ЭКТОР ПИНОЧЕТ
КРЫСА
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Вчитайтесь в краткие слова, предваряющие новую книгу чилийского писателя Эктора Пиночета "Ипподром Аликанте" и другие фантастические рассказы": "Я посвящаю эту книгу движению солидарности. Солидарности с моим народом. И еще посвящаю ее друзьям". Слова эти принадлежат перу человека, поклявшегося до последнего вздоха бороться с чилийским фашизмом, и фашизм сумел уже по-своему оценить смертельного своего врага. Имя Эктора Пиночета дивно уже внесено в списки имен патриотов, особенно неугодных режиму. Почти с самого момента переворота он вынужден был покинуть родину. В 1973 году, в Париже, публикуется его поэма-воззвание "Остановим смерть!" - и ее, как боевую листовку, читают чилийцы. Болонья, 1980 год - здесь вышел сборник его "Поэм из изгнания", пронизанных болью и ненавистью к предателям родины. В эти же годы Эктор Пиночет начинает писать свою "фантастику". Я намеренно беру это слово в кавычках хотя бы потому, что те, в чей адрес направлены эти рассказы, воспринимают их как самые что ни на есть реалистические произведения. Материальные, как оружие, грозящее свержением диктатуре.
Они дошли наконец и, взмыленные, полумертвые от усталости, кое-как примостились в каком-то помещении на куче замшелых балок. Тут же послышался сухой царапающий шорох: потревоженные крысы и ящерицы спешно зарывались в большую кучу мусора, Путники сидели молча, поглядывая друг на друга изпод свинцовых от бессонницы век. Который потолще оказался и поразговорчивее: - Это... здесь, лейтенант?..- выдохнул он застрявшие в горле слова. Второй с усилием кивнул: "Да, сеньор, здесь..." Этот содержательный диалог обошелся толстяку в остаток сил; он завалился на спину, жадно ловя ртом затхлый воздух. Взгляд его мутно плавал по неоштукатуренному потолку, по стенам со следами обоев, пока наконец не зацепился за край едва заметного в темноте оконца. - А вы... уверены в этом?.. - Так точно... катакомбы внизу...- На последнем слове лейтенант сделал особое ударение. Они вновь замолчали. - Время уходит...- мертво обронил лейтенант. - Ну так пошли! - толстяк деланно приободрился, изображая готовность немедленно покинуть свое импровизированное ложе. Поднимаясь, зачем-то тщательно стряхивали налипший на мундиры мусор. - Несмотря на то, что мы отыграли у них приличную фору, дела обстоят не совсем так, как хотелось бы...- обронил толстяк. - Вы правы, сеньор. Ведь, как говорится, на бога надейся, а сам...- тут лейтенант запнулся, вдруг обнаружив не принятую в их отношениях фамильярность, и перешел на привычно официальный тон.- Я хотел сказать, что, хотя им и нелегко будет обнаружить нас здесь, все же единственное место, где мы можем чувствовать себя в безопасности, так это - подземелье.Лейтенант уже не рекомендовал - он настаивал. Тут до толстяка дошло наконец, что весь этот тщательно спланированный отход, вся эта осмотрительность замешены на таком животном страхе, что его бросило в дрожь. Лейтенант двинулся вперед - дорога была ему известна. Да что там известна - он ориентировался здесь как в собственной квартире; ловко огибая в кромешной тьме выступы стен, лавировал среди коварных островков битого стекла, щебня, мусора. Кругом стояла гулкая колодезная тишина. В щели лезли пропыленные листья дряхлой смоковницы, мешаясь с ветками ежевики, сплошь покрывавшей пространство бесчисленных комнат и анфилад громадного полуразрушенного дома. - Здесь,- наконец сказал лейтенант и, скривясь, сунул руку в самую гущу немилосердных колючек. Звякнуло железо - будто оковы спали.