И он ее поцеловал [Лаура Ли Гурк] (fb2) читать онлайн

Лора Ли Гурк И он ее поцеловал

Глава 1

Работать на красивого мужчину опасно. Одиноким девушкам, которые занимают подобное место, я рекомендую запастись невозмутимым спокойствием, непробиваемым сердечком и огромным количеством носовых платков.

Миссис Бартлби «Советы незамужним девушкам», 1893 г.

– Почему? – Закутанное в оранжевые шелка черноволосое создание разразилось рыданиями. – Почему он так со мной поступил?

Мисс Эммалайн Дав не рискнула ответить на этот вопрос. Практичная во всех отношениях, она не стала говорить бесполезные слова, а просто вытащила носовой платочек и молча протянула его собеседнице, сидящей по другую сторону стола.

Жюльетт Бордо, отныне бывшая любовница работодателя Эммы виконта Марлоу, взяла предложенный ей батистовый квадратик.

– Мы провели вместе шесть восхитительных месяцев, и когда его лакей принес мне красивую коробочку, я была несказанно счастлива. А потом я нашла прилагавшееся к подарку послание. Письмо, возвещавшее о прекращении наших отношений! Mon Dieu!^[1] Он думает, что можно излечить разбитое сердце драгоценными камнями! Какая невиданная жестокость! – Она склонила голову и безудержно зарыдала, совершенно по-французски и немного театрально. – О, Гарри!

Эмма беспокойно поерзала в кресле и скосила глаза на бронзовые настольные часы. Половина седьмого. Марлоу может вернуться в любую минуту, а ей хотелось поговорить с ним о своей новой рукописи до того, как он отправится на день рождения сестры.

Она была абсолютно уверена в том, что в контору он сегодня заглянет непременно. Подарок, который она купила для леди Фиби от его имени, все еще здесь, запакован и терпеливо ожидает хозяина. Если Марлоу не забыл о празднике, что Эмму, собственно говоря, не удивило бы, он должен забрать презент.

Сейчас самый подходящий момент для разговора, ведь завтра он уезжает на неделю в свое поместье в Беркшире. В Марлоу-Парке ему не нужно разрываться между встречами и переговорами, семья останется в городе и не будет мешать. Времени у виконта будет предостаточно. Эмма от всей души надеялась, что умиротворяющая атмосфера сельской местности приведет его в добродушное настроение и Марлоу воспримет ее новый труд с большей благожелательностью, чем предыдущие. В любом случае попытаться стоило.

Взгляд Эммы упал на пишущую машинку и аккуратную стопку отпечатанных листков. Ее собственный день рождения всего через восемь дней, и если Марлоу наконец-то согласится опубликовать ее сочинение, это будет самым чудесным подарком.

Неожиданно в душу прокралась тревога, настолько не сочетавшаяся с восхитительным чувством предвкушения счастья, что Эмма даже вздрогнула. Ощущение было смутным, неясным, но нарушало покой и раздражало.

Эмма попыталась прогнать его. Может, она просто боится очередного отказа? В конце концов Марлоу уже отверг четыре ее рукописи. Он считал книги по этикету неприбыльными, но Эмма знала – проблема в том, что большинство правил этикета безнадежно устарели, а ведь на дворе уже совсем другой век. Она долго корпела над последней рукописью, стараясь придать своим идеям свежесть и новизну. Ей бы только объяснить Марлоу, почему книга должна заинтересовать читателя, и тогда он сможет подойти к рукописи без излишней предвзятости, особенно если будет читать ее в тишине и покое деревни, где его никто не станет дергать и теребить.

Однако мисс Бордо явно не собиралась уходить. Эмма пристально вгляделась в убитую горем собеседницу, стараясь придумать вежливый предлог, чтобы выпроводить ее за дверь. Если бывшая любовница Марлоу не исчезнет до его возращения, то парочка затеет ссору, и разговор по поводу книги не состоится. Золотая возможность будет упущена раз и навсегда.

Возможно, кто-то сочтет невнимательность и отсутствие симпатии к нежелательной посетительнице бессердечием. Но это не совсем так. Все пять лет работы секретарем Марлоу Эмма наблюдала за тем, как приходят и уходят любовницы виконта, и давным-давно поняла – любовь тут ни при чем. Мисс Бордо танцевала канкан в мюзик-холле и брала у джентльменов деньги в обмен на свою благосклонность. Вряд ли стоило ждать, что из такой непристойной связи может вырасти настоящее чувство.

Но как знать, подумала про себя Эмма, вдруг она не права? Представительницы слабого пола действительно толпами сохли по его сиятельству. Немаловажную роль здесь, вне всякого сомнения, играл тот факт, что Марлоу относился к редчайшей в Британии породе джентльменов: урожденный пэр с деньгами. Но дело было не только в этом. Стоило Харрисону Роберту Марлоу переступить порог комнаты, как всех находящихся в ней женщин охватывало волнение и они принимались нервно поправлять прически и мечтательно вздыхать.

Подперев щеку рукой. Эмма беспристрастно размышляла о своем хозяине, пока мисс Бордо самозабвенно рыдала по нему.

Он очень красив. Надо быть абсолютно слепой, чтобы не заметить этого. Глаза необычного синего оттенка поражают воображение и особенно ярко выделяются на фоне темно-каштановых волос. Сложен он прекрасно, ростом высок, плечи широкие. Он умен и не лишен мальчишеского очарования, а улыбка так просто обворожительная, обезоруживающая.

Эмма хладнокровно представила себе эту улыбку, и ее пульс, не участился ни на удар, но так было не всегда. В самом начале своей работы у виконта она тоже испытывала волнение и не понаслышке знала завораживающую силу его улыбки. И волосы Эмма поправляла, и даже вздохнула разок-другой. Но быстро сообразила, что ее фантазии не приведут ни к чему хорошему. Даже если не принимать во внимание разный социальный статус, Марлоу был отъявленным повесой, связи которого, с женщинами носили исключительно неприличный характер. Как его секретарь, Эмма считала неприемлемым совать нос в личную жизнь хозяина, но, как целомудренная натура, давно избавилась от романтических настроений по поводу его.

Любая другая женщина в здравом уме способна ясно разглядеть недостатки характера виконта. Он развелся с женой из-за адюльтера – скандальный процесс, который занял пять лет и потряс высшее общество. Семья Марлоу до сих пор не избавилась от позорного клейма. Оставалось только догадываться, измена ли жены так повлияла на виконта, или он всегда относился к браку с пренебрежением, но все, кто читал еженедельник Марлоу под названием «Руководство для холостяков», знали по редакторской страничке – брак для виконта равносилен рабству, причем первое служит олицетворением второго.

Практичной Эмме казалось, что прошлые поступки и циничные взгляды Марлоу должны настораживать женщин и лишать их всяческих иллюзий на будущее счастье с этим человеком, но, как ни странно, все было наоборот. Знаменитая клятва виконта никогда больше не жениться только добавляла ему притягательности и стала своего рода вызовом. Женщины всех классов общества мечтали покорить строптивое сердце Марлоу. Но Эмма была слишком благоразумной, чтобы вступать в их ряды. Ловеласы никогда ее не привлекали.

Она окинула изучающим взглядом плачущую мисс Бордо, припомнила неотразимую улыбку Марлоу, и в груди шевельнулась совесть. Не всех дамочек Господь одарил здравомыслием. Возможно, танцовщица была настолько глупа, что действительно влюбилась в Марлоу и искренне надеялась на взаимность. Может статься, разрыв с ним действительно, глубоко ранил ее. У самой Эммы мало опыта в сердечных делах – всего один роман лет десять назад, – но воспоминания о нестерпимой боли в сердце свежи и поныне.

Она выдвинула ящик и достала картонную коробку в бело-розовую полоску.

– Насколько я понимаю, все это вас очень расстроило, – сказала она, снимая с коробки крышку. – Не хотите шоколаду? Очень помогает успокоить нервы.

Однако сидящая напротив мисс Бордо не приняла ее дружелюбного жеста. Танцовщица подняла голову, фыркнула и с нескрываемым презрением посмотрела на конфеты.

– Я не ем шоколада, – отрезала она, вытирая нарумяненные щеки платочком. – Это портит фигуру. – Она критически осмотрела Эмму. – Хотя вам определенно надо есть побольше сладкого, cherie,^[2] вам не повредит немного поправиться. Не то чтобы это имело значение, – поспешно добавила она. – Старые девы не заботятся о своих фигурах, nest ce pas?^[3]

Эмма окаменела. «Старая дева». Обидно. Странное беспокойство накатило с новой силой, и Эмма поняла, что виной тому надвигающийся день рождения.

Она убрала конфеты и постаралась взглянуть на ситуацию с философской точки зрения. Тридцать лет – дата, которая рано или поздно наступает в жизни любого человека. Это случается с каждым. И с этим ничего нельзя поделать. По правде говоря, тридцать звучит, старовато, но это ведь всего лишь день рождения. И нет причин расстраиваться.

Что касается фигуры, то ее формы не имеют никакого отношения к одиночеству. Эмма с досадой посмотрела на пышную грудь мисс Бордо и постаралась убедить себя, что мнение французской танцовщицы канкана ее не волнует.

– Значит, вы и есть мисс Дав. – Француженка бесцеремонно уставилась на нее. – Его секретарь.

Оценивающий, расчетливый тон насторожил Эмму.

– Да, я мисс Дав, – ответила она, приготовившись к новым нетактичным замечаниям.

Танцовщица рассмеялась, но Эмма не видела ничего смешного.

– Секретарем Марлоу непременно должна быть женщина. В этом он весь. Скажите, он держит вас на квартире или в доме?

Эмма разозлилась. Уже не в первый раз люди смотрят на нее с подозрением. Ее нанял мужчина на мужскую должность, к тому же репутация виконта оставляет желать лучшего. Но это не значит, что Эмма позволит безнаказанно подвергать сомнению свою добропорядочность.

– Вы ошибаетесь. Я не…

– Это не важно, – отмахнулась мисс Бордо. – Теперь, когда я вас увидела, стало понятно, что вы не представляете для меня никакой угрозы. Марлоу не любит женщин с плоской грудью.

Эмма вскипела от ярости. Она хотела осадить грубиянку, но понимала, что это глупо. Не исключено, что танцовщица и лорд Марлоу помирятся, а Эмма не может рисковать своим местом из-за минутной слабости. Несмотря на жгучую обиду, Эмма попридержала язык, как делала сотни раз до этого.

Кроме того, ей пришлось скрепя сердце признать, что гнев вызван совсем иными обстоятельствами. Ее вывело из себя небрежное замечание танцовщицы насчет того, что она слишком стара и худа, чтобы привлечь внимание мужчины, а не намеки на положение содержанки.

– Non,^[4] – продолжила мисс Бордо, прервав размышления Эммы, – Марлоу оставил меня не ради вас. – Гостья подалась вперед, черные глазки прищурились. – Кто она?

Отказавшись от мелочного желания выдумать для своего хозяина любовницу с плоской грудью, Эмма сухо заметила:

– Это дело его сиятельства, мадемуазель, не мое.

– Ладно, не важно, рано или поздно я все равно узнаю. – Мисс Бордо отбросила влажный помятый платочек, на заплаканном лице появилось злое выражение, что заметно состарило ее – как минимум лет на десять, решила про себя Эмма.

– Мисс Дав, – не унималась танцовщица, – поскольку вы секретарь лорда Марлоу, передайте ему мое послание. – Она открыла ридикюль и вытащила шикарное золотое колье с желтыми топазами и бриллиантами. – Скажите, что это жалкое подобие колье не что иное, как оскорбление, и я этого не потерплю! – Она с возмущением бросила колье на стол. – От меня нельзя откупиться такой безделицей!

Неделю назад Эмма сбилась с ног, переворачивая все магазины города. Случай, впрочем, нельзя назвать исключительным, поскольку Марлоу был абсолютно безнадежен, когда дело касалось подарков и дат, по которым их следует дарить, и она давным-давно взяла эту обязанность на себя. Эмма не только нашла подарок ко дню рождения леди Фиби, но и купила то колье, которое мисс Бордо сочла оскорбительным.

Эмма была не против выбирать подарки домашним Марлоу, но считала приобретение презентов для бесконечных любовниц хозяина одной из самых неприятных повинностей. Она полагала, что это просто неприлично. Тетя Лидия, будь она жива, пришла бы в ужас, ведь она старалась привить племяннице самые лучшие манеры. Тем не менее высказывание танцовщицы задело Эмму. Она тщательно продумала эту покупку и провела почти час у ювелира на Бонд-стрит, хотя, если быть до конца честной, большую часть времени лишь разглядывала прелестные изумруды и предавалась печальным размышлениям.

В итоге она выбрала колье, которое, по ее мнению, идеально подходило танцовщице. Украшение довольно дорогое, но не слишком – в конце концов, это ведь прощальный дар. Оно достаточно большое и яркое, чтобы им можно было полюбоваться через театральный бинокль в опере, но в то же время ценное, в случае нужды его не составит труда продать. Последнее обстоятельство Эмма считала очень важным, находя положение любовницы в лучшем случае шатким.

Похоже, мисс Бордо не разделяла ее точки зрения.

– Топазы? – возмущалась она. – Я стою лишь топа зов? Это ожерелье – мелочь, пустяк, ничто!

Подобная мелочь могла бы обеспечить Эмме безбедное существование на добрую дюжину лет, но, видимо, мисс Бордо не настолько экономна.

– Он выбросил Жюльетт, как старый ботинок, полагая, что переданные через лакея топазы успокоят ее? Non! – Мисс Бордо вскочила со стула.

Она дышала точно паровоз, в глазах стояли злые слезы.

– Этот жалкий подарок – ничто для меня! – наклонилась она над столом.

Театральные жесты еще больше настроили Эмму против этой танцовщицы.

– Я передам ваши слова виконту, – бесстрастно проговорила она, – и поставлю его в известность, что вы вернули подарок.

Надеясь, что неприятная сцена исчерпана, Эмма потянулась к лежащему на столе колье.

Но мисс Бордо оказалась расторопнее и проворно увела его прямо из-под пальцев Эммы.

– Вернула? Non! Это неслыханно! Разве я говорила, что возвращаю колье? Как я могу вернуть подарок, пусть и жалкий, но от любимого мужчины? Мужчины, который был моим кавалером? Мужчины, которому я отдала всю свою любовь? – Она прижала колье к груди. – Хоть он и разбил мое сердце, я по-прежнему люблю его, и у меня нет другого выбора, как только безропотно принять свою судьбу и страдать.

Эмма от всей души хотела, чтобы темпераментная танцовщица ушла страдать в другое место.

Но мисс Бордо снова рухнула на стул. И опять принялась рыдать.

– Он бросил меня, – завывала она. – Я нелюбима Я одна. Как вы.

Негодование вспыхнуло в сердце Эммы ярким пламенем, но не в отношении танцовщицы, а в отношении Марлоу, потому что именно он поставил ее в это неприятное положение. Секретарь, пусть и женского пола, определенно не обязан терпеть сцены, устраиваемые любовницами хозяина.

Эмма напомнила себе, что виконт назначил ей щедрое жалованье, равноценное мужскому окладу. Никто другой не сделал бы ей такого предложения. Она должна быть благодарна ему, но отчего-то не чувствовала благодарности Эмма злилась.

Да что с ней сегодня происходит? Злиться на Марлоу за то, что он выбирает себе кошмарных любовниц и отверг четыре ее произведения, злиться на мир за то, что она не может позволить себе изумруды, злиться на то, что никакой шоколад в мире не способен увеличить ее грудь, злиться на судьбу за то, что юность прошла, а красивой ее никто так и не назвал? Абсурд, да и только.

«Тридцать – это еще не старость».

Ей очень повезло. У незамужней женщины строгих правил без семьи очень мало возможностей. Она не надрывается на спичечных фабриках и в магазинах, как другие, ее обязанности и сложны, и интересны, и часто требуют приложения ума и изобретательности. И что важнее всего, она хочет стать писателем, а ее хозяин – издатель, и это дает надежду когда-нибудь увидеть свои книги на прилавках магазинов.

Как сказала бы миссис Бартлби, ее выдуманная литературная героиня, истинная женщина переносит все трудности достойно и элегантно.

Эмма вздохнула и протянула мисс Бордо очередной платочек.

Гарри опаздывал. Теперь это редко случалось, но вовсе не потому, что Гарри стал очень пунктуальным. Напротив, он славился как самый рассеянный человек всех времен и народов, но, к счастью, ему удалось обзавестись самым замечательным секретарем в Лондоне. Обычно мисс Дав умудрялась удерживать Гарри в строгих рамках расписания британского общества, но сегодняшний день стал исключением.

Однако вина лежала не на мисс Дав. Днем Гарри случайно столкнулся у Ллойда с графом Барринджером и тут же ухватился за возможность обсудить вопрос о покупке принадлежавшей Барринджеру «Соушл газетт». Гарри знал, что граф запутался в долгах и его финансовое положение оставляет желать лучшего. И все же Барринджер не спешил продавать газету, поскольку полагал, что его издание на голову выше всех легковесных газетенок Гарри, и считал себя самого человеком более благородным. В свое время он выступал в палате лордов против развода Гарри, занудно разглагольствуя о святости брака.

Несмотря на взаимную неприязнь, оба давно научились держать чувства при себе и провели весь день, обсуждая возможную продажу, но так ни к чему и не пришли.

Гарри обожал делать деньги и заключать сделки. Для него издательское дело было детской игрой, веселой, забавной и куда более доходной, чем титул и поместье, неспособные ныне принести пэру ни шиллинга. Вынудить Барринджера расстаться с обожаемой «Газетт» за сумму, куда меньшую непомерно раздутой цены в сто тысяч фунтов, стало для Гарри вызовом и оттеснило все прочие дела на второй план. Если бы граф не закончил встречу объявлением о намерении посетить сегодня вечером оперу, Гарри вполне мог забыть о двадцать первом дне рождения Фиби, подлив тем самым масла в огонь.

Он выскочил из кеба раньше, чем тот остановился перед конторой «Марлоу паблишинг лимитед».

– Жди здесь, – через плечо бросил он кучеру, направляясь к главному входу в темное здание. Гарри вытащил из кармана ключ, отпер дверь и вошел внутрь. Заторопился к ближайшей лестнице, прекрасно ориентируясь в темноте, и поднялся наверх, перескакивая через ступеньки.

Уже на верхней площадке Гарри заметил, что в конторе по-прежнему горит газовая лампа, а до слуха доносится резвый стук пишущей машинки.

Мисс Дав все еще была на месте – факт, который ничуть не, впечатлил Гарри. Он давно понял, что за пределами этих стен у мисс Дав нет иной жизни.

Эмма оставила работу и посмотрела на него. Любой другой сотрудник удивился бы, увидев хозяина здесь в столь поздний час, но ничто не могло поразить его невозмутимого секретаря. Она даже бровью не повела.

– Милорд, – поприветствовала она его, вставая.

– Мисс Дав, – ответил он, входя в комнату. – Получили контракт на покупку «Халлидей Пейпер»?

– Нет, сэр.

Ожидавший положительного ответа, Гарри задержался у ее стола.

– Почему нет?

– Я позвонила юристам мистера Халлидея, «Ледбеттер энд Гент». Похоже, вышла какая-то путаница.

– Путаница? – Он приподнял бровь. – Это ваших рук дело, мисс Дав? Вот уж чудо из чудес!

– Нет, сэр, – обиделась она.

Можно было не спрашивать. Мисс Дав никогда ничего не путала.

– Конечно, нет. Простите меня. Что случилось?

– Мистер Ледбеттер не объяснил, но заверил меня, что контракты будут доставлены нам ровно через неделю. В выходные я проверю их на предмет ошибок, и вы сможете подписать документы в следующий понедельник. Вы и ваша семья в понедельник приглашены на водную вечеринку к графу Ратборну, но вам не составит особого труда сначала заехать в контору. Запасать это в ваш дневник деловых встреч, милорд?

Она протянула руку. Гарри достал маленькую кожаную книжицу и отдал Эмме. Сделав соответствующую пометку, она вернула ему дневник.

– Как только вы подпишете контракты, – продолжила она, – посыльный от «Ледбеттер энд Гент» заберет их, и у вас будет достаточно времени, чтобы добраться до пирса Адельфи и сесть на яхту лорда Ратборна. – Она взяла со стола бумаги. – Вот другие документы.

– Вы само воплощение деловитости, мисс Дав, – пробормотал он, принимая документы.

– Благодарю вас, сэр. – Она сделала глубокий вдох и указала на стопку бумаги у пишущей машинки: – Я написала новую книгу. Если у вас найдется свободная минутка…

– Боюсь, что нет, – с облегчением сообщил он и направился в свой кабинет, перебирая на ходу письма. – Мне сегодня еще в оперу ехать, я уже опаздываю. Бабушка не моргнув глазом расстреляет меня из пистолета, если из-за меня пропустит вступительный акт, особенно в день рождения Фиби. Что это?

Он замер на пороге, обнаружив среди деловых бумаг записку.

– Жюльетт приходила сюда? Зачем?

Его секретарь, в деталях изложившая на листочке визит Жюльетт, ничего не ответила, посчитав вопрос риторическим.

– Хм-м… – протянул он, пробегая глазами по строчкам. – Недовольна подарком, да?

– Мне очень жаль, сэр. Я думала, колье из топазов и бриллиантов – очень подходящая вещь, но, похоже, она со мной не согласна.

– У меня нет времени на подробности, мне все равно, понравилась ей эта чертова штука или нет. – Он смял записку и бросил ее на пол. С сегодняшнего дня пусть Жюльетт тянет свои жадные лапки к карманам – и ширинкам – других мужчин. Гарри волновало мнение только нескольких женщин, и все они были его близкими родственницами. – Позвоните ко мне домой, мисс Дав, и скажите матери, что я не успеваю забрать их с Ганновер-сквер. Пусть берут карету, встретимся в «Ковент-Гарден».

– Уже позвонила, милорд. – Эмма обошла стол, подобрала скомканную бумажку, бросила ее в корзину для мусора и вернулась на место. – Я узнавала, приехали ли вы домой, поскольку вы не зашли в контору за подарком для леди Фиби, и поняла, что вы опаздываете. Дворецкий сообщил мне, что ваша матушка, бабушка и сестры уже уехали в «Ковент-Гарден» без вас.

– Поставили на мне крест, да?

Всегда тактичная мисс Дав снова промолчала. Она принялась печатать, а Гарри прошел в свой кабинет, который мисс Дав полностью переделала пару лет тому назад. И хотя виконт одобрил ее вкус, он слишком редко задерживался в офисе, чтобы по достоинству оценить усилия своей секретарши. Насколько Гарри знал, сидя за столом, денег не сделаешь, даже если стол этот изготовлен из резного красного дерева.

Он бросил оставшиеся послания в кресло и прошел через смежную дверь в гардеробную. Так как его городской особняк располагался на другом конце Лондона, камердинер с секретарем строго следили за тем, чтобы в офисе всегда было несколько костюмов и большое количество свежих сорочек. Гарри налил в таз воды из кувшина и намылил кисточку для бритья.

Через пятнадцать минут он уже был чисто выбрит, сменил полосатый шерстяной сюртук на черный вечерний фрак и застегнул рукава массивными серебряными запонками. Подняв воротничок рубашки, Гарри накинул черный шелковый шейный платок, опустил часы в нагрудный карман жилетки, натянул пару белых перчаток, взял черный цилиндр и направился к двери.

Мисс Дав прекратила печатать и подняла глаза, когда он навис над ее столом.

– Подарок для Фиби? – спросил он.

– В вашем кармане, сэр.

Он положил цилиндр и похлопал себя по внутреннему карману. Нащупав выпуклость, он выудил смехотворно крошечную коробочку, завернутую в бледно-желтую оберточную бумагу и перевязанную шелковой ленточкой с лавандовым бантиком. С одной стороны свисала кремовая карточка размером не больше коробочки.

– Святые небеса, что здесь такое?

– Шкатулка из Лиможа. Если я не ошибаюсь; ваша сестра коллекционирует их. Эта изготовлена в 1740 году. На ней ангелочки, очень подходящий вариант, осмелюсь выразить свое мнение. Домашние зовут вашу младшую сестру Ангелочком, ведь так?

Мисс Дав не переставала удивлять его своими обширными познаниями.

– Внутри лежит кольцо с сапфиром, – добавила она. Гарри нахмурился, в груди шевельнулось беспокойство.

– Но ведь обычно я дарю ей жемчужину или что-то вроде того?

– Леди Фиби закончила свое наборное жемчужное ожерелье в прошлом году. В любом случае ей исполняется двадцать один год, пришла пора дарить сестре драгоценные камни. Я подумала, что сапфир на полкарата в обрамлении платины как раз то, что нужно.

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

Мисс Дав взяла перо, обмакнула его в чернильницу и протянула перо виконту:

– Не подпишете карточку, сэр?

Он с сомнением посмотрел на кремовый квадратик:

– Слава Богу, в моем имени всего пять букв.

Гарри стянул перчатку и постарался вывести красивую подпись на крошечном клочке бумаги.

Затем вернул перо мисс Дав, не забыл подуть на чернила, чтобы высушить их, и убрал коробочку в карман. Надел перчатку, подхватил цилиндр и собрался было идти, но невозмутимый голос секретаря остановил его.

– Ваш галстук, милорд.

– Черт! – Он снова бросил цилиндр, поднял руки и завязал узел. – Ну как?

– Боюсь, что криво, – покачала головой Эмма. Раздраженно вздохнув, Гарри потянул за концы и начал перевязывать.

– Сэр, моя новая рукопись, – сказала она, пока его затянутые в перчатки пальцы возились с галстуком. – Я надеялась, что вы согласитесь прочитать ее и…

– Будь проклята эта штука! – Гарри сдался и позвал на помощь; – Мисс Дав, прошу вас.

Она поднялась и обошла стол.

– Насчет моей новой книги, – завела Эмма свою песню, исправляя жуткий узел, в который он превратил галстук, – она очень отличается от прежних.

Гарри нестерпимо захотелось сбежать. Даже опера и та лучше, чем книги по этикету.

– И в чем же отличие? – спросил он, мужественно, заставив себя остаться на месте.

– Это тоже книга хороших манер, но она напрямую адресована таким женщинам, как я. То есть незамужним.

О Боже! Не только этикет, но еще и незамужние девы! Гарри еле сдержал стон.

– Да, – меж тем продолжала она, чуть ослабляя галстук. – Это… своего рода… путеводитель по жизни для одиноких девушек, похоже на ваше «Руководство для холостяков», только для женщин, понимаете? Как найти респектабельное жилье за разумную плату. Как хорошо питаться на четыре гинеи в месяц. Все в таком духе.

Гарри с сомнением пробежал глазами по хрупкой фигурке. На его вкус, мисс Дав следует срочно увеличить на пару гиней расходы на продукты. Может, увеличить ей жалованье и приказать тратить прибавку на пирожные?

Что касается ее рукописи, уж лучше Гарри сходит к дантисту и вырвет себе все зубы, чем станет читать руководство для добропорядочных старых дев, проживающих в респектабельных квартирах. Он нисколько не сомневался, что все прочие того же мнения.

Он публиковал книги и газеты ради денег, а не для того, чтобы учить людей правилам поведения.

– Мисс Дав, мы уже обсуждали этот вопрос, – напомнил он. – Книги по этикету недостаточно прибыльны, с ними одна морока. В наши дни их развелось целое море, какой-то одной трудно выбиться из общего потока.

Эмма кивнула.

– Поэтому я подошла к делу с современной точки зрения. Учитывая успех «Руководства для холостяков» и принимая во внимание вашу точку зрения на то, что женщине следует разрешить работать в любой профессии, на которую она обучилась, думаю, вам понравится моя идея. Одинокие девушки – растущая часть британского общества. Статистика…

У Гарри начало стучать в висках, когда она назвала количество проживающих в Лондоне незамужних женщин. Его не интересовала статистика. Его интересовали исключительно собственные инстинкты, а они говорили какой бы подход ни выбрала мисс Дав, ей никогда не произвести на свет ничего выдающегося, потому что она совершенно не разбирается в реальной жизни. И фамилия у нее подходящая – Дав, то есть «голубка». Каштановые волосы, карие глаза, мелодичный голосок – не мисс, а само воплощение податливости.

Когда-то он нанял ее из прихоти, радуясь шансу доказать свою теорию, что женщины способны сами зарабатывать себе на жизнь, как и мужчины, которые вынуждены делать это день изо дня. Но Эмма превзошла все его ожидания. В своей работе она могла дать фору любому секретарю-мужчине. Она никогда не опаздывала, никогда не болела и всегда точно выполняла все указания.

И что гораздо важнее, она обладала качеством, которое часто приписывается женщинам и столь же часто отсутствует в их характере: мисс Дав была покладиста. Она никогда ни с чем не спорила и не задавала глупых вопросов. Если бы Гарри приказал ей сесть на корабль, отправиться в Кению и привезти ему фунт кофейных зерен, она бы молча выскользнула из конторы и направилась прямиком к «Томас Кук и сыновья» заказывать билет.

Это было очень удобно, но податливость мисс Дав делала ее какой-то нереальной, не похожей ни на одну из знакомых Гарри. Имея назойливую матушку и еще более назойливую бабушку, трех любопытных и неподдающихся руководству сестричек, плюс питая слабость к темпераментным любовницам, включая – увы! – бывшую женушку, Гарри по опыту знал, что настоящая женщина – это все, что угодно, только не покорность.

Видимо, работать с Эммой так легко вовсе не из-за ее непритязательной внешности, а по причине бесстрастной натуры. Не приведи Господь обзавестись соблазнительной, дерзкой секретаршей. Ситуация просто невероятная. Может, так было бы и веселее, но дерзкая вряд ли задержалась бы на своем месте. Нет, в том, что касается секретарей, он отдавал предпочтение мисс Дав и с самого начала поклялся себе не засматриваться на нее. К счастью, она все делала для того, чтобы он не сбился с намеченного курса.

– Готово. – Она отступила на шаг, положив конец размышлениям Гарри. С секунду она внимательно рассматривала его, потом одобрительно кивнула: – Надеюсь, вам понравится, сэр.

Гарри и не подумал проверять ее работу. Вне всякого сомнения, его галстук превратился в идеальный бант, причем самый модный на данный момент.

– Мисс Дав, вы настоящее сокровище. – Он опустил уголки воротничка сорочки, взял цилиндр и снова направился к двери. – Не знаю, что бы я без вас делал.

– Насчет моей новой книги, – не унималась Эмма. Ее слова словно в спину его ударили, подталкивая к двери, – Не могли бы вы…

– Отправьте рукопись мне домой до моего отъезда, – оборвал он прежде, чем она успела излить на него новые статистические данные об одиноких девушках. – Я просмотрю ее, пока буду в деревне.

– Спасибо, милорд.

Гарри с облегчением переступил порог. Жаль, что нельзя отделаться от оперы также легко, как от рукописи мисс Дав.

Глава 2

Сестры – это сущие дьяволицы. Детьми они терзают и мучают вас. Когда вы вырастаете, они пытаются найти вам жену, что в общем-то то же самое.

Лорд Марлоу «Руководство для холостяков», 1893 г.

– В город приехал лорд Диллмот с дочерьми. Их кузины, девочки Абернати, тоже с ними.

Услышав эти слова сестрицы Дианы, Гарри уже знал, чего ждать дальше. Он велел официанту, который вертелся поблизости, подать еще вина. Оно ему явно понадобится.

– Какие чудесные новости. Напечатать об этом в моих газетах?

– Мы с мамой видели их сегодня в антракте. – Диана, старшая из сестер, на шесть лет младше Гарри, была красивой и умной. А также на удивление целеустремленной. Отсутствие с его стороны интереса к поднятой ею теме ничуть не смутило Диану, и она замолчала лишь на тот краткий миг, который потребовался, чтобы заправить за ушко выбившийся из прически локон темно-каштановых волос и отпить глоточек вина. – Они так хорошо выглядят, – как ни в чем не бывало продолжила она. – Особенно леди Флоренс. Она общепризнанная красавица.

– Это точно, – тут же согласился с ней Гарри. – Жаль, что ее мозги не вызывают такого же восхищения.

– Жюльетт Бордо – яркий пример того, насколько вы, сэр, цените в женщинах интеллект, – не осталась в долгу Диана.

Гарри решил не говорить, что порвал с Жюльетт. Это только всколыхнет новые надежды на его повторный брак.

– Она гораздо умнее леди Флоренс, – сказал он. – Хотя это ни о чем не говорит, уверяю тебя.

В разговор вступила его младшая сестра:

– Зачем ты общаешься с этой женщиной? – На ангельском личике Фиби отразилось неподдельное удивление.

Гарри не стал просвещать ее. Почему джентльменов тянет к роскошным танцовщицам из варьете – не лучший предмет для обсуждения с сестрами.

По всей видимости, мать разделяла его точку зрения на данный вопрос.

– Довольно, Фиби. – Леди Луиза постаралась произнести это повелительно, но, увы, твердости в его матери было не больше, чем в жидком заварном креме. Вот почему у Гарри три невыносимые сестрицы, даже сомневаться ни к чему. – В конце концов, мы обедаем в «Савое», – добавила леди Луиза.

Средняя сестра Вивиан залилась смехом.

– Какое это имеет отношение к делу, мама? – Она окинула взглядом шикарный отдельный кабинет, в котором они сидели. – Красные стены, хрустальные канделябры и золотые парчовые портьеры – вполне подходящий интерьер для танцовщиц.

– Вивиан! – Леди Антония, бабушка Гарри, строго посмотрела на всех присутствующих. – Более ни слова об этой Бордо, – приказала она, и ее занудный голос произвел гораздо больше, впечатления, чем возмущенный тон матери. – У меня расстраивается пищеварение.

Из-за того, что леди Антонии было уже под восемьдесят, домашние относились к распоряжениям бабушки и ее пищеварению с огромным уважением. К превеликому удовольствию Гарри, тему Жюльетт больше не поднимали. Плохо, что они не могли прекратить рассуждения по поводу его предполагаемой будущей жены – предмет, который неизменно завораживал всех женщин семейства, и особенно сестер.

– Леди Флоренс толстовата, Ди. – Вивиан вернулась к теме, затронутой Дианой, согласившись с оценкой интеллекта младшей Диллмот. – Мы наверняка можем найти и получше.

– Я знаю, что мои предпочтения никого не интересуют, – проговорил Гарри, напустив на себя вид смиренного уважения к сватовским способностям сестер, – но при мысли о браке с Флоренс Диллмот меня бросает в дрожь.

– Тебя просто при мысли о браке в дрожь бросает, – фыркнула Диана. – Вот в чем сложность.

– Это не сложность, Ди. Это благословение Божье. Фиби, передай мне ветчину.

Фиби с готовностью откликнулась на просьбу брата.

– Как насчет сестры Флоренс, Мелани? – предложила она, пока Гарри накладывал себе ветчину. – Мелани вполне сгодится. Она милая и неглупая. Она мне нравится.

– Отлично, – сказал он с набитым ртом. – Почему бы тебе не жениться на ней?

– Харрисон, сначала прожуй, потом говори, – отчитала его леди Антония, словно Гарри был семилетним мальчиком, а не зрелым мужчиной тридцати шести лет. – Девочки, прекратите подыскивать брату новую жену. Это только отвращает его от самостоятельных поисков невесты. Вполне понятно, что после этой чудовищной американки он старается уклониться от повторного брака, – неохотно добавила она.

«Эта чудовищная американка» – только так, и никак иначе, называла бабушка его бывшую супругу. Не то чтобы это задевало Гарри, он предпочел бы вообще забыть о Консуэло.

– Одна неудачная попытка не должна отвратить тебя от брака в целом, – наставительно сказала Фиби.

– Глас всезнания. – Гарри, поддев сестру, попробовал положить конец неприятному разговору.

– Мы просто желаем тебе счастья.

– Знаю, Ангелочек, и люблю вас за это. – Он наклонился и нежно поцеловал Фиби в щечку. – Но узы Гименея не принесут мне счастья. Поверь мне на слово.

– Какая бестактность рассуждать подобным образом; ведь у меня свадьба через десять месяцев, – прозвенел веселый голосок Дианы. – В отличие от тебя я готова рискнуть второй раз. Эдмунд – самый удивительный мужчина из всех, которых я знала.

Первый брак Дианы оказался очень неудачным, и хотя муж измучил ее откровенными изменами, у него хватило ума вовремя погибнуть в железнодорожной катастрофе. Несмотря на невыносимые душевные страдания, Диана не утратила веру в то, что любовь и брак должны идти рука об руку. Через шесть лет после смерти своего благоверного она собиралась выйти замуж вторично. Возможно, на этот раз ее вера, оправдается. Гарри очень на это надеялся, но это вовсе не значило, что он намеревался последовать ее примеру.

– Ты неисправимый романтик, Диана. Всегда такой была.

– А мой жених? У Эдмунда супружеский опыт не лучше твоего, знаешь ли. Он тоже влюбился в одну из этих американок и женился на ней. И развод ему дался так же трудно, но в отличие от тебя он не стал циником.

Циником? Сердце Гарри на миг сжалось от боли – слабый отголосок того, что он испытал в ту ночь, когда окончательно смирился – с правдой о своей жене и их будущем. В ту ночь, когда она оставила его, Гарри избавился от последних любовных иллюзий, которые сумел пронести через четыре года кромешного ада с ней.

– Я не циник, – процедил он сквозь зубы. – Просто не вижу причин жениться снова.

– Не видишь причин?! – с осуждением посмотрела на него бабушка, оторвавшись от еды. – А как же наследник поместья?

– У меня есть наследник. Кузен Джеральд.

Леди Антония презрительно фыркнула.

– Но, бабуля, он мечтает о поместье. Скажу больше, он жаждет получить его. Всякий раз, приезжая в Марлоу-Парк, он пересчитывает серебро, интересуется дренажной системой и часами беседует с управляющим. Будет жалко, если его рвение пропадет втуне.

Антония, во многом похожая на правящую королеву, не нашла в его шутке ничего смешного.

– Прекрати нести чушь, Харрисон. Ты всегда так поступаешь, когда желаешь уйти от неприятной темы. Ты виконт. Твой первый и единственный долг – удачно жениться и заиметь сыновей.

Бабушка навсегда отстала от жизни. Она была не в состоянии принять тот факт, что все землевладельцы давно разорились. Гарри много лет назад понял, куда ветер дует. Единственная вещь, за которую он был благодарен браку с Консуэло, – знакомство с ее отцом. Старый мистер Эстравадос преподал ему хороший урок, будущее за промышленниками, а не за аристократией, говорил он Гарри. Именно они завладеют и деньгами, и властью. Его слова стали для Гарри путеводной звездой, и это окупилось сторицей в последние четырнадцать лет. Унаследовать поместье и вырастить наследника уже не так важно, как в прежние времена. Но мать придерживалась иного мнения и не замедлила высказать его:

– Гарри, ты обязан жениться и родить сыновей. Просто обязан. Время уходит. Тебе уже тридцать шесть, и через несколько лет будет поздно. Тебе исполнится сорок, а мы все знаем, что случается с бедными мужчинами в это время.

Гарри поперхнулся вином.

Леди Луиза, похоже, ничего не заметила.

– Ты должен срочно найти жену.

Мать не знает, что говорит, уверял он себя.

– Зачем мне ломать голову и самому искать жену, мама, когда у меня есть такие заботливые сестры? Они все за меня сделают.

– А что случается с мужчинами в сорок лет? – заинтересовалась Фиби.

– Не важно. – Не давая Фиби развить эту тему, Диана вернулась к девочкам Диллмот: – Знаешь, Фиби, думаю, ты права. Леди Мелани неплохой выбор. Конечно, она засиделась немного, ей двадцать восемь, – она не так хороша собой, как Флоренс, но у нее черные волосы, а Гарри предпочитает именно темноволосых. К тому же Мелани – самая умная из двух сестер.

– Умная? – Из груди Гарри вырвался тяжкий вздох. – Мелани Диллмот не способна поддержать разговор. Она слишком косноязычна, слова вымолвить не может. Не пойму, как ты ухитрилась узнать о ее уме.

– Она теряет дар речи только в твоем присутствии, – заверила его Диана. – Это понятно, если учесть ее чувства, хоть я и не уверена, сослужат ли они добрую службу и сделают ли ее хорошей женой.

– О чем ты толкуешь?

– О, Гарри! – застонала старшая сестра. – Иногда ты бываешь непроходимым тупицей!

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – охотно согласился он с ней. – В конце концов, я ведь мужчина. И что же во мне такого, от чего у Мелани Диллмот язык отнимается?

– Она влюблена в тебя, разумеется!

– Что? – изумился Гарри. – Не говори глупостей!

– Влюблена, – настаивала на своем Диана. – И давным-давно. С тех пор, как ты спас ее кошку.

Он даже про ужин забыл, оторвался от тарелки и обвел глазами сидящих за столом. На его лице явно отразились тщетные попытки припомнить изгладившееся из памяти событие. Вопросительный взгляд был встречен четырьмя вздохами безысходности и одним раздраженным старческим покашливанием, на все эти звуки он не обратил никакого внимания. Живя в окружении дам, без отца, который умер двадцать лет тому назад, и без единого брата, чтобы хоть как-то сравнять счет, он давно усвоил одну азбучную истину – женщинам угодить невозможно.

– Ты сошла с ума, Ди, – заявил он, возвращаясь к еде. – Я никогда не спасал никаких кошек. Не переношу этих животных.

– Поверить не могу, что ты этого не помнишь! – закатила глаза Диана. – В то лето, когда девочки Диллмот гостили у нас в Марлоу-Парке. Ты только что Кембридж окончил. Кошечка Мелани попала в мышеловку, а ты освободил ее.

В голове всплыли смутные воспоминания.

– Ради Бога, с тех пор уже лет сто прошло. Ну по меньшей мере пятнадцать.

– Она всегда об этом помнила, – сказала ему Диана. – И плакала, когда ты женился на Консуэло.

– Я бы и сам заплакал, если бы знал, во что ввязываюсь.

Никто даже не улыбнулся. Гарри был не в состоянии понять, отчего его семья считает, будто образ рыдающей Мелани Диллмот способен зародить в нем хоть искру романтического интереса. Единственное желание, которое порождало в мужчине это жалкое подобие женщины, – бежать без оглядки.

– А как насчет Элизабет Дарбури? – предложила Фиби. – Она брюнетка.

– Ты без наследника не останешься, – одобрительно кивнула леди Антония. – У Дарбури как минимум по двое сыновей в каждом поколении.

– Лиззи Дарбури не годится, – вставила Вивиан. – Она не понимает шуток Гарри. Смотрит на него, как будто он немного умом тронулся, и никогда не смеется.

– А это очень важно, – согласилась леди Луиза. – Мужчины злятся, если мы не находим их забавными. Особенно Гарри. Его это расстраивает.

– Это меня не расстраивает. И я не понимаю, почему сестры взялись искать мне жену.

– Потому что ты сам не способен на это, – выпалила Вивиан, получив поддержку всех дам, они дружно закивали.

Не в силах опровергнуть столь вескую причину и будучи слишком добрым, чтобы напоминать им о том, что первый брак Дианы был не лучше его собственного, Гарри решил доиграть в молчанку. Может хоть это заставит сестер отступиться. Через три секунды стало понятно, что его стратегия потерпела полный крах.

– Есть еще Мэри Недерфилд, – сказала Вивиан. – Она девушка со вкусом. Всегда такая элегантная.

Это был высший комплимент, который можно получить от Вивиан, обожавшей одежду и уделявшей много внимания дамской моде.

Фиби забраковала леди Мэри, отрицательно качнув головой:

– У нее ни единого шанса. Она голубоглазая блондинка. К тому же слишком спокойная и благоразумная.

– Да, но ему именнотакая жена и нужна. – Вивиан махнув рукой в сторону брата. – Он такой сумасброд, ему необходима спокойная и благоразумная девушка.

– Но Гарри таких не выносит.

Чего Гарри действительно не выносил, так это когда его обсуждали так, словно его нет рядом.

– Ваш разговор не имеет смысла, – начал раздражаться он. – Я больше никогда не женюсь. Сколько раз вам это повторять?

– О, Гарри! – запричитала мать, в глазах плескалось разочарование. – Ты абсолютно безнадежен в том, что касается важных вещей.

Как будто деньги, которые он зарабатывал и которые позволяли им всем одеваться у Уорта, посещать оперу и ужинать в личном кабинете ресторана «Савой», были не важны. Но он знал: обсуждать с матерью, откуда берутся деньги бесполезно. Мать и логика – понятия несовместимые, особенно в том, что касается денежных вопросов.

Как-то раз он попытался объяснить ей, что такое акции основного капитала. У обоих чуть голова не раскололась.

– Ты должен жениться и обзавестись сыновьями, – продолжала она тем временем. – В наши дни так трудно найти приличный коттедж.

Какое отношение коттеджи имеют к сыновьям, было выше его понимания, но это же его мать. Выдавать непостижимые вещи – ее вторая натура.

Фиби правильно истолковала его озадаченный взгляд.

– Джеральд не позволит нам жить в Марлоу-Парке, если ты умрешь и он станет виконтом, – пояснила она. – А поскольку собственником будет он, нам придется искать себе новый дом.

– А-а… – Просвещенный Гарри не стал говорить о том, что миллион фунтов стерлингов в банке Ллойда, приносящий недурной процент, более чем достаточная защита будущего его родных. Вместо этого он решил притвориться, что обдумывает возникшую проблему. – Полагаю, после моей смерти вы всегда можете переехать в Америку. Коттеджей там на всех хватит. В деревеньке под названием Ньюпорт полно милых уголков.

Мать никогда не могла понять, когда сын шутит, а когда нет.

– Что ж, просто замечательно. – Голос ее дрогнул. – Что мы будем делать, если ты умрешь, не оставив наследника?

Отчего-то Гарри считал, что мысль о его кончине должна удручать близких больше, чем отсутствие наследника, но он явно был единственным, кто видел вещи в подобном свете.

Диана деликатно кашлянула.

– Как я уже говорила, Диллмоты привезли с собой кузин Абернати, Нэн и Фелисити. И я подумала…

– Довольно! – Гарри со стуком положил нож и вилку на тарелку. Его терпению пришел конец. – Может, прекратите уже, все вы? Ни одна женщина на земле не затащит меня под венец. Я никогда не женюсь. Никогда! Понятно вам?

Пять женщин, которых он любил больше всего на свете, уставились на него, точно выводок перепуганных, обиженных котят. Вынести такого взгляда Гарри не мог.

Он оттолкнул тарелку и, поскольку остальные тоже закончили есть, подал официанту знак убирать со стола.

– В любом случае я не могу понять, почему мы обсуждаем меня, – сказал Гарри. – Сегодня день рождения Фиби. Думаю, пришла пора открывать подарки. Кстати, о подарках…

Он вынул из кармана крохотный, завернутый в оберточную бумагу сверток и торжественно преподнес его младшей сестренке:

– Это тебе, Ангелочек. С днем рождения.

лаза сестры загорелись.

– Лиможская шкатулка, да? Только она такая крохотная, больше ничего на ум не приходит. Я права?

– Открой и посмотри.

Она развязала ленточку и сняла бумагу. Раскрыв картонную коробку и увидев, что находится внутри, Фиби залилась счастливым смехом.

– На ней ангелочки!

– Так это и в самом деле Лимож? – Вивиан вытянула шею, пытаясь получше рассмотреть подарок.

– Да. Взгляни. – Фиби вытянула руку, чтобы остальные тоже могли посмотреть на шкатулку.

Гарри припомнил слова мисс Дав и склонился к плечику сестры.

– Говорят, эти шкатулочки открываются, так? – невинно поинтересовался он.

Фиби поддалась на его уловку.

– Да, конечно, открываются. – Она продемонстрировала это, откинув крышку на петельках. – Вот, посмотри как… Бог ты мой!

Она вытряхнула на ладонь перстень.

– Сапфир! Смотрите, это же сапфир! – Отложив шкатулку, она подержала кольцо на ладони с долю секунды, показывая его родным, и надела на палец правой руки. Оно село как влитое. Конечно же. Мисс Дав, благослови ее небеса, не допустила бы иного.

– Тебе уже двадцать один год, – сказал Гарри, – и мне показалось, что сапфир – это то, что нужно. Подходит к твоим глазам, знаешь ли. Нравится?

– Нравится?! – Фиби бросилась ему на шею. – Я в восторге, – заявила она, звонко целуя его в щеку. – Просто восхитительно! И шкатулка восхитительная. Ты всегда балуешь нас такими замечательными вещицами!

– Ну тогда ладно. – Он прижался губами к ее лбу. Мама, бабушка и Вивиан окружили Фиби, восхищаясь подарком, но Диана не последовала их примеру. Она подвинулась поближе к Гарри.

– Эта мисс Дав просто чудо, – прошептала сестрица. – Всегда находит нам восхитительные дары.

– Не понимаю, о чем ты.

– Не волнуйся, дорогой братец. Я единственная, кто раскрыл твою маленькую тайну, и никому о ней не скажу.

– Ты настоящий друг, Ди.

– Ну, ты вряд ли так скажешь, когда кое-что узнаешь.

Он повернулся к ней.

Диана призналась ему в содеянном.

– Что? – взревел он.

Остальные разом посмотрели на него, в комнате повисла тишина. Диана поморщилась, увидев выражение его лица.

– Просто поддалась чувству сострадания. – Она прикусила губу, безуспешно пытаясь изобразить раскаяние.

– Сострадание, черт подери!

– Господи, – проговорила мать, – о чем это вы?

– Я рассказала ему о приглашении, – объяснила Диана.

– О Боже! – Леди Луиза тревожно нахмурилась, вглядываясь в лицо сына. – Ему не понравилось, да?

– Как вы могли подумать, что мне может это понравиться? – повысил голос Гарри.

– Ну, дело уже сделано, – пискнула Диана. Мать повеселела, тревога покинула ее лицо.

– Да, и это было правильно.

– Правильно?

– Гарри, дорогой, только не кричи. Эти бедные девочки приехали в Лондон совсем одни, за ними некому присмотреть, кроме старого капризного Диллмота. Правда, милый! Просто жуть – привезти их на сезон без подходящей дуэньи. О чем он только думал?

– Нет. – Гарри покачал головой. – Я не разрешаю. Он мог бы с тем же успехом пообщаться с ветром в поле.

– Он, должно быть, умом тронулся, – бедолага. Конечно, столько лет прожить без любимой жены, – как ни в чем не бывало щебетала мать. – Господи, да бедные девочки и выйти никуда не смогли бы. Такая скука! – Она с вызовом посмотрела на сына. – Я убеждена, что Диана поступила правильно.

Идея на следующие шесть недель приютить под своей крышей еще четырех дам, каждую из которых сестры прочат ему в жены, пугала Гарри. Он подумал о рыдающей леди Мелани, и страх перерос в ужас.

– Принесите пистолет, – пробормотал он. – Положим конец моим страданиям.

– Что происходит? – потребовала бабушка. – Объяснись, Диана.

– Мы с мамой встретили Диллмота, его дочерей и двух кузин Абернати во время антракта в опере. С ними не было никого, кроме Диллмота, и я, как только уяснила сложившуюся ситуацию, пригласила девушек к нам на шесть недель. Мне и в голову не пришло, что Гарри будет против.

– Черта с два! – огрызнулся Гарри.

– Я сделала приглашение в присутствии Диллмота, – невозмутимо продолжала Диана, – и он согласился. Я не могу забрать свои слова обратно.

– Само собой разумеется! – Бабушка поежилась от одной мысли об этом. – Это было бы ужасно невежливо.

Гарри застонал, понимая, что попал в ловушку. Хоть Диллмот и был по уши в долгах, он все-таки маркиз, гораздо выше по социальному статусу, чем сам Гарри, и имеет власть в парламенте. Он не из тех, кто легко забывает обиды. Развод Гарри и так порядком подпортил репутацию его сестер, новых неприятностей не нужно, особенно с Диллмотом. Гарри не знал, удушить ему Диану или самому удариться головой о стену.

– Ну, значит, все решено. Они приедут через неделю, как раз к твоему возвращению из Беркшира, – лучезарно улыбнулась ему Диана. – Кстати, Гарри, ты ведь незнаком с леди Фелисити. Очень красивая девушка.

Он посмотрел на старшую сестру и по ее улыбке понял, что она давно заприметила Фелисити Абернати.

– Она милая, правда? – вставила Вивиан. – Брюнетка, насколько я помню. И глаза черные. Драгоценности на ней так и играют.

– Правда, вспыльчивая немного, – предупредила Фиби, но даже в профиль Гарри заметил, что она пытается скрыть улыбку. – Говорят, это все латинская кровь.

Его сестры – настоящие дьяволицы. Отлично разбираются в мужских слабостях. Может, ему самому пора снять коттедж в Америке?

Всю следующую неделю Эмма не слишком задумывалась о своем наступающем тридцатилетии, но в ночь накануне дня рождения ей приснился шелк. Богатая и переливающаяся шелковая тафта, обратившаяся роскошным бальным платьем, шелестящим при каждом движении, с непомерно пышными рукавами, которые сейчас в моде. Шелк был зеленым, с рисунком из синего и зеленого бисера, переливающегося в свете пылающих над головой свеч в канделябрах.

Канделябры? Да, она была на балу, играл вальс. Она танцевала с кавалером. Лица она не разглядела – вместо него расплывчатое пятно, но он смешил ее, и ей это нравилось. И вдруг в ее руках возник веер, экзотический веер из павлиньих перьев. Она открыла его и кокетливо посмотрела поверх веера на кавалера, а перышки щекотали ей нос.

Эмма проснулась и обнаружила прямо у своего лица Мистера Голубя. Его длинные усы касались ее носа. Он громко мяукнул в знак приветствия. Внезапная перемена картинки заставила Эмму закрыть глаза, но когда она снова открыла их, сомнений не осталось – рыжий пушистый кот свернулся рядом с ней на подушке.

Это был всего лишь сон, поняла Эмма. Причем очень глупый, если задуматься. Шелковая тафта безумно дорога! И как можно одновременно и вальсировать с кавалером, и обмахиваться огромным веером? Но все же сердце кольнуло сожаление, обидно, что и прелестное платье, и красивый кавалер – всего лишь плод ее воображения.

А вот веер… с веером дело обстояло иначе. Он был настоящим. Такая милая вещица, с длинными перьями, резной костяной ручкой и голубой шелковой кисточкой. Эмма видела его в антикварной лавке на Риджент-стрит, там, где купила для леди Фиби лиможскую шкатулку. Это было место где фальшивые лазуритовые бусы по три пенса за нитку соседствовали с усыпанными драгоценными каменьями табакерками Карла I ценой в сотни фунтов, только в таких магазинчиках и могут отыскаться подобные веера. Веер стоил две гинеи, напомнила она себе. Немыслимые деньги за простую безделушку.

Эмма перевернулась на спину и уставилась в потолок, мысли просочились сквозь сливочно-желтые стены квартирки на Литтл-Рассел-стрит и устремились к дальним заставам империи. Она подумала об арабских сказках «Тысячи и одной ночи» и об экзотических названиях Цейлон и Кашмир, где воздух пропитан специями и звуками ситара, где на рынках продаются толстые персидские ковры и разноцветные китайские шелка. Этот веер за пыльным стеклом витрины в лавке древностей на Риджент-стрит пусть на мгновение, но заставил ее почувствовать себя прекрасной восточной Шехерезадой. Эмма мечтательно вздохнула.

Мистер Голубь ткнулся носом в ее ушко, и Эмма оставила фантазии о Шехерезаде. Она с любовью потерлась щекой о его пушистую мордочку, наслаждаясь приятным прикосновением теплой шерсти. Потом села и откинула одеяло.

Кот возмущенно мяукнул, когда Эмма поднялась с постели.

– Знаю, знаю, – ответила она ему, – но мне пора на работу. – Она бросила на него притворно суровый взгляд, шлепая по полу босыми ногами. – Я не могу целыми днями нежиться в постели, как некоторые.

Мистер Голубь невозмутимо зевнул и устроился поудобнее на подушке. Эмма, как обычно, позволила ему полежать в постели, пока управлялась с утренними делами, оставив уборку кровати напоследок.

Она налила в тазик воды из белого керамического кувшина и потянулась за мылом. Умывшись, облачилась в белую накрахмаленную английскую блузку, синюю юбку и черные кожаные ботинки с высокой шнуровкой и раздвинула шторы.

Усевшись у туалетного столика, она распустила длинную косу и взяла гребень.

Эмма наблюдала в зеркало, как гребень скользит по длинным, до талии, волосам, и его перламутровая спинка, как всегда, навеяла пропитанные сладостной горечью воспоминания о тете. Сто раз проведи расческой по волосам, и они будут блестеть, неустанно твердила ей тетя Лидия с пятнадцатилетнего возраста. Папа, будь он к тому времени жив и услышь он совет тети, счел бы подобное занятие пустой тратой времени.

Может, это и так, но Эмме нравилось смотреть на свои волосы. В прическе они выглядели каштановыми, напоминая по цвету хлебную корку. Но распущенные и чуть волнистые от того, что были заплетены в косу, да еще когда на них падал свет из окна, волосы становились медно-рыжими, а не банально коричневыми.

То зеленое шелковое платье очень бы к ним подошло, подумала Эмма. О да!

Эмма собрала волосы в пучок, заколола его на затылке и добавила пару оловянных гребней, чтобы тяжелый узел не распался за день. Удовлетворенная результатом, она хотела подняться, но остановилась, припомнив кое-что.

Сегодня ее день рождения.

Снова тяжело опустившись на стул, она посмотрела на свое отражение в зеркале. Ей тридцать.

Эмма уверяла себя, что не выглядит на эти годы. Что веснушки на носу и щеках, которые не в силах вывести никакой лимонный сок на свете, делают ее моложе. Из зеркала на нее смотрели обыкновенные карие глазки на овальном лице, глазки, окруженные недостаточно темными ресницами и тонкой сеточкой морщин, которых не было еще год назад. Она подняла руку и провела кончиками пальцев по трем едва заметным параллельным бороздкам на лбу.

В душе снова закопошились досада и раздражение, и Эмма опустила руку. Хватит дуться, еще немного, и она опоздает. Она встала и вышла из спальни. Часы показывали больше восьми, и завтрак в столовой Эмма уже пропустила, но если поторопиться, то она успеет соорудить себе чашечку чаю до омнибуса.

Раздвинув шторы гостиной, Эмма поставила воду на крохотную конфорку и отломила кусочек песочного печенья. Потом налила себе чаю, и в воздухе поплыл аромат жасмина и апельсиновой корки.

Цейлон. Кашмир. Зеленый шелк. Шехерезада.

Просто абсурд – заплатить две гинеи за веер из павлиньих перьев, даже в день рождения, фыркнула она. Больше половины еженедельного жалованья за вещь, которой она и воспользоваться-то не сможет? Смешно.

Но веер не шел у нее из головы всю дорогу до конторы.

Глава 3

Настоящая леди всегда ведет себя сдержанно. Она энергична, благоразумна и все понимает. Она не дает воли эмоциям, не выходит из себя и не устраивает сцен.

Совет миссис Лидии Уортингтон племяннице, 1880 г

Газеты не только приносили Гарри солидный доход, они служили и другим целям, и нынче утром главная из них состояла в защите.

Грубо, конечно, отгораживаться газетой от своих гостей, но Гарри было все равно. Есть предел любому терпению, а с четырьмя дополнительными дамами за столом, на коих сестры смотрели как на потенциальных невест для любимого брата, Гарри просто обязан хоть как-то укрыться. В утро после возвращения из Беркшира он решил спрятаться за экземпляром «Соушл газетт» Барринджера.

К счастью, завтраки в их доме проходили в неофициальной обстановке. На буфете были наставлены разные блюда, и каждый накладывал себе то, что хотел. Такое проведение завтрака становилось все более приемлемым и распространенным, но семья Гарри уже много лет следовала этому порядку. Мать давно оставила надежду приучить сына к домашнему режиму. Сегодня непринужденная атмосфера позволила Гарри убить двух зайцев разом – не обращать внимания на гостей и заняться работой.

Неудивительно, что «Газетт» и ее владелец испытывали финансовые затруднения, думал он, пережевывая бекон. Такую нудятину можно и в «Таймс» прочесть.

– Каково ваше мнение, лорд Марлоу? – поднялся над прочими один голосок.

Над столом повисло молчание, и Гарри опустил газету настолько, чтобы заглянуть в томные карие глазки леди Фелисити. Она и впрямь была красива, этого не отнять, но ведь Диана прекрасно знала его вкусы. Если бы не молодость Фелисити, может, в его душе и вспыхнул бы огонек интереса, однако юные барышни – очень опасные создания. Они ждут брака.

Гарри вежливо улыбнулся:

– Мои извинения, но я не слышал, о чем вы говорили. – Он пошуршал «Газетт». – В данный момент я занят более важными вещами.

– Более важными вещами? – Фелисити указала на газету в его руках. – Неужели, ежедневные новости настолько важны?

