За тяжёлой музыкой, звоном бокалов и громкими речами что-то осталось недосказанным? Хотелось бы узнать, что именно? ***
2022 год.
Юля на секунду остановилась перед дверью квартиры, палец завис над кнопкой звонка. Она закрыла глаза. Сложно перешагнуть через свою гордыню, но иногда лучше сделать это, чтобы продолжить жить дальше, а не просто бежать от ошибок прошлого. Бежать быстро, не замечая новые и новые, но такие знакомые грабли.
Позвонила. Момент обыденный физически, но настолько болезненный, словно под пальцем горит на проводе пластмасса. Дверь долго не открывали, и эта минута показалась самым длинным эпизодом во всей истории. Неужели ее уже удалили из сердца? Замок щелкнул. На пороге стояла девушка с ее же, несчастной Юли, лицом.
– Алиса, здравствуй.
В квартире тихо, но так пышно играл самый лучший мире – британский – рок. Алиса уже плакала, словно обо всём догадалась заранее, хотя Юля не предупреждала ее о своем приезде. Всё получилось спонтанно.
– Проходи, дорогая. Через порог не обнимаются.
Юля скромно перешагнула с одного коврика на другой и оказалась в крепких объятиях. От стыда не могла ответить тем же, но всё-таки прикоснулась к сестре. В отражении в зеркале она видела две одинаковые фигуры и сама едва сдерживала слезы. Алиса выскользнула из рук:
– Нужно дверь закрыть.
На мгновение сестры оказались в отражении рядом и сквозь него посмотрели друг на друга сквозь. Два одинаковых лица. – А говорили, что зеркала не удваивают женщин. Ты проходи.
***
В смутные времена.
История стара, как Мафусаил. Только кажется, что близнецы всегда очень тепло друг к другу привязаны. Совершенно справедливо лишь последнее слово, а теплота дарована не всем. В груди у каждого из близнецов всегда два сердца бьются, и этим фактом очарованы они настолько же, насколько им и раздражены.
Алиса была на 15 минут старше Юли. Всё, что помнили из раннего детства, как заняли противоположные стороны, когда отец ушел из семьи. Далекий и ничей Улан-Удэ. Алиса очень обиделась и до самой школы ни с кем не разговаривала, а Юля по папе искренне скучала:
– Он хороший.
Отчима девочки тоже приняли совершенно по-разному. Только новый мужчина в доме смог разговорить Алису, чем и вызвал у Юли еще большее отторжение. Семья перебралась в Красноярск.
Обе девочки прекрасно умели петь, но Юля не признавала талант своей точной копии. Алиса злилась, потому что не понимала причин: они совершенно одинаковы, тогда какие могут быть границы? Сильные голоса, интересная внешность.
Алиса ушла из школы сразу после десятого класса и поступила в Красноярский колледж искусств на дирижерское отделение, а вот Юля осталась учиться дальше, чтобы поступить в высшее заведение. Необходимо отличаться от сестры, а вернее быть лучше в том, в чём можно.
Осень 2015-го года прошла гладко, но это лишь видимость. Алисе всё нравилось, а Юля пыталась закрыть глаза на то, что тоже как можно раньше хотела бы начать заниматься любимый делом – музыкой – более профессионально. В канун 2016 года кран выплюнул всё, что стояло в нём. Юля сорвалась, впала в длительную истерию и перестала просиживать свой талант за партой. Она убедила маму, что заберет документы из школы и в новом году поступит туда же, куда и Алиса. Юлю тешила мысль о том, что они уже не попадут на один поток – года не совпадают.
Закрутилось. Сентябрь 2016-го. В колледж Юля пришла на то же отделение, что и сестра, и попала в одну группу с приятной девочкой – Настей. Настя очень амбициозная, не боится учиться и не сидит на месте. Делится творчеством в интернете. Ненадолго Юля забыла свои детские обиды, хоть теперь и приходилось видеть сестру не только дома. Но беда – Настя влилась и в компанию Алисы. Последняя была рада, увидев в этом шанс подружиться с сестрой, но опять не срасталось. Юля обиделась уже на Настю, возненавидев ее кудрявые волосы, которые раньше так ей нравились.
