КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Плащ и галстук [Харитон Байконурович Мамбурин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Книга третья Плащ и галстук

Пролог

12 мая 1992 года, СССР, город Стакомск.

— Ну, с победой тебя, Ржа.

Два стакана самой прозаичной наружности, но очень глубокого содержания, слегка стукнулись друг о друга, а затем были употреблены внутрь. Выпившие их люди слегка поморщились, дыхнули, но за закуской, в изобилии находящейся на кухонном столе, не потянулись. После первой, как известно, не закусывают.

Кухня, на которой располагались оба собутыльника, была выдающегося, аж в пятнадцать квадратов, метража. Да и вся квартира, если так присмотреться, не отличалась скромностью. Шикарные апартаменты, можно сказать, только заброшенные. Если бы гость, бывший в этом доме крайне большой редкостью, заглянул бы в одну из трех комнат этих хором, то увидел бы тонкий слой пыли на немногочисленных коробках и свернутых коврах, чьи рулоны стояли по углам. Сама хозяйка тоже была здесь редкой гостьей уже несколько лет.

Сам смысл этой жилплощади исчез тогда, когда её дочь из живого, дышащего и улыбающегося человечка стала бесстрастным полупрозрачным существом. Майор Окалина Нелла Аркадьевна с тех пор предпочитала ночевать на работе, но сегодня был исключительный случай — у неё был особый гость.

— Давай по второй, Гоша, а то меня еще кошмарит! — выдохнула одетая в домашнее атлетичная блондинка, чей рост превышал два метра, а вес явно подкрадывался к ста килограммам. Нужно упомянуть, что жира среди этой сотни было исчезающее количество… если не обращать внимания на грудь хозяйки.

Гость, мужчина её возраста, ничем по габаритам не отличающийся от Окалины, внимания не обращал. На вытянутые штаны, затрапезную майку, показывающую изрядно больше, чем следует правилам приличия, на небрежно стянутые в пук волосы. Огромный, он еле умещался на табуретке, навалившись локтями на массивный кухонный стол. Во взгляде этого зрелого, тщательно выбритого, скромно, но со вкусом одетого в деловую двойку мужчины при взгляде на блондинистую майора, легко можно было заметить нотки гордости.

Как за ребенка, который бежал, бежал, быстро бежал, а потом успел и… не обосрался.

— Вык…, — начал он, но был перебит.

— Еще по одной! — безапелляционным тоном постановила хозяйка, небрежно пряча большую часть груди под предавшую ту майку.

— Фух, — отфыркнулся мужчина, — Разучился я пить по нормальному! Ну, за тебя!

И они выпили.

— Выкрутилась ты, говорю, — начал мужчина, ополовинив тарелку наструганной колбасы, — Из-под наковальни, считай, выскочила.

— Угу-угу…, — кивала отобравшая тарелку блондинка, сосредоточенно потребляющая закуску.

— Не бомбанула бы поляков, сейчас бы Звезду Героя обмывали, — оскалился гость, — Что, Ржа? Не могла по каналам пробить захват, слышь?

— Не нефи хефню, Гофа, — пробубнила ему хозяйка, которую явно мучил голод, — Фам кафдая фекунда фыла…

— Ну вот и сиди без звезды, звезда, — фыркнул в ответ прекрасно понявший её мужчина.

— Нафер она мне, — помахала Окалина в воздухе последним куском докторской, а затем, употребив мясной продукт по назначению и прожевав, внятно выразилась, — Вертела я эти награды! Списали грехи — отлично, танцуем дальше. Но спасибо, что лично заглянул передать. Рада тебя видеть.

— Взаимно, Ржа, — пожал плечами Гоша, разливая алкоголь по стаканам, — Только если думаешь, что я сорвался аж сюда чисто похлопать тебя по плечу, то ой как зря.

— В смысле? — тут же насторожилась чуток расслабившаяся майор.

— В коромысле, — злодейски ухмыльнулся гость, ловко пожирая грубо нарубленную копченую скумбрию. Он проглатывал нежное ароматное мясо так быстро, что оно не мешало ему говорить, — Ты, Ржа, засветилась как атомная война, сразу и везде. Во всех, сука, эшелонах, которым было доложено о возвращении «Стигмы»! Да, тебе списали всё. Вообще всё. Ты у нас теперь героиня… херова. Но если героям не дают награду, то что им дают, м?

— *издюлей…, — мрачно пробормотала блондинка, хватая полупустую бутылку с коньяком, в котором был разведен безвкусный химикат, усиливающий действие алкоголя достаточно, чтобы «пробить» организм неосапианта.

— Так точно, Нелла Аркадьевна! — отсалютовав хвостиком рыбины, гость оперативно её дожрал, отомстив хозяйке за колбасу.

А затем они выпили. Молча, не сговариваясь. Не торопя, так сказать, события.

— Каких размеров геморрой ты мне припёр, Гоша? — наконец, закурив, поинтересовалась майор специальных сил города Стакомска.

— Сама решай, я просто расскажу, — взяв салфетку, старый сослуживец блондинки аккуратно вытер лицо, а потом начал рассказывать, — Ты ведь в курсе, что маразм и долбо*бы у нас там всегда были, есть и будут? Так вот. Твоё имя поднял Калинин, чуть ли не главный из них. Козырной он наш. Прежде чем мой шеф успел пукнуть от удивления, этот имбецил высказался, что лето, мол, близко. И надо бы некоторым детишкам устроить летний лагерь. Очень особенным детишкам, как ты уже всем лицом понимаешь, да, Ржа?

— Суууууукаааа…, — почти заскулила женщина, роняя голову так, что её длинные пряди заслонили лицо, — Коморских вывозить? Ты всерьез? Какие они, нахер, дети, Разумовский?!!

— Коморские? — брови мужчины удивленно поднялись, — Ржа, радость моя, социально необеспеченная! Да кому эти уродцы сдались?! Речь идёт о детишках «копух» и «ксюх»! Не простых, а тех самых. Самее некуда! Сплошная пионерия с 12-ти до 15-ти лет! Считай самое золотое из золотого тебе в рученьки героические дают!

— О нет, — женщина приняла потрясенный вид.

— Честно? Мне тебя даже жалко, немного, — вздохнул Разумовский, — Но решение уже принято. Готовься к отпуску.

— Мои идут со мной в этот… отпуск! — тут же рявкнула женщина, вскакивая из-за стола, — Все!

— Отказано, — на лице Гоши возникла кислая гримаса, — Твои убивцы отдыхают тут. Ну как отдыхают? Работают, но только по основе. Считай отдых, учитывая, что местные теперь дышат через раз, слыша про твою шарагу. Уж больно хорошо вы отметились. Но ты… ты можешь взять помощника. И всё.

— Это…, — белокурая валькирия набрала в грудь воздуха.

— Из «когтей», Ржа. Только из них. Остальные ресурсы в твоем распоряжении. Любые ресурсы. Сама понимаешь, «Стигма» — это не кот насрал, да и твой отдых — липа. С детишками вместе отправляют еще и Васю.

— Какого, в жопу, Васю? — прорычала полностью выведенная из равновесия женщина.

— Данко.

— Вы там о**ели, что ли?!! — рявкнула Окалина, ни грамма не сдерживая голос, — Совсем?!!

— Я ж тебе сразу сказал, — индифферентно пожал плечами Разумовский, — Калинин… Феерический долбо*б. Но его инициатива прошла, в очередной раз. Как по волшебству.

— Проверь эту суку на принадлежность к «Стигме»! — прохрипела Нелла, не сводя бешеного взгляда с собеседника, — Ты же видишь совпадения!

— Да не я один, Ржа, выдохни, — посоветовал ей старый друг, — Вас будут прикрывать. Город, закрытый в щи лагерь, передвижные ограничители, зенитки, радары, неогены… готовится целая операция.

— Но это не моя операция! И не твоя!

— Да. Поэтому я и выбил тебе полный карт-бланш. Тебе нельзя трогать только «когтей» … и Ахмабезову. Хер куда её отпустят. В остальном делай что хочешь и как хочешь. Правило одно — детишки должны отдохнуть, не уронив ни волоска с их головенок.

Блондинка, выпрямившись во весь свой рост, с хрустом размяла плечи, а затем уселась обратно.

— Ты вообще слышишь, о чем говоришь, Молот? — горько усмехнулась она, — Кого мне брать? Ментов с улицы? Жопошников с Первого района, которые вообще неизвестно какого дядю слушают? Или регуляров из-под Тюмени дёргать?!

— Слушай, я не знаю, — встал с места её гость, — Это твой город. Ты что, тут никем не обросла, кроме наших?

— У меня ликвидаторы, Гоша…, — процедила злая как кобра женщина, — У меня следаки! У меня нюхачи и хреновы ужасы, от которых даже ты ссаться бы начал по ночам! Но у меня нет детских сторожей! Мы никогда не играли от обороны!

— А у меня приказ! — поднялся с места и гость, так же напряженно уставившись на богатырскую блондинку, — Я могу тебе одно сказать — вас закроют! Закроют всерьез, закроют как родных! Спецчасти, «степные волки», отряд «К»! Тебя, лагерь, весь Севастополь, всё будет перекрыто! Но весь внутряк — твой головняк, Ржа. Крутись как знаешь, *бись как можешь! Это уже решено, поняла, родимая?! Ты уже на отдыхе!

— В гробу я видала такой отдых…, — устало вздохнула Нелла, вновь садясь за стол и вновь начиная разливать алкоголь по стаканам, — Месяц сыром в мышеловке сидеть… Говоришь, Севастополь?

— Говорю Севастополь, — согласно кивнул мужчина, а затем, внезапно, злорадно усмехнулся, — Только вот про месяц я ничего не говорил. Три месяца, Ржа. Три. Героической тебе — героический отпуск!

Глава 1. Скелет в шкафу

Когда-то всё было хорошо, представляете? Я учился, барыжил химическим разводимым спиртом, приходил домой, тут у меня канделябр, на канделябре призрак, она МОЛЧИТ и читает. Можно спокойно приготовить пожрать, принять ванну, даже голым ходить никем тебе не возбраняется, потому что Палатенцу пофигу, а наблюдателям через камеры — так и надо. Не жизнь, а сказка.

Как там говорится? «Потерявши, плачем?». Вот так и есть.

Продрав глаза, я встал с постели. Отомкнув замок, появившийся у меня на двери пару месяцев назад, вышел в люди, то есть в общую комнату. Там на мое пришествие поднялись от книг две пары девичьих глаз, дополненные парой улыбок, одной едва заметной, второй пошире. Осуждающе вздохнув при виде этого почти привычного зрелища, я пошлепал по туалетно-ванным делам.

Основную причину моей печали звали Вероника Израилевна Кладышева. Вес — 36 кг, рост — 147 сантиметров, возраст — 36…, а нет, уже 37 лет. Это брюнетка с большими, слегка сумасшедшими глазами, с фигурой куколки и… да, она выглядит лет на 15, так как является «чистой». Особенным, мать его, неосапиантом. Нестареющим, неубиваемым… да что там говорить, ей даже жрать не надо. Но все равно жрет. В том числе и мои нервы.

Умывая рожу, я вновь с тоской вспомнил не только о тех днях, когда мы с Юлькой жили вдвоем, но даже о тех, когда эта пузатая мелочь с мозгом гения и либидо обдолбавшейся мартышки пыталась меня нагло завалить и трахнуть на любой ровной или неровной поверхности. Увы, те славные деньки давно прошли. Поняв, что невозможно нагло совратить человека, способного за секунды сделать тебя беспомощной и плюющейся девочкой, лежащей в луже слизи, долбанная Кладышева эволюционировала. И с тех пор соблазняла меня по всем правилам, имеющимся в ходу у приличных людей. То есть — не набрасываясь на меня при каждом удобном случае, а строя комбинации, планируя ситуации, оперируя ловкими сменами и показами нижнего белья… И это была лишь верхушка айсберга.

Вот это уже стало тяжко, но тут уже я уперся рогом. Гм, натуральным. Мы оба шли на принцип под неослабевающим вниманием Юльки, получавшей, судя по всему, от происходящего какое-то свое извращенное удовольствие.

Вот, к примеру, сейчас Вероника сидела в длинной майке, задрав ногу на стул и демонстрируя, казалось бы, вполне невинные шорты. Только те были что-то чересчур разношенными. Зарраза. Сидит, ведь, мелкая стервь, так, чтобы я из любого угла комнаты её худые ляжки видел.

Грехи мои тяжкие, посетовал я про себя, заваривая себе кофе. Ведь ни вздохнуть, ни пёрнуть, все эти месяцы дома сижу. Одно утешение — закрыться у себя в комнате с компьютером. У меня от такой жизни аж начало прилично получаться программирование, особенно, почему-то, одна эротическая пиксельная компьютерная игра с довольно легко угадываемыми персонажами. Ну и на стенку пояс чемпиона по рукопашному бою вешать уже можно. Двухкратного.

Хотя, если не считать этой войны добра с ослом, Вероника была очень… приятной соседкой. Разумеется, когда забывала про свою охоту. Характер девчонки, разум взрослой женщины, бесконечная энергия «чистой», не нуждающейся во сне. Она очень любила повеселиться, особенно пожрать, а значит, в холодильнике не переводилась прекрасно приготовленная домашняя еда. Неисчерпаемый запас анекдотов, легкие шалости, попытки спровоцировать Юльку на мое изнасилование… э?

Подняв глаза от своего кофе, я моментально вышел из утреннего ступора при виде открытой двери в комнату Кладышевой. Ну как вышел? Вышел из одного и вошёл в другой.

Просто потому, что на меня из этой девичьей светелки, куда мелкая зараза уходила только работать из общей комнаты… пялился труп.

Нет, я ничего против трупов не имею. Надо и надо, мало ли кто нашу пигалицу престарелую огорчил, может вообще трофей старый или что-то в таком духе, только вот мало того, что морда трупа была мне слегка знакома, так он еще и бултыхался в каком-то наполненном зеленой жидкостью саркофаге! С лампочками там, с панелями, с подсветкой и прочей тряхомудией!! С трубками, уходящими в горло через рот и ноздри!

— А? — заинтересовалась «чистая» моим состоянием и слегка неадекватным взглядом. Проследив за ним, она затем снова обернулась ко мне и помахала лапкой эдак пренебрежительно, сопроводив это еще одним звуком, — Ааа…

Мол, мелочи. Ничего такого. Не обращай внимания на голого мужика в резервуаре, он тут просто так, для антуражу. Юлька тоже сидит на своем канделябре, глазками хлопает, типа чего это ты, добрый молодец, с утра не весел, чего челюсть-то отвесил?

Едрит вашу мать!

— Ой, да ладно! — закатила глаза мелкая брюнетка, не выдержав моего молчаливого, но настойчивого охреневания, — Что ты так смотришь? Это Вольфганг.

— Слыыыыышь…, — утробно проворчал я, проглотив квадратный глоток кофе, давно остывшего прямо во рту.

— Вот ведь какой, — самым, что ни на есть женским жестом воткнула руки в боки несносная девчонка, — Вольфганг это! Вольфганг Беккер! Тот самый эмпат, что об тебя угробился пару месяцев назад!

Обосраться и не жить. Ладно, окей, чего уж там…

— Какого лешего он у тебя маринуется?! — взорвался я, борясь с давно уже выработавшимся настойчивым желанием выпороть эту засранку.

— Надо! — показала та розовый язычок.

— С иностранцами сама трахаться дальше будешь, — пригрозил я единственной санкцией, что была в моем распоряжении. Угроза была ни разу не шуточной. Сидящие у нас под боком беженцы, коих стало больше аж на три штуки, были чемоданом без ручки. Бросать некуда и жалко, персонала на них нет, доверия к этой молодежи — ноль. Плюс они еще отдельным ярмом на шейке этой стервозы болтались, ибо обе наши китайские госпожи от сомнительного удовольствия возни с беженцами отбрыкнулись своими многочисленными обязанностями. А так как наша Вероника хоть и редкостная многостаночница, но прямо уж распластаться между мной, призраками и «гостями» не может, поэтому вынуждена просить моей помощи.

Сложные у нас взаимоотношения. Ну… она же готовит. Вы бы попробовали её чебуреки! А ведь я не первую жизнь живу. Внешность и душа — это, конечно, важно, но солянка, плов, драники, плацинды, чебуреки, беляши, бак-беляши… Да я на этой жратве наконец-то набрал мясо, которого всегда так не хватало! И рост благодаря растяжкам «бойцовского клуба» уже не позорные метр восемьдесят, а нормальные один-девяносто-один! Да и вкусно…кто в сиротском доме не рос, тот цену вкусной еды не знает!

В общем, сложные у нас взаимоотношения. Зато без сношения!

— Ой, всё, — страдальчески хрюкнула наша дива неосапопсихологии, мученически вздымая глаза к потолку, — Ну превратился этот придурок в овощ, то что — выкидывать его что ли? Вот, проверяю теорию, что будет, если ты сверхсильного эмпата будешь день за днем облучать своей мозговой пустотой, Витя! Только и всего!

Добро пожаловать в мою жизнь, уважаемая, но совершенно несуществующая публика!

…вот что мне ей сказать? «Нет, мы не можем его оставить! Сделай так, чтобы через час я его не видел!».

Брр… ладно, поживем с мёртвым немцем. Ах нет, с телом в коме, которого я облучаю с помощью своей экспатии, ровно также, как и призраков, живущих этажом выше. Там еще и Сидорова живет. Которая меня боится. Пойти, что ли, трахнуть её? Сиськи, конечно, ужасные, но почему бы не попробовать закрыть сразу парочку гештальтов? Устроим друг другу терапию. А если она при виде меня сознание потеряет, ну… тогда терапия будет только у меня.

Тем временем Кладышева, ни грамма не стесняясь, залезла на стол с ногами, прошагала по нему на четырех костях до меня, демонстрируя в декольте свежие черные трусы взрослого покроя (и всё остальное), а затем утешительно похлопала по плечу. Мол, ты крепись, большой пись. То ли еще будет.

Тоже любит стрелять по гештальтам дуплетом, уважаю.

— Шипоголовый! — внезапно зарычал интерком у двери, — Выходите все во двор! Оденьтесь! Иностранцев провожаем!

— Чего? — недоуменно переглянулись мы с Кладышевой.

— Забирают их, — ворчливо отозвался динамик голосом бабы Цао, — Внезапно. Поэтому оденьтесь. Нормально оденьтесь! Там целый двор… забирающих!

Убиться об забор.

— И кому понадобились наши беженцы? — риторически вопросил я воздух, отставляя недопитую кружку кофе.

— Второй район, — ответил мне слегка насыщенный псевдоматерией светящийся воздух, отзывающийся на имя «Юлька» и являющийся, в некотором общесоюзном смысле, моей невестой.

— Кончились твои рычаги давления, Изотов! — радостно я был похлопан вторично, на этот раз по жопе. Затем негодяйка унеслась к своему немцу одеваться, а я за тем же самым проследовал к себе, душа острое желание заглянуть под кровать. А вдруг у меня там, ну… эскимос?

Перед «Жасминной тенью» действительно творился какой-то кавардак. Четыре (!!) здоровенных туристических «Икаруса» с затененные стеклами, куча молодежи с суетливо-озабоченным видом, пара мордоворотов класса «номенклатурщик отожратый озабоченный», кургузая тетка с папкой подмышкой, бегающая хромой курицей между всеми ими. И наши подопечные, выходящие из своего жилища со своим обычным испуганным видом, тащащие с собой чемоданы и сумки.

Вообще, пришло мне на ум при разглядывании всего этого действа, оно полностью оправдано. В Европе и Южной Америке творился лютый, заворачивающийся всё круче и круче, водоворот «охоты на ведьм». Неосапиантов преследовали беспощадно, изгоняя, избивая, калеча, атакуя их родных и даже друзей. На каждого настоящего человека со сверхспособностями уже приходилось более десятка невиновных жертв, что парадоксальным образом озлобляло людей еще сильнее.

Мы просматривали некоторые телепередачи и… я охреневал от того, что люди орут на камеру. Фемки и прочие лгбтшные пародии на человека, верещавшие с экранов о том, что их жизни, чувства и права извращенцев важны в моем прошлом мире? Пф, у тех было хотя бы легко определяемые желания продемонстрировать свое существование, заработать денег и добиться льгот. Здесь же… был настоящий мрак. Чистая дистиллированная ненависть.

«Нам не нужны опасные неогены!»

«Но мы не хотим, чтобы они сбегали, усиливая соседей!»

«Их надо всех под тотальный контроль! Пусть работают на благо нашей страны!»

«Лишить их всех возможных прав! На цепь!»

Разумеется, на подобный шаг пойти не могли ни немцы, ни французы, ни итальянцы с испанцами. Воевать с собственными обезумевшими гражданами было также не с руки, тюрьмы забились быстро… и ситуацию решили возглавить, пропихнув вперед политиков, поддерживающих ксенофобные движения. Европу затрясло в жутком кризисе.

Англичане от такого чуть ли не плясали. Их держава приняла более 65-ти процентов беженцев, среди которых были не только неосапианты, но и их родственники, бывшие большей частью вполне высококвалифицированными специалистами. Более того, благодаря своему происхождению эти самые беженцы прекрасно могли работать и жить на территории Ирландии. Впрочем, как сообщали наши новостные каналы, некоторая и весьма солидная часть беженцев, решивших драпать на Британские острова, теперь очень жалела о подобном поступке. Местная феодальная система слишком уж была заточена на мощь способностей.

— Какие важные молодые люди…, — ехидно пробормотала Вероника, рассматривая суетящуюся молодежь, активно мешающую фальшивыми натужными улыбками иностранцам, определенно мечтающим оказаться в автобусах. Не только ими, конечно, но еще и жестами помощи, ага. Отдавать чемоданы наши бывшие гости активно не желали, от чего неловкость ситуации уже достигла достаточного уровня, чтобы даже я начал улыбаться под маской.

В куртке, КАПНИМ-е и свитере уже было жарко как сволочь. Май, блин.

— Ой, а что тут такое? — к нам, то есть к Цао Сюин, Цао Янлинь, Палатенцу и Веронике, стоящими у крыльца, подошла Викусик. Трехметровая девочка не очень любила сидеть у себя в подземной комнате, выбираясь оттуда при каждом удобном случае.

— Да вот, провожаем гостей, — сыграл в пояснительную бригаду я, тут же спрашивая пожилую китаянку, — Подходить не будем?

— Нет, шипоголовый. Захотят проститься — сами подойдут, — ответила мне мудрая женщина, зачем-то поглаживая родную внучку по голове, от чего та слегка балдела, — Только поверь моему опыту — не подойдут.

Да уж. Возиться с этим табуном было хоть и несложно, но в тягость. Иностранные неосапы вели себя скованно и закрыто, ну, в основном потому, что ни у кого из наших верхов не хватило ума перечислить бедолагам хоть какие-то деньги. В итоге они без гроша в кармане и абсолютно безо всяких зримых перспектив жили три месяца в номерах, предназначенных для жизни совершенно других неогенов, под землей, занятые лишь своими мыслями да просмотром передач на чужом языке. Кстати, да. Между собой они также почти не общались, потому как были представителями разных языковых групп. Печально и нудно было им объяснять местные порядки, печально и нудно в тысячный раз говорить, что мы понятия не имеем, что с ними будет дальше.

А уж развеселить этих людей без выпивки? Пф, мы что, волшебники?

Так что выражение лиц а ля «веселая кобыла, наблюдающая за слезающей бабой», было у нас у каждого. Ну, за исключением Викусика. И Палатенца.

— Надо бы отпраздновать такую оказию, — глубокомысленно заявила Кладышева, чье счастье было написано крупными буквами на всем полудетском личике, — Забацать бы чебуреков?

— Твои жареные байцзы? — заинтересованно повернулась к ней китаянка, — Хм, вкусно.

— А…, — застенчиво протянула Викусик, от чего все женщины, включая даже молчаливую Янлинь, начали её убеждать, что девочка, конечно же, в деле. Но не Юлька, конечно. Ей-то что? Висит, смотрит, жрать не просит. Как обычно.

Нет, Викусик просто золотце, отличная девочка, прямо вижу её и умиляюсь. Но сколько она жрёт…

Идиллия, а иначе планирование большого чебуречного пожора и не назовёшь, была прервана той самой кургузой теткой, которая до этого бегала между юными комсомольцами и их невольными жертвами. Подкосолапив к нам, это существо близоруко прищурилось, несмотря на имеющиеся на носу очки, а затем гнусавым голосом выдало:

— Юлия Игоревна! Что ж вы тут стоите! Сейчас уже телевизионщики подъедут! Идемте со мной! А вы, товарищи кунсткамера, кыш-кыш!

Меня даже не накрыло, а нахлобучило, да так, что в себя пришёл, уже завернув истошно орущую тетку буквой «Зю» и таща эту падаль к проходной. Одна рука, мертвой хваткой сгребшая шмат жирной кожи на шее этой твари, удерживала её в позиции провинившегося пса, а вторая, придерживая за дряблое место, зовущееся талией, помогало первой руке не оторвать башку этой сволочи. При этом, несмотря на весь оказываемый сервис по переноске, я её скрючил достаточно некомфортным образом, чтобы это всё могло издавать хриплый визг умирающей свиньи, которой оно, в сущности, и было.

Единственным, кто нашёл в себе то ли дурь, то ли мужество броситься мне на перехват, был какой-то студентик, просто получивший от меня плечом в грудак. Отлетев на травку, парень скорчился, хватаясь за пораженное место, а я безо всяких остановок дотащил вялую тушу до проходной, а там, не обращая внимания на напрягшегося дежурного и сделав над собой чудовищное волевое усилие… просто выбросил её, воющую, на газон. Невероятно сильно хотелось выдать этой суке пинка, пусть даже и ограниченного КАПНИМ-ом и одеждой, но я бы тогда ей тогда точно раскрошил бы тазовую область.

Вздохнул, снял нижнюю часть маски, закурил. Успокаивающе помахал рукой мужику с пулеметом, который уже разглядел, что жирная старая тварь осталась жива и почти невредима, а затем, лихорадочно быстро куря, вернулся к шалтан-сараю, устроенному молодежью со Второго района.

— Так, руки в ноги… и чтобы через две минуты я вас здесь не видел, — уведомил я замерших людей, — И пацану дурному помогите, я его слегка зашиб.

Не слегка. Плечо, оно, конечно, плечо, но вот титан, закрытый лишь тонким слоем относительно упругого материала — нехилый усилитель.

— Ты…, — напряженно пробормотал довольно крепкий юноша, неуверенно делая шаг вперед.

— Изотов. Виктор. Анатольевич, — отчеканил я, отгибая полу куртки для демонстрации небольшого металлического значка в виде перекрещенных серпа с молотом и кулака, зажавшего молнию, посередине, — Лейтенант КГБ. Вопросы? Предложения?

— Мы доложим! — пискнула деваха с дикими глазами, высовываясь из «Икаруса», тут же попытавшись спрятаться, — Обязательно!

— Мне насрать. Время идёт.

Вот теперь они зашевелились… и ушевелились буквально секунд за сорок. С чувством плюнув им вслед, я вернулся к наблюдателям с крыльца, среди которых, застенчиво помаргивая, стояли теперь еще и Салиновский с Расстогиным, определенно куда-то намыливавшимися ранее. А теперь вон, стоят, носами шевелят встревоженно, чисто суслики. Надо бы их шугануть, а то, всё-таки, чебуреки не приемлют лишних ртов…

— У тебя будут проблемы, — сухо проскрипела баба Цао, сложив руки на груди, — У нас будут проблемы.

— Сначала будут чебуреки, — аргументированно отреагировал я под согласное хмыканье Вероники.

Юлька, молча смерив меня взглядом, улетела внутрь.

Сорвался, да. Психанул. Не жалею. Такие вот тетки, кургузые, наглые и заносчивые, лишь в редком случае не являются пустышками, состоящими из сплошного нахрапа. Но оборзеть до такой степени, чтобы хамить «чистым» в лицо? И ребенка обижать?! Вон Викусик стоит ни жива, ни мертва, смотрит теперь на меня с таким ужасом, как будто я у нее трусы любимые украл. Прямо с неё.

— Так, всем расслабиться! — шлепнула в ладошки Кладышева, — Витя наворотил, Витя разгребает. Или огребает! Пацаны! Валите, куда шли! Викусик! За мной к пруду!

А я что? Снял куртку, свитер, отнес вниз, заграбастал пару пачек сигарет на всякий пожарный, а затем вновь вернулся на крыльцо. Ждать самого справедливого суда в мире. Ну или хотя бы милицию.

Ждал, конечно, долго. Успел напосылать приставших ко мне, как банный лист к жопе, вернувшихся пацанов, помолчать о чем-то с Викусиком, полаяться со Смоловой, которая последние дни ходила злая как кобра… в общем, ждал-ждал и не дождался того, что должно прийти снаружи, а вместо этого пришло изнутри. Выглядело оно как светящаяся летающая девушка, молча протянувшая мне несколько листков бумаги, сшитых вместе белой ниткой.

— Подпиши, — сказала Палатенцо, настойчиво тыкая в меня макулатурой.

— Гм? — удивился я, разглядывая договор о предоставлении услуг адвоката.

— Федор Евгеньевич Снежин, — пояснила туманно моя соседка по комнате, — Он согласился тебя представлять. Это призрак.

— Призрак-адвокат? — еще сильнее удивился я, подписывая.

— Он один из самых старых, — Юлька, отняв бумагу, поплыла назад, бросив через плечо, — У Снежина вообще все специализации.

— Все высшие образования? — почти в шутку переспросил я, на что Юлька, остановившись, серьезно кивнула, а затем важно добавила, — У меня тоже.

Офигеть, дайте две. Хотя… почему нет? Если бы я мог учиться в туманной форме 24 часа в сутки без сна и перерыва на другую деятельность, то уже бы две-три вышки имел, тупо сдавая их на заочке. Толку от этого мало, наверное, одним задом на разных стульях не усидишь, но зато понтов целый «камаз».

Это навело сидящего меня на грустные мысли. В целом, я уже обладаю достаточными навыками, чтобы поднять какой-нибудь проект в всеобщей сети, которую тут с какой-то стати тоже начали называть Интернетом, видимо, потому что всё равно спёрли у гарвардцев. Не суть важно, а важно то, что… я могу, но не понимаю, как извлечь из этого пользу для себя. Не понимаю и всё!

Бесит.

Вот, к примеру, уже можно реализовать мессенджер. Что-то вроде «аськи» я повторить смогу. И? Что мне за это будет? Даже если получить патент, какие деньги он мне принесет? Зачем мне эти деньги? То есть, уважаемая публика, смотрите — одно дело, если я Вася Писин, который запилил ту же самую «аську» и ему начала за это падать копеечка. Может даже и не совсем копеечка. Но! Это же Писин, у него был вариант: кодить или не кодить. А у меня другой выбор: либо заниматься таким прогрессорством, либо заниматься саморазвитием себя как неосапианта.

Вилла в Крыму, преферанс и молодые комсомолки в укороченных юбках внезапно становятся очень далеки, да? Именно. Да и смысл в деньгах, если Родина то и дело планирует заслать тебя в какую-нибудь жопу? А вот хакерские навыки в этом мире бушующем, могут оказаться куда как кстати, потому что мир только-только робко вступает в джунгли великого интернета, в программах полно дыр, а юные кодеры наивны и глупы. И вот это знание может еще как пригодиться. Поняв, на что я буду разводить Янлинь, я приободрился, посмотрев в будущее с большим оптимизмом. Ну, если не считать момента, что сейчас дяди с мигалками будут крутить мне ласты и сажать в тюрьму. Правда, что-то они не едут.

И… так и не приехали. Зато на аромат свежеиспечённых чебуреков и по мою душу, прибыла величайшая блондинка всея Стакомска — Окалина Нелла Аркадьевна.

Глава 2. Страдают все!

Не люблю жару, солнечный свет и испанский стыд. Ну, стыд никто не любит, а вот первые два пунктика у меня появились с тех пор, как вынужден таскать на себе плотную одежду, скрывающую ограничивающий экзоскелет. Свитер, куртка… какие бы они не были тонкие, но всё равно, в июне? Их? Это адская сатана, доложу я вам.

Чтобы усугубить и так не очень приятную ситуацию, которую лишь частично исправило моё обнажение до майки и экзоскелета, в реальности присутствовали такие вещи, как душное спальное купе поезда «Москва-Севастополь» и… моё непосредственное начальство, пребывающее в немалой степени раздражения, имеющего те же корни, что и мой испанский стыд.

Корнем наших общих чувств была Палатенцо, третий житель нашего купе, которая, в данный момент, вовсю изображала из себя самку высшего примата, сосредоточенно копаясь в моих волосах.

Как мы здесь очутились? О, это короткая и очень грустная история, начавшаяся три недели назад в один прекрасный чебуречный вечер, когда я ждал простого советского ареста за насилие над одной жирной старой дурой.

Вместо милиции или там ОМОН-а приехала сама Окалина Нелла Аркадьевна, злая как тридцать три бобра, оказавшиеся в Сахаре. Намолотив чебуреков, героическая блондинка слегка успокоилась, а потом объявила, что вся «Жасминная тень» едет на каникулы. В тот момент я сильно обрадовался, так как сама майор мне грозила, что лето я должен буду провести в лагере спецподготовки, где из меня будут делать нормального военного человека, а не то безобразие, что есть сейчас. К такому я относился безо всякого восторга, но вот зарплата и текущий стаж лейта-гэбиста мне очень нравились, так что отказываться было совсем не с руки.

Теперь же, в виду непреодолимых обстоятельств, придётся перековываться в пионервожатые для группки каких-то ну очень необыкновенных пионериев, упавших на шею моей начальнице чугунным грузом. Ну и на наши тоже, разумеется. На поезд мы, кстати, сели под Воронежем и в ночи, прямо как тати, что меня неслабо позабавило.

Пока я в ситуации видел больше плюсов, чем минусов. Во-первых — отдых в пансионате и выезд из Стакомска как таковые. Для нас, для «коморских», это было почти немыслимые блага. По крайней мере, чтобы вот так вот куда-то уехать из нашего славного города, требовалось очень весомое сопровождение. Размером с ту же самую Ржу, сверлящую сейчас дочь максимально недовольным взглядом. Так что уже — чудо. Во-вторых, что еще важнее, но не так очевидно — я получаю доступ к одной интересной, молодой и мучающейся от безделья китаянке, которая, как подозреваю, люто шарит в хакерских делах, но делает вид, что нет. В-третьих… при всех прочих равных, атмосфера Стакомска в последнее время начала для меня неслабо так попахивать кровью, поэтому я был вполне рад немного отдохнуть от местных порядков, которые, к тому же, были не совсем порядками.

Минусы? Ну… надо будет поработать этим самым пионервожатым. Плюс, возможно, мы подвергнемся смертельной опасности. И, вполне вероятно, кроме меня, майора и Егора-водителя, взятого блондинкой с собой, никто с этой опасностью справиться не сможет. Семеро призраков не в счет.

— Как по-твоему — что она делает? — мрачно поинтересовалась блондинка у меня. Ей определенно надоела дочь, играющая в шимпанзе уже почти час.

— Бесит вас, — честно озвучил я свои подозрения. А затем, подумав, добавил, — Развлекается.

— На самом деле я пытаюсь определить — влияет ли специфика строения волосяного покрова Виктора на его способности экспата, — пояснила свои длительные манипуляции Юлька, — Должна же быть причина для роста волос таким образом?

— Точно бесит, — мрачно подытожила Нелла Аркадьевна, ногой раскрывая сумку-холодильник, где ждали своего часа бутылки с пивом. Одну из них блондинка выловила, тут же скрутив ей крышку, а затем принялась опорожнять холодный напиток в себя. Допив, она фыркнула, глянув на невозмутимо продолжающую страдать фигней дочь, а затем обратила свой взгляд на меня, сопроводив его словами, — Ладно, хватит сиськи мять. Виктор, тащи сюда к нам Сидорову. Будем делать ей предложение.

— Вы бы оделись? — вздёрнул бровь я.

Окалина Нелла Аркадьевна женщина у нас большая. Два с лишним метра ростом, широкие плечи, объемистая грудь, жесткое, но очень правильное лицо с несколькими, не портящими его шрамами. Только назвать её сексуальной язык не повернется — короткая майка и нечто, похожее на плод греха шорт с лосинами, демонстрируют много плоти. Сухой, крепкой, мускулистой и в шрамах. Мне-то нормально, а вот у гражданки Сидоровой…

— Изотов, иди уже…, — лениво помахала рукой начальница, — Если ты думаешь, что я следующие три месяца буду на отдыхе, которого у меня, между прочим, не было девять лет, прятать своё тело, то ты ошибаешься ну просто очень сильно. Привыкайте!

Зачем моей начальнице Сидорова — я спрашивать не стал. Не моё это дело. Надо и надо, подумаешь, главный палач Стакомска, если не всего СССР, решила поговорить по душам с юной и психически не очень устойчивой пироманкой. Если уж быть точным, то Сидорова Юлия Матвеевна никакой не пироман, а вполне себе пирокинетик и пиросенсор, владеющий еще одной крайне интересной бытовой способностью. А так как в свое время она ну очень не хотела, чтобы о её выдающихся боевых талантах узнали, то стала объектом эксплуатации у целой орды девчонок-студенток, имеющих, по молодости, крайне мало личных денежных средств, а вследствие — и совести. Взбешенная криптидка психанула, решив сжечь к хренам общагу, где её доводили до ручки и, в итоге, вместо расстрельной стенки, оказалась в «Жасминной тени».

— Сидорова, привет! — вломился я с наглой мордой лица (нет, с маской на ней), прямиком в купе, где содержалось искомое, — Идём со мной!

— Эк…, — ответила мне вполне приятная и подтянутая девушка-шатенка, стоящая у столика. Ну, что эта Юлька — шатенка, я знал и так, а вот неопределенный звук был из-за того, что стояла она в пустом купе, стояла в труселях (кажется, снятых с мертвой прабабушки), с лицом, спрятанным в одеваемую или снимаемую майку и, конечно же, демонстрируя свою грудь. Душераздирающее зрелище, доложу я вам. Молодые, но очень грустные сиськи, печально разглядывающие сосками пол. Аж скупая слеза на глаз наворачивается.

— Одевайся, короче, — слегка смутился я, отворачиваясь, — За дверью подожду. Тебя вызывают.

Ах да, еще Сидорова очень боится некоего Изотова, причем — почти без причин. Или нет?

— А ну-ка расскажи, красавица…, — недолго думая, прижал я молча топающую за мной краснющую Сидорову к промежутку между окнами, — С фига ли ты меня ссышься так? Мы виделись-то, считай, два раза…

— Иии…, — быстро поменяла колер девушка, — Я-аааа…

— Говори-говори, — подбодрил я её, приближая маску к боящемуся лицу, — Чей-то странно, что ты такая вся мной напуганная.

Да, это было странно. Виделись мы с ней три раза — один раз в общежитии, которое она вскоре спалила, потом ко мне привели её виноватые девки, чтобы помочь мне залатать куртку бессловесной «помогалкой», ну и третий раз — когда она жгла эту чертову общагу. И ничего я ей все три раза не сделал, но… в крайнюю нашу встречу, под той горящей девятиэтажкой, Сидорова изволила обмочиться и вырубиться. Странно же, да?

Ну тут, как говорится, недолго мучилась старушка, в бандитских опытных руках. Как-то враз расклеившись, дева тут же мне поведала о том, что была влюблена в некоего Салиновского. Не сразу, конечно, а после того, как пару раз через огонь зажжённых конфорок на плите увидела, как тот в режиме альфа-самца дерёт очередную пассию. Ну и расклеилось от такого жесткого порно… скажем так — мягкое женское сердце. Начала она пасти бедолагу блондина при каждом удобном случае, благо тот, по древней мужской безалаберности, конфорки на плите часто забывал закрутить. А тут появился я, ну и…

Понятно, в общем. Наблюдая за нами обоими, она не могла не проникнуться отвращением к моему прекрасному лицу, от чего и создала устойчивую ментальную связь. Вот и ловила с тех пор невнятные кошмары с моим участием, причем, три четверти их было с порнографических уклоном.

Икнув от неожиданности, я потрепал жертву собственной страсти по плечу, а затем, начал легонько толкать впереди себя, потому как от чувств у нее и в зобу сперло и ноги заплетаться начали. А уж когда это несчастное создание увидела Окалину во всей её грозной, хоть и слегка вспотевшей красе, да еще и в компании с всесоюзной знаменитостью…

— Может, водки ей дать? — заинтересованно спросил я, наблюдая картину «воробушек в коме».

— Нет её, я ночью выпила, — хмыкнула майор, — Жарко было. Дочь, иди полетай где-нибудь, а то наша гостья от тебя в замешательстве. Присаживайтесь, Юлия.

Я, хмыкнув, скрестил руки на груди, решив пронаблюдать, как Ржа будет рубить это бревно. Сидорова признаков жизни подавать не собиралась, несмотря на то что послушно уселась, повинуясь жесту майора. Глаза девочки потихоньку стекленели, а тело начала бить крупная дрожь. Но Окалина, как оказалось, умеет не только давить взглядом и бить людей о пожарные машины, но и в дипломатию.

— Полное прощение, Сидорова, — звучно и четко произнесла подобравшаяся блондинка, — Я предлагаю полное прощение, чистое дело, кристально безупречную репутацию. Всё, что у тебя было до того, как ты решила сжечь общежитие номер девять.

Говорят, если спящей собаке под нос поднести кусок мяса, то она его сначала схватит, а может быть, даже, и сожрет, а только потом проснется. Сидоровой как будто пинка под зад дали, причем настолько классного, что у неё в голове сразу зажглись все лампочки. Кажется, я даже дилиньканье услышал, как в телешоу. Правда, вслух было не всё так хорошо.

— А? — слабым дрожащим голоском выдохнула наша пироманка, подскочив с места и жадно пожирая блондинку глазами.

— Нас интересует сотрудничество с вами, Юлия Матвеевна, — не моргнув глазом, продолжала Окалина, — Необременительное, но чрезвычайно ответственное. На протяжении трех месяцев. Если вы справитесь, то ваше уголовное дело прекратит своё существование, все записи о происшествии в общежитии будут удалены.

— Я… смогу покинуть «Жасминную тень»? — тут же робко, но настойчиво спросила Сидорова, — И… Коморскую?

— Да, — твердо кивнула майор, — Я могу это гарантировать. Но!

От внезапно повысившегося тона Окалины эта девчонка чуть не напрудила на мою полку. По крайней мере ляжки сжала очень судорожным и характерным жестом.

— …поручение, Юлия Матвеевна, — в июньскую поездовую жару от Ржи повеяло смертным хладом, — …крайне ответственное. В случае согласия вы становитесь временным сотрудником КГБ и будете нести полную ответственность за провал. Полную. Уголовную. Ответственность.

— Что нужно делать?! — закричала шепотом Сидорова, продолжая зажимать ляжки.

Я хрюкнул, заслужив укоризненный взгляд потной Неллы Аркадьевны, всем своим видом нуждавшейся в бутылке пива. Возбуждение девчонки было понятно — её за один проступок пусть и не поставили к стенке, но буквально прижали к ней, сунув по остаточному делению, в самый странный отстойник Стакомска. Это если не клеймо на всю жизнь, то очень-очень близко. Пирокинетику от нас дорога только в спецподразделения типа нашего института рогов и копыт, куда Сидорова не хотела настолько отчаянно, что решилась на скрытие собственных способностей. Между расстрелом и жизнью под землей (даже без соседки!) для этой Юльки разница была минимальна.

Но, её было за что уважать. Сидорова в два счета могла стать королевой «Жасминной тени», признайся она девкам, что умеет любые вещи делать новыми. Однако, вместо этого она отсиживалась в своем логове, где и зубрила какие-то учебники. На старые грабли она не наступала.

— Это секретная информация, поэтому я должна получить ваше принципиальное согласие на работу, Юлия Матвеевна, — отрубила майор, — Детали задания я раскрою непосредственно сотруднику, принявшему всю полноту ответственности. Но повторюсь: поручение НЕ обременительное. Особенно для вас.

— Я согласна! Где расписаться?! — заторопилась девушка, явно мало что соображая, — Согласна! Только дайте шанс на нормальную жизнь!

— Я не знаю, что вы понимаете под нормальной жизнью, товарищ Сидорова! — охладила моя начальница девушку, — и не собираюсь давать вам гарантий на любые хотелки. Ваше сотрудничество в течение всего времени пока мы в Севастополе в обмен на чистое от нарушений дело. Не более и ни менее!

Девушка хлопнулась задом об скамью, жалобно заморгав.

— То есть, меня всё равно потом… могут забрать в военные? — почти проскулила она.

Нелла Аркадьевна, молниеносно перегнувшись, выдала дуре щелбан. Слабенький, наверное, в одну тысячную своей силы, но удивительно хлесткий, продемонстрировав мне мастерское владение своими способностями. Жидкосисьтая дурища, жалобно взвизгнув, схватилась за лоб.

— Дура ты, Сидорова, — выдохнул я, — Тебе предлагают амнистию за то, что ты натворила, а не исполнение всех твоих желаний.

— Азачем мне эта амнистия?!! — неожиданно психанула девушка, гневно вытаращившись на меня, — Что так заберут воевать, что так! Или пожары тушить! Или разжигать! Или в разведку! А я так жить не хочу!

Почти минуту я молча рассматривал эту… овцу. Окалина невозмутимо курила, разглядывая девчонку как редкостной уродливости насекомое. И было за что.

— Дай-ка я вслух это озвучу, Юлёк, — мягким тоном протянул я, — То есть — ты спалила нахер целую девятиэтажку просто потому, что не нашла в себе сил сказать «нет» нескольким девкам, да? Тебе предлагают чистое дело, забыть и закрыть эту тему, предлагают выход с Коморской, за, повторюсь, ненапрягающую и ответственную работу, а ты решила, что мы без тебя не обойдемся? Так, что ли?

Сидорова подавленно молчала. На её лбу зрела шишка. Окалина, явно поставив на кандидате очень жирный крест, молча курила, отхлебывая пиво и уничтожая сигареты одну за другой.

— Ладно, это была ошибка, — наконец, выдохнуло моё начальство, пригвождая взглядом съежившуюся девчонку, — Итак, гражданка Сидорова. В Севастополе вы одна садитесь на обратный рейс. Не просто так, я вам выдам рекомендацию и перенаправление в отдел «КСИ». Рекомендация, кстати, будет на место в пожарной части Стакомска. Просто так, считайте, подарком от души.

Сначала это бревно обрадовалось. Сильно обрадовалось. Прямо аж заулыбалось своим довольно привлекательным для меня в глубоком прошлом лицом. А затем эту физию внезапно омрачила работа мысли. Ну, какой мысли? Явно там тараканчик на проволочке запрыгал, вопя вечное женское «Мало халявы дали! Наё*уют!»

— А…, — заблеяла эта крысавица.

— Вы свободны, гражданка! — лязгнула Окалина голосом так, что за дверь меня чуть не сдуло рванувшей мимо Сидоровой.

— Я если срать буду, то не доверю ей даже говно подержать, — высказался я, закрыв дверь после бегства дурищи.

— Согласна, — поморщилась майор, — Но я её знала только по бумаге… всё равно жаль. В роль она удачно ложилась, очень удачно. Садись, Виктор. Пора вводить тебя в курс дела.

— Именно меня? — уточнил я, занимая нагретое сидоровой козой место, — Меня одного?

— Юльку я уже ввела, Егор на подстраховке, остальных в темную, — отмахнулась валькирия, извлекая из-под тощего матраса верхней полки две толстых папки, — Ознакомься. За каждого из этих — нас расстреляют без следствия. А за этого — расстреляют пять раз подряд. И запишут посмертно в пособники Гитлера.

Пошуршав первой папкой, я установил, что в ней содержится ровно тридцать три небольших дела, в каждом из которых… тело. Подростковое, сопляческое. Пол от мужского до женского включительно. Рожицы славянские, в меру обезображенные интеллектом. Были бы помладше, с умилением назвал бы детишками, но из детишек самая детишка тут у нас это Викусик, потому что на фотках даже самых мелких из порученных нам пионеров я увидел коварство, хитрожопость, эгоизм и сластолюбие. Ну… потому что ну не могли же они не быть, правда?

Во второй папке был один единственный человек.

— Не понял, — поднял я глаза на начальство, — Он что, горит?

— Не весь, только голова, — хмыкнуло начальство, — Но постоянно.

— Пожароопасненько…

— Читай давай, строит он тут умника…

Василий Иннокентьевич Колунов, кодовое имя «Данко», 13 лет, пионер. Криптид третьего поколения. Способности:

— горящая голова (?). Температура пламени регулируется самим ребенком вплоть до безвредной. Размеры факела регулируются Данко лично в достаточно широких пределах. Никаких химических процессов при этом не происходит. Ничего не окисляется, кислород не потребляется и т.д. Феномен слабо поддается изучению.

— Псевдожизнь (?). Организм мальчика развивается как положено, но при желании он способен не есть, не пить, не дышать. Негативных последствий от подобного воздержания не наблюдается кроме психического дискомфорта ребенка. Феномен слабо поддается изучению. Приписка: ярко выраженный регенеративный фактор, крайне похожий на аналог, имеющийся у «чистых», однако, пациент взрослеет как положено для homo sapiens.

— Температурный фактор (?). Организм Данко абсолютно устойчив к любым перепадам температур. Феномен слабо поддается изучению.


— Какой он весь слабо поддающийся…, — пробубнил я, закрывая дело.

— Здесь другое, Виктор, — хмурая Нелла Аркадьевна побарабанила пальцем по папке, содержащей дела 33-ех пионеров и пионерок, — С этим будет сложнее. Вася мальчик адекватный и тихий, а вот эти детки…

Я вздёрнул бровь. Блондинка досадливо нахмурилась и полезла вновь за пивом. Заговорила она, охладив себя изнутри пенной жидкостью, а заодно и слегка окурив никотином.

— Не буду играть в дипломата, Изотов, мне это никогда не удавалось, — наконец, соврала женщина, — Эти детишки — отпрыски наших лучших. «Ксюх», «копух», короче, неосапиантов, которые строят эту страну, защищают её и дуют в жопу. У этой пионерии всегда было больше, чем могли себе позволить обычные люди. Все они из Первого района…

— Вы пытаетесь играть в дипломата, — хмуро буркнул я.

— Уел, — сдулась майор, прямо взглянув мне в глаза, — Короче, Склифосовский. У этих детишек было все, чего не было у тебя. Им дули в жопу. Все. Мы им будем дуть в жопу. Они разбалованные говнюки. А ты — убийца. Я…

— Во-первых, я не убийца, — умудрился я ошарашить Окалину до отпавшей челюсти, — Я профессиональный самозащитник без тормозов. И, если вы не обратили внимание, возможно-моя-будущая-теща, я бью насмерть только когда этого требуют обстоятельства. Либо есть приказ. Если вы думаете, что переоценили мою психическую зрелость, то скорее наоборот. И товарищу Молоко надо сделать большой выговор.

— А во-вторых? — вернув блондинистые брови на законное место и чему-то ухмыляясь, поинтересовалась богатырша.

— А что во-вторых? — недоуменно пожал я плечами, — Вы посмотрите на них! Посмотрите! Это же сраные дети! Они могут вести себя как угодно, меня это точно не заденет.

— Ты меня приятно удивил…

— Обращайтесь…

В дверь внезапно заколотили. Ну так, осторожно и боязливо. Процесс сопровождался всхлипываниями, нытьем и осторожными девичьими выкриками.

— Пустите!

— …я передумала!

— Я согласна сотрудничать!!

— Пожалуйстааааа!!

Мы с майором переглянулись. Женщина злорадно ухмылялась, а я внезапно понял, зачем ей понадобилась Сидорова. Она же пиросенсор. А у нашего мальчика буквально пылает башка 24 часа в сутки. Эта Юлька его буквально везде будет чуять, сквозь всё, на неслабом расстоянии и при любых обстоятельствах. Крайне полезно, учитывая, что он очень особенный…

— Минуту, товарищ Сидорова! — рявкнула майор, — Ожидайте!

…а затем, поманив меня и вынудив дать ей ухо чуть ли не в пахнущие пивом губы, прошептала:

— Между нами, Виктор. Строго и только. Ты этого не слышал, но запомни — Данко прежде всего. Что бы не произошло за эти три месяца, этот горящий пионер должен выжить и остаться в Союзе. Всё вторично по сравнению с ним.

— Он настолько особенный? — хрюкнул я.

— Да, — продолжала шептать Окалина, — Вас таких дураков двое всего. Только ты как Предиктор жидко обосрался. Ну, почти. Надежды, что дар проснется, так мало, что можешь, Витя, себя считать главным разочарованием СССР.

— Тоже титул хороший, — не стал я заострять на себе внимание, — А чем Вася провинился? В чем его врожденная вина?

— С ним всё иначе, Симулянт. Он откроет нам дорогу на другие планеты.

Глава 3. Стерпится-слюбится

В первой еще жизни я много улыбался, слыша исконно женское «Вам, мужикам, только одно и надо!». Глупость, конечно. Нет, доля правды, безусловно, присутствует. Когда человек хочет есть, пить, спать, срать — он это делает, а если не делает, то ему бывает плохо и раздражительно. Тоже самое и с воздержанием, от которого, почему-то, некоторые заинтересованные личности ждут слишком многого. Почему? Потому что на этой, не такой уж и смертельно важной потребности, замечательно можно спекулировать.

Правда, у этой монеты две стороны. С одной стороны, плотская близость высоко ранжируется как искусственно дефицитный товар, с другой, именно по тем же причинам, мужики и становятся «козлами», хватая секс там, где дают здесь и сейчас, а не только там, где их «прикормили и доят». Ну а что вы хотели от тех, кто на голодном пайке провёл всю молодость?

В общем, когда в дверь громко и властно постучали, я чуть не поперхнулся, но быстро взял себя в руки, продолжая настойчиво трахать Сидорову. Та попыталась что-то проскулить, но я, поймав её губы рукой, продолжил режим молчания (и не только), вместо этого сам подав голос:

— Кто там?!

— Изотов! Сидорова! — завопил противный и мерзкий голос Салиновского, — Вылазьте, ехать пора! Автобус ждет!

— Скоро! — продолжил я своё занятие, дополнительно вжимая девушку грудью в недовольно урчащий холодильник, — Десять минут! Ждите!

— Тогда чаю налей! — начал наглеть блондин за дверью, продолжая в неё чем-то раздражающе барабанить, — Мне Нелла Аркадьевна сказала без вас не приходить!

— Пошёл нахер, Паша!! — ругнулся я, пытаясь сосредоточиться.

— Чёё…

— Пошёл нахер, Паша!!! — жутко взвизгнула Юлька, приятно удивив меня своей активной гражданской позицией.

За дверью коротко квакнули и послышались торопливо удаляющиеся шаги. Можно было продолжать, чем я и занялся со всем пылом давно никого не трахавшего человека, на который мне отвечали со всем пылом давно не трахавшейся девушки.

Как до этого дошло? О, очень просто. И в первую очередь всё происходящее было сильно связано с «эффектом резонанса». Точнее — он тоже сыграл свою роль.

Окалина-старшая была вынуждена в этой курортной операции опереться на сомнительные кадры, то есть нас, «коморских». От чего и как — не докладывала, но я это понял буквально налету. И вот в этих стесненных обстоятельствах такая криптидка как Сидорова была ей нужна. Сильно нужна. Настолько, что оперативный штаб НИИСУКРС спланировал целую операцию по окучиванию этой дурочки. Сработало всё просто идеально.

Первые переговоры, проходившие при мне, ожидаемо провалились, но блондинка закинула шатенке слишком крупный крючок, банально «выпустив» ту с Коморской. Бесплатно, то есть даром. Однако, поскрипев несколько минут извилинами, пирокинетичка догадалась о том, какая жопа ей грозит. «Рекомендация» безусловно поможет ей неплохо устроиться в жизни, но обратного пути не будет. Клеймо поджигательницы, вредительницы, психопатки и, конечно же, «коморской» — она никогда с себя не снимет. Поэтому эта Юлька и кинулась обратно, понимая, что в случае успеха все её мечты исполнятся.

А майор её обломала, весело проиграв на диктофоне мою критическую шутку про доверенное говно. И заодно высказав охреневшей девочке, что моё мнение решающее, так, как если бы работали, то не просто вместе, а даже жили бы в одном номере. Последнее само собой, потому как оставлять Сидорову без плотнейшего надзора и оперативного контакта, ну… идиотизм. Ну а затем сказала, что до прибытия на вокзал у поджигательницы есть где-то три часа, поэтому если она сумеет меня переубедить, то так уж и быть, её возьмут.

Говорю же, развод. Но «переубеждали» меня со всей самоотдачей, которой оказалось неожиданно много. Скромная тихоня, сращивающая порванные сумки и колготки, оказалась совершенно лишена каких-либо комплексов, а еще, до кучи, той еще мазохисткой.