- Готово... Раздался скрежет, и край ежевичной стены грозно и неотвратимо ринулся прямо на них. Но через мгновение движение прекратилось; открылся черный зев входа. Толстяк заглянул - и вдруг смутное ощущение страха подступило к самому сердцу, словно бы он уже был там и даже пытался выбраться оттуда... Лейтенант вошел первым, и галерею тут же залил неяркий мертвенный свет. Дверь за ними неслышно закрылась. - Да, трудновато им будет разыскать нас теперь, сеньор! - лейтенант был просто вне себя от восторга, которого, впрочем, толстяк явно не разделял. Поджав губы, он лишь брезгливо процедил в ответ: - Было бы лучше, если бы мы поторопились... Подумать только, этот вот сеньор-торопыга многие годы был их кумиром, знаменем армии, живым символом возрождения нации! И нате вам - в четыре дня все пошло прахом. Гора родила обыкновеннейшую мышь, серенькое, мокрое от страха существо. Люди из его окружения не преминули отметить эту разительную перемену - кто с горечью и тоской, кто с плохо скрытым злорадством. И он вдруг сделался никому не нужным, всеми презираемым пугалом, способным поразить разве что воображение еще более мелкого хищника - обывателя. Поглощенный невеселыми мыслями, лейтенант и не заметил, как оказался у второй двери. В затылок ему шумно пыхтел спутник. Лейтенант достал из кармана ключ, вставил в искусно замаскированную в скале щель, глянул на секундную стрелку. Над дверью загорелась красная лампочка. Затем, дрогнув, плавно разошлись створки. - Некоторые меры предосторожности были тогда просто необходимы... вам известно, в силу каких обстоятельств... Толстяк понимающе и даже с некоторым одобрением кивнул. У ног их разверзся черный провал. Каменные ступени спиральной лестницы вели, похоже, в самую преисподнюю. Спускались молча, с неудовольствием вслушиваясь в перестук собственных каблуков. Наверху плотно сомкнулись бронированные створки, и сразу сгустившийся мрак подземелья добавил обоим такой тоски и тревоги, что мучительно захотелось ринуться отсюда прочь... Сойдя с последней ступени, лейтенант вновь включил освещение: они стояли у самого края ниши, вырубленной прямо в скале. У дальней стены виднелись письменный стол и старинное кресло, обитое кожей. На столе - телефон, бумаги, разбросанные карандаши. В каждую из стен ниши были врезаны двери, обитые массивными железными полосами. Свет шел от ламп, вмонтированных над притолоками. Лучи их фокусировались на стене прямо перед столом. Толстяк внимательно оглядел полированную его поверхность, ковырнул ногтем засохшее пятно сургучного цвета. Обернулся к лейтенанту. Тот уже отворял одну из дверей. - Процедура вам предстоит не из легких, сеньор, но у нас действительно нет другого выхода,- лейтенант натянуто улыбнулся: нечаянный каламбур слишком точно выразил создавшуюся ситуацию... За дверью открылся длинный узкий коридор, образованный двумя рядами тюремных камер. Дряблые губы толстяка растянулись в подобие кислой улыбки. Подобную веселость лейтенант наблюдал впервые за четверо суток, в течение которых они были поистине неразлучны; приободрившись, офицер заметил уже несколько развязнее: - Камеры пусты все до единой - хоть любую из них занимай... Всех находившихся здесь ликвидировали, так что свидетелей не будет. Не угодно ли удостовериться? Он рывком распахнул остальные двери - и тусклый свет затеплился в двух точно таких же коридорах, по которым так же убегали вдаль пронумерованные таблички. Тут толстяк явственно различил какой-то странный далекий шум. Признаться, он беспокоил его и раньше, но как-то не хотелось нервическим любопытством ронять начальственное достоинство в глазах хранившего невозмутимость подчиненного. Теперь, заметив, как напряглось лицо лейтенанта, можно было небрежно выразить некоторое недоумение: э-э-э... что это там такое?.. - Черт, как же это мы о собаках забыли...