ГОСПОЖЕ КАРОЛИНЕ КОММАНВИЛЬ. Сударыня,Я поднес Вам, когда Вы одна только ее знали, эту маленькую пьеску, которую проще было бы назвать диалогом. Теперь, когда она сыграна перед публикой и ей аплодировало несколько друзей, разрешите посвятить ее Вам.Это мое первое драматическое произведение. Оно принадлежит Вам во всех отношениях, так как, быв подругой моего детства, Вы стали потом моим другом, прелестным и серьезным; и как бы для того, чтобы нас еще более сблизить, наша общая привязанность к Вашему дяде, которого я так люблю, нас, я бы сказал, сроднила.Благоволите, сударыня, принять в дар эти несколько стихов, как свидетельство преданности, уважения и братских чувств Вашего искреннего друга и старого товарищаГи де МопассанаПариж, 23 февраля 1879 г. Я никогда не позволил бы себе опубликовать эту незначительную комедию, не выразив живейшей благодарности просвещенному и благожелательному лицу, которое ее приняло, и талантливым артистам, которые снискали ей аплодисменты.Без г-на Балланда, так великодушно открывающего свой театр безвестным и отвергаемым в других местах авторам, – она, может быть, никогда не была бы сыграна. Без г-жи Додуар, столь тонкой артистки, трогательной и очаровательной в роли старой маркизы, и без г-на Лелуара, исполненного такого достоинства в роли седовласого графа, – никто, без сомнения, не сумел бы ее заметить.Благодаря их участию успех превзошел мои надежды, – и поэтому я хочу написать их имена на первой странице, в знак уверения в моей глубокой признательности.Ги де МопассанПариж, 23 февраля 1879 г.
Комната в стиле Людовика XV. Жарко пылает камин. Зима. Старая маркиза сидит в кресле с книгой на коленях; она, видимо, скучает.
Слуга (докладывает)
Его сиятельство!
Маркиза
Входите же скорей!
Как мило, что своих вы помните друзей.
Почти с тревогой вас я нынче поджидала:
Вас видеть каждый день уже привычкой стало;
К тому ж какая-то печаль томит меня.
Идите ж посидеть со мною у огня;
Поговорим.
Граф (поцеловав ей руку, садится)
И мне, маркиза, грустно что-то,
А ведь под старость грусть больнее, чем забота.
В сердцах у молодых бьет радость, как родник;
В их небе облачко бывает лишь на миг.
У них везде – любовь, дела, исканья, цели,
А мы, без радости, едва бы жить сумели.
Грусть убивает нас, она всегда к нам льнет,
Как плющ безжалостный к сухим стволам. И вот –
От зла подобного нам защищаться надо.
Был у меня д'Армон и – горькая отрада! –
Мы пепел прежних дней разворошили вновь,
Друзей припомнили, прошедшую любовь…
И с этих пор, как тень, что не дает покою,
Былая молодость все реет предо мною.
В тоске, измученный, пришел я к вам, – вдвоем
Мы посидим, мой друг, и вспомним о былом.
Маркиза
А мне – все холодно; от стужи сердце ноет.
Я вижу – снег валит, я слышу – ветер воет.
Как в нашем возрасте терзает нас зима;
С ней кажется, что ты вот-вот умрешь сама.
Ну что ж, поговорим; пусть хоть воспоминанья
Былым теплом пахнут на холод увяданья.
В них солнце чувствуешь…
Граф
А для меня зимой
И солнца бледен луч, и небо скрыто тьмой.
Маркиза
Ну, вспомним о каком-нибудь безумном деле…
Вы, как я слышала, легко клинком владели:
Беспечный юноша, красивый и живой,
Богатый светский лев, с надменной головой,
Резвились вволю вы; всегда у вас дуэли
С мужьями, а у дам сердца рвались и млели –
Как многие о том шептали мне не раз, –
Лишь только шум шагов им возвещал о вас.
Коль не солгали мне – вы были забиякой,
Повесой записным, буяном и гулякой;
Вам на три месяца пришлось попасть в тюрьму
За мужа, что в своем повесился дому,
Жену смазливую, как говорят, имея…
Жена крестьянина, – о граф, что за идея!