А? Эффект резонанса? Ну это именно то, что заставило меня подписаться на эту движуху с Сидоровой. Он был связан непосредственно с другой Юлькой, которая Палатенцо. И которая обещала много чего со мной проделать условно-приятного, если мы из подземелий Стакомска выберемся. Но мы не выбрались. На решительность моей призрачной невесты (не спрашивайте, никто ничего толком не понимает и почти всем похер) это особого значения не оказало, но тут из-за леса, из-за гор вышла товарищ Молоко и… запретила Юльке вообще любые эксперименты. Мол, кривой опыт сейчас окажет непоправимый вред будущей психике, а этого нам не надо, потому что, по расчетам Нины Валерьевны, скоро у Юлии Игоревны должна произойти метаморфоза, буквально Симулякр, выраженный в полном включении сознания и псевдотела. То есть, у Палатенца были по мнению ученой все шансы перестать быть Палатенцем, а стать простой советской энергетической девочкой со всеми девочковыми прибамбасами — то есть симулякром организма, в котором будет симулироваться… ну всё. Вообще всё.

То есть — трахаться нельзя, вредничать нельзя, экспериментировать нельзя, можно только общаться с другими призраками и вместе с ними облучаться витиными мозговыми волнами. Так что товарищ Изотов вполне может пердолить товарища Сидорову всё лето с чистой совестью, товарищ Окалина не против, потому как не ревнует. Хотела бы, может быть даже просто изобразить, но нельзя, доктор запрещает.

Ну а я что? Лето, пляжи, Севастополь! То есть, стоит вопрос — кого-то всё-таки трахать будет надо. Банально. А что у нас? Палатенцо? Нездоровая фигня, даже несмотря на её собственный интерес. Это противоестественно. Девки коморские обыкновенные? Ну их нахер всем скопом, на чей-нибудь. В этот серпентарий даже кочергу бы не сунул. Остаются Кладышева, пионеры, вожатые и Янлинь. И никого из них я трогать пиписькой категорически не хочу, особенно китаянку, потому как той наоборот, нужно как можно лучше от меня отвыкнуть.

Так что Сидорова — и Сидорова. Вполне неплохо, кстати. Кончает она как пулемет, ну а сиськи, ну… я же уже говорил, что секс на каждом дереве не растет? Вот-вот.

Внизу, у главного входа гостиницы, в которой мы останавливались на ночь, стоял обычный туристический «Икарус» с затененными стеклами. Возле нашего будущего транспорта находился слегка бледный и очень удивленный Паша Салиновский с слегка подвыпученными глазами, а рядом с ним тусовали две хрупкие изящные красавицы, имеющие претензию жить вечно. Правда, тоже с выпученными глазками, что в случае Янлинь смотрелось свежо и миленько. Над этой троицей святым духом веяло слегка грустное Палатенцо.

— Изотов, — выдавила из себя наша психологесса с синдромом нимфы, — Я тебя никогда не особо понимала, но так, как сейчас — особо сильно не понимаю!

— А чо? — задал я универсальный вопрос, провожая взглядом веселую и хорошо потрудившуюся за утро задницу Сидоровой, скрывающуюся в автобусе, — Это вы, Вероника Израильна…

— Что я?! — не поняла девчонка, одетая в настолько легкое платье, что просто срам один.

— Провокаторша вы, — с достоинством ответил я, впихивая свой чемодан в багажное отделение автобуса, — И девятиклассница-рецидивистка.

Возмущенный вопль брюнетки потонул в здоровом женском гоготе на два голоса, раздавшемся из открытого окна автобуса. Тихонечко хрюкнув от злости, Кладышева аж подпрыгнула в воздухе, набирая скорость в сторону двери, явно собираясь там настучать веселящимся ровесницам. Янлинь стояла, улыбаясь, но чуть-чуть грустно. Еще и Юлька, в смысле настоящая, слабо заметная под севастопольским солнцем, смотрит как прокурор…

— Партия сказала «надо» — комсомол ответил «есть!», — дал я толстый намек двум очень неглупым женщинам, а потом уточнил, — Викусика видели?

— Её привезут в спецтранспорте, — расслабленно заметила Юлька, а потом полетела внутрь «икаруса», где кто-то визгливым девчоночьим тоном выговаривал интересные вещи двум добродушно посмеивающимся и определенно уже врезавшим чего-то алкогольного женщинам.

— Поехали! — схватив меня за руку, потащила меня китаянка.

Взрослых женщин, как оказалось, было не две, а три. Полюбовавшись на слегка прибуханную и улыбающуюся чему-то бабу Цао, я покрутил головой, садясь у раскрытого окна. Похоже, даже несгибаемая дочь китайского народа наконец начала относиться к поездке как к отдыху. Я расслабился и закрыл глаза, наслаждаясь жизнью со снятой временно маской и полным отсутствием КАПНИМ-а.

С последним было сложно. Таскать в черноморской жаре мою привычную одежду было нельзя, а разгуливать в новейшей разработке экзоскелета — ну, по крайней мере глупо. Тем более, что его запросто можно было спутать с У-удерживающей серией, а значит и меня с каким-нибудь преступником. Нервировать никого не хотелось, поэтому передо мной поставили отдельную боевую задачу — быть милым и добрым человеком, дабы никто не таил на меня зла. И маску, конечно, не снимать.

Нашим, конечно, сделали дополнительное внушение, чтобы они меня не бесили, поэтому я могу вполне мирно отдыхать на своем кресле, пока коварная Вероника экспресс-методом набухивает несчастную Сидорову. Или счастливую, тут надо разбираться. Эх, Вадима жалко. Его, конечно, увезли на какую-то рыболовную заимку в Карелию, чтобы парень там отдохнул душой и глазами, но не с нами… не с нами. Берсерка к детям никто бы в своем уме не подпустил.

Ехали мы в общей сложности часа два, не считая времени, проведенного на трех блокпостах. Там нас самым тщательнейшим образом обнюхивали, осматривали, сканировали и подозревали, особенно разомлевшую на жаре Сидорову, не вязавшую лыка. Пришлось даже Нелле Аркадьевне вмешиваться, объясняя, что вот эта вот спящая красавица — как раз та самая психопатка-пироманка, подвергшая опасности сотни людей, которую надо пропустить к самым-самым детишкам Советского Союза. Очень опасная преступница давила сонную лыбу, булькала и тяжело дышала, вводя присутствующих в испанский стыд и осуждение невозмутимой Кладышевой.

Но мы всё преодолели, так что вот он — его величество санатория «Лазурный берег»! Прекрасное приземистое здание высотой в три этажа, расположенное противной буквой «С», как любят у нас в Союзе строить школы. Обсажено зеленью и цветами, есть свой парк рядышком, 50 метров до пляжа. Наличный персонал? … отсутствует. Хоть кто-нибудь со стороны? Нет даже собак. Территория? Велика и обильна, сплошь зелень, лужайки и поля для активных видов спорта. И это только то, что известно нам.

— Ваш первый этаж в жилом крыле! — зычно оповестила всех Окалина, озирая всё восторженное и потное стадо, что вылезло, — Сегодня отдыхаем, приводим себя в порядок, жрём то, что взяли с собой! Дети, вожатые, персонал, повара, продукты, *уё-моё — всё пребывает завтра! Через два часа жду всех перед главным входом на линейку!

Ну штош. С настоящим на плече, следуя за прошлым и преследуемый будущим в виде Палатенцо, я повлек свои и Сидоровой чемоданы на заселение. Номера оказались приятные, чистенькие, но, еще по моей старой советской памяти — пронзительно пустые. Древний и свирепый холодильник, способный наморозить новую Арктику и пробудить своим шумом от вечного сна древнее зло, две кокетливо свободные в своих креплениях розетки, парочка пружинных коек, обреченных в будущем пострадать, две тумбочки, да две табуретки. Балкон? Есть. Дверь балконная? Не закрывается. Выйти через балкон? Перемахнуть метровую решеточку, а там уже и травка зеленеет. Первый этаж, чо.

Красота. А главное — запах. Всё-таки, как не крути, «Жасминная тень» — подземелье. Бункер. И протираем мы его там далеко не хозяйственным мылом. В общем, запахов много технических, к которым хоть и привыкаешь, но восторга не испытываешь. А тут солнце, трава, пахнет цветами!

Пррррээээлестно!

На линейку успела даже Викусик. Большая, добрая, наивная, хорошая… Викусик. Вспотевшая как не знай кто. Ну да, здесь хоть прогресс технический и идёт, но своеобразно, товары народного потребления не ставятся во главу угла. В свежезапущенном советском спутнике вполне может быть компьютерная начинка, соответствующая по уровню 2012-2015-ым годам моего мира, но для граждан? Пф, ничего подобного, максимум — видеомагнитофоны. Даже наши стакомовские браслеты-часы обладают серьезной технической начинкой, но и они не игрушка. А уж кондиционеры в машинах? Вы что, смеетесь? Потерпите, чай не баре. Стране пока чугуний нужен на другие проекты.

Ну и, конечно, санаторий? Тут нет ванной комнаты для трехметровых девочек. С этой бедой предстояло справляться некоторыми подручными средствами и импровизированными способами, которые были слегка не готовы. Поэтому Викусик стояла с нами на линейке и вовсю пахла трехметровой девочкой, проехавшей в черноморской парилке около двух сотен километров.

— Товарищи жильцы «Жасминной тени», — Окалина вела себя заметно мягче, чем в городе, — Некоторые из вас меня знают. Я — мама Юлии Окалины, а заодно та, кто отвечает за вас на этом отдыхе. Со всеми вами были проведены собеседования, каждый, в обмен на три месяца жизни в этом санатории, согласился на определенную работу. О ней дальше и пойдет речь…

Определенная кривизна души в речах присутствовала, потому что переговоры о «курорте» проходили не совсем равноправно. Всех жильцов «Тени» поставили перед выбором — либо они живут в других общежитиях Стакомска, распределенные по остаточному принципу, либо едут на Черное море. Дураков отказаться не случилось, так как сидеть всё лето у черта на куличиках в самых паршивых (потому что свободных) комнатах, да еще и под усиленным надзором (коморские же!) среди нас не было. Вот с такой позиции мы всей общагой и согласились.

Теперь же перед нами, точнее, ними, ставили задачу. Довольно простенькую, кстати, — быть массовкой на треть ставки, а заодно шпионами под кураторством бабы Цао. Девчонки и мальчишки «Жасминной тени» будут перед основными гостями проходить под легендой выигравших в лотерее отдых в «Лазурном берегу», что очень недалеко от истины. Основной задачей у почти всех присутствующих (за небольшим исключением) будет безопасность 34-ех детей, которые заселятся в «Берег» завтра.

— Это не значит, что вам придётся защищать их от каких бы то ни было угроз, товарищи, — уточнила Окалина, — Кроме одной-единственной. Эти пионеры сюда прибудут вместе с группой ответственных товарищей из Первого района, комсомольцев. Именно они возьмут на себя роль вожатых, развлекателей и прочее, прочее, прочее. Но! И их и вас… куда больше, чем нужно для обеспечения отдыха и досуга этим детям. Следовательно, будет работа по сменам, много времени на самих себя, экскурсии в Севастополь, может быть, даже морские прогулки…

Ничего не должно было выйти за пределы «Лазурного берега» без ведома Цао и Окалины. Ничто не должно было войти. Эти ответственные товарищи должны были быть в курсе чего, куда, сколько и так далее, тому подобное. Причем, это всё только в течение дня. На ночное время, товарищи студенты, у нас есть семь призраков.

— А теперь, еще одна важная вещь…, — сделав два широких шага, блондинка вцепилась мне в плечо, чтобы выволочь на публику, — Вот это товарищ Изотов, вы его знаете и любите. Настоятельно рекомендую любые теневые делишки, любые сговоры, любые попытки зайти за правила «Лазурного берега» … всё это согласовывать с ним. Этот молодой человек — прямая линия связи между мной и вами, а заодно — и силовая поддержка, если кто-то из Первого района начнет себя неправильно вести. По этой же причине я перевожу товарища Салиновского в подчинение Изотову и даю Виктору право санкционировать использование активатора.

На этом моменте меня ошарашенно осмотрели все, включая даже плывущую Викусика. Чего поделать, буду работать козлом отпущения, первой линией обороны. Вторая в виде Окалины, Молоко, Кладышевой, обеих Цао, Палатенца и сонма призраков — это всё настоящие бойцы невидимого фронта. А мы у них своим неорганизованным стадом на подпевках и в качестве декорации. Кстати, о последней…

У майора в загашнике были еще хорошие и очень хорошие новости. Первые состояли в том, что каждый месяц всем коморским будут выделяться самые настоящие отпускные во внушительном для студента объёме — 150 рублей. Учитывая, что мы тут живем по принципу «всё включено», деньги, можно сказать, будут чисто и прямо на пропой и сладости. Однако…

— За нарушения будут штрафы. От суммы будущих выплат. Для начала, — блондинка стала куда менее добродушной на вид, — Напоминаю, товарищи студенты. Это не только отдых, но и работа! Вам предстоит провести три месяца в довольно тесном коллективе, иногда работая с детьми. Никаких одиночных выездов не предвидится. Любой серьезный залет, то есть драка с применением способностей, либо попытка уйти в самоволку — и вас отсюда вывозят. Затем, в зависимости от последствий ваших действий, будет и реакция.

Вот это слушающим откровенно не понравилось. Самые сообразительные начали понимать, о чем речь. Да, травка зеленеет, солнышко блестит, погода шепчет, ветер с моря дул — это всё хорошо. Но это «хорошо» — аж на 90 дней!

— Да это же как Коморская! — возмутилась одна из наших, статная черноволосая девушка, которую если что и портило, так это необъятных размеров воздушная жопа, которую она зачем-то наприседала, — Мы что, даже сами по городу погулять не сможем?!

— Теперь понимаете — почему выбрали именно «Жасминную тень»? — Нелла Аркадьевна не собиралась миндальничать, — Считайте это экзаменом. Если вы продемонстрируете минимальный уровень социальной адаптации за эти три месяца, если будете выполнять свои совершенно необременительные обязанности ответственно — то статус общежития вполне может быть пересмотрен. Как и ваши личные дела.

«Хорошо, что Сидорова это не слышит», — порадовался я, — «Ей бы точно не понравилось, что её личное предложение, которое ей сделали тет-а-тет, распространяется на всех».

Ну… относительно?

В принципе, ситуация совершенно ничем от нашей жидкосисьстой не отличалась. Есть нарушители, есть задание, есть пряник и есть кнут. Условия более чем приемлемые, особенно для тех, кому любой вид отдыха-курорта не светил по меньшей мере еще пять лет, то есть до первого отпуска с работы. Логично? Нормально? Более чем. Для Стакомска.

Спросив, есть ли у кого-то вопросы по делу и услышав настороженное, но слегка баранье молчание, Окалина хмыкнула, подозвала к себе жестом нервничающую Викусика, а затем уперла её вместе с бабой Цао, Ниной Валерьевной и Вероникой. Соображать девочке удобства и осуществлять помывку. Мы же озадаченно рассосались по местности, чтобы через час быть вновь собранными пожилой китаянкой. Та лихо разделила народ на смены, по которым мы будем дежурить, а затем провела общий допрос на тему у кого есть что пожрать. Сегодня нам пришлось устраивать большой общий котёл, так как пища насущная с поварами должна была приехать только завтра.

Что-то мне подсказывало, что раз так обстоят дела и все приезжают одним пакетом — то повара у нас, как и все остальные, будут очень непростыми.

Вечером я вернулся в номер, обнаружил там сонно трущую глаза Сидорову с урчащим как старый мотор животом. Оделив страждущую принесенной с собой тарелкой странного, но очень сытного варева и несколькими кусками хлеба, я проверил на функциональность ванну, а затем загнал туда и наевшуюся соседку по номеру. Затем, рассказав ей за час обо всех событиях, что она пропустила, еще и полночи естействовал, проверяя на прочность кровати и стараясь не реагировать на временами высовывающуюся из двери полупрозрачную голову, наблюдающую за текущими процессами скорее с любопытством, чем с негодованием.

Как-то вот не получается у меня принимать во внимание нежные чувства Палатенца. Вроде и девушка хорошая, но без эндокринной системы слегка не то. То есть, она может, пользуясь старой памятью жившего когда-то ребенка, испытать обиду или ревность, но это будет ну… симуляцией. А вот что с ней точно не надо делать — так это подыгрывать. Человеком можно либо быть, либо не быть. Я-то, когда-то не испытывавший никаких эмоций в облике тумана, прекрасно понимаю, что она чувствует здесь и сейчас.

Утомив Юльку-Сидорову до потери пульса, я и сам лег спать. Следующий день обещал быть одним из самых сложных и ответственных. Элитные пионеры, злобные барсуки с Коморской, вечные «чистые», призраки, комсомольцы с Первого района, стакомский палач, Симулянт, Данко…

Какой-то гремучий коктейль у нас тут получается. И нужно сделать так, чтобы он не взорвался.

Глава 4. Пиписькометрика

Был у меня в прошлой жизни знакомый писатель. Как «писатель» он себя не воспринимал, говорил, что максимум заслуживает звания «коммерческого автора». Мол, не достоин, потому что пишет развлекательные книжки низкого пошиба. Нет тут ни полета мысли, ни её глубины, морали тоже нет, а почему? А потому что мало читателей, способных это воспринять, осмыслить, а перед этим еще и купить. Мол, люди отдыхают и желают развлекаться, а не морщить репу над тяжелыми и размытыми вопросами. И так мол, жить тяжело. Поэтому этот самый автор и писал дни, месяцы и годы напролет! Прямо как токарь, представляете? Каждое утро к станку и вперед, даже без песни.

Так вот, суть в том, что подобный образ жизни и труда некисло так деформирует личность. Профессионально, так сказать. Выражалось это в конечном итоге в том, что не писать этот товарищ не мог. Просто отдохнуть по-человечески у него не получалось. Берет выходной, а сам работает. Да еще как работает! Так пашет, как в обычные дни и не может!

Когда начали прибывать будущие отдыхающие, мне память о знакомом тут же пришла на ум. Нет, не тогда, когда прямо перед основным зданием «Лазурного берега» стали с легкими хлопками воздуха появляться десятками люди самого разного возраста, а когда часть из них, прекрасно знакомая большинству, включая даже коморских, принялась активно осматривать территорию, попутно вовсю (и не совсем осознанно) пользуясь своими способностями!

Что такое «копуха», кроме того, что это смешное и вроде бы, слегка унизительное прозвище? Член Комитета Помощи Хозяйству — это передовой боец за права и возможности неосапиантов. Он строит, крепит, прокладывает русла рек, превращает заболоченные участки в пригодные для распашки земли, он тушит лесные пожары и разбирает пострадавшие от землетрясений завалы. Он экономит Союзу миллионы рублей и трудовых человекочасов.

То есть, грубо говоря, это настолько плотно впахивающий неоген, что слово «отдых» для него является абстракцией. Копухи работают так часто и плотно, что даже не ездят на такси — слишком времязатратно.

Поэтому их сюда телепортировали вместе с детьми, персоналом и десятком молодых вожатых с Первого района.

Я и вякнуть не успел, как эти герои ударного труда рассосались по территории. Везде, куда они совали нос, что-то происходило, причем это всё быстро дошло до абсурда. Сначала сменился вполне приятный запах рассаженных вокруг санатория кустов, став еще насыщеннее. Затем само здание дрогнуло, прозвенев стеклами, а высунувшийся из окна третьего этажа рыжий мужик с бородищей бодро проорал, что теперь оно простоит лет 200. Тучу ржавчины, выдутой одной бодрой теткой, проскакавшей по всем номерам, можно было не принимать во внимание, но вот когда из земли в воздух вытащили нескольких кротов, а совершившая это мамаша-телекинетик стала задумчиво прикидывать вслух, попадет ли она отсюда зверушками в море (типа выпустит на свободу), наша майор уже не выдержала и начала наводить порядок, причем исключительно матом.

Я молча охреневал от творящегося борделя. Тридцать три подростка, наших будущих подопечных, судя по всему, прекрасно друг друга знающих, радостно галдят, едва удерживаемые в одном месте парой взмыленных охрипших девушек. Окалина вовсю рычит на «копух», причем без малейшего пиетета к их достижениям, до и дело прокручивая на метафизическом половом органе тех по именам и отчествам, от чего наши герои труда и обороны, немало взбодренные и даже обрадованные (!!) таким панибратским отношением, так же лаются с майором. Шокированные этим «перваки» наблюдают за кумирами, отвесив пасти и развесив уши, «коморские» сбились в кучу, точнее, обступили бедную Викусика как суслики ёлку, а за всем этим делом наблюдают нормальные люди, вставшие неподалеку. Судя по всему, одна уборщица, три повара, и четыре человека, очень похожие на военных, но в гражданском. Последние, кстати, в последствие исчезли, как будто их тут не стояло.

Ах да. Шесть призраков в окнах «Лазурного берега», молча наблюдающие за всем бардаком.

Ну а потом Цао Сюин это надоело и старая китаянка, надевшая на торжественную встречу один из цветастых народных халатов, начала «копух» гонять из санатория, а те, соответственно, начали от неё убегать, причем не в шутку, а чтобы успеть еще что-то подправить, обновить, укрепить, выровнять по уровню, проверить на сейсмоустойчивость, полочку там прибить…

И конечно, это стало лучшим моментом для появления пацана с горящей головой. Бедолага в черных брючках, белой рубашке и красном галстуке аж обе сумки уронил, глядя на творящийся вокруг аттракцион! Мало того, появившийся рядом с ним человек в черно-сером деловом костюме попал под разворот плеча (точнее, бедра) Неллы Аркадьевны. Пришлось хватать пацана и буквально вытаскивать из-под падающего мужика. Пламя, которым была объята голова пионера, мягко лизнуло моё ухо пару раз.

Совсем не горячо, надо же.

— Что у вас тут происходит?!! — нервно-злым голосом взвыл падший на траву мужик.

— Копухи е*ут мозги, комсомол в ауте, я толкаю жопой неосторожных придурков! Еще вопросы, Степанов?!! — рыкнула злая Окалина, нависая всеми двумя с лишним метрами над травмированным. Она его явно знала.

— …а страдают дети, — вредным голосом добавил я, покачивая пламенеющим пареньком, удерживаемым аккуратно за подмышки, — Ну, или могут пострадать.

Действительно, горит и не обжигает.

Пацан в ответ на это лишь хрюкнул. Я хрюкнул в ответ, металлически, сквозь маску, ставя паренька на травку, но придерживая слегка за плечо. Мало ли что еще сюда телепортируют. Отойти бы от греха подальше.

— Окалина…, — пробубнил валяющийся мужик после нескольких неудачных попыток встать, — Какого *уя ты на площадке телепортации?!

— Ты где её тут увидел, болезный? — осведомилась блондинка, — И вообще, чего тут забыл?

— Сопровождаю Данко!

— Сопроводил. У*бывай!

— Сначала доложусь главному! Пере…

— Доложился! У*бывай!

— Мировая тетка, да? — обратился я к своему главному подопечному, которого явно тянуло ржать со всей этой сцены, — Меня, кстати, Витя зовут.

— Вася, — кивнул скалящийся пацан.

Хм, вроде живенький такой, надежда всея СССР. Возможно, и споемся.

— Раз ты главная, тогда держи! — порывшись в кармане пиджака, упомянутый вставший уже на ноги Степанов извлек оттуда два массивных браслета, очень напоминающих наши стакомовские часы, а затем буквально впихнул их в руку Окалины со словами, — Один цепляешь Данко, второй своему ручному психопату! Если они сблизятся на расстояние десяток метров, будет дан тревожный сигнал, пять — электрошооооо…??!!!

Браслеты, в отличие от кротов, в море явно долетели, брошенные рукой валькирии.

— Какой дебил сказал этому дебилу, что я ручной? — в тишине задал я вопрос, правильно поняв происходящее, — Это раз. И два: какой дебил мог приказать нацепить на меня шокер?

Мужик мееедленно повернул голову, утыкаясь ошарашенным взглядом в меня, обнимающего рукой за плечо Васю Колунова.

— Ну ты ж мои приказы выполняешь, Изотов? — не стала облегчать жизнь человеку валькиристая блондинка.

— Конечно выполняю, товарищ майор, — пожал плечами я, — Как слышу, так и…

— Вот бери пацана и *издуй к своим. Это приказ. А мы тут сами поговорим…

Как мне не было интересно послушать этого Степанова, всё равно пришлось подчиниться. Хотя, интересно? Пф. Сколько у меня было недоброжелателей, сколько из них осталось в живых… нет, такая жизнь, конечно, интересна, но постоянно ей рисковать, отвоевывая себе хотя бы право на человеческое обращение — утомляет и бесит.

— А ты правда этот… Симулянт? — робко спросил меня пацан с горящей головой, не отрывая взгляда от моей маски.

— Нет, Вась. Меня зовут Виктор Изотов. Так меня мама с папой назвали. А Симулянтом зовут разные там Степановы, которых я впервые в жизни вижу.

— …

Видя, что парень смешался и начинает напрягаться, я остановился, а затем встал перед ним на одно колено так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Гм, горящая голова, надо же…

— Вась, я понимаю, что ты обо мне слышал, да? Явно что-то нехорошее. Мы с этим потом разберемся, время будет. Поэтому давай сделаем так — иди вон к той очень большой девочке. Её зовут Викусик и она очень добрая. А еще у неё есть способность, позволяющая чувствовать ложь и правду. Когда рядом врут, ей плохо становится. Возле неё ты будешь в безопасности, а я пока пошлю людей твои сумки забрать.

Посылать оказавшегося здесь одного пацана к детям, вокруг которых крутятся родители, мне показалось не совсем умным и правильным ходом. Вместо этого послал рыжего Расстогина за сумками пацана, а сам принялся дальше наблюдать за творящейся катавасией.

Диалог моей начальницы с хамом-Степановым разрешился быстро. Либо время у того истекло, либо он устал от того, что его посылают через слово на мужские половые органы, но мужик предпочел медленно раствориться в воздухе (реально медленно, минуты полторы его дематериализация шла). Всё это время наша героическая блондинка продолжала его крыть, он слушал, но, судя по гримасам, явно не мог ответить.

Дальше была организованная атака взрослых и ответственных людей, то есть Цао Сюин и Неллы Аркадьевны, позвавших на помощь товарища Молоко. Та, несмотря на свой негромкий голос, обладала нехило накушанными формами, внушающими доверие. Завладев вниманием родителей, которые явно не могли наболтаться с собственными детьми, наша триада начала медленно, но верно выдавливать из них желание оставаться тут на подольше. Сбоку вылезли комсомольцы Первого района, пытаясь что-то там повякать на своем, на перворайонном, но были купно задавлены авторитетом и отправлены назад, сторожить детей.

К нашему общему счастью и облегчению, «копухи», всё-таки, были бесценными и постоянно работающими специалистами, поэтому никто из них жмущей короны не имел и права не качал. Возбужденные от вида собственных детей родители, да и только. Нечасто они их видят…

— Ну, Вить, у нас проблемы…, — подкралась ко мне злая судьба в виде одетой в сверхлегкий сарафан Кладышевой.

— Уже? — неприятно удивился я.

— В будущем, — уточнила брюнетка, удерживая на голове широкую соломенную шляпу, настолько большую, что казалось, что её может унести ветром, — Ты же в курсе, что я немного понимаю в психологии там, в психиатрии?

— Ну да, на моих нервах ты пляшешь мастерски, — скривился я, отстегивая нижнюю часть маски, чтобы сунуть в рот сигарету, — Так что случилось?

— Детишки. Они разбалованы. Сильно разбалованы. Видишь вон того, с выгоревшими волосами? Посмотри, как тот отмахивается от вожатой. У девки уже аж губы трясутся.

— Вижу.

— А ведь у них еще и способности…

— Слабенькие и неразвитые.

— Но они криптиды.

— А у нас бабка, умеющая заключать кого-угодно в изоляционную сферу, злая майор, способная эта санкционировать, девочка, способная определить ложь, опытнейший психотерапевт Союза и, на самый крайний случай — я.

— А ты чт…

— Маску сниму.

— Не вздумай!! — тут же посерьезнела Вероника, — Ни при каких обстоятельствах, ушибленный ты мой!

— Передо мной поставили задачу — чтобы дети хорошо отдохнули этим летом, — решил я надавить малявке на нервы, — Ничего о том, что это им должно понравиться, не говорили…

— Так! Мне срочно надо… уиии…!

Перехватив малявку в районе присутствия сисек, смотрящихся несколько чуждо на её мелком теле, я жарко прошептал старой извращенке на ухо о том, что шучу, а затем, чмокнув её в ту же область, выпустил псевдоребенка на волю. В ответ меня одарили очень сложным взглядом, после которого я решил, что комнату буду на ночь запирать и подпирать стулом. Во избежание. И балкон.

Однако, природная вредность и память о многократно застимулированном в щи либидо не дали мне кончить эти переговоры на минорной ноте.

— Мужика бы вам, Вероника Израилевна…, — потрепал я остолбеневшую брюнетку по плечику, — Мужика…

И ушёл, не оглядываясь на взрывы.

А идти было надо, так как Окалина вновь зычно объявляла линейку. Некоторые копухи по старой памяти решили толкнуть короткое напутствие всем присутствующим, поэтому мы, подтянувшись тремя стадами баранов (причем Вася уже терся около Викусика!) собрались на плацу перед санаторием.

Высокий худой мужчина с редкими волосами и крупным носом подлетел вверх, стеснительно улыбаясь. Он даже слова не сказал, как замолчали все, даже «коморские». Чего уж говорить, даже меня пробрало. Афонов Антон Рагимович был настоящей легендой при жизни. Один из самых старых криптидов, всего лишь две способности, одна из которых — смешная геосенсорика… и? И просто море труда, учебы, практики. Перед нами висела легенда в виде лысеющего телекинетика, проложившего порядка пятиста новых русел рек и убившего две зарождающиеся пустыни. Того, для кого открыты двери каждого дома в казахских степях, без исключений.

А еще, кроме всего этого, он был по-настоящему мировым мужиком. Были эпизоды, когда региональщики, подготовив проекты ирригации или коррекции водных резервуаров, клали ему на метафорический стол расчеты, а сам Афонов свое крайне небольшое время отдыха отдавал на то, чтобы, облачившись в специально разработанный для него скафандр, слетать на бешеной скорости за тысячи километров и выполнить, так сказать, халтурку. Чистый телекинез, геосенсорика, знания, как это применить и принципы, чтобы применять на благо человечеству большую часть жизни.

Я смотрел на него, лучащегося неуверенной улыбкой, слушал нескладные слова этого человека и… пытался заставить себя уважать Антона Рагимовича поменьше.

Собаку называют лучшим другом человека за то, что она проявляет стайную лояльность. Но никто почему-то не восхищается такой дружбой, когда свора одичавших псов нападает на ребенка. Наоборот, её боятся. Люди привыкли поощрять полезные лично для них процессы, происходящие нахаляву или дешево. Праздновать день рождения Эйнштейна или Лодыгина? Зачем? Это же люди, и они уже умерли. Зато сказочный персонаж, сделавший много всего нахаляву, вроде бы может даже вернуться. А значит — Христос воскрес!

А, извиняюсь, ошибся миром. Тут у нас здоровый, но слегка сверхъестественный коммунизм. Поправочка — не здоровый, а успешно выживающий.

«Копухи» уходили без всякого пафоса, попросту исчезая, иногда даже не договорив. Видимо, телепортатор здесь лично не присутствовал. Вскоре перед санаторием осталось 34 ребенка, два десятка «коморских», не считая призраков, да два десятка комсомольцев и персонала, возглавляемых, как оказалось, молодым улыбчивым парнем по имени Аркадий. Который тут же попытался сделать заявку на неоспоримое лидерство во всей этой движухе.

Ну, ему, наверное, не стоило так часто улыбаться, а еще подрасти в росте сантиметров на 40-50, да и в килограммахприбавить настолько же. Окалина просто не заметила «конкурента», как и его же недавние подчиненные. Аркадий пожух и выцвел за считанные минуты, а потом и вовсе начал сливаться с фоном.

— Не хулиганить, способности не использовать, по всем вопросам — к товарищу Цао Сюин! Первый этаж занят, второй и третий свободны! Дети на третьем, дети постарше — на втором! Вопросы? Нет вопросов. Разносите вещи, обустраивайтесь.

Вещей было много как у вожатых, так и у их подопечных. Опытно оценив взглядом лица комсомолок, начавших бросать на наш коллектив нездоровые взгляды, я решил, что самое время мне удалиться за санаторий и осмотреть там новое здание, которое соорудили «копухи» для Викусика. Разумеется, захватив девочку с собой. И её нового подопечного, от греха подальше.

Нет, ну реально много сумок, баулов и прочего! Это мы, видимо, совсем уж нищеброды, каждому по рюкзаку с сумкой — и нормалды! А тут просто завалы барахла!

— А вы нам помочь не хотите?! — стервозно-возмущенно-требовательно-просящий тон за спиной заставил меня остановиться.

И обернуться, увидев, как прочухавшие жопу коморские идут за мной и Викусиком всем стадом. Засада. Да еще и эта…

Что мне не нравится в этой жизни — так это девки в своем большинстве. Крепкие, рукастые, решительные, некрашенные. Какая там хрупкость или грация? Да они просто мечта Лукашенко, каждая как картофелеуборочный комбайн, атлетка и дзюдоистка в одном флаконе. Сочувствия вызывают примерно столько же, но не из-за внешности, а вот именно из-за такого напора.

— Не хотим, — ответил я, видя, как остальные мнутся, — Но можете попросить.

— Попросиииить…? — насмешливо протянула красивая, но слишком уж плотно сбитая деваха, к которой подошли еще две, покрасивее и постройнее, — Нам? Вас? Коморских?! А ну…

— Слышь, ты…, — тут же попыталась быкануть Смолова, но я, тронув девушку за плечо, покачал ей головой, а потом пошёл к этому трио.

Это всего лишь глупенькие девчонки, а не какой-то там Степанов. Поднимать сейчас срач — худшее, что можно себе представить.

— То, что я сейчас скажу, вы легко сможете проверить, так что, прошу вас, выслушайте, — спокойным тоном начал я, подойдя к девкам так, чтобы мои слова кроме них никто не слышал, — Первое. Мы с вами заперты в этом санатории почти на 90 дней. Любые выезды или выплывы отсюда будут регулироваться крайне жестко, понятно? И если кому-то захочется куда-то свинтить, то он это желание засунет себе в жопу на 90 дней. В лучшем случае. С этим все понятно? Теперь второе. Мы — коморские. То есть, неуравновешенные, опасные для общества, находящиеся в считанных метрах от вас неосапианты. Вы уверены, что с нами получится вы*бываться без последствий? И что вам за это ничего не будет? Думаю, искра понимания в ваших глазах, разгорающаяся всё сильнее, говорит о том, что вы о подобном не думали.

— А…

— Третье, — спокойно перебил я девушку слева, — Меня зовут Виктор Изотов. И я — единственный способ раздобыть алкоголь, «сяпу», косметику и прочее говно, которое может здесь потребоваться. Это моя обязанность, которую я буду исполнять, но как именно — уже зависит от моих взаимоотношений с людьми. И от взаимоотношений этих самых людей с «коморскими».

— Ты…

— Сначала дослушайте, — я не собирался останавливаться, — Четвертое. Мы вам не слуги, не помощники, ни мальчики и девочки из разряда «подай-принеси». Наша компания слушает товарищей Цао Сюин и майора Окалину Неллу Аркадьевну, поэтому, если вам нужна будет помощь, поддержка, прикрытие, — то вы обращаетесь к ним, а вот они уже направляют кого-то из нас. Попробуете наезжать также, как только что — можете очень крупно нарваться просто потому, что обратитесь не к тому товарищу, слишком сильно его огорчите и он поотрывает вам головы. Всё, я закончил. Вопросы?

Троица переглядывалась с сложными выражениями на лицах. В основном там было, конечно, зверское о*уевание, иначе не скажешь. Нет, почтенная публика, Витя знает много слов, даже слишком, но вот в этот раз? Это песня. Из неё слово не выкинешь.

— Ты сейчас… правду, что ли, сказал? — пробормотала та самая задира, с которой чуть всё не началось.

— От первого до последнего слова. Можете проверить, это очень легко сделать. Или мне повторить какую-то часть?

— Пов…повтори. Про то, что мы девяносто дней тут, и никуда не…

— Легко. Это закрытый объект. Наглухо. Три месяца мы купаемся, загораем, мажем сиси и чешем писи. Так что, ребята, давайте жить дружно?

Девушки, не сговариваясь, молча покивали, а затем, демонстрируя удивительную синхронность, развернулись и потопали к своим. Пожав плечами, я повёл свою паству дальше, бурча о том, что надо жить дружно и тихо, потому что мы не хотим увидеть Окалину в гневе. Окружающие будут кивать, покрывая между собой половыми органами наглых комсомолок. Те вернутся повторно чуть-чуть позже, когда мы уже осмотрим уютный пятиметровый в высоту домик из спрессованного камня, сделанный «копухами». Он, кстати, будет не один, а парой. Домишко Дашки Смоловой, нашей ночной королевы паранойи, будет рядом, а Расстогин, сравнивший его с собачьей будкой возле дома, отхватит рекордное количество подзатыльников.

Но сумки нам всё равно придётся помогать заносить.

А потом курящего в укромном месте меня найдет Палатенцо, которая, притулившись рядом, расскажет по большому секрету, что наши соседи из Первого района очень сильно огорчены моими откровениями, подтвержденными на самых высших инстанциях. Эти молодые ребята и девчата изначально планировали скинуть на нас всю черновуху и выполнять максимум функции контролеров, работающих в несколько смен. Ну… как говорится, есть желаемое, а есть действительное. На самом деле, работать будут все, отдыхать тоже…

Возможно.

Если эти пионеры нам дадут.

— Вася! Васенька! Вася Колунов!! — донеслись до меня истерические звуки паникующей девушки, — Кто-нибудь! Кто-нибудь видел Васю?! Колунова!? У него голова горящая! Люди! Нам срочно надо найти Васю!

«Чего его искать, он задрых у Викусика на кровати», — подумал я, бычкуя окурок, — «Сам спуститься не мог, высоко, а она не вытерпела и ушла гулять. Вот он и спит там за толстыми стенами»

Эх… Не люблю людей. Шумные.

Глава 5. Молодые дарования

Я много чего в жизни испытал, уважаемые мои несуществующие слушатели. Что в одной, что уже и во второй. И не сказать бы, что это были хорошие, светлые и радостные моменты. Меня били, пытались убить, экспериментировали такими способами, что инопланетянам с их анальными зондами можно лишь нервно курить в углу. Меня будили разрядами тока! Про то, сколько раз просыпался в уютной зарешеченной камере — вообще молчу.

Но всё это оказалось полной херней по сравнению с летним пионерским отдыхом!!

Нет, если бы у нас были нормальные вожатые — то есть ответственные молодые люди, нихрена не понимающие в пионервожатстве и прочей гадости, то всё было бы неплохо, но с нами тут засели лучшие из лучших в этом поганом ремесле!

Эти… сволочи могли, умели и практиковали лечь в три-четыре часа пьяными в дугу, но в шесть утра они вставали, как приспешники злых сил, воскрешенные древним проклятием страдающей от молочницы некромантки! А затем устраивали свои мозготрахательные игрища, планируя кто, чем и как будет развлекать эту паршивую детвору!

И только потом они, гремя осипшими голосами, поднимали мелких засранцев и начинали с ними возиться! И нас тоже поднимали, потому что тридцать четыре мелких орущих гадости и еще десяток крупной — это не то, что может спокойно вынести обитатель первого этажа!

— Ненавижу…, — простонал я, отлипая от кровати и нащупывая верхнюю часть своей маски, — Всё… ненавижу.

Печально хрюкнувшая в подушку Сидорова попыталась отгородиться от жестокого мира выставленной из-под одеяла голой задницей, но эффекта это принесло ноль. Дети орали, визжали и улюлюкали как в самом санатории, заставляя эхо своих мерзких воплей резонировать от голых стен, так уже и на улице, что дополнительно трахало наши барабанные перепонки. Линейки и прочий пионерий бред проводили ЗА основным зданием «Лазурного берега», а значит — прямо перед нашими окнами!!

— Демоны…

Хотя бы попить спокойно кофе? Невозможно. Придурковато-веселые и профессионально задорные молодые люди орут специально громко, чтобы раскачать самих себя и подростков…

— И ты?! — с болью в душе я крикнул с балкона, наблюдая… Викусика, вполне себе бодро и активно принимающую участие во всем этом беспределе. То есть стоящую на линейке. А ведь в первые три дня я на полном серьезе вынашивал мысль соблазнить невинного ребенка. Ну или как-то иначе получить возможность спать в её прекрасном домике, созданном из спрессованного камня такой плотности, что звуки туда проходят с большим трудом.

— Привет! — солнечно улыбнулась мне трехметровая девушка, делая ручкой. Рядом с ней стоял унылый и невыспавшийся Вася, тоже мне робко помахавший. Я нашел в себе силы улыбнуться парню.

Правда, тот тут же покраснел как рак. Ну да, за моей спиной с кровати себя отскребала Юлька, причем тем же задом кверху. Внезапно взвизгнув, она подпрыгнула, тут же закутываясь в одеяло. Ах да, пиросенсорика… Увидела себя со стороны. Ну, жопу то есть.

Ненавижу… себя, других, весь мир. Особенно Севастополь, гребаный санаторий, дурацких пионеров, ненормальных мутантов, которых нам подсунули как вожатых… а особенно — Окалину Неллу Аркадьевну! Та, поняв, чем череповато соседство с детьми, всё сделала по уму! Они теперь в тесном дружеском коллективе взрослых и «чистых» всю ночь бухают, а спать ложатся, когда перворайонцы уводят это стадо на завтрак! Потом-то они его поведут дальше, как Моисей, на зарядки разные и вообще! Тихо будет!

Злобно стеная, я залез под ледяной душ. Моя соседка и половой партнер радостно сунулась голяком туда же, а затем заорала от не передаваемых иным путем ощущений. Попыталась удрать, но я её вредно поймал и удержал от такого опрометчивого шага. Было сложно, мокрая, скользкая и отчаянно пытающаяся удрать девушка тот еще объект для удержания, но у меня, как уже имеющего солидный опыт взаимодействия со скользкими объектами, была мертвая хватка!

Ну, на меня, конечно, слегка обиделись, но уж точно проснулись. Наступал очередной день летнего ада. То есть санатория.

Сегодня была моя очередь чистить картошку на ужин, так что я предвкушал несколько часов тишины. Закроюсь в подсобном помещении, разденусь догола, почищу картоху на сверхсиле, в смысле со сверхвыносливостью, а затем каааак задрыхну в тишине на мешках…

— Доброе утро, — поздоровалась с нами голова, просунутая в ванну, тут же доводя судорожно обтирающуюся Сидорову до еще одного предсмертного визга.

— О, Юль, привет, — улыбнулся я призраку, — Ты это чего?

— Ты это зачем?! — обиженно вякнула тезка Окалины, высовываясь из-под полотенца.

— Его вызывают. Срочно, — ткнула призрак в меня пальцем, а затем поинтересовалась у покрытой мурашками девушки, — Ты в курсе, что он мой жених?

— В курсе! — с вызовом ответила пирокинетичка, тут же сделав страшное лицо.

— Ну и хорошо, — удовлетворилась ответом Палатенцо, исчезая и оставляя бывшую поджигательницу в глубоком когнитивном диссонансе.

— Иногда мне кажется, что весь мир сговорился свести меня с ума, — пробурчал я в ответ на всю эту сцену, — Вот люди просто не могут жить тихо и мирно. Шило в жопе заставляет их наводить суету до тех пор, пока весь мир не превратится в горящий бордель.

— А ты её любишь? — внезапно тихо спросила меня поджигательница.

— Из всего этого *ляцкого цирка я люблю только Викусика, — отрезал я, — Как младшую сестру. И еще Цао Сюин. Как бабушку. Все остальные у меня даже доверия не вызывают!

— П-почему…? — грустным таким тоном.

— Потому что выкидываете вечно разную херню!

Ну да, соврал. Не говорить же девушке, что у Палатенцо есть скрытое неоспоримое достоинство весом за сотню кг и ростом за два метра, откликающееся на слово «мама»? Еще подумает, что я этот. Который любитель постарше. А мне товарищ майор как человек нравится. Мы с ней схожи характерами, особенно в той части, где надо решительно кого-нибудь замочить.

Не то чтобы мне нравилось убивать людей… совсем нет. Даже категорически нет. Даже сейчас, после почти недели пионерского ада. Но это прекрасный антистресс.

…нет, я сказал!

Майор в обществе своей собственной дочки встретила меня на пороге собственного номера, одетая лишь в заношенные короткие шорты и обрезанную старую майку. Зрелище было… потрясающее. Я знал, что ей в районе сорока лет, но выглядела она на десяток моложе. Правда, несмотря на подтянутую задницу и объемистую грудь, эротизмом от блондинки не веяло совершенно — она была больше похожа на статую. Мышцы, сухожилия, кубики, ребра… боевая человекоподобная машина. Причем свеженькая и, как обычно, строгая, несмотря на курорт. А ведь тут все расползлись и стали вальяжнее…

— Изотов, я спать хочу, так что кратко и по делу. Первое — Сидорова теперь помощница медсестры, пнешь её в сторону Галкиной, как домой заглянешь. Второе — у тебя сегодня выходной, так что бери мою дочь и дуйте на рыбалку. Юля в курсе всего остального, расскажет, пока будете отдыхать.

— Понял, — не стал я возражать против тишины и Палатенца, — А где взять лодку и удочки?

— Зачем тебе лодка и удочки? — прищурилась начальница, — Идите уже, отдыхайте. И не забудьте, что рыбы надо на всех! Всё, свободны!

Обосраться и не жить.

И что это вообще было? Ладно уж, партия сказала «надо», комсомол ответил — «есть!»…

Заглянув назад в номер, я обрадовал новым назначением Сидорову. Теперь она с полным правом могла день деньской валяться на крыше вместе с Кладышевой и Янлинь, бездельничать, жариться на солнце и наблюдать за Васей. Затем, преследуемый своей молчаливой «невестой», я заглянул на кухню, ограбив ту на большой и мятый медный таз. Там же я откопал несколько вполне крепких мешков из-под картошки.

Ну, наверное, всё. Можно идти на «рыбалку».

Направил я наш маленький, но очень гордый отряд прямиком на Взрослый Пляж, место, огороженное майором самыми суровыми из нелетальных кар от детей и подростков, включая ну… всех, моложе 20-ти лет. Была у него одна интересная особенность в виде чахлого причала, а также пары подсобок, содержащих в себе разный хлам. Но что для взрослого состоявшегося человека с пивом и на отдыхе хлам, то для ребенка — сокровища. Потому, кстати, и не пускали. Меня же это место в первую очередь интересовало отвесным дном прибрежной линии и возможностью поискать в подсобках маску для подводного плавания.

— Зачем тебе маска? — поинтересовалась Юлька, — Есть же я.

— Это тогда какой-то в щи странный выходной получается, — рационально ответил ей я, раздеваясь, — На рыбалку без удочки, отдыхать, не плавая… А вообще — у тебя, если что, сил хватит из воды рыбу кило на пять достать?

— Не хватит, — признала призрак мою несомненную правоту, — Нужна лодка.

Лодки не было.

— Лодка должна быть, — внезапно сказала Юлька, — Я видела. «Казанка 5-Р-4», цельнометаллическая, почти новая. С двумя моторами «Вихрь-3».

— Кажется, вон она, — потыкал я пальцем в море, — И на ней кто-то есть.

— Возможно, это Егор. И он рыбачит.

— Полетели к нему, может, подскажет, где взять центнер рыбы.

Превратившись в туман, я скрутился в Великого Белого Глиста, а затем, привычно «всосав» в себя Юльку, снялся с места. Набрав высоту в пару десятков метров, я неторопливо полетел к лодке, попутно вспоминая, каких усилий мне поначалу стоило хотя бы не потерять часть своего «тела» из-за сквозняка в щелочку еле-еле приоткрытой двери. Всё познается в сравнении и начинается с нуля. Единственное, чего мне не хочется развивать, так это свою сверхсилу, когда я остаюсь голым. Она и так избыточна и опасна.

Егор встречал нас, встав во весь рост и с хмурой рожей. Та немного просветлела, когда из меня-облака вылезла Юлька, но тем не менее, первое, что я услышал от него, было:

— Мудак ты, Витька! И не лечишься!

— Не понял? — выпучил превратившийся я глаза на шкафообразного раздраженного мужика.

— Ты, дурилка картонная, ко мне сюда по атакующей дуге шёл, паразит! — сплюнул за борт бессменный водитель майора, — Что я должен был подумать?!

— Упс. Извини.

— С тебя сто грамм!

— Заметано!

Не водки, конечно. «Сяпы», сухого спирта плюс. Штука почти запрещенная, но необходимая неосапам, чтобы себя травануть также, как травят обычные люди, принимая внутрь алкоголь. Это я еще худенький и жалкий, поэтому вполне могу нарезаться литров с пяти коньяка, а Егор его может пить как газировку. Так что растрясу запасы, растрясу…

Каким бы хорошим оперативником Егор не был, рыбак из него был полное говно! Две несчастные рыбки грамм по двести каждая за четыре часа — это курам на смех, так что мы, действуя нагло и в общих интересах, лодку у него реквизировали. Подчиненный Окалины не стал множить сущности, а просто-напросто выпрыгнул в чем был, да почесал себе брассом на берег, предупредив, чтобы мы удочки не сломали, они его личные.

— А маску мы так и не нашли…, — задумчиво пробормотал я, — Тогда будем ловить на живца…

— Может, сначала поговорим? — спросила девушка, — Мне многое надо тебе рассказать.

— Нет, Юль, — решительно мотнул я головой, — Сначала рыбалка. Потом я отнесу рыбу на кухню, лягу на этом чудесном взрослом пляже, а ты мне всё расскажешь. Устал. Сильно устал. Морально.

Это было правдой.

Снаружи все выглядело идеально. Вожатые вожатят, дети вожатяться на своих конкурсах и прочей хрени, «коморские» помогают то там, то тут, взрослые отдыхают в свободное от своих обязанностей время. Изнутри же… всё происходящее было куда паршивее. Подопечные, в буквальном смысле дети звезд КПХ, были заодно и детьми без родителей. Они росли в атмосфере пусть и не вседозволенности, но понимания, насколько круты их родители, поэтому, проще говоря, вожатых за авторитетов не считали. Выросшие в атмосфере постоянной безопасности и надзора, пионеры всё сильнее и сильнее распоясывались, несмотря на все усилия их утомить до мертвецкого сна.

Комсомольцы из Первого района также теряли терпение. Вынужденные постоянно что-то придумывать, гасить вечно возникающие мелочные конфликты, они, скажу так, смотрели в будущее безо всякого восторга. Заказы на «сяпу» от них увеличивались буквально с каждым днем. Отношение к детям тоже менялось, чего те не могли не ощущать и… соответственно реагировали, раздувая противоречия до опасных величин. Что с этим можно было сделать — решительно непонятно, как минимум мне.

С «коморскими» было чуть полегче. Давно уже привыкшие к изоляционизму, мои получали больше всего кайфа от происходящего, но при этом вылезли внутренние терки между мужской и женской частью населения. Проще говоря, девки, весьма озлобленные тем, что вожатые мужского пола держат дистанцию от «изгоев», стервозничали, а наши немногочисленные пацаны отвечали своей монетой. Опять же, с каждым днем всё грубее и грубее.

Кое-как исправляли положение я и Кладышева. Моё мнение принималось во внимание, потому что другого способа добыть разные продукты никому не оставили, ну а мелкая чертовка умела без мыла залезть куда угодно. Но… Да проще можно сказать! Молодежь! Энергии жопой жуй, особенно у неогенов, а вот мозгов как у обычных подростков, которым подавай драму, разборки, претензии и прочую хтонь! Просто тюленить, лежа на пузе, они не могут!

А ведь все, кто у нас в «Лазурном», неосапианты… Если они еще и способности начнут использовать… брр… В общем, намаялся я, но понял это, лишь оказавшись с голым задом на лодке, и с яйцами, обдуваемыми теплым черноморским бризом!

Рыбалка поначалу не задалась. Юлька безо всяких проблем могла находиться под водой, но она была слишком медленной. Не желая устраивать экологическую катастрофу, мы искали выход и…

— Чувствую себя идиотом…, — пробормотал я, замахиваясь удочкой. Вжик! И половинка рыбы, присобаченная мной к крючку, отправляется в полет. К голове наживки в свою очередь прицепилась Палатенцо в почти двухмерной форме, так что это не совсем православная рыбная ловля, а нечто более соответствующее ситуации.

Теперь садимся за весла, зажимая пальцами ног удилище, и неторопливо плывем. Из разорванной рыбешки, выловленной Егором, тем временем вытекает разное вкусное для морских обитателей, те подплывают ближе и ближе, а затем хлоп! …и Юлька производит разряд! Стоп-машина, собираем всплывшее. Разную мелочь в мешок, Палатенцо на борт. Отплыть на полкилометра, мелочь распотрошить в воду, закинуть удочку, плавать вокруг прикормки с призраком на крючке!

Хлоп!

Было вполне эффективно. Правда я, не разбираясь ни на грош в морских рыбах, попадавшихся под горячую юлькину руку в своем многобезобразии, решил поступить проще, набрав таким образом полтонны. Повара же разберут? Разберут.

— Что-то лень мне их мешками таскать. Или в тазу, — высказал я умную мысль на берегу девушке, — Давай поступим так…

Есть удачные идеи, есть неудачные. Скажем, остаться с голой жопой, но иметь возможность нести над собой «Казанку 5-Р-4» — это очень удачная идея, великолепно экономящая время. А вот просить девушку, известную на весь Советский Союз, превратиться в большую призрачную змею и таким образом прикрыть мне срам, пока тащу лодку — это непродуманный шаг. Вызывающий ОЧЕНЬ много внимания.

Точнее — вообще всё! Всё! Даже Янлинь из подвала вылезла, чтобы посмотреть на обвившую меня анаконду с головой Окалины-младшей, притулившейся на плече!!

— Шипоголовый, — слегка неуверенным тоном обратилась ко мне баба Цао, как раз курившая около входа на кухню, — Вы это… зачем?

— Рыбу принесли, — подумав с секунду, ответил я, — Она тяжелая. А Юля меня прикрывает. Я ее за одежду не считаю.

— Тебе надо к доктору. Вам надо, — с легким торможением среагировала старая китаянка, — Поговорить. Да.

— Не надо им ко мне! — отрезала Кладышева, высовываясь по пояс со второго этажа, — Всё с ними нормально! Легкая психопатия и социопатия, ничего… ой!

Выпавшую девчонку пришлось ловить. Получилось это не очень, потому что у меня в руках была «Казанка», полная рыбы, так что Вероника оказалась измазанной в слизи по уши, а еще очень несчастной и громкой. Вопя, что лучше бы она сломала при падении половину костей в теле, вонючая и грязная «чистая» уковыляла в сторону душа. Переглянувшись с сидящей у меня на плече головой девушки, я пожал этими самыми плечами, приступая к разгрузке.

Повара, конечно, матерились. Мало того, что рыба была разная (даже небольшую акулу прихлопнули), так еще и очень неожиданная, что для людей, готовящих на целую прорву народа — совсем неприятно. Почуяв, что меня хотят припахать к кулинарному труду и что этим людям будет глубоко плевать на мнение Окалины, до сих пор неподвижно стоящей у окна и сверлящей меня взглядом, я, схватив лодку, удрал куда подальше.

То есть — обратно на пляж.

— Итак, что я должен знать? — искупавшись и почистившись, я растянулся на песке. Палатенцо, правда, слезать с меня не собиралась совершенно, лишь изменила свою форму, из-за чего я оказался покрыт полупрозрачной псевдоматерией белесого цвета. Голову же девушка переместила мне на грудь, что выглядело слегка жутковатенько, зато отменно развлекало.

— О изменениях, которые скоро тут наступят.

— Э?

— Витя, ты разве не в курсе, что не существует никаких развлекательных программ для пионеров, рассчитанных на три месяца? — удивленно наклонила голову… голова.

— Да мне как-то плевать, что там и как происходит, — хрюкнул я, — Заинтересован, конечно, чтобы твоя мать и я вылезли из этой детской задницы, но свою рвать не собираюсь, выясняя мелкие детали.

— Мама так и думала, — кивнула Юля, — В общем, слушай…

После обеда майор сделает общее заявление — всем жильцам «Лазурного берега» предстоит экскурсия в Севастополь! Запланировано посещение нескольких музеев, зоопарка, парка развлечений и фотосессия на набережной. Плотнейшая развлекательная программа, в которой целый час выделен на вещевой рынок, где можно купить будет всё, что душа пожелает! Автобус должен будет привезти всех обратно глубоким вечером.

Но жизнь уже не будет после этого прежней, так как за время нашего отсутствия специальные товарищи переоборудуют санаторий «Лазурный берег» в базу начальной военной подготовки «Усталая жопа». И некоторые из них после этого трудового штурма останутся тут инструкторами. Правда, дальше всё будет как в страшной сказке, потому что щедрой рукой нашей блондинки в программы основ безопасной жизнедеятельности, физ. подготовки, общего курса выживания и прочих хороших вещей вписаны… все. За исключением меня, Сидоровой, взрослых и призраков.

Некто «Калинин», судя по словам Юли, просто катастрофический, но очень высокосидящий, дятел, убедил своих не менее высокопоставленных товарищей в том, что приличные пионеры должны всё лето развлекаться, на что и отдан был приказ Окалине. Та, посмотрев с какой скоростью дети, подростки и прочие начинают точить друг на друга зубы, решила интерпретировать часть с развлечениями в несколько иной мере. Тот самый пресловутый Калинин, которому вовремя подсунули предложение, подмахнул его не глядя, взяв на себя всю полноту ответственности и развязывая блондинке руки.