Юле казалось, что у нее забирают всё, что ей дорого. Сначала отца заменил отчим, теперь подруга заменила ее на её же копию, хотя в действительности всё было не так. Вообще. Иллюзия оставленной на откуп жизни. Скрипели метели, скрипели зубы, но жизнь продолжалась. Только вот музыка тоже перестала приносить былое удовольствие, но отступать было некуда. Еще и мама с отчимом давят:
– У Алисы всё гладко получается, а ты словно дурное ее отражение. Так нельзя.
Так нельзя? Но не объяснили, как можно. Просто брать пример не было сил. Юля не хотела быть чьим-то отражением. Она мечтала иметь собственный стержень, но тот пока напоминал лишь грифель карандаша, и она гнулась, как микрофонная стойка.
В жизнь сестры пришел некий Вова, то есть я, да. Не понять, откуда он, то есть я, возник. Словно прилетел с Марса. Из города, о котором никто не слышал, но добрый. Вова видел этот город разным. Вова видел эту страну разной. У Вовы свое собственное видение. Внутри отзывалось, и подсознательно Юля не имела ничего против него, но..
…он нравится Алисе. Выходит, что? Выходит, что он не может нравиться Юле даже как человек. Вова тянул к себе, хотел общаться, развиваться и был за мир во всём мире, а Юля злилась и в ответ слышала лишь:
– Мы тут историю творим, и люди не поймут, если молчать будем. Да и кто тебе давал право нас учить? Мы сами прошли все свои этажи. Мы отдали за камень красноречия тысячу лет, так почему виноваты в том, что ты – нет? Хотя… я ничему не удивлён.
Алиса начала давать концерты. В ее окружение пришла совсем другая Юля: светловолосая девушка, чья история грустно кончится. Девочки пользовались хорошей косметикой. Вкусно кушали. Но в чем они виновата? Юлю темноволосую всегда звали к себе. Настя разрывалась между сестрами, пытаясь не давать оценок, хоть Алиса и стала ей роднее. Да Настя и сама не знала, как жить, и каждый раз пряталась от мира на коленях у Вовы.
Юля выбрала иной путь. Если отличаться, то основательно. Что уж там? Там, где Алиса выступала, Юля гуляла. И где-то там познакомилась с Максимом. Подтянутый умный молодой человек. Человек, которого не любили, либо же ему так казалось. Вот тут ребятам и не повезло – они совпали по «интересам».
Нищий поднимает окурки с земли, нищий духом подбирает первого встречного. Юношеский брак. Юле показалось, что кто-то сильными руками вправит ее хрупкие плечи. Да вот руки не те. Да вот плечи не такие хрупкие. И мечты утонули в боли. Стало тесно в мире отчаянных дураков. И Юля снова загуляла, перебирая струны гитары зелеными от растворителя руками.
Глупая полураздетая дрянь, танцующая на барной стойке. Дрянь, чью смерть Максиму опередить хотелось хотя бы из чувства эстетики. Адреналин должен покинуть сосуды и стечь вниз через рваную рану в правом подреберье. Опередить смерть, а затем гладить мрамор плиты, в которой ни капли ее, и слышать шёпот: «Никто так не гладит, как гладишь ты». Но он снова девушку простит и ляжет с ней под одно одеяло. Да, они уже были здесь. Просто заблудились. Просыпаются в тревоге, извиняются друг перед другом и пытаются выяснить, кто вчера сильнее обиделся.
***
2021 год.
Мы все придем к могиле, но как выбрать путь, если вся юность под подошвами? И ни секс на кухонном столе, ни сон за рабочим столом не указывают путь.
