КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

На десятой планете [Анатолий Иванович Митрофанов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

А. МИТРОФАНОВ НА ДЕСЯТОЙ ПЛАНЕТЕ

Посвящаю памяти моих боевых друзей, которые тоже мечтали о полетах в космос, но погибли в жестоких воздушных боях второй мировой войны.

ЖИЗНЬ ОПЕРЕЖАЕТ ФАНТАЗИЮ

Еще в 70–х годах прошлого века великий мыслитель Ф. Энгельс указывал, что наука развивается непрерывно нарастающими темпами, «…ускоряясь, так сказать, пропорционально квадрату удаления во времени от своего исходного пункта». И в самом деле, за последнее десятилетие человечество достигло не меньшего, чем за предшествующее столетие, а достижения предшествующего столетия перекрывают все успехи развития науки за предыдущие 10000 лет. В настоящее время мы уже подошли к такому рубежу, когда чуть ли не каждый новый год свершаются буквально революции в науке и чуть ли не каждый новый день приносит нам известия о таких поразительных технических достижениях, что каждое из них в недалеком прошлом могло бы составить целую эпоху. С калейдоскопической быстротой следуют одно за другим самые неожиданные открытия и возникают неслыханные перспективы в развитии физики, астрономии, химии, медицины и других наук. В этой обстановке бурного становления торжества человеческого интеллекта над силами стихии советских людей особенно радует и волнует ведущая роль нашей отечественной науки.

Все более и более прочно укрепляется в широких народных массах вера в безграничные возможности науки будущего. Стирается в нашем представлении грань между научной фантастикой, реальными успехами и перспективами технического прогресса. И все же, при оценке конкретных сроков осуществления человечеством тех или иных научных дерзаний, мы очень часто впадаем в психологически оправданный скептицизм. Человеку свойственно подходить к оценке внешнего, по отношению к его эпохе, мира с позиций сегодняшнего дня, или, как это образно выражается языком народной мудрости, «мерить своим аршином». Именно поэтому, принимая за единицу скорости развития науки эталон, рожденный в нашем представлении сегодняшними темпами, мы зачастую забываем о непрерывном нарастании последних и не всегда отдаем себе отчет в том, что будущее, гораздо более близкое, чем мы предполагаем, сулит нам несравненно большее, чем мы думаем.

Указанное свойство человеческой психики в значительной мере компенсируется наличием у людей склонности к научной фантастике «Фантазия есть качество величайшей ценности… — говорил В. И. Ленин — Напрасно думают, что она нужна только поэту. Это глупый предрассудок! Даже в математике она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчисления невозможно было бы без фантазии» История науки дает нам немало примеров того, как смелые, стоящие на грани правдоподобности идеи наиболее прогрессивных ученых опережали свою эпоху на многие поколения.

Прекрасной иллюстрацией этого может служить жизнь и деятельность выдающегося зодчего космонавтики К. Э. Циолковского, который еще на рубеже XIX и XX столетий, невзирая на насмешки и скептицизм окружающих его людей, говорил и писал о предстоящем запуске искусственных спутников Земли, о полетах к Луне и Марсу, об исследованиях космического пространства.

Немалую услугу человечеству оказывала и оказывает научно—фантастическая литература. Не говоря уже о том, что она воспитывает молодежь в духе смелых научных дерзаний пробуждает у нее интерес к исследованиям природы и борьбе за ее покорение, нередко бывает и так, что талантливым писателям—фантастам удается предугадать в своих произведениях пути фактического развития науки. Достаточно вспомнить о Сирано де Бержераке, который еще 300 лет назад писал о полетах в мировое пространство при помощи ракет, или о Жюле Верне, предсказавшем в свое время возможность подводного плавания.

Писатель—фантаст в области физико—математических и технических наук обладает определенными преимуществами перед ученым: он не загипнотизирован математическими формулами и не находится в плену у аксиом, нередко связывающих ученого по рукам и по ногам. Наконец, ему не приходится руководствоваться соображениями поддержания научного престижа, вследствие чего он гораздо смелее высказывает свои фантастические идеи, не слишком считаясь с тем, что они могут оказаться ошибочными. Разумеется, значительная часть идей, высказанных в научно—фантастической художественной литературе не получила последующего научного признания однако были среди них и такие, которые не только претворились в действительность, но и способствовали в какой—то мере рождению этой действительности.

Непрерывное нарастание темпов развития науки и техники, о котором упоминалось выше, выдвигает в наше время своеобразные трудности перед авторами научно—фантастических произведений. Если идеи, изложенные в романах Ж. Верна, Г. Уэллса и других писателей прошлого века, на протяжении ряда десятилетий оставались на положении непроверенных жизнью фантастических догадок их авторов, то писатели нашего времени, при всей смелости полета их мысли, подчас не успевают угнаться за развитием реальной жизни и бывают вынуждены корректировать свои творческие планы буквально в процессе работы над их осуществлением. Характерным в этом отношении является признание писателя И. Ефремова. В предисловии к своей книжке «Туманность Андромеды» он указывает, что в период начала работы над этим произведением ему казалось, что описываемые в нем события отделены от нас по меньшей мере тремя тысячелетиями. К моменту же сдачи книги в печать этот срок, по его мнению, сократился на целое тысячелетие.

В аналогичном положении оказался и автор предлагаемой читателям научно—фантастической повести «На десятой планете» А. Митрофанов.

Мне довелось ознакомиться с черновым вариантом рукописи этой повести, написанным незадолго до запуска первого искусственного спутника Земли. В рукописи содержался рассказ о том, как экипажем космической станции «Комсомолия», размещенной на огромном искусственном спутнике Земли были приняты сигналы бедствия с небольшой планеты Цереры, обращающейся вокруг Солнца между орбитами Марса и Юпитера. По решению Советского правительства на Цереру была послана спасательная экспедиция, возглавляемая комсомольцем Медведевым. Мужественные космонавты, преодолев многочисленные трудности опасного путешествия высаживаются на поверхности этой планеты и обнаруживают там «фаэтов», представляющих остатки некогда многочисленного и высококультурного народа, населявшего в незапамятные времена большую планету «Фаэтию». По рассказам фаэтов, Фаэтия взорвалась в результате неразумного применения предками термоядерных зарядов. На одном из осколков Фаэтии — Церере — и доживало свой век медленно вымирающее племя уцелевших фактов. Между тем возникла угроза столкновения Цереры с другими осколками злополучной планеты. Своевременно подоспевшая советская спасательная экспедиция благополучно вывозит из района ожидающейся катастрофы и доставляет на Землю последних фаэтов.

В период последующей работы А. Митрофанова над рукописью были выведены на орбиту искусственные спутники Земли и запущены в сторону Луны первые космические ракеты Эти замечательные события повлияли на творческие замыслы автора и побудили его дополнить содержание своей повести новой оригинальной фантазией — проектом «оживления» и заселения нашего естественного спутника — Луны

Под «оживлением» Луны автор повести подразумевает, во—первых, создание на ней искусственных водоемов и атмосферы путем соответствующих преобразований входящих в почву Луны химических элементов, во — вторых, обеспечение на Луне земноподобного климата за счет раскручивания ее до периода, равного земным суткам, и, наконец, озеленение и заселение Луны после необходимой дезактивации ее поверхности и атмосферы. Раскручивание Луны по идее автора должно быть вызвано серией взрывов термоядерных фугасов, заложенных вдоль экватора в глубоких штольнях, наклоненных к горизонту под углом 30 градусов.

Заселенная таким образом Луна оказывается более подходящим, чем Земля, убежищем для фаэтов, привыкших на Церере к пониженной силе тяжести. Этим и перебрасывается в повести «На десятой планете» мост между двумя параллельно развиваемыми в ней темами, которые, вообще говоря, являются совершенно самостоятельными и друг с другом не связанными. Однако, если в основе первой из них лежит довольно тривиальная идея межпланетного перелета, вторая отличается несомненной новизной.

Правда, проект «оживления» Луны представляется сейчас настолько далеко идущей фантазией, что осуществление его когда—либо в будущем кажется пока маловероятным. И все же нельзя забывать уже высказанную выше мысль о том, что в нашу эпоху самые дерзкие мечты человека непрерывно обгоняются бурно развивающейся практикой его жизни. В повести А. Митрофанова рассказывается, с каким волнением люди, наблюдающие с Земли за раскручиванием Луны взрывами термоядерных фугасов, ожидают появления обратной, невидимой доселе ее поверхности. Но пока писались эти строки, «невидимая» сторона Луны уже перестала для нас быть вечной загадкой природы.

Попытаемся все же оценить научную правдоподобность отдельных положений повести А. Митрофанова с точки зрения уровня и темпов развития науки и техники к началу 1960 года (весьма существенная оговорка!).

В настоящее время считается почти строго доказанным, что малые планеты, или так называемые астероиды, обращающиеся сейчас вокруг Солнца в количестве около 2 000 штук между орбитами Марса и Юпитера, действительно представляют собою осколки некогда существовавшей десятой планеты солнечной системы, получившей уже посмертное название Фаэтона. По ряду признаков можно предполагать, что взрыв этой планеты произошел около шестидесяти миллионов лет тому назад, то есть в астрономическом масштабе времени сравнительно недавно. Однако причины взрыва Фаэтона пока еще являются загадочными. Некоторые ученые полагают, что существенную роль здесь могло сыграть сближение Фаэтона с крупнейшей планетой солнечной системы — Юпитером.

Бурное развитие астронавтики позволяет нам надеяться, что еще в текущем столетии человечество предпримет попытку проникнуть в кольцо астероидов с целью обследования осколков Фаэтона, чтобы пролить свет на обстоятельства его гибели. Однако будут ли при этом обнаружены следы какой—либо органической жизни, якобы существовавшей на планете в прошлом, пока совершенно не ясно.

Излишне оптимистическими являются также надежды автора повести обнаружить высококультурную жизнь на Марсе. Едва ли на этой суровой планете будет найдено что—либо иное, кроме простейшей морозоустойчивой растительности.

Что же касается запуска огромных искусственных спутников Земли, заселения их многолюдными коллективами наблюдателей, осуществления космических полетов человека к Луне и планетам, то все эти идеи автора повести кажутся нам сейчас абсолютно правдоподобными. Разумеется, сказанное не распространяется на конкретные технические детали, проектов автора, одна из которых, например, не может не вызывать к себе явно отрицательного отношения: осведомленному в физике читателю нетрудно видеть, что «гравигенератор» автора, если Он не является чем—то вроде фотонной ракеты, противоречит, так же как и «кеворит» Г. Уэллса, закону сохранения энергии.

В проекте «оживления» Луны прежде всего вызывает сомнение практическая целесообразность его реализации. Не будет ли наш естественный спутник в своем первобытном состоянии лучше служить человеку, лучше помогать ему в раскрытии тайн мироздания, чем «оживленная» Луна А. Митрофанова? Ведь отсутствие на Луне атмосферы является идеальным условием для работы на ней всевозможных обсерваторий, а связанный с ним значительный «перепад» температуры с успехом может быть использован для повышения эффективности действия батарей солнечных электростанций.

С другой стороны, осуществление этого проекта сопряжено с неимоверными техническими трудностями. Простой расчет показывает, что для раскручивания Луны надо было бы произвести взрыв многих миллиардов мощных термоядерных бомб (безразлично, одновременно или постепенно). При этом общая масса материи, которая должна была бы вылететь с экватора Луны в сторону, противоположную ее вращению, составляла бы не менее тысячной доли массы самой Луны.

По—видимому, описанное автором раскручивание Луны возможно было бы осуществлять лишь очень медленно и постепенно. Неправдоподобна также слишком быстрая дезактивация поверхности Луны и ее искусственной атмосферы.

Таким образом, мы видим, что наиболее оригинальная часть научно—фантастической повести «На десятой планете» является, с точки зрения современного понимания вопроса, и наиболее уязвимой ее частью. Ну что же, это обстоятельство не должно смущать ни автора повести, ни ее читателей. Так было всегда и так будет впредь, а между тем наука непрерывно развивалась и продолжает развиваться все нарастающими темпами, и научная фантазия всегда служила и будет служить ее путеводной звездой.

В. РАДЗИЕВСКИЙ, доктор физико—математических наук.

Глава первая СМЕЛЫЙ ПРОЕКТ

Ночной полумрак связала глубокая тишина.

На фоне мерцающего звездного неба обсерватория выглядела таинственно. Озаренная призрачным светом Луны, она напоминала сказочный дворец. Множество павильонов и башен окружало главное здание, увенчанное несколькими разновеликими куполами. Отсюда через открытые, зияющие люки в далекое небо, словно пушки, уставились стволы рефлекторов и рефракторов.

Казалось, все замерло здесь в этот час. Но нет. Во всех помещениях шла напряженная работа.

В крайней башне обсерватории часовой механизм медленно поворачивал телескоп вслед за движением Луны и периодически делал фотоснимки ее поверхности.

Молодой астроном Татьяна Данилова была сильно возбуждена. Прильнув к окуляру меньшего телескопа, укрепленного на астрографе параллельно ему, девушка не сводила глаз с Луны.

— Скоро ли! — сгорая от нетерпения, шептала Татьяна.

Тысячелетиями серебристая Луна привлекала к себе взоры человека. Яркий диск этой планеты подавлял своим величием все окружающие ее звезды. Всегда ее считали ближайшим, но мертвым небесным телом, на котором из—за отсутствия атмосферы нет никакой жизни. Лишь открытие на Луне вулканической деятельности доказало, что там продолжаются внутренние процессы и Луна не является остывшей планетой. Коренным образом были пересмотрены научные выводы и гипотезы. Появились сотни, фантастических на первый взгляд, проектов, авторы которых обстоятельно доказывали возможность полетов на Луну, необходимость разработки полезных ископаемых, скрытых в ее недрах.

Шло время, и вот первая ракета умчалась в, казалось, недосягаемый звездный мир.

Освоение людьми космических пространств началось. Выла установлена транспланетная связь с ближайшим к Земле небесным телом. Первые геологические разведки Луны дали много любопытных находок. Но более интересные сведения получили ученые — геофизики. Они подтвердили возможность преобразования планеты. И неизменный спутник Земли, веками остававшийся загадочным, решили оживить. В эту ночь и должен был осуществиться этот смелый проект.

Данилова посмотрела на часы и снова приникла к телескопу. Крохотной пылинкой ощущала она себя сейчас по сравнению с необъятной Вселенной.

Татьяна окончила университет и сразу же с головой окунулась в научную работу. Какими заманчивыми казались ей далекие миры! Даже в сухих астрономических цифрах и расчетах сна ощущала своеобразную поэзию. И вот сегодня должно совершиться то, ради чего стоило жить и упорно работать.

— Послушайте, Дима! — обратилась. Данилова к стоявшему рядом лаборанту. — Пригодились—таки огромные запасы атомных расщепляющихся материалов. Это просто замечательно!

— Да, умно придумали люди, — отозвался тот, — заставить Луну ускорить свое вращение вокруг оси…

Это решено было сделать серией направленных взрывов термоядерных фугасов. Благодаря этому лунные сутки, равные ныне почти семистам часам, сравняются с земными. Более равномерным станет обогрев поверхности планеты Солнцем, изменится ее суровый климат. В дальнейшем предполагалось с помощью атомной энергии превратить часть элементов в газы, а часть — в воду. Тогда Луна приобретет атмосферу, заполнятся водой ее моря, которые пока лишь условно носят такие названия.

Холодок летней ночи, свободно проникавший сквозь открытый люк купола, заставил Данилову зябко поежиться. Она ясно представила себе, что переживали люди, впервые ступив на поверхность Луны. В течение долгой лунной ночи им приходилось замерзать при температуре сто семьдесят градусов ниже нуля, а когда наступал день, — изнывать от страшной жары. Чтобы работать в таких условиях, среди мрачного хаоса скал и бездонных провалов, нужно обладать поистине сверхчеловеческими качествами. Какую огромную твердость и упорство надо иметь, чтобы презреть все опасности и не отступить!

А ведь полетели на Луну обыкновенные советские люди — комсомольцы. Они прекрасно понимали, что каждый шаг грозил им гибелью. Но не струсили!

В неуклюжих скафандрах высадились они из космических кораблей на лунную поверхность. Построили в предгорье надежные убежища и приступили к сложной кропотливой работе. С помощью атомных кротов — мощных землеройных машин — люди пробурили вдоль лунного экватора тысячи глубоких колодцев, заложили в них термоядерные фугасы. Стволы колодцев сделали наклонными, под углом в тридцать градусов к горизонту, а их выходные жерла направили в сторону, противоположную вращению планеты. Все фугасы должны дать строго направленные реактивные взрывы, чтобы колоссальнейшая сумма их сил, приложенная к экватору, смогла вырвать Луну из плена Земли, которая веками удерживала планету — спутницу, обращенную к ней всегда одной и той же стороной.

Работы первой очереди уже завершены. Проверив в последний раз радиолокационные взрыватели в фугасах, лунные саперы улетели на межпланетную станцию — искусственный спутник Земли.

Очень сложные расчеты в области небесной механики показали, что взрыв фугасов следует произвести в момент наибольшего удаления планеты, когда уменьшаются силы взаимного тяготения Земли и Луны, а гравитационные силы Солнца возрастают. И в это время на Земле огромные сооружения гравитационно—магнитных поглотителей должны будут помочь Луне рвать узы тяготения.

Девушка — астроном волновалась все сильнее. До момента взрывов оставались считанные минуты. Сердце стучало так, что, казалось, готово было вырваться наружу.

Удастся ли эксперимент? Изменится ли хоть на секунду после взрывов скорость вращения планеты? Неужели начнет открываться та сторона Луны, которая всегда оставалась скрытой от взоров людей? Море Москвы, хребет Ломоносова — их можно будет увидеть в телескоп! Эти мысли одна за другой проносились в голове Татьяны.

По мнению ученых, это только начало грандиозных работ. Трудно, очень трудно будет оживить дикие горные цепи и цирки, на которые даже в телескоп жутко смотреть. Зато как чудесно возрождать жизнь!

Вероятно, самое трудное дело — создание лунной атмосферы. Опасаться, что она рассеется и опять оголит Луну, не следует. При суточном перепаде температур, примерно равном земному, планета сумеет удержать своим притяжением воздух — газовые молекулы не достигнут критических скоростей, при которых они смогли бы отрываться и уноситься в космос. Вся задача в том, чтобы создать воздух, которым смогут дышать люди.

А будет ли почва на Луне пригодна для растений? Может, придется выращивать новые, особенные растения. Нужно обязательно, во что бы то ни стало озеленить равнины и склоны горных хребтов. Разве можно допустить, чтобы они заросли лишайниками или колючками? Кому это нужно?

Для людей — новоселов потребуется соорудить не только жилье, но и электростанции, различные заводы, железные дороги. Или, как знать, воздвигнуть такие сооружения, каких нет на Земле. Работы хоть отбавляй!

Все будет — опасности, большие трудности, и все же очень интересно оказаться в числе лунных пионеров, вместе с ними преображать лик планеты, оживлять ее, делить невзгоды и радости. Для этого нужно, быть смелым, сильным…

«А ты бы полетела на Луну? — мысленно спросила себя Татьяна. — Нет, тебя не возьмут, такую трусиху! Ты даже боишься бродить по холмам в окрестностях обсерватории».

Девушка усмехнулась: «Как я, однако, плохо о себе думаю…»

Нечего греха таить, излишняя материнская любовь чуть не испортила Таню. После того как в одной из антарктических экспедиций погиб ее отец, мать сосредоточила на дочери всю свою заботу. Никуда не отпускала от себя, внушала боязнь ко всяким походам и экскурсиям.

— Ты слабенькая у меня, — часто говорила мать Тане. — Тебе надо учиться музыке и пению. Это твое призвание.

Но у девушки не было слуха, музыка ей не давалась. Татьяна увлекалась физикой и астрономией. Ей нравилось находить на вечернем небе созвездия Лебедя. Кассиопеи, Лиры, читать научно—фантастические романы.

Наконец окончена средняя школа. Таня решила стать астрономом и намеревалась ехать учиться в Ленинград. Мать никак не хотела расстаться с дочерью. Но девушка не сдавалась и после продолжительных уговоров все же настояла на своем.

Быстро пролетели студенческие годы. Таня поступила в аспирантуру. Данилову увлекла безграничность небесных тайн, которые предстояло раскрыть астрономии. Вместе со знаниями она приобрела умение до мелочей продумывать планы своей работы, научилась терпеливо и упорно охотиться за звездами—невидимками. Не раз во время изучения Млечного пути она досадовала на то, что солнечная система находится в наиболее запыленной части Галактики и межзвездная пыль местами сильно ограничивает астрономические наблюдения,

Напряженная работа отнимала большую часть времени. Почти все вечера были заняты. Изредка Татьяна выбиралась а театр, кино. И тогда она чувствовала обращенные к ней взгляды мужчин. Она нравилась, и от этого становилось, приятно и весело. Все было хорошо в девушке: и две тугие косы, уложенные венцом, и широкие брови вразлет, и высокий лоб, который иногда прорезали мелкие упрямые морщинки. Но ухаживаний она не принимала, хотя внутренне и ждала прихода большой, настоящей любви…

Громко тикая, хронометр отбивал последние секунды и приближал момент взрыва. Даниловой стало жарко. От напряжения мелкие капельки пота выступили на лбу. Чуть прикусив губу и устремив взгляд на далекую планету, она, казалось, приросла к огромному инструменту.

— Уже, сейчас! — проговорила она срывающимся голосом.

Вдруг Луну словно разрезало огненно—белой чертой на две половины. По всей длине ее экватора с востока на запад, пересекая Океан Бурь, Море Спокойствия и Море Изобилия, вспыхнул ряд ярких огоньков, слившихся в одну линию белого пламени. На какое—то мгновение даже почудилось, что планета вот—вот развалится на два полумесяца.

И тут, то ли лунный диск покачнулся, то ли стерлась резкость в очертаниях кратера Коперника, а дальше и всех цирков, но Даниловой показалось, что горные цепи с их вершинами едва заметно сместились. Может, это обман зрения, вызванный перенапряжением глаз? Астроном взглянул на приборы. Нет! Они показывали, что Луна действительно чуть—чуть сдвинулась.

— Ой!.. Да это просто чудо! — громко воскликнула девушка и, забыв, что она должна оставаться бесстрастным ученым, сорвалась со своего места, схватила за руки лаборанта и закружила его.

А в это время очередная серия взрывов продолжала начатое дело — все сильнее раскручивала Луну.

Астрономов выручило только то, что астрограф не нуждался в чьем—либо вмешательстве и автоматически делал снимок за снимком с медленно открывающейся лунной поверхности.

Необыкновенное событие совершилось! Это было первое, но решительное вмешательство человека в судьбы других планет.

Тысячи людей не спали в эту ночь. Все сотрудники обсерватории не сомкнули глаз. Многие из них вместе с семьями собрались на открытом воздухе и в бинокли наблюдали за Луной.

Когда же бриллиантовое кольцо взрывов символически обручило Луну с Землей, ликующие крики людей разорвали безмолвие звездной ночи.

— Ур—ра! Ура!.. — кричали они, от радости обнимая друг друга.

Глава вторая ВДАЛИ ОТ ЗЕМЛИ

В салон межпланетной станции плывущей походкой вошел капитан космолета Виктор Медведев. За ним, мягко щелкнув, автоматически закрылась толстая броневая дверь. Тотчас же над ней вспыхнул зеленый огонек.

Как и все космонавты, Медведев был одет в мягкий непроницаемый костюм из пластмассы, плотно облегавший его стройную фигуру. Густые брови, чуть сдвинутые к переносице, и карие глаза, глядевшие почти строго, создавали впечатление, что он чем—то озабочен.

— Виктор! Глядя на тебя, можно подумать, что ты несешь на голове хрустальный бокал с водой, — шутливо произнесла сидевшая в салоне девушка.

— Ты хочешь сказать, что я похож на циркового артиста. Пусть будет так. Представь, постоянно приходится сдерживаться, делать слабые движения, словно ты маленький ребенок. Не то, что на Земле.

Космонавт медленно опустился в широкое кресло и, пристегивая себя к нему ремнем, пояснил:

— Боюсь от неосторожного движения улететь к потолку. Может, это звучит как парадокс, но жить в условиях малой весомости все—таки тяжело.

— Терпение и еще раз терпение! — улыбаясь, назидательно произнесла девушка. — На первых порах у меня тоже было такое состояние. Потом привыкла. Теперь чувствую себя как дома. А ты ведь здесь раньше меня.

— Женщины всегда быстрее осваиваются с обстановкой. А я… — космонавт с наивной беспомощностью развел руками. — Посуди сама, ну куда я дену свою силу?

Девушка не ответила. В салоне наступило молчание.

Медведев закрыл глаза, расслабил скованные мускулы. Сладкая истома овладела телом.

Почему—то представилась далекая Земля, широкая красавица Волга, родной город Верхневолжск. На несколько километров растянулся он. Берега, застроенные домами, фабриками, заводами, казалось, теснили реку. Сколько приятных воспоминаний связано с этим городом, в котором знакомы каждый дом, каждая улица. Там провел детство, учился в школе. Там вступил в комсомол, мечтал о будущем. Оно не мыслилось без больших дел, героических подвигов. С юношеской страстностью и верой готовил себя к ним духовно и физически. На все хватало времени: и на чтение литературы, и на занятия спортом…

— Ты, Витька, неудержимый! — говаривали товарищи, завидуя его неистощимому упорству, силе, ловкости, умению успевать везде и во всем.

Там, в Верхневолжске, счастливая судьба свела его и с Татьяной.

Медведев мельком взглянул на девушку, сидевшую против него в кресле, и снова отдался воспоминаниям.

Уже работая в Москве, как—то летом он проводил свой отпуск у родных в Верхневолжске. Выехав однажды покататься на моторной лодке, помчался вниз по течению. Быстро неслась юркая моторка по освещенной солнцем водной глади. Виктор возбужденно смотрел по сторонам, полной грудью вдыхая терпкий речной запах, щурясь от яркого света. Вдруг он увидел, как впереди от больших волн теплохода начала крениться блестящая нейлоновая лодка. Потом нос ее неестественно приподнялся вверх, и гребец в красной майке очутился в воде. Виктор поспешил на помощь. Пострадавшим оказалась девушка.

что случилось, красная рыбка? — ободряюще спросил он, помогая ей выбраться из воды. — Беру вас на свое судно. Так что — полный порядок.

На тихом ходу они несколько раз прокружили около места, где затонула лодка, но поймали только плававшие на поверхности весла и розовую косынку.

— Маловато! — пожалела девушка.

В это время к моторке подошла байдарка.

— Таня! Разве можно так рисковать, — укоризненно проговорил сидевший в байдарке рыжеволосый парень, с лицом, обильно усеянным веснушками. — Перебирайся скорее ко мне. Я доставлю тебя на берег.

— Извините, но я не согласен! — вмешался Медведев. — Моя моторка надежнее вашей байдарки. Думаю, что Таня не нуждается в повторном купании. Я быстрее доставлю ее домой. Пока!.. — и, не вступая в излишний разговор, Медведев нажал на рычаг. Лодка, как пришпоренный конь, метнулась вперед, обдав всех мелкими брызгами.

— А разве моего согласия спрашивать не обязательно? — нахмурила брови девушка. — Уж не считаете ли вы меня своим трофеем?

— Простите, если, что называется, превысил свои права. Но этот человек со своей утлой байдаркой почему—то не внушает мне особого доверия.

— Напрасно! С биологом Грачевым мы старые друзья.

— С биологом? А вы кто? Только, пожалуйста, не обижайтесь на мою бесцеремонность. У меня иногда бывает — сначала что—либо выпалю, а потом начинаю думать, хорошо ли сказал. Друзья говорят, что это происходит от быстроты реакции, а сестры почему—то упрекают меня в отсутствии должного такта и вежливости.

— И правильно делают! — уже добродушно заметила девушка. Она наклонила голову, расправляя мокрые от воды волосы.

— Ну, уж раз так получилось, — сказал он, слегка покраснев, — давайте знакомиться. Зовут меня Виктором, родители Медведевы, родом из Верхневолжска. Сейчас здесь в отпуске.

— Мое имя вы уже знаете, — девушка чуть насмешливо взглянула на собеседника, — а фамилия — Данилова, — уже серьезно закончила она.

Прощаясь, Виктор пригласил девушку в театр. После некоторого колебания она согласилась. После этого они стали встречаться часто. Тане пришлись по душе открытое, волевое лицо Медведева, решительность его суждений, заботливое, товарищеское отношение к ней. Да и внешне он был недурен — высокий, атлетически сложенный.

Особенно сблизили их одинаковые интересы. Медведев мечтал, как и Данилова, быстрее постичь «секреты» Вселенной. Только она хотела это сделать с помощью астрографов и радиотелескопов, а он — на космическом корабле.

— Луну приобщаем к жизни! — увлеченно говорил Виктор. — А завтра, послезавтра, Таня, мы обязательно ступим и на другую планету.

С присущей ему горячностью Медведев увлек девушку перспективой оказаться в числе отважных разведчиков Вселенной.

— Вы же знаете, земная атмосфера всегда являлась главным препятствием в астрономических наблюдениях, — убеждал он Данилову. — На искусственном спутнике или космическом корабле атмосфера уже не помеха. Вот где широчайшие возможности для научных исследований! И изумительных открытий, конечно!

Молодые люди охотно делились своими мыслями, плачами, а нередко и спорили, обсуждая проблемы космонавтики пли астрономии. В конце концов Данилова согласилась стать членом экипажа межпланетной станции с гордым названием «Комсомолия», где работал и Медведев.

…Воспоминания оборвались так же внезапно, как и начались. Медведев бросил взгляд в иллюминатор. Там, за стенами станции, было только бесконечное темное небо, усыпанное множеством немигающих звезд. Это они превращали день, продолжавшийся здесь почти круглые сутки, как бы в необыкновенную белую ночь.

В один из иллюминаторов заглядывал серебряный лик Луны, изрытый кратерами, с другой стороны — сверкал раскаленный шар Солнца, одетый в корону из огненных протуберанцев, а Земля плыла мимо в каком—то голубоватом мареве.

Как будто недовольные вторжением людей во Вселенную, Солнце и Луна своим притяжением старались иногда сбить с пути «Комсомолию». Но сложный и очень бдительный прибор — стабилизатор орбиты — следил за движением станции, не допуская ее отклонений от эллиптической траектории, по которой она должна была обращаться вокруг Земли. Дежурному космонавту на командном пункте оставалось лишь контролировать работу автоматов управления и делать соответствующие пометки в вахтенном журнале.

Гораздо труднее приходилось оператору переднего и боковых радиолокаторов. Наблюдая на их экранах за внешней сферой, он следил за появлением метеоритов и с помощью быстродействующей электронно—счетной машины решал вопрос о вероятности столкновения с ними. В нужных случаях включался атомный двигатель и, слегка ускоряя или замедляя движение станции, заставлял ее разминуться с непрошеным пришельцем из космоса. От крошечных метеоритов «Комсомолию» надежно защищало созданное вокруг нее мощное магнитное поле.

Более ста молодых людей составляли экипаж станции — спутника Земли. Возраст космонавтов не превышал тридцати лет. У большинства на груди красовался еще комсомольский значок. Но многие владели уже двумя—тремя смежными профессиями.

На станцию стремилась попасть наиболее пылкая молодежь, спешившая завоевать космос. Туда их влекла неуемная жажда познания, молодость, которая ничего не боится, у которой уйма сил и энергии.

С первого же дня открытия межпланетной станции на ней широко развернулась научная работа. Сменяясь каждые четыре часа, на вахты к сложнейшим машинам выходили инженеры—механики, астрономы шли наблюдать далекие звездные миры, спиральные галактики, геофизики — изучать гравитационные силы всемирного тяготения, исследовать природу космических лучей.

Одновременно «Комсомолия» сделалась поставщиком необыкновенно дешевой электроэнергии. Вырабатываемая на гелиостанции, она передавалась на Землю.

Причалы для космолетов, антенны, гелиогенераторы, атомные двигатели, оранжерея и обсерватория находились на внешнем броневом кольце станции, научные лаборатории и жилые помещения располагались внутри. Все помещения были воздухонепроницаемыми. В них поддерживалась искусственно созданная атмосфера с кондиционированием воздуха, создававшим наиболее благоприятные условия для жизни.

Перед тем как попасть на «Комсомолию», Тане пришлось распрощаться со своими косами. Вообще изменился весь ее внешний вид. Теперь стройную фигуру девушки облегал белый костюм космонавта. Ларингофоны от портативной рации, подобно ожерелью, охватывали ее шею, а круглый подбородок почти касался прозрачной полумаски, пристегнутой к воротнику и сообщавшейся с кислородным аппаратом. Ноги были обуты в мягкие ботинки с толстыми подошвами, которые притягивались к полу и облегчали передвижение по станции в условиях царившей там малой весомости.

— В таком виде ты выглядишь не хуже! — как—то сказал ей Медведев.

Поправив волнистую прядь каштановых волос, Таня задумалась. Сегодня утром Медведев озадачил ее предложением лететь с ним на космическом корабле «К. Э. Циолковский» на Марс.

— Нет! Уволь, пожалуйста, — ответила она тогда, смеясь, — таких дальних путешествий я еще не совершала.

— А ты все же подумай, — настаивал Медведев.

Он прекрасно знал, что этот полет сопряжен с большим риском, полон всяческих неожиданностей. Убедился на собственном опыте. Однажды, совершая на космолете рейс на Луну, он с товарищем чуть не погиб. Неполадки в атомном двигателе едва не вызвали взрыв горючего. И только благодаря мужеству и находчивости они смогли произвести посадку на поврежденном корабле и остались в живых. А сколько существует других неприятных «сюрпризов»!

И все же Медведеву очень хотелось, чтобы там, рядом с ним, была Таня, о которой он думал постоянно и даже страдал, когда она, как ему казалось, проявляла к нему холодное равнодушие, делала иронические замечания. Предстоящий совместный и чреватый опасностями полет Медведев склонен был рассматривать своеобразным испытанием их дружбы, их взаимоотношений.

«Любит ли она меня? — часто размышлял Медведев и приходил к выводу: — Не знаю». Эта неясность подчас угнетала его.

«Эх Таня, Таня, не поймешь тебя», — иногда досадовал он.

Медведев и не подозревал, какое душевное волнение вызвал он у Даниловой своим предложением. Таня чувствовала, что Виктор нетерпеливо ждет ее окончательного ответа. И колебалась.

«Не могу же я оставить работу в обсерватории накануне интересных открытий! — убеждала она себя. — А потом, смогу ли быть полезной? Не буду ли лишним человеком в экипаже?»

Данилова боялась себе сознаться, что все эти доводы лишены сколько—нибудь серьезных оснований и что Медведев вовсе не безразличен ей.

— Виктор! — нарушила Таня молчание. — Скажи, но только честно: ты очень хочешь, чтобы я летела?

— Очень, Таня! — Медведев с надеждой посмотрел ей в глаза. — Ведь успех экспедиции во многом будет зависеть и от решения сложных астрономических задач.

— А разве нельзя взять другого астронома?

— Можно—то можно, — раздумчиво проговорил Медведев. — Но…

— Я решилась. Согласна, — тихо ответила девушка, и лицо ее порозовело.

— Спасибо, Таня! — только и смог вымолвить Медведев. Он сочувствовал, как учащенно забилось его сердце. Он готов был кричать от радости, от охвативших его чувств. Стараясь унять волнение, он продолжал:

— Ты пойми, Таня, я верю тебе, как себе. А где трудно, там всегда нужны надежные люди.

— Друзья! Хочу вас удивить, — вдруг раздался торжествующий голос.

Данилова и Медведев, обернулись. К ним подходил космонавт. Лицо его, покрытое веснушками, сияло от радости.

— Посмотрите, какой; я вырастил корешок женьшеня! Больше полутора метров, — и биолог Грачев, это был он, протянул два фотоснимка. На них биолог был запечатлен рядом с огромным, корнем женьшеня, очень похожим на фигуру человека.

— Ишь ты! Теперь ты смело можешь соревноваться даже с передовыми совхозами, выращивающими «корень жизни», — пошутил Медведев.

— Не сомневаюсь, вместе с его размерами возросли и целебные свойства, — продолжал Грачев, не реагируя на реплику Медведева.

— Имея такого союзника, как Солнце, не мудрено, что ты здесь выращиваешь растения, необычайные по своей величине, — заметила Таня.

— Это не так. Солнце не всегда мой союзник. Чаще мне приходилось защищать от него растения специальными светофильтрами. Иначе оно убило бы их своими рентгеновскими и ультрафиолетовыми лучами.

Чувство неприязни к Грачеву не покидало Медведева со дня их первой встречи еще там, на Волге. Чем было вызвано такое — Медведев не мог объяснить точно. Грачев — разбирающийся в своем деле человек, высококвалифицированный специалист. И обязанности свои выполняет добросовестно. Помимо всего, энергичен. Но претила самоуверенность биолога, постоянное подчеркивание своего «я». К тому же он назойливо продолжал ухаживать за Таней, во всякий удобный момент старался быть с нею рядом.

«Уж не ревность ли причина нерасположения к Грачеву, — думалось иногда Виктору. — Нет! Просто он, наверное, себялюб, эгоист. А значит, плохой товарищ. В трудную минуту может подвести».

В девятнадцать часов раздались обычные сигналы проверки времени.

Привыкнув к ним с детства, космонавты сверяли свои часы с Москвой. И даже сейчас, находясь далеко от Земли, чувствовали, свою неразрывную связь с Родиной.

— Да! — оживилась Данилова. — Скоро телепередача, посвященная запуску первого в мире советского искусственного спутника Земли. Это было четвертого октября тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Прошу вас к телевизору.

— Это интересно! — отозвался Медведев, — Именно тогда и было положено начало штурму космоса. И сделали это советские люди. Наше дело — продолжать славные традиции своих отцов, быть всегда и во всем впереди.

— Думаю, Виктор, — перебил Грачев, — мы тоже кое—что сделаем для науки.

— Все возможно, — согласилась Данилова. — А пока похвалиться особенно нечем. Лучше присаживайся со мной, — предложила она Грачеву.