— Ты будешь учиться рядом с Юлией Сидоровой, контролируя Данко. Цао Янлинь получит личную систему видеонаблюдения за всей прилегающей территорией санатория, плюс данные со спутника, — рассказывала мне торчащая из моей груди голова, — Мы, призраки, — осуществлять общий надзор. Все остальные будут приобретать полезный жизненный опыт и проходить тренировки.

— Интересно, как твоя мама собирается их заставить участвовать в этой потогонке…, — пробурчал я, совсем не обрадованный новостями. Нет, с одной стороны, больше личного времени — это просто прекрасно, с другой же наличие каких-то дополнительных людей в уже чересчур раздутом штате — это большие возможные неприятности. Если сейчас я вполне в себе уверен, что смогу любой конфликт погасить подзатыльниками, слизью и запугиванием, то вот если тут будут волки типа Егора… гм.

— Она будет импровизировать, — не моргнув глазом ответила мне девушка, — От тебя требуется тоже самое на экскурсии. Все «коморские» будут на тебе.

— Почему?

— Потому что я и остальные призраки будем неотлучно при детях. Мы привлечем очень много внимания.

Только я хотел задать пару вопросов, как внезапно раздался глухой крик удивления. Вскочив на ноги, я увидел пятящегося от нас Васю Колунова, который, увидев меня в полный рост, тут же развернулся и задал стрекача!

Догнать парня с горящей головой не стоило ничего, ну, кроме переживаний о том, что я голый, покрытый призраком и догоняю парня с горящей головой, правда, тот тут же начал громко голосить, что не хотел, не будет и вообще не причем.

— Так, успокойся, товарищ Вася, — сказал я ему, нашипев предварительно на Палатенцо, чтобы она приняла менее жуткую форму, — …и на меня не смотри. Вот так, в сторону, правильно. А теперь расскажи — чего ты хотел и почему испугался?

— Попросииииться хотел… на рыбааааалку…, — всхлипывал пацан, — А вы на Взрослый Пляж ушли… И… и…

— Что?

— У тебя головаааааааа из грудииии торчалаааа!!!

Мда, даже неудобно как-то.

— Я его невеста. Могу откуда угодно торчать, — вытянулась Юлька, заглядывая Данко сбоку в лицо. Парень шарахнулся так, что пришлось его ловить, чтобы не упал.

— Так, хватит страдать фигней! — рыкнул я, — Юля! Мы поговорили? Поговорили! Я все понял! А теперь — у меня еще полдня выходного и я проведу их на рыбалке! С Васей! Лодка и удочки у нас есть. Так всем и передай.

— Авакова устроит скандал, — меланхолично заметила призрак, играя в гляделки с ожившим по случаю услышанных новостей парнем.

— Ты Васю напугала — ты и разбирайся с Аваковой, — постановил я, — А мы на рыбалку.

Глава 6. Крутые горки

— Жить хорошо! — удовлетворенно отметил я, энергично отжимаясь, — А жизнь — хороша!

— Заткнись! Заткнись! — почти хором выдали занимающиеся тем же самым Расстогин и Салиновский, сверкающие злобными оскалами на хмурых рожах.

И были абсолютно правы, но именно поэтому я их и дразнил! Товарищу Изотову ведь что нужно? Встать на утреннюю пробежку (10 км для тех, кто старше 16 лет, 5 для тех, кто младше), выполнить полсотни отжиманий (мелким в два раза меньше, а уж девчонкам так вообще мало), пройти пару раз полосу препятствий, а потом ответить на десять вопросов товарища инструктора Храброва! И потом Витя свободен!

На весь день! До самого вечернего повтора такого комплекса, прозываемого Храбровым «чтоб вам спалось лучше!».

А что еще сильнее бесило этих парней, обреченных вкалывать как суслики у иудея-дрессировщика — что я половину этого времени проведу с Янлинь в её подвале. Где сухо, прохладно, есть ноутбуки, а также бегают полуголые китаянки и подружившиеся с ними психологички. В понимании рыжего и белобрысого не было места больше похожего на рай земной, чем этот подвал.

Наша общая поездка в Севастополь осталась для меня одним из самых ярких впечатлений в жизни. Не сама она, хотя, конечно, оценить масштабы подготовленной Окалиной операции (и когда успела-то?!) было познавательно. Ладно бы село какое-то, но город с почти полумиллионом населения? На автобусах, скрытно модернизированных броней, под почти незаметной охраной, с полным содействием милиции этого города-героя! Майор и баба Цао как опытнейшие пастухи руководили всеми тремя стадами, поддерживая железную дисциплину и контроль! Дети веселятся, подростки жужжат, вожатые носятся хриплыми пастушьими овчарками… прекрасно же!

А вот какие рожи на следующее утро у всех были, когда в пять часов спозаранку все это галдящее, шумящее и конфликтующее стадо было поднято на ноги не притворно веселыми воплями пацанов и девчонок с Первого района, а командными криками заслуженных сержантов Акмабетжанова, Храброва и Зыкова! Вот это — да!

И вот тогда в санатории «Лазурный берег» началась совершенно другая жизнь, напрочь лишенная таких тщетных и мусорных вещей как досуг, избыток энергии, вольнодумство и распущенный образ жизни, которым по ночам так часто грешат неосапианты. Эти три зверя в человеческом обличии, имея на руках подробнейшие дела всех и каждого, выжимали из своих подопечных всё… и каждый день еще на капельку больше. Крики, возмущения, попытки побега? Всё это было лишь в первый день, да и то до тех пор, пока невозмутимая Цао Сюин не «обезвредила» троих самых возмущавшихся, закатав в свой фирменный силовой шар. А потом все остальные были вынуждены играть этими шарами… вместо ужина. Нет, их, конечно, накормили, я сам еду по номерам разносил, но педагогический эффект был колоссальный. Никаких соплей, никаких протестов, никаких мнений, есть только Акмабетжанов, Зыков и Храбров!!

Весь день, конечно, физ.упражнениям не посвятишь хотя бы потому, что незачем уродовать молодые дарования избытком мышечной массы, но у них же есть способности, которые нужно развивать! Есть уставы, которые нужно знать! Есть обучение выживанию в дикой природе, основы безопасной жизнедеятельности, курсы первой медицинской помощи, да чего только не знают эти прекрасные, но очень суровые мужики! Многое!

А еще они живут в палатках в полутора сотнях метров от санатория, и к ним туда на ночь повадились бегать наши коморские девчонки. Туда — бегать, а обратно — уковыливать, но с очень довольными лицами, что очень здорово разгрузило атмосферу напряженности в нашем маленьком и очень недружном коллективе. Так что вот почему у нас раньше всё шло кое-как и через жопу — просто нормальных мужиков не было!

Предвкушая еще один плодотворный день в тихом подвале, я потерял бдительность и не заметил, как меня окружили семеро пацанов. Своих, коморских, можно даже сказать родных… только вот рожи у них были далеко не радостными. Угрюмыми даже, можно сказать. И очень решительными.

— Витя, поговорить надо, — почти ласково сказал Салиновский, хотя от его улыбки мне что-то стало не по себе, — У нас тут проблема. У всех. И виноват в ней ты.

— Внезапно, — удивился я, поднимая с травки, — Ладно, слушаю вас внематочно!

— В корень зрите, товарищ Изотов, — а вот это уже был Алексей, любящий бриться наголо парень с несколькими тревожными способностями, которым так никто и не нашел применения, — В самый, что ни на есть, корень…

Тема, о которой хоть и запинаясь, но решительно поведали парни, была скользкая и неприятная. Касалась она того, о чем в приличном обществе неосапиантов… не говорят. Делают, практикуют, умеют, но… молча. То есть секса.

Этого вопроса здесь никто не касался. Знаете, как в японском пассажирском поезде игнорируют бухих японцев вечером? Даже тех, кто прямо спит на полу? Вот-вот, точно также. Никто не выяснял, кто с кем, почему и как. Не табу, но слишком уж отлично от нормального поведения нормальных советских граждан. Мы, неогены, не подвержены инфекционным и вирусным заболеваниям, а еще так редко зачинаем детей, что классические отношения просто не приживаются. А если учесть, что либидо у наших организмов куда выше, чем у человека…

В общем, никто не смотрит на то, кто с кем и как трахается. Про третий этаж я у нас и думать не хотел, пионеры сами с собой разбирались, комсомольцы тоже мальчики и девочки взрослые, кто стучится в дверь Окалине — тоже всегда было не моим делом. Но эта монета имеет две стороны. Когда секс есть, то неудивительно, что все молчат. А когда его нет?

И вот тут, по единодушному мнению всех «коморских» пацанов, был однозначно виноват я. Не без причины.

— Знаете, я её уже сам боюсь, — честно признался я, — Никогда такой не видел.

— Ты нам зубы не заговаривай, Изотов, — тяжело уронил Алексей, — Сам виноват. Придумай что-нибудь.

Ну… да. У всех проблем одно начало. Сидела женщина, скучала… (с)

Как мне нормально заниматься в подвале, если там присутствуют две «чистых», питающих по отношению к некоему Изотову повышенную симпатию? Причем одна из них с этим борется, и неизвестно, насколько успешно. А мне нужно заниматься! И периодически довольно плотно общаться с Цао Янлинь! В итоге, чтобы избежать образования гарема, я решил попробовать заинтересовать обеих девушек в чем-то постороннем. Наша психованная психологиня очень легко запала на возможность изучить совершенно ей незнакомую науку программирования, что при наличии пары опытных людей дело довольно легкое и простое. Так я нейтрализовал Кладышеву. А вот с Янлинь… перестарался. Случайно.

Я подробным образом обсудил с Янлинь тему разработки и использования беспилотных дронов, припомнив всё, что знал о этих летающих машинках из своей прошлой жизни. Предложил ей попробовать разработать программное обеспечение под такие замечательные аппараты… и это неожиданно дало эффект — китаянка загорелась с такой страшной силой, что забыла про секс! Да что там, она даже про еду забыла! Да что там про еду, Вероника уже неоднократно, чисто ради шутки, щупала Янлинь везде, где можно и очень можно, ковыряла ватной палочкой той в ухе, щелкала по носу, щекотала — а той было плевать! Да мы её прошлым вечером с рук кормили, она от ноутбука оторваться не могла!

Невелика беда с первого взгляда, но без китаянки, любящей секс как собака мясо, у пацанов «Жасминной тени» наступили очень черные дни. И ладно бы, что порядочные и важные комсомолки с Первого района не смотрят на наших орлов, так еще и вредные злоязычные «коморские» девки после появления трех сержантов ходят как кошки, которым сметану самосвалом бесплатно отгружают! Обидно!

Блин, и что делать? Пацаны явно не в настроении от такой жизни. Мало того, что вкалывать надо как цуцикам, так еще и целибат. Может, Кладышеву возбудителем каким накормить? Чтобы счастье у всех случилось? Так оно у меня первым и случится…

— Послезавтра, — говорю я, тыча пальцем в тощую грудь Салиновского, — У тебя день рождения, понял? Пригласишь всех… ну ты понял, кого?

— Не понял. И день…

— Нет, Паша. Послезавтра у тебя день рождения. А теперь пустите меня, пойду с сержантами поговорю.

Второй раз уже попадаю в ситуацию, когда мои действия приводят к незапланированным результатам. Хоть бы не получилось, как в прошлый раз… Ну кто знал, что Янлинь может так сильно чем-то увлечься?!

— Виктор Палыч, — смотрел я честными глазами на сурового мужика, в глазах которого со стружкой и искрами сношались металлические кони, — А давайте послезавтра устроим выходной? Совсем выходной?

— Изотов, я бы сказал, что мне кажется, но оно не кажется…, — медленно проговорил Зыков, — Ты о*уел, Изотов. Ходишь только на разминки, а теперь…

— Не, Виктор Палыч, не мне выходной надо. Пацанам. Для дела.

— Какого, в жопу, дела? — почти ласковым тоном спросил отвлекаемый мной он дремли человек, но я уже увидел некоторую заинтересованность.

— Операция по решению полового вопроса, — не стал зажиматься я, — У части ваших подопечных с этим наметились большие проблемы…

— Ты не просто о*уел, ты в квадрате это сделал, парень, — интерес с лица военного стремительно исчезал, — Думаешь, я не в курсе, кто такие «чистые» и чем они любят развлекаться?

— Ну пойдемте, товарищ Зыков, посмотрите на «чистых», блюдущих целибат, — поднялся я на ноги, — Если разведете хоть одну, то с меня килограмм «сяпы».

— Лечишь? — фыркнул инструктор, а затем сам себя же и опроверг, — Нет, не лечит. Ну идем посмотрим на это диво-дивное…

Через десяток минут он уже стоял на крыльце, курил и бормотал под нос что-то вроде «Век живи, век учись, дураком помрешь…». Глаза человека были несколько затуманены и слегка выпучены.

— А еще один из тех, о ком я говорил, — подлил я масла в огонь, — является аттрактором-патогеном с ну очень доступным активатором. И мы точно не успеем его перехватить, если начнет трахать. Да что там, даже не узнаем. Аттрактор же.

— Я тебя услышал, — наконец родил инструктор, — Но выходного полного не дадим. До двух дня будете заниматься, а потом *битесь как хотите. Понял?

— Принял, — кивнул довольный я, — Спасибо вам, Виктор Палыч!

— Пойду расскажу своим про аттрактора, — пробормотал, торопливо уходя, военный, — А то слишком спокойно живем…

— Он по девочкам! — вдогонку крикнул я, но не был услышан.

Дальше все пошло как по маслу. Этот день и следующий объявляем пустыми, мол, никто в город не ездит, запрещенку не привозит, нету ее и всё. Затем выдаем товарищу Салиновскому солидную порцию имеющейся в наличии «сяпы», а также два ящика неплохого портвейна, шесть пятилитровых баклаг разливного пива, четыре коробки конфет, два торта, полтора килограмма отменной сушеной тарани, три кило жареного соленого арахиса…

Да, я потратился. Не то чтобы серьезно, но просто не хотелось повторения того, что случилось на Новый Год. Тогда, если так можно выразиться, я банально «кинул» своих подопечных, не желая, чтобы светлый и хороший праздник превратился в жуткую и противоестественную групповуху.

В общем, да… как по маслу. Парни и девчонки с Первого, покрутив носами, приняли предложение о пикнике, благо что уже пылали радостью от «выходного», затем пришли на халяву и принялись кушать приманку. Коморские тоже её кушали, всё было хорошо, а тем временем Салиновский чуть ли не по микрограмму принимал санкционированную мной лаврушку. Вообще по мизерным порциям! …и хорошел в глазах дам с каждой минутой. Начались заигрывания, пошел градус, атмосфера накалилась в хорошем смысле…

Ну что сказать? Мой расчет оправдался, правда, не на 100 процентов, а на 147, не меньше. Потому что когда на десять девчонок девять ребят — это трагедия, а вот когда слегка наоборот… таки да, групповуха.

— Как же так?! — трагично спрашивал на следующий день малиново-красный Расстогин, зажимая повинную рыжую голову и горящие уши руками, — Витя! Как ты мог?!

— Подите в жопу, господа, — с достоинством отвечал Витя, — И не имейте ко мне претензий! Я создал вам условия, а вот уж как вы ими воспользовались — вините только себя! Или друг друга! Можете Пашу, мне его не жалко.

Да, всё кончилось групповухой, причем, как можно было понять, очень залихватской и удалой. Но мои какие проблемы? Это не Новый Год, Янлинь там не было. А я этим трахарям-ударникам свечку не держал! Хотя в итоге все равно получилось даже лучше, чем ожидалось, так как наши герои начали периодически бегать на второй этаж…

Интересно, это можно счесть перед совестью за закрытие косяка на Новый Год?

— Что делаешь? — спустя какое-то время к сидящему на крыше мне подсела Палатенцо.

— Смотрю на пионеров, — кивнул я вниз, — Комплексую.

На поле за санаторием юные криптиды отрабатывали свои способности. Часть из них была вполне невинной и даже бесполезной. Ну, кто-то может удлинять свои конечности, так это фигня, полезность лишь условная, мышцы большую длину не держат… Вон лопоухая девчонка лет пятнадцати сосредоточенно смотрит на землю, а так ходит перед ней небольшим, но юрким холмиком. Почвокинез? Псевдоматериальный крот? Забавно, но не более.

А вот детишки с другими кинезами, умеющие жонглировать пламенем, водой, предметами, это да, сильно. Тем более в их возрасте творить подобное — показатель большого потенциала. Даже Сидорова, греющая тут неподалеку пузо на солнце, уступает вон тому парню, Васильеву, который может просто и быстро поднять скорость движения молекул на приличной от себя дистанции. Но больше всего меня, конечно, восхищает Алиса Светочкина. Могучий гидрокинез, электросенсорика, фазовый сдвиг в любую сторону, которую она хорошо ощущает или видит, криокинез и, как будто этого было мало, она еще и силовик!

Почти идеальный букет самых настоящих суперсил с одним маленьким, но очень вредным «но» — фазово двигается только само тело Светочкиной, без какой-либо другой материи, живой или неживой. Но всё равно жутко полезно!

— Изотов! — Зыков, скомандовав пионерам «отбой» и собрав их возле себя, замахал мне рукой, — Иди сюда!

А когда я спустился к ожидающим меня людям, этот гад сказал, что сейчас будет боевая тренировка всех против неосапианта, обладающего неизвестными способностями! Мол, все пользуемся максимально ослабленными вариантами своих сил, травм не наносим, пытаемся поймать товарища Изотова, который нам временно не товарищ, а обладающий боевым опытом враждебный неоген! Условия просты — те, кого он пометил своей слизью, выходят из боя как проигравшие. И не волнуйтесь, мол, его слизь абсолютно безопасна. На старт, внимание, поехали!

Знаете, что плохо в маске, моя уважаемая публика? Она скрывает эмоции и не дает их донести до окружающих! А эти самые окружающие, отлично разогретые инструктором, вовсе не собираются даватьмне времени на переговоры!

Первым делом я просто-напросто взорвался туманом, так как добрая Светочкина, милый такой на вид ребенок, начала подводить струйки своей воды к моей жопе задолго до того, как Зыков, мать его, скомандовал атаку! А так как воду Алисонька держала всегда переохлажденной, я сразу категорически мобилизовал все доступные ресурсы организма!

…и выдал хитрожопой пионерке леща, сконденсировавшись у неё за спиной. Нежного, правда, но полного самой густой слизи, что я мог создать!

Дальше пришлось уклоняться от редких атак. Большинству присутствующих сильно не нравился мой голый внешний вид с болтающейся на ветру гениталией, но это были не мои половые проблемы. Ловко используя убегающую бурчащую девочку как прикрытие, я несколько раз довольно метко метнул слизневые шарики, первым делом поразив Расстогина с его оранжевым лазером и до кучи с ним Салиновского, который тут был бесполезен как кусок ваты при анальной трещине, но хорошо стоял.

Затем пришлось снова превращаться в туман, а затем и в большого белого глиста, принявшегося маневрировать между азартно прыгающими туда-сюда детьми и подростками, норовящими нанести мне урон. Пока маневрировал, пихал всех своим слегка плотным телом, роняя на зады, но слизью не мазал, так как неспортивно. За это и был наказан одной из самых стервозных коморских девчонок, врезавшей мне прямо по «хвосту» сгустком сиреневой энергии. Она так долго пыжилась, что я перестал принимать её во внимание, а оказалось, вот — умеет, может, практикует. Да еще и самонаводящееся выдает, стервоза...

Было… не то, что больно, но неприятно. Собравшись в человека, я отомстил, метнув во вредину слизь, но на этом дебют закончился — коварный неприметный пацан вжухнул в меня невидимой способностью, перевозбуждающей нервную систему, от чего я повалился на траву и принялся на ней непристойно дрыгаться. Поняв, что дело швах, а Зыков уже поднимает лапищу, чтобы объявить меня позорно проигравшим стаду неопытных малолеток, я напряг чакры, жвалы, душу и тело, превратился в туман, сгустил себя за секунду и… очень быстро вымазал всех присутствующих в самой липкой версии своих выделений с головы до ног!

А затем, собравшись назад, лег на траву и томно сказал, что сдаюсь. Ну да, могу себе позволить, тут у народа глаза залеплены!

— Сволочь ты, Изотов…, — как-то грустно заявит инструктор, пытаясь разодрать себе очи в зрячее положение.

— Дурак вы, Виктор Палыч, — шепотом заставлю охудеть я этого неплохого, но явно знающего не все человека, — Меня же на нелеталку никто не дрочил никогда…

А потом еще и Окалина ему вставит так, что языку станет щекотно.

Веселая жизнь в тренировочном лагере «Лазурный берег». Ну, сказать, что мы не отдыхаем, было нельзя. Определенное разгрузочное время было у всех, так что морю, солнцу и природе дань отдавалась регулярно. Да и атмосфера стала куда позитивнее после того, как у всех наладилась половая жизнь, но осталось куда меньше времени на сотворение химер и лишних сущностей.

А затем, уже в первой части июня, случится это.

Мы с Васей, придя поздно вечером после рыбалки, только разойдемся по своим этажам. Зайдя в свой номер, мечтающий о душе и утомленный я услышу из комнаты какие-то странные звуки, а заглянув туда увижу… активно изменяющую мне Сидорову. С Вероникой, мать её, Кладышевой! В компрометирующих, страстных, даже развратных и не предлагающих иного толкования позах!

— Вот ведь две козы, — с легкой досадой в голосе скажу я и уйду смывать с себя соль. Гордо игнорируя предложения присоединиться, между прочим.

На самом деле в ситуации не будет ничего… обидного, наверное? Ну спали двое человеков и спали, сексом трахались и трахались, ну один из них решил еще с кем-нибудь, такое тут, в санатории, буквально на каждом углу. Но это для местных, а я, всё-таки, чужак в этом молодом теле и мире. Пришелец. Попадун. Вредный старый хрыч, которому неизвестные силы (или какие-нибудь космические конвульсии) дали второй шанс на жизнь. Но — старый, вот в чем дело.

Поэтому меня, стоящего под ледяными струями, очень неприятно царапнет такая ситуация. Несмотря на то, что никакого тепла и приязни к Сидоровой Юльке я никогда не чувствовал, да и не скрывал того, что считаю наши вечерние упражнения сплошь полезной для здоровья гимнастикой. Она тоже, как бы, никаких особых намеков не делала. Не делала же? Да?

Не суть. А она в том, что внезапно раздается очень громкий и отчаянный крик сверху, услышав который, я моментально, без единой мысли в голове, превращаюсь в туман и пролетаю сквозь комнату, выбив дверь в ванной, и раскрытый по случаю жары балкон. А затем, выбравшись наружу, лечу туда, откуда он доносится. Наверх. На самый верх, на крышу.

Именно там большей частью сидят на ночном дежурстве призраки.

Кричать будет Юлька. Кричать и висеть в позе эмбриона над поверхностью крыши. От нее будут бить короткие злые разряды, оплавляющие спутниковые антенны и напольное покрытие. В растерянности, я сунусь к ней, неизвестно зачем, поймаю несколько зарядов, пусть и довольно слабых, но очень уж болезненных в этой форме. Отлечу к молчаливо наблюдающим неосапиантам, трансформируюсь и целую минуту буду скрипеть зубами, пережидая боль.

В этот момент появится майор. Она взлетит на крышу в своей смешной майке и шортах, больше похожих на заношенные трусы, но ума не кидаться на дочь у нее хватит. Вместо этого белокурая богатырша сделает шаг в сторону, пропуская вперед ту, которая действительно может что-то сделать. Цао Сюин. Один жест растрепанной китаянки и вокруг Юльки появляется уже знакомая почти всем присутствующим полупрозрачная сфера изоляции, тут же заполняющаяся разрядами, генерируемыми девушкой.

— Нина!! Что происходит?! — блондинке в данный момент было глубоко насрать на покой жителей санатория, — Говори, что ты смотришь как овца?!!

— Что смотрю?!! — полуодетая полненькая женщина смотрела на светящийся шар, как на второе пришествие, — Смотрю! Кажется, это оно!

— Что оно, мать твою, коза умная?!!

— Симулякр!!

Самым логичным для ученой было бы кинуться к призракам, лица части из которых выражали слабые эмоции, но вместо этого Нина Валерьевна кинулась ко мне и вцепилась маникюром в плечи. Я взвыл, но ей было насрать!

— Витя!!! — заорала она мне в лицо, — Витя!!

— Больна!! — заорал я в ответ.

— Чихать! Скажи! — плевала она одно слово за другим, — Ты сейчас! Что-то! Испытал?! Эмоции, да?!! Испытал же, да?!

— Да! Я злюсь на вас! — больно было ни на шутку, — Выньте ногти из моего мяса!!

— Отвечай!

— Да *ля!!, — рыкнула Окалина, буквально вздергивая безумную ученую в воздух и оставляя меня с рваными царапинами на плечах, — Ты *банулась, мать?!!

Шар с заключенной в нём Юлькой стал уже слепяще белым от бьющих изнутри зарядов. Отвернувшись от этого зрелища, я коротко вякнул, что да, только что был немного расстроен несанкционированным трахом в моей комнате и…

— Да, видимо это! Это! Это сейчас! — товарища Молоко нимало не смущало то, что она болтается в метре над землей, — Поставь меня, Нель! Я всё! Товарищ Сюин! Уберите отсюда детей!

Дети, разумеется, лезли на крышу, ворочая по сторонам любопытными жалами. Что мелкие дети, что средние, что отмороженные. Прекратить этот бардак удалось быстро — майор прогнала всех с пролета вниз, а я покрыл ступени слизью, вызвав много возмущенных воплей.

Когда мы вернулись, молний уже не было. Лишь содрогающееся призрачное тело, почти полностью покрытое своими роскошными волосами, заключенное в изолирующую сферу способности китаянки.

— Сейчас иммунный отклик должен начаться, — выдохнула ученая, — Энергетический конфликт.

— Это серьезно?! — с сжатых кулаков матери Юльки капала кровь.

— Сама как думаешь?! — напряженно прошипела полная женщина, — Это теория, дура! Голая, чистая теория! Была! А теперь мы видим натуральный метаморфоз! Ломка! Эволюция! Мутация! Деградация! Я не знаю, как оно пройдет! Это были лишь предположения! Мы знаем — крохи! Мы двигаемся буквально на ощупь!

Тем временем тело Юли хаотично пробовало измениться. Оно меняло одну человеческую форму на другую, ненадолго становилось геометрическими фигурами, превращалось в заключенный в сферу туман, бессознательно дергалось и шло волнами. Всё это в ночной тишине под скрип наших с майором зубов. Зрелище, изначально бывшее просто тревожным, теперь меня дёргало ни на шутку. Молоко провела рискованный эксперимент без понятного конечного эффекта, во что он может вылиться…

— Ваши псевдотела, товарищи призраки, — тем временем говорила не отрывающая от сферы взгляд ученая, — являются неполной метаморфозой. Несовершенной, нестабильной. Вы все, без исключения, можете общаться речью, но как? У вас нет голосовых связок. Ваша грудь двигается, несмотря на то что дышать вам не нужно, вы можете летать, но подсознательно ограничиваете свою высоту, все как один. Всё дело в мозгах. Мы ими не только думаем, осознаем себя, мыслим. Мозг — это контрольный орган для всего тела. Он регулирует буквально всё. Всегда. И если ему напомнить то, кем он был раньше, до шока первичной инициации, если дать ему возможность собрать весь комплект эмоциональных резонансов, то…

На «пол» сферы Цао Сюин упала девушка. Юлька, конечно, кто же еще. Её лицо, её фигура, её волосы. Такие же молочно-полупрозрачные, как и были. Отличие было лишь в том, что шикарная грива волос Палатенца перестала изображать из себя красочную картину тряпки под водой, а вместо этого послушно накрыла хозяйку, уже предпринимающую робкие попытки подняться. Руки Юльки, скользнувшие по скользкой сфере, её подвели, от чего не знавшее ранее законов гравитации (какое-то время) тело младшей блондинки с размаху впечатало свое личико в «стенку» силового поля.

— Ай! — услышали мы недовольное. Почему-то от этого короткого вскрика у меня с души упал камень размером с Джомолунгму.

— …тогда полностью вспомнивший всё мозг подчинит себе псевдоматерию, — прошептала Молоко Нина Валерьевна, один из лучших специалистов по неосапиантам в мире, — Он сможет создать Симулякр.

Глава 7. Человек звучит

Первыми меня с утра ждали куриные яйца. Как всегда, аккуратно прижатые к телу так, чтобы я, сонно ворочаясь при пробуждении, обязательно их раздавил, угваздав себя и матрасик. Фиг там был, мы люди опытные уже, аккуратно яйчишки убираем, затем аккуратно поднимаемся аки вампир в гробу под протестующих скрип пружин. Следом идёт масло, совсем чуть-чуть, но разлитое именно в том месте, куда я ставлю ноги, вставая с кровати. Тоже штука знакомая и частая за последние полтора месяца, даже с излишком.

Хм, и где собака порылась на этот раз?

Поручень кровати, за который я схватился, оказался смазан детским кремом. Что-то много сегодня смазки, но это явно неудачный ход, прямо аж странно. Зорко оглядываю пол — других лужиц нет. Лаааадно. Упор на кулаки, слегка подбросить себя в воздух и… оп! Стою на твердом. Какой я молодец. Конечно, куда проще и лучше было бы превратиться в туман, но в комнате меня где-нибудь да поджидает проволочка под напряжением. Плавали, знаем.

И тут мне на голову падает таз. Пластиковый, легкий, воды на донышке, но она, эта вода, ошпаривает меня лютой холоднюкой по самому родному!!

Мой вой, скорее всего, был услышан даже в Севастополе, который за пару сотен километров. А вот гнусное хихиканье диверсантки, готов поспорить, не слышала ни одна живая душа, даже я. Но вообразить — вообразил!

— Это последний день…, — с чувством произнес я, философски закуривая на балконе, — Последний. Самый.

Да, завтра с утра мы закидываем чемоданы на автобус и возвращаемся домой. Это жаркое, солнечное, совершенно дурацкое лето подходит к концу. Позади тренировки, позади несколько мелких бытовых ЧП и одно крупное, образовавшееся из радостного запоя Окалины Неллы Аркадьевны, празднующей возвращение любимой дочери во всей её эмоционально двенадцатилетней прелести. Две недели мы, те, кто считаем себя взрослыми, ходили с туго сжатыми булками из-за того, что наш главный актив, силовая поддержка и авторитет была в сиську пьяной, тратя время лишь на сон, слегка на еду, а все остальное — на пьянки и люлюканье с Палатенцом.

Недосып был тогда нам другом, спутником и верным товарищем.

Ну а в остальном что? Правильно, Юлька. Окалина Юлия Игоревна, кактус ей под хвост. Представьте себе почти неуязвимого и бесконтрольного призрака, которого колбасят детские эмоции и хотелки? Который понятия не имеет, что делать со всеми этими чувствами? У которого каждый импульс приоритетен перед вообще любыми доводами логики? Который никого не хочет слушать?

Подобное уже было при первом «пробуждении», но сейчас вылилось в настоящее стихийное бедствие. Чувства заслуженной актрисы большого кино, сейчас ведущей себя как… летающий ребенок на кофеине, щадились только слезными мольбами товарища Молоко, которую наша Юленька изредка и нехотя но слушала.

Пока та же Молоко не втолковала празднующей матери, что за беснующееся чадо надо браться всерьез, мы чуть не поседели. Палатенцо даже Сидорову довела настолько, что та, раздув пожар своей злобы из головы вообще ни в чем не виноватого мимо проходившего Васи, носилась с этим факелом по всей территории «Лазурного берега», издавая нечленораздельные вопли ярости. Причем, та самая ни разу не спортивная Сидорова, исправно дохнущая на каждой «разминке», резво уклонялась от изолирующих сферы бабы Цао, буквально предугадывая их появление! Еле скрутили тогда её.

Ну а теперь страдал только я. Это же надо как подготовилась, даже Светочкину развела на её переохлажденную воду… И ведь как летала-то с тазиком, как летала! Оставалась вне моего поля зрения всё это время. Аж страшно становится. Гениальный интеллект, прорва знаний, и всё это в руках неуравновешенного ребенка. Одно утешение — если злой Витя превращается в туман и устраивает шкодливому призраку приключения кота в стиральной машине — то ту потом долго колбасит и даже, вроде бы, тошнит.

С некоторым внутренним неприятием я принял холодный душ, а потом, подумав, принялся собираться. Процесс упаковки сумок после этого напряжного лета вызывал буквально чистое удовольствие. Никаких больше пионеров, никаких заносчивых комсомольцев, никаких жестких как обувная подошва инструкторов. Никакой Сидоровой, ходившей за мной по пятам почти неделю перед тем, как погрязнуть в общем пороке второго этажа! Никакой Окалины, у которой отдых сводится к процедуре «три дня бухать, час погреться на солнце»!

Один день перетерпеть и всё закончится. Сегодня даже тренировок нет. Хотя они — это хорошо. Теперь всю эту загоревшую и обросшую мышцами ораву никак нельзя назвать задохликами. Да я даже себя не назову! Стал вполне человеком! Кубики, бицепсы, трицепсы, мышцы на ляжках, а какой бикини-дизайн… ЧТО?!!

Мой нецензурный вой точно разбудил последних лежебок в Севастополе.

Побрили! Меня побрили! Спящего! Беззащитного!

Сука.

Так, Виктор Анатольевич, охладите траханье. Срочно. Да, тебе тяжко, да, над тобой шутят, да, у тебя в этом гнезде разврата полтора месяца рукопашного секса, потому что Сидорову ты не простил, а в игрищах прочих тебе участвовать не… не то, чтобы западло, но не хочется. Откровенно. Да, на тебя свалили бедного Васю, который так и не влился в общий коллектив, потому что люди — мудаки, не могущие себя заставить относиться нормально к такому же как они, только с горящей головой.

Хотя… далеко ли я от него ушел со своей маской? Точно такой же пария, даже несмотря на то, что за прошедшее время уже все абсолютно сдружились со всеми. Даже вечная война «коморских» приказала долго жить. Да что там говорить, даже Расстогин со Смоловой помирились! Сойтись снова не сошлись, конечно, но помирились!

Что-то плохое у меня настроение последние дни. С тех пор как наш с Янлинь проект банально отняли. Прилетели на голубом вертолете и просто-напросто реквизировали всю технику, скинув взамен идеально чистые ноутбуки и диски для установки системы. Китаянка плакала как ребенок целую ночь, а я сидел рядом и гладил её по голове. Майор обещала разобраться, но сразу было видно по её лицу, что блондинка не вдупляет над чем мы работали, а объяснять ей досконально? …не было настроения. Оно тогда рухнуло совсем в бездну.

Да и что толку, если проекту присвоена степень гос.тайны? Ожидать, что после такого вновь эти люди прилетят, многословно извинятся, отдадут наши разработки по дронам, а на прощание еще и в попку поцелуют? Ага, щаз…

Но вот желание чем-то еще теперь заниматься отбито было напрочь у нас обоих.

К майору я топал злой как собака. Не только за свою родную шерсть, которой не очень-то и дорожил, а вообще. Все лето нервотрепка, учеба, тренировки и надзор за этим загоревшим стадом, так теперь еще и отдушиной для поимевшего эмоции призрака прихожусь! Хватит это терпеть! Всё!

Поднявшись на второй этаж, правда, резко затормозил. А чего это я? Витюш? Ты чего? Ну вот ворвешься ты сейчас к собирающейся спать женщине, наорёшь как плаксивый хер, она тебя раздраженно выпнет, ты затаишь… и зачем? Ладно, допустим не выпнет, а вы поговорите, и ты вывалишь на нее претензии, да? И смысл? Нет, мы поступим по-другому. По-взрослому.

— Нина Валерьевна, у меня вопрос — в случае Юли можно сказать, что эксперимент завершен успешно? — спокойно и даже слегка весело спросил я полненькую ученую, куда-то несшую пустую кастрюлю.

— Витя? — изумленно вскинула та брови, останавливаясь, а затем по-свойски покивала, — Да, всё правильно. Её эмоциональная сфера теперь полностью самодостаточна, организм… ну, его симуляция, конечно, функционирует как положено. Она потеряла способность менять форму и с трудом проходит через препятствия, но… это всё.

— То есть, она теперь кто-то вроде «чистых»? — уточнил я.

— В принципе можно и так сказать, — решительно кивнула женщина, — Её псевдотело зависит от источника, просто на другом энергетическом уровне, а значит…

— А значит, моя работа с ней закончена. Как и соседство, — негромко, но безапелляционно произнес я, — Это официальное заявление. Не буду больше вас отвлекать.

— Витя…, — раздалось в спину мне растерянное, — Нелла хотела, чтобы ты ей помог…

— Исключено, — отрезал я, оборачиваясь, — В деле воспитания детей присутствие Симулянта не нужно и даже вредно. А мне хочется пожить, понимаете, Нина Валерьевна? Не как ученый, как человек вы меня понять можете? Я пахал всё лето как каторжный. Вернусь домой и снова буду пахать. Но мне нужен покой. Очень нужен. Обычный человеческий покой. Не верите — запишите меня к психиатру. Только к нормальному, а не к слащавому членососу с приказами вместо извилин, и не к Кладышевой, которая за все эти месяцы вообще нихера не сделала. Всё, я пошёл. Долг зовёт.

Сделать я успел шага три. Потом здание «Лазурного берега» решило, что это очень неплохой день для зажигательного танца. Пол ударил меня по пяткам, сбивая с ног, а уши моментально оглохли от мощного взрыва. Не одного. Кажется, долбануло несколько раз подряд…

Первым делом я превратился в туман. Не сколько из-за страха, что здание разлетится на куски, сколько чтобы избавиться от оглушения. Новых взрывов не было, с потолка осыпалась вся известка, а относительно невредимая Нина Валерьевна обалдело крутила головой, сидя на полу.

Не до неё. Первым делом — Данко. Вася. А значит — Сидорова, которая всегда знает, где он.

В медпункте всё было вверх дном, засыпанная побелкой Сидорова лежала на кушетке и орала, спрятав лицо в ладонях. Превратившись, я прикрикнул на нее, а затем выдал пару легких оплеух, чтобы привести в чувство. Шмыгнув носом, девчонка крикнула, что ощущает Васю у домика Викусика, а затем визгливо разоралась матом, увидев, как я превращаюсь в туман и вылетаю в окно.

Не до нее.

Пионеры и их вожатые со всех ног драпали к санаторию, подгоняемые инструкторами. Бросив на них мимолетный взгляд, я вновь сконденсировался, уже возле «домика» нашей большой девочки. Вася был тут, вместе с ней, оба прятались под кроватью. Оценив, как девушка прикрывает мальчишку своим телом, не обращая внимание на пламя, окутавшее всю её голову, я лишь качнул головой.

— Витя! — несмотря на «помехи», идущие от головы мальчика, сразу опознала меня Вика, — Уведи его в главное здание! Там бомбоубежище!

— Знаю! Держись! Дом крепкий! — отрывисто пролаял я, выдирая Данко из-под укрытия. Тот ошалело цеплялся за подругу, а обернувшись на меня, так и вовсе попробовал удрать. Винить его было нельзя. Я без маски, да еще и голый, да еще и выбритый, где не надо — зрелище не для детей.

В два прыжка залетев внутрь здания через окно с пацаном подмышкой, я потратил еще несколько секунд, чтобы доставить его к убежищу, чья скрытая ранее дверь была сейчас нараспашку. Трое вооруженных карабинами инструкторов, насыщая атмосферу живительным матерком, загоняли внутрь детишек. В их число я и воткнул Васю, после чего, вывернувшись из загребущих рук Акметбеджанова, чье имя, по-моему, не знал никто, поскакал на крик Окалины, от которого дрожали уцелевшие стекла. Майор, вооруженная здоровым пулеметом незнакомой мне конструкции, курила на крыше. Возле неё стояли хмурые вооруженные автоматами женщины Цао.

— Изотов, — хрипло проговорила майор, — Смотри вверх.

Я задрал голову. Небо, солнце, облака, улетающий самолет. Черные… точки? Десяток? Два? Три?

— Видишь? — продолжила Ржа, — Это десант. По нам отработали сначала ракетами, те перехватили, потом артиллерией, теперь десант.

— Какие будут указания, товарищ майор? — вытолкнул из горла я, озираясь по сторонам. Ситуация была говно, очевидно. Мы глубоко на территории Союза, какая, нахер, артиллерия, вы что, смеетесь? Какой, в жопу, десант?! Какая, сука, ракета?!! Что еще…

— Хватит лупать глазами, — резко проговорила майор, вертя головой по сторонам, явно пытаясь определить, откуда может идти основная опасность. Её мокрые волосы выглядели огромной неряшливой тряпкой, — Взлетай и кончай их. Это простые люди. Они пролетели над ограничителями. Бегом, лейтенант! Ни один не должен приземлиться! И бойся гранат!

Охренеть, дайте две.

Возмущение, охренение, поза разгневанного кабачка? Отнюздь. Взлетаю и пру на сближение с десантом противника. Не Сидорова же. Думать будем потом, а пока работаем по выделенному фронту.

Предупреждение Окалины оказалось очень кстати — простые люди обладали простыми ручными гранатометами с очень непростыми гранатами, которыми начали меня осыпать сразу же, как поняли, что я ни разу не тучка. Увернувшись от первых пяти выстрелов, я продолжил набирать высоту, глядя на то, как вояки лихорадочно возятся со своими пушками. Видимо, выставляют время детонации, предыдущее было слишком велико, взрывы раздались слишком поздно. Хорошие штуки, но не против меня.

Что хорошо в бытие формы Великого Белого Глиста — она достаточно узкая, если речь идёт о воздушном бое. А я своим псевдотелом оперирую довольно ловко, так как вижу из каждой его точки, свободно определяя траектории гранат. Впрочем, огненные разрывы в воздухе очень неприятно дергали мою не очень устойчивую к подобным встряскам тушу, поэтому, заняв высоту прямо над десантниками, я пошёл в атаку, превратив себя в четверку соединенных в одном месте туманных щупалец.

…да какая там атака. Вытянуть вперед свою псевдоподию, да сжать на секунду парашютный купол, заодно измазывая его в слизи, только и делов. Пара секунд и человек продолжает полёт к земле, размахивая конечностями и вопя. А иногда и разными кусками, потому что некоторые ловкачи палят по тем, к кому я тяну «ручки», тут их товарищи играют, видимо, роль достаточно плотного объекта для детонации гранаты.

Действую быстро и хладнокровно, лишь отмечая небольшие потери псевдоплоти из-за взрывов. Некритично, совершенно. Оружие нападающих не рассчитано на противоборство с таким как я.

Дождь из мужиков продолжается. Жалости к этим людям, уже от отчаяния стреляющим в меня из автоматов и пистолетов, нет совершенно. Они летели убивать детей. Пусть не простых, пусть очень и очень важных, политически важных, можно сказать, но мне какое дело? Остается только пожалеть, что так быстро. Не отказался бы от более личного контакта с каждым из них.

А внизу жара. Здание «Лазурного берега» практически исчезло из виду под разрывами еще одного артиллерийского залпа, Взрослый Пляж сверкает вспышками молний. Спускаюсь как можно быстрее, но не по прямой, а хитровывернутым дёрганьем, стараясь лететь к земле от солнца, чтобы какая-нибудь сволочь случайно или специально не шарахнула чем-нибудь. Пролетая над пляжем, вижу Палатенцо, летающую от тела к телу и бьющую по неподвижным людям разрядами. Первая мысль, что приходит в голову — отвешивает контрольные, но её догоняет вторая — некоторые тела взорваны, почти все дымятся. Разряды Юли явно били до этого на убой, а значит…

— Аааа!!! — надрывно кричит моя соседка по комнате, продолжая свое бессмысленное занятие.

Истерика.

Совершаю глупость. Большую, очень большую глупость. Схватив Юльку своим «хвостом» (и предварительно распрощавшись с ним), тащу призрачную девушку в санаторий.

— Витяяяяяя! — хнычет призрак, торча во мне, как морковка в земле, — Вииитяяяяяя….

А ведь могла шарахнуть.

Слишком сосредоточен, чтобы пытаться с ней поговорить. Нет, я не умею в этой форме общаться, совершенно, но знаю, что на подобное способен. Как-то раз, крепко нажравшись… нет, не сейчас. Соберись, Симулянт.

Уклоняюсь от изогнутой огненной колонны, похожей на огромную змею. Вырвавшись из одного окна санатория, та буквально поглощает незнакомую мне женщину в блестящем облегающем костюме. Та истошно кричит и пытается убежать, прижимая руки к лицу, но гудящая и кружащаяся колонна, очень, кстати, похожая на мою форму червя, продолжает преследование. Конденсируюсь, прыгаю, наношу удар, ломающий поясницу убегающего противника, а потом отпрыгиваю от колонны, тут же двинувшейся ко мне.

— Юлька! Прекрати! — рычу я на огонь. Тот отдёргивается в сторону, а за спиной слышится подавленное «Я… не могу».

Развелось Юлек. Но да, прекратить им надо всем. Ведут себя как дети. Хотя… дети же и есть?

— В здание! — командую им, — Помогайте нашим! Бегом!

Пуля дергает волосы, заставляя меня резко мигнуть не тем глазом. Рефлекторно взрываюсь туманом, тут же получая куда больший обзор местности. Определив местонахождение стрелка, я плыву по воздуху к нему, не забывая осматривать окрестности, но не успеваю — человека, сейчас азартно палящего в кого-то другого, раздавливает прилетевшим куском крыльца. Следом с крыши «Лазурного берега» раздается короткая очередь крупнокалиберного пулемета. Вспомнив, что именно такой я видел у майора, я тут же лечу наверх, проведать начальство.

Ему, начальству, было плохо. Голая как в день рождения Ржа с сильно подранным скальпом сражалась с металлически поблескивающим неогеном, облепившим её как плоская змея. Он, похожий на человека лишь головой, вёл себя как питон, поймавший добычу — обвивая богатыршу, скользил по ней, фиксируя руки и ноги, периодически внезапно сжимаясь в попытках что-нибудь ей сломать. Окалина держалась лишь за счет того, что очень быстро реагировала, защищая спеленутыми руками ребра и внутренности, а еще остервенело клацала зубами на попытки блестящего сверхгибкого тела добраться до её шеи. В паре метров ползала на карачках безоружная оглушенная Цао Сюин с наливающимся на полголовы синяком.

Я накинулся на Окалину всем своим туманным телом, моментально купая женщину в одной из самых скользких и быстро высыхающих вариантов собственной слизи. Человек-змея, лишившись опоры, удивленно вскрикнув, начал соскальзывать со своей жертвы, но давать ему шансы продемонстрировать что-то иное я не собирался. Сконденсировавшись, я схватил врага в районе его гибкого хребта, еще не намоченного слизью, а затем, применив свою силу, наверное, первый раз в жизни на полную мощь, разорвал сверхгибкого неогена на две части, тут же отбрасывая половинки куда подальше, попутно окатывая себя его кровью. Одна из частей бывшего целого, дергая пародией на человеческую голову, начала выть от ужаса и шока, изогнувшись и разглядывая место разрыва, но, получив пинка от раненой блондинки, влипла в покрытие крыши. Следующий удар босой ноги Ржи расплескал голову неосапианта.

— Молоток! — выдохнула майор. Её глаза, казалось, светились синим из-за полопавшихся в них сосудов, — Ты еще кого-то… бил?

— Да, бабу внизу, — отчитался я, крутя головой по сторонам.

— Отлично! Их мало дошло. Мало прорвалось… сссууу…, — тяжело присев, женщина перенесла внимание на свою ногу. В ляжке у нее красовалось несколько дырок от пуль, из которых нехотя текла кровь. Майор скривилась, процедив, — Бронебойными били…

— Сиди, сейчас забинтую! — старуха, нетвердо встав на ноги, зашагала к спуску вниз, но тут её чуть не сшибли с ног ворвавшиеся на крышу Палатенцо и Сидорова. Первая с слезливым криком «Мама!» кинулась по направлению к родительнице, а вторая, никуда не побежав, выпучила глаза, глядя на меня и заорала такое, что у меня моментально всю кожу выморозило!

— Витя!! Там Вася!! — визжала Юлька-номер-два, тыча пальцем в сторону пляжа, — Он удаляется!!! Быстро!!!

Я прыгнул с места метров на пять в воздух, попутно оборачиваясь крутящимся вокруг своей оси туманом. Майор ранена, больше никого не видно, что делать? Правильно, бегать. А штанов у меня нет.

Пролетая над крыльцом, я краем глаза заметил остальных призраков, летающих вокруг целой кучи окровавленных тел, одетых в камуфляж. Реально кучи, как бы не в человеческий рост высотой! Это «мало дошло»?! Да что тут вообще было?!

Опуститься на траву, пережить укол боли от порядком подуставшего от трансформаций организма, перевоплощаясь, а затем начать преследование. На своих двоих можно бегать куда быстрее, чем туманным червяком. Это, можно сказать, первое, чему я научился здесь, в «Лазурном». Весь секрет в том, чтобы правильно и быстро работать ступней, отталкиваясь только ей в момент, когда наступаешь на почву. Быстро, но плавно, так, чтобы она не успела разъехаться под давлением твоей невдолбенной силушки. Окалина научила.

Выдал я около сотни кэмэ, поэтому нагнал похитителя с Данко подмышкой буквально за несколько секунд. Тот улепетывал, сверкая подтянутой задницей и с натугой таща пацана. Не всего. У меня в глазах моментально покраснело, когда я увидел обрубок васиной руки, безвольно подпрыгивающий при каждом прыжке похитителя. Ног у парня тоже не было. Я просто сначала не понял, что это за два темно-красных…

Тварь…

Врезал я уроду по плечу свободной руки с разгона, от души, но вскользь, так, чтобы импульс удара прошёл по касательной, Вася же. Вышло хорошо, оторвал конечность напрочь, закрутив тело вора по часовой стрелке так сильно и резко, что похищенный ребенок с жалобным вскриком отлетел в сторону. Затем, подскочив к еще не упавшей твари, хотел пинком сопроводить ту на другой свет, но на долю секунды замешкался.

Она выглядела точь-в-точь как майор! Полная копия, только без руки! В её же старых шмотках!

Эта заминка мне дорого обошлась, так как взмахнул я ногой, у которой почему-то уже не было ступни. У второй было также, поэтому взмах культи пришёлся не рядом с оскалившимся знакомым лицом блондинки, а ушел, сука такая, как табор, в небо. Коротко свистнуло, почувствовал странное, мир завращался… надо в туман. Срочно в туман!

Мне только что отрубили голову!!

…сработало. Все мои части, включая ноги, туловище и голову, послушно стали туманом. А в центре была… или был… или было это существо. Оно недоуменно озиралось по сторонам, не обращая внимание на брызжущую из плеча кровь. Из локтя оставшейся руки, из колен, и из лопаток твари торчали длинные, тонкие и гибкие кости, напоминающие заточенные ребра. Они крепились к длинным влажно поблескивающим трубкам. Или не трубкам? Кажется, это тоже кости, по которым протянуты мышцы, из-за чего эти штуки очень напоминают косы богомола.

Только сейчас они бесполезны.

Существо или неосапиант, оно крутилось на месте юлой, вспарывая воздух и мое туманное тело своими смертельно опасными дополнениями. Затем оно неподвижно замерло, а я, ударенный в мозг неожиданной идеей, перенес свое внимание на Васю. Тот лежал на спине, бурно дыша, с широко раскрытыми от шока глазами.

Прости, малыш, но дышать тебе сейчас нельзя. Оно слабое, но, как выяснилось, чрезвычайно быстрое, с очень острыми когтями. Не могу дать ему бой, могу лишь скрывать тебя и ждать, надеясь, что сработает моя экспатия. А, стоп… стоп-стоп. Тебе же, Данко, и не обязательно дышать, верно? Кушать и пить тоже, наш ты будущий космонавт? Вот и лежи себе тихо.

Я залепил ребенку рот и ноздри толстым плотным слоем слизи, а потом не обидел и псевдо-«Окалину», покрыв её тоже густым и липким составом, истощая свои резервы полностью. Глаза я ей оставил. Пусть она в меня смотрит…

Я тоже посмотрю. Вдруг здесь где-то поблизости валяется что-то, что я могу бросить в эту сволочь?

Дуэль шла недолго. Тварь, покрутившись на одном месте, решила припасть к земле и попытаться передвигаться ползком, растопырив свои дополнительные конечности в разные стороны, но они начали склеиваться между собой моей слизью. Не сильно, но отдирала она одну костяшку от другой с определенными усилиями. Чуя, видимо, неладное, оно попробовало ускориться, но выбрало не то направление, уходя всё дальше и дальше от пионера. Я растягивался всё шире и шире, не давая этой пародии на майора ни малейшего просвета, но одновременно оставив часть себя возле начавшего конвульсивно содрогаться ребенка.

Надо было ждать. Сюда наверняка уже бежали. Уж обнаружить меня можно даже в лесу!

Твари это тоже пришло в голову. Глухо вскрикнув, она, встав на ноги, пустилась наутёк, зажав рану на плече. Но не очень быстро, а так, со скоростью бегущего человека. Я такую вполне могу поддерживать и в образе тумана.

Не убью, так хоть психику поломаю…

Глава 8. Лаврово-терновые венцы

— Виктор Анатольевич, вы точно уверены в своих показаниях? Повторюсь — это предельно важная информация государственного уровня. Я должен быть…

— В четвертый раз спрашиваете. Да, я был полностью в своем уме, трезвый и сосредоточенный. Да, преследуя противника, точно оказал на него воздействие. «Заразил страхом», как вы выразились.

— И он выглядел как майор Окалина? В точности?

— Если не считать торчащих из него острых костей — то да. Абсолютная копия. Только слабая. Очень слабая. Оно с большим трудом тащило двенадцатилетнего мальчика, лишенного рук и ног.

— Вы точно уверены в своих показаниях? Кроме вас этого неосапианта никто… не видел.

— Думаю, что вы ошибаетесь. Понимаете, о ком я.

— Она мертва, Виктор Анатольевич. Но характер смертельного ранения говорит в пользу ваших слов. Однако…

— Послушайте…, — вздохнул я, глядя в глаза следователю, — Вы можете опрашивать меня раз за разом, но мы говорим о эпизоде длинной, максимум, в пятнадцать минут. Я его запомнил просто отлично. Эта тварь полностью повторяла внешность майора Окалины. Свидетели подтверждают, что именно майор Окалина вызвала Данко из-под щита, утверждая, что за ним прибыли. На потерянную конечность этот притворщик почти не реагировал. Когда моя экспатия его достала, он нанес себе множество повреждений своими же когтями, выцарапал глаза… я видел внутренности. Думал, что оно себя убило. Ошибся. Если бы не цвет пляжного песка, благодаря которому эта сволочь сориентировалась на море, я бы его кончил. Но он… оно… ушло. Понимаете? И это всё.

Следователь, задумавшись, барабанил пальцами по папке. Было жарко и душно. Он устал, я устал. Все устали.

— Смена внешности — это очень редкая способность, Виктор Анатольевич, — наконец, сказал он, — А у нас тут еще и изменение внешних габаритов. Виртуозное владение нетипичными для человека органами и конечностями. В архивах КСИ нет упоминаний о подобном, понимаете?

— Расспросите парня, — пожал плечами я, — Может, он смог запомнить еще что-то.

— Это… сложный момент, — поморщился мой собеседник, — Василий Иннокентьевич, он… плохо это пережил. Очень плохо. Кстати, я бы попросил вас к нему зайти. Хотя бы… объяснить, почему он пока не может увидеть свою подругу. Та слишком большая, понимаете?

— Как его конечности?

— Почти отросли. Завтра уже сделает первые шаги. Не буду вас больше задерживать, Виктор Анатольевич. Это не последний наш разговор, но пока вы свободны. Зайдите к Данко.

— Хорошо.

Дерьмо случается, это аксиома. Просто, когда ты живешь своей маленькой жизнью обывателя, то с тобой случиться может только маленькое дерьмо. Ну ты же сам по себе маленький, да? Рак, невозможность ходить, инвалидность, потеря конечности, смерть, пожар, обнесли хату. Всякое такое. Бытовуха. То, что случается в жизни налево и направо. Так, большое личное горе, конечно... для тебя. Но большинству насрать.

Другое дело, когда ты — часть чего-то большего.

У нас всё шло хорошо. Всё лето. Лучше не бывает. Проблемные дети под строгой дисциплиной военных инструкторов, дурная молодежь в тренировках до седьмого пота, закрытая территория, контролируемые пьянки, гасимые в зародышах невеликие конфликты. Мы, черт побери, совершенно непрофильной командой умудрились выехать до победного конца. А может, потому и выехали, что непрофильной. У пионеров не было ощущения, что все пляшут вокруг них.

Кроме этого, нас прикрывали! Как нас прикрывали! Майор, пьяная вусмерть, закрывшаяся в купе со мной и Ниной Валерьевной, рассказала о том, сколько человек ежесуточно находилось на боевом посту, закрывая черноморскую территорию вокруг нас! Ограничители, зенитчики, ракетные войска, подлодка, два эсминца, самолеты… Всё это добро постоянно было готово отразить любую диверсионную операцию.