- Лейтенант был явно обескуражен и, чтобы затушевать неловкость, преувеличенно деловитым тоном добавил: - У нас есть еще несколько минут в запасе, я вам все объясню. А впрочем, объяснять тут особенно нечего... Широким жестом он пригласил толстяка занять кресло, и тот с размаху плюхнулся на сиденье. - Все очень просто, сеньор. Когда я уйду, засекайте время. Ровно через час пятнадцать вы пойдете вот по этому коридору. Запомните: вход - здесь.Он вывел карандашом жирный крест на одном из дверных косяков.- Рекомендую идти обычным прогулочным шагом. Тогда минут через двадцать пять-тридцать окажетесь у решетчатой перегородки. Она заперта, но откроется автоматически спустя сорок пять минут после начала рабочего цикла. Значит, ждать там придется с четверть часа, может, чуть больше - смотря сколько времени уйдет на дорогу. Когда проход откроется, не мешкайте: заслонка на место встанет автоматически - независимо от того, успели вы пройти или нет. Лейтенант приостановился на миг, взглянул на толстяка, который, словно усердный школяр, строчил ручкой, не поднимая глаз, вкривь и вкось исписывая листки своего блокнота. - Прошу вас, сеньор, только откровенно: до сих пор я достаточно ясно излагал суть предприятия? - Яснее не придумаешь, так что валяйте дальше, лейтенант. Тот сосредоточенно уставился в пол - так ему легче было сконцентрироваться на особенно важных мыслях. Построив их по ранжиру, офицер вдохновенно продолжил диктант: - Миновав решетку, вы значительно приблизитесь к цели. Останутся сущие пустяки, какую-нибудь сотню метров вы одолеете за три, от силы четыре минуты, и вот он перед вами - выход! Разумеется, он тоже будет заперт, дверь там устроена в виде люка - из тех, которыми оснащены подводные лодки - массивная такая, тяжелая стальная крышка. Как и у решетки, вы переждете какоето время. И вот люк начнет медленно... Нет, не так. Пишите: очень медленно открываться. Потом раздастся щелчок, как от щеколды,- это значит, что люк открыт до предела и у вас в запасе ровно три минуты, чтобы выбраться наружу. Трех минут на это хватит с лихвой, сеньор. Однако... поспешайте! Впрочем, я не думаю, что в пути вы испытаете какие-либо затруднения: здесь достаточно слепо довериться букве инструкции. Ну а об остальном мы тоже позаботились заблаговременно: крышка люка закроется герметически, и больше никто и никогда не проникнет в этот лабиринт, а стало быть, и не узнает о нашем маленьком секрете... Итак, еще затемно вы окажетесь по ту сторону холма и дальше пойдете по следу - как и условились, он будет выложен белыми камешками, Я лично позабочусь об охране - из тех гвардейцев, что еще не разбежались... Они и проводят вас прямехонько к американскому вертолету. А уж гринго вызволят вас оттуда... Прервав свою скоропись, толстяк выразительно постучал карандашом по столу. - Да-да,- спохватился лейтенант, угадав настроение шефа,- Вернемся к делу. Пора, я думаю, рассказать, зачем вы должны провести здесь час с четвертью, вместо того чтобы немедленно отправиться... м-м-м... на свободу. Как вам известно, это, так сказать, учреждение мы основали с вашего ведома вскоре после столь блистательно осуществленного вами переворота, И за все эти годы здесь ни разу не случалось осечек, поэтому никто и не подозревал о существовании объекта... При этих словах толстяк невольно поежился, - Мы пускали его в ход,- невозмутимо продолжал лейтенант,- обычно убедившись, что поблизости нет даже охраны. Специалисты отвели на весь, как бы это выразиться... производственный цикл ровно два часа пятнадцать минут - из них час пятнадцать