– Для Гарри – да, – рассмеялась Вивиан. – Он всегда читает издания своих конкурентов.

– Но не всегда за завтраком, – заметила бабушка с явным неодобрением в голосе, однако Гарри счел за лучшее пропустить его мимо ушей.

Он еще раз взглянул на Фелисити.

– Видите ли, леди Фелисити, – объяснил он, – читать газеты моих конкурентов – очень важная составляющая финансового успеха. Это возможность идти на шаг впереди. Я деловой человек, и мне это нравится.

– Нравится? – рассмеялась Фелисити. – Вы шутите, лорд Марлоу.

– Вовсе нет. Это приносит мне куда больше радости, чем поместье. Собирать земельную ренту – скучное занятие. И малодоходное. Я предпочитаю бизнес.

Фелисити поняла, что допустила промах, и попыталась исправить ошибку.

– Вы предпочитаете бизнес своему поместью? Как… – Она запнулась на мгновение, испытывая явные затруднения с подбором слов. – Как современно!

Гарри заметил, что Диана поежилась, и с усмешкой поднял газету. Значит, она считала леди Фелисити идеальной женой для него? Он непременно подразнит Ди на этот счет.

– Ну да, я очень современный молодой человек, – буркнул он, придав голосу как можно больше самоуничижения.

Не обращая внимания на недовольное фырканье бабушки, Гарри бросил взгляд на каминные часы и воскликнул в притворном удивлении:

– Уже половина десятого?! – Он свернул газету, изо всех сил стараясь напустить на себя извиняющийся вид. – Прошу простить меня, леди, но мне пора идти зарабатывать на жизнь.

– Не опаздывай сегодня, дорогой, – сказала мать, пока он собирал газеты и почту, которую дворецкий положил у его тарелки. – После обеда у нас будет музыкальный вечер Нэн споет для нас.

Гарри одарил музыкальную Нэн улыбкой.

– Как мило, мама. Я очень постараюсь, но не могу обещать ничего определенного. – Он поклонился и скрылся за дверью прежде, чем мать успела ответить.

Вздохнув с облегчением, Гарри направился в холл.

– Экипаж, Джексон, – распорядился он. – И сообщите, когда он подъедет. Я буду у себя.

– Хорошо, милорд.

Дворецкий подал знак лакею. Гарри пересек холл, зашел в кабинет и поспешно избавился от «Соушл газетт», бросив ее в корзину для мусора. Довольно надутого самодовольства для одного утра, больше ему уже не переварить. Первое, что он сделает, когда купит это издание, – вольет в него жизнь. А он непременно купит. Чуть больше современности, и газета начнет приносить доход. К тому же расположение конторы Барринджера очень удачное – четырехэтажное кирпичное здание находится прямо напротив. И конечно, переиграть Барринджера само по себе приятно. Рано или поздно граф уступит. Это вопрос времени.

Он открыл портфель, собираясь положить в него газеты других конкурентов, чтобы почитать их по дороге в контору, но остановился, увидев пачку отпечатанных листков, перевязанную шпагатом.

Новая книга мисс Дав.

Он обещал полистать ее в Беркшире, но совершенно забыл об этом, считая рыбалку куда более приятным времяпрепровождением, чем чтение опусов мисс Дав. Кучер подаст экипаж только минут через десять. По предыдущему опыту Гарри знал – это на девять с половиной минут больше, чем требуется для того, чтобы выполнить обещание и убедиться в своей правоте.

Он достал рукопись из портфеля, сел за стол и развязал шпагат. Потом поддел пальцем несколько листков и раскрыл наугад.

«Даже самую крошечную квартирку, в которую не проникает ни единого солнечного лучика, можно превратить в уютное гнездышко за небольшие деньги, если незамужняя девушка обратится к своему врожденному вкусу и изобретательности. И конечно же, если она в курсе, где делать покупки».

Гарри отложил рукопись. Он так и знал. Скучно, как кухонное полотенце этой самой незамужней девицы. Бедная мисс Дав не в состоянии понять, что такая чушь никого не интересует.

Он завязал шпагат, опустил рукопись в портфель и извлек на свет дневник деловых встреч, который был предусмотрительно доставлен вчера к нему домой и послушно ожидал возвращения хозяина. Все предстоящие встречи были аккуратно занесены в него каллиграфическим почерком секретаря.

Он поморщился, увидев первую запись. Совещание с его редакторами. Это ежемесячное заседание всегда было «сплошным удовольствием». Гарри хотел пропустить его, в, конце концов, он же владелец компании. Но если он не придет, чтобы направить сотрудников на путь истинный, они окончательно выйдут из-под контроля и напечатают бог знает что. Даже подумать страшно. Когда Джексон объявил о прибытии экипажа, Гарри взял шляпу и, смирившись с неизбежностью, отправился в контору. Благодаря поспешному бегству из-за стола он приехал на Бувери-стрит с большим запасом временя.

Мисс Дав встала, стоило ему переступить порот.

– Доброе утро, сэр. Вы сегодня рано.

– Сам удивляюсь, – улыбнулся он. – Домашние неурядицы, мисс Дав.

– Очень грустно слышать это. Если ваша экономка или дворецкий нуждаются в пополнении штата, могу порекомендовать несколько хороших агентств…

– Дело не в этом. Боюсь, эту задачку не в состоянии решить ни одно агентство, если только оно не отыщет мужей для всех моих сестер и тем самым не избавит меня от них. – Он помолчал минутку, словно взвешивал все «за» и «против». – И для матери тоже, если подумать. Ее вполне можно выдать замуж. Например, за шотландского пэра. Шотландия далеко, как минимум два дня поездом.

– Можно и за ночь, если сесть на экспресс. – Мисс Дав всегда принимала все его слова за чистую монету и реагировала соответствующим образом – непреложный факт, вынудивший Гарри прийти к заключению, что его секретарша абсолютно лишена чувства юмора.

– Мне кажется, в городе имеется парочка агентств, помогающих обрести спутника жизни, – с сомнением протянула она, – но я не думаю, что вашим сестрам требуется помощь. И разве ваша старшая сестра не помолвлена с лордом Ратборном?

Он с улыбкой склонился к ней через стол.

– Я просто пошутил, мисс Дав.

– О! – Выражение ее лица не изменилось. – Понятно – Но было ясно, что ничего ей не понятно.

Гарри махнул рукой. Подтрунивать над секретаршей бессмысленно, она все равно не понимает шуток. В любом случае он просто тянул время, откладывая неприятные новости.

Он сделал глубокий вдох, поставил кожаный портфель на ее рабочий стол, щелкнул замком и открыл его.

– Я взглянул на вашу новую книгу, – сказал он, доставая рукопись. – Но боюсь, что загвоздка все та же. Чтобы книга этикета принесла доход, она должна кишеть новыми и неизбитыми идеями, быть свежей и отличаться от всех прочих, выделяться каким-то образом.

– Да, сэр. – Эмма поджала губы и склонила голову, пытаясь скрыть от него свое разочарование. – Вы правы, но я надеялась…

– Знаю, – перебил он, желая покончить с этим как можно скорее. – Мне очень жаль. – Он протянул ей перевязанные шпагатом листочки.

Она несколько мгновений тупо смотрела на них, потом забрала у него рукопись и положила в выдвижной ящик.

– Хотите кофе?

– Да, спасибо.

Она покорно подала кофе, именно такой, как Гарри любил, – крепкий, горячий, без молока и сахара. Потом, пока не пришли редакторы, он продиктовал ей несколько писем. Три часа спустя Гарри проводил двух собеседников до коридора, стараясь держаться доброжелательно, хотя никак не мог взять в толк, почему у его редакторов начисто отсутствует деловое чутье. Они неизменно проходили мимо выгодного произведения и хватались за литературные шедевры, всякий раз заводя Гарри в тупик к концу ежемесячного совещания. Если книга не привлекает массового читателя, ему все равно, насколько чудесны содержащиеся в ней метафоры, как тонки ее художественные намеки и глубока тема, Гарри все равно не опубликует ее.

По возвращении в контору он увидел, что секретарь надевает шляпку.

– Уходите, мисс Дав?

– Да, сэр.

Он наклонился, заглядывая под широкие поля ее соломенной шляпки.

– Без обид, надеюсь? – посмотрел он ей в глаза.

– Конечно. – Она ответила ему вымученной улыбкой, изо всех сил стараясь казаться веселой. – Причины вашего отказа мне ясны, но я буду стараться.

У него не хватило решимости сказать ей, чтобы она больше не утруждала себя.

– Вот это сила духа! Говорят, настойчивость всегда вознаграждается.

– Я рассматриваю это очередное «нет» как избавление от еще одного препятствия, – сказала она, натягивая перчатки. – Преодоление всех «нет» рано или поздно приведет к «да», как говорит миссис Бартлби.

– Кто?

Эмма замерла, озадаченно уставившись на него.

– Миссис Бартлби, – повторила она так, словно это имя должно быть ему известно.

Он нахмурился, пытаясь припомнить даму по имени Бартлби. Через секунду Гарри покачал головой:

– Прошу прощения, мисс Дав, но я с ней не знаком.

– Но… – Она замолчала, глядя на него широко распахнутыми карими глазами, губки приоткрылись, озадаченное выражение лица сменилось откровенным изумлением.

Ее вид потряс его до глубины души, так не похожа была она в этот момент на холодную, невозмутимую помощницу, много лет работавшую рядом с ним.

– Мисс Дав, с вами все в порядке?

– Вы не знаете, кто такая миссис Бартлби, – как-то странно проговорила она, будто пыталась принять невероятный факт.

Гарри стало не по себе.

– А должен? – Он одарил ее улыбкой. – Что-то я никак не могу припомнить эту даму. Вы не освежите мою память? Может, один из моих конкурентов напечатал ее книгу, а мне это неизвестно?

– Нет. – Она судорожно сглотнула и отвела взгляд, неподвижная, точно статуя.

Неловкость Гарри плавно перетекла в тревогу. Не собирается ли она упасть в обморок? Он не представлял себе мисс Дав в обмороке, но все когда-то случается впервые.

– Вы белая как полотно. Вам плохо?

– Нет. – Она потрясла головой, выходя из оцепенения. И так быстро превратилась в прежнего секретаря, что он засомневался – а не померещился ли ему этот изумленный застывший взгляд? – Спасибо за ваше мнение о моей рукописи, – сказала она. – Поскольку сегодня суббота и время уже далеко за полдень, я пойду, если у вас нет других поручений?

Не дожидаясь ответа, она зашагала к выходу.

– Мисс Дав? – окликнул Гарри.

Она остановилась. Немного повернула голову, оглядываясь через плечо, но не задерживая взгляд на его лице.

– Да, сэр?

– Кто такая миссис Бартлби?

Ответила она только через несколько тягучих секунд.

– Не важно.

Эмма вышла, громко хлопнув дверью. Он нахмурился, глядя на закрытую дверь. В душе по-прежнему клубилась смутная тревога. Эмма, несомненно, разочарована, но он никак не мог понять, какое отношение имеет ко всему этому загадочная незнакомка па имени Бартлби.

Гарри тряхнул густой шевелюрой, выкинув из головы непонятный разговор. Мисс Дав всегда плохо воспринимает отказ напечатать ее очередной опус, но она это переживет. Впрочем, как обычно.

Он никогда не читал ее книг. Эмма снова и снова повторяла себе это, шагая по Чансерилейн, но никак не могла осознать произошедшего. Он не прочел ни одной ее книги.

Но вдруг она ошибается? – мелькнула мысль и тут же пропала. Невозможно. Если бы Марлоу читал ее труд, он бы знал, что миссис Бартлби – псевдоним Эммы, выдуманный автор ее книг. Господи, да это имя было напечатано прямо на титульном листе! Как он мог не заметить его? К тому же упоминания о покойном мистере Бартлби разбросаны по всему тексту. Нет, ошибки быть не может.

Все ее время, вся ее кропотливая работа, все преданно исполняемые ею обязанности в его конторе… а он даже не удосужился прочитать заглавие?

Потрясение обернулось яростью, обжигающим огнем, полыхающим у нее в груди. Эмма никогда не была так близка к убийству. Все это время, все эти годы он делал вид, что критикует ее произведения. И все это оказалось ложью.

Ей хотелось бросить правду ему в лицо. Так и следовало поступить, но поначалу она была слишком ошеломлена. У нее язык к нёбу прирос, пока она стояла за своим письменным столом, глядя виконту в глаза и осмысливая горькую истину. Только сейчас, после того как Эмма покинула здание, туман рассеялся, она вновь обрела дар речи, но было уже слишком поздно.

Нет, не поздно. Она остановилась на углу Хай-Холборн, развернулась и направилась обратно к Бувери-стрит. Она сделает это. Она предстанет перед ним, уличит его во лжи, скажет все, что думает о его двуличности..

Эмма представила себе эту сцену и поняла, как глупо она будет выглядеть. Он уволит ее. Никакой хозяин не потерпит подобной дерзости.

Дело того не стоило. Эмма снова притормозила, получив в награду недовольный возглас шедшего за ней молодого человека. Она стояла на тротуаре, тяжело дыша. В мозгу билась мысль – она не сможет обвинить Марлоу. Она не смеет позволить себе потерять работу ради минутного удовольствия.

Расстроенная своим собственным здравомыслием, Эмма сжала руку и с возгласом отчаяния ударила кулаком по раскрытой ладони. Она злилась и жаждала дать волю своим чувствам. Кричать, плакать, кидаться вещами – но все это лишь пустые фантазии. Она стоит посреди оживленной улицы, вокруг люди, а леди на публике никогда не теряет над собой контроля.

Она пойдет домой. Эмма шагнула назад и вернулась на перекресток. Дома она сможет бросать вещи, рыдать и визжать, сколько ей заблагорассудится. Только бы не бросить и не разбить что-нибудь дорогое и милое сердцу, о чем она потом пожалеет. Да и хозяйка услышит шум и решит, что к ней в дом забрался вор. Даже за полицией может послать. Какой кошмар!

Не зная иного способа избавиться от раздражения, Эмма сделала несколько глубоких вдохов и пошла бродить по городу. Она шагала по Хай-Холборн, и ее каблуки стучали по тротуару в ритме рассерженного паровоза.

Надо уволиться, решила Эмма. Первым делом в понедельник она войдет в контору, спокойно объявит о своем уходе, отработает положенные две недели, проглотив гнев, попросит рекомендательное письмо. Это будет благоразумно.

«Ничего подобного», – предупредил ее внутренний голос. Увольнение неблагоразумно. Она зарабатывает семь фунтов шесть пенсов в месяц. Кто еще ей столько заплатит? Люди, полагающие, что женщина-секретарь должна получать столько же, сколько ее коллега-мужчина, встречаются реже, чем единороги. У нее есть уютная квартирка в респектабельном районе, уверенность в том, что ее не выкинут с работы на улицу, и постоянно растущий счет в банке, приносящий три с половиной процента в год – деньги, отложенные на старость.

Эмма опять остановилась и привалилась спиной к кованой ограде, окружавшей Королевский мюзик-холл. Из груди вырвался вздох. Время от времени, вот как сейчас, благоразумие казалось ей тяжким бременем. Она постояла несколько минут, не зная, что делать, и пребывая в состоянии крайнего возбуждения, наверняка рассердившего бы ее строгого отца-военного.

Человек не обязан быть благоразумным все время. Порой неплохо поддаться сумасбродному импульсу, позволить безрассудству взять над собой верх, но у нее никогда это не получалось. А как бы ей этого хотелось!

Она оттолкнулась от забора и шагнула к бордюру в ожидании первого попавшегося автобуса. Долой благоразумие! Она едет на Мейфэр за веером из павлиньих перьев и ей все равно, сколько он стоит. Каждая женщина имеет право почувствовать себя прекрасной и экзотичной в свой день рождения.

Маленький дверной, колокольчик антикварной лавки Доббса звякнул, приветствуя мисс Дав, но мистер Доббс не заметил этого. Он беспокойно суетился вокруг стайки молоденьких девушек, столпившихся у витрины в центре зала.

Эмма замерла на пороге. Одна из леди, юная блондинка в розовом платье, держала в руках веер. Ее веер.

Блондинка помахала им в сторону одной из своих приятельниц.

– Как думаете, подойдет для бала у Уоллингфордов? – рассмеялась она, игриво присев в реверансе.

Каждая клеточка Эммы закричала, выражая протест. Она сделала шаг вперед и остановилась. Что она может сделать? Если только силой вырвать веер из рук юной блондинки. Остается смотреть и ждать.

Словно чудесные бабочки, покупательницы кружили по залу в прелестных утренних платьях пастельных тонов, по очереди забавляясь с веером из павлиньих перьев, а Эмма топталась у входа, скрестив пальцы за спиной и моля Бога, чтобы они положили веер на место и ушли. Она слушала их веселую болтовню про предстоящий бал, про кавалеров и карточки для танцев.

– Ну так что, брать или нет? – спросила в итоге блондинка, немного повысив голос над щебетом подружек. Тут же было единогласно решено, что павлиньи перья идеально подойдут к бирюзовому бальному платью.

Эмма с отчаянием смотрела, как блондинка расплачивается за веер. Поселившаяся в душе боль была явно несоразмерна ситуации, и Эмма попыталась смириться с утратой. Это же просто веер, повторяла она сама себе, и блондинке он куда больше пригодится, чем ей. Даже если бы Эмма купила его, что бы она с ним делала? Повесила бы на стену собирать пыль?

«Блондинка молода, это весна ее жизни», – напомнила себе Эмма. Время, когда веер из павлиньих перьев будет как раз кстати, пора вечеринок, танцев и романтических отношений, пора грез и надежд, когда строятся планы на будущее – светлое, веселое будущее, когда тебе открыты все дороги.

Ее собственная молодость давно осталась позади, если вообще была.

Эмма мысленно вернулась на дюжину лет назад. Вспомнила себя в восемнадцать, девятнадцать, двадцать – как отчаянно она была влюблена, как надеялась, что мистер Паркер отвечает ей взаимностью, как ждала объяснения в любви и предложения руки и сердца, да так и не дождалась. Он женился на другой.

А потом заболела дорогая тетушка Лидия. Эмма подумала о пяти долгих годах у ее постели, пяти годах ожидания и отчаянных надежд на выздоровление тети. Но она умерла, и ее гроб опустили в могилу.

А теперь лорд Марлоу, который и не собирается печатать ее книги, который даже не читал их. Пять лет надежд и беспросветного труда, пять лет еженощного сидения, за печатной машинкой кончились ничем.

Вот такая у нее жизнь. Всю свою молодость она провела в ложных ожиданиях и надеждах. А сегодня ей стукнуло тридцать.

Покупательницы потянулись к выходу. Эмма отошла в сторонку и отвернулась, краешком глаза наблюдая за тем, как экзотический, экстравагантный веер выплывает в дверь вместе с новой владелицей, и внутри у нее что-то сломалось.

Слишком поздно, поняла она. Она столько лет откладывала жизнь, что стало слишком поздно.

Эмоции, которые она сдерживала с той самой минуты, когда покинула издательский дом, заклубились в груди. Она прижала к губам затянутый в перчатку кулачок, тщетно пытаясь совладать с собой. Вся ее ярость и все отчаяние вырвались наружу, точно бурный водный поток, сносящий по пути возведенные человеком дамбы. К несказанному ужасу, Эмма зарыдала.

Глава 4

Мужчины не в состоянии постичь, почему женщины не могут вести себя разумно. Они не понимают, что на самом деле мы ведем себя именно так.

Эссе миссис Бартлби о домашнем хозяйстве, 1892 г.

В том, что касается семьи, Гарри считал себя человеком снисходительным, но, видит Бог, всему есть предел. Четыре дня дифирамбов талантам и очарованию гостей, и терпению Гарри настал конец. Слепое обожание Мелани, посредственное пение Нэн, ожидающий брачного предложения взгляд Фелисити и глупая болтовня Флоренс угрожали не только растоптать его чувство юмора, но и повредить разум.

К утру понедельника, когда ему сообщили, что гостьи поедут с ними на яхту Ратборна и он попадет в ловушку на целый день и вечер без надежды на избавление, Гарри понял: пора что-то с этим делать. Но только что?

Он не может просто взять и отослать этих пустышек обратно к Диллмоту. Мать обольется слезами, жуткая перспектива. Сестры пожмут плечами и примутся подыскивать ему новых невест, что еще хуже. Общественная репутация гостей пострадает еще больше, Диллмот не спустит Гарри оскорбления и найдет способ отомстить за дочерей и племянниц. Короче говоря, начнется настоящий кошмар, а Гарри всеми силами старался избежать неприятностей.

К несчастью, неприятности не всегда обходили Гарри стороной. Когда он заглянул в контору, чтобы подписать договоры с Халлидеем перед отбытием на водную вечеринку Ратборна, планы его рухнули, день полетел ко всем чертям и неприятности настигли-таки Гарри.

Все началось с мистера Тремейна. Отвечавший за газету Тремейн был румяным весельчаком и расправлялся с любым кризисом играючи. Но только не сегодня. Он стоял у входа, и по его лицу Гарри сразу понял – дела плохи.

– Господи, Тремейн, что случилось? Вы прямо олицетворение вселенской скорби.

– Мисс Дав оставила меня без дневного расписания.

– До сих пор не прислала его? – удивился Гарри. Он пересек холл, прошел через отдел новостей, где сотрудники усердно стучали клавишами печатных машинок, и начал подниматься по лестнице.

Тремейн следовал за ним по пятам.

– Мисс Дав там нет.

– Что? – Гарри замер на ступеньках и вынул из кармана часы. – Это невозможно. Уже половина одиннадцатого. Мисс Дав где-то здесь. Должна быть.

– Мистер Марсден… тот, что сидит у входа, сэр… – Тремейн обернулся и показал на стол мистера Марсдена в дальнем конце холла, у парадной двери. – Он говорит, что мисс Дав сегодня еще не приходила.

– Он наверняка проглядел ее, только и всего. – Гарри невозмутимо убрал часы в карман жилета и продолжил путь наверх.

– Да, сэр, – ответил Тремейн, подходя вместе с Гарри к третьей двери. – Я тоже так думал. Послал своего сотрудника проверить, но Картер заметил, что шляпки и зонтика мисс Дав на вешалке нет. Мы везде искали, ее нет в здании. Может, заболела?

– Мисс Дав никогда не болеет. Это научный факт, Тремейн, как гравитация или восход солнца.

– Но она и никогда не опаздывает, сэр. И все же ее здесь нет, а я остался без расписания.

Они вошли в кабинет и встали у стола мисс Дав. Полированная дубовая столешница была девственно чиста, если не считать чернильницы и регистрационного журнала, лежавшего ровно посередине. Печатная машинка закрыта кожаным кожухом. Вешалка для шляп пуста.

– Видите, милорд? – Тремейн развел руками. – Похоже, она вообще не приходила.

– Ладно, пусть Марсден позвонит и выяснит причину ее отсутствия.

– Вряд ли у мисс Дав есть телефон, – с сомнением протянул Тремейн. – А если и есть, Марсден все равно не знает, какой номер сообщить телефонистке. – Он кашлянул. – Сэр, что нам делать? Мне нужно расписание.

Не успел Гарри и рта открыть, как дверь распахнулась и в комнату ворвался мистер Финч из книжного отдела.

– Милорд, мистер Тремейн, – поприветствовал он и посмотрел на письменный стол. – Мисс Дав убежала по делам?

– Она еще не появлялась, мистер Финч, – сообщил ему Гарри.

На лице Финча отразилось изумление. Гарри очень хорошо понимал чувства Финча.

– Милорд, мисс Дав всегда приходит первой.

– Не сегодня, как видите. Полагаю, вам тоже что-то нужно?

– Да, сэр. Перечень книг на следующий год. Мисс Дав обновляет его каждый месяц. Понимаете, она всегда знает, кто из авторов не в состоянии закончить работу в срок.

– Вам действительно оно…

Дверь отворилась, оборвав вопрос Гарри на середине, и на пороге вырос мистер Марсден.

– Внизу клерк из «Ледбеттер энд Гент», милорд. Говорит, что пришел забрать какие-то подписанные контракты.

– Проклятие! – Гарри бросил взгляд на стол секретаря, но никаких бумаг не увидел. Мисс Дав собиралась прочитать эти договоры в выходные и подать их на подпись нынешним утром. – Подождите тут. – Он прошел в свой кабинет. Договоры, конечно же, аккуратной стопкой лежали на его столе. Сверху ждал конверт на его имя, подписанный мисс Дав.

Гарри вздохнул с облегчением и, смахнув конверт, пролистал страницы в поисках пустых строчек. Затем расписался и вышел в приемную. Бросив один экземпляр на стол мисс Дав, он протянул другой Марсдену.

– Передайте это посыльному от «Ледбеттер», – велел он и обратил все свое внимание на двух других сотрудников.

Первым заговорил Тремейн:

– Милорд, я должен скомпоновать пять вечерних выпусков и подготовить их к изданию к трем часам пополудни. Без расписания мне никак не обойтись.

Гарри провел ладонью по лицу, стараясь найти решение.

– Оно должно быть в ее столе. Поищите в ящиках.

– А как насчет моего перечня? – поинтересовался Финч. – Если кто-то из авторов запаздывает с книгой – а они всегда запаздывают, знаете ли, – я должен быть в курсе.

– Да, да, но оно действительно требуется вам именно сегодня? Нельзя повременить?

Финч пустился в долгие и нудные объяснения насчет того, почему он не может ждать. В самый разгар событий дверь снова распахнулась, и в офис вплыла Диана.

– Гарри, мы уже целую вечность сидим в карете. Что тебя так задержало?

– Его здесь нет, – сообщил Тремейн, задвигая нижний ящик стола мисс Дав. – Я обыскал все ящики и в отделение для бумаг заглянул.

– Милорд, – вставил мистер Финч, – у меня встреча с сотрудниками издательства через четверть часа.

– Гарри, – сказала Диана, – яхта Эдмунда отплывает в одиннадцать. Если ты не поторопишься, мы пропустим вечеринку.

– Сэр, мне нужно расписание мисс Дав. – Тремейн поднялся из-за стола. – Без него я не могу…

– Довольно! – Гарри оборвал поток голосов и повернулся к Тремейну – Было время, когда мы издавали наши газеты без мисс Дав. Уверен, что вполне можно обойтись без ее ежедневного расписания. Идите вниз, в отдел новостей, и отыщите способ вовремя подготовить вечерние выпуски, мне все равно, как вы это сделаете. – Гарри посмотрел на второго сотрудника: – Мистер Финч, вам не обязательно иметь уточненный перечень прямо сегодня. Возвращайтесь на рабочее место и отмените совещание. И пусть один из вас пошлет кого-нибудь на поиски мисс Дав.

– Мисс Дав пропала? – спросила сестра, как только подчиненные удалились.

– Кажется, так.

– Странно. Это на нее не похоже. Надеюсь, ничего страшного не произошло. Она не предупреждала, что не придет сегодня на работу?

– Нет. По крайней мере… – Гарри вдруг вспомнил о письме. – А может, и предупреждала.

Он зашел в кабинет, перегнулся через стол, подобрал конверт, сломал печать и пробежал глазами по строчкам послания мисс Дав. Оно былочетким, кратким и абсолютно невероятным.

– Какого черта? – Гарри перечитал записку, но ничего нового в пяти отпечатанных на машинке строчках не обнаружил. Внизу стояла аккуратная подпись, выполненная чернилами. Никакой ошибки.

– Что там?

Он поднял взгляд и увидел в дверях Диану.

– Она уволилась, – проговорил он, не в силах поверить своим словам. – Мисс Дав уволилась.

– Правда? Дай посмотреть. – Диана пересекла комнату, взяла у него письмо и прочитала. Потом посмотрела на брата. К величайшему недовольству Гарри, сестра улыбалась. – Вид у тебя растерянный, милый братец.

– Конечно, растерянный. Разве может быть иначе?

– Знаешь, Гарри, без обид, но я бы не согласилась работать на тебя.

– Мисс Дав никогда не жаловалась.

– Но была достаточно несчастна для того, чтобы взять и уволиться.

– Какое отношение ко всему этому имеет ее счастье? Я плачу ей не за то, чтобы она была счастлива. – Он хлопнул письмом по столу. – Она пришла к нам устраиваться на должность машинистки. Сделав ее своим секретарем, я оказал мисс Дав великую услугу. Я нанял женщину, причем без опыта секретарской работы. Я плачу ей жалованье, которого она не найдет ни в одном другом месте. Чего ей не хватает для счастья?

– Ты нанял ее только для того, чтобы доказать свою точку зрения в парламенте, – напомнила ему Диана. – Или забыл? Ты утверждал, что общество может решить задачу занятости женщин, поддержав твою радикальную идею – представительницам моего пола следует разрешить зарабатывать себе на жизнь, чтобы мужчинам не приходилось жениться и содержать нас. Абсурд, да и только.

– И вовсе это не абсурд. Это здравая идея…

– А все почему? – продолжала Диана, не обратив на него внимания. – Потому что ты цинично относишься к институту брака.

– Я не циник! – вырвалось у него прежде, чем он вспомнил: спорить с Дианой по данному вопросу бессмысленно. Он решил перевести разговор на другую тему. – Дело в том, что я дал мисс Дав возможность, которую никто другой ей бы не предоставил. Я выбрал ее наугад из толпы претендентов. И через пять лет удачной карьеры она просто встает и уходит. Без причин, без предупреждения, без уведомления. – Гарри начал раздражаться. – Как она могла поступить так со мной после всего, что я для нее сделал? Где ее преданность?

– Не вижу, в чем вопрос. Найми другого секретаря. Это очень легко. Позвони в агентство.

– Я не собираюсь искать другого секретаря. Меня вполне устраивает тот, что есть.

– Был, – поправила его сестра. – Она уволилась.

– Я не приму ее отставки и непременно сообщу ей об этом, когда найду. Я не разрешаю ей уходить от меня.

– Будешь давить на нее? О да, она, конечно же, испугается и прибежит обратно.

– Имеются предложения получше? – Гарри глянул в улыбающееся лицо сестры.

– Поскольку прежде всего я не могу представить, какая женщина в здравом уме и твердой памяти согласится работать на тебя, то и предложить мне нечего. Но ты мог бы для начала попытаться выяснить, почему она уволилась.

Должна же быть причина, по которой она ушла, не предупредив.

– Причина? – Эта мысль застала Гарри врасплох. Он помолчал немного, обдумывая ее. – Я отверг ее новую рукопись.

– Ты и раньше так поступал, разве нет?

– Да, но на этот раз она приняла все особенно близко к сердцу. Выжду денек-другой и схожу к ней. Надо дать ей время оправиться.

– Если причина в этом.

Гарри пропустил замечание сестры мимо ушей. У него в голове уже сложился план.

– Она человек разумный, – размышлял он, постукивая конвертом по ладони. – Не склонный принимать безрассудные, сиюминутные решения. Два дня вполне достаточно для того, чтобы осознать свою ошибку. Она скорее всего обрадуется моему приходу и предложению снова занять свой пост. И будет благодарна за возможность исправить положение.

– Благодарна?

– Я скажу, что не обижен на нее, предложу прибавку к жалованью, и все утрясется.

Диана залилась веселым смехом. Развернувшись, она пошла к выходу.

– Что тут смешного? – рявкнул он ей вслед.

– Дай мне знать, удался ли твой план, хорошо? – Она взялась за ручку двери. – Насколько я поняла, к Эдмунду ты не едешь? – Диана вышла и закрыла за собой дверь, не дожидаясь ответа брата.

Эмма уговаривала себя не нервничать. Сложив руки на стопке рукописей миссис Бартлби, лежащих у нее на коленях, она старалась не ерзать в кресле и не думать о том, что от сегодняшнего дня зависит все ее будущее.

Это было рискованно. И неблагоразумно. Но она уже но горло сыта и безопасностью, и рассудительностью.

Два дня назад она распалась на части в лавке на Риджент-стрит. Обнимая подушку всю ночь своего тридцатого дня рождения и отревевшись на пушистом клубке Мистере Голубе, Эмма снова взяла себя в руки. К утру воскресенья она уже знала, что делать. После церковной службы и горячих молитв, призывающих Господа помочь ей, она сходила в издательство, напечатала письмо об отставке и положила его на стол Марлоу.

Нехорошо, конечно, уходить без двухнедельного уведомления, но четырнадцать дней – это слишком большой срок, за который она может передумать, отговорить сама себя от своего решения и позволить Марлоу убедить ее остаться. Сегодня понедельник, письмо он уже получил, и обратного пути нет.

То был рассвет нового дня и новой Эммы Дав. Никогда больше она не будет сидеть в сторонке и наблюдать, как жизнь проносится мимо. Никогда больше она не будет ждать подарков судьбы. Начиная с этой минуты она сама будет воплощать свои мечты в реальность и не выпустит удачу из рук.

Никогда в жизни она так не боялась.

– Мисс Дав?

Она подняла голову. Клерк, с которым она беседовала чуть раньше, стоял у лестницы.

– Следуйте за мной.

Она встала, пытаясь унять мелкую дрожь в коленях. Крепко прижав к себе рукописи, она протопала за служащим вверх по ступенькам и вошла в приемную, где за столом сидел еще один человек, скорее всего секретарь. Клерк ушел, секретарь приподнялся и указал на открытую дверь у себя за спиной.

– Вы можете войти, мисс.

Эмма несколько мгновений смотрела на дверь, потом набрала в легкие воздуха и прошествовала мимо секретаря в большой кабинет, обставленный так же дорого, как у Марлоу, только излишне забитый мебелью, чтобы быть настоящим рабочим местом.

– Мисс Дав? – Высокий, необычайно привлекательный мужчина обогнул стол и с улыбкой подошел к ней. – Какое счастье наконец-то видеть вас.

– Наконец-то, сэр? – растерялась Эмма, глядя, как он склоняется над ее рукой и целует пальчики.

– Вся Флит-стрит знает о выдающейся женщине-секретаре Марлоу. Я тоже много слышал о вас, мисс Дав, – добавил он, не выпуская ее руки, – и только хорошее.

Изумление Эммы росло с каждой секундой.

– Хотелось бы ответить вам тем же, – пробормотала она, – но хотя лорд Марлоу часто упоминал о вас, сэр, комплиментов в ваш адрес с его стороны я не слышала.

Лорд Барринджер запрокинул голову и расхохотался:

– В этом я нисколько не сомневаюсь.

Глава 5

В том, что касается женщин, мужчина должен быть готов ко всяким сюрпризам. И его ожидания не замедлят оправдаться.

Лорд Марлоу «Руководство для холостяков», 1893 г.

Обитель мисс Дав находилась в Холборне, где многоквартирные дома образовали респектабельный райончик вдоль Литтл-Рассел-стрит. Гарри остановился у дома номер 32, аккуратного кирпичного здания с кружевными занавесками. Небольшое, написанное от руки объявление возвещало о том, что здесь сдается квартира с гостиной, но только для благовоспитанной женщины. По обеим сторонам свежевыкрашенной темно-зеленой двери, словно часовые, стояли два горшка с красной геранью. Медный молоточек и ручка ослепительно посверкивали в предвечернем солнце.

Самое место для такого совершенства, как мисс Дав, подумал Гарри, переступая порог. В холле было темновато после яркого солнышка, но приятный аромат лимонного мыла намекал на то, что внутри царит не меньшая безупречность, чем снаружи. Как только глаза привыкли к полумраку, Гарри рассмотрел слева общую гостиную. Справа изгибом поднималась вверх лестница с коваными перилами, образуя альков для большого дубового стола. За ним, на примыкающей к лестнице стене, в пронумерованных ячейках лежали письма для постояльцев.

Ни хозяйки, ни прислуги не наблюдалось, но Гарри помощь не требовалась. Он узнал номер квартиры мисс Дав, справившись с ячейкой для писем, поднялся на четвертый этаж и вышел на площадку, на которой друг напротив друга располагались двери квартир 11 и 12. Отсюда еще одна лестница вела прямо на крышу.

За дверью с номером 12 он услышал знакомый звук печатной машинки. Гарри постучался, звук стих, и через несколько мгновений дверь приоткрылась.

– Лорд Марлоу? – Похоже, Эмма удивилась, хотя он никак не мог взять в толк почему. Кому, как не ей, знать, к каким последствиям привел ее внезапный уход. Даже если она сама не оценила размаха начавшейся после ее отставки катастрофы, Гарри очень даже оценил. Весь день не прекращался поток сотрудников, требующих расписаний, каталогов, докладов и прочих вещей, которыми их обычно, снабжала мисс Дав и о существовании которых Гарри даже не подозревал, но без которых, по всей видимости, работу его редакции полностью парализовало. Он собирался переждать пару дней до визита к ней, но через восемь часов понял, что ничего не выйдет. Она нужна ему за письменным столом завтра же утром, или люди поднимут бунт.

Он снял шляпу и поклонился.

– Мисс Дав.

– Что вы здесь делаете? – Она посмотрела на часики, приколотые к белой накрахмаленной английской блузке. – Сейчас только половина седьмого. Вечеринка на яхте лорда Ратборна закончилась так рано?

– Я не поехал. – Он протянул ее письмо. – Мой секретарь уволился. Из-за этого в конторе воцарился полный хаос, вечерние выпуски запаздывают, а я не попал на вечеринку.

– Очень прискорбно это слышать.

Но судя по виду, слышать это ей было совсем не прискорбно. Она выглядела… черт бы все это побрал, она выглядела довольной! Уголок ее рта приподнялся, выдавая тщательно скрываемую радость. Она явно наслаждалась его неурядицами. Гарри припомнил жуткий день, который пришлось пережить ему и его сотрудникам, и не смог разделить ее веселья.

– Насколько я вижу, наше затруднительное положение из-за вашего отсутствия доставляет вам удовольствие, мисс Дав.

– Нисколько. – Ответ вежливый, формальный, чистой воды ложь. Она была очень довольна собой.

– А зря, можете торжествовать, – сказал он, засовывая письмо обратно в нагрудный карман. – Без вас мои люди бегают по издательству, как перепуганные кролики.

– Но только не вы, конечно же.

– Я был слишком изумлен, чтобы поддаться панике. Ваше увольнение стало для меня большой неожиданностью.

– Правда? – Отблеск удовлетворения на ее лице погас, уступив место каменному выражению.

– Да. – Он махнул рукой в сторону квартиры: – Не могу ли я войти на минуточку и обсудить с вами этот вопрос?

– Увольнение полное и окончательное. Что здесь обсуждать?

– Неужели после пяти лет сотрудничества вежливость не позволяет вам хотя бы поговорить на данную тему?

Эмма помедлила в нерешительности. Перспектива разговора явно не радовала ее – дурной знак. Должно быть, он поторопился, не дал ей обдумать все последствия поспешно принятого решения, но сделанного не воротишь.

– Кто-нибудь видел, как вы поднимались наверх? – спросила она, заглядывая ему за спину. – Моя домовладелица? Прислуга?

– Нет. – Он припомнил вывеску в окошке и понял причину ее тревоги, но впечатление, которое его визит может произвести на не в меру любопытную хозяйку, слуг или других квартиранток, волновало его куда меньше, чем угроза потери секретаря. – Никто меня не видел, мисс Дав, Но если я буду торчать здесь, в коридоре, кто-нибудь обязательно увидит.

Она распахнула дверь и впустила его.

– Хорошо. Можете войти на секундочку, но когда будете уходить, постарайтесь сделать это незаметно. Не хочу, чтобы люди думали… думали всякое.

Гостиная мисс Дав поразила его, ничего подобного он в жизни не видел. Она была, мягко говоря, необычной, с налетом экзотичности. На каминной полке выстроились латунные курильницы для благовоний, в медном чайнике виднелся уголь, огромная круглая корзина была забита подушками, пол покрывал турецкий ковер. Между двумя пухленькими диванчиками пристроилась оттоманка, служившая, как ни странно, сервировочным столиком, – на ней уютно устроился покрытый глазурью чайный сервиз.

Послеполуденный солнечный свет свободно лился в комнату через пару окон с бронзовыми занавесями из английского ситца. В промежутке стояли заставленный книгами шкаф со стеклянными дверцами и темный секретер из грецкого ореха с непомерным количеством ящичков и отделений. Тяжелая дубовая дверь с искусной резьбой вела в спальню. Рядом с ней – французское окно с выходом на пожарную лестницу и откидной столик с печатной машинкой. За расписной деревянной ширмой скрывался альков. Несмотря на крохотные размеры, квартирка была просто роскошной и уютной, совсем не похожей на жилище всегда серьезной и деловой мисс Дав.

Что-то коснулось его ноги. Гарри опустил взгляд и увидел огромного кота. Слишком толстый, чтобы пролезть меж лодыжек гостя, кот вертелся вокруг и терся о ноги Гарри, щедро покрывая серые шерстяные брюки рыжими шерстинками.

– У вас кот. – Гарри в смятении уставился на животное.

– Это Мистер Голубь. – Она опустилась на диванчик, жестом приглашая гостя занять второй.

Не успел Гарри сесть и положить шляпу, как кот прыгнул ему на колени. Поразившись тому, что этот толстяк вообще способен прыгать, Гарри решил его не сталкивать. Кот свернулся клубком и довольно замурчал.

– Вы ему понравились, – не без удивления заметила мисс Дав.

– Да, – ответил Гарри, обреченно вздохнув. Он давно смирился с тем, что кошки обожают его. Причина, несомненно, кроется в том, что у Господа и котов извращенное чувство юмора. Когда животное запустило в него когти и принялось самозабвенно топтаться передними лапами, Гарри лишь сжал зубы. – Мистер Голубь? Подходящее имечко вы ему выбрали, мисс Дав. Он – Голубь, вы – Голубка, оба из семейства птичьих.

– О, я вовсе не потому назвала его Мистером Голубем. Просто он гоняет голубей на крыше. Всегда гонял, даже когда был крошечным котенком. А когда поймает, непременно несет его по пожарной лестнице мне.

– Очень мило. – Какие же они все-таки кровожадные создания, эти коты и кошки. Гарри постарался придать голосу веселья. – Судя по виду, он и сам ими изрядно закусывает.

– Намекаете на то, что мой кот толстый?

– Вовсе нет, – солгал Гарри и поспешил сменить тему. – Мисс Дав, – сказал он, как можно аккуратнее сгоняя с колен грозу местных голубей, – я пришел к вам с миром. Мой отказ напечатать вашу рукопись расстроил вас, я понимаю, но вы же знаете, что в этом деле я всегда доверяю своим инстинктам.

– Конечно.

– Я не могу выпустить то, что, по моему мнению, не принесет дохода. – Он мягко улыбнулся. – Ну какой из меня был бы делец, если бы я принимал такие немудрые решения?

– Определенно.

Повисла долгая пауза. У Гарри возникло ощущение, будто он толкает камень в гору, но сдаваться было не в его привычках.

– Вы огорчены, возможно, даже удручены и обескуражены моим ответом, но это не может служить основанием для увольнения.

– А. вы потрясающе разбираетесь в моих глубинных чувствах.

Гарри решил сменить тактику.

– Чем вы намерены заняться? Куда пойдете? В наши дни найти достойное занятие нелегко, особенно женщине. – Он обвел рукой комнатку. – Никакой другой делец Лондона не заплатит вам столько, чтобы вы позволили себе такую квартиру.

– Милорд…

– Но даже если вам удастся получить место с приличным жалованьем, вдруг вам будет там плохо? Вдруг хозяин станет с вами дурно обращаться? – Он изобразил на лице искреннюю тревогу. – Мир может быть так жесток к одиноким женщинам, мисс Дав. Что с вами станется? Без меня ваше будущее тонет во мраке, знаете ли.

– Как мило с вашей стороны беспокоиться о моем будущем. – Нотка сарказма в ее голосе стала еще заметнее.

– Я беспокоюсь о нас обоих, – ответил он. – И о своих сотрудниках. Они ценят вас не меньше меня.

Эмма одарила его лучезарной улыбкой.

– Ни вам, ни кому другому в «Марлоу паблишинг лимитед» не нужно волноваться обо мне и моем будущем. Видите ли, я уже получила другое место.

Гарри резко выпрямился.

– Что? Уже?

– Да. Теперь я работаю на Барринджера.

– На Барринджера? – Новость потрясла Гарри. – На этого напыщенного самоуверенного лицемера?

Ее улыбка обернулась довольной ухмылкой.

– На того самого.

Гарри покачал головой – это невозможно, решительно невозможно.

– Барринджер нанял себе женщину-секретаря? Не верю.

– Он взял меня не секретарем. Он собирается опубликовать мои сочинения.

Гарри расхохотался. Идея была настолько абсурдной, что он ничего не мог с собой поделать.

Мисс Дав, конечно же, не поддержала его. Улыбка исчезла с ее лица, глаза превратились в щелки, и Гарри мгновенно умолк.

– Простите меня. Боюсь, вы неправильно истолковали причину моего смеха, мисс Дав. Все дело в иронии судьбы.

– В иронии?

– Да. Думаю, я обязан объяснить вам, кто такой Барринджер. Он граф и выдает себя за джентльмена, но очень далек от этого. Несмотря на благородный вид и возвышенные высказывания, в личной жизни он человек абсолютно безнравственный. Барринджер, публикующий книгу этикета, все равно что дьявол, читающий лекции о морали.

Ни тени улыбки, ни признака ответной реакции со стороны мисс Дав.

– А ваша личная жизнь настолько нравственна, что вы могли бы без всякой иронии выпустить книгу этикета? – Она не дала ему и рта раскрыть. – В любом случае лорд Барринджер не собирается превращать мои труды в книгу. Я буду вести колонку в его еженедельнике «Соушл газетт». И хотя основу моих материалов составят правила этикета, это не единственная тема, которую я собираюсь обсуждать с читателями.

Гарри понял замысел Барринджера еще до того, как мисс Дав умолкла.

– Вне всякого сомнения, он нанял вас, чтобы утереть мне нос. Он ненавидит меня и, зная, как сильно я завишу от вас, с наслаждением ухватился за возможность украсть вас у меня. Колонка позволит ему еженедельно наслаждаться своей победой.

– Полагаю, вы и мысли не допускаете, что решение не имеет к вам никакого отношения? Что он просто считает мои произведения достойными?

– Да Барринджер не увидит достойного произведения, даже если его носом ткнуть.

Она не нашла его шутку забавной.

– Ваша недооценка способностей Барринджера распознать хорошее сочинение нисколько меня не удивляет. Но я одного в толк взять не могу – как вы можете судить о моих книгах, не прочитав ни единой!

У Гарри было чувство, что он сам копает себе яму и она с каждой минутой становится все глубже, но он не собирался лгать о ее трудах, лишь бы выпутаться из затруднительного положения.

– Я прочел достаточно, чтобы понять – такого рода литература меня не интересует.

Она встала, явно намекая на то, что разговор окончен.

– В таком случае противоположная точка зрения Барринджера не должна волновать вас.

– Меня не это волнует. – Он тоже поднялся. – Меня волнует потеря секретаря, того самого секретаря, который переступил порог моей конторы без опыта работы и без единого рекомендательного письма, но которому я дал шанс проявить себя.

– Какое великодушие! – возмущенно фыркнула Эмма.

– Да, великодушие! Кто еще нанял бы вас? Кто еще заплатил бы вам, как мужчине? Кто еще стал бы выплачивать простому секретарю рождественское пособие и предоставлять свободные часы в субботу после обеда? Никто. И уж точно не Барринджер.

– И в обмен на ваше так называемое великодушие я пять лет безупречно исполняла свои обязанности! Вам не в чем упрекнуть меня.

– Не в чем? Вы встали и ушли, ни словом не намекнув на то, что чем-то недовольны, не сказав, что это место вас больше не устраивает. И к кому? К моему главному конкуренту, к человеку, который презирает меня, который спит и видит, как бы выудить из моего бывшего секретаря секретную информацию.

– Никто из меня ничего не выуживает, уверяю вас!

– И вы, – продолжал он, не обращая на ее слова ни малейшего внимания, – пошли на это предательство, даже не потрудившись известить меня о своем уходе в положенный двухнедельный срок, как того требуют хорошие манеры, элементарный здравый смысл и этикет.

У мисс Дав впервые достало совести смутиться. Давно пора.

– Я сожалею об обстоятельствах, не позволивших мне уведомить вас заранее. – Она повернулась и отошла в сторону. – В свое оправдание могу сказать только одно, – бросила она через плечо, остановившись у окошка, – я поступила так только потому, что уверена – вам не составит труда найти мне замену.

– Найти вам замену? Детка, вы все еще не поняли, зачем я здесь? Может, я недостаточно ясно выразился? Я не имею ни малейшего желания заменять вас. Я хочу, чтобы ни оставили эту блажь писать глупости для Барринджера и вернулись туда, где ваше место, – ко мне!

– То, что я пишу, не глупости! – Она резко развернулись, подбородок взлетел вверх. Солнечный лучик запутался в ее волосах. – Раз уж вы начистоту, то и я последую нашему примеру. То, что я пишу, важно и полезно, и я не позволю вам принижать мои труды. А насчет того, где мне место, то уж точно не у вас! Я так решила. И кто посмеет обвинить меня? Я была верным, надежным сотрудником, делала все, что полагается, и даже больше, а взамен получала лишь горы работы.

– И щедрое жалованье, – вставил он. Эмма будто не услышала его.

– Вы взваливали на меня задачу за задачей, но у вас ни разу не нашлось и минутки, чтобы обсудить мои сочинения, вы при любой возможности старались злоупотребить своим положением, дошли до того, что заставляли покупать подарки своим любовницам!

– Я просил. А не заставлял. И если вы находили это неприемлемым, почему не сказали мне об этом?

– Вы никогда не ценили ни меня, ни то, что я делала для вас и для «Марлоу паблишинг лимитед», а делала я, надо заметить, немало! – говорила она так, словно он не к ней обращался. – Вы принимали меня как должное. С меня хватит!

По мере того как она изливала на него поток критики, чувство разочарования уступило место изумлению. За всю их совместную деятельность Гарри не приходилось видеть мисс Дав в ярости. По правде говоря, прежде она вообще никаких эмоций не проявляла. Перед ним стояла неведомая ему мисс Дав, а не безответная секретарша, мелькавшая у него перед глазами по сто раз на дню пять лет подряд, энергично выполнявшая все его инструкции и распоряжения, без глупых вопросов, без жалоб. Это была не мисс Дав, профессиональная, точная и аккуратная всегда и во всем. Это была совсем другая женщина, он не узнавал ее.

Гарри пристально посмотрел на нее в ярком солнечном свете, и его внимание привлекла одна деталь.

– Мисс Дав, – потрясение выдохнул он. – У вас рыжие волосы.

– Что? – непонимающе моргнула она. – Прошу прощения?

– У вас рыжие волосы. Раньше я этого не замечал. Всегда думал, что они у вас каштановые, но это не так. На солнце они рыжие.

Она раздраженно взглянула на него:

– Мне известен цвет моих волос, благодарю вас. Какое это имеет отношение к нашему разговору?

Он снова умудрился задеть ее.

– Не надо обижаться, – заверил он. – Я знаю, некоторым не нравятся рыжие, но вам не о чем беспокоиться. Вы ведь не ярко-рыжая. Как правило, ваши волосы выглядят каштановыми, но в солнечных лучах они отливают медью. Это… – Он ошеломленно запнулся, как будто сделал величайшее открытие на земле. – Это очень красиво.

Комплимент не дошел до ее сердца. Напротив, по всей видимости, он оскорбил ее.

– О! – Ее ладони сжались в кулачки. – Я в жизни не слышала, чтобы так грубо льстили! Лицемер!

– Лицемер? Вы что, не верите мне?

– Конечно, нет! Удобный комплимент, только и всего. Кроме того, вам нравятся брюнетки.

Она заметила мелькнувшее на его лице удивление и окинула Гарри торжествующим взглядом:

– Ага! Вот видите? Я знаю вас, лорд Марлоу. Пять лет у вас в услужении позволили мне досконально изучить ваш характер. Я вижу вас насквозь, так что можете не тратить на меня свои комплименты. Вы раздаете их направо и налево, как конфеты детям. Чтобы очаровать, успокоить, добиться желаемого или выбраться из неприятной ситуации.

Почему люди, и особенно дамы, поддаются на них, это выше моего понимания, но я не такая дура.

«Рыжая, и к тому же темпераментная», – крутилось у него в мозгу. – Он не подозревал в ней ни того ни другого.

– Я никогда не считал вас дурочкой.

– «Вы настоящее сокровище, мисс Дав», – очень похоже передразнила Эмма, добавив яду. – «Не знаю, что бы я без вас делал, мисс Дав». Неужели вы и впрямь полагали, что ваша бездушная лесть заставит меня почувствовать себя ценной и значимой? Ничего подобного, – ответила она на свой же вопрос. – А. теперь вы хотите, чтобы я вернулась, и вновь пользуетесь лестью, как будто комплимент моим волосам может произвести на меня впечатление.

У него и в мыслях не было производить на нее впечатление. В личной жизни у Гарри действительно имелся пунктик насчет брюнеток, но это вовсе не значит, что его комментарий насчет волос мисс Дав был неискренним. Но она, похоже, думала именно так.

Гарри открыл было рот, чтобы просветить ее, но Эмма не дала ему возможности заговорить. Набрала полные легкие воздуха и выпалила:

– Кроме того, вы мне и раньше лгали, так почему я должна верить вам?

Он замер. Он не лжец, и никто не смеет называть его так.

– Я не лгу, мисс Дав. Вопреки вашим оценкам меня и моих поступков я не разбрасываюсь фальшивыми комплиментами, а говорю лишь то, что думаю. Людям я действительно льщу – иначе я вряд ли преуспел бы в бизнесе, – но не лгу.

– Значит, темните. Так вас больше устраивает? Вы далее не знаете, что миссис Бартлби – мой псевдоним, это написано на титульном листе каждой рукописи, которую я давала вам читать!

– Ах, так вот из-за чего разгорелся сыр-бор? – Теперь он понял, кто такая миссис Бартлби. Его любопытство было удовлетворено, но это не радовало. – Боже правый, я не смотрел на титульные листы. Зачем? Я ведь и так знал, что рукопись ваша.

– Ладно, оставим титульные листы в покое. Если бы вы на самом деле читали мои работы, то все равно бы знали, кто такая миссис Бартлби. Вы ввели меня в заблуждение, уверяя, что ознакомились с моими трудами, а сами даже не заглядывали в них!

Это уже смешно.

– Говорю вам, я прочел достаточно, чтобы составить свое мнение. Так делают все издатели. Если не появится интерес, то целиком произведение никто не читает. Если бы мы читали все, что нам присылают, вздохнуть было бы некогда. Проработав пять лет на издателя, вскрывая всю присланную авторами почту, которую получаю я и мои редакторы, вы должны знать об этом.

– Все, что я знаю, – вы никогда не напечатаете моих сочинений, потому что не способны взглянуть на них объективно. Вы слишком узколобый.

– Я не узколобый!

– Мне пришлось признать эту черту вашего характера, – продолжила она, пропустив мимо ушей его возмущение, – и отнести свои труды в другое место, человеку, который ценит мою работу. И который уважает меня.

– Уважает? – Намек на то, что он не уважает ее, оказался настолько чувствительным, что вывел Гарри из равновесия и разозлил. – Если вы полагаете, что Барринджер питает уважение к вам или вашим сочинениям, то сами себя обманываете. Если честно, вы человек не его круга, а Барринджер из тех напыщенных ослов, которых слишком волнуют такие вещи. Он сноб и лицемер.

– Такие же комментарии он бросает и в ваш адрес.

– Нисколько не сомневаюсь.

– И мои многолетние наблюдения подтверждают его правоту.

– Какие еще наблюдения? Вы утверждаете, что прекрасно знаете меня, но если бы это было правдой, вы бы никогда не согласились ни с одним высказыванием этого болтуна Барринджера. Вы действительно полагаете, что знаете меня? Да вы совсем меня не знаете, мисс Дав!

– А если вы думаете, что я вернусь обратно и стану терпеть ваши пренебрежительные высказывания о моих сочинениях, то вы не знаете меня, милорд!

Гарри посмотрел на порозовевшие от гнева щечки, сверкающие рыжие волосы и яростно сжатые кулачки, и его злость испарилась без следа.

Пять лет они трудились бок о бок, и каждый уверен, что досконально изучил другого. Она считает его неискренним, лживым и бог знает каким еще. Он находил ее холодной, бесстрастной, покорной и – чего уж греха таить – бездушной. Выходит, оба они ошибались.

– Я хочу, чтобы вы ушли.

Ее слова застали его на полпути к осознанию истины, и он не сразу понял их.

– Прошу прощения?

Она подошла к нему и заглянула прямо в глаза.

– Я сказала – уходите!

Что еще он пропустил в ней? Он разглядывал ее лицо, как будто не видел его почти каждый день, как будто впервые встретил.

Глаза у нее карие. Он и раньше это знал, но только теперь заметил, что, когда она злится, в них вспыхивают золотые искорки. До этой минуты он не замечал ни веснушек, рассыпанных по носу и щекам, словно эльфийский порошок, ни едва приметного шрама на скуле в виде звездочки. Он понятия не имел, что у ее коричневых ресниц светлые кончики, словно их окунули в золото.

– Вы плохо слышите? – Она подняла руки и толкнула его со всей силы. Не добившись желаемого, проделала это еще раз. – Прочь, я сказала!

Он весил стоунов на пять-шесть больше, и она не сумела сдвинуть его ни на дюйм. Гарри продолжал смотреть на нее свежим взглядом, делая все новые открытия. И сам удивился тому, что наслаждается этим зрелищем. Она, конечно, не красавица, но сейчас, разрумянившаяся и с горящим взором, порадовала бы глаз любого мужчины. Мисс Дав явно не было чуждо ничто человеческое.

Поняв, что попытки избавиться от него силой, бессмысленны, Эмма остановилась.

– Уходите сей же миг, лорд Марлоу, – приказала она. – Если вы не сделаете этого, я позову полицию. Участок на углу.

Дальнейшие уверения в том, как высоко он ценит ее, явно не тронут. Пришла пора поторговаться.

– Я увеличу вам жалованье. Скажем, десять фунтов в месяц?

– Нет! – Она снова толкнула его, и на этот раз он уступил ей, прекрасно понимая, что ничего не добьется своим упорством.

– Двадцать, – провозгласил он. Столько ни один секретарь не получает, но Гарри может позволить себе такие расходы.

– Нет.

– Тридцать. И вся суббота выходной день, не только после обеда.

– Нет, нет и нет! – С каждым словом она все ближе подталкивала его к двери. – Дело не в выходных днях. И не в деньгах.

– Тогда в чем? – спросил он, когда она остановилась у дивана и взяла его шляпу. – В ваших оскорбленных чувствах?

– Нет. – Она одной рукой нахлобучила шляпу ему на голову, а другой продолжала толкать его. – Дело во мне и в моих желаниях. Я хочу быть писателем, а не работать на вас.

– Я не приму вашей отставки.

– Придется.

Он снял шляпу и прижал ее к сердцу.

– Что вернет вас обратно?

Она раздраженно вдохнула сквозь зубы:

– Вы никогда не сдаетесь?

– Нет, если я действительно чего-то хочу. Я человек упрямый. А раз вы видите меня насквозь, то и этот факт не мог укрыться от вас.

Он должен сказать ей правду о Барринджере. Это было бы правильно.

– Умоляю вас, будьте благоразумны. В качестве моего секретаря вы сможете смело смотреть в завтрашний день, а эта авантюра с Барринджером обречена на провал. Его ждет…

– Мне не требуется защищенное будущее, – перебила она его. – Я не передумаю! И хватит с меня благоразумия. Я не провалюсь. Масса людей интересуется хорошими манерами, хотя вы явно не из их числа.

– Вы не понимаете, при каких обстоятельствах Барринджер предложил опубликовать ваш труд. Не удивлюсь, если он утаил это от вас, но вы должны знать…

– Он не вы. Это все, что мне нужно знать. – Эмма шагнула в сторону и открыла дверь. Быстрый взгляд в обе стороны, и вот уже она выжидательно смотрит на него.

Поскольку Гарри не сдвинулся с места, она раздраженно вздохнула и снова встала перед ним. Уперлась ладошками в его грудь и принялась выталкивать в коридор.

– Я непременно стану печататься, я всегда об этом мечтала. Барринджер сколотит целое состояние и обставит вас, ведь, по вашим словам, он спит и видит это. Наша авантюра будет иметь оглушительный успех. – Она остановилась на пороге, тяжело дыша – не так просто выставить из квартиры такую махину. – Но самое лучшее заключается в том, что мне больше никогда не придется покупать подарки для ваших кошмарных любовниц!

Она хотела было закрыть дверь, но замерла на мгновение.

– И Мистер Голубь не толстый! – выпалила она и захлопнула дверь прямо у него перед носом.

Он стоял и смотрел на дверь, не в силах поверить в произошедшее. Он должен был явиться сюда в качестве великодушного хозяина и дать заблудшему секретарю второй шанс. Она должна была высказать сожаление о своем опрометчивом поведении. Она должна была все хорошенько обдумать и прийти в чувство. Назавтра ей полагалось сидеть за своим рабочим столом. А вместо этого у него перед лицом хлопают дверью, а его покорная, разумная, опытная секретарша сбегает к ненавистному лорду Барринджеру.