Из-за нее – в тюрьму! Будь дамою она,
Будь обаятельна, красива и знатна –
Тогда пожалуй… Ну, не вспомните ль интрижки
Со светской дамою – изящной страсти вспышки
И шкаф классический, где застигает вдруг.
Под ворохом тряпья, любовника супруг?
Граф
Но почему всегда, всегда лишь дама света?
Мы любим и других. Знатны иль нет – ведь это
Пустое! Женщины пленять нас рождены.
Где прелесть, красота – там предки не нужны!
Маркиза
И слушать не хочу о приключенье пошлом!
Иные есть у вас: поройтесь лучше в прошлом.
Ну, не упрямьтесь, граф, начните же рассказ.
Граф
Когда вы просите, возможен ли отказ?
Пословица, клянусь, недаром утверждает:
«Что хочет женщина – того и бог желает»…
Представлен ко двору, доверчивый юнец, –
Я быстро жизнь узнал; мечтам пришел конец!
К примеру: я любил, как водится, безмерно
Графиню де Поле. Она казалась верной;
И все ж ее с другим застиг я как-то раз.
Два месяца подряд, не осушая глаз,
Преглупо я рыдал! Но при дворе и в свете
Смеялись досыта: ведь рады люди эти
Свистать несчастию и выхвалять успех!
Коль я обманут был – я возбуждал лишь смех;
Подругой вскоре был утешен я другою…
Но нежность получал я не один, не скрою:
Стихи ей посвящал поэт, соперник мой, –
Он звал ее цветком, небесною звездой
И как-то там еще. Ему послал я вызов.
Он, мирный щелкопер, таких был чужд капризов,
И, шпаги убоясь, плохой скропал сонет.
Тут надо мной, глупцом, вновь посмеялся свет.
Урок на этот раз пресек мои сомненья:
С тех пор я начал всех любить – без исключенья.
Девизом я себе пословицу избрал:
«Кто верит – тот глупец». И с ним я счастлив стал.
Маркиза
Да, но в былые дни вы, в пламенном томленье,
У ног красавицы вздыхая в упоенье,
Любовь, и преданность, и нежность ей отдав, –
Так вы сказать могли б?
Граф
О нет! И все ж я прав:
Ведь женщина – дитя, ее избаловали,
Ей льстили без конца, без меры восхваляли;
Присяжные льстецы и рифмачей рои
Как бы из крана ей хвалебные струи
Точили – весь настой поэзии туманной, –
И стала женщина надутой и жеманной.
А может ли она любить? Да никогда!
Не робкий юноша ей нужен, чьи года
Страдают лишь одним: уменьем вдохновенно
Любить; ей по сердцу развратник, что мгновенно
Умеет вызвать дрожь, в кровь холод влить и зной:
Он, видите ли, сей прославленный герой
(Заслуга редкая, хоть тип довольно старый) –
Первейший ловелас всей Франции с Наваррой.
Ни ум, ни красота, ни доблести ему
Совсем не надобны. Ведь мил он потому,
Что пожил всласть. Пред ним – вот странное явленье! –
Сам ангел чистоты падет без промедленья.
Но если кто другой попросит только взгляд
Как милостыню дать – насмешкой заклеймят!
Потребуют луну с небес достать в награду!
И это не одна, – поймите же досаду! –
Но многие!
Маркиза
Ах, так? Ну что ж, благодарю!
Сейчас и я в ответ вам басню подарю.
Однажды старый лис, до мяса очень жадный,
Голодный и хромой, брел ночью непроглядной
И вспоминал с тоской о пиршествах былых:
О жирных кроликах, что в зарослях лесных
В те дни он лавливал; о курах на насесте.
Но лакомств тех родник иссяк с годами вместе,
Проворство потеряв, поститься должен он.
Вдруг дичи дух к нему был ветром донесен.
Он замер, молнии в его зрачках блеснули:
Заметил он цыплят, что на стене заснули,
Под крылья головы стараясь подвернуть.
Но лис отяжелел, да и опасен путь, –
И слицемерил он, хоть есть хотел до дрожи:
«Худы… и хороши для тех, кто помоложе!»
Граф
Маркиза, это зло! Но вам я принужден
Напомнить кое-что: Далила и Самсон,
Омфала и Геракл, Антоний – Клеопатра…
Маркиза
Печальна же мораль любовного театра!
Граф
Нет! Человек есть плод, разъятый пополам.