как раз уходило на допросы, и мы начинали их одновременно с нажатием кнопки "пуск" - вон там, на пульте. Да, кстати, об электронике: фотоэлементы расположены почти по всей длине коридора - вплоть до решетки. Всего их - пятнадцать пар, действующих по принципу турникетов. Поэтому очень важно не "вспугнуть" их, до добра это еще никого не доводило; вот почему лучше всего идти прогулочным шагом. Как только вы минуете последнюю пару "глаз", свет в коридоре погаснет, и тотчас осветится решетка, та самая, о которой я уже говорил. Одновременно откроются клетки, в которых мы держим собак - черт, угораздило же их здесь оставить... В силу известных обстоятельств бедолаги, надо думать, оголодали ужасно, поэтому, сеньор, вы там особенно не задерживайтесь... Лейтенант снова взглянул на часы. Толстяк угрюмо перечитывал свои записи. Воцарившееся было тягостное молчание офицер прервал вежливым: "У нас есть еще две минуты, сеньор, и если вам что-то еще неясно.,." - Сколько у вас там содержится псов? - вопрос был задан с эдакой скучающей светской небрежностью. - Да так... Десятка с четыре. Мы их использовали при допросах... а потом и на охоте,- в тон ему ответствовал лейтенант: он всегда щадил впечатлительность своего патрона,- Ну, нам пора, сеньор. Толстяк отложил блокнот в сторону и молча стал наблюдать за лейтенантом, направившимся ко входу в коридор,- единственному пути, ведущему к спасению былого "цвета нации". Другие уже отрезаны... На мгновение высвеченное лицо лейтенанта показалось бледнее обычного, черты лица - заостреннее. Лейтенант уверенно манипулировал на пульте, и эта молчаливая работа вдруг пробудила у толстяка приятные воспоминания. Может быть, потому, что похожий пульт находился в кабине его вертолета. Славное было время! Боевые машины взмывали и ложились на курс, и одним нажатием кнопки в пыль разносились непокорные рабочие кварталы. Бывало, бомбили и на малой высоте: однажды он даже разглядел лицо какой-то женщины. Запрокинутое, все в слезах... Толстяк встрепенулся, отгоняя непрошеное видение. - Ну, как там у вас, все готово? Сверим часы? - Немного терпения, сеньор... Кнопки на пульте игриво замигали зелеными и красными огоньками. - Время пошло, сеньор! Толстяк взглянул на часы. Ровно три. Лейтенант стоял перед ним, вытянувшись по уставу,- как в лучшие времена. - Задание выполнено, генерал! - Да, но эти бумаги... На столе их целая куча, а ведь, насколько мне известно, это... - Списки без вести пропавших. Не извольте беспопоиться, я уже включил взрывное устройство. Оно сработает, как только люк по ту сторону холма захлопнется. И тогда никто и никогда их больше не увидит. Удачи вам. - Благодарю вас.- В тоне генерала сквозила скорее озабоченность, чем грусть расставания. Лейтенант круто развернулся на каблуках и парадным шагом прошел к лестнице. Долго еще вслушивался генерал в безостановочный бег по гулким ступеням. Слух его, казалось, обострился настолько, что был слышен даже скрип офицерских сапог - там, за стальной дверью... Все. Мертвая тишина сгустилась в нише, Что же теперь делать? Рука сама потянулась к стопке листов на столе. Вот дьявол, сплошь известные всем имена! Скомканная бумажка полетела в корзину. Он вытащил еще один лист, за ним - еще, еще... Строка за строкой - ряды исчерканных красными чернилами, кровоточащих имен... Его замутило, и он тяжело выбрался из кресла. Прошелся, внимательно оглядывая стены,- как голо все, пусто... Вернулся к столу, стараясь не смотреть на проклятые бумаги. Так как же получше убить время? Пожалуй, лучше уж поразмыслить над полученной инструкцией. Тем более что она внушала тревожившие его сомнения. Толстяк поискал записи - помнится, он оставил их на столе. Здесь их не было... Не было?! Он кинулся перебирать один за другим разбросанные повсюду листки, но на глаза попадались лишь имена, имена, имена... Ничего, кроме имен! Он запустил руки в корзину - на дне лежал лишь скомканный им в гневе листок. Генералу отчаянно захотелось вдруг выть, кататься по полу, рвать на себе волосы. Он опять зарылся в бумаги, ринулся под стол... Имена, проклятые имена, ничего, кроме исчерканных красным имен! Елозя по каменному настилу, он подобрался к креслу и, ломая ногти, стал отдирать край дорогой обивки... Вдруг ужасное подозрение рывком подняло его на ноги, Лейтенант! Записи взял лейтенант! Но... как? Нет, нет, не может быть, ведь он диктовал из того угла, потом... Что было потом? Ах да, щелкнул каблуками, поприветствовал, смылся... Он почувствовал, что теряет сознание, руки вцепились в застегнутый за крючки ворот... И вдруг разом обмякли. Пальцы коснулись золота мундирных пуговиц, скользнули на дно внутреннего кармана. Фу-ты, господи, гора с плеч! С великой нежностью разворачивал он, разглаживая каждый листочек блокнота, затем бережно упрятал за пазуху. Все равно читать сил уже нет. Колени вдруг подогнулись. и он мешком повалился в кресло. Вялость овладела им, мягко укачивая, смеживая веки. Спать... Спать...
...Он был владыкой пигмеев, власть его распространялась повсюду и всюду внушала страх. В этом страхе и заключалось все величие и могущество, он распоряжался жизнью и смертью, и холеные пальцы цепко держали за горло целый народ.
...Но вот владыка бежит, бежит без оглядки. Восстали все и гонят его отовсюду. Они уже за спиной, ближе, ближе, нет, это уже не пигмеи, гиганты догоняют лилипута, уже настигли, и чья-то громадная ступня нависла надо мной, господи, я пропа-а-алИ! Громовое эхо, лавиной сорвавшись со стен, вынесло генерала из кресла. В висках неистово пульсировало: "Пропал, пропал, пропал..." Проспал! Он чуть не до локтя рванул рукав кителя. Часы показывали три тридцать. Лай собак вдруг сделался громче, казалось, они вот-вот ринутся изо всех углов. Генерал платком вытер липкое лицо. Нет, нельзя так распускаться, а то таких дров здесь еще наломаешь, особенно в треклятом этом коридоре. Уж там-то игру заказывают механизмы, с ними не договоришься. Любой промах смерть; такие вот ставки: пытка "дорогой на волю" всегда заканчивалась одинаково, и до люка не дошел никто... По генеральской спине пробежал холодок. А что было бы, проснись он всего часом позже? Дьявольские часы уже запущены в ход, их ничем не остановить... Нет, определенно сдают нервы, ох, не ко времени все это. Времени?! Генерал вновь дернул рукав мундира, уставился на циферблат. Протер стекло. Приложил к уху. Вроде бы тикают, но как-то уж очень вяло... А что, если они отстают, или батарейки садятся? Он расстегнул браслет, осторожно, словно боясь расплескать чашу с живой водой, снял часы с руки. Большие, золотые, инкрустированные алмазами часы эти достались ему. в сущности, даром. Так, пустячная услуга солидной фирме право на беспошлинную торговлю в этой нищей стране. Он не удержался и еще раз посмотрел на часы. Встал. Одеревеневшие ноги не слушались. Только этого еще не хватало! Лейтенант, скотина, очень уж резвым оказался, мчал сюда по горам, по долам... К лицу ли ему, генералу, такие прыжки? Да еще с его весом - тут и не такие ноги откажут. Особенно икры донимают... Он нагнулся, чтобы растереть их. Черт же дернул его на это! Словно раскаленная игла с маху прошила его. Как подкошенный, он рухнул в кресло. Принялся было массировать сведенную судорогой ногу, но боль была такая, что генерал, не усидев, тихо сполз на пол, оглашая дикими