Гарри провел рукой по лицу. Может, он, как Алиса, прошел сквозь зеркало и попал в Зазеркалье, где все шиворот-навыворот и совершенно не такое, каким кажется?

Однако одно ясно. Мисс Дав понятия не имеет о финансовых затруднениях Барринджера и о том, что в ближайшем будущем она вновь станет его, Гарри, сотрудником. Барринджер мастер производить впечатление процветающего дельца, но Гарри знал, что кредиторы давят на него со всех сторон. Вскоре ему придется расстаться с «Газетт», и после приобретения этого издания Гарри собирается сделать его развлекательным. Причем колонка этикета в его планы не входит.

Он попытался сказать ей об этом, но она отказалась слушать. Она дважды прервала его попытки объяснить ей сложившуюся ситуацию. К тому же оскорбила его, обвинила в отсутствии уважения к ней, обозвала лжецом. Ни одна книга этикета, черт возьми, не одобрила бы подобного поведения!

Гарри решил оставить все как есть. Пусть сама узнает правду о новом хозяине. И когда это произойдет, Гарри будет счастлив предложить ей прежнее место и протянуть оливковую ветвь мира.

Он выправил шляпу, водрузил ее на голову и пошел вниз по лестнице. Может, оно и к лучшему. Может, до мисс Дав наконец дойдет, что не стоит тратить время ни на написание книг по этикету, ни на их публикацию. Люди не хотят читать о том, как правильно себя вести. Они хотят читать о дурном поведении других.

Через несколько недель мисс Дав вернется на свое место. А ему пока нужно нанять временного секретаря и запастись терпением. Но легко ли это?

Глава 6

Дело не в справедливой цене. Дело в том, сколько человек готов заплатить.

Миссис Бартлби «Лондон как он есть» «Соушл газетт», 1893 г

Если у Гарри и были сомнения в скорой смерти литературной карьеры мисс Дав, то субботний выпуск «Соушл газетт» окончательно развеял их. Он переложил свернутую газету из правой руки в левую, не отрываясь от дебютной статьи Эммы, пока камердинер Каммингз помогал ему облачиться в сюртук.

Первые два абзаца удовлетворили его любопытство, и Гарри бросил газету на серебряный поднос, который держал дворецкий.

– Спасибо, Джексон. Отнеси все это вниз и положи с прочей почтой. Я уже иду.

– Хорошо, милорд. – Дворецкий удалился, а Гарри повернулся, поднимая подбородок, чтобы Каммингз мог повязать ему галстук. Как правильно дать званый обед. Именно это он и ожидал увидеть в колонке мисс Дав, ее опусы явно не вызволят лорда Барринджера из бедственного положения. Скоро Гарри договорится с графом о сходной цене на издание. Недели через две, определил он, спускаясь по лестнице. Крайний срок – через месяц.

– Ехать в Челси за скатертями? – услышал он на подходе к столовой голос матери, – Поверить не могу. Доброе утро, дорогой.

– Доброе утро, мама. – Он поцеловал мать в щеку. – Доброе утро, дамы. – Он поклонился, с удивлением отметив, что леди Фелисити воспылала неожиданной страстью к печатному слову – она держала в руках газету!

– Сегодня ты в добром расположении духа, Гарри, – бросила Диана, когда он направился к буфету.

– А что, не должен? – спросил он, накладывая себе почек, бекона и тостов.

– Несколько дней назад все было иначе, – напомнила ему старшая сестра. – Но похоже, ты все-таки смирился с потерей секретаря.

Бабушка не дала Гарри ответить.

– Харрисон, я не могу поверить, что мисс Дав покинула тебя. – Она с тяжким вздохом покачала головой. – Боюсь, теперь ты никогда никуда не поспеешь вовремя.

– Не расстраивайтесь, бабушка. Я не потерял мисс Дав. – Он занял свое место во главе стола. – Она временно отсутствует, только и всего.

– Только ты способен назвать окончательную отставку временным отсутствием, – рассмеялась Вивиан, – Ты неисправимый оптимист, Гарри.

– Почему Челси? – спросила леди Луиза, возвращаясь к разговору, начатому до его прихода. – Она ссылается на определенный магазин?

Фелисити подняла сложенную пополам газету, пробежала глазами по строчкам и кивнула. Потом кашлянула и зачитала отрывок:

– «Если кому-то потребовались скатерти, „Максуэллз“ в Челси – прекрасное место, чтобы обзавестись ими. С их ирландскими скатертями не сравнятся никакие другие, а для людей экономных сообщу – цены в „Максуэллз“ очень разумные».

– Дайте посмотреть. – Леди Луиза нацепила на нос пенсне в золотой оправе и забрала газету из рук Фелисити. – Хм-м… она говорит, что для званого обеда одинаково хорошо подойдут скатерти и белые, и цвета слоновой кости.

Гарри перестал жевать.

– Вы «Соушл газетт» читаете?

– Да, дорогой, – отозвалась мать, не отрываясь от статьи. – Колонку миссис Бартлби. Фелисити захотела взглянуть, какая газета привлекла твое внимание настолько, что ты попросил Джексона доставить ее наверх до завтрака, но я и не подозревала, что ты интересуешься зваными обедами и покупкой скатертей. Хм-м… она предпочитает ставить в центр стола орхидеи, это очень мило – правда, они не пахнут… хм-м… разложить карточки с-именами гостей в подставки в форме розовых фламинго? Какая прелесть!

Гарри и в голову бы не пришло окрестить это «прелестью». «Полный бред» – вот что он сказал бы.

– Она называет это оригами, – продолжала тем временем мать. – Японская традиция. «Бумага в оригами складывается в виде животных и цветов, что снабжает хозяек бесконечным множеством необычных украшений к каждому приему, – процитировала она. – В конце мероприятия хозяйка может подарить каждому гостю по оригами на память».

– Отличная идея, – вставила Вивиан, – очень умно.

Остальные дамы одобрительно закивали, и в душу Гарри прокралась смутная тревога.

– Вы же не принимаете эту миссис Бартлби всерьез? – заволновался он.

– Званый вечер, как и любое другое мероприятие, очень серьезное дело, дорогой. – Мать расправила газету и перевернула страницу в поисках окончания колонки мисс Дав. – Один удачно организованный прием может превратить хозяйку в событие сезона.

– Я. отчего-то сильно сомневаюсь, что бумажные розовые фламинго способны повлиять на репутацию хозяйки дома, – буркнул Гарри!

– Но такие вещи очень важны, лорд Марлоу, – поддержала леди Луизу Фелисити. – Поскольку мой отец вдовец, мне приходится выполнять роль хозяйки дома, и могу вас заверить, что организация приема – дело сложное. Нужно все как следует обдумать, не упустить ни одной мелочи. Я уверена, что Мелани, которая тоже выступает хозяйкой дома своего вдового батюшки, согласится со мной. Умные идеи миссис Бартлби помогут успешно провести прием.

Мелани, так и не сумевшая побороть стеснения в присутствии Гарри, молча кивнула.

– Девочки, послушайте. – Мать подалась вперед, приготовившись поделиться с дамами очередной мудростью миссис Бартлби. – Она говорит, что в Челси, прямо напротив магазина мануфактурных товаров, есть лавка канцтоваров, где продается цветная бумага чудесных расцветок, пригодная для оригами. Там также можно получить инструкции по изготовлению фламинго или просто сделать заказ на любое количество фигурок. Она дает торговцу самые лучшие рекомендации.

– Да неужели? – Бабушка фыркнула и отпила чаю. – А кто такая эта мисс Бартлби, чтобы принимать во внимание ее рекомендации?

Гарри мог бы просветить их, но не собирался делать этого. Если сестры узнают, что миссис Бартлби и мисс Дав одно лицо, они изведут его непрерывными шуточками и упреками, ведь он посмел отвергнуть ее ах-какие-умные идеи и позволил перейти к Барринджеру. И пусть ситуация эта временная, они жизни ему не дадут. Мудрее будет держать рот на замке.

– Какие у нее связи? – продолжала бабушка. – Кто ее родственники? Я не знаю ни одного достойного британского семейства по фамилии Бартлби.

– Возможно, она из Америки, – предположила Фиби.

– Ах, американка. – Бабушка произнесла второе слово с нажимом, ясно давая понять, как она относится и к неведомой миссис Бартлби, и к вероятной стране ее происхождения.

– Нет, она никак не может быть американкой, – возразила Вивиан, показав кусочком тоста на газету в руках матери. – Откуда американке знать, где в Лондоне продаются лучшие скатерти и канцтовары?

– Независимо от ее происхождения очевидно одно, – ввернула Диана. – Сегодня мы предпримем поход по магазинам Челси.

– Едете в Челси? – подозрительно покосился на нее Гарри. – Потому что миссис Бартлби, которую вы и знать не знаете, велит вам это?

– Нет, – поспешила с ответом Диана. – Мы едем туда в надежде найти красивые скатерти.

– И научиться делать розовых фламинго! – рассмеялась Флоренс. – Вы составите нам компанию, лорд Марлоу? – Она похлопала ресницами.

Да он лучше с обрыва прыгнет!

– Увы, леди Флоренс, – изобразил он искреннее сожаление, – но я не могу. Меня ждут дела. Прошу прощения. Разрешите откланяться.

С этими словами Гарри встал из-за стола, подобрал газеты и утреннюю почту и поклонился дамам. Погрузившись в разговор о розовых фламинго, предстоящей экспедиции в Челси и рекомендациях миссис Бартлби, они даже не заметили его ухода.

За два последующих месяца тревожные опасения Гарри, родившиеся за завтраком, получили подтверждение, разбив его давно укоренившееся мнение о сочинениях мисс Дав. К концу шестидесятого дня все только и делали, что говорили о ней и нахваливали ее гениальные идеи, к величайшему удивлению и раздражению Гарри. Он всегда считал мисс Дав женщиной умной, но даже не подозревал о необъятной широте ее знаний. Она оказалась настоящей ходячей Британской энциклопедией.

Миссис Бартлби знала все и обо всем. Как вывести чернильноепятно с шелка, как правильно отказать вдовцу на предложение руки и сердца, в каких респектабельных ресторанах дамам следует обедать после театра – не без сопровождения, конечно же! – и в каких булочных продаются наисвежайшие пирожные к чаю – обо всем этом могла поведать вам миссис Бартлби.

Она заверяла незамужних девушек, что им вполне можно пройтись с молодым человеком днем по людней улице без сопровождения в том случае, если они знакомы несколько лет, если девушка идет с работы домой и если она уверена в добропорядочности и благонравии юноши. Свободы у замужних дам, похоже, куда меньше, чем у незамужних, так как им ни в коем случае нельзя выходить из дома без компаньонки вплоть до тридцати лет.

В своей еженедельной колонке миссис Бартлби не забывала и о мужчинах. Она знала, где джентльмен может обзавестись прекрасно пошитыми удобными ботинками, Была в курсе, в каких табачных лавках продаются лучшие сигары, которые джентльмен, без сомнения, должен курить вне дома. Она стойко защищала сменные воротнички и манжеты – разумное изобретение для неженатых деловых мужчин, но выступала против нарукавников и манишек, недостойных даже самого бедного клерка.

Фраза «миссис Бартлби говорит…» так часто мелькала в разговорах, что Гарри чувствовал – еще немного, и он сойдет с ума.

В дополнение к этому неожиданному и досадному повороту событий Гарри никак не мог найти мисс Дав достойную замену. Он позвонил в агентство сразу после перепалки в ее квартире, и с тех пор целая вереница секретарей прошла через контору Гарри. Время от времени ему обещали секретаря с огромным опытом работы, но в претендентах неизменно находились какие-то изъяны. Один писал под диктовку как черепаха, другой не мог усвоить, что Гарри предпочитает кофе без молока и сахара, третий был не в состоянии отслеживать расписание встреч.

Это оказалось самым неудобным, особенно если учесть, что Гарри потерял дневник деловых встреч. С мисс Дав потеря не обернулась бы трагедией, Эмма и без записей знала, где и когда ему нужно быть, но ее преемники в этом отношении были абсолютно безнадежны.

Последнего, молодого человека по имени Куинн, Гарри нашел худшим из всех. Стоило указать на ошибку, и Куинн вешал голову, словно побитый щенок. Эта привычка безмерно раздражала Гарри, но и ему самому, и его сотрудникам так надоело чуть ли не каждый день объяснять все заново новому лицу, что Гарри скрепя сердце принял Куинна на временной основе. Однако пока майские денечки улетали прочь один за другим, популярность миссис Бартлби росла, и Гарри уже начал побаиваться, что ему навсегда придется связать себя с Куинном или таким же недотепой, как он.

Но и этого как будто было мало. Дамы его собственного семейства остались настолько довольны поездкой в Челси и последующими советами миссис Бартлби, что заимели привычку каждую субботу за завтраком читать ее колонку вслух. Отныне они планировали свою жизнь согласно советам, которыми снабжал их литературный двойник мисс Дав, и тратили деньги Гарри на то, что она рекомендовала им купить.

– Сегодняшняя колонка как будто специально написана для тебя, Диана. – Мать пошуршала газетой. – Миссис Бартлби обсуждает свадебный прием.

Сидящие за столом дамы встретили эти новости восторженными восклицаниями. Гарри, уже подумывавший внести запрет на чтение газет за едой под предлогом того, что это невежливо, сумрачно взирал на яичницу с беконом и размышлял, не стоит ли ему начать завтракать по субботам в клубе.

– «В этом году одинаково модны и фуршеты, и традиционные приемы, – читала мать, – хотя каждый случай требует разработки особого меню». Хм-м… и, конечно же, никаких горячих закусок на фуршете. Крабовые слойки и фуагра для начала, холодный томатный суп в чайных чашках, чтобы пить. Так гостям не придется пользоваться ложками, разгуливая по залу, – вот поистине здравая идея! И мудрая!

Гарри закатил глаза, но остальные не заметили этого.

– «В дополнение к обычному холодному мясу и дичи – сытный салат. К примеру, салат с курицей, миндалем и майонезом особенно вкусен на крохотных круассанах в виде бутербродиков», – не унималась мать.

Это предложение было отмечено бурей похвальных слов, хотя Гарри не мог взять в толк, что необычного они нашли в куриных бутербродах.

Рядом с ним вырос Джексон с утренней корреспонденцией. Гарри отодвинул тарелку и просмотрел письма, задержавшись на конверте с гербом лорда Барринджера.

Он вскрыл конверт. Содержание настолько поразило Гарри, что пришлось перечесть письмо дважды, дабы убедиться – это явь, а не дурной сон. За последние два месяца тираж «Соушл газетт» вырос вдвое, с нескрываемым удовольствием сообщал ему конкурент. В результате доход от рекламы также значительно возрос, и граф повышает запрашиваемую за газету цену до ста пятидесяти тысяч фунтов. Гарри располагал сведениями, что Барринджеру позарез нужны наличные, и поэтому ожидал, что тот снизит цену. А он повышает ее! В чем же причина, спросите вы. В бумажных зверюшках и супах, разливаемых по чайным чашкам!

– Гарри, дорогой, не скрипи зубами, – сделала замечание мать, глядя поверх пенсне на старшую дочь. – Диана, меню миссис Бартлби превосходно, правда? Прекрасно подойдет для вашей свадьбы.

Терпение Гарри лопнуло.

– Определенно нет! – припечатал он и встал. – Я не стану пить томатный суп из чайной чашки, даже ради Дианы!

Недвусмысленно выразив свое мнение, он бросил салфетку в тарелку, сунул письмо Барринджера в карман и вышел из-за стола. Девять дам удивленно смотрели ему вслед.

Поскольку он не знал, какие встречи назначены на сегодня и его секретарь, похоже, тоже не имел об этом ни малейшего понятия, Гарри решил поехать в клуб. Мужской клуб был местом священным, последним оплотом здравомыслящих джентльменов, которым не было дела до свадебных меню и молодых людей, гуляющих днем по людным улицам с незамужними девушками.

За дальним угловым столиком в «Брукс» сидели двое его приятелей. Гарри направился прямиком к ним.

Лорд Уэстон первым заметил его.

– Это просто чудесно! – воскликнул он, поднимаясь и хлопая Гарри по плечу. – Я рад, что вы здесь, Марлоу. Вы как раз вовремя, у нас тут вышел спор, и вы поможете нам его решить.

– В самом деле? – Гарри поздоровался со вторым приятелем, сэром Филиппом Найтоном, и отодвинул стул. – О чем спорите на этот раз?

– Я говорю, что галстук-самовяз все еще в моде, а сэр Филипп утверждает, что он уже не комильфо.

– Не только я, Уэстон, – возразил сэр Филипп. – Бартлби особо подчеркнула это в своей колонке на прошлой неделе. Самовяз неприемлем.

– С меня хватит! – Гарри вскочил, опрокинув стул. – Черт бы все это побрал, неужели мужчина и в клуб больше прийти не может?!

Все джентльмены, включая его товарищей, удивленно уставились на него. Гарри сделал глубокий вдох.

– Прошу прощения, – поклонился он, – я должен идти. Я вспомнил, что у меня важная встреча.

Он вышел из клуба и велел подать экипаж, но затем отослал его прочь и пошел прогуляться.

Он перебрал в голове все, что помнил о рукописях мисс Дав, – помнил, правда, маловато, ведь он практически не читал их. А прочитанное казалось ему настолько тоскливым, что нисколько не запомнилось. Что-то о том, как можно украсить квартиру. Чушь о приеме гостей в дневные часы. Как надлежит леди ездить верхом. Даже мысль об этих темах наводила на Гарри смертную тоску. Чем же вызван такой оглушительный успех? Этого он понять не мог.

Что, собственно говоря, и являлось главной неувязкой.

Он не видел в сочинениях мисс Дав ничего интересного, а другие люди явно видели. Каким-то невероятным образом за два месяца ее миссис Бартлби произвела фурор. Неужели он совершенно не разбирается во вкусах читающей публики?

В памяти всплыло ее обвинение, ударившее его точно кнут. «Вы слишком узколобый».

Неужели это правда? Он всегда гордился своей восприимчивостью к новым возможностям. Может, он действительно стал узколобым, не заметив перемен? Он подумал о своих редакторах, об отвергнутых трудах, которые они рекомендовали к печати долгие годы. Сколько еще миссис Бартлби он отправил в корзину для мусора? Этого уже никто никогда не узнает.

Он всегда доверял своему чутью, и оно ни разу не подводило его. Пойми, что люди хотят читать, и снабди их этим в нужное время – вот основа его успеха на ниве издательского дела.

Неужели он потерял способность улавливать потребности рынка? Неужели его чутье задремало? Гарри терзали сомнения в собственных силах – редчайший случай. Неужели лорда Марлоу покинули качества, превратившие его и самого успешного издателя Британии?

Он остановился на углу Гайд-парка, рядом с мальчишкой в кепке, стоявшим посреди стопок газет. Наряду с «Лондон Таймс» и «Соушл газетт» там были и три его издания. Он взял «Газетт», нашел свободную лавку в парке, сел и внимательно прочитал каждое слово статьи миссис Гопории Бартлби «Лондон как он есть».

По завершении он знал все о том, как организовать свадебный прием, но для Гарри так и осталась загадкой необъяснимая популярность Бартлби. С другой стороны, теперь его личное мнение о произведениях мисс Дав никого не интересовало.

Гарри откинулся на спинку и постарался объективно посмотреть на сложившуюся ситуацию. Издательское дело – вещь крайне нестабильная и изменчивая. Он не может позволить себе быть узколобым. Самые доходные предприятия родились волей случая, который он усмотрел и за который вовремя ухватился. Может, сейчас настал именно такой момент? У Гарри появилась замечательная идея, и к нему вернулся природный оптимизм.

Примерно через час Гарри поднялся, понимая, что остался только один вариант. Он встретится с Барринджером и примет выдвинутые графом условия купли-продажи газеты. И сделать это надо прямо сейчас. Если он промедлит, успех мисс Дав обойдется ему еще в пятьдесят тысяч фунтов.

Эмме нравилась ее новая жизнь. Нравилось проводить дни, обходя магазины Лондона в поисках информации, которой можно будет поделиться с читателями. Нравилось проявлять находчивость, изобретать способы по-новому оглянуть на привычные вещи так, чтобы даже самые экономные матроны могли накрыть для своих семей элегантный стол, а самые занятые девушки имели возможность превратить свои квартирки в уютные гнездышки. Ей нравилось писать, нравилось видеть свои произведения в печатном виде. Она любила миссис Бартлби, потому что каждое утро, принимаясь за работу и печатая советы этой вымышленной героини, она снова слышала голос дорогой тетушки Лидии. Как если бы тетушка сидела рядом, помогала, делила с племянницей успех.

А успех был, как это ни удивительно.

Несмотря на постоянные отказы лорда Марлоу, Эмма всегда чувствовала, что ее знания и опыт могут пригодиться другим людям. Но размах популярности и скорость, с которой ее настигла удача, ошеломили Эмму. Не прошло и месяца, как весь город говорил о ней, и когда она попросила прибавки к жалованью, Барринджер не стал скупиться. Эмма прекратила нырять в сбережения и начала безбедно жить на писательские доходы.

Через два месяца она уже получала груды писем, столько, что ответить всем вовремя не представлялось никакой возможности. Иногда она слышала имя миссис Бартлби, стоя в толпе на углу улицы в ожидании омнибуса или где-нибудь в магазине. Эта известность приводила Эмму в восторг, но если полученное письмо или устное высказывание содержали негативный отзыв, она впадала в депрессию и заедала горе горами шоколада.

Однако если не брать во внимание редкие приступы хандры и сопутствующую им раздражительность по поводу критики, Эмма никогда не была так довольна жизнью. Ее нынешнее занятие было куда полезнее, чем ответственность за то, чтобы один-единственный непредсказуемый, беспечный человек вовремя попал на встречу. И определенно куда приятнее, чем покупать за него подарки.

С другой стороны, ее новая работа оказалась нелегкой, Эмме приходилось укладываться в сроки, а это было трудновато. Ее исследования должны отличаться тщательностью и скрупулезностью, а советы – благоразумием. А еще мистер Барринджер требовал сохранять секретность по поводу личности миссис Бартлби, что давалось особенно тяжело, ведь Эмма была по природе девушкой честной. Однако, как справедливо отметил Барринджер, таинственность подхлестывала интерес публики и способствовала успеху. И что гораздо важнее, она давала советы от лица матроны, а доверие к ней как к незамужней женщине резко пошатнулось бы. В конце концов, кому нужны поучения старой девы? Именно поэтому Эмма в свое время взяла псевдоним.

Она смирилась с необходимостью держаться в тени, но не понимала, как это сделать. Марлоу знал правду и мог в любой момент открыть ее, но когда она поделилась своими опасениями с Барринджером, тот как-то странно усмехнулся и заверил, что Марлоу – последний человек на земле, который выдаст ее тайну.

Уверенность графа озадачила Эмму, но она согласилась хранить молчание, и вскоре все ее знакомые пришли к выводу, что мисс Дав ушла от Марлоу и теперь работает секретарем знаменитой миссис Бартлби. Эмма чувствовала себя немного виноватой, но при воспоминании о пренебрежительных высказываниях Марлоу в адрес ее трудов чувство вины исчезало без следа.

С каждой неделей Эмме было все легче играть свою роль. По воскресеньям за полуденным чаем с другими квартирантками из ее дома она приноровилась ловко отбивать вопросы о горячо любимой писательнице, обходясь без откровенной лжи. И эти воскресные посиделки вознаграждались сторицей. Сидя в элегантной гостиной миссис Моррис с выцветшими обоями в розочках, папоротниками в горшках и мебелью красного дерева, Эмма слушала, как приятельницы обсуждают ее последнюю статью, и наблюдала за плодами своих усилий. Она обожала эти воскресные дни.

– Мистер Джонс сделал мне предложение.

Фарфоровые чашечки с нежным звоном опустились на блюдца, раздались пять удивленных возгласов, и все дружно посмотрели на дверь, у порога которой выросла мисс Беатрис Коул, в последнее время постоянно опаздывавшая на посиделки.

– О, моя дорогая Беатрис! – Миссис Моррис поставила чашку на стол и повернулась к молоденькой мисс Коул. – Какое счастье!

Беатрис заняла свое обычное место в потертом парчовом кресле. Личико ее сияло, отчасти от искренней любви, отчасти от того, что она смогла поднять столь редкую для незамужних подруг тему: жених с планами на будущее.

– И все благодаря миссис Бартлби. – Беатрис, поспешно стянула перчатки и показала подаренное по случаю помолвки колечко – серебряный филигранный ободок. – Если бы не она, я скорее всего так и умерла бы старой девой.

Мисс Пруденс Босуорт и мисс Мария Мартингейл передернулись, но горячо поздравили подружку, пытаясь скрыть вполне понятную зависть.

Миссис Моррис и миссис Инкберри, позабыв о чае, нахваливали колечко с восторгом, незамутненным низкими чувствами. В отличие от своих незамужних компаньонок у них не было причин волноваться о будущем. Миссис Моррис, вдова, унаследовала после смерти мужа дом с меблированными комнатами и преуспевала. Муж миссис Инкберри держал книжный магазин неподалеку от Флит-стрит, и хотя супругам приходилось ютиться в скромной квартирке над магазином, дом их отличался уютом, магазин процветал, и они благополучно подняли на ноги четырех дочерей. Несмотря на то что Эмма в свои тридцать уже имела мало шансов и давно оставила мысли о замужестве, зеленоглазое чудовище зависти не обошло стороной и ее. Но зависть, которую она почувствовала, услышав новости Беатрис, не шла ни в какое сравнение с удовлетворением – ведь это благодаря ей подруга светится от счастья.

– Беатрис, вы должны нам все объяснить, – сказала миссис Инкберри, отхлебнув чаю. – Как миссис Бартлби способствовала вашей помолвке?

– О да, вы же были в Йоркшире и ничего не знаете. – Беатрис приняла чашку из рук миссис Моррис и потянулась к подносу с пышками. – Вы читаете миссис Бартлби?

– Конечно! – кивнула миссис Инкберри. – Я стараюсь не пропускать ни одной ее колонки, но в Йоркшире трудно достать «Соушл газетт».

– Ну, – продолжила Беатрис, – мистер Джонс уже давно просил позволения проводить меня домой с работы, но миссис Моррис говорила, что гулять вдвоем нехорошо, ведь мы оба не состоим в браке. Люди могут всякое подумать.

– Вы абсолютно правы, Абигайль, дорогая, осторожность никому не повредит, – одобрила миссис Инкберри. – Молодой леди лучше перестраховаться в том, что капается противоположного пола. Она должна заботиться о своей репутации.

– Знаю, Жозефина, – ответила миссис Моррис, – но я ошибалась. Миссис Бартлби в своей колонке утверждает, что прогулка с молодым человеком вполне допустима для Беатрис.

– Правда? – ошарашенно уставилась на подруг миссис Инкберри. Собеседницы согласно закивали.

– Она, конечно же, не лично ко мне обращалась, – сказала Беатрис и разъяснила правило, о котором Эмма писала в статье шесть недель тому назад. – Вот видите, миссис Инкберри, все было в порядке. Я знаю мистера Джонса уже пять лет. То есть мы с ним практически каждый день видимся, я почти каждый вечер в шесть часов закрываю магазин за миссис Уилсон, а он в это же время выходит из адвокатской конторы, живем мы в двух улицах друг от друга и идем домой в одном направлении. Что касается порядочности, мистер Джонс, мне думается, обладает ею, он ведь помощник адвоката. И временами, когда мы стоим в очереди за ленчем у уличного лотка, я вижу, как он покупает два пирожка со свининой, чтобы один отдать бедной нищенке, которая частенько роется в мусорной куче на аллее. Это о многом говорит, не так ли?

Эмма была абсолютно согласна с ней. Дабы несчастная Беатрис могла пройтись до дома со своим кавалером, Эмма взялась за эту тему и немного ослабила правила. У миссис Моррис доброе сердце, но, по правде говоря, женщина она недалекая и чересчур щепетильна в таких вещах. Даже тетушка, долгие годы дружившая с миссис Моррис, считала ее слишком ограниченной.

– Ну, – протянула миссис Инкберри, – если миссис Бартлби уверена, что ничего страшного в этом нет, Беатрис, то вопрос решен.

– Я так обрадовалась, прочитав ту колонку, – мечтательно вздохнула Беатрис, – такое облегчение испытала! И немедля рассказала об этом мистеру Джонсу. Если миссис Бартлби пишет, что все в порядке, говорю я ему, то мы можем не сомневаться. С тех пор мы с ним каждый день ходили с работы домой, миссис Инкберри. И по воскресеньям в парке гуляли. Там он и сделал мне предложение час тому назад. – Она посмотрела на колечко и покрутила рукой, чтобы полуденное солнце заиграло на его гранях. – Мы поженимся перед Рождеством.

Эмма улыбнулась и сделала глоток чаю. Да, решила она, ее новая жизнь действительно хороша.

Ощущение счастья еще не покинуло Эмму, когда в четверг посыльный из «Соушл газетт» пришел забрать ее статью. Она пребывала на седьмом небе, несмотря на четырехдневный ступор, называемый «творческим кризисом». И вот теперь, когда мистер Хоббс уже стучался в дверь, она лихорадочно допечатывала заключительный абзац.

– Подождите секундочку, Хоббс, – крикнула она, вытягивая из машинки последнюю страницу. – Я сейчас.

Она сложила листочки, сунула их в конверт и запечатала края, в спешке закапав весь стол воском. Подбежала к двери, распахнула ее и со вздохом облегчения вручила концерт посыльному:

– Держите, мистер Хоббс.

К ее удивлению, он не взял конверт, а лишь покачал половой.

– Меня просили передать, чтобы вы сами принесли статью в «Газетт». Я пришел за вами.

– Но… – Эмма озадаченно нахмурила брови. Такого поворота событий она никак не ожидала, но Хоббс, похоже, ничего больше не знал. Она взяла шляпку, надела перчатки, опустила конверт в карман юбки и отправилась с посыльным в контору «Соушл газетт» на Бувери-стрит.

За порогом двери посыльный исчез, а служащий с озабоченным выражением лица проводил ее в кабинет Барринджера. Эмма еще больше удивилась, когда застала секретаря графа, мистера Эша, за сбором вещей.

– Добрый день, мистер Эш, – поздоровалась она. – Что это вы делаете?

Секретарь положил серебряную чернильницу в стоявший на столе деревянный ящик и только потом ответил:

– Лорд Барринджер продал газету. Мне предложили место секретаря у нового владельца, но я слишком долго работал с лордом Барринджером и предпочитаю остаться у него. Поэтому, как видите, пакую вещи.

– «Соушл газетт» продана? Кому?

– Мне, мисс Дав.

Голос за спиной оказался до боли знакомым. Она на мгновение прикрыла глаза, моля Господа об ошибке, но стоило открыть их снова и повернуться, и Эмма поняла – никакой ошибки быть не может. В дверях, привалившись плечом к косяку и сложив руки на груди, стоял ее бывший хозяин.

Эмма молча взирала на Марлоу, внутри у нее похолодело от ужаса – новой прекрасной жизни пришел конец.

Глава 7

С женщиной можно создать вполне удовлетворительный взаимовыгодный союз. Но если только в этот момент вы не стоите рядом с ней перед алтарем.

Лорд Марлоу «Руководство для холостяков», 1893 г.

– Лорд Барринджер уступил «Газета» вам? Это… – Эмма помолчала, собираясь с силами. – Это очень неожиданно.

– Мы с Барринджером несколько месяцев кряду обсуждали возможную продажу. На прошлой неделе пришли к соглашению, а вчера подписали договор. – Он выпрямился и махнул рукой в сторону кабинета. – Мне хотелось бы обсудить с вами создавшееся положение.

Эмма прошла за ним в бывший кабинет Барринджера. Мебель осталась прежней, но все личные вещи графа исчезли. Книжная полка пуста, элегантный стол девственно чист, картины покинули свои крючки на стенах, и ковра на деревянном полу тоже не наблюдалось.

Марлоу закрыл дверь и встал позади стола, который теперь стал его собственностью.

– Прошу садиться, – указал он на кресло напротив.

Эмме вовсе не хотелось садиться. Ей хотелось побыстрее закончить все это и уйти. Она извлекла из кармана свою последнюю статью:

– Для следующего выпуска.

Она протянула ему конверт, ожидая, что Марлоу отвергнет ее труд. Ее глаза впились в его зрачки, призывая Гарри сказать, что глупая колонка миссис Бартлби аннулирована и Эмма осталась без работы.

Ну и ладно. Она все равно не стала бы писать для Марлоу, будь он последним издателем на земле. Кроме того, за два предыдущих месяца она добилась ошеламительного успеха и ей наверняка не составит труда найти себе другое место.

Немного приободрившись, Эмма заговорила:

– Не хотите брать? Господи, о чем я только спрашиваю! Конечно, нет. Это же о столовых приборах. О раздаточных ложках, рыбных ножах и тому подобном. Скука смертная. Кто станет это читать?

Она собралась было отправить конверт обратно в карман, но, к ее изумлению, Марлоу протянул руку. Эмма отдала ему статью, он положил ее на край стола и снова показал на кресло.

– Мисс Дав, мне хотелось бы поговорить с вами в более приятной обстановке, но, как джентльмен, я не могу сидеть в вашем присутствии. Этикет, знаете ли.

Эмма скептически приподняла брови, выражая недоверие к его познаниям в данной области.

– Мне и в самом деле не чужды хорошие манеры. – На его губах заиграла печальная улыбка, и тонкие морщинки разбежались от уголков глаз. – Хотя кто-то недавно намекнул мне, что я мог бы пользоваться своими знаниями и почаще.

Эмма напомнила себе, что очаровательно умалять собственные достоинства – один из его талантов, с помощью которого виконту не раз удавалось задобрить ее, и не улыбнулась в ответ. Она вздохнула и решила, что не стоит безропотно ждать удара топора. Поэтому села в предложенное кресло и взяла инициативу в свои руки.

– Милорд, я прекрасно знаю ваше отношение к тому, что пишет миссис Бартлби. Вы имели возможность недвусмысленно высказаться по этому поводу. Кроме того, я нисколько не сомневаюсь в вашем желании поставить «Соушл газетт» на новые рельсы.

– Это правда, но…

– И, – поспешно добавила она, – яснее ясного, что глупым мелочам, о которых я пишу, не место в вашем обновленном издании.

– Напро…

– Если вы пожелаете опубликовать мою последнюю статью, я буду вам очень признательна. Обещаю, вам больше никогда не придется видеться со мной, читать мои сочинения и выслушивать от меня лекции о хороших манерах.

Она начала подниматься, но его ироничный голос остановил ее:

– Мисс Дав, я только что признал, что не всегда следую хорошим манерам, но несколько основных правил поведения я все же усвоил. К примеру, перебивать людей крайне невежливо, правда?

Кровь бросилась Эмме в лицо, но она постаралась не подать виду.

– Я не заметила, – проговорила она. – Мои… мои извинения.

– Извинения приняты. – Гарри произнес это очень важно, но уголки его губ подозрительно подрагивали, и Эмма напряглась.

Он, должно быть, заметил это, и все его веселье как ветром сдуло.

– Я не смеялся над вами. Ну, может, немного, – сознался он. – Просто вы всегда относились к этикету слишком серьезно.

– А вы, как нам обоим известно, нет.

– Единственная вещь, которую я воспринимаю всерьез, – работа, но даже в ней есть место радости, иначе ею не стоило бы заниматься. – Он достал из ящика экземпляр «Соушл газетт», разложил его на столе, открыл на третьей полосе, где размещалась колонка Эммы, и продолжил: – Я восхищаюсь вашей проницательностью в отношении моих намерений. Я действительно собираюсь внести в это издание некоторые изменения. Я бы даже сказал, кардинальные.

Эмме не терпелось покончить с мучением.

– Если вы упраздняете мою колонку, так и скажите.

– Я не намерен упразднять ее.

– Хотите оставить? – Конечно, леди не пристало выказывать свое удивление, но Эмма не смогла совладать с собой. Может, она просто ослышалась? – Но вы же ненавидите мою писанину.

– Ненавижу – слишком сильно сказано.

– Вы называли ее чушью. – Эмма сложила руки на груди и с вызовом взглянула на него. – Вы говорили, что в ней нет смысла.

– Я таких слов не произносил.

– Давайте не будем придираться к мелочам. Вы так думали.

Он не стал спорить. Вместо этого с любопытством посмотрел на нее.

– Вас так сильно волнует моя точка зрения?

– Волновала, когда я работала на вас. Я уважала ваше мнение. Я доверила вам самое дорогое – свои произведения – в надежде на то, что однажды вы сочтете их достойными печатного станка. А вы даже не потрудились ознакомиться с ними, что уж тут говорить о справедливой критике.

– Кое-что я и в самом деле прочел и не собираюсь снова объясняться с вами по этому поводу. Как и менять свое мнение. – Гарри помолчал, вглядываясь в ее лицо. – Мисс Дав, – он подался вперед, – я отверг ваши труды, поскольку искренне считал их непривлекательными для публики. Но я ошибся. Я не сумел объективно посмотреть на ваши творения.

– Раз вам не понравилось, вы не могли представить, что другие сочтут их интересными.

– В точку. Вы назвали меня узколобым, и со временем и понял – по крайней мере в том, что касается ваших трудов, эти обвинения небеспочвенны.

Эмма чуточку смягчилась.

– И теперь вы хотите печатать их?

– Да. – Он поднял руки, сдаваясь, – Мне действительно невдомек, что может быть притягательного в украшении квартиры или разработке меню для свадебного приема. – Он опустил руки и откинулся на спинку кресла. – Но, принимая во внимание ваш успех, я был бы полным идиотом, если бы не признал существования такого рода притягательности и не нашел бы способа извлечь из нее прибыль. Вы открыли незаполненную нишу, мисс Дав, потребность, которой я не замечал. А там, где есть потребность, есть и возможность сделать деньги. Мне не нужно любить ваши произведения, чтобы печатать их.

– Хотите сказать, теперь, когда я доказала свою способность делать деньги, вы желаете нажиться на том, что раньше забраковали и над чем потешались? – Эмма встала. – Нет. Я отнесу свою статью другому издателю, тому, кто будет уважать мой труд и ценить его.

Она думала, что Марлоу посмеется над ее тирадой, но он не улыбнулся.

– Вы, конечно же, вольны отдать свои труды кому пожелаете, – сказал он ей вслед. – Но если вы уйдете, то упустите шанс превратить колонку в целую рубрику.

Она замерла, потом медленно повернулась:

– Прошу прощения?

– Я подумывал посвятить целую рубрику в «Соушл газет» этикету и моде. – Он покачал головой. – Какая возможность потеряна! Очень жаль.

Она нахмурилась, пытаясь обнаружить на его лице признаки неискренности, но не нашла и намека на фальшь.

– Вы это серьезно?

– Я же говорил вам, я всегда серьезно отношусь к работе.

Эмма с трудом сглотнула. И снова села.

– Как вы это себе представляете?

– На ваше усмотрение. Этикет, советы, рецепты, умные идеи. Решать вам, и только вам, поскольку вы будете целиком и полностью отвечать за содержание. Можете проводить интервью, давать советы, отвечать на вопросы читателей, делиться кулинарными рецептами. Просто поддерживайте интерес публики. Это все, о чем я прошу.

По телу Эммы пробежала волна возбуждения, дыхание перехватило.

– Я знаю, что Барринджер скрывал вашу личность, – говорил Гарри, – и хотя мне неприятно хвалить этого человека, в данном случае я должен согласиться с ним. Доверие к вам будет подорвано, узнай широкая общественность о вашей биографии. К тому же таинственность добавляет вам привлекательности.

Эмма не ответила. Интересные идеи уже роились в ее голове, и она не могла ни на чем сосредоточиться.

– Прежде чем примете решение, мисс Дав, считаю необходимым предупредить вас, что собираюсь принимать в данном проекте самое непосредственное участие – я всегда так поступаю, начиная новое дело. Поскольку я меняю стиль «Соушл газетт» на более современный и добавляю ей свежести, и поскольку я заплатил за нее Барринджеру весьма приличную сумму, в обозримом будущем я буду лично контролировать весь процесс обновления, включая и вашу рубрику. Вы будете отчитываться мне напрямую, и я сам буду редактировать ваши статьи.

С последними словами энтузиазм Эммы угас, и она пришла в себя.

– Я не стану работать.

– Почему?

– Потому что вы мне не нравитесь. – Едва договорив, Эмма прижала ладошку к губам, ужаснувшись своей бестактности. Тетя Лидия в обморок бы упала.

Однако, к ее изумлению, Марлоу расхохотался:

– Страшно подумать, как мало денег я бы заработал, если бы имел дело только с теми людьми, которым я нравлюсь, мисс Дав.

Она опустила руку.

– Простите за грубость. Я не должна была так говорить.

– Но вы ведь были честны. – Улыбка поблекла, он склонил голову набок, изучая ее. На лице появилось задумчивое выражение.

Эмма заерзала под его пронзительным взглядом. Она не знала, что сказать. Она и так уже довольно наговорила.

– Несмотря на недавние разногласия, я всегда полагал, что мы с вами неплохо уживаемся, – пробормотал он. – Я был не прав?

Она вздохнула, понимая, что непоправимый урон уже нанесен.

– Нет. Но мы уживались только потому, что я никогда не задавала вам лишних вопросов. Я была вашим секретарем, которому платят за то, чтобы он строго следовал указаниям. Мои обязанности не имели никакого отношения к моему субъективному мнению о вас или о вашем образе жизни. Высказываться в ваш адрес было непозволительно.

– Теперь у вас таких препятствий не возникает. – Он снова рассмеялся, но как-то не слишком весело. – Многие, с кем я веду дела, меня недолюбливают, но мне и в голову не приходило, что вы тоже питаете ко мне неприязнь.

Она и сама этого не знала, пока слова не полились из нее рекой.

– Это не неприязнь, скорее отсутствие точек соприкосновения, – начала она, пытаясь объяснить то, о чем сама имела весьма смутное представление.

– Никогда не отрекайтесь от честно высказанного мнения в угоду вежливости.

– Я и не отрекаюсь. Просто мы с вами очень разные люди, вы и я, и смотрим на вещи с разных позиций. Вы считаете мои сочинения глупыми и бессмысленными, но отчасти из-за того, что вы пэр. Пэры могут позволить себе быть резкими, и никто не решится перечить им. Пэры могут вносить изменения в правила, иногда даже преступать их. Люди моего уровня не смеют вести себя подобным образом. И в особенности женщины. Мой отец был очень строгим человеком. Он был сержантом в отставке, и у меня… – У Эммы сжалось горло.

– Что у вас? – поторопил он, когда она замолчала.

Очень трудно говорить о личных делах с посторонними, особенно о жизни с отцом, но она обязана объясниться с Марлоу. Так будет честнее.

Эмма заставила себя продолжить.

– У меня было, как вы бы сказали, довольно… суровое детство. Никакие шутки в доме отца не приветствовались. Поэтому вы и кажетесь мне легкомысленным, дерзким и неискренним. Все для вас игра, и мне трудно понять, когда вы серьезны, а когда дразните. По-моему, вас мало заботят другие люди, вы не покупаете подарки сами, постоянно опаздываете и так далее. И ваша жизнь, вы уж меня простите, пример распущенности… неприятие брака, связи с танцовщицами и другими женщинами, не отягощенными моралью.

Он опять рассмеялся:

– Ну, связи с женщинами, отягощенными моралью, не достигли бы желаемой цели.

Должно быть, это его очередная шутка, решила для себя Эмма.

Он перестал улыбаться и кашлянул.

– Ну да, значит, вы не одобряете мою персону. Я не только лжив и хитер, но еще и легкомысленный, дерзкий, непочтительный, непунктуальный распутник. Я ничего не забыл?

В его изложении это прозвучало более чем грубо. Эмма не стремилась оскорбить его, но, с другой стороны, она не привыкла критиковать людей.

– Вы тоже обо мне не слишком высокого мнения, – встала она на свою защиту. – Я знаю, что вы считаете меня сухарем, лишенным чувства юмора.

– Вряд ли меня можно винить за это Вы никогда не смеетесь над моими шутками.

Губы ее дрогнули в улыбке.

– Может, потому, что они не смешные?

– Да-да, хорошо. Я ведь открыт для критики, не так ли? – Она посерьезнела.

– Дело в том, что я уже не сумею вернуться к такого рода… неравным отношениям. Для нормальной работы я должна буду свободно высказывать свое мнение, а вы – уважать его. – С каждым словом Эмма все больше падала духом. – Нам придется смотреть друг на друга по-новому. Не как хозяин и его секретарь, не как лорд и дочь армейского сержанта, а как два человека, чьи мнения и идеи одинаково важны и ценны. Нам придется относиться друг к другу со взаимным уважением и учтивостью.

– Вы полагаете, это невозможно?

Эмма припомнила все то время, когда он принимал как должное ее смирение и послушание. Когда она и рта не смела раскрыть.

– Да.

Последовала долгая пауза и кивок.

– Думаю, вы правы. Я не нравлюсь вам, мне не нравится то, что вы пишете, одним словом, дело безнадежное. – Он указал на дверь: – Я провожу вас вниз.

Они молча спустились в холл и остановились у парадного входа.

– Я иду на другую сторону улицы в свою контору, – сказал он, – но могу вызвать для вас экипаж, вас отвезут домой.

– В этом нет нужды. Уверена, под вашим руководством «Соушл газетт» будет процветать. По крайней мере надеюсь на это, – добавила Эмма от души.

– Спасибо. А я уверен, что вы без труда найдете другого издателя для своей колонки. – Он открыл одну створку двери, выпустил Эмму и вышел следом. – Я позабочусь о гонораре за сегодняшнюю статью. Желаю успехов, мисс Дав. – Он поклонился ей. – До свидания.

Эмма стояла и смотрела в широкую спину Марлоу, удаляющуюся от нее, грудь сдавило. Эмма убеждала себя, что приняла разумное решение. Согласись она писать для него и позволь ему редактировать свои сочинения, это обернулось бы настоящей катастрофой, ведь у них нет ничего общего. Им никогда не договориться. Она поступила разумно, отказав ему.

Вот оно. Опять то же жуткое слово: «Разумно».

– Подождите! – закричала она и бросилась вдогонку. Он остановился на углу и повернулся, ожидая, когда она подойдет.

– Если я соглашусь, каков будет мой гонорар?

Он удивленно приподнял бровь, но не спросил, в здравом ли она уме.

– Десять процентов от рекламы, размещенной на вашей полосе, – ответил он.

Эмма вспомнила, как уговаривала торговцев скинуть цену до разумного предела, и подумала, что сейчас та же ситуация. Следует попросить столько, сколько ее работа действительно стоит.

– Пятьдесят будет справедливо.

– Справедливость тут ни при чем. Весь риск лежит на мне.

– Не вы ли говорили – чем выше риск, тем больше возможная награда. Вы любите рисковать. Риск – ваша стихия, вы им живете. К тому же популярность «Газетт» выросла из-за моей колонки, я заслуживаю достойного вознаграждения.

– Поверьте мне, я уже сполна расплатился за эту популярность, а ведь слава – штука зыбкая. Публика с ума сходит по вашим статьям, это верно, но все может измениться. Сегодня вы в фаворе, а завтра о вас и не вспомнят. Если публика от вас отвернется, именно я потеряю тысячи фунтов. Даю вам двадцать процентов.

– Сорок, – отрезала она. – Я сумею надолго удержать интерес публики.

«Эх, была не была, Эмма!»

– Раз уж мы ведем переговоры, – выпалила она, – я хочу кое-что прояснить – несмотря на мое мнение или ваше, несмотря на нашу прошлую жизнь, с этого самого момента вы будете обращаться со мной как с ровней. Я не стану варить вам кофе, покупать от вашего имени подарки, я не в ответе за ваше расписание и своевременное появление на встречах, в том числе и на наших с вами. Что касается редакторского дела, вы должны доверять моим инстинктам, а не своим.

– Я обещаю быть открытым, но если почувствую, что вы слишком зациклились на скатерках или послеполуденных приемах на дому, я без зазрений совести выскажу вам это. Я никогда не критиковал ваши сочинения как редактор, но впредь ожидайте детальной и честной разборки. Может, я и кажусь вам несерьезным, но, когда требуется, я могу быть жестким, даже жестоким, так что научитесь держать удар, мисс Дав. Если сумеете, я дам вам двадцать пять процентов. Договорились?

Она посмотрела на его протянутую ладонь, крупную, с длинными сильными пальцами. Она может не любить этого человека, не одобрять его образа жизни, считать добрую половину сказанного им полнейшим бредом, но одно Эмма знала точно: когда Марлоу ударяет по рукам, он держит свое слово. Она взялась за его руку и вместе с тем ухватилась за шанс, о котором и мечтать боялась.

– Договорились.

Его пожатие было ободряющим, но у Эммы голова шла кругом. Все случилось настолько быстро, что в ее мозгу это не укладывалось.

Он отпустил ее руку.

– Дату публикации оставим прежней – суббота. От вас требуется четыре полные страницы каждую неделю. Справитесь?

– Справлюсь. – Возбуждение, охватившее Эмму в самом начале разговора, нахлынуло на нее с новой силой. – Мне только с одной вещью трудно справиться – не могу поверить, что все происходит на самом деле.

– А вы поверьте, мисс Дав. Я планирую выпустить обновленную «Соушл газетт» через три недели. Одна ваша колонка уже в печати, следующую вы мне предоставили, значит, нужна еще одна обычная статья для переходного периода. – Дождавшись ее кивка, он продолжил: – К понедельнику я жду набросок статей для первого выпуска. После одобрения с моей стороны у вас будет неделя для их написания. Мне потребуется два дня, чтобы ознакомиться с материалом, поэтому встречаемся в среду для обсуждения замечаний. В четверг вечером вы приносите доработанный вариант моему секретарю. На следующий день я подтверждаю его и даю в печать. А в следующий понедельник все сначала. Разумно?

Она кивнула.

– Хорошо. Таким образом, мы будем встречаться два раза в неделю: по понедельникам вы предоставляете мне свои идеи, в среду мы их обсуждаем. Надеюсь, вас это устраивает? – Он не стал дожидаться ответа. – Начало рубрики мы обсудим через неделю. У меня пока еще ничего на это время не назначено. – Его брови сошлись у переносицы. – По крайней мере я так думаю. С моим нынешним секретарем ни в чем нельзя быть уверенным.

– Где встречаемся и во сколько?

– В девять утра. В моем кабинете.

– Не опаздывайте, – рассмеялась она.

– Без вас я везде опаздываю. – Он посмотрел направо, потом налево, высматривая промежуток в потоке экипажей, чтобы перейти дорогу. – Но постараюсь, хотя бы ради того, чтобы улучшить ваше мнение обо мне.

Они попрощались, но не успела она сделать и дюжины шагов по тротуару, как он окликнул ее:

– Мисс Дав!

Эмма оглянулась и увидела, что он улыбается.

– Если бы вы не сдались, – сказал он – я дал бы вам пятьдесят процентов.

– А если бы вы не сдались, – усмехнулась она, – то расстались бы лишь с десятью.

Гарри расхохотался. Господь вседержитель, у мисс Дав есть мозги! Кто бы мог подумать! Он смотрел ей вслед и думал – вот еще одна грань ее характера, о которой он не подозревал.

Она точно подметила его прежнее отношение к ней. Гарри действительно считал ее лишенным чувства юмора сухарем, но сказанные напоследок слова и сопровождавшая их усмешка ясно показали, что и здесь он ошибся. Как в притягательности ее трудов. На самом деле он много чего не усмотрел.

Он всегда считал Эмму простушкой, во всяком случае, до ее увольнения, тогда он открыл для себя рыжие отблески в ее волосах и золотые искорки в глазах. Он вспомнил, какой она предстала перед ним несколько минут назад – запыхавшаяся, со смехом просящая его не опаздывать, – и вдруг понял, что ни разу не видел ее смеющейся. Очень жаль, потому что когда смех озарял ее личико, оно уже не казалось невзрачным.

Ясно одно. Он ей не нравится. Это задело его, и сильно. Обычно Гарри нравился женщинам. Он просто знал это, не предаваясь чрезмерному тщеславию. Но мисс Дав дала ему повод усомниться во многих вещах, в которых прежде он был абсолютно уверен.

Видимо, за годы работы с ним она составила для себя четкое мнение о своем хозяине – и о его недостатках в особенности, а Гарри об этом и не подозревал. Она не одобряла его поступков, но все же проработала с ним пять лет. Почему?

Заинтригованный Гарри стоял, разглядывая ее стройную, исчезающую в толпе спинку, и ему вдруг пришло в голову, что в новых равноправных отношениях он, несомненно, проигрывает. Она знает его куда лучше, чем он ее. Придется сравнять счет и провести собственное расследование. Его взгляд скользнул вниз, к ее округлым бедрам. Все во имя равенства, конечно же.

Глава 8

Рыцарство и благородство – вот что требуется от джентльмена. И награда не заставит себя ждать.

Лорд Марлоу «Руководство для холостяков», 1893 г

Мисс Дав всегда отличалась профессионализмом, и Гарри не удивился, получив все оговоренные статьи для первого выпуска на три дня раньше срока. Прочитав их, он понял две вещи. Во-первых, она действительно умеет писать. Во-вторых, как бы ни были прекрасны ее очерки, какой теплотой и дружелюбием ни дышали бы строчки, ему никогда, никогда, никогда не понять,отчего читателя так интересуют кольца для салфеток из лавандовых веточек или блюда, разрешенные для юных леди на приемах.

Однако Эмма уже доказала свою состоятельность, а потому он постарался как можно тактичнее обойтись с ее трудами и отбросить предубеждения. Тем не менее у него нашлось несколько серьезных замечаний и вполне определенных пожеланий, и он решил побыстрее вернуть мисс Дав ее наброски, чтобы у нее осталось больше времени на исправление недочетов. Он вполне мог бы отправить статьи через посыльного, но решил, что для укрепления нового духа сотрудничества будет неплохо лично высказать ей свое мнение.

Но, заглянув к ней домой субботним днем, он обнаружил, что обсуждение не состоится. Мисс Дав занялась ремонтом. Дверь ее квартиры была нараспашку, в воздухе витал запах краски. Гарри задержался на пороге. Стены теперь стали нежно-голубыми, лепнина – кремовой, на деревянном полулежал новый ковер с зеленовато-голубыми, золотыми и кремовыми узорами. Она убрала один из диванов и переставила мебель, освободив место для вишневого письменного стола и такого же стула.

При этом мисс Дав не изменила своей склонности к экзотике. У рабочего стола устроился маленький тиковый столик с основанием в виде слоника, на нем покоилась огромная ваза с павлиньими перьями.

Что до самой мисс Дав, то она стояла на стремянке у одного из окон – вешала длинную штору из зеленовато-голубого шелка. Второе окно было открыто, и теплый июньский ветерок уже колыхал такую же штору.

Эмма раздраженно вскрикнула, и Гарри увидел, как она встает на цыпочки и поднимает руки. Она подергала штору, зацепившуюся за кронштейн. Но все ее усилия были тщетны. Гарри поставил портфель и отправился было на помощь, но что-то остановило его на полпути. Вечернее солнышко насквозь просвечивало ее белую английскую блузку, вырисовывая стройный силуэт на фоне высокого окна. Он отчетливо различал сужающуюся к тонкой талии верхнюю часть туловища. Когда Эмма повернулась боком и потянулась к концу шторы, он увидел ее тело в профиль, включая изящную округлость груди.

Гарри замер, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Он словно прирос к полу, все смотрел и смотрел на нее, ощущая нарастающее внутри возбуждение. Не успел он понять, что происходит, как в мозгу вспыхнули образы мисс Дав, куда более откровенные, чем одетая фигурка на фоне окна. Он всегда предпочитал дам с пышными формами, но скромные прелести мисс Дав вдруг обрели для него невероятную привлекательность.

Гарри попытался собраться с мыслями. Напомнил себе, что смотрит не просто на женщину, а на мисс Дав. Мисс Дав, пуританку, консервативную и лишенную чувства юмора, придерживающуюся самых строгих правил. Мисс Дав, которой он не нравится, которая не одобряет его поступков, которая считает его беспутным. С последним определением он сейчас не стал бы спорить, потому что в голову лезли самые беспутные мысли.

Его взгляд скользнул вниз по темно-коричневой юбке и поднялся обратно. У нее должны быть красивые ноги. Если потребовалось столько материи, чтобы закрыть их, то они наверняка длинные. Давным-давно, еще в самом начале совместной работы, он пару раз пытался представить ее ноги, но сегодня позволил себе более детальный анализ. Воображение начало рисовать крутые бедра и симпатичные колени.

Эмма перенесла вес на другую ногу, юбка колыхнулась при попытке освободить штору, и Гарри подошел поближе, откровенно, не по-джентльменски изучая округлые формы под юбкой. Со всеми этими подкладками, которые женщины носили под одеждой, трудно было что-то сказать наверняка, но, присмотревшись получше, Гарри решил, что соблазнительные изгибы не имеют никакого отношения к накладным подушечкам.

– Вот черт побери!

Сорвавшееся с ее губ неожиданное восклицание словно ветром сдуло все фантазии Гарри. К тому же это выражение настолько не вязалось с правильной мисс Дав, что Гарри невольно рассмеялся.

Она резко обернулась на звук, лестница покачнулась, и Эмма чуть не упала.

– Осторожнее, мисс Дав. – Гарри подошел поближе и придержал лестницу.

– Штора зацепилась. – Она шевельнулась, явно собираясь предпринять еще одно усилие по освобождению несчастной шторы.

– Не надо, – приказал он. – Слезайте, я сам сделаю.

Он взял ее за талию, помогая спуститься, – решил проявить галантность. Но стоило рукам дотронуться до нее, как он забыл о своих благородных намерениях и мысли приняли куда менее возвышенный облик. По телу прокатилась очередная волна желания. Он прав. Возможно, на ней есть пара нижних юбок и корсет, но никаких подкладок. Его ладони опустились на пару дюймов, обхватив ее бедра, большие пальцы уперлись в основание спины. Может, округлости у мисс Дав и скромные, но все, что она имеет, натуральное.

Пальцы его судорожно сжались, Гарри подался вперед, вдыхая запах талька и свежего хлопка, чистые девичьи ароматы – до сей минуты он не представлял, что они могут быть такими возбуждающими. Сдвинься он еще на дюйм, и поцелует ее в…

– Милорд?

Боже правый, что он делает?! Гарри поспешно прогнал мысли о поцелуях и напомнил себе, что он джентльмен. Он снял ее с лестницы, поставил на пол и неохотно отпустил.

Эмма повернулась, старательно избегая его взгляда. Смотрела она прямо вперед, на его подбородок. Щечки порозовели, лобик нахмурился.

Быть может, она хотела влепить ему пощечину за то, что он лапал ее, как портовый грузчик девку из бара в Ист-Энде. Он заслужил наказание, но нисколько не жалел о содеянном. Гарри снова пробежался глазами от медных прядей волос до носков жутких ботинок и обратно, остановившись на кончике веснушчатого носика. Нет, он ни капельки не жалел. Напротив, ему хотелось снова дотронуться до нее. И это было глупо.

Он пять лет проработал бок о бок с ней как с секретарем, и все это время ему удавалось отгонять от себя сладострастные мысли о мисс Дав, которые иногда заглядывали к нему в голову. По сути, ему не приходилось прилагать особых усилий, они сами исчезали. Но сейчас он испытывал явные затруднения. Он не мог объяснить происходящего, но что-то между ними изменилось.

Он знал, что нужно отбросить глупые, неизвестно откуда взявшиеся фантазии и сосредоточиться на главном. Мисс Дав больше не его секретарь, но они намереваются делать весьма прибыльное дельце, и он не хочет все испортить. Гарри сделал глубокий вдох и показал на стремянку у нее за спиной:

– Если вы подвинетесь, я попробую решить ваше затруднение.

Она посмотрела ему в глаза.

– Хм-м?.. Что?

Вместо того чтобы повторяться, он взял ее за плечи и отодвинул в сторонку, потом забрался на лестницу и освободил кольцо из кронштейна. Когда Гарри спустился, Эмма по-прежнему стояла насупившись, и он решил, что не помешает немного разрядить обстановку.

– Черт побери? – поддел он, заглянув Эмме в лицо.

– Простите?

– Черт побери. Это ваше выражение.

Она фыркнула и еще больше помрачнела. Поправила манжеты блузки, словно разгневанная гувернантка.

– Не говорите глупостей. Я таких слов не употребляю.

– Употребляете. Я сам слышал. – Он покачал головой и поцокал языком. – Такие речевые обороты из уст самой рьяной защитницы добропорядочности в Лондоне Что скажут люди?

– Я не знала, что вы здесь!

– Значит, вы чертыхаетесь только в полном одиночестве?

