Трубачи. Повесть о воинах 276-й трубопроводной бригады [Геннадий Ильич Кулаков] (fb2) читать онлайн

Геннадий Кулаков Трубачи. Повесть о воинах 276-й трубопроводной бригады

Эта повесть посвящается

воинам-трубопроводчикам,

добросовестно выполнившим свой

воинский долг перед Отечеством

Предисловие

События, происходившие почти 40 лет, назад уже можно считать историей. Именно столько прошло с момента моего убытия из Афганистана – 15 ноября 1983 года. Многое на эту тему уже сказано, написано в прозе, стихах, песнях, снято в кинофильмах, художественных и документальных, но воспоминания тех лет до сих пор не дают мне покоя. Очень правильно, что мы не забываем события в Афганистане и тот подвиг солдат, сержантов, прапорщиков, офицеров и генералов, выполнявших свой долг до конца. Это часть нашей жизни и истории страны.

Мне хочется максимально подробно представить читателю, как выполнили свой воинский долг воины-трубопроводчики 276-й трубопроводной бригады (трубачи), которые ценой собственной жизни обеспечивали бесперебойную поставку топлива в войска. У каждого на войне своя работа. Среди бойцов в свое время ходило выражение: «Пехота и танкисты не завидует водилам (водителям, доставляющим грузы на автомобилях: топливо, боеприпасы, продовольствие и т.д.), а водилы не завидуют трубачам». Вот так вкратце можно охарактеризовать работу воинов-трубопроводчиков.

Наше поколение помнит, как и чем мы жили в советское время, которое сейчас модно называть «застоем». Многие и сегодня с грустью вспоминают о Великой стране, которую мы потеряли, которую никогда не любили в мире, но уважали и даже побаивались. Это наша с Вами родная земля, наша Россия, которую мы чтим и за которую наши предки шли на смерть. Мы давали присягу на верность нашей Родине и были ей верны до тех пор, пока существовал Советский Союз, а потом началась другая жизнь, в которой понятия чести, долга и служения Отчеству стали второстепенными.

Что происходило в мире 40 лет назад, как события в Афганистане изменили нашу жизнь и привели к распаду страну, какими мы были, как воспринимали происходящее, что пережили и как выжили – вот о чем и будет данное повествование.

Глава 1. Вот это распределение

Решение о вводе советских войск в Афганистан было принято 12 декабря 1979 года на заседании Политбюро ЦК КПСС. Началась активная подготовка к передислокации войск на территорию Демократической республики Афганистан (ДРА). 24 декабря 1979 года министр обороны СССР Д.Ф. Устинов подписал директиву № 312/12/001, в которой говорилось: «Принято решение о вводе некоторых контингентов советских войск, дислоцированных в южных районах нашей страны, на территорию ДРА в целях оказания помощи дружественному афганскому народу, а также создание благоприятных условий для воспрещения возможных антиафганских акций со стороны сопредельных государств». На следующий день (25 декабря 1979 года) по нескольким направлениям по воздуху и наземным способом начался ввод войск в Афганистан, а вся страна из средств массовой информации узнала, что «советские войска по просьбе правительства ДРА и с целью оказания помощи дружественному афганскому народу пересекли границу с Афганистаном».

Большая часть населения, далекая от политики, восприняла данную информацию как должное. Ну, что тут такого, ведь не война, как-то обойдется, помогут и вернутся. Так думали многие, тем более по телевизору показывали, как советские воины сажают деревья в Кабуле, помогают народному хозяйству, оказывают гуманитарную помощь братскому афганскому народу. О боевых действиях ни слова.

В те незапамятные времена я учился на втором курсе Ульяновского высшего военно-технического училища (УВВТУ) имени Б. Хмельницкого (в настоящее время филиал Военной академии тыла и транспорта имени генерала армии А.В. Хрулева). Сообщения в прессе нас не сильно расстроили, были другие проблемы: сессия, канун Нового года и отпуск. Завалишь сессию – в отпуск не поедешь и останешься в «зондер команде» сдавать «хвосты». Так что важнее было с первого раза сдать высшую математику и термех (теория механизмов и машин).

Обучение курсантов в военном училище привязано к жесткому распорядку дня: шесть дней в неделю занятия, выходной день – воскресенье. В 7:00 – подъем, 7:10–7:40 – зарядка (кросс 3–6 км три раза в неделю и 1 км – два раза в неделю), 8:00 – завтрак, 9:00 – начало занятий и т.д., в 23:00 – отбой. По окончанию военного училища присваивается воинское звание лейтенант и выдается диплом инженера с высшим образованием по специальности инженер по эксплуатации военной техники.

Четыре года обучения в военном училище были завершены. К моменту окончания военного училища в июле 1982 года в воинском контингенте, находящемся в Афганистане, уже были потери среди военнослужащих, и они нарастали с каждым днем. Нам мало что было известно о характере боевых действий. Обрывочные сведения, о том, что имеются столкновения с группами боевиков и стычки локального характера – вот и все, что мы знали о том, что происходило в Афганистане. Постепенно исчезали сводки об оказании гуманитарной помощи братскому народу.

Мне запомнился эпизод, когда по училищу эхом прокатилось, что из Афганистана в батальон обеспечения учебного процесса прибыл служить командир роты – капитан, награжденный орденом «Красной звезды». Через несколько дней с ним была организована встреча выпускников училища. Стало известно, что капитан служил в роте подвоза горючего и после обстрела колоны боевиками-душманами¹ (в переводе с афганского «врагами») спасал подчиненных. За этот подвиг был награжден орденом. С его слов, война там только начиналась, потери в армии были значительными.

После встречи с капитаном как-то погрустнели курсанты, будущие офицеры: скоро предстоял выпуск, и кому-то пришлось бы продолжать службу в местах не столь отдаленных. Армейская поговорка «Дальше Кушки² не пошлют, меньше взвода не дадут» как-то переставала работать.

Специфика службы горючего состоит в том, что выпускники УВВТУ проходят службу во всех видах и родах войск МО РФ. Вооруженные Силы РФ (ВС РФ) состоят из четырех видов: Сухопутных войск, Военно-Воздушных Сил, Военно-Морского Флота и Ракетных войск стратегического назначения. Каждый вид, в свою очередь, состоит из родов войск, специальных войск и тыла. Примерно за 3–4 месяца до окончания училища, курсанты выпускного курса факультативно изучают специфику службы горючего различных видов и родов войск, куда их планируют направить служить. В последствии, при распределении будущих офицеров к новому мету службы, учитывается данная специфика (меня включили в группу факультатива Военно-Воздушных Сил). За месяц до выпуска офицеру индивидуально шьют парадную и повседневную форму по видам войск: сухопутную, летную или морскую.

Ясным и солнечным выдалось 15 июля 1982 года в Ульяновске – день окончания мной военного училища. Это торжество ознаменовалось сначала в училище парадным построением колонн по видам ВС, потом прохождением выпускников в парадных колоннах по городу к Ленинскому мемориалу, месту вручения нагрудных знаков и дипломов с присвоением воинского звания лейтенант и специальности инженера. Улыбки, поздравления родственников и друзей, веселый смех и всеобщее ликование.

По возвращении в училище после праздничного обеда в столовой все устремились в актовый зал спортивного комплекса, где должны были выдать распределения к месту службы. Курсовые офицеры и начальник курса предварительно знали, какое количество личного состава требуется в какой округ или группу войск. Даже предлагали соглашаться служить в отдаленный округ пока холостой или не обременен детьми, чтобы лет через 10–15 лет перевестись в какой-нибудь центральный округ. Надо сказать, что некоторые соглашались служить на Дальнем востоке, Забайкалье или Сибири и не жалели об этом.

Мне тоже было предварительно известно о дальнейшей службе в Северной группе войск (Польше) в должности начальника службы горючего авиационной эскадрильи. Это начальная должность в авиации, ниже не бывает, должность старшего лейтенанта – потолок и не самое лучшее начало карьеры. Во многом это назначение было предопределено моим отношением к начальнику курса капитану Абашеву С.Г. и курсовому офицеру Антипову И.С., и которые, мягко говоря, меня недолюбливали. Все, что было положительного написано в моей характеристике в личном деле, – стреляет отлично и вывод: достоин занимать должность начальника службы горючего авиационной эскадрильи.

Где служить меня не очень беспокоило. Семейными узами я не был обременен, и подойдя в актовом зале к табличке «К-Л» (начальные буквы фамилии), я не сразу понял, что меня не направили служить в Польшу. Мне путано объяснили, что мое распределение нужно получить в отделе кадров, а на мой вопрос: «Почему?», – ответили, что там что-то поменяли.

Я встретил по дороге в отдел кадров начальника курса и задал аналогичный вопрос, куда меня распределили. Он ответил, что вроде бы не в Северную группу войск, а кажется в Туркестанский военный округ (ТуркВО), но лучше узнать у начальника факультета полковника Павлишина Б.Д. Пришлось идти к нему.

Полковник Павлишин Б.Д. относится к той категории людей, которым не интересно ничего, кроме себя. Это спокойный и даже немного флегматичный человек, встретив которого сразу не хочется общаться. На вопрос, куда меня распределили, он ответил: «Вы Кулаков Г.И. Так вас поменяли на однофамильца Кулакова С.И.». С его слов мне стало понятно, что Кулаков С.И. был распределен в ТуркВо, и его направляют в Северную группу войск вместо меня. «Да, кстати, форму летную поменяйте на вещевом складе на сухопутную, она вам больше не понадобиться», – сказал мне напоследок начальник факультета. Вот и поговорили… Что, почему и т.д. никто пояснять не стал.

Зайдя в отдел кадров училища и сообщив цель прибытия, я получил предписание на прохождение дальнейшей службы в распоряжение отдела кадров Туркестанского военного округа, город Ташкент, срок прибытия – 19 августа 1982 года. На мой вопрос, почему произошла замена, начальник отдела кадров училища показал списки, которые они представляли в отдел кадров ЦУРТГ (Центральное управление ракетного топлива и горючего) г. Москва. В списке распределения по округам и группам войск к инициалам Кулакова Г.И. была допечатана внизу черточка «_» к букве «Г» (получалась «С»), а у инициалов Кулакова С.И., наоборот, у буквы «С» нижняя черточка была замазана. Начальник отдела кадров развел руками: вот что получили курьерской почтой, мы подавали другие сведения.

После получения предписания в груди стало как-то неприятно давить, ну ведь явный был обман. Появилось ощущение, что провалил какой-то важный экзамен, и пересдача не предвиделась. Ну было бы сразу направление в ТуркВО, да и ладно, а тут почему-то все вверх ногами. Искать правду? Кому и что можно было доказать, если у тебя рабоче-крестьянское происхождение? Бесполезно.

Отпускной период в течение месяца, лето, солнце и теплая вода в реке Волга некоторым образом отодвинули проблему на потом. За две недели до прибытия к новому месту службы нужно было купить билеты. В советские времена билет на самолет можно было приобрести только в кассе «Аэрофлота», единственной авиакомпании в стране, и только за две недели до предполагаемой поездки. Я прибыл к 10:00 утра к кассе аэрофлота и, будучи вторым в очереди, к своему удивлению, билета на самолет до Ташкента приобрести не смог. Кассир сказал, что все продано. Посмотреть на другие рейсы возможности не было. Интернет в нашей стране появится только через 15 лет. Кассирша лишь сказала: «На Ташкент билетов нет. Следующий». Все, оставался только поезд, который шел трое суток из города Куйбышев (ныне Самара).

На поезд билеты были, и даже нашлось купе, положенное офицеру по проездному билету к месту службы. Поезд – это всегда путешествие, и чем длиннее путь, тем интереснее. У военнослужащих дорога к месту службы или отпуску была включена в продолжительность отпуска, то есть у меня появились три лишних дня. Замечательно.

К новому месту службы нужно было вести с собой достаточно много вещей, для чего был приобретен вместительный чемодан объемом около 50 л. В него были уложены повседневная шинель, шапка, портупея, парадная форма (китель, брюки, парадная рубашка, фуражка и пояс), хромовые сапоги, нательное белье, джинсы, пара рубашек и принадлежности для гигиены. Согласитесь, таскать с собой такой чемодан не здорово. Чтобы руки не пустовали, взял собой еще портфель с конспектами (самыми необходимыми) и еду на дорогу – у лейтенанта (офицера), прибывшего к новому месту службы, все должно было быть с собой.

Поезд до Ташкента шел через Оренбургские степи, плавно переходящие в Казахские, потом тянулась пустыня, и только после нее появлялся Ташкент – столица Узбекской ССР. Пейзажи менялись, лесостепи переходили в степи. Железная дорога была однопутная, и часто мы стояли на разъездах, пропуская встречные поезда. На одной из станций Казахстана стояло около 30 единиц паровозов времен Великой Отечественной войны, и, наверное, ждали своего часа. Ближе к пустыне появились верблюды и ослы. В вагоне поезда было жарко, как в бане, кондиционеры отсутствовали. При плюс 30 С на улице вагон нагревался примерно плюс 40 С. Единственное облегчение – окна всегда держали открытыми и вечером, когда жара спадала, даже получалось поспать.

На третьи сутки поезд прибыл в Ташкент. Одевшись в парадную форму, я вышел на перрон вокзала. Было жарковато, народ одет в рубашки с коротким рукавом и легкие платья, а я стоял в кителе, фуражке и сапогах, да еще и с чемоданом весом около тридцати килограммов – картина «Вот мы и приехали в Ташкент». Город, восстановленный после землетрясения в 1966 году, выглядел достаточно современно. Особенностью Ташкента являлось значительного количества фонтанов и зеленых насаждений, которые занимали почти половину территории столицы. Из-за этого создавался уникальный микроклимат, и жара переносилась легче.

Добравшись до штаба округа и получив в Бюро пропусков пропуск в отдел кадров, я встретил у входа в здание своих однокурсников Игоря Павлова и Женю Синицына, которые о чем-то оживленно беседовали. Женя – мой земляк мы с ним вместе поступали в училище из Куйбышева и даже в первый год учились в одной группе. Игоря я тоже хорошо знал, он был родом из Ульяновска, и мы с ним были в приятельских отношениях. Парни обсуждали тему, связанную с Афганистаном, то, что там формировали трубопроводную бригаду и как раз требовались командиры взводов. «Наверное, нам будут предлагать служить ̎за речкой̎», – сказал Игорь. Понятие «служить за речкой», как мне потом объяснили, означало «служить в Афганистане», то есть за рекой Амударья. Парни тоже были в парадной форме: в училище нас учили, что представляться по новому месту службы нужно обязательно в ней.

Прибывших в отдел кадров тыла округа отправляли на прием к начальнику службы горючего ТуркВО – полковнику Белоусову Юрию Петровичу Первым зашел и через несколько минут вышел Игорь Павлов. На наши вопросы: «Ну куда?», прозвучал короткий ответ: «За речку». Ему сказали, что нужно оформить заграничный паспорт и готовиться к поездке. Вторым пошел я. Зашел, приложил правую руку к головному убору и представился: «Лейтенант Кулаков прибыл для дальнейшего прохождения службы». Полковник встал и пожал мне руку, предложил присесть на стул к его столу. «Рассказывайте, товарищ лейтенант, – начал полковник. – Где и кем планируете служить?». Позже я понял, что вопрос был задан ради приличия, полковнику требовалось решить задачи, которые у него были поставлены его руководством.

На заданный вопрос о месте службы и должности, я кратко изложил, что на последнем курсе факультативно прошел обучение для службы в авиационных частях и что готов к такой службе. Белоусов взял телефонную трубку, набрал какой-то номер телефона и попросил соединить с дежурным. Потом он представился и спросил, нашли ли на должность помощника службы горючего ОБАТО (отдельный батальон аэродромно-технического обеспечения) в Фергане. На другом конце провода, что-то ответили, на что полковник ответил: «Ну ладно», – и повесил трубку. Дальше разговор был построен по принципу, что он должен быть меня формально получить мое согласие служить, где прикажут. Полковник спросил, есть ли у меня отец, мать, братья или сестра и комсомолец ли я, как будто беспартийных оставляют служить в штабе округа, а не направляют куда надо. Я ответил, что да, я комсомолец, что у меня есть родители и брат. Полковник сидел напротив меня, на столе лежала большая тетрадь, в которую он, еще не дослушав моего ответа, под фамилией Павлов И. написал и мою. Часть моей фразы повисла в воздухе. Возможно, вид у меня был не очень героический, и полковник это заметил. Он как-то переменился, стал мне объяснять, что создается трубопроводная бригада в Республике Афганистан, срочно нужны специалисты, что он постоянно ездит туда в командировки, что ввиду крайней необходимости ему поручено сформировать бригаду личным составом из вновь прибывающих офицеров и что служить нам придется один год и т. д.

Он говорил и говорил, а у меня витали мысли: «Что мне сказать родителям? Вот прилетело…». И ком встал в груди: я не ожидал, что еще один экзамен придется сдавать. Полковник закончил свой монолог фразой: «Это адрес фотоателье. Нужны фотографии на заграничный паспорт 5х6. 24 августа вылетаем вместе с аэродрома Тузель». Видно было, что ему тоже нелегко, но с окончанием финальной фразы, он налил себе из графина воды и выпил, пожал мне руку и попросил пригласить следующего.

Выйдя из кабинета начальника службы горючего ТуркВО, я сказал парням, что «за речку» меня тоже подписали. Следующим был Женя Синицын, мой земляк. По окончанию училища Женя успел жениться и сменил фамилию, такое бывает. Через двадцать минут Женя вышел из кабинета начальника службы горючего ТуркВО тоже немного ошалевший. Его распределили командиром отдельного трубопроводного взвода – 95-й ОПТВ в Термез. Позже Женя честно признался, что рассказал полковнику Белоусову Ю.П. о своей недавней женитьбе, о том, что приехал с женой, и попросил не отправлять его в Афганистан. Термез – это приграничный город с Афганистаном. Вероятно, Женя был прав. Это была не трусость, а возможность находиться рядом с близким человеком.

Первая волна переживаний прошла, и мы с Игорем стали обсуждать, как дальше строить день. В принципе не все выглядело уже так плохо: если повезет, и мы останемся живыми, то служить предстояло всего один год (тогда мы еще не знали, что после окончания военного училища направлять в Афганистан молодых офицеров было запрещено), и можно было бы потом попроситься служить в центральный округ. Погода стояла солнечная, впереди предстояло еще два-три свободных дня для прогулок по Ташкенту.

Поселиться в гостинице получилось только после 24:00, так как якобы номера были забронированы, и освободить их просили не позже 8:00 утра следующего дня. Приняв холодный душ (горячей воды не было), я моментально уснул. Следующий день ушел на беготню с фотографированием на паспорт, отправкой вещей в Куйбышев, так как кроме повседневной формы и сапог (куда же без них офицеру!) и комплекта белья ничего не надо. Упаковал все, что привез с собой, включая шинель и парадную форму в чемодан, и отнес на ближайшую почту. Родителям написал записку, что форма пока не нужна, так как еду в полевой лагерь, как определюсь с почтовым адресом, напишу.

Город Ташкент мне понравился многим. Приветливые люди, множество фонтанов и зеленых насаждений, чистые улицы и тротуары. В продуктовых магазинах было изобилие продуктов по сравнению с Куйбышевом и Ульяновском. Очень часто встречались бочки в прицепах-цистернах желтого цвета. В Куйбышеве в таких продавали квас, который можно было купить либо большую кружку за 6 копеек, либо маленькую за 3. В 1982 году Ташкенте продавали летом морс за 10 копеек и квас за 6 копеек. Морс был замечательный и отлично утолял жажду.

Через два дня нас собрали в штабе округа (первых шесть человек, выпускников нашего УВВТУ), выдали загранпаспорта в синей обложке и кратко проинструктировали, что с собой взять и куда прибыть. Рассказали, как добраться до пересылочного пункта, и определили место и время сбора. Почти все офицеры, прапорщики и вольнонаемные ограниченного контингента попадали в Афганистан через ташкентский военный аэродром Тузель.

Пересылочный пункт – отдельный мир, где все знали, зачем они там находились. В 1982 году это была большая казарма, в которой в несколько рядов установили двухъярусные кровати с матрасами, одеялами и подушками без белья. Белье выдавали комплектно вновь прибывшим. Мы прибыли вечером накануне вылета. В казарме стоял гул, горел тусклый свет на входе и в конце казармы. Место для ночлега мы нашли в дальнем углу на кроватях второго яруса. Кто-то тихо, кто-то громко разговаривал, слова перемешивались с крепким матом, периодически слышалось: «Ну, давай накатим», – и так практически везде. Нам тоже предложили выпить, так как там (за речкой) был «сухой закон» и на таможне больше двух бутылок водки не разрешалось провозить, пили здесь. Пить мне не хотелось, постелив постель, я практически сразу уснул.

На следующий день, в раннее летнее утро, не выспавшаяся, зевающая толпа из полусотни человек высыпала из казармы. В двух автомобиля марки УАЗ-469 нас отвезли сначала в медпункт, и, сделав для профилактики укол в «мягкое» место, доставили в таможенный терминал. Время в ожидании вылета самолета для всех тянулось одинаково медленно. Наконец со скрипом открылась железная дверь в таможенный зал. Туда потянулись с вещами самые нетерпеливые.

Таможенная процедура заключалась в том, что багаж осматривали на предмет наличия сверхнормативного алкоголя, колющих, режущих, стреляющих предметов и вредных для здоровья жидкостей. После досмотра в паспорте ставилась отметка с датой вылета. Все! Народ пытался хитрить и прятать бутылку-другую водки в своих вещах или на себе, чтобы обмануть таможенника. Если не получалось, и водка появлялась на свет, то начинался торг. И варианта предлагалось всего два: вылить или выпить. Частенько водка выпивалась практически на глазах у таможенника.

Очередь двигалась медленно. Игорь подшучивал над Новосельцевым Мишей, бывшим моим заместителем, командиром группы, мол, как же ты, Миша, в Афгане бухать не будешь? Миша был очень старательным служакой, в училище дослужился до старшины курса, но имел грешок: мог накатить и крепко, за что на четвертом курсе его понизили и даже сняли одну лычку. Новосельцев категорично заявил, что не выпьет не грамма, но Игорь не останавливался и сказал: «А давай, Миха, поспорим на ящик коньяка. Проспоришь, что пить не будешь в Афгане, с тебя ящик, идет?». Миша отнекивался, но Игорь протянул ему руку и попросил меня быть свидетелем. Я разбил руки спорящих, и тут как раз подошла наша очередь к таможне. У меня был с собой портфель с бельем, две бутылки водки и пакет с сапогами. «И это все?», – удивился таможенник. «Ну да!». Мне поставили печать в паспорте, и мы пошли по летному полю к самолету АН-24.

Военно-транспортный самолет АН-24Т был переоборудован под пассажирский. В нем стояло несколько рядов кресел. Всего порядка тридцати посадочных мест, по всей видимости, это был VIP-класс для военнослужащих. Обращаю внимание, что в салоне самолета находился старший офицерский состав, за исключением нас, шестерых лейтенантов (И. Павлова, М. Новосельцева, В. Заболотского, И. Закирова, В. Панчишного и меня). Полковник Белоусов Ю.П. летел вместе с нами, вероятно, здесь он был старшим. В самолете мы выяснили, что летим в Кундуз. Для меня это было ничего не значащее название. Ну, Кундуз, так Кундуз. После проверки пассажиров по списку, АН-24Т вырулил на взлетную полосу. Вот и все! Прощай, Родина! Привет, новое место службы!

Глава 2. Формирование

трубопроводной

бригады.

Новое место службы

Успокаивающий гул винтов АН-24Т, горный пейзаж в лучах солнца – вид которым хочется любоваться, не отрываясь от иллюминатора. Мне не часто приводилось летать на самолетах. В советские времена основная часть людей перемещалась на поездах, и даже проездные документы военнослужащим выписывались на поезд. Горный ландшафт Гиндукуша постепенно перешел в долины и пустыню. Примерно через час полета самолет пошел на посадку аэродрома Кундуза. Вот и Афганистан. Выгрузились из самолета. Солнце, жара. Полковника встретил по всей форме, приложив руку к головному убору, и с докладом встречающий офицер. Через несколько минут приехали три УАЗ-469, и мы отправились к месту отдыха. Со слов Белоусова Ю.П., на этот день были запланированы ужин и отдых, а на завтра – перелет на вертолете в Пули-Хумри, к месту дислокации бригады.

В полевом лагере все было обычно. Сборно-щитовые домики, выцветшие палатки на растяжках. Весь личный состав ходил в полевой форме и был заметно загорелый. Большинство попадающихся нам на встречу людей шли с автоматами Калашникова со складывающимся прикладом АКС-74 с двумя пристегнутыми магазинами и патронами, перемотанными друг к другу изолентой. В повседневной форме, как белые вороны, были только мы. На нас оборачивались и снисходительно улыбались.

На следующий день мы загрузились в вертолет МИ-8, с нами еще десятка полтора военнослужащих. Все молчали. Как потом выяснилось, происходили столкновения с душманами и требовалась экстренная переброска личного состава для усиления позиций в районе Пули-Хумри. Через полчаса мы приземлились на вертолетной площадке. Оттуда нас забрали уже на двух уазиках, и через пятнадцать минут мы подъехали к полевому лагерю. Нас встретил высокий мужчина плотного телосложения в полевой форме с погонами полковника. Это был командир 276 трубопроводной бригады Мемех Владимир Ильич. Мы по очереди представились, он пожал наши руки и дал указание переодеться в полевую форму и получить оружие. Кратко проинформировал, что в ближайшие два˗три дня планировалось пополнение личного состава, и далее нас должны были направить в свои роты.

Место дислокации трубопроводной бригады – Килагайская долина близ города Пули-Хумри (провинция Баглан). «Легенда Килагайской долины» (она же долина смерти) относится к военной компании Англо-Афганских войн. Военных компаний было три: в 1838-1842 гг, в 1878-1879 гг и в 1919 – и к какой именно относилась легенда не известно. Английский корпус размещался лагерем в Килагайской долине, и, по легенде, большая часть личного состава умерла от болезней. За всю многовековую историю Афганистана никто не смог завоевать и поработить эту страну.

Палаточный лагерь 276 трубопроводной бригады был обустроен из шести палаток на растяжках, по периметру в окопах стояло четыре танка, вода (как и везде) только привозная. В одной из палаток размещался штаб бригады. Нас разместили в палатке для офицерского состава. Железная койка, матрац, подушка, одеяло, две простыни и наволочка. Днем в палатке была жарища, ночью – нормально, под утро могло быть прохладно.

Мы были переданы в ведение капитану – помощнику начальника штаба бригады, который начал вводить в курс дела: «Прежде всего – гигиена! Руки следует мыть регулярно, пить сырую воду нельзя, только кипяченую. На третий день пребывания почти у всех начинается понос – и это тоже нормально, но он не должен был длиться долго». Капитан также напомнил, что каждый из нас с собой привез две бутылки водки: «Первую следует выпить, когда начался понос, в 90% случаев помогает. Вторая бутылка водки выпивается после того, как первый раз попал под обстрел, или что вперед наступит, понос или обстрел, – это индивидуально. Выпить можно, но только вечером и, конечно, только в компании», – сказал капитан, поправив очки, намекая, что готов участвовать в мероприятии. Как и предполагалось, Игорь Павлов сразу сказал Мише Новосельцеву: «Ну что, Миша, водку пить не будешь. Можем мы выпить за тебя?». Михаил промолчал.

Жизнь понемногу обустраивалась. Нам выдали автоматы Калашникова АК-74 с прикладами (крайне неудобные для постоянного использования, приклад мешает) и по два магазина с патронами. Автомат с прикладом следовало всегда носить с собой – это было неукоснительным правилом. В один из дней устроили стрельбы по импровизированным мишеням, чтобы понимать, насколько автоматы пристрелены. Это упражнение проводилось со всеми вновь прибывшими. Мне всегда нравился автомат Калашникова, Он прост в эксплуатации и как-то удобно ложится в руку – классный. Еще с училища при стрельбах мне было достаточно шести патронов, чтобы положить им три мишени.

По очереди мы ездили за водой в Пули-Хумри, выполняли поручения капитана и мелкие хозяйственные работы. Через два дня по прибытии в бригаду подошла моя очередь поездки за водой. Можно было бы считать это событие рядовым, за исключением, того, что произошло.

Как обычно водитель водовозки подошел к помощнику начальника штаба и спросил, кто с ним поедет старшим машины за водой. Это был я. Капитан сказал, что водитель знает куда ехать, главное – не уклоняться от маршрута и не задерживаться. Миссия выглядела простой: водитель не должен был оставаться один в машине, его задача – рулить, моя – наблюдать за обстановкой. Импровизированный шлагбаум открыли, и мы выехали на дорогу по направлению к Пули-Хумри. Это была моя первая самостоятельная поездка, и, конечно, все было интересно. Дорога вела по направлению к горному массиву, и мы попали в окружение отвесных скал. Вдоль дороги был проложен трубопровод – наша «труба». Ради бесперебойной подачи топлива мы и прибыли в Афганистан.

Через несколько километров скалы расступились, и слева по ходу движения появилась речка, а за тем и сам город Пули-Хумри. Здания были сделанные из глины. Преимущественно встречались одноэтажные домишки, ближе к центру – дома поприличней и даже двухэтажные, но все равно было видно, что местные одеты бедно. Чаще всего мужской костюм состоял из рубахи, штанов и безрукавки, поверх которой при выходе из дома надевали халат или какую-либо другую верхнюю одежду. Афганская национальная женская одежда включала перухан, пуштунское платье, афгани, шаровары, паколь, паранджу.

Мы пересекли центр города, переехали речку и остановились у места забора воды. Тут были машины и афганцев, и наши, с соседнего автобата. Очередь стояла небольшая. Через полчаса мы залили воду и направились в обратный путь. Было еще достаточно светло, но солнце спряталось за горы, и резко начало смеркаться. Водитель включил фары и заметно занервничал. Заканчивался населенный пункт, и приближался горный массив. Неожиданно раздалась автоматная очередь, водитель нажал на газ и прижался к рулю. Автомобиль в горах беззащитен: дорога петляет и без света фар можно улететь в кювет, но этот свет дает прекрасную возможность для обстрела. В такой ситуации можно рассчитывать только на господа Бога и удачу. Вторая очередь постучала по капоту, и, как потом выяснилось, по бочке с водой. Водитель хорошо знал дорогу, поскольку ежедневно ездил за водой, и, наживая на педаль газа, постарался как можно быстрее попасть в ущелье между скал, тем самым выйдя из зоны обстрела. Вести ответный огонь, когда не видно цели, бессмысленно. Третья очередь, которую мы услышали, осталась позади нас, водитель успел въехать в ущелье и через двадцать минут мы подъехали к нашему расположению. Я начал понемногу приходить в себя: на сегодня худшее уже позади. Сказать, что испугался, да нет, скорее не понял. Ощущение, как будто произошло что-то нехорошее, неправильное, и оно закончилось. Какая-то пустота внутри.

Водитель поехал сливать воду, я направился к капитану доложить о нашем прибытии. В штабной палатке мерцал свет. Капитан что-то писал, увидев меня, встал подошел поближе, спросил, как мы добрались. Я кратко изложил обстоятельства нашей поездки, похвалил водителя за смекалку. Капитан снял очки, потер переносицу: «Знаешь, лейтенант, такое бывает, кому как повезет. Я здесь сравнительно недолго, но, со слов старших товарищей, очень часто погибают только что прибывшие в Афган, в течение месяца, либо по увольнению. Как правило, из-за потери бдительности». Через полчаса прибыл солдат и доложил, что в бочке две пробоины, он их заделал деревянной чурочкой (чопиком), в двигатель пули не попали, а на кабине и капоте не видно, поскольку уже ночь.

Мы с капитаном пошли в палатку для отдыха, где наспех накрыли на стол и вместе с товарищами выпили мою первую бутылку водки. Водка на жаре быстро ударила в голову, но так же быстро и прошло ее действие. Да, лекарство достойное: нервы лечит и волю закаляет.

На третий день нашего пребывания в полевом лагере бригады стал поступать личный состав. Директивой Командующего 40-й армии соединения и отдельные части должны требовалось выделить личный состав на формирование нового соединения – трубопроводной бригады. Бойцы, прибывшие на формирование, были одеты разношерстно, большинство были обуты в ботинки, но попадались в кроссовках и сапогах. Главное – все были с оружием и вещмешками.

В соответствии с Директивой Генерального штаба № 314/8/0547 от 30 июля 1982 года – 28 августа 1982 года на базе 14-го отпб была сформирована 276-я трубопроводная бригада (276-я тпбр) с дислокацией управления в так называемой Килагайской долине близ г. Пули-Хумри. Организационно бригада состояла из управления и трех отдельных трубопроводных батальонов (отпб) с общей численностью личного состава в 898 человек. К августу 1982 года силами 14-го отпб и вновь прибывающими в состав 276-й тпбр была проложена первая линия трубопровода на участке Пули-Хумри—Баграм.

Тогда младший командный состав бригады еще не знал дату формирования нашей части. Знали, что трубопровод проложен до конечного пункта и наша задача – обучить прибывший личный состав умению обслуживать трубопровод. Срок – 3–4 дня на все про все.

Прибывший личный состав построили в одну шеренгу, и начальник штаба подполковник Красильников дал команду рассчитаться по строю на 1–20-й. В итоге получилось шесть взводов. Дальше поступила команда: «Командиры взводов, ко мне. Принимайте личный состав. Первые три взвода – второй батальон, вторые три взвода – третий батальон. Офицеры, подойти к личному составу и переписать военнослужащих». Все, формирование закончилось. Начальник штаба произнес перед личным составом еще несколько напутственных слов о чести и долге и дал команду «по машинам». Личный состав 3-го батальона загрузился в грузовики с открытым верхом, лейтенанты вместе со своим личным составом забрались в кузова, и колонна автомобилей начала движение.

Расстояние от места дислокации бригады до населенного пункта Доши (провинция Баглан) – штаба 3-го отдельного трубопроводного батальона (3-й отпб) – составляло примерно 70 км. Дорога петляла в межгорье, то приближаясь, то удаляясь от реки, а иногда и пересекая ее. В начале пути пыль клубилась за автомобилем, если впереди идущие машины чувствовали себя вполне комфортно, то замыкающим автомобилям колонну пыль застилала дорогу. Примерно через час движения автомобили начали идти на подъем, появились населенные пункты, деревья и зеленые поля. Машины двигались медленно и потом совсем остановились. Непредвиденная остановка дала возможность немного встряхнуться. Бойцы быстро сориентировались, что-то между собой поперемигивались, двое выпрыгнули из машины и побежали по направлению к ближайшему магазинчику. На мой вопрос, почему без команды, отмахнулись и продолжили движение. Оставшиеся в машине бойцы наперебой просили меня не беспокоится: сейчас они придут, пошли в магазин. Конечно, этого делать не следовало, но парни было голодные. Завтрак прошел давно, поесть с собой не дали, поэтому они и побежали в придорожную лавку.

Через пару минут спрыгнувшие уже вернулись с кексами и несколькими бутылками Фанты: «Угощайтесь, товарищ лейтенант, когда еще накормят». Да, смешанные чувства, как бы надо пожурить и в тоже время ведь они думали о всех нас, кто в машине. Пришлось для приличия немного повоспитывать, почему без разрешения спрыгнули. Спросил, на какие деньги купили продукты и не опасно ли все это употреблять? Улыбающиеся, загорелые лица, без злобы, по-простому, все объяснили: «Не переживайте, товарищ лейтенант, мы тут не первый месяц служим, разное видали, сами себе не враги».

Ближе к вечеру подъехали к месту дислокации 3-го отпб. В горах темнеет быстро, командный пункт 3-го отпб находился на высоте около 2 500 метров, и это накладывало на повседневный быт определенный отпечаток. Если в долине в августе днем было жарко и ждали вечернюю прохладу, то в горах вечером уже было холодно, и требовалось надевать бушлат. Воздух был заметно разряженный, вода закипала при температуре 90 С. По прибытии личный состав направился в столовую, а нас пригласил к себе на собеседование командир батальона майор Василий Цыганок.

Зона ответственности 3-го отпб протянулась от н.п. Дошах (Dosakh) провинции Баглан до г. Баграм провинции Парван. Участок трубопровода был проложен в горной местности, перепады высот от 1 000 до 3 363 метров над уровнем моря, основным препятствием на пути трассы являлся Саланг – стратегический перевал в Афганистане, в горах Гиндукуш, связывающий северную и центральную часть страны. Его высота 3 878 метров. Через перевал шла автомобильная дорога, являвшаяся важнейшей жизненной артерией в экономике Афганистана. На ней кроме тоннеля Саланг³ было построено одиннадцать километров железобетонных галерей, защищающих дорожную магистраль от снежных лавин.

Первоначальная трасса трубопровода в зоне ответственности 3-го отпб предполагалась к прокладке через перевал Саланг. Рассказывал очевидец тех событий, главный инженер батальона капитан Владимир Свинухов: «Когда мы поднялись на перевал Саланг по старой афганской дороге, на высоте 3 878 у комбата Цыганка В. кровь пошла носом. Из-за трудности в обслуживании трубопровода на перевале, было принято решение проложить его в вентиляционной галерее тоннеля».

Протяженность нового участка трубопровода бригады Пули-Хумри—Баграм составляла 184 км, из них 63 км трассы трубопровода от склада горючего в долине Келагай гарнизон насосной станции (ГНС-25) до населенного пункта Чаугани /Хинджан/ ГНС-33 относилась к зоне обслуживания 2-го отпб. От Хинджана ГНС-33 до Баграма ГНС-48 (по нумерации до 1985 г.) – зона ответственности 3-го отпб. На каждом ГНС действовало по одной передвижной насосной установке ПНУ-100/200М. Расстояние между насосными станциями (НС) в начале трассы составляло около 5 км и чем ближе к тоннелю Саланг, тем ближе друг к другу были размещены ГНС, все зависело от перепада высот между начальным и конечным пунктом трубопровода. Иногда он достигал почти километра.

Зона ответственности от ГНС-33 до ГНС-44 относился к 1-й роте 3-го отпб. Свыше 3 км трассы проходило по самому туннелю и прилегающей к нему галереи. После туннеля трубопровод был проложен по нисходящему серпантину до ГНС-45 (КП 2-й роты), н.п. Джабаль-ус-Сирадж далее по Чарикарской долине до н.п. Баграма. К ведение 2-й роты относился участок трубопровода протяженностью около 70 км от южной части туннеля Саланг до ГНС-48 (н.п. Баграм). Н.п. Джабаль-ус-Сирадж, провинция Парван, расположеный рядом с входом в Панджшерское ущелье с одной стороны и дороги на Бамиан, входил в зону боевого охранения 177-го мсп 108-й мсд. Несколько раз в год в районе н.п. Джабаль-ус-Сирадж проводились активные боевые действия, прежде всего, для установления контроля над Панджшерским ущельем. Весной и летом 1982 г. особенно тяжелые бои происходили в районе населенного пункта Джабаль-ус-Сирадж. Хроника одной операции группировки советских войск отражена в разделе «Военно-политические события и боевые действия в Афганистане» ⁴.

По прибытию в расположение 3-го отдельного трубопроводного батальона нас пригласил к себе на собеседование комбат – майор Цыганок В. Образ комбата можно сравнить с образом генерала Лебедя А.И., они были даже немного похожи. Комбат сидел на стуле, облокотившись одной рукой на стол, и курил. После моего доклада о прибытии для прохождения дальнейшей службы, Цыганок посмотрел на меня, стряхнул пепел от сигареты на пол и спросил: «Ну, что лейтенант Кулаков, в самоволку в училище ходил, водку, где жрал в каптерке или под одеялом?». «Вот, – подумал я, – и начинается служба…». Кроме сказанного, наверное, комбату обо мне большего ничего знать не было интересно. После моего ответа, комбат сказал: «Будешь командиром первого взвода во второй роте у Макеева». Хорошо это было или плохо – я не знал, или это был такой «прикольчик» от комбата, но то, что он мне показался плохим человеком, это мне стало понятно сразу. Как выяснилось позже, комбата из сытой Германии отправили в Афган, возможно он и там всех достал своим пренебрежением к людям и отношением к делу.

После «собеседования» с комбатом, нас разместили на втором ярусе кроватей в солдатскойказарме, и на следующее утро мы с Игорем Павловым и группой солдат продолжили движение во вторую роту. Узким местом трассы трубопровода являлись перевал и тоннель Саланг. В тоннеле в 1982 г. было организовано двустороннее движение. На входе и выходе стояла военная комендатура, и движение было регламентировано. Проехав туннель, ты попадал на южный склон горного массива, где открывался превосходный вид на ущелье с протекающей речкой с правой стороны по ходу движения и горного хребта со снежными вершинами – с левой. Если приглядеться, то можно было увидеть еле заметную дорогу, уходящую к вершине горы. Это шла старая дорога через перевал Саланг. Для простого путешественника вид был просто завораживающий, какая тут война.

Мы начали спуск с перевала. Вдоль дороги был проложен трубопровод, невольно напоминавший, ради чего мы здесь. Преодолев первые три километра, мы увидели площадку, на которой дожидались своей очереди автомобили для въезда в тоннель, здесь же стоял первый пост охраны дороги. Дальше дорога змейкой петляла по серпантину вниз и через несколько километров вдоль дороги появлялись отдельно стоящие деревья и кое-где – глинобитные лавки. По самой трассе стояли блокпосты и посты охраны дороги на ближайших высотках, их хорошо было видно с дороги. Ландшафт начинал меняться, становилось заметно теплее. Примерно через два часа спуска, горы расступились, дорога привела нас в н.п. Джабаль-ус-Сирадж и зеленую зону Чарикарской долины. С левой стороны по ходу движения – зеленая зона, справа – каменистая почва, уходящая в горизонт до близлежащих гор и не пригодная для зеленых насаждений земля. За границей н.п. Джабаль-ус-Сирадж автомобили съехали с дороги на обочину с правой стороны, и мы остановились у сборно-щитового домика и палатки. Это и был командный пункт (КП)

2-й роты ГНС-45.

КП роты только начинал обустраиваться. Наскоро сложенная стенка из камней высотой около 1,5 метров, на склоне оврага располагался командный пункт роты – передвижная радиорелейная станция на базе автомобиля Газ-66. В овраге была размещена группа горизонтальных резервуаров марки РГС-20 общей вместимостью 500 куб. м, несколько металлических контейнеров, насосная станция ПСГ-160 и перекачивающая станция ПНУ100/200М.

Выгрузились из автомобилей, построились. Командир роты представился: «Капитан Макеев. Личный состав на месте, командиры взводов ко мне». Ротный провел краткий инструктаж с личным составом. После ознакомления с прибывшими бойцами распределил всех по ГНС. Мне было поручено провести занятие с личным составом по средствам перекачки топлива, сборке-разборке трубопровода и способах устранения аварий на трассе. После вводного занятия нам с Игорем, как командирам взводов, предстояло разобраться со средствами управления, определиться с позывными сигналами, получить радиостанцию, продукты питания на десять дней, боеприпасы, постельные принадлежности (матрацы, одеяла, подушки, простыни) и убыть на свои гарнизоны. Меня определили на ГНС-46 с зоной ответственности от 45 до 47, Игоря – на ГНС-47 с зоной ответственности от 47 до 48 и конечного пункта н.п. Баграма (отделения склада горючего армии). Задача была поставлена: в течение суток подготовить к перекачке насосную станцию, так как в ближайшие сутки придет автоцистерна с дизельным топливом и начнется перекачка первой партии топлива (керосина ТС-1). В качестве средств передвижения и для обеспечения патрульно-аварийной работы был выделен автомобиль КАМАЗ.

После обеда мы убыли на свои гарнизоны. ГНС-46 находилась примерно в десяти километрах от КП роты и в четырех км от города Чарикар, центра провинции Парван. Трубопровод был проложен со стороны зеленый зоны слева по ходу движения. Гарнизон базировался в бывшей ветеринарной клинике за двухметровым каменным забором совместно с опорным пунктом (ОП) № 13 танкового взвода, танкового батальона 177 мсп. Здание ветеринарной клиники было одноэтажным, в правом крыле размещались танкисты, в левом – трубопроводчики. До танкистов в здании жила «пехота», которая и постаралась, чтобы на крыше остались только стропила, стекла заменяли полиэтиленом, прибитым к оконной раме.

Вода, как и везде, была привозной, удобства – за забором в глинобитном сарае, рядом (через перегородку) комната с импровизированной баней, состоящей из бочки с водой, нагреваемой снаружи дровами. В теплое время можно было искупаться и постирать вещи в арыке через дорогу. Во дворе всегда находился один танк Т-64, к вечеру подъезжали еще два, которые в дневные часы разъезжались к месту боевого охранения дороги, в 2–3 км справа и слева от ОП № 13. От нашей роты и в ведении моего взвода на ГНС-46 находились: ПНУ 100/200М, два резервуара РГС-4 и пять ручных насосов БКФ-4. Зоной ответственности танковой роты (в состав которой входил взвод ст. лейтенанта Федотова) 177-й мсп 108-й мсд была дорога от н.п. Джабаль-ус-Сирадж до г. Чарикара. Зоной ответственности моего взвода от ГНС-45 н.п. Джабаль-ус-Сирадж до ГНС-47, находящегося в пяти километрах за г. Чарикар. Дальше от ГНС-47 до отделения склада горючего 40-й армии н.п. Баграм было зоной ответственности Игоря Павлова, боевое охранение было за артиллеристами 682-го мсп 108-й мсд.

Разгрузив КАМАЗ с имеющимися у нас вещами и познакомившись с танкистами, стали обустраивать жилище. Командир танкового взвода старший лейтенант Юра Федотов, предложил мне перебраться к нему в комнату. Обстоятельств было несколько: Юра хотел ввести меня в сложившуюся обстановку, определить порядок пребывания и взаимодействия, охраны и обороны его ОП № 13 и нашего ГНС-46, по этическим соображениям, а еще, думаю, ему просто было не с кем поговорить. Юра ждал замену, отслужив в Афгане почти два года. Он сумел выжить, с честью и достоинством выполнив свой долг, бойцы своего командира уважали и подчинялись беспрекословно. Как выяснилось позже с его слов и слов его подчиненных, Юра свое получил сполна. Участие в нескольких боевых операциях, в том числе в Панджшерским ущельем и сопровождении колонн в город Бамиан, горел в танке, спасал экипаж после того как танк был подбит. В итоге Юру представили к ордену «Красного знамени», но орден получил кто-то другой, а у него остались от Афганистана только осколки с правой стороны тела от поясницы и далее.

Мы сразу нашли общий язык, и эти дружеские отношения нам помогали в совместной службе: мне – перекачивать топливо, а ему – оказывать мне содействие в охране трубопровода и при ликвидации аварий.

Моя задача состояла в обеспечении функционирования НС. Первое, к чему нужно было приступить, – это убедиться в работоспособности ПНУ и подготовить резервуары к приему топлива. После запуска насосной станции, я убедился, что она работает, и все благодаря мотористу рядовому Максиму Еспусинову, уроженцу Казахстана. Максим встретил нас, когда мы прибыли на ГНС-46, он служил в Афгане второй год в должности моториста в 14-м отпб и был переведен в нашу роту после раскладки трубопровода. Всего в составе моего взвода на ГНС– 46 было семь бойцов (три узбека, туркмен, казах, два русских). Часть бойцов была на КП роты, всего по списку 17 человек. Приданным к нам считался водитель КАМАЗа. Вот она и поговорка, отправили служить дальше Кушки, а в непосредственном подчинении оказалось полвзвода.

Необходимого запаса дизельного топлива не было, в обоих резервуарах оказалось моторное (трансформаторное) масло в количестве не менее 200–300 литров в каждой, которое требовалось удалить. Все имеющиеся пять ручных насосов оказались непригодны к работе, пришлось снимать люк с резервуаров и вычерпывать масло вручную. Выливать за забор не хотелось, и, видя наше замешательство, танкисты прикатили две 200-е бочки, куда благополучно и было перелито масло из резервуаров. По завершении работы я доложил на КП роты: «357-й с 46-го к работе готов, жду коробочку». Примерно так было зашифровано мое послание (357 считался командиром взвода).

На следующий день прибыла автоцистерна с дизельным топливом. Водитель залил нам два резервуара Р-4 топлива и убыл на следующий гарнизон. Мы были готовы к перекачке. Через два дня танкисты удачно пристроили две бочки трансформаторного масла и угостили нас местным шашлыком, завернутым в хлебные лепешки (люля-кебаб)и газированной «Фантой». Это было настоящее пиршество. Ну, что с прибытием, лейтенант, к новому месту службы и с новосельем!

Глава 3. Начало перекачки

Вот и наступил долгожданный момент – 30 августа, начало перекачки на нашем участке трубопровода. По команде командира роты топливо ТС-1 (керосин) выкачивалось из резервуара посредством ПСГ-160, создавалось давление перед входом в перекачивающую станцию ПНУ100/200М, и далее топливо попадало в трубопровод. Прошла команда, что топливо в трубе, и у себя на ГНС-46 мы ждали, когда давление будет расти на входном манометре нашей станции. Прошло десять, пятнадцать, двадцать минут. Давление на нуле. После доклада об отсутствии давления на входном манометре поступила команда проверить участок трубопровода от нашего гарнизона до КП роты, перекачку топлива прекратили.

Патрульно-аварийную команду (ПАК) подготовили к выезду: в КАМАЗ загрузили шесть труб ПМТП-100, задвижку, вставки различной длины и монтажные инструменты (ключ монтажный цепной рычажный, крюк монтажный и втулка разъемная). Первая авария, наверное, запомнится навсегда. Отъехав буквально 1,5–2 км от гарнизона, я увидел фонтан высотой около трех метров и в очень неудобном месте, где трубопровод нависал над водоотводной канавой, подходящей к дорожному виадуку. Две трубы находились в подвешенном состоянии. Топливо хлестало будь здоров: давление в трубе было приличное. Чтобы устранить аварию требовалось расстыковать трубы на горизонтальном участке местности, проложить новый участок трубы и соединить его с существующим. На первый взгляд, задача несложная: расстыковал, потом смонтировал – и готово, но на самом деле работа очень трудоемкая, за спиной автомат, на поясе подсумок с патронами, и с первого раза соединить трубы не получилось.

При расстыковке труб топливо фонтаном разбрызгивается во все стороны, потом переходит в устойчивый поток, но продолжает идти. Трубы находятся в подвешенном состоянии, вставка, даже самая короткая, тоже не помогает, так как велика и нужно изгибать всю плеть трубопровода. Минут через 30-40 все-таки соединили монтажным ключом последний стык, загрузили поврежденные трубы и двинулись дальше. Обувь испачкалась в керосине и часть брюк тоже, у кого больше, у кого меньше. Одно хорошо, что было светлое время суток, и обошлось без происшествий. Остальная часть трубопровода до КП роты при осмотре оказалась без повреждений. Доложил ротному о проверке, и наша ПАК отправилась в обратный путь.

Снова началась закачка топлива в трубопровод, на этот раз давление в манометре поднялось до 10 кгс/см², и можно было включать насос и начинать перекачу топлива дальше. Попытка прокачать топливо до следующей станции опять оказалась безуспешной. Следующей станцией была ГНС-47 Игоря Павлова. Решили выехать с двух сторон навстречу друг другу и успеть засветло найти неисправность и прокачать трассу. Ушло около двух часов, чтобы устранить пробоины на трубопроводе и вновь попытаться прокачать трассу. Когда давление на входе и выходе их насоса стало устойчиво показывать рабочие величины, удалось немного передохнуть и что-то перекусить.

Доклад об устойчивой работы станции на КП роты происходил каждые 15 минут. Если по какой-то причине происходил сбой на любой из станций, вовлеченной в перекачку, немедленно принимались меры. Устойчивая работа трассы длилась около трех часов, уже стемнело и практически одновременно прибежал моторист с докладом, что давление на входе в насос опять упало, и танкист, дежуривший на наблюдательном пункте (оборудованный пост на крыше здания) сообщил, что видит пожар в двух километрах от нашего гарнизона.

Пришлось срочно докладывать на КП роты, чтобы останавливали перекачку, просить у Юры Федотова согласовать с его начальниками выделение танка для охраны и готовится к выезду на аварию. Для меня и для танкистов это мероприятие было в новинку. Танкисты в одиночку тоже не действуют, а оставлять опорный пункт с одним танком в ночь – не здорово. Через полчаса танкисты выделили один танк для прикрытия, и один экипаж был в готовности подключиться при необходимости, бойцы забрались в танк в ожидании команды к действию.

Выдвигаясь к пожару, мы понимали, что может быть засада: просто так, на ночь глядя, трубопровод не поджигают, наверняка душманы ждали нас. Решили, что первым поедет танк (все-таки у него броня), за ним мы на КАМАЗе, без света. Такая тактика нам в последующем очень часто помогала. Танк лязгал гусеницами по асфальту и гремел – за версту слышно, нам танк было видно, и этого достаточно, чтобы двигаться за ним.

Прибыли на пожар. Танкисты, не приближаясь близко к пожару, развернули танк по направлению к зеленой долине (зеленке). Теперь следовалл наш выход, мы выгрузились с монтажным инструментом и пригнувшись побежали, огибая пожар к месту демонтажа трубопровода. Близко было не подойти, очень жарко, разливающееся из трубы под давлением топливо только увеличивало площадь пожара, поэтому пришлось отойти метров на 30-40 и приступить к демонтажу трубы. Первый стык разобрали, расстыковали трубы, растащили трубы в разные концы и на выступающий конец трубы примкнули задвижку, потом задвижку закрыли, тем самым перекрывая доступ топлива к пожару со стороны начала перекачки. Побежали на другую сторону пожара, чтобы осуществить аналогичную операцию. Расстыковывали трубы, растащили их, но в кузове КАМАЗа второй задвижки не оказалось. Как выяснилось, задвижка была всего одна на весь ГНС, и труб в автомобиле всего восемь штук, которых явно не хватало для прокладки нового участка вместо сгоревшего.

Это оказалось только началом. Наши действия по ликвидации были очень стремительными. Топливо из трубы перестало вытекать с одной стороны, и было отведено от пожара с другой. За нами наблюдали и ждали, что мы начнем тушить пожар, и в его зареве нас можно будет расстреливать как в тире. А чем пожар тушить? У нас была одна лопата, четыре бойца (со мной пять) – больше средств для тушения пожара не было, приходилось ждать пока прогорит топливо. Действовали мы быстро, мелькали только тени, сидящие в засаде, не выдержали и начали поливать нас огнем со стороны зеленой долины из ближайших развалин. Бойцы, как, впрочем, и я сам, в такой ситуации оказались впервые, из обстрелянных бойцов было только двое, рисковать людьми нельзя. Горящий трубопровод со стороны долины, откуда стреляли из-за зарева огня не видно, единственное решение, которое мне пришло, дать команду: «Ложись! Все в кювет на противоположную сторону дороги». Мы залегли в кювете, танкисты открыли ответный обстрел из пулемета, а потом стали вести огонь на поражение и из орудия. Через несколько минут подключился танк, стоящий в готовности на посту, они вели огонь на глубину от места пожара. Бойцам я приказал не высовываться и не геройствовать, пока не прекратиться огонь. Через полчаса обстрел прекратился, пожар еще не прогорел, надо было возвращаться на пост.

Вечер еще не закончился, а нас ждал очередной сюрприз. Подойдя к автомобилю, я увидел, что водитель смотрит на кабину, колеса и как-то подозрительно молчит. Колеса со стороны зеленки были пробиты, кузов тоже стал с дырочками. «Ну что, – говорю. – Попробуй завести». Попытки завести не удались. Вариант оставался единственный (не оставлять же технику на дороге!): зацепить КАМАЗ за танк и притащить на пост, как получится. Ресивер был пробит, тормозов не было, мы старались двигаться медленно, чтобы еще что-то не повредить, и через полчаса прибыли на пост. При торможении танка у поста КАМАЗ ударился решеткой радиатора, и лицевая часть кабины получила небольшую вмятину. Водителя трясло: покрышки с правой стороны превратились в лохмотья, кабина была помята, а двигатель неисправен. Вот и проработали, всего один день. Один плюс – все целы.

По прибытии я доложил, что люди живы, перекачку начинать нельзя, автомобиль неисправен, авария не устранена, нужны трубы, задвижки и автомобиль. Ротный молчал. Ему пришлось докладывать в батальон, чтобы останавливали перекачку, иначе склад топлива был бы переполнен.

Первый день и такие проколы, самому как-то не здорово. Получилось, что мы не готовы, резервов не было, душманы нас переиграли. Конечно, были вопросы, на которые у меня не было ответов: а почему положили трубопровод со стороны зеленки, ведь это самое уязвимое место, кто определил, что десять труб на ГНС достаточно, почему вставок всего один комплект, да ключей монтажных всего два, а если оба выйдут из строя, чем работать? Вот, на поверку и не сработало наше «авось».

Если личному составу можно было передохнуть до утра, то мне требовалось делать ежедневно записи в тетрадь, о том, какие аварии произошли, что было сделано, какое количество труб или вставок израсходовали, сколько топлива пролили. Потом требовалось подготовить акты на списание труб и указать количество пролитого топлива при аварии, подписать у наших танкистов (Юры Федотова), что он подтверждает акт как представитель охранения. После требовалось проверить записи работы насосной станции, уточнить наличие топлива, проконтролировать готовность насосной к работе и, если оставалось время, то можно было поспать.

На следующий день на пост прибыл КАМАЗ с трубами и задвижками. Мы выехали на место пожара и в течение часа проложили новый участок трубопровода вместо сгоревших труб. Выгоревшая земля еще дымилась, сгоревшая плеть труб, гильзы от ночного боя – эпизод из жизни трубачей.

Сгоревшие трубы зацепили тросом за автомобиль и волоком притащили на гарнизон. Их оказалось двенадцать штук. Ну что, опять начали перекачку. В этот раз топливо дошло до конечного склада, и устойчивая перекачка длилась около шести часов. Во второй половине дня давление на выходящем манометре стало снижаться. На ГНС-47 (соседний гарнизон) давление топлива на входе тоже было ниже рабочего, я решил сообщить данные на КП роты и попросил о приостановке перекачки для выезда проверки трассы от своего гарнизона до гарнизона 47.

Погода была солнечная, до отбытия танкистов с дороги было еще порядка //2-3 часов и ПАК в составе 4 человек снова приступал в работе на прибывшем в мое распоряжение КАМАЗе. Проверка трассы трубопровода проводилась визуально, и проложенная труба вдоль дороги до города Чарикара оказалась в полном порядке. Перед городской чертой трубопровод с левой стороны дороги был проложен под дорогой, затем под углом девяносто градусов заворачивал на правую сторону дороги и шел вдоль обочины. Дорога при въезде в город являлась центральной, и трубопровод немного заглублен в дождевой канаве, которая часто использовалась для слива отходов. Город Чарикар⁵ – административный центр провинции Парван большей частью составляли одноэтажные глинобитные дома. Перед въездом с город находилась гидроэлектростанция, которая обеспечила город электричеством не зависимо от ведения боевых действий в стране.

При продвижении к центральной части города справа по ходу движения, находилась единственная в городе автозаправочная станция (АЗС) и, как специально, подъезд к АЗС проходил через трубопровод, который проезжающие автомобили переезжали сначала при подъезде к АЗС, потом при убытии. Трубопровод пролегал наземно, и заглубить его не было возможности, так как под ним находился камень, больше похожий на кусок скалы. Труба была смята и дала трещину в двух местах. Заправка не работала из-за опасности возгорания, топливо постепенно вытекало из трубы и попадало в дождевую канаву и на дорогу. Местное население активно собирало вытекающее топливо, довольное «халявой».