…а неизвестный враг организовал полноценную атаку по всем правилам военного времени. Морем, воздухом, ракетами, снарядами, людьми. Те десантники, которых я уронил с неба? Наши сбили еще ПЯТЬ самолетов, полных десанта. И это не считая самолетов-обманок, шедших первыми в качестве живого щита.

ПЯТЬ. До «Лазурного берега» добрались крохи посланных в атаку сил. Шесть малых подводных лодок неизвестной модификации, с установленными артиллерийскими надводными орудиями. Более трех десятков разношерстных самолетов. Около пяти сотен, по самым грубым прикидкам, нападающих. Никто не понимал, как вообще удалось скорректировать и устроить такую операцию, удержавшуюся в тайне буквально до самого её начала. До сих пор не было ясно, как за сплошную линию обороны проникло несколько неосапиантов. Никто не понимал, как враги вообще могли провалиться, потому что если брошено столько ресурсов, то ежу понятно — разведка у них должна была быть на уровне!

Но её не было. Некто неизвестный просто скомкал огромную силу и бросил её на убой. Ради него, этого самого убоя. Некоторые взятые в плен люди, большей частью африканские наёмники, клялись и божились до самого конца, что им ставили только одну цель — вырезать всё живое в конечной точке. Даже я понял, что эта огромная акция должна была быть лишь отвлечением внимания от той меняющей облик твари, что пыталась утащить Васю…, может, не так, может, целей было несколько, но всё пошло по одному сценарию, выводы слишком очевидны.

Парень не захотел меня видеть. Было немного обидно, так как Вася Колунов куда сильнее сдружился с привычными ко всему «коморскими», чем со звездными ребятишками, а с Викусиком они вообще стали не разлей вода… но, видимо, со мной недостаточно, чтобы поделиться страхами. Не умею я общаться с детьми. Рыбачить — рыбачили, но говорить? Ему двенадцать, мне девятнадцать… Что я ему расскажу? О жизни в сиротском доме? Так он и сам прекрасно знает, каково это.

Данко оказался сиротой. Может, настоящим, как я, может и искусственным, то есть изъятым у родителей, но, как оказалось, отталкивающая внешность и психическое отторжение — не единственные вещи, которые могут отталкивать людей. Горящая голова? Тоже. Обычный банальный дискомфорт.

Ладно. Отвернувшись от вставшей на моем пути айсбергом медсестры, я пошёл на другой этаж в другую палату. Тоже навещать.

Ирония судьбы раз — мы потеряли одного человека, но назад вернулись в том же количестве, в котором уезжали.

Ирония судьбы — два. Меня снова не захотели видеть!

— Ой, да пошла ты нахер! — глубоко и громко возмутился я, гордо разворачиваясь спиной к медсестре номер два, загораживающей мне проход.

— Сам иди! — тут же высунула лицо из-за двери Сидорова, — Иди-иди! Прочерк будет, слышишь, козёл?! Про-черк!

— Дура ты набитая! — не выдержал я, разворачиваясь, — Там в обоих графах будет «Советский Союз», поняла?! Кто ж тебе даст воспитывать его, с твоей-то одной извилиной?!

— Убирайся! Скот! С глаз моих!! — тут же перешла на ультразвук эта дурында, — Видеть тебя не хочу! Козёл!!

Когда-то было сказано: «Дуракам везёт». Так вот везения у этой дуры были просто полные штаны. Точнее — полное пузо. Она умудрилась от меня залететь. И, разумеется, прискакала с этой радостной вестью в мое купе, на полном серьезе уже навоображав себе как будет жить тихо и радостно на мою зарплату. Я же в ответ, покрутив пальцем у виска, нанес Сидоровой козе глубочайшую моральную травму и гигантский облом, от которого она впала в истерику, но теперь, видя танцующих вокруг неё врачей Стакомска, вновь напялила корону и считает, что сидит на коне. Ага, как же.

Дурочка еще не понимает, что такое — ребенок от Симулянта.

Меня лично этот случайный спиногрыз ни грамма пока не волновал. Я попросту запретил себе на эту тему думать, здраво рассудив следующим образом: уже если сам в жизни никак не могу отыскать нормальную опору, то пытаться воевать еще и за младенца точно не стоит. Передам, конечно, заинтересованным лицам, что если попробуют его (или её) засунуть в детдом, то я кончусь, но эти лица им поотрываю, а в остальном, ну… случилось и случилось. Вот если задумаю бежать на другой конец света, то к этой теме вернусь. Пускай пока Сидорова изображает из себя самку императорского пингвина, а вот когда родит — тогда ответственные товарищи вполне могут решить, что такой козы рядом с таким уникальным дитём быть не должно.

Скорее всего.

Ладно, пора ехать. Лучше подольше посижу в тишине на кладбище, чем опоздаю на похороны. Там будут все наши…

Смолову хоронили в закрытом гробу. Пришли все «коморские», даже Вадим, отдыхавший в Карелии, приехал ради этого пораньше. Все жители «Жасминной тени» стояли, опустив головы и глядя, как двое мужиков сноровисто забрасывают опущенный под землю гроб землей.

Дашку было жалко. Девчонка просто решила днем отоспаться в своем уникальном домике,обладающем той же звуконепроницаемостью, что и жилище Викусика. Сволочь, похитившая Васю, выбрала домик Смоловой, как место, где она без проблем сможет отсечь от паренька «лишнее» для удобства транспортировки. Спящая на кровати девчонка, скорее всего, не успела ничего понять, получив острую кость в глаз, а через него — в мозг.

Поэтому и было жалко. Дашка Смолова была некрасивой злобной хамкой. Эгоистичной, трусливой… несчастной. Обреченной все ночи в своей жизни проводить как запертый от греха подальше оборотень. Более того, уж кто-кто, а вот она была чисто гражданским человеком, без всяких перспектив в неосапиантных направлениях. Научилась бы, как ей жить со своими способностями, а затем и перешла бы в свою квартиру, в обычную жизнь, на обычную должность. Все советские неогены военнообязанные, всех могут вызвать, если Родина-Мать позовет, но Дашка…

Она была обычной девчонкой. И она, черт побери, просто дрыхла в своей кровати. Летом, *лять. На море. В лагере, сука. Под защитой.

В этот вечер я нажрался как свинья. Зашел в свою конуру в «Жасминке», оглядел молчаливых Кладышеву с Палатенцем, насовал в морозилку водки, а потом начал пить. Сначала один, а потом… ну, можно сказать, тоже один, но не совсем. Перебазировался в комнату Вероники, меня там ждал замечательный собеседник по имени Вольфганг Беккер. Изумительный парень, доложу я вам. Не был бы голым и мужиком, я бы его замуж взял. Висит, молчит, пузыри пускает. Водку экономит. «Сяпу» не употребляет. Слушает внимательно. Не засыпает, когда я хожу отлить. Палит отсветами с корпуса резервуара пытающуюся подслушать Веронику.

Поймите меня правильно, я — не хороший человек. Совершенно не мучаюсь угрызениями совести за то, что недавно буквально скинул с неба несколько десятков людей. Я торговал химией в университете, общался с барыгами, периодически кого-нибудь убиваю, пусть даже и по долгу службы. Не всегда красиво и благородно, иногда кроваво и ужасно, просто потому что не особо думаю, что делаю. Я способен легко закошмарить тех, кого мне прикажут закошмарить, пока это не будут дети. Черт побери, я спокойно трахал Сидорову, в глаза ей сообщая, что не люблю её и не испытываю особо никакой приязни. Тут, к моей чести, нужно уточнить, что та, пусть даже и рассчитывая постоянно на что-то большее, сексу отдавалась с громадным удовольствием и при каждом удобном случае.

Более того, я совершенно спокойно отношусь к тому, что никто иной как Сидорова беременна моим ребенком. Он не совсем мой, уважаемая публика, он принадлежит Союзу. Его не отдадут ни мне, ни Юльке. А если ей и отдадут, то потому что она и так малополезный член общества, точнее, с узкой пожарной специализацией. И под контроль плотнейший в таком случае попадает. Шансы на нормальную жизнь у меня? Нулевые. У Сидоровой, которой везет как последней дуре? Значительно больше.

Так вот, к чему это все? Я — не хороший человек, а простой. Может быть, даже слишком простой. Несправедливость есть как вокруг меня, так и во мне самом. Эгоизм, зависть, отчаяние. Память о мире, где твоя свобода определяется тем, что ты можешь себе позволить потребить. Мир, в своем большинстве опирающийся на деньги, — далеко не такая ужасная вещь, как пытаются с экранов вещать обрюзгшие политики. Мне очень не хватает той свободы, душат местные порядки, бесят ограничения, наложенные государством. Умом я понимаю, что они — необходимость, что без них нам, неосапиантам, бы просто не позволили жить, но…

Я хочу справедливости. Хочу человеческого отношения. Хочу, чтобы кончился этот бардак. Понимаю, что он связан с тем, что неповоротливая громада нашей большой прекрасной страны никак не может реализовать индивидуальный подход к неосапиантам, делая из них, большей частью, несчастных, либо деформированных своей жизнью и работой, людей. Но… человек стремится к лучшему. Всегда.

Чокнувшись рюмкой с резервуаром, содержащим в себе вегетативно настроенного немца, я мечтательно продекламировал изувеченные когда-то в другой жизни стихи, мои любимые:

— Товарищ, верь, взойдет она, звезда немыслимого знанья. И на обломках мирозданья напишут наши имена…

А потом закинул полную рюмку в рот.

И замер так. Ненадолго, наверное, секунд на десять, но они показались мне вечностью. Поймал озарение. Пьяное, кривое, тупое, бесконечно наивное, полностью сказочное, концептуально противоестественное, но…

Но!!

Из квартиры меня вынесло как плотную какашку неудержимо тугим напором из бачка. Бывает такое, да? Когда удивляешься, как это оно не застряло в трубе нафиг затычкой, затопив тебя по самые щиколотки водой, которой стало некуда деваться… ладно, в жопу сравнения! Вперед! И, сука, с песней! Но про себя!

— Привет, Виктор, — тихо поздоровались со мной в приехавшем лифте.

— Привет, Вадим, — кивнул в ответ я, слишком сосредоточенный на своем прозрении. Несмотря на состояние, довольно близкое к нестоянию, мозги у меня работали четко, поэтому глаз на собеседника я заученно не поднял. Хотя и рад был его видеть. Но это прошло мимоходом. Меня сейчас интересовало нечто совсем другое.

— Ты!? — приоткрыла ротик открывшая дверь Янлинь, разглядывая меня. Зрелище, наверное, было не очень. Выхлоп метров на пять, аж Вадим в лифте морщился, глаза дикие, прическа… всегда дикая. Стою как дурак в майке-алкоголичке и разношенных трико. Юная китаянка сразу с налету меня неправильно поняла, попытавшись захлопнуть дверь.

— Падажжы, — придержал я дверь, — Тут это… того.

— Нет… нет, — с легким торможением, тряхнула она головой, — Нет. Не будем. Не хочу. Не с тобой. У-уходи.

— Ты про что? — непонимающе заморгал я, заставляя непонимающе заморгать её, — Ты это. Не надо. Я не за тем.

— Не за тем?!

Не верьте китайцам. Они умеют широко раскрывать глаза. Просто притворяются.

— Точно?! — недоверие, излучаемое начавшей приоткрывать дверь Янлинь, можно было бы разливать в свинцовые фляги и торговать этим концентратом за большие деньги среди африканских и эскимосских племен, которых любят приобщать к цивилизации за ценные ресурсы на их территориях.

— Точно! Надо поговорить! — вломился я в девичью светелку, сграбастав одной рукой не успевшую отступить девушку. В её глазах тут же вспыхнуло вступившее само с собой в ядерную реакцию подозрение, но я тупо подхватил красавицу подмышки, поднял, поднес к кровати, а затем, усадив на нее, быстро вернулся к двери, закрыв ту на замок.

— Водка есть? — осведомился я у девушки, — А спирт-плюс?

— Ах ты! — вскочила та с кровати, — Ты! Пить пришёл?!!

— Ты знаешь, что такое нейронные сети? — убил я на корню возмущение красавицы, — А искусственный интеллект? А виртуальный интеллект?

Та замерла на одном месте, но мягкая кровать предала девушку, от чего та начала падать… прямо в мои объятья. Упав туда, Янлинь несколько секунд повисела, разглядывая моё не совсем адекватное лицо, а затем кивнула:

— Водка. Спирт-плюс. Сейчас.

Это был долгий, очень долгий разговор, закончившийся только под утро, в одной постели. Нет, ничего не было, мы просто лежали в обнимку. Я — наспорившийся до хрипоты, но победивший, она — …не знаю. Время покажет.

— Ты Прогност, — уверенно сказала Янлинь, — Предиктор.

— Нет, — удивил я девушку в бессчетный за этот вечер и ночь раз, — Понятия не имею, что будет. Думаешь, нам бы понадобилось вот это вот, если бы я знал, что нужно сделать правильно? Я ни черта не знаю, кроме того, что знаю.

— А откуда ты это всё знаешь? — положила китаянка подбородок мне на грудь. Правда, тут же поправилась, — Нет, знаешь немного. Почти ничего не знаешь. Но ты уверен. Готовые решения. Финальный продукт. Как? Почему?

— Потому что измерений много. Параллельные миры существуют, — заставил я её захлебнуться воздухом.

Не смотрите на меня как на идиота, не надо. Если вы до сих пор не поняли всю прелесть жизни в этом прекрасном, великом, могучем Советском Союзе, то я вам её сейчас объясню простыми словами — мне нечего терять. Понимаете? Мы, неогены, под колпаком. У нас могут отнять свободу, собственность, в том числе и интеллектуальную, нам могут запретить буквально всё. Мы живем, огороженные как звери, в огромном зоопарке, имя которому Стакомск.

И, если что так, моя больная, извращенная, но единственно правильная идея, которой я только что заразил Цао Янлинь как какой-нибудь гонореей — единственный способ бескровно вынудить человечество быть… пусть не хорошим, но приличным. А такие цели требуют в первую очередь доверия, причем полного. Я — доверился. Причины? Есть одна. Она зреет в животе одной весьма недалекой дуры.

Если вы еще не поняли, то Витя Изотов не очень умный человек. Да, он старательный студент, он довольно ловкий и умелый неосапиант, местами даже тренированный убийца. Но это его потолок. А вот у «чистых» потолка нет. Они не спят, они всегда в форме и полны энергии, их мозг развивается безгранично. Кто как не она?

— Все, иди, мне надо работать! — меня чмокнули в губы, а затем, столкнув с кровати, начали пихать в сторону выхода, — И думать! Много думать! Потом все расскажешь! Обязательно!

— Мы наш, мы новый мир построим…, — сонно бурчал я, подпихиваемый сзади, но уходил даже с чем-то похожим на чистую совесть. Ведь герои в книжках, они же должны спасать мир? А я еще ухитрился свалить это на другого! Я — супергерой!

И я нужен этому городу. Да.

Вечером этого же дня во дворе «Жасминной тени» проводили самую настоящую церемонию награждения. Ну, по крайней мере, она так выглядела для участвующих лиц. Руководила этим кордебалетом сама майор и глава НИИСУКРС Окалина Нелла Аркадьевна.

— Разводина Надежда Витальевна! Два шага вперед! Вы? Хорошо. Ноль замечаний, восемнадцать поощрений, восемь положительных отметок от вожатых. Рекомендация Цао Сюин, Цао Янлинь, моя собственная. Вам начисляется 117 баллов социальной адаптации. Вы можете подать документы о переводе в другой университет любого района Стакомска, выбрать любое общежитие в районах, где есть интересующее вас учебное заведение!

(счастливый визг, сияющие глаза, улыбки окружающих)

— Расстогин Дмитрий Дмитриевич! Два шага вперед! …

Молодые люди радовались, обнимались, прыгали, подносили к лицу «часы», не в силах поверить в такие высокие цифры. Загоревшие, подтянутые, обросшие мышцами, они были не похожи на самих себя. Не похожи резко, контрастно, сильно. Не «коморские», а просто ребята и девчата, которых буквально выпускают на свободу. Никаких больше выходов по согласованию, никакой больше клетки размером в одну улицу. Свобода. Новая жизнь. Они заслужили. Они доказали, что являются нормальными, уравновешенными, способными к обычной жизни гражданами. Так, в принципе, и было изначально, просто…

Я хмурился, глядя на этот… развод. «Коморские» всегда были нормальными. Я тут живу меньше года, но вижу же, что драк не бывает, способности применяются разумно, а люди хоть и не любят друг друга (мальчишки и девчонки), но ни до какой ярко выраженной вражды подобное никогда не доходило. Все, живущие на Коморской в общежитии «Жасминная тень» были нормальными подростками. Просто… этого никто не знал. Никому не было дела.

И сейчас, после проверки и вердикта профессионалов вроде Кладышевой, им дают шанс на новую жизнь, а они радуются, «заслужив» его. Всего-то ценой чистки картошки да смерти Смоловой.

— Ильина! Захаров! Абишев! Никитина! Окунев!

Всех, подчистую. Пара грешков у народа, которые я знал? Ну вот, как у Окунева, которого завернули через пять километров после того, как он решил прогуляться от «Лазурного берега»? Никаких изменений. Да, баллов социального рейтинга ему на полтинник меньше выдали, нахмурились, погрозили, но все равно, такой же «зеленый свет» как и остальным.

Лицемерие и расселение, а вовсе не награда. Хотя, мне ли судить? Эти ребята отлично отдохнули, великолепно подкачались, набрались далеко небесполезных знаний за, в общем-то, тривиальный труд. Их основная заслуга в том, что продержались полторы недели, никого не покалечив, перед тем как пришли инструкторы. Так что — пусть его…

— Ползунова Виктория Антоновна, — тем временем продолжала майор, — Пять сотен баллов социальной адаптации.

Это было мощно. Викусик аж рот приоткрыла. Её одним махом вывели в самое золото молодежи города, буквально воткнули на доску почета. За что? Ясно за что. Она остается. Салиновский? Наш горе-трахаль тоже невыездной. Тоже с нами. И, судя по его грустной морде, уставленной в сторону рыжего Расстогина, ему это не особо по душе. Блондина утешили очками социального рейтинга, а также обещанием о пересмотре дела.

— А вы, лейтенант Изотов, — наконец-то обратила внимание Окалина на меня, — проходите по моему ведомству. С вами мы разберемся на рабочем месте.

Глава 9. Дом, родной дом

Мы сидели и курили, встречая утро на крыльце осиротевшего общежития.

— А ведь Коморская-то довольно большая, — задумчиво сказал я, — Почему же так мало народа ходит в парк?

— Во-первых, шипоголовый, потому что парков два, с другой стороны дороги еще один есть, лучше, — выдув длинную струю густого дыма, неторопливо ответила Цао Сюин, — А во-вторых — все знают, что здесь «Жасминная тень».

— И что? — не понял я, — Тут же все нормальные? Были? Даже Вадим?

— Это сейчас, — уклончиво ухмыльнулась старушка, — На моей памяти первый раз. Столько месяцев и ни одной драки. Это был почти отпуск…

— Был? — насторожился я.

— «Жасминная тень» никогда не пустует, шипоголовый. Всегда найдутся ненужные, о которых хотят забыть. Положить в безопасное место.

— Вот оно как…, — покачал головой я.

Действительно. Я ведь тут уже почти год живу, а сам даже по самой знаменитой Коморской особо не ходил. Куда там гулять? Учеба-дом-учеба-сон, повторить. Изредка вылазки по делам института рогов и копыт. Внутренняя санта-барбара, которая даже вот в этом урезанном составе цветет и пахнет. Причем, прямо у меня дома. За каким-то половым органом Юлька на меня страшно обиделась, а Вероника, эта развратительница сидоровых, почему-то в этом деле с ней люто синхронна. Сидят с утра за столом и спину мне взглядами сверлят.

— Почему…, — вопрос старой китаянки вырвал меня из сонной обиженной одури, — …ты не относишься к моей внучке как к шлюхе?

— Внезапно! — каркнул я, откашлявшись, после того как неудачно выплюнул сигарету так, что она пеплом запорошила мне глаза, — А с чего я должен?!

— Не строй из себя дурака, шипоголовый, отвечай, — потребовала бабка, сморщив рот куриной жопкой и отвернувшись в сторону, — Это серьезно.

— Ответов у меня несколько, — фыркнул я, — Янлинь вовсе не нравится то, что ей приходится с собой проделывать. Я понимаю, что одного мужика ей заводить не с руки. Даже «чистого». Даже вечную любовь. С таким количеством перепихона, который им обоим будет нужен, они друг друга сожрут за месяц. И надоест обоим до смерти. Грустно это.

— Похоже на ответ, но не ответ, — дернула щекой баба Цао, — Что там еще у тебя?

— Банальное уважение, — ухмыльнулся я, закуривая новую сигарету, — Я её знаю год. Она всё это время работает. Учится. Совершенствуется. Ваша Янлинь давным-давно уже настолько большая величина, что судить её по постели могут лишь полные придурки, не дающие себе труда хоть немного задуматься…

Мимо нас дробно проскакал по ступенькам вниз какой-то худощавый тип, ужасно похожий со спины на некоего Пашу Салиновского. Правда, у того никогда не было настолько красной рожи, шеи и багровых ушей, так что вряд ли это он, да? Да и бегает Паша не здесь, а по парку…

— Если бы я столько за тобой не наблюдала, то ни за что бы не поверила таким словам, — медленно проговорила комендантша.

— Ничего особенного, — поморщился я, — Живи она в нормальном коллективе взрослых состоявшихся людей, а не потерянных подростков, которым не дают никаких возможностей к самоутверждению, то давным-давно пользовалась бы уважением и признанием.

— Странно, что ты это понимаешь, — зыркнула на меня вредная бабка.

— Мне повторить свои слова о том, что надо хоть немного думать о окружающих? — кисло переспросил я и, не дожидаясь ответа, удрал на пробежку. В жопу задушевные беседы с неясным интересом у собеседника. Я еще слишком молод для этого дерьма.

В парке стояла задумчивая Викусик, качающая березу. Бедное дерево скрипело, изгибаясь под толчками девушки, а та знай себе смотрела на пруд полностью отстраненным взглядом, да продолжала издеваться над невинным деревом. Очень умилительная картинка. Сарафан есть, русская девушка есть, береза присутствует.

— Викусик? Ты чего это ту…?

— ИИИ!!!

Вы когда-нибудь пугали трехметровую девушку? Обязательно испугайте, это того стоит. Но только очень наивную и невинную, которая еще не умеет лягаться там или бить в сторону внезапно возникшего раздражителя. Правда, когда Викусик приземлилась назад на грешную землю, едва не подкинув меня её сотрясением, я понял по её глазам, что бить на звук наша хорошая девочка научится в самое ближайшее время.

— Витя! — девушка умудрилась вместить в каждую букву моего имени по отдельной эмоции — гнев-возмущение-упрёк-стыд.

— Гм, я вроде громко шёл, — неискренне повинился я, тут же самым хамским и взрослым образом переводя стрелки на интересующий меня вопрос, — А ты чего тут?

— Д-умала стояла! — гневно фыркнула девушка, — А ты подкрался!

— Не виноватый я, — вновь применил я подлость взрослого человека, — Дерево спасал. Ты почти березу угробила.

— Ой! — переключилась девочка на березу, начав её (внимание!) снова шатать в надежде поставить поровнее.

Да, Витя Изотов тот еще мудак, а вы что хотели? Как писали классики, только другого Советского Союза: «тяжелый физический труд на свежем воздухе скотинит и зверит человека». Аналогии провести можно легко!

— Отпусти её, — отогнал я девочку от бедного растения, — Всё уже, хватит.

— Ну как же…

— Она теперь либо выживет, либо нет, — поведал я мудрость, — Но скорее да, чем нет.

Викусик всхлипнула и насупилась, явно расстраиваясь еще больше. Пришлось её утешить знанием, что она вполне может в будущем посадить несколько саженцев, а то и устроить сад на даче, что вполне компенсирует причиненный природе ущерб. Потенциальный.

— Нет, нет, не надо её втыкать поглубже, Вииик!!

Гм, теперь дереву точно кобзон, с гарантией. Я слышал, как трещали корни.

— Пойдем, милая, — похлопал я девочку сзади чуть выше колена.

— Куда? — плаксиво спросила та, переживая крах своей блестящей идеи по укоренению растительности.

— Сдаваться бабе Цао. Это ж всё-таки парк.

— Давай только немножко прогуляемся, а? — попросила меня внезапно юная великанша.

Ну мы и пошли гулять по круговой дорожке, где обычно бегали с утра. По пути видели очень задумчивого Салиновского. Паша сидел с потерянным видом на лавочке, курил и нервно шмыгал в кулак. С Викусиком он тепло поздоровался, а при виде меня начал краснеть. С чего бы? Ну да ладно, определенный уровень деликатности есть у всех, а он — не пятнадцатилетняя девочка, зверски убившая березу из благих помыслов, а взрослый и частично даже умственно полноценный мужик, так что решит свои проблемы. Не мальчик уже, в групповухах участвовал!

— Вить, — через некоторое время нерешительно спросила меня девушка, — А правда, что ты… тех людей с неба сбросил? Там, на море?

— Да. А зачем ты спрашиваешь «а правда»? Ты же чувствуешь ложь, — хмыкнул я.

— Привязалось, — потупилась Викусик.

Какое-то время прошагали молча. Я видел, что она очень хочет развить эту тему, узнать больше, может, спросить что-то особенное, но не находит слов. Лучше уж самому по живому резануть. Такие разговоры, даже если не случаются, всё равно не остаются без последствий.

— Викусик, — начал я, привлекая внимание девочки, — Да, я уронил тех мужиков. Они летели нас убивать. Всех. Почему — не знаю и не хочу знать. А знаешь, почему не хочу…?

Девушка, сделав огромные глаза, мелко потрясла головой.

— Потому что причин слишком много, — пояснил я, — Политические, личные, какие-нибудь еще. Неважно, почему кто-то кого-то хочет убить. Кстати, не обязательно даже именно это. Украсть, обмануть, покалечить. Нарушить закон.Мир не идеален, но его надо защищать…

— И ты хочешь этим заниматься…? — с трудом проговорила моя собеседница через несколько долгих секунд тишины.

— Нет. Я хочу тихо-мирно жить подальше от больших городов. Работать программистом. Рыбачить…, — размечтался я, начав улыбаться, а потом жестко отрезал, — Только если я буду где-то там, то на моем месте тут будут умирать молодые парни. Наши, советские, обычные. Может, десять, может быть, сто. А может, возникнет ситуация, в которой из-за того, что меня тут на посту не будет — погибнут тысячи.

— Ты такой незаменимый? — вот этот вопрос у нежной и наивной Викусика получился отменно взрослым, едким таким, гаденьким.

— Так про многих можно сказать, Викусь, — пожал я плечами в ответ, — Говорю лишь, что не горжусь тем, что делаю, но понимаю, что это делать кому-то надо. А так как человек отвечает лишь за себя…

— Мне это не нравится! Так нехорошо! Неправильно! — ну а вот это было совсем по-детски. Аж кулачки сжала, остановившись.

— А миру насрать, Викусик, что тебе там нравится, а что нет, — грубо ответил я девочке, — И твоему телу насрать. Что заморгала? Не понимаешь? Ты чувствуешь ложь. Я не могу тебя обманывать, как взрослые обманывают детей, сочиняя им счастливое детство. Потом, когда ребенок повзрослеет, устроится на первую свою работу, посчитает то, что осталось от зарплаты после обязательных трат, поймет, что в отличие от школы и института это на всю жизнь — вот тогда он начинает понимать, во что влип. А тебе приходится это делать на пару лет раньше, потому что тебя нельзя обмануть. Так вот, слушай чистую правду — ты можешь начать меня избегать, можешь перестать со мной разговаривать и дружить, но через пару-тройку лет поймешь, что я обычный человек, обычный гражданин СССР. Просто с неприятной работой. Такие будут всегда, везде. Каждый день, пока ты будешь счастливо и мирно жить, такие как я где-нибудь будем убивать и умирать, чтобы ты продолжала жить своей мирной жизнью. Поняла?

Вот так вот. Может быть, она когда-нибудь даже поймет, что нашу общагу потащили на Черное море даже не как наживку, а как украшение для этой самой наживки. Как брелок. И что Смолову убили совершенно не за хер собачий. И её, Викусика, тоже могли запросто. И никто бы не рыпнулся. Она бы лежала в своем трехметровом гробу под землей, а «коморские» также бы радовались возле «Жасминной тени», обнимались и смотрели в рассвет своей новой жизни.

Ну вот, заплакала и рванула от меня подальше, до дому до хаты. Да ты огонь, Витя. Переговорщик от бога. А, стоп, его же нет. Пофиг…

Как там говорили классики? Дар может быть проклятием? А правда может быть той еще безжалостной сукой. Ну если я не выложу карты перед этим ребенком сразу — то она вполне может надумать какую-нибудь дрянь сама. Не давайте людям надумывать разную ересь. Вам же хуже будет.

— Что ж вы так, молодой человек? — укоризненный мужской голос сзади выбил меня из неприятных мыслей, — Расстроили девушку…

Обернувшись, я увидел… милиционера. Слегка кавказской наружности, в голубой рубашке, он, до этого момента стоявший с полуулыбкой, слегка напрягся и посуровел. Маску, видимо, раньше не замечал, понял я.

— Сержант милиции Шахбазян Ваган Варагович, — представился смутно знакомый мне тип, — А вы?

— Изотов Виктор Анатольевич, — отогнув ворот рубашки, я продемонстрировал милиционеру прикрепленный у самой шеи значок из кулака, серпа и молота, — Лейтенант госбезопасности.

Увиденное и услышанное напрягло человека еще сильнее, от чего его лицо сложилось в более узнаваемую мной картинку.

— А я вас знаю, — сказал я ему, — Мы с вами год назад «злыдня» ловили. Помните? Алкаша с шарами самонаводящимися.

— Точно. Помню! — поднял брови сержант, — Волосы твои… специфичные. А я все гадал, на кого ты похож! Только ты тогда куда меньше был, лейтенант. И нет, не ловили. Это я ловил, а ты его чуть не убил мне!

— Был молод, глуп, — признал я вину, — Думал, что он меня убить мог. Мстил за переживания.

— Мстить — противозаконно, — наставительно сказал мой неожиданный собеседник. А потом его плечи слегка поникли, — Как и многое другое. Я теперь ваш участковый, на Коморской.

— Ничего себе!

Поболтав с нетипичным представителем закона на территории одной из самых одиозных улиц города, я дождался от него смущенного вопроса — что могу посоветовать человеку, крайне мало знающему о местных порядках. Ну, как коллега и всё такое?

— Если вас, Ваган Варагович, кто-то серьезно просит что-то делать или не делать, то рекомендую прислушаться к его словам с максимальной серьезностью, — сказал новому участковому я, — У нас живёт парень, способный впасть в неконтролируемую ярость при взгляде в глаза или при виде чужих зубов, оскала или улыбки, понимаете? Он такой далеко не один. Вообще, вам должны документацию дать на всех проживающих на улице…

— Да, вечером обещали прислать, вот, решил пройтись…, — слегка осунулся милиционер, поняв, как мог бы влипнуть, — Зря это я…

— Не беспокойтесь, всё не так уж и плохо. Опасные тут не без понимания, — пощелкал я по своей маске, — Но лучше я вас до проходной провожу пока. А заодно, может, расскажете, как сюда загремели?

Сержант рассказал. Короткая грустная история о хорошем человеке, психанувшем на улице. Точнее, психанули двое. Сам Ваган ехал от двоюродного брата, с которым они распили в выходной пару трехлитровочек пива, а тут другой гражданин на остановке автобусной, очевидно, принявший побольше, решил облагодетельствовать присутствующих, использовав свою способность по стимуляции роста волос.

— Нет, я так-то даже рад немного, — признался милиционер, проводя рукой по голове, на которой мной были обнаружены густые, крепкие, черные и блестящие волосы, — А то ведь редеть начали, собаки такие! Из-за фуражки! Но когда ты видишь, как у 12-летней девочки борода растёт… когда ты ей в глаза смотришь! …ну не сдержался я.

Ваган Варагович обладал всего парой способностей, одна из которых помогала ему перемещаться по любым поверхностям, а вторая представляла из себя замедляющий луч. Вот ей-то он и шарахнул по «доброхоту», осчастливившему какую-то девчушку крепкой брутальной бородищей. Ну а потом этого волосяного гения люто отмудохали простые советские граждане, да так крепко, что того увезли сразу в реанимацию. А лупили чересчур потому, что из-за замедляющего сержантского луча травмы на теле «доброхота» не спешили проявляться. И — имело место быть применение способностей против человека в относительно безопасной для окружающих обстановке, а еще сержант был пьян и не при исполнении. Вот его и тыркнули с глаз долой и с сердца вон.

— Никак не могу вас осудить, — почти по-аристократически выдал я, — Но… а чего сразу в дычу-то ему не прописали, а, товарищ сержант? Я же вашу особенность помню — она долго разогревается…

— Рефлексы, — виновато пожал плечами проштрафившийся милиционер, — Я ж в морду редко бью, замедляю просто, а там наручники, все дела. Вот и…

Мда, участковый на Коморской. Это как охранник в клетке со львами, пусть даже с сытыми и дружелюбными. Но, как известно, среди всех животных у львов (самцов особенно) наиболее паскудный и капризный характер.

Топая до дому до хаты, я прямо селезенкой чувствовал, что еще как минимум раз нарвусь за сегодня на задушевную беседу, чего совершенно не хотелось. Именно поэтому я не просто топал, а забрав на проходной толстую стопку газет. Это печатное издание — великолепный способ отгонять от себя разных обиженных девушек, ибо, видя игнор, он теряют запал и куда менее раздражающе демонстрируют свои обиды.

В прошлой жизни, кстати, именно из-за этого прослыл слегка женоненавистником. Ну вот гложет тебя, дорогая девушка, что-то. Ну ты прямо скажи, да? И обоснуй. Нет, мы будем делать манипуляцию. В принципе, с точки зрения прекрасного пола, стратегия хорошая — грамотно раскачивая мужика, можно вынуть из него куда больше, чем положено для компенсации, ибо размеры компенсации как раз предполагают максимальную выжимку в таком случае. Только вот возраст. Прекрасный пол заканчивается, начинается не вполне прекрасный баб, который ооочень болезненно начинает воспринимать грустный факт того, что её манипуляции больше не работают, так как заинтересованность в ней, как в женщине, падает резко и всегда внезапно.

И мужики становятся козлами, да. Фигня это всё, прямо вам доложу. Жил в прошлой жизни в питерской коммуналке, причем, в довольно хорошей, ни о каких тараканах там и алкашах слыхом не слыхивали. Такое вполне достойное сожительство на восемь комнат, все друг с другом здороваются. Не рай на земле, отнюдь, но… прилично. И суть моих воспоминаний в том, что четыре хаты из восьми снимали приезжие дамочки, весьма, кстати, вкусного внешнего вида и возраста… гм, опять — не суть. А она, зараза такая, в том, что эти дамочки коммунальные ничем, в принципе, от мужиков не отличались! С утра на работу, вечером с работы, готовят жрать, не кричат, не плачут, не капризничают. Отличные соседки, это я сейчас без обиняков говорю. Нормальные люди.

А стоит только начать с кем-то общаться поплотнее — всё, сливайте воду. Жалобы, стоны, хотелки, желалки, чего бы сожрать, чтобы похудеть, мужикабы. Сплошное нытье, капризы и стенания. Слышь, милая, да я теперь к соседке, с которой четыре раза «привет» друг другу сказали за три года, лучше отношусь!

Вывод? Одинокая женщина, женственно борющаяся с холодным ужасным миром — нормальна. Вот как Окалина. Она женщина? Да. Борется? Еще как. Жалуется? Нет! Хорошая женщина Нелла Аркадьевна. Большая, опытная. Циничная властная сука, беспощадная и суровая, но в её-то годы это скорее плюс, чем минус.

Придя домой, я отгородился непоколебимым газетным барьером от двух негодующе пыхтящих девушек и… забыл про их существование напрочь. Пока мы хреном груши околачивали на Черном море, жизнь на земном шарике кипела, бурлила и временами переливалась через край.

Англия разорвала дипломатические отношения с Германией, Испанией, Францией и Австрией. Все четыре страны выдвинули британцам ультиматум о возвращении беженцев-неосапиантов, были посланы. По-английски, но, видимо, очень обидно. От обиды они не нашли ничего лучше, чем внести групповое предложение о изменении Устава Организации Объединенных Наций о выводе неосапиантов из Пакта по правам человека. В течение трех дней после этого скандального заявления во всех четырех странах неизвестные неосапианты-террористы уничтожали порты и гавани. Прямой материальный ущерб, либо изменение подводного ландшафта до полной непригодности к проходу судов.

Вой раздался на весь земной шар. Все обвиняли всех, звучали требования, ультиматумы, разражались скандалы. На улицах свирепствовали как «охотники на ведьм», так и простые граждане, обвинившие во всем как раз этих «охотников». Газеты в открытую говорили о вероятности гражданской войны во Франции. И, при этом, все заявления СССР о воскрешении организации «Стигма» просто-напросто не принимались всерьез. Точнее, не так — как только наши или китайцы пытались сделать заявление, как выступающих просто повергал вал требований, просьб и жалоб часто даже противоречивого характера. Румыния и Венгрия с какого-то перепугу хотели получить гарантии собственной безопасности от «большого брата», турки предлагали союз, сами что-то мутя с африканскими странами, прибалты, как всегда, копошились, пытаясь, как всегда, получить что-то за ничего…

Одно было ясно — творится невообразимый бардак. Анти-неогенная истерия европейцев постоянно подпитывалась широко освещаемыми случаями самообороны неосапиантов, выдаваемыми за зверское массовое убийство. При этом даже самый последний Йоганн из самой глухой немецкой деревни понимал, что, отказавшись от неосов, страна поставит себя в позу пьющего оленя перед теми, кто сохранит столь могущественных индивидов. А они, как раз, в своем большинстве и живут в СССР и Китае. Уже звучали робкие возгласы, что во всем виноваты две сверхдержавы.

Смысла в этих обвинениях я не видел, но, видимо, он был. Хотя, я в своей прошлой жизни до отвала наелся непродуманных и поспешных заявлений политиков, которые шли по всей планете одно за другим. Но там-то у меня информация была зверски обесценена, а тут?

А тут — нет. Но всё равно бардак страшный. В глазах рябит от передовиц. Там требуют, тут орут, здесь сочиняют чрезвычайную и уполномоченную комиссию, а вот неосапиант какой-то филлипинский высказался про неофобов, что они все говно и морды у них глупые, из-за чего к бедным филлипинцам тут же список предъяв накатали мама не горюй. И санкций. Жесть как она есть.

Нет, хорошо такое читать, сидя в ну очень защищенном городе, но, с другой стороны, зная, что есть уже целые толпы фанатиков, желающие снести этот город с лица земли… уже слегка ссыкотно. А вот почему не ссыкотно им? Попробуй обидь того же Афонова, он в своем скафандре для быстрого полета тебе столько экологических катастроф организует, что ахнешь. Этому парню с его обширнейшей практикой заболотить местность — как два пальца обоссать. А если его еще кто-то прикрывать будет, ууу…

Так что всё в этой жизни мне решительно непонятно. И информации мало очень, да. Интернет в очень зачаточном состоянии, его до сих пор рассматривают как обычную сеть, помогающую обмениваться специализированными данными.

— Так! — внезапно вырвал меня из раздумий возмущенный девичий вопль, — С меня хватит!

Газета оказалась выдрана из моих рук, а затем злая как коршун Кладышева зарядила мне пощечину.

Глава 10. Дружба народов

— Идите в жопу, Вероника Израилевна.

— Что?!

Говорить такие обидные слова человеку, старше тебя более чем в два раза — это полностью противоречит советскому воспитанию. Только вот тссс…, но я постарше буду. И рос, жил, любил и работал далеко не в такой благостной и чистой среде. Да, несмотря на всю происходящую чернуху, я живу в Советском Союзе. Тут действительно улыбаешься второй раз в жизни встреченному участковому, тут ты можешь посидеть покурить на ступеньках с древней китайской старухой, можешь совершенно невозбранно похлопать по ляжке пятнадцатилетнюю девчонку… просто, потому что педофилы для граждан этой страны — страшный и дико редкий кошмар. Почти сказка.

— Замолчи, — осадил я надувающуюся мелюзгу холодным и презрительным тоном, разворачивая на стуле к Палатенцу, висящей в воздухе с разнесчастным обиженным видом, — Юля. У меня к тебе один вопрос и я хочу услышать правду. Если ты сейчас мне соврешь, то мы больше никогда не будем разговаривать. Я вычеркну тебя из своей жизни. Поняла? Хорошо. Итак… вот это… эта женщина советовала тебе меня доставать в «Лазурном берегу»? Шутить, строить пакости? Да или нет?

Вероника спала с лица. В принципе, еле слышное «да» от Юльки мне не требовалось, причем очень давно, но… как говорится — формальности необходимы.

— Я знал, что Окалина и Молоко в меру бессовестные, но был уверен, что они будут вести себя тише воды и ниже травы, — слова падали у меня изо рта как переохлажденные кубики гранита, — Формально они ничего не нарушили, да, прекратили меня доставать. Вместо этого, они подговорили тебя. Все эти приставания, игрища, соблазнение… теперь вот, влезла в мои с Юлькой отношения. Им даже убеждать особо не пришлось, да, товарищ Кладышева? Ведь «призраки» — это твои подопечные? Твой проект? Тебе просто раскрыли «секрет» как можно выжать из меня больше эмоций. И зеленый свет дали, да?

Причем, наверное, не просто так. Психиатр такого уровня этой мелкой стервы — прекрасный актив. Наверняка они еще до чего-то дошептались.

— Давно догадался? — скривила губы Кладышева.

— Почти сразу, — ехидно ухмыльнулся я, — Ты строила из себя поехавшую нимфоманку, но только в отношении меня. Сложить два и два мог бы и полный дебил. Но я, видимо, в ваших глазах и того тупее.

— Терпел же, раз правду говоришь…, — безукоризненно красивое личико «чистой» эмоций на этот раз не выражало.

— Терпел, — согласно кивнул я в сторону Юльки, — Ради неё. А теперь она здорова. Поэтому вы обе меня покидаете. Или меня переводят в другую комнату. Безразлично.

— Или всё остается как раньше, Витюша, — приятно улыбнулась мне мелкая стерва.

— Или остается, — ухмыльнулся я предвкушающе, — Я не против. Долги надо возвращать.

— Ой я бы посмотрела, как ты их возвращать будешь! — кажется, у нас тут общегородской конкурс поганых улыбок.

— А легко, смотри сюда.

Произнеся это, я банально превратился в туман, заставив одну девушку взвизгнуть в ужасе, а вторую, призрачную, прижать руки к груди. На самом деле я их не коснулся даже краешком, контроля уже хватало. И на кое-что еще. К примеру — ухватив «скрученным» щупальцем одну из собственных тетрадок, притащить её Кладышевой прямо под нос. А потом аккуратненько попереворачивать страницы, напоказ. Одну, вторую, третью… отпуск на Черном море для меня прошёл отнюдь не бесполезно. Я, вообще-то, надрочился в таком состоянии даже по клавиатуре тыкать. И ни малейшего следа влаги!

— Поняла? — спросил я, собравшись назад на стул и закидывая ногу на ногу, — Ты в жопе, стерва. В полной. Я могу просто приходить домой, переходить в форму тумана и сидеть в ней до следующего утра. А потом уходить на занятия. Пытать меня и переводить в человеческую форму вам Цао Сюин не позволит, камеры пишут всё, включая и этот разговор. А когда я вишу туманчиком — можете обе хоть на ушах стоять, мне будет плевать. Через какое время у твоих подопечных наступит необратимый регресс?

Это, можно сказать, был триумф. Полный разгром. Да, я терпел, ждал, надеялся и верил. Тренировался. Готовился. Причем, вполне мог всё спустить на тормозах, если бы Окалина-старшая и сама Кладышева не о*уели от собственной наглости. Блондинка решила скинуть на меня воспитание своей дочери (потому что обе уже как-то привыкли к такой жизни), а «чистой» не терпелось побыстрее пробудить остальных «призраков». Единственное, что они забыли (не в первый раз) — договориться со мной.

Глядя в глаза побелевшей как мел Кладышевой, неподвижно застывшей на стуле, я думал о том, правильно ли я все делаю. Выходило, что так, да. Вы меня поймите, уважаемая публика, я родился и жил в других условиях. Когда кому-то от тебя что-то надо, он приходит к тебе. Озвучивает свою нужду, называет цену. В деньгах, в услугах, в предметах, да хоть расписку пишет. Здесь так дела не делаются. Нелла Аркадьевна вполне способна подогнать мне, скажем, автомат. Может быть, даже танк. Только они мне не нужны. Деньги? Да я три четверти с зарплаты просто кладу в тумбочку, мне лень их даже до сберкассы тащить.

Прикрыть меня? Так ведь не Салиновский же, девок не обольщаю пачками и не трахаю их в тугой советский зад. У меня даже врагов нет, на которых можно натравить дюжину мордоворотов-неосапиантов…

— Вы зарвались. Зажрались. Оборзели, — чеканил я слова, не сводя взгляда с фальшивой девчонки, — Посчитали себя слишком умными. Поэтому ты, стерва, идёшь на *уй. Как придёшь, плотненько садишься на него и думаешь о жизни своей горемычной и о том, что мне задолжала. А ты, Юля, идёшь домой и учишься контролировать свои эмоции. Я же спокойно и тихо живу тут. Немножко радуюсь, немножко огорчаюсь, живу, как и все нормальные люди. Думаю, «призракам» этого вполне хватит, чтобы прогрессировать, просто не так быстро. Понятно? Тогда собирайте вещи. Вольфганга можете оставить, он мне нравится.

Поздним вечером того же дня я сидел и курил в своих теперь практически личных апартаментах. Ну, не считая Вольфганга, но он отличный парень, мне очень по душе с ним ладить. Напоминает мне Палатенцо, какой она была до всего этого бардака. Милый, молчаливый, сдержанный. Знай себе висит и булькает о чем-то своем. Прекрасный сосед. В отличие от Юльки. Её жалко не было, несмотря на все эти жалобные взгляды и чуть ли не призрачные слезинки. Полтора месяца она меня доставала в угоду чужому человеку. Предположить, что её обманули или ввели в заблуждение? Её, одну из умнейших людей страны? Пф.

Докурив, сел за компьютер. Накидать небольшой скрипт было делом пары минут. Пародия на программку всего лишь тащила нужный мне дистрибутив с одного из адресов локальной сети. Установив его, я парой хитрых манипуляций замаскировал ярлык вызова программы под фон экрана операционной системы. Оп, и у меня есть невидимый примитивный мессенджер для общения в локальной сети. С одним единственным адресатом. А набравшая недостающие килограммы и мускулы туша, окрепшая за лето, надежно защищает монитор от камер.

Неотслеживаемая связь с Янлинь.

В любой системе безопасности есть дыры, тем более здесь и сейчас. Я раньше сильно и с матом удивлялся тому, что вокруг постоянно творится какая-то жопа, а потом понял — там, где есть неосапианты, жопа будет твориться постоянно. Даже простые люди невероятно изобретательны и непредсказуемы, а что говорить о способностях? Я на своей слизи, емаё, картошку жарил! Получилось невкусно, но получилось же! Про экспатию вообще молчу, сам её не контролирую, но тут ей и призраков успешно шатают и живой труп немца программировать пытаются, и изредка я в виде тумана особо злостных преступников или там кого подобного делаю сговорчивее…

А способностей — тучи. Будь ты хоть государством с практически неисчерпаемыми ресурсами, предугадать всё — нереально.

— «Привет. Ты тут?»

— «Да»

— «Надумала?»

— «Не знаю. Масштабы большие. Для всего»

— «Путь в тысячу Ли начинается с первого китайца»

— «Бесишь! Я Цао!»

— «Нам нужен Ли?»

— «Нам нужны мощности. Для первоначальных расчетов»

— «Есть идеи?»

— «Да. Приходи»

Почему так сильно возбуждает каждый раз, когда зовёт женщина? Причем возбуждение это далеко не всегда эротическое, а просто ждешь чего-то хорошего, доброго и вечного. Например чебуреков. Кстати, они так понравились семье Цао, что и Янлинь и Сюин научились у Кладышевой жарить нечто похожее.

Дополнительные машинные мощности Янлинь хотела одолжить по соседству, в смешном круглом здании, выкрашенном розовой краской. Там простаивали без дела несколько компьютеров, заточенных на управление температурой, газовым составом, наполненностью жидкостями различных комнат для «специальных» жильцов. В общем, там простаивало вполне серьезное «железо». Оставалось только подключить к локальной сети «розового» общежития кабель из технического лючка на минус первом этаже основного здания. И, что удивительно, в наличии у китаянки был и кабель, и детальный план как это сделать.

— Что смотришь? — смущенно пробормотала сидящая на кроватидевушка в ответ на мой прищуренный взгляд. Она прятала руки между ляжками и выглядела почти эротично.

— Мне кажется или ты давно на них облизывалась? — хитро ухмыльнулся я, тут же получая конфеткой в лоб.

— …Да! — с вызовом уставилась на меня юная китаянка.

— А чего раньше не попросила? — хмыкнул я, вгоняя её в еще большее смущение.

— Ты же в безопасности…, — себе под нос пробурчала Янлинь, продолжая терзать свою старую потасканную майку.

— Ну пусть не у меня?

— А у кого еще? — искренне удивилась она.

Черт, даже гордость берет. Но мы её положим на полочку к пирожку, потому что предстоит простая, но очень и очень длительная операция — протащить крепкую шелковую нить с привязанным к ней концом кабеля через узкий технический туннель, сконденсироваться в техничке розового здания, воткнуть кабель, а затем просуетиться обратно. Причем, что еще сильнее оскорбляет мою нервную систему — хитрая дщерь китайского народа запланировала мой проход до щитка под плинтусами! Плинтусами!

Простая? Длительная? Ни хрена не простая и очень длительная! Причем настолько, что когда я осознал, что один мой конец уже в нужном месте, а процентов 80 туманного тела еще в комнате Янлинь, то психанул, не только протащив кабель за нитку (правда, предварительно смазав всё своей слизью для скольжения), но и воткнул его в нужное гнездо, оперируя всего лишь своим «щупальцем», растянутым на три десятка метров под плинтусом!

Ну а что еще оставалось делать?! Китаянка не может торчать у технического люка часами, маскируя нас, а я не могу просто взять и «исчезнуть» на продолжительное время, необходимое для переброски всего меня! Так-то легенда есть — зашёл, насовокуплялись до стёртых мест и изнеможения, я по большому блату уснул прямо в комнате технического специалиста, а она, чтобы не терять время и не слушать мой храп и пуканье, решила провести регламентные работы. Бьется? Бьется. А вот первоначальный план…

В общем, получилось почти отлично. То есть, успешный успех нарисовался, только по концу операции я действительно лежал пластом на девичьей кроватке мордой вниз, а сидящая у меня на пояснице девушка, тыкала меня пальцем и ныла, чтобы я свалил к чертовой бабушке. А я, ловя вертолеты о том, что только что оперировал, можно сказать, тридцатиметровым пальцем, причем в состоянии контролируемой паники, вяло отбрехивался нестоянием. В итоге уполз от неё лишь подремав пару часов до перезагрузки мозга, вновь вспомнившего, как нужно правильно управлять конечностями.

Экстремальная тренировка, что ни говори. Зато знаю, чем буду себя в ближайшее время увечить, только не в таких объёмах.

Следующее утро было последним днем этого сумасшедшего лета. Выйдя на утреннюю пробежку, я, поздоровавшись попутно с занимающимся тем же самым полезным делом участковым, вновь по окончанию присовокупился к Цао Сюин, пьющей чай на крыльце. Та, хмыкнув в знак приветствия, изволила выделить чашку отличного напитка и мне, так что в будущее я смотрел с определенной долей оптимизма… ровно до момента, когда из подземного здания для гигантов не выбралась прячущая от меня глаза Викусик. Тем не менее, большая девочка начала отираться вокруг нас, не нарушая, в общем-то, тишины, от чего я здраво рассудил, что особо сильной неприязни у неё не вызвал своей недавней выходкой. Это тоже радовало.

Но, как оказалось, это было далеко не всё. Девочка, как оказалось, не просто хреном груши околачивала возле нас, а ждала. И сама баба Цао тоже ждала. А околачивал, получается, только я, и сугубо ради приятного общества.

Дальше было не то, чтобы интересно, но неожиданно. Подъехала простая советская «Волга» цвета бледной испуганной мыши, с тонированными стеклами. Дверь у неё открылась… оттуда выпрыгнул Василий Иннокентьевич Колунов, которого узнать всем присутствующим было невероятно легко по причине, внезапно, горящей, как всегда, головы. Мальчик поскакал сайгаком к нам, взбежал на ступеньки и…

…вцепился в меня с рёвом «Прости меняяяя, Витяяяяя!!».

Через пару секунд такой атаки затряслось крыльцо и баба Цао, а затем ошеломленного меня накрыло тенью, а следом и удушающими объятиями зарыдавшей на всю Ивановскую (Коморскую) девочки, хрюкающей нечто весьма похожее на завывания горящего пионера.

Сказать, что я ничего не понял, было бы знатным преуменьшением.

Интерлюдия

— А я вам, двум дурам, говорила. Я вас предупреждала! — злой и слегка отчаянный крик души немолодой, нехуденькой, но очень пьяной ученой заставил майора Окалину поморщиться как от зубной боли.

— Нина, иди-ка ты нахер! — не менее, а может быть, куда более пьяный и почти детский голос Кладышевой, у которой в стакане «спирта-плюс» было едва ли не больше водки, был единственным вразумительным ответом из всех сопутствующих этой необычной пьянке звуков, — Тебе, сучка, по красоте все получилось, да? Сидишь себе вся такая в халате и предупреждааааешь, да? Пошшшшла ты!

— Сама иди, *изда карманная! — неожиданно вызверилась ученая, — Я т-тебе русским языком…

— Что ты мне «узким языком», курва-мать?!! Сама всё поимела, сидишь своей толстой жопой на стульчике, бумажки пишешь, восхищенные письмеца с грамотами разбираешь?!! — перешла на почти на визг пьяная в стельку «чистая», постоянно дохлебывающая полужидкую жижу из своего стакана, — Конечно тебе голосом разума только и работать, пингвиниха *баная! Это мы с Нелькой крутим…

— Он правильно сказал, что вы о*уели!

— Да заткнитесь вы обе! — не выдержала майор произвола на собственной кухне, — Нахер заткнулись, кошелки! Хватит визжать!

— А что еще остается? — неожиданно трезвым и спокойным голосом выдала Вероника, — Я, может, и сглупила…

— Да ты только этим и занималась всё время, психолог, мммать…, — процедила Окалина.

— А кто мне пел, что он ради Юльки на всё пойдет?!! — вновь перешла на ультразвук псевдодевочка, почти подпрыгивая на месте, — Ты! Ты, дура лохматая!! Мол пацан, мол страшный, мол ссаться от восторга должен, что такая как Юлька на него глаз положила! Втюрилась! С хера ли ты так решила, мамаша?!! Он нас выпер, не моргнув глазом!

— Да я…

— А знаешь, что он еще делал, не моргнув глазом?! — это уже Кладышева шипела, стоя прямо перед хозяйкой дома нос к носу, — Бил! На поражение! Твоих же пацанов! В той подземке! А они тренировались вместе! Шутили! *издели там о своем мужском! Почти друзья были! Поняла?! Я, когда ваш гребаный Симулянт мне в глаза взглянул, поняла, что он меня сейчас кончит! Просто разденется и размажет по стене! Чуть не обоссалась!

— Так ты же психолог, сучка…, — почти с издевкой протянула Молоко, наливающая себе новую, но куда более скромную чем у подруг порцию алкоголя, — Какого лешего ты его довела?

— Потому что я не хочу двадцать лет просидеть в этом вертепе!! У меня… у нас нет столько времени! Уже! — крикнула Кладышева, — А именно столько и придётся, если его не доводить на чувства! Мы сами видели, своими глазами, у него средний эмоциональный фон чуть лучше Юлькиного промежуточного! Вы меня подписали на это! У нас, *ляди вы старые, результаты на руках! Графики! Показатели! Даже эта дылда всё поймет, если постарается!

— Я тебя сейчас в духовку засуну, — мрачно пообещала Окалина, — Градусов на 120. На час. Угомонись.

Ситуация была не просто паршивой, а безвыходной, блондинка это прекрасно понимала. Зла на Изотова, беспочвенного, неструктурированного, отчаянного зла… у неё сейчас был вагон.

И она даже понимала, откуда растут у этого зла корни.

Пацан не был патриотом, не был солдатом, но он стал очень важным и нужным лично ей, Окалине, стал очень важным для её дочери, и… он их обеих разбаловал. В край разбаловал, как бы смешно это не звучало. Пусть даже и не желая ничего подобного.

Она никогда не думала, что будет делать, когда её дочь станет нормальной. Даже не надеялась всерьез, что это произойдет. А потом, когда вот эта пьяная толстая дура, сейчас облаивающая тупую мокрощелку, начала говорить о каком-то Симулякре, об успехе… Нелла не могла заставить себя поверить. А оно раз… и случилось.