Нельзя сказать, что Алису всё это никак не волновало. Иногда она срывалась, особенно, если что-то пригубит. Вспоминала, во что от этой отравы превращается сестра, и рыдала, лежа на столе, с которого ее снимал Вова. Алиса понимала, что пропасть будет только увеличиваться, если скорее не найти общего языка, потому что в какой-то момент Юля сама завралась настолько, что перестала верить хоть кому-то. А Алиса в свою очередь становилась всё более словонепробиваемой, и души манипуляторов, черные как февральское небо Красноярска, её интересовали всё меньше. Поддашься такому, и вот тебе уже стыдно за всё подряд. Они словно ходят и ищут, на чьей совести сыграть сегодня. Юля, возможно, неосознанно манипулировала, хотела привлечь внимание, ориентируясь на обиду, существующую лишь в ее голове. По крайней мере, так это видела сама Алиса. Видела, но не обижалась.
Алиса еще следом за Вовой перешла в католическую веру. Сидела по выходным с его дочерью. Вместе с Вовой тосковала по погибшей Лилии и мирила их с Лильен. И, пусть Вова этого долго не замечал, все перформансы Алисы были адресованы ему.
Вова ругал Юлю:
– Ты никому не веришь на слово, потому что сама лжешь, и понимаешь, как это работает. Я никому не верю на слово, потому что мне всё равно на интриги. Ты хранишь чужие тайны, чтобы гордиться этим. Я храню чужие тайны, потому что мне неинтересно их обсуждать. Мы совершенно разные.
Вова показал, надо отдать ему должное, что держать в себе опасно. Пружина сжимается до тех пор, пока не сорвется и не разрежет руки. Не зря парень прячет себя за длинными рукавами.
Юля так не хотела. Интерпретировала только неправильно. Конечно, девушка понимала, что и друг, и враг однажды остынут, а стихи все станут поняты правильно. Ох, польются реки вина, когда всеми любимому будет уже всё равно. Просто было еще не время для корректных выводов. И Юля, поняв все по-своему, летит, куда дым летит. Забирает диплом, подает на развод, а далее строго по приборам. Вы ее еще видите, а она вас уже нет. Честь имеет. Вы не идите за ней.
– Тише. Слышу вас лучше, чем когда-либо.
Фамилию менять не стала – приятно, что разные с сестрой. Улетела в Москву, поступив в академию хорового искусства. Оставила в Сибири всё: Алису с ее подругами, Вову с его друзьями. Рыба вырастила ноги, а куда бежать не знает, да бежит. Разрушила стены, оказавшиеся несущими. В Москве другая жизнь. Страшно, но внутренний враг опаснее внешнего: нежный, словно влагалище ангела, оттого коварен. Со станции «Улица имени академика Янгеля» на Речной вокзал добираться утрами долго, но в общежитии неуютно, и приходится снимать. Только денег нет, и даже мать уже отказалась. Всё же перебирается на казенные метры, а там всё, что так старалась забыть. Там всё, с чем боролись Алиса, Вова и Настя:
– Да ладно тебе. Прими, что ты дура, и живи с этим расслабленно, потому что так и есть оно.
Принято. Юля, едва став прозревать, ненавязчиво отворачивается, и топит себя во всём, в чем может. Бог всех прощает, и ее простит. А что?
Юля не приехала на похороны отчима. Вместо этого болтала по телефону с родным отцом, игнорируя происходящее. Делала это лишь потому, что так не делала Алиса. Эх, молодость неосторожная: кровь горячая, сталь холодная.
Вспоминает бывшего мужа, и как вонзала каблуки в его надежды стать человеком, но человеческая воля слаба и отступает перед Сатаной. Зелёные от растворителя пальцы мусолят пакет с желтым порошком. Мир, куда крещенным нельзя. Незримая рука режет стропы, отправляя в свободное падение.
Сидит в компании молодых людей на крокодиловых туфлях. Людей, к которым либо с понятыми, либо с пулей, на которой Бог не напишет «Шутка». Да, с такими не состаришься, но это идеальная компания, чтобы отвлечься. Вино нужно уже начинать вводить сразу шприцом-пятёркой, потому что первый орган, который сдался – желудок.