Ситуация была не из приятных. Требовалось разогнать население, которое мешало работе, и поменять трубы. Местный житель попытался что-то объяснить, активно жестикулируя руками и показывая на заправку. В нашей команде было два монтажника-азиата (узбек и туркмен), которые немного понимали язык дари (один из государственных языков Афганистана), и со слов моих подчиненных, афганец являлся владельцем АЗС. Он просил, чтобы мы проложили трубопровод в обход АЗС по соседней улице. Мое решение было неизменно: производим замену труб, и все. Раздавят еще раз, да пожалуйста, заменим еще раз. Пусть думают, как делать переходы через трубу или каждый раз опасаться за АЗС, а возможно и близко расположенные здания. Через своих «переводчиков» я объяснил владельцу АЗС, что нужно с двух сторон трубопровода уложить доски или бревна, через которые автомобили смогут переезжать, не продавливая трубопровод.

Нам удалось достаточно быстро заметить трубы, но на этом выезд по ликвидации аварии не завершился. Ко мне подошел загорелый мужчина среднего возраста в форме солдата афганской армии и на русском языке представился: «Подполковник Быков – военный советник. Товарищ лейтенант, почему не хотите переложить трубопровод за АЗС? Вы ведь поняли в чем проблема? А если топливо подожгут? Кто тушить будет?». Пришлось задержаться. Прежде всего, я попросил «товарища подполковника» предъявить документы, внимательно посмотрел на предъявленное удостоверение, но кроме фотографии, похожей на предъявившего его человека, ничего разобрать не смог, так как надписи были на арабском языке. Что-то мне подсказывало, что он настоящий, из «наших». Пришлось избрать тактику нейтралитета. Я объяснил, что у нас разные сферы деятельности, и если трубопровод проложен здесь, то без команды своего начальства, перекладывать трубу не буду. Дальше я попросил его обратиться к нашему командованию и урегулировать данный вопрос. Подполковник осведомился давно ли я прибыл в Афганистан, и, услышав ответ, что без года неделю, усмехнулся и сказал, что начинаю я службу, наверное, правильно, но надо быть более гибким. Пожелал успехов и сказал, что, вероятно, еще увидимся, так как работаем на одной земле. На этом выезд был закончен, пролитое топливо собрали афганцы, владелец АЗС стал оборудовать место переезда через трубопровод, а мы продолжили обследовать трассу до ГНС-47.

Добравшись без происшествий до следующего нашего гарнизона, на котором находился Игорь Павлов, я по рации доложил о готовности трассы и попросил КП приступить к перекачке, сказал, что буду ждать, пока давление не выйдет на рабочие показатели, чтобы вернуться на свой гарнизон и не совершать холостой пробег.

ГНС-47 был более благоустроен, чем наш гарнизон. Он размещался в бывшем здании школы для девочек, и так же, как и наш, был огорожен каменным забором. Начальником ОП был командир батарей (комбат) старший лейтенант Сергей Зверев (фамилия изменена), который содержал территорию в образцовом порядке. С двух сторон поста в оборудованном укрытии стояли две пушки. Основной техникой артиллеристов были тягачи МТ-ЛБ⁶, которые всегда стояли в готовности к выезду. На посту была баня, где в качестве каменки использовались заполненные камнем артиллерийские гильзы, встроенные в глиняную стену и подогреваемую снаружи, очень приличный туалет на несколько точек, оборудованная для показа кинофильмов комната отдыха и досуга (ленинская комната), спальное помещение для личного состава с оружейной комнатой, столовая, кладовки и прочие помещения. На посту так же находились трубопроводчики и танкисты, которым были выделены отдельные помещения в западном крыле школы. Вдоль школы протекал ручей, ведущий свое начало от горного арыка. Вода в ручье была проточной и прохладной. Прилегающая территория ОП представляла смешенную растительность дикорастущих кустарников и виноградных полей.

Комбат был деятельным человеком и постоянно находил дела. Проводил занятия с личным составом по боевой подготовке, всегда был образцом во всем: аккуратно подстрижен, выбрит, в начищенной обуви, даже казалось, что он похож на «салдофона», но при этом все указания отдавал с улыбкой и не унижая человеческого достоинства. В планах у Сергея было поставить беседку для отдыха, а рядом с ней вырыть бассейн 3х10 метров, обшить бассейн доской по периметру, повернуть русло протекающего ручья в бассейн и построить трехметровую вышку. Надо отдать должное, за три месяца комбат выполнил поставленную самому себе задачу.

У трубачей на 47-м ГНС тоже были приличные условия жизни. Личный состав жил в отдельном помещении, спал на двухъярусных кроватях, командир взвода Игорь Павлов имел свою комнату. Столовую отгородили от подсобного помещения перегородкой, территория была благоустроена.

После проверки трассы и выхода на устойчивый режим работы НС мы вернулись на свой гарнизон. Все, чего хотелось, – поесть и немного поспать. События последних двух дней крутились в голове. Пожар, пробитые и простреленные трубы, ухающие танки и трассеры пуль над головой… Правда, были и хорошие моменты: все бойцы живы, и даже никого не задело. Думая об этом, мозг мог переключиться и давал передышку эмоциям.

Спал я недолго, проснулся от постороннего шума. В комнате горел тусклый свет от лампы танкового аккумулятора, стояли двое. Одним из них был Юра Федотов, второй был моложе Юрия и явно вел себя вызывающе. Спросонья я не понял, почему такой шум и на мой простой вопрос: «Что вы так кричите, что-то случилось?», второй ответил: «А ты кто такой? Лежишь, вот и лежи, тебя не спрашивают», – и повернулся лицом к Юре. Дальше все было как в замедленном кино. Собеседником Юрия был Алексей, лейтенант, командир танкового взвода с КП танковой роты, который был сильно пьян и прибыл на танке на наш пост с целью проверки боеготовности. На самом деле лейтенанту Алексею не хватало власти, его на месяц оставили в роте временно исполнять обязанности командира роты, и он прибыл «воспитывать» Федотова.

Алексей вынул из кобуры пистолет (офицеры-танкисты имели личное оружие – пистолеты «Макарова») дважды выстрелил в потолок. Посыпались остатки побелки, и практически в это же мгновение Юра врезал лейтенанту по физиономии. От такого удара тот отлетел в угол. Юра спокойно забрал у него пистолет и вышел в коридор. Зашли двое бойцов, забрали лейтенанта Алексея, и через несколько минут раздался гул танка, постепенно удаляющегося от нашего поста. Федотов зашел в комнату ровным и спокойным голосом сказал: «Гена, не обращай внимания на этого придурка, это уже не первый раз. У него с головой плохо, особенно когда выпьет, а пьет от страха. Хорошо, что никого не зацепило, стены из глины и пуля не срикошетила».

Потом Юра мне рассказал, что Алексей очень кичился своими связями и в Афганистан попросился ради карьеры. Он окончил в 1981 г. ташкентское танковое училище и после окончания полгода прослужил в учебном центре н.п. Чирчик, находящемся в 30 км от Ташкента. За полгода службы в Афганистане он не участвовал ни в одной операции, но был награжден Орденом «Красная звезда» за успешные действия по охране участка дороги на котором мы находились. Фактически, он получил орден за повседневную деятельность. На этой почве между Алексеем и Юрой постоянно возникали конфликты, Алексей пытался показать свое превосходство, зная, что у Юры достойный боевой опыт, а у него только амбиции. Забегая вперед, скажу, что через полгода Алексей получил контузию и после госпиталя был отправлен в Союз. Дальнейшая его судьба мне не известна.

Утро в Афганистане было особенным временем. Из-за гор медленно поднималось солнце, и только-только его первые лучи начинали возникать, как природа тут же переходила из состояния покоя в движение. В эти утренние часы слышались призывы муллы к утренней молитве, и ничего не напоминало о войне. Тишина была обманчивой. Проходил час–полтора, и треск автоматной очереди мог прервать чью-то жизнь.

Каждое утро танкистам на пост привозили завтрак и питьевую воду. Приезжал танк, с грохотом разворачивался на небольшой площадке перед зданием, выгружался бачок-термос с кашей, термос с чаем и бак с водой. Бойцы завтракали, и около семи часов утра два танка из трех выдвигались в подготовленные в виде окопа места боевого охранения дороги. Мы готовили себе пищу самостоятельно из расчета выделенного провианта на десять дней на восемь человек.

Один из прибывших с завтраком танкистов явно выделялся своим внешним видом и колоритом. Боец выглядел старше своих лет, лицо было загорелое, немного землистого цвета, шлемофон залихватски закинут за голову. Он по-дружески поздоровался с Юрой Федотовым, распорядился с завтраком, и пока бойцы доставали чашки и ложки подошел ко мне, представился: «Старший сержант Козырев». Пожав его протянутую руку, я сообщил как меня зовут и что являюсь взводным трубачей. Шустрые глаза ст. сержанта говорили о многом. Ему явно хотелось поговорить со мной, и он не знал с чего начать.

– Можно на ты? – начал он разговор. – Мы ведь, наверное, ровесники.

– В общем да, – сказал я. – О чем ты хочешь спросить?

– Ты, наверное, недавно из Союза? Как там на «гражданке»?

Ответить односложно было непросто. Хорошо или как всегда? Да и не это его волновало: хотелось домой, навоевался, и дембель был не за горами. Поговорив несколько минут обо всем и не о чем существенно, ст. сержант немного прищурил глаза и сказал:

– Лейтенант, видишь сопку напротив?

– Ну да, – ответил я.

– Тебе когда на дембель?

– Если доживу, то в 2001 году будет 25 лет выслуги, а что?

– Вот и смотри, твой дембель только поднимается в эту гору, а мой уже спустился.

Эти его слова, наверное, грели его сердце, что ему осталось немного, и он скоро оттуда уедет. Мне эти слова тоже запали в душу, ведь он был прав. Старший сержант Козырев (по прозвищу Козырь) похлопал меня по плечу: «Давай, лейтенант, еще увидимся». После он дал команду сворачиваться с завтраком и, загрузив бачки из-под пищи, прыгнул в танк, который с грохотом и лязгом гусениц выехал с нашего поста.

Где-то через месяц службы в Афганистане о Козыре мне рассказал механик-водитель с нашего поста, сержант Галка. Шла весенняя компания – 5-я крупномасштабная Панджшерская операция (май–июнь 1982 г.): советские войска пытались снова установить контроль над ущельем. Одновременно проходила операция по сопровождению колонны с продуктами и боеприпасами в город Бамин к месту дислокации 2-го батальона 357 ПДП 103 ПДД. Протяженность трассы – около 150 км. Сержанты Козырь и Галка служили в одном танковом экипаже. В ходе движения колонна подверглась обстрелу, и танк загорелся. Бойцы сумели его покинуть, но попали под шквальный огонь моджахедов. Пришлось перебежать в ближайшую постройку. Какое-то время отстреливались, но к вечеру боеприпасы закончились. Осталось несколько гранат и раненый товарищ, были мысли подорвать себя, если моджахеды перекроют пути к отступлению. К ночи перестрелка стихла, Козырь на себе нес раненного, а Галка прикрывал отход. Колонна с потерями продолжила путь. Тогда бойцам повезло, но пережили они многое.

Прошло два дня с начала перекачки, и мы стали адаптироваться к новым условиям жизни. Узнали, что можно, что нельзя. Некоторые из бойцов только прибыли и попали под обстрел впервые, двое (Болотников и Штурмин) служили в десанте и вели себя обособленно, всем видом показывая, что они не новички и им приходилось повидать и не такое. Служба в трубопроводной части им явно не нравилась (нет фронта и тыла, обстреливают со всех сторон, да вдобавок ты еще и весь в керосине). Штурмин был ответственным за поддержание круглосуточной связи, Болотников (как выяснилось позже, сержант), старался показать организаторские и лидерские качества, что, собственно, у него, неплохо получалось, и оставался старшим в мое отсутствие на ГНС.

После обеда я решил искупаться в арыке напротив нашего поста и постирать нательное белье. Неожиданно для себя обнаружил на теле красные точки как будто от укуса комара. Что такое, откуда такая зараза, может быть аллергия или что-то съел? Вернулся на пост спросил Юру Федотова, мол, как думаешь, что за пятна на теле. Он попросил раздеться до гола и стал рассматривать мое белье, куртку и брюки х/б. Думаю, что за дела, зачем это. Ответ я получил через минуту.

– Гена, смотри, у тебя бельевые вши, – сказал Юра.

– Так, здорово. И что делать? – ответил я.

– Снимай с себя все и отдавай кипятить немедленно. Вспоминай, где ты ночевал до прибытия на пост?

– Когда был на КП бригады, такого не было. Потом ночевал на КП батальона и вот теперь здесь.

– Значит, еще и свое постельное белье отдавай на кипячение. У нас на посту вшей нет. Получается, вши у тебя появились после ночлега на КП батальона, – пояснил Юра.

Он оказался прав. После кипячения вещей больше покраснений у меня не было и, как следствие, вшей в белье я не находил. Вот тебе КП батальона, не следит, значит, комбат В. Цыганок за своим личным составом…

К полудню третьего дня перекачки на пост прибыл старший лейтенант Антонов, наш заместитель командира роты по политической части (замполит 2-й роты 3 отпб). Привез аккумуляторы, обошел наш небольшой ГНС, осмотрел сгоревшие и простреленные (пробитые), побеседовал с личным составом, можно сказать, даже как-то приободрил: «Ну, что, парни, получили боевое крещение. Тут, смотрю, у вас целый склад уже ненужных труб. Привозите в роту и готовьте акты на списание. Главное – не лезьте под пули». Позже перед отъездом с гарнизона замполит Антонов отвел меня в сторону и поделился новостями о потерях в нашем батальоне⁷. При проверке трассы трубопровода погибли двое: капитан и прапорщик. «Береги людей, лейтенант Кулаков. Это главное! Трубы спишут и сделают новые, а людей – нет». Его слова я запомнил навсегда.

Первые потери в нашем батальоне какой-то горечью остались в сознании. Мы выполняли воинский долг, и хотелось надеяться на благополучный исход, но у каждого своя судьба. Из-за этого и горечь, ведь как-то неправильно все это, нелогично. Начинался новый день, нужно было продолжать перекачку.

Глава 4. Первый месяц перекачки и первые потери в роте

Прошла первая неделя моего пребывания в Афганистане. Задачи среди личного состава были распределены. Кроме должностных обязанностей (по штанному расписанию) у бойцов появились обязанности по несению службы и обустройству быта. Узбеки были монтажниками-трубопроводчиками и отвечали за исправность монтажного оборудования, за приготовление пищи и кипячение постельного и нательного белья. Туркмен тоже занимался монтажом и помогал по хозяйству (принести воды, заготовить дрова, позже – поддерживать огонь в буржуйке в жилом помещении). Казах отвечал за насосную станцию и своевременное ее обслуживание, за ним также была закреплена баня. По должностным обязанностям ст. сержант Александр Болотников был заместителем командира взвода, он же следил за общим порядком в помещении и на территории. За бесперебойную связь отвечал Штурмин.

Прием пищи был организован трехразовый. Первые три-четыре дня на обед, как правило, был плов, который, надо отдать должное, узбеки готовили хорошо. Обедали за одним общим столом в жилом помещении, где были размещены кровати. Другого места не было. Еще имелась кладовка, где хранились продукты, боеприпасы и личные вещи военнослужащих нашего гарнизона, она запиралась на замок, а ключ был только у меня. Желание узбеков есть плов руками за общим столом было сразу пресечено. Им пришлось принимать пищу отдельно ото всех. Потом два-три дня готовилось другая крупа и макароны, последние два дня, как правило, ели рыбные консервы – кильку в томате. Выбирать меню особенно не приходилось, было что-то – и ладно. Я максимально следил за тем, чтобы бойцы мыли руки перед едой, ели лук или чеснок, который крайне редко встречался в рационе.

Отдельная статья пайка – это курево. Солдату было положено по норме 17 пачек сигарет в месяц, типа «Пальмира» или «Охотничьи», в простонародье их называли «смерть на болоте» – гадость страшная, дерущая горло, а табак был хуже, чем у знаменитой махорки. Некурящим выдавали сахаром, где-то 500 гр в месяц на солдата. У меня был офицерский паек, который дополнительно включал две банки сгущенки и 30 пачек сигарет «Столичные» в месяц. Так как стол был общий, то и сгущенка была общая и съедалась всем личным составом гарнизона в первые два дня. Про сигареты я узнал только через месяц (не было завоза), и при их появлении ротный сразу отгрузил мне сигаретный паек в 60 пачек со словами: «Кури на здоровье». В итоге бойцы получали по пачке «Столичных» за хорошее поведение, вроде бы как поощрение или когда у всех закончилось все курево.

С танкистами мы располагались под одной крышей, споров и разногласий не было. Офицеры жили в одной комнате, все праздники проводили вместе, а какие на войне праздники: Сто дней до приказа, День танкиста, Новый год – вот собственно и все. Свои традиции танкисты чтили. Ежегодно во второе воскресенье сентября они отмечают свой профессиональный праздник – День танкиста. Не служа в танковых частях, о нем даже и не узнаешь, а тут танкисты – вот они, в охранении дороги и трубопровода. Взводный Юра Федотов построил личный состав, поблагодарил за службу, а вечером после прибытия всех танкистов на пост устроил праздничный ужин, насколько получилось это сделать в тех условиях.

Проложенный трубопровод со стороны зеленой зоны Чарикарской долины, постоянно был в зоне поражения. Практически ежедневно происходила замена простреленных и пробитых труб, что вызывало нервозность командования батальона и бригады. К нам зачастили проверки. Их устраивали заместители командира батальона и начальник политотдела бригады. Каждый проверяющий старался указать нам на недостатки: «Почему здесь не так? Почему там? Вид у личного состава какой-то неопрятный, грязный». Или вообще: «Где вы полдня находитесь, мы вас тут уже три часа ждем. Почему без бронежилетов и касок и что с проведением политзанятий для личного состава?».

Посылать проверяющих подальше было бы как-то не хорошо. Сначала я пытался оправдываться и рассказывать, что мы, мол, стараемся, но не успеваем латать дыры, что трубопровод проложен не в том месте, не хватает элементарного монтажного оборудования, пожар вообще тушить нечем кроме лопаты, да и охрана трубопровода не очень эффективна. Днем еще ничего, а ночью совсем беда. Бронежилетов у нас всего два и те привязаны к двери КАМАЗа, чтобы как-то обезопасить людей, касок не выдавали, а политзанятия – извините: не знаем политической обстановки в стране, не от куда. Позже просто выслушивал все претензии в свой адрес и ждал, когда монолог проверяющего закончится, и он с чувством выполненного долга убудет с гарнизона.

Сложившуюся обстановку хорошо понимал ротный, претензий не предъявлял, иногда спрашивал: «Трубы для замены еще есть?». Или: «Скажи заранее, когда нужно подвести аккумуляторы для радиостанции». Ротный Алексей Макеев – настоящий мужик со своими правилами жизни, типичный командир роты, наверное, времен Великой Отечественной войны. Без дела бойцов не наказывал, на похвалу тоже не был горазд, но если его выводили из себя, то получали сполна. Если слов солдат не понимал и продолжал хулиганить, то железный контейнер, хуже гауптвахты, вылечивал от всех нарушений. Больше двух часов никто не выдерживал. Возможно, это было негуманно, но уж извините, не в фантики играли.

Не смотря на сентябрь днем было очень жарко. За день нагревалось и здание, где мы жили. Ночью спать от духоты было невыносимо. Не спасали и мокрые простыни – два часа и все сухие. В дополнение еще кусали москиты. Эти насекомые распространены преимущественно в тропиках и субтропиках. В отличие от комаров, личинки москитов развиваются во влажной почве, а не в воде. Они являются переносчиками заболеваний между людьми и животными, в частности – лейшманиозов, бартонеллеза, лихорадки паппатачи (москитная лихорадка). Вот от укусов этих практически не видимых насекомых на второй недели моего пребывания в Афганистане у меня сначала поднялась температура, а потом началась лихорадка. Было то жарко, то холодно, встать с кровати не мог, всего трясло, температура держалась не менее 38. Есть не хотелось, только вода или чай. На второй день болезни приехал ротный Алексей Макеев, потрогал лоб – горячий. Везти в госпиталь? Там тоже не мед. Решили пару дней подождать.

Молодость победила, на четвертый день болезнь отступила. Температура опустилась до нормы, появился аппетит. К вечеру я сообщил на КП роты, что выздоровел и готов и дальше выполнять обязанности. Еще неделю после лихорадки была слабость, но эту уже не в счет.

Через три недели службы военные полуботинки, выданные в училище, от постоянного пребывания в керосине развалились. Старшина развел руками, но обещал помочь. Не лучше ситуация с обувью обстояла и у солдат. С подменным фондом было не очень, покупать обувь у афганцев не хватало средств. Со снабжением вообще дела шли не лучшим образом, но никто не жаловался. Не было тушенки (свежего мяса), а мы даже и не думали спрашивать, зато выдавались рыбные консервы, не было хлеба, и ладно, были галеты. Через три дня после обращения, старшина принес обувь. Ботинки были не новые, но добротные. Старшина поменял их на что-то в соседнем мотострелковом полку. Для нас это был выход.

Ранним утром 21 сентября 1982 года, как обычно после побудки, мы завтракали у себя, танкисты ждали, когда им привезут завтрак. Ночь выдалась относительно спокойной, так как вечером поступила команда остановить перекачку (армейский склад был заполнен). Привоз завтрака у танкистов задерживался, и на дороге уже потянулись первые автомобили афганцев – «бурбухайки». Взводный Юра Федотов заметно нервничал, потому что нужно было отправлять танки на свои места охранения. После завтрака я подошел и спросил, в чем проблема, и он двумя словами сформулировал свое отношение к отсутствиюзавтрака в установленное время. Наш пост находился на равнинной местности и хорошо просматривался на 2˗3 км справа и слева от поста. Наконец прибыл завтрак, и бойцы приступили к трапезе, стрелка часов приближалась к половине седьмого. Федотов торопил бойцов, задержка с выездом составляла уже более получаса. По направлению к г. Чарикару, практически в том месте, где должен был стоять танк в засаде, примерно в 1,5 км от нашего поста, проходила естественная канава глубиной около трех метров, по которой можно было незамеченным пройти из зеленой долины до арыка и далее вдоль арыка попасть в Чарикар. Собственно, по этой причине и размещался на обочине дороге пост охраны – танк в окопе.

Завтрак подходил к концу, когда мы услышали автоматные очереди и увидели стоящий на дороге армейский автомобиль Газ-66 зеленого цвета, как раз в месте поста танка и арыка, проходящего рядом с ним. Выстрелы явно были оттуда, с поста не было видно кто и куда стреляет. Почему так рано появился на дороге Газ-66, что его туда понесло? Танкисты побросали завтрак и побежали заводить технику. С ней тоже не все было благополучно. Первый танк стоял на небольшом пригорке и заводился «с толкача». Механик-водитель отпускал тормоз, танк скатывался с пригорка, и механик нажимал на педаль газа, чтобы танк завелся. Аккумуляторы за ночь разряжались. Второй танк заводился от того, что первый толкал второго. В окопе охранения танки тоже стояли на спуске на случай, если аккумулятор не сработает.

Перестрелка была скоротечной. Как быстро началась, так быстро и завершилась. Пока танки выезжали с поста и двигались по направлению к местам охранения, мимо поста проехал афганский автомобиль на большой скорости. Газ-66 стоял на месте, выстрелов больше не было. Через 10–15 минут после выстрелов мимо поста прогремел гусеницами БМП-1, и еще через десять минут он проследовал обратно с прицепленным к нему Газ-66.

Вечером мы узнали подробности утренней перестрелки у нашего поста, которые мне рассказал мой ротный А. Макеев. Накануне произошедшего события, связисты нашего батальона – взводные лейтенанты Никонов Владимир и Чернышов Александр – на автомобиле Газ-66 с водителем Мунтяном убыли на ГНС-47. Парни, как и мы с Игорем Павловым, были взводными, выпускниками военного училища 1982 года, прибыли в Афганистан в августе и в сентябре. Молодость не верит в смерть и не боится опасности, она о них не думает. В роте связи нашего батальона три командира взвода, два взводных были прикомандированы к трубопроводным ротам и находились на КП роты с ответственностью за обеспечение связи в гарнизонах и один с КП батальона. У нас в роте за обеспечение связи отвечал Саша Чернышов. Один взводный находится на КП батальона (Никонов В.) и обеспечивал связь с КП ротами и КП бригадой.

Парни задержались на ГНС-47. Наверное, не рассчитали время и решили на КП роты прибыть утром, но выехали слишком рано. Армейский автомобиль Газ-66 не был предназначен для перевозки в кабине трех человек (двигатель автомобиля выступает в кабину и кроме водителя в ней помещается только один пассажир. Второй пассажир может влезть, если будет сидеть на двигателе машины). Преодолели благополучно часть пути от ГНС-47 до Чарикара, и, выехав за пределы городской черты, автомобиль попал в засаду. Первыми выстрелами моджахедов был убит пассажир, сидящий у дверцы. Это был Никонов Владимир⁸. Он заслонил своим телом сидящего на двигателе Чернышова Александра и водителя Мунтяну. Оставшиеся в живых водитель и лейтенант вылезли из автомобиля через левую, водительскую дверь и открыли огонь на поражение. Моджахеды не ожидали, что получат отпор. В перекрестной стрельбе погиб лейтенант Александр Чернышов⁹. Моджахеды отступили. Водитель остался один. Что делать? Забрал оружие погибших офицеров, остановил проезжавший мимо автомобиль, и, проскочив наш пост, проехал на следующий – КП роты танкистов, которые на БМП-1 подъехали к месту трагедии, забрали тела погибших и сам автомобиль Газ-66. Действия водителя посчитали правильными. За мужество, проявленное при выполнении служебного долга, водитель Газ-66, рядовой Мунтяну был награжден медалью «За отвагу».

Горько осознавать, как такое могло произойти: молодые парни, мои ровесники, такие же трубопроводчики, прибыли в Афганистан менее месяца назад, и их уже с нами нет. Возможно, присутствие танка в окопе, на этом участке дороги не позволило бы моджахедам напасть на одинокий армейский автомобиль, но обстоятельства сложились трагически.

С Сашей Чернышевым мы встречались несколько раз и как-то все на ходу. Два–три раза за все это время пересекались наши пути на КП роты. Я забегал к нему на релейную станцию, передавал на зарядку аккумуляторы от радиостанции, забирал заряженные и уезжал к себе на гарнизон. Иногда Саша привозил аккумуляторы на гарнизон сам, но это было крайне редко, да и с транспортом в роте было сложно. Он был невысоким, улыбчивым, светловолосым парнем с хитринкой в глазах, мог подшутить над чем-то, без злобы, а для настроения. Подружиться мы не успели, слишком мало знали друг о друге, и как-то не случилось. Володя Никонов служил на КП батальона, и мы не были знакомы. Светлая им память!

Следующим серьезным испытанием для нас и нашей роты стала, крупная авария на трубопроводе между ГНС-46 и ГНС-47, которая стала ключевой точкой в изменении трассы трубопровода от КП роты (ГНС-45) до конечной точки – отделения армейского склада горючего 40-й армии.

События того вечера и ночи конца сентября 1982 года развивались молниеносно. Поступивший доклад моториста о снижении давления на выходном манометре казался обычным делом. Последовали доклад на КП роты о снижении давления, остановка перекачки. Через десять минут поступила команда о проверке участка трубопровода на участке от ГНС-46 до ГНС-47. Накануне нам выделили в помощь бронетранспортер

БТР-60ПБ, а так как наши частые выезды на трассу трубопровода для устранения аварий достали всех, в том числе 177 мсп, отвечающих на охрану трубы, то появление бронетехники на посту нам придало большей уверенности в своих силах. Днем мы уже стали выезжать на трассу с двумя единицами техники – КАМАЗом с трубами в сопровождении БТР. Ночью нам выделяли танк и БТР. Если в КАМАЗ погружалось штук 30–40 труб, то к БТР привязывали 6–8 штук, а для небольшой аварии этого было достаточно. За месяц перекачки мы уже набрались опыта, и замена трубы занимала считанные минуты.

Выезд на эту злополучную аварию не предвещал что-то неординарного. Привязали к БТР шесть труб, бросили внутрь бронника задвижки и ключи, и в сопровождении танка выехали на трассу. БТР двигался впереди колонны, танк сзади. Мы благополучно преодолели Чарикар, выехали за пределы городской черты и тут увидели, как вдалеке начал подниматься черный дым, и чем ближе мы подъезжали к месту, тем гуще он становился. Я остановил колонну и первым к месту аварии направил танк, все-таки броня у танка круче, чем у бронника. Решение было правильным. Танк развернул башню по направлению к зеленой долине и медленно двинулся к месту аварии. Мой личный состав сидел внутри БТР. Наводчик-оператор тоже развернул свои пулеметы в сторону зеленой зоны. Источником черного дыма был медленно разгорающийся пожар на трубопроводе. Душманы выбрали трубу, проложенную в ложбинке с левой стороны дороги, пробили ее в нескольких местах и подожгли. Поджечь вытекающее топливо не составляет большого труда, достаточно выстрелить трассирующими или зажигательными патронами. Топливо ТС-1 (керосин) разгорается медленно, но когда разгорится, то горит ярко с черным дымом и потушить его крайне сложно.

Танкисты подъехали на максимально возможное расстояние к пожару и остановились. Наш БТР тоже встал в десяти метрах от танка. Наступила пауза. Труба горела, проехать по дороге не представлялось возможным: можно было и сгореть. Пришлось вылезать из БТР через боковой отсек. Монтажники остались в броннике, мы с Сашей Болотниковым перебежками начали двигаться по направлению к ГНС-47. Через

30–40 метров увидели лежащих за обочиной дороги Игоря Павлова и его команду – четырех человек. МТЛБ, на которой они прибыли, стояла рядом, чуть поодаль тоже стоял танк в готовности к работе. Картина как в кино: справа и слева от пожара два танка, рядом с ними БТР с одной стороны и МТЛБ с другой, и тишина, только треск от пожара. «Ну что, Игореха, делать будем? – сказал я. – Тушить вряд ли получится, да и нечем, давай перекроем топливо, а то потери и так уже большие, пока не стреляют». Игорь не спешил с ответом. «Давай подождем минут десять, если за нами следят, то как только выползем из укрытия начнут по нам как по мишеням стрелять. Солнце вот-вот скроется за горой, а под покровом ночи мы быстро поставим с двух сторон задвижки». Наверное, это понимали и душманы. Они ждали, ждали и мы. Танкисты в танке, монтажники, кто в броннике, кто на обочине дороги.

С последними лучами солнца началось то, чего мы ждали и чего опасались. Одновременно с двух сторон из ближайших нежилых зданий по танкам были выпущены кумулятивные снаряды из гранатометов. Одна граната ушла по касательной, чуть зацепив броню первого танка, другая пролетела мимо. Танки и БТР открыли огонь на поражение. Пламя пожара не утихало, а топливо, вытекающее из трубы, подпитывало огонь. Танки вели прицельный огонь по ближайшим развалинам. Вот тебе и настоящая война: пожар, танки стреляют, не хватает вертолетов… Минут через двадцать стрельба прекратилась. Теперь был и наш выход.

Отступив на некоторое расстояние, которое давало возможность находиться в тени ночи, а не в свете пожара, с двух сторон горевшему трубопроводу мы поставили задвижки, и чтобы в наше отсутствие кто-то их не открыл, сняли колесо открытия/закрытия задвижкой. Пожар был изолирован, но не локализован, топливо продолжало гореть, наступила ночь. Выстрелов не было. Количество сгоревших труб по нашим подсчетам было не менее полутора десятков. У нас, конечно, столько не было, следовало возвращаться на свои гарнизоны.

Обратный путь решили преодолеть в том же порядке: первым БТР, за ним следом танк. При развороте бронник заглох, механик спешно перелез к двигателю и стал что-то дергать. С третьего раза БТР завелся, но заработал только один двигатель. Бронник может двигаться и на одном двигателе, но медленно. В ночное время суток дорога просматривается, и поэтому движение начали без света. Стояла звездная ночь, луна, погода была теплая, даже можно сказать комфортная, без ветра. Часть команды вместе со мной сидела на броннике, часть в броннике, машина постепенно набирала скорость, двигатель гудел на повышенных оборотах.

От места аварии отъехали где-то 1–1,5 км, впереди должна уже показаться окраина Чарикара, и тут справа по ходу движения со стороны зеленки – «БАБАХ»! Звук, почти сразу шелест перед бронником и взрыв с левой стороны дороги. В двух метрах впереди БТР пролетел выпущенный кумулятивный снаряд из гранатомета. Бойцы по инерции моментально свалились внутрь бронника, хотя внутри при попадании снаряда самое уязвимое место. Наводчик-оператор развернул башню в сторону, откуда прилетела грана и начал прорабатывать местность. БТР продолжал движение. Танкисты тоже развернули орудие в сторону зеленки и так же начали вести огонь в сторону летящих трассирующих пуль от бронника. Еще 10-15 минут движения и мы въехали в Чарикар. Можно было выдохнуть, пронесло. Душманы рассчитывали на среднюю скорость БТР 40–50 км/ч, мы двигались 20–25 км/ч, возможно, из-за этого и промазали. Русское «авось» помогло.

Прибыли на пост без потерь личного состава, я доложил своим о состоянии дел, Юра Федотов доложил своим. Ротный в сердцах матюгнулся по рации, склад топлива на КП был уже почти полон и следовало останавливать перекачку по всей трассе бригады. Представляю, какие слова и эпитеты посыпались от комбата в адрес ротного.

Утром уточнили количество труб, требующих замены, потом посчитали трубы у себя на гарнизонах, сообщили ротному. Макеев опять матюгнулся и сказал, чтобы мы ждали, когда трубы привезут из бригады, у него запасов тоже не хватало. В этот же день на КП роты день пришла колонна наливников из Баграма, так как до армейского склада мы не прокачали, а топливо нужно было в Кабуле. Склад на КП роты был полный, и наливники за две ходки вывезли топливо в Кабул.

Через три дня мы восстановили поврежденный участок трубопровода, сгоревшую плеть отбуксировали на ГНС-47, ближайший к месту аварии, а сама авария запомнилась надолго и была последней каплей в принятии решения о переносе трассы трубопровода.

Глава 5. Новая трасса, новые проблемы и заботы

События афганской войны прослеживаются проведенными операциями или значительными боевыми потерями в личном составе и технике. Ежедневно мы наблюдали полеты нашей авиации и бомбометания по зеленой долине, периодически ухала артиллерия и установки «Град». Разрывы снарядов были видны на ближайшей сопке. В августе-сентябре проходила 6-я Панджшерская операция, в том числе и при участии дислоцировавшегося рядом с нами 177-м мсп 108-й мсд. В результате операции советские войска снова установили временный контроль над Панджшерским ущельем. Как выяснилось потом, ненадолго. В декабре того же года все подразделения, участвовавшие в операции оставили ущелье.

В первых числах октября 1982 года было принято решение о переносе части трассы трубопровода от КП роты (ГНС-45) до Баргамского поворота, примерно 25 км трассы, или около 2/3 частей трубы, идущей по Чарикарской зеленке. Демонтажу подлежала та часть трубопровода, которая в течение месяца подвергалась воздействию как вооруженными формированиями афганцев, так и мирным населением.

Для такой ответственной работы на КП роты прибыл главный инженер бригады – капитан Середа Владимир Васильевич¹⁰, комбат Цыганок, зампотех – майор Малышев Валерий Иванович и два КАМАЗа с трубами. Для обеспечения безопасности работы была выделена бронетехника с личным составом из 177 мсп. Имеющиеся силы и средства разделили на четыре бригады: две бригады разбирали трубы, две производили монтаж.

Зоной моей ответственности стал участок демонтажа трубопровода от Чарикара до Баграмского поворота. Бригада состояла из пяти человек: четыре монтажника и взводный. Из техники: автомобиль КАМАЗ для складирования труб; для охраны и обороны были выделены два БМП-1 с личным составом. Демонтаж – сложное дело, не каждый стык открывался легко. Периодически приходилось загонять втулку для расстыковки труб кувалдой в трубу. Монтажный ключ не выдерживал и начинал гнуться. Солнце, не смотря на октябрь, палило нещадно. Бойцы на БМП-1 периодически поливали себя водой из фляжки. КАМАЗ двигался медленно, и мы по мере расстыковки труб, складывали их в кузов автомобиля. Куртки были мокрыми от пота, автомат за спиной мешал в работе. Пахали все одинаково, ведь взводный должен был своим примером вдохновлять бойцов! Перекуры не устраивали. Задача – за один день завершить все. Через четыре часа работы личный состав начало пошатывать. Ноги стали заплетаться. Прошли примерно половину запланированного участка.

Пока очередной раз уехал КАМАЗ, груженный трубами, я решил сделать перерыв, чтобы выпить воды и покурить. Не прошло и пяти минут как к нам подъехали на БТР комбат Цыганок В. и старший инженер бригады Середа В.В. Мы сидели в тени

БМП-1, курили и пытались перевести дух. Первым на нас «спустил собак» Цыганок. Мы узнали о себе много нового и интересного, мало того, что мы не могли правильно организовать перекачку топлива (вся бригада прокачивала топлива по трассе более 400 км, а мы не способны были прокачать какие-то 25˗30 км!), так мы еще и оказались бездельниками, лентяями, негодяями и все такое. Если к исходу дня мы не успеем демонтировать запланированный участок трубопровода, то нас пригрозили послать еще дальше, чем мы находились. Капитан Середа был более уравновешенным, напомнил об ответственности за порученное дело и спросил, что нам не хватает. На мою просьбу прислать еще двух-трех бойцов для ускорения дела отреагировали и через час привезли еще трех человек. Дело пошло быстрее.

Одновременно на других участках прокладывали трубопровод справой стороны дороги по ходу движения от КП роты через мост реки Пяндж, дальше до КП танкистов и потом вдоль канала. Канал был искусственным и снабжался водой от горных рек. Его исток мне не известен, но он был достаточно протяженным.

Начиная с выхода на канал, трубопровод не был виден с дороги, тем более с зеленки. В этом и был стратегический замысел руководства. В случае прострела, пробоины или поджога трубы, топливо попадало в канал, а это для всего Чарикара и ближайших деревень беда, ведь вся скотина пила воду из канала, а люди стирали в нем одежду и брали воду для других хозяйственных нужд. Да, негуманно и для экологии, и для людей, но что оставалось делать? Закапывать «трубу» было бы еще хуже, как потом производить замену?

Со своей бригадой трубачей Игорь Павлов производил монтаж труб. Операция вроде бы проще: соблюдай соосность труб и проверяй щупом контроль стыковки, но при прокладке через дорогу или под дорогой нужно было работать лопатой, а иногда и ломом, чтобы закопать трубу или наоборот раскопать землю для прокладки трубы. Мудрое руководство перемещалось от участка к участку, и, как ему казалось, помогало нам в работе.

К исходу дня работа пошла быстрее: уже не так безжалостно палило солнце, и был виден опорный пункт артиллеристов на развилке дорог на Кабул и на Баграм – Баграмский поворот – конец работы по демонтажу и укладки трубы. Ближе к завершению работ еще дважды приезжали проверяющие, со словами: «Никак успеете к закату?». Так и хотелось сказать: «Нет, блин, все бросим и пойдем отдыхать». Оставалось где-то метров 500, и, сжав зубы мы поняли, что успеем. К закату работа была завершена. Усталые, но довольные, что каторга закончилась, мы погрузились в кузов КАМАЗа и в сопровождении двух БМП-1 убыли на свой гарнизон.

Насколько мне известно, за успешное руководство по прокладке трубопровода в условиях боевых действий главный инженер бригады капитан Середа В.В. и начальник отдела кадров старший лейтенант Серегин получили ордена.

Наша команда прибыла к себе на пост, бойцы перекусили чем было и завалились спать. Я выставил караул в свой зоне ответственности, пошел к взводному танкистов. Мы Юрой Федотовым выпили местной водки (кишмишовка или шароп), закусили, как обычно килькой в томате, и я моментально уснул.

Употребление алкогольных напитков в зоне боевых действий было официально запрещено. Граждане СССР могли провезти в Афганистан две бутылки крепкого алкоголя или два литра любого другого алкоголя и на этом все, но существовала нелегальная продажа водки и других спиртных напитков. Их перевозили как могли и чем угодно, например, «колонники» возили различные грузы из СССР через границу и привозили водку завода марки «Денау» в запасных колесах, топливном баке, под кузовом автомобиля. Вино-водочный завод города Денау находился в Узбекистане в Сурхандарьинской области и снабжал алкоголем не только Узбекистан. Стоимость привезенной нелегально водки через границу стоила от 25 чеков ВПТ (внешпосылторга – рублезаменителей в загранке). Афганцы гнали самогон специально для «шурави». Стоимость «кишмишовки» («шаропа») начиналась от 100–150 афганей (переводились по курсу 1/15 чеков/афгани). Получалось, что афганский самогон была в 2,5 раза дешевле, чем водка из Союза, но была опасность отравиться, поэтому брали только у «своих торговцев шаропом». Водка завода Денау и шароп были порядочной гадостью и не понятно, что хуже. Военнослужащие контингента советских войск в Афганистане употребляли и другие спиртные напитки: брагу, самогон, вино, чачу, спирт – кто что мог достать или купить.

По вновь проложенному участку перекачку возобновили на следующий день. Каждый приступил к проверке своей зоны ответственности, и тут появились новые проблемы. Участок трубопровода, проложенный по каналу, большей частью приходилось проходить пешком. Если днем еще можно было локально подъехать на технике и осмотреть трубопровод, то ночью даже свет фар не помогал. Не было и каких-то специальных средств для обнаружения пробоин на трубе. Видишь фонтан и чувствуешь сильный запах керосина либо зарево пожара – и тут уже безошибочно определяешь место аварии. Если труба пробита и заделана «чепиком», а струя керосина попадает в землю, то пока не подойдешь ближе трех метров пробоину не увидишь.

С первого раза получилось полностью без аварий прокачать весь участок от КП роты до армейского склада горючего и выдать суточную норму. Это была маленькая, но победа. Возможно, население еще не поняло, что мы сделали, да и душманы, думаю, не осознали, где «любимая труба», которую можно поджечь из ближайшего дувала¹¹.

Дни сменяли ночи. Первая неделя октября прошла достаточно благополучно. В дневные часы еще было жарко, даже можно было искупаться в арыке, постирать нательное белье. От поста через дорогу до арыка было метров 20. Днем 10 октября я решил постирать белье и искупаться. Только начал стирку, и тут над годовой прозвучал свист и потом звук выстрела. Я упал в воду, вымок весь. Вот и постирался… Я медленно вылез из арыка взял автомат, лег на землю и начал ждать, будет второй выстрел или нет. Прошло 3–5 минут. Тихо. Я забрал вещи и побежал к посту. Кто стрелял было не понятно. Видно, он промахнулся.

Октябрь хоть и теплый месяц, но в ночные часы уже нужно приходилось надевать бушлат. Появились сложности с отоплением помещения. Днем в нем не было нужды, но ночью в спальном помещении было холодно, полушерстяное одеяло не спасало. Моторист через два часа приходил с ночной смены, ему хотелось в тепло.

Чугунную печь типа «буржуйка» старшина роты выдал на каждый гарнизон, дров или угля не было. Как вариант – отапливать керосином, но тут возникала проблема с пожарной опасностью. Принцип был следующий: в печь устанавливалась металлическая банка, в нее наливался керосин и зажигался. Рядом с печкой стояло ведро с керосином. Истопник зачерпывал из ведра керосин банкой (как правило, из-под тушенки), прикрепленной к палке, затем просовывал в печку и выливал керосин в банку, установленную в печке. Происходил небольшой хлопок – взрыв. Перевернутая банка, прогорев, медленно вынималась из печки и опускалась в ведро. Керосин горел в банке, установленной в печке, и та нагревалась. Как только керосин прогорал, печь остывала. Практически каждые 3–5 минут нужно было доливать керосин в банку. Главное – не опускать в ведро банку с непрогоревшим керосином, иначе могло загореться ведро. Печь, конечно, дымила, и копоть осаживалась в трубе-дымоходе, и в помещении тоже, бывало, висел под потолком туман, но все-таки это было теплее, чем на улице. Два–три раза в месяц производилась очитка закоптившейся трубы – выстрелом в нее из автомата, сажа осаживалась в печку. После очистки печки от копоти процесс топки повторялся.

У танкистов ситуация была не легче. Они где-то раздобыли два мешка угля, но появилась своя проблема: чем растопить печь, чтобы разжечь этот уголь. С дровами беда, в Чарикаре на местном рынке афганцы продавали их по весу за деньги. Покупать у афганцев дрова? Полный бред. Нет, решили справляться с проблемой самостоятельно.

Как сказано в старой русской поговорке «у вас товар, у нас купец». Кто из нас был: трубачи или танкисты, товаром, а кто купцом – не важно, но переговорив с Юрой Федотовым, решили. У танкистов был танк, а у нас КАМАЗ, и если бы танкисты пару раз выстрелили в ближайший дувал в «профилактических целях», то, подъехав на КАМАЗе, можно было набрать дров, которых хватило бы надолго. Таким образом решали сразу две задачи. Во-первых, безопасность нашего поста: радиус обстрела и зона поражения душманов, особенно из стрелкового оружия, отодвигалась на несколько метров -. просматривается зеленка лучше. Во-вторых, дрова – это тепло, баня и горячий обед. Вот и выбирай, что тебе ближе.

Решили и сделали, а кто мог нам запретить? Танк выдвинулся и прямой наводкой произвел два выстрела, пыль от глинобитного дувала медленно осела. Взводный танкистов сообщил своему руководству, что подозрительные лица осуществили несколько выстрелов в сторону поста, и поэтому был произведен ответ из танка. Мы подъехали на КАМАЗе и начали собирать бревна и доски, которые годились на дрова. Нам не было стыдно, что разрушили чье-то жилье. Оно и до выстрелов было разрушено. Танк стоял в готовности отразить внезапное нападение противника. Свободные от службы бойцы с автоматами за спиной вытаскивали из развалин доски и бревна и грузили в кузов автомобиля. Через два часа работы груженый КАМАЗ въехал на пост. Добычу сложили за зданием ветеринарной клиники. Операцию «дрова» успешно завершили: вечером была баня и теплое помещение.

Осень постепенно входила в свои права, погода иногда начинала портиться. Солнечных дней становилось меньше, и временами начинал накрапывать дождь. О том, что от крыши остались только стропила вспомнили, когда дождь усилился, и с потолка потекли струйки воды. Чем ее покрыть? Пехота, стоящая на нашем посту до прихода танкистов, железную крышу, по всей видимости, продала. Железо – товар, который тоже стоит денег. После сообщения о проблеме на КП роты, было рекомендовано съездить в Баграм на армейский склад горючего за мягким резинотканевым резервуаром. Это была помощь от службы горючего 40-й армии, которая списанные резервуары передавала трубачам для хозяйственных нужд.

На складе горючего резервуар погрузили в автомобиль и после согласования передачи через час вернулись к себе в ГНС-46. К нашей радости и радости танкистов (размера хватало, чтобы накрыть все здание) бойцы приступили к работе. Нужно было вымерить площадь покрытия по размеру крыши, потом разрезать резервуар по вымеренным размерам, подать части резервуара на крышу и закрепить его там подручными средствами. Резервуар, даже разрезанный на части, весит достаточно много, и чтобы поднять его на крышу требовались усилия нескольких человек. Гвозди и скобы пришлось вытаскивать из недавно привезенных дров. Некоторые гвозди и скобы были кованными, возможно использовались не один десяток лет. К вечеру работу была завершена, и можно было доложить ротному, что личный состав ГНС-46 к осенне-зимнему периоду года готов.

В повседневных делах и заботах служба шла незаметно. Мы мало обращали внимание на то, что и как едим, когда моем руки, да и на многое другое, о чем вспоминали только когда появлялась проблема. Афганистан – специфическая азиатская страна и европейцы не адаптированы к условиям жизни в ней. Наши ряды стали редеть, «желтуха», а затем и тиф, подкосили несколько бойцов во взводе Игоря Павлова, а затем и он сам попал в госпиталь. Эта неожиданная для меня новость послужила урокоми и привела к ужесточению режима гигиены на моем гарнизоне. Распоряжением командира роты в зону моей ответственности дополнительно был передан второй трубопроводный взвод Павлова с участком трубопровода от ГНС-47 до ГНС-48 и включительно до Баграмского склада горючего. Теперь полностью участок трубопровода Чарикарской зеленки, три гарнизона и два десятка бойцов перешли в мое подчинение.

За почти 1,5 месяца службы в Афганистане, ты уже почти все знал и лишних вопросов не задавал. Надо, значит надо, а кто, если не ты? Бойцы были толковые, и, надо отдать должное, с пониманием отнеслись к моему назначению. Бойцы Игоря уважали. Пришлось немного навести порядок в части санитарной обработки. По максимуму засыпали все возможные места хлоркой, покипятили нательное и постельное белье, помыли личный состав в бане. Я проверил запасы провианта, топлива, смазки для сальников ПНУ, количество труб на гарнизонах – и вперед, топливо ждут в войсках.

Перекачка пошла своим чередом. ПАК выезжала на трассу только с моим личным участием на приписанным моему взводу КАМАЗе. Пришлось крутиться за двоих. Про Игоря я тоже не забывал и при первой же возможности навестил его в госпитале в Баграме. Привез две банки сгущенки и офицерский паек сигарет «Столичные». Игорь лежал в десятиместной палате. Выглядел бледным и немного осунувшимся. Увидев меня, встал с кровати и поздоровался. Я передал ему скромные гостинцы, и мы вышли на воздух. Игорь закурил, присел на скамейку и поинтересовался делами в роте. «Слушай, Генка, что нас сюда занесло? Что мы делаем в этой стране. А, скажи?» – спросил он. Мы поговорили о том, что происходили из рабоче-крестьянских семей и рассчитывать могли только на себя и товарища. Да и попали мы туда не по свой воле, рапортов не писали на перевод в Афганистан, так легли карты. Игорь продолжил говорить о том, что в госпитале в большинстве своем болеют и тифом, и желтухой: «Как правило, попадают с одной болезнью, а затем заболевают другой. Так что, братан, отсюда отпустят не раньше, чем через 2–3 месяца, а потом возможно еще дадут отпуск по болезни». Мы попрощались, мне нужно было еще заехать на армейский склад горючего за подтверждением о приемке очередной партии топлива и успеть вернуться до 18.00 в свой гарнизон.

Завершив дела на складе, я выехал в сторону своего гарнизона. Как правило, одиночные автомобили не выпускали из Баграма. Это был не просто населенный пункт, а крупное воинское формирование в составе мотострелковой дивизии, с аэродромом и авиацией, госпиталем, комендатурой, складами различного назначения и прочими воинскими частями. В первое время выехать из Баграма было проблематично, следовало указать причину. Позже наличие труб в кузове автомобиля или на броне давало возможность беспрепятственного проезда. Миновав успешно все посты охранения по дороге от Баграма до своего гарнизона, по прибытию я узнал новость. Вылезая из кабины КАМАЗа, я увидел идущего ко мне на встречу командира взвода танкистов Юру Федотова, который явно хотел мне что-то сказать. Вид Федотова был какой-то странный. Поздоровавшись, Юра спросил:

– Гена, как ты? На сегодня все закончил? Есть дело.

– Слушай, пока не знаю, сейчас уточню у радиста, как идет перекачка. У меня три гарнизона. А что случилось, нужно что-то сделать? – ответил я.

– Завтра пришлют сменщика, сказали собирать вещи. Это, Гена, дембель! Все, прощай Афганистан! – сказал, расплывшись в улыбке Юра. – Да, помощь нужна съездить в Чарикар, купить жареного мяса, фруктов, шаропа и запить, что-нибудь типа Фанты или Колы. Давай съездим, не на танке ведь ехать. БТР в ремонте, только ты на КАМАЗе и сможешь.

Ну, что тут делать, дембель – дело серьезное. Мужик честно два года отслужил, вся задница в осколках, танки еще стояли на дороге. Было минут тридцать-сорок.

– Юра, давай поступим так, я узнаю у радиста про перекачку, если проблем нет, ты мне дашь надежного бойца, и мы втроем сгоняем в Чарикар. Твоим танкистам на дороге скажу, чтобы подождали моего возвращения, и приедем все вместе. Тебя, извини, не возьму, ты дембель, а дембеля надо беречь.

Немного повозмущавшись, Федотов согласился, и через десять минут мы двинули в Чарикар. Солнце еще не опустилось за гору, и какое-то время было для закупки продуктов. В Чарикаре за полтора месяца мне многое уже было известно: у кого лучший и не дорогой самогон (шароп), у кого самый вкусный шашлык и самые свежие фрукты и овощи. Торговцы меня тоже знали, мы виделись практически ежедневно, вот, правда, покупать мне приходилось редко, денег пока не выдавали. Территориально продукты продавались слева по ходу движения до центральной площади. Ближе к центральной площади шли товары вещевого назначения, текстиль и другой ширпотреб, за площадью тоже было несколько небольших магазинчиков, заканчивающихся административными зданиями.

Денег, выделенных Юрой, хватило на все, что планировали приобрести, и к самому закату солнца мы успели выехать из Чарикара. Танкисты, не смотря на то, что время пребывания на точке было завершено, не покидали пост, ждали нашего возвращения. Дорога опустела. Мы благополучно с грохотом гусениц об асфальт прибыли на пост. Новоиспеченный дембель Юра светился от того, что все получилось, и через пять минут мы уже сидели за столом. К столу были приглашены кроме меня только бойцы, которые должны быть демобилизованы в 1982 году. Юра произнес тост и пожелал всем остаться в живых и вернуться домой на своих ногах. Мы выпили, и, наверное, каждый про себя подумал, что когда-то и он дождется замены.

После застолья мы с Юрой пришли к себе в комнату. Юра упаковывал вещи и предлагал еще выпить. Мне не хотелось, все-таки было грустно.

– Знаешь, у меня сегодня как, наверное, и все последнее время, день был суматошный, ты не обращай на меня внимания, у тебя праздник, я за тебя рад. Завтра за тобой приедут, когда еще шаропа выпьешь, не переживай. Хочется выпить – пей, – сказал я ему в ответ.

– Гена, у меня к тебе просьба, тебе хромовые сапоги очень нужны? Мне, собственно, в Союз ехать не в чем. Есть ботинки летние, да и те в плачевном состоянии, а на Урале уже холодно, – попросил Юра.

Сапоги были новыми, надевал я их два–три раза, но когда они мне пригодятся? Через год или два? Да еще выдадут. Стоят они, пылятся в углу. Зачем, чего ждут?

– Забирай и сапоги, и брюки галифе. Когда они мне пригодятся, обойдусь. Будет память от меня, – сказал я и отдал и то, и другое довольному взводному.

На следующее утро мы попрощались с Юрой Федотовым, и больше я его никогда не видел. Как сложилась его дальнейшая судьба мне не известно.

Сменщиком Федотова был прислан старший лейтенант Игорь Петров (фамилия изменена) из Уральского военного округа. Он занял койку Юры и стал по-хозяйски раскладывать свои вещи. Чтобы не смущать сменщика я вышел покурить на крыльцо. Курил последнее время много, иногда не хватало пачки в день. Много для меня, если учитывать, что до Афганистана у меня сигарет с собой практически никогда не было. Ну, бывало, покупал модные в 1982 году сигареты «Мальборо» по цене 1,5 рубля за пачку и курил либо в компании, либо для поднятия настроения. В тот момент я стал дымить как паровоз. Добрый ротный Алексей Макеев ежемесячно снабжал пайком из тридцати пачек сигарет «Столичные». Перекурив, я вернулся в комнату. Нужно было собираться на КП роты. У Игоря было много вопросов, и основные из них, что где и как можно купить. Мне не хотелось с ним разговаривать на данные темы, да и времени не было. Извинившись, я сказал водителю, что мы выезжаем, и, пожав руку новому взводному, выехал на ГНС-45.

На КП роты были свои новости. Старшина получил бушлаты и овечьи полушубки. Если у нас в долине днем еще было относительно тепло, то в горах и на перевале Саланг уже стояли минусовые температуры. Второй новостью было, то, что на мой участок из 177-м мсп выделили БТР-60ПБ. Если раньше выделяли бронетехнику от случая к случаю, то сейчас планировали к передаче в постоянное пользование. Это была очень хорошая новость. Видимо, терпение нашего командования превысило возможные границы из-за большого количества диверсий в районе Чарикарской долины, и чтобы снизить градус кипения 177-м мсп, ответственного за охрану трубопровода, командование приняло решение о выделении БТР. После получения всех инструкций от командира роты и получив продовольственный паек, обмундирование (2 полушубка на гарнизон для несения службы) от старшины роты, в сопровождение БТР мы убыли к себе в расположение.

Перекачка топлива продолжалась в штатном режиме. После перекладки трассы на канал с обочины чарикарской зеленки на порядок снизилась интенсивность аварий на трассе. В дневное время мы также продолжали мотаться на КАМАЗе с привязанными бронежилетами к двери автомобиля и часто в сопровождении бронника, а в ночное время обследование трассы проводили на БТР с прикрепленными проволокой к броне трубами с участием танка.

Очередная ночная авария не заставила себя долго ждать. Давление резко упало на участке между КП ротой (ГНС-45) и ГНС-46. Ночной выезд особенный. Вроде бы, что тут такого, ну пробили или прострелили, можно ведь подождать до утра. А как же топливо? Давление в трубопроводе – 20 атмосфер, к утру топливо полностью вытекло бы из трубы. Ночной выезд – это БТР, танк в прикрытие и особенная осторожность.

Проложенный участок трубопровода вдоль канала, плохо просматривался с дороги, БТР на отдельных участках мог проехать, но 1/3, а возможно и больше, нужно было пройти пешком. Примерно 3–4 км. Преодолев часть маршрута на броннике и не найдя поврежденного участка трубы, нам пришлось идти пешком. Порядок движения я определил для себя следующий: взводный впереди, за ним три бойца с инструментом (ключ монтажный, втулка разъемная и два монтажных крюка). Командир взвода должен быть примером для бойцов, иначе авторитета не заработать. Для того он и есть командир. Параллельно, за пригорком метрах в 30–50 двигались БТР и танк. Если бы что-то пошло не так, следовало выстрелить трассирующими пулями в воздух, чтобы нас увидели и услышали. После получаса ночной пешей прогулки в безлунную ночь мы наткнулись на аварийный участок. Пробоина была глубокая, керосин бил фонтаном метров на двадцать в противоположную сторону от дороги. Струи топлива стекали в канал. Два бойца пошли за трубой, у места аварии остались вдвоем. Темнота, фонарика не было. БТР развернулся в сторону аварии и подъехал немного ближе, но свет фар не доставал до нужного места.

Провозившись с трубой около получаса, мы замкнули последний стык и продолжили дальнейшее движение. Пройдя несколько десятков метров, услышали окрик. Остановились. Окрик повторился, что за дела. Дальнейшее движение решили не продолжать. Я спросил бойцов, что это было. В команде были узбек и туркмен, на русском языке говорили плохо, с акцентом, а тут переглянусь, и выдали: «Говорят, спрашивают, кто идет». Что, думаю, за ерунда, два часа ночи, под ногами толком ничего не видно, а тут «кто идет», здравствуйте, пришли. В итоге оказалось все просто, в двадцати метрах от трубопровода стоял пост афганской народной армии. Днем на него вообще никто не обращал внимания – самый настоящий дувал, раньше с дороги его даже и не видно было толком, а тут ночью кто-то что-то караулил. Трубопровод проложен по каналу (прокладывал, наверное, ротный со своей бригадой и, возможно, тоже не заметил присутствие поста афганцев).

Бойцы переговорили с окрикнувшим нас воином-афганцем, и мы проследовали дальше. Еще через пару сотен метров забрались на БТР и дальше продолжили движение на нем вдоль канала. Кто тогда пробил трубу недалеко от поста охраны афганской армии для меня до сих пор загадка, но подозрения остались, что это были воины-афганцы с того самого поста. Больше там аварий не было. Возможно, наша колонна БТР и танк в ночное время произвели на них впечатление.

Условия и обстоятельства, в которых мне приходилось исполнять свой воинский долг, а также события, участником которых я стал, нельзя назвать одним словом «раздолбайство». Это скорее была преступная халатность, которая привела к гибели людей. Одно неверное движение, неправильное решение и последствия стали трагичными.

