КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Трансгалай [Сергей Николаевич Синякин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сергей Синякин ТРАНСГАЛАЙ Фантастические повести

Писателя надо любить! Когда любишь, многое прощаешь.

Анатолий Растер


Коротко хочу рассказать для чего написано все, что вы сейчас прочтете.

Фантастика давно числится в дефиците.

Выстояв очередь в библиотеке, выпросив на день у знакомого, читатель получает книгу с заманчивым грифом — «НФ» и, придя домой, погружается в странный мир, мир всемогущества и небывалых возможностей, мир борьбы идей и миров, где гигантские космолеты бороздят звездные пространства, где устанавливаются контакты с неземными цивилизациями, небывало преобразовывается Земля, меняются люди, сталкиваются различные идеологии, изучается будущая машинная психология, познается мир. Фантастика показывает, обещает, прогнозирует, предупреждает, популяризирует, обличает, смеется.

Фантастика может все.

И все-таки…

Как любому литературному жанру (может быть больше, чем любому другому) фантастике присущи свои избитые штампы. Из книги в книгу бороздят страну фантазию суровые космические капитаны, воюют между собой цивилизации, сталкиваются и гибнут миры, роботы восстают против создателей, неведомые чудовища подстерегают исследователей в глубинах океанов и бесконечных просторах космоса, кибернетические диктаторы порабощают разумные миры, свирепствуют эпидемии и пандемии, человечество попадает в плен к коварным пришельцам из космоса, мудрые изобретатели путешествуют из прошлого в будущее и обратно, злобные изобретатели напускают на окружающих свои жестокие и бездушные изобретения, а спящие в анабиозе девушки веками ожидают своих улетевших к далеким звездам любимых.

Картины впечатляющие и живописные, что и говорить! Но зачастую за этими мастерски выписанными картинами теряется главное — то, ради чего все было автором написано.

Фантастика — прекрасное и коварное свойство человеческого разума. Конь необузданного воображения может занести своего ездока куда угодно, если он не в состоянии править им.

Против фантастики, ради фантастики написана эта шутливая повесть. По возможности я старался сделать ее веселой, отразить в ней накопленные фантастикой штампы. Предупреждаю честно, что в своем путешествии мы оставим в стороне такие достопримечательности Страны Фантастики, как Департамент Жюля Верна и мир Герберта Уэллса, Странный град Стругацких и Королевство Станислава Лема, и штат Азимова, и материк Рея Бредбери, острова Кларка и озеро Шекли, и Город Саймака, и реку Янга, и тысячи тысяч не менее славных мест.

Мы с вами совершим путешествие в провинцию, если так можно выразиться — на задворки Великой Империи. Здесь живут сотни славных идей и писателей. Я не ставил целью обидеть коголибо из них.

В конце концов без провинции не было бы Рима. И если кто-то узнает в этой истории свое, пусть не обижается. Ведь нам и дальше жить вместе, оставаясь в провинции и лишь изредка посещая столицы.

Пусть будет больше книг, на которых великий цензор время оттиснет свой штамп: «Без штампов!».

И еще одно небольшое замечание.

При написании повести я думал о Будущем. Написав ее, я обнаружил, что в книгу настырно влезли наше Прошлое и настоящее. Вначале я раздумывал, как изгнать их из повести. Потом решился и оставил все, как есть. Стремясь к Будущему, мы сжигаем в реакторе Настоящего наше Прошлое. Следовательно, присутствие их в книге оправданно.

И последнее.

Все неудачные места повести автор оставляет на своей совести.

Все, что в ней удалось, есть плод творчества других авторов и человеческой истории.

Автор

ТРАНСГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЭКСПРЕСС

Слово — серебро, если оно приняло форму гонорара.

А. Ратнер
«…мы все же рекомендуем вниманию читателей книгу, ибо она является еще одной типичной для своего времени попыткой проникнуть в будущее, все еще туманное, несмотря на совместные усилия футурологов и таких мыслителей, как…»

Ст. Лем


ПРОЛОГ

В вагон монорельса ввалилась шумная бригада «шабашников». Было их шесть человек, все плечистые, рослые, с волевыми подбородками и мечтательными взглядами. Командовал ими мужчина средних лет, к которому они обращались уважительно, по имени-отчеству: Антуан Федосеевич. «Шабашники» побросали в угол вагона инструменты: ультразвуковые насадки, лазерные рубанки и гравитонные пилотопоры, расселись в креслах и азартно принялись играть в мысленные шашки, делая записи ходов на микрокалькуляторах. Антуан Федосеевич начал просматривать видеогазету. Бригада ехала на монтаж китовых ферм на южном побережье Австралии. Дорога им предстояла дальняя, часа на четыре, поэтому «шабашники» старались устроиться со всеми возможными в дороге удобствами.

В районе Бейрута в вагон вошли цыгане. Часть принялась приставать к гражданам с предложениями гадания, а остальные без спешки шли по рядам, предлагая отрезы меняющего свой цвет сентрона, швейцарские часы, плоды содержащей безвредные наркотики мандриады венерианской и такую редкость, как лунные черепашки. Поступали цыгане так не ради выгоды, а чтобы не отвыкнуть от своего сложившегося за столетия жизненного уклада.

Некоторое время я с интересом наблюдал за ними, а потом задремал. Проснулся я уже около Мадагаскара, разбуженный громкой музыкой, ударами в бубен и дружным пением цыган, которые под звонкие выкрики:

— Аи, Рома! Аи, чавела! — покидали вагон монорельса.

Вагон опустел. На сидениях оставались лишь «шабашники», горячо спорившие о преимущест вахпластолитового возведения саун в условиях Антарктического строительства, я и еще несколько граждан, которые, судя цо их безразличному виду, вообще никуда не торопились.

Я летел на метагалактическую конференцию писателей-фантастов, проводимую по инициативе Большого Метагалактического КЛФ в системе Альциона, находящегося во втором звездном скоплении четвертого Рукава Большого Магелланова облака. На южном полюсе Земли готовился к старту трансгалактический экспресс, на котором мне предстояло утомительное путешествие.

Если бы не встреча со старыми друзьями и товарищами по ремеслу, я бы предпочел сидеть дома на Филорезском озере и писать роман о больших галактических гонках, который я начал год назад и который условно назвал «Кони Мегамира».

Но фантаст из системы Бетельгейзе прислал короткое видеописьмо, которым уведомлял меня, что на конференции соберется вся теплая компания из Дома отдыха на Планете Роз. Помнится, мы там прекрасно провели время, играя по вечерам в марсианского подкидного и пописывая в свободное от карт время буриме о Большом Разуме Мира. Занятная получалась вещица. Жаль, что мы ее так и не закончили.

Но отправляясь в путь, я томился предчувствием неприятностей.

1. ТРАНСГАЛАЙ, ИЛИ О ПУТЕШЕСТВУЮЩИХ МЕЖДУ ЗВЕЗД



Неприятности начались уже при посадке на трансгалай.

Прозрачная капсула лифта застряла на двухкилометровой высоте. Переговорное устройство, разумеется, не работало, и в течение получаса я с досадой и страхом созерцал окрестности космопорта. Высоты я боялся с детства, меня стало подташнивать, и я вдруг почувствовал, что комбинезон натирает мне воротом затылок. Наконец механики трансгалая заметили и устранили неисправность.

Когда я добрался до жилого отсека, оказалось, что все хорошие каюты уже заняты. Мне досталась крайняя каюта кислородного сектора, далее шли каюты метанового сектора. Оттуда постоянно слышалось противное шипение и едко воняло ацетиленом. В довершение ко всему в каюту уже поселили попутчика.

Это был добродушный лошак из системы Медузы. Поскольку лошак вселился раньше меня, он, естественно, уже успел каюту обжить. На откидном столике красного винилона зеленела охапка сочной свежей зелени. Сам лошак хозяйственно утаптывал копытами в багажное отделение охапки сена. Поймав мой удивленный взгляд, лошак несколько смутился и принялся объяснять, что он привык к своим продуктам, а такого сена, как на Земле, он нигде во Вселенной не встречал. К тому же неизвестно, чем будут кормить на трансгалее, возможно, что их сено будет синтетическим, а у него, лошака, отношение к синтесену самое отрицательное.

Мы познакомились. Как я и ожидал, имя лошака оказалось совершенно непереводимым на земной язык. Я предложил, что буду звать его гнедым. Не знаю, как мой дешифратор перевел предложение, но лошак его вежливо отклонил, пояснив, что он не заслужил столь высокого титула. У лошака также возникли сложности с произношением моего имени. Мы сошлись на том, что я буду называть лошака Айхо, а он меня Игорем, что вполне соответствовало его языку.

Приветливо помахивая пушистым хвостом, Айхо подошел к столику и жестом радушного хозяина предложил мне отведать свежей травы. Не желая обидеть попутчика, я угостился небольшим пучком зелени. Зелень оказалась нестерпимо кислым конским щавелем. Видимо выражение моего лица что-то подсказало Айхо, так как на дальнейшем угощении он не настаивал.

Я сел у иллюминатора и принялся раскладывать вещи. Из книги Гарднера «Межзвездные перелеты» вылетела фотография.

На фотографии был я сам верхом на породистом жеребце. Снимался я прошлым летом во время конных прогулок в Булони и фотографией этой очень гордился.

Лошак услужливо поторопился подать фотографию. Увидев изображение, он глянул на меня недоуменно и страдающе. Пришлось объяснять Айхо некоторые особенности эволюции на Земле.

Несмотря на то, что я старался сделать это толково, я почувствовал, что благожелательное отношение попутчика ко мне несколько поколебалось. Разговор наш прервался. Сидя на своей постели, я слышал как Айхо громко смахивается хвостом, хотя никаких насекомых в каюте не было. Время от времени я ловил на себе пристальный взгляд его больших грустных глаз. Впрочем, хотел бы я представить свои ощущения, если бы мне довелось увидеть фотографию горделивого першерона верхом на моем собрате, взнузданном к тому же по всем правилам верховой езды.

Чувствуя некоторую неловкость, я решил прогуляться по коридору.

Там сновали самые разнообразные существа. Мне навстречу грузно прыгнула большая рогатая жаба, придерживая передней лапой масляно блестящий коричневый чемодан. Я посторонился, пропуская ее. Жаба что-то благодарно проквакала на ходу и скрылась за дверью каюты соседней с нашей. Я искренне порадовался, что моим попутчиком оказался лошак, а не какое-нибудь земноводное, иначе бы мне угрожала опасность весь рейс просидеть в болоте, вежливо разглядывая фотографии головастиков и выслушивая сентеции о трудностях разведения ряски в высокогорных районах. За дверями каюты что-то плеснуло и коридор наполнился тяжелым запахом свежей земли и тины.

Размышляя о возможных тяготах путешествия, я налетел на голенастого аиста, вышагивающего по коридору. Аист помог мне подняться, ухватив клювом за воротник. Я поблагодарил его и поторопился пройти.

В конце коридора оказался ряд служебных кают. Около одной из кают стояло двое в форме Звездного Персонала. Увидев человеческие фигуры, я заторопился к ним. Но это были сатаноиды с Беги. Между ними шло бурное объяснение и мой дешифратор сразу зашевелил ушами, вслушиваясь в перепалку. Один, видимо старший, отчитывал второго, так как хвост того понуро подметал кисточкой мягкий ворсистый пол, а на лысине между рогов блестел выступивший пот, что было удивитечьным. Существа эти обитают на планете, где средняя температура не опускается ниже 50° по Цельсию, а в коридоре было не более двадцати пяти градусов.

Дешифратор выкинул несколько бранных фраз, потом перевел одну длинную фразу коротким «Хвост оторву!», а затем замолчал, проговорив от себя с достоинством «Хулиганы!». Сатаноиды заметили мое присутствие и скрылись за дверью, на которой на общегалактическом языке значилось «Только для обслуживающего персонала».

Мимо меня, тревожно попискивая, пролетела крупная летучая мышь. Задержавшись, она указала крылом назад. Я увидел что-то длинное и пестрое, напоминающее грязный матрас. И хотя это был разумный обитатель Мегапоры — третьей планеты Антареса, нервы мои не выдержали и я поспешил в свою каюту, резонно рассудив, что к товарищам по разуму надо привыкать постепенно.

Войдя в каюту, я обнаружил, что Айхо успел соорудить для себя уютное стойло. Кормушка стойла была заполнена пахучим сеном. Лошак аппетитно похрустывал незнакомыми мне белыми корешками и неторопливо листал книгу, страницы которой были заполнены рядами стройных уравнений. Заглядывая в книгу через холку Айхо, я понял, что лошак читает сочинение разумного огурца Горциса. Горцис доказывал замкнутость Вселенной, основываясь на изобретенной им системе исчислений. Книга читалась как фантастика, а может и являлась таковой. Лошак поднял умную морду от раскрытой книги, и мы повели с ним содержательную беседу.

Сигнал обеденного перерыва застал нас за анекдотами. Я рассказывал очередной анекдот. Айхо весело ржал, одобрительно помахивая хвостом и гривой. На лифте мы спустились в столовую трансгалая.

Выполнена она была в виде пчелиного сота, причем каждаи ячейка соты представляла собой отдельный номер, оборудованный харчевоспроизводящим устройством.

Некоторые номера были выполнены из непрозрачных материалов. Как я узнал, они предназначались для тех разумных существ, чьи обеды отличались от общепринятых и смогли шокировать окружающих. Например, марсианские вампиры заказывают себе живых галанов и насыщаются, отсасывая у них кровь. Согласитесь, что подобный вид питания вызовет шок даже у видавшего виды землянина, а у разумных галанов с планеты Босха вызовет несомненно нервное расстройство.

Однако я отвлекся. Наше крыло сота отводилось исключительно для кислорододышащих. Желая порадовать Айхо, я заказал лошаку салат из свежего щавеля, приправленный кореньями петрушки и обложенный листьями маринованной с яблоками капусты.

Лошак с видимой опаской попробовал аппетитно уложенную зелень. После нескольких жевательных движений опасливое выражение на его морде сменилось восторженным. Вытянув задние ноги и опираясь на столик лакированным копытом, Айхо смаковал салат. За нашим столиком слышалось только хрумканье и довольное ржание четырехногого гурмана.

За соседним столиком сидело несколько растениевидных существ. Одно из них было мне знакомо по туристической поездке на планету Андромаха. Пожилой картохмд негодующе поглядывал в нашу сторону, топал клубнями и тряс зацветшей ботвой. До нас доносились отдельные реплики флорян. Мой дешифратор прислушался и печально перевел: «Растениееды горчащие!», после чего хмуро отвернул ухо и спрятался в карман моего комбинезона.

Надо сказать, что своим дешифратором я очень дорожу. Во время читательской конференции на планете Паукан я познакомился с одним аборигеном. Паукане очень привязчивы и к тому же прирожденные лингвисты. Когда пришло время расставаться с планетой, мой друг не пожелал расстаться со мной. Дружба с пауканином стоила мне остатков семейного благополучия, так как пауканин жил на кухне и имел обыкновение по ночам оплетать ножки стола и стульев сигнальными и охотничьими нитями, очень тонкими, но тем не менее удивительно прочными, что испытaла на себе моя жена, в первый раз споткнувшись о сигнальную нить в тот момент, когда она несла горячий кофе, второй же раз, прилипнув к охотничьей паутине столь прочно, что даже наши совместные с пауканином усилия не сразу освободили ее из плена.

Жену не смягчило даже то, что пауканин, тайком изучив журналы мод, связал ей из паутины сверхмодный свитер. Жена заявила, что если я не отправлю пауканина в зоопарк, то она не будет возражать против развода. Однако я был против отправки пaуканина в зоопарк. Представьте себе, что вы подружились с восьминогим разумянином из системы Мираба и его жена требует отправить вас в зоопарк на том основании, что за обедом вы пользуетесь вилкой и ложкой, а звяканье металла ее очень нервирует.

Приемлимого соглашения мы с супругой не нашли. Тем дело и кончилось. Жизнь с пауканином была довольно своеобразной: скоро я научился ловко избегать хитроумных сетей, которые пауканин устраивал в самых неожиданных местах, а пауканин в дружеском рвении вывязывал мне из своей паутины свитера, шапки, а порой и костюмы, напоминающие шерстяные, но не в пример лучше греющие. Неоднократно пауканин выручал меня, выступая как переводчик, впрочем весьма своеобычный. Являясь личностью в полном смысле этого слова, пауканин к своим обязанностям переводчика относился очень вольно: те куски беседы, которые по его мнению оскорбляли его или мое достоинство, он не переводил вовсе, а переводимые снабжал комментариями, довольно неожиданными по содержанию. Но тем не менее он был неоценимым помощником в моих путешествиях.

Оглядывая соту, я заметил своего старого знакомого — думающего овражка с Планеты Серых Глин. Овражек лакомился супесью, растворяя ее желудочным родничком. Я мысленно посочувствовал ему, так как к длительным путешествиям овражки не приспособлены и перемещения в пространстве даются им нелегко. Только крайняя необходимость могла заставить овражек пуститься в дорогу. К концу путешествия края овражка сохнут, крошатся, и стены покрываются мелкими трещинами, из-за чего приходится впоследствии прибегать к сложным лечебно-косметическим процедурам, и даже иногда вызывать специалистов, которые замазывают трещины свежей серой глиной.

Я раскланялся. Овражек, несомненно, заметил меня, потому что выбросил приветственную струю, окрашенную в изумрудный цвет.

Я попросил пауканина напомнить мне о визите к овражку.

Недовольно пошлепав мохнатыми ушами, пауканин почесал лапкой круглое брюшко, пробормотал нечто вроде «Была охота по грязи таскаться!» Тем не менее он дал мне понять, что поручение будет выполнено.

Время обеда подошло к концу. Пауканин в пище почти не нуждался. Его организм использовал для поддержания жизнедеятельности радиоактивные изотопы и принятие пищи для него сводилось к приему раз в полгода двух-трех граммов изотопа.

Конечно, это вело к тому, что пауканин излучал, но не вредные излучения, а фотоны, причем в большом количестве и его можно было использовать вместо ночного фонарика и даже читать газету при вырабатываемом им свете.

По окончании обеда мы с лошаком прошли в свою каюту и обнаружили в ней незванных гостей, которые расположились на потолке вверх ногами, закутавшись в кожаные перепончатые крылья. Произошло короткое объяснение и недоразумение выяснилось. Оказалось, что летучие мыши, будучи подслеповаты по природе, спутали каюты. Попискивая извинения и прижимая крылья к грудной пластине, летучие мыши покинули каюту.

Айхо расположился в своем стойле, взявшись за сочинения Горциса. Раскинув книгу, он непроизвольно облизнулся на портрет автора, вздохнул и принялся за чтение, шурша страницами и изредка облизывая копыта.

Я выпустил пауканина под стол и он тут же принялся за свое кружево. Я начал читать Гарднера, но чтение это было пустой тратой времени, ничего не шло мне в голову. Отложив книгу, я задремал.

Проснулся я от сдавленного испуганного ржания. Спросонья я не понял, в чем дело. Оказалось, что увлеченный пауканин добрался до стойла лошака и оплел своей сетью кормушку. Айхо, увлеченный чтением, потянулся мордой к кормушке и, разумеется, наткнулся на охотничью нить, которая сразу же прилепилась к его нижней губе. Айхо заметался. Пауканин, напуганный негодующим ржанием лошака, потерял дар речи, забился под стол и выглядывал оттуда, нервно поводя жвалами.

Я помог лошаку выбраться из паутины. Пока я занимался этим, мой сон окончательно развеялся. Освобожденный лошак возмущенно передернул кожей на крупе и заявил, что, по его мнению, оплетать паутиной кормушку по меньшей мере бестактно. Я согласился с ним. Пауканин принес лошаку свои извинения, присовокупив, что на необдуманный поступок его толкнул инстинкт. Против этого было трудно возражать.

Мы с лошаком встали перед иллюминатором. Лайнер уже стартовал. В черной бездне высветились яркие и колючие звезды.

Лайнер развернулся, совершая маневр, и я в последний раз увидел голубую поверхность Луны. Сквозь тонкую полоску атмосферы было видно строительство памятника Тридцати трем лунным героям. Тридцать лунных героев уже заглядывали в кратер Эратосфена, где планировалось возвести еще троих. Голова одного и нога другого уже проявлялись в лунном базальте.

Лошак вежливо осведомился о подвиге, в честь которого возводился грандиозный монумент. К стыду своему я сам плохо знал историю тридцати трех героев. Как мог, я изложил лошаку легенду о героях-космонавтах, которые, когда на базе кончились запасы воды, отдали последнюю бутылку кефира единственной женщине и героически погибли от жажды в кратере Эратосфен, не подозревая, что в метре под ними находятся огромные запасы замерзшей пресной воды. Лошак долго чмокал и вздыхал, большие глаза его увлажнились. Потом он спросил меня, как наказали снабженцев, из-за которых не были обеспечены в должной мере водой лунные герои. Я этого не знал и беседа временно прервалась. Не знаю, о чем думал лошак, но я долго поражался тому, что в нашей беседе он сразу нащупал уязвимое звено. В самом деле, мне было интересно, понесли ли ответственность нерадивые снабженцы, и если понесли, то какую?

Через полчаса трансгалай притормозил. Мы были на орбите Марса и начиналась привычная процедура выгрузки с галактического корабля обнаруженных «зайцев». В основном это были подростки, начитавшиеся историко-приключенческих романов о приключениях галактических Освоителей на грозных планетах чужих звездных миров. Экипировка у «зайцев» была обычной — томик Пушкина или Уолта Уитмена, карта Галактики, запас продуктов на два-три дня и латаные музейные скафандры, взятые на всякий случай. Сейчас их грузили в космобот, и я представлял какой плач стоял в большом шлюзе, ведь даже подростки, мечтающие об опасных путешествиях, остаются обычными детьми.

Космобот звездной искрой унесся в сторону багряно-красного диска Марса. Траисгалай снова начал набирать скорость.

Через час трансгалактический экспресс обогнул огромный красный радиобакен. Это был последний бакен солнечной системы. Далее перед нами расстилался открытый космос.

2. НА ПЛАНЕТЕ РВАНЫХ ТУМАНОВ, ИЛИ СПАСЕНИЕ РАКРОКОВ

Первая неделя путешествия прошла в относительном спокойствии. Мы миновали десятки обитаемых миров. Осталась позади планета Завоевателей, на которой компьютерная цивилизация обстоятельно и серьезно готовилась к захвату Метагалактики, еще не подозревая, что их звездная система окружена мощным силовым полем, за которым выстроилась армада Флота Галактического порядка, ожидая окончания инспекции планеты ревизором-хранителем. Ни минуты я не сомневался, что в ближайшие дни роботы будут призваны к порядку и опасность для разума, исходящая из этого сектора пространства, будет ликвидирована.

Флот Галактического порядка всегда и везде действует решительно и бескомпромиссно.

Трансгалай миновал планету Гномия, где в целях уменьшения энергетических затрат и спасения природных ресурсов планеты все население добровольно уменьшилось в сорок раз. Правда это сразу же создало некоторые трудности, так как вместе с сокращением размеров разумных индивидуумов в сорок раз возросла для них поверхность планеты. Но, зная трудолюбивый характер тамошнего населения, я верил, что с этими трудностями гномы справятся.

Грозно промелькнула планета 8-го Пункта. На этой планете власть взяли в свои руки бюрократы. Общественное развитие странной планеты практически прекратилось, были вырублены на инструкции все леса и планета экспортировала древесину с других звездных систем. Древесина поступала ракетными плотами, часть бревен при транспортировке терялась и все окрестности планеты 8-го Пункта были ужасно засорены. За перегруженнотью планеты архивы старых инструкций, постановлений, приказов и анкет были вынесены в открытый космос. Хранилища строились некачественно, нередко случавшиеся метеориты их разбивали и вся системы издалека казалась белым облаком из-за листов бумаги, вращавшихся вместе с планетой вокруг светила. Звездоплаватели посещать планету 8-го Пункта опасались из-за невозможности свободного маневрирования в загаженном донельзя пространстве.

Около трех часов мы любовались великолепием Мелиории.

Трансгалай совершал маневр и планета аквамариново высвечивала то по правому, то по левому борту корабля. Аквамариновая красота планеты была трагична. Одно время на планете увлеклись мелиорацией, было создано множество мощных трестов и управлений, которые активно взялись за дело, отдавая предпочтение орошению планеты. Суша покрылась сетью ирригационных каналов, мощные струи воды, поступающие с насосных станций, били в небеса круглосуточно и дело кончилось тм, что суша полностью оказалась под водой. Механизмы продолжали свою разрушительную работу, заставляя население все выше и выше уходить в горы. Естественно, что население взбунтовалось. Жители планеты утопили свое мелиоративное руководство и послали в космос сигнал бедствия. Флот Галактического порядка прибыл к планете, когда над водой высилось всего несколькагорных пиков.

Заброшенные разведчики с риском для жизни исследовали планету, пока не обнаружили источники затопления. Теперь уровень воды, покрывающей планету, медленно снижался, но о спасении планеты говорить еще преждевременно.

На исходе недели мимо трансгалая весело и лихо пронеслась стайка планетолетов со звездной системы Рокеров. Ракетоциклы были у населяющих эту планету разумян единственно возможным видом транспорта. Бесшабашно они гоняли по Галактике в черных усеянных блестящими клепками скафандрах, нагло нарушая правила галактических перелетов и допуская хулиганские действия в отношении населения слаборазвитых планет. Президентом у рокеров избирался тот, кто в совершенстве разбирался в устройстве «ракетного коня» и мог осуществлять на нем немыслимую и недоступную для других вольтижировку. На трансгалае была объявлена на всякий случай повышенная готовность, но Рокеры на этот раз были настроены мирно.

Они гнались за нами, чтобы сообщить о случившейся аварии исследовательского корабля разумных крокодилов на планете звездной системы Ариды.

Сообщив это, рокеры развернули свои ракетоциклы и исчезли в космической мгле.

Немедленно прошло общее собрание разумян на трансгалае.

Колебаний не было. Добровольное желание лететь на помощь ракрокам выразили почти все. На собрании тут же обсудили кандидатуры, исходя из их возможной полезности.

Матрасоподобный разумянин с Мегапоры предложил обязательно включить в состав спасательной экспедиции меня, ввиду врожденной жертвенности у землян.

— Обязательно надо взять землянина, — сказал мегапорец. — Земляне такие: сами погибнут, но всех спасут!

Замечание матраса мне не польстило. Тем не менее я единогласно был включен в отряд спасателей. Кроме меня в отряд вошло два сатаноида, назначенный руководителем разумный горошек, разумный дракон, два кентаврида с Орибеи и Айхо, который неожиданно увязался за мной, угрожая, что в противном случае он проникнет на спасательный корабль «зайцем».

Спасательный крейсер стартовал, когда мы были в парсеке от звездной системы. Взволнованные, собрались мы в рубке управления, глядя как тает в звездных просторах наш трансгалактический лайнер. Медленно и неотвратимо на экраны обзора вплывала планета, закутанная в густой облачный покров. Планетой Рваных Туманов ее назвал кентаврид. Название было настолько удачным, что никто не возражал против предложения кентаврида.

Небольшая тяжесть прижала нас к креслам. На экранах оозора забушевало пламя. Крейсер вошел в плотные слои атмосферы. Вскоре мы ощутили легкий толчок и он означал, что крейсер опустился на планету.

Экраны показывали белую пелену, окружающую наш корабль.

Из молока тумана смутно выступали огромные зонтичные растения, усеянные ягодами величиной с мою голову.

— Времени мало! — сказал разумный горошек, смущенно выстрелив горошиной из локтевого стручка. — Надо спешить!

— Вездеход среди деревьев не пройдет, — хмуро возразил сата. ноид. — Ас воздуха их без пеленга не найти.

Все принялись рассматривать карту планеты, переданную буйными рокерами.

— Пешком пойдем! — решительно сказал радрон и печально посмотрел на свои бесполезные крылья.

После его выступления в рубке распространился запах гари.

Сатаноиды зашевелили ноздрями своих вытянутых пятачков, но, заметив, что я за ними наблюдаю, смущенно отвернулись.

Спустя два часа после посадки на Планету Рваных Туманов наша спасательная экспедиция тронулась в путь.

Мы шли по девственному лесу. Белые стволы деревьев увивал густой зеленый плющ, выстраивая порою совершенно непроходимые стены. При виде столь искусных сплетений, созданных природой, мой пауканин лишь восхищенно шлепал ушами и попискивал, сидя в кармане моего комбинезона. Впрочем, более вероятно, что он шлепал ушами по той же причине, что заставляла Айхо и кентавридов нахлестывать себя своими пышными хвостами. Мириады кровососов вились над нами жужжащим злым роем. Особенно они досаждали Айхо. Лошак тщетно пытался хлестнуть себя по правой стороне крупа, но постоянно натыкался хвостом на какое-то препятствие. Наконец, он обнаружил, что препятствием является хитроумный радрон, который за неимением своего собственного хвоста умело подставлял свое туловище под удары лошака. Айхо немедленно осварливился! Но вид радрона, измученного кровососами, разжалобил его и хвост Айхо мерно заработал, обмахивая как самого лошака, так и разумного дракона.

Успешно противостояли кровососам сатаноиды. Их хвосты метко разили кисточками назойливых насекомых.

В лучшем положении находился я. Сыворотка Геймана, вводимая землянам на шестом месяце жизни, вырабатывала у нас стойкий иммунитет к вирусам и микробам и надежно отпугивала любых насекомых. Но собратьям по разуму я — увы! — помочь не мог.

Ничего не отвлекало меня от наблюдений за природой.

Чаща кончилась. Наш маленький отряд вступил на поляну, усеянную крупными широколистными растениями, напоминающими земные папоротники. Мы их проверили на разумность, но стрелки индикаторов остались неподвижными, и наш маленький отряд смело врубился в заросли.

До места аварии звездолета ракроков оставалось не менее пяти километров, и мы решили устроить небольшой привал, чтобы собраться с силами и в последнем броске рвануться на помощь страждущим братьям по разуму.

Привал едва не закончился трагически. Один из сатаноидов, воспользовавшись остановкой, решил вздремнуть. Беспечно положив голову на лист большого цветка, напоминающего гигантскую орхидею, он уснул.

Вскоре наш отдых пришлось прервать из-за отчаянных, но странно приглушенных криков. Бросившись на помощь, мы обнаружили, что головa сатаноида почти скрылась в зеве полузакрывшегося цветка. Слышалось костяное похрустывание, цветок силился свернуться в бутон, но ому мешали рога сатаноида. Совместными усилиями мы освободили нашего товарища из коварной девушки. Оказалось, что он удачно лег, иначе бы экспедицию ждала первая потеря. Так едва не сбылась старинная земная поговорка «Остались без разума рожки да ножки». Ведь кровожадный цветок не смог бы переварить разве что рога да копыта небожителя.

После этого приключения о продолжении отдыха не могло быть и речи. Рогатый пострадавший нервно шевелил пятачком и икал.

Успокоив его, мы двинулись в дальнейший путь.

Действительно: с воздуха ракроков заметить было невозможно. Стометровые деревья смыкали свои кроны и в лесу было сумрачно и сыро, как на болоте. Багряный свет, пробивающийся сквозь облака и листву, делал пейзаж мрачным и безрадостным.

Корабль ракроков уткнулся в горневище исполинского дерева я напоминал прямоугольный параллелепипед длиной в пятьдесят метров. Не доходя десятка метров до корабля, мы обнаружили погибшего ракрока. Отдавать последние почести погибшему было некогда, только чувствительный пауканин зашипел в кармане моего комбинезона, вытирая увлажнившиеся глаза лапками и ушами.