Вот, держи, Ржа, свою дочь. Да, полупрозрачную, да, слегка летающую, но при этом чувствующую, мыслящую, желающую. Плачущую. Влюбленную.

Майор просто сбежала. Солнце, бухло, её Юлечка, зачем думать о чем-то? Она не только не хотела, других хлопот был полон рот и руки. Здесь, там, тут, в Стакомске, в Москве, в «Лазурном», мать его. Ей не стало дела ни до чего. Нинка, вон, тоже отдыхала, а мелкая *лядь, желающая премий, признания и свободы, настропалила Юльку проказничать. Доставать Виктора. Тот терпел, блондинка пустила всё на самотёк и…

…оказалось, что Изотов ждал. И дождался. Он не один и не два раза доказывал, что сам куда взрослее, чем кажется на первый взгляд, но вечно занятая майор постоянно спускала это на тормозах. Витя, по сути, был обычным парнем, пацаном, первокурсником. С чего бы его ей воспринимать всерьез? Не вообще, не раньше, а вот сейчас, когда Юлька уже здорова? Тем более, что он пока не доставлял особенных проблем. У нее есть и будут куда более важные дела, чем хотелки пацана.

Дела действительно были. Виктор действительно злил тем, что он, обычный пацан, что-то там хочет, вместо того чтобы заткнуться и взять на себя сущие мелочи, мешающие её, Нелле, нормальной работе. Да, сглупила. Особенно там, на курорте, выпустив из виду Кладышеву, у которой с Изотовым был облом на обломе. Мелкая *лядь распоясалась полностью, пытаясь выжать из пацана эмоции, даже переспала с этой дурой Сидоровой, подставив всё так, чтобы он увидел, а затем, после того как тот пироманку отбрил, еще и уболтала её пойти жахаться с остальным стадом.

Насчет беременности вообще не ясно, от кого и зачем, но и тут Вероника подсуетилась. Итог? Итог её, Окалины, потери бдительности и итог действий этой малолетней сучки?

Полная жопа.

Симулянт не просто держит их троих теперь за самые нежные места, он их теперь за эти же места и душит.

Как? Каком кверху.

Призрак — это до определенной степени лояльный советский гражданин. Он способен читать лекции, проводить концерты, предаваться научным изысканиям, но наотрез откажется от более затратных (по источнику) и более опасных видов деятельности. Безэмоциональный, рациональный, слабо управляемый. Полезный, да, но лишь только там, где он согласен быть и трудиться. Его не запугать, не заставить, не убедить. Прямо Изотов на максималках.

Другой вопрос — если эмоции вернутся. Тогда космическая программа СССР сможет рассчитывать не на одного Данко, а на целых ВОСЕМЬ астронавтов, которым не нужен кислород, пища и вода. При правильной мотивационной обработке такое более чем возможно, и Кладышева, как оказалось, дала Москве гарантии. Причем присовокупила их к отчету о «пробуждении» Юльки. А затем пришла к ним двоим с предложением: полное содействие от неё, Нинки и самой Юльки в обмен на… короче, её дочь не пошлют в космос. На Марс, Луну или куда там собираются, этого Нелла не знала.

Но она прекрасно понимала, что ни хера одним полётом, даже в случае немыслимой удачи, дело не ограничится. Поставят базу на Луне? Вперед на Марс! Данко не сможет выжить в атмосфере Венеры? Так призраки смогут!

И так далее, тому подобное. Нелла, может быть, и была идеалисткой, но прекрасно понимала, как и чем думают в верхах. Такой шанс никто не упустит, заднюю не дадут, они будут требовать, звонить, писать, посылать комиссии… А, теряя терпение, они заберут Юлю. Первым же делом. А может, попробуют загрести под это и «чистых».

Предположения? Нет, практически дистиллированная уверенность. Там, наверху, увидели очень и очень жирную кость. Дело не в перспективах для человечества, а в вечной славе для каждого, кто хоть каким-то боком будет участвовать в этом проекте.

Теперь же, вместо того чтобы нормально что-то обдумать и обсудить, две головастые стервы истерично нажрались и обвиняют окружающих. И что обиднее всего, они обе о Викторе понимают больше неё, дуры, засунувшей голову в песок. А еще есть Юлька. Юленька. Юлечка. Влюбившаяся в долбанного страшного пацана с шипастой головой просто по уши. На этом брюнетистая сучка и сыграла, уговаривая её дочку начать проказничать. Мол, «Витя тебя настоящую не знал, надо показать, что он тебе нравится» …

— Да заткнитесь уже! — прорычала Ржа, роняя голову на лежащую на столе руку, — Пейте молча!

Сука, почему всё так сложно-то?!

Глава 11. Сделка века

— Только попробуй стукнуть обо что-то! Потащишь стукнутое вниз, к себе, а от себя достанешь целое!

— Я щас разденусь!

— Зачем?!

— Сильным стану, ничего не стукну!

— Я тебя сама стукну! Ты думай, куда ты идешь!

— Ой, да что там Викусик не видела!

— Баба Цао, дайте я ему помогу!

— Даже не думай! Пусть вдвоем справляются! Они мужчины!

Офигеть, дайте две, мысленно и беззлобно бурчал я, напрягая кисти рук так, чтобы взять на себя большую часть веса недовольно поскрипывающего стола, который мы с Васей заносили в лифт «общежития гигантов». Да еще и «не поцарапай». Наглые, всё-таки, все эти бабки, когда хотят продемонстрировать покровительство какой-нибудь девчонке или ребенку. Сами ничего не таскают, зато командуют!

Вообще заселять обычного, хоть и с горящей головой, ребенка в обиталище обычной, но всё-таки трехметровой девочки — это слегка сомнительное психотерапевтическое решение на мой взгляд, но вот оно, случается у нас на глазах. И даже моими, неудачно подвернувшимися руками. Сначала, значит, меня облапывают и каются, что мол, прости нас, Витя, мы тебя считали злым и жестоким гадом, который притворялся хорошим парнем, который притворяется страшным парнем, а ты на самом деле хороший парень, вынужденный быть злым и жестоким гадом, притворяющимся плохим парнем!

Тьфу! Я сам половину не понял!

Перетаскивать набор мебели для нормального человека в апартаменты нашей большой девочки было почти забавно. Ну, то есть это выглядело так, как будто бы она завела себе хомячка не хомячка, но где-то капибару. Тем не менее, удерживаемая строгой Цао на одном месте, Викусик лучилась таким неподдельным счастьем, что мне было аж неловко смотреть на её лицо. Почему-то было стыдно за всех нормальных людей, сторонящихся… ну, тех, кто родился не совсем нормальным. Впрочем, радостного до жопы Васю это также касается.

Суки! У ребенка просто горит голова! Он даже не обжигает ничего и не поджигает! Он просто горит! Какого черта вы с ним не дружите?! Он настолько рад, что у него будет соседка, что даже особо не смущается лесенке на унитаз!

Нет, люди, всё-таки, козлы.

Закончив помогать пацану, я неожиданно понял, что устал от неосапиантов. Или не так, а просто соскучился по нормальным обычным людям. Слишком много необыкновенного и сверхъестественного случилось в последнее время и продолжало случаться. Моё чувство реальности начало трещать по швам. Пойду схожу в кафе.

Посмотрю на нормальный мир.

С собой я прихватил Пашу. Блондин, только начавший обретать некое подобие знакомых и друзей, оказался брошен на произвол судьбы и неприкаян как забытый в стиральной машинке носок. Чтобы он окончательно не закис в этом своем некомфортном одиночестве, я извлек Салиновского на солнечный свет и повёл в люди. На проходной его не хотели пропускать в люди, но мы наврали, что идём покупать учебники. Сидящий на посту военный с пулеметом, хороший такой мужик лет за сорок, давным-давно уже был не в курсе, что учебники нам выдают в библиотеке, так что, сделав отметку в журнале и записав время нашей отлучки, выпустил обоих в большой мир.

Стакомск, улыбаясь нам ранним и слегка душным вечером, принялся разочаровывать двух молодых людей, шагающих в поисках кафешки. В смысле все вокруг было не просто занято, а буквально забито загорелой молодежью и лицами постарше, с упоением пожирающими как мороженое, так и пиво. Нам хотелось и того и другого, так что шли мы дальше, зверея с каждым шагом. Мимо редких полуподвальчиков, из которых неслись запахи того же пива и растрепанной воблы, мы проходили гордо и несгибаемо. Хотелось культуры, солнца и смотреть на нормальных летних людей, а не на прячущихся в подвалах работяг, уже заколебавшихся от зноя.

Удача нам вскоре улыбнулась — около одного зеленого сквера было установлено летнее кафе, где как раз какая-то семья освобождала один из столиков. Мы тут же оккупировали свободное место, правда совсем «чисто» это сделать не вышло — опустив зады на стулья, я и Паша с большим удивлением увидели, что третий из четырех пластмассовых стульчиков занят кошкой. Обычной, небольшой, трехцветной кошкой. Невозмутимой и пушистой.

— Так даже веселее, — заключил Салиновский и с предвкушением посмотрел на меня.

— Хочу мороженого, — озвучил я, — А потом можно и пива.

— Извращенец, — поставил мне диагноз блондин, — А я сразу пиво. И с рыбкой!

Это было просто прекрасно. Персиковое, в вафельном стаканчике, мягко-оранжевого цвета. Точь-в-точь такое же, какое я, будучи совсем мелким, как-то раз поглощал в больших количествах, попав с батей в Сочи. Он его, как и пиво, закупал ящиками, так что мы даже почти на пляж не выбирались, а лишь сидели в прохладе санатория, обжираясь вкусным. Хорошие времена были. И даже был тогда еще тот Советский Союз. Я его не помню, конечно, но тогда в 90-ых развалилось лишь государственное образование. Люди остались. И они были еще долго.

В сквер то и дело заходили, то и дело выходили. Я с удовольствием рассматривал свободно одетых девчонок, улыбающихся и довольных жизнью. Лица без косметики, сиськи без пуш-апа, ноги не от ушей, ну ерунда же, на самом деле. А вот спокойные, радостные, светлые лица людей, живущих не с верой, а с уверенностью в завтрашнем дне — это совсем другое.

— Ай! — отвлекло меня от созерцания восклицание Салиновского. Тот пытался отнять у кошки свою рыбу, которую та стащила, а сама пушистая, встав передней лапкой на стол, грозно махала свободной конечностью и пыталась Пашу еще раз цапнуть каждый раз, когда он хотел изъять вкусняшку.

— Да оставь ты ей, — вяло сказал я, — Вон еще возьми, если мало.

— Да эта с икрой же, ну! — противился Салиновский, — Да и вредно кошкам соленое!

— Кажется, у нее свое мнение на эту тему, — указал я на животину, натурально клацающую зубами в попытках напугать большого злого Пашу.

— Хм…, — задумался тот, — А может, разоришься, Вить, ей на угощение? Все-таки с девушкой сидим. А я сбегаю вон, в магазин.

— Нифига себе ты икру любишь, — покрутил я головой, доставая рубль из кармана.

— Да не икру, — хмыкнул Паша, — Просто действительно кошкам соленое вредно.

«Пирамидка» сливок и рыбные консервы наглая пушистая зверюга все-таки удосужилась обменять на рыбу, которую, кстати, просто нюхала, пока Паша метался туда-сюда. Он, выцыганив у продавщицы в кафе газету и блюдце, оформил нашей соседке по столику всё по красоте, что та бесспорно оценила, начав очень аккуратно кушать, стоя передними лапками на столе. Это даже вызвало возгласы одобрения от наблюдающих за происходящим соседей.

Мир и покой были восстановлены, мы предались отдыху дальше. Оказалось это дело далеко не самым пустым занятием, так как я почувствовал, что начинает потихоньку отпускать. Вся эта свистопляска, вечные качели между пионерским, мать его, лагерем, учебной базой и секретным объектом, долбанная Кладышева, к которой я уже почти начал относиться как к хорошей знакомой (чебуреки виноваты!), Палатенцо, сама Окалина, атака в последний день, погоня за перевертышем, беременность этой дуры…

Слишком много.

— Одиноко стало в «Жасминке» …, — протянул погрустневший Паша, — Что девки уехали — это даже хорошо, очень уж они были, гм. Ну ты понял. Но что пацаны нас так легко бросили…

— Вот не придуривайся, — упрекнул я бывшего соседа по комнате, — Ты сам бы со свистом свалил, если б не твой послужной список. А баба Цао сказала, что «Жасминка» никогда не пустует. Скоро привезут, гм, новых постояльцев.

— Ага, таких же, как Вадим этот, — еще сильнее погрустнел Салиновский, дохлебывая кружку пива. Допив, он уставился на меня, — Вот как ты с ним общаешься, а, Вить?

— Неплохо общаюсь, — пожал я плечами, — Причем со всеми. С тобой, с Вадимом, с Цао, с Викусиком. С Васей вот, тоже.

— Как у тебя это вообще получается? — неожиданно возбудился блондин, тут же смущенно пояснив, — Я слышал твои слова, ну… про Янлинь. Да, стыдно стало, очень, но… Вить, я просто не знаю, как с ней разговаривать! О чем! Где! Да и Вадим!

— Всё просто, — ответил я, облизывая мороженое и глядя на то, как ко мне задумчиво принюхивается определенно обожравшаяся кошка, — Я воспринимаю любого человека — человеком, Паш. Не неосапиантом, не особенным, не опасным. А человеком. Обычным. Только с уважением.

— Это как? — потребовал объяснений мой собеседник.

— Это просто. Я не вижу в тебе чудище, которое может, закусив лаврушкой, увести у меня или вообще у кого угодно совершенно любую девушку. А вижу в тебе Пашу. В Викусике — Викусика, а не трехметровую красотку, способную, при желании, зашвырнуть меня на пятиэтажку. Или в самый ненужный момент обличить во лжи. Все вокруг нас люди. Учитель, милиционер, пожарный, твой сосед по комнате. Все они спят, срут, едят, у всех свои проблемы и радости. Все хотят нормального отношения.

— Еще скажи, что в Афонове видишь, — скептически скривился Салиновский, — Он ландшафты меняет! У него разных наград на музей! Он…

— Пьет, жрет, ссыт, гадит, страдает и любит, как и все нормальные люди, — безжалостно растоптал я пашкин пафос, — А те, кто не жрут и так далее — всё равно могут быть обычными людьми. Которые вовсе не хотят, чтобы их боялись, превозносили, целовали в жопу или бежали от них в ужасе. Ты сам себе создаешь барьеры, которые не можешь и не хочешь перепрыгивать, понял?

— Понял… что ты долго прожил со знаменитостью и теперь для тебя все равны, — уперся в своих заблуждениях блондин, — У тебя, считай, тренировка была!

— Переубеждать тебя бесполезно, — хрюкнул я, — Так что прими за рабочую версию, что да, была. Я научился, понял и проникся, а теперь делюсь с тобой мудростью. И угощаю пивом.

Наступила пауза. Пока я под пристальным кошкиным наблюдением доедал мороженое, ошеломленный моим коварным ходом невступления в дискуссию Паша размышлял. Я ему не мешал. Куда интереснее было наблюдать за прохожими и следить за борющейся с искушением кошатиной, переступающей передними лапами. Она определенно хотела мороженого, но была слишком сыта для конфронтации.

— Ну, кажется, я поня…

Его перебил визг шин от остановившего у кафе автомобиля, за рулем которого сидел знакомый мне человек по имени Анатолий Викторович с непретенциозной фамилией Темеев. Выглядел он вздрюченно и бледно, а смотрел зло и на меня. И жесты делал однозначные, не отводя своего раздраженного взгляда.

— Кажется, это за мной, — поведал я приятелю, вставая, — Видимо, что-то случилось. Держи еще трешку, посиди тут за меня, хорошо?

— А, это без базара! — осклабился блондин, вечно пребывающий в состоянии «денег нет, но очень хочется».

Правая рука моего непосредственного начальника бросил на меня взгляд через зеркало заднего вида, а затем, прожевав несколько нецензурных слов, выдавил, что меня ждут в НИИСУКРС. Злился, правда, он явно не на меня, но на всякий случай я сидел тихо и пах персиковым мороженым, пока Темеев остервенело гнал машину в наш институт рогов и копыт, чье мрачное здание оказалось у меня перед глазами чуть ли не в рекордные сроки. Дальше было как обычно — просторные серые коридоры, в которых всегда тишина, скрытый за огромным гербом огромный лифт, долгий спуск и почти сожранный тьмой кабинет внизу. Тоже огромный, конечно же.

Там меня ждали три весьма выдающихся дамы. Если Окалина и Кладышева выглядели еще куда не шло, что уже говорит о многом, то товарищ Молоко из себя представляла полулежащий на диванчике объект недвижимости. Вид у ученой был настолько предсмертный, что у меня даже мысль промелькнула — позвали либо прятать тело, либо помочь его дотащить до реанимации. Впрочем, полушутливые мысли, как и хорошее настроение, у меня быстро кончились, так как Нелла Аркадьевна начала говорить. Рассказывать.

И делала она это долго.

Слушая её, я понимал, что в создавшейся ситуации отчасти виноват сам. Будь я нормальным подростком, то мог бы либо полностью прогнуться под хотелки майора, либо наоборот, встал бы в позу тотального противостояния, но сам, будучи человеком взрослым и зрелым, играл на полутонах, вставая на дыбы лишь тогда, когда от меня требовали чего-то совершенно неприемлемого. А занятая (действительно занятая женщина) интерпретировала мою покладистость за прогибы, которые, как известно, «наконец-то» и «навсегда». Да и понять стоит, что её работа и опасна, и трудна, а значит, собственным делам и побочной нагрузке типа того же Симулянта, Ржа не могла уделить достаточно внимания. Не могла, не хотела и не собиралась.

Правда, первый же мой озвученный после речей Окалины вывод был для собравшейся троицы слегка неожиданным.

— То есть, вы предательницы, — четко и на весь кабинет заявил я.

— Что? — прищурилась блондинка, — Мальчик, если ты про наш договор…

— Плевать на него, — великодушно отмахнулся я, — Это отдельная тема. Вы уже доказали неоднократно, что всерьез меня воспринимать не собираетесь…

— Не я…! — раздалось с дивана от самой умной из собравшихся.

— Вполне вероятно, — охотно покивал я, не сводя глаз с майора, — Я говорю о другом предательстве. Родина, человечество… наконец мы, неосапианты. Вот кого вы предаете, Нелла Аркадьевна.

— Поясни? — откинулась блондинка на спинку своего кресла. Взгляд её голубых глаз почти излучал изморозь.

— А что тут неясного? — удивился я, — Вы все, втроем, подписались на преступный приказ по мозголомке не просто совершенно невинных людей, а тех, кто, ничего не получая взамен, приносит нашей стране очень весомую пользу. Что тут неясного? Мало того, вы желаете подписать на это дело меня. Раньше играли втемную, а теперь открыто заявляете: «Витя, нам нужна твоя помощь по порабощению призраков, потому что стране нужна космическая программа, что ты за это хочешь?». И ладно бы, Нелла Аркадьевна, вы хотя бы прикрывались фиговым листочком, что вам нужно подобное ради высшей цели и процветания страны. Нет, таким образом вы выкупаете дочь. Только и всего.

— Ты все перевернул с ног на голову, мальчик, — покачала головой псевдодевочка, сидящая на стуле и болтающая ногами, — Выдал какую-то чушь. Набиваешь себе цену?

— Засунь язык себе в задницу, стерва, — благожелательно посоветовал я Кладышевой, — У меня не хватит хотелок, а у вас возможностей, чтобы хотя бы погасить ваши долги за мои уже оказанные услуги. Особенно у тебя. Но это сейчас меня вообще никоим образом не заботит. Я спрашиваю прямо: вы люди или предатели?

— Изотов, ты вообще понимаешь, что такое Приказ, а? — в тишине кабинета слова Ржи казались падающими с потолка могильными камнями, — Ты понимаешь, что…

— Вы казните «злыдней» и «доброхотов», Нелла Аркадьевна! — резко перебил я начальство, — Шпионов, агентов, черта с рогами! Вам насрать, что привело их на мушку вашим парням! Статус есть — вы открываете охоту. Сколько из этих человек оказалось деформированным чисто из-за квадратно-гнездового отношения нашей любимой страны — вам плевать! Вы адекватны, сильны, влиятельны, ваша красавица дочь известна каждому гражданину страны… вы хорошо устроились. Настолько хорошо, что не задаете себе неудобные вопросы! Ни тогда, когда надо принудить меня быть лично вам полезным, ни тогда, когда Родине понадобилось бросить кого-то в топку прогресса! Вам уже плевать на «хорошо» и «плохо», главное делать то, что получается! А если кто-то этому мешает, не то что какой-то там Симулянт, а даже собственная дочь, которая «выздоровела», то их мнением можно пренебречь!

Тишина после моей речуги воцарилась буквально, ну… царская. Полная. Прервалась она неожиданным предсмертным стоном. Нина Валерьевна, как восстающий из своего хрустального гроба Ильич, стеная и пыхтя утвердила себя в сидячем положении, а затем, издав несколько утробно-тошнотных звуков, с натугой проговорила:

— Витя… эти две дуры… они твои речи могут воспринять только как… ну… уф… предсмертные, понимаешь? Вон Нелька уже надулась и за пистолет хватается. Успокойся, коза блондинистая! Никаких драк! А ты, Витя, слушай… уф… ты же понимаешь, в каком мире мы живем. В какой стране. Добровольно-принудительно, слышал такое? Мы не имеем права, ни морального, ни какого еще, пренебрегать возможностями. Терять потенциал развития всего государства ради комфорта отдельных его граждан. Понимаешь?

— Понимаю, — сбавил накал и я, — Понимаю, Нина Валерьевна. И даже понимаю, что затраты на неосапиантов настолько велики, что Союз сознательно не увеличивает бюджет Стакомску, жрущему как целая республика, чтобы не вызвать возмущения. А вы понимаете, что речь идёт о… рабстве? Натуральном рабстве?

Ученая молчала, сильно занятая тем, чтобы не сблевать.

— Думаешь, я не понимаю, что Юльку могут отправить в космос несмотря ни на какие гарантии, а, Изотов? — голос майора прозвучал неожиданно и хрипло, — Думаешь, я не знаю, что её будут крутить, как угодно, если я сдохну? Думаешь, вот эта мелкая *изда не понимает, что и её могут отправить туда? Такова жизни, мальчик. Наша жизнь. Мы сдохнем, но толкнем страну чуть дальше, выше. Те, кто не хотят толкать, те, кто вредят — такими занимаюсь я. И ты, я уверена, это тоже понимаешь. Даже понимаешь, что понимаем мы. Давно уже всё понял. Так зачем все это?

— Сказал бы, но я не верю вот ей, — ткнул я пальцем в Кладышеву, — Она совершенно бессовестная сучка.

— А тебе есть что сказать, *издрон ушастый? — скептически скривилась брюнетка.

— Я — Предиктор.

Шутка юмора, уважаемая публика, она в том, что на голом энтузиазме и такой же голой заднице юной китаянки далеко не уедешь с поставленной мной целью. Да, даже если Янлинь может работать воистину нечеловеческими темпами, она все равно является одним человеком. Ограниченным одним мыслительным потоком, одним творческим потенциалом, одной линией человекочасов. Этого совершенно недостаточно, но… это начало. Первый Ли. Правда, за такое обозначение меня довольно неслабо бьют.

Нужны люди, ресурсы, мощности. Разные точки зрения. Прикрытие. Подстраховка.

То есть — эти две подлые, двуличные, лицемерные, коварные, в чем-то умные, а в чем-то непроходимо тупые бабы. И «призраки», которые по счастливому стечению обстоятельств к ним прилагаются. В основном, конечно, дело касалось именно «призраков» как совершенно бесценного актива, только вот в отличие от сидящих где-то высоко партийных работников, привыкших приказывать и «делегировать», у меня было чем их убедить.

— А я «чистая», пацан, — надломленный и уж точно не подростковый голос вырвался из нежных губок Вероники, — И я хочу жить долго и счастливо. Если ты знаешь способ как…

— Ты ему поверила?! — Окалина выглядела ошеломленной, так же, как и Молоко, уже утратившая свой предсмертный вид.

— Ему незачем врать. Потому что нечего терять, — также хрипло выдавила брюнетка, продолжая заворожено пожирать меня глазами, — Это, кстати, в Москве отказываются понимать. Думают, что достаточно лишь правильно направить эмоции призрака, воспитать в нем «несокрушимый» патриотизм, как тот станет годами работать в безвоздушном пространстве за «спасибо». Провальная идея, даже в случае с Данко, который вообще проваливает все тесты. Но нас гонят, Нин, нас гонят. А потом на нас же все и свалят. И что дальше будет? В лучшем случае я смогу выскользнуть в Турцию и буду там работать шлюхой, каждый день оглядываясь себе за спину. А «призраки» в космосе сойдут с ума через год-два, но кто меня будет…

Бабах! Произошедшее было очень похоже на то, как со стола смахивают крупную муху. Приподнявшаяся блондинка влепила Кладышевой удар раскрытой ладонью в плечо, удар, снесший хрупкую девчонку и отправивший в полёт, прямо в стену! Не тратя ни секунды, взбешенная майор с силой и хрустом ткнула какую-то кнопку в столе, зажигая свет по всему своему неприлично огромному кабинету. Тело Вероники едва успело сползти по стене на пол, как Окалина уже шагала к ней, игнорируя крики подруги. Раз! И переломанное тонкое тельце подростка, не подающее признаков жизни, уже безжалостно сотрясается в руках у разъяренного неосапианта!

Дальше происходило что-то, чего видеть не стоило бы никому. Взбешенная мать не пыталась физически уничтожить далеко не сразу пришедшую в себя «чистую», но была полна желания и умения причинить той боль. И причиняла, калеча орущую от боли девчонку, мотаемую ей как куклу. Крики Нины Валерьевны, вскоре сменившиеся приступом тошноты, не отвлекли Ржу от расправы даже на волосок.

А я наблюдал, причем даже с интересом. Тайны мадридского двора вновь показали свою несостоятельность. Знать, что где-то впереди жопа — это одно, а вот узнать, что она была достаточно близка из-за того, что кто-то что-то не сказал ранее… это совершенно другое. Что касается Кладышевой, то мы жили в одной комнате, не дружили, но соседствовали очень по-свойски. «Чистая» до момента, как показала свое настоящее лицо, могла быть очень приятным и заводным человечком. Тем обиднее мне было то, что она в конечном сделала.

— Так…, — небрежно отшвырнув скулящую от боли Кладышеву практически туда, откуда она её подобрала, Окалина, тяжело дыша, повернулась ко мне.

— Ты… действительно… что-то… знаешь?

— Лучше, — покачал я головой, — У меня есть план. Как сделать всем лучше, чем сейчас.

— Насколько он фантастичен, Изотов? — это уже спросила успокоившаяся от вида копошащейся на полу Кладышевой Молоко, — Что ты предлагаешь?

— Просто развить одну идею до одного логического конца, — поднял я левую руку, демонстрируя женщинам браслет со «стакомовскими» часами-следилкой, — Сделать так, чтобы все без исключения подсели на справедливость как на туалетную бумагу. Чтобы рвали в клочья за любое покушение на неотъемлемые права каждого гражданина. Понимаете? Каждого. Всех, без исключения. Свобода, равенство, гласность. Надзор. Защита. И всё это без человеческого фактора. Без коррупции, без своячничества, без взяток и подстав.

— Конкретнее можешь быть… придурок? — одежды на Веронике уже не было, но слегка подсохшая кровь закрывала куда больше, чем её обычные наряды. А уж вид ползущей к столу девочки по мраморному полу… брр.

Что же, хотите конкретики? Её у меня есть.

Глава 12. Старая песня на новый лад

Лень — одна из движущих сил прогресса. Человек привыкает к удобствам с невиданной силой и скоростью, меняя свой быт и жизнь под них, если понадобится. Вот, к примеру, существуй вы на самом деле, уважаемая публика, смогли бы вы представить себе жизнь без… ну, к примеру, туалетной бумаги? Да, конечно, сказали бы некоторые из вас. Почему бы и нет? Биде, самый что ни на есть популярный ответ? А может быть, какая-нибудь мочалочка? Держу пари, была бы мочалка — появились бы такие маленькие-маленькие, но очень свирепые стиральные машинки, чтобы её тут же застирывать. Понятно, что и как, да?

И вот, мы обращаем внимание на творящееся у нас здесь и сейчас. Великий могучий Советский Союз, идущий по дороге к коммунизму и общему счастью. Что на дороге множество ухабов, и ежу понятно. Один из самых злых и отчаянно мерзких — злобный бессмертный спрут, известный всем под имением «бюрократия». Жизненно важный, больной, бесконтрольно растущий, замедляющий все процессы. Нюанс был в том, что «бессмертным» он был только до популяризации и развития компьютерных технологий.

Разумеется, в моей прошлой жизни эти самые технологии «спрута» не убили сразу и наотмашь. Слишком мало доверия вызывали чужие программы на чужом «железе», слишком инертна была структура общества. Но всё познается в сравнении. Бездушная, холодная, одинаково справедливая ко всем программа, делающая за доли секунды то, что тетеньки в разных собесах легко и профессионально растягивают на полчаса, способна изменить мир. Она удобна. Она не знает жалости и сомнения. Она не будет делить людей и неосапиантов, как делят их те, кто принимают решения. И, если её правильно преподнести, правильно запустить в человеческое общество… она станет его неотъемлемой частью.

А потом уже будет поздно.

— Ты серьезно?! — второй раз в жизни я видел Янлинь, удивленную почти до потери пульса. У девушки, запустившей меня в своё логово, аж руки бессильно опали.

— Милая, — вместо меня ей ответила проскользнувшая внутрь Кладышева, подходя к китаянке вплотную и крепко хватая ту за ягодицы в подобие объятия, — Он меня купил с потрохами! Полностью! И не только меня!

— Чееем?!? — заизвивалась бедная девушка, чувствуя, что её маленькой жопке что-то угрожает.

— Всем! Будущим! — Вероника до сих находилась в некотором неадеквате, — Сейчас я тебе все расскажу!

— Рууууки уберии! — протестующий вопль китаянки сменился прекрасно знакомым мне вздохом и закушенной губой.

— Так, я вас оставлю…, — поспешил я ретироваться.

вк

Каждую из моих слушательниц ранее купило своё. Молоко отдалась за простоту идеи, подразумевающую отсутствие каких бы то ни было агрессивных действий. Окалине, которой подруга популярно объяснила, что именно я предлагаю, хватило иного. Машинная чистка человеческого фактора среди лиц, принимающих решения или являющихся посредниками, пришлась палачу Стакомска по вкусу. Сильно пришлась. Кладышеву оказалось «купить» проще всего — та отдалась вся и сразу только за надежду.

Знаете, кто больше всего думает о будущем и боится его? Бессмертные прекрасные девочки. Им есть что терять. Дам намек — не девственность.

— Привет, Витя, — грустно поздоровался со мной Вадим, оказавшийся в лифте, как и обычно. Очень сверхъестественно обычно.

— Привет, Вадим. Что случилось?

— …, — наш берсерк замялся, но потом всё-таки ответил, — Юля. Она… не такая стала. С ней теперь опасно.

— Да, я в курсе, — кивнул я, поморщившись, — Пытаюсь решить эту проблему. Обещать ничего не буду, но и мне происходящее тоже не нравится.

— Понял тебя…

Зайдя к себе, я закрыл дверь, а затем, обернувшись, со тяжелым вздохом посмотрел на… Юльку. На Палатенцо. Сидящую, поджав ноги, на стуле. Съежившуюся. Несчастную. Нервничающую.

Жалкую.

Вот он, мой Моби Дик.

Сняв маску, я тычком пальца включил вытяжку, а потом закурил, глядя на молчащую девушку, ёжащуюся под моим взглядом. Эх, проблема… и как её решить — я не знаю.

Почему Палатенцо было Палатенцом? В первую и в последнюю очередь потому, что Окалина Юлия Игоревна была красива. Потрясающе красива. Куда красивее и безупречней собственной матери, даже если бы той пришла в голову мысль посвятить жизнь художественной гимнастике. Я так называл призрака, вырабатывая психическую сопротивляемость её безупречной внешности и бесстрастному поведению. Высокая, сантиметров 170, не меньше, с потрясающей, поражающей воображение копной волос. И — безупречная. Ни морщинки, ни складки, ни родинки, ни единого ненужного волоска. Образ, который создала сначала она, а затем мы еще и улучшили с ней вместе. Образ, который стал её новым телом.

Но сейчас?

— Знаешь, почему я ничего не возразил, когда ты на весь Союз объявила меня своим женихом, а? — наконец, устав разглядывать это несчастье, спросил я.

Юлька лишь мелко затрясла головой, выпучив глаза.

— Потому что не был против. Совершенно. Ты была классной и умной. А какой стала? Тебя даже репортерам нельзя показать. Все твои знания, весь опыт, всё это теперь лежит мертвым грузом, потому что ты, как потерянная собачка, бегаешь за каждой новой своей эмоцией. Не учишься, не читаешь, не пытаешься с собой справиться, хотя бы затем, чтобы снова выйти на сцену….

На лице призрака появилось выражение отвращения, которое я правильно распознал, начав говорить еще более едко:

— Правильно, Юлия Игоревна, а зачем вам на сцену? Вам же не нужно ни есть, ни спать, ни покупать одежду. Раньше вы занимались всей этой ерундой, потому что было всё равно, чем заниматься, а теперь есть такая замечательная игрушка, как чууувства, да? Только вот ты не можешь не замечать, что большая часть эмоций, испытываемых тобой, негативна. Что к тебе хуже стали относиться. Пренебрегать тобой.

— Да… Даже мама…, — понурилась призрачная девушка, помолчав с минуту.

— Так поступают с детьми, от которых ничего не зависит…, — принялся спокойно и вдумчиво объяснять я.

Никогда не был экспертом в общении. Но от Юльки слишком многое зависит. Именно она указывает (или должна) «путь» остальным призракам. Не сейчас, конечно, куда такую отпустишь, они же в ужас придут, несмотря на ограниченную эмоциональность! А они, эти призраки, нужны. В первую очередь нам.

Пришлось здорово постараться языком, чтобы убедить Палатенцо в том, что существуют неприятные вещи, которые её необходимо делать и ощущать. В первую очередь из-за себя, симулируя то, что она не может ощутить. Человек растёт как личность преодолевая неприятности и решая проблемы. Тот, у кого их нет, останется на том же уровне.

— А знаешь, почему именно я тебе всё это объясняю, Юль? — закончил я первую вводную лекцию, — Потому что я тебе нужен. Ты согласна слышать меня. Ту же Веронику ты слушала только тогда, когда она говорила тебе приятные и интересные вещи. Потому-то она тебя, кстати, и обманула. Поняла?

— Н-не знаю. Мне надо подумать.

— Правильный ответ.

После разговора ноги меня сами понесли к холодильнику, руки сами взяли две бутылки водки, а затем совершенно уставший от всех этих баб организм, слегка лишь желая заглянуть одним своим органом назад к Янлинь, потопал к Салиновскому. Расслабиться и всё такое.

У Паши оказалась баба. Причем знакомая. Причем, не в гостях. То есть кошка. Та самая, из кафе, трехцветная. Она сидела на стуле в пашиной комнате, разглядывая стоящего в дверях меня недоуменно и брезгливо.

— Ой, ну вас нахер! — психанул я, вручил Салиновскому водку, а затем сбежал к ядреной матери на свежий воздух.

Перед крыльцом стояли двое. Слегка испуганный и настороженный Вася, который Данко, и сильно настороженный Шахбазян Ваган Варагович, который наш участковый. Милиционер смотрел на мальчика, пытаясь выяснить степень его пожароопасности, ну а ребенок просто смотрел на незнакомую рожу и чувствовал себя не очень, как и любой ребенок при виде незнакомой взрослой рожи.

— Товарищи, а пойдемте есть мороженое?! — громогласно произнес я с крыльца, разглядывая это непотребство, — А то так курить хочется, что нажраться не с кем!

Далеко мы пойти не могли, но на лавку в парк? Вполне. Туда я и приволок пакет эскимо, попутно всучив три мороженки охреневающему от духоты пулеметчику на проходной. Сами тоже хорошо посидели, причем,кажется, мы с Васей были в одинаковом молчаливом восторге от того, что жрём эскимо с милиционером. Настоящим, живым!

За эти краткие посиделки и разговоры почти ни о чем, я добрал того, что не успел добрать в кафе с Салиновским. Мир вновь расцвел если не всей палитрой красок, положенной мне по возрасту, так хоть перестал казаться вонючей дыркой в земле, где всем адаптантам и криптидам дан шанс жить, только если они из кожи вон лезут, стараясь причинить пользу… по Уставу и чужой указке.

Вася хавал угощение, крутил по сторонам головой, задавал Шахбазяну обычные детские вопросы из серии «сколько преступников вы уже застрелили из этого «макарова», а я наслаждался видом аккуратно отвечающего милиционера, чердак которого до сих пор гнулся и трещал от горящей головы ребенка.

А затем пришла ищущая своего соседа Викусик. Всучив растерянной девочке пакет с оставшимся мороженым (а там было ого-го!), я, недолго думая, из чистого хулиганства и позерства превратился в туман, подхватил одним концом свои вещи, да и улепетнул в общежитие, насладившись зрелищем участкового, которого жизнь к такому категорически не готовила.

Пришла пора браться за жизнь всерьез.

Тренировки на развитие возможностей? Да, необходимы. Изучение материала второго курса? Однозначно, несмотря на то что я уже достаточно компетентен как программист, которых выпускает мой ВУЗ. С избытком… Так, что дальше? Основа основ у меня — это Палатенцо и работа с тем, что сейчас заменяет ей мозг. Причем, именно уделять ей время будет катастрофически неверным, надо очень аккуратно подводить её к правильным мыслям, формируя психопортрет обычного человека. А для этого Юлька первым делом должна погрязнуть в глубинах самоанализа. Утонуть в нем. Утопить эмоции, выхолостив их от лишнего. А это все требует времени, которого у нас отнюдь не вагон, но пока Окалина-младшая не приведет свой чердак к покорности, мы не можем ей доверять. В этом наша психованная психологичка была полностью уверена — шок, испытываемый «призраком» от новой смены формы существования, был слишком велик, он дезориентировал.

Поэтому мы начали постепенно, вернув все на старые места. Вольфганг никуда не уходил, против возвращения Вероники не сказал ни слова, а вот сама Юля была этому моменту не очень рада. Кладышева, впрочем, за старое не бралась и соблазнять меня по новой не спешила, а наоборот, стала чрезвычайно занятым человеком. Теперь, кроме её рабочей рутины, появилось еще и обучение у Янлинь, плюс периодические (и частые) визиты к Окалине и Молоко. Наша карманная психиатресса стала связным.

Следующей немаловажной деталью, опять-таки связанной с миниатюрной брюнеткой, стал её отчет о «замедлении прогресса» с остальными призраками. Это весьма неприятное для Кремля объявление она мастерски замешала с данным по двум факторам: во-первых, потому что я стал меньше раздражаться и экспатировать из-за отсутствия личной жизни (плак-плак), а во-вторых, Кладышева начала жаловаться на несдержанность самой Палатенца, которую назвала бесконтрольной, высказав опасения, что если молодой «призрак» так сильно слетает с катушек, то те, кто дольше пробыл в таком состоянии, могут вообще лишиться разума.

Наконец, причем буквально на второй день нашего нового-старого быта, Вероника свет Израилевна начала шататься около нас с Юлькой, играющих в шахматы. Ходила-ходила, смотрела-смотрела, а потом неожиданно выдала:

— Вить, а ты не пробовал спать в туманном облике?

— А зачем? — непонимающе похлопал глазами я.

— Попробуй обязательно, — безапелляционно заявила малявка, — Если что, то мы тебя утром разрядом разбудим. Если вообще заснешь. Но постарайся, слышишь?

Мысль мне показалась интересной. Почему бы и нет? Конечно, был шанс, что я начну «утекать», потеряв контроль над своими способностями, но имея прямо в соседней комнате двух никогда не спящих соседок, одна из которых способна меня взбодрить шоком, опасности он не представлял. Решено, пробуем!

И… это оказалось неожиданно сложно. Как засыпать, когда у тебя нет мышц, расслабляющихся в лежащем положении и сообщающих мозгу, что пришло время вздрыхнуть? Мозга, что интересно, тоже нет, а значит нет и хаотичной путаницы засыпающего сознания? И, что самое интересное, я вполне мог НЕ думать! То есть висеть себе инертным объёмом, вроде пука в тесном туалете с забитой вентиляцией, ждать своего нюхателя и в ус не дуть! Однако, я продолжил эксперимент, собираясь банально забить на сон вообще. Не получится и не получится, но ведь в любом случае кое-что важное узнаю? Например, свое состояние после столь длительной трансформации.

В итоге часам к трем ночи мне стало совсем уж скучно. Когда ты не чувствуешь вообще ничего, плюс еще и не слышишь, то эффект депривационной камеры проявляется во всей красе, так что моя терпелка банально не выдержала. И я превратился обратно.

Посидел на кровати, вспоминая, каково это владеть чувствующим и дышащим телом, а потом… диагностировал у себя, что полностью выспался. Или не выспался, а восстановился. Или мне так пока кажется. Вместо того, чтобы сидеть и додумывать, я выперся в общую комнату, кивнул забравшейся на канделябр Юльке, читающей книгу, а затем, определив, что Кладышева в данный момент в ванной, пошёл туда же, выламывая на ходу дверь.

Голая намыленная брюнетка успела лишь заполошно взвизгнуть, как я уже стоял в ванне, удерживая её за шею на весу.

— Я вот только сейчас понял одну вещь, — задумчиво проговорил я, прижимая извивающуюся девушку к плитке, — Твоё притворство, зараза. Ты притворялась раньше, а сама чувствовала по отношению ко мне отнюдь не добрые и не дружеские чувства, да? Так почему моя экспатия тебе по мозгам не лупит, а, Вероника Израилевна? Как это вообще возможно?

— Пусти…, мне больно…, — неубедительно хрипела психичка-психиатричка, строя жалобное лицо.

— Нет уж, — аккуратно передвинув жертву по стене, я задрал одну ногу, буквально сажая девушку враскоряку на свое колено, и продолжая удерживать её за горло, а заодно и приближая своё личико к её рожице, — Витя, конечно, дурак, но не совсем. Ты мне в глаза смотрела вообще без страха. Не сейчас, конечно, а так, в быту. И как это объяснить?

— Юля, помоги…, — продолжала из себя строить жертву… жертва.

— Нет, — холодно отрезала маячащая в дверном проеме Палатенцо, скрестившая руки на груди, — Души её, Витя. Давай будем вдвоем.

— Хреновая аргументация, — посетовал я за плечо, а затем вновь уделил внимание елозящей брюнетке, — Хватит дрочить об мою ногу. Начинай отвечать.

— А вот умею я! — неожиданно оскалилась Кладышева, — Не ожидал?! Научилась!! Выкуси! Ничего я тебе не сделала! Ты не в праве меня допрашивать! Пошел нафиг!

— Неправильный ответ, — покачал я головой, демонстрируя недомытой «чистой» свою свободную руку, — Смотри. Оп!

И мою руку до локтя покрыл густой слой прозрачной слизи.

— Понимаешь, ответ на этот вопрос чрезвычайно важен мне, так как касается моих способностей, — проговорил я, глядя в глаза девушке, — Поэтому либо ты сейчас мне всё рассказываешь, либо я надеваю тебя на вот эту руку, и ты становишься веселенькой говорящей куклой как в «Спокойной ночи, малыши». Причем, подчеркну — у меня есть два варианта, как тебя надеть. И я буду использовать оба, пока не узнаю правду.

Витя — хороший мальчик. Но ему не почти девятнадцать лет, а куда больше. Он видел много дерьма, пусть и не в этой жизни. Очень много. Интернет — это жуткая бездна, которой вовсе не обязательно самой смотреть на того, кто смотрит в неё. Другой вопрос в том, что заглянувшие достаточно глубоко больше не остаются невинными. Ни в каком месте. Новая жизнь с чистого листа? Пф, не смешите.

Для подобной угрозы жизнь голопопую намыленную девочку не готовила. И не только её.

— Мама…, — прошептала позади меня Юлька голосом, полным ужаса.

Сама же Кладышева дар речи просто потеряла. Она, сидя у меня на колене, была загипнотизирована рукой, по которой медленно и нехотя стекала слизь. Шумел всеми позабытый душ, чей шланг с насадкой конвульсивно дергался у меня под ногой. Как там любят говорить знатные мемологи Российской Федерации? Вечер перестал быть томным?

Конечно, я бы не стал ничего подобного проделывать при Юльке. Отправил бы её прогуляться, подышать ночным коридорным воздухом… или хотя бы сходить в гости к Вольфгангу, плотно закрыв за собой дверь. Но пока до самого акта, который прихотливый и знающий человек обозвал бы радикальным «фистингом», дело еще не дошло. Мой оффер был в процессе рассмотрения. Или, можно сказать, комиссия по его рассмотрению, словив жесткий мыслительный запор, вовсю тужилась, пытаясь всё понять и простить.

— Юленька, — приторным тоном проговорил я, — Выйди. Тебе пока слишком рано на такое смотреть.

И чуть пошевелился, прицеливаясь.

— Иииихххрррр…, — попробовав говорить, Вероника подавилась собственным языком, но затем сглотнув, всё-таки выдала, — Не надо! Это гипноз! Простойгипноз! Сильныйпростойгипноз! Окалинаокалинаокалина! Не надо!!

— А теперь подробности.

Они не заставили себя ждать. Секрет оказался вовсе не секретом. Недавно мы с Юлей сбегали в недостроенный супербункер, располагающийся под Стакомском, так там мне пришлось вступить в конфронтацию с отрядом «Когти», прямыми подчиненными этой самой Окалины. Я, разумеется, сопротивлялся всерьез их попыткам меня поймать, а значит — бил на убой. Никого не убил, да, но осадочек, всё-таки, остался. Нелле Аркадьевне подобное поведение сильно пришлось не по вкусу, поэтому она начала искать пути… подстраховки.

Нашелся неосапиант, слегка подправивший восприятие Окалине, Темееву, Молоко, Кладышевой, да и всем «когтям» заодно. Теперь они вместо моего лица видели физиономию недавно умершего известного сатирика, его молодую версию, что полностью рассинхронизировало ментальные связи между нами. В целом, как предполагала товарищ Молоко, подобное давало не только полный иммунитет к лицезрению моего личика, но и со временем должно было очень серьезно ослабить влияние туманной формы на мозг за счет потери «накопленных» впечатлений и связей между нами.

Выпалив всё это как на духу, Вероника уставилась на меня широко открытыми глазами.

— Понимаю, — пожал я плечами, расслабляя руку на горле Вероники, — Но лучше бы ты сразу наврала мне что-нибудь про свою поломанную психику и про то, что ты никого не воспринимаешь негативно.

— У меня поломанная психика и я никого… угкх!! — не договорив, голая и мокрая тридцатишестилетняя девчонка конвульсивно сжала бедра и начала вполне узнаваемо содрогаться.

— Не понял?! — охренел от такого поворота событий я, по-джентльменски удерживая слегка занятое собой тело. В свободном дверном проеме вновь мелькнула тень, злобно что-то прошипевшая про «ненормальную».

Длилось это безобразие не менее пары минут.

— Ты… угадал. У меня действительно проблемы с психикой, — наконец, проговорила моя невольная собеседница, когда закончила хватать ртом воздух, — А еще… с мужиками. Я мазохистка. Слышал… о таких?

Обосраться и не жить.

Ой, то есть я угадал! И даже больше. От перспектив получить руку помощи туда, куда не светит солнце, Вероника от страха (и не только!!) так психанула, что наведенный гипнотизером блок слетел. Заодно слетели и все остальные тормоза, от чего мы с Юлькой до самого утра слушали историю жизни девушки, бывшей одной из первых «чистых» на планете.

Заикаясь, дергаясь и куря одну за другой мои сигареты, Кладышева рассказывала и рассказывала.

Маленькое село в трех сотнях километров от Омска, где прижился советский еврей, когда-то бывший довольно известным журналистом, а теперь работающий механизатором. Большая семья. Девочка, старшая дочь, обнаружившая, что может больше не спать. Что она больше не устает. Оказывается, адаптанты встречаются и среди журналистов. Вероника, мечтающая о жизни в городе, решила скрыть свои новые способности и начала по ночам зубрить книги, взятые в местной чахлой библиотеке. Но сложно сохранить тайну в большой семье. Мать узнала. Испуг, истерика, звонок «куда надо», признание отца за стаканом самогона.

С утра за ней приехали.

Дальше было много экспериментов. Плохих, хороших, разных. В основном связанных с болью, так как проверить возможности регенератора легче всего через нанесение ему физического ущерба. Долгие пять лет, за время которых появилось еще несколько «чистых», точно таких же как она. Юных, полных энергии, вечных. Много, много, много боли. Нет, над ней не издевались, не мучили в том смысле, что вкладывают в разные страшилки, но как бы вежлив доктор не был, шприц с новым «раздражителем» от этого менее болезненным не становится.

Ну и конечно, какая юная девушка не влюбится в ассистента своего «лечащего» врача? За пять-то лет?

…а потом, оказавшись на свободе, более того, даже в университете, полном прекрасной советской молодежи, не поймет, что секс без боли ей неинтересен совершенно? Ей, но не телу, которое, тем не менее, никак не могло получить желаемое? Ну, достигнуть финиша?

— Ух, жопа! — сочувственно отреагировал я. Так вот что у неё с чердаком. Теперь выбор профессии и глубина изучения нужной науки не кажутся удивительными — Кладышева всю жизнь боролась с той «миной», что заложила по дурости в молодости.

— Это, кстати, еще одна причина, почему я тебя доводила, — хмыкнула на это слегка пришедшая в себя Вероника, — Надеялась, что если слетишь с катушек, то… сдерживаться не будешь, понимаешь? Толку от тех, кто сдерживаются…

— Стоп. То есть, ты Янлинь, Сидорову, и… просто так? — внезапно понял я всю глубину глубин покосившейся крыши сидящей за столом девицы.

— Ну почему просто так, — брюнетка фыркнула, мотнув короткой челкой, — Для дела надо было. Да и забавно это. И приятно.

Забавно? Вот же стерва!!

Глава 13. Чудесное виденье

Здравствуйте, меня зовут Виктор Изотов и я бью женщин и детей. Что еще хуже — я бью их сейчас в одном флаконе, так сказать, оптом. На постоянной и регулярной основе теперь вот, что особенно неприятно. А знаете, как это все можно усугубить? Я это проделываю под надзором своей почти-невесты! Пристальным, внимательным, и, что откровенно раздражает, — ревнивым.

Хлобысь!

— Аааах! Еще!!

Хлобысь! Хлобысь!!

— Ну же!!!

Выдав особо злой шлепок по багровой заднице, я добился того, что Вероника, заскулив, свернулась в позу эмбриона, принявшись кайфовать там о чем-то своем, о мазохистском.

— И как так получилось? — риторически спросил я потолок, а затем, спихнув голую балдеющую извращенку на матрас, попробовал покинуть эту обитель порока, работающую на полставки моей спальней. Что получилось не слишком то успешно, потому как сзади в майку мне вцепились мертвой хваткой с просящим воплем «Давай по нормальному! Витя! Ну пожалуйста!»

Черт.

— Мы договаривались! — реакция от Палатенца поступила незамедлительно. Вмиг возникшая у кровати Юлька растопырила руки, проливая целые пучки миниатюрных молний на схватившую меня брюнетку. Та, едва не порвав мою любимую алкоголичку, отцепилась, принявшись вовсю дергаться на кровати, протестующе мыча под воздействием электричества. Вяло ругнувшись, я ушел на кухню пить чай.

Почему мне уже давно кажется, что я живу вторую жизнь не в великом ужасном могучем СССР, а в каком-то комедийно-трэшевом триллере с арт-хаусными порновставками?! Вон, куда уж артхауснее призрака, херачащего молниями счастливо пищащую малявку с отбитой жоп… стоп, жопа в порядке, это я руку отбил.

— Юль, ни в чем себе не отказывай! — донес я до мстительного духа свою точку зрения, — Она заманала меня на по*бушки разводить! Я знал, что Кладышевой нельзя доверять!

— …моооооожно! — умудрилась пропищать «жертва», извивающаяся от своего больного удовольствия в виде интенсивной электрической стимуляции. Окалина-младшая, в ответ на это, взмахом руки закрыла дверь и, судя по всему, утроила усилия по «наказанию» похотливицы. Видимо, снова придется новое постельное белье у бабы Цао просить, спалит же нафиг...

А знаете, что самое смешное во всей этой ситуации? То, что у меня нет женщины. Яйцами скоро можно будет груши эффективно околачивать… Тьфу!! И ведь даже нельзя спросить небеса о том, когда моя жизнь свернула не туда!

Кто там пищит «трахни уже кого-нибудь»? Нафиг иди, да? И мозг включи! Никого нельзя! Даже Сидоровой поблизости нет!

— Шипоголовый! — ожил динамик интеркома знакомым старческим скрипучим голосом, — Поднимайся. Нужно встретить новых жильцов. И захвати с собой соседку.

— Которую? — из вредности поинтересовался я, пребывая не в восторге от властной бабки.

— Ту, которая может стоять на ногах! И оденься, наконец!

Ох, бедная баба Цао, чего только она в этой жизни через камеры и не повидала-то…

— В этой хате я единственный, кто твердо стоит на ногах…, — с оттенком гордости пробормотал я, отправляясь облачаться в комнату, полную греха, стонов и валяющегося на моей обугленной кровати порока.

Мда, думаю, вы теперь куда как лучше понимаете мою нездоровую симпатию к Вольфгангу? Точнее, учитывая все обстоятельства, здоровую?

То-то и оно.

Против произвола старой китаянки я возражать даже не думал. Отношения важны, а значок за отворотом моих рубашек и курток обязывает на определенные действия. «Ноблесс облайж», так сказать. Вскоре мы с Юлькой стояли у крыльца рядом с Цао Сюин, наблюдая, как к «Жасминной тени» неспешно подкатывает автобус.

— Не понял? — пытаясь удержать челюсть на месте, вопросил я.

Ответом был лишь старческий смешок.

Их было ровно двенадцать. Шесть юношей, шесть девушек, выстроившихся в ряд. Совершенно одинаковые позы, выражения лиц, стрижки. Одеты? Совершенно одинаковые наряды мужского и женского кроя, настолько гражданские и новые, что хотелось заорать «не верю!». Особенно на фоне крупных таких вещмешков! Совершенно одинаковых! Разный цвет волос взгляд вообще не цеплял, слишком уж во всем остальном были эти подтянутые и атлетичные молодые люди похожи друг на друга.

— Захар Петляев! — четко сделал шаг вперед первый в линии, — Оренбуржский сиротский дом номер 12/3, выпускник!

— Виктор Лазутин! — тут же рванул вперед следующий, называя тот же адрес.

И так все. Четко, синхронно, одинаково… жутко. Что это за оловянные солдатики?

Петляев тем временем делает вперед еще пять шагов, а затем, задрав голову, смотрит прямо на Юльку. В его взгляде безразличие двух пингвинов, меланхолично совокупляющихся возле флагштока, стоящего в центре Северного Полюса.

— Товарищ Цао Сюин? — умудряется он придать своему голосу слабые оттенки вопроса, — Разрешите доло…

— Я — Цао Сюин! — не выдерживает бабка.

— Товарищ Цао Сюин! Разрешите доложить! — ноль эмоций, ноль сомнений, ноль изменений в интонации, но затем начинает дико тормозить и дергаться, — Отряд… команд… груп…

— Добро пожаловать! — не выдерживаю я всей этой профанации. Ну просто устал уже прикусывать себе язык, чтобы не издать вопль «Нет, это я — Цао Сюин!», — Доклад закончите позже, внутри. Пока прошу именно туда проследовать всему… всем приехавшим! Кстати да, лейтенант Изотов, Виктор Изотов.

Молодцы, странные ребенки. Пока китаянка не шевельнула рукой, «мол, заметайтесь», ни один из них даже не шевельнулся. Только рявкнули «Здравия желаем, товарищ лейтенант!» так, что Юлька, ойкнув, спряталась мне за спину, шокировано бормоча «они меня не знают…».

— Если это не регулярное военное формирование, то я — утка, — задумчиво обратился я к хмурой китаянке, наблюдающей за синхронным всасыванием молодых людей в «Жасминную тень», — …а они, как мне всегда казалось, запрещены наглухо, если речь идёт о неосапиантах…

— Это особые дети, шипоголовый, — китаянка ответила, только когда последний из команды военизированных неогенов заскочил внутрь, а автобус снялся с места, — С ними всё иначе…

Пока Цао-старшая распределяла новое пополнение по верхним этажам основного здания, я задумчиво курил на крыльце с притихшей Юлькой под боком. Еще одна деталь от этого прекрасного Советского Союза со скрипом, скрежетом, искрами и высекаемой стружкой вставало на место.