Таня нажала на кнопку дистанционного включения телевизора, и в большом прозрачном кубе, стоявшем на круглом столе посреди салона, засветилась надпись, как бы висящая в воздухе. Мягкий голос диктора сопровождал передачу, а лучи свечения, перекрещиваясь в экране, создавали объемное цветное изображение, хорошо видимое со всех сторон.

Вначале, как в миниатюре, появилась картина огненного старта с Земли первой составной ракеты. Тут же на экране возникли слова основоположника теории космонавтики К. Э. Циолковского:

«Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством оно сначала робко проникнет за границы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство».

Дальше были показаны создание и запуск первых искусственных спутников Земли, а затем и спутника Луны. Потом демонстрировался короткий фильм о полетах в космос животных и людей. Сначала на Луне произвели посадку автоматических танкеток — лабораторий. Вслед за ними там побывали люди. Ряд картин показал титаническую работу космонавтов — саперов и закладку ими термоядерных фугасов.

— какой резкий контраст между цветущим Загорьем, откуда взлетают космолеты, и дикой лунной поверхностью, — заметила Таня. — Почему—то в последнее время молчат о дальнейших работах на Луне. Как там сейчас?

— Работы идут полным ходом, — ответил Грачев. — После периода раскручивания Луны наступил второй и тоже не менее длительный период дезактивации. Почву планеты и редкую лунную атмосферу нужно очистить от остатков радиоактивной пыли.

На экране показалась живописная местность, где раскинулся космодром. Используя горные склоны, совпадающие с расчетными направлениями стартовых дорожек, там на ажурных пролетах были построены стальные эстакады, уходившие ввысь. С них стартовали ракеты, космолеты и космические корабли. В долине у берегов горной реки находились ракетные заводы и эллинги с готовой продукцией. Несколько в стороне, в безлюдных ущельях, размещались склады горючего, взрывчатых веществ и атомных расщепляющихся материалов. На равнине посреди космодрома возвышалось здание космического вокзала с высокими башнями и застекленными куполами. Боковые крылья здания загибались внутрь. Между ними лежала огромная чаша радиолокатора. Из куполов одних башен выглядывали стволы телескопов, на некоторых башнях были установлены зенитные прожекторы, а на самых высоких находились антенны причудливых форм.

Перед въездом на космодром на высоком мраморном пьедестале стояла большая бронзовая фигура Владимира Ильича Ленина. От памятника вождю бетонные дороги лучами расходились к горам: вблизи ракетных эстакад они сливались в одно общее кольцо, опоясывающее все стартовые сооружения.

В зоне, опаленной огнем космических кораблей, на стальных эстакадах, сверкая серебристой белизной титана, лежали гигантские космолеты. Их остроносые корпуса напоминали тела огромных акул, а составные с нимистартовые ракеты походили на плавники и делали их похожими на сказочных драконов.

— Оказывается, я многого не знала, — призналась Таня, не сводя глаз с экрана.

Еще интереснее были картины, показывающие, как с Земли в космос забрасывали сотни беспилотных ракет, а буксирные космолеты собирали их к месту стройки первой межпланетной станции. Крошечные фигуры людей в скафандрах копошились среди звездной бесконечности и, сверкая то там, то здесь огнями гелиосварочных аппаратов, соединяли корпуса ракет в одно целое.

Но вот полусказочная картина стройки межпланетной станции завершена. На фоне темно—фиолетового неба поплыло многоэтажное сооружение станции, рассеивающее во все стороны электрический свет своих иллюминаторов. По бокам станции грозно, как жерла пушек, темнели стартовые стапеля, предназначенные для отлетов кораблей к далеким планетам.

Последние кадры рассказывали о подготовке экспедиции на Марс. Промелькнули лица ученых, конструкторов, механиков и рабочих. Потом в кубическом экране возникло изображение дубль—корабля «К. Э. Циолковский», спаренного из двух самостоятельных ракет и похожего на две огромные сигары, сложенные вместе.

Заговорил диктор:

— Таким будет космический корабль, когда его соберут на межпланетной станции.

— Виктор! — вдруг вскрикнули Таня и Грачев одновременно. — Да это же ты. Полюбуйся.

Действительно, на телевизионном экране появился портрет Медведева.

— Правительство Союзных Республик, — сообщал диктор, — утвердило товарища Медведева начальником транспланетной экспедиции на Марс.

— Ого! Ты начинаешь расти в моих глазах! — проговорил возбужденно Грачев. В его голосе послышались завистливые нотки. — Полагаю, что меня, как старого знакомого, ты непременно возьмешь с собой! Летать так высоко не всякому дано. Тут нужны люди решительные, самоотверженные. Не правда ли?

Грачев посмотрел на Данилову, стараясь узнать, какое впечатление произвели на девушку его слова. Но та промолчала, размышляя о чем—то своем.

Медведев тоже задумался. Он знал, что многие из космонавтов желали бы участвовать в экспедиции. Но к подбору людей надо подойти очень серьезно. С мнением Медведева ученый совет космического института, конечно, будет считаться, но окончательно состав экипажа корабля утвердит правительство.

«Кого взять?» — об этом Медведев в последние дни думал не однажды.

Первым делом нужно было найти себе заместителя. Валерий Бобров. Этот серьезный, смелый человек по праву считается одним из лучших пилотов—космонавтов. Он первым летал на Луну. Но не обидит ли его то, что не он будет возглавлять экспедицию? Скорее всего — нет. Бобров не из таких. Для него интересы дела — прежде всего.

Штурманом — астрономом полетит Таня. Уже решено! А кто во второй ракете, с Бобровым? Григорий. Запорожец — хороший астроном, но необыкновенно упрям. Если упрется на чем, переубедить трудно. Циммерман, тот покладистее и труды уже успел написать, но вот беда — очень уж тщеславен. Пожалуй, лучше взять Запорожца!

Не обойтись в экспедиции и без астробиолога. Как поступить с Грачевым? Его энергия, знания безусловно пригодились бы, но я до сих пор не знаю, что же он за человек, на что способен.

Радиотелемехаником советовали взять Женю Ярову. Полная, жизнерадостная девушка, она владеет сразу двумя специальностями. Инженером на корабль настоятельно просился Армен Хачатуров. Что ж, кандидатура подходящая! В нем есть восторженная влюбленность в атомный двигатель. Хачатуров горяч, честен и ради друга ничего не пожалеет.

Помощником ему будет молодой физик Алексей Кулько. Скромный, трудолюбивый — он из числа тех, кто работает, не жалея сил, а всегда остается незаметным. Жаль, что однажды, проводя опыты с радиоактивными веществами, он пострадал. С его лица до сих пор не сошло пятно от ожога…

Телевизионная, передача кончилась.

— Ты меня проводишь, Виктор? — спросила Таня, собираясь уходить.

— Конечно! — охотно согласился Медведев.

Пробираясь по овальному коридору—тоннелю вместе с Медведевым, Таня думала, как сложен и труден путь, который выбрал в жизни человек, идущий сейчас с ней рядом. Она вспомнила тот вечер когда они перешли на «ты», когда он рассказал о себе все.

С детских лет Виктор начал мечтать об авиации. Еще школьником вступил в члены аэроклуба и научился парить на планере. Потом успешно закончил летное училище стал летчиком—истребителем. Но его беспокойная натура не удовлетворилась этим. Вскоре он уже оказался в научно—исследовательском институте. Медведева увлекала опасная работа летчика—испытателя. Облетывая новые реактивные самолеты, он закалился, возмужал. Но самой заветной мечтой его всегда было — бороздить межзвездные пространства. Теперь это уже реальность.

— Вот мы и пришли! — сказала Данилова, останавливаясь у двери отведенной, ей каюты и протягивая руку Медведеву. — До завтра.

— До завтра, Таня! — Виктор ласково задержал руку девушки.

Глава третья ТАИНСТВЕННЫЕ РАДИОСИГНАЛЫ

На «Комсомолии» шла деятельная подготовка к транспланетной экспедиции на Марс. Каждый старался принять в ней посильное участие. Астрономы готовили звездные карты, инженеры заканчивали соединение двух ракет в один корабль. Атомники, химики, врачи размещали на корабле запасы атомного горючего, кислорода, воды, медикаментов и необходимых продуктов.

Но больше всех, казалось, было забот у Грачева. Он собирался взять с собой вечнозеленые бобы и рассаду овощей, акклиматизированных на станции.

— Предполагаем путешествовать два месяца. Не превратились бы они в два года, — говорил он полушутя своим помощникам. — Растения — это жизнь. Значит, надо ими запастись вдоволь.

Закончив обход оранжереи и переодевшись, Грачев зашел в салон отдохнуть. Однако желанное успокоение не приходило. Биолог сел за стол, вытащил из кармана записную книжку, куда бисерным почерком заносил данные о своих опытах. Перелистав несколько страничек, он поспешно встал и начал в раздумье прохаживаться по салону. Подошел к иллюминатору, окинул любовным взглядом длинную оранжерею, поблескивавшую зелеными и синими стеклами светофильтров. Оплетенная черной спиралью гелиоотопления, оранжерея причудливо выставила во все стороны большие воронки уловителей космической пыли.

«Может ли космическая пыль явиться почвой или хотя бы служить удобрением для растений?» — уже в который раз подумал Грачев. Над разрешением этой загадки он бился довольно длительное время. Опыты, поставленные им, дали кое—какие положительные результаты.

В салон вошла Таня. Грачев, приветливо улыбнувшись протянул ей руку и помог сесть в кресло. Потом принялся рассказывать про свои опыты. Говорил он с увлечением, подробно, не упуская ни одной детали, зная, что Данилова всегда была его терпеливой слушательницей.

— Ты хочешь вывести растения, которые смогут расти на корабле и служить пищей для космонавтов?

— Совершенно верно! Тогда проблема питания не могла бы являться препятствием даже для многолетних путешествий по Вселенной. — А это идея! — словно спохватившись, обозвал на полуслове свои объяснения Грачев, — как ты смотришь, если я заберу на корабль рассаду. Может, и в твоем багаже найдется для нее место?

— Разве меня нужно об этом спрашивать? — девушка вопросительно посмотрела на биолога. — На то есть капитан. К тому же в списке разрешенного к погрузке твои плошки с растениями не значатся, — уже полушутя заключила она.

— Плошки! — Грачев досадливо поморщился. — Это же необходимые для вас витамины. И знай, для всех моих овощей, кроме солнечного света, ничего не нужно.

— Как не нужно? А воздух, вода, удобрения? И место! — в глазах Даниловой снова промелькнуло лукавое выражение. — Ты что же, Саша, хочешь превратить мою астрономическую рубку в оранжерею, а меня в огородницу? Нет, извини, пожалуйста! В этой роли появиться на Марсе я не собираюсь.

— Таня, ты смеешься над моими трудами!

— Откуда ты взял? Просто хочу сказать: поговори на этот счет с Медведевым. Все зависит от него.

— Опять Медведев! — Грачев обиженно пожал плечами, — только и слышу от тебя. Часто вы с ним встречаетесь. Уж не любовь ли у вас?

Наступило молчание. Грачев почувствовал себя неловко, поняв, что сказал лишнее. Таня не отвечала. Пальцы ее теребили кончики носового платка. Затем она встала и неторопливо, раздумчиво проговорила:

— Любовь? Все может быть, Саша, — и направилась к выходу.

— Куда же ты, Таня? Посиди! — пытался было остановить ее Грачев, но девушка уже вышла из салона.

Минуя одну за другой стальные двери в воздухонепроницаемых переборках, Таня направилась в свой рабочий кабинет.

В коридоре обсерватории с ней столкнулись два радиста.

— Что с вами? Вы так спешите, что можете с ног сбить, — пожурила их Данилова.

— Извините. Есть от чего потерять голову! — возбужденно заговорил один из космонавтов.

— Скажи, Дубравин, прямо—таки чрезвычайное происшествие! — перебил его другой радист. — Понимаете? Принимая очередные радиодепеши, неожиданно на ультракоротких волнах мы поймали какие—то таинственные сигналы.

— Сигналы? — удивилась Данилова. — Чьи же они, откуда?

— В том—то и загвоздка. Радиосигналы, как нам кажется, идут из космоса, с очень далекой планеты. Но это пока лишь наше предположение.

— Хорошо! Пойдемте ко мне в рубку, — предложила Данилова радистам, заинтересовавшись их сообщением. — Там и поговорим.

— Дней восемь назад мое внимание привлекли переливчатые, но строго размеренные звуки, принятые приемником дальней связи, — начал рассказывать Дубравин. — Мне удалось вслушаться в них. Затем на этой же волне я уловил расплывчатую мелодию. Хотел запомнить ее, но она тотчас исчезла. Больше не слышал ничего похожего несколько дней и уже готов был считать все эти звуки игрой своего воображения…

— Он опасался, что над ним станут смеяться, — заметил второй радист. — Уже не раз на Земле и у нас, на «Комсомолии», радисты ловили различные радиошорохи, в которых им слышалась какая—нибудь ключевая периодичность сигналов.

— Подожди, не перебивай. Но вот на днях в приемнике снова возникли знакомые переливчатые звуки, а за ними раздалась еле—еле слышимая мелодия. Она прекратилась так же внезапно, как и началась. Обо всем этом я рассказал своему помощнику. — Дубравин показал на товарища. — Мы вместе начали ловить таинственные сигналы. Четыре дня безуспешно охотились за ними. А вот сегодня, совсем недавно, они повторились.

— Я слышал их ясно! Позывные, волна, тон передачи и трижды повторяющаяся мелодия не могут принадлежать ни одной из известных нам радиостанций, — пояснил радист.

— Что они неземного происхождения, — за это ручаюсь головой! — убежденно проговорил Дубравин.

На межпланетной станции Василий Дубравин появился недавно, но уже успел прослыть человеком, хорошо знающим радиотехнику. В семнадцать лет получив среднее образование, он не стал поступать, как многие другие его сверстники, в институт, а уехал на Урал. Ему хотелось жить самостоятельно. Расторопность и деловитость помогли юноше определиться в одну из геологических экспедиций. Сначала рабочим, потом десятником он проработал там семь лет и стал опытным геологом—разведчиком. Еще со школы интересуясь радио, он оценил на практике, в экспедиции, значение радиосвязи и продолжал посвящать радиоделу все свободное время. И там, на Урале, используя долгие зимние вечера, Дубравин сумел заочно окончить полный курс радиотехнического института, Свою новую службу с дипломом инженера он начал на космодроме, но вскоре был направлен на «Комсомолию».

Данилова внимательно слушала радистов. Их нервное состояние передалось и ей.

«А если они действительно поймали сигналы? Что же тогда они могут означать — спрашивала она себя. — Разрешением этой загадки следует заняться всерьез».

— Мы приготовили чувствительные магнитофоны, чтобы записать на пленку сигналы, — словно поняв ее мысли, сказал Дубравин.

— Самое важное и трудное, друзья, определить, откуда исходит радиопередача. Я настрою свои радиотелескопы на волну сигналов, — пообещала Данилова, — а вы ловите их. Судя по вашему сообщению, повторение сигналов нужно ожидать не ранее, чем на пятый день. Как только они возникнут, запеленгуйте их и укажите мне угловые величины направления ваших антенн. Тогда легче засечь планету, откуда исходят сигналы.

Сигналы повторились, как и предполагали космонавты только через четыре дня. Их засекали и записывали. Сначала Даниловой показалось, что их передают с Марса. Но когда приняли третью передачу, пришлось изменить первоначальное предположение. И, наконец, Таня установила твердо: сигналы посылает Церера!

— Церера — это малая планета, не имеющая правильной сферической формы, — объясняла Данилова собравшимся у нее радистам. — Ее диаметр равен всего лишь семистам восьмидесяти шести километрам. По предположениям астрономов, она представляет один из обломков некогда существовавшей десятой планеты солнечной системы. Причины разрушения этой планеты неизвестны. Но установлено, что она обращалась между Марсом и Юпитером, примерно там, где сейчас находится кольцо астероидов. Существует миф о гибели Фаэтона, которого Зевс в гневе поразил молнией и куски разметал среди звезд. Потому астрономы и назвали именем Фаэтона исчезнувшую планету. Из числа ее осколков Церера является самым большим астероидом. Сила тяжести на нем в тридцать раз слабее земной.

— Интересно, какое расстояние до Цереры?

— Наименьшее расстояние от нее до Земли равно двумстам шестидесяти миллионам километров. Предложите земным радиостанциям тоже попытаться поймать сигналы с Цереры.

— Мы уже радировали на Землю и спрашивали. Никто там не слышал сигналов, — ответил Дубравин. — Да и мудрено, чтобы хоть одна земная станция услышала их. Высокие ионизированные слои земной атмосферы, становятся непреодолимой преградой для слабых радиоволн с этой далекой планеты.

— Тогда, друзья, докладывайте адмиралу о принятых вами радиосигналах, — заключила Таня.

Адмирал межпланетной станции Дмитрий Иванович Крепов был невысокого роста, ладно сложенный человек, уже начинающий полнеть, как часто это случается у людей с возрастом. Крепов немедленно переслал на Землю обстоятельный доклад радистов и просил привлечь к расшифровке загадочных сигналов лучших ученых.

Миновало после этого более месяца, но содержание передачи из космоса по—прежнему оставалось глубокой тайной.

Более того, в один из звездных дней космонавты на «Комсомолии» снова пережили волнующие часы. Радиосигналы перестали поступать.

— Товарищ адмирал! Сегодня должна быть передача, но ее нет! — докладывали встревоженные, сбитые с толку радисты.

— Установите на рации дальней связи круглосуточное дежурство, переключите на нее все усилительные устройства! — распорядился Крепов, у которого мысль о далекой планете и звуках с нее тоже не выходила из головы.

Прошло еще дней десять.

Чего только не предпринимали радисты за это время. В надежде услышать знакомые позывные, они блуждали по всем диапазонам приема и всячески усиливали все радиозвуки, поступающие из космоса. Но тщетно! Десятая планета молчала.

Мелодию таинственных звуков радисты «Комсомолии» заучили наизусть и в свободные от дежурства часы, сидя в салоне, частенько напевали странный мотив. Что мог означать он?

На Земле тем временем продолжалась кропотливая работа по расшифровке полученных с Цереры сигналов, которые не походили ни на человеческую речь, ни на условные обозначения типа телеграфной или нотной азбуки.

Сколько всевозможных соображений высказывалось в ходе работ! Конечно же, не обходилось без жарких опоров и дискуссий.

— На Церере, несомненно, живут разумные существа! — доказывал один из ученых. — Но мне кажется, что их язык, на основании данных, которыми мы располагаем, постичь невозможно. Нужны более основательные сведения.

— Не согласен с вами, уважаемый коллега! — горячился другой. — Мы должны расшифровать это послание. Надо найти только ключ, тогда электронные машины раскроют смысл сигналов.

— А я думаю, — предполагал третий ученый, что язык этих инопланетных жителей по обилию звуков подобен китайской азбуке. Она же насчитывает тысячи иероглифов…

Но пока ничто не приближало ученых к разгадке сигналов. День за днем лишь множилось число отвергнутых способов расшифровки.

По графику отпусков, который на межпланетной станции выдерживался строго, подошло время отдыхать Дубравину, и он улетел на Землю.

В Москву Дубравин прибыл в субботу. С бьющимся сердцем бродил он по улицам и площадям столицы, вглядывался в лица прохожих. Мимо шли люди, празднично одетые, веселые, оживленные. Они толпились у магазинов, кинотеатров, спешили куда—то. Может, в парк, на стадион, за город, на свидание… Жизнь шла своим чередом.

«А я куда? — подумал Дубравин и решил: — Поеду—ка в клуб космического института!»

В этом клубе, где по субботам и воскресеньям выступали лучшие артисты, кроме профессоров и слушателей института, зачастую можно было встретить и космонавтов. Приезжая в Москву, они непременно заглядывали туда, чтобы повидаться со своими преподавателями, друзьями, товарищами по труду.

— Вася! — вдруг услышал Дубравин свое имя и быстро оглянулся.

Повернувшись к нему в пол—оборота, у зеркала в вестибюле стояла полная девушка и поправляла светлые шелковистые волосы. Это была инженер Ярова, включенная в состав экспедиции на Марс.

— Здравствуй, Женя! Вот так встреча! Признаться, не ожидал увидеть тебя здесь, — обрадовано проговорил Дубравин и крепко пожал руку девушки. — Слышал, что ты хочешь лететь на Марс.

— Ты не ошибаешься. Давно ли с «Комсомолии»?

— Хожу по Земле буквально только с утра. Прилетел сегодня. Да, могу порадовать! Подготовка корабля завершена. Тебя на нем поджидает уютный кабинет, битком набитый автоматикой и медициной. Ты же собираешься совмещать и обязанности врача…

— О делах потом. Разве не знаешь, клуб предназначен для отдыха, — Ярова улыбнулась. — Кстати, не назначено ли у тебя здесь свидание? Ты светишься весь, словно красное солнышко.

— Ну что ты! Сегодня я свободен, как ветер.

— Тогда проводи меня, пожалуйста, в зал. Не хочется быть одной, — откровенно призналась девушка.

Осмотрев выставку картин знаменитых художников, Дубравин и Ярова расположились в одной из комнат отдыха, уютно обставленной мягкой мебелью.

— Почему ты не расскажешь, как вы поймали передачу с Цереры? Это же страшно интересно! — начала разговор Ярова.

— А ты в курсе дела?

— Как же! Сам знаешь, газеты этому событию отводят значительное внимание. Обидно, что принятые вами сигналы до сих пор не смогли расшифровать.

— Признаюсь, меня все это настолько заинтересовало, что я хотел отказаться от отпуска и остаться на станции. Не разрешили! Все вечера перед отлетом на Землю просиживал над копией передачи, записанной на пленку, — Дубравин все более воодушевлялся. — Мне кажется, Женя, что я нащупываю путь к ее разгадке. Пытался перекладывать мелодию передачи на ноты.

— Сыграй, пожалуйста, ее! — попросила Ярова.

Они подошли к пианино, стоявшему у стены. Дубравин осторожно ударил по клавишам. Один раз, другой и тихо стал имитировать странную мелодию, сопровождая свое необычное пение несложным аккомпанементом.

Девушка внимательно вслушивалась в звуки. Она, как и все, тоже хотела проникнуть в смысл таинственных сигналов.

Более часа провели они за этим занятием. Может, сидели бы и дольше, но шум расходившихся из клуба посетителей напомнил, что уже поздно и им тоже пора по домам.

Возвратившись в гостиницу, Дубравин долго не мог заснуть. Опять та же причина, которая в последнее время совсем лишила его душевного покоя. Сигналы с Цереры — они постоянно звучали в его ушах. И даже здесь, в период отпуска, когда бы, казалось, только и забыть о делах.

Неделя, которую Дубравин провел в Москве, оказалась для него не временем отдыха, а напряженной работы. Уединившись в номере сорокаэтажной гостиницы, он почти только и занимался прослушиванием пленки с записанными на ней сигналами с Цереры. То пробуя найти в передаче какой—то такт, то выискивая в ней одинаковые звуки, космонавт буквально ломал голову над раскрытием ее смысла. Не в характере Дубравина было бросать какое—либо дело незавершенным.

Однажды, включив радиоприемник, он случайно поймал американскую передачу. К удивлению Дубравина — он—то хотел отвлечься от навязчивой мысли! — передача была посвящена радиосигналам из космоса.

Дубравин поближе подсел к приемнику, внимательно вслушиваясь в иностранную речь:

«…В конгрессе Северо—Американской федерации поднят вопрос о необходимости срочного атомного вооружения искусственных спутников для борьбы с межпланетной опасностью. Всякое промедление с созданием мощных атомных космических баз может оказаться гибельным для население земного шара.»

Дубравина передернуло.

Оказывается, вскоре после сообщения в советской печати о таинственных сигналах с Цереры падкие на сенсацию радиокомпании западного полушария подняли вокруг всего этого большую шумиху.

«Земному шару угрожает опасность! Ультиматум из космоса! Земля находится накануне космического вторжения! Мы — беззащитны! Запрещение атомного оружия было поспешным!» — то на одном, то на другом языке, словно попугай, выкрикивал заокеанский диктор.

Дубравин выключил радиоприемник. Почему—то неожиданно вспомнился забытый мотив. Дубравин задумался. Вдруг он вскочил со стула и бросился к стоящему в углу комнаты пианино.

— Мысль! Идея! — воскликнул он. — Фа! Фа! Фа—диез!.. И вот Василий уже сидит за пианино, подражая звукам, пришедшим с чужой планеты. — Да! Эти звуки должны обозначать название станции, планеты или имя тех, кто их передает. Они повторяются вначале и в конце передачи. Жалобные же звуки — не просьба ли это о помощи? Там что—то случилось! Ведь может быть и такое! Значит, есть на Церере живые существа?!

Дубравина сильно взволновало неожиданное открытие. С кем посоветоваться? Он нетерпеливо позвонил Яровой.

— Женя! Добрый день! Мне кажется, что я близок к расшифровке послания с Цереры… Да!.. Если можешь, приезжай скорей! — почти кричал Василий в телефонную трубку.

Ярова не заставила долго ждать. Вскоре, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, она появилась в дверях комнаты.

— Ну, что у тебя нового? Выкладывай!

Дубравин подробно познакомил ее со своими догадками. Ярова, внимательно слушавшая его, заключила:

— Твое предположение, по—моему, убедительно. Надо о нем срочно сообщить в космический институт.

Вызвали такси. По дороге Ярова заметила шутливо:

— Ты, Василий, начинаешь походить на влюбленного поэта: побледнел, волосы взъерошенные, взгляд туманный. Настоящая жертва искусства.

— Не до смеха сейчас, Женя.

— А я и не смеюсь.

В космическом институте, где занимались расшифровкой сигналов, Дубравин пробыл до глубокой ночи. Его сообщение помогло дополнить результаты уже проделанной учеными большой работы.

Космонавт высказал предположение, что мелодичный тон передачи, возможно объясняется тем, что язык существ, населяющих Цереру, представляет собой сочетание слов с музыкой, и попросил ученых привлечь к расшифровке сигналов соответствующих специалистов.

Послание с Цереры немедленно направили во Дворец музыки, где находилась электронная машина, которую называли музыкальной памятью Земли. В ее электронном «мозгу» были запечатлены сотни тысяч музыкальных произведений. Она могла «оценивать» их и даже «создавать» простые мелодии.

Один из ученых, воспроизведя на особом инструменте с помощью пленки мелодию с Цереры, дал машине «задание» объяснить смысл таинственных звуков.

В огромной установке сначала что—то тихо зашелестело, потом шум стих. Томительно долго «думала» машина. Наконец, мягко щелкнул, открылось небольшое окошечко и из него быстро побежала белая бумажная лента. Вскоре на ней зачернели буквы:

«Фа! Фа! Фа!.. И несчастье, и горе, и ужас… Мы зовем и зовем: летите, ищите… Фа! Фа! Фа!»

Такое содержание мелодии показалось странным и невероятным. Электронная машина снова получила от людей приказ раскрыть секрет послания. Но она упрямо опять выдала тот же текст.

— Большего не добиться, — сказал специалист, ведавший электронной машиной. — Дальше все зависит от нас самих.

Теперь вместе с учеными—лингвистами и мастерами шифровального дела над разгадкой «небесного послания» трудились музыканты и несколько видных композиторов. Обобщив проделанную работу, они составили предположительную азбуку из пятидесяти звукобукв. Но даже с помощью этой азбуки электронно—переводная машина не смогла полностью расшифровать сигналы с Цереры. Она давала лишь текст из отдельных разрозненных слов, который подтверждал смысл передачи, как зова о помощи. Новыми привлекающими внимание оказывались только слова: «столкновение… два года… планетой…».

После этого комиссия по расшифровке единогласно решила опубликовать текст, выданный электронной машиной Дворца музыки.

Ежедневно Дубравин, сгорая от нетерпения, ждал, что радио или газеты принесут, наконец, известие о раскрытии точного смысла радиосигналов.

Так было и в этот день. Бегло просматривая полученные с вечерней почтой газеты, Дубравин вдруг схватил одну из них и впился в нее глазами. Потом он позвонил Яровой.

— Женя! Ты видела «Вечерку?». Нет. Сейчас же прочитай! В ней сказано, как расшифровали послание с Цереры. Тайны больше не существует.

С телефонной трубкой в руках Дубравин ждал, пока Ярова прочитала газету.

— Как видишь, теперь будет положен конец всяким вымыслам о космической угрозе.

— Все это похоже на сон, — проговорила Ярова. — Что же теперь будет?


…Почтовая автоматическая ракета доставила на межпланетную станцию газеты и журналы, заполненные статьями о Церере. В статьях горячо комментировалось послание фаэтов.

— Обрати внимание! — Таня протянула газету Медведеву. — С какими выкрутасами пишут американские газеты о помощи жителям Цереры.

Медведев прочитал несколько абзацев.

«Президент Северо—Американской федерации дал распоряжение ускорить монтаж второго спутника Земли и форсировать подготовку космических лайнеров к межпланетным полетам. После этого будет спешно совершен полет на Цереру с целью предварительной разведки, чтобы в дальнейшем приступить к безотлагательной эвакуации жителей и принадлежащего им имущества с гибнущей планеты.

Американцы проявляют большое великодушие, первыми откликаясь на призыв оказать помощь жителям несчастной Цереры».

— Ну и щедры же они на слова! — усмехнулся. Медведев.

— Послушаем лучше, что говорит Москва, — сказала Таня, включая радиоприемник.

Но услышали они только конец передачи.

«…Правительство Союзных Республик опубликовало постановление об отмене научно—исследовательского полета на Марс. Космический корабль „К. Э. Циолковский“ полетит на Цереру с целью оказания необходимой помощи ее жителям.»

— Виктор! Ты слышишь!.. — взволнованно воскликнула Таня.

К вечеру в кабинет адмирала Крепова собрались, научные сотрудники обсерватории, чтобы решить сообща, откуда может грозить опасность Церере.

— Расчеты показывают на возможность сближения с Церерой другой малой планеты — Паллады, — сказала Данилова. — Предположения об этом еще высказывались в прошлом веке.

— Совершенно верно! — подтвердил Крепов. — Но раньше, оно было лишь предположением, а сейчас стало реальностью. Только фаэты ошиблись. Это сближение должно произойти через девять лет, а не через два года.

— Так ведь они, очевидно, исходили из продолжительности собственного года, за который Церера обращается вокруг Солнца.

Больше часа шло совещание. Наконец Крепов произнес:

— Все ясно! Сообщите на Землю наши выводы.

Адмирал встал, дав понять, что совещание закончилось. Из кабинета он вышел не спеша, последним. Даже здесь, в условиях малой весомости, Крепов продолжал сохранять свою солидную осанку и походку, в которой каждый шаг, казалось, отдавал сознанием уверенности и собственного достоинства.

В коридоре его встретил радист и вручил только что полученную с Земли радиограмму. Развернув ее, адмирал прочел:

«Очень прошу включить меня в состав экспедиции на Цереру. Опасностей не боюсь. Могу работать геологом, радистом. Дубравин».

— Вот человек! Не сидится ему спокойно на Земле, — удовлетворенно произнес Крепов. — Снова рвется в космос. Это хорошо!..

Глава четвертая ОТЛЕТ В КОСМОС

На одном из рейсовых космолетов с Земли на «Комсомолию» прилетели Ярова и Дубравин.

Одетые в скафандры, они по трапу перебрались с корабля на, станцию, и лифт быстро поднял их в изолятор. Подождав, когда над дверью вспыхнула зеленая лампочка, — это означало, что в изоляторе установилось нормальное воздушное давление, — молодые люди начали освобождаться от громоздких, но уже потерявших здесь свой вес скафандров. В небольшом промежуточном зале их поджидали друзья.

— Здравствуйте, товарищи! Земной вам поклон! — улыбнулась Ярова.

— Спасибо!

— Как дела? — посыпались возгласы.

— Всем вам привет от Земли—матушки! — весело обратился Дубравин к космонавтам. — Не забыли вас родные и близкие. Привез вам кучу писем и посылок.

— Молодец, Дубравин! Жаль, нельзя качнуть.

— Тише! Тише… Руку не оторвите! Она мне еще пригодится! — отшучивался Дубравин, раздавая письма. Последнее письмо он вручил Медведеву вместе с герметически закрытым термосом. — Держи, Виктор! Просьбу твою выполнил.

— За это — не знаю как тебя и благодарить!

Космонавты все вместе двинулись к выходу, и шум постепенно начал стихать. Последними медленно шли Медведев и Данилова.

— Скажи правду, Таня. Ты без колебания летишь на Цереру? Ведь это не Марс. Опасность этого полета намного больше.

Девушка укоризненно посмотрела на Виктора.

— Тебе не стыдно задавать такие вопросы? — в словах ее послышалась обида. — И как ты только не понимаешь? Я сама себя перестала бы уважать, если бы отказалась лететь туда, где надо спасать других. Нет, теперь—то ничто не удержит меня здесь.

— Не обижайся, прошу тебя! Ведь я спрашиваю больше для порядка, — Медведев замолчал, а потом продолжал: — Завтра твой день рождения, Таня. Боюсь, что не смогу увидеть тебя утром. Очень много дел. Поэтому решил сегодня. Поздравляю. И вот — прими… эти цветы.

Медведев открыл крышку широкого термоса, вынул оттуда чудесный букет свежих роз и подал его девушке. Таня, слегка зардевшись, приняла цветы.

— Спасибо! — промолвила она, благодарно глядя на Медведева. — Ты даже не представляешь, Виктор, какую радость доставил мне. Всегда ты делаешь не так, как все…

На другой день адмирал собрал в своем кабинете участников предстоящей межпланетной экспедиции. Присутствовали все, кроме заболевшего Грачева.

Крепов сидел за широким столом, заставленным разными полуавтоматическими приборами. Извинившись, он позвонил дежурному. На экране фототелефона появилось лицо космонавта.

— Пригласите ко мне Дубравина! — приказал адмирал дежурному.

— Есть! — по—военному ответил тот.

— Что ж, а теперь, — Крепов обвел космонавтов изучающим взглядом, — приступим к делу. Постановление правительства вам известно. Вашему кораблю предстоит вместо Марса лететь на Цереру. Будем говорить, дорогие друзья, откровенно. Расстояние перелета увеличивается в пять раз, а опасность, — адмирал многозначительно помолчал — опасность — в сотни раз. Перед вами очень трудная, рискованная задача. По пути вам не миновать пояс астероидов, обращающихся в районе орбиты Цереры. Никто не может предсказать, какие неожиданности вы встретите в космосе. Это одно. Потом совершенно неизвестно, что вас ожидает на планете. Каковы ее обитатели — гостеприимны или злы, какую встречу готовят они гостям. Поэтому советую: еще раз взвесьте все обстоятельства. Кто пожелает отказаться от участия в экспедиции — скажите. Сделать это еще не поздно. Порицания такой отказ не вызовет. Никто не должен идти в космос против воли и желания. Такое наше правило.

В кабинете наступила тишина. Сказанное адмиралом каждый переживал по—своему. Различные картины носились в воображении Даниловой, Яровой, Медведева — всех без исключения, кто сидел сейчас здесь и чья дальнейшая судьба, собственно, решалась в эти минуты.

Данилова посмотрела на товарищей. Какие близкие лица? Сейчас они сосредоточены и значительны. Но не слишком ли долго затягивается молчание?

Точно угадав беспокойство Тани, слово взял Медведев.

— Своего решения участвовать в экспедиции не изменяю! — решительно заявил он. — Готов лететь в любое место космоса. Тем более на Цереру, откуда поступили сигналы бедствия.

В этом же духе высказались один за другим остальные космонавты.

— Полагаю, что мы благополучно проскочим пояс астероидов, — начал убежденно доказывать Григорий Запорожец. — Замечено, что в обращении малых планет образуются как бы сгущения их и разрежения. Нам нужно рассчитать точно дату и время отлета, чтобы пройти как раз в одно из таких окон разрежений.

В дальнейшей беседе назывались сложные астрономические расчеты, подкрепляемые колонками цифр, длинным формулами и вычислениями электронных машин.

— Меня радует, что вы все, как один, дали согласие, — сказал Крепов в конце совещания. — Сегодня же сообщу на Землю о вашей готовности к отлету. Последнее. Вынужден, товарищи, сообщить: заболел Грачев. Как доложили врачи, у него приступ космической болезни. Причиной ее, по—видимому, послужило частое и длительное пребывание Грачева в оранжерее. Сейчас он лежит в лазарете, но врачи настаивают на незамедлительной отправке его на Землю. Лечиться Грачеву придется длительное время. Естественно, быть в экспедиции он не сможет при всем желании. Выбор ученого совета космического института пал на Дубравина. Он присутствует здесь. Меня интересует, Василий Иванович, не изменили ли вы своего желания участвовать в экспедиции?

— Нет, товарищ адмирал, оно только усилилось.

— Вот и прекрасно! Думаю, что ваша кандидатура будет утверждена правительством. На Церере хороший геолог, пожалуй, нужнее, чем биолог.

С этого дня для космонавтов, готовящихся к отлету, календарь, казалось, еще быстрее начал терять свои листки.

Заглянув однажды в библиотеку, Дубравин встретил там Ярову, уже выбравшую себе несколько книг.

— Цветом разнятся, а как называются? — спросил Дубравин у Жени. — «Три мушкетера», «Тихий Дон»! Хватит ли у тебя времени, чтобы прочесть их?

— Раз у нас на «Комсомолии» скорость больше, значит, время для нас должно течь медленнее, а читать я буду скорее.

— Ты по—своему интерпретируешь теорию относительности Эйнштейна.

— Если скорость у нас и не настолько велика, чтобы мы замечали ее влияние на время, то, сделав за это же время больше, мы фактически замедлим его течение.

— Так ты скоро будешь уверять, что здесь мы и стареть будем медленнее.

— Против этого вряд ли кто стал бы возражать, — улыбнулась Ярова.

Есть люди, которые не терпят одиночества. Их всегда влечет к друзьям, товарищам, с кем они могут спорить о науке, литературе, искусстве, мечтать. К числу их относилась и Женя Ярова. Ее выразительные глаза под густыми ресницами как нельзя красноречивее говорили о живости натуры девушки: они всегда блестели, словно горящие угольки, но иногда становились какими—то загадочными.