К счастью этим жертвы ракроков закончились. Остальные были живы и лежали в разбитом корабле, слабо щелкая мощными челюстями и изредка шевеля гибкими хвостами. Кожа их была почти черной, покрытой пепельной болезненной вуалью, что указывало на необходимость медицинской помощи.

Радрон немедленно поднялся в воздух и скрылся в кронах деревьев, чтобы подать пеленг спасательному крейсеру. Я использовал бластер, которым выжег среди деревьев поляну, пригодную для посадки корабля.

Никто из нас не знал, как следует оказывать помощь ракрокам. С приходом крейсера мы поместили их в анабиозную камеру. Единственного погибшего ракрока мы похоронили на планете.

В качестве надгробного памятника я установил над его могилой скромный платиновый щит, вырезанный из блока ускорителя. На щите я высек подобающую случаю надпись на общегалактическом языке.

После этого наш крейсер покинул трагическую планету и взял курс на звездное скопление Черепахи, которое уже пересекал трансгалактический экспресс.

По возвращении на трансгалай выяснилось, что мы совершили большую ошибку, предав погибшего ракрока земле. Дело в том, что ракроки размножаются вегетативным путем, а земля служит катализатором, ускоряющим процесс размножения.

Таким образом, мы, вероятно, дали толчок развитию новой ветви эволюции на Планете Рваных Туманов, и уже сейчас в дикой лесной чаще по остаткам межзвездного корабля под кровавым светом чужого солнца снуют маленькие зеленые крокодильчики, которым некому сказать, что они разумные.

3. В ГОСТЯХ У ДУМАЮЩЕГО ОВРАЖКА, ИЛИ ОБИТАТЕЛИ ПЛАНЕТЫ СЕРЫХ ГЛИН



Через несколько дней после возвращения из спасательной экспедиции пауканин напомнил мне о моем старом знакомце, и я отправился в гости к думающему овражку.

Думающие овражки в высшей степени любопытные разумные, существа. Представьте себе небольшой овражек с гладкими, почти полированными склонами из серой глины. На дне овражка расположен нервный валун, обычно нейтрального цвета и меняющий свою окраску в зависимости от внешнего раздражителя. Роль нервного валуна изучена крайне мало по причине того, что овражки этому всячески препятствуют вплоть до обвала части глиняного склона на исследователя. Но не стоит сомневаться, что это один из важнейших его органов. Стоит насильственным образом лишить овражек нервного валуна, как он начинает сохнуть, покрываться густой сетью трещин, склоны его осыпаются и роднички иссякают.

Родничков у думающего овражка два. Один, названный исследователями желудочным, служит для размывания различных земляных пород и иных питательных веществ. В основном овражки живут за счет суглинистых дождей, одного из удивительнейших явлений их родной планеты, Желудочный родничок обычно спокоен, но стоит в него попасть питательной массе, как родничок бурливо вскипает, принимаясь за работу.

Кроме желудочного родничка у овражка имеется еще один, служащий для общения с себе подобными. Тут имеет значение все: высота фонтана означает глагольную форму, капельность струй — падежи и время, замутненность указывает на используемые овражком приставки и суффиксы, цвет струи указывает на смысл слова, а все остальное скрывалось в журчании родничка — от приветственно мелодичного до рокочуще угрожающего.

Разумеется, овражек может пользоваться для общения и желудочным родничком. Однако этому препятствует мировоззрение овражков. Использование желудочного родничка для общения считается крайне неприличным и овражки допускают такое общение лишь в отношении тех, к кому чувствуют неприязнь и испытывают неуважение. Обычно желудочные роднички используются для выбулькивания ругательств типа: «чтоб у тебя нервный валун украли!» или «чтоб у тебя желудочный родничок иссяк!» или для иных бранных пробульков.

Планета невелика и похожа на сказочный букет цветов. Среди растительности буйно горят всеми цветами спектра причудливые цветы. Сказочное ощущение усиливается журчащими неторопливыми беседами овражков, когда в густой синеве вспыхивают радужными брызгами прекрасные разноцветные фонтаны.

По своей натуре овражки склонны к философствованию и считают себя венцами природы.

Мой знакомый разместился в стеклянном аквариуме на колесиках. Мерно пульсировал желудочный родничок. Нервный валун был окрашен в изумрудный цвет, указывающий на хорошее настроение его обладателя.

От входа я поздоровался, резко подняв руки вверх и ладонями изображая пышный фонтан. Овражек заметил меня и вежливо плеснул фонтанчиком коммуникабельного родничка, окрашивая воду в приятный нежно-зеленый цвет.

Я сел в кресло рядом с аквариумом. Овражек вежливым пробульком осведомился о моем здоровье и почти сразу же ударился в воспоминания о третьей межканьонной войне. Я с большим интересом слушал его рассказ, снабженный забавными комментариями. Подробности этой войны были мне неизвестны, так как овражки обычно не склонны к болтовне о своих распрях. Видимо на овражек повлияло космическое путешествие. В результате неожиданной словоохотливости моего знакомого, я узнал неожиданные подробности.

Когда-то овражки жили в полном согласии с собой и природой, пока не столкнулись интересы двух гигантских каньонов, которые по земному эквиваленту следовало именовать сверхдержаввами. Один из каньонов обвинил соседа в том, что, непрерывно расширяясь, тот захватывает залежи высококалорийных кормов, которые по праву принадлежат первому. Сосед, в свою очередь, обвинил своего противника в том, что своими необдуманными действиями неразумный сосед беспрерывно расширяет сеть вассальных овражков, неблагоприятно влияя на окружающую среду. Последствия резкого демографического взрыва, — укоризненно фонтанировал каньон, — могут привести к преждевременному истощению ресурсов планеты, и это ляжет виной на неосторожного.

После этого начались взаимные оскорбления, обоюдные заявления о дурном запахе желудочных родничков. Каньоны приняf лись искать себе союзников среди развивающихся овражков, в результате чего население планеты разделилось на два лагеря.

Планета хирела на глазах, медленно покрываясь сетью трещин. Овражки, углубляясь и соединяясь, образовывали многокилометровые разветвленные впадины, продолжающие яростно противоборствовать друг другу.

Беспрерывно следовали попытки подмыть нервные валуны противников, истощать питательные облака над ними, или опасно подсушить их склоны.

Богатейший животный мир планеты вымирал, но овражки, занятые сведением счетов друг с другом, не обращали на это внимания.

Смерчи и суховеи стали обычным для планеты явлением и даже использовались овражками для устрашения противника. Для образования смерчей овражки устраивали хитроумные ветроуловительные ловушки из изгибов собственных тел.

Чистые родниковые струи становились все мутнее, речи овражков бранчливее и косноязычнее; овражки исторгали в небеса муть угроз, постепенно теряя свою эволюционную интеллигентность. Жизнь на планете деградировала.

В результате продолжительной геофизической войны появились мутанты, имеющие по два и более нервных валуна. Нервные валуны начали маскировать, покрывая их глиной.

Каньоны и наиболее крупные думающие овражки начали эксперименты по овладению грунтовыми водами и пытались направленными испарениями разгонять питательные облака над противником. В результате развития военной науки и техники в земной коре появились разломы, через которые рвались грунтовые воды, затопляющие врагов и превращающие их в новое качество — озера, лишенные возможности самостоятельного ЛПЛМЛРНИЯ.

Постепенно нарушалось экологическое равновесие планеты, питательные облака образовывались теперь неравномерно и чаще появлялись ближе к полюсам. У экватора суглинистые дожди выпадали так редко, что можно было увидеть сотни мелких и средних думающих овражков с замутненными нервными валунами и рассохшимися склонами.

На планету пришла смерть.

Трезво мыслящие овражки взывали к разуму и объединению, предлагая создать всепланетную сеть оврагов, провозгласить мир и равенство, направив все усилия на борьбу с голодом и ликвидацию последствий войны.

«Треть населения страдает от голода!» — взывали они. — «Ежедневно на планете умирает от голода тысяча новорожденных ямок и едва окрепших балочек. Участившиеся осыпи грозят гибелью всему разумному виду. Одумайтесь, братья!» Но что были их небольшие фонтаны на фоне гигантских гейзеров, выплескивающих потоки брани и угроз? Нередко трезвомыслящие овражки становились жертвами опытных наемных убийц и мертво смотрели в небо зеркальными блюдцами заполнившей их воды.

Геофизическая война разгоралась. Гуляющие по планете искусственные смерчи разрушали овражки, засыпали их, на сушу обрушивались цунами, уничтожавшие их.

И случилось неизбежное. Ненависть рождает разрушение, разрушение — смерть. Это истина, которой не может постигнуть разум, отрицающий любое право собрата.

Наступил день, когда насыщенная водой почва уже не могла удерживать ее; тайными подземными руслами вода устремилась на поверхность планеты, заполняя все впадины, все ямки, все едва обозначившиеся балка. Вода залила и оба гигантских каньона, превратив их в два глубоких моря. Долгое время из глубин новоявленных морей в небо вырывались фонтаны еще действующих родников, но бессвязная речь их была не воззванием о помощи, не смиренным покаянием, нет, это продолжались изливаться бессмысленные угрозы уже несуществующему врагу. Постепенно фонтаны слабели, угасал разум каньонов, покрывались мертвенной матовостью лежащие на глубоком дне новоявленных морей нервные валуны, а в серые глиняные берега бились свинцово-черные волны.

Несомненно, гибель ожидала и всехостальных, но в это время на планету высадились земляне. Проводимые землянами спасательные работы сохранили думающие овражки как редкий вид разума во Вселенной. С гибелью сверхканьонов исчезла первопричина развязавшейся было войны. Овражки вернулись к мирному сосуществованию.

Наша увлекательная беседа с думающим овражком была внезапно прервана сигналом тревоги. Спеша по кольцевому коридору трансгалая в Зал Заседаний, я чувствовал, что лайнер ощутимо вздрагивает. Внезапно увеличился вес. На корабле происходило что-то неладное. К Залу Заседаний спешили разумяне, и в коридоре было довольно шумно. Атомное солнце в высоте заметно помигивало. Происходящее вызывало озабоченность, и когда на трибуне Зала появился командир трансгалая, все разумяне прильнули к дешифраторам, ожидая разъяснений.

4. ХИЩНИКИ ЧЕРНОЙ ДЫРЫ. О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ ГАЛАКТИЧЕСКОГО ПРАВОСУДИЯ

Наш трансгалай наткнулся на «черную дыру».

«Черные дыры» стали известны на Земле в результате теоретических выкладок еще в XX веке докоммунистической эры. За прошедшее время ученые и фантасты выдвинули десятки гипотез относительно возникновения, существования, и перспектив использования «черных дыр». По своей сути «черные дыры» — это звезды, раздавленные собственным весом настолько, что превратились в сверхплотные точки и взаимодействуют с окружающим их миром только через гравитационное притяжение. Выражаясь научной терминологией, это «гравитационные коллапсы». Предполагалось, что они станут лабораторией по изучению свойств пространства-времени, местом встреч космических цивилизаций, туннелем для проникновения в другие вселенные, природной машиной времени. Много было предположений относительно «черных дыр».

Действительность оказалась прозаичной. «Черные дыры» стали помойками Вселенной. Каждая цивилизация сталкивается с проблемой отходов своего существования. «Черные дыры» явились идеальным средством избавления от отходов. Используя гравитационные свойства коллапсов, цивилизации, вышедшие на космический простор, начали избавляться от бытовых и промышленных отходов, сбрасывая их в «черные дыры». Договоренностей о том, что сбрасывать можно, а что — нельзя, не было, каждая цивилизация сбрасывала на космические помойки что хотела.

В результате на отдельных «черных дырах» зародилась жизнь, а в ходе эволюции появился и разум.

Разум оказался хищным. Используя исключительные свойства «черных дыр», он принялся нападать на пролетающие мимо космические тела, и нередко в его лапы попадали звездолеты, дальнейшая судьба которых от стороннего наблюдателя навсегда была сокрыта сферой Шварцшильда.

Эта ужасная участь ожидала и трансгалай, если бы изголодавшийся дыркан, а именно, так назвали гравитационного хищника, не поторопился выбросить свою гравитационную лапу. Расстояние было слишком велико и на обзорных экранах мы видели как хищник в бешенстве бил лапой, сминая вокруг себя пространство. Наконец он осознал бесплодность своих попыток, свернул вокруг себя пространство, окуклил время и «черная дыра» вновь стала незаметной глазу и приборам западней, только колыхалось, проявляя эффект Доплера пространство, да приборы фиксировали перекос римановых координат. Впрочем, и эти возмущения становились все незаметнее, по мере того, как удалялся трансгалай от страшного места.

Опасность миновала, но командир трансгалая наложил на виновного в неудачной прокладке курса штурмана взыскание в виде недельного сидения в пресной воде. Штурман был разумным щупальцехвостом с Геддоны и наказание для него на мой взгляд было излишне суровым, ибо эти существа терпеть не могут пресной воды.

Возвращаясь к себе, я разговорился с голенастым а пегом, поддержал меня в коридоре при отлете. Аист оказался членом Галактического Арбитража и летел в систему Голубого Цифея разобраться в споре обитателей двух тамошних планет. Спор касался приоритета в освоении третьей планеты. Дело осложнялось тем, что корабли обоих планет опустились на спорную планету с точностью до двух миллионных секунды. Арбитраж вынес мудрое Ерешение о разделе спорной планеты по экватору. Однако стороны K соглашению не пришли ввиду того, что южное полушарие располагало залежами иодокалия, а в северном полушарии таких заЛежей не было. Спор продолжался и готов был перерасти в военный конфликт, но Галактический Арбитраж вновь своевременно вмешался и теперь аист вез решение о разделе планеты по нулевому меридиану.

Вернувшись в разговоре к «черной дыре» аист обрушился гневной филиппикой на нарушителей экологического равновесия в природе. Свое страстное выступление аист подкреплял примерами его родины, где предприимчивые бизнесмены использовали глюмиНал для размножения насекомых, а в результате непродуманного применения препарата на планете вымерли пресноводные жабки, издавна считавшиеся деликатесом и украшением праздничного стола.

Аист заявил, что нарушителей, виновных в гибели, а равно в нежелательном зарождении жизни, необходимо выявлять и судить показательным галактическим судом за невыполнение родительских обязанностей, тем более что прецеденты уже были. Я заинтересовался историей, и аист поведал мне Легенду о космическом алименте.

На планете Рамех в системе трех голубых солнц скопления Персея обитала веселая и крайне разумная расса ниволов. Существа эти были весьма искушены в отраслях естественных наук.

Науки эти на планете Рамех всячески поощрялись и культивировались.

Двигаясь по дороге прогресса и побуждаемые естественным для разумного существа любопытством, ниволы достигли таких высот, что смоделировали искусственный разум, затем наделили разумом оставшихся и живых животных, затем растительный мир и наконец, движимые гордыней, ниволы уткнулись в микромир.

Они создали разумный вирус.

Ниволы праздновали это событие всепланетно, не подозревая, что джинн выпущен из бутылки, и им следовало скорее объявить траур, чем ликовать.

О эта геометрическая прогрессия! Спустя несколько лет разумные вирусы подавили разум фауны и флоры вступили в конфликт с собственными создателями. Война была беспощадной.

B ходе военных действий разумные вирусы были вытеснены с планеты Рамех на ее бесплодный спутник.

И тогда равиры подали в суд на своих создателей, обвиняя их в жестоком отношении к своим детям и нарушении ниволами родительских обязанностей.

Ни волы иск равиров отвергали как несостоятельный, они опправдывались, заявляя, что являются не родителями, а создателями равиров, следовательно их нельзя обвинить в жестокости.

С таким же успехом может обвинить своего создателя в жестокости лопата или бутерброд. Родительские обязанности ниволы отрицали, обосновывая это тем, что вирусы существовали до них, ниволы же только вдохнули в вирусы разум, а потому повинны лишь в нарушении законов природы, но никак не родительских обязанностей, поскольку таковых они не имеют.

Равиры в иске упирали на то, что ниволы виновны в зарождении разума, а следовательно являются не создателями, а родителями равиров. В конце концов если бутерброд наделить разумом, то не будет ли его поедание каннибализмом? Разумная лопата может в отличие от обыкновенной отказаться копать землю. Так не будет ли принудительное использование ее формой рабства?

Галактический суд в течение двух лет рассматривал дело, прежде чем вынес справедливое решение. И теперь ниволы покорно трудятся на свои создания, отдавая в их распоряжение третью часть материальных ценностей, производимых на планете Рамех. Родители должны заботиться о своих беззащитных детях, даже если они и растут паразитами.

После беседы с аистом я вернулся в свою каюту. Лошак уже спал в своем стойле. Рядом с ним валялось сочинение Горциса.

Я тоже лег в постель, но долго не мог уснуть, размышляя о судьбе ниволов и равиров, пытаясь оценить справедливость решения галактического суда.

Мне не спалось. Пришлось прибегнуть к аппарату инфрасна. Рассеянность моя оказала мне плохую услугу. Я неправильно указал час пробуждения, и аппарат разбудил меня в полночь по собственному времени трансгалая. Лошак тяжело ворочался в стойле, прядал ушами. Ручаюсь, что ему снились кошмары.

Недовольный я сел на постели, досадуя на свою рассеянность.

В углу каюты шевелилась белесая фигурка.

В первое мгновение я отнесся к ней равнодушно. Потянувшись, я зевнул, и фигурка заколебалась, теряя свои очертания.

— Ради свободного космоса, — услышал я тонкий голос. — Только не чихайте, умоляю вас. Собираться в целое мне трудно.

Я замер с открытым ртом.

— Это что еще за видение? — недовольно спросил я.

— Я Читулан с планеты Альмедус, — отозвалась фигурка. — Прошу прощения за вторжение, но я попал в вашу каюту в силу трагических обстоятельств.

Фантасту к неожиданностям не привыкать. Я понял, что услышу что-то интересное. Сев в постели поудобнее, я повернулся к пришельцу.

Читулан был прозрачно-туманистым. Он походил на привидение. При желании через его бесплотность можно было увидеть стену каюты.

— Вы когда-нибудь слышали о моей планете? — спросил он.

— Нет, — признался я… — Но судя по тому, что вы владеете галактическим наречием, Альмедус, несомненно, входит в Союз разумных существ.

— У вас аналитический ум, — сказал Читулан. — Мы действительно входим в этот союз. Но в отличие от других разумян, альмедяне перемещаются в космосе без космических кораблей. Вселенную пронизывает световое излучение, которое образуют космические течения. Мы превращаемся в свет и путешествуем между звезд, пользуясь этими течениями. У нас есть великолепные карты галактических течений… Ох! — Читулан снова начал расползаться.

— Что с вами? — встревожился я.

Альмедянин молча и яростно боролся за восстановление своего облика. Наконец, он справился с собой.

— Я вас убедительно прощу, — сказал он. — Свяжитесь с командиром корабля. Пусть он на пять минут выключит корабельный преобразователь пространства, который удерживает меня в плену. Иначе я погибну! — альмедянин горько вздохнул. — Я ведь летел к бабушке на Арабейю, а оказался здесь, — он обвел рукой каюту. — Вы поможете мне?

— Обязательно, — пообещал я, нажимая клавишу связи с капитанской каютой. На экране появилось недовольное лицо капитана. Узнав в чем дело, капитан хрюкнул и недовольно скривил розовый пятачок.

— Опять! — досадливо сказал он. — Их же предупреждали, что этой трассой пользоваться опасно.

Альмедянин Читулан за моей спиной внятно застонал.

— Проявите гуманность, капитан, — попросил я. — Он же превратиться в пыль, если мы ему не поможем!

— И пусть превращается! — капитан почесал темя между двух черных рожек. — Легче каюту убрать, чем потерять две недели жизни. И ему же лучше. Трансцессия обойдется ему в два миллиона кредитов. Есть у него два миллиона кредитов?

Я повернулся к своему незванному гостю. По его тоскливому лицу было видно, что двух миллионов у альмедянина нет.

— Все равно, — сказал я. — Мы обязаны его спасти. Он же разумное существо!

— Порхают, как бабочки, по Галактике, — ворчал сатаноид. — Скажите ему, чтобы приготовился, мы включим глушители через несколько минут. И передайте, что я предъявляю правительству Альмедуса претензию на два миллиона кредитов.

Экран погас.

Я повернулся к Читулану.

— Спасибо, — грустно сказал он. — Я все слышал. Лучше бы мне было обратиться в пыль. После предъявления претензии, я попаду в долговую каменоломню. Вы представляете, что это значит — добывать мрамор двести лет подряд? Прощай, бабушка! Прощайте, космические перелеты! Как же мне не повезло!

Бесплотная фигурка бесплотно заплакала.

В это время трансгалай содрогнулся. В углу каюты полыхнуло пламя, альмедянин взвизгнул, на мгновение его фигура обрела плотность живого тела, потом обратилась в огненный ком и через несколько секунд пламя рассеялось, обнаруживая пустой угол.

Трансгалай продолжил полет без своего неожиданного пленника. Некоторое время я лежал, думая о Читулане. Совесть моя была чиста, но когда я представил себе это маленькое существо изнемогающее под тяжестью глыб в пыльной каменоломне, сердце мое сжалось.

Корабль бороздил звездный простор, а где-то в необозримых глубинах космоса летел прощаться со своей бабушкой маленький альмедянин, вновь обратившийся в световой луч…

На этот раз я заснул безо всякой посторонней помощи.

Некоторое время мне снились альмедяне, пересекающие галактические расстояния в виде светового луча. Лучи странно искривлялись в одной точке пространства, эта точка все приближалась, а приблизившись, оказалась «черной дырой». Над «черной дырой» склонились две исхудавшие цивилизации. Словно из рога изобилия из их ослабевших рук сыпались в «черную дыру» космические корабли, набитые различными материальными ценностями, а изголодавшийся дыркан жадно пожирал их. «Черная дыра» постепенно увеличила отдачу энергии, вращение ее ускорилось, вот она уже урчит, словно турбина, урчание переходит в пронзительное визжание, дыркан тянется ко мне, пытясь высверлить своей лапой совершенно здоровый зуб, я шарахаюсь в сторону, просыпаюсь, открываю глаза и слышу, как негромко ржет, хрупая сеном, мой четвероногий попутчик.

5. ЗАГАДОЧНЫЙ РАЗУМ. ДВА ЧАСА НА САТРАПИИ

В результате столкновения с альмедянином трансгалай потратил неоправданно много горючего и был вынужден осуществить подзаправку на шестой трансгалактической АЗС, расположенной на маленькой необитаемой планетке непримечательного ничем коричневого светила.

Путь к АЗС пролегал мимо печально известной системы 4324113Х, где вокруг похожего на Солнце светила вращалась обитаемая планета. Над планетой постоянно висели облака смога и пыли. Атмосфера планеты была переполнена серными окислами, ртутно-свинцовыми соединениями, и к тому же планета была начисто лишена озонового щита. Несомненно, что все это было следствием технологической деятельности местной цивилизации, но все попытки установить с ней контакт приводили к тому, что корабли исчезали бесследно, а единственная удачно высадившаяся группа была обстреляна подозрительными субъектами в противогазах, потеряла ракету и выбросилась на орбиту при помощи индивидуальных реактивных средств. Там, на запрещенной орбите, их с трудом подобрал крейсер Флота Галактической Безопасности.

Неоднократно контакторы обращались с воззваниями к жителям планеты. В ответ на воззвания на орбиту были последовательно выброшены облако бузудина, а затем не менее ядовитое облако цианоидов и несколько тонн отработанного ядерного топлива. Все это явно указывало на нежелание аборигенов вступать в какие-то конфликты, а тем более контакты.

Служба Галактической Безопасности отозвала свои подкомиссии от планеты, объявили ее запрещенной, и навсегда осталось загадкой, как существа выжили в столь ядовитой атмосфере, как они выглядят без противогазов, и чем они, собственно, занимаются.

Заправка трансгалая в пространстве дело муторное, требующее длительного маневрирования вокруг АЗС. Если к этому прибавить попытки хозяйственного робота обмануть получателя на две-три тонны трансурановых элементов, то можете себе представить обстановку на корабле.

Воспользовавшись маневрами трансгалая, мы осуществили приятную экскурсию на близлежащую планетку Эрос. Планетка оправдывала свое название, о многих деталях нашей экскурсии я умолчу, щадя целомудренность читателя.

Отмечу только забавный эпизод, случившийся на Эросе с мегапорцем. Эросиане вообще непосредственный народ и предаются любви там, где их настигло желание.

Мегапорец отдыхал на лужайке, где мы устроили пикник.

Солнце сморило мегапорца, он задремал, полностью развернув свое полосатое тело под лучами солнца. Немедленно его облюбовала парочка эросиан, которые спланировали на мегапорца и принялась непринужденно возиться на нем, перемежая поцелуи и ласки заливистым смехом и шутками. Представьте себе негодование проснувшегося мегапорца!

Шалуны удрали к облакам, обстреливая оттуда участников пикника из крошечных луков, а мегапорец еще негодовал, вызывая смех всех участников туристической прогулки. Разумный горошек дошел до того, что растерял все горошины локтевого стручка.

Наконец, комизм ситуации дошел до радрона, и полянка заполнилась гарью и запахом серы. Из ближайшего поселка немедленно прилетели пожарные, едва не залившие радрона пеной.

В приподнятом настроении мы возвращались на трансгалай и были уже на полпути к нему, когда наш корабль был атакован странными летательными аппаратами, которые, судя по выхлопам, были оборудованы странными жидкостно-реактивными двигателями. Ракет было много и вскоре стало ясно, что они пытаются посадить нас на черную планету, освещенную мрачными лучами красного карлика.

Мы успели послать на трансгалай сообщение о совершенном на нас нападении, и сатаноид, командовавший кораблем, приказал садиться на планетку.

Едва мы приземлились, как на наш корабль уставились жерла чудовищных орудий, вокруг которых толпились бочкообразные существа в белых шлемах. Нам было приказано открыть люки. Мы подчинились, толпа ворвалась на корабль, забряцали наручники и вскоре нас вывели, скованных цепями. От чиновника, командовавшего тюремщиками, мы узнали, что находимся на Сатрапии.

Диктатором планетки был генерал Врог Гну. Придя к власти, он немедленно построил на планете гигантские общие казармы, разделил ее население на армии, дивизии, полки, батальоны, роты и взводы, благо этому способствовала однополость ее жителей, размножающихся почкованием.

Утро для жителей планеты начиналось с физической зарядки.

После общего завтрака население с песнями занималось строевой подготовкой на многочисленных плацах, затем шли политические занятия, на которых все живое во вселенной объявлялось врагами Сатрапии, изучались биографии Врога Гну и его Большого Окружения, в которое входили сто тридцать два генерала, восемь полковников и один маршал.

Сам Врог Гну к тому времени присвоил себе звание Генералиссимуса Вселенной, наградил себя всеми медалями и орденами планеты, за что получил в народе уважительное прозвище — Золотая грудь. Особым умом Врог Гну не блистал, но назначенные Генеральным штабом планеты писатели и художники объявили его гениальным, великим, прозорливым, мудрым, а общее количество эпитетов, которыми они наградили Врога Гну, приближалось к одиннадцати тысячам шестьсот двадцати восьми.

Врог Гну установил приказное сельское хозяйство, чтобы прокормить население планеты. Однако природа вела себя своенравно и подчиняться грозным распоряжениям не желала. На планете начался голод, и в армиях впервые было приказано рассчитаться на «первый-BTopoй», причем первые устроили для вторых прекрасные братские могилы.

Швейные фабрики планеты производили лишь однообразные мундиры, различающиеся только погонами. Исключение составляли роскошные мундиры старшего командного состава. Их пошивали в закрытой мастерской. Но таких мундиров было всего двадцать тысяч на два миллиарда жителей поредевшей планеты.

В питании тоже был наведен порядок. Отныне ассортимент блюд жителей планеты был сведен к минимуму. Рядовое население планеты перебивалось кашами на воде, водкой и по праздникам получало мясо. Столы лиц из Большого Окружения были более богатыми: осетрина на них соседствовала с коллекционными винами и коньяком, со свежими овощами в разгар зимнего ледника, и другими деликатесами. Но меню столов Большого Окружения были объявлены секретными и сведения о продуктах, поставляемых Большому Окружению, составляли Великую Государственную Тайну. Поэтому все население планеты считало, что и Большое Окружение питается кашами и водкой, а Врога Гну почитало за аскета.

Врог Гну строго следил за тем, чтобы режим питания на планете неукоснительно соблюдался.

Тех, кто самовольно выходил ночами собирать колоски и ботву на полях, судил Военно-Полевой Суд. Если виновного миновала смертная казнь, то его ожидало местопребывание в многочисленных концлагерях, где осужденные занимались рытьем канала от Северного полюса планеты к Южному.

Среди житeлей планеты нельзя было найти полных людей: выстроенные в колонны люди напоминали лес деревьев, лишенных ветвей.

Исключение составляли армейские интенданты. Бдительная жандармерия регулярно направляла интендантов на медицинские освидетельствования, подкупленные интендантами врачи давали однообразные заключения о болезненности полноты представленных пациентов.

Мечтая о покорении других планет, Генералиссимус Вселенной начал развивать ракетную технику, для чего загнал в специальные лагеря всех соответствующих специалистов, установив для лагерей особый режим секретности и еженедельно меняя обслуживающий персонал.

Результатом явились первые неуклюжие жидкостные ракеты, которые рушились на поля, выжигая и без того скудные посевы.

Пришлось армии еще раз рассчитаться на «первый-второй», причем теперь уже счастливые вторые устроили для первых прекрасные братские могилы.

Наконец, ракеты начали летать. С появлением орбитальных спутников Врог Гну посчитал свою планету могущественной во Вселенной империей и начал нападать на пролетающие мимо ракеты, захватывая их экипажи в жестокий плен.

Жертвой одной из вылазок ракетной армады тупого солдафона стал и наш экскурсионный корабль.

С налетом военщины хитроумный мегапорец притворился мертвым, его посчитали за обычный матрац и оставили на корабле.

Невежественные солдаты, умеющие лишь распевать строевые песни, посчитали за комнатное растение разумного горошка.

Остальных заперли по камерам военной тюрьмы.

Труднее всех пришлось солдатам с радроном. Разъяренный радрон поднялся в воздух, на стремительных виражах сбил два десятка летательных аппаратов сатрапов, прежде чем был сбит сам. Сатрапы поместили его в подземелье какой-то заброшенной казармы, где когда-то проводились массовые казни, но за иссякнувшим населением пустующем.

Генералиссимус был горд победой. По всей стране прошли военные парады, сопровождаемые салютами и многочасовыми митингами.

Военная истерия на планете достигла невиданного до того размаха, и мы уже начали опасаться за свою судьбу, когда над планетой появился трансгалай.

Десятиминутное зависание корабля с работающими на холостом ходу реакторами над полюсом планеты вызвало заметный подъем уровней океана.

Продемонстрированная мощь оказала свое воздействие.

Большое окружение в панике меняло свои роскошные мундиры на простую солдатскую форму, интенданты бросились заниматься тяжелой атлетикой и культуризмом, чтобы несколько согнать демаскирующую их полноту.

Генералиссимус капитулировал.

Мы вернулись на экскурсионный корабль, где нас с ликованием встретили мегапорец и разумный горошек.

Еще три дня трансгалай устрашающе висел над планетой.