Чтобы счастливым стать, он в мире – здесь иль там –
Все дольку отыскать старается вторую,
А случай, сам слепец, – ведет его вслепую.
И никогда почти на жизненном пути
Единую, свою, не суждено найти.
Но кто ее найдет – любовь находит с нею…
Я верю – были вы той долькою моею,
Вас бог назначил мне, лишь вас искал я, но…
Не мог найти. Любить мне не было дано!
И вот, когда прошли всю жизнь мы с вами розно, –
Судьба свела пути… свела, но слишком поздно!
Маркиза
Вот это лучше… Все ж, коль вы верны грехам,
Столь малою ценой не откупиться вам.
И знаете ли, граф, с чем ваше сердце схоже?
С берлогой старого скупца: в пугливой дрожи
Он озирается, когда хоть кто-нибудь
К нему придет, – зачем? ограбить? обмануть? –
И отвести глаза он хочет грудой хлама.
К чему увертки нам? Поговоримте прямо!
У скряги – сундучок, монеты полный, скрыт,
И сердце каждое всегда свой клад таит.
Что скрыли вы? Портрет девчонки, чуть созрелой,
Так – лет шестнадцати; идиллии несмелой
Воспоминание, что, чуть стыдясь, хранят…
Не правда ль? Но порой как жаждешь кинуть взгляд
На эти образы, померкшие с годами,
Романы юности, пережитые нами…
Пускай нахлынет грусть – отрада в грусти той!
Как в одиночестве ночном влечет порой
В глубь сердца заглянуть и в книжечке заветной
Найти сухой цветок, хранящий чуть заметный,:
Чуть слышный аромат далекой той весны!
Прислушались… еще – и вдруг воскрешены
Слова возлюбленной, и вы самозабвенно
Целуете цветок, чьи лепестки нетленно
В страничках сердца спят, как бы в страницах книг.
Пусть старость скорбь несет – вы счастливы на миг:
В тоску последних дней и в горечь увяданья
Далекой юности влилось благоуханье!..
Граф
Вы правы: только что со дна души моей
Всплыло забытое, – в теченье стольких дней!
Я расскажу его, но будьте откровенны
И вы со мной, мой друг! Условья неизменны:
Капризом – за каприз, и за рассказ – рассказ.
Начните первая.
Маркиза
Ну что ж, начну… сейчас…
Моя история – ребячество простое.
Но чувство, в юности душой пережитое,
Все крепнет, уходя во глубь минувших дней,
Подобное вину: чем старше, тем пьяней.
Историек таких вы, верно, тьму слыхали:
Романы детские у всех девиц бывали;
Их два иль три найдешь у женщины любой,
А у меня – один; таков уж жребий мой!
Должно быть, потому он сердце мне и ранил
И места в жизни всей чрезмерно много занял.
Мне восемнадцать лет исполнилось. Читать
Романы ветхие любила я, мечтать,
По парку старому бродя в густой аллее,
И на луну глядеть, что, призрака бледнее,
Светила между ив, и слушать ветерок,
Что о любви шептал, слетая на листок.
Я, как все девушки, ждала и призывала
«Его», кого судьба лишь для меня избрала!
И вот сбылись мечты: явился мой герой!
Он молод был и храбр, к тому ж красив собой…
И сердце девичье мучительно заныло:
Я полюбила вдруг; меня нашел он милой…
Назавтра уезжал мой рыцарь… Что еще?
Один лишь поцелуй, скользнувший горячо,
Да всё сказавший взор, им – лишь прошла минутка –
Забытый… Он шепнул: «Она мила, малютка».
То голос сердца был. Но пусть накажет бог
Того, кто детскою шутить любовью мог!
Ах! Женщина у вас – безлюба? Лишь желанья
Играют ею?.. Что ж! То ваших рук созданье!
Она могла б любить, – но рады обмануть
Вы первую ж любовь, что ей согрела грудь.
Бедняжка, я была глупа и легковерна, –
Конечно, кажется вам все смешным безмерно –
Раз вам любовь смешна… – я так его ждала!..
Он не вернулся, нет… Я к алтарю пошла
С маркизом. Но, клянусь, я предпочла того бы!
Вот все, что в сердце есть, – груз горечи, не злобы.
