Стивенсон [Ричард Олдингтон] (pdf) читать онлайн

СТИВЕНСОН

изнь
ЗЛ/ИЕЧЛ ТЕЛЬНЫХ
/1ЮДЕЙ
С е ^и я ()и о г ^ а с р и и
ОСНОВАНА
В 193 3 ГОД У
М. Г О Р Ь К И М

ВЫПУСК
(527)

7

МОСКВА
1973

Р (Ц и ш он

СТИВЕНСОН

ИЗДАТЕЛЬСТВО
ЦК В Л К С М

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»

8И (А нгл)
0 -5 3

P ortrait
of a rebel
The Life and W ork of Robert
Louis Stevenson
by
Richard A ld in gton

П еревод с английского, прим ечания
Г. А. ОСТРОВСКОГО
Научный р е д а кто р и автор послесловия
Д .У Р Н О В

7 -2
356— 73

1
«Ч то именно влекло человека — не имело зна­
чения, раз его влекло к чему-то, одно это почиталось гре­
ховным. Все естественное было дурно. Д уховенство ли­
шило людей отдыха, развлечений, зрелищ, игр и охоты,
подавило всякое веселье, запретило самые невинные нас­
лаждения, прекратило все празднества, закрыло доступ к
удовольствиям и погрузило страну в уныние и мрак...
Д ух превыше плоти! Л юди стали тревожными, грустными,
замкнутыми; это проявлялось в их каждодневных п оступ ­
ках и даже в самом их облике. Лица их были угрюмы,
глаза опущ ены долу. Не только их взгляды и мнения, но
даже поступь, манера держать себя, голос, весь внешний
вид изменились под воздействием той смертоносной зара­
зы, которая в зародыше губила искренние и пылкие дви­
жения душ и» (Бокль, «И стория цивилизации...»).
Возможно, не все согласятся с этим обвинительным
приговором целому столетию ш отландской истории, но,
если мы ставим себе целью проследить путь Роберта Л уи­
са Стивенсона, шотландца по самой своей глубинной сути,
правильнее всего начать, сказав несколько слов о той тра­
гической роли, которую сыграла религия в ж изни Ш от­
ландии. Пуританизм был там куда сильнее, чем в Англии,
держался дольше, глубже проник в умы — или, во всяком
случае, был серьезнее обоснован теологически — и имел
кальвинистский 1 уклон. Правда, к том у времени, к кото­
рому относится детство и отрочество Стивенсона (1850—
1870), путы церковной дисциплины ослабели. К концу
‘ К а л ь в и н и з м — од н о из н аправлений
е сть дви ж ен и я п роти в католицизма.

реф орм ации ,

то

5

X V I II века общ ественные нравы заметно смягчились, и
вряд ли нуж но упоминать о том, что в течение нескольких
десятилетий Эдинбург имел все основания считаться более
крупным культурным центром, чем Лондон. Однако, хоть
и пош атнувш ись с годами, религиозная дисциплина все
еще была достаточно строгой, особенно для детей: и, едва
научивш ись говорить, Роберт Л уис Стивенсон почувство­
вал это, чему в первую очередь способствовали его отец,
Том ас Стивенсон, и няня, Элисон Каннингэм
(К ам м и).
Естественно, такую слож ную натуру, как Стивенсон,
это толкало на бунт и даже на прямое неверие, что при­
водило к бесконечным и очень мучительным ссорам с
отцом. П одобный бунт часто свидетельствует о силе того,
против чего он направлен. Действительно, из-под много­
численных масок Стивенсона — будь то маска «эльфа» или
эмигранта-любителя, маска ведущ его
богемную
жизнь
инвалида или «землевладельца», устраивающ его молитвен­
ные собрания на Самоа, — всегда выглядывал неистреби­
мый ш отландский кальвинист. Это понимал друг Роберта
Л уиса Хенли, издевавшийся над молитвами, которые Сти­
венсон писал в Ваилиме, своем поместье на Самоа. В Сти­
венсоне, писал он, «крепко засел «К раткий катехизис» *.
Столь ж е двойственно и отнош ение Стивенсона к отцу,
которы й был ему в чем-то очень близок, а в чем-то абсо­
лютно чужд, как мы еще не раз будем иметь случай отме­
тить. Родственные чувства Стивенсона простирались не на
одних лишь родителей — он не был бы настоящим ш от
ландцем, если бы не интересовался своей родословной.
Мы мож ем познакомиться с генеалогическим древом Р о ­
берта Л уиса, начертанным, естественно, в самой схемати­
ческой форме, от его первого известного нам предка по
отцовской линии, некоего Джемса Стивенсона и Александ­
ра Бэлфура, ставш его основателем старинного рода Бэлфуров — родичей Стивенсона по матери. Со свойственной
Стивенсону несколько аффектированной, а пожалуй, про­
сто мальчишеской любовью к «романтике» и «приключе­
ниям» он тешил себя надеждой, что, быть мож ет, ведет
свой род от Роб-Р оя Мак Грегора 2 или хотя бы от его
клана. Доказать это он, разумеется, не мог, и «точное сви­
1 «Краткий
к а т е х и з и с » — сок ра щ ен н ое
и зл ож ен и е
догм атов веры п р есви тери а н ск ой церкви Ш отландии.
2 Р о б - Р о й М а к Г р е г о р (1671— 1734) — глава старин н ого
ш отлан дского клана, уч а ствова вш и й в погран и чны х вой н ах с А н г­
лией. Герой ром ана Вальтера Скотта

6

детельство», о котором Стивенсон говорит в письме, на­
дписанном незадолго до смерти, заключается лишь в том
факте — если это факт, — что, когда клан Мак 'Грегоров
был объявлен вне закона, некоторые члены клана стали
называть себя «С тивенсоны ». Возможно, это и так. Валь­
тер Скотт пишет, что люди, именовавшие себя «днем
Кэмпбэллами, ночью становились Мак Грегорами».
П оскольку Стивенсону не удалось заполучить себе в
предки ш отландского мятежника, ему пришлось доволь­
ствоваться отцом и дедом — инженерами, строителями
маяков. У него достало ума гордиться ими, хотя то, что
он делил свои симпатии меж ду разбойником и людьми,
сумевш ими благодаря знаниям и силе воли найти достой­
ное дело в жизни, показывает, в какой мере Стивенсон был
привержен к искусственной, а подчас и деш евой «роман­
тике уж асов», которая портит некоторые его произведе­
ния. П ереход Стивенсонов от привычной для средней
бурж уазии коммерции к новому по тем временам инже­
нерном^ делу, а тем более строительству маяков, вкупе
с некоторыми трагическими происш ествиями и необыч­
ными браками образует любопы тную предысторию их
литературного потомка.
В конце X V I II столетия жили два брата Стивенсоны,
1 Х ью и Аллан; второй из них женился в совсем юном воз­
расте на некой Джин Лилли, от которой у него был один
сын Роберт, родивш ийся в 1772 году. Братья занимались
торговлей в Вест-Индии и оба погибли лет двадцати
с небольшим, когда преследовали в открытом море своего
компаньона, растративш его все деньги фирмы. Джин
с грудным сыном осталась без единого пенни. Как она
умудрилась прокормить себя и ребенка, неизвестно, но
в 1787 году она снова вышла замуж за жителя Эдинбур­
га, Томаса Смита, который занимался осветительным
делом. За год до того Томас Смит получил должность ин­
женера в только что созданном Управлении Северными
огнями (иначе говоря, маяками и буями) и заменил упот­
реблявшиеся ранее угольные светильники керосиновыми
лампами с отражателями, которые сам же изобрел.
Роберт Стивенсон (1772— 1850) стал учеником отчима
и не только сравнялся с ним в искусстве соверш енствова­
ния прож екторов и строительства маяков на скалистых
берегах Ш отландии, омываемых вечно буш ующ им морем,
но и далеко превзошел его.
Это был человек неподкупной честности, пользовав­

7

шийся заслуженно вы сокой репутацией в своей профессии.
Помимо самих маяков, до наш их дней сохранилось пись­
менное свидетельство о его работе, которое внук отредак­
тировал и включил в очерк «Л етопись семьи инж енеров».
«О тчет» Роберта Стивенсона о строительстве маяка на
скале Белл-Рокк (восточное побереж ье Ш отландии) в
1807— 1811 годах не менее интересен, чем многие произ­
ведения, вош едш ие в собрание сочинений его внука. На
мой взгляд, «О тчет» значительно превосходит романы, ко­
торые Л уис стряпал вместе со своим пасынком Осборном,
и даже кое-что из менее удачны х опусов самого маэстро.
Ч ерез три года после того, как постройка маяка БеллРокк была закончена, специальные уполномоченные
Управления Северными огнями соверш или инспекционную
поездку по северному побереж ью Ш отландии. На борту
ш хуны , принадлежавшей управлению, находился в каче­
стве гостя Вальтер Скотт, оставивш ий весьма интересный
и занимательный дневник этого путеш ествия, где он упо­
минает об «официальном руководителе поездки... мистере
Стивенсоне, старш ем инспекторе управления, весьма вос­
питанном и скромном человеке, повсеместно известном
своими знаниями и мастерством ». Скотт говорит о Роберте
Стивенсоне с неизменным уважением, а также особо
отмечает «ж алобы » жителей островов (которы е сами когдато потерпели кораблекруш ение) на то, что со времени
постройки маяков корабли перестали идти ко дну и пм
больше нечем поживиться! Еще любопытнее для нас сле­
дующ ая выдержка из дневника:
«Вы брался на палубу около четы рех часов утра; ока­
залось, мы обходим с наветренной стороны остров Тири,
поскольку мистер Стивенсон решил показать нам гряду
скал под названием Скерривор, где он полагает необходи­
мым поставить маяк. Громкие протесты со стороны инспек­
торов, которы е в один голос заявляют, что заранее присо­
единяются к его мнению, в чем бы оно ни заключалось,
лишь бы поскорей вернуться и ступить на твердую зем­
лю. Спокойная настойчивость со стороны мистера С.,
прыжки, дрожь и недовольный скрип яхты, которой, судя
по всему, перспектива идти на Скерривор нравится столь
ж е мало, как и инспекторам. Наконец наши усилия воз­
награждены, и перед нами возникает длинная скалистая
гряда (почти вся под водой ), о которую с грохотом раз­
бивается прибой. Страшное и величественное зрелище!
На одном конце рифов, тянущ ихся примерно на милю в

8

длину, есть несколько плоских ш ироких камней. Они не­
много вы ступают из воды, хотя буруны то и дело пере­
летают через них. Ч тобы выполнить все формальности,
Х эмильтон, Дафф и я решаем высадиться на эти камни
вместе с мистером Стивенсоном. С большим трудом выгре­
баем против вы сокой волны и приближаемся к черным
остроконечным скалам, вокруг которы х кипят страшные
буруны, покрывая их целиком. Однако нашим гребцам
удается завести лодку в спокойную бухточку меж ду дву­
мя рифами, на один из которы х мы, основательно вымок­
нув, ум удряемся взобраться... М истер С. тщательно произ­
водит все измерения. Это самое уединенное место из всех,
где ставили маяки. Белл-Рокк и Эддистоун по сравнению
с ним просто чепуха. Ближайшая земля — необитаемый
остров Тири — в четырнадцати милях отсюда. Но хватит
о Скерриворе...»
Надо добавить, что в книге судьбы Роберта Стивенсона
не было предначертано столь романтическое приключение,
как постройка маяка Скерривор. Оно выпало на долю его
сыновей Алана и Томаса, отца Роберта Л уиса, который
считал Скерривор самым большим достижением их фир­
мы. Пожалуй, здесь будет кстати упомянуть, что и Роберт
и Томас Стивенсоны, помимо выполнения своих прямых
обязанностей, сделали немало ценных изобретений. Счи­
тая, что труд их и время принадлежат правительству,
они не брали патентов и не просили денег за свои откры ­
тия, хотя многие из них получили ш ирокое распростра­
нение. В результате это не принесло им ни наград от
короля, ни славы — ведь инженеры и все те, кто пользо­
вался их изобретениями, не знали, кто изобретатели. Все
их открытия оказались собственностью английской короны.
Если мы обратимся от Стивенсонов к многочисленным
предкам Роберта Л уиса по матери, Бэлфурам, то не най­
дем среди них ни по прямой, ни по боковой линии никого,
кто бы обладал солидными, хотя и не «u n co quid» (совсем
обы чны м и), достоинствами Роберта Стивенсона. Здесь,
пожалуй, будет ум естно заметить, что некоторые из гене­
тических выводов, которые делались поклонниками Робер­
та Л уиса и даже им самим, выглядят натяжкой. Так, на
том основании, что одна из его прапрабабок с материнской
стороны, некая Маргарет Лизарс, приходилась (возм ож но)
прапраправнучкой французу по имени Лизар, эмигриро­
вавш ему из Франции в X V I веке, утверж дают, будто в

9

жилах Л уиса течет «чуж еземная кровь», оказавшая якобы
влияние на его характер и талант.
Сам Стивенсон восторж енно восклицает, что он «отста­
ивал спорную землю, потрясая копьем и испуская боевой
клич Э л л иотов1». Однако его ретроспективное «участие»
в пограничных войнах между Англией и Ш отландией
(иначе говоря, в кровавых, варварских, позорны х грабе­
ж ах) весьма сомнительно, если единственным основанием
к этому, как мы узнаем, служ ит то, что мать прабабки
его матери, Сесилия Элфинстоун, была урож денная Элли­
от (и, таким образом, двоюродный дед Стивенсона, Джон
Бэлфур, приходился
пятиюродным братом
Вальтеру
С к о т т у !).
А дам копает, Ева ткет,
И над ними нет г о с п о д 2.

Гораздо ближе относится к делу то, что Стивенсон
использовал некоего Дэвида Бэлфура в качестве прообраза
одного из своих героев, и то, что среди Бэлфуров были
пасторы, в том числе дед Луиса, преподобный Льюис
Бэлфур из Колинтона. В раннем детстве Роберт Л уис
знал деда (тот был уж е очень ста р ), и в его сборнике
«Воспоминания и портреты » есть великолепный набросок
самого пастора и пасторского дома. Старый пастор казал­
ся мальчику довольно «грозной ф игурой», вселявшей
«необъяснимый страх» в душ и детей, однако он был
способен на неожиданные проявления сердечного тепла и
нежности, поражавш ие его маленького внука. П о-види­
мому, преподобному Бэлфуру в большой мере было при­
сущ е чувство справедливости даже в мелочах, к тому же
он считал, что ребятам нужна строгая дисциплина.
В старости, видимо уж е впадая в детство, он после по­
рошка Грегори — тош нотворного снадобья, которым без
всякой пользы терзали многие поколения людей, — обычно
сосал леденцы из ячменного сахара, внуку же не давал
ни кусочка: не принимал лекарства — не получишь ле­
денца... Посмотрите, что делает «романтика». Благодаря
давно почившей леди Эллиот Стивенсон потрясал копь­
ями и издавал боевые кличи шотландцев и вместе с тем,
как ни старался, не мог «найти в себе ничего общ его с
почтенным пастором», хотя «без сомнения... он у меня в
1 Один из стар ин н ы х кланов С еверной
павший в войне с Англией
2 П еревод Игн. И ван овского

10

Ш отландии, уч а ство-

кровиг и нашептывает мне что-то, и проник в самую за­
вязь, самое средоточие моего естества». Затем Роберт
Л уис принимается размышлять о той роли, какую сыг­
рали в формировании его личности различные предки, все
более и более далекие, в том числе легендарный «француз
цирюльник, умевш ий отворять кровь», и... «Гипотетичес­
кий Арбориал»
А вот об одном Роберт Л уис умалчивает, а именно о
том, что, когда деду было двадцать лет, у него нашли
симптомы «грудной болезни». К счастью, после зимы на
острове Уайт, он соверш енно избавился от своей хвори и
дожил до восьмидесяти лет, произведя на свет больше
дюж ины детей. Но та же «грудная болезнь» в куда более
сильной и зловещей форме была и у его младшей дочери
Маргарет Изабелл, которая в 1848 году в возрасте девят­
надцати лет вышла замуж за Томаса Стивенсона, седь­
мого и самого младшего сына Роберта Стивенсона. И этот
недуг роковым образом отразился на ее единствен­
ном сыне, Роберте Л уисе Бэлфуре Стивенсоне (Роберте
Л у и се), родивш емся в Эдинбурге 13 ноября 1850 года.
Ранние годы будущ его писателя прошли под неусы п­
ным надзором трех человек: матери, отца и няни. Как
всякий единственный ребенок, Роберт Л уис, естественно,
стал идолом семьи, к тому же начиная с двух лет он бес­
прерывно хворал. До того как ему исполнилось одиннад­
цать, он не только перенес все детские заболевания, но
и постоянно страдал от простуды и расстройства пище­
варения, а также переболел «ж елудочной лихорадкой»,
бронхитом и воспалением легких. Как известно, у него
развился туберкулез, и он никогда не чувствовал себя
вполне здоровым даже на тихоокеанских островах. В те­
чение всей ж изни неделями, а порой и месяцами он бывал
прикован к постели из-за горловых кровотечений. П оэтому
было бы неуместно сож алеть о возможном и даже оче­
видном вреде, который причинила его характеру эта
тройная опека, — без нее он бы просто умер, особенно
в Эдинбурге, отличавшемся суровым климатом. Помимо
1 « А р б о р и а л » — бук вальн о «Д ревесн ы й ». Этим словом Сти­
вен сон , п озн а к ом и вш и сь с уч ен и ем Дарвина о п р ои сх ож д ен и и ч е­
ловека, назвал в о з м ож н у ю п р ом еж у т оч н у ю ф ор м у м еж д у об езь я ­
ной и чел овек ом — «н ед оста ю щ ее звен о». В сборн и к е «В осп ом и н а ­
ния и п о р тр еты » он пи ш ет. «У к а ж д о ю человека свое генеалоги­
ч еск ое дерево, но на вер хуш к е в се х эти х деревьев си ди т Г и по­
тети ч еск и й А рбор и ал ».

11

«грудной болезни» матери и ее отца, со стороны Стивен­
сонов тоже не все обстояло благополучно. Из писем Робер­
та Стивенсона видно, что дети его один за другим умира­
ли еще в раннем детстве. Зловещий факт, но, конечно, сто
пятьдесят лет назад детская смертность была устраш ающ е
высока.
Х отя большая доля забот о мальчике падала на няню,
так как миссис Стивенсон сама в те времена часто недо­
могала, а мистер Стивенсон, естественно, был занят
служебными делами, не приходится сомневаться в той
любви, которая щ едро изливалась матерью на чуть теп­
ливш уюся ю ную жизнь. Грэхем Б э л ф у р 1 сообщ ает нам
трогательный факт: мать Роберта Л уиса с 1851 года до
самой смерти вела дневник, тетради которого так полны
Л уисом, его поступками и словами, что в них месяц за
месяцем отразилась вся его жизнь. Она хранила каж дую
страничку его рукописей, попадавш ую ей в руки, и, гово­
рят, собирала все газетные вырезки о нем; при его попу­
лярности это должна была быть довольно-таки обширная
коллекция. И как бы впоследствии они ни расходились во
мнениях, такой она осталась до конца своих дней.
В ш естьдесят лет, уж е овдовев к тому времени, ездила
вместе с Робертом Л уисом в А мерику и на острова Тихого
океана. Об этих поездках интересно читать в повестях,
рассказах и письмах ее талантливого сына, но каково было
ей выносить неизбежную изнурительность путеш ествий,
подчас скуку, а иногда и опасность. После его смерти она
вернулась в Ш отландию, и, когда настал ее смертный час,
лицо старой женщины вдруг просветлело, она воскликну­
ла: «Л уи с!» и, обратись к тем, кто был рядом, добавила:
«Мне пора». На следующ ий день она умерла, так и не
придя больше в сознание. Я не хочу сказать, что мате­
ринская привязанность — редкое явление, но такая без­
заветная, длящаяся всю жизнь любовь достойна особого
упоминания.
Мы не мож ем ожидать столь слепой любви от отца,
человека, который находил отды х от трудов в общ естве
трех любимых авторов. Первым из них был Лактанций,
живший в III веко нашей эры в Северной Африке, неофит-христианин, фанатичный приверженец новой веры,
оставивш ий потомству веселенькую книгу «О бож ьем гне­
1 Г р э х е м Б э л ф у р — л и тер атор и п едагог
род ствен ни ков автора «О строва сок р ов и щ » написал
би огра ф и ю «Ж и зн ь Р обер га Л уиса С тивенсона».

12

По п росьбе
его п ерв ую

ве» и еще одну — о страш ной смерти, которая грозит всем
гонителям христиан. Вторым был немец-протестант, тео­
лог X V I века по имени Воссий, а третьим — кардинал
Бона, чьи произведения мне неизвестны. Странна" лите­
ратура для такого убеж денного пресвитерианина, как мис­
тер Томас Стивенсон. Те, кто читал книгу Стивенсона
«Странствия с ослом », вероятно, помнят: когда Роберт
Л уис посетил в Севеннах монастырь «Богородицы на сне­
гах», два мирянина попытались склонить его к католичес­
кой вере, добавив к прочим резонам, что он и родителей
своих обратит тогда на истинный путь. На что Стивенсон
отвечал: «М огу представить лицо отца, если я заговорю об
этом! Да я с меньшим риском стал бы дразнить льва в
логове, чем вступил бы в подобные разговоры с нашим
семейным богословом ». Но богослов этот читал такж е и
«Гая Мэннеринга» (Вальтера С котта), и «П омощ ника ро­
дителей», и не приходится сомневаться в его любви к
маленькому сыну, несмотря на их разногласия в после­
дую щ ие годы. И звестно множ ество историй, служащ их
тому подтверждением. Пожалуй, самая непритязательная
из них о том, как Л у нечаянно запер сам себя в комнате
и, не сумев открыть дверь, стал биться в истерике. Пока
кто-то ходил за слесарем, мистеру Стивенсону удалось
успокоить мальчика, ласково разговаривая с ним через
дверь.
Родительской привязанности не уступала и любовь
няни, которой Стивенсон отдал дань в стихотворении
«П освящ ение», открывающ ем сборник его стихов для де­
тей. К ое-кто усматривает в нем напыщ енность и нарочи­
тость. Возможно, в этом есть доля правды, но искренность
его не подлежит сомнению. Элисон Каннингэм еще более
рьяно, чем Том ас Стивенсон, следовала догматам кальви­
низма и чуть не с младенчества развлекала Роберта Л уи­
са рассказами о своих далеких предках ковен ан тер ах1 и
тех преследованиях, которы м их подвергали еретики-сек­
танты, не разделявшие их религиозных взглядов. По ее
собственным словам, когда Л уис был еще совсем крошкой,
она — страш но подумать! — три или четыре раза читала
ему библию от начала до конца, а также заставляла его
учить «К раткий катехизис», переложенные на шотланд­
1
Ш отлан дски е п р отеста н ты , стор он н и к и К овен ан та — рели­
ги озн о-п ол и ти ч еск ого д оговор а (1643 г.) м еж д у английским и
ш отл а н д ск и м парл ам ентам и о «за щ и те и сти н н ой вер ы ». К овен ан те р ы вели п а р ти за н ск у ю в ой н у с английским и войскам и.

13

ский даалект скверными метрическими стихами псалмы,
и пересказывала содержание таких книг, как «П овесть о
христианских мучениках» Ф окса и «П осмертны е записки
Роберта Марри М акчейна», благочестивого молодого чело­
века, умерш его, увы, в нежном возрасте.
Разумеется, эти теологические «пирш ества», устраи­
ваемые ему с младенчества, перемежались постами. Но в
те ранние годы детства перемена обстановки для Роберта
Л уиса заключалась лишь в поездках к пастору деду,
а основным отды хом от христианских легенд и книг
были рассказы о привидениях, грош овые романы «уж асов»
и бессвязные, но оттого не менее страшные фантазии
отца. Нечего удивляться, что ребенку снились кошмары
Нечего удивляться также, что первые его слова и поступ­
ки, о которы х нам известно из дневников матери, были
связаны с церковью. С глубоким удовлетворением она
пиш ет о том, что сын часто посещ ает церковь, рассказы­
вает, как он себя там ведет, какие употребляет словечки.
Когда ему было два года восемь месяцев, он начал играть
в церковь, и это стало его «любимой игрой». Он «делает
кафедру из кресла и табурета, затем или сидя читает, или,
встав, п оет». Благочестивый младенец совершил, однако,
одну ош ибку: он привлек к этой игре своего маленького
друга, ирландца Уолтера Блейки, оставив роль пастора
для самого себя Однажды, когда они играли в доме Блей­
ки, Роберт Л уис, стремясь к правдоподобию, опрометчиво
добавил к черному няниному плащу, служ ивш ему ему
сутаной, две белые полоски, спустив их, как у пасторов,
с воротника на грудь. М иссис Блейки вошла в комнату
в самый разгар представления, и то, что последовало,
показывает, насколько находивш аяся в кабале у священ­
ников Ирландия была ортодоксальней Ш отландии.
«Раньш е она не возражала против этой игры, но, когда
она увидела белые полоски, гнев ее не имел границ.
Я помню все это по сей день, — пиш ет доктор Блейки. —
Для нее это было чистым кощ унством. Она сорвала сш е й
Л уиса воротник с полосками и строго-настрого запретила
нам когда-нибудь еще играть в церковь».
Мальчик, воспитанный в таком окружении, должен
был или опуститься до того же уровня, или, вооруж ивш ись
сарказмом, восстать К чести Стивенсона, повзрослев, он
взбунтовался. Но какой смертный, с самого нежного воз­
раста день за днем, год за годом испытывая воздействие
столь ядовитой и фанатической сектантской обработки,

14

ног бы соверш енно избеж ать ее влияния? И, право же, Х ей­
га (котором у в детстве не приходилось подвергаться та­
кому «засорению м озгов») следовало бы отдать должное
своему другу за то, что он не стал фанатиком, а не упре­
кать его за невинные проповеди и молитвенные собрания
в Ваилиме и за пристрастие к «К ратком у катехизису».
Стивенсон мог кончить значительно хуж е. Он мог
уподобиться превозносимой им Камми, которая за грани­
цей подбрасывала протестантские брош ю ры в католи­
ческие церкви и с возмущ ением заявляла, что после вос­
становления пресвитерианской церкви в Колинтоне у нее
сделался папистский вид.
Конечно, в этом тягостном режиме бывали и пере­
дышки, больш ую пользу приносили мальчику часы, когда
он играл с двоюродными братьями и сестрами или други­
ми сверстниками. Н о как редко этом у болезненному ре­
бенку, который по ночам, не смыкая глаз от кашля, ме­
тался в лихорадке, а днем от слабости не покидал посте­
ли, удавалось воспользоваться этими целебными передыш ­
ками! Из трех взрослых, в общ естве которы х прдшло по­
чти все его детство, самое разумное и благотворное влия­
ние оказывала на него, по-видимому, мать. Камми то твер­
дила ем у о негостеприимных небесах, то пугала расска­
зами о привидениях, ковенантерах и похитителях трупов
и портила ем у вкус, покупая картонные листы с персона­
жами кровавых мелодрам для игры в театр; он раскраш и­
вал их, не вырезая, и приходил в чрезмерное возбуж ­
дение.
У мистера Томаса Стивенсона, этого достойного фили­
стера, чьи тяж еловесные достоинства, к счастью , облегча­
лись живым чувством юмора, изменявшим ему лишь в
тех случаях, когда дело касалось его самого, была стран­
ная привычка, трудно объяснимая в последователе Лактанция и Воссия, — убаюкивать себя перед сном не благо­
честивыми мыслями, молитвой и раздумьями о кончине
христианских мучеников, а сочиняемыми им же самим
бесконечными историями с продолжением, где были пира­
ты, разбойники, пограничные стычки и вся та а-ля вальтерскоттовская и эй н су ор тов ск а я 1 маскарадная романтика,
которую впоследствии перенял его сын и блестяще назвал
«героической бутаф орией». Есть все основания полагать,
'Эйнсуорт, Гаррисон
(1803— 1882) — втор остеп ен н ы й
английский писатель, автор и стор и ч еск и х ром ан ов, п оп ул я р н ы х в

X I X веке.