– Я не чертыхаюсь. – Абсурдное заявление заставило его улыбнуться. – Я чертыхаюсь! – добавила она. – Обычно.

– Я сохраню вашу тайну, – подмигнул он ей. – Никому не скажу, что вы ругаетесь, как матрос.

– Это все штора, она застряла, а я не могла дотянуться и очень разозлилась, и тогда… тогда… О Боже! – Эмма приложила пальчики ко лбу, вид у нее стал несчастнее некуда. – Как нехорошо, – вздохнула она. – Очень нехорошо.

Гарри представить себе не мог, насколько надо быть внутренне скованным человеком, чтобы корить себя за любое случайно сорвавшееся с уст слово.

– Довольно, мисс Дав. Вы слишком серьезны, знаете ли, а иногда неплохо просто посмеяться. Я мог бы пошутить. Хотя нет, это не поможет, – добавил он с усмешкой. – Мои шутки не смешны. По крайней мере мне так сказали.

Она скосила на него глаза, но уголки ее губ многообещающе дрогнули. Гарри воспрянул духом и решился продолжить.

– Нe поделитесь со мной какой-нибудь шуткой? – Он наклонился к ней, придавая беседе доверительности. – Непристойные знаете?

Эмма отвела взгляд, пряча улыбку, и, только справившись с собой, вновь посмотрела на него.

– Если вы уже нашутились на сегодня, может, скажете зачем пришли? – поинтересовалась она своим обычным деловым тоном.

– Я прочитал вашу работу и хотел обсудить ее с вами.

– О… – Она переступила с ноги на ногу, ощущая неловкость. – Я полагала, встреча назначена на среду. В вашей конторе.

– Так и есть, но любопытство совсем меня замучило, и я не смог ждать.

– Любопытство?

– Да. Я должен знать, почему за обедом юным леди дозволяется вкушать только куриные крылышки?

– На приеме, – поправила она его.

– А, это все объясняет! – Он изобразил понимание – Теперь мне все ясно.

Она прикусила губу, явно мучаясь сомнениями.

– Вы снова меня дразните?

– Что вы, нет, уверяю вас. Я всю голову сломал, пытаясь докопаться до истоков этого обычая, но отчаялся и бросил неблагодарное занятие.

– Вы приехали сюда через весь город, чтобы я растолковала вам, почему юные леди едят куриные крылышки?

– И еще потому, что доработки, которые я собираюсь нам предложить, довольно значительны и займут немало времени. Не то чтобы я хотел порвать вас на ленточки, – поспешно добавил он, увидев, как неуверенность на ее личике перерастает в тревогу. – Но подумал, что лишнее время вам не помешает.

– Понятно. – Она заглянула ему за спину, подошла к двери и закрыла ее, напомнив Гарри о суровой хозяйке.

– Никто не заметил, как я поднимался, – ответил он на нёзаданный вопрос.

– Отлично. – Эмма привалилась спиной к двери. – Этот дом сдается исключительно для женщин. Вам здесь быть не положено. – Из ее груди вырвался смешок. – Люди бывают такими глупыми. И особенно дамы. Они постоянно перешептываются, сплетничают и сочиняют бог весть что. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел вас и подумал… что вы и я… что мы… – Она оттолкнулась от двери и подняла подбородок. Их взгляды встретились. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, будто я развлекаю мужчину в своих апартаментах. Я не такая.

Гарри предпочел бы, чтобы она была именно такой, но посчитал за лучшее оставить эти мысли при себе.

– Для вас так важно, что подумают люди?

– Конечно, важно. – Эмма недоверчиво посмотрела на него. – А для вас нет?

– Нет. С чего бы вдруг? Я даже больше скажу, зачем вам волноваться об этом? Вы же сами только что сказали, что люди глупы, сочиняют неизвестно что и сплетничают ни о чем. Так зачем тратить драгоценное время, заботясь об их мнении?

– Потому что… ну… потому что… это важно, вот и все. Они могут подумать, что у нас… любовь!

На ее личике отразился неподдельный ужас, и у Гарри не хватило духу сказать ей, что десятки людей в Лондоне давно соединили в своем воображении виконта Марлоу и его секретаршу.

– Если подобные слухи дойдут до вашей хозяйки, она выгонит вас?

Мисс Дав подумала минуточку.

– Нет, но мне предстоит вынести длинный разговор по душам.

– Она слишком интересуется вашими делами.

– Миссис Моррис суетлива и излишне заботлива, но она подруга моей тети и знает меня долгие годы. Я ценю ее мнение.

– Если она знает вас долгие годы, то уже давно должна была убедиться в вашей добропорядочности. В противном случае худшее, что может случиться, – вы прервете дружбу с человеком, который никогда не был вам настоящим другом. И найдете себе новую квартиру.

– Это само по себе плохо, – хмыкнула она. – Вы хоть представляете, как трудно снять в Лондоне приличное и недорогое жилье?

– Мы с вами заработаем столько, что вам не надо будет тревожиться об этом.

Она склонила голову и задумчиво посмотрела на него:

– А что, если мы не заработаем денег?

Гарри со смехом отмахнулся от ее тревог:

– Непременно заработаем. Доверьтесь мне.

– Откуда у вас такая уверенность? – Прежде чем он успел ответить, она продолжила: – Вы уже теряли деньги, я сама тому свидетель.

– Я не утверждаю, что такого никогда не случается, но на этот раз все будет хорошо.

– Вы всегда так думаете. А в случае неудачи просто пожимаете плечами, словно для вас это пустяки. – Эмма сделала волнообразное движение рукой. – Я видела, как вы не моргнув глазом лишаетесь тысяч фунтов. И всегда полагаете, что вернете их в другом месте.

– Но ведь так и происходит.

– Да, но такая методика не для меня.

– Вы слишком много волнуетесь. – Он подошел к Эмме поближе и взял ее за плечи. – Не дело сидеть и думать, что может пойти не так. Риск присутствует во всем и всегда.

– Не у всех есть ваша самоуверенность. У меня определенно нет.

– Не говорите ерунды, в вас есть самоуверенность. Да, есть, – добавил Гарри, увидев, что она качает головой. – Вы человек, бросивший теплое, защищенное местечко ради того, чтобы зарабатывать на жизнь литературным талантом. Если это не уверенность в собственных силах, тогда я не знаю, что это.

Она неожиданно улыбнулась – по-детски очаровательно, широко.

– Никакая это была не уверенность. Мною двигала ярость. Я взбесилась, когда узнала, что вам незнакомо имя миссис Бартлби.

Он редко видел ее улыбку, и она понравилась ему.

– Святые небеса, вот это зрелище, – пробормотал он. – Вы должны чаще улыбаться, мисс Дав. Клянусь, вы становитесь очень симпатичной.

Наградой ему стало исчезновение улыбки, и Гарри припомнил, как мисс Дав обвинила его в неискренности. Он вдруг смутился, и это чувство пришлось ему не по вкусу.

Не привык он к такому. Она окрестила его льстецом и, наверное, была права, он часто говорил комплименты, особенно женщинам. Но с этой отдельно взятой особой Гарри постоянно попадал впросак. Она пошевелилась, и он отпустил ее.

– Не напрягайтесь и не принимайте чопорный вид, – успокоил он ее. – Я не собирался обниматься с вами, льстить и тому подобное. Мне просто понравилась ваша улыбка, и я сказал вам об этом.

– Я не хотела… принимать чопорный вид, как вы выразились. Просто… – Эмма потянула за локон волос. – Просто не привыкла получать комплименты. От вас то есть. Я не знаю, как на них реагировать.

– Мне кажется, этикет требует выразить благодарность.

– Попытаюсь запомнить, – рассмеялась она. – Спасибо.

– Пожалуйста. Поверить не могу, что я раздаю советы по этикету. Кто бы мог подумать!

– Может, это мое влияние?

– Несомненно. – Он наклонился и поднял с пола брошенный у входа портфель. – В следующий раз я пошлю вам свою карточку, и вы примете меня как полагается, в гостиной на нижнем этаже. Надеюсь, это совпадает с вашими представлениями о правилах хорошего тона.

– Вполне. И в свете нового духа нашего сотрудничества я обещаю принимать ваши комплименты с большей благосклонностью.

– И улыбаться почаще.

– Да-да, хорошо, и это тоже! Теперь довольны?

– Доволен? – Он перевел взгляд на ее рот и впервые заметил, что нижняя губа у нее полная, мягкая. – Нет, не доволен.

Видимо, делать мисс Дав подобного рода намеки – попусту терять время. На личике Эммы отразилось искреннее недоумение и непонимание. Может, оно и к лучшему.

Не стоит целовать ее, это плохая идея. Внутри у него все снова забурлило. Очень плохая идея.

– Хотите обсудить исправления? – спросила она.

– Исправления?

Эмма показала на портфель:

– Разве вы не за этим пришли?

– Конечно. Да. – Гарри попытался вспомнить, зачем явился сюда. – Точно.

– Вот и отлично. Идите вниз, в гостиную, я буду через минуту.

– Мы могли бы остаться здесь, – шаловливо улыбнулся он ей, но больше в шутку. – Оживили бы жизнь ваших соседей, дали бы им повод поболтать, подкинули бы сенсацию.

Ей это предложение не показалось забавным.

– Если кто и подкинет им сенсацию, то определенно не я. – Она распахнула дверь. – Идите, – горячо зашептала она, когда он не сдвинулся с места, – и постарайтесь, чтобы вас никто не увидел.

Он посмотрел на нее с наигранной грустью.

– В вас отсутствует дух приключений, мисс Дав, – покачал он головой и перешагнул порог. – Ни капельки дерзости.

Гарри спустился вниз, прячась по углам и чувствуя себя трусливым злодеем из низкопробной комедии, однако все его ухищрения были ни к чему. Никто не повстречался на пути. Дом был пуст что твой склеп.

Гарри устроился на ужасно неудобном диване, набитом конским волосом, и приготовился ждать, но ожидание не затянулось. Мисс Дав вошла в комнату несколькими минутами позже.

– Какие у вас имеются замечания? – спросила она, присаживаясь рядом с ним.

Гарри передал ей машинописные страницы, которые она прислала ему три дня назад. Сейчас они пестрели его пометками и комментариями. Эмма начала было просматривать их, но почти сразу подняла на него глаза.

– Вы говорили серьезно. – Она показала на вопросительный знак на полях первой страницы. – Вы не шутили.

– Ну, признаюсь, я не слишком разбираюсь в том, что полагается есть юным леди, но почему крылья? Почему им нельзя полакомиться другими кусочками цыпленка?

– Потому что крылья – единственная часть, не имеющая аналогии с человеческим телом.

– Что?! – Гарри не сразу понял, о чем она толкует. – Теперь вы решили пошутить надо мной. Юная леди не может съесть бедрышко или грудку цыпленка, потому что у людей есть бедра и грудь?

Ее щеки залил румянец.

– Я понимаю, это звучит немного странно, но…

– Странно? – Он расхохотался. – Да это полный бред.

– Я нисколько не сомневаюсь, что вы так думаете, – с упреком посмотрела она на него. – Но это вопрос такта и утонченности.

– Если дело обстоит именно так, – показал он на листочки, – тогда почему девушкам нельзя есть перепелов? Крылья перепелов, осмелюсь сказать, утонченнее некуда, мяса на них столько, что пара муравьев на пикнике наестся до отвала.

– Именно поэтому перепелов подают целиком. А так как юным леди не положено есть… хм-м…

– Грудки, – с усмешкой подсказал он ей.

Она сложила руки.

– Одним словом, юные леди не едят перепелов на приемах, потому что их подают целиком.

– Насколько я понимаю, им вообще мало что можно. – Он подвинулся поближе, чтобы зачитать цитату из статьи. – Никаких чибисов, голубей, бекасов. Никаких устриц, мидий, моллюсков и целых лобстеров. Никаких артишоков, острых блюд, сыра. – Он сделал вдох. И продолжил: – Ничего слишком жирного, ничего слишком пряного. И не более одного бокала вина. Я ничего не упустил?

Она вздохнула.

– Мне бы хотелось, чтобы вы серьезнее относились к моей работе.

– Я серьезен, – заверил он ее. – Прочитав это, я понял, почему у девушек такие тонкие талии и так часто случаются обмороки. Я думал, из-за корсетов, но нет. Да вы же попросту голодны!

Мисс Дав поджала губы, но он успел заметить мелькнувшую улыбку.

– Я ни разу в жизни не падала в обморок.

– Может, и нет, но признайтесь, мое предположение не лишено смысла. Жизнь слишком коротка, чтобы прожить ее в полуголодном состоянии.

– Не преувеличивайте. Эти правила касаются только приемов и соблюдаются преимущественно незамужними.

– Неудивительно, что они стремятся поскорее выйти замуж, – не замедлил ввернуть Гарри. – Если бы я был вынужден сидеть на диете из пудингов и крылышек, то тоже начал бы подыскивать себе пару.

Это наконец-то сработало. Она не удержалась и рассмеялась:

– В самом деле, милорд! Не понимаю, почему все это нас так удивляет. Вы постоянно бываете на приемах. Вам наверняка известно, что при разделывании курицы крылышки предлагают именно девушкам.

– Знающим меня людям и в голову не придет попросить меня нарезать мясо за столом. Говядину я режу слишком толсто, а курицу вообще распиливаю.

– Видимо, вы просто хотите дать юным леди побольше мяса, дабы они не испустили дух до десерта.

Он выпрямился и с удивлением посмотрел на нее:

– О, мисс Дав, вы пошутили.

– Явно не слишком удачно, иначе вы бы засмеялись.

– Настоящий кошмар, – согласился он с ней, – но это кое-что доказывает. Вы ошибались, а я был прав.

– О чем вы?

– Вы утверждали, что мы с вами никогда не сможем работать на равных. Что мы не поладим. Данный разговор доказывает обратное. Я полагаю… – Он сделал паузу и наклонился к Эмме, переведя взгляд на ее губы. – Я полагаю, мы с вами прекрасно ладим, мисс Дав.

Губки ее распахнулись, ресницы опустились, и на долю секунды ему показалось, что они вот-вот поладят как мужчина с женщиной. Но она отодвинулась от него, и надежда рассыпалась в прах.

Эмма пошуршала бумажками и откашлялась.

– Итак, теперь, когда я удовлетворила ваше любопытство насчет куриных крылышек, милорд, не перейти ли нам к следующему вопросу?

Гарри заставил себя вернуться к делу. Он объяснил некоторые специфические особенности ее стиля, в частности, склонность слишком вдаваться в детали. Поспорил об абзацах, которые он вовсе вычеркнул или в которые внес слишком большие изменения.

Несмотря на все это, Эмма приняла его критику довольно хорошо, возможно, из-за того, что разговор о голодных девушках и цыплячьих крылышках растопил лед. Закончили они на оптимистичной ноте – она согласилась с его предложением включать в каждый выпуск по меньшей мере одну статью для мужчин и пообещала приготовить таковую к их следующей встрече, назначенной, как и планировалось ранее, на среду. Потом она поделилась своими идеями.

Гарри изо всех сил старался вникнуть в ее рассуждения, но вскоре поймал себя на том, что его воображение устремилось к более соблазнительной теме, чем завтраки на природе и приемы в гостиных. Пока Эмма рассуждала о яствах для пикников, он следил за ее губами и снова задавался вопросом – как это, целоваться с ней. К окончанию ее рассказа он представил двадцать семь разных способов.

Внезапно наступившая тишина рывком выдернула его из сладких грез. Он вздрогнул и увидел, что она вопросительно смотрит на него, явно ожидая ответа.

– Очень разумно, – похвалил он, хотя за последний час не услышал ни слова. – Я согласен.

Судя по ее широкой улыбке, он попал в точку, но все же впредь не стоит так отвлекаться. В сущности, ничего не изменилось с тех времен, когда она служила у него секретарем. Если они хотят успешного сотрудничества, ему ни в коем случае нельзя предаваться плотским мечтам о ней. Но припоминая ощущение ее тела в его руках и запах хлопка и талька, Гарри спрашивал себя: почему он никогда не замечал ее очаровательной улыбки? Он подозревал, что попытаться избавиться от раздумий о поцелуе с мисс Дав равносильно попытке засунуть обратно дары в ящик Пандоры. Мудреная задача. Очень.

Эмма считала, что их переговоры прошли успешно. Удивительно, особенно если учесть, как все начиналось.

Она лежала в постели, глядя в темный потолок, не замечая ни громкого мурлыканья Мистера Голубя у ее подушки, ни шума лондонских улиц за окном. Все ее мысли были заняты лордом Марлоу и происшествием уходящего дня.

Марлоу коснулся ее. Раньше он никогда себе этого не позволял. Изначально его намерения, все всякого сомнения, были исключительно благородными, он всего лишь хотел помочь ей спуститься со стремянки, но удержаться в рыцарских рамках не сумел. Его ладони скользнули вниз и задержались там. Его руки на ее бедрах.

В памяти всплыли многочисленные предупреждения тетушки Лидии о джентльменах и их животной природе. Эмма знала, что ей следовало ударить его по рукам и высказать все, что она думает о таком неджентльменском поведении. Но вместо этого она застыла словно статуя, пока его большие пальцы гладили ее спину, слишком растерянная, чтобы двинуться. Ее бросило в жар, по телу разлилось горячее напряжение. Ничего подобного ей в жизни не приходилось испытывать.

Ни один мужчина никогда не касался ее, по крайней мере так, как лорд Марлоу.

Она подумала о мистере Паркере, единственном мужчине, с которым она делила своего рода интимные моменты. Их дружеские беседы в гостиной крохотного тетушкиного домика велись в креслах, расположенных в полудюжине футов друг от друга. Во время прогулок по парку на Ред-Лайон-сквер он рассказывал о том, как станет юристом, и ходили они всегда бок о бок, рядом, но врозь, ни случайного касания рукой, ни лишнего взгляда. Вальсировали они тоже на безупречной, благопристойной дистанции. И тетушка неизменно держалась неподалеку, зорко следила за целомудрием и репутацией Эммы, в любой момент готовая вмешаться, сделай юный мистер Паркер недостойное движение в сторону ее молоденькой племянницы.

Но он и не пытался. Пожатие рук, поцелуй пальчиков, ладонь на талии во время вальса. И ничего больше. Ни единого неподобающего жеста.

Рука не скользнет вниз к бедрам. Пальцы не погладят спину, разливая по телу неизъяснимый жар и трепет. Ничего подобного.

Эмма прикрыла глаза и прижала руки к тем местам, где лежали ладони Марлоу. Не успела она опомниться, как ладони ее опустились к бедрам, повторив движение его рук, и тело тут же отреагировало. Она отдернула руки.

Марлоу сделал то, о чем ее предупреждала тетушка; то, чего не позволила бы ни одна благовоспитанная женщина; то, что заставляло Эмму напускать на себя равнодушный вид и соблюдать дистанцию со своим красавцем хозяином. Джентльмены неисправимы, не раз говаривала тетушка, а потому устанавливать границы и блюсти их – дело женщин.

«Но он коснулся меня, тетя. Он коснулся меня».

Нельзя было позволять ему этого.

Эмма села, обняв колени и поджав пальчики под хлопковой сорочкой. Прижалась лбом к прохладным коленям, сгорая от стыда и вины, но душевный трепет никак не унимался. Теперь она знала, какой эффект может произвести мужское прикосновение – пусть мимолетное, пусть недостойное – на женщину.

Она не может позволить этому повториться вновь.

Эмма со вздохом откинулась на подушки. Быть может, она волнуется понапрасну. Ухватившись за эту мысль, она попыталась встать на путь оптимизма. Возможно, Марлоу, как и она сама, осознал непристойность своего поведения и впредь будет держаться в рамках приличия. В конце концов, как только они спустились вниз, в гостиную, все шероховатости в их отношениях сгладились. Остаток встречи он вел себя по-джентльменски.

Несмотря на предупреждения, его критика не показалась ей жесткой. Эмма изложила ему свои идеи, и он выслушал их с невиданным ранее вниманием. Она явно переборщила с детальным описанием меню для пикников, но и тогда на его лице не отразилось ни намека на скуку или нетерпение. Иногда он кивал или бормотал что-то одобрительное, но большей частью хранил молчание и вежливо слушал ее излияния.

Может, она слишком строго судила Марлоу? Может, зря обвиняла его в неискренности и распущенности? И все же джентльмены есть джентльмены, и она сама должна проследить за тем, чтобы эпизод на стремянке никогда не повторился.

Глава 9

Пандора – самое неуправляемое и взбалмошное создание. Женщина, одним словом.

Лорд Марлоу «Руководство для холостяков», 1893 г.

К назначенной на среду встрече мисс Дав снова окружила себя оболочкой холодной деловитости, к которой привык Гарри. Без сомнения, это было очень мудро с ее стороны – им обоим следовало придерживаться разумного поведения, – и все же Гарри ощутил легкое разочарование. Ему хотелось поближе познакомиться с новой мисс Дав, той, чья улыбка могла осветить комнату. Той, которая исторгала проклятия наедине с самой собой. Той, которая не ударила его по рукам, когда он ласкал ее бедра.

Он проверил статью, присланную с посыльным накануне, и одобрил все доработки. Однако колонка для мужчин, добавленная по его просьбе, требовала пересмотра, так как мисс Дав явно никогда не приходилось выбирать себе камердинера. Эмма не стала противиться изменениям.

И хотя она все еще очень походила на ту мисс Дав, которую он знал, в ней все равно чувствовались перемены. Его бывшая секретарша никогда бы не вышла из себя и не выкинула хозяина из своей квартиры. Она никогда не швырнула бы ему в лицо его же критику и не решилась бы торговаться из-за процентов. Мисс Дав стала другой. Он не знал, как это случилось, но понимал, что заинтригован. Возможно, успех придал ей спокойной уверенности в себе, коей она не выказывала раньше. Или все дело в том, что она потребовала от Гарри уважения, которого он, положа руку на сердце, не оказывал ей прежде. Его взгляд скользнул к ее накрахмаленной и наглухо застегнутой на груди английской блузке. Быть может, хмыкнул он про себя, причина в том, что он продолжал представлять ее себе обнаженной.

– Я все подготовлю к завтрашнему выпуску, – пообещала она, врываясь в его размышления.

– Где вы получили столько знаний? – спросил он из чистого любопытства. – Хрусталь и кольца для салфеток, что хорошо, а что плохо? И откуда вы черпаете свои идеи?

– До замужества моя тетушка Лидия служила гувернанткой, она была очень щепетильной в том, что касается хороших манер. Вот так я и узнала, говоря вашими словами, что хорошо, а что плохо. Я жила с ней с пятнадцати лет.

– А ваша мать?

– Она умерла, когда мне было всего восемь. Я почти не помню ее. – Мисс Дав посмотрела поверх его плеча, взгляд ее затуманился. – Она постоянно твердила: не играй в грязи, – прошептала она. – Это я помню.

– Вам запрещалось играть в грязи? Почему, ради всего святого?

– Отцу не нравился вид испачканной одежды. Он, как человек военный, был очень строгим и аккуратным, знаете ли.

Гарри знал. Он ясно представил себе детство мисс Дав, и картина получилась слишком безрадостной.

– Значит, в пятнадцать вы переехали к тете. Она была замужем?

– К тому времени она овдовела и проживала в Лондоне, всего в нескольких кварталах отсюда. После смерти отца я перебралась к ней.

– Ваша тетя была одинокой и не жила с вами, со своими родственниками? – удивился Гарри.

На лице ее застыло странное выражение – тяжелое, холодное, точно маска. В душе Гарри родилось необъяснимое чувство.

– Нет, – ответила она секунду спустя. – Мой отец не… Судьба тети не волновала его. Она была сестрой моей матери.

Да и тетя не слишком тревожилась об отце, догадался Гарри. Что-то здесь было не так, неправильно. Он чувствовал это, и ему это не нравилось.

– Но в любом случае разве не лучше было бы вам жить с тетей после смерти матери?

– Нет. По крайней мере, – добавила она с вымученной улыбкой, – отец так не считал. Как я уже сказала, они не ладили. Но отвечая на вторую часть вашего вопроса о хрустале, салфетках и прочем… – Она задумалась ненадолго, потом проговорила: – Я и сама не знаю, откуда берутся мои идеи. Они просто приходят в голову. Я много читаю. Брожу по улицам, наблюдаю, пишу о том, что кажется мне интересным. Разговариваю с людьми – матронами, торговцами, ремесленниками. И конечно же, обожаю ходить по магазинам. Например, сегодня я собираюсь исследовать магазинчики вокруг рынка «Ковент-Гарден». В сущности, – она бросила взгляд на часики, приколотые к ее бежевому жакету, – мне пора, если мы закончили. Уже почти одиннадцать. – Она убрала в портфель материал, требующий дополнительной проверки, и встала.

Гарри тоже поднялся.

– Мне хотелось бы составить вам компанию, – услышал он свой голос.

Эмма с сомнением посмотрела на него:

– Хотите пойти со мной? Вы?

Он рассмеялся:

– Понимаю, это вас удивляет.

– Мягко говоря. Вы же ненавидите магазины.

– А вы обожаете. Вот почему я перекладывал покупку подарков на ваши плечики. Вы в этом деле намного лучше меня разбираетесь. У вас талант отыскивать подходящую вещь для каждого.

– Спасибо, милорд. Всегда приятно знать, что твой подарок пришелся человеку по сердцу.

– Если это доставляет вам такое удовольствие, то почему бы вам снова не прийти мне на помощь?

– Решительно нет, – поспешно выпалила Эмма.

– Вы стали такой бессердечной, – притворно вздохнул Гарри. – Подумайте о моих несчастных сестрах.

Его мольбы не произвели на нее никакого впечатления.

– Я не умею выбирать подарки, мисс Дав, – сказал он, шагая за ней к двери. – Вы не представляете, какой это кошмар, когда до Рождества два дня, а вы не знаете, что купить.

– Так вам и надо, не будете тянуть до последнего момента.

– Может, вы и правы, но Рождество без вас пугает меня.

– Не бойтесь. Просто внимательно слушайте, что говорят окружающие. И идите в магазин, без этого, к сожалению, не обойтись.

Он застонал.

– Считайте нашу сегодняшнюю прогулку хорошей тренировкой.

– Ну ладно. Буду оттачивать мастерство хождения по магазинам, наблюдая за вами.

С этим он и мисс Дав отбыли к рынку «Ковент-Гарден», и в последующие два часа Гарри начал лучше понимать ее. Он открыл в ней прекрасного слушателя, обладающего прирожденным даром брать у людей интервью и выуживать из них необходимую информацию. Жена мясника сказала ей, где купить вкусную горчицу. Лоточник, торгующий овощами и фруктами, поделился рецептом изумительного корнуоллского печенья. Полицейский на углу Мейден-лейн и Бедфорд-стрит сообщил, какие переулки безопасны, а какие нет. Эмма была готова учиться всему и у всех, внимательно слушала людей и брала на карандаш все сведения, которые сумела добыть. Ничего удивительного, что она знала, где найти самые качественные ботинки и как смастерить бумажных зверушек. Она хорошо разбиралась в человеческих слабостях и играла на одной из них – люди чувствовали свою важность, делясь с ней знаниями, и им это нравилось.

Гарри держался в сторонке, и временами Эмма так увлекалась беседой, что, казалось, забывала о нем. Он наблюдал за ней, пользуясь моментом, но нечего было и мечтать снова увидеть ее силуэт в лучах солнца. По крайней мере не сегодня.

Она была в наглухо застегнутом бежевом костюме, из которого выглядывал лишь высокий ворот белой блузы и зеленая бархотка вокруг шеи. Необъятные сверху и узкие в локте и у запястья рукава и оборка на талии непропорционально увеличивали в объемах ее хрупкие плечики и узкие бедра, а соломенная шляпка с кучей зеленых ленточек и сливочных перьев мешала увидеть огненно-рыжие отблески в ее волосах. Широкие поля скрывали от Гарри ее глаза.

И все же пока они бродили меж фруктов и овощей рынка «Ковент-Гарден», он утешался тем, что видел: мягкой светлой кожей ушка и шейки, утонченным носиком и милыми золотыми веснушками. Сколько еще веснушек скрывается от его глаз? Сколько времени потребуется, чтобы перецеловать их все?

Как только в голове возникали подобные мысли, Гарри пытался прогнать их прочь и подумать о чем-нибудь менее интимном, но, как он и подозревал, сделать это было нелегко. Перед глазами постоянно всплывала фигурка мисс Дав на стремянке, линия груди и тонкая талия. Из памяти не шли стройные ножки, воображение услужливо рисовало горячие поцелуи. Другими словами, дары Пандоры не собирались возвращаться обратно в ящик.

Он решил, что пришла пора немного поговорить.

– Мисс Дав, я начинаю восхищаться вашими методами добывания информации, – сказал он, когда они шли по разные стороны длинного деревянного прилавка, уставленного корзинами с первыми летними фруктами. – Вы прекрасный слушатель, и люди охотно откликаются на это.

Наградой ему стала улыбка.

– Спасибо. Было бы, конечно же, легче, если бы я могла открыть им, что я миссис Бартлби. Люди проявили бы больше старания. Но поскольку мы храним ее личность в тайне, я довольствуюсь положением секретаря.

– Да, я уже заметил, что вы именно так и представляешь. Насколько я понимаю, миссис Бартлби нет нужды подмасливать людей, но ее секретарь вынуждена делать это.

– Я никого не подмасливаю, – поморщилась Эмма.

– О, еще как подмасливаете! Причем всех, кто встречается вам на пути. То есть, – усмехнулся он, – всех, кроме меня.

К его удивлению, она остановилась, и Гарри последовал ее примеру.

– Я сожалею о том, что наговорила в тот день, правда. – Она повернулась и посмотрела на него через прилавок. – Не знаю, какая муха меня укусила.

– Не надо сожалеть, – произнес он с напускной суровостью. – Это была самая честная оценка, ни грамма лести. На вас трудно произвести впечатление, мисс Дав.

– Неужели? – Она взяла из корзины сливу. – А вам-то какое до этого дело? Вы же говорите, что вас не интересует мнение других людей, – напомнила она ему, положив одну сливу и выбрав другую, – так зачем вам производить на меня впечатление?

Он пораженно посмотрел на нее через прилавок, так и не найдя остроумного ответа.

– Все не так просто, да, милорд? – промурлыкала она, с легкой улыбкой взяв из корзины следующую сливу. – Иногда важно, что думают о нас другие люди. Вот почему юные леди едят куриные крылышки, а я обращаю внимание на суждения моей хозяйки. Знать правила поведения просто необходимо. Поэтому люди читают статьи миссис Вартлби.

– Нехорошо использовать против меня мои же собственные слова.

Она встретилась с ним взглядом.

– Дело в том, что нас всех до некоторой степени интересует мнение других людей о нас самих.

– Меня нет, – сказал он. – По крайней мере мнение большинства. Но мы с вами… друзья. – Ложь, причем откровенная. Он не хотел быть ее другом. Он хотел поцеловать ее, вот почему жаждал произвести на нее хорошее впечатление. Это увеличивало его шансы на успех.

– Значит, теперь мы с вами друзья? – не без сарказма поинтересовалась Эмма.

– Если сбросить со счетов тот факт, что я вам не нравлюсь, – поправился он и увидел ее улыбку. – Но я решил не обращать на это внимания.

– Ради нашей дружбы? – рассмеялась она.

– Точно.

Эмма вернула сливу в корзину, взяла следующую, внимательно изучила ее и положила на место.

– Эти сливы ужасны, да еще за такие деньги!

Гарри посмотрел на ценник:

– Дюжина за шестипенсовик кажется вполне разумной ценой.

– Возмутительно! В сезон сливы должны продаваться по три за пенни.

– Вы скряга, мисс Дав.

Его замечание ей явно не понравилось.

– Я экономная, – нахмурилась она.

– Как скажете.

– В любом случае сливы я не очень люблю. У них слишком кислая шкурка. Ах, был бы сейчас август! Тогда бы персики поспели. Я обожаю персики, а вы? – Она запрокинула голову, прикрыла глаза и облизнулась. – Спелые, сладкие, сочные.

В его мозгу вспыхнуло чувственное видение – персики и нагая мисс Дав. По телу прокатилась волна вожделения и захватила Гарри прежде, чем он успел справиться с ней.

– С вами все в порядке, милорд?

– Что? – Гарри потряс головой, пытаясь прийти в себя, пока предмет его мечтаний с тревогой взирал на него.

– У вас такое странное выражение лица. Вы не заболели?

– Заболел? – Можно и так сказать. – Нет, – солгал Гарри. – Я в порядке. В полном порядке.

Она удовлетворенно кивнула и вновь принялась рассматривать фрукты. Гарри ослабил галстук, злясь на себя. Да что с ним такое? Он же не тринадцатилетний юнец, чтобы терять над собой контроль. И определенно не из тех мужчин, которых тревожит мнение женщины или которые позволяют чувственным фантазиям вмешиваться в дела. В любом случае целомудренные девы не его профиль. Внезапная тяга к мисс Дав не поддается объяснению. И доставляет массу неудобств.

Несмотря на то что ситуация изменилась, мисс Дав все еще работает на него. Обстоятельства, выстроившие меж ними стену, не исчезли. И он не имеет права забывать об этом. Он джентльмен, а джентльмены не пользуются служебным положением в личных целях, особенно если речь идет о невинных девах. Он должен положить конец мечтам о мисс Дав. Просто обязан.

Она двинулась вдоль прилавка, а он задержался, сражаясь с фантазиями о том, как он кормит ее фруктами и при этом оба они обнажены. Вернув контроль над собой и своими низменными страстями, он нагнал ее в конце прилавка.

– Вы закончили?

Она покачала головой и протянула плетеную корзинку:

– Думаю купить немного ранней клубники.

Гарри издал стон и сдался. В конце концов, нет ничего страшного в том, чтобы поддаваться воображаемым соблазнам, уговаривал он себя. Главное – не воплощать их в жизнь.

Марлоу вел себя очень странно. Эмма раздумывала над этим, пока они сидели друг против друга на травке на набережной Виктории и поглощали импровизированный ленч из холодного языка, хлеба с маслом и клубники.

Марлоу сказал, что на нее трудно произвести впечатление, но Эмма никогда не замечала в нем желания сделать это.

Однако сегодня он явно сам не свой. И это непонятное выражение на лице, появившееся, когда она упомянула персики. Затуманенный, отстраненный взгляд, словно погруженный в свой мир. Она не могла найти этому объяснения.

К тому же он не сводил глаз с ее губ.

Вот и сейчас тоже.

Эмма застыла, не донеся клубнику до рта.

– Почему вы таращитесь на меня? Вы меня смущаете.

– Да? – Он даже не подумал отвернуться. Вместо этого лишь откинулся назад, оперся на локти и склонил голову набок. На губах заиграла улыбка.

– Вы заставляете меня думать, будто у меня на лице что-то есть, – сказала она. – И почему вы так улыбаетесь? Я сказала что-то смешное?

Гарри перевел взгляд с ее губ на глаза.

– У вас ничего нет на лице, и я не собирался таращиться. Примите мои извинения. Я просто хочу получше узнать вас, изучая вашу внешность. В духе нынешних равноправных отношений, ну вы понимаете.

И хотя он по-прежнему улыбался, слова прозвучали искренне. Довольная мисс Дав решила тоже сделать шаг навстречу. Ведь им действительно придется работать вместе.

– Невзирая на ваши мысли, кое-что мне в вас очень нравится.

– Продолжайте, – поторопил он ее, когда она запнулась. – Ради всего святого, не останавливайтесь. Вы должны поведать мне о моих лучших качествах.

– Ну, например, вы обладаете завидным деловым чутьем.

Он сел, взял клубнику и удрученно посмотрел на мисс Дав, отправляя ягоду в рот.

– Не такое уж и завидное, если учесть миссис Бартеби.

– От ошибок никто не застрахован. К тому же я поняла, что мои темы не ваш конек, если можно так выразиться. Вы правы, моя популярность вполне может оказаться мимолетной. У вас же целая история успеха, и мне остается только восхищаться ею. Я уважаю вашу деловую хватку.

Она съела клубничку и потянулась к корзинке за следующей.

– И это все? – вопросительно посмотрел на нее Марлоу. – Вы уважаете мою деловую хватку?

– Каких еще похвал вы ждали от меня? – Эмма изумленно взглянула на него.

– Только не таких, – с нажимом проговорил он. – Как бы ни было приятно узнать об уважении, из женских уст это звучит не слишком лестно.

Она с подозрением смотрела на него, поедая клубнику, не в силах решить для себя, дразнит он ее или нет.

– Значит, вы хотите лести?

Марлоу сделал вид, что обдумывает ее предложение, потом кивнул.

– Да, – широко улыбнулся он. – Длинный перечень моих недостатков уязвил мое мужское самолюбие. Менясрочно надо подмаслить.

Каким же несносным он бывает!

– Нет, – отрезала Эмма, сложив руки на груди и стараясь не рассмеяться. – Лесть только добавит вам тщеславия.

– Это вряд ли, ведь вы и впредь будете держать меня на коротком поводке и не дадите сбиться с верного пути. – Он подвинулся к ней ближе. – Вы недолюбливаете меня, я знаю это, своими собственными ушами слышал, но отказываюсь верить, что вы считаете меня насквозь испорченным. Должно же вам нравиться во мне что-то, кроме деловой хватки, Эммалайн.

– Я не давала вам разрешения называть меня по имени! К тому же, – добавила она, поморщившись, – я ненавижу имя Эммалайн. Называя меня подобным образом, вы ничего не выиграете.

– Ну ладно. Тогда могу ли я называть вас Эммой? Друзья так вас величают?

– Да. Но я не понимаю, отчего вы постоянно намекаете на дружбу. Мы не можем быть друзьями.

– Почему?

Она фыркнула.

– Как говаривала моя тетя Лидия, джентльмен не может стать надежным и заслуживающим доверия другом женщины.

– Умная дама, ваша тетя, – хохотнул он.

Гарри вытянул свои длинные ноги параллельно ее ножкам, едва не касаясь их. Это уже переходило всякие границы приличия. Она открыла было рот, чтобы выразить протест, но в этот момент его колено задело ее колено, и Эмма утратила дар речи.

– Вы так и не сказали, что вам нравится во мне, – прошептал он, наклоняясь вперед. Так близко, что она уловила запах сандалового мыла, так близко, что она разглядела темно-синий ободок вокруг радужки его глаз. Он оперся ладонью о землю возле ее ног и перенес вес на эту руку. Его запястье прижалось к ее бедру.

– Ну давайте же, Эмма, – уговаривал он. – Подмаслите меня.

По ее телу разлилось тепло, кожа вспыхнула. Не ее ли тут подмасливают? – заподозрила Эмма, чувствуя, как тает под его взором, точно масло на солнце. Она беспокойно заерзала, не в силах оторвать взгляд от его запястья у своей ноги.

Его улыбка стала еще шире. Видимо, он заметил ее волнение, но не сдвинулся с места. И не сдвинется, пока не получит желаемого, поняла она.

О, как она завидовала в этот миг его легкости и беззаботности! Эмма судорожно сглотнула и заглянула прямо в яркие синие глаза. Дыхание перехватило от его обворожительной улыбки. Сердце пустилось вскачь, и Эмма впервые поняла, почему женщины теряют от Марлоу голову и выставляют себя дурочками.

– Вы очень красивый мужчина.

Он отстранился немного, с сомнением посмотрел на нее, потом оглянулся, как будто поверить не мог, что она обращается к нему. И вновь перевел взгляд на нее, видимо, решив убедиться, что комплимент предназначался именно ему, но скептическое выражение лица не исчезло.

– Вы считаете меня красивым? Правда?

– Да, – призналась она. – Вы можете быть очаровательным, когда захотите.

Он снова наклонился, от его лба до полей ее шляпки осталось несколько дюймов.

– Мне бы очень хотелось поцеловать вас. – Его ресницы опустились. – Боже правый, я бы так и сделал, находись мы в более уединенном месте.

Ее сердечко гулко стукнулось о ребра.

– Что за дикие фантазии! – выдохнула она и залилась краской, вместо достойной отповеди голос прозвучал хрипло, едва слышно. – Можно подумать, я бы вам позволила!

Он ничуть не устыдился, этот скверный ловелас. Улыбка вернулась на место, на сей раз безнадежно грешная.

– Это вызов, Эмма? Вы подстрекаете меня поцеловать вас?

Какие смелые слова! Ее затрясло от возбуждения, и потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

– Что за бред вы несете, – сказала она, взяв портфель и поднимаясь на ноги. – Теперь, когда я одарила вас щедрой лестью – что не идет на пользу никому, – нам лучше вернуться. Мне пора заняться статьей для следующего выпуска.

Она сделала шаг в сторону, отодвинувшись от него на приличную дистанцию. Но стряхивая с юбки хлебные крошки, услышала что-то вроде: «Я никогда не отказываюсь от вызова, Эмма».

Надо было сказать, что она не подстрекала его к поцелуям и что ни при каких обстоятельствах не позволит ему сделать этого. Но, покидая вместе с ним набережную Виктории, Эмма не проронила ни слова. Ее поведение наверняка разочаровало бы тетушку Лидию.

Глава 10

Так как приглядывать за ней некому, незамужняя девушка должна выработать строгие критерии поведения, дабы джентльмены не делали ей непристойных предложений.

Миссис Бартлби «Советы незамужним девушкам», 1893 г.

Эмма простучала на пишущей машинке одно слово, по том еще одно и еще одно. Внутри появилось смутное ощущение тревоги. Она остановилась, посмотрела на листок и прочла последнюю фразу: «Следовательно, когда леди требуются поцелуи…»

Она со стоном прижалась лбом, к пишущей машинке, в отчаянии скрипнув зубами. «Перчатки», она собиралась напечатать «перчатки», а не «поцелуи». Она уже пятый раз подряд делает ошибку. Да что с ней такое сегодня?

Эмма знала ответ еще до того, как задала себе этот вопрос. Она посмотрела в окно, представив, как сидит на набережной Виктории и смотрит в лукавые голубые глаза.

«Мне бы очень хотелось поцеловать вас».

Вот уже два дня мысли о Марлоу не давали ей сосредоточиться на работе. Как Эмма ни старалась, избавиться от них она не могла. Какой кошмар!

Напомнив себе о том, что у нее строгое расписание и сейчас не время витать в облаках, она села, выдернула из машинки листок и положила его поверх других испещренных ошибками листочков. Потянулась за чистой бумагой, но вместо этого опустила локоть на стол, оперлась подбородком на руку и закрыла глаза.

«Ну давайте же, Эмма. Подмаслите меня».

Расплавляющая теплая волна вновь прокатилась по ее телу, такая же сладкая, как два дня тому назад. Перед глазами возник Марлоу, сидящий рядом с ней с наигранным скептицизмом на лице, притворяющийся, что не верит ей, что ее комплименты удивляют его, хотя сам прекрасно знает силу своего обаяния.

Боже, как ему это удается? – задалась она вопросом и в который раз выпрямилась в своем кресле. Как ему удается придать безобидным словам вид непристойности? Этот талант может сбить с пути любую женщину, намеревающуюся вести себя прилично. Особенно ее.

«Это вызов, Эмма? Вы подстрекаете меня поцеловать вас?»

Этот Марлоу просто невыносим. Ну надо же, она подстрекает его! Да он ей даже не нравится! Категорично напомнив себе причины антипатии, Эмма прижала пальцы к губам и попыталась представить, какие ощущения могут подарить его губы.

Пробили часы на камине, и Эмма виновато вздрогнула, выныривая из своих фантазий. Посмотрела на циферблат, поразившись тому, что уже половина третьего. Куда девался день? Через полчаса у нее встреча.

Эмма вскочила и понеслась в спальню, споткнувшись о бедного Мистера Голубя и заработав возмущенное мяуканье.

– Прости, Голубь, – бросила она, врываясь в комнату.

Она быстро сменила блузку, но все равно потеряла время, потому что пришлось два раза застегивать пуговицы. Надев зеленый саржевый костюм, Эмма водрузила на голову простенькую соломенную шляпку канотье, заколола ее булавкой и сунула в ридикюль блокнот и карандаш. Подцепив рукой плетеную ручку сумочки, Эмма побежала к выходу, натягивая на ходу перчатки и застегивая их.

Она покинула дом и пошла по тротуару, стараясь держать самый быстрый темп, приличествующий даме. Она терпеть не могла опаздывать.

– Эмма?

Чей-то голос заставил ее бросить взгляд в сторону дороги. Из экипажа с газетой в руках выходила причина ее спешки, тот самый человек, который два дня преследовал ее в мыслях. Понимая, что притвориться, будто не заметила его, невозможно, Эмма остановилась, но, как только он подошел, сказала:

– Добрый день, милорд. Простите, но я не могу уделить вам внимание. Через несколько минут у меня назначена встреча.

С этими словами она продолжила путь.

– Я привез вам кое-что. – Он без труда подстроился под ее быстрый шаг и протянул газету. – Завтрашний выпуск.

Эмма замерла на месте, встреча тут же вылетела у нее из головы.

– Уже?

– Краска еще не успела высохнуть, – кивнул он, – но все готово. Сигнальный экземпляр. Не желаете взглянуть?

Эмма забрала у него газету и открыла на своей полосе. Из груди вырвался удивленный возглас. Эмма начала лихорадочно перелистывать страницы, пробегая глазами статьи. Как всегда, при виде своего псевдонима и собственных слов, отпечатанных на станке, Эмма ощутила себя маленькой девочкой, получившей на Рождество долгожданный подарок.

– Чудо! – Она не сумела сдержать восторженного смеха. – Просто чудо!

– Эмма, ваша колонка уже два месяца выходит в этой газете, – напомнил ей Гарри. – Вы каждую неделю так радуетесь?

– Да. – Она посмотрела на него, продолжая смеяться. – Да, каждую неделю.

Его губы невольно дрогнули.

– Если вы будете так смеяться, я стану привозить вам газету каждую пятницу.

Зазвонили церковные часы.

– О Боже, уже три? – в ужасе воскликнула она. – Вот теперь я действительно опоздала!

– На очередную журналистскую вылазку, полагаю?

– Да. – Она сложила газету и вернула ему. – Спасибо, что показали.

– Это вам, – покачал он головой.

– Но это же сигнальный экземпляр! Разве вы не хотите взять его себе?

– Нет. Я хочу, чтобы его получила миссис Бартлби. – Он кивнул на открытый экипаж у бордюра. – Я могу доставить вас, куда пожелаете.

– Спасибо, но мне не следует садиться в ваш экипаж. В любом случае в этом нет необходимости. Я иду в «Шоколад», – добавила она, набирая темп, – заведение располагается на следующем углу.

– У вас свидание в кондитерской?

– Да. Я встречаюсь с ее владельцем, Генри Бурже. Он, конечно же, думает, что в гости к нему придет секретарь миссис Бартлби.

– Кстати, я хотел спросить у вас кое о чем. Вы не считаете грехом то, что выдаете себя за другого человека? – поддел он ее. – Или по крайней мере дурным тоном?

– Не я настояла на секретности. Кроме того, это всего лишь небольшое увиливание от прямого ответа в целях соблюдения журналистской этики, – тут же отозвалась Эмма. – В исследовательских целях.

– Кондитерские исследования? – рассмеялся Гарри.

– Да! Я думаю обыграть в третьем выпуске сладкую тему. Десерты, засахаренные фрукты и все прочее. Я рассказывала вам об этом в прошлую субботу. Разве вы не помните?

– Хм-м, ну конечно. Вы сладкоежка, Эмма?

– О да! Я обожаю сладкое. Особенно шоколад. – Она прикусила губу и беспомощно посмотрела на него, когда они остановились на углу. – Боюсь, вы узнали мою тайную слабость. Ради шоколада я готова на все.

– Неужели? – прошептал он, внимательно разглядывая ее. – Вы не против, если я провожу вас? – спросил он через секунду. – Хочу купить сестрам шоколад. Как вы справедливо, заметили, я должен начать сам выбирать подарки, а шоколад наверняка порадует моих девочек. – Он забрал у нее газету. – Позвольте мне понести ее.

– Благодарю. Значит, ваши сестры тоже любят шоколад?

– Обожают. Непостижимо, но факт.

– Вы не любите шоколад?! – Увидев, как он отрицательно качает головой, Эмма засомневалась в его рассудке. – Неужели такое возможно?

– Я предпочитаю острое и соленое. В особенности люблю сардины.

– Вы шутите! – расхохоталась она.

– Напротив, абсолютно серьезен.

Смех смолк, и Эмма подозрительно прищурилась.

– Я не понимаю, когда вы подтруниваете надо мной, а когда нет, – вздохнула она.

– Знаю, именно поэтому мне нравится над вами подтрунивать. Начиная, с этой минуты я собираюсь делать это как можно чаще.

– Очень мило, – застонала она. Теперь ей в жизни не справиться с работой. – Превосходно.

Узнав от женщины, что она готова на все ради шоколада, добропорядочный джентльмен не стал бы рассуждать о том, что понимается под словом «все». Но Гарри считался беспутным малым, ведущим аморальный образ жизни, и пока владелец «Шоколада» показывал им свои владения мысли Гарри были заняты рассматриванием всех возможных вариантов.

Экскурсия закончилась в своего рода приемной, где их ждала бутылка шампанского в ведерке со льдом, хрустальные фужеры и шоколадное ассорти на серебряном подносе. На столе лежала и коробка, завернутая в розовую бумагу и перевязанная белой шелковой ленточкой. Месье Бурже махнул рукой в сторону стола:

– Может быть, ваше сиятельство и секретарь мадам Бартлби соблаговолят отведать трюфелей и выпить по бокалу шампанского?

Эмма посмотрела на шоколад с таким видом, будто попала на небеса.

– Вы очень любезны, месье.

Француз указал на розовую коробку:

– Попросите миссис Бартлби принять от нас в дар эти трюфели. Мы делаем лучшие ликерные конфеты в Лондоне и надеемся, что она придет к такому же выводу и упомянет о нас в своей колонке.

– Я непременно передам, – не моргнув глазом сказала Эмма, – но, конечно же, не могу ничего гарантировать. Увы, я всего лишь ее секретарь.

Француз ничего не успел ответить – в комнату вошел другой джентльмен с озабоченным выражением лица. Он подошел к столу и, прошептал что-то Бурже на ухо.

Последовал краткий обмен фразами на французском, из которого Гарри понял лишь половину, поскольку говорили они торопливо, а его познания в этом языке были слишком бедными, но, похоже, возникли какие-то трудности с производством очередной партии шоколада.

Бурже повернулся к гостям и с широкой улыбкой развел руками:

– Увы, ничего без меня сделать не могут. Мисс Дав, виконт Марлоу, боюсь, придется оставить вас на минутку Если позволите.

Они кивнули.

– Угощайтесь, – кивнул Бурже на трюфели, – Я скоро – Он поклонился и вышел вслед за вторым французом, оставив Гарри и Эмму наедине.

Гарри повернулся к ней, отложил в сторону газету, которую все это время не выпускал из рук, и потянулся к шампанскому.

– Почему бы нам не воспользоваться гостеприимством месье Бурже? – спросил он, разливая вино по бокалам.

Эмма убрала блокнот и карандаш в ридикюль. Расстегнула перчатки, стянула их и положила рядом с полотняной сумочкой. Потягивая шампанское, она изучила шоколадное ассорти и выбрала трюфель из темного шоколада с розовыми полосками.

Гарри посмотрел, как она изящно откусывает половину конфетки, и улыбнулся, заметив отразившееся на ее лице наслаждение. Воображение его разыгралось. Увидев, как по нижней губке Эммы стекает капля ликерной начинки, он немедленно воспользовался посланной небом возможностью.

Эмма уже поставила фужер с шампанским и взяла салфетку, когда Гарри поднес к ее лицу руку, поймал каплю на подушечку большого пальца и отправил ее в рот. Глаза Эммы расширились от изумления.

– Фундук, – пробормотал он, опустив взгляд. – Вкусно, но мне не досталось шоколада.

Прежде чем она догадалась о его намерениях и успела изречь какое-нибудь нелепое правило этикета, Гарри взял Эмму за запястье, поднял ее руку и открыл рот. Губы его сомкнулись на ее пальчиках и половинке трюфеля.

Она задохнулась и попыталась вырваться, но он не отпустил ее. Испуганный взгляд Эммы метнулся к двери и снова к нему, а Гарри неторопливо вкушал шоколад.

Он увидел, как изогнулись ее губы, и услышал учащенное дыхание. Уловил перемены в ее теле – чисто женская реакция, страсть, сдерживаемая скромностью. Целомудрием. Гарри бросило в жар.

Щечки Эммы порозовели. Она в отчаянии оглянулась и снова попыталась высвободить руку, но он держал крепко.

– Погодите, – проговорил он с шоколадкой во рту. – Остался еще один кусочек.

Он проглотил конфетку и отправил в рот кончик ее указательного пальца. Она сделала резкий вдох. Он знал, что она изумлена его поведением и ответом собственного тела. Под его большим пальцем лихорадочно билась жилка, пока он с нарочитой неспешностью слизывал с ее пальца шоколад.

Ее сопротивление таяло по мере того, как пальчики один за другим отправлялись в его рот. Рука расслабилась. Реснички с золотыми кончиками прикрыли глаза. Когда он повернул ее руку и прижался губами к ладони, Эмма протяжно вздохнула. Пальцы ее дернулись, влажные подушечки погладили его щеку, посылая по каждому нервному окончанию импульс страсти.

Гарри дотронулся кончиком языка до ладони и почувствовал, как по ее телу прошла дрожь. Он выпустил руку и, глядя Эмме в лицо, притянул к себе ее обмякшее тело.

Словно поняв его намерения, она, не открывая глаз, запрокинула голову, губки распахнулись. Чистой воды инстинкт, подумал он, вряд ли она осознает, чего просит. Пойми она это, Эмма тут же положила бы конец их милой интерлюдии, но сейчас все ее чувства сосредоточились на одном: пробуждение страсти.

Ничего более чувственного Гарри в жизни не видел.

Но насладиться захватывающим зрелищем ему не удалось. Звук шагов за дверью предупредил их о приближении постороннего, и, поспешно поцеловав ей руку, Гарри отошел в сторону. К тому времени как месье Бурже переступил порог комнаты, мечтательное выражение испарилось с личика Эммы, а Гарри стоял по другую сторону стола и внимательно изучал трюфели, словно решал, на какой конфете остановить свой выбор.

– Еще раз прошу прощения, – извинился француз, подходя к ним.

– Не расстраивайтесь, месье, – ответил Гарри, взяв трюфель. И, глядя на Эмму, добавил: – Мы неплохо провели время.

Эмма задохнулась от возмущения, щеки ее полыхали огнем.

Она наклонилась к Марлоу, глаза ее превратились в узенькие щелки.

– Я думала, вам не нравится шоколад.

– Ну что вы, мисс Дав, откуда вы это взяли? – с невинным видом воззрился он на нее.

Глава 11

Моим долгом было ввести тебя в мир взрослых, дорогая Эмма. Привить тебе хорошие манеры, пройти с тобой ступени юности и защищать тебя от пороков этого мира. Я пыталась показать тебе, что значит быть истинной леди, и когда смотрю на тебя теперь, я знаю, что мне это удалось. Я горжусь тобой, моя дорогая. Очень горжусь.

Предсмертное обращение миссис Лидии Уортингтон к ее племяннице, 1888 г.

Эмма подозревала, что теперь тетушка вряд ли стала бы гордиться ею. По пути из «Шоколада» к Литтл-Рассел-стрит ни она, ни Марлоу не проронили ни слова, и Эмма была несказанно рада этому обстоятельству. Чувства ее пребывали в таком смятении, что она все равно не сумела бы поддержать беседу.

Она знала, что хорошо, а что плохо. Все ее воспитание строилось на этом. Позволять мужчине слизывать шоколад со своих пальцев – плохо. Позволять мужчине сидеть на пикнике так близко, что его нога касалась ее ноги, а его рука дотрагивалась до ее бедра, – плохо. Будь тетя Лидия рядом, она не допустила бы подобных вольностей. Если бы простое присутствие тети не помогло, многозначительный кашель или выразительное постукивание зонтиком сыграла б бы свою роль.

Если не брать во внимание Беатрис и ее замечательного всех отношениях мистера Джонса, ради которых Эмма немного поступилась правилами, во всех остальных случаях миссис Бартлби советовала девушкам строго придерживаться границ добропорядочности. Окажись сегодня на месте Эммы миссис Бартлби, она сразу же осадила бы Марлоу и дала бы ему пощечину.

Похоже, ее вымышленная героиня более решительна и принципиальна, чем сама Эмма.

Когда Марлоу ел шоколад с ее руки и облизывал каждый пальчик, Эмма была настолько поглощена новыми ощущениями, что ей и в голову не пришло дать ему пощечину. Прикосновение его губ мгновенно лишило мисс Дав здравомыслия и заставило забыть о непреклонных принципах. Какое унижение – понять, что твои убеждения поверхностны и несерьезны!

Она скосила на него взгляд. Раньше Марлоу никогда не вел себя так. Временами он дразнил ее, это правда, и плел всякую чепуху, но все было иначе. Теперь его шутки стали носить личный, интимный характер и больше походили на флирт. Ни один мужчина никогда не флиртовал с Эммой. Ни один мужчина не обращался к ней с непристойными предложениями, и поведение Марлоу ввергло ее в растерянность. Он мог выбрать себе любую женщину, что, впрочем, и делал много раз. Почему она? Почему сейчас?

«Мне бы очень хотелось поцеловать вас».

В юности Эмма, бывало, думала о мистере Паркере и мечтала о поцелуях. Но она давно похоронила эти мечты, спрятала их поглубже вместе с разбитым сердцем и несбывшимися надеждами. А теперь чувствовала, как эти тайные романтические грезы разгораются вновь – мечты о поцелуях с мужчиной, куда менее приличным и более дерзким, чем мистер Паркер, с мужчиной, который хотел поцеловать ее и не скрывал этого, с мужчиной, который заставлял ее, как в девичестве, думать о том, каковы на вкус его поцелуи.

Эмма снова посмотрела на него и почувствовала приступ головокружительного возбуждения. Она хотела его поцелуев. Плохо, очень плохо и неправильно целоваться с мужчиной, если ты ему не жена, сказала она себе. Или хотя бы не помолвлена с ним, а Марлоу ни за какие коврижки не пойдет под венец. Он порочный, опытный, обожающий интрижки с танцовщицами. Да и в любом случае она не хотела за него замуж.

Они остановились на углу, и, не сводя с Гарри глаз, Эмма поднесла хранящие его поцелуй пальцы к своим губам.

Он повернул голову, посмотрел на нее и улыбнулся. У нее перехватило дыхание, сердце сжалось в груди от невыносимо сладостной боли.

Это было уже слишком. Она отвела взгляд и опустила руку. Она – человек здравомыслящий, напомнила себе Эмма, переходя улицу. Она не поддается соблазнам и не тянется к запретным плодам. И не страдает головокружениями. Она не легкомысленна. Она не распутница.

– Что-то случилось, Эмма? – ворвался в ее размышления голос Марлоу.

– Я не понимаю, как вы можете задавать подобные вопросы после того, что произошло, милорд.

– После того, что произошло, думаю, вы должны называть меня Гарри, – рассмеялся он.

У Эммы вырвался возглас отчаяния.

– С вас станется, милорд.

Он пожал плечами и переложил завтрашний выпуск «Соушл газетт» и шоколад для сестер в другую руку.

– Я всего лишь поцеловал ваши пальчики.

– Как невинно звучит! – Эмма вдруг сообразила, что повысила голос, и огляделась вокруг, опасаясь, как бы их не услышали посторонние. Но движение на улицах Лондона было слишком оживленным, чтобы прохожие обратили на нее внимание. Она вновь перевела взгляд на своего спутника. – Может, я и не столь… не столь искушена, как вы, в такого рода делах, но даже я понимаю, что вы не просто поцеловали мне руку! Вы… вы… – Пальцы ее начали дрожать, тело загорелось огнем, нужные слова никакие находились.

Она опустила глаза, сунула затянутые в перчатки руки в карманы юбки и прибавила шаг, но Марлоу не составило труда угнаться за ней. Его легкая размашистая поступь не шла ни в какое сравнение с ее нервными короткими шажками.

– Эмма, – сказал он, когда они свернули на ее улицу, – ничего не случилось. – Его мягкий, нежный голос только усугубил положение. – Это была всего лишь безобидная забава.

– Вовсе не безобидная. Кто-нибудь мог войти и застать вас за этим занятием!

– Но никто не вошел.

– Но мог бы! И тогда пострадала бы моя репутация, не ваша.

Впервые на его лице промелькнуло выражение вины. Он отвел глаза.

– Вы не остановили меня.

– Вы не отпускали мою руку.

– Вы не слишком сильно вырывались.

С этим было трудно поспорить, он говорил правду.

– Я поступила неразумно! Господи, как я могла позволить вам такие греховные вещи?

– Вы считаете то, что произошло, грехом? Никто не собирается посылать вас за это в ад, Эмма. Никто не отправит вас спать без ужина и не лишит вас рождественских подарков.