Высокий, худощавый Дубравин внешне являлся прямой противоположностью Яровой. Но только внешне. В их характерах имелось много общих черт. Оба были жизнерадостны, отзывчивы, бескорыстны и не мыслили жизни без полюбившейся работы. Такие обычно быстро сходятся и часто навсегда. Но к Жене Дубравин испытывал лишь дружеские чувства. Он опасался пут Гименея и «прелестей» семенной жизни. Поэтому, особенно в последние дни перед отлетом, старался избегать, лирического направления в разговорах с девушкой.

— Ты, верно, забыла, что мы двигаемся со скоростью лишь восьми километров в секунду.

— Нет, не забыла! — ответила Женя, удивленно приподняв брови. — И даже знаю, что на «Циолковском», мы полетим со скоростью тридцать километров в секунду.

— Ого! Я вижу, что ты не нуждаешься в моих популярных разъяснениях.

— Отчего же! Меня интересует, что ты хочешь сообщить.

— Изволь, — Дубравин прищурил глаза. — Я хочу сказать, что даже, пятьдесят километров в секунду, до которых могут довести атомные двигатели скорость нашего корабля, не дадут для тебя желательного эффекта и сохранения молодости.

— Пусть! Зато мы в состоянии полететь на любую планету.

— Для таких космонавтов, как ты, придется по пути к Церере устроить, «ликосбез».

— Это что—нибудь вроде ликвидации космической безграмотности? — Ярова окинула Дубравина насмешливым взглядом.

— Слушай, дальше. Естественно, снаряд полетит туда, куда его направит по своим расчетам артиллерист. А мы на своем корабле еще в большей степени зависим от сложных астрономических расчетов и наводки. Иначе — рискуем плутать по Вселенной в течение долгих лет. В данном случае не попадем не только на Цереру, но и назад, на Землю. Прикинь — планета, куда мы собираемся, несется по космосу со скоростью без малого восемнадцать километров в секунду. Вместе с Землей, со скоростью в тридцать километров в секунду, двигаемся и мы, да к тому же еще обращаемся вокруг нее тоже с космической скоростью. Вот и попробуй попади на Цереру при сложении таких чудовищных скоростей. Отклонение при отлете только на одну десятую градуса, и мы пролетим мимо цели в миллионе километров. Не так просто полететь на любую планету.

— Все?

— Пока все, — улыбнулся Дубравин, чувствуя, что Ярова, всегда неуязвимая, остроумная, чуть выведена из равновесия.

— Тогда мне остается радоваться, что две броневых стенки разделят нас на корабле и избавят меня от необходимости слушать твои «ликосбезовские» лекции.

— Могу читать их по фототелефону.

— Я предпочту выключать его на этот случай.

— Женя! Ты, кажется, изволишь гневаться?

— Ни — ни! Хочу лишь высказать одно дельное предложение. Для нас обоих сейчас полезнее будет — пойти отдыхать. А то потом будешь упрекать меня: мол, из—за чтения лекций не успел выспаться, перед отлетом. Спокойного сна!

Ярова немного досадовала, что разговор принял оттенок пикировки. Выйдя из библиотеки, она пошла по коридору, придерживаясь для сохранения равновесия за толстый жгут, протянутый подобно перилам.


День, час, минута и даже секунда отлета были хорошо известны всем космонавтам. Ждали этот день с нетерпением. И наконец он наступил!

Космонавты уже с утра перебрались на дубль—корабль «К. Э. Циолковский». Теперь две половины его связывал только телефон, попасть из одной в другую можно было лишь через аварийный лаз, предназначенный для оказания помощи в случае несчастья в пути. Соединение двух самостоятельных ракет в один корабль являлось своеобразным увеличением тоннажа и страховкой на случай гибели экипажа в одной из его половин. Корабль имел двойное управление, позволявшее экипажам ракет по очереди нести вахты и отдыхать. Но в то же время он был единым целым.

Обшивка корпуса ракет представляла собой броню в несколько слоев. Ей предстояло выдержать удары метеоритов, которые по своей силе могли в сотни раз превышать самые мощные артиллерийские снаряды. Она должна была парализовать огромную проникающую способность космических лучей и изолировать внутренние помещения ракет от внешнего повышения или падения температуры. Блестящий верхний слой брони был из сверхпрочного сплава металлов, второй — из сплава легких металлов и редких земель, а третий — из сплава свинца, кадмия и вновь открытых тяжелых элементов. Между первым и вторым слоями находились запрессованные в изолирующую массу электропровода и полупроводниковые батареи, между вторым и третьим пространство заполнял вязкий каучук, способный быстро затягивать небольшие пробоины. С помощью полупроводниковых батарей не допускалось чрезмерное охлаждение или нагревание верхнего броневого слоя.

Для защиты корабля от мелких метеоритов вокруг него могло искусственно создаваться мощное электромагнитное поле. Все внутренние помещения были выложены тонким асбестом, теплоизолирующей пластмассой и обиты мягкой обшивкой. Иллюминаторов было немного; их толстые зеленоватые стекла, тоже из пластмассы, обладали прочностью стали и непроницаемостью для космических и ультрафиолетовых лучей Солнца. Внутри обе половины корабля, копируя друг друга, делились воздухонепроницаемыми переборками на ряд отсеков, коридоров и рубок, которые по своей тесноте напоминали помещения подводной лодки. Более трех тысяч электромоторов и автоматов должны были стать в пути верными помощниками космонавтов.

В утолщении носовой брони помещался сердечник, сделанные из самых тяжелых вытяжек магматических пород, получивший за свои свойства название гравитонита. При помощи гравигенератора в сотни раз множилось излучение гравитонов из сердечника, а это могло увеличивать или уменьшать притяжение корабля к желаемой планете. Лента гравитонита проложенная под полом, создавала для космонавтов небольшую силу тяжести, которая помогала им легче переносить длительные путешествия.

Обзора вперед не было. Роль всевидящего глаза выполнял телевизор, на экране которого открывалась панорама всего звездного пространства, простирающегося впереди. Показания главного телевизора дополняли передний и хвостовой перископы, а также локаторы, следившие за появлением метеоритов.

Передняя пилотская рубка ввиду конусообразности корпуса ракеты была теснее, чем остальные помещения. Благоприятнее в этом отношении оказалась вторая астрономическая рубка, имевшая четыре иллюминатора и заставленная телескопами, фотоаппаратами, электронно—счетными машинами и десятками других сложнейших приборов. Снаружи большие иллюминаторы могли задвигаться броневыми плитами.

Медведев, одетый в обычный непроницаемый костюм, прошел в переднюю рубку и занял свое место в пилотском кресле, перед которым находился экран главного локатора с линией курсоуказателя корабля. Под экраном в два ряда расположились многочисленные приборы, а рядом с креслом и на его ручках были укреплены рычаги управления ракетой; ивсевозможными механизмами. Слева находился автопилот, а справа — радио — и фототелефонная аппаратура. В широком и мягком кресле, имевшем тройную амортизацию, космонавт мог лежать, чтобы легче переносить влияние перегрузок во время разгона корабля до нужной космической скорости или при торможении его.

На небольшом экране появилось скуластое лицо Боброва, сидевшего в пилотской рубке второй ракеты.

— Капитан! К вылету готов! — коротко доложил Бобров.

Как и всегда, он был немногословен.

— Хорошо! График, ускорения контролируют автоматы.

После выхода корабля на инерционное движение можешь выключить свое управление. Моя первая вахта. Кстати, говорил по радио с «Комсомолией». Земля передала пожелания счастливого пути.

В одном из кресел в астрономической рубке устроилась Данилова, а в подобной рубке другой ракеты — штурман Запорожец. В третьей находился Дубравин и, соответственно, в другой половине корабля — Ярова. На время путешествия они оказались разлученными. В их рубках были сотни приборов, щитки управления всеми автоматами и в том числе регуляторами температуры и кондиционирования воздуха,

В средней части размещались жилые каюты, а далее, к корме, — изоляторы для выхода из корабля. Вдоль коридора, тоже поделенного на отсеки, выстроились в ряд прикрепленные к стенам цистерны с водой и баллоны с жидким кислородом.

В последней рубке, отгороженной от атомного двигателя комбинированным экраном, было рабочее место инженера—атомника Армена Хачатурова, черноголового и смуглого, а в. другой ракете — его коллеги физика Алексея Кулько, светловолосого и с такими голубыми глазами, что, казалось, ясней их и не найти.

За экраном находились хранилища жидкого металла, используемого в качестве инертного топлива для атомных двигателей, и сейфы с расщепляющимися материалами.

Весь хвостовой конус ракет занимали атомные двигатели со сложной системой боковых и кормовых дюз, служивших не только реактивными соплами, но средством управления кораблем.

Универсальную установку атомных двигателей можно было использовать для многих целей для подъема или посадки корабля, для развития нужных Космических скоростей, для снабжения всех механизмов электроэнергией, для борьбы с изменениями внешней температуры и для создания с помощью гравитационного генератора мощных сил притяжения или отталкивания.

До отлета оставались считанные, минуты. Лицо Медведева приняло строгое, озабоченное выражение. Густые брови сдвинулись к переносице, губы были плотно сжаты. О чем думает сейчас Медведев? Мысли в его голове проносятся одна за другой. Есть ли страх, колебания? Нет. Его воля не дает родиться этим предательским ощущениям Ответственность за товарищей, их судьбы, за порученное дело, успех экспедиции? Да! Он готов пожертвовать ради этого всем, даже жизнью!

Так что же заставляет сейчас сердце биться столь учащенно?

Все! И главное… Советские люди первыми открыли дорогу в космос. Первые искусственные спутники Земли. Ракеты, смело направленные к Луне. Все это дело рук народа—умельца, который после Великого Октября широко и гордо расправил плечи, вместе с родной партией, выпестованной Владимиром Ильичом Лениным, шел от победы к победе. Ракеты космолеты — это лишь первые шаги. А теперь оживление Луны, полет на Цереру…

Моя могучая Советская Родина, сколько славных дел свершишь ты еще в будущем!

Медведев вздохнул полной грудью. Ну, что ж — в добрый час!

— Приготовиться к отлету! — скомандовал Медведев и нажал кнопку. Во всех рубках загорелись фиолетовые лампочки.

Одетые в, белые космические костюмы, с прижатыми, к лицу кислородными масками все восемь космонавтов лежали в креслах. Вероятно, перед отлетом в космос они переживали то же самое, что и их капитан, но только каждый по—своему.

Включив автопилот и регулятор ускорения, Медведев опустил руки на рукоятки кресла так, что пальцы легли на кнопки и рычаги управления. Вот он устремил взгляд на секундную стрелку, которая мелкими скачками двигалась по циферблату. Он ждал, когда она дойдет до намеченной секунды. Десятки приборов мерцающими огоньками лучше всяких слов говорили, что могучие силы атомных двигателей уже пробудились и лишь ждут мгновения, чтобы с потрясающей энергией вырваться наружу.

«Вперед!» — мысленно произнес Медведев. Стрелка достигла последнего деления. В тот же миг будто невидимое чудовище навалилось на него, сдавило голову, прижало к сидению. Дышать стало трудно, руки отяжелели, ноги стали совсем чужими. И лишь сознание по—прежнему оставалось ясным.

А в это время длинные желто—красные языки пламени вырвались из хвостовых дюз обеих ракет и закружились в огненном вихре.

Скользнув по стапельным рельсам ажурной пушки, космический корабль беззвучно покинул станцию и исчез в черном небе, оставив за собой лишь светлый след. Окружавшая его безвоздушная среда скрыла и. не дала распространиться тому грохоту и могучему реву, которые издали атомные двигатели корабля.

В космосе все совершается бесшумно. Но это не преуменьшает величия творящегося там и тех колоссальных скоростей, с которыми движутся все тела. Так и «К. Э. Циолковский», преодолевая земное тяготение и притяжение Солнца, устремился в неизведанные бездны космоса.

На этот раз, как показалось Медведеву, тиски ускорения, схватили его сильнее и дольше держали в своих цепких объятиях. Посматривая на показания электронного вычислителя скорости, он с нетерпением ждал, когда корабль достигнет расчетной скорости в тридцать километров в секунду.

От продолжительного воздействия перегрузки Медведев начал уставать. Лоб покрылся испариной, в висках стучала кровь, и все сильней хотелось вздохнуть как будто сдавленной грудью.

— Противный спрут! — обругал он силу перегрузки.

Строгие и бдительные контролеры полупроводниковых автоматов вносили нужные коррективы в работу атомных двигателей. Стрелка регулятора ускорения, слегка вздрагивая, стояла в левой стороне шкалы, очерченной синим цветом, и не переходила за красную черту. Ускорение не превышало предела, опасного для здоровья и жизни людей.

Наконец нужная скорость достигнута. Преодолевая тяжесть, давившую на руку, Медведев готов был нажать на красную кнопку, но тут почувствовал, как «ускорение» ослабило свои медвежьи объятия.

Двигатели смолкли, исчез отдаленный гул. В наступившей невесомости стало так легко, будто с плеч свалилась гора.

Дальше корабль, нацеленный на бесконечно далекую и малую планету, двигался по инерции с приданной ему космической скоростью, удаляясь одновременно от Земли и Солнца.

Оторвав взгляд от экрана локатора, Медведев проверил работу приборов. Потом он по фототелефону связался с атомной рубкой.

— Армен! Зайди ко мне, — сказал он Хачатурову.

По пути к капитану Армен заглянул к Дубравину.

— Как самочувствие, душа моя? — весело осведомился он.

Дубравин не ответил. Он сидел перед панелью радиостанции, на которой светились «глазки», и громко, возбужденно передавал по радио:

«Земля! Земля! Говорит космический корабль „К. Э. Циолковский“. Покинули станцию. Все в порядке. Уверенно идем к цели. Горячий привет из космоса!»

— Ай, молодец! Правильно передаешь — Хачатуров, восторженно махнув рукой, пошел по узкому коридору к броневой двери, обитой мягкой, но очень прочной тканью.

Нажим на кнопку — и дверь бесшумно раскрылась. Можно следовать дальше. Гравитонит слегка притягивал Хачатурова к полу и обеспечивал достаточную устойчивость при движении по кораблю. Но все равно из—за малой весомости космонавту в движениях надо было соблюдать осторожность гораздо большую, чем, допустим, водолазу, если бы он спустился на дно моря без свинцовых подошв. Кроме того, Хачатурову, как и всем остальным членам экипажа, сохранять равновесие помогали черные облатки под ушами. В них заключался микротормоз из гравитонита. Он удерживал в нижнем положении отолиты внутреннего уха. Это предупреждало переутомление нервной системы и возникновение у космонавтов болезни невесомости.

Минуя одну за другой непроницаемые переборки, Хачатуров медленно продвигался по коридору. Двери за ним закрывались автоматически.

«Загляну—ка в рубку к Даниловой», — подумал Хачатуров.

И только открылась дверь, как его постигла неудача. Армен по—богатырски чихнул. В тот же миг его тело описало необыкновенное сальто.

— Очень ловко, Армен! — рассмеялась Данилова. — Ты, оказывается, обладаешь незаурядными акробатическими способностями. Еще один такой пируэт, и ты…

— Дорогая Танюша, зря смеешься, — перебил ее Хачатуров.

— Нет, ты постой! — с серьезным видом продолжала шутить девушка. — Если один твой чих обладает такой реактивной силой, то для посадки на астероид тебе не потребуется расходовать гравитонит. Ты вполне обойдешься своими энергетическими ресурсами.

— Ох, и насмешница же ты! Смотри, доложу Медведеву, — пригрозил Хачатуров — К нему иду.

К таким подтруниваниям друг над другом космонавты привыкли. Сколько раз на «Комсомолии» неловкие движения кого—либо из них вызывали веселый смех, и не перечесть комичных случаев, о которых нельзя было вспоминать без улыбки.

— Чем обрадуешь, Армен? — спросил Медведев Хачатурова, когда тот появился в капитанской рубке.

— Дело идет. Двигатели работали великолепно. Автоматы действовали безотказно. Наша половина экипажа перенесла отлет хорошо. Я был у всех. Сейчас узнаю, как дела на другой половине корабля.

— Отлично! Передай им, чтобы обязательно отдыхали. Потом заступят на вахту и сменят нас. Ты тоже отдыхай. Будешь, так сказать, в резерве.

— Слушаюсь, капитан!

В коридоре Хачатуров встретил Дубравина, направлявшегося к Медведеву, чтобы доложить о принятых на корабль радиограммах.

— Поздравляю, душа моя! — обнял Хачатуров друга. — Теперь—то будь уверен — памятник нам непременно поставят. Огромный такой! И напишут на нем золотом: «Завоевателям космоса». Ты понимаешь? Завоевателям космоса!

— Это как понимать? Как надгробную эпитафию? — иронически спросил Дубравин.

— Ты ишак! Радоваться, торжествовать надо! И кричать — ура!

— Рано, Армен, разошелся. На обратном пути на этом же месте Вселенной, ты, пожалуй, сможешь и кричать. А пока перед нами сотни дней напряженной работы да почти пятимесячная дорога назад. С чем мы можем друг друга поздравить, так это с благополучным началом космического путешествия. Об этом нам и с Земли радируют. И, наконец, последнее. Запомни, дружище, памятников при жизни ставить не полагается, — назидательно проговорил Дубравин.

— Спасибо за науку! Век буду помнить, — и на смуглом лице Хачатурова весело блеснули белки глаз.

На установившейся космической скорости уже не чувствовалось, что корабль летит. Воцарилось знакомое космонавтам ощущение, что будто все стоит на месте и не движется.

И пока вид неподвижной звездной Вселенной как бы скрадывал истинный бег суток, «К. Э. Циолковский» упорно шел к цели.

Глава пятая ОПАСНЫЙ ПУТЬ

Чем дальше космический корабль удалялся от межпланетной станции, тем отчетливее виднелся светлый хвост, тянувшийся от Земли в сторону, противоположную Солнцу.

— Ого! Земля на глазах превращается в комету! — воскликнул Дубравин. Он вошел в астрономическую рубку и посмотрел в зеркальный перископ, направленный назад.

— Я тоже не ожидала увидеть такую картину, — призналась Таня.

— Уж очень велик газовый поток, отходящий от Земли. Напоминая кометный хвост, он тянется на сотню тысяч километров.

— Очевидно, молекулы воздуха, которые находятся высоко от Земли, отрываются от нее, так как земное тяготение уже не в силах удержать их. Подхваченные солнечными лучами, они навсегда уносятся в космос, — высказал свои соображения Дубравин.

— Верно. Это явление открыто давно. Было даже подсчитано, что каждую секунду Земля теряет около ста кубометров воздуха. Конечно, эта утечка слишком мала и не может отразиться на атмосферном балансе Земли. Но видеть, как «испаряется» атмосфера, все—таки не очень приятно.

— А если к этой естественной и закономерной убыли приплюсовать выброс больших масс воздуха при извержениях вулканов, при проводившихся ранее испытательных взрывах атомных бомб и при взлетах космических ракет? — Дубравин замолчал, ожидая, что ответит Данилова.

— Тогда напрашивается предположение, что иногда качественный и количественный состав атмосферы может изменяться.

Через три часа корабль уже приближался к орбите Луны.

— А где же Луна? — удивленно спросила Ярова, связавшись с Таней по телефону.

— Не обижайся, Женя, но ликосбез тебе абсолютно необходим! — не удержался Дубравин, увидев на экране фототелефона миловидное лицо девушки.

— По—моему, тебя не спрашивают, — Данилова отстранила Дубравина от экрана и вступила в разговор с Яровой. — Луна находится сейчас на противоположной точке своей орбиты и ее не видно за земным шаром. Наш вылет со станции был рассчитан так, чтобы избежать встречи с Луной и не дать ей своим тяготением сбить нас с пути в перовые же часы полета.

— Очень жаль. Я предполагала, что посмотрю ее с близкого расстояния. Интересно было увидеть, что сейчас делается там. Говорят, что на Луне начинается закладка фундаментов первого города.

— Не горюй! При возвращении обратно ты, пожалуй, сможешь «посмотреть» Луну. Но вряд ли найдешь на ней этот город и заметишь разительные перемены. Только со временем седая и сморщенная старушка наперекор природе сможет превратиться в серебристую красавицу, украшенную бирюзой озер и изумрудами лесов.

— Что ж, — вздохнула Ярова. — запасусь терпением. Это единственное, что остается делать в данном случае.

Первые дни полета, отмеченные новизной обстановки, промелькнули незаметно. Вначале свободные от дежурства космонавты готовы были беспрерывно сидеть в штурманских рубках и помогать астрономам. Но дальше вахтенная служба вошла в свою будничную колею. В свое русло вошла и научная работа, основная тяжесть которой ложилась на астрономов.

Пока значительное время отводилось и отдыху. Силы надо было беречь. Хотелось разнообразить досуг. Теперь космонавты все чаще прибегали к фототелефону. Разделенные на две группы и лишенные на время пути непосредственного общения друг с другом, они с удовольствием говорили, шутили и даже виделись на фотоэкранах.

— Нам надо выпустить первую межпланетную газету! — предложил однажды Армен. — Это будет знаменательным событием во Вселенной!

— Если я буду редактором, то первым делом нарисую, как ты делаешь сальто—мортале, — рассмеялась Ярова. — И фонарь на лбу Запорожца. Фонарь, которым он освещает нам дорогу в космос.

— Берегись тогда и ты, Женя! У нас красок вполне достаточно, чтобы разрисовать и тебя. Так сказать, увековечим для потомства.

— Со мной ничего подобного не случится. Для меня невесомость, Армен, — родная стихия, не то, что для некоторых, — и девушка, не договорив, скорчила забавную гримасу.

— Ох, и колючка же ты! Несчастным будет тот человек, чье сердце ты сумеешь покорить.

— Почему же? Наоборот. Я постараюсь сделать его счастливым.

Дзон! — Неожиданно внутри ракеты послышался глухой звук.

— Что такое? — космонавты вскочили.

— Друзья, без паники! Это, наверно, удар метеорита по нашей ракете, — предположил Дубравин. — Думаю, броня его легко выдержит. Ослабленный магнитным полем корабля, он даже не сделает царапины или вмятины.

Но Дубравин не договорил. Вспыхнувшая красная лампочка сигнализировала, что где—то случилась авария.

Данилова отдыхала в своей каюте. Через небольшой иллюминатор виднелся клочок звездного неба. Вдруг раздался страшный треск, и что—то ударило в стену над головой. В иллюминаторе зазияла небольшая пробоина. Через нее воздух из каюты со свистом вылетал в пустоту космического пространства.

«Метеорит! Пробил метеорит!..» — мелькнула страшная мысль.

В одно мгновение девушка сильнее прижала к лицу кислородную маску, схватила толстую резиновую заплату и закрыла ею разбитый иллюминатор. Со вздохом облегчения прислонилась она спиной к заплате и подала тревожный сигнал. Но Таню уже опередил автомат, который зажег в коридоре над дверью ее каюты вместо зеленой красную лампочку, а в командной рубке на плане устройства корабля миганием обозначил место повреждения.

— Хачатуров! Немедленно к Даниловой! В ее каюте авария! Дубравин! Надень скафандр и выйди наружу. Завари гелиоаппаратом пробоину в районе седьмого иллюминатора. Не забудь, Вася, тросом присоединиться к кораблю, — по радио отдавал Медведев распоряжения. Он страшно беспокоился за Таню и готов был сам бежать на помощь к ней. Но даже при всей надежности автопилота не мог, не имел права бросить вахту.

— Будьте осторожны! Открывайте медленно! — крикнула Таня, сообразив, что воздух, ворвавшись через открытую дверь в каюту, может придавить ее к отверстию. Девушка попыталась было отодвинуться от пробоины, но сделать этого не смогла. Ее присосало вместе с заплатой к поврежденному иллюминатору. Таня уподобилась человеку, привязанному к пушке, которая в любую минуту может выстрелить.

Данилова лишь сейчас с ужасом осознала, какая опасность ей угрожает. Как только распахнут дверь, атмосферное давление тут же поломает ей ребра.

— Наденьте скафандры! Спустите в коридоре давление! Еще выдержу немного! — напрягая силы, воскликнула она.

Армен, схватившийся было за ручку двери, услышал ее и на секунду остановился.

— Держись, Таня! — крикнул он по радио, стараясь подбодрить девушку Он понимал, что ей плохо и долго она не продержится. Поэтому Армен, как был в обычном непроницаемом костюме, включил свой кислородный аппарат, нажал на один из аварийных рычагов и быстро спустил воздушное давление в коридорном отсеке.

Но, несмотря на осторожность, с которой Хачатуров приоткрыл дверь, остатки воздуха стремительно ворвались в каюту и сильно прижали Таню к отверстию.

Армен подскочил к Даниловой и, схватив за плечи, с усилием оттянул от пробоины. Таня потеряла сознание. Подхватив ее, космонавт выскочил в коридор, быстро захлопнул дверь каюты и открыл воздушный кран. Потом бережно перенес девушку в соседнюю рубку

— Лежи и, пожалуйста, не вставай! — оказал он, когда Данилова открыла глаза — Сейчас сообщу капитану, что все обошлось благополучно.

Теперь, надев легкий скафандр, Хачатуров отправился заделывать пробитый иллюминатор. Предварительно он связался по радио с Дубравиным:

— Слушай, Вася! Я вставлю изнутри новую плиту иллюминатора, а ты завари его снаружи стальной заплатой. Вокруг корабля создано магнитное поле. Оно защитит тебя от микрометеоритов.

— Хорошо, Армен.

Через четверть часа Дубравин с гелиоаппаратом и листом брони добрался до поврежденного иллюминатора. Хачатуров уже заканчивал установку массивной плиты из пластмассы.

— Можешь варить! — показал знаками Хачатуров.

— Есть! — кивнул головой Дубравин, и ослепительное пламя гелиосварочного аппарата заплясало в его руках. Так была ликвидирована первая авария — Медведев коротко рассказал о случившемся Боброву. И в тот же день устроил нечто вроде совещания. Вместе с Дубравиным и Хачатуровым в капитанской рубке сидела и Таня. Ее лицо было бледнее, чем обычно. На другой половине корабля космонавты слушали Медведева по фототелефону.

— Загородив пробоину спиной, Данилова поступила очень опрометчиво, — сурово сказал Медведев. — Ее счастье, что отделалась так легко, по существу одним испугом. Все могло быть гораздо хуже, — капитан укоризненно взглянул на девушку, а сердце его сжалось даже от одной мысли, как близка она была к трагической гибели. — Наш повседневный космический костюм с небольшим запасом кислорода предназначен лишь для того, чтобы в случае опасности каждый мог быстро покинуть аварийное место. Об этом никогда не следует забывать, товарищи. Могла погибнуть не одна Данилова, но и Хачатуров тоже. Он не имел права без скафандра заходить в аварийный отсек. На будущее требую от всех строго соблюдать инструкцию по космической безопасности. Это первое. Дальше. Нам нужно сделать вывод, что одного наблюдения за метеоритами впереди корабля недостаточно. Поэтому есть необходимость включить дополнительные локаторы для просмотра всей боковой сферы. Эти локаторы окажут нам особую услугу, когда корабль войдет в пояс астероидов, где нежелательных для нас космических бродяг еще больше.

Медведев говорил неторопливо, строго, взвешивая каждое слово. Тон его не допускал возражений. Даже Дубравин, любивший во время разговора, каким бы он серьезным ни был, вставить шутливое словечко, молчал. Молчал и Хачатуров, который обычно со свойственной ему горячностью мог оправдывать любые свои действия. Сейчас он чувствовал себя виноватым. Космонавты сознавали правоту капитана, его обеспокоенность за судьбу экипажа и всей экспедиции. Так на его месте поступил бы каждый.

— Ну вот, друзья, — уже более примирительно заключил Медведев. — Можно считать, что сегодня мы получили первое метеоритное крещение. Хорошо, если бы оно было и последним.

Рубка опустела. Задержался только Хачатуров.

— У Тани никаких отрицательных симптомов не наблюдается, — сказал он Медведеву. — В момент аварии ее каюта находилась в теневой стороне. Лучи Солнца не могли причинить вреда. От космических лучей ее должен был предохранить наш костюм. Главное — она недолго находилась под облучением. От очередной вахты Данилову лучше бы освободить. Я отдежурю за нее,

— Спасибо, Армен! Спасибо за все — и за находчивость тоже. — Медведев крепко, от души пожал Хачатурову руку.

Миновала первая неделя полета, за ней потянулась другая.

К виду звездной бесконечности космонавты привыкли еще на межпланетной станции. Как там, так и здесь, на корабле, их больше интересовали ближайшие светила, среди которых были и звезды ярче первой величины — Сириус, Альтаир, Порцион и Толимак. Чаще космонавты смотрели на Толимак, который по внешнему виду, температуре поверхности, объему и массе был похож на Солнце.

Когда Таня работала еще в обсерватории на «Комсомолии», ей удалось сфотографировать планетную систему Толимака и доказать, что вокруг него обращаются десять планет. Она рассказала об этом космонавтам.

Совпадение многих общих данных у Толимака с нашей солнечной системой невольно наводит на мысль о существовании там жизни.

— Интересно бы слетать туда! — оживился Медведев.

Таня отрицательно покачала головой.

— До Толимака сорок триллионов километров. Если послать туда поздравительную радиограмму, то даже она будет находиться в пути четыре с лишним года.

— Значит, хоть могуч наш атомный двигатель, но путешествовать мы с ним можем пока лишь в пределах солнечной системы, — умышленно с сожалением сказал Дубравин. Он выразительно посмотрел на Хачатурова, зная, что тот не смолчит: ведь дело касалось его «атомных тигров», как он всегда любовно величал свои двигатели.

И не ошибся. Хачатуров моментально встрепенулся. Готовый сесть на своего конька, он хотел прочитать друзьям целую лекцию.

— Совершенно верно! — подкреплял он слова энергичными жестами, — чтобы лететь к Толимаку или ближней Проксиме, нам нужен иной двигатель. Такой, с которым космический корабль сможет достигнуть скорости, близкой к световой. Творческая мысль конструкторов уже работает над созданием фотонного двигателя. В нем топливное вещество будет превращаться в мощный поток фотонов, или, иначе говоря, в свет. Все дело пока упирается в поиски материалов, способных выдержать огромнейшие температуры в сотни тысяч градусов.

— Вряд ли возможно найти в природе или получить подобные материалы, — выразила сомнение Данилова. — Для этого им надо придать чудовищную плотность. Но тогда космический корабль будет иметь огромный вес, а это нежелательно.

— Будь уверена! Гений человека обязательно создаст фотонный двигатель, — все более расходился Хачатуров. — Вспомни, раньше люди даже и не мечтали об атомном двигателе. А сейчас он есть. А полеты в космос? Летим же сейчас мы с тобой? Летим! Или это сказка, иллюзия? Отвечай же!

— Конечно, летим, Армен! — улыбнулась Таня.

— То—то! А будущее, — так, кажется, сказал Маяковский, — оно еще более прекрасно и удивительно! И до Толимака, Танюша, будет, как говорят, рукой подать! — Армен горячился, и от этого еще заметнее становился его восточный акцент.

— Ну, безусловно, такие, как Хачатуров, на все способны, — шутливо заметил Дубравин. — Если нет научных доказательств, жми на энтузиазм.

— Зачем так говоришь! Эх ты! — не обижаясь, отпарировал Хачатуров. — Не я один. Понимать надо. И ты, и Таня, и Медведев. Весь наш советский народ еще не раз удивит он мир своими открытиями.

— Согласны, согласны! — за всех радостно ответила Таня.

Утром — так условно называли космонавты ранние часы суток на корабле — все были на ногах. Неизменно весело проходила обычная физическая зарядка.

— Сейчас я чувствую себя грушей, по которой ударил боксер! — сказал Дубравин. Руками он крепко ухватился за поручни, а тело его описывало в воздухе самые удивительные пируэты.

— Ты изощряешься и отвлекаешь нас, — заметила Таня, смеясь.

— Не хочу, чтобы мои обленившиеся мускулы начали атрофироваться! — воскликнул Дубравин, выделывая новую серию почти акробатических трюков.

— Сегодня же нарисую для нашей газеты карикатуру на тебя, — пригрозила девушка.

— А я пожалуюсь капитану. Нет. Пусть лучше вопрос о твоем поведении разберут на месткоме!

Космонавты весело рассмеялись.

— Это хорошо, друзья, — успокоившись, проговорила Таня, что и в пустотах космоса мы остаемся такими же жизнерадостными. Излишняя официальность и сухость в обращении друг с другом вредны даже на Земле. А здесь — тем более. Она породила бы космический бюрократизм.

— Здорово сказано! — похвалил Хачатуров. — Так объявим же борьбу за здоровый смех.

— Поддержит ли нас начальство? И капитан, и его заместитель дюже у нас серьезны, — Дубравин, подражая Медведеву и Боброву, нахмурил лоб.

— Постараемся и их вовлечь в это животрепещущее начинание, — пообещала Таня, — Я возьмусь здесь, а Жене поручим сделать это на другой половине корабля.

— Тогда я напишу заметку и назову ее «Заговор смеха»…

Прошла еще неделя полета. Космонавты заметили, что в корабле стало темнее. Было похоже, что непрерывный день начал сереть, делаться пасмурнее. Фотоэкспонометры тоже показывали ослабление силы солнечного света, поступавшего в рубки через иллюминаторы.

— Разберитесь и объясните, — дал Медведев задание астрономам.

— Наше удаление от Солнца не настолько велико и не может вызвать этого, — недоумевала Таня.

— Может быть, мы попали в облако космической пыли? — высказал предположение Запорожец. — Надо взять пробу извне и посмотреть, что имеется в космической пустоте.

— Правильно, — одобрила Таня.

В тот же день через специальные ловушки в броне взяли пробу. Назавтра проделали то же самое. Но анализ показал, что вокруг корабля находятся лишь отдельные микроскопические пылинки и следы газов ничтожной плотности.

— Так я и думала, космическое пространство не является совершенно пустым, — сказала Данилова. — И все же это не объясняет продолжающегося ослабления света.

— Мне все—таки сдается, что дело в пыли, — настаивал Запорожец.

— А что, если выйти из корабля и сделать несколько свободных наблюдений за силой солнечного света? — высказала мысль Данилова.

Медведев разрешил выход наружу лишь 3апорожцу. Облачившись в скафандр повышенной защиты, астроном взял с собой с десяток приборов. Через несколько минут он вернулся и попросил дать ему пылесос.

— Вокруг нас нет никакой дымки. Космос чист, как хрусталь. Солнце сияет по—прежнему. Просто наш корабль чуть запылился. Я соберу пыль с иллюминаторов, и у нас снова будет светло.

Когда Запорожец возвратился в ракету, его встретил озабоченный Кулько, тоже одетый в скафандр.

— А ты зачем оделся? — удивился Запорожец.

— Как зачем? Ты полагаешь, что пыль, принесенная тобой, безобидна! Если так, то глубоко заблуждаешься. Пыль эта, наверняка, радиоактивная. К тому же в ней могут содержаться ионизированные частицы ядовитых элементов, например, циана. Понял? Так что снимай—ка свой скафандры, да поживее. Я займусь его дезактивацией, а собранную тобою пыль подвергнем тщательному анализу.

— Новые заботы! — махнул рукой Запорожец, однако послушно и старательно выполнил все, что требовал от него Кулько.

— А космическую пыль я отдам потом Грачеву, — сказал Кулько, после того как все процедуры были закончены. — Она ему необходима для опытов.

— Не хочешь ли, чтобы я тебя удивил? — лукаво прищурился Запорожец.

— Ты? Вряд ли, а от космоса можно ждать всяких сюрпризов.

— Думаю, ты согласен, что безвоздушное пространство, в котором летит наш корабль, было правильнее называть межзвездным газом. Правда, плотность его ничтожно мала. Но если земная атмосфера может согревать и охлаждать, то космическая пустота такими особенностями не обладает.

— Ты хочешь сказать, что холода мирового пространства, как такового, не существует?

— Совершенно верно!

— Так в этом ты Америки не открыл. Но если настаиваешь на своем приоритете, докажи его практически — выйди из корабля в скафандре с выключенной терморегуляцией и без обогрева.

— В этом нет нужды. Я берусь обосновать и доказать все теоретически.

Оба космонавта понимающе улыбнулись.

Сутки за сутками летело время, в котором только строгий распорядок, работа и вахтенная служба помогали космонавтам отличать день от ночи. Шел к концу второй месяц их смелого путешествия в глубинах солнечной системы. Космонавты приближались к орбите Марса, но сама планета, совершая свой путь, предписанный ей законом всемирного тяготения, находилась в что время от корабля на расстоянии шести миллионов километров.

— Это почти в десять раз ближе, чем Марс подходит к Земле в годы его великого противостояния. Не так ли? Но там нам всегда мешала земная атмосфера, — сказала Таня Запорожцу по телефону.

— Да. И здесь, как назло, буря на Марсе не ослабевает и не дает что—либо рассмотреть на нем, — ответил тот.

Уже много часов подряд провели оба астронома у своих телескопов. До боли в глазах всматривались они в пылевой туман, проклиная его.

— Когда же прекратится пыльная буря? Когда же начнет рассеиваться туман? — сгорала от нетерпения Данилова.

В рубке стояла тишина. Слышалось только глухое щелканье фотозатворов в электронном телескопе. Инфракрасные лучи должны были пронизать пыльную дымку, а фотопленка — запечатлеть их.

Космический корабль уже удалялся от Марса, когда туман начал рассеиваться и постепенно открывать поверхность загадочной планеты.

— А все—таки мы дождались. Дождались! — торжествующе воскликнул Запорожец.

— Так — так… Белая полярная шапка похожа по виду на нашу Арктику, — Таня стала рассказывать собравшимся вокруг нее космонавтам о том, что она видит. — Обширные красно—желтые области похожи на наши пустыни. Это они придают Марсу вид красноватой звезды. Среди них виднеются темно—синие пятна, которые во многих местах приобретают зеленоватый оттенок. Это, конечно, не что иное, как районы, покрытые растительностью. От них идут зеленые широкие полосы, разветвляясь дальше в целую сеть пересекающихся полосок. Вот они — знаменитые каналы! Нет никакого сомнения, что это каналы! Вон кое—где в них даже поблескивает вода. Но что это такое? Какие—то круглые серые пятна вблизи пересечения каналов?