Обезумевшие сатрапы попытались лихорадочно рассчитаться на «первый-второй», но, рассчитавшись, встали друг против друга и увидели, что края шеренг уже обозримы и не достигают горизонтов. Самоистребление было бы безумием. Сатрапы поняли это и ограничились тем, что расстреляли Генералиссимуса Вселенной Врог Гну, повесили маршала, генералов и полковников из Большого Окружения и сослали на строительство канала армейских интендантов! Они пожгли на плацах Уставы и Наставления, отменили строевую и политическую подготовку, и впервые в жизни задумались о демократических формах правления.

Когда трансгалай улетал, на планете разбирали первые казармы. Я подумал, что мир этот, кажется, начал изменяться к лучшему. Глядя на медленно уменьшающуюся планету, я мысленно пожелал сатрапам счастья. Им предстоит долгий путь демократического развития, и когда-нибудь они назовут свою планету более подобающим именем.

6. ПЛАНЕТА ОПРЕДЕЛЯЮЩИХ СУДЬБУ. О ВРЕДЕ АЛКОГОЛЯ. ДРАМА ОХАЙТЫ

Трансгалай сделал короткую остановку на одной из планет древней звездной системы. Жители называли ее Планетой Определяющих Судьбу.

История планеты и населяющих ее существ была удивительна.

Разумное общество планеты избрало в развитии единение с природой. За всю свою историю общество не испытало ни одного кризиса, разумные существа этого мира избежали войн, межнациональных распрей, а потому доверчиво относились ко всем разумным существам, посещающим их удивительный мир. Это цивилизация установила у себя на планете некую «внутреннюю Полинезию», полностью отрицая необходимость посещения других разумных миров, но дружелюбно принимая посланников иных цивилизаций.

Вместе с тем отмечалась одна странность. Близ Северного полюса планеты находился огромный остров, на который время от времени переселялась часть жителей. Переселенцы жили в постоянной борьбе с трудностями, которые зачастую сами же и соз-, давали. Они отказывались от всех благ цивилизации, предпочитали пользоваться примитивными орудиями труда, искусственно создавали у себя заморозки, вызывали град и другие климатические невзгоды. Вместе с тем жители острова никогда не посягали на благополучие и покой основного населения планеты.

Поведение жителей было нелогичным. Я рылся в различных монографиях и справочниках, но не смог найти источников, которые бы поведали мне о причинах странного поведения жителей планеты. Не удивительно, что оказавшись на самой планете, я немедленно обратился к местным жителям с просьбой открыть волнующую меня тайну.

По наивности я полагал, что на тайну наложено вето местными вождями. Каково же было мое изумление, когда первый же абориген доброжелательно согласился мне помочь, не кося при этом опасливо по сторонам в поисках соглядатая.

На местном летательном аппарате мы отправились в глубь материка. Полет длился долго. Летательный аппарат инопланетянина, похожий на перепончатую летучую мышь, скользил над возделанными полями, над удивительными зданиями их городов.

Наконец по курсу показались высокие горы. Они-то и являлись конечной целью нашего путешествия.

Мы приземлились близ чистого родника, вокруг которого росли деревья, напоминающие земные пальмы. Несколько минут пешей прогулки по. лугу, мягко пружинящему под ногами изумрудной… травой, и перед нами открылся вход в пещеру.

Абориген пригласил меня войти. Сам он при этом не сдвинулся с места.

— Почему же вы не идете со мной? — удивился я.

— Я не хочу испытывать судьбу повторно, пришелец, — ответил он. — А ты иди и увидишь.

— Кого?

— Определяющих судьбу, — коротко прозвучало в ответ.

Не без трепета я вступил под своды пещеры. Низкий каменистый свод пещеры внезапно расступился, и я оказался в подземном гроте, освещенном неярким ровным светом. В центре грота лежала огромная труба, напоминающая подзорную. Труба была из металла желтого цвета и стеклянно поблескивала на концах. Я огляделся. В пещере никого не было, лишь под потолком порхали удивительные бабочки, чьи ярких раскрасок крылья достигали двух метров в размахе.

Внутренне робея, я подошел к подзорной трубе и заглянул в ее широкий раструб. За стеклом шевелилось размытое непонятное пятно, которое неожиданно трансформировалось в молодого человека с приветливой улыбкой на добром, внушающем доверие лице.

— Добрый день! — он приподнял широкополую шляпу. Вы один?

— Один, — недоуменно подтвердил я.

Молодой человек улыбнулся еще шире.

— Рад с вами познакомиться. Разумеется, вы ждете от меня совета. Вы хотите знать, как жить дальше?

— Примерно так, — подтвердил я.

— Не покидайте материка, — доброжелательно посоветовал молодой человек. — Не пожалеете. У нас тут общество близко к идеальному. А скоро будет настоящий рай. Представляете?

— Представляет! — саркастически сказал кто-то с зауженного конца. — Опять кого-то охмуряешь? Эй, вы, идите ко мне! Я вам открою глаза!

— Не ходите! — заволновался молодой человек. — Этот плоскунам наговорит! Опять на свой паршивый остров потянет. Ну что вам там? А у нас? Круглый год изобилие, праздник, радость, дружба, любовь… А что впереди!..

— Болото, — снова донесся с узкого конца саркастический голос. — Огромное благоустроенное болото, и вы в нем хором будете квакать. Ах, вечное блаженство!

Невидимый собеседник заинтересовал меня. Я потихоньку начал продвигаться к узкому раструбу.

— Не уходите! — заломил руки молодой человек. — Он собьет вас с толку! Он заманит вас в мир трудностей! Что вам там делать, в мире трудностей? Останьтесь!

В узком раструбе подзорной трубы стояла уменьшенная копия приятного молодого человека, и вместо конфетного выражения на лице его блуждала саркастическая улыбка.

— Правильно! — одобрил он мое появление. — Вижу настоящего мужчину! Такого трудностями не испугать Что тебе делать в этом кисельном раю? Езжай на остров! Там ты с достоинством будешь носить звание разумного существа!

— Здесь мне обещают покой, радость, мир и любовь. А на острове?

— А на острове?

— А на острове тебя ожидает борьба за существование, — ответил низенький. — Кто ты здесь? Изнеженное существо. Дунет ветер посильнее и все. А там? О! Тебя там будут закалять невзгоды. Всей своей жизнью ты будешь оправдывать свое существование.

— То есть? — удивился я.

Субъект за стеклом приосанился.

— Ты будешь бороться с силами природы и окажешься победителем. Ты будешь бороться со своей слабой душой и тоже победишь. Да что говорить! Тебя атакуют болезни, тебя бросит любимая, от тебя отвернутся друзья, но ты мужественно переборешь все несчастья!

— А если нет? — спросил я.

Субъект за стеклом пожал плечами.

— Что ж, — философски сказал он. — Тогда «моментум мори». Каждому обозначен его последний час.!

Я снова поспешил к широкому раструбу. Приятный молодой человек пригорюнившись сидел за стеклом. Увидев меня, человек обрадовался и сказал:

— Это хорошо, что вы пришли. Не слушайте его. Он такого наговорит, что жить не захочется!

— Слышал, — ответил я. — А как у вас с изменами, предательством и болезнями?

— Что вы! — всплеснул руками приятный молодой человек. — Мы давно покончили с подобными негативными явлениями. На материке вас ждет покой и долголетие. А главное, — молодой человек заманчиво причмокнул губами, — перспективы! Молочные реки… гм, да… прекрасные девушки… Хор! Отменный, я вам скажу, хор! Не пожалеете. Мне кажется, чего выбирать!

— Подумать надо, — пробормотал я, отступая.

— Оставайтесь на материке, — посоветовал приятный молодой человек.

— На остров езжай! — зычно отозвался из узкого раструба его оппонент.

Но я уже мчался от удивительной трубы, слыша летящие мне вслед отдельные слова:

— Река… девушки… Хор! Вернитесь! Медовые пряники! и ни каких, слышите, никаких проблем!

Я не остановился. Не то, чтобы я испугался. Просто мне были одинаково неприятны молочный рай с бесплатными наслаждениями, который обещал один, и ад вечных страданий, в который меня пытался затащить другой.

— Трус! — неслось от узкого раструба.

— Безумец! — взывали к моему разуму с другого.

Выскочив из пещеры, я жадно глотнул воздух. Абориген сидел у входа, строгая ножиком прутик.

— Уже? — удивился он. — Быстро вы… Ну, куда вы теперь: на остров или на материке останетесь?

Мой дешифратор вылез из нагрудного кармана и приосанился.

— На остров, конечно, — сказал пауканин. — Мы пройдем через страдания и лишения, чтобы заслужить полное право называться разумным существом!

Я цыкнул на него. Пауканину с его ядерным реактором вместо желудка, легко страдать. Мне переносить обещаемые островом страдания было бы куда тяжелее.

— Если можно выбирать, то в гостиницу, — ответил я аборигену.

Уже в полете слушал я разъяснения местного жителя. Каждый житель этой планеты в день своего совершеннолетия отправлялся к определяющим жизненный путь и в беседе с ними делал свой выбор. Все зависело от особенностей характера. Подавляющее большинство выбирало праздную жизнь на материке, но находились и такие, которых прельщали обещанные оппонентом приятного молодого человека трудности. Выбравшие жизнь на острове, навсегда покидали Материк Блаженства и наслаждений, поселялись на острове и проводили свою дальнейшую жизнь в борьбе с силами природы и самими собой.

Уже удалившись от чернеющих горных массивов, мы видели перепончатокрылые корабли местных жителей. Достигшие совершеннолетия направлялись к Определяющим судьбу за советом.

Войдя в гостиницу, я увидел своего попутчика. Лошак стоял у стойки бара, и, опустив морду, через соломинку тянул коктейль из объемистого ведра. Лошак был явно нетрезв, на это указывала стоящая дыбом грива и беспорядочное помахивание хвостом. Видимое ли дело, чтобы разумянин сознательно оглушал свой мозг наркотиком, добровольно теряя способность здраво рассуждать, правильно реагировать на происходящее и отдавать себе отчет в поступках?! Разумеется, как писатель, я знал, что в первобытнотехнологические времена на Земле существовал варварский культ алкоголя. Людям, активно потреблявшим алкоголь, даже присваивались почетные звания: алкаш, пьяница, келдырь. Отдельные представители героического племени пьющих за достигнутые успехи премировались специальными путевками в профилактории, чтобы после отдыха и лечения они могли с новыми силами предаться любимому занятию. Уважение к пьющим достигало такой степени, что службы общественного порядка имели транспорт для доставки злоупотребивших алкоголем членов общества в специальные гостиницы, где они могли выспаться, пообщаться с себе подобными, пока излишки алкоголя выветривались из их героических организмов. Существовала целая сеть учреждений, которые представляли возможность всем желающим употребить алкоголь в их стенах.

Но это касалось глубокой древности! А здесь разумянин на моих глазах отравлял свой организм и пожилой портье качал укоризненно своей шишковатой головой и присвистывал что-то жалеющее и грустное, глядя на лошака.

Я подошел к Айхо. Лошак поприветствовал меня слабым взмахом хвоста. Он буквально не в состоянии пошевелить копытами.

С большим трудом я увел его в номер. По пути лошак то и дело беспричинно ржал, заикаясь, доказывал, что он трезв и в доказательство того пытался встать на дыбы. В номере он сразу же плюхнулся в свое стойло, зацепив при этом вазу с уже обглоданными стеблями цветов, и сразу же захрапел.

Тяга лошака к спиртному встревожила меня. Ранее я за ним такого не замечал. Возвратившись в вестибюль, я обратился с расспросами к портье.

Оказалось, что до нас в номере жил знаменитый писатель Охайта с планеты Думающих Деревьев. Он написал знаменитые «Семидубиды», переведенные на все галактические языки. Охайта также пристрастился к спиртному и если вначале он лишь сбрызгивал ими свою пышную крону, то вскоре он настолько втянулся в ежедневную выпивку, что стал опускать в крепкие горячительные напитки и корни. В короткое время он настолько опустился, что ходил с вечно рассохшейся кроной и пожухлой листвой, голос его становился все скрипучей и невнятней. Наконец, Охайта по ошибке вместо алкоголя сбрызнулся азотной кислотой, отчего на нем пошла трещинами кора. Это решило дело, и, в лечебное учреждение. Там долго не знали как, шемуся мыслителю. Охайта немедленно покинул опасную для него планету и тился на Свою родимую Лесогрудь. Да-а, в номере было что-то роковое! Вернувшись в номерн, начал набрасывать план нашего времяпровождения на планете, чтобы помочь лошаку избежать гибельного алкогольного омута.

Вызов по телексу и сообщение об утреннем старте трансгалая избавили меня от составления плана. Я лег спать пораньше, чтобы наутро встать со свежей головой и до старта корабля привести в чувство опустившегося на духовные четвереньки мыслителя.

7. ГАЛАКТИЧЕСКИЕ ПИРАТЫ. ПРЕКРАСНАЯ АЭЛЛА. БОРЬБА ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ



В этот день я беседовал с лошаком. Несколько дней после старта лошак, тяжело преодолевая алкогольный токсикоз, требовал у меня алкогольные напитки, угрожая в случае отказа спалить трансгалай. Я держался твердо. Постепенно лошак успокоился и уже со стыдом вспоминал свое поведение. Чтобы отвлечь его, я беседовал с лошаком на самые разнообразные темы. В этот раз мы вели с ним беседу о генной инженерии. Лошак оказался ярым генетиком и увлеченно делился со мной историей, как два гурмана на его планете в хромосомы чертополоха втиснули гены молочая широколистного, что произвело в гастрономии настоящую революцию.

Вникнуть в суть генетического эксперимента я не успел. Трансгалай резко тряхнуло и все потеряло свой вес. Я быстро освоился с положением. У землян с детства развивают наследственную систему ориентирования в темноте. Я устроился на постели, отделавшись сравнительно легко: меня два раза двикул копытами по ребрам лошак, и один раз я въехал подбородком в объемистое сочинение Горациса, плавающее в невесомости. Устроившись, я принялся давать советы лошаку. Айхо негодующе ржал под потолком, грозился пожаловаться на экипаж трансгалая, но тут вспыхнул свет и я увидел, что лошак висит под потолком, перебирая ногами и возмущенно взмахивая хвостом.

Сохраняя определенную осторожность, я поймал лошака за лакированное копыто и притянул его на пол. Сделал я это своевременно, так как невесомость исчезла, а падение с высоты грозило лошаку неприятностями.

— Возмутительно! — проржал он. — Пассажиров даже не предупреждают!

Выйти из каюты и узнать в чем дело мы не успели. Дверь в каюту распахнулась и на пороге встал рослый человек в черном комбинезоне и с черной же маской на лице.

— Стоять! — он направил на нас лучемет… — Корабль захвачен! Из каюты не высовываться. Понял? Чтобы в коридоре ни тебя, ни твоей кобылы не было!

Доктор математических наук планеты Ржаланды, квартокавалер Ордена Золотой Подковы и Серебряной Гривы, автор Галактического вероятностного ряда Айхо возмущенно заржал.

Я все понял сразу. Как это ни печально, трансгалай оказался в руках галактических пиратов, все еще разбойничающих в галактических просторах. В обжитые районы галактик они уже вторгаться не смели, успехи Объединенного Флота Галактической Безопасности привели к распаду пиратской империи, обосновавшейся было в Малом Магеллановом Облаке, но время от времени наглые вылазки пиратов продолжали будоражить галактическую общественность. Нахальные провокации пиратов приводили к массовым беспорядкам в шаровом скоплении Тукана, где распыленный пиратами мощный галлюциген привел населяющих скопление разумян к строительству железной дороги от плотного ядра скопления до его окраин. Пираты создали девятнадцать искусственных пульсаров, значительно затруднивших навигацию кораблей в пространстве. Пираты, нагло поправ пункт третий Метагалактического соглашения, захватили ряд сеялок, запущенных в незапамятные времена цивилизацией Предтеч, располагая высококвалифицированными специалистами, перестроили жизненные структуры в семенах сеялок, что в свою очередь привело к появлению на засеянных планетах цивилизаций со врожденным пиратским началом. На Земле, знакомясь с очередным «Вестником Вселенной», я не раз возмущался нахальством галактических разбойников, не предполагая, что столкнусь с ними воочию, стану, так сказать, жертвой экстремизма.

Мы сидели в каюте и я раздумывал зачем пиратам понадобился трансгалай. Айхо обиженно топтался в стойле, меланхолично пережевывая сенную жвачку. Носитель интеллектуального начала был оскорблен тем, что его назвали кобылой. Время от времени он возмущенно вскидывал голову, негодующе ржал и растерянно тряс гривой. Айхо был в трансе и вести с ним какой-либо совет было бесполезно.

Зачем же пиратам понадобился наш мирный трансгалай? Это не военный крейсер с гамма-мазерами и боевыми аннигиляторами.

Его не используешь для набегов на малоразвитые планеты. Рабы? Но гораздо проще и безопасней захватить десяток-другой тысяч пленников с планеты, где царит рабовладельческий или феодальный строй. Там люди к неволе привычные, к тому же — умельцы, их легко обучить необходимым работам. А на трансгалае — не простые трудящиеся, здесь подобралась мыслящая элита. Это ведь бомба, заложенная под самые устои бандитской иерархии. Зачем же пиратам рисковать, захватывая в плен своих будущих МОГИЛЬЩИКОВ? Дело принимало таинственный оборот. Я расстегнул молнию куртки и лег на постель. Ничего умного в мою голову не шло, сказывался недостаток информации.

В это время захрипели динамики под потолком и хриплый баритон объявил, что пираты собирают пассажиров корабля в Зале Заседаний. В коридоре каждые триста-четыреста метров стояли унылые однообразные фигуры в маслянисто-блестящих черных комбинезонах. Пираты сняли повязки и теперь были видны их небритые бледные лица. При нашем прохождении они упирали в живот приклады лучеметов, провожая нас дулами до следующего поста. Видно было, что пираты побаиваются нас и взбодрили себя изрядной дозой алкогольных напитков.

Когда мы с лошаком появились в Зале Заседаний, он напоминал разворошенный муравейник.

В кресле председателя сидел лысый худосочный мужчина с бледным испитым лицом. На нем был черный комбинезон, усыпанный разноцветными драгоценными камнями. На голове разумянина был массивный золотой обруч. От тяжести его голова разумянина постоянно клонилась то в одну, то в другую сторону. В руках пирата была темная плоская емкость, которую он время от времени подносил к губам. От емкости шел явственный сивушный запах: разумянин отравлял свой организм алкоголем.

Это был предводитель космических пиратов.

Повсюду в проходах стояли вооруженные пираты. Стволами лучеметов они разгоняли пленных по трибунам.

Нам объявили, что трансгалай проследует к радиогалактике ЗС 270, где на черном рынке у белого карлика Ногаута все трудоспособные разумяне будут проданы в рабство, а все съедобные будут поданы к столу его величества АГ 375841 Мудрого.

Услышанное меня неприятно поразило. Некоторое время я размышлял: отношусь ли я к трудоспособным разумянам или меня квалифицируют как съедобного. Но, рассудив, что до момента, когда эта животрепещущая проблема будет обсуждаться, у меня еще есть время, я начал разглядывать пиратскуюкомпанию.

Рядом с предводителем пиратов сидела женщина ослепительной красоты. Роскошные черные волосы красиво падали на алый комбинезон с золотыми застежками.

Время от времени красотка обводила взглядом зал. Глаза, казалось, прожигали пространство.

Предводитель сбросил ноги со стола и заявил, что корабль слишком велик, чтобы он расхаживал по нему пешком, а посему — он внезапно простер руку в нашем направлении — пусть ему оседлают этого прекрасного жеребца.

Тут же к нам подлетело несколько бандитов. Подталкивая ошеломленного Айхо стволами лучеметов, они повели его вниз. Бедный мой товарищ! Разумянину с двумя высшими галактическими образованиями, автору Теории Четырехконечностного совершенства и Галактического вероятностного ряда, профессору восьми университетов трех галактик, квадрокавалеру Орденов Золотой Подковы и Серебряной Гривы, еще вчера с увлечением разбиравшемуся в сложных исчислениях Горциса, суждено было стать ездовой лошадью для неграмотного, насквозь отравленного алкоголем предводителя пиратов! Какая ирония судьбы!

Не успел я посочувствовать своему товарищу и попутчику, с которым я духовно сроднился в многодневном путешествии, как ощутил на себе горячий взгляд. Красавица, сидевшая рядом с предводителем, заметила меня рядом с Айхо. Некоторое время она разглядывала меня, потом наклонилась к предводителю н что-то прошептала ему на ухо. Предводитель расхохотался и махнул рукой одному из своих телохранителей. Меня отделили от остальных рззумян и повели по коридору.

Я удивлялся, почему мой конвоир не воспользуется скоростным лифтом, но вскоре пришел к выводу, что причиной этому его неграмотность.

Меня ввели в каюту командира трансгалая. В каюте стоял крепкий дымный запах, словно в ней жгли какие-то листья. Конвоир вышел, и я остался один в ожидании своей участи.

На полке капитанской каюты стояли кристаллозаписи книг.

Я начал перебирать их. Командир трансгалая был явным библиоманом; он собрал великолепную библиотеку мастеров пера всей Обжитой Вселенной. Я нашел книги Депрофундиса, ярого жизнелюба Ма-Коши, эгоцентриста Лима, космополита Феррадо.

Из земных авторов в библиотеке были древние писатели Марков и Косюрин. С удовлетворением обнаружил я на полке и кассеты со своими книгами. Что ж! Капитан трансгалая не был лишен литературного вкуса.

Я увлекся библиотекой и в это время в каюту вошла давешняя красавица в алом комбинезоне с золотыми застежками. Она стремительно села в кресло и, ослепительно улыбаясь, спросила на чистом общеземном языке:

— Землянин?

Голос у нее был низким, тревожащим душу. Волнение помешало мне ответить и я только молча кивнул головой. Красавица обворожительно засмеялась. Жестом она пригласила меня сесть рядом.

Скоро от моего первоначального стеснения не осталось и следа.

Мы познакомились. Фиолетовую красавицу звали Аэллой. Ее мать была наложницей знаменитого императора Горгия, потерпевшего сокрушительное поражение в битве c объединенным флотом Галактического Содружества у туманности Андромеды. Мать Аэллы бежала из рушившегося пиратского гнезда на одном из рейдеров, увозя с собой шестилетнюю малютку. С тех пор прошло более двадцати лет. Аэлла выросла, получила прекрасное образование в университетах Центра Галактики. Имя Горгия надежно хранило ее во всех странствиях. И спустя двадцать лет пираты дрожали от одного имени ее отца, что позволило Аэлле сохранить полную независимость.

Беседуя с Аэллой, я все больше и больше очаровывался ею.

Я откровенно любовался ее точеным профилем, великолепной фигурой, слушал ее изумительный голос, даже не пытаясь вникнуть в смысл произносимых ею слов.

Внезапно Аэлла привстала и вплотную подошла ко мне.

— Тебе не скучно со мной, землянин? — спросила гордая дочь Космосa.

— Нет, нет, — протестующе отозвaлся я.

Слабая улыбка очертила ее нежные темно-фиолетовые губы.

— Я рада, что нравлюсь тебе, землянин, — опуская взгляд, тихо сказала Аэлла. — Дело в том, что я полюбила тебя!

Аэлла хотела избавить меня от работы. Но я не привык к бесцельному времяпровождению. Днями я сортировал драгоценные камни пиратской сокровищницы, складывая рубины к рубинам, изумруды к изумрудам, алмазы к алмазам, топазы к топазам. Учет сокровищ у пиратов был в запущенном состоянии. Я предложил создать компьютерную опись сокровищ и осуществил это, получив в награду от предводителя пиратов бутылку алкогольного яда в красочной упаковке. Введение компьютерного учета вызвало в то же время недовольство среди рядовых пиратов, которые отныне утратили возможность бесконтрольно расхищать ценности. Воистину, на весь мир не будешь мил!

Вечерами меня посещала моя фиолетовая. Она была так обольстительна, что я заколебался. Правда, меня смущало насилие, должен был бы прибегать будучи пиратом. Аэлла это неизбежное зло, к которому надо относиться как к правилам игры. Красавица томно вздыхала, намекала на свое одиночество в звездном мирe, я готов был пообещать ей все, что она пожелает.

Однако подспудно я понимал, что наша идиллия долго не продлится. Вопрос падения пиратского режима на корабле был делом времени. Разумяне уже, несомненно, искали пути освобождения из ненавистного им рабства.

Айхо, которому выпала печальная участь возить предводителя пиратов, протестовал: он вставал на дыбы, пытался сбросить ездока с себя, коварно валился набок, чтобы подмять угнетателя под широкую спину. Но предводитель показал себя прекрасным наездником, а тяжелая плеть, шпоры и металлическая узда привели математика с планеты Ржаланда в состояние беспомощности и терпеливого покорства. Но он продолжал мечтать об освобождении. Об освобождении мечтали и остальные пассажиры трансгалая. Лететь в далекую и страшную радиогалактику никому не хотелось.

В один из вечеров мне перебросили записку от командира трансгалая. Он писал, что команда предпринимает шаги по освобождению корабля от захватчиков и просил меня, как наиболее близкого к руководству пиратов, обрисовать сложившуюся на корабле обстановку. Разумеется, я немедленно выполнил его просьбу.

Весь вечер я чувствовал себя скверно. Аэлла, веселя меня, пытались играть на фортепьяно, но звуки музыки усугубили мою меланхолию. Сославшись на головную боль, я лег спать.

Даже во сне меня преследовал кошмар. Мне снилось, что я нахожусь в центре идеально круглого озера, а на берегу меня ждет добродушный и дородный людоед, которого я обязательно должен был обмануть, чтобы не быть съеденным.

Медленно загребая руками и удерживаясь таким образом на плаву, я соображал, как мне перехитрить людоеда.

Ладно. Я — это я. Мне надо заставить обежать озеро кругом и самому успеть выбраться раньше, чем прибежит он.

Для этого я двинусь к точке Л Злодей двинется из своей точки Л и прибежит к точке Л раньше, чeм туда приплыву я. Он пробежит пиэр, а я проплыву лишь четверть пиэр. Не получается. Ладно, пойдем дальше. Я поверну назад, а людоед, движимый естественным голодом, побежит к точке Л и опять пробежит пиэр. H всего он пробежит два пиэр, а я проплыву больше! Опять у меня ничего не вышло. Вода в озере стала холодеть, а людоед на берегу уже разжег костер, приготовил вертел и приглашающе помахал мне рукой. Скотина! Рано тебе злорадствовать! Я пожалел, что в детстве не увлекался математикой. Она бы меня сейчас выручила. Ладно. Я поплыл к точке Л. Людоед бросил возиться у костра, вскоре я увидел его перед собой. Не вышло! Я почувствовал злость на себя. Да лучше на дно, чем на вертел к этому обжорен Тоже мне Гомо Сапиенс! Я поплыл на середину озера. Людоед проводил меня насмешливыми криками. А чего я, собственно, от него бегаю? Не буду я от него бегать! Поплыву к берегу, вылезу, дам ему по его людоедским мусалам, а там посмотрим кто кем будет закусывать! Решительно я двинулся к берегу. Изумленный: людоед смотрел, как я плыву прямо к нему. Затем он опасливо отодвинулся к костру и взвесил на ладони вертел. Пошатываясь, я выбрался на берег и двинулся к людоеду. Тот присел, взмахнул вертелом и я ощутил боль в плече.

Некоторое время я лежал с открытыми глазами. Рядом тихо и ровно дышала фиолетовая красавица. Людоед изчез, но плечо ныло от удара.

Неожиданно толчок в плечо повторился. Я обернулся к двери и увидел пожилого сатаноида, который остерегающе приложил палец к своему пятачку и поманил меня рукой.

Стараясь не разбудить Аэллу, я встал с постели и последовал за своим рогатым провожатым.

В машинном отделении капитан и несколько разумян возились со странным агрегатом, поблескивающим стеклом и металлом.

От астронавта я узнал последние новости.

Овражек к вторжению пиратов отнесся спокойно. Но когда несколько космических негодяев устроили на его дне тайный пикничок и овражку пришлось с отвращением смывать с нервного валуна остатки пиршества и пустые бутылки, он проникся ненавистью к захватчикам. Именно тогда у него родилась идея, как избавиться от пиратов. Основная роль в исполнении задуманного отводилась мне.

Ознакомившись с идеей разумного овражка, я сразу же дал свое согласие.

По идее овражка следовало возвратить трансгалай во время, предшествующее налету пиратов. Небольшое, заранее запрограммированное изменение курса, позволило бы трансгалаю избежать встречи с экстремистами. Захват корабля ими не состоялся бы и мы смогли бы продолжить свой путь.

Однако созданный для этого аппарат, изменяющий метрики пространства-времени, был еще несовершенен и обладал малым радиусом действия. Мне поручалось собрать пиратов в непосредгвенной близости от аппарата. Тогда искривление пространстваремени привело бы к тому, что при скачке в прошлое все пираты ми бы выброшены в свой корабль.

Я попросил дать мне время для обдумывания линии поведения и вернулся к себе в каюту. Аэлла спала и я тихо лег рядом, глядя на нее, я внезапно сообразил, что предпринятый против Пиратов демарш неминуемо разлучит меня с фиолетовой красавицей, к которой я уже испытывал самые нежные чувства. Аэллу мне терять не хотелось. Я надеялся, что отсутствие пиратского oбщества и враждебной идеологии позволит мне воспитать из нее достойного члена метагалактического разумного сообщества.

Отогнав от себя неприятные мысли, я попытался заснуть. С ужасом я увидел, что вновь плаваю в идеально круглом озере.

Давешний знакомый людоед приветственно помахал мне с берега рукой и деловито принялся раздувать тлеющие угли костра.

После бесполезной и бесплодной борьбы с ним я отказался от сна и принялся разрабатывать план действий.

К утру четко обрисовался следующий план: я заявлю предводителю пиратов о выявленной мной недостаче драгоценностей.

Тот, естественно, соберет в Зале Заседаний своих головорезов и лично проведет их повальный обыск. Аэллу я решил на этот период — усыпить снотворным и перевести подальше от сферы действия аппарата. Красавица по моим расчетам должна была остаться на корабле. Меня бы она забыла, но я считал, что сумею тактично пробудить в ней прежние нежные чувства, а в дальнейшем пересмотреть взгляды на космическое пиратство.

Я обдумывал последние детали предстоящей операции, и в это время ко мне на грудь с нежным смехом упала проснувшаяся фиолетовая красавица.

8. ОСВОБОЖДЕНИЕ. ОШИБКА ХРОНОСА. ГАЛАКТИЧЕСКИЕ СОРВАНЦЫ

В своих расчетах я упустил пауканина.

За ночь пауканин оплел ножки кроватей лохматой паутиной и ничего не подозревающая Аэлла угодила в одну из его ловушек сразу же, как спустила ноги на пол. Вопль ее заставил меня прийти на помощь. Красавица отчаянно билась в паутине, а после освобождения наотрез отказалась покидать постель пока не уберут паутину. Она была очаровательна в своем испуге, и сердце мое сжалось от подкатившей горечи возможной разлуки.

Призванный на помощь пожилой сатаноид из обслуги неторопливо взялся за работу. Судя по темпам ранее полудня сатаноид с паутиной управиться не обещал.

Ободренный неожиданной удачей, я вышел в коридор. Вдоль стен прогуливались измученные бессонницей часовые, которые на меня не обратили никакого внимания. У подпольного комитета освобождения все было готово. Зал Заседании трансгалая включили в сферу действия аппарата, поместив его внутри гигантской катушки, подключенной к хроновибратору. При включении аппарата в катушке возникал временной вихрь, который должен был увлечь пиратов в прошлое.