Событие той ночи 26 октября 1982 года начались с обычного выезда на проверку трассы трубопровода после падения давления на выходе из ПНУ. Обратившись за броней к сменщику Федотова – Игорю Петрову, я пошел собирать бойцов. Выделенный для проверки трассы БТР-60ПБ не заводился, водитель-механик дагестанец Иманмагомедов ругался и что-то ворчал себе под нос в отсеке двигателей. Пришлось патрульно-аварийной команде перебираться в кузов КАМАЗа и ждать пока танкисты заведутся и начнут движение. Экипаж танка был в составе командира танка мл. сержанта Галки Сергея, в башне был заряжающим рядовой Шатохин Сергей и командир взвода ст. лейтенант Петров Игорь, выполнявший функции наводчика и командира танка. Для последнего это был первый выезд. Порядок движения определили следующий: сначала шел танк, за ним мы на КАМАЗе. На автомобиле мы продвигались максимально близко к каналу, вдоль которого был проложен трубопровод. Танк съезжал на обочину и ехал параллельно нашему движению.

Проверка трассы в ночное время всегда была сопряжена с повышенной осторожностью. До н.п. Чарикар она результатов не дала. Дальше нужно было показывать дорогу танкистам, и мне пришлось забраться на башню танка и устроится между пушкой танка и пулеметом. Пушка была повернута на 40 градусов влево по ходу движения, механик-водитель танка сидел в положении «по-походному» (голова в шлемофоне была снаружи). Медленно проехали здание дувала, я знаками показал, что нужно делать поворот вправо на дорогу, ведущую к каналу, механик-водитель С. Галка и командир взвода И. Петров меня поняли, кивком отреагировали. Игорь удалился в башню, и танк начал поворот вправо. В этот же самый момент начала поворачиваться пушка по направлению к повороту. Почувствовав движение башни танка вправо и увидев, что Сергей Галка продолжает сидеть в походном положении, я стал кричать: «СТОП, СТОП», – и стучать прикладом по башне. Мгновение, и голова Сергея Галки попала под двигающуюся пушку и медленно осела вниз. Танк, не завершив поворот, продолжил движение и начал сползать в кювет. На мой стук прикладом по башне отреагировал заряжающим Сергей Шатохин, высунувшись из танка. Я показал жестами на Сергея Галку, повторяя: «СТОП, СТОП».

Танк продолжал постепенно сползать в кювет и уже начал наклоняться. Еще немного и он мог опрокинуться с непредсказуемыми последствиями, если бы не Шатохин, который пулей выскочил из башни танка, перескочил через меня и орудие и с головой нырнул в люк для механика-водителя. Все, что я успел увидеть – это его тело, наполовину опустившееся в люк. Через пару секунд танк остановился и тут же заглох. Тишина зазвенела в ушах. Был единственный вопрос: жив ли механик водитель С. Галка?

Шатохин вылез из люка, Петров – из башни танка. На мой вопрос, почему он начал поворот башни, Петров промолчал и побледнел, это было видно даже ночью. Шатохин сообщил, что Галка жив, но без сознания. Мы начали его эвакуацию через люк механика-водителя. Пульс прощупывался, голова была повернута вправо.

Мы приняли решение погрузить Сергея Галку в кабину автомобиля и двигаться в госпиталь Баграма, для чего подогнали КАМАЗ ближе к танку, перенесли и посадили раненного товарища в кабину автомобиля, я сел рядом с ним, держа за плечо и за наклоненную вправо голову, бойцы были в кузове автомобиля. Командир взвода И. Петров пересел на место механика-водителя и завел танк.

Двигаться по направлению к госпиталю решили в том же порядке: сначала танк, за ним автомобиль. Танк дал задний ход и медленно выехал на дорогу, остановился, минутная пауза. Связи с ним у меня не было, только жесты. Мы ждали, когда танк повернет пушку влево по ходу движенияи объедет нас, но почему-то опять все пошло не так. Не поворачивая пушки, танк начал движение. Она стала приближаться к автомобилю. По высоте получалось, что как раз могла угодить в кабину КАМАЗа. Перескочив из кабины автомобиля в кузов, я встал в полный рост, замахал руками и опять закричал: «СТОП, СТОП». Прошла минута, танк неумолимо двигался на нас. Все, поздно. Я крикнул: «Ложись», – упал сам лицом на дно кузова автомобиля и увидел как мои бойцы, которые сидели в кузове тоже попадали навзничь. Пушка ударилась о кузов КАМАЗа, от удара развернулась. Танк проехал мимо нас. Если бы пушка была зафиксирована, то, наверное, от кабины автомобиля осталась бы только нижняя часть. Кабина кузова была смята в верхней части, я перепрыгнул в нее обратно из кузова. Водитель мотал головой, раненный лежал на полу. Я пощупал пульс, его не было. Да что же это такое? Игорь, что с ума сошел, что ли? Что творит? Водитель держался за голову, крови вроде бы не было, но на затылке появилась большая шишка.

От удара пушки танка по кузову автомобиля мл. сержант Сергей Галка ударился о панель управления автомобиля и, вероятно, от этого сердце его не выдержало. Куда уехал танк? Было не понятно, что произошло с Игорем Петровым. Какие варианты после случившегося, если вместе со мной было четыре бойца, три трубопроводчика и водитель? Я решил, что надо ехать в госпиталь Баграма, возможно еще удалось бы спасти танкиста, а по дороге сообщить на ГНС-47 ротному о происшествии. Водитель сказал, что вести может, но попросил следить за его действиями, так как голова кружилась.

Через три километра, около ГНС-47 и поста охраны артиллеристов обнаружился наш танк. На мои вопросы: «Что ты натворил?!», – Игорь молчал. За такие действия ведь можно было попасть под военный трибунал и угодить в тюрьму.

Забежав на гарнизон, я передал сведения о происшествии и на автомобиле, без сопровождения мы двинулись в госпиталь, а вдруг еще можно было спасти товарища. Конечно, я знал, что нарушаю все инструкции, что мне попадет за самоуправство, но это было бы потом.

В четыре утра прибыли в госпиталь, передали медикам мл. сержанта Сергея Галку, водителю перевязали бинтом голову и дали болеутоляющее, гематома на его затылке была большая. На просьбу уступить мне управление автомобилем водитель отказался, сказал, что лучше он сам, но попросил подстраховать, если ему будет плохо.

Осмотрев механика-водителя танка мл. сержанта Сергея Галка¹²*, медики вынесли свой вердикт: перелом шейного позвонка, который был отягощен ударом о тупой предмет – увечья, не совместимые с жизнью. Спасти товарища не удалось. Все, что написано в Книге памяти 177 мсп о Сергее Галка, – правда, он действительно и неоднократно участвовал в боевых действиях, был смелым и решительным парнем. Об этом мне рассказывали его сослуживцы. Был ли привлечен к ответственности Игорь Петров, командир взвода, не знаю. Через неделю его перевели с поста охраны в полк и его дальнейшая судьба мне не известна.

Аварию, которая произошла ночью, мы устранили утром по возвращению из госпиталя н.п. Баграм. Уже третий КАМАЗ за три месяца службы в Афганистане пришлось передать в ремонт, надо было менять кузов. От ротного я получил «взбучку», потом по русской традиции помянули погибшего товарища. Обратно на свой гарнизон я вернулся уже на БТР, дагестанцу в очередной раз удалось его отремонтировать.

Утро следующего дня началось с оглушающего грохота. Целлофан от взрывной волны на оконной раме был порван. Снаряды рвались в 2030 метрах от поста, что это не было понятно. Танкисты первыми сообразили, откуда прилетает, и по рации стали кричать о прекращении огня, дополнительно установленного на башне танка, выдали несколько очередей из ДШК вертикально в воздух, обозначив тем самым наше местоположение. Команда, видимо, прошла, и обстрел через десять минут прекратился. Через два дня узнали причину. Разведка донесла о готовящемся утром 28 ноября нападении душманов на пост и по решению командования 177 мсп артиллерия обработала местность, нанеся упреждающий удар.

В действительности была активизация боевых действий со стороны бандформирований в зеленой зоне. Авиация работала по погоде, осуществляя бомбометания по чарикарской долине. В предгорье в 34 км от нашего поста пошел на вынужденную посадку загоревшийся вертолет. Экипаж, по всей видимости, остался жив, потому как вокруг места приземления долго кружились несколько вертолетов, обрабатывая местность из НУРСов, а потом один вертолет все-таки опустился и через считанные минуты опять поднялся в воздух.

Через два дня после обстрела нашего поста собственной артиллерией, душманы из гранатомета обстреляли танк, находящийся в укрытии на дороге между наши постом и Чарикаром. Танкисты тут же открыли ответный огонь на поражение из орудия и пулемета. Отчетливо с поста было видно несколько человеческих фигурок, бегущих в сторону зеленой зоны. Все, кто были на посту, автоматным огнем поддержали танкистов. Выдвинулась смешанная группа бойцов из пяти человек на проверку местности и подходов к дороге. По всей видимости, душманы готовили нападение на проходящий по дороге автотранспорт. Бойцы дошли до границы зеленой зоны и обнаружили трех убитых, два автомата Калашникова. Саша Болотников у одного из бандитов снял с руки швейцарские часы в качестве трофея. Значит, верными сведениями располагала наше разведка, и обстрел артиллерии не был напрасным.

Утро и день следующего для нас прошли в суматохе. Сначала на пост прибыли афганцы представительного вида в сопровождении военнослужащих афганской армии и пытались объяснить, что мне нужно приехать к главе города (губернатору) для какого-то совещания. Мой лучший переводчик (таджик Шарипов, наводчик-оператор БТР), сообщил, что губернатор города Чарикар приглашает на собрание, и дело очень важное. Оно было назначено на два часа дня в администрации города.

Ни на какое совещание ехать я, конечно, не собирался без того дел хватало. Афганцем сказал через переводчика, что мне нужно доложить руководству, и если оно разрешит, то буду. Афганцы уехали, и по их лицам было видно, что они мне не очень поверили. Через два часа на пост приехал тот самый Военный советник, подполковник, с которым мы уже один раз встречались. Он приехал на Газ-66, как и прежде в форме военнослужащего афганской армии. С его слов, губернатор проводил экстренное совещание с целью обсуждения перекладки трубопровода, и надо было присутствовать представителю трубопроводной бригады. Что делать, похоже, все серьезно? Пришлось сообщать на КП роты, Макееву и спрашивать разрешение. Военный советник, присутствовавший при моем разговоре с ротным, кивал головой и обещал безопасность присутствующим.

К началу совещания я прибыл на БТР в сопровождении двух своих бойцов, для убедительности надел все два имеющихся у нас бронежилета. Бойцы остались на броне, а мы с Шариповым вошли внутрь белокаменного здания. На входе стояли бойцы афганской армии и наши десантники, как потом выяснилось, губернатора охраняли бойцы баграмской десантуры. Внутри двухэтажного здание было заметно прохладнее, но кондиционеров не было видно. Мы прошли в просторное помещение, по периметру на полу лежали подушки, на противоположной стене висел достаточно большой плакат с изображением президента республики Афганистан Бабрака Кармаля. На подушках, поджав ноги без обуви, сидело около двадцати человек мужчин в чалмах и национальной афганской одежде, в основном пожилого возраста. Под плакатом без чалмы сидел мужчина крепкого телосложения, он подошел, с поклоном пожал руки и предложил присесть на свободные подушки. Ни кого не смутило, что мы с оружием и обувь снимать не стали, но мне лично было как-то неудобно.

Разговор начался с того, что афганский народ строит новую жизнь и высоко ценит присутствие советских войск, которые помогают афганцам. Мой переводчик-таджик шептал мне на ухо, о чем идет речь. Дальше совещание перешло в русло, что проложенный трубопровод вдоль канала через весь Чарикар начал создавать проблемы: топливо (керосин) попадало в воду, водой питалась домашняя скотина, ее использовали для полива полей и для других хозяйственных нужд. Старейшины ближайших селений обратились к губернатору с просьбой переложить трубопровод на прежнее место, так как начался падеж скота, и для полива воду использовать нельзя. В ходе совещания всем присутствующим принесли чай и сахарные орешки и поставили на подносе около каждого присутствующего. Вот оно, восточное гостеприимство.

Как предполагалось, внешне совещание проходило достаточно дружелюбно, но возгласы со стороны старейшин в наш адрес были явно недружественные. Все, что я мог пообещать, так это то, что доведу до сведения своего начальства пожелания от губернатора. Мне не хотелось раздражать людей, но не сказать я не мог, чтобы местное население не пробивало трубопровод, что максимально сократило бы попадание топлива в воду. Губернатор поблагодарил меня за участие, и на этой мирной ноте мы расстались.

После совещание пришлось ехать на КП роты и подробно доложить о проведенном мероприятии. Ответ ротного не заставил себя ждать – лаконичное: «Обойдутся». Собственно, на другое я и не рассчитывал, потому что пробоин и прострелов различного назначения стало значительно меньше.

Выезжая с КП роты, мы повернули в сторону перевала Саланг, где служил земляк механика-водителя БТР Иманмагомедова. Времени было достаточно, да и дагестанец давно меня упрашивал заскочить на пост к приятелю, ну как тут было отказать. Через полчаса мы прибыли, встреча состоялась, на память нас сфотографировал таджик Шарипов. Мы с механиком-водителем БТР дагестанцем Иманмагомедовым в центре, его земляк слева от меня. Это мое первое фото в Афганистане.

Афганистан, октябрь 1982 года

. Пост охраны дороги на перевал Саланг

Глава 6. Трасса на перевале Саланг

Начало ноября не предвещало чего-то неординарного. Температура воздуха в Чарикарской долине была в пределах плюс 2-12° С, уже ощущалось приближение холода, полушубок был очень кстати. Поползли слухи, что при подъезде к перевалу Саланг начали образовывать пробки, и машины буксовали на подъеме из-за гололеда. Зимой тут были непролазные снежные заносы, а пропасти и отлоги гор засыпало многометровыми сугробами. Дорога по Салангу превращалась в каток, и даже установленные на колеса автомобиля противопробуксовочные цепи не всегда помогали. Грузовики через перевал гоняли только отчаянные люди, не боявшиеся улететь в пропасть. Затяжной подъем до главного тоннеля составлял примерно 40 километров. Автомобили и бронетехника двигались со скоростью 45 км/ч как вверх по серпантину, так и вниз. Перепады высот были очень велики. Никакие тормоза не могли удержать груженый КАМАЗ, если он катился вниз. А если мотор «не вытягивал» на подъеме, то фура катилась вниз, мяла и сбрасывала в пропасть идущие за ней грузовики. Советские колонны обеспечения и боевое сопровождение шли в 1980-х по Салангу летом и зимой. Они попадали во вражеские засады, машины горели и падали в пропасть, советские солдаты погибали или становились калеками.

На протяжении всей трассы и у въездов в тоннели, пронизывающие изнутри горы, то там, то тут еще можно было увидеть следы советских боевых застав – сложенные из камня остатки построек, вмурованные в породу цистерны для горючего, выровненные площадки и остатки боевой техники. Большинство галерей (тоннелей) было сделано на Саланге для защиты от камнепадов, селей, которые бывали здесь довольно часто. Многие из них имели отдушины для поступления воздуха.

Трасса трубопровода через туннель перевала Саланг была зоной ответственности нашей 2-й роты 3-го отпб. Станция ГНС-44 со стороны северного портала перевала Саланг тоже входила зону ответственности второй роты, но в силу удаленности от КП роты, была переподчинена командиру первой роты. На ГНС-44 службу нес взводный лейтенант Слава Панчишный, мой однокашник, выпускник УВВТУ со своим личным составом. После туннеля трубопровод был проложен по нисходящему серпантину до ГНС-45 (КП 2-й роты), н.п. Джабаль-ус-Сирадж. Он проходил в большей части справа по ходу движения на обочине дороги, которая заканчивалась обрывом в сторону горной реки. Иногда обрыв составлял несколько десятков метров. В некоторых местах трубопровод свисал над обрывом или был проложен в труднодоступных для подъезда автомобиля местах. Визуально «труба» полностью просматривалась лишь в светлое время суток.

Проверку трассы трубопровода до южного порта перевала Саланг выполняла ПАК от КП роты. Некоторое время ее возглавлял прапорщик – техник роты. С ним я был мало знаком, мы виделись редко. Прапорщик добросовестно тянул свой ответственный участок до получения ранения. Во время одной из поездок по обследованию трассы в носовую часть БТР попал кумулятивный снаряд из гранатомета. Прапорщик во время выстрела находился справа от водителя, и осколками ему посекло ноги. За проявленное мужество, его наградили медалью «За боевые заслуги». После ранения он еще два месяца ковылял с палкой на КП роты, пока не пришла замена.

На смену технику роты на проверку трассы трубопровода по серпантину от КП роты до перевала Саланг отправлялись поочередно командир взвода связи лейтенант Сергей Петрук, прибывший на замену погибшего Саши Чернышова, замполит роты ст. лейтенант Антонов, позже – прапорщик Александр Гладких, прибывший на замену технику роты.

События, произошедшие 3 ноября 1982 года на перевале Саланг, потрясли не только участников этих событий, но и весь мир. В Советском Союзе об этой трагедии, конечно, не было сказано ни слова. В тот день я находился на КП роты, перекачка не проводилась. Небо заволокло тучами, но дождя не предвиделось, настроение было какое-то подавленно, что-то тяготило. Лицо ротного капитана Макеева тоже был серого цвета. В обычное время он был оптимистично настроен, часто шутил, даже когда ему этого не хотелось. Ближе к вечеру появились первые новости, что в туннеле перевала Саланг произошло столкновение встречных автомобильных колонн и много погибших*.

Перевал Саланг

Хроника событий:

3 ноября около 12:00 (кабульское время) в тоннеле находились: колонна автомобильной роты

221-го обмо ВВС, следовавшая из г. Кабул в г. Пули-Хумри провинции Баглан для заправки, состоявшая из примерно 40 пустых наливных цистерн; колонна из состава 177-го мсп, 1074-го ап и 1003-го обмо 108-й мсд, следовавшая из г. Баграм провинции Парван в г. Пули-Хумри провинции Баглан, в количестве около 20 автомобилей; около 10 автомобилей из состава 762-го орвб МА и некоторых других частей, а также около 100 грузовых автомобилей и автобусов с афганскими военнослужащими и гражданскими лицами.

В центре тоннеля произошло столкновение грузового автомобиля КАМАЗ автомобильной роты и афганского автомобиля, в результате чего произошел затор движения. Тоннель в считанные минуты заполнился выхлопными газами от работающих двигателей. Уже после случившегося дорожно-транспортного происшествия в тоннель вошла сводная колонна 103-й гв. вдд в количестве около 30 автомобилей и бронетранспортеров, следовавшая за боеприпасами из г. Кабул в г. Термез Узбекской ССР. Все советские воины, оказавшиеся в тоннеле, приняли самоотверженное участие в спасении товарищей и афганских граждан, но большинство из тех, кто находился вблизи центра тоннеля умерло в результате отравления выхлопными газами. Общее количество погибших советских военнослужащих составило 64 человека. Количество погибших афганцев неизвестно, но предположительно это число составляет 112 человек. В некоторых западных источниках содержится недостоверная информация о том, что трагедия произошла в результате взрыва бензовоза и последующего пожара, в результате чего погибло якобы от 1500 до 2700 человек. В российских источниках также время от времени приводится недостоверная информация о том, что трагедия явилась результатом «диверсии» душманов. Во всяком случае, эта версия активно ходила в среде солдатских слухов, а также служила частичным оправданием нелепой гибели военнослужащего в официальном уведомлении по месту жительства или призыва. Тоннель обслуживал 692-ой отдельный дорожно-комендантский батальон 40-й армии, позднее 278-я отдельная дорожно-комендантская бригада дорожных войск ВС СССР.

Северный портал перевала Саланг

Накануне событий на КП 2-й роты для проверки технического состояния средств перекачки топлива, приезжал заместитель командира 3-го отпб 276-й отпбр по технической части майор Малышев Валерий Иванович, и как раз утром 3 ноября он возвращался на КП батальона в н.п. Доши (провинция Баглан). Макеев заметно нервничал, как бы В.И. Малышев не попал в туннель. Самые ужасные опасения подтвердились на следующий день. Малышев В.И.¹³ погиб в тоннеле, спасая людей. Очень позитивным и грамотным специалистом запомнился Валерий Иванович, спокойным и уравновешенным, человеком с большой буквы, светлая ему память.

В этой же трагедии погиб и мой однокашник по УВВТУ, выпускник 1982 года, лейтенант Анисимов Анатолий Михайлович¹⁴ – помощник начальника отдела материально-технического обеспечения. Он был первым с нашего выпуска, кого привезли в училище отдать последние почести. Его имя увековечено на мемориальной плите, установленной на центральной аллее УВВТУ. Похоронен Анатолий на центральном кладбище города Ульяновск.

Через два дня стали везти тела погибших в морг госпиталя в Баграме в закрытых тентами автомобилях. От нашего КП роты дорога находилась в двадцати метрах, и все, кто видел эту колонну автомобилей, стоя, молча, провожали их взглядом.

История нашей страны тесно переплетается с нашей службой в Афганистане. Телевизоров и радио у нас не было, но новости все-таки поступали. Весть о том, что Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев умер 10 ноября 1982 года (в возрасте 75 лет) дошла до нас от пехоты из 177 мсп, из радиоприемника иностранного производства. Первая мысль у большинства услышавших эту новость была, что может быть, нас выведут отсюда, из Афганистана. Ан-нет, прошла неделя, другая и ничего.

Ближе к концу ноября дорогу на перевал начало заваливать снегом. Снегоочистительная техника еще справлялась с очисткой трассы. Наступили проблемы с поставкой дизельного топлива, а это кровь для ПНУ и КАМАЗ. Первое время разбавляли остатки дизтоплива и керосина. Потом оставили дизельное топливо для ПНУ, а КАМАЗ перевели на керосин. Машина чихала, стреляла, но все-таки ехала. Через неделю КАМАЗ окончательно перестал заводиться, полетел топливный насос высокого давления. Его отбуксировали в ремонт. Это был уже четвертый КАМАЗ.

Один из сильнейших снегопадов в горах остановил не только движение автомобильных колонн по направлению к перевалу, но и работу трубопровода. Топливо перестало поступать на склад КП роты, и это стало сигналом, что трубопровод неисправен. Было принято решение подготовить усиленную ПАК в составе трех офицеров (ротный и два взводных), пятнадцати бойцов. Большая часть людей была с моих гарнизонов. КАМАЗ со значительным запасом труб и усиленная бронетехникой группа отправилась в горы.

Колонна медленно двигалась по направлению к перевалу. Первую половину пути движение не было затруднено. Снег не лежал, все как обычно, за исключением, того, что встречного транспорта практически не встречалось. Проехав половину пути, колонна остановились у опорного пункта КП роты обеспечивающих прохождение колонн по серпантину. Охрана дороги осуществлялась с постов охраны, расположенных вдоль дороги с обеспечением бронетехникой, и выносных постов охраны на ближайших к дороге сопках, способных максимально просматривать и, как следствие, прикрывать проходящие колонны автомобилей и бронетехники. У вышедшего нам навстречу офицера мы узнали, что уже второй день нет движения по дороге, и через 57 км начинался затор. Дорогу завалило снегом, ее пытались расчистить, но снегопад не прекращался. Обстановка была хуже не куда.

Через пару километров движения, сначала на обочине дороге, а потом на ней самой появился снег. Чем выше поднималась наша колонна, тем больше становился снежный покров, и, наконец, мы уперлись в колонну автомобилей, выстроившихся справа по ходу движения. Остановка. Личный состав остался на месте с командиром взвода связи лейтенантом Сережей Петруком, а мы с ротным вышли из автомобилей и пошли в голову колонны.

Зимняя красота гор завораживала. Низкая облачность, некоторых вершин не было видно. Открывающиеся взору горы были покрыты снегом: снежные шапки на вершинах постепенно спускались к подножью и горной речке, мирно журчащей где-то под обрывом. Снег под ногами поскрипывал, значит, было не очень холодно, примерно минус 7-10° С. Красоту снежных гор портила колонна автомобилей, замершая в ожидании, некоторые машины работали. Часть людей вышла на дорогу. Стояли, курили разговаривали, перетаптываясь с ноги на ногу. Колонна растянулась на несколько километров, когда начнется движение, никто не знал.

Мы отправились к головной машине, периодически спрашивая, где старший колонны. Народ махал рукой по направлению, туда мы и шли. Как выяснилось, колонна была смешана из разных подразделений: топливники, строители, артиллеристы, бронетехника, перегоняемая в ремонт. Неожиданно я услышал окрик: «Гена, ты что ли?». Останавился, присмотрелся. Мать честная, Игорь Карамануца! Вот так встреча.

С Игорем Карамануца я был знаком несколько лет, он мой земляк с Куйбышевской области, на два года раньше окончил наше училище (УВВТУ), учился в одной роте (3-я рота, выпуск 1980 г.) с моим старшим братом Владимиром Кулаковым, они были друзьями, поэтому и Игоря я знал хорошо.

Мы на ходу обменялись несколькими фразами, кто и где служит, и решили на обратном пути поговорить по больше. Игорь по распределению был направлен служить в Дальневосточный военный округ, через 1,5 года его переслали в Афганистан на должность начальника службы горючего строительной бригады, дислоцированной в городе Кабул. Его колонна бензовозов тоже застряла по пути на перевал.

Пройдя около трех километров, мы остановились у головной машины. Здесь толпился народ, который бурно обсуждал остановку на дороге и какие действия предпринимать. Как нам пояснили, позавчера трассу завалило снегом, два бульдозера пытались прочистить проход, но объем работ был большой. Освобождали от снега участок дороги в одном месте, начинали расчистку на другом. Тут бац, и сход снега на дорогу. Расчищали его. Потом все повторялось. О трубопроводе, конечно, никто и не думал. Высота снежного покрова с учетом того, что дорогу расчищали и снег сдвигали на обочину, доходил до 1,5–2 метров, и где-то там под сугробом находилась наша труба. Вот и приехали.

Вопросов больше чем ответов: в каком месте искать трубу, где разрыв или расстыковка, откуда начинать раскопки? Ротный Макеев остался у головной машины, а я возвратился в хвост колонны. Через полчаса я сел в головной автомобиль нашей колонны и начал движение к перевалу. Стоящие на обочине дороги люди возмущались, подозревая, что мы хотим всех объехать. Приходилось объяснять цель нашего движения вверх по серпантину, некоторые относились с пониманием, кто-то кричал: «Куда прешь?», -перегораживая дорогу. И вновь мы разъясняли наш маневр.

Добравшись до снежного завала, который дальше не давал возможности для продвижения колонны вперед, мы сделали остановку. Команда «к машине», адресованная личному составу, являлась сигналом вылезти из автомобиля и построиться для получения задачи. Автоматы были за спиной, лопаты в руках. По решение ротного приступили к поиску в снегу трубопровода прокопкой от дороги в сторону склона к речке. Совковых лопат было мало, в основном малоэффективные штыковые. Трудились, поочередно сменяя друг друга. Трубопровод нашли, он не был поврежден. Начали двигаться вверх и вниз по проложенной трубе. Через два часа работы остановились, что дальше? Приподняли трубы: было ощущение, что топлива в них нет. Сделали расстыковку, точно нет. Значит, пробито где-то выше по трассе по направлению к перевалу. До речки не так далеко, послали двух бойцов посмотреть следы керосина в воде. Бойцы медленно спустились, через десять минут вернулись с докладом, что есть следы керосина.

Тему поиска пробитых труб под снегом в горах мы не изучали. Помощи ждать было неоткуда, связь с КП 3-го батальона отсутствовала (горы). Переносная станция не брала, а передвижная одна на КП роты выполняла работу как стационарная. Решили разделиться на две команды. Первая продвигалась пешком вперед, навстречу снегоуборочной технике и искала там пробоины. Вторая оставалась на месте с автомобилями и бронетехникой и продолжала откапывать трубопровод, в поисках пробитых труб. Мы с командиром взвода связи лейтенантом Сережей Петруком остались во второй команде, ротный капитан Макеев ушел с половиной бойцов вперед.

Новости о расчистке снега не обнадеживали. Движения к туннелю не было, застывшая колонна готовилась к очередному ночлегу. Мы встретились и Игорем Карамануца и душевно поговорили о том, кто из нас и как попал в Афганистан, где служит, вспомнили годы обучения в училище и наших друзей. Уже сейчас вспоминая ту нашу встречу, удивляюсь, что такое произошло и начинаю верить фильмам о войне, где неожиданно встречаются родственники, друзья или знакомые. Оказывается, и в жизни такое бывает.

К вечеру команда во главе с Макеевым вернулась без результатов, у нас тоже не было новостей. Народ устал, продуктов взяли только сухим пайком на два приема пищи. Вымотанные и голодные решили вернуться на КП роты, доложить обстановку на трассе и ждать решение от начальства. Решение не заставило себя долго ждать: «Копайте снег пока не найдете пробитый трубопровод, день и ночь, войскам нужно авиационное топливо». Для усиления были направлены сначала главный инженер батальона капитан Свинухов Владимир, затем подъехал и командир батальона майор Цыганок Василий. Почти двухнедельные поиски результатов практически не дали, несколько замененных труб не решили проблему, пробная прокачка трубопровода оказалась безрезультатной. Снегоуборочная техника убирала снег и периодически ковшом трактора упиралась в трубопровод. Они делали свою работу, хоть как-то обеспечивая продвижение колонн.

Пошла третья неделя простоя, когда к нам прибыл и командир трубопроводной бригады полковник Мемех Владимир Ильич. Спокойствию комбрига можно было позавидовать. Оценив силы и средства нашей роты, комбриг принял решение выделить группу по поиску возможных мест повреждения, которую сам и возглавил. Меня с личным составом в количестве пяти человек и автомобилем КАМАЗ для труб включили в эту группу.

На следующий день наша колонна отправилась на перевал. Комбриг на

БТР-60ПБ взял меня с собой, сказав: «Ну, что, лейтенант Кулаков, будем вмести искать, где у нас тут пробоины в трубе. Ты тут уже всю трассу знаешь. Нам надо сделать все возможное и в кратчайшие сроки, топливо ждут в войсках». Что ответить, что на этой трассе работаю всего две недели. Ответил я, конечно: «Будем стараться, товарищ полковник».

По ходу движения мы часто останавливались, спрыгивали с брони, простукивали трубу, проверяли воду в речке на наличие в ней топлива. Комбриг был немногословен, но явно имел какое-то чутье. Иногда он просил водителя БТР остановиться и отправлял меня для осмотра сомнительных мест на трассе, после моего доклада что-то записывал в блокнот, и мы продолжали движение. Если мой доклад не устраивал комбрига, он самостоятельно изучал сомнительное место. Тщательный осмотр трассы помог нашей группе найти и устранить несколько неисправных труб.

Природа и погодные условия немного нам помогали. Несколько раз из-за туч появлялось солнышко, горные склоны были в снегу, и вероятность нападения моджахедов была крайне низкой. В тоже время низкая облачность затрудняла полеты нашей авиации, следовательно, авиационное топливо не расходовалось. Ежедневно колонна автомобилей и бронетехники поднималась в горы и начинала спуск в долину с уходящими лучами солнца. Работа в ночное время была неэффективна.

День 13 декабря 1982 года запомнился особенно. Все было как обычно: завершение очередного трудового дня, проверка личного состава, построение колонны, начало движения. В голове колонны БТР, за ним ГАЗ-66, крытый брезентовым тэном, КАМАЗ с трубами, замыкал колонну КАМАЗ с оборудованием и инструментом, водителем которого был Володя Зеленский. Всего в колонну входило четыре единицы техники: два КАМАЗа, Газ-66 для перевозки личного состава и БТР. Комфортнее всего было ехать, конечно, в КАМАЗе, тепло и просторно, кроме водителя было еще место для двух пассажиров. Мне, как единственному командиру трубопроводного взвода, было определено место старшего машины в Газ-66 с личным составом, мои попытки найти теплое место в КАМАЗе, отвергли словами: «Взводный к личному составу».

Колонна уже спустилась в долину, во тьме мелькали силуэты последних строений н.п. Джабаль-ус-Сирадж, машины пошли на небольшой подъем, до КП роты оставалось несколько сотен метров, и в этот момент слева по ходу движения раздалась автоматная очередь. Одна, потом вторая, третья. Трассирующие пули пролетели сначала перед нашим ГАЗ-66. Вторая и третья очередь остались позади. Автоматически пригнувшись, я кричал водителю не снижать скорости, у нас бойцов полный кузов, как бы кого не зацепило. Через пять минут мы пересекли шлагбаум КП роты, остановились. Я выпрыгнул из кабины, побежал к бойцам удостовериться, что все целы. Сказали: «Да, вроде бы пронесло». Я развернулся и пошел докладывать о происшествии.

В штабной армейской палатке при тусклом свете различил комбрига Мемеха, комбата Цыганка, ротного Макеева, замполита Антонова. Доложил, что прибывший со мной на Газ-66 личный состав без потерь, при подъезде был обстрел колонны, остальные машины отстали. Молчание. Комбриг спросил, где остальные машины. Пауза. Пока принимали решение, что делать и кого послать разбираться в палатку вошли троя: главный инженер батальона, командир взвода связи и техник роты. С их слов, по замыкающей машине КАМАЗа прошла третья автоматная очередь, водитель – рядовой Владимир Зеленский – погиб, автомобиль заглох, пришлось идти пешком до КП роты. Комбриг распорядился, чтобы мы с Сергеем Петруком забрали тело и притащили брошенный КАМАЗ.

Я вышел из палатки, автомат за спину. Пошел к водителю БТР, но на мой вопрос готов ли бронник на выезд он ответил, что воду из радиатора слили, думали, что не потребуется. Запасной вариант – МТЛБ, больше бронетехники не было. Водитель доложил, что к выезду готов. Тогда залезли в броню с Сергеем и поехали. Приказ для бойца в Афганистане – закон, куда на ночь глядя и зачем – не обсуждается, офицер сказал – подчиненный выполняет.

МТЛБ с грохотом и лязгом гусениц выехал на пределы КП роты, примерно через 500 метров увидели одиноко стоящий на дороге КАМАЗ. Очень сложно описывать чувства, которые ты испытываешь при виде смерти. К ней невозможно привыкнуть. Еще полчаса назад веселый жизнерадостный парень Володя Зеленский шутил и улыбался. Всем, кто когда-то его знал, он запомнился, со всеми он мог найти тему для разговора, у него во всем был порядок, машина всегда на ходу, отзывчивый и добросовестный парень. Почему-то пуля выбрала его.

Я открыл водительскую дверь КАМАЗа, Володя Зеленский¹⁵ лежал, обняв руль. Вдвоем с Сергеем вытащили героя и уложили на пол МТЛБ, одна пуля попала в голову, вторая в грудь. Тело отвезли на КП роты. Повторной поездкой отбуксировали автомобиль. Кабина и лобовое стекло были пробиты пулями. Осколки стекла находились даже в салоне автомобиля. Последнее, что сделал Владимир Зеленский – остановил КАМАЗ, чтоб он не въехал во впереди идущий автомобиль с трубами, тем самым предотвратил гибель еще двух пассажиров, находящихся рядом с ним. Он закрыл своим телом от пуль моджахедов офицера и прапорщика, находившихся в кабине, чем дважды спас им жизни. Вечная память герою.

Прибытие МТЛБ на КП роты с телом погибшего товарища вызвало гробовую тишину, по очереди весь личный состав подошел проститься с героем. Горестно и обидно, что гибли молодые люди, и представляю, как восприняли родители смерть сына.

После того как по русскому обычаю помянули Владимира Зеленского, комбриг провел совещание, на котором подробно выслушал доклады всех участников трагического происшествия и сделал предварительные выводы. Основной проблемой, как и прежде, было недостаточное количество бронетехники, отвечающей за охрану колонны. Единственный БТР шел в голове колонны, и, видя такой порядок движения, моджахеды пропустили его и открыли огонь по автомобилям. Не попали в Газ-66, в котором я находился с личным составом. Пули пролетели впереди идущей в гору машины. Возможно, стрелявшие не рассчитали скорость движения. Также пули прошли выше кабины второго автомобиля – КАМАЗа-трубовоза, а выстрелы по третьей машине привели к гибели водителя. Повис в воздухе вопрос, почему БТР следовал в голове, а не в замыкании колонны? Ответа не было, старшим колонны был командир батальона майор Цыганок, как раз и ехавший на этом БТР.

Применение тактики, предложенной комбригом, по поиску, выкапыванию трубопровода из-под снега и устранению пробоин в трубопроводе от работы снегоуборочной техники, вселили в нас уверенность в том, что можно повторить пробную прокачку трассы трубопровода, проложенной в горах. Для прокачки трубопровода через перевал Саланг требовалось не менее шести часов, чтобы несколько ПНУ поочередно вышли на рабочий режим работы и продавили топливо через перевал. В этот раз топливо получилось прокачать до ГНС-45, пошло наполнение буферного (промежуточного) склада, а мне с личным составом нужно было в срочном порядке проверять свой участок трубопровода от КП роты (н.п. Джабаль-ус-Сирадж) до н.п. Баграма и готовить к работе три гарнизона. Наш второй взводный Игорь Павлов за это время переболел тифом, а потом и желтухой, после госпиталя получил отпуск по болезни и улетел в Союз на Родину в город Ульяновск.

Перекачка трассы была полностью восстановлена, топливо благополучно дошло до конечной точки, и за неделю были заполнены все складские емкости. Остановок перекачки почти не было (в горах было холодно, моджахеды (душманы) перемещались в более теплые места пребывания и не вели активных боевых действий). Этот трудовой подвиг не остался без внимания командования, нас похвалил комбриг, наверное, впервые с момента моего нахождения в Афганистане и даже пообещал представить к наградам.

Трасса трубопровода – это артерия жизни войск. Какие обстоятельства способствовали принятию решения по перекладке трубопровода с вентиляционных шахт в галерею туннеля перевала Саланг, как командир взвода я мог только догадываться. Были дошедшие до нас сведения, что трубопровод имел протечки и неисправности или что возможны диверсии, которые будут иметь жертвы не сопоставимые с трагедией 3 ноября. Так или иначе, но решение проложить трубопровод в самом туннеле, слева по ходу движения от Северного портала перевала Саланг, и не просто проложить, а выполнить прокладку «труба в трубе». Что это значило? А то, что трубопровод ПМТП-100 должен был находится в трубопроводе ПМТБ-200¹⁶, тем самым гарантированно обеспечить безопасную эксплуатацию трубопроводной трассы в туннеле.

Стратегическая идея этой операции была запланирована задолго до того, как мы об этом узнали. Поэтому заполнение армейского склада в Баграме было крайне необходимо. Это обеспечивало задел времени для демонтажа существующей ветки и монтажа новой. Насколько срочно нужно было приступить к перекладке трубопровода говорило то обстоятельство, что трубы ПМТБ-200 (600 шт.) прибыли в Баграм воздушным транспортом, затем были погружены на автомобили Урал повышенной проходимости и колонна из пятнадцати автомобилей 29 декабря 1982 года прибыла на КП роты (н.п. Джабаль-ус-Сирадж).

За сутки до указанной даты во 2-й роте 3-го отпб были сформированы две группы по восемь человек в каждой для монтажа трубопровода в тоннеле. Командование первой группой поручили мне, вторую группу возглавил командир роты капитан Алексей Макеев. Подбирали наиболее крепких и подготовленных парней, ведь вес одной трубы – 124 кг. Длина тоннеля 2676 метра (вместе с выходными галереями 3,6 километра). Ширина проезжей части 6 метров. Высота южного портала над уровнем моря – около 3 200 метров. Наивысшая точка тоннеля над уровнем моря – 3 363 метра.

Ранним утром 30 декабря колонна автомобилей-трубовозов отправилась от КП роты (н.п. Джабаль-ус-Сирадж) по направлению к Южному порталу перевала Саланг.

В голове ее шли три автомобиля, перевозившие личный состав и оборудование для монтажа трубопровода. Возглавляли и замыкали колонну два бронетранспортеры, в середине для усиления была придана зенитная установка ЗУ-23-2, установленная в кузове автомобиля КАМАЗ. Одновременно с нами в сторону Северного портала перевала Саланг выдвигались автомобили-трубовозы с трубами ПМТП-100.

Подъем на перевал Саланг от Джабаль-ус-Сираджа

Колонна медленно поднималась по серпантину, яркие лучи солнца, белый снег и черная змейка автомобилей, растянувшаяся на несколько километров. Смотришь и не можешь оторвать взгляд. Чем выше мы поднимались, тем становилось все холоднее и холоднее, из выхлопных труб автомобилей валил пар. Короткая остановка на площадке ожидания перед последним подъемом к Южному порталу перевала и вновь колонна начала подъем. Еще немного и передние автомобили начали втягиваться в галерею тоннеля. Слева по ходу движения находился пост охраны, совмещенный с комендантским подразделением, отвечающим за пропуск автомобилей в тоннель. Для нас проезд был свободен.

Пересекая туннель впервые в августе 1982 года, в кузове автомобиля мне было как-то безразлично. Туннель как туннель, достаточно протяженный, в воздухе как тогда, так и сейчас чувствовалась гарь от выхлопных газов автомобилей. Глядя на темные своды в отсвете развешанных вдоль стен электрических фонарей и представляя, что над тобой огромная толща земли, я начал ощущаться давящий эффект. Вспомнилось недавнее ужасное происшествие, и становилось жутко от произошедшего. Трагедия не прошла бесследно, осталась плохая аура, которая и давила на всех проезжающих. С появлением света в конце туннеля жуткие мысли куда-то испарились, свежий воздух наполнил легкие, и жизнь перестала казаться такой безысходной.

Решением командования было выполнить монтаж трубопровода труба в трубе в туннеле перевала Саланг в ночь с 30 на 31 декабря. Для нас это приказ, который должен был быть выполнен в установленные сроки. Начало работ было определено от входа в туннель со стороны Северного портала по направлению к Южной галереи. С наступлением темноты все силы были собраны и рассредоточены: Уралы с трубами ПМТБ-200 со стороны Южной галереи, КАМАЗы с трубами ПМТП-100 со стороны Северного портала. Туннель Саланг поделили на два участка. Моей группе поручили прокладку труб на первом участке, с середины тоннеля до выхода трубопровода из галереи к работе приступил командир роты А. Макеев со своей группой.

Технология прокладки заключается в следующем. Сначала стыкуются трубы ПМТП-100 к раструбу, подведенному к туннелю трубопровода. После двух состыкованных труб, нужно принести трубу ПМТБ-200 для чего два человека сдвигают трубу ПМТБ-200 с автомобиля, а принимают трубу (масса одной – 124 кг) пять человек и на руках подносят к участку монтажа. Затем в раструб ПМТБ-200 устанавливается прокладка из микропоры, резиновое уплотнительное кольцо и стопорное металлическое кольцо. Далее труба

ПМТБ-200 поднимается и нанизывается на трубу ПМТП-100. Все трубы нужно держать на весу. Состыкованные трубы укладываются на выступающий над дорогой пешеходный проход, ширина которого не более полуметра. Следующая труба ПМТБ-200 также снимается указанным способом с автомобиля, нанизывается на следующую трубу, стык замыкается монтажным ключом.

Автомобили, груженные двумя типами труб, постепенно двигались по направлению к центру туннеля, для работы нашей группы и от середины тоннеля и далее – для группы Макеева. В туннеле сильно продувало, воздух был разряжен, освещения не хватало. Бойцы работали молча, я изредка давал указания по монтажу и менял людей, которые работали на разгрузке труб с автомобиля, – это была самая тяжелая работа – на участок монтажа и проверки стыка труб. В промежутке между сменами автомобилей порожних на груженные мы делали запас труб, раскладывая их вдоль пешеходного прохода, чтобы к моменту прибытия груженных трубами машин успеть смонтировать разложенные трубы. Главным было не расслабляться и не устраивать перекуры. Присядешь отдохнуть – выбьешься из темпа, а потом и из графика. Приходилось подбадривать бойцов, умышленно создавать ажиотаж, торопиться с прокладкой труб без ущерба качеству работы.

Работа тяжелая, пару раз трубы из рук несущих со звоном падали на асфальт. Это был первый сигнал, что люди начинали выдыхаться. Норма ручного монтажа труб 68 км в сутки (10 часов), в зависимости от условий работы и времени года. Нормы на монтаж труб в нашем случае не были предусмотрены. Это был уникальный способ прокладки труб в высокогорном туннеле и, возможно, первый в мировой практике.

Как бы тяжело ни было, через шесть часов непрерывной работы мы подошли к месту стыковки нашего участка с участком группы Макеева. Последний стык замкнулся. Трубы ПМТБ-200 из порядка шести трубовозов были уложены в туннеле нашей группой и примерно столько же с трубами ПМТП-100. Для меня это была колоссальная работа, почти космос. Перекур устроили на обратном пути во время движения к Северному порталу туннеля перевала Саланг.

Свежий горный морозный воздух немного обжег лицо и легкие на вдохе. В ночные часы температура воздуха в горах опускается до минус 15–20° С, в тоннеле казалось теплее, или мы не замечали этого. Через час подтянулась группа Макеева, а еще через час поступила команда «по машинам», и наша колонна двинулась в обратный путь. Простого «спасибо», мы не услышали от нашего командования. Наверное, это было в порядке вещей у нашего комбата майора В. Цыганка¹⁷, молодец только он, хотя и за меньшие заслуги личный состав поощряют. Истинный командир строит личный состав и благодарит за службу. Нет, не услышали.

Дорога домой всегда кажетсякороче. Яркое солнце 31 декабря 1982 года слепило глаза. Дорога по серпантину изобиловала поворотами, ужасно хотелось спать, хоть спички вставляй в глаза. Чтобы не заснуть в теплой кабине автомобиля я пытался почаще курить и нести всякую чепуху, чтобы не заснул водитель. В кузове нашего автомобиля было без малого двадцать человек бойцов, которые наверняка спали после тяжелой работы. Через два с 2,53 часа спуска прибыли на КП роты. Часть людей осталась на КП, остальные со мной. Получил последние указания от ротного перед празднованием Нового 1983 года: перекачки в ближайшие дни не будет. Пересели на КАМАЗ и в сопровождении БТР следовали к себе в гарнизон. Надо было готовиться к празднованию Нового года.

Глава 7. Новый год. Перевал Саланг, пожар на трассе у Чарикара

Воспоминания о службе в Афганистане приводят к моментам, которые хочется вспоминать как хорошие и теплые. И на войне бывают передышки. Это как раз то время, когда хотелось вспомнить о доме, своих близких и друзьях, которые находились далеко. В суматохе будней забывалось, что почему-то давно не было писем из дома. Через несколько часов наступал Новый год. Телевизора не было, «Голубой огонек» не посмотреть. Были только часы, подаренные отцом, по которым можно посчитать, сколько времени осталось до наступления 1983 года.

Как бы ни было трудно, нужно было объехать три гарнизона, которые не следовало оставлять без присмотра. Накануне праздника требовалось проверить и личный состав: проконтролировать хватало ли продуктов питания и топлива для работы насосных станций, определить порядок несения службы, узнать состояние здоровья бойцов, да и многое другое. На период праздника везде усиливалась охрана объектов и пропускной режим на дороге.

После обеда вернувшись на свой ГНС-46 я дал указания по выставлению охраны от трубачей на нашем посту и сказал старшему из своих бойцов старшему сержанту Болотникову, чтобы разбудили только если что-то срочное и не раньше восьми часов вечера, и завалился спать. Поспать хотя бы пять часов после «зимней прогулки» на перевал Саланг было маленьким счастьем.

На нашем гарнизоне совместно с опорным пунктом № 13 танкового взвода праздновать Новый год решили вместе. Прибывший месяц назад на пост старший лейтенант Федор Камалов на место убывшего командира взвоза старшего лейтенанта Игоря Петрова активно включился в подготовку к празднику. Все, о чем мы успели переговорить, это как мы празднуем и нужно ли что-то от меня. Федор улыбнулся и со словами: «Иди дрыхни, без тебя разберемся», – помахал мне рукой. Надо сказать, что Федор, в отличие от своего сменщика Игоря Петрова, произвел на меня очень хорошее впечатление. Невысокого роста, спокойный, уравновешенный, немногословный, крепкого телосложения. Федор окончил танковое училище и прибыл в Афганистан два месяца назад из Уральского военного округа.

Еще за два дня до моего убытия на перевал Саланг Федор с кем-то договорился и 31 декабря у нас на посту появилась настоящая зеленая сосна. Дерево установили в ведро, закрепив основание камнями, само ведро обтянули белой тканью, имитируя снег. Бойцы дружно принялись украшать «елку» тем, что было. Конечно, фантазии нарядить ее игрушками, даже из бумаги, у бойцов не хватило, но повесить на зеленую красавицу пачку сигарет, гильзу от пулемета ДШК, сломанный будильник, непонятно откуда взявшийся, и вату из подушки – это вам пожалуйста. Федор махнул на такую самодеятельность рукой: «Пусть пацаны порадуются». У него была задача более важная – подготовить праздничный стол, а это было достаточно сложно при скудости нашего армейского пайка.

Благополучно проспав до восьми вечера и проснувшись от постороннего звука в соседней комнате, я сначала не понял, сколько времени и какое время суток. Полежал, посмотрел на часы и начал вспоминать, что было накануне. Постепенно мысли пришли в порядок, и тут как раз я вспомнил, что через четыре часа Новый год. Разница в Афганистане (Кабуле) с Москвой +1,5 часа, год исчисления в Афганистане по местному календарю был 1361, оставалось 2,5 часа до встречи по Москве. Все, надо было вставать и готовиться к встрече Нового года, сначала по родному времени, а затем по местному.

Подготовка к празднику года шла своим чередом. Самым большим помещением в бывшей ветеринарной больнице, где мы стояли гарнизоном, было спальное помещение трубачей. После случая с трагической гибелью с мл. сержантом Галка, я перебрался к своим бойцам, и мы жили все вместе в одной большой комнате. В отличие от бойцов, которые спали на двухъярусных кроватях, я спал на отдельной кровати. В центре комнаты стояли два сдвинутых стола, по торжественному случаю их накрыли целлофаном. Целлофан у нас всегда был под рукой, им были заделаны рамы окон вместо стекол, а так как при стрельбе из танка целлофан рвался, и приходилось повторно заделывать окна, то он лежал с запасом на всякий случай. Также иногда им укрывали от дождя ящики со снарядами, которые стояли на заднем дворе.

Меню нашего стола было, можно сказать, праздничным: картошка с тушенкой, рыбные консервы с сардиной в масле (дефицит), килька в томате (девать некуда), хлеб белый и черный, лук зеленый с белыми головками (набрали на соседнем поле), соль, Фанта и Кока-кола в стеклянных бутылках и несколько бутылок шаропа (местный самогон). Шароп покупали у старика-афганца для «своих» по 150 афганей за бутылку.

Ради торжественного мероприятия танкисты подвели в комнату трубопроводчиков провод от аккумулятора танка, и над столом в двух местах развесили лампочки в 12 Вт. Конечно, было темновато, читать книгу не получилось бы, но стакан и ложку с едой мимо рта бы не пронесли. Для большего освещения пригодилась и наша керосиновая лампа. Заправляли ее смесью авиационного керосина (топливо ТС-1, перекачиваемого по трубопроводу. При горении без смеси взрывается и гаснет) с дизельным топливом. Лампа немного дымила, но свет тоже был.

Дисциплина на посту была, не скажу, что железной, но «по понятиям». К столу были допущены только бойцы, прослужившие не менее 1,5 лет. Водителей и механиков-водителей, прослуживших 1,5 года, пригласили, но спиртное, извините, не полагалось. Остальные были задействованы для несения службы, как со стороны танкистов, так и со стороны трубачей. Во главе стола установили две табуретки для нас с Федором.

В такие минуты все мысли были не о войне, а о доме, который находился ой как далеко. За полчаса до встречи Нового года по московскому времени, все приглашенные за стол собрались на месте. По сложившейся на посту традиции, первый тост был за офицерами. Федор посмотрел в мою сторону и произнес «Гена, ты на посту дольше меня, тебе и первое слово». Да, уже четыре месяца в Афганистане… Это целая жизнь, уже идет смена поколений, а мы фактически относились ко второй смене (первая смена, это призыв 1980–1982 года, который пришел на замену «партизанам», призванным из военкоматов в период ввода войск в Афганистан в декабре 1979 года).

Когда на тебя смотрят два десятка пар глаз и ждут от тебя, что ты скажешь что-то главное, самое нужное и самое важное, то, что запомнится надолго, ты понимаешь всю ответственность. Тост начался с простых и понятных всем слов о доме, близких, которые нас ждут и переживают за нас, я поблагодарил всех за службу и, конечно, пожелал живыми и здоровыми вернуться домой. Стаканы и пластмассовые кружки застучали в поддержку. Не успев толком закусить, налили по второй. Федор тоже встал, произнося тост, предложил проводить 1982 год, выпить за здоровье присутствующих и стоящих на посту и тоже пожелал всем благополучного возвращения домой. Третьим тостом по традиции, без слов, помянули всех погибших при выполнении воинского долга.

Бойцы-трубопроводчики подготовили сюрприз. К нам в гости пришел Дед Мороз. Полушубок из овечьей шерсти вывернули наизнанку и надели на воина-узбека, подпоясали солдатским ремнем, на голову ему нацепили панамку и сделали бороду из ваты. Дед Мороз получился немного похожий на пугало, но узбек был настолько доволен, что даже пытался правильно произносить русские слова, когда читал детский стишок-поздравление. Присутствующие смеялись до слез. Затем кто-то предложил устроить хоровод вокруг сосны, часть бойцов согласилась и вышла к сосне хороводить на улицу.

Незаметно стрелки часов подошли к 12 ночи, и нужно было поднять стаканы и кружки для встречи Нового года. Все, у кого на руке были часы, следили за секундной стрелкой, еще мгновение – и вот оно: «УРА, УРА, УРА, с Новым годом!». Не успев допить содержимое в стаканах, все услышали выстрелы с соседних постов. К этому знаменательному событию многие готовились заранее. Ракетницы с сингалками были в дефиците, а вот «трассирующие» зажигательные патроны можно было раздобыть. Началась канонада из автоматов и станковых пулеметов: трассирующими, ракетницами световыми и звуковыми – ночное небо осветилось десятками выстрелов. Стрельба на нашем посту длилась минут 5–10, на соседних дольше. На всех лицах сияла радость, кто-то обнимался, кто-то просто прыгал на месте.

Под звуки канонады мы не зразу заметили, как во двор въехал танк. С КП роты танкистов прибыли ночные гости. Танкисты в ночное время очень редко перемещались на танке, поскольку ночью он был очень хорошей мишенью, случай такого прибытия – исключение. Остановившись около крыльца, так других мест за забором не осталось, полный экипаж – четыре человека – вылез из танка и с довольными физиономиями подошел к нам. Со словами: «Привет, с Новым годом!» – пожимали нам руки и хлопали по плечу. Возглавлял прибывших старший лейтенант Саша Блинов, с ним были старший сержант Козырев и еще два бойца (механик-водитель и заряжающий). «Мы к вам с проверкой и для поддержания боевой готовности, короче, наливайте, гости приехали», – произнес Саша.

К нам на 13-й пост Саша Блинов приезжал редко, чаще всего с проверкой приезжал начальник штаба танкового батальона майор Терехин (фамилия изменена). Спокойный всегда подтянутый и уравновешенный. Мог загнуть матюком, но всегда за дело. Саша Блинов – худощавый блондин с улыбающимися глазами, относился к категории людей, которые не строили карьеру, плыл по течению и, возможно, оттого что карьера взводного в 27 лет его не устраивала, мог злоупотребить спиртным. Весной 1982 года Саша по пьянке потерял, а возможно у него украли пистолет «Макаров» – табельное оружие офицера-танкиста. Был суд офицерской чести, исключили из партии, но до суда военного трибунала дело не дошло. Доверить Блинову отдельный пост командование роты не решалось, и он находился под присмотром командира роты на КП роты. У Саши было свое хобби, которое он совмещал со способом зарабатывать денег, он хорошо стриг личный состав. Стрижка стоила 150 афганей (бутылка шаропа). При ежедневной утренней поверке бойцов Саша определял, кого сегодня он будет стричь. Вариантов у бойцов не было, стрижка – деньги, деньги – шароп. Командование знало приблуды взводного Блинова, но смотрели на это сквозь пальцы. Личный состав не роптал, при этом выглядел всегда аккуратным. Второй способ «зарабатывания денег», которым грешили многие танкисты, – это продажа латунных гильз после выстрела из танка снарядом (выстрелы с подкалиберными снарядами для 115 мм пушки танка Т-64 комплектовались только латунными гильзами как более надежными). Возможно, поставка снарядов в Афганистан была с завершающимися сроками хранения, и повторного использования таких гильз не предполагалось. Они после использования сминались гусеницами танка и продавались афганцам в качестве цветного лома.

Гости с КП роты танкистов прибыли не с пустыми руками, в качестве подарков была привезена трехлитровая банка с брагой. Старшина роты танкистов периодически ставил брагу, перегнать ее в самогонку почему-то не получалось, возможно, не хватало терпения. Больше всех суетился Блинов: «Мужики, давай накатим за уходящий год, а то вот-вот и будем встречать Новый год по местному времени. У меня есть тост». Саша вспомнил, как он попал в Афганистан, назвал это судьбой, хотя получалось из его рассказа, что от него просто хотели избавиться: показатели по политической подготовке у него «хромали», возглавляемый им взвод был далеко не лучшим. В завершение тоста Блинов встал и с высоко поднятым локтем произнес: «Желаю всем вернуть домой живыми, чтобы годы, прошедшие здесь, были потрачены не зря. За всех нас, мужики, УРА!». Все дружно встали, ударили кружками и стаканами и поддержали троекратным: «УРА!»

Не успели как следует закусить тем, что было под рукой, как подошло время к встрече Нового года по местному, афганскому, времени. Налили стаканы и кружки с шаропом и бражкой, секундная стрелка приблизилась к 12 – и вот он, 1983 год. Снова прогремело: «УРА, УРА, УРА!!!» и снова стала слышна канонада. Все вышли на свежий воздух, кто-то молча курил, кто-то продолжал веселиться. Мы, офицеры, отошли в сторону ото всех просто поговорить о том, что и кто нас ждет. Немого постояли, покурили на свежем воздухе, потом зашли в комнату Федора обсудить, что у каждого накопилось в душе. Танкисты были уже старлеями, уже женились и завели детей, их переживания за жен и детей родных были главной темой. Блинов второй год был в Афгане, Федор прибыл совсем не давно, у них, конечно, было много общего и по жизни и по службе. Мне приходилось больше слушать и лишь иногда что-то добавлять из моей прошлой курсантской жизни и совсем небольшой офицерской. Блинов несколько раз порывался «накатить», но Федор под предлогом, что уже сейчас идем, переводил разговор на другую тему. Напиваться, конечно, не стоило, хоть и праздник, ну выпили и даже хорошо, так ведь не в Союзе и не дома у телевизора, мы все-таки были при исполнении воинского долга, тут как бы война и все могло случиться.

Отвлекшись с Федором за разговорами о доме, Саша Блинов под предлогом «сейчас перекурю и подойду» вышел с сигаретой в руках. Он курил много, и мы не сразу вспомнили о нем, а когда вспомнили и вернулись к столу, Блинов уже был навеселе. Трое бойцов в его окружении тоже прихлебывали бражку, но выглядели трезвее. Федор как старший среди танкистов предложил по крайней и по домам. Мне понравился такой вариант, пора было завершать мероприятие, шел уже четвертый час, а назавтра был не выходной и следовало быть в форме. Бойцы согласились. Саша Блинов тоже кивнул, но кружку тянул «наливай». Постепенно все разошлись, Сашу проводил к себе в комнату Федор. Нашу комнату привели в порядок, и личный состав лег спать.