15

что мистер Стивенсон не «успокаивал» нервы мальчика
рассказами о предопределении и вечных муках, но
и формировал его литературный вкус теми «многосерий­
ными» историями, которые сам придумывал на сон гря­
дущий. Когда больной ребенок пробуж дался от лихора­
дочного сна, со «вспыш ками бреда» и «такими кош ма­
рами, от которы х, слава богу, мне никогда впоследствии
не приходилось страдать», отец развлекал его вымышлен­
ными «диалогами с участием ночных сторож ей, кучеров
почтовых карет и хозяев таверн».
Мать водила его днем в зоологический сад, читала ему,
помимо библии, такие книги, которые, как он позднее по­
нял, прививали ему хорош ий вкус, и заражала его своей
ж изнерадостностью, помогавшей ей вопреки пуританской
религии видеть во всем светлую сторону. Несомненно, все
три няньки болезненного, истеричного ребенка стара­
лись, как и положено нянькам, делать при нем бодрый
вид, но мать притворялась меньше всех. Предположение,
что наигранный оптимизм в произведениях Стивенсона,
за который многие его осуждали, был помимо его воли
отзвуком тех дней, возмож но, не так далеко от истины,
как каж ется на первый взгляд.
Если верить воспоминаниям няни, карьера Стивенсона-писателя началась вскоре после того, как раннее зна­
комство с богословием и посещ ение церкви породили в
нем стремление к лицедейству. По ее словам, ему было не
больше трех лет, когда он однажды поманил ее в комнату,
запер дверь и театральным ш епотом сообщил, что приду­
мал историю, которую она должйа записать. «И стория»
оказалась просто «детской болтовней», но Камми честно
записала все от слова до слова, а затем прочитала на до­
суге хозяйке. М иссис Стивенсон не упоминает об атом в
своем объемистом дневнике, да и рукопись няни не была
найдена. Однако, если даже столь преждевременный лите­
ратурный дебют лишь фантазия старой женщины, сущ е­
ствует на самом деле опус («Ж и ти е М ои сея »), записанный
миссис Стивенсон под диктовку сына, когда том у было
шесть лет. Один из его дядьев, Дэвид Стивенсон, обещал
своим многочисленным племянникам и их друзьям на­
граду за сочинение на эту библейскую тему. Н асчет того,
выграл ли ее Р.Л.С. или нет, мнения разделились по­
ровну.
Читателю, возмож но, кажется, что я слишком подробно
пишу об этом маленьком мальчике и самых обыденных

16

происш ествиях его жизни, но у меня к тому есть два осно­
вания. В X I X веке, как и теперь, героев создавала пресса,
и Стивенсон во многом обязан своей славой друзьям, ко­
торые «мостили» ему путь к литературному усп еху и «ор ­
ганизовывали» хорош ие отклики в печати, а обаяние,
остроумие и добродуш ие Л уиса при встречах с людьми
еще больше увеличивали его популярность: в результате
возник культ Стивенсона, поклонники которого собрали
по крохам все воспоминания о нем (многие из них баналь­
ные и несущ ественны е) и сохранили для потомков мно­
ж ество мелких ш трихов и самы х незначительных эпизо­
дов, начиная с его раннего детства. У ж е одно то, что это
делалось в таком ш ироком масштабе, показывает, на­
сколько силен его культ. Мы знаем куда меньше о
более значительных ф ш урах, но ведь шотландцы всегда
отличались приверж енностью к своему клану.
Мелочи, о которы х я писал, сущ ественны и еще по од­
ной причине. Не так уж часто случается, что основные
факторы, повлиявшие на формирование человека, и основ­
ные черты его характера можно проследить чуть не с са­
мого младенчества. Мы видим здесь зависимость от пре­
данных ему женщин, объясняю щ ую , почему, начав нако­
нец хорош о зарабатывать и поселивш ись на Самоа, Сти­
венсон окруж ил себя женщинами — там были его мать,
жена и падчерица, — готовыми беззаветно служить ему.
Его пасынок Ллойд Осборн занял место столь необходимо­
го Роберту Л уису товарища по играм, которым раньше
был мистер Томас Стивенсон. Конфликт с религией, как
внутренний, так и внешний, возник еще в раннем детстве.
Все дети поглощены собой, — впрочем, взрослые тоже, —
но в маленьком Стивенсоне эта черта была необычайно
сильна. Актерство, свойственное ему всю жизнь, фактиче­
ски началось, когда он трех чет от роду облачился в ста
рый нянин плащ и стал произносить проповеди с само­
дельной кафедры. Несколько театральная и показная
приверженность к псевдоархаическим приключениям была
заложена в нем рассказами отца и дешевыми мелодрамами,
покупавшимися
няней в киоске
на Антигуа-стрит.
А главное, уж е в детстве началась длившаяся всю его
жизнь борьба с болезнью.
Если бунт против гнетущ ей пресвитерианской респек­
табельности привел его в ряды богемы, пусть и высшего
толка, то червь, грызущ ий его легкие, сделал его нервоз­
ным и болезненно чутким и превратил в вечного скиталь­
2

Р Олдингтон

17

ца по чуж йм краям. Как мож но пройти мимо такого стран­
ного воспоминания: однажды, когда мальчику было лет
ш есть, он лежал в полузабытьи и вдруг начал тихо напе­
вать. Вот что он напевал:
О, если б ы не впал в гор ды н ю ангел,
Н е знал бы мир ни гор естей , ни зла,
Н и ада — только ч и сты й свод небесн ы й.
Т от ангел звался Д ьявол
О, если бы не ангела горды ня, то Х р и сто с
Не ум ер бы ра сп я ты м на кресте

То, что шестилетнего мальчика мучила проблема «гре­
ха» и богословская софистика, придуманная, чтобы его
объяснить, указывает на легкомысленную ж естокость его
духовны х опекунов. Нечего удивляться, что у ребенка бы­
вали по ночам «приступы бреда».
«Я испытывал невыразимый уж ас перед адом,— расска­
зывает Стивенсон в «N uits B lanches» («Б ел ы е н о ч и » ) ,—
внушенный мне, я думаю, моей доброй няней; особенно
меня терзали страхи в грозовые ночи...»
Значит, не кто иной, как столь превозносимая им Камми, оказала ему эту усл угу; тут призадумаеш ься над по­
следними строками его очерка «О н янях»:
«Я верю, что
когда-нибудь положение изменится к лучш ему, что боль­
ш е не будет нянек и каждая мать сама станет воспйтывать своего ребенка...»
2

Когда пришло время учиться, перед родителями Робер­
та Л уиса встала очень серьезная проблема, вернее, целый
ряд проблем. П усть он и общался с двоюродными братья­
ми и другими сверстниками, ему, как лю бом у (а тем более
единственному в семье) ребенку, нуж ны были присущ ий
школе дух соревнования и школьные товарищи. Однако
нельзя было забывать о его слабом здоровье, которое
мальчики вряд ли стали бы щадить, и о крайней возбудимо­
сти и впечатлительности, вызванных преждевременным
знакомством с адским огнем, мелодрамой, христианскими
мучениками и похитителями трупов, за что следовало бла­
годарить Камми. Естественно, напрашивается мысль, что
самым разумным было бы с ней расстаться и найти опыт­
ную няню, достаточно осторож ную в обращении с детьми
и способную научить его началам чтения, письма и счета.
1 П еревод Игн. И ван овского.

ta

Были все основания полагать, что Том ас Стивенсон
предложит именно такое решение, так рак одной из его
эксцентрических черт, видимо перенятых у Уолтера Ш енд и1 и столь любезных впоследствии его даровитому сыну,
являлось самое искреннее пренебрежение к формальному
образованию. Говорят, что за все школьные и универси­
тетские годы Л уиса отец ни разу не поинтересовался, как
он учится, не похвалил за успехи, не поругал за лень. Сам
он в свое время считался средним учеником, однако до­
стиг вы сот в инженерном деле, котором у в его дни не обу­
чали ни в каких учебны х заведениях. Том у, что он знал,
Томас Стивенсон научился у отца и старш их братьев и до
конца своей жизни был нетверд в математике: когда ему
требовались какие-нибудь расчеты для его усоверш ен­
ствований и изобретений, он прибегал к помощ и друга-математика. П очем у бы сы ну не пойти по его стопам? Ведь
когда Л уис был маленьким, да и долгие годы после того
мистер Стивенсон не сомневался, что «в книге судеб», то
бишь провидением, его сы ну предначертано стать строи­
телем маяков и продолжить традицию Стивенсонов, до­
стигш их на этом поприще успеха и почета. Мы не знаем,
почему в 1857 году решили отдать ребенка в ш колу, но
выбор ш колы говорит о наилучш их намерениях родителей.
Мальчика послали в «К энон Миллз», имевш ую репутацию
лучш его учебного заведения для новичков. Соученики
вспоминают, что Р.Л.С. взяли в самый младший класс,
который вела учительница, и что «маленький Стивенсон»
сразу стал «миш енью для насмешек из-за своего чудного
вида». Ч то именно «чудн ого» было во внеш ности мальчи­
ка, осталось неизвестным, но, возмож но, чтобы изба­
вить Л уиса от насмешек, его очень скоро забрали из ш ко­
лы. Если, что вполне вероятно, он пробыл там всего не­
сколько недель и ходил туда, в сопровож дении няни, то
вряд ли он смог оценить как ш колу, так и ее живописные
окрестности. В том же самом году его послали в ш колу
Хендерсона на Индия-стрит, и опять всего на несколько
недель. Трудно сказать, почему его оттуда забрали — изза ж естокой ж елудочной лихорадки или не менее ж есто­
ких насмешек товарищей. Один из соучеников вспомина­
ет его в «припадке неистовой ярости», — «поля его соло­
менной шляпы были разорваны, и соломка висела кольца­
1Уолтер Шенди
и м ен ного ром ана Стерна.

— отец Т ри страм а Ш енди, гер оя од н о­

19

ми вокруг лица и плеч». Конечно, ничто лучше школы не
мож ет показать мальчику, «что такое настоящ ая жизнь».
В следующ ий раз Роберта Л уиса отдали в ш колу лишь
два года спустя, в октябре 1859 года. Видимо, у него были
домашние учителя (явление в те времена весьма распро­
страненное в Ш отланди и), так как в восемь лет он обна­
ружил, что «любит читать», а к 1861 году настолько
продвинулся в науках, что смог проучиться два года в ча­
стном учебном заведении — так называемой Эдинбургской
академии *.
М еж тем в летние месяцы, когда позади оставались дни,
проведенные из-за болезни в постели, чрезмерная забота
родителей, короткие скучные прогулки по улицам Эдин­
бурга с няней и неприязнь соучеников, вызванная тем,
что он был на них не похож , живое воображение мальчи­
ка получало иную, более приятную пищ у. Пожалуй, глав­
ным источником новых впечатлений в те годы был двою ­
родный брат Л уиса Р.А.М . Стивенсон (Б о б ), неизменный
товарищ его детских игр, а позднее сою зник и даже пред­
водитель в борьбе за освобож дение от «респектабельности»,
которая мертвым грузом давила на юного Стивенсона.
Особенно важными для формирования его характера в ту
раннюю пору были месяцы, проведенные в Колинтоне,
где он жил каждое лето, вплоть до смерти деда (Л уи су
минуло тогда десять л ет). К счастью для нас, горячий
интерес Стивенсона к собственном у «я » заставил его за­
печатлеть то время в двух очерках, включенных в сбор­
ник «Воспоминания и п ортреты »: «П асторат» и «П астор­
ский дом в К олинтоне», откуда Грэхем Бэлфур приводит
подробные цитаты. По этим очеркам нетрудно проследить,
какое воздействие оказывали на впечатлительного, наде­
ленного богатой фантазией мальчика и сам Колинтон, и
игры, в которые он там играл с двоюродными братьями или
■один. У ж е тогда, в те ранние годы, было ясно, что ему
суж дено стать литератором. Он рассказывает: «Н е раз,
помню, я залучал кого-нибудь себе в секретари и диктовал
восхитительные истории, не вполне заслуженно предан­
ные забвению. М естом действия одной из них была Аллея
ведьм, а в героини я выбрал кош ечку. История должна
1 В той ж е академ ии п оздн ее б у д ет у ч и ть ся К онан-Д ойль, к о­
торы й за и м ствовал м н огие ч ер ты Ш ерл ока Х ол м са у п роф ессора
Д ж озеф а Белла, п р еп ода ва вш его там. «Н е мой ли это ста р ы й зн а­
ком ы й Д ж о Б ел л ?!» — воск л и к н ул С тивенсон, п рочи тав впервы е
р а сска зы о Ш ерл оке Х ол м се.

20

была получиться захватывающ е интересной, с приз­
раками».
Больше Стивенсон ничего не говорит нам о «захваты ­
вающ ей и призрачной» кош ечке, и мы мож ем удовлетво­
рить свое любопы тство лишь одним прозаическим добав­
лением — кошечка
питалась «гороховой
похлебкой».
В другом из превосходно написанных и увлекательных
очерков этого сборника («И ностранец дом а»)
мы нахо­
дим весьма интересный абзац о «ш отландском ребенке»;
его без натяжки мож но назвать автобиографическим, так
как автор явно вспоминает о своем раннем детстве. Вот
что он говорит о влиянии природы и истории Ш отландии
на детей:
«В Ш отландии ребенку часто доводится слышать о ко­
раблекруш ениях, о суровы х рифах, стоящ их дозором у
берегов, о безж алостных бурунах и огромных маяках; о
покры ты х вереском горных вершинах, о буйных кланах
и преследованиях ковенантеров».
Пожалуй, будет простительно заметить в скобках, что
этот набор традиционных историй был куда более харак­
терен для семьи Стивенсонов, чем для любой другой ш от­
ландской семьи. Но и здесь, как почти всегда, Стивенсон
мудро пиш ет о том, что знает из личного опыта. Обобщ е­
ние в данном случае — просто литературный прием, приз­
ванный оправдать авторский эгоцентризм. Стивенсон
продолжает, по-преж нему черпая материал из своего
детства:
«Дыхание ветра доносит до него издалека блеяние
овец, опустош аю щ их все окрест, и звонкий перестук их
копыт. Он гордится далекими предками с крепкой дланью
и железным поясом вместо кольчуги, которы е довольство­
вались горстью ячменной муки на обед во время своих
молниеносных набегов. Бедность, невезение, предприимчи­
вость и стойкость сплелись воедино в легенде, которую
зовут историей его родины. Герои и короли Ш отландии
родились под несчастливой звездой: самые знаменатель­
ные события, оставивш ие след в ш отландской истории —
Флодден, Дариен, Сорок Пятый, — кончались неудачей
или поражением; из падения Уоллеса и многократных
разгромов Б рю са1, не говоря уж о размерах его родины —
1 П ри Ф лоддене бы ла в 1513 го д у би тва с англичанами, за­
к он чи вш а я ся п ораж ен и ем ш отлан дцев; на п ер еш еек Д ариен (П а­
нам ски й) бы ла в 1698 год у отправлен а экспеди ци я, ок он чи вш а я ся

21

этой крош ечной страны, он извлекал прежде всего нравст­
венный урок».
Часто, слишком часто для тех, кто хотел бы безогово­
рочно им восхищ аться, в произведениях Стивенсона ощ у­
щаются, и довольно явственно, надуманность, аффектация,
некоторый наигрыш, что-то от того позера, который, без
сомнения, проглядывал в нем самом
Но в приведенных
строках видна настоящ ая искренность, хотя патриотизм
чаще, чем любое
другое из одобряемы х общ еством
чувств, бывает утрированным и даже напускным, Вероят­
но, только шотландец по тож деству реакций и эмоций мо­
ж ет почувствовать, сколь подлинным шотландцем был
Стивенсон, хотя англичанин ощ ущ ает это не менее сильно,
пусть исходя из обратного — из своего несходства с ним.
Циник, пожалуй, заметит, что для человека, столь
страстно любящ его Ш отландию, Стивенсон слишком дол­
го жил вдали от нее. Но тут его здоровье, вернее его бо­
лезнь, дает ему полное алиби. Стивенсон хорош о писал
на разные темы о разных странах, но нет ничего лучше
написанного им о Ш отландии и шотландцах, хотя иногда
меж ду ним и родиной лежали сотни и тысячи миль пути.
Даже в его любви к Франции — одном из самы х неприт­
ворных чувств в том сложном конгломерате, которы й зо­
вется его характером и где многое мож но счесть позой, —
он шотландец, а не англичанин Он любит французов и их
литературу, а не французскую кухню и комфорт. В озм ож ­
но, это лишь мое личное мнение, но мне каж ется, за иск­
лючением нескольких великолепных миниатюр, стихи Сти­
венсона, написанные на ш отландском диалекте, в целом
куда лучш е его английских стихов То ж е мож но сказать
о письмах Стивенсона, в особенности
относящ ихся к
последним годам его жизни: когда он пиш ет своему другу
Б экстеру1 или Б обу Стивенсону на родном диалекте, его
послания делаются более живыми и ож ивляют и наш
интерес, хотя порой и не отвечают обы чному для него
высокому уровню и больше похож и на очерки или пропо­
веди Зачастую ш отландскийязык соответствовал его тоннеудачей, в 1745 году Ш отлан ди я ок он чател ьн о утр ати ла н езави ­
си м о сть и признала власть А нглии
В и льям У оллес, ш отлан дский герой и патри от, у сп еш н о вел
п а рти за н скую вой н у с англичанами, но бы л предан и казнен,
как и зм енник, Р обер т Б р ю с п о п р озви щ у О свободи тель, король
Ш отландии в к он це X I I I века, ср аж а л ся с англичанами, стрем ив
ш им ися п ора боти ть Ш отлан дию
1 Б э к с т е р , Ч а р л з — ю ри ст, вел все дела Стивенсона.

22

{»ом у чувству юмора больше, чем английский, кото­
рым Стивенсон владел с таким соверш енством.
И все же, как это вообщ е свойственно Стивенсону, его
отнош ение к Ш отландии довольно противоречиво, и в
последние годы он открыто говорил о своей нелюбви к
Эдинбургу и эдинбуржцам
Он любил другую Ш отлан­
дию — страну романтических пейзажей и легенд. Реаль­
ный Эдинбург с его респектабельным общ еством и прон­
зительными восточными ветрами давал куда меньше пи­
щи воображению человека, котором у воображение часто
заменяло жизнь Однако, бесспорно, поездки по Ш отлан­
дии, соверш енные им в детстве, произвели на него куда
большее впечатление, чем длительные путеш ествия по
континенту, которы е судьба уготовила ему в юнош еские
годы.
Среди прочих домыслов психологов сущ ествует гипо­
теза, будто у ребенка развивается (и остается на всю
ж изнь) чувство бесприютности и неуверенности в себе,
если в детстве ему приходится часто и внезапно переез­
жать с места на место. Стивенсон в большой степени стра­
дал от этого чувства, во всяком случае, он говорит о «стра­
хе перед ж изнью », но вряд ли это мож но приписать пере­
ездам и переменам Все детство и отрочество Роберта
Л уйса прошли в Эдинбурге, с мая 1857 года (ем у тогда
было ш есть с половиной лет) семья обосновалась на
Х ериот-роу, дом 17 и прожила там до смерти Стивенсонастарш его в 1887 году. Правда, на Х ери от-роу они перебра­
лись с Инверлит-террас, а туда — с Ховард-плейс, номер 8;
это было вызвано тем, что дома оказались неподходя­
щими — слишком сырыми — для Роберта Л уиса и миссис
Стивенсон. Х отя уж е в 1857 году мальчика брали в
Озерный край, его первое настоящ ее путеш ествие было
соверш ено лишь в 1862 —1863 годах.
П оводом к нему послуж ило пош атнувш ееся здоровье
Томаса Стивенсона, что в 1862 году и вызвало поездку
семьи на юг, в Лондон, а затем на остров Уайт, избавив­
ший в свое время от «грудной болезни» преподобного
Л ьюиса Бэлфура Заодно Роберт Л уис побывал в Солсбери
и Стоунхендже '. Тем же летом они поехали на континент
в Гамбург (опять ради мистера Стивенсона) и прожили
1
С т о у н х е н д ж — одн о и з к руп н ей ш и х соор у ж ен и й куль­
тового назначения (ку л ьт сол н ц а ), о тн ося щ ееся к эп ох е энеоли
та Р а сп ол ож ен в А нглии, возле города С олсбери

23

там целый месяц. На следующ ий год недомогание мис­
сис Стивенсон привело всех троих и двою родную сестру
Роберта Л уиса на два месяца в М ентону, а оттуда они
отправились в турне по Италии — через Геную, Неаполь,
Рим, Флоренцию, Венецию, а затем побывали в Инсбруке
и на Рейне. Х оть нам и каж ется, что Л уис был развит не
по возрасту, он, возмож но, тогда еще не дорос до такой
поездки — пять месяцев, проведенных в красивейш их го­
родах Европы, никак не запечатлелись в его памяти.
В отличие от эстетов своего и предш ествовавш его поколе
ний он, должно быть, остался ¡Равнодушен к тому, что
увидел. Запомнил он главным образом М ентону и уроки
французского языка, которые там брал. Читающ ие Сти­
венсона удивляются, как при его нерегулярных занятиях
и прогулах во время учебы в школе он сумел так х о ­
рош о овладеть французским. Умный мальчик, бесе­
дую щ ий на иностранном языке с учителем, для которого
этот язык родной, узнает за два месяца больше, чем за
четыре года механической зубрежки в классе. Первые
пять месяцев 1864 года Роберт Л уис с матерью опять
провели в М ентоне, и, по-видимому, он снова брал уроки
разговорного языка у того ж е или другого учителя. Прав­
да, он не занимался грамматикой, но ведь французские
дети тож е сначала просто учатся говорить.
Поездки по Ш отландии во время летних каникул были
куда короче, чаще всего в окрестности Эдинбурга, но они
оставили в памяти Л уиса куда более глубокий след: точно
так же он запомнил виды Ронской долины и забыл города
Италии. Рассказывают, что, когда он жил в Пиблзе, он
дрался на дуэли с другим мальчиком на настоящ их п и сто­
летах, с настоящ им порохом, но без пуль — отличный си м ­
вол для стивенсоновских «приключений». А в Северном
Бервике он якобы увлекся какой-то девочкой, хотя сам
Л уис говорит, что нравились ему тогда больше всего «дол­
гие сумерки в дюнах и ручей, сбегающ ий в море по
узкой лощ ине».
Годам к тринадцати здоровье Стивенсона окрепло, но
его школьное обучение по-преж нему было несистемати
ческим и не давало сущ ественных плодов. Осенью 1863 го­
да мальчика отправили в Англию в закрытую школу.
Написанное им оттуда письмо на «ф ранцузском», как
воображал Луис, языке, кончалось следующ ей припиской
по-английски, предназначенной отцу: «Д орогой папа, ты
просил сказать тебе, когда мне будет плохо. Я неважно

24

себя чувствую и хоч у домой. П ожалуйста, возьми меня
отсю да».
Многие родители, возмож но, даже больш инство из них,
постарались бы устоять против такой просьбы , как бы
им это ни было тяжело. Многие, но не мистер Томас Сти­
венсон. По пути в М ентону он заехал в ш колу и захватит!
с собой сына; вот почему первые пять месяцев 1864 года
Роберт Л уис вновь провел на юге Франции. Знаменатель­
но, что по возвращении в Эдинбург его отдали в ш колу
для «отсталых и болезненных детей», где он числился до
семнадцати лет, вплоть до поступления в Эдинбургский
университет. Даже посещ ая занятия, он занимался лишь
теми предметами, которые его привлекали; один из его
соучеников вспоминает, что Стивенсон как будто изучал
французский, латынь и геометрию. А мистер Томас Сти­
венсон тем временем по-преж нему, остановив на улице
школьников и взглянув на учебники, советовал им не за­
бивать себе голову чепухой, а побольше играть и изучать
только то, что нравится.
Должно быть, такие же советы давал он и сыну, а
если и не давал, мож но не сомневаться в том, что Роберт
Л уис следовал именно по этом у пути, не вызывая со сто­
роны отца никаких нареканий. Томас Стивенсон, веро­
ятно, все еще был убеж ден в том, что сыну предначертано
стать инженером, и опасался, как бы из-за слишком усерд­
ных ш тудий в школе он не увлекся бы богословием,
юриспруденцией или чем-либо другим и не изменил бы
фамильной профессии. Отцу и в голову не приходило, что
сын его намерен стать писателем. Для мистера Стивен­
сона, да и не для него одного, это было равносильно полупраздной жизни, когда человек делает то, что ему взду­
мается, и перебивается случайным заработком. Опираясь,
возмож но, на собственны й опы т и вспоминая свое детство
и юность, мистер Томас Стивенсон думал исправить все
недочеты в образовании сына, позволив ему пользоваться
своей библиотекой.
Х отя профессиональный педагог, быть может, не со ­
гласился бы с ним («v o u s êtes orfèvre, m onsieur J o sse ») *,
это было не так уж глупо, потом у что даже не очень
смышленый парнишка лучше запоминает и больше цени г
1
«В ед ь вы ю велир, госп оди н Ж о с» (ф р а н ц ) — ходя ч ее вы ра­
ж ение, заи м ствован н ое из к ом еди и М ольера «Л ю бовь-цели тельн и ц а » и уп отр е б л я ю щ е е ся , когда х о т я т п одч ерк н уть, ч то п р оф есси о­
нал дает п ри стра стн ы й совет.

25

те сведения, которые сам извлекает из книг, а не те, что
навязываются ему в курсе наук, по его мнению, скучных
и утомительных. Целью Томаса Стивенсона, признавался
он себе в том или нет, было вылепить ум и душ у
сына по своему образу и подобию. Естественно, библиоте­
ка мистера Стивенсона весьма точно отражала его интере­
сы. Он не мог представить, чтобы на полках, где стояли в
основном «записки уч ен ы х общ еств, написанные по-ла­
тыни богословские трактаты, энциклопедии и книги по
физике, в первую очередь по оптике», крылась какаянибудь опасность для сына, и потом у позволял ему сво­
бодно рыться в шкафах.
К акой в этом был риск? Какая там таилась крамола,
какие «отзвуки рогов из страны эльфов» (Теннисон)
могли увести невинную душ у с пути ш отландского прес­
витерианства и инженерного дела? Абсолю тно никаких,
если бы Роберт Л уис был таким же, как его отец и дед,
а не хрупким, болезненным подростком, отягощенным
столь опасным грузом, как неустойчивый темперамент и
литературное дарование. Даже главный инженер Управле­
ния Северных огней небезгрешен, и в его строгой коллек­
ции, которую Чарлз Л э м 1 назвал бы «b ib lia a biblia»
(«библиотека без би бл ии»), оказалось несколько книг ино­
го толка. Стивенсон называет некоторые из них. Там
были три романа Вальтера Скотта (включая «Р о б -Р о я »),
путеш ествия капитана Вудса Р од ж ер са 2, «Синяя борода»,
«Чертова луж а» Ж орж Санд, «Баш ни Лондона» Гарри­
сона Эйнсуорта и четыре тома, составленные из ранних
вы пусков «П а н ч а »3, в которы х случайно оказалось не­
сколько произведений Теккерея. Очевидно, одновременно
с этими книгами и даже раньше Стивенсон познакомился
и с другими. Так, он упоминает о том, что читал «Сказки
тысячи и одной ночи», еще когда был ясив его дед (то
есть до того, как Л уису исполнилось десять л е т ), и о том,
как его потряс прочитанный ему матерью «М акбет», хотя
это, возможно, произош ло куда позднее. Л ет около две­
надцати, по-видимому, он прочитал «Робинзона К рузо».
‘ Лэм,
Чарлз
(1775— 1834) — английский
пи сател ь-эс­
сеи ст.
2 Р о д ж е р с , В у д с (ум ер в 1737 г.) — английский м орепла­
ватель, возглавлял ф лот А нглии в Т и хом ок еа н е; оп убли ковал
д невник св о и х плаваний, где рассказал и стор и ю А лександра
Селькирка, на осн ове к отор ой Д еф о написал «Р оби н зон а К р у зо».
3 « П а н ч» — английский и л лю стри рован н ы й еж енедел ьн ы й
ю м ори сти ч еск и й ж урнал.