Последние слова подлили масла в огонь и без того полыхающих в ее душе эмоций.

– Не смейте потешаться надо мной! – взорвалась она остановившись посреди тротуара в нескольких футах от своей двери.

Он тут же посерьезнел и тоже остановился.

– Я и не думал. Но мне кажется, вы не в меру разволновались из-за безобидного флирта, и я не понимаю почему.

«Причина в тех чувствах, которые я испытала».

Ей хотелось выкрикнуть это ему в лицо прямо на улице. Но она сделала глубокий вдох, развернулась и направилась к дому.

– Такие вещи никогда не бывают безобидными, – бросила она через плечо, изо всех сил стараясь припомнить предостережения тетушки. – Такие вещи могут привести к… – Она застыла, положив ладонь на ручку двери.

За спиной раздался смешок.

– В кондитерской? Поверьте, если бы я намеревался завести дело дальше, я бы для начала доставил вас в более уединенное и романтичное место.

– Какое облегчение! – Эмма хотела было скользнуть в дом, но Гарри уперся в дверь ладонью, не дав улизнуть.

– О чем вообще мы спорим? – спросил он.

– Пустите меня. – Не дождавшись выполнения приказа, она повернулась к нему лицом. – Я не представляю, что могут подумать люди о мужчине, который так не по-джентльменски обращается с леди на пороге ее собственного дома.

– Какие люди? Ваша хозяйка? Похоже, вы слишком много времени тратите на беспокойство о том, что подумают окружающие.

– Всегда важно мнение окружающих.

– Вовсе нет. Если вы хотите узнать, что хорошо, а что плохо, бессмысленно искать это в других. Как, впрочем, и в книге этикета. Есть только один способ выяснить это. – Он наклонился вперед и без предупреждения положил ей руку на солнечное сплетение.

Она сделала резкий вдох.

– Посмотрите сюда, – проговорил он, его ладонь лежала чуть ниже ее груди. – Вот где скрывается правда.

Ни на секунду не забывая о своих любопытных соседях, Эмма лихорадочно огляделась, но, к счастью, было время обеда и поблизости никого не оказалось.

– Хотите сказать, что правда скрывается в сердце?

– Нет. Правда обо всем на свете кроется в солнечном сплетении. Сердце может солгать. Интуиция, инстинкты – никогда.

– И вы всегда руководствуетесь этим правилом?

– Часто. – Он опустил руку и помолчал. – Не всегда.

Это было не ее дело, но Эмма все же спросила:

– Что случилось, когда вы прислушались к сердцу вместо инстинктов?

– Я женился.

– Понятно. – Она помедлила немного, не решаясь задать следующий вопрос. – А что – сердце или солнечное сплетение – привело вас к разводу?

Он хмыкнул.

– Полагаю, как и все остальное общество, вы осуждаете меня за этот поступок. Несмотря на то что пострадавшей стороной был я.

– Меня воспитывали на вере в то, что произнесенные перед Господом брачные клятвы священны и нерушимы.

– Вам легко говорить.

– Если я старая дева, это не значит, что я не могу составить собственное мнение о разводе! – огрызнулась она.

– И по вашему мнению, я не имел права разводиться с женой, невзирая на ее поведение?

– Не мне высказываться по этому поводу.

– Не вам? – Он рассмеялся, но смех получился резким, невеселым. – Миссис Бартлби только и делает, что учит людей правильному поведению, так что же правильно в моем случае? – Голос его дрожал от гнева, Эмма никогда не видела Марлоу таким. – Какую линию поведения следует принять мужчине, когда его жена каждый день их совместной жизни пылает ненавистью к мужу и сохнет по другому? Прикинуться добрым светским парнем и сделать вид, что ему не больно? Стать святым или мучеником и покориться судьбе?

Он повернулся к ней, и в его синих глазах сверкнули холодные льдинки.

– Когда она убегает с любовником в Америку, публично унижая мужа и бросая его родных в пропасть скандала, следует ли по-прежнему притворяться? Притворяться, что ему это безразлично? Или лучше заявить о раздельном проживании? Дать обет безбрачия? Взять себе любовницу?

Ее поразила боль, исказившая его лицо.

– Вы любили свою жену, – сказала она, впервые осознав этот факт.

– Конечно, любил! – Он отвернулся и сделал глубокий вдох. – Иначе бы я никогда на ней не женился.

– Я не понимала этого. Я думала… – Она запнулась. – Понимаете, я всегда думала, что если бы вы любили ее, то отправились бы за ней.

– Поехал бы за ней в Нью-Йорк? Вырвал бы ее из рук любовника и обрек себя на жизнь в аду? Это было бы правильнее, чем развод?

Эмма беспомощно смотрела на него, ответа не находилось. Развод был для нее вещью немыслимой, такой же невероятной, как прогулка без корсета или непосещение церкви по воскресеньям. С другой стороны, что она понимала в отношениях между мужчиной и женщиной? Практически ничего.

– Я влюбился в Консуэло с первого взгляда. – Он притомился спиной к кирпичной стене. – Я не знал ее характера, не знал ее образа мыслей, не знал ее темперамента, по мне было все равно. Я полюбил, как только заглянул в её глаза. У нее были самые большие, темные и грустные глаза в мире. Я решил жениться на ней еще до того, как прозвучали официальные представления. Все случилось слишком быстро.

Эмма пораженно смотрела на него, припомнив далекий день в гостиной тети, когда мистер Паркер точно так же откровенничал с ней.

– Я тоже была когда-то влюблена, – выпалила она.

– Правда?

Эмма кивнула и прислонилась к двери. Она смотрела на улицу, но видела не аккуратные кирпичные дома, а Ред-Лайон-сквер в шести кварталах отсюда.

– Его звали Джонатан Паркер, он был другом семьи моей матери. Я смутно помню наши встречи в детстве, но после смерти матери отец оборвал все связи с ее родными и знакомыми, и я больше не видела его, пока не переехала к тете в Лондон. Мы с мистером Паркером стали друзьями. Хорошими друзьями.

– Вы любили друг друга?

Эмма тяжко вздохнула.

– Я так думала.

– И что случилось?

– Он почти каждый день приходил к тете. Обедал с нами два-три раза в неделю. Удивительно, как много общего было у нас с ним. Наши мнения сходились по всем вопросам. Если на вечеринках планировались танцы, мы всегда составляли пару в вальсах и были идеальными партнерами. Нас постоянно видели вместе, все пришли к заключению, что однажды мы непременно поженимся. Все так думали.

– И?.. – спросил он, когда она замолчала.

– А потом он однажды пошел на бал. Я должна была сопровождать его, но подхватила жуткую простуду и не пошла. Тетя осталась дома со мной, а на следующее утро я услышала, что мистер Паркер протанцевал все наши вальсы с другой девушкой, миловидной блондинкой. Анни Монкрифф, родом из Йоркшира.

Рассказывая Марлоу эту историю, Эмма, к своему облегчению, заметила, что воспоминания больше не причиняют ей боли.

– Три дня спустя, когда я поправилась, мистер Паркер поделился со мной, своей дорогой подругой, радостной новостью. Он влюбился в Анни. Она была самым красивым, самым жизнерадостным, самым очаровательным созданием на свете, и он собирался сочетаться с ней узами брака. – Она покачала головой, до сих пор удивляясь, как такое могло произойти. – Едва познакомившись с ней, он тут же решил жениться. Три дня с незнакомкой перечеркнули шесть лет нашего близкого общения.

– Мне жаль, что он разбил вам сердце.

– Дело не только в разбитом сердце. В тот день я потеряла друга. Предательство сильно ранит, знаете ли.

– Да, – согласился он.

– Как? – спросила она в надежде, что Марлоу объяснит ей феномен, которого она не понимала. – Как такое вообще может случиться? Как человек может влюбиться с первого взгляда?

– Не знаю. Учитывая свой, собственный опыт, я могу сказать лишь одно – это своего рода безумие. Наваждение.

– А потом, оно проходит?

– Да. Если повезет, то до свадьбы. Мне не повезло, как насчет вашего мистера Паркера? Он счастлив в браке?

– Когда я в последний раз слышала о нем, да, он был счастлив. Правда, – не без злорадства добавила она, – он живет в Лондоне, а его жена – в Йоркшире.

Марлоу разразился хохотом:

– Вот рецепт настоящего семейного счастья!

– Точно. – Она тоже рассмеялась. Внезапно стало легко на сердце, словно с него сняли непосильный груз. Она повернула голову и посмотрела на Марлоу. – Странно, но вы первый, кому я рассказала эту историю. Тетя, конечно же, знала, что произошло, и наши друзья тоже, но никто никогда не говорил об этом, включая меня. Леди, видите ли, не полагается раскисать перед публикой, а близкие не задают друг другу неприличных вопросов. Я не могла поделиться своей болью.

– Безответная любовь всегда причиняет боль.

– Ваша жена никогда не любила вас?

– Нет. Причем я это знал. – Он прижал кулак к солнечному сплетению. – Нутром чувствовал. Но отмахнулся от интуиции. Я слушал сердце. Прислушайся я к инстинктам, то уберег бы от несчастья и себя и Консуэло. – Он вдруг помотал головой и оттолкнулся от стены. – Темнеет. Мне пора.

– Да, конечно. Спокойной ночи, милорд. – Она повернулась к двери и взялась заручку, но его голос остановил ее:

– Эмма?

Она оглянулась.

Он стоял на тротуаре и смотрел на нее.

– Если вы действительно считаете мой поступок непристойным, то почему не остановили меня?

Не дожидаясь ответа, он развернулся и направился к ожидающему его экипажу. Карета уже была на полпути к углу улицы, когда Эмма признала правду:

– Потому что знала, что это неприлично, но чувствовала, что все правильно. И это пугает меня.

Она подождала, пока экипаж скроется за поворотом. В ее арсенале имелись правила на все случаи жизни, и все же Эмма не могла не задаться вопросом: а имеют ли они какое-нибудь отношение к тому, что хорошо, а что плохо? Хуже того, она начала подозревать – несмотря на зрелый возраст, она абсолютно не разбирается в жизни.

Глава 12

Может статься, добродетель имеет свои преимущества, но, по-моему, они не слишком воодушевляют.

Лорд Марлоу «Руководство для холостяков», 1893 г.

Как это ни прискорбно, но Марлоу знал, что Эмма права. Его поведение в «Шоколаде» скомпрометировало бы ее, попадись они кому-нибудь на глаза. Несмотря на все уверения о безобидности совершенного, Гарри понимал, что поступок далеко не безобиден. Репутация – слишком хрупкая вещь. Ему безразлично мнение других людей, но он ведь мужчина, для женщины же последствия могли быть очень серьезными.

Необходимо вернуть отношения с мисс Дав в прежнее безликое русло. Решив это, он отменил встречу с ней под предлогом других дел. Свои замечания теперь посылал с курьером и общался с ней через Куинна.

Однако расстояние не оправдало его надежд. Время от времени он ловил себя на том, что вспоминает день в «Шоколаде», и в его воображении вновь и вновь всплывало ее лицо, пробуждаемое страстью. Он никогда не видел ничего подобного.

Вплоть до того момента он и не подозревал, что строгая и холодная мисс Дав способна на такие эмоции. Теперь он знал правду, но какая от этого польза? Эмма не из тех женщин, которые готовы на внебрачную связь, – досадный факт, раздражавший его сверх всякой меры и заставлявший с удвоенным усилием держаться от мисс Дав подальше.

Но имелись и радостные известия. Дела дома наконец-то наладились, атмосфера стала более дружеской. Диана, похоже, приняла тот факт, что ни одна из девиц Диллмот и кузин Абернати не сумела завоевать его сердце и затащить к алтарю. Визит подошел к концу, юные гостьи, к безграничному счастью Гарри, вернулись к лорду Диллмоту, и жизнь в доме Марлоу пошла своим чередом, по крайней мере почти во всем.

Однако за завтраками дамы по-прежнему продолжали обсуждать миссис Бартлби. Сделав из нее свою сотрудницу, Гарри мог бы спокойнее реагировать на высказывания родственниц, чем в те времена, когда она работала на Барринджера, но все было не так просто. Дамам вздумалось непременно раскрыть тайну миссис Бартлби. Узнав, что он купил «Соушл газетт» и отныне колонка миссис Бартлби принадлежит ему, они всеми способами норовили вытянуть из него ее настоящее имя и происхождение.

Но Гарри был не дурак. И хотя его сестрам можно было смело доверить секрет, насчет бабушки и матери он сильно сомневался. Бабушка только казалась сдержанной и замкнутой, на деле же была неисправимой сплетницей. Что касается матери, она не сумела бы сохранить тайну, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Гарри решил не раскрывать рта.

– Ну нельзя же быть таким занудой! – разочарованно смотрела на него мать. – Она ведь теперь для тебя пишет, не правда ли? Не понимаю, почему бы тебе не сказать, кто она такая.

– Для нас жизненно важно сохранить ее анонимность, – ответил он, намазывая хлеб маслом.

– Но мы ведь не собираемся ни с кем делиться, – фыркнула мать. – Мы умеем молчать.

– Ты сама молчаливость, мама, – проговорил Гарри, и ему даже удалось не рассмеяться. – Но я обязан уважать интересы миссис Бартлби.

В итоге дамы смирились с неизбежностью, но Гарри тревожил задумчивый вид Дианы, с которым она просидела весь завтрак. Когда Гарри вышел из-за стола и велел подать экипаж, она последовала за ним под предлогом, что хочет попросить Джексона приготовить вторую карету. Ей якобы срочно потребовалось выехать из дома, но Гарри слишком хорошо знал сестру, чтобы попасться на эту удочку.

– Ничего не слышно о мисс Дав? – спросила Диана, пока они ждали в холле. – Она нашла себе другую работу?

Гарри повернулся и просверлил ее взглядом, но Диана не смотрела на него. Она была занята перчатками.

– Уверен, что нашла, – ответил он.

– Хм-м… может, теперь она пишет свои книги по этикету?

– Может и так. Откуда мне знать?

– И впрямь, откуда? – В уголках ее губ заиграла ироничная улыбка, но не успел он и рта открыть, как она снова заговорила: – Я тут подумала, не поможет ли мне мисс Дав с приготовлениями к свадьбе. Она в этом разбирается, и я уверена, что ее советы придутся кстати. Даже сама миссис Бартлби наверняка одобрила бы обширные познания мисс Дав, как ты считаешь?

– Диана… – начал было он, но прикусил язык.

– Не волнуйся, Гарри. – Теперь уже сестренка не скрывала улыбки. – Я никому не скажу.

– Не понимаю, как ты обо всем догадываешься, – недовольно пробурчал он.

– Обыкновенная дедукция, дорогой мой братец. Как у Шерлока Холмса. – Она стала серьезной. – Но мне действительно нужна помощь, Гарри, правда, и мне очень пригодились бы искрометные идеи миссис Бартлби. Ничего, если я попрошу мисс Дав о содействии?

– Я могу остановить тебя? – невесело усмехнулся Гарри.

– Конечно. Если бы ты когда-нибудь сказал мне «нет», я подчинилась бы. Просто ты никогда ни в чем мне не отказываешь. Ты балуешь меня. Балуешь всех нас. По-твоему, никто и ничто на свете не достойно нас.

Он посмотрел на свою сестру. Ему захотелось объяснить ей, почему так происходит. Дело в том, что он любит их. Дело в том, что он глава семьи и обязан заботиться о них и скорее вырвет себе сердце, но не позволит ничему плохому случиться с ними. Да, никто и ничто на свете не достойно их, потому что они непоколебимо стояли рядом с ним пять долгих мучительных лет, пока он добивался развода. Общественный позор пал не только на него, но и на их головы, но они ни разу не пожаловались, не поставили под сомнение его решение, и он чувствовал, что ему никогда не вернуть им сполна свой долг.

Он смотрел в глаза сестре и хотел произнести все это.

– Диана, я… – Слова застряли у него в горле. Какая ирония! Несмотря на врожденный дар красноречия, ему всегда было трудно говорить о серьезных, важных вещах. Он откашлялся и отвел взгляд. – Да, но скоро ты станешь заботой Ратборна, – изрек он. – Бедняга! Хорошо, что у него горы денег. Баловать тебя – удовольствие не из дешевых.

Сестра состроила гримасу и шутливо ткнула его локтем в бок.

– Ваш экипаж, милорд, – объявил Джексон, отходя от окна и направляясь к парадной двери.

Гарри пошел к выходу, но сестра окликнула его:

– Гарри?

– Хм-м?.. – оглянулся он.

– Мы тоже тебя любим.

Гарри поправил галстук. В груди сладко заныло.

– Пользуйся всеми идеями миссис Бартлби, какими пожелаешь, – сказал он ей. – Просто будь осмотрительна.

Диана все поняла.

– Потому что у мисс Дав нет высокого происхождения и положения? – Он кивнул, и она продолжила: – Люди такие глупые, правда?

– Они будут не просто глупыми, – бросил он на ходу. – Они будут жестокими. Вот почему так важно сохранить тайну Эммы. Я не хочу, чтобы над ней потешались.

Эмма? Диана удивленно смотрела на дверь, которую Джексон закрыл за братом. Он назвал мисс Дав по имени.

Гарри, конечно, не сторонник условностей, но некоторые вещи человек впитывает с молоком матери, и обращаться к женщине по имени недопустимо даже для него. Если только…

– Боже правый! – прошептала Диана. Джексон бросил на нее вопросительный взгляд, но она молча покачала головой, пытаясь поймать за хвост невероятную мысль, пришедшую ей в голову. Мужчина не называет женщину по имени, если не состоит с ней в близких отношениях.

Диана вспомнила единственную встречу с бывшим секретарем Гарри и засомневалась. Слухи о Гарри и мисс Дав ходили постоянно, но Диана не принимала их всерьез. Если память не изменяет ей, мисс Дав обладала волосами неопределенного рыжевато-каштанового оттенка. Она не простушка, но и не экзотическая красавица. И явно не отличается взрывным темпераментом. Она не во вкусе Гарри, и брат мог бы возглавить ряды поддерживающих это утверждение.

Однако за последние пять лет, после развода с Консуэло, Диана представила брату немало темноволосых, горячих красоток, и все понапрасну. Что, если идеал Гарри совсем не таков, каким он представлялся им всем, включая самого Гарри?

Диана улыбнулась. Обратившись к мисс Дав, она может убить сразу двух зайцев.

Эмма решила во что бы то ни стало сосредоточиться на работе. Она не будет больше грезить наяву, выбиваясь из графика. Не будет разочаровываться всякий раз, когда Марлоу, вместо того чтобы встретиться с ней лично, посылает свои заметки с курьером. Не будет скучать по его шуткам, по его смеху, по его обществу. И уж тем более представлять, как он слизывает шоколад с ее пальцев.

Она много лет тому назад решила, что ни одна разумная женщина не станет мечтать о таком мужчине, как он. Здравомыслящая женщина сломя голову бросится вон от мужчины, который заканчивает отношения письмом, влюбляется часто, быстро и ненадолго, ради шутки подвергает риску ее репутацию, развелся и не собирается жениться вновь. А Эмма, невзирая на все попытки вести себя дерзко, в глубине души была все-таки разумной.

Нет, будет лучше, если они снова начнут соблюдать дистанцию. Видимо, Марлоу придерживается того же мнения. Недаром он избегает ее последние две недели.

Эмма посмотрела на чистый лист в пишущей машинке и спросила себя, почему так тяжело на сердце.

Да что с ней такое, Господи помилуй? Ее давняя мечта осуществилась, она процветает. Две первые расширенные рубрики миссис Бартлби имели колоссальный успех. У нее милый, уютный дом, милый, уютный круг друзей, милая, уютная жизнь. Чего еще ей нужно?

Резкий стук прервал размышления Эммы. Она встала из-за стола, пересекла комнату и открыла дверь. В коридоре стояла миссис Моррис с визитной карточкой в руке.

– К вам леди Эверсли, Эмма, – проинформировала ее ошеломленная домовладелица. Леди Эверсли приходилась Гарри сестрой, а, несмотря на померкшую репутацию семейства Марлоу в высших кругах общества, титулованные дамы неизменно производят неизгладимое впечатление на Средний класс.

Хозяйка с важным видом передала Эммекарточку:

– Она ожидает вас в общей гостиной.

Эмма озадаченно уставилась на карточку, не в силах найти объяснение визиту баронессы.

– Передайте ей, пожалуйста, что я сейчас буду.

Миссис Моррис удалилась, а Эмма попыталась собраться с мыслями. Какова бы ни была причина неожиданного появления баронессы, мечтать о поцелуях лорда Марлоу в присутствии его сестры никуда не годится.

Через минуту Эмма спустилась вниз и застала баронессу зa дружеской беседой с миссис Моррис.

Эмма видела сестру Марлоу только один раз, четыре года назад, и вновь поразилась ее удивительному сходству с братом. У нее были те же черные волосы и яркие синие глаза.

Леди Эверсли направилась к Эмме, протянув навстречу руки:

– Как поживаете, мисс Дав? Мы с вами встречались несколько лет назад, но вы, должно быть, этого не помните.

– Что вы, помню. Я заходила в дом вашего брата на Ганновер-сквер, приносила на подпись контракты. Я ждала в холле, а вы как раз проходили мимо. Вы спросили меня, кто я такая, а потом настояли на том, чтобы я не стояла в прихожей. Вы провели меня в гостиную. Разве можно забыть такой добрый жест?

– Добрый? Чепуха. Это элементарная вежливость. Джексон не должен был оставлять вас в холле, это непростительно.

Эмма прекрасно понимала, что секретарей не провожают в гостиные лордов. Дворецкий Марлоу прекрасно знал свое дело. Секретарь, конечно, не торговка, которая пользуется черным ходом, но и не заглянувшая поболтать приятельница. Похоже, леди Эверсли была так же равнодушна к правилам, как и ее брат.

– Кроме того, – продолжила гостья, присаживаясь на диван, – мною двигало чувство величайшей благодарности.

– Благодарности? – переспросила Эмма, занимая место рядом с ней.

– Да. Только благодаря вам Гарри перестал забывать о таких вещах, как дни рождения и общественные балы. – Она бросила взгляд на миссис Моррис: – И за это вся наша семья в неоплатном долгу перед вашей дорогой мисс Дав.

– Подумать только! – всплеснула руками довольная миссис Моррис.

Баронесса снова обратилась к Эмме. В глазах, как и у брата, заплясали озорные огоньки.

– А еще я должна сказать, что вы всегда выбирали нам восхитительные подарки. Одному Богу известно, что мы будем получать теперь, когда вы перестали работать секретарем Гарри.

– Вам не полагалось знать этот маленький секрет, – улыбнулась Эмма.

– Да, но я всегда обожала тайны, у меня талант раскрывать их. Можете спросить у брата, он подтвердит. – Она помедлила немного в нерешительности. – Впрочем, отчасти именно тайна привела меня к вам.

– В самом деле? – Удивление Эммы росло с каждой минутой.

– Да. – Баронесса опять посмотрела на миссис Моррис. – Мне бы хотелось поговорить с вами об одном очень важном и деликатном деле…

Баронесса выдержала выразительную паузу, и миссис Моррис наконец-то поняла намек.

– Господи! – воскликнула она, поднимаясь на ноги. – Я здесь сижу, а у меня работы невпроворот. Я вынуждена оставить вас, дорогая Эмма, – сказала она, тщетно пытаясь скрыть свое разочарование. Как ей ни хотелось узнать новости, она все же вышла и прикрыла за собой дверь.

– Чем могу служить, леди Эверели? – спросила Эмма.

– Ненавижу, когда меня так называют, – поморщилась та. – Эта фамилия… – Диана вздрогнула и прикрыла на секунду глаза. – Она пробуждает неприятные воспоминания. – Гостья открыла глаза и наклонилась вперед. – Как бы мне хотелось, чтобы все пользовались именами. Так гораздо проще. Все эти акценты на титулы, положение и происхождение бывают таким утомительными! Вы, конечно же, не согласитесь со мной, будучи знаменитой миссис Вартлби, борцом за соблюдение традиций и этикет.

Эмма не сумела скрыть изумления:

– Вам известно обо мне?

– Я же говорю, у меня талант раскрывать секреты. Но и клятвенно обещала Гарри никому не говорить о вас, и он мне доверяет. Тайна миссис Бартлби не сойдет с моих уст. А теперь перейдем к причине моего визита. Может быть, вы слышали, что в январе я выхожу замуж за графа Ратборна?

– Да, слышала, и прошу принять мои искренние поздравления. Но вы заставляете меня сгорать от любопытства, баронесса. Какое отношение ваша помолвка имеет к этому визиту?

– Мои сестры, моя мать, бабушка и я каждую неделю читаем вашу колонку. Мы обожаем миссис Бартлби.

Эмма зарделась от удовольствия.

– Я очень рада! Она и мне нравится.

– Еще бы. Видите ли, догадавшись о личности знаменитой писательницы, я решила заручиться вашей поддержкой. Нахальство, конечно, но так оно и есть. Мне нужна ваша помощь. Понимаете… – Баронесса заерзала, как-будто ей вдруг стало неудобно. – Вам, наверное, известно, что развод моего брата был делом долгим и болезненным. Для Гарри, да и для нас всех тоже.

– Да, – В глазах Эммы загорелось сочувствие. – Я знаю.

– Многие наши знакомые презирают Гарри за этот поступок. Его и нас. Газеты конкурентов на ленточки его порвали. Каких только мерзостей не написали. И само собой разумеется, врагам сыграло на руку то, что вскоре после официального расторжения брака Гарри королева выпустила декларацию, осуждающую развод и порицающую тех, кто разрушил священные узы брака. Она была составлена в общих словах, но все прекрасно понимали, кому адресовано королевское неодобрение. Эта декларация предрешили нашу судьбу.

Эмма прикусила губу, стыдясь своей категоричной позиции поданному вопросу. Внезапно ее начали раздражать, строгие рамки общественной морали.

– По-моему, несправедливо, что вся ваша семья пострадала от поступка одного ее представителя. Что касается развода вашего брата, мы недавно говорили с ним об этом, и теперь я понимаю, как тяжело дался ему этот шаг. Его решение не было легкомысленным.

– Гарри рассказывал вам о своем разводе? – Глаза баронессы округлились. – Он обсуждал с вами эту тему?

– Да, немного. Похоже, вы удивлены, баронесса.

– Я потрясена. Гарри никогда не говорит о своей боли. Никогда. – Она улыбнулась. – Да, сегодня поистине день сюрпризов!

– Мне действительно жаль, что ваше положение в обществе сильно пострадало. Если хотите, чтобы миссис Бартлби написала в своей колонке об абсурдности вины за близких, я буду рада пойти вам навстречу.

– Нет-нет, я не за этим к вам пришла. К тому же Гарри теперь владелец «Соушл газетг», и все решат, что он заставил нас сделать это.

– Вы правы. Я не подумала об этом. Тогда в чем же может помочь вам миссис Бартлби?

– В свадебных приготовлениях.

– В свадебных приготовлениях? – поразилась Эмма. – Но ваши мать, бабушка и сестры…

– Я очень люблю свою матушку, мисс Дав, но у нее, положа руку на сердце, ветер в голове гуляет. Бабушка старомодна – она до сих пор считает, что на свадьбе нужно бросать рис и старые башмаки, но в наши дни так уже никто не делает, кому, как не нам с вами, это знать. Сестры помогают, чем могут. Вивиан разрабатывает фасон моего свадебного наряда – она любит придумывать одежду. И у нее неплохо получается. Фиби занимается приглашениями, распределением мест за столом и тому подобным. Но кто мне по-настоящему нужен, так это миссис Бартлби. Я хочу быть уверена, что все сделано безупречно. Я пришла к вам не только ради себя и своей семьи, но и ради Эдмунда. На моем женихе тоже стоит клеймо развода. Если наша свадьба пройдет идеально, у общества не будет повода критиковать нас. Более того, я хочу, чтобы наше бракосочетание стало событием года, и мне не обойтись без блестящих идей миссис Бартлби. Мне нужна ваша помощь в составлении букетов, в приготовлении праздничного завтрака, в покупке украшений – да во всем! – Она одарила Эмму ослепительной улыбкой, заставив ее снова вспомнить о Марлоу. – Я же говорила, это чистой воды нахальство.

– Вовсе нет! Я польщена, что вы вспомнили обо мне, баронесса.

– Должна предупредить вас: если вы согласитесь помочь мне и люди узнают об этом, то непременно найдутся такие, кто не одобрит вашего поступка.

Эмма поразмыслила над словами гостьи.

– Полагаю, некоторые действительно будут смотреть с укором, но я ведь уже сказала, я не сторонница обвинения людей за поступки их близких. – Она набрала в легкие воздуха, понимая, что сильно рискует, но прекрасно зная, что совесть не позволит ей поступить иначе. – Если люди станут презирать меня только за то, что я помогаю вам со свадьбой, это их дело.

– Думаю, мы сумеем избежать неприятностей, сохранив вашу помощь в тайне. Маме и бабушке говорить ни в коем случае нельзя, они тут же все выболтают, но сестры – совсем другое дело. Им можно довериться.

– Буду рада помочь вам.

Баронесса благодарно сжала руки у груди.

– Спасибо, мисс Дав!

– Для меня это очень интересное занятие. Правда. Когда начнем обсуждение?

– Дайте подумать. В августе мы всей семьей уезжаем в Торки.

Эмма кивнула. В августе все представители высшего общества отправляются на морские ванны в Торки.

– Гарри приедет только на неделю, у него дела в Лондоне, – продолжила баронесса. – Работа – вот все, что интересует его в этой жизни. Иногда я очень переживаю за него, он так много трудится.

– Это его способ развлекаться, – бросила Эмма не подумав.

Гостья удивленно посмотрела на нее.

– Да, возможно, вы попали в самую точку, – проговорила она, задумчиво разглядывая Эмму. – Еще одна причина для презрительных взглядов со стороны снобов. По их мнению, джентльмены не должны зарабатывать себе на жизнь. Они выше этого.

– Наверняка большинство джентльменов погрязли в долгах.

Комментарий Эммы заставил баронессу рассмеяться.

– Едкое замечание, но справедливое. Как бы там ни было, по возвращении из Торки мы поживем несколько недель в поместье моего жениха в Дербишире. В конце сентября посетим Беркшир и проведем осень в Марлоу-Парке. Мы будем ждать вас там в начале октября. Предупреждаю, мама и бабушка замучают вас просьбами открыть им тайну миссис Бартлби.

– Я уже привыкла к этому, – заверила Эмма баронессу. – И принимаю ваше предложение. Подумаем вместе и сделаем вашу свадьбу самым роскошным событием сезона.

– О, я так рада, что пришла к вам сегодня! – Поддавшись порыву, баронесса взяла Эмму за руки. – Спасибо, что не отказались помочь.

После ухода леди Эверсли Эмма вернулась к себе. Она села за письменный стол, не в силах поверить в происходящее. Оказать помощь баронессе в проведении свадьбы – великая честь. Да, конечно, наверняка найдутся такие люди, которые перестанут уважать миссис Бартлби и откажутся читать ее колонку, если узнают, на что решилась Эмма, но даже если бы баронесса не предложила хранить все в тайне, Эмма все равно согласилась бы помочь ей. На этот раз ей было безразлично мнение публики – вот что поражало ее больше всего.

Глава 13

Некоторых мужчин привлекают добропорядочные женщины. Мои искренние соболезнования тем из вас, друзья мои, кто попал в такое затруднительное положение.

Лорд Марлоу «Руководство для холостяков», 1893 г.

У Гарри не было привычки заниматься самообманом. Причина в том, что он обращал внимание на свои инстинкты, а они никогда не лгали. Если он к ним прислушивался, конечно же. Но в последнее время полагаться на внутренний голос стало затруднительно. Вот и сейчас деловое чутье настойчиво советовало ему держаться подальше от Эммы Дав. Однако мужские инстинкты нашептывали прямо противоположное.

Он желал ее, и расставание не изменило этого. Вот в чем заключалась простая, неприкрытая правда.

Эмма. Какое сладкое имя! Но мысли о ней не были сладкими. Они были жаркими, обжигающими и с каждым днем разлуки становились все более горячими. Он закрывал глаза и представлял себе ее тело, сотканное исключительно из его фантазий, со стройными ножками, маленькими круглыми грудками и длинной гривой каштановых волос, отливавших на солнце рыжим золотом.

– …и, следовательно, я должен отвергнуть ваше встречное предложение… – долетел до него голос Куинна.

Эмма. Какое красивое имя! Он сделал глубокий вдох и представил себе запах чистого хлопка и талька, ее запах. В сотый раз он представлял, как целует ее в губы. Он представлял, как снимает с нее простую белую блузку и проделывает с ней вещи, которые никак нельзя назвать благопристойными.

– …в случае, если вы решите принять изначальные условия, которые мы обсуждали…

Красивый. Она назвала его так в тот день на набережной Виктории, со всей серьезностью, будто декламировала катехизис, карие глаза широко распахнуты, ни намека на флирт или коварство. Невинные глаза.

Он не хотел, чтобы она была невинна.

Холостяк, желающий и впредь сохранить за собой этот статус, избегает невинных дев. За всю жизнь у него была только одна девственница, в первую брачную ночь, и воспоминания о том, чем все обернулось, до сих пор преследовали его. Это была настоящая катастрофа, идеальная прелюдия к их браку.

Он мысленно вернулся на четырнадцать лет назад. Казалось, с тех времен прошла целая вечность. Вся эта неразбериха с Консуэло началась, когда он пустился в рисковое предприятие с ее отцом, сначала в Лондоне, потом в Нью-Йорке. Когда мистер Эстравадос пригласил его провести месяц с его семьей в их летнем доме в Ньюпорте, Гарри с радостью согласился. Вот так, жарким августовским полднем на Род-Айленде, в возрасте двадцати двух лет, он заглянул поверх теннисной сетки в пару черных, тревожных, невинных глаз, и жизнь понеслась ко всем чертям. Он опустил голову и уставился на ковер, представив себе Консуэло такой, какой он видел ее в последний раз, на коленях, с прижатыми к груди руками, рыдающей. Умоляющей во имя Господа дать ей развод.

«Отпусти меня, Гарри. Пожалуйста, отпусти меня».

– …искренне ваш и т. д. Желаете внести исправления, сэр?

Повисшая тишина заставила его стряхнуть воспоминания.

– Хм-м?.. Что?

Он обернулся и увидел бесстрастное лицо Куинна.

– Желаете внести исправления в письмо, милорд, или можно посылать?

Он ни слова не слышал.

– Все замечательно. Отсылайте.

Куинн вышел из кабинета, и Гарри провел ладонью по лицу. Проклятие, даже если раздумья о Консуэло не способны изменить его влечение к Эмме, ничто этого не сделает. Что с ним такое? Он не в силах справиться со своими собственными мыслями.

Может, пришла пора завести новую любовницу? Это, без сомнения, приведет его в чувство. Или найти сиюминутный способ избавиться от бремени. Гарри схватил шляпу и быстрым шагом вышел из кабинета.

– Сегодня меня не ждите, – на ходу бросил он Куинну.

– Но, сэр, я думаю… то есть я полагаю…

Гарри задержался у двери.

– Да, да, – раздраженно проговорил он. – Что вы там полагаете?

Секретарь неуверенно посмотрел на него.

– У меня записано, что через несколько минут у вас должна состояться встреча здесь, в вашем кабинете. – Он пробежал пальцем по длинному списку в дневнике. – Мистер Уильям Шеффилд, главный технолог «Соушл газетт», два часа дня. Полагаю, вы собирались обсудить улучшение качества печати. Я могу и ошибаться, конечно же. – Куинн посмотрел на хозяина заискивающим щенячьим взглядом, который выводил Гарри из себя.

«По-моему, вас мало заботят другие люди… ваша жизнь, вы уж меня простите, пример распущенности… неприятие брака, связи с женщинами, не отягощенными моралью…»

Как только Гарри припомнил эти слова, идея посетить бордель и провести несколько часов в объятиях куртизанки быстро утратила привлекательность. Он со стоном прижал ладонь ко лбу. Он ведь собирался выбросить Эмму Дав из головы. Мало того что он грезил наяву о ее обнаженном теле. Теперь он еще будет выслушивать ее воображаемые лекции?

– Нет, мистер Куинн, вы не ошибаетесь. – Гарри достал из кармана часы и увидел, что до приема оставалась еще четверть часа. – Я перейду через улицу и сам повидаюсь с Шеффилдом, – сказал он, надеясь, что короткая прогулка прочистит ему мозги. Гарри опустил часы в карман и хотел было выйти, но остановился. – Куинн?

– Да, сэр?

– Спасибо, что напоминаете мне о встречах. Следить за моим расписанием – часть ваших обязанностей. Продолжайте в том же духе.

Гарри удалился, оставив пораженного Куинна. Через несколько минут Гарри уже был в кабинете Шеффилда, и следующие пару часов в его занятую делами голову не пришло ни одной мысли о поцелуях со строгой невинной старой девой. На обратном пути в контору он ни разу не представил себе, как расстегивает белую накрахмаленную блузку или снимает с Эммы простую шерстяную юбку. И ни разу не вообразил, как вдыхает запах талька или гладит белую кожу, пока писал передовицу в рубрику «Руководство для холостяков». Ни единого раза.

А потом явилась она и все испортила.

Гарри уже попрощался с Куинном и шел к выходу, когда наваждение, о котором он старался забыть, в буквальном смысле слова налетело на него в коридоре прямо у дверей конторы. Он машинально схватил Эмму за плечи, удерживая от падения.

– О, простите, – сказала она, отрываясь от бумажки в своей руке.

Столкновение ударило по его телу электрическим разрядом, а поднятое вверх личико с милыми веснушками и розовыми губками разом перечеркнуло два часа жизни по вновь принятому решению.

– Лорд Марлоу, – удивилась Эмма. – Что вы здесь делаете?

Гарри сообразил, что до сих пор держит ее за плечи. Он отпустил ее, сделал шаг назад и с трудом выдавил:

– Вообще-то это мое здание. – Он изо всех сил старался показаться беззаботным. – И контора тоже моя. Я тут иногда бываю, знаете ли.

– Да, конечно. – Она нервно хихикнула и дотронулась пальцами до лба. – Глупый вопрос. Просто я думала о… – Она замолчала, откашлялась и кивнула на бумаги. – То есть я читала и не видела куда иду. С вами все в порядке? Я не отдавила вам ногу?

– Нет. – Ему хотелось закричать – нет, с ним не все в порядке, ни в коей мере, и виновата во всем она одна. Тело его горело в местах, где она прикасалась к нему. Он в отчаянии пытался придумать какую-нибудь простую фразу. – И что же такое интересное вы читали?

– Наброски следующего выпуска, – пошуршала она листочками. – Решила занести их вам, раз все равно проходила мимо. Видите ли, я иду в книжный магазин Инкберри.

Гарри героически пытался поддержать беседу.

– Книжный магазин Инкберри? – Дождавшись ее кивка, он продолжил: – Я полагал, мы посвятим весь выпуск конфетам. Вы передумали?

– Нет-нет, – заверила она его. – Следующий выпуск будет о сладостях, вот, посмотрите. – Она протянула ему отпечатанные на машинке листочки. – Я хочу посмотреть, нет ли у мистера Инкберри книг по истории… истории… – Она закашлялась. – Истории… э-э-э… торговли шоколадом.

Она сунула в карман руку в перчатке, ту самую руку, которую он целовал две недели назад, щечки ее залил румянец. Гарри понял, что не он один вспоминает тот день, и это открытие принесло некоторое облегчение.

– Ваша сестра, леди Эверсли, нанесла мне сегодня днем визит. – Эмма быстро огляделась и добавила шепотом: – Она догадалась, что я и есть миссис Бартлби, и просит помочь ей с приготовлениями к свадьбе.

– Да, я знаю. У Дианы талант раскрывать тайны. Но я взял с нее слово хранить секрет.

– Она сказала мне. – Повисла долгая пауза, потом Эмма, переминаясь с ноги на ногу, посмотрела на часики в виде брошки: – Уже половина пятого. Мне пора.

– Подождите минутку, я провожу вас вниз, – произнес Гарри прежде, чем понял, что делает. Но сказанного не воротишь, и хуже того, он и не хотел брать свои слова обратно.

Гарри зашел в кабинет, бросил ее рукопись на стол и вернулся в коридор.

– Миссис Бартлби считает книжный магазин Инкберри лучшим книжным магазином Лондона?

– Конечно. Она заявила бы это, даже не будь он таковым, – ответила Эмма, спускаясь по ступенькам. – Инкберри обиделись бы, порекомендуй я их конкурентов.

– Насколько я понял, вы знакомы с владельцами?

– О да, я знаю мистера и миссис Инкберри с первого дня приезда в Лондон. Миссис Инкберри была лучшей подругой моей тети. – Эмма улыбнулась. – А мистер Инкберри такая душка! Он всегда откладывает для меня новые книги по этикету. Я люблю полистать их на досуге, посмотреть, что рекомендуют другие в этой области.

– Держите соперников под наблюдением, так? Очень мудро. – Он открыл перед ней входную дверь. – Говорят, этот книжный магазин действительно хорош, – заметил он, выходя вслед за ней на улицу. – У них прекрасная подборка раритетных изданий. Это правда?

– Вы никогда там не бывали?

– Нет, не имел удовольствия.

– Не желаете ли… – Эмма запнулась и откашлялась. – Если у вас нет других планов, может быть, вы… то есть книжный магазин Инкберри действительно лучший книжный магазин Лондона. Имеются и другие, более известные. Книжный магазин Хетчарда, например. Но магазин Инкберри превосходит их во всех отношениях, по крайней мере с моей точки зрения. И… и кроме того, вы должны побывать там. Я хочу сказать, будучи издателем, и… и все… – Она замолчала на середине фразы. – Не желаете ли вы проводить меня?

Ему не следовало бы соглашаться. Но он согласится. Он знал это до того, как прозвучала ее просьба, потому что никогда не поступал так, как положено.

– С превеликим удовольствием.

Марлоу толкнул дверь книжного магазина Инкберри звякнул колокольчик. Пожилой мужчина радостно улыбнулся, увидев Эмму, и вышел из-за прилавка ей навстречу.

– Эмма! – тепло поприветствовал он.

– Добрый день, мистер Инкберри. Как поживаете?

– Прекрасно. – Он шутливо погрозил ей пальчиком. – У Жозефины есть возможность видеться с вами каждое воскресенье за чаем, но я лишен этого счастья. Давненько вы в наш магазинчик не заглядывали, дорогая.

– Знаю и прошу прощения. Честное слово. Обещаю в будущем исправиться. Как миссис Инкберри?

– Отлично. Она наверху, обязательно загляните к ней перед уходом. Выпейте с нами чаю. – Он посмотрел на стоящего за ее спиной гостя.

– О, мистер Инкберри, это виконт Марлоу. Я прежде работала на него. Милорд, это мистер Инкберри.

– Здравствуйте! – поклонился Марлоу. – Я слышал, что ваш книжный магазин – лучший во всем Лондоне.

– Я даже знаю от кого. – Мистер Инкберри тепло посмотрел на Эмму: – У нас есть новые книги по этикету, и по кулинарии тоже. – Он показал на дверь, ведущую в глубь магазина: – Они ждут вас в обычном месте.

Эмма направилась в дальний конец магазина. Марлоу остался поговорить с мистером Инкберри. Вскоре мужские голоса стихли, растворившись за комнатами и дверными проемами. Несмотря на высокие окна, щедро проливающие дневной свет на многочисленные книжные полки, вокруг царил полумрак, и после уличной жары ощущалась прохлада. Воздух пропитался неповторимым запахом книг.

Эмма прошла к задней стене, где мистер Инкберри складывал издания для избранных клиентов. Ящики с этими книгами хранились под лестницей, ведущей на второй этаж, в жилые комнаты Инкберри. Эмма выдвинула ящик, чтобы получше рассмотреть его содержимое, но не нашла ничего интересного, лишь несколько кулинарных опусов миссис Битон, которые она уже читала, да книги по этикету миссис Хамфри, не отличающиеся оригинальностью. Еще там лежали «Книга хороших манер для всех и каждого» М.С. и надежный помощник аристократа «Манеры и правила высшего общества».

Эмма давно ознакомилась со всеми этими произведениями, поэтому задвинула ящик на место и решила побродить между стеллажей. Она обожала эту часть магазина. Тут томились на полках самые экзотические книги, путеводители Бедекера и Кука, исторические произведения со всех концов мира и кучи карт. Если у мистера Инкберри и есть что-нибудь по истории шоколада, то это обязательно отыщется именно здесь.

Она осмотрела ближайшие полки, с удовольствием заметив шикарные издания арабской поэзии. Взгляд забегал по корешкам, поднимаясь все выше и выше, пока не добрался до верхней полки. Внимание Эммы привлекло собрание сочинений в одинаковых красных кожаных обложках.

Она поднялась на носочки и прищурилась, пытаясь прочесть название. Когда Эмма поняла, что разглядывает, у нее вырвался удивленный возглас. Об этом мистер Инкберри ей не говорил. Определенно нет. Она пересчитала книги. Ее восторгу не было предела – это было полное издание, все десять томов.

Хотя какая разница, подумала она, глядя на них с тоской. Она не может позволить их себе. Но посмотреть никто не запрещает. Она потянулась вверх, но, как ни старалась, не смогла добраться до цели. Эмма опустила руку и раздраженно вздохнула.

– Позвольте, – произнес глубокий голос.

Эмма обмерла, поняв, что Марлоу стоит прямо у нее за спиной. Она не слышала, как он вошел. Он поднял руку, чтобы достать одну из книг, задел при этом грудью ее плечо, и Эмма почувствовала легкий аромат сандала.

Гарри взял с полки книгу, но, когда Эмма повернулась к нему лицом и протянула ладонь, не отдал ей свой трофей. Эмма с тревогой наблюдала за тем, как он изучает заглавие.

– «Тысяча и одна ночь» в переводе сэра Ричарда Бертона, – прочитал он вслух. – Том десятый. – Он поражение взглянул на нее: – И все это время вы читали мне лекции о морали?

Застигнутая на месте преступления, Эмма высоко подняла подбородок.

– Не понимаю, о чем вы.

Он постучал книгой по ладони.

– Интересно, – усмехнулся он, – Сочла бы миссис Бартлби чтение подобных произведений приемлемым для такой добропорядочной юной девы, как вы?

Сочинения были совершенно неприемлемыми. Это была неадаптированная версия Бертона сказок «Тысяча и одной ночи», без поправок и корректив, насквозь пропитанная похотью и сладострастием. Эмма попыталась увести разговор в сторону.

– Может, я и добропорядочна, милорд, но отнюдь не юна.

– Нет? А на вид вам лет девятнадцать. – Он коснулся ее щеки. – Наверное, все дело в веснушках.

Он провел кончиками пальцев по ее скуле, и в животе у Эммы появилось странное ощущение пустоты. Не успела она возмутиться и сказать ему, чтобы он не смел трогать ее таким образом, как Гарри отдернул руку, сделал шаг назад и с поклоном вручил ей книгу. Эмма не взяла ее. Зачем? Она все равно не купит ее, просто хотела полистать. Но теперь, когда он узнал название книги, Эмма и этого не может сделать. Только не в его присутствии, не под его пристальным взглядом. Эмма отрицательно покачала головой:

– Верните ее на место, пожалуйста.

Вместо того чтобы выполнить ее просьбу, Гарри открыл обложку, прочел выходные данные, потом посмотрел на остальные тома.

– Это оригинал с первого оттиска 1850 года, – взглянул он на Эмму. – Все десять томов, большая редкость в наши дни. Хотите купить их?

Она очень хотела.

– Нет, – солгала она. – Вы верно заметили, версия Бертона неприемлема для… для такой, как я.

– И что же? Все равно купите. Я никому не скажу о вашем пристрастии к порочной литературе.

– Эти сказки не порочны, – возразила Эмма.

– Уже читали, да?

– Не в изложении Бертона! Но Галланда я читала. – Она сглотнула. – Я смотрела на них, потому что… хотела, э-э-э… сравнить.

– Без сомнения, в исследовательских целях. – Иронично приподнятые уголки губ говорили о том, что она не сумела провести его своими нелепыми объяснениями, но, к ее величайшему облегчению, Марлоу вернул книгу на полку, прекратив доискиваться до истины. – Значит, Галланд вам понравился?

– Да, понравился. Хотя на месте Шехерезады я бы не выжила.

– Почему?

– Вряд ли рассуждения на тему хороших манер произвели бы на султана такое неизгладимое впечатление, что он сохранил бы мне жизнь. Мужчинам куда интереснее слушать о джиннах и коврах-самолетах, чем о столовых приборах.

– Вынужден согласиться с султаном по поводу этикета и столовых приборов, но насчет вашей судьбы… – Он сделал паузу и пробежался по Эмме взглядом. – Вы недооцениваете себя и своего очарования, Эмма.

По телу Эммы разлилось тепло удовольствия, но когда его взгляд задержался на ее губах, в магазине вдруг стало невыносимо жарко, и она отвернулась. Эмма принялась водить пальчиком по книжным корешкам, делая вид, что изучает названия, но мысли ее были далеки от персидской поэзии.

«Мне бы очень хотелось поцеловать вас».

У нее голова пошла кругом от возбуждения. Эмма закрыла глаза и представила, как губы Марлоу касаются ее губ. Каково это – целоваться с ним?

Она услышала какой-то звук и открыла глаза. Обернувшись, она поняла, что Марлоу все еще стоит рядом с ней и рассматривает полки над ее головой. Эмма собралась с мыслями и заставила себя заговорить на нейтральную тему.

– Что вы любите читать, милорд?

Он выудил книгу, посмотрел на обложку и вернул на стеллаж.

– По правде говоря, я вообще не люблю читать.

– Не любите читать? Но вы же издатель!

– Вот именно. В детстве я обожал читать, но теперь мне все время приходится читать чужие рукописи, а это уже не удовольствие, а необходимость. Чтение на досуге – последнее, что может прийти мне в голову.

– Полагаю, в ваших словах есть смысл. Но для меня книги – это настоящее приключение. Они превращают меня в путешественника в кресле и уводят в места, в которых мне никогда не придется побывать.

– А если бы у вас появилась возможность путешествовать наяву? – Он склонился к ее ушку. – Если бы у вас был ковер-самолет и вы могли бы переместиться в любое место, куда бы вы полетели?

Он стоял так близко, что она ощущала спиной исходящий от него жар. Руки его легли на книжные полки по обе стороны от ее плеч, захватив Эмму в плен. Она пошевелилась и замерла, глядя на сильные пальцы, вцепившиеся в полки. Дышать стало трудно.

– Куда бы вы полетели? – повторил он, обжигая ее ушко своим дыханием и пуская по телу мурашки. – В гарем султана?

– Определенно нет, – натянуто проговорила Эмма, взяла с полки книгу, открыла ее и сделала вид, что читает рубай.

Но это не отпугнуло его. Он заглянул через плечо и увидел заголовок на самом верху страницы.

– Значит, ваш выбор – персидские сады Омара Хайяма? – Он рассмеялся грудным смехом. – Похоже, под защитной скорлупкой благопристойности мисс Эммалайн Дав бьется сердце настоящей гедонистки.

– Что?! – Она звонко захлопнула книгу, сунула ее в промежуток на стеллаже и резко развернулась, возмущенная подобным описанием. – Я не такая! – Сообразив, что повысила голос чуть ли не до крика, Эмма с тревогой посмотрела по сторонам, но, к счастью, в этой части магазина они были одни. – Прошу вас воздержаться от оскорблений в мой адрес.

– Я не собирался оскорблять вас. Напротив. Я нахожу эту скрытую черту вашего характера очаровательной.

– Как может быть очаровательным столь вопиющее описание?

– Оно не вопиющее. Оно очаровательное, потому что я знаю вас вот уже пять лет, но даже не подозревал о ее существовании. Чем больше времени я провожу в вашем обществе, тем больше вы меня удивляете.

Он наклонился к ней, и Эмма уперлась ему в плечо в надежде избежать того, что может быть описано лишь слоном «объятия», но он не двинулся с места. Не сумев сбежать, она запрокинула голову и, нахмурившись, посмотрела ему в глаза.

– Вы не имеете права называть меня так! Надо же, гедонистка!

– Нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие от жизни. Бог свидетель, боли и так хватает. Между прочим, я делаю заключения о вашем характере, наблюдая за вашими предпочтениями.

– Моими предпочтениями? Не понимаю, о чем вы толкуете.

– Шоколадные конфеты с ликером, спелые сочные персики, крохотные красные клубнички. Сказки Шехерезады и персидская поэзия Омара Хайяма. Мне кажется, вы не чужды плотских наслаждений.

– Нет! – яростно зашептала она. – В ваших устах любовь к фруктам и шоколаду звучит как преступление. Как…, как чувственность.

– Еда может быть очень чувственной, знаете ли. – Его ресницы дрогнули и опустились. – Можете приписать эти слова моей беспутной натуре.

Эмма поднесла пальцы к губам, замерла на секунду и опустила руку. Он улыбнулся с таким видом, как будто прочел ее мысли. Как будто сам думал о том же. Как будто, глядя на ее губы, он думал о том, как целует их и проделывает другие вещи… У нее было смутное представление на этот счет, но не успела Эмма опомниться, как ее тело отреагировало сладостной дрожью.

– Кстати, Эмма, я должен опровергнуть сказанное вами ранее.

Она попыталась собраться с мыслями, но его близость и глубокий голос мешали сосредоточиться.

– А что я говорила?

– Если бы вы предстали перед султаном с коробкой шоколада в руках, вы наверняка бы выжили.

Напоминание о том, что произошло в «Шоколаде» две недели тому назад, не только смутило, но и еще больше возбудило ее, и Эмма отвернулась. Неудивительно, что он считает ее гедонисткой. Что еще может подумать джентльмен о женщине, которая позволяет ему касаться ногой своей ноги в парке? Или слизывать шоколад с ее пальцев? Или обнимать ее в книжном магазине?

Строгое воспитание Эммы осуждало это, хотя все ее естество сгорало от пугающего голода по таким вещам. Она в отчаянии, еле сдерживаясь, встретилась с ним взглядом.

– Я приличная женщина, милорд, – заявила Эмма. – Я ни в коей мере не гедонистка и не чувственна! Я не… похотлива!

– Нет? – Он провел костяшками пальцев под ее подбородком. Приподнял голову и коснулся пальцами ее губ. Она вся сжалась, ярость и паника отступили вместе с силами сопротивляться ему.

«Не надо. Не трогайте меня. Вы не должны делать этого».

Она открыла рот, но протест застрял у нее в горле. Она просто стояла перед ним, совершенно беззащитная, а он смотрел на ее распахнутые губки и водил по ним пальцем. Круг, еще круг, пока внутренняя дрожь не обернулась крыльями тысяч экзотических бабочек.

Он скользнул ладонью по ее щеке, и Эмма резко вдохнула.

– Что вы делаете? – пролепетала она.

Он наклонился, его губы замерли в дюйме от ее губ.

– Нарушаю этикет, – сказал он.

А потом он поцеловал ее.

Стоило его губам коснуться ее губ, как Эмма забыла обо всем на свете, забыла о том, где они находятся, о правилах приличия, о том, что хорошо, а что плохо. Стоя в полумраке пыльного книжного магазина, она забыла о том, что поцелуи существуют только для женатых людей, а она – тридцатилетняя старая дева. Теплая рука на ее щеке и губы на ее губах всколыхнули в душе несказанную радость, прекрасную, болезненную радость. Ничего подобного она в жизни не испытывала. И вообразить себе не могла.

Для нее словно весна настала.

Эмма закрыла глаза, и все ее чувства обострились, стали яркими, чистыми, как никогда прежде. Его мужской, земной запах. Грубоватая кожа его ладони, покоящейся на ее щеке. Вкус его губ. Стук ее сердца, точно биение крыльев птицы, взмывающей в поднебесье.

Какие у нее чувственные губы, как будто в них сосредоточились все нервные окончания, ведущие к каждой клеточке тела. Она вся дрожала, живая, вибрирующая. Кожа вокруг рта горела от прикосновения колючих щетинок, успевших проклюнуться на его лице. Как непонятен мужчина, но как он прекрасен. Чужой, но такой близкий и родной.

Она положила руки ему на грудь. Шелковый жилет был гладким, прохладным. А под ним твердые теплые мускулы. Ладони Эммы скользнули под сюртук к его плечам, впервые в жизни наслаждаясь силой мужского тела, и в этот момент она почему-то поняла, что вся эта сила подвластна ей. Она обняла его за шею и прижалась плотнее, желая закутаться в эту силу.

Похоже, ее движение пробудило что-то внутри его. Из груди его вырвался стон, свободная рука обхватила ее за талию. Он приподнял Эмму и прижал к себе. Его рука легла на ее шею. Поцелуй стал глубже, его язык проник к ней в рот. Эмма беззвучно вскрикнула от потрясения, но потом коснулась своим языком его языка, и по телу пошли волны удовольствия. Она впервые поняла, что на самом деле означает чувственность.

Эмма прильнула к нему, прижавшись всем телом с бесстыдством, которое должно было смутить ее, но охватившие ее чувства были настолько сильны и необычны, что ей стало не до стыда. Она ощущала его тело, такое огромное по сравнению с ее хрупким станом, такое сильное, но, как ни странно, ей казалось, что он недостаточно близок к ней. Ей хотелось еще большей близости, хотелось чего-то еще, чего-то, чему она не знала названия. Она шевельнулась, ее бедра потерлись о его ноги. И застонала.

И вдруг все кончилось.

Его руки схватили ее за плечи, оттолкнули, оборвали поцелуй. Тяжелое прерывистое дыхание смешивалось с ее дыханием в образовавшемся между ними пространстве. Глаза живые, синие, как море.

Его ладони скользнули вверх и взяли в плен ее личико.

– Вы никогда прежде не целовались? – прошептал он. Она молча покачала головой.

На его губах заиграла улыбка, и Эмму словно обдало холодом. Он смеется над ней? Она что-то сделала не так? Неожиданно она почувствовала себя неловкой, неуклюжей, и ужасно испугалась.

– Вы не должны были делать этого, – выдохнула она.

– Может быть. – Он притянул ее к себе и снова поцеловал, быстро, резко. – Но я редко делаю то, что должен. Я непослушный мальчик.

С этими словами он отпустил ее, развернулся и исчез за книжной полкой.

Его шаги затихли вдали. Он вышел из комнаты, но Эмма не пошла за ним. Она не могла, пока не могла. Она стояла в дальнем углу книжного магазина на Бувери-стрит, не в силах пошевелиться, одежда помята, шляпка съехала набок.

Эмма прижала пальцы к губам. Они распухли и горели. Теперь она знала, что значит целоваться. Теперь она знала, и все изменилось.

У Эммы появилось нелепое желание разрыдаться, но не от чувства вины или раскаяния, которое должна была бы испытать приличная женщина. Этот поцелуй – самое прекрасное, что случилось в ее жизни, и ей хотелось плакать от радости.

Глава 14

Женская добродетель – вещь хрупкая, ее нужно охранять как зеницу ока. И полагается в этом деле на помощь окружающих вас джентльменов бесполезно, дорогие мои. Увы, частенько они с тем же упорством стремятся лишить вас добродетели, с каким вы стараетесь сохранить ее.

Миссис Бартлби «Советы незамужним девушкам», 1893 г.

Скрип ступеньки вывел Эмму из чувственного транса. Она подняла глаза и увидела на лестнице миссис Инкберри, ее круглая маленькая фигурка купалась в солнечном свете, проникающем из окна на площадке.

Она все видела.

Эмма тут же поняла это. Суровый взгляд добросердечной дамы не оставил никаких сомнений. Радость Эммы испарилась без следа.

Миссис Инкберри посмотрела на дверь, за которой скрылся Марлоу, потом на нее и еще больше нахмурилась.

– Поднимитесь, Эмма, и выпейте со мной чаю.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла вверх по ступенькам. Пренебречь приглашением Эмма не могла. Отказать дорогой миссис Инкберри было бы почти такой же грубостью, как отказать тете Лидии. С нарастающим смятением Эмма последовала за миссис Инкберри по лестнице и дальше по коридору в гостиную.

Миссис Инкберри позвонила в колокольчик, села и похлопала по дивану рядом с собой, приглашая Эмму занять место, но не произнесла ни слова, пока горничная не принесла поднос с чаем.

Анни сделала реверанс и улыбнулась Эмме:

– Добрый день, мисс Эмма.

Эмма натянуто улыбнулась в ответ. Анни поставила поднос рядом с хозяйкой, посуда тихонечко звякнула.

– Хозяина не будет, мэм?

– Пока нет. Анни, по магазину ходит темноволосый джентльмен преуспевающего вида в черном сюртуке и полосатых брюках. Найди его, отведи в сторонку и передай ему мою настоятельную просьбу немедленно покинуть наше заведение.

Унижение Эммы усиливалось с каждым словом, она опустила голову. Поцелуй Марлоу все еще горел на ее губах, как несмываемое, видимое всем клеймо.