Стало немного грустно, как обычно бывает после праздника. Спать не хотелось. Стояла звездная ночь над головой, рядом скучал узбек-боец с автоматом, он был на посту. Наверное, тоже думал о своих родных и вспоминал отчий дом. Подошла наша «сторожевая собака» Верка – дворняжка, которая являлась нашими глазами и ушами, особенно в ночное время. Откуда она прибилась к посту никто уже и не помнил, но все, кто жил в нашем гарнизоне, знали, что зовут собаку Веркой, кормили ее регулярно. Собака отвечала преданностью. Почему-то Верка очень не любила афганцев, или бойцы ее так воспитали, но, увидев афганца в развивающихся шароварах, она начинала рычать и очень звонко лаять. Я накормил животное остатками картошки с тушенкой с новогоднего стола. Собака благодарно подставила морду и влажным носом уткнулась в ладонь. Потрепав и погладив по голове Верку, я закурил. Выкуренная сигарета, тишина… Все, нужно было идти спать: новый день, новые дела и новые задачи.

Каждое утро с рассветом ничего не менялось. Призыв муллы, взывающий к молитве правоверных мусульман, был слышен далеко за пределом города. Медленно вставало из-за гор солнце, прибывал танк с завтраком для танкистов нашего поста. Наступление нового дня в новом году было таким же как и всегда. О вчерашнем празднике напоминала еще зеленая сосна, нелепо увешанная разными ненужными вещами. После завтрака поступило сообщение с КП роты о прибытии нашей ПАК с монтажным оборудованием для получения дальнейших указаний. Через час мы были на КП роты. Снова формировалась команда для отправки на перевал Саланг. В ближайшие часы наметили перекачку топлива по вновь проложенной трассе в туннеле, требовалось сопровождение топлива от Южной галереи перевала до КП роты.

К нашему прибытию уже был подготовлен автомобиль КАМАЗ, груженный трубами, личный состав под руководством командира роты, готовился к выезду, были проведены мероприятия к приему топлива на складе горючего ГНС-45, подготовлены монтажные инструменты, лопаты и продукты на двое суток. К двенадцати колонна из четырех единиц техники под руководством Макеева выехала по направлению к перевалу. Замыкала колонну наша команда на БТР. Погода была солнечной. Можно было сидеть на броне и любоваться окрестностями. Бронетранспортер медленно и натужно поднимался по перевалу, движки больше 40 км/час не тянули, мы начали отставать от основной части колонны. Сначала отставание было незначительным, потом разрыв увеличился до двухсот и более метров. Встречного движения практически не было, изредка попадались афганские барбухайки, значит, по дороге к перевалу движение было свободным.

Больше половины трассы осталось позади, становилось прохладнее, особенно когда попадали в теневую сторону гор. Трасса трубопровода просматривалась хорошо, пока не было видно проливов. Колонну мы видели только за очередным поворотом, но визуальный контакт присутствовал, и наше отставание никого не напрягало. За очередным поворотом колонна пропала. Что за остановка? Проблема на трассе? Пять, десять минут тянулись очень медленно. Очередной поворот: все машины стояли, никто не выходил. Остановились, не заглушая мотор. С головной машины прибежал боец: у впереди идущего бронника что-то сломалось. Решено было сделать небольшую остановку.

Через час продолжили движение. Теперь наш БТР был в голове колонны, а замыкал ее БТР, изначально шедший первым. Трасса трубопровода, проложенная вдоль дороги, периодически исчезала под снегом. Приходилось делать остановки и осматривать трубы, постукивать и иногда слушать, приложив к ним ухо. Если было характерное шуршание камушков в трубе, то топливо двигалось, перекачку начали. По времени уже должны были начать перекачку часа два назад. Связи у нас с КП батальона, да и вообще ни с кем, не было. Каких-то других средств контроля тоже не было. Останавливались, слушали трубу или поднимали ее, определяя на вес, заполнена ли – вот и все, что мы могли делать. По характерному шуршанию получалось, что топливо в трубе, и это успокаивало, значит, трасса в порядке. Двигались дальше до места остановки колонн перед перевалом. Там можно было развернуться и сделать привал. Машин на стоянке было немного и, получив разрешение на следование в сторону Южной галереи, Макеев отправился на одном автомобиле до места назначенной встречи. Погода пока не испортилась, дорога змейкой уходила по направлению к перевалу, мы ждали прибытия ротного.

Зимой в горах относительно спокойно. Кому охота по пояс в снегу устраивать засады и диверсии на трубопроводе и на изредка проезжающие автомобили и бронетехнику? Все проблемы только от снегоуборочной техники.

Часа через два Макеев вернулся с сообщением, что перекачка шла полным ходом, и мы могли вернуться к себе в Чарикарскую долину. Из новостей: было принято решение проложенный в туннеле трубопровод обкладывать мешками с песком или грунтом, обеспечивая тем самым дополнительную безопасность трассы.

Обратный путь занял значительно меньше времени, чем подъем. Дорога была скользкой, и первую половину пути приходилось двигаться с особой осторожностью. Вся нагрузка легла на водителей, ведь в их руках были жизни людей, да и их собственные. Любое неосторожное движение рулем, и можно было либо улететь с обрыва, либо врезаться в скалу.

Благополучно прибыли на ГНС-45, когда было темно. Нас встретил замполит роты Антонов, который остался в гарнизоне за старшего, по его улыбке я понял, что все нормально, перекачку восстановили. Значит, мне с командой можно было выезжать на свой гарнизон. Один только вопрос, немедленно или подождать до утра. Ночью на броннике можно было, конечно, проскочить, но тут как повезет. Решение на продолжение перекачки топлива по трассе в направление Баграма было принято только на следующий день, наша команда осталась на КП роты до утра.

Утром мы выехали к себе на ГНС-46, проверив личный состав на своем гарнизоне и повесив на броню шесть труб, двинулись по направлению к Баграму, попутно проверяя трассу трубопровода. Сделали две короткие остановки на ГНС-47 и ГНС-48, чтобы предупредить бойцов гарнизона о начале перекачки. Через 1,5 часа благополучно прибыли на склад ОБАТО в Баграме.

Приемом поступающего топлива на складе ОБАТО руководил выпускник нашего училища старший лейтенант Сергей Сабуров (фамилия изменена), он был помощником начальника службы горючего ОБАТО, в службе горючего авиации две офицерских должности. Конечно, мне было интересно, как он попал в Афганистан и какую роту закончил. Пока склад закачивался топливом, мы разговорились. Сергей попал в Баграм вместе со своей авиационной частью и служил в ДРА уже полгода. Как выяснилось, летный и летно-технический состав части передислоцировался в Афганистан в полном составе сроком на один год. Сергей окончил третью роту УВВТУ в 1980 году, и нам было о чем поговорить. Дальше Баграма им не разрешалось перемещаться, а у Сергея была мечта заполучить настоящий афганский кинжал из стали, которая рубит металл и не оставляет следов на самом клинке. Оказывается, есть и такие кинжалы. У кого он только ни спрашивал, все не то. Нам мой вопрос, а как ты его отсюда вывезешь, Сергей усмехнулся: «Мы ведь авиация, мы сможем». Мне нужно было возвращаться, Серега на прощание и с надеждой в глазах сказал: «Гена, помоги, поспрашивай, я в долгу не останусь, трехлитровая банка спирта с меня». Спирт, да еще в таком объеме – это был аргумент и целое состояние.

Перекачка шла своих ходом, при контрольном объезде обнаружили и устранили несколько незначительных пробоин. По всей видимости, местные жители проверяли наличие топлива в трубе, и так как перекачки не было несколько дней, пробоины мы не смогли увидеть.

Первая неделя января получилась относительно спокойная, трасса трубопровода была в целости, нам удалось заполнить отделение армейского склада горючего, склад ОБАТО и афганский склад горючего, который находился рядом с ГНС-48. Афганский склад топлива был подземным. Несколько вертикальных резервуаров были закрыты значительным слом землей, на каждом был установлен уровнемер. Там руководил подполковник ВС Афганистана Мухамед. Склад тщательно охранялся и, по все видимости, из-за такого соседства наш ГНС-48 никогда не обстреливался. От ГНС-48 до афганского склада была проложена отдельная линия трубопровода, и задвижка открывалась по особому распоряжению, количество переданного топлива тщательно контролировалось и учитывалось.

Погода играла нам на руку. Низкая облачность, полетов авиации почти не было, топлива расходовалось незначительно. У нас вышла передышка. Можно было провести обслуживание техники, пехота укатила на БТР к себе в полк на заправку бензином и обслуживание. Чтобы не скучать, я решил устроить генеральную уборку помещений и территории. На складе (отдельной нежилой комнате), где хранились продукты и наши личные вещи, образовалось несколько ящиков консервов «килька в томате». Есть эти консервы уже никто не мог. Ну невозможно питаться одними консервами, да еще «килька в томате», хоть бы в масле что-то подбросили. Куда их девать? Пришлось четыре ящика закопать за забором. Лучше было от них избавиться, хранить консервы тоже долго нельзя.

Относительное спокойствие длилось недолго. Ранее январское утро 12 января было огненно-красным. В семистах метрах от нашего гарнизона пылало четыре афганских бензовоза, как раз в том самом месте, где должен был стоять танк в окопе и где проходила канава от зеленой зоны до арыка. Именно в этом месте погибли наши взводные Саша Чернышев и Володя Никонов. Первым пожарище заметил часовой танкистов, который нес службу на крыше нашего здания. Чуть позже пламя и черный столб дыма стало видно и всем остальным. Почему техника двигалась по дороге до выставления охраны, нам не было известно. Четыре бензовоза вместимостью каждый по 22 куб. метра горели на дороге, а мы не знали что делать. От места пожара до города Чарикар оставался какой-то километр. Скоро должно было начаться движение по трассе. Танкистам требовалось выезжать на свой пост охраны, а куда ехать там пожарище, и где там наш трубопровод, заполненный топливом?

Танкисты взяли нас, трубопроводчиков, на броню, и двинулись к пожару. Остановились в ста метрах, дальше не подъехать: очень жарко. Танк съехал на обочину, орудие повернули в сторону Чарикарской зеленки, мы спрыгнули с брони. Со мной было еще трое бойцов и все, что можно было сделать, – это установить задвижку с одной стороны. Дальше было никак не обойти и тем более не проехать (дорога вся в огне и обочина тоже). Задвижку установили. Пожар не утихал, а если емкости взорвутся? Решили помочь пожару, устроили прицельный огонь из автоматов по бензовозу, больше отверстий – быстрее прогорит. Выпустили по магазину патронов по горевшим емкостям, и действительно топливо по отверстиям в емкости стало вытекать интенсивнее, пламя стало активнее распространяться в стороны.

Через час пожара на дороге стали скапливаться автомобили. Он не утихал, но пламя заметно убавилась. Пришлось ждать, когда все прогорит окончательно. Прошел еще один час, бензовозы еще горели, но пламя осталось только под емкостью и танкисты решили, что пора таранить останки в кювет. Фотоаппарата и тем более видеокамеры не было, запечатлеть фрагмент не получилось, как танк поочередно сталкивал бензовозы в кювет. Асфальт под сгоревшими автомобилями превратится в труху, на дороге остались только фрагменты двигателей, расплавившиеся от пожара. Танкисты после расчистки дороги заняли свой окоп и жестами стали показывать, что дорога свободна.

Теперь был наш выход. Отсоединили сгоревший участок трубопровода, поставили с двух сторон задвижки и пешком отправились к себе в гарнизон. Требовалось проложить новый участок, сгоревших труб было более десятка, их, конечно, нужно было привезти с КП роты, ведь труб опять не хватало.

Докладывать, собственно, было особенно нечего, ротный уже знал о пожаре, дым был виден, наверное, во всей зеленой чарикарской долине, и, конечно, в Джабаль-ус-Сирадже. Он уточнил у меня, нет ли потерь среди личного состава и сколько нужно привезти труб. Потерь у нас не было, трубы были действительно нужны. Делая очередную запись в свой тетради о пожаре и сгоревших трубах я всегда делал паузу, сколько указывать топлива, потерянно в результате пожара. В трубе где-то около 50 литров жидкости, если 10 труб, то уже 500 литров, два часа пожара перекачки не было. Сколько записывать? 2-3 тонны топлива или больше? Решил написать 5 тонн, лучше больше написать, меньше вопросов.

Через пару часов привезли на КАМАЗе трубы, а еще через час участок был восстановлен, остались выгоревшая земля и останки машин. Трубы зацепили за автомобиль и волоком притащили на гарнизон. Уже третья плеть сгоревших труб была сложена за забором гарнизона за неполных пять месяцев службы. Много это было или мало, я не знал. Что с ними можно было сделать? Как сдавать: в автомобиль не погрузить, волоком не дотащить, порезать нечем.

Вечером того же дня к нашему посту подъехала БМП-2. Парни в камуфляже, вооруженные дальше некуда, спрыгнули с брони и направились к танкистам. Минут через десять ко мне подошел Федор и со словами: «Есть дело, надо переговорить», – попросил зайти к нему. В его комнате находился один из прибывших. Светловолосый улыбающийся парень представился: «Меня зовут Сергей, я командир разведвзвода, лейтенант из разведбата 177 мсп. У нас задание в вашем районе, нужно прикрытие». Я с некоторым удивлением посмотрел на Федора, потом на Сергея, спросил: «Мужики, вы ничего не попутали, у меня, конечно, есть бойцы, но они как бы в засаде не обучены сидеть». Сергей рассмеялся: «Гена, ты меня не понял, хотя рассуждаешь верно, в засаде будем мы, к тебе просьба нас туда доставить».

Командир разведывательного взвода Сергей (фамилия мне не известна, возможно, Коротун) окончил московское общевойсковое военное училище в том же 1982 году и написал рапорт в Афганистан, а так как активно занимался восточными единоборствами, то ему была прямая дорога в разведбат. Сергей научился владеть кинжалом и считал его лучшим оружием разведчика. Кинжал был у него на груди воткнутым в один из отсеков «лифчика»¹⁸.

Замысел разведывательной операции был достаточно прост. Трубопроводчики передвигались круглосуточно, под их прикрытием можно незаметно доставить бойцов-разведчиков в засаду, как раз в ту самую канаву, которая начиналась в зеленой зоне и заканчивалась у арыка, идущего к городу Чарикар. К разведчикам поступили сведения, что этой ночью моджахеды должны были по этой канаве пройти в Чарикар и устроить там нападение на местные органы власти. Сергей не уточнил, кого конкретно должны были ликвидировать, но сказал, что в самом городе было несколько постов нашей охраны, часть от пехоты, часть от десантников. Моя задача – ночью доставить разведгруппу на место засады. Мы обсудили детали, Сергей попросил не докладывать командиру роты, эфир могли прослушать, мои бойцы тоже не знали деталей предстоящей операции разведчиков.

Перекачка топлива шла своим чередом. Ближе к полуночи подошел Сергей и со словами: «Пора выезжать», – посветил фонариком в сторону автомобиля. Танкисты были уже на броне в готовности к выезду, оставалось нам завестись, и можно было выдвигаться. Полусонный водитель стал отказываться садиться за руль: «А что случилось? Перекачка вроде бы не остановлена, почему мы куда-то собираемся ехать? У меня есть свое начальство, которое должно быть в курсе моих перемещений», – и тому подобное. Пришлось отвести бойца в сторону и спокойным русским языком объяснить, где он находится, чьи приказы выполняет и что такое Родина. Оказывается, водителя проинструктировали, чтобы он ни при каких обстоятельствах не выезжал на трассу в ночное время. В ходе разговора продолжительностью 2–3 минуты водитель понял, что выбора нет. В процессе моей беседы с водителем подошел Сергей, и сообщил, что его парни были готовы и ждали команды к погрузке. Водитель, опустив голову, пошел заводиться. В автомобиль загрузили три трубы, затем разведчики запрыгнули в кузов КАМАЗа и легли на дно кузова.

Громыхая гусеницами по асфальту, танк медленно выехал с поста, за ним выдвинулись и мы на КАМАЗе. В кабине автомобиля нас было трое: замкомвзода Болотников попросил его взять с собой. Как бывшему десантнику, ему хотелось поучаствовать в ночной поездке. Водитель продолжал бурчать, что все равно его командир узнает о ночном выезде, его накажут и даже могут отстранить от управления машиной. Первым не выдержал Болотников и коротким ударом под правое подреберье убедительно попросил водителя не скулить, а управлять машиной. Метод убеждения водителя не самый лучший, но действенный. Командир не должен опускаться до рукоприкладства подчиненных и поощрять действия подчиненных тоже нельзя, пришлось в резкой форме осадить Болотникова: не время устраивать разборки, не в «песочнице куличи делаем».

В условленном месте, не съезжая с шоссе, танкисты остановились, наш автомобиль свернул на обочину и медленно двинулся к трубопроводу, пролегающему вдоль арыка. Пришлось двигаться с включенными фарами, лунный свет не помогал, да и водитель не знал трассы. Через двадцать метров продолжили движение вдоль трубопровода, оставалось не более пятидесяти метров до высадки разведчиков. По условленному сигналу (два удара по кабине прикладом) свет фар был потушен, а еще через двадцать метров, после второго условленного сигнала (три удара по кабине прикладом) автомобиль остановился на минуту и двинулся дальше по направлению к Чарикару. Включение света автомобиля после короткой остановки было условным сигналом для танкистов для продолжения движения.

Дальнейшее продвижение вдоль трубопровода не имело для нас значения, и через полкилометр я дал команду водителю выезжать на шоссейную дорогу, пристраиваясь за танком. Наша колонна с грохотом въехала в Чарикар, проследовала до центральной площади и остановилась. В ночное время город был освещен местами, улицы были пустынны. На площади (перекрестке дорог) танкисты развернули свою машину на месте и, подождав пару минут пока разворачивались мы, двинулись по направлению к нашему гарнизону.

Ночная вылазка разведчиков оказалась успешной. Под утро они вернулись с трофеем – перехватили связного моджахеда с оружием. Куда он шел ночью было не ясно, поэтому пленного с мешком на голове посадили в нашу кладовку под охраной разведчиков. После завтрака, с выходом танкистов на места боевого охранения разведчики загрузили свой трофей в БМП-2, Сергей попрощался с нами, пожал руки и со словами: «Живы будем, увидимся», – забрался на броню. БМП-2 выехала с нашего гарнизона. Водитель КАМАЗа никому не рассказал о ночной вылазке, у моих бойцов таких мыслей даже не было. Все сошло с рук.

Наш пост был относительно спокойный по сравнению с соседним, следующим за нами и находящимся непосредственно перед Чарикаром постом пехоты. Почти каждую ночь там бывыли перестрелки. Еще когда начальником на посту был Юра Федотов, на мой вопрос, почему у них постоянная стрельба, он отмахнулся, сказав, что нужно меньше грабить мирное население. Действительно, все происходило под вымышленным поводом проверки афганских машин, въезжающих в Чарикар. На дороге около поста стояли БТР и шлагбаум. Большую часть времени шлакбаум был открыт, но при приближении одиночной грузовой машины он закрывался, к водителю подходил боец с надетым бронежилетом, в каске, с автоматом и со словами: «Шурави контроль», – просил водителя показать, что тот везет. Вариантов у водителя не было, русский язык он не знал, боец не знал афганский, но слова «русский контроль» понимали все. Водитель грузовика (барбухайки) показывал груз и документы на него. Боец смотрел на бумаги и начинал «проверять» груз. Понятливый водитель сразу предлагал что-то взамен, и когда боец получал «небольшой подарок» (бакшиш), грузовик следовал дальше. Непонятливый водитель долго объяснял что-то бойцу, который залазил в кузов автомобиля, смотрел и дотошно проверял содержимое. Боец забирал документы, шел к БТР и там якобы выяснял принадлежность груза. Грузовик оставался на обочине ждать, когда прояснится ситуация, время шло. Как правило, заканчивалось все тем же: что-то из груза попадало к пехотинцам.

Мы соседним постом общались редко, если нужны были патроны для АКМ или гранаты, то у пехоты все без проблем «мы ведь соседи». Иногда они к нам заезжали в гости, как правило, с предложением «накатить». У поста, на котором была постоянная стрельба, окна на 2/3 заложили кирпичами, оставшаяся треть не была даже заделана целлофаном как у нас. А зачем, все равно вечером будет в дырочку. Там размещался мотострелковый взвод 177 мсп, начальником поста был ст. лейтенант узбек, родом из Ташкента и прапорщик. В комнате, в которой они жили, на стене напротив окна висела карта СССР. Примечательность этой карты была в том, что одна из пуль попала как раз в точку на карте – город Москва. Взводный узбек ставил себе в заслугу, что они почти ежедневно ведут обстрел душманов, чтобы те якобы не захватили гидростанцию, находящуюся недалеко от их поста. Ситуация, на мой взгляд, была надуманная. Гидростанцию, единственную в городе Чарикаре поставляющую электроэнергию, охранял пост местной афганской милиции царандоя.

В самом Чарикаре было несколько постов, о которых мне стало известно по ходу службы в этом районе. На окраине города, ближе к предгорью, стоял пост десантников, которые охраняли губернатора. Ближе к центру, в отдельном здании, находился пост пехоты, старшим на посту был лейтенант Саша, выпускник Московского Краснознаменного высшего общевойскового командного училища имени Верховного Совета РСФСР. У него были свои воспоминания о событиях в Пандшерском ущелье в мае 1982 года. Пехота полезла на гору, а там моджахеды, начался обстрел. Саша каску надеть не успел, и пуля продырявила панаму в двух местах. Теперь она занимала почетное место над кроватью лейтенанта. Повезло. Слова Саши: «Она мне жизнь спасла, теперь буду хранить как талисман».

Из открытых источников мне попались воспоминания полковника Быкова В.Ф., по всей видимости того самого, с которым мне было суждено встретиться в первые дни эксплуатации нашего участка трубопровода.

Из воспоминаний участника тех событий, руководителя советнической группы при командовании царандоя (милиции) провинции Парван (1982-1983) полковника В.Ф. Быкова (документальный очерк «Под Баграмом»):

«В начале октября 1981 года составом группы работников системы МВД СССР я прибыл самолетом в Кабул. Спустя месяц после прилета был командирован в город Газни…

В феврале 1982 года получил назначение руководителем советнической группы МВД СССР (где проработал 20 месяцев) провинции Парван. Она расположена севернее Кабула, ее центр – город Чарикар стоит у автотрассы, ведущей от Советской границы до столицы ДРА. Область известна многим советским военным крупнейшей в Афганистане авиабазой Баграм, высокогорным перевалом Саланг, а также Панджшерским ущельем.

Важное стратегическое положение провинции, наличие сильного, хорошо организованного активного партизанского движения обусловили присутствие здесь значительных советских сил: штаба мотострелковой дивизии, подразделений двух ее полков, отдельного парашютно-десантного и саперного полков, батальона охраны Баграмской авиабазы, авиационных частей, обслуживающих их подразделений.

Глава 8. Будни трубопроводчиков

Зимой в горах Афганистана был снег, а в долине – слякоть, настроение тоже было как-то не очень. Если была работа, то делали, если не было перекачки, то приходилось загружать бойцов работой: чистить оружие, обсуживать станцию или затеять большую стирку, кипятить постельное и нательное белье, готовить баню, наводить порядок на территории. Если передышка затягивалась на несколько дней, то можно было приступать к чему-то более грандиозному, например, соорудить камин или печку в спальном помещении, а может быть и построить на заднем дворе баню. Идея сделать что-то полезное зрела давно, но как-то все не доходили руки. Помывочную за забором, совмещенную с туалетом, сложно было назвать баней. Вот на ГНС-47, где комбат Зверев соорудил баню для своих артиллеристов, то была хорошая баня.

На нашем посту периодически кто-то жил. Неделю у нас обитали автомобилисты, которые добирались на попутных машинах до Кабула, но, похоже, не спешили к себе в часть. Как-то жил представитель военторга с водителем. Понравилось ему у нас. У него товара была полная машина, уже темнело, перевал завалило, попросился на ночлег, это ведь лучше чем на дороге мерзнуть в кабине автомобиля, экономя топливо. Ну, что делать, конечно, разрешили остаться. Продукты у них были свои. Так жили они у нас три дня, пока движение на перевале не восстановилось.

В один из таких дней на посту появился строитель из числа гражданского персонала. Его часть находилась под Кабулом, в местечке Теплый Стан, и он возвращался из командировки Пули-Хумри. Звали его Виктором. Одет он был в обычную армейскую форму без погон, для солдата срочной службы был староват. Как и все, кто появлялся у нас, Виктор показал нам служебное удостоверение, командировочное предписание и на мой вопрос, кто у них в строительной бригаде работает начальником службы горючего, ответил, что это старший лейтенант Игорь Карамануца. Совпадений таких не бывает, на диверсанта он не был похож, ну а ладно, живи, консервов много.

Через два дня Виктор освоился и, узнав нашу затею построить камин, предложил свои услуги. Я выделил ему двух помощников, кто будет кирпичи подавать и раствор замешивать, и Виктор приступил к работе. Кирпичи были старые, но достаточно крепкие (остались от старой застройки за забором), глина под ногами (чем не строительный материал?), вода рядом. За два дня камин вырос до потолка: «Ну что, командир, прорубаем потолок, трубу надо выводить». Надо так прорубаем. Известь и дранка посыпались с потолка, как ни старались, пыли было много. Пришлось устраивать внеочередную уборку спального помещения и встряхивание одеял. К исходу третьего дня камин был готов. Задняя стена была стеной соседнего помещения, кладовой, сам камин даже чем-то походил на камины в старых домах при царском режиме.

Когда камин был готов, наступил самый торжественный момент, протопить его. Дров было немного, но на одну-две растопки вполне хватало, и страсть как захотелось испытать: получилось или нет, будет дымить или нет. Как выяснилось, Виктор камин делал второй раз в жизни. Первый опыт был на собственной даче, не совсем удачный, так как переделывал два раза.

Выдержали сутки, чтобы глина немного подсохла, и, сложив дрова домиком, поднесли спичку. Пламя медленно стало разгораться от щепочке к веточке, от веточки к сучку и постепенно перешло к полену. Огонь становился все ярче и ярче, дыма не было, от кирпичей шел немного пар, комната стала наполняться теплом. Потрескивание дров становилось все отчетливее, уже начали падать на пол мелкие угольки из камина, огонь постепенно заполнил все пространство камина, на стенах топки стала появляться копоть.

Виктор улыбался, работа удалась, надо бы подбросить дров, да с этим как раз и была проблема. На одну топку еще могли набрать, и то еще следовало пилить и колоть бревно единственно оставшееся от последнего выезда в кишлак за дровами. Вроде бы ничего серьезного не произошло, но от появления камина в помещении как-то стало по-домашнему тепло, как от огня, так и от улыбок на лицах бойцов.

В середине января 1983 года после отпуска по болезни в роту вернулся Игорь Павлов. Он не выглядел абсолютно здоровым человеком, заостренные черты носа и подбородка, впалые глаза – болезнь явно наложила отпечаток на его лицо. Тиф, а потом и «желтуха», просто так не проходят. Разговоров, конечно, было много, как оно там, в Союзе, там ведь совсем другая жизнь. Игорь был в Ульяновске, съездил в Куйбышев, был в гостях у моих родителей и передал гостинец от матери – банку варенья из черной смородины и письмо. Игорь долго отказывался брать варенье, но доводы родителей оказались убедительными. Писем от меня они не получалиуже более двух месяцев и, конечно, очень переживали.

С письмами существовала отдельная проблема, они не доходили до нашей роты уже достаточно долго. Вся почта поступала в штаб 40-й армии города Кабул. Оттуда перевозилась частично на самолетах/вертолетах до аэродромов, дальше до частей на автомобилях, а дальше от КП бригады до батальона и дальше в роту. Все бы ничего, если бы ни зима. Где-то через полгода, до нас долетела новость, что почтальон топил письмами печку, ему на перевале было холодно, а там дров почти никогда не бывало. Вторым объяснением задержки писем было, то, что их подвергали проверке со стороны госбезопасности. Возможно, это было правильным решением, но письма не доходили, а других способов связи для нас просто не существовало.

Родители не сразу поняли, что мое место службы не совсем ТуркВО. Первое подозрение вызвало то, что парадную форму и шинель я отправил из Ташкента в Куйбышев на их адрес. Через месяц поняли, что письма приходят с полевой почты в/ч 38021, а это значило, что часть за пределами Союза. Хотя ни слова в письмах не было о том, что нахожусь в Афганистане, подозрения еще больше усилились. Ну а когда через два с половиной месяца моей службы не понятно где письма совсем перестали приходить, и так на протяжении почти двух месяцев, тут, конечно, сложно не заволноваться. Родители написали письмо Министру обороны с просьбой сообщить, где находился сын и почему от него не было писем. Обстановку прояснил Игорь Павлов, придя в гости к родителям в начале января 1983 года со словами: «Не переживайте, ваш сын жив и здоров, мы с ним служим в одной трубопроводной роте на соседних участках в Афганистане». Понятно, что «радости» у родителей было много.

Забегая вперед событий, расскажу: из Министерства обороны через месяц после написания письма, в адрес родителей пришел ответ, что их сын проходит службу в Ограниченном контингенте Советских войск в Афганистане в в/ч пп 38021. Примерно в это время или чуть раньше комбат спросил, почему я не пишу родителям и почему ему пришлось оправдываться перед начальником политотдела бригады за меня. Мои доводы, что писем не получал почти три месяца его не убедили, сам виноват и точка.

Рассказы и впечатления Игоря Павлова каким стал Советский Союз после смены руководителя, об увиденном в отпуске и о моих родителях был чем-то запредельным для понимания. Как так, всего-то каких-то без мало пять месяцев, а сознание поменялось о жизни в целом и ее значимости, о событиях которых произошли за это время. После рассказа Игоря снова хотелось задать вопросы: «Что мы здесь делаем, для кого и для чего? Нам что не жалко людей, техники, ресурсов, которые мы здесь расходуем? Кого мы здесь защищаем, граждан нашей страны, которые даже не знают, чем мы занимаемся и что здесь происходит?». Вопросы остались без ответов.

Возвращение Игоря к исполнению своих обязанностей через три месяца после болезни и отпуска, было для меня передышкой. Обслуживать трассу от Саланга до Баграма приходилось в урезанном составе, и мне, как единственному взводному трубопроводчику, сложно было успеть везде. Павлов вернулся на свой участок, а меня опять отправили в сторону Саланга. Снежные завалы на перевале периодически повторялись, а после них дорожная техника задевала трубопровод, очищая дорогу.

Опять начались перебои в работе трубопровода от Саланга до КП роты – 45 ГНС и упреки со стороны командования батальона и бригады о нашей работе. ПАК под руководством ротного Алексей Макеева, меня и Сергея Петрука с личным составом двух гарнизонов и привлечением дополнительной бронетехники вновь отправилась к перевалу. Борьбу со снежными завалами мы проигрывали. Отрывая очередной участок трубопровода и проверяя наличие топлива в трубопроводе, убеждались, что керосина в трубе нет и нужно копать дальше. Автоматы за спиной, в руках лопаты, и так, сменяя друг друга, медленно и уперто мы раскапывали заваленный снегом трубопровод. За два дня устранили несколько пробитых труб, откопали значительную часть трубопровода, проложенную вдоль обочины, и продвинулись в своих поисках до открытой галереи в десяти километрах от Северного портала перевала Саланг. Связи в горах у нас не было, и лейтенант Сергей Петрук – командир взвода связи, передвигаясь от нашей ПАК до КП роты и обратно, информировал о состоянии дел в роте, сроке начала очередной перекачки топлива, а также привозил продукты и воду. Каждый тянул свою «лямку» и не ворчал, что тяжело.

От открытой галереи трубопровод был проложен на некотором удалении от дороги, это обнадеживало, что снегоочистительная техника трубу не повредила. Макеев принял решение вернуться в гарнизон и ждать начала перекачки. Наша «прогулка» по горным заснеженным дорогам на этот раз завершилась без происшествий. По прибытии на КП роты Макеев доложил о готовности к приему топлива, чем взял на себя ответственность за принятое решение. Люди без малого трое суток были на ногах, сильно устали, и если бы вдруг топливо не дошло, все равно появлялась передышка часов 10–12, а это давало возможность восстановить силы.

Начало перекачки совпало с прибытием на КП роты комбата майора В. Цыганка, комбрига полковника В.И. Мемеха и группы сопровождения из трех человек. Командование проехало по всей трассе и, возможно, имело представление о нашей работе. Короткое совещание комбриг начал со слов: «Мы понимаем, что у Вас далеко не лучшие условия. Горы, снежные заносы, но мы здесь, чтобы обеспечить 40-ю Армию топливом. По всей трассе получается прокачать топливо, и тоже есть сложные участки, а у вас «просто беда». В ответ молчание. Комбриг продолжил: «За последние два месяца я у вас второй раз. В прошлый раз были потери среди личного состава, водитель погиб, сейчас потерь нет, так и топливо не поступает. Совещание окончено, ждем поступление топлива».

На следующее утро был запланирован выезд ПАК на трассу, если бы топливо не пришло на наш промежуточный склад. Время от передачи топлива с 44-го ГНС через перевал Саланг до момента поступления на склад 45 ГНС составляло около 4 часов. Подождали до шести часов, топливо не поступило. Комбриг дал команду на выезд. Его БТР был головным, за ним КАМАЗ с трубами и БТР в замыкании. Надо отдать должное Владимиру Ильичу Мемеху – спокойный, уравновешенный, знает, что делает, с таких как он стоит брать пример. Первый забрался на броню, помахал мне рукой: «Взводный, ты со своими бойцами едешь со мной. Остальные за нами». Коротко и ясно. Я забрался на броню, два бойца следом за мной, еще двое с ключами – в БТР. Вперед в горы.

Комбриг молчал, мне тоже говорить не хотелось. БРТ медленно начал подъем. Я смотрел на дорогу и трубопровод. Комбриг не курил, а мне что-то захотелось, может быть нервы, ведь не каждый день ездишь на броннике с полковником, командиром бригады. Закурил, комбриг посмотрел в мою сторону и промолчал. Все и так было понятно без слов, не придет топливо – достанется всем, каждому на своем уровне. Автомобилями через перевал зимой не навозишься, а топливо – это все, это как кровь в жилах, она есть, значит, есть жизнь.

Примерно через час пути по какому-то наитию комбриг дал команду остановиться. Спрыгнули с БТР и почти сразу по характерному запасу керосина и радужному цвету ручья нашли расстыковку трубопровода. Промоина от расстыковки уходила в сторону горной речки и только часть керосина вытекала в ручеек, который и помог найти расстыковку. Наверное, мы бы очень долго искали эту расстыковку труб, с дороги ее не было видно, к горной реке не спуститься. Вот, подумалось, комбриг молодец, есть у него какая-то особенная «чуйка». С расстыковкой пришлось повозиться: очень неудобное было место, часть труб свисала на повороте дороги и, возможно, из-за этого и снеговой нагрузки произошла расстыковка. После дополнительной вставки в трубопровод получилось замкнуть крайний стык, и керосин начал поступать дальше.

Комбриг приказал развернуть нашу немногочисленную колонну по направлению к КП роты, чтобы сопровождать топливо дальше. Почти незаметно, только по уголкам глаз можно было заметить, что настроение у комбрига изменилось на позитивное. Ближе к населенному пункту на обратном пути заметили еще один свищ, явно от мотыги местного жителя. Пришлось менять трубу. Под напором, как и в случае ранее, а это без преувеличения очень сложно. Обязательно кто-то обливался топливом: в трубопроводе давление, последний стык вызвал не просто брызги, а целый водопад, и кто под него попадал, промокал либо по пояс, либо с ног до головы. Лицо и руки еще можно было промыть водой или вытереть тряпкой, а что делать с одеждой, обувью? Вот они, будни трубачей, лето или зима, по-любому плохо. Бойцы все понимали, все-таки опыт постепенно приобретался, и стыковка зимой в горах проходила максимально осторожно, без обливания керосином (обувь не в счет).

Заканчивая с заменой трубы, я наблюдал за комбригом. Сидел на броне, молчал, не вмешивался, не торопил, ему и так было понятно, что трубопровод с топливом, конечно, важен, но бойцы важнее. Закончили стыковки, сложили инструмент, залезли на броню. Через час езды прибыли на КП роты. Макеев подошел к комбригу и доложил: «Товарищ полковник, топливо поступает, на КП батальона доложили. Какие будут указания?». Командир бригады медленно пошел по направлению к командному пункту 2-й роты на базе ГАЗ-66 (нашей радиостанции Р-405), за ним ротный и комбат. Мы выгрузились из БТР и направились в сторону столовой, может быть получилось бы поесть, ведь завтрак был давно, обед пропустили, ужина еще не было. Старшина, видя, как мы бредем по направлению к столовой, закричал: «Подойдите к повару, вам должны были оставить. Если что, зовите меня, что-нибудь придумаем». Повар молча наложил в алюминиевые чашки кашу с тушенкой и налил в кружки полуостывший чай. Вот и хорошо, что не забыли и про нас.

Пока мы ели кашу, появилось командование в полном составе. Ротный послал за мной бойца. Остатки каши я запил уже остывшим чаем и последовал в палатку. Первое, что я услышал при входе в палатку, – голос комбрига. По всей видимости, продолжалось обсуждение, что делать дальше после того как заполнится склад на КП роты. Топливо нужно было как в Баграме, так и в Кабуле. На меня не сразу обратили внимание. Время катилось к вечеру, и если до 17.00 часов мне бы не дали команду убыть на гарнизон, то пришлось ночевать на КП роты, ведь через час танкисты снимались с маршрута охранения дороги.

Ждать решения долго не пришлось. Командир бригады Мемех В.И. повернулся ко мне. Без вступления сказал: «Трассу надо готовить к перекачке. Сегодня будет заполняться склад на 45 ГНС, завтра начнем перекачку в сторону Баграма. Еще планируется колонна наливников на Кабул. Работы хватит всем. Забирай своих бойцов и готовьте насосные и трассу к работе. Береги себя и своих бойцов, спасибо за сегодняшнюю за работу». И вновь кратко и понятно. Я мельком взглянул на комбата Цыганка, который стоял рядом с комбригом, по его гримасе было понятно: «Ладно, живи пока».

Я вышел на воздух, поправил автомат за спиной, собрал своих бойцов, оборудование и сел на БТР. Пока еще было светло предстояло проверить трассу и подготовить насосную к работе. Через полчаса мы уже подъезжали к нашему гарнизону. Попросили танкистов, чтобы еще часик не покидали пост охраны перед Чарикаром. Проехали по трассе, видимых следов протечек не было. Вернулись к себе на 46 ГНС, по рации доложили о готовности к работе.

Три дня я отсутствовал. Вроде бы все было как обычно, но по лицам было видно, что что-то не ладно. Бойцы молчали, и на мои вопросы все ли в порядке как-то отмалчивались. Пришлось дойти до комнаты Федора. Спросил, что случилось. Федор в ответ: «Твои ничего не сказали?». «Нет, – говорю. – Молчат». Федор показал взглядом на стул: «Садись. У нас тут вообще-то ЧП. Мой боец из последнего призыва, месяц как прибыл в Афганистан, подорвался на противопехотной мине. Наступил одной ногой. Ступню оторвало, вторую ногу посекло, сейчас в медсанбате полка. Он вышел за пределы гарнизона и якобы пошел по нужде в место, где трубопровод проложен по водоотводной бетонной трубе под автодорогой. По другой версии его послал туда трубопроводчик – старший сержант Александр Болотников, бывший десантник, чтобы слить из трубы топливо для продажи». Новость, конечно, меня ошарашила. На завтра перекачка была назначена, а тут такие дела. Попрощавшись с Федором, я пошел к своим бойцам.

В спальном помещении уже начинало смеркаться. Болотников сидел в углу на кровати и явно нервничал. Подсел рядом, спрашиваю: «Саша, расскажи, как все произошло? Хочу от тебя услышать правду». Болотников молчал. «Давай выйдем, покурим», – предложил я, протягивая ему «Столичные» сигареты. Вышли, стоим курим. Болотников выкурил половину сигареты, посмотрел на меня: «Если честно, то я не виноват в том, что танкист подорвался. Не я ведь устанавливал там мину. Да и миной эту пластмассу не назовешь, зеленая фигня, как ее в засохшей траве увидишь?». Доля правды в его словах была. Противопехотная пластиковая мина ПФМ-1¹⁹ «Лепесток», размером почти с ладонь, являлась самой опасным для человека. Она очень жестокая. Гарантированно убить человека 37 граммов взрывчатки не способны, поражение наносится за счет травмирования нижней части ноги.

Опасения Болотникова были понятны. До дембеля оставалось меньше полугода. В мое отсутствие на посту старослужащие грешили тем, что посылали «молодых» сливать топливо из трубы как раз в том самом месте. Расстыковка трубы, самотеком выливалось литров 200, больше было и не надо. За бочку афганцы давали 1000 афганей – хорошие деньги, за которые можно было купить чарас (необработанная смола листьев индийской конопли) или несколько бутылок шаропа. Появление там мины было загадкой. Часто мы подходили к этому месту, проверяя трубопровод, опасений не было. Сам факт продажи топлива – уже криминал, а тут еще и подрыв на мине.

Мне вспомнилась фотография нашего третьего автомобиля КАМАЗ, водителем был рядовой Саша из Ульяновска. На фотографии слева направо: механик-водитель БТР дагестанец Иманмагомедов (с грязными от ремонта БТР руками), в центре монтажник туркмен (Петя хохол), старший сержант Александр Болотников и монтажник узбек Хаджиев (повар). Фотографий сохранилось очень мало, но и по ним видно, что работа у трубачей – не позавидуешь.

Эх, парни, что же вы натворили! Все понимали, что можно, что нельзя. Как же это вышло? Ситуация была не из приятных. Что делать в таких случаях, честно, я не знал. Пострадавшего танкиста было жалко больше всего. Полгода в учебке, месяц в Афганистане – и инвалид на всю жизнь. Дальше разбираться, кто прав, а кто виноват, я не стал. Доложить по радиосвязи открытым текстом было нельзя. Хотелось что-то съесть и лечь спать, если получится, то заснуть. Я попросил Болотникова ничего не предпринимать, чтобы не сделать хуже, а если не знал, как поступить или что сказать –лучше говорить правду, с ней жить.

На следующий день с рассветом началась подача топлива в трубопровод с КП роты. Давление на входном манометре постепенно увеличивалось, пора было включать насосную станцию и нагнетать топлива дальше. Насосная станция ПНУ 100/200 привычно загудела, параметры стали выравниваться, топливо покатилось дальше с нашего ГНС-46 на соседний ГНС-47. Перекачка в этот раз прошла успешно, без серьезных проблем. За двое суток заполнили армейский склад ГСМ в Баграме и склад ОБАТО.

Продукты на посту подходили к концу, и после окончания перекачки мы выехали на КП роты за провизией. Старшина привычным движением отсчитал и отмерил крупы, консервы, хлеба, сигарет, чая, сахара и мне как офицеру две банки сгущенки (типа офицерский паек). Старшина был немногословен, часто отмалчивался, запомнились его крупная ладонь и крепкое рукопожатие. Его перевели к нам из автобата, был контужен, награжден медалью «За боевые заслуги». Это был первый старшина в нашей 2-й эксплуатационной роте. Через полгода службы в нашей роте он был переведен в Союз по замене.

Новостей особых не было, поэтому я получил продукты – и вперед, на трассу. Пока я отсутствовал в гарнизоне, особисты забрали Болотникова, как оказалось, увезли на БТР в расположение 177 мсп. Что делать, мой боец, нужно было выяснять, где он находится, и что с ним. Выгрузили продукты, прыгнули на бронь БТР и поехали в расположение 177 полка. БТР оставили на стоянке, пешком пошли в штаб полка. Дежурный офицер спросил, откуда я такой, не похожий на пехотного офицера «молодец», из знаков различия только шапка с кокардой и полушубок, и подумав немного сказал: «А, ты, наверное, из трубачей». Офицеры полка преимущественно были в бушлатах или черных куртках. Выяснив причину моего появления, он отправил меня в сторону гауптвахты: «Похоже, там твой ̎соколик̎ сидит».

Гауптвахта представляла собой небольшое одноэтажное серое здание, сделанное из кирпичей и покрытое снаружи и внутри плохо оштукатуренной цементной стяжкой. Дежурный по гауптвахте категорически отказался со мной разговаривать и пускать к Болотникову. Уже смеркалось, что делать? Пришлось выдумывать историю, что если он не даст мне сейчас переговорить с моим подчиненным, то потом меня будут долго вылавливать по трассе, а кормить бойца придется за счет пайка их части.

По всей видимости что-то щелкнуло в голове у дежурного по гауптвахте, мне разрешили посещение задержанного, со словами: «Давай, только не долго». Болотников встретил меня стоя. Камера была примерно 4-5 кв. м, с низкими потолками, с решеткой без стекол на маленьком окне. Отопление отсутствовало, освещение было очень тусклым: лампочка над дверью была размером с консервную банку. Саша попросил закурить, хотя в камере курить было запрещено. Первое, что он сказал: «Товарищ лейтенант, вытащи меня отсюда, я здесь замерзну и сдохну». Серый цвет лица и синеватые губы, явно говорили, что в камере за четыре часа боец пал духом. Да и немудрено, условия хуже, чем в тюрьме. По-человечески мне было жаль его, ведь нормальный парень из рабочей семьи, родом из Черкеска, где в 1961 году была расстреляна мирная демонстрация трудящихся (об этом событии мне рассказывал сам Болотников), и служить то оставалось меньше полугода, а такой печальный итог.

Мы беседовали о происшествии. Саша откровенно признался, что хотели слить бочку топлива из трубы, послали туда танкиста, вот и бабахнуло. Когда подбежали, парень лежал на земле, нога была в крови. Перетащили его на руках в здание поста, вызвали по рации БТР, и пострадавшего увезли в санчасть полка. Убрали место, где хотели слить топливо и пустую бочку. Боец показал, что Болотников отправлял его к месту, где он подорвался на мине, вот, собственно, и вся история.

Мне нужно было ехать к себе на пост, уже стемнело. Саше на прощанье я сказал, что постараюсь, чтобы его забрали с гауптвахты полка как можно скорее и передали в нашу часть. Наш боец, нам и разбираться. Болотников долго тряс мне руку и просил забрать его поскорее.

Выйдя с гауптвахты, я поблагодарил дежурного, тот махнул рукой: «Привези арестованному продукты, а то, не дай бог, помрет, мне за него отвечать не хочется». На этом и расстались. Через десять минут я был на КП роты. Капитан Макеев А.В. с удивлением спросил, что я там делал и почему не находился у себя в гарнизоне. Мой рассказ вызвал сначала удивление, а потом откровенный мат. Такое ЧП было совсем не кстати, виноваты были «отцы-командиры»: взводный – то есть Кулаков – и ротный – то есть Макеев. Не досмотрели, не организовали, не упредили и т.д. Ротный сообщил о происшествии в батальон. На следующий день старшина передал продукты для задержанного Болотникова, а ближе к вечеру приехал батальонный особист (была такая должность в батальоне) в звании капитана с бойцами и забрал задержанного. Дальнейшая судьба Саши Болотникова мне достоверно не известна. Все, что потом как-то просочилось: его направили из батальона в бригаду и дальше переадресовали в Кабул. Мы с ротным взыскание по факту происшествия не получили, но «на карандаш» попали. В последствии Макееву А.В. рикошетом и мне все припомнили.

Дни службы шли своим чередом, перекачка сменялась редкими перерывами в работе и вот в один из таких дней в начале февраля мы решили с Игорем Павловым встретиться на «нейтральной территории» на границе двух гарнизонов в Чарикаре и просто посидеть, поговорить, съесть по вкусному шашлыку, завернутому в горячую лепешку (типичный афганский кебаб, приготовленный из мяса, которое мариновалось в течение определенного периода времени, а затем жарилось на гриле или поджаривалось на открытом огне на шампурах. Традиционно изготавливается из овечьего мяса). Афганский шашлык (кебаб), является наиболее распространенным блюдом, и всегда пользуется популярностью как среди местного населения, так и среди тех, кто пробовал его хотя бы раз. Это, наверное, единственный раз, когда у нас с Игорем получилось посидеть в местном кафе. Назвать заведение кафе или таверной можно с большой натяжкой. Несколько плохо почищенных столов на четырех человек, часть из которых отгораживалась занавесками. Конечно, было очень грязно. Принесли на металлической тарелке шашлык с лепешкой да еще две бутылки «Фанты» – вот и все меню. Очень часто местные жители просто покупали жаренное мясо на лепешке и внутрь кафе даже не заходили. Порция мяса с лепешкой стоила около 120 афганей.

О свой безопасности мы не беспокоились (напротив «кафе» стояли БТР и МТЛБ) и спокойно дождались своей порции мяса. В традиции афганцев пищу есть руками, мы не стали исключением, поскольку вилки к мясу не прилагались. Бралась лепешка, от которой отрывался небольшой кусочек, и этим кусочком бралось жаренное мясо. Вкус передать невозможно, всего было в меру: и прожарено, и соус никакой не нужен – просто объедение. Инициатором встречи был Игорь, мы просто обсуждали последние события. Потом постепенно он перевел разговор о нас, что с нами будет если не удастся вернуться домой живыми. Мне не хотелось обсуждать эту тему, я отшучивался, переводил разговор в другое русло, но Игорь был настойчив. Его слова: «Давай напишем друг на друга, что кто из нас погибнет первым, того другой будет хоронить», – как-то меня задели, и я даже не сразу нашел что ответить.

Мы помолчали пару минут, и так как мясо мы еще не все съели, предложил ему выпить. «Давай закажем бутылку шаропа, если у них нет, возьмем где обычно, у седого афганца». Игорь согласился, у шашлычника шароп был. «Шурави хороший шароп», – сказал он и посмотрел в сторону стоящих рядом двух бронемашин. Мы выпили, запили «Фантой», закусили мясом, помолчали. «Не знаю, что тебе там надумалось, я писать не буду, знаешь, об этом думать не надо совсем, как судьба распорядится», – сказал я и налил водки себе и Игорю. После второй стопки настроение у Игоря как-то изменилось, он улыбнулся и с хитринкой в глазах сказал: «Слушай, Гена, а я все-таки напишу, кто как не ты знает, как мы тут Родину защищаем». Возможно, Игорь что-то предчувствовал, или ему хотелось поделиться своими переживаниями, ведь все под богом ходим, но этот разговор засел у меня у памяти и до сих пор воспоминания того дня не дают мне ответа, правильно ли я поступил и какие нужно было сказать слова, чтобы товарищ не думал о смерти. Больше мы эту тему не поднимали, допили оставшуюся водку, купили на вынос мясо бойцам и, договорившись встретиться на следующий день, разъехались каждый на свой гарнизон.

На следующий день после завтрака, как мы и договорились с Игорем, под видом проверки трассы мы на БТР прикатили на 47 ГНС. Погода была как на заказ: на небе ни облачка, солнце, слабый ветерок, для начала февраля плюс 10–12 С – погода-прелесть. Накануне мне Игорь не сказал, зачем нам надо было встретиться, намекнул, что сюрприз, ну, думаю, может, в баню пойдем (баня у них была) хорошая или какое-то мероприятие. Оказалось совсем не то, что я предполагал. Предложение прокатиться в соседний кишлак как-то не вызвало у меня радости, да и что там было делать? Оказывается, в этом и состоял сюрприз.

Кишлак, в который Игорь предлагал совершить прогулку, находился в глубине зеленой зоны Чарикарской долины. С его слов, езды было минут 20, кишлак люди покинули и было безопасно посмотреть, как так жили местные жители, да и артиллеристы уже там побывали, и сказали, что очень интересно. Молодость – только так можно было объяснить такие «прогулки». «Ну что, рванем, пока перекачки нет, хочешь своих бойцов возьми, поедем на МТЛБ, по руслу пересохшей речки, за час управимся», – сказал Игорь, подталкивая меня плечом в сторону стоявшего неподалеку гусеничного тягача. «Ладно, давай съездим, только прихватим коробку патронов и парочку гранат на всякий случай, мало ли что», – согласился я.

Через полчаса, положив коробку патронов и четыре гранаты (больше не нашли) в МТЛБ, залезли на броню мы с Игорем и трое бойцов с его гарнизона (мои бойцы отказались составить нам компанию) и выехали по направлению к кишлаку. Направление движения было выбрано по руслу высохшего ручья, справа и слева по ходу движения рос мелкий кустарник и одиноко стоящие деревья без листвы. МТЛБ грохотал гусеницами, нас трясло на броне, светило солнце, пыль медленно оседала за тягачом. Гул мотора и лязг гусениц не давал возможности поговорить, спросить, куда мы направляемся и скоро ли приедем. Примерно через 20 минут движения показались первые постройки кишлака, водитель-механик направил тягач между глинобитных заборов по так называемой улице, и через пару минут МТЛБ остановился. Из люка высунулась голова механика-водителя в шлемофоне со словами: «Все, приехали». Мы спрыгнули с тягача и подошли с Игорем к ближайшему строению из глины высотой более двух метров. Бойцы направились в противоположное глиняное строение. Входом строение служили двухстворчатые деревянные двери, которые закрывались с помощью цепей и, по всей видимости, когда-то замыкались замком. Возможно, кто-то здесь уже был здесь до нас: замка на дверях не было и, толкнув ногой двери, мы оказались во внутреннем дворе дома.

Большинство жилых и хозяйственных построек в афганских деревнях – прямоугольные в плане. Ввиду недостатка древесины они строятся из глины или сырцового, высушенного на солнце кирпича. Древесина используется только на стропила, двери, а в богатых домах – и на оконные рамы. Деревянные детали— ценное имущество, и нередко семья при переезде на другое место жительства забирает их с собой. Крыша так же глинобитная, плоская, с легким скатом в одну сторону, где приделывается желоб для стока воды. На крыше семья ночует летом, и поэтому нередко вокруг нее устраивается ограждение высотой в человеческий рост. Двери и окна выходят во двор, так что к улице обращена только глухая стена дома или глинобитный забор с крепкими двустворчатыми воротами.

Во дворе дома росло несколько низкорослых деревьях, было вырыто что-то похожее на колодец, в углу, ближе к стене, стояла старая телега. Дальше начинался сам дом, который еще недавно служил жилищем для семьи. Это было двухэтажное глиняное строение. На первом этаже, фактически, на небольшом возвышении от земли располагался глиняный очаг, вокруг которого лежали циновки, когда горел огонь, прогревался весь пол, тем самым выполнялись две функции: приготовление пищи и отопление жилища. Пройдя в первую дверь дома, можно было попасть в небольшую комнату практически без мебели. В углу комнаты стоял сундук без замка и деревянный стеллаж, по всей видимости, для хранения посуды и другой утвари. С другой части комнаты стояла деревянная кровать с веревочной сеткой, покрытая циновкой. На спинке кровати висел кожаный пояс с отверстиями по всей длине для патронов. Такой сувенир не взять себе в подарок я не смог. Из комнаты выходила дверь в другую комнату.

Экскурсия по покинутому дому продолжалась. Все было интересно. В доме насчитывалось несколько комнат на первом этаже, размером 4–5 кв. м, на втором было три комнаты, как мы поняли, это была женская часть жилья. В чем отличие: не было кроватей (на полу лежали паласы и свернутые одеяла), на стеллаже – металлический/медный кувшин с чайником больше подходившим для умывания, чем для приготовления чая, щипцы, ножницы, резные салфетки и мелкая утварь (расчески, заколки для волос). Рядом была большая глиняная чашка для воды. Верхние комнаты были похожи одна на другую, окна в комнатах были маленькими, в одной из них стояла старая закопченная керосиновая лампа.

Афганцы – бедный народ, главный предмет их питания – хлеб (додый, что означает также и «еда», и «обед»). Обычный завтрак, обед или ужин – лепешки со свежими или вареными овощами и фруктами, нередко заменяющими бедноте сахар. Большое место в ежедневном рационе населения занимают молоко и молочные продукты: пахтанье, сыр – курут, топленое масло. Только состоятельным слоям населения доступно мясо (в Афганистане это почти исключительно баранина), равно как и высшие сорта риса для приготовления плова. Мясная похлебка, шашлык, различные мясные блюда с овощами, а также разнообразные мучные и рисовые сладкие блюда – еда богачей; прочее население ест их лишь по праздникам. В пищу кладут много перца и пряностей. Главный напиток – чай.

Покидая брошенный афганцами дом, мы начали задумываться, что здесь непрошенные гости и приносим этому народу только горе. Сложившийся веками быт нельзя в одночасье изменить, навязать свои правила, условия, идеи под предлогом светлого будущего.

Бродить дальше по оставленному жителями кишлаку, по всей видимости, не по своей воле, мне не хотелось. Мы с механиком-водителем сидели на броне, курили и ждали остальных. Минут через десять вернулся Игорь, чуть позже подошли бойцы, которые несли объемный груз. Как оказалось, это был свернутый палас красно-коричневого цвета. На мой вопрос, для чего вам это, один из бойцов улыбнулся: «Зачем добру пропадать, не мы, так другие заберут. Этого добра еще много осталось».

Пока бойцы заталкивали палас в тягач, Игорь предложил сходить и посмотреть откуда появилось это «добро». Идти было недолго, буквально через 30–40 метров появился очередной глиняный забор, входные двери были раскрыты, затем шли еще одни двери в просторное помещение, часть которого была застелена тем самым паласом, который только что принесли бойцы. Ощущение было, что попал в молебный дом: полы деревянные, к противоположной ко входу центральной стене шел небольшой приступок из трех ступенек и висели две картины: на одной было изображение дерева с ветками и цветами, на другой было что-то написано вязью на арабском языке. Я стоял и смотрел, взять их в руки не решился, ведь не мной вешалось, для афганцев это были какие-то реликвии, да и что с ними делать? Пока я размышлял и разглядывал картины, Игорь уже сворачивал рулон паласа. «Гена, давай помогай, мне одному не донести. Обобью столовую, чтобы было красиво на гарнизоне». Ну, что делать, надо другу помочь, ведь не донесет. Пришлось тащить палас к тягачу. Картины решили не трогать. Обратный путь на гарнизон прошел без приключений.

Свое слово Игорь сдержал, место для приема пищи преобразилось. Вместо плохо оштукатуренных стен теперь красовался палас красно-коричневого цвета, столовая стала напоминать чайхану. Как выяснилось в последствии, ненадолго.

Глава 9. На дворе февраль холодный,

в отпуск едет только взводный

Наступление февраля для второй эксплуатационной роты 3-го отпб было позитивным. Каким-то немыслимым образом к нам поступило мясо – баранина. Хоть оно и было заморожено, но мясо на паек мы не получали еще ни разу. Февраль считается одним из холодных месяцев года, возможно и помог зимний период, или как-то легли карты, но факт остается фактом. Не успели мы порадоваться хорошему пайку, как к нам в роту приехал помощник начальника финансовой службы бригады – прапорщик и привез зарплату на весь личный состав за 5 месяцев. Вот и до нас очередь дошла. Прапорщик рассказывал нам свои истории, как он три раза пытался пересечь перевал Саланг, как он замерзал в БРДМ и какой он в общем герой, преодолев все трудности привез нам деньги. Прапорщику налили местной водки – шароп, поблагодарили за службу и после второго стакана отправили спать. У каждого своя работа, финансисты тоже люди и тоже рискуют.

Получив невиданные раньше деньги – чеки Внешпосылторга, я решил, что нужно начинать их тратить. Хотелось приобрести что-то нужное, то, чего нет в Союзе. Прежде всего, джинсы – дефицит, который на Родине стоил дорого. В Афганистане цены были гуманнее. Дальше по значимости шел батник (сленг со времен Союза – мужские/женские рубашки модного приталенного силуэта, ярких расцветок, с воротниками, имеющими острые удлиненные концы), желательно синего цвета, куртка или плащ, магнитофон и, конечно, кассеты – все, что было модно и чего не хватало.