Никогда не задумывался — а как живут неосапианты-преступники? «Злыдни», «доброхоты», либо просто безыдейные, наворотившие дел? Молва ходила о трудовых лагерях, о командах анонимных «копух» и «ксюх», о оперативных группах, патрулирующих Дремучий и никогда не снимающих шлемы, закрывающие лица. Это — да. Но в остальном? Неа. С глаз долой и из сердца вон. Своих проблем хватает.

Как оказалось, никто не собирался делать такую глупость, как запрещать неосапиантам-преступникам дружить телами в сексуальных контактах. Даже более, в «переопылении» участвовали и простые заключенные, не просто так, конечно, а за весомые послабления. И, конечно же, у подобной практики были свои «плоды». Большая часть таких плодов попадали во вполне обычные детские дома, а вот меньшая, самая особенная, в очень специальные детские дома. Способности, психические отклонения у доноров, все возможные нюансы и отклонения родителей подобных детей, способные передаться по наследству, были учтены.

И вот, нам прислали партию специально обученных детишек. Они нам охрану, мы им социальную адаптацию. Клево, да?

— Какую охрану? Куда охрану? — охренел, какой уже раз за день, я, — Мы в самом защищенном месте Стакомска!

— А ты утверждаешь, что гонялся за кем-то, способным полностью менять облик, — хмыкнула вернувшаяся старая китаянка, — …и оно ушло. А если вернется?

Гм, аргумент. Видимо, эти бравые оловянные солдатики что-то имеют в загашнике против таких визитеров. Ну, по крайней мере, с ними не будет проблем. Такое квадратно-гнездовое воспитание как у этих несчастных предполагает зверскую предсказуемость.

— Так шо? Всё? — почти по-еврейски поинтересовался я, уже думая, чем сегодня займусь.

— Нет, — невозмутимо ответила Цао, — Ждем следующий автобус.

— Сколько их будет-то?!

— Два.

Вторую партию мы уже встречали в расширенном составе, так как из недр второго здания выползли Вася с Викусиком, а из глубин нашего, привлеченный шумом, поднялся Салиновский, причем с кошкой. Та сидела у него на руках и смотрела на окружающих как на говно. Впрочем, пока комендантша не подошла к блондину вплотную, нависнув над обоими. Началась борьба взглядов. Паша в ней, конечно, не участвовал, но кошку держал цепко. Победила почти дружба, то есть, Цао Сюин протянула палец, явно собираясь слегка постукать кошке по носу, а та, не будь дурой, тут же вытянула шею, потершись о протянутый палец мордочкой, мурча при этом как трактор.

Ненастоящая у нас, всё-таки, китаянка. Настоящая бы сделала суп, а эта начала улыбаться. Ну да, победа кошки.

Вторая партия, ох ё… У нас тут, уважаемая, но не существующая публика, три здания. Основное в виде огромного двухэтажного барака, сплошь покрытого плющом, да два дополнительных: ангар для «великанов», уходящий в огромную стену, да круглое розовое здание, в котором все помещения оснащены специально под совсем уж особые случаи, то есть тех из советских граждан, кому требуются определенные условия для существования.

Ну так вот, из второй партии ни одна живая душа не ушла жить в основное здание! Да и не автобус их привез, далеко не автобус.

— Читай лучше, а не лупай глазами! — с этими словами, баба Цао сунула мне в руки пачку дел на деревянном планшете.

— А чего…? — попробовал возмутиться я, но китаянка уже шла гонять целый сонм странных человеков, обступивших растерянную Палатенцо, подлетевшую ранее к Викусику. Трехметровая великанша, наверное, никогда не чувствовала себя настолько одинокой.

Ладно, что у нас тут? Смотрим.

…эта двухметровая человекообразная груда мускулов, пытающаяся что-то застенчиво сказать Окалине-младшей, Ахмед Ракзухмалин. Удачно сбежал из-под надзора врачей, начал качать мышцы ради личной силы. Долго прятался в лесах, нашли вот таким вот комком мускулов, находящимся при смерти. Под одеждой носит инъекторы с веществами, помогающими ему не быть задушенным собственным телом. Может нормально жить только погруженным в жидкость. Вне её и без надлежащего медикаментозного обслуживания способен существовать несколько часов. С медикаментами до трех суток. Бедолага.

…Самуил Потапов, парень в глухом мотоциклетном шлеме, покрыт сплошной темно-рыжей шерстью. Не простой, а выполняющей роль полноценной сенсорной системы. Настоящие органы чувств им практически не используются. Шерсть стричь нельзя (испытывает жуткую боль), к тому же она очень теплая, поэтому пошатывающегося Самуила быстро-быстро ведут в розовое здание. Температура, при которой ему нормально существовать: минус 15 градусов Цельсия.

…Валерия Ковинец, человек-слизь. Прямо так в документах и написано про громоздкий скафандр, который несут прямо за Самуилом. Слизь, причем, приятно-зелененькая, как "тархунчик", однородная, прозрачненькая. Проблемы у девушки такие же, какие были (и остаются) у меня, но куда хуже. К 21-му году она только научилась формировать себе тело со всеми нужными ей чувствами, а так до этого провела семь лет буквально в банке, общаясь с учеными посредством жестов и движения собственной массы.

Уважаю. Кто-то попробует её назвать Соплей — буду бить морду. Однозначно Тархунчик.

Дальше кто у нас…?

Нам, можно сказать, прислали целый транспорт молодых «вероник». То есть тех, кто закончил лечение или изучение своих необычных способностей в центрах по изучению этой ереси, а теперь готов быть выпущенным «в люди». Морально готов, потому что люди совсем не готовы к четырехметровому сутулящемуся парню в очках, который передвигается с места на место, превращаясь для этого в какое-то очень медленное и мутное излучение (или энергию). Или что-то еще. Причем, вместе с одеждой!

Даже понятно, почему весь этот пестрый паноптикум к нам. Можно сказать — дикари, города не видевшие, в цивилизацию вернулись. Тоже социальная адаптация.

— Мда, Вась, — потрепал я стоящего с открытым ртом ребенка по голове, — Теперь тут будет весело…

-Страшный мужик!

— Гладит ребенка…

— Подозрительно. Смотри какие волосы.

— Про нас все забыли. А волосы торчат.

— Как обычно забыли. Маска у него жуткая.

— Всегда забывают. Ребенок в опасности?

— Вроде нет. Но мы посмотрим.

— Приглядим.

— Жизни ребенков важны.

— И нужны.

— И нежны. Муахахаха!

— Так, что-то я не понял…, — забурчал уже я, разворачиваясь к тонким писклявым голоскам, протараторившим всю эту тряхомудию.

Эээ… Феи?

Две… феи. Ну, крупные такие, по полметра в высоту. Но летают. Парят. Широкоскулые азиатские личики, черные волосы в тугих длинных косах, кожа с легким оттенком в желтизну. Красавицы обряжены в ультракороткие зеленые платьица, подолы вовсю демонстрируют труселя. Хорошие труселя, плотные, белые, скромнее чем шорты у некоторых модниц из моего мира. Потому, видно, и подолы такие короткие. Фигня вопрос. Итак, феи. Они висят на уровне моего лица. За спиной у обеих крылышки. Пронзительно фальшивые, сразу видно, что их вырезали из плотной пленки. Причем, уже перекошенные, болтаются туда-сюда. Рожицы у «фей» не только совершенно одинаковые, но еще и злоехидные, несмотря на всю их азиатскую сущность.

— Вы кто? — довольно миролюбивым, хоть уже и слегка размышляющим на тему, где взять крупную мухобойку, голосом осведомился я.

— Что? Еще не все просмотрел?! Тормоз! — обличила меня правая близняшка, — Мы Фей Ли и Фай Ли!

— А почему лица из Узбекистана? — наклонил голову я, заставляя летающую мелюзгу хором поперхнуться и скукситься.

— Вот же проницательный!

— Ага, говнюк.

— Отомстим ему позже.

— Но сильно!

— Да!

— Хотя… можем и простить.

— Если подружит нас с мальчиком?

— Зачем нам мальчик? Пусть дружит нас с самой Окалиной!

— Точно! Подру…як!!

Что за звук? А это я, делающий очередную глупость.

— Юля! Лети сюда! — позвал я девушку призрака, с радостью вырвавшуюся из вновь собравшегося окружения. Дождавшись, пока подлетит, я сунул ей схваченных мной ранее «фей», сопровождая жест щедрости словами, — Это кукла Маша, это кукла Миша. Дарю!

Выглядела Палатенцо с двумя охреневшими миниатюрными неосапиантами в руках чрезвычайно забавно! Она даже растерянно полетела до дому до хаты, явно ховать подарки, но раздавшийся гневный писк заставил её ойкнуть и отпустить добычу. Та, взлетев на высоту метра в три, начала ругаться микроскопическими голосами, но увидев, что я снимаю с ноги тапок, псевдокитайские псевдофеи тут же куда-то смылись. Но очень ненадолго.

Так, что это вообще такое было? Я зарылся в дела. А, вот. Онахон и Охахон Умаровы, близняшки. Ох, чувствую, мы с ними наплачемся…

— Витя…, — голос всеми забытого Васи был какой-то совсем уж жалобный, — А кто все эти люди?

— Это наши новые соседи, товарищ, — преувеличенно бодро ответил я мальчику, — С некоторыми из них мы даже подружимся!

— С некоторыми? — проявил проницательность ребенок с горящей головой.

— А некоторые случайно попадут в стиральную машину, — почти пообещал ему щедрый я, глядя на бешено скачущую по двору кошку, оседланную двумя микроузбечками.

Вот дурдом.

Один взгляд и жест старой китаянки порождают слегка переливающийся радугой непробиваемый прозрачный шар, в котором две «феи» оказываются заперты с чрезвычайно злой кошкой. Шар катается, внутри него орут на разные голоса, а я начинаю улыбаться. Правда, улыбка тут же пропадает, когда я вижу высунувшийся из плюща на втором этаже «Жасминной тени» автомат. Ну, его дуло то есть.

А это еще что такое?!

Поднявшись, попадаю почти в казарму. В общем зале отдыха два военизированных подростка уже расправляют здоровенное красное знамя. Один его конец закрывает телевизор. Остальные «детки» по комнатам с напрочь раскрытыми дверьми в основном заняты чисткой автоматов и пистолетов, стоя на коленях перед кроватями, на которых это добро разложено аккуратно на газетке. Одна из девушек деловито переодевается, ни грамма не смущаясь открытой двери. Снующим туда-сюда парням откровенно фиолетово на открывающиеся виды, вполне, на мой вкус, привлекательные. А что самое жутковатое — всё тут происходит в полной тишине. Нет, лязг, скрип, скрежет, шлепки босых ног по полу, всё это есть. Но они не разговаривают.

— Товарищ лейтенант! — ко мне подошел тот самый Захар Петляев, что представлялся первым, — Разрешите доложить! Обустройство на новом месте происходит согласно графику! Через семь минут будет готова первая патрульная тройка из Ежовой, Семина и меня, нам нужно будет оценить периметр…

— Тихо…, — бормочу я, — Тихо. Автомат из окна убрать! В окна больше ничего не совать! Открытый штурм здания исключен! Вооруженными патрулями периметр секретного объекта не демаскировать!

Последнее сильно подламывает картину мира бедного юноши, который охрипшим голосом просит прояснить, объяснить и указать. Окружающие нас занятые люди, прекрасно слышавшие как мои, так и его слова, тут же начинают молча и не сговариваясь скапливаться вокруг меня. Это настолько кринжово, что даже не слегка. Пытаюсь удержать морду лица и придумать, как донести.

Придумываю. Мягко и дружелюбно объясняю политику партии, мол, подзащитные — это важно, но и социальная адаптация тоже, придётся совмещать, работая за троих. Последнее этих человекоподобных роботов не пугает ни грамма. Кажется, их вообще ничего не пугает. Когда я вижу ранее переодевавшуюся девушку, слушающую нас в лифчике и одном носке, понимаю, что не обманулся в первоначальном выводе. Это — роботы. Советские терминаторы. Ну и несчастные дети заодно, но на последнее мне плевать. Я считаю, что ребенки из своего детства вообще никаких выводов делать не умеют, а жить начинают лет с 18-ти, когда это в принципе можно назвать жизнью. Так смысл с ними возиться?

Странно, но как оказывается, вся эта свистопляска вокруг «лейтенанта Изотова» — это не их безусловный рефлекс на старшего по званию, а действительно, я состою в вертикали командования как оперативный офицер. Тот же Петляев, видимо, старший у всей этой группы зомби, притаскивает мне запечатанный конверт. Вскрываю, ознакамливаюсь, пожимаю плечами. Приказ действительно есть. От Окалины-старшей. Суть переданного военным канцеляритом полная размытая фигня, а вот в прилагающихся записках всё куда более прозаично.

— Значит, вы будущие «когти» …, — задумчиво тяну я, оглядывая стоящих вокруг меня бесстрастных молодых людей. От вида девушки в лифчике и без трусов, сосредоточенно рассматривающей меня, чешется кожа на голове.

— Так точно, товарищ лейтенант!

Хмыкаю, командую «вольно», ухожу звонить Колдуну. Алексей у меня указан как ответственное лицо, которое будет гонять этот молодняк по своим программам. Перед самым звонком меня осеняет, поэтому я делаю сначала другой звонок — по интеркому. Мне лениво отвечает женский голосок.

— Товарищ Кладышева, приходите на плюс второй этаж, я вам больно сделаю, — обещания из меня сегодня льются щедрым потоком.

Прилетевшую брюнетку, одетую во все перекособоченное, представляю местным «роботам», а потом озадачиваю партийным заданием — закупить на весь этот отряд цивильной одежды разного фасона. Ну и заодно, на предварительных собеседованиях, проверить, насколько оловянным солдатикам перекосили чердаки и вообще, лечится ли подобное. И как с ними вообще быть. Кладышева, обманутая в лучших ожиданиях, пытается торговаться и канючить, но я её игнорирую, вовсю гавкаясь с Колдуном по телефону.

Наконец, догавкавшись до устраивающего обоих компромисса, я бросаю трубку и начинаю изрыгать накопленную мудрость на оловянных солдатиков. Эта мудрость заставляет их в максимально быстром темпе распихивать оружие по углам комнат, прививает им определенные рамки и границы, подготавливает к скорому визиту бабы Цао, которая у «солдатиков» теперь за маму и остальных родственников. Затем, бросив на произвол судьбы жалобно выглядящую Кладышеву, стоящую потерянной сироткой с портновским метром в руках, я торжественно удаляюсь. Прозрачный шар во дворе уже не катается, а смирно стоит на одном месте. Лежащую там на боку кошку чешут две слегка подранные и покусанные узбекские феи.

Понимаю, что с меня на сегодня — хватит. Если есть что-то не похожее на нормальную жизнь, как представляю её я, так вот это как раз всё происходящее. Поехавшая мазохистка, плаксивая и дерганная призрачная девочка, кошколюбивый Салиновский, Вадим, которого я скоро начну считать жителем лифта, целых две группы категорически не похожих друг на друга неосапиантов, с которыми теперь надо жить. И…

…смотрю, как два «солдатика», как я уже точно решил называть этих жителей второго этажа, лезут на крышу. С красным флагом. Не тем здоровенным знаменем, что расстелили у себя, а с таким, поменьше. Не хочу задаваться вопросом, где они взяли флагшток… или швабру. Хочу как баба Цао — стоять на крыльце с приложенной к лицу рукой. Но нельзя. Обязательно кто-нибудь озадачит.

Пойду в парке посижу.

Там хорошо. Шуршит зелень, пиликают птички, никто не наводит суету, не плачет, не смотрит укоризненно и не клянчит получить по жопе. Тут просто старый треснутый асфальт, по которому ползают жуки, понурившиеся от зноя деревья, гиперактивная белка с клочковатым хвостом, да… девушка, идущая по дорожке неподалеку.

Она бросалась в глаза, иначе не скажешь. Не девочка, девушка, видно по лицу, но очень хрупкая, маленькая. Пропорционально сложенный небольшой человечек со взрослым лицом и худенькой фигурой, явно не одаренной природой. Узкие бедра, плечики, без намека на грудь или чуть ниже. Белые волосы, ресницы и брови, из-за чего я сразу подумал, что она альбинос, но нет. Просто очень светлая блондинка в воздушном белом сарафане на бретельках.

Она просто гуляет, вертя по сторонам головой и постоянно улыбаясь.

Светлая солнечная улыбка досталась и мне, вместе с внимательным взглядом темно-синих глаз, кажущихся огромными на остреньком женском личике.

Мне. Довольно крупному высокому парню с полумаской на лице, в растянутой майке-алкоголичке, с сигаретой в зубах и прической, напоминающей взбешенного ежа. В полузаброшенном парке, где больше никого нет и вполне может быть, что и не появится в ближайшие часы.

…а она улыбнулась не задумываясь.

Однако…

Глава 14. С миру по нитке

Иногда мысли — это единственное утешение, которое остается. Конечно, подобное высказывание можно перефразировать так, что мысли, в принципе, свои или наведенные, вообще единственное утешение человека, но этой фигней (перефразированием) мы страдать не будем. Вообще, если ты решаешься на похищение беременной женщины — это уже весомый знак, что время лишних мыслей ушло.

— Заткнись и виси молча! — прохрипел я, устаканивая хнычущую ношу на плече. Голосовые связки саднили как неродные, голос было не узнать. Да что там, вообще не понимал, как висящая на плече разбирает, что я ей там хриплю. Или вообще в сознании, так как одеколон «Шипр», которым я чуть ли не омылся, валил с ног даже меня. А у беременных, говорят, обоняние острее. Тем более у женщин.

— Не надо…, — плаксиво пропыхтели у меня с плеча, — Я ничего не сделала!

— Сделаешь — верну назад, — каркнул я, продолжая свой путь впотьмах.

Дорога была незнакомой, эту часть подземки я не знал совершенно, но шел вперед, ориентируясь по горящим тусклым лампочкам фонарей. Они горели далеко не все, поэтому запомнить весь маршрут было легко именно по рабочим лампочкам. Впрочем, особо долгим он не был, куда сложнее было стащить живого и могущего орать человека из его квартиры, доставив в машину, а потом, вспоминая навыки вождения из прошлой жизни, привезти сюда, где и сунуть сквозь фальшивый канализационный люк вниз, под землю.

— Тихо, я сказал! — выдал я начавшей хныкать ноше по хорошо в прошлом знакомой жопе. Ну нет, жопа-то в принципе и осталась знакомой, чего это я, просто, как говорится, сожженные мосты и всё такое? Ну, вы понимаете?

Так, вот наша остановка. Чуть-чуть, еле заметно приоткрытая… стена. Да, натуральный тупик, натуральная старая обшарпанная стенка. Но приоткрытая, потому что это не стенка, а дверь, к тому же герметичная. Остается лишь зайти внутрь, в большое сухое помещение, закрыть эту стенку, а потом нащупать выключатель, породив свет и очередной испуганный всхлип от своей ноши, которую я положу на пол.

Так, где это у нас? Ну вот же стол. Снимаем с него толстый старый полиэтилен, стараясь не потревожить залежи пыли, устроившие там лежбище. Слегка тревожу, приходится отступать, да радоваться, что в маске. Ничего, сейчас уляжется.

Окидываю взглядом разложенные на столе предметы, соединенные между собой проводами, пылью и мышиным говном. Что тут делали мыши и как они сюда попали — тоже мысль лишняя.

Подхожу к похищенной, сдергивая с её глаз повязку. Та, разглядев меня, скулит от страха. Еще бы, я бы и сам скулил. Не знаю, откуда Янлинь отрыла этот чудовищный зеленый свитер, но он настолько ужасен, что можно сниматься в фильмах ужасов без грима. Комковатый, неровный, весь в узелках, толстый как сволочь, с рваными рукавами… жуть. Она даже отдавала мне его, зажмурившись. А еще лыжная маска на голове, оранжевые глазные линзы, которые мне уже порядком надоели, и рожа, вымазанная черными тенями. Вся.

— Вставай! — вздергиваю я Сидорову на ноги, а затем подталкиваю к столу, — Чини!

— Ч-что?

— Чини, — хриплю, добавляя в голос угрожающих ноток, — Ремонтируй это. Быстро. Но хорошо. Поняла?

— Я н-не знаю, ч-что это! — лепечет девушка.

— Тебе и не надо, — тычу я пальцем в несколько квадратных мощных плат, расположенных в центре лежащего на столе безобразия, — Чини.

— К..

— …или я отрежу тебе ягодицу.

Нелишняя мысль — за всю историю неосапиантики не было ни единого случая выкидыша. Разумеется, если не считать совсем уж изуверских экспериментов «Стигмы», о некоторых из которых я узнал от поддатой Неллы Аркадьевны за время посиделок в её комнате «Лазурного берега».

Моя горемычная бывшая очень ценит свою жопу, поэтому принимается за дело, постоянно бросая на меня опасливые взгляды. Морщусь, но вновь хриплю, объясняя ей, что если сделает работу хорошо и качественно — то окажется дома. Если некачественно, то как-нибудь проснется без ягодицы, а то и двух. Добавляю, что прижгу раны порохом так, что никакая восстановительная медицина зад этой пирокинетичке не вернет.

Огонь, да. Вокруг его нет. Мы под стадионом. Очень важный момент, потому что эта всхлипывающая немочь на самом деле может зверски зажечь, стоит ей дотянуться чувствами до открытого огня. Поэтому я даже не притрагиваюсь к сигаретам, просто смотрю, как Юлька медленно водит ладонями над оборудованием, возвращая ему работоспособность. Ей… трудно.

Ну да, это ведь не блузку восстановить. Здесь у нас кое-что, чему просто не существует аналогов.

Наш славный, могучий и прекрасный Советский Союз — это не только место, где невозможно себе построить даже маленькую частную собственность, но также и то, где можно довольно легко отыскать в заброшенном подвале суперкомпьютер. Особенно если он сгорел буквально на втором старте от дикого скачка напряжения. Особенно если он — университетский любительский проект шести крайне талантливых неосапиантов. И, конечно, особенно если о нем известно лишь очень узкому кругу лиц.

Суперкомпьютер? Неправильное слово. Скорее просто компьютер, над физикой и химией которого очень сильно поиздевались необычайно талантливые ребята, превратив груду железа в мощнейшую вычислительную машину на процессорах, сформированных по технологии 0.2 нанометра. Не верится, что такое вообще возможно, но неосапианты — удивительны. В моем мире на момент, когда я завернул ласты, высочайшей из доступных потребителю была технология на шесть нанометров, а здесь чуть ли не уровень начального квантового компьютера.

Сидорова уже вся мокрая, но продолжает воздействовать на разложенную машинерию. За жопу переживает. Это она правильно делает. В жизни бы не сказал, что вот эта мешанина проводов, плат, конденсаторов, размерами чуть ли не с палец и, подумать только, нескольких диодныхламп, способна на большее, нежели стать калькулятором, но товарищу Молоко куда как виднее.

— Всё! — выдыхает Юлька, обморочно закатывая глаза.

— Передохни…, — хриплю я, — Не всё. Вот, пей. Отдыхай.

Сую ей запечатанную бутылку кефира, обнаруженную в сумке в углу. Её оставил тот же, кто и приоткрыл дверь-стенку.

— М-можно сигарету? — жалобно лепечет Сидорова, выдувшая весь кефир.

Прикусываю губу под маской, но выдаю запрошенное. Всё мелочи. Всё пофиг.

— Попробуешь играть с огнем, — предупреждаю я девушку, щелкая зажигалкой, —отрежу уши.

Ей нужно раздуть пламя, перед тем как оно станет опасным для человека. А для этого нужно, чтобы жертва не видела раздувающегося огня и не предприняла мер. Например, отрезав ей уши.

Наша молодая китаянка, как следует прикинув объемы проекта, поняла, что ворованных из розового здания мощностей ей категорически не хватит вообще ни на что. Нужна была рабочая среда с ресурсами, превышающими мощности «Жасминной тени» на несколько порядков и это только для того, чтобы получить рабочую зону, на которой принципиально возможно выстраивание нужного нам проекта. Поэтому Янлинь, выковыряв меня с этажа, где читал лекцию о пользе социальной адаптации «солдатикам» и Палатенцу, утащила меня на якобы свидание (смачно засосав при всех присутствующих). На самом деле мы рванули к Окалине-старшей, где и устроили внеплановый совет заговорщиков.

Дальше, вроде, всё понятно.

— Вот, — сую я в руки шарахнувшейся от меня Сидоровой несколько тяжелых одинаковых брусков из материала, напоминающего синеватый металл, — Восстанови их структуру.

— Она… целая? — почти сразу отвечает мне девушка.

— Нет, — качаю я головой, — Она чуть-чуть повреждена. Еле заметно. Нужно, чтобы ты полностью восстановила это. Абсолютно.

— Я не чувствую…

— Значит, старайся.

Это уже привет от дружественного Китая. Тоже хлам, который может стать сокровищами. Накопители информации с практически бездонным потенциалом записи, признанные их творцом непригодными. Причина была простой — эти бруски лишь записывали информацию, позволяя её считывать бесконечное количество раз, но не позволяя изменять или стирать. Изготовитель, экспериментировавший с молекулярной трансформацией графита, подумал, что тестовая запись испортила его неудачный продукт. Тоже домашний проект, но на этот раз не значащийся вообще ни в каких записях. Янлинь утащила их из домашнего музея бабы Цао. Стоит их очистить, полностью восстановив молекулярную структуру и переформатировать, как мы получим бесконечный банк данных под наши нужды. Сердце будущей машины. Конечно, понадобятся и другие, более гибкие накопители, но с ними вопрос решается проще.

Проходит полтора часа перед тем, как полумертвая от напряжения Сидорова отпускает последний брусок. Она даже не удивляется поднесенному к её лицу ингалятору, один вдох из которого вырубает девушку как несущийся на всех парах бронепоезд. Это уже привет от Окалины-старшей, специальное зелья для экспресс-допросов. Когда Юля придёт в себя, то совершенно ничего не будет помнить ни о ночном приключении, ни о сутках, прошедших до него.

Оставляю всё в комнате, закрывая за собой тайную дверь и иду возвращать девушку в её берлогу. Грязная эксплуатация беременных увенчалась успехом.

Возврат произошел быстро и банально — я открыл дверцу машины, достал тело, повесил его привычно на плечо, поднялся на пятый этаж, открыл квартиру, зашел внутрь, раздел тело, сунул под одеяло, откуда и брал ранее. Осмотрелся, оценивая экспозицию, затем, не удержавшись, погладил тело по слегка уже надутому пузу, накрыл одеялом, и… ушел. Ногами. Сняв свитер, конечно и умыв морду. А заодно прожав на своих «часах» комбинацию клавиш, подающую сигнал как самой майору, так и тем, кто должен был Сидорову охранять. Их перерыв закончен.

Бр… свитер. В нем бы меня могли бы арестовать. Или застрелить. Нет, ну в щи ужасный же!

И зачем Янлинь настаивала, чтобы я его вернул?

Миновать проходную дело очень легкое, когда сидящий там человек тебя не замечает. Проверять, насколько хорошо мужик отыгрывает избирательную слепоту я не стал, оценив его талант коротким одобрительным жестом, а вместо этого отправился на заслуженный сон, искренне надеясь, что в моей кровати сегодня нет престарелых недозрелых брюнеток. Однако, этим планам не суждено было сбыться — на крыльце меня встречали.

Палатенцо висела в воздухе, имея вид скорбный, но решительный. Я даже залюбовался, подходя — ведь действительно прекрасная девушка, буквально идеал… была.

— Виктор, я хочу с тобой поговорить. Пойдем в парк? — торопливо произнесла она при моем приближении.

Лаконичность, конкретика, четко выраженный интерес. Это надо поощрить.

— Идем, — кивнул я, с облегчением снимая маску.

В парке было офигенно. Темно как в жопе негра, конечно, но от Юльки (уже второй за сегодня) шло достаточное количество света, чтобы мне было видно, куда садиться. Деревья шелестят, девушка волнуется лицом, вися передо мной, пахнет травой и какой-то слегка гнилостной прелостью. Курю, внимательно смотрю на ту, кто никак не решится, с чего начать. А, вот, поехали.

— Вы меня бросили, — говорит Юлька, строя совсем уж грустное лицо. Даже её шикарные волосы на него частично наползают, чтобы передать весь трагизм ситуации, — Все вы. Меня. Бросили.

— Ты имеешь в виду, что я, твоя мама и… кто еще? Нина Валерьевна? …перестали обращать на тебя внимание? — уточнил я.

— Да! — прозвучало это довольно громко, особенно для парка, — Да!!

— Дура.

Женщины всегда обманывают, и в первую очередь, себя. Палатенцо меня не на разговор сюда потащила, а устроить истерику. Дома не получится, там похабная психиатресса, которая, наговорив кучу гадких слов, вновь выставит тебя дурой и ребенком. А поорать хочется. Нестерпимо хочется. На кого как не на того, кто дурой может и выставит, но сначала выслушает?

Однако, не в этот раз. Сегодня я устал.

— Первое, — поднял я палец, — Мы тебе не доверяем. Хотим, очень хотим, ты нам очень-очень нужна. Но пока ты вот такая несдержанная плакса, которая бегает за своими чувствами как щенок за веревочкой, ты для всех не просто бесполезна, Юль. Ты опасна.

— Хотите?!! Хотите!! — Палатенцо, услышав лишь то, что хотела, взвилась куда круче прежнего, — Это так называется?! Вы меня вышвырнули! Сначала ты… нет, сначала мама! Потом ты! Как ненужную вещь! Не моргнув глазом! А затем снова мама! Сказала, что будет приходить домой раз в неделю, смотреть, как я там! Теперь тут! Ты меня замечаешь, только когда я мешаю тебе пройти! Эта… стерва смотрит на меня как на помеху своему больному счастью!

И… дальше. Что после резни возле «Лазурного берега» никто даже не спросил, что она чувствует, убив нескольких людей. Все отнеслись так, как будто, так и надо. А ей было страшно и тошно. Что она устала от того, как все на неё смотрят, в ожидании, что она сможет им вернуть ту Юлию Окалину, которая когда-то существовала. А она не хочет того полумертвого существования! Она хочет жить! Нормально жить, как и все обычные люди! Нормального общения, нормальных отношений, обычной поддержки, дружбы и…

— Так почему ты этого ждешь от нас? — поинтересовался я, вклинившись в монолог призрака, — Ты ждешь, что мы бросим все дела и будем танцевать вокруг тебя, потакая твоим несдержанным эмоциям? Просто ради того, чтобы ты себя лучше почувствовала?

От полученного в грудь разряда я слетел со скамейки, враз забыв, как дышать. Сердце тоже решило, что нужно взять паузу в его вечной работе.

Ну что, будем умирать?

Шока не было, эмоций тоже, так, легкая досада, потому как слегка невменяемая Палатенцо продолжила шпынять мое лежащее тело короткими злыми молниями, от чего умираться было некомфортно. Что-то она при этом кричала, да не просто, а с призрачными слезами. Нифига не понятно. Нет, так-то я понимал, что она орёт какие-то глупости. Мол она к нам, а мы такие все говно, что ей плохо, а нам насрать, что она, что она, что она…

Ненавижу эмоциональных людей. Особенно экстравертов. Они постоянно кажутся какими-то цыганистыми попрошайками, вымаливающими или вымогающими у окружающих дозу эмоций. Смысл их жизни. Тьфу. Дрянь какая.

Ладно, хватит.

Она только-только начинает понимать, что натворила, а я уже взрываюсь туманом, переходя во второе состояние. Максимально сдержав себя на первом «высвобождении», кидаюсь всей своей плотной массой на призрака, вбирая её невесомое тело внутрь, а затем… затем я начинаю аттракцион, который когда-то назвал «кошкой в стиральной машине». Летаю по всему парку, постоянно дергаясь то вверх, то вниз, кувыркаюсь, сворачиваюсь в облако, либо растягиваюсь в длиннющую ленту, многократно пересекающуюся саму с собой меж деревьев. Туда, сюда, вверх, вниз. Удержать призрака легко, хотя я бы постарался это сделать даже если бы она начала бить меня молниями всерьез. Нет, сначала получить достаточно повреждений, а потом сбежать. Хороший план.

Болезненный, опасный, но очень хороший. Причина? Неспровоцированной атаки ей бы не простили. Юля — она фактор риска для нас. Сверхчеловеческий фактор, обуреваемый эмоциями, но не утративший ни грана своих знаний и памяти. Ходячая непредсказуемая бомба, которая вот, взорвалась мне в лицо.

Провоцировал ли я её на это? Конечно да.

Вверх, вниз, обогнуть общежитие, долететь почти до верха стены, расположенной за ним, поиграть на максимально возможной своей скорости в «змейку» на этом огромном пустом полотне, затем, войдя в кураж, даже нарисовать собой на стене профиль Ильича. Это было очень сложно, но я постарался. Вообще сейчас очень старался, понятия не имея, что случится в следующую секунду. Летал, кривлялся, дергался, выжимая из себя всё, совсем всё.

А затем резко, с высоты в несколько десятков метров, я рухнул прямо перед крыльцом «Жасминной тени», собираясь на кураже в человеческий облик. Даже получилось собраться в красивой позе, на одном колене, с кулаком, упертым в землю. Экий я моло…

Слабость накатила такая страшная, так что я, вместо того чтобы разогнуться, шлепнулся на спину, взмахнув тем, чем в таком случае взмахивают. Однако, облом. Хочешь все по красоте, а получается как обычно.

Впрочем, можно вытянуть ноги и лежать, глядя на небо. Что, думаете, я всё это планировал или делал по уму? Отнюдь, ни в одном глазу. Я понятия не имею, как побеждать призраков, а убегать мне не хотелось. Не от эмо-барышни, включившей пожалейку.

Кстати, где она?

Нету.

Эээ… потерял? Убежала? Выпала?

Смешно волноваться за неуязвимого призрака, который вас только что чуть не убил, да? Еще смешнее, когда ты при этом его терпеть не можешь из-за соплей, слез и тотального эгоизма. Ну вот такой я дурак.

Юльки не было. Ни сбоку, ни в стороне, ни вокруг. Ни сверху, там бы я точно заметил сияющего белого призрака, опускающегося на землю грешную. Из земли, кстати, тоже ничего не торчало, когда я начал ковырять место своего приземления, подозревая, что каким-то образом пробудил в призраке инерцию и бедняжка, застрявшая в твердой породе, сейчас истошно кричит в ужасе плотного плена. Кстати, из-за того, что соображал не ахти, получилось в голом виде вырыть яму куда там какому-то экскаватору. Метров шесть глубиной.

Юльки… не было.

Паниковать — это не мой метод. Тем более, было бы странно это делать, учитывая всё произошедшее. Поэтому я, слегка поднатужившись, выпрыгнул из получившийся ямы и… чуть не сшиб с ног бабу Цао. Растрепанную, заспанную, но с широко раскрытыми глазами, озирающими волчью яму прямо перед крыльцом. Ну как волчью? На мамонта.

— Это…, — выдохнул я, особо не зная, чего сказать.

— Ш-ши-шипоголовый…, — почти проурчала явно расстроенная старая китаянка, — Ты что… ЧТО?!

— Что? — насторожился я. Старушка выглядела теперь терминально удивленной. И смотрела мне не на лицо, а слегка пониже.

Ну я тоже посмотрел.

ЧТО?!!

Интерлюдия

У Нины Валерьевны Молоко был один маленький секрет. Возможно, именно благодаря ему она и смогла построить такую хорошую карьеру, но, может быть, он просто оказал ей в этом большую помощь. Она с детства буквально обожала выражение «крепкий специалист», хотя никогда и не вдавалась в мысли почему это именно так. Оно ей очень нравилось, вдохновляло, помогало зубрить днями и ночами, учить, писать, развиваться. В итоге женщина, всю жизнь мечтавшая стать «крепким специалистом», стала, наверное, самым крепким. Уверенным, невозмутимым, прекрасно владеющим всем многообразием ситуаций, касающихся неосапиантов.

Однако то, что произошло этой ночью… в общем, жизнь к такому товарища Молоко не готовила.

Виктор Изотов сидел у Нели на кухне, невозмутимо сёрбая чаем, а напротив него восседала, навалившись руками на стол, дикая, встрепанная, взволнованная и злая Окалина. Та самая, которая лишь час назад как придавила подушку, получив от того же самого Виктора сигнал, что операция по восстановлению оборудования прошла успешно. А теперь… вот это.

Парень казался познавшим дзен. Он, раздетый по пояс, сидел напротив майора, и просто хлюпал чаем, коротко отвечая на её вопросы. Те тоже были очень короткими, даже можно сказать — лающими.

— Как?!

— Не знаю.

— Она может вылезти?!

— Не уверен, но, кажется, да. И она вас прекрасно слышит.

— Юля! Вылезай!!! Немедленно!!

— Говорит, что не будет.

— Виктор, ты надо мной смеешься, что ли? Ржешь, что ли, твою мать?!! — Окалина очень зла и растеряна, не менее, чем стоящая за спиной у Симулянта Молоко, которой просто нечего в такой ситуации сказать. Нина чувствует, как у нее начинают трясти руки, как сонная одурь после двух суток бессонной работы медленно отступает, поджав хвост, как её постепенно захватывает… интерес.

— Товарищ майор, — голос Изотова буквально сочится взрослым, великолепно выдержанным сарказмом, — Вы считаете, что я вот этого вот хочу? Она меня, вообще-то, убила. Без «чуть». Просто.

Для Неллы это сейчас сущие пустяки. Как всегда, в критической ситуации, где замешана её дочь, мозги Окалины отказывают напрочь, и она рвет вперед рвать и крушить. Но тут такой подход не сработает…

— Юля!! Вылезай немедленно!

— Отказывается наотрез. Говорит ей там хорошо и спокойно, а еще очень многое становится ясным. Говорит, что останется.

— Так! — рычит Нелла, — Превращайся в туман, засранец! Вытряхни её!

— Пытался…, — в голосе Симулянта слышно неприкрытое уныние, — Она цепляется.

— В смысле цепляется?!!

— Научилась оставаться в таком состоянии. Я же, можно сказать, и научил.

Руки Нины начинает сотрясать дрожь. Это же какое отк… нет, это даже не открытие, это куда большее! Как это произошло?! С чем связано?! Как вообще возможно?! Теории, аксиомы, целые страницы из закрытых справочников и журналов, распространяемых в очень узких кругах, всплывают перед глазами ученой!

— Нина! — озлобленно-беспомощный крик матери, с ребенком которой случилась совсем уж жуткая джигурда, заставляет стекло на кухне звенеть, — Нина!!

— Что Нина?! — фыркает Молоко, — Мы здесь можем только орать. Поехали в НИИСУКРС, там будем разбираться.

Всё, сна нет. Она хочет ехать. Хочет разобраться. Ей не нужен больше сон. Ей нужны ответы.

— Поехали, — Изотов встает со стула, разворачиваясь к Молоко, — Только передам предупреждение, в третий раз, — она будет сопротивляться и защищаться.

На широкой бледной груди парня слегка торчат две очень характерные полупрозрачные выпуклости, ну просто очень похожие на части женской груди, выглядывающие из мужского торса. Полупрозрачные такие сиськи, прикрытые призрачной материей. И между ними, только что, с намеком проскакивает небольшая ветвистая молния.

Это точно работа для самого крепкого в мире специалиста!

Глава 15. Танец маленьких лебедей

Представьте себе такую чудесную картину. Вы просыпаетесь в своей постели. Открываете глаза, потягиваетесь там, зеваете, чешетесь. Прекрасно, да? Выспались. Это великолепно. К тому же, вы проснулись одни, в дверь всю ночь не ломились извращенные личности, мечтающие о грубом изнасиловании. При этом за всю ночь вас ни разу не разбудили по интеркому или вживую… черт побери, да вы даже в туалет не вставали! Это же просто чудо.

И вот, вы выходите из спальни в главную комнату. Дверь в соседскую спальню прикрыта, и вы не видите отличного парня, находящегося там. Да, он клевый и вам очень нравится, но всё равно — это гребаный немец в гребаной коме, стоящий в специальном резервуаре, поэтому то, что вы его не видите… это очень хорошо. Это задает тон дню, понимаете?

Дальше у нас чай, парочка сваренных вкрутую яиц, обычное умывание, совмещенное с обычной чисткой зубов и бритьем. Это очень классно, признаюсь вам честно — просто бриться и умываться, расслабленно, безо всяких фальшивых подростков, сверлящих вашу спину натужно умоляющим взглядом. Потом завтрак. Обычный. Вы сидите на стуле, читаете газету, кушаете вкусные бутерброды, прихлебывая чаем. Яйца тоже кушаете. Кто сказал «мелочи»? Я бы в тебя тапком кинул, жаль ты не существуешь.

Пробежка? Самая обычная, если не считать того, что ты встречаешь в парке ту самую хрупкую улыбчивую красотулю, которую видел как-то вечером. Она гуляет, ты бегаешь, вы друг друга не трогаете и это, по-своему, просто изумительно. Затем? Душ, одеться, взять тетради и… в институт.

Ах, этот институт! Великолепное место. Люди ходят ногами по земле, никто не летает, здесь нет ни малейшей угрозы жизни. Все заняты делом. Я имею в виду нормальным делом, а не учатся, к примеру, как ходить не строем, здороваться не только фразой «здравия желаю!» и не рассказывают по локальной сети общежития о том, какие сложности вызывает вытирание задницы у существа ростом в полметра, потому как советская туалетная бумага сурова и беспощадна. Да, феи тоже какают. Да, я хочу это забыть.

В общем, до трех часов дня я буквально кайфовал от обычности происходящего. Ну, как кайфовал? Заставлял себя, конечно. Вовсю практиковал свой старый проверенный способ «не думать», очень полезная, знаете ли, вещь. Во-первых, ты не угнетаешь своей экспатией окружающих, а во-вторых…

Во-вторых, ты мешаешь *ляцкому призраку, засевшему в твоем теле, вслушиваться в твои собственные мысли!!

— «Я не такая!!»

— «Я здю тлямвая!!», — зло передразнил я возмущенную Юльку, — «Изыди из меня нахрен!!!»

— «Нет! Я же тебе говорила…»

— «Ой, всё!»

— «Нет, ты послушай!!»

Ага, щазз. Как будто я совсем дурак и не понимаю. Женское любопытство, помноженное на гипертрофированные эмоции? Да она думать ни о чем не может, кроме как о моей голове! У Палатенца, сидящего в моем теле, буквально всё зудит от желания почитать мысли, которые до неё очень даже неплохо доносятся (естественного сопротивления среды нет, она буквально у меня в мозгах! В мозгах, которые с ней идеально синхронизированы!!), но я ей такой шикарной возможности предоставлять не собираюсь!

Ой, какой красивый цветочек…

А мы еще и плеер включим, наушники в ухи сунем, да и вообще будем наслаждаться жизнью!

Что еще остается, если эта зараза… не вынимается?

На самом деле вынимается и еще как. В НИИСУКРС мы не просто так съездили под датчиками полежать. Майор была непреклонна — вынь и положь мою дочь взад! Причем, когда старшая блондинка убедилась в правоте моих слов о том, что младшая блондинка сидит внутри сама, она насела на товарища Молоко. Той, конечно, страдашки подруги были до одного места, ученая, чуть ли не писая кипятком, носилась курицей с отрезанной головой, снимая разные показатели, бездумно бормоча под нос, а то и взрываясь тысячей вопросов… но Окалина — это не тот человек, которого можно игнорировать.

Богатырша просто смяла один из системных блоков, вызвав предсмертный крик у своей закадычной подруги, а потом решительно сказала, что так будет с каждым, если та не возьмется за ум и не извлечет Юленьку на свет нашего грешного мира.

И что вы думаете? Достали. Быстро и довольно легко, всего лишь с помощью еще одной приблуды, которую некая блондинистая особа приготовила на тот случай, если придётся воевать с Симулянтом. То есть — со мной. Итак, долго ли коротко, но я превратился в туман, а затем был всосан чрезвычайно мощным и компактным пылесосом, оснащенным баком из какого-то ультрапрочного материала. Ощущения были непередаваемыми, особенно после того, как про меня банально забыли.

Не совсем забыли, Молоко улетела снимать показатели с бачка, в котором я сидел, ну а Окалинам было насрать — они срались. С визгом и писком, чуть ли не с битьем тарелок. И что дальше? Как только меня выпустили, и я снова стал человеком — Юлька с места, как гребаная пловчиха, прыгнула прямо в меня и моментально скрылась с концами! Даже сиськи, выглядывавшие из моей груди ранее, спрятала.

Нина Валерьевна, конечно, охала, говорила о том, что подобное возможно из-за того, что головы или там мозга у Юльки нету, а она вообще чуть ли не чистый разум в энергетической оболочке, причем очень настроенный, благодаря экспатии, на меня, поэтому все это вообще смогло осуществиться… Короче, проще и легче для меня и Окалины происходящее не становилось. В итоге, плюнув на всё, моя начальница выгнала меня домой уже почти под утро, попутно пригрозив дочери, что её проделки не останутся без последствий. На что Юлька (высунув из меня голову! Твою мать!!!) объяснила, что вертеть она хотела последствия, так как «внутри Вити» ей сухо и комфортно, точнее куда яснее мыслится и вообще она ощущает от такого соседства сплошную пользу и профит, поэтому идите все нахер, мне и так хорошо!

Ну я и пошёл. И вот, хожу второй день одержимым электрическим призраком. Ну как хожу? Продрых почти сутки, затем проснулся, почесался, сходил в институт и возвращаюсь домой.

В парке под руководством Колдуна-Алексея и под комментарии двух бездельничающих узбекских «фей» наши оловянные солдатики в количестве дюжины человек учились… ходить. Дело у «когтя» продвигалось никак. Нет, взводный матерный все эти военизированные подростки понимали на ура, двигаясь еще живее, чем от обычных команд, тут нечего сказать, но вот раздуплиться и расслабиться они не могли никак.

— Вот, показывают же вам! В сотый раз! — рычал багровый от злости мужик на дисциплинированно боящихся его подчиненных, — Всё просто, е*и вашу мать! Нога раз, нога два! Девки жопой виляют, пацаны нет. Чего сложного?!

«Показывали» двое — Салиновский и та самая хрупкая блондинистая девчушка-улыбашка, уже дважды встречавшаяся мне в этом парке. Причем, ни грамма не стесняясь огромного злого и ругающегося мужика, это воздушное создание еще и сарафан свой ручками придерживала так, чтобы показать исправно наблюдающим за ней девушкам виляние своей микроскопической попы при ходьбе. Хотя, судя по завистливым ремаркам фей, они бы кого-нибудь и за такую тощую задницу убить были бы вполне готовы. Ну, если к ней будет и остальное? Потому что летать жопой с ручками и, тем более, жить — никому не интересно.

— Изотов!! — крик души раненого в жопу дракона? Нет, меня зовет Колдун, — Объясни им, что я хочу! Они, кажется, языка вообще не понимают! Ты смотри! Нет, ты смотри!

Ну да, походка «я обосрался, но не боюсь, что говно выпадет через штанину» — это, конечно, слегка не то. Причем, что дополнительно угнетает нервную систему Алексея, так это то, что исполняет Захар Петляев, а остальные деревянные солдатики предпочитают копировать движения с него, а не пытаться по-своему. Он что у них, лидер?

— Ну вы неправильно бутерброд кушаете, товарищ Спицын, — с ходу нахамил я человеку при исполнении, подходя к этому кордебалету, — Ну кто там гражданке учит?

— А ты лучше сможешь, что ли, хер вихрастый? — раздраженно отреагировал провалившийся педагог.

Передо мной стоял выбор — либо идти в свою берлогу учиться, тщательно и нудно контролируя свои мысли, либо предаться общественно-полезному труду, оставшись без них. Я предпочел второе.

— Смогу, — пожимаю плечами, — Только деньги нужны.

— День… что?! — Колдун явно сегодня не в лучшей умственной форме.

— Перефразирую, — поясняю я, — Нужны не деньги, а водка и мясо. И твоё отсутствие, естественно. Шашлык делать будем, пить будем, учиться жить будем. Ну и ходить заодно, чо уж там.

— У тебя всё через жопу. И деньги, — с досадой бросает Колдун, — Но посмотрим, что выйдет. Сидите тут, нюхайте цветочки, пошёл вам халяву обеспечивать. Цени, Симулянт.

— Обосраться и не жить, — саркастически «ценю» я под заливистое ржание двух «фей». А затем ловлю Пашу, обзываю педофилом и отправляю на перехват двух юных дарований, целенаправленно сюда чешущих, трехметровой и огненноголового. Хрупкая блондинка, давно заметившая горячие пашины взгляды, тонко хихикает и сообщает, что ей уже двадцать пять.

— Слышь, а у нас сиськи больше, чем у нее! — пихает сестру в бок Онахон (или Охахон). Пихнутая заливисто смеется, а хрупкая блондинка смурнеет, с сожалением оглядывая свою грудную плоскость. Да, тут уже поздно пить боржоми, в двадцать пять-то лет.

— «Красивая…», — шелестит у меня в ушах.

Да и взялась непонятно откуда. Что она тут делает? Впрочем, пофигу. Помогает и ладно. Остальное не моя забота, я тут не один за всех отдуваюсь, чтобы косить ревнивым глазом на любого левого человека. У меня сейчас, по сути, вообще никаких формальных обязанностей нет! Только блондинка в жопе!

— «В груди!!»

Всю нашу деревянную дюжину я в приказном порядке отправил смотреть на пруд и общаться между собой. Темами обсуждения назначил две вещи: проведенный урок и другие методы маскировки под гражданское население. Удивительно, но восприняли меня абсолютно серьезно и зашагали в указанном направлении, в ногу. А я стоял, смотрел им вслед и думал, что совсем был бы не против, если бы и остальные люди на планете умели бы также.

Но недолго.

Шашлык на такую ораву, да еще и в виде спонтанной гулянки — это совсем не кот насрал, это работать надо. К счастью, работать я хочу. А еще обладаю возможностью начальственно делегировать разную фигню разным там присутствующим. К примеру — феям, откровенно алчущим жаренного мяса, компании и водки.

По мере появления ингредиентов волей Колдуна, рос и уровень нашего знакомства. Лика, как представилась тонкая блондинка, Онахон и Охахон генерировали достаточный градус жизнерадостного веселья, чтобы и Салиновский не бурчал на трудовую загруженность, и я не особо отвлекался на сидящую внутри Юльку, которой всё сильнее хотелось вылезти и принять во всем этом участие. Но вылезать она не собиралась, поэтому терзала мои уши разной фигней, пытаясь оттянуть на себя внимание.

Заодно и узнал, почему ей так нравится сидеть внутри меня. Всё дело оказалось в экспатии. Я так сильно «давил» своим эмоциональным состоянием на её, что Палатенцо испытывала нечто вроде эффекта протрезвления от собственных эмоций. Если вне моего тела любой импульс буквально сбивал её с ног, фигурально, естественно, мешая сконцентрироваться практически на всём, то вот при такой «одержимости» она могла кое-как соображать. Чем и занималась, не особо отвлекая меня большую часть времени. Ну, конечно, три хохотушки без комплексов, Салиновский, да еще и пришедшая на инспекцию чуть позже баба Цао — изрядно пошатали решимость Юльки заниматься собой, а заставили хотеть заниматься окружающими.

Но сидела тихо. Молоко и Окалина особо подчеркивали, что никто, совершенно никто, за исключением Янлинь и Кладышевой, знать о подобном не должен. Да и последним не обязательно, ну а с Цао Сюин, поглядывающей на меня сейчас ну оооочень подозрительно, они уже договорились.

Сама пьянка происходила в атмосфере… неловкой. Нет, нормальным людям с нормальным чувством юмора, даже если они носят самосшитые трусы второго размера, всё было норм. Мы сидели, травили анекдоты, подкалывали друг друга и Пашу, который почему-то переключился с Лики на… узбечек. Я старался не вникать, что это было и держать слово «микросексуал» за зубами, заставляя ржать от него одну внутреннюю Юльку. Проблема была в «солдатиках».

Расшевелить этих зомби сначала казалось совершенно нереальной задачей. Они исправно пили, исправно ели, исправно пучились на нас, но на этом — всё. Попытка узнать о их житье-бытье до «Жасминной тени» с треском провалилась, информация оказалась засекреченной. Попытка споить была частично успешной, но я не нагнетал, потому что просто нажравшийся человек для себя никаких выводов не сделает.

Вместо этого мы сделали перерыв в употреблении спиртного, решив провести еще один урок по походкам. Пока «феи» издевались над солдатиками, я усиленно думал, как бы мне их раздуплить. Тут неожиданно помогла Окалина-младшая, нашептавшая мне узнать, какие хорошие команды кроме «отбой» у этих ребят есть. Ну то есть с «отбоем» все понятно — скомандую и они спать пойдут. Должно было быть что-то другое…

Так и оказалось!

Два раза в месяц у этих парней и девчонок были «разгрузочные дни», которые они посвящали отдыху. Мне пришлось потрудиться, чтобы донести до двенадцати поддатых личностей с единственной извилиной, что была следом от фуражки, что у них сегодня разгрузочный вечер, но не обычный, а такой, где надо пить, жрать мясо и пытаться ходить как нормальные люди, но кое-как получилось. Шесть парней и шесть девушек визуально изменились в лицах, чуток расслабились и выдохнули.

Дальше процесс сдвинулся с мертвой точки. «Солдатики» начали сначала немного переговариваться между собой, потом уже и с нами, а потом, спустя час-полтора таких посиделок, у них начала получаться нормальная походка. Нет, она сразу получалась, когда один из них, Рахим, кажется, пошёл до ветру, а я, увидев соколиным взглядом, что он идёт не так как раньше, заревел раненым бизоном, указывая на происходящее. В общем, неловкие посиделки плавно перешли в менее неловкую, чем ранее, тренировку.

В тот момент от нас и ушла Лика, чем слегка понизила градус моей подозрительности в своем отношении. Нет, ну правда. Откуда в наших краях одинокая мелкая хрупкая девочка? Она, конечно, может жить в одном из десятка зданий, стоящих на Коморской, как и куча другого народа, но с чего бы ей шататься в парке изгоев? Кстати, на этот вопрос она ответила, что «плохо себя вела и теперь с ней никто не общается». На этом моменте Паша натурально сделал стойку, но тут же скис и пожух, распознав насмешливые взгляды как узбечек, так и нашей парковой гостьи. Впрочем, скучный он сидел недолго. Сложно всерьез воспринимать возможные отказы, когда ты знаешь, что тебе никто не может отказать. Этим даже не обязательно пользоваться, уверенность в своих силах — она такая. А Паша у нас прошел огонь, воду и комсомольские групповухи, Пашу теперь фиг смутишь!

Впрочем, хорошего понемножку. «Солдатики» наотрез отказывались отвечать на большую часть вопросов, что было похоже на прогулку по минному полю. То есть, каждый раз, когда ты натыкался на «мину» — двенадцать человек хмурились и серьезнели. В итоге мы просто допьянствовали всё, что осталось, я нажарил шашлыка впрок на тех, кто отсутствовал, а затем мы, собрав уголья, мусор и остатки снеди, покинули парк.

— Вы — как хотите, а мы спать, — помахали нам ручками феи, скрываясь во мраке розового круглого здания, — Было хорошо, зовите, когда снова!

— Халявщицы, — емко припечатал я обеих. Слопали по два куска шашлыка, всосали чуть ли не по стакану водки с «сяпой», а потом еще и улетели своим ходом. Ну и где тут плюсы от микроскопичности?

— Эх…, — вздохнул им вслед наш любвеобильный блондин.

— Паша…, — с упреком посмотрел я на него, — Как?!

— Ну…, — сделал вид, что стесняется он. Козёл. Нет, я представляю, как! Но мой разум испорчен японскими порномультиками из другого мира! А он-то…

— И вообще вернись, — велел я намылившемуся в «Жасминную тень» блондину, вручая тому увесистый пакет, — Вот. Отнеси нашим по порции. Эту большую — для Викусика и Васи.

Всё, всех нагрузил, можно покурить и расслабиться.

Расслабиться не получилось.

— Извините, — раздался стеснительный и какой-то не совсем натуральный, но определенно девичий голосок, — Вы мне не поможете?

Раздался, причем, снизу.

Посмотрев на траву, я понял, что это не совсем трава, хотя и зеленая. Возле моих ног едва заметно колыхалась едва заметная (на фоне травы, конечно) огромная масса зеленой слизи. Ну как огромная? Расплющенная, вот и огромная. На коротком отростке, выступавшем из общей массы, был виден глаз и рот, сформированные, естественно, из слизи.

— Только не кричите, пожалуйста…, — как-то устало и обреченно прошептал этот рот, пока я оглядывал всё это.

— О, Тархунчик! — обрадовался слегка поддатый я вслух, — Что случилось?

— Тпхр…, — подавилась девушка-слизь, с которой я был знаком заочно, — Тар… хун… чик?

— Ага, — радостно закивал я, — Привет, меня Витя зовут. В чем помощь требуется?

Чем сорвал бедной девушке шаблон напрочь. Впрочем, она быстро пришла в себя, что было неудивительным — неосапиантка очень сильно устала, не рассчитав свои силы на самостоятельной прогулке в новом месте. Вдоволь насладившись травкой и свежим воздухом, а затем даже поплавав в пруду, она вылезла на берег и… поняла, что собраться назад в форму, способную самостоятельно добраться до своей комнаты — не может.

— А как тебе помочь? — задал закономерный вопрос я, не понимая, как можно собрать несколько квадратных метров полужидкой однообразной субстанции.