И только пытаясь не выплюнуть свои органы, Юля поняла, почему мир жестоких людям в среднем намного вкуснее. Стало стыдно, страшно и страшно стыдно. Пыталась вспомнить, когда видела свою семью.
Слепо падает человек. Стало страшно поселиться на улице 8-го марта, где ненависть и страх. Но когда на реках Вавилона вспоминают Иордан, в Иерусалиме звучат песни печали. И пока небо не упало, как на расплавленные камни Брестской крепости, пролитая предками кровь дорогами Иудеи от Пилата Понтийского приводит к разуму.
Человек – животное консервативное. Потому вполне созревшая девушка стоит внутри ребенка даже на семи холмах. Юное солнце щедро разливает в миски, но миски полны отходов и всё льётся за края. Москва рабочая. Москва студенческая. Приезжают и думают, что повидло макнут. Время всё еще Юлю тестирует. Бремя всё еще Юлю нервирует. Соболезнуем:
– Вчерашних дней много, а завтра всегда в единственном экземпляре.
***
2022 год.
Набрала Вове с жалобами, а услышала:
– Сама дула на пепельницу. Всегда выходит так, что соврал именно я. Хотя единственный сказал правду, пытаясь доказать свои ненависть, любовь или безразличие тем, кто ищет не правду, а оправдание своей боли. Зря. Но если всех устраивает, что им изменяют и бьют головой об стену, то я не против. Терпите. Сделал то, что мог. Лгите дальше. Это очень мило.
Вова – суровый лидер, хоть и не такой суровый, как Этери Тутберидзе. Вова – самый престарелый в этом пансионате. Его прокляли видеть мир разным. Вова тоже был женат, тоже на какую-то работу утром не спешил. Вова знал, что делает. Любовь имеет цену, лишь ненависть бесценна. Юля за ночь перемотала всю жизнь. Разозлилась, открыла волшебную коробку с правдой, вывернула туда желудок. Утром Юля уже сидела во «Внуково» с билетом до Новосибирска на руках. Внутри еще покачивался маятник, подсказывавший, что она снова куда-то бежит. Не из собственной ли опять головы? Поборола. Ну, наконец-то. Нужно измениться. Нужно извиниться перед всеми, кому еще рукопожатная. Да и Вова, надо думать, не так уж и обижен…
…Правда входила в душу тяжело, как в мёрзлую землю лопата. Много нового о жизни узнала, приехав домой. Да, именно домой, потому что Москве она лишь нолик. Юле не обидно даже за то, что Вова «отдал» несколько фактов из ее жизни в тексте последней своей повести Алисе, а её саму – Юлю – даже не упомянул. Кольнуло, когда услышала, а затем растаяла.
Война – всего лишь антоним миру во всех итерациях. Но именно прощение – спасение от одиночества. Ребенок добра и свободы. И стоят напротив своего отражения две сестры. Обе по-своему уставшие, растерявшие, да искренние. Абсолютно одинаковые, а оттого истинно прекрасные, как фото Монро и цитаты из Пятой главы. Мир мирил обиду и дурака. Теперь Юле предстоит набить на коже то же самое, чем «замарали» себя все члены клана – «Нет слов для чувств». И в этоу секунду все пути кажутся по-своему верными, коль сошлись в одной доброй точке. Две темноволосые татарки со жгучими глазами. А говорили, что зеркала не удваивают женщин.
– Помнишь, Юля, под нами всегда будет тот черный Енисей, и даже когда мы станем другими. Там, на заре юности мы уверенно совершили много нехорошего. Да, ненависть – высшая ступень эволюции. Я понимаю, Юля, но давай попробуем иначе? Не плачь. Просто слегка навалилось. Прошло 36 лет после начала Перестройки. 36 шагов ты сделала вдоль стены. Зачитала 36 строк собственного смертного приговора. Едва не осталась на пороге собственного дома сиротой и двадцатью двумя буквами своего полного имени на двадцать два года приблизилась к финалу истории. Потом, когда десятилетия разнесут всех по эпохам, жалеть будет поздно. Половина пути пройдена, еще одна половина осталась.