Откройте мне свое…
Граф (улыбаясь)
Вам исповедь нужна?
Маркиза
Как! Насмехаться вновь? Хоть с вами я дружна,
Не отпущу грехов, смотрите, будет плохо!
Граф
Итак – Бретань. Была та страшная эпоха,
Что Террором зовут. Дрались по всей земле.
Я средь вандейцев был, в отряде у Стоффле.
Тут начинается рассказ мой. За Луару
Переправлялся враг. Препятствуя удару,
Мой маленький отряд (лишь сотня партизан –
Друзья отважные, да несколько крестьян),
Со мною во главе, отдельными постами
Разбился по лугу, укрывшись за кустами:
Тыл защищали мы, насколько было сил.
Но, дав последний залп, отряд наш отступил,
Рассеялся, и вмиг – нет ни души. Нежданно –
Передо мной солдат из вражеского стана
(Он, верно, меж кустов пробрался к нам ползком!)
Вскочил и – выстрелил. В долгу пред шутником
Не оставаться же! Его я сбил без дрожи.
Две пули мне в плечо всадить успел он тоже!
Мои все далеко… И, на решенье скор,
Коню я изодрал бока ударом шпор
И поскакал в поля. Я мчался как безумный,
И ветер бил в лицо, неистовый и шумный…
Но наконец без сил, измучен, истомлен,
Весь окровавленный, я рухнул. Вижу – склон,
А выше – огонек: там хижина жилая,
Там голоса слышны. Стучусь я, заклиная:
«Во имя короля, откройте поскорей!» –
И, захрипев, без чувств свалился у дверей.
Я весь закоченел, потратя крови много…
Не знаю, долго ли лежал я у порога,
Но на постели и в тепле очнулся я.
Собралась вкруг меня крестьянская семья:
Ко мне склонились все в сочувственной печали
И – не очнусь ли я – с тревогой ожидали.
И вижу вдруг: среди бретонских мужиков,
Как птичка дикая средь вялых индюков,
Стояла девушка. Шестнадцать лет! Ребенок!
Но вся – изящество! Стан небывало тонок!
Прелестное лицо и нежный шелк волос,
Под чепчик спрятанных. За пару этих кос
И королева бы отдать богатства рада.
А ножки! – для графинь и зависть и досада!
Да, в добродетели мамаши до конца
Я не был убежден: на месте бы отца
За право авторства не спрашивал я много!
Но как она мила! А взор, глядевший строго
И целомудренно!.. Три ночи и три дня
Малютке привелось выхаживать меня.
И я за ней следил: вот только села – встанет,
Неслышно отойдет; молитвенник достанет
И молится, О ком? Не обо мне ль, больном?
Иль о другом? Скользнет по комнате потом
Такими легкими, бесшумными шагами
И взглянет на меня янтарными глазами.
Цвет глаз – как у орла – прозрачно-золотой,
И та же гордость в них с бесстрашной прямотой.
Впервые встретив вас, я вновь нашел нежданно,
Такой же самый взор, маркиза! Как ни странно,
Янтарный этот цвет (как будто луч насквозь
В глаза проник) у вас найти мне довелось…
Была она такой прелестной и невинной,
Что, сам не знаю как (три дня ведь – срок недлинный!),
Влюбляться начал я… Тут утром, как назло,
Орудий дальний гул и грохот донесло.
Хозяин мой вбежал весь бледный, потрясенный:
«Беда! там Синие! Видны уж батальоны!
Спасайтесь!» И хоть слаб еще я был тогда,
Но надобно спешить; вскочил я без труда:
Как конь, что весь дрожит, сигнал заслышав к бою,
Так я был весь взбодрен тревогой боевою.
Спешу, но у крыльца – стоит и ждет она,
Вся в черном, капли слез в глазах, бледна, грустна,
И держит мне коня. Готов лететь карьером,
Я все ж, с коня склонясь любезным кавалером,
Превесело ее поцеловал. Тогда
Она отпрянула, зардевшись от стыда,
И – молнии в зрачках, вся выпрямясь надменно:
«О сударь!» – молвила. Тут понял я мгновенно:
Она совсем не то, кем я ее считал!
Ее манеры! Вид! Как я впросак попал!