В 1887 году, более чем через двадцать лет после того
Периода, которы й мы сейчас рассматриваем, Стивенсон
щ убл иковал статью под названием «Книги, оказавшие на
иеня влияние». Вот книги — или персонажи из н и х ,—
вапомнившиеся ему на всю жизнь. Если принять во вни­
мание его раннее развитие, вполне можно предположить,
что, по крайней мере, некоторые из них были прочитаны,
когда ему еще не было двадцати. Начинает он, конечно, с
Ш експира, особо выделяя Гамлета, Розалинду и Кента;
аатем переходит к д’А ртаньяну из «Виконта де Бражедон а» и к «П ути паломника» 1 Бэньяна — любопытное
сочетание! Он сообщ ает, что М онтеня узнал рано, но что
йто значит? Быть может, читал с учителем в Ментоне?
Не исключено. Но, как говорит сам Л уис, влияние его
«стало ощ ущ аться куда позднее». Мне каж ется, в любом
случае будет разумно предположить, что такой зрелый
автор мог оказать должное воздействие лишь на зре­
лы й ум.
Как ни удивительно, следующ ей по времени книгой,
которая повлияла на него, Стивенсон называет Новый за­
вет, в особенности евангелие от Матфея. Только и остает­
ся сказать: «В от это юноша с открытым, непредвзятым
ум ом и ш ироким диапазоном литературных вкусов», тем
более что за евангелием в его списке идут «Л истья травы»
Уолта Уитмена. Сказав, что в евангелии от М атфея содер­
ж атся «заветы, которые, считается, все мы знаем, но сле­
довать которы м скромно воздерж иваемся», он заявляет
затем, что «Л истья травы» — это «...книга, сослуживш ая
мне необыкновенную служ бу; она перевернула для меня
весь мир, сдунула паутину ханж еских высоконравствен­
ных иллюзий и, опрокинув скинию лжи, вновь утвердила
меня на прочном основании сущ ествую щ и х искони м уж е­
ственных добродетелей».
Когда Стивенсон затем говорит нам, что «почти сразу»
за Уитменом последовал Герберт С п ен сер 2, а затем
«Ж изнь Гёте» Л ь ю и са 3 (прибавляя: «не знаю никого,
кем бы я восхищ ался меньше, чем Г ё т е » ), для нас стано­
вится ясно, что в университетские годы в его уме царила
1 Книга
рел и ги озн о-ф и л ософ ск ого
сод ер ж а н и я
английского
проп оведни ка Д ж она Б эн ьян а (1628— 1688).
2 С п е н с е р , Г е р б е р т (1820— 1903) — английский ф илософ
3 Л ь ю и с , Д ж о р д ж (1817— 1878) — английский ф и л ософ и
ли тер атурн ы й критик, п оп ул я р и за тор ф и л ософ ск и х и н аучн ы х
идей, оказавш и й влияние на м ол од ого Павлова.

27

порядочная неразбериха. Мы не станем утверждать, будто
яевозможно усвоить и переварить столь разнообразные и
цаже взаимоисключающ ие книги, ведь Стивенсону это,
бесспорно, удалось, и не без пользы для него, но не при­
ходится удивляться, что он ставил в тупик не одного
лишь отца.
В 1871 или 1872 году (когда он только что достиг
соверш еннолетия) к ранее упомянуты м авторам присо­
единились Гораций, Пепис *, Х э з л и т т 2, Бернс, Стерц,
Гейне, Ките и Филдинг, которы х он называет любимейшими, а посем у мы можем предположить, что он не прос­
то читал, но изучал их.
Однако чтение составляло лишь небольш ую часть той
тщательной тренировки в выработке и шлифовке сти­
ля, которую он сам вменил себе в обязанность, по-видимо­
му, с раннего возраста. Ч тобы проследить, когда у Сти­
венсона возникло желание писать и он стал сознательно
изучать литературное ремесло, нуж но вернуться от лет,
проведенных нм в Эдинбургском университете (1867—
1873), к более раннему периоду. М ы можем обойти мол­
чанием — кто из нас не сочинял в детстве? — «истории»,
которые он диктовал няне и матери до того, как
овладел грамотой (по-настоящ ему грамотно писать он так
никогда и не н аучи лся), и рукописные журналы, которые
он «издавал» в школе и дома. Все ж е небезынтересно, что
в 1863 году (когда ему было всего двенадцать) мы видим
в этих журналах такие опусы , подписанные его именем,
как «И стория с привидениями», «П отерпевш ие корабле­
круш ение» и — не менее пророческое заглавие — «О стров
Крик, или Приключения в Ю ж ны х м орях». Еще инте­
реснее воспоминания его соучеников по Эдинбургской
академии Беллиса Бейлдона и Джона Рэмси Андерсона,
свидетельствующ ие о том, что уж е в те давние годы Сти­
венсон не только поставил перед собой задачу научиться
писать, но и придумал, как ее решить.
Принято считать, что, создавая свое произведение, каж­
дый худож ник проходит две стадии: первая — вдохнове­
ние, иначе — возникновение в его подсознании таинствен­
ных импульсов, и вторая — творчество, иначе — претворе­
ние этих импульсов сознанием в соответствую щ ие слова,
' П е п и с , С э м ю э л л (1633— 1703) — ч и н овн и к ан гли й ского
адм иралтейства, а втор заш и ф рован н ого дневника, к отор ы й п ред­
ста вл яет со б о й л етоп и сь эп ох и
2 X э а л и т т, У и л ь я м (1778— 1830) — английский эссеи ст.

28

чтобы читатель мог разделить эмоции автора. Большин­
ство людей почем у-то воображает, будто нет ничего легче,
чем выразить то, что думаешь, не исказив при том свою
мысль. В действительности это исключительно трудно, на
что указывал и сам Стивенсон. М ногие писатели — и это
вполне мож но понять — не сообщ аю т миру, откуда они
берут свои идеи или каким образом они научились так
хорош о или так плохо писать. Возмож но, и читателю, и
самому писателю откровенничать на этот счет каж ется не­
сколько эгоцентричным и даже не совсем скромным, по­
скольку
при этом как бы само собой разумеется, что
личность писателя и его работа заслуживают всеобщ его
внимания. К счастью для нас, Стивенсон слишком интере­
совался самим собой и всем, что его касалось, чтобы по­
добные соображ ения могли замкнуть ему уста. Предпо­
ложение, будто такие сугубо интимные переживания до­
статочно ценны для того, чтобы ими делиться с читате­
лем, весьма характерно для Стивенсона, но не менее до­
стопримечательно и другое — английские и американские
поклонники писателя были настолько пристрастны к не­
му, что безоговорочно восхищ ались в нем тем, чем воз­
мутились бы даже в Киплинге или Мередите. Каким-то
образом с небольш ой помощ ью друзей Стивенсон сумел
стать литературным предш ественником всех позднейших
любимцев публики — этаким душ кой, Рудольфо Валенти­
но 1 литературного Парнаса. Однако это ничуть не умаляет
исключительного интереса великолепных и единственных
в своем роде описаний его творческой кухни и литератур­
ной практики.
Описывая процесс своего вдохновения, Стивенсон уво­
дит нас к тому раннему периоду его жизни, где, как мы
уж е показали в общ их чертах, такое большое место зани­
мали болезни и Камми. Ему снились, говорит Стивенсон,
«очень живые и страш ные сны », — следствие прежде все­
го его болезненно-лихорадочного состояния, хотя немалую
роль играло тут и преждевременное знакомство с догма­
тами ж естокой пресвитерианской веры, вселявш ей страх
в душ у впечатлительного ребенка. Две главные тревоги
его детства — «ад и бож ья кара» и «ш кольные задания» —
часто, говорит он, «сливались воедино в тягостных сно­
видениях». С необычайной силой и выразительностью он
пишет о том. как «кош мар хватал его за горло и он, за­
1 П оп улярн ы й ки ноактер.

29

дыхаясь, с громким криком вырывался из цепких объятий
сна». Насколько ж е сильны были страдания ребенка и вме­
сте с тем насколько богата была фантазия, если он испы­
тывал облегчение, когда у него «всего лишь замирало серд­
це, пробегали мураш ки по телу, выступал холодный пот
и душ у охватывал немой полночный уж ас».
Постепенно кошмары сменились более приятными гре­
зами; ему снились путеш ествия и города, а затем исто­
рии из X V I I I века, особенно об якобитах *. П отом он стал
читать во сне книги, видимо, того ж е «бутаф орского» тол­
ка, но «настолько более жизненные и увлекательные, чем
настоящ ие, что с тех пор литература оставляла в нем чув­
ство неудовлетворенности». Слова эти не стоит принимать
всерьез, ведь всю жизнь чтение было для него одним из
самых больш их удовольствий. П росто Стивенсон старает­
ся показать, насколько реальны были его сны, возмож но
не совсем понимая, что тем самым раскрывает перед нами
мощь созидательных сил своего подсознания.
На какое-то время, вероятнее всего в университетские
годы, к нему вновь вернулись кошмары, но они имели
чисто физическую подоплеку, о чем свидетельствует тот
прозаический факт, что сны его приобрели вполне невин­
ный характер, как только он стал принимать «обыкновен­
ную микстуру», прописанную врачом. Однако именно в это
время у Стивенсона возникла привычка «смотреть сны »,
оставш аяся на всю жизнь, привычка, насколько нам из­
вестно, единственная в своем роде, ведь фантастические
видения де-Квинси и Кольриджа были навеяны опиумом.
Как и его отец, Роберт Л уис принялся рассказывать себе
перед сном всякие истории и обнаружил, что они продол­
ж аю тся и во сне, словно их разыгрывают... человечки, по­
хожие не на «настоя'щих актеров», а скорее на детей, к о ­
торые играют в «нашем внутреннем театре». Он запоми­
нал все эти спектакли, часто нарушавшие заданный им
еюжет. И тут Л уис сообщ ает такой поразительный факт:
«человечки» не только дали ему во сне идею «М истера
Джекила и мистера Х айда», но и разыграли оттуда не­
сколько сцен; они же авторы «Олаллы». Он также обри­
совывает в общ их чертах весьма интригующ ую историю,
привидевш уюся ему от начала до конца, которую он ре­
шил не записывать из практических соображ ений — пуб1
Я к о б и т ы — стор он н и к и
Я кова
(Д ж ей м са )
С тю арта,
ведш ие в конце X V II и в начале X V III веков рел игиозн о-пол ити ­
ч е ск у ю б о р ь б у с Англией.

30

лика тех времен могла проглотить любое количество кро­
вавы х убийств и злодеяний, но не потерпела бы наруш е­
ния приличий, сколь бы драматичной, трогательной, даже
трагичной ни была незаконная любовь. Этот предрассудок
лишил нас книги, которая, обладай Стивенсон моральным
м уж еством, равным его таланту, была бы, возмож но, его
наивысшим достижением. «М ы созданы из вещ ества того
же, что наши сны ...» (Ш ек сп и р). Н о кто еще, какой пи­
сатель брал образы и сю ж еты из призрачной бездны снов?!
Разумеется, не нуж но понимать все это безоговорочно
и буквально. Очень многие из произведений Стивенсона,
и притом самые лучшие и долговечные из них, никак не
связаны с этим миром сновидений и возникли в мире бодр­
ствования, где правит разум, а не подсознание. Ни в очер­
ках, ни в таком великолепном образце наблюдательности
и верности жизненной правде, как «Эмигрант-любитель»,
нет и намека на каких-либо призраков или «человечков».'
И тут нам пора снова вернуться к разговору о дисциплине
и тренировке, которым Стивенсон сознательно подчинял
себя в течение долгих лет, чтобы стать мастером стиля.
Бейлдон рассказывает нам: в школе Томсона у Стивенсона
«была твердая уверенность, что его призвание — литера­
тура, и удивительно зрелое для его лет представление о
том, каким именно образом подготовить себя к этому
поприщ у». А ндерсон менее определенно относит это к пе­
риоду Эдинбургской академии. Во всяком случае, он го­
ворит, что Стивенсон «обы чно появлялся утром в классе,
держа в руке листок бумаги», на котором были написаны
стихи, часто высмеивающ ие его соучеников или учителей.
Насчет того, уделял ли Стивенсон столько же внимания
стихам, сколько прозе, мнения расходятся, но так или ина­
че ш уточные стиш ки вряд ли могли занимать большее ме­
сто в том «курсе самообразования», за которы й ручается
Бейлдон.
И все же, возмож но, Роберт Л уис начал этот курс
именно в Эдинбургской академии, ибо, открывая счет го­
дам своего литературного ученичества. Стивенсон говорит,
что оно продолж алось «все детство и ю н ость». Не так ча­
сто случается, чтобы мальчик двенадцати-тринадцати лет
сознательно и целеустремленно упражнялся, стремясь
стать писателем. П отом у установление этой ранней даты
представляет для нас немалый интерес.
« У меня в кармане, — говорит Стивенсон, — всегда бы­
ли две книжки, одну я читал, в другой писал». Во время

31

прогулок он подыскивал подходящ ие слова для описания
того, что видел, или придумывал диалоги, в которы х сам
принимал участие, а удачные реплики записывал; садясь
отдохнуть, читал, делал пометки, стараясь запечатлеть
окруж ающ ий пейзаж, или писал «хром ы е стихи». Он «пре­
творял жизнь в слова», причем «сознательно, для прак­
тики». А затем Стивенсон делает любопытное признание:
«Главное не в том, что я хотел стать писателем (впрочем,
этого я тож е х о т е л ), а в том, что я дал себе клятву научить­
ся писать». Но зачем это в таком случае нуж но? Это до­
статочно бесплодное достижение, даже если ты добьеш ь­
ся права называться писателем, и уж совсем пустое, если
единственная твоя цель — виртуозность ради виртуозно­
сти. Наш друг Стивенсон несправедлив по отнош ению к
самому себе, ведь, как мы виде. т, он все время пробовал
свои силы в прозе и поэзии; ему не было ш естна­
дцати, когда он написал краткий исторический очерк
«Пентландское восстание», а еще раньше пытался создать
на том же материале псевдоскоттовский роман о ковенантерах.
Стивенсон был недоволен тем, что он не научился за
эти годы ничему, кроме умения «взять верный тон и най­
ти точное слово». Х орош о писателю, достигш ему таких вы­
сот, как Стивенсон, смотреть сверху вниз на подобные до­
стижения, считая их низшими, «наименее интеллектуаль­
ными» элементами искусства, а сколько еще есть писате­
лей, которые даже не видят этой цели и, уж во всяком
случае, не видят к ней ясного пути. И не каждый согла­
сится, что многолетние опыты Стивенсона в подражании
знаменитым и любимым им авторам непременно должны
были привести его к «усп еху на более высоком уровне».
При этом сущ ествует опасность, которая испугала бы лю­
бого другого начинающего писателя, менее уверенного в се­
бе, чем Стивенсон, что результатом этого вполне допустим о­
го соперничества мож ет быть непреднамеренная пародия.
Поколение сп устя во Франции Марсель П руст составил
целую книгу блестящ их пародий на великих писателей —
почтительная, хотя и ироническая, дань собратьям по пе­
ру. Стивенсон пренебрежительно относился к пародиро­
ванию и называл его «обезьянничанием», хотя кто знает,
не предвосхитил ли он сам в веселую минуту М арселя
П руста. Но это не является ответом на вопрос, следует ли
считать подражание великим мастерам верным сп о­
собом «научиться писать». Возможно, и да, но, с другой

32

стороны, быть может, именно эта практика в какой-то
мере повинна в манерности, раздражающ ей тех читателей
Стивенсона, которые не терпят присутствия автора в по­
вествовании и требую т, чтобы он был так ж е невидим, как
кукольник за ш ирмой его крохотного театра.
Среди своих ж ертв Стивенсон называет стары х любим­
цев — Монтеня, Х эзлитта, Дефо и Томаса Брауна 1 — и
прибавляет к ним Вордсворта, Готторна, Бодлера, «Обермана» 2 и Рескина. Он написал ф илософ скую поэм у о Каи­
не в подражание «Сорделло» Браунинга (довольно лю бо­
пытное ч тен и е); сочинил рассказ в стихах «Р обин Гуд» в
эклектическом стиле — сплав Ч осера, К итса и М орриса;
имитировал Суинберна и многих лирических поэтов. Са­
мым поразительным и, по правде сказать, ставящ им в ту­
пик примером виртуозности Стивенсона были два произве­
дения на одну и ту ж е тему, одно — трагедия в духе
Уэбстера 3, другое — комедия в манере Конгрива 4. Сколь­
ко ни напрягай фантазию, трудно представить, как «Б е­
лый дьявол» мог превратиться в «Старого холостяка»
даже в воображении такого самонадеянного юнош и, как
Стивенсон. И наконец, он утверж дает, будто написанная
в юности трагедия о Семирамиде стала впоследствии «П рин­
цем О тто», хотя этом у все же легче поверить, чем только
что упом янутом у триумф у его литературной алхимии.
«Только так, нравится это вам или нет, долж но учить­
ся писать», — говорит Стивенсон авторитетным тоном и
добавляет: «Н е мне судить, привел ли он меня к успеху,
но путь это верный». М ож ет быть, он и прав, и все же мне
каж ется, что таков скорее «п уть» французского, а не анг­
лийского писателя, и, хотя у меня нет никаких дока­
зательств, он подхватил эту идею во время одного из сво­
их пребываний в Ментоне.
Но, возмож но, я несправедлив и Стивенсон сам раз­
работал свой метод. Ч то ж, тем похвальнее, если он с са­
мого начала смотрел на писательский труд как на ремес­
ло, котором у надо учиться, чтобы им овладеть. А его ответ
на неизбежное возражение, будто таким путем не достиг­
1 Браун, Томас
(1605— 1687) — английский врач и пи­
сатель, п рек р асн ы й стилист.
2 «О б е р м а н» — ром ан ф р а н ц узск ого пи са тел я Эж ена Сен анкура (1770— 1816).
3 Уэбстер, Джон
(1580— 1625) — английский драм атург.
4 Конгрив, Уильям
(1670— 1729) — английский
к ом е­
диограф .
3

Р Олдингтон

нешь самобы тности — «Самобы тности научиться нельзя,
самобытным надо родиться», — неоспорим и мож ет вызвать
лишь восхищ ение. Если бы эту истину удалось внедрить
в сознание людей, равно как и другую , столь ж е очевид­
ную, что оригинальничание не есть оригинальность, да­
ж е если вы на время обратили на себя внимание, мир был
бы избавлен от многих подделок во всех областях и скус­
ства.
Н уж но отметить, что Стивенсон ничего не говорит о
переводе. Перевод учит передавать мысль, описание, диа­
лог и стиль другого автора на родном языке переводчика
без риска прямого подражания. Здесь та же разница, что
меж ду копией с картины и гравюры по ней. Бесспорно, у
Стивенсона могли быть более ранние переводы, чем уп о­
мянутый одним из его друзей рифмованный перевод Ови­
дия в стиле Вальтера Скотта И понятно, у каж дого писа­
теля, даже когда он еще только начинает писать, свой ме­
тод, с которы м он не так-то легко расстается. А уж тем
более когда речь идет о Стивенсоне: если он что-нибудь
решил, он не был склонен менять свое решение. М истер
Д А. Стюарт 1 приводит весьма замечательное замечание
одного из друзей юного Стивенсона: «Внешне Л уис Сти­
венсон казался воплощением легкомыслия и ветрености,
но внутри он был кремень». Это проявлялось и в куда бо­
лее сущ ественны х для его ж изни и дальнейшей судьбы
вещах, чем метод литературной практики.

3
1867— 1873 годы — очень интересный период жизни
Стивенсона, период превращения школьника во взрос­
лого человека. В начале его он поступил в Эдин­
бургский университет, а в конце уехал один в М ентону,
надломленный физически и духовно долгой, лишь с не­
большими передышками, борьбой с родителями и окру­
ж ающ ей средой. Ему приходилось сраж аться с упорным
предубеждением против избранной им профессии и столь
же упорным фанатизмом, делавшим родителей нетер­
пимыми к лю бом у иному, чем у них, символу веры. Борь­
1 С т ю а р т , Д ж о н — английским ли тер атор А втор д в у х т ом
ной би ограф и и С тивенсона — «П роблем а Л у С тивен сон а и К ейт
Д рам м онд», — н апи санн ой с «к р и ти ч еск и х » позиций

34

ба была тем более трудной, что их собственническое отно­
ш ение дикю валось искренней любовью и привязанностью
к сыну. Они хотели, чтобы Роберт Л уис пошел по стопам
отца, потом у что с их точки зрения это было самым есте­
ственным и разумным, обеспечило бы ему положение в
общ естве и материальный успех и удержало бы при них,
а верность пресвитерианству служила порукой воссоеди­
нения семейного круж ка на небесах. Стивенсон был ино­
го мнения, как и многие сыновья из викторианских семей,
но вряд ли кому-нибудь приходилось так ж естоко сражать­
ся против столь значительно превосходящ их сил Борьба
с окруж ением — в данном случае с теми слоями эдинбург­
ского общ ества, к которым принадлежали Стивенсоны, —
ожидает каждого, кто выделяется из обывательской среды,
нетерпимой ко всему необычному. Конечно, Роберт Л уис
имел друзей и соратников, но их было мало, а критиков —
легион. И хотя земляки Стивенсона громче других стали
восхищ аться его талантом, когда он завоевал весь мир, во
времена его юности никто в Эдинбурге (за исключением
вы ш еупомянуты х друзей) не был о нем особенно вы соко­
го мнения ни как о человеке, ни как о писателе, а в Суонстоне 1 так никогда и не признали его заслуг.
Если верить всем свидетельствам, в том числе и сло­
вам самого Стивенсона, о той плохой подготовке, которую
д а получил в школе, естественно возникает вопрос: как
Же он умудрился попасть в ун иверситет’’ Прежде всего
можно предположить, что пробелы в его ш кольном обра­
зовании были не так велики — все мы с восторгом слуш а­
ем легенды о том, как человек, добивш ийся блестйщего
успеха в жизни, был в школе тупица п лентяй (и неволь­
но сгущ аем краски). Даже при нерегулярных занятиях
умный подросток вроде Роберта Л уиса играючи получит
те знания, для приобретения которы х другим, менее ода­
ренным детям нуж но долго и упорно работать, и куда луч­
ше применит их. М ногие из людей, окончивш их школу с
отличием, могли позавидовать тому, как Стивенсон знал
французский язык и литературу, не говоря уж е о самой
Франции.
Однако и помимо этого нетрудно объяснить, почему
недочеты в его образовании, каковы бы они ни были, не
помешали ему поступить в университет, а пропуски лек1
М есто в о к р е стн ост я х Г)д и н бур га , где у С ти вен сон ов бы л за­
городн ы й дом

3*

35

Ц и й не п ом ета л и его закончить. В те времена в Эдин­
бургском университете не сущ ествовало вступительных
экзаменов. Всякий, у кого были соответствую щ ие реко­
мендации и кто был в состоянии вносить плату за учение,
мог посещ ать лекции, а если студенты их пропускали,
против них не принималось никаких мер. К тому же тог­
да, по-видимому, еще не сущ ествовало практики прикреп­
лять студентов к определенным педагогам, что вынуждало
бы их работать. Теперь все переменилось, но в те дни
людям предоставляли свободу и личную инициативу и
считали, что студенты не мальчики, а взрослые люди:
раз они пришли работать, они будут работать, а нет —
это их личное дело. Если Стивенсон отсутствовал на лек­
циях, что, несомненно, не раз бывало, то не по вине
профессоров. Латынь у них преподавал У. Я. Селлар, ве­
ликолепный знаток классической филологии;
естество­
знание — физик, работавш ий с лордом Келвином ', а ин­
женерное дело — человек по имени Флеминг Д ж ен ки н 2.
Х отя начало их знакомства не предвещало ничего хоро­
шего, Флеминг вскоре стал одним из лучш их
друзей
Стивенсона, другом любящим, хотя и строгим, и Стивен­
сон очень его ценил.
Рассказы вают множ ество остроум ны х историй — столь
же достоверных, сколь вообщ е достоверны анекдоты из
жизни знаменитых людей — о том, как Стивенсон без­
дельничал в университете, особенно на последнем курсе,
но при всей их апокрифичности нет сомнения, что он
действительно почти не занимался. Он мог бы, конечно,
сказать в свое оправдание, что слишком углубленные уни­
верситетские занятия идут впрок будущ ему профессору,
но вредны будущ ему писателю. Когда Д ж оуит 3 посове­
товал великому эрудиту Суинберну покинуть Оксфорд
до получения степени, он, возмож но, оберегал не столько
нравственность поэта, сколько его талант.
Если верить довольно суровом у замечанию, сделанно­
му (в 1880 году в Д авосе)
другом Роберта Луиса

‘ К е л в и н , У и л ь я м Т о м с о н (1824— 1907) — известн ы й
английский м атем ати к и ф изик.
2 Дженкин,
Ф л е м и н г (1833— 1885) — круп н ы й инж енерэлектрик.
3 Джоуит,
Бенджамен
(1817— 1893) — п р оф ессор
О к сф орд ск ого ун и верси тета, зн а ток а н ти чн ости , переводчи к Пла­
тон а и А ри стотел я . В то вр ем я — глава колледж а Бэллиола
(О к сф о р д ).