Покупки начал с чемодана – сумки-дипломата очень популярного в то время, сделанного из пластика, с кодовым замком. Надо отдать должное местным торговцам, он был хоть и объемным, но сделанным их картона, обтянутого кожзаменителем и тканью внутри. Когда будет отпуск и будет ли он вообще, ведь нас молодых лейтенантов обещали заменить через год службы, мне не было известно, заменят ли вообще, но чемодан джинсы и батник были приобретены на второй день после получки.

Перекачка топлива по трубопроводу велась нерегулярно, два дня работали – три дня перерыв. Продолжалась работа по доставке мешков с местным грунтом на КАМАЗе для обкладки трубопровода в туннеле перевала Саланг. Если в январе этим занимались от случая к случаю, то в феврале было принято решение завершить как можно скорее. С чем это было связано до нас не довели, получен приказ – выполняйте. Вот в перерывах между перекачками и была организована доставка грунта в туннель перевала Саланг. Мешки укладывали в кузов автомобиля в два ряда, водитель и старший машины, офицер или прапорщик по очереди везли груз в туннель. Из взводных чаще всех привлекался Сергей Петрук, реже меня или техника роты прапорщика Сашу Гладких. С КН роты по радио сообщали на КП батальона, что автомобиль выехал. Если дорога позволяла, то через

3–4 часа движения автомобиль прибывал в туннель, и прибывшие к этому времени бойцы из батальона разгружали и укладывали мешки с грунтом на трубопровод Ду-200, проложенный нами в предновогоднюю ночь. Обратная дорога занимала времени в два раза меньше, мы старались обернуться в светлое время суток.

Очередная перекачка началась в феврале недалеко от места дислокации саперного полка примерно в трех километрах от Чарикара. При проверке трассы трубопровода был обнаружен участок трубопровода с многочисленными прострелами. Перекачку остановили, ПАК выехали с двух гарнизонов: мы на БТР, Игорь Павлов со своими на МТЛБ. Топливо било фонтаном и растекалось по льду замершего арыка. Белый лед постепенно темнел от пролитого топлива, лужица начинала превращаться в небольшое озеро. Монтажники приступили к работе, отойдя от места аварии на безопасное расстояние. Осуществили первую расстыковку трубы, забил фонтан топлива, трубопровод повернули в сторону стока в арык. Прострелянные в нескольких местах трубы отсоединили. Сразу производить монтаж или сперва подождать пока поток топлива, потеряв давление прекратиться?

Мы с Игорем отошли в сторону, закурили. Солнечный день февраля отражался и искрился в замершем льду, красота природы радовала. Кому из нас пришла мысль: «Давай подожжем пролитое топливо, весной не попадет в почву и, может быть, меньше баранов отравится», сложно вспомнить. На трассе у тебя советчиков не было, что решил сделать, то и считалось правильно. Предварительно отодвинув трубопровод на безопасное расстояние от пролива, решили воплотить задуманное. У меня автомат был заряжен поочередно патронами обычными и трассирующим (очень удобно при стрельбе ночью, хоть и небезопасно для стрелка, так ведь мы трубопроводчики, а не разведчики или пехотинцы, в засаде не сидели). Несколько выстрелов по пролитому топливу – и вот, постепенно начался пожар. Черные клубы дыма сначала медленно, потом все сильнее и сильнее поднимались вверх. Лед начал трещать от нагрева.

Пожар продолжался около часа. Выжженная поверхность земли и чернота льда, смешанного с продуктами горения топлива, – все что осталось от пожара. Такой результат нас устраивал, это было значительно лучше, чем «небольшое озеро» авиационного топлива порядка 5–6 куб. метров. Монтажники сравнительно быстро собрали новую плеть трубопровода, и мы разъехались по своим гарнизонам.

За три часа нашего отсутствия на посту произошло неприятное событие. Слово «шмон» понимают многие в нашей стране. Другое слово сложно применить при определении того, что было за время нашего отсутствия. Группа «товарищей» под руководством замполита 177 полка, кто бы сомневался в другом, которые под предлогом заботы о наших морально-психологических качествах и чуждой нам идеологии, проехали по постам и устроили масштабный ШМОН. Проверили все, что можно: личные вещи солдат и офицеров, тумбочки, матрасы, места для хранения продуктов, у танкистов в дополнение залезли в танк. Все, что на взгляд проверяющих, не соответствовало морали «строителя коммунизма», было изъято. Под раздачу попали в том числе и мои джинсы с батником, купленные не в армейском магазине на чеки, а в афганском. На вопрос бойцу-повару трубопроводчику, почему вещи в чемодане хранятся в одном помещении с продуктами и чьи это вещи последовал ответ, что это чемодан взводного, который на трассе устраняет диверсию, вот там, видите черный дым, там у них проблемы. Проверяющие вскрыли мой чемодан и два дипломата у бойцов (себе я еще не успел купить) и конфисковали содержимое. Забрали афганский кожаный пояс с сумкой для патронов 7,62, совсем недавно привезенный мною из заброшенного кишлака. У взводного танкистов ст. лейтенанта Федора Камалова со стены сорвали коврик со львами, прыгающими друг на друга. Федор тоже отсутствовал на посту. Как можно охарактеризовать действия наших политработников, которые нас вели к светлому будущему, у меня слов не хватает – это были грабители.

Через пару дней, уже находясь на КП 45ГНС, старшина роты рассказал мне, что на 48 ГНС нашли и изъяли цветные открытки в купальниках актрис и моделей, которые бойцы хранили в тумбочках, посчитали, что это порнографические открытки, так как приобретены в афганской лавке. На 47 ГНС ободрали со стен кухни-столовой красно-коричневый палас, который Игорь Павлов с бойцами привез из заброшенного кишлака. Все изъятое с постов публично свалили в одну кучу на пустыре 177 мсп, облили бензином и сожгли. Чтобы там были джинсы или другие ценные вещи как-то никто не заметил. Вариантов нет – наши вещи забрали себе политработники – поборники нравственности.

В очередное прибытие на КП роты, совпало с известиями об отпуске. Командир роты Макеев А.В. объявил мне и Сергею Петруку, что с 15 февраля у нас запланирован отпуск на месяц. Игорь Павлов приехал из отпуска по болезни меньше месяца назад, и, надо полагать, ему предстояло остаться на трассе за нас двоих. Почему с 15 числа объяснять никто не стал, готовьтесь и все. Позже мне пришла мысль, что в феврале и марте будет значительно сокращена подача топлива по трубопроводу и, возможно, это обстоятельство способствовало решению руководства.

Весть об отпуске взводных веером разнеслась по всему личному составу роты. После получения провизии на следующие десять дней февраля мы убыли на свой гарнизон. По дороге водитель-механик и пулеметчик первыми попросили, могу ли я переслать что-то из сувениров или вещей их близким. Небольшой подарок – это весточка из страны, где идет война, что солдат жив и помнит своих родных.

До отпуска получалось около четырех дней и полагалось как-то подготовиться, что-то купить и как-то самому одеться. В наличии была повседневная форма, китель, брюки навыпуск и брюки в сапоги, полевые куртка и брюки, бушлат и полушубок овчинный. Короче, полный неуставной комплект. В полевой форме не поехать – не было сапог (только полуботинки), в повседневной – ботинок и шинели. В полевой форме еще и сразу становилось понятно откуда такой загорелый. Компромисс с одеждой был таким: достать ботинки для повседневной формы, а на бушлат надеть бензомаслостойкую куртку, которые нам выдали накануне.

Если ты по нескольку раз в день ежедневно выезжаешь на трассу, то за почти шесть месяцев пребывания в Афганистане знаешь, что находится вокруг тебя, и не только где чаще всего обстреливают, но и какие магазины и товары продают местные жители. Тебя узнают, кто-то машет рукой, кто-то отворачивается. Местная детвора грязная и в оборванной одежде предлагает купить шароп, кекс или лимонад. Торговцы стараются вспоминать русские слова, чтобы продать товар, и, надо отдать должное, русский язык они осваивают значительно быстрее чем мы их язык. Что «Восток – дело тонкое» мы знаем из кинофильма «Белое солнце пустыни». Нужно торговаться, это вызывает уважение у торговца. Приходить в лавку желательно несколько раз, спрашивать цену товара, предлагать цену ниже, если не договорились, уходить в другую лавку. Таких заходов может быть несколько, и когда поймешь истинную цену товара, тогда можно покупать. Торговец может предложить выпить с ним чай или предложит прохладительный напиток, и это нормально, это ритуал. Прилетел в Афганистан я с портфелем и пакетом, в котором были хромовые сапоги, а вот в отпуск уже собирался с багажом и не только своим.

Радужные события о предстоящем отпуске были омрачены. У подножия перевала близ поселения Таджикан – северного пригорода уездного центра Джабаль-ус-Сирадж – в засаду попали командир взвода связи лейтенант Сергей Петрук²⁰ и водитель КАМАЗа рядовой Рафаил Салихов²¹. Работы по укладке мешков для трубопровода в туннеле перевала Саланг закончилась трагедией. Очевидцы событий (бойцы постов охранения дороги) видели как КАМАЗ в ночное время суток с включенными фарами спускался по направлению к Джабаль-ус-Сираджу. Предполагали, что если разгрузка займет больше времени и придется возвращаться ночью, то экипаж переночует на одном из постов по дороге. По всей видимости, Сергей Петрук решил добраться до места дислокации роты, как было неоднократно. С ближайшего от места трагедии поста слышали выстрелы, но автомобиль был вне зоны видимости. Утром проезжающие автомобили увидели в кювете работающий автомобиль с включенными фарами. От первых выстрелов водитель погиб сразу, командир взвода связи лейтенант Сергей Петрук до последнего отстреливался, пока и его не настигла смерть. Оружие бандиты побоялись забрать.

Насколько мне было известно, у Сергея Петрука осталась жена на значительном сроке беременности. Трагедия для женщины вдвойне, ее ребенок никогда не увидел отца. Война никогоне щадит. Первый командир взвода связи Саша Чернышев погиб в сентябре, прослужив в нашей роте месяц, второй взводный Сергей Петрук погиб в феврале, прослужив пять месяцев. После трагических событий в роте про отпуск как-то и неудобно было вспоминать. Навалилась тяжесть, грусть, тоска. Привезут парня в цинковом гробу, принимайте героя, он свой долг выполнил с честью. Горе родителям, женам, родственникам.

Температура воздуха в долине постепенно поползла вверх, на солнце в конце февраля даже можно было загорать. Где-то через неделю командир роты А.В. Макеев дал мне сутки на сборы для подготовки к отпуску. Пожеланий от сослуживцев, кому что отправить или привезти было много. География отправки подарков была обширная: Душанбе (Ленинабадская обл.), Ашхабад, Дагестан (г. Махачкала), Владимирская область и Великий Новгород. Ротный, замполит, старшина, техник роты и некоторые из бойцов просили отправить своим близким подарки, ну как тут было отказать. Если на таможне что-то и забрали бы, так не все же, что-то, да и могло остаться. В итоге получилось два больших чемодана и сумка-дипломат из пластика с кодовым замком, один из чемоданов был с подарками от сослуживцев.

Рано утром 25 февраля 1983 года началось мое путешествие в отпуск. Маршрут пролегал от н.п. Джабаль-ус-Сираджа (КП роты 45 ГНС) до Пули-Хумри на КП 276 тпбр и далее до Термеза – приграничного города Сурхандарьинской области Узбекской ССР, который мне нужно было проехать на попутном транспорте. Как потом добраться до Ташкента, я вообще не представлял. Фактически, предстояло проехать по всей трассе трубопровода примерно 370 км на попутном транспорте или, как вариант, попробовать найти от Пули-Хумри вертушку до Кундуза или Баграма, а дальше на Кабул или как повезет.

Первое, что мне подвернулось в попутном направлении – БТР-60ПБ. Экипаж три человека, все в камуфляже без знаков различия. Парни сказали, что они связисты, следуют в Пули-Хумри. У меня, конечно, были подозрения, что связисты больше похожи на разведчиков или бойцов специального назначения по их снаряжению и аппаратуре, но это мое личное мнение. Опять горный серпантин, снег, остановка перед перевалом, ожидание пропуска. Зимой дорога на перевал относительно безопасная, у противоборствующей стороны нет маневра, глубокий снег, замерзшие склоны и камни.

Через пару часов ожидания дали добро на дальнейшее продвижение. Перед Южным порталом и первой галереей стоял комендантский пост, совмещенный с постом охраны. Бойцы были в бронежилетах с автоматами за спиной, повязкой на левом рукаве бушлата с буквой «К», лицами землистого цвета – служба у комендатуры тоже не мед: холодно, видно по лицам. За постом начиналась полуоткрытая галерея, внутри справа по ходу движения шел наш трубопровод, еще немного, полкилометра, и вот уже и сам туннель. Гул машин быстро заполнял пространство, тусклый свет, чувствовался запах выхлопных газов даже при одностороннем движении.

Туннель остался позади. Опять серпантин, только теперь уже на спуск. По ходу движения изредка попадались встречные автомобили. Миновали КП 3-го отпб, дорога на склоне ушла вправо, дальше находился Терешковский поворот. Представьте горный серпантин, дорога под 45 градусов и поворот на 180 же градусов.... Внизу пропасть метров в сто. По одной версии, после полета в космос Валентина Терешкова ездила в Афган, получила заслуженную медаль и, возвращаясь в родные края на служебном автомобиле через дружественную страну, на одном из изгибов дороги через Саланг (Северная сторона) сделала остановку.

БТР – не самая маневренная техника, хоть и имеет восемь колес. Как с южной части перевала, так и с северной очень часто встречались посты охраны, и отдельные гарнизоны. Постепенно, чем дальше от перевала, тем погода становилось более теплой, а дорога менее извилистой. Начинало смеркаться, БТР притормозил у шлагбаума КП 276 тпрб. Попутчики помогли сгрузить вещи, и мы пожали руки.

За время моего отсутствия на КП бригады произошли серьезные изменения. Это раньше стояло шесть палаток, теперь уже это был военный городок: часть зданий модульного типа, палатки сверху накрыты маскировочной сеткой, обозначились дорожки для прохода. Дежурный посмотрел мои документы и направил меня в офицерскую палатку. На следующее утро начальник отдела кадров ст. лейтенант Серегин выдал мне отпускной билет, начальник финансовой службы – два аттестата на получение денег в Союзе, один при пересечении границы, второй в сбербанке с лицевого счета и чеки Внешпосылторга. Вот и все, я отпускник – 45 суток и еще плюс дорога до г. Куйбышев и обратно. На службу следовало прибыть 15 апреля.

Дальше я был предоставлен сам себе. Как хочешь, так и добирайся. Решил доехать на попутках до границы с СССР: проще и быстрее. Где там самолеты и вертолеты, сколько и кого надо просить, чтобы взяли на борт не было понятно. Чемоданы в руки и опять на трассу. Голосовал, ну прям как в городе, как будто ловил такси. Одиночные машины пропускал, в афганских тоже не было желания проехаться, ждал колонну. Через час ожидания появилась колонна Уралов наливников. Первые десять машин пронеслись и даже не притормозили. Одиннадцатый показал поворотник вправо и свернул на обочину, осыпав меня придорожной пылью. На вопрос куда направляюсь, я ответил: «В Хайратон». Давай, прыгай и быстро. Я забросил в кабину чемоданы, запрыгнул сам, спасибо, что взяли. Водитель оказался разговорчивым, одному в дороге скучно, а так крути «баранку» и рассказывай о себе, о службе, о планах после возвращения. Мотался водитель Серега без малого полтора года по дорогам Афганистана, залили бензин или дизтопливо в цистерну – и в рейс. Если добрались без проблем – удача, топливо сливали – и в обратный рейс. За период службы он сменил три машины, сначала возили топливо в резервуарах, вот теперь пересел на автоцистерну. Повидал всякое, даже видел, как трубачи трубы растаскивают в разные стороны, когда полыхает трубопровод. Узнав, что я из трубачей, показал палец вверх. Пехоту не уважал, слишком они были наглые, все норовили «на халяву».

За разговорами позади остался город Пули-Хумри, малый перевал на котором тоже бывало не сладко, пролетели скалы Ташкургана. Часто по дороге встречались черные пятна под трубопроводом, места устранения аварий и пожаров. Расстояние от Пули-Хумри до Хайратона около 230 км, это примерно 3,5–4 часа в дороге без вынужденных остановок. Водителя Сергея я попросил остановиться у гарнизона трубопроводчиков 1-й роты 1 отпб. В бригаде мне сказали, что мой однокашник по УВВТУ лейтенант Гена Аристов как раз служит на этом гарнизоне. Генка был спортсменом-борцом, мы с ним учились в одной группе в первый год. До границы всего ничего, попасть туда к вечеру не хотелось, да и с товарищем надо было встретится.

Выгрузился, пожелал счастливой дороги водителю Урала Сергею и направился к палаткам гарнизона. Часовой спросил, что мне тут надо, и когда узнал, с какой целью приехал, отвел в палатку. Меня встретил ротный – старший лейтенант, пожал руку, предложил выпить чаю, обед уже прошел, а ужина еще не было. Аристов Гена был на выезде. Совсем недавно при устранении аварии на трубопроводе сработала мина, подложенная под стык трубопровода, взрывной волной Генка Аристов отлетел метров на десять, по привычке упал правильно, как борец, расставив руки в разные стороны. Конечно, его контузило, но за неделю оклемался. Бойцы тоже разлетелись в разные стороны, но все остались живы.

Ближе к вечеру приехала ПАК. Встретились с Генкой, обнялись. По жизни Генка был немногословен. Вышли из палатки, поговорили у кого как идет служба. Наш участок трубопровода – горы и долина, у них – песок и скалы. Рассказал об Игоре Павлове, как тот больше двух месяцев пролежал в госпитале, они земляки, ульяновские. Служба взводным в «трубе» Генке не нравилась, собственно, как мне, но вот так свезло, такая служба.

На следующий день ротному надо было на склад в Хайратон, и он любезно меня доставил до КПП перед понтонным мостом. Впереди река Амударья, граница с СССР и Узбекской АССР. Осталось переехать по понтонному мосту. Мост был возведен в ночь с 24 на 25 декабря 1979 г. менее чем за 12 часов силами 16 отдельного понтонно-мостового полка. Именно по нему были введены войска 40-й Армии в Афганистан. Нынешний железнодорожно-автомобильный мост, протяженностью 816 метров, был построен в 1985 году советскими строителями в разгар Афганской войны. В тот год начался частичный вывод советских войск из Афганистана, и новый мост был символично назван мостом Дружбы в знак надежды на скорое окончание войны и установления дружеских отношений между государствами.

На КПП уже ожидали попутный транспорт капитан автомобилист Владимир и прапорщик Александр, пешее передвижение по понтонному мосту было запрещено. Ждать пришлось не менее часа, когда появился грузовик, следующий в направлении границы. Забравшись в кузов и забросив туда же вещи, мы въехали на мост. Солнце припекало не смотря на февраль. Лавочек в кузове автомобиле не было пришлось стоять полусогнувшись, держаться за борт кузова. Великолепный вид открылся на мутные воды реки Амударьи. Река быстротечная и полноводная, берег с одной стороны был более крутой, с противоположной – пологий. Вот так, трясясь в кузове автомобиля, мы и пересекли границу.

Закончился понтонный мост, а вместе и ним и наша поездка на грузовике. Таможенный пост не объехать, сгрузили вещи, пошли на таможню. Одноэтажное здание было более похоже на гараж или ангар, железные двери открывали нам место досмотра. Железные столы, на которые следовало ставить чемоданы. Кроме нас троих в ангаре никого не было. Нехотя появился таможенник, попросил выложить вещи из чемодана и не торопясь начал пересматривать, что мы везем. Он исполнял свои обязанности, и свой интерес тоже не забывал. У меня лишними оказались около десятка аудиокассет, ткань, одни джинсы, две упаковки жвачек, упаковка наклеек. Чем-то все действия таможенника напомнили сцену из фильма «Свадьба в Малиновке», когда «Папандопола» в исполнении Михаила Водяного, делил украденные вещи. Он посмотрел на мой чемодан, на отложенные после досмотра бывшие мои вещи, «так я себя не обидел?». Пошел к следующему. Спорить было бесполезно, что доказывать и кому? Дальше прошли паспортный контроль. В синем «служебном паспорте» проставили отметку с датой пересечения границы. Дальше шло окно для получения денег (рублей) по первому аттестату. Это были отпускные, и, надо сказать, неплохие – 520 рублей. Попутчики тоже завершили все процедуры и теперь, довольные, что таможня осталась в прошлом, мы стали ждать попутный транспорт, чтобы добраться до Термеза²².

Мне повезло с попутчиками. Капитан автомобилист Владимир предложил сложить вещи, а потом, возможно, и остаться на ночлег в частном доме у его знакомых на окраине Термеза и поехать в аэропорт за билетами на самолет. Предложение было принято, и уже на ближайшей попутке мы двинулись к месту дислокации. Частный дом, куда мы приехали, оказался типичным жилищем узбекской семьи. Одноэтажный, построенный из местных материалов, по всей видимости, из глины, с высоким забором. Нам навстречу вышла женщина в национальной одежде, средних лет, пригласила в дом, угостила чаем с лепешками. В доме было чисто, просто и уютно, потолки невысокие. Мы наскоро перекусили и направились в аэропорт.

В далеком 1983 году здание аэропорта «Термез» имело все атрибуты: кассы, зал ожидания, и больше походило на автовокзал. У касс выстроилась очередь аж в три человека, был обеденный перерыв. Расписание было как на автовокзале: напечатанное на бумаге время вылета самолетов за стеклянной дверкой с маленьким замочком. Получалось, на Ташкент самолет летал, но не каждый день и, судя по расписанию, очередной рейс был запланирован на следующий день – 28 февраля. Пришлось подождать открытия касс. Когда подошла наша очередь, кассирша, глядя на наш полувоенный вид сказала: «Билетов на самолет НЕТ». Сначала я испытал удивление, потом разочарование: дальше что делать? Отошли от кассы, капитан автомобилист Владимир предложил подождать. Второй заход в кассу был более подготовлен. Владимир предложил положить в паспорт 10 чеков ВПТ и повторно спросить про билеты на Ташкент, а вдруг появились. Вот оно восточное, гостеприимство, билеты были. Воинские проездные плюс чеки и билеты на Ташкент в кармане. Разве это не счастье? Конечно, был запасной вариант – часов 10–12 трястись в душном автобусе до Ташкента.

На радостях было принято единодушное решение пойти в Центральный ресторан и отметить это событие. Ресторан «Восток» находился в центральной части города. Предлагаемая кухня – это традиционные узбекские блюда: несколько видов плова, самсы, кутабов, шашлыков, чебуреков и многое другое, а также большой выбор напитков. Мы попросили принести плов, шашлык из баранины, свежей зелени, лепешки и горячительный напиток русскую водку, куда же без нее. Обилие вкусной еды и восточное гостеприимство – что еще нужно для душевного отдыха? С наступлением сумерек в ресторане появились музыканты. Первым исполнили популярный шлягер Аллы Пугачевой «Миллион алых роз», его я слышал впервые. Песня на стихи Андрея Вознесенского стала одной из самых популярных в том десятилетии и прочно вошла в репертуар Аллы Пугачевой со времени премьеры в «Новогоднем аттракционе» 2 января 1983 года. Жизнь шла своим чередом, а люди на войне оказались отодвинуты от этой жизни.

После ресторана найти адрес нашего проживания без попутчиков было бы невозможно. Мы брели по тусклым улицам узбекского городка Термез, что-то напевая на ходу. Владимир неплохо ориентировался в городе даже после выпитой водки. Хозяйка приготовила нам три спальных места и доброжелательно удалилась.

На следующее утро мы из Термеза вылетели на самолете АН-12 в Ташкент. Через час полета самолет благополучно приземлился. Здесь наши пути расходились. Мы обнялись на прощание, спасибо моим попутчикам за поддержку.

В городе было два аэропорта, с одного я вылетал к новому месту службы, теперь с другого большого аэродрома возвращался домой в отпуск. Здание аэровокзала было большое и светлое: зал ожиданий, камеры хранения, много скамеек, кассы по продаже билетов, народу не так чтобы много, очередей у касс не наблюдалось. Я отнес чемоданы в камеру хранения, подошел к кассе и попросил продать билет до Куйбышева, в ответ: «Билетов нет, и вообще непогода». Опять пауза, спросил: «Когда будут и когда подойти?». В ответ девушка улыбнулась: «Подойдите часа через два, возможно будут». Это что, восточный базар или магазин: ждите, скоро привезут свежие билеты, часа через два, тогда и продадим?

Я обратил внимание на человека в длинном кожаном плаще, сидящего на лавочке напротив кассы. Очень было знакомо его лицо, длинные волосы, лоб открытый, усы, немного опущенные вниз, умные глаза. Присмотрелся – точно! Владимир Мулявин – музыкант и основатель ВИА «Песняры». Не часто встречаешь известного на всю страну человека. Я подошел, поздоровался и спросил: «Вы Мулявин?». Теплый взгляд посмотрел в мою сторону, ответил: «Да, Мулявин. Сижу здесь уже четыре часа, непогода, Минск не принимает». Большего мне и не надо было, я тоже улыбнулся в ответ, пожелал счастливо пути и пошел искать табло вылета в Куйбышев.

Рейс до аэропорта города Куйбышев на табло значился на 16:00, задержки пока не предвиделось, как я выяснил в справочном, лететь три часа, времени было достаточно, чтобы найти кафе и поесть. Выйдя из аэровокзала, я огляделся. Справа было кафе. Поднялся на второй этаж, столиков немного, свободные были. Захотелось чего-то вкусного и горячего. Официант предложил лагман с мясом и чебурек с чаем. Пока я ждал заказ, ко мне за столик присел загорелый парень, похожий на узбека, в форме старшего лейтенанта, петлицы пехоты, под глазом был заметен синяк, губа справой стороны тоже синюшного цвета. Он сказал: «Гена, привет! Ты меня помнишь?». Вот интересно, кто это меня тут знает по имени. Старлей продолжил: «Вспоминай, на соседнем посту с вашим гарнизоном стоит наш пост пехоты, ты у нас в гостях был, за патронами приезжал». Точно, было, не сразу узнал старлея-узбека. Я спросил: «Ты как здесь и что произошло?». Оказывается, этот узбек приехал в отпуск, в ближайшем ресторане напился, а затем подрался, якобы защищая честь мундира. Местные узбеки его хорошенько отдубасили и вызвали комендатуру. Когда он проснулся в камере, денег и документов не было. Через сутки, когда старлея протрезвел, в комендатуре выяснили личность и отпустили. Он вернулся в ресторан, спрашивал про документы. Официант отдал незначительно окровавленное его «Удостоверение личности офицера», сказал нашли под столом уже вечером. История банальная и поучительная, не пей в чужой компании и тем более не пытайся «умничать и хвастаться».

Итогом его диалога было: «Займи денег рублей 200 или сколько можешь, отпуск только начался, а денег ни копейки». Жалко мне стало парня, лицо разбито, одолжил ему 100 рублей. Обещал, конечно, вернуть. Больше я его не видел, когда приехал из отпуска, на соседнем посту уже стояли другие.

Спустя два часа я подошел к кассе за билетами и для убедительности положил в служебный паспорт 20 чеков ВПТ. Девушка взяла документ, внимательно его посмотрела, и через пять минут у меня в руках был билет на ближайший рейс до аэропорта Курумоч города Куйбышева. Все-таки была в Советском Союзе своя прелесть: если нет, а очень надо, то можно было получить то, что просишь. Оставалось позвонить домой и сообщить, каким рейсом прилетаю.

В восьмидесятых годах прошлого столетия далеко не в каждой семье стоял домашний телефон. У моих родителей он не был проведен, но был у соседей на одной площадке. Конечно, соседи никогда не отказывали в просьбе позвать к телефону моих родителей или просто дать позвонить. На мой звонок сначала ответила соседка Елена, потом трубку взял отец. Он сказал, что обязательно встретит в аэропорту в Куйбышеве и очень морозно, ниже минус 20º С. У родителей был личный автомобиль ВАЗ-2101, так называемая «копейка». Мой отец, Илья Фролович, купил машину в 1974 году через предприятие, в котором простоял в очереди четыре года. Машину он содержал в гараже и всегда в рабочем состоянии.

Из аэропорта самолет ТУ-154 вылетел по расписанию и через три часа благополучно приземлился в аэропорту Курумоч. Основная масса пассажиров была одета по-осеннему, так как при вылете из Ташкента температура воздуха была плюс 10º С. При выходе из самолета мороз сразу давал о себе знать, люди забегали в автобус. Встречающие толпились в железном ангаре с надписью «Прибытие», отопления не было, клубы пара поднимались над головами людей. Отец стоял на выходе в овечьей шубе, шапке-ушанке с опущенными ушами и в валенках. Мы обнялись, первое что он сказал: «Слава богу, живой». Дорога от аэропорта города составляет 42 км, в зимнее время занимала около часа. Ну, вот и я дома.

Глава 10. Отпуск, возвращение на службу

Полтора месяца отпуска – это и много, и мало. Все военнослужащие по приезду к месту проведения отпуска должны встать на учет в местном военкомате и по убытии получить отметку в отпускном билете с датой убытия. Процедура обязательная. В Советском Союзе мы все ездили по городу в основном на общественном транспорте или на такси, когда опаздывали или когда общественный транспорт уже не ходил. Метро появилось в Куйбышеве/Самаре в конце 1980-х. Днем в общественном транспорте вполне можно было перемещаться за 3 копейки в трамвае, за 5 – в тролейбусе, такси тоже было необременительно, тариф: посадка 20 коп. плюс 20 коп. за каждый километр пути.

Каких-то планов на отпуск я не строил. В начале марта в средней полосе нашей страны еще было морозно. Днем с появлением солнца начиналась оттепель и было вполне комфортно покрасоваться в длинном черном кожаном плаще и вельветовых брюках, привезенных из Афганистана. В питейных заведениях встречали с уважением: парень одет по моде – значит, при деньгах. Я съездил в военкомат, потом в сбербанк за полугодовой зарплатой. Женщина-кассир несколько раз проверяла документы, прежде чем выдать деньги. Глядя на мою загорелую физиономию, не удержалась и спросила: «Вы, наверное, с юга приехали?». Я ответил: «Как вы угадали, именно оттуда, почти с курорта». Кассир отсчитала новыми зелененькими 50-тирублевыми порядка пятидесяти купюр, пачку

5-тирублевых и попросила пересчитать. Деньги были очень приличные. Машину, конечно, было не купить, но на хороший мотоцикл хватало, еще и осталось бы.

В отпуске хотелось просто отдохнуть, выспаться, переключится от службы. Первую неделю я встретился с друзьями, которых знал практически с рождения. Жизнь в Союзе менялась на глазах, наступили «андроповские времена», направленные на повышение экономической эффективности социалистической системы. Против ряда руководителей коммунистической партии были возбуждены уголовные дела, начались расследования. Под лозунгом: «Рабочее время – работе!» началась борьба с прогулами, иногда принимавшая анекдотические формы, вплоть до опроса зрителей в кинотеатрах о месте и времени работы. С собой нужно было носить документы, подтверждающие, что ты в отпуске, так как были случае проверки документов в различных учреждениях досуга и отдыха.

Следующие две недели я посвятил поездке в город Ульяновск, где встретился с друзьями-выпускниками УВВТУ. Вопросов, конечно, было много, как там «за речкой», надолго ли там наши войска, какая обстановка, много ли погибших и т.д. Сегодня ты курсант, завтра офицер – воспитатель и руководитель личного состава или службы горючего, обеспечивающей воинскую часть и, как следствие, боеготовность. Статистику по погибшим и раненным нам, конечно, никто не доводил, но сколько было погибших в туннеле на перевале Саланг, мы знали.

Быть в Ульяновске и посетить с друзьями знаменитый ресторан в одноименной гостинице «Венец» – это было обязательно. Очень часто в самый разгар мероприятия, когда еще хотелось немного «посидеть» и часто ближе к закрытию, местный ансамбль играл и пел песню С. Есенина «Я обманывать себя не стану…». Слова знает большая часть нашей страны:

Я московский озорной гуляка

По всему тверскому околотку.

В переулках каждая собака

Знает мою легкую походку.

Примерно такими словами можно было охарактеризовать мое времяпровождение в отпуске.

После Ульяновска состоялась поездка по маршруту Куйбышев – Москва – Калуга – Козельск, где служил мой старший брат Владимир. В финансах ограничений не было, поэтому я решил часть маршрута Куйбышев – Москва преодолеть на самолете, потом электричкой до Калуги и дальше автобусом до Козельска. Комфортабельный Ту-154, полет 2:20 часа, плеер с наушниками и хорошей музыкой – время пролетит незаметно. Так представлялся мне полет до Москвы. Все так и начиналось, пока самолет не набрал высоту и стюардесса не пошла по салону. Плеер с наушниками был в диковину, пассажиры оборачивались, но молчали. Наушники для магнитофонов в Советском Союзе продавались, но они были громоздкими, как и сами магнитофоны, а тут маленькие и удобные. Первой реакцией стюардессы было в вопросительной форме: «Что это у Вас?». Пришлось показать плеер и сказать, что слушаю музыку. Ответ прозвучал немедленно: «Выключите и уберите, ваша музыка может повлиять на электронную систему самолета». В наше время, возможно, поменялась система безопасности авиационной техники или разобрались, что обычный плеер, ноутбук и мобильный телефон в полете не представляют угрозу безопасности пассажиров и членов экипажа. Пришлось совершить полет под гул турбин.

Москва всегда оживленно встречает гостей города. Самый удобный вид транспорта в столице как тогда, так и сейчас – метрополитен. Жетончик стоил 5 копеек и через полчаса я переехал с одного вокзала на другой. Ближайшая электричка до Калуги отходила через три часа, было время куда-то сходить пообедать. Я спросил при входе в метро у контролера как добраться до Нового Арбата до ресторана «Жигули». Женщина доброжелательно подсказала, и через 15 минут я уже подходил месту назначения. На входе в ресторан, не смотря на будний день, стояло около десяти человек. Народ живо обсуждал, что лучше заказать, переминаясь с ноги на ногу, некоторые курили. Из разговоров стало ясно, что в вечернее время попасть значительно сложнее, а днем очередь шла быстро. Действительно через 5–10 минут пригласили очередную партию желающих. Запускали по четыре человека по принципу одного стола. В зале было шумно. Посетители восседали за круглыми столами по четыре человека. Официант принес каждому по литровому графину Жигулевского пива и галантно спросил, что принести на закуску. Выбор закусок был небольшой, заявленных раков не было, поэтому соседи по столику дружно заказали креветок. Раньше мне не приходилось их есть. В магазине «морепродукты» они периодически были, а тут креветки с пивом, возможно, пришло время, и тоже заказал порцию. За кружкой пива с хорошей закуской время пролетело не заметно. Заведение было зачетное, вечерами в зале играли музыканты и, по всей видимости, народ здесь был всегда.

Электричка с Киевского вокзала через три часа благополучно добралась до Калуги. Солнечный день, снежок под ногами, пешая прогулка до автовокзала и автобус до Козельска. Еще полтора часа и я оказался в знаменитом городе. Козельск – древний город, расположенный в Калужской области. Его основателями были славяне-вятичи, а главными врагами – монголо-татары. «Поганые», как называли их русские, дважды испепеляли Козельск, Великие ханы Батый и Ахмат в разное время держали его жителей в осаде. Но, несмотря на пережитые бедствия, горожане раз за разом отстраивали свой город и возвращали ему красоту, гордость и величие. Сегодня он является важным историческим и туристическим центром.

Козельск – обычный провинциальный городишка, живет своей жизнью. Трех дней вполне достаточно для смены обстановки. Круг друзей брата – офицеры отдельной вертолетной эскадрильи. Парни частенько собирались вечерами поиграть в покер, так как других развлечений в городе кроме кинотеатра не было. В местном Доме культуры, на танцах местные были настроены агрессивно и пытались оттеснить чужаков, чтобы девушки не переметнулись на стильно одетых парней, у которых «на лбу написано высшее образование». Без потасовки танцы обычно не заканчивались, а там и порванные брюки, и отсутствие желания еще раз прийти в Дом культуры.

Ближе к концу марта в средней полосе России активно начинает таять снег, бегут ручьи, солнце радует теплом. Вернувшись из Козельска в Куйбышев, я заранее купил билет на самолет до Ташкента, на поезде трое суток терять не хотелось. В последние две недели я посетил знаковые бары и рестораны города: было о чем вспомнить и рассказать сослуживцам по приезду из отпуска. Занялся подготовкой подарков для бойцов и товарищей по оружию. Провоз спиртного и курева за границу имел ограничения. Две бутылки водки, три вина, двадцать пачек сигарет или папирос. С папиросами все просто, бойцы просили привести «Беломорканал» (сигареты надоели) – проблем нет, пошел в магазин купил 20 пачек. Со спиртным решил купить две бутылки водки «Столичная» 0,5 л. и 1,0 л. и три бутылки вермута в бутылках из темного толстого стекла с пластмассовыми пробками. Пробки без проблем снимались, вермут выливался в банку, а вместо него в бутылки был налит добрый самогон – 50 градусов, настоянный по рецепту отца на дубовой каре, и закрывался теми же пробками. В довершение ко всему мама дала три стеклянные банки варенья. Чемодан опять оказался тяжелым, хорошо хоть уместилось все в одном.

Отпуск пролетел очень быстро, 14 апреля я вылетел из Куйбышева. Через три часа полета объявили: «Наш самолет совершил посадку в аэропорту города Ташкент, температура воздуха плюс 18º С». Весна в городе была в самом разгаре, все цвело и пахло. На удивление, в гостинице оказались свободные места, и мне досталась койка в четырехместном номере. Вещи остались в гостинице без опасения, что что-то может пропасть, как-то все было на доверии. Из гостиницы я отправился на пересылочный пункт, узнать, когда ближайший самолет в Кабул, добираться обратно на попутках не хотелось, тем более на КП бригады приезжать с докладом о возвращении из отпуска не требовалось. На пересылочном пункте неожиданно встретил капитана – зама по МТО нашего 3-го отпб, он тоже решил возвращаться из отпуска самолетом через Кабул. Местный комендант включил нас в список на следующий день, отлично, оставалось еще время погулять по Ташкенту. Решили доехать до Центрального рынка, купить чего-нибудь вкусного и потом провести вечер в гостинице.

От пересылочного пункта до дороги следовало пройти пешком около трехсот метров, чтобы на общественном транспорте добрать до рынка. Зам по МТО хорошо знал город, на каком транспорте лучше проехать, чтобы путь был оптимальным, так как он уже около десяти лет служил в ТуркВо и в Афганистан напросился, чтобы перевестись в Центральный округ. Неожиданно рядом с нами притормозил УАЗ-469, капитан автоматически приложил руку к головному убору, а мне было не понятно по какому случаю «козырять» уазику. Дверь со стороны пассажира отворилась, сначала появился сапог, потом выглянул офицер в звании полковника, и по его недовольной физиономии, стало понятно, что что-то тут не так. Первые слова полковника были: «Почему товарищ лейтенант не приветствуете старшего по званию. Что, на гауптвахту захотели?». Вот и прилетел «нежданчик». Даже и не знал, что ответить. Не заметил – и это правда, поднимать руку к головному убору было не понятно кому – и это тоже правда. Ситуацию разрешил наш Зам по МТО. Со словами: «Извините, товарищ полковник, лейтенант – мой подчиненный, недавно из Афганистана, возможно не ориентируется и не может переключиться с войны на мирное время». Полковник ухмыльнулся, буркнул: «Разболтались там совсем», хлопнул дверью, и уазик укатил дальше. Порядки в округе были еще те, знаешь – не знаешь местное начальство получи почем зря. Как мне позже объяснил капитан, остановился начальник автомобильной службы ТуркВО, у полковника была генеральская должность, и он всячески старался показать свою значимость.

Неожиданная взбучка не испортила настроения и поездку на центральный овощной рынок. Восточный базар – это целая философия, где уместна поговорка «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». На рынке можно было все попробовать и что понравилось купить, к этому обстоятельству местные продавцы относились очень доброжелательно, а к людям в военной форме особенное отношение. Без долгих раздумий мы съели по тарелке еще теплого плова, с собой купили лепешек, копченую курицу, овощей, зелени и редиски – красной крупной и сочной. К такой закуске подходит только водка. Решили, что одной бутылки будет мало, две – много, значит, надо было брать три, чтобы два раза не бегать. Вечер прошел в очень теплой атмосфере: редиска, лучок и чеснок с лепешками под «водовку» – что может быть лучше для закуски?

На следующий день мы прибыли на пересылочный пункт. Народ нехотя готовился к отправке, проверялись списки убывающих. Все обменивались впечатлениями, кто об отпуске, кто о предстоящем полете. Были и «новобранцы», офицеры и прапорщики, впервые собирающиеся к отправке «за речку». На таможне стояла очередь. Как правило, встречалось основное нарушение – превышение провоза спиртного. У гражданского мужчины выявили лишнюю бутылку водки – выливай или пей, других вариантов не было. Он по очереди предложил всем выпить, желающих не нашлось. Тогда он открыл бутылку и начал пить ее, родимую, из горлышка. Народ замер в ожидании: выпьет всю или нет? Проверка вещей приостановилась, все ждали. Нет немного не допил, где-то четверть. Сказал: «Мужики, допейте, жалко выбрасывать», – в ответ молчание. Таможенник тоже развеселился от такого представления, жестом показал забирай свое добро и проходи.

Когда подошла очередь, я открыл чемодан – и вот она, небольшая «печалька»: одна банка с вареньем разбита, содержимое частично растеклось, испачкав сам чемодан и пакеты с подарками. Вот вроде бы все предусмотрел, завернул банки и бутылки в газету, плотно уложил и – на тебе. Где-то недосмотрел или кто-то его кидал при выгрузке. Пришлось искать ветошь, вытирать и вымывать внутренности чемодана и становиться в конец очереди. Да, в современном мире, когда целлофановые пакеты – наше все, такой проблемы возможно и не было бы, ну что уже теперь. Таможенник торопил, проводя досмотр, высказал удивление в отношении литровой бутылки водки и трех бутылок вина в темном стекле, но проверять их не стал, со словами: «Ладно, лейтенант, закрывай свой чемодан. Вижу, что что-то скрываешь, по физиономии видно». На этой дружеской волне проверка завершилась, пограничник поставил печать в паспорте, и все дружно прошли на посадку.

Самолет ИЛ-76²³ – советский тяжелый военно-транспортный самолет, очень хорошо зарекомендовал себя в Афганистане. Одновременно он мог перевозить пассажиров и грузы различного назначения. Загрузка в самолет и грузов, и людей осуществлялась по рампе, опущенной до земли. По борту самолеты были сидения для пассажиров, по центру – груз. Удобно и практично. Вот на таком самолете и пересек я повторно границу с Афганистаном при возвращении из отпуска.

Примерно через час полета самолет благополучно приземлился на афганской земле. Рампа самолета медленно опустилась, и только после этого по команде экипажа пассажиры начали выходить на бетонку. Мы с капитаном пошли к диспетчерскому пункту, нам нужно было долететь до Баграма. Диспетчер сообщил, что туда запланирован борт вертушки и пообещал нас отправить. Как-то неожиданно «свезло», не надо было искать попутный автомобильный транспорт, с которым тоже не все обстояло так просто.

На пересылочном пункте аэродрома Кабул было немноголюдно. Стояли развернутые брезентовые палатки. Внутри были кровати с армейскими тумбочками и бак с водой из всех удобств. Вполне прилично, чтобы пару часов отлежаться до следующего перелета. В палатке было жарковато, но это не действовало угнетающе. Пообедали чем пришлось, воду из бака пить не стали. Лучше перетерпеть, возможно, и нормальная было вода, да кто же ее знает.

Вертолет на Баграм вылетал в четыре, нас записали в полетную ведомость и в список у диспетчера – вот и все процедуры. Свист винтов, поднятая пыль на бетонке, и вертолет МИ-8 начал отрыв от бетонки. В иллюминатор можно было разглядеть небольшую часть аэродрома и десяток стоящих самолетов и вертолетов. После подъема вертолета и набора высоты картина за бортом менялась от горной местности до зеленой долины. Через полчаса полета, МИ-8 начал посадку на аэродром Баграма. Двигатель выключился, техник вертолета установил лесенку для спуска на бетонку. Мы выгрузились и вместе с вещами пошли в комендатуру. Почти добрались на своих. Осталось найти транспорт до своего поста. Спросили коменданта, имелась ли возможность позвонить на армейский склад горючего в Баграме, у начальника склада была связь с трубопроводчиками. Оказалось, такая возможность есть. Комендант – майор крепкого телосложения вошел в нашу ситуацию, тем более мы были из «трубачей» – а это означало топливо для авиации – он позвонил начальнику склада, со словами: «Ваши два офицера у меня в комендатуре, просят прислать транспорт, чтобы добраться до ̎Буксира̎ (позывной нашего КП роты в Джабаль-ус-Сирадже)».

Прошло не менее двух часов, уже стало смеркаться. Повторно звонить не имело смысла, решили ждать транспорт, и, если он бы не появился, остаться на ночлег в комендатуре. Здание примыкало к дороге, весь не многочисленный транспорт, проезжающий по ней, был виден из окна. Комендант с ухмылкой на лице: «Ну что, транспорт не прислали», – уже собирался в штаб дивизии, и тут мы услышали сначала грохот, а потом лязг гусениц. К комендатуре подъехал танк Т-64. Из люка выглянул танкист, снял шлемофон и громко спросил: «Кто тут лейтенант Кулаков? Мы за ним». Комендант повертел пальцем у виска («совсем что ли с ума все по сходили»), махнул рукой и пошел к ожидавшему его автомобилю.

Танк – не самый комфортный вид транспорта, но других вариантов не было. Решили ехать на броне, держась одной рукой за отверстие люка в башне, другой рукой и ногой придерживать чемоданы, чтобы те не потерялись по дороге. Вещи положили на трансмиссию, т.к. в башню танка чемодан не пролезал. Зам по МТО батальона был не в восторге, но отказываться от поездки не стал. Так и двинулись, мы вдвоем на башне, вещи держали как получалось, механик танка давил на газ, притормаживая на поворотах, чтобы нас не потерять. Посмотреть со стороны – можно было согласиться с комендантом, точно, как в передаче «крыша поехала в пути следования».

Солнце опустилось за горку, когда мы на танке выехали из Баграма. По пути следования был пост охраны на баграмском повороте, там стояли артиллеристы, налево шла дорога на Кабул, направо – на Чарикар. Если ехать на автомобиле, могли остановить. Бронетехнику, как правило, пропускали. Следующий пост охраны совмещался с нашим ГНС-47, а это уже были свои. По городу Чарикар проезд осуществлялся беспрепятственно и днем, и ночью. За городом находился пост охраны пехоты, которая «проверяла» афганский транспорт со словами «шурави контроль», ночью движения по дороге не было. Следующий, совмещенный с нашей ГНС-46, – пост охраны танкистов, с которыми мы ехали на танке. Вот так, громыхая и лязгая гусеницами по асфальту, в пыли и гари мы прибыли на наш гарнизон. Потерь по пути следования не было.

Танк остановился у входа, нас уже ждали и танкисты, и мои трубопроводчики. Помогли сгрузить вещи. Ноги немного тряслись от напряжения. Подошел взводный танкистов Федор, потряс руку, мы обнялись. Первыми его словами были: «Извини, братишка, другой техники кроме танка у нас нет. БТР очередной раз в ремонте, уже темнело, вот и решили направить лучший экипаж на самом исправном танке, так чтоб он не подвел по дороге. С кем ты едешь, мы не знали, но уверены были, что ты возвращаешься из отпуска. Танкисты тебя знают. Кто еще может позвонить, чтобы встретили?». По рации прошла информация через КП роты, что нужно встретить 357 с 46, это был мой позывной. Ротный Макеев А. информацию передал на наш ГНС-46, а дальше парни решили, что до утра ждать не будут и отправили в Баграм танк. После танкистов я подошел и поздоровался со старшим лейтенантом Сергеем Матвеевым, который был направлен на ГНС-46 исполнять мои обязанности во время моего отпуска. Сергей Матвеев был помощником начальник штаба (ПНШ) нашего 3-го отпб, сам попросился служить в Афганистан. До назначения к нам он служил командиром отдельного трубопроводного взвода 95-й оптв в Термезе, вместо него командиром взвода был назначен мой однокурсник Женя Синицин.

По старой доброй традиции при убытии в отпуск и возвращении принято «проставляться», то есть следовало налить товарищам «горячительного напитка». Бойцам я раздал привезенные папиросы «Беломорканал», с офицерами выпили не по одной чарке. Обменялись новостями, что у нас нового в бригаде, батальоне и роте. Меня слушали с интересом: события в стране менялись стремительно, газет, радио и телевизора не было, все новости приходили только от очевидцев, отпускников. Известия, которые мне принес Матвеев Сергей были просто ужасающие.

Первая трагедия произошла 4 апреля 1983 года при следовании помощника начальника технической части нашего батальона старшего лейтенанта Анищенко Л.Ю.²⁴ на один из ГНС 1-й роты. Во время выполнения служебного задания автомобиль КАМАЗ был обстрелян на северном склоне перевала Саланг в районе н.п. Сурхьян южнее Чаугани, старший машины и водитель погибли²⁵.

На следующий день в том же районе произошла еще более страшная трагедия. Со слов очевидцев, трубопроводчики вступили в смертельную схватку с душманами, значительно превосходившими по численности. Группу возглавлял заместитель командира батальона по политической части капитан Гасков А.Г. Открытая местность и неподготовленность личного состава к ведению боевых действий стали причиной значительных человеческих потерь. Офицер и бойцы мужественно сражались несколько часов и пали смертью храбрых. На подкрепление были направлены силы и средства боевого охранения мотострелков, только к вечеру удалось отразить нападение и вынести с поля боя погибших товарищей. Светлая память погибшим воинам²⁶.

После рассказанных Сергеем новостей все отпускное настроение пропало. Мне довелось неоднократно встречаться и со старшим лейтенантом Анищенко Л.Ю., и с капитаном Гасковым А.Г. Помощник зампотеха Анищенко Леонид привозил нам запчасти для ПНУ и топливо; замполит Гасков А.Г. тоже периодически посещал гарнизоны, справлялся о нашей политической грамотности, выпуске боевого листа и проведении политзанятий с личным составом. В Советской армии без замполитов никак. Пуля, от которой погиб замполит капитан Гасков А.Г., попала в сердце, пробив партбилет настоящего коммуниста.

Открыли бутылку отцовского самогона и помянули погибших товарищей. Крепкий самогон сделал свое дело, по телу растеклась теплота, кто-то попросил запить, думая, что это чистый спирт. Самогон сильно ударил в голову, но как ты не старайся, все равно такое забыть невозможно.

Было еще одно неожиданное событие, которое произошло пока я был в. В начале апреля боец от танкистов нес службу на крыше нашего здания в оборудованном для наблюдения посту. От нашего каменного забора до ближайших оставленных афганцами жилых построек и зеленой долины по открытому полю было около ста метров. Местность имела достаточный обзор, была хорошо изучена. Слева шла полевая дорога, ведущая к развалинам, куда мы иногда под прикрытием танка наведывались за дровами. За полем начинались зеленые насаждения, росли деревья и кустарники и протекает ручеек, дальше мы не заходили. Боец увидел, что по дороге в сторону поста из зеленой зоны шли моджахеды с оружием. Паники, конечно, не было, танкисты не стали открывать огонь на поражение. Пост был поставлен под ружье, взводный доложил по рации о случившемся. Моджахеды подошли к посту положили на землю оружие, старший бородач с поднятыми руками подошел к взводному танкистов Федору Камалову и сказал, что они больше не хотят воевать против шурави. Банда с двумя гранатометами и двенадцатью единицами стрелкового оружия различного назначения приняла решение перейти к мирной жизни. Как потом выяснилось, они не хотели подчиняться другой, более сильной,группировке, надоело жить где попало и есть что придется, поэтому решили вернуться к семьям: три года воевали – хватит. В последствии их не осудили и не посадили в тюрьму. На окраине Чарикара бывшей банде моджахедов определили сектор по охране города и передали один из постов милиции – царандоя. Позже мы несколько раз были у них в гостях, пили чай и, как могли, общались через переводчика.

На следующий день, уже переодевшись в повседневную одежду (х/б), я приехал на КП роты в Джабаль-ус-Сирадж, получил у старшины свой автомат и направился доложить ротному о прибытии из отпуска. Традиции следовало соблюдать, и отпускник должен был по прибытию «проставиться». Зашли в комнату отдыха для офицеров и прапорщиков, я достал и поставил на стол «гостинец» в объеме литра в стеклянной таре. По одобряющим улыбкам присутствующих, стало понятно, что «гостинец» понравился. Техник роты Володя Быкадоров достал синие пластиковые кружки, с разрешения ротного открыл бутылку, содержимое налил в кружки по половинке, чокнулись и выпили «с прибытием на службу». Повторили «за здоровье присутствующих, и чтобы всем живыми вернуться домой» и третий тост «за тех, кого с нами нет, светлая память погибшим». Только после этого присели на кровати и стали спрашивать, как прошел отпуск и рассказывать какие новости в роте и батальоне. Выпивать больше не стали, день только начинался, и службу никто не отменял.

Глава 11. Служба продолжается, весна

Обстановка к моменту моего прибытия была не из лучших. Потери личного состава в батальоне давили невидимым грузом. Были новости, просочившиеся от военнослужащих 177 мсп, что заключено перемирие с моджахедами Ахмад Шаха в Панджшерском ущелье с надежной, что и наш трубопровод будут меньше простреливать и устраивать диверсии. Дорога в Пандшерском ущелье начиналась в Джабаль-ус-Сирадже, в километре о месте расположения КП роты. Как сейчас известно, 8 марта 1983 года был заключен временной мирный договор руководства 40-й общевойсковой армии с Ахмад Шах Масудом, по итогам которого 177-й ооСпН с приданными ему подразделениями покинул кишлак Руха. В общей сложности 177-й ооСпН провел в Панджшерском ущелье 8 месяцев в активном противостоянии группировке Ахмад Шах Масуда.

Интенсивность перекачки топлива по трубопроводу возрастала, возрастала и активность со стороны местного населения и бандформирований по повреждению трубопровода. Действительно, какое-то время прострелы и нападения со стороны вооруженных формирований моджахедов на ПАК были сведены к минимуму. Снег в горах активно таял, в долине температура тоже пошла вверх, и днем столбик термометра поднимался до плюс 15–20º С.

Жизнь шла своим чередом. Отдыхать и загорать было некогда. Загорать можно было во время работы, если, конечно, не надоело. Нужно было достроить на нашем гарнизоне баню. Строительный материал лежал повсюду: камень в свободное от перекачки время привозили КАМАЗом с ближайших окрестностей, глина была под ногами, доски – от ящиков из-под снарядов у танкистов. Менее чем за десять дней были готовы стены и потолок. Дальше предстояло обшить стены досками из-под ящиков для снарядов, установить бочку для воды и вывести трубу. Планировали завершить работу до конца апреля.

После моего отпуска на пост зачастили проверяющие из батальона уровня заместителя комбата (начальник штаба, зампотех батальона, комсорг батальона – в отсутствие погибшего замполита батальона, главный инженер батальона т.д.), а потом и проверяющие из бригады. Почти каждый проверяющий искал какие-то недостатки в работе или в быту. Возможно, повлияло потепление, ведь можно было без проблем преодолевать перевал, снег и гололед уже не были помехой, возможно, в связи с потерями личного состава батальона требовалось усиление контроля за подчиненными на гарнизонах. Так или иначе приходилось отвлекаться от прямых обязанностей, что не шло на пользу общему делу. Я мог только догадываться каково ротному потом выслушивать, что мы там «творим» на гарнизонах.

Здесь уместно выражение «собака лает, а караван идет» – пословица, обычно произносимая для выражения готовности говорящего продолжать свое дело невзирая на злобную и бессмысленную критику. Пословица считается арабской или персидской, предполагается также тюркское происхождение, как бы то ни было, мы продолжали добросовестно выполнять свои обязанности, поскольку топливо ждали в авиации.

Ежегодно 27 апреля, начиная с 1978 года, в Афганистане отмечается Апрельская (Саурская) революция, в результате которой к власти пришла Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА), провозгласившая страну Демократической Республикой Афганистан (ДРА). На праздник нас с командиром танкового взвода Федором Камаловым пригласили от местной администрации города Чарикар. Хотя перекачка топлива шла как обычно, Федор предложил съездить на пару часов на официальную часть на танке, так как БТР был в очередном ремонте и при всем желании на трассу выехать мне было не на чем.

По случаю праздника я надел полевую куртку, панаму, офицерский ремень и почистил ботинки. Чаще на трассу я выезжал просто в куртке или рубашке с засученными рукавами без знаков различия летом или прорезиненной куртке зимой. Федор тоже оделся прилично, как он обычно одевался, когда ездил в полк. Связь у танкистов осуществлялась по рации, в случае чего можно было быстро вернуться на пост.

В назначенное время – 12:00 часов танк, на котором мы прибыли остановился в центральной части города. Нас провели к месту проведения торжественного собрания, размещавшегося во дворе здания местной администрации. Присутствующих было около тридцати человек. На импровизированной сцене был растянут плакат красного цвета с иероглифами на арабском языке и большой портрет Бабрака Кармаля – Генерального секретаря ЦК НДПА, Председателя Революционного совета Демократической Республики Афганистан. Нам указали места в третьем ряду, получалось немного в тени от дерева, стоящего рядом. Устроившись, я поставил автомат между ног. Стали ждать начало собрания. Выступающие по очереди выходили на трибуну и что-то говорили, при упоминании имени Бабрака Кармали все хлопали в ладоши, и мы тоже хлопали. Переводчиком выступлений был Насим – старший лейтенант царандоя (милиции) провинции Парван (с его слов). Насим учился в СССР и неплохо говорил на русском языке, у меня были подозрения, что он работал в отделе безопасности местной милиции. Мог выпить водки, пошутить, позже мы с ним даже подружились.

Торжественное собрание продолжалось около 40 минут, потом всех присутствующих пригласили выпить чай с фисташками в сахаре и пахлавой (восточная сладость в виде пропитанного маслом и сиропом слоеного пирога с начинкой из растертых орехов, сахара и кардамона). Пришлось задержаться еще на 15 минут, чтобы не обидеть, как мы тогда думали, братский нам народ.

После торжественного собрания мы с Федором вернулись на пост и очень даже своевременно. Через полчаса после нашего прибытия на манометре упало давление, перекачку остановили, нужно было выезжать на трассу трубопровода для проверки ее состояния. Бывали случаи, когда на трассу выезжали на танке, если на посту нет другой бронетехники, но в тот день был не такой случай. Я доложил на КП роты, что выехать не на чем и стал ждать указания, что делать. На ГНС-47 у Игоря Павлова в исправности была МТЛБ и решение было, что он сначала проверит свой участок трассы и если не найдет место аварии, то проедет до нашего ГНС-46.

Через два часа перекачка возобновилась, и до нас дошли печальные новости. На участке Чарикар – Баграмский поворот в районе н.п. Дехи-Мискин при устранении аварии патрульно-аварийная команда подверглась обстрелу, погиб рядовой, моторист ПНУ Гуляев Андрей*²⁷. Место, где произошла трагедия, было известно участникам событий того времени, проезжавших мимо обгоревших развалин, на стенах которых были написаны большими буквами «МИНЫ. МИНЫ».

Населенный пункт Дехи-Мискин – было зловещим местом, обеспечивающие охрану трассы артиллеристы не имели обзор как с поста на Баграмском повороте, так и со стороны ГНС-47 совмещенной с постом охраны артиллеристов и танкистов. Периодически в этом месте происходили обстрелы проходящих колонн, и, конечно, трубопровода. Земля и стены зданий были выжжены пожарами.