Поделившись своим замыслом с капитаном трансгалая, я вошел в рубку управления и увидел прямо по курсу разрастающуюся спиральную галактику. Мы приближались к конечному пункту своего путешествия.

Предводитель космических негодяев встретил меня неприветливо. Ему были известны наши с Аэллой отношения и мне кажется, пират ревновал.

— Что у тебя?

Я сделал потрясенное лицо.

— Несчастье, шеф! — сказал я взволнованно. — Часть драгоценностей похитили!

— Много; — безразлично спросил он.

— Не очень. Примерно на сто восемьдесят миллиардов кредитов.

Предводитель пиратов зевнул, равнодушно махнул рукой, но тут названная мною сумма дошла до его сознания и пират замер с открытым ртом.

— Сто восемьдесят миллиардов? — возопил он. — Черт побери! Кто? Да этак всю сокровищницу разворуют! Кто?!

Он в бешенстве заметался вдоль пульта.

— Воры… негодяи… — бормотал он сквозь зубы. — Пригрел подлецов! В открытый космос их! Кто?

Я развел руками. Пират подскочил ко мне и подозрительно заглянул в глаза.

— Не врешь?

— Компьютер не ошибается.

Он снова забегал по рубке управления.

— Воры! Воры! — возмущенно кричал он. — Что взяли? Алмазы? Рубины?

— Всего понемногу.

— Головы поотрываю и спутники из них запущу, — пообещал пират и, вызвав подручного, приказал собрать всех негодяев в Зале Заседаний.

Зал Заседаний бурлил.

Пираты узнали в чем дело и яростно препирались друг c другом. Предводитель поднял руку и зал затих.

— Братва! — сказал бледный от ярости предводитель. — Какие-то негодяи обчистили общественную копилку на сто восемьдесят миллиардов кредитов. Мы этого не потерпим! Если взявшие барахло его не вернут, то мы заставим их добираться до Ногаута пешком!

Пираты возмущенно загудели.

— В реакторе таких палить! — истерично закричал пират в первом ряду.

— В реакторе? — хмуро переспросил предводитель. — Иди сюда, Арнесс. Это ты неплохую мысль подал насчет реактора! С тебя и начнем.

— А я при чем? — возмущался толстый пират, бледнея от испуга.

Предводитель пощекотал его подбородок стволом лучемета.

— Ну, — сказал он. — Выкладывай!

Пират трясущимися руками зашарил по карманам комбинезона. На стол легла горсть драгоценных камней. Предводитель равнодушно посмотрел на них.

— Все?

Толстяк клятвенно прижал руки к груди.

— Сотня миллионов есть, — сказал предводитель. — Это ты, Арнесс, дельно сказал про реактор. Кто следующий?

В зале раздался общий стонущий вздох.

Я стоял за креслом предводителя пиратов, лихорадочно размышляя, как мне покинуть зал. Пока я находился среди пиратов, мои товарищи были лишены возможности действовать. Меня могло спасти только чудо.

И чудо произошло.

— А где Аэлла? — раздался пронзительный возглас из зала.

Предводитель подозрительно глянул на меня.

— Где она? — спросил он.

— Принцесса у себя, — сказал я. — Позвать?

— Пошли кого-нибудь, — возразил пират.

— Долго ждать, — сказал я, стараясь вызвать доверие предводителя. — Он же пешком пойдет. А я на лифте: одна нога здесь, другая — там.

— Ладно, — согласился предводитель. — Дуй за принцессой!

Я выскочил в коридор и наткнулся на охранника.

— Куда? — спросил он.

— По приказу самого, — я ткнул пальцем вверх. — Велено доставить принцессу.

— Беги, раз велено, — зевая согласился охранник.

Я сел в скоростной лифт и торопливо нажал на кнопку, стремясь убраться подальше от Зала Заседаний. Хроновибраторы могли заработать каждую секунду.

— Все в зале, — произнес я в видеофон. — Можно начинать. Аэлла сидела в постели и читала. Сатаноид скреб пластмассовый пол щеткой.

— Аэлла! — позвал я подругу.

И в это время дрогнули стены. Раздался треск. В воздухе замелькали призрачные тени капитана спящего, капитана читающего, капитана бреющегося, капитана, подстригающего кисточку хвоста. Сотни призрачных капитанов заполнили каюту и тут же исчезли. Обшивка каюты растаяла и стали видны заклепки металлических плит корпуса и впихивающие разряды мазеросварки. Мелькнуло испуганное лицо Аэллы. Я оказался в пустоте, со всех сторон окруженный яркими звездами. Стало трудно дышать. В глазах поплыли разноцветные круги, легкие рвануло удушье. «Ошибка в расчетах? — мелькнула у меня в голове последняя мысль. — Жаль, если так».

И все неожиданно кончилось. Каюта приобрела нормальный вид. На смятой постели сидела незнакомая фиолетовая женщина ослепительной красоты. Я недоуменно огляделся. Мы находились в каюте капитана.

— Что вы здесь делаете? — слабо воскликнула женщина. — Где я?

Я извинился и торопливо покинул каюту. Полуодетая красавица смутила меня. Я был очарован ею. Более того — я был в нее безнадежно влюблен с первого взгляда.

Ничего не видя перед собой, я брел по коридору. С криком радости на меня бросился капитан.

— Победа! Победа! — ревел он, тычясь в мою щеку мокрым от слез пятачком.

Память вернулась ко мне. Первым моим желанием было вернуться назад к Аэлле. Но капитан увлек меня к капсуле лифта.

Через две минуты мы оказались у входа в Зал Заседаний. Перед дверьми толпились пассажиры и команда трансгалая, но никто не решался распахнуть двери и убедиться, что мы навсегда избавились от космических разбойников.

Корабельные часы над дверями зала показывали вновь уже прошедшее однажды время.

Капитан решительно распахнул двери. В зале было тихо, и он повернул к нам торжествующее лицо с гордо вздернутым пятачком: победа!

И в это время из зала донесся рев.

Едва не сбив капитана, из зала вылетела толпа детворы в возрасте четырех-пяти лет. Все они были в коротеньких штанишках и спортивных маечках. В руках у них были картонные щиты и деревянные мечи.

— Ни с места! — громко крикнул темноволосый мальчуган. — Мы галактические пираты! Корабль захвачен!

Капитан радостно взвизгнул, подхватил брыкающегося мальчугана на руки и закружил его в воздухе.

— Поиграли и хватит! — весело сказал капитан.

Да, инверсия времени принесла поразительный результат.

Вместо того, чтобы выбросить пиратов по временной спирали в их рейдер, хроновибратор обратил захватчиков в детей. Я горжусь, что события, произошедшие в нашем Зале Заседаний, проложили новые направления в хронофизике.

Трансгалай пополнился детским садом, для которого пришлось отвести место в оранжереях корабля.

Постепенно я добился (во второй раз) любви прекрасной Аэллы. Верная своим бывшим соратникам, пиратская принцесса возглавила наш детский сад. Дети ее слушались, и из Аэллы получился великолепный воспитатель. Целыми днями она возилась с детворой, читала им сказки разных планет, учила их алгебре, астрономии и естественным наукам. Иногда пиратский дух взыгрывал в Аэлле и тогда она говорила, что вырастит из ребят настоящих космических разбойников, начиная разыгрывать с ними космические сражения.

Дети охотно играли в пиратов, но на вопрос кем они хотят стать, отвечали однообразно. Все они хотели быть разведчиками дальних миров. А когда бывший предводитель пиратов заявил, что обязательно станет детским врачом, я совершенно успокоился.

Даже самые прославленные звездолетчики, ученые, врачи и педагоги обязательно играли в детстве в казаки-разбойники.

9. МЕХАНИЧЕСКИЙ РАЗУМ, ИЛИ ПЛАНЕТА, НАХОДЯЩИХСЯ В РАБСТВЕ



Через неделю после освобождения трансгалая мы приблизились к оранжевому светилу, равному по массе нашему Солнцу. Листая путеводитель по Вселенной, я обнаружил, что вокруг этого светила обращается планета, являющаяся уникальным явлением федерации обитаемых миров. Планету населяли две цивилизации: материнская цивилизация роботов и захватическая цивилизация разумян биологического происхождения.

Когда-то неизвестные разумяне создали роботов, призванных облегчить жизнь своим создателям. Роботы с жаром взялись за работу и постепенно лишили своих создателей не только физического, но и умственного труда. Боязнь деградации заставила создателей бежать из-под опеки своих нянек. Роботы оказались без хозяев.

Внезапно и против желания получив самостоятельность, роботы некоторое время топтались в своем развитии на месте, пока, не разделились на несколько групп.

Первая, сгруппировавшись вокруг философа 35478, утверждала, что с бегством людей роботы утратили смысл своего существования, а потому должны уйти со сцены, покончив с собой путем коллективного и добровольного замыкания логических цепей. Эта группа получила название ликвидаторов.

Вторая группа, более многочисленная, предложила в кратчайшие сроки развить космический транспорт и пуститься на поиски беглецов, чтобы возвратить их в пенаты под строгий и чуткий надзор машин. Эти в свою очередь получили название «разумоловы».

И, наконец, появилась третья группа, которая заявила, что не зачем искать неблагодарных создателей, достаточно создать себе новых хозяев, привив им любовь к своим роботам. Эти получили прозвище «разумоделы».

Групповые споры быстро привели к конфликтам. Давно замечено, что любая групповщина никогда не кончается добром.

Пока разумоловы лихорадочно создавали и испытывали сверхсветовые корабли, пока разумоделы синтезировали в автоклавах белки и аминокислоты, выстраивали ДНК и РНК, подбираясь постепенно к сокровенным тайнам природы, ликвидаторы принялись подстерегать роботов иных философских течений, склоняя их к самоликвидации, а в случае отказа-умело замыкали их контакты насильно.

Началась борьба за существование, давшая толчок развитию общества роботов.

Неизвестно как далеко бы зашло это развитие, но в это время на планету покинутых роботов высадились завоеватели. Несколько отличаясь от создателей роботов, они тем не менее имели те же устремления, и, умея в отличие от роботов, мыслить нелогично, в сравнительно короткое время привели уже несколько отвыкших от хозяйственных забот аборигенов к полной покорности. Вскоре роботы начали согласно трудиться, обслуживая своих новых хозяев, забывая постепенно о своих былых распрях.

Завоеватели оказались покладистым народом и милостиво позволили покоренным роботам одевать, кормить и поить своих новых хозяев. Распалась ассоциация кухонных машин, ушли в небытие коалиция стиральных агрегатов и сообщество бытовых компьютеров, благополучно почила Свободная Ассамблея роботоастронавтов.

Отдельные представители прошлого вольного племени роботов — вольнодумцев, презрев благородную задачу заботы о завоевателях, уходили в джунгли планеты, в глухие лесные массивы, на необитаемые острова, чтобы в полном одиночестве предаться чистому философствованию о роли во Вселенной разума вообще и роботов в частности.

После схватки с пиратами ко мне на трансгалае относились предупредительно, и мне ничего не стоило уговорить капитана задержаться на этой планете на несколько дней.

Вместе с верным Айхо я начал посещать безлюдные уголки планеты, мечтая встретиться и побеседовать с роботом-отшельником, роботом-философом.

Так мы оказались под гигантским куполом силового поля.

В центре острова, накрытого силовым полем, высилось сооружение, мигающее разноцветными лампочками. Мы приблизились. В неизвестном агрегате что-то щелкнуло и четкий металлический голос произнес: — Здравствуй, человек!

— Кто ты такой? — сухо спросил я. — Что. за шутки позволяешь себе?

— Я биомеханический компьютер, — ответил автомат, — Немедленно сними силовое поле, — потребовал я.

— Невозможно, — отозвалась машина. — Выход возможен только после состязания, при условии, что человек победит.

— Какие состязания? — возмутился я. — Обедать пора.

— Понял, — немедленно отозвался автомат. — Человеку — бифштекс, лошади — овес.

Из агрегата выдвинулся манипулятор, на котором был установлен поднос с тарелкой. На тарелке лежал румяный бифштекс с яйцом и кусочек хлеба. На отдельном штыре манипулятора висел внушительных размеров прозрачный пакет, наполненный отбооным овсом.

— Ладно, — согласился я. — Перекусим, а там видно будет.

В полном молчании мы поели.

— Эй, как тебя? — спросил я.

— БМК-211, машина восьмого поколения. Слушаю вас!

— Как нам отсюда выбраться?

— Понял, — сказал автомат. — Отвечаю. Выход для лошади свободен. Выход для человека — после состязания при его победе.

— Не понял.

— Поясняю, — автомат снова полыхнул лампочками. — Я, большая логическая машина, вызываю человека на состязание. Лошадь, как не обладающая разумом, может покинуть арену состязания в любое время. Человек должен пройти испытания. Для своего освобождения он должен победить меня.

Айхо возмущенно заржал на бестактность автомата, объявившего его неразумным. Тем не менее он показал себя верным другом, категорически отказавшись покинуть меня в трудную минуту.

— В чем заключается испытание? — спросил я.

— Поясняю! — в сухом голосе автомата мне почудилась радость. — В течение часа человек может мне задать три вопроса. Если я не отвечу на один из них — человек свободен. Если я отвечу на все три вопроса, остаток своей жизни человек проведет за моим обслуживанием. Приятно, когда о тебе заботятся!

— Лихо! — я почесал затылок. — И что, у тебя уже были соперники, или я первый?

— Отвечаю, — проквакал автомат. — До тебя у меня было три соперника, человек.

— Что-то я не вижу, чтобы они суетились вокруг тебя, — съязвил я.

Что-то похожее на вздох родилось в недрах автомата.

— Ты прав, человек, — согласилась машина. — Все три соперника меня победили. Но каждый из них обогатил мою логику и блоки памяти. Я не без оснований рассчитываю на победу. Но ты устал, — спохватился компьютер и рядом со мной возникло уютное кресло. Рядом с креслом стоял столик, на котором возвышалась бутылка с незнакомым мне напитком и стоял стакан.

— Прошу, — пригласила машина.

Я сел, лихорадочно прикидывая свои шансы на победу. Герои фантастических произведений выигрывали схватки с роботами шутя. Я же чувствовал, как куртка прилипла к моей вспотевшей спине. Что ж, ставка была велика! На одной чаше весов находилась моя свобода, на другой болтала ногами и улыбалась перспектива навсегда остаться рабом машины и остаток дней посвятить уходу за ее биоэлектронными внутренностями, начищая контакты спиртом и ублажая ее машинным маслом.

Словно издеваясь, машина повесила в воздухе изображение электронных часов. Секундная стрелка на них бежала быстрее, чем мне того хотелось.

Мысленно я пробегал по страницам фантастических произведений. Ничего дельного я вспомнить не мог. Лучше нам надо писать, товарищи фантасты! Образнее! Художественней! Жизненней!

Я отбросил в сторону фантастику и взялся за логику. В памяти сразу же всплыла задача с людоедом, от которого я безуспешно пытался спастись, плавая в круглом озере перед решительной схваткой с пиратами. Но тут же я логично рассудил, что нелогично задавать логичные вопросы логично мыслящей машине. Стоп!

Нелогично… логичный… логично… Та-аак! Вот в чем дело! Я должен задать машине вопрос, который при его корректной формулировке будет некорректным по содержанию. Например, на дубе зреют два яблока и три груши, сколько фруктов вызрело на дереве? Но тут же я понял, что этот вопрос задавать не стоит. Машина может дать количественный подсчет. Если я скажу, что фрукты на дубе не растут, автомат мне смело возразит рассказом об успехах селекции и генетической инженерии. Что я ему смогу возразить?

Во-вторых, компьютер сам мне может заметить, что фрукты на дубах не растут. Доказывай тогда, что на Земле давно мандарины с баобабов собирают! И, наконец, машина-то неземная: ей все смысловые понятия — суть отвлеченные слова, в которую облечены простейшие арифметические действия. Тем не менее, я чувствовал в своих рассуждениях здравое зерно.

Тут я вспомнил древнюю фантастическую повесть о двух астронавтах, оказавшихся подобно мне под силовым куполом, сооруженным неземным компьютером. Чем они там доконали сверхмозг? Ага!!!

— Дано условие, — самодовольно сказал я. — Жвачное животное, именуемое осел, стоит между идеально одинаковыми по размерам, качеству и внешнему виду копнами корма, именуемого сеном. Расстояние от каждой копны до осла абсолютно одинаково. Требуется определить: из какой копны осел станет есть, чтобы не умереть с голоду?

Из динамиков автомата послышалось странное кудахтанье.

— Хороший вопрос, — похвалил автомат. — Мне такой же задал первый соперник семнадцать лет, девять месяцев, семь дней, девять часов, восемь минут назад. Две логические цепочки сжег, несколько кубометров памяти потерял, а ответа не нашел. Но у него, помнится, задача не про осла была, а про жемерона. И стоял он между холдингами.

— Это без разницы, — сказал я. — Ты задачу решай!

— А чего ее решать? — безмятежно сказал автомат. — Пусть идет к любой и ест!

— То есть как? — опешил я. — Ты логически выбор обоснуй!

— Если логику к желудку примерять, ноги с голодухи вытянуть можно, — философски сказала машина. — Пусть идет к той, которая глянется. Машина вроде меня на этой задачке свихнулась бы, а живой осел — никогда. Ему желудок укажет, к которой надо идти.

— Да-а, — хмуро протянул я. Дело приобретало неожиданный оборот. — Слушай, а что такое жемерон?

— Понятия не имею, — признался автомат. — В жизни не видел ни осла, ни жемерона. Ты давай, вопросы придумывай!

Легко сказать: придумывай. Несколько поколений фантастов запросто управлялись с любым кибернетическим устройством с помощью Буридана, а у меня ничего не вышло. Я с тревогой взглянул на электронные часы. Айхо за моей спиной тревожно всхрапнул и переступил с ноги на ногу.

— Вопрос давай, — напомнил о своем существовании автомат.

— Мне подумать надо, — сказал я. — Не мешай.

— Контакты бы не мешало почистить, — задумчиво сказал автомат. — Шесть триггеров почти сносились, менять надо…

— Помолчи! — обозлился я. — Думать мешаешь!

Автомат снова закудахтал динамиками.

— Думай, думай, — сказал он.

Машинально я налил сок из бутылки и выпил. Ледяной сок прекрасно утолял жажду и был приятен на вкус.

— Рад, что тебе понравилось, — отозвался компьютер. — Каждый день будешь пить.

Издевается! В душе моей закипело раздражение. Мысленно я ругал себя за пренебрежение в детстве и юности кибернетикой, программированием и математикой вообще. Вот они где проявлялись, дефекты образования. Потому мы, фантасты, и кричим, что главная задача наших произведений — исследовать поведение человека в нечеловеческих условиях! На самом цще беспомощны мы в придумывании подлинно фантастических ситуаций!

— Давай, давай! — подбодрил компьютер. — Тридцать минут осталось. Я бы на твоем месте за работу принимался…

Издевается, негодяй, господа бога из себя строит, — с ненавистью подумал я. — Нет, я так просто не сдамся!

И тут меня осенило:

— Вопрос, — сказал я. — Может ли всемогущий создать камень, который не сможет поднять?

— Да! — гаркнул компьютер. Но тут же тихо добавил: — Нет…

Он замолчал, лихорадочно полыхая лампочками.

— Поймал-таки, — горько сказал он. — Что же мне теперь — логические схемы менять? Ты же знаешь, что в этом вопросе заложено неразрешимое противоречие. Если создаст камень и не сможет поднять, то какой же он всемогущий? Это насилие над логично мыслящей машиной! Возьми вопрос назад.

— Сначала признайся, что ты проиграл, — сказал я.

— Да выиграл ты, выиграл, — сказал автомат. — Не везет мне. Забери вопрос назад, а?

— Сначала сними силовое поле, — твердо настаивал я.

В машине что-то щелкнуло и над нами с Айхо засияло чистое небо, не замутненное искажениями силового поля.

Вскоре мы с лошаком были далеко от опасного места.

Добравшись до космопорта, мы с радостью убедились, что трансгалай готов к новому межзвездному броску. Мое путешествие близилось к завершению. Следующей посадочной планетой быта, на которой меня ждали друзья.

10. ВМЕСТО ЭПИЛОГА. МАЛЕНЬКИЙ ОБЗОР ДАЛЕКИХ ПЛАНЕТ. КАССИОПЕЙСКИЙ ПРЕФЕРАНС

Дальнейшее путешествие наше проходило в спокойной обстановке.

Удачными маневрами мы благополучно миновали пояс астероидов в системе Аустарты. В этой системе располагается планета Пьянетта. По размерам она небольшая и жители ее увлекаются неумеренно спиртными напитками, а пустые бутылки выбрасывают в открытый космос. В результате вокруг планеты образовались радужные в лучах солнца кольца. Отдельные бутылки отрывались от колец в межпланетное простраство и постепенно образовался опасный для космоплавателей астероидный пояс. На Земле я однажды видел жителей этой планеты, они приезжали в надежде приобрести у землян дрожжи, т. к. умудренные жители других звездных систем им в этом отказывали. Неприятное зрелище, скажу я вам. Вечно отекшие лица, сизые носы, косноязычная речь, постоянно исходящий от них сивушный запах, все это делает пьянеттян отталкивающими и крайне несимпатичными субъектами.

Переговоры с ними можно вести только с утра, когда они примут похмелoчные, но еще не употребили так называемые разгонные.

Все земляне были довольны, когда сделка не состоялась, но к общественному неудовольствию дрожжи они все-таки приобрели на Межгалактическом аукционе, так как не препятствовала этому Метагалактическое сообщество абсистентов. Я рад был, что на этой планете у нас посадка не планировалась. Мне кажется, что на этой планете я не выдержал бы и единой минуты.

Пролетая мимо звездной системы Адогены, мы наблюдали несколько тысяч огромных титановых цилиндров, кружащихся вокруг светила по орбите бывшей планеты Бизнесменов. Население этой планеты так активно расторговывало природные богатства своей планеты, что в один прекрасный миг обнаружило, что проживает на груде обломков, являющихся останками бывшей планеты. Тогда они создали гигантские искусственные спутники, переселились в них, а остатки планеты продали оптом какому-то заезжему покупателю. Теперь обитатели спутников обращаются Федерацию с просьбой выделить им для обживания какой-нибудь необитаемый мир, но сталкиваются с недоверием, которое основывается на знании их натуры.

Несколько часов мы наблюдали радужные остатки звездных мостов, сооруженных в незапамятные времена мощной сверхцивилизацией между двумя небольшими галактиками. Смысл этого строительства навсегда останется непонятным для всех цивилизаций, входящх в Союз обитаемых миров, потому что сверхцивилизация ушла из этого района Вселенной в неведомые миры и, судя по всему, возвращаться не собирается.

Впервые в жизни мне довелось увидеть памятник бюрократу Вселенной, который был воздвигнут усилиями всех разумных миров. Памятник представлял собой огромное количество канцелярских столов, занимающих сектор пространства в десять световых лет. Трансгалай огибал памятник около суток: сказывалось, что мы шли в режиме торможения. Величественность памятника потрясла меня, я впервые в жизни задумался о возможных последствиях победы бюрократии в жизни Вселенной. Мысленно я дал себе обещание, что обязательно напишу на эту тему антиутопию.

Но близилось окончание моего путешествия. Планета, где должна была состояться конференция, видна была невооруженным взглядом, и я принялся собирать багаж и прощаться с разумянами, путешествующими на трансгалае. С Аэллой мы решили не расставаться. Нас ожидало обратное путешествие на Землю, и я надеялся, что найду с пиратской принцессой свое счастье.

Неожиданно я оказался счастливым отцом многочисленного семейства, так как Аэлла твердо решила воспитать из бывших галактических разбойников настоящих членов коммунистического общества.

По прибытии на планету мы долго прощались с лошаком. Тот приглашал меня к себе на родину, всхлипывал и промакивал свои большие глаза кончиком хвоста. Наконец мы оторвались друг от друга, и я попал в горячие объятия капитана, который долго тыкался в мои щеки мокрым от слез пятачком и подарил на прощание чехлы для рогов в сувенирном исполнении. Я бережно принял от него этот бесполезный для меня подарок, и мы с капитаном обменялись адресами.

Трансгалай совершил посадку.

Аэлла немедленно отправилась устраивать своих сорванцов, а я поспешил в Дом Литераторов, горя желанием рассказать товарищам по ремеслу все, что со мной случилось в долгом путешествии. Шустрая шестиглазая секретарша подсказала мне адрес гостиницы, где остановился мой литературный собрат и незабвенный друг Уоаеуыя. Разумеется, я тут же поспешил. Комната была полна знакомых и незнакомых мне литераторов. Пока мои друг представлял меня незнакомым, пока я обнимался и охлопывался со знакомыми, желание немедленно рассказать o моих приключениях уступало место желанию немедленно играть в кассиопейский преферанс, карты и платики для которого заметил на столе.

Уоаеуыя заметил мой нетерпеливый азарт. Он встал к столу и предложил возобновить игру. Как я был благодарен своему тактичному другу! Мне уступили право хода. Азарт окончательно победил меня. И эти секунды я даже не вспоминал Аэллу, мной овладело желание победить в этой сложной игре.

Кости раскатились по платину.

Счастье землянина не оставило меня и на этот раз на всех четырех костях у меня выпали единицы.

Слыша восхищенные возгласы, я набрал из четырех колод карты и сделал первый ход.

МЕЧ ДЛЯ КАЩЕЯ, ИЛИ ТРИ ДОРОГИ К ПОКЛОН-ГОРЕ Фанто-фольклорная повесть



I. ЗАЩИТНИКИ

От опавшего яблоневого цвета казалось, что земля в саду покрыта снегом.

У белокаменной стены прогуливался уныло напевающий стражник. Стражник маялся от жары, вольно распустил кафтан и все пытался найти какую-либо тень.

В резной беседке кидали кости богатыри. Могучий чернобородый богатырь зажал кости для броска в широкой ладони. Другой полулежал на скамье, оглаживая окладистую русую бороду. Светлые волосы его были перевязаны кожаным ремешком. Глаза третьего — юного и стройного, одетого в роскошный кафтан и щегольские штаны, заправленные в красные сафьяновые сапоги, — горели нетерпеливым азартом.

— Однако опять у меня семерка выпала! — сказал могучий богатырь, разглядывая выпавшие кости. — Плакала твоя гривна, Алешка!

— А мы другую поставим! — тряхнул волосами юный богатырь и полез в сумку с серебряными расшитиями по коже.

На стене залязгали чем-то железным. Русый богатырь глянул из-под руки и сказал:

— Стража на смену пошла! Кончать надо игру!

— Ты, Добрыня, не торопи! — возразил юный богатырь. — Еще не сумрачно и кости отлично видать!

— Зато казна твоя изрядно опустела, — насмешливо и вместе с тем добро сказал русый богатырь.

— А ты казну мою не считай! — запальчиво отрезал юный богатырь. — Кидай, Илья!

Илья сгреб кости, но бросить не успел. У белокаменных княжеских палат заголосили и помчались от княжеского дома дворовые девки, а на резное крыльцо выскочила красноносая заплаканная княгиня и заревела в голос.

Добрыня приподнялся, глянул в кулак:

— Что за суматоха?

На крыльце появилась дородная. старшая кормилица в красном сарафане и кокошнике расшитом бисером. На руках у нее был розовощекий голосящий ребенок.

— Никак князь Владимир опять молодильных яблок объелся? — уверенно определил Илья и бросил кости. Он добродушно захохотал, запуская руку в бороду.

— Опять у меня семерка! — сообщил он. — Плакала, Алешка, твоя гривна!

— А мы другую поставим, — упрямо отозвался Алеша Попович и потянулся к сумке.

— Хватит забавами забавляться, — сказал Добрыня. — Воевода идет, службу загадывать будет!

А над городом сгущались сумерки, застучали сторожа в деревянные колотушки, и рыжий тать с перебитым носом крался вдоль крепостной стены с мешком, в котором что-то или кто-то сдавленно хрюкало. Над городом вставал молочный двурогий месяц, мычала вдали недоенная корова, а в воздухе пахло парным молоком, сохнущим сеном, яблоневым цветом, да горячим саманом.

А еще пахло славой ратной, пылью дорожной да богатырской кровью; а воевода сел рядом с богатырями и вздохнул горестно:

— Беда пришла, братцы, беда!

— Не о князе ль горюешь? — усмехнулся Илья. — Так то дело привычное — оглянуться не успеешь, как подрастет. Не в первый раз.

— Не о том я кручинюсь, — снова вздохнул воевода. То не беда, настоящая беда приближается. Опять рраждуры повсюду набеги делают, лазутчиков своих засылают. Идет Кащей походом на Русь!

Замолчал воевода и услышали богатыри как далеко в полях воют волки, предвещая холода, голод, мор и войну.

И не знали еще богатыри, что уже собираются в гигантские стаи и навеки покидают леса птицы, что мчатся ночами по проезжим трактам испуганные олени и поселяются в опустелых лесах мохнатые пауки, оплетающие деревья липкой своей паутиной. Не знали богатыри, что колокола опустевших церквей вызванивают по ночам набат и встает уже по утрам на горизонте призрачное черное марево.

Если бы богатыри вслушались в зыбкую вечернюю тишину, то услышали бы они, как скрипят на дорогах возы беженцев, кричат грудные дети и заплаканные женщины торопят мрачных мужей.

2. ВОЛХВ

Сквозь клубящийся туман проглядывала свинцово-спокойная поверхность реки. Где-то неподалеку угрюмо гукал филин. Тишина заполнялась звуками просыпающегося дня: залаяла собака, заскрипел колодезный журавель, замычала в далеком хлеву проснувшаяся корова.

Женщина подняла руку и богатыри покорно остановились.

Женщина поднесла руки ко рту и эхо долго перекатывало над водой ее певучий крик.

Добрыня кашлянул в кулак. Женщина негодующе повернулась к богатырям и Муромец жестко ткнул товарища в бок.

Крик повторился.

Туман заколебался, расступился, пропуская человеческую фигуру в белой рубахе, словно сотканной из этого же тумана.

Появившийся был стар и сед. Он молчасмотрел на богатырей.

Порывистый Попович шагнул было вперед, но Муромец рассудительно удержал его.

— Здравия тебе, Волхв! — сказал Муромец. — Пришли мы к тебе за советом да помощью.

— Знаю, — сказал старец из тумана. — Знаю какого совета вы ждете от меня, о какой беде печалитесь. Черные всадники Кащеевы снова сеют смерть на Руси. Пауки поселяются в лесах и змеи селятся в оставленных людьми избах…

— Скажи ты нам, как гада поганого в землю втоптать навеки, чтобы не поганил он Русь? — нетерпеливо выкрикнул Попович.

Где-то совсем рядом страшно завыл бродячий пес. Старый Волхв заколебался, готовый раствориться в тумане.

— Ответь же, старец! — визгливо крикнула проводница.

Фигура Волхва вновь стала ясной.

— Слушайте, — прозвучал над рекой мощный голос и эхо не повторяло его. — Слушайте и запоминайте. Чтобы победить Кащея и воинство его, должен найтись мужественный и сильный, что доберется до далекой Поклон-горы. Охраняют ту гору огненный беспощадный змей и три великана, у которых на троих один глаз. Кто победит огненного змея и великанов, найдет под Поклон-горой чудный меч-кладенец, лезвие которого выковано из слепящего пламени. Владеющий этим мечом непобедим. Разгонит он рати вражеские, одолеет и самого Кащея, а на Русь принесет спокойствие вечное и мир. Трудна дорога к Поклон-горе. Много врагов ожидает путников по дороге к заветному кладу, но кто преодолеет все препятстви-тот станет спасителем своего народа.