36

Д. А. Саймондсом, стипендиатом колледжа Бэллиола,
окончившим с отличием Оксфордский университет, Сти­
венсон не извлек больш ой пользы из своих академических
занятий. Саймондс писал:
«Ч ем чаще я с ним виж усь, тем сильнее ощ ущ аю в
нем недостаток солидных знаний. Ему нуж ны годы уп ор­
ного труда, чтобы пополнить пробелы по многим серьез­
ным дисциплинам. В конце концов университетское об­
разование имеет свои достоинства. О тсутствие его осо­
бенно чувствуется в таких людях, как Стивенсон».
П ожалуй, в этих словах любезного Саймондса есть
налет оксф ордского снобизма. Еще неизвестно, смог ли
бы он при всей его эрудиции написать научный доклад на
тему «О термическом влиянии лесов», настолько интерес­
ный, что он был прочитан в Эдинбургском королевском
общ естве, или заслужить серебряную медаль за другой
доклад (написанный, когда Стивенсону исполнилось два­
дцать) — «О новом виде перемеж ающ егося света для мая­
ков». А Стивенсону удалось и то и другое, хотя, конечно,
мы не знаем, какую долю внес в эти работы его отец —
инж енер-оптик и прекрасный специалист.
Оба эти доклада на научные темы, разумеется, ничего
не прибавляют к славе Стивенсона-писателя, но они за­
служивают упоминания хотя бы потому, что свидетель­
ствую т о его искренней готовности угодить отцу. И все же
возникает мысль, не привели ли в дальнейшем такие уступ ­
ки, пусть и сделанные с наилучшими намерениями, к
еще большим осложнениям. Ведь Стивенсон знал, когда
писал эти доклады, что никогда не станет инженером
Управления Северных огней, и потом у в известном см ы с­
ле вводил этим отца з заблуждение, хотя, возмож но, не
достигнув еще соверш еннолетия, он считал своим долгом
подчиняться родительской воле. С другой стороны, совер­
шенно ясно, что Томас Стивенсон смотрел сквозь пальцы
на бездельничанье сына в университете главным обра­
зом потому, что надеялся увидеть его инженером, как
только он повзрослеет и остепенится. Недоразумения и
непонимание были с обеих сторон.
Эти научные доклады не единственное свидетельство
того, что в университетские годы Стивенсон все же пы­
тался следовать желаниям отца в выборе профессии. Еще
в детстве, в 1863 году, он сопровож дал мистера Томаса
Стивенсона в поездке на маяки, расположенные на по­
бережье Файфа, но вряд ли отец ставил тогда перед собой

37-

образовательные цели — мальчик был еще слишком мал;
скорее это было продиктованной любовью к сыну уловкой,
избавлявшей того от посещ ения школы. Во время сле­
дую щ ей инспекторской поездки с отцом
Роберт Л уис
проделал часть пути, за полстолетия до него пройденного
его дедом и Вальтером Скоттом. Летом 1868 года Стивен­
сон поехал в Анструтер, городок на побереж ье Файфа2
«чтобы набраться хоть немного опыта, участвуя в по­
стройке мола». В письмах домой он делает, пусть слабые,
попытки казаться заинтересованным, сообщ ает отцу, что
«каменщики обогнали водолазов», обещ ает понаблюдать
за работой каменщиков и «посмотреть, сколько времени
им требуется на обработку этого файфского камня, о ко­
тором ты писал», просит сказать, «на что нуж но обращать
внимание». Он упоминает, что был занят расшифровкой
и перепиской спецификации
каких-то
судостроителей,
«сам ы х безграмотных писателей, с которыми мне доводи­
лось иметь дело». Но истинные его чувства полностью
раскрываются в письме к матери.
«М не страш но надоела эта серая, угрюмая, заливаемая
морем дыра. У меня небольш ой насморк и слезятся гла­
за; ты не мож еш ь представить, как мне здесь тошно, как
хочется обратно туда, где есть деревья и цветы, прочь из
этой бессмысленной, холодной и суровой пусты ни».
А в очерке «Случайные воспоминания», где упоминает­
ся этот эпизод его юности, Стивенсон подчеркивает, что
к тому времени он «уж е твердо решил для себя стать
писателем», и добавляет, что «работал он по-настоящ ему
только в те часы », когда «был свободен от работы ». Это
относилось к А н струтеру и в равной степени должно бы­
ло соответствовать истине, когда он переехал оттуда в
еще более мрачный и ветреный «субарктический городок
Уик» в Кейтнессе, «самый гадких! из созданных людьми
городишек, расположенный на самом голом из созданных
богом заливов». Спору нет, в своих письмах он по-преж ­
нему делает вид, будто его интересует работа, и предлага­
ет «измерить камни, которые были сдвинуты морем, и
подсчитать их примерный вес». Но тут ж е невольно вы­
дает, как элементарны его познания в инженерном деле,
неосторож но спрашивая отца, сколько весит квадратный
фут морской воды и сколько фунтов в тонне! Будущ ему
строителю маяков на опасных, наполовину скры ты х во­
дой рифах, и портовых сооруж ений в бурном море следо­
вало бы знать немного больше! Все же он честно работал,

38

ободрал с рук кож у, вытаскивая мокрый перлинь, и даже
(возмож но, скорее из любопытства, чем из чувства долга,
и, у ж конечно, вопреки желанию отца) спустился вместе
с водолазами под воду, туда, где ставили стену. Однако,
читая отчет Л уиса о разрушениях, причиненных ш тор­
мом, мы сразу видим, что писал его не инженер, а буду­
щий писатель.
Обратите
внимание на красочность и
выпуклость языка.
«В конце дамбы видны проломы, пирамиды из десяти­
тонных глыб, вырванные из гнезд и перевернутые камни...
П роезжая часть дамбы разрушена, там и тут раскиданы
шпалы, крестовины и сломанные доски, изгрызенные и
изжеванные, точно их пытался съесть изголодавшийся
медведь, с торчащими из них щепками, словно их строга­
ли зазубренным рубанком.
Взад-вперед раскачивается
выдернутая из дна свая. В одном месте поручни скрылись
под водой не меньше чем на фут. И это еще нельзя на­
звать сильным ш тормом, волнение было не так уж вели­
ко. Все же, когда мы стояли в конторе, я вдруг почувство­
вал, как подо мной дрогнула земля: это огромный вал с
грохотом обруш ился на дамбу у противополож ной стены,
построенной в прошлом году».
Нам теперь каж ется странным — все мы задним умом
крепки, — как это Том ас Стивенсон не увидел по пись­
мам сына, что перед ним прирожденный писатель, и не
внял этому предостереж ению. Но человек становится слеп,
когда вобьет себе что-нибудь в голову, а у ж тем более
если человек этот — викторианский отец семейства, для
чад и домочадцев которого, по утверж дению сына, «каж ­
дое его слово и желание было свято». П о-видимому, ми­
стер Стивенсон твердо верил в то, что Роберт Л уис станет
согласно его желанию инженером, вплоть до того самого
дня (8 апреля 1871 год а), когда услышал из уст сына,
что тот не мож ет считать инженерное дело делом своей
жизни. Как мог мистер Стивенсон поверить в это потря­
сающ ее заявление (основой которого был «кремень» в
характере Роберта Л у и са ), тем более что их разговор
произош ел сразу после того, как Роберт получил медаль
за научный доклад!
Тяж ело было, вероятно, и той и другой стороне. Как
ни эгоцентричен был Л уис Стивенсон, он не мог, даже
в самый раз 1 ар битвы, забыть о безграничной любви,
внимании и заботе родителей Само собой, они соверш а­
ли ошибки, но нуж но было быть тупым и бесчувственным

39

человеком, чтобы не видеть, что все их помыслы направле­
ны на сына, что в нем смысл их жизни.
Том асу Стивенсону тем труднее было примириться с
беспричинным нарушением славной традиции служения
науке и общ еству — а именно так воспринял заявление
Роберта Л уиса его отец — еще и потому, что он питал ве­
личайшее презрение к профессии литератора и, как истин­
ный шотландец, не верил в талант сына. Чтобы показать
это, достаточно двух примеров. Патрик Кэмпбелл, при­
сяж ный стряпчий, знавший Роберта Л уиса с 1861 года,
рассказывает, что на каком-то званом обеде в Эдинбурге
он представил мистеру и миссис Стивенсон своего друга,
молодого пастора — преподобного Александра Уайта.
«...И я никогда не забуду удивления отца, когда он
услышал щедрые похвалы сыну из уст серьезного моло­
дого священника, и недоверия, с каким он слушал все то,
что тот говорил».
К сожалению, Кэмпбелл не сообщ ает, когда произошел
этот эпизод, а ведь чем позднее это было, тем знамена­
тельнее для нас. А вот второй пример: в 1879 году, когда
отчуждение меж ду Робертом Л уисом и отцом было всего
сильнее, старик откровенно беседовал об этом с проф ессо­
ром Эдинбургского университета Д ж еймсом Дьюаром,
говоря «с гневом и тревогой о поездке сына» (в А м е­
рику, чтобы ж ениться на миссис Осборн) и его «намере­
нии изменить фамильному поприщ у
и вступить
на
неверную и бесплодную стезю литератора». П роф ессор
Дьюар рискнул не согласиться с ним и отчасти в ш утку,
отчасти всерьез, предложил пари, что через десять лет
Роберт Л уис будет зарабатывать такие деньги, какие не
снились почтенной инженерной фирме.
«К его удивлению, мистер Стивенсон впал в страш ную
ярость и отверг все попытки профессора к примирению».
Ч ерез ш есть с половиной лет Томас Стивенсон, стояв­
ший уж е одной ногой в могиле, потребовал, чтобы его
отнесли к старому другу — он хотел
перед ним
извиниться, так как стало ясно, что прав был сэр
Джеймс, а не он. Два эти эпизода, настолько достовер­
ные, насколько вообще мож но верить биографическому
материалу, дают нам некоторое представление о том, ка­
кие почти непреодолимые трудности стояли перед Л уисом
Стивенсоном в его борьбе с обывательскими предрассуд­
ками и узким практицизмом отца. Как много говорит
ярость, с которой тот встретил предположение, что какой-

40

то «писака» см ож ет заработать больше, чем такой велико­
лепный инженер, как он, да и сам критерий оценки, когда
о достоинствах человека судят по количеству заработан­
ных им денег! Нечего удивляться, что Роберт Л уис с
радостью пошел на компромисс и согласился готовиться
к адвокатуре, хотя должен был понимать, что при
его темпераменте и правдолюбии адвокат из него выйдет
еще худш ий, чем инженер.
К ак ни глубоко мистер Томас Стивенсон был привязан
к сыну, он исполнял свои родительские обязанности с
непреклонностью, характерной для его суровой религии,
и не всегда проявлял при общении с Л уисом то чувство
юмора, которым он так славился. В числе многих приме­
ров мелочной тирании отца мож но привести два случая,
пустячны х, но тем более возмущ авш их горячего юнош у.
М истер Стивенсон назначил ш траф в одно пенни за каж ­
дое жаргонное слово, которое Роберт Л уис произносил
при нем. Во-первых, это было обременительным налогом
на карманные деньги Л уиса, составлявшие два с полови­
ной шиллинга в неделю в студенческие годы и все еще
не превышавшие фунта в месяц, когда ему было уж е
двадцать три. В о-вторы х, молодежь все время слышит
жаргон, говорит на жаргоне и со временем бросает эту
привычку, но для такого тонкого и умного человека, как
Л уис Стивенсон, поставивш его себе целью овладеть всеми
пластами языка и стиля, ж аргон — это языковая руда,
сырье, которое завтра, возмож но, станет разговорным, а
послезавтра литературным английским языком. Если бы
мы убрали из нашей речи все, что, начиная со времен А д­
дисона
считалось в ту или иную пору жаргоном, мы бы
теперь говорили и писали на очень странном, вы сокопар­
ном и архаичном языке. И все равно придирки мистера
Стивенсона ни к чему не привели. Флора М эссон (дочь
эдинбургского профессора английского языка) пиш ет в
дневнике об обеде, данном Стивенсонами в университет­
ские годы Роберта Л уиса. Она сидела меж ду отцом и сы ­
ном. Л уис говорил о Бальзаке, о котором мисс М эссон
никогда не слыхала, а Томас Стивенсон если и слыхал,
то не ставил ни в грош! Говорил Л уис блестящ е, вызывая
у отца, как ей показалось, «одновременно раздражение,
родительскую гордость, восхищ ение и досаду». Разговор
1 А д д и с о н , Д ж о з е ф (1672— 1719) — вы д а ю щ и й ся англий­
ск и й пи сател ь-кл асси ц и ст, и звестн ы й свои м п ур и зм ом в отн ош е­
нии язы ка.

41

обратился к иностранным словам, которые мистер Стивен­
сон, конечно, хотел бы все изъять из языка, и это «п о­
будило Л уиса Стивенсона с поразительно!! бы стротой и
изобретательностью нанизать целые цепочки слов, при­
ш едш их в английский из всех языков м и р а .. Он произно­
сил фразу за фразой, утверж дая этим нелепость такой
концепции, да и полную ее неосущ ествимость. Отцу при­
шлось замолчать, но был момент, когда он чуть ли не со
слезами доказывал свою правоту».
Д ругой случай произошел, когда мистер
Стивенсон
обнаружил, что его сын является членом клуба молодых
студентов, первым правилом которого было пренебрегать
всем, чему их учили родители. Вместо того чтобы по­
смеяться над ними и попросить включить его в списки
клуба, образцовый отец набросился на сына с бранью и
тем самым превратил ш утку в нечто куда более серьез­
ное. Так или иначе, но реакция мистера Стивенсона на
эти и ты сячу других симптомов «повзросления» Роберта
Л уиса не только не потушила, но, напротив, разожгла
естественный бунт против суровой религии, в оковах кото­
рой прошло его детство, и порож денного этой религией
чопорного, кичащ егося богатством общ ества, погрязш его
в условностях и подавлявшего всякую ж ивую мысль.
П устяки вроде вышеприведенных,
несущ ественные
сами по себе, показывают, как далеко разошлись во взгля­
дах отец и сын и как трудно было Т ом асу Стивенсону
представить, что он ош ибается, а Л уис — прав. К о всему
прочему вызов, который его сын в те годы бросал эдин­
бургскому общ еству и мрачной религии, стоявш ей за ним,
привел к тому, что гордости мистера Стивенсона были
нанесены еще и иные раны. Начать хотя бы с того, что
больш инству сограждан Роберта Луиса не нравились его
внеш ность и то, как он одевался. Один из них вспоминает
его «тощ им, долговязым юнош ей с длинными волосами
и болезненным цветом лица», другой говорит, что оп был
«сутул и узкогруд». Д. А. Стюарт приводит слова неиз­
вестного «друга», который идет еще дальше:
«П реж де всего он был очень нескладно слож ен, не па­
рень, а какой-то цеп для молотьбы, одни суставы , локти,
колени и ж уравлиные ноги... Он так был похож на огород­
ное чучело, что, казалось, вог-вот заскрипит при ветре».
Эдмунд Г о с с 1, которы й не был эдинбурж цем и познако1 Госс, Э дмун д У и л ь я м
тератор, д р у г С тивенсона

42

(1849— 1928) — английский ли­

милея со Стивенсоном в 1870 году, тоже считал его некра­
сивым. Однако другой очевидец, правда, на этот раз ж ен­
щина (М аргарет М ойес Б л эк), говорит, что он был весьма
интересным — «стройны м и изящ ны м», с «колоритной и
характерной» внеш ностью.
Возможно, я пристрастен, но мое личное впечатление
после того, как я внимательно пересмотрел довольно мною численны е фотографии Стивенсона, скорее совпадает
с мнением дамы, чем с мнением друзей-муж чин. Конечно,
фотография неверный свидетель — аппарат обычно лжет,
но в более поздние годы у Стивенсона было исключитель­
но привлекательное лицо, умные глаза и улыбка, которая
подсказывает нам, почему столь многие считали его «обво­
рожительным». Как ни странно, с возрастом внеш ность его
делалась лучше, отчасти из-за того, что он привел в поря­
док зубы, и это сильно украсило его рот, отчасти из-за
того, что его перестали угнетагь Ш отландия, родной дом и
воскресные службы. Если основываться только на ранних
фотографиях, нельзя отрицать того, что Стивенсон выгля­
дел тогда довольно «невзрачно», но не потому, что у него
был (как утверж даю т некоторые) «изнуренный» вид, а
из-за неровных зубов и какого-то запуганного выражения
лица. «И знуренны м» он не выглядит, во всяком случае
на ранних фотографиях.
Во многих из этих воспоминаний есть душ ок, показы­
вающий, ч е ю на самол! деле стоило елейное «о мертвых
или ничего, или...» бесчисленных апологетов Стивенсона,
которые, не запнувшись, утверж дают то, чего не бычо, и,
не задумавшись, утаивают ю , что было, лишь бы нари­
совать сусальный портрет. Е сть много свидетельств того,
что раны, нанесенные его вызывающим поведением в
юности, зудели еще много лет после смерти Стивенсона
и его канонизации в качестве героя английской «публи­
ки ». Казалось бы, скромный студент мог позволить себе
некоторую небреж ность в одежде, не вызывая этим ка­
кого-то поистине мстительного раздражения, но не надо
забывать того, что, насколько англичанам нравится «лэрд»
(шотландский землевладелец), настолько же им проти­
вен «арти ст». «Он выглядел, как знахарь или цыган», —
говорит один «друг», с осуждением описывая его костюм,
состоящ ий из «парусиновы х брюк и черной рубашки с
открытым воротом и галстуком, который походил на лос­
кут, оторванный от выброш енного на помойку ковра».
Отмечали, что его черная бархатная куртка всегда каза­

43

лась «старой и потертой», сочувственно объясняя это
тем, что «в семье, должно быть, сущ ествовал сундук со
старой одеждой, которую и донашивал Л уи с». Даже
Маргарет Блэк с сожалением говорит о его «странном
одеянии».
Это предубежденное отношение к его манере одевать­
ся последовало за ним в Лондон. Однажды, прогуливаясь
днем по Бонд-стрит в черной рубаш ке с красным галсту­
ком, черной куртке и бархатной ш апочке, Стивенсон встре­
тил Эндрю Лэнга
и этот оксфордский сноб, хотя и пре­
восходный писатель, в ш утку попросил Стивенсона уйти
и не «компрометировать» его своим общ еством. Пристра­
стие Стивенсона к просторному и удобном у костю м у от­
нюдь не свидетельствует о его излишней скромности.
И Хенли, и Флора М эссон отмечали, что Л уис Стивенсон
никогда не проходил мимо зеркала, не полюбовавш ись
собой.
А вот высказывания, говорящ ие о еще более глубокой
антипатии: «Он всегда позировал...», «Е го ж еманство бы ­
ло еще смеш нее, чем его костю м ...», «У него не было
д рузей!..», «На университетских лекциях он вел себя без­
образно и рисовался тем, что смотрел на всех с оскорби­
тельной и вызывающей насмеш кой». Безымянному сви­
детелю, утверж давш ему, что у Стивенсона не было дру­
зей, противоречат слова мистера Патрика Кэмпбелла, ко­
торый в ответ на вопрос, почему он мало общ ался со
Стивенсоном в университете, сказал: «Я вовсе не стре­
мился к его общ еству, а еще менее к общ еству друзей,
окруж авш их его. Не все, пожалуй, к счастью, слеплены
из одного и того же теста».
Утверждение анонимного свидетеля, что у Стивенсона
в университетские годы «не было друзей», абсолютно про­
тиворечит истине. За это время Л уис обзавелся такими
друзьями, как его блестящий, хотя и несколько сум асброд­
ный, кузен Б об Стивенсон, как Чарлз Бэкстер, оставш ий­
ся на всю жизнь его советчиком в юридических и лите­
ратурных делах, как Уолтер Симпсон, сын известного
ш отландского врача, открывш его хлороформ, и как про­
фессор Дженкин. Это были его эдинбургские друзья, а в
Англии в 1873 году он познакомился с миссис Ситуэлл

1
Лэнг, Э н д р ю
автор к о р о тк и х ра ссказов.

44

(1844— 1912)

— английский п оэт, очерк и ст,

и Сидни К ол в и н ом '. Бэкстер и кузен Б об были вместе
с Робертом Л уисом инициаторами некоторы х студенче­
ских проделок, которые в двадцать лет каж утся куда см еш ­
нее, чем в сорок. Боб Стивенсон к тому времени уж е по­
бывал во Франции и был гораздо эмансипированнее, чем
Л уис; именно он, по-видимому, научил Л уиса носить крас­
ный шарф — столь обычный предмет туалета среди кре­
стьян на ю ге Франции. Б обу никто бы не отказал в на­
ходчивости. Приехав как-то на ж елезнодорож ную стан­
цию, он обнаружил, что ему не хватает денег на билет.
Он тут ж е пошел в ближайш ую ссудную кассу, назвав­
ш ись мистером Либеллом, заложил брюки от вечернего
костюма и поспел на поезд. Роберт Л уис пришел в восторг
от «мистера Либелла», и оба юнош и потратили безре­
зультатно много энергии и изобретательности, чтобы
заставить своих сограждан поверить, будто такая личность
действительно сущ ествует. Они «произвели на свет» также
двух типичных эдинбурж цев: Томпсона и Д ж онсона, к о­
торые впоследствии иногда попадались в письмах зрелого
Стивенсона, написанных по-ш отландски. Ш утки такого р о­
да — обычное развлечение студентов и вообщ е молодых
людей, котором у они предаются, пока рука времени и
коммерции не охладит в них пыл молодости, — право,
не заслуживают такого уж серьезного осуждения. Однако
отзвуки столь легкомысленных забав, долетавшие до
мистера и миссис Стивенсонов, не могли не вызвать неудо­
вольствие этих почтенных людей, для которы х была очень
и очень небезразлична их репутация в общ естве. Более
чем двадцать лет спустя на Самоа мать Стивенсона вол­
новалась, как бы он не принял участия в войне «охотни­
ков за головами», так как это мож ет отразиться на пре­
стиже их семьи! Вряд ли и в 1870-е годы родители мог­
ли одобрить «Либелла» или «непристойные выдумки» с
Томпсоном и Дж онсоном. Мы знаем, что, связав религи­
озные сомнения Роберта Л уиса с его бездельем в универ­
ситете и злополучными мистификациями, мистер Томас
Стивенсон гневно обруш ился на Боба, обвиняя его в том,
что он разрушил веру Луиса, — обвинение это он честно
снял, когда, успокоивш ись и поразмыслив, увидел его
несправедливость, ибо такой человек, как Р. Л. С., не нуж ­
дался в подстрекательстве к бунту.
' К о л в и н , С и д г т п (1845— 1927) — один из бл и ж ай ш и х д р у ­
зей С тивенсона, ого ли тер атурн ы й д уш еп ри к а зч и к п издатель
«П и сем ».

45

М истер Кэмпбелл, стряпчий, которы й поздравлял себя
с тем, что он «вылеплен из другого теста», чем Стивен­
сон, был куда ближе к истине, чем анонимный свидетель.
Если бы мы в то время спросили родителей Робер­
та Л уиса, они бы почти наверняка
согласились с
мистером Кэмпбеллом в том, что у их сына не только
не мало друзей, но, напротив, слишком много, причем
весьма неподходящ их. Т о ли религиозные сомнения и ж е­
лание познать самого себя привели Л уиса к неприятию
лицемерия и самодовольства его класса, то ли в его лите­
ратурную «практику» входило «изучение жизни низов»,
но Стивенсон сам рассказывает нам, что проводил время
в подозрительных местах среди подозрительных людей.
Среди них были воры и уличные девки, и частое посещ е­
ние подобных мест «навсегда портило репутацию молодого
человека в глазах почтенных обывателей, зато упрочи­
вало его положение среди бунтарей». Среди завсегдатаев
его любимого « h o w ff» (притона) Стивенсон был известен
под кличкой Бархатная куртка. Роберт Л уис с гордостью
пишет о том, что женщины никогда не были с ним гру­
бы и он мог в любой момент отдать им на хранение все
свои деньги без малейшего риска их потерять. В письме,
написанном гораздо позднее, он вскользь упоминает, что
завоевывал сердца всех «h a rrid a n s» («ч е р т о в о к »). И не
только «чертовок». Во время поездки в Иарейд в 1870 го­
ду Стивенсон, которому тогда еще не было двадцати,
заметил своем у попутчику, что любит путеш ествовать
один, так как это дает ему возмож ность встречаться и
«заводить друж бу» с новыми людьми. «А х, — сказал
тот, — у вас такая приятная манера... вы соверш енно по­
корили мою старуху, право так... она только о вас и го­
ворит». И популярность Стивенсона-писателя во многом
объясняется тем, что он сумел вложить эту «приятную
манеру» и в свои писания.
Ч то ж е делал Стивенсон в этих «h o w ffs»? К то знает?
Сам он говорит, что брал туда записную книж ку и сочи­
нял лирические стихи. И верно, мы чувствуем отголосок
бунтарского духа, который гнал его в подобные места, в
таких, например, строках:
Т ы лю би ш ь, н абож н ы й народ,
В багрец и злато н арядиться.
К ур ю , к ри вя у см еш к ой рот:
М илей мне м ы тар ь и б л у д н и ц а 1.
1 П еревод Игн. И ван овского.

46

Если вам покаж ется странным, что изучение М онтеня
и евангелия от Матфея привело к подобным результатам,
не забывайте о стивенсоновском, несколько утрированном
культе «романтики» и о том удовольствии, с которым он
всю жизнь, соответственно нарядившись, исполнял перед
самим собой ту или иную роль. В студенческие дни в
Эдинбурге он был нищ'йм художником, богемой, изобра­
жал из себя беспутного Роберта Ф е р 'ю с с о н а 1, а на Самоа
представлял — и согласно этом у одевался — богатого
плантатора-джентльмена. Пожалуй, будет только справед­
ливо отметить, что те, кто суровее всех порицал Стивенсо­
на за это невинное тщеславие, были обычно люди, совер­
шенно лишенные воображения, слепо следующ ие моде.
Посещ ения «убеж ищ греха» и игра в порок являлись
частью того «безделья», за которое так осуждали Стивен­
сона в его студенческие годы, хотя, казалось бы, для
юноши, котором у грозил туберкулез, нуж ней всего был
полный отдых. Позднее, когда стали известны стихи вро­
де вышеприведенных и письма к миссис Ситуэлл, кото­
рые в течение многих лет скрывались от глаз публики,
Стивенсона обвинили в якобы бывшем у него желании
вступить в брачный сою з с юной проституткой, упоминае­
мой в этих стихах и письмах под именем Клэр. Эдинбург­
ские сплетники, болтовней которых так ш ироко пользо­
вался мистер Стюарт, расшили канву мельчайшими
подробностями. Когда юный Роберт Л уис не мог больше
выносить осуж дения эдинбургского общ ества, когда его
выпады против церкви заставляли мать плакать, а отца
сердито хмуриться, он находил убеж ищ е в « Ь о м ^ э » у, как
их называл Стюарт, «бессты дны х дочерей В енеры », при­
чинивших будущ ем у писателю «неизгладимый вред». Ка­
кой именно вред, «биограф » не говорит, и читатель мож ет
представить все, что подскажет ему фантазия. Н астоящ ее
имя Клэр — Кейт Драммонд. Это была якобы простая
девушка с севера Ш отландии. Она рассказывала ему
легенды горцев, услаж дая
его слух
«теми
забав­
ными и причудливыми оборотами речи и мягкими, мело­
дичными модуляциями голоса, которые ей достались в на­
следство от кельгов». Интересно, как теперь, по истечении
сорока-пятидесяти лет, м ож но знать и даже утверж дать
это?! Так или иначе, говорят, что Стивенсон хотел ж е­
'Ф ергю ссоя, Роберт
родн ы й ш отл ан д ск и й поэт.

(1750— 1774)

—

вы д а ю щ и й ся

на­

47

ниться на Кейт, но не смог, поскольку у него не было
денег, а отец (вполне резонно) отказался финансировать
такой «дикий» поступок.
Быть может, история эта имела под собой какие-то
основания. Яростная реакция на эдинбургское фарисей­
ство могла привести ю нош у к подобному проекту. Но, ве­
роятнее всего, это была еще одна мистификация в духе
«Либелла» или Томпсона и Д ж онсона, в которую на этот
раз поверили серьезнее, чем рассчитывал ее автор. Твер­
до мы знаем одно — даже после того, как Роберт Л уис
достиг соверш еннолетия, ему выдавался на карманные
расходы один фунт в месяц. За все, в чем он нуждался,
платили, но на руки он не получал ничего. Возникает во­
прос: искал ли Стивенсон «низкую компанию» потому, что
у него было так мало денег, или ему выдавалось так мало
денег, потом у что отец знал, с какой он водится компа­
нией? Стивенсон намекает на первое, но объяснение, быть
может, кроется во втором. История с Кейт Драммонд ск о­
рее всего лишь злая сплетня, хотя неопубликованные сти­
хи и письма на первый взгляд подтверж дают ее; но, если
в ней была какая-то доля истины, самое малое, что мог
сделать отец, — постараться, чтобы сын не имел денег на
покупку обручального кольца и на уплату за брачное раз­
решение, правда, деньги мож но было взять в долг. М о­
раль ясна: замалчивание нежелательных для семьи био­
графических данных — практика, которой придерж ивают­
ся отнюдь не одни викторианцы, — в конечном итоге
приводит к обратным результатам, ведь у людей возни­
кает подозрение, что худш ее так и осталось скрытым. Тем
более что, несмотря на историков и прессу, со временем
правда просачивается наруж у. Из коммерческих сообра­
жений его отцу Том асу Стивенсону, его редактору К ол­
вину, его биографу Бэлфуру да почти всем друзьям при­
ходилось с самого начала «подправлять» репутацию Р о­
берта Л уиса. Жена Стивенсона Фэнни была достаточно
деловой женщ иной и слишком заинтересованной в его
гонорарах, чтобы не понимать, что легковерную публику,
сделавш ую из Роберта Л уиса святого («...счастливого, как
короли» ') , нуж но и дальше водить за нос. Из-за шума, под­
нятого вокруг эпизода с Клэр, мож но подумать, что ю но­
ш у обвиняли в растрате четы рехсот фунтов (как забавЯо рассказывает об этом Р. Л. С. в «Злоключениях ю но­
1 С трока

48

из

(л и х отв ор ен и я

С ти вен сон а

«С частл ивая

м ы сль».