— Понести, — застенчиво прошептали мне в ответ, — На себе. Мне несложно… закрепиться на живом человеке. Сил хватит.

— О, вообще нет проблем! — ухмыльнулся я, быстро раздеваясь догола, — Запрыгивай!

— А… эээ… , — Тархунчик, кажется, выпала в осадок, — Ты зачем… разделся?

— Чтобы не намочить вещи, — пояснил я, создавая на ладонях пару пригоршней слизи, — Сам что-то такое умею, видишь?

— А… ну ладно…, — с большой неуверенностью сказали мне, начав медленно и аккуратно наползать на тело. Ощущения были забавными. «Плоть» неосапиантки оказалась теплой, но совсем не мокрой, так что я определенное время (пока на меня наползали) чувствовал себя слегка идиотом. Ну тут уже профессиональная деформация, понимаете? Я так часто без одежды, что уже не испытываю ни малейшего стеснения.

А вот Тархунчик испытывала, поэтому собралась на мне неравномерно, покрыв своим зеленым полупрозрачным телом меня везде кроме маски, задницы и паха. Душераздирающее зрелище, наверное.

— Ну, поехали! — бодро объявил я, тут же направляясь к розовому зданию. Попал в неловкую ситуацию — веди себя уверенно!

…особенно когда внутри тебя хихикает блондинка, декламируя нечто вроде «девушка снаружи — девушка внутри! Витя — прокладка!». Тьфу на нее.

К сожалению, наша короткая дорога, выстланная моими благими намерениями, всё-таки вела в ад. Не мой и не Валерии Ковинец, которую я уже точно буду звать Тархунчиком, а некой другой жертвы, оказавшейся в не то время, не в том месте. Когда я открывал двери специального общежития для специальных неогенов, нам навстречу вышла Цао Сюин, недовольно несущая куда-то пустое ведро. И, разумеется, увидела меня, Изотова Виктора Анатольевича, голого в самых ненужных местах, а в остальных покрытого черно-зеленой (по причине темноты) и слегка шевелящейся слизью. Ну, то есть, буквально говоря, на не ожидающую от жизни подвоха бабку во тьме ночной надвинулся *уй.

Этого даже она не вынесла, вздрогнув и отправившись в обморок. Еле успел поймать под испуганный лепет девушек. Аккуратно положив старую китаянку на пол, я тут же вызвал по интеркому молодую, объяснив ситуацию. Прибежавшая через десять секунд Янлинь заорала от страха при виде меня, но, быстро опомнившись, рванула к родственнице, чтобы через совсем непродолжительное время разразиться целым потоком китайско-русских ругательств. Обморок.

— Ну тогда мы пошли, — торопливо сказал я, тыкая пальцем в Тархунчика, — Тут человеку плохо!

Если бы взгляды могли убивать… нет, тут, кажется, было другое. К примеру, привязанный к кровати я и сама Янлинь с очень большим фаллоимитатором. Но без смазки.

В общем, еще две минуты позора и я, покивав на сбивчивые и неуверенные благодарности соскользнувшей в родной бассейн девушки, уже иду назад к своим вещам. А мне в спину доносится скрипучее старческое нечто среднее между «совсем о*уел» и «голова только для шипов!».

И ладно бы на этом всё закончилось, но только я после душа забрался в родную постель, как ко мне в комнату вломилась обожравшаяся шашлыка Вероника Кладышева, настроенная на половую любовь по причине отсутствия в обозримом пространстве ревнивой и электрической Окалины Юлии Игоревны. Раздета она была в какой-то газовый пеньюар, в глазах у неё сношались бесенята из тихого омута, а на губах был жир и похотливая улыбка…

Но недолго. Из лежащего голого меня, закинувшего руки за голову, точнее даже из паха, вылезла длинная, голая и полупрозрачная женская рука, слегка согнулась в локте, а на её кулачке затрещали разряды электричества. Вероника подавилась воздухом, скосила глаза в кучу, а потом мягко опала на пол, прямо как озимые.

— Ой, ну как вы за*бали! — сказал я, а затем, отвернувшись на бок, заснул под мстительное хихиканье Палатенца.

Глава 16. Тьма чужих сердец

Наверное, моей главной суперспособностью является сам факт этой второй жизни. Даже не он сам по себе, а просто мои старые, видевшие всякое дерьмо, мозги. Я так долго прожил в шкуре обычного слабого человека, что не воспринимаю все эти сверхсилы, всю эту мощь, как нечто, принадлежащее мне. Эти возможности — не я.

Да, я способен, раздевшись, пробить ударом руки несущую стену многоэтажки. Способен всё долбанное здание довольно быстро обрушить себе на голову и выжить при этом, не получив и царапины. Способен выйти против армии обыкновенных людей и победить её бескровно, но так, что каждый из них будет желать сдохнуть до конца своего существования. А еще я могу летать. И не дышать. И не кушать. Наверное, всё время, что я провожу в состоянии тумана, не старюсь ни на секунду. Если вдруг захочу, то смогу, овладев тонкими манипуляциями своего туманного облика, жить вечно.

Но это всё — просто не моё, понимаете? Отнимите всю эту мощь, я выдохну, скажу «спасибо», постригусь по-человечески, улыбнусь в зеркало своему отражению, лишившемуся темных теней под глазами, а потом пойду устраиваться каким-нибудь программистом. Может даже в Питер жить перееду. И буду доволен. Знаете, почему? Потому что с того момента я буду у руля своей жизни. Стану ненужным всем этим важным дядям и тетям. Буду гнить в призрачной свободе обычного налогоплательщика.

И вот поэтому, благодаря таким мыслям, я не чувствую себя выше окружающих. Не нужно разламывать здания, прожигать их лучами насквозь, не нужно вызывать страх и ужас. Да даже банально ради смеха ботинки никому слизью пачкать не нужно. Мои способности — я их не заслужил, не создал и не вижу в них для себя смысла, лишь вред, который компенсирую с их помощью. Но они — не я.

И такое мировоззрение — моя главная сильная черта. Ни у кого из окружающих, кроме Цао Сюин, прожившей очень немало, такой выигрышной для здравомыслия позиции нет. Они считают себя особенными. Исключительными. С таким искушением очень сложно бороться всем. Даже мне. А уж другим…

Я сидел на лекции, мирно записывая диктуемую нам периодику съездов КПСС, когда неподалеку от здания ВУЗ-а насмерть сцепились два очень сильных неосапианта. За время, пока шокированные студенты эвакуировались на нижние этажи, я сумел, пробившись через толпу, взобраться на этаж выше, где, в пустой аудитории, и поскидывал свои вещи, тут же превращаясь в туман и взлетая. На этот раз уже не с пустыми руками, а таща с собой одну маленькую поблескивающую золотом звездочку значка с советским гербом и рукой, удерживающей молнию.

Зачем? Основная инструкция агента, принадлежащего к подразделениям Окалины Неллы Аркадьевны: «в любой внештатной ситуации, где вероятно появление злонамеренного лица, владеющего способностями и применяющего их, служащий НИИСУКРС обязан произвести разведку местности и выработать ряд мер по недопущению дальнейших разрушений и спасению гражданских»

Проще говоря, мне нужно было отработать мою зарплату.

— «У меня нет зарплаты!», — крикнула мне Юлька, увидев, как отливающий металлом широкий луч, преследующий выписывающего виражи человека, легко срезает угол здания.

— «Так вылазь! И значок держи! Вот! Так гораздо лучше!»

— «Нет! Я тебе помогу!»

— «Нельзя! Ты не служащая! Тебя закроют в тюрьме!»

— «Не найдут! Не поймут! Витя!»

— «Я. Сказал. Нет.»

Она чувствует мои эмоции и понимает, что разговор закончен. Отвлекаться больше нельзя. Заняв господствующую высоту, я наблюдаю за происходящим, без особых усилий маскируясь для двух выписывающих фигуры высшего пилотажа вредителей под облако. Смотрю на них и вспоминаю фильмы из своего мира, в которых супергерои красиво месятся посреди города, почти не задевая здания и не убивая гражданских. Такой бред…

Один из уродов, тот, кто умел стрелять серым разрезающим лучом, летал за вторым, у которого были силы в виде энергии багрового цвета, которой тот не только отстреливался, но и удерживал себя в воздухе. Причем не один, а с контейнером для морских перевозок. С тем, что от этого контейнера осталось…

Новая вспышка багровой энергии улетает прямиком в окно девятого этажа одного из зданий неподалеку. Раздается гулкий взрыв, от которого выбивает окна в пяти или шести соседних окнах. Понимаю, что времени просто нет. Вперед, за «лучевиком»!

Нападаю внезапно, коварно, сзади, залепляя ублюдку густой клейкой слизью всё лицо. Он тут же теряет ориентацию в пространстве, хватается за рожу, начинает кувыркаться в воздухе, а я еще раз сую ему в харю созданную конечность, заливая ему заодно и руки. Следующий бросок «щупальца» смазывает подошвы разношенных ботинок гада, но уже другим составом, чтобы тот, если выживет после падения, на своих двоих не ушел.

Теперь драпать, бежать под внимательным и чересчур собранным взглядом зависшего «багрового», который хоть и не сводит глаз с меня, но выцеливает своего беспомощного мычащего противника, у которого нет шансов разомкнуть глаза. Точнее, шансы есть, но тогда моя слизь хорошо так налипнет на глазное яблоко, так что эффекта не будет никакого.

Теперь, по уму, надо бы удрать, так как «багровый» лишь пытается прибить врага да удержать контейнер, только вот его вспышки летят вниз, в здания и людей. Придётся атаковать в лоб.

Это очень-очень-очень плохая идея, но выхода у меня нет.

«Багровый» почти ничем внешне не отличается от лучевика. Обычный суховатый мужчина, славянское лицо, в меру заношенные вещи самого обычного кроя, цветные носки, смешно торчащие из-под задранных штанин. Такие же растоптанные туфли, что и на противнике, который только что чуть не попал вслепую по своему врагу, уже вовсю летя к земле. Только этот мужичок определенно знаком с тактикой ведения боя. Во всяком случае, он моментально движением руки отбрасывает огрызок контейнера, из которого что-то продолжает сыпаться, а затем, вобрав освободившуюся багровую энергию, устраивает мне веселую жизнь.

Зато — мне, а не городу внизу. А я выше «багрового», все его промахи уходят в небо.

Патовая ситуация с нашими воздушными маневрами складывается буквальномоментально. Пока я «тучка», то могу просто создавать в себе прорехи, пропуская вспышки боевой способности противника, но в таком состоянии я не могу его догнать. А он не может убежать, потому что, собравшись в великого белого глиста — я быстрее его. Какое-то время мы кружим и маневрируем, но очень и очень недолго. У «багрового» банально нет времени играть со мной в салочки, ему надо убегать, и срочно.

Поэтому, зависнув на месте лицом ко мне, он начинает, крича от натуги, создавать из своего подконтрольного красного сияния нечто большое и опасное. Оно растет перед его вытянутыми вперед дрожащими руками, расширяясь в нечто наподобие частой сети, сотканной из красной смертельной энергии.

— «Юля! Следи за ним!»

— «Да!»

Ну вот и хорошо, думаю я, и… конденсируюсь в человека, который тут же радостно начинает лететь камнем вниз, уходя из прицела неосапианта.

— «Он доворачивает!»

— «Скажешь мне, когда довернет, поняла?!», — кричу я мысленно в свою же черепушку, готовясь выполнить трюк — войти в состояние туманного летающего сверла, минуя стадию расширения.

— «Дов…! Его подбили! Подбили! Он падает!»

Нихрена его не подбили, вижу я, закручиваясь в туманную спираль, способную к полёту. Мужику просто чем-то оторвали всю нижнюю часть тела, поэтому в облаке распадающейся багровой сети сейчас падает только его верхняя часть с разматывающимися из живота кишками. А нет, не только, вон и ноги летят. Раздельно. Жопы нет.

Конец?

Бою? Да. Внизу, на тротуаре, среди кучи зевак, находится пара сердобольных людей, начинающих совать голому мне легкие болоньевые ветровки. Киваю, благодарю, беру обе. Одну повяжем спереду, вторую сзаду, оп! …и я уже не голый страшный гопник, а вполне себе индеец племени хоть-бы-хны. Да благословит наша Партия добрых людей с небольшими психическими отклонениями! Нет, ну в самом деле, кто в середине жаркого как сволочь сентября будет выходить на прогулку, взяв с собой ветровку?

Однако вот, пригодилось!

Пришлось постоять, вяло отбрехиваясь от зевак, удерживая одну руку перед рожей, а во второй крепко сжимая значок. Уполномоченные товарищи появились, причем, на броневике, на котором верхом сидел здоровенный героический мужик с огромной снайперской винтовкой. Сразу стало ясно-понятно, чем именно разорвало к хренам собачьим «багрового». Блеснув значком, я удосужился не обычного «мордой в пол», а деликатного «стой ровно и докладывай» а затем, таки доложившись, подождал, пока Окалина-старшая соизволит ответить этим уполномоченным, а заодно гавкнуть по спутниковому телефону и на меня. Произнеся нечто среднее между «молодец» и «какого хера ты влипаешь в любое говно?!», блондинка внезапно взяла паузу, а через минуту напряженным голосом велела немедленно валить в общежитие. Бегом. Там что-то случилось.

Я, посбрасывав с себя куртки, понесся как угорелый, под удивленные крики отодвинутых милицией граждан.

Пришлось постараться, чтобы не деформировать при прыжках асфальт, по которому я скакал, но это оказалось проще, чем предполагал ранее. К тому же, пока бежал, я неоднократно благословил не засранную автомашинами страну и отдельно взятый город. Улицы, люди, деревья, всё это мелькало пусть и не в сумасшедшем, но напрягающем темпе.

Затормозив около военного на проходной, я продемонстрировал ему значок, удостоившись напряженного кивка, мол «давай туда, там это самое». Тоже плюс. Не было бы знака — пришлось бы либо рисковать, получая пулю в спину, либо ждать пока человек не сделает прозвон до лица, уполномоченного принимать решения…

Что и где случилось стало понятно сразу — наши оловянные «солдатики» окружили круглое розовое спец.здание общежития. Одеты они были кое-как, зато все поголовно вооружены, кроме одного, стоящего на коленях. Этот парень держал перед собой руки, генерируя гигантский силовой пузырь, заключающий в себя всё здание. Более никого рядом не было. Кроме Янлинь с потеками слез на лице. К ней я и отправился.

— Виктор! — рванула она ко мне навстречу.

— Что тут? — поймал я её.

Рассказывала она торопливо, глотая слова от волнения, но информацию выдала ёмко. Сидела на смене, вела два нехарактерных следа наших стакомовских «часов» по парку. Затем сигнал внезапно слабеет на порядок, но оба следа как торпеды устремляются прямиком к розовому зданию. В которое, в данный момент, входит Цао Сюин вместе с Васей, которого она повела в бассейн на одном из этажей. Затем, это уже Янлинь наблюдала по камерам, прожав тревогу, дерн у входа (вон, смотри!) взрывается, из-под земли выскакивают двое мужчин, тут же забегающих за старой китаянкой и пацаном. Внутренние камеры показывают Янлинь как нападающие бьют бабу Цао по голове, а затем один из них направляет руку на камеру. Вспышка, конец истории.

— Я-я… включила блокировку. Полную… Успела! — выдохнула девушка, — По инструкции. Войти и выйти невозможно, даже призракам!

— А где они? — поинтересовался я, не наблюдая наших неуязвимых монстров поблизости.

— У себя! Я им не верю! — молодая китаянка тряхнула меня, — Виктор! Спаси бабушку!

— Ты противоречишь сама себе, — тихо сказал я ей, — Никто же не…

— Мы кабель тянули, помнишь? — тихо прошептала мне «чистая», — В городе что-то творится, что-то очень серьезное, сейчас сюда никого направить не могут! Но когда до нас очередь дойдет, бабушка… Виктор. Они её пытают. Хотят, чтобы она сняла блокировку. Или я сняла. Они оставили камеру там, где её…

Кровь ударила в голову.

— Идём, — коротко сказал китаянке.

Помните, я говорил, что не ценю свои способности? Так оно и есть. Но это не значит, что я не буду ими пользоваться. «Хочу», «не хочу» — это пустые слова, а есть такое слово — «надо». И когда я слышу о том, что кто-то собирается пытать старого человека, я имею роскошь разозлиться. И имею возможность эту злость реализовать. Мне это надо…

На этот раз, видимо под влиянием зашкаливающей злобы, у меня в голове проснулся от спячки мозг. Вместо того, чтобы насиловать себя, пытаясь пропихнуться в узкий длинный тоннель с проводами, я начал своей свободной частью нагнетать давление, «выдувая» себя по каналу с куда большей скоростью. Игнорируя удивленный писк Янлинь, перед которой внезапно оказалась растерянно вращающая головой Палатенцо, я вдавливал и вдавливал себя, переходя по подземному туннелю в серверную общежития. Тем не менее, последние слова Янлинь, произнесенные вслед, крепко застряли в голове.

Доступа к камерам общежития ни у кого, кроме самой «чистой», не было и не могло быть. Локальная сеть, записи с которой минимум два раза в сутки отправляются через специальный компьютер вовне. То есть — нет совершенно никакой возможности так точно рассчитать атаку, если только не иметь специального неогена, безотрывно наблюдающего и подслушивающего за всей территорией «Жасминной тени». Или же внедренного агента, поставляющего информацию вовне. Последнее куда проще.

Превращаться назад в человека я не собирался, не было такой необходимости. Да и дверь в самой серверной взламывать не собирался, опасаясь породить шум, поэтому и сочился дальше через щели, пользуясь методом «самопихания». Быстро, неаккуратно, зло.

Забавно, но предатель обнаружился самым первым. Или засланец, не уверен. Тут нужно разбираться в сортах говна, а как по мне — сидящий в кресле в контрольной комнате безопасности качок, тот самый Ахмед Ракзухмалин, якобы долго сидевший в лесах, никем другим быть не мог. Человекообразная груда мышц, что-то бурча себе под нос, вполне бодро топтала перекачанными пальцами одной руки клавиатуру, смешно пританцовывая на месте. Двумя руками он, конечно, действовать не мог — для этого их нужно было свести на расстояние, которое его мышцы не могли себе позволить. Но парня подобное ни грамма не напрягало.

Вопрос — в каких именно лесах учат такому прекрасному и точному «слепому набору»? Сейчас спрошу.

— А?! — внезапно гортанно прорычал перекачанный парень, отвечая на вызов по внутренней связи, — Ыгор? Отстань, Ыгор! Мешаешь! Щто я тебе могу сказать? Пошёль на *уй, я тебе могу сказать! Дэлаю всё, что магу! Нет тут нихрэна! Атрэжь уже бабке щто-нибудь, покажи внучке! Всё, ацтань!

Как удачно. Парень гасит связь, а я, вымазав слизью один из свободных углов комнаты слизью, конденсируюсь у него за спиной, чтобы, схватив эту орясину за горло, отправить его в полет в тот самый угол. Смешно, конечно, я по сравнению с ним задохлик, сопля бледная, но способности — это не в бочку пёрнуть. Может быть этот крендель и сильнее меня, но знаете ли вы, уважаемая публика, кто чаще всего побеждает в драке? Напавший внезапно. Готовый к насилию. Имеющий план.

Мой план был прост — швырнуть, ошеломить, нейтрализовать, допросить. Нейтрализация вообще вопрос довольно простой для обладателя сверхсилы — суставы, кости, сухожилия, всё ненужное для жизнедеятельности прекрасно ломается, стоит лишь слегка усилить сжатие. Здесь мне, конечно, пришлось постараться, но вовсе не из-за того, что Ахмед оказывал какое-то сопротивление, хотя он, конечно, пытался, ерзая на слизи и вопя благим матом. Собака тут порылась в том, что сам парень напоминал налитый соком фрукт, готовый порваться от любого неосторожного пожатия, поэтому пришлось дробить ему колени и локти очень аккуратно. Чтобы сохранить жидкое внутри.

Крики быстро сменились истошным визгом, который я прекратил, несильно ударив его в пресс, настолько крепкий и красивый, что аж завидно стало. В ответ задохнувшийся качок внезапно с силой махнул сломанной в локте рукой, рассчитывая зашибить меня свободно болтающимся предплечьем, но я небрежно отбил удар, заодно и оценив силу его мускулов. Не впечатляет.

— Мне оторвать тебе яйца или выдавить глаза? — поставил я лежащего на земле парня перед несложным выбором, — Решай быстрее.

— Сук…ААААА!!!

Неправильный ответ стоил ему уха. Схватив воющего от боли гада за глотку, я приподнял брыкающееся и дёргающееся тело с пола.

— Где остальные? Сколько вас?

Почти все неосапианты используют руки для активации боевых поражающих способностей. В редких случаях — глаза. Эти наставления майора я постоянно держал в голове, поэтому, удерживая Ахмеда за горло, слегка давил ему большим пальцем на челюсть так, чтобы в случае чего успеть отвернуть ему голову в сторону. И — правильно сделал. Хотя тот сумел меня удивить, изрыгнув изо рта целую струю зеленого жидкого пламени. Правда, тут же ей поперхнулся, заорав еще громче от боли в чуть ли не сломанной челюсти, но это уже мелочи.

— Достал, — проинформировал я его, роняя на пол и хватая сзади пальцами за лицо, — Свет выключается, следующая станция — допросная комната. Но ты её не увидишь.

— Стой-стой-стой!! — наконец-то дошло до человека, — Стой, не надо!

Хорошо. Глаза — это важно. Без глаз человек не смог бы увидеть меня, когда вернусь.

Затыкаю качку рот тряпкой, а затем вызываю Янлинь. Диктую дергающейся девушке имена, требую немедленно подтвердить или опровергнуть озвученные способности предателей. Эти, которые с её бабушкой, — точно предатели, идентификаторы их «часов» говорят, что оба состоят на действительной службе в безопасности города. Китаянку трясёт, она умоляет меня скорее бежать к бабе Цао, но я неумолим. Не бывает настоящего сражения между неосапами, это всегда бой с закрытыми картами, где каждая может оказаться джокером.

Ну а возможности Цао-младшей мне известны. Коротко кивнув на подтвержденную информацию, я гашу связь и иду дальше. Благо тут недалеко, всего-то подняться на этаж выше.

Игорь Савинов, способности — энергетические клинки, проявляемые произвольно в любой части тела. Плюс способность быстро передвигаться по любой поверхности. Совсем по любой, прямо как у нашего участкового, только сильнее. Именно он протащил товарища под землей прямиком к общаге. Упомянутый «товарищ», который совсем не товарищ — Лазарь Евстигнеев. Универсальное укрепление кожного покрова, вызов сильных вибраций в любой обозримой точке пространства, способен управлять выдыхаемым им газом, создавая объёмные иллюзии. Задача этой группы — похищение Васи Колунова.

Савинов опасен для меня, а Евстигнеев для здания, так что тут придётся делать очень сложный выбор.

Но я его не делаю. Вид человека, склонившегося с ножом над обнаженной окровавленной китаянкой, лежащей на столе, делает его за меня. Не оценив даже диспозицию в комнате, не превращаясь в туман, я просто как дурак заскакиваю в помещение и со всей дури бью урода кулаком, получая от второго, стоявшего сбоку, две пули. Одна попадает мне в живот, вторая крошит нижнюю челюсть, но это не останавливает ни на секунду, как и потрошащий клинок из белой энергии, протыкающий меня насквозь.

Поздно.

Человек растерянно вертит головой, будучи не в состоянии поверить, что только что лишился рук, отшвырнутых мной в сторону, а я уже, превратившись в туман, валю козла с ног, одновременно вымазывая в скользкой слизи, но покрывая его культи наиболее тягучим и липким составом. Так, баба Цао, её тоже облить везде, кроме головы, на той лишь шишка и пара ссадин. Кровь это останавливает неплохо. Второй? А что второй? От него не так много осталось, чтобы называть это — «вторым» …

Превратившись назад, легонько (относительно) бью хрипящего на полу человека в пах. Заслужили, мрази, с избытком. На лежащей на столе бабе Цао живого места нет. Она жива, у нее даже ничего не отрезано, но сильно избита. На животе и бедрах длинные, но неглубокие порезы, ногти… отсутствуют… все. Её пытали грамотно, но очень экономно, явно желая сломать Янлинь. Что сказать, у них почти удалось.

Оглядываюсь по сторонам. Вася лежит в углу, рядом с ним бездыханное тело, покрытое густой медно-рыжей шерстью, окровавленный парень в рубахе и шортах, кажется, Иван Золин, а еще… да, Тархунчик. Девушка-слизь прячется за мощной тушей Потапова. Но явно не от меня.

— Витя! — подает она голос первой. Тот подрагивает.

— Янлинь! — хриплю я в камеру, — Снимай блокировку! Целителя сюда!

— Поняла! — слышен всхлип в ответ.

— Все, ребята, — кривлюсь я в пародии на улыбку, — Все кончено.

Надо умнеть. Я не могу постоянно заигрывать с собственным подсознанием. Рано или поздно оно начнет воспринимать травмы быстрее, и я вполне могу оказаться безнадежно израненным. Всё, что меня спасает — так это моментальное восстановление травм, которые я еще не осознал.

Развожу и разношу ребят по их комнатам. Янлинь не сводит глаз с бабушки, пребывающей в бреду и с Васи, которого я поудобнее положил перед камерой. Тут все схвачено. Сюда уже направляются призраки с аптечкой, а нашим «солдатикам» я передал приказ дальше держать круговую оборону и особенно — дырку в земле. Мало ли какая подстраховка у этих ублюдков была. Сам же занимаюсь последним, что остается — переношу Тархунчика в её бассейн. Девушка опять обессилена, ей пришлось сохранять непривычную форму, стараясь скрыться с глаз изуверов.

— Спасибо, Витя, — шепчут губы на сформированном отростке, который Тархунчик высовывает из ванны в своей комнате, весьма похожей на небольшой, но глубокий бассейн, — Большое… спасибо… Мне было очень… страшно.

— Да не за что, — устало присаживаюсь я на бортик, — Валерия, можно один вопрос? Это очень важно.

— Д-да, Вить? Я м-мало что видела…

— Да не страшно, — вяло машу я рукой, — Тут сущая ерунда. Скажи — а сложно было туннель рыть?

Глава 17. Безликая

Иногда я себя чувствую полной свиньей. Жирной, отожранной, перепробовавшей всё на свете, а затем вернувшейся на старости лет в родной край, доживать оставшиеся дни. Но не просто так, а еще имея удовольствие снисходительно поглядывать на тех, кто кроме родной деревни ничего не видел. Вторая жизнь — она такая.

Я заливался «Кока-колой», смотрел шедевры киноиндустрии, перенасыщенные спецэффектами, видел в порнороликах столько разнообразных красивых женщин, сколько их, пожалуй, не видел никто в этом мире. Жрал суши, заказывал пиццу, видел прилавки, на которых дожидаются своего покупателя десятки сортов колбас и сыров. Я был тем, ради кого мир выворачивался наизнанку, генерируя всё новые и новые потребности и способы их удовлетворения.

А что здесь? Обожравшаяся свинья, судящая тех, у кого нет возможности вкусить хотя бы одну десятую из того, что когда-то пережил я. Но это не значит, что они не хотят.

О, они сильно, очень сильно хотят. Они хотят хотдогов и пицц, хотят вилл у моря, желают подобострастия и доказательства своей исключительности. Они не понимают, почему не получают всего этого здесь, в безопасности этой страны. Ведь там, за её границами, пусть и закрытыми на замок, довольно легко получить эти блага. Если ты сумеешь сохранить свою свободу и независимость. Люди всегда хотят для себя лучшего, даже если они уже не совсем люди.

— Станишева Надежда Петровна, так? — равнодушно произносит следователь на записи. Напротив него не заключенный, а нечто наподобие аквариума, заполненного густой и прозрачной зеленой слизью. И трясущейся, сильно трясущейся. Настолько, что неосапиантке приходится сжимать в едином спазме всю свою массу, чтобы проговорить ответ.

— Да! Я не могу! Долго! Говорить! Больно! Это я! Я подменила… мной подменили Ковинец! Давно! В марте 88-го! Там есть запись, что она сменила цвет! Она его не меняла! Не меняла! Она вообще ничего не могла!

— Как вы избавились от её тела?

— Из… от тела? Её просто вылили! Вынесли и вылили! В ведрах! А я заняла её место! Изобразила прогресс! На измененную биохимию они сами придумали решение! Сказали — повторный пубертат! Самоосознание!

Идеальная замена. Девушка-слизь и девушка-слизь, разница лишь в цвете и возможностях. «Тархунчика» закидывали как шпионку на долговременную работу, с чем та удачно справлялась многие годы. Кто будет стесняться булькающую в кастрюле жижу? Наши обезьяньи мозги просто не приучены воспринимать то, к чему не готовы рефлексы и жизненный опыт. Станишеву внедрили, она успешно передавала материалы и сообщала подслушанное, но не могла не показывать «прогресс» своего контроля, а значит, спустя время, оказалась «свободна».

И попала сюда.

Савинов, тот, что оказался без рук, но успел в меня не только выстрелить, но и нанизать на свое энергетическое лезвие, вел себя по началу куда наглее скрытной шпионки. Заходясь в истерике, он требовал назад руки, а вместе с ними гарантии безопасности и свободный ход за границу. На основании этого обещал рассказать всё, что знает. После пары часов со мной и суток после в одиночной камере, мужчина убавил свои требования до… нуля, но оказалось, что он почти ничего толкового не знает. Обычный наемник, дешево купленный за пачку денег и щедрые обещания.

На его фоне Станишева, оказавшаяся обладательницей полного набора из пяти способностей, была просто находкой. Оба перекупленных безопасника, несмотря на свои внушительные способности, оказались обыкновенными вояками, не прошедшими отбор в серьезные подразделения по разным причинам, а вот поддельный Тархунчик уже была полноценным агентом… «Стигмы». Малознающим из-за долгой изоляции от своих, но все-таки членом организации.

— Женщина, — майор сидела, разминая пальцами закрытые глаза, — Женщина в старомодном бежевом плаще. И без лица.

— Контактный облик, — отозвался задумчиво курящий Темеев, сидящий около начальницы, — Это может быть мужчина, женщина, собака, девочка, кто угодно. Мы имеем дело с высокопоставленным «стигматовцем».

— И он криптид, — мрачно выдохнула Окалина, — Старый, опытный криптид.

— С засранными моими страшилками мозгами, — вставил я свои пять копеек.

— Это не делает положение проще, Изотов, — кисло посмотрела на меня начальница, — Твои барабашки штука очень неприятная, но при достаточно сильной воле от них можно абстрагироваться. На время выполнения задания. А у этого урода точно есть задание, и он активно… функционирует.

— И что? — съязвил я, — Нам теперь тут куковать до морковкиного заговения?!

— А ты вообще, представляешь, что в мире творится? — внезапно спросил меня Темеев. Молодой человек, затушив сигарету, скрестил руки на груди и прищурившись, посмотрел мне прямо в глаза. Ну, точнее, в камеру, — Симулянт, ты вообще новости смотрел?

— Когда?! — не остался в долгу я, — Пока вы меня таскали обрабатывать этих уродцев? Напоминаю — мне пришлось по три часа просачиваться через щель заслона на общаге! Три! Туда и обратно! Я только спать успевал, да и то чуть-чуть. Остальное время приходилось мотаться по всем трем общагам, утешать народ! Вадима — в том числе! Вы не забыли, что мы тут с Вадимом?! И что Викусик и её сосед вообще заперты, можно сказать, в своих спальнях?!

— Остынь, — кратко велела Окалина, — Темеев, введи его в курс дела. А нам пора за работу.

Затем женщины отключились, а правая рука моей блондинистой начальницы со своего экрана начал рассказывать мне, что происходит.

Та парочка неогенов, дравшаяся в воздухе, которой я помешал, оказалась известными «злыднями» со своей предысторией. Мужик, управляющий багровой энергией, когда-то случайно зашиб семью того, кто мог летать и оперировать режущим лучом, от чего второй покинул ряды «ксюх», устремившись в долгую погоню за убийцей. Изначально лучевика окрестили «доброхотом», но поняв вскоре, что тот совершенно не считается с невинными жертвами, случайно оказавшимися между ним и объектом его мести, тоже перевели в «злыдни». Не суть важно, интерес в том, что «багровый» несколько лет бегал от мстителя по всему миру, попутно зарабатывая наемничеством там и тут за счет своей воистину универсальной способности. Но периодически мститель его догонял.

Кажется абсурдом, что человек, владеющий лучевой техникой, не мог поразить своего куда более неуклюжего оппонента, но, по словам Темеева, оказалось, что багровая энергия еще и отлично блокировала урон от режущего луча. Добавим чудеса на виражах, воздух, несовершенное человеческое зрение, маневры уклонения… и получим то безобразие, которое я наблюдал. Впрочем, это все мелочи мелочные.

Куда важнее было то, что именно сыпалось из развороченного контейнера на Стакомск.

Южноамериканские артефакты, вывезенные из их аномальной зоны. Огромная, просто безумно огромная партия, которую багровый наемник рассыпал над городом. Не просто так, а над Третьим, Четвертым, Пятым районами. Над их ВУЗ-ами и школами. Почти в тот момент, когда заканчивается большинство занятий.

Гигантская партия артефактов, невозможная, колоссальная. Десятки тысяч брусков дерева, заряженных и измененных неизвестной энергией.

Как-то собранная.

Как-то сохраненная.

Как-то оказавшаяся в Стакомске.

…Вместо Европы.

— Теперь понимаешь, почему у нас до вас руки не дойдут? — лицо Темеева выражало огромную усталость, — Ты, Симулянт, сидишь взаперти, но у тебя двенадцать специальных неогенов в прямом подчинении, сухпайки, вода из артезианской скважины, семь… твою мать, семь «призраков», и двое «чистых», которых эта тварь просто не способна убить! И всё, что тебе надо сделать — это сохранить Данко, который, на минуточку, Изотов! На минуточку! Тоже регенератор! Да и ты сам… твою мать! А у нас здесь полный п*здец! Совсем полный! У нас тут Мировая Война на носу! Европейцы с ума посходили!

Мне даже стало слегка стыдно. Или не слегка. Ну не знал же, действительно, думал, что меня как обычно тыркают из одной стороны в другую.

— Забрать «солдатиков» не хотите? — это вырвалось само собой, — Пусть помогают.

— Чем они, б*ять, помогут, умник?! — всерьез уже прорвало старшего лейтенанта, — Нам кучу школоты обрабатывать нужно, уговаривать, ловить! А они ни х*ра не знают о жизни! Сидите там, присматривайтесь друг к другу, делайте что-нибудь полезное! Мы тут сами разберемся! Конец связи!

Вот же жопа… я устало откинулся на спинку кресла.

Итак, дано. У меня двое основных подопечных — Вася, еще пребывающий в коме, после того как его обработала своим токсином гребаная Станишева, и Цао Сюин, находящаяся в медикаментозном сне, ускоряющим исцеление, это уже от прибывшего по вызову неосапианта. С бабулей всё замечательно, она идёт на поправку, с ней круглосуточно рядом находится кто-нибудь из свободных от дежурства ребят. Янлинь и Вероника оккупировали комнату китаянки, они ведут постоянное и самое пристальное наблюдение за всеми тремя секциями нашего веселого общежития, которое, как оказалось, способно превращаться в наглухо закупоренный бункер с открытыми между зданиями ходами.

Точнее, переходная секция вела в четыре помещения. Четвертое оказалось складом с продуктами и предметами первой необходимости.

Проверив камеры, на которых то и дело мелькали совершающие обход «солдатики», я досадливо двинул кулаком по столу. Подменыш-слизь, которую сейчас где-то там на местной Лубянке потрошили на все подряд, не знала главного — остальных способностей Безликой женщины. А они были.

И, что хуже всего, они точно были не боевого характера. И не сенсорного. Иначе бы тогда эта тварь, принявшая обличие Окалины, не отмахивалась от меня своими костями, и куда более уверенно удирала в моем тумане. А это — очень плохие новости. Даже если у неё остальные способности не очень сильные, они запросто могут стать козырями в умелых руках. А там точно руки умелые…

Я почти уверен, что она тут, внутри. У этой попытки похищения Данко были очень… очень большие шансы на успех. Вот дыра в земле, вот вход в здание. Вот заходит бабушка с ребенком. Все что требовалось сделать двоим взрослым и сильным мужикам — так это выдернуть ребенка из рук старухи и вместе с ним прыгнуть в дыру. Там бы способностью одного из них они за секунды оказались бы в парке, а дальше… возможно, где-то там группа прикрытия. Возможно, не одна.

Только вот этот метаморф вполне мог устроить план внутри плана, тоже пробравшись сюда. Затаившись. Есть такой вариант развития событий? Да. Только он учитывает еще один момент — если этот криптид на него пошёл, то либо у него есть возможность выдернуть Васю прямиком отсюда, к примеру, через телепортера, либо он готов его уничтожить. Иные варианты, в которых метаморф с мальчиком на плече и гиканьем на устах покидает самый настоящий улей, набитый злыми неосапиантами, готовыми убивать, я не признаю.

Заварив себе кофе, который оказался чертовски хорошим для сухпайка, я, продолжив сидеть в серверной розовой общаги, принялся напряженно размышлять дальше.

Вася с Вадимом, а о последнем мало кто знает. Следовательно, любой человек, зашедший в комнату, первым же делом столкнется взглядами с берсерком. Это неплохая защита, сам себя хвалю за идею. Салиновский и феечки на хозяйстве, в перерывах сидят с Викусиком и тем здоровым парнем, как его… Коненко Макар, кажется. Ну тот, который высокий и перемещается в пространстве размытым таким способом. Остальные новенькие сидят по своим территориям. За исключением Потапова и того парня, Ивана Золина, которых я обнаружил в комнате вместе с Васей. За этими мы поухаживали и заперли нахер, от греха.

Мысли, что все предатели и агенты в «Жасминной тени» выявлены — я не допускал.

Что еще можно сделать? Как проверить оставшихся? Как перепроверить тех, в ком я уверен? Какие вообще есть гарантии, что эта сволочь сейчас не прячется под плинтусами?! Никаких, вашу мать! Даже я могу прятаться под плинтусами!

Единственная зацепка, которая у меня есть, единственный шанс выявить это говно — это знание, что оно меня боится. Не может не бояться. Я отлично проехался по мозгам этой сволочи там, в «Лазурном берегу». Оно визжало, оно разрывало собственное тело от ужаса. Он, этот страх, сейчас живет в нем, мои рожи не дают этой сволочи спать. Её сознание, каким бы оно ни было, теперь сражается само с собой.

Только вот я понятия не имею, когда и как этот козырь использовать. Придётся ждать. Если оно выжидает — оно борется с поселившимися в нем кошмарами. Я уже неоднократно видел видеозаписи о тех, кого «обработал».

Значит, будем выжидать и мы.

Звонок интеркома вырвал меня из мыслей. Янлинь. Просит прийти.

Значит, приду. Нельзя оставлять людей надолго без своей рожи. Могут подумать, что прячусь. Или что у нас проблемы.

Встав из-за стола, я уже пошёл на выход, но остановился возле зеркала, которое кто-то когда-то приволок к серверную. Может, он здесь зубы чистил? Не знаю, но на двери было хорошо закреплено немалых таких размеров полотно отражающей поверхности. Сняв маску, я задумчиво выпялился на себя.

Мда… уже не тот зародыш помеси говнаря с черте-знать-чем, что был год назад. Раздался в плечах, набрал массы и роста благодаря «клубу когтей», рожа стала пошире и… посмазливее? Наверное так. Теперь я похож на говнаря, чей альбом улетел в чартах в небеса, но вместо того, чтобы спускать всё на шлюх и кокаин, я занялся собой, сделал пластику, завел здоровый образ жизни. Стал лощеным и накаченным говнарём, да…

— «Ты стал гораздо… симпатичнее», — внезапно пробубнила Юлька.

Смущенно?

— «Может, хватит этого?», — направленно подумал я в ответ, — «Ты же должна прекрасно понимать, что твои чувства по отношению ко мне лишь импринтинг, имеющий целиком искусственную природу»

— «Может, мне этого достаточно?!», — довольно импульсивно подумала в ответ Окалина-младшая, — «Это тебе не приходило в голову?!»

— «Мне пришла ты. И отказываешься вылезать»

— «Был уговор, что я теперь твоё тайное оружие!»

— «Как будто бы ты не продолжила сидеть внутри, если бы этого уговора не было…»

Действительно, сейчас именно Палатенцо была моим козырем против любого возможного врага, на месте которого я бы первым делом попытался устранить источник своих страхов. А тут подстраховочка. Даже если мне в одну секунду разрушат мозг — Юлька испепелит противника. Плюс она мои «глаза на затылке». Если так подумать, то она, если не считать испортившегося характера, стала вообще идеальной женщиной. Даже женой. Можно взять с собой куда угодно, кушать не просит, прикроет спину, владеет просто бесконечным объёмом знаний, а еще и известна по всей стране и за её пределами. То есть — является просто одурительно эффективным средством отвлечения масс!

Но, увы. Теперь Юленька у нас полноценная женщина, эмоциональная и чувствительная, а значит — нахер мне не потребная. И так головняков много.

— «Сволочь»

— «Я просто с тобой честен. Ты же у меня в голове»

— «Мог бы хотя бы так громко не думать»

— «Я и твоя мама искренне желаем тебе счастья в личной жизни. Какой-нибудь»

— «Дурак…»

Вот так вот, хочешь помочь человеку обрести новый жизненный путь и обрести себя, а он обзывается. Обидно. Аж забываешь, что эта милая девушка тебя пару раз чуть не прикончила.

Сначала я навестил Цао Сюин, благо было по пути. Лучшего целителя страны нам не привезли, Ахмабезова была на другом конце континента, а приехавший вместо неё молодой парень работал иначе. Он сначала усыпил старую китаянку, затем, проверив, очистив и перевязав порезы и ушибы, запихал бабу Цао под капельницу, а после окутал её мягко сияющим силовым полем, которое медленно впиталось в старушку. Теперь она усиленно восстанавливалась, не приходя в сознание. Случай, по словам парня, был легкий. Резали её чистым острым ножом, такие раны закрываются куда легче, чем рваные, а вот ключицу придётся позже ломать и собирать по новой.

Лежащая китаянка выглядела умиротворенно. Рассматривая её, я внезапно понял, что очень привязался к этой женщине. Строгой, требовательной, авторитарной, но… человечной. Более человечной, чем большинство из нас.

Правда, это не исключает того, что, уходя, я закрою дверь на замок. И если даже Цао Сюин очнется полностью здоровой, встанет и будет требовать свободы и подчинения, то я не выпущу её из этой комнаты.

— Товарищ Изотов! Стоять. Превратитесь, — наставленный на меня автомат в руках оренбуржца Лазутина был удерживаем твердо и уверенно.

— Может, слизь выделить? — полюбопытствовал я, кивая на поднятые руки.

— Слишком легко имитировать. Выполняйте распоряжение, — был дан мне бесстрастный ответ.

Делать нечего, пришлось превратиться. Оружие тут же было опущено. На лице парня, рассматривающего, как я одеваюсь, не было никаких эмоций. Работа и работа, указания выдавал я сам.

— Мне нужно знать, как вы можете определить постороннего, маскирующегося под кого-то из нас, — взял быка за рога я, подойдя вплотную к парню, — Мне говорили, что кто-то среди вас обладает способностью. Как она работает?

— Это закрытая информация. Я не могу её разгласить, — не моргнув глазом, ответил парень.

— Не разглашай, — процедил я, — Разгласи, как я могу эффективно оперировать находящимися у меня в прямом подчинении бойцами, не зная критически важной способности, необходимой для решения боевой задачи!

— Не могу знать, товарищ лейтенант! — парень талантливо изобразил дебила.

— Видимо, придётся вас всех изолировать, — постановил я, — В одной комнате будете сидеть и под надзором.

На простоватой роже парня реакция от такого посыла никак не отразилась. Говорю же, роботы.

— Передай всем мой приказ. Снимаете патрулирование, передислоцируетесь в комнату номер один здания три. С вещами. С собой разрешаю взять по пять ежесуточных рационов, в день будет приходить еще двадцать четыре пайка. Их без надобности не вскрывать, складировать в одном углу. Разбейтесь на две группы, одна должна бодрствовать в любое время суток, быть готовой к вызову. Запрещаю применять на территории общежития любые способности, могущие повредить коммуникации и инфраструктуру. Как понял?

— Вас понял, товарищ лейтенант! Разрешите выполнять?

— Разрешаю.

Что, думали, я шутки шучу? Нет. Не можем в откровенность, значит можем в стратагему «Меньше народу — больше кислороду». Пусть охраняют сами себя. Если начнется заваруха, то встречаться с боевой способностью одного из этих двенадцати деревянных балбесов, в узком-то коридоре, у меня нет ни малейшего желания. Я, думаете, не заметил, что его «калашников» всё это время был на предохранителе?

Еще как заметил. Как и одну из девиц, которая, как и вот этот вот товарищ Лазутин, предпочитает смотреть мне при разговоре в переносицу или вообще, просто… смотреть. Способности, они разные бывают. Испускать энергию умеют и глазами — это далеко не редкость. Окалине-старшей, видимо, мало тех мер, что она предприняла раньше. Интересно, на кой черт? Мы же теперь с ней в одной упряжке? Или решила слить наши с Янлинь разработки, когда наметится прогресс? Ой вряд ли. Для этого надо заставить меня молч… понял.

Хорошая попытка, товарищ майор. Вы действительно работаете на своем месте. Уважаю.

Комната Янлинь встретила меня криком души, вырвавшимся у Кладышевой, подскочившей ко мне раньше, чем юная китаянка закрыла за мной дверь.

— Ты действительно отправил солдат на карантин?! Виктор, ты е*анутый?!! — заорала она, потрясая у меня перед носом кулачками.

— Нет патрулей — нет движения, — коротко объяснил я ей, — Вам проще, мне проще. Или хочешь, чтобы кто-то из этих архаровцев подорвал говнопровод? Напоминаю — мы наглухо закрыты. Совсем.

— А… а, впрочем, херня всё это, — неожиданно успокоилась девушка, повергнув меня в удивление, — Иди сюда. Янлинь, показывай ему, что камеры засекли.

Китаянка, кивнув, поскакала к своему рабочему месту, попутно маня меня рукой. Когда я подошел, она запустила запись одной из внешних камер, направленных на пруд. Также камера захватывала и часть парка. Присмотревшись, я понял, что воспроизведение ведется в ускоренном темпе.

— Вот, здесь, да, — отрывисто произнесла Янлинь, ставя запись на паузу. Она ткнула пальцем в экран, — Вот, Виктор. Смотри. Видишь?

Сунув голову вперед, я слегка потыкал щекой девушку, чтобы та подвинулась, а затем начал всматриваться. Еле заметная фигура, стоящая за деревом, смотрела, казалось, прямиком в камеру. Женская фигура. Застегнутый бежевый плащ, руки в карманах, старомодная прическа, как из 60-ых, ровная гладкая кожистая поверхность вместо лица, остренький подбородок.

— Понял, да? — весело пихнула меня в бок Вероника, — Эта дрянь снаружи! Её здесь нет! Ты зря парней с девчонками отослал!

— Янлинь, а ты что думаешь? — задумчиво пробормотал я, рассматривая фигуру нашего врага.

— Думаю, мы можем расслабиться, — вздохнула девушка, — Перевезти бабушку ко мне. Передать Васю Викусик-ку, она просила. Просто будем ждать, пока всё в городе закончится.

— Ага… очень хорошо.

— Что ага?! — вновь не удержалась Вероника.

— Хорошо, говорю, что вы так думаете, — пробормотал я, а затем посмотрел на девушек, — Только советую прекратить. Она… оно… да насрать, какого оно пола! Тварь в общежитии. Среди нас.

— Что?! — это донеслось от девушек хором.

— И у неё есть сообщники, — добил их я, — Как внутри, так и снаружи.

Глава 18. Беспижамная вечеринка

Тишина спящего общежития — прекрасна. Ни тебе подозрительных скрипов и неясных теней, никто не ходит по полутемным коридорам, не полуночничает, пробираясь в прачечную, не крадётся в комнату к тайному любовнику или любовнице. Все сидят по своим закрытым номерам. Большинство спит.

И лишь легкий туман покрывает пол нескольких этажей центрального здания.

Этот туман — я.

Если так подумать, то мой набор способностей идеально соответствует всем качествам настоящего злодея. Бледная кожа? Есть. Зловещая рожа? Есть. Нестандартная прическа? А как же. Отвратительная слизь, ужасное мозготраханье, вкрадчивый туман? Все в наличии. Суперсила для финальной схватки? Достаточно обнажить мои большие яйца. Ну и все остальное. Вариант, в котором я караулю уже побежденного и запуганного врага в своей максимально рассеянной форме? Ну, как бы этим и занимаюсь. Причем, одновременно отдыхая.

Происшествий ко времени, близящемуся к утру? Ноль. И это напрягает, сильно.

Действуя очень аккуратно и неспешно, я проверил все закоулки, в которые только мог проникнуть мой туман. Все потайные места, все комнаты, все шкафы и ухоронки. Все, что смогла указать Янлинь, даже сверх этого — туннели, открывшиеся для переходов между тремя зданиями, да и сам склад, всё это успел облазить и проверить.

Воздухопроводы? Хы, в первую очередь. Всю мощь своей паранойи, воспитанной на сотнях голливудских фильмах, я бросил на защиту вверенной территории и конкретно одного Васи. Я уже даже не задавался вопросом, почему так напрягаюсь ради пацана, который мне, в общем-то, никто. Почти никто. Попав сюда, он стал частью «Жасминной тени», а это — мой дом. И в этом доме сейчас какая-то сволочь.

Где она затаилась, я уже представлял. У Безликой, после того как я проверил закоулки, не обнаружив там ни её, ни трупов, осталось не так много мест, где спрятаться. Тут я рассуждал логично — шпиону требуется заменить некто, близкий по объёму и телосложению к обычному человеку. Логично? Большей частью. Пляшем от этого. Итого — у нас есть три группы молодых людей. «Солдатики», сидящие дружно взаперти, наши «старожилы» в виде «чистых» и призраков, к ним дополнительно идёт Салиновский. Два гиганта сидят у себя, группой их считать сложно. Остается еще одна пестрая солянка в виде новоприбывших розового общежития. Некоторые из них изолированы, но большинство свободно… в рамках очерченных мной границ. Именно за этой группой сейчас тщательнейшим образом наблюдает через камеры Юлька, спрятавшаяся в комнате Янлинь. Там же находится и сама китаянка, добросовестно выполняющая свою работу, плюс Кладышева, отыгрывающая роль бунтаря. Для маскировки. А вдруг нас слушают?

Что? Каким образом я понял, что Безликая внутри, а не пялится с жадным видом на общагу из кустов, как это было видно на камеры?

Элементарно. Она или оно — просто не может быть настолько идиотом, чтобы показаться случайно. Мы не в фильме для детей младшего школьного возраста. Та поддельная девушка-слизь несколько раз уверенно показывала, что Безликая — это старый оперативник «Стигмы» очень высокого уровня. Самого.

Еще вопросы? Только быстрее, моя любимая, но несуществующая публика. Я очень хочу уже стать снова человеком. Да, многочасовое напряжение и концентрация, постоянная готовность отразить атаку, всё это не может меня напрячь. Туман же. Зато это все ой как способно очень серьезно пошатать восприятие себя самого. К тому же, напоминаю — моё тело растянуто на несколько этажей. Это вызывает определенные сенсорные трудности. А еще все призраки сидят в засадах на переходах между зданиями, что позволяет слегка выдохнуть…

А, извините, задумался. Еще и думать очень хочется, пока Юльки внутри нет, понимаете? Чувствуешь себя, как будто отпустили яйца, ранее крепко сжатые невидимой рукой рынка.

На часах, закрепленных в коридоре, стрелки показывают 9:00 нового дня. Всё, пора собираться. Несколько часов отдыха мне не повредят, а затем нужно будет устроить совет. Есть три подозреваемых, которых мне очень хочется перевести в стопроцентные союзники, но не уверен, как это сделать. Возможно, у девчонок найдутся идеи. Если что — я про кошку, которая сейчас с Вадимом и Васей, а заодно про наших летающих узбечек, неумело притворяющихся феями. Хм, Витя, пора. Ты на полном серьезе думаешь о важности кошки в качестве союзника.

В родных пенатах было хорошо, очень хорошо. Пока я собирал тело «с миру по нитке», то заодно тщательнейшим образом ощупал свою квартиру, проверив и вентиляцию, и сортир. Последний вызвал обоснованную паранойю, поэтому, сразу после воплощения, я заткнул его тряпкой, поверх которой устроил немудреную ловушку из куска швабры и кастрюли. А вот потом уже смог расслабиться.

Первая сигарета шла прямо как божественный эликсир, минуя легкие, сразу в ходящую кругом голову, пытающуюся назад привыкнуть к тому, что она полуторакилограммовый кусок жира в костяной коробке, а не много кубических метров бесплотного тумана. Навалился откат за переход, всё-таки напряжение, до которого я себя разогнал в том состоянии, не совсем билось с возможностями моей нервной системы. Меня, банально сидящего голой жопой на табурете за столом, тупо повело от когнитивного диссонанса.

Вот ведь фигня какая, подумалось мне, досасывающему второго ракового солдатика. Вчера ты шутки шутишь, а сегодня уже ухлопал боевого неосапианта посреди города, раскидывавшего по школам и вузам чуть ли не повод для третьей мировой. Мир снаружи кипит, Окалина там, наверное, с горящими трусами зашивается на подстраховке, пока милиция и «скорые» выковыривают сотни школьников и студентов, воткнувших в себя желанный артефакт. Пропаганда, которой прожужжали уши? Техника безопасности, уроки по которой ведутся с первого класса во всех школах? Всё это херня собачья, дорогие товарищи.

Всё, абсолютно всё становится собачьей херней для человека, видящего возможность получить сверхсилы нахаляву.Стать кем-то большим, чем он есть. Грандиозная ошибка. Ничто так не превращает индивидуума в ничтожество, как сверхспособности. Он становится просто носителем. Вектор его развития и применения начинает определять государство. Или тот, кто возьмет свежевылупленного неосапианта за яйца.

— Виктор, к тебе идёт Вероника, — голос Янлинь раздался через интерком, — Бабушка в порядке. Вася тоже. Паша разносит пайки по раздатчикам.

— Да? Хорошо…, — выдыхаю я. Всё пока под контролем.

— Виктор? — в голосе китаянки прозвучали странные ноты, — Паша… он…

— Что он? — тут же напрягся я, чувствуя головокружение от очередного прихода.

— Он… переспал с этими. Маленькими, — казалось, Янлинь сама не верила тому, что говорит, — У меня есть запись…

Я лишь страдальчески хрюкнул в ответ, выдыхая. Еще один повод не дожить до светлого завтра. Не удержусь же, посмотрю. Уже знаю, что не удержусь. Вообще без вариантов, серьезно. Потом, конечно, всем сердцем буду желать развидеть, но будет уже поздно.

— Янлинь, — вздохнув, я всё-таки решился.

— Да?

— Если вдруг у Викусика и этого… что-то будет, — слегка запинаясь выговорил я, — И ты мне это потом покажешь… или хотя бы скажешь, что у тебя есть запись — не прощу. Поняла?

— Да! — в голосе молодой китаянки определенно прозвучало веселье.

Некоторые вещи, уважаемая публика, должны остаться покрытыми мраком навечно.

Кладышева ворвалась внезапно как понос, но тут же затормозила, увидев мой взгляд. Хмыкнула, крабиком дошла до кухонного уголка, где цапнула нож. Секунда, и лезвие пробивает ладонь фальшивого подростка, заставляя алую жидкость начать лениво покидать тело. Вытащив, Вероника продемонстрировала мне закрывающуюся рану.

— Молодец, — лениво сказал я, расслабляясь уже всерьез, — Только смой. И нож помой.

— Тут чем-то заткнуто, — сунула девушка нос в раковину.

— Высунь, помой, всунь.

— Ты будоражишь моё нежное женское сердце, Изотов. Вот этим вот «высунь-всунь», — Вероника, показав мне язык, убрала следы проверки, а затем, раздеваясь на ходу, направилась в ванну. Оттуда через секунду донеслось бурчание, что мол и тут надо совать и высовывать, кто бы ей сунул-высунул…

Проигнорировав намек размером с Джомолунгму, я направился в свою спальню. Хотелось лежать, смотреть в потолок и не о чем не думать. Отличное времяпрепровождение, точно вам говорю. Особенно потому, что вообще в любую секунду вас может поднять тревога.

Лежал бы так и лежал, но пришла голая и мокрая Кладышева, которая, хамски забравшись на кровать с притащенной с собой подушкой, разлеглась напротив меня. Невольно, я скосил на неё взгляд. Фигурка, всё-таки, умопомрачительная. Тонкая, изящная, хрупкая. И сиськи. То есть грудь. Вполне гармоничная для миниатюрной женщины, а не для подростка, испытавшего метаморфозу в 15 лет. Хотя какие школьницы в прошлой жизни были, так это вообще что-то с чем-то. Смотрел на этих акселераток в интернете. Там народ с них офигевал. То есть, представляете, 9-11 класс, а там уже не просто «девочка созрела», а «драгунская лошадь бьет копытом»! Грудь — во! Ляхи — во! Прямо бери её за рога, веди в стойло, взнуздывай и бегом пахать поле под картоху! Секс? Какой нафиг секс, вы о чем? Там рост метр семьдесят пять, вес под 65-70!! На картоху!!