– Затем, – продолжила миссис Инкберри, – можешь сообщить мистеру Инкберри, что его чай будет подан через полчаса. Убедись, чтобы к тому времени кухарка приготовила горячий чайник. И закрой за собой дверь.

– Хорошо, мэм.

Горничная вышла, шурша ситцевым платьем и накрахмаленным передником. Щелчок сообщил о том, что дверь закрылась, но Эмма не подняла головы. Она упорно смотрела на свои колени, дожидаясь, пока хозяйка разольет чай.

Миссис Инкберри заговорила, только подав ей чашку ароматного напитка.

– Эмма, дорогая моя девочка.

Именно так сказала бы тетушка – сердечные слова, произнесенные заботливо, с легкой интонацией разочарования в самом конце.

Конечно же, миссис Инкберри разочарована. Любой, кто любит Эмму и тревожится о ней, был бы разочарован. Она позволила мужчине оскорбить себя и не остановила его. Хуже того, одно прикосновение его губ перечеркнуло годы добродетельного поведения. Она не просто приняла его поцелуй. Она наслаждалась им.

Даже сейчас воспоминание о поцелуе переносило ее от сожалений к радости.

Следующая фраза миссис Инкберри вернула Эмму в реальность.

– Эмма, ваша тетушка воспитывала вас в строгости, учила вас тому, что хорошо, а что плохо. Но я вполне могу понять, что без ее чуткого руководства вы можете… – последовала деликатная пауза, – запутаться.

Это слово прекрасно описывало ее смятение и непостижимые поступки. Эмма кивнула, соглашаясь с мудрой собеседницей.

– Теперь, когда Лидии больше нет с нами, вам не с кем посоветоваться. Кроме меня, конечно. Я знаю вас с пятнадцати лет, и мне хотелось бы думать, что Лидия поручила бы мне наставить вас на путь истинный, сбейся вы с верной дороги, заложенной в вас воспитанием. Вы давно уже не девочка, а зрелая женщина, я это прекрасно понимаю…

«Если я зрелая женщина, то не обращайтесь со мной как с ребенком. Прекратите отчитывать меня».

Возмущенные, дерзкие слова вынырнули из ниоткуда. Эмма прикусила губу и не позволила им соскользнуть с языка.

– Будучи незамужней девой, – продолжала читать мораль миссис Инкберри, – вы до сих пор пребываете в блаженном неведении относительно того, какими могут быть мужчины. Как грубы бывают их поступки, если они не являются истинными джентльменами.

– Ничего подобного прежде не случалось! – выкрикнула Эмма. – Он никогда… – Она запнулась, припомнив происшествие в «Шоколаде». Она не могла солгать миссис Инкберри. – Он никогда не был груб.

– Я рада слышать, что то, чему я стала свидетелем, единственное недостойное деяние с его стороны, – отрезала миссис Инкберри, заставив Эмму поежиться. – И все же, моя дорогая, я просто обязана заменить тетю Лидию и предупредить вас. Мужчины, какими бы они ни казались, способны привести женщину к дурному.

Как столь прекрасный поцелуй может быть дурным? В груди у нее вновь вспыхнуло возмущение, горячее и яростнее прежнего.

– Неужели так ужасно целоваться с мужчиной?

– Да, ужасно, – мягко прожурчала миссис Инкберри. – Если этот мужчина не твой муж или по крайней мере не жених. Он предлагал вам брак?

Эмма уставилась на сжавшиеся в кулачки руки в перчатках.

– Нет.

– Как вы считаете, он может начать ухаживать за вами должным образом и жениться на вас?

Эмма вспомнила о череде любовниц, которых Марлоу бросил за те годы, пока она работала его секретарем. Любовниц, которые ничего не значили для него, любовниц, о которых он ни разу не вспомнилпосле расставания.

– Нет.

– Мужчина, пристающий к даме в книжном магазине, но недостаточно благородный, чтобы ухаживать за ней, познакомиться с ее друзьями и семьей и предложить ей брак, – не джентльмен. Вы и сами знаете это, Эмма. Ваше воспитание позволяет вам отличить плохое от хорошего.

– Этот поцелуй не показался мне плохим, – упрямо произнесла Эмма.

Миссис Инкберри вздохнула.

– Лидия всегда говорила, что вы слишком сильно похожи на мать.

Застигнутая врасплох, Эмма открыла глаза и пораженно уставилась на тетушкину подругу.

– Тетя рассказала вам, – начала понимать она. – Она рассказала вам о моих родителях?

– Что они были вынуждены пожениться? Да.

Эмма, должно быть, не сумела скрыть душевных страданий, и миссис Инкберри нежно погладила ее по руке, успокаивая.

– Ну, полно, – проговорила она. – В итоге ваш отец женился на вашей матери и сделал ее честной женщиной, так что теперь уже нечего стыдиться.

– Но она открыла вам, что моим родителям пришлось пойти под венец. Если бы этого не произошло, я бы… я была бы… незаконнорожденной. – Она заерзала, окончательно лишившись мужества. – Кому еще тетушка рассказывала об этом? Миссис Моррис знает?

– Больше никто не знает, Эмма, включая мистера Инкберри. Я долгие годы храню секрет Лидии. Лидия чувствовала себя ответственной за вас. Эта ответственность тяжким грузом лежала на ее плечах, и бывали времена, когда ей нужно было выговориться и посоветоваться со мной. Детьми они с мистером Уортингтоном так и не обзавелись, знаете ли, а я воспитала четырех дочерей. Прошу вас, не расстраивайтесь по поводу того, что она доверилась мне.

Эмма покачала головой, встревоженная не столько тем, что миссис Инкберри в курсе обстоятельств ее появления на свет, сколько тетиным замечанием.

– Тетушка всегда говорила мне, что женщина сама должна устанавливать границы приличия, поскольку мужчины на это не способны. Вы тоже так считаете?

– Да, конечно, все в руках женщин. На мужчин нельзя полагаться. Предоставленные сами себе, мужчины не в силах проявить сдержанность. Они обладают определенными… животными инстинктами, коих у нас просто нет.

Видимо, она – исключение из правил, решила про себя Эмма. При первом же испытании оказалось, что ее сдержанность не выдерживает никакой критики. Сдержанности попросту не существует. Границы приличия – последнее, о чем она думала, целуясь с Марлоу.

– Моя мать развлекалась с отцом до свадьбы. И тетушка считала меня ее копией?

Не потому ли Эмма продолжала напоминать себе, что Марлоу поступил нехорошо? Не была ли она в душе безнравственной женщиной, которая только притворяется порядочной?

– Я не гедонистка! – взорвалась она. – И я не безнравственна. Тетушка считала меня такой?

К ее удивлению, миссис Инкберри улыбнулась.

– Полагаю, тетя просто имела в виду, что вам присуща сильная тяга к романтизму и приключениям, а также врожденное любопытство. Обладая такими качествами, вы время от времени должны бунтовать.

Эмма дотронулась до крохотного шрама в виде звездочки на щеке. Бунты всегда влекут за собой определенные последствия, причем весьма болезненные. Она не хотела быть мятежницей. Она опустила руку и глотнула чаю.

– Но, Эмма, поддавшись своей природе, ваша мать совершила ошибку, которая дорого бы ей обошлась, если бы ваш отец не поступил как джентльмен. У меня сердце кровью обливается при мысли, что вы можете пойти по ее стопам. Будь Лидия жива, она бы тоже испугалась.

Эмма сделала глубокий вдох и обратилась к своему здравому смыслу. Потом заглянула в теплые, сочувствующие карие глаза.

– Я не хочу опорочить память тетушки своим недостойным поведением, – сказала она. Но почему вдруг на грудь навалилась невыносимая тяжесть и начала давить, давить, пока Эмма не лишилась дыхания?

«Посмотрите сюда. Вот где скрывается правда».

Тяжесть коренилась в том месте, куда Марлоу положил руку, произнося эти слова. Не обращая внимания на тяжесть, Эмма продолжила:

– Я не хочу опорочить себя.

Миссис Инкберри засветилась от удовольствия и одобрения.

– Очень мудрое решение, Эмма. Мудрое и здравое.

– Да, – глухо произнесла она. – Я знаю.

– Есть прием, моя дорогая, при помощи которого женщина может защититься от слишком настойчивого мужчины. Один верно направленный удар коленом. Я обучила ему своих дочерей. Хотите, и вам покажу?

– Благодарю вас, миссис Инкберри, но в этом нет нужды. – Эмма залпом осушила чашку.

В этом действительно не было нужды, потому что Эмма не собиралась позволять Марлоу и дальше распускать руки. И не важно, как она чувствует себя, когда это происходит.

Отпустив экипаж, Гарри стоял в сумерках на тротуаре Литтл-Рассел-стрит со стопкой книг, завернутых в бумагу и перевязанных бечевкой. Он смотрел на дом Эммы, но не решался пересечь улицу и войти внутрь. В освещенном окне общей гостиной мелькали дамы, и хотя Эммы среди них не было, он не смог бы пробраться в здание незамеченным. Он поднял глаза на окна Эммы, увидел, как она прошла мимо одного из них, и снова перевел взгляд на гостиную, лихорадочно обдумывая план проникновения.

Если бы несколько месяцев назад кто-нибудь сказал ему, что он будет томиться под окнами квартиры мисс Эммалайн Дав, сгорая от вожделения, Гарри назвал бы этого человека безумцем. Но тогда он не знал, какой соблазнительной может быть хрупкая рыжеволосая девушка с веснушками на носу. Он не догадывался, какие страсти таятся под сдержанной, девственно-чистой скорлупкой его бывшей секретарши и какое пьянящее наслаждение он испытает, выпуская их наружу. Теперь он знал, и это было настоящим мучением. Сладкой, болезненной пыткой.

Гарри поставил книги на землю и прислонился к кирпичной стене дома на другой стороне улицы. За последние несколько часов он сотни раз представлял себе тот поцелуй. Он помнил каждую деталь: мягкие сладкие губы, ее руки вокруг его шеи, притягивающие к себе, жар ее тела, неловко, неопытно касающегося его, говорящего о том, что она никогда прежде не целовалась. Но ярче всего представлялось ее лицо после поцелуя. Она не улыбалась, но светилась таким удовольствием, что у него перехватило дыхание. Никогда в жизни Гарри не видел подобной сияющей красоты. Ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы отпустить ее и уйти.

Он ждал, что она пойдет за ним, целую вечность слоняясь между томиками Байрона и Шелли и прочих давно почивших поэтов. Но вместо Эммы явилась служанка и провозгласила, что хозяйка дома велит ему удалиться. Он сразу понял, в чем дело. Их видели, а из слов горничной стало понятно, кто именно.

Гарри припомнил, что миссис Инкберри была подругой тетушки Лидии, и представил себе, какую унизительную лекцию пришлось выслушать Эмме после его ухода. Он опять посмотрел на ее окна. Зная Эмму, легко вообразить, как в этот самый момент она бранит себя и посыпает голову пеплом. Ему никогда не встречалась женщина таких строгих правил. Похоже, это дело рук ее тети и отца.

Сам он был не в ладу с правилами. Ему хотелось целовать ее снова, и снова, и снова. Вкус ее губ дурманил не хуже опия, и теперь Гарри жаждал ее поцелуев, точно закоренелый наркоман. Вот почему он стоит здесь, полный безнравственных намерений, пытаясь придумать способ прокрасться наверх, в ее квартиру. Он надеялся, что, оказавшись рядом с ним, она отбросит правила и снова подарит ему поцелуи.

У него есть все шансы склонить ее на свою сторону, заставить думать, как он, стоит только проникнуть в ее покои. Ее добропорядочность всего лишь внешняя раковина; под ней Эмма мягкая, точно масло. Она хочет его, и он знает, как сыграть на этом желании, как воспользоваться своим опытом против ее невинности и доставить им обоим удовольствие. Сначала он опьянит ее поцелуями, как пьянила его она. Потом уложит на экзотический турецкий ковер, избавит от глупых идей о том, что пристало делать мужчинам и женщинам, и покажет, чем на самом деле им полагается заниматься.

Мимо прошествовали две дородные матроны, с нескрываемым любопытством осмотрев Гарри и его дорогую, пошитую у портного одежду. Он огляделся и заметил, что мальчишки, игравшие в камушки на углу, бросили игру и тоже смотрят на него, разинув рты. Больше стоять здесь, в этой обители кружевных занавесок и респектабельности рабочего класса, было нельзя.

«К черту все это, – подумал он. – Какая разница, что подумают люди?»

Он оттолкнулся от стены, взял связку книг, устремился к ее двери и вдруг без видимой причины замер посреди улицы.

С уст его слетело проклятие. Он развернулся и пошел к мальчишкам. Через несколько минут один из пареньков стал на шесть пенсов богаче, Эмма получила полное собрание «Тысяча и одной ночи» в переводе Бертона, а Гарри ехал домой в наемном экипаже, размышляя, не он ли сам повредился умом.

Глава 15

Подари мне поцелуй, а потом еще; добавь к нему двадцать и не забудь про сто.

Роберт Херрик, 1648 г.

Тетя Лидия вернула бы книги. Отец сжег бы их. Эмма оставила книги себе.

Она ни секунды не сомневалась в своем решении, вот что поразило ее больше всего. Более того, она решила выставить непристойное собрание в своей гостиной, на полке, которую было прекрасно видно с ее кресла у рабочего стола. Она могла любоваться им, сколько душе угодно, сочиняя опусы о благопристойном поведении. Может, это своего рода лицемерие, но всякий раз, когда она отрывалась от машинки и смотрела на яркие красные обложки, Эмма улыбалась – тайная радость, коей она имела возможность наслаждаться когда пожелает.

Выходит, она все-таки была мятежницей. Подобно невольно слетающим с губ бранным словам в минуты отчаяния и чрезмерному поеданию шоколада в грустные дни, эти книги являлись крошечным мятежом против строгих рамок ее воспитания. Однако с поцелуем Марлоу дело обстояло иначе. Это был куда более серьезный бунт, чем несколько ругательств или непристойная литература.

Миссис Инкберри совершенно справедливо напомнила о хрупкой природе женской добродетели и тех последствиях, с которыми придется столкнуться несчастной, утратившей ее. И все же стоило Эмме вспомнить о Марлоу и о происшествии в книжном магазине, в душе ее начинало клубиться темное, горячее желание – еще один тайный восторг, но в отличие от первого она не могла себе позволить насладиться им. Не успевал он появиться, как Эмма тут же подавляла его, приговаривая, как вредно лелеять нескромные мечты о виконте, который никогда не даст ей своего имени.

Последнее время они обсуждали ее труды через курьера, но, получив от него записку с требованием возобновить личные встречи, Эмма была уверена, что время излечило ее, что она уже собрала волю в кулак. Прошло около двух недель после поцелуя в книжном магазине Инкберри – вполне достаточно, чтобы взять себя в руки и подавить бесстыдные мысли и порывы.

Но стоило в среду вечером переступить порог конторы, как Эмма поняла, что жестоко ошибалась. Как только секретарь объявил о ее приходе и Марлоу повернулся к ней от окна, его улыбка пронзила ей сердце, всколыхнув воспоминание о болезненно-сладостном удовольствии, которое она испытала от прикосновения его губ. В его взгляде читался тот же темный, тайный голод, и Эмма поняла, что все ее усилия пошли прахом. Что поцелуй создал между ними невидимую связь, которая никогда не прервется. И через двадцать лет ничего не изменится. Едва Эмма увидела Марлоу, и ее вновь охватила безудержная радость.

Эмма неуверенно остановилась в нескольких футах от кресла, стоявшего напротив его стола, намертво вцепившись в ручку кожаного портфеля. Казалось, она не в силах двинуться дальше, не в силах сделать еще хоть шаг.

– Привет, – выдохнула она.

– Эмма… – Его губы растянулись еще шире, и удовольствие в груди стало невыносимым. Эмма опустила глаза, но это не помогло – из нагрудного кармана его темно-синего сюртука выглядывал краешек розовой благодарственной открытки, которую она послала ему за книги. Эмма прикусила губку.

– Это все, сэр?

Обыденный голос секретаря разрушил чары. Марлоу посмотрел мимо нее.

– Да, спасибо, Куинн.

Секретарь вышел, и Эмма преодолела последние футы до стола Марлоу. Она села, поставила портфель у ног и попыталась вспомнить, зачем она здесь.

– Обсудим исправления, милорд? – Она старалась говорить четко и по-деловому, каждой клеточкой тела ощущая открытую дверь в приемную, прекрасно понимая, что секретарь, который сидит сейчас на ее бывшем месте, может услышать их разговор. – Они настолько многочисленны?

– Нет. Почему вы так решили?

Она не стала объяснять ему причину. Не скажешь ведь, что, сидя за пишущей машинкой, она не столько работала, сколько разглядывала книги в красных кожаных обложках и пыталась выбросить из головы Марлоу и его поцелуй.

– Я подумала, вы именно поэтому пожелали встретиться лично.

Он бросил взгляд на открытую дверь, наклонился и прошептал:

– Я пожелал встретиться лично, потому что хотел увидеть вас.

Заклубившаяся в груди радость прорвалась наружу яркой улыбкой.

– О!

Он подвинул к себе стопку бумаг.

– Но раз уж вы спросили, у меня действительно имеется несколько замечаний. – Он начал листать страницы. – Вы слишком затянули с рассказом о ванильном суфле. История шоколада больше похожа на школьный урок. Нужно добавить остроты, образности. Если вам требуется помощь, буду рад оказать вам ее.

Эмма втянула воздух через зубы, и Гарри посмотрел на нее невинным взглядом:

– Что-то не так?

– Нет. – Она откашлялась. – Все хорошо. Что еще?

Он снова посмотрел на листочки:

– Думаю, это все. За исключением того, что в рецепте карамельного соуса вы забыли указать сахар.

– Правда?

Он с улыбкой кивнул:

– Было трудно сосредоточиться, да?

Эмма ни за что на свете не призналась бы в этом.

– Позвольте взглянуть.

Он протянул ей статьи, и Эмма убедилась, что действительно упустила из виду самый важный компонент карамельного соуса. Кроме того, несмотря на все заверения Марлоу, она обнаружила, что ошибка в, рецепте, мягко говоря, далеко не единственная. Листочки были испещрены его исправлениями и замечаниями.

Боже правый, если она и дальше будет витать в облаках, ее писательская карьера окажется под угрозой.

За спиной послышалось деликатное покашливание. Они с Марлоу дружно посмотрели на дверь и увидели Куинна.

– Я закончил на сегодня, сэр, уже шесть вечера, – проговорил секретарь. – Есть еще задания?

– Нет, Куинн, можете идти.

– Хорошо, сэр. Если это все, то я желаю вам доброго вечера. – Секретарь с поклоном удалился, и через несколько секунд Эмма услышала, как хлопнула входная дверь. Они с Марлоу остались наедине.

– Я сегодня же внесу изменения, – поспешно выпалила она, убирая бумаги в портфель. – Вы прочитали мои наброски?

– Да. – Он взял другую стопку листов. – Вполне приемлемо, но я хотел спросить вас об одной вещи. – Он начал перебирать странички. – Подождите минутку, сейчас найду.

Из-под широких полей соломенной шляпы Эмма внимательно наблюдала, как он пытается отыскать нужный листок. Локон темных волос упал на лоб, Гарри машинально убрал его, но волосы вновь выбились из прически. Ей захотелось протянуть руку и потрогать их, покрутить в пальцах. Ей захотелось прижаться губами к его губам. Ей захотелось…

– Вот. – Он постучал пальцем по строчке в тексте. – Что такое язык веера?

Она сделала глубокий вдох, решительно прогоняя фантазии о поцелуях.

– Тетя рассказывала мне о нем, когда я была девочкой. А поскольку я собралась писать о веерах, то подумала, что будет забавно рассказать об этом.

– Но что это такое? – пронзил он ее взглядом.

– Говорят, женщины в прежние времена пользовались веерами для передачи сообщений молодым людям, к коим они питали романтический интерес. К примеру, женщина хотела дать понять мужчине, чтобы он пригласил ее на танец, или намекала, что хочет познакомиться с ним, и для этого она пользовалась особыми жестами.

– Жестами? Не понимаю, о чем вы толкуете. – Он вышел из-за стола. – Покажите мне.

– Что, прямо сейчас?

– Да. У вас есть с собой веер?

– Конечно, – Она достала из кармана летний веер из слоновой кости и полосатого зеленого шелка. – Я летом всегда ношу веер.

– Превосходно. – Он знаком пригласил ее подняться. – Я не имею представления о языке веера и хочу лично посмотреть на эти жесты.

Эмма поднялась с кресла. Подумав немного, она указала на другой конец комнаты:

– Идите туда и встаньте в дверном проеме. – Она подождала, пока он выполнит ее просьбу. – Теперь представьте, что мы на балу…

– Не могу, – перебил он ее. – Я не могу представить, что мы на балу, пока на вас эта жуткая шляпа.

– Она не жуткая! – выпалила Эмма, но рука автоматически взметнулась к головному убору. – Что с ней не так?

– Все. Почему женщины до сих пор цепляют к шляпам перья, выше моего понимания. У вас такой вид, как будто вы натянули на голову зад страуса. Кроме того, поля настолько широкие, что я вижу ваше лицо, только когда вы поднимаете голову, а мне нравится смотреть на ваше личико. Снимите шляпу.

Критику лучшей ее шляпки – шляпки, за одни перья которой она выложила целый шиллинг, чтобы шагать в ногу с модой, – эту критику можно было простить за высказывание о ее личике. Эмма убрала веер в карман, отколола шляпную булавку, сняла шляпку и положила на стол. Потом снова вынула веер.

– А теперь представьте, что мы на балу. Вы только что пошли, и, хотя мы с вами не знакомы, я заметила вас, и вы мне понравились.

– Это и представлять не надо, – сказал он, одарив ее самодовольной улыбкой. – Вы же сами назвали меня красивым, помните?

– Не отвлекайтесь, – с притворной суровостью велела Эмма и открыла веер. – Видите, как я держу его, в левой руке, у лица, глядя поверх веера? Это значит, что я хочу познакомиться с вами.

Он склонил голову набок, внимательно изучая Эмму через комнату.

– А если бы вы взяли его в правую руку? Это значило бы что-то еще?

– Да, этим я намекнула бы вам о встрече. Я вышла бы из зала, а вы должны были бы последовать за мной.

– И люди действительно занимались этим? – с сомнением протянул Гарри. – Вы ничего не выдумываете?

Эмма рассмеялась:

– Я и сама обвинила тетушку во лжи. Я сказала: если вы хотите передать тайное послание, веер вряд ли поможет вам, потому что окружающие увидят ваши знаки и все поймут. Но тетя Лидия настаивала на том, что и она, и ее подруга объяснялись таким образом с кавалерами на балах и приемах.

– Я не верю, – покачал он головой. – Мужчины никогда не стали бы заниматься подобной чепухой. Все слишком запутанно, слишком невнятно. Откуда мужчине знать, беседуете вы с ним или просто используете веер по прямому назначению? Мужчина может легко ошибиться. Мы предпочитаем прямое, открытое общение.

– Да, но женщинам не дозволяется вести себя открыто. Если мне захочется познакомиться с вами, я не смогу просто подойти к вам и представиться.

– Очень жаль. Я не ошибусь, если заявлю от лица всех мужчин: мы были бы счастливы, веди себя женщины более непринужденно.

– Нисколько не сомневаюсь, но так не делается. Вы знаете это не хуже меня. Конечно, я могу спросить у друзей, не знакомы ли они с вами и не представят ли нас друг другу, но могу и не отважиться на такой поступок. Слухи быстро распространяются, знаете ли.

– Сохрани Господь общество, которое позволит женщине действовать напрямую. Ну ладно, допустим, я правильно истолковал ваш сигнал о том, что вы хотите со мной встретиться. – Он направился к ней. – А поскольку я питаю слабость к рыжеволосым, то, безусловно, не откажусь.

От удивления у Эммы перехватило дыхание, пальцы со всей силы стиснули веер и побелели.

– Вы предпочитаете брюнеток.

Он остановился перед ней и поднес руку к ее лицу. Их глаза встретились, он начал наматывать на палец выбившуюся прядь ее волос.

– Я пересмотрел свои пристрастия.

Дотронувшись пальцами до ее щеки, он убрал прядку волос ей за ухо. Эмма задрожала от этого легкого прикосновения.

– А вы не пересмотрели, Эмма?

Он спрашивал ее о чем-то. Эмма моргнула.

– Что?

– Вы говорили, что я вам не нравлюсь, – напомнил он ей и легко, словно перышком, провел по ее ушку, щекоча. – Вы называли меня распутником.

– Вы такой и есть. – К несчастью, этот факт не охлаждал ее пылких фантазий. Эмма закрыла глаза и постаралась вспомнить беседу с миссис Инкберри, но мысли о добродетели не помогли.

Его рука обняла ее за шею. Теплая ладонь легла на затылок, большой палец погладил щеку.

– И я все еще не нравлюсь вам?

– Я никогда не питала к вам неприязни.

Он недоверчиво хмыкнул, заставив ее открыть глаза.

– Да, я действительно утверждала, что вы мне не нравитесь, и, когда говорила, верила в это, но наделе все оказалось не так. Не совсем так. Я не одобряла вашего поведения и обижалась на вас за то, что вы не хотели дать моим произведениям шанса, которого они заслуживают. А еще не принимали меня как должное, когда я работала вашим секретарем. Я ненавидела такое отношение к себе и больше не позволю вам так со мной обращаться. Но сколько я ни старалась невзлюбить вас, ничего не получилось. – Она судорожно сглотнула. – Стоило мне по-настоящему разозлиться на вас, вы всегда находили ко мне подход. Смягчали мой гнев, или подыскивали нужные слова, или заставляли смеяться.

Он улыбнулся:

– Может, все дело в том, что я все-таки симпатичный малый, несмотря на все мои недостатки? Очаровательный, умный, скромный…

Эмма рассмеялась. Не смогла удержаться. Он действительно был очаровательным, она всегда это знала, хотя и не всегда была способна оценить, как сейчас.

Но это не значит, что она позволит ему взять над ней верх. Когда он склонился к ней, она со стуком захлопнула веер и прижала его к своим губам прежде, чем Гарри успел коснуться их. Он выпрямился и отпустил ее.

– Это какой-то знак?

Она кивнула и опустила веер.

– Это значит, что я не доверяю вам.

– Эмма! – наигранно оскорбился он и положил руку ей на талию. – Вы не доверяете мне?

Она сбросила его руку.

– Ни на йоту.

– Вам нравится усложнять мне жизнь, не так ли?

Ее улыбка стала еще шире.

– Привлекательная идея, да.

– Наслаждайтесь, пока можете, потому что я непременно возьму реванш. Так на чем мы с вами остановились? – Он нахмурил брови, делая вид, что припоминает. – Ах да, я правильно понял ваш намек о том, что вы желаете познакомиться со мной. Предположим, исполненные благих намерений друзья представили нас друг другу. Итак, следующий шаг ясен. – Он поклонился ей. – Мисс Дав, позволь те пригласить вас на танец.

– Мы не может танцевать. Музыки нет.

– Это наш звездный час. Не надо портить его банальностями. – Он взял ее руку в перчатке в свою ладонь, вторая ладонь легла ей на Талию. – Мы можем спеть.

– Я не пою, – возразила она, но сама уже убрала веер в карман и положила руку ему на плечо, приготовившись к танцу. – В раннем детстве я подслушала, как викарий говорил моему отцу, что мне медведь на ухо наступил. С тех пор отец приказал мне в церкви беззвучно открывать рот. – Она замолчала, удивившись тому, что такие давние воспоминания до сих пор больно ранили. Она постаралась избавиться от них и улыбнулась. – Без сомнения, паства была благодарна.

Марлоу не улыбнулся в ответ, и, как ни странно, серьезный вид только добавил ему очарования.

– Пойте как пожелаете, Эмма. Чем громче, тем лучше. Да доходи вы на коростель, мне все равно.

Боль прошлого внезапно навернулась на глаза, Эмма заморгала и поспешно отвела взгляд. Грудь сдавило.

– Благодарю, но все же будет лучше, если споете вы.

– Хорошо. – Он принялся раскачиваться взад-вперед, увлекая ее за собой: – И два, и три, и четыре. – Марлоу запел хорошо поставленным баритоном, и они закружились в вальсе под одну из бессмысленных баллад Гилберта.

Она рассмеялась, прервав песню, но он не сбился с шага.

– «История принца Агиба?» – спросила она, пока он пел ее по комнате в вальсе.

– Да, учитывая вашу любовь к арабским сказкам, песенка показалась мне подходящей.

Он напел еще несколько строчек, они потанцевали и потом по непонятной причине внезапно остановились. Эмма взглянула ему в глаза, и в неожиданно наступившей тишине весь мир поблек и исчез. Весь, за исключением Марлоу.

Он отпустил ее руку и снова положил ладонь на затылок.

– Я не верю, что существует такая вещь, как язык веера, – прошептал он. – Мужчина может неправильно понять знаки. К примеру, когда вы касаетесь веером губ, это якобы означает, что вы не доверяете мне, но я понимаю этот жест иначе.

– Правда?

Он кивнул и начал водить рукой по ее шее над воротом блузки, зарываясь пальцами в волосы.

– Я думаю, вы просите меня поцеловать вас.

– Вовсе нет! – Она слабо дернулась, отдавая себе отчет в том, что не слишком рьяно старается вырваться из его объятий. Похоже, он тоже это понял, потому что оставил ее попытки без внимания. Его пальцы гладили кругами ее затылок, пуская по телу теплые волны. Она решила, что пора выразить протест. – Я не просила вас поцеловать меня.

– Откуда мужчине это знать? Такова моя точка зрения. Вы ведь не можете сжалиться над несчастным, запутавшимся беднягой и напрямую сказать ему: «Я хочу, чтобы вы поцеловали меня». Так не годится. – Он прекратил ласкать ее шейку, его пальцы скользнули вверх и обхватили узел ее волос. Гарри запрокинул ее голову, но вместо того, чтобы поцеловать, замер. Его губы остановились в нескольких дюймах от ее губ. – Леди никогда не произнесет подобных слов, ведь так?

– Так. – Эмма облизнула пересохшие губы. – Не произнесет.

Его ладонь легла ей на спину и крепко прижала ее к сильному, мускулистому телу. Эмма судорожно вдохнула.

– Я не хочу путаться в знаках, Эмма. Не хочу, чтобы вы ударили меня по лицу и назвали грубияном. Итак, как леди держит веер, когда намекает мужчине на поцелуй?

– Не знаю, – выдохнула она. – Тетя мне этого не говорила.

– Проклятие! – Его ресницы опустились и вновь взмыли вверх. – Что ж, придется рискнуть.

И тогда он поцеловал ее. Едва его губы коснулись ее губ, вся решимость Эммы рассыпалась в прах. Вместе с ней канули в Лету предостережения миссис Инкберри, а руки сами собой обняли его за шею.

Его язык дотронулся до ее губ, и она поняла, чего он хочет. Она добровольно открыла ротик, поцелуй тут же стал глубже, его язык сплелся с ее языком. Болезненная чувственность, которую она ощутила в книжном магазине, появилась вновь, на этот раз быстрее и горячее. Когда он убрал язык, она последовала за ним. Это было инстинктивное движение, неподвластное разуму, и Эмма поразилась тому, что внутри ее, оказывается, живет смелое, сладострастное создание, которому нравится отправлять свой язык в рот мужчине.

На вкус он был теплый и свежий, как ягоды, которые они ели на набережной Виктории, и Эмма подумала, не ел ли Марлоу на обед клубнику. Ее ладошки легли на его лицо, словно пытались удержать Гарри на месте, и он оцепенел, позволяя ей исследовать новую, неизведанную территорию. Она снова коснулась его языка, провела по ровной, гладкой линии зубов, дотронулась до внутренней стороны щек. Она остановилась только на миг, чтобы сделать поспешный вдох, и прошлась языком по его губам. На этот раз кожа вокруг них была совсем другой, гладкой, и Эмма поняла, что Марлоу недавно побрился. Она взяла его нижнюю губу в рот и нежно втянула.

Он застонал, по телу прошла дрожь! Это из-за нее, сообразила Эмма. Он чувствовал то же самое, что и она. О, какой восторг! Знать, что она, простая старая дева тридцати лет, может заставить такого повесу, как Гарри, пережинать подобное. Это была власть, мощная, нереальная, упоительная власть.

Но он не дал Эмме насладиться ею. Завладев ее губами, он развернулся и вынудил ее сделать пару шагов назад.

Она уперлась во что-то твердое. В письменный стол. Его руки легли ей под бедра, она вздрогнула от неожиданности и распахнула глаза.

Он сделал то же самое, и какую-то секунду они смотрели друг на друга, дыша тяжело и часто. Потом он подхватил ее и посадил на край стола.

– Вы рассказываете мне про все эти правила, – натужно проговорил он, – но это женские правила.

Он выдернул из-под нее ладони и, не сводя глаз, взялся за верхнюю пуговицу блузки.

Эмма сжалась, ее пальцы сомкнулись на его запястье. Он выжидательно смотрел на нее, глаза невыносимо синие, губы прекрасны, пальцы играют с пуговкой… и ее добродетелью.

– Какие… – Она запнулась, внутри нарастало возбуждение, но осмотрительность не дремала, продолжая нашептывать о грозящей опасности. Однако Эммой двигало нечто еще, отчаянная, болезненная потребность в его прикосновении. – Какие правила у мужчин? – удалось договорить ей.

– Когда вы прикажете мне остановиться, я остановлюсь. – Он сделал глубокий вдох. – Клянусь, что остановлюсь.

Дрожь в его голосе, вот что обезоружило ее. Рука, держащая его запястье, расслабилась, Эмма кивнула. Столь быстрая капитуляция и пьянила ее, и заставляла пылать от стыда.

Она прикрыла глаза, пока он расстегивал первую пуговичку, потом еще одну, и еще, постепенно избавляясь от разделявших их барьеров. Он раздвинул края блузки и прижался к обнаженной коже шеи. Эмма со стоном выгнулась ему навстречу и запрокинула голову, сгорая от сладкого восторга.

Обдавая жарким дыханием ее кожу, Гарри расстегивал пуговицы и крючочки, освобождая Эмму от льна, батиста, атласа и нансука, обнажая ее тело от шеи до груди. Она беспокойно заерзала, пальчики конвульсивно вцепились ему в плечи, когда он поцеловал верх одной грудки, пытаясь свободной рукой расстегнуть белье. Она знала, что должна остановить его, но стоило его пальцам сомкнуться на ее соске, и разлившаяся по телу сладость оказалась так велика, что Эмму затрясло от восторга. Она застонала, но не остановила его.

Он поднял голову и взял ее губы в плен, проглотив эхо своего имени. Рука сжала ее грудь, он застонал, не отрываясь, поцелуй стал глубже. Гарри снова коснулся соска, пробегая по нему пальцами под тесной одеждой, и Эмма затрепетала в ответ. У нее было такое чувство, будто она утратила контроль над своим телом, его прикосновения заставляли ее совершать странные, необъяснимые действия, рывками изгибаться в его руках, и остановить это она не могла. Она слышала, как издает, упиваясь его губами, странные стоны, сдержанные, примитивные звуки, ощущала, как тонет в сладострастном тумане. Ничего подобного она в жизни не переживала и хотела, чтобы это длилось, длилось и длилось целую вечность.

Внезапно, без предупреждения, он оборвал поцелуй, отдернул руку от ее груди, выпрямился и принялся застегивать ее одежду, бормоча под нос проклятия.

Оглушенная Эмма попыталась прийти в себя. Она открыла глаза и посмотрела на него. Он старательно отводил взгляд, сосредоточившись на своей задаче. Вечернее солнце заливало комнату мягким светом, но в лице Гарри не было ни намека на мягкость. Только опустошение.

– Я не просила вас остановиться, – пробормотала она, ужаснувшись своей беспринципности.

– Знаю. – Он хохотнул, коротко и хрипло. – Боже, я знаю это.

Руки его замерли, кулаки сжались, схватив ее за блузку. Он неожиданно отпустил ее и отвернулся.

– Темнеет, – бросил он через плечо. – Я провожу вас до дома. Мы поедем в моем экипаже, и мне плевать, хорошо это или плохо.

Эмма не стала спорить. В данных обстоятельствах разглагольствовать о хороших манерах было по меньшей мере глупо, темный, сжигающий голод клубился внутри ее, готовый прорваться наружу при малейшем его прикосновении А Гарри непременно коснется ее снова. Она обманывала себя, полагая, что не позволит ему этого.

«Стоп!» – уныло подумала она. Какое легкое слово. А как трудно его произнести.

Глава 16

Когда у человека есть интересные знакомые, нет ничего лучше приятных бесед.

Миссис Бартлби «Соушл газетт», 1893 г.

Не заняться с Эммой любовью – это один из самых трудных поступков в жизни Гарри. К. тому же один из самых глупых, начал подумывать он. Он поерзал на сиденье экипажа, стараясь унять боль желания, но все зря, поскольку источник его страданий сидел прямо напротив него, соблазнительно растрепанная, губки распухли от его поцелуев.

Слава Богу, она смотрела не на него, а на жуткую соломенную шляпу, лежащую на ее коленях. Наверное, думала, что черти уже готовят ей сковородку.

Экипаж подскочил на кочке. Гарри поморщился и снова попытался устроиться поудобнее. Прислонился головой к спинке сиденья и закрыл глаза, проклиная девственниц, приличия и необъяснимые приступы благородства, все чаще нападавшие на него в эти дни.

«Прикажите мне остановиться, и я остановлюсь».

О чем он думал, произнося эту идиотскую фразу? Хуже того, не она остановила его. Это сделал он. И почему?

Вспомнил, где они находятся, вот почему. Решил, что первый раз это должно произойти не на письменном столе.

Гарри хотелось выйти и подставить голову под лошадиное копыто. Пусть лягнет как следует, может, тогда он потеряет способность думать.

Экипаж затормозил, и Гарри вздохнул с облегчением. Не успел кучер открыть дверцу и выдвинуть лесенку, как Гарри был уже снаружи и протягивал Эмме руку. Он дошел с ней до парадного входа.

– Спокойной ночи, Эмма, – поклонился он и собрался уйти.

– Вы… – Она замялась, откашлялась и махнула шляпой в сторону двери. – Не хотите войти?

В его душе вспыхнула искорка надежды, но он быстро потушил ее, вспомнив, с кем имеет дело.

– Зачем? – спросил он напрямую. – Вы приглашаете меня к себе?

Она тут же залилась краской.

– Нет. Конечно, нет. Я просто подумала… может, немного чаю. – Она встретилась с ним взглядом. – В гостиной. Внизу.

Она хочет чаю? Он ушам своим не мог поверить.

– Чай?

Она кивнула:

– Осмелюсь сказать, нам обоим не помешает подкрепиться.

Временами он задавался вопросом: а настоящая ли она? Ему вдруг пришло в голову, что четыре месяца тому назад в нее вселился какой-то злой дух, задумавший превратить его жизнь в ад. Может, однажды летом он забыл оставить в пещерах Торки булавку, и теперь пикси преследуют его, чтобы отомстить?

– Если у вас есть виски и сифон, я, возможно, приму ваше приглашение. Бог свидетель, я бы выпил спиртного. Иначе нет. Я еду домой.

Если у него остались мозги, он поехал бы в бордель.

– У миссис Моррис наверняка найдется бутылка виски.

Гарри внимательно посмотрел на нее, и беспутная натура взяла верх. Он может быть очень настойчивым, если захочет. Поразмыслив, он решил, что у него имеется неплохой шанс подняться наверх, в ее квартиру, и заняться любовью в ее постели.

– Тогда с удовольствием, – сказал он, проходя за ней в дом.

Известная своим неуемным любопытством миссис Моррис слонялась в гостиной и не замедлила выразить несказанную радость при встрече с бывшим работодателем Эммы, щедро приправленную беспокойством по поводу неожиданного визита английского пэра. Эмме следовало предупредить ее заранее. Хотя ей, конечно же, не привыкать к благородной компании – к примеру, тетушка Эммы была ее дорогой подругой и очень уважаемой леди, женой третьего сына баронета. Чашечку чаю? Конечно, Эмма, пожалуйста, если только его сиятельство не предпочитает виски? О нет, с жаром уверяла она его сиятельство, ей не составит никакого труда приготовить чай с бутербродами. Всем известно, что джентльмены должны поддерживать силы. Она, конечно же, сама обо всем позаботится, проворковала миссис Моррис и вихрем унеслась проверять, есть ли на кухне еда, достойная виконта.

Эмма присела на кошмарный диван и начала стягивать перчатки.

– Бедная миссис Моррис! Чай с бутербродами, надо же. Да еще в столь поздний час! Уже семь вечера.

– Я голоден. – Гарри сел рядом и поцеловал ее в уголок губ. – Очень голоден.

– От вас одни беспокойства, – критически заметила Эмма, но при этом затаила дыхание, возродив в Гарри надежду.

– Это одна из привилегий пэра. Мне полагается доставлять беспокойство. – Он склонился, чтобы поцеловать ее в губы.

Эмма отодвинулась.

– Вы вроде бы хотели выпить.

Он положил руку на резную деревянную спинку.

– Я передумал. Если ваша хозяйка будет лично следить за поварихой, то задержится в кухне, и мы дольше пробудем наедине.

Эмма с тревогой оглянулась на дверь:

– Мы не одни. Сюда в любой момент могут войти. Кроме меня, здесь живут и другие люди.

– Давайте рискнем. – На этот раз ему удалось отвоевать краткий поцелуй. – Будьте безрассудны.

– Я никогда не рискую.

– Да, – печально вздохнул он. – Я знаю.

Гарри внимательно посмотрел на ее профиль, на деликатную линию щечки. В комнате сгущались сумерки, но он сидел так близко, что видел золотистые кончики ее ресниц, крохотный шрам в виде звездочки на щеке, маленькую круглую родинку у ушка. Он поцеловал ее.

– Гарри, – прошептала она, поднимая плечико и отталкивая его подбородок, но он счел этот жест не слишком настойчивым.

– Я буду следить за дверью, – пообещал он, касаясь губами щеки. – Полагаю, закрыть эту чертову штуку никак нельзя?

– Боже, нет!

В ее голосе послышалось столько неприкрытого ужаса, что он непременно рассмеялся бы, не будь ситуация такой скверной.

– Раз я не могу закрыть дверь и поцеловать вас так, как мне хотелось бы, придется завести разговор, – пробормотал он.

Она оперлась было на спинку, но, почувствовав его руку, вновь подалась вперед.

– Эмма, расслабьтесь, – сказал он, убирая руку с дивана. – Откиньтесь назад и закройте глаза.

Она послушалась.

– Итак, – произнес он, – о чем станем беседовать? О погоде? О здоровье королевы? О том, как вы сводите меня с ума?

– Почему вы остановились? – едва слышно проговорила она.

Он повернулся к ней, но она не смотрела на него. Она смотрела в потолок. Гарри склонился поближе и сказал ей на ушко:

– У меня имеется идиотское убеждение, что не следует лишать девственницу невинности на моем рабочем столе.

Краска бросилась ей в лицо, но она так и не посмотрела на него.

– Я не сумела бы остановить вас. У меня не хватило бы сил.

– Боже, Эмма! – отшатнулся он. – Я никогда не стал бы принуждать вас силой!

– Я не это имела в виду. Я подумала, что должна остановить вас, один раз, когда вы… хм-м… – Она кашлянула. – Но не смогла произнести этого. – В ее голосе послышались нотки удивления. – Не смогла произнести этих слов, и все тут.

– Потому что вам было хорошо?

Последовала долгая пауза.

– Да.

Он провел костяшками пальцев по ее щечке. Она была мягкой, словно бархат.

– Существует масса способов доставить вам удовольствие, – принялся нашептывать он, размышляя вслух, чувствуя, как страсть вновь закипает в нем. – Последнее время это стало моим любимым времяпрепровождением – думать о том, как я занялся бы с вами любовью, Эмма.

Она вжалась в спинку дивана, словно хотела, чтобы подушка проглотила ее.

Будучи неисправимым оптимистом, Гарри принял это за приглашение. В конце концов, она могла встать и уйти, но не сделала этого.

– Как я сначала вынимаю гребни из ваших волос и локоны скользят между моих пальцев. Длинные, прекрасные рыжие локоны. Как я расстегиваю вашу блузку и спускаю ее с ваших плеч. Как снимаю с вас юбку. – У него пересохло в горле, и он остановился на мгновение. – Вот видите? Я представляю себе все это шаг за шагом.

С ее губ сорвался возглас удивления. Похоже, откровение о том, что он питает фантазии на ее счет, обескуражило Эмму.

– Следом идут корсет и нижняя юбка, – продолжил он. – Кстати… судя по мимолетному дразнящему взгляду, которого я удостоился чуть раньше, я вынужден сказать, что вы носите слишком простое белье, Эмма. Мне бы хотелось увидеть вас в абсурдных шелковых вещичках с перламутровыми пуговками. Эгоизм, конечно. Я питаю слабость к перламутровым пуговичкам, потому что они легко расстегиваются. Потом я сниму с вас корсе!…

– Прекратите говорить о моем белье! – прошептала Эмма, румянец со щек начал распространяться дальше, вниз по шее. – Это не… – она облизнула губы, – это непристойно.

– Непристойно? – Он рассмеялся. – Эмма, снимая с женщины одежду, мужчина забывает о пристойности. И она тоже, если он все делает правильно. Кроме того, мы же просто разговариваем, ведем светскую беседу. – Он уткнулся носом в ее ушко. – Поддерживаем контакт, если можно так выразиться.

Она закашлялась.

– И я все время буду вас целовать. Ваши губы, шею, обнаженные плечи…

– Довольно! – простонала Эмма, но так тихо, что он едва расслышал. – Пожалуйста, прекратите.

– Почему?

– Вы смущаете меня.

– Правда? – Он откинулся на спинку и махнул в сторону двери. – Если не хотите слушать, можете уйти.

Она не двинулась с места.

– Миссис Моррис уже хлопочет. Уйти было бы невежливо.

– Это избавит вас от необходимости выслушивать, что я сделаю дальше. – Он провел пальцем по ее щеке. Затем коснулся губ. – Вам ведь хочется узнать, что будет дальше, да?

Она отрицательно пискнула ему в ладошку, но не ушла. Даже не пересела в стоящее напротив ситцевое кресло в цветочек. Она просто сжала губы, не давая ему гладить их, и окаменела.

– Думаю, пришла пора на время оставить в покое одежду и поласкать вас. – Он задел рукой ее затылок, и Эмма подскочила, как будто ее током ударило. – Я проведу руками по плечам и вниз по вашим обнаженным рукам, – говорил он, чувствуя, как с каждым словом усиливается желание. – Я поглажу ваши грудки, животик, бедра, через сорочку и панталоны…

Она молча задохнулась от возмущения, у нее даже слов не нашлось.

– Вы ведь сейчас в этом? – Гарри скользнул губами по ее шейке. – Я представлял, как избавляю вас и от того, и от другого, но что вы обычно носите?

Она не ответила, и он укусил ее за шейку, ощутив ответную дрожь.

– Эмма, Эмма, скажите мне, – упрашивал он, обжигая губами ее кожу, – чтобы я мог представлять себе это, когда вас нет рядом. Сорочка и панталоны?

Едва заметный напряженный кивок подтвердил его предположение, и он продолжил:

– Оставлю их пока на месте.

– Оставите? – Слова слетели с губ помимо ее воли, и она прикусила губку, по-прежнему не поднимая на него взгляда.

– Придется, – пояснил он. – Я не могу избавить вас от них до того, как сниму с вас ботинки.

– О! – вырвалось у нее.

– Поскольку сегодня на вас пара простых полуботиночек, а не те уродливые штуки с высокой шнуровкой, которые вы обычно носите…

– Я не ношу уродливой обуви! – раздраженно вставила Эмма.

Так как практически вся ее обувь была ужасной, он проигнорировал ее высказывание.

– Сейчас я занят одной очень соблазнительной задачкой – развязываю подвязки, так что не будем спорить, но я обязательно куплю вам красивые туфельки, мисс Дав, при первой же возможности. Дюжины туфелек, легкомысленных,ярких башмачков из бархата и парчи. Прошу вас, не прерывайте меня. Прерывать человека грубо, знаете ли. Итак, теперь, когда я снял с вас ботиночки, пора взяться за чулки…

На этот раз его прервала не Эмма, а звук шагов в коридоре. Гарри застонал и отодвинулся, а Эмма шарахнулась в дальний угол, но дивана не покинула. Еще один положительный знак. Гарри сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь умерить пыл.

В комнату вошла миссис Моррис с чайным подносом в руках. За ней по пятам семенила служанка со вторым подносом, с едой.

– Ставьте сюда, Хоскинс, – приказала хозяйка, пристроив чай на столике у дивана и опускаясь в цветастое кресло. Служанка поставила поднос с сандвичами и пирожными перед Эммой и Гарри, сделала реверанс и удалилась.

– Боже! – с наигранной благодарностью воскликнул Гарри, силясь отдать должное еде, но на самом деле сгорая от страсти. – Такого замечательного чая я лет сто уже не видывал. Да еще приготовленного за столь короткий срок. Вашим жильцам несказанно повезло.

Миссис Моррис с самодовольной улыбкой принялась разливать чай.

– Не все мои постояльцы едят дома, милорд, но те, кто предпочитает мою стряпню, не дадут солгать – я всегда накрываю отличный стол.

Он скосил взгляд на Эмму, но та смотрела в другую сторону, не обращая на его беседу с хозяйкой никакого внимания. Румянец сошел с ее щек, кожа вновь стала молочно-белой.

– Мисс Дав обедает дома? – спросил Гарри.

– Раньше, когда она работала на вас, сэр, то не слишком часто обедала дома. Поздно возвращалась с работы, да. Но теперь, став секретарем этой замечательной женщины, миссис Бартлби, она печатает ее рукописи на дому и почти всегда ест здесь.

Гарри наклонился, взял с подноса печенье с тмином и начал жевать его, стараясь придумать, под каким предлогом удалить разговорчивую хозяйку из гостиной.

– Сахар? – спросила миссис Моррис, наливая ему чай. – Молоко?

– Спасибо, не надо, но, возможно… – Он нахмурился, осматривая поднос, словно искал что-то.

– Да, милорд? – Хозяйка подалась вперед, готовая угодить дорогому гостю. – Желаете чего-нибудь еще?

Гарри робко улыбнулся:

– Нет-нет, я не хочу доставлять вам неудобств.

– Никаких неудобств, что вы! – заверила она его. – Только скажите.

– В таком случае, может, у вас найдется лимон?

– Лимон? – Она посмотрела на поднос, потом на Гарри, и неловко рассмеялась. – Ну как эта глупая Хоскинс могла забыть о лимоне! Я тотчас же принесу.

– Вы так добры! – Он одарил ее своей лучшей улыб кой. – И так заботливы!

Эмма пренебрежительно фыркнула, Похоже, миссис Моррис ничего не заметила. Она волновалась, словно дебютантка.

– Я быстро. – Она поднялась, поправляя прическу, и выпорхнула из комнаты, снова оставив Гарри и Эмму одних.

Гарри подвинулся к Эмме.

– Итак, на чем мы остановились?

– У нее нет лимона, иначе она непременно принесла бы его вместе с чаем. Придется посылать Хоскинс к лоточнику на углу.

– Я надеюсь, что она пойдет сама. Это даст мне время раздеть вас. – Он заглушил ее протесты поцелуем. – Насколько я помню, я снимал с вас чулки. Так как ножки у вас длинные и красивые, это займет не одну минуту. Я стану снимать чулки медленно, очень медленно. И стяну их с ваших прелестных ступней и буду ласкать ваши лодыжки, и икры, и колени. – Он представил себе все это и почувствовал, как тело наполняется вожделением. Это просто невыносимо. Он открыл глаза.

Она смотрела на него, глаза – два огромных блюдца, губки раскрыты.

И он решил, что еще немного потерпит, Гарри склонил голову и поцеловал ее бархатное ушко.

– Думаю, пришел черед сорочки, – пробормотал он. – Я хочу увидеть вашу грудь.

Эмма протестующе пискнула.

– Вы не можете увидеть мою… – Она замолчала, потом попробовала заговорить опять. – Будет темно!

– Заниматься с вами любовью в темноте? Это грех, Эмма. Нет, только на свету, чтобы я мог видеть вас, – прошептал он ей на ушко, и от его горячего дыхания у нее побежали мурашки. – Чтобы я мог видеть, до чего дотрагиваюсь, видеть свои руки на вашем теле.

Пусть медленно, мучительно, но его стратегия срабатывала – дыхание Эммы участилось. Да и он тоже дышал далеко не ровно.

– Я сотни раз представлял себе вашу грудь, Эмма. – Он прикрыл глаза, подкрепляя свои слова поцелуями.

Тело горело, словно в огне.

– Тысячи раз. – Голос дрогнул, и Гарри понял, что теряет контроль над собой. – Он попытался протянуть еще немного. – Я буду снова и снова ласкать ваши грудки, целовать их. – Он взял в рот мочку ее уха и принялся легонько покусывать ее. – Сосать их.

Эмма судорожно вдохнула, отвела его руку прежде, чем он успел остановить ее, и вскочила. Но не бросилась к двери. Вместо этого подошла к окну, подняла оконную раму и набрала полные легкие освежающего вечернего воздуха.

Он хотел было подняться и подойти к ней, но услышал шаги миссис Моррис. Проклятие, а он и забыл о ней! Гарри в агонии рухнул на диван. Со скоростью молнии он расстегнул сюртук, снял его и в непринужденной манере набросил на колени. Гарри как раз тянулся к еде, когда миссис Моррис во второй раз вошла в гостиную.

– А вот и мы, – радостно объявила она. – Приношу свои извинения, милорд, но кухарка целую вечность искала лимон. В самом дальнем углу кладовки лежал, да.

Ее взгляд метнулся мимо Гарри, который жевал сандвич с огурцом, изо всех сил пытаясь быть любезным, к Эмме, жадно глотавшей воздуху открытого окна и судорожно обмахивающей себя веером.

– Эмма, вам нехорошо? – Миссис Моррис озабоченно свела брови.

– Со мной все в порядке, – сдавленно проговорила Эмма, еще быстрее обмахиваясь веером. – Просто… просто в комнате слишком жарко.

– Да, тут тепло, – согласилась хозяйка, опускаясь в кресло. – Вы правильно сделали, что открыли окно. – Она поставила на поднос блюдце с лимоном и с улыбкой взглянула на Гарри. – Эмма такая разумная. Очень милая, уравновешенная молодая женщина. Ее тетушка Лидия была моей лучшей подругой…

Он мог поклясться, что в настоящий момент Эмма не чувствовала себя ни милой, ни уравновешенной. Что до него самого, Гарри пребывал в жутком состоянии. Страсть проникла в каждую клеточку его тела, сердце стучало в груди набирающим скорость паровозом.

Он наблюдал за тем, как миссис Моррис наливает ему очередную чашку чаю, но уже ни за что на свете, даже ценой собственной жизни, не смог бы поддержать пустой вежливый разговор.

– Простите меня, миссис Моррис, – оборвал он ее похвалы в адрес дорогой, покинувшей наш мир подруги, тети Лидии, и бросил взгляд на Эмму, которая так и стояла у окошка с веером в руках. – Боюсь, мисс Дав перегрелась. Не думаю, что чай – напиток горячий, сами понимаете пойдет ей на пользу. Может, стакан воды?

– Мне не нужна вода, – долетел с другого конца комнаты голос Эммы.

– Вы действительно выглядите немного разгоряченной, – сказала миссис Морис. – Полагаю, стакан воды вам не повредит. Это отличная идея.

Гарри с энтузиазмом закивал и, когда хозяйка направилась к выходу, последовал за ней. Они остановились на пороге, Гарри склонился и прошептал что-то миссис Моррис. Она раскрыла от удивления рот, но выполнила его просьбу – вышла и закрыла за собой дверь.

Эмма, насупившись, смотрела, как Гарри идет к ней. Она бросила взгляд на закрытую дверь, потом снова на него.

– Что вы ей сказали? – потребовала она.

– Я не отличаюсь великим терпением, Эмма, а сейчас и последние крохи растерял. Я сказал ей, что хочу поговорить с вами наедине, и попросил оставить нас.

Эмма застонала и прижала к лицу ладони.

– Есть только одна пристойная причина, по которой неженатый мужчина желает поговорить наедине с незамужней женщиной, это – сделать ей предложение, – горько усмехнулась она, подняв голову. – А мы оба знаем, что любое ваше предложение будет абсолютно непристойным.

– У нас мало времени. – Он притянул ее к себе и выложил последнюю карту. – Отведите меня наверх, в вашу комнату. – Он принялся целовать ее. – Давайте покончим с этой мукой.

– Мы не можем! – простонала она. – Миссис Моррис увидит. Она узнает.

– Я отошлю ее куда-нибудь. Заберусь к вам по пожарной лестнице. – У него закончились варианты, страсть и отчаяние затуманивали мозг. – Я заплачу ей за молчание.

Он сразу понял, что допустил ошибку. Не следовало говорить этого.

– Деньги могут все, да? – Эмма высвободилась из его объятий. – Миссис Моррис женщина добрая и порядочная. Она не возьмет ваших денег. И не закроет глаза на происходящее, игриво подмигнув вам. Но даже если бы она и поступила так, это не важно. Мне все равно пришлось бы смотреть ей в глаза.

– И что с того? Вам не выжгут алую букву на груди, если вы этого боитесь!

– Неужели вы не понимаете? Она была подругой моей тети. Она с детства знает меня. Мне придется ежедневно встречаться с ней, и мы обе будем знать, что я была… б-была… – Ее голос задрожал. – Что я была не целомудренна.

– Ради Бога, Эмма, она не ваша подруга. Она была подругой вашей тети. И вам не придется смотреть ей в глаза, если вы этого не захотите. Вы можете переехать. Я подберу вам новую квартиру. Нет, лучше я сниму вам дом.

– Как Жюльетт Бордо? – В ее глазах загорелось прозрение. – А через несколько месяцев я получу ожерелье из топазов и бриллиантов, купленное вашим секретарем и доставленное посыльным вместе с прощальной запиской?

Его словно по лицу ударили.

– Это совсем другое.

– Да неужели? И в чем же разница? – Эмма сложила руки на груди. – Я не танцовщица мюзик-холла. Я заслуживаю благородных ухаживаний.

Он должен был догадаться, что дело примет такой оборот.

– Вы хотите, чтобы я женился на вас, да?

Она в ужасе отшатнулась от него.

– Выйти за вас? – выкрикнула она. – Господи, нет! – Она окинула его неодобрительным взглядом, достойным ее благочестивой тетушки. – Ни одна женщина в здравом уме не выйдет за вас замуж. Вы самый незавидный жених из всех известных мне.

– Это точно. Я рад, что мы прояснили ситуацию.

– И черт побери, Гарри, я в любом случае не собираюсь замуж. Зачем? Я сделала успешную карьеру. Я миссис Бартлби.

– Вы не миссис Бартлби, – выпалил он, не успев прикусить себе язык. – Ваша тетя Лидия – вот кто настоящая миссис Бартлби.

– Это неправда! Идеи, изложенные в статьях, мои!

– Надо отдать вам должное, некоторые из них действительно ваши, такие, например, как оригами и кольца для салфеток, но голос не ваш. Я издал достаточно книг на своем веку, чтобы понять это! Вы не миссис Бартлби, носящаяся с правилами, словно нудная престарелая матрона. – В качестве доказательства он бросил ей в лицо ее же собственные строчки. – Вы не верите, что девушкам возбраняется есть любые части курицы, кроме крыльев. Вы не верите, что девушки не должны есть перепелов или сыр и что им следует выбирать самые простые блюда в меню.

– Правила поведения очень важны, и особенно для юных дев!

– Нет, если эти правила глупы, а заставлять бедных девиц морить себя голодом, потребляя куриные крылышки и обычные пудинги, просто глупо! Это лишено здравого смысла. Будучи человеком разумным, Эмма, вы и сами знаете это не хуже меня. Зачем вы пишете о правилах, в которые не верите?

Глаза ее превратились в щелки. Гарри понял, что шансы попасть в ее спальню практически свелись к нулю, но пребывал в таком расстройстве, что ему было чуть ли не все равно.

– Вы не миссис Бартлби. Вы не тетя Лидия. Вы Эмма. – Он схватил ее за плечи и тряхнул, отчаянно желая выбить из ее головы весь этот бред. – Вы бранитесь и читаете непристойную литературу. Вы страстная, теплая, и самая сладкая девочка, которую я когда-либо пробовал на вкус. И я не верю, что вы действительно вините меня за развод с женой, не верю, что вы не одобряете меня так, как, по-вашему, следовало бы. Будь так, вы никогда не согласились бы вернуться обратно и писать для меня. И я прекрасно знаю, что вы не считаете мои поцелуи преступлением.

– Если два человека не женаты и не помолвлены, это преступление! Преступление! – Она попыталась вырваться, но он не пустил ее.