— Города! Марсианские города!.. Я их хорошо вижу! — закричал в это время по телефону Запорожец.

— По всей вероятности, это так, — согласилась Таня. — Только мне сдается, что города эти — полуподземные. Нет теней от зданий. Над почвой возвышаются одни крыши.

Вдруг закрыв глаза, девушка в изнеможении откинулась на спинку кресла.

— Таня! Что с тобой? — забеспокоился Медведев.

— Ничего, Виктор. Режет глаза. Уже ничего не вижу, — Данилова устало улыбнулась, словно прося извинения за свою слабость.

— Нельзя так перенапрягаться, — участливо пожурил Таню Медведев.

— Капитан! Разреши, я радирую марсианам, что мы летим мимо них. Может они и услышат нас. Пообещаю, что следующим рейсом мы прилетим к ним в гости, — возбужденно попросил Дубравин.

— Попробуй!

После этого и разговоров было только что о Марсе, о его городах, об огромной оросительной системе, о сине—зеленой растительности.

Сделанные открытия, подтвержденные фотоснимками, произвели на космонавтов огромное впечатление. Было неоспоримо доказано главное — наличие на Марсе жизни,

Спорили много и горячо. Какой вид имеют марсиане? Водятся ли на планете животные? Что представляют собой растения? Каковы полуподземные селения марсиан? Возникали тысячи вопросов, исчерпывающие ответы на которые пока нельзя было дать.

— Города и оросительная система говорят о том, что на Марсе обитают разумные существа, — настаивал Дубравин.

— Муравьи у нас на Земле тоже строят целые города, — иронизировал Хачатуров. — А за ними, как известно, разума не водится.

— Нет, лапками муравьев не построишь того, что мы видим на снимках, — возразил Медведев. — Построить такую огромную сеть каналов, охватывающую всю планету, — это дело большое. В него, пожалуй, вложен труд не одного поколения марсиан.

— К тому же надо как—то поддерживать ее в действии. Этого нельзя не учитывать, — заметила Таня.

— Верно. Для того чтобы действовала вся эта гигантская оросительная система, — продолжал свои мысли Медведев, — надо работать согласованно всему населению планеты. Иначе говоря, следует предполагать, что на Марсе нет места для вражды и что марсиане между собой не воюют, по крайней мере, уже многие века. Без оросительной системы они не смогли бы получать пищу.

— Ты прав, Виктор! — Таня поднялась со своего места. — Продлить жизнь, которая начала угасать у них на планете, марсиане могут только мирным путем, а не с помощью войн и уничтожения друг друга. Со временем это подтвердится.

— И все же, — не сдавался Хачатуров, — не думайте встретить в марсианах существ, подобных человеку. Тамошние условия жизни, вероятно, создали марсиан совсем непохожими на людей. Думаю, что в техническом и культурном отношении они тоже далеко отстоят от нас.

— Так или иначе, но ты хочешь в них видеть скорее больших муравьев, чем подобие человека.

— Да, я больше склоняюсь к этому.

— Друзья! — опять вмешался Медведев. — Этот спор нас ни к чему не приведет. Лучше всего нам запастись терпением, Недалек тот день, когда мы, или другие космонавты, вступим на Марс, тогда все увидим своими глазами.

Однажды в числе других пришло радиописьмо от Грачева. После его долгого молчания это явилось для космонавтов приятной неожиданностью.

«Дорогие товарищи! — радировал он. — Порадуйтесь вместе со мной. Наконец я снова в строю. Завтра мне разрешили вылетать на „Комсомолию“. Оттуда полечу на Луну. Споров там будет много. На повестку дня встали вопросы ее озеленения. Идет борьба с вечной мерзлотой. До сих пор сожалею, что не смог участвовать в экспедиции на Цереру. Но мысленно я все время с вами. Крепко жму вам всем руки и горячо желаю успеха. Ваш Грачев».

Даже Медведеву, который всегда с некоторым предубеждением относился к биологу, понравилось это письмо.

— Короткое, но теплое письмо прислал Саша, — сказал Таня. — Выздоровев, он снова стал энергичным. Узнаю его.

— И, пожалуй, на Луне перед ним действительно открывается широкое поле деятельности.

— Я отвечу ему от имени всех. Не возражаете?

— Конечно, Таня! Только не задерживайся с ответом, иначе на Луне среди кратеров почтальону найти Грачева будет трудненько, — с улыбкой заметил Дубравин.

Вскоре произошла кратковременная встреча космонавтов с Икаром. Он промелькнул мимо корабля по—космически очень близко, всего в двадцати тысячах километров. Но такого сильного впечатления, как Марс, не оставил.

— Быстро, однако же, мы с ним разминулись. Я даже не успел его как следует рассмотреть, — пожалел Медведев отходя от телескопа. — Мне представилось, что он похож на оплавленный золотой слиток.

— Золотой! Это ты преувеличиваешь, — возразила Данилова. — Обломок камня, не больше. А его оплавленность объясняется тем, что Икар ближе всех планет подходит к Солнцу. Пересекая орбиты Земли, Венеры и Меркурия, в перигелии он дерзко приближается к Солнцу, и от этого его поверхность нагревается до четырехсот градусов.

Медведев сел около Тани и посмотрел на нее долгим, внимательным взглядом.

— Ты слишком много работаешь, Таня, — дружески сказал он. — Я уже говорил тебе об этом. Так нельзя. Береги силы. Через неделю корабль подойдет к кольцу астероидов. Там от нас потребуется напряжение всех сил. А пока старайся больше отдыхать. Да! Дубравин сказал мне, что ты получила радиограмму с Земли. Что в ней?

— Радиограмма из Верхневолжска, от мамы. Она беспокоится, интересуется моим самочувствием. Разреши ей ответить.

— Конечно! Пусть и остальные пошлют родным короткие сообщения.

Медведев на секунду замолчал.

— Беспокоится мама! — вдруг заговорил он снова, словно опасаясь потерять нить своих размышлений. — А сколько знакомых и незнакомых людей внимательно следят за нашим полетом. Ты же знаешь, правительство не раз запрашивало нас о делах. Вся Земля, особенно каждый советский человек, от души желает нам удачи, мысленно поддерживает нас в критические минуты. Вот в чем наша сила, Таня. Когда знаешь, что у тебя много верных друзей, — не страшны никакие трудности, никакие преграды.

— Согласна, Виктор! — порывисто проговорила Данилова. — И то, что ты работаешь для людей, для их счастья — тоже прибавляет сил, во сто крат! И я тоже, как писал Маяковский, радуюсь, что мой труд вливается в труд моей республики. Поверь, я не для красного словца говорю.

— Не только верю, но и знаю! — произнес Медведев и доверительно сообщил: — Скажу тебе, Таня, откровенно — есть у меня одно большое желание. По возвращении на Землю подам заявление в партию. Как думаешь, примут?

— Тебя? Примут! Непременно примут, — убежденно и вместе с тем обрадовано сказала Таня и тут же задумалась.

— Теперь ответь ты мне, — уже нерешительно обратилась она к Медведеву, — как, на твой взгляд, может ли, вернее, имеет ли право быть членом Коммунистической партии…

— Ну, что же ты замолчала? Продолжай, — подбодрил Медведев Таню, видя, что она не решается договорить что—то важное.

— Могу ли я стать коммунистом?

Медведев посмотрел на девушку и серьезно ответил:

— Ты обязательно будешь им!..


С каждым днем вахты становились все ответственнее. Космонавты большую часть времени проводили у поисковых радаров. Счетно—решающие приборы работали безостановочно, делая по сто тысяч операций в секунду. Кулько взялся помогать Яровой, дежурившей у боковых локаторов. Хачатуров держал атомные двигатели включенными в цепь вычислительных машин, чтобы они были готовы в любой момент развить свою реактивную мощность.

Медведев с Бобровым поочередно управляли кораблем. Телефонная и радиосвязь между ними не прерывалась ни на минуту.

— Бобров! Как слышишь меня? — спрашивал Медведев.

— Превосходно, — доносился голос через две броневых стены.

— Миновали район наиболее густого сплетения орбит малых планет.

— Путь впереди чист. Проверял несколько раз.

И космический корабль продолжал свой стремительный полет.

Приближаясь к Церере, «К. Э. Циолковский» должен был уменьшить скорость. Наутро, по приказанию капитана, Хачатуров привел в движение механизмы броневых заслонок, закрывавшие передние дюзы, и приготовился тормозить. По команде Медведева, дублируемой миганием фиолетовых лампочек, космонавты быстро заняли свои места в космических креслах. Привязав себя широкими эластичными ремнями, они развернули кресла на сто восемьдесят градусов, обернувшись лицом к корме.

Медведев включил автопилот и, продолжая следить за экраном главного локатора, начал сбавлять скорость.

Все помещения наполнились приглушенным грохотом. Даже сквозь плотно прилегающие наушники слышался отдаленный шум. Опять всех космонавтов сжимало и тяготило ощущение перегрузки.

— Таня! — попросил Медведев, прекратив торможение. — Проверь, пожалуйста, сохранил ли корабль свое направление.

— Идем по курсу, — ответила она через минуту, быстро сделав необходимые измерения электронным секстантом. Медведев хотел ей сказать еще что—то, но Данилова его перебила:

— Виктор! Электронный обобщитель показаний локаторов предупреждает о необыкновенно странном явлении! Мы приближаемся к полосе или какому—то потоку сильной радиации!

— Откуда она может быть в кольце астероидов?

— Не знаю! Но это очень опасно! Она невидима и, вероятно, обладает огромной проникающей силой. Даже короткое пребывание в ней может оказаться гибельным!

Медведев не стал долго раздумывать.

— Задраить иллюминаторы броневыми ставнями! Всем надеть космические костюмы повышенной защиты! — отдавал Медведев короткие распоряжения по радио. Он хотел принять все меры предосторожности и защиты экипажа корабля. — Армен! Атомные двигатели — на полную мощность! Магнитное поле — на максимум отталкивания!

С помощью дистанционного управления Хачатуров быстро переключил атомные двигатели и впился глазами в динамометры.

Огромная сила магнитного поля стремительно нарастала. Вот она достигла максимума! Но будет ли достаточно ее, чтобы парализовать и оттолкнуть приникающую радиацию?

Потянулись томительные минуты. Черенковские счетчики, слабо светясь, показывали на пластмассовых циферблатах, Какая борьба сил происходила за бортом корабля.

Наконец опасность миновала. Все смогли вздохнуть свободно и принялись снимать громоздкие скафандры.

— Так что, душа моя, ходить мы по Церере все—таки будем! — весело воскликнул Хачатуров, подмигивая Дубравину. — Теперь можно подумать и о том, как нас там встретят.

— А что тут думать. Ясное дело — чайком угостят, а может, еще чем—нибудь покрепче, вроде грузинского цинандали.

— Занимательно! Фантазия у тебя богатая. А не хочешь ли ты попасть в лапы к какому—нибудь чудовищу. Еще неизвестно, что представляют собой эти самые фаэты. Кричат:

«Терпим бедствие!» А что замышляют на самом деле?

— Да ты, я вижу, начинаешь трусить. А я о тебе, Армен,был самого высочайшего мнения.

— Ничего ты не понимаешь. Конечно, приятнее было бы, если бы они при встрече организовали хотя бы подобие митинга. Или у них найдутся свои способы проявить свое дружелюбие к нам?

О Церере, о высадке на нее, теперь оживленно говорили все члены экипажа.

У Тани и Запорожца в астрономических рубках отбоя не было от гостей. Космонавты готовы были отнимать друг у друга телескопы, чтобы посмотреть на приближающийся блестящий лик Цереры, как бы вуалью подернутый еле заметной голубоватой дымкой. И чем больше смотрели они на загадочную планету, тем сильней становилось желание найти на ней хоть малейшие признаки жизни.

— Там есть какая—то атмосфера! — возбужденно указал Хачатуров на слабую дымку вокруг Цереры.

— А пальм еще не видно? — с серьезным видом поинтересовался Дубравин.

— Опять ты со своими шутками! — отмахнулся от него Армен, продолжая смотреть в телескоп.

Над экраном фототелефона вспыхнул сигнал вызова. Таня подошла к нему.

— Бобров срочно просит позвать капитана, — сказала она, хмурясь. — По—видимому, грозит опасность, иначе бы он не стал прерывать сон Медведева. Я его уже разбудила.

Немного потребовалось времени, чтобы Медведев был на ногах.

— Я слушаю! — сказал он, подходя к экрану.

— Круговой локатор зафиксировал странное явление, — доложил озабоченный Бобров. — Сзади, нагоняя корабль, к нам приближается глыба — метров сто в поперечнике. Движется ли она по касательной к нашей траектории или собирается ее пересечь — определить не смогли.

— Может, мы случайно попали на чужую орбиту? — высказал догадку Дубравин.

Опять на корабле воцарилась тревожная, напряженная атмосфера. Люди были поглощены сложнейшими расчетами, астрономы не отходили от вычислительных машин, а астероид продолжал настигать корабль.

— Надо срочно установить, куда нам посторониться. Следует уступить ему дорогу! — горячился Хачатуров. — Ведь он нас расшибет вдребезги.

— Эх, не оправдывает своего названия электронная быстродействующая машина. — Дубравин укоризненно посмотрел на Таню, будто она была виновата в том, что даже эта умнейшая машина не успевала решать задачи, которые возникали перед космонавтами.

Была объявлена тревога. По ее сигналу космонавты быстро заняли свои места и крепко привязались к креслам.

— Неприятно сидеть и сложа руки ожидать гибели, — заметил мрачно Дубравин. — Особенно, если она подкрадывается сзади.

— Я тоже предпочитаю встречаться с опасностью лицом к лицу, — сердито отозвался Медведев.

«Неужели все! — пронеслась в его голове тревожная мысль, от которой холодные мурашки пробежали по спине. — А что испытывают сейчас Таня, Хачатуров, Дубравин, Кулько? Бесстрашные, с горячими сердцами люди, рискнувшие бороздить космос. И вот… Умереть у самой цели, не выполнив задания… Нет. Это невозможно!» Медведева охватила злость. Но он погасил ее, чтобы не мешала сосредоточиться. «Как же быть, если машины не смогли решить, а автоматы бессильны предупредить столкновение?» Ответ был один. «Не сдаваться! Продолжать бороться до конца!»

— Беру управление! — сказал Медведев так твердо и решительно, что его слова невольно вселили во всех уверенность.

Грозно поблескивая, астероид с такой быстротой нагонял корабль, что радиодальномер еле, успевал отсчитывать сокращающееся расстояние.

Изменение курса корабля на несколько градусов не помогло. Метеорит продолжал по—прежнему нестись за кораблем, наседая ему на хвост. В перископ было хорошо видно уродливую глыбу, которая, казалось, как живая, гналась за космонавтами и с каждой секундой увеличивалась в своих размерах.

— Всем повернуть кресла налево! — скомандовал Медведев по радио, решившись на крайние меры.

Последние километры отделяли корабль от астероида. Еще секунда — и катастрофы не — миновать!

«Рискну! Пусть, зато есть вероятность спасения!.. Выдержит ли только организм людей? Перегрузка будет большая, но короткая!» — мелькнуло в голове Медведева.

И в критический момент, рискуя собственной рукой погубить космонавтов, он на короткое мгновение включил боковые дюзы атомных двигателей, заставив корабль почти отпрыгнуть в сторону.

Страшный толчок!.. И космонавты, теряя сознание, услышали сильнейший скрежет по броне корабля.

Глава шестая В ЦАРСТВЕ СМЕРТИ

Медведев с усилием приоткрыл глаза. Хотел пошевелиться, но не смог. Голова — словно налитая свинцом, к горлу подступала тошнота.

«Жив!» — обрадовано подумал он, и тут же кольнуло беспокойство: «А как товарищи? Что с ними?»

Стараясь побороть слабость, Медведев отстегнул ремни, привязывавшие его к креслу, осмотрелся вокруг. Корабль, кажется, остался цел. Бросил взгляд на экран — игла курсоуказателя направлена на Цереру.

— Армен! — беспокойно позвал Медведев. Ответа не было. Радио, телефон — все молчало.

— Армен! Хачатуров! — крикнул он уже сильнее. — Да отзовитесь же наконец!

— Капитан, это ты? — раздался глухой голос Хачатурова.

— Я! Я, Армен, дорогой! Как ты там? Все в порядке?

— В порядке. Атомный двигатель исправен. В наушниках что—то затрещало, и Медведев услышал по радио слова Дубравина.

— Все, кажется, обошлось благополучно, капитан. Впрочем, я так и думал.

«Дубравин верен себе даже в эти минуты, — подумал Медведев и с облегчением вздохнул. — Сколько у него оптимизма, духовной бодрости!»

— Как чувствуешь себя, Вася?

— Неплохо! — по голосу Дубравина чувствовалось, что он говорит правду.

— Тогда обследуй снаружи корабль. Сможешь?.. Действуй! Да будь осторожен. — Тут лицо Медведева озарила радость. Он услышал слова Даниловой. — Таня! Ты меня слышишь? Так чего же ты так долго молчала? Не хотела мешать? Глупая ты.

Глухая тишина в ракете постепенно сменялась возгласами людей. Была установлена прерванная связь с экипажем Боброва. Медведев почти совсем успокоился. Серьезно из космонавтов никто не — пострадал. Хуже других пока чувствовал себя Запорожец, но состояние его улучшалось. Нигде — во всех рубках и отсеках корабля — ничего подозрительного не обнаруживалось.

Вскоре возвратился Дубравин.

— Скользнув по броне, астероид оставил на ней память — длинные царапины, — доложил он капитану, — Но, что хуже всего, — пострадали обе наши танкетки. Одну астероид повредил, а вторую раздавил и сорвал с креплений.

— Плохо дело, но не безнадежно! — теперь уже веселее проговорил Медведев.

— Удивительно! Я думаю совершенно так же.

Оба улыбнулись.

Шли последние часы сближения с Церерой. По показаниям гравитометра Медведев определил силу ее притяжения. Она была почти в тридцать раз слабее земной.

Корабль, постепенно теряя скорость и переходя на движение по эллиптической траектории, то проносился вблизи планеты, то снова удалялся от нее.

Данилова и Запорожец с увлечением фотографировали поверхность Цереры. Ярова уже в который раз пыталась установить радиосвязь с фаэтами. Но они хранили молчание.

Что бы это могло означать? Пока это еще не обескураживало. Возбуждение было всеобщим:

— Вася! Передай на Землю, что мы достигли Цереры! — приказал Медведев Дубравину.

И вскоре в космос полетела радостная, но деловая радиограмма: «Земля! Земля! Говорит космический корабль „К. Э. Циолковский“. Мы у цели. Движемся вокруг Цереры по эллипсу, изучаем ее поверхность. Все живы, здоровы. Готовимся к посадке на планету. Рация фаэтов не отвечает. Примем все меры, чтобы задание выполнить с честью. Горячий привет Родине! Крепко жмем руки товарищам!»

Тем временем были быстро проявлены и отпечатаны все фотографии Цереры.

— Вот, посмотрите на эти снимки, — Таня показала космонавтам фотопланшеты. — Что можно увидеть на них? Это похоже на развалины городов. Змейки здесь — сухие русла рек. Теперь обратите внимание на это. — Данилова многозначительно оглядела товарищей. — Ну, что вы скажете? Что—то вроде аэродрома, не правда ли?

— Ну—ка, ну—ка! Интересно! Действительно, похоже. Медведев и Дубравин склонились над фотопланшетом и еще более внимательно стали рассматривать его в лупу.

— А не избрать ли этот район местом посадки корабля? Потом, каких чудес не бывает, вдруг это самый настоящий аэродром! — Медведев оживился. — К тому же он находится в центре равнины. Прошу ваши соображения? Бобров! Как думаешь? — спросил он по телефону.

Предложение капитана было одобрено.

— Теперь по местам! — последовала команда. Наступал ответственный момент — посадка космического корабля на чужую планету. В рубках зажглись фиолетовые лампочки. И опять космонавты, заняв свои кресла, накрепко привязались к ним ремнями.

«Только бы не оплошать! Сейчас как никогда, необходимы выдержка и точный расчет». — Медведев сосредоточенно смотрел на приборы, продумывая весь предпосадочный маневр корабля.

Облетев еще раз Цереру и погасив избыток скорости, он плавно изменил направление движения корабля, повел его вверх по направлению к далекому Солнцу. Удаляясь от планеты и постепенно теряя с высотой скорость, корабль повернулся кормой к поверхности Цереры. Вот он достиг критической точки своей траектории, на мгновение как бы застыл на месте и в ту же секунду стал падать вниз, уже подчиняясь притяжению Цереры.

Медведев быстро включил гравитационный генератор.

Все рубки тотчас же наполнились странным гудением низкого тона. У космонавтов появилось ощущение необычайной легкости, казалось, их неодолимо тянет с кресел куда—то вверх.

Если бы можно было видеть невидимое, взорам людей открылась бы удивительная картина. Работа гравигенератора заставила тяжелый сердечник во много раз усилить излучение гравитонов, которые направлялись только в одну сторону. Образовался огромный сноп крепчайших нитей тяготения и потянулся от корабля к Солнцу, уменьшая тем самым силу притяжения Цереры. Корабль словно повис на упругих канатах. Этим обеспечивалось его медленное снижение.

Капитан повернулся на кресле лицом к Церере. На экране телевизора все ясней и ясней обозначалась поверхность приближающейся планеты. Корабль был точно нацелен на выбранную площадку.

— Пора! — Медведев невольно и сам напрягся. — Армен! Выдвигай посадочные ноги! — подал он команду Хачатурову.

Из корпуса корабля выдвинулось восемь стальных «ног», и он сделался похожим на огромное насекомое, широко расставившее свои цепкие лапы.

Медведев, внимательно следя за показаниями радиовысотомера, несколько усилил мощность гравитационного излучения. Скорость снижения корабля замедлилась до полуметра в секунду.

Минута… Еще секунда, другая… толчок! Корабль ткнулся стальными «ногами» в твердый грунт и, качнувшись на амортизаторах, замер в облаке взвихренной пыли.

Смолк гул генераторов. Воцарилась глубокая, спокойная тишина.

Первое время никто из космонавтов не проронил ни слова. Всех, как ни странно, охватило чувство безмятежного покоя, которое наступает обычно после сложной и утомительной работы. Путешествие в космосе, полное всяких неожиданностей, завершено. И хоть не ясно, какие сюрпризы ожидают впереди, все же приятно ощущать наконец под собой прочную, незыблемую почву.

— Приехали! — не выдержал Дубравин. Этот возглас словно оживил людей, вернул их к действительности. Раскрылись двери всех рубок.

— Ура! Ур—ра!.. — пронеслось по кораблю. Кто—то затянул задорную песню космонавтов:

Сильнее бурь — Вселенной мрак и холод;
Не страшен он для тех, кто смел и молод.
На космолетах облетим планеты,
Пускай откроют тайны нам кометы.
Поспорим мы на скорости с веками,
Нам цефеиды будут маяками.
Так мчись за Солнцем, счастливая Земля!
Жди нас с победой! Твои мы сыновья!
Пели все, и эта песня звучала как победный гимн тому народу, детьми которого были прилетевшие сюда люди.

Космонавты бросились к иллюминаторам. Церера! Чем встречает она посланцев великой Земли?

— Что такое? — послышались удивленные и вместе с тем тревожные возгласы. — Все черно! Странно, однако!..

Вокруг корабля, насколько охватывал глаз, простиралась пустынная, однообразная местность. От нее веяло унынием. Черно—пепельная равнина выглядела так, будто здесь пронесся губительный огненный шквал, уничтоживший все живое.

— Пусто!

— Нигде никаких следов! — обменивались космонавты короткими репликами.

— Пожалуй, ты прав, Армен! — крякнул с неудовольствием Дубравин.

— Ты о чем это? — скорбно вздохнул Хачатуров.

— Помнишь, ты стращал меня всякими чудовищами. Такая экзотика не предвещает ничего хорошего, — и Дубравин передернул плечами. — Б—р—рр!

— Без паники, друзья. Как говорят, поживем — увидим, — ободряюще произнес Медведев.

— Когда мы снижались, я заметила странные кратеры, похожие на огромные воронки, — Данилова показала на черневшее вдали пятно.

— Я тоже обратил внимание на них, — подтвердил капитан. — По виду они напоминают лунные кратеры или каньон Дьявола в Северной Америке, образовавшийся при падении большого метеорита.

— Отчего же образовались эти кратеры? Расположены они в долинах, а не в горной местности. Значит, версию об их вулканическом происхождении следует отбросить.

— Спросим потом у фаэтов. Вася, попробуй связаться с ними по радио.

— Охотно сделаю это. А то конфуз. Где это видано, чтобы хозяева так встречали гостей? Без оркестра, цветов…

Но радиосвязь с фаэтами установить не удалось.

— Молчат. Новая загадка! — покачал головой Хачатуров. — Уж не провокация ли это? Или они погибли?

— Не каркай раньше времени! Опять упадническое настроение, — нахмурился Дубравин.

— Ну, вот что, надевайте—ка лучше скафандры! — прервал их Медведев. — Будем выходить. Впрочем, Армен, ты останешься на корабле.

Хачатуров хотел было возразить, но лишь укоризненно посмотрел на Дубравина, будто тот повлиял на решение капитана.

Сначала наружу выставили метеохимразведчиков, но их показания не вызвали опасений. В чрезвычайно разряженной атмосфере отсутствовали ядовитые элементы и газы.

Тогда по выдвижной лесенке космонавты осторожно спустились вниз и вступили на чужую планету.

— Эге!.. — неожиданно вскрикнул Дубравин, подскочив вверх метров на пять. Опустившись на грунт, он смущенно добавил: — От радости забыл, что сила тяжести тут невелика… Будем прыгать здесь, как лягушки.

— Забавно!.. — рассмеялась Таня и, сделав неестественно большой шаг, чуть сама не последовала примеру Дубравина. — Ничего не поделаешь, придется еще раз учиться ходить.

Гордое чувство путешественника, достигнувшего заветной цели, мешалось у Даниловой с тревожным ожиданием чего—то необыкновенного. Но вид товарищей успокаивал.

Б это время в открывшемся люке второй ракеты показался в скафандре широкоплечий Бобров. Он приветственно махал им руками.

Хорошая встреча! Ведь друзья не виделись в пути более трех месяцев. Теперь—то они смогут крепко обнять друг друга, поздравить с первым успехом. Толстые скафандры не мешают, и разговаривай сколько угодно! Для этого у каждого есть портативная рация.

— Как чувствуешь себя, Женя? — обратилась Данилова к Яровой.

— Отлично, Танечка! — Ярова вплотную приблизилась к ней и сквозь зеленоватую пластмассу шлема было видно, как весело поблескивали ее глаза. — Соскучилась я по тебе.

— Я тоже.

В широких беловатых скафандрах космонавты своим видом напоминали неуклюжих полярных медведей. Соединенные в одно целое со скафандрами светлые и такие же прочные зеленоватые шлемы из пластмассы, защищая голову, открывали свободный обзор во все стороны. Утолщаясь в верхней части, шлемы превращались в каску. На касках, кроме электролампочек и торчавшей вверх невысокой антенны, была крупно начертана первая буква фамилии космонавта. Электросигнализация была простой. В случае какого—либо несчастья или при выходе из строя радио, на каске вместо зеленой автоматически зажигалась красная лампочка. Широкий у плеча рукав скафандра позволял космонавтам, вытаскивая руку, производить внутри нужные движения — достать воду, еду, записать несколько слов, поправить одежду. Больше ни о чем заботиться не требовалось. Полупроводниковые регуляторы поддерживали внутри нормальную температуру, очищали воздух для дыхания. Снаружи рукава скафандра оканчивались сильными механическими пальцами, напоминавшими не столько кисти рук, сколько сдвоенные клеши.

Побродив немного и размяв ноги, космонавты собрались около корабля. Нужно было что—то предпринимать. Все ждали, что скажет Медведев. Во время полета все убедились, что на этого человека можно положиться смело не подведет, найдет нужное решение.

Еще раз окинув взглядом темную бескрайнюю даль, в которой нигде не было никаких признаков жизни, Медведев начал излагать план действий.

— Неизвестность — хуже всего. Здесь — тем более. Поэтому нет смысла сидеть сложа руки и ждать, что называется, у моря погоды. Мы с вами, друзья, во что бы то ни стало должны раскрыть тайну Цереры, узнать, кто посылал бедственные сигналы по радио. Понимаете? И чем скорее мы сделаем это, тем лучше. Но учтите, — капитан сейчас скорее просил, чем требовал, — будьте очень осторожны. Кто знает, может, каждый наш шаг сопряжен с огромным риском. Далеко от корабля не уходите. Обследуем сначала ближайшую местность. Ориентируйтесь радиополукомпасом. Попробуйте пользоваться и обыкновенными компасами. Магнитная стрелка здесь, как и на Земле, устойчиво держится в одном направлении. Мне кажется, целесообразно разбиться на группы, по два человека в каждой. А двоих оставим на корабле.

— Правильно! — одобрил это предложение Бобров. — Только вот что, товарищ капитан. Не лучше ли в корабле оставить Кулько и Ярову? Кулько займется ремонтом танкетки, а Женя будет поддерживать с нами радиосвязь. А Хачатуров пусть идет вместе с нами.

— Хорошо, — согласился капитан. — Дубравин и Хачатуров направятся к руинам и там поищут следов фаэтов. Вы с Запорожцем пойдете по долине условно на север, а мы с Даниловой на юг. Напоминаю еще раз — осторожность и осмотрительность прежде всего. День на Церере короткий. Поэтому сбор у корабля в, семнадцать ноль—ноль.

— По московскому? — словно для уточнения спросил Дубравин.

— Да, по московскому, Василий! — не без улыбки ответил Медведев.

Космонавты разошлись.

Медведев шел рядом с Таней, и ему было как—то легко и радостно от этого. Они — вместе, вдвоем. А разве могло статься по—другому? Нет, Медведев уже давно решил: за Танину судьбу он в ответе. Не доверит же он другому заботиться о безопасности девушки, которую любит горячо, всей силой своих чувств?

Таня тоже думала о Медведеве. Она чувствовала, как он шагает позади, следя за каждым ее движением, готовый в любой момент оказать ей помощь. Таня была благодарна ему за постоянное внимание, заботу. Благодарна — пожалуй, это не то слово. Ну конечно, не то! Если бы они находились сейчас не на опустошенной местности, а на зеленом лугу, — их так много под Верхневолжском! — она бы собрала большой букет пахучих ярких цветов для Виктора. Но…

Таня обернулась и, потеряв равновесие, чуть не упала.

— Ты что? — тут же услышала она по радио встревоженный голос Медведева.

— Ничего, Виктор. Я так. Оступилась. Не обращай внимания…

Тем временем Дубравин и Хачатуров держали путь к руинам, видневшимся вдали. Через четверть часа они вышли к небольшим курганам. Поднялись на один из них,

— Смотри—ка! Что это? — вдруг крикнул Хачатуров.

Впереди лежали развалины каких—то сооружений. Едва приподнимаясь над поверхностью, торчали остатки каменных столбов, напоминая пни горелого леса. Космонавты в недоумении остановились.

— Уж не город ли здесь был! Но все так разрушено, что даже невозможно представить архитектуру зданий и как город выглядел.

— Похоже, что ты прав.

— Однако! — Дубравин развел руками. — Не могу взять в толк, что же здесь произошло? Землетрясение, огненный смерч? Думай, что хочешь. И ни одного живого существа. А ну—ка, пойдем туда.

— Ты забываешь о предосторожности.

— Ничего, Армен! По всему видно — мы здесь одни.

Космонавты направились к развалинам. Лавируя, они осторожно ходили между обломками камней и каких—то металлических конструкций.

— Должно быть, эти фаэты вовсе неглупы. Наличие железа в строениях свидетельствует о развитии культуры, техники, — продолжал делиться своими впечатлениями Дубравин.

— Давай займемся раскопками, — предложил Хачатуров.

— Нет. Лучше для начала побродим.

Вскоре космонавты наткнулись на остатки разрушенной башни с обломком лестницы. Дубравин поднялся по ней на несколько ступенек. По величине ступеней можно судить, что фаэты не великаны, но и не пигмеи. Скорее их рост приближается к росту невысоких людей.

— Уж не скажешь ли, что и передвигались они на двух ногах?

— Все возможно. Не будь скептиком, Армен.

Дубравин начал подниматься по ступенькам выше.

— Остановись! — предостерегающе крикнул Хачатуров. Но было поздно. Лестница обрушилась, увлекая за собой Дубравина.

Армен поспешил на помощь другу и помог ему встать. Все обошлось благополучно. Дубравин остался цел и невредим. Он только недовольно ворчал, стряхивая со скафандра черноватую пыль.

Походив еще немного по развалинам, космонавты вышли к сухому руслу реки. От реки в долину тянулись широкие канавы с остатками разорванных труб. Их было много. Канавы уходили к скважине, напоминающей гигантскую воронку. Кругом чернели глыбы уродливо сплавившегося металла.

Молча осмотрев всю эту площадь, космонавты еще раз обошли полузасыпанную воронку. Они терялись в догадках, что за сооружение могло стоять здесь.

— Не шахта ли? — неуверенно произнес Хачатуров. — Шахта — котел! — воскликнул он тут же, осененный мелькнувшей у него мыслью.

— Откровенно говоря, никогда не слышал про подобные шахты.

— Такие сооружения могут служить для использования внутрипланетного тепла. Строится глубокая шахта. На дно ее опускаются котлы, змеевики, в которых вода превращается в пар высокого давления. Его можно употребить для отопления городов или для переработки в электроэнергию.

— Вряд ли это возможно, — возразил с сомнением Дубравин.

— Не веришь? — загорячился Хачатуров, отстаивая свою гипотезу. — Чему не веришь? Что здесь могла быть подобная шахта—котел? Что жители использовали тепло горячего ядра своей планеты? А вспомни, какое огромное количество горячей воды и пара выбрасывают у нас на Земле гейзеры. Разве мы используем их тепло? О, просто мы слишком богаты пока поверхностным теплом. Нет, уж тут извини! По виду каналов, идущих от реки к воронке, обилию глыб металла, отсутствию вокруг выброшенной породы я уверен, что тут была энергетическая база в виде шахты — котла. Еще таких две—три находки, и можно будет утверждать, что жители Цереры достигли—таки внушительных успехов в развитии техники.

— Делать выводы еще рано. А сейчас нам надо возвращаться. Опаздывать мы не можем. Еще неизвестно, что несет здесь с собой космическая ночь.

Нагруженные образцами минералов местных пород, которые Дубравин собирал по пути, космонавты добрались до корабля перед наступлением темноты.

— Всю свою силу потерял за один день, — жаловался Хачатуров, с трудом стаскивая с себя скафандр.

— А я, думаешь, нет? Устал, еще и как. Просто—напросто за время перелета мы отвыкли от физической работы, — объяснил Дубравин.

— Уж если говорить, кто больше работал, так это я, — вступила в разговор Ярова. — Целый день пыталась связаться с фаэтами. Перепробовала все волны и диапазоны, но тщетно.

Аварийный лаз был открыт, и теперь космонавты могли перебираться из одной ракеты в другую.

— А я, пока вас не было, возился с танкеткой, — сказал Кулько.

Остававшиеся на корабле как бы отчитывались перед товарищами в сделанном ими за день.

— Отремонтировать ее можно, но на это уйдет не один день.

— Придется, Армен, нам гулять на своих двоих. Надежнейший транспорт! — Дубравин похлопал себя по ногам. — Завтра направимся в горы, а потом и к пропастям, в обрывах которых, кажется, открываются оголенные недра планеты.

— Главное — надо искать фаэтов, — напомнил Хачатуров.

— Вот чудной! Для этого и пойдем в горы. А остальные товарищи вернулись? — поинтересовался Дубравин у Яровой.

— Здесь уже. Отдыхают. Но они не обнаружили ничего примечательного. Вы удачливее, — Ярова, метнула быстрый взгляд на Дубравина.

— Очень лестная характеристика. Как, Армен?

— Поблагодарим на добром слове да пойдем на покой. Завтра рано вставать. День здесь маленький, а ночь совсем короткая. Каких—то пять—шесть часов. Не успеешь лечь, как придется подниматься, — устало ответил Хачатуров, вспомнив, что сутки на Церере вдвое короче земных.

— Будем привыкать к новым суткам. Жить станем энергичней — за один день дважды пообедаем и дважды поработаем.

— Дельная мысль! Возражений не будет.

Небольшой диск розоватого солнца уже скрылся за горизонтом. Сумерки оказались короткими. Темно—синее небо над Церерой сразу почернело. Семидесятиградусный мороз, пришедший вместе с мраком. Сковал и без того безжизненную поверхность планеты.

На черном небосклоне, далеко, как двойная звезда, виднелась Земля, а на другой стороне ярче всех звезд сиял холодным светом Юпитер, окруженный роем своих спутников.

В эту первую ночь на Церере лишь один дежурный боролся со сном. Все остальные космонавты спали как убитые.

У Боброва слипались глаза. Прилечь бы, закутаться мягким одеялом. Но нельзя. Сейчас ты на чужой планете, — как солдат на посту. Сейчас ты за товарищей в ответе охраняя их короткий покой. Отдыхайте, друзья, завтра опять за нелегкую работу.

Следи за космосом! Берегись окружающего мрака! — Бобров посмотрел на экран локатора, который, посылая во все стороны короткие импульсы, как бы прощупывал пространство вокруг корабля.

Вязкая тишина. Космонавт, упрямо, отражая усталость, изредка прохаживался по рубке. Нужно крепиться. Кто знает, что может произойти в ночи, не по—земному необычной.

Бобров бросил взгляд на экран телевизора. Там ничего — мрак, плотно спеленавший мертвенную равнину. Хоть бы один огонек! Ему, светлячку, теплящемуся в деревенском окошке, всегда радуется заблудший путник, утомленный длинной дорогой. То на Земле, а здесь…

Бобров вздрогнул, напряг слух. Тягучий, заунывный звук, похожий на стон. Или это так, галлюцинация? Он резко встряхнул головой и вновь прислушался. Тихо. «Почудилось, верно…» И опять смежаются веки, и снова космонавт, взбадривая себя, зашагал по рубке.