го Джона Н икол сон а»), а не в романтическом намерении
ж ениться на падшей женщине, которое, если все дей­
ствительно было так, как говорят, хотя и противоречило
здравому смыслу, делало честь его сердцу.
4

Война или, во всяком случае, вражда меж ду Стивенсо­
ном и его родителями вкупе с респектабельным Эдинбур­
гом угнетала Роберта Л уиса не только в университетские,
но и в последующ ие годы; по правде говоря, гнет этот
ослабел только после женитьбы Стивенсона, давшей ему
относительную свободу. Несомненно, молодой человек ча­
стенько бывал «утом ительны м», щеголял своей привер­
ж енностью к богеме и ее взглядам и твердой реш имостью
не подчиняться общ епринятым нормам: он вечно попадал
в какие-нибудь истории, докучал матери просьбами о
деньгах и так или иначе, сознательно или бессознатель­
но, возбуждал к себе неприязнь, которая оказалась долго­
вечнее, чем его успех и посмертная популярность, создан­
ная сусальными биографами. Прибавьте к этом у его ко­
лебания в вере и отказ стать инженером, и вы поймете,
как он раздражал властного и деспотичного отца и оскорб­
лял мать, свято веривш ую в авторитет мужа. И все ж е
со стороны юнош и было только разумным отказаться от
профессии, которая его не интересовала. Даже мистер
Стивенсон, вкладывавший всю душ у в свое дело, не спра­
вился со строительством портовы х сооруж ений в Уике.
Более чем вероятно, что Роберта Л уиса, лишенного в
дальнейшем помощи и советов отца и не увлекавш егося
этой работой, ожидали бы катастрофы похуж е. Он проявил
благоразумие, уступив настоянию отца изучать ю риспру­
денцию, и даже умудрился в конце концов — бог весть
как — получить звание адвоката. Ну и что же, имеем
мы все основания спросить, не принес ли его мистер Сти­
венсон в ж ертву «респектабельности» и тому, «что ска­
ж ут лю ди»? Ведь положение адвоката без практики ни­
чем не лучше, чем положение автора, книги которого
не пользую тся спросом. В том, что Том ас Стивенсон см от­
рел на писательский труд как на безделье (воспеваемое
Робертом Л уисом в одном из очерков), повинны невеж е­
ство и мещ анство, столь обычные в те времена, да и не
только в те. И конечно, юнош а, как и любой другой, имел
право выработать свой догмат веры. Его «преступление»
4

Р. Олдингтон

49

или ошибка, как мы увидим, состояли в том, что он был
слишком честен, чтобы скрывать свои мысли.
Однако, как ни тяжело было положение Стивенсона,
не следует представлять его в еще более мрачном свете.
Одна из самых больших трудностей состояла в том, что
Роберт Л уис не мог покинуть дом отца и добиться не­
зависимости собственным трудом. П усть ему нечего еще
было «поведать» людям, увлечение Л уиса литературой
оказалось настолько сильным, что мешало сосредоточить­
ся на чем-либо другом, а слабое здоровье не позволяло
участвовать в драке-свалке на ниве журналистики или ком­
мерции. Впоследствии сам Стивенсон — этот неисправи­
мый оптимист — задавал себе вопрос: не удалось ли бы
ему преуспеть на юридическом поприщ е? Но тут же с
юмором замечал, что, верно, оказался бы в могиле задол­
го до этого проблематического успеха. Ч еловек физически
слабый, единственный сын обеспеченных родителей, он
имел все основания рассчитывать на их материальную
поддерж ку; они и помогали ему, но проявляли при этом
слишком больш ую подозрительность и скупость. М истер
Стивенсон даже сказал позднее, что язычник не может
рассчитывать получить в наследство дедьги христианина.
Так что Роберту Л уису ничего не оставалось, как при­
способиться к сущ ествую щ ем у полож ению вещей. Студен­
ческая жизнь дарила ему и приятные минуты, в ней име­
лись и свои преимущ ества. У н е ю были С уоистон, кани­
кулярные поездки, «У мозрительное общ ество», любитель­
ские спектакли в доме у Дженкинов, неизбежны й студен­
ческий журнал (и, конечно, не менее неизбежное разоча­
рование после его провала). А в конце этого периода у
него появились новые друзья, открылись новые перспек­
тивы, несколько ослабла тягостная опека родителей.
К оттедж в Суонстоне, возмож но, как и многое другое
в биографии Стивенсона, был представлен публике в чрез­
мерно романтическом виде. Суонстон находился всего в
нескольких милях от центра Эдинбурга, хотя тогда он
еще не входил в черту города, как сейчас. М истер Сти­
венсон арендовал коттедж в мае 1867 года, и в течение
четырнадцати лет семья жила там летом. Роберт Л уис
проводил в Суонстоне немало времени с родителями или
с кем-либо из друзей, а то и одинх Воспоминания о нем
занимают важное место в творчестве Стивенсона, являясь
наряду с прочим источником для тех произведений, ко­
торые основаны на его личном опыте и представляют для

50

нас самый бол ьш ой интерес. Там он встретил старого
шотландца-садовника, там ж е познакомился с пастухом,
которы й в их первую встречу накричал на него за то,
что Л уис распугал боязливых овец, а потом стал ему
другом. Там он увидел пейзаж, который вспомнил много
лет спустя, когда писал «Сент Ива». Трудно удерж аться и
не привести хотя бы один или два отрывка из Стивенсо­
на, где он показывает себя с самой привлекательной сто­
роны, ибо здесь его острая наблюдательность и мягкий
юмор не скрыты за излишествами стиля, который под­
час несколько тяготеет к манерности. Иногда говорят, что
садовник Роберт Янг кое-чем обязан скоттовскому Эндрю
Ф эрсервису ', но на самом деле объединяет их лишь ме­
сто рождения. Трудно не разделить чувств Луиса, кото­
рые вызывал в нем его соотечественник.
«П ри нем даже само место, где он работал, словно
становилось меньше; рядом с его фигурой, преисполненной
достоинства и подержанного аристократизма, небольшой
садик выглядел просто жалким. А сколько у него было
рассказов о тех великолепных поместьях, где он раньше
служил! О замках и парках он говорил с уничижающ ей
вас фамильярностью. Он мог поведать вам об усадьбах,
1 де младшие садовники трепетали от его взгляда, где бы ­
ли пруды и садки для лебедей, где под его надзором на­
ходились лабиринты тропинок и необъятные заросли уны ­
лого кустарника. Вас невольно охватывало чувство, что,
согласивш ись ухаж ивать за вашим скромным садиком, он
оказывает вам величайшее снисхождение. Ваше полож е­
ние в самом деле было незавидно. Вам сразу давали по­
нять, что вы воспользовались нуждой, в которую впал
вы сокодостойны й чело! ‘ к, и что перед вашей плебейской
властью склоняется его бедность, но не воля».
П ортрет этот заслуживает внимательного изучения,
ибо мало кому удавалось так благожелательно и вместе
с тем так безжалостно показать, как слуга, быть может
сам этого не сознавая, пытается вознаградить себя за
нынешний удел рассказами о былом (и вымышленном)
величии, дабы поставить на место хозяина со всем его,
увы, вполне реальным превосходством. Ныне почти исчез­
нувший с лица земли английский дворецкий был доволь­
но искусен в этой величественной пантомиме, но даже он
не мог сравниться с «гордым ш отландцем»; возмож но, это
1 П ерсон аж из ром ана «Р об -Р ой ».

4*

51

одна из причин того, почему так мало «гордых шотланд­
цев» находится в услужении за границей. Сравните кич­
ливость этого слугп с внутренним достоинством одиноко­
го пастуха Джона Тодда, который «помнит дни, когда
он был гуртовщиком»; ему даже довелось попасть в тюрь­
му за драки, неизбежные между соперниками-пастухами, гнавшими стада по тропам, где пастбища и места для
ночевки испокон веков служили источником раздора.
«Лицо его никогда не меняло своего выражения и
оттенка; ветер и дождь окрасили его деревянные черты
в красновато-коричневый цвет — скорее маска, чем жи­
вое лицо; однако в нем чувствовалась какая-то напряжен­
ность, затаенная угроза, естественная для человека, ко­
торый все время настороже и истомлен неусыпной бди­
тельностью. Он изъяснялся на самом сочном диалекте,
какой мне случалось слышать; каждое слово приводило
меня в восторг, а порой в изумление, и я часто возвра­
щался из наших объездов с новыми приобретениями...
О чем бы он ни заговорил, он все расцвечивал яркими
красками; когда он описывал что-нибудь, вы видели это
воочию; когда он повествовал (что бывало чаще все­
го) о своем древнем занятии, пастушеская жизнь неожи­
данно окрашивалась в самые романтические и фантасти­
ческие цвета. Он рассказывал о «кланах» овец — каждый
на отведенном ему участке в горах, и о том, как при по­
мощи -ежегодного убоя и приобретения новых голов меж­
ду гуртами поддерживалось определенное равновесие;
о ночном выпасе, о приметах погоды, о трудностях снеж­
ных зим, о редкой глупости овец и редком уме собак —
и все это живописалось с такой человечностью, с таким
вкусом к жизни и таким ее знанием, что вы слушали его
с неослабным интересом».
Хотя знакомство со старым садовником и пастухом от­
носится к студенческим годам Стивенсона, 6н завершил
своп очерки значительно позднее, и размышления его
скорее всего принадлежат более зрелому человеку. При­
нято обвинять Стивенсона в том, что его произведения
почти всегда автобиографичны или, во всяком случае,
содержат автобиографические элементы, но, мне думается,
это не такой уж большой грех, как утверждают «объек­
тивные» критики-педанты. Даже если признать, что Сти­
венсон был эгоцоптричен и в какой-то мере тщеславен,
нельзя не видеть положительной стороны в его стремле­
нии опираться на личный опыт. И действительно, даже

52

в таких порожденных фантазией книгах, как «Остров
сокровищ» и «Доктор Джекил», куда больше личных вос­
поминаний, чем кажется на первый взгляд.
Так или иначе, дружба с Робертом Янгом и Джоном
Тоддом наглядно показывает одну черту Стивенсона, весь­
ма важную как для его творчества, так и для него самого,
а именно — умение нравиться совершенно различным
людям и находиться с ними в прекрасных отношениях.
Художники и писатели обычно стремятся заводить друзей
среди себе подобных, и это естественно, так как здесь
они находят самое глубокое понимание и, следовательно,
самую крепкую дружбу. Однако преимущества, особенно
для писателя, дружеского общения с людьми из других
сфер настолько очевидны, что вряд ли нуждаются в дока­
зательствах (одной из самых роковых ошибок интел­
лектуалов является как раз непонимание этого фак­
та). Вместе с тем Стивенсону было чуждо свойственное
политиканам фамильярное панибратство с первым встреч­
ны м . По правде говоря, если он и произвел какое-то впе­
чатление на остальных обитателей Суонстона, то оно бы­
ло не в его пользу. Они считали Роберта Луиса «чудным»
и пришедшую позднее к нему славу полагали результа­
том бесед с Джоном Тоддом, из которых он почерпнул-де
весь свой материал!
Мы можем пополнить эту беглую картину дней, про­
веденных в Суонстоне, откровенно личным воспомина­
нием Стивенсона.
«В следующий раз я смог читать вволю зимой, когда
жил один на Пентландских холмах. Под вечер я возвра­
щался вместе с пастухом из очередного дозора... Верная
собака кидалась наверх, чтобы принести мне домашние
туфли, и я усаживался у камина при свете лампы и про­
водил в одиночестве долгий и тихий вечер с «Виконтом
де Бражелоном»... Нить этого эпического повествования
вплеталась в мои сновидения... С тех пор никакие даль­
ние страны не могли сравниться с очарованием, которым
дыптат эти страницы, и даже мои друзья кажутся мне не
столь живыми, а пожалуй, и не так дороги мне, как
д’Артаньян».
Большинству людей это восхваление Дюма и «Викон­
та де Бражелона» может показаться незаслуженным, тем
более теперь, когда мы знаем, что Дюма был скорее ли­
тературным синдикатом, чем. личностью. Почему же та­
кому автору и такой книге придается столь большое зна­

53

чение? Над этим вопросом стош поразмыслить. Стивен­
сон как человек и писатель представлял собой очень
сложный конгломерат. В нем был наблюдательный реа­
лист и сознательный стилизатор, позер в искусстве и в
жизни, слегка утрированный романтик, подлинный, хотя
и слишком «гладкий», поэт и усердный работник, решив­
ший во что бы ю ни стало добиться успеха п вместе с
тем, как всякий настоящий художник, боящийся его.
Я думаю, мы имеем право сказать, что одним из честолюби­
вых желаний Стивенсона-романиста было сочетать в своем
творчестве стилистических! блеск со спецификой Скотта и
Дюма. У них есть то, чего так часто не хватает стили­
стам, — дар повествования, постоянное движение, динами­
ка действия, — а что гакое роман, как не личность в
действии? Стивенсон считал, что у Скотта и Дюма есть
«жизнь». В каком-то смысле верное представление, хотя
это совсем не та «жизнь», с которой мы сталкиваемся в
«Сентиментальном воспитании» Флобера, «Моби Дике»
Мелвила и колоссальной русской эпопее «Война и мир».
У Скотта и Дюма «жизнь» часто искусственна, характеры
банальны, действие заключается обычно в беспричинных
драках, погонях и сражениях, чувства столь же грубы и
примитивны, как рекламные плакаты. Смерть миледи в
«Мушкетерах», гибель Мордо в «Двадцать лет спустя» и
похищение Монка в «Виконте де Бражелоне» — приме­
ры типичной мелодрамы. А сколько в этих многотомных
(франк за строку) романах воды!
Никакая формулировка или «критическое определе­
ние», как бы непреложно они ни звучали, здесь не по­
дойдут, но я бы хотел привлечь внимание читателя к
следующему отрывку из письма Р. Л. С. матери, написан­
ного, когда ему еще не было двадцати двух лет:
«Опера для меня куда правдивее самой действительно­
сти. Мне, видно, никогда не приестся сценическая иллю­
зия, а в особенности эта ■'амая условная и трудноусваиваемая иллюзия из всех - - опера. Рг ли бы жизнь была опе­
рой, я бы хотел быть персонажем одной из них!..»
Я нахожу, что это признание проливает свет и наво­
дит на мысль, но прошу читателя делать вывод самому.
Считается, что Суонстон сильно повлиял на жизнь и
творчество Стивенсона. (Целое издание его произведений
даже было названо «Суонстонское».) Все это правда, од­
нако мы не должны забывать об эдинбургской деятель­
ности Стивенсона в эти студенческие годы, хотя бы по
54

той причине, что она дает, пусть неполный, ответ на бол­
товню о его непопулярности и дурной славе.
В 1869 году Стивенсон был избран в «Умозрительное
общество», существовавшее с X V III столетия, в котором
в свое время состояли Вальтер Скотт и Д ж еф ф ри1.
Поскольку число членов «Общества» было ограничено три­
дцатью и оно ставило перед собой чисто интеллектуаль­
ные цели, избрание Стивенсона говорит об уважении, ко­
торое питали к нему его современники, тем более если
припомнить, что он удостоился еще более высокой чести
быть принятым в Консервативный клуб университета.
Спору нет, Стивенсон частично, если не в основном,
использовал комнаты «Общества» для увиливания от обя­
зательного посещения лекций. По какой-то необъяснимой
аномалии комнаты эти были неподведомственны совету
университета, хотя и находились в университетском зда­
нии, и «Умозрительное общество» давало прибежище сту­
дентам, не желавшим подчиняться постановлению, запре­
щавшему курить в стенах университета. Все это так, но
Стивенсон участвовал также в собраниях «Общества»,
на которых читались и обсуждались литературные и по­
литические эссе. Не раз указывалось, что эпизод из «Уира
Гермистона», где сын судьи-вешателя выступает против
смертной казни, написан по воспоминаниям юности Сти­
венсона, внесшего подобное предложение на обсуждение
«Умозрительного общества», но не встретив гего ни у кого
поддержки. Для прошлого века требование это было на­
столько скандально, что биографы Стивенсона сочли себя
обязанными извиниться за него перед публикой и поспе­
шили добавить, что впоследствии, когда такой законо­
проект рассматривался парламентом, Стивенсон не одоб­
рил его.
Мы узнаем от самого Стивенсона, что именно тут, в
«Обществе», был задуман новый журнал их колледжа, ко­
торый они с друзьями намеревались сами составить и из­
давать, журнал, при помощи которого они надеялись
достичь если не богатства, то славы, вечный < ^пиэ
ГаЫиэ»2 сменяющих друг друга поколений студентов.
И это начинание, как случалось почти во все года, скоро
1 Д ж е ф ф р и , Ф р а н с и с (1773— 1850) — один из основате­
лей первого «толстого» журнала в Англии, «Эдинбургского обозре­
ния», журнал этот был известен Пушкину, который мечтал о тачом ж е издании в России.
2 Блуждающий огонек, призрачная надеж да (лати н

55

было предано забвению. Впоследствии Роберт Луис перепе­
чатал один из своих опусов, включенных в него; это ока­
залось не чем иным, как великолепным наброском о «Ста­
ром шотландце-садовнике», Роберте Янге, знакомом нам
по Суонстону. Стивенсон, вероятнее всего, отредактировал
этот ранний очерк, прежде чем знакомить с ним широкую
публику, которая к тому времени жадно глотала все, что
он публиковал, но, как бы ни был слаб первоначальный
вариант, он, вероятно, значительно превосходил макула­
туру, которую обычно выпускали студенты. Трудно пове­
рить, но в университетские годы, по-видимому, никто не
обратил на этот очерк внимания; Роберт Луис даже спе­
циально упоминает, что тогдашняя дама его сердца при­
няла от него этот дар без единого слова похвалы. Но раз­
ве доктор Джонсон 1 не заметил однажды, что на свете
поразительно «мало литературы», имея в виду, конечно,
умение публики ценить ее и разбираться в ней.
Во всяком случае, знакомство, а в дальнейшем тесная
дружба с профессором Дженкином и его семьей завяза­
лись отнюдь не благодаря скороспелым талантам Луиса.
По правде сказать, он завоевал их расположение еще до
того, как вступил в «Общество», и не литературными опы­
тами, а «очень приятными манерами», насчет которых он
шутя говорил, что они никогда не были для него источни­
ком существования. Я в этом не так уж уверен. Благодаря
этим «очень приятным манерам», очаровывавшим случай­
ных знакомых, Стивенсон приобрел друзей на всю жизнь,
и они не только всегда горячо защищали Роберта Луиса,
но, переплавив его образ и отлив в форму собственного
представления о нем, создали того Стивенсона, какого хо­
тела публика, — «чаровника» Стивенсона, против которо­
го протестовал Хенли. А это весьма способствовало прода­
же его книг. Я думаю, Стивенсон подозревал, чем он им
обязан, еще до того, как достиг популярности. Д. Э. Саймондс записал одну из своих бесед с Р. Л. С., когда он, Саймондс, доказывал, что, по его мнению, автор может добить­
ся признания собственными усилиями, а Стивенсон ему
возражал. Карьера того и другого показывает, насколько
более прав был Стивенсон. Наличие влиятельных «по­
клонников» почти необходимое условие успеха любого ли­
тератора, независимо от жанра его произведений, если
1
Д ж о н с о н , С э м ю э л ь (1709—1784) — известный англий­
ский писатель и лексикограф, крупнейший и наиболее популяр­
ный из английских критиков XVIII вена.

56

только ему не посчастливилось родиться, получив по­
пулярность в дар свыше, как Диккенсу, Эдгару Уоллесу 1
или Киплингу. Любой Клаузевиц2, занимающийся страте­
гией на литературном поле брани, подтвердит вам это.
Завоевание семейства Дженкинов началось, естествен­
но, с миссис Дженкин, которая подробно описала их пер­
вую встречу; на этом стоит особо задержать внимание,
ибо тут мы наглядно видим, как и почему Стивенсон с пер­
вого взгляда привлекал к себе других интеллектуалов. Мис­
сис Дженкин зашла с визитом к миссис Стивенсон и заста­
ла ее, как ей показалось, одну в комнате, освещенной толь­
ко огнем камина... В памяти сразу всплывают дни — сто
лет назад, — когда еще не было электричества. «Вдруг
из темного угла за камином раздался голос, своеобразный
ломающийся голос — голос мальчика, подумала я спер­
ва». Миссис Стивенсон представила сына, и посетительни­
ца спросила себя, кто же такой этот «юный Гейне с шот­
ландским акцентом», который говорил так, как писал
Чарлз Лэм. Когда она поднялась, чтобы уходить, Роберт
Луис проводил ее до дверей, и тут, при более ярком све­
те, гостья увидела «стройного, смуглого, длинноволосого
юношу с большими темными глазами, сияющей улыбкой и
мягким, скорбным наклоном головы». Она пригласила его
к себе в гости и рассказала за обедом домашним, что
«открыла» поэта.
Подобно многим другим воспоминаниям о недавно
умерших друзьях, это воспоминание также приукрашено
и подсахарено, но нет никаких причин сомневаться в том,
почему именно нерадивый студент, прогуливавший лек­
ции, а затем дерзко требовавший, чтобы ему выдали сви­
детельство об их посещении, стал близким другом профес­
сора Дженкина. Тот, в свою очередь, произвел такое глу­
бокое впечатление на Роберта Луиса, что он впоследствии
написал биографию профессора, потратив немало времени
и сил на книгу, которая вряд ли могла заинтересовать ко­
го-либо, кроме близких друзей. Правда, один из них за­
шел так далеко, что утверждал, будто это лучшее из
произведений Стивенсона.
В течение значительного времени Стивенсон, по-ви1 Уоллес, Эдгар
(1875—1937) — английский писатель,
автор очень популярных в начале XX века «сенсационных» ро­
манов.
2 К л а у з е в и ц , К а р л (1781—1831) — прусский генерал,
военный теоретик.

57

дикому, был частым гостем в этом доме, где царила более
веселая атмосфера, чем под родным кровом на Хериотроу и где в компании сверстников он развлекался участи­
ем в домашних спектаклях. Дженкин оказал юноше и ку­
да более серьезную услугу, он дал ему свободно высказать
все мучившие его религиозные сомнения, не обрушивая на
него гневных и мрачных диатриб, как это делал Томас
Стивенсон. Дженкин действовал куда тактичнее и эффек­
тивнее, умело контратакуя крайне антиортодоксальные
взгляды Стивенсона. Однако влияние Дженкина оказалось
недостаточным для того, чтобы удержать Стивенсона от
посещения «ЬолуНэ», и воровских притонов, и от интри­
жек с девицами, попадавшимися на егопути.
Из всего вышесказанного у нас возникает впечатление,
что студенческие годы Стивенсона (1867—1873) можно
назвать праздными лишь в том смысле, что он уделял
мало времени обязательным занятиям, которые в даль­
нейшем должны были привести к материальному успеху
и соответствующему положению в обществе, но без дела
он не сидел. Ему пришлось, пусть немного, заниматься
юриспруденцией, в противном случае он не окончил бы
университет, а главное, он неустанно трудился над изуче­
нием литературы и оттачивал свое мастерство. К этому
добавлялось общение с друзьями самого разного толка,
«Умозрительное общество» и мало ли что еще. При всем
том, хотя Стивенсон не чувствовал себя в полном смысле
несчастным, такая жизнь не удовлетворяла его. Как бы
он ни идеализировал впоследствии свой родной Эдинбург,
несомненно, в то время он страстно мечтал расстаться с
ним. Сколько раз Роберт Луис ходил на центральную
железнодорожную станцию и с тоской смотрел на уходя­
щие на юг поезда, а по ночам далекие гудки паровозов
казались ему «отзвуками рогов из страны эльфов».
Понять его нетрудно, труднее сказать, чем ему можно бы­
ло помочь, учитывая характер родителей Стивенсона. Они
старались держать его в полном повиновении и обраща­
лись с этим на редкость одаренным и умным юношей так,
словно он был дурной, легкомысленный, но при этом
нежно любимый подросток, упорно заставляли его гото­
виться к профессии, неинтересной ему, исповедовать веру,
фанатизм которой был для него неприемлем, и покорно
принимать напыщенное филистерство, против которого
восставало все лучшее в нем.
Положение было тяжелое, а временами и мучительное

58

'[Для обеих сторон, хотя и вполне тривиальное, так как
‘.являло собой еще одип из множества примеров извечного
^Конфликта между детьми и отцами — бунт повзрослевше­
го сына против затянувшейся родительской опеки и стрем­
ления водить его на поводу, что докучало ему и срывало
его планы. Нечего удивляться, что при всей душевной тон­
кости и умении стать на чужую точку зрения, благодаря
которым он невольно сочувствовал родителям, Стивенсон
постоянно пытался найти какой-нибудь веский предлог,
чтобы уехать от них хотя бы на неделю или на две.
Летом 1872 года он решил, что выпал идеальный слу­
чай. Его друг, сэр Уолгер Симпсон, также изучавший
юриспруденцию, предложил провести летний семестр в
немецком университете. Роберт Луис ухватился за эту
идею, тем более что все, казалось, говорило в ее пользу.
Можно представить, как горячо, возможно, слишком горя­
чо, он умолял разрешить ему эту поездку — он выучит
немецкий, он познакомится с немецким правом, он смо­
жет общаться с молодыми людьми, принадлежащими к
другой культуре, и в то же время будет в компании —
так и хочется сказать «под присмотром» — баронета, и,
конечно же, поведение его будет образцовым, и он обе­
щает регулярно писать домой и отчитываться во всем...
Не забывайте, он уже был совершеннолетним и, естествен­
но, имел все основания думать, что сумеет сам позаботить­
ся о себе в течение нескольких недель, проведенных за
границей. Ничуть не бывало! Мысль даже о такой скром­
ной эмансипации привела ею. мать в столь сильное вол­
нение, что Луису пришлось довольствоваться всего двумя
или тремя неделями во Франкфурте в обществе Симпсона,
а затем присоединиться к родителям в Баден-Бадене.
По-видимому, до тех пор, пока родители платили за него,
ему предстояло ходить на короткой сворке. Вполне воз­
можно и даже вероятно, что в противном случае он бы
«попал в беду», но, как сам он отмечал с присущим ему
юмором, пусть лучше у юноши будет сломана шея, чем
сломлен дух.
Эта неудачная попытка добиться свободы на какой-то
более длительный срок не стоила бы и мимолетного упо­
минания, если бы поездка в Германию не послужила
источником ряда писем домой, один отрывок из которых
я хочу здесь привести. Опубликованные письма Стивенсо­
на, которые адресованы по большей части матери, дышат
весельем и хорошим настроением. В одном из них он они-

59

сывает поездку за город, в W irth sc h a ft', и то, как он был
удивлен, когда его спросили, не шотландец ли он. Стивен­
сон не стал этого отрицать, и тут на него оглушительным
потоком полились дифирамбы некоему шотландскому
Doktor — «профессору... поэту... который писал книги...
gross wie das 2...», примечательной личности по имени как
будто бы Скоби (Стивенсон никогда раньше не слыхал о
нем), который «каким-то таинственным образом был свя­
зан с королевой Англии и одной из принцесс». Далее Сти­
венсон пишет:
«Он жил раньше в Турции и женился там на сказоч­
но богатой женщине. А какие книги он сочинял! У них
просто слов не хватало, чтобы изобразить их величину.
Благодаря жене или еще как-то он приобрел огромное со­
стояние, и лишь одно, по-видимому, омрачало его
жизнь, — родная дочь, которая ушла тайком в K lo ster3,
прихватив хороший кус материнских Geld 4. Даже после
того, как первый поток похвал истощился, Doktor то и де­
ло, кстати и некстати, вновь всплывал на поверхность на­
шей беседы вплоть до ее конца; так, например, один из
крестьян, вынув изо рта трубку, заметил вдруг ни к селу
ни к городу даже с каким-то вызовом, словно кто-то ему
возражал: «Er w ar ein feiner Man, der H err D oktor»5,
а другой отвечал ему: «Yaw, yaw, und trank immer
rothen We’n» б.
Слишком хорошо, чтобы можно было поверить, но, с
другой стороны, сочинить такой диалог мог лишь настоя­
щий художник. Независимо от того, сделаем ли мы Сти­
венсону комплимент за удачную выдумку или похвалим
лишь за передачу беседы немецких крестьян с точностью,
достойной Босуэлла7, несомненно одно: чтобы написать
это, требовался зоркий глаз и умелая рука. В той сноров­
ке, с какой он обращается тут со словом, в умении при­
править дружеский смех каплей яда и в безграничном
удовольствии, с каким он смотрит на участников этой
комедии, чувствуется уже зрелый' Стивенсон. Хорошень­
1 Экономия (н е м .).
2 Огромные, как... (н е м .).
3 Монастырь (н е м .).
4 Денег (н е м .).
5 «Он был превосходный человек, наш господин доктор» (н е м .).
6 «О да, и пил всегда красное вино» (н е м .).
7 Б о с у э л . I , Д ж е й м с — литератор, именем которого поль­
зуются нарицательно, говоря о биографе-документалисте.