Примерно через две недели после моего прибытия из отпуска на посту появился комбат майор В. Цыганок. БТР-60ПБ, на котором он прибыл, остановился перед каменным забором. Комбат пальцем подозвал увидевшего его трубопроводчика, стоявшего рядом с ПНУ-100/200 с автоматом и в каске на голове (каски выдали накануне), и распорядился, чтобы его встретил взводному, то есть мне, нужно было подойти и встретить его. Воин-узбек на ломаном русском спросил: «Кто ты такой? У нас есть свой командир и командир роты, больше никого не знаю». Комбата он впервые видел, для воина-узбека других командиров не было, пост покидать без команды командира было нельзя. Комбат побагровел и ненормативной лексикой объяснил воину узбеку кто он и что он хочет. Боец понял, что приехал какой-то большой начальник, помахал рукой, призывая другого узбека подойти, показывая в сторону БТР. Подошел другой узбек и тоже стал что-то спрашивать сидевшего на броне мужчину.

Вот такая картина предстала моему взору, когда я вышел на крыльцо нашего здания. Чтобы не усугублять ситуацию, я подошел к сидевшему на БТР комбату, приложил руку к головному убору и доложил, чем занимается личный состав гарнизона ГНС-46. Не ответив на мое приветствие, комбат начал свое повествование со слов «какого ты тут … делаешь, если бойцы не знают своего комбата, что ты тут развел». Дальше пришлось выслушать много плохого в свой адрес, в адрес ротного и личного состава. По всей видимости, это был его метод воздействия на личный состав, как руководителя. Став к сорока годам майором, ему, наверное, было сложно все воспринимать, служил себе в Германии (ГСВГ) и тут на войну попал – жуть.

Пришлось минут 10–15 терпеливо ждать, когда он «выпустит пар», это ведь армия, и дождаться внятного объяснения причины его прибытия на наш гарнизон. Возможно, по выражению моего лица ему стало ясно, что его отборный мат не имеет существенного воздействия на меня. Комбат спустился с БТР и направился по направлению к зданию нашей дислокации, так называемой казарме – спальному помещению. Мы поднялись на крыльцо перед спальным помещением, комбат развернулся и резко ударил кулаком меня в грудь в область сердца. От неожиданного удара у меня слетела с головы панама, но на ногах я устоял. Бить в ответ было нельзя, все-таки командир, это рукоприкладство, потом могло быть хуже. Дверь в спальное помещение была открыта. Решение пришло как-то само собой, что делать в данной ситуации. Неожиданно для комбата, я развернулся и зашел в спальное помещение, достал из-под подушки свой автомат, вышел на крыльцо, снял автомат с предохранителя, загнал патрон в патронник (зарядил автомат) и наставил на уровне ног комбата. Предупредил: «Еще один шаг – и буду стрелять, сначала в пол, потом тебе уже будет все равно. Лучше совсем убраться отсюда». Физиономия майора поехала, куда-то пропала ухмылка с лица. Он отступил от меня на два шага, предполагаю, думал, действительно ли в него выстрелят. Мои доводы были убедительны, оружие наготове. Он даже не стал смотреть мне в лицо, посмотрел в сторону БТР, на броне никого, моих бойцов не было видно, большая часть занималась строительством бани, моторист стоял в тридцати метрах у насосной, танкистов тоже не было. Мне заполнилась его единственная фраза: «Ты об этом сильно пожалеешь». Комбат майор В. Цыганок развернулся и пошел в сторону БТР. Залез на броню и убыл в сторону Чарикара. Зачем он приезжал, чего хотел, мне так и не известно. Меня поучить жизни таким способом, «сломать через колено»? Да, мужик крепкого телосложения и старше меня почти вдвое, драться с таким сложно, но можно. Только его методы воспитания пусть оставит своим детям, если они у него есть.

Весна входила с свои права. Стали зеленеть луга, верблюжья колючка покрывалась свежими листочками (колючками), распустились листья на деревьях, погода установилась достаточно комфортная, изнуряющей жары еще не было. В роте появился лейтенант Капускин Юрий Владимирович. Тяжело осознавать, что на моей памяти это уже был третий командир взвода связи. Юра, конечно, узнал об этом, как только прибыл в роту и вероятно понимал наши сочувствующие взгляды.

В конце апреля, примерно через неделю после посещения нашего гарнизона комбатом, с очередной проверкой приехал не кто-нибудь из батальона, а сам начальник политотдела бригады полковник Костенко. К нашему большому удивлению полковник был в полной экипировки разведчика, не хватало только каски. На груди был «лифчик» с боеприпасами (где-то около шести магазинов с патронами), на поясе – подсумок с гранатами. Вот он – образец для подражания. Целью его посещения был наш морально-боевой дух и политическая грамотность. Как и предыдущий проверяющий – комбат, Костенко выслушал мой доклад о морально боевом духе гарнизона, не слезая с БТР. Все бы были такие проверяющие. С его напутственных слов как нам служить мне стало ясно, до бригады наш конфликт с В. Цыганком пока не дошел. С чувством выполненного долга Костенко пожелал нам успехов и через десять минут, так и слезая с БТР, двинулся дальше.

Буквально на следующий день с очередной проверкой боеготовности прибыл начальник особого отдела батальона капитан Михайлов (фамилия изменена). Худощавый, подтянутый и очень вежливый капитан стал издалека интересоваться как у нас дела с продовольствием, гигиеной, не было ли рукоприкладства, чем занимался личный состав в свободное от перекачки время и стал задавать другие вопросы, напрямую не связанные со службой. Капитан не стал осуществлять осмотр личных вещей и прикроватных тумбочек, его интересовало другое: как личный состав воспринял конфликт между командиром взвода и командиром батальона, произошедшим неделю назад.

Капитан беседовал отдельно с каждым трубопроводчиком, делал намеки, что взводный, возможно, их запугал, чтобы скрыть инцидент, и предлагал рассказать всю правду начистоту. Последним в очереди был я. Тон капитана резко изменился, из культурного и обаятельного он стал резким: «Как ты смог угрожать комбату? Ты что, в тюрьму захотел?». Вот оно, думаю, прорвало, все-таки комбат струсил и направил ко мне на разборку этого капитана, сейчас он все узнает и раскроет страшное преступление, за которое его наградят или повысят в должности. Выслушав его вопросы, и чтобы было поменьше свидетелей, предложил капитану выйти на свежий воздух и покурить. Ответ у меня был давно уже заготовлен, ничего ты капитан не услышишь ни от меня, ни от моих бойцов, которые мне доверяют как себе. Не ты, а я о них забочусь, не ты, а я их посылаю на сложный участок, а иногда и под пули.

Мы отошли от здания нашей бывшей ветеринарной больницы, я достал сигареты «Столичные» предложил закурить. Рядом с нами «тарахтела» перекачивающая установка ПНУ 100/200М, капитан курить отказался, стоял и ждал пока я закурю и начну рассказывать ему, что произошло. Отношение комбата к личному составу, по всей видимости, было известно особисту. Рассказал капитану момент встречи с комбатом, когда он, не слезая с БТР в грубой форме оскорбил офицера при подчиненных, не гнушаясь крепких слов. Сказал, что готов на это счет написать рапорт и приложить к нему показания бойцов, присутствовавших при этом разговоре, правда, узбеки плохо говорят по-русски, тем более пишут. Но не этого ждал капитан, его интересовало, что было дальше, а дальше дошли до спального помещения, и после осмотра комбат уехал. На мой вопрос, написать ли рапорт о встрече с комбатом или нет, особист повертел пальцем у виска и сказал: «Это наша не последняя встреча, хорошо подумай, где ты находишься и что творишь». Мой ответ был стандартный, что дальше посылать некуда, за нами зеленая зона, ста метров не пройдешь как либо подорвешься на мине, либо еще чего хуже. Капитан развернулся и не попрощавшись уехал.

Историю с комбатом спустили на тормозах, и каких-то видимых последствий, на первый взгляд, я на себе не ощутил. Предполагаю, что придирки со стороны комбата сошли на нет после событий, произошедших в мае–июне 1983 года. Значительно позже, при замене, майор Цыганок припомнил мне этот эпизод.

Май оказался «горячим» в прямом и переносном смысле. Нападки на трубопровод усилились как со стороны душманов, так и со стороны мирного населения. Нищета и разруха непрекращающейся войны вынуждали мирных жителей к диверсиям на трубопроводе. Пропилы, пробоины и даже расстыковки участились. Практически ежедневно перекачка останавливалась на несколько часов. Со стороны вооруженных формирований диверсии были сопряжены с поджогами.

В середине мая на участке между ГНС-47 и Баграмским поворотом, в районе населенного пункта Дехи-Мискин произошло вооруженное нападение на БТР комендатуры. Обстрел вели из гранатомета с обгоревших стен, бронник загорелся. В ответ личный состав открыл огонь. Одновременно прострелили и подожгли трубопровод. По докладу Игоря Павлова на одном МТБЛ он бы не справился, попросил подмогу. В этот момент мы с бойцами получали продукты у старшины на КП роты. БТР, на котором мы прибыли, уехал в полк на дозаправку. Командир роты капитан Алексей Макеев пришел с новостями, что идет «войнушка» на участке Игоря Павлова и что к нам вот-вот прибудут командир бригады полковник Мемех В.И. и комбат майор Цыганок В.

Пока мы получали продукты, приехали комбриг с комбатом и наш БТР. Для усиления мобильности с экипажем БТР прибыл командир мотострелкового взвода лейтенант Владимир Великанов. Ротный Алексей Макеев доложил обстановку на трассе и предложил лично убыть на трассу для принятия мер по ликвидации аварии. Комбриг согласился с этим предложением. Дословно сказал: «Нужно прояснить размер аварии, в боевые действия не вступать, и береги людей, капитан». После напутственных слов мы залезли на броню БТР и отправились на наш ГНС-46.

Из-за вооруженного нападения в районе Дехи-Мискин комендатура остановила движение по трассе Джабаль-ус-Сирадж – Чарикар – Баграмский поворот. Мы на БТР с трубами проехали беспрепятственно до нашего ГНС-46, потом получили разрешение от командования 177 мсп на привлечение танка и продолжили путь в составе: три члена экипажа танка и мы с командиром роты. БТР с трубами и бойцы ПАК остались в гарнизоне, не хотелось подвергать опасности личный состав и технику.

Гусеницы танка лязгали по асфальту, по городу Чарикару механик-водитель чуть сбавил скорость, чтобы ненароком кого-нибудь не задавить. Проехали Чарикар, затем ГНС-47, после него стал виден столб дыма от пожара в месте аварии. В небе появились два вертолета МИ-24, которые с разворота обстреляли из НУРСов (неуправляемая авиационная ракета, предназначенная для уничтожения техники и живой силы противника с воздуха) в месте боестолкновения. Израсходовав боекомплект, вертолеты взяли курс на аэродром, развалины обгоревших зданий дымились. Танк, на котором мы подъехали к месту боевых действий остановился на дороге, стал разворачивать орудие в сторону развалин и одновременно развернулся на месте и стал спускаться с дороги на обочину. Обочина была на 1–1,5 метра ниже уровня дороги, тем самым танкисты сделали маневр, обеспечивающий укрытие танка естественными условиями местности и дали возможность нам с ротным за броней танка спуститься на землю. Мы едва успели спрыгнуть с танка и лечь на землю, как тут же по нему открыли огонь из гранатомета. Снаряд пролетел рядом с башней, танкисты открыли ответный огонь.

Картина боевых действий составляла около сотни метров. Танк остановился на одной стороне, БТР «комендачей» догорал на противоположной. Трубопровод по другую сторону дороги продолжал гореть остатками топлива в трубе. Гарь от пожара и пыль от удара реактивными снарядами с вертолетов еще до конца не рассеялись. Танкисты произвели несколько выстрелов в сторону развалин, при каждом из которых обратной волной нас прижимало к земле, уши закладывало, во рту моментально пересыхало. В такую переделку я еще не попадал. Мы поползли по обочине в сторону догоравшего БТР, «войнушка» продолжалась. Метров через 20–30 встретили наших бойцов с ГНС-47 и Игоря Павлова. Рассказывать, что да как он не стал, и так было видно, что пока не поработает авиация соваться с устранением аварии бессмысленно. Игорь перед выездом на трассу запросил помощь и выехал к месту аварии. На МТЛБ больше четырех труб ему было не привезти. Вот уже почти два часа бойцы лежали за обочиной дороги, не поднимая головы, и ждали, когда закончится перестрелка. Со стороны догоравшего БТР была видна группа людей, которая изредка стреляла в сторону развалин и тоже ждала подкрепления.

Решение командира взвода лейтенант Игоря Павлова, посчитали правильным. Если бы к вечеру перестрелка не закончилась, он бы со своими бойцами на МТЛБ возвратился на ГНС-47 и ждал указаний от командира роты. Мы с ротным обратным путем доползли до танка, забрались на броню (три удара прикладом по башне, и танкисты открыли люки). Мы по очереди залезли в башню, и водитель-механик начал движение сначала вдоль обочины, затем, метров через пятьдесят, выехал на асфальтную дорогу. Танк двинулся в обратный направлении к нашему ГНС-46.

Впечатления от поездки остались на всю жизнь. Звон в ушах долго не проходил, танкисты что-то говорили, жестами показывали, что все нормально. Пять человек в танке, из них четверо в башне – это многовато, тесно, душно, но потерпеть было можно. При въезде в Чарикар мы открыли люк, выбрались на броню танка и в таком положении добрались до гарнизона. По прибытию в гарнизон пересели на БТР и через полчаса были на КП роты.

Солнце стояло высоко, комбат Цыганок снял ботинки и носки и выставил голые ноги для загара. Комбрига не было, как потом выяснилось, он уехал в 177 мсп, решать вопросы усиления охраны трубопровода. Наше появление не смутило комбата, его фраза: «Ну что там, когда устраните аварию?», – как-то обескуражила. Командир роты капитан Алексей Макеев сказал, что идут боевые действия и пока нет возможности произвести замену сгоревших труб, если комбат не верит, то можно все увидеть своими глазами. Ответ Макеева комбату не понравился, он обулся и пошел по направлению к Пункту управления (Радиостанции Р-405). К вечеру боевые действия прекратились, мы с бойцами загрузили трубы на КАМАЗ и под охраной БТР направились в качестве подкрепления на ГНС-47. Через пару часов трубопровод был восстановлен, перекачка топлива возобновилась.

Во второй половине мая 1983 года по решению руководства батальона меня вновь отправили патрулировать участок трубопровода от Южного портала перевала Саланг до КП 2-роты (ГНС-45) н.п. Джабаль-ус-Сирадж. Теперь моя дислокация переместилась на КП роты. Основным средством передвижения стал БТР-60ПБ при участии командира мотострелкового взвода лейтенанта В.Великанова, его двух бойцов (механик-водитель дагестанец Иманмагомедов и наводчик-оператор таджик Шарипов) и переменный состав: трубопроводчиков ПАК – азербайджанец Магомед-оглы, два узбека и украинец. На БТР с двух сторон подвешивались 6–8 труб, с собой брали два комплекта монтажного оборудования, автоматы за спину, сухой паек на одни-двое суток – и команда была готова к выезду. Из практических соображений я сам и большая часть бойцов остриглись наголо. Старшина роты с удовольствием стриг нам головы, любил он это дело. Механическая машинка была не новой, дергала волосы при стрижке, было больно, но потерпимо. Гарантированно три-четыре месяца вопрос со стрижкой был решен. Как говорили бойцы, до дембеля далеко, а жара на все лето. Вот так начался новый этап моего пребывания в Афганистане.

Глава 12. Снова перевал. Берегитесь трубачей

В 6.00 – подъем, в 7.00 – завтрак, в 7.30 – выезд на трассу. Так начинались наши дни, если не случались форс-мажоры. Посадка на БТР была определена командиром мотострелкового взвода лейтенантом Владимиром Великановым. Володя, как правило, сидел слева по ходу движения над механиком-водителем, мое место было справа, мои бойцы справа и слева на броне за нашими спинами. Это было логично, Володя управлял действиями водителя, моя задача – осмотр трубопровода вдоль обочины. Володя окончил в 1982 году пехотное военное училище и через полгода был направлен служить в Афганистан. Он был невысокого роста, крепкого телосложения, спокойный и уравновешенный. Родители Володи проживали тогда в Советской Прибалтике Литовской ССР г. Вильнюсе. Мы как-то сразу нашли общий язык, делить нам было нечего, у каждого своя работа, старших и младших не было.

Каждый выезд был особенным, и мы не знали, что нас ждало. Трасса протяженная (около тридцати километров), дорога извилистая, часто с закрытыми поворотами, от механика-водителя требовала максимального сосредоточения, а от наводчика-оператора – обзор из башни за обстановкой в горах. У моих бойцов тоже задача была не из простых. Любой пролив на трубопроводе следовало устранять на месте без остановки перекачки, поток топлива с горы был сумасшедшим, и редко обходилось без того, чтобы кто-то из нас не «искупался» в керосине. Крайняя насосная станция, подающая топливо через перевал, находилась по другую сторону перевала Саланг. Связи у нас с собой не было. На крайний случай, мы могли поставить задвижку, если не было никакой возможности устранить аварию на месте.

На проверку трассы, как правило, уходил световой день, если все шло в штатном режиме. Дорога была загружена как гражданской техникой, так и военной. Обогнать колонну сложно, приходилось тянуться вместе с ней по серпантинам. Чем выше мы понимались в горы, тем становилось прохладнее. На высоте около 2000–2500 м при подъеме на перевал слева по ходу движения располагался маленький оазис. Рощей это место, конечно, назвать было сложно, но кроны лиственных деревьев вперемежку с деревьями шелковицы (тутовника) закрывали от солнца, журчал горный ручеек. Если была возможность, мы слезали с брони и располагались не непродолжительный отдых, чтобы перекусить и, хотя бы на 10–15 минут отвлечься от действительности. Создавалось впечатление, что ты находился на пикнике и не было ничего опасного в том, что ты там. Однако лежащий рядом автомат с боекомплектом патронов напоминал об обратном.

Не всегда выезд на трассу начинался утром. Вечерние и ночные выезды случались с периодичностью 1–2 раза в неделю, основанием было отсутствие топлива в трубе. По радиосвязи сообщали, что перекачка началась, если через 2–3 часа на «Буксире» (позывной КП 2-й роты) не было топлива, поступала команда «на выезд». Мы залезали в броню и на броню, и БТР ехал в горы.

Никогда не думал, что стану участником охоты на диких животных. Все происходило без какой-то предварительной договоренности. Первый случай был еще осенью в октябре прошлого года. Мы на КАМАЗе возвращались уже ночью на свой гарнизон и тут в свете фар увидели шакала, бегущего впереди КАМАЗа. Водитель закричал: «Товарищ лейтенант, стреляйте, уйдет ведь». Я снял автомат с предохранителя – «бах, бах, бах». Пули застучали по асфальту и с искрами улетели в темноту, водитель старался, чтобы зверь был в поле зрения, но шакал бежал зигзагами. «Бах, бах, бах» – зверь в право – водитель в право, а там кювет. Все, ушла добыча. Нам не нужен был тот шакал, но оторваться от такой охоты было невозможно – это азарт. Второй случай произошел в горах. Ночь, фары светили на дорогу, мы шли на подъем, оружие висело на люке БТР, мы с Володей Великановым сидели на броне и скучали. Водитель первым увидел зверька, бегущего по дороге, закричал: «Смотрите, лиса!». Не сговариваясь, мы начали палить с двух стволов, пули лязгали по асфальту. Лиса была хитрая, петляла и подпрыгивала на месте. Всадили по полмагазина – бесполезно. Улизнула, хвостатая, с дороги в гору. Водитель-механик остановился и расстроившись, что мы промазали в сердцах, сказал: «Эх вы, мазилы». Ему, горцу-дагестанцу, так старавшемуся поймать лису, тоже было обидно, что мы не попали. Горы любят тишину, в ночное время наша стрельба отзывалась эхом.

Охрана автомобильной трассы и трассы трубопровода была с постов охранения, некоторые из которых примыкали к дороге, другие располагались на ближайших сопках. В дневные часы обзор с постов в основном позволял видеть, кто и куда движется. Почему в основном? Да не вся дорога была в их поле зрения. В ночное время движение по трассе практически отсутствовало, да, мы знали, что где-то на горе есть советские бойцы, но мы их не видели и связи с ними у нас не было. Наш БТР с трубами ездил туда-сюда без расписания, днем его было видно, ночью выдавал только свет фар.

В один из таких дней в конце мая на подъеме БТР заглох. До поста на трассе было далеко как в одну, так и в другую сторону, до ближайшей стоянки к перевалу – около пяти километров, в сторону спуска не менее 3–4 км, на сопках не видно, чтобы был пост. Развернуть БТР, чтобы он покатился под гору – не реально. Механик-водитель и Володя Великанов полезли разбираться с двигателем, нам осталось только наблюдать за горами. Прошло три часа, стало темнеть, у БТР не заводился ни один двигатель. Не бросать же технику на дороге. Как назло, встречного и попутного транспорта не попалось. Проехали два афганских пикапа, они нам были не помощники. Когда окончательно стемнело стало понятно: мы попали, броня была, но обездвиженная. Парни подключили аккумулятор и продолжили перебирать двигатель. Решили в данной ситуации увеличить зону обзора, рассредоточились на 20–30 метров от БТР с двух сторон. Вот в таком режиме со сменой через каждый час простояли до утра. Утром получилось завести один двигатель, похоже, дело было в некачественном топливе. Одного двигателя хватило, чтобы развернуть БТР и направить технику на спуск.

Бессонная ночь и накопившаяся усталость последних дней давали о себе знать, меня клонило ко сну, большая часть бойцов спала в заднем отсеке. Сидя рядом с механиком-водителем, я стал отключаться. Мне казалось, что я продолжаю бодрствовать и смотрю на трубопровод вдоль дороги. Открывая и закрывая глаза, в какой-то момент я отчетливо увидел, как мужчина-афганец в белой чалме с мотыгой в руках пытался пробить трубопровод. Не веря своим глазам, я сказал водителю: «Стой, тормози! Ты видишь, что творит этот басурманин». Водитель притормозил и посмотрел на меня удивленно и спросил: «Вы о чем, товарищ лейтенант?». «Да вот же, – говорю. – Мужик стоит у дороги с мотыгой в руках, ты что, не видишь»? Механик-водитель ничего не видел, наводчик оператор тоже не спал и тоже ничего не видел. Ладно, проехали, что-то меня переклинило.

Через два часа добрались до КП 2-й роты. Доложил капитану А. Макееву о поломке БТР и непредвиденной задержке, вызванной ремонтом. Командир роты махнул рукой, сказал: «Ладно хоть живы, мы тут уже думали, что пора обращаться за вторым БТР, чтоб вас искать. Иди поешь и ложись спать, что-то ты какой-то серый». Да, выспаться было самое то. В ожидании другого БТР могло получится поспать часа три–четыре.

Поспать вышло до обеда, разбудил ротный. Пошли на обед в сборно-щитовую столовую. За неполный год ГНС-47 уже имел полноценную казарму собственного изготовления из местной глины, в которой были установлены двухъярусные кровати для личного состава, помещения для отдыха офицеров и прапорщиков, сборно-щитовая столовая и ряд подсобных помещений для обмундирования и продуктов, даже появилась стиральная машина. Иногда втихаря старшина ставил бачок браги, и, чтобы быстрее подошла, заливал ее в стиральную машину. До самогонки дело не доходило, бражку выпивали за два–три дня – дрянь полная, но жажду утоляла.

После обеда прибыл Володя Великанов на другом БТР, с другим экипажем, раньше их на трассу не привлекали. Сначала от В. Великанова, а чуть позже и от комендатуры, находящейся по соседству, до нас дошли слухи, что при подъеме на перевал встала колонна КАМАЗов-сухогрузов из-за обстрела. По дороге тек керосин.

Снарядили вновь прибывший БТР трубами, монтажным инструментом и опять двинули на трассу. Через час движения уперлись в хвост колонны КАМАЗов. Замыкавший колонну автомобиль стоял поперек дороги – дальше было не проехать. Старший машины прапорщик выполнял указания начальника колонны никого не пускать. Спустившись с брони вдвоем с Володей Великановым, мы пешком пошли к месту затора выяснять, что произошло. Примерно через 150 метров на дороге появился ручей с керосином из трубопровода. Колонна КАМАЗов стояла с выключенными двигателями, чем выше мы поднимались, тем шире становился ручей из прорвавшейся трубы. Не хватало еще, чтобы керосин загорелся, страшно было подумать, что тогда могло бы произойти.

Решение оставалось одно – срочно устранить течь в трубе. Перекинув автомат с плеча за спину, с шага я перешел на бег в сторону аварии, Великанов побежал в обратном направлении за моими бойцами и трубами. Я подбежал к повороту дороги, где фонтан керосина хлестал из трубопровода вверх высотой метра 3–4 и в стороны. В кювете в ручье лежал КАМАЗ, который явно попал туда не по своей воле, с другой стороны обочины со стороны скалы стоял другой КАМАЗ, без лобового стекла, часть колес была пробита. Подошедший капитан спросил меня, кто такой и что надо. Я ответил, что, собственно, труба наша, сейчас бойцы подойдут с трубами. Капитан пожал мою руку, мол, давно пора мы не можем заниматься эвакуацией техники, пока не устраните аварию.

Место аварии было откровенно хреновое, на повороте, фонтан керосина не давал даже подойти. Решили сначала выполнить расстыковку на прямом участке, отвести поток жидкости в ручей, затем заменить поврежденный участок из четырех труб, а после постараться подтянуть трубу и стыковать трубы, чтобы направить керосин опять в трубопровод. Провозились минут сорок, трое бойцов из четырех хорошенько промокли при стыковке труб, но трубопровод восстановили.

По завершении нашей работы капитан автомобилистов рассказал, что же произошло на трассе. Колонна автомобилей КАМАЗ двигалась в сторону перевала Саланг. Не понятно почему и зачем из пролетающего самолета вылетели бомбы на парашютах. Две попали рядом с дорогой, по которой двигались КАМАЗы. От взрывной волны первый из них улетел в речку, водитель и старший машины вылетели через лобовое стекло, получили контузию, ушибы, искупались в ледяной воде и остались живы. Второй КАМАЗ взрывной волной откинуло на скалу, водитель тоже получил контузию. Все остались живы, слава богу. Пока капитан рассказывал, что произошло в небе, опять появился самолет и сбросил четыре бомбы и тоже на парашютах. Взрывы прогремели не далеко в горах, что за бомбометание, с какой целью – для меня осталось без ответа.

После устранения аварии бойцы спустились к ручью и стали отмываться от керосина. Колонна двинулась дальше в сторону перевала, один КАМАЗ остался в ручье, второй подцепили на жесткую сцепку и потащили дальше. Наш БТР подъехал к месту аварии, бойцы стали крепить трубы, и тут подошел ко мне азербайджанец Магомед-оглы и сказал: «Товарищ лейтенант, у меня автомат пропал». Такого случая у меня еще не было, у каждого бойца автомат всегда был при себе: на плече, в руках или за спиной, даже ночью под подушкой – а тут пропал. Как автомат мог пропасть, если ты его не должен выпускать из рук? Магомед-оглы стал рассказывать, что после устранения аварии снял с себя мокрую от керосина одежду, а автомат поставил на стоящий рядом бампер автомобиля. Сразу не вспомнил, пошел к ручью помыться, пришел – нет автомата. Спросил водителя КАМАЗа, не видел ли тот его автомат, водитель сказал, что его оружие в глаза не видел. Вместо того, чтобы тут же сообщить мне, боец стал сам искать автомат, спрашивать других, кто его мог видеть. Итог – автомата нет. Пока он бегал, колонна начала движение, и тут Магомед-оглы вспомнил обо мне, помоги, командир, автомат пропал.

Ситуация патовая, мне удалось остановить колонну, прошлись по машинам, спросили всех, кого только могли, залазили под водительские сиденья, просмотрели все кузова и сверху и под ними – нет автомата. Азербайджанец обычно веселый, с усмешками и приколами, стал мрачнее черной тучи, нет автомата – все, уголовное дело и, возможно, тюрьма года на три, утрата оружия в условиях боевых действий.

Возвращение было со смешанными чувствами, вроде бы задачу выполнили, аварию устранили, но потеряли автомат, это как говорят «залет, воин». После доклада командиру роты А. Макееву о происшествии пришлось всем писать объяснительные, что и как было, оружие – дело серьезное. Через два дня на КП роты приехал из батальона тот самый капитан из особого отдела и несколько часов нас, участников того события, допрашивал. По результатам допросов и объяснительных азербайджанец Магомед-оглы отправился с капитаном особистом в батальон. Позже до нас докатились слухи, Магомед-оглы избежал ареста и получил два года условного срока. На нас очередной раз повесили обстоятельство, что в роте не все благополучно.

Начался июнь, наше передвижение по маршруту вверх–вниз продолжалось с переменным успехом. Устранение аварий, перекладка трубопровода на сложных участках. Если не было перекачки, то выезды на трассу трубопровода все равно выполнялись в основном с целью устранить последствия зимней эксплуатации трубопровода и некачественной прокладкой трассы трубопровода, осуществленной год назад. Образовались нависания труб на поворотах трассы, местах, близко прилегающих к дороге, участках подверженных камнепаду. Это работа была длительной и трудоемкой, на перекладку одного участка труб, нависавших вдоль дороги, иногда уходило по несколько часов. Плеть трубопровода порядка 5–7 труб нужно было зацепить тросом, чтобы она при расстыковке не упала в пропасть или ручей, демонтировать прилегающий участок, потом эту плеть вытащить на дорогу и произвести обратно монтаж труб. При всем этом требовалось не мешать движению транспорта и самому не свалиться с обрыва. В горах, конечно, было прохладнее, чем в долине, перепад температуры градусов на 10–15 с понижением. Если в долине было плюс 40–45 С, то на трассе – плюс 25–30 С, прохладнее, когда поднимались на отметку 2–2,5 км от уровня моря. Все равно пока делали перекладку такого сложного участка рубаху можно было выжимать, у бойцов куртки были с белыми разводами от пота и выступившей потом соли.

Вот в один из таких дней, когда мы перекладывали трубопровод около галереи, защищающей дорогу от камнепада, кто-то из бойцов увидел, как напротив нас по скалистому склону взбирался крупный горный козел. Между нами и горным склоном протекала быстротечная речка, расстояние было метров 600–700. Горный козел не торопился, делал три–четыре прыжка и стоял, и так потихоньку все выше и выше. Ну как тут следовало поступить? Козел был явно дикий, вокруг никого не наблюдалось, свежего мяса летом не было, а автомат находился в руках. Посоветовавшись, решили, что, если попадем в козла, он полетит вниз к ручью, подберем, когда не будет движения по дороге. Сказано – сделано, одиночными по козлу огонь. Стреляли из автоматов вдвоем мы с Володей Великановым по очереди, из положения стоя, если что отвечать все равно предстояло нам. Он два выстрела, я два выстрела. Козел понял, что по нему стреляли и ускорил подъем, на втором круге меткий выстрел Володи попал в цель. Козел полетел вниз и на полпути к подножью склона застрял между камней. Вот не задача, лезть за ним по скалистому склону было не реально. Не достался нам козлик, не судьба.

В воинских формированиях часто возникает вопрос не уставных взаимоотношений среди военнослужащих и не только. Не буду поднимать эту тему, откуда она появилась и почему ее нельзя искоренить, в Советской армии она была, где-то больше, где-то меньше, но была. Когда с утра до вечера со своими с бойцами, то таких обстоятельств быть не могло, а если воины оставались одни без командира, то всякое могло случиться. Наша рота не стала исключением. Даже при наличии замполита роты, офицеров-командиров взводов, прапорщиков, нет-нет, да где-нибудь не уследишь. Личный состав иногда задавал такие задачи, что не сразу поймешь, как их потом решить. В моем взводе Болотников Александр попал под следствие из-за попытки продать топливо «налево», до сих пор не знаю, чем дело закончится .В первой роте нашего 3-го отпб командиром роты был старший лейтенант Валентин Пацина, боец стал миллионером. Управляя задвижками при перекачке топлива «в горку» он умудрился «налево» заправить порядка 20 афганских автоцистерн без срыва потока топлива. Каждая автоцистерна вместимостью 22 куб. м. Бойца вычислили. Комбат Цыганок В. лично отправился его сопроводить на КП 276 тпбр, но по дороге Валентин Пацина сбежал. Мы потом неделю не могли удержаться от смеха: все думали, что они, походу, договорились.

Очередная ситуация на почве неуставных взаимоотношений произошла 10 июня 1983 года. Два бойца из молодого призыва мл. сержант Саминь Николай Григорьевич и рядовой Федоров Василий Еремеевич пропали из расположения нашей 2-й роты. Об исчезновении я узнал вечером, когда мы спустились с гор в долину после очередной поездки на трассу. Обстоятельства их пропажи обнаружились не сразу. У каждого бойца был свой участок ответственности: кто-то из бойцов отвечал за перекачку, кто-то за количество топлива, поступающего в резервуары, переключение и перетаскивание рукавов, кто-то за связь, за приготовление пищи и т.д. Так как перекачка осуществлялась круглосуточно, точасть бойцов отдыхала после смены. Вот в такой пересменок два бойца пропали.

Поиски результата не принесли, и командир роты А. Макеев вынужден был доложить о пропаже бойцов. Через два дня прибыл капитан-особист с задачей поиска виновных. К моменту его прибытия поступила информация, что Саминь и Федоров находятся в одной их банд душманов в зеленой зоне. Еще через сутки командиру роты передали фотографию наших бывших бойцов в обнимку с моджахедами, честно говоря, мы не сразу поверили, как такое может быть. Дальше получили разъяснения, что один из старослужащих бойцов периодически отвешивал беглецам подзатыльники, поддавал сзади в области пятой точки и грозился побить, если они не будут выполнять его желания. Бойцы решили на попутках добраться до батальона. Полдня отсиживались в канаве на свалке техники, где их приметили местные афганцы и сдали душманам.

Вычислить этого старослужащего оказалось минутным делом, достаточно было показать фотографию и сказать зачем от так потупил. Боец, а это был сержант взвода связи, тут же сознался во всем, что совершал и попросил прощения. Капитан разрешил ему собрать вещи. Пока мы сидели в кунге радиостанции Р-405 и ждали, когда сержант соберет личные вещи, совсем рядом как-то глухо прозвучал одинокий выстрел. Мы выскочили – и вот на тебе, сержант лежал на земле, автомат рядом, кровяное пятно на куртке. Самострел. Сержант посинел, пробормотал: «Я не хотел, простите, помогите». Вот, думаю, зараза, застрелить толком не смог. Расстегнул ему куртку, дырка была с левой стороны небольшая, чуть выше соска, крови немного. Пришлось доставать свой медицинский стерильный пакет и прикладывать к месту выстрела. Старшина побежал за транспортом. Прохлопал капитан-особист нарушителя воинской дисциплины, пришлось вести сержанта в санчасть 177 мсп.

После медицинского осмотра сержанта-связиста в санчасти, доктор сказал, что пуля прошла навылет, не повредив даже легкое. Врач вынужден был направить его госпиталь в Баграм, чтобы не было осложнений. По закону сержанта должны были осудить военным трибуналом, но в последствии его конфисковали из армии. Судьба мл. сержанта Саминя и рядового Федорова мне не известна, была попытка их выкупить у моджахедов, но не получилось. Вероятно, история закончилась печально, в базе данных военнопленных в живых они не значатся.

Дни были однообразными: подъем, завтрак, поездка на трассу. С середины июня и далее становилось все жарче. Температурный столбик перевалил отметку плюс 40 С. Жара устанавливалась с девяти утра и до наступления сумерек. В отдельные дни она достигала отметки плюс 50 С. При такой температуре хочется лежать в тени и ничего не делать. Поездки в горы давали передышку от этой изнуряющей жары. Форма одежды из привычной куртки х/б поменялась на выцветшую зеленую рубашку с закатанными рукавами. Дальше оголяться было уже некуда. Бойцы тоже закатали рукава куртки, так было немного легче, а иногда надевали на майку бронежилет и тоже вполне годилось: вроде бы одет и почти по форме. Афганцам в жаркую погоду легче. Их шаровары и рубахи объемные, в них не жарко.

Вот в таком виде наша команда попала в поле зрения начальника политотдела бригады полковника Костенко, который в очередной раз решил проехаться по гарнизонам. Вероятно, события последних дней побудили его приехать с проверкой в зону ответственности 2-й роты 3 отпб для поднятия морально-боевого духа. В отличие от нас, Нач. ПО Костенко был одет, как и в прошлый раз, по полной боевой, на груди был «лифчик» с боеприпасами, где-то около шести магазинов с патронами, на поясе подсумок с гранатами. Тогда мне казалось, что Нач. ПО немного переборщил, сейчас понимаю: он был прав, мы находились на войне.

Не ожидая встретить большого начальника, БТР, на котором мы в очередной раз спустились с горного серпантина, подкатил к столовой. Банально все проголодались, обед скоро оканчивался, хотелось успеть к горячей пище. Каково же было удивление, когда откуда ни возьмись выросла фигура Нач. ПО. По его лицу было понятно, что мы были в чем-то виноваты, не знаю в чем, но виноваты. Его возглас: «Это что за банда на колесах? Какого черта вы в такой одежде, вам что форму не выдали?». Я стоял молча, понятно стало в чем виноват, обед, думаю, точно придется подогревать. Костенко, наверное, уже поел, а нам сейчас прочитают политинформацию и пропесочат заодно. После пятнадцатиминутной «беседы», Нач.ПО спросил: «И что стоите и молчите? Сказать нечего. Макеев, – это он обратился к подошедшему ротному. – Это что за банда, почему так одеты?». Ротный спокойно ответил: «Товарищ полковник, так ведь жарко, я их сам редко вижу, приехали, трубы поменяли – и опять в горы. Им поесть то некогда. Может, пусть поедят, пока обед не остыл, а потом мы их приведем в порядок». Вот, думаю, ротный молодец, мне и отвечать не пришлось. Нач. ПО махнул на нас рукой. Он свою работу сделал, мы пошли обедать, а он пошел по направлению к БТР, на котором прибыл к нам.

Подходил к концу первый месяц лета. Видимых активных боевых действий в зоне Чарикарской долины не проводилось. В горах тоже постреливали нечасто, по всей видимости, действовало соглашение о временном перемирии душманов группировки Ахмад-Шаха Масуда с руководством 40-й общевойсковой армии, заключенное в марте 1983 года. С территории 177 мсп иногда производили пуски из реактивных систем залпового огня (РСЗО) «Град». Эффект от применения был просто колоссальный. После пуска ракет, сначала виднелись следы от пусков ракет, потом они сопровождались взрывами на соседней горе. Кого там обстреливали было непонятно, вероятно, сведения поступали от разведывательных служб.

Продолжалась работа по очередной перекладке трубопровода на сложных участках трассы. День близился к концу, осталось переложить 5–6 труб – работы минут на 15–20, и можно было возвращаться. Кто-то из бойцов обратил внимание, что на склоне горы появились люди: один, два, три, четыре. Вот так дела. Присмотрелись – точно, душманы. Рядом видимых постов охранения не было. Трубопровод нельзя бросать в открытом состоянии. Володя Великанов увидел людей, спокойно подошел к БТР, взглядом показал наводчику-оператору таджику Шарипову в сторону горы. Тот мигом юркнул под броню и навел крупнокалиберный пулемет 14,5-мм (КПВТ), спаренный с пулеметом 7,62-мм (ПКТ) в сторону людей на склоне. Решили продолжить монтаж трубы и следить за действиями людей на горе. Эти 15 минут прошли в ожидании нападения. Его не произошло. Значит, наше подразделение как мишень душманов не слишком интересовало. Закончив работу, мы спешно погрузили оборудование и направились вниз по трассе в расположение КП роты.

По прибытию на КП роты я, конечно, рассказал ротному об увиденном на горном склоне. Макеев выслушал, спросил: «Обстрела не было?», – не было и ладно. Возможно, нужно было остановиться у одного из постов охраны, находящегося на трассе, и рассказать, что видели людей с оружие на склоне горы, но мы не были уверены со стопроцентной гарантией кто эти люди. А зря.

На следующий день рано утром до нас дошли сведения, что смешанная колонна бронетехники при следовании с серпантина в сторону Джабаль-ус-Сирадж подверглась обстрелу со стороны вооруженных формирований. Часть техники была повреждена, часть сгорела, трубопровод тоже пострадал. Перекачку остановили, нужно было выдвигаться к месту нападения для устранения аварии. Ее размер не был известен, поэтому к обычному комплекту оборудования, который грузился на БТР, решено было дополнительно снарядить автомобиль КАМАЗ с трубами и усилить группу монтажников.

Через полчаса две единицы техники выехали для устранения аварии. Подъем по направлению к месту занял около часа. Чем ближе мы подъезжали, тем понятнее была картины недавних событий. Навстречу нам двигалась разрозненная колонна автомобилей, бронетехники, танки и БТР. Часть техники была на жесткой сцепке. Примерно на полпути дороги до перевала Саланг, у поста охранения нас остановили, велели подождать, поскольку боевые действия прекратились и производилась эвакуация техники. Пришлось подчиниться, не смотря на то, что и у нас тоже была не прогулка на свежем воздухе. Через два часа дали разрешение на дальнейшее движение.

Душманы выбрали местом нападения на колонну извилистый участок дороги. На одном из поворотов стоял сгоревший танк, дальше на склоне обрыва к ручью – две сгоревшие автоцистерны. По всей видимости, их скинули туда, чтобы не мешали движению другой техники. Еще вчера мы здесь перекладывали участок трубопровода и видели подозрительных людей на вершине горного массива. Сгоревший танк не перекрывал дорогу и по всему было видно: танкисты выдвинулись на небольшую площадку для отражения нападения. По краю этой же площадки был проложен трубопровод. Танк стоял как раз на нем. Что послужило возгоранию, внешний обстрел или наезд – мы не знали. Башня танка была на месте, значит, детонации от снарядов, разорвавшихся внутри танка, не было или в танке не было снарядов. Часть асфальтированной дороги была черной от горевшего топлива автоцистерн и керосина, вытекающего из трубопровода.

Трубопровод был поврежден во многих местах, в основном наблюдались прострелы и последствия пожара. Чуть дальше от места боестолкновения из поврежденного трубопровода топливо текло в ручей. Радужные пятна были видны на воде. Работы предстояло много. В первую очередь следовало поставить задвижку на ровном участке, чтобы остановить вытекание топлива в ручей, потом провести демонтаж поврежденных труб. От пожара стыки части труб сплавились. Расстыковать их было невозможно. С демонтажем пришлось повозиться. Те трубы, которые попали под танк, вообще не подлежали демонтажу. Новую линию собрали относительно быстро. Что смогли сделали, собрали, посчитали сколько поменяли, получилось много, хорошо, что взяли КАМАЗ с трубами иначе бы, не хватило. Вернулись ближе к вечеру, после чего поступила команда на продолжение перекачки.

Относительно спокойным выдался июль. Дважды мы попадали под обстрел в вечернее время. При первых выстрелах весь экипаж команды с брони залезал внутрь БТР, а наводчик-оператор открывал огонь. Пострадавших не было. Цоканье пуль по броне не причиняло вреда экипажу, страдали трубы, подвешенные с двух сторон к БТР.

Местное население воспринимало нас не иначе как неизбежное зло. Война продолжалась четвертый год, обстановка даже в районах, подконтрольных 40-й армии и демократической власти Афганистана, оставалась крайне нестабильной. Более половины всех повреждений трубопровода являлось делом рук местного населения. Я выезжал утром на проверку участка трубопровода – все выглядело нормально, возвращался через четыре часа – бил фонтан, десятки людей шли с бидонами, банками, ведрами (у кого-что имелось), растекалось озеро керосина, из которого шло бойкое наполнение в принесенную тару. Подойти к месту с пробоиной было невозможно: кругом толпился народ. На окрики: «Разойтись», – никто не реагировал, помогала стрельба в воздух и то ненадолго. Людишки отходили метров на десять и ждали, когда мы начнем замену пробитой трубы. Поток топлива был постоянным перекачку никто не останавливал, да и как ее было остановить, если поток жидкости самотеком шел после перевала порядка 30-ти км. При демонтаже первого стыка из трубы поток хлестал метров пять в длину. Пока меняли трубу, топливо продолжало вытекать из трубопровода. Озерцо и лужи вокруг мгновенно начинали пополняться, и тут местные афганцы как по команде бросаются набирать вытекающее топливо, не обращая внимание на нас и иногда мешая завершить устранение аварии. Бедность толкала людей к такому занятию. Понять все это было можно и даже посочувствовать, но передо мной стояла другая задача – сохранить топливо для наших войск, доставить его на аэродром.

Вот так раз за разом, часто на одном и том же месте, как правило, перед Джабаль-ус-Сираджем приходилось производить замену труб. Проходил месяц, другой, ситуация менялась в худшую сторону. Местной население почувствовало «халяву». Можно было безнаказанно пробить трубопровод, запастись керосином, и дрова не надо покупать. Закончился запас – опять пошел и пробил. У меня сложилось впечатление, что мои перемещения отслеживаются. Проехал БТР с трубами вверх по серпантину, можно было пробивать трубу, было 3–4 часа, чтобы наполнить бидоны и банки топливом. Места аварий потемнели от пролитого топлива, земля уже не впитывала пролитое топливо.

Есть предел терпения, и оно закончилось. Когда было пробито уже две трубы на одном и том же месте, я решил, что хватит. Стрельбой из автомата в воздух отогнали местных жителей от поврежденного участка, заменили трубы, отодвинули трубопровод на два метра от места пролива и, не дожидаясь пока афганцы начнут вычерпывать пролитые остатки топлива, двумя короткими выстрелами по земле, обильно пропитанной керосином, поджег участок пролива. Пламя сначала медленно, а потом все больше и больше разгоралось. Черные клубы дыма стали подниматься все выше, территория пожара стала расти стремительно. Афганцы кинулись в рассыпную, такого поворота событий они не ожидали. Территория пожара разрослась до нескольких десятков метров, и так как трубопровод лежал на небольшом склоне, пожар распространился по склону в сторону горного ручья. Загорелись не многочисленные кусты и деревья. Пожар полыхал около двух часов, жилые постройки не пострадали.

После пожара на этом участке больше пробоин трубопровода не было, средство достигло цели, «мирное» население правильно поняло, что пробивать трубы нельзя.

Прошло два с половиной месяца моей вахты по патрулированию от КП 2-й роты н.п. Джабаль-ус-Сирадж до перевала Саланг. Сложно было постоянно находится на взводе, ожидая за очередным поворотом чего-то плохого, поневоле начинали сдавать нервы. При нахождении в гарнизоне все-таки чувствовалась большая защищенность от внешних фактов, случались передышки в выездах на трассу, а тут мы постоянно находились на колесах, иногда даже приходилось спать в БТР. Менялись картины как в кино, но пейзаж был один и тот же: дорога на серпантин, пробитые трубы, дорога с серпантина, пробитые трубы….

При очередном возвращении с трассы в начале августа, буквально в километре от КП роты издалека был виден фонтан из пробитого трубопровода. Народ радостно набирал керосин кто во что мог. Остановились, попросили разойтись, бесполезно даже не отреагировали. Ко всему прочему двое афганцев подъехали на велосипедах, на багажниках которого была привязана 15-тилитровая банка для топлива. Трубопровод пробили не менее часа назад и «велосипедисты», по всей вероятности, совершили не один рейс, ну это же дальше некуда. Осталось подсоединить рукав к трубопроводу и подогнать автоцистерну или разливать по бочкам, кому сколько надо.

После увиденного что-то у меня в голове переклинило, несколько выстрелов в воздух некоторым образом остановили некоторых «любителей топлива», но не всех. Один из афганцев на велосипеде даже не обратил внимание на мои выстрелы, спокойно подъехал к месту пробоины и стал развязывать банку, собираясь продолжить свой «бизнес». Все хватит представления. Удар ноги по велосипеду – афганец вместе с тарой оказался на земле. Велосипед я кинул на дорогу и жестом показал афганцу, чтобы он ушел. В это же момент на дороге появились наши наливники, следующие колонной в сторону перевала. Парни-солдаты, сидевшие за рулем автомобилей, увидели наши разборки, фонтан керосина, много местного населения с банками и ведрами. Первые две машины объехали лежащий на дороге велосипед. Я показал жестом: «Давай, наезжай». Следующие водители поняли мой жест правильно. Один, второй, третий УРАЛ проехали по велосипеду. Что от него осталось? уже ничего восстановлению не подлежало. Жестоко? Да. Причинил ущерб «мирному жителю» – несомненно, а чем он думал, когда открыто воровал топливо?

Трубопровод мы восстановили, но по прибытию историю про велосипед я никому не рассказывал. Возможно, бойцы рассказали сослуживцам. Я сделал запись о количестве замененных труб за поездку, и все забыл. Правда, забыли не все. Через неделю на КП роты пришла делегация афганцев-бородачей в чалмах из Джабаль-ус-Сираджа. Они сказали, что плохо поступил тут ваш командир, который устраняет аварии на трубопроводе, местные жители труб не пробивают, это все моджахеды, а мы «белые и пушистые» спасали от керосина наши поля и огороды. Ваш командир – плохой человек, устраивает поджоги и велосипед превратил в металлолом. Короче, надо было заплатить 50 000 афганей или наказать при них командира или они его накажут сами, то есть «секир башка» – и весь сказ.

Капитан Алексей Макеев, сказал бородатым, что сейчас в гарнизоне командира этого нет, он проведет расследование и потом, через неделю примет решение, что делать. Вечером к моменту нашего прибытия в гарнизон на КП роты ГНС-45, решение уже было принято. Ротный посоветовался «с кем надо» как со мной поступить: «Собирай, товарищ лейтенант, вещи, свою команду, садитесь на приписанный к вашей команде БТР и поезжайте на ГНС-47. Теперь там будете проходить службу. Хватит нам потерь среди личного состава, ты свою работу сделал, количество аварий уменьшилось, продержался почти три месяца, достаточно. Меняешься местами с лейтенантом Павловым, сегодня он прибудет сюда».

Вечером того же дня приехал Игорь Павлов. С ним мы не виделись почти три месяца, у меня была трасса в сторону перевала Саланг, у него в противоположную сторону. Встретились, обнялись, Игорь намекнул, что приехал не с пустыми руками. Оказывается, был повод накатить. Его друг пехотинец лейтенант Серега из 177 мсп получил орден «Красной звезды» и появилось предложение его обмыть. Серега в скорости должен был подъехать сюда «с закусоном».

С заходом солнца жара начинала отступать. В помещении и палатке жарко было до самого утра. Решили мероприятие провести на крыше спального помещения. Если нельзя остановить пьянку, то нужно ее возглавить. По обычаю лейтенант Серега Орден опустил в стакан, и Алексей Макеев произнес тост за его здоровье. Выпили, закусили, привезенная самогонка оказалась крепкой. Налили по второй, пожелали друг другу вернуться домой живыми и здоровыми, потом налили по третьей «за тех, кого с нами нет». После ротный ушел курить, а мы втроем полезли на крышу. Взяли с собой самогонку, закуску и три матраца с подушками.

Так душевно мы давно не собирались. Обменивались новостями, у кого что за этот период произошло. Серега рассказал, что его наградили орденом за участие в Панджшерской операции. Парень получил ранение и чудом остался жив. Мы говорили наперебой, может быть самогонка сделала свое дело, дала нам передышку в работе, или мы соскучились по простому общению. Над нами было звездное небо, которое поражало своей бесконечностью, и так хотелось, чтобы эта ночь нам запомнилась навсегда.

Поспать получилось всего пару часов. Проснулись с первыми лучами солнца, следовало собираться, получать продукты и ехать на трассу теперь уже от Джабаль-ус-Сираджа до Баграма: работа не будет ждать. Я простился с парнями и выехал по направлению Чарикар – ГНС-47.

Глава 13. На дальнем рубеже трубопровода

Гарнизон насосной станции (ГНС-47) был одним и самых благоустроенных во 2-й роте. Он являлся частью поста охраны дороги на Кабул и трубопровода, проложенного до Баграма. На гарнизоне находились артиллеристы, танкисты и мы с насосной станцией. Удачное расположение здания бывшей гимназии для девочек давало возможность не только для проживания, но и для проведения досуга. Командир батареи – старший лейтенант Сергей Зверев – вместе со своими подчиненными много сделал для быта и отдыха, получился некоторым образом оазис: с внешней стороны здания шли каменные стены, а внутри была зеленая лужайка. Здесь устроили «Ленинскую комнату», в которой изредка показывали привезенные кинофильмы. Были баня, беседка, покрытая маскировочной сеткой рядом с бассейном из проточной воды и двухметровой вышкой для ныряния и очень приличный туалет на пять посадочных мест. На территории всегда поддерживали порядок. Бронетехника танкистов и артиллеристов имела свои места стоянки справа и слева от поста и тем самым была доступна к применению в кратчайшие сроки.

Мне часто приходилось по службе бывать на посту и ГНС-47. Теперь это было место моей дальнейшей службы, а участок ответственности шел от Джабаль-ус-Сираджа до отделения армейского склада горючего в Баграме. За период моего пребывания на трассе от Джабаль-ус-Сираджа до перевала Саланг был упразднен ГНС-46. Сначала там установили насосную станцию меньшей производительности, а затем убрали и ее. Частичное спрямление участков трассы трубопровода, увеличение мощности насосной станции на КП роты и, конечно, опыт эксплуатации позволили прокачивать топливо до ГНС-47, дальше шли еще один гарнизон – ГНС-48 – и конечный пункт всей 450-ти километровой трассы – отделение армейского склада горючего в Баграме. Личный состав ГНС-46 был перераспределен между гарнизонами. Вот и получилось, что я находился на самом дальнем рубеже 276 тпбр.

В отсутствие командира взвода на гарнизонах назначался старший из числа сержантов или солдат. На ГНС-47 таким старшим был рядовой Юра Савченко. В Афганистане он находился с самого начала создания трубопроводной бригады и прослужил уже более года. Призывался Юра Савченко из поселка городского типа Ракитное Ровненской области Украинской ССР. Хороший был специалист, всегда и во всем показывал личный пример, обладал очень хорошим качеством – умел ладить с людьми. При нем не случалось каких-то размолвок среди бойцов, он не приказывал исполнять что-то, а просил сделать, и поручения исполнялись, никто не перечил. На подведомственной территории всегда был порядок, перекачивающая насосная станция и радиостанция всегда были готовы к работе. Обязанности среди бойцов так же, как и у меня на бывшем ГНС-46, были распределены, дважды повторять, что нужно делать не приходилось. По взаимной договоренности с местными афганцами, каждое утро приносили литровую банку с очень вкусной холодной простоквашей, чем очень удивили меня. Безусловно, в организации жизнедеятельности гарнизона была заслуга Игоря Павлова.

Во втором гарнизоне между поворотов на Баграм и конечным пунктом трассы на ГНС-48 тоже старшим был рядовой. Одноэтажное глинобитное здание с несколькими помещениями оборудовали для отдыха бойцов, приготовления пищи и для других бытовых нужд. Полы тоже были глиняными, и чтобы условия жизни походили на армейский уклад, на полы стелили солому. У входа в жилое помещение перед входной дверью возвели полутораметровую стену из глины и соломы, чтобы защитить бойцов от внезапного нападения. На крыше был установлен 7,62-мм ручной пулемет Калашникова (РПК), для охраны гарнизона в ночное время во дворе гарнизона стояли ПНУ100/200М и МТЛБ, приданная для усиления от артиллеристов. Всего в гарнизоне было шесть бойцов, в том числе двое от артиллеристов. Гарнизон размещался рядом с афганским складом горючего, на котором тоже была организована охрана.

Трасса трубопровода мне была хорошо известна, ведь еще осенью прошлого года мы выполняли перекладку трубопровода с левой стороны дороги, прилегающей к зеленой зоне – Чарикарской долине на обвалование вдоль канала. От Чарикара до поворота на Баграм местность хорошо просматривалась, так как большей частью открытая. От поворота на Баграм трубопровод был проложен с левой стороны дороги, в непосредственной близости от виноградников. До середины августа никто не обращал на них внимание, а потом виноград стал созревать, и появился соблазн его собрать.

Приданный нам БТР опять отправился в очередной ремонт, и на этот период временно передали в распоряжение КАМАЗ. Артиллерийский тягач – МТЛБ находившийся на посту – техника достойная, но трубы перевозить на нем было крайне проблематично, они банально могли скатиться при движении. Поэтому днем мы выезжали на трассу на КАМАЗе, а в ночное время нас сопровождал МТЛБ (какая ни есть, а все-таки броня).

Помещение, которое было выделено для размещения трубопроводчиков, состояло двух комнат, кладовки и отгороженного угла для приема пищи. Приготовление пищи на ГНС-47, как и на ГНС-46 осуществлялось на улице. Давно была затея построить летнюю кухню, для чего достаточно было возвести 1,5 стены, чтобы отгородить место приготовления от места приема пищи, сделать навес или хотя бы маскировочную сетку в качестве защиты от солнца. Теперь, получив в оперативное управление КАМАЗ, как только появилось бы свободное время от перекачки, срочно нужно было съездить в горы за камнем.

Сказано – сделано. В кабину КАМАЗа при трех посадочных местах помещается четыре человека, а при желании и более, четыре часа ушло на дорогу, погрузку и разгрузку камня. Через два дня стены для новой кухни-столовой были готовы, осталось накрыть их маскировочной сеткой и перенести обеденный стол и стулья. Всеми продовольственными вопросами занимались два гагауза²⁸ (это фактически, молдаване, плохо говорившие по-русски, но очень добросовестные и исполнительные). Двоюродные братья Петя и Коля призывались из одной деревни, прослужили к моменту моего появления на ГНС-47 полгода. Они каждое утро приносили простоквашу и готовили завтрак, обед и ужин.

Как только начал созревать кишмиш местные крестьяне на взаимовыгодных условиях стали снабжать нас этим виноградом. Каждый день вместе с простоквашей гагаузы приносили ведро винограда. В первое время вкусный сочный виноград был в радость, через неделю аппетит пропал. Братья-гагаузы были еще те виноделы, приспособили 40-литровый бак с крышкой для виноматериала. Излишки винограда стали отправлять в него. Через три-четыре дня бак был наполнен виноградом, тщательно утрамбован деревянным бревном и выставлен на солнце. Еще через три дня виноматериал пробродил, и получилось молодое вино зеленоватого цвета. Не ранее чем через две недели, когда полученный продукт отстоялся в банках и приобрел красновато-оранжевый оттенок, его можно было пить.

Получилось всего два дня «выходных» без перекачки, во время которых мы успели построить летнюю кухню. Возобновилась перекачка – опять начались пробоины, наезды на трубопровод, изредка – прострелы. Очередная авария произошла на заправочной станции практически в центре Чарикара. Случилось замятие трубопровода, и, как следствие, начал бить фонтан керосина. Остановили перекачку на три часа. Случилась пробоина на обочине дороги, керосин фонтаном забил на три–четыре метра, опять вынужденная остановка на два часа. Пока производили демонтаж и монтаж трубопровода все, кроме водителя, искупались в керосине, пришлось возвращаться в кузове автомобиля. Сказать, что какие-то там «неумехи», так ведь нет. Трубопровод лежал на обочине дороге в канавке, похожей не на лужу, а на ручей или озеро. Подойти к трубе и не промочить обувь, было невозможно. Дальше больше, при расстыковке труб опять летели брызги во все стороны, начинали заводить трубы для стыковки – вновь фонтан.

Приехали, помылись, сменили одежду. Два часа перекачки, опять потеря давления, выезд в сторону 45-го отдельного инженерно-саперного полка (45 оисп), который находился практически в прямой видимости по диагонали от нашего гарнизона. В месте перехода трубопровода через дорогу, идущую от 45 оисп, тяжелая гусеничная техника продавила закопанный под дорогой трубопровод, образовалась протечка, которая вытекала на обочину. Когда мы подъехали, стало понятно, что за полчаса не устранить. Пришлось ставить задвижку и ехать в полк просить помощь. Следовало переделать переход через дорогу. Мое появление приняли откровенно безрадостно. Больше часа разбирались, кто виноват и что делать. Саперы приняли позицию «ваша труба вам и делать». Остался один аргумент, что мы готовы делать, но у меня четыре бойца и две лопаты, у вас специализированная техника (бульдозеры, землеройные машины, экскаваторы и т.д.) и личного состава около 1,5 тысяч человек. Кто быстрее справиться? Мы бы выкопали траншею за полдня, и весь полк бы встал, ведь дорога была одна. Аргумент подействовал, саперы выделили технику и бойцов, через три часа сделали новый проход под дорогой, а мы уложили в нем новый трубопровод вместо раздавленного ранее.