Бледное утро наступило внезапно, без рассвета. Скользнув по замерзшей поверхности, слабые солнечные лучи робко ударили в иллюминаторы корабля.

Чем выше поднималось солнце, тем явственнее равнина, на которой одиноко высился «К. Э. Циолковский», приобретала вид черной и мрачной пустыни.

Легкая физическая зарядка и завтрак заняли немного времени. Космонавты спешили отправиться на поиски фаэтов и обследование планеты. Данилова первой облачилась в скафандр.

— Приятно ощущать небольшое притяжение Цереры, — сказала она. — Парадоксально, но факт: тяжесть бодрит и заставляет работать наши обленившиеся мускулы.

— Проклятый «бродяга»! Лишил нас танкеток, — проворчал Хачатуров, вспомнив про столкновение корабля с метеоритом. — Пешком много не находишь.

— Прояви изобретательность, Армен. Вчера мы начали ходить трехметровыми шагами, а затем и шестиметровыми. Вернейший способ ускорить передвижение, это — еще удвоить шаги, — посоветовал Медведев. Он был бодр и энергичен, как всегда.

— Попробуем! — Дубравин сделал несколько больших прыжков. — Ну, как? — спросил он у Медведева, закончив эксперимент.

— Преотлично! Правда, забавно смотреть на тебя — толстого, неуклюжего.

— Зато скачет он с легкостью, которой могут позавидовать даже блохи, — вставил не без иронии Хачатуров.

— Два—ноль в твою пользу! — Дубравин сделал перед Хачатуровым легкий поклон. — Шутки — шутками, а пора и в путь. Разрешите, капитан!

Длинными прыжками, точнее, гигантскими шагами, будто они были сказочными скороходами, Дубравин и Хачатуров направились в сторону гор. Вскоре, они достигли предгорья. Там им пришлось укоротить свои шаги и внимательно смотреть под ноги. Среди скал, отливавших синевой оплавленных пород, продвигаться было трудно.

Космонавты вскарабкались на одну из высот. Перед ними во всей неприглядности открылась картина беспорядочного нагромождения скал, местами прорезанных зияющими провалами.

— Какой дикий хаос! — сокрушенно произнес Дубравин. — Нечего и думать, чтобы встретить здесь фаэтов.

— Забираться дальше нет смысла. Понимаешь? Лучше спустимся на равнину и пойдем вдоль гор, — словно угадывая намерения друга, предложил Хачатуров.

Но тут произошел случай, который мог бы стоить жизни обоим космонавтам.

Не рассчитав при спуске прыжка, Дубравин оказался на краю обрыва. Он попытался отступить назад, но камни под ним начали осыпаться. Рискуя тоже свалиться в пропасть, Хачатуров бросился к Дубравину и едва успел задержать его падение. Космонавты осторожно отползли назад и благополучно выбрались из обвала.

— Благодарю, Армен. Не подоспей ты вовремя, свернул бы я себе шею. В дальнейшем будем более осторожны. Беспечность никогда к добру не приводит.

— Вспомни, душа моя, что говорят альпинисты. Спускаться всегда труднее, чем подниматься.

Спустившись с гор, космонавты пошли по равнине и к полудню, по местному времени, добрались до огромной впадины.

— Море!!! — воскликнул Хачатуров, обманувшийся видом синей глазури, покрывавшей дно впадины.

— Бывшее море, — разочарованно поправил его Дубравин.

С минуту оба космонавта молча стояли у края впадины и искренне недоумевали. Куда делась вода? Испарилась? Ушла в почву? Не могла же она сгореть. И опять никаких надежд на встречу с живыми существами. Нигде не видно следов, нет ни намека, чтобы кто—нибудь мог обитать здесь, среди бесплодной темно—синей глади.

— Эх, не везет! — вздох огорчения вырвался у Хачатурова. — Куда теперь?..

— Подожди! — Дубравин даже изменился в лице. До его слуха долетело несколько слабых звуков, похожих на комариный писк. Космонавт стоял как вкопанный, но сколько ни напрягался, кроме фона приводной радиостанции корабля, ничего не слышал.

— Ты ничего не слышал по радио? — спросил Дубравин друга.

— Нет.

— Мне послышались странные звуки.

— Это у тебя от возбуждения нервов. Взгляни на индикатор. Он показывает колебания до двадцати рентген—единиц. На дне впадины, — очевидно, имеются радиоактивные минералы.

— Это, Армен, надо обязательно учесть.

По дороге к кораблю Дубравин не переставал думать о странных радиозвуках. Были ли они лишь игрой воображения или их вызывали залежи радиоактивных минералов, выходивших на поверхность? А что, если…

Вечером к Медведеву пришел Бобров, чтобы обсудить план дальнейших действий.

— За два дня мы не обнаружили признаков существования фаэтов. Это удручает. Следует активизировать поиски, а для этого нужно срочно отремонтировать танкетку, — басил Бобров, выкладывая капитану свои соображения.

— Пусть Хачатуров поможет Кулько. Вдвоем с работой они справятся быстро. — Медведев раскрыл фотопланшеты Цереры. — Смотри, вся поверхность планеты расчерчена на квадраты. Исключив районы с непроходимыми местами, мы должны обследовать все остальные. Ты со своими займешься разведкой правых квадратов, а мы — вот этой части.

Медведев сидел, облокотись о столик, и вертел карандаш. Неудачи с поисками фаэтов огорчали его не меньше, чем других космонавтов. «Есть же здесь живые существа. Они должны быть! Иначе чем же объяснить всякие сооружения, хотя и разрушенные? Кстати, тоже непонятно, почему они разрушены. Что здесь, наконец, произошло? Где обитатели Цереры? Где?» — Капитан почти вслух произнес это. Он встал и принялся медленно прохаживаться по каюте.

— Ты знаешь, Валерий, — Медведев повернулся к Боброву, — вспомнилось одно стихотворение. Хочешь, прочитаю? Написал его в студенческие годы.

— Ты разве пишешь стихи? — удивился Бобров.

— Писал в молодости. Теперь бросил. Байрон, кажется, сказал: надо чем—то большим служить человечеству. Впрочем, не в этом дело. Поэт из меня получился бы неважный, а от плохих стихов, что толку! Так вот, послушай. Называется — «Моя мечта», — и Медведев начал декламировать:

Какой вчера была далекой
Мигающая высота.
Сегодня к ней — часы полета:
Людей сбывается мечта.
А может статься, что в ракете
К другой планете полечу
И говорить детей планеты
По—русски в школах научу!
— Здорово сказано! — Бобров повторил стихотворение, растягивая слова: «И говорить детей планеты по—русски в школах научу!»

— А учить пока, оказывается, некого, — улыбаясь, добавил Медведев.

Следующий день не принес ничего, нового. Были, правда, обнаружены еще два новых пепелища, но следов живых существ не находилось. Космонавтам самим пришлось прокладывать тропинки или отыскивать дороги, скрытые под слоем пепла.

Дубравин решил еще раз побродить по тем местам, где накануне они были с Хачатуровым. Вдруг услышанные им звуки принадлежат таинственным обитателям планеты! Всякое может быть.

— Помогай, Вася, — предложил Хачатуров, возившийся с Кулько у танкетки.

— Потом. Я собрался к побережью. Возьму там пробу радиоактивных минералов.

— А почему идешь один?

— Да я ненадолго, скоро вернусь. Пойду по знакомым местам.

Так, подчинившись своим душевным побуждениям, Дубравин отошел от корабля и вскоре скрылся вдали.

— Не слишком ли опрометчиво поступили мы, отпустив его одного? — забеспокоился Кулько.

— Вася! Где ты? Вернись! — переключая свой передатчик на большую мощность, закричал Хачатуров. И тут же услышал его ответ:

— Не тревожьтесь! Иду по старому маршруту. Настроение бодрое.

Его слова несколько успокоили товарищей.

Быстро продвигаясь вперед, Дубравин примерно через час вышел к исчезнувшему морю. Космонавт спустился с берега и пошел по дну, превратившемуся неизвестно почему в сушу. Дно было покрыто скользкой темно—синей глазурью всевозможных оттенков. Путь неожиданно преградила глубокая трещина. Дубравин остановился. Индикатор показывал на непрерывное усиление радиоактивного излучения. Захватив несколько красноватых камней, космонавт решил возвращаться обратно — идти дальше было опасно.

«Ядро Фаэтона до катастрофы могло быть весьма радиоактивным, выделявшим большое количество внутреннего тепла, — рассуждал по пути Дубравин. — Значит, температура на планете от этого могла быть значительно выше той, которая соответствовала положению Фаэтона в солнечной системе. Отсюда — более благоприятные условия для жизни».

Вдруг внутри скафандра слабо прозвучало очень странное попискивание. Звуки оборвались так же внезапно, как и возникли.

«Нет, ошибки здесь быть не может! Фаэты где—то рядом, поблизости. Скорей вперед!»

За невысокими холмами перед Дубравиным распростерлось широкое плоскогорье, почти чистое, без пыли и пепла. Вдоль побережья вилась дорога, вымощенная каменными плитами, местами чернели руины. Разветвляясь, дорога скрывалась вдали на равнине. В глубь материка со стороны бывшего моря вклинивалась двойная бухта. От нее к невысокой горной гряде также шла дорога. Поднимаясь вверх серпантинами, она обрывалась на вершине, напоминавшей своими зубцами корону. Среди прибрежных скал то там, то здесь поблескивали россыпи дымчатых кристаллов.

В другое время Дубравин непременно задумался бы, откуда здесь кристаллы и не являются ли они той формой, которую себе избрала материя, чтобы через тысячелетия перейти в живые кристаллы, а от них и в клетки. Но сейчас космонавту было не до этого.

Он торопился обойти бухту, уверенный, что на этот раз он напал на след таинственных обитателей.

— Где вы? Отвечайте! — кричал Дубравин по радио, словно его могли понять. Дубравин осмотрелся — кругом все та же однообразная, безжизненная, каменистая местность.

Пройдя еще немного, близ дороги Дубравин неожиданно увидел несколько одинаковых круглых глыб. Они заинтересовали его. Он подскочил к ним, смахнул с них пыль — толстые плиты были прозрачными. Направив на одну из них луч электрического фонарика, космонавт оцепенел: ему показалось, что он видит лестницу, ведущую в подземелье. Опустившись на колени, Дубравин попробовал сдвинуть плиту с места — она не поддавалась.

Сомнений не было! Именно тут мог быть вход в подземные жилища обитателей планеты, если они вообще существуют. Сотни мыслей промелькнуло в голове Дубравина. Он приподнялся. Сердце учащенно билось, во рту стало сухо. «Нужно сообщить на корабль!» — подумал космонавт. Но не дополнил своего намерения. «Попробую еще», — решил он.

Рядом с крайней плитой торчал металлический пенек, короткий, с оплавленной верхушкой. Но едва Дубравин приблизился и хотел прикоснуться к нему, как с пенька сорвалась мгновенно образовавшаяся шаровая молния. «Что это? Неужели остаток антенны? Или…» — Дубравин не успел додумать — молния ударила его в грудь и рассыпалась с ослепительным блеском. Оглушенный, с пробитым на плече скафандром, он, точно подкошенный, упал на плиту. С шипением и свистом воздух стал выходить из скафандра, и напрасно аварийный автомат старался сохранить внутреннее давление. На каске вспыхнула красная лампочка.

Что произошло дальше, Дубравин видеть уже не мог. Около него приподнялась одна из плит и открыла темный вход в подземелье. Оттуда высунулась странная фигура в сером одеянии и, подхватив безжизненное тело космонавта, увлекла его вниз.

Глава седьмая В КАЗЕМАТАХ ЦЕРЕРЫ

Каждую новую находку Данилова сопровождала восторженными восклицаниями.

— На земле эти снимки лучше всяких слов расскажут о том, что мы здесь видим! — приговаривала она, поминутно щелкая фотоаппаратом.

На этот раз им с Медведевым посчастливилось. Занимаясь раскопками в районе мертвого города, они сделали немаловажное открытие. На месте одного из разрушенных зданий им удалось обнаружить вход в подвальное помещение. Соблюдая осторожность и готовые ко всему, космонавты не спеша спустились вниз. Яркий сноп света электрического фонаря бежал по стенам и углам подвала, выхватывая из темноты кучи пепла и пыли.

— Виктор, обрати внимание!

Медведев посмотрел, куда указывала Данилова, и удивился. В одном из простенков стояла истлевшая мебель. При первом же прикосновении она рассыпалась в прах. Затем были найдены различные изделия из металла, отливавшего синевой, и битая посуда, на осколках которой сохранились небольшие рисунки. В большинстве своем очи изображали каких—то диковинных животных или растения. Причудливые переплетения линии и красок напоминали что—то знакомой и в то же время неведомое.

— Хочу увидеть на рисунке фаэтов и не нахожу, — сказал Медведев. — Они, наверное, такие, как и мы с тобой.

— А ты не допускаешь мысли, что они похожи вот на этих? — Таня подала капитану один из осколков, на котором были запечатлены странные существа, похожие своим видом на пауков.

Медведев отрицательно покачал головой.

— Не думаю. Ну, а если это так, то встреча с ними не сулит особого удовольствия.

— Ой! Смотри, не это ли настоящие фаэты?

— Конечно! Они! Наличие одежды — первый признак того, что это разумное существо.

На осколке был рисунок, изображавший несколько фаэтов. Это явилось такой важной находкой, что Медведев и Таня долго внимательно рассматривали его.

— По нему можно судить, что фаэты все—таки мало чем отличаются от нас, — заключил Медведев.

— Ты был близок к истине. Дотащим ли эти археологические трофеи? — Таня посмотрела на большую кучу разных предметов.

— По весу легко унесем и полтонны. Но слишком уж тут много всего, сразу не ухватишь.

— Мне кажется, все найденное нами пролежало здесь не одно столетие. Примечательно, что сохранилось лишь то, что не могло гореть. Пожалуй, в последнее время фаэты жили не на поверхности планеты, а в таких вот подвалах, служивших им убежищам.

— Убежищами! Но от чего?

— Не знаю, — сказала Таня.

Когда Медведев и Данилова, нагруженные всевозможными вещами, добрались до корабля, их встретили встревоженные товарищи. Медведев почувствовал что—то недоброе.

— Что случилось?

— Дубравин ушел к «морю», и все нет. По радио не отвечает.

— Ушел один? — с беспокойством спросил Медведев.

Хачатуров развел руками, как будто был повинен в необдуманном поступке товарища.

— Как же так? — только и смог выговорить капитан. Остро защемило сердце. Помолчав, договорил:

— Надо спешить! Кто знает, чем все это может кончиться.

Медведева все поняли без дальнейших объяснений. Шли быстро, большими прыжками, насколько хватало сил. Впереди шагал Медведев, молчаливый, сосредоточенный. На слое пепла отчетливо различались следы Дубравина. Потом они оборвались. Посоветовавшись, космонавты разомкнулись, чтобы дальше двигаться широким фронтом. Начался каменистый грунт.

Космонавты приблизились к бывшему морю. Медведев связался с Хачатуровым.

— Куда он мог направиться? По дну моря?

— Вряд ли. Скорее всего туда, — Хачатуров показал рукой в сторону диких холмов, вершины которых были чуть посеребрены рассеянным солнечным светом. — Мы с ним дошли до этого места. Дальше мы не ходили.

Вот и горы. Отроги их круто обрывались на побережье. Вдруг космонавты услышали тревожный голос Яровой. Она торопливо передала с корабля:

— Берегитесь! Приближается космический град! Он выпадет в вашем районе! Показания локаторов… Слышите меня? Отвечайте!

— Слышим! — коротко бросил в ответ Медведев и быстро увел товарищей под ближайший уступ в скале.

Неожиданно вся местность вокруг заклубилась в облачках черной пыли и, казалось, закипела, как в огромном котле. Сотни метеоритов вонзались с огромной силой в скалы. Космонавты прижались друг к другу, молча наблюдали за игрой разбушевавшейся стихии. А бушевала она в немой тишине. Разреженная атмосфера не разносила свиста и грохота камней. И в этом безмолвии все происходящее еще больше напоминало слепую пляску смерти, от которой волосы на голове вставали дыбом. Что—то будет?

Космическая бомбардировка прекратилась так же внезапно, как и началась.Космонавты оставались сидеть без движения, точно парализованные. Наконец, облегченно вздохнув, один за другим они покинули спасительное убежище под скалой.

— Оказывается, буйные силы космоса свирепствуют и на этой внешне тихой планете, — заговорил было Медведев, но сразу помрачнел, испугавшись невольного предположения.

— Каменный дождь! Не попал ли под него Дубравин?..

Эта страшная догадка поразила всех не меньше, чем только что бушевавший космический град. Но никто не проронил ни слова.

До захода солнца искали космонавты исчезнувшего товарища. Тщательное обследование местности не дало никаких результатов. На корабль возвращались усталые и подавленные.

В свои права снова вступала космическая ночь. В черном, мраке ничего нельзя было разглядеть. Свет электрических фонарей пробивал темноту не дальше трех метров. Полузамерзшие космонавты шли гуськом, связанные, как альпинисты, крепким тросом. Впереди показался свет. Это Ярова, чтобы товарищи не сбились с пути, включила на корабле сильный прожектор и приводную радиостанцию.

Тягостные минуты переживали космонавты. По возвращении на корабль все собрались в капитанской рубке. Все очень устали, но какой уж там сон! У каждого было чувство, словно он утратил самого близкого человека. И каждый внутренние страстно желал, чтобы опасения не сбылись. Дубравин, погиб! Нет, это немыслимо. Он должен жить. Он жив, завтра он будет с нами, как всегда веселый, неутомимый.

— Приводная электростанция должна работать всю ночь, — нарушил молчание Медведев. — И прожектор, Женя, тоже не гаси.

— Хорошо! — проронила Ярова. Губы ее мелко задрожали. Казалось, сейчас она разрыдается. Космонавты сочувственно посмотрели на Женю. Лицо ее побледнело, живые обычно глаза утратили свой блеск. Девушку словно подменили. Все понимали, что Ярова особенно мучительно переживает исчезновение Дубравина. Ни для кого из членов экипажа не было секретом, что Женя неравнодушна к Василию, хотя она и не давала повода думать так, скрывая свои чувства.

— Запас кислорода у него на шестьдесят часов, — тихо — сказала Таня. — Значит, еще не все потеряно.

— Василий жив! Я уверена в этом, — выкрикнула с болью Женя.

— С рассветом продолжим его поиски. Мы найдем его, чего бы это нам ни стоило! — Медведев подошел к Яровой и дружески обнял ее за плечи: — Не надо так сильно расстраиваться. Успокойся.

— Разреши мне завтра пойти с вами, — Ярова умоляюще взглянула на капитана.

— Не нужно. Все сделаем без тебя. А ты поможешь своей корабельной радиостанцией. Без связи нам тоже нельзя. Сегодня, оставшись одна, ты хорошо действовала. Радио и прожектор нам очень помогли. Понимаешь?

Женя согласно кивнула головой.

Поиски Дубравина продолжались. Но ни второй, ни последующие дни не принесли ничего утешительного. Шел шестидесятый час с момента ухода Василия. Космонавта теперь могло спасти только чудо.

Часы пробили полночь, но на корабле — никто не, смыкал глаз. Медведев, подперев голову руками, неподвижно застыл в кресле.

«Эх, Василий, Василий! Неужели? — о дальнейшем страшно было даже подумать. — Лучше бы со мной так…» Капитан поднялся.

— Кислород в скафандре кончился, — глухим, словно чужим голосом произнес Хачатуров. — Все!..

Медведев резко повернулся к Армену.

— Все?! — но, поняв, что спорить и заниматься самоутешениями сейчас бессмысленно, замолк. Нервно прошелся порубке. Потом, овладев собой, заговорил:

— Искать Дубравина будем. Фаэтов тоже. Это наша цель. Завтра каждый займется своим делом. Верю, тяжело. Но раскисать и опускать руки не следует.

— Ясно, капитан, — ответил за всех Хачатуров.

С рассветом Медведев и Таня были уже у руин мертвого города.

— Сегодня мы должны закончить раскопки. Танкетку Кулько почти отремонтировал. Завтра отправимся в места, еще не обследованные.

— У меня, Виктор, все валится из рук. Не хочется спускаться в эти могильные склепы.

— А ты крепись!

Незаметно для себя Медведев и Таня провозились в подвалах до полудня. Вынося наверх сумки с собранным вещами, Таня поразилась странной перемене, происшедшей на поверхности.

— Виктор поднимайся скорей! Диск солнца посинел! Посмотри на эту фиолетовую тучу! Она с каждой минутой становится все больше

— Действительно!.. — Медведев с опаской поглядывал вверх.

Солнечный свет померк. Горизонт стал невидимым. В наступившем полумраке вдруг мелькнула маленькая искорка, за ней вторая. И вот кругом замерцало множество огненных пылинок.

— Электрическая буря! — испуганно прошептала Таня, чувствуя, как ее охватывает ужас перед этим грозным и необыкновенным явлением природы.

— Церера попала в тучу космической пыли. Пыль горит в остатках атмосферы планеты! — догадался Медведев. — Но что такое? Наша приводная станция замолчала.

— Оставаться здесь опасно. Зажаримся! — показала Таня на металлические предметы, начавшие нагреваться. Схватив капитана за руку, она почти насильно утащила его в подвал.

Время тянулось медленно. Неоднократно Медведев пытался связаться с кораблем по радио, но всякий раз безуспешно.

— Вероятно, космическая пыль поглощает радиоволны, а через толщу недр они пробиться не в силах, — объяснил Медведев.

— Настоящая огненная мышеловка! — встревожилась Таня. — Боюсь — туча скоро не пройдет. А запасы кислорода у нас ограничены.

Целые сутки продолжалось феерическое горение пыли. Но вот искрящаяся мгла поредела. В небе появился матовый диск Солнца. Слабый свет его залил окружающую местность.

— Пойдем, Таня. Оставаться здесь дольше рискованно. Кислород…

— Понимаю. Но куда мы пойдем в этой серой дымке?

— Раз радио молчит, попробуем ориентироваться магнитным компасом. Пока его стрелка всегда устойчиво держалась в одном направлении.

Космонавты пошли. Рация по—прежнему бездействовала. Уже должен был появиться корабль, но его нигде не было видно.

«Не заблудились ли?» — с опаской подумал Медведев, начиная жалеть, что доверился компасу. «Вдруг он показывает неверно?» — капитан проклинал себя за неосторожность: ведь с ним была Таня. И вдруг… О, счастье! Он услышал слабые сигналы приводной станции. Оказалось, что они шли в обратном направлении, удаляясь от корабля.

— Таня! Поворачивай назад! Компас нас обманул.

Теперь, вслушиваясь в сигналы приводной станции, космонавты спешили наверстать упущенное время. Связаться с кораблем пока было невозможно. Хорошо, что хоть мощная корабельная станция смогла пробить пылевую мглу.

Посматривая с тревогой на часы и на индикатор кислорода, Медведев пытался прикинуть, какое расстояние еще отделяет их от корабля. Воздуха в скафандрах им могло хватить максимум на час.

Быстро бежали минуты. Истекал запас кислорода в скафандре. Дышать становилось все труднее.

— «Циолковский!» — прокричал Медведев и усиленно начал радировать.

И то ли они приблизились к кораблю, то ли пылевая мгла поредела так, что перестала действовать на радиоволны, но на корабле услышали Медведева.

— Капитан! Мы вас слышим! — передавала Женя, — Где вы? Отвечайте!

— Женя! Далеко ли до корабля? — не удержался и спросил Медведев. — У нас кончается кислород!

— Капитан! Держитесь! К вам вышла танкетка!

Найдет ли их танкетка? Не задохнутся ли они без воздуха?

— Таня, как твое самочувствие? — спросил Медведев.

Девушка не ответила. Она остановилась и бессильно опустилась на черный пепел, покрывавший почву. Медведев подхватил ее на руки и понес, с трудом передвигая ноги.

«Только бы не упасть! Еще немного…»

В голове у Медведева гудело. Перед глазами плыли синие круги, уши как будто, заложило ватой. Он ощущал, как силы постепенно оставляют его. Шаг, еще один, третий…

Прорезая фарами вечерние сумерки, прямо на них двигалась танкетка.

Ноги у Медведева подкосились, он лишился чувств.

Придя в себя, капитан увидел, что находится в танкетке со снятым шлемом. Над ним склонилось доброе, озабоченное лицо Кулько. Вот Алексей улыбнулся, что—то сказал, а что — капитан не расслышал. Он приподнялся на локтях, осмотрелся.

— Жива! Она здесь!

Рядом с ним лежала Таня и часто—часто дышала. Обессиленный, но счастливый Медведев снова откинулся в кресле.

Вскоре танкетка остановилась. Медведева и Таню бережно перенесли на корабль, уложили в постели. Медведев хотел было воспротивиться этому, но пришлось смириться.

— Вы сейчас не капитан, а мой больной, — с показной строгостью заявила Ярова, хлопотавшая возле него.

— Именно! — подтвердил Кулько, улыбаясь.

— Хорошо, хорошо! Скажите, когда отремонтировали танкетку?

— Во время электрической бури мы не прекращали ремонта. Ваше отсутствие заставило нас торопиться. Вот и все.

— Молодцы! — Медведев закрыл глаза.

Непроглядная черная ночь, как всегда, быстро погрузила Цереру в ледяной сон, Но еще более беспросветной, нескончаемой была ночь в глубоких подземельях Фаэтии.


Дубравин очень долго не мог опомниться. Сначала не было никакого ощущения, словно все ушло в небытие. Потом он то задыхался от недостатка воздуха, то дрожал от холода, то стонал от нестерпимой боли в плече и груди. Глаза застилала мутно—белая пелена. Сознание работало плохо.

Голову будто сжали железными тисками. И снова жгучая боль пронизывала тело. Дубравин вскрикнул и открыл глаза.

— О — о! — жалобно простонал он. Невыразимое страдание слышалось в этом стоне.

— Уйди! Прочь! — бессвязно шептал космонавт, И рука, вскинутая кверху, снова бессильно упала на грудь.

Опять тяжелое забытье, сопровождаемое неровным дыханием да судорожными движениями. Так мечется в бреду человек.

Сколько времени продолжалось такое состояние — день, неделя, месяц, — Дубравин ни за что не мог бы определить. Яркая электрическая вспышка, удар — а дальше… Наконец он с трудом открыл отяжелевшие веки. Над ним, освещенный тусклым голубоватым светом, низко опускался сводчатый потолок. Гладкие стены. Ложе. Непослушными руками космонавт ощупал одеяло, которым был укрыт. Шелковистое, оно приятно холодило.

Боль в теле не утихала, особенно на плече и в месте ожога. Но не она заботила сейчас Дубравина. «Что же все—таки — произошло? Где товарищи? Что со мной? Неужели я у фаэтов? И один. Тогда где же они и каковы их намерения? Однажды перед ним промелькнуло какое—то беглое видение и скрылось, он это прекрасно помнит. Или это было в бреду?»

Мысли утомили, и силы оставили Дубравина. Он снова впал в полузабытье.

Вдруг космонавт вздрогнул. К его разгоряченному лбу прикоснулось что—то холодное. Он медленно открыл глаза и, чуть не вскрикнув от удивления, замер. Над ним склонилось почти человеческое лицо. Продолговатое, потрясающе бледное, изборожденное сотнями морщин, с острым носом и настороженными ушами, обрамленное клочками серых, как пакля, волос.

Дубравин лежал не шевелясь, затаив дыхание. Леденящий холодок закрадывался в душу. А голова незнакомца продолжала покачиваться на тонкой шее, вперил в космонавта неподвижный взгляд бесцветных, глубоко сидящих глаз.

«Так вот какие эти фаэты», — подумал Дубравин.

Но вот житель Цереры издал какой—то мелодичный звук и отошел. Высокий, худой, он был одет в странную голубую одежду, висевшую на нем мешком. Длинные руки болтались в свободных рукавах.

Дубравин посмотрел по сторонам. На низком столике, стоявшем возле ложа, он увидел блюдо с небольшими синеватыми плодами и прозрачный сосуд, наполненный бесцветной жидкостью.

«За мной ухаживают!» — у космонавта отлегло от сердца. И только сейчас он ощутил, что ему страшно хочется пить. Дубравин осторожно поднес сосуд ко рту и сделал небольшой глоток. Внутри приятно зажгло, голова закружилась, боли заметно утихли.

«Лекарство, очень сильное лекарство», — мелькнула у Дубравина мысль, и он забылся глубоким сном.

После этого у своего изголовья Дубравин не раз видел старого фаэта. Но однажды следом за ним в таком же голубом одеянии, только расшитом золотыми узорами, вошла бледнолицая девушка. Серые волосы ее были собраны в семь пучков, которые торчали на голове веером. Несмотря на бледность, угловатые черты лица казались привлекательными. «Ну и прическа!» — невольно удивился Дубравин. Несколько минут старик и девушка, изредка поглядывая на больного космонавта, о чем—то переговаривались между собой на певучем наречии. Потом они, не тревожа Дубравина, удалились.

Отныне за ним начала ухаживать фаэтянка. Старик больше не появлялся. Дубравин стал поправляться, быстро набираться сил. Фаэтянка регулярно навещала космонавта. Не раз он пытался заговорить с лей, но она останавливала его предостерегающим жестом. Однажды, словно поняв намерение Дубравина, фаэтянка показала на себя и полуспела:

— Ни—лия! — и, переждав немного, снова повторила: — Ни—лия!

— Понял! Ясно! — обрадовался Дубравин. — Тебя зовут Ни—лия, — и, повторяя движения девушки, ткнул пальцем себя в грудь. — Вася! Вася!

— Ва—си—я! — по—своему пропела фаэтянка и плавно закивала головой.

С этого дня они пытались разговаривать между собой.

Дубравин узнавал от Ни—лии новые для себя названия предметов и старался уловить тончайшие оттенки в незнакомых мелодичных словах. Он поставил своей целью овладеть секретом языка фаэтов, что еще можно было делать в его положении!

А беспокойство не проходило. Часто показывая наверх, космонавт приводил Ни—лию в большое смятение. Он пытался спросить фаэтянку о своих товарищах, возможности связи с ними, выхода на поверхность. Но она только в ужасе махала руками и закрывала глаза.

В одно из занятий языком фаэтов, которые Ни—лия охотно проводила с Дубравиным, они дошли до понятия «время». Узнав, сколько дней он пролежал в постели, космонавт был поражен.

— Ни—лия! Что ты говоришь! — с горечью воскликнул он. — Три месяца! О — о! Все пропало! Ты пойми, наш космический корабль, наверно, уже улетел на Землю.

Добрую половину того, что сказал Дубравин, Ни—лия не поняла, а со своими слабыми познаниями языка фаэтов он не смог выяснить, как на Церере счисляют время. Да и до этого ему сейчас было. Схватившись руками за голову Дубравин в отчаянии упал на подушку.

На следующий день Ни—лия принесла странный прибор, похожий на корону, и шкатулку, увитую множеством нитевидных проволочек.

— Ва—си—я! Я хочу помочь тебе хорошо запомнить наши слова.

— С помощью вот этого прибора?

— Да, да!

— Интересно!

— Надень корону на голову, — Ни—лия подала космонавту прибор и присоединила к нему несколько тонких проводников от шкатулки. — А теперь нажми любую кнопку. Фаэтянка показала, как это нужно сделать.

Дубравин надавил на одну из кнопок и чуточку опешил.

— Так… Вижу — море, темные волны, белую пену прибоя, камни, гальку, животных, похожих на тюленей, — приговаривал он восторженно. Одновременно слышу их названия! Что это такое? Звуковой фильмоскоп?

Ни—лия объяснила космонавту, что прибор правильно было бы назвать электропамятью, хотя токи, которыми он действует на мозг, не превышают и миллионной доли энергии, зажигающей самую маленькую лампочку.

— Примечательно то, что все предметы, которые покажет прибор, навсегда останутся в твоей памяти.

— Похоже на то, — не переставал удивляться Дубравин. — Море, волны, камни — на Церере? Ты почему—то никогда не говорила мне об этом.

Фаэтянка не ответила, будто не расслышала, о чем спросил космонавт.

— Только не переутомляй себя короной.

Миновала еще неделя. Дубравин мог уже подолгу сидеть в кресле и даже иногда двигался по каземату, как он называл комнату за ее низкие своды.

Занятия языком фаэтов не прекращались. В свою очередь Ни—лия заучила несколько русских слов. Между космонавтом и юной жительницей Цереры завязалась настоящая дружба.

— Вникай, а чего не поймешь — спрашивай, — объяснял Дубравин. — Мы прилетели с далекой Земли. Из цветущей страны. Называется она — Союзными Республиками. Наши люди построили самое справедливое общество, пользуются всеми благами природы и цивилизации. Они свободны, равноправны, их труд идет на общество, для народа, и в этом для них высшее счастье. В часы отдыха и молодые, и старые занимаются спортом, гуляют, посещают театры, музеи, читают книги.

В другие дни он рассказывал ей про межпланетную станцию и космический корабль «К. Э. Циолковский».

Ни—лия, постигая сказанное Дубравиным, покачивала головой. Изредка ее лицо омрачала печаль.

— А тебе разве нечего сказать о своей планете? — пытался вызвать фаэтянку на разговор Дубравин. — Отчего она такая мрачная, неприветливая? Где остальные фаэты? Почему на поверхности планеты все города разрушены?

Видно было, что Ни—лия хранит какую—то большую тайну и не решается посвятить в нее прилетевшего из космоса человека.

В одну из таких бесед Дубравин узнал от девушки такое, что буквально ошеломило его. Оказывается, в живых осталось только семнадцать фаэтов. Двое из них, самых старых и дряхлых, уже не в состоянии были ходить и покорно ожидали смерти. Старец, которого видел Дубравин, — это дед Ни—лии — Ми—дион, мудрый и добрый фаэт. У фаэтянки есть еще старший брат по крови. У него маленькие фаэты. Одна подруга погибшего фаэта тоже имеет малышей.

— История наша безрадостна и печальна, — заключила свой короткий рассказ Ни—лия. — Ми—дион как—нибудь все тебе объяснит. Он ждет твоего выздоровления.

— Почему осталось в живых так мало фаэтов? — спросил Дубравин у Ми—диона, когда тот опять появился в комнате и начал с ним беседовать.

— Несколько лет назад у нас возник мор. Страшная болезнь! За короткий срок она унесла в царство смерти более двухсот фаэтов. Против нее даже элексир жизни оказался бессильным. Последнюю тяжелую потерю мы испытали, когда большой метеорит разбил нашу подзорную башню с увеличительной трубой, а вместе с ними и станцию беспроволочной эфиросвязи. — Старец замолк, полузакрыв глаза. Тонкие пальцы его заметно дрожали. — Она была разрушена задолго до вашего появления. В подзорной башне, выходившей на поверхность планеты, погибли четыре моих внука по крови самые сильные, самые талантливые. Это несчастье отняло у нас все: радость жизни, надежду на будущее. Злосчастный случай! Он оборвал наши эфиропередачи, которые мы посылали в звездное пространство.

— Фа! Фа! Фа! — пропел Дубравин начало мелодии, которую он принял из космоса на «Комсомолии».

Ми—дион сразу изменился в лице, затряс длинными руками.

— Так вы… вы уловили наши позывные, — бессвязно, в сильном волнении лепетал он. — У — у — у! Прилетели по зову!

— Да, да! — обрадовано повторял Дубравин. — Теперь расскажите, что же все—таки случилось?

Глаза старца потухли, опять стали безжизненными.

— Потом, не сейчас, — отмахнулся он и расслабленными, неуверенными шагами пошел к дверям, беспрестанно покачивая головой.

Так росло число однообразных часов, проведенных Дубравиным в каземате. Вскоре он в сопровождении Ни—лии начал совершать прогулки по подземельям Цереры. Он открывал все новое и новое для себя. С изумлением осматривал космонавт сложнейшие технические сооружения, воздвигнутые в недрах планеты чуть ли не два тысячелетия тому назад.

Чтобы построить здесь, в глубине, все это, нужно многое знать. Фаэты, оказывается, далеко ушли в своем развитии. «Нет, это не дикари, а способные существа, — думал Дубравин. — Странно, из чего сделаны толстые стены подземелья? Как сказала Ни—лия, они — из особого сплава, очень прочные, твердые и гибкие. По—видимому, они способны выдерживать огромное давление. А энергетическое хозяйство! Это целый комплекс атомных и электрохимических установок с разными двигателями и механизмами».

Дубравин постепенно разбирался в принципе действия сложных установок. Работа их в большинстве своем была основана на знакомых физических законах, общих для всей Вселенной.

— Как вы управляетесь со всем этим? — поинтересовался Дубравин у Ни—лии, показывая на машины.

— Нас выручают саморегуляторы, крохотные, механические помощники. Они заменяют труд многих фаэтов, являются бдительными сторожами. Саморегуляторы поддерживают нужное тепло в помещениях, подают воду, очищают воздух, сигнализируют обо всем здесь происходящем. И не только тут. Это они известили о твоем приходе и о том, что ты пострадал от разряда, сорвавшегося с эфироантенны. Мы услышали твои сигналы по эфиру, хотели связаться с тобой, но неудачно: чуть не убили тебя.

Теперь Дубравин все вспомнил и понял.

— За все саморегуляторы, — продолжала Ни—лия, — мы благодарим предков. Они снабдили нас: умными машинами и запасами ядерного топлива.

— Как же вы рискнули спасать меня, не зная, кто я и зачем пришел к вам?

— Если бы ты не пострадай, мы, может, поколебались открыть тебе вход. А сам бы ты к нам не проник. Наши стены настолько крепки, что даже выдержали ужасную катастрофу, постигшую нашу планету.

— Какую катастрофу?! — встрепенулся Дубравин. — Ты не говорила о ней, я что—то не помню. Почему же ты не отвечаешь?

Космонавт сгорал от нетерпения узнать разгадку таинственной истории Цереры.