60

кое «безделье», если литературная выучка позволила ему
так умело, всего несколькими штрихами нарисовать эту
сценку, когда ему еще не было двадцати двух лет.
Не знаешь, чему удивляться больше — тому ли, что он
уже так хорошо писал, или тому, что его родители, судя
по всему, не видели в этом ничего особенного. Письмо бы­
ло бережно спрятано матерью в «сокровищнице», где ле­
жали листочки, испещре'Нные детскими каракулями ма­
ленького «Лу», его
неумелые
юношеские
опыты
и все остальные письма. Если бы родители видели, что
это письмо предвещает ему блестящее литературное бу­
дущее, вряд ли произошел бы упомянутый нами эпизод,
когда Томас Стивенсон, услышав из уст молодого пастора
похвалу литературным способностям сына, даже не попы­
тался скрыть свое искреннее изумление и недоверие.
Большинство писавших о Стивенсоне сходится в том,
что 1873 год был решающим как для его личной, так и
для литературной судьбы. В этом году религиозные раз­
ногласия между Робертом Луисом и родителями (особен­
но отцом) достигли кризиса, что отразилось на здоровье
всех троих, л больше врего на его собственном. Однако в
том же году «романтика судьбы», подобно легендарному
копью Ахиллеса, ранящему и исцеляющему одновремен­
но, дала ему новых друзей на всю жизнь, благодаря ко­
торым он впервые добился настоящей свободы и стал пе­
чататься в настоящих журналах.
Началось с того, что Боб и Луис Стивенсоны в компа­
нии с еще гремя или четырьмя студентами организовали
частный «клуб» с таинственным названием «С.С.У.»,
собиравшийся (довольно редко) в таверне, которую, по
преданию, посещал Бернс. «С.С.У.» ставил перед собой,
казалось бы, не заслуживающую упрека, хотя и нелегкую,
цель: добиться «Свободы, Справедливости и Уважения» —
отсюда происхождение таинственных инициалов. Столь
похвальной утопии они собирались достичь при помощи
«социализма», «атеизма» и (между прочим) отмены па­
латы лордов. Программа эта случайно попала в руки То­
маса Стивенсона, у которого волосы встали дыбом от
ужаса, тем более что там содержалась уже приводившая­
ся нами фраза о «неуважении ко всему, чему нас научи­
ли родители». Как я говорил, самым разумным для мисте­
ра Стивенсона было бы посмеяться и попросить, чтобы его
приняли в «клуб», но он предпочел отнестись к этому
незрелому и инфантильному документу серьезно. Эпоха

61

домостроя еше и сейчас не кончилась на задворках наше­
го общества, а в те дни был ее расцвет. Отец набросился
на сына, который чуть не со слезами пишет об их раз­
говоре Чарлзу Бэкстеру в письме от 2 февраля 1873 года:
«Гром грянул, и какой гром!.. В пятницу вечером, пос­
ле того как мы с тобой расстались, отец задал мне по
ходу разговора несколько вопросов, касающихся моей ве­
ры, и я откровенно ответил ему. Мне так ненавистна сей­
час всякая ложь, — после моей последней болезни ме­
ня, неизвестно почему, вновь обуяла честность, — что я
ни минуты не колебался. Но если бы я знал, какой меня
ожидает кошмчр, я, верно, солгал бы, как и много раз
до того. Я думал лишь об отце, но позабыл о матери.
А теперь! Они оба больны, оба молчат, оба в таком по­
давленном состоянии, словно... не могу подобрать сравне­
ния. Представляешь, каково мне! Я был бы рад взять
свои слова обратно, но, увы, слишком поздно, и к тому
же неужели вся моя жизнь должна быть сплошной
ложью! Конечно, отцу это хуже чем ад, но что я могу
поделать? Они не хотят понять, что для меня все это то­
же не шутки, что я не беспечный и легкомысленный
безбожник (как они называют меня). Я верую так же,
как они, только веруем мы с ними в разные вещи; я не
менее честен в своих взглядах, и пришел я к ним после
долгих раздумий, многого (как я сказал им) я еще окон­
чательно не решип, так как мне не хватает знаний; но
называть меня «ужасным атеистом», по-моему, несправед­
ливо, и, признаюсь, мне трудно проглотить то, что отец
ежедневно обрушивает на меня все громы господни».
Вопрос о том, прав или не прав был Роберт Луис, от­
вечая на вопросы отца решительным заявлением о своем
«неверии», относится к области этики. Во время знамени­
того процесса Тичборна, происходившего в то же десяти­
летие, председатель суда Кокбурн официально заявил,
что бывают исключительные обстоятельства, оправдываю­
щие ложь, против чего категорически выступил защитник.
Было ли положение, в которое попал Стивенсон, настоль­
ко сложно и запутанно, что давало ему право на ложь?
По-видимому, такая мысль приходила в голову Роберту
Луису, раз он говорит об этом в своем грустном письме.
Однако, если бы он солгал, он бы неизбежно запутался
еще больше, еще глубже погряз в невыносимом (для та­
кого честного человека) и отвратительном притворстве и
был бы вынужден выполнять крайне неприятные для не­

62

го религиозные обряды. Нет, он должен был открыть
истину, но ценой каких раздоров и горя!
Насколько грозным и разрушительным был гнев отца,
этого фанатичного последователя Камерона ', можно уви­
деть из другого примечательного письма Роберта Луиса,
написанного в сентябре 1873 года, через семь месяцев
после того, которое мы только что приводили. Чтобы объ­
яснить ситуацию, нужно сказать, что один молодой ро­
дич Стивенсонов был в то время серьезно болен и, лежа
на смертном одре, послал за Томасом Стивенсоном и
предупредил о том, что Боб подрывает веру его горячо
любимого сына. Пожалуй, правильнее было бы сказать —
«поддерживает в неверии», поскольку Роберт Луис уже
признался отцу в том, что утратил веру. Вот еще одна
безобразная сцена, устроенная благочестивым отцрм, ко­
торую описывает Луис:
«Я сидел у себя, читал Джона Н окса2, как вдруг
распахнулась дверь и в комнату вошел Боб: закрыв лицо
руками, он рухнул в кресло и разрыдался. Сперва он
почти не мо1 говорить, но наконец к нему вернулся дар
речи, и я узнал, что он пришел повидаться со мной, но
по дороге встретил отца и между ними произошел только
что окончившийся разговор. Теперь есть, по крайней
мере, один человек, который знает, с чем мне приходит­
ся сталкиваться каждый день, и какую бурю чувств мо­
ж ет поднять мой отец, когда он сам в волнении. Я так
устал душой и телом, что не могу писать дальше, чтобы
рассказать вам сегодня, к чему привела их беседа. Рас­
стались они мирно, отец сказал, что желает ему всяческо­
го счастья, но умолял его, как об единственной милости,
которую Боб может ему оказать, никогда больше не по­
казываться ему на глаза».
Тап{аепе а ш п т сае^эМЬиз кае?
(«Возможен ли
столь великий гнев в душах тех, кто посвятил себя не­
бу?»). Действительно, почему такое глубокое благочестие
должно приводить к столь яростному гневу? И с какой
целью была устроена эта ужасная сцена, неприятная для
обеих сторон, но в особенности для ничего не подозре' К а м е р о н , Р и ч а р д — глава коренаятеров, основатель ре
лигиозной пресвитерианскои секты, боровшейся против восстанов
ления епископальной церкви в Шотландии.
'’ Н о к с , Д ж о н (1505—1572) — автор книг религиозного со
держания, боровшиися с католической церковью за организацию
пресвитерианской церкви в Шотландии.

63

вавшего беспечного Боба? По словам Роберта Луиса,
продолжившего свое письмо на следующий день,
«...единственным практическим последствием их бе­
седы было обещание Боба никогда не говорить со мной
о религии. Какая нелепость! Ему, бедняге, тяжко при­
шлось, он и не подозревал, что на свете бывают подоб­
ные вещи, хотя я не раз рассказывал ему, — мой отец
на коленях и всякое такое».
При всей искренности и силе религиозных убеждений
мистера Стивенсона и чистоте его мотивов, нельзя отде­
латься от мысли, что подобные сцены — из слов Робер­
та Луиса видно, насколько часто они происходили, —
отчасти вызывались и усугублялись беспомощным гне­
вом этого отца-викторианца из-за того, что отпрыск его
подрос и намерен жить по своему разумению. Вероятно,
мистер Стивенсон почувствовал, что с Бобом он немного
перегнул палку, так как на следующий день написал ему,
«прося прощения за резкие слова», но — как это харак­
терно для людей, подобных мистеру Стивенсону, —
«оставаясь верным своему взгляду на сущность их бесе­
ды». Он, должно быть, сильно отравлял жизнь ближ­
ним, потому что дальше в том же письме Роберта Луиса
мы читаем:
«Если бы у меня был менее легкий характер и я не
умел так увлекаться тем, что делаю в настоящий момент,
поверьте, в этой ужасной атмосфере я бы давным-давно
сошел с ума. Внешнее спокойствие нашей каждодневной
жизни обманчиво, все время ощущаешь какую-то внут­
реннюю дрожь и скрытую горечь. Я стараюсь не думать
об этом, ведь думай не думай, а от судьбы не уйдешь...
Но вы не огорчайтесь. Мне не впервой, и весь этот год
было не лучше, а теперь хоть есть кому излить душу».
Не останавливаясь на том факте, что в этих ранних
и куда более живых письмах наш заядлый стилист еще
не обращает внимания на мелкие погрешности в стиле,
факте, имеющем чисто литературный интерес, давайте
взглянем мельком на ту, которой было адресовано его
письмо, так как на этом этапе истории нашего героя она
сыграла немаловажную роль. Был ли Роберт Луис влюб­
лен в Фэнни Ситуэлл? Конечно, был. С тех пор как от­
рывки из его писем к ней, изъятые Колвином, стали для
нас доступны, в этом не осталось ни малейших сомне­
ний. А то, что она потребовала от Роберта Луиса уни­
чтожить ее письма к нему, говорит об ее взаимности.

64

Однако скорее всего это был один из тех «платониче­
ских» романов, которые иногда встречаются не только
в книгах, ибо миссис Ситуэлл куда больше интересова­
лась Сидни Колвином. Именно через нее Стивенсон по­
знакомился с Колвином, и не кто иной, как Колвин, по­
мог молодому Стивенсону избавиться по-настоящему от
тирании любящих родителей и начать печататься.
В июле 1873 года Роберту Луису разрешили поехать
к кузине (в девичестве Мод Бэлфур) в Сассекс, где ее
муж, преподобный Черчил Бабингтон, был пастором в
Какфилде. Там-то он впервые встретился с Фэнни Си­
туэлл, которая столь же быстро оценила его редкие ка­
чества, как и миссис Дженкин за несколько лет до того.
Миссис Ситуэлл написала Колвину о «прекрасной юной
душе», которую она открыла, и Колвин ускорил свой
приезд, чтобы встретиться со Стивенсоном. Пожалуй, бу­
дет справедливее предоставить слово самой миссис Си­
туэлл (леди Колвин), ибо, помимо матери и жены, ни
одна женщина не сыграла в жизни Стивенсона такой
большой роли. Рассказав, что миссис Бабингтон упомя­
нула о молодом кузене, которого она ожидает из Шот­
ландии, миссис Ситуэлл продолжает:
«Я лежала днем на диване возле окна и вдруг уви­
дела, что по аллее идет стройный юноша в черной бар­
хатной куртке, соломенной шляпе и
с рюкзаком за
спиной».
Это, конечно, был Стивенсон, который сперва сильно
дичился, но тут сын миссис Ситуэлл повел его посмотреть
пруд, где можно удить рыбу, и... «вернувшись через не­
которое время, они, судя по всему, были уже закадыч­
ными друзьями. С этого момента Луис почувствовал себя
свободно. Не прошло и суток, как мать мальчика сде­
лалась ему таким же закадычным другом, как сын, и
оставалась верной этой дружбе до конца его дней».
Дальше она с восторгом пишет о том, что «никогда
не слышала, чтобы кто-нибудь так говорил», подтверж­
дает, что написала Колвину, чтобы он приехал как мож­
но скорее и встретился с «блестящим и несомненным
юным гением». Описание их встречи, положившей нача­
ло дружбе между Колвином и Стивенсоном, она закан­
чивает следующим образом:
«Около трех лет после того Луис писал мне чуть не
ежедневно, изливая в этих письмах все многочисленные
горести и напасти той поры. Часть этих писем была
5

Р. Олдингтоц

65

опубликована целиком или с купюрами в томе писем,
изданном Сидни Колвином, еще большая часть, слишком
священных для меня и слишком интимных для печати,
все еще находится в моем личном владении».
Месяц отдыха от религиозных споров и необходимо­
сти заниматься тем, к чему у него не лежала душа, ока­
зал на Луиса благотворное действие. Не следует пола­
гать, будто Колвин и миссис Ситуэлл так уж превосхо­
дили по своему уровню тех, с кем Стивенсон встречался
в Эдинбурге, но они отличались большей широтой взгля­
дов, а главное, они любили его и сочувствовали его же­
ланию стать писателем. В миссис Ситуэлл Стивенсон на­
шел тактичную и культурную женщину, готовую от всего
сердца помочь ему в его неприятностях (даже если, как
некоторые полагали, речь шла, например, о Кейт Драм­
монд), а в Колвине — незаменимого литературного по­
кровителя. Сассекс был чужд Стивенсону — «между
Англией и Шотландией лежит бездонная пропасть», —
тем не менее он сообщал матери, пожалуй-необдуманно,
что он «слишком счастлив», чтобы писать письма, хо­
тя и пытался убедить себя и ее, будто «немного занимает­
ся юриспруденцией»
и
«порядочно — немецким
языком».
После быстро промелькнувших блаженных дней в
кругу людей, близких ему по духу, Роберту Луису стало
еще труднее выносить сцены вроде той, что произошла
между отцом и Бобом. Стивенсону сильно повезло, что у
него был такой крепкий внутренний стержень, так как
подобные сцены повторялись все чаще, хотя в отсутствие
отца он отлично ладил с матерью (даже однажды ходил
с ней в ресторан). Луис упоминает еще об «одной не­
приятности» всего через три недели после возвращения.
Он говорит, что плохо себя чувствует, но не теряет бод­
рости и работает над очерком, и сообщает важную но­
вость: генеральный прокурор предложил ему в присут­
ствии Томаса Стивенсона отправиться в Англию для
изучения английского права. Сейчас невозможно сказать,
чем был вызван совет всемогущего служителя Фемиды —
тем ли, что он считал Роберта Луиса Стивенсона не
очень ценным приобретением для шотландского сословия
адвокатов, или тем, что, зная немного о его положении,
предложил поездку в Англию в качестве спасительного
выхода. Во всяком случае, Роберт Луис ухватился за эту
мысль и готовился в середине октября поехать в Лон­

ФФ

дон, как вдруг свалился «с больным горлом, лихорадкой,
ревматизмом и признаками плеврита».
Хотя Луис пытается утверждать обратное, он, повидимому, был еще не совсем здоров, когда все же уехал
в Лондон, так как весил всего восемь стоунов шесть фун­
тов (пятьдесят три килограмма). Во всяком случае, Кол­
вин и миссис Ситуэлл убедили его показаться известно­
му врачу того времени, сэру Эндрю Кларку, о котором
родители Роберта Луиса были, по необъяснимым при­
чинам, такого же высокого мнения, как о генеральном
прокуроре. Вполне возможно, что сэра Эндрю предупре­
дили об обстановке в семье, усугублявшей болезнь Сти­
венсона; во всяком случае, он поставил диагноз — нерв­
ное истощение, заявив, что Луису грозит туберкулез
(к сожалению, он не ошибся), — и потребовал, чтобы па­
циент получал усиленное питание и уехал за границу один,
желательно на Французскую Ривьеру. Когда миссис Сти­
венсон попыталась настаивать на том, чтобы сопровождать
сына, сэр Эндрю решительно воспротивился этому. «Кларк
славный малый», — радостно писал Роберт Луис, соби­
раясь в Ментону. Родители, добавлял он, не намерены
отпускать его больше чем на шесть недель, но, «думает­
ся, я сумею их обмануть». А чтобы не придавать особого
значения легенде о слепой любви матери, прочтите
следующий отрывок из письма: «Сегодня мы с матерью
немного повздорили насчет того, куда я пойду завтра.
Она сказала:
«Тебе не удастся всегда поступать
по-своему, уверяю тебя». Я сказал: «Я этого
и
не жду, но неужели я не волен спать там, где мне
хочется». Она тут же пошла на попятный и попросила
в виде одолжения выполнить ее желание, на что я поспе­
шил согласиться и обещал сделать, как ей хочется».
Роберт Луис мог позволить себе быть великодушным,
потому что с помощью миссис Ситуэлл, Колвина и вра­
ча он получил наконец свободу, право на которую имел
уже давным-давно. И даже теперь, если бы не катего­
рический запрет сэра Эндрю, он отправился бы, как
маленький мальчик, вместе с матерью на юг Англии,
в Торки! Правда, родители неоднократно пытались снова
его поработить, но с тех пор Луиса никогда не оставля­
ла надежда повернуть жизнь по-своему и заняться искус­
ством. В дополнение к вышеприведенному отрывку чи­
таем:
«Завтра я еду в Дувр. В четверг вечером буду в Па­
5*

67

риже, в пятницу — в Сансе, в субботу — в Маконе, в во­
скресенье — в Авиньоне... Я с таким нетерпением жду
встречи с солнцем, меня переполняет такое удовлетво­
рение. ...фу! Какое слабое слово... такое животрепещу­
щее счастье, что я с трудом удерживаю его в моем по­
трепанном непогодой теле».
Сослан на юг! Для многих жертв того чахоточного
века это было всего лишь отсрочкой смертного приго­
вора. Но хотя Стивенсону вполне реально угрожала ча­
хотка, не приходится сомневаться в том, что он воспри­
нял пугавший всех приговор если не как освобождение
из тюрьмы, то, уж во всяком случае, как временную
передышку. Трудные эдинбургские годы все еще не окон­
чились, но Луис чаще и чаще будет иметь возможность
спасаться бегством, пока не покинет нас навсегда.
Крошечный мирок тех, кто все еще питает какое-то
уважение к литературе, находится в неоплатном долгу
перед сэром Эндрю Кларком.
5

Луис Стивенсон был превосходный путешественник;
этим частично объясняется, почему его путевые заметки
до сих пор привлекают, мало того — очаровывают куда
большее число читателей, чем думают интеллектуалы.
Он почти никогда не спешил, он готовился к поездке за­
ранее, знакомясь с языком и историей страны, куда ле­
жал его путь, у него был зоркий глаз на все новое и
дар сходиться с людьми. Мы не обидим его, если доба­
вим, что, судя по всему, он не знал, да и не хотел знать
архитектуру и изобразительное искусство чужих стран,
и, несмотря на «стилизованность» и некоторую претен­
циозность его манер и одежды, Луиса правильнее будет
причислить к богеме, а не к эстетам. Мы не должны за­
бывать, что он почти всегда прихварывал и часто был
по-настоящему болен, а какое занятие, кроме физическо­
го труда, так утомительно, как осмотр достопримечатель­
ностей?! Он мог порой долго ходить пешком, но у него
не было ни сил, ни желания тратить энергию на музеи и
картинные галереи.
Нам может показаться, что все вышесказанное на­
ходится в противоречии с его очерком «О дорогах» —
дебют Стивенсона в «настоящей» литературе, — напе­
чатанным благодаря влиянию Колвина в ноябрьском по-

68

мере «Портфолио» за 1873 год. Очерк этот, известный
нам по позднейшему переизданию, кажется слишком
многословным, в нем еще слабо чувствуется рука Сти­
венсона. Он сентенциозен, расплывчат по форме и, по­
жалуй, слишком обобщен по содержанию. Мы бы предпочлп последовать за Стивенсоном по одной определен­
ной дороге, а не слушать глубокомысленные рассужде­
ния о дорогах вообще — этакие абстракции в духе Уит­
мена. Но ведь это юношеская работа, и сам автор ж а­
луется, что, пересматривая ее впоследствии, был очень
болен и ему казалось, будто он стоит на голове. Очерк
этот заслуживает упоминания хотя бы потому, что
хронологически открывает список его публикаций.
Начиная с ноября 1873-го вплоть до смерти Стивенсона
не было ни одного года, чтобы в печати — в журнале
или отдельной книгой — не появилось какое-нибудь
его новое произведение. Роберту Луису повезло в тол!
смысле, что у него были доброжелательные и умные дру­
зья, которые помогли ему пуститься в плавание, — ведь
писателя среди многих других подводных камней подсте­
регает опасность неудачно начать, во-первых, и быть вы­
нужденным писать после того, как он перестал нравиться
публике, во-вторых. Стивенсон избежал и того и дру­
гого.
В одном из писем, рассказывающих о неторопливом
продвижении от Дувра к Ментоне, Стивенсон сетует на
отсутствие в них «стиля». О вкусах не спорят, но если
под «стилем» Стивенсон понимал манеру, — чтобы не
сказать манерность, — отличающую очерк «О дорогах»,
то читатели, свободные от ига литературных теорий,
могут только радоваться, читая эти свежие и непосред­
ственные письма, к счастью, не пострадавшие от «стиля».
Второй опубликованный очерк Стивенсона «Сослан
на юг» (май 1874 г.), явившийся результатом его зим­
него пребывания в Ментоне, куда его отправили на по­
правку, далеко оставляет за собой «О дорогах». В нем
есть куски, свидетельствующие о наблюдательности и
хорошем слоге, есть мысли, стоящие того, чтобы искать
для их выражения «точное слово». Но если мы хотйм
узнать о самом Роберте Луисе и его жизни, мы долж­
ны обратиться к письмам. Стивенсон пересек Ла-Манш
6 ноября (1873 г.), и его счастье, что он хорошо пере­
носил море, так как было сильное волнение и большин­
ство пассажиров страдало от морской болезни. В Пари­

69

же ему было холодно и, пожалуй, немного одиноко.
В Сансе самое большое впечатление на него произвел
не собор и его знаменитая сокровищница, а слепой поэт,
продающий на улице свои книги. В Авиньоне — конеч­
но, мистраль. И хотя он оценил великолепный вид, от­
крывающийся с Роше де Дом, и отметил, что в Вильневе за Роной «яростно палило солнце», он тут же при­
знается, что нигде не может найти себе места и «легко
выходит из душевного равновесия».
Небольшой эпизод, происшедший вскоре после его
приезда в Ментону, свидетельствует о том, до какого
состояния дошли его нервы в результате религиозных
споров с любящим отцом. Луису нужно было съездить в
Ниццу показаться специалисту по легочным заболева­
ниям, и, хотя врач подтвердил мнение сэра Эндрю Клар­
ка насчет того, что у Роберта Луиса нет пока активно­
го туберкулезного процесса, поездка эта совершенно вы­
била его из колеи.
«Я совсем забыл французский язык, во всяком слу­
чае, не рисковал обратиться к кому-нибудь, так как
боялся, что вдруг не смогу сказать ни слова, поэтому не
знал, когда уходит поезд. Наконец я дотащился до стан­
ции и сел на ступеньках, купаясь в солнечном тепле и
свете, пока не наступил вечер и не похолодало. Этот
длительный отдых меня приободрил, я благополучно
добрался до дома и хорошо поужинал».
Он, по-видимому, был близок к нервному расстрой­
ству; позднее Стивенсон жалуется в письме к миссис
Ситуэлл, что не может наслаждаться окружающей его
красотой, что душа его слепа и глуха, что он еще «не
возродился к жизни», как мыслящее существо, и до­
бавляет:
«Если бы вы знали, каким стариком я себя чувствую.
Я уверен, что все — это безразличие, эта разочарован­
ность, эта бесконечная физическая усталость — признаки
старости. Мне не меньше семидесяти лет. О Медея, убей
меня или возврати мне молодость!»
Несомненно, нервы его были в плохом состоянии.
Неделей позже он с огорчением вспоминает в письме
к Колвину о досадной ссоре с пастором, который
ему даже нравился, и затем в совершенном упадке ду­
ха просит Колвина высказать ему откровенное мнение,
потому что если «я в скором времени не смогу зараба­
тывать на жизнь литературой, то откажусь от своей

70

мечты и (как ни ужасна для меня сама мысль об этом)
пойду служить в какую-нибудь контору...». Да, для того,
чтобы юноша, которому столь недвусмысленно было
«предначертано» стать писателем, так глубоко разочаро­
вался в собственных силах, нужны были веские основа­
ния. Отчасти это можно объяснить приступом «хандры»,
вызванной недомоганием и одиночеством, которая тут
же исчезла, когда появился Колвин, но дело было не
только в л о м : Луиса мучали угрызения совести, и, повидимому, уже давно, поскольку он говорит о них в пре­
восходном, но, к сожалению, не законченном очерке
«О мирской морали». В наше время, когда есть множе­
ство людей, которые убеждены, будто общество обязано
предоставить им ни за что ни про что средства к жизни,
и возмущаются, когда этого не происходит, терзания
Стивенсона могут показаться надуманными, но с точки
зрения его современников, ставивших на первое место
старомодное теперь чувство долга, они делали честь
молодому человеку. При посредстве отца, считал Луис,
общество ссудило его деньгами, как бы выдало аванс,
и если ему грозит умереть, как он тогда полагал, моло­
дым, то он не выполнит своих обязательств. Поэтому Сти­
венсон решил жить как можно скромнее, отказывая себе
в самом необходимом, пока не будет ясно — умрет он или
сможет надеяться па выздоровление, и, значит, на то,
что станет зарабатывать и вернет полученное. Кончает он
письмо следующими словами:
«Если бы меня не поддерживала надежда, что я еще
поправлюсь, смогу хорошо работать и с лихвой выпла­
тить обществу данное мне взаймы, я бы счел самым
правильным потратить последние несколько франков на
настойку опия. Но нет, я еще выплачу свой долг».
Узнай Хенли о подобной патологической сверхсо­
вестливости, он бы яростно заклеймил ее презрением,
как плачевный результат слишком серьезного отноше­
ния к «Краткому катехизису» или, во всяком случае, к
восьмой заповеди («не укради»). К счастью, в характе­
ре Стивенсона было что-то роднящее его со славным
мистером Эдвардсом, сетующим на то, что, как он ни
старается быть философом, в его раздумья «врывается
веселье». Не прошло и двух недель после зловещей
угрозы купить настой опия, как веселье ворвалось —
вернее, прорвалось — в таком типичном образце прелест­
ного стивенсоновского юмора:

71

«Я живу в одной гостинице с лордом Сэлсбери. Гмгм. У него черные бакенбарды, и он сильно смахивает
на Крама Брауна ', только в нем больше от Крама Б.,
чем в самом Краме. Ему (вернее, его жене) посчастли­
вилось произвести на свет обильное потомство. Довольно
сомнительное счастье: все они тощие, нескладные парни
в шотландских юбочках. При них имеется наставник,
источающий благочестие и ту — «покорный слуга ва­
шей светлости» — смиренную благовоспитанность, ко­
торые свойственны домашним учителям. Вся эта бра­
тия, дожив до седин, получает пожизненные пенсии и
золотые часы с репетицией от благодарных учеников.
В старости они сидят на крыльце и дают внукам по­
слушать, как бьют часы, и рассказывают им длинные
истории о том, «как я был учителем в семье лорда...» и
так далее, и тому подобное, а внуки показывают им за
спинрй нос и норовят побыстрее убежать на конюшню,
чтобы поучиться дурным словам».
Смертельная доза опия сократилась до размеров од­
ного шарика, положенного в единственную выкуренную
им 'ррубку, а вскоре приехал Колвин, и они отправились
упражняться в мизантропии в Монте-Карло, где обедали
у известного дипломата сэра Чарлза Дилка, получили
приглашение на рождественский прием, а в свободное
от развлечений время лениво бродили по паркам или
катались по морю в лодке. Стивенсон так основательно
избавился от страха нарушить восьмую заповедь, что,
вернувшись в январе в Ментону, весело сообщает мате­
ри о переезде в лучщую гостиницу, где комната стоила
тринадцать франков в день — по крайней мере, в два
раза больше, чем следовало бы платить человеку, наме­
ренному соблюдать строгую экономию, чтобы не обма­
нуть общество. Когда Колвин был вынужден уехать по
делам в Париж, Стивенсон не только не впал вновь в
уныние, но, напротив, весьма приятно проводил время в
обществе двух русских дам, их детей и прелестной мо­
лоденькой американочки, о чем он писал домой очень
занятные ц исы ^. Два месяца на берегу Средиземного
м.оря без бурных богословских прений и скандалов и —
как не трудно догадаться — без особых расходов на
свечи, чтобы изучать по ночам английское и шотланд1 Браун,
химик.