Нет, тут тоже таких много, но вот взять хотя бы Викусика. Несмотря на внешние физические показатели, она выглядит как подросток и ведет себя как подросток. Даже как ребенок. Скромный, робкий, воспитанный.

— Кто ты, Изотов? — Кладышева, несмотря на всю свою наготу, была серьезна как налоговое бремя. И спокойна.

Я в ответ лишь посмотрел на неё взглядом смертельно уставшей, задоенной и беременной коровы, давно потерявшей надежду, что её пристрелят из жалости.

— Все твои поступки, решения, предложения, сам характер…, — не унималась лежащая со мной «вальтом» обнаженная девушка, — Всё это говорит, что мы с тобой, как минимум, ровесники. Другие могут не замечать, но я-то точно в той же позиции. Знаю, о чем говорю. Ты демонстрируешь поведение не просто взрослого человека, а немало и богато прожившего, показываешь опыт, которому негде было взяться. Принимаешь сложные и тяжелые решения с уверенностью бывалого военного. Ты себе хоть представляешь, какой контраст я вижу между тобой и этими болванчиками с автоматами?

Помолчав, я всё-таки выдавил:

— Зачем тебе это?

— Для себя, — тут же ответила брюнетка, — Хочу включиться в гонку.

— Какую. Нахрен. Гонку?

— Ты не тупой и не слепой, Изотов, — фыркнула девушка, — А может быть и наоборот, просто избирательно. То, что на тебя запала Юлька — так это ясно было всем, еще до лагеря. Ты просто не видел, как она на тебя пялится. Но есть еще и Я…

— Стой. Хватит, — оборвал я Веронику.

— Нас не пишут, Витя, — надула та губы в мнимой обиде, — Я сказала обеим, что ты устал, что издергался, что у тебя и до всего этого был день полное дерьмо. Сказала, что иду тебя трахать. Прямо. Мол, кто из них думает, что справится — валите первыми и доите по полной. Обе сачковали, но камеру здесь отключили. Понимаешь почему, да?

— А ты решила поговорить.

— А я решила поговорить.

Разумно. Сейчас, распластавшись по матрасу, я ощущал, что точно не стал бы сопротивляться, вздумай брюнетка начать домогаться. Тупо не до принципов или чего-то такого. Да и они идут лесом. Напротив меня голяком лежит не голая девчушка, а хоть и припадочная на оба полушария, но точно взрослая баба. Решившаяся на что-то серьезное.

— Знаешь, что такое — быть «чистой»? — вместе с вопросом, Вероника согнула ноги в коленях, бесстыдно демонстрируя самое сокровенное, а потом еще и похлопала по этому месту ладошкой, — Ты меня можешь отодрать как сидорову козу, сломать, согнуть, сделать вообще что угодно. Я буду визжать от счастья как не знай кто. Но знаешь, что будет потом? Кости, встающие на место, зарастающие разрывы, вправляющиеся вывихи. Через пару-тройку минут, что бы ты со мной не сделал, Витюша, я снова буду прежней. И снова буду хотеть. И снова буду готова. Потому что я всегда хочу и готова. Всегда полна сил, энергии, желания, страсти. Помнишь, мы с Янлинь зажгли, как только я приехала? Так вот, мы вообще этим занялись, чтобы вспомнить, что такое усталость, которая хотя бы только в голове…

— Ну и в чем тогда суть? На кой тебе я? — прервал я мхатовскую паузу.

— Знаешь, кто тебя первый просчитал? — как будто не заметила моих вопросов «чистая», — Смолова, представляешь? Почти с самого начала. Дура-дурой, а чуйка у нее просто зверская была. Здорово она тебя грязью поливала, правда, только перед девками своими. Почти ненавидела. Буквально первое, что она мне высказала о местных, были слова, что ты козёл. Любишь умненьких, а на простых советских девок хер клал, вообще их ни за что не держишь. Вот тогда я начала присматриваться всерьез. И действительно! Ты этим Янлинь купил с потрохами, отношением в смысле. Девка свою линию гнет и гнула, но всегда печалилась, что её за шалаву держат. Крепилась, конечно, но…

Иронично. Не так иронично, как то, что на дворе чуть ли не война, по городу жертвы, произошло жуткое чэпэ, а мы сидим в запертом бункере с минимум одним крайне опытным криптидом в качестве противника. И даже не так иронично, как серьезный разговор с голой девчонкой в сверхоткровенной позе, которая чуть ли не мастурбирует, глядя мне в глаза. И, кажется, ловит какой-то неземной кайф с того, что я еще держу себя в руках, в смысле все интересное лежит и дышит, а не стоит и нагнетает. Но, тем не менее? Все равно иронично. Смолова. Гы.

— Вероника…, — протянул я, не зная, что и сказать.

— Нет никакого дела, Изотов! — резко ответила обнаженная девушка, тряхнув мокрой головой так, что до меня долетели холодные брызги, — Вообще никакого. Просто голая баба голому мужику говорит прямым текстом, что он ей нравится. Всерьез. Мне нечего тебе дать больше того, что ты и так можешь взять! Я просто женщина в подростковом теле, которая видит такого же мужика. Не психа, не извращенца, контролирующего себя, способного прожить намного дольше, чем обычный человек… нравящегося мне. Да, я подлая стерва, что пришла к тебе с этим именно в такое время, да! Но стал бы ты меня слушать в иных обстоятельствах?! Хер там был! А с тобой… с тобой я, может быть, смогу стать более… нормальной. Понял?

Суду всё было ясно, но он продолжал слушать разговорившуюся Кладышеву. Та, переборов напряжение, потеряла последние тормоза. Ни на гран не меняя своей провоцирующей позы, он неумолимо раскладывала мои отношения с окружающими. Со своей точки зрения, конечно. Салиновский? Вытащен из задницы, в которую загнал себя сам и окружающие. Потом — слит до хорошего приятеля. Почему? Потому что обычный подросток, до которого мне нет дела. Янлинь? Любовница, которую я мастерски перевел в разряд друзей, а затем удерживаю там, никак не реагируя на редкие «срывы» китаянки, едва справляющейся с собой. И она и я знаем, что путь отношений между нами — дорога в никуда, но девушке куда сложнее. Юлька-Палатенцо? Чистой воды обуза. Была ценнейшим человеком, теперь стала непредсказуема, ненадежна, неэффективна. Опасна. И сама по себе, и за счет своей матери. Дестабилизирующий фактор.

— Поэтому, я считаю, что ей ничего не светит, Витюша, — холодно улыбнулась Вероника, — Ты её считаешь бомбой, которая в любой момент рванет, девка злится, её раздирают эмоции, гложет обида на мать, бросившую её, на мир, на всё. Это как змея, пожирающая свой хвост, видишь? Я помогу с этим, но уверяю тебя — она больше никогда не станет той Окалиной Юлией Игоревной, чья красота и голос гремели по всему Союзу. Впрочем, насрать на это говно, тебе до её голоса и красоты дела нет. Интеллект и знания? Да. Но как ты думаешь, станет ли она взрослее со временем? Не чувствуя боли, голода, жажды, усталости, безденежья, страха смерти? Это не я вечная девочка, а она.

Она была права, во всем. Не полностью, всё-таки, связываться с той же семейкой Цао глубоко… я рисковать не мог, не зная, почему чистокровные китайцы проживают под крылом СССР, не зная их истории. Окалины? Моя героическая блондинка-начальница обладает могучей профессиональной деформацией, а значит — мы не сможем доверять друг другу полностью до самого конца нашего замысла. И уж тем более потом, если он увенчается успехом. Однако, это было еще не всё.

— Допустим, я приму твои аргументы, — посмотрев в глаза разлегшейся напротив меня брюнетки, медленно проговорил я, — Но при этом получу психованную суку, которая будет думать лишь о том, чтоб поскорее оказаться в постели. Подольше, почаще, побольше. Которая не сможет себя сдерживать… больше. А?

— На этот вопрос ты легко можешь ответить сам, — вяло махнула та рукой, а затем чуть ожила, — Кстати, если ты не понял, а то вдруг я зря вся такая от твоего ума и сдержанности мокрая, то поясню — я буду не против, даже за, если ты будешь пихать хоть всем девкам вокруг. Или даже играть в отношеньки. Даже подыграю. Так быстрее поймешь, что лучше меня никого нет… и не будет.

— Прямо-таки не против? — с кислой ухмылкой усомнился я.

— Витя, — на меня посмотрели почти с жалостью, — Я к тебе тут не в великую любовь играть пришла. Я хочу жить, Витя. Долго и счастливо. И ты хочешь. Только пока мы с тобой, ты да я… мы просто два одиноких урода, постепенно теряющих человечность. И в конце концов, даже если чудом всё наладится, мы все равно останемся…

Договорить ей я не дал.

— Давай посмотрим на твое восхищение…, — пробурчал я, ловя девушку за ногу и подтягивая к себе.

Еще одна грань иронии — иметь кого-то, понимая, что он только что поимел тебя, сделав это самым блистательным, буквально беспроигрышным способом. Кладышева провела всю партию как по нотам, уведя партитуру в гранд-финал, иначе не скажешь. Идеально выверенное время, как и моё состояние. Наверное, это можно назвать рокировкой — потому что всё, чего она хотела добиться, на самом деле было лишь изменением моей точки зрения на неё.

И, что еще важнее — я был этому рад. У взрослых нет ни терпения, ни желания возиться с глупостями подростков, мы не понаслышке знаем, насколько трудна и коротка жизнь, как важно грамотно распределять собственные силы в ежедневном не прекращающемся труде. А у нормальных людей застоев не бывает. Они учатся, совершенствуются, интересуются новым. Развиваются. Кладышева, эта психичка, что в данный момент ритмично елозит по мне бедрами, — именно такая. Взрослая. За что я её купил, за то и продавался теперь сам. Всего лишь за то, что с ней единственной мне не надо будет нянчиться.

Двадцатиминутный перепихон язык даже не поворачивался назвать сексом, скорее это было что-то вроде рукопожатия, скрепляющего союз. Резко, мощно, но сдержанно, без потери головы друг от друга. Не те обстоятельства, чтобы увлекаться чем-то чересчур. Однако, слегка утолив воздержание, накопившееся за много дней, я почувствовал себя гораздо лучше и спокойнее.

— Ого! — отдышавшаяся девушка провела рукой по собственному животу, — Долго же ты копил…

— Потом пошутим, — тем не менее, вопреки её словам, я удержал Веронику, не давая ей «слезть с крючка», от чего раскрасневшаяся брюнетка удивленно всхлипнула, — Теперь давай поговорим.

— Ты еще…

— Нет. Мы пришли к взаимопониманию. Теперь расскажи мне обо всех жителях «Жасминной тени», которых ты подозреваешь в скрывании способностей.

Две группировки — сборная солянка и наши деревянные солдатики. По мнению Кладышевой, скрывать способности может и желает каждый третий из их обладателей, но в случае с «солдатиками» такое почти исключено. Однако, они наотрез отказывались рассказывать о том, что могут, являясь при этом все, поголовно, криптидами. Опасный и неизвестный фактор, который я, по мнению Вероники, совершенно верно изолировал. Не сколько потому, что от них могли быть сюрпризы, просто подменышу в стенах общежития было куда легче замаскироваться под такого «солдатика». Лишь бы пройти первую проверку. А если и предатель среди наших деревянных имеется, то подмена вообще не представляет никакой сложности.

Солянка же — вопрос другой. Этих ребят и девчат собирали с миру по нитке, они друг друга не знают. Внедрение тоже вопрос несложный…

— Даже не думай, — Вероника, уже принявшая душ, отрицательно покачала головой, — Ты не можешь их обработать туманом. Это такое злоупотребление, что просто дальше некуда, Вить, серьезно. Тебе пришьют террор даже если окажешься правым.

— А может, много не надо? — предположил я, — Может, Безликая вскроется, как только увидит, что я к ней вламываюсь?

— Не стоит, — вновь покачала головой девушка, — Все тут понимают, что ходят по краю лезвия, так что вполне могут по тебе влепить.

— А если попытаться развести всех и каждого по номерам? И закрыть?

— Откажутся, — поджала губы девушка, — Сейчас вся мораль обеих групп целиком зависит от их сплоченности. Они уже записали окружающих в союзники.

— Тогда я собираю все яйца в одну корзину, — решил я, — Приношу к Янлинь бабу Цао, Васю, привожу призраков, уходите все вместе на осадное положение. Не открываете, никого не впускаете. Мы с Вадимом будем караулить. Феи-близняшки будут на посылках, а в остальное время у Викусика.

— Ты им веришь? — быстро спросила Кладышева.

— Нет, я верю в законы природы. Ну, пытаюсь.

— Хорошо, тогда проводи меня назад, как раз успею рассказать всё девчонкам, — начала поспешно одеваться брюнетка.

Я кивнул в знак согласия и последовал её примеру. Изначально я сделал из нашего пионера приманку, не сколько из-за того, что надеялся о срабатывании, сколько стараясь уберечь девчонок и… информацию на жестких дисках в комнате Янлинь, но теперь такая наивность казалась сущей глупостью. После урока, преподанного мне Вероникой.

— Вить?

— Да?

— Сидорова беременна не от тебя, — влепила мне новую порцию информации стоящая у дверей красавица, — Но все, абсолютно все, особенно Окалина, будут убеждать тебя в обратном, понял? Рычаг влияния, всё такое.

— Просто здорово, — саркастично заметил я, — Ты признаешься, вообще создав ранее всю эту ситуацию.

— Скажи спасибо, — пожала плечиками девушка, — Пироманка оказалась той еще шлюхой. И ей, как новенькой, напихали вообще все, кто там бывал, а бывали… нет, тебе не надо об этом знать.

— Проехали, — пожал плечами я, испытывая некоторую… не грусть, а замешательство. Уже как-то свыкся с мыслью, что у меня кто-то будет, а тут раз — и нет.

— Тогда пойдем.

— Идём.

Как только я взялся за ручку и замок, с громкими щелчком погас свет. Спустя две или три секунды он разгорелся снова, но тусклее, чем прежде, а кроме этого, над дверью замигала крохотная красная лампочка.

— Что это, Витя? — послышался напряженный голос Кладышевой.

— Нам отключили внешнее питание, — моментально пересохшими губами прошептал я.

Глава 19. Повелитель мух

Неизвестность всегда пугает больше, чем явная опасность. Ты нервничаешь, не зная грядущего, не понимаешь, что предпринять, как выйти из создавшегося положения. Тревога, напряжение, страх — твой мозг становится своим же врагом, мобилизуя все имеющиеся в наличие ресурсы, все без оглядки. Потом, повзрослев, пройдя этот поганый период, живешь куда легче, зная, как справиться с большинством проблем и вообще, научившись… справляться. Но, конечно, не во всех ситуациях.

К примеру, когда ты находишься в закрытом бункере с кучей нервничающих людей, обладающих сверхспособностями, а еще с вами тут предатель и монстр, способный притвориться кем угодно. Ах да, внешняя запитка отключена, электричество поставляется генератором, который вообще не рассчитан на полноценное снабжение всего комплекса.

Как только рубанули питание, так я сразу же развил бешеную деятельность. Схватив Веронику в охапку, опустился на нижний уровень с открывшимися переходами, громким матерным воем созвал в кабину призраков, а затем мы все ломанулись на верхний этаж. Там я, не теряя ни секунды, впихнул в комнату Янлинь саму Кладышеву, Салиновского и узбечек, а затем ломанулся со всей призрачной тусовкой за плечами дальше, собирать наших раненых. Эта часть тоже прошла без сучка и задоринки, хоть и пришлось оставить Вадима одного. Тот не был против, но по сердцу мне это царапнуло здорово.

— Как она? — тут же крикнула не отрывающаяся от экранов Янлинь, зная, что я вхожу с её старшей родственницей на руках.

— Уронил пока нес, три раза, — пробурчал я, — А так нормально…

— Шутишь?!! — почти взвизгнула китаянка.

— Шутит, шутит…, — успокаивающе погладила её по голове Вероника, — Мудак такой…

— Это нервное, — пояснил я, укладывая пожилую женщину на кровать, с которой только что Паша снял наконец-то очнувшегося Васю, растерянно хлопающего глазами, — Докладывайте, что у нас плохого.

Плохого было с избытком. «Жасминная тень» не была оборудована под автономный бункер, просто её центральная старая часть несла в своей конструкции несколько элементов, вроде подземного склада и страховочной линии питания, необходимой, если с электричеством будут перебои. Сейчас генераторы надрывались, их ресурс жадно высасывался системами розового общежития, жрущими энергии на порядок больше, чем оба других здания.

— Я не могу отключить системы жизнеобеспечения, — выдохнула молодая китаянка, остервенело мучающая клавиатуру, — Не могу отключить лифты! Даже свет! Только камеры и бытовое электропитание! Скоро всё полетит вразнос, перегрузка будет веерно включать и отключать системы!

— Блокировка здания спадёт? — тут же осведомился я.

— Нет, магнитные запоры, механический блок! — покачала головой девушка.

— Ты об этом уже сообщила?

— Нет! Нас глушат!

— Какого…

— Ты слишком быстро убежал, — вместо Янлинь ответила мне Палатенцо, за что Паша тут же ткнул в нее пальцем, осведомляясь, нельзя ли нам запитать сеть от Окалины-младшей.

На него посмотрели, как на идиота все. Кажется, даже Вася.

— Понял, молчу, — блондин, задрав руки, сел в углу на пол. На его коленки тут же пристроились молчаливые и серьезные «феечки».

В этот момент все мониторы на рабочем месте нашей главы безопасности потухли. Та, застонав, нырнула под стол, пощелкала там чем-то, а затем мрачно оповестила окружающих, что автоматика рубанула доступ ко всей локальной сети общежитий. Каждый ЭВМ стал бесполезным куском металла.

— Надо… надо вспомнить, что происходит, как оно работает, — пробормотала китаянка, вставая с места, — Не отвлекайте меня, я искать!

— Не нужно искать, — подала голос одна из призраков, выглядящая веснушчатой девочкой лет 14-ти, — Мы знаем.

Ну конечно они знали, прожив столько в одном здании. Ничего особенного, просто примитивный автомат из 60-ых, вырубивший всю периферию. Старый, надежный, простой как два пальца об асфальт, и поэтому — ни черта с ним сделать нельзя. Камеры не вернутся, мы блокированы. Сигналы тревоги от компьютеров и передатчиков общежития не прошли, а наши, со стакомовских «часов», просто демонстрируют, что сигнал отправлен.

Ситуация превращалась в коричневый и плохо пахнущий мед. С одной стороны, еще все живы и здоровы, с другой стороны — даже здесь, в комнате, может быть предатель или Безликая с её костяными серпами. И вообще, с чего я решил, что она внутри? Потому что умеет превращаться? Так она не копирует память или пластику движения, зачем ей рисковать, суясь туда, где уже есть внедренные агенты? Тем более, если у них есть связь?

С-с-сука, что ж всё так сложно-то?!

Ладно, выдыхай, бобёр.

— Мы можем вскрыть эту блокировку здания? — задал я вопрос залу, — Пробить стену, снести панели, я не знаю… крышу взорвать?

— Нет! — тут же откликнулась Янлинь, — Всё укреплено тем же человеком, кто строил подземную часть Стакомска! И метро!

Бл…

— А условия деблокировки?! Ты же сама её ставила?!

Нам гораздо проще банально сбежать, чем небанально ждать у моря погоды. Меньше надо думать и трахаться, Витя, тогда бы не влип в такую жесть!

— Не помню! Надо искать документы! — Янлинь подхватилась с места, обжигая недовольным взглядом призраков, невозмутимо парящих недалеко от двери.

Тяжело вздохнув, я не нашел ничего лучше, чем пойти и поставить чайник на плиту. Попросив призраков быть настороже.

— Ты серьезно, Вить? — подал голос сидящий на полу Паша, — Кофе делаешь? Сейчас?!

— У меня в голове каша, — честно признался я ему, — Поэтому вижу два решения: раздеться и долбить кулаком в стену, либо пойти и…

— Стоп! — Кладышева уперла мне руки в живот, — Делай кофе! На всех!

У меня тут сверхзнающие, но безынициативные призраки. Умелые, но совершенно беспомощные «чистые», которые ничего не могут противопоставить боевой способности. Опытная женщина, но без сознания. Почти бессмертный пионер, но с его головы не должна упасть и пылинка. Феи? А что с них взять? Девчонки и девчонки, владеют несильным телекинезом. Тоже бесполезны. Все бесполезны, включая и меня. Мы понятия не имеем, что задумал противник. К чему он ведет, в чем его игра.

Вот, вырубили подачу энергии. И тишина. Ради чего? Почему? Подготовка к атаке? Давление на психику? Откуда её ждать? Кто тут самое слабое звено? «Солянка»? «Солдатики»? Лежащие по запертым камерам неогены, возможно лишь притворяющиеся? Либо враг уже здесь, среди нас?

Нет, вряд ли. Я видел неоднократно, как реагируют обработанные моим страхом люди при виде моей светлой личности. Их выворачивает наизнанку от ужаса. Военные, гражданские, находники с Дремучего, да кто угодно. Нельзя выработать иммунитет к собственному сознанию. Это же не я сам их пугаю, я лишь провоцирую реакцию, после которой подсознание начинает атаковать сознание. И, видя мою рожу, они вспоминаю самые первые, самые худшие ощущения. Даже будь Безликая просто монстром самоконтроля и гением в области подражания другим — она бы не смогла притаиться у меня под боком.

Пью кофе, курю, жду. Рассматриваю Кладышеву, вытащившую из-под кровати чемодан. Он набит огнестрельным оружием. Шарящаяся в одном из дополнительных помещений Янлинь криками передает инструкции, чем можно пользоваться, а что там только для коллекции. Почти забавно. «Эй! У нас тут целая тонна почти неуязвимых монстров, вооруженных сверхъестественными способностями и полуавтоматическим оружием! Это не нас заперли с врагом, это его заперли с нами!»

Хер там плавал и нырял. Мы все тут самые обычные цивилы. Что еще хуже — вынужденные отдать инициативу. И сидящие в полной… стоп.

— Как нас подавляют?! — вырвалось у меня, — Как глушат?! Янлинь!

— Что?! Не знаю! — раздраженно донеслось из комнаты, — Чтобы накрыть всё, нужно облучать всю зону «Жасминной тени» из большой тарелки! Помехи абсолютные!!

— Но такое бы заметили, да?!

— Конечно!

— А как еще можно нас заглушить?! Только нас?

— Электромагнитный генератор помех, — неожиданно сказала Юлька, возникая рядом со мной, — Может еще и частотный, я точно не уверена, но он должен быть где-то в здании. В центре.

— Я все облазил, — скривился я, чувствуя, как дотлевшая сигарета обжигает пальцы, — К тому же тут переборки и вообще всё укрепленное, как вы говорите…, смогли бы помехи быть настолько эффективными, если бы генератор был внутри?

— Надо подумать…, — девушка-призрак, необычно спокойная для своих последних дней, задумалась.

В этот момент интерком у двери издал сухой переливчатый вопль, а затем разразился хриплым, но узнаваемым голосом, сопровождающимся металлическим эхо:

— Командир Изотов! Командир Изотов! Ответьте!

— Слушаю! — рявкнул я, подлетая к интеркому и нажимая клавишу разговора, — Изотов на связи!

— Говорит старшина Петляев! Докладываю! Вы скомпрометированы как командир, беру командование на себя! Приказываю полностью освободить комнату сбора и хранения информации, оставив там лишь объект «Данко»! В случае невыполнения приказа, мы будем вынуждены вести огонь на поражение! Как слышно?!

За моей спиной зашумели, но я, оглянувшись с диким видом, заставил всех замолчать.

— Говорит Изотов! — вновь нажал я на кнопку, — Старшина Петляев, просьба объяснить вашу мотивацию и намерения! Возможно, это поможет избежать конфронтации! Приём!

— Приемлемо! — тут же отозвался динамик, — Согласно параграфу пять инструкции по эксплуатации укрепленных зданий, предназначенных для проживания и обучения неосапиантов специального назначения…

Он вещал недолго, но этого хватило с головой. Эти ребята жили в закрытых от мира городках, где была строгая последовательность действий автоматики на случай бунта или массовых беспорядков. После полной блокировки корпуса, в котором находятся бунтовщики, по истечению двух часов на аварийных батареях или генераторах, включался механизм зачистки — скрытые разбрызгиватели парообразной смеси агрессивных к органике кислот. Как только включился аварийный режим, «солдатики» спокойно прождали определенное время, а затем решили бороться за живучесть… не забывая о приказе.

Комната «сбора и хранения информации» по их заученных инструкциям, единственная была лишена разбрызгивателей. Перед тем, как активируется система защиты, сама комната дополнительно блокируется опускающимися бронеплитами, превращаясь в камеру спасения и заключения одновременно. Но — позволяет выжить.

— Это не наш случай, старшина! — рявкнул я в микрофон, — Все хранители информации на своих местах!

— Ваши слова не вызывают доверия, товарищ Изотов! Освободите помещение, оставьте объект! Мы знаем, что подавляющее большинство товарищей вокруг вас смогут пережить кислоту! Вы на это тоже способны!

— Что?!! — с хрипом и воем в нашу беседу вторгся другой голос, — Что вы несете?! Какая зачистка?!! Какая кислота??!!

— Что творится?!!! — еще один голос, откровенно паникующий, — Товарищи! Ребята!! Говорите!!!

Это общая связь, подумал я, холодея до изморози в животе, наш разговор звучал по всему общежитию…

— Витя! — ко мне подлетела Юлька и, буквально вцепившись призрачными руками в майку, начала горячечно шептать на ухо.

Тут я совсем обледенел, но как-то смог сообразить, что делать.

Всем заткнуться! Срочно!! Старшина! — заорал я в интерком, — Доложите! Кто устанавливал Красное Знамя на крышу общежития!? Кто?!!

— Лазутин и Конвикская, — с запинкой ответил мне Петляев, — Повтор…

— Старшина!! Они предатели! Они установили глушилку! Нейтрализуйте их!! — взвыл я, чувствуя, что…

— Никак нет! — в равнодушном голосе моего собеседника промелькнуло негодование, — Через десять минут мы начинаем штурм! Будем стрелять на поражение! Отбой!!

П*здец…

Я щелкнул клавишей, отключая истерические вопли, несущиеся из розового общежития. В комнате воцарилась полная тишина.

Просто, изящно, элегантно. Владеющий информацией владеет инициативой, а кто владеет последней — обычно имеет всех. Вечное совершенствование меча и щита? Плюньте в глаза тому, кто говорит такую херню. Щит совершенствует тот, кто уже получил мечом по морде. Нам, как понимаете, заниматься конструкторством и пить боржоми — поздно. Почки уже тю-тю. Куча дебилов, неистово верящих, что эта комната их единственное спасение, уже сюда идут.

— Так, валим отсюда, — принял решение я, — Все ноги в руки и нахер с пляжа!

— Куда?! — Кладышева уже стояла у двери.

— В комнату бабы Цао, в жилую! Бегом! Бегом! Бегом!

Пока все целенаправленно выскакивали, прикрываемые снаружи призраками, Янлинь нырнула под стол и с чем-то там возилась. На мой вопрос девушка прохрипела, что надо забрать винчестер, содержащий её наработки по нашему делу. Кивнув, я рыкнул на растерянного Васю, чтобы тот шевелил ногами, а сам, подхватив старую китаянку, кинулся за ним. Прибежал, бросил её на диван в зале, от чего Цао Сюин недовольно заворчала, явно приходя в сознание, но мне было некогда — приказав никому не покидать помещение, я уже бежал назад, за Янлинь.

Что там бежать? Ну десяток метров от силы. Несколько прыжков. Только вот как раз в это время почти одновременно и открылись створки лифтов, выпуская на первых этаж «солдатиков» и паникующих орущих жильцов розового общежития.

Ад воцарился моментально. Я, при виде дул автоматов, моментально взорвался туманом, тут же измазывая все доступные поверхности в скользкой слизи, а вываливающиеся подростки тут же начали применять свои боевые способности. И автоматы.

На этот раз снятые с предохранителей.

Шум, грохот, крики, энергии, рикошетирующие от стены, моя собственная боль, тут же помутившая сознание от множества попаданий. Я одновременно удирал из этого пекла и был свидетелем происходящего. Лежащая на спине девчонка со странными полосками на коже, выдавшая импульс в потолок и под его отдачей скользнувшая в ноги к «солдатикам», посбивавшая чуть ли не половину, она получает короткую очередь наискось через грудь, а стрелявший в неё падает сам, поймав черную вспышку «дружественного огня» от другого своего соотрядника. Потапов, огромный, волосатый, невесть как выбравшийся из своей камеры, хватает другую «солдатку», причем неудачно, прямо за грудь. Та, коротко крикнув от боли, прижимает обе свои засветившиеся ладони к этой самой руке, заставляя неогена вспыхнуть как свечку, зайдясь нечеловеческим криком.

Сам хочу орать и визжать, так как Лазутин, этот гребаный предатель, установившись красный флаг на эмиттер подавителя помех, лежит у стенки, «провожая» мой удирающий туман двумя красными лучами из глаз. И это не лазеры, далеко не лазеры! Это гудящие лучи толщиной с водопроводную трубу!! Они буквально взрывают штукатурку!

Этим мне особого вреда не нанести, я уже с первых секунд, начал привычно скручиваться, ускоряясь, но это если воспринимать вред как угрозу жизни, а не как ослепляющую, выворачивающую сознание боль. Однако, я не мог позволить, чтобы этот хренов стрелок выглянул за угол и всадил свои лучи вдоль меня, поэтому, поднатужившись, я сунул свой потрепанный «хвост» прямо в лифтовый предбанник, щедро гадя там слизью и мотая своими невеликими силами по ней Лазутина. Парень тут же отключил глазную зажигалку, явно опасаясь задеть себя или возящихся рядом товарищей, чем я и воспользовался, буквально искупав его в вязкой жидкости. А заодно и кое-что обнаружив. Небольшое, круглое и очень-очень знакомое.

Это я и спёр, теперь унося ноги (или хвост?) с концами. Им я, сквозь вспышки, шум и стоны, услышал, как едва расклеивший рот Лазутин командует отступление.

— Попробуешь шелохнуться — ей крышка, — услышал я, вваливаясь к Янлинь.

И замер, даже забыв о том, что нахожусь в сжатом, весьма неудобном для замирания на месте, состоянии.

Оксана Конвикская ничем не отличалась от других девушек из этого спецподразделения. Слишком похожими людей делают безэмоциональные лица, одинаковое поведение, моторика движений… слишком не выделяющимися. Но сейчас на лице девушки, держащей перед собой Янлинь, выражало вполне полную гамму эмоций. Не шибко радостных, но куда как далеких от «сородичей».

— Превратись, Изотов, — скомандовала она, удерживая безмолвную китаянку за голову обеими ладонями, — Я криокинетик. Одно неправильное движение и я заморожу её мозги за секунду.

Янлинь вскрикнула от боли. Оксана подтвердила слова делом, заставив щеки и виски девушки моментально побледнеть.

— Бегом! — рявкнула «солдатка».

Я подчинился. Сразу. Что ни говори, но где приказ и где мои собственные цели? Последним необходима Янлинь живой и здоровой, а Вася… у него приоритет гораздо ниже. Главное — получше прикрепить украденное к спине, чтобы не упало.

— Так гораздо лучше, Симулянт, — внезапно улыбнулась предательница, — Теперь мы поступим просто и чисто. Ты идёшь, приводишь сюда Данко, мы меняемся. После этого, ты спокойно возвращаешься со своей шлюшкой к остальным. И вы сидите тихо. Минут пять. Пять минуточек. И потом всё кончится.

— Как я могу тебе верить? — выдохнул я.

Девушка за спиной Янлинь внезапно пропала, исчезла полностью. Но только из моего зрения, так как вмятины от пальцев на обмороженных щеках китаянки никуда не пропали. Так же быстро она появилась вновь, после чего кивнула в сторону кровати. Я посмотрел туда — несколько накопителей информации валялись на смятой простыне.

— Тебе важна вот эта херня и вот эта сука, мальчик. Я их сохранила, хотя могла и раздолбать, — ухмыльнулась Конвикская далеко не подростковой ухмылкой, — А нам, как понимаешь, важен только Данко. Наши интересы почти не пересекаются. А ты, бля*еныш, просто гражданский, так что *бать тебя за пацана особо не будут. Да вообще не будут. Давай разойдемся как в море корабли?

— Вик…, — попыталась пробормотать моя подруга.

— Заткнись, — равнодушно бросил я, — Она права.

— Тогда вперед, Изотов. Приведи мне Данко, — кивнула мне «солдатка», — Или можешь попробовать напасть.

Оторвав одну руку от щеки Цао-младшей, она отвела её подальше от заложницы, а затем сжала кулак, тут же засиявший синим. По комнате прошла волна холода. Да, с этим я ничего не могу сделать. Будь враг в комнате одна, то можно было бы, подобрав что-нибудь тяжелое, швырнуть в неё из дверного проема, но это исключено.

Придётся подчиниться.

Только вот нашлись несогласные.

— Нет! — Цао Сюин, нетвердо стоящая на ногах, направила руку мне в грудь, — Исключено!

— Там твоя внучка, старуха…, — процедил я в гробовой тишине. Все присутствующие молчали.

— Внучку я воспитаю снова! — отрезала непреклонная бабка, загораживая растерянно хлопающего глазами Васю, — Заморозят ей голову — вырастет новая! Воспитаю! Отойди, шипоголовый! Прочь!

— Ладно, — равнодушно пожимаю плечами я и присаживаюсь, подбирая с пола свои штаны.

— Что у тебя на спине? — интересуется, подходя, Салиновский, стоявший до этого момента со сжатыми кулаками и без одной мысли в голове.

— Да фигня полная, смотри, что у меня здесь, — достаю я кое-что из кармана штанов, а затем впихиваю это Паше в рот.

Тот удивленно мычит и размахивает руками от неожиданности, что позволяет мне без малейших усилий Пашу взять, а затем и надвинуть его на Цао Сюин, блокируя бабке все векторы для её нейтрализующей способности. Пихая старушку Пашей, я вовсю использую свою повышенную силу, чтобы допихать обоих до спальни самой хозяйки общежития, втолкнуть их туда, а затем закрыть нахрен двери, сломав поворотную ручку!

— Вообще-то, это я для Безликой готовил…, — бормочу я слегка заторможенно, оглядывая отвесивших челюсти присутствующих. Ну да, дурацкая была идея пробовать найти условную женщину, очаровав текущих женщин Салиновским? Ну вот потому и не стал. Но все равно лаврушка пригодилась.

— Витя! — ко мне подлетела Юлька, — Ты в самом деле…?

— Да, — киваю я ей, активно жестикулируя, — У нас нет выбора. Там десяток человек с боевыми способностями энергетического типа. Они запросто могут развеять призраков. И сжечь меня. Это единственный путь.

Глажу по голове подошедшего Васю, а затем, с треском порвав роскошное полотенце Цао Сюин на две части, завязываю мальчику глаза.

— Там много… всякого, — поясняю я ему и окружающим, — Незачем ему это видеть.

Долбежка в дверь спальни комендантши слабеет. Не хочется гадать, что там сейчас. Или что будет. Хорошо, что камеры не работают.

Беру парня на руки и уношу.

Конвикская смотрит, высунувшись из комнаты Янлинь. Я иду медленно и осторожно, стараясь не наступать на участки пола, вымазанные моей слизью, уж больно скользкое оно. По требованию предательницы даже делаю пируэт с парнем на руках, демонстрируя свою голую жопу. Мол, никакой бомбы не прикреплено. Она бдительна, она настороже, но я демонстрирую кристально чистые намерения. Более того, зайдя в комнату, отпускаю Васю, чуть подталкивая его в спину и отступая назад. На пацане легкая майка и шорты, он не вызывает никакого подозрения.

— Смотри-ка, — нервно усмехается напряженная Оксана, толкая китаянку к кровати с винчестерами, — Забирай! Валите! И не высовывайтесь!

Через секунду её рука лежит на покрытой огнем голове пионера.

Губы Янлинь дрожат, но она сноровисто сгребает накопители с кровати. Ободряюще киваю ей, а затем, взяв за плечико, вытягиваю из комнаты.

Мы возвращаемся.

— Вероника, держи её! — передаю ошеломленную главу нашей полностью обосравшейся безопасности не менее ошеломленной психиатрессе, проморгавшей предателей, — Не позволяй открыть спальню.

— Что?! — приходит в себя китаянка, — Бабушка?!! Где она?!! Бабуш…

— Тихо, — серьезно говорит ей Кладышева, зажимая начавшей паниковать «чистой» рот, — Всё у твоей бабушки… нормально. Наверное. Во всяком случае — хуже не будет.

Скрип и вой динамиков интеркома. Едва узнаваемый женский голос диктует несколько цифр и букв. Тишина.

Приседаю на корточки у едва-едва открытой двери, закуриваю. Внутри — вялое придурковатое торжество. Наконец-то никто вокруг не понимает, что происходит! Да, это очень хорошее ощущение. Чувствуешь-таки контроль над ситуацией. Нет, никакого контроля нет. Я на самом деле банально отдал подзащитного враждебным дятлам. Они сейчас вполне могут его забрать и всё такое. Наверное. Если я ошибся, если не поверил своим инстинктам и выводам.

Попутно завидую призракам. Вот они, все шестеро, висят над полом спокойные, как давно умерший мамонт. Им на самом деле насрать, что происходит, потому что управляющий ситуацией человек не подвергает их излишнему риску. А тот появился, как только я упомянул про энергетические способности. Интересно, почему их не заставляют работать под угрозой гибели? Или, быть может, заставляют?

Шум открывающегося лифта. Невнятные голоса. Не разобрать, о чем они там. Но это не важно. Через несколько секунд тон голоса Лазутина меняется, становясь натужным.

Пора.

Тушу окурок о шикарный ковер Сюин-старшей. Старая вредная бабка. Нашла, когда качать права. Пролюбила нападение, отлежалась, а потом восстала в самый ненужный момент. Вот тебе. Надеюсь, вы там с Салиновским не выдержите, напомнит он тебе, бабушка, что нельзя злить мужиков, находящихся в стрессовом состоянии. А уж если совсем повезет, родите Янлинь дядю. Или тетю.

— Не это ищите? — спрашиваю, выйдя в коридор и демонстрируя вытянутую правую руку, целиком покрытую слоями слизи. На ладони у меня лежит легко узнаваемый по очертаниям предмет — маяк для вызова телепортатора. Точно такой же был у одного американца в Китае… впрочем, эта история случилась сто лет назад.

Двое подростков, занятых до моего появления переворачиванием трупов, валяющихся на подмороженной слизи, замирают. Лазутин один, а вот Васю за руку держит Конвикская, что, в общем-то, верно. Её способность куда менее летальна, чем два жутких луча из глаз.

— Ах ты ссу…, — делает вперед шаг Лазутин, прищуриваясь.

— Но-но! — поднимаю я руку на уровень глаз, — Остынь! Я хочу вам это просто отдать!

— П*здишь! — рычит парень, делая шаг вперед. Он готов сжечь меня.

— Просто! Отдать! — с нажимом говорю я, — Вы же это ищете? Забирайте и валите нахер!

— Брось его нам! — хватает напарника за плечо Конвикская, не отпускающая руку пионера, которому, определенно, очень холодно ходить по замороженной слизи. Вася не удерживает равновесие, но девушка легко держит его на весу.

— Не могу, — отвечаю я, — Оно в липкой слизи! Смотрите! Только не стреляйте!

Я медленно и осторожно прижимаю слизневой сверток к стене, а затем, слегка нажимая, протаскиваю по ней. Кокон держится, не покидая ладонь.

— Ты можешь заморозить его и разломить, — предлагаю я девушке, — Не знал, что это такое, решил обезопасить. Услышал вашу возню, понял, что вам оно надо. Забирайте и валите нахер!

— Я ему не верю! — цедит Лазутин, не спуская с меня взгляда.

— Да хоть обосрись, — неспешно поворачиваюсь голый я вокруг своей оси, — Чем я вам, энергетикам е*аным, наврежу?

Почти минуту молчим, меряя друг друга взглядами. Первой не выдерживает Оксана, она вздрагивает, дергается, её глаза испуганно округляются.

— Он нас заразил! — вскрикивает она, — Страхами!!

— Сами виноваты, — парирую я, не позволяя Лазутину среагировать, — Должны были знать, что эта способность пассивная. Так что делать будем? Я готов просто отдать вам эту… херню.

— Я возьму, — шипит «солдатик» напарнице, — Ты стой.

— Ты дурак? — кривится та, — Её охладить надо и разломить. Чем ты охладишь?

— Тогда вместе, — тут же переобувается предатель номер один, — Я с него глаз не сведу. Виктор! Иди сюда!

Мы сближаемся очень медленно, я с правой рукой, вытянутой вперед, и двое солдат «Стигмы», ведущих с собой ребенка, от которого, вполне возможно, зависит будущее всего человечества. Парень не сводит с меня своего невероятно опасного взгляда, а вот Оксана уже сосредоточена больше на коконе и на детской руке, которую она крепко сжимает.

— Просто охлади, — говорю я расслабленно, — Только меня не обморозь.

И она охлаждает, очень аккуратно. Лазутин несводит с меня ненавидящего взгляда, он прищурен, собран, готов реагировать. Только человек всегда остается человеком. Легкий хруст замерзшей слизи, разломанный пополам кокон и пораженный выдох Конвикской заставляют его буквально на долю секунды стрельнуть зрачками вниз, на интересующий субъект. Мне большего и не нужно. Лишь этот краткий промежуток времени, за который я успеваю сделать нечто, совершенно не укладывающееся в забитые до безусловного автоматизма солдатские рефлексы.

Я легонько, почти играючи лягаю правой ногой, попадая Васе в грудь и отшвыривая ребенка к стене… и почти в это же время из моей груди бьют две толстые белые молнии, буквально взрывающие грудные клетки и лица предателей!

Два тренированных тела, только что бывших полными силы, навыков и решимости, теперь похожи на две вскрытые и обугленные бараньи туши, вышвырнутые на свалку поваром ротозеем. Бесславная кончина бесславных агентов бесславной организации.

Тихий стон испытывающего боль ребенка, лежащего у стены, заставляет призрака покинуть мое тело и устремиться к Колунову. Он жив, а через несколько секунд будет здоров. Иду за Окалиной-младшей, поднимаю всхлипывающего пацана и несу назад, неубедительно бормоча, что всё теперь позади. Это на самом деле — чистая правда, только вот объёмы этого «всего» мы узнаем позже.

Сперва мы запираемся и сторожим Васю, отпаивая его чаем. Через полчаса я найду в себе моральные силы, чтобы встать и выдрать дверь в спальню старой китаянки. Оба запертых выйдут оттуда, одарив меня каждый по-своему — Цао Сюин смачной пощечиной, а Салиновский — ударом в челюсть. Отнесусь к этому без особых эмоций, лишь мрачно подчеркну, что из комнаты не выйдет никто.

Мы просидим в тишине, почти молча, в течение четырех с половиной часов. Потом к «Жасминной тени» прибудут те, кто может снять блокировку. Они будут носить не застёгнутый китель, сигарету в зубах и усталость на лице. А еще они заберут меня с собой, почти сразу. Но я всё-таки успею узнать о том, что было обнаружено на самом нижнем уровне общежития.

Трупы, обугленными фрагментами. Именно такие и должны оставаться после воздействия на тело чрезвычайно мощной энергетической способности в виде двух очень толстых лучей. Опытные военные сразу определят, что сначала «солдатики» сцепились с остатками «розовых», без проблем их перебив, а затем им, сгрудившимся у лифта, ударил отступивший и спустившийся вниз Лазутин. Видимо, решил, что это проще, чем отвечать на вопросы о том, что стало с теми, кто поехал с ним наверх.

Выжили те, кто был со мной. Выжила Викусик со своим четырехметровым соседом. Выжили «феечки», выжил Вадим и трехцветная пашина кошка…

И больше никто. Ивана Золина, запертого мной в отдельной камере, нашли мертвым. Он раскусил капсулу с ядом.

Победа? Ведь все важные и нужные люди сохранены? Все материальные ценности? Весь прогресс?

Херня собачья. А что насчет души?

Я еду на заднем сиденье машины, прислонив голову к стеклу. К губе прилипла погасшая сигарета. Взгляд застыл на уровне груди мрачной как туча Окалины Неллы Аркадьевны, напряженно сидящей напротив меня. На всё плевать.

Это не победа, а просто… выживание.

Эпилог

— Каждый звук, каждый вздох, каждое движение, понял? — блондинка нависала над почти двухметровым мной незыблемой скалой, полной угрозы, — Ты должен запомнить всё, совершенно всё. Другого шанса не будет.

— Вы поэтому так быстро приехали к нам, да? — задрав голову, я безмятежно посмотрел в темно-синие глаза майора, — За мной? Потому что…

— Потом, Изотов, — осунулась валькирия, — Всё потом. Иди. Это дело государственной важности.

— У меня дома полно мертвых детей, — отвернулся я, — На кладбище им объясните про государственную важность. Только постучите сначала. В закрытые гробы.

В спину мне тяжело промолчали. Я знал, что Окалина лишь часть системы, причем часть, которая, рискуя вместе со мной, хочет изменить эту систему. Не разрушить, не сломать, не переделать, но дополнить и расширить так, чтобы та начала работать. Но промолчать после всего, что случилось за последние сутки? Это было выше моих сил. Пока где-то там на Коморской умирали паникующие подростки, взрослые дяди и тети, отговариваясь ну очень важными делами, ловили других дядь и теть. И, надо же, поймали! Ура! Все жертвы оправданы!

Зайдя в камеру, я сразу почувствовал неестественное давление на барабанные перепонки. Малоприятно, но абсолютно безвредно для живых. Поле просто позволяет контролировать колебания, а заодно служит сенсорной зоной для того, кто лежит на койке, отделенный от меня толстенным бронестеклом. Само поле могло еще одну вещь, из-за чего любые средства снятия информации оказывались абсолютно бесполезны. Оно могло проецировать нужный пользователю звук прямиком на внутреннее ухо.

— Ты пришёл.

— Да, это я. Впрочем, ты уже знаешь, — попытался проговорить я, но звука не было. Ни для кого, кроме как для лежащей на койке фигуры. Женщина, среднего роста, даже чуть меньше. Старомодная стрижка, ровная поверхность на том месте, где должно быть лицо. Единственная отличительная черта — остренький подбородок. И плащ. Обычный бежевый плащ, тоже давным-давно вышедший из моды. Абсолютно чистый.

Безликая.

Она нас всех обманула. Её не было в общежитие, она действовала снаружи, общаясь с внедренными оперативниками вот таким вот безмолвным методом. Это был настолько ошеломляющий вывих сознания, что я просто стоял и смотрел на лежащее на койке тело, выглядящее чрезвычайно нелепо в этом своем плаще… и не испытывал по отношению к виновнице всего случившегося ни малейших чувств. Их просто не было. Выгорел, перегорел, устал, получил слишком много повреждений в туманном облике… не знаю. Я просто стоял и смотрел.

— Сначала главное. Моя часть сделки, — прозвучало у меня в ушах, — Запоминай.

Два несложных кода из цифр и букв. Потом длинная инструкция, то есть две, куда их вводить. Несложно.

— Первый сообщишь тем, кто тебя привез, — шепот был хоть и женский, но какой-то странный, — Второй — тебе.

— Что? — я испытал вялое удивление.

— Дай мне пару секунд. Я на пределе. Сброшу маскировку, — отрывисто проговорила Безликая.

И… начала облетать. Или линять. Черт его знает, как назвать процесс, в результате которого отслаиваются целые куски облика, лица, плаща, даже чертовых туфель… открывая то, что скрыто под ним. Оно было куда меньшего размера.

Я её знал.

— Лика, — непроизвольно вырвалось у меня. Хрупкая улыбчивая блондинка, неожиданно смелая и решительная для её возраста и вида. Ну, по крайней мере она такой показалась, когда, обтягивая собственный зад платьем, она учила «солдатиков» ходить.

— Да. Мой настоящий вид, настоящее тело. Не подумай лишнего, Виктор, я не пыталась тогда в парке что-то… организовать. Нет. Просто ты убил меня там, возле санатория. Нормальный человек еще может жить после твоего воздействия, но мои мозг и тело связаны на совершенно другом уровне. Сейчас я сдерживаю возросшую разрушительную часть себя за счет умственной дисциплины. Но этот процесс почти подошел к концу. Я в любой момент могу умереть. Уверяю тебя, я сейчас испытываю ни с чем не сравнимые мучения.

— И зачем же ты их испытываешь ради меня? Хочешь завербовать? — почти усмехнулся я, не впечатленный сказанным. Наоборот, почему-то стало еще грустнее. То есть когда-то я буквально уже убил это существо, но оно протянуло достаточно долго, чтобы устроить… это.

Хрупкая бледная девочка, лежащая на койке, лишь слабо улыбнулась, вновь проецируя свои слова прямо мне в уши:

— Я просто хотела жить. Но провалилась в своей последней попытке. Информация о том, что близкий контакт с тобой может вызвать частичную отмену «эффекта кошмара», дошла до меня слишком поздно. И… оказалась бесполезной. Мой организм слишком отличается, сознание определяет бытие. Сейчас у меня в сознании война. Это как ментальный рак. Тем не менее, когда я думала, как провести свои последние часы, то решила, что лучшим выбором будет разговор с тобой. Поэтому я выдвинула условие — если от меня что-то хотят узнать, то это получится сделать только через тебя. Если бы ты не появился, то я бы поняла, что миссия увенчалась как минимум частичным успехом. Но ты здесь, а значит, операция провалена. И я получаю свое маленькое утешение.

— Что мешает мне выйти, позволив тебе умереть без смысла и удовлетворения?

— Твой разум, Симулянт. Он достаточно зрел, чтобы понимать, насколько важным и уникальным источником информации я являюсь, — девушка вновь слабо улыбнулась, но затем её лицо исказилось в гримасе боли, — П… подо… жди. Сей… час. Я еще не…

Я молчал, глядя на Безликую. Её хрупкое тело поддёргивалось от мелких судорог.

— Еще… здесь. Хорошо. Надо поспешить, времени у меня мало. Но один вопрос… можно. Виктор, скажи, ты никогда не задумывался о том, что такое — эти артефакты? Это же просто измененные энергией куски дерева. И они идеально подходят для любого представителя человеческой расы… не только человеческой. Какой, по-твоему, шанс, что за такой аномалией не… стоит чуждый нам разум?

— Нулевой…, — тихо ответил я.

— Именно, Виктор. «Стигма» верит в это с самого начала. Существует множество теорий. Эксперимент. Испытание. Подготовка… Искушение. Вариант «Помощь», как понимаешь, был вычеркнут почти сразу. Зато после первого провала сторонников вариантов «Испытание» и «Искушение» стало больше всего. Было бы у нас больше времени, я бы поинтересовалась, что ты думаешь на эту тему, но здесь и сейчас скажу прямо. Африканская аномальная зона, которую целиком контролировала моя организация. Она была уничтожена. Полностью. Без последствий. Понимаешь?

— Не очень, — мотнул головой я.

— Неосапианты чрезвычайно сильно теряют в фертильности изначально и с каждым поколением все сильнее, — голос Лики дрогнул, — Это еще одно доказательство теории, что без постоянного прилива новых желающих, способности исчезнут с лица Земли. При продемонстрированном уровне оперирования биологией, энергией и материей, сохранение фертильности измененных особей кажется шуткой. Следовательно — кто или что бы это не устроило, оно не планировало изменения всей расы. Этому Чужому был нужен определенный паритет.

— А вы хотите…, — начал я, но вновь содрогнувшаяся в судорогах девушка меня перебила.

— Да, Виктор Изотов, «Стигма» хочет уничтожить это явление. Просто убрать зоны. Однако, правительства стран, получающие непропорциональную выгоду из имеющих способности людей, а также сама природа аномальных зон, ниве… нивели… забыла слово. Времени мало. Совсем. В общем, Виктор, это одна из гонок наших человеческих государств. Они не позволят иссякнуть ресурсу раньше, чем у соседей. А уничтожить зону можно лишь применением такого количества военной техники, которое будет обнаружено задолго до момента нанесения удара. Так уже… было.

— Я… не понимаю, чего ты хочешь, Лика, — признался я.

— Хочу, чтобы ты… задавал вопросы. Себе, другим, миру. Я не… убеждаю тебя. Не вербую. Просто хочу, чтобы ты… задумался. Там в тайнике, в твоем тайнике, там тетрадка. Простая советская тетрадка. В ней нет тайных сведений, нет шифров, нет… ничего такого. Там просто вопросы. Те, которые мог бы задать… каждый… житель планеты… дай себе он труд… задуматься…

Я ждал и, внезапно дождался откровения.

— Я — «чистая», — четко произнесла девушка на койке, — Была такой как… ты понял. Когда-то. Представь себе, что будет, если до… знаний «Стигмы»… доберутся.

И она замолчала, закрыв глаза. Я смотрел, как её зрачки бешено быстро бегают под веками, как из-под тонких пальчиков, сжатых в кулаки, сочится кровь. Сложно было убедить себя, что это опытный, тертый агент и убийца, шпионка и похитительница. И вот, она, наговорив какому-то левому парню кучу чуши, решила дать дуба. И она «чистая». Была ей. Охренеть, не встать. Чем они там занимаются? Чего достигли?! Как?!!

— Вик…тор, — неожиданно с запинками и прерываниями вернулся её голос, — Люди не… должны… выйти… в космос. Пока зоны… стоят. Пока в них… ходят… мертвецы. Лабора-тории. Излуче… ния. Нель-зя.

Будь я в форме, то есть выспавшимся, спокойным, в нормальном настроении, то конечно, стал бы задумываться над словами умирающей. Но это был не тот случай. В ушах еще стоял крик того мохнатого паренька, зажариваемого насмерть «солдаткой».

— Ты Безликая, — мрачно сказал я, — Гребаный агент террористов с послужным списком отсюда и до Луны. Ты умираешь, но внезапно решила потратить последние минуты жизни на рассказы своему убийце о каких-то ваших целях. Вы везде, я знаю. Вы знаете обо мне все и даже больше, вплоть до цвета говна. Поэтому, если ты действительно хочешь, чтобы я куда-то полез за твоей гребаной тетрадкой, ответь — почему я?

— Вс…, — на губах у девушки запузырилась кровь, быстро начав стекать по белоснежным щекам, но для её голоса подобное преградой не стало. Говорила она не ртом, — Всё… дело в…

И замолчала. Сучка. Всё, приехали?

— В чем?! — рявкнул, не производя ни малейшего звука я, — Я — не Предиктор! Я обычный бесполезный мутант, живущий на отшибе! Если вы думаете иначе — вы идиоты!

Секунд десять стояла тишина. Безликая Лика истекала кровью, содрогаясь и смотря в потолок, а я напряженно ждал. Именно этот момент не давал мне покоя, я сразу же понял, что если узнаю ответ на такой эгоистичный вопрос, то тетрадочку приберу. Прочитаю вопросы. Задам их себе, а может быть, и не только. Наверное. Подумаю еще. Что-то мне это все не нравится.

— Ты, — неожиданно четко и звучно сказала Лика, — Твоя. Пятая. Сп…

И взорвалась. По крайней мере, это было похоже на взрыв, хотя потом я понял, что увидел процесс, обратный тому, что происходит с подожженным волосом. Хрупкое тело просто неконтролируемо и сверхъестественно быстро разрослось в разные стороны, разрывая кожу, мышцы, ломая кости. Кровь забрызгала все, включая и стекло, отделявшее её от меня.

А тогда, в санатории, крови не было, ошеломленно подумал я, неуверенно вставая со стула. Она настолько хорошо владела своим телом? Нет ответов. И не будет. Только вопросы.

Но что Безликая сказала в конце, я понял. Понял потому, что всегда чувствовал что-то неладное, подозревал, что не вижу части себя, и что её не видит Нина Валерьевна Молоко. Требовалось только нащупать, найти, понять, определить. Ухватиться за кончик и вытянуть все на свет. Вот он кончик Витя, держи. Тяни, дергай, раскачивай.

У меня есть пятая способность!

Конец третьей книги. Автор благодарит Вас за внимание, проявленное к его труду 😉


Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1. Скелет в шкафу
  • Глава 2. Страдают все!
  • Глава 3. Стерпится-слюбится
  • Глава 4. Пиписькометрика
  • Глава 5. Молодые дарования
  • Глава 6. Крутые горки
  • Глава 7. Человек звучит
  • Глава 8. Лаврово-терновые венцы
  • Глава 9. Дом, родной дом
  • Глава 10. Дружба народов
  • Глава 11. Сделка века
  • Глава 12. Старая песня на новый лад
  • Глава 13. Чудесное виденье
  • Глава 14. С миру по нитке
  • Глава 15. Танец маленьких лебедей
  • Глава 16. Тьма чужих сердец
  • Глава 17. Безликая
  • Глава 18. Беспижамная вечеринка
  • Глава 19. Повелитель мух
  • Эпилог