Вечером тоже дня на пост привезли кинофильм. Явление было редкое. В «Ленинской комнате» на стену повесили белую простынь – экран, установили три ряда стульев. В первом ряду было отведено место для комбата ст. лейтенанта С. Зверева, командира огневого взвода лейтенанта Евгения Савельева (фамилия изменена), командира танковой роты капитана Валентина Стулия и мне, командиру трубопроводного взвода 2-й роты 3 отпб Г. Кулакову. На втором ряду были стулья для сержантов и старослужащих, дальше для всех остальных, кто не был в наряде. Фильм был один из популярных в то время – «Спортлото-82».

К началу фильма все стулья были заняты. В кино явилась совсем другая жизнь, Черное море, люди со своими проблемами, как получить по билету «Спортлото» 20 000 рублей, девушки в купальниках – как все это было далеко от нашей действительности. Пока смотрели фильм, начало покачивать. Первым отреагировал комбат Серега Зверев: «Так, стоп кино, все на выход». Кинофильм остановили, вышли из помещения, и только тут мне стало понятно, что земля под ногами уже подпрыгивала. Раньше мне некогда не приходилось ощущать землетрясение. Вот оно, оказывается, как происходит: земля под ногами подпрыгивает, висячие предметы раскачиваются. Через полчаса все закончилось, и мы досмотрели фильм.

На следующий день перекачка шла в штатном режиме. На обед были приготовлены щи без капусты, с тушенкой, картошкой и луком. Похлебка от гагаузов была относительно хорошая. Я обедал вместе с бойцами, на столе всегда лежал репчатый лук, крупно порезанный на четыре части, это «лакомство» было обязательно к ежедневному приему. Не хочешь заболеть тифом или «желтухой» – ешь лук. Чеснок к нам попадал можно сказать никогда. Бойцы к этому правилу привыкли быстро и сами в качестве закуски к похлебке с удовольствием ели лук. После обеда нужно было съездить на ГНС-48 оставлять бойцов без присмотра нельзя.

Загрузили в кузов КАМАЗа на всякий случай с десяток труб. Они могли пригодиться, да и на баграмском повороте не остановили бы. Мы проехали буквально

2–3 км от гарнизона, слева по ходу движения стоял танк. Я удивился, что он там делал, ведь не на этом месте был пост. Подъехали ближе. Увидев приближающий автомобиль, от танка отошел воин и стал махать рукой, прося остановиться. Остановились, спрашиваю: «Боец, что случилось?». В ответ он сообщил: «У нас беда. Сначала наш боец подорвался на мине, его пошел вытаскивать лейтенант и тоже подорвался. Сможешь отвести лейтенанта в госпиталь в Баграме?». Я подошел к танку и на трансмиссии увидел на матрасе всего в крови Женьку Савельева – командира огневого взвода с нашего поста, еще вчера вместе смотрели киношку. Он был весь синий в полубессознательном состоянии, ног выше колен не было, остатки были наскоро замотаны бинтами. Второй пострадавший тоже начиная с головы частично был замотан бинтами, стоял на ногах и что-то бормотал. Что произошло, спрашивать я не стал, все решали не часы – минуты. Погрузили в кузов на матрасе Женьку и помчались в госпиталь Баграма. Второго пострадавшего танкисты решили отвезти в медсанчасть 45 оисп.

Дорога до баграмского поворота, можно сказать, шла асфальтная, а дальше шли яма на яме. Хоть вправо крути руль, хоть влево. КАМАЗ трясло, Женька был уже без сознания. Еще немного, и мы добрались к госпиталю. На КПП я объяснил, зачем мне нужно срочно внутрь, минута – и ворота открылись. Военные врачи всегда были готовы к действиям. Когда машина остановилась у здания «Приемное отделение», навстречу уже выбегали три человека в белых халатах, их предупредили о нашем появлении с КПП. На матрасе занесли Женьку в отделение, меня остановили у входа. Минуты ожидания тянулись очень долго, я выкурил уже несколько сигарет. Через полчаса вышел врач – женщина в белом халате – и попросила меня пройти в комнату ожидания. Ее интересовали вопросы, кого мы привезли и факты произошедшего обстоятельства. Я рассказал все, что знал, и оставил свои контактные данные. Меня интересовал вопрос жив ли Женя. Сказали, что да, жив и в сознании. Большая кровопотеря, если бы привезли на час позже, то могли бы и не спасти. Да, будет инвалидом, ведь ноги оторвало. Я попросил его увидеть, женщина разрешила, но только не входя в операционную, то есть до двери, поскольку еще не закончили перевязку. В операционной стоял стол, на нем был Женька, рядом таз с окровавленными битами, врачи заканчивали перевязку. Лица товарища мне не было видно. Врач на войне – это спаситель, сколько нужно мужества, чтобы каждый день бороться за жизни людей. Низкий им поклон!

Из госпиталя на ГНС-47 мы вернулись к вечеру. Я зашел к комбату Сергею Звереву, пожали друг другу руки, в тот день мы еще не встречались. Сергей показал жестом на стул: «Гена, присаживайся. Спасибо за то, что спас Женьку, я все знаю, давай выпьем». Налил мне и себе по полстакана чачи, мы выпили. Сергей был немногословен, видно, что очень переживал. Женя Савельев – высокий, красивый молодой человек, всегда позитивный, был не женат, в Афганистан приехал полгода назад, по замене. Парень остался инвалидом, вытаскивая с минного поля бойца. На следующий день Сергей собирался ехать в госпиталь, отвезти документы и справиться о самочувствии пострадавшего. После госпиталя Женьку Савельева отправили в Союз, служба для него закончилась, по всей видимости, навсегда.

Первая партия вина была готова к концу августа. Виноматериал, оставшийся от полученного молодого вина, был повторно задействован для изготовления браги. Дрожжей у меня не было, а вот сахар можно было достать. В бак высыпали 10 кг сахара и залили 30 литров воды. Здесь уже нужно было подождать 10 дней, чтобы продукт был готов к производству самогона. Если молодое вино запустить на перегонку получается чача, если наш виноматериал, то только самогонка. Аппарат для перегонки самогона, состоял из бачка со змеевиком, его позаимствовали у артиллеристов. Бак с брагой установили на кирпичи, под ним развели огонь. Потом соединили трубкой бак с брагой и бачком со змеевиком, в который налили холодную воду из ручья, и процесс пошел. При нагревании воды в бачке, ее заменяли на холодную. За всем процессом я следил лично, ни одна капля продукта не должна была пропасть даром. Первоначально начинает капать водичка, которую называют «Первак», она не горит, – это самая вредная часть самогонки. Когда начинает литься струйка, которая при поджигании загорается, вот это и есть самогонка и ее уже можно сливать в емкость. Наверное, такое производство весьма примитивное. Спиртометра у нас не было, и качество продукта определяли по принципу: горит – это самогонка, нет – суррогат. Отсекали первую и последнюю партию вытекающей жидкости, серединка и была самогоном. Очищать и настаивать было нечем, да и не на выставку же готовили, а для личного потребления. Итогом перегонки браги стала трехлитровая банка, как мне казалось, хорошего самогона. Одну треть пришлось отдать за поставку сахара, один литр передал на КП роты, намного лучше, чем местный шароп, оставшийся литр оставил себе. Какое ни есть, а развлечение.

О моем «хобби» поползли слухи по «сарафанному радио». Возобновились проверки морально-политической устойчивости и технической оснащенности гарнизонов в зоне моей ответственности. В батальоне была такая должность комсорг, вот и прибыл этот комсорг Гармаш в звании старшего лейтенанта проверять нашу политическую грамотность. Проехали с комсоргом оба гарнизона, посмотрели, есть ли боевой листок, чистоту и порядок в помещении, на кухни, и все бы ничего, но в тумбочке на ГНС-48 у одного бойца нашли фотографии полуобнаженных девушек. Такие фото можно было купить в любом ларьке у афганцев. Все, нарушение, морально-бытовая распущенность, виноват был командир взвода – не доглядел. Понятно виноват, не досмотрел, так как в тумбочке к бойцам привычки не было заглядывать. Комсорг спросил: «Что будем делать? Разлагается личный состав на глазах, и взводный, конечно, этому потворствует, не проводит политбеседы, боевой листок последний раз был выпущен месяц назад». Вину пришлось признавать, фотографии изъяли. Я предложил поехать на ГНС-47 пообедать и обсудить пути устранения недостатков, поскольку время обеденное. Комсорг – парень вроде бы нормальный, пообедать согласился.

Вернулись на свой гарнизон, гагаузы обед уже приготовили, хлеб и лук порезали, тарелки и ложки аккуратно разложили, пластмассовые кружки стояли рядом. Я предложил помыть руки перед обедом. Рукомойник стоял на улице, рядом была полочка с зеркальцем, чистое полотенце, мыло, все по уму. Комсорг улыбнулся, сказал: «Да вы тут неплохо устроились, что и чарку к обеду нальют?». Я ответил: «Если доброму человеку, то нальют». Пошли за стол, налили первое (как всегда, тушенка с картошкой, луком и морковкой, соль и перец по вкусу). Я достал бутылку вина, наполовину красную, наполовину зеленоватую, налил в кружку. Хуже все равно некуда, захочет доложить, что личный состав морально разлагается, все равно доложит. Комсорг перед тем, как выпить, содержимое кружки понюхал, спросил: «Бражка что ли?». Я сообщил, что нет, молодое вино, правда, оно еще на настоялось, но пить можно. Вино хоть и было молодое, но выпив три кружки можно было почувствовать хмель и легкое головокружение, похмелья после него не было.

После обеда беседа с комсоргом перешла в правильное русло. Фотографии полуобнаженных девушек комсорг порвал, с боевым листом тоже разобрались, политическая грамотность у личного состава значительно улучшилась. На прощание мы пожали друг другу руки, и комсорг с чувством выполненного долга уехал.

Через неделю прибыл следующий проверяющий из батальона, теперь по технической части, главный инженер батальона капитан Владимир Свинухов. С ним мы были, можно сказать, в приятельских отношениях, еще в эпопею, когда перевал Саланг и трубопровод завалило снегом, и часть командования 3-го отпб оказывала нам поддержку. Владимир выглядел статусным: черноволосый, с начинающейся проседью, подтянутый и очень похожий на белогвардейского офицера, форма ему была к лицу. По всей видимости, комсорг батальона тоже был в приятельских отношениях с главным инженером батальона. По прибытию капитан В. Свинухов осмотрел перекачивающую станцию ПНУ-100/200, запас топлива, наличие оборудования для ремонта и количество целых труб и, по всей видимости, состояние дел его устраивало. Солнце припекало, до обеда было еще два часа, на мой вопрос поедет ли проверяющий на ГНС-48, капитан махнул рукой. Тогда я предложил с дороги искупаться в бассейне, потом пообедать и дальше решить ехать или нет. В ответ Владимир сказал коротко: «Веди, перекачки сегодня все равно не будет».

В бассейне вода была прохладная, проточная. Можно было нырнуть с двухметровой вышки или просто побыть в воде. Днем купание запрещалось старшим на посту командиром батареи Зверевым. Дисциплина стояла превыше всего, но для проверяющих, с разрешения, можно: нырнул пару раз, проплыл четыре метра туда и обратно и сиди себе в беседке под маскировочной сеткой, не отсвечивай, ешь виноград кишмиш. Именно так мы поступили в дообеденное время. Капитан рассказал, что служил себе спокойно на складе горючего в Киевском военном округе в городишке Бахмач -районном центре Бахмачского района Черниговской области, расположенном на правом берегу реки Борзенки (правый приток реки Борзны, бассейн Днепра) за 218 километров на северо-восток от Киева и за 143 километра на юго-восток от Чернигова (по автодорогам). На склад пришла разнарядка отправиться в Афганистан, и он оказался здесь с самого формирования бригады. Чтобы скоротать время мы выпили по паре кружек молодого вина и уже собирались на обед, но тут подошел Сергей Зверев и предложил выпить виноградной чачи²⁹, так сказать за содружество родов войск.

Освоить производство чачи без специального оборудования мне было не по силам, да еще со своей разъездной работой. Надо отдать должное, у артиллеристов напиток получался добротный, немного крепкий и в меру терпкий, очень напоминающий хороший коньяк.

После обеда мероприятие у бассейна продолжилось и завершилось только к вечеру. Содружество родов войск было скреплено надежно. Иногда нужно было напиться, чтобы хоть немного переключиться от действительности вокруг нас. Проверяющий остался ночевать в моей комнате на соседней койке, на ГНС-48 в этот день мы уже не поехали. Перед тем как идти спать, я проверил бойцов, позвонил на ГНС-48: службу никто не отменял.

На следующее утро стакан простокваши и кружка молодого вина восстановили наши силы, капитан, исполнив долг проверяющего, убыл по своим делам. Нам предстояло готовиться к очередной перекачке.

При наличии времени и техники до начала очередной перекачки топлива мы выезжали для проверки трассы трубопровода. Если такой возможности не было, то приходилось действовать по мере возникновения проблемы. У командира взвода связь была между гарнизонами и с КП роты, как и раньше во время перекачки доклад параметров давления производился каждые 15 минут.

Предварительная проверка трассы не состоялась, в очередной раз подвела техника: КАМАЗ отказался заводиться, БТР из ремонта не пришел, остался только МТЛБ. Пришлось идти к артиллеристам и договариваться о выделении МТЛБ на непредвиденный случай. У комбата Сергея Зверева оказались свои проблемы. МТЛБ отправили на соседний пост, там тоже с техникой была беда, но обещали в качестве боевого обеспечения из полка прислать БРДМ-2 (бронированная разведывательно-дозорная машина). От Сергея я пошел к танкистам, которые занимали соседнее крыло нашего поста, договориться на случай выезда в ночное время. Командир танковой роты капитан Валентин Стулия к тому времени отвоевал в Афганистане почти два года. Был ранен, контужен, награжден двумя орденами «Красной звезда» и представлен на орден «Боевого красного знамени». Представлялся на звание «Героя Советского Союза», но что-то в кадрах пошло не так, якобы капитан долго пребывал в должности командира роты и представление переписали на орден «Боевого красного знамени». Валентин после ранения и контузии хромал и ходил с палкой. С семьей тоже было не все в порядке, как в прочем и у некоторых других офицеров, служивших в Афганистане подолгу.

Валентин сидел на лавочке и курил после завтрака рядом со входом в спальное помещение. Мы разговорились. Валентин сказал, что черезнеделю уедет в полк для продолжения лечения ноги, а вместо него на пост приедет командир взвода лейтенант. По моей просьбе обещал помочь броней, у него вся техника была исправна и готова к работе.

В течение всего для перекачка шла без сбоев, топливо поступало в Баграм. Предполагалось в течении двух дней заполнить их склад горючего, а потом переключиться на склад ОБАТО. В летнее время авиация работала безостановочно и топливо нужно было поставлять регулярно. После обеда прибыл БРДМ-2 только с механиком-водителем, стрелок по непонятным причинам отсутствовал. Мне было интересно посмотреть, что из себя представляет БРДМ, раньше такую технику видел только издалека. Светловолосый парень в шлемофоне, закинутом за голову, представился: «Рядовой Калинин прибыл в распоряжение». Парня звали Сашей, мы забрались сначала на броню, в потом внутрь машины, посмотрели, как там все устроено. Компактный броневик, маневренный, может развивать скорость по шоссе до 100 км/ч, четырехколесный, два пулемета, защищает только от пуль и осколков, то, что надо для трубопроводчиков, и трубы при необходимости можно прикрепить с двух сторон. Вот бы нам в пользование такой броневик, кто бы подсказал.

На следующий день БРДМ-2 уже был экипирован трубами и передан нам в пользование. После обеда упало давление на входе в насосную станцию, была остановлена перекачка и состоялся первый выезд на трассу от ГНС-47 в сторону Чарикара. Действительно, по асфальтированной дороге БРДМ-2 очень быстро разгонялся до 80 км/ч, а так как мы с аварийной командой сидели на броне, то держаться нужно было крепко, чтобы не улететь на обочину дороги. По бездорожью машина шла важно, переваливаясь на ухабах, радиус поворота давал возможность большей маневренности. Проехали Чарикар, свернули на канал и нашли пробоину. Мы относительно быстро заменили трубу и направились в обратный путь.

Центральная улица Чарикара была очень оживленной, справа и слева находились торговые лавки вперемешку с жилыми домами и просто шла торговля на дороге всем чем можно и нельзя. Люди, проезжающие грузовые и легковые автомобили, гул от людей и сигналы от техники. Один из грузовиков остановился, и тут же на подножку кабины вскочил с продуктами мальчик-афганец (бача) и просил купить у него кекс, «Фанту» или что-то еще. После центральной площади, обозначенной перекрестком, торговый накал снижался и можно было ехать быстрее. Только механик-водитель Саша Калинин прибавил скорость, как на улицу неожиданно для нас на ишаке выехал местный житель пожилого возраста в белой чалме и прямо под колеса БРДМ. От неожиданности мне даже не удалось крикнуть механику-водителю: «Стой!» – так быстро все произошло. От удара ишак оказался под БРДМ, и почувствовалась легкая качка, чалма старика осталась на выступающей носовой части корпуса. После неожиданной встречи с животным и его спутником мы остановились. Ишак после удара встал и стоял без движения, соображал, что это было, старик тоже был жив, но он не такой шустрый как ишак. Он облокотился на руку и, наверное, ждал, что мы пойдем его поднимать и просить прощения за «неожиданную встречу». Ну, раз все остались живы, я скинул ногой чалму с брони и сказал: «Саша, поехали, без нас разберутся».

По прибытию к себе в гарнизон бойцы долго потом смеялись над механиком-водителем Сашей, как он круто наехал на ишака, а ишак остался жив и за это его, Сашу, даже не поблагодарил. История не имела продолжения, к нам с претензией никто не обратился, значит, никто не пострадал. Вывод сделали правильный: на БРДМ по городу ехать нужно было медленно и смотреть во все стороны.

К концу вторых суток перекачки было заполнено отделение армейского склада горючего. Мне пришлось съездить в Баграм, согласовать объемы перекаченного топлива. Поехали на БРДМ вчетвером: механик-водитель Саша Калинин и со мной еще двое монтажников, трубы сгружать не стали – они служили вместо пропуска на постах. Отделением армейского склада горючего в Баграме руководил выпускник УВВТУ, высокий и худощавый капитан. Его рабочее место было в радиостанции. Склад горючего выполнял функции приема топлива из трубопровода и выдачи его в автомобильный транспорт (автоцистерны) по направлению в Кабул – Газни – Гардез – Кандагар, где дислоцировались авиационные части. Мы посчитали количество принятого на складе топлива, капитан поправил очки, вытер пот со лба и предложил выпить чаю. Разница выданного и принятого топлива была в пределах погрешности, мы на прощание пожали друг другу руки. Мне нужно было ехать в ОБАТО, так как следующие сутки перекачка топлива планировалась на их склад горючего.

Просьбу помощника начальника службы горючего ОБАТО старшего лейтенанта Сергея Сабурова достать ему афганский нож я помнил всегда. Накануне мой афганский друг Насим привез мне то, что требовалось. Нож действительно был хорош: лезвие острое и широкое, ручка деревянная и удобно ложилась в руку, он больше был похож на кинжал, и я предложил его испытать ударом о металл. Насим согласился. Армейские кровати были сделаны из металла, состояли из двух дугообразных спинок и каркасной части – сетки, натянутой по периметру на прямоугольную раму и изготовленной из металлического уголка 40х40. Я крепко сжал рукоятку ножа, и со всего маха «бац» лезвием по раме. Кровать не развалилась, нож тоже. Результат: на лезвии все было чисто, на кровати остался рубец от удара глубиной 3–4 мм. Получается, нож прорезал металл, невероятно, но факт, это, по всей видимости, и был булатный афганский нож.

На складе горючего ОБАТО ждали моего появления. Надо было согласовать начало перекачки, объем топлива и уточнить систему радиообмена. После урегулирования всех этих вопросов я попросил отойти Сергея Сабурова в сторонку и вытащил из сумки афганский нож. Улыбка на его лице и множество вопросов, как, откуда, что с меня и т.д. Сергею скоро предстояла замена, и он не ожидал, что я ему достану нож. Мы повторно вместе провели испытание ножа на прочность, и старший лейтенант остался доволен. Как и обещал, он отдал мне взамен трехлитровую банку со спиртом и бутылку 0,5 в придачу – презент. Мы ударили по рукам, обнялись, и мне пора была ехать к себе.

По прибытии на ГНС-47, я сообщил о готовности к перекачке, и через полчаса давление на входном манометре стало расти. Была запущена в работу наша насосная станция и через 15 минут прошел аналогичный доклад с ГНС-48. Топливо стало поступать на склад горючего ОБАТО. За сутки он был заполнен. Перекачка завершилась благополучно без происшествий. БРДМ опять пригодился для поездки на склад горючего ОБАТО, объемы перекачки были согласованы. На следующая день запланировали подачу топлива на склад горючего афганцев, который находился по соседству с ГНС-48.

В начале сентября все еще было очень жарко. После возвращения на ГНС-47 со склада горючего ОБАТО ближе к вечеру подъехал афганский друг Насим, его ждала трехлитровая банка с горячительным продуктом. Все по-честному, нож в обмен на спирт. Насим открыл банку понюхал и предложил отпить. Как-то у меня не было в планах сегодня выпивать, если только чуть-чуть, перед ужином, для пробы продукта. Я принес пластмассовые кружки, хлеб, банку с рыбной консервой «Салака в масле» и фляжку с водой. Насим смотрел на меня и ждал, когда я первый выпью. Я налил себе на два пальца от дна на глоток, выпил, сделал глубокий выдох и тут же запил водой. Спирт обжигал глотку, крепость была хорошая, конечно, следовало разбавлять водой, но тогда бы он нагрелся, и так жара стояла под плюс 40º С. Насим налил себе полкружки спирта. Я сделал намек, не многовато ли за раз. «Нет, – сказал. – Нормально». «Вот, – подумалось. – Душман, крепкий афганец на выпивку». Выпив почти залпом, он начал кашлять, я дал воды, запивать лучше сразу. Выпил Насим воды, морда покраснела, посидел молча. На мой вопрос как спирт, он пальцем показал вверх, немного отдышался, закусил рыбной консервой. Вот тут его понесло. Оказывается спирт, которым угощали Насима, был уже слегка разбавлен, спирт такой крепости – 96,2 град. – он попробовал впервые. Повторять я не стал, Насим сам повторно налил себе тоже на два пальца от дна и выпил. Второй заход оказался удачным, и после запивки водой, афганец разговорился. Оказывается, у него было две жены и четверо детей. Первая супруга жила в Кабуле, вторая с ним в Чарикаре. Насим всех их любил и помогал растить детей. Выпивку он не считал большим грехом, а вот убийство людей считал, он хотел, чтобы на афганской земле был мир. Через полчаса, Насим уже нес всякую чепуху, спирт оказался качественным. Еще через полчаса, я проводил его до дороги, и он уехал на попутке, спирт попросил оставить у меня. На следующий день Насим приехал после обеда слегка помятый, отлил мне бутылку спирта и остальное забрал с собой. Эту оставленную им бутылку спирта мы выпили позже.

На следующий день решили начать перекачку топлива на афганский склад горючего. От насосной станции до склада афганцев был проложен трубопровод около 200 метров с отсечной задвижкой. Переключение потока происходило по согласованной схеме. На афганском складе были закопаны около 10 вертикальных резервуаров, для автобензина, дизельного топлива и керосина (топливо ТС-1), который и перекачивался по трубопроводу. Общая вместимостью склада горючего была около 2000 куб. м. Начальником склада горючего был смуглолицый, высокого роста офицер афганской армии, имевший специальное образование. Он всегда был одет по форме с фуражкой, чем подчеркивал свою значимость, и немного мог объясняться на ломанном русском языке, но мне все равно потребовалась помощь переводчика бойца-узбека для решения вопросов перекачки топлива. Предварительно в пяти резервуарах сняли показатели остатков топлива для определения последующих расчетов. К моему удивлению на резервуарах были установлены современные электрические счетчики для замера топлива. Вроде бы отсталой считалась страна, а счетчики стояли современные. Связь со складом, как и раньше, осуществляли посыльными. После перекачки мне нужно было повторно снять показания, определить количество перекаченного топлива и сообщить полученные данные. Как производились потом расчеты, или это была безвозмездная передача, мне не сообщили.

На посту по субботам был определен банный день. Сначала мылись офицеры, потом личный состав артиллеристов, танкистов и трубопроводчиков. Начало перекачки на афганский склад горючего как раз попадал на субботу – 10 сентября. Баня, конечно, здорово, но работа оставалась работой. Выходную задвижку переключили на афганский склад, боец-трубопроводчик в качестве посыльного сходил и предупредил начальника склада о нашей готовности к перекачке, и после подтверждения с афганской стороны о готовности к приему топлива, на ГНС-45 запустили насосную станцию. Примерно через полчаса посыльный с афганского склада пришел на ГНС-48 и сообщил, что топливо начало поступать.

Очередь в баню для трубопроводчиков подошла только к вечеру, мне удалось попариться пораньше. Забегавшись за день, после бани хотелось просто выспаться. До отдыха определили порядок несения службы у насосной станции, и бойцы тоже стали готовиться ко сну. Только я лег и уже задремал, как прозвучал стук в дверь и голос: «Товарищ лейтенант, давление на входе манометра упало. По рации сказали, что они перекачку не останавливали». Ну, вот и выспался. Оделся, пошел к рации, вызывал

ГНС-45, попросил остановить перекачку, давление просто так по себе не стало бы падать. Бойцы ПАК без слов тоже начали одеваться, ночной выезд на трассу – это всегда серьезно.

Комбат артиллеристов Зверев и капитан танкистов Стулия тоже уже спали, пришлось всех будить, следовало определиться с порядком проверки трассы трубопровода и задействованной техникой. Решили выехать на БРДМ, укомплектованной трубами, с ПАК трубопроводчиков под прикрытием танка. Ночь была лунная и при движении по дороге на бронетехнике решили фары не включать, когда БРДМ съехала с дороги на канал, то фары включили, а танк двигался параллельно нашему движению без света. Остановка БРДМ означала для танка команду изменения маршрута движения.

Выезд состоялся ближе к полуночи, механик-водитель Саша Калинин был за штурвалом БРДМ, весь состав аварийной команды (а это четыре человека, включая меня) сидел на броне. Направление нашего движения держали от ГНС-47 в сторону Чарикара. Через два километра нужно было съезжать с трассы на канал, я дал команду остановиться на левой стороне обочины по ходу движения, ждали громыхавших сзади танк. Ночь не являлась помехой, я отчетливо увидел стремительно приближавшийся силуэт танка. По траектории движения стало понятно, что он мог въехать в БРДМ. Примерно за 20 метров до столкновения я крикнул: «Саша, газу, все с брони», – и с автоматом в руке сделал два шага по корпусу БРДМ, так как сидел ближе к дороге, и прыгнул в сторону кювета. Прыгая, я заметил, что бойцы последовали за мной, БРДМ начал движение. На земле на ногах было не удержался, я упал в придорожную колючку. Оглянулся. Танк догнал БРДМ, ударил его сзади и остановился. БРДМ от удара покатился дальше в кювет, трубы от удара разлетелись в разные стороны. От места столкновения БРДМ не перевернулся, а укатил не менее чем на 100 метров. Дружно побежали к машине, я открыл люк, крикнул: «Саша, живой?». Ответил: «Живой, только встать не могу, спина болит». Как выяснилось потом у механика-водителя танка заклинил правый рычаг управления танком, и он не смог избежать столкновения с БРДМ, от удара он тоже стукнулся головой, шлем и голова выдержали столкновение.

С этого момента началась спасательная операция механика-водителя. Решили аккуратно его достать из БРДМ и уложить горизонтально на матрац, который нашли в машине. Дальше было сложнее, на этом матраце парня следовало донести в горизонтальном положении до танка и аккуратно уложить на моторно-трансмиссионное отделение танка. Два бойца трубопроводчика уехали на танке на пост, они придерживали пострадавшего Сашу Калинина. Мы с Юрой Савченко остались у БРДМ, ждать, когда придет помощь и отбуксирует технику на пост, не могли мы оставить боевую единицу с вооружением без присмотра. Само вооружение БРДМ-2 составляла спаренная установка 14,5-мм пулемета КПВТ и 7,62-мм ПКТ, кроме этого у каждого из нас было по два рожка патронов и в БРДМ нашли две гранаты. Заводиться техника не хотела, но башня с пулеметами была исправна, лучше, чем без брони в чистом поле. Приземлился я похоже неудачно. На правой ноге снял ботинок, два пальца болели. Ничего, ходить мог, а пока вообще сидели в БРДМ и вели наблюдение из смотрового люка, иногда снаружи и через прицел пулеметной установки. За бортом были тишина и звездное небо.

Помощь к нам пришла только утром. БРДМ на жесткой сцепке прицепили к танку и отбуксировали на пост. Проверять трассу пришлось на танке, ну да не привыкать. Где танк не мог подъехать приходилось идти пешком. Пробоину нашли через два часа, трубопровод пробило острым предметом, фонтана уже не было. Принесли трубу на замету, потом смонтировали ее, в итоге вернулись в гарнизон уже к обеду. Я доложил о готовности к перекачке, в ответ прилетело: «Почему так долго возились?». Мои объяснении в счет не принимались. К ночи склад горючего афганцев был заполнен и перекачку остановили. Водителя-механика Сашу Калинина отправили в госпиталь, ему диагностировали компрессионный перелом позвоночника. Врачи сказали, что мы поступили правильно, транспортируя его в горизонтальном положении. После лечения потребовалась реабилитация, надеюсь, парень справился с полученной травмой.

На следующий день в гарнизон приехал командир взвода лейтенант Юра Капускин, нам опять прислали КАМАЗ с трубами и водителем, рыжеволосым парнем. Указание было использовать только в дневное время и под прикрытием бронетехники, БТР обещали направить в ближайшее время. Юра привез заряженные аккумуляторы на два гарнизона. На КАМАЗе съездили на склад афганцев, выполнили промеры перекаченного топлива, и к вечеру с Юрой мы вернулись на КП 2-й роты в Джабаль-ус-Сираджа для доклада результатов перекачки.

Глава 14. Последние месяцы службы в «трубе»

Прошло уже больше года моего пребывания в Афганистане, и первый месяц моего возвращения на трассу от Джабаль-ус-Сираджа до Баграма тоже подходил к концу. Обещание начальника службы горючего ТуркВо полковника Белоусова Ю.П. заменить первый состав офицеров, командиров взводов через год службы в Афганистане как-то пока не выполнялось. Возможно, следовало подождать, информации на этот счет не было никакой.

Служба шла своим чередом, осень уже была на носу, там и зима не за горами. Я решил начать готовиться к предстоящей зимовке. Не зная, куда меня занесет, все равно запасы продовольствия и топлива было бы неплохо создать. Помог случай. Бойцы в свободное от перекачки и выездов на трассу по устранению повреждений трубопровода выходили на обочину дороги по направлению в Кабул и клянчили у проезжающих колонников сигареты, а если повезет, то и продовольствие. Нашего скудного пайка хватало на 7–8 дней, дальше оставались только консервы в основном рыбные «Килька в томате». В один из таких сентябрьских дней бойцам удалось раздобыть мешок картошки, по доброте своей его сбросил с машины земляк Саши Савченко. Парни честно рассказали, как было дело, а раз так, то я предложил выкопать погреб (яму) глубиной 1,5 метра и складывать туда излишки продовольствия на «черный день». Бойцы с превеликим удовольствие взялись за лопаты и через два часа погреб был готов. В последствие за месяц в нем разместились уже три мешка картошки в ящик тушенки.

По всей дороге от Кабула до границы с Союзом были расставлены посты охранения. Наш имел очень удобное географическое положение. После поворота на Баграм он был первым для проезжающих из Кабула в сторону Саланга. От баграмского поворота и далее был проложен трубопровод. Не трудно было понять, где находится гарнизон трубопроводчиков. Именно это обстоятельство способствовало тому, что на посту периодически кто-то ночевал.

Ситуации были разные. Одиночные машины предпочитали пристроиться к охраняемой колонне, так было безопаснее прибыть в пункт назначения. Случайные путешественники тоже иногда пережидали день-два, чтобы на попутном транспорте добраться к себе в часть. Таким неожиданным гостем стал начальник военторга из Пули-Хумри. Старший лейтенант вместе с водителем автофургона попросился на ночлег. Из Кабула они выехали после обеда, попутная колонна наливников повернула в Баграм, одиночная машина – автофургон с продовольствием – остановилась на баграмском повороте, варианты были ждать попутчиков и ехать дальше или двигаться самостоятельно. Когда начальник военторга рассказал откуда он, артиллеристы предложили остановиться в гарнизоне трубопроводчиков, и МТЛБ сопроводила их до нашего ГНС-47.

Начальник военторга считал себя птицей «высокого полета». У него был дефицитный товар, который продавался за чеки ВПТ, и тут какой-то взводный на трассе. Даже не объясняя кто он и что хотел, сказал: «Мне нужно, чтобы ты вставил охрану автофургона до моего убытия из гарнизона, там дорогостоящий товар». Потом добавил, что он начальник военторга, наша трубопроводная бригада у него на довольствии, и я должен выполнить его поручение. «Вот, – подумал я, – еще один ̎гусь лапчатый̎ нашелся». Ругаться не хотелось, сказал бы просто, что нужна помощь, а дальше мы бы разобрались, так ведь нет, он включил «серьезного начальника», ему требовалось, чтобы мы охраняли имущество, за которое он отвечает. Пришлось объяснить, что указаний от командира роты не поступало, так что извини, охраняй сам свой фургон, а у нас по распорядку ужин, и до свидания.

Такой оборот дела начальника военторга не устроил. Помявшись с ноги на ногу, он пошел к автофургону. Мы уже заканчивали ужин, когда он заявился с пакетом продуктов, со словами «Мужики, давайте жить дружно. У меня тут консервированные ананасы, сервелат, сыр, кока-кола, еще есть соленые помидоры. Пустите переночевать». Мы такого и не видели никогда – вот оно как завернулось. Пригласили старлея и его водителя за стол, накормили картошкой с тушенкой, нам было не жалко, если по-доброму. Принесенные дефициты поставили на стол, и все попробовали вкусности военторга. После ужина организовали охрану его автофургона, а со старлеем пошли хлопнуть по стаканчику вина.

Вся спесь с начальника военторга слетела, он гостил у нас два дня и придумывал повод, что сказать, почему он задержался. На третий день все-таки нехотя собрался в дорогу, долго-долго тряс руку и клялся в вечной дружбе.

Перекачки по трубопроводу не было уже три дня, и чтобы не бездельничать, мы провели парко-хозяйственные дни. Занимались чисткой оружия, техобслуживанием насосной, автомобиля и внутрихозяйственными работами. На следующий день после убытия начальника военторга приехал Игорь Павлов с лейтенантом из 177 мсп. Парни были навеселе, лейтенант по замене возвращался в Союз, прослужив один год. Ситуация была схожа с нашей, только про нас почему-то забыли. У Игоря тоже были перемены, после месяца службы на трассе от Джабаль-ус-Сираджа до перевала Саланг его отправляли за перевал в 1-ю роту. Агрессивно настроенные афганцы ускорили перевод Игоря за перевал. Вот такая была ротация кадров в 3-и отпб. Из новостей также было, что вместо Игоря Павлова к нам во вторую роту прибыл молодой лейтенант, выпускник УВВТУ 1983 года Владимир Золотов.

Лейтенанту из 177 мсп нужно было получить направление в отделе кадров дивизии в Баграме для дальнейшего прохождения службы. Привезенный им из пехоты двух кассетный «Шарп» играл популярные мелодии. Был повод выпить по стакану вина за дембель пехотинца. Парни ехали дальше в Баграм, а попутного транспорта в том направлении не было. Хоть перекачки и не предвиделось, но кто мешал на автомобиле с трубами проверить внеочередной раз трассу, до вечера было далеко, успели бы вернуться засветло. В кабине КАМАЗа вполне умещались водитель и три человека (и даже больше), следовало помочь пехоте, они ведь нам помогали. До Баграма было ровным счетом 15 км, ехать по ухабам минут 3040. После поворота с асфальтной дороги, ведущей на Кабул, на так называемом «баграмском повороте» начинались ухабы. Больше 20 км в час было не разогнаться. Машина подпрыгивала на каждой кочке и дрожала над каждой ямой. Слева по ходу движения росли виноградники, вдалеке иногда видны были отдельные глиняные постройки, справа вообще растянулся пустырь. Все вроде бы шло ничего: магнитофон играл, настроение было хорошее и тут – «бах, бах, бах!». Пули застучали по кабине, водитель резко повернул руль вправо, последовал удар, и автомобиль остановился. От этого удара магнитофон выскочил из рук и затих.

Вот и приехали. Открыли правую дверь автомобиля и по одному спустились на землю. Очереди повторились дважды, стреляли из полуразрушенного здания, как выяснилось, автоматов у нас было только два на четверых, поскольку парни приехали без оружия. В горячке я не сразу заметил, как на левой ноге выше колена из порваной брючины растеклась алое пятно. Потрогал пальцем – болит, вот еще незадача. Лежа в кювете, мы обсуждали, что дальше делать. До ближайшего ГНС-48 оставалось примерно 23 км, только начнешь движение, попадешь в прицел. На той стороне тоже перестали стрелять, тоже задумались, почему мы не открыли ответный огонь. Пока было время, я наспех перевязал рану. До заката было еще далеко, оставалась вероятность что, кто-то поедет по дороге и подберет.

Водитель осмотрел КАМАЗ. Оказалось, при движении наскочили на лежащее на обочине дороги ведущее колесо гребневого зацепления от танка и с правой стороны автомобиля погнулась тяга к переднему колесу. Без принудительной эвакуации было не обойтись. Новый обстрел не начинался, мы лежали на обочине дороги уже минут двадцать, наблюдали обстановку. Со стороны баграмского поворота стал слышен шум приближающейся техники. Пыль постепенно начала оседать и проступили очертания БТР. Через две минуты он остановился напротив КАМАЗа, загородив своей броней. Башня повернулась в сторону виноградников, открылся люк, и мы увидели голову в шлемофоне Володи Великанова. Вот так новость! Откуда он тут взялся и как нельзя кстати.

Как оказалось, Володя Великанов со своими бойцами завершил очередной ремонт БТР и прибыл на ГНС-47 для дальнейшей работы по сопровождению трубопроводчиков на трассе буквально через полчаса после нашего отъезда в Баграм. Бойцы с гарнизона подсказали, что лучше ему проехаться до ГНС-48 и узнать куда нас занесло дальше. Не задумываясь, Великанов, направился в сторону Баграма, и вот они мы, лежим в кювете рядом с КАМАЗом. Автомобиль зацепили металлическим тросом к БТР потащили на ГНС-48. Обстрелов больше не было. Оставив автомобиль с водителем в гарнизоне, мы продолжили путь на Баграм. Лейтенанта из 177 мсп завезли в дивизию и дальше направились в госпиталь, чтобы разобраться с раной.

В приемной госпиталя стояли тишина и покой. Вышедшая на встречу медсестра направила меня в смотровую и попросила снять брюки. Через пару минут пришла женщина-врач весьма приятной наружности, выслушала, что произошло, с улыбкой сняла мою повязку, взяла пинцет и стала ковырять рану. Такого развития событий я, конечно, не ожидал, было больно, аж слезы на глазах выступили. Врачиха сказала: «Ничего страшного, потерпите. Не вы первый, не вы последний», – вот успокоила, добрая женщина. Опять улыбка на лице: «Все нормально, ничего там нет – рикошет. Порвана кожа и мягкие ткани, даже зашивать не буду, так срастется. Правильно, что приехали, я наложу тугую повязку, через день–два приедете, и посмотрим, чтобы не было заражения». Рану она обработала, наложила повязку, и я был свободен. Выехали из госпиталя, по дороге забрали лейтенанта и вернулись на ГНС-47, вот теперь точно был повод выпить пару стаканчиков за удачу. Игорь Павлов уехал на следующий день, оставил свои личные вещи у меня на сохранность со словами: «Пусть у тебя будут, там не знаю куда направят. Наверняка запрут на каком-нибудь гарнизоне».

Через пару дней КАМАЗ восстановили и забрали на КП роты. Присланный БТР был как нельзя кстати, проблем с выездом на трассу больше не было, в ночное время выделялся танк для прикрытия. Вместо командира роты, отправленного на лечение после ранения, старшим от танкистов прислали командира взвода Сергея, моего земляка. Сидя вечером под монотонный гул перекачивающей станции, ПНУ-100/200, мы разговорились, и вспоминания о службе привели нас родной нам Куйбышев. С Сергеем мы были одногодками, только он поступил в Ульяновское танковое училище и в Афганистане служил полгода. Детство у нас прошло в Советском районе города и конкретно вблизи улицы Аврора. Мы ходили с ним в один и тот же детский сад № 226, который был там в 1960–1980-х годах, сейчас там находится Центр детского творчества «Восход». Вспомнили в деталях как был устроен наш двухэтажный детский сад и даже не какую-нибудь воспитательницу, а медсестру Нину Федоровну, которая нам делала прививки от различных болезней. Это, конечно, было удивительно, что мы смогли встретиться так далеко от Родины, хотя так много общего у нас когда-то было. После детского садика родители Сергея переехали в другой район, как часто это бывает, и в школе № 35, в отличие от меня, он, конечно, уже не учился. Через три года мои родители тоже переехали в другой район и воспоминания о детстве стали забываться.

В очередную поездку за продуктами на КП роты в Джабаль-ус-Сирадж я познакомился с вновь прибывшим вместо Игоря Павлова командиром взвода лейтенантом Володей Золотовым. С первых слов нашего знакомства было понятно: наш человек, я как будто всегда его знал, какой-то светлый улыбающийся парень. Володю так же, как и нас направили на передовую практически с курсантской скамьи, только в отличие от нас ему не обещали, что командировка в ДРА продлится один год. В эту же поездку нам выдали четыре прорезиненных защитных комплектов черного цвета, чтобы мы меньше обливались керосином при ремонте трубопровода. Вот и до нас дошла цивилизация. Полгода назад выдали бронежилеты и каски для патрульно-аварийной команды, теперь комбинезоны – служи и радуйся. Получив продукты и обмундирование, мы вернулись на ГНС-47.

Опробовать новые комбинезоны получилось на следующий же день после получения, в ближайшую перекачку топлива. Трубопровод был пробит настолько глубоко, что мне не понять, как афганцы смогли это сделать. Пробоина составляла примерно 5 см. Возможно, били колуном или молотом по кайлу. Видимо, целью было нанести максимальные потери топлива при разливе. Фонтан высотой 3–4 метра был виден при подъезде к месту аварии. Перед расстыковкой труб в последнее время стали практиковать осмотр места аварии, протяжку трубопровода с целью сдвига его с места укладки, чтобы исключить подрыв на мине, и только потом демонтаж трубопровода. Сам демонтаж занимал считанные минуты, а вот монтаж труб взамен пробитых был сопряжен со стыковкой трубопровода стык в стык. В этом случае наличие в трубопроводе топлива как раз и вызывало брызги, которые попадали на обмундирование. Бензомаслостойкие комбинезоны после встречи с керосином не промокли, бойцы остались сухими. Площадь разлива составила более 15 кв. м, и после завершения работ пролитый керосин подожгли.

В следующие два дня перекачки не было, и можно было переключиться на подготовку к зиме. Следовало продолжить заготовку картофеля, угля и дров. Отапливать керосином, конечно, тоже было можно, но копоти от него оставалось больше, чем тепла. Картофель и уголь возили в сторону Кабула и два–три мешка уже получилось обменять на самогонку. С углем было сложнее, его возили навалом. Помогли из саперного полка по дружбе, за магарыч сгрузили около тонны угля в основном для артиллеристов, но за нашу долю в 30% от общего объема пришлось доплатить.

В один из дней без перекачки на пост по дороге из Кабула в нашу 276 тпбр заехал начальник вещевой службы старший лейтенант с различным имуществом для личного состава бригады, в том числе зимним обмундированием. Светловолосый старлей с улыбкой пожал мне руку, довольный тем, что добрался до трубачей, и попросился на ночлег. Конечно, своих и с улыбкой мы всегда были рады видеть. Накормили и напоили тем, что имели. Выслушал его долгий рассказ как ему пришлось крутиться, чтобы удовлетворили заявку на имущество и каких нервов ему стоило, чтобы получить все заявленное. Одна кровать в комнате была свободна, ночлег в тепле от печки разморил старлея, и он уснул на полуслове.

На следующее утро после завтрака наш гость спросил, надо ли что-то из обмундирования, он был готов помочь. «Да вот, – сказал я. – Зима на носу, на перевале морозы за минус 20, нам бы 2–3 полушубка из овчины». Проблемы, как оказалось не было, старлей запрыгнул в кузов грузовика и на выбор отдал три полушубка, один черного цвета и два белого. Отдал под честное слово: «Носите на здоровье! Будешь заменяться, верни черный полушубок, остальные два для бойцов, службу нести в холодное время суток». Так и порешили. За добро надо платить добром, на этом и распрощались, пожали друг другу руки, и старлей со своим имуществом уехал. Полушубки оказались как нельзя кстати, вечерами уже было прохладно (был бушлат, но в полушубке намного уютнее).

В начале октября просочилась хорошая новость: первый состав командиров взводов, прибывших в Афганистан сразу после училища, решено заменить после года службы. Третий трубопроводный батальон был укомплектован в последнюю очередь, и замена предстояла тоже позже всех. Вот оно как, значит, хоть с опозданием, но все-таки вспомнили. Возникли соображения, что прибытие лейтенанта В. Золотова в роту было не зря и это как-то сдвинет с мертвой точки эту проблему с заменой. В первую партию, со слов командира роты А. Макеева, попали с нашего батальона, И. Павлов, И. Закиров, А. Блохин и В. Панчишный, то есть первая рота до перевала Саланг. Мы с Сашей Батрасовым – командиром первого взвода первой роты – были поставлены во вторую очередь. Догадаться, почему вышло так, не составило труда. Комбат Цыганок постарался, кто же еще. Получалось, что со дня на день должен был приехать Игорь в гости, ведь его вещи лежали у меня. Я предполагал так: оформит документы, получит расчет и приедет.

Страшная новость пришла поздно вечером 6 октября. Ее передал по радио командир роты капитан А. Макеев. Новость стала шоком для меня. На перевале произошла трагедия: БТР, перегоняемый из ремонта, не справился с управлением, отказали тормоза, и он врезался в скалу при спуске. Игорь Павлов погиб. Позвонили из госпиталя в Баграме, надо было приехать опознать тело. У меня не укладывалось в голове как такое могло произойти с Игорем, что стало причиной.

В советское время 7 октября было выходным днем (день принятия Конституции СССР), как следствие, любое движение техники по трассе было запрещено. Всех проезжающих тормозили на постах как минимум на сутки. Пропуском для трубопроводчиков был только экстренный случай – авария на трассе, и техника с загруженными на ней трубами. Зная все уловки, в КАМАЗ загрузили более десятка труб, и рано утром 7 октября я выехал в сторону Баграма. Первой остановкой был пост артиллеристов у поворота на Баграм. Пришлось объяснить, почему мне нужно срочно проехать – перекачка. Поверили. Вторая остановка была при въезде в Баграм, там указали на штрафную площадку. Пришлось потратить десять минут, объясняя почему мне надо проехать: перекачка топлива – авария на трассе. Капитан с начало сказал твердое «нет», потом подумал, а вдруг на самом деле авария, зачем ему потом отвечать, махнул рукой – проезжай.

Госпиталь в Баграме состоял из нескольких модулей с палатами для размещения военнослужащих. Не сразу я нашел участников той дорожной аварии. Трое военнослужащих все в бинтах с головы до ног, с переломами, ушибами и ссадинами. Один из них рассказал о последних минутах жизни Игоря Павлова: «Мы перегоняли БТР после капремонта. Когда пересекли туннель перевала Саланг и стали спускать по серпантину, лейтенант Павлов вылез на броню БТР, левая нога была опущена в люк справа по ходу движения. После второй галереи шел крутой поворот вправо, а потом влево. Скорость была небольшая, машина тяжелая, механик-водитель стал подтормаживать и поворачивать руль вправо, не получилось. БТР на скорости ударился в скалу. Кто был внутри остались живы, вот все тут лежим в бинтах. Лейтенанта Павлова от удара отбросило на скалу, нижнюю часть левой ноги выше ступни оторвало. После удара его перевязали, на попутном транспорте, как и всех нас отправили в Баграм. От нестерпимой боли лейтенант сильно кричал, потом затих, спасти его по дороге в госпиталь не получилось, умер на полпути. Сейчас он в морге». Очень тяжело было воспринимать такое повествование о близком человеке.

Госпитальный морг находился на заднем дворе. Здание бело-серого цвета, в большой комнате на бетонном полу лежало несколько тел и их фрагментов. Из этических соображений не буду описывать, что там увидел, но среди них не было того, кого искал. Затеплилась какая-то надежда, что, может быть, Игорь жив. Я подошел к санитару, сказал: «Если это все, то его здесь нет». Санитар помахал рукой: «Пойдемте, еще есть холодильник, там тоже есть одно тело». Мы пошли к полузаглубленному бетонному сооружению, открыли дверь и спустились по лестнице в плохо освещенную комнату. Санитар сказал: «Вот посмотрите, может быть это ваш?» Я присмотрелся: на брезентовых носилках лежал Игорь Павлов³⁰, обмундирование было в крови, ступню левой ноги оторвало – правду говорил забинтованный боец.

С санитаром мы вернулись в здание морга, он достал документы и деньги, принадлежавшие Игорю Павлову, составил лист опознания, попросил все проверить и пересчитать деньги. Они почти все были в крови. Я пересчитал чеки ВПТ, получилось чуть больше 1100. Просмотрел документы и расписался в получении в листе опознания. Один экземпляр санитар передал мне. Вот и все, надо было успеть засветло вернуться к себе в гарнизон, а на следующий день добраться до КП роты. В свой гарнизон я вернулся уже на закате солнца, доложил ротному о поездке.

На следующий день, с разрешения руководства, с вещами, документами и деньгами Игоря Павлова я приехал на КП роты и все передал из рук в руки капитану А. Макееву. Ротный молча выслушал мой рассказ, сказать было нечего, совсем чуть-чуть парень не дожил до замены, обидно – не то слово, ком стоял в горле. Мне было приказано вернуться на свой гарнизон. Командование батальона приняло решение, что тело погибшего товарища лейтенанта И.Е. Павлова в город Ульяновск сопроводит главный инженер батальона – капитан В. Свинухов. После погребения у него был плановый отпуск.

Как бы ни было печально, жизнь продолжалась. Я приехал на свой гарнизон, взял бутылку самогона, припасенную для встречи с Игорем Павловым, и пошел к артиллеристам помянуть погибшего товарища и друга. Увидев меня, комбат артиллеристов С. Зверев и взводный, приехавший по замене вместо Женьки, без слов достали кружки. Мы выпили и вспомнили добрым словом нашего товарища и друга. У меня сохранилась единственная фотография, на которой Игорь Павлов запечатлен во время службы в ДРА. Игорь на фото справа с полотенцем на шее: собрался в баню на

ГНС-47, трубопровод, проложен до насосной станции, рядом с ним старлей-артиллерист с трофейным ружьем.

Через два дня после трагических событий началась очередная перекачка. С техникой, как всегда, была проблема. На проверку трассы трубопровода выезжали попеременно на БТР, если он был на ходу, или на МТЛБ. Еле-еле успевали латать дырки в трубе, чтобы не происходила задержка перекачки топлива на нашем, не самом благополучном участке трассы. Три дня проходила круглосуточная перекачка – затем шел день передышки. К окончанию работы мы, уставшие от дневных хлопот, хотели просто выспаться. Молодой организм восстанавливался быстро, 5–6 часов сна – и дальше все происходило по кругу.

Пятница 14 октября подходила к концу. Перекачка закончилась днем. Три часа назад по трассе проехал наш трубовоз по направлению к Баграму: по всей видимости,

кто-то из наших, чтобы закрыть очередную партию перекаченного топлива на армейском складе горючего. Кроме МТЛБ в моем распоряжении ничего не было, а на ней, гремя гусеницами по асфальту, передвигаться был не лучший вариант. По рации Юра Капустнин – командир взвода связи намекнул, что сегодня намечалось мероприятие, и было бы здорово, если бы я приехал с гостинцем. Гостинец у меня был один – трехлитровая банка вина. Дорога от места нашей дислокации проходила в двадцати шагах.

Скоро ожидался закат солнца, движение по дороге в сторону н.п. Джабаль-ус-Сираджа – КП роты было не очень оживленное. Я стоял на дороге (банка с вином в рюкзаке, автомат за плечом), голосовал проезжающий БТР с надписью на броне «Комендатура». В голове мелькнула мысль, что это соседи по территории, которые точно возьмут. На броне сидело человек пять, почти все в бронежилетах. БТР начал притормаживать, ну, думаю, повезло, до заката солнца успеем добраться. Но не тут– то было, первый справа сидящий на броне, по всей видимости, старший, наклонился к механику-водителю, что-то сказал. БТР прибавил ходу и проехал, не останавливаясь, мимо меня. Странно, видно же было с дороги, что не солдат стоит, понятно по портупее: офицер или прапорщик. Защитного цвета звездочки, конечно, можно было и не разглядеть, но раз человек голосует, значит что-то надо, может быть какая-то помощь?

Ну, нет так нет, стал ждать дальше. Прошло еще полчаса, солнце уже скрылось за горой, дорога опустела, стало смеркаться. Я перекинул рюкзак за плечи и вернулся на место дислокации, надо было по рации сказать, что гостинец не приедет. Я уже почти подошел к нашему блоку проживания, и тут на дороге появился автомобиль с одной фарой и съехал с дороги к нашей стоянке. Он остановился, фара потухла. Интересно, кого на ночь глядя принесло. Опять нежданные гости будут проситься на ночлег?

В сумерках и от света фары я не сразу разглядел, что это был наш КАМАЗ с трубами, через минуту подошли водитель с лейтенантом Володей Золотовым. Вот так новость. Володя улыбнулся, пожал мне руку и сказал: «Принимай, мы к тебе на ночлег. Уже, наверное, поздно возвращаться на КП роты, а на ГНС-48 оставаться не захотел, там скучно». Я молча открыл рюкзак и объяснил ситуацию, что гостинец ждут в роте, а мне не добраться, «Комендачи» на БТР мимо проехали, может доедем без фар до роты, мое место справа со стороны «зеленки». Дорогу знаю хорошо, второй год по ней езжу, постов дальше нет, уже темно и можно без света добраться без проблем, сколько раз уже такой способ передвижения выручал. Володя согласился, водитель махнул на нас рукой, со словами «была не была» мы выехали на КП роты.

Поездка при свете луны закончилась благополучно. Через полчаса мы уже были на КП – ГНС-45. Рюкзак с трехлитровой банкой пришлось придерживать ногами, чтобы не расплескался гостинец. Нашему неожиданному появлению все были несомненно рады вдвойне. Во-первых, привезенное вино было как нельзя кстати для празднования дня рождения товарища. Во-вторых, как выяснилось около часа назад при подъезде к н.п. Джабаль-ус-Сирадж на подъеме по БТР с надписью «Комендатура» выстрелили из гранатомета. От взрывной волны и осколков были ранены несколько человек, двое находились в тяжелом состоянии. Вот она судьба, а ведь возьми они меня на броню, не известно, что бы было со мной и гостинцем, который был приготовлен для мероприятия.

После моего рассказа, о том, как удачно получилось не прокатиться с «комендачами», решили выпись за здоровье присутствующих и за ангела-хранителя, оберегающего нас на жизненном пути. Из таких моментов и складывается армейская жизнь. Специально бездумно рисковать и «лезть на рожон» не надо.

В конце октября до нашей роты дошла очередь, для проверки трассы трубопровода в зоне ответственности 2-й роты 3-го тпб от перевала Саланг до Баграма был передан БРДМ-2. Одной бронированной единицы, конечно, было маловато, две, а лучше три было бы самое то, но начальству виднее. Возможно, ресурсы были ограничены. Такое радостное событие было запечатлено фотографированием.

На первой фотографии справа от меня в панаме лейтенант В. Золотов, слева в берете старшина роты.

На второй фотографии сразу за мной, в центре лейтенант В. Золотов, крайний справа старшина роты.

style='spacing 9px;' src="/i/75/626875/_10.jpg">
На третьей фотографии в берете слева крайний – старшина роты, в панаме лейтенант Г. Кулаков, техник роты и крайний справа замполит роты старший лейтенант Яковенко.

Вот такая получилась фотосессия. Общей фотографии нашей роты нет.

Глава 15. Замена

Подошел к концу октябрь, дни стали короче. Днем было плюс 15–18 С, достаточно тепло, а в ночные часы было уже относительно прохладно плюс 3–5 С и приходилось надевать черный овечий полушубок. В нашем погребе уже было четыре мешка картофеля, и запасы угля тоже пополнились до размера 2–3-хмесячной потребности. Местные афганцы продолжали по утрам приносить простоквашу и все вроде бы было ничего, только тянуло домой в Союз. Про замену уже никто не вспоминал, заменили большую часть взводных в нашем батальоне, а остальные, похоже, пошли на второй год службы. На КП роты прибыл новый замполит роты лейтенант Эдуард, это был уже третий замполит в мою бытность, старлей Яковенко убыл в батальон.

На горизонте уже замаячили ноябрьские праздники. Празднование очередной годовщины Октябрьской революции не предполагалось. Как всегда, было ограничение на передвижение транспорта непосредственно 7 ноября, и все. Торжественные мероприятия в честь праздника до нас не доходили, и парада тоже не было.

Ранним ноябрьским утром, как обычно с голым торсом и с полотенцем на шее я пошел к рукомойнику, прибитому к доске в пяти шагах от нашего блока. Водичка в рукомойнике была холодная, бодрила. Я почистил зубы, побрился, умылся по пояс – благодать. Молдаване-гагаузы уже приготовили завтрак, пора была садиться за стол. Я уже поворачивался по направлению к блоку и увидел, что ко мне шли трое в форме. Наши, русские, в новом х/б, без оружия, спросили, а где тут трубопроводчики находятся. Да вот они здесь, вы пришли правильно. И тут я понял, что лица знакомые, где-то я их видел. Парни улыбались, мы поочередно пожали друг другу руки. Все трое прибыли на замену из Союза – командиры взводов в нашу трубопроводную бригаду. До этого парни служили в учебном центре трубопроводных войск Горьковской области поселок Ильино. Мы познакомились, на замену прибыли Василий Сорокин, Дмитрий Мельников, а третьего не запомнил. Еще должен быть Виктор Романов, но он был откомандирован за молодым пополнением бойцов в бригаду.

Парни на попутном транспорте из Баграма добрались до ближайшего поста трубопроводчиков и правильно сделали. Мне хотелось многое им рассказать о службе взводного и специфике работы трубопроводчиков в Афганистане. Видно, было парням интересно все. Особенно много задавал вопросы Василий, что здесь и как. Времени было мало, что успел рассказал, главное – не лезть «на рожон». Пока они завтракали, я позвонил на КП роты, чтобы прислали транспорт для отправки их на КР роты и дальше. В голове стучало что, может быть, это замена. После завтрака пришел БРДМ, и парни уехали.