— Не могу, — тихо пропела фаэтянка. — Это слишком долгий рассказ, да многого я и не знаю. Ми—дион все скажет тебе, — и Ни—лия, тронув Дубравина за руку, повела его дальше.

— Вот наша плантация. Здесь мы получаем пищу.

Фаэтянка открыла дверь в узкое помещение, залитое теплым красноватым светом. Кусты, отливающие синевой, длинными рядами произрастали вдоль стен. На ветвях висело множество плодов, величиной с кулак, и цвели большие синие цветы.

— Это кусты жизни. Маленькие плоды едим сырыми. Со спелых снимаем кожуру, потом запекаем их. Получается то, что ты назвал хлебом. Тебе нравится наш хлеб, Ва—си—я?

— Очень! — похвалил Дубравин.

— Говорят, раньше эти кусты были небольшие, но после катастрофы они увеличились. Вероятно, на их рост повлияло уменьшение силы тяжести.

«Значит, и у нас на „Комсомолии“ это тоже является одной из причин усиленного роста растений», — подумал Дубравин.

Они вышли с плантации и направились дальше.

— Ни—лия! А мы не заплутаемся среди этих лабиринтов? Как ты находишь дорогу? Здесь столько всяких помещений, коридоров, переходов, этажей…

— О, нет! Обрати внимание на световые обозначения. А что находится за закрытыми дверями, легко узнать по висящим над ними таблицам.

— Интересно, куда ведет вот эта дверь с крестом и без таблицы?

— Там ужасные места! — с испугом произнесла фаэтянка. — Это соединительный тоннель с другим убежищем. Вскоре после катастрофы, неизвестно почему, в том убежище погибли все жившие в нем фаэты. Ми—дион говорит, что там до сих пор лежат горы трупов.

С минуту Дубравин и фаэтянка шли безмолвно по полутемному коридору.

Ни—лия привела его в машинное отделение. В нем тесно расположились сложные установки, напоминавшие небольшие синхрофазотроны.

— Установка для разгона атомов? — высказал предположение космонавт.

— Не угадал, — покачала головой Ни—лия. — Эти машины превращают одни минералы в другие.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что тут можно переделывать железо в золото? — пошутил Дубравин.

— Не совсем так. С помощью этой машины мы превращаем камни в кислород, а вон той — в легкий водород. Соединяя кислород с водородом, получаем воду.

— И ее можно пить?

Фаэтянка нажала на одну из кнопок. Тут же с потолка начала быстро опускаться большая плита.

— Ай!.. — вскрикнула Ни—лия.

В одно мгновение Дубравин схватил ее за руку и рванул к себе. На то место, где только что стояла фаэтянка, грохнулась тяжелая плита.

Ни—лия, дрожа всем телом, благодарно взглянула на космонавта.

— Не та кнопка. Хотела напоить тебя. Ошиблась, — начала оправдываться она. — Ты спас меня, Ва—си—я. Никогда этого не забуду. Зу—лей! — протянула нежно фаэтянка.

Дубравин растерянно улыбался.

— Ну, что ты. Я просто… — он не находил слов, чтобы выразить свою мысль. — А как я должен благодарить вас, Ми—диона, тебя за то, что спасли меня, вылечили, — нашелся он наконец.

— Об этом не надо, — умоляюще протянула Ни—лия, взяв руку Дубравина в свои, благодарно пожала ее. Руки Ни—лии были холодны.

— Объясни, почему у тебя руки иногда бывают как ледышки?

— Фаэты принадлежат к числу полухладнокровных живых существ. Температура моего тела без вреда для здоровья может понижаться или повышаться в зависимости от теплоты окружающей среды.

— Вот такой холодной была у нас на Урале малахитница — Хозяйка Медной горы, — пошутил Дубравин и, улыбаясь, рассказал Ни—лии уральский сказ. Потом начал с увлечением описывать чудесную русскую природу с ее холодной снежной зимой, буйную в цветах весну, жаркое лето и золотую осень, полную замечательных даров щедрой земли.

Он рассказал о величии Уральских гор и красоте сибирской тайги, о морях и полноводных реках и о том, как люди подчиняют себе природу, преобразуют ее.

Фаэтянка внимательно слушала космонавта.

— Ты тоскуешь по Земле, — поняла она его. — Тебе очень хочется туда?

— Очень, Ни—лия!..

Глава восьмая ИСТОРИЯ КАТАСТРОФЫ

В один из вечеров, если так можно назвать искусственные сумерки, вызываемые голубым неоновым — светом, в небольшом зале, задрапированном темным бархатом, собрались последние фаэты и их гость — пришелец с далекой Земли.

Все удобно расположились в глубоких мягких сидениях, похожих на раковины. Никто не решался нарушить торжественно — печальную тишину. Что скажет Ми—дион? Первое слово за ним, за самым мудрейшим. А он не спешил Откинувшись на спинку круглой раковины, Ми—дион как будто дремал. Лишь печальные тени изредка пробегали по его высохшему лицу.

Но вот он медленно покачал головой и, как бы угадывая желание Дубравина, проговорил:

— Далеко уносит ручей свои воды, но сегодня мне хочется вернуться к его истокам, в далекое прошлое, — так неторопливо, вполголоса повел рассказ Ми—дион, звучавший в его устах словно песня, тихая и скорбная. — Запаситесь, друзья, терпением. Мое повествование будет не только длинным, но и печальным.

Дубравин ловил каждое слово старца, старался перевести его точнее и мысленно представить все, о чем поведет он речь. Ведь открывается одна из величайших тайн Вселенной!

— В предалекие от нас времена, — продолжал Ми—дион, — пятой от Солнца планетой была обращавшаяся вокруг него Фаэтия. Правда, она слабее других обогревалась солнечными лучами, и все—таки Фаэтия из—за внутреннего тепла, выделявшегося ее горячим ядром, обладала довольно мягким климатом. Надо заметить, что горячее ядро являлось не только источником тепла, ускорившие развитие жизни на планете, но и оказалось очагом огромнейшей энергии, которую надо было кому—то обуздать или использовать. С другой стороны, ядро планеты в своей активной деятельности никогда не было устойчивым, а временами его энергия искала себе выхода, вырываясь на поверхность живым лучистым пламенем. Напоминая по форме эллипсоид, Фаэтия имела два огромных материка, из которых один был теплым, а другой огнедышащим. Вот, взгляните, — и Ми—дион показал рисунок, похожий на географическую — карту. — Тысячелетиями материки разделялись водами омывавших их океанов. На Айяватти, так назывался материк теплых широт, жизнь появилась раньше. Постепенно из простейших форм живых существ возникали более сложные. В борьбе с окружающей природой живые организмы приобретали полезные для них свойства, развивались и совершенствовались. Пришло такое время, когда на Айяватти среди животных выдвинулся тип сильных и разумных существ. Этому способствовал труд. То были наши далекие предки. Гладкокожие, они обладали нежным синеватым покровом, ходили на задних конечностях, имели длинные руки.

Шли века. Вначале на плотах, а позже на самоплавах фаэты начали переплывать океаны и пытаться проникнуть на другой — огненный материк, который они прозвали страшным именем Улейяма. Многие погибли, прежде чем достигли его. И немногие сумели вернуться обратно. Рассказы возвратившихся были разноречивы и ужасны. Но все это только еще больше распаляло любопытство и желание проникнуть в тайны второго полушария. Все новые и новые смельчаки пускались в путь к таинственному материку, покрытому огнедышащими горами. Озаряемый многоцветным сиянием, с голыми берегами, он походил на неприступную крепость. Из глубин материка иногда вырывался лучистый огонь, сжигавший кругом все живое.

Подавшись немного вперед, Дубравин слушал с напряженным вниманием.

— В отличие от Улейямы на Айяватти развился разнообразный животный и растительный мир. Среди низкорослых деревьев и кустарников, покрытых синими иглами и местами образовавших огромные заросли, обитали многочисленные животные. Рыбой изобиловали моря и реки. Обильны были урожаи плодоносящих растений. Хлебные плоды, масляные орехи, винные ягоды, голубое волокно — не перечислить всего, что произрастало на почве Фаэтии. Но еще богаче были ее недра. Легкие газы, жидкое топливо, горючие камни, благородные металлы, драгоценные самоцветы и редкие земли добывались в рудниках и шахтах предгорий. Фаэты беззаботно пользовались благами природы. Как все счастливые существа, они не задумывались над будущим. Ничто не сулило им несчастий. Войн на Фаэтии не было никогда. Правда, дух соперничества вызывал иногда споры и тяжбы, но и они были непродолжительны. Век за веком шло время. Двигалась вперед жизнь. Развивались живопись, скульптура, совершенствовались наука и техника. Росли поселения и города, увеличивалось население Айяватти.

Ми—дион сделал небольшую паузу.

— На Айяватти сложился культ подруги, так называют у нас женщин. Наши предки издревле поклонялись прекрасной богине Ай—е, олицетворявшей для них плодородие и любовь. Выше всего превозносилась красота подруг. Глубокой любовью и уважением окружались матери. С ранних лет в юных фаэтах воспитывались не только ловкость и отвага, но и нежная заботливость к подругам и матерям, готовность в любых обстоятельствах оберегать их и защищать. Ежегодно богине Ай—е посвящались два праздника — Весенних цветов и Осеннего плодородия. Праздновались они с большой торжественностью и великолепием. Во всех храмах в дни праздников чествовали подруг, ставших совершеннолетними и сочетавших в себе вместе с внешней прелестью и внутреннюю духовную чистоту.

Ми—дион встал, подошел к стене и потянул за толстый витой шпур.

Бесшумно раздвинулись складки тяжелой материи. И взору Дубравина открылась большая картина, написанная необычайно яркими красками странных расцветок и поражающая своей пестротой.

Изумрудно—зеленое небо светлело у горизонта и делалось совсем прозрачным над склонами гор. Приморская растительность была подобна россыпи драгоценных камней: то образовывала причудливые узоры, как у зеленого малахита, то синела лазуритом в аллеях деревьев, либо краснела агатами в зарослях кустарников. На равнине возвышался круглый храм, увенчанный множеством остроконечных башен. На широкой площади перед храмом, господствуя над всем окружающим, стояла величественная статуя богини, высеченной из красного александрита.

Но что такое? Дубравин от неожиданности вздрогнул.

Картина вдруг осветилась лучами восходящего янтарного солнца и ожила. Все, на ней начало менять свои цвета. На короне богини загорелись алые рубины и засверкали алмазы, а статуя, теряя свою малиновую окраску, сделалась сначала зеленоватой, а потом нежно—фиолетовой. От этого показалось, что растаяли все ее одежды, и богиня осталась стоять гордая, обнаженная, дивно красивая. Вся площадь заполнилась множеством танцующих фаэтов. Они образовали вокруг статуи огромный хоровод и в своих голубоватых одеждах походили на бурлящий поток воды.

— Ни—лия! Что происходит здесь? — шепотом, спросил ошеломленный Дубравин.

— Это праздник цветов. Видишь, как фаэты поклонялись богине Ай—е. В ее образе они обожествляли все прекрасное: весну, цветы, счастье.

— Отчего картина меняет цвета и на ней все движется?

— Она нарисована в три слоя оживающими красками, — объяснила фаэтянка. — Под действием света они поочередно открывают вид за видом. Верхний рисунок обесцвечивается и открывает второй, а он в свою очередь сменяется третьим. Когда обесцветится третий рисунок, картину нужно погрузить в темноту, чтобы краски химически восстановились.

Тяжелые складки материи сдвинулись, скрыв побледневшую картину. Отдохнувший Ми—дион продолжал свое повествование.

— Особенно счастливый день для фаэтов настал, когда, построив шахты — котлы, ученые заставили тепло горячего ядра планеты служить на благо ее населения. Это была неисчерпаемая сила, которая облегчила труд фаэтов и снабжала их всем необходимым. Но однажды некоторые прибрежные селения были потревожены падением многочисленных камней. Вначале подумали, что камни прилетели из бездны Вселенной. Но позже выяснилось, что они выброшены мощными извержениями огнедышащих гор Улейямы.

Снова были снаряжены несколько экспедиций для исследования огненного материка. Но, как правило, все быстро затевается и не скоро делается. Много времени прошло, пока из экспедиции на обгоревшем мореплаве возвратились несколько полуживых фаэтов. Вскоре вернувшиеся путешественники умерли, успев лишь коротко описать то, что случилось с ними. Едва они вступили на берег Улейямы, как почувствовали, что почва под их ногами колеблется. Пересилив страх, они захотели проникнуть в глубь материка, но на каждом шагу встречались препятствия: то путь им преграждали горячие фонтаны, то из многочисленных расселин начинал крутиться удушливый газ, ядовитый дым. Но фаэты не отступили.

И, словно разгневавшись на них, ближайшая из гор грозно загрохотала. Из ее усеченной вершины высоко поднялся черный столб дыма, полетели вверх камни, а вырвавшееся пламя заплясало по склонам горы, как живое. Медленно вниз покатился огненный поток и, как дракон, тысячами красных языков потянулся к путникам. Объятые ужасом, фаэты бежали, пытались добраться до своих мореплавов, но их настигал и засыпал горячий пепел. Немногим удалось спастись.

А тысячи спавших веками огнедышащих гор продолжали гневно грохотать. Скатываясь с берегов, огненный поток заставил закипеть воду. Потрясенные пережитым, обожженные пеплом и паром, путешественники уже считали себя спасенными, когда далеко в море их настигло лучистое пламя. Восемь мореплавов запылали, как факелы, и лишь на одном удалось погасить пожар.

С тех пор на Улейяме не прекращались извержения огнедышащих гор. Случалось, мелкие и большие камни долетали до Айяватти, убивая фаэтов и разрушая их жилища. Наши предки, обожествляя огненные силы Улейямы, пытались умилостивить их. Они посылали мореплавы с подарками, а однажды снарядили даже большой мореплав, на который посадили сто своих красивейших подруг, чтобы принести их в жертву всепожирающему огню. Но все было напрасно.

Ми—дион подал рукой знак Ни—лии. Девушка подошла к стене и, откинув занавес, нажала на блестящую кнопку. Зашуршав стальными створками, открылось хранилище папок, похожих на толстые книги. Фаэтянка достала одну из них и подала старцу.

— В этих фолиантах, — пояснил Ми—дион, — история страшных событий. Коротко, скучными словами, а больше рисунками летописцы записывали то, что они видели. Вот, послушайте, что пишет один из них, — и Ми—дион стал читать:

«Через год от бомбардировок камнями цветущее побережье Айяватти оказалось опустошенным. Чтобы спастись от разгневанной стихии, фаэты начали зарываться в недра планеты. Там, в металло—пластмассовых убежищах, они укрывали заводы, склады и научные лаборатории. В глубинных лабораториях ученые продолжали свой труд. Отныне все их изыскания были направлены только на изобретения средств защиты. Еще до начала извержений на Улейяме наши ученые сумели открыть ядерную энергию мельчайших частиц материи. Чудесной, неисчерпаемой казалась эта энергия. Огромные блага сулила она всем обитателям планеты». — Ми—дион бросил взгляд на Дубравина. — Знают ли о ней у вас на Земле?

— Да. Ее у нас называют атомной энергией.

— И стали ученые искать в ней средство защиты, мощное оружие против огненной стихии, разбушевавшейся на Улейяме. Они верили, что лучистое пламя там можно погасить так же, как иногда действуют на пожаре, отрывая силой взрыва огонь от почвы, и этим самым ликвидируют его. Это была колоссальная ошибка, вытекавшая из грубых просчетов и незнания подлинной природы огненного ядра планеты и вырывавшегося из него лучистого пламени. Может, на это толкнула и усиливающаяся активность огнедышащего материка, который теперь, кроме каменных бомб, бросал через океан и огненные стрелы.

Ми—дион закрыл фолиант.

— Посмотрите! Вот картина, нарисованная художником того времени. — Ми—дион простер руку к стене, и Дубравину открылась панорама красивого портового города.

Утопая в синеве деревьев и вонзаясь в небо острыми башнями, на берегу залива раскинулся город. В причудливый узор сплетались бульвары, улицы и площади. Жемчужными гранями сверкали крыши храмов. Среди улиц голубели каналы, по которым скользили плоские лодки. По берегам двигались вереницы трехколесных экипажей, а над ними по длинным террасам сновали пешеходы. Город жил кипучей жизнью. Многоярусные здания, связанные террасами улиц, придавали городу прозрачность и вид огромного воздушного замка.

Вдруг вдали, высоко в небе, показалась быстродвижущаяся огненная точка. Стремительно падая, она росла в размерах… И вот ослепительно яркая вспышка затмила солнечный свет. Над центром города возник огромный шар пламени. Жгучим огнем он брызнул во все стороны и, быстро разрастаясь, поглотил весь город. Мигом огонь превратился в гигантский столб оранжевого дыма. Увенчанный вверху алой шапкой, он с невероятной быстротой устремился ввысь. Словно чудовищный гриб, черный у основания и с огненно—желтой верхушкой, стоял этот зловещий дым, клубясь над городом, охваченным бушующим пожаром. Дым, постепенно расплываясь в серое смертоносное облако, долго еще висел над городом, обращенным в прах и пепел. Последнее, что можно было заметить на картине, — это дымившиеся руины, среди которых не было ничего уцелевшего, живого.

Медленно сдвигался тяжелый занавес, скрывая поблекшую картину. Дубравин не верил своим глазам.

— Невероятно!.. — бормотал он. — Ведь подобную картину я видел на Земле. Художник точно так же рисовал гибель японского города Хиросимы от атомной бомбы. Неужели…

Снова полилась певучая речь Ми—диона.

— После этих разрушений и огромных жертв было окончательно решено применить ядерный взрыв против разбушевавшегося огня Улейямы. На большой воздухолет поместили снаряд с ядерным горючим, который должны были сбросить на другом полушарии на огненный материк. Воздухолет назад не вернулся, но ядерное горючее он сбросил на огнедышащие горы. Что там произошло, никто не знал, но извержения огня прекратились — и на довольно длительное время.

В это время совет старейшин Айяватти собрал в своей глубинной резиденции всех выдающихся ученых. «Мы отдаем вам пластмассы и весь наш металл, — заявил им глава совета. — Вы должны построить несколько опытных убежищ, которые длительное время смогут, оставаться изолированными от внешнего мира. Создайте на глубине пятисот локтей поселения со своей атмосферой и искусственным солнцем, с автоматически действующими заводами. Пусть в этих убежищах фаэты будут столетиями обеспечены всем необходимым».

Еще не было закончено строительство глубинных поселений, как на Улейяме снова запылало лучистое пламя. Стало ясно, что если оно будет продолжаться, то из воздуха планеты выгорит все ценное, и он станет непригодным для дыхания живых существ. Тогда снова по решению совета старейшин была применена ядерная бомба против огнедышащих гор. Она погасила лучистое пламя, но на этот раз ненадолго. Вновь вспыхнувший огонь обладал теперь такой силой, что его уже не удалось погасить ядерным зарядом обычной силы. Тогда ученые изобрели еще более мощный термоядерный снаряд. Его сила была чудовищно велика и оказывалась равной двадцати миллионам дозов взрывчатого вещества.

— Да ведь это водородная бомба! — прошептал Дубравин. Ми—дион устало закрыл глаза. Снова собравшись с силами, он продолжал:

— Тем временем странные явления в атмосфере все чаще и чаще стали принимать формы стихийных бедствий. Посерело небо над планетой. Участились ураганы. Усилились грозы. Продолжительные дожди и ливни сменялись жестокими засухами. В пору тепла неожиданно наступали резкие похолодания, а в пору холодов разыгрывались бурные оттепели. Все говорило о том, что вековая циркуляция воздушных масс оказалась нарушенной.

Несчастным фаэтам ничего не оставалось, как покориться судьбе и испытать последний термоядерный эксперимент. Но, услышав про огромнейшую мощь нового термоядерного снаряда, все жители поспешили укрыться под массивными сводами подвалов и убежищ. На экранах эфировизоров они видели, что творилось на поверхности планеты.

У подножия одного из холмов открылся выход из скрытого в нем хранилища машин. Натяжная катапульта выбросила большой воздухолет. Он нес сверхмощный термоядерный снаряд. Набирая высоту, воздухолет полетел через океан к Улейяме. Внизу под ним бушевали темные волны, и даже пена на их гребнях отливала свинцовой синевой. Временами черные грозовые тучи наваливались на океан и вонзали в его воды яркие копья молний. Но впереди еще ослепительней пылало багровое пламя огнедышащих гор. Огибая их на большой высоте и борясь с горячими воздушными потоками, воздухолет сбросил свой страшный груз. Ни секунды не медля, он повернул назад и, увеличивая скорость, спешил удалиться. Внезапно все исчезло в чудовищно яркой вспышке. Огненные протуберанцы всплеснулись вверх, а фиолетовое пламя с молниеносной быстротой настигло удалявшийся воздухолет и сожгло его, как маленькую мушку. В этот же миг против всех законов природы запылали воды океана, и пламя грандиозного взрыва перекинулось на оба материка, превращая все в разверзшийся вулкан. Взрыв разломил планету пополам и охватил ее недра бушующим морем огня. И тут—то огромное притяжение массивного Юпитера сыграло свою зловещую роль. Оно разорвало Фаэтию на части… Что было дальше, никто не видел… Лишь один экран эфировизора бесстрастно зарегистрировал, как планета разлетелась на куски…

Дубравину показалось, что у него на голове зашевелились волосы.

— Толчок огромнейшей силы потряс Айяватти, разрушив все поселения и даже горы.Сотрясение и гул достигли убежищ в глубоких недрах планеты. Затем последовал второй, еще более сильный удар. И на поверхности обломка, оставшегося от бывшего материка Айяватти, погибло все живое. Опаленный, без воды и атмосферы, этот кусок планеты понесся в космосе почти по старой орбите. В глубинных убежищах немногие выжили и очнулись после катастрофы. Из десяти тысяч укрывшихся там фаэтов половина умерла сразу, а оставшиеся в живых были жестоко искалечены.

Чудовищные сотрясения почвы выдержали только два убежища. Но то, что происходило дальше в них, жизнью назвать нельзя. Началось медленное и мучительное вымирание фаэтов, ставших вечными узниками стальных казематов. Выход на поверхность планеты, почти лишенной атмосферы, оказывался самоубийством. Смельчаки, рискнувшие сделать это даже в специальных костюмах, становились жертвами каменного града или гибли от космических лучей.

Но, несмотря на всю трагичную безысходность, среди ученых нашлись энергичные и предприимчивые фаэты. Они решили бороться за жизнь, распределили между оставшимися в живых труд и вдохнули в них надежду на спасение. Однако, как ни старались ученые, ничего большего сделать они не смогли и лишь растянули вымирание фаэтов на более продолжительное время. Благодаря этому мы являемся двадцатым поколением фаэтов, переживших катастрофу.

— И сейчас ты, пришелец с Земли, — обратился Ми—дион к Дубравину, — видишь в нас, здесь сидящих, последних потомков фаэтов. Единственное, что нам завещано нашими предками, это довести о гибели Фаэтии до других миров. Каждое поколение старалось выполнить это завещание своих дедов и отцов. Наши техники долго добивались установления связи по эфиру с какой—либо планетой. Но шли годы и никто не откликался на наш скорбный зов. Даже звездочеты, наблюдая иногда из подзорной башни за планетами, уже перестали верить, что на других мирах есть жизнь. Лишь недавно одному из моих внуков удалось, как ты говоришь, установить связь с вашей Землей.

Но несчастье продолжало преследовать нас. Внук погиб с тремя своими помощниками в подзорной башне от упавшего метеорита. Метеорит вместе с подзорной башней уничтожил эфиростанцию, антенну — все, без чего немыслима никакая эфиросвязь. Один из моих внуков — Ги—дион — пытался выйти и найти остатки дорогих нам фаэтов, но и сам чуть не погиб. До сих пор он не может оправиться от лучевой болезни…

Только теперь космонавт понял, почему всегда был так малоразговорчив этот молодой меланхоличный фаэт, который иногда приходил к нему с Ни—лией.

— Что же нас теперь ждет? — невольно вырвалось у Дубравина.

— Если мы не погибнем от столкновения с Палладой, — так, кажется, ты называл второй по величине астероид, тоже являющийся обломком Фаэтии, — то это явится чистой случайностью. Но и она лишь отодвинет логический конец последних потомков жителей Фаэтии.

— Из старых фолиантов я узнал, что звездочеты сулили гибель жизни на нашей планете лишь через десятки миллиардов лет, — тихо сказал Ги—дион. — Они утверждали, что Фаэтия может погибнуть только от остывания своего ядра. Кто бы мог подумать, что можно уничтожить планету своими руками, пусть даже и из благих пожеланий?

Опустив голову, сгорбившийся Ми—дион сидел в раковине кресла с закрытыми глазами, как мертвый. Темные своды и гнетущая тишина делали теперь зал похожим на мрачный склеп.

На висках у Дубравина в такт быстрому биению сердца пульсировали голубоватые жилки, а голова разболелась от нервного напряжения.

«Землю такая участь постигнуть не может. Ну конечно! — успокаивал себя космонавт. — Наша планета — окончательно сложившееся тело с устойчивым ядром. Но атомная война и на ней может принести человечеству огромнейшие бедствия…»

Глава девятая ТРУДНОЕ ДЕЛО

Возбужденный рассказом Ми—диона, Дубравин в эту ночь долго не мог заснуть. Если раньше он поражался, что ночь так коротка, то сейчас она тянулась нескончаемо долго. Он ворочался с боку на бок, и безотрадные мысли метались в его разгоряченной голове.

Ему от души было жаль несчастных фаэтов. Поистине трагическую историю пережили они! А что будет впереди? Астероид обречен на гибель. Так сказал Ми—дион. Это же подтвердили и астрономы на «Комсомолии». Скоро прекратят свое существование последние фаэты. Никто не узнает, что случилось с цветущей некогда Фаэтией. Все это канет в безвестность. Нет, этого нельзя допустить! Только — безвольные люди могут пассивно ожидать развязки!

Дубравин вскочил с ложа и в сильном волнении, зашагал по каземату.

«Найти выход во что бы то ни стало! — твердил он, сжимая кулаки. — Надо сделать так, чтобы на Земле узнали истинные причины катастрофы Фаэтии. Из всего того, что космонавты могли найти на поверхности, они никогда не узнают о ее последних днях. Никто не догадается, почему планета разлетелась на куски». Дубравин вытер рукой вспотевший лоб. Воображение рисовало ему пути освобождения из глубинных казематов, способ связаться с товарищами.

«Здесь ли „Циолковский“? Медведев, Хачатуров, как хорошо, если бы вы находились сейчас со мной, как пригодился бы ваш дельный совет. А если они улетели? Тогда — „Комсомолия“! С ней установить радиосвязь. Наконец, Земля… Нет, это уже исключено, — Дубравин стиснул зубы. — Только не мешкать! Если не смогла быть долговечной Фаэтия, пусть навсегда будет счастлива Земля. Радиоаппаратура. Надо начинать с нее. Завтра же поговорю с Ни—лией, пусть помогает она, Ми—дион, все они, кто чем сможет. Бездействие — это преступление!..»

Лишь под утро Дубравин забылся коротким тревожным сном.

Когда Ни—лия вошла в каземат, космонавт уже поджидал ее. Вместе с ней пришел молодой фаэт, часто сопровождавший ее, и, как всегда, молчаливый, опечаленный.

Дубравин стремительно подошел к фаэтам и горячо заговорил:

— Нужно добиться у Ми—диона разрешения на осмотр склада вашей эфиротехники. Это очень важно. Мы попытаемся смонтировать рацию… эфиростанцию, — поправился он.

В глазах Ни—лии промелькнул испуг.

— Не бойся, — продолжал настаивать Дубравин. — Мы будем очень осторожны. Расскажи, где на поверхности находилась эфироантенна?

— Точно не знаю, — под решительным нажимом космонавта Ни—лия начала сдаваться. — Мне говорили, она стояла рядом с большой подзорной трубой. Но там, где была подзорная башня и главный выход из убежища, теперь осталась только, глубокая яма.

— А ты что знаешь, Ги—дион? — обратился Дубравин к фаэту.

— Ты к нам попал через запасной ход. Около него была антенна, но она тоже разрушена.

— Так, так. А защитная одежда у вас есть? Без нее наружу не выйдешь.

Фаэтянка утвердительно закивала головой. Переворошив в хранилище более сотни различных костюмов, Дубравин с досадой отбросил последний из них.

— Все не то! Обыкновенные, похожие на резиновые, комбинезоны. Ни одного скафандра! Не мудрено, — по фаэты гибли на поверхности планеты. А где мой скафандр?

Ни—лия непонимающе развела руками.

— Ну, моя одежда, в которой я попал к вам, — пояснил космонавт.

— Ска—фан—дар? — пропела фаэтянка. — В том шкафу.

— Ой—ой—ой! — Дубравин, достав скафандр, озадаченно почесал затылок. — Поврежден — дальше ехать некуда. Ну что ж, примемся пока за радиотехнику.

Спустившись на второй этаж убежища, Дубравин и Ни—лия пошли вдоль длинного ряда закрытых дверей. Сзади с безучастным видом плелся Ги—дион. Он почти никогда не единым словом не проявлял своих чувств. Даже глаза не выражали ничего.

— Ва—си—я! Желаешь посмотреть на драгоценности? — неуверенно предложила фаэтянка. — Это кладовые с сокровищами.

— Полюбуемся потом. Сейчас не до них, — не совсем вежливо отказался Дубравин.

Целый день они втроем перебирали радиостанции, стряхивая с них толщи пыли.

— Раций много, но все маломощные. Ни одну невозможно использовать для дальних космических связей. Жаль? Придется проектировать свою станцию, — сокрушенно заметил Дубравин.

— Свою?

В возгласе девушки Василий уловил сомнение.

— Думаешь, не получится? Во всяком случае, попробуем, — обнадежил он Ни—лию.

Дубравин помнил схемы многих радиостанций и решил скопировать ту, которая проще. В схемах эфиростанций фаэтов он и не пытался разбираться, — настолько они были сложны.

Ни—лия оказалась неутомимым помощником. Она всегда была около Дубравина. Подавала ему нужные детали, припаивала проводнички, давала полезные советы. Постепенно втягивался в работу и меланхоличный Ги—дион. Работали они не щадя ни времени, ни сил. Конструирование рации приближалось к концу, и это прибавляло энергии. Казалось, задуманное дело уже увенчалось успехом.

Каково же было разочарование Дубравина, когда, испытывая радиостанцию, он обнаружил, что она не развивает требуемой мощности, и волны ее не смогут преодолеть даже миллион километров.

— Фу, проклятая закорючка! — в сердцах выругался космонавт.

Он несколько раз проверил схему, все соединения и узлы станции, но результат был тот же.

Ни—лия стояла рядом и молча смотрела на Дубравина. Всем сердцем разделяла она его неудачу, но помочь ничем не могла.

— Ва—си—я! — начала она утешительно. — Не надо. Оставим эту затею. Зачем понапрасну утруждать себя. Ничего нельзя поделать.

Дубравин был рад, что фаэтянка понимает его душевное состояние, пытается по—своему облегчить его неудачу. Но покорность судьбе, звучащая в ее словах! — С этим он не может согласиться.

— Что ты сказала? Оставить затею, сложить руки, сдаться? Ни за что! — Дубравин чуть повысил голос. — Ты же знаешь, не раз говорил тебе, наши люди никогда не пасуют перед трудностями. Наоборот, мы всегда идем наперекор и добиваемся—таки своего. Так нас воспитывали с детства, со школьной скамьи. К тому же, чем больше трудностей, тем приятней и дороже становится победа. А сейчас, пожалуй, отдохнем. С условием — завтра снова возьмемся за работу.

Дубравин бросил быстрый взгляд на девушку. В ее глазах он прочел изумление. Но вот Ни—лия зажестикулировала, защелкала пальцами. Таким способом фаэтянка одобряла его поведение.

— Ты, Ва—си—я, хороший че—ло—ви—ик, — пропела она. Потом предложила: — Пойдем отдохнем.

Ни—лия и Ги—дион повели Дубравина в большой зал. Там, присев за инструмент вроде органа, фаэтянка извлекла из него сначала разрозненные мелодичные звуки, а потом они, сливаясь в певучий мотив, потекли плавно, красиво.

Дубравин слушал музыку, а мысли его уносились далеко, к бесконечно милым, родным местам. Как он истосковался по Земле — по ее зеленым лугам, лесному шуму, вольному ветру и белым кучевым облакам, плывущим в светлом голубом небе. Вспомнилась Москва. Последний раз он был там перед отлетом на Цереру. Мысленно представил торжественную Красную площадь, бой курантов… Хоть один раз услышишь их звук — и не забудешь вовек. По часам на Спасской башне сверяет свое время история. Возникли лица друзей: Медведева, Хачатурова, Тани. Где—то они сейчас?

Утром Дубравин встал с тяжелой головой. Вспомнив про неудачу с рацией, он начал ходить по каземату, как тигр в клетке.

— Что с тобой, Ва—си—я? — спросила Ни—лия, застав его в возбужденном состоянии, выкрикивающим непонятные ей слова.

Приход девушки, ставшей для него товарищем, всегда готовым разделить и труд, и мысли, заставил Дубравина устыдиться своей минутной слабости.

— Надо ремонтировать скафандр! Я не могу сидеть вот так, сложа руки. Выйти наверх как можно быстрее — вот чего я хочу. В скафандре я установлю антенну, погляжу на звездное небо.

Горячность Дубравина, видимо, не понравилась фаэтянке. Бескровные губы ее плотно сжались, лицо стало угрюмым.

— Ты чего так смотришь? — спросил космонавт. — Объясни, пожалуйста.

Ни—лия долго не могла вымолвить ни слова. Некоторое время с ее уст лишь слетали неясные свистящие звуки.

Наконец Дубравин разобрал, что она говорила.

— С—мерт—ть! Выходить опасно.

— А! Ясно, ты беспокоишься. Вот чудная! — рассмеялся Дубравин, неожиданно переходя на фамильярный тон. — Да ты не тревожься, брось. Все будет хорошо.

Следующий день ознаменовался печальным событием. Умерли двое самых старых фаэтов. В убежище воцарилась тягостная тишина. Мрачным и тяжелым был своеобразный ритуал похорон — умерших сожгли в электрической печи. Вместе с фаэтами разделял скорбь и Дубравин.

«Нас стало меньше, — рассуждал он сам с собой. — Все население планеты — полтора десятка фаэтов и я. Будущее — мрачно и неопределенно. Положеньице, нечего сказать…»

В последующие дни Дубравин с Ги—дионом и Ни—лией занялись химическими и металлургическими опытами. Облачившись в легкую защитную одежду, в отсеках завода синтеза элементов они бились над созданием нужных сплавов — чрезвычайно прочных, гибких и не способных пропускать космическое излучение. Они были нужны Дубравину для починки вышедшего из строя скафандра.

Одновременно шла сборка новых мощных радиоламп и квантово—механических усилителей. Работа по—настоящему увлекла всех, и каждый радовался, как ребенок, малейшему успеху.

Наступил наконец момент, когда Дубравин возликовал:

— Ура! Скафандр готов! Хоть ненадолго, а все же можно теперь выходить наружу! Такая одежда скоро будет у всех. По образцу моего мы сделаем еще скафандры. И ты, Ни—лия, тоже станешь прогуливаться по поверхности планеты, увидишь Солнце, — безумолку твердил он фаэтянке.

— А пока ты хочешь выйти один? — перебивала она его.

— Ну конечно! — бодро отвечал Дубравин. — Надо же установить антенну. Иначе никогда не связаться с Землей.

Электрический лифт поднял Дубравина до выходного тамбура, где уже не было воздуха. Сквозь толстую и запыленную плиту верхнего люка еле проникал тусклый свет. С усилием приоткрыв тяжелый люк, космонавт увидел темное небо, усыпанное множеством звезд.

Он вышел, оглянулся по сторонам. Знакомая местность! Среди звезд отыскал голубоватую родную Землю. Трепетно забилось сердце. Земля! — И Дубравин почувствовал себя так, точно заново родился на свет. Ему показалось, что вместо толстых ботов скафандра у него на ногах надеты сказочные семимильные сапоги. Посмотрел направо. Вот дорога, которая привела сюда. Чувство щемящей грусти усилилось. Там находился корабль, его друзья. Они, конечно, давно улетели — ведь прошло столько времени! А может, они… Нет, нет! Обольщаться не стоит. Медведев говорил, что улетать домой они должны лишь в строго определенный момент. Пропустить время отлета они не могут. Иначе возвращение станет возможным только через год, а то и больше. А что, если…

Обуреваемый сомнениями и подчиняясь душевному порыву, Дубравин едва не зашагал к месту стоянки корабля, но вовремя спохватился. Он чуть было не забыл об опасности, которая могла надвинуться на него. Через каждые четверть часа нужно было обновлять в скафандре воздух, пополнять его запасы. Да и полупроводниковые регуляторы, после их кустарного ремонта, работали плохо. Следовало торопиться.

Вытащив через люк принесенные трубы, Дубравин, больше не мешкая, собрал мачту и, установив ее, укрепил тросами. Дольше всего ему пришлось провозиться с проводкой броневого кабеля, который спускался вниз, в убежище, к атомному генератору. Подключиться к пеньку, оставшемуся от старой антенны, он не смог.

За время работы Дубравин несколько раз возвращался в убежище и восстанавливал запасы кислорода в скафандре.

Наконец все было готово. Глядя на мачту, возвышающуюся над поверхностью, Дубравин торжествовал. «Скоро! — думал он с волнением. — Скоро услышу „Комсомолию“! Дубравин решил послать свои радиосигналы на межпланетную станцию. „Так надежнее. С Землей не связаться. Корабля же на Церере уже нет…“

Неожиданно космонавт почувствовал, что ему жарко. Через секунду он уже обливался потом — скафандр словно превратился в электропечь и обжигал его. Сердце сдавило, как если бы его зажали в кулак.

В чем дело? Испортилась ли терморегуляция внутреннего обогрева скафандра или это результат действия космических лучей — размышлять было некогда. Дубравин бросился к входу в убежище. Кое—как он протиснулся в люк и, теряя силы, почти свалился в лифт.