***
P.S. Писатель чем-то отличается от большинства? Нет. Он записывает то, что многие проговаривают в повседневной жизни, но тут же забывают, и тем находит отклик. Думаете, писатель всё выдумывает? Он лишь зеркало. Быть резонатором под камертон – мера пресечения в виде личного обязательства. Культурная апроприация во благо эклектике личного иммерсивного театра. И истинный его талант в том, насколько тонко он может переплести впечатления от своей жизни, перемешать факты в красивую историю. Сделать это так, чтобы одни поверили дословно, а иные начали искать несостыковки и радоваться, если где-то получилось засомневаться.
Писателей перепечатывают, писателей переводят. Всё меняется, как буквица на кириллицу, и от настоящего Достоевского не осталось почти ничего. Конечно, как видите, если вынуть одну деталь из пазла, история может и не поменяться, но всё-таки эта деталь способна сделать блюдо чуть вкуснее.
Ах, да, в сентябре 2016-го года, когда Юля и Алиса познакомились в Красноярске с Настей, из Зауралья я впервые попал в соседний для них Новосибирск. Многое ждало впереди. Потерял иголку между Новосибирском и Красноярском и искал. И если Новосибирск – это благословенный Сайгон, то Красноярск – проклятая Кхешань.
Вечер воскресенья. На столе «Государь» Н. Макиавелли и «Властелин колец» Д. Толкина. Есть время совершать ошибки, есть время ошибки завершать. Идея выжимает последнее, словно наяву нахожусь в доме, где всё приварено к полу. Но однажды мы придем к самим себе, даже если дорога будет рельсами под ногами Янки Дягилевой на пути к Егору Летову. Нужно поблагодарить себя за все реализованные возможности и простить за все нереализованные, а то всегда наоборот. Макнуть чайный пакетик в полный бумажный стаканчик, сидя в Macan, да не забыть душу, выходя наружу в желтый от реагентов снег. Осталось только определить, кто здесь главный по пошлости, и все-таки найти того, кто посредством эрзаца творчества помочился на надгробие Андрея Тарковского. Господи. Нужно заканчивать с уничижительным самоанализом. Это ведь всё пустое. Сделать выбор: быть своим среди чужих, как Башар Асад, или чужим среди своих, словно Реджеп Эрдоган? Нужно вычеркнуть из сознания адептов перманентного токсичного хамства. Сколько при таком раскладе получится фонтанировать, как Пьяцца Навона? А в окружении близких по духу мы, спаси и сохрани, не потонем. Amen.
Верю, что это далеко не конец. И, хоть и принято говорить, что, если история не имеет окончания, то совпадения с реальностью выдуманы, рассказал почти так, как было. Чуть вылетел за поля. Не верится? Ну, копайте сами. Только до конца копайте, а не останавливайтесь там, где вам выгодно. Смотрите не только на то, на что обижены, а учитесь новому. Палитра чувств широка. Небо дышит на нас. Слышите? А я вернусь, когда в душу зевак, что за меня мою жизнь жить не будут, закрадутся новые сомнения, и, выгнав детей и женщин из комнаты, начну раскручивать колесо в обратную сторону, попутно подговаривая героев моих книг делать вид, что многое здесь – не про них.
P.P.S. Повесть "Помехи" из одноименного сборника напрямую связана с повестью "Глаз на асфальте". Речь в ней идет об одной и то же Лилии (не Лильен), но "Помехи" – более художественное произведение, и когда я его писал, я вплел ее жизнь в немного иную историю, чтобы не проводились параллели с реальностью. И только потом решил рассказать честно. Оставим так. "Помехи" – произведение самостоятельное.
P.P.P.S. Не тонул лишь тот, кто остался на берегу. На берегу легко быть святым. Если вены захочется рубить топором, вспоминать, что еще нерожденное твое дитя будет очень тебе радо, и продолжать танцевать посреди пожара и волн истерии ради себя и женщин, выходящих за нас на карниз. И пусть в сердце пребывают вера, надежда, любовь, и любовь из них больше.
