маленькая. Лежало их там только двое.
Соседом Сашки Цыгана был комбайнер из Васюковки Павел Денисович Завгородний. О нём знал не только весь район, а и вся область. О нём писали в газетах, рассказывали по радио и даже по телевидению…
Две недели назад он возвращался из Киева домой, на станции вдруг увидел, как путь перебегала девочка. А тут идет на скорости товарняк. Девочка остановилась на шпалах и замерла от испуга.
Павел Денисович бросился на путь, схватил девочку, оттолкнул, но сам отскочить уже не успел. Тепловоз с ходу ударил его, отбросил метров на десять, хорошо, что не под колеса. Но ногу раздробило. Хирурги семь часов собирали и складывали вместе обломки костей… Полгода ему теперь лежать в гипсе, не меньше.
Жена поправила ему подушку, нежно погладила по руке. Он улыбнулся её ласково и вздохнул:
— Эх, Аня, смотрю я на ребят и вспоминаю наши с Явой похождения.
— Да! Не зря дед Салимон вас шалапутами называл, — белозубо улыбнулась жена.
Павел Денисович подмигнул ребятам:
— Есть у меня друг Ява, Иван Васильевич Рень, пограничник сейчас, заместитель начальника заставы. Эх! Мы с ним в детстве такое вытворяли… И метро под свинарником копали, и на необитаемый остров бежали, и с коровою Контрибуцией «бой быков» устраивали… И незнакомца из тринадцатой квартиры по всему Киеву искали, и…
Что они еще вытворяли с другом Явою, Павел Денисович рассказать не успел, в этот момент за окном во дворе послышалось гавканье.
Ребята замерли. Потом Марусик и Журавль вскочили и бросились к окну.
— Бровко! Бровко!
Под окном, грязный, в репьях, с обрывком цепи на ошейнике, сидел Бровко. Палата была на первом этаже, окно открыто.
— Бровко! — крикнул с кровати Сашка Цыган.
Бровко гавкнул отчаянно, разогнался, прыгнул и вскочил на подоконник.
— Ой!
Бровко бросился к кровати и, прижав уши, виляя хвостом и жалобно повизгивая, начал ластиться к хозяину.
Сашка Цыган обхватил его двумя руками и, пряча слёзы, ткнулся лицом в шерсть.
Двери палаты открылись, и появилась голова медсестры в белой косынке:
— Ой! Что это? Откуда собака?! Вы что? Нельзя! Нельзя! В палате собака — это недопустимо!
Сашка Цыган, не разжимая рук и не поднимая головы, произнёс:
— Он мне… жизнь спас.
Неизвестно, как события разворачивались бы дальше, но тут в коридоре послышались голоса.
Двери широко раскрылись, и в сопровождении высокого усатого врача зашли председатель колхоза Максим Богданович, подполковник Дидух, Пауль Беккер, Рудольф Грос и еще какие-то люди, которые уже не поместились в палате и стояли в коридоре.
— О! Да ты тут не скучаешь! Даже Бровко тебя развлекает. Здорово, герой! — весело воскликнул Максим Богданович. — Вот наши немецкие друзья пришли тебя проведать…
Пауль Беккер и Рудольф положили на тумбочку яркие полиэтиленовые пакеты с оранжевыми апельсинами и конфетами в цветных фантиках. Потом вытащили из карманов и подарили всем ребятам, а так же Павлу Денисовичу и его жене значки и цветные открытки.
— Битте! Кляйне сувенир! Битте!
На прощание они всем пожали руки, а Сашку Цыгана Пауль Беккер наклонившись, поцеловал.
А потом все ушли, забрав и Бровко. Ушла и жена Павла Денисовича.
Павел Денисович задремал. А Сашка Цыган смотрел в окно на то, как садилось солнце за Лысую гору, и думал:
«Как это, наверно, страшно, когда война… И как хорошо, что есть такие люди, как Пауль Беккер, Рудольф Грос и другие, которые во всех уголках света борются за мир, чтобы войны не было. Ну, и, конечно, наши — вся страна, весь народ борется…
Ведь такие, как тот мистер Фишер и другие разные мистеры-шмистеры, ради денег и золота готовы на всё что угодно…
Но ничего у них не выйдет!.. Не выйдет! Ничего!»
И солнце — мать всего живого на планете, что, как каждая мать тоже за мир — соглашаясь, кивнуло Сашке Цыгану с безоблачного неба. И спряталось за Лысую гору…
Чтобы завтра снова встать и улыбнуться нашим Гарбузянам, и Васюковке, и Пескам, и Дедовке, и всей земле необъятной нашей, красивей которой нет для нас ничего на свете.