„Хуже приходится лишь грешникам в аду, когда их жарят на огне!“ — подумал он, ощущая нестерпимую боль в руках, покрывшихся большими волдырями.

Дубравин спустился вниз почти без сознания. Его подхватили под руки, сняли шлем, раскрыли скафандр. Через минуту, пошатываясь, он стоял уже без скафандра.

Около Дубравина начал хлопотать Ми—дион. Все обожженные места он обильно смочил спиртом, а потом легонько смазал бальзамом. Дубравин почувствовал облегчение, боль сразу тихла. Он благодарно взглянул на Ми—диона.

— Вы настоящие друзья! — сказал он с чувством. — Вы печетесь обо мне, как если бы я целый век прожил вместе с вами.

Ми—дион, улыбаясь, закивал большой головой. Подошла Ни—лия. На ее лице Дубравин прочел тревогу.

„Тоже беспокоится“, — подумал он.

— Что произошло, Ва—си—я? — с упреком спросила фаэтянка. — Я же предупреждала.

— Ничего страшного. Волноваться, право, не стоит. Ты лучше порадуйся вместе со мной. Антенна установлена! Сегодня мы закончим работу со станцией и завтра… — в голосе Дубравина послышались напряженные нотки. — Нет, ты подумай, Ни—лия, что может произойти завтра!..

Прихрамывая, с ноющей болью от ожогов, Дубравин отправился в свою комнату. Отдыхать не хотелось. Какой уж там сон! Скорей бы наступало утро. Сознание, что через несколько часов он, возможно, наладит связь с „Комсомолией“, будоражило нервы.

Уже лежа в постели, Дубравин обдумывал текст первой радиограммы. Что он сообщит на Землю, — это очень важно. Мозг работал лихорадочно, мешая сосредоточиться. Экипаж „К. Э. Циолковского“ вернулся домой. Он привез материалы,

что астероид, действительно, является обломком некогда существовавшей планеты, что жизнь на ней получила высокое развитие. Но ведь они не обнаружили живых фаэтов, многого вообще не знают и, главное, не знают истории гибели планеты. Да, об этом прежде всего нужно сказать. Как бы ни было, они с честью выполнили свой долг. На моем месте мог быть Медведев, Ярова — любой из экипажа. И каждый сделал бы все возможное для того, чтобы поставить человечество в известность об истинных причинах гибели Фаэтии…»

Сон был беспокойный. Дубравин то и дело просыпался, посматривал на часы и снова засыпал.

Почти всю ночь не смыкали глаз и фаэты. Долго сидели Ми—дион и Ни—лия. Они говорили о Дубравине, о его незнакомых друзьях с корабля, которые ради спасения фаэтов совершили опаснейшее путешествие.

Рано утром Дубравин подготовил радиостанцию к пробе. Еще раз внимательно осмотрев станцию, он присоединил к ней бронекабели от антенны и генератора.

И вот долгожданная минута настала. Еле слышный шум сопровождал нагревание ламп. Чувствительные стрелки приборов ожили — все блоки и узлы находились под током высокого напряжения. Станция выдержала первую пробу! Можно приступить к передаче.

«Земля! Земля! „Комсомолия“! — полетели в космос радиосигналы. — „Комсомолия“! Говорит Церера! Я — станция Фа! Слышите ли вы меня? Я — Дубравин! Отвечайте! Я — Дубравин! Жду ответа! Перехожу на прием! Прием! Прием!» — несколько раз повторил Дубравин текст радиограммы и стал ждать ответа.

В приемнике слышались шорохи, слабое потрескивание и ни одного связного звука. Надо запастись терпением — скорого ответа и нельзя было ожидать. Церберу от Земли отделяло не менее полумиллиарда километров. Следовательно, ранее чем через час ответ не придет.

Можно было спокойно уйти со станции, но Дубравин не мог оторваться от нее ни на секунду.

Бежала минута за минутой. И вдруг очень тихо, но ясно послышалось:

«Дубравин! Дубравин! Где ты? Мы слышим тебя! Отвечай же! „Комсомолия“ слушает тебя!»

От неожиданности у Дубравина потемнело в глазах, но он тут же овладел собой и торопливо передал полный текст радиограммы.

«Дорогие друзья! Слушайте. Я нахожусь в подземном убежище фаэтов. Я был тяжело ранен. Они спасли меня. Найти их убежище было чрезвычайно трудно. Фаэты не выходили из него веками. Вход покрывал толстый слой пыли. Теперь слушайте внимательно. Перехожу к самому главному — к истории гибели Фаэтии, так называлась когда—то десятая планета…»

Ни одно событие не могло бы так взбудоражить космонавтов на межпланетной станции, как нежданно—негаданно пришедшая радиограмма Дубравина, В первые секунды она прозвучала как голос с того света. Ведь Дубравина все считали погибшим. Медведев сообщил, что Дубравин пропал и тщательные поиски ни к чему не привели. А тут!.. Радости не было предела.

«Дубравин жив! Он говорит по радио!» — это известие моментально облетело всю межпланетную станцию.

К радиорубке спешили космонавты. У ее открытых дверей они останавливались, замирали и, вытягивая шеи, старались уловить слова, еле долетавшие к ним из Вселенной.

Необычайный рассказ Дубравина произвел на экипаж межпланетной станции потрясающее впечатление.

«…Фаэты — они почти такие же, как и мы, — заканчивал передачу Дубравин. — Они вам шлют сердечный привет. Теперь сообщите, все ли вы приняли и поняли. Отвечайте!»

Находившийся на радиостанции адмирал Крепов продиктовал ответ, и радисты немедленно передали его Дубравину,

«Всю передачу слышали хорошо. Записали на пленку…»

Хотели ждать ответа. Но не прошло и десятка минут, как снова Дубравин начал торопливо передавать:

«У меня отказал приемник Волнуюсь, что не могу удостовериться, как вы приняли мою передачу. — Делаю перерыв на ремонт рации!»

Это было как снег на голову. Дубравину не успели ничего передать, как радиосвязь с ним оборвалась.

Космонавты на «Комсомолии» готовы были от досады рвать на себе волосы, но ничего не могли поделать.

Даже всегда невозмутимый и солидный Крепов буркнул от досады какое—то невнятное словцо.

В это время на «К. Э. Циолковском» тоже еще не спали.

Чуть не оторвав от наушников провода, Ярова стремительно вскочила со своего места и закричала:

— Он жив! Понимаете, жив!

— Кто жив? Почему кричишь? — Хачатуров просунул голову.

— Вася жив! Вася! Слушай! Он говорит сейчас с «Комсомолией»!

— А ты не ошиблась? — недоверчиво произнес Хачатуров, поспешно беря у Жени наушники.

На секунду оба замерли у радиостанции.

— Верно, Женя! — Хачатуров уже выбегал из рубки? — Скорей сюда! Ура—а! Дубравин нашелся! — кричал он, врываясь в каюты то к одному, то к другому.

Через минуту все члены корабля собрались около Яровой, кусающей от волнения губы.

— Откуда он говорит? Почему с «Комсомолией», а не с нами?

— По—видимому, думает, что мы уже улетели.

— Но где же он находится?

— Где? В убежище фаэтов! — Женя бросила на космонавтов гордый взгляд.

— Вот тебе на! — послышалось чье—то удивленнее, и вместе с тем радостное восклицание.

— Не забудь засечь радиостанцию фаэтов! — спохватился Медведев. — Иначе мы его не найдем.

Ярова поспешно включила самозаписывающий аппарат и еще два приемника.

— Тихо! — строгим тоном предупредила она товарищей.

Пока из радиоприемника доносились слова Дубравина, космонавты, затаив дыхание, молчали.

— Ой, до чего же обидно, что у него отказал приемник! — воскликнула Женя и заметалась по рубке.

— Жаль, что мы не сможем связаться с ним сейчас же. Но теперь это не беда. Главное — он нашелся.

— Но если дело не в рации? — затревожилась Ярова. — Вдруг…

— Ну—ну, остановись, — прервал ее Хачатуров. — Ты, как всегда, склонна к преувеличениям. Ты же слышала, что сказал Василий. Фаэты вовсе не дикие существа. Они заботятся о нем.

Неожиданно опять послышались радиосигналы. Космонавты с надеждой взглянули на приемник. Но корабль вызывала «Комсомолия».

— Ответь, Женя, — приказал Медведев. — Скажи, знаем, все слышали. Завтра с утра поедем в убежище фаэтов.

Передав радиограмму, Ярова с листком бумаги подошла к капитану.

— Вот — градусы, показывающие направление к местонахождению Дубравина. А по этим цифрам можно определить расстояние до убежища фаэтов. По—моему, это не очень далеко.

Теперь Женя стала неузнаваема. Она увлекла Таню в сторону и горячо зашептала ей на ухо:

— Сердце—то у меня словно выпрыгнуть хочет. Как я рада, Таня, ты даже представить не можешь.

— Напрасно так думаешь. Все представляю, Женечка, — Таня улыбнулась.

К ним подошел Медведев.

— Уж скорей бы наступало утро! — воскликнула Женя, все еще не в состоянии успокоиться.

Медведев разделял нетерпение Яровой и всех остальных космонавтов. В эту ночь трудно будет заставить их спать. Но нужно. Ведь завтра предстоит едва ли не самое трудное — постигнуть тайны десятой планеты. А затем — отлет, обратный путь к родной земле.

— А сейчас, друзья, отдыхать, — проговорил Медведев серьезно. — Спокойной ночи! Завтра с утра поедем к Дубравину. Ни на одну минуту не хочу откладывать встречу с ним. От ночи же нам на отдых остается очень мало.

Обнявшись, Таня и Женя шли по тесному коридору.

— Вася жив! — снова радостно повторила Женя. — Хорошо! Ведь до отлета на Землю у нас осталось не так много времени…

Не успели с межпланетной станции передать на Землю содержание радиограммы, как наутро газеты всех стран запестрели сообщениями, посвященными этому событию. Вышли экстренные бюллетени, в которых под крупными заголовками сообщалось, что нашелся космонавт, считавшийся погибшим. Со страниц многих газет смотрело молодое, энергичное лицо Дубравина. Здесь же коротко рассказывалось о том, что произошло с отважным советским космонавтом на далекой Церере.

К Дубравину было приковано внимание всего мира. Газеты зачитывались до дыр. Сколько было читателей, столько и мнений. Одни отмечали мужество космонавта, другие интересовались фаэтами, третьи поговаривали, что на Церере находятся несметные сокровища…

Нью—йоркская биржа, учитывая складывающуюся конъюнктуру, не преминула даже выпустить новые акции под названием «Недра Цереры».

Глава десятая ДИВНАЯ МЕЛОДИЯ

На следующий день Дубравин вновь занялся своей рацией. Ни—лия, видя, что её помощь космонавту не требовалась, подключила к антенне один из старых приемников и, вращая верньеры, прогуливалась по всем диапазонам, как это делают многие радиолюбители. Вдруг Дубравин услышал взволнованный голос фаэтянки.

— Ва—си—я! Спеши ко мне! Я, кажется, что—то поймала!

Дубравин подскочил к приемнику и, вслушиваясь в звуки, вылетавшие из него, стал настраиваться на волну передающей станции. Что бы это могло означать? Знакомый

тембр… Сначала неразборчиво, а потом все понятнее слышались слова: —

«Дубравин! Дубравин! Слышишь ли ты? Вася! Вася! Говорит „К. Э. Циолковский“! Встречай! Друзья отправились к тебе…»

«Это Ярова! Сомнений быть не может!» — Дубравин чуть не остолбенел от неожиданности. Только тот, кто попадал в кораблекрушение и, долго носясь на утлой лодчонке по волнам океана, уже терял надежду на спасение, может себе представить всю радость, которая охватила Дубравина.

«Они здесь! Со мной рядом. Корабль не улетел, а я—то думал… 3начит, спасен! Спасены фаэты. Жаль, что не могу ответить Жене».

Дубравин кинулся к шкафу, где висел его скафандр. Бегло проверив его, он быстро стал одеваться.

— Сообщи Ми—диону, всем, — радостно твердил он Ни—лии. — Наш корабль здесь. К нам едут товарищи. Я выйду встретить их, — почти бегом направился к лифту.

Долго всматривался космонавт в сероватую даль. От напряжения глаза застилало. «Найдут ли? — тревожно думал он. — Знают ли, где я?»

Но вот на фоне темного горизонта Дубравин заметил огонек, а потом и силуэт приближающейся танкетки. Она шла с зажженными фарами, далеко вперед бросая яркие снопы света.

— Сюда! Сюда! — закричал во всю мочь космонавт, как будто его могли услышать. Подпрыгивая, он замахал руками.

Но танкетка и без того держала курс в сторону убежища фаэтов. Когда она приблизилась и оставалась последняя сотня метров, Дубравин не выдержал и, делая гигантские прыжки, побежал к ней навстречу.

Танкетка остановилась, и из нее один за другим вылезли космонавты. По буквам «М», «X» и «З» на шлемах скафандров Дубравин сразу узнал, кто приехал к нему.

Некоторое время, пока Дубравин переходил из одних скафандровых объятий в другие, по радио стоял такой шум, что в нем невозможно было различить ни одного слова. Космонавты говорили все вместе, перебивая друг друга. Их восклицания, приветствия мешались в беспорядочный поток звуков.

Сквозь зеленоватую пластмассу шлемов Дубравин видел близкие ему улыбающиеся лица друзей и не чувствовал, как по его щекам скатывались слезы.

— Да ты никак, дружище, плачешь? — спросил его Медведев, подойдя вплотную к Дубравину.

— Не знаю, Виктор! Есть от чего заплакать, — Дубравин не стыдился своих чувств. — Не ожидал я этой встречи. Думал, не скоро свидимся, да и вообще могло все кончиться гораздо хуже. Что ни говори, а сейчас нет человека счастливей меня.

Космонавты молча слушали Дубравина. Да, многое довелось испытать ему, пережить, пораздумать. Они прекрасно понимали состояние товарища, который, оказавшись на первых порах в неизвестном одиночестве, выдержал все испытания и вот теперь снова был среди своих.

— Ты просто молодец! — похвалил Медведев товарища. — Эх, а сколько рудников и шахт мы облазили, разыскивая тебя и фаэтов. Десятки! Мы все время думали, что тебя засыпало в какой—нибудь шахте и ты не смог выбраться из обвала.

— Плохой бы я был уральский геолог, если бы меня завалило в шахте.

— Но как хочешь ругай нас, а должен признаться, мы считали тебя погибшим. Обыскали кругом все, но тщетно. Ты не оставил никаких следов… Все мы, Василий, счастливы не меньше тебя. Однако, как ты мог подумать, что мы улетели с Цереры? — поинтересовался Медведев.

— Сам не знаю. Но мне казалось. Наверное, просто ослабел духом, — сбивчиво начал Дубравин. — Прошло ведь так много времени.

— Ты пропал по—земному полтора месяца тому назад.

— Ну! А я думал, прошло не менее полгода! То—то мне всегда казались такими короткими фаэтовские сутки. Я никогда не мог выспаться. Мои часы после удара молнии испортились, а странное времяисчисление фаэтов меня окончательно сбило с толку.

— Верно говорят — счастливые часов не наблюдают, — дружески пошутил Запорожец. — А ты — счастливый, Вася!

— Ты, душа моя, не представляешь, как мы вчера радовались и как ликуют сейчас наши на корабле, зная, что мы встретили тебя, — и Хачатуров еще раз крепко стиснул Дубравина в объятиях.

— Спасибо, товарищи! Лишь теперь благодаря вам я перестал чувствовать себя былинкой, затерявшейся в космосе. Впрочем, не в этом дело. Не будем терять времени! Следуйте за мной! — Дубравин указал на приоткрытый люк.

Спуск в лифтовой шахте занял минуты три. Затем Дубравин ввел космонавтов в промежуточный тамбур и, заполнив его воздухом, предложил товарищам снять скафандры.

— Воздух здесь разрежен, словно мы находимся на горе высотой в четыре километра, — заметил Медведев. — Причем довольно—таки чистый.

— Теперь на правах полухозяина я поведу вас в приемный зал, — сказал Дубравин с торжественным оттенком в голосе и церемонно пригласил космонавтов. — Проследуем туда, где прибывших посланцев Земли ожидает старейшина Ми—дион, окруженный последними фаэтами. Прошу!

«Какой будет эта первая официальная встреча представителей двух планет?» — не без любопытства подумал Медведев, входя в зал, залитый трехцветным сиянием. Посредине обширного помещения, с потолком в виде сверкающего купола, поджидая гостей, стояли бледнолицые фаэты в голубоватых одеяниях.

— Я счастлив, что могу от имени народа великого Союза Республик и всех людей Земного шара приветствовать вас, жители Фаэтии! — Медведева невольно захватила торжественность этой минуты.

Дубравин тут же переводил его слова.

Медведев сделал легкий вежливый поклон и отрекомендовался:

— Капитан корабля. «К. Э. Циолковский» — Медведев. А это мои друзья, члены экипажа: Запорожец, Хачатуров, и он тоже, — капитан указал на Дубравина.

Ми—дион понимающе закивал головой и протянул руки вперед, как бы приглашая космонавтов садиться. Видно было, что он сильно растроган. Его старческие губы мелко дрожали, большая голова раскачивалась сильнее обычного.

— От имени нашего правительства мы приглашаем вас — Медведев в этот момент почувствовал себя человеком, выполняющим историческую миссию, — переселиться на Землю!

Внимательно выслушав то, что перевел ему Дубравин, Ми—дион скрестил руки на груди и хотел что—то произнести, но не мог. Казалось, он утратил дар речи. Подрагивание губ выдавало его необычайное волнение.

Остальные фаэты тоже молчали, ожидая, что ответит старец.

Было видно, что предложение Медведева вызвало у них смятение. Высказанное так неожиданно, оно застало их врасплох своей реальностью. Хоть они и мечтали покинуть казематы, в которых томились веками, но когда пришло избавление, как ни странно, захотелось его чуть отдалить. Не хватало решимости на такой шаг. Пугала неизвестность будущего.

— Люди! — начал Ми—дион неуверенно. — Не могу найти выражений, чтобы передать вам всю нашу признательность, — старец указал на расположившихся возле него фаэтов, которые тотчас же одобрительно закивали головами. — Какое благородство проявляете вы и участие к нам, несчастным фаэтам. Да будьте благословенны! Пусть будут всегда счастливы матери, давшие вам, мудрым, бесстрашным, красивым духом, жизнь. Пусть вечно процветает родина, вскормившая и воспитавшая вас.

Ми—дион смолк. Наконец, снова собравшись с духом, он заговорил.

— Он просит нас, друзья, — переводил Дубравин, — послушать музыку. Ми—дион считает, что она в эту счастливую минуту лучше всяких слов выразит чувства, которые переживают фаэты.

— Пожалуйста. Мы с большим удовольствием послушаем, — согласился Медведев.

И вдруг, словно с дуновением ласкового ветерка, в зал впорхнули сотни чудных звуков и закружились в вихре необыкновенной мелодии. Это была настоящая лирическая симфония. То, как сказочный дождь из невидимых звуков, она лилась сверху, то взлетала снизу фонтанами рассыпающихся звуковых брызг. В ней слышались и перезвон серебряных колокольчиков, и чарующие напевы свирелей, и лишь под конец раздались ликующие торжественные аккорды, звеневшие как песнь победы.

Космонавты заслушались и не заметили, как музыка, постепенно затихая, растаяла под куполом.

— Ах, душа моя, как замечательно! — воскликнул Хачатуров.

Космонавты разделяли восторг своего друга. Радовались и фаэты — судя по выражению их лиц, они были очень довольны, что доставили гостям приятное. Фаэты держались уже свободнее, исчезла скованность в их движениях. Ни—лия, посматривая на Дубравина, улыбалась, Ми—дион подсел к Медведеву, Хачатуров пытался объяснить что—то Ги—диону.

— Армения — родина, понимаешь, — доносились обрывки его фраз.

Такая непринужденная обстановка возникает, когда собираются хорошие друзья.

— Вы построили замечательную машину — эфиролет, — сказал Ми—дион Медведеву. — Но сможет ли он увезти всех нас?

— В ней могут свободно разместиться сто человек. Вы скоро увидите его, Ми—дион.

— Ию! — удивился фаэт.

— На астероиде долго мы задерживаться не можем. Зачем подвергаться излишним опасностям. А потом — наступает самый благоприятный срок отлета на Землю, — Медведев стал излагать план действий. — Из вещей, очевидно, надо взять только то, что представляет историческую или научную ценность.

Ми—дион пожелал, чтобы на Землю была увезена хоть часть музыкальных и художественных произведений.

— С этим согласен. И обязательно захватите ноты чудесной музыки, только что прослушанной нами, — улыбнулся Медведев.

— А драгоценные камни и жемчужный металл! Ми—дион просит обойти с ним кладовые сокровищ, — перевел Дубравин.

— Посмотреть на драгоценности фаэтов? Это интересно. Но с собой не возьмем ни одной безделушки, ни одного грамма золота. Не за этим мы прилетели сюда. Пусть эти «сокровища» так и останутся на Церере.

Сообщив на корабль, чтобы там не беспокоились, космонавты решили задержаться у фаэтов и обстоятельно познакомиться с условиями их жизни, устройством убежища, конструкцией машин.

На третий день, закончив экскурсии по машинным залам, хранилищам, плантациям, космонавты вместе с Ми—дионом стали составлять список имущества, намечаемого к вывозке.

Вещей оказалось так много, что и за пять рейсов «К. Э. Циолковского» не удалось бы переправить их на Землю.

— Как? Вы оставляете богатства, накопленные народами Фаэтии в течение многих веков! — воскликнул пораженный Ми—дион, когда Медведев беспощадно вычеркнул из списка все наименования драгоценностей. — Разве вы не хотите иметь жемчужный металл?

— Нет, Ми—дион. Золота нам не нужно. У нас достаточно своих богатств. Книги, научные рукописи — это другое дело. В них ваша история, ваша жизнь.

Пять дней космонавты перевозили на танкетке к кораблю различные грузы. По пути ее движения образовалась широкая и ровная дорога. Небольшая сила веса на астероиде позволяла людям легко поднимать даже тяжелые ящики и тюки.

Наконец на поверхность планеты поднялись и фаэты, облаченные в скафандры. Первым на черную почву Цереры ступил Ми—дион, за ним по пеплу, лежащему толстым слоем, следовали остальные. С робостью и грустью смотрели они на родную и такую печальную сейчас местность.

Жалость к фаэтам пронизала сердце Дубравина.

«Ох, как тяжело им сейчас, — подумал он. — Потерять все — это что—нибудь да значит». Но на лицах Ни—лии и Ги—диона он не прочел чувства горя или страха. В их глазах выражались растерянность и любопытство.

Когда танкетка подъехала к кораблю, Ми—дион всплеснул руками.

— Это и есть ваш эфиролет? Какая махина! — в старческом голосе слышалось неподдельное изумление. Расширенными глазами смотрели на корабль и другие фаэты.

— Да, вы видите нашего «Циолковского», — не скрывая гордости, ответил Дубравин.

— Ци—ол—ков—ский, — раздельно произнес старец. — А что означает такое?

— Циолковский Константин Эдуардович — это великий деятель науки, — начал объяснять Дубравин. — Он всю жизнь страстно мечтал о межпланетных полетах, разрабатывал проблемы, связанные с ними. Как видите, его мечта и осуществилась. Его именем назван наш корабль.

— О — о! Это был большой человек! — заключил Ми—дион. Фаэты вышли из танкетки и с огромным любопытством осмотрели корабль со всех сторон.

Неожиданно Ни—лия покачнулась и с легким стоном упала на руки Дубравина. Космонавт с ужасом увидел, что глаза фаэтянки закатились, а лицо приобрело мертвенно—бледный цвет.

— С Ни—лией плохо! — в отчаянии крикнул Дубравин, не зная, как ей помочь. Раскрыть скафандр в условиях разреженной атмосферы — значило бы убить фаэтянку.

— Быстрей в корабль! — вывел Дубравина из замешательства окрик Медведева.

Космонавт подхватил девушку на руки и быстро взобрался по трапу.

— Женя, помоги! Ей помоги, — остановил он бросившуюся к нему Ярову. — Я жив и здоров.

Ярова радостно вскрикнула, но было не до объяснений. Быстро сняв с фаэтянки шлем, она помогла Дубравину освободить ее от скафандра. Ни—лия едва дышала, но сердце ее, хоть и слабо, билось ровно.

— Обморок, — поставила диагноз Ярова. — Сейчас пройдет.

И действительно, фаэтянка начала приходить в себя. Послышался глубокий вдох. Затем Ни—лия, открыв глаза, протянула Яровой, сидевшей у ее изголовья, руку.

— Зу—лей! — тихо пропела она незнакомое для Жени слово.

— Она благодарит тебя, — пояснил Дубравин. Женя порывисто расцеловала фаэтянку, а потом, показывая на Дубравина, шепнула:

— Это за него! Зу—лей!

Фаэтам отвели каюты и попросили чувствовать себя на корабле, как дома, среди своих. Дубравин проинструктировал их, как открывать двери в непроницаемых переборках, как пользоваться корабельным оборудованием. Как вести себя в случае опасности, если будет подана команда: «тревога».

Фаэты быстро осваивались.

— Мы безмерно счастливы, что судьба свела нас с вами, — говорил Ми—дион Дубравину.

Остаток дня космонавты употребили на сооружение своеобразного памятника в ознаменование их пребывания на астероиде. Из металлических конструкций, взятых из убежища фаэтов, воздвигли высокую башню, увенчанную пятиконечной звездой. На стенах памятника электросварочным аппаратом были сделаны короткие надписи на двух языках — русском и фаэ.

«Здесь, на обломке некогда существовавшей десятой планеты солнечной системы, побывали советские люди. Мы прилетели сюда на космическом — корабле „К. Э.Циолковский“. Вместе с нами отсюда улетели на Землю последние потомки фаэтов, переживших ужасную катастрофу своей планеты.

В. Медведев, В. Дубравин, Т. Данилова, Е. Ярова, А. Хачатуров, В. Бобров, Г. Запорожец, А. Кулько, Старейшина фаэтов Ми—дион».
Рядом космонавты нарисовали схему, изображающую. Солнце и планеты, обращающиеся вокруг него, а пунктиром показали условный путь корабля от Земли до Цереры. Внутри башни уложили документы, привезенные с Земли. На десяти языках коротко излагалось описание планет солнечной системы, развитие жизни на Земле и достижения человечества. Написанные на стекле и металле, документы были помещены в стеклянный шар, покрытый толстым слоем резины, асбеста и заваренный в сферическом футляре из нержавеющей стали.

В день отлета Медведев разрешил Дубравину разбудить фаэтов до наступления рассвета, чтобы дать им возможность в последний раз посмотреть на родные места, проститься со своей планетой и полюбоваться восходом солнца.

Рассвет еще не брезжил, когда фаэты собрались в астрономической рубке. В иллюминаторы был виден лишь черный мрак ночи, окружающий корабль. Еле—еле мерцали звезды. Вдруг тонкая золотая змейка обозначила далекий горизонт В тот же миг по черному небу, среди звезд, мелькнули синие стрелы. Желтея внизу, они сходились вместе, то рассыпались вспышками слабого света. И вот, рассеивая мрак оранжевыми лучами, из—за гор выкатился золотой мяч Солнца. Какое оно здесь небольшое!

— Прощай, моя родина, — горестно прошептала Ни—лия. Одетые на шее у фаэтянки ларингофоны по радио донесли ее никому не предназначавшиеся слова до слуха Дубравина, который тоже стоял у иллюминатора рядом с Ни—лией.

— Ты что, Ни—лия? — Дубравин хотел отвлечь ее от тяжелых размышлений.

— Ничего, Ва—си—я. Мне немножко тягостно.Здесь жили мои предки, а я, кроме пепла, ничего не вижу. В глубоких казематах я впервые услышала биение собственного сердца И вот приходится покидать все это навсегда. У меня такое чувство, как будто оставляю здесь частицу своего существа Единственное, что дает мне сил, — это сознание: летим мы отсюда в новый мир, навстречу счастью. Так хочется верить в это!..

Солнце подходило к зениту. Наступило время отлета.

— Женя! Ты уже сообщила на «Комсомолию», что мы покидаем Цереру?

— Да. Нас ждут с огромным нетерпением. Желают счастливого пути, — ответила Ярова капитану.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес Медведев. Он поднялся в свою рубку и скомандовал:

— Все по местам! Дубравин и Запорожец, проверьте, правильно ли устроились в креслах фаэты!

В последние минуты перед вылетом все были особенно деятельны.

Дубравин подошел к Ни—лии.

— Ва—си—я, вы не забыли ее взять? — девушка показала на видневшуюся через иллюминатор танкетку, которая одиноко стояла в стороне.

— Капитан решил не брать ее, чтобы облегчить взлет, — объяснил Дубравин.

Он видел, что фаэтянка сильно возбуждена. В ее глазах читался страх. Большое беспокойство испытывали и другие фаэты. У себя в убежище они ходили пешком и разве только пользовались лифтом, а тут нужно улетать и преодолеть такое расстояние, размеры которого даже мысленно трудно представить.

— Ни—лия, путешествие тебе понравится, — подбодрил ее Дубравин.

Девушка благодарно улыбнулась в ответ.

Убедившись, что все готово, Медведев включил гравитационный генератор и довел его мощность до крайнего предела. Корабль наполнился глухим гулом. Невидимые силы тянули его вверх, заставляли терять вес. Но «К. Э. Циолковский» продолжал стоять на месте. Сил тяготения оказалось недостаточно, чтобы поднять тяжело нагруженный корабль.

Тогда в хвостовых дюзах глухо зарокотали атомные выхлопы двигателей, и, будь на Церере атмосфера плотней, они слились бы в один ужасающий рев.

И тут корабль, вздрогнув, как бы приподнялся на огненных столбах, а в следующее мгновение взвился вверх, оставив на почве глубокие воронки.

Разбросав клубы пепла и пыли, «К. Э. Циолковский» снова устремился в космос. С каждой секундой скорость нарастала.

Все помогало космонавтам возвращаться на родную планету: и Солнце своим притяжением, и просвет в кольце астероидов, и даже Земля, которая, двигаясь им навстречу, сокращала кораблю обратный путь.

— Прощай, Фаэтия! — Медведев выключил атомные двигатели. На этот раз, заботясь о фаэтах, он постарался избежать больших перегрузок.

«Взлетели хорошо», — подумал он, но поторопился с выводом. Казалось, все было предусмотрено, и все же произошло неприятное событие.

Беспокоясь за Ни—лию, Дубравин задержался в ее каюте и не успел вовремя занять место в откидном кресле. Сила ускорения навалилась на него, когда он застегивал ремни, неудобно склонившись на бок. Острая боль мгновенно пронизала место, где был рубец от недавнего ранения молнией. Дубравин, теряя сознание, почувствовал, как струйка горячей крови побежала по груди из открывшейся раны на плече…

Глава одиннадцатая ВСТРЕЧА С КОМЕТОЙ

— Мы проходим самые опасные места — пояс астероидов. Рана нисколько не помешает мне дежурить у радиолокатора, — настаивал Дубравин. Он не мог оставаться без дела, когда товарищи были перегружены работой.

Медведев внимательно посмотрел на друга. Он не хотел попускать Дубравина к вахтенной службе, но вынужден был уступить его уговорам.

— Ладно. Если тебе так хочется, согласен.

Наравне с другими Дубравин начал нести вахты. Ни на малейшее послабление для себя он не соглашался. Частенько к нему заходил Медведев.

— Что слышно и видно — спросил его однажды капитан, входя в радиорубку.

— Нам пока везет. Локаторы фиксируют отсутствие встречных метеоритов.

— Вспоминаю, — говорил Медведев, — на заре завоевания космоса метеориты считались чуть ли не главным препятствием для космических путешествий. Позже решили, что эта опасность сильно преувеличена. Я же убеждаюсь, что снижать настороженность к встрече с метеоритами ни в коем случае нельзя. Ну, а что передает Земля?

— Москва транслирует для «Комсомолии» концерт из зала Чайковского.

— Сделай погромче, — попросил Медведев.

В каюту к Тане зашла Ни—лия. Фаэтянка часто наведывалась сюда. Ей нравилась не столько каюта, где все свидетельствовало о вкусе и опрятности хозяйки, сколько сама Таня. Объяснялись они еще с помощью жестов и тех немногих слов, которые Данилова узнала от Дубравина. Но это нисколько не помешало им подружиться с первой встречи и неплохо понимать друг друга. Таня чувствовала к Ни—лии сердечную симпатию, и такими же искренними чувствами отвечала ей фаэтянка.

За работой дни летели быстро. В свободное от вахты время в астрономической рубке у Тани обычно собирались Дубравин, Ни—лия, Медведев, а изредка и Хачатуров. Тогда, страшно коверкая слова, они учили друг друга изъясняться на языках своих планет. При этом часто слышался тихий смех Ни—лии или веселый общий хохот. Фаэтянка освоилась с жизнью на корабле и за эти дни словно ожила — стала смелее, общительнее. В космонавтах она, как и остальные фаэты, нашла простых и верных товарищей. Хачатуров называл ее не иначе, как своей бледнолицей сестрой и обещал на Земле подрумянить ей щеки. Ни—лия в ответ лишь радостно смеялась.

Душевный подъем переживал и Медведев. Его светлое большое чувство к Тане еще больше окрепло. Да, он не ошибся. Именно о такой девушке — скромной, умной, умеющей побеждать трудности, — мечтал он. Все это время Медведев почти всегда был рядом с Таней, следил за каждым ее движением. Ему доставляло удовольствие видеть ее веселой, смеющейся, жизнерадостной. Но если она хмурилась, была не в духе, он начинал беспокоиться — уж не изменилось ли ее отношение к нему. К счастью, плохое настроение у Даниловой случалось редко.

«Надо бы поговорить с ней откровенно, рассказать все—все, — думал Медведев и не решался, робел. — Смогу ли я как следует объяснить ей, найду ли нужные слова?» Сердце в такие минуты замирало тревожно, по—особому.

Как—то капитан зашел в астрономическую рубку. Таня была одна. Он молча присел.

— О чем раздумался, Виктор? — Данилова, как обычно приветливо, улыбнулась.

— Да так, обо всем… — неопределенно ответил Медведев. — А если говорить прямо — о самом важном… — капитан умолк под испытующим взглядом девушки.

«Ну, что же замолчал? — упрекнул себя Медведев мысленно. — Продолжай же!»

На лице Тани появилось смущенное выражение — она сердцем угадала, о чем хочет поведать ей этот человек, давно уже ставший таким близким и родным.

— Знаешь, Таня, — начал Медведев. — Только пойми меня верно. С той встречи, помнишь, в Верхневолжске, нравишься ты мне! — вдруг выпалил капитан и, испугавшись, что сказал совсем не то, закончил: — Люблю, Таня, тебя! Ты мне дороже всех на свете.

Данилова, пока говорил Медведев, сидела с опущенной головой. Щеки ее порозовели. Она чувствовала, Медведев ждет ее ответа. Сейчас все должно решиться. Сию минуту или — никогда. Надо взять себя в руки. Объяснить все, что она о нем думает, откровенно, без утайки рассказать о своих чувствах, чтобы он знал — и она не мыслит жизни без него. И это не каприз, не случайное увлечение. Так решено уже давно. Она готова стать женой Виктора, чтобы быть ему верным, хорошим другом на всю жизнь. Только раньше он молчал, лишь намекая о своих чувствах. И вот теперь пришло время, когда надо все поставить на свое место. Но Таня не сказала ничего этого. Она произнесла только два слова:

— Виктор, любимый!..

Медведев все понял. Радостный, счастливый, он вскочил с кресла и, приблизившись к девушке, хотел обнять ее. Но в это время в рубку ворвался Дубравин.

— Капитан, тревога! Наш путь пересекает комета! Мы рискуем столкнуться с ее хвостом, растянувшимся на огромное расстояние Что будем делать?

Медведев сразу преобразился.

— Кто ее обнаружил? — озабоченно спросил он, невольно перебирая в уме все сведения, которые ему были известны о кометах и причинах образования их хвостов.

— Бобров. Сначала он не придал этому особого значения. Расчеты электронных машин показывали, что мы с ней не встретимся. Но комета начала быстро расти. Бобров опасается, что она может задеть корабль своим хвостом.

— Виктор, разреши связаться с Запорожцем, — встала Данилова — Мы постараемся с ним разобраться, откуда появилась комета, и уточнить степень ее опасности. По астрономическим прогнозам, нам в пути не должны встречаться кометы. Вероятно, она относится к числу небольших телескопических комет и усиление ее видимого свечения вызвано столкновением ядра кометы с одним из блуждающих по космосу метеоритов. Для нас опасно было бы столкнуться только с ее ядром, состоящим из роя глыб и камней. Хвост же кометы — это мельчайшая пыль и газы.

Данилова немедленно переговорила по фототелефону с Запорожцем.

Тот упорно советовал отклонить курс корабля, чтобы избежать встречи с кометой.

— Ничего хорошего она нам не сулит, — настаивал он. — Я предпочитаю дважды побывать в объятиях перегрузки, чем один раз повстречаться с этой косматой странницей.

Медведев согласился с доводами Даниловой — изменять курс «К. Э. Циолковского» не следует. В этом решении его убедили и показания электронно—счетной машины, которая теперь свидетельствовала, что почти невозможно избежать встречи с хвостом кометы, который протянулся на сотни тысяч километров.

— Используем это обстоятельство для научных наблюдений. Хорошо бы взять возможно большее число проб пыли и газов. Выходить из корабля категорически запрещаю. Всем быть начеку, — услышали космонавты по радио распоряжения капитана.

Не успел корабль вонзиться в хвост кометы, слабо светившийся полосой белесоватого тумана, как от Яровой поступили первые тревожные сигналы.

— Потеряна радиосвязь с Землей! Мы в сфере сильнейшей электромагнитной бури!

Вдруг корабль словно вонзился во что—то мягкое, как лодка в тину.

«Начинается»! — подумал Медведев.

И в тот же миг сила инерции бросила всех космонавтов вперед. Это было так неожиданно, что многие получили сильные ушибы. А корабль продолжал вздрагивать, казалось, он запутался в невидимых и гибких тенетах.