– Почему? Потому что вам так говорили, но вы ведь чувствуете иначе! Мне известно это с того самого поцелуя в книжном магазине, потому что я видел ваше лицо. Боже, Эмма, оно светилось, как будто солнышко внутри зажглось. Ничего прекраснее я в жизни не видел. И сегодня вы не считали преступлением мои ласки, иначе остановили бы меня! Когда я говорил вам тут всякие вещи, вы могли бы попросить меня удалиться. Могли бы дать мне пощечину. Могли бы осыпать, меня бранью, но вы не сделай я этого. Вы хотели, чтобы я продолжал нашептывать вам на ушко глупости. Вы хотели услышать их. Хотели, Эмма, и вы знаете это.

– Я поступила плохо, выслушивая вас. – Она закрыли уши ладонями. – Но я больше не буду.

– Будете, еще как будете. – Он взял ее за запястья и отнял руки, не ослабляя мертвой хватки. – Женщина, которую я целовал в книжном магазине и в своей конторе, не думала о приличиях. Она просто наслаждалась, принимала ласки как кислород. Та женщина целовала меня так, как женщина должна целовать мужчину.

– Вам ли этого не знать, вы немало женщин перецеловали.

Он пропустил ее выпад мимо ушей.

– Почему вы не можете признаться себе, что чувствуете и что думаете на самом деле? Где же Эмма? Что с ней сталось? Что сталось с той маленькой девочкой, которая обожала валяться в грязи и петь невпопад?

Лицо ее перекосилось, Эмма всхлипнула. Он знал, что причиняет ей боль, но она вынудила его произнести все это, сама довела его до грани.

– Я скажу вам, что с ней случилось. Ее всю жизнь душили и подавляли другие люди и их мнения.

– Да кто вы такой, чтобы, критиковать мою семью? Вы даже не были знакомы с моими родными и ничего о них не знаете!

– Я знаю все, что мне надо знать, благодарю вас. Но им не удалось до конца задушить Эмму, не так ли? Временами она пробивается наружу, и когда это происходит, о Господи, она так прекрасна, что заставляет меня умирать от желания.

Эмма обмякла, воинственный дух покинул ее.

– Уходите, – сказала она. – Просто уходите.

– Вы назвали меня неискренним, Эмма, но лжете вы, а не я. Вы лжете сами себе. Вы отказываетесь от того, что хотите, в угоду тому, что обязаны делать. Вы подавляете свои истинные мысли и стараетесь думать так, как полагается. Вы лжете в сердце, и это самая худшая из всех видов лжи. Вы только и делаете, что стараетесь быть леди. Неужели вы не можете позволить себе быть просто женщиной?

Он отпустил ее руки, но, прежде чем она успела отвернуться, взял ее за подбородок, обнял за талию и поцеловал.

Она не ответила. Она стояла в его объятиях, словно кукла, не отбиваясь, но и не реагируя. Внутри у Гарри что-то сломалось, и он почувствовал, как распадается на части. Он еще крепче прижался к ней губами, охваченный страстью, гневом и разочарованием.

По его пальцам скатилась слеза. Обжигающая, словно кислота.

– Боже! – Он оттолкнул Эмму, в душе разгоралась ярость. Несколько недель он прыгал вокруг нее, как скулящий юнец, и ради чего? Чтобы почувствовать себя нищим с протянутой рукой или скотиной? Надо избавиться от нее. Сейчас же. Раз и навсегда.

Он пробежал пальцами по волосам, поправил одежду и попытался заговорить спокойно, хотя, самому хотелось сломать что-нибудь.

– Я больше никогда не прикоснусь к вам, – сказал он, подходя к дивану, на котором лежал его сюртук. – Никогда. Я снова возведу между нами стену пристойности, и мы будем безучастными, равнодушными коллегами.

Какая насмешка все эти пустые слова! Он сделал глубокий вдох.

– Подумав, я решил, что нам лучше вообще не встречаться лично по поводу вашей работы. Вернемся к письменным обсуждениям через курьеров.

Он развернулся и направился к выходу.

– В этом случае вы сохраните свою невинность, – выпалил он напоследок, – а я – свой рассудок.

Он рывком распахнул дверь, не удивившись тому, что застал по ту сторону миссис Моррис. Хозяйка дома покраснела и выпрямилась. Гарри отвесил поклон и без лишних слов прошел мимо, удивляясь, почему Эмма так переживает по поводу того, что подумает женщина, которая подслушивает частные разговоры и подглядывает в замочную скважину. Да он вообще многого в Эмме не понимает!

Он вышел на улицу и так: хлопнул входной дверью, что стекла в окнах задрожали. Благородные женщины – как чирей на заднице.

Глава 17

Быть все время хорошей – плохой выбор.

Мисс Эммалайн Дав, 1893 г.

Начинался дождик. Эмма сидела за столом и смотрела, как раскачиваются на ветру длинные шторы французского окна, выходящего на пожарную лестницу. Она не знала, давно ли ушел Гарри, но ей казалось, что с того момента прошла целая жизнь. Ее жизнь. Пока куранты отсчитывали минуты и отбивали часы, воспоминания одно за другим проносились в ее мозгу.

Белые платья в грязных пятнах и умоляющий голос мамы, извиняющейся перед отцом за то, что лучший воскресный наряд Эммы снова запачкался.

Беззвучное шевеление губами в церкви, только бы не запеть во весь голос и не оскорбить слух Всевышнего.

Стрижка волос… запах сгоревшей книги… отец на другом конце обеденного стола и месяц ледяного молчания. Она дотронулась до шрама на щеке и почувствовала, как у нее сжимается горло и перехватывает дыхание. Усилием воли она изгнала отца из своих мыслей и стала думать о тете. Сразу полегчало. Дыхание восстановилось. Тетушка была способна на привязанность. Не проходило дня, чтобы тетушка не поговорила с ней. Тетушка любила ее, в этом Эмма нисколько не сомневалась.

Но были и воспоминания о прямой спине, напоминания о том, что нужно носить перчатки, и не бегать, и не показывать эмоций, и всегда быть милой. Вальсы в одном шаге от партнера. Вилки для десерта лежат сверху от тарелки. Носовые платки никогда не крахмалят. Всеми джентльменами владеет животная страсть. Люди не целуются, если они не женаты и не помолвлены.

В памяти всплыли слова Гарри, они больно ранили, потому что были правдой. «Вы не миссис Бартлби. Ваша тетя Лидия. А где же Эмма? Что с ней сталось? Что сталось с той маленькой девочкой, которая обожала валяться в грязи и петь невпопад?»

Она знала, что с ней случилось. За любовь и одобрение она заплатила высокую цену – утратила себя, частичку за частичкой, долгие годы от нее отрывали по крохотному, незаметному кусочку, пока она не превратилась в полузасохшую, полузадушенную и живую только наполовину.

А потом Гарри поцеловал ее, и все изменилось. В тот миг она проснулась, словно очнулась от долгой зимней спячки. Испуганная, да, но воскресшая и живая – каждой клеточкой своего тела, каждым вздохом души. А сегодня вечером она отреклась от всего этого и вновь потянулась к душной, но безопасной раковине, знакомой и одобренной свыше.

Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох, думая о тех поцелуях в конторе и об умопомрачительных вещах, которые мечтала проделать. Даже мысли об этом заставляли ее тело пылать от стыда и возбуждения.

«Отведите меня наверх».

Она бы так и поступила, Господь храни ее, и вся ее добропорядочность растаяла бы под жаром чувственных, неприличных обещаний, если бы она не знала, что хозяйка толчется за дверью в отчаянной надежде услышать о предложении руки и сердца для дорогой племянницы Лидии. Эмме вдруг захотелось рассмеяться. Только представьте себе ошеломление миссис Моррис, которой открылась правда – виконт делает Эмме предложение совсем другого рода, а дорогая племянница Лидии на деле оказалась чувственной, сладострастной гедонисткой, наслаждающейся каждым его словом. Пусть даже слова эти были жестокими и резкими.

«Где же Эмма? Что с ней сталось?» Эмму охватила обида за все то, что у нее отобрали, обида на всех тех людей, чьей любви и одобрения она добивалась. Обида на себя за долгое ожидание, за то, что она не смогла вовремя понять, как богата на самом деле жизнь, как весело рисковать и какими восхитительными могут быть мужские ласки и поцелуи. За то, что она из страха отказалась от всего этого.

Теперь уже слишком поздно. Эмма повернула голову и посмотрела на стоящую поблизости вазу с павлиньими перьями – утешительный подарок на день рождения. Она снова слишком долго ждала.

Быть все время хорошей – плохой выбор. Эмма вскочила на ноги, взяла со стола сумочку, вытащила ключ и удостоверилась, что у нее хватит денег на кеб. Потом задула лампу, притворила французское окно, но запирать его не стала. Эмма вышла из квартиры, закрыла дверь на замок и опустила ключ в сумочку.

Затем незаметно спустилась по черной лестнице и вышла на аллею под проливной дождь. В спешке она забыла и про плащ, и про зонт, и даже про шляпку, но теперь уже ничего не поделаешь. Назад она не вернется.

Эмма выбежала с аллеи и остановилась на углу. Провела рукой по мокрому лицу и покрутила головой, осматривая пустую темную улицу. Ни одного экипажа в поле зрения.

Кебы всегда стоят у отеля «Холборн», вспомнила Эмма и пошла в том направлении, потом побежала. Ловко лавируя на углах, она без передышки промчалась все пять кварталов, остановившись у первого попавшегося экипажа.

– Ганновер-сквер, четырнадцать, – задыхаясь, велела она кучеру. – И плюс полкроны, если доедем за полчаса или меньше.

Она запрыгнула внутрь, и экипаж тронулся с места. Эмма барабанила пальцами по коленям, стучала ногой по полу и каждую минуту меняла положение на сиденье. Экипаж, казалось, еле тащился в Мейфэр, и, как Эмма и ожидала, ее начали одолевать сомнения.

Она даже не знает, дома ли он. Может быть, ушел. В клуб, например. Или к какой-нибудь танцовщице. Что подумают его слуги, когда она явится к нему в дом и попросит о встрече? Что, если она больше не нужна ему? Что, если она совершает самую большую ошибку в жизни?

Эмма отмахнулась от всех сомнений и предостережений. Сегодня она собирается стать непристойной. Эмма приложила руку к солнечному сплетению, которое Гарри называл нутром. Нет, она не совершает ошибки. И не чувствует за собой греха. Она чувствует себя… безумной, дикой. Впервые в жизни ощущает себя самой собой.

В животе все сжималось от страха и волнения. Тело болело от желания. Наверное, эта поездка никогда не кончится.

Эмма открыла окно и высунула голову, прищурившись от струй дождя, хлеставших прямо в лицо. Они рядом с Риджент-стрит. До Ганновер-сквер рукой подать.

И все же прошла еще целая вечность, пока кеб не повернул на Ганновер-сквер и не остановился у дома номер 14. Эмма не стала сверяться со временем, просто дала кучеру полкроны сверху, потому что ей так хотелось, выпрыгнула из кеба и припустила к парадной двери дома Гарри, моля Бога, чтобы впервые в жизни не опоздать. Она схватилась за веревку колокольчика и со всей силы дернула за нее.

Внутри прозвенели куранты, через несколько секунд лакей открыл дверь.

– Да, мисс? – изумленно уставился он на нежданную гостью.

– Мне нужно повидаться с Марлоу. – Она переступила порог с таким видом, как будто каждый день ходит в гости к виконтам. – Его сиятельство дома?

Слуга окинул ее подозрительным взглядом.

– Я… я не уверен, мисс. Я проверю. Кто его спрашивает?

– Скажите ему… – Она замолчала, не зная, что в таких случаях велит этикет. Называть собственное имя ни в коем случае нельзя, псевдоним тоже. – Скажите, что к нему пришла Шехерезада.

Лакей нахмурился, явно посчитав, что девица не в своем уме, но удалился, оставив Эмму дожидаться в холле.

На противоположной стене висело зеркало, призванное отражать свет, льющийся из обрамляющих дверь окон, и Эмма подошла к нему, тихонечко посмеиваясь.

Господь вседержитель, да она настоящее пугало! Неудивительно, что лакей так на нее смотрел. Юбка, прилипла к ногам, промокшая блузка не скрывала белья. Волосы распустились, гребни исчезли, наверняка потерялись в погоне за кебом. А она и не заметила. Часть выбившихся локонов прилипла к лицу, остальные в беспорядке разметались по спине. На золотистую венецианскую мозаику пола с нее натекли целые лужи воды.

Эмма невесело усмехнулась. Не слишком соблазнительное зрелище. Любая женщина, задумавшая подобное, непременно позаботилась бы о своей внешности, прежде чем показываться на глаза мужчине, особенно если тот поклялся больше никогда не видеться с ней. Она попыталась пригладить волосы, пропуская их меж пальцев, но все без толку.

– Эмма?

Услышав его голос, она заглянула в свои глаза в зеркале. «Обратного пути кет, Эмма». Она расправила плечи и повернулась направо, к широкой лестнице.

Он стоял на нижней ступеньке, держась рукой за ажурные кованые перила. Каждый ее нерв дрогнул и застонал – она никак не ожидала застать его полураздетым. На нем были только черные брюки и алый халат, в V-образ-ном вырезе которого виднелась голая грудь. Сердце пустилось вскачь.

На его худом прекрасном лице не отражалось никаких эмоций. Ни легкой улыбки, ни озорного блеска в глазах.

– Я думал, мы договорились никогда больше не встречаться.

– Никакого договора не было. Это вы так решили. А я решила… иначе. – Она подобрала мокрую юбку и направилась к нему – Гарри, мне нужно поговорить с вами.

Он оглядел ее с ног до головы, пока она приближалась к нему.

– Боже мой, да вы промокли насквозь!

– Пришлось пробежать пять кварталов, чтобы поймать кеб. После вашего ухода я долго думала над вашими словами. Над всеми словами.

Он отвернулся, посмотрел на свою руку, судорожно сжимающуюся и разжимающуюся на черной шишечке балясины в форме ананаса. Потом перевел взгляд на нее.

– Вам не следует находиться здесь, Эмма. В доме только камердинер, лакей и я. Большинство слуг уехали в Марлоу-Парк, Остальные отправились с моей семьей в Торки.

Эмма, твердо решив распрощаться с целомудрием, хотела побыстрее покончить с этим, но не знала, как подступить к делу.

– Да, я знаю, но это очень важно. – Она покосилась на лакея. – Не могли бы мы побеседовать наедине?

Он провел ладонью по лицу.

– Господи, мы сегодня не ищем легких путей, да? – Подавив вздох, он развернулся и показал на лестницу: – Поднимайтесь.

Он провел ее наверх, в гостиную, и взялся за колокольчик:

– Я попрошу Гарретта развести огонь.

– Нет-нет. Не надо огня. Мне не холодно. На дворе август. Кроме того, как я могу замерзнуть после всего, что вы мне наговорили? Я и так вся в огне.

Он внимательно изучал ее несколько мгновений, потом прикрыл дверь, оперся на нее спиной и сложил руки на груди.

– О чем вы хотели побеседовать со мной? Я думал, мы и так достаточно наговорили друг другу нынче вечером. Что еще?

– Я хочу рассказать вам одну историю.

Он переступил с ноги на ногу, явно начиная злиться. Опустил руки.

– Вы явились сюда в такой час под проливным дождем, чтобы рассказать мне историю?

Она кивнула и разразилась хохотом.

– Да. Безумие, правда?

– Эмма…

– Все началось с веера из павлиньих перьев. Огромного экстравагантного веера из павлиньих перьев. Он был жутко дорогим, жутко непрактичным, но жутко восхитительным и экзотичным, и я отчаянно хотела его. Я долго колебалась, несколько раз возвращалась в магазин, но никак не могла заставить себя купить этот веер. Он стоил две гинеи, Гарри. Две! Вы знаете, в каком я положении.

Он почти улыбнулся. Почти.

– Вы скряга.

– Я экономная.

– Как скажете.

– В любом случае в тот день, когда вы отказались печатать мою новую рукопись, у меня был день рождения, и…

– День рождения? Я не знал. Вы должны были сообщить мне.

– Я не рассчитывала, что вы запомните мой день рождения. Мне ли не знать, как вы относитесь к подобным вещам. К тому же хозяин не обязан интересоваться днем рождения секретаря. Ну ладно. Одним словом, я ужасно разозлилась на вас зато, что вы понятия не имели, кто такая миссис Бартлби, подумала, что вы никогда не читали моих трудов, и собралась уволиться, но на полпути к дому уже отговорила себя от опрометчивого шага. Я всегда так делала, отговаривала себя от желанных вещей из-за их непрактичности, или пустячности, или непристойности:

– Да, и если я не брежу, мы уже обсуждали сегодня эту тему.

Эмма упорно гнула свою линию.

– Я решила пойти и купить тот веер себе в подарок и направилась в лавку, но когда я пришла, другая покупательница уже расплачивалась за него. Она была совсем девчонкой, молоденькой, милой дебютанткой, и собиралась пойти с этим веером на бал. Я слишком долго ждала и упустила шанс купить его. И там, прямо в магазине, я вдруг увидела всю свою жизнь, жизнь, в которой я снова и снова делала точно такой же выбор – правильный, безопасный, разумный, добропорядочный. Ждала, пока мистер Паркер предложит мне руку и сердце, ждала, чтобы купить веер, ждала, когда вы опубликуете мои сочинения, хотя нутром чувствовала, что вы всегда будете отказывать мне.

Она сделала шаг к нему, еще один.

– Дело в том, что я всю жизнь медлила, никогда не шла за тем, что мне действительно хочется, пыталась довольствоваться малым. А жизнь тем временем бурлила вокруг меня, но я не была ее частью. Вот что заставило меня уволиться. – Она остановилась перед ним. – Понимаете, увидев, как та девушка идет к двери с моим веером, я подумала, что это правильно. В конце концов, сейчас весна ее жизни, а моя собственная юность прошла много лет тому назад. Прошла мимо меня. И я позволила этому случиться. Я позволила ей ускользнуть безвозвратно. Столько прекрасный вещей утекло у меня сквозь пальцы только потому, что я боялась. Я не хочу, чтобы и теперь случилось так же.

Она дотронулась до него, взяла его лицо в свои ладони.

– Я хочу получить то, что потеряла, Гарри. Я хочу весну.

Он выпрямился, взял ее за руки и отпустил.

– Давайте проясним ситуацию. Что вы пытаетесь мне сказать?

– Я хочу, чтобы вы занялись со мной любовью. Так до статочно ясно?

В глазах его не загорелось ни искорки счастья. Уголки губ опустились вниз.

– Вы знаете, что я никогда больше не женюсь.

– Я не просила вас жениться на мне.

– Это означает внебрачную связь. Вы уверены, что хотите именно этого?

Эмма сделала глубокий вдох и отбросила тридцать лет безупречной жизни.

– Да, Гарри, Именно этого я и хочу.

Глава 18

Многие зовут меня сумасшедшим. Временами я думаю, что они правы.

Лорд Марлоу «Руководство для холостяков», 1893 г.

Гарри решил, что сошел с ума. Потому что Эмма Дав стояла в его гостиной и предлагала себя. Несколько часов назад это было такой же фантастикой, как летающие свиньи или победа либералов на выборах. Видимо, у него начались галлюцинации.

И все же он видел перед собой Эмму с распущенными, растрепавшимися волосами, в мокрой, прилипшей к телу одежде. И она только что предложила ему себя. Пусть это всего лишь горячечный бред, это не важно. Он собирается отвести ее наверх и раздеть до того, как очнется.

– Ну, тогда идем, – схватил он ее за руку. Он взял лампу, вывел Эмму из гостиной и пошел наверх, в свою спальню. Переступив порог, захлопнул дверь, поставил лампу на прикроватный столик, выдвинул ящик и достал красный бархатный конвертик. Чувствуя на себе взгляд Эммы, Гарри положил конвертик на подушку. Повернувшись к ней, увидел, что она с любопытством разглядывает красную вещицу.

– Что это? – поинтересовалась она.

Сейчас не время объяснять ей.

– Потом расскажу.

Она кивнула, на милом, осыпанном веснушками лине такая доверчивость, что Гарри засомневался.

– Ты уверена? – спросил он, проклиная себя за приступ совестливости. – Может, передумаешь? Сделанного не воротишь, Эмма.

– Знаю. – Она взяла его за руки. – Помнишь все те вещи, которые ты хотел проделать со мной? Ты мне недавно о них рассказывал. – Он кивнул. – Хорошо, потому что я хочу, чтобы бы сделал это, Гарри. Все, о чем рассказывал.

Она подняла его руки и поднесла их к своим грудкам, и Гарри окончательно лишился головы. Он раскрыл ладони, ощутив нежную округлость даже через ткань. Желание разлилось по телу медленной теплой болью.

Он откинул за спину ее мокрые волосы и принялся расстегивать блузку, как он проделывал это сотни раз в своих фантазиях, но реальность настолько отличалась от вымысла, что Гарри не сдержался и улыбнулся.

– Почему ты смеешься?

– Я и помыслить не мог, что придется так долго возиться с пуговицами. Они из ткани и мокрые. Я непременно куплю тебе жемчужные пуговки.

Она тоже рассмеялась, но немного нервно.

– Я могу сама, если…

– И не думай. Это моя забава, и ты не лишишь меня ее. Просто расстегни рукава.

Она повиновалась, и Гарри смог снять с нее блузку. Он бросил блузку на пол и взялся за первую пуговицу корсета. Процедура повторилась, и когда он избавил ее от второго предмета одежды, то понял – дело стоило того, даже если бы ему пришлось возиться с тысячью пуговиц.

Ее плечи были осыпаны множеством золотых веснушек, ожидающих его поцелуев. Однако по мере того как взгляд его скользил вниз, веснушек становилось все меньше и меньше, а у края корсета они и вовсе исчезли с чистой белоснежной кожи. Гарри провел пальцами по обнаженным плечам, по ключице, по рукам. Кожа ее была похожа на теплый шелк, и ему хотелось задержаться на ней, но страсть уже захватила его, и Гарри знал, что к сладким прелестям придется вернуться чуть позже. Одежда еще не кончилась.

Он расстегнул пуговицы сзади на юбке, и намокшая шерсть тяжело упала к ее ножкам.

– Выходи из нее, – велел он, и пока Эмма делала шаг вперед, выпутываясь из ткани, он потянулся к ее корсету и нашел под кружевной планкой первый крючок. Гарри один за другим расстегивал крючки, осыпая ее плечи поцелуями.

Локоны ее волос защекотали ему щеку, когда он повернул голову, чтобы поцеловать Эмму в шею. Под губами лихорадочно бился пульс. Корсет упал, и Гарри с облегчением взялся за сорочку.

Однако Эмма, по заведенной недавно привычке, снова поставила его в тупик. Она взяла его за руки, останавливая. Он поднял голову и вопросительно посмотрел на нее.

– Так нечестно, – сказала она. – То есть… – Остаток фразы повис в воздухе, она нахмурилась и потупила взор. – Разве я не… – Она снова не договорила.

Гарри прекрасно понимал, о чем она собирается попросить, но хотел, чтобы она произнесла это вслух.

– Что? – подтолкнул он ее.

Она взялась за пояс.

– Разве я не буду раздевать тебя? – прошептала она.

– А ты хочешь?

Она кивнула, уставившись ему в грудь.

– Да. Да, хочу.

Он развел руки в стороны.

– Ну тогда милости просим. Сегодня твоя ночь. – Он улыбнулся. – Я научу тебя всему, что люблю.

Эмма развязала пояс и взялась за края халата. Тяжелый шелк скользнул с его плеч и упал на пол. Она отступила назад, пожирая его глазами, но через несколько секунд он не выдержал.

– Дотронься до меня, Эмма, – прохрипел он. – Дотронься до меня.

Она положила ладошки ему на грудь.

– Я никогда не видела мужского тела. Только статуи.

Гарри резко вдохнул и запрокинул голову, стоило ей начать свои исследования. Она пробежала руками по груди и плечам, вниз по рукам и обратно, потом по ребрам и животу. Пальцы погладили его бока, она наклонилась и прижалась губами к его ключице. Тихо рассмеялась, обдавая теплым дыханием его кожу.

Что-то горячее сжалось в его груди, и это что-то не имело никакого отношения к разливающейся по телу страсти. Наивное восхищение, сквозившее в ее голосе, поразило его в самое сердце, подбросило вверх и поставило на вершину мира, заставив ощутить себя королем вселенной.

Она приподнялась на носочки и поцеловала его губы, мягкие, теплые, а когда она коснулась языком его языка, как Гарри показывал раньше, по его телу пошли волны удовольствия. Раньше из-за ее неопытности он всегда брал инициативу в свои руки, но теперь настал ее черед, и Гарри нашел сочетание невинности и соблазна очень возбуждающим. Слишком возбуждающим.

Затем ее руки проникли под пояс его брюк, и он понял, что пора брать руководство на себя. Если она будет продолжать в том же духе, все кончится слишком быстро. Он не позволит этому случиться. Ничего и никогда он не жаждал с такой силой, как сделать первый любовный опыт Эммы незабываемым.

– Довольно. – Он взял ее за руки и отвел их.

– Но ты говорил, что я могу делать все, что пожелаю. – Она опустилась на пятки с такой досадой, что он чуть не рассмеялся.

– Точно. – Гарри отпустил ее руки, встал на колени и взял ее ножку, чтобы снять ботинок. – Помнишь, ты хотела, чтобы я проделал все те вещи, о которых говорил? Я не все успел. Осталось кое-что еще, не говоря уже о тех замечательных вещах, про которые я не упоминал. Так что не спорь.

Он отбросил один ботинок и снял второй. Затем расстегнул подвязки и стянул чулки, медленно, как и обещал. По ее легкому стону и дрожи в ногах он понял, что ей нравятся его прикосновения.

– Гарри! О Боже!

– Когда-нибудь я обязательно пройдусь поцелуями вверх по твоим прекрасным ножкам. Но сейчас… – Он принялся расстегивать последний предмет ее одежды. – Сейчас у меня на уме совсем другое. – Встав с колен, он спустил с ее плеч сорочку и выпустил на свободу грудки. Эмма подняла руки, словно хотела прикрыться, но он не позволил ей сделать этого. Он взял ее за запястья, мягкий батист сорочки зацепился за ее бедра.

– Я говорил, что хочу полюбоваться твоими грудками, – напомнил он. – Позволь мне посмотреть.

– Они такие маленькие, – прошептала Эмма, разводя руки в стороны.

Они оказались чудесными. Он знал, что так и будет.

– Маленькие? Боже, Эмма, они безупречны. Да, маленькие, и кругленькие, и сладенькие, и беленькие, с изумительными розовыми сосочками… – У Гарри пересохло во рту, и он не сумел больше вымолвить ни слова.

Он оставил в покое ее руки и потянулся к грудкам. Он ласкал их, играл с милыми сосочками, проводя по ним подушечками больших пальцев, сжимая их. Она начала стонать, по телу пробежала дрожь. Он склонился, накрыл одну грудь ладонью, а вторую взял в рот.

Эмма вскрикнула, колени подогнулись. Он подхватил ее и удержал, язык обводил кругами ее сосок.

– Нравится, да?

– М-м…м-м…

Он рассмеялся и игриво укусил ее за грудь.

– Это значит «да»?

Она кивнула, издав сдавленный звук, запустила пальцы ему в волосы и притянула к себе, как будто хотела, чтобы он стал еще ближе. Он еще крепче обнял ее за бедра и принялся сосать грудь, как описывал в гостиной у миссис Моррис.

Пальцы Эммы вцепились ему в волосы, она начала поскуливать. Потом пошевелилась, бедра инстинктивно дернулись, но он крепко держал ее, прижимая к себе, не давая шелохнуться, желая воспламенить еще больше.

– Гарри… – простонала она. – О-о-о!..

Он еще мгновение поласкал ее грудь и сдался. Отодвинувшись, сдернул сорочку с ее бедер. Она переступила через нее, он отбросил сорочку в сторону и нежно подтолкнул Эмму к кровати.

– Возьмись за спинку, – велел он, и она повиновалась. Пальцы ее нащупали латунь и ухватились за нее.

Осыпая неторопливыми горячими поцелуями ее живот, он коснулся влажных каштановых кудряшек. Эмма задохнулась от неожиданности и сжала бедра, лихорадочно тряся головой, но он не собирался отпускать и тем самым лишать себя и ее удовольствия. И хотя Эмма Дав была самой грешной чертовкой из всех, кого ему доводилось встречать, хотя тело его горело в огне, хотя он весь дрожал и едва сдерживался, Гарри ни за что на свете не собирался пропустить эту часть прелюдии.

– Эмма, я должен сделать это. Я должен коснуться тебя там.

– Но, Гарри, даже я не трогаю себя там! – запричитала она, рассмешив его. – Ну, только в ванной. О нет!

Она дернулась, почувствовав на кудряшках теплое нежное дыхание.

– Позволь. Я. хочу этого, Эмма. Ужасно хочу. Я хочу потрогать тебя и поцеловать тебя там. Разреши мне.

– Ладно, – прошептала она, но так тихо, что он едва расслышал. Ее ножки немного раздвинулись, и он просунул руку между ее бедер.

Даже одно прикосновение стоило приложенных усилий. Он как будто, дотронулся до небес и застонал от несказанного удовольствия. Она была такая мягкая, такая влажная, ее запах сводил его с ума. Он погладил нежные, складочки пальцем, и ее тело ответило интуитивным движением. Когда же он коснулся языком, она закричала. Отпустив спинку кровати, Эмма зажала рот руками.

Он оторвал ее ладошки от губ и снова положил их на спинку, придерживая своей рукой, не давая ей заглушать свои стоны. Он вознамерился во что бы то ни стало научить ее получать удовольствие, отбросив глупую респектабельность, которой ей столько лет забивали голову.

– Эмма, Эмма, позволь этому случиться, – уговаривал он ее, касаясь губами кудряшек. – Просто отдайся ощущениям и позволь этому случиться.

Он целовал, и через несколько мгновений она выдохнула и внутренне расслабилась. Она начала двигать бедрами, и он понял этот знак, доставляя ей удовольствие в том ритме, который требовался ее телу, все быстрее и быстрее, пока она не задрожала и не выгнулась ему навстречу, пока не начала двигаться исступленными, неистовыми толчками, а с губ не начали слетать примитивные, первобытные звуки. Пока она не застонала от наслаждения и не рухнула.

Он поднялся и поймал ее, не дав упасть на пол, и она прижалась к нему, обжигая своими горячими грудками Гарри подхватил ее на руки, отнес на кровать и стал снимать с себя оставшуюся одежду.

Она смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова никто и никогда не рассказывал ей об отношениях мужчины и женщины, но теперь она знала причину людской сдержанности. Разве такое объяснишь? Никакими словами не описать то, что проделал сейчас с ней Гарри. Не выразить сладость, нараставшую слой за слоем, взлетавшую все выше и выше, а потом взрыв чистого удовольствия – и горячий, дикий голод утолен.

Но это, видимо, еще не все, потому что Гарри продолжал пожирать ее жарким взором, пригвождающим к кровати. Он расстегнул брюки, и Эмма в изумлении уставилась на него.

– Боже правый, – выдохнула она, начиная понимать, что случится дальше. Ее охватила паника. – Гарри?

Он отбросил брюки в сторону, матрац прогнулся, принимая его. Гарри открыл конвертик, который чуть раньше положил на подушку, вынул что-то из него, и его тело накрыло Эмму. Она почувствовала твердость того, что увидела минуту назад, ощутила, как оно пытается проникнуть меж ее бедер, и проглотила очередной приступ паники.

– Гарри? – выдохнула она снова, остро нуждаясь в поддержке.

Он поднялся на одной руке, нависнув над ней. Локон волос упал на лоб, губы сжаты. Он был похож на темного ангела. Не слишком обнадеживающая поддержка.

Он дотронулся, всего лишь невесомое прикосновение до самого интимного местечка, и лег на нее.

– Эмма, послушай меня.

Голос его звучал как-то странно, хрипло и натянуто, дышал он тяжело, и она запаниковала еще сильнее. Но потом свободная рука погладила ее щеку, и ужас отступил. Она повернула голову и поцеловала его в ладонь.

– Будет больно, Эмма. – Пока он говорил, его бедра начади медленно двигаться, дыхание участилось. – Этого не избежать.

Она почувствовала, как твердая часть трется о местечко, которое он целовал, и от этой новой, неизведанной ласки по телу разлилосьудовольствие. Она выгнулась ему навстречу, как и прежде, и наслаждение стало жарче, сильнее. Она застонала.

– Я не могу больше ждать, Эмма, – прохрипел он. – Не могу больше сдерживаться. Просто не могу.

Он поднялся на локтях, уткнулся лицом в ее шейку и прильнул бедрами к ее бедрам. Твердая штука прижалась к ней. Вошла в нее.

Эмма начала извиваться под ним, ей не слишком это понравилось. Он издал утробный стон и поцеловал ее в губы. Поцеловал и без предупреждения резким толчком протиснул огромную твердую штуковину в ее тело.

Несмотря на все предупреждения, Эмма задохнулась от неожиданности и боли, тонко вскрикнула, обхватив его руками, внутри все замерло от этого мгновения насилия.

И вот он уже целует ее – волосы, шею, щеку, губы. Дыхание теплое, нежное.

– Эмма, Эмма, теперь все будет хорошо, – сказал он, выгибаясь ей навстречу. – Я обещаю.

Боль уже отступила.

– Все в порядке, Гарри, – прошептала она, пошевелившись под ним и стараясь привыкнуть к странному ощущению.

Он набирал темп, движения становились все более сильными, настойчивыми. Казалось, он ушел в себя, забыл про нее, глаза закрыты, губы распахнуты. Эмма посмотрела ему в лицо и улыбнулась, она явно доставляла ему такое же наслаждение, как и он ей. Она приподнялась, и он застонал, руки скользнули под нее, словно хотели прижать ее еще ближе, и она улыбнулась. На смену боли пришел небольшой дискомфорт где-то внутри, но самое страшное было уже позади. Она снова стала двигаться, подстраиваясь под его ритм, как будто в танце.

Он дышал тяжело и прерывисто, вжимая ее в матрац, и Эмма вновь ощутила это удивительное нарастающее удовольствие, которое он подарил ей чуть раньше, горячее, сильное.

И вдруг, совершенно неожиданно, по его телу прошла дрожь, Гарри закричал. Он еще раз вошел в нее и замер, накрыв своим телом, уткнувшись лицом в ее шею.

Она погладила его могучую спину и шелковистые волосы. Когда он поцеловал ее и прошептал ее имя, Эмма ощутила приступ неизъяснимой нежности, которого не испытывала никогда в жизни.

Она стала падшей женщиной, но никаких сожалений по этому поводу у нее не было. Ни сожалений, ни стыда. Только перехлестывающее через край счастье, расцветающее в груди экзотическим цветком, жадно тянущимся к солнцу. Именно на это она и надеялась, спеша сюда сегодня. Счастье быть живой, чувствовать себя желанной и красивой. Да, она теперь падшая женщина. Эмма засмеялась в голос. Какое чудо!

Глава 19

Роман – вещь головокружительная. Он заставляет человека смеяться без причин. По-моему, в этом нет ничего дурного.

Миссис Бартлби «Соушл газетт», 1893 г.

– Эмма? – Гарри пораженно поднял голову, услышав ее смех. Уж чего-чего, а смеха он никак не ожидал. Волны наслаждения стихли, и на их место начала потихоньку вползать реальность. В душу прокрались мрачные предчувствия. Исходя из своего опыта общения с девственницей, он ожидал слез, обвинений, по крайней мере сожалений. Прямо противоположная реакция Эммы стала для него сюрпризом. Он приподнялся на локтях и посмотрел в ее раскрасневшееся довольное личико.

– Почему ты смеешься?

– Сама не знаю. Просто счастлива.

Она улыбалась ему так, будто он преподнес ей небеса в подарок. По телу прошла волна облегчения, Облегчения и удовлетворения. Эмма снова рассмеялась.

– Ты похож на опереточного пирата, – сказала она. – Как будто только что захватил корабль, разорил его и насладился плодами злодеяния.

– Очень удачное описание. – Гарри расплылся в улыбке. Ему и впрямь понравилось это сравнение, понравилось, что именно она произнесла его. – И точное. – Он поцеловал ее и поднялся.

– О! – ошеломленно выдохнула она, когда он вынул пенис. Гарри перекатился на спину и постарался побыстрее избавиться от презерватива, но она заметила. – Что это такое?

Гарри сжал в кулаке кусочек резины, считая, что использованный презерватив не слишком приятное зрелище, особенно со следами девственной крови. Но он не оставил без внимания ее вопрос, пошарил у кровати, отыскивая красный бархатный прямоугольник, и протянул ей. Она открыла конвертик, вытащила сплющенное средство предохранения и осмотрела его.

– Для чего это?

– Чтобы ты не забеременела. Это называется презерватив.

– О! – вырвалось у нее. – О-о-о! Кровь бросилась ей в лицо. Эмма убрала презерватив, вернула Гарри конвертики, опустила голову, злясь на себя. – Гарри бросил конвертик на пол. Тетя никогда не объясняла тебе, как делаются дети, да? – Эмма покачала головой, и у него в груди вспыхнула искра гнева.

– Боже, ну почему люди не могут поговорить со своими детьми о таких вещах? – Он откинулся на подушку и уставился в потолок.

– А твой отец рассказывал тебе? – спросила она. – О да, конечно. В день свадьбы.

– Ждать до свадьбы? Господи, нет! Отец отвел меня в сторонку и поведал о реалиях жизни, когда мне было одиннадцать. К несчастью, только научные факты. Жаль, что он не поделился со мной личным опытом общения с женщинами.

– Моя тетя вообще мне ничего не рассказывала. Наверняка находила подобного рода беседы слишком неделикатными. Думаю, ты считаешь это глупостью.

– Это больше, чем глупость, Эмма. Это вредно. Неведение может искалечить человеческую жизнь. – Он подумал о Консуэло, вспомнил потрясение, которое она пережила, ее ужас и отвращение. Ему никогда не забыть той ночи. Разве такое забывается? Впоследствии она много раз попрекала его этим.

– Гарри, что-то не так?

Он прогнал от себя образ бывшей жены.

– Ничего. Просто я считаю, что людям надо рассказывать реальные вещи, а не дурацкие сказки про капусту, аистов и бог знает что еще. Сколько горя и боли можно было бы избежать!

– Я согласна с тобой.

Неожиданное заявление заставило его недоверчиво посмотреть на нее:

– Правда?

– Правда. Хочется думать, что тетя открыла бы мне правду перед свадьбой, если бы я когда-нибудь вышла замуж, – задумчиво проговорила Эмма. – Но даже в этом я не уверена.

– И я тоже. Мать моей жены так ничего ей и не сказала. Нам обоим было очень плохо. – Он внезапно спустил ноги на пол и встал. Гарри пересек комнату, вошел в гардеробную, завернул презерватив в бумагу и выбросил его в корзину для мусора, потом налил в тазик воды из кувшина и вымыл руки. Взял свежее полотенце, намочил его, отжал и принес в спальню. Эмма сидела, обхватив руками колени. Она посмотрела на него. Он провел рукой вверх-вниз по ее ноге.

– Ложись, – сказал он, – и распахни ножки.

Она послушалась и легла, опираясь на локти. Он раздвинул ее бедра. Крови было мало, лишь по размытому пятну на каждой ноге, но и этого оказалось достаточно, чтобы напомнить обоим о важности произошедшего. Гарри стер кровь.

– Было больно? – спросил он.

– Немного.

– Прости. – Он посмотрел на нее. – Больше больно не будет, Эмма. – В его голосе послышались нотки ярости. Он подавил их. – Если будет больно, ты обязательно должна сказать мне. Я ни за что на свете не причиню тебе боли.

– Конечно, не причинишь, Гарри.

Ее убежденность потрясала, особенно после того, что он только что причинил ей боль. Гарри наклонился и поцеловал ее в живот, выпрямился и отнес полотенце в гардеробную.

Потом вернулся обратно. Эмма смотрела на его чресла, потом перевела взгляд на лицо.

– Я видела статуи мужчин в музеях, – сказала она, – и одна из них мне особенно запомнилась. Фиговый листок прикрывал… прикрывал… – Она указала рукой на низ его живота.

– Пенис, – подсказал Гарри, растягиваясь рядом с ней на кровати.

– Да, спасибо. Так вот, фиговый листок прикрывал это, но плохо, потому что сбоку было видно, что находится под ним, и мне было ужасно любопытно. Я все думала, что это такое, понимая – раз его спрятали, то это представляет определенный интерес. Я попыталась рассмотреть поближе.

– И?..

– Тетя застукала меня, – рассержено проговорила Эмма. Ее негодующий взгляд встретился с его насмешливым. – Она утащила меня прочь, и я так ничего и не увидела.

Гарри, улыбаясь, заложил руки за голову.

– Смотри сколько захочешь.

Эмма встала на колени и откинула волосы назад, с задумчивым видом изучая его голое тело. Она склоняла голову то на один бок, то на другой, словно его пенис был для нее неразрешимой загадкой.

– Это не слишком сложное устройство, Эмма, – сказал Гарри, стараясь сохранить серьезный вид.

Она протянула руку, но тут же отдернула ее.

– Смелей, – пригласил он, и как только она дотронулась, желание возродилось вновь. Он прикрыл глаза, наслаждаясь ее легкими, невесомыми прикосновениями. Пенис начал наливаться. Почувствовав это, она тут же решила убрать руку, но он сомкнул ее пальчики на своем копье, показывая и направляя.

– Не останавливайся.

Он открыл глаза и наблюдал за ее лицом, пока его пенис оживал под ее ласками. Глаза ее расширились.

– Глядя девочкой на статую, я и представить себе не могла… – Она в изумлении взирала на эрекцию. – Мне и в голову не приходило, что он может так подняться.

– А еще он дает салют, – расхохотался Гарри. – Она игриво толкнула его коленом в бедро.

– О нет! – Она прикусила губку и с сомнением посмотрела на него. – Правда?

Он снова рассмеялся. Ничего не мог с собой поделать, такая она была сладенькая. Он вытащил из валявшегося на полу конвертика еще один презерватив, перекатился на бок и уложил Эмму, обняв ее и прижав спиной к своей груди. Он просунул пенис меж ее бедер, не входя в нее, и начал двигаться, подготавливая к соитию. Он целовал ее в ушко и шейку, зная, что это ей нравится, и гладил грудь.

Когда рука его скользнула вниз по животу и дальше между бедер, ее дыхание участилось.

Он вошел в нее сзади, неглубоко, как бы играя, и тут же вышел. Несколько раз повторил движение, лаская ее, дразня их обоих, пока с каждым вздохом из ее груди не стали вырываться безумные стоны, а бедра не начали судорожно сжиматься, говоря ему, что она близка к вершине, Очень близка.

И тогда он вошел в нее. Целиком. Глубоко. И она тут же взлетела к небесам, выкрикивая его имя. Ее мышцы конвульсивно сжимались вокруг него, доводя до наслаждения.

А. йотом он погрузился в летаргию, ему захотелось заснуть вот так, не выходя из нее. Но он не мог поддаться соблазну, потому что времени оставалось немного. Он пошевелился и покинул ее тело.

– Эмма, – сказал он, целуя ее в щеку, – нам пора вставать. Я должен отвезти тебя домой до рассвета.

Она кивнула.

Они молча оделись. Гарри знал, что, им предстоит кое-что обсудить до того, как он откланяется у дверей ее дома. Он оделся гораздо быстрее ее и, пока она заканчивала приготовления, пошел за лакеем.

Каммингз, будучи опытным камердинером и человеком тактичным, уважал личную жизнь хозяина и его желание провести вечер в уединении. Он не стал ложиться на свое обычное место в гардеробной и ушел спать вниз, в одну из свободных комнат для прислуги. Гарри отыскал его, разбудил и велел нанять кеб.

Когда Гарри вернулся в спальню, Эмма уже оделась и сидела на краешке кровати.

– Уже? – вскочила она.

– Почти.

Он принес из гардеробной плащ.

– Дождь не кончился, – объяснил он, протягивая ей тяжелый прорезиненный наряд.

– Мы возьмем твой экипаж?

– Камердинер пошел за кебом. Думаю, так будет лучше. Не хочу, чтобы на твоей улице кто-то увидел мой герб.

– Это вряд ли. Сейчас три часа утра, все спят.

– Не стоит рисковать, Честно говоря, меня больше волнует, как тайно вернуть тебя в квартиру.

– Нет нужды…

– Парадный вход заперт?

– Да. Миссис Моррис ровно в одиннадцать закрывает и парадную дверь, и черный вход, если только кто-то из жильцов не предупредит, что задержится, например, в театре или на ревю. В таком случае она оставляет замок незапертым и велит горничной не ложиться, пока не придет последний жилец. Но…

– Полагаю, ты никого не предупредила перед уходом? Ничего не сочинила?

– Нет, но, Гарри…

– Значит, так. Нам следует придумать причину, по которой ты задержалась допоздна. Может, незамужним девушкам и дозволяется гулять с неженатыми мужчинами по людным улицам в три часа пополудни, но отчего-то мне кажется, что на три часа утра это правило не распространяется.

– Это несложно, я пыталась сказать тебе, но ты меня не слушаешь. Я не закрыла окно. Французское окно, – пояснила она, увидев, что он озадаченно смотрит на нее. – То, которое выходит на пожарную лестницу. Господи, – покачала она головой, глядя на него, – хорошо, что я человек разумный и заранее обо всем позаботилась, иначе мы действительно попали бы в переделку.

Она забрала у него плащ и начала разворачивать его.

– Думаю, у меня получится поддерживать эту порочную связь, Гарри. Правда ведь?

Гарри обо всем позаботился. Он нашел домик в Кенте, всего в двух часах от Лондона на поезде, но там, по заверениям Эммы, ее никто не знал. Чтобы избежать местных сплетен, они представились как мистер и миссис Уильямс, пара, которая ценит уединение.

Они будут уезжать в пятницу и возвращаться в понедельник, шепотом, дабы секретарь не подслушал их разговор через предусмотрительно закрытую дверь, пояснил он ей во время последней встречи в конторе. Тайные планы обсуждались в паузах между комментариями к ее статьям и изложением набросков будущих опусов миссис Бартлби. Покидать столицу им следует разными поездами, еле слышно говорил он, и так же возвращаться обратно. Еду будут приносить в коттедж перед их приездом, уборку делать на неделе, пока они в Лондоне. Никаких слуг у них не будет, но, судя по восхитительным рецептам, миссис Бартлби умеет готовить? Если нет, он всегда может поджарить хлеб на огне и сделать тосты с сыром.

За приготовлениями пролетело две недели. За эти полмесяца Эмма открыла для себя новое удовольствие: предвкушение. К тому времени как поезд прибыл в крохотную деревушку Крикет-Сомерсби, ее возбуждение достигло предела и рвалось наружу.

Гарри ждал ее на перроне, и сердце Эммы пропустило удар, стоило увидеть его улыбку! Ей захотелось броситься навстречу, но даже здесь, вдалеке от глаз друзей и знакомых, они не были свободны. Он взял у нее саквояж, и Эмма пошла за ним к ожидающему их экипажу. Гарри передал саквояж кучеру и помог Эмме сесть. Кучер влез на облучок, и они тронулись в путь.

Коттедж был двухэтажным каменным строением с черепичной крышей, толстыми мансардными окнами и ярко-красной входной дверью. Вокруг рос лес, неподалеку журчал ручей и плескался волнами о берег пруд. Сзади есть огород, рассказывал Гарри, занося саквояж в дом, и мебель уютная.

Эмма остановилась в маленькой прихожей, но успела только заметить, что слева располагается гостиная, а справа столовая. Саквояж с тяжелым стуком упал на дерёвянный пол, Эмма развернулась, увидела, как Гарри целеустремленно запирает дверь, и у нее перехватило дыхание. Когда Гарри обнял ее, наклонил назад и поцеловал, ей оставалось лишь придержать рукой соломенную шляпку и надеяться, что уютная мебель включает в себя кровать.

Кровать имелась – широкая, со старомодной дубовой спинкой, с толстым волосяным матрацем поверх пружинного, с ароматным бельем и подушками. Миссис Бартлби одобрила бы такую кровать, заверила Эмма. Но не то, что на ней происходит, добавила с сожалением.

Однако больше этот факт они с Гарри не обсуждали, и Эмма не собиралась размышлять над ним. Из разговора, подслушанного миссис Моррис в тот незабываемый вечер, хозяйке стало известно, что Эмма не секретарь миссис Бартлби, а сама знаменитая писательница. Миссис Моррис узнала и то, что дорогой племяннице Лидии не было сделано предложение руки и сердца. Несмотря на восхищение успехом мисс Дав и заверение в том, что тайна будет сохранена, Эмма была уверена, что хозяйка подозревала об истинных причинах ее поездок на выходные, когда она якобы отправляется «на поиски свежего материала». Но к величайшему облегчению Эммы, миссис Моррис не задавала лишних вопросов и не читала ей лекций, а Эмма старалась не обращать внимания на озабоченное выражение лица хозяйки, если они случайно сталкивались в коридоре.

Эмма не жалела о своем выборе, времени на волнения у нее не оставалось. Ей было чем заняться с Гарри и что посмаковать в разлуке с ним. Следующие четыре недели каждый миг, проведенный с Гарри в коттедже, оборачивался новыми открытиями и яркими приключениями.

Ей нравилось смотреть, как он бреется. Это смущало его, но наблюдение за этим ежедневным ритуалом неизменно завораживало Эмму.

– Это так… ну, мужественно, – попыталась объяснить она, получив в ответ приступ хохота.

– Еще бы, – сурово произнес он, отсмеявшись. – Можешь застрелить меня, если я когда-нибудь совершу что-нибудь женственное.

– Я серьезно.

– И я тоже, – с нажимом проговорил он, отложив в сторону бритву и взяв, полотенце.

– Созерцать тебя во время бритья… – Она замолчала, привалившись спиной к стене и внимательно изучая, как он вытирает пену. Эмма пробежала взглядом по его голому торсу, мускулистым плечам и рукам, подбирая подходящее слово. – Возбуждающе. Это возбуждает меня.

– Правда? – Он оторвался от зеркала и встретился с ней взглядом – горячим, голодным взглядом синих глаз, к которому она уже начала привыкать. Ей нравился этот взгляд. После бритья они почти всегда занимались любовью.

Он научил ее ловить рыбу, и Эмме это тоже нравилось – стоять босыми ногами в неглубоком ручье, подобрав юбку до колен, радоваться, когда терпение вознаграждается и можно выбросить на берег пойманную рыбку. Гарри, глядя на ее голые ножки, объявил рыбалку своим вторым любимым занятием в свободное время. Первое Эмма уже успела оценить по достоинству.

Он говорил ей вещи, которые прежде никто не осмеливался обсуждать с ней. К примеру, в чем причина ее месячных и как называются интимные части человеческого тела, и его, и ее. Она научилась плеваться – отвратительная привычка, – и завязывать булинь, и ласкать его пенис у головки так, чтобы свести Гарри с ума.

Он познакомил ее с совместными усладами, двух людей, о существовании которых она даже не подозревала: прохладный восторг от занятий любовью на траве, нежность расчески в его руках, сладость стояния бок о бок у умывальника с зубными щетками и порошком, совместное приготовление яичницы с беконом в их крохотной кухоньке, милая, расслабленность совместной дневной дремы в гамаке.

Жаркие августовские денечки летели стрелой. Эмма и Гарри совершали долгие прогулки, исследуя округу, и время от времени встречались с другой парой, которая тоже обожала гулять. И хотя обоим было лет по семьдесят, они всегда держались за руки, словно юные влюбленные.

Гарри катал Эмму по ручью. Она не умела плавать, но он сажал ее в лодку вопреки всем дурным предчувствиям, уверяя, что тут мелко, и обещал однажды научить ее плавать. В ответ она клялась, что этого никогда не произойдет, и они начинали спорить. Он всегда интересовался ее мнением, и они жарко дискутировали на разные темы. О таких вещах, как политика, манеры, значение брака для общества и кто из поэтов лучше, Блэк или Теннисон. Он заставлял ее смеяться по десять раз на дню, она обнаружила, что тоже может развеселить его, особенно когда не пытается сделать это нарочно. Ей нравился его смех.

Гарри научил ее играть в покер, и она сделала на свой счет еще одно удивительное открытие: ей по душе азартные игры. Хотя деньгами бы не рискнула, призналась она Гарри, заработав очередное обвинение в скупости. Но даже игра на спички – одна спичка равняется одной гинее – захватывала Эмму, потому что ей нравилось бросать вызов. Волнения добавляло то, что она называла удачей новичков.

– Мне больше нечего ставить, – сказал Гарри, когда Эмма выиграла у него последние десять спичек.

– Какая жалость. – Она довольно улыбнулась, не испытывая ни капли сожаления. – Придется сдаваться.

– Не обязательно, Эмма. – Он подмигнул ей. – Ставить на кон можно не только деньги.

Что-то в его голосе заставило ее задрожать с ног до головы. Эмма посмотрела на своих четырех королей, потом, с наигранной невинностью распахнув глаза, встретилась с Гарри взглядом.

– У тебя есть что-то интересное?

– Много чего. Вопрос в том, чего тебе хочется больше?

Ее сердечко пустилось вскачь, но Эмма не подала виду. Напротив, попыталась принять вид человека, умудренного опытом.

– Хм-м, я припоминаю, что однажды ты обещал осыпать поцелуями мои ноги.

– Обещал. Ты этого хочешь?

– Больше того, Гарри. Я хочу, чтобы ты осыпал поцелуями всю меня. – Она улыбнулась. – Целый час.

– Час? – Он застонал. – Я не смогу сдерживаться так долго.

– Час, Гарри. Все тело. И только поцелуи.

– А трогать можно?

Она склонила голову набок, притворяясь, что обдумывает его слова.

– Да, можно. Но больше ничего целый час.

– Ладно, ладно, если ты настаиваешь. – Он выложил на стол две свои пары.

Эмма получила шестьдесят минут блаженных поцелуев и ласк, он жаловался, что столь долгая прелюдия настоящая пытка для мужчины, и они никогда больше не играли на спички. Но самое ценное мастерство, которое она постигла за первый месяц их связи, – признаваться себе, чего она действительно хочет. И научилась просить это.

Глава 20

Я искренне полюбил деревню.

Лорд Марлоу «Руководство для холостяков», 1893 г.

В следующие выходные Гарри все-таки настоял на своем и научил Эмму плавать. Однако задачка эта была, не из легких. Сначала он пошел на хитрость и попытался убедить ее, что каждый человек должен уметь плавать в целях безопасности, но его доводы не тронули ее.

– Это очень мило с твоей стороны, Гарри, – ответила она, устроившись поудобнее в гамаке и положив голову ему на плечо, – но я ни за что не сунусь туда, где вода будет мне выше макушки.

Но он не собирался сдаваться.

– Это совсем на тебя не похоже. Ты же любишь учиться новому. Кроме того, ты человек разумный, а отказываться от уроков плавания неразумно.

– «Разумный». – Она подняла голову и состроила гримасу. – Какое ужасное слово!

– Вовсе оно не ужасное. – Он поцеловал ее в носик. – Я обожаю мою разумную Эмму.

Она покачала головой, и он удивленно спросил:

– В чем кроется истинная причина отказа? Скажи. Ты не доверяешь мне как учителю?

– Конечно, доверяю. Просто… – Она удрученно вздохнула, заметив, что он продолжает выжидательно смотреть на нее. – Ладно, если хочешь знать, мне неудобно раздеваться на берегу средь бела дня.

– Надень что-нибудь, сорочку или другое белье.

– Стоит ей намокнуть, и я буду точно голая.

– Да. – Он бросил на нее плотоядный взгляд, словно злодей из комедии. – Да, конечно.

– Гарри, я серьезно!

Он и сам это понял и тут же отбросил шутки в сторону.

– Стесняешься?

– Я всегда была застенчивой. То есть скромной. Ты и сам это знаешь.

– Боже, Эмма, но ведь со мной-то ты больше не стесняешься, правда? Я видел тебя обнаженной при дневном свете и, кстати сказать, благодарю за это святые небеса.

Каждый раз.

– Я не против, если ты будешь смотреть на меня, но ведь кто-нибудь другой тоже может увидеть. Я со стыда сгорю, если это произойдет.

– Поэтому ты не хочешь учиться плавать? – Она кивнула, и Гарри со смехом поцеловал ее. – Дорогая, почему ты не сказала мне об этом напрямик? Я стану учить тебя по ночам. – Он снова поцеловал ее. – Обнаженную. Черт, какая заманчивая идея, почему я раньше об этом не подумал?

В ту ночь у Гарри исполнилось желание, а у Эммы состоялся первый урок плавания. И когда Гарри держал ее на воде – лунный свет играет на коже, губы изогнуты в полуулыбке, доверчивые глаза широко распахнуты, – он от всей души порадовался тому, что никто никогда не учил Эмму Дав плавать.

– Собаки лучше.

– Нет. – Эмма взяла ежевику из корзинки, стоявшей между ними на одеяле, и отправила ягодку в рот.

– Лучше. – Гарри достал из корзинки хлеб и отломил кусочек. – Собаки дружелюбные и преданные.

– И кошки тоже.

Он презрительно хмыкнул, намазывая масло на бутерброды.

– Мистер Голубь был дружелюбен с тобой, – напомнила она. – И как ты можешь говорить, что он не предан? Он приносит мне птиц.

– Мертвых.

– Это знак искренней кошачьей преданности.

– Эмма, он откашливает комья шерсти. Это отвратительно. Как ты можешь любить создание, кашляющее шерстью?

– А как ты можешь любить создание, которое пускает слюни? – возразила она, принимаясь за хлеб с маслом. – В следующий раз я захвачу с собой Мистера Голубя, чтобы ты получше узнал его.

– Нет и еще раз нет.

– Он уже влюблен в тебя, или забыл?

– Ради тебя, сладкая моя, мне хотелось бы сказать, что чувство взаимно, но это не так. И Мистер Голубь тут ни при чем, я терпеть не могу кошек.

Эмма не ответила, ее внимание привлекло что-то вдалеке.

– Опять они. – Она показала на пожилую пару, ту самую, которую они встречали каждые выходные. Рука в руке, они шли по лугу ярдах в пятидесяти от Эммы и Гарри. – Они всегда держатся за руки.

– Правда? – Гарри достал из корзинки сыр и баночку с горчицей. – Я не заметил.

– Это так романтично! – Она замолчала, пораженная внезапной мыслью. – Мы все время гуляем, Гарри, но никогда не держимся за руки.

– Неужели? – с наигранной легкомысленностью бросил он. – Мы истинные британцы.

Слова Эммы встревожили его. Эмма видела это, но не могла понять причину. Она хотела было нажать на Гарри, спросить, почему он никогда не берет ее за руку, но, заглянув ему в лицо, передумала. Она доела хлеб, взяла еще одну ежевичку, легла на спину и уставилась в небо на облака.

– Мы с Консуэло постоянно гуляли рука об руку. Это единственная романтичная вещь, которая была нам дозволена.

Эмма застыла, не донеся ежевику до рта. За все годы знакомства он только второй раз заговорил о бывшей жене. Эмма съела ягоду, ожидая продолжения, но так и не дождалась.

– Как странно, – сказала она наконец, стараясь выдержать нейтральный тон, и перекатилась на живот. – Обычно американцы ведут себя более раскованно во время ухаживаний, чем мы.

– Отец Консуэло – наполовину кубинец. Очень строгий, старомодный тип, и ее мать была ему под стать. – Не глядя на нее, Гарри начал стругать треугольный кусок сыра на тонкие ломтики. – Нас никогда не оставляли наедине. Все наши беседы проходили на глазах у других. Все чинно, благородно. До помолвки мне позволили поговорить с ней с глазу на глаз всего один раз, когда я делал си предложение. Но даже тогда ее мать стояла за дверью и подслушивала через замочную скважину, я в этом абсолютно уверен.

В его голосе слышалось презрение, и Эмма не знала, что сказать.

– После помолвки нам позволили держаться за руки, и мы могли идти впереди всех, если хотели поговорить приватно. Но разве можно назвать приватным разговор, когда пара находится в пределах слышимости от людей, которые зорко наблюдают за всем происходящим? Что касается поцелуев, это категорически исключалось. – Гарри поднял глаза. – Я впервые поцеловал Консуэло на свадьбе.

Он невесело рассмеялся.

– Удивительно ли, что наш брак был обречен? Я до безумия влюбился в женщину – то есть в девушку, – которую абсолютно не знал и не имел шанса узнать. Будь у меня такой шанс, я, может статься, избавился бы от наваждения и узрел правду. Но я был так молод, так глуп. Я чувствовал какой-то подвох, но мне было всего двадцать два года, и я находился в чужой стране. Я не хотел все испортить, обидев Консуэло или ее семью. К тому же мы постоянно тяготились пристальным вниманием американской прессы. Газетчики следовали за нами по пятам, большинство считало, что я женюсь на ней из-за денег, а она выходит за меня ради титула и общественного положения. И они оказались наполовину правы.