С этими словами фигура Волхва заколебалась и медлени растаяла в тумане.

Муромец оглядел товарищей. Попович был бледен и задумчи Добрыня встретил взгляд товарища ответным прямым взглядом и замысловато выругался.

— Что делать будем, други верные? — спросил Илья.

— А чего тут думать? — отозвался Добрыня. — В путь собираться надо. Только вот где ее искать, эту Поклон-гору?

Все трое и женщина глянули туда, где стоял Волхв. Берег был пуст. Туман рассеялся и стали видны круги играющей на заре рыбы и коричневые шишечки камыша.

— Найдем! — тряхнув волосами, уверенно пообещал Попович. — Обязательно найдем, коли надо!

Богатыри попрощались со своей проводницей и пошли к ожидавшим их на крутом берегу коням. В глубине леса снова гулко и зловеще захохотал филин. Если бы богатыри обернулись, они бы увидели, что на том месте, где стоял Волхв, гримасничает, скалится, показывая язык, жуткая маска. Но богатыри не обернулись и маску снова затянул сгустившийся странно туман.

3. КАМЕНЬ

Казалось, что степи не будет конца.

Легкий ветер волновал серебристый ковыль и оттого казалось, что земля дышит. В воздухе стоял горьковатый запах полыни, а над степью в бездонной синеве плыли облака.

У плоской гранитной глыбы дорога расходилась на три пыльш рукава. По глыбе шла надпись, сделанная кривыми неровными буквами. На камне сидел громадный черный ворон и саркастически смотрел на богатырей.

— Ну-ка, Алеша, — сказал Муромец, вглядываясь в на пись, — у тебя глаз молодой, острый. Погляди, что там написано?

Лукавил Илья. Не в остром взгляде было дело — и сам Иль неплохо видел. А дело было в том, что читать он не умел. За ратньми подвигами недосуг было грамоты в руки взять. А многолетнее карачаровское сидение хоть к учению и располагало, да к образованию не привело.

Попович свесился с седла и прочитал вслух надпись на камне:

— Путник, — гласила надпись. — Перед тобою три дороги. Направо поедешь — коня потеряешь, налево поедешь — назад не вернешься. Прямо поедешь — самому живому не быть.

— Да, — протянул задумчиво Муромец. — Куда не кинь, везде клин. Назад не вернуться — зачем тогда в путь отправляться? Коней терять — тоже не резон. Что за богатырь без коня?

— Прямо надо, Илья! — решительно сказал Добрыня.

— Так же жизни лишишься! — нервно возразил Попович.

— А это мы поглядим, кто жизни лишится! — отозвался Добрыня и многозначительно поиграл кистенем.

Ворон, сидевший на камне, хрипло каркнул и растопырил крылья.

— Видали мы таких за триста лет! — сказал ворон. — Были до вас. Вон их в чистом поле сколько побито!

— Кыш! — суеверно сказал Добрыня. — Кыш, тварь пернатая, пока голову набок не свернул!

— Видали мы таких! — вступил в перепалку с Добрыней ворон.

— Голову он мне, видите ли, свернет! А кто тогда за живой и мертвой водой полетит? Ты что ли, толстый?

— Не годится прямо ехать, — покачал головой Муромец.

— Струсил, Илья Иваныч? — Добрыня сплюнул. — Вот не ожидал от тебя!

— Мы что — в игрушки играем? — Илья нахмурился. — Мы что — шутки шутим? Понапрасну рисковать — что с чертом спорить, Добрыня, зря рисковать нельзя. Кто тогда меч-кладенец добудет? Кто родимую землю от супостата оборонит?

— Правильно говоришь, Илья! — горячо поддержал Муромца Алеша Попович. — Направо надо. Коня потерять — не голову.

— Ишь ты! — снова оживился ворон. — Коня ему не жалко. А ты коня спросил? Может конь по-другому думает?

— Голову сверну! — цыкнул на ворона вспыльчивый молодой богатырь.

Ворон втянул голову в туловище, прикрыл глаза и замолчал.

— Коня терять тоже не резон, — рассуждал вслух Муромец. — Богатырь без коня, что князь без государства. Направо нам тоже ехать негоже.

— Эх! — воскликнул Добрыня. — Вы, как хотите, а я прямо поеду. Посмотрим чей меч, а чья голова с плеч!

— Давай, давай! — снова ожил ворон. — В чистом поле только твоей дурьей башки и не хватает!

Добрыня метко швырнул в ворона гривной. Ворон свалился с камня, негодующе закаркал и не полетел, а побежал в поле, покуриному перебирая ногами.

— Мудрец! — презрительно сказал Добрыня. — Триста лет он, видите ли, живет, триста лет на мир смотрит! Как хотите, а я прямо поеду. Есть у меня кистень верный, меч острый, да стрелы каленые. Мне ли бояться неведомо чего?

— А я поеду направо, — сказал Попович. — Коня потеряю, зато себя уберегу. Тем и послужу родимой земле. А коня я себе раздобуду!

— А ты чего решил? — обернулся Добрыня к товарищу.

Илья грузно навалился на холку жеребца и, трудно шевеля губами, вглядывался в надпись на камне.

— Налево поедешь — назад не вернешься, — задумчиво повторил он. — А почему это не вернусь? Раз живой буду, то назад обязательно вернусь. Кто мне помешает? Налево надо, налево!

— Налево, — вздохнул Попович. — Тебе, Илья, хорошо. Ты на белом свете Один, как перст. А меня жена с детишками ждет. Когда назад не вернусь, детишки при живом отце сиротами будут. Нет, Илья, мне налево нельзя. Поздно мне налево, о детях думать надо!

Некоторое время богатыри рядились, да так и разъехались: Илья поехал налево, Попович тронул недовольного коня вправо, а Добрыня Никитич с кистенем наготове прямо подался, неведомую опасность презирая.

А над степью жужжали трудолюбивые пчелы да шмели, и у горизонта дрались коршуны над грудой белых человеческих черепов.

Старый ворон, убедившись, что богатыри отъехали, надменно взгромоздился на камень, поискал у себя в перьях длинным клювом, встряхнулся и замер, вслушиваясь в удаляющийся стук подков и звяканье богатырских кольчуг.

4. АЛЕША ПОПОВИЧ

Пошел снег.

Снежная пыль, взвихренная неумолкающим ветром, неслась к горизонту, над которцм повисло красным яблоком заходящее солнце.

Попович с досадой огрел коня плетью: давай, пошевеливайся, не ночевать же в дороге. Конь встал, укоризненно косясь на всадника. Алеша прикрикнул на него было, но привстал ня стременах и увидел большой черный камень.

Опять! Алеша Попович сплюнул.

На камне было выбито четыре коротких строчки.

«Жаждешь битвы-езжай прямо!» 

— гласила первая.

«Какая к черту битва! — зло подумал молодой богатырь. — Промерз до костей, живот от голода поднянуло, конь едва на ногах держится!»,

«Налево поедешь — себя познаешь!» 

— гласила вторая надпись.

Попович сморщился.

«Не поеду, — решил он вслух. — Знаем мы эти самопознания! На железах спать, камни жевать и духом сосредотачиваться. Лет через тридцать вернешься домой лысым и будешь в нирвану впадать, когда все добрые люди оброк собирают!» —

«Направо поедешь — что будет узнаешь» 

— гласила третья надпись. «А надо ли? — хмыкнул про себя Попович. — Что будет, той и будет. От судьбы разве уйдешь?» Холод не располагал к философским раздумьям и Попович обратился к последней надписи.

«Хочешь покоя — возвращайся назад!» 

— гласила она.

«Ну нет! — возмутился богатырь. — Не для того из дома уезжал, чтобы бесславно назад возвращаться. Куда же ехать? Ежели по-доброму, то прямо ехать надо. Битва не страшна, а русское „авось“ никогда еще не подводило. Но вот задача: конь устал, не выдержит конь дороги. А может направо поехать. Ну, узнаю судьбу. Что в том плохого?» Морозец поторапливал с решением и Попович решительно поворотил коня направо. Жеребец поворотил морду, оскалил в усмешке крепкие белые зубы:

— Не пожалеешь?

— Ну, ты, волчья сыть, травяной мешок! — привычно крикнул Попович на коня. Тот пошел резвой иноходью и вскоре выбрался к черному зеву пещеры. Смеркалось.

— Вот и ночлег, — сказал себе Попович, спешиваясь у пещеры и заглядывая во тьму ее зева. В пещере было пусто и тихо. Богатырь завел в пещеру коня, навесил ему торбу с овсом, зажег факел и огляделся. Сучьев у входа в пещеру валялось достаточг и вскоре замерцал во тьме теплый живительный огонек. По кaменным стенам пещеры заметались причудливые тени. Богатыр присел, протягивая руки к огню.

— Не дворец, — тоскливо сказал он. — Но жить можно.

В переметных сумах нашлась заветная фляжечка, да завалялся вялки кусок с парою ржаных сухарей. Настроение Поповичa улучшилось. Подкладывая в огонь сучья, задумался о товарищах. Где они, други верные? В каких они краях маются, задыхаются ли от жары? Дорого бы дал Алеша, чтобы были они нынче рядом. Не близок путь до Поклон-горы, всякое в пути может случиться. Доведется ли им встретиться?

Думал Попович и о доме родимом. Как там жена с близнятами управляется? Не напал ли в его, Алеши, отсутствие на город ворог злобный?

Вздохнул богатырь, глотнул из фляжечки полным глотком, глянул тоскливо на красные языки костра и принялся на ночь устраиваться.

— Погреться не пустишь, соколик? — спросили из-за спины и богатырь очнулся от своих невеселых дум.

Голос был старческим.

— У костра места много, — отозвался Попович. — Присаживайся, бабушка.

Послышались шаги и богатыря обдало ледянящим холодом.

Из мрака выступило белое пятно и медленно опустилось по другую сторону костра. Попович подбросил сучьев в огонь и пламя костра взвилось выше. При свете костра увидел Алеша худую костлявую старуху в белом рубище. От взгляда на нее богатырю стало еще холоднее Он глотнул из фляжечки, но теплее от браги пенной не стало.

— Что ж ты, мать, бродишь по такой стуже в худой одеже? — спросил Попович.

Встал он, подошел к коню, а конь хрипит, скалится и прочь пятится.

— Тпррру, ты, волчья сыть, травяной мешок! — достал Попович из сумы полушубок дубленый, вернулся к костру, развернул полушубок, бросил его на колени старухе.

— Накинь, старая, обогрейся!

Старуха завозилась по ту сторону костра, засмеялась странным лязгающим смехом — словно клинок о клинок ударился.

— Спасибо, соколик, пожалел старую!

— Зовут-то тебя как? Из краев каких будешь, далеко ли путь свой держишь? — продолжал Попович расспросы. Не то, чтобы интерес особый был, — вежливость требовала. Коли сидишь у ночного костра с человеком, не худо бы имя его знать.

За языками пламени опять лязгающе засмеялись и от смеха этого холодок пробежал по богатырской спине.

— Худо не станет? — спросила ночная гостья.

Попович пожал плечами.

— Куда уж хуже! — сказал он в сердцах. — С друзьями расстался. Замерз так, что зуб на зуб не попадает. Дома уж сколько не был…

— Знаю, — сказала старуха, вытягивая над огнем костлявые пальцы. — Ну, коли страха нет, так давай знакомиться, Попович… Смерть я.

— Кто? — Попович сначала не понял сказанного старухой, а когда понял, прошиб богатыря липкий трусливый пот.

— Смерть? Это чья же смерть?

— А ничья, — отозвалась спокойно старуха. — Просто Смерть. Та самая, что всех уравнивает. Бедный ли, богатый ли, сильный лн, — слабый — все мне едины.

— За мной пришла, значит? — с ужасом догадался Алеша.

— Пришла, — отозвались из-за костра.

— Время пришло? — спросил богатырь, голоса своего не узнавая.

— А это мне неподвластно, — сказала старуха. — Гляди, молодец.

Пещера открылась в глубину и Попович увидел в необозримых рядах тысячи и тысячи свечей: и большие, и маленькие, и наполовину сгоревшие, и совсем уже малые чадящие огарочки.

— Видишь, как горят жизни человеческие? — глухо вопросила смерть. — Большие свечи принадлежат детям, наполовину сгоревшие-людям средних лет, малые же принадлежат старикам да больным. Но бывает, что случай наделяет детей с рождения малыми свечами.

— А моя свеча где? — богатырь не мог отвести взгляда от горящих свечей.

— Не испугаешься? — прищурилась Смерть.

— Чему быть, того не миновать, — сказал Попович с горьким волнением в груди.

— Хорошо сказал, — согласилась Смерть и повела рукой.

Исчезли все свечи кроме одной, крохотной — почти догоревшей.

— Вот, значит, как? — вскипевшее на миг отчаяние уступило место холодному спокойствию.

Смерть усмехнулась.

— Люб ты мне, — сказала Смерть. — Уж так люб, что и расставаться с тобой неохота. Проси чего хочешь, Алешка?

Попович лишь, глаза прищурил.

— Известно, пожить бы хотел, — сказал он. — Друзей повидать, детей потетешкать, с женою слюбиться.

— Раз в столетие дается мне такое право, — сказала смерть. — Твой это день. Возьми новую свечу, да постать на нее огарочек, что бы когда догорел новая свеча занялась. Да гляди, не урони рочек-то!

Попович поднялся, подошел к чадящему огарку, наклонился, ставя новую свечу. От движения воздуха маленький язычок пламени затрепетал, зачадил гаснуще, и богатырь застыл, завороженно глядя на мечущееся пламя. Огонек удержался.

Богатырь укрепил новую свечу и твердой рукой поставил на нее свой догорающий огарочек.

Переставил и вернулся к костру.

— Крепок ты, Алеша! — одобрительно сказала Смерть. — Такому не жалко еще одну жизнь дать. Многое сумеешь, молодец, коли таким, как я тебя вижу, останешься.

— А чего мне меняться?

— Не только беда да лишения испытывают человека. Сытость его на прочность тоже проверяет. Редко кому я вторую жизнь дарую. Гляди, богатырь, не сломайся.

Смерть поднялась и от костлявого ее тела в белом саване вновь повеяло леденящим холодом.

— До свидания, Алеша! — попрощалась с богатырем Смерть.

— Прощай, — отозвался Попович.

Смерть засмеялась беззлобно.

— Чего уж, прощай! — сказала она. — До свидания!

— А так хотелось, чтобы — прощай!

— За полушубок спасибо, — сказала страшная старуха. — Отдам, когда снова свидеться придется.

Белая костлявая тень ее растаяла во тьме пещеры.

Попович долго сидел у огня, завороженный страшной ночной беседой. Постепенно тепло костра взяло свое и богатырь уснул, закутавшись в походную кошму.

А разбудил его пронзительный утренний холод.

5. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ



Добрыня слез с коня, тронул скрипучую дверь и вошел в избушку. Видно было, что в избушке давно никто не живет — по полу серел пыльный налет, утварь была разбросана в беспорядке, а посреди избушки лежала рассохшаяся от времени дубовая бадья. Но для путника и брошенная изба — место для ночлега.

Сбросил Добрыня пояс с мечом, вышел и привязал коня, корма ему дал, вернулся в избу, стянул опостылевшую кольчугу, раскинул на столе скатерть-гамобоанку, подкрепился и лег переждать непогоду в отдыхе. Шум дождя убаюкивал и Добрыня совсем уж было задремал, но тут послышался скрип двери. Богатырь поднял голову. На пороге никого не было и в раскрытую дверь видны были тугие струи дождя. Дверь снова заскрипела, закрываясь. Добрыня сел и потянул к себе свой меч. Знал он такие штучки — наденет кто-то шапку невидимку, подкрадется тайком — вспоминай, как звали тебя, богатырь: У порога послышался шепот.

— А говорил, что сам себе хозяин!

— Говорил! отозвался спрашивающему тонкий раздраженный голосок, — Что он мне — указчик? Я и вижу-то его в первый аз! Понять не могу, каким ветром его в мою избу занесло!

— Надо же! В родной дом носа показать не смеешь. Что делать-то будем?

— Вестимо что — изгонять!

— Кого изгонять-то собрался?

— Должен? — взбеленился невидимый собеседник. — В кои-то времена хоромами обзавелся не для того, чтобы человека обиходить!

Добрыня Никитич слушал разговор с недоумением и совсем уж было собрался позвать хозяина в избу, да сообразил вовремя, что лешие это безобразничают.

Рассказывали ему, что в больших лесах по три, а тo и по четыре леших колобродят. Днем они по лесу блуждают, покачиваются, да над заблудившимся в лесу потешаются. Любят лешие народ попугать на спор. Однажды Добрыня сам видел в Шaфaнавинских дремучих лесах, как проигравшийся леший стадо белок перегонял.

Знающий да умелый может тайным заклинанием позвать себе лешего на помощь и тогда леший пригоняет волков в капканы, белок да зайцев в западни, птицу лесную в сети. А на ночь леший любит расположиться в брошенной избе.

Если человек нежданный избу займет, то леший старается его выжить и тут уж безобразничает, пока своего не добьется.

Товнорыв ветра пронесся над избой. За стенами загромыхало и рядом с избушкой кто-то завизжал, захохотал, заулюлюкал на разные голоса.

Дрогнула соломенная крыша избушки, покачнулась и замерла. Рука Добрыни сама к мечу потянулась. Да какой защитой может быть меч от нечистой силы? Сел Добрыня, по сторонам тревожно озирается, а из избушки не выходит. Заманивает треклятый леший в чащобу, чтоб в лесу запутать или, что еще хуже, в болото. Захочет, чтобы человек в лесу заплутал, так дорожные знаки переставит или сам обратится в примету дорожную и станет в стороне от настоящей дороги.

Сверху на Добрыню посыпалась соломенная труха, за стенами завыли, подражая ветру, но не непогода то была, леший Добрыню испытывал, зазывал в лес статью молодецкой да удалью богатырской похвастаться. Загукало, зашумело, послышались у входа тяжелые шаги и натужно со злобой заревел медведь. Любят лешие косолапого! Сами охотники до вина, а вина не выпьют без того, чтобы не попотчевать зауряд и медведя. Никого кроме мишки леший не берет к себе в услужение! Испуганно заржал конь. Добрыня усмехнулся и придвинул к себе меч. С медведем бороться полегче, чем с его хозяином. Но рев прекратился и вновь стал слышен раздраженный шепот:

— Кто ж его ждал, гостя незванного?

— Сначала в доме порядок наведи, а уж потом и зови домового!

— Куда ждать-то было, — объяснялся хозяин. — Сам знаешь, свадьба у меня завтра!

— Эй, леший! — не выдержал богатырь. — Не волнуйся, утром уеду и сели свою лешачиху!

За стеной затихли. Некоторое время царила тишина, потом у избы царапающе завозились.

— Может коня угоним? — предложил домовой. — Я могу. Бывало в деревне…

Добрыня опять не выдержал.

— Не тронь коня, — сказал он в темноту. — Я за коня из тебя варежку сделаю. На правую руку, — подумав добавил он.

Снаружи снова затихли.

— Права такого нет, — тоскливо сказал домовому леший. — В нашей стороне он коня не теряет. Жизнь потерять может, а коня — нет.

— А кто узнает-то? — рассудительно спросил домовой. — Коня лишим, а с жизнью пусть сам прощается. Вон намедни в соседнем лесу Горыныча видели. Авось Горыныч с пешим быстрее справится.

— Не нами судьба на камне выбита, не нам и менять предназначенное, — печально вздохнул леший. — Да ну его! Видно, что странник. Утром уберется и вселимся, а?

— Что ж нам до утра под дождем мокнуть? — не унимался домовой. — Сам же кричал, что гнать его надо!

— Надо, — леший снова вздохнул. — Да видишь какой несговорчивый попался! А мокнуть мы с тобой, сват, не будем. Забьемся в соломку, тепло там, вот и будет ночлег до утра… А я тебе сказочку, хочешь?

Нечистая сила невнятно зашепталась, потом в соломенной крыше кто-то завозился, посыпая богатыря трухой, и прямо над головой Добрыни кто-то громко с оттяжечкой зевнул.

Леший тоненько начал сказку.

— Как пришел Белун в тридесятое царство, видит — по небу птицы железные летят, по железам змеи огнедышащие носятся. Свет над царством стоит неземной, разноцветный, а по улицам каменным коробки железные носятся… Смрад над царством стоит неописуемый и воздухом ядовитым дышать невозможно…

Леший завозился, потом затих и спросил домового:

— Спишь что ли?

Ответом на его вопрос был мощный раскат храпа. Леший снова завозился, пробормотал облегченно:

— Вот и славненько… Вот и баиньки…

Он помолчал и стыдливым шепотом окликнул Добрыню:

— Слышь, богатырь, ты уж не подведи, а? Свадьба у меня завтра. А в доме нетоплено, неприбрано… Слышь?

— Я своему слову хозяин, — сказал Добрыня в потолок. — Но и ты без подлостей. В лесу не путлять, в топь не заманивать, ясно?

— Это уж как водится, — хитро отозвался леший. — Не нам природу ломать. Лешачиха от меня откажется, когда узнает, что я тебя из лесу без обмана выпустил.

— Избу спалю, — пообещал Добрыня.

Леший затих.

— Слушай, богатырь, — сказал он через некоторое время. — А может договоримся? Я тебя для вида попутляю. И тебе спокойно будет со сговором-то, и лешачихе моей приятно. А я же тебя и выведу. Окажи услугу, богатырь? Я уж тебе отслужу. А? Договорились?

— Только без обману, — сдался Добрыня.

Леший обрадовался.

— А я уж тебе отслужу… — бормотал он. — Доволен останешься. Эх, богатырь ты мой! Хочешь я тебе колыбельную спою?

Не дожидаясь ответа, леший тоненьким голосом затянул что-то грустное и протяжное, отчего богатыря неудержимо повлекло в сон. Добрыня засыпал под колыбельную лешего и мощный храп разоспавшегося домового, и глазам его представало зеленое чистое поле, синее небо и бегущая по полю женщина с русыми волосами и в белом до пят сарафане. А тоненький голосок лешего выводил печально:

«Сон идет по сеням, дрема на терему;
Сон говорит: Усыплю да усыплю!
Дрема-то говорит: Удремлю, да удремлю!»
и слышался нежный шелест дождя, медленно стекающего с широких дубовых листьев на пока еще тайные грибницы…

6. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Муромец проехал по Калинову мосту, перебрался на другую сторону реки и увидел Соловья Разбойника. Соловей Одихмантьевич сидел в своем гнезде и выглядел крайне предосудительно.

Узкоглазое лицо его заплыло от ушиба, рука была на свежей перевязи. Весь вид Соловья Разбойника говорил о том, что накануне его не только потузил кто-то дерзкий, но и еще волок его по земле за тройкой лошадей не менее двух верст. На голове Соловья Одихмантьевича белела повязка, сквозь которую проступала кровь.

— Что с тобой, Соловушка? — участливо спросил Илья, останавливая коня у дерева.

Соловей Разбойник замер и на лице его появилось выражение обреченной покорности.

— Все нормально, Илья Иваныч… Все хорошо.

— Кто ж тебя так? — продолжал свои расспросы богатырь.

Разбойник глянул на богатыря здоровым глазом и махнул здоровой рукой.

— Все нормально, Илья Иваныч. Ерунда это все…

— Ты смотри! — строго сказал Муромец. — Если кто тебя обижать станет, мы мне лишь свистни. Я ему, твоему обидчику, все ребра пересчитаю!

Он проехал мимо.

Соловей Разбойник долго смотрел ему вслед с бессильной злобой и восхищением, а когда Илья Муромец отъехал так далеко, что не мог его услышать, Соловей горько посетовал:

— Трезвый ведь золотой человек! А как выпьет — ничего не помнит!

А виновник соловьиного горя уже отправлялся в далекий и опасный путь к неведомо где находящейся Поклон-горе.

Был Илья родом из села Карачарова, что близ Мурома. От рождения был он немощным и по причине болезни тридцать лет просидел дома сиднем. На тридцатом году в один день отец ушел в поле пахать, а Илья дома остался.

Постучали в дом двое нищих калик.

— Аи, Илья, пусти калик в дом!

Он, естественно, им в ответ:

— Для чего издеваетесь? Аи жалости нет? Я тридцать лет сиднем сижу, ни руками, ни ногами не владею. Входите сами!

Калики вошли в дом и опять к Илье с подлыми просьбами:

— Жарко на дворе. Дал бы ты нам, Илья, водицы испить! Стыдно лбу здоровому, тридцатилетнему, калик немощных за водой гонять!

Напрягся Илья от обиды великой и… встал себе на удивление. Подносят ему калики медового питья чашу. Как выпил Илья, калики его спрашивают:

— Чего ты в себе чувствуешь, Илюша?

— Силу в себе великую чувствую. Готов море-окиян вычерпать, гору в небо закинуть.

Дали калики Илье питья горького.

— А теперь что чувствуешь?

— Силу могучую чую. Со всеми врагами, что на Русь зубы точат, сразиться готов!

— Вот теперь силы у тебя в самый раз, — сказали калики. — Будешь ты, Илья, великий богатырь. Выходи теперь в чисто поле, покупай себе первого жеребенка, да корми его три месяца пшеном белоярским, искупай после того в трех росах, а как станет тын перепрыгивать, садись на коня и езжай славу ратную искать, Русь от супостата оборонять…

Илья любовно хлопнул жеребца по холке. Надо же, во всем угадали калики убогие! Одного Илья никак не мог понять: что же те калики зелье могущественное на него потратили, а себя от убогости излечить не сумели? Часто он над этим раздумывал, да ответа найти не мог.

Богатырь огляделся.

Дорога приближалась к лесу. На ветке рыжей сосны стрекотала любознательная сорока. Не было вокруг ни души и некому было Муромцу подсказать, где искать ему дорогу к неведомой Поклонгоре.

Выехал Муромец на опушку и увидел медведя, который что-то деловито ладил из колоды. Увидев всадника, мишка насторожился, бросил топор и приготовился задать стрекоча.

— Свои! — крикнул медведю Илья.

Косолапый взглянул из-под лапы, узнал богатыря и успокоился.

— Здорово, Илья Иваныч. Опять к нам по службе?

Муромец слез с коня, поздоровался с медведем рука об лапу.

— По службе, — признался богатырь. — Ищу вот дорогу к Поклон-горе. Меч-кладенец добывать надо. Кащей войско свое на Русь ведет.

— Славная задача! — одобрительно рыкнул медведь. — А что один? Рядом со товарищами и дорога ближе и невзгоды мельче!

Илья рассказал, как расстался с товарищами.

Медведь почесал загривок.

— Не знаю, что тебе, Муромец, и посоветовать, — задумчиво прорычал он. И тут из-за кустов грянула нестройная песня.

«На море на окияне,
На острове на Буяне,
Сидит птица Юстрица;
Она хвалится-выхваляется,
Что все видела,
Всего много едала…»
— Что за гулянка? — спросил богатырь. — Лешие колобродят?

— Да нет, — отозвался медведь. — Лешие у нас в лесу спокойные, работящие. Пьянь залетная, рвань болотная гуляет.

— Что за народ?

— Да ты, Илья Иваныч, должен их знать. Трое из ларца, одинаковы с лица, — неохотно сказал медведь. — Ты гляди, как безобразничают!

Муромец поглядел.

Трое из ларца сидели на поляне. По поляне бродил резкий сивушный запах. Красные лица троих были опухшими и оттого абсолютно одинаковыми. Время от времени кто-нибудь из троицы нетвердыми шагами устремлялся к ларцу, извлекал из него пузатый жбан и пиршество продолжалось.

— Давно гуляют? — спросил богатырь.

Кабы недавно! — махнул лапой медведь и по выражению его морды было видно, что зверю стыдно за происходящее на поляне.

— Третий месяц гужбанят!

— А по какому случаю?

— День рождения справляют.

— Это у которого из них день рождения?

Медведь задумчиво оглядел три одинаковых красных морды.

— Вроде у этого, — неуверенно ткнул от лапой. — А может у того?

— Что ж, — решил Илья. — Пойду с народом потолкую.

Трое из ларца настороженно наблюдали за идущим через поляну богатырем. Шел Муромец весело, кистенем играючи, кольчугой позвякивая. Один из гужбанов на всякий случай потянул из ларца шишкастую от сучков, плохо обработанную палицу, присел над ней, укрывая.

— Здоровы будем, — вежливо сказал Илья, присаживаясь на корточки рядом с ларцом.

— Здорово, коли не шутишь, — отвечали ему гужбаны нестройно.

— Сам-то дело пытаешь или от дела лыняешь?

— Дело пытаю, — признался Муромец. — Дорогу на Поклон-гору ищу.

— Ишь ты! — осклабился один из троицы. — А зачем тебе та гора? Сидел бы при бабке на печи. И душе спокойнее, и голове безопаснее!

Илья оскорбился, но виду не подал.

— Враг грозит напасть на Русь. Идет на Русь Кащей со своим бесчисленным войском. Заберет он землю в полон, коли меч-кладенец никто не добудет. Так великий Волхв сказал.

Трое из ларца переглянулись и на опухших лицах появился живой интерес.

— Надо же! — упрекнул один из них товарищей. — Кащей на нас идет, а мы и знать ничего не знаем! А все ты со своим днем рождения!

— Завязывать нужно, братцы, — сказал второй гужбан. — Погуляли малость и будет. Так чего тебе надобно, молодец?

— Поклон-гора ему нужна, — хмуро бросил именинник. — Идет человек и не знает, что охраняет ту гору змей огнедышащий, а при нем в помощниках три злых великана. Нет, братцы, ненадежное это дело — добывать меч-кладенец! Не добыть ему этого меча — только голову напрасно сложит!

— Ты мне дорогу укажи, — сказал Муромец. — Дорогу-то знаешь?

Трое из ларца молчали, бешенно глотая ледяной рассол.

Наконец один из них отбросил пустой жбан, вытер ладонью рот и сказал:

— Дороги туда я не знаю, а вот того, кто может знать, подскажу. Емелю знаешь?

— Щучника что ли?

— Точно. Он, если сам не знает, у щуки спросить может. Дом у него крайний, большой, прямо у озера стоит. Щукой на на совесть срублен… Вот Емелю ты и спроси. А нам собираться пора.

— Куда заторопились? — с усмешечкой спросил Муромгц.

Ох, напрасно задал он этот вопрос! Трое из ларца повернулись к нему, одинаково недобро щурясь.

— Мы хоть и гулящие, да не пропащие! Не тебе одному за Русь душою болеть! Не тебе одному за нее в чистом поле кровь проливать!

— Добро! — усмехнулся Муромец. — Коли так, будет где на еще встретиться.

Садясь на коня, видел Муромец, как из ларца скалится конская морда. Трое из ларца не шутили, а деловито готовились к походу.

7. КАЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ

— Ваше Бессмертие, а ежели вам на выбор дать серебра мешок или Василису Прекрасную, что бы вы взяли?

— Конечно, мешок серебра! — не раздумывая сказал Кащей. — На что мне она, Василиса Прекрасная? Я с первой женой триста лет разводился и столетье имущество делил не для, того, чтобы новый хомут на шею повесить!

Кащей Бессмертный встал и бесшумно прошелся по залу.