— Что произошло? — послышался голос Хачатурова.

— Не знаю, — ответила Данилова. — Но у меня взбесились все стрелки магнитометров.

В разговор включился Медведев.

— Не ожидал, что комета имеет такое мощное электромагнитное поле. Хорошо, что наше вторжение в комету обошлось без электрического разряда. Вы не чувствуете, что стало прохладнее? — спросил он, мельком посмотрев на термометр.

Термометр показывал, что внутри корабля начала падать температура. Сначала космонавты только поеживались, потом были вынуждены надеть меховые костюмы, а холод становился все сильнее.

— Еще немного, начнет замерзать вода, — невесело проговорил Дубравин. — Ведь лед разорвет цистерны, нам нечего будет пить.

— Армен, включи атомный двигатель на обогрев корабля, — связался Медведев с Хачатуровым.

— Уже включил, — ответил тот.

— Неужели электромагнитные силы кометы проникли сквозь броневую обшивку корабля и его защитную изоляцию? — недоумевала Таня. — Странно, что холоднее всего у меня в рубке.

Вдруг температура в корабле быстро повысилась. Через минуту термометр показывал уже тридцать градусов.

— Отставить обогрев, — распорядился капитан. Но жара, сменив холод, продолжала усиливаться. Посиневшая вначале обшивка внутренних стен теперь пожелтела. Термические краски наглядно показывали изменения температуры.

«Нельзя допустить, чтобы они покраснели, — Медведев мучительно раздумывал над тем, что же предпринять. Виски ломило, дышалось тяжело. — Так долго не продержаться! Надо усилить вентиляцию!».

Перевалив за пятьдесят градусов, температура поднималась выше.

— Всем надеть скафандры! — отдал приказание капитан. Это было последнее средство. Только они, с внутренней терморегуляцией, могли спасти космонавтов от участи заживо свариться.

— Виктор! Термометр остановился! Жара снижается! — воскликнул Дубравин.

Медленно снижаясь, температура пришла наконец в нормальное состояние. Обливаясь потом, космонавты облегченно вздохнули.

— Наш атомный тигр одолел косматую ведьму! — ликовал Хачатуров, и с экрана телефона на всех смотрело его улыбающееся лицо. — Не так—то просто сделать из нас шашлык! — пошутил он, выключая двигатели.

— Уф—ф! — Медведев платком вытер мокрый лоб. — Проведай, Вася, фаэтов. Им, наверное, пришлось хуже нашего. Дубравин поспешил в каюты к фаэтам.

— Сейчас мне лучше. Одно время было совсем плохо, — пожаловалась Ни—лия. — Пойдем к Ми—диону. Я очень беспокоюсь за него.

Около Ми—диона, потерявшего сознание, уже хлопотала Таня. Фаэт находился в тяжелом состоянии.

— Его сердце перестало биться! — вскрикнула Таня вдруг в отчаянии.

Дубравин стоял, не зная что делать. Ни—лия же быстро достала флакон, сквозь темный хрусталь которого просвечивала красноватая, как огонь, жидкость, и капнула ее в полуоткрытый рот старца. Фаэт вздрогнул и открыл глаза.

— Ты чуть не уснул навсегда, — нежно сказала Ни—лия, когда Ми—дион пришел в себя и приобрел способность разговаривать.

— Скажите, что у вас во флаконе? — поинтересовался Дубравин. — Очевидно, лекарство.

— Да, ты прав. Это элексир жизни, — старец закивал головой. — Еще давно фаэты научились добывать две воды — мертвую и живую. Мертвая, или тяжелая, вода парализовала рост и вызывала смерть. Живая, или огненная, вода может возвращать жизнь и продлять ее.

Убедившись, что Ми—диону больше не потребуется ее помощь, Таня пошла в свою астрономическую рубку. Там ее ждал Медведев. Входя, она заметила, что сквозь иллюминаторы просачивался какой—то нежно—зеленый свет.

— Виктор! Что с тобой? — с тревогой спросила Данилова, видя, что он позеленел и у него закрываются глаза.

— Уходи! Закрой дверь… — Медведев хотел что—то крикнуть еще, но язык ему не повиновался, он онемел.

Онемела и Таня. Вместе с тем она почувствовала, что все ее члены парализованы я даже пальцем она не может пошевелить. Она ощутила лишь, что корабль снова чуть закачался…

Невыносимо долгой показалась космонавтам секунда, пока не прошел сковавший их паралич.

— Таня!..

— Виктор! — они бросились друг к другу, едва к ним вернулся дар речи.

— Кажется, это было последнее испытание. Мы наконец вырвались из сферы действия необъяснимых сил кометы…

«К. Э. Циолковский» продолжал свое стремительное движение. Экраны локаторов вновь сделались чистыми и перестали тревожить космонавтов во время их вахт. Но комету вспоминали долго.

— Хорошо, что она оказалась сравнительно небольшой, а то бы нам не сдобровать, — заговорила как—то Таня с Медведевым.

— Век живи, век учись. Теперь будем знать, что в космосе лаже «видимое ничто», как часто называют кометы, может таить в себе всякие каверзы. Будем радоваться, что все обошлось, как говорится, одними синяками. Неприятно было бы умирать накануне свадьбы.

— Молчи! — Таня закрыла ему рот рукой. — Не говори глупостей.

Медведев поймал ее руку и прижался к ней губами.

— Виктор, а ты заметил, что иллюминаторы оказываются нашим слабым местом

— Вполне согласен с тобой и даже склоняюсь, что на космическом корабле они излишни. Оставить два небольших с броневыми ставнями — и достаточно. Тогда не будут страшны никакие излучения…

Шел последний месяц полета. С каждым днем расстояние до межпланетной станции сокращалось, и от этого нетерпеливей становилось желание космонавтов скорее попасть на Землю. Чувствовалась усталость от напряженных вахт, от ощущения малой весомости, от различных переживаний, связанных с опасностями экспедиции. Почти все космонавты часто теряли аппетит и изрядно похудели.

Усиливалось стремление побывать в родных местах, встретиться с близкими, с друзьями детства, которые пошли по различным жизненным дорогам. Их так много у советской молодежи. Один стал прославленным изобретателем, другой варит в мартенах сталь, третий не один год дрейфует в полярных льдах, четвертый учит детей… И все делают одно огромное дело. Их усилиями Родина превратилась в цветущий край. Они — рабочие, колхозники, ученые, писатели — вдохновенно строят счастливейшую жизнь.

Все время в течение путешествия космонавты с особым удовольствием слушали последние известия с Земли. Теперь же к ним стали относиться еще более ревностно. Пропустить их считалось немыслимым. Живой интерес у космонавтов вызывали и сообщения о Луне. Там творилось что—то невообразимое и по размаху работ, и по скорости строительства.

— Я не успеваю следить за происходящим на Луне, — жаловался Хачатуров. — Никак не предугадаешь, что там сделают на завтра.

— Жаль только, что сообщения слишком скупы. Например, мне не совсем ясно, как Луна могла так быстро приобрести собственную атмосферу.

— Почему—то давно и Саша молчит, — пожала плечами Таня. — Или его нет на Луне, или он так там занят, что даже минуту не может выбрать, чтобы послать весточку о себе.

— Разве ты его не знаешь? Молчит он чтобы преподнести нам свой сюрприз при встрече.

— Вы как хотите, а я хочу отдыхать на лунном курорте, — улыбнулся Дубравин. — Думаю, вы не забыли, что там открыт источник, который омолаживает.

— Так тебе, Вася, молодеть еще рано, — подмигнул Хачатуров. — Даже бороды еще нет.

— Не мне, так Ми—диону источник пригодится. Хорошо что там так быстро идут работы. Луна, пожалуй, явится местом, где фаэты смогут обосноваться. Только давайте договоримся: сейчас, пока сами не знаем всего, не будем ничего говорить им об этом.

Так и решили.

Астрономическая рубка все чаще заменяла свободным от вахты космонавтам салон — они полюбили ее за долгие месяцы экспедиции. Здесь—то и велись задушевные беседы, высказывались сокровенные думы и мечты.

— По возвращении на Землю обязательно все вместе походим по Москве, — говорил Медведев. — Осмотрим Кремль, Оружейную палату, махнем на Ленинские горы. Все это так неповторимо: всякий раз, когда бываю там, нахожу для себя что—то новое.

— Ах, душа моя, как хорошо на Земле, — полузакрыл глаза Хачатуров. — А потом ко мне, в Армению. Таким вином вас угощу, пальчики оближете, — Армен прищелкнул языком.

— Кажется, должно произойти еще одно важное, событие, — Дубравин бросил многозначительный взгляд на Медведева и Таню. — Какое, пока молчу. Но надеюсь, что мы скоро получим приглашение и будем его участниками. Я не ошибся, друзья?

Все понимающе смеялись.

Слушая космонавтов, Ми—дион и Ни—лия — они иногда тоже навещали салон — одобрительно покачивали головами. Восторженными глазами смотрели они на людей, которые для них стали родными и понятными, которых даже в трудную минуту не покидал оптимизм, вера в свои силы.

Далекая космическая дорога, — не прямая, а с кривизной громаднейшей гиперболы, — подходила к концу. Шли последние дни полета.

— Опять мне, кажется, не повезло, — сетовала Ярова ознакомившись с расчетами траектории корабля, сделанным Запорожцем. — И на этот раз не увижу Луну с близкого расстояния.

— Да, мы приближаемся к Земле, а Луна в это время удаляется от нас, — подтвердила по телефону Таня.

— Понятно. Тогда вдосталь полюбуемся нашей красавицей Землей.

— Верно, Женя. Что может быть лучше нашей Земли! Так и скажем: хорошо на чужих планетах, а дома лучше.

— И дым отечества нам сладок и приятен, — продекламировала Ярова.

В эти дни каждый из космонавтов чаще и чаще задерживался у зеркальных перископов и экранов телевизоров, на которых виднелась Земля. Окруженная голубоватым маревом, она быстро затмила собой удалявшуюся Луну, которая теперь тоже была укутана в светлую фату атмосферы. Издалека Земля являла собой необыкновенную феерическую картину. Потоки корпускул, излучаемых Солнцем, магнитным полем Земли отклонялись к полюсам, собирались там в трепетные сияния и играли не семью цветами радуги, а удивительной и бесчисленной гаммой цветов. От такого чарующего зрелища было трудно оторвать взор.

— Приглашу фаэтов в «широкоэкранное кино», — сказал Хачатуров и пошел звать их.

— Видите, — радостно указал он Ни—лии и Ми—диону. — Земля. Наша Земля!

Что могли ответить фаэты? Перед ними впервые предстал иной, незнакомый мир. И они подолгу с любопытством, как зачарованные, смотрели на него. С Землей будет связана их дальнейшая жизнь, их судьба, будущее.

Ми—дион и Ни—лия обменивались между собой короткими восклицаниями. Всегда молчаливый Ги—дион оживился, задавал вопросы Дубравину и о чем—то долго говорил с Ни—лией. В его словах и интонации уже не слышалось былой грусти.

Космонавты не только любовались родной планетой. Им необходимо было завершить большой объем научных наблюдений, связанных с изучением космоса, и, как всегда, произвести замеры магнитного поля Земли и ее гравитационных сил. Даже в свободные от вахт часы члены, экипажа продолжали делать записи, дополнять их вычислениями электронных машин и обобщать свои наблюдения.

А желанная Земля с каждым часом, с каждой минутой росла в своих размерах. Космонавты еще издали заметили обращавшуюся вокруг планеты «Комсомолию». Как празднично она была иллюминирована! Множество огней, сотни прожекторов — все было включено и заставило ее сиять ярче любой звезды.

— Торжественно же нас встречают! — не без удовольствия произнес Хачатуров.

Когда «К. Э. Циолковский» причаливал к межпланетной станции, во все стороны полетели тысячи разноцветных фейерверков, мощный салют оповестил мир о благополучном возвращении космического корабля.

Трудно описать встречу космонавтов на межпланетной станции, этом передовом островке земной жизни во Вселенной. Встреча была необычайно восторженной и бурной. По—праздничному встречали и фаэтов. С Земли на «Комсомолию» прилетели представители пяти стран света. В национальных ярких костюмах они тепло приветствовали фаэтов и вручили им роскошные подарки.

Музыка, цветы, смех, речи, объятия, дружеские рукопожатия — это запомнится навсегда.

Все происходившее на «Комсомолии» транслировалось по радио и телевидению. Сотни миллионов людей с помощью беспроволочной техники стали свидетелями торжественной встречи космонавтов и прилетевших с ними фаэтов. Во всех странах этот день объявили праздничным. Население городов высыпало на площади, где были установлены большие экраны супертелевизоров.

Наутро газеты вышли под огромными заголовками:

«ОДЕРЖАНА ВЕЛИЧАЙШАЯ ПОБЕДА!»

«КОСМОС ЗАВОЕВАН!»

«СПАСЕНЫ ЖИТЕЛИ ДЕСЯТОЙ ПЛАНЕТЫ!»

«НА „КОМСОМОЛИЮ“ ПРИБЫЛИ ПОСЛЕДНИЕ ЖИТЕЛИ ФАЭТИИ!»

«СЛАВА СОВЕТСКИМ КОСМОНАВТАМ, СПАСШИМ ФАЭТОВ!..»

Почти все страницы газет и журналов были заполнены материалами о благополучно завершившейся космической экспедиции. Портреты космонавтов и фаэтов чередовались со статьями и очерками, дополнялись фотографиями поверхности Цереры и видами развалин ее городов. Снова приводились обстоятельства гибели планеты, подробно рассказывалось о всех пережитых космонавтами опасностях. Большинство опубликованных снимков запечатлело прибытие «К. Э. Циолковского» на межпланетную станцию и встречу фаэтов.

Глава двенадцатая ЛУНЭТИЯ

Трудности и невзгоды межпланетного путешествия, казалось, меньше всего отразились на Медведеве. Он по—прежнему был бодр, энергичен и деятелен. В столовой Виктор встретил Грачева. На голове биолога знакомо топорщились рыжеватые волосы, под глазами и на переносице обильно расцвели веснушки. Из нагрудного кармана выглядывала его неизменная спутница — записная книжка, а сосредоточенный вид свидетельствовал, что его голова до отказа наполнена всевозможными проектами.

— Ты все такой же неугомонный, — одобрительно произнес Медведев. — Сдается, что за время нашего отсутствия ты вывел массу новых растений?

— Есть кое—что, — Грачев загадочно улыбнулся.

— Наверное, до сих пор жалеешь, что из—за болезни не мог лететь с нами?

— Конечно, Виктор. Страшно завидую вам! Побывать на Церере — это что—нибудь да значит! Хорошо бы мне посмотреть, как росли в подземелье без солнца хлебные кустарники. За привезенные хлебцы и семена растений, некогда произраставших на десятой планете, очень вам благодарен. Они представляют огромный интерес для науки. Думаю, многие из них сохранили свою всхожесть.

— А где ты посадишь их?

— Часть здесь, в оранжерее, остальные семена отправлю на Землю. Есть возможность опробовать их и на Луне, только с этим я не хочу спешить. Не занести бы туда вредные микроорганизмы.

— Интересно, что успели сделать на Луне? — оживился Медведев.

— О—о! Сделанному там ты поразишься. Наша молодежь здорово отличилась — во много раз сократила все сроки работ. Может, относительно всей площади Луны преобразования пока невелики, но настолько грандиозны, что кажется, будто все сооружения построены руками мифических титанов.

— Понятно. Меньшая сила притяжения на планете позволяла строителям легко поднимать такие камни, которые на Земле и десять человек не сдвинули бы.

— Да, это во много раз умножало силы строителей и всех механизмов, — подтвердил Грачев.

— Помнится, раньше горячо спорили о том, какой продолжительности желательно создать на Луне сутки, недели и месяцы.

— Как же! Особенно ожесточенно отстаивала тогда свои взгляды группа «десятников». Они требовали разделить год по круглым десяткам дней в месяцах и часов в сутках. Но вскоре после вашего отлета было решено уподобить лунный календарь земному.

— И правильно поступили, — убежденно сказал Медведев. — Так надо было сделать даже потому, чтобы жители Луны всегда ощущали свою близость к матери Земле.

— Я уже выздоравливал, когда заканчивали очищение атмосферы Луны от радиоактивной пыли и дезактивацию ее поверхности. Мощными электромагнитными фильтрами из разреженной атмосферы быстро уловили все радиоактивные частицы пыли. Зато при дезактивации почвы возникли непреодолимые трудности. Горные цепи, чередуясь с бездонными пропастями, в большинстве мест оказались непроходимыми. После гибели экипажа вездеходной танкетки, которая провалилась в глубокую трещину, заполненную лунной пылью, пришлось отказаться от обезвреживания всей лунной поверхности. Дезактивацию решили проводить только в районах освоения и в первую очередь обработали так называемые моря Изобилия, Ясности и Спокойствия, где предполагалось основать первые поселения людей, Грачев передохнул и продолжал:

— Разведки этих районов с помощью сейсмических и радиолокационных способов помогли геологам найти скрытые в недрах планеты огромнейшие газохранилища и целые моря обыкновенной пресной воды. Эти открытия значительно ускорили работы по созданию лунной атмосферы и крупных водоемов. Пробурили скважины. И вода под огромным давлением верхних слоев почвы забила из скважин мощными стометровыми фонтанами. На поверхности Луны как бы выросли колоссальные белые грибы, а от них во все стороны устремились бурлящие потоки воды. Это было потрясающее зрелище! Кое—кто опасался даже наводнения.

Вода заполнила две больших впадины и превратила их в первые лунные озера. Значительно сложнее оказался выпуск газов. Зачастую бурильщики, каждую секунду рискуя жизнью, лишь с громадным трудом сдерживали и обуздывали грозно ревущие газовые фонтаны. Малейшая оплошность могла повлечь за собой взрыв. От свиста и рева выходящих газов стояла такая дикая какофония, что можно было сойти с ума, если бы на миг остаться без шлема и скафандра. Но постепенно газы обволакивали лунный шар, и шум утихал. Непрерывно работавшие автоматические станции мощных дозаторов и регуляторов приблизили лунный воздух по своему составу к земному, а по плотности — к условиям жизни на Памире. Расщепляя минералы и соединения, представлявшие собой перекиси и окиси, лунную атмосферу насытили кислородом. С этого времени для первых поселенцев исчезла необходимость ходить в изолирующих костюмах. Освободившись от них, люди уже могли работать на Луне в обычной одежде. Каждый день приносил все новые и новые открытия — были найдены залежи различных руд и странный минерал, который по извлечении его из недр на поверхность до десяти раз увеличивался в объеме, превращаясь в легкие, пористые камни. Его широко использовали как строительный материал. За его свойство жадно впитывать воздух этот минерал назвали аэроскопичным.

— На Земле бы найти такой! Утром построил одноэтажный дом, а к вечеру будешь жить уже на десятом этаже, — улыбнулся Медведев.

— Слушай дальше, Виктор. В одной из шахт неожиданно обнаружили окаменелости. Они оказались остатками растительности, покрывавшей Луну на заре ее существования. Ну, сам понимаешь, я на Земле не мог оставаться и умчался на Луну. Позже кое—где в почве я нашел первичные микроорганизмы в виде бактерий, а в расселинах екал — подобие лишайников. Все эти находки послужили дополнительным материалом для подтверждения мысли о возможности существования и развития на планете органической жизни. Сравнительно медленно шло оттаивание почвы. С вечной мерзлотой боролись глубоким прогреванием с помощью токов высокой частоты.

— Говори, говори! — подбодрил Медведев Грачева, видя, что тот начал опасаться, не наскучит ли собеседнику своим пересказом истории освоения Луны. — Оказывается, Александр, в полете мы намного отстали от жизни. Я с удовольствием слушаю тебя.

— Проведенные анализы верхних слоев почвы, — продолжал Грачев, — показали, что во многих местах на ней можно выращивать различные растения. Тут для меня открылось широкое поле деятельности. Правда, немало трудов пришлось потратить на перепашку и обработку участков, намеченных для посадки растений. Кое — где лунная почва мягкая, как пух, но такой немного. В большинстве она очень твердая. С Земли на «Комсомолию» были перевезены, саженцы фруктовых деревьев, а оттуда вместе с растениями, выведенными в нашей оранжерее, их доставили уже на Луну. Ты не можешь себе представить, как я радовался, когда деревья и кустарники приживались на Луне, а из семян вырастали растения. Каждый росток, вылезавший из почвы, вызывал во мне бурный восторг. А сколько тревог пришлось испытать?! Не счесть! Ведь наш агробиологический коллектив задумал воссоздать на Луне растительность без сорняков и вредителей.

— Прекрасная затея! А удастся вам достигнуть этого? — перебил Медведев.

— Опыты сейчас в самом разгаре, а мы все начеку. Для растений, отправляемых на Луну, установлен двойной карантин: один на Земле, второй на «Комсомолии». Но чему ты, Виктор, чрезвычайно удивишься, так это размерам лунных растений. Пшеница, например, достигает высоты одноэтажного дома, а деревья — те настоящие гиганты.

— Смотри, не выращивай таких яблонь, с которых и плодов не достанешь. Не на вертолете же доставать их, если захочется вкусить лунного яблочка, — пошутил Медведев.

— Ты смеешься, а как бы действительно не пришлось изобретать летающие сельскохозяйственные машины для обработки посевов и уборки урожая. Эх, хочется мне утащить всех вас на Луну! Своими глазами увидели бы, какие там творятся чудеса. Полюбовались бы величием горных цирков которые в поперечнике достигают ста и больше километров, посмотрели бы наши зеленые оазисы, раскинувшиеся вдоль бирюзовых озер. Кстати, в ближайшем будущем предполагается начать освоение новых территорий в районе Моря Изобилия, примыкающего к нашему оазису с северо—запада.

— Объясни, пожалуйста, почему освоение Луны не началось, скажем, с Океана Бурь или какого—нибудь другого «моря»?

— Так называемое Море Облаков и Океан Бурь примыкают к местам активной вулканической деятельности, которую развивают кратеры Арзахель, Альфонс и Птоломей. А в районе Моря Спокойствия в недрах была найдена вода, и две огромных впадины послужили удобными чашами для создания озер.

— Какие все—таки изумительные дела совершают наши люди. Чудеса да и только! — Медведев взглянул на часы. — Извини, Саша, но мне пора за работу. В следующий раз побеседуем как следует. Думаю, тебе небезынтересно знать о нашем путешествии, а мы охотно познакомимся с твоими опытами. А на Луну непременно слетаем, — Медведев и сам не заметил, что его отношение к Грачеву невольно изменилось.

— Согласен быть вашим гидом. Покажу все, — Грачев пожал руку Медведеву и уже зашагал прочь, но вдруг в дверях столовой остановился.

— Знаешь что? Забыл спросить, как Таня…

Медведев понял, что не зря задает Грачев этот вопрос.

— Таня? — переспросил Медведев, ощущая неловкость. — Она все такая же, не изменилась. — Медведев секунду помолчал: — Саша, мы решили с ней пожениться.

Грачев от неожиданности вздрогнул, но не обронил больше ни слова. Машинально еще раз пожав Медведеву руку, он повернулся и быстро вышел из столовой.

Медведев, раздумывая о случившемся, направился на радиостанцию. Там ему дали радиограмму, адресованную старейшине фаэтов — Ми—диону. С ней он пошел к Дубравину.

— Читай! — Медведев протянул ему радиограмму. — Только что получена.

— Правительство Союзных… решение… предоставить возможность фаэтам поселиться… — перепрыгивая со строки на строку, читал Дубравин текст радиограммы. — Так это же расчудесно! — воскликнул он.

— Да, фаэты будут довольны.

Через четверть часа космонавты постучались в дверь каюты Ми—диона. Ждать долго не пришлось. Открыв дверь, фаэт радушно пригласил к себе. У него уже сидели Ни—лия и Ги—дион. Молодые фаэты встали и, как обычно, приветствовали космонавтов, разводя руки с повернутыми вверх ладонями.

— Мы принесли вам доброе известие, — сказал Дубравин, обращаясь к Ми—диону на языке фаэтов.

Старец закивал головой. Новость, о которой пришли поведать космонавты, заинтересовала и молодых фаэтов. Они выжидательно смотрели на гостей.

— Я знаю, всем вам очень хотелось бы побывать на Земле. Но, к сожалению, это пока для вас исключено.

Ни—лия намеревалась что—то сказать Дубравину, но старец жестом успокоил ее.

— Он прав, Ни—лия. Продолжай, Ва—си—я.

— Вашему организму будет тяжело выдержать тридцатикратное увеличение силы тяжести. Даже одежда, которая на Церере была для вас привычной и легкой, на Земле станет невыносимо тяжелой.

— Как же нам быть? — всплеснул руками Ги—дион.

— Не отчаивайтесь, друзья, — ласково проговорил Медведев, видя, что фаэты встревожились. — Выход из положения найден. Нам только что сообщили, что вы спокойно, без ущерба для здоровья сможете жить на Луне.

— Сила тяжести на Луне, — пояснил Дубравин, — лишь в пять раз больше той, к которой вы привыкли. Переносить ее на первых порах будет вам нетрудно, а в дальнейшем вы и вовсе привыкнете.

— Но вы говорили нам, что Луна — мертвая планета, — Ми—дион недоуменно пожал плечами.

— Она была такой, Ми—дион. Теперь советские люди дали ей жизнь. Пока мы путешествовали по Вселенной, на Луде проделаны колоссальные работы. Я подробно узнал о них. Там будет чудесный край. Уже создана нормальная атмосфера, найдена вода, ею заполнены два озера. Ведется озеленение близлежащих долин. Скоро там зашумят молодые леса, расцветут сады. На берегу озера, названного Бирюзовым, построен лунный город «Первенец». В его окрестностях действует мощная гелиостанция, высятся мачты искусственного дождевания. В городе не будут дымить заводы, все они вынесены далеко в сторону, за городскую черту.

— Мы принесли вам сообщение о разрешении правительства переселиться на Луну, — Медведев передал Ми—диону. текст радиограммы. — Вам выделены специальные благоустроенные дома. Скоро вы справите в них новоселье. Как вы смотрите на это?

Фаэты слушали внимательно. Видно было, что они снова растроганы вниманием к ним. Ги—дион и Ни—лия то и дело переглядывались. Будущее утратило для них неизвестность и неопределенность. Все складывалось так хорошо! Счастлив был и Ми—дион.

— О, трудно выразить вам, люди, нашу признательность. Сколько всего вы сделали для нас, Зу—лей! Спа—си—бо! — закивал Ми—дион.

Ни—лия подошла к Дубравину.

— Ты снял с моего сердца камень и рассеял тревожную мысль, что мы сменили убежища Цереры всего лишь на каюты «Комсомолии», — призналась фаэтянка. — А тут…

Уже через день космонавты провожали фаэтов, отправлявшихся на Луну, а сами торопились скорей улететь на Землю.

На Земле тем временем затевалось чрезвычайно увлекательное мероприятие. Газеты сразу запестрели сообщениями о нем. По инициативе комсомола, горячо поддержанной международной молодежной организацией и общественностью всех стран, было решено провести первый космический фестиваль молодежи. Местом будущего праздника мира и дружбы избрали Луну.

Юноши и девушки всех континентов начали деятельную подготовку к фестивалю. Разучивались новые песни и танцы, поэты сочиняли стихи, спортсмены готовились установить первые межпланетные рекорды. Для участников фестиваля изготовлялись красивые сувениры, молодые ученые, студенты, рабочие готовились к интересным диспутам, встречам по профессиям. А сколько было самых оживленных разговоров по поводу участия в празднестве фаэтов, смелых советских космонавтов, достигших Цереры, отважных и умелых преобразователей Луны. Увидеть бы их, пожать им руки, обнять и наговорить массу хороших слов!..

— Пора и нам собираться! — торопил Дубравин Медведева. — На Луне ожидают нас.

— Ты прав, Василий. Через день—два отправимся. Побудем на Луне, отпразднуем фестиваль и — в Верхневолжск. Мы договорились с Таней сразу же по возвращении сыграть свадьбу.

— Счастливый ты, Виктор! — с чувством произнес Дубравин.

— А ты разве нет?

— И я тоже. Только вот до женитьбы еще далеко. Убежденный холостяк!

— Ну — ну! — Медведев погрозил пальцем. — Рассказывай! А Женя? По—моему, она тебе вовсе не безразлична. Что, угадал?

Дубравин тихо рассмеялся. Медведев приподнял брови.

— Оказывается, ты хочешь быть провидцем, капитан. Пожалуй, еще не родилась девушка, которая увлекла бы меня так, чтобы я забыл все на свете. Вот такую я хочу. А Женя, — она славная, умная, заботливая, но…

— Да, вот что, — переменил тему разговора Медведев. — Фаэты, как я узнал, устроились хорошо, очень довольны. Даже Ми—дион, говорят, выглядит помолодевшим.

— Интересно, как себя чувствуют молодые?

— Ты имеешь в виду Ги—диона и Ни—лию? — спросил Медведев.

— Угу! — кивнул Дубравин.

— А как же им себя еще чувствовать? Конечно, отлично. Вполне освоились с обстановкой. Они, кажется, тоже, говоря по—нашему, влюблены друг в друга. Тем более, что ты теперь Ги—диону не мешаешь, — пошутил Медведев. — А я бы на его месте обязательно ревновал к тебе Ни—лию, уж слишком много внимания она уделяла тебе на Церере.

— Ты меня сегодня решил допечь.

— Нет, просто вижу, что ты лишен элементарной проницательности.

— Удивляюсь, как смело ты стал рассуждать после того, как Таня согласилась стать твоей женой. Это у тебя от избытка чувств.

Задолго до открытия фестиваля между Землей и Луной установилось регулярное сообщение. Каждый день одна рейсовая ракета улетала на ожившую планету, а другая возвращалась с нее на Землю. Но с приближением дня праздника число космических кораблей, курсировавших на лунной линии, пришлось значительно увеличить. Более тысячи юношей и девушек, получивших приглашение на фестиваль, торопились попасть на него.

Предстоящий полет на Луну у всех, кто впервые летел в космос, вызывал робость. Становилось не по себе даже при одном виде огромной ракеты. Но никто из участников фестиваля не подумал отказаться от удивительного полета, полного острых переживаний.

Сколько различных ощущений испытывали молодые люди во время короткого космического путешествия, продолжавшегося лишь несколько часов. Сначала их брал испуг: при взлете корабля под действием сил перегрузки путешественники становились бессильными, беспомощными. Затем с растерянным видом они, не успев вздохнуть облегченно, ощущали полную потерю собственного веса, как если бы у них вместо тела осталась одна душа. Снова их охватывал трепет перед величием бездны Вселенной. И лишь постепенно приходило успокоение. Тогда пассажиры начинали бросать любопытные взгляды в иллюминаторы и на экраны телевизоров. Дальше их внимание раздваивалось между приближавшейся Луной и уменьшающейся Землей. Но, наконец, интерес к Луне пересиливал. Каждый старался запечатлеть в памяти ее дикий горный рельеф с грозными кратерами и беспорядочным нагромождением скал.

Каково же было удивление гостей, когда они, выйдя из корабля, оказывались в зеленом оазисе, раскинувшемся между двумя голубеющими озерами. В еще больший восторг приводил юношей и девушек лунный город, который по своей планировке и архитектуре зданий воплотил все лучшее, что строили люди на Земле. Ни один земной курорт не мог бы соперничать с лунным городом.

От центра, где пять высоких зданий оформляли площадь, во все стороны радиусами расходились широкие улицы—бульвары. Они упирались в молодой лес, окруживший город с трех сторон, и выходили к берегу озера. Дальше, вокруг оазиса и за озером, простиралась пустынная равнина, которая еще ожидала своего освоения. Вдали виднелись остроконечные цепи гор. А с одной стороны неестественно близко, будто за соседними холмами, лежал горизонт, и за ним, казалось, был обрыв в бездну.

Золотистые вагончики подвесной железной дороги непрерывно сновали по улицам, убегали за город в шахты, на заводы, пересекали квадраты садов и доходили до космодрома, куда прибывали корабли с гостями и откуда стартовали улетающие ракеты. Там, на фронтоне серебристого здания космического вокзала, крупными буквами было высечено непонятное для многих слово: ЛУНЭТИЯ.

Но вскоре все выяснилось. Лунэтия — это новое название планеты. Такое имя ей присвоено по предложению строителей и первых поселенцев. И все находили это название удачным и даже красивым.

С прилетом на Лунэтию Медведева, Дубравина и Даниловой все друзья — космонавты с корабля «К. Э. Циолковский» и фаэты снова собрались вместе. Радостной, волнующей была эта встреча.

— Показывайте, Ми—дион, ваши владения, — попросил Дубравин, едва они поздоровались с фаэта и.

— Да, да, будьте нашим экскурсоводом, — присоединилась Таня. Она стояла, полуобняв Ни—лию, и обе они счастливо улыбались.

— Тут такого понаделано, что ахнешь! — раздался бас Боброва, который не переставал восхищаться преобразованной планетой. — Мы кое—что успели без вас осмотреть.

До вечера не спеша ездили и бродили космонавты и фаэ — ты по зеленому городу.

— Вот это здание — Дворец культуры, — пояснил Ми—дион, добросовестно выполняя возложенные на него друзьями обязанности хозяина и экскурсовода. — Чуть подальше, смотрите, — юнивирмаг. — Фаэт так певуче и интересно произнес слово «универмаг», что все добродушно рассмеялись.

— У—ни—вер—маг, — поправила его Ни—лия.

— Хорошо, хорошо, — согласился старец, улыбаясь.

Медведев чувствовал себя превосходно. Все нравилось ему здесь. И добротные дома, и сотни празднично одетых молодых людей, возбужденных, счастливых, попадавшихся навстречу. Все приветствовали их. Полнота жизни ощущалась и оттого, что он среди друзей, что рядом с ним идет его Таня, необычайно красивая в этот вечер — такой он, кажется, ее никогда не видел. А Дубравин — у него тоже блестящие глаза и за плечами словно выросли крылья. Он шагает рядом с Яровой и, энергично размахивая руками, о чем—то говорит ей.

Медведев улыбнулся. Он услышал голос Василия:

— Летим, Женя! Намечена новая транспланетная экспедиция — теперь уже на Марс. Согласна! Вот и хорошо! Я ведь обещал марсианам прилететь к ним…

Хачатуров с увлечением, дополняя слова жестами, беседовал с Ни—лией и Ги—дионом.

— «Наверное, опять приглашает к себе в гости, на Кавказ», — подумал Медведев.

Все людней становилось на улицах. Зажглась иллюминация. На транспарантах, украшавших здания, разноцветными неоновыми огнями пылали призывы:

«Дружба!», «Мир!», «Мир и дружба!»

На следующий день состоялось торжественное открытие фестиваля. На городской площади у Дворца дружбы, облицованного синим мрамором с блестками, отчего он напоминал звездное небо, собралось все население планеты и их гости.

День выдался на редкость теплым. Воздух, пронизанный золотом солнечных лучей, делал небо голубым и прозрачным.

Празднество началось с провозглашения на территории планеты республики Лунэтии. Тут же было объявлено, что ее первым президентом избран Ми—дион.

Тысячи взлетевших вверх фейерверков разноцветными огнями усыпали небо. В это время в центре площади и по ее краям забили сотни фонтанов бирюзовой воды, от которой распространялся чудесный аромат. Такую душистую воду геологи обнаружили под лунным городом и, посвятив свою находку фестивалю, назвали ее водой юности. В воздухе над площадью поплыли чарующие звуки «музыки радости», привезенной фаэтами с Цереры.

Внезапно все небо расцвело в широкой радуге. Но краски радуги не застыли, а, как необыкновенный цветовой аккомпанемент, стали сопровождать музыку то нежными переливами цветов, то бурной игрой ярких и радостных красок.

Это тоже был подарок фестивали, но от комсомольцев Земли, которые привезли на Лунэтию свое новое изобретение.

Затем началось народное гуляние. Повсюду слышались смех, радостные восклицания. Там и здесь пели веселые песни, танцевали.

Немало в этот день было произнесено зажигательных речей, провозглашено здравиц.

Затаив дыхание, слушали участники фестиваля взволнованные слова Ми—диона.

— Вот так, дети мои, и надо делать! — сказал он. — Не разрушать — а созидать, не убивать — а оживлять, не горевать — а ликовать. Пусть процветает Земля, пусть вечно царят на ней мир и спокойствие, пусть дружат на ней все народы. Оживлением Луны начинаются ваши космические дела. Какое величие идеалов надо иметь, чтобы дарить последним оставшимся в живых фаэтам новую родину вместо потерянной ими планеты! Ваши дела — дела молодежи человечества — являют собой несокрушимый залог того, что люди не дадут угаснуть жизни во Вселенной. Они расселят ее на другие планеты и свяжут их узами дружбы. Так будьте же всегда жизнедеятельны и счастливы!

Медведев, Данилова и Дубравин стояли рядом. Когда Ми—дион закончил свое выступление, они понимающе и радостно переглянулись.

— Да, друзья, — сказал Медведев, — нас, советских людей, ждут другие миры и галактики!

1955–1956 годы. г. Ярославль.


Оглавление

  • ЖИЗНЬ ОПЕРЕЖАЕТ ФАНТАЗИЮ
  • Глава первая СМЕЛЫЙ ПРОЕКТ
  • Глава вторая ВДАЛИ ОТ ЗЕМЛИ
  • Глава третья ТАИНСТВЕННЫЕ РАДИОСИГНАЛЫ
  • Глава четвертая ОТЛЕТ В КОСМОС
  • Глава пятая ОПАСНЫЙ ПУТЬ
  • Глава шестая В ЦАРСТВЕ СМЕРТИ
  • Глава седьмая В КАЗЕМАТАХ ЦЕРЕРЫ
  • Глава восьмая ИСТОРИЯ КАТАСТРОФЫ
  • Глава девятая ТРУДНОЕ ДЕЛО
  • Глава десятая ДИВНАЯ МЕЛОДИЯ
  • Глава одиннадцатая ВСТРЕЧА С КОМЕТОЙ
  • Глава двенадцатая ЛУНЭТИЯ