Закончились ноябрьские праздники. Как-то улеглись страсти о замене, вероятно, парни заменяли кого-то из наших во втором батальоне, таких как Слава Заболотский или Миша Новосельцев, а мне предстояло тянуть свою ношу самому сколько потребуется. Как бы то ни было, все равно летом должны были заменить. К зиме мы были в основном готовы (если не отправят на другой гарнизон, то перезимуем не хуже, чем предыдущую зиму).

В середине дня 12 ноября после очередного сеанса связи, телефонную трубку взял капитан Алексей Макеев и почти открытым текстом «Собирайся 357 в дорогу, принято решение тебя заменить». Как-то его слова до меня дошли с опозданием, я молчал, не знал, что сказать. В трубке голос ротного: «Что молчишь? Понял? Завтра должен быть на 45-м». В ответ я спросил: «Теперь понял, а где сменщик?». Макеев в ответ: «Считай, что ты мне взвод передал. Собирайся. Завтра у меня. Все». Как-то неожиданно. В наушниках давно шумы пошли, а у меня мысли, что все замена, надо собираться домой. Я снял наушники, бойцы по очереди хлопали по плечу: «Что, лейтенант, дембель теперь и к тебе заглянул?».

На сборы оставалось полдня, следующим утром следовало прибыть на КП 2-й роты и дальше на попутках – в батальон и на КП бригады в Пули-Хумри. Перекачки в тот день не было, а БТР был, вот и поехали в Чарикар. предстояло прикупить вещей и подарков, того, чего в СССР не было, а в Союзе не было ничего. В Чарикаре можно было найти все, что пожелаешь. Некоторых торговцев я знал в лицо, и они меня знали. Мы с Насимом часто бывали в Чарикаре, иногда вместе обедали. Я покупал все, что хотелось: кожаную куртку, джинсы, ткань велюр, часы «Ориент», кассеты для магнитофона, мелкие сувениры, жвачки и т.д. Приходилось торговаться, без этого никуда, иначе не уважаешь торговца. Кто-то предлагал взять товар за полцены, мол, завтра привезешь остальные деньги, но нет завтра меня уже не будет, а говорить об этом я не хотел. Приходилось торговаться: или сейчас снижаешь цену, или иду к другому продавцу – действовало безотказно.

Вечером я собрал бойцов, поблагодарил каждого за службу, выпили по кружке молодого вина. У артиллеристов пришлось задержаться, все-таки братья по оружию и близкие соседи, там кружкой вина было не обойтись, они еще и своей чачи наливали. Нам было, что вспомнить: и хорошее, и плохое – все было. Объединяло одно общее дело, ради которого мы находились там – долг воинский и долг перед страной, как бы это ни звучало, но это действительно было так.

Ранним утром, после завтрака пехота на БТР довезла меня до КП роты. Вещи все были оставлены на ГНС-47. Форма одежды была явно неуставная: брюки на выпуск, куртка п/ш, подпоясанная портупеей, фуражка защитного цвета и черный полушубок. Без полушубка было никак, в горах уже установилась минусовая температура, и еще не было понятно, успеем преодолеть перевал Саланг или придется ночевать в дороге. Вот в таком виде я и прибыл на КП роты. У капитана А. Макеева мой внешний вид не вызвал никаких эмоций, он просто усмехнулся, как часто делал. Пока мы обсуждали последние новости и что осталось в гарнизоне из продовольствия, к нам подошел старшина и предложил сделать фото на память. Мы сфотографировались с командиром 2-й роты А.В. Макеевым. Сменщиком у меня должен был стать лейтенант Виктор Романов, но что-то пошло не по плану, и он где-то задержался в пути. Командование решило меня заменить под ответственность командира роты, а ротный решил не ждать сменщика и решил меня отправить в Союз – я и так почти три месяца переслужил.

Это мое единственное фото с командиром 2-й роты 3-го отпб капитаном А.В. Макеевым.

На КП роты был наш командир взвода связи лейтенант Юра Капусткин, старшина фотографировал и нас с Юрой.

Долгие проводы были ни к чему. «Все, что надо у меня с собой. На обратном пути обязательно заеду попрощаться», – с этими словами я пошел искать попутный транспорт, чтобы добраться до КП батальона. Рядом нами были стоянка автотранспорта и пост комендантской службы, мне относительно быстро нашли попутный транспорт. Колонна грузовиков порожняком отправлялась в сторону Саланга, и дальше их маршрут был на Хайратон. Меня без проблем взяли и через полчаса колонна двинулась к перевалу.

Знакомая дорога привычно поползла вверх. Водитель-солдат рассказывал, как ему довелось побывать в разных передрягах, у них каждый рейс был как последний. Мне хотелось помолчать, подумать о своем, вспомнить сколько за этот и прошлый год мы на этой дороге пропахали, и какие беды она нам принесла. Снег еще не выпал, и перевал Саланг колонна преодолела относительно благополучно. Один грузовик заглох, и его потащили на жесткой сцепке. Во второй половине дня ближе к вечеру я добрался до КП батальона.

Первым, кого я встретил, был майор Савченко Р.В., начальник штаба 3-го трубопроводного батальона. Он не часто приезжал к нам в роту, но мы знали друг друга и при встрече пожали руки. Моя форма одежды вызвала удивление у майора: не гражданский, не военный – что-то среднее. Я объяснил, что надел, что было. Он знал причину моего появления, и без лишних слов мы направились в расположение батальона.

Первое, что спросил у меня при встрече комбат майор Цыганок В., были слова: «Где ты взял полушубок из черной овчины. Почему у меня такого нет?». Его не интересовало, что у нас в роте, какие проблемы, и даже мой внешний вид его не интересовал. Категоричное: «Сдавай полушубок и можешь быть свободным», вместо «здравствуйте» и «до свидания». Полушубок остался на мне, сдавать его я не собирался: кто выдал, тому и верну. Начальник штаба отвел меня в сторону, и мы поговорили с ним о том, как мне завтра добраться до КП бригады и где переночевать. Это было мое последнее пребывание на КП батальона, на обратном пути заезжать и прощаться было не с кем.

На следующий день, 14 ноября 1983 года после завтрака меня посадили третьим пассажиром в КАМАЗ и через два часа уже был на КП бригады. За последние восемь месяцев военный городок значительно преобразился, от шести палаток августа 1982 года, остались одни воспоминания. Если палатки и сохранились, то они были сверху закрыты маскировочной сеткой, модульная столовая, баня с закрытым бассейном, проложены дорожки – все чисто и достойно. В штабе я нашел кадровика – старшего лейтенанта Серегина, который и готовил направление к новому месту службы и отпускные документы. Дальше надо было идти с документами на подпись к командиру бригады и тут пауза, Серегин сказал, что комбрига и начальника штаба на КП бригады нет, нужно было их ждать или идти к замначальнику штаба – главному инженеру майору Середа В.В., он мог подписать документы, если бы посчитал нужным.

Делать нечего попытка не пытка, я снял полушубок, пошел к майору Середе В.В., постучал в дверь: «Разрешите войти, товарищ майор. Лейтенант Кулаков». Он разрешил войти, посмотрел на меня и откровенно засмеялся: «Что, надеть нечего? Такой формы нет. Совсем там одичали, лучше бы в х/б оделся». Я ответил: «Товарищ майор х/б есть, панаму потерял. Тут зима – надо шапку надевать, думал, панаму потом ближе к весне раздобуду». «Ладно, что нужно от меня?». Я протянул документы и спросил: «Подпишите, пожалуйста, уже и так почти три месяца переслужил». Владимир Васильевич Середа посмотрел на меня, на документы, взял ручку и подписал. Протянул предписание и отпускной билет, встал, пожал руку: «Береги себя, чтобы обратная дорога не стала последней, и спасибо за службу!».

Я вышел из кабинета замначальника штаба, а на душе как-то хорошо стало: конец службе в Афганистане – вот он, Пропуск на Родину. Зашел к Серегину, поставил печати на документы. Все, свободен. Теперь прямая дорога в отдел кадров 40-й армии город Кабул и дальше в Союз. Вечером того же дня после ужина я зашел к начальнику вещевой службы, поблагодарил за полушубок и пожелал скорейшего возвращения в Союз. На завтра первой же колонной поехал в Джабаль-ус-Сирадж на КП роты и дальше в Кабул.

Обратная дорога не заняла много времени. На удивление перевал Саланг преодолели без задержки, и в Джабаль-ус-Сирадж на КП роты я прибыл сразу после обеда. Нужно был сдать автомат Калашникова старшине роты, попрощаться с товарищами по службе и двигаться дальше. С каким-то чувством внимания и заботой ко мне отнеслись мои боевые товарищи. Замполит решил лично сопроводить меня до баграмского поворота, так и сказал: «Ты теперь без оружия, и мой долг, чтобы ты без происшествий добрался до Кабула и дальше благополучно вернулся в Союз». Действительно, было много случаев, когда при замене погибали военнослужащие, часто в силу случайных обстоятельств.

На вновь прибывшим в расположение роты БРДМ-2 в сопровождении замполита мы тронулись в путь. По дороге заехали на 47 ГНС, где лежали мои вещи и подготовленная к замене повседневная форма одежды – китель с золотистыми звездочками лейтенанта, брюки навыпуск, туфли, фуражка и зеленая рубашка с галстуком. Я попрощался с бойцами, закинул чемодан с вещами на броню и поехал дальше, к баграмскому повороту. Здесь сделали остановку и стали ждать колонну. Выкурили на дорожку по сигарете, потоптались около БРДМ-2 минут двадцать, и во она, колонна наливников, около двадцать автомобилей.

Колонна притормозила на перекрестке как раз напротив поста артиллеристов. С чемоданом в одной руке и дипломатом в другой я подошел к пятому УРАЛу по счету от головного автомобиля и спросил довезут ли до Кабула. Солдат утвердительно кивнул головой и сказал: «Забирайтесь, товарищ лейтенант». Я открыл дверь и уже начал поднимать чемодан, но тут меня остановил замполит Эдуард: «Гена, постой, давай в седьмую – это почти середина колонны, мне кажется, там безопаснее». Спорить я не стал. Седьмая, так седьмая, пошли к седьмому УРАЛу, забросили вещи, пожали друг другу руки и обнялись.

После непродолжительной остановки колонна двинулась дальше. Солнце стояло еще достаточно высоко, до Кабула было около 50 километров, по-хорошему даже по ухабам 1,5 часа езды, если без остановок. Водитель УРАЛа рассказал, что автомобили залиты автобензином, едут уже третьи сутки из Хайратона в Кабул. Где-то примерно в 25 км от Кабула есть населенный пункт Аминовка (или это сленговое название места), но там постоянно обстреливают колонны. Многие, кто ездил этой дорогой, знают это место. Кругом были развалины от бывшего кишлака, зеленая зона вплотную подходила к дороге – удачное сочетание для засады.

Без задней мысли водитель УРАЛа сказал: «Вот здесь часто обстреливают». Только он успел закончить фразу, как у впереди идущего автомобиля произошел взрыв, и началась автоматная стрельба слева по ходу движения как раз из зеленой зоны. Вариантов не было, я был без оружия. Мы спустились под защитой автомобиля через правую дверь по очереди и поползли к ближайшему укрытию. Остальные бойцы и офицеры поступили аналогично. Ближайшим укрытием оказалась стена из камня высотой не более полуметра – спрятаться можно и удобно для стрельбы. Чисто отглаженная повседневная форма, брюки и китель с золотистыми звездочками на погонах – и вся эта красота в придорожную глину и пыль. Не рассчитывал, что под конец службы придется еще поваляться на обочине дороги. Права и слева бойцы в готовности к стрельбе смотрели в мою сторону и еле сдерживали смех: лейтенант попал перед заменой.

Автоматическая стрельба через десять минут прекратилась, подъехали два БТР с пехотой, прикрытие из ближайшего поста охраны дороги. Им, видно, постоянно приходилось выдвигаться при возникновении обстрела. Все стали подниматься из укрытия. Как мог я отряхнул обмундирование от пыли и стал ждать начало движения. Подорвался УРАЛ, следующий пятым в колонне. Автомобиль наехал правым колесом на мину, установленную на краю дороги, от взрыва утечки и возгорания автобензина в цистерне не произошло. Правое колесо отлетело, редуктор вырвало, водитель-солдат был контужен, в сознании. После взрыва водитель вышел из кабины и пошел в сторону развалин и зеленой зоны, чудом не был подстрелен – спас старший машины, следовавшей за ним. Представляю, что было со мной, если бы замполит нашей роты Эдуард не настоял, чтобы я пересел из пятого автомобиля в седьмой. Спасибо тебе земное, замполит. По колонне передали, что скоро начнем движение, нужно было забираться в кабину. Колонна двинулась дальше. Подорванный автомобиль закрепили за жесткую сцепку и потащили в хвосте колонны. Пехота сопровождала колонну 3–4 километра, потом отстала, возможно, дальше участок дороги не принадлежал к их зоне ответственности.

Дальше без происшествий колонна добралась до Кабула – столицы республики Афганистан. Сам город был не большой, центральная дорога разделяла его на две части. Штаб 40-й армии находился неподалеку от дворца Амина, которого свергли в апреле 1978 года. Меня высадили на дороге, ведущей к штабу 40-й армии, пришлось часть пути преодолеть пешком. На КПП я предъявил требование об откомандировании меня в отдел кадров и получил пропуск. В здании на втором этаже без труда нашел нужный мне кабинет, постучался, спросил разрешение войти и, приложив руку к головному убору, сообщил о цели моего прибытия. Подполковник, выслушав меня предложил присесть взял мои документы и открыл большую 96-ти листовую тетрадь формата А4. Полистал, нашел мою фамилию, спросил: «Где хотите служить дальше?». Я ответил: «В анкете, которую заполнял при убытии в Афганистан, указывал Белорусский Военный округ (БВО), вторым Киевский Военный округ (КВО)». Подполковник ухмыльнулся: «Тут у меня написано прямо наоборот, сначала КВО, потом БВО. Что будем делать? Если для тебя принципиально, то надо 2–3 дня подождать, начальник в командировке. Без него не смогу решить. Если согласен, то сейчас выпишу направление для прохождения дальнейшей службы в КВО и проездные к месту службы». Долго думать я не стал, какая разница, Киевский округ может быть и не плохо и даже хорошо, значит, судьба. Сказал: «Товарищ подполковник, выписывайте в КВО, я согласен». «Ну вот и ладно, подожди минут двадцать, чтобы мне оформить документы. Тебе недели хватит добраться до Киева?». Я ответил: «Разрешите хотя бы дней 10, домой в Куйбышев к родителям заехать на два дня, волнуются ведь». Подполковник сказал: «Ладно, отпускные и проездные подготовлю, надеюсь, никто не будет возражать». Как и обещал подполковник, направление для дальнейшего прохождения службы в КВО и проездные были готовы через двадцать минут. Теперь нужно было на пересылочный пункт, зарегистрироваться и ждать ближайший рейс до Ташкента.

Через пересылочный пункт Кабула прошла большая часть военнослужащих ОКСВА. Сборно-щитовое модульное одноэтажное здание состояло из нескольких помещений. Еще весной мне пришлось здесь останавливаться в палатке на 20 коек, теперь в спальных помещениях находилось по 30–40 коек в каждом. Все кровати были застелены байковыми одеялами с простынями и подушками, у каждой кровати стояла тумбочка. В одном спальном помещении на кроватях сидело несколько человек, которые что-то бурно обсуждали, в другом не было никого, его то я и выбрал. Мне приглянулось место в углу, не долго раздумывая, я снял китель и ботинки, чемодан положил под кровать, не раздеваясь, лег поверх одеяла и почти мгновенно уснул.

Спал я, наверное, недолго, и когда проснулся в помещении уже горел свет, а напротив меня на кровати сидел майор и разбирал свой чемодан. Он тоже был одет в повседневную форму и явно нервничал. Увидев, что я проснулся, майор как-то странно улыбнулся и просил не помешал ли мне спать. Если даже и помешал, что теперь, не в санатории. Я перевернулся на левый бок и стал наблюдать за майором, делать все равно было нечего. Ему явно хотелось поговорить, его интересовало все, что происходило в Афганистане, так как он только сегодня прилетел из Союза. По специальности майор был медицинским работником и получил направление на Юго-Запад Афганистана в Газни. Вечер длинный, почему бы и не поговорить, я рассказал ему из своего опыта службы, что тут и как, что можно и чего лучше не делать. На месте майора я точно так же задавал бы вопросы и слушал, не перебивая. Нашу мирную беседу неожиданно прервали два выстрела, прозвучавшие совсем рядом. Майор побелел и с открытым ртом стал показывать на стену. Лежа в горизонтальном положении на кровати, я не сразу увидел отверстие от пули в полуметре выше от меня и в метре от майора. Если бы майор сидел в середине кровати, а не с краю, облокотившись на спинку кровати, пуля бы попала в него.

Через несколько минут к майору вернулся дар речи: «Что это было?». Что ответить – стреляли, вероятно, в соседней комнате, они ведь не знали, что мы за стенкой безобидно беседуем. Так бывало, что от случайного выстрела кто-то мог пострадать или погибнуть, разбирайся потом. Майор спросил: «Ты из-за этого лежишь на кровати?». Я ответил, что в том числе из-за этого – пересылочный пункт, всякое бывает. Майор переложил подушку к спинке кровати, у которой сидел, и тоже лег. Дальше продолжать беседу ему не хотелось. В этот вечер больше не стреляли, и до утра других происшествий тоже не было.

Утром следующего дня – 15 ноября 1983 года – на диспетчерском пункте появилась информация, что запланирован грузовой борт самолет ИЛ-76 на Ташкент. Это новость эхом прошла по пересылочному пункту, и все пришло в движение. Ближе к обеду объявили посадку и вот уже отпускники, командировочные и те, кто по замене, выстроились в очередь, всего около двадцати человек. Посадка в ИЛ-76 осуществлялась с открывающей рампы в хвосте самолета. С двух сторон самолета были оборудованы откидные сиденья, а дальше только на полу. Нам достались места на сиденьях. После нас пришла на погрузку рота уволенных в запас – «дембелей». Сержанты и солдаты стали тоже рассаживаться, кому хватило – на сиденьях, кому нет – на полу. Не смотря на неудобства, на загорелых лицах бойцов были улыбки: они остались живы и летели домой. У некоторых на кителях были медали «За Отвагу» и «За Боевые заслуги». После того как все расселись, бортмеханик закрыл аппарель, загудели турбины, и самолет начал движение к взлетной полосе.

Багряная земля Афганистана показалась в иллюминаторе. Самолет медленно стал набирать высоту. Пассажиры рейса Кабул – Ташкент в основном молчали, каждый вспоминал о своем, о том, что было во время службы и что будет в будущем. Тогда мы не знали, что война была напрасной, чиновники нам будут говорить: «Мы вас туда не посылали», а матери и жены погибших в этой войне военнослужащих будут просто забыты. Нам казалось, что худшее позади, и это было отчасти правдой.

Летное поле аэродрома Тузель. Самолет благополучно приземлился, после остановки вновь открылся аппарель, и прибывшие пошли к таможенному пункту. В паспорте поставили отметку о прибытии, таможенник тщательно изучил вещи. После этого можно было вздохнуть полной грудью – вот теперь точно командировка закончилась. Дальше меня ждали переезд на большой аэродром Ташкента, билетная касса и ближайший рейса до Куйбышева.

Поздней осенью в Ташкенте было достаточно тепло (плюс 10–12 С, светило солнце), верхняя одежда в руках. Ждать рейса предстояло еще часа четыре, я пошел в ближайшее к аэродрому кафе перекусить. Поднялся по ступенькам на второй этаж и почти сразу увидел трех солдат из нашего кабульского рейса, весело отмечавших возвращение в Союз. Парни тоже увидели меня и помахали рукой: «Товарищ лейтенант, присаживайтесь к нам, мы угощаем». Подходу сажусь, на столе водка, закуска горячее, только что подали. Официант увидел нового посетителя и уже нес приборы, чистые тарелку и рюмку. Я попросил официанта принести шашлыка из баранины, зелени и лепешку.

Самый веселый из бойцов и, наверное, старший среди них, с медалью «За Боевые заслуги», налил мне рюмку до краев и попросил: «Товарищ лейтенант, скажите тост». Нехорошо было отказываться, ведь парни от всей души предлагали разделить их радость возвращения на родную землю. Они подняли свои рюмки и смотрели на меня. Молодые пацаны, мы почти ровесники, разница 1–2 года, все возвращались с войны. Я поднял рюмку: «Парни, вы выжили в этой войне, до дома осталось совсем чуть-чуть. У каждого за плечами целая жизнь, есть что рассказать своим близким о том, что вы увидели и что пережили. Хочу выпить за вас, чтобы вы благополучно прибыли домой, еще нужно потерпеть немного. Доберетесь домой и вот только там можно будет выпить как следует». Выпил и поставил рюмку вверх дном. После рассказал им случай, когда встретил сильно избитого старлея из пехоты, очнувшегося без документов и денег на гауптвахте. Парни как-то сникли, пить больше не стали, четверная часть бутылки осталась недопитой. Официант предложил принести еще одну бутылку водки, они отказались больше пить. После нашего застолья выпили чая и группой пошли в здание аэропорта. В здании аэропорта мы расстались, на прощание пожали друг другу руки. Тот, который с медалью, на прощание сказал: «Спасибо, лейтенант, ты прав, мы могли бы напиться, а может быть и подраться. Так хотелось какому-нибудь гражданскому морду набить. Теперь до дома ни-ни». На этом мы и расстались.

ТУ-154 рейса Ташкент-Куйбышев прибыл по расписанию. В Поволжье была зима, мороз под минус 20 С, снег хрустел под ногами. Встретил меня отец в неизменном полушубке и меховой шапке, мы обнялись. По дороге из аэропорта он рассказал, что накануне ему приснился сон, будто бы к дому 7 на улице Парадная, где жили мои родители, подъехал грузовик из него вынесли ящик, соседи сказали: «Смотри Илья, это Генку привезли в гробу». Отец проснулся в холодном поту и уже не смог заснуть. На следующий день я позвонил и сказал, что уже в Союзе и вечером лечу самолетом в Куйбышев. Есть такое поверье, если увидел кого-то в гробу, то этот человек будет жить долго.

В период моей командировки в Афганистан военное обмундирование и личные вещи хранились в родительском доме. Теперь уже была возможность одеваться по зимней форме одежды: шинель, шарфик, шапка-ушанка, форменные ботинки и все такое. Уже почти 1,5 года офицером служил, а форму толком и не носил, как-то не получилось. После непродолжительного отпуска в Куйбышеве я забрал свои вещи и самолетом вылетел в Киев. Начинался новый этап моей службы в вооруженных силах СССР, когда-то мощного государства, объединившего 15 союзных республик.

Глав 16. Заключительная

Я прибыл в аэропорт Борисполь города Киева. Зима на Украине была снежная и мягкая, стоял легкий морозец, солнце отражалось от снега – красота. На календаре было 25 ноября 1983 года. В отделе кадров тыла Киевского военного округа мое появление вызвало неподдельное удивление. Прибывших из Афганистана военнослужащих было мало, а лейтенантов вообще не было. Начальник отдела кадров с интересом расспросил, как проходила служба в трубопроводной части и, выслушав, предложил должность начальника службы горючего радиотехнической бригады окружного подчинения в/ч 41178, дислоцирующейся в городе Фастов, примерно в часе езды на электричке от Киева. Абсолютно не представляя, где это находится, и не раздумывая, я согласился. Служба в трубопроводных войсках с личным составом мне не понравилась: отвечаешь не только за себя, а и за всех остальных. Через час предписание с подписью и печатью было у меня на руках, назначение состоялось.

Вечером того же дня я прибыл в часть, представился командиру, заместителю командира части по тылу – своему непосредственному начальнику – и по совету новых сослуживцев устроился на ночлег. Должность начальника службы горючего бригады была капитанской, что для меня означало повышением по службе и соответствовало моей ВУС (военно-учетная специальность).

Спустя месяц я написал письмо своим друзьям-однополчанам. Поздравил с наступающим Новым 1984 годом и пожелал всем скорейшего возвращения на Родину. Мне ответил Юра Капусткин, и новости, которые он сообщил про ротного капитана А.В. Макеева меня крайне удивили. После моего убытия командира роты понизили в должности, фактически сняли с должности командира роты и отправили на КП 3 отпб на должность помощника начальника штаба (ПНШ). Все-таки нашли «крайнего» за все просчеты со стороны руководства батальона и бригады, как в выборе трассы трубопровода, так и особенностях работы в зимний период на перевале Саланг. Трасса трубопровода 2-й роты была, на мой взгляд, самой сложной среди всей трассы бригады: горный перевал, серпантин и дальше зеленая долина, где душманы хозяйничали как хотели. Возможно, нужно было усилить роту личным составом, техникой, более оперативно оказывать помощь со стороны командования батальона и бригады, а не сваливать всю ответственность на тех людей, которые сутками без сна и отдыха латали трубопровод. Причин простоя перекачки много и предусмотреть все было невозможно, опыт приходил постепенно, и ротный Макеев А.В. сделал максимально возможное в тех условиях. Такие командиры как он должны быть образцом выполнения воинского долга. Крайние сведения двадцатилетней давности: Алексей Макеев проживал по адресу г. Великий Новгород, поселок Панковка, д. 89.

Просчеты, конечно, были и потери личного состава были, и в плен попали бойцы, и неуставные взаимоотношения были. Не хочется списывать все на войну, был и человеческий фактор, люди не выдерживали и физически, и морально – в этом основная причина. Мы выживали в тех условиях, и кто знает как бы поступил каждый из нас в том или ином случае. Мой принцип – сохранить подчиненных любой ценой работал. Из моего взвода ни один из бойцов не заболел тифом или «желтухой», все остались живы и вернулись домой без увечий. В этом и есть заслуга командира – выполнить поставленную задачу и сохранить людей.

В начале марта 1984 года Юра Капусткин прислал фотографию из Афганистана. На ней в центре Юрий Капусткин, слева от него без головного убора техник роты прапорщик Быкадоров, справа в пилотке мой сменщик – старший лейтенант Виктор Романов. На обратной стороне надпись «Гена, не забывай Афганистан».

Мы некоторое время переписывались с Юрой Капусткиным. За службу в Афганистане он был награжден медалью «За боевые заслуги». После замены его направили служить в Армению, г. Кировакан (в 1992 переименован и сейчас называется Ванадзор). Это был третий по величине город Армении после Еревана и Гюмри. Письмо пришло с адресом: Армянская АССР, город Кировакан, Ереванское шоссе 56-36.

7 декабря 1988 года в 10 часов 41 минуту по московскому времени на северо-западе Армянской ССР произошло катастрофическое землетрясение. Мощные подземные толчки за полминуты разрушили почти всю северную часть республики, охватив территорию с населением около 1 млн человек. В эпицентре землетрясения – Спитаке – интенсивность толчков достигла 10, в Ленинакане – 9, в Кировакане – 8 баллов по

12-балльной шкале MSK-64. Значительная часть республики подверглась землетрясению в 6 баллов, подземные толчки ощущались в Ереване и Тбилиси. Волна, вызванная землетрясением, обошла планету 2 раза и была зарегистрирована научными лабораториями в Европе, Азии, Америке и Австралии. Землетрясение вывело из строя около 40 % промышленного потенциала Армянской ССР. До основания были разрушены город Спитак и 58 сел; частично разрушены города Ленинакан (ныне – Гюмри), Степанаван, Кировакан (ныне – Ванадзор) – всего 21 город, и еще более 300 населенных пунктов. В результате землетрясения погибло, по меньшей мере, 25 тысяч человек (по другим данным – 45 тысяч), 140 тысяч стали инвалидами, 514 тысяч человек остались без крова. В общей сложности, землетрясение охватило около 40 % территории Армении.

Разрушенное землетрясением здание

После 1988 года связь с Юрой у меня прервалась, и дальнейшая его судьба его мне не известна.

Мой сменщик – старший лейтенант Виктор Романов, насколько мне известно, был ранен при устранении диверсии на трассе трубопровода от Джабаль-ус-Сирадж до Саланга. Через год службы назначен на должность командира 2-й роты, награжден медалью «За боевые заслуги» и орденом «Красной звезды».

Судьба командира трубопроводного взвода лейтенанта нашей роты В.В. Золотова, выпускника Ульяновского ВВТУ – 1983 г. оказалось очень сложной и печальной. Службу он начал после выпуска в сентябре 1983 года в нашей 2-й роте (мы с ним есть на фотографии), через год в сентябре 1984 года его перевели в 1-й взвод 1-й роты 3-го трубопроводного батальона (33,34,35ГНС) 276-й трубопроводной бригады. Володя Золотов был награжден медалью «За боевые заслуги», двумя орденами «Красной Звезды», заменился в 1985 младшим лейтенантом. По замене вернулся в Ульяновское ВВТУ в батальон обеспечения учебного процесса училища. По официальной информации он, умер в 1987 году. По моим сведениям, в семье были сложные отношения, по всей видимости сдали нервы, и он застрелился из пистолета, когда был на дежурстве.

Начальник службы горючего ТуркВО – полковник Белоусов Юрий Петрович служил в Ташкенте на своей должности до 1986 года. В том же году вышла статья в местной газете, о том, что Юрий Петрович имеет, как сейчас принято называть, незадекларированные доходы. После чего, учитывая его заслуги перед Родиной, он был отправлен с понижением в должности в Белорусский Военный округ. Мы пересеклись в 1998 году в Санкт-Петербурге в Академии тыла и транспорта, в то время я уже закончил обучение в адъюнктуре академии, защитил диссертацию, получил ученую степень «кандидат военных наук» и был назначен на должность преподавателя на кафедре «Организация обеспечения войск ракетным топливом и горючим». С Юрием Петровичем мы встретились на кафедре. Он, конечно, постарел и полысел, но все события, участниками которых мы были, помнил. Уже будучи пенсионером, приехал жить

в Санкт-Петербург, приобрел квартиру на 6-й линии Васильевского острова, недалеко от метро. Службу он окончил заместителем начальника службы горючего Белорусского ВО. От него я узнал, что первый командир 276 отпбр бригады в Афганистане полковник В.И. Мемех был его начальником – начальником службы горючего Белорусского ВО.

Пути господни неисповедимы. Летом 1985 годы проходили ежегодные сборы начальников служб горючего Киевского ВО на базе горючего города Белая Церковь. Уже будучи старшим лейтенантом неожиданно на сборах, встретился и с бывшим комбатом

3–го отпб подполковником Цыганком В. Увидеть меня на сборах он тоже не ожидал. Когда мы все-таки пересеклись, единственное, что он спросил: «Ты что здесь делаешь?». На тупой вопрос последовал такой же ответ: «Мы здесь все на сборах». Больше мы с ним ни общались, и дальнейшая его судьба мне не интересна.

Пересеклись мои пути с другими участниками событий. Мишу Новосельцева, сокурсника по военному училищу, я встретил опять же в Академии тыла и транспорта в 1997 году. Он на три месяца был откомандирован из Сибирского ВО на курсы повышения квалификации в должности начальника штаба трубопроводной бригады. Михаил после Афганистана служил в трубопроводных войсках где-то в Белорусском ВО, после распада СССР, по всей видимости, был переведен в Сибирский ВО. Наша встреча на кафедре была для него неожиданностью. Мы пожали друг другу руки, кратко поговорили «о жизни». Мне хотелось ему напомнить о давнем споре его и Игоря Павлова, на ящик коньяка, но в последний момент я передумал: что это даст, кроме разочарования? После окончания курсов Михаил уехал, даже не попрощавшись, может быть, оно и к лучшему. После увольнения в запас он переехал жить в Тверскую область.

Четыре года назад, в 2018 году, я случайно через общих друзей-сослуживцев поговорил по телефону со Славой Заболотским. Он уже тоже давно на пенсии, дослужился до полковника в МЧС и сейчас живет в Подмосковье.

В далеком 1985 году я приезжал в город Ульяновск к своим родственникам. Заехал к маме Игоря Павлова на улицу Рябикова, дом 39 и рассказал о нашей совместной службе с Игорем и последних днях его жизни. Он был единственным сыном, и женщина, конечно, очень тяжело перенесла трагедию, постоянно плакала. По моей просьбе рассказала, как найти его могилу. Игорь Павлов похоронен на Северном (Ишеевском) кладбище города Ульяновска, там есть аллея воинов-афганцев, где по году гибели военнослужащего можно найти его могилу достаточно быстро.

В общем доступе имеется информация о некоторых военнослужащих, которые мною упоминаются в повести. Это Федоров В.Е. и Саминь Н.Г. – военнослужащие, покинувшие расположение роты и попавшие в плен к душманам. Сведений о рядовом Федорове В.Е. мне найти не удалось, а вот младший сержант Саминь Н.Г. пал смертью храбрых³¹.

Уже после моей замены во 2-й роте 3-го отпб в начале 1984 года служил выпускник 1982 года и мой однокурсник Володя Князевский³². После поступления в училище в 1978 году мы с ним один год учились в одной 76 группе 7 А роты. Среди товарищей Володю называли по-доброму «Фрунзиком», так как он родился и жил в городе Фрунзе Киргизской СССР. После окончания училища Володя Князевский по какому-то стечению обстоятельств попал служить к себе на Родину. На 1-й фотографии в училище он справа второй, Игорь Павлов на той же фотографии второй слева. На второй фотографии в Афганистане с верным другом – собакой Берри.

В феврале 1998 года от инфаркта умер профессор кафедры «Организация обеспечения войск ракетным топливом и горючим» генерал-майор в отставке Николай Демидович Иванов – мой учитель и старший товарищ. Николай Демидович вырастил не одно поколение высококлассных специалистов службы горючего. Одним из его учеников был и В.В. Середа (заместитель начальника штаба – главный инженер 276 тпбр), который под его руководством защитил диссертацию и стал кандидатом технических наук. В последствии В.В. Середа был назначен на должность начальника ФГУП «25 ГОСНИИ МО России», получил звание генерал-майора, профессора, доктора технических наук. На похороны своего учителя приехал и он. Николай Демидович был похоронен на Ковалевском кладбище. На поминках было много народу, но нам удалось поговорить с Владимиром Васильевичем. Мы вспомнили службу в Афганистане в трубопроводной бригаде в дни ее становления. На прощание пожали друг другу руки как однополчане.

Получилось встретиться и с капитаном Владимиром Свинуховым. На учениях в 1987 году в Киевском военном округе мне нужно было получить топливо на складе горючего в городишке Бахмач Черниговской области для заправки автомобилей радиотехнической бригады. Вспомнил, что на этом складе ранее служил Владимир Свинухов. Оказалось, что после замены он вернулся на бывшее место службы, был назначен на должность начальника отдела хранения и получил майора. Мы встретились, Владимир был такой же как прежде, правда поседел, Афганистан тоже наложил на него отпечаток пережитого.

Совсем неудачно сложилась военная служба у моего однокурсника по училищу Геннадия Аристова. После Афганистана, по информации от моих однокурсников, он уволился из вооруженных сил. Аналогично не сложилась служба у Славы Панчишного. После Афгана он так же не пожелал продолжить военную карьеру.

Служба военнослужащего непредсказуема, сегодня ты здесь, а завтра – куда Родина прикажет. Карьера офицера – это дорога с многими поворотами, если есть «добрый дядя-наставник», то служба проходит в центральном округе или в восточной Европе ГСВГ, СВГ и т.д., а если нет, то все дыры и горячие точки твои. После трагедии на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года, опять же по приказу Родины (Командира в/ч 41178), меня 27 апреля 1987 года направили на ликвидацию аварии ЧАЭС в Бригаду радиационной и химической защиты (БРХЗ) Киевского ВО, расквартированную вблизи села Ораное в 5 км от тридцатикилометровой зоны отчуждения. В отделе кадров Киевского ВО нужно было отправить тыловика на замену. Как выяснилось по прибытию в БРХЗ, меня, старшего лейтенанта в возрасте 24 лет, отправили выполнять обязанности в 1-й батальон (РХЗ) бригады в должности заместителя батальона по тылу. Вроде бы по закону не положено, но опять же где тот закон. Три месяца работы, 50 выездов на станцию и прилегающую территорию – 10 бэр облучения (по классификации 1987 г. – допустимое аварийное облучение персонала) – и свободен. После госпиталь, санаторий, опять в строй.

В ноябре 1988 года я получил назначение на должность начальника службы горючего в 169-й гвардейский окружной учебный центр Киевского военного округа, в прошлом 48-я гвардейская учебная танковая Звенигородская Краснознаменная ордена Суворова дивизия (Черниговская область, Козелецкий район, пгт. Десна). Дивизия в Великую отечественную войну с боями дошла до Берлина. В 1980-е годы дивизия была реорганизована в Окружной учебный центр Киевского ВО. В настоящее время на базе Центра проходят обучения националистические силы Украины.

В августе 1991 года я поступил в Военную Академию тыла и транспорта (ВАТТ) города Ленинграда. В период поступления произошел путч, который привел к распаду СССР. После окончания ВАТТ в июне 1994 года я получил назначения на должность начальника службы горючего авиации Дальневосточного ВО город Хабаровск. Через год, в июле 1995 года, поступил в адъюнктуру ВАТТ на кафедру «Организация обеспечения войск ракетным топливом и горючим». В июне 1998 защитил диссертацию и получил ученую степень «кандидат военных наук», был назначен на должность преподавателя. Через год службы в академии 9 сентября 1999 года приказом Министра обороны РФ мне было присвоено воинское звание полковник, а за месяц до этого в августе мне исполнилось 38 лет. Продолжать карьеру преподавателя я не стал и 1 ноября 1999 года подал рапорт на увольнение по организационно-штатным мероприятиям (01 декабря 1999 года оклады решили понизить на 2 разряда вниз). Только 2 июня 2000 года был подписан приказ о моем увольнении в запас. На этом военная карьера была завершена.

Мне очень помог в написании повести сайт 276 трубопроводной бригады http://www.trubafgan.ru/38021/central.html. Спасибо его создателям за то, что продолжаете восполнять пробелы в истории нашей страны.

Возможно, эта повесть найдет своего читателя, и кто-нибудь из очевидцев дополнит мои сведения о воинах-трубопроводчиках 276 тпбр, ведь большая часть описанных мною событий относится к 3-го отпб, и, в частности, ко2-й эксплуатационной роте. На других участках протяженной трассы было не легче, тоже гибли люди, техника выходила из строя, были пожары, прострелы и пробоины на трубопроводе.

Пролог

После моего возвращения в мае 1984 года 276-й тпбр проложила вторую линию трубопровода ПМТП-100 от Пули-Хумри до Баграма, что позволило организовать бесперебойное одновременное снабжение войск 40-й армии авиационным керосином и дизельным топливом. В 1986 году в штате 276-й тпбр дополнительно были сформированы три эксплуатационные роты (по одной в каждый отпб), в результате чего численность личного состава достигла 1038 человек. 1 января 1987 года в состав бригады был передан и 95-й отдельный трубопроводный взвод, который осуществлял перекачку топлива от склада горючего в Термезе (СССР) до склада горючего в Хайратоне (ДРА).

Общая протяженность топливных трубопроводов на восточном направлении, возведенных 95-й оптв, 14-й оптб и 276-й тпбр к маю 1984 года составила 921 километр. Всего через ряды 276-й трубопроводной бригады за период эксплуатации трубопровода в Афганистане на апрель 1988 года прошли службу 636 офицеров, 470 прапорщиков, 77 3сержантов, 3932 солдат. Всего 5 811 человек.

Очень наглядно о подвигах воинов-трубопроводчиков рассказано в знаковой песне С. Ефимцева «Трубачи» https://www.youtube.com/watch?v=OWjZn143Tf0 и видео об аварии в Чарикаре https://www.youtube.com/watch?v=XrxX5RzzQ7A.

За период моей службы в Афганистане с 24 августа 1982 года по 15 ноября 1983 года погибло 37 солдат, прапорщиков и офицеров – это более 30 % потерь за весь период действия бригады за 6,5 лет. Половина из этого количество –19 человек – в 3-м отпб (11 из них – офицеры и прапорщики). Как видно из статистики, на период становления были самые большие потери в 3-м батальоне и бригаде в целом.

В Афганистане 276-я трубопроводная бригада провела 6 лет 5 месяцев 8 дней.

Безвозвратные людские потери за это время составили:

Управление бригады – 4 человека.

1-й отпб – 19 человек.

2-й отпб – 25 человек.

3-й отпб – 42 человека.

Итого потерь по 276-й тпбр – 90 человек. В 14-й отпб до переформирования в 276-ю тпбр погибло 24 человека. Итого общие людские потери личного состава 14-й отпб и 276-й тпбр – 114 человек.

Вечная память героям!

Руководство страны и республики Афганистан наградило участников боевых действий при выводе войск. Памятным знаком «Воину-интернационалисту» (учрежденный 28 декабря 1988 года) были награждены военнослужащие Вооруженных Сил СССР (ВС СССР) за участие в выполнении интернационального долга. Медаль «Воину-интернационалисту от благодарного афганского народа» (пушту مډال د مننې وړ افغان ولس څخه نړیوال جنګیالي ته) – государственная награда Демократической Республики Афганистан.

Примечания

1

Афга́нские моджахе́ды (араб. mujāhid, mujahiddin) или душма́ны – члены нерегулярных вооруженных групп, мотивированные зарубежной поддержкой и исламской идеологией, организованные в единую повстанческую силу в период гражданской войны в ДРА и Афганистане в 1979—1992 гг. Набирались с 1979 г. из местного населения с целью ведения вооруженной борьбы против военного присутствия «шурави» (русских) и афганских правительств.

(обратно)

2

Кушка – южная граница России, город в Туркменской ССР до 1991 г. «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут» – старая пословица офицеров императорской, а позже – Советской армии, означала место службы на дальнем рубеже.

(обратно)

3

Тоннель Саланг – автодорожный тоннель, построенный советскими специалистами, главным образом московскими метростроевцами, в 1958—1964 гг. в районе перевала Саланг. Со времени начала эксплуатации в 1964 г. и до 1973 г. считался самым высокогорным автодорожным тоннелем в мире. Длина тоннеля 2 676 метра (вместе с выходными галереями 3,6 километра). Ширина проезжей части 6 метров. Высота южного портала над уровнем моря около 3 200 метров. Наивысшая точка тоннеля над уровнем моря 3 363 метра. В 1976 г. была проведена электрификация и установлена система вентиляции. Движение автотранспорта было односторонним.

(обратно)

4

15 мая—2 июня 1982 г. провели 5-ю крупномасштабную Панджшерскую операцию, в ходе которой впервые была осуществлена массовая высадка десанта в Афганистане: только в течение первых трех дней было десантировано с вертолетов свыше 4 тысяч бойцов. Всего в этой операции принимало участие около 12 тысяч советских военнослужащих различных родов войск. Операция проходила одновременно на все 120 км в глубину ущелья. В результате этой операции Панджшер был взят. Для частичного контроля над Панджшерским ущельем в кишлаке Руха 12 июня был введен и оставлен 177-й ооСпН (500 бойцов) с приданными ему для сторожевого охранения одним мотострелковым батальоном от 177-го мсп 108-й мсд, а также артиллерийскими подразделениями поддержки 108-й мсд, в общей сложности около тысячи человек. Остальные части советских войск, участвовавшие в операции, покинули ущелье. Сводная группировка в Рухе была выведена в марте 1983 г.

(обратно)

5

Чарика́р (перс. چاریکار Cārikār) – город в Афганистане, на шоссе Кундуз – Кабул, административный центр провинции Парван.

В 1973 г. – 100 тыс. жителей. Город известен своим гончарным производством. Во время Афганской войны в Чарикаре стоял 45-й отдельный инженерно-саперный полк 40-й общевойсковой армии ВС СССР.

Также возле города, восточнее автотрассы Кабул-Хайратон, находится большая равнинная территория (Чарикарская равнина), заросшая невысокими деревьями и засаженная густыми плантациями винограда, названная военнослужащими ВС СССР Чарикарская Зеленка. За историю Афганской войны эта местность получила печальную славу среди советских военнослужащих из-за постоянного нападения моджахедов на проходящие по трассе колонны (ru.wikipedia.org›Чарикар).

(обратно)

6

МТ-ЛБ (многоцелевой транспортер (тягач) легкий бронированный) – предназначен для перевозки и транспортировки грузов и пассажиров в условиях труднодоступной местности. Широкое применение получил в армейских частях Советского союза в роли тягача для артиллерийских орудий и перевозки личного состава.

(обратно)

7

Каменский Вячеслав Викторович, родился 04.07.1952 г. в ст. Каргалинская Чечено-Ингушской АССР. В Вооруженных Силах с 12.05.1971 г., в Афганистане – с августа 1981 г. Капитан, старший инженер 3-го трубопроводного батальона, погиб 01.09.1982 г. во время выполнения служебного задания при обстреле автомобиля КАМАЗ из гранатомета, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

Кучер Павел Кузьмич, родился 22.06.1946 г. в с. Браилов Украинской ССР. В Вооруженные Силы призван 13.09.1965 г., в Афганистане – с сентября 1981 г. Прапорщик, командир хозяйственного взвода 3-го трубопроводного батальона, погиб 01.09.1982 г. во время выполнения служебного задания при обстреле автомобиля КАМАЗ из гранатомета, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

8

Никонов Владимир Владимирович, родился 18.05.1961 г. в г. Лейпциг ГДР. В Вооруженных Силах с 05.08.1978 г., в Афганистане – с августа 1982 г. Лейтенант, командир взвода роты связи 3-го трубопроводного батальона, смертельно ранен 21.09.1982 г. во время выполнения служебного задания при нападении на автомобиль ГАЗ-66 в районе н.п.Чарикар, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

9

Чернышев Александр Вячеславович, родился 07.06.1961 г. в г. Муром Владимирской области, в Вооруженных Силах с 05.08.1978 г., в Афганистане – с сентября 1982 г. Лейтенант, командир взвода роты связи 3-го трубопроводного батальона, смертельно ранен 21.09.1982 г. во время выполнения служебного задания при нападении на автомобиль ГАЗ-66 в районе н.п. Чарикар, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

10

Середа Владимир Васильевич – заслуженный военный специалист Российской Федерации, доктор технических наук, профессор, генерал-майор запаса. Родился в 1953 г. Окончил Ульяновское высшее военно-техническое училище и Военную академию тыла и транспорта. Более 25 лет проходил службу в войсках на должностях от старшего инженера до командира трубопроводной бригады. Участник боевых действий в Афганистане. С 1994 по 2009 г. – начальник 25-го Государственного научно-исследовательского института химмотологии Министерства обороны Российской Федерации. Член Российского национального комитета Мирового нефтяного конгресса. Почетный нефтехимик Российской Федерации. Лауреат премии имени генерала армии А.В. Хрулева Академии военных наук. Награжден орденами Красной Звезды, «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени, Почета и многими медалями.

(обратно)

11

Дувал – военный жаргон ветеранов афганской войны 1979-1989 гг. – глухая стена из глины или камня, окружающая афганское жилище. Как правило, дувалы ограждали приземистые жилища, во внутренних двориках которых иногда растут черешни, груши, гранаты и другие растения.

(обратно)

12

Галка Сергей Владимрович, мл. сержант, командир танка, род. 29.09.1962 г. в г. Горняк Алтайского края. Русский. Работал в совхозе им. Ефремова Шипуновского р-на. В ВС СССР призван 31.03.1981 г. Шипуновским РВК.В Республике Афганистан с октября 1981 г. Участвовал в боевых операциях. В боях действовал смело и решительно, грамотно и уверенно командовал экипажем танка. Погиб в бою 26.10.1982 г. За мужество и отвагу награжден орденом Красной звезды (посмертно).Похоронен в с. Ясная Поляна Шипуновского района.

(обратно)

13

Малышев Валерий Иванович, родился 12.12.1949 г. в д. Смольково Калининской области. В Вооруженных Силах с 30.07.1967 г., в Афганистане – с июля 1982 г. Майор, заместитель командира 3-го трубопроводного батальона по технической части, погиб 03.11.1982 г. при спасении пострадавших от угарных газов в тоннеле перевала Саланг. Награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

14

Анисимов Анатолий Михайлович, родился 03.07.1960 г. в г. Ульяновск. В Вооруженных Силах с 06.08.1977 г., в Афганистане – с августа 1982 г. Лейтенант, помощник начальника отдела материально-технического обеспечения, погиб 03.11.1982 г. при спасении пострадавших от угарных газов в тоннеле перевала Саланг, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

15

Зеленский Владимир Григорьевич, родился 07.07.1963 г. в с. Кугульта Ставропольского края. В Вооруженные Силы призван 02.10.1981 г., в Афганистане – с декабря 1981 г. Рядовой, водитель патрульно-аварийного автомобиля на ПУ 2-й роты (43[47]-й ГНС) 3-го трубопроводного батальона, погиб 13.12.1982 г., награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

16

Трубопровод (ПМТБ-200). Диаметр – 219 мм, диаметр условного прохода – 212 мм. Толщина стенки – 3,5 мм. Масса одной трубы – 124 кг, длина одной трубы – 6 м ±0,025, сталь 08Г2СФ анодированная ванадием с двух сторон и окрашена полимерной краской. Рабочее давление – 6 МПа. Производительность трубопровода – 7500 м3/сутки. В комплекте резиновые уплотнительные кольца, микропористые прокладки, стальные запорные кольца, а также другое линейное оборудование (ключи, угольники, вставки, втулки, тройники, заглушки, переходники, клапана и т.д.).

(обратно)

17

Орден «Красной звезды» В. Цыганок получил за героическую прокладку трубопровода, более того, обещал наградить весь личный состав, который на своих руках перенес и уложил десятки километров труб в горной местности. Но даже «спасибо» перед строем личный состав не услышал.

(обратно)

18

Для тех военнослужащих, которые не ходили на «караваны», но выполняли опасные поручения, был предназначен легкий «лифчик». Для этого сшивали два подсумка для автоматов. Роль лямок играли ремни, которые можно было регулировать по длине. Лямки выбирались широкие, тогда они не давили на плечи. В такие «лифчики» можно было положить не только четыре магазина и несколько гранат, но и пачки с патронами (240 патронов).

(обратно)

19

ПФМ-1 (противопехотная фугасная мина) «Лепесток» – противопехотная мина нажимного действия советского производства. Является почти точной копией американской мины BLU-43/B «Dragontooth». Принята на вооружение Советской армии.

(обратно)

20

Петрук Сергей Иванович, родился 14.07.1959 г. в г. Владимир-Волынский Украинской ССР. В Вооруженных Силах с 05.08.1977 г., в Афганистане – с сентября 1982 г. Лейтенант, командир взвода роты связи 3-го трубопроводного батальона на ПУ 2-й роты (45[43]-й ГНС), смертельно ранен 17.02.1983 г. во время выполнения служебного задания севернее н.п. Джабаль-ус-Сирадж, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

21

Салихов Рафаил Асгатович, родился 26.12.1961 г. в г. Байрам-Али Туркменской ССР, в Вооруженные Силы призван 01.04.1981 г., в Афганистане – с августа 1981 г. Рядовой, водитель патрульно-аварийного автомобиля на ПУ 2-й роты (45[43]-й ГНС) 3-го трубопроводного батальона, погиб 17.02.1983 г. во время выполнения служебного задания севернее н.п. Джабаль-ус-Сирадж, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

22

Терме́з – самый южный город Узбекистана, административный центр и крупнейший город Сурхандарьинского вилаята. Является одним из древнейших городов Средней Азии и Узбекистана – ему более 2500 лет. В Термезе и его окрестностях сохранился ряд древнейших археологических и архитектурных памятников, руины древних зороастрийских, несторианских и буддистских крепостей и городищ, а также памятники исламской архитектуры.Численность населения города составляет более 140 000 человек (15-й в стране).

В городе есть международный аэропорт «Термез», который имеет регулярное авиасообщение с Ташкентом, с некоторыми другими крупными городами Узбекистана, а также с некоторыми российскими городами, включая Москву и Санкт-Петербург.

(обратно)

23

Самолет ИЛ-76 предназначен для транспортировки и десантирования личного состава, техники и грузов различного назначения. Является первым в истории СССР военно-транспортным самолетом с турбореактивными двигателями. Самолет способен доставлять грузы максимальной массой 28—60 т на расстояние 3600—4200 км с крейсерской скоростью 770—800 км/ч (максимальная масса перевозимого груза и дальность полета зависит от модификации).

Все кабины Ил-76 герметизированы, что дает возможность перевозить 167 (в двухпалубном варианте – 245) солдат с личным оружием или обеспечить выброс 126 человек десантной группы. Самолет может транспортировать всю номенклатуру боевой техники воздушно-десантных подразделений. Один ИЛ-76 может десантировать парашютным способом, на десантных платформах, три единицы техники (БМД-1, БМД-2, БТР-Д или ГАЗ-66) или четыре единицы посадочным способом. Также может перевозить большую часть техники мотострелковых дивизий.

(обратно)

24

Анищенко Леонид Юрьевич, родился 04.05.1958 г. в г. Самарканд Узбекской ССР. В Вооруженных Силах с 12.08.1975 г., в Афганистане – с мая 1982 г. Старший лейтенант, помощник начальника технической части 3-го трубопроводного батальона, смертельно ранен 04.04.1983 г. во время выполнения служебного задания при нападении на автомобиль КАМАЗ на северном склоне перевала Саланг в районе н.п. Сурхьян южнее Чаугани (Хинджана), награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

25

Дабыка Владимир Григорьевич, родился 22.09.1963 г. в г. Черновцы Украинской ССР. В Вооруженные Силы призван 23.09.1981 г., в Афганистане – с августа 1982 г. Рядовой, водитель автовзвода 3-го трубопроводного батальона, смертельно ранен 04.04.1983 г. во время выполнения служебного задания при нападении на автомобиль КАМАЗ на северном склоне перевале Саланг в районе н.п. Сурхьян южнее Чаугани (Хинджана). По данным Книги памяти Черновицкой области, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

26

Гасков Александр Георгиевич, родился 31.05.1955 г. в г. Самарканд Узбекской ССР. В Вооруженных Силах с 01.08.1973 г., в Афганистане – с апреля 1982 г. Капитан, заместитель командира 3-го трубопроводного батальона по политической части, смертельно ранен 05.04.1983 г. во время выполнения служебного задания в составе группы военнослужащих на северном склоне перевала Саланг в районе н.п. Сурхьян южнее Чаугани (Хинджана), награжден медалью «За боевые заслуги» и орденом Красного Знамени (посмертно).

Изюмский Евгений Михайлович, родился 24.02.1964 г. в п. Октябрьский Куйбышевской области. В Вооруженные Силы призван 01.04.1982 г., в Афганистане – с июня 1982 г. Рядовой, монтажник-трубопроводчик 3-го трубопроводного батальона, погиб 05.04.1983 г. во время выполнения служебного задания в составе группы военнослужащих на северном склоне перевала Саланг в районе н.п. Сурхьян южнее Чаугани (Хинджана), награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

Кучерявенко Владимир Николаевич, родился 11.09.1963 г. в с. Огородное Украинской ССР. В Вооруженные Силы призван 15.04.1982 г., в Афганистане – с августа 1982 г. Рядовой, водитель автовзвода 3-го трубопроводного батальона, погиб 05.04.1983 г. во время выполнения служебного задания в составе группы военнослужащих на северном склоне перевала Саланг в районе н.п. Сурхьян южнее Чаугани (Хинджана), награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

Мунтьянов Сергей Владимирович, родился 24.09.1962 г. в г. Сочи Краснодарского края. В Вооруженные Силы призван 08.04.1981 г. из г. Ростов-на-Дону, в Афганистане – с июля 1981 г. Рядовой, водитель автовзвода 3-го трубопроводного батальона, смертельно ранен 05.04.1983г. во время выполнения служебного задания в составе группы военнослужащих на северном склоне перевала Саланг в районе н.п. Сурхьян южнее Чаугани (Хинджана), награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

Хужаназаров Холмумин Холиярович, родился 23.10.1963 г. в г. Камаши Узбекской ССР. В Вооруженные Силы призван 26.10.1981 г., в Афганистане – с декабря 1981 г. Рядовой, стрелок 3-го трубопроводного батальона, погиб 05.04.1983 г. во время выполнения служебного задания в составе группы военнослужащих на северном склоне перевала Саланг в районе н.п. Сурхьян южнее Чаугани (Хинджана), награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

27

Гуляев Андрей Алексеевич, родился 22.02.1963 г. в д. Степной Хутор Тульской области. В Вооруженные Силы призван 03.05.1982 г., в Афганистане – с июля 1982 г. Рядовой, моторист ПНУ 47(44)-го гарнизона насосных станций 2-й роты 3-го трубопроводного батальона, погиб 27.04.1983 г. при обстреле во время устранения аварии на трубопроводе в составе патрульно-аварийной команды на участке Чарикар – Баграмский поворот в районе н.п. Дехи-Мискин, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

28

Гагау́зы (гаг. Gagauzlar) – тюркоязычный народ, исторически сформировавшийся на Балканском полуострове. Современная территория компактного проживания гагаузов сконцентрирована преимущественно в Бессарабии (юг Молдавии и Одесская область Украины). Общая численность современных гагаузов – около 250 тысяч человек. Религия – православие. В составе Молдавии существует автономное территориальное образование Гагаузия со столицей в городе Комрат.

(обратно)

29

Чача – виноградная водка крепостью 55–70 градусов, сырьем для которой является недоспелый виноград и виноградные выжимки. Еще чача считается грузинским крепким спиртным напитком, относящимся к классу бренди, из отжимки, получающейся из мезги, после брожения и перегонки.

(обратно)

30

Павлов Игорь Евгеньевич, родился 23.12.1960 г. в г. Ленинград. В Вооруженных Силах с 01.08.1978 г., в Афганистане – с сентября 1982 г. Лейтенант, командир 2-го взвода (36[32]-38[34] ГНС) 1-й роты 3-го трубопроводного батальона. Участок эксплуатационной ответственности взвода: н.п. Чандаран – Терешковский поворот на северном склоне перевала Саланг. Погиб 06.10.1983 г. в автомобильной катастрофе. Его имя увековечено на мемориальной плите, установленной на центральной аллее УВВТУ, похоронен на центральном кладбище города Ульяновск.

(обратно)

31

Саминь Николай Григорьевич, родился в 1964 г. в с. Волиса Украинской ССР. В Вооруженные Силы призван 09.11.1982 г. из Целиноградской области Казахской ССР, в Афганистане – с апреля 1983 г. Младший сержант 47(44)-го гарнизона насосных станций 2-й роты 3-го трубопроводного батальона, попал в плен 10.06.1983 г. в районе н.п. Чарикар, погиб 27.04.1985 г. при подавлении восстания пленных советских и афганских военнослужащих в крепости Бадабер (Пакистан). Указом Президента Республики Казахстан награжден орденом «Доблесть» III степени (посмертно).

(обратно)

32

Князевский Владимир Александрович, родился 26.08.1961 г. в г. Фрунзе Киргизской ССР. В Вооруженных Силах с 01.08.1978 г., в Афганистане – с января 1984 г. Старший лейтенант, командир взвода на ПУ 2-й роты (43[45]-й ГНС) 3-го трубопроводного батальона, погиб 06.05.1985 г. во время устранения аварии на трубопроводе в составе патрульно-аварийной команды севернее н.п. Джабаль-ус-Сирадж при подрыве на фугасе. По данным командования батальона, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1. Вот это распределение

Глава 3. Начало перекачки

Глава 4. Первый месяц перекачки и первые потери в роте

Глава 5. Новая трасса, новые проблемы и заботы

Глава 6. Трасса на перевале Саланг

Глава 7. Новый год. Перевал Саланг, пожар на трассе у Чарикара

Глава 8. Будни трубопроводчиков

Глава 9. На дворе февраль холодный,

Глава 10. Отпуск, возвращение на службу

Глава 11. Служба продолжается, весна

Глава 12. Снова перевал. Берегитесь трубачей

Глава 13. На дальнем рубеже трубопровода

Глава 14. Последние месяцы службы в «трубе»

Глава 15. Замена

Глав 16. Заключительная

Пролог

*** Примечания ***