72

Крам

(1838—1922) — известный

шотландский

сков право, привели к разительной перемене. Все его
неприятности казались забытыми и сводились теперь к
сомнениям, всерьез ли флиртует с ним одна из русских
дам или просто подшучивает над ним.
В конце января 1874 года мы наталкиваемся на та­
кой образчик пессимизма:
«Думаю, вам покажется здесь весело; мне, во всяком
случае, очень весело. Сегодня я проработал шесть ча­
сов. Я занят переписыванием «Бутылки», а это для ме­
ня приятная работа...»
(Несмотря на веселое настроение, «Бутылка» —
«Бутылка помощника пастора из Анструтера» — так и
не была закончена, подобно многим другим ранним по­
пыткам Стивенсона написать чисто беллетристическое
произведение.) А в письме к отцу, которого, несмотря
на все, Роберт Луис очень любил, он шутливо описывает
плащ, привезенный ему Колвином из Парижа.
«Мой плащ — восхитительное одеяние. Ничто не
может сравниться с ним по теплу, ничто не может со­
перничать с ним по виду. Это тога римского патриция,
плащ испанского идальго с гитарой под полой. Он един­
ственный в своем роде. Если бы ты мог видеть меня в
нем, он бы произвел на тебя потрясающее впечатление.
Кажется, мне стало значительно лучше: я спокойно
перенес холода, стоящие здесь последние дни, и не слег
в постель, как в Монте-Карло...»
Судя по всему, Эндрю Кларк поставил верный
диагноз и прописал разумное лекарство, потому что
письма Стивенсона делались все более бодрыми. Луис
так умно себя вел, что полтора месяца, отпущенные ему
родителями, превратились в пять, прежде чем он вы­
ехал из Ментоны в Париж. За это время у него была
полная возможность подружиться с двумя русскими да­
мами 1 и их детьми, особенно с «кнопкой» Нелечкой,
которая фигурирует во всех ментонских письмах. Из
отрывков, не попавших в первое, выпущенное Колви­
ном издание «Писем» и ставших теперь достоянием пуб­
лики, мы узнаем, что отношения Роберта Луиса с гос­
пожой Гаршиной были отнюдь не такими платонически­
ми, как это следует из колвиновского издания, и что
«кнопка» бывала порой досадной помехой, хотя в пись­
1 Одна из них, Юлия Засецкая, была дочерью поэта Дениса
Давыдова и переводчицей «Пути паломника» Бэньяна на русский
язык.

73

мах «по Колвину» и очерке, посвященном детям, Нелечка — само совершенство.
Стивенсон откровенно пишет, что не понимает, как
к нему относятся две эти русские женщины, но кто мо­
жет похвастаться тем, что понимает русских? По не­
скольким приведенным им эпизодам мы можем судить,
что сперва они смотрели на него как на чудака и коле­
бались между желанием над ним поиздеваться, искрен­
ней симпатией к нему и своего рода уважением к
его таланту, что не мешало им время от времени делать
его мишенью злых насмешек. Не нужно забывать, что
в двадцать три года Роберт Луис был еще не похож на
того мужчину с довольно красивой и импозантной внеш­
ностью, с которым все мы знакомы по его поздним фото­
графиям. Его неровные зубы, безбородое удлиненное
лицо, длинные волосы и большие, широко расставленные
глаза придавали его облику женственность, которая по­
том пропала. Нелечка при первой встрече приняла его
за женщину, Эндрю Лэнг — впоследствии близкий, хо­
тя и критически настроенный, друг, познакомившийся с
ним в Ментоне, — подумал, что он «больше похож на
девушку, чем ка юношу», и даже причислил его к
«этим мальчишкам-эстетам».
Стивенсон сам, не выказывая ни малейшей обиды,
рассказывает о том, как русские дамы потешались над
ним. Госпожа Засецкая пошла с Луисом к фотографу,
усадила его в той позе, которая показалась ей наиболее
выигрышной, и сказала фотографу, разумеется, по-французски: «Это мой сын, ему только что исполнилось де­
вятнадцать. Он очень гордится своими усами. Пожалуй­
ста, постарайтесь, чтобы они хорошо вышли». Большин­
ство молодых людей его возраста увидели бы в этой
шутке больше яда, чем смеха. После того как они рас­
стались, Стивенсон никогда не встречался с этими рус­
скими дамами, а вскоре оборвалась и переписка. В бо­
лее сентиментальную эпоху это любопытное знакомство,
несомненно, описали бы как романтическую встречу
«кораблей, что, обмениваясь приветом, минуют друг дру­
га во мраке ночи» (Лонгфелло).
Было ли разумно со стороны Стивенсона покинуть
сравнительно теплую и защищенную от ветров Ментону
и отправиться в дождливый и ветреный в апреле
Париж? Миссис Стивенсон, естественно, не думала так и
даже послала ему неодобрительную телеграмму, на ко­

74

торую он не совсем искренне ответил, что хотел
«получить возможность скорее приехать домой». Дело
же было в том, что в Париже, как прекрасно зна­
ли родители Луиса, находился тогда пресловутый
«атеист» Боб Стивенсон; потому-то главным образом
Роберт Луис и рвался туда. Дружба между кузенами
была глубокой и искренней, и оба они, по-видимому,
взаимно стимулировали духовное развитие друг друга.
Возможно, экзальтированный тон письма Боба был
вызван его религиозными спорами с мистером Сти­
венсоном, болезнью Луиса и его «бегством» на юг, но
в ноябре 1873 года Боб так выразил свои чувства
по отношению к кузену (о чем мы узнаем из пись­
ма Л уиса):
«Он (Боб. — Р. О.) пишет, что не может дня без
меня прожить, что во мне для него заключен весь мир,
что с другими людьми он разговаривает лишь затем, что­
бы пересказать мне эти беседы».
И дальше Стивенсон говорит своему адресату (мис­
сис Ситуэлл), с каким удивлением он об этом услышал
и какая «тяжесть ответственности» легла на него.
Должно быть, именно это чувство ответственности час­
тично привело его в Париж, но, увы, хорошие намере­
ния порой влекут за собой печальные последствия! Луис
«свалился... с ужасной простудой» и не только ничем не
смог помочь Бобу, но, напротив, тому пришлось ухажи­
вать за ним. Для героической приверженности Стивен­
сона искусству типично, что даже в самый разгар бо­
лезни он не прекращал работы и продиктовал Бобу не­
сколько страниц чернового варианта очерка о Викторе
Гюю. К несчастью, поклонники Роберта Луиса раздули
это его качество, как и многие другие, до гипертрофиро­
ванных размеров, словно ни одному человеку, больному
туберкулезом, не приходилось работать. У Стивенсона
никогда не было необходимости вести борьбу с нуждой,
даже в самые черные дни, которые мы проведем вместе
с ним, но, конечно, другой человек, менее сильный ду­
хом, давно сложил бы оружие и спокойно жил^за счет
родителей.
Несмотря на то, что Луис писал матери, будто на­
ходится на пути домой, в глубине души он надеялся по­
ехать из Парижа прямо в Геттинген, встретиться там с
князем Голицыным (родственником русских дам) и по­
слушать лекции знаменитого немецкого профессора,

75

знатока римского права. Что его влекло туда на са­
мом деле, он не говорит, возможно, он просто хотел
продлить передышку от богословия и Эдинбурга. С бес­
сознательным цинизмом человека, находящегося в пол­
ной материальной зависимости от семьи, он пишет, что
хочет «не задерживаясь» уехать из Парижа в Герма­
нию, если только получит разрешение родителей: «Под
разрешением я имею в виду деньги». Увы, он был на­
столько болен, что не смог этого скрыть, и ему остава­
лось одно — «осторожно ползти домой» в растерянности
от «милого письма» мистера Стивенсона. Если настоя­
щей причиной приезда в Париж было желание пови­
даться с Бобом, нужно признать, что это оказался не­
удачный порыв; внезапное недомогание, сорвавшее все
его планы, было провозвестником той борьбы с бо­
лезнью, которая заполнила почти всю жизнь Роберта
Луиса. Сравнительно хорошее состояние здоровья в
ближайшие за тем годы, поддерживаемое поездками на
юг, часто оказывалось под угрозой, особенно зимой в
Эдинбурге, пока, наконец, в 1879 году не произошел
окончательный срыв.
Возвращение домой прошло при добрых предзнаме­
нованиях. Роберт Луис нашел отца более мягким и тер­
пимым, во всяком случае вначале. И в мае, том самом
месяце, когда он вернулся, в «Макмилланз мэгэзин» был
напечатан очерк «Сослан на юг». Родители прочитали
его,сочли «языческим», но не подняли из-за этого ни­
каких разговоров. Такое суждение об очерке довольно
странно и вряд ли пришло бы в голову кому-либо из
читателей Стивенсона, не отравленных кальвинизмом.
Я совсем недавно перечитал этот очерк, стараясь приме­
рить к нему оценку мистера и миссис Стивенсонов, и не
вижу для нее никаких оснований. Не менее удивитель­
но, что их, по-видимому, ничуть не поразило сотрудни­
чество молодого человека двадцати трех лет в таком
журнале, как «Макмилланз мэгэзин». В те дни этот
журнал предъявлял к своим авторам очень высокие
требования, и даже Уолтера П атер а1 напечатали там
впервые, когда ему было тридцать семь лет. Конечно, в
случае со Стивенсоном это было делом рук Колвина.
Благодаря тому же ревностному другу Луису поручили
1 П а т е р , У о л т е р Г о р а ц и й (1839—1894) — очень авто­
ритетный в XIX взко английский эссс,,|ст и критик.

76

рецензировать «Басни» Булвера-Л иттона1 для «Фортнайтли ревью», а в августе в «Корнхилле» напечатали
его довольно слабый этюд о Викторе Гюго... Когда он
вернулся, отец согласился выдавать ему на карманные
расходы семь фунтов в месяц. В наше время, когда
деньги с каждым днем обесцениваются, а цены растут,
такая сумма кажется смехотворной. Стивенсон, который,
в отличие от многих шотландцев, не трясся над каж­
дым пенни, а, напротив, любил транжирить, несомнен­
но, разделял это мнение, но даже после бурской войны,
вплоть до катастрофы 1914 года, тридцати пяти шил­
лингов в неделю было достаточно для молодого челове­
ка, готового ради искусства на спартанскую жизнь,
особенно если он кое-что прирабатывал. А если Луис
часто жалуется в письмах на бедность, виной тому его
расточительность. Даже когда он зарабатывал почти
столько же, сколько министр, он растрачивал все эти
деньги... Настоящие художники почти никогда не бы­
вают скрягами.
Насколько врачебный приговор сэра Эндрю Кларка
и «бегство» в Ментону способствовали «эмансипации»
Стивенсона, видно не только из увеличения суммы его
карманных денег, но и из того, что уже через месяц пос­
ле возвращения он вновь уехал, на этот раз в Англию,
в Хэмпстед к Колвину, благодаря которому его избрали
в литературный клуб «Сэвил». Там он познакомился с
издателем журнала «Академия», где позднее печатался,
и с издателем «Сэтерди ревью», от которого, во всяком
случае, можно было ожидать хвалебных рецензий. При
таком его раннем опыте нам становится понятным, по­
чему Стивенсону казалась забавной наивная вера
Д. Э. Саймондса в то, что писатель может добиться
успеха при помощи одного лишь таланта. К счастью
для себя, Стивенсон в это не верил.
Поездка в Лондон заняла всего две недели, но за
ней последовали многие другие. Вернувшись домой, он
пишет из Суонстона миссис Ситуэлл сентиментальную
чепуху:
«Я очень устал, но не теряю надежды — все будет
хорошо... когда-нибудь, даже если мы к тому времени
умрем. Одно я вижу ясно. Смерть — это еще не конец
1
Б у л в е р-Л и т т о н, Э д у а р д Д ж о р д ж
(1803—1873) —
английский пигатель п политический деятель Автор романа «По­
лам», которым интересовался Пушкин.

ни горю, ни радости. Я хотел бы превратиться в обла­
ка и вновь возникнуть в виде травы или цветов; быть
все той же удивительной, пульсирующей, чувствующей
материей... Сознание и нервные узлы и прочее в этом
роде, в конце концов, всего лишь фикция».
Только что приведенная сентенция вырвалась у
Стивенсона в связи с беспокойством по поводу Боба
Стивенсона, который чуть
не умер от дифтерии.
К счастью, он поправился, и, конечно, почти сразу же
вслед за ним заболел Луис, который «чувствовал себя
плохо, очень плохо», «совершенно неспособным рабо­
тать». Но посмотрите только, как быстро он восстанав­
ливает физические и душевные силы. Вскоре он уже
был в состоянии участвовать в ежегодной инспекцион­
ной поездке по маякам и даже смог похвастаться: «Ког­
да нужно, я работаю, как простой матрос, под дождем и
ветром, без всякого для себя вреда, и смело смотрю в
будущее».
Так шли дни и недели с горестями и радостями, ра­
ботой над очерками о Джоне Ноксе и Уитмене, замыс­
лами других произведений, так и не осуществленных
или осуществленных лишь частично, поездкой в Уэльс с
родителями и возвращением в Эдинбург, а осенью —
жизнью в Суонстоне. В том же 1874 году он побывал в
Бакингемшире, в Кембридже и Оксфорде — видимо,
еще один побег от богословских диспутов, потому что
все попытки Луиса проявить добрую волю и не всту­
пать в столкновения ни к чему не привели. Недаром
он написал следующее грустное письмо:
«Я понимаю теперь, почему я так противно себя
веду, почему я такой злой и несговорчивый, совсем не
похожий на себя, когда я имею дело с родителями: все
это потому, что они всегда видят во мне только плохое,
выискивают во мне недостатки и никогда ничего не
ставят мне в заслугу».
А в более позднем письме, датированном ноябрем
1874 года, он позволяет нам кинуть беглый взгляд на
то, как он проводит день.
«Завтрак в 8.30, затем трубка. Во время завтрака и
после него читаю о Реформации, с десяти до без четвер­
ти час работаю; с часу до двух — второй завтрак п чте­
ние — Шопенгауэр или ктр-нибудь из позитивистов; с
двух до трех — работа, с трех до шести — когда что;
если я возвращаюсь до шесто, читаю о Японии. В шесть

78

обед, трубка с отцом и кофе до семи тридцати, с семи
тридцати до половины десятого — работа, после чего
ужин и трубка дома, у Симпсона или Бэкстера; между
одиннадцатью и двенадцатью — в постель».
Обратите внимание — натянутые отношения между
отцом и сыном не мешали им дружески выкурить труб­
ку после обеда, а когда они поехали вместе за город,
Стивенсон писал, что отец «резвится» и с ним «здесь
так весело». Да и суровая рабочая программа, должно
быть, не раз нарушалась развлечениями или какими-ни­
будь случайностями, столь частыми в жизни. От него
самого мы слышим о симфонических концертах, на ко­
торых Моцарт вызывал в его воображении «цвет и за­
пах лепестков розы», а Керубини — «зеленую бронзу».
Из других источников мы знаем, что он увлекался иг­
рой в любительских спектаклях, устраиваемых Дженкинами и их друзьями, а когда наступали морозы, каж'дый день катался на коньках. Однажды вечером он
встретил заблудившегося мальчика и, движимый сочув­
ствием, потратил несколько часов на то, чтобы отыскать
его дом. И хотя до конца года он упоминает о еще од­
ной неприятной сцене с отцом, который, серьезно за­
болев, сказал, что лишит сына наследства, если тот не
вернется в лоно церкви, все же тогдашний образ жизни
Луиса никак не оправдывал неврастеническую вспыш­
ку: «О, как мне опротивело существование, которое я
веду. Работа... работа... работа. Все прекрасно, меня это
занимает, но мне так хочется видеть вокруг себя жен­
ские лица и иметь хоть какие-нибудь удовольствия».
В следующие два года — 1875—1876 — произошло
несколько интересных событий. Пожалуй, наименее су­
щественным из них было то, что Стивенсон сдал выпуск­
ные экзамены по шотландскому праву и получил зва­
ние адвоката. Хотя он ознаменовал это тем, что во
всеуслышание сообщал о своем новом звании всем
встречным, когда ехал в открытой коляске с экзамена в
Суонстон, и сфотографировался в мантии и парике, глав­
ным было чувство освобождения, сознание того, что он
удовлетворил честолюбивые замыслы родителей, хотя
и считал их буржуазными предрассудками, и теперь,
наконец, в двадцать ч ещ ре года не обязан больше быть
школяром и изучать предметы, не представляющие для
него ни малейшего интереса. Правда, Роберт Луис пове­
сил на дверях дома на Хериот-роу медную табличку и,

79

подобно другим адвокатам, посещал «Парламентский
зал»
ему даже поручили подготовку двух дел, правда,
без оплаты. Но, в общем, для него это было, как говорит­
ся, «с плеч долой», и очень скоро он перестал даже
делать вид, будто занимается адвокатской практикой.
По правде сказать, Стивенсон, закончив университетский
курс, был не менее счастлив, чем раб на галере, когда
с него снимают сковывавшие его цепи. У Луиса было и
еще одно основание радоваться. Мистер Стивенсон доволь­
но нелогично разрешил жене дать сыну тысячу фунтов
из записанной на ее имя части имущества. Если родители
не могли оставить «язычнику» деньги по завещанию, за­
чем же дарить ему их при жизни? К счастью, любовь
матери обычно сильнее логики, хотя и возникает вопрос:
так ли уж разумно было делать столь щедрый подарок
такому непрактичному человеку (в денежных делах), как
Луис Стивенсон? Несомненно, благодаря этим деньгам он
обрел некоторую свободу и досуг, но большая часть из
них вскоре ушла в виде «займов» друзьям, которые брали
куда с большей легкостью, чем возвращали. Нужно от­
дать должное Стивенсону, хотя он часто ворчал из-за
отсутствия денег и усердно — иногда даже слишком
усердно — трудился, чтобы их заработать, он никогда
не «прятал золото в подвал», но «на ветер золото швы­
рял» 2 и, когда у него были деньги, не колеблясь, делился
ими с другими.
Гораздо более важным событием в жизни Стивен­
сона — в сфере духа и чувств, а не накопления богат­
ства и выполнения светских обязанностей — было его
знакомство с У. Э. Хенли. Если в занятиях юриспру­
денцией «романтика судьбы» не принимала никакого
участия, разве что в обратном смысле, ибо благодаря
темпераменту Роберта Луиса и твердому намерению
сделаться писателем ему было «предначертано» так ни­
когда и не стать практикующим адвокатом, то в его
совершенно случайной встрече с Хенли действительно
есть что-то романтическое. Если бы такая цепь совпаде­
ний произошла не в жизни, а в книге, критики обвини­
ли бы автора в неправдоподобии. Хенли был по-настоящему беден, а не играл в бедняка, как Роберт Луис, ко­
1 Во времена Стивенсона — место встречи адвокатов и их
клиентов.
2 Перефразированные рубаи Омара Хайяма.

80

торый, на худой конец, всегда мог вернуться под отчий
кров кающимся блудным сыном я получить тучного агн­
ца. Отец Хенли — в прошлом полунищий продавец
книг — умер, а еще более нищая мать выбивалась из
сил, чтобы прокормить младших детей. В шестнадцать
лет Хенли ампутировали ногу, пораженную костным
туберкулезом. Этот калека жил, перебиваясь с хлеба на
воду, поденным литературным трудом, хотя как поэт он
оказался впоследствии куда талантливее Стивенсона, да
и как прозаик был небезынтересен. Затем туберкулезная
инфекция перешла на другую ногу, и специалисты, с
которыми он советовался в Англии, сочувственно глядя
на него, говорили: «ампутация».
Хенли взбунтовался. Если он останется без обеих
ног, что его ждет — кресло на колесиках и подаяния?
До него дошла молва о Листере, и, добравшись до Эдин­
бурга самым дешевым из возможных способов — по
морю, — он предстал перед великим хирургом, имея в кар­
мане десять с половиной пенсов. Листер согласился по­
ложить его в Эдинбургскую городскую больницу, про­
оперировал, но ампутации сумел избежать. Это произо­
шло в августе 1873 года, а в январе 1875 года Хенли
все еще был на больничной койке и ничего не знал о
Луисе Стивенсоне, равно как и Стивенсон о нем. Но од­
но из стихотворений Хенли было принято «Корнхиллом», редактор которого, Лесли Стивен !, был знаком со
Стивенсоном. В феврале Лесли Стивен приехал в Эдин­
бург, где должен был прочитать лекцию, и счел своим
долгом зайти в больницу навестить Хенли, а когда по­
шел туда во второй раз, захватил с собой Стивенсона,
чье описание этой первой встречи с Хенли так часто
приводилось в печати.
Добрый по натуре, к тому же считающий, что
«художники в беде должны поддерживать друг друга»,
Стивенсон сочувственно отнесся к «бедному парню, ка­
жется поэту, который пишет что-то для Стивена и про­
вел полтора года в больнице», и решил «попытаться ему
помочь». Намерение он свое выполнил, но ни один из
них тогда не подозревал, что эта случайная встреча в
палате городской больницы положит начало самой го­
рячей и тесной литературной дружбе в жизни Стивен­
1
критик.
б

Стивен,

Р. Олдингтон

Лесли

(1832— 1904) — выдающийся английский

81

сона. Несомненно, Боб Стивенсон и Чарлз Бэкстер,
друзья детства, были ближе Роберту Луису, но никто из
входивших в его литературную фракцию, даже Колвин,
не значил для него так много, как Хенли, который вмес­
те с Бобом и Бэкстером был удостоен звания одного из
«трех мушкетеров».
Хенли уже начал поправляться,
когда
весной
1875 года Стивенсон съездил в Париж, где более опыт­
ный Боб был его пастырем среди бо1 емы Латинского
квартала, а затем в колонии художников в Барбизоне и
Фонтенбло, недалеко от которого произошло еще одно
совпадение, сыгравшее важную роль в жизни Стивенсо­
на. Но об этом позже. Хенли к тому времени настолько
окреп, что, то ли непосредственно перед этой поездкой
Роберта Луиса, то ли сразу же вслед за ней, ему впер­
вые почти за два года позволили выйти на воздух. Сти­
венсон снес его на руках вниз и затем вновь внес по
лестнице в палату — «нелегкое дело», как он сам гово­
рит, для такого хрупкого человека. Восторг Хенли, ког­
да они выехали в коляске за пределы города, был для
Стивенсона как вино — он понял из вопросов Хенли,
что тот практически «никогда в жизни не выезжал за
город». Стивенсон был до мозга костей художник и
артист и, должно быть, получил настоящее наслаждение
от двух дней в обществе нищего калеки, особенно по
контрасту с обычным времяпрепровождением в домаш­
нем кругу.
Знакомство с Хенли совпало с любительским спек­
таклем у Дженкинов, в котором Стивенсон красовался в
костюме Орсино из «Двенадцатой ночи», «тяжелом от
золотого шитья и бутафорских брильянтов», «великолеп­
ном, как одеяние царя Соломона, роскошном, как платье
Франциска I». Трапезы его в это время «преимуще­
ственно состояли из омаров, которых он запивал шам­
панским в обществе людей, бывших, за небольшим ис­
ключением, преинтересными собеседниками». Невольно
хочется поморализировать на эту тему и уж по меньшей
мере провести сравнение между настоящей нищетой бо­
гемной жизни Хенли и «нищетой с шампанским» в бо­
гемной жизни Луиса Стивенсона.
Насколько в ту пору Стивенсон был полезен Хенли,
одинокому и почти лишенному средств к существова­
нию, увидеть нетрудно. Стивенсон приносил ему книги,
поддерживал в нем надежды, познакомил его со своими

82

друзьями — Бобом, Бэкстером и Уолтером Ферриером, был
в некотором смысле его меценатом: именно благодаря
эдинбургским связям Хенли стал редактором «Лондона»,
а впоследствии «Скоте Обзервера». Но почему Хенли
был так дорог Стивенсону, что даже их знаменитая
«ссора» не смогла убить его любви? Вполне возможно,
потому, что Хенли был единственный настоящий поэт,
которого Стивенсон знал в ту пору — ведь члены клуба
«Сэвил» были всего лишь литераторы. К тому же Хенли
не отличался респектабельностью. Он был богемой, в
какой-то степени даже отщепенцем — тип, ярче всего
воплощенный в Франсуа Вийоне, который так привле­
кал романтика и бунтаря Роберта Луиса Стивенсона.
Хенли служил противоядием против изнеженности его
регламентированной родителями тепличной жизни и,
надо надеяться, в не меньшей мере против «harridans» и
против «howffs», куда в знак протеста Роберт Луис спа­
сался бегством.
Стивенсона неудержимо влекла к себе богемная
жизнь «колонии» Фонтенбло, с которой его познакомил
весной Боб, и когда наконец в июле 1875 года долгая,
мучительная пора его дилетантского ученичества завер­
шилась, как в это ни трудно поверить, счастливой раз­
вязкой и он получил звание адвоката, Стивенсон тут же
уехал во Францию в сопровождении сэра Уолтера Симп­
сона. Если на Хериот-роу, 17 все еще косились на Кол­
винов, Ситуэллов, Лесли Стивенов и уж тем более на
всяких там Хенли, то эдинбургский баронет не мог со­
вершить ничего предосудительного. Сказать: «Мой сын
уехал за границу с сэром Уолтером Симпсоном» — было
легче, чем признаться, что он кутит в кабаках в компа­
нии нищего англичанина-калеки, кузена-атеиста, юнца
стряпчего и прочей шушеры, это хоть как-то оправдыва­
ло его в глазах респектабельного Эдинбурга.
Франция, особенно богемная Франция, заняла не­
сколько лет жизни Стивенсона; его знакомство с ней
можно проследить по многим произведениям. Жизнь в
Париже отразилась в первых главах «Потерпевших ко­
раблекрушение» и в «Истории одной лжи»; дни, про­
веденные в окрестностях Фонтенбло, — в отрывочных,
но прекрасно написанных «Лесных заметках», а две бо­
лее длительные поездки, одна на каноэ, другая на осли­
це, описанные в его ранних книгах путешествий, были
сознательно предприняты с целью использовать путевые

6*

83

впечатления в литературных целях. Так или иначе, ме­
сяцы, проведенные Стивенсоном во Франции летом
1875 года, частично в колонии «барбизонцев»
частично
в экскурсиях с Симпсоном, а частично посвященные
углублению знакомства с французской литературой, бы­
ли заслуженным отдыхом от Эдинбурга. Все это вопре­
ки нашим ожиданиям и надеждам почти не отразилось
в дошедших до нас письмах — видимо, Роберт Луис
был слишком занят, или утомлен, или просто слишком
счастлив, чтобы писать письма.
В более позднем по времени очерке «Фонтенбло»
есть описание штаб-квартиры Стивенсона в гостинице
Сирона в Барбизоне, но в «Лесных заметках» он пишет
об этом под свежим впечатлением и гораздо подробнее.
«На голубятне воркуют и порхают голуби; Горане
вытаскивает ведро с водой из колодца: и так как все
комнаты выходят во внутренний двор, можно увидеть
повара в белом колпаке у плиты или услышать, как ктонибудь из художников, собрав холсты и вымыв кисти,
наигрывает в свободную минуту вальс на шатком, рас­
строенном пианино, стоящем в salle á m anger» 2.
«Мужчина в бархатной куртке» заказывает двойной
вермут, юноша «весь с головы до пят в белом» обсуж­
дает написанное им сегодня с другим, «в вельветовых
штанах». Вдруг раздаются «дружные радостные возгла­
сы», это в комнату неожиданно входит еще какой-то
художник — их общий друг... Приятная картина (по­
жалуй, не совсем свободная от влияния Мюрже 3) : живо­
писные декорации и костюмы, дружеские отношения и
беспечный образ жизни, которые должны быть в любой
«колонии художников». Увы, на практике все иначе.
Возможно, у художников XX века более напряжены
нервы, на них больше давят «прогресс» и бюрократизм,
чем на их предшественников, живших столетие назад,
но теперь редко встретишь такой радушный дом, каким,
по словам Стивенсона, был отель Сирона. Жизнь там
текла легко и беззаботно, счет подавался, только если
постоялец сам просил его принести, и платить надо было
1 Б а р б и з о н ц ы — группа французских пейзажистов, кото­
рые первыми стали писать пейзажи прямо с натуры.
2 Столовая (ф р ан ц .).
3 Мюрже, Анри
(1829—1861) — французский писатель,
известный своими зарисовками жизни богемы в Париже.