воплями своды пещеры. И тотчас же зловещим эхом ему стал свирепый отдаленный лай. Чтобы отдышаться, пришлось перевернуться на спину. Заодно снова можно посмотреть на часы. Без двадцати четыре. До входа в туннель тридцать пять минут. Или пять? А может, там надо было быть еще час назад? Эх, и часы-то не сверить - разве что с собственным одиночеством. Не отрывая подошв от пола, едва переставляя прямые, как палки, ноги, генерал едва ли не целую вечность двигался к креслу. Потом, кряхтя, разворачивал его к двери и наконец, с усилием опираясь на ручки, сел, так и не подогнув колени. А что, если за сорок пять минут он не успеет миновать все эти фотозападни? Или судороги вновь одолеют? Он с ненавистью вспомнил лейтенанта, его настоятельный совет пройтись по коридору "прогулочным шагом". Осторожно сдвинув ноги, он титаническим усилием попытался отжаться руками - удалось. Теперь он стоял неподвижный, как памятник самому себе, и панически боялся лишний раз глазом моргнуть. Медленно-медленно поднял левую руку. Зубами оттянул рукав. Осторожно скосил глаза. Пора двигать к выходу... Вот минутная стрелка замерла на горизонтали - и в то же мгновение от стены к стене коридора на небольшой высоте протянулись желтые полоски лучей. Выхватив из сумрака горловину туннеля, вспыхнули на потолке лампы, и грузный, дряблый человек вдруг ощутил бешеное желание пулей промчаться по адской мышеловке. Разом выбраться из этой могилы, полной грудью вдохнуть свежий, привольный воздух. И вошел в коридор. Генерал шел, обливаясь холодным потом. И без того неблизкий, стократ вырос путь до луча, перерезавшего коридор как раз на уровне его пояса. Вроде бы до него сейчас метров тридцать. Значит, пройдено уже сто. Или восемьдесят? А может, сто двадцать - кто знает... Та-ак, кажется, ноги совсем отказывают. Эх, согнуть бы их чуточку в коленях, да ведь страшно. Это еще что за окошко в стене? Легонько, тихонько, спешить здесь ни к чему: неизвестно еще, для каких оно тут надобностей, А сейчас он пересечет первый из пятнадцати этих гнусных желтых лучей... Отлично! Послышался тихий зуммер, генерал испуганно обернулся. Луч за спиной погас. Не останавливаясь, еще раз глянул на циферблат. На весь маршрут до луча ушло шесть минут. Помножим на пятнадцать. Это что же выходит, а? Полтора часа? Да ведь ему отпущена половина этого срока! Надо прибавить. Выбора нет. Нет его, понимаете, нет, нет, Не-е-т!!! Галерея стала уходить куда-то вбок. Генерал шел уже почти нормальным шагом, понимая, однако, что недостаточно быстро. Поврежденные сухожилия давали знать о себе все настойчивее, все чаще, и при всем желании нельзя было ускорить и без того уже рискованный ход. А где-то там, в глубине, скоро сработают механизмы подъема решетки, перегораживающая туннель, в последний раз откроет проход и с ляэгом обрушится эубьями на асфальт. Он чуть увеличил шаг - и тут же боль прострелила колено; в считанных метрах от третьего луча правая нога стала подозрительно шаркать. Третий луч генерал пересек, уже заметно хромая. С нетерпением глянул на часы. Вот это да, за две минуты, личный рекорд! А может, дистанция между лучами сократилась? Тоже неплохо. На четвертый и пятый этапы ушло в среднем по стольку же, что вселяло надежды. Только бы опять не свело ногу, Галерея уже заметнее сворачивала вправо, и дорога, кажется, пошла под уклон. Или почудилось? ...