Руки его замерли. Кусок сыра был искромсан.

– Консуэло никогда меня не любила. Семнадцатилетняя девушка, которую подтолкнули – заставили, принудили, назови это как хочешь, – к браку со мной ее родители. Думаю, Эстравадос с первого дня решил сделать меня своим зятем. Видишь ли, я и не догадывался, что Консуэло уже любит другого человека, которого ее родственники сочли женихом неподходящим.

Эмма кивнула:

– Да. Мистер Резерфорд Миллз. Я знаю.

– Она, безуспешно пыталась сбежать с ним, отчасти именно: поэтому с нее не спускали глаз. Боялись, что она предпримет новую попытку побега. В то время я был ничем не лучше Миллза, но Эстравадос проникся ко мне симпатией. И что особенно важно, я обладал титулом, поместьем и влиятельными связями, а он хотел вести дела в Британии. С его точки зрения, я был более выгодной партией для дочурки, чем Резерфорд Миллз, который ничего не мог им предложить.

Гарри налил себе вина и залпом осушил стакан.

– Итак, после быстрого, но тщательно охраняемого периода ухаживаний, еще более быстрой помолвки и поспешной свадьбы вы получаете виконта в семье и доступ в британское общество, избавляетесь от нежелательного кавалера, слоняющегося поблизости в надежде увести вашу дочку, все довольны и счастливы. Все, кроме Консуэло, которую ожидало четыре года безысходных страданий и которая посыпала пеплом голову и корила себя, когда не винила меня. Я старался сделать ее счастливой. Господь свидетель, я старался.

Он внезапно замолчал и поднялся. Отошел на несколько футов в сторону, привалился плечом к дереву и уставился на луг.

– Но нельзя насильно сделать человека счастливым. Нельзя заставить полюбить себя. Это ведет к разочарованию и обидам. И к боли, когда ты осознаешь, что твои чувства остались без ответа, когда ощущаешь себя хамом и грубияном из-за того, что посмел пожелать любовных утех со своей собственной супругой, когда понимаешь, что тебя обманули. – Он провел ладонью по лицу. – Все четыре года мы с Консуэло отравляли друг другу жизнь. Она строила из себя несчастную и обвиняла во всем меня. Это стало ее оружием. Я, в свою очередь, пытался увернуться, защититься, огрызался. Вскоре мы уже не могли общаться как муж и жена. Она продолжала держать дверь спальни на замке, а я, по правде сказать, потерял всяческую охоту открыть ее.

– Понятно, – прошептала Эмма, представляя себе, как одинок он был в таком браке. Она не понаслышке знала, что такое одиночество, и сердце ее сжималось от боли.

– Я не подозревал, что она начала тайную переписку с Миллзом. Она настрочила горы писем, сочиняя горестный рассказы о кошмарной жизни в Англии, уверяя, что всегда любила только его одного, умоляя приехать. И спасти ее, забрать из этого ада. – Он вздохнул. – Мольбы – одна из излюбленных тактик Консуэло. Она молила меня о разводе. Я отказывался.

– Из-за сестер, – с пониманием кивнула Эмма.

– Даже теперь, спустя десять лет после первой петиции в суд, они испытывают на себе общественную неприязнь. Представители высшего света до сих пор смотрят свысока на моих сестер, на мать и бабушку, и это больно ранит их. – Он повернулся к Эмме, в глазах загорелся вызов. – Разве удивительно, что я пренебрегаю правилами поведения высшего света? Что я считаю эти правила глупыми и бессмысленными?

– Это вполне понятно, – кивнула она.

Гарри пожал плечами, вспышка гнева улеглась так же быстро, как и возникла.

– Все остальное, как говорится, история. Она сбежала с Миллзом в Америку, причем сделала эти достоянием широкой общественности, чтобы дать мне весомый повод для развода по причине измены. Эстравадос отрёкся от нее, Консуэло осталась с Миллзом. В последний раз, когда я слышал о них, они жили в Аргентине.

– Почему она не сказала тебе правды до свадьбы? Выход должен был найтись. Почему она солгала и призналась тебе в несуществующей любви?

– Ты не видела ее родителей. Эстравадос – человек грозный, и его жена ничуть не лучше. Консуэло не могла противостоять им. Она просто согнулась под их давлением и делала все, что от нее хотели, лишь бы не разочаровать семью.

Гарри встретился с Эммой взглядом. Что-то в его глазах глубоко задело ее, сильно ранило.

– Она пыталась быть хорошей девочкой и завоевать одобрение родных. Поэтому солгала и мне, и себе.

Эмма затаила дыхание. Было больно сравнивать себя с его бывшей женой, особенно в том, что она тоже обманывала сама себя. Она поднялась, подошла к нему и обняла его за талию.

– Я никогда не лгала тебе, Гарри, и не солгу, – сказала она. – И больше не стану обманывать себя, даже во имя того, чтобы быть хорошей девочкой.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– В этом деле я безнадежен, – предупредил ее Гарри и взялся за разделочную вилку и нож. – Я уже говорил, что распиливаю птицу, – добавил он, с сомнением взирая на лежащую перед ним курицу.

Эмма подошла ближе и показала ему то место, где следует разрезать.

– Если держать нож вот так, – повернула она руку, – то ты попадешь на сухожилие и тебе не придется пилить кость.

Гарри последовал ее инструкциям.

– Вот видишь, – улыбнулась Эмма, когда нож с легкостью прошел прямо между косточками. – Разделывать птицу легко. Просто нужно знать, где резать.

– Ну ладно, с этой частью я справился, а как насчет крыльев? Я должен научиться отделять их от тушки. – Он обнажил в улыбке зубы. – В конце концов, ничего другого тебе есть не полагается.

– Я начала придерживаться твоей точки зрения на курицу.

– Неужели?

– Да. Есть крылья только из деликатности действительно глупо. Кроме того, я люблю темное мясо.

– Это бедро, Эмма, – рассмеялся он. – Все еще не можешь произнести этого слова?

– Бедро, – засмеялась она вместе с ним. – Я люблю бедра.

– Правда? – Он обратил все внимание на курицу. – Сам я предпочитаю грудь.

Даже месяц спустя после начала их связи Эмма не могла понять, когда он дразнит ее, но определенно научилась распознавать озорные намеки. В его голосе появлялись другие интонации, страстные и провокационные. Она подвинулась поближе, нарочно задев грудью его руку.

– Считаешь, что в груди самое сладкое мясо, да? – прошептала она, распаляясь.

– Боже, Эмма Дав, – выдохнул он, откладывая в сторону нож и вилку, – вы пытаетесь соблазнить меня? – Он посмотрел на нее так, что ее бросило в жар.

– Да. – Она потянулась к нему, играя пальчиками с пуговицами на рубашке. – Давай займемся любовью.

– Превосходное предложение. – Он поцеловал ее. – Поедим после.

Она посмотрела на еду на разделочном столе, потом снова на Гарри, и в голову неожиданно пришла идея.

– А почему не одновременно?

– Эмма, Эмма, – хрипло хохотнул он. – Какой распутницей ты стала!

– Это все твое влияние. – Она отщипнула виноградинку от кисточки из миски с фруктами и прижала ее к его губам. – Ты же сам говорил, что еда может быть чувственной.

– Я и не отрицаю. – Он взял виноградину в рот и съел ее.

Эмма принялась было расстегивать его рубашку, но он остановил:

– Сходи наверх за конвертиком.

Она оглядела кухню.

– Ты не хочешь взять еду наверх?

– Слишком много волокиты. И мне бы не хотелось бегать по лестницам. Это может сбить настроение. Кроме того, когда мы начнем, я могу потерять голову и забыть обо всем на свете.

Эмме вдруг стало не по себе, она и сама не знала почему. Принимать меры предосторожности – очень мудро, последствия могут быть нешуточными, забудь они о презервативе. Она поднялась наверх и забрала из спальни красный бархатный конвертик, стараясь отделаться от неприятного чувства.

Вернувшись обратно, она увидела, что Гарри разделся до брюк и устраивает на подносе продукты, которыми они собирались пообедать. Она смотрела, как он выкладывает ломтики хлеба, курицу, сыр, виноград, порезанный кусочками персик и два маленьких горшочка – один с горчицей, другой с медом.

– Мед? – с сомнением поинтересовалась она.

– Мед, Эмма. – Он одарил ее хулиганской улыбкой и вытащил ложку из горшочка. Эмма смотрела, как мед стекает с ложки – золотая струйка в лучах предзакатного солнца.

– Гарри… – выдохнула она, догадавшись, что он задумал. От изумления и возбуждения у нее перехватило дыхание Эмма облизнула губы. – Ты же не собираешься…

– Тебе лучше раздеться, – посоветовал он, повторяя фокус с ложечкой.

Она словно завороженная следила за его движениями, и по телу разливалось желание, такое же теплое и сладкое, как стекающий с ложки мед.

– Но от меда… я стану липкая, – заметила она, расстегивая блузку.

– В этом вся суть, драгоценная моя, – засмеялся он. – Вот почему стоит раздеться до того, как мы начнем.

Она сбросила с себя все, кроме сорочки, когда поняла, что он и не думает снимать, брюки. Вместо этого Гарри продолжал играть с медом, но теперь не сводил с нее глаз.

– А разве тебе не надо раздеться? – спросила она, взявшись за пуговицы последнего покрова.

– Когда мужчина в брюках, это помогает продлить удовольствие, а я хочу, чтобы наша трапеза была долгой. Я разденусь чуть позже.

– О нет, как бы не так! – Она бросила сорочку на пол и забрала у него ложку. – Снимай брюки, Гарри, – приказала она. – Сейчас же.

– Хочется покомандовать, да?

– Да. – Эмма рассмеялась, удивляясь этому открытию. Удивляясь самой себе, стоящей бесстыдно обнаженной в кухне рядом со своим любовником, удивляясь мыслям о том, какие порочные вещи она может проделать с ним, используя горшочек меда и тарелку с едой. – Мне нравится командовать тобой.

– Ну вот, сделано, – сказал он, расстегивая брюки. – Видишь, я словно воск в твоих руках. Отныне я лишаюсь права голоса, все будет по-твоему.

– Поторопись. – Эмма прижалась бедром к столу и поднесла ложку к губам. – Я умираю от голода.

Она лизнула мед с таким сладострастием, какого не проявляла ни разу за все время их отношений. Похоже, Гарри удивился не меньше ее самой, глаза его расширились. Она услышала, как он судорожно вдохнул и затаил дыхание, а потом начала обсасывать ложечку.

Он застонал и снял брюки.

– Я хотел устроить тебе обед из семи блюд, но теперь можно оставить эту надежду.

– Ну и пусть, главное – не остаться без десерта. Ты же знаешь, я обожаю сладкое. – Она положила ложку и взяла со стола поднос с едой.

Они оба опустились на колени. Эмма поставила поднос на деревянный пол, но не знала, что же делать дальше.

Он показал ей. Взяв кусочек хлеба, обмакнул его в мед и поднес к ее губам. Она съела его. И, припомнив день в «Шоколаде», слизала остатки меда с его пальцев.

– Что сталось с застенчивой скромницей Эммой? – приподнял он бровь. Высвободив пальцы, Гарри протянул руку за персиком и окунул его в мед.

– Я уже говорила, что с тобой я не чувствую стеснения. Больше не чувствую.

Он поднес персик к ее рту и обмазал медом губы.

– Как ты себя чувствуешь?

– Превосходно. – Она откусила от персика, но он забрал у нее остатки и поцеловал, смакуя ее нижнюю губку, как будто это был цукат. Она положила руки ему на грудь, наслаждаясь ощущением сильных мускулов под ладонями. Она любила в нем силу.

– Ложись, – оторвался он от нее.

Она повиновалась, и он устроился сверху. Он медленно провел долькой песика по ее горлу, и по телу Эммы прошла теплая, сладкая волна желания. Она пошевелилась, ощущение гладких половиц под спиной тоже было эротичным.

– Помнишь тот день, когда я ходил с тобой на рынок. «Ковент-Гарден»? – спросил он.

Она закрыла глаза.

– Помню.

– Мы стояли у прилавка с фруктами, и ты сказала, что любишь персики. Спелые, сладкие, сочные. – Он провел персиком по ее груди, заставив ее сделать резкий вдох. – Ты сказала, что у меня странный вид. Помнишь, Эмма?

– Да. – Она задохнулась, когда он начал обводить ее сосок долькой с пушистой кожицей. – Да, помню.

– Я представлял себе это.

Потрясенная до глубины души, Эмма распахнула глаза.

– Ты представлял, как проделываешь это? Со мной?

Он кивнул, скормил ей дольку персика, потянулся следующей, макнул ее в мед и возобновил свое занятие снова и снова обводя фруктом сосок. Липкий мед возбудил Эмму, сосок так эротично сморщился, что она не могла вдохнуть. Эмма вновь пошевелилась, страсть разгоралась в ней жарким огнем. Когда он положил персик ей на грудь и склонился над ней, чтобы съесть его, Эмму точно током пронзило, и она выгнулась навстречу его поцелую.

– Гарри! О Боже, это так безнравственно! – застонала она.

Он со смехом съел фрукт и поднял голову. Потом вновь потянулся к подносу, но она перехватила его руку.

– Нет, нет. Я тоже голодна.

Она села и, надавив ему на плечо, уложила его на спину.

– Мне нравится соленое, а тебе? – спросила она, взяв кусочек сыра. Окунула его в горчицу и скормила ему. За сыром последовала курица. Обмакнув дольку персика в мед, она зажала ее между зубами и склонилась, чтобы вложить ему в рот.

– М-м… – протянул он, аккуратно откусив свою половинку. – У тебя хорошо получается. – Эмма проглотила персик, сделав вид, что сомневается.

– Я ничего в этом не смыслю, Гарри. Мне требуется практика.

Она взяла еще один кусочек песика, обмакнула его в мед и повторила его действо с соском. Он выдохнул ее имя. Она улыбнулась, ей нравилось, когда ее имя со стоном слетает с его уст. Эмма бросила персик ему на грудь и съела его, потянувшись рукой к пенису. Она начала ласкать твердое копье так, как он научил ее. Дыхание Гарри участилось, и она поняла, что с остальной едой придется подождать.

Бедра его напряглись, он ухватил ее за волосы.

– Пусти меня внутрь. – Она наслаждалась удовольствием, которое дарит ему в этот момент, и ей не хотелось двигаться.

– Но я все еще голодна.

– Ты убиваешь меня. – Его рука конвульсивно сжалась на ее волосах. – Убиваешь меня.

Никогда в жизни она не была настолько храброй и уверенной в себе.

– Ты и впрямь хочешь оказаться во мне?

– Боже, да. Давай, Эмма, давай.

Она не отозвалась, продолжая гладить его, ощущая нарастающее возбуждение.

– Эмма, ради Бога…

– Когда чего-нибудь просишь, – прошептала она, упиваясь собственной властью, – принято говорить «пожалуйста».

– Пожалуйста, – поспешил произнести он. – Пожалуйста, черт побери.

Эмма рассмеялась и оседлала его. Запрокинув голову, она начала двигаться над ним. Волосы, которые он успел распустить, избавились от последних гребней. Она двигалась медленно, раскачиваясь, дразня его.

Но не одна она умела дразнить. Она почувствовала его руку на своем животе и застонала.

– Нравится, да? – спросил он, поглаживая большим пальцем ее плоть. – Да?

– Да, – задрожала она. – Да.

Удовольствие разливалось по телу, захватывая ее с головой, и Эмма начала набирать темп.

– Я предупреждал, что обед будет коротким. – Он выгнулся ей навстречу, продолжая ласки.

Лишившись дара речи, она смогла лишь кивнуть в ответ. Она двигалась все быстрее, он подстроился под нее, и они взлетели на вершину блаженства. Эмма достигла ее первой, выкрикнув его имя и отдавшись на волю чистого, раскаленного добела блаженства. Он последовал за ней, излив упругую струю.

Эмма со стоном рухнула ему на грудь, Почувствовала, как он целует ее волосы, и улыбнулась. Он всегда так делал.

Они полежали так несколько минут – он внутри ее, ее щека на его плече. Она обожала эти минутки не меньшесамого любовного акта. Иногда даже больше, ибо в них скрывалась особая сладость, нечто трогательное, драгоценное. Нечто мимолетное, ускользающее.

Внезапно ее бросило в дрожь, как будто осенний ветер пронесся по комнате.

Гарри обнял ее.

– Замерзла? – спросил он, растирая руками спину и взлохматив волосы.

– Нет. – Она села, не слезая с него, погладила его по лицу. – Знаешь, ты был прав.

Он поцеловал ее ладонь.

– Насчет короткой трапезы?

– Да, но и насчет кое-чего другого тоже. – Эмма склонилась над ним, ее волосы завесой окутали его лицо. Она поцеловала его, ощущая на губах тягучую сладость персиков с медом. – Я действительно гедонистка.

Глава 21

Священный брак… это благородный институт, учрежденный Богом… для благословения детей его… как средство против греха во избежание прелюбодеяний… для взаимного проживания, помощи и комфорта, которые один должен создавать для другого…

Обряд бракосочетания «Книга общей молитвы», 1689 г.

Душные августовские дни сменились сентябрьской прохладой, Эмма и Гарри постепенно приспособились к новому стилю жизни. Каждую среду они встречались в конторе, в пятницу днем отбывали в Крикет-Сомерсби и возвращались обратно в понедельник утром. Блаженная эйфория первого месяца перетекла в нечто иное. Отношения стали более приятными и, по мнению Эммы, более глубокими и насыщенными.

В рабочие дни, когда она жила в своей городской квартирке, даже довольное мурлыканье любимого кота не спасало вечерами от пустоты и одиночества. Засыпать без Гарри было холодно и неуютно. Да и сама квартира как будто изменилась, перестала быть домом, казалась чужой, неродной. В настоящий дом превратился их деревенский коттедж.

Она старалась как можно меньше попадаться на глаза миссис Моррис, ибо при каждой встрече Эмме мерещилось, что хозяйка знает о ее недостойном поведении. Надо отдать должное, миссис Моррис не лезла к своей постоялице с расспросами, но с каждым днем Эмме было все труднее хранить тайну.

Положение лишь ухудшилось, когда в середине сентября Эмма остановилась у книжного магазина Инкберри. Она заглянула туда в надежде разжиться книгами о свадьбах, которые помогли бы разжечь в ней искру воображения, поскольку до встречи с леди Эверсли оставалось меньше двух недель, а ни одной оригинальной идеи у нее так и не родилось. Мистер Инкберри отчитал Эмму за то, что она совсем перестала бывать у них, и уговорил выпить чашечку чаю.

– Жозефина живьем меня съест, если я отпущу вас, моя дорогая, – сказал он, запирая дверь и вешая табличку «закрыто».

Вскоре Эмма уже сидела в гостиной Инкберри, как делала это десятки раз, но теперь все изменилось. Эмма сами изменилась.

– Надеюсь, вы наслаждаетесь своим новым положением, Эмма.

Эмма вздрогнула, услышав слова миссис Инкберри, Она повернула голову и посмотрела на хозяйку дома, чувствуя, как ее бросает в жар.

– Положением?

– Работой на миссис Бартлби. – Миссис Инкберри одарила Эмму многозначительным взглядом. – На много лучше, чем трудиться на разведенного, недостойного уважения повесу, виконта Марлоу.

Эмма припомнила, что познакомила мистера Инкберри с Марлоу. Должно быть, он назвал жене имя друга Эммы. Стоит ли удивляться суровости миссис Инкберри, зная взгляды и репутацию Гарри и учитывая тот факт, что он поцеловал ее, да не где-нибудь, а в общественном месте. Знала бы миссис Инкберри, сколько раз целовались они с тех пор.

Щеки Эммы полыхали огнем, но она постаралась сохранить спокойствие.

– Да, новое положение вполне устраивает меня. Сегодня слишком жарко для сентября, вы не находите?

Ее новое положение заключалось в том, что она жила во лжи. Причем в многократной лжи. Она не только незамужняя женщина, вступившая в греховную любовную связь, но и не секретарь миссис Бартлби и все еще работает на виконта Марлоу.

Внезапно на Эмму напала меланхолия. Сидя в гостиной мистера и миссис Инкберри, потягивая чай и избегая неудобных вопросов, она вдруг поняла, что не может обсудить с этими людьми ни одну сторону своей жизни, а ведь Эмма всегда считала их друзьями. Сети обмана не только сложны и замысловаты, они несут с собой одиночество.

Как обычно по пятницам, Гарри ждал ее на платформе Крикет-Сомерсби. Он всегда приезжал раньше, чтобы их не увидели вместе на вокзале Виктория. Он забрал у Эммы саквояж, и они уже направились было к экипажу, когда за спиной прозвучал веселый мужской голос.

– Марлоу, какая встреча! – окликнул кто-то.

Они застыли на месте. Эмма оглянулась и увидела приятного блондина, ровесника Гарри, идущего к ним с улыбкой на лице.

– Подожди здесь, – шепнул Гарри, поставил саквояж и заторопился навстречу приятелю. – Рад вас видеть, Уэстон. Что вы делаете в этом богом забытом месте? Только что с поезда?

Эмма следила за ними краешком глаза, и от нее не укрылось, что Гарри поспешил увести Уэстона подальше, наверняка не хотел представлять приятелю Эмму. И еще она заметила, как Уэстон стрельнул в ее сторону любопытным взглядом.

Она быстро отвернулась и сделала вид, что наслаждается чудесным пейзажем, стараясь не думать, какие вопросы может задать Гарри его приятель. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Гарри вернулся.

– Идем? – Он подобрал ее саквояж.

Эмма зашагала бок о бок с Гарри, ни разу не оглянувшись назад и не полюбопытствовав, смотрит ли ей вслед незнакомец.

– Кто это был?

– Барон Уэстон. Мы знакомы с Харроу. – Он передал саквояж кучеру, помог Эмме сесть в экипаж и устроился рядом.

– Вы с ним близкие друзья? – спросила Эмма. Когда Гарри кивнул, она продолжила, понизив голос, чтобы кучер не услышал: – Близкие настолько, что он знает – я тебе не сестра и не кузина?

– Да. – Он посмотрел на взобравшегося на облучок кучера. – Поехали.

– Он спрашивал, кто я такая?

– Нет, Эмма. – Заметив скептическое выражение на ее лице, Гарри добавил: – Он ни словом о тебе не обмолвился. У мужчин свой кодекс чести на этот счет.

– Не задавать вопросов и не объясняться?

– Точно.

Больше сказать было нечего, но Эмма прекрасно понимала, за какого рода женщину принял ее барон Уэстон, и это ей не нравилось.

Весь вечер она размышляла о бароне Уэстоне, и о миссис Моррис, и о чете Инкберри, и о тайных тягостных обстоятельствах незаконной связи. На Эмму накатила хандра.

– Ты сегодня необычно тиха, – сказал Гарри, когда они мыли посуду. – Дуешься по поводу Уэстона?

– Я не дуюсь, – Эмма протянула ему чистую мокрую тарелку.

– Эмма, он тебя не знает. – Гарри принялся вытирать тарелку. – Он не знает твоего имени, он вообще ничего о тебе не знает. Он здесь только потому, что его лошадь принимает участие в заезде в Кент-Филд. Родных у него в округе нет. Вы вряд ли увидитесь с ним снова.

– Не сомневаюсь, что он счел меня танцовщицей, или актрисой, или женщиной легкого поведения.

– Ну даже если это и так, то он ошибается. Теперь я выбираю себе более благородных подружек. – Гарри отбросил полотенце, шагнул к ней и обнял за талию. – Уэстон не разрушит твою репутацию. Повторяю, он тебя не знает. И потом, я уже сказал, что мужчины соблюдают кодекс чести. Так какая разница, что он подумает?

– Для меня большая, Гарри. Я не похожа на тебя. Я не могу запросто отмахнуться от общественного мнения, как это делаешь ты.

Она оставила посуду и посмотрела в окно на сельскую местность, не в силах избавиться от мыслей о том, как сузился горизонт её жизни. Заглядывая в будущее, Эмма видела только тайные загородные свидания по выходным. Больше рассчитывать ей не на что.

Она вспомнила пару стариков, которые всегда гуляли рука об руку, и вздохнула. Эмма знала, что этого у них с Гарри никогда не будет. Они не состарятся вместе. И детей у них не будет. Внезапно сердце точно свинцом налилось – однажды их отношениям придет конец, и ей останутся только воспоминания.

Гарри притянул ее к себе.

– Зачем опасаться того, что думает Уэстон? – Он поцеловал ее в висок. – Мы все равно ничего не можем поделать с его мыслями.

«Ты мог бы жениться на мне»

Не успела эта мысль возникнуть в голове, как Эмма попыталась подавить ее. Гарри не скрывал от нее, что не собирается жениться снова. Она все знала с самого начала и за эти два месяца ни разу ни о чем не пожалела. Она была счастлива.

Счастлива до обморока, твердо повторила она себе. Вытерла руки, положила их на его ладони, держащие ее за талию, и прижалась к широкой надежной груди. Она никогда в жизни не была так счастлива. И это было самое ужасное.

На следующий день настроение Эммы не улучшилось. Она и так не слыла болтушкой, а в эти выходные из нее и вовсе ни слова невозможно было вытянуть. Гарри понимал, что она до сих пор расстраивается по поводу вчерашнего происшествия. Он не стал бы менять ни веснушки на ее лице, ни волоска на ее голове, но временами ему очень хотелось, чтобы ее перестало чрезмерно заботить мнение других людей.

Он оторвался от контрактов, которые читал, и посмотрел на сидящую рядом с ним на кровати Эмму. У нее на коленях лежал маленький столик, в руках было перо, но она не писала, а просто сидела и смотрела в пустоту.

Гарри вытянул шею. За исключением нескольких закорючек и пары чернильных пятен, листок был пуст.

– Смотрю, у тебя это здорово получается.

– Хм-м?.. Что?

– Список для Дианы. Разве ты не этим собиралась заняться сегодня вечером? Разработкой идей для свадьбы Дианы и Ратборна?

– Да.

Гарри склонился поближе.

– А! – кивнул он с наигранной веселостью. – Чистые страницы очень модны в этом сезоне, да?

– Боже! – рассмеялась Эмма. – Я так ничего и не написала!

– Я заметил. Что с тобой, Эмма? Никак не можешь забыть Уэстона?

– Нет, – покачала она головой. – Я думала о той паре.

– О какой паре?

– О тех пожилых людях, которых мы иногда встречаем на прогулке.

– Я не видел их сегодня. Что заставило тебя вспомнить о них?

– Свадьба твоей сестры. Я сидела, пытаясь отвлечься и позволить идеям прийти мне в голову, и вдруг подумала: будут ли твоя сестра и Ратборн похожи на эту пару через много-много лет, станут ли они бродить по деревенским тропинкам держась за руки? И начала представлять себе, какие они, эти старики, женаты ли. Или они, как мы с тобой, живут во грехе по выходным в тайном любовном гнездышке. Может, они тема местного скандала. Может…

– Вы только послушайте! – беззаботно рассмеялся Гарри в попытке развеять ее печаль. – Думает о посторонних людях, воображает о них всякое. Тебе пора писать роман.

– Мне писать роман?

– Почему бы и нет? Рука у тебя легкая. Ты сможешь.

– И это говорит человек, который утверждал, что моя миссис Бартлби говорит от имени тети Лидии, – напомнила она.

– Тогда я пребывал в состоянии острой мужской неудовлетворенности. Прости, если обидел тебя.

Она бросила рисовать узоры на листке.

– Правда всегда ранит.

– Эмма…

– Я больше не обижаюсь, – заверила она его. – Ты предупреждал, что я должна научиться держать удар. Кроме того, ты прав. Когда я пишу от имени миссис Бартлби у меня в голове звучит голос тети Лидии. Но это не страшно, пока я описываю факты. А вымысел, – эта совсем другое. У меня нет своего голоса.

– Есть. Просто нужно найти его, а это требует практики. Думаю, тебе следует попробовать себя в большой литературе. Или начать с коротких рассказов, если романы пугают тебя.

Эмма вернула перо в чернильницу, поставила столик на пол у кровати и задула свечу.

– Я не сказочница, Гарри, – сказала она, забираясь под простыню.

– Чушь, – возразил он, откладывая свою работу – Расскажи мне сказку.

– Что? – повернулась она к нему. – Прямо сейчас?

– Прямо сейчас, – Он откинулся на подушки. – Я жду, Шехерезада.

– А если вам не понравится, вы казните меня на рассвете, мой повелитель? – улыбнулась она.

– Самое худшее наказание, которого ты можешь дождаться, – моя критика, но я обещаю не делать даже этого Я буду просто слушать. Более того, я помогу тебе с началом. Однажды в далекие времена жили-были…

– Это же затасканное клише! – застонала она.

– Ну, это же черновой вариант. Давай, Эмма! Не тяни. Расскажи мне сказку.

– Ладно. – Она полежала несколько мгновений, обдумывая сюжет. – Однажды в далекие времена жила-была юная дева, мечтавшая о дневнике.

– Хорошо, – похвалил он. – Очень хорошо. Продолжай.

Эмма села.

– Она была одинока, ей не с кем было поговорить. Мать ее умерла пять лет тому назад, она была девушкой застенчивой, друзей имела мало. Ей было тринадцать, а девочки в этом возрасте пребывают в полном смятении. А еще она была напугана, потому что каждый месяц истекала кровью и не знала почему. Умирает, наверное, думала она. И никто ей никогда ничего не рассказывал.

Сердце Гарри болезненно сжалось в груди. Эмма рассказывала не сказку. Он прислонился к спинке кровати и смотрел, как она сидит, сжавшись в комочек и обхватив колени руками.

– Она никого ни о чем не могла спросить. Ей не разрешали писать письма тете, которая не слишком ладила с ее папой. А служанка, убиравшаяся в доме, была дородной немкой, к ней и подойти-то было страшно, не то что побеседовать по душам.

– Тогда понятно, зачем ей понадобился дневник.

– Но отец не давал ей денег на дневник – они очень бедны, и он не может позволить себе тратиться на подобные пустяки, говаривал он. Но ей отчаянно хотелось завести дневник, и тогда она пошла к деревенскому парикмахеру и отрезала волосы. Она продала их и купила дневник. Когда девочка вернулась домой, отец уже ушел в паб.

Боль в груди Гарри обернулась горячей яростью. Он не мог купить дочери дневник, но при этом шлялся по барам? Ублюдок!

– В ту ночь она долго не ложилась, все писала, писала и писала. Мальчики и красивые платья, какой будет ее свадьба и прочие вещи, о которых мечтают девчонки. Тебе наверняка это неведомо, ты ведь мужчина.

– Еще как ведомо. У меня три сестры.

– Тогда ты понимаешь, хоть капельку, что она чувствовала. – Эмма повернула голову, прижалась щекой к колену и улыбнулась. – Это было прекрасно! Такое облегчение – излить на бумагу все свои мысли и ощущения, все, что она хотела знать о жизни. А потом пришел отец и увидел, что она сделала. Она знала, что он будет злиться, но все равно не отступилась. В конце концов, косы отрастут, думала она, ничего страшного не произошло. Но отец… он так не считал.

Гарри зажмурился на секунду. Он не желал знать, что случилось дальше. Не хотел слышать этого. Он сжал зубы и открыл глаза.

– Продолжай.

Эмма подняла голову, ладонь на горле, глаза уставились в темноту.

– У отца было кольцо, – сказала она. – Серебряное, со звездой.

Гарри стало дурно.

– И как поступил отец, когда увидел дочь?

Повисла долгая пауза.

– Обозвал шлюхой за то, что она отрезала волосы, ударил кулаком по лицу и сжег дневник. Отец целый месяц с ней не разговаривал. – Эмма крепко обняла колени. – Больше дневника у девочки никогда не было.

Ярость взорвалась и обжигающей волной прокатилась по телу. В груди было невыносимо больно. Он хотел сказать ей что-нибудь, но слова не шли с языка. Болтать ерунду он мастак, но в эмоциональных беседах не силен. Да и что может придумать мужчина в такой ситуации?

Но Эмма сидела, сжавшись в комочек, как, должно быть, сидела та маленькая девочка с порезом на щеке, смотрела на стену над головой Гарри и открывала ему свое сердце. Гарри знал, что обязан утешить ее, и сделать это он должен правильно.

Он судорожно вдохнул и коснулся ее щеки. Она повернулась так, чтобы можно было смотреть на него, а не мимо.

– Эмма, Эмма, – мягко проговорил он. – И ты говоришь, что не можешь сочинять?

Она заглянула ему в глаза, нижняя губа ее дрожала.

– Это не выдуманная история, Гарри, – прошептала она.

Он погладил большим пальцем шрам в виде звездочки на ее скуле.

– Я знаю.

– Тогда что ты хочешь сказать?

Он наклонился и поцеловал крохотную звездочку.

– Если ты прошла через подобное, в запасниках твоей души должна храниться масса рассказов, Шехерезада.

Она заплакала.

– Не надо, Эмма. – Гарри обнял ее и уложил на кровать. Он гладил ее волосы, целовал мокрые от слез щеки и баюкал, пока она не уснула.

Гарри задул свечу на своем прикроватном столике, но сон не шел. Он лежал в темноте и думал о двух вещах. С одной стороны, он был рад, что ее отец мертв. Но с другой, жалел, что мерзавец умер и лишил Гарри удовольствия убить его.

Глава 22

Дорогие мои читатели, я от всего сердца надеюсь на то, что информация, которой я делилась с вами последние шесть месяцев, была и полезной, и интересной, но, увы, пришла пора прощаться.

Миссис Бартлби «Соушл газетт», 1893 г.

Эмма сидела и смотрела на очередной чистый листок, вставленный в ее пишущую машинку. Еще несколько дней, и она поедет в Марлоу-Парк, а идей для леди Эверсли как не было, так и нет. Льняные салфетки для свадебного приема, свернутые в форме лебедей, вот и все, что ей удалось выжать из себя.

Мистер Голубь свернулся клубком на ее коленях и мурлыкал во сне. Она подозревала, что кот ужасно скучает по ней в выходные, потому что после ее возвращения он ходит за ней будто приклеенный. Гарри просто сумасшедший – кошки куда лучше собак.

Она перевела взгляд на лежащую рядом стопку машинописных страниц. Ее статьи для следующего выпуска закончены, но только благодаря тому, что она почерпнула идеи из старых рукописей. Это уже стало входить у нее в привычку. Вдохновение пропало. Гарри прав, на самом деле в ней говорил голос тетушки Лидии, а не ее собственный, и с каждым днем становилось все труднее и труднее печься о том, в каком магазине продаются лучшие сливовые пудинги, где найти бархат по сходной цене; и считается ли приличным пожимать друг другу руки за завтраком.

Гарри говорит, что она должна попробовать себя на ниве романов. Может, стоит прислушаться к нему. В груди заклубилось возбуждение. Может, так она однажды и сделает. Но сначала нужно выполнить обещание сестре Гарри. По приезде в Марлоу-Парк придется преподнести заказчице свежие идеи для проведения свадьбы. Эмма обещала, а хорошие девочки всегда держат слово. Несмотря на необузданное веселье последних двух месяцев, несмотря на дикую радость непослушания, в глубине души Эмма знала, что она всегда была и будет хорошей девочкой.

Похоже, она сделала круг и вернулась обратно. Эмма подняла Мистера Голубя и бережно переложила его в ближайшее кресло. Подошла к окну и вышла на пожарную лестницу, с улыбкой припомнив, как взбиралась по ней после первой блаженной ночи с Гарри. С тех пор пролетело немало райских дней и ночей.

Эмма взялась за металлические перила и посмотрела вниз, на аллею, убегающую вдаль четырьмя этажами ниже. Внезапно нахлынула меланхолия, чувство, часто захватывающее ее в последнее время. С того самого эпизода на железнодорожной платформе в Крикет-Сомерсби, когда Гарри не смог представить ее своему другу.

В дверь постучали, и Эмма пошла открывать. На пороге стоял мальчишка с пакетом, завернутым в коричневую бумагу.

– Мисс Эмма Дав?

– Да.

– Для вас посылка, мисс.

Эмма взяла у него пакет, дала полпенни на чай и захлопнула дверь. Сердце подпрыгнуло, стоило увидеть знакомый почерк. Ее имя и адрес, выведенные рукой Гарри. Эмма начала разворачивать обертку. Интересно, что там такое?

Если не считать «Тысячи и одной ночи» в переводе Бертона, Гарри никогда ничего ей не дарил. Да она и не ждала от него этого. Не такой он человек. Кроме того, она ясно дала понять, что не хочет вещей, подобных тем, которые он преподносил танцовщицам. Цветы и книги, сказала она ему как-то, единственно приемлемые презенты для леди, не являющейся его женой. Драгоценности, духи и атласные туфельки исключаются. Поэтому когда под оберточной бумагой показалась голубая кожаная обложка книги, Эмали чуть не удивилась. Но как только она достала ее и поняла, что это такое, сердце разлетелось на тысячу мелких осколков.

Это был дневник.

В понедельник Эмма дождалась половины седьмого и отправилась в «Марлоу паблишинг лимитед» на еженедельную встречу с Гарри. Она вошла в контору и закрыла за собой дверь, с облегчением заметив, что Куинн уже ушел. Они с Гарри будут одни, а это абсолютно необходимо, если она действительно хочет сделать то, что собиралась.

Гарри, должно быть, услышал, как хлопнула дверь, и вырос на пороге кабинета раньше, чем Эмма поравнялась со столом Куинна.

– Ты опоздала. Я волновался.

Она посмотрела на него, и сердце сжалось от боли. Он был, как всегда, прекрасен, но отразившаяся на его лице тревога чуть не заставила Эмму передумать. Чуть. Она не безразлична ему, она знала это. Но она-то его любила, и это маленькое отличие все меняло.

Эмма с самого начала понимала, что это рано или поздно должно случиться. Скромная старая дева неизбежно влюбится в своего красавца работодателя; женщина, которая никогда прежде не целовалась, полюбит мужчину, чьи поцелуи пробудили ее сердце и напоили иссохшую душу. События развивались предсказуемо, как по шаблону, и все было настолько красиво, что одна мысль об этом рождала в груди желание плакать и смеяться. И мечтать о большем. Но большего просто не существовало. Эмма и это знала.

Она накрепко вцепилась в ручку портфеля и прошла мимо Гарри в кабинет.

– Я принесла статьи миссис Бартлби для следующего выпуска.

Гарри последовал за ней, но не сел за стол, а остановился рядом.

– Что с тобой?

Она поставила портфель на стол и достала пачку бумаг.

– Однако наброска на следующую субботу у меня нет, – сказала Эмма. – Времени не хватило.

Чистой воды ложь, а ведь она клялась никогда не лгать ему.

Он взял ее за плечи и развернул к себе лицом, но она не подняла глаз. Пока не могла.

– Эмма, ты получила мою посылку?

– Да, Гарри. Получила. Спасибо. – Она попыталась улыбнуться, пряча взгляд. – Ты всегда говорил, что не мастер выбирать подарки, но это неправда. Твои подарки чудесны. Не позволяй Куинну покупать их за тебя.

– Не буду, но… – Его пальцы впились ей в плечи. – Что за настроение? Ты и вправду начинаешь тревожить меня. Не скажешь, что случилось?

Она махнула на листочки, которые успела положить на стол:

– Больше статей миссис Бартлби не будет. Эти последние.

– Что? Почему?

– Я собираюсь написать роман.

– Отлично! Я же говорил, тебе стоит попробовать. Но зачем избавляться от миссис Бартлби? Полагаешь, у тебя не хватит времени на то и другое?

Эмма покачала головой, мягко освободилась от его рук и сделала шаг назад.

– Нет, причина не в этом. Ты был прав, когда говорил, что миссис Бартлби на самом деле не я. Она – тетя Лидия, а я уже не та женщина, какой была шесть месяцев тому назад, не та, которая верила в правдивость каждого слова тетушки и хотела поделиться этой правдой с другими людьми. Я изменилась. Из-за тебя.

Он улыбнулся:

– Думаешь, что девушкам можно есть перепелок и позволить себе второй бокал вина за обедом, да?

– Да. Я понимаю, что без миссис Бартлби в газете образуется брешь. Миссис Бартлби очень популярна. Надеюсь, мой уход не слишком повредит «Газетт».

– Мне все равно. То есть терять деньги всегда неприятно, ты ведь знаешь. Но я хочу, чтобы ты занималась любимым делом, таким, которое сделает тебя счастливой. Я рад, что ты станешь романисткой, правда. Обещаю не рвать тебя на кусочки, когда буду редактировать твой опус.

Она сделала глубокий вдох.

– Я не собираюсь писать для тебя, Гарри.

Он озадаченно смотрел на нее, на лбу появились морщинки. Начал было говорить что-то, но она опередила его:

– Я не могу больше писать для тебя, потому что это слишком больно. Видишь ли, я влюбилась в тебя.

Она невесело усмехнулась, наблюдая за его потрясением.

– Неужели это настолько удивительная новость? То, что я полюбила тебя? – нежно проговорила она. – Мне это казалось неизбежным. В самом начале, когда я только переступила порог твоей конторы, я думала… – Она прижала ладонь к солнечному сплетению. – Я чувствовала, что так будет. Вот здесь. Как-то раз ты сказал, что в мою бытность секретарем между нами стояла стена, и ты был прав.

Я сама возвела ее, стену благопристойности и неодобрения, потому что знала: не будь этой стены, я влюбилась бы в тебя и ты разбил бы мне сердце. Каждый раз, когда новая любовница входила в твою жизнь и выходила из нее, каждый раз, когда я читала твои передовицы, порицающие брак, я напоминала себе: ни одна здравомыслящая женщина никогда не полюбит тебя.

– Эмма, я же говорил тебе, ты не похожа на всех тех женщин…

– Пожалуйста, Гарри, не перебивай меня. Правда и без того тяжела, а я должна сказать тебе правду, потому что ты сам учил меня этому. Говорить что думаешь, делать что хочешь, осознавать, что ты чувствуешь на самом деле. Более дорогого подарка я в жизни не получала. Правда, подарки у тебя отменные. – Голос начал дрожать. Пора заканчивать, и как можно скорее, пока она не развалилась перед ним на куски. Такого унижения ей не пережить. – Вот почему между нами все должно быть кончено.

– Кончено? – Он шагнул к ней. – О чем это ты?

– Я обязана прекратить нашу связь, Гарри. Не могу я так жить, лгать своим друзьям, смотреть, как твои друзья с усмешкой смотрят на меня.

– Уэстон никогда не смотрел на тебя с усмешкой, Эмма, и ты это знаешь.

– Но другие будут, а они непременно появятся. Ты понимаешь это не хуже меня. А потом есть еще твоя семья. Я. не смогу приехать в эти выходные к твоим родным, планировать с твоей сестрой свадьбу и смотреть в лицо твоей матери и бабушке, сидя с ними за одним столом, зная, что я – твоя тайная любовница и мы живем во грехе.

– В наших отношениях нет ничего дурного, Эмма! Они не грешны! И мне абсолютно безразлично, что думает по этому поводу свет.

– А мне небезразлично, – мягко проговорила она и сжалась от боли, заметив, как он дернулся. – В этом наше отличие. Наши отношения были прекрасны, и я навсегда сохраню их в сердце как истинное сокровище. Я ни о чем не жалею, и мне совсем не стыдно. Но я хочу закончить их именно сейчас, пока они все еще красивы, пока я не начала требовать от тебя большего внимания и ждать, что ты поведешь меня под венец. Вот чем они отпугивали тебя, все эти женщины, – начинали цепляться. Я не собираюсь уподобляться им.

Она не могла ничего прочесть по его лицу, потому что оно расплывалось у нее перед глазами. Пора уходить. Сейчас же. Она повернулась.

– Эмма, подожди. – Он обнял ее за талию и притянул к себе. – Не делай этого. Не поступай так с нами.

Она закрыла глаза, сжавшись от нестерпимой боли.

– Нет никаких «нас», – всхлипнула она. – И никогда не будет. Не будет без законного брака.

Она изо всех сил старалась сохранить самообладание. Продержаться осталось недолго, нужно только избавиться от его рук, выйти за, дверь, уйти из его жизни. Она попыталась освободиться, но он не ослабил объятий, и Эмму охватила паника.

– Отпусти меня, Гарри! – закричала она, вырываясь изо всех сил. – Ради всего святого, отпусти меня!

Похоже, она нашла нужные слова. Он с проклятиями дал ей свободу, и Эмма, не оглядываясь, метнулась к выходу. Он не бросился следом за ней, и, сбегая по лестнице, она со стыдом поняла, что надеялась на это – где-то в глубине души лелеяла крохотную надежду, что, когда она объявит о разрыве с ним, он не примет ее решения, напротив, волшебным образом вдруг станет считать брак делом правильным, настоящим благословением небес, опустится перед ней на одно колено, признается в любви и сделает Предложение. Господи, да ей прямая дорога в романистки, воображения ей не занимать!

Сдерживая ладошкой рыдания, Эмма вскочила в кеб, ожидавший ее у тротуара. И только когда окно кабинета Гарри скрылось из виду, дала волю чувствам. Она плакала, но не потому, что положила конец самому прекрасному этапу жизни. Она плакала, потому что он позволил ей уйти.

«Отпусти меня, Гарри».

Ее слова снова и снова крутились у него в мозгу. Когда она в первый раз произнесла их, это было как удар под дых. Или нож в сердце.

А теперь они превратились в плеть, хлеставшую его в ритме бегущего через Кент паровоза. Он отправился к Эмме на квартиру в надежде найти ее там, но дома ее не оказалось, а чертова домовладелица все уши ему прожужжала, настаивая на своем, – уехала она и кота с собой прихватила.

Гарри дал телеграмму Диане, хоть и знал, что в Марлоу-Парк Эмма не поедет, и ответ сестры подтвердил его догадки. В Беркшире Эммы нет. И. вот, хватаясь за соломинку, он едет в деревню.

Но Гарри и там не нашел Эмму. Дом без нее казался заброшенной раковиной. Может, она приедет завтра? Он провел в коттедже ночь, надеясь на это, и ее слова стегали его с каждым скрипом кровати и каждым покачиванием гамака, не давая уснуть. И в том и в другом ложе без нее было пусто и холодно.

«Я влюбилась в тебя».

Он смотрел на пруд, в котором учил Эмму плавать, и вспоминал ее личико, сияющее в свете луны. Он стоял на берегу ручья и представлял ее в воде с подобранными юбками, открывающими красивые длинные ноги. Он видел ее голой на кухонном полу, вкушающей персики, и у умывальника, пока он брился.

– Я тоже люблю тебя, – прошептал он зеркалу, в котором заметил призрак ее образа, и возненавидел себя за то, что не сказал этих слов раньше. За то, что не признался ей в этом. Даже себе не признался. Зато, что не понял этого, пока она не ушла.

Он удрученно поплелся по аллее, каждой клеточкой тела желая держать Эмму в этот момент за руку. Он должен был сделать это.

«Я тоже хочу весну жизни».

Гарри остановился и огляделся вокруг. Весна прошла, и лето тоже. Настала осень, листья уже пожелтели. Он подумал о холодных осенних днях с Эммой у камина. Теперь этому никогда не бывать.

Как глупо. Она не приедет сюда. Зачем? Он уже направился было обратно к коттеджу собирать те немногие вещи, которые прихватил с собой, но внезапно замер. Навстречу ему шла пожилая пара, когда-то захватившая воображение Эммы. Он, не шелохнувшись, наблюдал за их приближением, как обычно, рука в руке. Гарри кивнул им в знак приветствия, они ответили тем же и прошли мимо.

Гарри бросил взгляд через плечо.

– Простите, пожалуйста, – позвал он их. Старики обернулись и вопросительно посмотрели на него.

Он неловко хихикнул и показал на их сплетенные руки.

– Извините за дерзость, но вы женаты?

Они рассмеялись и посмотрели друг на друга. Ответила ему женщина:

– Конечно. И вы тоже, мистер… э-э-э… Уильямс. – В ее глазах горело понимание, она подарила Гарри мудрую ласковую улыбку. – Вы просто еще не поняли этого.

Он пораженно смотрел им вслед и, прежде чем они повернули и растаяли среди деревьев, услышал слова мужчины:

– Они всегда казались такими счастливыми, эти двое. Надеюсь, он скоро женится на ней.

У Гарри было такое чувство, будто земля ушла из-под ног, будто все закачалось и вдруг встало на свои места.

Он зашагал к коттеджу, потом побежал. До поезда в Лондон оставалось всего двадцать минут.

Было воскресенье, время чая на Литтл-Рассел-стрит. Эмма сидела в гостиной с миссис Моррис, миссис Инкберри и незамужними подружками и вела ничего не значащий разговор. О погоде, всегда вызывающей опасения. О здоровье драгоценной королевы, всегда вызывающем тревогу. О моде, всегда такой переменчивой.

Дамы немного посплетничали, пожаловались на кучу работы, съели целую гору пышек – все, за исключением Эммы, которая не любила сплетни, у которой больше не было работы и которая за ночь уплела чуть ли не фунт шоколада, заедая нервный срыв. Теперь ее тошнило даже от вида конфет на чайном подносе.

Они поговорили о предстоящей свадьбе дорогой Беатрис. Невеста светилась от счастья, и Эмма изо всех сил старалась не жалеть себя. И конечно же, неизбежно всплыл еще один вопрос – прощальное послание миссис Бартлби, появившееся в газете днем раньше. Все ожидали от Эммы подробностей, но когда она отказалась говорить об этом, никто не возразил.

Она знала, что поступила правильно, но это знание не приносило облегчения. Она до боли скучала по нему. Вся прошедшая неделя была настоящим адом, но нынешний день оказался еще хуже. Сегодня воскресенье, а она не лежит в гамаке рядом с дремлющим Гарри. Отныне она снова будет сидеть по воскресеньям в гостиной миссис Моррис и пить чай.

Она смотрела на диванчик, на котором устроились Пруденс и Мария, и вспоминала о том вечере, когда Гарри нашептывал ей на ушко порочные слова, и о тех днях в коттедже, когда эти слова превращались в явь.

Эмма уставилась в чашку. Она больше не миссис Бартлби. Она больше не Шехерезада. Она больше не любовница. Она вновь стала простой Эммой Дав на полпути от тридцатилетия к тридцати одному году, обреченной на вечное одиночество.

Она пыталась взбодриться. Начала роман, даже напечатала целых семь страниц. Но уже боялась, что у нее выйдет любовная повесть, и эта мысль снова вгоняла ее в тоску. Если бы не стойкий характер, мрачно думала Эмма, она поддалась бы традиции других романистов и напилась бы. Она с отвращением смотрела в свою чашку. Джин куда привлекательнее чая.

Эмма услышала, как открылась входная дверь, ощутила на спине дуновение осеннего ветра, но продолжала тупо смотреть в чашку. Ей было все равно, кто пришел.

А потом вдруг кожей почувствовала перемены. Едва заметное изменение атмосферы в комнате, возбуждение, искорку интереса в окружающих. Затем Эмма услышала ее – внезапно повисшую тишину, прерываемую лишь шелестом юбок и еле слышными, но безошибочными вздохами. И увидела, как сидящие напротив Пруденс Босуорт и Мария Мартингейл дружно поправили прически.

Эмма повернула голову. Невероятно, но на пороге гостиной миссис Моррис стоял Гарри. Сердце перевернулось в груди от сладкой щемящей радости и сжалось от невыразимой боли.

Эмма оторвала от него взгляд, с трудом преодолевая желание выскочить из комнаты. Она бы так и поступила, если бы он не загородил проход своими широкими плечами.

– Добрый день, леди, – сказал он у нее за спиной, заслужив новый всплеск женского обожания. – Миссис Моррис, рад снова видеть вас. Вы прекрасно выглядите. Чай? Как мило с вашей стороны. Я бы выпил чашечку.

«Зачем, ну зачем он пришел сюда?» – в отчаянии спрашивала она себя, пока дамы представлялись Гарри.

– Мисс Босуорт. Мисс Мартингейл. Мисс Коул. Приятно познакомиться. Здравствуйте, миссис Инкберри. Книжный магазин вашего мужа – лучший во всем Лондоне.

Эмма закрыла глаза. Он здесь, чтобы очаровать ее и вернуть обратно. В животе свернулся клубком ужас, Эмма боялась, что, окажись она с ним наедине и примись он расписывать, как будет снимать с нее чулки, она пропадет навеки вечные.

Как же хрупки ее убеждения! Одно прикосновение, один поцелуй – и гордость покинет ее под руку с самоуважением. Она снова превратится в его любовницу, причем по доброй воле, и будет с радостью наслаждаться плотскими удовольствиями. Тайком. Пока все не кончится и она не получит от него прощальное ожерелье с запиской.

Эмма почувствовала, как чай льется на пальцы, и поняла, что рука дрожит. Она крепко сжала чашку, удивившись, что хрупкий фарфор выдержал ее натиск.

В поле зрения возникли его руки.

– Вы расплескали чай, мисс Дав, – произнес он с невыносимой нежностью. Она смотрела, как его рука нависает над ободком чашки, а другой он взялся за блюдце. Он потянул чайный прибор, словно хотел забрать его у Эммы, и она заставила себя ослабить хватку. Чашка с блюдцем и его руки исчезли из виду.

– Леди, признаюсь вам, что, будучи мужчиной, я ничего не смыслю в этикете. – Он поставил на стол ее чашку, его руки появились снова, уже с платочком. Он опять склонился к ее креслу и к удивлению Эммы, взял одну из ее ладоней.

Дамы дружно задохнулись от ужаса, когда он начал вытирать ее пальчики белым носовым платком.

– В свете моего полного невежества я могу сказать одно: само небо послало мне вас, милые дамы, да еще в таком количестве, – говорил он как ни в чем не бывало, словно обсуждал погоду, словно вот так трогать ее обнаженные руки было делом обычным и вполне приемлемым.

– Милорд, – прошептала Эмма, потупив глаза перед изумленными приятельницами. – Гарри, прекрати!

Его голос перекрыл ее лихорадочный шепот.

– Леди, я молю вас просветить меня по одному конкретному делу. – Он сжал ее пальчики, когда она попыталась высвободиться. – Когда джентльмен хочет предложить даме руку и сердце, должен ли он вставать на колено?

Не дожидаясь ответа, он опустился перед ее креслом. Эмма заглянула в прекрасные глаза цвета океанской волны, страшась, что ослышалась, что неправильно поняла его. Но в выражении его лица не было ни намека на шутку. И обворожительная улыбка тоже отсутствовала. Он был красив и серьезен.

– Дайте мне совет, Эмма. – Он поднес ее руку к губам и поцеловал. – Как мужчина должен делать предложение любимой женщине?

Послышалось несколько мечтательных вздохов и один неженственный звук – нечто среднее между всхлипом и фырканьем. Последний, с ужасом поняла Эмма, издала она сама.

Внезапно дамы дружно поднялись, словно, кто-то дернул их за невидимые ниточки. Перешептываясь и хихикая, они потянулись к выходу и просочились в коридор. Гарри поднял глаза, ожидая, пока они уйдут и дверь за ними закроется, потом посмотрел на Эмму:

– На этот раз я хочу сделать все как полагается, начать с той ноги и все такое, поэтому я просто обязан сделать предложение согласно правилам этикета.

Она смотрела на него, не в силах вымолвить ни словечка. В голове была полная каша.

– Но ты ведь не собираешься жениться. Ты сам говорил мне это. И всем окружающим. Даже писал об этом статьи.

– Мне придется съесть их, да? И поделом, я столько лет был циником. – Он склонил голову набок. – Скажи, допустимо ли женщине на этой стадии впадать в замешательство? Неужели ей не полагается избавить несчастного кавалера от неопределенности и ответить «да», дабы он мог вздохнуть с облегчением и убедиться, что повел себя не как идиот?

– Нет, – задохнулась Эмма. – Пусть мучается, пока она не убедится в искренности его чувств. Он это заслужил.

– А кольцо поможет? – Он принялся хлопать себя по карманам.

– Ты принес кольцо?

– А разве не так делается? Надеюсь, оно подойдет, – добавил, продолжая обшаривать карманы. – Миссис Моррис. Назвала мне твой размер, но…

– Миссис Моррис знала? – У Эммы от удивления глаза на лоб полезли. – Она знала, что ты собираешься сделать мне предложение?

Гарри прекратил ощупывать карманы и удрученно покачал головой, как будто считал ее безнадежной.

– У кого еще я мог выведать размер твоего пальца? Ты не представляешь, чего ей стоило пробраться в твою комнату и выкрасть одно из колечек для сравнения. Ты целыми днями тосковала дома, насколько я понял.

– Я не тосковала! Я роман писала.

– Извините, ошибся. Никогда нельзя доверять слухам. – Он возобновил поиски. – Одно могу сказать: хорошо, что ты вышла вчера за шоколадом. Хотя, может, ты купила его для Мистера Голубя, раз у тебя не было печали. Ага! – Он с триумфом извлек на свет изумительный платиновый ободок с изумрудами. – Надеюсь, тебе понравится. Насчет размера миссис Моррис позвонила мне только вчера, но она давно уже сообщила мне, что изумруд – твой любимый камень. Потом я весь день бегал по ювелирным магазинам Бонд-стрит, пытался найти подходящее кольцо с изумрудами. – Он взял Эмму за руку и надел ей на палец кольцо. – Это настоящая пытка, Эмма. Не понимаю, почему тебя так привлекают походы по магазинам. – Он склонился над ее рукой. – Подошло?

Подошло идеально. Эмма открыла было рот, чтобы сообщить ему об этом, но не смогла выдавить ни слова. Она закрыла рот и глупо уставилась на кольцо. Гарри хочет женитъся на ней? Она не могла осознать этого факта, не могла поверить.

Из его груди вырвался тяжкий вздох.

– По всей видимости, раз дама до сих пор не ответила положительно, джентльмен должен совершить какой-нибудь геройский поступок?

Она с трудом сглотнула, заставив себя заговорить.

– Было бы неплохо, поскольку за мной никто никогда не ухаживал должным образом.

– Это жестоко, Эмма. Очень жестоко. – Он нахмурился, задумавшись, но через мгновение морщины на его лбу разгладились, – Хорошо. Чтобы доказать тебе свою любовь, я пойду на величайшую из жертв и позволю Мистеру Голубю жить с нами. Он может гонять голубей в Марлоу-Парке, сколько ему вздумается. Но спать с нами он не будет. Я не собираюсь просыпаться с кошачьей шерстью во рту.

Его пассаж не рассмешил ее.

– Гарри, можешь ты хоть раз в жизни быть серьезным?

– Я действительно несу чушь. Ты была права, обвинив меня в легкомыслии. Но дело в том… – Он замолчал и взял ее за руки. – Я люблю тебя. Знаю, я должен был сказать об этом лет сто тому назад, но так сложно бывает произнести поистине важные слова, а я влюблялся в тебя постепенно и так естественно, что даже не задумывался о происходящем. Я имею в виду, что все произошло незаметно, не то чтобы я проснулся однажды утром и меня озарило. И когда ты сообщила о разрыве, мне следовало тут же признаться тебе в любви, но я был слишком ошеломлен. Не мог поверить, знаешь ли. Не мог поверить, что ты уходишь от меня, ведь я считал наши отношения идеальными. Это потрясло меня, Эмма. Потрясло настолько, что я не смог ничего сказать, а потом ты уже ушла.

– Но ты в самом деле хочешь жениться на мне? Ты уверен?

– Эмма. – Он отпустил ее руки, взял в ладони ее личико и поцеловал в губы. – Драгоценная, сладенькая моя Эмма, неужели ты действительно думаешь, что я позволю тебе уйти из моей жизни? Что я вынесу это?

– О, Гарри! – Откинув сомнения, она обвила руками его шею. – Я так тебя люблю!

– И я тебя люблю. – Он встал, увлекая ее за собой и обнимая за талию. – Значит, ты выйдешь за меня, несмотря на то что я беспутный, непочтительный и вполне могу опоздать на свадьбу?

– Да. – Она начала смеяться, счастье било из нее ключом. – Да. Я выйду за тебя.

– В общем-то это не важно. – Он отодвинулся немного, заглянул ей в лицо и провел костяшками пальцев по ее щеке. – Мы уже женаты, знаешь ли. Мы просто должны принести в церкви клятву верности, чтобы все наши друзья об этом узнали.

– Уже женаты? Что ты хочешь этим сказать? – озадаченно нахмурилась она. – Снова дразнишь?

– Потом объясню, – рассмеялся он. – Сейчас у меня есть дела поважнее. – Он поднял за подбородок ее лицо и склонился над ней.

Эмма еще крепче прижалась к нему и со страстью ответила на поцелуй. В конце концов, мужчина вполне может поцеловать женщину, раз они помолвлены. Это всем известно. Даже Гарри.

Примечания

1

Мой Бог! (фр.)

(обратно)

2

дорогая (фр.).

(обратно)

3

не правда ли (фр.).

(обратно)

4

Нет (фр.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

*** Примечания ***