84

всего пять франков в день, но... помимо этого, месье
Сирон добавлял к счету в графе, обозначаемой устра­
шающим словом «еэ1:га15» ', ту сумму, которую, кроме
ваших личных издержек, вы должны были внести на
покрытие общих расходов. В наше время на Дерминстрит была открыта гостиница, владельцы которой по­
пытались вести дело на сходных принципах, но из это­
го ничего не вышло. Не всегда все было гладко и в те
дни, о которых пишет Стивенсон, хотя он утверждает,
видимо имея на то основания, что жуликами всегда
оказывались англичане или американцы. Однако Сти­
венсон не был слепо пристрастен к французским
друзьям, так как дальше он говорит:
«Вместе с тем большой наплыв англосаксов начал
сказываться на жизни студий. Начались споры, был
даже случай, кажется, правда, всего один, когда англи­
чане и американцы объединились, чтобы предотвратитьгрубую выходку. Как было бы хорошо, если бы люди
разных наций и рас перенимали друг у друга лучшие
качества! В жизни же, глядя на других, они слепы ко
всему, кроме недостатков. Англосаксы, мол, по сути
своей лживы, французы-де от природы не в состоянии
постигнуть того, что мы называем «честная игра». Фран­
цуз удивляется щепетильности своего гостя, а когда
этот поборник справедливости улепетывает за море, не
заплатив по счету, он вновь удивляется. И первое и
второе в его глазах — неотъемлемые части пресловутой
английской эксцентричности; и на то и на другое он
реагирует одинаково — пожатием плеч».
Речь идет, по-видимому, о более позднем периоде,
чем 1875 год, но наблюдения эти, увы, абсолютно спра­
ведливы.
Именно в этой гостинице и во время одиноких про­
гулок по лесу или более дальних экскурсий в компании
Симпсона Луис читал Франсуа Вийона и Ш арля Ор­
леанского, подготавливая материал для очерков. К это­
му же времени относится разделявшееся всеми сверст­
никами Роберта Луиса увлечение средневековыми сти­
хотворными формами — балладой, рондо, ронделем,
триолетом, вилланелем, шан-роялем, — блестяще воз1
Искаженное «extra» (ф р а н ц .) — часть слова extraordinaire,
то есть непредвиденный, имеются в виду непредвиденные рас­
ходы.

85

рожденными Теодором де Банвилем
Их очень трудно
воссоздать даже на французском языке, по-английски
же они выходят рыхлыми по ритму и туманными по
мысли и явственно говорят о том, что поэта больше за­
ботили рифмы и рефрены, чем идеи и чувства, которые,
казалось бы, должны наличествовать в каждом стихот­
ворении. Как ни странно, Хенли лучше всех английских
поэтов овладел этими формами, хотя впоследствии Доу­
сон 2 показал великолепное мастерство в создании вилланелей. Стивенсон уничтожил свои опыты в этом под­
ражательном жанре, где главное — виртуозность, и, ве­
роятно, не без причины, если они были не лучше тех
рондо, которые случайно сохранились в письме к мис­
сис Ситуэлл. Нельзя сказать, что они плохи, но им да­
леко до уровня Хенли, а рядом со стихотворениями Банвиля они просто не существуют. Стивенсон восхищался
Банвилем, в котором было что-то и от Мюссе, и от Гей­
не, и от ученика самого Банвиля — Верлена, восхищал­
ся его романтичностью и прекраснодушием, его острым
умом, добрым и вместе с тем ироническим смехом, и сим­
патией ко всем тем приверженцам красоты и справедли­
вости, которые, «где бы они ни были, чтут свергнутых
богов, борются за обреченное дело и ищут потерянный
рай». И Стивенсон был вполне достоин своего кумира.
Тем же летом 1875 года Стивенсону довелось, пусть
в слабой дозе, вкусить кое-что от жизни его героя —
Франсуа Вийона, который действительно имел основа­
ния избегать встреч со стражниками. Этот небольшой
эпизод с юмором описан в «Эпилоге» к «Путешествию
внутрь страны», и большинство читателей, естественно,
полагают, что он произошел после поездки в каноэ, но
в действительности прогулка в долине реки Луанг и ее
внезапный конец в Шатийоне-на-Луанге были до нее.
Стивенсона арестовали и посадили в тюрьму за бро­
дяжничество, и, если бы сэр Уолтер Симпсон не двигал­
ся тем же путем, Луис мог провести в предварительном
заключении несколько дней и даже недель — французское
правосудие редко спешит, — пока английское консуль­
ство освободило бы его.
' Т е о д о р д е Б а н в и л ь (1823—1891) — французский пи­
сатель, поэт и драматург
2
Д о у с о н , Э р н с т (1867— 1900) — английский лирический
поэт.

86

Если глядеть со стороны, в жизни бродяги во Фран­
ции, обремененной чрезмерными налогами, чрезмерной
регламентацией и чрезмерным населением, были свои
преимущества, особенно в летние месяцы. Даже в те
неправдоподобные дни, когда современники Стивенсона
пользовались неограниченной свободой и процветали
во Многих странах Европы, в положении бродяги были
плюсы, компенсирующие минусы. Но Стивенсон, по-ви­
димому, не подумал о том, что полунищий бродяжка, к
тому же иностранец, должен иметь при себе документы
и предъявлять их властям, и слишком поздно осознал,
что война 1870/71 года не совсем изгладилась из памяти
французов, среди которых все еще ходили фантастиче­
ские слухи о шпионах. Он признает также, что неумно
было бродить по дорогам в таком поношенном и эксцент­
ричном одеянии. Тем более что (гордо заявляет он) од­
но его лицо вызывало подозрение у всех блюстителей
закона, кроме лондонских и эдинбургских. (То, что его
не впустили в казино Монте-Карло, как раз менее при­
мечательно, чем он считает, — у швейцаров казино есть
свои мерила респектабельности, и иностранцам, одетым,
как им кажется, достаточно нарядно для бедной латин­
ской страны, часто указывают на дверь.) Стивенсона
дважды приняли за бродягу, один раз, когда ему по­
встречался сельский почтальон, возмутившийся тем, что
«бродяга» не показал ему порнографических открыток,
которые, конечно же, были у него для продажи, вто­
рой — когда Луис зашел в придорожное кафе. На его
рюкзаке не красовалось никаких украшений, и самым
ценным предметом из его содержимого было двухтомное
издание Ш арля Орлеанского, которого Стивенсон пере­
водил по пути.
Со смаком и достойной Босуэлла тщательностью Ро­
берт Луис описывает эти обстоятельства и свой разговор
с полицейским комиссаром, который обвинил Стивенсона
в том, что он немец и явился к ним, чтобы петь баллады
Ш арля Орлеанского на местной ярмарке, — заключение,
делающее мало чести дедуктивным способностям комис­
сара. Стивенсон протестовал, даже предложил спеть в ка­
честве алиби, но никто его не слушай и тем более не ве­
рил ему, и вскоре он был отправлен под стражей в мрач­
ный и сырой подвал. Й он мог бы там пробыть до тех
пор, пока не умер бы от воспаления легких, если бы
вскоре не прибыл его друг, оказавшийся, к величайшему

87

удивлению комиссара, не только «респектабельным», но и
«элегантным», с кучей денег и паспортом! Даже тут этот
многоопытный блюститель порядка умудрился прийти к
выводам, которые англичанину покажутся, мягко выра­
жаясь, смешными: увидев, что в паспорте сэра Уолтера
написано «баронет», полицейский сказал: «Значит, ваш
отец — барон», а когда жертва его проницательности от­
ветил отрицанием, с торжеством заявил: «Значит, это
не ваш паспорт». Что и требовалось доказать! Кончилось
все тем, что Стивенсона освободили из темницы, но во из­
бежание дальнейших неприятностей им пришлось в тот
же вечер уехать поездом в Париж.
Богемная жизнь во Франции во времена Третьей рес­
публики предоставляла такую свободу и имела столько
привлекательных черт, особенно для человека, который
мог в случае нужды прибегнуть к помощи любящего, хотя
и нетерпимого, отца с солидным доходом, что сейчас это
му даже трудно поверить. Но, очевидно, когда вопрос
касался бумаг и внешнего вида, где-то все же был предел
Дрожа в течение получаса на грязной лавке в промозглой
тюремной камере, Стивенсон был волен вообразить, какие
чувства и ощущения испытывал Вийон. Разве не почетно
хоть раз побывать в тюрьме!
6

В ближайшие годы после окончания университета
жизнь Стивенсона казалась, да в значительной степени и
была такой же, как жизнь многих его сверстников, кото­
рые существовали на средства родителей или на скромный
доход, имели художественные наклонности и лелеяли меч­
ты о литературном поприще. Они болтались в лондонских
клубах так же, как Стивенсон в «Сэвиле», и так же, как
он, часто ездили за границу. Самые способные и прилеж­
ные из них писали, как и Стивенсон, статьи, где демон­
стрировали эрудицию и делились с читателями своими
раздумьями и, подобно ему, пытались сочинять «путевые
заметки» и — наиболее ходкое чтение — беллетристику.
Однако там, где сотни из них потерпели неудачу, он пре­
успел, и если мы скажем, что своему первому, хотя и
очень скромному, успеху он во многом обязан помощи
таких друзей, как Колвин, Стивен, Госс и даже Хенли,
это отнюдь не будет умалением достоинства самого Робер­
та Луиса Стивенсона.

88

Достаточно бегло познакомиться с библиографией пуб­
ликаций Стивенсона за 1875—1878 годы, составленной
Грэхемом Бэлфуром, чтобы убедиться в справедливости
всего вышесказанного. За исключением маленькой бро­
шюры с весьма неожиданным названием «Обращение к
духовенству пресвитерианской церкви Шотландии» и одного-двух стихотворений, все, что было напечатано за эти
годы, относится к тому или другому из перечисленных
выше жанров. (Трудно понять, с какой стати «безбож­
ник» вздумал давать непрошеные советы шотландскому
духовенству. Вероятнее всего, брошюра была написана,
чтобы угодить отцу, а возможно, и показать, что Р. Л. С.
не такой уж атеист, каким его считают.) Он опубликовал
литературные этюды о творчестве Эдгара По, Шарля
Орлеанского, Вийона и Уитмена, затем идут очер­
ки, большая часть которых была со временем напечатана
в сборнике « У ^ш Ш и э Р и е т д и е » («Девушкам и юно­
шам»), Первый рассказ Стивенсона — «Ночлег Франсуа
Вийона» — появился в печати лишь в октябре 1877 года,
и только в 1878-м — очень удачном году — он смог торже­
ствовать победу, напечатав два рассказа и «Новые сказ­
ки Шехеразады»; правда, «Сказки» выходили «с продол­
жением» в «Лондоне», редактором которого был Хенли,
и оплачивались очень низко. Наконец, мы видим путевые
очерки и заметки, такие, как «О прогулках пешком», на­
броски о поездке в Каррик и Гэллоуэй, «Лесные замет­
ки», «Путешествие внутрь страны» и «Эдинбургские кар­
тинки».
Возможно, это немного, но и бездельником человека,
написавшего столько за четыре года, никак не назовешь.
Если учесть, сколько раз и с какой тщательностью Сти­
венсон переписывал свои книги, станет ясно, что он за­
тратил на них немало часов упорного труда. Теперь вы­
шло из моды хвалить за трудолюбие, похвальным счи­
тается, напротив, работать мало, а зарабатывать много,
и еще давным-давно Анатоль Франс цинично, но справед­
ливо заметил, что в искусстве настоящее трудолюбие
состоит не в том, чтобы работать усердно, а в том, что­
бы работать хорошо. Спору нет — волшебное лирическое
стихотворение Поля Верлена, нацарапанное за рюмкой
абсента в кафе, стоит двадцати вымученных романов.
Но нужно отдать должное Стивенсону. Если он и жил
на щедроты отца в том возрасте, когда большинство юно­
шей его класса сами зарабатывали себе на хлеб, он не

09

тратил зря дарованный ему драгоценный досуг. И если
мистер Томас Стивенсон не был доволен успехами сына
в 1878 году, тем хуже для него. Стивенсон напечатал в
журнале два очерка в январе этого года, один в марте,
два в апреле, два очерка и книгу в мае, книгу «с про­
должением» в «Лондоне» с июня по октябрь и еще одну,
с июня по декабрь, в «Портфолио», снова очерки в июль­
ском, сентябрьском, октябрьском и ноябрьском номерах
журналов и книгу в «Лондоне» в ноябре! Непонятно толь­
ко, почему при таком количестве публикаций Стивенсон
зарабатывал так мало денег, — должно быть, ему безобраз­
но мало платили. И все же, несмотря на столь ощутимое
свидетельство его труда и успеха, мистер Стивенсон оста­
вался при своем мнении и лишь в 1883 году сделал
приписку к духовному завещанию, восстановив Роберта
Луиса в правах на наследство.
Однако, хотя писал Луис ауюго, все же создается впе­
чатление, что в то время у него не было особо важных
и настоятельных тем. Стивенсона занимает, а порой и за­
бавляет все — люди и места, с которыми ему доводится
встречаться, книги и их авторы, и он комментирует это
с несколько утрированным оптимизмом. События, о кото­
рых пишут газеты, почти не отражаются в его книгах и
даже в письмах, а ведь к 1874 — 1878 годам относится ко­
нец правления Дизраели, когда был захвачен Кипр и
скуплены акции компании Суэцкого канала, когда Англия
угрожала России войной (будучи к ней абсолютно не го­
това) и подписали «Почетный мир» приведший, в числе
прочего, к войне 1914 года. Несомненно, эти события
не могли пройти мимо Роберта Луиса, и он размышлял о
них, как и все прочие люди, но придерживался в то вре­
мя мнения, что вчерашние газетные заголовки не могут
служить материалом для литературы, достойной текуще­
го или будущего столетия, что писателя должен интере­
совать человек, а общественные явления — в крайнем
случае фон. Лишь в Океании Стивенсон переменил свои
взгляды.
Прошло довольно много времени, пока «романтика
1
На Берлинском конгрессе 1878 года Дизраели при поддерж
ке Бисмарка заставил Россию пересмотреть Сен-Стефанский мир­
ный договор, подписанный после поражения Турции в русско-ту­
рецкой войне (1877—1878 гг.), получив за это от Турции Кипр
В своей речи после конгресса Дизраели назвал это «Почетным
миром».

90

судьбы» не вырвала Стивенсона из этой, в общем, достой­
ной зависти жизни. А пока он искал темы в книгах и
путешествиях точно так, как искали мотивы для картин
его друзья-«барбизонцы». Возможно, именно в поисках
оригинального «путевого мотива» Стивенсон предпринял
в снежном и туманном январе прогулку по Шотландии.
Явившийся ее результатом очерк был написан изящно,
как почти все у Стивенсона, но при всей оригинальности
этой зимней прогулки ни автор, ни читатель очерка ни­
чего из нее не почерпнули. Припорошенный снегом ланд­
шафт кажется нам не величественным, а скорее унылым
и мрачным, и большинство тех, с кем встречался Луис в
пути, были «бедняки» или просто пропойцы. Пожалуй,
наибольшего внимания заслуживает тот факт, что Сти­
венсон останавливался в Баллантрэ *.
С одним-двумя небольшими перерывами восемь меся­
цев 1876 года Стивенсон прожил в Шотландии, главным
образом в Эдинбургз. Хотя, естественно, столица Шотлан­
дии еще какое-то время оставалась его штаб-квартирой,
он стремился проводить в ней все меньше и меньше вре­
мени. Это объяснялось различными причинами, в том чис­
ле состоянием здоровья, стремлением к более разнообраз­
ной жизни, а также интересом к одной особе женского
пола, который «романтика судьбы» пробудила в сердце
Луиса осенью того же года. Хотя «Эдинбургские картин­
ки» — вторая книга путевых очерков Стивенсона — были
напечатаны лишь в 1878 году, пожалуй, стоит взглянуть
на них сейчас ради знакомства с 1876 годом, так как этот
год почти не отразился в письмах Луиса. Можно ли го­
ворить о «путевых заметках», когда речь идет о родном
городе писателя, даже если это столица? В строгом смыс­
ле слова — нет, такое название, пожалуй, будет неточ­
ным. Однако, если подумать, сколько людей живут всю
жизнь в своем городе, не имея о нем представления, вос­
принимая окружающее их как нечто незыблемое и слиш­
ком привычное, чтобы возбуждать любопытство, и учесть,
как много времени Стивенсон потратил специально, чтобы
получше узнать Эдинбург, какие усилия приложил, что­
бы найти некоторые места, где происходили исторические
события, а иногда и просто для того, чтобы посмотреть
какие-нибудь малознакомые уголки, книгу можно с пол1
Это нашло отражение в романе Стивенсона «Владетель Бал­
лантрэ».

91

ным правом отнести к этому жанру. Хотя «Эдинбургские
картинки» сравнительно непопулярны среди поклонни­
ков Стивенсона, в этой книге есть главное, что нужно для
путевых заметок, — она возбуждает в нас интерес к го­
роду, которого мы не видели, надо только внимательно ее
прочитать.
Книга, к счастью, свободна от тягостной («мы долж­
ны быть счастливы, как короли») сентиментальности, ко­
торая сделала Стивенсона кумиром теккереевской «глупой
публики», и вместе с тем от злопыхательства, в которое
легко мог впасть такой остроумный и недовольный свои­
ми соотечественниками человек, как Стивенсон. Он гово­
рит о родном городе с той откровенной и вполне оправ­
данной чуть пренебрежительной снисходительностью, с
какой родители в Шотландии говорят о своих детях.
«Эдинбург жестоко платит за привилегию иметь самый
отвратительный климат на свеге», — начинает он абзац
и, мучась вместе с автором от дождя и ветра, от «холод­
ных морских туманов, ползущих с востока», от «сырой и
ветреной зимы», от «неустойчивого холодного» лета и
«форменного метеорологического ада вместо весны», от
«ненастных дней и бесконечного сражения с ветром», мы
не удивляемся, когда он кончает абзац картинкой — жи­
тели Эдинбурга стоят, перегнувшись через перила виаду­
ка, и с завистью смотрят на поезда, уходящие на юг.
Только бесчувственные люди безразличны к климату и
погоде, и человек со столь впечатлительной душой, столь
немощный и хрупкий, должно быть, действительно очень
страдал. Под стать мрачному климату была еще более
мрачная религия. Стивенсон бежал и от того и от дру­
гого, и вместе с тем его влекло в Эдинбург благодаря си­
ле привычки.
О своих согражданах Стивенсон говорит более сдер­
жанно, однако место, где он описывает, как они «идут
чинной толпой в сознании своей моральной непогрешимо­
сти», задевает гораздо сильнее, чем его горькое призна­
ние: «Мы, северяне, поразительно умеем ненавидеть во
славу господню», чем отказ подчиниться зову воскресного
благовеста, этого «пронзительного церковного набата —
вопля нелепой ортодоксальности», и чем многие другие
высказывания в том же и даже более резком тоне. Из это­
го, как, впрочем, и из других произведений Стивенсона,
мы видим, сколь яростно он восставал против жестокой,
чуждой милосердия религии, ревностно осуждающей ма­

92

лейшую провинность. «Шекспир написал комедию «Мно­
го шума из ничего». Шотландцы сумели создать фанта­
стическую трагедию па ту же тему».
Не очень-то «красочные» картинки, но для биографа
эти откровения предс?авЛяют куда большую и непосред­
ственную ценность, чем колоритные описания Старого и
Нового города. Кстати, здесь Стивенсон впервые переска­
зал легенду о Диконе Броуди (днем благочестивый го­
рожанин, ночью — одетый в мзску взломщик), образ
которого преследовал Стивенсона, пока не был «пригвож­
ден» к бумаге сперва слабой пьесой, написанной в соав­
торстве с Хенли, а затем вдохновенной аллегорией о
Джекиле и Хайде. Глава о вселяющем страх старом клад­
бище и мрачных надгробных памятниках, а особенно
длинный отрывок о том, как выкапывали черепа ковенантеров, казненных задолго до того, заставляет нас вспо­
мнить Камми и ее рассказы о всяческих ужасах. Прият­
нее читать воспоминания об эдинбургском «Парламент­
ском зале», куда, «подчиняясь неумолимому обычаю»,
адвокаты должны были являться «в мантии и парике и
маршировать там с десяти до двух часов». «...Умные лю­
ди вышагивали здесь ежедневно в течение десяти, а то и
двадцати лет, не получая никакого, хотя бы пустякового,
дела, ни шиллинга вознаграждения». Нетрудно догадать­
ся, что этот абзац предназначался родителям Роберта
Луиса: пусть знают, что, во всяком случае, один из этих
«вечных странников» считал такое времяпрепровождение
«самой тягостной формой безделья», и пусть сделают из
этого свои выводы. Адвокатский заработок Стивенсона,
прямо надо сказать, был невелик. Позднее мать Стивен­
сона как-то проговорилась, что у нее с сыном было согла­
шение: из каждой заработанной им в адвокатуре гинеи
он оставляет себе соверен, а ей отдает шиллинг, и по это­
му договору она получила всего четыре шиллинга чистого
дохода. Вряд ли стоило тратить столько времени и труда
и две тысячи фунтов в придачу, чтобы обеспечить за со­
бой ничего не дающий титул «Член гильдии шотландских
адвокатов», и то взятый под сомнение невежественным
французским полицейским.
30 июля 1876 года Стивенсон все еще был в Шотлан­
дии, хотя и не в самом Эдинбурге, но совсем близко —
в Суонстоне.
Существующее мнение, будто поездка с Симпсоном на
каноэ по каналам и рекам Бельгии и Франции летом то-

93

го же года была предпринята для восстановления сил
после очередной болезни, по-видимому, ошибочно, хотя
Стивенсон, бесспорно, считал свежий воздух и небольшую
физическую нагрузку вроде пеших прогулок прекрасным
лекарством, а Хенли сообщает о том, что «выхаживал»
его примерно в это время. В письмо Луиса, написан­
ном за месяц до «путешествия внутрь страны»,
нет и намека ни на какую болезнь, хотя именно в нем
говорится о намерении проехать в каноп от Антверпена
до Грёза и продолжить поездку «следующей йесной» от
Грёза до Средиземного моря. Из письма также ясно, что
Стивенсон намеревался использовать впечатления поезд­
ки для «веселой книги», где он сможет «вволю поболтать».
Вторая половина путешествия так и не состоялась,
возможно, к лучшему, так как Стивенсон чуть не утонул
на Уазе во время небольшого разлива. Что же ждало
наших гребцов на быстрой и опасной Роне в период тая­
ния снегов? Сэр Уолтер Симпсон брал Стивенсона в поезд­
ку на яхте и учил его на Клайде грести в двухместном
каноэ, но сомнительно, чтобы Луис обладал достаточной
сноровкой для управления столь утлым суденышком в
большую волну. «Путешествие внутрь страны» было очень
заманчивым названием книги, и, хотя уже существова­
ли, по крайней мере, три книги, рассказывающие о сход­
ных «путешествиях», со слов самого Стивенсона можно
судить, что он задумал четвертую. «Путешествие» было
напечатано лишь в мае 1898 года в издательской фирме
«Кеган Поль и К0», сумевшей оценить его по заслугам.
Среди читателей оно не имело успеха и лишь постепенно,
по мере того как рос культ Стивенсона, получило более
широкое признание.
«Путешествие внутрь страны» заслуживает того, что­
бы на нем остановиться, и не только потому, что это
первая настоящая книга молодого автора, ставшего впо­
следствии популярнейшим писателем-профессионалом.
Тому, кто сомневается в литературном мастерстве Сти­
венсона или его умении донести до читателей особое,
лишь ему присущее очарование, достаточно прочитать
одну эту книгу. Просто поразительно, какая пропасть ле­
жит между тривиальностью, хочется даже сказать — бес­
цветностью, того, о чем он говорит, — и прелестью того,
как он ведет свое повествование. Только слепо предубеж­
денный против него человек или человек, не умеющий це­
нитьпрекрасное, может закрыть книгу, не проникнувшись

94

горячей симпатией к ее автору. Интерес у нас вызывает
сам Стивенсон, а вовсе не «путешествие» на каноэ. В чем
оно, в действительности, состояло? Стивенсон и Симпсон
плыли по унылым каналам и поднявшимся в половодье
рекам, мокли под дождем и почти ничего не видели, кро­
ме дорожки для тяги судов на бечеве на том и другом
берегу; затем переправились «волоком» на поезде от Брюс­
селя до Мобежа и поплыли дальше. Пока они не добра­
лись до Нуайона и Компьена, им почти не попадались
места, достойные хотя бы упоминания. Когда в промок­
шей насквозь одежде, с клеенчатыми рюкзаками за спи­
ной они искали ночлега, их принимали за бродячих тор­
говцев, а один раз даже выгнали из маленькой придо­
рожной гостиницы. И Стивенсон чуть не утонул. Он
выжимает что можно из пустяковых дорожных приключе­
ний и случайных знакомств, которые он заводил в пути,
из собора в Нуайоне и ратуши в Компьене с механиче­
скими человечками, отбивающими время на башенных
часах, но все это лишь предлог, чтобы показать главное,
достойное нашего восхищения, — самого себя.
Уже тогда он вполне овладел искусством завоевывать
сердца читателей небольшой дозой разумной лести по ад­
ресу рода человеческого, которую читатели, естественно,
принимают на свой счет, снисходительным кивком головы
выражая молчаливое одобрение столь проницательному
наблюдателю. «...Мы обычно оказываемся гораздо храбрее
и лучше, чем сами ожидали», — говорит автор уже на
второй странице. Неужели? И снова: «Все лучшее, доб­
рое, что есть в нашей душе, не остается погребенным там
навеки, а проявляется в час испытаний». Возможно, и
так, но подобные взгляды и чувства легче было испове­
довать под уютным кровом 70-х годов прошлого столетия,
чем в середине XX века. Стивенсон во всем видит приме­
ры добра, во всем находит утешение. «...Баржи, ждущие
очереди у шлюза, преподают урок безмятежности, с ка­
кой нужно относиться к мирской суете». В жизни бароч­
ника так много привлекательного, что «трудно предста­
вить... зачем ему умирать». И дальше: «Неудобства,
когда они предстают в своем истинном виде, а не выдаются
за комфорт, — потрясающе забавная штука...» И сно­
ва: «В сердце человека скрыт такой запас честности,
который поддерживает его вернее, чем любые правила»,
а немного дальше: «Если бы с нас брали по столько-то
с головы за право любоваться закатом или если бы гос­

95

подь бог посылал сборщика подати вместо с гарольдом
перед тем, как зацветет боярышник, -как бы мы славосло­
вили их красоту». Очень приятные доктрины, особенпо
когда тут же мы находим критику общества, меркантилиз­
ма, службы в конторе и самонадеянных чиновников, и се­
тования об упадке народного ремесла, утрате честности,
респектабельности и тому подобном. Причем делается это
с такой симпатией к людям и мягким юмором, что может
вызвать одобрение самого почтенного мэра города, кото­
рый провел всю жизнь в конторе своей фабрики, руково­
дя производством все более и более дрянных товаров.
Я не удивляюсь, что мистер Томас Стивеисоп, категори­
чески запретивший несколькими годами позднее печатать
острого и правдивого «Эмигранта-любителя», предпочитал
«Путешествие внутрь стрэпы» всем прочим произведениям
Роберта Луиса.
Я хочу сейчас остановиться па другой стороне первой
книги Стивенсона, еще более интересной и, возможно, не­
известной тем, кто не достиг восьмидесяти лет. По свое­
му мировоззрению, своей философии — если можно
применить это претенциозное слово для такого непритя­
зательного хода мыслей — книга эта запечатлевает, если
Стивенсон не придумал их, основные черты и образ жиз­
ни персонажа, просуществовавшего до потрясений 1940 го­
да, дает набросок истинного «путешественника не по ком­
мерческим делам» (каковым никогда не был Диккенс,
хотя он и ввел в употребление этот термин) — писателя,
художника, одним словом, «артиста», который ради сво­
боды и искусства отказывается от привилегий и наград,
равно как и от обязанностей и ответственности тех, кто
«делает деньги» («Луна и шестипепсовик» — как вели­
колепно выразил это Сомерсет Моэм). Каков же был
стивенсоновский идеал? Избавиться от жалкой погони за
деньгами и рабства в конторах, убежать из родной стра­
ны ради свободы, которую дает безвестность, жить в ни­
щете ради искусства, упорно работать, делая вид, что
бездельничаешь, делиться последней монетой с другом и,
наконец, оправдать буит долгожданным успехом. Пока
1940 год не положил этому конец, сколько английских
художников самых различных толков пытались следовать
его заповедям, возможно, даже не зная о них. В «Путе­
шествии внутрь страны», как и в других произведениях,
Стивенсон выразил неясное, но упорное чувство протеста
против такого общественного устройства и такой системы
96

М аленький

Л уис

с

м а те р ь ю .

Роберт

Луис

с

отцом .

Р. Л. Стивенсон. Ф о то гр а ф и я
ния в ун иверситет.

сделана

за

год

до

п о ступ ле ­

Р.

Л.

С тивенсон.

Ф энн и О сб о рн .
..

- ------ ^ 4

--

-

---- ---- С

Т-Т.: Щ

Ы4