Проходя восьмой участок, он уже умел экономить драгоценное время, сосредоточиваться только на решении одной проблемы - идти, сгибая ноги в коленях. Пересекая девятый луч, он даже не взглянул на часы; что толку, когда впереди - еще шесть, и неизвестно, дотянет ли он до десятого? Решив хоть немного взбодриться, генерал попытался было насвистывать любимый марш, но и тут его ждала неудача: с губ сорвалось лишь омерзительное шипение. Что ж, тогда он будет думать о будущем, о новой жизни - в тиши и спокойствии. Благо денег у него предостаточно, остались и влиятельные друзья. Да, там будет ему вольготно. Там... Если здесь он вовремя доберется до решетки! Робость, конечно, есть, но только так, слегка. Что ж такого? Говорят, и самые храбрые бывают повержены духом, а он, несомненно, из самых, это и раньше многие признавали. Взять тот же переворот. Да разве кто-нибудь провернул бы его с той же отвагой и решимостью?.. ...Пройден десятый луч. На часах - четыре сорок семь. Он явно запаздывает, а силы уже на исходе... Значит, надо выжать все, на что еще способны ноги. Идти, идти дальше. Изломанный болью, с искусанными в кровь губами он преодолел желтый шлагбаум одиннадцатого луча. И в ту секунду, когда казалось, что сейчас он без сил растянется на асфальте, чтобы никогда уже не подняться больше,- в ту самую секунду он все-таки прибавил шагу. А если уж честно - просто очень хотелось в это верить. Он обманывал сам себя. Ласкал, тешил иллюзиями, Путь до четырнадцатого луча казался уже бесконечным. Каждый шаг давался с запредельным трудом. И тогда он загадал: дойду - взгляну на часы. Только гляну - и все. А там можно воспользоваться и услугами пистолета. Вот он, в заднем кармане... генерал с мстительным наслаждением похлопал по нему, Но сулившее в недалеком будущем избавление от всех мук, сейчас движение это стало новым сигналом бедствия. Рука отказывалась ему подчиняться. Он шевельнул левой - то же самое, В глазах потемнело от нового приступа боли и страха. Он шел, вперившись невидящим взором в протянувшийся где-то там, впереди, четырнадцатый луч. Шел, как идет на тореро смертельно раненный бык... Луч погас за спиной. Генерал с ненавистью глянул на циферблат. Без трех минут пять. Три минуты, всего три минуты, чтобы добраться до этой стальной защелки, которая поднимется на мгновение - а там и рухнет ножом гильотины. Так стоит ли вообще совать под нее голову?.. В отражении последнего луча матово блеснула решетка. И вновь в генерала вцепилось отчаянное желание бежать. И, позабыв обо всем на свете, он было ринулся, но дряблое тело повело в сторону, качнуло... Прозрачно желтевший финиш преодолен в падении на полоску ничком. В это мгновение ноги триумфатора выкинули какой-то вялый кульбит - и его всем позвоночником припечатало к решетке. И тут генерал - нет, не услышал: слух, как и зрение, затопила волна невыносимой боли,- он нутром почуял настигавший его вой. Словно длинный, отточенный кинжал метнулся из глубин катакомбы и впился в живот по рукоять, рассекая кишки. Долго раздумывать не пришлось - он отлично помнил инструктаж лейтенанта. Сюда, к решетке, лавиной неслась свора обезумевших от голода и пьянящей близости жертвы собак. В следующую секунду заработал механизм. Горбясь гусеницей, руками поджав к животу колени, генерал истошно вопил от жесточайшей боли и животного страха. Решетка медленно-медленно освобождала проход. Вот она замерла, готовясь низринуться - и тогда страх взял еще раз свое. Воющий, сверкающий лампасами колобок вкатился в дыру. Железные зубья голодно лязгнули об пол. Голодная мощь порыва была неудержима, и вырвавшийся вперед вожак, не в силах притормозить, со всего маху врезался в стальную преграду, тело его обмякло, и в мгновение ока в него вцепились чудовищные клыки, раздирая на части. С перекошенным от ужаса лицом генерал наблюдал эту сцену. Он забыл на это время о боли. Убраться отсюда! Как можно быстрее и дальше. Но подняться сил уже не было. Генерал оборвал остатки ногтей, цепляясь за каждую выщербинку в скалистой стене. Раза два ему удалось чуть оторваться от пола... Тем горше было распластываться на нем. И тогда генерал встал на четвереньки. Так он протащился несколько метров, потом разом надломились руки - и голова ткнулась в асфальт. ...