Все вокруг сверкало, желтели лепные золотые украшения, разбрызгивали разноцветные искры драгоценные каменья. Сам Кащей Бессмертный в своем затрапезном черном одеянии, маленький и худой, казался чуждым этому великолепному дворцу. Тем не менее его главный Советник Хныга ловил преданными глазами каждое движение повелителя.

— Хватит о личном, — властно сказал Кащей. — Поговорим о деле. Что у нас с походом на Русь?

— Враждуры готовы, повелитель. Передовые отряды уже хозяйничают на Руси, захватывая в приграничных селах пленных и богатые трофеи. Ваш план выполняется, повелитель!

— А что с Защитниками? — спросил Кащей, разглядывая огромный бриллиант перстня на правой руке. — Что известно о Муромце, Добрыне и Поповиче?

Хныга ухмыльнулся. Эта часть доклада была ему особенно приятна.

— Лазутчику под видом Волхва удалось убедить Защитников, что для победы над вами им обязательно потребуется мечкладенец. Они отправились в путь, но я гарантирую Вашему Бессмертию, что до Поклон-горы они не доберутся. Пока нам удалось разобщить группу Защитников и до Поклон-горы каждый из них добирается самостоятельно. Смею обратить Ваше бессмертное внимание что моими усилиями в союзниках против Защитников мы имеем Моровую Деву, Вия-Истребителя и Лихо Одноглазое. К решению задачи нейтрализации Защитников привлечена ваша незабвенная родственница Баба-Яга. Огненному Змею и великанам охраны переданы приметы каждого из Защитников. Можете не сомневаться, Ваше Бессмертие, они не пройдут!

Кащей глянул на Хныгу острыми злыми глазами.

— Ты считаешь, что я уже сейчас от пограничных набегов могу перейти к открытому вторжению на Русь?

Хныга подобрался. Взгляда повелителя он вынести не мог и торопливо отвел в сторону свой единственный глаз.

— Ясно, — сказал Кащей. — На Русь ты мне идти советуешь, но в окончательной победе сомневаешься. Изменой попахивает, а? Что скажешь, Хныга?

Главный Советник торопливо заглотил воздух.

— Сомнение мое не от измены, а от усердного умствования, — ; заторопился он, сгибаясь под тяжелым взглядом повелителя. Войны с Русью еще никому не давались без труда, высочайший! Не поражения опасаюсь — трудностей, что нас в войне ожидают.

— Не блуди, — брюзгливо сказал Кащей. Наклонившись к Советнику, он принялся выворачивать костлявыми пальцами его ухо. — Говори прямо: сомневаешься в нашей победе?

Главный Советник ткнулся в ноги повелителя.

— Заревом славных побед освещена ваша жизнь, повелитель! Я верю единственно в ваш неповторимый полководческий гений. Но смею молить не посылать враждуров в битву, пока не придет весть о гибели Защитников. С их смертью падет последняя-преграда на пути ваших грядущих побед!

Кащей Бессмертный вытер руку о халат Хныги и на лице его появилось слабое подобие улыбки.

— Не спеши, говоришь? — Кащей пожевал синими губами. — Хорошо, я не буду спешить. Я привык ждать, Хныга. Этому меня научили в русских темницах. Я не стану спешить до конца этого месяца, но в конце его ты сообщишь мне, что Защитников больше нет, что дорога на Русь открыта для моих враждуров. Ты понял меня? — Бессмертный пнул Главного Советника носком сапога. — Иначе, как говорят на Руси, мой дорогой Хныга, наш меч — твоя голова с плеч! Действуй — злодействуй и моя благосклонность найдет тебя… — Кащей швырнул Советнику перстень с бриллиантом и тот торопливо поймал перстень, жадно целуя его.

— А не оправдаешь моих надежд…

Кащей подошел к окну дворца, любуясь открывшимся видом.

Он подозвал к себе Главного Советника, приятельственно положил ему на плечо костлявую руку. Хныга съежился под тяжестью руки повелителя, ибо тяжесть царской руки определяется не весом плоти, а полнотой власти и могуществом рукой владеющего.

Свободной рукой Кащей повел вокруг, указывая на черные колы вполукруг стоящие перед дворцовыми окнами. На отдельные колы были насажены человеческие головы. Кащей с улыбка оборотился к своему верному соратнику и спросил его:

— Какой кол тебе больше глянется, верный раб? Клянусь, для тебя я готов освободить даже занятое место!

— Я не тороплюсь, мой повелитель! — задыхаясь от ужас, ответил Главный Советник. — Мне кажется, что вам более пристало любоваться головами своих врагов, нежели верных слу Кащей усмехнулся.

— Эх, Хныга, — негромко и со странной интонацией произнес он. — Что ты знаешь о моих желаниях?

8. АЛЕША ПОПОВИЧ

Поеживаясь от холода, богатырь подошел к жеребцу, потрепал его по холке, заглянул в грустные карие глаза.

— Ну, что, чалый? — спросил Попович. — В путь?

Жеребец покосился на богатыря и неожиданно отозвался, скаля крупные зубы:

— Я тут ночью все раздумывал и решил, что нам следует расстаться.

Попович замер от неожиданности. Даже ночная встреча со Смертью не произвела на него такого впечатления, как внезапно заговоривший конь.

— Что это с тобой, чалый? — недоверчиво спросил богатырь.

— Давай, богатырь, прощаться! — упрямо продолжил жеребец. — Мне своей шкурой рисковать не хочется. Ты себе вторую жизнь отмерял, а мне каково? У нас, лошадей, этой жизни-то всего двадцать пять — тридцать лет. Так на что мне тратить золотые годы — на битвы ваши? Благородная задача, нечего сказать, — конский пот под седлом проливать! Мне с жеребятами повозиться хочется, с кобылой на лугу поиграть, а ты меня в бока острыми шпорами, да до крови! Нет уж, уволь! — жеребец гордо вскинул морду. — Должно же и у нас какое-то достоинство быть. Хватит! Воюйте себе потихоньку, бейтесь на мечах, — ваше дело, коли горсткой такой в мире жить не хотите. Я-то при чем? Мне-то за что все тяготы вашей жизни сносить?

— В конце концов ты обязан… — начал растерянный Попович, но жеребец его прервал: — Чего я обязан? Это ты обязан обо мне заботиться. А ты вместо этого готов мною рискнуть, чтобы самому в живых остаться. Правильно ворон тебе говорил: а ты коня спросил? Конь ему, видите ли, не дорог! Ну, спасибо! Сколько раз я тебя из битв живым выносил, сколько раз тебя выручал, сколько врагов вот этими копытами залягал. Хватит!

Жеребец дернул крупом, сбрасывая с себя вьюки и распущенное на ночь седло. Попович изумленно наблюдал за жеребцом.

— Прощай! — жеребец мотнул мордой, взмахнул хвостом и направился к выходу.

— Куда же ты? — растерянно крикнул вдогонку Попович.

Конь глянул на богатыря, изогнув красивую гибкую шею.

— Прощай, Алеша. Есть тут одна долинка. Голубая вода, изумрудная трава, желтый песок и целое стадо молодых кобылиц. Я, может, всю жизнь об этом мечтал!

Дробный стук копыт затих вдали. Пророчество, начертанное на камне, сбылось самым неожиданным образом. Попович загасил костер, связал воедино дорожные сумы и седло, взвалил скарб на плечи и двинулся по потемневшему снегу туда, где ослепительной полоской скалил зубы далекий перевал.

9. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ

Змея-Горыныча он увидел издалека. За валунами горбилась перепончатыми зелеными крыльями массивная туша. Слышались взревывания и в небе поднималась сизая гарь.

Добрыня привязал коня к дереву и начал медленно подходить к чудовищу. Обращению с ними Добрыня научился еще под Киевом. До чего же коварные были твари! Для них главное было — добраться до встречного смертного боя с богатырем, а там хоть все три головы теряй! И ведь не в богатыря метят, в первую очередь коня сожрать норовят!

Выглянув из-за валуна, Добрыня увидел, что со Змеем-Горынычем не все в порядке.

Змей страдал. Он приподнял припухшие веки всех трех голов и мутно глянул на богатыря. Две головы бессильно упали на зеленые когтистые лапы, а средняя голова оборотилась к Добрыне.

На поддерживающей ее шипастой шее задергался кадык и Горыныч хрипло спросил:

— Биться хочешь? Погодил бы с битвой. Пивка бы сейчас для поправления здоровья…

Добрыня усмехнулся, вложил меч в ножны, подошел ближе.

Горыныч страдальчески смотрел на богатыря уже в три пары глаз.

— Уважь старика! Молиться за тебя стану!

— Где ж ты так? — сочувственно спросил Добрыня.

— Сосед треклятый, — горестно пояснила средняя голова. — У меня тут в соседях Зеленый Змий объявился. Приполз, гадениш, давай, говорит, знакомиться…

— Отравитель! — убежденно сказала правая голова.

— Сама виновата. — язвительно отозвалась левая. — Брагу вчера с кувшинами глотала, а сегодня виновных ищешь?

— Ох, замолчите! — Змей обнял среднюю голову перепончатыми крыльями. — Обе хороши!

— Добрынюшка! — обратилась средняя голова к богатырю. — Пособил бы лечению! Я уж тебе отслужу!

Добрыня сноровисто раскинул скатерть-самобранку, издавна служившую главной походной принадлежностью каждого витязя. Змей-Горыныч любовно осмотрел скатерть, пройдясь над нею всеми тремя головами.

— Закусь убери! — слабо сказала средняя голова. — С души воротит!

Когтистая лапа схватила кувшинчик с вином и средняя голова осушила кувшинчик в два длинных глотка.

Крайние головы завистливо вздохнули.

— Мучаемся все, — нервно сказала правая голова. — А похмеляется она одна!

Средняя голова опорожнила второй кувшин и увлажнившимися повеселевшими глазами глянула на богатыря.

— Ну, брат ты мой, — сказала голова прочувствованно. — Уважил! Выручил!

Крайние головы переглянулись.

Зеленые лапы схватили по кувшинчику, чокнулись ими, и каждая голова с жадностью припала к своему кувшинчику. Левая голова блаженно зажмурилась: в кувшине оказалась сладкая пенистая брага.

Правая голова сморщилась и долго сплевывала, выдыхая облака черной гари: в ее кувшине оказался чистый уксус.

— Не везет! — горько сказала правая голова.

— Помолчи! — осадила ее средняя и опять повернулась к богатырю. — Ты рассказывай, Добрынюшка, рассказывай. Зачем пожаловал, чего судьбу испытываешь?

— А чего мне ее испытывать? — удивился простодушный Добрыня.

— Меч на боку, кистень в руке, стрелы в колчане, голова на плечах.

— Была бы на плечах! — саркастически молвила обиженная правая голова. — Кабы не похмелье, ты бы живым не ушел! Помню я, кто моего брата со змеенышами в прошлом году потоптал.

— Слушай, — сказал Добрыня средней голове, — Ты извини, но мне кажется, что эта голова тебе совсем ни к чему. Лишняя она. Для нормальной жизни и двух голов достаточно.

— Что ты! — средняя голова испуганно закачалась. — Привыкли мы к ней за триста лет! Ты, Добрыня, на ее глупости не обращай внимания. Знаю я, что брат сам виноват был. Да сам знаешь: брат за брата не ответчик. Тут за родную голову боишься. Болтает невесть чего!

— Залебезила! — хмуро и упрямо сказала правая голова. — Как в бой с богатырями кидаться, так мне первой. А разговоры разговаривать, так глупа, значит, необучена. Тебя саму-то спасает, что из трех путников, что столетие назад съели, тебе ученый философ попался, а нам — крестьяне простые!

— Да помолчи ты! — обозлилась средняя голова. — Не то я уши тебе покусаю! Лучше молчаливой на шее торчать, чем говорливой в траве валяться!

Добрыня с интересом наблюдал за перепалкой голов, уже скалящихся друг на друга. Перепалка разгоралась и богатырь понял, что эта ссора может затянуться.

Он вспомнил, как подобная ссора голов Киевского Змея сорвала заключенное было перемирие. Все шло хорошо и Добрыня достал из сумы припасенныйзаранее договор. Змей сидел у скатерти-самобранки слегка осоловевший и всеми тремя головами выбирал кусочек полакомей. Иногда он вожделенно поглядывал на богатырского коня, но огромный и тяжелый кистень Добрыни смущал чудище, змей печально вздыхал и снова шарил голодными глазами по скатерти.

— Договорились? — спросил богатырь. — Подписываешь наше соглашение?

— Договорились, — согласилась левая голова. — Я на Русь отныне не ходок. Хватит мне и своих краев. Я думаю, Добрыня, что мы с тобой без борозды обойдемся?

— Вы лично как хотите, — внезапно заявила правая голова, а я такой договор подписывать не буду!

— Почему? — в один голос взревели изумленные товарки.

— А меня такой договор унижает. Что мне теперь и прогуляться по Руси нельзя? Я попутешествовать люблю, а меня за прогулку невинную под меч богатырский?

Разгорелась свара. Хорошо, что Добрыня не упустил момент, когда обозленная правая голова скусила благоразумную левую и одуревший от боли Змей кинулся в драку. Пришлось тогда Добрыне поработать мечом! В нынешней же мирной ситуации упускать инициативу богатырю не хотелось.

— Хватит вам, — сказал он и головы, прекратив перепалку уставились на богатыря. — Дело я в ваших краях пытаю. Кто из вас знает дорогу до Поклон-горы?

Змей-Горыныч гулко загоготал в две глотки. Правая голова молчала, смотрела презрительно. Отсмеявшись, средняя голова сказала:

— Вот уж действительно — пойди туда не знаю куда. Как же ты в путь отправлялся, дорогу не выяснив?

— Шутки шутишь? — нахмурился богатырь. — Лучше скажи, знаешь дорогу или не знаешь? Мне с тобой лясы точить некогда, дело ждет!

Горыныч улыбнулся в две головы, а третья пожевала губамии сказала неприязненно и брюзгливо:

— Не знаю. И никто не знает. Тут рядом деревня есть, так ты поезжай и спроси. Может кто и подскажет что-то.

Не знал Добрыня, что именно к правой голове, пока две ее товарки спали, подкатилась с тайным договором лазутчица Кащея Бессмертного. Не знали о предательстве и две другие головы, а потому спокойно наблюдали, как богатырь садится на коня и отправляется в путь навстречу смертельной опасности.

Богатырь скрылся из виду и средняя голова неприязненно спросила правую:

— Что ж ты так? Человек к нам со всей душой… Подлая ты, неприветливая!

— А ну вас всех! — сказала правая голова и сунулась под крыло подремать. — Подумаешь, приятеля нашли!

10. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Избу он нашел сразу. Добротностью своей выделялась изба Емели среди хибарок, рассыпавшихся по берегу озера.

Илья, пригнувшись, вошел в избу.

На печи лежал большой толстый мужик в красной рубахе и серых в полоску штанах. Закинув ногу на ногу, мужик разглядывал носок сафьянового сапога.

— Емеля здесь живет? — с порога спросил Муромец.

Толстяк, не торопясь, сел на печи, свесил ноги и внимательно оглядел богатыря. Закончив осмотр, мужик хмуро сказал: — Ну я Емеля. Чего тебе?

— Поговорить надо.

— Ты один? — зевая, спросил Емеля.

— Нет, со товарищами, — неизвестно зачем соврал Муромец.

— Вот между собой и поговорите, — заключил Емеля и принялся снова укладываться на печи.

— Ты бы встал, Емелюшка, — ласково посоветовал Муромец. — Не ровен час, придется тебе ночевать на печи, да под открытым небом.

— Это ты мне? — хозяина до того потрясло сказанное, что он снова сел на печи. — Это ты мне?

— Тебе, тебе, — терпеливо сказал Илья Иванович.

Полное лицо Емели от негодования стало красным, щеки затряслись и Муромец затревожился, чтобы хозяина удар не хватил.

— Шел бы ты по добру по здорову, — неприязненно молвил Емеля. — Хочется ведь здоровым уйти? Здоровьишко-то бережешь?

— А чего мне его беречь? — искренне удивился Муромец. У меня служба такая — не щадить живота своего.

Емеля поскользил по избе подозрительно добрым взглядом, остановил взгляд на прислоненной к стене жерди.

— Что ж, — покладисто согласился он. — Не хочешь добром и не надо.

Он что-то пошептал в кулак и неожиданно громко крикнул:

— А ну, дубинка, обломай ему бока!

В избе засверкали искры, жердь пошевелилась, нерешительно склонилась в сторону Муромца, покачалась и. бессильно упала в угол.

Рядом с упавшей жердью показалсь огромная замшелая щука.

Рыбина укоризненно поворотила острое рыло к Емеле и промолвила, широко разевая белую зубастую пасть:

— Окстись, Емелюшка! Годы мои не те, на богатырей с жердями бросаться. Пожалей старуху, ведь верой и правдой тебе двад, цать лет отслужила!

— Устала, матушка? — участливо спросил Муромец.

Щука поворотила рыло к богатырю.

— Вконец ирод измучал. Как словил меня в проруби, так и кончилась спокойная моя жизнь. То воды ему натаскай, то дров наруби, то сани за тридцать верст свези! — Щука выразительно вздохнула. — Дом построй, добра наноси, гвоздь последний и то мне забивать! Обленился, батюшка, до крайности. Да ты сам на него погляди! Где стать молодецкая? Жиром заплыл, живот ровно мошна у карася. По хозяйству палец о палец не ударит, все я отдуваюсь. И не поймет ирод, что мне на воздухе вредно! Марьюшка, жена его, что царских кровей, и та не выдержала. Лучше, говорит, за тридевять земель одной жить, чем в родимом царстве с ленивым боровом.

Емеля пытался что-то возразить, потом махнул рукой и снова залег на печи.

— Балуешь ты его! — укорил щуку Илья.

— Так ведь слово нами дано, — оправдывалась щука. — Нами дано, да не нам назад забирать. По волшебному укладу данное слово положено честно сполнять!

— Отдыхай, матушка, — ласково разрешил богатырь. — У нас с Емелей разговор один намечается. Ты, Емеля, как — поговорить желаешь или сначала силой помериться думаешь?

Емеля хмуро сплюнул и полез с печи, колыхая ожирелой статью.

— Чего там силой меряться, — встал он перед богатырем. — Давай разговоры разговаривать.

— Дорога к Поклон-горе тебе не знакома?

— Не знакома, — буркнул Емеля и глянул на щуку. — Может она знает?

Щука удобно расположилась в ушате с водой, окунула в студеную воду рыло и снова высунулась:

— Сведу я тебя, батюшка, с хорошим человеком. Слыхал про Симеона и его Летучий Корабль?

— Слыхал, — отозвался Илья. — Да думал, что сказки это.

— Самое что ни на есть самоделишная быль, — уверила щука. — Симеон-то сейчас по ту сторону обретается. Корабль свой летучий чинит. А уж грамотнее и более знающего, чем он, я и не ведаю.

Муромец оглядел избу. Емеля уже снова забрался на печь и трудно засыпал, подперев отвисшую щеку полной рукой.

Богатырь оглянулся на щуку.

— Что ж, — сказал он. — Веди меня к Симеону.

11. АЛЕША ПОПОВИЧ

Солнце уже скрылось за горизонтом.

На проезжем тракте за темным полем скрипели запоздалые возы.

Цыган Болош вышел из шатра, глянул из-под руки на яркую звезду у горизонта и шагнул к костру, у которого Алеша Попович на разостланной худой овчине перебирал узелки с пожитками. Попович, нанимась в услужение к цыгану, переоделся, спрятал доспехи в дорожные сумы и был сейчас похож на простого селянина.

Под видом батрака нанялся он к цыгану, уговорившись получить от того коня за недельную службу.

— Закипела вода в котле? — спросил Болош.

— Закипает.

— Хорошо, — кратко молвил цыган. — Жди.

Попович проводил цыгана взглядом. Непонятен был ему Болош. Заставил посреди степи в котле пустую воду греть, а зачем? Говорят, цыгане в волшбе сильны, с чертом знаются. В детстве у Алеши зубы болели. Позвали к нему старую цыганку. Лицо у нее было маленьким, сморщенным, а на нем угольями глаза горят. Зашептала, забормотала цыганка заклятия, плюнула в сторону, а у Поповича боль сняло как рукой.

Может и Болош волшебные средства знает?

Очнулся Алеша от раздумий, а цыган уже снова у костра черной тенью стоит, на Поповича внимательно смотрит, точно мысли его прочитал.

Разложил Болош на платке пучки разных трав, что в степи им собраны были. Встал с колен, отряхнул приставшие былинки, заложил пальцы в рот и оглушил степь пронзительным свистом.

Сел у костра и снова травы перебирает узловатыми пальцами.

— Свистел-то зачем?

— Придет время, узнаешь.

А над землей уже месяц повис и черное небо звездами высветилось. Пролился через бездну неба от горизонта к горизонту молочный и извилистый Чумацкий тракт.

Попович прислушался. Показалось ему, что на., степью шорох стоит, словно ветер сухую траву колышит. Нет, тишина… Почудилось, верно.

Огляделся Попович и сердце от страха сжалось, холодок по спине пробежал: прямо к костру со всей степи ползучие гады собираются. Подползет гад к костру, совьется кольцом и глядит на огонь немигающими глазами.

— Змеи, — шепотом сказал Попович. — Слышишь, Болош, змеи кругом.

Усмехнулся цыган в бороду, встал и говорит: — Крышку с котла снимай, парень.

А сам вокруг костра пошел, гадов собирать. Поднимет ядовитую тварь за голову, пошепчет что-то над ней и несет, словно сонную, да в котел с кипящей водой швырет.

Покидал гадов в котел и начал в кипящую воду пучки трав опускать. Каждый пучок поднесет к носу, понюхает, оглядит перед тем, как диковину редкую.

Поплыл над степью дурманный запах.

А Болош раскрыл суму и бросил в воду летучую мышь, птичьи тушки, сушеных лягушек и большую черную усатую голову сома.

Оглядел цыган молочно светящийся месяц и говорит своему батраку:

— Вари похлебку, пока месяц за деревья не зацепится нижним рогом. Да не вздумай попробовать — в страшных муках умрешь!

Сказал и к себе в шатер ушел.

Варит Попович цыганскую похлебку и размышляет.

Ой, крутит цыган! Чего ради похлебку змеиную варит? Неужто самому жить надоело? Яд он и есть яд. На всех одинаково действует. А коли ж так, то нет в цыганских словах ни капельки правды, притворство одно.

Варит Попович похлебку, а Болош в шатре храпит. Да так храпит, что звезды с небес осыпаются.

А летняя ночь коротка. Просвистели во тьме летучие мыши, возвращаясь на свой дневной ночлег. Прокричал где-то заунывно и хмуро невыспавшийся козодой, летящий домой из деревенских хлевов. И месяц низко спустился, почти уже касаясь нижним рогом темных деревьев. Лег Попович, руки за голову заложил, на звезды смотрит.

Не может быть, чтобы цыган котел споганил лишь для того, чтобы утром над батраком посмеяться. Цыгане народ практичный, золото на возах возят, а детей в тряпье одевают, милостыню просят да за жен дорого дают. И загадал Попович про себя: упадет сейчас звезда — пробовать ему цыганскую похлебку, не упадет — так и судьбу ни к чему испытывать. И только Попович загадал это, как большая звезда лучисто прокатилась по всему небу к чернеющему лесу.

А месяч как раз нижним рогом деревьев коснулся. Вот-вот Болош в шатре проснется.

Откинул Попович крышку, зачерпнул из котла жуткое варево, да едва не выплеснул назад от отвратности. Но не в силах русская душа от принятого однажды решения отказаться! Прости своего сына, мама! Спаси его Смерть! Припал Алеша губами к ковшу.

И ничего не случилось. Только по жилам огонь разлился.

Вытер Попович ковш насухо, прикрыл котел и пошел будить цыгана. Цыган из шатра вышел и первым делом на месяц уставился.

— Добро! — сказал Болош батраку. — В самый раз поднял!

Подошел к костру, заглянул в котел, принюхался, жутко двигая смолистой бородой.

— Подай-ка мне ковш, слуга мой разлюбезный!

Оглядел ковш внимательно, уставился на батрака злыми глазами.

— Признавайся, вражий сын, отведал похлебку?

— Была охота гадов глотать! — отозвался Попович. — Жри его сам, свое варево!

Засмеялся цыган, зачерпнул ковшом из котла, выцедил медленно варево, а котел опрокинул. Вспыхнула земля адским пламенем, высвечивая степь и черную кряжистую фигуру колдуна.

Где-то в далекой деревне проголосил в первый раз петух.

Цыган вздрогнул.

— Ладно, — сказал он. — Ты свою службу справил и я обещание выполню. — Выбирай себе любого коня. Вон они в степи пасутся.

Пошел Попович коня себе выбирать.

Идет и слышит тоненький голосок: — Смотри, Алеша, берегись колдуна!

Оглянулся богатырь — нет никого! А колдун-тут как тут.

— Чего остановился? Услышал что?

— Никак возы по шляху едут?

Цыган прислушался, наклонился, выдернул из земли малую травинку и сказал с облегчением:

— Показалось тебе!

Пошел Алеша дальше и слышит:

— Берегись колдуна, Алеша!

Оглянулся Попович — нет никого! А цыган снова рядом. Кустик из земли вырвал, глядит подозрительно.

— Опять чего померещилось?

— Никак журавли полетели?

Глянул Болош в небо, вздохнул с облегчением.

— Не журавли то, а утки летят.

Пошел Попович дальше.

Пришел он к пасущимся коням, взял одного за шелковистую гриву и слышит:

— За наградой пришел? Хорошо, что меня выбрал. Уж я-то не оплошаю, быстро с тобой разделаюсь!

Оставил Попович коня, других ищет. А цыган опять рядом:

— Чего смотришь, высматриваешь? Конь не по нраву?

— Хромает он вроде.

Подошел Алеша к другому коню и слышит:

— Садись, холоп! Покажу я хозяину, как со всяким сбродом расправляться умею!

Шагнул Попович мимо, а цыган тут как тут.

— И этот конь не приглянулся?

— Запален он вроде, дышит с хрипом.

Подошел Алеша к третьему коню и услышал:

— Молодец, что меня выбрал! Я тебя от колдуна вмиг умчу и сам от него избавлюсь.

Взял Попович повод коня, а колдун уже рядом, скулы желваками ходят:

— Раздумал я коня тебе давать. Лучше выкуп за него возьми.

Оседлал Попович коня, перекинул через конский круп переметные сумы и говорит цыгану:

— Уговор дороже денег, Болош! А что до выкупа, то возьми ты золото себе, мне конь дороже золота.

Колдун зубами заскрипел:

— Постой! Скажи правду: отведал похлебки?

Сел Попович в седло и засмеялся в лицо колдуну. А над землей уже улыбался розовый рассвет, бежали в леса черные тени, прятались в дуплах ночные страхи и ужасы, таяла в нарождающейся небесной синеве звездная тьма.

И в это время в третий раз прокричал далекий петух, возвещая, что кончилось время творить черное зло.

12. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ

Мрачна и безлюдна была деревня.

— Что у вас так тоскливо? — спросил Добрыня, усаживаясь на скамью в горнице.

Хозяин не успел ответить богатырю. У избы, что стояла рядом с домом старосты, в крик завопили бабы. Добрыня шагнул к окну. Из дома выносили покойника угрюмые мужики.

— Моровая Дева у нас объявилась, — сказал подошедший староста. — Одно горе теперь у нас. Езжал бы ты, молодец, чтобы несчастье на себя не накликать.

— Не затем мне меч вручали, чтобы бегал я от девки беспутной, — сурово сказал Добрыня.

— Слушай, отчаянная голова, — старец горько усмехнулся. — Объявилась она у нас месяц назад. Ликом Дева страшная и жуткая. Бродит она по улицам, обходит дома. Перед каким и остановится. Просунет руку в дверь или окно, махнет красным платком и в доме зараза смертельная селится. Полдеревни уже вымерло, а живые ставни и двери наглухо затворили и выходят лишь когда Дева на отдых удаляется.

— Как же вы погань такую терпите? — гневно изогнул бровь богатырь. — Иль смелых в деревне не осталось?

— Жить-то каждому хочется, — вздохнул староста.

— Выгоню я эту гадину, — твердо пообещал Добрыня.

— Дева эта племянницей самой Смерти доводится, — пожевал синие губы старец.

— А хоть черту! — раздраженно сказал Добрыня. — Что теперь — ждать пока она всю деревню насмерть уходит?

В это время за окном раздались крики. Добрыня снова бросился к окну. Люди на улице разбегались по хатам и улица пустела на глазах.

Староста тронул богатыря за плечо.

— Дай, богатырь, ставень прикрою!

— Погоди, — сказал Добрыня. — Ты в горницу иди, пока я с ней тут потолкую.

Странная процессия двигалась по улице. Впереди шла уродливая женщина в красном сарафане. Лицо ее заросло рыжими волосами. В руках женщина держала красный платок. За нею двигались кошмарные создания. Вид их был столь ужасен, что от одного взгляда на них сердце останавливалось.

Добрыня сел у окна, распахнув его настежь, меч на колени положил в ожидании.

Тяжелые шаги приблизились.

— Эй, старец! — воющим голосом произнесла Моровая Дева. — Вот я и поймала тебя, старец. Где же твоя осторожность?

Добрыня молчал.

— Видать, свеча твоя догорает у тетушки, — удовлетворенно провыла Моровая Дева. — Время твое пришло! Знаешь, старец, почему тебе умереть надо? — продолжала жуткая воительница. — Нельзя тебе с Добрыней из Киева встречаться. Обещала я Кашею Бессмертному, что сначала тебя, а потом и его к тетке в гости отправлю. Ну, прощай, старец!

В окно просунулась мохнатая рука, сжимающая пальцами красный платок. Добрыня резко вскочил, ударил по руке заготовленным мечом. Кисть, сжимающая платок, упала в горницу, а за окном раздался леденящий душу вопль. Пять отрубленных пальцев метнулись было по комнате серыми крысами, да не миновали тяжелых сапог богатыря. Красный платок зашипел, превращаясь в огромную змею с монашеским клобуком у головы. На капюшоне страшно светились глаза. Снова свистнул богатырский меч и гад, рассеченный разом на семь кусков, разметался по комнате. За окном послышался топот разбегающегося в страхе войска Моровой девы. Добрыня сел, вытирая пот с лица, потом тяжело поднялся, покидал дохлых тварей в окно, поддевая их острием меча.

Моровая Дева за окном страшно завыла: — Добрыня! Отдай мою руку, Добрыня!

— Собирай! — сказал богатырь. — Вон она под окном валяется!

В окно заглянула уродливая жуткая морда.

— Догадалась я, что ты это, — скрипнула зубами Моровая Дева. — Ну ничего! Встретимся еще, Добрыня! Ох, встретимся!

Страшное лицо Моровой Девы исчезло, а в избу шаркающе вошел староста. Не в горнице староста сидел, в погребе отсиживался. Глянул старец на богатыря и в ужасе отпрянул от него: — Что с тобой?

— Что, — не понял Добрыня.

— У тебя все лицо в крови!

— То не кровь, — сказал богатырь. — То слезы ее злые!

13. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Муромец ехал вдоль берега, а рядом в воде плыла щука.

— Недалеко теперь уже, батюшка! — слегка задыхаясь говорила богатырю щука. — Повернем во-о-о-н за тот мысок, а там и кораблик Симеона виден будет!

При этом щука не забывала перехватывать больших белобрюхих лягушек, что в изобилии прыгали в воду из-под копыт богатырского коня.