Дворянской девушке нанес я оскорбленье,
Из рода знатного! Малютку, без сомненья,
Скрывала старых слуг почтенная семья,
Пока ее отец сражался там, где я.
Признаться, в глупое попал я положенье!
Но – Дон-Кихот в душе (к тому ж воображенье
Полно романтикой наивных старых книг) –
Я соскочил с коня и перед нею вмиг
Колено преклонил: «Мадмуазель, простите
Безумный мой порыв! Поверьте и поймите,
Что этот поцелуй – не лгу я никогда! –
Не ветреником дан. Вы верите мне? Да?
И коль позволите, – он дан в знак обрученья.
Я вновь сюда вернусь, лишь кончатся сраженья,
Чтобы залог любви, что отдан вам, найти». –
«Пусть так, – она в ответ, – счастливого пути!
Прощайте, мой жених! – шлет поцелуй воздушный, –
Готова я вину простить вам простодушно,
Но, незнакомец мой, вернитесь поскорей!»
И тут я ускакал…
Маркиза (печально)
Вы не вернулись к ней?
Граф
Увы!.. Но почему – мне не найти ответа!
Я думал: любит ли меня малютка эта?
Ведь виделись мы миг! А я люблю? Я сам
Не знал. Не мог решить. Ну, я вернусь, но там –
Что я найду? – Ее в замужестве счастливом,
Любимую другим, в кругу детей шумливом…
Что ж, предложение поспешное глупца
Скользнуло без следа по ней, как бред юнца;
Воспоминания, возможно, и остались…
Да и найти ль ее мне там, где мы расстались?
Не обманулся ль я? Не сохранить ли мне
Воспоминание нетронутым вполне,
Чтобы жила она в моих мечтах такою,
Какой ее видал?.. Вернуться к ней? Не скрою, –
Боялся, что, взглянув, разочаруюсь я…
Но смутная печаль с тех пор томит меня,
Как наваждение, она мне сердце гложет:
Ведь счастье жизни всей я оттолкнул, быть может…
Маркиза (с рыданием в голосе)
А может быть, она любила вас сильней?
Но, впрочем, все равно: вы не вернулись к ней…
Граф
Мой друг, я совершил большое преступленье?
Маркиза
Я только что от вас слыхала рассужденье,
Что «человек есть плод, разъятый пополам.
Чтобы счастливым стать, он в мире – здесь иль там –
Все дольку отыскать старается вторую,
А случай, – сам слепец, – ведет его вслепую.
И никогда почти на жизненном пути
Единую, свою, – не суждено найти.
Но, кто ее найдет, – любовь находит с нею…
Я знаю, были вы той долькою моею,
Вас бог назначил мне, лишь вас искал я, но…
Не мог найти. Любить мне не было дано:
И вот, когда прошли всю жизнь мы с вами розно, –
Судьба свела пути… свела, но слишком поздно!..»
Да, слишком поздно все… вы не вернулись… нет!..
Граф
Вы плачете, мой друг!..
Маркиза
Тому уж много лет,
Я знала девушку, описанную вами;
Рассказ ваш грустен, я – и залилась слезами.
Пустое…
Граф
Та, кому я слово дал шутя,
Маркиза, были вы!
Маркиза
К чему скрывать? Да, я.:.
Граф, опустившись на колено, целует ей руку, Он очень взволнован.
(После минутного молчания.)
Ну, позабудем все. Давно опали розы…
Нам не к лицу уже все эти страсти, грозы…
Как посмеялся б тот, кто увидал бы нас!
Ну, встаньте. Наш роман закончится сейчас:
Не в нашем возрасте манить любовь былую!
Я вам залог верну; теперь посметь могу я:
Ведь я не девочка под сенью сельских струй!
(Целует его, потом с грустной улыбкой.)
Но как он постарел, ваш бедный поцелуй.
ПРИМЕЧАНИЯ
Стр. 131. Омфала – мифологическая царица древней Лидии, настолько покорившая влюбленного в нее Геракла, что он согласился выполнять женскую работу – прясть у ее ног.
Стр. 134. …страшная эпоха, что Террором зовут. – Эпохой Террора французы называют время якобинской диктатуры от 31 мая 1793 года до 27 июля 1794 года.
Стоффле (1751-1796) – один из генералов вандейской контрреволюции.
Стр. 136. Синие – войска французской революции XVIII века.