Когда генерал в третий раз растянулся, единственной мыслью было: "Все. Не подняться". Тело разом обмякло. Его охватило глубокое забытье. Но длилось оно, кажется, недолго, резь в животе вернула к действительности. Встряхнувшись, он окончательно пришел в себя. Прищурил глаза - так почему-то теперь было лучше видно. Люк маячил метрах в двадцати, не больше. Неужто ползком не добраться? Конечно, какие тут разговоры! Да вот только когда? Время, черт, время! Сколько сейчас, сколько осталось - генерал не знал и знать не хотел: что за смысл бежать от одного убийцы, чтобы тут же повстречаться с другим? Генерал продвигался вперед. Добраться! Застрелиться никогда не поздно. Надо будет - он пустит пулю в лоб у самого люка. Вот именно, только у самого люка, не раньше. Он снова ткнулся лбом об асфальт. Голова чуть не раскололась от боли. Ледяные иглы вонзились в живот... И вдруг он почуял свежее дуновение ветра. В ликующем порыве радости он вскинул вверх руку... Пальцы больно ткнулись в скалистое тело подземелья. Все. Невозможно больше. Ему не в чем себя упрекнуть, достаточно было только сил перевернуться на спину, лицом туда, где должно быть небо. Но и это удалось лишь наполовину, и теперь он неловко лежал на боку. Совершенно отчетливо прямо над головой громыхнули гусеницы. Он машинально скосил глаза в сторону раздражающих своим правдоподобием звуков. Люк был открыт. Гиппопотам зевнул, демонстрируя темную, звездно мерцающую пасть. Толстяк животом прижался к камням, с трениям ощущая, как они отдают ему свою силу. И тогда он медленно стал подниматься. Асфальт разом вздыбился к небу, и дыра выхода заплясала перед глазами, и его самого бросило от стены к стене. Но он всем телом ринулся вверх, к каменному зеву. Ему удалось лишь едва ухватиться за самый край стальной челюсти.
...Они сидели на замшелых балках, молча поглядывая друг на друга из-под свинцовых от бессонницы век. Толстяк на мгновение прикрыл глаза, ущипнул себя за руку. И услышал свой собственный хриплый смех, а взгляд уже плыл в блаженстве по чудесному неоштукатуренному потолку, по прелестной стене со следами обоев. - Время уходит,- бесстрастно заметил лейтенант. - Господи, радость-то какая! - невпопад выпалил, легко поднимаясь, толстяк. Его распирало от удовольствия двигаться, смеяться, говорить, и, как никогда, был он весел и оживлен. Отряхивая брюки от налипшего мусора, он счастливо и спокойно подумал, что нередко мучившие его ночные кошмары стали для него вроде хорошей приметы: они всегда сулили удачу даже в самых рискованных предприятиях. Лейтенант двинулся вперед - дорога была ему известна. - Здесь,- сказал он, останавливаясь у заросшей ежевикой стены. Толстяк насторожился. Раздался скрежет, и край ежевичной стены грозно и неотвратимо ринулся прямо на них. Он мертвенно побледнел.
Открылся черный край зева. Они спустились в провал. Ступени спиральной лестницы, похоже, вели в саму преисподнюю... Очень похоже! Мучительно захотелось, не разбирая дороги... Но колени вдруг подогнулись, он едва успел схватиться за перила, ища глазами выход. Дверь за спиной с лязгом закрылась. Будто зарница полыхнула в мозгу. Страшная боль вернула сознание. Пальцы медленно плющила входившая в пазы крышка тюремного люка. Ледяной ужас стиснул и остановил сердце. Дрогнуло свисшее в горловину туннеля тело. Оторвалось черное время. Черное время крыс.