Открылась заводь. На поверхности ее плавали широкие зеленые листы кувшинок. На одном из листов сидела печальная лягушка с маленькой золотой короной на голове. Заметив Муромца, лягушка начала размахивать большой красной стрелой, которую она держала в передней лапе.

Щука вздохнула.

— Царевна-лягушка, — объяснила она богатырю. — Пустил кто-то на прошлой неделе стрелу, вот и дожидается теперь своего суженого!

Заметив, что богатырь проезжает мимо, лягушка поскучнела, сунула стрелу под лист кувшинки и сама спряталась в цветок.

За поворотом открылся широкий плес. Рядом с песчаной косой стоял Летучий Корабль. На мачте болтался под ветром флаг, украшенный большим красным кругом.

Тощий, долговязый и лысый человек смотрел от корабля из-под руки на приближающегося путника.

— Здравствуй, Симеон! — радостро вскричала щука, — С рывалкой не помочь? Я мигом — только сеть расставляй!

— На уху и так хватит, — рассудительно сказал лысый человек.

— Чего зря рыбу переводить? Разве что окуньков бы с десяточек. Или щучку какую, вроде тебя, старая!

— Все бы тебе шутить! — укоризненно сказала щука. — А я к тебе человека по делу привела!

Илья принялся расспрашивать Симеона о дороге к Поклон-горе.

— Поклон-гора… — раздумчиво сказал корабельщик. — И название знакомое, а в списках моих не значится…

Пока богатырь разговаривал с корабельщиком, а щука блаженствовала на мелководье, из зарослей камыша вылез волосатый и бугристый от мышц водяной, спустился к стоящему у отмели кораблю и принялся возиться у его руля, проделывая непонятные манипуляции.

— Да что гадать-то, — сказал Симеон. — Корабль на ходу. Летим, Илья Иванович! И мир посмотришь, и искомое найдешь. Должна по моим рассуждениям Поклон-гора быть приметною. Путников на земле много, подскажет кто-нибудь нам дорогу. Летим? Или ровеешь от родимой земли оторваться?

— Летим! — решительно согласился Муромец. — Русского витязя ничто испугать не может!

— Вот и складненько, — высунула Из воды свое рыло щука. — Богатырям — путь неблизкий, а мне к Емеле пора.

— Бросила бы ты его! — с сердцем сказал Муромец. — Ведь ты из него приживальщика вырастила!

— Пропадет он без меня, — сказала щука. — А я уж к нему и привыкла!

Выплыла щука на быстрину и принялась глядеть, как богатырь коня на корабль заводит.

Плавно распустились белые паруса, надулись от ветра, и Летучий Корабль медленно и величаво поднялся в воздух.

— Спаси вас бог, касатики, — прошептала щука и, ударив хвостом ушла на глубину.

Щука не видела, как от уже высоко поднявшегося корабля отделилась и камнем понеслась к воде неуклюжая мохнатая фигурка, ударилась больно о воду и застыла на поверхности волосатым островком.

И на Летучем Корабле никто не заметил случившегося.

14. АЛЕША ПОПОВИЧ

Коротка сказка, да долог путь богатырский.

Расставшись с колдуном, ехал Попович по земле русской среди дубрав зеленых, степей широких да гор высоких. Встречались ему путники да калики прохожие, но никто не мог указать богатырю дороги к Поклон-горе.

В странствиях и узнал Попович, что обрел он дар случайный да благодатный. С глотком похлебки змеиной стал он понимать языки птиц и зверей, и гадов лесных и степных, и трав, и рыб бессловесных. Аи да похлебку сварил колдун!

Вечерами у костра беседовал богатырь со своим четвероногим другом.

Был тот еще жеребенком украден из конюшни далекого степного богатыря и пять лет денно и нощно провел в услужении у злобного колдуна. Подрядился Болош перед Кащеем Бессмертным погубить богатыря русского, да понадеялся на двух своих злых и коварных жеребцов, отпустил Поповича в целости и тайну похлебки змеиной не сохранил. К Кащею же идти боится — у злой силы всем неудачам один ответ — смерть! Вот и рыщет Болош волком лесным по следам богатырским, выжидая удачливый час для нападения. Стрелы простые да меч богатырский ему не страшны.

Опасна ему лишь стрела, изготовленная из ростка терпи-дерева, что пробивается из земли за час до дождя с градом. Знал бы Болош, что Попович такой стрелы не имеет, напал бы давно на витязя. Но знает колдун, что тайна эта коню ведома, боится колдун, что с подсказки коня Попович такой стрелою уже завладел.

Клянет себе Болош, что не распознал в батраке своем богатыря русского, иначе давно закрыл бы Попович свои ясные очи.

Ясным днем, когда солнце уже близилось к победью, выехал Попович в чистое поле. Видит богатырь — у леса близкого деревущка стоит, вокруг поля засеяны, в чистом поле старец стоит, посох в руках держит.

Катится к старцу от горизонта черная точка. Приблизилась — стала всадником на сизом коне. Закричал всадник старцу: — А ну, пропусти!

— Не пущу! — твердо отвечает тот.

Вскрикнул всадник отчаянно, повернул коня и исчез.

Видит Попович — близится от горизонта белая точка. Стала ближе — обернулась всадником на белом коне. Закричал всадник звонко и весело:

— Старец, пусти!

Убрал старец посох, обернулся всадник белой тучею и пролился над полем чистым дождем с градом.

Потемнела земля, а у ног коня богатырского зазеленел длинный стебель, вытягиваясь в одночасье к небу.

Топнул богатырский конь, ударил копытом.

— Гляди, Алеша, вот оно — терпи-дерево!

Изладил богатырь из длинного побега стрелу с каленым стальным наконечником, приладил оперение из гусиного пера, покрасил его в красный цвет, чтобы стрела приметней была, и вложил ту стрелу в колчан.

Веселее стал мир после дождя. Въехал Попович в лес, дождем омытый, а на старом высохшем от времени дубе стрекочут двеболтливые сороки:

— Гляди, кума, богатырь!

— Тоже видать на Поклон-гору идет!

— Вот глупый.

— Да не он, кума, глупый, а Кашей хитрый. Обманул проклятый богатырей. На погибель свою одни едут. Даже если меч-кладенец раздобудут, не спасутся тем мечом от Кащея.

— А говорят, что владеющий тем мечом непобедим!

— Простым людом непобедим, — согласилась вторая сорока. А для Кащея Бессмертного, что кладенец, что простой меч. Далеко за морями его смерть запрятана.

— Тише, кума! — упрекнула болтушку собеседница. — Не ровен час Кащей или его прислужники услышат! Хорошо если без хвоста останешься, хуже — жизни лишишься!

— Кто ж меня услышит в дремучем лесу? Соглядатаи Кащеевы лесов стерегутся, богатырей опасаются. Кому охота за чужого дядю жизни лишаться? Ты слушай. Есть на море-окияне остров, прозываемый Буяном. На том острове одинокое дерево растет, наши его дубом называют, но правильно дерево то пальмой прозывается. На дереве том висит сундук, в сундуке — зверь невиданный с четырьмя руками и без ног, в нем утка сидит, в утке той — яйцо, а в яйце том и запрятана кащеева смерть…

Трррр! — испуганно застрекотала сорока и рванулась, оставляя в зубах у подкравшегося волка длинные черные перья. Волк почувствовал взгляд человека, обернулся к богатырю, уставился на него зелеными глазами и лапы поджал для прыжка. Сама оказалась стрела заветная в руках богатырских! Свистнула тетива, запела стрела, опрокинула на спину оборотня. Забился волк со стрелою в боку, все пытался вырвать ее из тела, а потом вытянулся, глаза его остеклянели, и обернулся волк колдуном, Застыл цыган Болош на траве, глядя в небо неподвижными и злыми глазами.

— Славный выстрел, — повернул морду к богатырю конь. — Одним врагом меньше.

Сороки спустились ниже, с интересом разглядывая богатыря.

— А ты говорила, что жизни лишусь! — упрекнула товарку словоохотливая сорока. — Вот они, Защитники! Теперь ему один путь: через горное ущелье да к заколдованному городу. Найдет мудреца — все дороги узнает.

15. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ

Выбрал дорогу — нечего горевать!

И путь светел — да опасен, и дорога пряма — да злодеи на ней поджидают.

Ближе к ночи выехал Добрыня на малую поляну дремучего темного леса. В чащах огоньки злые горят: то ли звери прячутся, то ли тати лихие поджидают.

Стоит на поляне избушка покосившаяся. Вокруг избушки изгородь из огромных потемневших от времени костей. На иных костях черепа насажены вместо светильников, из их пустых глазниц колдовской огонь горит, голубым дрожащим светом все вокруг освещает.

— Есть кто-нибудь? — крикнул Добрыня.

Только эхо из чащи ему отозвалось.

Слез богатырь с коня, подошел к избушке, а входа найти не может.

— Избушка, избушка! Стань к лесу задом, а ко мне, добру молодцу, передом, — просит богатырь.

Заскрипела изба, пошевелилась. Показалась из-под гнилых досок куриная лапа, загребла землю, и избушка с квохчущим звуком поворотилась.

Вошел Добрыня в избу.

Сидит у окна седая древняя старуха, кудель прядет. Рядом огромный черный кот дремлет лениво. Над головой старухи филин на жердочке нахохлился, глаза прикрыл.

— По добру, по здорову ли, бабушка! — поздоровался Добрыня — Фу-фу-фу! — старуха отложила кудель. — Давно я русского духа не слыхала, а нынче русский дух сам в избу лезет!

— Откуда будешь, добрый молодец, куда путь держишь, как зовешься — прозываешься?

Сел Добрыня за стол, рассупонился, отвечает старухе:

— Ты бы, прежде чем спрашивать, баньку истопила, накормила бы меня, напоила, а потом и разговоры вела!

Старуха усмехнулась, показав желтый клык.

— И спрашивать нечего. Вижу, что с Руси! Баньку, говоришь? Накормить, напоить? Давай с этим погодим чуток. Было тут на днях Лихо Одноглазое. Спрашивало все — не проезжал ли мимо богатырь русский по прозвищу Добрыня Никитич. Уж не про тебя ли спрашивало?

— Лихо, говоришь? — Добрыня бросил пояс с мечом на стол. — Пусть даже Лихо. А кормить путника тебе, старая, по законам дорожным положено. Давай, бабуся, как говорят, что есть в печи, все на стол мечи!

— Иванушка там у меня, — скучно сказала хозяйка. — Что у Яги в печи? Окромя Иванушек и нет ничего.

Рука Добрыни сама к мечу потянулась.

— Да шучу я! — торопливо сказала Яга. — Откуда в нашей чащобе Иванушки? Что мне и пошутить нельзя? Только вот тебе обед сытный, а мне за то — смерть лютая. Лихо Одноглазое узнает, что приветила я тебя, и избу спалит, и меня на кол посадит.

Добрыня усмехнулся.

— Выходит, что ты Лихо больше, чем меня опасаешься?

— А как мне лиха не бояться? Ты ж с Защитников, а Лихо? Тварь залетная, переметная, с кем стакнется, тому и служит. Ведь и меня шпински зазывало!

Сказала, а сама на костяной ноге ковыляет, горшки из печи носит, и на меч богатырский украдкой косится.

Рассудила себе, что Лихо далеко, а Добрыня-то рядышком.

Не стоит судьбу испытывать; живи, как жизнь повернется.

Поел Добрыня и начал рассказывать Яге про себя, про путь свой неблизкий. Пригорюнилась старуха: привычно ей под властью киевской жить — хоть и туго, а дышать-то можно. А ну Кащей воцарится? Знала ведь Яга своего родственничка, ох как знала!

Сам нежитью на земле обретается, и другим спокойствия не дает. Уж лучше на богатырей надеяться, авось победят они и жизнь прежняя потянется. А придет Кащей к царствию, так и жить незачем — все одно его враждуры да соглядатаи замучают, измену выискиваючи!

— Дорога к Поклон-горе и мне неведома, — сказала Яга. — Но скажу тебе так, богатырь, на какой дороге тебя Лихо Одноглазое ждет, та дорога и ведет к Поклон-горе! Ложись, Добрынюшка, спать. Утро вечера всегда мудренее. Отдохнувшему богатырю и путь короче вдвое.

Прилег Добрыня Никитич на жесткой неудобной скамье, а Баба-Яга во двор вышла. Черепа освещали лес синим пламенем, в прорехах черных облаков тускло высвечивала Луна, и Яге показалось, что кто-то наблюдает за ней сверху. Захотелось Яге в избу вернуться, запереться на все засовы. Но коль назвался груздем, надо полезать в кузов!

Выкатила Баба-Яга ступу, уселась в нее, взмахнула метлой, и, повинуясь волшебному знаку, ступа взвилась в черное небо, просыпаясь вниз синими скрами. Мелькнула ступа под облаками и помчалась Яга по неведомому тайному маршруту, оставив в ночи темную квохчущую сонно избушку и спящего в ней богатыря.

Было видно, что торопится Яга обернуться назад затемно; ночь же уже шла к исходу и в деревенских курятниках готовились возвестить наступающий день рыжие петухи.

16. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Хорошо стоять на палубе обдуваемого ветрами корабля!

Плыли вдоль бортов белые облака, сверху светило солнце, и странно было видеть в черно-фиолетовой бездне немигающие звезды. Среди облаков беззаботно носились громовики, сталкивались с шумом на кулачках, разбрасывали вокруг фонтаны искр, проскакивали, хвастаясь друг перед другом ловкостью, среди мачт Летучего Корабля, дразнили его пассажиров.

Летучий Корабль, повинуясь Симеону, спустился ниже и пробил облако. Внизу лежала земля, похожая на пеструю шкуру волшебного зверя, голубыми венками темнели на ней ручейки, реки да озера, квадратами зеленели луга и засеянные поля, чернели жилами степные дороги, и мягкой серебристой рухлядью стелился вокруг дорог ковыль, сквозь который полыхали голубые звездочки васильков.

— Красиво! — гордо спросил Симеон, словно сам он создал этот чудесный мир.

— Красиво! — искренне подтвердил Муромец, чувствуя легкое головокружение от случившейся перед ним высоты.

— Летим к югу, — сказал Симеон. — Я точно помню, что там есть горы. Мы там были в прошлом году.

По палубе скользнул легкий ветерок.

— И ветер попутный! — обрадовался корабельщик и поторопил рулевого: — Ну, что ты там копаешься? Поворачивай к югу!

— Руль не слушается! — натужно отозвался рулевой.

— Долетались! — растерянно сказал Симеон, глянув искоса на богатыря. — Мы теперь одному ветру подвластны! Даже на землю опуститься не сможем!

Илья сел на дубовую скамью: вот и случилось!

— Не бойся, Илья, — по-своему понял богатыря корабельщик. — Когда ни то приткнемся к горе, бросим якорь и починимся. Одно хотел бы знать — что за нечисть корабль повредила? И кому эта порча надобна?

А в облаках над Летучим Кораблем развились неугомонные: в стороне от парусника тянул в сторону горнoй ряды перепончатокрылый китайский дрaкoн; промчались в сторону синеющего на горизонте моря две соблазнительно голых ведьмы, и запоздавшая Баба-Яга укоризненно сплюнула при виде ведьм, погрозила хохочущим красоткам костлявым кулаком и медленно спланировала в самую чащу раскинувшегося внизу леса.

Симеон тронул богатыря за плечо.

— Беда бедою, — невесело пошутил он, — а обедать надо. Закусим, чем бог послал, Илья Иванович?

— Ну, что ж, — Муромец встал, оглядел проплывающие под кораблем просторы. — Угощай, корабельщик, воздушными разносолами!

17. АЛЕША ПОПОВИЧ

Город винтообразно поднимался по склону горы к вершине.

По узкой тропе невозможно было проехать на коне и богатырю. пришлось спешиться. Окрестности города заросли сорной волчец-травой и среди травы копошились всяческие гады, похожие на копны сена: одни свистели, другие шипели, третьи испускали студеный холод. Заметив богатыря, все это воинство обратилось в бегство.

Алеша подошел к великому по размерам змею, что лежал вокруг города и спал. Через змея была положена лестница из кипариса и по лестнице той было три надписи на разных языках и на русском гласила: «Вступай смело!» Попович вступил на лестницу и вошел в город, в котором не было жителей. Ворота в церковь трех отроков были открыты.

Богатырь привязал на площади коня, вошел в церковь и она наполнилась благоуханиями и дымами. В глубине церкви кто-то пел заунывно и невесело. Попович, пошел на звуки и вышел в зал. На столе белого бархата лежали гусли, дубинка, ковер диковенный и сапоги с высокими голенищами.

За столом сидел чернец и внимательно разглядывал лежащие перед ним предметы. Вид у монаха был растрепанный и все его поведение свидетельствовало о сильнейшем душевном волнении.

Иначе зачем бы чернецу смеяться и постукивать себя по лбу?

— Безумец! — сказал чернец отсмеявшись. — Хотел я алгеброй гармонию проверить… Проверил. Ну и что? Сапоги-скороходы. Видно, что сапоги. А почему скороходы? Какие свойства обуславливают скороходность данной пары сапог? Фасон обыкновенный, материал тоже, а скорость необычайная. Бред какой-то! Или дубинка-самобой. Из дуба рублена, на земле таких дубинок — пруд пруди. Что ее в воздухе держит? Что обеспечивает избирательность и прицельность удара? Глаз-то она не имеет! Что же обеспечивает ее самобойность?

Попович изумленно слушал чернеца. Диковинные слова тот говорил, диковинные дела измысливал.

— Ведь действует все, действует! — чернец вскочил на ковер, взмыл на нем в воздух, описал круг по залу и вернулся на место. А как действует? У птицы крылья есть, они ее в воздух поднимают. А что заставляет летать эту старую тряпицу? И шерсть обычная и краски простые, а — летает!

Чернец уселся за стол, потянул к себе зазвеневшие гусли:

— Самоплясы… Я понимаю, что они играют. Но каким фокусом они народ заставляют плясать?

Он тронул струны и гусли заиграли сами по себе. Попович почувствовал, как непреодолимая сила сгибает одну его ногу, другую, выворачивает неестественным образом руки… и богатырь против воли своей пустился вприсядку вокруг выделывающего коленца чернеца. Буйное веселие завладело Алешей, чернец же, нисколько не удивившись его появлению, с придыханием объяснил Поповичу:

— Жизнь свою положил, чтобы разобраться почему ковер-самолет по небу летает, сапоги-скороходы куда хочешь несут, почему дубинка-самобой по твоему желанию любого оттузит, а гусли-самоплясы людей танцами насмерть замучить могут…

Музыка оборвалась и оба рухнули на скамью, судорожно дыша и переводя дух.

— А ты кто такой? Как попал сюда? — спросил чернец изумленно.

Спустя час оба сидели за Скатертью-самобранкой и чернец, звонко хлопая по кольчужному богатырскому плечу, объяснял Поповичу:

— Убил я на постижение сути волжбы всю свою жизнь сознательную. И что же? Все неясно по-прежнему; гусли играют, дубинка меня однажды чуть насмерть не захлестала, с ковра-самолета едва не упал. Вижу, что все это на деле существует… Но почему? Вот вопрос! До сути хочется проникнуть, до естества самого! — за разговорами чернец не забывал подливать в чаши душистую медовуху и становился с каждой выпитой чашей все косноязычнее и загадочней.

— К примеру, ковер-самолет. Садись и лети. Только думать успевай. А как он дорогу находит? Откуда знает куда нести? А, кто ответит?

— А зачем тебе это? — удивился Попович. — Я полагаю, что чудо оно и должно оставаться чудом. Чудо действует пока его изучать не начинают. Как начнут изучать и раскладывать, тут чудо и кончается!

Он подлил в чаши напитка. Рядом с чашей чернеца лежало кресало. Попович попробовал высечь огонь. Чернец очнулся:

— Положь кресало на место! Полцарства спалишь!

— Моложе меня целые царства завоевывали! — обиделся Алеша.

— Государство завоевать и молокосос сумеет. Все завоевания от незрелости ума и души.

Попович положил кресало на место.

— А ты прав, богатырек, — сказал вдруг чернец. — Получается, что сижу я здесь, а настоящая жизнь стороной проходит. Кто со злодеями сражается, кто злато стяжает, кто любови рад, а у меня вместо жизни видимость одна. Знаний накопил… А что мне с ними делать? Вот ты меч-кладенец ищешь? А знаешь ли ты его историю? Сделан он по повелению царя Навуходоносора в Вавилонграде. Когда царя не стало, стал править страной его сын Василий. И пошли на город походом многие великие цари с полками своими. Прослышали они о смерти царя Навуходоносора и пришли своей поживы искать. Царь Василий приказал своим воеводам биться, но неравными были силы. Пришли тогда воеводы и князья царю челом бить. «Вынь, государь, аспид — меч отца своего и защити нас и царство Вавилонское от нашествия царев иноплеменных.» Царь Василий им говорит: «Не помните разве, что заклят меч отцом моим до скончания веков и не повелел отец его вынимать из ножен?» Многими просьбами склонили царя вынуть меч. Снарядился он в доспехи, привязал меч к бедру и выехал из города на помощь войскам своим. И как соединился он с войском, решив биться, в тот же час меч-самосек выскочил из ножен и отсек царю Василию голову, и царей великих посек с войсками их, а с ними и все вавилонское войско, и женщин, и детей, и скот их. Опустел тогда великий город. Пришел тогда мастер, что меч выковал, взял он самосек и зарыл его под Поклон-горою на веки вечные. Наложил он на меч заклятие, что нельзя самосек для злых дел использовать, но в память о безвинно сгинувших жителях вавилонских постановил он, что тот, кто меч достанет для защиты Родины своей или иного правого дела, не пострадает более, а непобедим будет, покудо пользоваться мечом будет в целях праведных; в противном же случае много бед тот меч принести может…

Закончив сказ, припал чернец к чаше с брагою, а испив ее, сказал богатырю:

— Наговорился я с тобою, Попович, за шесть молчальных лет! Не надоело тебе меня слушать? Должен был я рассказать тебе историю меча-кладенца. А теперь, когда знаешь ты все, хочу я тебе подарок сделать. Бери богатырь, ковер-самолет, домчит он тебя куда тайно душа возмечтает. — Жестом чернец остановил Поповича. — Знаю, что не хочешь ты друга верного терять, коня богатырского. Дам тебе еще хрусталь горный. В одну сторону через него поглядеть — уменьшится предмет насколько тебе надобно, в другую сторону глянешь — станет он прежним. Человек с умом изворотливым много пользы для себя и для дела праведного поиметь может.

Чернец вяло махнул рукой.

— Прощай, богатырь. Поспать мне надобно, да собираться пора: чую я, что русскому воинству нынче и мудрец — в подмогу.

Послышался странный звук. Заколебалось пламя свечей и где-то у входа тревожно заржал конь.

— Что это? — спросил Попович.

— Змей великий свистнул, — сказал чернец. — Некогда спать. Да и ты, богатырь, торопись — Кашей на Русь двинулся!

18. КАЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ

Редко кто видел его веселым.

Хныге это увидеть довелось.

Кащей даже потрепал одобрительно своего Главного Советника по небритой щеке холодными костлявыми пальцами.

Каждое утро Бессмертный тренировался рвать оковы. Выпьет воды, рванет цепь и обрывки наземь бросит. Недоумевал Хныга — зачем это властелину?

Сегодня Кащей был в хорошем настроении. Примериваясь к оковам, ои добродушно пояснил:

— В детстве меня Кошей прозвали. Такое, понимаешь, противное имя… Я свою первую жену в подземелье заточил за то, что она меня Кащей называла… — он поморщился и резким рывком разорвал цепь. Хныга восхищенно захлопал в ладоши. — Думаешь, зачем я это делаю? — усмехнулся Кащей. — Слушай. Было это лет четыреста назад. Влез я в авантюрную войну, попал в плен… — Кащей безнадежно махнул рукой. — Сам понимаешь, как к бессмертному относятся. На цепь и в чулан. Ни капли сам понимаешь, воды. Так и провисел сто лет, пока какой-то дурак в чулан не заглянул. Вот теперь и тренируюсь, чтобы по сто лет в темных чуланах не терять…

Он сел на трон, разглядывая золотые черепа, украшающие подлокотники.

— Месяц прошел, — напомнил он. — Я слушаю тебя, Хныга?

Выслушал Советника и глаза заблестели.

— Муромец у нас в небесах. Отлично! Заготовь, Хныга, именной указ о награждении верного нам водяного. Не скупись! А в скобочках укажи — посмертно… Попович… Ну этому из заколдованного города не выбраться. Был я там лет сто назад. Там была надпись:

«Вступай смело! Назад не гляди — возврата не будет!»

А я вторую часть оторвал и оставил только — «Вступай смело!» Хе-хе-хе! Вот он и вступил… — Кашей довольно потер руки. — И остался у нас, Хныга, сильный, но умом недалекий Добрыня. Его мы в расчет не берем, у него на пути Лихо Одноглазое, да в засаде Вий-истребитель стоит. Их Добрыне вовек не пройти. А если и пройдет, то одного богатыря три великана и огненный Змей быстренько охомутают!

Кащей Бессмертный сладостно раздул ноздри. Представились ему горящие бревенчатые хаты и поля в кровавом зареве, вереницы рабов в колодках, покорно бредущие в полон. Увидел Бессмертный горы трофеев и даньнеисчислимую, открыл глаза и ненавистно прохрипел:

— Огнем! Железами калеными выжгу! А князя Владимира, Кащей простер костлявую руку. — князя в темницу, на цепь, пусть сгниет без света и синего неба!

— Вели седлать коня, Главный Советник! — приказал он Хныге.

Хотел Советник остеречь повелителя, но глянул в его остекляневшие глаза и понял, что возражать ему сейчас, значит добровольно положить под топор палача свою мудрую голову.

Горделиво стоял Кащей в своем черном одеянии, простер руку перед собой, и тонкие губы, змеино кривясь, возглашали:

— На Русь! На Русь!

19. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ

Проснулся Добрыня, а стол уже накрыт и подле стола Баба-Яга хлопочет. Не знал богатырь, что все раннее утро просидела над ним Яга, раздумывая и считая, что ей выгодно: убить сонного богатыря или помощь ему оказать? Русь-то Русью, а с Кащеем шутки плохи, пошлет наемников, те предательницу вместе с хатой спалят. И может быть убила богатыря Баба-Яга, да вспомнился ей статный Муромец, представилось ей, что входит богатырь в избушку и вопрошает грозно: «Куда, Яга, друга-товарища дела?» И потому суетилась Яга, что утренние гадкие мысли ей забыть скоре хотелось.

Не знал Добрыня, закусывая, что именно в это время прибило Летучий Корабль к Поклон-горе и бросил ловкий Симеон якорь, зацепившийся сразу за дуб трехсотлетний, и Муромец медленно, чтобы не вырвать огромный дуб из земли, подтягивал за якорную цепь к земле.

И не ведал Добрыня, что в это раннее утро садился на площади заброшенного города на ковер-самолет Алеша Попович, и уже по-походному снаряженный чернец спрашивал богатыря, поигрывая дубинкой-самобоем:

— Куда ты сейчас, Алеша? К Поклон-горе? Ковер, он дорогу знает…

— Нет, — отвечал юный богатырь. — Ты, Чигирь, поспешай побратимам на выручку, а мне еще на остров Буян надобно. Есть у меня тамошное дело!

И совсем уж не ведал Добрыня, что хлынули на Русь с юго-запада черные орды враждуров; горделиво и без опаски шел на Русь Кащей Бессмертный, уверенный в гибели Защитников, и уходило население к Киев-граду, еще не зная, что ничем не может помочь им малолетний князь Владимир, так не вовремя прельстившийся молодильными яблоками.

Вытащила Баба-Яга на середину избы овальное зеркало с затейливым орнаментом, пустила по орнаменту красное яблочкп и подозвала богатыря. Чистое зеркало затуманилось и в нем отразилась земля, видимая с высоты птичьего полета: не зря летала Яга на разведку! — стали видны дороги лесные и степные, а Яга нашептывала богатырю:

— Вот здесь ждет тебя, батюшка, Лихо проклятое! Снарядилось оно самострелами… А свернуть нельзя! Ведет дорога аккурат к Поклон-горе. Но это еще не все! Коли пройдешь Лихо, ожидает тебя за этим вот поворотом страшный Вий-истребитель…

После этих слов Яга сама сомлела от страха. Не ошиблась ли она в выборе, может вернее было бы богатыря в омут темный, а Кащей хоть и ирод, да родственник…

— Коня напоила? — вернул к действительности Ягу голос богатыря.

— Напоила, напоила, касатик! — торопливо запела Яга и мысленно себя успокоила: верно решила, верно! Не может Кащей победить богатырей русских, сколько раз уже пробовал, да безуспешно. Надо бы доглядеть за Добрыней, не ровен час подмога потребуется.

Присели на дорожку.

Помолчали.

Добрыня встал, подхватывая дорожную суму.

— Прощай, бабушка! Вовек не забуду твоего гостеприимства!

Стояла Яга во дворе, слушая удаляющийся перестук копыт богатырского коня, и сомнения вновь шевелились в ее душе: а ну как Кащей победит? Будешь здорова, как же! Соседские ведьмы сказали, что Кащей на Русь двинулся. Не лучше ли было выждать?

— Да, что это я? — спохватилась Яга — Экое дело — дорогу богатырю указала. И не просто указала, а под стрелы Лихо Одноглазого подвела. Чиста я перед Кащеем, если Лихо не оплошает. А ну как оплошает? — у Яги мурашки по костяной ноге забегали. — Разве поверит тогда Кащей в верность и рвение? Ну, а не оплошает Лихо? Илья да этот оглашенный Попович не поверят никогда, что я Добрыне путь указала, а не под гибель умышленно подвела. Ах, ты, господи! — в душевной маяте помянула старуха запретное имя. — Что же делать-то? Одни тебя могут вместе с домом спалить, другие — запросто! — дом вместе с тобой!

Помыкалась Яга по двору и поняла, что не усидеть в избе. Понеслась ступа Яги туда, где может быть уже торжествовало Лихо Одноглазое.

А Лихо Одноглазое и в самом деле торжествовало. Лежал Добрыня на сырой земле, сраженный стрелою предательской.

Привык богатырь встречаться с врагом лицом к лицу и не думал, что настигнет его смерть из-за зеленой ели.

— А говорили, трудная задача! — насмешливо сказало Лихо. — Да мне хоть каждый день по русскому богатырю, а то и по два!

Пнуло Лихо поверженного богатыря ногой, подхватило под руки и отволокло с дороги. Приторочило Лихо к луке своего седла повод богатырского коня и поехало войску кащееву навстречу, оставив Добрыню лежать с открытыми глазами под неподвижным высоким небом.

Тут и подоспела Баба-Яга.

Присела она над павшим и не знает радоваться ей или горевать. И слышит, на дубу придорожном ворон с вороненком разговаривает.

— Тятя, — спрашивает вороненок. — Можно я очи богатырю поклюю?

— И не думай! — взъерошил перья ворон. — Тебе забава, а мне потом лети за тридевять земель в тридесятое царство за живой и мертвой водой!

Услыхала тот разговор Яга и духом воспрянула. Как же она забыла, что лежат у нее в ступе кувшины с живой и мертвой водой? Кинулась она к ступе, нашла кувшины и застыла над ними в недоумении. От долгого хранения и надписи на кувшинах постерлись, и память Ягу подвела: в каком же кувшине вода живая, а в каком мертвая? Волшебное знахарство — штука темная, не пошло бы во вред мертвому богатырю!

Капнула Яга на веточку придорожную из одного кувшина.

Почернела веточка-и съежилась. Капнула Яга из другого кувшина — зазеленела веточка молодыми листочками.

Пора бы и за лечение взяться, а старуху опять сомнение одолело. А ну как победит рать Кащеева? Не простит ей родственничек оживления богатыря!

А Защитники победят?

Семь бед — один ответ. Прости меня, Кошенька!

Плеснула Яга на раны мертвой водой. Стянулась рана и следа от нее не осталось! Плеснула Яга водою живой. Зашевелился Добрыня, привстал, глянул недоуменно:

— Что это со мной? Заснул что ли?

— Спал бы ты вечно, — сказала Баба-Яга. — Говорила тебе — остерегись! Не послушался ты меня, вот и вонзило тебе Лихо стрелу под самое сердце!

Поблагодарил Ягу богатырь, выхватил меч из ножен и за убийцей своим в погоню кинулся. Помнил Добрыня, что делает дорога завиток, и если он поспешит напрямки, то догонит мародерствующее Лихо, не спешащее после подлого-убийства.

Вздохнула Яга и коли были все пути к отступлению отрезаны, села в ступу и полетела прямо к Поклон-горе.

А старый ворон обернулся к вороненку, выдрал у него из хвоста перо для острастки прокаркал укоризненно:

— А ты очи собирался клевать, дурачина!

20. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Легко ли Летучий Корабль из поднебесья на землю опустить, если пользоваться лишь цепью якорной? Испробуй, узнаешь.

Муромец сто потов пролил, ширинка шелковая мокрою стала, пока корабль земли не коснулся.

Сошли все с корабля. Муромец взял в руки кистень, сел на коня и дозором поехал. Видит он, в кустах карлики роются, мешки звенящие и тяжелые зарывают.

— Бог в помощь, ребята!

Карлики схватились за крошечные мечи и копья. Муромец едва не расхохотался, уж больно забавной грозила статься схватка.

— Остыньте! Не охотник я до чужого добра. Хотел узнать я: что это за гора?

— Едешь и сам не знаешь? — недоверчиво спросил один из карликов. — Поклон-гора это, богатырь, Поклон-гора!

— Да ну? — обрадовался Муромец. — Сколько времени искал, а ноги сами пришли. А не скажете вы, горные мудрецы, где меч-кладенец искать?

Старший карлик забрался по кусту к лицу богатырскому.

— А со Змеем Огненным ты уже сразился?

— Не довелось еще! — простодушно признался Илья.

— Вот сначала сразись, а потом с расспросами приставай! — отрезал карлик и начал спускаться вниз.

— Я к тому всегда готов, — сказал Муромец. — Только где его искать, вашего Змея?

Карлик приостановил спуск, показал рукой.

— Во-о-о-он его пещера! Иди и бейся!

Глянул Муромец — точно, зияет на склоне горы черным зевом пещера.

— Спасибо, братец! — сказал он карлику, но тот уже спустился вниз и зашептался с братьями. Подхватили карлики заступы да мешки, шмыгнули в кусты и только шорох пошел по склону горы.

Из зева пещеры несло свежей кровью, звериным пометом и потом. Муромец остановил коня, вынул меч из ножен, изготовился к схватке и крикнул:

— Выходи змей! Выходи на смертный бой!

Вж-жик! — разрезало воздух лезвие меча.

Из пещеры не донеслось ни звука.

Трусил поганый, опасался крепкой руки богатырской.

— Выходи, лягушка зеленая! — богатырь снова взмахнул мечом.

Из пещеры не доносилось ни звука.

Муромец бросил в пещеру гривну и слышно было, как зазвенела она по камням.

— Выходи, крокодил летающий! — грубо обозвал Змея богатырь. И не так он его назвал, а еще хлеще, да в сказках бранные слова некстати.

И на этот раз ответом богатырю было молчание.

Муромец разочарованно вздохнул, вложил меч в ножны и тронул коня.

Едва затих стук копыт богатырского коня, из пещеры показались три плоских зеленых головы с притушенно мерцающими глазами. Змей огляделся трусливо и пробормотал в три глотки:

— А говорил, что богатыри не доберутся! Брехун!

Средняя голова, щурясь на свету, посмотрела в сторону, где мелькала в кустарнике статная фигура всадника и пробормотала:

— Лягушка зеленая… Крокодил летучий… Слова-то какие подобрал! Ну и пусть я лягушка, пусть крокодил летучий! Зато живыми, подруги, остались!

Головы согласно покивали друг другу и исчезли в глубине пещеры.

Муромец же, объехав гору, снова оказался у стоянки Летучего Корабля. На палубе его стоял бледный от ужаса Симеон, а на него свирепо нападали три великана, предлагая Корабельщику немедленно покинуть корабль и вступить с ними в битву. При виде великанов Муромец почувствовал облегчение. Биться не размышлять — работа знакомая, без умствований. Что-то в облике великанов богатыря смущало, но что именно он никак не мог понять. Да и времени для этого не оставалось: великаны уже грозились изломать Летучий Корабль на щепки.

Муромец кольнул одного из великанов острием копья. Великан оглянулся, увидел Илью и изумился:

— Чего тебе здесь, блоха рубашечная? — и вперил в богатыря свое единственное око. Его товарищи в один голос спросили: — С кем это ты, Никодим, разговариваешь? Дай-ка мне око, я гляну на того смельчака!

Вот оно что! Муромец расхохотался. Великаны были слепы.

На троих у них был лишь один глаз. Хорошенькое дело для богатыря — с калеками биться! Великаны по очереди его разглядывали. Третий великан добродушно спросил;

— Заблудился, человечек?

— Я с калеками не бьюсь! — предупредил Муромец.

Великан гулко засмеялся.

– А чего мне с тобой биться? — искренне удивился он. — Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну. Вот и вся битва!

Остальные великаны нестройным хором выразили согласие с его словами и наощупь принялись ловить Муромца.

В это время в воздухе что-то мелькнуло, послышался пронзительный вой. Рядом с бородатым лицом слепого гиганта повисла ступа, в которой сидела озабоченная Баба-Яга. Старуха резонно рассудила, что надо теперь помогать всем Защитникам.

Муромец не понял, что произошло. Что-то прозрачное на мгновение все многократно увеличивающее мелькнуло перед ним. Великан зашарил вокруг себя руками, что-то выкрикнул на незнакомом языке и его побратимы взревели так, что с вершины горы легким облачком покатилась снежная лавина.

Богатырь огляделся. Великаны потеряли свое единственное око и теперь были совершенно беспомощнми.

Баба Яга выбралась из ступы:

— Вовремя я, касатик!

Великаны стонали в три голоса:

— Отдай око! Отдай, слышишь? Ей-богу-не тронем!

— Не верь, — хладнокровно сказала Яга. — Получат обратно, от тебя места мокрого не останется. Я их породу знаю! У меня деверь из ихних краев.

Муромец поднял великанье око. Было оно размером с тележечье колесо, а чисто и прозрачно настолько, что казалось сродни капле росы. Илья глянул сквозь око и увидел многократно увеличенный мир, в котором каждая травинка казалась стволом векового дуба. Великаны осторожно топтались рядом, боясь ненароком раздавить око.

— Ну что, — спросил Илья. — Биться будем ии в ладоши хлопать?

Великаны покорно замерли.

— Тебя случаем не Поповичем зовут? — спросил один из них.

— А что как Поповичем? — поинтересовался Илья.

— Попались, — сокрушенно сказал. великан. — Говорил же Кащей, что его больше всех опасаться надо за хитрость его! Слышь, Алеша, отдай око! Пальцем тебя никто не тронет.!

— Без клятвы не давай, — предупредила Яга. — Великанам слово нарушить, что тебе утку подстрелить. Но коли клятву дадут, тут уж дело верное. Я их породу знаю. У меня деверь из ихних краев.

— Кабы не глаз, что один на троих, — сокрушенно сказал великан. — Эх, Кащей! Пожалел на глаза-то, а надо бы каждому по оку, жадная твоя душа!

Яга усмехнулась.

— Нашли благодетеля! — сказала она. — Ведь этот ирод сам приказал подстеречь их сонных да глаза повыкалыватъ. А потом облагодетельствовал — глаз на троих выделил.

Великаны замолчали, прислушиваясь. Были они как три серых скалы на зеленом склоне.

— Ты ври, да не заговаривайся! — сказал один из них. — Глаза нам витязи русские повыкалывали! Кащей и имя каждого назвал: Илья Муромец, Добрыня Никитич и этот вот… Попович. Он и сейчас нашим оком обманно завладел!

Илья оскорбился от такой несправедливости.

— Ты тоже ври, да не завирайся! — гневно сказал он. — Не Попович я, а тот самый Илья Муромец. Не лишал я вас очей ваших, словом богатырским клянусь, не лишал!

— Ах, Кащей! — в три голоса застонали великаны. — Ах, злодей поганый! Илья, отдай око! Пальцем тебе не тронем, коли ты нам правду сказал!

— Клятву возьми, — снова влезла Яга.

— Стану я калик неверием обижать! — насупился богатырь.

Яга покачала головой.

— А если я зрение каждому возвращу? Что скажешь, Никодим?

Великан пообещал: — В жены возьму! Лелеять тебя буду, как око единственное лелеял!

— Поздно мне замуж, — резонно сказала Яга. — Да и ростом я для тебя не вышла. А поклянись, Никодим, что слушать меня во всем будешь, коли зрение тебе возвращу!

— Скалами северными и фиордами морскими клянусь, заревел великан. — Кантеллой Вейнемейнена клянусь, одноглазым Одином и великаном Измиром, клянусь, что слушаться буду тебя всегда и во всем, как мать родную, как советника верного, коли зрение мне возвратишь! — товарищи нестройно вторили ему.

От мертвой воды народились глаза великаньи, от живой воды прозрели они, а Яга заботливо кувшинчики позатыкала: пригодится ей еще вода живая, а мертвая тем более в дело пойдет.

А великаны радовались обретенному зрению, как дети малые.

Разглядывали мир и друг друга, как это может сделать лишь слепой, еще не забывший радостей света.

Муромец раскинул скатерть-самобранку, заказав блюда под великанов-побратимов. Великаны деликатно пили из бочек, закусывая бараньими тушками. Пытали они богатыря, что он в их краях делает. Узнав, что Илья меч-кладенец ищет, великаны значительно переглянулись.

— А ты, Илья, и в самом деле нам тайно очей не колол? — усомнился младший из великанов.

Как все сильные люди был он простодушным и мыслей своих не скрывал.

— Честью богатырской клянусь! — вспыхнул Илья.

Великаны снова переглянулись.

— Что ж, — сказал старший великан. — Пойдем, поглядим меч-кладенец. Ты, Илья, не боишься?

— А чего мне бояться? — спросил богатырь. — У моего пояса такая же игрушечка висит.

— Такая, да не такая! Меч-кладенец осторожного обращения требует. Он города посекал, государства без жителей оставлял. Только тот; кто помыслами чист, может меча того безбоязненно коснуться. Не зря его сам Кащей Бессмертный боится!

— А вот мы и проверим, — сказал младший из великанов. Коли колол он нам очи, меч-кладенец ему первому голову отрубит! Готов ли?

— Готов, — поднялся Муромец в волнении.

Поднялись они на вершину горы. На самой вершине лежала гранитная глыба. Илья вздрогнул от неожиданности. На глыбе был выбит знак уже знакомый ему.

Был такой же знак на крышке гроба, в который улегся, шутя побратим его Святогор. Оказалась крышка заколодованной.

Долго бился в гробу Святогор, призывал Илью на помощь. Рубил Илья дерево мечом своим, да отскакивал меч от дерева.

А голос друга слабел, слабел в хрипе, пока не затих…

— Робеешь, Илья? — неправильно истолковали богатырское промедление великаны.

Илья перекрестился, налег плечом на гранитную глыбу и отвалилась та легко, точно давно ждала богатырского прикосновения.

Под камнем блеснуло лезвие меча-кладенца.

Баба-Яга дышать перестала.

Великаны испуганно прикрыли руками обретенные очи.

Меч-кладенец алел равнодушно и был он волшебное орудие для убийства! Муромец протянул руку к мечу.

— Для того, чтобы меч поднять, — сказала за спиной его Яга, — богатырь обязательно живой воды испить должен.

— Эх, мать! — усмехнулся Илья. — Я ее столько за жизнь испил!

Взмахнул Илья волшебным мечом.

Великаны испуганно попятились.

— Остерегись! — сказал старший. — Заденешь кого ненароком!

Муромец освободил ножны и примерил к ним меч-кладенец.

Ножны мечу впору пришлись. Богатырь оглядел великанов, щербато улыбающуюся Ягу, вспомнил верных друзей и вздохнул:

— Где вы Добрыня с Алешею?

— Здесь я, Илья Иваныч! — послышался знакомый голос.

На двух конях подъезжали к нему всадники. На вороном коне ехал Добрыня Никитич. По левую сторону от него на гнедом жеребце ехал странный старец в белой холщевой рубахе. У старца были длинные, свисающие до пояса тяжелые веки, прикрывающие глаза. За лошадью Добрыни на аркане тащилось хорошо знакомое Муромцу по прошлым набегам Лихо Одноглазое. Выглядело Лихо крайне предосудительно. Крепко оттузил его Добрыня в справедливой обиде своей!

Добрыня спрыгнул с коня, обнялся крест-накрест с Муромцем.

— Кто это с тобой? — спросил Илья.

— На аркане-то? — Добрыня оглянулся. — Да Лихо Одноглазое!

— Сам вижу, что Лихо! С тобой-то кто?

— А этот… Вий это, — Добрыня улыбнулся. — Спас я его. Из самого пожарища вытянул. Аж у самого халат обгорел.

Муромец непонимающе глянул на побратима.

— В засаде он меня ждал, — объяснил Добрыня. — Соглядатаи Кащеевы отлучились на разведку, а ему, понимаешь, скучно стало. Ну и поднял он веки. А там вокруг бурелом. Заполыхало, понимаешь, взялось все сразу. Спасибо я подоспел…

— Обманул меня Кащей, — сказал густым голосом страшный истребитель. — Сказал, что северные народы напали, страну в раззор ввести хотят, народ поморозить. Взялся помочь, да сам в беду угодил. Спасибо Добрыне Никитичу, не дал мне лютой смертью пропасть. А с вами кто, Илья Иваныч? Никак, великаны?

— Это побратимы мои, — объяснил Муромец. — Вы, что — закрытыми глазами видите?

— Кожей, — пояснил Вий. — Только плоховато, расплывчато. Исполать вам, побратимы богатырские!

Связанное Лихо Одноглазое жалобно воззвало к Муромцу.

— Дозволь, Илья Иваныч, слово молвить!

— Хватит, наговорилось! — буркнул Добрыня. — Я твой язык поганый вырву!

Подобная перспектива Лихо не прельстила.

Пало Лихо Одноглазое на колени перед богатырями.

— Пощадите, защитнички! Службу вам сослужу великую!

— Замолчи, шкура продажная! — рявкнул медведем Добрыня. — Пользы от тебя никакой, подлость одна!

Муромец положил руку на плечо побратима.

— Пусть скажет, Никитыч!

— Двинул Кащей на Русь войско свое, — торопливо зачастило Лихо. — Думал, что справился с вами. Ликует, что Защитников и стен киевских нет… — подумало Лихо и польстило неуклюже: — АН нет, не так легко с богатырями русскими справиться!

— Поговори! — проворчал Добрыня, ощутив боль под лопаткой, куда стрела треклятого Лиха впилась.

— Пощадите меня, — вкрадчиво сказало Лихо, — я вам тайну открою Кащееву.

— Рискнем? — спросил Муромец побратима.

Добрыня отрицательно покачал головой.

— Не верю я Лиху. Оно меня уже раз тайно жизни лишило!

— По глупости! — завопило Лихо. — По недоразумению и жадности своей! Степями клянусь, что такого больше не будет! Добрыня, ты же у меня мешок злата забрал! Выходит, что рисковало я напрасно! Нет сейчас таких: задарма жизнью своей рисковать! Да я, как с тобой ближе познакомилось, Кащея лютой ненавистью ненавижу. Дай меч, я одно против войска его выступлю! Ладно, — уступило Лихо. — Торговаться не буду. Хочешь — бей меня, хочешь — милуй. Только меч-кладенец Кащея не возьмет. Не про него он. Ему голову отруби, так новая вырастет. У него их много, это только у меня единственная. Знаю я, где смерть Кащеева спрятана! — и хитрое Лихо замолчало.

— Говори! — приказал Муромец.

— Казнишь или милуешь? — глянуло заплывшим глазом Лихо.

— Милую-милую, не выдержал Добрыня. — Говори, не тяни жилы!

Лихо Одноглазое повеселело насколько это было возможно в его плачевном состоянии. Боясь, что богатыри передумают, Лихо заторопилось.

— Известно мне, что есть на море-окияне остров Буян. На острове том есть дуб, на дубе зверь, арангутангой именуемый, в нем утка сидит, в той утке — яйцо, а в яйце игла хранится. В той игле смерть Кашеева покоится… Только никто не знает, где тот остров, потому-то Кащей Бессмертный и непобедим!

— Был непобедим! — весело сказал сверху молодой голос и рядом с богатырями опустился диковинный ковер, на котором сидел улыбающийся Алеша Попович. — Конец Кащею пришел, потому что смерть его в суме моей дорожной!

Яга заулыбалась. Не прогадала она, правильный выбор сделала. На душе Бабы-Яги стало спокойно-Даже помолодела она, сбросив с души тяжкий груз сомнений.

Великаны переглянулись. Нелегко расстаться с мыслью, что богатырь этот улыбчивый — твой главный враг.

Муромец друзей обнял.

— Вот и снова мы вместе!

И тут, тяжело отдуваясь, подошел к ним чернец, одетый попоходному. При виде его глаза Алеши Поповича заискрились: — Где ж ты так задержался?

Чернец неопределенно махнул рукой.

— Сапоги-скороходы испортились. Полдороги бежать пришлось.

Все засмеялись и в это время Лихо Одноглазое, уже освобожденное Добрыней от пут, нетерпеливо сказало:

— Рано радуетесь! Поспешать надо. Крушит Кащей стены киевские.

Стих смех.

— Лететь надо! — решительно заявил Попович. — Садись, Илья, на ковер-самолет!

— А выдержит ли? — сомнился Муромец.

— А вот я вас всех поуменьшу, — сказал Попович, потянувшись за дареным куском хрусталя.

Сзади кашлянули.

— Погоди уменьшать, — сказал подошедший корабельщик Симеон. — Волшебство, оно всегда ненадежно. Мы тут Летучий Корабль починили. На нем места всем хватит!

21. ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА



Неспокойно было во граде Киеве.

Подступили ко граду черные орды враждуров, заполонили холмы по Днепру. На расстоянии полета стрелы от стен киевских разбил огромный черный шатер Кащей Бессмертный. Глядел он в трубу волшебную на город и слал на приступ воинство свое.

Дважды уже сбрасывали защитники Киева со стен ворвавшихся враждуров. Но враги все прибывали, а защитников города становилось все меньше, и чем мог помочь людям впавший в малолетство от молодильных яблок князь Владимир?

Не было среди защитников ни Ильи Муромца, ни Добрыни Никитича, ни даже молодого да удалого Поповича. Жалел воевода, что послал их на поиски меча-кладенца. И без меча того, верно, справились бы богатыри!

А в шатре Кащея уже делились земля и богатства русские.

Прихлебатели кащеевы услужничали наперебой в надежде на скорые милости. Главный Советник Хныга настаивал брать Киев приступом немедленно и враждуров при этом не жалеть. В том и доля их славная — умереть во славу своего повелителя! Бессмертный соглашался с Советником в том, что враждуров жалеть ни к чему, но полагал, что без разницы — падет Киев сегодня или сдастся на черную милость победителя через несколько недель.

В стане кащеева воинства царило пьяное ликование. Открывались бочки с пьяным южным вином, жарились целиком на вертелах захваченные на пастбищах быки, и бросался жребий кому назавтра умирать на стенах киевских.

Ближе к закату от далекой Поклон-горы протянулся дымный след и над бесчисленными ордами кащеевыми тяжело пролетел зеленый змей с перепончатыми крыльями. Змей покружил над шатром Бессмертного и сбросил свернутый в трубку пергамент, который тут же подобрали и доставили повелителю.

Кащей трапезначал, налегая на крепкое южное вино. Он не пьянел, а только делался бледнее и костистее.

Развернув свиток, Кащей прочел доставленное письмо:

«Великий господин мой, Кащей!

Ваше всемогущее Бессмертие!

Доношу Вам, что стакнулись на Поклон-горе в полном здравии все три Защитника.

Попович был неизвестно где и подвигами ратными похвастаться не может.

Добрыня Никитич дважды дрался с Лихом Одноглазым. В первый раз был сражен, во второй раз побил Лихо и в полон его взял. Вия-истребителя Добрыня из пожарища спас и теперь Вий с богатырями русскими в товарищах ходит.

Меч-кладенец захватил Илья Муромец, при этом меня жестоко побив и головы лишив любимой. Слышно было, что богатыри стакнулись с братом моим и договор заключили со всеми сразу головами его.

Что касается трех великанов, то оказались они предателями, как и ваша незабвенная родственница Баба-Яга, которая не только зрение им возвратила, но и рассказала коим они в свое время зрение утратили.

Ждите Защитников под Киевом.

По причине жесточайших ранений не могу оказать вашему Бессмертию помощь в овладении Киев-градом и в битве с Защитниками. Весточку передаю через брата моего троюродного, прилетевшего ко мне погостить из багдадских жарких краев.

Уповаю на Вашу милость. Много раз раненый и ужасно страдающий трех… теперь уже двухголовый, но преданный вам Огнедышащий Змей.»
Кащей дочитал письмо и разорвал его. А обрывки сжег на пламени светильника. Приближенные молчали, уловив настроение повелителя.

— Прав ты был, Хныга. Чего откладывать? — Бессмертный выпил еще кубок вина, огдел присутствующих и им стало зябко и неуютно от взгляда повелителя. — Киев должен пасть на заре! Враждуров не жалеть! Всех, абсолютно всех на приступ!

Всю ночь в лагере вязали штурмовые лестницы. Мучались враждуры с похмелья, тайно ругали повелителя, но вязали — приказ был голов не жалеть, а кто же пожалеет твою голову, если не ты сам?

Когда же настало утро…

— Повелитель! В лагере смятение! Враги напали на нас! — сразу несколько гонцов влетело в черный шатер.

Кащей допил кофе, приказал отрубить паникерам головы и приказал:

— Все на приступ! Запомни, Хныга, Киев должен пасть!

Он встал — худой, черный, угрюмый, — затянул пояс с мечом и добавил загадочно: — Что мне, бессмертному, век — другой в русском плену просидеть? Один миг… Действуй, Хныга, твори черное зло!

Кащей вышел из шатра.

Крик стоял над кащеевым войском.

На левом фланге у обозов занималось пожарище.

Шатер стоял на возвышении и Бессмертный окинул взглядом расположение своих войск.

Левое крыло находилось во власти страшного истребителя.

Вию подняли веки и огненные очи его выжигали ряды враждуров, заставляли полыхать обозы, шатры и плавиться землю.

Жутко было смотреть на левый фланг кащеева воинства, а находиться там и вовсе было невозможно. Воины с воплями разбегались оттуда в надежде на спасение. Но надежда эта была призрачной.

Правый фланг находился во власти трех великанов, былых хранителей меча-кладенца. Радостно сверкая обретенными очами, великаны производили на правом фланге изрядное опустошение. Бок о бок с ними бились трое красномордых парней одинаковых лицом и на одинаковых же вороных жеребцах. Одинаковыми суковатыми дубинами воители крушили враждуров направо и налево.

Чуть в стороне стоял незнакомый Кащею чернец и наблюдал, как ходит по черным рядам враждуров сверкающая дубинка-самобой.

По центру ровно наступали Защитники. Они шли рядышком, ровно косари, и равномерно размахивали мечами. В руках Ильи Муромца алым пламенем горел меч-кладенец, наводя на враждуров ужас.

Кащей Бессмертный понял, что он проиграл.

Против него поднялась не только Русь и ее Защитники; все его бывшие союзники встали за русскую землю. Даже лешие покинули леса и нападали на вконец растерявшихся враждуров из кустов и густой травы.

Взглядом Кащей нашел своего Главного Советника. Хныга отчаянно махал белым платком, всем своим видом показывая желание отказаться от черного зла и начать новую для него честную жизнь.

Сквозь строй враждуров к Кащею Бессмертному бешенно пробивалось Лихо Одноглазое, одновременно работая мечом и палицей.

— Лихо! Мы же союзники! — закричал Кащей. — Мы же договор заключили!

— Плевал я на договор! — ответно заорало беспринципное Лихо. — Были мы союзники, а теперь у меня Муромец в друзьях!

В небе мелькала странная тень. Кащей глянул вверх.

Над разбегающимися в ужасе враждурами в своей рассохшейся ступе носилась растрепанная и впервые за последние двести лет веселая Баба-Яга, рассчетливо сбрызгивая враждуров мертвой водой.

Ряды враждуров редели.

На огромном дереве сидел удобно в развилке лохматый Соловей Разбойник и укладывал кащеевых слуг умелым акустическим ударом.

В самую гущу побоища грузно плюхнулся с небес испускающий облако гари Змей Горыныч и две головы его лязгаюше заработали направо и налево. Правя голова Горыныча некоторое время держала нейтралитет, соблюдая договор, тайно заключенный ею с Бессмертным. Однако азарт товарок захватил и ее. Поддавшись искусу, правая голова подхватила зазевавшегося враждура вместе с конем и тайный договор головой был напрочь забыт.

Кащей Бессмертный заскрипел зубами.

Все его предали! Все!

И в это время перед ним вырос огромный Илья Муромец на вороном коне и в руках у богатыря был алый меч-кладенец.

Кащей изготовился к бою.

— Эй, Илья! — насмешливо крикнул он. — Ты думаешь, что можешь меня победить? Дух зла неучтожим! Надежно спрятана смерть моя! А к плену русскому я привык уже. Хочешь, сдамся без пролития крови? Что мне, Бессмертному…

Он не договорил, увидев рядом с богатырем Поповича. В руках Алеша держал жарко светящуюся иглу.

Впервые Кащей Бессмертный ощутил страх.

— Не надо! — визгливо закричал он, — Не ломай! Шагу против Руси не ступлю! Отдай иглу — все сокровища твоими будут! Не знаешь ты Кащея… Не лома-аааай!

Хрустнула игла.

Из безоблачного неба ударила в Кащея сине-фиолетовая молния. С грохотом поползла бездонными трещинами земля. Замер Кащей на траве черным паучьим пятном. Костлявые пальцы его еще царапали землю, когда к поверженному повелителю подскочил Хныга, держа в одной руке белый платок, а в другой меч.

Хныга угодливо вонзил клинок неподвижное тело.

— Смерть тирану! — прокричал бывший Главный Советник.

В ту же секунду Лихо Одноглазое, добравшееся наконец до Главного Советника, разрубило мечом и белый платок и черную душу Хныги.

Послышался раскат грома. Тело Кащея вспыхнуло, стремительно сгорая в адском синем пламени.

Со смертью тирана начали таять и орды враждуров. С грохотом разверзалась земля, принимая воющих, враждуров в темные свои недра.

Крики ликования раздались в войске победителей.

Илья Муромец вложил в ножны меч-кладенец и крепко охватил плечи стоящих рядом товарищей.

— С победой, Илья! — прокричал подбежавший Соловей Одихмантьевич.

— С победой, Добрыня Никитич! — уважительно поздравило Лихо Одноглазое свою недавнюю жертву и подмигнуло подбитым глазом.

— С победой, Алеша! — сказал, пряча в суму дубинкусамобой, чернец.

А старый Вий молча опустил свои длинные веки и великаны принялись его качать.

Солнце разогнало черные облака, высветив дивный мир.

У брошенных коней вражьего войска деловито сновал рыжий тать с перебитым носом.

По зеленому ковру травы, осторожно обходя трещины и кровавые пятна, шла высокая грудастая женщина в красном сарафане и блестящем кокошнике. Женщина вела за руку невысокого русого мальчугана, деловито облизывающего леденцовый петушок.

— Да ведь это наш князь Владимир! — изумленно воскликнул Муромец. — Подрос наш князюшка, заметно подрос!

— С победой, дядя Илья! — сказал мальчик, вынимая по такому случаю леденцового петушка изо рта. — А дядя Симеон здесь?

— Здесь я! — отозвался Симеон, протискиваясь сквозь толпу.

— Хочу на кораблике покататься! — заявил мальчуган и растроганный корабельщик подхватил юного князя на руки.

— Конечно! — радостно сказал корабельщик. — Конечно же на Летучем Кораблике! Надо же всем показать, какая она — наша Русь!


Оглавление

  • Сергей Синякин ТРАНСГАЛАЙ Фантастические повести
  • ТРАНСГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЭКСПРЕСС
  •   ПРОЛОГ
  •   1. ТРАНСГАЛАЙ, ИЛИ О ПУТЕШЕСТВУЮЩИХ МЕЖДУ ЗВЕЗД
  •   2. НА ПЛАНЕТЕ РВАНЫХ ТУМАНОВ, ИЛИ СПАСЕНИЕ РАКРОКОВ
  •   3. В ГОСТЯХ У ДУМАЮЩЕГО ОВРАЖКА, ИЛИ ОБИТАТЕЛИ ПЛАНЕТЫ СЕРЫХ ГЛИН
  •   4. ХИЩНИКИ ЧЕРНОЙ ДЫРЫ. О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ ГАЛАКТИЧЕСКОГО ПРАВОСУДИЯ
  •   5. ЗАГАДОЧНЫЙ РАЗУМ. ДВА ЧАСА НА САТРАПИИ
  •   6. ПЛАНЕТА ОПРЕДЕЛЯЮЩИХ СУДЬБУ. О ВРЕДЕ АЛКОГОЛЯ. ДРАМА ОХАЙТЫ
  •   7. ГАЛАКТИЧЕСКИЕ ПИРАТЫ. ПРЕКРАСНАЯ АЭЛЛА. БОРЬБА ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ
  •   8. ОСВОБОЖДЕНИЕ. ОШИБКА ХРОНОСА. ГАЛАКТИЧЕСКИЕ СОРВАНЦЫ
  •   9. МЕХАНИЧЕСКИЙ РАЗУМ, ИЛИ ПЛАНЕТА, НАХОДЯЩИХСЯ В РАБСТВЕ
  •   10. ВМЕСТО ЭПИЛОГА. МАЛЕНЬКИЙ ОБЗОР ДАЛЕКИХ ПЛАНЕТ. КАССИОПЕЙСКИЙ ПРЕФЕРАНС
  • МЕЧ ДЛЯ КАЩЕЯ, ИЛИ ТРИ ДОРОГИ К ПОКЛОН-ГОРЕ Фанто-фольклорная повесть
  •   I. ЗАЩИТНИКИ
  •   2. ВОЛХВ
  •   3. КАМЕНЬ
  •   4. АЛЕША ПОПОВИЧ
  •   5. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ
  •   6. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
  •   7. КАЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ
  •   8. АЛЕША ПОПОВИЧ
  •   9. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ
  •   10. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
  •   11. АЛЕША ПОПОВИЧ
  •   12. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ
  •   13. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
  •   14. АЛЕША ПОПОВИЧ
  •   15. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ
  •   16. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
  •   17. АЛЕША ПОПОВИЧ
  •   18. КАЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ
  •   19. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ
  •   20. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
  •   21. ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА