Золото мистера Дауна [Валерий Павлович Смирнов] (fb2) читать онлайн

Валерий Смирнов ЗОЛОТО МИСТЕРА ДАУНА Криминальный роман

Прохиндиада Валерия Смирнова

Мне повезло! Я держу в руках только что прочитанную рукопись. Думаю, многие почитатели таланта упомянутого в заголовке автора, отдали кое-что за драгоценное право небрежно бросить своим невезучим коллегам: «Как, вы не читали последний опус Смирнова? Такая, знаете ли, острая штучка!» И впрямь, Валерий, по своему обыкновению, изобретателен, весел и беспощадно зол. Очередная лихо выписанная криминальная история развивается в лучших традициях жанра. Жанра, открывателем которого по праву следует назвать самого Смирнова.

Одесский плутовской роман. Не будучи литературоведом, рискну ввести в обращение этот наукообразный термин. Автор «прохиндейских историй» — «Как на Дерибасовской», «Гроб из Одессы», «Операция Гиппократ» и прочая, и прочая взял в свое время на себя куда больший риск — создал этот ни на что не похожий жанр. Книги, которые некоторые лукаво мудрствующие критики относили к «постбабелевской струе», практически сразу заняли СВОЕ место в изящной словесности. Материал этого города, его язык, почва, дух позволили автору создать нечто абсолютно оригинальное, похожее только на него. И… на нас, жителей этого полумертвого, затопленного дикостью и бескультурьем города. На нас, пытающихся изо всех сил «держать фасон» среди равнодушных и хамоватых пришельцев, не понимающих; ГДЕ они живут…

Город старой мечты — мечты о месте, где всем будет хорошо и весело, невзирая на религию и нацию, цвет кожи и прочие второстепенные атрибуты рода людского. Должно быть, поэтому сквозь самые смешные места смирновских книг вдруг остро проглядывает ностальгия по ушедшему. Ностальгия самая страшная — та, что мучит на родине, разграбленной и полуразрушенной. И бежать от нее некуда — возврата в ТУ ОДЕССУ быть не может…

— Эх, время, в котором стоим! — как говорил незабвенный дядя Сандро. Время, в котором отпетые мошенники — герои смирновских книг — выглядят куда симпатичнее и человечнее «слуг народа». Еще бы, остатки воровской чести не позволяют им обманывать сирых и убогих, для этого есть богатые и глупые. А несчастным можно и помочь, и подлечить — пусть себе живут, глядишь, разбогатеют…

Вывернутая наизнанку логика смутного времени, поданная через взгляд умного и беспощадного писателя, становится бессмыслицей. Абсурд бытия во всех его проявлениях — политике, экономике, медицине и даже журналистике — виден, как на ладони. При этом — эффект узнавания без промаха бьет по реалиям окружающего мира. Уверен, что многие придуманные автором герои узнают себя, как это уже не раз было. Уверен, что изобретенные им аферы и проказы обретут жизнь еще до появления книги на прилавках. Это тоже не раз было. Но стоит ли на зеркало пенять? Стоит ли обвинять Смирнова в «диффамации», когда шапка обвинителя подозрительно дымится? Неуверен.

Уверен в другом — книга удалась, и вам в этом предстоит убедиться.

Игорь Плисюк

Глава первая

Если бы на уроках в школах меньше терендели за то, что всем поголовно нужно помогать, у участкового Василины персонально убавилось бы седых волос. Но кого волновал колер головы несчастного мента, когда за пресловутое чувство коллективизма шла пропаганда даже на уроке биологии при анализе поведения волчьей стаи? Потому пионер Юра Печкин как будущий строитель коммунизма, проникаясь высокими чувствами советского патриотизма-коллективизма, решил помогать пожилым людям, чего требовал старший товарищ комсомол на политчасах в его четвертом классе.

Очень скоро Печкин стал отпетым казенщиком^[1] и ходил в школу не чаще, чем в свое время дедушка Ленин в университет. Юра пропускал уроки вовсе не потому, что он не любил получать двойки по поводу невыученной истории за победу передового колхозного строя до радости всего прогрессивного человечества, а оттого как у него катастрофически не хватало времени помогать родине делать людей еще счастливее. Хотя такое тяжко себе представить; ведь для каждого советского человека наивысшим счастьем являлся не секс или еще лучше — самостоятельная квартира, а труд на благо любимой отчизны.

Контингент, который выбрал для своей общественно-патриотической деятельности пионер Печкин, уже не мог самоотверженно трудиться даже при большом желании. В конце концов Юра не был виноват, что его заставили прочитать очень полезную книгу «Тимур и его команда», рекомендованную Министерством просвещения всем и каждому. Печкин, старательно изучив дела тимуровцев, просветился до собственной пользы, а также первых седых волос в буйной шевелюре участкового Василины.

Выиграв в «пожара» восемьдесят копеек, Юра с ходу доказал свою пионерскую стойкость и не купил на черном рынке за эти деньги пластинку вражеской заразы под названием «жвачка», с помощью которой мировая реакция пыталась расшатать наши устои и одержать победу на идеологическом фронте. Юный пионер, не колеблясь, добавил еще пару копеек к этой сумме. На нее Юра мог бы восемь раз сходить в кино на утренний сеанс, чтобы снова и снова видеть фильм за Тимура с его командой или про неуловимых сопливых мстителей, которые только успевали разряжать наганы во все антисоветское, что двигается вокруг них.

Выкинув из портфеля учебники, пионер Печкин погрузил в него три не пустые молочные бутылки и стал шмонать свой район с настойчивостью красного следопыта в поисках очередного ветерана, таскавшего вместе с дедушкой Лениным бревно на первом коммунистическом субботнике. Пользуясь тем, что в период проклятого застоя люди большей частью где-то работали, а не торчали дома, как сейчас, Юра безбоязненно звонил в двери.

В те сравнительно недалекие времена на квартирных окнах еще не было решеток толще тюремных, а изготовление бронированных дверей не планировалось даже в кошмарном сне как трудовой подарок очередному партийному съезду. Старушки безбоязненно открывали двери всем звонящим вовсе без качалок и револьверов в руках, как это порой происходит сегодня.

— Здравствуйте, бабушка! — вскидывал руку в салюте над пионерским галстуком Юра Печкин. — Я тимуровец из звена имени Николая Островского. С сегодняшнего дня наш пионерский отряд берет над вами шефство. Вот, пожалуйста, возьмите бутылку молока в подарок.

На хуторе не нашлось ни единой бабушки, которая бы засомневалась, что за свою жизнь она не заработала с-под советской власти хотя бы бутылки молока. Некоторые из старушек даже считали: им кое-что не додали в этой жизни — от гарантированного коммунизма до сортира вовсе не во дворе, но почему-то соглашались и на более дешевую, чем все эти дела, бутылку молока.

— Я никого не просила о помощи, — гордо отвечала бабушка, хватая шаровую бутылку.

— Нас не надо ни о чем просить! — торжественно, как на школьной линейке, чеканил пионер Печкин. — Мы сами, по велению сердца и коммунистического долга, приходим на помощь пожилым людям. Это благодаря вам у нас самое счастливое детство. Вы сделали революцию, победили в войне и восстановили из руин нашу горячо любимую родину. Потому мы будем вам помогать. Носить продукты, лекарства. А девочки из нашего звена, соревнующегося со звеном имени Хо Ши Мина, станут убирать вашу квартиру от пыли.

— Скажи, деточка, как вы обо мне узнали? — сияла на всякий случай бабушка, разомлевшая от таких признаний ее заслуг перед родиной.

— Самых выдающихся стариков нашего района разыскивает звено имени Павлика Морозова, — признавался пионер Печкин. — В общем, бабушка, если вам нужно купить хлеба или другого анальгина, говорите. Кстати, сегодня на Шестнадцатую станцию Фонтана завезут сырокопченую колбасу.

Хотя некоторые бабушки явно страдали склерозом, забыв как выглядит эта самая колбаса, они все-таки что-то вспоминали и четким почерком писали на бумажках чего, кроме легкой смерти, желают от этой жизни. Старушки вручали школьнику Печкину деньги вместе с писульками, Юра вскидывал руку в пионерском салюте и вместо магазина при аптеке гнал до другой комсомолки двадцатых годов.

Деньги, вложенные в бутылки с молоком, приносили Печкину такую прибыль, которую не догадались гарантировать отпрыскам этих старушек современные трасты. По детской дурацкой непосредственности Юра получал не только материальное, но и моральное удовлетворение от по-новаторски тимуровской работы, читая записки старушек.

— Ишь ты, хлеба свежего, — лыбился пионер Печкин, бросая очередную записку в урну, вовсе не похожую на ту, до которой с дурными надеждами бегут избиратели, — а смолы горячей не хочешь? В мечтаниях после подсчета навара Юра представлял себя комсомольцем отряда имени налетчика Котовского, за которым двигался грузовик «ЗИЛ», доверху нашпигованный молочными бутылками.

Эта мечта разбилась вдребезги, как бутылка молока, выпущенная от испуга бесстрашным пионером после того, как его прихватил за шиворот участковый Василина.

После профилактической беседы пионер Печкин, обливаясь горючими слезами, давал честное слово имени дедушки Ленина, что он больше никогда не будет подрабатывать молочником. Теперь он станет на путь повального переисправления и начнет брать пример не со взрослых дядей, а с тех литературных героев, за которых учат в школе. Например, с Тимура и его команды, придуманных орденоносцем Гайдаром.

До своего слова пионер Печкин относился так же серьезно, как и тот, чьим светлым именем он клялся во все стороны.

Участковый Василина был добрым мужиком. К тому же он опасался возможных последствий собственного неверия в клятву именем вождя революции, а потому Юру не поставили на учет в детскую комнату милиции на полгода раньше, чем он-таки заслужил.

Ребята постарше узнали за пионерские подвиги Печкина и скикали: среди их хутора подрастает талантливая молодежь, над которой нужно делать шефство. Очень скоро Юра Печкин стал передвигаться по улицам с таким борзым видом, словно его за выдающиеся заслуги приняли в партию, минуя комсомольскую стадию умственного и политического развития.

Пионер Печкин изредка принимал из себя робкий облик, подходил до какого-то одиноко идущего мужика и скромно просил его:

— Дяденька! Дайте, пожалуйста, померять ваш макинтош.

В ответ на такое безалаберное предложение мужик посылал пионера вовсе не на районный слет отличников, а гораздо дальше Артека. Но Печкин оказывался еще липучее того литературного Тимура вместе с его подвигами и канючил за примерку плаща до тех пор, пока терпение мужика не уходило за предел нервной системы. После того, как пионер Печкин получал профилактически несильную затрещину, он начинал орать громче разноголосой толпы проклятых басмачей из кино «Выстрел в ауле», когда эти гады перепугались, что на пути их бандитского каравана стоит красный пограничник, вооруженный саблей и собакой.

На вопли забиженного пионера вылетал не кто-нибудь, а сам Тимур со своей командой.

— Ах ты, гад! Империалист! — орал Тимур на бледнеющего мужика. — Над ребенком измываешься, которому принадлежит наше светлое будущее. Сейчас мы тебе вместо этого макинтоша деревянный устроим! Так ты еще галстук со шляпой нацепил, как все шпионы, козлота американская! Стиляга! Сильно здоровым себя почувствовал, интеллигент тупорный? Ничего, будь спок, сейчас, мы, рабочий класс, с тебя больного загегемоним. Мы тебя научим родину любить и в кепке ходить!

Тимуровская команда надвигалась на мужика, допустившего садизм к несчастному ребенку, и тот начинал пищать басом, как он больше не будет даже косо смотреть в сторону любого представителя не только пионерской, но и октябрятской организации.

Вот что значит период проклятого застоя с его лживыми нравами. Сейчас бы того мужика запросто отоварили кастетом по голове или, в крайнем случае, просто пристрелили, а тогда Тимур вполне мирно предлагал прохожему таки дать обиженному им ребенку померять поганый макинтош, с которого все началось.

Пионер Юра, не вытирая слез, натягивал на себя макинтош, а потом резко убегал в проходной двор. Полы верхней одежды волочились за ним пятью лишними размерами, надежно заметая следы. В этом макинтоше пионер Печкин чувствовал себя почти товарищем Чапаевым, фильм за которого демонстрировал телевизор по шесть раз в году. Так, между прочим, когда товарищ Чапаев в своей бурке сидел на лошади, вид сзади у него был почти такой, как у галопирующего пешком пионера без папахи над ушами.

Мужик с ходу бросался в погоню, потому что ни Тимур, ни остальная команда даже не думали его задерживать. Но за то, чтобы поймать юного пионера, не могло быть и речи. Печкин заскакивал в подвал и, аккуратно сложив добычу, спокойно пролазил в другой двор через узкий лаз. В этот лаз не пролез бы не то что крупногабаритный бывший владелец шикарной шмотки, но даже героические революционеры, вырывшие подкоп в царских казематах, где белогвардейские палачи зашкилетили их до последней стадии дистрофии.

— Ну и сволочь этот пацан оказался, — разочарованно говорил Тимур запыхавшемуся от безрезультатной погони мужику. — Хуже бандита Чай Кан-ши. Мало ты ему накостылял…

Пионер Печкин оказывался сволочью ровно шестнадцать раз, пока участковый Василина не прихватил Тимура с макинтошем в руках.

— Вся власть Советам! — на всякий случай пропагандировал Тимур без своей команды, соглашаясь исключительно на явку с повинной. — Ребятенок ни при чем, дорогие граждане менты. Мне, как тому броне-поезду, фанерные вагоны без особой групповой надобности.

Выяснив, что сын вместо комсомольского состоит совсем на другом учете, папа Печкин стал сеять ремнем в его задницу разумное, доброе, вечное с такой педагогической силой, что на эти вопли по Макаренко прирысачил участковый. Узнав за то, что папа Печкин на этот раз вместо жены воспитывает сына, Василина облегченно перевел дух и провел среди семьи воспитательную беседу.

Папа на всякий случай побожился: он станет драться с женой на полтона ниже, а его ребенок, не рискуя сесть задницей на стул, изображал из себя юного краснодонца, измордованного гестапой за любовь к светлым идеалам. Чтобы окончательно укрепить итог воспитательной работы среди населения, участковый Василина стал выяснять: какие еще увлечения, кроме тимуровских, есть у подрастающей смены старшего Печкина?

Оказалось, в отличие от других детей, пионер Юра не запускает воздушных змеев с аэропланами, не собирает спичечные этикетки, ровно дышит к подбросить прохожему кошелек на нитке и даже потерял всякий интерес читать книги после всей этой истории, вызванной тщательным изучением гайдаровских первоисточников. И тогда участковый незатейливо спросил: чем именно таки будет убивать свободное время Юра, может, он мечтает выпиливать лобзиком портреты героев революции или коллекционировать марки с изображением его внебрачного дедушки на броневике?

Печкин-младший мгновенно согласился на марки, потому что больше всего на свете не любил делать чего-то лишнего руками при молотке, лобзике, отвертке. Исключение из всех инструментов составлял самодельный финарь из ножовочного полотна, который Василина отобрал у Юрика, когда тот еще был дошкольником. Потому Печкин легко согласился на марки, если, конечно, папа будет подбрасывать монету на такое увлечение.

По виду старшего Печкина участковый догадался, что он не разделяет проснувшегося стремления сына заделаться филателистом. В качестве альтернативы папа Печкин предложил активные занятия спортом. И, конечно, в рассуждениях главы семьи это было не запрещенное, донельзя вредное каратэ, а то мусорное ведро с кухни, которое нужно опорожнять ежедневно в качестве физзарядки при полном отсутствии буржуазного понятия за освежитель воздуха.

Маленький Печкин тут же заплакал, как папаша гробит помойным ведром его мечту коллекционировать марки. Участковый строго посмотрел на главу семьи и заметил: его вечерние беседы с супругой сильно мешают остальному двору отдыхать перед очередными трудовыми подвигами во имя тринадцатой зарплаты и мира на всей планете. Папа понял, что имеет в виду участковый и мгновенно согласился на филателию, лишь бы не удвоить собой список контингента в потрепанном блокноте участкового на страничке с буквой «П», где фамилия Печкин уже значилась.

Участковый Василина привык работать обстоятельно, несмотря на то, что успел получить квартиру. Он даже подарил своему подшефному пионеру альбом для марок, завалявшийся в служебной сейфе со времен предшественника при пустой бутылке с ненашими буквами. Василина не рискнул выбросить бутылку, которая могла оказаться каким-то вещдоком, но альбом с маркой, где был изображен бессменный во веки веков лидер кубинской революции со штемпелем между глаз, участковый торжественно вручил трудному подростку для улучшения работы среди населения.

Сияющий от счастья Печкин поклялся быть похожим на товарища Фиделя, нехай у пионера пока нет такой шикарной бороды. Участковый Василина хотел было строго сказать школьнику, чтобы он не устраивал никаких революций, но опять-таки благоразумно промолчал, мысленно отметив: этого вождя за его прическу и бороду с ходу вычистили бы из нашей милиции, несмотря на боевые заслуги и тюремное прошлое.

Прискакав до хаты с подарком под мышкой, Юрик терпеливо дождался, пока его родитель пришатается с работы в своем обычном состоянии, и стал рэкетироватъ его на пару копеек для своих новых увлечений. Старший Печкин ответил собственной смене в рядах строителей коммунизма, что она еще наглее водной хаты с ее назойливыми услугами. И вообще, где это видано, чтобы папа вернулся с работы при копейке денег, кроме пятого и двадцатого числа, когда пропить целиком аванс или зарплату не по силам даже при брюхе Василия Алексеева?

В ответ на почти трезвое рассуждение пионер Печкин раскрыл рот шире входной двери, и весь двор с ходу узнал, как папаша прямо-таки толкает его на очередные уличные подвиги вместо тихо-мирно собирать марки.

Глава семьи тут же покрылся нервной испариной, но тем не менее достал из заначки девяносто две копейки, предназначенных на покупку двадцатиградусного красного «огнетушителя». При этом он честно предупредил сына — в текущем месяце Юре нечего рассчитывать на новые финансовые вливания. Его папа — настоящий советский человек, живущий от зарплаты до зарплаты, уже десять, лет не имеющий возможности справить себе новый костюм, чем он, несомненно, гордится. Пускай сынок махается марками и дурит на этом деле меньших себя, как делают поголовно все дети.

В ближайшем газетном киоске пионер Печкин прикупил набор марок с портретами мужика еще бородатее, чем товарищ Фидель Кастро, что, несомненно, указывало на ценность приобретения. Потом Юра заскочил на опорный пункт и показал участковому Василине, как он здорово увлекся филателией. Попутно пионер выяснил у участкового — на марках изображен писатель Толстой, и, хотя его борода длиннее, чем у подарка Василины, изображение товарища Кастро куда ценнее этого сочинителя.

Участковый увлекся работой до такой степени, что подсказал пионеру, как было бы здорово насобирать марку с портретом Карла Маркса и Фридриха Энгельса, которые редко швендяют по одиночке. Потому что они не просто волосатее всех на свете, но и наиболее ценные товарищи среди остальных марочных изображений без пяти звездочек. Если, конечно, не считать дедушку Ленина, который выше рангом остальных марок, нехай его бородка уступает по размерам растительности на рылах основоположников самой счастливой жизни на земле.

Пионер Печкин после такого объяснения врубился — у филателии свои законы, а значит, дедушка Ленин куда ценнее тех, чье учение он развил на радость всего прогрессивного человечества. Тогда впервые в жизни Юра понял, что на уроках в школе ему чего-то недоговаривают. И, быть может, училка не совсем права, когда пропагандировала стихи Пушкина «…вся сила карлы в бороде».

Тем не менее, Юра порадовал участкового, как он станет и дальше собирать портреты выдающихся гениев, на что Василина подсказал за бороды при мордах товарища Дзержинского, старосты Калинина, вспомнив про себя, как давным-давно выкинул из кабинета портрет абсолютно безмарочного; ненужного и лысого Хрущева.

Вернувшись домой, пионер с отвращением посмотрел на дневник и вместо делать уроки стал тщательно филателировать своей коллекцией, перекладывая марки местами.

Через полгода начальник райотдела похвалил на совещании участкового Василину, хорошо поставившего профилактическую работу среди населения при его подрастающем поколении. В качестве примера начальник приводил семью Печкиных. Ребенок явно тянет слететь со звания трудного подростка, и его папаша стал куда реже отрываться от производства по поводу больничных листов, вызванных асфальтовыми заболеваниями.

Слова насчет Печкина-старшего млеющий Василина принимал на свой счет без второго справедливого слова. Да, благодаря участковому Юра стал собирать марки с портретами выдающихся личностей, но уменьшить шмурдяковский рацион его папы было не по силам даже министру внутренних дел. Просто Юра насобачился умело выколачивать из папаши бабки на марки.

— Папочка, — ласково говорил пионер, — дай мне, пожалуйста, два рубля десять копеек. В магазин «Филателист» привезли негашеного Ленина синего цвета. У меня такого еще нет.

— Иди к черту, — отвечал ребенку не менее синий папа, — вместе со своим дедушкой. Присосались вы с ним ко мне на пару, скоро без штанов ходить буду…

— Ну и что? — спокойно рассуждал Юра. — Подумаешь, без штанов. Ты двадцать третьего февраля без трусов по двору бегал…

— Белобилетник хренов! — подключилась к разговору мадам Печкина. — По всем фронтам белобилетник, а все туда же, варнякал: армейско-мужской праздник…

— Ах, так! — вскипал папа, ощупывая глазами вокруг себя предметы домашнего обихода, годные для- воспитания семьи. — Сейчас я вам устрою!

— Кастрюля! — орала супруга, готовясь к предстоящей схватке. — Даром трусы снимал на морозе, мерин со стажем!

Юра храбро влетал между родителями, гася возможную войну на кухне.

— Папочка, значит тебе дедушка Ленин плохой? — пионер расширял глаза на родителя. — Он за тебя всю жизнь отдал, а ты жмотишься каких-то копеек. Как пятнадцать рубликов в родную хату, так всегда пожалуйста, а для самого человечного человека два рубля жилишь… А вот наш любимый пионерский герой по такому поводу не пожалел заложить своего папашу. Так что, может, мне повторить его подвиг, как учит нас, пионеров, комсомол и партия?

После подобного заявления папаше Печкину уже не хотелось ни опять выпить, ни снова подраться. Вот таким макаром под угрозой строительства коммунизма в условиях, откуда до ближайшего вытрезвителя только самолетом можно долететь, Юрик срезал дневную пайку бухала родителя на благо филателии. Дело дошло до того, что вытрезвитель сильно огорчился, потеряв постоянного клиента. Печкина-старшего перестали рассматривать как пациента до плана и даже подбирать в скотовозку, когда он мирно храпел на улице, подобно многочисленным быкам.

Пока папа Печкин тренировался пьянеть от уменьшенных доз, Юрик проходил курс обучения юного коллекционера у магазина «Филателист». Очень скоро пионер Печкин стал разбираться в ценности марок, даже если на них не было исключительно бородатых личностей. Кроме четырех великих революционеров, школьник начал коллекционировать изображения других выдающихся деятелей, пускай они были пониже рангом и даже не носили бороды на мордах, как сам товарищ Фидель Кастро с Острова так называемой Свободы.

— Дядя Василина, — радостно делился с участковым его подопечный пионер, — а я насобирал марки с изображением композитора Сибелиуса и космографа Мюнстера.

— А кто такой этот самый космограф? — небрежным тоном спрашивал Василина, с понтом догонял хоть что-то за композитора с явно иностранным именем.

— Выдающийся, ученый, изучает космическое пространство, открыл новую звезду Галактики, — отвечал своему наставнику почти что бывший трудный подросток, и душу участкового грело такое изменение поведения стопроцентного кандидата в контингент.

Участковый выкроил время и побывал в школе, где пионер Печкин организовал выставку Ленинианы к юбилею вождя мирового пролетариата. Василина убедился: на марках всех цветов радуги Ильич выглядит абсолютно одинаково, а по соседству с ним политически грамотно отсутствуют не то, что другие бородачи, но даже какой-то сомнительный композитор Сибелиус. И когда через несколько дней начальник райотдела с ласковой улыбкой попросил участкового задержаться после совещания, Василина понял: благодаря перевоспитавшемуся пионеру он набирает очки по службе.

Оставшись наедине с подчиненным, начальник похлопал по плечу Василину и задушевно спросил:

— Слушай, старлей, это ты надоумил трудного пацаненка марки собирать?

— Так точно, товарищ подполковник! — радостно гаркнул участковый.

Да, — стал задумчивым начальник, — а я думал — врет школяр… Значит ты… Ты, мудак, мать твою туда и сюда, а потом еще два раза об стол, ты, значит, надоумил? Да я тебя, пидара задутого, в порошок разотру, в народное хозяйство отправлю…

Старший лейтенант Василина боялся попасть в народное хозяйство еще больше, чем быть растертым в тот самый порошок. Он на всякий случай заорал: «Виноват!»- хотя не понимал, отчего так встревожился начальник райотдела.

— Конечно, виноват! — разорался чуть тише подполковник. — Эта малая паскуда так и написала в объяснении — ты надоумил. Хорошо, что ребята с Привоза сразу ко мне… Чего он там собирал, как ты присоветовал, чтоб тебя в зад по самые гланды засадили?!

— Портреты великих личностей, — испуганно выпалил Василина. — Товарища Дзержинского…

— Молчать! Я тебе дам Дзержинского, мать его… То есть твою! Кого еще собирал? Говори, сучий потрох, без погон оставлю!

— Композитора какого-то насобирал вместе с космонавтом, — припомнил изрядно вспотевший участковый.

— Композитора Сибелиуса?

— Так точно, товарищ подполковник!

Начальник райотдела тигром прыгнул к своему столу.

— Вот тебе композитор, а вот этот долбаный космополит Мюнстер, чтоб он подох вместе с тобой! — начальник райотдела тыкал в нос замершему по стойке «смирно» участковому стомарочные немецкие и финские банкноты. — Он их на Привозе, короед мелкий, придумал же… Короче, обменивал на интересующую его, как он, собака пионерская, пишет, «Лениниану» в сторублевках. Один до трех… В общем, старлей, это дело политическое! Одного паршивого композитора на трех товарищей Лениных, да за такое… Опять же валюта… За царскую пятерку можно и десятку впаять, а тут хоть не золото, но явная статья — «Нарушение валютных операций». Тут одними погонами и разорванной жопой ты не отделаешься — это я тебе гарантирую, иначе сам… Ладно, хорошо еще, что ребята сразу ко мне… Протокол изъяли, слава Богу, но кабак — за твой счет… Дай Бог, чтоб потом никто не вспомнил! Понял, мудозвон? Выговором отделаешься!

— Служу Советскому Союзу! — чуть ли не радостно выпалил старлей.

— Хорошо, что малый из себя бивня скорчил, — чуть успокоился подполковник. — Думаешь, при нем только один композитор был? Хрен тебе! Два! У него там вообще такой набор великих личностей. От австрийского стошиллингового лабуха Моцарта до французского художника Делакруа. Молчать! Я теперь не хуже твоею контингента в великих личностях понимаю — архитектор Борромини, поэт Фалсен, путешественник Марко Поло, писатель Гезелле, собаки такие… И все на сотках нарисованы!

— Ну и память у вас, товарищ полковник! — восхищенно выпалил Василина.

Начальник райотдела чуть было не продолжил драконить подчиненного, но смягчился, потому что тот безоговорочно соглашался выставлять кабак за свою паршивую службу и вдобавок назвал командира полковником.

— Я ж тебе говорю, этот малый далеко пойдет, — еще тише сказал начальник. — Написал в объяснении: папа послал его купить «крону» для приемника «Селга». А он по незнанию купил эти самые кроны… молодец, собака, так и написал «у неустановленного следствием лица»… норвежские и на всякий случай шведские, потому что не знал, какая из них подойдет к «Селге». А что касаемо всего остального — так он теперь не только марки, но и нуми… Короче, деньги собирает. Законом это не возбраняется, хотя все они под статьей ходят. В общем, сегодня вечером ребятам кабак выставляешь. И если я тебя еще раз возле этого пацана увижу — партбилетом не отделаешься! Иди в сраку, пока я добрый!

Когда старлей Василина вылетал из помещения райотдела почти с гагаринской скоростью, пионер Печкин сильно переживал что у него забрали коллекцию, и при этом ругал ментов такими словами, которых можно нахапаться в первом классе любой из начальных школ.

Под чутким руководством своих наставников из-под магазина «Филателия» Юрик проникся новыми идеями и решил, кроме марок, коллекционировать другие деньги. Капитал на очередное увлечение пионер Печкин стал сколачивать точно так, как абсолютно все его предшественники и последователи. Однако, в отличие от других нумизматов, тщеславный Юра решил: он внесет такую агромадную лепту в благородное дело коллекционирования, что люди навсегда запомнят его имя и, быть может, через сто лет какая-то пионерская дружина будет называться Печкинской.

Юрика таки да запомнили на всю оставшуюся жизнь лохи, посчитавшие своим долгом надурить маленького пацаненка среди Привоза. На этом базаре постоянно можно приобрести по дешевке вагон любой радости, которая, как правило заканчивалась большим мешком разочарований. Но ведь каждый лох уверен — кинуть могут кого хочешь, кроме него самого. А потому, завидев в руках пионера что-то сильно непохожее на наши деньги, фраера слетались до купюр еще быстрее, чем мухи на другое говно.

А чего взять с ребенка, если в средней школе ему каждый день талдычут за справедливость? Он прикинул это понятие до собственного увлечения и задал себе беспроигрышные вопросы, на которые сам и ответил, как того требует учителя, гундя за творческие подходы до дела.

Пионер Печкин безо всяких понтов уже до того наблатыкался в нумизматике, что сделал интересный вывод: разве справедливо, когда среди денег любой страны имеется купюра-сотка, а Великобритания никак не решится ввести ее в обиход?

Потому Юрик, не дожидаясь путных решений английского банка, спокойно взял купюру с изображением королевы Виктории, перевернул ее другой стороной, где нарисован Ньютон с книжкой в руках, и сделал логический вывод. Нехай книжка, которую сжимал ихний Исаак вряд ли называлась «Тимур и его команда», Печкин все равно умело присобачил к цифре один пару нулей и остался жутко собой доволен. Так разве эта радость — основное в нумизматике? Вовсе нет. Самое главное, что художественной работой остался доволен тот лох, который прикупил у пионера Юрика сто фунтов стерлингов в донельзя конспиративной обстановке. И, между прочим, британское казначейство не подняло никакого лая по поводу печкинского изобретения, направленного, несомненно, на укрепление ихнего фунта среди мирового рынка по имени Привоз.

В том, что на Привозе появились купюры, за пользу которых англичане вряд ли бы догадались без помощи пионера Печкина, нет ничего удивительного. Во всяком случае старожилы утверждают: джинсы здесь торговали задолго до того, как старик Ливайс ожесточенно хлопнул себя кулаком по лбу и схватился за лекало. Однако менты заловили юного собирателя вовсе не потому, как он торговал излишками из своего обменного нумизматического фонда, а совсем по другому поводу.

Нет, Юрик не был жадным и хорошо усвоил с детства золотого одесского правила: не жри в одиночку — быстро подавишься. Когда зрелый пионер в виде благодарности подарил дяде милиционеру одну купюру, стоившую больших советских денег, тот с ходу убедился — на ней нет наклеенных нулей.

Пионер Печкин поведал менту, смотрящему сквозь служебные пальцы на его увлечение, что это особо дорогая деньга — сто аргентинских австралов. Они, согласно каталогу на папиросной бумаге, стоят двух других денег с самым тайно любимым одесситами портретом. Тем самым, рядом с которым, только ша, не проканывает даже сторублевый вождь Ленин, обеспеченный, согласно надписи на купюре, всеми бриллиантовыми активами Страны Советов вместе с ее железными дорогами. В общем, сто аргентинских австралов — можно спокойно менять на, минимум, два портрета Франклина и по-быстрому ховать их в нычке основных фондов личной коллекции.

Буквально через пару дней менту приспичило расстаться с такой ценной купюрой. Может, ему до стакана семечек не хватало или воды газированной захотелось и при этом почему-то заплатить, кто сейчас помнит. Короче, гнусные привозные спекулянты нумизматикой оборзели до того, что не захотели менять паршивые доллары на такие хорошие австралы. Хотя Юра Печкин ни разу не обманул дядю милиционера, он отчего-то взъелся на мальчика. А чем ему ребенок виноват, если эти австралы таки да редкие деньги, тем более, что они давным-давно вышли из денежного оборота в далекой Аргентине, нехай при жизни считались такой же надежной валютой, как наш советский рубль.

Короче говоря, после всего мент сделал вид, что в упор не узнает юного нумизмата Печкина, а его кореша при погонах стали устраивать две большие разницы между их Привозом и пионерским увлечением. Кроме того, судьба пионера стала грозным предупреждением ломщикам, кукольникам и прочим труженикам, таскавшимся на Привоз с таким воодушевлением, какое бывало только на плакатных мордах передовиков пятилетки.

Таким образом пионер Печкин получил самый важный жизненный урок: жульничают все, а отвечают нерасторопные единицы. И с тех самых пор, как участковый Василина стал обходить дом Печкина десятой дорогой. Юра же сумел доказать — он наблатыкался делать правильные выводы даже из того, чему учат в школе.

Глава вторая

Одним погожим днем, когда оправившиеся от зимы птички начали регулярно радоваться на головы прохожих, в вестибюль гостиницы «Планета» четким строевым шагом вошел молодой человек. От него во все стороны веяло уверенностью в себе, причем до такой степени, что администратор, до которой подгреб незнакомец, сразу усекла необыкновенную ауру, окутывающую сотрудников чересчур коммерческих структур или госбезопасности.

— Какой номер занимает генерал Варламов? — небрежно спросил молодой человек, и администратор мгновенно поняла — коммерческими структурами тут и не пахнет.

— Генерал уехал сегодня утром, — лаконично ответила работница гостиницы.

В ответ на такое признание правильные черты лица молодого человека исказились до степени предсмертной гримасы. Администратор даже испугалась, как бы он не покончил с собой в ее присутствии из табельного оружия.

Однако молодой человек сумел внешне успокоиться, хотя, на всякий случай, попросил водички, а потом, разомлев от такого повышенного внимания, поведал администратору, что привез для резкого омоложения генеральской жены лекарственные растения, выращенные в засекреченном ялтинском питомнике. И теперь супруга генерала Варламова будет похожа на саму себя, а вовсе не на призершу конкурса «Мисс Вселенная», каковой, несомненно бы, стала, если б сожрала хотя бы один пакетик, донельзя способствующий волшебным перевоплощениям флоры в фауну.

Через полчаса молодой человек тем же четким строевым шагом вышел на улицу, а женский персонал «Планеты» торчал по поводу кстати свалившего генерала и от привалившего счастья еще сильнее, чем на секс-символе эпохи, именуемого долларом.

Иди знай, каким бы стало настроение дамочек, когда б они узнали: купленные у добросердечного молодого человека лекарственные препараты — мелко нарубленное таки да растение, именуемое в народе будяком. Между прочим, может, этот самый будяк тоже имеет целебных качеств, потому что ни одна из дамочек, зажевав такого счастья, не попала до реанимации по поводу внезапного косоглазия, полученного после тщательного изучения собственного изображения в зеркале.

И даже администраторша, прикупившая как первооткрывательница целых три пакета волшебного зелья ялтинского клада из секретного питомника, убедилась: ее лицо имеет измениться в лучшую сторону, если смотреться в любое из зеркал «комнаты смеха». Сама виновата, сделала неправильный вывод. Потому как молодой человек, несмотря на четкий строевой шаг и выправку, подлежал вовсе не к военной категории, а именно до коммерческих структур. Чем сегодня торгуют многие из этих самых структур, все прекрасно догоняют, хотя в многочисленных рекламах любое дерьмо именуется райским наслаждением последнего вопля моды.

Молодой человек самостоятельно представлял из себя разнообразные коммерческие структуры, потому что у него имелась такая жменя печатей и бланков, какая не снилась любой директорше полиграфпредприятия в качестве выполнения месячных заказов. До чести молодого человека, он занижался не только коммерческой, но и производственной деятельностью, став посыльным генерала Варламова вовсе не от хороший жизни, а по поводу изменения общественных приоритетов. Вместо того, чтобы раз и навсегда добороться с алкоголизмом, страна стала устраивать из себя пятнадцать самостоятельных государств. Хотя до сих пор еще ни один академик психиатрии не сообразил: как это можно сделать много независимых жилплощадей в запущенной до упора коммунальной квартире?

До недавнего времени молодой человек по кличке Перпетуум-Мобиле был владельцем завода шампанских вин, однако это успешно действующее в рыночных условиях предприятие разорилось из-за пристрастия главного технолога завода к выпивке. Главный технолог вовсе не воровал с завода готовую продукцию, чтобы потом продавать это шампанское, а деньги, как водится, пропивать. Но тем не менее из-за него предприятие пошло таким синим пламенем, что Перпетуум-Мобиле еле успел взять ноги в руки.

А ведь как все здорово начиналось — без акционирования, приватизации и прочих дешевых мансов с собраниями трудовых коллективов. Перпетуум-Мобиле предстал в виде избавления от картотеки перед директором типографии города Новохалабудовка и щедро оплатил заказ крупной партии этикеток со старорежимным названием «Советское шампанское». После чего рванул в не менее известный, чем Новохалабудовка, город Мелиоративный. Пятнадцати-тысячное население Мелиоративного существовало вовсе не по поводу названия населенного пункта, а местного винного завода.

Завод выпускал такую продукцию, которая могла бы устроить КГБ во времена холодных войн. Если бы этот шмурдяк запузырить в какую-то Италию под видом марочного вина, наши спецслужбы могли бы смело экономить на содержании легальных шпионов и прочих «Красных бригад». Тем не менее Перпетуум-Мобиле выступил защитником интересов отечественного производителя и сделал огромную стопроцентную предоплату за продукцию под названием «Бичеславское игристое», хотя таким вином стоит поить исключительно приговоренных к высшей мере наказания.

Через несколько дней Перпетуум-Мобиле порадовал своим респектабельным видом председателя колхоза «Светлый путь» и даже в какой-то степени помог коллективному хозяйству выплатить аванс своим труженикам за декабрь прошлого года. Председатель колхоза сделал вывод: в том, что многие коровы в «Светлом пути» подохли быстрее осенних мух, есть хоть какая-то польза. Во-первых, кормов все равно бы не хватило, а во-вторых, один из коровников арендовал бизнесмен приятной наружности. И теперь пустующее помещение стало давать колхозу больше доходов, чем коровы, которые прежде жили в нем и производили куда выше органических удобрений, чем тех надоев.

Оставшихся в живых рогатых производителей уплотнили в соседнем коровнике и стали именовать элитным стадом племенного скота. Несмотря на такое соседство, Перпетуум-Мобиле устроил завод в двух шагах, пригласив на должность главного технолога жителя того самого Мелиоративного, где приобрел крупную партию шмурдяка. В этом-то и заключалась ошибка бизнесмена.

Если бы он назначил на такую ответственную должность кого-то из местных, завод до сих пор пахал бы на радость потребителей и оптовиков, а сам Перпетуум-Мобиле не бегал по гостинице за генералом Варламовым с теми будяками, что в изобилии растут на полях осиротевшего от него колхоза.

Между прочим, главный технолог выполнял самую ответственную работу по производству шампанскою в почти экстремальных условиях: он клеил этикетки, изготовленные в Новохалабудовке на бутылки из родною Мелиоративного даже тоща, когда ему чересчур хотелось выпить. Однако, несмотря на острое желание, главный технолог прекрасно знал: если нажраться дуста, так это будет куда безопаснее, чем глотнуть вина, созданного на малой родине.

И вот однажды, когда оптовики загрузили фуры продукцией завода Перпетуум-Мобиле, главный технолог так самоотверженно приступил к работе, что ближе к рассвету ни о чем, кроме выпить, уже не мог мечтать. В конце концов специалист уболтал сам себя даже на молоко, которое имеют при себе животные, мычащие неподалеку от основного места работы. Главный технолог выкарячился до коровника и очень скоро убедился за правильность утверждения — кто ищет; тот всегда найдет. Потому что в помещении, отделенном от коров фанерной перегородкой, он надыбал пробирки с самым настоящим спиртом.

Специалист по производству шампанского тут же забыл за целебные свойства пускай колхозного, но все-таки молока, и стал доказывать, что из пробирок можно нажраться до стадии посинения не хуже, чем при помощи стакана.

Когда ранним утром колхозницы, разбуженные голодными воплями недоеного элитного стада, приперлись до коровника, они увидели первое прибавление среди племенного поголовья за последний год. Главный технолог завода шампанских вин спал с видом до конца исполненного долга среди опустошенных разнокалиберных пробирок. Доярки тут же подняли сильный базар, но их крики технолога не разбудили. Зато на вопли тружениц прирысачил заспанный председатель, решивший, что в коровнике снова происходит революция местного пошиба с целью получения заработной платы под угрозой сорвать собрание правления на охоте.

Председатель убедился собственными шнифтами на перекошенной морде: главный технолог его арендатора нанес колхозу «Светлый путь» ущерб еще страшнее, чем поголовные выборы в Советы. Оттого чтовместе со спиртом он сожрал содержимое пробирок, где хранилось будущее процветание колхоза. А именно — тот самый материал, с помощью которого коровы пополняют племенное стадо без предварительных пылких взглядов в сторону колхозных бугаев с рогами впереди хвостов.

Перпетуум-Мобиле еле успел смыться от предложенных штрафных санкций, бросив на произвол судьбы завод в коровнике вместе с главным технологом. Между нами говоря, бизнесмен никогда не был против телок на двух ногах, но коровы его не устраивали даже в людском обличье. В результате технологической ошибки «Светлый путь» понес материальный ущерб, который не был загашен даже семьюдесятью двумя бутылками шмурдяка, найденными в соседнем коровнике.

Благодаря качеству элитного рациона в колхозе уже не осталось ни одного бугая, способного до возвышенных чувств к прекрасной половине крупного рогатого скота. А потому было решено удерживать уже бывшего главного технолога за счет колхозного кошта на почти коровьем пайке до тех самых пор, пока вылаканный им препарат не даст желаемого результата.

Другой дороги к процветанию у колхоза просто не было. И если семенной фонд не даст хоть какого-то результата, так «Светлый путь» уверенно можно переименовать, как того требует обстоятельства нового времени. Вон, в соседнем районе колхоз «Дзержинский» переименовали в «Петлюру», так, быть может, и вправду пора проявлять патриотичность? Был какой-то непонятно куца «Светлый путь», зато теперь, если технолог не принесет приплод, колхозу больше подойдет название «На тот свет». Тем более, что после того, как «Дзержинский» стал «Петлюрой», ихние удои почему-то вовсе не увеличились.

Перпетуум-Мобиле так и не узнал — забеременел его бывший главный технолог или нет, потому как у бизнесмена были совсем другие творческие планы, чем разведение элитных стад нестандартными методами.

Вскоре после того, как работницы гостиницы «Планета» окончательно убедились: от употребления засекреченных будяков омоложения ни на цент не прибавляется, молодой человек с явно воинственной статью зашел в магазин «Алмаз». Город, в котором стоял этот фирменный магазин ювелирных изделий, находился куда севернее Одессы, западнее Новохалабудовки, южнее Козлосранска и какое-то время считался чуть ли не столицей окраины Австро-Венгерской империи.

Молодой человек направился прямиком до кабинета директора, что мгновенно вызвало до него такое уважение со стороны продавцов, за которое не могли мечтать другие клиенты «Алмаза».

— Старший инспектор областного управления пожарной охраны капитан Сметанюк, — представился Перпетуум-Мобиле, протягивая директору собственноручно изготовленное служебное удостоверение.

Директор, бросив быстрый и не пламенный взгляд на пожарное удостоверение, стал лихорадочно соображать, почему до него приперся представитель управления, которое в этом месяце уже получило свою честную пайку ровно за день между оброком телефонной станции и ментам. Может, этим визитом пожарники стали намекать на таинственные инфляционные процессы при возрастающих потребностях общества, потел в догадках директор, внешне изображая сплошное удовольствие от визита борца с неположенными электрообогревателями в служебных помещениях.

— Тут такое дело, — Перпетуум-Мобиле раскрыл рот после того, как директор явно занервничал. — У нашего управления юбилей. Ровно триста лет создания пожарной охраны.

Директор уже был согласен немножко расстегнуться под такое событие, когда капитан Сметанюк делал коммюнике, от которого у руководителя «Алмаза» настроение подскочило куда выше кровяного давления.

— Мне поручено приобрести немного изделий для поощрения наиболее выдающихся бойцов с огневой стихией, — окончательно раскалывался пожарный, и директор улыбался, сверкая вставными зубами на всю катушку.

Ему таки да было отчего лыбиться. Одно дело взнестись наличманом из своих кровных, совсем другое — продать кило золота из государственного майна. Капитан Сметанюк, оставив директору доверенность и платежное поручение банка, отоварился на пару штук зелени к радости работников алмазной торговли. Напоследок пожарный отметил, что мы живем в тяжелое донельзя время, когда шиковать особо не приходится, а потому подарки такие скромные, и заспешил на церемонию вручения наград лучшим из лучших огнеборцам.

Несмотря на спешку, по дороге до этого мероприятия Перпетуум-Мобиле успел кинуть магазин «Кодак», акционерное общество «Онко» и научно-производственную фирму «Такмер», размахивая служебным удостоверением и доверенностями с платежными поручениями банка.

Отоварившись до такой степени, что пришлось срочно нанять машину, капитан Сметанюк отчего-то поехал совсем мимо пожарного управления и спустя два часа профессионально устроил прямо-таки настоящий костер, спалив в нем остатки доверенностей и служебное удостоверение со своей фотографией.

Через несколько дней директор магазина «Алмаз» прирысачил до банка и стал возбуждать всех допросом: до каких пор эти деятели будут прокручивать его бабки, когда они обязаны лететь на счет фирмы в пожарном порядке? В ответ на такое наглое заявление, банк сказал, чтобы клиент закрыл на себе рот и перестал размахивать фальшью.

Директор устроил своей морде цвет огнетушителя и ускакал к ментам с такой скоростью, словно капитан Сметанюк раздул огонь в его заднице. На следующий день менты едва успевали задавать вопросы в магазине «Кодак» и прочих акционерно-производственных фирмах, которые даже не подозревали, что пожарной охране вовсе не триста лет. Зато после ментовского коммюнике фирмы врубились — их бабки сгорели куда надежнее, чем при любом пожаре.

Пускай менты понимали, что они скорее найдут пульс на раздетом в «Такмере» манекене, чем того, кто устроил почти такой же вид всей фирме, они ринулись искать таинственного капитана Сметанюка.

В это время Перпетуум-Мобиле, разодетый в шикарный костюм, снятый с того самого манекена, ни разу не боялся, как его кто-то опознает вместе с шикарной карденовской шмоткой, между нами говоря, пошитой на Среднефонтанской улице. Он торчал за самой настоящей границей и не сильно переживал, как Украина в пожарном порядке обратится до Белоруссии через Интерпол по его душу.

Перпетуум-Мобиле просто не имел времени для этих переживаний. Едва успев поселиться в Баранинах, он тут же устремился доказывать: некоторые жители города соответствуют названию этого населенного пункта.

Молодой человек приятной наружности не рискнул прикрепить до карденовского пиджака капитанские погоны, а также действовать по старой схеме. Перпетуум-Мобиле, несмотря на возраст, давно понял: если постоянно менять методы работы, так имеешь большие шансы встретить старость вовсе не там, где бы ему явно стоило.

Перпетуум-Мобиле потратил целый вечер, чтобы вшендрячиться в подходящую девушку и тут же доказать эту любовь делом по месту прописки избранницы сердца и прочих органов. Еще день был затратен на то, чтобы девушка не представляла себе дальнейшей жизни без пылких объятий таки да Перпетуума и до этого дела очень даже Мобиле. В перерывах между дарением любимой золотых колец заграничного производства и испытанием на повышенную прочность дивана «лягушки» бывший пожарный только успевал подчеркивать объявления в местной прессе.

Девушка до того влюбилась в иностранца, что безоговорочно согласилась выполнять все его желания не только на чересчур расшатавшемся диване. По этому поводу Перпетуум-Мобиле одновременно назначил себя директором ООО «Каспер» и хозяином фирмы «Аллегро», оформив все необходимые документы при нужных печатях вперемешку с платежными поручениями. А спустя пару минут по-быстрому организовал сам себе банк в столице независимой Белоруссии.

В «Барантрансе» разодетого от Кардена бизнесмена восприняли как явный фактор увеличения грузоперевозок. Перпетуум очень мобильно нанял три фуры и погнал их к комбинату пищевых продуктов с документами, выглядевшими надежнее самых настоящих. Зайдя в контору, Перпетуум-Мобиле стал размахивать платежными поручениями в разные стороны сильнее вентилятора, несмотря на относительную прохладу за окном.

На комбинате работали далеко не шланги, которые были готовы отгружать продукцию без предоплаты, а потому Перпетууму популярно объяснили: пока деньги ООО «Каспер» не лягут на их счет, он может рассчитывать только на стакан семечек, продающийся за воротами предприятия. В ответ на такое деловое замечание Мобиле тут же предъявил бумагу при банковской печати, где значилось — он уже оплатил продукцию. Вдобавок под воротами стоят нанятые фуры, которые вместо того, чтобы вертеть колесами по трассе, элементарно пожирают будущий доход фирмы. А как банкиры умеют крутить чужие деньги лишний раз говорить не стоит.

Комбинат, идя навстречу жирному клиенту, глянул в документы при печатях и набрал номер телефона, оттиснутый компьютерным способом на бланке.

— Ода-банк слушает, — раздался в ответ приятный голос. — Фирма «Каспер»? Сейчас… Да, ваш расчетный счет номер этот? Значит, вам действительно перечислено денег в аккурат на три фуры товара.

В тот же день Перпетуум-Мобиле быстро разбартеровал отпущенные продукты на крутой джип с хромированными наворотами и помчался на нем к своей любимой Оде. Как следует набраться сил перед очередным трудовым подвигом девушка ему не позволила. Тем не менее на следующий день исхудавший от заграничного бизнеса отставной пожарный сумел продолжить прорыв местных предприятий до вершин мирового рынка. Пользуясь своим неотразимым обаянием и золотым запасом, хозяин фирмы «Аллегро» продолжил заниматься бартерными сделками, явно направленными на укрепление ихнего «зайца» среди набивших оскомину планете долларов и марок.

Комбинат хлебопродуктов отпустил местной птицефабрике комбикорм, а в свою очередь, птицефабрика с ходу загрузила фуры уже постоянного клиента «Барантраса» яичным порошком. Потому что за пару часов до этого события Перпетуум-Мобиле предъявил товаро-транспортную накладную, заверенную таможенными печатями. В этой бумаженции было четко сказано — в адрес баранской птицефабрики уже на всех парах летят из-за границы вагоны, набитые рыбной мукой.

Если бы птицефабрика рассчитывала только на услуги Перпетуум-Мобиле, их куры стали бы при жизни еще страшнее, чем в замороженном виде на прилавках. Но Перпетуум-Мобиле относился до животных прямо таки да, с понтом до родных меньших братьев, а потому с ходу угнал этот самый порошок в местное зверохозяйство, чтобы подхарчить норок и чернобурок, пока еще таскающих свои валютные шкуры поверх скелетов.

Фирма «Аллегро» по-быстрому совершила бартерную сделку, доплатив звероферме своими замечательными платежными поручениями, чтобы общая сумма мягкого золота, погруженного в джип с хромированными наворотами, затянула ровно на триста тысяч баксов.

Через пару недель после начала производственно-коммерческой деятельности Перпетуум-Мобиле в Баранинах случился страшный шухер. В результате кипучей следственной работы было выяснено: девушка Ода имеет до банка, названного в ее честь, косвенное отношение, а в Петербурге есть какие хочешь фирмы, кроме «Аллегро». Бывшая горячо любимая Перпетуум-Мобиле поведала ментам, что ее суженый отбыл на заседание Совета директоров в Баден-Баден, откуда заскочит на пару дней до Сейшельских островов, потом решит пару срочных дел в Париже и тут же назад в Бараничи.

В отличие от невесты бывшего капитана Сметанюка, менты догадывались, что Ода скорее дождется инфаркта от предъявленного обвинения, чем своего щедрого возлюбленного, но на всякий пожарный случай устроили на ее хате засаду. В этой засаде они могли результативно сидеть до самой отставки, оттого как Перпетуум-Мобиле активно восстанавливал пошатнувшееся среди бизнеса здоровье вовсе не на задрипанной Ривьере, а куда ближе до хорошо поставленных им на уши Бараничей, строя грандиозные творческие планы.

Многие отечественные и заграничные предприятия даже не понимали, от чего избавил их высокий, атлетически сложенный мужчина, присевший за столик кабака «Южная Пальмира», где гулеванил Перпетуум-Мобиле.

Именно он перечеркнул все планы молодого человека приятной наружности, передав ему привет от дяди, который срочно пригласил Перпетуум-Мобиле на свой юбилей.

Глава третья

Оставив за спиной шикарно ухоженный парк, адвокат Алекс Гринберг вылез из машины у роскошного особняка и сделал ручкой распахнувшему дверь начальнику охраны. Алекс прошел через зимний сад и с кислой миной под глазами стал поднимать свою тяжелую задницу по мраморной лестнице, покрытой таким дорогим ковром, какого не было даже в доме его папаши.

Из комнаты, в которую постучал Гринберг, так и не восстановивший дыхание после лестничного марша, раздавалась музыка. Не дождавшись приглашения, охранник потянул ручку на себя, и взмокший адвокат вкатился прямо на звуки Шопена.

В роскошно обставленном помещении сидел, по всему видать, уставший человек с сигарой в зубах, в расшитом золотом халате и спокойно слушал выступление известного германского струнного квартета «Гварнери», затянутого во фраки и бабочки. При виде Алекса человек встрепенулся и, отбросив сигару в громадную пепельницу, скомандовал музыкантам сделать маленький тайм-аут.

— Кого я вижу, — осклабился хозяин апартамента, — лично мистер Гринберг приперся? Слушай, адвокат, я сейчас плачу тебе пятьдесят долларов в минуту круглые сутки подряд. Даже если ты застреваешь в сортире, так этот процесс происходит за мои бабки. И вообще, посмотри на себя в зеркало, до чего ты разожрался при такой замечательной жизни. Ряха скоро треснет. Я тебе, кроме семьдесят две тысячи в сутки, таки хочу немножко доплатить. Сашка, меня уже подмывает купить тебе тачку, чтобы ты возил свое пузо прямо в ней впереди себя.

Вместо ответа господин Гринберг сел в жалобно скрипнувшее под ним кресло и стал активно вытирать пот, проступивший на лице, багровее дешевого кирпича.

— Ладно, отдышись, а то лопнешь, — примирительно сказал человек в халате и обратился к музыкантам:

— Мальчики, считайте, что вы меня уже набаловали до самых корней в зубах, где застрял этот похоронный марш. А теперь, пока мой доктор прийдет до себя, задавайте чего-то красивого. Для души и сердца.

Престижный немецкий ансамбль немного посовещался, и в комнате зазвучала классика, рядом с которой тому Шопену нечего было делать. Вдобавок один из музыкантов, забив болт на свою деревянную виолончель, стал напевать, вызвав у человека в халате такой неподдельный восторг, какого вряд ли добился бы некий Гварнери при Моцарте.

— Во, — заорал человек в халате, — прямо-таки в дугу сделали. Клею, ребята! Слушаешь, Сашка, золотая ты моя пятерка, как народ считает? И правильно! Хрен меня этой статьей достанут; суки, вместе с ихним «Русским словом», даю ответ! Спасибо, ребята, хоть настроение вздыбили. А теперь прогуляйтесь до этого траханого зимнего сада, я вас потом кликну, их майне дайне муттер!

Когда квартет Гварнери закрыл за собой дверь, Гринберг сделал на жирной морде голодный вид и вытащил из бокового кармана какую-то бумагу.

— Таран, — обратился он безо всякого почтения до своего клиента, — что ты вытворяешь? Тебе сейчас надо сидеть тише мыши, а ты доводишь прокурора до полного выпада в осадок. Ты что ему понаписывал?

— А что такое? Вполне имею прав кинуть телегу держиморде в калоотстойник, — с достоинством ответил Таран.

— Вот! — поднял палец, больше смахивающий на сосиску, адвокат. — В этом ты весь. Думаешь, у прокурора больше нет дел, чем собирать по твоему поводу столько народа? Это был целый конгресс самых знаменитых ученых-лингвистов, но ни один из них, кроме слова «Мюллер», ничего не понял. Ты чего устраиваешь людям вырванные годы по поводу профессиональной непригодности? Даже два академика-литературоведа, и те спасовали.

— Слушай, Сашка, я торчу внакладку, но имею гражданских прав говорить на своем родном языке…

— Кончай со своим языком, — взмахнул рукой господин Гринберг. — Америку ты им уже достал, теперь за Германию принялся. Тебе мало, что по твоему поводу там тоже чуть ли не Конгресс заседал. Ты бы хоть со мной посоветовался, а так… Написал жалобу в ООН, что являешься полномочным представителем племени делаваров^[3] и американское правительство нарушает права коренного населения. Потому инкриминируемые тебе действия были направлены, чтобы привлечь внимание к нарушениям прав человека в Америке. Значит, пора на твоей родине возрождать делаварский язык?

— Тебе этого не понять! — ожесточенно заметил Таран. — Ты гражданин Германии. Но то, что творится у нас в Америке — уму непостижимо. Ты прикинь, прошло двести лет, как мы сбросили ярмо английских колонизаторов. Ну и что изменилось? Ни хрена! До сих пор вся страна англизирована. Население бакланит на языке оккупантов. И пока в нас, американцах, не пробудить национального самосознания, движений до лучшей жизни не будет. Нам прямо-таки надо всем миром возрождать прекрасный язык племени делаваров и прочих томагавков.

— Да, я посоветовал тебе тянуть время, — спокойно заметил адвокат, — но не таким же образом. Ты этим языком довел их до ручки. Теперь принялся за немцев. Это же нужно до такого допетрить! Тьфу, я, уже подобно тебе, начинаю высказываться. Короче, Таран, прекрати доводить прокурора. Твою жалобу переводили бы еще три месяца, если бы не я. Ты хоть помнишь, о чем писал?

— В общих чертах, — небрежно бросил Таран. — Много времени прошло.

— На, вспомни, — адвокат протянул клиенту ксерокопию его послания прокурору города Вейтерштадт.

Таран прикурил сигару и пробежался глазами по собственному творчеству.

Граждан прокурор!

Как я есть джан, парящийся по нахалке в сучьей будке, ваблю до ваших соплей за нарушение прав менов у крематории Вейтерштадт. Хозяин кичи лакидрош Мюллер беспредельничает до упора, парафинит звание нинко. Меня каждый день пичкают какой-то гермалой и компотом, аж виноград разыгрался. Без понтов хотят залабать мне Шопена! Чтобы не сидеть на подсосе, я перекинул семьдесят тонн вашей марочной капусты за хороший стол с бациллой, но из меня устроили надутого фофана, а мои права человека всю дорогу под зонтиком.

Вместо гомыры — муцифали, белого медведя, мне таскают диетфуфло, силос, подводную лодку и вашу устрицу пустыни. И это за мои бабки! Такую меню хуже цикория не станет штефкать последний политрук. А катюха и другая литература вместе с трактором вообще не выдается. Я прямо-таки хаеваю, что не могу сесть на спину без снотворного косячка и имею шанс зажмуриться от скомли.

Что за порядки в вашей именно Фэ, а потом уже РэГэ? За свои бабки мне не дают ни сигареты «Портрет участкового», ни коньяк «Две косточки», до которых я имею таску.

И вы еще имеете хаблость называться свободной страной? Империя зла за железным занавесом — вот кто вы есть против моего бывшего родного Советского Союза. Когда я мотал срок на родине, в Претории меня так не трюмили, как здесь, нехай я чалился как революционер после гестаповского цементирования. Потому при вашем немецком фашизме рассматриваю на себя политическим узником совести.

Вообще ваш китт Вейтерштадт ни разу не похож на другой, остро нужный почти свободной личности.^[4] Я еще не полировал дерево перед плинтованием, а ко мне уже зэковское отношение. Ваши сучьи порядки доведут меня до манипуляций. Я пока почти свободный гражданин, уже согласный на любую вахлачку. Вот до чего меня довел ваш косящий на вольтанутого Мюллер. Потому вместо давать ливер за изенбровой биксой, ставить пистон шедевральной чуве, прямо-таки шпилю декофт через балдометр. Я же требовал не дефицит, промокашку или прыщавую шмакодявку, а широкоформатную буферную шмару. Но вместо этого херр на полшестого Мюллер достает ковыряловкой и щерится над правами человека, задиктованными ООН и природой.

Кроме всего этого беспредела, мордомаз — хреновый, королева — черная, а я привык до белой и, как есть мен нашпигованный, желаю пьендрос у кошаре, где безвинно карачусь за идею. Когда не сделаете соблюдений моих прав человека, я окунусь в озеро прямо в окопе, за что мой доктор настучит в пустолайки. Тогда вам станет лапса и должностной кадухис вместе с мухоедом Мюллером.

— Ну и что? — спросил Таран у адвоката.

— Как что? Разве прокурор имеет возможность удовлетворить все твои желания? Возьмем всего один пример. Ты пишешь, что хочешь сигареты «Друг». Их уже давно не выпускают на территории бывшего Союза… Где тебе их немцы возьмут? Да, в отличие от других заключенных, ты перевел семьдесят тысяч за индивидуальную кухню. Но разве за эти деньги ты вправе требовать начать производство твоих любимых сигарет? Никакая местная санэпидстанция не позволит этого «Друга» с собачьей мордой… Короче, Таран, ты сейчас сидишь в следственном изоляторе федеральной земли Гессен, а не в борделе у Привоза. Так…

— Так ты же сам сказал, чтобы я тянул резину, — возбудился Таран. — И они таки нарушают права человека. Во-первых, до сих пор не прислали телку, а во-вторых…

Слушай, Сашка, мне вчера звонил Вовка с Ривьеры. Ему еще три года мотать. Так он, между прочим, не в предвариловке как я, а в ихней зоне парится. Там у них в тюряге на обед семь сортов мяса, а мне всего четыре подсовывают. Так Вовка — явный зэк, а я пока свободный граждан. Как тогда будут щериться в зоне, если в предвариловке всего четыре сорта мяса… Да, так вот, несмотря на эти издевательства, я, как мог, помогал тебе. Даже говорю по-фраерски, без заметных акцентов. И чем ты недоволен? Мало у них ушло времени, чтобы мою телегу прочесть?

— Прокурор от него чуть ли не облысел. Вместе с академиками.

— Мне бы их заботы. Скажи, тут зэкам устраивают стрижку под ноль?

— При их желании. Короче, Таран, слушай меня внимательно. Пока ничего-нельзя сделать. Я выяснил, через неделю-другую тебя передадут фэбээровцам. Шапиро чересчур открыл жалюзи, и ему гарантировали программу защиты свидетелей. В общем…

— В общем и целом, я этого Шапиру…

— Тише, Таран, — адвокат многозначительно кивнул головой в сторону. — Лучше гони порожняк.

— Ссученный ботало Шапиро,^[5] а не ты, нарвется до комплиментов, только мне надо краем пройти. Но когда я Потяну веревку…

— За это пока нет базара, — перебил клиента адвокат, — тебя можно гайкнуть до грызни…

— Качум верзо! Нехай я, князь, заделаюсь орлом, — на всякий случай не поверил Гринбергу Таран, — но сведу кены с этим рвущим очко неуловимым мстителем Шапиро, пускай его ныкают хоть в лыве. Балериной чину потараню, на луну отправлю, движок заглушу падле, в сберкассе с нее дельфина устрою…

— Вяжи бульдить и борматься!

— Ты поехал? — не прислушался к совету адвоката клиент — Я эту сукадлу буду строчить в Роттердам с заходом в Попенгаген, а потом повешу ей галстук и псам скормлю. Хрен он поимеет счастье попасть в дуборезку перед уборкой… Короче, я прямо на этих шхерах шерудил рогами. Какие-то ялыманы имели шибарту чухануть нас гецом и устроить мне вилы в бок. Теперь я их заимею, пускай хвостом не накроюсь, но фидуцию исполню. Им выключенный счетчик раем прокатает! Мы имеем дать оборотку, спочкать и умыть этих махновцев, посадить их на сквозняк, облакшать по любому прайсу, взять на доктора за их помпу с помпадуром и зафаршмачить на всю катушку! Вывернусь до упора, но вспотею их, отбараю гнид на всю катушку. Наведи коны с… Врубился? А их бондаря, ртом божусь, подливу не гоню, запузырю дирижером оркестра Дворца бракосочетания. В общем, сделай шутвис и кинь мне маяк… Да, выскочишь из мышеловки, брякни чесотке… Ладно, скажи музыкантам пусть зайдут назад.

— Понял, — спокойно ответил господин Гринберг, — но у меня есть еще один вопрос. Он возник при покупке заказанного тобой особняка. Мы немного опоздали. Вышел новый закон, согласно которому прежде, чем получить право на покупку недвижимости, необходимо приобрести ценных бумаг английских фирм на сумму не менее, чем семьсот пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. И право на проживание в Англии будет обусловлено сохранением твоих инвестиций на данном уровне.

— Черт с ними, — согласился мистер Таран, — я уже инвестировал столько экономик — и мексиканскую, и родную американскую, но особенно — украинскую… Блядь! Они кинули меня на четыре лимона… И обосрали на весь мир…

— Опять за рыбу гроши… — пробормотал господин Гринберг, с трудом отрывая жирный зад от кресла.

— Слушай, Сашка, вот что я тебе скажу, — на всякий случай заметил напоследок его клиент. — Я согласен отдать, что у меня есть. Кто-кто, а ты знаешь, у меня таки да есть… Лишь бы вернуть долги…

— Я все устрою, — ответил господин Гринберг, открыл дверь и позвал музыкантов.

— Ребята, — попросил Таран квартет Гварнери, — сделайте красиво и громко, так, чтоб другие зэки, нехай они нищие и не могут заказать музыки, тоже приторчали. Тут в конце коридора Курт парится. Безработный, булку спер, а эти палачи его сюда, за решетку. Как в старое время, за кусок хлеба… Он теперь, наверное, за пожизненное мечтает… Ладно, брякните так, чтобы этому голодному тоже стало весело…

Прежде чем господин Гринберг вышел в коридор, по его ушам ударило сильнее взрывной волны начало песни:

Адвокат Гринберг медленно шел по шикарному ковру, устилающему коридор. Да, такого ковра не было даже в доме его папаши, торговавшего газводой в будке на Торговой улице. Эту будку снесли за год до того, как семья Гринбергов эмигрировала в Германию. Господин адвокат брел по блиставшему роскошью коридору к лестнице, а вслед ему из камеры Тарана летела песня:

Адвокат, не торопясь, спускался по мраморной лестнице следственного изолятора города Вейтерштадт, где сидели самые обычные граждане в ожидании своей дальнейшей судьбы. Пока суд не признает кого-то из них виновным в преступлении, заключенные просто обязаны находиться в человеческих условиях, а как же иначе, усмехнулся Алекс. Господин Гринберг остановился, чтобы перевести дух, и прислушался к тихо долетающим словам:

Господин Гринберг попросил надзирателя подогнать машину. Он стоял в щедро украшенном мрамором вестибюле следственного изолятора и уже думал над тем, как лучше выполнить задание клиента.

Адвокат прошел мимо лужайки, а из открытого окна тарановской камеры снова набирала силу песня:

Господин Гринберг опустил боковое стекло и дал по газам со скоростью, которая мало подходила его комплекции и весу в обществе.

Из того разговора, что шел в камере Тарана, начальник Мюллер, нарушающий права человека подслушиванием, нехай с санкции судьи, понял после доклада переводчика только одно слово. Мистер Таран не кто-нибудь, а князь, а потому ясно, отчего он обижается на герра Мюллера и пишет жалобы прокурору. К заключенному с таким титулом следует обращаться «ваше превосходительство» — такой логический вывод сделал начальник следственного изолятора.

Адвокат задержанного мистера Тарана не зря получал семьдесят две тысячи долларов в сутки. Конечно, останься его папаша в Одессе, господин Алекс имел бы шансы зарабатывать куда больше в наше прямо-таки золотоносное время. Но куда деваться, если папа ошибся, а в Германии уже пущены корни, хотя по долгу службы приходится бывать в Америке чаще, чем на родной земле. Адвокат Гринберг хорошо изучил клиента и понимал — Таран не откажется от мести, даже если он медленно присядет лет на двадцать или по-быстрому на электрический ступ. Адвокат начал действовать еще до встречи в следственном изоляторе, забегая вперед требованиям Тарана.

Мистеру Тарану было отчего беситься. Его кинули, как последнего фраера, в родной Одессе. Откровенно говоря, Таран, проворачивая очередную аферу, позабыл о народной мудрости за русский бизнес: бабки рубят — люди летят. Он непростительно расслабился в лоходроме Америка, где привык накалывать всех легко до неприличия. Так Тарану стало мало афер на родной земле, и этот бизнесмен решил осчастливить Одессу договором за ремонт оперного театра, хотя он так же собирался его чинить, как и вкладывать деньги в любое производство, за исключением пустых обещаний.

Однако кто-то из одесских блатных сильно сыграл против команды Тарана, после чего приключения хлынули, как из того рога исключительно дерьмового изобилия. Американским бизнесменам подставили фуфлового мэра и под этот трюк кинули почти на четыре лимона зелени. Между нами говоря, Таран бы пережил такую потерю, если бы на него наехала какая-то налоговая полиция. Хотя честно платить налоги в родной Америке он считал ниже своего достоинства. Но одесские жулики не просто его кинули; они обгадили Тарана на весь деловой мир, и этот мистер потерял свое лицо, стоило появиться его фотографии с газетным отчетом в «Русском слове». Больше того, благодаря такой печатной наколке ФБР вычислило его подельника Шапиро, расколовшегося за трудовые подвиги бригады Тарана, между которых потери Первого Национального банка были не самым главным геволтом среди других финансовых операций этой команды.

Задержанный в Германии Таран был готов на пожизненное заключение, лишь бы отомстить. Но мало кто из деловых согласился бы прийти под его крыло, хорошо себе залепленное дерьмом, заботливо изготовленным его бывшими согражданами. Пускай Таран кипятился перед адвокатом сильнее чайника, он не мечтал за элементарно замочить своих обидчиков. Свое лицо Таран никогда бы не вернул, даже если бы угрохал всех аферистов мира, что обошлось, быть может, дешевле по бабкам, но куда задороже для характера. Именно поэтому господин Гринберг пошел на огромные расходы, наняв капитана Немо. Ему предстояло сколотить совершенно новую команду вместо разбежавшихся и заныкавщихся на дне таранят. Господин Гринберг использовал на всю катушку свои мозги и связи, чтобы выйти на тех, кто мог представлять интерес для затеи его клиента.

Глава четвертая

Капитан Немо был майором уже несуществующей армии. Он родился в белокаменной столице самого миролюбивого государства. Новорожденного спешно назвали Васей в честь легендарного героя гражданской войны товарища Чапаева прямо в роддоме. Потому что мамаша Василия дала письменную гарантию — ей в этой жизни требуется многое, кроме собственных детей.

Родина-мать не дала пропасть несчастному ребенку, лишенному родительской ласки. Окончив интернат, Василий, пользуясь привилегированным положением сироты, безо всякого блата поступил в ПТУ, откуда, как поется в песне, ему открылись все пути-дороги, хотя основная магистраль вела исключительно в ряды Советской Армии.

После отдачи своего долга любимой родине, которую Вася расценивал исключительно в качестве родной матери, он вернулся в столицу. Бывший пограничник тут же дисциплинированно явился в военкомат, чтобы стать на учет.

Именно здесь началось постепенное превращение отставного сержанта Васи в капитана Немо. Ну пришел бы на час раньше или наоборот, задержался где-то у пивного ларька, так его судьба сложилась бы совсем иначе. Пошел бы трудиться по гражданской специальности, строил, как все, сперва светлое коммунистическое будущее, а потом — непонятно что. Но в военкомате до отставного погранца подошел какой-то невзрачный дядя при штатском галстуке, поинтересовался его грандиозными планами на будущее и на всякий случай оставил телефончик.

Будущее Васи было, как и у всех, исключительно светлым. Ему не приходилось долго ломать голову, куда податься, чтобы принести родине наибольшую пользу. Хотя вариантов было полно, целых два: либо идти на стройку ради койки в общежитии, или на завод, чтобы получить такие же материальные блага с панцирной сеткой. Бывшему пограничнику отчего-то сломало мечтать за подобные грандиозные жизненные перспективы, а потому он на всякий случай звякнул отзывчивому незнакомцу, и на другой день Васю пригласили на Кузнецкий мост в филиал пресловутого «Детского мира».

В группе, где обучался Вася, ребята подобрались как один, даром не нужные мамам с папами. Кроме этого обстоятельства, их роднили прекрасные физические данные, очень неплохо работающие головы и отсутствие многочисленных родственников. Руководство спецшколы ежедневно напоминало курсантам: от качества их будущей работы зависит успех усилий по укреплению могущества родины на международной арене и им выпала высокая честь таскать по планете пальмовую ветвь мира, как тем голубям в клювах. А потому надо учиться не абы как, чтобы достойно послужить на благо отчизны и делу международной разрядки, изо всех сил борясь за мир во всем мире.

Эти слова старший лейтенант Вася почему-то вспомнил во время выполнения долга в одной из стран, где он впервые перерезал горло какому-то азиату. Любимая отчизна не позволила бы Василию даже задуматься над какими-то недостойными советского человека расистскими темами, оттого как во время следующей нелегальной экскурсии при китайском оружии Вася вместе с другими парашютистами мочил абсолютно белых людей.

Как известно, в это же время империалистическая Америка из всех сил только успевала линчевать негров и угнетать другими способами свое черное население на последней стадии корчащегося в предсмертных судорогах империализма. В отличие от проклятого мира капитала, старшего лейтенанта Васю на всю жизнь приучили до благородных идей интернационализма, а потому он с не меньшим искусством и чистой совестью отправлял негров на тот свет вслед за людьми с другим цветом кожи.

И хотя ихние брехливые средства массовой информации в предчувствии скорой кончины своих капиталистических хозяев нагло врали на весь свет за какой-то «железный занавес», Вася бывал за границей очень часто. А что делать, если какая-то страна, ставшая на путь социализма, не знает, как защитить эти завоевания от собственного народа? Тогда вся надежда на братский Советский Союз и его специалистов, которых наша родина посылала для перевода нормального народного хозяйства и экономики на социалистические рельсы.

Однако местные банды, не желающие идти вперед к победе коммунизма, ныкались с оружием где-то среди пальм и только успевали подкладывать мины под эти самые рельсы. И тогда вовсе не советские инженеры, а кубинские рабочие, отложив кирки, брали в руки пулеметы. В это же время где-то на другом конце земли, в такой же избравшей свой путь социалистического счастья стране, инструктор Вася учил местные войска обращаться с автоматами, хотя его подопечные больше привыкли размахивать копьями.

Работа инструктора носила исключительно теоретический характер, даже когда войска прокоммунистической власти хорошо получали от повстанческих формирований. Иногда сражения шли так ожесточенно, что не хватало никаких боеприпасов. Регулярные войска перлись вперед с испытанным временем оружием наперевес. Видя, что противник прибег к более привычному с детских лет копью, бандиты оппозиции, отбросив автоматы, активно отплевывались от врага через бамбуковые трубки отравленные стрелами. При такой тактике военных действий повстанцы, как правило, одерживали верх к явному неудовольствию бывшего шамана Ы-Гаго, ныне Генерального секретаря ЦК социалистической партии независимой Засрундии.

Тогда против бандитов, мешающих мирной жизни на земле, бросали спецназ местного пошиба. Эти элитные войска, как правило, добирались до банд и убегали назад не менее успешно, чем регулярные соединения. Как поступать, если нет никакой возможности доблестно защищать местные революционные завоевания, спланированные там, где бывают морозы? Прямо-таки сердце обливается кровью и болит за этот бананово-пальмовый край, где возможна райская жизнь после окончательного разгрома пособников империализма, бегающих босиком среди джунглей. Вот почему старший лейтенант Вася откладывал все текущие теоретические дела, а наши врачи, инженеры, учителя брали в руки пресловутую пальмовую ветвь мира и прочие дары природы типа снарядов «воздух-земля».

Снаряды радовали хорошей кучностью места скопления повстанцев, а затем специалисты советского народного хозяйства чистили из вертолетных пулеметов возможное место будущего металлургического комбината имени товарища Ы-Гаго, вытащившего кольцо из носа перед вручением верительных грамот в Кремле, где, к великому сожалению этого высокого гостя, на торжественном завтраке подавали красную икру вместо человечины.

После того, как заданное место расчищалось пулеметным огнем, наши специалисты народного хозяйства быстро спускались с небес на землю, добивали все, что на ней шевелилось, и уматывали в обратный путь, чтобы продолжать учить детей, лечить людей и строить мосты через местный ручей.

В это время на зачищенную территорию пригоняли войска местного пошиба, а иностранные журналисты, вынюхавшие каким-то макаром за разгром бандитской группировки силами безопасности аборигенов, только успевали брать интервью у отличавшихся в кровопролитных боях защитников самого справедливого строя на земле.

В Анголу инструктор Вася попал, оставив в шкафу на родине мундир с капитанскими погонами. Ситуация в этой стране была до того запутанной, что специалист по локальным конфликтам разобрался в ней через пять минут. За власть в Анголе сражались два чересчур похожих друг на друга внешним видом, вооружением и идеями формирования — СВАПО и УНИТА. И те, и другие, как полагается в таких случаях, хотели счастливой жизни даже для своих противников, а потому в Анголе не оставалось ни одного села, которое бы не разделилось надвое в политических симпатиях. Таким образом, вся деревня получала уникальную возможность сражаться за светлое будущее, не выскакивая за свою околицу.

За мирную инструкторскую деятельность в Анголе Вася получил высшую награду родины — орден Ленина, хотя до последнего дня капитан так и не разобрался, за кого он больше переживает. Все оттого, что настоящему профессионалу любая УНИТА одновременно до лампочки, жопы и СВАПЫ. Но орден Ленина — это не Красная Звезда, заслуженная Васей перед поездкой в Африку прекрасно организованным взрывом, ответственность за который с ходу взяла на себя одна из известных террористических организаций. Чтобы заслужить орден Ленина, Васе пришлось очень грамотно повоевать против войск противника в донельзя тяжелых условиях.

Солдаты под предводительством опытного инструктора вели такие кровопролитные бои, что всем стало ясно — только Васино соединение как следует противостоит мерзавцам, стремящимся узурпировать власть в стране. Об этом свидетельствовал и тот. факт, что инструктор постоянно получал пополнение, еле успевавшее хоронить врагов и друг друга.

Советский специалист, прошедший десятки боев, казался бессмертным. Ни одна пуля не задела его во время многочисленных схваток за правое дело. Полководец Василий только успевал отправлять в бой свой заново укомплектованный отряд подальше от командного пункта. Срок службы в отряде инструктора-орденоносца был чересчур ограничен во времени из-за небывало жестоких боев на стратегическом направлении. В общем, высшую награду родины так называемый инструктор заработал, что называется, кровью. Пускай не своей из-за невиданного фарта, однако вряд ли кто мог подумать иначе: Василий самый настоящий герой, постоянно оказывающийся в гуще сражений, подобно своему героическому тезке, ожесточенно размахивавшего шашкой перед заплывом вовсе не в Лимпопо.

Невиданный фарт Васи заключался в его прекрасной тактической подготовке. Если бы руководство узнало, что капитан нарушил служебную инструкцию, так его вместо ордена Ленина наградили бы малярией, укусом ядовитой змеи, бронхитом или еще какой-то приятной неожиданностью, ведущей до одного-единственного финала. И тогда родина-мать рвала бы на себе волосы за сына, отдавшего жизнь ради мира на земле, а не награждала его самым высоким орденом.

После первого же боя Вася врубился: кто-то противостоит ему чересчур грамотно. Инструктор сперва грешил на китайцев, но потом почему-то решил — солдат его противника натаскивает французский легионер. Профессионалам такого класса нетрудно встретиться между собой в конспиративной обстановке, хотя бы для того, чтобы выяснить, за кого воюешь — за это СВАПО или ту УНИТУ и, в конце концов, чем они отличаются друг от друга.

Увидев командира противников, Вася чуть было не открыл рот, но вовремя сдержался. Инструктором врага оказался не французский легионер или какой-то грязный американский наемник, а Федька с соседнего курса. Федя откровенно признался Васе, что его мало харит; против каких врагов он сражается за правое дело, потому как получил приказ родины драться за победу вроде бы УНИТА. В свою очередь Вася сделал логический вывод:выходит, отчизна послала его сюда сражаться в войсках СВАПО. Встреча на нейтральной территории закончилась обоюдным соглашением: отныне три дня кряду воины СВАПО будут победоносно громить УНИТА, а затем следующие три дня солдаты СВАПО испытают горечь поражений от ответного удара воспрявшего духом УНИТА. И этими трехдневными вахтами инструкторы станут вести войну до победного конца или последнего солдата.

Таким образом, на одном из фронтов войска расколовшейся Анголы только успевали громить друг друга, то радуя, то огорчая одно политическое руководство страны, считавшее второе политическое руководство гнусными экстремистами. Их оппоненты были такого же мнения за своих противников, а Вася с Федей едва успевали совершать подвиги и хоронить солдат.

Как бы то ни было, но к кителю уже майора Васи был прикреплен орден Ленина. Во время кремлевского банкета по такому поводу майор от всей души поздравил капитана Федю с присвоением очередного звания и награждением орденом Красного Знамени. Вася отчего-то не рискнул сделать это еще раньше, прямо в Георгиевском зале, где бывший противник Федя стоял с ним в одной шеренге.

Если бы не перестройка, Вася вполне мог бы заделаться генералом. Но все вокруг до того несли пугающих слов за новое мышление, что контору майора ликвидировали еще быстрее, чем в свое время Василий одного гада, пытавшегося сорвать процессы военного урегулирования на Ближнем Востоке. Личные дела сотрудников уничтожили, вместо настоящих документов, свидетельствующих о подвигах Васи во славу отчизны, ему выдали какие-то дешевые гражданские дипломы вперемешку с очень смешным военным билетом и трудовой книжкой, почти чистой, как совесть нашей дипломатии.

Инструктору Васе отчего-то сильно сломало строить светлое капиталистическое вчера, подобно своим бывшим руководителям. Хотя для профессионалов его класса перестройка открыла небывалые перспективы по части дальнейшей карьеры в Приднестровье, на Кавказе и в прочих местах бывшего Союза, известных своими горячими температурами по поводу братских взаимоотношений. В конце концов Вася мог бы никуда не рыпаться из родной Москвы, где его с одинаковым удовольствием приняли бы на работу в правоохранительные органы или противодействующие им криминальные структуры.

Отставной засекреченный майор не решился идти в ряды защитников правопорядка. Москва — это вам не Ангола, и с капитаном Федей, служащим ныне в одной из самых сильных группировок, вряд ли можно было бы договориться за громить друг друга вахтовым методом. К тому же Федька без особого труда находил бы новое достойное пополнение, в отличие от Василия.

Вот почему майор был вынужден пойти в охрану одного полукрутого бизнесмена и изнывал рядом с ним от повального безделья. В отличие от хозяина, бывший инструктор знал — если бизнесмена сильно захотят завалить, так его не спасет даже охрана из двадцати человек. Но если он никому и даром не нужен, зачем тогда перенапрягаться на службе? Тем более, что хозяин Василия больше торчал в Германии, чем в Москве, а в этой стране, известной своими неонацистами и реваншистами, среди бизнесменов совсем другие отношения. Там почему-то не принято подписывать договора со смертельными исходами и тащить друга друга в высший суд с помощью арбитражного тротила. Василий откровенно зевал на своей новой службе, и руки у него прямо-таки чесались при мечтах за привычную и любимую работу.

Вот почему он согласился на предложение господина Гринберга оставить спокойную и слабо оплачиваемую должность телохранителя. Алекс знал, что делал, когда покупал сведения о составе конторы Василия у одного из тех, кто обучал рыцарей плаща и кинжала, а теперь только успевал сдавать своих бывших соратников компетентным немецким органам в хорошо знакомой конспиративной обстановке.

Господин адвокат и правоохранительные органы его родины плодотворно сотрудничали во имя борьбы с криминальными структурами местного и иностранного производства. Таран бы взбесился, когда узнал: немцы задержали его по просьбе американцев не без помощи господина Гринберга. Но адвокат знал, что делает; вдобавок Алекс не имел права подставлять друзей. И пока его клиент тянул время в следственном изоляторе, Алекс приступил к выполнению задания.

Таким образом Василий в очередной раз получил новые документы и псевдоним капитан Немо. Это прозвище господин Гринберг вовсе не притягивал с нездешней силой до отставного майора. О том, кем был в свое время Вася, во всем мире знали несколько человек.

Глава пятая

В приходе Архангело-Троицкой церкви Красноармейского района города Луначарска отец Михаил пользовался доброй славой. Он умел выслушать и утешить любого, будь то бывший первый секретарь райкома или последний бормотолог — для отца Михаила не имело значения. Каждому страждущему священник открывал свое сердце, как положено истинному пастырю. И потому люди тянулись к отцу Михаилу, проповедовавшему с амвона на вечные темы добра и справедливости куда убедительней, чем народные депутаты с телевизионных экранов.

Однажды Луначарск загудел еще сильнее, чем после того, как в своей машине был застрелен бывший первый секретарь горкома, уверенно возглавивший в новых исторических условиях банк «Трудолюбивый пахарь». Во время вечерней прогулки отцу Михаилу явился сам дьявол при рогах на голове. Настоятель храма срочно приобрел для себя и остальных служителей церкви черные очки от сглаза, а также отслужил молебен. Кроме того, на окрестные кусты щедро прыскали святую воду, а также усиленно окуривали местность ладаном, чтобы мерзопакостный дьявол не мешал своими происками отцу Михаилу заботиться не о себе, а за ближних.

Безбожный мент, прибежавший для выяснения обстоятельств ЧП местного пошиба, выдвинул версию — быть может, батюшка просто увидел козла в сумерках, на что отец Михаил, вздрогнув, достойно ответил: «Сатане ничего не стоит превратиться в козла» — и истово перекрестился.

С тех пор отец Михаил на всякий случай не снимал черных очков во время вечерних прогулок, хотя нанюхавшийся послемолебенного ладана черт не рисковал еще раз подействовать на нервы батюшке.

И вот однажды, когда отец Михаил благочинно оправив тронутую первым серебром бороду, не снимая черных очков, искал в небе чего-то интересного среди звезд, ему в ноги упал какой-то человек с диким воплем: «Защити, заступник!»

Следом за ним из кустов, где совсем недавно ошивался дьявол, тяжело дыша, выкарачились две фигуры с явно не стеклянными предметами в руках. Отец Михаил внимательно посмотрел на погоню, узрев в руках одного злодея велосипедную цепь и шабер у другого.

— Идите с миром, отроки, — мягко сказал им отец Михаил. — Не ступайте на стезю греха мести ближнему.

Фигуры перетянулись между собой, а затем одна из них раскрыла на себе рот:

— Ты че фраеришься, металлист? Канай отсюда, пока цел. Ишь, пидар, юбку нацепил, сейчас мы тебе рамы в зенки вобьем.

— Прости их, Господи, ибо не ведают, что творят, — не испугался священнослужитель, поднял потенциальную жертву с земли и мягко сказал:

— Идем отсель, сын мой!

Два деятеля велосипедно-шаберного спорта прямо-таки не смогли пережить, что святой отец обратил на их угрозы не больше внимания, чем на отдаленный лай собаки. Один из них, с лицом явно восточной куда дальше того Кавказа национальности, стал изображать боевые стойки, а второй, небрежно поигрывая цепью, резко пошел на священника.

— Сейчас я тебе подол заголю, козел! — заржал первый разбойник, а другой при этом громко заорал заклинание «Кья!»

Отец Михаил понял, что в его лице тати оскорбляют святую церковь, а потому, мягко отстранив беглеца, подобрал рясу. Бандит хотел было заметить, мол, священник идет навстречу его желаниям, но в это время его дружок уже улетал в сторону после мощного удара. Через несколько минут ночные разбойники помышляли не догнать свою жертву, а совсем наоборот, убежать куда подальше. Однако отец Михаил так по-отечески приласкал их, что головы отказывалась соображать, а ноги повиноваться.

Ближе к рассвету хулиганы пришли в себя. Лицо восточной национальности первым делом ощупало челюсть на морде и лишь затем поведало своему корешку: возможно, этот бородач тоже кореец. Потому что волосатик излупил их блестящими приемами не японского аики-до или окиавского каратэ, а настоящим тэквон-до, самым известным во всем мире корейским изобретением, если не считать вареной собачины и чересчур перченной морковки.

К этому времени отец Михаил выслушал исповедь беглеца. Прежде бедолага жил в столице, имел небольшую самостоятельную квартирку и постоянное желание выпивать с утра до вечера. Этот грех довел его до знакомства с хорошими людьми, которые между тостами до того ему понравились, что ханыга подмахнул, не глядя, дарственную на собственную хату. Собутыльники оказались воистину добрыми людьми. В отличие от других, занятых таким бизнесом, они не выбросили хозяина из окна его уже бывшей хаты, не бортанули любителя выпить подыхать под забором, не устроили из него подснежника и даже не пропали его без вести, а продали в Луначарск.

Так бывший москвич попал в руки корейской бригады, занимающейся овощеводством. Хозяева устроили из него самого настоящего раба, заставляли целый день вкалывать хуже, чем в той каменоломне, и не давали выпить. Вот откуда у узкоглазых тружеников полей такие поразительные результаты труда! И, кроме бывшего москвича, эти деятели устраивают бесплатную трудотерапию еще доброму десятку оступившихся людей, под присмотром самых настоящих бандитов, среди которых есть и не раскосые товарищи…

Хотя проклятущие корейцы и запузырили концлагерь у своих полей, заставляя безвинных людей работать, чего раньше мало за кем из них наблюдалось, свобода настоящему человеку дороже всего. Вот почему состоялся побег, и еще раз спасибо доброму отцу Михаилу, а то паршивые корейцы убили бы своего пленника, чтоб они треснули вместе с ихним Ким Ир Сеном.

Отец Михаил строго приказал бывшему каторжнику овощеводства прекратить богохульство. Ибо все люди, какому бы народу не принадлежали, любимы Богом, и Господь хочет не наказания грешников, а их раскаяния.

Оставив беглеца под защитой церкви, отец Михаил встретился со своими прихожанами.

— Братья мои! — обратился священнослужитель к пастве. — Стало мне ведомо, что угнездились в нашем городе остатки Навуходоносора, Ваала и Гоморры. Я слышу стоны мучеников, раздающиеся из их узилища, а потому призываю паству к богоугодному делу вызволения братьев наших из рабства иноверцев.

Паства чуть было не прослезилась от такой проповеди и ответила священнослужителю — веди нас, отец Михаил, на избавление праведников от чужеземной напасти.

Отец Михаил, воодушевленный поддержкой прихожан, подошел к иконе Иоанна-Воина, зажег свечу и помолился:

— Господи, благослови Отче! Одейся светом, яко ризой; простирай небо, яко кожу; покрывай обаки, препоясав поясом Пресвятые Богородицы, свяжи уста и гортани у князей и бояр, и у правителей и вельмож, и всяких властителей, и у приказных служителей, у подьячих и у моих супостатов, которые со мной, рабом Божьим, судиться станут, света от ночи всегда, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Закончив молитву, пастырь повернулся к стаду своему, осенил себя крестным знамением и сказал:

— С Богом!

Бригадир самодеятельного колхоза заскакал между грядок от злости, выслушав торопливый рассказ своих подчиненных, как какой-то бородатый стиляга в черных очках не дал возможности вернуть бежавшего алкаша к общественно-полезному труду. Срочно собрав по этому поводу общее собрание коллектива, руководитель актива наметил планы дальнейшего развития производства овощей и восстановления исторической справедливости.

Многие колхозники одобрительным матом восприняли заявление руководителя и, потрясая ножами, револьверами с прочими орудиями производства, орали за свою решимость разобраться с длинноволосым нахалом, вставшим на пути прогресса в агропромышленном комплексе.

Заместитель бригадира предложил призвать на помощь доблестные силы правопорядка, которые очень любят их овощи, на что все остальные принялись разоряться — они в состоянии восстановить справедливость собственными силами интернационального коллектива.

Пока собрание исходило пеной за дальнейшее развитие событий, у кромки поля остановилось несколько машин. Колхозники увидели, как из них, не торопясь, выходят какие-то люди во главе с тем бородачом, которого каждый из присутствующих божился изничтожить всеми известными ему способами.

— Это он! — ткнул пальцем в сторону отца Михаила встречавшийся с ним накануне кореец и на всякий случай спрятался за спины подельников.

Было отчего: святой отец так здорово отрихтовал ему морду, что в ней исключительно с большим трудом виделось лицо восточной национальности.

Бригадир колхоза попер буром навстречу священнослужителю.

— Сам пришел! — радостно орал он. — Перебздел, космач?^[6] На кого наехал, падло? На колени, сука! Я сейчас тебе резиновую морду устрою и фраерам твоим заодно! Вы за свою борзость двумя тачками не откупитесь! Шестерки водолазные, пасти порву, путевку до святых выпишу, век свободы не видать, калильщики дешевые!

— Сын мой! — спокойно обратился к оппоненту отец Михаил. — Негоже тебе встречать гостей такими словами, ибо сказано в Писании — никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших…

— Ах ты, козел… — снова начал возбухать бригадир.

При напоминании за козла Михаил немного изменил свой отеческий тон:

— Довольно! Не зря святой апостол Павел призывал воздать каждому по делам его…

— Козел! — снова заорал явный атеист на священнослужителя.

Отец Михаил вздрогнул и рявкнул сильней, чем во время литургии:

— Кончай пономарить, шабалда! Еще одно слово — в божнице окроплю, на исповедь к митрополиту отправлю. Тебе, гумза, венчание и червонец у хозяина в рясе за фарт покажутся, уразумел, лямло шестое?

Бригадир на всякий случай выпучил глаза, но характер взял верх над осторожностью. Он скомандовал своему колхозу по-быстрому выдернуть непрошенным гостям ноги из задницы.

После такого заявления бригадир колхоза понял, что он немного погорячился — в руках паствы отца Михаила самым непостижимым образом оказались короткоствольные автоматы.

Через полчаса бригадир, стоящий на коленях перед святым отцом на глазах всего остального колхоза, клялся: он станет и добропорядочным прихожанином и будет отстегивать теребиловку на ремонт храма из укрываемых от светской власти налогов. А что касается содержания работяг — так этим морковочникам позавидует любая малина. Правда, колхозник попытался убедить отца Михаила: две штуки зелени с петрушки и морковки немного накладно для его производства, на что святой отец справедливо заметил:

— Изрек Господь наш: «Блаженны плачущие ныне, ибо потом воссмеетесь».

Кроме дополнительных пожертвований на святое дело поддержки неимущих прихожан, отец Михаил еще раз потребовал, чтобы сезонникам колхоза были созданы человеческие условия труда и отдыха, ибо свободный человек наработает больше, чем подневольный раб. Бригадир побожился ртом, на швайке и Библии — он все исполнит и лично придет в храм поставить свечу, что так дешево отделался.

Отец Михаил важно кивнул головой и уехал со своими благочестивыми прихожанами в город. До вечерней проповеди у него еще было немало дел, вдобавок один добрый христианин из паствы святого отца исповедался в страшном грехе: он уже готов наложить на себя руки. Оттого как фирма «Луначарск-инвест» взяла у раба Божьего под проценты солидную сумму, а теперь делает вид, словно этот инвест и доходы — взаимоисключающие понятия.

Священнослужитель успокоил, как мог, заблудшую овцу стада своего и сказал, чтобы тот перестал думать о греховном, молясь Господу. Потому как все золото мира не стоит загубленной души праведника. Слуга Господа убедит грешников из «Луначарск-инвеста» вернуть неправедно нажитое рабу Божьему, который передаст причитающиеся с его суммы проценты на нужды храма.

Отец Михаил, как всегда, дал хороший совет, а затем — душевное успокоение бывшему кандидату в самоубийцы, передав заблудшему тем же вечером его кровные деньги, попутно включив на пресловутый инвест счетчик за богопротивные дела.

Прихожане отца Михаила отдыхали после насыщенного трудами дня в доме своего духовного пастыря. Один из них, дождавшись окончания обильной трапезы и возлияний, стал наяривать за столом:

Отец Михаил сурово посмотрел на прихожанина, и внезапно его огромное тело, подобно птичке небесной, перемахнуло через стол. Одной рукой святой отец легко поднял в воздух исполнителя и сказал:

— Не богохульствуй в моем доме, пакостник! Не погань молитву святую, язычник! Я тебе дам воровать, опять старое вспомнил! Ты теперь защищаешь на земле грешной святую справедливость!

Отец Михаил разжал пальцы, и прихожанин рухнул на пол.

— Отвез беглеца назад? — словно невзначай спросил священник.

— А как же, — поднялся с пола его духовный сынок.

— Вот и ладно, — примирительно сказал священник. — Пускай трудом праведным искупает грехи свои алакарские. Господь терпел и нам велел.

— Бог не фраер, он все видит, — поддержал наставника воспрявший духом прихожанин.

Паства отца Михаила, оторвавшись от стаканов с ужином, внимала, чем закончится этот богословский спор.

— Молись, грешник, — отец Михаил подтолкнул богохульника к иконостасу. — За все прегрешения молись, иначе за дерзость лизать тебе сковороду раскаленную в гиене огненной.

Прихожанин зажег свечу перед ликом Николы Угодника и стал читать молитву:

— Браво, — раздался в комнате незнакомый насмешливый голос.

Прихожане не поверили своим глазам — в запертом доме каким-то непостижимым образом оказался высокий, атлетически сложенный мужик. Дьявольщина какая-то, прости Господи, даже собака не залаяла…

— Здравствуйте, отче! — сказал незнакомец.

— Здравия желаю, — спокойно ответил отец Михаил. — Дети мои, идите по домам с миром отдыхать после трудов праведных, ибо завтра много дел во славу Божию.

— Откель ты взялся здесь, раб Божий Василий? — обнял гостя отец Михаил, стоило им остаться наедине.

— Пути Господни неисповедимы, — в тон ему ответил капитан Немо. — Слушай, Игорь, ты здорово изменился. Но… Интересно, при том самом слове из себя выходишь?

— Есть немного, Вася, — ответил священник. — Садись ко столу и не поминай о гадком всуе…

В мире существовало всего одно-единственное слово, способное вывести отца Михаила из равновесия — козел. Вовсе не потому, что на языке блатных это одно из самых страшных оскорблений. Настоящий козел чуть было не отправил в преисподнюю отца Михаила в те времена, когда он носил мирское имя Игорь и стрелял на звук не менее уверенно, чем ныне молился Господу.

Подполковник Игорь был специалистом экстракласса, идеально подготовленным для агентурной работы. Он мог внедриться в любую среду, от дипломатической до уголовной, и действовать не хуже рыбы в естественных для нее условиях. Но именно козел чуть было не отправил на тот свет подполковника, который за минуту до встречи с этим животным спокойно сплавил на небеса трех воинов Аллаха.

Та самая мелочь, о которой постоянно говорили преподаватели, как за самый главный фактор угрозы жизни профессионала, предстала перед Игорем в виде козла. Подполковник мог убить голыми руками несколько вооруженных противников, за двадцать секунд отыскать и обезвредить мину в автомобиле, мгновенно выхватить пистолет из кобуры и еще очень-очень многое. Но он упустил из вида, какую опасность представляет из себя козел в азиатских условиях. Привык, понимаешь, год подряд жить в стране, где на каждом шагу, что ни личность, так ее, кроме козлом, мало кто именует, и не сориентировался. А там, где люди ходят в чалмах, козлы и бараны очень хорошо справляются с ролью телохранителей.

Ну кто будет ожидать какого-то подвоха от элементарного барана, годного исключительно на шашлык? Зато ихние бараны умеют доказать — они способны не только сидеть на шампурах в разнообразном виде. Стоит хозяину сказать что-то вроде «фас», как баран бежит вперед на всех парах и лупит своей тупой башкой ниже пояса непонравившуюся его владельцу харю. Один удар — и любой Склифасовский институт разводит руками по поводу своего бессилия. Но где в тех местах взяться такому институту; а когда домашнее животное бьет ниже пояса, это вряд ли проканывает за счастье тому, кто вовремя не сумел избежать встречи с живым тараном.

Подполковник никогда бы не стал отцом Михаилом, если бы его напарник майор Вася не успел в падении метнуть кинжал, остановив козла буквально в сантиметрах от паха Игоря. Подполковник просто не успевал одновременно среагировать и на козла, и на того, кто послал его вперед, попутно вскинув автомат. Игорь успел выстрелить из пистолета с левой руки в уже бывшего козловладельца, посылая в это же время из «узи» в правой длинную очередь по поднявшимся фигурам сбоку, а животное, пользуясь таким прикрытием, бежало прямо на него, выполняя свой козлиный долг.

На всю жизнь запомнил подполковник налитые кровью глаза живого тарана, от которого не было уже никакой возможности защититься. Из всех опасностей, грозивших ему одновременно, он отбивался от самых, как казалось, серьезных. И ошибся. Потому что из автоматов в него могли и промазать, но, чтобы козел промахнулся, лупя в упор по яйцам, как-то слабо верилось. Если бы не майор Вася, то кто-то, быть может, врал бы над могилой подполковника слова за его героическую гибель от человеческих рук наемников империализма. Потому как при таком раскладе вряд ли стали замечать вслух за кровожадных козлов с копытами, этих убийц, состоящих на службе враждебных сил и стервятников из блока НАТО.

И вот теперь, молча помянув боевых друзей, погубленных непонятно на кой, бывшие военные, которых родина наградила самым достойным ее способом, очень быстро пришли ко взаимовыгодному соглашению.

Глава шестая

Мистер Таран заметно нервничал, прогуливаясь рядом со своим адвокатом по тюремному парку.

— Птички щебетают, Сашка, — обратился к господину Гринбергу Таран, — а я, как тот орел, в темнице сырой парюсь. Удавлю гадов! Интересно, что ты мне споешь сегодня?

Алекс вытер проступивший на лбу пот и сказал:

— А сегодня, как говорят, ждите сюрпризов. ФБР прилетело по твою душу.

После такого радостного сообщения мистер Таран выдал фразу, которую ни господин прокурор, ни остальные великие германские лингвисты не перевели бы, проживи они еще триста лет.

— Значит, Шапиро, ты сдаешь меня псам на растерзание? — завершил свою речь, полную угроз безопасности Соединенных Штатов, узник.

— Сдаю, — неожиданно улыбнулся Алекс, — а потому прекрати напрягаться в поисках комплиментов и очень внимательно слушай меня. В самом неудачном варианте ты прилетишь в Америку, но спокойно сойдешь с трапа, несмотря на то, что тебя будут конвоировать в наручниках.

— Ты решил захватить самолет? — спокойно спросил Таран.

— Я похож да араба? — чуть ли не обиделся адвокат. — Значит так. Сопровождать тебя будут два агента. Самолет мы захватывать не станем, это чересчур тривиально…

— Чего?

— В общем, сейчас любой придурок чуть что — захватывает самолет. Но только не тот аэроплан, что летает под эгидой твоей родины. Любой другой — пожалуйста. Но американский? Такого случая не было. Лавры первооткрывателей нам не требуются. Нам другое нужно: тебя вытащить и дать оборотку. У меня наготове пара людей, которые в самом деле могут захватить воздушный лайнер. Но они способны и на большее. Во время полета агенты уснут — это я тебе гарантирую. А когда проснутся, к одному из них вместо тебя будет прикован совершенно другой человек. Без шума, пыли и стрельбы… Но это самый плохой вариант.

— Вечно ты мне фуфло подсовываешь, — констатировал Таран. — Давай, расскажи чего-то доброго.

— Чего-то доброго я, быть может, не расскажу, а сумею сделать, — мрачно сказал господин Алекс. — Кстати, ты представляешь, во что обходятся все эти затеи?

— Меня это не волнует, — откровенно признался Таран. — Потому что держу масть и не уступаю власть! Для нас, американцев, свобода — превыше нарушений прав человека.

— Кстати, ты не только американец. Ты теперь гражданин независимой Засрундии. Эта страна ни за что не выдаст своего гражданина за границу, если он достойно инвестирует ее экономику. Только учти, несмотря на твои выступления, я очень рассчитываю на помощь моих немецких коллег. Веди себя достойно. По крайней мере, пока тебя не передадут фэбээровцам. Не вздумай устраивать драку после передачи, наступи на горло своему характеру — и все будет хорошо. А теперь я тебе скажу главное. Я вычислил, кто кинул вас с такими неприятными последствиями. Ты знаешь, у кого настоящий Шапиро одалживал недостающую сумму?

— Нам не хватало до хабаря каких-то паршивых триста штук долларов, — вспомнил Таран. — Разве это деньги? Подонок Шапиро, ботало дешевое, шнифты выдавлю жмуру будущему…

— Чуть короче, — перебил клиента адвокат. — Времени остается мало.

— Короче не знаю. Стану я задумываться за такие плевые деньги.

— Так вот, эти копейки одолжил президент международного благотворительного фонда имени патера Брауна. Так значится в показаниях Шапиро. Кто такой ему этот Шапиро, чтобы давать пусть даже незначительную сумму? Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Или! Я сам врубился — кто дал ему бабки, тот и командовал событиями. Ну, суки…

— Фамилия Вонг тебе о чем-то говорит?

— С китайцами не работал, — отрезал Таран.

— А фамилия Капон?

— Спорщик?

— Вот именно. Он пошел на фамилию жены и теперь Вонг.

— Шахны прыщ! Объедки жнет…

— Это его законное право. Капон держит фирму «Гиппократ» под эгидой пресловутого фонда. Его возглавляет авторитет по кличке Боцман.

— Ледя Рыжий? Наховирка шопенфилдер, как-то через подкоп ломанул банду фиксовую… Козел поганый, кишки…

— Помолчи, пожалуйста. Я навел справки, все сходится. Во всяком случае могу с уверенностью сказать — мы теперь знаем, против кого будем играть. Не боишься опять попасть? Там компания серьезная. Вдобавок, игра на ее территории.

— Я того Боцмана… Не боюсь, Сашка. Если даже продуем, хуже не станет. А самолюбие дороже любых бабок. Этот сучий Капон, мать его, козел опущенный… Но он лучший в своем деле. И знаешь, как надо…

— Знаю. Но сейчас главное не как, а кто… Кандидатура у меня есть. Не знаю, сколько попросит, но буду платить любые деньги. Он того стоит. Учти, Боцман и Капон сейчас трудятся на медицинском поприще. Как после такого их население еще не вымерло, ума не приложу. Бог с ним, мне есть куда его прикладывать и без таких незначительных вопросов. Все. Иди к себе, переоденься. Скоро за тобой явятся.

— А ты?

— А я, как в сказке, появлюсь в последнюю минуту, — осклабился господин Гринберг.

Адвокат не подвел своего клиента. И больше того, в пресловутую последнюю минуту он появился в аэропорту не один, а в сопровождении американского консула, хотя люди, надевшие на Тарана наручники были не немцами, а сотрудниками ФБР с прокурорским постановлением на его арест.

— Мистер консул, — обратился к официальному представителю Вашингтона адвокат Гринберг, — прошу вас засвидетельствовать факт нарушения прав гражданина вашей страны.

Тут у фэбээровцев до такой степени перекосило морды, что консул перепугался, как бы у них не случился одновременный паралич. Им было отчего строить рожи; людей при исполнении обвинили в самом страшном преступлении, если не считать неуплаты налогов.

Пользуясь замешательством агентов, адвокат потребовал, чтобы они предъявили консулу постановление на арест. И когда ничего не понимающие фэбээровцы подали эту бумаженцию, адвокат попросил паспорт задержанного мистера.

Таран потел в догадках еще больше чем те, кто одарил его наручниками. Через минуту он врубился — адвокат не зря получает семьдесят две тысячи долларов в сутки.

Господин Гринберг стал разоряться, наливая морду кровью: убедитесь, как нарушаются права его клиента: в дикарской России при кровавом Сталине такого в упор не было. В постановлении написано, что оно выдано для ареста Т.И. Тараненко, а на самом деле, смотрите еще раз в паспорт, этот мистер — Т.А. Тараненко. Наверняка просто однофамилец разыскиваемого. Следовательно, согласно международному праву и законам США, его клиента немедленно нужно освободить.

Консул заметил фэбээровцам, что, с точки зрения закона, адвокат прав на все сто процентов. Даже если Именно этот, как утверждают агенты, мистер Тараненко действительно совершил какие-то неблаговидные поступки, то пускай они разживутся постановлением с его инициалами. А пока консул приказывает — немедленно снять с Тараненко наручники и отпустить его на все четыре стороны.

Фэбээровцы переглянулись, но подчинились приказу консула. Они даже не пытались протестовать, оттого как были юридически подкованы и понимали — закон есть закон.

Вы думаете, что господин Алекс подкупил консула для всего этого спектакля? Ничего подобного. Просто у него в Германии были хорошие кореша, а та Америка двинулась мозгами на правах человека и соблюдении буквы закона, нехай эта буква всего-навсего инициал. Ведь в конце концов оказался же на свободе явный убивец, когда его адвокат брякнул: перед арестом моему клиенту не зачитали его права, а потому судья тут же оправдал и выпустил мокрушника из-под стражи в зале суда. Так то какой-то дешевый убивец, которому забыли что-то устно брякнуть перед защелкиванием наручников. Что тогда говорить за письменное нарушение прав бизнесмена мистера Тараненко, среди трудовых свершений которого нелегальная торговля тоннами бензина — капля в море других дел?

Агент ФБР без второго слова отцепился от мистера Тарана и при этом гарантировал ему: пусть мафиози не сильно радуется, просто его арест обойдется налогоплательщикам чуть дороже.

В ответ на такое заявление мистер Тараненко выдал фразу, от которой чересчур зашевелились несколько новых русских, торчавших в аэропорту при тюбетейках над ушами. В отличие от них, консул и агенты не сильно понимали, о чем говорит на иностранном языке возбужденный от радости освобождения гражданин теперь уже точно единственной супердержавы в мире. Зато по тону и ставшего привычным Америке слову «мать» фэбээровцы юзе о чем догадались, а потому один из них, как уже не находящийся при исполнении, ответил Тарану по праву того же свободного гражданина.

Видя такое дело, господин консул с достоинством удалился, а немецкий адвокат со скучающим видом ждал, когда американцы выдохнутся шипеть друг на друга с помощью разных языков.

— Одну минуту, — заметил Алекс, вытирая платком лицо.

— Таран, они просто не понимают, о чем ты говоришь.

В это время два пассажира атлетических телосложений, увидев платок в руках адвоката, спокойно сделали вид, что этот аэропорт им уже даром не нужен.

— А, не понимают, — сказал мистер Тараненко, — сейчас врубятся. Этот поцадрыло имеет меня за дефектоза… Я что, неграмотный? Слушай сюда джимент факаный…^[7] What‘s the deal? You like strutting you stuff. Don‘t hand me that rotten bosh! A fat lot I care! Those stupid talks just gross me out. Bone factory’s the right place for you, you mather facker! Go chase yourself!^[8]

— Казол! — ответил агент. — Обани поц!

Таран было снова открыл свой хавальник, но фэбээровцы уже спешили к самолету. Господин Гринберг впервые в жизни с удивлением посмотрел на клиента.

— He‘s got a camp way walking^[9] — самодовольно сказал Таран и потер руки.

— Да, — задумчиво сказал Алекс, — успели вы, ребята, начал, американцев обучать их коренному делаварскому языку.

— Дай срок, я эту Гондазалупу, или как там ее, обучу, — гарантировал его клиент. — Только сперва отдам долги… Какой там фонд возглавляет эта рыжая мандавошка? Браунинга или Нагана?

— Патера Брауна, — подсказал своему клиенту адвокат.

— Наверняка такой же мудак, как это рыжее падло. Ладно, у нас тоже будет фонд. Благотворительный. Имени… как эти поцы от природы называются? Сашка, ну фамилия нам в жилу, явно американская, наподобие дебилов?

— Ты имеешь в виду даунов?

— Во, именно этих… Так, вафлежуи, я вам устрою тоже фонд, только имени мистера Дауна. Это будет прямо-таки не фонд, а чистое золото… Мина с голдика… Сашка, ты врубился?

— Или. Даун, Браун, какая разница, был бы человек хороший, — сказал адвокат, посмотрел на часы и скомандовал:

— Поехали. Пока время работает против нас.

Глава седьмая

Юрий Петрович Печкин знал, что делал, когда тратил деньги, воспользовавшись рекламным объявлением «Опытный юрист срочно и недорого регистрирует предприятия под ключ».

Бывший тимуровец, уловив ветры перемен, резко перестал интересоваться валютной филателией и ринулся в бизнес. Тут его ждало большое разочарование, потому что все теплые места оккупировали товарищи из комсомола и партии, наставлявшие в свое время пионера Печкина, каким должен быть строитель коммунистического общества.

Когда изрядно поседевший участковый Василина превратился в сухого волчару, Печкин доблестно молотил бабки неплохими темпами. Узнай за них, участковый мог бы загордиться, как не прошла даром его воспитательная работа среди подросшего к нашему времени населения. Тем более Юра стал до того законопослушным гражданином, чего вряд ли мог за собой подозревать в былые годы.

Печкин открыл одно из многочисленных брачных агентств прямо на своем домашнем юридическом адресе и стал устраивать тихое счастье людям. В отличие от многих фирм, он не искал богатых женихов за границей, красивых невест на родной земле и даже ни разу не ошивался в клубе «Тот еще может, кому за тридцать». Печкин всегда умел творчески подойти к делу, помня за ошибки, сотворенные в пионерском возрасте.

Если говорить честно, сперва Юра с ходу использовал в своих личных шкурных интересах появившиеся впервые в газетах рекламы за сватовство, хотя тешил при этом, кроме самодовольства с той самой шкурой, и другие места на собственном теле.

Стоило Печкину дать рекламное объявление: «Молодой, интересный мужчина, имеющий собственный дом и автомобиль, ищет красивую спутницу жизни не старше двадцати восьми лет. Материальное благополучие и жилищные условия будущей претендентки на его руку и сердце не имеют значения» — как он тут же стал резко экономить время вперемешку с деньгами на свои духовные потребности, вызванные поллюциями.

Еще не дождавшись, когда объявление даст хоть какой-то результат, Печкин запасся таким мешком презервативов, словно собирался примерять их с утра до вечера сто лет подряд.

Обвал предложений красивых девушек скрасить печкинское одиночество не застал его врасплох. Восемь месяцев Юра только успевал выбирать среди них самую достойную, пока одна из отвергнутых претенденток не пригнала в газету, поместившую объявление. Дебош юной красавицы, чей темперамент не устроил требовательного Печкина, заставил газетчиков провести небольшое расследование и убедиться — им стоит подымать расценки за сексуальный маркетинг, хотя инфляция в то время маячила на горизонте не такими темпами, как Брокеры перед ОВИРом.

Заодно журналисты врубились, отчего Юра такой переборчивый. Но чем Печкин виноват, когда сами газетчики всего за тридцать рублей позволили ему без прочих особых расходов оттрахать на всю катушку пару сотен девушек? И в конце концов, разве девицы не мечтали стать хозяйками в его доме, а потому лезли вон из кожи, — а также нижнего белья — навстречу испытаниям, устроенным темпераментам кандидаток в супруги требовательным женихом.

Газетчики вспомнили — аналогичный случай был в прошлом году. Правда, жених тогда уже пришел до импичментовского возраста и испытывал будущих супруг не на диване, а в кухне. Очередная кандидатка до окрашивания его старости приезжала в скромный домик пенсионера и в течение недели доказывала ему, как она замечательно умеет убирать, стирать, готовить. Когда жених лишний раз убеждался: не все говно, что блестит, тут же рассказывал про несходство их характеров. Кандидатка на его фамилию убиралась восвояси, а место бесплатной прислуги занимала другая девушка послебальзаковского возраста.

Печкин решил: он умеет организовывать службы знакомств не хуже других, а потому обзавелся юридическими документами и даже клиенткой, стремящейся выйти замуж. Юра вовсе не собирался кидать кого-то с помощью правдоподобных объявлений, которыми завалена пресса. Он не хотел рисковать фирмой, говоря потенциальным женихам неправду за то, что его клиентка имеет на морде небывалую красоту и столько сбережений за пазухой, сколько не снилось всей команде Флинта на том острове сокровищ.

Печкин был почти благородным человеком; не зря его детство проходило в борьбе за повальное счастье бабушек. Положа руку на сердце, кроме Юры, никто бы не взялся устроить семейное счастье пожилой одинокой женщине, имеющей из всех сбережений исключительно вставную челюсть и коллекцию пустых бутылок.

И вот среди многочисленных газетных объявлений, где срочно разыскивались всякие счастья обязательно без вредных привычек, появляется такое, что сразу приковывает до себя внимание. «Толстая, пожилая женщина, которая пьет, курит и постоянно сквернословит, хотела бы встретить симпатичного мужчину с целью создания семьи».

Вот это да, загудела публика, привычно читающая брачные объявления, это вам не вредная привычка регулярно приносить домой зарплату, тут возможен секс по-другому. Мужики с такой силой стали пускать слюни на клиентку Печкина, что они могли заполнить Марианскую впадину.

В самом деле, кому нужны эти табуны длинноногих красавиц с их таской до семейных очагов, при которых лишний раз не курни, а вместо выпить они предлагают какие-то дурацкие туристические маршруты, посещение опер или набивать глаза мозолями от классической литературы. Поехавшие они на головы, абсолютно все помешались на спорте, домашнем уюте и пугающих хуже отборного мата высоких материях.

Другое дело — клиентка Печкина мадам Зина. Она не требует никаких подвигов, вроде отказа от непонятно чего они там все считают вредными привычками. И правильно; может, кому-то регулярно делать гимнастику кажется страшнее употребления денатурата на пустой желудок. Эта Зина — не просто женщина, а самая настоящая мечта для одинокого мужчины, привыкшего вести такой образ жизни, как сотни тысяч других людей без всяких заскоков по поводу выставок картин и собак. У кого, кроме Печкина, есть невеста, дымящая подобно пароходной трубе, пьющая сильнее постоянных клиентов медицинского учреждения с ментовским уклоном и ругающаяся вслух, как все мысленно? Ни у кого нет!

Тысячи мужиков по-быстрому завалили брачное агентство письмами, что наконец-то сбылась их мечта встретить подругу жизни, с которой можно будет общаться по-человечески, а не теми словами, что пишутся в книжках, перекурить и выпить пару бутылочек. Вместе с посланиями Печкин едва успевал хватать переводы за высылку фотографии невесты повышенного спроса, рядом с которой всякие секс-бомбы смотрятся не лучше, чем пугала для настоящих мужиков.

Наверняка Юра до сих пор заклеивал бы конверты опухшим языком, наваривая на каждой фотографии Зины пару копеек, если бы его постоянная клиентка самостоятельно не нашла свою судьбу в лице сбежавшего от жены-профессорши ее второй половины. Мужик гордо носил звание доцента одного из самых высших учебных заведений и морду при шнобеле краснее пролетарского знамени.

Бывший тимуровец, пользуясь повышенным спросом клиентки, собирался выдавать замуж мадам Зину вплоть до ее смерти. И своим легкомысленным решением она чуть было не сбила Юру с праведного пути до самых Настоящих афер. Однако Печкин, в который раз вспомнив уроки своего нелегкого детства, решил: надо продолжать работать так, чтобы ни одна собака, даже состоящая на службе в ментуре, не смогла примахаться до него с возможными уголовными последствиями.

Печкин не отказался от рекламной работы, и его малое частное предприятие на уровне патента регулярно платило налоги. За свои бабки Юра активно занимался коммерческой деятельностью, не имеющей ничего общего с примерами бесплатного надувательства граждан многочисленными структурами разных форм собственности.

Юра посмеивался над объявлениями, зазывавшими людей нефтяными платформами за пятьсот баксов в день, технологиями выращивания виноградных улиток в промышленных масштабах, производством спирта и бензина в домашних условиях или насчет массового решения интимных проблем состоятельных дам, хотя последними изредка баловался. Он катал в газеты информацию совсем другого рода, чем «массаж разнообразный на дому у клиентов и клиенток, а также вакуум-массаж при импотенции. Производит молодая опытная массажистка». Печкин решал более прозаические проблемы. «Адреса американских фирм, дающих высокооплачиваемую работу», «Срочно! Рабочих для погрузо-разгрузочных работ в порту. Доход 200–750 долларов. Конверт с о/a плюс сто тысяч крб для оформления документов», «Вышлю тайную мантру, с помощью которой можно приобрести могущество, силу, красоту, успех и исполнение желаний! 2 конверта, 400 тыс. наложенным платежом», «Вышлю рецепты снятия сглаза, порчи, проклятий, привораживания, отвораживания», «Волшебные амулеты от любой болезни» и еще сто двадцать видов подобных объявлений.

Ни один мент в мире не смог бы возбухнуть за то, что Печкин —аферист. Потому что он отвечал всем и каждому. Тем, кто мечтал видеть себя грузчиками, он посылал адрес отдела кадров порта. Нуждающихся в срочном трудоустройстве за рубежом Печкин снабжал брошюрой «Как найти работу в Америке», которая устарела еще три года назад. К радости издателей, Юра приобрел почти весь тираж явной макулатуры за бутылку водки и только успевал паковать книжки в бандероли.

Кроме такой полезной литературы, Печкин рассылал нуждающимся в помощи ксерокопированные страницы «Русского чернокнижья» или крысиные хвосты в качестве амулетов от любой напасти. Иногда он снисходил до того, что собственноручно давал ответ на объявление: «Хотите знать какие ванны принимала Клеопатра? Кожа становится нежной и гладкой. Конверт с о/a плюс пятьдесят тысяч». Печкин незатейливо брал этот самый конверт, вкладывал туда послание «Клеопатра принимала ванны из молока» — и справедливо считал, что очередные пятьдесят тысяч заработаны самым честным путем.

Точно так, как когда туманно гарантировал: «Рецепт, направленный на улучшение ваших действий и здоровья, тщательно скрываемый производителями от потребителя, как наиболее грамотно пользоваться продукцией, необходимой каждому ежедневно, стопроцентная экономия, снижение ваших расходов всего за десять тысяч».

Это объявление пользовалось наибольшим спросом. Кто же откажется поиметь огромную экономию средств за то, что деньгами можно назвать с большим трудом при справедливых намеках на гнусность любого производителя? В результате Печкин таскал на почту конверты в большом мешке. Получив рецепт, потребители убеждались — их не обманули насчет скрытности производителей товара, пользующегося поистине ежедневным спросом, внимательно изучая

ИНСТРУКЦИЮ ПО ИСПОЛЬЗОВАНИЮ ТУАЛЕТНОЙ БУМАГИ.

НАЗНАЧЕНИЕ, УСЛОВИЯ ЭКСПЛУАТАЦИИ И ТЕХНИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ ИЗДЕЛИЯ.

Туалетная бумага (в дальнейшем Изделие) предназначена для удаления определенных отходов с определенного участка, в дальнейшем именуемого Место применения.

ПРИМЕНЕНИЕ.

1. Перед использованием Изделия необходимо тщательно ознакомиться с настоящей инструкцией.

2. Инструкция должна быть закреплена шурупами М6 в доступном и хорошо освещенном месте в зоне прямой видимости пользователя (пользователей).

3. Рулон Изделия должен быть расположен на уровне груди и на расстоянии вытянутой руки пользователя в строго горизонтальном положении. В случае первого применения рулона Изделия необходимо удалить защитную обертку.

4. Перед использованием Изделия необходимо произвести соответствующую акцию.

5. Убедиться в успешном завершении акции, предшествующей применению Изделия, а также в отсутствии позывов к продолжению акции с целью наиболее рационального использования Изделия.

6. Прямым поступательным движением правой руки ухватить свободный конец рулона Изделия и резким движением вниз и вбок (под углом около 60 градусов к воображаемой линии горизонта) отделить от рулона необходимое количество Изделия (от 100 до 700 мм).

Примечание: для удобства пользователя каждые 100 мм Изделия маркированы перфорацией, отвечающей требованиям ГОСТа № 123-92/17.

7. Разнонаправленными движениями рук в горизонтальной плоскости произвести разрыв Изделия по ближайшему участку перфорации.

Примечание: лица, у которых отсутствует или находится в нерабочем состоянии одна из верхних конечностей, могут производить отделение участка Изделия при помощи любого бытового режущего инструмента (ножницы, нож, бритвенное лезвие, топорик для разделки мяса, ножовка, бензопила и т. д.).

ВНИМАНИЕ! Соблюдайте меры предосторожности, изложенные в инструкциях, прилагаемых к вышеперечисленным изделиям!

Примечание: не рекомендуется производить разрыв Изделия между участками перфорации в целях избежания возможных деформаций и нарушения поверхностного слоя Изделия, вследствие чего на его разрыве в непредусмотренном месте могут выступить щепостружечные и металлостружечные включения, способные травмировать Место применения.

ВНИМАНИЕ! Во избежание нежелательных последствий травмы Места применения необходимо всегда иметь в легкодоступном месте спиртовой р-р йода 3-х% или р-р бриллиантовой зелени.

8. Сложить оторванную полоску Изделия в виде гармошки, последовательно сгибая его на участках перфорации.

9. Поместить Изделие в руку, наиболее удобную для дальнейшего приложения к Месту применения.

Примечание: в случае неудовлетворительного результата после совершения необходимых манипуляций, рекомендуется последовательно повторить действия, указанные в пунктах 2–9 с целью достижения оптимального эффекта от использования Изделия.

МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ.

Запрещается курить вблизи Изделия, располагать Изделие вблизи электронагревательных приборов и других источников интенсивного теплового излучения.

Не рекомендуется оставлять использованное Изделие в общественных местах культуры и отдыха, а также в местах приема пищи.

Беречь от детей, хранить в сухом, хорошо проветриваемом месте.

Не рекомендуется повторное использование Изделия.

Подобной заботой про насущные потребности людей с совершенно разными доходами бизнесмен не ограничивался. Узнав за открытие центра социальной защиты населения, бесплатной столовой для малоимущих или чего-то наподобие, Печкин срочно распечатывал их юридические адреса и бомбил рекламой во все стороны: «100 % получения гуманитарной помощи в виде продуктов питания, одежды, обуви, лекций. Информацию вышлем Вам заказным письмом заявки, два конверта, с полным о/a, купона б/о плюс, извините, сто тысяч». Ну, а когда творческая фантазия иссякла, Юра писал: «Кто хочет жить хорошо? Это то, что вы ищите! Пишите! Уникальный рецепт для Вас!»

Не то, что выдающемуся академику, последнему козлу ясно: под такое объявление с одинаковым успехом можно высылать любой предмет из печкинского обихода, от крысиного хвоста в качестве амулета до страницы из «Народного лечебника», от рецепта торта «Кутузов в Наполеоне» до антикварного штопаного гондона, который носил на себе тот, чье просто имя — уже реликвия каждого достойного члена общества.

Юра Печкин до сих пор бы сносно существовал, ежедневно принося радость незнакомым людям за наличный расчет, если бы к нему не зашел высокий мужчина с аккуратной бородкой.

— Я по объявлению, — сказал мужчина.

Печкин изобразил на себе гостеприимный вид, пытаясь понять, чего именно хочет клиент — подшивку журналов «Огонек» за восьмидесятый год, швейную машинку фирмы «Зингер» или адрес женщины, нуждающейся во внимании и заботе интеллигентного мужчины-садомазохиста.

Мужик с аккуратной бородкой попытался открыть рот по поводу своего визита, но в это время телевизор громко заорал из себя популярную рекламу:

— Блювота!

Хозяин дома тут же вырубил конкурента, чтобы телевидение не снимало чужих клиентов на хатах коллег по рекламному бизнесу. Иди знай, чем этот бородач интересуется, вдруг вместо купить у Юры адрес посольства в Норвегии побежит до Киева за ихней блювотой.

— Что вам угодно? — почти культурно спросил Печкин, понимая — если человек пришел в его дом, он просто обязан выйти из него не с пустыми руками, хотя продать товар, вроде знаменитой «Инструкции» сейчас вряд ли удастся. Ничего, другой найдется, главное клиент есть.

— Вы давали это объявление? — бородач предъявил Печкину газету с обведенной фломастером рекламой.

Печкин почувствовал себя способным к любому отпору, но жаркая волна прокатилась по его телу. Изредка он давал рекламы типа: «Сексуальный шатен для состоятельной дамы, одинокой или неудовлетворенной супругом» — чтобы не просто экономить на телках, но и, как положено бизнесмену, при этом зарабатывать. Однако обслуживать мужиков было единственным, на что еще не решался Юра при оказании услуг населению.

Печкин испугался: а вдруг газетчики чего-то напутали? Не дай Бог, придется не допустить падение авторитета фирмы любой ценой, как принято в настоящем бизнесе. Юра прочитал объявление, и у него отлегло от сердца: «Куннилинг — современным раскрепощенным женщинам, на моей территории».

— По-моему, вы не женщина, — несмотря на мудрость, что клиент всегда прав, ответил бизнесмен Юра. — Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что слова «куннилинг» нет. Вы, наверное, имели в виду «куннилингус»? — серьезным голосом спросил бородач.

— Я здесь ни при чем, — опроверг обвинение в безграмотности фирмач Печкин, — это все редакционные мансы. Сплошная рекламация, а не работа. Ни одной клиентки. Нужно будет потребовать с газеты моральных издержек за неправильное слово и оплату упущенной выгоды. Кто там понимает, что это за такое «куннилинг» или, как вы сказали, чуть длиннее… У нас человек, оказывающий такую услугу, всегда назывался «лекальщик». Дети — и то знают, а они пугают каким-то дурным словом. Спасибо, что предупредили, буду разбираться. Столько денег собакам под хвост…

— Не стоит, — ответил гость. — Бог с ними. Я пришел к вам с деловым предложением.

Печкин на всякий случай обрадовался, а потом напрягся — вдруг бородач все-таки захочет использовать это объявление в личных корыстных целях. Однако, по привычке, Юра вопросительно посмотрел на визитера ясными глазами.

— Вам передает привет крестный, — бросил бородач. — Вы ведь когда-то были в команде Тимура?

— Что было, то сплыло, — твердо ответил Печкин. — Я уголовщиной не интересуюсь. Скажите Тарану, я без его помощи с двенадцати лет живу и до сих пор не умер. Так что всего хорошего.

— Юрий Петрович, — улыбнулся бородач, — о какой уголовщине вы беспокоитесь? Тимур Александрович после третьего срока окончательно перевоспитался. Теперь это крупный бизнесмен, кстати, гражданин Соединенных Штатов, чье состояние превышает четыреста миллионов долларов.

— Что вы говорите? Я всегда знал — Тимур мой настоящий учитель и менты зря на него лили суп. Вы думаете, я до сих пор не помню, сколько времени и сил потратил Таран, воспитывая меня с детства? Папа мне столько не сделал, как Тимур, скажу честно. Я так думаю, чего бы он с меня не потребовал, так долги отдавать нужно. Крестный все-таки, куда от этого уйдешь…

— Тимур Александрович приглашает вас стать представителем одной из его фирм в России. Вы готовы переехать в другую страну?

— Нет, — решительно отрезал Юра, — я гражданин независимой Украины…

— Это неважно, вы ведь туда на работу поедете. Хотя, будь вы гражданином России, это помогло бы решению некоторых проблем. Вы, наверное, хотите узнать, что вам предстоит делать?

— Разве это главное? — перебил гостя Печкин. — Главное прийти на помощь крестному. Что делать? Какая разница — я вам не Чернышевский, скажите лучше, сколько оно стоит.

— Если бы вы были российским гражданином, получали бы для начала двадцать тысяч долларов в месяц, — сообщил бородач, — однако контрактникам из других стран фирма не имеет права платить больше двенадцати.

— Слушайте, я вижу, вы все знаете. Но вы не знаете, почему я гражданин Украины? А если бы я пару лет назад уехал в Тамбов, как мой сосед… Во мне уже просыпается национальное самосознание. Мой папа всю дорогу говорил, что он русский, во всяком случае так пил, что в этом мало кто сомневался…

— Вы умеете делать выводы. Господин Тараненко не ошибся в выборе. Он лично позвонит вам примерно через неделю. Я передам, что вы принимаете его предложение.

— Скажите, а раньше этого нельзя сделать? Я прямо-таки уже горю желанием помочь Тарану. Он, между нами, мне был, как та родина-мать…

— Раньше вряд ли получится, — заметил бородач и попрощался, даже не намекая, каким делом будет заниматься бывший подопечный мистера Тараненко.

Оставшееся у него время Печкин использовал, словно задался целью доказать — Таран таки не ошибся, выбрав Юру среди десятков других бизнесменов. У мистера Тараненко имелась причина снова сделать из бывшего пионера тимуровца. Бизнесмен Печкин не был известен в уголовной среде благословенного города. Так же, как и стахановец-одиночка Перпетуум-Мобиле, к тому времени перебравшийся в Москву.

Перед тем, как оставить Одессу, Печкин дал массу реклам в газеты, ни разу не объявив о самоликвидации своей фирмы. Последнее, что он сотворил, была такая реклама: «Адреса клубов для „сексменьшинств“ и адреса таких людей из Украины, Белоруссии, России. Вышлю тем, кто пришлет купон б/о, конверт и сто тысяч наложенным платежом».

Перед тем, как ринуться в Москву, Юра заскочил попрощаться к своей бывшей клиентке Зине, у которой уже не хватало знаний ругаться с ученым супругом и денег на его ликеро-водочные аппетиты. Мерзко ухмыляясь, Печкин научил Зину, как зарабатывать на ежедневное возлияние, впервые в жизни пойдя на обман, ради мести за ее некорректное поведение по отношению до брачного агентства.

Вручив ошалевшей от радости мадам Зине кучу адресов с понтом сексуальных попрошаек, выписанных из разных телефонных справочников, Юра посчитал, что все долги родине оплачены полностью, и, подобно другим талантам, поспешил из благословенного города туда, где они на всю катушку могут показать, до чего способны.

Глава восьмая

Аноха Чалма был одним из самых известных рецидивистов на территории, что до сих пор рассматривается урками, с понтами их единой безграничной вотчиной, несмотря на старания расплодившихся с кролячьей скоростью президентов новоявленных государств. Слухи за очередные подвиги Чалмы бестаможенно проникали через кордоны рт Курил до Бреста и упорно циркулировали между Магаданом и Кушкой.

Чалме повезло стать знаменитостью из-за требований времени. Он начинал жизнь честным фраером, даже не мечтая за такую дикую популярность среди постоянных клиентов тюрем и лагерей. Однако стоило Чалме впервые попасть в одно так называемое исправительно-трудовое учреждение, как Аноха из оступившегося фраерка уверенно потопал по пути матерого рецидивиста.

Другой судьбы у него могло быть с большим трудом, до того успешно работают эти многочисленные кузницы кадров преступного мира. Они таки да способны перевоспитать любого праведника и приучить его до труда в качестве ломщика, взломщика, домушника или какой-то другой из денежных профессий, которых больше, чем волос на жопе у того синерылого Фантомаса. Чалма осваивал в зонах смежные специальности и из-за своей небывалой популярности спал через три койки от самого бугра.

Карьера Чалмы началась еще при Андропове, который как-то с утра пораньше возьми и брякни за борьбу с нетрудовыми доходами. И что, после этих слов менты стали сражаться с обкомами партии, ворами в законе, министерствами или, на худой конец, сами с собой? Ни разу. Оттого как отдельные преступные недостатки в стране организовывали исключительно Аноха и ему подобные.

А как же иначе, если ментам надо срочно принимать меры на указание партии и по-быстрому посадить кого угодно, лишь бы он начал мотать срок в свете последних постановлений ЦК? В самом деле, кого будешь арестовывать, того, кто миллионами ворует, одновременно рассказывая за светлое будущее? Так рассуждать, не то что по стойке «смирно» погон лишишься, без головы лежать научишься. Но если нужно сражаться с преступностью, на этот раз в виде нетрудовых доходов, менты, как их учили, отвечают: «Есть!» — и начинают тщательную оперативную работу, чтобы, не дай Бог, не зацепить тех, за кого руководство с ходу оборвет яйца безо всякого наркоза.

Потому один оперуполномоченный решил — он победит преступность любой ценой, как того требует время. На роль основного виновника бед народа и организатора главной антисоветской криминальной структуры претендовал исключительно Аноха, который тогда еще без клички сидел в архитектурном управлении и брал бутылку после разрешения за установление балкона или перенос двери в хате.

Оперуполномоченный срочно выдернул одного из своих стукачей и озадачил его чересчур опасным заданием. Ему нужно внедриться в уголовную среду и, рискуя жизнью, всучить взятку этому архитектурному деятелю. Тогда мент закроет глаза на деятельность своего стукача, которому светит сразу несколько статей только оттого, что он имел счастье родиться в Советском Союзе.

В назначенный день стукач поперся вручать Анохе заранее помеченные двадцать пять рублей, а оперуполномоченный поднял группу захвата, которая тихо-мирно бухала в служебном помещении, не помышляя использовать свободную минутку для беспощадной борьбы еще с кем-нибудь, кроме пива.

Группу захвата замаскировали под брезентом в прицепе автомобиля, и через полчаса она уже не столько хотела захватывать преступников, как перестать терпеть пивные последствия в животах. И когда она уже была готова не выдержать, из архитектурной халабуды вылетает стукач, ожесточенно мигая всеми глазами на морде и кривляясь гораздо лучше циркового клоуна. Ну и задание, еле успел бабки под кучу бумаг на столе заныкать, когда несговорчивый Аноха уронил ручку.

Бабки он, видите ли, не берет! Кто не берет, тот не делится, а кто не делится — тот сидит, вот и вся диалектика борьбы с отдельными правонарушениями и недостатками.

Короче говоря, опер подымает на борьбу со взятками танцующую лежа группу захвата, и она блестяще справляется с поставленной задачей в виде Анохи. Оперуполномоченный в присутствии понятых находит деньги и показывает им на свет слово «Взятка», начерченное замаскированными чернилами. Пока он это вытворяет, группа захвата переминается с ноги на ногу, а Аноха, вместо каяться, что-то пищит за провокацию и права советского человека, гарантированные вместо расстрелов какой-то Конституцией.

Через час Аноху поволокли в управление, чтобы раз и навсегда покончить с обнаглевшей преступностью. Охабалевший архитектор, несмотря на старания группы захвата, падает на тротуар у колеса машины и визжит во все легкие — без прокурорского постановления его нельзя арестовывать. Вот придурок, что значит нельзя, если ментам надо. Уже два дня прошло, как партия опять приказала бороться, а до сих пор еще никого по этому поводу не посадили.

У группы захвата не оставалось сил терпеть наглое поведение архитектора, словесные провокации за какие-то законы и переваренное пиво внутри животов. Это самое пиво уже давило на характер ментов еще сильнее, чем секретарь обкома на их начальника за поскорее посадить хоть кого по любому поводу, чтобы доказать, как вовремя Андропов придумал заботу о народе под видом бескомпромиссной борьбы с ним же. Группа захвата, едва успев расстегнуть брюки, стала поливать тротуар и мостовую вместе с Анохой прямо перед Управлением.

Хотя таким макаром менты не просто освежили вспотевшего Аноху, но и уготовили ему определенное место в уголовной иерархии; голос Тюрьмы ответил Индии: мусора опять устроили беспредел, а потому опустить фраера — все равно, что стать с легавыми на одну доску. Аноха получил свой срок, наблатыкался в зоне трудовых навыков и вышел на свободу с чистой совестью перед страной, которая, согласно гуманному законодательству, лишила его квартиры после приговора суда.

Сперва Аноха вел себя, как полный придурок, потому что хотел устроиться на работу. Где это видано, чтобы фраер, искупивший свою вину перед отчизной, мог устроиться по своей бывшей специальности, кроме как говновозом? Несмотря на все потуги начать жизнь заново и благодаря преимуществам социалистического образа жизни, Аноха быстро очутился на одной из малин, окончательно поставив крест на своей бывшей архитектурной жизни.

Так началось восхождение Анохи к той воровской легенде, которой он стал за последующий десяток лет. Еще бы! Кто осмелился посягнуть на общак? Аноха! Кто отстреливался от собаки говном? Он же. И в конце концов, кто бегал в чалме среди города, пока его не заловили как явного шпиона, собирающего информацию для вражеских разведок? Аноха, только он, малохольный Чалма. После рассказа вновь прибывшего в зону за очередные подвиги рецидивиста Анохи остальным зэкам даже не хотелось лишний раз хлебнуть чифиря под колеса, до того им уже было весело.

На общак Чалма посягнул вовсе не от своей глупости, а под руководством опытного вора Сливы, организовавшего банду, куца вошли многие авторитетные товарищи, в том числе и бывший опер, заарестовавший в свое время Аноху.

Банда действовала решительно, словно состоящие в ней менты продолжали трудиться на своих бывших рабочих местах. Среди бела дня они при форме и параде задерживали кого-то из нужных людей, но вместо ментуры везли их за город и устраивали на пленэре то же самое, что прежде в камерах. Они так трюмили богатых фраеров, что те по-быстрому раскалывались кто еще, кроме них, может представлять из себя интерес для органов и налетчиков.

Таким макаром Слива вышел на одного кооперативщика. По предварительным данным у этого деятеля было столько бабок… Больше, чем у бывшего секретаря горкома по идеологии, чью хату разбомбили в течение получаса. И нехай банда Сливы шмонала квартиру кооператора гораздо дольше, за большие деньги не могло быть и речи. Золото — да, бриллианты — пару штук тоже, а где же основные фонды?

Слива считался авторитетом и не мог не допустить его расшатывания. Аноха пас кооперативщика до тех самых пор, пока тот в очередной раз не решил поменять машину. Надоело ограбленному до нитки целых полгода подряд ездить в «вольво», пришла пора пересаживаться в «БМВ».

Слива, прикинувшись лохом, которому позарез надо то самое «вольво» расплатился с кооперативщиком, ни разу не торгуясь. Даже если бы хозяин тачки запросил за нее цену «Бентли», Слива все равно не отказался бы от своего намерения купить машину именно у него.

Потому что бабки, которыми расплатился авторитет, были помечены радиоактивными изотопами. Козлу ясно, при повторном шмоне эту капусту очень быстро нашли вместе с другими сбережениями кооператора в тайнике, который был замаскирован в трехкомнатной хате лучше пещеры Али-бабы.

Даже малые дети знают, что произошло в той сказке. И когда разбогатевший до неприличия Слива гулеванил на всю катушку вместе со своим адъютантом Анохой, на них налетели вовсе не менты, а сорок самых настоящих разбойников, уволочивших удачливых воров на разборы.

На толковище Слива вел себя, как положено авторитету, разоряясь страшными последствиями коллегам за то, что они держат мазу за фраера. Но когда этот фрукт узнал: кладка в хате кооператора — часть общака, он заделался еще бледнее, чем был бы на суде, приговорившим его к стенке.

Слива вместе со своими подельниками посягнул на самое святое — на общак, а значит, заслуживал немедленной смертной казни. Но, учитывая чистосердечное признание подсудимого, его хорошую работу и ходатайство коллег, толковище заменило приговор к высшей мере другим, не подлежащим обжалованию. Слива вместе со своим шестым номером обязаны вернуть деньги, а потом идти к ментам сдаваться.

Когда Слива в точности исполнил это золотое решение, менты чуть не двинулись мозгами. Среди бела дня до них вламывается вор с подельником, и начинаются громкие вопли за явку с повинной. Слива, который прежде отвечать на допросах чего-то внятного считал ниже своего воровского достоинства, дает показания на самого себя со скоростью пулемета. Аноха, тот вообще дрожит, каясь, как бы он был счастлив, если у нас введут пожизненное заключение. И когда менты то ли всерьез, а может, в шутку заметили Анохе: для полного раскаяния было бы неплохо, когда он возьмет на себя еще три висячие квартирные кражи — тот с таким удовольствием попер навстречу их желанию раскрывать преступления, какого вряд ли стоило ожидать.

Аноха чистосердечно кололся: он готов отвечать за любые кражи, кроме предложенных, а также за покушение на римского папу, Бенину маму или появление на свет его собеседников, а когда надо, так менты уже могут получить показание — именно он написал «Малую землю» под псевдонимом. В заключение Аноха слезно просил ментов не вешать на него трупов, одновременно соглашаясь на любое наказание старого режима, если можно, то без расстрела. Ну, а когда без этого никак нельзя перевоспитывать его дальше, то чему бывать, того не миновать.

Выйдя в очередной раз на свободу, донельзя перевоспитанный экс-архитектор сделал грамотный вывод: он до того обучился в исправительном от фраерских замашек учреждении, что вполне может трудиться самостоятельно. А потому решил зарабатывать самым распространенным и элементарным способом, освобождая хаты от всего лишнего, что в них лежало.

Аноха запросто заломился на одну квартиру, дверь которой сумел отомкнуть еще быстрее, чем его в свое время уговорили на явку с повинной. За этой гнилой дверью вора ждала такая добыча, что он только успевал благодарить судьбу, набивая свою торбу золотом, мехами и хрусталем.

Не успел Аноха мысленно скомандовать себе: «Спасибо этому дому, теперь пойдем к другому» — как услышал за своей спиной рык, мало в чем уступающий по выразительности тигриному. Вор на всякий случай направил в сторону этих звуков луч фонарика, и его морду перекосило не от дополнительной радости уворовать еще чего-то, а совсем по другому поводу. Кроваво-красный оскал огромной пасти с ходу довел Аноху до нужной мысли.

Домушник мгновенно стал доказывать дарвиновскую теорию за происхождение человека. В долю секунды он, подобно личности, народившейся от гиббона, взлетел на шкаф в передней, не выпуская из зубов торбы с добром, и самым невероятным образом упаковался в тридцатисантиметровом пространстве между мебелью и потолком…

Ровно через два дня после этого события мимо подломленной квартиры проходила соседка, вернувшаяся с дачи. Так она почему-то стала активно принюхиваться к двери, а потом постучала. В ответ, вместо «войдите», девушка услышала грозный рык и отчаянный вопль: «Спасите! Убивают! Сдаюсь! Вызовите милицию!». Соседка мгновенно врубилась, что делать, и настучала ментам по телефону.

Прибывший наряд выяснил у вызывавшей их дамы, что соседи еще не вернулись с дачи в хату, а в ней уже точно кто-то поселился явно без временной прописки. Менты прислушались до человеческого хрипа и хорошо известным не только им способом сумели открыть дверь, не выбивая ее могучими плечами.

Первым делом не переступившие порога менты почувствовали вокруг себя такой запах, который бывает только у допотопного сортира после экскурсии в него помешанной на диспепсии толпы. На залитом самыми органическими отходами шкафу поскуливало нечто, слегка напоминающее человека, непонятно каким образом уместившееся в узком пространстве, вопреки всем законам природы. Только после этого зажавшие привычные ко всему носы менты заметили — возле шкафа лежит белая собака, а вокруг нее разбросаны золотые цацки, деньги, осколки хрусталя и пыжиковая шапка, наполненная все тем же дерьмом.

Неизвестное науке существо завопило со шкафа почти человеческим голосом, чтобы менты поскорее проявили гуманность и увезли его в тюрьму. Стоило защитникам правопорядка пошевелиться, как пес принял боевую стойку и менты захлопнули дверь с такой скоростью, словно тренировались в этом деле с утра до вечера.

Тут же на площадке они приняли решение — нейтрализовать собаку и с ходу получить, возможность резко опустить прущую кверху кривую нераскрытых краж.

— Да вы что? — прислушалась до их рассуждений соседка. — Попробуйте только убить это животное. Знаете, сколько он стоит? Весь райотдел не рассчитается.

Менты натурально задумались. Конечно, одно дело — раскрыть кражу и спасти местами человека, совсем другое — платить за это из собственного кармана. Тем более кража, считай, уже расследована, а этот домушник вполне может еще немного посидеть на шкафу. Судя на то, что из него вытекло, он успел привыкнуть до своей странной позы в узком пространстве.

И тогда менты приняли поистине мудрое решение. Они устроили щелку в двери и сказали Анохе: колись по-быстрому, чего ты тут оказался, а потом мы тебя вызволим от четвероногого вертухая.

Это было самое чистосердечное и быстрое показание за всю историю криминалистики. Аноха кололся еще чистосердечнее, чем во время своей прошлой явки с повинной, справедливо полагая: только от обвала показаний зависит, сколько еще, иди знай, приятного времени он будет застывать в такой позе по уши в собственном дерьме в прямом смысле слова над собачьей пастью. Мент у двери едва успевал конспектировать вопли со шкафа.

Следствие закончилось за полчаса до того, как наконец-то пожаловали хозяева. Перед тем, как войти в хату, они подробно рассказали за комнатную собачку любопытствующим ментам, прекратившим обращать внимание на дальнейшие чистосердечные признания Анохи. Правильно товарищи менты сделали, что не сунулись на их жилплощадь. Потому как эта собачка — аргентинский мастиф, выведенный для охоты на пум и ягуаров. На дачу его брать нет никакой возможности — такая псина обязана ходить не просто в наморднике, но и при этом быть постоянно привязанной поводком до хозяина. Так у них на даче есть другие дела, кроме держаться руками за животное, хорошо известное специалистам под определением «Белый ангел смерти».

Менты тут же полюбопытствовали — понятное дело, запас пищи на пару дней можно оставить в удобном месте, но куда делает из себя эта собачка? Нехай от такого дела, понятно, смердит меньше, чем от шкафа вместе с вором, но все равно любопытно. Хозяева пробормотали, что специально оставляют открытой дверь на балкон, и если бы менты стали любопытствовать дальше, так это обошлось им дешевле.

Когда Аноху снимали со шкафа, он заливался тихим хохотом и целовал ментам руки. За посадить вора в их машину не могло быть и речи. Водитель веско заметил — он руляет вовсе не говновозом и не допустит, чтобы служебная машина пропитывалась не сильно свойственными ей запахами.

Аноху поливали водой под дворовым краном из пожертвованной кем-то миски, хотя вор больше стремился лишний раз глотнуть с нее воды, чем помыться, до того в его организме не хватало жидкостей. Выводя Аноху из двора, менты окончательно поняли, как устроилась эта собака. В свою очередь, Аноха, жадно грызущий купленную сердобольным водителем булку, врубился: мастиф не собирался забывать за то, как юр пытался отстреливаться от него дерьмом, пока в организме не кончились заряды.

Когда менты вместе с ворюгой синхронно подняли головы, они увидели балкон, тщательно обшитый пластиком по всему периметру. Только в одном месте заграждения, видимо, по замыслу его архитектора, была оставлена узкая щель. Как оказалось, именно в нее направлял свою струю сверху вниз надрессированный не только на пум белый ангел смерти. Это в общем-то неудивительно, потому что мастиф славится своим умом, а советские пешеходы давным-давно привыкли, как с балконов постоянно чего-то льется или вылетает. При всем желании Аноха не мог нажаловаться, что этот кобель обоссал его хуже, чем группа захвата в андроповское время. Больше того, отставной архитектор откровенно радовался и благодарил ментов, которым тоже немного досталось собачьего внимания прямо с балкона.

Рассказы за фартового юра Аноху достигли своего апогея в определенных кругах, когда он снова очутился на свободе с чистой совестью и репутацией, слегка подмоченной мастифом. Аноха решил — он больше не станет работать в одиночку, если суждено всю жизнь сидеть в дерьме и принимать на себя обильные анализы других выделений, так в компании это делать куда приятнее. Примерно таким макаром захмелевший от свободы и водки Аноха высказался своим потенциальным подельникам, перед тем, как заснуть прямо за столом.

Ворам не сильно понравились его логические выводы. Деловые почему-то не стремились разделять с Анохой его фарт. Но долг обязывал их помогать выскочившему на волю. После бурных дебатов сердобольные блатные решили избавить Аноху от дальнейших издевательств со стороны разных творений природы. Они водрузили на купол спящего горшок и убедили друг друга: теперь на голову Анохи даже при большом желании не насцут ни менты, ни собаки, ни другие известные зоологии личности. Потому как горшок куда надежнее каски и его всегда можно перевернуть по назначению.

Потом вдруг оказалось — этого как раз нельзя сделать из-за бывшего назначения посуды. Прежде чем горшок поселился на голове Анохи, в нем варили не борщ, а эпоксидную смолу. Воры даже не ожидали, как их шутка получит дальнейшее продолжение, хотя изо всех сил пытались отодрать горшок от истошно орущего Анохи. После того, как рецидивист в сотый раз подлетел под потолок вместе с так и не отлипающей от него посудой, один из блатных предложил отбивать горшок от башки Анохи с помощью молотка и зубила.

Аноха мужественно выдержал одну попытку, после которой он заорал еще истошнее, потому что уже ничего не слышал вокруг себя. Ему казалось, что барабанные перепонки при посуде на куполе пожизненно саботируют впитывать в себя любые звуки. Однако за применение топора в деле освобождения своей головы от хотя нужного, но постороннего предмета он все-таки услышал. И предпочел, чтобы эту операцию проводили хирурги, режущие людей скальпелями, а не его кореша, которые делали то же самое с помощью финок.

Хирурги, исключительно в белых халатах, при виде Анохи стали активно разводить руками в разные стороны. Несмотря на клятву Гиппократа, они могли успешно снять горшок только с головой его владельца, на что вряд ли согласился бы даже Аноха. Один профессор медицины сделал необычному больному грамотный эпикриз: нужно дождаться, чтобы ваши чересчур короткие волосы отросли до битловской степени, и только потом можно будет приступить до хирургического вмешательства в интимную жизнь пациента.

Аноха, обмотав горшок на голове каким-то подобием чалмы, стал шариться среди улиц в виде, настораживающем ментов, успевших привыкнуть к выбрыкам панков, рокеров и металлистов. Чалма перестал мечтать за производственную деятельность при таком хорошо запоминающемся предмете над ушами и стал изображать из себя Арину, постоянно оправдываясь перед правоохранительными органами до тех самых пор, пока по всей земле не прозвучало словосочетание «Буря в пустыне».

Эта самая буря оказалась для Анохи самым настоящим стихийным бедствием. Если бы операция под таким заголовком началась позже, иди знай, вдруг бы врачи сумели ликвидировать на голове Анохи явную подсказку к его принадлежности до экстремистских и прочих террористических организаций.

Чалма решил свою судьбу сам. В одной из пивнушек он чересчур растрепался случайным собутыльникам, преследуя исключительно меркантильные цели. Алкаши очень любили проводить время в компании некогда знаменитых людей, спившихся до радости постоянных клиентов тошниловок самого низкого пошиба. Но такого в их практике еще не было, чтобы до шаровой выпивки нарывалась личность при чалме на куполе.

Ханыги иногда любили подчеркнуть в разговоре, что вчера напились до поросячьего визга с известным хоккеистом или артистом. Такое таки да случалось в трудовой биографии многих из них. Но чтобы угощать в пивнушке восточного фундаменталиста, а потом добавлять с ним в подворотне — этим мало кто мог похвастать.

За ради шаровой выпивки не имеющий возможности работать Аноха кололся любому наливающему: пресловутая «Буря в пустыне» — это еще не конец. Уж кто-кто, а он, резидент товарища Саддама, знает, чего рассказывает по секрету исключительно ради симпатий до хороших людей. Потому пусть америкосы не сильно удивляются, когда с территории этого города до них в гости стартует ракета, ни разу не похожая на тот брак, который поставлял братскому Ирану миролюбивый Советский Союз в противовес натовской агрессии по всему миру. Так что, ребята, если хотите слушать, как будет дальше, пропагандировал Аноха, наливайте еще или идите на Хусейна прямым курсом. Нехай он вместо меня делает вам пресс-конференцию, во время которой опрокинуть стаканчик никак невозможно. Даже если вы предложите Саддаму выпить на шару, он больше пугается шариата, чем любит булькнуть драгоценной влаги за чужой счет.

После таких рассказов чалму с Анохи окончательно сняли там, где до него побывало множество разнокалиберных шпионов, врагов народа, растратчиков и других преступников, как правило, реабилитированных посмертно. Чалме не улыбнулось разделить судьбы предшественников, потому что оказалось — этого органам уже даром не нужно. Зато им требовался процент раскрываемости, и по такому поводу Чалма без своего шикарного убора на макушке очень скоро очутился в тех местах, где с нетерпением ждали, когда Аноха отличится в очередной раз. Зона, получившая шанс помирать от хохота в течение всего срока этого почти народного артиста, по праву могла считаться самой фартовой.

Именно по причине необычайной популярности кандидатура Анохи рассматривалась Тараном как ключевая фигура в предстоящей операции. Вдобавок на спине Чалмы имелась очень интересная наколка…

Глава девятая

Пока подполковник отец Михаил занимался формированием тарановской бригады неподалеку От границ предстоящего лоходрома, его бывший сослуживец шастал по Нью-Йорку с не меньшей уверенностью, чем в той самой Анголе. Только вместо того, чтобы, попивая пиво, посылать кого-то в атаку, Вася запросто заломился в офис адвоката Крамера и, как бы между прочим, купил у него пару фирм.

Эти фирмы существовали исключительно на бумаге; однако, если кому-то из экс-советских граждан нужно было провернуть какую-то операцию, наварить бабки и по-быстрому свалить от уплаты налогов, они знали, до кого обратиться. Только до мистера Крамера, обливавшегося потом, едва успевая регистрировать все новые и новые предприятия.

После того, как Вася сделал интересные закупки, он не стал возвращаться на родину, а вовсе изучал графики работы известных бизнесменов Алекса Кея, Дэниса Порта и Лео Берга. В отличие от других американцев, которым Россия открывала объятия по поводу всяких инвестиций, эти мистеры таки да перли навстречу риску, лишь бы поскорее вывести заокеанскую страну го экономического кризиса.

По такому поводу их фирма «Ньютел и К⁰», не скупясь, прикупила площади на международной выставке в Москве под понятным всем названием «Консумэспо» и забивала каждый квадратный сантиметр этой территории всевозможной компьютерной техникой. Причем по таким ценам, что даже последний идиот и то бы врубился: американцы только спят и видят, как бы поскорее дать ему заработать на приличные мозги.

Среди лязгающих зубами акул капитализма одна только «Ньютел» доказывала своим поведением — для нее главное не так с ходу заработать, как застолбить свое место на российском рынке на сто лет вперед. По этому поводу фирма заключили договор с государственным предприятием «Связьинформ», назначив его своим брокеро-дилеро-менеджером на российских просторах.

В то время, когда ожиревшие от своих раздутых прайсов другие фирмачи предлагали товар дорого и исключительно за баксы, «Связьинформ» стала торговать по сбросовым ценам, принимая предоплату исключительно деревянными. Все остальное было делом накатанной техники. Обув больше двадцати российских фирм, клюнувших на дорогой товар по дешевой деревянной цене, фирна «Ньютел» устроила себе вид, с понтом прорыв России на мировой рынок информации ее волнует не менее остро, чем работа метеостанции во владениях папуасов.

Само собой разумеется, что с государственного предприятия «Связьинформ» можно было скачать исключительно тонну договоров, а что касается миллионов, упавших на ее счета, то куда они подевались, оставалось только убедительно догадываться. Чего стоят догадки без доказательств — все прекрасно догоняют. Ни хрена не стоят, даже если самый распоследний идиот знает один выверт низшей математики, помноженный на химию: когда липовый договор умножить на деревянные деньги, то в результате реакции получается исключительно зелень при полном выпаде в осадок покупателей.

Эту самую зелень и подсчитывали мистеры Алекс Кей, Денис Порт и Лео Берг, а потом огорчились. Наварили всего пять лимонов долларов, это же не Фонтан. Работать дальше подобными темпами, так очень скоро вылетишь в трубу раньше той ведьмы на метелке инкорпорейтед.

Бывший майор Вася вместо того, чтобы утешить американцев, стал поганить им настроение прямо в офисе. При его заявлении компаньоны выкинули шнифты на лбы быстрее пациентов академика Филатова. Наглый Вася предлагал им немножко бесплатно поработать! Ну как после такой борзости с ума не двинуться мозгами, и не пошел бы их посетитель по такому поводу мимо Архипелаг ГУЛАГ вдоль по Бруклину до самого факаного Гарлема, где ему место.

В ответ на такое доброе предложение, капитан Немо поудобнее расположился в кресле и тихим голосом сказал:

— А что, если я вместо Гарлема прогуляюсь к налоговому управлению?

— Ты кого берешь на понт? — вызверился на посетителя мистер Кей с помощью негосударственного языка международного общения.

— Какие еще будут мнения? — не обратил внимания на вопрос мистера Кея отставной майор.

Лео Берг и Денис Порт были самыми настоящими партнерами Алекса и деловыми людьми, потому что наперебой стали уверять непрошеного гостя: когда ему надоели собственные яйца, так он должен сказать за это прямым текстом.

Гость заметил: если кому-то и грозит такое хирургическое вмешательство, так только тем, кто кидает российских фраеров. Но не потому, что уважаемые мистеры обули тех, кого сам Бог велел немножко подраздеть, а оттого, что отмывали деньги в родной Америке, которая таких стирок отчего-то переносит с большим трудом. И вообще, пускай мистеры хипешатся на полтона ниже, оттого как матушка Россия не отказалась от излюбленной манеры сорить трупами по лицу всей планеты. Или мистеры не подозревают за последствия русского бизнеса, нехай успели позабыть за свое героическое прошлое по поводу «Связьинформа»?

Такие мемуары не добавили настроения американским компаньонам. Больше того, в них сыграло чувство патриотизма. Мистеры вспомнили, как сравнительно недавно они назывались Яшей Портным, Леней Бергманом и Сашей Ключевым, а потому согласились выслушать деловое предложение посланца России. При этом американцы с ходу предупредили гостя — несмотря на его информированность, они не привыкли бегать без нужды даже в ватерклозеты. И если их просить работать бесплатно, кроме лажи, все равно ничего не выйдет.

Заокеанский гость понял, что требуется. Он вытащил из кармана доллар.

— Будем считать это авансом, — буркнул мистер Кей.

Мистеры Порт иБерг молча кивнули головами в знак согласия.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Вася. — В случае успеха операции ваша доля составит тридцать процентов.

— За такие копейки мне лишний раз неохота шевелиться, — как положено истинному бизнесмену брякнул мистер Лео. — Но вы не сказали главного — кто приглашает нас в дело? Сами понимаете, времена тяжелые. Этот малохольный Таран так навонял в нашей родной Америке, что теперь нужно быть чересчур осмотрительным. Мы же солидные люди и с кем попало не вяжемся. Так что, дорогой сэр, или высказывайтесь прямо, или убеждайтесь: мы тоже кое-что умеем.

— Вас приглашает в долю Барон, — тихо сказал Вася.

— Зачем тогда нужны были эти дешевые выбрыки? — пожал плечами мистер Берг.

— Вот именно, — поддержал его мистер Порт. — С Бароном мы будем работать. Только пусть он сам нам скажет за это.

— Барон сейчас на дне, — отрезал посланец российского бизнеса. — Но просил передать — в призах свыше двадцати миллионов долларов. Причем, вам даже не нужно покидать пределы родной страны. Вот почему я напомнил вам о «Связьинформе» и покойной фирме «Ньютел». Какая из ваших фирм готова официально заключить договор с нашей?

— А какая надо?

— Такая, о которой никто пока не слышал, — отрезал гость.

— Леня, позвони Шурке Крамеру, — заметил мистер Алекс.

— Не нужно, — скомандовал гость. — Я уже был у него. Приобрел две фирмы.

— Вы растете прямо на наших глазах, — ухмыльнулся мистер Берг. — Все-таки интересно, как теперь будет называться совместное предприятие?

— «Парацельс», — посмотрел в уставные документы заокеанский гость.

— Чем предстоит торговать, кроме воздуха? — полюбопытствовал мистер Порт.

— Нам предстоит не просто торговать, но приносить людям пользу, — впервые позволил себе улыбнуться капитан Немо. — Вам необходимо создать фирму и подвести под нее материально-техническую базу.

— За тридцать процентов могу только подвезти вас до аэропорта, — отрезал Алекс. — Я уже сказал: мы готовы работать почти бесплатно. Но не за тридцать вонючих процентов, что просто оскорбительно.

— Вот именно, — активно поддержал партнера мистер Берг, — тридцать процентов? Передайте Барону любимую поговорку моего дедушки против такого дешевого понта. За дурные предложения пускай даже Барон берет в руки собственный член и чистит им свои зубы… Мне прямо-таки воспитание не позволяет варить вашу кашу за меньше, чем из половины.

— Тем более, мы хаваем, какой по натуре навар бывает с таких каш, — рассудительно поддержал беседу мистер Порт. — Дарить людям радость — это всегда пожалуйста. Но за тридцать процентов — вряд ли получится. Совсем другое дело — честная половина. Тогда, отвечаю, ваши клиенты поимеют на себе донельзя счастливый вид, нажрутся до упора и не попросят добавки. Я отвечаю: после нашей кухни, за опять-таки честную долю фраера, с радостью на мордах станут малевать плакаты: «От супа и каши полны наши параши».

Майор едва сдержал улыбку. Он мог гарантировать этому шоблу даже девяносто девять процентов, однако такое безалаберное предложение поставило бы операцию под угрозу срыва.

— Тридцать процентов, — повторил русский гость. — И полная блокировка угрозы со стороны фирм, которые вы кинули. Сами понимаете, покойникам бабки без особой надобности. Простите за откровенность. Но в России кое-кто сильно на вас обижается. Тем более, что ваша работа займет от силы неделю, а все затраты, как вы уже успели убедиться, ложатся на нас.

— Мы готовы выслушать ваше предложение, — сказал мистер Порт.

— Но чтобы убедиться в серьезности предложения, — быстро добавил мистер Берг, — на счет нашей фирмы должно лечь хотя бы полмиллиона.

— Тем более, вы говорили о материально-технической базе, — напомнил мистер Кей.

Вася пожал могучими плечами и заметил:

— Завтра на счету вашей фирмы будет лежать миллион. Быть может, мы продолжим беседу после этого?

— Не стоит, — отрезал Алекс, — чего стоит бизнес без доверия?

— Особенно, если речь идет за Барона, — поддержал компаньона Лео.

— После перевода всей суммы, пропустите ее через несколько транзитных счетов… — заметил гость из России, однако мистер Порт тут же вставил свое веское слово:

— Не учите нас жить… Особенно, когда не сильно хотите помогать материально.

Капитан Немо сухо заметил:

— Просто хотел предупредить, один из счетов должен принадлежать благотворительному фонду имени мистера Дауна.

Американцы дружно улыбнулись, но серьезность бизнеса взяла верх над чувством юмора.

— За ваши бабки, — сказал мистер Берг, — этот фонд может носить имя даже товарища Паркинсона.

Глава десятая

В отличие от многих сверстников, Барон родился не в обычной советской семье. С юных лет вместо улицы его воспитывала какая-то бонна, иногда обзываемая нецензурным словом флиберичка. Его папаша профессор Моршанский вместо того, чтобы регулярно заявляться домой в истинно пролетарском виде, только успевал шляться по каким-то симпозиумам, а мама уделяла куда больше внимания своей деревянной виолончели и Оперному театру, чем единственному наследнику.

Чтобы быть ближе до народа, за тяжкую судьбу которого Моршанские, — продолжая традиции русской интеллигенции, иногда тихим шепотом стеная под двуспальным одеялом, нарекли сына Ванечкой.

Чего с них было взять, кроме анализов, с этих не ясно почему недобитых буржуев? По предварительному диагнозу любого нормального человека видно, какие они на всю голову интеллигенты. Народ активно строит коммунизм, и его распрекрасной жизни поголовно завидует вся остальная планета, а эти за него почему-то переживают. Малохольные они, и ходят с очками на носу, чтоб доказать свою начитанность.

Ванечке несказанно повезло, что он родился безо всяких намеков на музыкальный слух, иначе эта недоделанная профессорская прослойка не дала бы ребенку вместе с другими детками пропагандировать стихи «За наше счастливое детство спасибо, родная страна!»

Какой будущий строитель самой справедливой жизни на земле выдавил бы из себя эти благодарности, когда его привязали бы канатом до аккордеона или цепкой к пьендросу? Даже если бы он пошел ушами в папу с мамой, так вряд ли юный музыкант обзывал их совсем другими словами вместе с той родиной и пианиной.

Что такое настоящая жизнь, Ванечка узнал на шестом году жизни, подустав от изречений бонны в перерывах между чтением книжек вслух. Малому Моршанскому все меньше и меньше хотелось сказок за этих Бов-королевичей и прочий недобитый элемент, потому что он изредка поглядывал в окно и завидовал жизни своих сверстников, гонявших по двору с утра до вечера сколько им влезет.

Ванечка вздыхал, кидая свой шнифт в окно, и чувствовал, что ему просто недодают счастливого детства. Другие дети бегали по мусорнику, играли в жмурки, били друг друга и привязывали консервные банки к котячим хвостам, а Ваня вместо всего этого и прочего счастья был вынужден зевать на монотонные речи бонны про всяких Премудрых Василис и доблестных богатырей, едва успевавших спасать родную землю от очередной напасти.

В один прекрасный день сказки дали свой результат. Ванечка терпеливо дождался, пока бонна устанет декламировать стихи Пушкина за хрустальный гроб. Стоило воспитательнице войти в туалет, как Моршанский мгновенно запер дверь и понесся вперед к счастливой дворовой жизни с такой скоростью, на какую был бы вряд ли способен Конек-Горбунок. Даже при условии, если бы этого животного оседлал сам Мальчиш-Кибальчиш и хорошо молотил пятками по ребрам коня, гоня его к сверкающим вершинам коммунизма.

Сортирная задвижка с успехом выполняла функции Кощея Бессмертного, хотя бонна вела себя в заточении не так скромно, как та самая Василиса в злодейском каземате. Роль Ивана-царевича ближе к вечеру исполнил Моршанский-старший после того, как прибыл домой вместе со своей второй половиной.

Мадам Моршанская с ее таской до музыки сразу догадалась: хриплые вопли, раздающиеся из туалета, мало напоминают ее любимую арию Чио-Чио-сан или песню «Любовь, комсомол и весна», гораздо регулярнее действовавшую на нервы по радиоточке, и едва не упала в обморок, когда освобожденная флиберичка выскочила на относительную свободу. Потому что бонна вовсе не бросилась на шею Моршанским с искренней благодарностью за избавление от неволи, а выдала такой набор фраз, какие вряд ли встречались в тех самых книжках.

Некоторые из этих словосочетаний повторил и наконец-то разысканный в подвале Ванечка, от которого пахло так, словно он не чинно гулял на свежем воздухе с другими детьми, а три дня и три ночи доблестно сражался со Змеем-Горынычем со всеми вытекающими во время дуэли последствиями.

Мадам Моршанская врубилась — она теперь кое-чему может научиться от сына, когда Ванечка открыл на себе рот, упрекая родителей в дремучем невежестве. Действительно, разве без его помощи профессор Моршанский мог бы дальше переть в ногу со временем и народом, когда даже свой спинджак он именовал каким-то дурным словом, а о существовании польтисрака вовсе не догадывался?

С тех самых пор родители скумекали: из Ванечки вырастет самый настоящий лингвист, несмотря на то, что его старались как можно реже выпускать во двор. Бонна продолжала приобщать ребенка к литературе до тех самых пор, пока на Ванечку не нацепили школьный ранец.

Первого сентября, прийдя домой из школы, младший Моршанский убедительно доказал родителям: от влияния среднего образования его не оградит не то, что какая-то маломощная бонна, но даже сильное отсутствие музыкального слуха. Мадам Моршанская с явным удивлением узнавала от сына все новые и новые слова, хотя, откуда дети появляются на свет, Ванечка успел поведать ей еще во время первой в жизни экскурсии во двор. Больше того, мадам перестала принимать в своем доме рефлексирующую по любому поводу интеллигенцию, так как Ванечка, несмотря на воспитание, изредка встревал в разговоры взрослых, после чего на его маму начинали рассматривать так, с понтом она плохо разбирается в чайковских фугах.

Последней подругой, с концами выскочившей из некогда гостеприимного дома Моршанских, была знаменитая скрипачка мадам Бламберг, видевшая в свое время самого Ойстраха.

Скрипачка восторженно рассказывала мадам Моршанской о концерте английской пианистки; ради которого Бламбергша поперлась аж в Москву. Ее восторги разносились по квартире до тех самых- пор, пока из своей комнаты не заявился школьник Ванечка.

— Знаете, милочка, — продолжила мадам Бламберг после того, как обозвала малого Моршанского прелестным ребенком, — это была настоящая леди…

— Мама! — заорал своим немузыкальным голосом Ванечка, тыкая пальцем в окно. — Смотри!

— Прошу прощения, — улыбнулась гостье мадам Моршанская и подошла к сыну, чтобы уделить ему родительское внимание.

— Смотри, мама, — тыкал пальцем в стекло Ваня, — этот пиндос Горбатюк опять на резку гонит. Знаешь, как его машина называется?

— По-моему, «Москвич», — неуверенно произнесла мадам Моршанская, которую больше тревожила не марка автомобиля, а то, что скрипачка Бламберг после слов Вани стала так морщиться, с понтом услышала фальшивую ноту.

— Как же, «Москвич», — хихикнул Ванечка. — Это же не машина, а блядовозка…

— Боже мой, — очень тихо прошептала мадам Бламберг после того, как чуть было не оставила в печенье свою вставную челюсть.

Несмотря на донельзя поганый слух и предупредительный жест мамаши, Ванечка подскочил к гостье и заметил:

— А вы, тетя, Горбатюка не знаете? Это же вам главный супник, а не говно собачье… Могу вас ему представить…

Мадам Моршанская подскочила к сыну и поволокла его на выход в тот самый момент, когда ее гостья, широко раскрыв глаза, чересчур рисковала подавиться печеньем. Школьнику Ванечке сильно не понравились выводы его мамаши, а потому он по дороге успел выдать пару теплых фраз:

— У него не комната, а блудуар… Такого нет даже у вашей английской бледи…

После этого визита скрипачка Бламберг с мозолем на подбородке стала делать две большие разницы между своими высокими духовными потребностями и салоном мадам Моршанской.

Вообще-то любят эти скрипачи выкобениваться своим дурным поведением. Сделай той мадам Бламберг комплимент: «Ах, какое красивое ожерелье висит у вас на горле» — так она сразу залыбится, станет всякие «мерси» из себя выдавливать, пояснять, что этот ошейник создан из очень редкого копролита… Зато скажи при такой даме слово «говно», и она начнет бледнеть, словно кто-то забирает у нее ту деревянную скрипку, которая, кроме самой Бламбергши, никому на фиг не надо.

Интересно, а если ей вместо этого слова брякнуть фамилию композитора Гуано, как скрипачка прореагирует? Или пояснить популярно — тот самый копролит, что она таскает на шее не что иное, как окаменевшее дерьмо. Такой вот парадокс жизни: интеллигентка согласна носить уникальное ожерелье, созданное народным умельцем с помощью высравшегося много лет назад ихтиозавра. Зато при простом слове скрипачка падает на мадам сижу, а потом гонит из гостеприимного дома Моршанских с тем самым говном на горле, которое получило путевку в жизнь еще до рождения Ильи Муромца.

Этот самый Илья и его подельники со временем стали даже очень импонировать малому Моршанскому. Еще бы, богатыри только успевали перелазить из былины в былину, чтобы в очередной раз набить кому-то рыло.

Так разве ребенок виноват в том, что из него выросло, когда Ваню с детства приучали до сказок и былин, а в качестве наказания не ставили в угол, а заставляли читать книги? Вот он и начитался, особенно после того, как помер одинокий старик из коммуны на втором этаже.

Стоило старику закрыть таза, как его сердобольные соседи, искренне желавшие, чтобы он поскорее перестал мучаться, тут же открыли друг на друга рты. Они выясняли между собой отношения такими хорошо поставленными голосами, что, услышь их, эта самая Ла-Скала от зависти закрылась бы на переучет своих меццо-сопранов и прочих баритонов. Может, до итальянского театра и не донеслось ихних воплей, зато жильцы соседней улицы поимели шанс узнать: они проживают в непосредственной близости от публичного дома, замаскированного под зоопарк. И не иначе: перед тем, как приступить к более решительным действиям, направленным на социальную справедливость, претенденты на комнату покойного сперва целых три часа выдавали друг другу такие комплименты, среди которых блядская свинья, хрен моржовый, сучье вымя и вонючая мандовошка были не самыми сильными.

Как и следовало ожидать, это была только предварительная разминка перед более решительными действиями с помощью швабр, веников и сковородок. В результате совещания комната досталась наиболее достойному члену общества — политически грамотному, морально устойчивому и постоянно повышающему свой культурный уровень бригадиру маляров Николайченко. Потому что он полностью отвечал ростом высоким требованиям времени и вел себя точно так, как писалось в его партийной характеристике.

Николайченко морально устоял даже после коварного удара в спину вываркой, который нанес ему скрытый сионист беспартийный Шпильберман, постоянно ходивший в галстуке, как прочая малоценная прослойка между рабочим классом и колхозным крестьянством. В ответ на жлобское нападение интеллигента Николайченко политически грамотно засунул хлюпика при галстуке в ту самую выварку и спустил его с лестницы в этом батискафе по направлению мимо мусорника во дворе родного дома до вражеского государства Израиль. Мало бы кто засомневался, что дома бригадир регулярно повышает свой культурный уровень: в ответ на нецензурные вопли, раздающиеся из выварки, маляр, несмотря на восьмиклассное образование, именовал поверженного противника махновским байструком, ебанатом кальция и жопой с ручкой.

Больше того, на Николайченко сильно повлияло соседство с выдающейся музыканткой мадам Моршанской. Услышь его выражение «до хрена Бетховена», виолончелистка несомненно бы загордилась, как ее постоянное стремление приобщать народ к искусству нашло жизненное подтверждение. Тем более, что Николайченко, в ответ на визги Шпильбермана, скатившегося вниз по лестнице, во всю мощь легких сделал вывод, достойный настоящего музыкального критика: Шаляпин тоже был великим крикуном.

В результате продолжившегося побоища со слесарем Дрыбомордовым, сбежавшим с работы, чтобы лично поучаствовать в деле социальной справедливости на коммунальной кухне, бригадир Николайченко единолично стоял на страже собственных интересов еще тверже, чем все двадцать восемь героев-панфиловцев при битве под Москвой.

Сперва Дрыбомордов и Николайченко налили глаза кровью, синхронно обозвали друг друга жидовскими мордами, а лишь затем стали куда решительнее защищать полезные исключительно для себя метры жилплощади.

Бригадир маляров, несмотря на больничный лист, сумел одержать победу в кровопролитном сражении к тому времени, когда спущенный с лестницы третий претендент на освободившиеся квадратные метры выполз из выварки вовсе не в том месте, где он распинал Христа, а в аккурат посреди двора. Он уже не помышлял о дальнейших захватнических целях по поводу не то, что какого-то мирового господства, но даже тринадцатиметровой комнаты и мирно стоял на четвереньках, изредка мотая головой, хотя никакой ошейник ему не тер горло, а сам он носил фамилию вовсе не Доберман, а Шпильберман.

Тем временем бригадир Николайченко снова доказал свои глубокие познания, теперь уже в военных науках, гарантируя поверженному Дрыбомордову провести у дверей его комнаты самую настоящую дефекационную линию, если этот охабалевший налетчик еще раз устроит из себя Котовского и косо посмотрит в сторону теперь уже ясно чьей комнаты.

Учитывая, что наследников у почившего соседа не было, бригадир Николайченко по-быстрому освободил по праву принадлежащую ему жилплощадь от всякого ненужного книжного старья, поставив красивый сервант на место выкинутого во двор за ненадобностью книжного шкафа, изъеденного шашелем. Этот сервант лишний раз говорил за склонность культурного человека до высокого мебельного искусства. Однако маляр поднял свой культурный уровень еще выше, расположив в витринке серванта семь гипсовых слоников, что вдобавок намекало за его любовь до представителей животного мира, не претендующих на квадратные метры в его хате.

Выброшенный во двор хлам с ходу привлек внимание детей. Но и взрослые тоже стали доказывать своим поведением, как они до сих пор любят вспоминать золотую пору жизни. Тем более, между ненужного мусора обнаружилось то, что могло враз испортить подрастающее поколение. Среди всяких-разных книжек валялись живописные изображения голых баб, а также явно буржуазных деятелей с их вредным старорежимным образом жизни. Всю эту пакость по-быстрому спалили, чтобы не сильно увеличивать мусорную кучу во дворе; правда, кое-какие трофеи детям удалось спасти от огня в связи с тем, что они бегали куда лучше взрослых.

Ученику Моршанскому досталась старая книжка с народными былинами, которыми его пытала флиберичка еще до того, как Ванечка узнал, откуда берутся дети.

Мамаша Моршанская была счастлива: ее сынок прикипел до чтения уже не в качестве наказания, а по своей доброй воле. Мадам доложила за это профессору Моршанскому, заскочившему на пару дней домой перед очередным симпозиумом. Папа Ванечки глубокомысленно заметил, что влияние генов доказано наукой, а значит в их интеллигентной семье ничего удивительного не произошло.

Чмокнув на прощание супругу, млеющую от гордости за сына, профессор заспешил в свою лабораторию, чтобы было чем поделиться на грядущем симпозиуме за свои очередные открытия по поводу разведения сперматозоидов нетрадиционными для академической науки путями с помощью новаторских методов и двух лаборанток.

Ванечка Моршанский с удовольствием читал былины о Садко, Бове-королевиче и прочих Ильях Муромцах, понимая: его бонна заслужила более длительное, чем в сортире, заключение. Потому что ее былины давали уму не больше, чем сердцу, вдобавок она обманывала ребенка, хотя родители учили Ваню с детства — лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Благодаря полным редакциям народных легенд Ваня почерпнул для себя много нового и к вящей радости мамаши засыпал с книгой в обнимку.

Оказывается, герои былин мечтали не только сражаться за народ, у них имелись и другие желания, кроме как по поводу разномастных супостатов. Кроме воевать, они стремились пить и есть, причем последнего им хотелось гораздо чаще, чем выходить на бой с безобидным мастером художественного свиста Соловьем-разбойником, характеризуемым таким словом, которое Ванечка узнал в тот самый день, когда впервые попал в школу.

Ванечка окончательно убедился: ему в детстве таки да недодали правды жизни, когда вычитал за русских богатырей некоторые дополнительные сведения, не попавшие в другие книжки. Оказывается, бравы молодцы не только бегали из стольного града до неспокойного пограничья, но также за чужими женками, до ветру и на воровство.

Школьник испытывал точно такое же чувство глубокого удовлетворения, как его обвешанный почетными званиями папаша во время выступления на конгрессе микробиологов с докладом «Влияние „Малой земли“ товарища Леонида Ильича Брежнева на научный поиск и творческий процесс передовых сил науки всего мира».

В отличие от отца, Ванечка не заспешил прильнуть к главному достоянию сокровищницы мировой литературы, а продолжал отдавать предпочтение другим героям, нехай они не проканывали со своими мелкими подвигами рядом с пятизвездочным, как коньяк, писателем-полководцем.

В книге былин за народное дело стоял не только Микула Селянинович, но и маг столбом, а красны девицы раком, вдобавок Идолище Поганое на самом деле именовалось исключительно уебищем да и свет-князь Володимир посылал Илью-Муромца не столько сражаться с недругами, как совсем в такое место, где человеку с богатырской комплекцией было бы весьма затруднительно поместиться.

Добравшись до второй части книги, где помещались «Заветные сказки» Афанасьева, Ванечка уразумел, что ему в детстве недодавали не только по былинной части, а потому с жадностью набросился и на другую литературу, когда зачитал этот замечательный сборник до дыр в прямом смысле слова.

Ванечка рос самым настоящим книгочеем, наполняя душу родителей небывалой гордостью. Мадам Моршанская как могла оберегала сына от влияния улицы, на которую тот тем не менее изредка выскакивал. Папа, уже добравшийся в своих исследованиях до академической мантии, легко выдавал сыну деньги для приобретения литературы на самом престижном книжном рынке под названием Староконный.

Со временем Ваня стал там своим в доску. Любители книг едва успевали поражаться его глубоким литературным познаниям и с утра пораньше снабжали талантливого юношу подлинным антиквариатом еще до того, как на толпу книголюбов начинал переть муркет с тачкой впереди огромного пуза или очередная облава ментов.

Муркет, в сравнении с ментами, был самым настоящим подарком. Он уверенно пер свою тачку прямо в любителей книги и при этом орал благим матом: «Гробочитатели, разойдись!»

— Почему гробочитатели? — однажды поинтересовался у грузчика Ванечка, который не встречал такого выражения даже у самого Даля.

Муркет снисходительно посмотрел на школьника и снизошел до литературоведческого эссе:

— Потому что они давно подохли, а вы их читаете.

В отличие от грузчика, менты изо всех сил старались отучить любителей литературы собираться на Староконном. Несмотря на их регулярные старания переть против самого читающего народа на планете, Ваня пополнял свою библиотеку и спасался от облавы в собачьих рядах, трепетно пряча на груди томики Пушкина, Есенина, Маяковского и других классиков. После завершения облавы он шел с Молдаванки на свою Пушкинскую мимо крохотного дворика, где уже вторые сутки никак не могла скончаться свадьба, распевавшая с утра пораньше хорошо поддатыми голосами очередную песню неизвестного автора, чьи книги тоталитарный режим не издавал вместе с некоторыми произведениями самых выдающихся отечественных классиков.

Ванечка не обращал особого внимания на этот явный фольклор, его влекла подлинная литература, в отличие от какой-то «Одесской свадьбы» с ее припевом:

Моршанский ускорял шаг, искренне радуясь, что этих плохо поставленных голосов не слышит его мама. И правильно, у мадам Моршанской мог бы приключиться нервный срыв, нехай виолончелистка была даже ближе до народа, чем те декабристы, но поговорка «На бес-птичье и жопа соловей» ее мало бы в чем убедила.

В отличие от очень многих людей, Ванечка Моршанский всего однажды совершил ошибку, несмотря на то, что прочитал много классической литературы, не говоря уже за сказки самых разных народов мира, вплоть до населения острова Ланка. Так, если народная мудрость, кроме пользы, ничего дать не может, то пристрастие к классике иногда имеет шанс вылезти боком, даже если это не стихи Бродского или «Архипелаг ГУЛАГ».

Классная руководительница прекрасно знала: отличнику Моршанскому медведь наступил на ухо еще в утробе матери, но тем не менее она привлекла ученика к концерту художественной самодеятельности. Потому что Ванечка — уже большой мальчик, ему скоро поступать в университет, а через две недели их класс скопом поведут записываться в комсомол. Какой же из Вани выйдет студент, если он не комсомолец, нехай будет при этом отвечать на вопросы экзаменационной комиссии еще лучше, чем это делал в свое время его выдающийся папа? Зато когда Ваня выступит в самодеятельности, а райком комсомола, кроме зачем Ленин написал свою работу «Лев Толстой как зеркало русской революции», спросит, чем еще занимается ученик Моршанский, он честно ответит — участвую в художественной самодеятельности. Что, несомненно, зачтется в его пользу, как это было в прошлом году со второгодником Али-Заде, спутавшим Карла Маркса с Кларой Цеткин.

Дисциплинированный Ванечка подготовил целую литературную программу из стихов, давным-давно выученных наизусть. Учительница сама дала ему добро на чтение Есенина с Пушкиным, но во время генеральной репетиции она почему-то стала так пучить глаза на сцену, словно Ваня зачитывал не этих, согласованных заранее авторов, а каких-то антисоветских паразитов вроде Бродского или Соколова.

Такие вот были учителя периода проклятого застоя, когда говорили одно, думали другое, а делали почти то же, что сегодня. Ваня ей Есенина декламирует: «Мне сегодня хочется очень из окошка луну обосцать» — а училка исполняет вид, с понтом школьнику не хочется всего лишь словами поэта на луну, а уже делается прямо на ее голову. Так у Вани слух далеко не как у того на одно ухо Бетховена, а у училки перекосило рот до такой степени, что слова из него плохо и тихо вылетали наружу. Потому Ваня не без удовольствия продекламировал другие стихи Есенина о природе:

Так почему-то за это творчество стал отвечать не автор, а исключительно Ваня Моршанский. Учителка с растрепанными чувствами и прической заволокла его всего лишь в кабинет директора, хотя чуть было не решилась накатать за Ванины способности самой Галине Борисовне.

Директор молча и торжественно выслушивал монолог учительницы за Ванины способности, тараща от ужаса глаза на портрет Ленина и барабаня пальцами по статье товарища Щербицкого о задачах коммунистического воспитания в яслях со школами.

После того как классный руководитель выдохся оценивать Ванины увлечения классикой, директор отпустил ее из кабинета и принялся самолично воспитывать ученика Моршанского, поставившего под смертельную угрозу свое участие в рядах комсомола вместе с воспитательным процессом во всем районе.

Через два часа ученик Моршанский вышел из кабинета директора, понуро опустив голову, извинился перед учительницей за Есенина с Пушкиным и отправился домой.

Вот что значит найти до ребенка индивидуальный подход, как пропагандирует не то, что великая партия, но даже какой-то засранный Песталоцци. Директор сперва научил Ваню основным требованиям советской морали, после чего, вместо нарываться на более близкое знакомство с самим академиком Моршанским, педагог с большим удовольствием не только выслушивал декламировавшего классику Ваню, но и сам блеснул некоторыми литературными познаниями, процитировав доселе неведомые даже великим литературоведом Ваней строки Гоголя и того же Есенина: «Не пришла ты ночью, не явилась днем. Думаешь, мы дрочим? Нет, других ебем». В свою очередь, Ваня спросил у директора: не читал ли он последней книги самого великого пушкиноведа Троицкого «Потаенный Пушкин»?

Директор честно признался, что еще не успел, потому как в настоящее время тщательно изучает материалы XXV съезда партии. Это не страшно, успокоил директора Ванечка, ничего нового там нет, тем более сам Александр Сергеевич был донельзя человеком скромным, а потому между написанием этого набившего оскомину «Онегина» и сказок для маленьких детей, откровенно, а главное прозаически-письменно признался: «Слава, еби ее мать, деньги нужны!» В ответ на это директор раскололся, что деньги не самое главное в жизни, а ему не нужны неприятности. И Ване тоже. Так что пусть он перестанет демонстрировать на людях свою начитанность и не сознается, отчего сильно любит Лермонтова, иногда катавшего такую поэзию, рядом с которой тому Баркову нечего делать.

Ваня, твердо усвоив главный жизненный урок, окончательно понял, как вести себя дальше. Ну ее, эту классику, сплошные от нее неприятности, тем более ни один из этих деятелей ничего хорошего от жизни не дождался — тот повесился, тот застрелился, других на дуэлях ухайдохали, ну а кто в тюрьме торчал — так это вообще за счастье. Даже Успенский, не такая уж фигура в сравнении с Есениными-Маяковскими, и то сам себе выписал гонорар бритвой по горлу, не говоря уже о поехавшем Гоголе, которого не успели довезти до дурдома, в отличие от менее значительных писателей.

Вот почему народное творчество продолжало импонировать Ване даже тогда, когда он блестяще закончил университет. Теперь для него было главным найти свою дорогу в жизни, не надеясь на родителей, чьи эстетические вкусы в последнее время стали тускнеть гораздо быстрее обоев под солнечными лучами. Слава Богу, еще в далеком детстве Ваня читал сказки, но, в отличие от своих сверстников, он умел делать правильные выводы.

Мы все читали эти сказки, но какой вам лично толк от того, что Волк не сожрал Красную Шапочку или принц бегал за той Золушкой в кирзовом сапоге при стеклянном ботинке? Он же в конце концов предлагал этой девушке всего лишь руку и сердце, а не разбартеровать ее туфлю на свой сапог.

Ванечку как раз больше интересовал последний вариант, чем всякие счастливые финалы с непременными свадьбами. Стали они жить-поживать да добра наживать, это, конечно, мило. Однако не самое главное. Потому что, если заглянуть в корень почти всех сказок мира, перед нами предстает сплошной лоходром, среди которого прокручивают явные аферы и торговые операции сомнительного свойства исключительно положительные герои, параллельно слегка страдающие за простой народ или царских дочек.

Без кровавых разборок тоже редкая сказка обходится, чего там о былинах вспоминать: мой меч — голова с плеч, но не об этом речь. Подумаешь, боевик, как Иван-царевич без группы захвата разобрался с Кощеем Бессмертным или прочими рэкетирами, кравшими все подряд ради выкупа или с другими мерзкими целями. Зато гораздо интереснее, когда явно положительный герой постоянно бартерует сапоги-скороходы на волшебные дудки, скатерти-самобранки, а в результате товар с двойным наваром к нему возвращается.

Правильно, герой-то положительный. Вот он и ложит с большим прибором на всех этих лохов, оставляя им на память о себе, а также торговых и прочих операциях исключительно голые задницы.

Или другие не менее положительные герои, отвечая опять-таки этому определению, лежат на печках, лежанках, в дубравах, палец о палец не ударяя. На хрена им что-то делать, если на героев шестерят бригады из Орлов, Волков или Щуки, у которых, кроме «чего изволите?», никаких забот в жизни не бывает. А потому, по щучьему велению, по моему хотению, желаю, чтоб печка бегала среди родной природы быстрее вездехода «Буран». Поломалась — ничего страшного, к печке запчастей не надо, желаю, чтоб починилась.

Чего там еще придумать? Эй, серый волк, зубами щелк, а ну сгоняй до избушки на курьих ножках, скажи Бабе Яге, пущай оброк гонит, не то я из этого архитектурного шедевра с помощью своих таинственных возможностей устрою такой вид, как позавчера из замка Кощея. Ломать не строить, хотя, если надо, я в любой сказке за ночь чужими руками дворец возведу. Настоящий дворец, а не тот убогий лесной бардак, который старая сука маскирует под место основной прописки…

Так, желаю на лапы сапоги-скороходы и золотую рыбку на завтрак. Чего? А, ее пока какой-то дед в качестве снабженца по корытам использует? Хрен с ним, я же главный герой, значит, добрый. Ладно, сбегай туда не знаю куда, а мне по-быстрому сюда скатерть-самобранку и целку-невидимку.

Бывали и другие варианты. Вспомните сказки, где ваши любимые с детства герои только успевали гнать туфту, торговать липовым товаром, дурить всех подряд и воровать, что плохо лежит и им не принадлежит — от молодильных яблок до заморских принцесс.

Так то народные сказки, зачем тогда рассказывать за произведения великих писателей, на которых мы воспитаны, нехай их фамилии вовсе не Фридрих Энгельс или даже самый настоящий Карла с той самой бородой, а вовсе не Буратинын папаша или горбатый Черномор. Эти деятели писали сказки для взрослых, а они поверили на свои дурные головы, потому что с детства не поняли, каким на самом деле хорошим был, ну, скажем, тот еще Кот в сапогах, воспетый Перро.

Вот это в самую жилу, то, что людям нравится. Два афериста вышивают такие дела, за которые, базара нет — одни восхищения. Тог, что ходит босиком на подхвате, делает понт и спокойно сидит голой жопой в мокрой воде, терпеливо ожидая своего часа. Хвостатый аферист забивает баки дурным крестьянам, стращая их последствиями хуже атомной войны.

Те, бедные, аж грабли до ушей прижимают, когда тварь в сапогах гонит им пену: мол, это раньше было поле какого-то там Людоеда с человечьей косточкой на голове. А теперь с ним наша бригада разобралась до упора, лепит им еще лучшего горбатого, чем тот Черномор, котяра в сапогах, так что слушай сюда ушами, два раза бакланить не буду.

Значит так, усеките раз и навсегда: забудьте про того тухлого фраера с косточкой над ушами, а то вы у меня собственными костьми не ляжете среди поля. Вы ими будете срать с утра до вечера, и ночью тоже, за это я своим хвостом отвечаю. Отныне и во веки веков это поле — маркиза Карабаса, дозволяю вам от доброты душевной брать часть урожая на пропитание.

Ну, а какая падла сюда станет нарываться, так вы теперь у нас под охраной, а потому всем колхозом честно колитесь: все кругом маркизово. Отвечаю своим сапогом, любой потрох возьмет ноги в руки, когда узнает, что теперь это поле принадлежит самому маркизу Кара-басу; у него на макушке болтается корона, а не какая-то дурацкая косточка.

Дальше все проще пареной репы, которую промышляли герои из другой сказки. Мимо полей едет король в карете с гербом и, между делом, интересуется, чьи это такие богатые угодья. Крестьяне, натурально орут: «Маркиза Карабаса!» точно с таким счастливым видом, как сегодня их потомки из экрана телевизора: «МММ — нет проблем!»

Так это только первая часть операции, хотя один из аферистов уже напялил на мокрый зад чужие штаны, сидит в той карете рядом с венценосцем, лупит себя в грудь и декламирует во все стороны, что он не какой-то там задрипанный представитель фирмы «Сосиинвест» или «МММ», от которого нет проблем дождаться собственных бабок, а самый натуральный маркиз Карабас. Документов у него никто не требует, какие бумаги может иметь голожопый из пруда, тогда все проще было.

Не то что сегодня, когда на каждого такого маркиза приходится по сто пятьдесят цветных ксероксов и полдюжины паспортов на разные фамилии.

Коту, понятно, недостаточно, что набойщик рядом с королем восседает. Тем более с Людоедом таки да нужно разобраться, не дай Бог, на свежий воздух выползет, ударит своим видом по воровскому слову. Этот деятель в сапогах проникает в замок людоеда, который вдобавок ко всем делам еще и колдун, не хуже Кашпировского.

Скот в сапогах, предварительно навешав хозяину шикарной жилплощади отборной лапши на уши, мочит его без второго слова, как бы людоед не размахивал конечностями. Кот, ясное дело, не столько свои цели преследует, а за народ страдает: покойник ведь в свое время начинал слюни глотать при виде человека, а не его домашнего животного. Что было после того, как аферист в сапогах хозяином замка закусил, все знают. Ничего, кроме свадьбы.

Даже люди с верхним образованием и те могли бы понять: когда фуфловый маркиз женился на королевской дочке, он после свадьбы вряд ли станет дожидаться, как тесть наповал грохнется с трона по причине глубокой старости. Если кот ради замка и поля грохнул самого людоеда, то что он пристроит этому несчастному самодержцу за ради целого королевства, догадаться нетрудно.

Зато другой король оказался куда счастливее. Нанял двух мастеров, чтобы они ему новое платье сшили. Ну какой он король, такому не государством, а собственными мозгами научиться бы управлять; приспичило этому пидару платье новое, так заказал бы наряд у Кардена, как тот Боря Моисеев, бегавший по Шотландии за каждой юбкой. Нет, он индпошиву верит; а потому кинуть такого лоха на троне — не работа, а сплошное удовольствие.

Два афериста слупили С самодержца стопроцентную предоплату, торчали во дворце, как короли на именинах, парили мозги козлу в короне еще дольше, чем какой-то «Металлинвест» своим вкладчикам. И что дальше? То, что всегда. В результате король гонял среди своих подданных, сверкая голым задом, хотя был уверен, что разгуливает, ну, если не в штанах, то в новом платье — без второго слова.

Зато в жизни иногда бывает слегка наоборот, чем в сказках, потому что простые люди не такие дурные, как те короли. Они не согласны бегать по улицам голыми в прямом смысле слова. Правильно. А в переносном? Всегда пожалуйста, как доказала сама жизнь, спорить с которой еще бесполезнее, чем со смертью. До сих пор толпами ходят, сжимая в руках какие-то договора, искренне считая их деньгами, хотя эти акции-фикции не стоят той бумаги, на которой их печатали.

В отличие от других людей, Ванечка Моршанский умел соображать, вполне искренне считая: несмотря на потерю кое-каких поверхностных приоритетов, мы все-таки рождены, чтоб сказку сделать былью. Не все, конечно, а только те, что поумнее. Несмотря на свое имя, Ванечка не был дураком, да и в царевичи явно не стремился.

Дурак он таким и останется, пускай даже на время прихватит за хвост зазевавшуюся Жар-птицу, хотя с нее можно выдоить чуть поболее той разломанной миски от Золотой рыбки, но на многое фантазии все равно не хватит. В крайнем случае, дурак сделает из оставшегося в руке пера Жар-птицы поплывок и станет ловить на него Золотую рыбку до потери пульса или пенсии — как кому повезет. Тем более, что от пенсии до той потери пульса гораздо ближе, чем от поплывка до неклюющей рыбки.

Царевич он при папашином троне крутится, а какая блажь завтра царю в мозг ударит — кто его знает. Добро бы царю схлопотать кувалдой между ушей от положительного богатыря-воителя за народ, чтоб трон для наследника освободился. А вдруг вместо молодца при полезном предмете припрется какая-то Шамаханская царица с нехорошими для царевича последствиями? Ладно бы, чтоб эта проблядь царя до смерти затрахала, оно куда надежнее кувалды киллера, а главное — разборов не будет. Но иди знай, вдруг царица возжелает одной жопой на двух тронах сидеть? К тому же земля большая, а королевства такие маленькие, одно хорошо, что суверенные. По крайней мере для Ванечки. Потому что всего за несколько лет он сумел стать не каким-то там засранным царевичем-королевичем, исподволь мечтающем о престоле, а самим Бароном.

Глава одиннадцатая

Барон спокойно лежал на дне в двух кварталах от очередного лоходрома под названием страховая компания «Нота», с гордостью вспоминая слова классика: делать нужно так, чтобы не было обидно за бесцельно прожитые годы, а позор не жег за мелочное прошлое. Ему таки да было чем гордиться: какие там мелочи, если Барон не понимал трудиться меньше, чем за лимон зелени с одной кратковременной операции.

В это самое время вокруг наглухо закрытой бронированной двери давно выполнившей свое предназначение «Ноты» ходила толпа лохов, сжимая в чересчур потных ладонях бумаги страховой компании, представляющие ценность для коллекционеров фуфеля. Некоторые таскали взад-вперед плакаты, которые действовали на нервы исключительно им самим. Вместо непонятно куца пропавшего директора «Ноты» навстречу с вкладчиками бесстрашно вышел мент и через матюгальник гарантировал любые чудеса, сильно распугивая ворон на деревьях. В общем, успокойтесь, граждане, доблестная милиция приложит все силы, государство не допустит, а деньги когда-то к вам обязательно вернутся.

Нехай доброе слово и кошке приятно, толпа лохов почему-то сперва повела себя несколько возбужденнее тех ворон, а потом с радостью стала верить в очередную сказку. Правильно, пока человек дыхлает в живот, он надеется на лучшее. Даже если этот человек всю жизнь гордо носил звание советского, хотя для всего остального мира это определение не тише смачного матюка.

Ну в самом деле, чем им виноват мент с матюгальником, стоящий на страже правопорядка, или государство, которое драло со страховой компании хорошие налоги из денег тех же вкладчиков, а теперь усиленно исполняет вид, как для него нет задачи важнее, чем разыскать своих конкурентов из слинявшей «Ноты», чтобы наказать ее за плагиат под видом защиты интересов населения.

Можно подумать, что все эти разномастные «Инвесты» и «Селенги» возникли на голом месте, а не с одной-единственной целью —не дать забывать лохам за наши идеалы. Даже самый тупой советский человек и то должен был хоть когда-то дойти до мысли: он сильно напоминает из себя не столько строителя коммунизма, как ту наложницу из гарема, которая знает, что ее трахнут в обязательном порядке, но не догадывается, когда именно.

Так, между прочим, самое большое трахание всех вместе и каждого в отдельности состоялось задолго до рождения более мелких пирамид, и великая революция из Октября здесь в виду не имеется. В начале девяностых государство исполнило на себе вид большого огорчения и покаялось своим гражданам, как, оказывается, несмотря на повальные успехи, может позаботиться за них еще лучше. А потому прогарантировало такое, от чего у многих стали растекаться слюни, с понтом у тех подопытных собак при виде пустой миски, в которой вчера лежала мосалыга.

Ой, караул, дорогие товарищи, возопило государство через все средства массовой информации, вам слегка не хватает самых разных товаров. Я покончу с дефицитом, каждый желающий всего через три года получит то, за что мечтает. Как в сказке, когда обещанного больше не ждут. В общем так, вы сегодня гоните деньги, а спустя каких-то три года я засыплю вас автомобилями, видеомагнитофонами, холодильниками, телевизорами, пылесосами… Мясорубка надо? Тоже будет, вместе с клизмой, только давайте бабки.

В очередях за этими липовыми сертификатами давились целые трудовые коллективы и отдельные, но все равно на всю голову граждане, издававшие привычные вопли, вроде: «Больше, чем за два холодильника, из одних рук денег не брать».

Быстро пронеслось время, сверх которого обещанного не ждут, однако хоть одного счастливчика, сделавшего предоплату за пылесос, не нашлось не только на любом из заводов или фабрик, но даже под микроскопом. Люди бегали и не знали, какой дурью им заняться дальше, кому еще подарить свои бабки, нехай накоплениям в так называемых сберкассах пришло то же самое, что и государственным сертификатам по поводу любого дефицита, вплоть до самовозгорающегося телевизора «Электрон». В это время на помощь страждущим пришли толковые ребята и разрекламировали свою деятельность еще лучше, чем страна, с которой они брали пример.

Лохи, позабыв от волнения подтереть задницы уже имеющимися сертификатами на покупку «Москвичей» и утюгов, а также сберкнижками, ринулись приобретать не менее ценные бумаги. Государственные средства массовой информации едва успевали дурить им головы про страховые компании, намерения которых чище горного воздуха, а потому будущие доходы вкладчиков станут куца выше горных вершин.

Кто бы спорил. Основатели пирамид таки да наварили выше, ну, если не своих крыш, так той горы — это уже точно. Не заработать им было очень трудно: ежедневно, куца ни посмотри или ни плюнь, везде стоит сплошной рекламный ажиотаж для буратин с деревянными накоплениями.

Лохи, не умевшие, в отличие от Барона, делать правильные выводы из сказок, закопали свои денежки и спокойно ждали, когда на грядках прорастут деревья, обвешанные всем необходимым для того, чтобы не работать, но при этом ни в чем себе не отказывать.

Как было уже сказано, доброе слово и кошке приятно. А что прикажете делать, если народ ведет себя так скромно, как та кошка во время течки, которая только и ждет, чтобы ее поскорее трахнул какой-то кот? Пускай на нем нет даже сапог и безразлично с какой кличкой — Самсебеинвест, Вафлхрумхрум или Тибет. Надо же идти вперед навстречу пожеланиям трудящихся, а то, что любой Тибет со временем намекает своим вкладчикам за процентовку и капиталовложения тихим грохотом, так кто же в том виноват? Горы рушатся — камни летят. Вместе с доходами с горных вершин. Кому таки да Тибет, а буратинам — исключительно минет. Или полный отсос, как говорится в родном городе Барона. Вкладчики могут выбирать одно из двух понравившихся определений как руководство к, действию по получению кровных и возбуждаться дальше по поводу того, что если кого и сделали богаче, то только не себя.

Но наши граждане не дождались, пока мама-родина найдет аферюг, и снова подались на трудовые подвиги мимо мента с матюгальником сажать очередное дерево на продолжающих плодиться лоходромах.

Прошло какое-то время, и трудящиеся снова подняли шумиху. Дерево с бабками опять почему-то не выросло, и сколько в той ямке не ройся, так в ней, кроме остатков рекламного говна, других удовольствий в упор не наблюдается. Те же самые средства массовой информации, которые еще недавно небескорыстно возносили до небес страховые компании, доверительные общества и прочих наперсточников высокого ранга, дружно стали на защиту интересов трудящихся, проклиная паразитов из пирамидальной системы.

Громче всех лупил себя в грудь и клялся в разные стороны основной держатель разномастных лоходромов под названием государство. Теперь этот самый выдающийся из аферистов гарантировал гражданам: найдем и обезвредим, вернем вам и эти деньги, и другие, и те, что спалились в сберкассах, а также урожай позапрошлого года, банку золота с планеты Венера. Чего вам еще? А хоть коммунизм или квартиру к двухтысячному году вместе с счастливым будущим, только не приставайте. Чего? Пенсии повысить? Нет проблем, как у МММ, только пенсии повысим с громкой помпой, а цены повысим как бы между прочим…

Нужно было, дорогие граждане, читать в детстве сказки и делать правильные выводы. Мало ли кто чего говорит, ведь давно известна народная мудрость: «Заклинался медведь в берлоге не бздеть» — а вы что, успели позабыть, символом какой страны этот самый медведь летал на шарах высоко в небе? Ничего страшного, до сих пор этот зверь о себе ежедневно напоминает, выйдите на улицу и лишний раз убедитесь.

Зато Барон на улицу не выходил. Ему был противопоказан даже относительно свежий воздух, потому что в жизни каждого человека есть место подвигу. Моршанский за сравнительно короткое время сотворил столько трудовых подвигов, что ему по прежним временам могли бы присвоить звание Героя Социалистического Труда или даже расстрелять — это как кому повезет. Его труд был действительно самым что ни на есть социалистическим, основанным на наших традициях. Вдобавок в конце восьмидесятых Барон выучил слово «маркетинг», хотя в те времена три четверти населения страны не призналось бы под страшными пытками, что это такое и вообще зачем оно надо.

Барон отличался от подавляющего большинства директоров заводов тем, что прекрасно знал, зачем нужен маркетинг рвущейся к рыночным отношениям стране. Для многих предприятий по тем временам исключительно государственной формы собственности Моршанский становился чуть ли не единственной надеждой на дальнейшее существование.

Иначе просто быть не могло; заводы и фабрики продолжали работать по накатанной десятилетиями схеме в условиях жесточайшего дефицита любого товара — от мотоциклетки до туалетной бумаги. На каждом предприятии в избытке была только собственная продукция, забитая по крыши складов. Основной задачей любого завода являлось не торговать собственной продукцией, а производить ее, даже когда понятие «госзаказ» стало уползать под крышку гроба социалистических методов хозяйствования. На смену электрификации всей страны пришла суверенизация, рвавшая экономические связи между поставщиками сырья, производителями и потребителями еще надежнее, чем это сделали бы заброшенные в наш тыл многочисленные отряды империалистических диверсантов.

И вот, когда какой-то завод начинал задыхаться от избытка собственной продукции при хроническом дефиците сырья, в отделе снабжения появлялся Барон. Прямо-таки не человек, а палочка-выручалочка для рабочего класса, которому через пару недель уже будет не из чего создавать материальные ценности для дальнейшего складирования.

Барон откровенно кололся млеющим от восторга снабженцам: на его фирме полным полно леса, горюче-смазочных материалов, кожи, полимеров или даже апельсиновых лушпаек, в общем, в чем это предприятие нуждалось, именно того сырья у фирмы Моршанского было навалом. И теперь в связи с перепрофилированием его фирмы, решившей вместо строительства коровников заниматься международным туризмом, нужно же девать куда-то прорву дефицитного добра.

Барон требовал не верить ему на слово или громадной кипе документов с подлинными печатями. Он прихватывал с собой снабженца и вез его для демонстрации товара, небрежно роняя по дороге: если сделка будет заключена, так, кроме заводской, этот деятель получит премию от фирмы Барона.

Снабженец шарился шнифтами по грудам дефицита и не верил своему счастью. Мало того, что, словно с неба, свалились штабеля необходимого сырья, так еще и премия. По такому поводу договор между заводом и фирмой Барона заключался со скоростью межконтинентальной ракеты.

Между прочим, главным в этой сделке был не дефицит, сырье, стремление завода продолжать никому, кроме него, ненужную деятельность, а то самое слово «маркетинг». Барон, уверенно диктовавший условия договора, предлагал вариант: десять процентов суммы завод оплатит непосредственно за товар, а девяносто — с понтом авансовый платеж по договору о маркетинговом исследовании рынка. Иначе он просто не сможет осчастливить клиента; необходимое заводу сырье было куплено пару лет назад, с тех пор цены выросли в десятки раз, а потому налог на сверхприбыль сожрет почти всю выручку фирмы.

Через неделю после заключения сделки завод начинал понимать, что никакие налоги Барону теперь не страшны. И не только этот завод, но и другие предприятия, заключавшие сделки с его фирмой. Несчастья, обрушивающиеся на Барона, были стабильнее обещаний очередного правительства сконструировать парашют для родной страны, уверенно летящей в пропасть экономического кризиса.

С имевшимся в изобилии сырьем Барона происходили всяческие напасти: оно приходило в негодность, разворовывалось неустановленными следствием злоумышленниками или, в крайнем случае, горело синим пламенем по причине того, что возле складов по ночам устраивали перекуры бомжи.

Все эти, а также прочие стихийные бедствия в виде прорвавшихся водопроводных труб фиксировались вполне официально, однако седеющий от своих агромадных потерь Барон поступал по отношению к партнерам куда более честно, чем государственный банк, гарантировавший всем подряд, что их рубли обеспечены золотом, бриллиантами, а также прочими вовсе не партийными активами расползающейся по швам страны.

Скинув с понтом подмоченный или вовсе сгоревший товар цеховикам за наличный расчет, Барон честно катал на завод письмо, где предупреждал партнеров: необходимое вам сырье было, да сплыло в связи с наводнением, унесшим наши склады. Однако мои проблемы ни в коем случае не скажутся на дальнейшем финансовом благополучии вашего предприятия. Деньги за погибший товар возвращаем полностью, а что касается договора за наши маркетинговые услуги — так мы готовы сей секунд начать его отрабатывать, тем более ваш платежный аванс израсходован, а потому, будьте любезны — остальную копеечную сумму загоните на наш счет, можно в конце года, если, конечно, хотите и дальше сотрудничать, тем более мы будем просто рады и даже счастливы до невозможности продолжать оказывать вам услуги.

Действительно, зачем Барону было останавливаться, если он безо всякого риска зарабатывал как минимум свои пол-лимона зелени на каждой из таких сделок — это понятно. А почему государственные предприятия открывали его фирме объятия — об этом догадывается не то что совсем маленький ребенок, но даже генеральный менеджер. И все были довольны за свою заботу по переходу страны до рыночных отношений, тем более, кроме дополнительно заработать, никто никаких потерь не ощущал, потому как государство по укоренившейся привычке запросто списывало долги предприятий.

Однако пришло время, когда эти самые долги уже нечем было списывать, хотя чернила перестали торчать в списках дефицитных товаров. Барон позабыл о слове «маркетинг», с легкостью обзавелся дюжиной паспортов, чтобы быть своим в доску в каждой из расплодившихся стран на территории его бывшей необъятной родины. Кроме того, согласно документам, он был своим в Америке, Израиле, Испании и ряде других стран. А если надо, так являлся совместным гражданином парочки наиболее подходящих Барону государств.

Больше того, у него имелся даже подлинный паспорт на собственную фамилию, где среди прочих данных значилась и Вероника Павловна Моршанская, которую Барон своей неукротимой любовью отвлек от трудовых подвигов начинающей топ-модели. На следующий день после скромного бракосочетания эта парочка отправилась в свадебное путешествие, и редкая независимая страна могла разобидеться, что молодожены уделили ей мало внимания.

Известно, какие метаморфозы происходят с влюбленными. Вот по этому поводу в славный город Таллинн прибыли не супруги Моршанские, а вовсе холостяк Дэниэл Розенберг и Вероника Брукс. Если господин Розенберг являлся одновременно гражданином Израиля и Германии, то девица Брукс согласно паспорту была явной представительницей коренного эстонского населения, несмотря на фамилию. Какая там фамилия, когда всем было больше интересно любоваться видом прелестной дамы, чем присматриваться до ее документов.

Пока господин Розенберг, тщательно подбирая ломаные слова на языке русских оккупантов, предлагал чиновникам-патриотам создать совместное предприятие, Вероника успела зарегистрировать фирму с местным названием «Каубахалль» и выехать в город на Неве. Это название было единственным словом, запомнившимся коренной девице Брукс на ее родине, и являлось подлинной вывеской одного из магазинов Таллинна, где очень быстро стало функционировать совместное предприятие «Интерворк Инкорпорейтед».

Пока девица Брукс осваивалась в Ленинбурге, господин Розенберг занялся явно идеологическими диверсиями, несмотря на поддержку патриотов по должности. В кои веки страна опять освободилась, тут бы ее жителям, засучив рукава, строить независимое по евростандартам государство, так нет, эти несознательные граждане вместо того, чтобы крепить трудом процветание отчизны, бегут исключительно не до светлого будущего, а до господина Розенберга. Он, правда, вовсе не является потомком одного из корешков партайгеноссе Гитлера, зато очень плохо говорит по-русски. Какая там может быть родина, если господин гарантирует не менее тяжелую работу. В основном лесорубами в бразильских джунглях за такие деньги, которые рассматривались эстонцами в качестве содержимого фамильного сундука капитана Моргана.

Господин Дэниэл едва успевал подписывать контракты за наличный расчет с теми, кто стремился получить работу вместе с видом на жительство в далекой Бразилии. Очередь у его офиса была длиннее и толще той толпы с плакатами, которая совсем недавно требовала свободы и независимости.

Слава Богу, за неделю до широко разрекламированной презентации, где гарантировалось вручение первых видов на жительство и разрешение на работу, от которой шарахались бразильские негры, господин Розенберг куда-то делся. Правильно сделал, иначе и без того небольшое население страны могло сильно поредеть. Ну, может быть, президент, парламент, полиция, бизнесмены вместе с прочими чиновниками-патриотами и остались бы, зато многие из не попавших в этот список счастливчиков устремились бы за добрым господином в Бразилию, где полно диких обезьян, пальм и бананов, размахивая от предстоящей радости топорами в качестве будущих орудий производства.

Именно этими, а также другими предметами таллинцы и многочисленные гости города, заключившие сделки с фирмой Барона, стали активно размахивать на родных улицах. Полиция справилась с поставленной задачей и пресекла антиобщественные явления, зато найти господина Розенберга вместе с деньгами было гораздо сложнее, нехай даже Барон в это время разворачивался в Украине под той же самой фамилией.

Чтобы не внести трения в межгосударственные отношения, Барон решил обуть украинцев на ту же сумму, что и эстонцев, пускай местное население было гораздо многочисленнее всей Прибалтики вместе взятой.

Пока Барон готовился осчастливить запорожцев, Вероника Брукс уже слегка постанывала под тяжестью наличмана. Фирма «Каубахалль» резко намекала своим внешним видом: именно она вызвала в прошлом году панику на всех валютных биржах мира, резко сыграв на понижении курса доллара, а затем, как бы между прочим, принялась скупать небоскребы, оттого как навар уже просто некуда было складировать.

В Питере, вместо покупки дворцов, площадей и народных депутатов, «Каубахалль» занималась исключительно торговлей баночной водкой. Причем предлагался исключительно живой товар по такой цене, что к роскошным дверям фирмы хлынули и те фирмачи, которые на дух не переносили запах алкоголя. Правильно, это водка отдает сивушными маслами, а деньги, как известно, не пахнут. Тем не менее кое-кто понял — это дурное утверждение опровергает сама жизнь. Офис Вероники пропах деньгами в прямом смысле слова: какое место, а техника, вдобавок автомобили — исключительно новейшие «вольво» и «мерседесы».

Когда очередной клиент, возжелавший прикупить баночной водки, наконец-то добивался аудиенции у хозяйки фирмы, ему приходилось ожидать, пока красавица Вероника закончит беседу по телефону. Что поделать, если ее постоянно отрывал от работы то мэр, то министерство финансов или даже Паша-Мерседес. Не могла же в самом деле культурная мадам Вероника послать к чертовой матери какого-то там директора ФСК, чтобы с ходу уделить внимание очередному клиенту.

Когда до него доходила очередь, Вероника небрежно спрашивала, потянет ли он водки на четыре миллиона долларов? Клиент тут же начинал чувствовать себя донельзя нищим, у которого не хватает средств купить себе место на паперти, и бормотал за то, что на такие объемы он пока не вышел. Подумаешь, лиха беда начало, улыбалась Вероника, я тоже не сразу поднялась, ладно, так и быть, помогу тебе, как другие люди моей фирме в свое время. Чем больше богатых людей — тем мне лучше. Раскрутишься, станешь брать у меня водки сразу на десять лимонов. А пока, черт с тобой, бери хоть сотню ящиков.

Лох был очень даже не против таких вариантов и больше пялился на хозяйку фирмы, чем в таможенные документы о праве собственности фирмы на шестьдесят двадцатифутовых контейнеров, доверху набитых баночной водкой.

Улыбающаяся Вероника предлагала обсудить возможную сделку за обедом, и фирмач тут же начинал мечтать не только о водке, но и за более тесное сотрудничество с мадам Брукс. По дороге в кабак «мерседес» как бы невзначай ехал мимо таможенного склада с пустыми контейнерами, и грех было перед обедом для поднятия аппетита не убедиться в том, что товар живой.

Он таки да был живым, потому что один из контейнеров был доверху забит баночной водкой, а то, что она складировалась поближе к двери до потолка в незначительном количестве, так лох об этом мог только догадываться. Но не догадывался. Вокруг мадам начинали суетиться охранники склада, а когда клиент созревал быстрее бразильского банана под жарким солнцем, один из них, переодетый в форму таможенника, вскрывал контейнер и выдавал фирме Вероники складскую справку на необходимое ее клиенту количество товара.

Наварив каких-то жалких четыреста штук зелени, Вероника потеряла на веки вечные фирму «Каубахалль», арендованные на короткий срок офис, склады и прочие «мерседесы» вместе с липовыми печатями и взяла свои прекрасные ноги в нежные руки.

Пока питерские лохи гоняли между пустыми контейнерами и будоражили ментов своими претензиями за какую-то фирменную водку, которая почему-то дешевле самого вонючего из самогонов, Вероника потеряла свое национальное самосознание вместе с паспортом коренной эстонки и решила регистрировать предприятие «Серфинг». Отставная девица мадам Брукс оказалась в родной и любимой Молдавии, где прошли лучшие годы жизни этой, согласно всем документам, истинной молдаванки.

Так между прочим, Барон имел до этой Молдавии большего отношения, чем Вероника. Потому что именно он шарился в свое время по Молдаванке и только потом — по Веронике, когда она была еще топ-моделью, а вовсе не коренной жительницей независимой прежде всего от здравого смысла страны, как и прочие государства, образовавшиеся на теле бывшего Союза.

Барон научился понимать, сколько миллионов карбованцев укладывается в купюру с портретом президента Джексона и окончательно врубился: он готов осчастливить Запорожье. Минимум на миллион исключительно зеленых, а не карбованцев, потому что был иностранцем, говорившим с корявым акцентом на языке одного из национальных меньшинств Украины.

Тем не менее государственные чиновники, говорившие на государственном языке не менее красиво, чем Барон Розенберг на русском, с ходу пошли навстречу иностранцу, изредка вставлявшего в разговоре с ними словосочетание «ой, вэй». Создание совместного украино-израильского предприятия «Салон-2000» пошло таким ударными темпами, за которые не мог бы мечтать любой доморощенный фирмач, измордованный пробежками при двух мешках документов между чиновничьих кабинетов.

Несмотря на свое заглавие, фирма гарантировала вовсе не квартиры к двухтысячному году, как это делал в свое время ласковый Миша, правда, не тот, что летал на воздушных шарах, но все равно символ страны и перестройки. Барон решил торговать исключительно автомобилями, может, и потому, что в свое время тот же Миша, кроме квартир, рассказал на весь мир хохму: а почему бы нам не стать законодателями мод в автомобилестроении? Действительно, почему? Или этот рассказ дешевле, чем за квартиры к двухтысячному году?

Областное телевидение и газеты Запорожья обрушили на город такой заряд рекламы, что оставалось удивляться, как это вслед за жителями города не устремился мост с Хортицы, сжимая металлоконструкциями пачку зелени. Еще бы, реклама гарантировала: фирма завалит город японскими машинами в отличном состоянии по цене тысяча долларов за штуку. При таком раскладе многие решили прикупить авто не только для себя, но и для перепродажи, а также любимой теще, надеясь на определенные последствия в семейной жизни.

Очередь желающих прикупить вовсе не родную «Таврию» растянулась на все Запорожье. «Салону-2000» пришлось чересчур потеть, принимая деньги и записывать желающих в очередь следующего года.

Телевидение продолжало нагнетать рекламу в то время, когда у господина Розенберга уже возникло сильное напряжение со слюной во время пересчета наличных. Несмотря на это, Барон пересохшими губами лично сообщил клиентам о презентации своего «Салона» в лучшем отеле города, а каждый желающий уже мог ощупать собственными шнифтами выставленные для демонстрации в качестве образцов «мицубиси» и «тойоты».

За неделю до объявленной презентации господин Розенберг разорвал свой паспорт, прихватил миллион зеленой выручки и анонимно сделал ручкой выставленному городу. Запорожцы, несмотря на срочно возникнувшие отличия в поведении и менталитете разных народов, повели себя так, словно они были коренными жителями не Украины, а вовсе Эстонии. Как всегда в таких случаях крайними стали резко оказываться менты, хотя некоторые из них сами таскали доллары в качестве предоплаты за чудеса в решете японского машиностроения.

Следствию удалось выяснить: демонстрировавшиеся в салоне машины были арендованы для рекламы, а на счету пресловутого совместного предприятия оказалась громадная сумма в размере ста долларов, что было явно недостаточно для погашения задолженности поголовно всем клиентам.

После нелегкой работы Барон лежал на дне в ожидании, когда ажиотаж немножко схлынет, а Вероника вернется из зарубежной командировки. Барон не терял времени даром, и при большом желании никто не смог бы его упрекнуть за вынужденное безделье. Моршанский планировал, кого бы и как осчастливить после возвращения Вероники.

У супруги этого деятеля, пока еще не расставшейся с паспортом и фамилией Лотяну, в это время дело было на самой мази. Фирма Вероники только успевала оплачивать многочисленные рекламы в разнокалиберных газетах, безо всякого внимания до политических симпатий учредителей. В самом деле, какие там могут быть симпатии, когда речь идет за заработать пару копеек? Но про пару копеек речи не было, а за рубли — тем более. Потому что, когда на сцене событий появляется его величество Бакс, всякие национальные валюты начинают съеживаться в своих размерах, как цуцики на морозе, не говоря уже за элементарно терять и так неконвертируемую ценность в карманах обладателей.

Средства массовой информации монотонно шлифовали уши лохам: фирме «Серфинг» срочно требуются водители для перегона автомобилей из Германии. Условия оплаты произвели на местных шоферов такое впечатление, что они поразевали рты куда шире, чем во время приема у стоматолога. Или! Оплата за рубежом — двадцать марок суточных, не считая за питание и мотели, а как только автомобили попадут на территорию суверенной Молдовы, так водители будут получать те же деньги, но только в родных леях. Но и это еще не все удовольствия от работы. После перегона машины водитель получит триста девяносто долларов, естественно, по курсу в тех же леях, чтобы все было чинарем по валютно-дебильному законодательству.

После такого заманухиса мадам Лотяну в срочном порядке пришлось арендовать еще несколько комнат в общежитии техникума рядом с бывшей кладовкой, где расположился ее головной офис. Сотни шоферов выстраивались в порой парализующие работу местного автотранспорта очереди, чтобы сдать сто пятьдесят тех самых сладких единиц, которых какой-то малоразвитый долбак придумал называть условными. Эти деньги предназначались на оформление виз и заграничных паспортов.

После того, как на каждую подержанную германскую машину нашлись по два водителя, Вероника сделала вид, с понтом старые авто ей не по нутру и слетела с фамилии Лотяну со скоростью, явно превышающей даже международные стандарты максимально быстрой езды по автобанам. Наколотые Вероникой шофера дружно бегали по общежитию с монтировками в руках, но, кроме пользы хоть таким занятием спортом, других удовольствий от жизни не поимели. Вместе со своими бабками.

Вместо того, чтобы начать собирать деньги для очередного фирмача, водители стали приставать к средствам массовой информации без копейки леев и монтировок в руках. Средства массовой информации по обслуживанию лоходромов дружно тыкали пальцами в строку: «Ответственность за достоверность информации несет рекламодатель» — и поясняли всем подряд: мы тоже хотим условных единиц. Если вы можете заплатить, мы пропечатаем большими буквами хоть за водителей для «Серфинга», хоть за набор космонавтов для полета из рогатки на Солнце.

Шоферам после всей этой истории уже нечем было платить даже за короткое объявление «Помогите разыскать мадам Лотяну», чтобы помочь родной полиции, по привычке разводящей руками шире погон.

Пока молдавские водители исполняли на себе вид бесплатного приложения до кривых стартеров, Вероника на крыльях любви летела к супругу. Барон с нетерпением ждал свою вторую половину из зарубежной командировки, потому что успел соскучиться, а тщательно спланированное очередное турне сулило такие барыши, которые только могут сниться многим парламентариям во время очередного обсуждения годового бюджета перед его торжественными похоронами.

Нежный супруг не подозревал: во время пересечения молдавской границы красавица Вероника угодила под наблюдение. От милиции-полиции и прочих наспех сколоченных доморощенных спецподразделений мадам Моршанская, без сомнения, сумела бы оторваться. Однако Веронику цинковал один-единственный человек с аккуратной бородкой, засечь которого в свое время не могли даже те люди, которым копейки шоферов и баночная водка были бы только каплей в море более важных дел.

Глава двенадцатая

Генеральный секретарь Центрального комитета социалистической партии независимой Засрундии товарищ Ы-Гаго с грустью вспоминал за времена первобытно-общественной стадии феодализма на своей любимой родине. Всего каких-то двадцать лет прошло с тех самых пор, как он шагнул от должности шамана к высотам мировой политики, предварительно узнав о существовании ботинок.

Товарищ Ы-Гаго невольно вздохнул. Вот это были времена, не то, что сейчас, когда у него отобрали одну из обязанностей. Пока у Засрундии не имелось великого друга по имени Советский Союз, шаман имел такую жизнь, за которую, будучи генсеком, можно только мечтать. Да и власти у него было куда больше, чем у вождя Хупы, которого шаман регулярно запугивал на глазах верноподданных и изредка лупил своим жезлом верховной духовенской власти по голове так называемого венценосца, чтобы он помнил, кому в первую очередь племя обязано своим процветанием.

В те годы Ы-Гаго даже не подозревал, что его страна называется Засрундией. Шаман справедливо полагал: она именуется «Землей От Баобаба До Большой Воды». Ы-Гаго хорошо справлялся со своими служебными обязанностями: он изредка выл на луну, отгоняя злых духов от племенной вотчины. В это время племя вповалку лежало у костров во главе с так называемым вождем-венценосцем.

Так называемым, потому что племенем на самом деле руководил Ы-Гаго, а на голове этого с понтом вождя Хупы вместо короны была приспособлена пустая банка из-под «колы», которую его вовремя усопший брательник нашел во время прилива.

К жизненному финалу брательника Хупы подвела эта самая банка. Он вышивал вместе с пустой посудиной по направлению до трона из слонячего скелета возле баобаба и орал во все горло: добрые духи послали символ их желания, чтобы он влез на престол, не дожидаясь, пока единокровного вождя сожрет крокодил во время ловли рыбы. Ы-Гаго сделал правильный вывод, мгновенно поняв: банка из-под колы вполне может заставить этого наглеца претендовать со временем и на более кокосовую, чем вождь, должность шамана. Потому наглого претендента на верховную духовно-светскую власть соплеменники сожрали еще раньше, чем шаман прикрепил к голове вождя дар добрых духов.

Дожевывая ступню младшего братца, сохранивший престол Хупа так благодарно кивал в сторону скачущего между костров Ы-Гаго, что подданные вождя мгновенно врубились, кто по-настоящему командует всеми событиями на их земле.

Ы-Гаго борзел в меру, и из множества обязанностей отнял у вождя всего одну. Да и то исключительно по велению духов. С того дня, как на небе разразилась молния, а на тропе у реки был обнаружен дохлый муравьед, шаман трое суток изнемогал в схватке со злыми духами. На четвертый день племя окончательно уразумело: оно осталось в живых исключительно благодаря самоотверженным подвигам своего духовного наставника.

Едва ворочая языком, обессилевший Ы-Гаго сильно возражал им, ссылаясь на традиции племени, но духи были еще неумолимее голодного льва, загнавшего два года назад на пальму лучшего охотника племени У-Рюка, который до сих пор не рискует спускаться на землю.

В общем так, дорогие сограждане, молол шаман, облизывая пересохшие в боях со смертельной напастью губы, мне велено вместо вождя превращать наших девочек в самых настоящих женщин, иначе в следующий раз добрые духи не захотят стать моими союзниками в борьбе со злыми чарами.

Племя единодушно стало умолять шамана не идти против воли свыше и ползало перед ним на коленях, лишь бы Ы-Гаго согласился выполнять хотя бы одну из обязанностей бездельника-вождя с пустой банкой на голове.

В конце концов Ы-Гаго милостиво согласился, и только после этого Хупа вылез из-под слоновых костей, чтобы занять место на троне.

И вот когда сексуально-общественная жизнь шамана была более-менее налажена, откуда-то с неба свалился добрый дух, именуемый Десант, который был всего лишь посланником от еще более могучего и непобедимого, чем Туа-Туа, Советского Союза.

Добрые духи из Десанта мгновенно вызвали симпатию к себе у населения всей страны, хотя шариковая ручка досталась исключительно Хупе. Знаменитый борец со злыми чарами Ы-Гаго получил в знак благоговения перед ним ценную вещь под названием подзорная труба, которой колол кокосы даже после того, как занял еще более высокую, чем шаман, должность. Добрые духи мгновенно доказали свое могущество, завалив бегемота огненными стрелами, и трое суток племя нажиралось от пуза, не просыхая от очередного щедрого дара пришельцев — огненной воды.

Авторитет Ы-Гаго вырос еще выше баобаба в глазах соплеменников, когда один из добрых духов, изъяснявшийся на ломаном наречии соседнего племени тунгов, назвал его Самым Великим Шаманом. По крайней мере, именно так считает Большой Друг Советский Союз, повелитель Десанта, присланного всецело помогать Ы-Гаго и, местами Хупе, противостоять неминуемой агрессии злых духов. Тем более, великий и мудрый Ы-Гаго сам просил об этом во время очередной молитвы, когда трое суток то корчился на земле в страшных судорогах, то скакал выше пальмы с вцепившимся в дерево отважным У-Рюком.

Вот почему добрые духи, во всем повинуясь великому шаману, помогут его племени выстоять в борьбе с самым злым из всех существующих демонов, который называется Американский Империализм.

Ы-Гаго одобрительно посмотрел на пришельцев с неба, затем пнул своим жезлом вождя Хупу, который сперва судорожно сглотнул слюну при виде бутылки с огненной водой, а затем от имени народа дал согласие стать собратом Великого Друга — Могучего Советского Союза. Вождь Хупа с опаской приложил свой отроду немытый палец до какой-то бумажки, скрепив тем самым важнейший политический документ и умчался к трону, придерживая банку из-под колы над ушами.

Страну ждали определенные трудности. Их предстояло преодолевать не одному поколению аборигенов, лишь бы построить светлое будущее по проекту, от которого шарахались отсталые страны, вроде Швеции, почему-то наотрез не взявшей пример с Земли От Баобаба До Большой Воды, топавшей в авангарде человечества по пути прогресса.

Основная трудность заключалась в том, что вождь Большого Друга, несмотря на все старания и шпаргалки, никак не мог членораздельно выговорить название страны целиком из-за вставной челюсти, норовящей выскочить навстречу микрофону и делегатам съезда КПСС. Перед Академией наук встала очередная грандиозная задача, с которой ученые доблестно справились в кратчайшие сроки. Они сложили начальные буквы всех слов из названия страны на местном наречии, и в результате не то, что сильно пьяный в газете, но сам Леонид. Ильич с трибуны мог почти без запинок прочесть аббревиатуру «Засрундия».

«Земля от Баобаба до Большой Воды» была незамедлительно переименована, сбор плодов и охоту на какаду по-быстрому перевели на социалистические методы хозяйствования, а отважный охотник У-Рюк на всякий случай не слазил с дерева даже тогда, когда великий шаман Ы-Гаго бесстрашно влез внутрь громадной птицы добрых духов.

Ы-Гаго остался немножко недовольным, когда у него отобрали жезл, украшенный засушенной головой змеи, сильно опасался надевать пиджак и даже не слишком приветливо реагировал на то, что все вокруг стали называть его не великим шаманом, а каким-то Генеральным секретарем Центрального комитета социалистической партии независимой Засрундии. Больше того, новоявленный лидер нации чуть было не сожрал в сыром виде улыбчивого духа, попытавшегося мирным путем извлечь кольцо из носа Ы-Гаго перед визитом в Грановитую палату.

Отставной шаман добровольно расстался со своим кольцом после того, как добрый дух выдал ему бутылку огненной воды, однако жаркое из человечьей печени почему-то отсутствовало на столе во время торжественного завтрака в честь великого гостя, норовившего выскочить из ботинок.

Когда Генеральный секретарь вернулся в родную Засрундию, он своими собственными хорошо осоловелыми шнифтами смог убедиться: добрые духи вовсю помогают племени Хупу знакомиться с последними достижениями науки и техники в виде зонтиков, красного вина, истории КПСС, спичек и автоматов Калашникова.

Ы-Гаго лично обратился до своего народа, гарантируя ему обвал урожая какаду с кокосами после того, как они станут жить по заветам добрых духов, помогавших изо всех сил племени и лично Генеральному секретарю строить новую жизнь, возводить оборонительные укрепления от мгновенно расплодившихся врагов, закладывать фундамент металлургического комбината, приручать крокодилов и пробовать нетронутых девочек.

Кроме всех этих и прочих дел, добрые духи выдали положенный каждому Генеральному секретарю автомобиль с персональным водителем, а также прибили до дерева, на котором упорно продолжал цепляться за ствол У-Рюк, портрет Большого Брата с густыми бровями. Чтобы идеи Большого Брата побыстрее дошли до сердец засрундийцев, один из добрых духов по имени Замполит втихаря раскрасил его морду ваксой, мгновенно засохшей под жарким солнцем.

Добрые духи бескорыстно передавали свои знания и навыки братскому засрундийскому народу, кроме всего прочего, приучив мужскую часть населения почти квалифицированно маршировать под срочно созданный гимн родины, рыть окопы, говорить иностранное слово «мать», а наиболее привлекательных засрундиек научили стирать штаны с помощью мыла, готовить глазунью из черепашьих яиц, а также минету.

Ставшие на путь социалистического строительства, получившие равноправие дамы в набедренных повязках с радостью убегали в Хижину Политпросвещения, чтобы добрый дух Замполит индивидуально проводил среди них политические информации на волнующие засрундиек темы типа «Влияние происков мирового капитализма и немецкого реваншизма на неурожай в Гондазалупе».

Все шло как нельзя лучше, а в густой чаще медленно, но уверенно подымался металлургический комбинат имени товарища Ы-Гаго, хотя из всех полезных ископаемых в Засрундии преобладали скелеты врагов, сожранных еще при первобытно-феодальном строе.

Над страной, выбравшей путь социалистического развития, гордо реял красный флаг со спелым бананом посредине, и крокодилы разбегались кто куда, стоило им услышать катящийся аж до реки государственный гимн Засрундии, начинающийся словами: «Теперь засияло нам солнце свободы, и Хупа великий нам путь озарил…» Гимн завершался светлой верой в будущее независимой страны и ее героического народа, в любой момент готового дать отпор кому хочешь, особенно Американскому Империализму: «… не боимся теперь ничего, с нами лично генсек Ы-Гаго».

Мощный авторитет Ы-Гаго в конечном итоге сыграл злую шутку с добрыми духами. Однажды, когда вождь племени Хупа, который отныне назывался Председателем Верховного Совета, хотя по-прежнему ходил без штанов, вылез из-под баобаба, он, по народной привычке, чересчур плотоядно стал облизываться на весьма свежий труп соплеменника, волнующий обоняние старого гурмана не меньше, чем огненная вода. Чтобы не допустить гастрономических эксцессов, добрые духи по- быстрому зарыли покойника, хотя Председатель, размахивая копьем, изрекал мудрости Великого Друга и Учителя: нельзя разбазаривать народное добро, фабрики — крестьянам, заводы — рабочим, мясо — вождю.

Добрый дух отобрал копье у бесящегося на жаре государственного деятеля и сбил с его макушки пустую банку из-под колы, с которой Председатель Верховного Совета не расставался даже ночью, хотя вместо бивня слона стал класть под голову более мягкие, чем слоновая кость, «Материалы XXV съезда КПСС». Зная добрый нрав духов, Хупа испуганно забился под свой трон, над которым висел плакат с изречением другого вождя: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».

После кощунства народ возмутился: как это так, отобрать корону, выданную самим Ы-Гаго, — это же полный беспредел. Дело дошло до того, что отважный охотник У-Рюк слез с дерева и умчался в сторону джунглей, искусав по дороге пограничный наряд вместе со служебным крокодилом Джульбарсом.

Выскочив за пределы социалистической родины, диссидент тут же стал клеветать на советский образ жизни соседнему племени, отчего-то не прося у него политического убежища. Через день после того, как погасла луна, на торжественном сабантуе в честь отважного охотника появились другие, еще более добрые духи, которые научили У-Рюка, что делать дальше.

Отважный охотник нелегально перешел границу своей родины, устроил конспиративную квартиру в зарослях бамбука неподалеку от ручья и вел сильную контрпропаганду против социалистического строительства. Разве это вождь, у которого нет банки на голове, отравлял души соплеменников У-Рюк, а Ы-Гаго — тот вообще ссучился, ходит без своего шаманского жезла. Больше того, шаман уже целых пол-луны не воет, когда начинает хлестать вода с неба, и вообще, сколько может продолжаться такой беспредел, на кой нам металлургический комбинат, если при этом никого не сожри? Долой исключительно бананы в рационе, да здравствует революция! Мы победим! Это вам гарантирую я, У-Рюк, глава национально-освободительного движения и генерал повстанческой армии независимой от изменника Ы-Гаго и злых духов Земли От Баобаба До Большой Воды. Ты записался добровольцем? Тогда все пошли на фронт!

В результате этих речей половина населения Засрундии стала защищать социалистические ценности, а вторая — национально-гастрономические интересы. Строительство металлургического комбината было приостановлено из-за поголовной мобилизации, после которой и повстанцы, и правительственные войска только успевали с переменным успехом строчить из автоматов, швыряться копьями и плевать друг в друга отравленными стрелами.

После трехлетней войны получившая более слабую финансовую поддержку от своих духов оппозиция убежала на территорию соседнего племени, и Засрундия оказалась в плотном кольце враждебного до нее капиталистического мира. Тем не менее народ окружил себя надежной границей и с помощью могучего и непобедимого Советского Союза не только достроил металлургический комбинат, но и обзавелся телефонной связью между Баобабом Победы и Хижиной Независимости.

Вождь Хупа, который во время гражданской войны героически руководил войсками с-под трона, выкарачился из своего убежища, получил обратно пустую банку и был награжден Кольцом Доблести, которое слегка поседевший Помполит от имени советского народа прицепил до носа Председателя Верховного Совета.

Боевые заслуги Генерального секретаря слегка поредевшего ЦК и Председателя Совета Обороны маршала Ы-Гаго были также отмечены по достоинству, а потому на львиной шкуре, перекинутой черезего левое плечо чуть ниже эполета рядом с орденами Дружбы народов и Спелого Банана засверкала звезда Героя Советского Союза.

В то самое время, когда в независимой Засрундии социализм был окончательно и бесповоротно построен, Десант куда-то подевался. Кроме того, Большой Друг резко перестал посылать сюда товары народного потребления в виде погремушек, сельскохозяйственной техники и бензина, а потому «Запорожец» Генерального секретаря пришлось присобачить до упряжки с буйволами.

Ы-Гаго сперва надеялся, что их родину хоть кто-то придет завоевывать, как постоянно утверждали посланцы Большого Друга, потому что в стране начались проблемы экономического характера. Граждане Засрундии постепенно разучились как следует ловить рыбу и гонять за сернами, оттого как годами стояли на страже родины, сжимая оружие в руках.

Как назло ни один из многочисленных империалистических хищников, точивших клыки на распрекрасную жизнь засрундийцев, не перся захватывать страну. Не хрен им делать, завоевывать такой гембель себе на голову. Это же какую ораву нужно будет кормить, когда ее оккупируешь. Засрундийцы умеют только стоять на защите социалистических завоеваний, а кроме строить светлое будущее исключительно цитатами Белого Вождя, других трудовых навыков у них нет. Просто работать их уже не заставит даже верховный бог Туа-Туа, которому втихаря молился Генеральный секретарь Ы-Гаго.

Построенный в тени баобабов металлургический комбинат хотя еще не выпускал продукции, но уже так отравил экологию вокруг себя, что с независимой Засрундии эмигрировали антилопы, скунсы и прочее пропитание; правда, кое-где бананы стали на редкость крупными, зато у тех, кто их жрал, волосы выпадали еще раньше зубов.

Одно только хорошо, столица Засрундии находится далеко от полезного и остро необходимою стране комбината, там с бананами пока все в порядке, несмотря на то, что крокодил Джульбарс и тот изменил присяге с родиной, сорвавшись куда подальше, инстинктивно чувствуя, до чего в конечном итоге может привести этот самый социалистический выбор.

Генеральный секретарь уже начинал склоняться к мысли обвиноватить в экономическом кризисе вождя племени Хулу, изменившею обычаям предков, и ввести карточки на будущий урожай кокосов, а также вкусных жирных червей, которые были единственным полезным ископаемым, что находилось под землей независимой страны, несмотря на наличие металлургического комбината.

Но в это время в Засрундию вернулись добрые духи во главе с даже не каким-то Помполитом, а своим Верховным Жрецом Тараном. Добрые духи притащили все необходимое для дальнейшего процветания страны, и Ы-Гаго легко догадался, насколько Верховный Жрец сильнее Могучего Союза, хотя бы потому, что такого количества огненной воды Заструндия не получала в качестве гуманитарной помощи даже в годы своего независимого расцвета.

Верховный Жрец Таран объяснил с помощью двух толмачей товарищу Ы-Гаго, что теперь-то жизнь наладится и Засрундия никогда не свернет с избранного пути даже при дальнейшей демократизации ее общества. В качестве наглядного подтверждения своих слов Верховный Жрец разрешил Генеральному секретарю расхаживать с его любимым шаманским жезлом, согнал Хулу с трона, но при этом на банку колы не покушался, а наоборот, дал ему две бутылки огненной воды и вместо ожидаемых «Материалов XXX съезда КПСС» одарил журналом с белыми женщинами. При виде аппетитных дамочек у Председателя Верховного Совета активно зашевелилась его железяка над ушами, с которой, между нами говоря, начались кое-какие Объективные трудности в стране, потопавшей по пути строительства социализма.

Добрые духи, беспрекословно подчинявшиеся Верховному Жрецу, устроили раздачу многочисленных подарков, и народ воспрял духом.

Спустя несколько дней столица Засрундии несказанно преобразилась. Вокруг Хижины Съездов в качестве полного выполнения жилищной программы вырос палаточный городок. Засрундийки защеголяли в набедренных повязках с надписью «Гласность», а добрые духи, уверенно надыбав с помощью Ы-Гаго нычку предшественников, едва успевали распаковывать многочисленные ящики с оттрафареченной надписью: «Подарок братскому засрундийскому народу от Советского Союза».

Извлеченные из ящиков сноповязалки с вертикальным взлетом, трактора с прицелами ночного видения и прочая сельскохозяйственная техника, вроде ракетных комплексов для разгона туч над джунглями, была приведена в полную готовность вместе с направленными на повышение урожайности более мелкими орудиями производства в виде химикатов, противогазов, горюче-смазочных материалов и запасных частей к косилкам Дегтярева.

Народ независимой Засрундии воспрял духом еще больше. Пускай Могучий Друг ушел туда, откуда нет возврата, зато он оставил засрундийцам достойного преемника Верховного Жреца. Генеральный секретарь ЦК приказал отцепить отощавших буйволов от бампера своего автомобиля, и один из добрых духов, как и в годы наивысшего экономического расцвета страны, катал Ы-Гаго взад-вперед между трех огромных баобабов.

После всех этих дел регулярное поступление гуманитарной помощи рассматривалось гражданами социалистической Засрундии как само собой разумеющееся, и они еще бдительнее стояли на страже своих завоеваний.

Именно поэтому, когда к границе суверенного государства притопал явно злой дух с белым платком над ушами, нагло требуя, чтобы ему немедленно выдали Верховного Жреца Тарана, вся страна заорала дурным голосом за нарушение современных прав человека, древних законов гостеприимства, покушение на демократическо-социалистические ценности, подспудно имея в виду огненную воду и вкусную пищу «Педигри Пал».

Полномочный представитель независимой страны, который научился безбоязненно обходиться без набедренной повязки еще на втором курсе Московского института международных отношений, поднял в ООН политический вопрос и геволт: до каких пор США будут вмешиваться в наши внутренние дела? Империалисты обнаглели до того, что требуют выдать гражданина суверенной страны, не имеющей с Америкой даже видимости дипломатических отношений.

Пользуясь явной поддержкой других государств, не свернувших с пути социалистического строительства, засрундиец слегка свернул кукиш в сторону Америки, снял туфлю с ноги и, постучав этим предметом по трибуне, грозно прогарантировал: мы вам покажем хупкину мать, носорогом трахнутые. Еще раз заикнетесь за вмешательство в наши внутренние дела, третьей мировой войны не миновать. И ее последствия будут куда страшнее, чем от второй мировой, когда свободолюбивые засрундийцы одержали победу над агрессором Чау, доблестно освободив от оккупации не только земли у ручья, но и племена мунгов, тунгов и лунгов, стонавших под босой пятой захватчика.

В результате подобных гарантий Америка не решилась ставить под угрозу все мировое сообщество, и Верховный Жрец Таран продолжал достойно инвестировать экономику родимой Засрундии, предоставившей ему гражданство, политическое убежище и право первой ночи. На Засрундию обрушилось такое количество всяких материальных благ, народ аж стал резко жалеть, что Верховный Жрец не прибыл сюда раньше Десанта Великого Друга, а Председатель Верховного Совета, рассматривая под троном свежие порнографические журналы, даже был готов расстаться с пустой банкой на голове.

К счастью, такой великой жертвы от него не потребовалось. Больше того, Засрундия настолько экономически окрепла, что стала разоряться по дипломатическим каналам: кто является юридическим преемником Великого Друга, вбухавшего в свое время в независимую страну больше ста миллионов долларов проклятущей Америки?

После такого заявления Генеральному секретарю ЦК предстоял огромный объем работы, а потому Верховный Жрец, тяжко вздыхая, взял на себя одну из его обязанностей. Ту самую, которую до Ы-Гаго выполнял нынешний Председатель Верховного Совета.

Глава тринадцатая

Григорий Григорьевич Орлов молча сидел в шикарном офисе в самом центре столицы России, прекрасно понимая: московская недвижимость всегда в цене.

Гордый потомок знаменитого дворянина являлся генеральным директором совместной российско-американской фирмы «Парацельс» и постоянно доказывал свое благородное происхождение не столько документами, усыпанными разнокалиберными печатями, как теми суммами, которыми его предприятие рассчитывалось за рекламу с газетами и телевидением.

Средства массовой информации ежедневно сжирали куца больше средств, чем стоила единоразовая покупка пакета дворянских документов, однако Григорий Орлов продолжал швырять громадные деньги, лишь бы принести россиянам как можно больше пользы.

Несмотря на то, что орловской фирме было всего три месяца от роду, она уверенно завоевывала свой кусок места под солнцем. Григорий Григорьевич был умелым организатором и обладал куда большими способностями, чем менты, разыскивающие за границей его родины скоропостижно скончавшегося Розенберга. После того, как Барон воспользовался услугами известного визажиста, ни одна натасканная на запах фальшивых документов ментовская собака не смогла бы унюхать в нем этого самого брюнетистого Розенберга с карими глазами и благородной проседью.

Как и положено истинному российскому дворянину, Григорий Григорьевич был голубоглазым блондином с резко очерченными скулами; в отличие от космополита Розенберга, он считал западло быть гражданином еще какой-то страны и таскать за щеками специальные прокладки, сильно раздувающие морду и помогающие говорить с иностранной дикцией.

Барон вовсе не мечтал заделаться потомком известного дворянского рода. По причине врожденной скромности ему бы хватило стать безродным директором малозаметной фирмы типа «Рога и копыта». Однако отец Михаил, как и положено священнослужителю, обладал особым даром убеждения. В конце концов Барону пришлось согласиться стать дворянином, потому как для любого раба Божьего нет ничего дороже свободы. К тому же отставной подполковник вовсе не требовал от Моршанского честно работать, а просил продолжать любимое занятие, сулящее такие барыши, что все эти автосалоны и трудоустройства в Бразилии могли бы показаться старорежимным пятаком в кепке нищего.

Прежде, чем активно развернуться на российском рынке, Григорий Орлов заручился поддержкой крыши, которая страдала за народ не хуже остальных. Барон не сильно распространялся, чего он будет вытворять; тем более крыше было по барабану, станет «Парацельс» пользовать болящих лекарствами или еще более надежно травить их другой химией, лишь бы монета капала регулярно, а пациенты не сильно гавкали перед тем, как окочуриться или покрыться коростой. Хоть панадолом лечи, хоть кипятком поливай, лишь бы лечение не завершилось шмоном без шухера.

За такие болезненные и мокрые дела не могло быть и речи. Несмотря на бурную деятельность, Барон рассматривал своим главным пациентом исключительно заграничную фирму «Гиппократ», уверенно развернувшуюся на медицинском поприще.

Тщательно изучив материалы за деятельность фирмы, Барон сильно удивился. Он слегка знал, на что способны руководитель международного благотворительного центра имени патера Брауна по кличке Боцман, а также учредители «Гиппократа» Капон и Моргунов. Если бы они продолжали дурить людей под видом медицинской помощи, так все бы было просто и ясно. Однако вся сложность заключалась в том, что эти аферисты стали лечить людей по натуре, врубившись — сегодня нет более выгодного и надежного бизнеса, чем медицина. Вот почему задача, стоящая перед Бароном, несказанно усложнилась.

Григорий Орлов вздохнул, ткнул в кнопку селектора и приказал секретарше:

— Через десять минут менеджеру и начальнику центра общественных связей явиться в конференц-зал.

Барон предложил бородачу, чтобы роль секретарши исполняла Вероника, однако подполковник Игорь заметил: это называется использованием служебного положения в личных целях. К тому же Вероника слишком ценный для «Парацельса» кадр, который способен на гораздо большее.

Моршанский понимал, зачем бородачу, являющемуся всего лишь начальником службы безопасности «Парацельса», понадобился свой человек в кресле секретарши, и не стал спорить. Тем более Вероника получила ответственное задание, а секретарша без второго слова разделась по первому требованию директора фирмы, доказывая, насколько она серьезно относится до трудовой дисциплины.

Григорий Орлов вспомнил, как секретарше пришлось одеваться куда, с большей скоростью, когда в офис с инспекционной проверкой пожаловал господин Алекс Гринберг. Иностранец остался доволен темпами работы «Парацельса», а также изысканной кухней ресторана «Восток», где во время десерта в отдельном номере ему подали на громадном блюде бутылку отборного шампанского и серебряную призерку конкурса «Мисс Задница России».

Поблагодарив господина Орлова и отдельно начальника службы безопасности фирмы, господин Гринберг вывел эпикриз, что «Парацельс» надежно укрепился на российском рынке и, сделав предварительный заказ на «Мисс Бюст», отбыл в Гамбург через Киев.

Интересно, а как бы этот мистер мог остаться недовольным, даже если не иметь в виду десерт в том самом «Востоке»? Какую газету не открой — так кругом сплошной «Парацельс» со своими невиданными лекарствами, мнения выдающихся ученых за их чудодейственные свойства и вопли отставных больных, рассыпающихся комплиментами в адрес фирмы, ставшей на их пути до свежевырытой могилы.

Мало газет, так включите телевизор, любую программу. Какой бы фильм, концерт или футбол ни мелькал, так в обязательном порядке на это событие заявится разодетая медсестрой куколка и продемонстрирует не столько себя, как банку каких-то лекарств, позволяющую ей не просто быть красивой, но и дышать воздухом.

Иногда роль этой красавицы исполняли приятные старушки или дедки с лицами явных ветеранов труда и войны. И прежде, чем Папен добирался до мяча или Филя Пугачев — до микрофона, все узнавали, от какой очередной напасти спас людей полезными пилюлями «Парацельс». Даже малые дети, и те понимали: эта фирма куда добрее того Айболита, тем более образ доктора по обезьянам уверенно затмил летающий над крышами чужого города здоровенный чудак с заграничной буквой на мощной груди.

Однако совместное российско-американское предприятие не собиралось останавливаться на достигнутом успехе, и именно по этому поводу директор Орлов пригласил сотрудников в конференц-зал.

Вообще-то Барон привык проводить совещания в собственном кабинете, но после визита одного высокого гостя из-под чужой крыши, у начальника службы безопасности появились подозрения насчет заражения помещения «клопами», и по этому поводу во время совещания в донельзя тщательно обысканном конференц-зале в кабинете директора планировалась не менее серьезная дезинфекция.

Окинув строгим взглядом подчиненных, директор фирмы предоставил слово главному специалисту по рекламе Юрию Петровичу Печкину.

— Значит так, — начал, не вставая с места, начальник центра общественных связей «Парацельса», — надо врубить плесени по шарам этой бодягой для простаты. У нас ее завал…

— Минуточку, — перебил Печкина Барон, — тебе что, тут сходняк? Или толковище? Будь любезен выражаться, как положено честному фраеру. Мы же настоящая фирма, а не лоходойник. В общем так, насчет твоей мысли понял и одобряю. Говори дальше…

— Нужно развивать сферы обслуживания населения, — продолжил господин Печкин. — Предлагаю вот такое дело. Кстати, эти гниды… То есть наши коллеги из фирмы «Гиппократ» очень даже им пользуются.

Директор фирмы выразительно посмотрел на менеджера «Парацельса» Сергея Станиславовича Дубенко, охотно откликавшегося на псевдоним Перпетуум-Мобиле.

— Твоя работа?

Перпетуум-Мобиле скромно потупился, а Юрий Петрович тут же протянул Барону заранее приготовленный лист, с красиво исполненным с помощью цветного ксерокса заманухисом.

В помещении театра имени Вахтангова

ТОЛЬКО ОДИН СЕАНС!

НАРОДНЫЙ ЦЕЛИТЕЛЬ ПАВЕЛ ГРОМЫКИН

с применением методов тибетской и народной медицины ОСУЩЕСТВЛЯЕТ:

— Диагностику, лечение различных форм опухолей, после инфарктного и инсультного состояния, всех болезней внутренних органов и других тяжелых недугов.

— Очищение домов и квартир от негативной энергии, колдовства, злых духов.

— Снятие наговоров, сглаза, порчи, проклятия.

Лицензия ГП России № 9437 УО от 01.03.94 г.

— Не пойдет, — решительно отверг руководитель совместного предприятия новаторскую идею господина Дубенко. — Избито…

— Но не нами! — возразил Перпетуум-Мобиле.

— Вот именно, — подчеркнул директор Барон. — Тем более, что Капон теперь официально носит фамилию Вонг, а потому, сами понимаете, он гораздо лучше разбирается в своей национальной медицине, чем какой-то Громыкин, непонятно откуда появившийся на Тибете.

— А может, он потомок Снежного человека? — взвизгнул Печкин. — Может, он хочет делать людям хорошо?

— Пусть делает, — согласился Барон, — но без нас.

— Без нас он сможет только в сортире делать, — оценил способности народного лекаря Перпетуум-Мобиле и протянул Барону очередную рекламу.

ПАРАПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ САЛОН Г. ВОШКОБОЙНИКОВА

Чернышевский проспект, дом 12

ТАЙНОЕ СТАНЕТ ЯВНЫМ

Описание врагов и недоброжелателей.

Определение благонадежности сотрудников, намерений партнеров.

Экспертиза и устранение отрицательного воздействия на работу фирмы.

Поиск пропавших людей, вещей, автомобилей.

Работает единственная в России профессиональная группа поисковиков-ясновидящих «Дельта».

ЖДЕМ ВАС КРУГЛОСУТОЧНО!

Печкин вопросительно посмотрел на Барона.

— Нет, — решительно отрезал директор фирмы. — Во-первых, почти то же самое, что у «Гиппократа», только там этим занимается не «Дельта», а белая колдунья Анна и провидица Лаки Люкс. И потом, это очень опасно для престижа фирмы. Вы что, кроме своих реклам, ничего по телевизору не видите? Вчера передавали, как менты из-под Брянска сработали. Заявились к местной гадалке, и она с помощью библии, прошу прощения, карт вычислила, кто совершил налет. Менты взяли подозреваемого, вывезли за город и трюмили, пардон, избивали, пока он не сознался. Однако к тому времени их коллеги заловили настоящего налетчика.

Кроме того, поймите, нам нужно поймать «Гиппократ» для сотрудничества не на таких штучках, за какие они стали постепенно забывать. Или на лекарстве, которое они смогут прикупить исключительно у нас. Эти паразиты уже привыкли работать напрямую с изготовителями, больше того, не только приобретают лекарства, но и вкладывают деньги в собственных производителей, финансируют какую-то витуридную программу…

— Совсем охабалели козлы! — высказался начальник центра общественных связей, и Барон посмотрел на него более чем выразительно.

— Совести у людей нет, — мгновенно поправился Печкин. — Ума не приложу, каких пилюль им втереть. Может, сразу этого бармилона?

— Ни в коем случае, — решительно отрезал Барон. — Бармилон будем работать только после того, как «Гиппократ» возьмет от нас таки да какое-то полезное лекарство или новейший метод лечения… Сережа, ты что думаешь?

— Я думаю их надо вставлять, — высказался менеджер «Парацельса» и для убеждения добавил:

— С нездешней силой.

— Дельная мысль, — похвалил подчиненного Барон, — а как это сделать?

— Тебе решать, — Перпетуум-Мобиле мгновенно доказал, кто самый главный в «Парацельсе».

Барон посмотрел на менеджера не менее выразительно, чем недавно в сторону Юрия Петровича и закончил совещание самым неожиданным образом:

— Идите и думайте. Это ваша работа. Жду через два часа с конкретными, а главное не вонючими предложениями. Еще раз проанализируйте, на чем можно поймать этих коз… конкурентов. Вы свободны.

Вернувшись в свой кабинет, господин Орлов обнаружил там начальника службы безопасности фирмы, продемонстрировавшего директору жменьку «клопов».

— Порядок, — гарантировал Барону находящийся в отпуске священнослужитель из Луначарска.

— Как Вероника? — полюбопытствовал супруг.

— Соскучился? — слегка улыбнулся бородач. — Не волнуйся, ее надежно прикрывает мой напарник. Успел через Аляску. Он всегда успевает.

— На что это ты намекаешь? — подозрительно спросил господин Орлов.

— Ты ни о чем таком не думай, — успокоил супруга красавицы Вероники отставной подполковник. — Для нас работа — прежде всего. Не тревожься, он не допустит и мысли о похоти.

Бородач благоразумно промолчал о том, что подобные действия могут поставить под угрозу операцию. Иди знай как поведет себя Барон, если у него вдруг зачешутся прорастающие рога.

— Ты ее любишь? — спросил бородач.

Барон молча кивнул головой.

— И она тебя любит, — заметил на прощание Игорь. — Я знаю. Крепкий тыл — это самое главное.

Барон молча уселся за письменный стол и воспользовался услугой селектора:

— Валентина, давай документы на подпись.

Барон, тщательно прочитывая компьютерные распечатки, ставил четкие подписи на документах, думая о Веронике. Боже, как я ее люблю, окончательно понял Барон, по привычке сравнив жену со сказочной принцессой. Ох, уж эти сказки…

Подписав последний документ, Барон тщательно запер дверь кабинета и снял очки с носика секретарши. Всю остальную одежду Валя сняла без помощи непосредственного руководителя и приняла соблазнительный вид на кожаном диване, вызывающе Направив слегка приподнятую попку в сторону Орлова. Как истинному дворянину Барону пришлось принять этот вызов.

Вероника, я люблю тебя, подумал Барон, неторопливо снимая пиджак. Люблю не менее сильно, чем трахаться. Игорь прав, крепкий тыл — самое главное. Орлов с нежностью провел ладонью по шелковистой коже упругих ягодиц Валентины и лишний раз убедился, до чего крепко сбит этот самый тыл.

Глава четырнадцатая

Пока Барон страдал на диване за разлуку со своей второй половиной, изо всех сил разделяя эту грусть с любвеобильной Валей, мадам Моршанская в очередной раз сменила фамилию.

На этот раз она и не думала делать счастливыми исключительно шоферов или потенциальных торговцев баночной водкой. Вероника забралась в такие места, где любой «мерседес» заменяла более надежная, чем трактор, техника, а ее мощность вовсе не измерялась в лошадиных силах.

В самом деле, какие там могут быть лошади и прочие «мерседесы» с тракторами, когда речь заходит о собачьей упряжке, которую изредка заменяет собой вовсе не та лошадь, а другая парнокопытная с ветвистыми рогами над ушами?

Замаскированный под геолога капитан Немо с удивлением следил за действиями отставной девицы Брукс и лишь затем окончательно понял, как он был прав, не оставив без присмотра красавицу Веронику на бескрайних просторах Севера, где отставная топ-модель могла бы элементарно спутать ярангу с логовом белого медведя. Майор Вася догадывался, что рано или поздно характер мадам Моршанской возьмет свое и, как всегда, не ошибся в выводах.

Вместо того, чтобы элементарно прикупить у аборигенов необходимый «Парацельсу» товар и по-быстрому вернуться в объятия супруга, предварительно шуганув Вальку с дивана в приемную, Вероника решила во что бы то ни стало оправдать расходы по командировке и слегка заработать. На этот раз она не собиралась нанимать водителей оленьих упряжек для перегона транспорта из стойбища Олмак до столицы Аляски или торговать замерзающей на морозе огненной водой в банках с предварительно содранной этикеткой «денатурат». Однако стремление к приключениям жгло бесстрашное сердце Вероники, вышивающей по просторам Севера в такой дохе, увидев которую любой Дед Мороз прокис бы от зависти и при чересчур минусовой температуре.

Капитан Немо сперва решил: Вероника решила попутно заработать, организовав какое-то пока невиданное в условиях вечной мерзлоты доверительное общество «Нерпаинвест» или устроить поголовный стриптиз местному населению как-то по-другому, однако после первых решительных действий поднадзорной понял — мадам Моршанская желает приобщить аборигенов до культуры.

Майор Вася не допускал мысли, как по такому поводу красавица запалит концертную программу, где наивысшей точкой приобщения до искусства будет самолично исполненный Вероникой стриптиз. Правда, аборигены остались бы довольными, потому что больше привыкли к виду медведя в белой шубе, чем женщины вообще без ничего, однако мадам Моршанская нацепила на себя столько бебехов! Пока ранним вечером начала бы стягивать их с себя под монотонные удары бубна, медленно возбуждая местное население, так полярная ночь вполне бы могла и закончиться.

Самое интересное заключалось в том, что майор Вася околачивался где-то возле истины. Мадам Моршанская вместо того, чтобы за любые деньги прикупить нужного товара и сделать ручкой в сторону вечных льдов, стала приобщать народ до культуры, раздавая налево и направо визитные карточки.

ОБЩЕСТВЕННОЕ РОССИЙСКОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ

г. МОСКВА, ул. АКАДЕМИКА КОРОЛЕВА, 12

ШОЛОХОВА СТЕПАНИДА СЕРГЕЕВНА

заведующая отделом областных и республиканских

проблем Общественного российского телевидения

раб. тел.: 294-66-99, дом. тел: 156-93-44, факс (095) 267-56-88

Подобрав визитную карточку, выпавшую на снег из кармана заведующего Салахадско-Нанайским отделом культуры, разомлевшего от вида такой важной дамы еще больше, чем от огненной воды, капитан Немо чуть было не застонал; однако профессионализм взял свое, и скрытое наблюдение за подопечной продолжалось даже тогда, когда Вероника, кроме визиток, стала предъявлять в гостиницах пластиковый паспорт.

Этот документ бил по воображению местных властей еще сильнее, чем кувалда и визитная карточка ОРТ. Тем более, что глава администрации Усть-Тюленьского района однажды побывал в Германии, где проходил областной слет передовиков-оленеводов, и видел там пластиковые удостоверения личности. У нас, нерпе ясно, подобные штуковины выдают исключительно выдающимся людям.

Степанида Сергеевна оказалась именно такой вовсе не потому, что заведовала областными и республиканскими проблемами. Она являлась единоутробной внучкой писателя Шолохова, справедливо рассудив — о других писателях в этих суровых краях вряд ли слышали. И оказалась права в таком смелом выводе. Щедро делясь воспоминаниями за своего дедушку, Вероника так здорово собирала дань с местной публики, что, припрись она на крайние просторы еще раньше Ермака и прочих покорителей холодных мест, те бы с ходу врубились — после мадам Моршанской им уже здесь делать нечего.

После пламенных речей и интимных воспоминаний за своего дедушку Вероника как бы невзначай просила аборигенов помочь ей еще в одном деле. Для ее матушки срочно необходимо лекарство, которым могут снабдить только добрые северяне. Это лекарство куда надежнее женьшеня, как подтвердили последние исследования выдающихся засекреченных ученых.

Местные аборигены сперва недоверчиво мотали головами, но родство с Шолоховым и визитная карточка выполняли свои функции.

Чтобы поставить свою просьбу на промышленную основу, Вероника решила слегка изменить тактику и стала откровенно лупить по национальному самосознанию аборигенов. Конечно, не удивительно, что вы не знаете о самом лучшем лекарстве, которым, между прочим, пользовались ваши предки, несла внучка Шолохова. А почему? А потому что вас завоевали и колонизировали, как мне ни горько сознаваться в этом.

После такого заявления зал мгновенно воодушевлялся, словно Вероника сделала агромадный комплимент в адрес их предков. Аборигены начинали так гордиться прошлым своей родины, с понтом их пращуры были самым выдающимся народом планеты, вовсе не падавшим в обморок, услышав звук выстрела, и словно при виде выскакивающей из часов кукушки они не натягивали луки.

Да, я тоже русская, каялась Вероника, но при этом внучка великого писателя, который не согнулся даже перед уже окончательно бандитским Сталиным, а потому, как и он, леплю вам от всего сердца чистую правду. Вот оттого, кроме тайны, как по натуре была написана «Поднятая целина», я вам открою еще одну. Ту, которую знали ваши предки, а коварные захватчики ее сперли, предварительно споив Крайний Север, чтобы прервать связь поколений и грабить алмазы из вашей и только вашей земли.

Такие речи находили понимание в сердцах местного населения, а когда Степанида Сергеевна начинала кипятиться, что живущие среди них русские до сих пор не знают коренной язык, так сердца аборигенов таяли еще надежнее, чем медвежий жир на чугунной сковороде в чуме оленевода-орденоносца несуществующей страны.

Войдя в раж, мадам Моршанская начинала активно размахивать вокруг себя руками и призывать публику, развесившую уши до пола, поскорее везде и всюду внедрять государственный язык республик Саха, Ой-Куле и даже Земли, Где Много Лет Назад Упал Камень С Неба. А когда Вероника практически доказывала, что уже приступила к изучению всех местных языков ради подлинной нерушимой дружбы народов и произносила слово «амун», аудитория уже была готова завалить хорошую женщину необходимыми ей предметами по маковку норковой шапки.

После того, как Степанида Сергеевна выдавала еще несколько крайне северных слов, кроме уже названного, которое в переводе на ее родной с эвенкийского означает «говно», все присутствующие разомлевали до такой степени, с понтом этот самый амун мог показаться исключительно изюмом.

Внучка Шолохова с ходу догоняла: наступил тот самый момент истины, ради которого она добралась до бескрайних просторов Севера. И наконец-то выдавала страшную тайну. Вы знаете, обращалась до мгновенно притихшей аудитории Вероника, что у русских есть такое выражение «хер моржовый»? Знаем, мгновенно поддерживал зал представительницу телевидения, страдающую за общественные и национальные проблемы, спасибо, научили. И другим словам — тоже.

Вот-вот, воодушевлялась Вероника, а подумайте, откель оно взялось? Ну, когда «мать», «блядь» и прочие выражения, так это, ясно дело, вошло в привычку еще до становления России как государства, когда русские еще не помышляли жрать ваших оленей, рыть ваше золото и сосать вашу нефть вместе с кровью местных народов в переносном смысле, а также скрывать от вас же самих толкование словосочетания «хер моржовый».

И вот почему. Они коварно воспользовались тем, что у вас не было письменности. Небось, сами «Садко — гость заморский» записали, сперва на коре, а потом на бумаге. Неудивительно, что русские себя так ведут. Это Садко шлялся где ни попадя, нагло лез ко всем в душу и за границу без виз и приглашений, а также пытался устанавливать свои уставы в чужом монастыре на морском дне.

Зато ваших хранителей сокровенных знаний эти садковцы нагло споили до такой степени, что они, забуханные до упора, уже могли только дышать во все стороны перегаром, а не передавать из уст в уста сокровенное «Сказание о моржовом хере». Захватчики знали, что делали. Потому как в той самой моржовой принадлежности скрыта чудодейственная сила.

Вы ее выкидываете, а хитрые русские подбирают и жрут втихаря без рецептов кремлевских врачей. Женьшень рядом с этим чудом природы — кусок того самого амуна. Если регулярно поедать пресловутый хер, так в организме начинаются исключительно полезные перемены, к человеку возвращается молодость, камни в почках рассыпаются, геморрой из зада эмигрирует, пломбы в зубах покрываются природной костью, а… В общем, пусть моей болящей маме этого не требуется, но специально для мужчин рассказываю. После приема такой полезной пищи ваш, а не сожранный, хер будет активно стоять двадцать пять часов в сутки, хотя этого многим даром не надо, но все-таки.

Даром не надо, возопили аборигены, а за обедом всегда пожалуйста и наверняка вкусно. Мы тебе, бойе Шолохова, да за такую тайну столько этих херов накромсаем, однако, мама помолодеет, чуть ли младенцем не станет.

Воодушевленные поклонники творчества дедушки Вероники до того активно пробуждали на себе национальное самосознание по части народных методов лечения, что многие моржи, весьма спокойно реагировавшие на появление людей в их владениях до визита на север мадам Моршанской, стали резко разлетаться в разные стороны, активно прижимая ласты до паха, завидев элементарно заблудившегося туриста, спутавшего ихнее стойбище с тунгусским.

В результате дальнейшей разработки природных сокровищ дальнего севера одновременно улучшилось не только самочувствие аборигенов, с утра до вечера жующих чудодейственные дары природы, но и качество охраны пресловутых моржовых гаремов, благодаря расплодившимся до невозможности клыкастым евнухам.

Иди знай, сколько еще килограммов лекарства, необходимого мамаше Степаниды Сергеевны, притащили бы мадам Моршанской доверчивые коренные жители, если бы капитан Немо не решил: хорошего понемножку, хотя пресловутое выражение явно не распространялось на запасы моржовых запчастей, в которых нуждалась фирма «Парацельс».

Капитан Немо принял, как всегда, верное решение: рассказы Вероники за ее гениального деда и творческие порывы Центрального телевидения уже начали вызывать подозрения у вовсе не моржовых органов. Тем более, если выложить в длину запас того, на что аборигены раскулачили моржей, то этот ряд мог бы конкурировать со всеми изданиями «Малой земли», ударь кому в голову блажь раскладывать брежневский бестселлер от Москвы до самых до окраин.

Вероника попала в столицу России в тот самый день, когда жители Крайнего Севера приступили к проверенным их далекими предками бартерным сделкам, обменивая свой поистине золотой запас на товары народного потребления. Слухи о необычайных целебных возможностях лекарства, которое имеют манеру таскать на себе не подозревающие ни о чем моржи, медленно, но уверенно стали распространяться с помощью старинной рекламы, именуемой слухами. Народ, которого уже столько раз дурили из телевизора, по традиции верил слухам гораздо больше, чем современным средствам массовой информации.

Глава пятнадцатая

Лежа на правом боку, господин Алекс Гринберг обливался крупными каплями пота, сползавшими из-под пробкового шлема. Четверо засрундийцев, тащивших на себе носилки с высокопоставленным гостем, одновременно вспоминали за аналогичную работу в прошлом месяце, когда Верховный Жрец соизволил охотиться у реки, лично заботясь о пропитании всей страны. Бегемот, которого засрундийцы едва доволокли к подножью трона Хупы, был еще тем подарком в сравнении с не столько высоким, как жирным гостем Верховного Жреца.

Алекс судорожно хватал пересохшими губами воздух, медленно продвигаясь на могучих плечах граждан независимой страны по направлению к ультрасовременному бунгало Тарана, отгроханного специально приглашенными голландскими строителями неподалеку от Хижины Съездов.

Если скопытившийся Большой Друг гарантировал засрундийцам электрификацию всей страны исключительно транспарантом со словами своего давнего вождя, приколоченного к пальме над троном, так Верховный Жрец справился с этой задачей вовсе не с помощью колдовства при непременном цитировании заклинаний, изреченных в начале века тем самым предводителем. Таран запросто прикупил дюжину разнообразных генераторов, и электрификация страны была безоговорочно завершена.

Кроме генераторов и прочих свидетельств, что независимая Засрундия скорее погибнет, чем свернет с избранного Тараном пути, в стране появились другие материальные блага, убедительно доказывающие: нынешнее поколение будет жить при коммунизме под руководством Генерального секретаря ЦК Ы-Гаго, который лично и строго следил за пунктами раздачи гражданам всего необходимого для счастливой жизни.

Верховный Жрец Таран в свое время изрек: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Так оно и стало. Если какому-то засрундийцу требовались новые шорты, набор пластмассовых колец, сигареты или банка из-под пива — он с ходу получал необходимое, лишний раз благодаря судьбу, Генсека и Председателя Верховного Совета Хупу, благодаря которым страна достигла небывалых экономических высот, выстояв в борьбе с внешними врагами, подстрекаемыми Американским Империализмом, а также победив бандитские формирования самозванца У-Рюка, пытавшегося отбросить Засрундию в прошлое, когда гражданам этой страны приходилось работать.

Исключением оставалось только огненная вода, выдававшаяся сверх нормы за заслуги перед родиной вместо прежних Почетных грамот. Выслужиться перед отчизной было легче легкого, хотя четверо военнослужащих, волочивших господина Гринберга к жилищу Верховного Жреца, так не считали. В прошлый раз они заслужили огненную воду, устроив перед Тараном образцово-показательный древний ритуал «Танец охотников перед выслеживанием слона у водопоя». Верховный Жрец остался доволен и за высокий вклад в развитие искусства Засрундии присвоил всей четверке звание заслуженных артистов, а вместо бумажек, дающих уму не больше, чем сердцу, щедро выделил ансамблю пляски Краснознаменного военного баобабского округа кубинский ром «Негро», который, кроме подданных Тарана и Фиделя, никто не рискует пить.

Верховный Жрец проявлял постоянную заботу о своей родине и ее гражданах, научив засрундийцев ходить в обуви не только во время торжественных приемов за границей, куда самого Тарана не отпускали важные дела внутренней политики. Узнав за то, что Большой Друг уделял недостаточно внимания образованию, Верховный Жрец провозгласил лозунг «Учиться и еще раз, в натуре, тоже!», причем это имело отношение не только к устройству модных автоматов «Скорпион», но и до древней науки арифметики.

Севшие за удобные пластмассовые столики в тени пальм школьники среднего возраста были просто счастливы, когда узнали: если к двум бананам прибавить три кокоса, то получится полный желудок. Кроме арифметики и других наук, добрые духи Верховного Жреца обучали засрундийцев искусству рукопашного боя, и те ходили счастливыми до невозможности с донельзя разбитыми мордами, потому что стали похожи фонарями на героя Чака. Правда, этот Чак не был просто тезкой великого зулусского вождя, однако он все равно очень хорошо дрался на палках и босыми ногами.

Фильмы о подвигах Чака Норриса пользовались, как правило, повышенным спросом у мужского населения страны. Зато местные дамы больше предпочитали смотреть мелодрамы, что явно укладывалось в программу борьбы с повальной неграмотностью. До знакомства с важнейшим из искусств некоторые наивные засрундийки даже не подозревали, что одна дама может успешно обслуживать одновременно трех защитников родины. Учеба шла чересчур плодотворно; порой Председатель Верховного Совета Хупа был вынужден сбегать из-под трона к тому дереву, на котором в свое время скрывался ренегат У-Рюк, лишь бы не служить прокладкой в полюбившейся его избирательницам игре под названием «сэндвич».

Такое пристрастие говорило за многое и, в частности, про выполнение Продовольственной программы на территории всей страны. В отличие от предпоследней родины Верховного Жреца, Засрундия была самой настоящей банановой республикой. И не стеснялась объявлять об этом во всеуслышание.

Да, учил своих сограждан мудрый наследник Большого Брата Таран, мы банановая республика, а потому — гордитесь. У нас есть бананы, а также ананасы, кокосы и прочие бегемоты, если не считать невкусных от поголовной зажратости бабуинов. А у других придурков, которые недовольно визжат — мы были великая страна, а превратились типа в банановую республику, что у них есть? Ни хрена, кроме дерзновенно-малохольных планов возрождения. Так что они могут только мечтать приблизиться до состояния нашей экономики. Тем более возрождение у тех нищих фраеров уже было перед целиной после Малой земли, ртом божусь.^[10]

Вы хоть знаете, до чего счастливо живете? Те малоразвитые, что каких-то десять лет назад, на нас, засрундийцев, свысока посматривали, теперь по-черному завидуют, хотя сами белые. Бля буду, торжественно клянусь. Ихние вожди на радость проклятущего Американского Империализма по всему миру с протянутой рукой швендяют, пока остальное племя дожирает запасы предков. Это мы на них, убогих, теперь не то что с пальмы, а с болотной кочки сверху вниз смотреть можем, мамой отвечаю. Вы прикиньте, как ихним старикам живется, словно гиены, объедки по помойкам рыщут. А у нас? Сплошная лафа, что старикам, что молодым, которым при социализме везде дорога. Не захотят ходить — тоже еще событие. Нехай лежат под деревьями со стариками, жрать захотят, пяткой по стволу шваркнут — и собирай бананы, кокосы и прочие радости, если они мимо грызла пролетели.

Вы тут мне пену гнали, что вас иногда от бананов уже воротит. Зажрались от рассчастливой жизни, вот как имею заметить. Зато ихнее племя почти поголовно от вида лушпаек с-под бананов слюной исходит… В общем, да здравствует мир во всем мире, и спасибо за это Генеральному секретарю ЦК товарищу Ы-Гаго, усекли? Кричите «уря!» и не забудьте отвести до нашего народного любимца красавицу У-My для ее же поощрения, а то приелась хуже горькой киви.

Генеральный секретарь ЦК Ы-Гаго принимал женщин в меру своего высокого служебного положения, однако по-прежнему оставался недоволен тем, что Верховный Жрец отбил у него нелегкую обязанность. Чтобы Ы-Гаго не сильно вздыхал о прошлом, Таран приказал Генеральному секретарю лично контролировать работу на перепрофилированном металлургическом комбинате имени самого себя.

Господин Гринберг перед тем, как попасть в покои Великого Жреца, убедился — в некогда отсталой стране наступила поголовная грамотность. Больше того, население Засрундии уделяет немало внимание иностранным языкам и свежевырезанная надпись «Жопа» на стволе баобаба — лишнее тому подтверждение.

Алекс также понял — искусство уже явно принадлежит народу. Оттирая крупные горошины пота, адвокат узрел картину местного художника, намалеванную помадой на одной из палаток. Картина свидетельствовала о многом: от экономического положения страны до культурного развития ее народа под предводительством Верховного Жреца. Кроме того, работа говорила за образное мышление живописца, изобразившего засрундийку, насилующую крокодила. Наверняка этот деятель искусствхотел лишний раз подчеркнуть, что станет с любым агрессором, если тот рискнет щелкать зубами в сторону его социалистической отчизны.

Несчастная рептилия слегка походила на изменника родины, заочно приговоренного к высшей мере военным трибуналом именем засрундийского народа, проклявшего предателя Джульбарса. Ныне этот прислужник капитализма изредка почесывал своим зазубренным хвостом спину гнусного провокатора У-Рюка, которого продолжал финансировать Американский Империализм. Теперь У-Рюк продолжал свое грязное дело исключительно теоретически. Подкравшись к границе, он оставлял изменника Джульбарса на шухере, а сам по-быстрому залазил на близлежащий баобаб и орал во все горло: «Говорит радио „Свобода“.

У-Рюк успевал выкрикнуть несколько гадостей через границу своей по натуре процветающей родины еще до того, как гнусный наймит Джульбарс начинал молотить хвостом по дереву, унюхав приближающихся пограничников.

После сигнала предателя родины У-Рюк слетал с баобаба со скоростью перезрелого кокоса и трусливо уносился вслед Джульбарсу под крыло вонючего от своей гнили Империализма.

Наглые провокации У-Рюка не поколебали веру Засрундии в то, что она выбрала единственно верный путь исторического развития. Поэтому пограничники особо не напрягались для погони за предводителем доблестно разбитого национально-патриотического фронта и своим бывшим четырехлапым сослуживцем, ставшим на тропу предательства.

Кряхтя так, словно он нес самого себя, господин Гринберг слез с носилок и приблизился к трону, возле которого ошивался туземец с важным видом при пустой банке на голове. Алекс взглянул в сторону толмача, и тот с ходу приготовил рот для трудовых свершений.

— Спроси его, где Тимур? — несколько нервно бросил адвокат, слегка раздраженный тем, что Верховный Жрец лично не приперся встречать своего подчиненного.

Переводчик быстро затараторил каких-то фраз на непонятном языке, отчего-то тыкая пальцем в сторону господина Гринберга. Абориген торжественно поправил пустую банку над ушами, в меру приличия улыбнулся и ответил:

— Салуд, кореж!

Блеснув своими познаниями в языке международного общения из уважения к гостю, обладатель пустой банки перешел на государственный язык.

— Председатель Верховного Совета товарищ Хупа приветствует вас, — переводил толмач. — В настоящее время Верховный Жрец немного занят внутренними проблемами государства. Он принимает министра внутренних дел Ваппу и председателя Комитета Государственной Безопасности Крю-Ка…

— Крю-Ка — поц, — радостно поведал товарищ Хупа на понятном Алексу языке. — Опаный рот!

По лицу переводчика господин адвокат догадался, что услышанные им сведения не являются государственной тайной. Алекс не стал затягивать свой разговор с видным государственным деятелем и легко сориентировался, какая именно постройка по всем параметрам должна принадлежать Тарану.

Возле дверей бунгало стояли воины явно европейского происхождения, всю одежду которых составляли белоснежные береты, шорты и крупнокалиберные пулеметы.

— Тимур! — громко заорал господин Гринберг. — Прими меня! Иначе я сейчас на этой жаре дам дуба возле пальмы!

— Заваливай, — раздался из глубины помещения голос Верховного Жреца. — Ребята! Пропустите человека до хазы!

Охрана ласково кивнула стволами пулеметов в сторону дверного проема, и господин Гринберг при радости на морде вошел в помещение с мощными кондиционерами.

— Минуточку, Сашка, — заорал Таран, важно восседающий на троне ручной работы. — Сейчас я внутренние дела дорешаю, и мы займемся международными политическими мансами.

Господин Гринберг с благодарностью кивнул и, оттирая пот о лба, рухнул в громадное плетеное кресло поближе к вентилятору „Филипс“.

— Значит так, — продолжил заботу о государстве Таран, глядя со своего возвышения на стоящих по стойке „смирно“ министров и небрежно курящего рядом с ними полномочного представителя Засрундии в ООН, подрабатывающего по совместительству личным переводчиком Верховного Жреца. — Слушайте сюда ушами…

Вообще-то засрундийцы начали изучать русский язык потому, что на нем разговаривал Ленин, еще когда их под покровительство прихватил Большой Друг. Однако иногда Таран в разговоре вставлял такие слова, которых вряд ли знал великий пролетарский вождь, а также его усатый последователь, несмотря на их богатое тюремное прошлое.

— Ты, Ваппа, прямо-таки козырь, — отметил деятельность министерства внутренних дел Верховный Жрец. — Наладил работу, тут базара нет. Слышь, Сашка! У меня все, даже заказные убийства раскрываются…

— А кого замочили? — поинтересовался адвокат. — Банкира?

— Ну да, придумывай, — заржал Таран. — На кой они мне? Чтобы их грохали, как в совке? Страна маленькая, где столько банкиров напасешься? Тут, понимаешь, один козел много на себя взял, сотворил мокруху в несознанке… Попугая грохнул, мудак такой. Так… Значит, как замоченный попугай был государственный служащий, так это отягощает вину. Но когда это летячее падло вкрало у кента банку пива… Да, может, вытрезвитель организовать? Сашка, ты как мерекаешь?

— Скажи хоть, что случилось? — мягко спросил разомлевший от прохлады адвокат.

— А, ну да… Короче, этот попугаец вкалывал у меня будильником. То есть не у меня, а у всей страны. Как открою зенки, он уже наготове. Горготал — не хер делать. Только не как в той блядской, то есть империалистической Америке „С добрым утром, страна!“, а по-простки орал: „Вставайте, пидарасы!“ И все просыпались. А потом он потянул на себя, решил, раз почти начальник агентства информации, имеет на чужое пиво клюв раскатать. Не с общака, правда, но все равно. Тот штымп его и замочил. Может, сделать ему вышак? Или помиловать? Давай, Сашка, становись, как тот траханый суд присяжных обормотов.

— Пускай убийца вместо попугая народ будит! — присоветовал адвокат.

— Не годится! — проявил мудрость Верховный Жрец. — Нехай это падло вину искупает. Только не кровью, а нового попугая научит. На время обучения, чтоб не тянул, лишить огненной воды. И изъять у него зажигалку. Пускай паскуда добывает огонь народным методом. Потрет в ладонях пару часов деревянную палку, сразу догонит, как в следующий раз лапы распускать. Ваппа, под твою личную ответственность, усек, иначе рога, то есть погоны посбиваю!

— Так точно! — заорал министр внутренних дел.

— Теперь ты, Крю-Ка. Вообще-то ты поц на всю голову, но сейчас сработал не хер делать грамотно. Значит, чтоб и дальше граница у меня была на замке! Как какая-то падло снова попросит политического убежища — взашей его, шаровика гнилого. Пускай сосет лапу! Будут знать, как в мою страну за материальными благами бегать. Хотят пособиев, нехай гонят в свою любимую факаную Америку! Ишь, повадились… Крю-Ка, все блага — только вам, остальным странам — во, видел? Хер сосать и жрать опилки, я директор лесопилки… То есть Верховный Жрец. Если каждый начнет сюда за счастливой жизнью гонять, мне самому жрать будет нечего. Харчи — они не резиновые! А я тебе не фраер захарчеванный, а Верховный Жрец. Усекли все? Жрец! Жратву надо экономить вместе с экономикой, как призывал другой, чем ты Крю-Ка, мудак… Тот, что раньше с грязным рылом на пальме висел, а вы при евойном недоразвитом социализме лапу сосали. Зато мой социализм — самый грамотный. Кто отличился при задержании иностранного врага нашего народа? Крю-Ка, я это тебе говорю…

Председатель Комитета Государственной Безопасности сперва подергал кольцо в носу и лишь затем ответил с помощью переводчика:

— Старший лейтенант запаса полка Независимости из дивизии имени Двадцать девятого съезда Социалистической партии Засрундии кавалер ордена Желтого Банана Фляк, товарищ Верховный Жрец!

— Молодец! Не ты, козел, чего залыбился, а он. Ладно, хрен с тобой, ты тоже, как есть руководитель, воспитатель наших побед и направляющая до границы сила… Значит этого Фляка — на Доску Почета. Страна должна знать своих героев и местами гордиться с них. А вы оба помните, что плоть от плоти, и еще четче служите, как вам сказано руководящей и направляющей силой. В общем, вяжу внутренние разборки, меня тут международный уровень ждет. Вам обоим премия — бутылка огненной воды, а если что, так, может, и присвою ордена Зеленого Друга Мудрого Змея. Старайтесь, суки немытые!

— Служим независимой Засрундии! — отчеканили министры хорошо поставленными голосами.

— Все, идите в жопу, — царственным жестом завершил совещание Таран и слез с трона.

— Сашка, выпить хочешь? — предложил адвокату Верховный Жрец, гостеприимным жестом распахивая дверцу холодильника. — Или пожрать?

— Если можно, сперва о деле… Пиво, надеюсь, не все попугаи выпили?

— Понял, — заметил Верховный Жрец и бросил адвокату запотевшую ледяную бутылку. — Извини, баночного здесь не держу, пусть эти долбаные американцы свое пиво с глицерином сами жрут… Эх, Сашка, так „Жигулевского“ хочется… Но вставить этого мудилу — еще больше. Давай, не томи…

— Ситуация в Москве под контролем. Ребята вышли на определенный уровень, однако к основной фазе операции не приступили, рановато. Кстати, пока мне не удалось договориться, однако думаю, что ты станешь гражданином Великобритании еще до завершения операции… Если, конечно, не решил пожизненно руководить этой страной…

— Шапиро, не гони пену! Анализ сделал? Учти, Тимур и его команда — это, конечно, да, но твои мозги самые дорогие. Или ты мне рога крутишь? Не вышло, что ли?

— В другой стране, быть может, и не вышло, — откровенно признался Алекс, — Однако Боцман…

— Пидарас! Козел гребаный, батон пробитый, бекас траханый… Он у меня будет жрать говно и кричать, как оно смачнее кошерной свинины! Он покроется коростой и запищит перекошенном хавалом, что большей лафы в мире не бывает…

Господин Гринберг подождал, когда Верховный Жрец выдохнется пропагандировать, а затем тихо сказал:

— Я уже успел убедиться, что ты учишь местное население коренному языку американцев. Однако ты ведь знаешь, лично я изучил язык деловаров.

— Ладно, — буркнул Таран. — Молчу, как тот дохлый будильник…

Господин Гринберг допил пиво и аккуратно смахнул носовым платком мгновенно проступивший на лбу пот.

— Нам повезло, что Боцман торчит в Одессе. Там такое законодательство… В другой стране было бы гораздо тяжелее. А у них… Не хочу просто тебе заливать, но я проанализировал: задачка-то из простых.

— Вот за что тебя люблю, золотая пятерка, ты никогда понты не давишь, — похвалил иностранца Верховный Жрец Засрундии.

— А зачем? Я привык получал» бабки честно. За дело, а не разговоры… Значит так, в Украине существует понятие «временная регистрация медицинского препарата». Что это такое — никому толком не известно, зато нам — в самый раз. В других странах такое не практикуется. Мы сейчас активно внедрились на российский рынок. Там регистрация любого препарата обходится в десять тысяч, у нас, в Германии, в пять раз дороже, зато у них, не поверишь, всего-навсего пятьсот баксов. Фантастика! Но это только ягодки, и даже очень для нас сладкие. У меня есть данные… Так вот. Всего в Украину за пару лет было ввезено свыше двух тысяч импортных лекарств, и только один процент из них зарегистрировали по всем требованиям, с проведением научных и клинических испытаний. Разрешения на ввоз лекарства выдается зарубежным фирмам на основе так называемого отчетного досье, по бумажкам, другими словами…

— Понял, не дурак, — самодовольно потер ладони Таран. — Ну, эти фраера, понятно, почему так работают. Без бумажки ты какашка, а без зеленой — полный поц. Я правильно врубился?

— Или. Однако мне пришлось заняться специальной проверкой. Так вот, одного из заводов-изготовителей лекарств вообще в природе не существует. Завода нет, а его продукцию продают… Больше того, до сих пор действует практика так называемого одноразового ввоза. Это вообще полный абзац! Заплати один раз и ввози что хочешь, хоть дуст в таблетках под видом седуксена.

— Ты не гонишь? — Таран отчего-то не поверил в такие блестящие реалии на своей первой по счету родине.

Господин Гринберг усмехнулся и заметил:

— Помню, раньше на Привозе тоже продавали крахмал за сухое молоко, но фраер мог понюхать, помацать, прежде, чем купить. А здесь разрешение выдается против отчетного досье. Товара в глаза никто не видит. Больше того, этот самый дуст таки да везут под видом лекарственных препаратов. Есть информация, тщательно проверенная: под видом лекарственных препаратов выдавались сертификаты регистрации на пищевые добавки, косметику, средства от грызунов и моли. Так что насчет дуста я не сильно преувеличил…

— Они что там, совсем попухли? — возмутился Таран. — Может, всех перетравить захотели? Не дам! Мне Боцман и его шестые живыми нужны, с ног до головы обосранные…

— Не переживай, — успокоил своего клиента господин Гринберг. — У них, конечно, человеческая жизнь сейчас явно дешевле доллара, но пока никто никого нс травит. Эго точно.

— Ну да, — возбудился Верховный Жрец. — А к чему вся эта единоразовая бодяга? Может, на них эксперименты ставят? Сам говоришь, что жизнь доллара не стоит, а обезьяна для опытов гораздо задороже. Иначе на хрен под видом лекарств яд для моли прут? Смотри, опоздаем, торопиться надо…

— Точно, но по другому поводу. Я же тебе говорю, хотя иди знай… В общем, отраву для тараканов и другие дела поставщики ввозят под видом лекарств, чтобы избежать оплаты налога на добавочную стоимость и таможенных пошлин. Значит так, если захочешь, мы не то что бармилон или супрастин… Да что мы? Твой этот, как его, с банкой на голове?

— Хупа…

— Ну и имя. Ты крестил? Ладно, так вот. Твой Хупа и без нашей помощи при такой постановке дела может прорываться прямо из ваших джунглей на их рынок. Снимет банку с головы, насрет в нее и продаст под видом нового лекарства. А чего нет, пятьсот баксов — в кассу, персонально витамин «В» — хорошим людям, тем более надлежащей базы для контроля качества лекарств у них нет и в ближайшее время быть не может… В общем, нужно только подловить Боцмана — и он приплывет. Будь уверен, ребята не подкачают. Один Барон чего стоит.

— Спасибо, Сашка, за добрую весть. Отлично сработал. Отдельное мерси за рассмешил меня с этой банкой…

— Какой смех? Ты знаешь, кто поставщики на их рынке? В основном слаборазвитые страны, которые при всем своем желании не могут даже раздувать щеки, что являются одними из лидеров мировой фармацевтической индустрии. Ну ты можешь себе представить солидную фирму, которая будет экономить на налогах после не пятидесятитысячной, а пятисотдолларовой регистрации? Между прочим, твоя Засрундия ничем не хуже этого Ливана или Сьерра-Лионе, а Хупа…

У него пятисот баксов нет, — довольно хлопнул по коленке адвоката Верховный Жрец. — У меня же социализм победил раз и навсегда, мы эту коммунизму почти что построили. На хрен Хупе бабки, у него банка есть.

И всего, чего хочет. Так что на налогах моей бывшей еще до этой траханой Америки родине экономить не буду… Сашка, давай обедать!

— Нет, Тимур, — с трудом поднялся из кресла господин Гринберг. — Мне теперь на твою предыдущую родину нужно спешить… Проверить, как там действует головное предприятие…

— Ну ты даешь, Сашка, — с искренней благодарностью сказал Верховный Жрец.

— Какие дела, Тимур? Я же у тебя на зарплате, — попрощался господин Гринберг и, выходя, столкнулся в двери с еще одним высокопоставленным чиновником.

В том, что это была неординарная личность, Алекс врубился мгновенно. На туземце висела шикарная львиная шкура со звездой Героя Советского Союза и, судя по погону, он был явно военным.

— Важный новост! — услышал Алекс голос незнакомца, стукнувшего для пущей важности об пол жезлом с засушенной головой змеи.

— Опять, — донесся сгон Тарана. — И сколько я еще могу изнывать от заботы за вас? Слушай, новость таки да важная или ты опять мне полову начнешь гнать, мудозвон старый?

— Кент фуфла не гонит! — торжественно поклялся Герой Советского Союза.

Господин Гринберг, явно не торопясь, возлег на носилки, хотя он спешил в Америку. Полномочный представитель Засрундии в ООН провожал тяжелого гостя, семеня пешкодралом рядом с лежащим Алексом.

Вытирая мгновенно выступивший пот, адвокат невольно приподнял голову и увидел здоровенного аборигена, застывшего с гордым видом на доске, приколоченной к двум ветвям баобаба.

— Это что, ваш часовой? — полюбопытствовал господин Гринберг у совместителя при Верховном Жреце.

— Нет; — с гордостью ответил тот, — у нас вместо часовых телекамеры. Это Доска Почета. Фляк будет на ней сидеть, а все, кому нечего больше делать — любоваться героем и брать с него пример.

— Интересно, сколько он должен там высидеть? — пробормотал адвокат, отмахиваясь от жары мокрым носовым платком.

— У нас — свободная страна, т еще с большей гордостью сказал переводчик. — Никто никому никогда ничего не должен. Кроме родине, социалистическим идеалам и лично Генеральному секретарю ЦК…

— А Верховному Жрецу?

— Ему мы не должны, а обязаны своим счастьем. Даже лично Генсек и Председатель Верховного Совета… Фляк будет сидеть на Доске Почета пока не надоест. Или жрать не захочется. Если, конечно, до того в обморок не свалится, как после присуждения ордена Желтого Банана. Тогда с него двое суток пример брали…

Глава шестнадцатая

Начальник центра общественных связей и менеджер фирмы «Парацельс» заявились в кабинет Григория Орлова с таким видом, словно именно они выиграли Сталинградскую битву или еще лучше — генеральное сражение за потребителей пилюль в мировом масштабе.

Барон пристально посмотрел на сотрудников, лопающихся от нетерпения сделать жизнь очень многих людей еще счастливее и сказал:

— Прошу садиться.

— Чтоб ты скис! — гаркнул Юрий Петрович на своего непосредственного руководителя. — Совсем попух от фраерских замашек?

— Но-но, — осадил Печкина потомственный дворянин и поправился:

— Присаживайтесь.

Перпетуум-Мобиле посмотрел на начальника с явно гадливой улыбкой, а затем положил перед ним упаковку с пилюлями и несколько листков бумаги.

— У нас есть вход в «Гиппократ», — прокомментировал действия коллеги Печкин. — И анализ…

— Мочи? — съехидничал Барон, попытавшись прочитать название лекарства, лежащего на столе.

— Не лепи горбатого, — недовольно пробурчал менеджер Дубенко. — Мы все сделали в ажуре. Это тебе не афера, а работа…

— За которую, между нами, ты сам призывал, — завершил мысль Перпетуум-Мобиле начальник центра общественных связей.

— Хорошо. Только по порядку. Так подход или лекарство? Я не понял, — высказался директор «Парацельса». — Юрик, доложи как положено. А ты, Серый, помолчи. Я вас обоих не успеваю слушать.

— И то, и другое, — начал докладывать Печкин. — Это тебе целая операция, а не фуфло с гнилой рекламой. Слушай, давай так и назовем — операция «Пердулет»!

Несмотря на необычное название предстоящей операции Барон посмотрел на Печкина непонимающим взглядом, словно тот испугал директора медицинского предприятия словом «анальгин».

— Поясни суть, — в приказном порядке бросил Барон.

Перпетуум-Мобиле сделал на себе донельзя нейтральный вид, словно все происходящее на фирме его не касается.

— Запросто, — мгновенно повеселел Печкин. — «Гиппократ», кроме лечить людей, торгует квартирами тех стариков, которых держит в своем доме престарелых.

Уход там — не фиг делать, то есть почти как за границей. Вот мы им и подсунем «Пердулет», потому что, кроме этого пансионата, на него найдется полно клиентов…

— Мы, между прочим, большой объем работы проделали, — не сдержался менеджер.

— Вот именно, — одобрил вмешательство коллеги в свою речь Печкин и присоветовал Дубенко:

— Ты дай мне речь держать, в натуре.

— Не гони пену, — обиделся Перпетуум-Мобиле, подозревая, что коллега хочет самостоятельно снять пенки с совместной работы.

— Ни разу, — выпалил Печкин. — Ты такой же молодец, как и я. Барон на это врубился, да?

Директор предприятия молча кивнул головой, потому что говорить какие-то слова в такой ситуации было бы себе дороже.

— «Пердулет» — это не полова, а медицинский метод плюс таблетки. Настоящие. Японские. Их у нас не знают. Эти пилюли выпускает компания «Дайрин» специально для старых людей, которые больше пердят, чем жрут, даже в ихней Японии. Сожрешь пилюлю — и никакой, как она…? Естественной ароматизированной отдачи, если говорить культурно. Но оказалось, в этой Японии сильно пердят не только старые, а все подряд. Таблетки пользуются самым что ни на есть повышенным спросом. Их уже разрабатывает больше десяти фирм. Барон, те, что на твоем столе, называются «Спутник истинной леди»…

— Ты на что намекаешь? — подозрительно спросил Орлов.

— Как ты мог такого подумать? — оратор Печкин понял, что имел в виду руководитель предприятия. — А если бы я принес…

— Мы, — подал голос менеджер. — мы принесли, — поправился Юрий Петрович, — тебе как образец «Этикетный жених»? Как бы ты тогда подумал? В общем, этими самыми пердулетами под разными названиями в той Японии сейчас не торгуют только на рыбном базаре. В итоге Страна Восходящего Солнца первой на планете перестала пердеть… Да, привыкли всю дорогу быть в лидерах…

— Ну и что дальше? — полюбопытствовал Барон.

— А дальше мы наступаем с «Пердулетом» на боцманский рынок. Тем более у них под носом один изобретатель свой почти такой же препарат придумал. Только без таблеток, зато… Да, куда до него японцам! Те просто таблетку глотают — и все. Зато наш, то есть их, придумал гораздо эффективнее. Пернешь, а вонь по дороге превращается в запах хвойного леса… Ладно, про это пусть Серый расскажет.

Григорий Орлов перевел взгляд на менеджера фирмы и заметил:

— Сережа, это не прогон?

Менеджер отрицательно покачал головой.

— Нет, я проверил. Ради фирмы на риск пошел, свою голову…

— Ты не головой, а жопой рисковал, — поправил коллегу Печкин. — Да и то не очень чтобы сильно…

— Юра, теперь ты помолчи, — скомандовал Орлов и бросил в сторону Перпетуум-Мобиле:

— Продолжай.

— В общем, в Киеве работает один даже не изобретатель, а провизор. Его постоянно доставали пожилые мужики: сделай нам лекарство, чтобы мы не пердели во время резки. Понимаешь, это в основном солидные фирмачи, трахают молоденьких телок, а те не сильно довольны. Во-первых, прямой намек: трахаются или просто спят с ровесниками своих дедушек, а во-вторых, им сильно воняет, что не менее действует на молодые нервы. Или, представь, старый пердун как бахнет среди ночи, одиночным или чуть ли не очередью — это же с кровати можно упасть. От перепуга.

— Короче, Серый, — приказал руководитель «Парацельса».

— Чего ты меня спешишь? Я на себе проводил эксперименты, как все великие доктора… Ладно. Если короче, так этот киевский аптекарь выполнил заказ. Про японские пилюли он, конечно, не подозревал. Сам все сделал. Взял бабский тампакс и пропитал его какими-то ароматическими веществами. Все, проблема решена. Засовывай себе этот тампакс в жопу и перди сколько влезет. Так кроме аромата хвойного леса, ничего более вонючего из себя не выпердишь… Да, а главное эта затычка в сраке — прямо-таки как глушитель на пистолете. Причем, если после четвертого-пятого выстрела пистолетный глушитель начинает гасить звук более слабо, так данное изобретение испытывалось лично мной в течение почти суток. Абсолютная бесшумность! Мы на верном пути…

— Надеюсь, вы этим не ограничились? — посмотрел в сторону Печкина директор предприятия.

— Скажи свое слово — и все будет по закону лохов, — спокойно ответил Печкин. — Можно, конечно, самим, но…

— Вот именно. Значит так, будем работать по обоим направлениям, — решил Орлов. — Если нужно, организуем дочернее дилерское предприятие по продаже очередного японского чуда. Дальше. Сережа, работай Киев… Тебя там знают?

— Нет еще, — скромно потупился Перпетуум-Мобиле.

— Это хорошо. Значит, работай не как привык, а по-новому. Заключишь договор с изобретателем, патент — в обязательном порядке. Только быстро. Пусть после этого кто-то попробует без нашего письменного разрешения тампакс хвойным экстрактом пропитать… Без штанов оставим!

— Ну да! — активно поддержал своего руководителя менеджер Дубенко. — Им прямо-таки самим пердеть станет нечем. С голода заряды в пузе кончатся…

— А «Гиппократ»? — устроил своим глазкам невинное выражение Печкин.

— Вот именно… — задумался Барон. — Серый, ты там в Киеве попутно шорох организуй, как мы договорились. Только сильно не пыли… Кстати, о «Гиппократе», вы что-то говорили о входе, кроме стариков…

— Вопрос изучен досконально, как пить дать… — начал Перпетуум-Мобиле, однако начальник центра общественных связей тут же вставил в его плавную речь:

— Нами!

— Конечно, нами, — мгновенно согласился менеджер. — А кем еще, мамой римской? «Гиппократ», кроме всех дел, лечит больных нетрадиционными методами.

— Тибетская медицина? — спросил Орлов.

— Не так тибетская, как минетская, — поведал Перпетуум-Мобиле. — Они выдёргивают в свои пациенты крутых мальчиков. Те лечатся в стационаре. Представляешь, как там медсестры обслуживают этих бугаев? Жирных баб они тоже пользуют. Словом, организовали самый настоящий блядник под видом лечения от импотенции. Кроме этого, развлекают больных «рулеткой Моргунова»^[11], а также снимают с них всякие стрессы другими очень полезными методами. Такое понапридумывали, те японцы еще сто лет не догадаются. Кстати, у них есть даже школы боевых искусств, которые рекламируют себя так… Доктор Вонг — тот вообще… Кроме иглоукалывания, в котором Капон понимает, как я в работе на заводе, он делает вид: японские самураи учились обращаться с финками под его руководством. Но… В общем, есть один вариант — и они на него обязательно клюнут.

— Как на ваш пердулет? — полюбопытствовал Орлов.

— Еще лучше, — пришел на помощь коллеге Печкин. — Без балды. «Гиппократ» пока не догадался работать с иностранцами, врубаешься, мимо каких возможностей они пролетели? В Одессе иностранцев — валом. Тут годится любая афера… То есть работа. Можно даже совместная: туристическое бюро для снятия стрессов.

— Поясни, — потребовал Барон.

— Ты видел рекламу за туризм в экстремальных условиях? А просто по поводу экскурсий? Про лечение можно молчать… А если все это совместить, да за хорошие бабки?

— Ты кончай свои старые штучки, — буркнул Барон, и Печкин чуть было не подпрыгнул вместе с креслом.

— Какие понты? — взвизгнул Печкин. — Самая настоящая работа… Для нужд населения! Ихнего, правда, но какая разница? Иностранцы тоже люди! Их надо обслуживать…

— Ты молдован в виду имеешь или белорусов?

— А по Мне хоть чукча! Я же интернационалист, как завещал великий… И Тимур Александрович — тоже. В общем, за бабки я кого хочешь обслужу. Но этот вариант — для настоящих хронцев.

— Не томи, Юра, — взмолился Барон.

— Ладно. Ты прикинь, что мы были для этих лохов-хронцев раньше? Мы были «железный занавес», икра, ансамбль «Березка», Большой театр, вездесущее КГБ…

— И Третьяковка, — подал голос менеджер «Парацельса».

— А хоть Эрмитаж… А что мы для них сегодня? Сегодня мы для них — сплошной бандитизм, проститутки, коррупция, кровавые разборки и прочая экзотика. Такую нигде в мире не сыщешь, как раньше тех кагэбешных сучек из «Березки!» Я же говорил — надо совмещать приятное с полезным, как те три составных части, за которых бухтел классик марксизма: туризм, экстремальные условия местного колорита и снятие стресса… Ты знаешь, в Америке есть такой бизнес: люди платят бабки за то, что их с понтом берут в плен, а потом пытают? Но у нас же все для блага человека… Представляешь, тур не по каким-то там задрыпанным музеям… На хрена им музеи? Своих полно. Зато мы устроим другую экскурсию, до которой «Гиппократ» хрен догадался. Плюс лечение нервов возбуждением, учитывая медицинский профиль…

— Ты меня начал утомлять, — зевнул Барон. — Не выпячивай своих заслуг перед родиной. Говори чуть короче, мне в банк ехать нужно.

Юрий Петрович попытался обидеться, однако характер взял свое для пользы всеобщего дела:

— Это будет тур для здоровой нервной системы под названием типа «Русская банда». Представляешь, хронец попадает в нашу банду. Такую, как они ее себе понимают; он вместе с братвой гоняет на разборки, вытворяет, за что на родине его бы усадили лет на десять… Да за такое возникнет очередь длиннее, чем раньше за бутылкой! Причем, представляешь, сколько зелени…

— Представляю, — заметил Барон. — Главное, обставь все красиво. И помни о конечной цели… Чтобы «Гиппократ» клюнул на опыт коллег Значит вот что, ребята. Вы сработали — нечего делать. Но это все пока теория. Сережа, забей наперед рекламу настоящих’ лекарств и устраивай цирк. Юра, твоя линия — это пердулет, а также небольшие киевские потрясения. Если сыграет хотя бы один вариант — мы уже на коне, а значит, можем приступать к основному удару. Только не забывайте об осторожности. «Гиппократ» — это еще те подарки, они сами создали такие лоходромы — пальчики оближешь.

— Барон, — скромно заметил Перпетуум-Мобиле, — мы тоже кое на что способны. Я отвечаю, что после всех дел эти махновцы будут зализывать не пальцы, а собственные приложения к нашим пердулетам…

— Вот именно, — поддержал коллегу начальник центра общественных связей. — Я им за крестного Дядю…

— Это предстоит доказать делом, — руководящим, не терпящим возражений тоном сказал Барон. — Совещание закончено. Вместе с теоретическими выкладками. Приступайте к практической работе.

Глава семнадцатая

Юрий Петрович Печкин с капитаном Немо еще не вернулись из заграничной командировки, когда красавица Вероника и Перпетуум-Мобиле вовсю развернулись в сфере услуг, инкогнито предоставляемых «Парацельсом» определенно больным людям, которым уже не было куда девать бабки.

Такса за пребывание в гостях у русских бандюг отличалась завидной стабильностью вне зависимости от притязаний клиента. Мафии было все едино, чем интересуется иностранец: погудеть с ней на всю катушку или даже принять участие в разборах, лишь бы гнал наперед десять штук зелени.

Вероника привозила в штаб-квартиру мафии клиента с завязанными глазами, и, когда с его шнифтов стягивали черную повязку, иностранец с ходу понимал, что ему повезло гораздо больше, чем всем вместе взятым комитетам по борьбе с организованной преступностью.

Хаза мафии поражала своей роскошью и простотой нравов. По всему периметру малины, кроме груд коробок с явно награбленным добром, валялись пустые бутылки, шприцы, наркотики, оружие и голые девки, готовые ублажать братву, как только у нее выдастся свободная минутка.

Но откуда взять время этой самой организованной преступности, когда она едва успевает ежечасно грабить, убивать, взрывать и контролировать банки вместе с казино? Клиент, слегка владевший иностранным языком, очень быстро понимал за это. Тем более Вероника представляла его главарю банды по кличке Вырвинерву с понтом троюродного брата, готового вести переговоры с американскими и прочими коллегами за совместную деятельность.

Вокруг Вырвинерва сидела явно бандитская братва с коротко стриженными волосами, обвешанная такими килограммами золота, будто она не бегала ежеминутно грабить золотые запасы всех подряд, а занималась рекламой Ювелирторга.

Потенциальный связной с международными преступными синдикатами бухал на брудершафт с бандитами самую настоящую «Смирновскую», которую ему выдавали за самогон, курил газетные самокрутки с махрой имени Филиппа Мориса и прислушивался к разговорам за столом.

Судя на них, дел у мафии было невпроворот. Бандиты прямо уже предлагали своему главарю заняться подделкой авизовок, транспортировать тонну героина из Шереметьево во Внуково, документально оформить подпольный обувный цех, а также захватить пару заложников, чтобы скачать с них миллионные выкупы. Главарь пресекал ненужные базары, потому что сперва нужно перемочить основных конкурентов, и лишь потом делать налет на засекреченный склад Валютного резерва, замаскированный под будку «Союзпечати» в отставке.

Когда гость доходил до повальной кондиции, ему уже было все равно — пить дальше самогон из самовара, идти с бандитами на разборки или попытаться трахнуть одну из постоянно липнущих до него марух. В это время в хазу влетал трясущийся от страха или возбуждения человек, обвешанный золотом, как новогодняя елка игрушками, и чуть ли не скакал на четвереньках до главаря Вырвинерва.

— Беспредел! — визжал вновь прибывший, печатая шаг руками. — Волчина позорный! Мочить надо, век воли не видать! Клянусь мамой родной и постановлением мэрии о торговле спиртным!

Главарь мафии начинал вести с явно обиженным человеком беседу, а мадам Моршанская переводила гостю в ухо тех слов, которых он не мог понять, даже если бы знал местный язык на уроне академика от лингвистических наук.

— Это очень крутой мэн, — шептала Вероника. — Его обидел председатель совета директоров банка «Метеор». Вот сучий козел! Сама помню, как он у Коки в ногах валялся, пищал: одолжи денег, а теперь отдавать не хочет. А Кока, между прочим, не какой-то там конгрессмент, а…

Вероника многозначительно умолкала и лишь затем доверительно добавляла:

— Жаль брательник Коки сейчас на разборках…

— Кто есть Кока? Министр? — пытался хоть что-то понять гость, пока главарь мафии орал на братву, что она опухла от безделья: три взрыва за день — и это вся работа?!

— Бери круче, — шептала Вероника, — он тебе не какой-нибудь, а заведует приемом стеклотары…

— Как это есть? Директор банк брать деньги у…

— Ничего ты в наших делах не рубишь, — гладила иностранца по голове мадам Моршанская. — Знаешь, есть такие стихи знаменитого поэта: «Умом Россию не понять»? Так вот, это же не просто, а мафия, усекаешь?

Клиент срочно опрокидывал еще один граненый стаканчик с самогоном и начинал понимать все на свете, даже почему банкир одалживает деньги у приемщика пустых бутылок.

Вырвинерв грохал кулаком по столу, переворачивая банки с экзотической закуской «Икра кабачковая», и провозглашал:

— Посадим гада на счетчик! Бритвой по горлу! У каждого вопроса есть свой прайс…

— Разборы! — орала братва, судорожно передергиваю затворы списанных «Мосфильмом» маузеров, которые иностранный гость легко принимал за секретное оружие.

Иностранец оказался не робкого десятка и высказал горячее желание принять участие в операции по возвращению кровных несчастному Коке.

— А как же иначе? — хлопал его по плечу главарь. — Мы же по натуре должны тебя проверить в деле… Ну, на посошок!

Братва собиралась на дело, не обращая особою внимания на телок, по инерции пристающих ко всем подряд.

— Кенты! — орал один из самых лысых бандитов. — Давайте по дороге грабанем казино!

— Ты что, попух? — одергивал подчиненного главарь. — Их еще до нас Дума своими постановлениями подраздела.

— Конгресс? — таращился гость на двоящегося Вырви-нерва.

— Ну да, — поясняла Вероника, — у наших конгрессменов полная неприкосновенность. Их не имеют права арестовывать и допрашивать. Вот ихняя мафия и конкурирует с нашей.

— А если конгрессмен кого-то убить? — лепетал иностранец.

— Ну и что? Подумаешь, убить, — пожимала плечами Вероника. — Он же конгрессмен! Хоть всю страну угробь, ни черта ему не будет. Ферштейн?

Гость опрокидывал еще одну стакашку на посошок, понимая уже все на свете, и в меру сил поддерживал предложение бандита с золотыми зубами взорвать по дороге к банкиру склад оружия конкурентов, находящийся под охраной райотдела милиции. И пусть потом КГБ набивает стрелу, все равно разборов не миновать.

По дороге к банкиру никто не завязывал глаза гостю, потому что он смотрел вокруг себя, но уже ничего в упор не видел.

— Сейчас разберемся! — гарантировал ему в ухо главарь, сидящий рядом с потенциальным связным на заднем сидении любимого бандитского транспорта «джип». — Ребята просекли, штымп на темной хате пежит свою телку…

— Что? — бормотал гость. — Что есть пежить?

— Факать, — самолично переводил главарь, потому что Вероника ехала в головной машине.

— Он факать корова… О, русская экзотик, — блаженно закрывал натруженные глаза любитель острых ощущений.

Иностранца приводили в чувство уже на конспиративной квартире, где задолжавший банкир занимался сексом вовсе не с коровой, хотя его дама изо всех сил старалась походить весом на это животное.

— У меня ничего нет! — орал- хозяин банка, ползая в ногах русской мафии. — Только не убивайте! Меня, жену, детей и любимую бабушку!

— Всех под корень повзрываю! Вставлю в зад тротил — полетишь быстрее своего «Метеора»! — орал заимодавец. — И твою суку — тоже динамитом шваркну! Вместе с ее мужем и вторым любовником!

— Ой, только не это, — цеплялся за ноги иностранца банкир. — Лучше замочите мою жену, причем здесь посторонняя…

— Ага! — радостно потирал ладони главарь мафии. — Вот теперь мы знаем, на чем тебя взять. А ну, ребята, трахайте у него на глазах эту красотку, пока ейный хахаль не отдаст деньги!

Несмотря на приказ главаря, бандиты почему-то не спешили выполнять его указание. Любовница банкира лениво орала, уползала к стене и затравленно смотрела на все происходящее.

— Давай! Действуй! — толкал иноземца по направлению к несчастной главарь. — По старинному обычаю мафии все лучшее достается гостю. Братва, помогите нашему будущему связному с заграничными наркосиндикатами…

— Не надо! — орала лежащая на полу дама банкира, с готовностью раздвигая ноги. — Я не переживу таких надругательств! Покончу с собой самоубийством!

Пока иноземец из последних сил старался завоевать доверие мафии, в очко несчастного банкира вставляли паяльник. Банкир ожесточенно дергался во все стороны, хотя из его зада дым не валил.

— Отдам деньги! — наконец-то не выдерживал пытки хозяин «Метеора», убедившийся, что иностранец, несмотря на все старания, так и не смог доказать русской мафии: он вовсе не засланный федеральный контрразведчик.

— С процентами! — требовал золотозубый бандит. — Пятнадцать годовых!

Гость мафии начинал прислушиваться к разговору, а потому банкир орал:

— Ни за что! Только основную сумму — три миллиона долларов и ни копейки цента больше! О, дайте, дайте мне свободу…

Вместо свободы банкиру давали чем-то тяжелым по голове, и мафия тут же устраивала короткое совещание, в котором активно принимал участие слегка протрезвевший от своих крутых дел гость. В итоге разбора бандитских полетов выпивалось еще две бутылки, без которых, как известно, русские не могут прожить десяти минут; потом клиент изо всех сил старался вернуть пошатнувшееся до него доверие, до тех самых пор, пока не засыпал на полу рядом с зевающей жертвой…

Принявший активное участие в делах русской мафии просыпался вовсе не среди любовного логова банкира, а в шикарной постели, на краешке которой сидела разодетая в роскошный пеньюар мадам Моршанская.

— Милый, — нежно гладила Вероника клиента по слипшимся волосам, — Ты был просто изумителен… Разве русский мужчина может так любить? О, дорогой, я уже не помню, когда испытывала двадцать восемь оргазмов за ночь…

Иностранец сперва выпивал огуречный рассол с видом пассажира, вернувшегося из виртуальной реальности в состоянии полной прострации. Зато кофе он глотал со слегка небрежным выражением на помятой роже, как бы доказывая прекрасной мадам Моршанской, что способен еще на большие подвиги.

— Тебе нужно срочно уезжать, — шептала Вероника, нежно прижимаясь к клиенту. — Мы, конечно, все уладим, но для этого нужно время. Через месяц приедешь? Боже, как я вытерплю этот месяц?

Клиент начинал припоминать события ушедших суток, но, кроме страстных объятий красавицы Вероники, все остальное помнил весьма смутно.

Мадам Моршанская, стыдливо потупив глаза, припоминала, как этот самый настоящий жеребец владел ею в постели, ванной комнате, на журнальном столике, под вешалкой, за холодильником, а что касается заключительного минета на подоконнике, то эти незабываемые мгновения она пронесет через всю жизнь.

После любовных мемуаров начинались другие. Гость с легкостью вспоминал, как он был в логове русской мафии, где повеселился на всю катушку.

— Милиционера помнишь?

— Нет, — откровенно признавался уставший от бурной ночи иностранец.

— Ну того, с золотыми зубами…

— Это и есть милиционер? — удивлялся любитель экзотики.

— Ну, конечно, какая мафия без милиционера? Между прочим, полковник…

— О, — проникался уважением клиент.

— А второго?

— Главаря?

— Нет, он не милиционер, а самый настоящий бандит. Три раза бегал из-под вышки.

— Что есть вышка?

— Смертная казнь, милый, — поясняла Вероника.

Тут гость натурально чуть не падал с кровати. Оказывается, у них есть не только мафия, но и смертная казнь. Куда смотрит в таком случае Совет Европы, до которого повступали все кому ни лень? Это же мозгами двинуться от такого беспредела — смертная казнь в России! Просвещенная Европа, понятно, будет недовольна. Но как это терпит население страны, почти на сто процентов состоящее в мафии?

Клиенту предварительно успели объяснить что к чему, когда он приземлился в аэропорту. Отныне куда ни плюнь — в таксиста, носильщика, директора гостиницы, продавца пирожков или нищего с протянутой руной, не говоря уже о банкирах — так все они платят дань русской мафии. Не платит только тот, у кого ничего, кроме дурной головы, нет. А чего с придурка взять, если он даже не умеет заработать так, чтобы напиться до полного посинения?

— Дорогой, помнишь, как к банкиру ездили долг выбивать?

— Да, — односложно отвечал иностранец, судорожно вращая глазами в поисках штанов.

— А милиционера забыл?

— Какой милиционер?

— Тот, что машину остановил.

Клиент смутно копался среди памяти за то, как пытали банкира, но о милиционере вспоминал только с помощью Вероники. Когда мафия ехала на дело, милиционер остановил их машину, и заграничный гость выстрелил в него еще раньше, чем тог хотел объяснить: им нужно двигаться в объезд.

После этого иностранец с легкостью и ужасом вспоминал, как зверски насиловал подругу банкира, всовывал несчастному паяльник взад, стоило тому отказаться доплатить проценты, а затем вместе с остальной братвой убирал свидетелей.

— Жаль, конечно, но так вышло, — Вероника принимала из трясущихся рук клиента опустевшую чашку. — Человеческую жизнь не вернуть. Погорячились вы, ребята. Столько детей осиротело, а главное — три миллиона долларов пропали, не говоря уже о процентах.

Гораздо хуже заговоривший на иностранном языке любитель приключений спрашивал у Вероники — какие могут быть последствия бурно проведенной ночи? Мадам Моршанская откровенно отвечала: других последствий, кроме Вероникиной страсти до него, в природе не бывает. Потому что русская мафия есть русская мафия, а убийства банкиров не раскрываются ни за какие деньги, так как заказные. Если хоть одно раскроют — кто их потом будет заказывать? Полный беспредел получится, президент занервничает.

Дорогой гость знает, как в России всех подряд мочат, даже журналистов, а президент всегда говорит: найдем и обезвредим. Так, кроме министров внутренних дел и обороны, пока никого не обезвредили в связи с выборами, а потому за себя ее любимый может быть еще спокойнее, чем по поводу негодяя банкира с его телкой, которая — самая настоящая корова, потому что едва поместилась снизу двухэтажного гроба…

Об этой культурной программе со старорежимным названием «По ленинским местам» проболтался один из клиентов «Гиппократа», легший в отделение интенсивной терапии на несколько дней.

Однако, к великому сожалению Барона, ему пришлось ограничиваться исключительно деньгами, которые гости отдавали мадам Моршанской прежде, чем бесстрашно лезть в сердце русской мафии. Зато на новомодное лекарство «пердулет» «Гиппократ» осторожно, но клюнул.

После стопроцентной предоплаты «Парацельсу» одесская фирма получила пробную партию товара необходимого прежде всего врачам, лечащих стариков.

Кроме стариков, многие здоровые больные из отделения интенсивной терапии уже через несколько дней не представляли, как смогут уснуть без тампакса в заду, предварительно наглотавшись японских таблеток. Нашего человека дурить не нужно, он привык перестраховываться для достижения еще лучшего самочувствия и морально-этического спокойствия при полном отсутствии намеков на работу будильником для спящей рядом медсестры.

Глава восемнадцатая

У пенсионера Александра Саливоновича Шматько с утра пораньше в измученной душе продолжал звучать духовой оркестр времен полузабытой молодости. Еще бы, свершилось, позапрошлой ночью была принята Конституция страны. По такому поводу президент решил наградить государственными наградами парламентариев, внесших заметный вклад в становление молодого украинского государства.

Александр Саливонович, тяжело дыша, вышел на улицу, но особых изменений в связи с очередной в своей жизни Конституцией не заметил. Выдачу пенсии снова затягивали, а когда он продемонстрировал в поликлинике текст Основного закона страны с гарантией бесплатной медицины, врач посмотрел на него чересчур добрым взглядом. Этот взгляд намекал исключительно на то, что господина Шматько можно бесплатно пользовать по приговору суда лишь в той лечебнице, где на окнах установлены решетки, чтобы буйные убогие не просочились на относительную свободу, куда в связи с острой нехваткой всего подряд выгнали тихо помешанных.

Выйдя из поликлиники, пенсионер Шматько вовсе не собирался заводить свою машину, больше напоминающую антикварный керогаз, чем современный транспорт, чтобы гнать по направлению к дурдому. Он мечтал немного покастрюлить, заработать на кусок хлеба, не хватающий к гарантированной государством пенсии и счастливой жизни. Господин Шматько легко подсчитал: этой самой пенсии в аккурат хватит забашлять двадцать анализов мочи при бесплатной медицине. Или ровно на десять оплаченных через кассу справок дурдома, что он там никогда не был. На анализах мочи пенсионер еще мог экономить, но без справки из дурдома сесть за руль авто было бы невозможно.

Александр Саливонович не успел проехать полквартала, как молоденький милиционер повелительно взмахнул жезлом, и водитель заглушил двигатель.

— Непорядок, гражданин Шматько, — отметил гаишник после того, как тщательно изучил документы. — Стекла у вас тонированные.

— Ну и что? — пока спокойно спросил пенсионер.

— Как что? — удивился милиционер. — Согласно последнему постановлению вы не имеете права ездить с тонированными стеклами.

— А он имеет право? — ткнул пальцем в сторону проезжающего мимо «мерседеса» пенсионер.

Гаишник на всякий случай отдал честь «мерседесу», а затем вполне искренне ответил:

— Имеет.

— Ах, имеет! Вы что, товарищ или, может, вас господином назвать, Конституции не читали? Перед законом все равны…

— Конечно равны. Но ваша тонировка самодельная, а на «мерсе» — фирменная. Не положена «жигулю» тонировка. Придется вам ее убрать, согласно последнему распоряжению…

— А она мне не мешает! — отрезал Шматько, нервно озираясь по сторонам.

— Зато нам мешает, — ответил милиционер, постукивая правами пенсионера по своему жезлу, — мы же не видим, кто в машине. Вдруг вооруженные бандиты или угонщики…

— Ну да, — язвительно бросил пенсионер, — бандиты ездиют как раз в раздолбанных «Жигулях» и «Запорожцах». А не на тех «мерседесах». С тонировкой, между прочим…

— Между прочим, я вам говорил: у них заводская тонировка, значит имеют право, а у вас — самодельная. В общем так, убирайте тонировку, а потом получите права. Штраф заплатите, само собой…

— Штраф? Да за что?

— Разъезжаете с тонированными стеклами, — проявил терпение милиционер из уважения к возрасту шофера.

— Как это так? — взбеленился пенсионер. — Три года ездил, и было можно, а теперь вдруг нельзя? Может быть, завтра нельзя будет в противосолнечных очках ходить?

— Очки — это по другому ведомству, а мне надо выполнять инструкции нашего… Кстати, гражданин, ваша машина огнетушителем оборудована?

— И даже аптечкой, — выпалил Шматько.

— Так, брызговиков нет, — осмотрел «Жигули» гаишник, — непорядок. Нарушаете, гражданин. Багажник откройте…

— Машина — мое личное имущество! — нервно пояснил стражу порядка Александр Саливонович.

— Кто бы спорил, — пожал плечами милиционер. — багажник откройте…

— Согласно Конституции имеете право на обыск только по постановлению суда, — торжествующе заметил водитель, которому, кроме неполученной пенсии, терять уже было нечего.

— Ну вы даете, папаша, — снисходительно пояснил милиционер, — Конституция Конституцией, а порядок есть порядок. Согласно служебным инструкциям имеем право останавливать и осматривать любой подозрительный транспорт.

— И чего это твои подозрения до моей машины липнут? — начал выходить из себя водитель, наглядно доказывая, как поспешил психиатр заверить очередную годовую и главное ставшую платной справку, что у шофера Шматько все в порядке с нервами.

— Папаша, не грубите, — спокойно ответил гаишник. — Вы еще скажите, что мы не имеем права номера снимать или вашу собственность на штрафплощадку ставить… Да, подозрительный вы человек, папаша. Все о Конституции рассуждаете. Готовились, да?

— Что готовился? — ошарашился Шматько.

— Да так. Тут один вчера вообще сказал: без адвоката рот не открою.

— Ну и что, имеет право, — рассудил пенсионер.

— Я не спорю, только водительских прав у него теперь года два не будет. Или год, в лучшем случае. Я сразу понял — пьяный, экспертиза подтвердила. Разве трезвый станет о правах или… Дыхните, папаша!

Гаишник, тщательно принюхавшись к дыханию пенсионера, заметил:

— Валидольчик сосете, чтобы запах сбить? Ладно, не бледнейте, может, вы и вправду не совсем, чтобы… В общем так, гражданин: стекло растонировать, брызговики установить, штраф оплатить. Вот вам временное водительское удостоверение. Больше не нарушайте.

Гаишник посмотрел на водителя добрым взглядом и, вспомнив о чем говорили на последнем совещании, взял под козырек со словами:

— Счастливого пути!

Пенсионер ошарашенно посмотрел на уходящего к перекрестку блюстителя служебных инструкций и, пыхтя, залез в свою развалюху. Бравурная мелодия духового оркестра в его душе по-быстрому перековалась в звуки похоронного марша, когда Александр Саливонович стал объезжать пункты, жившие несколько лет за счет наклейки пленки на стекла автотранспорта. Так если раньше водители платили мастерам за тонировку, теперь они делали то же самое по поводу ее уничтожения. Какие проблемы, две пенсии господина Шматько — и катайся, согласно очередной заботы ментов по поводу улучшения их собственной работы…

Латаный-перелатанный драндулет господина Шматько оставался последней надеждой выжить в наше судьбоносное время. Вот почему ему пришлось, скрепя сердце и ожесточенно матюкаясь, выложить последние гроши за почти новое, дешевое и явно украденное у кого-то стекло. К великому огорчению пенсионера, тонировочная пленка на его автомобиле оказалась высококачественной, а потому ее можно было сдирать исключительно вместе со стеклом.

Александр Саливонович позабыл многие статьи тщательно изученной им Конституции, пока накастрюлил бабок, чтобы вернуть расходы из-за очередного ведомственного постановления, оплатить штраф и даже заработать на пару упаковок адельфана. Если бы не это лекарство, господин Шматько давно бы переселился туда, где права водителя были бы столь остро нужны, как обязанности гражданина.

После нехитрых арифметических подсчетов господин пенсионер понял: если он будет кастрюлить по двенадцать часов в сутки, то хватит На хлеб, молоко, лекарства, и даже изредка можно будет побаловать себя луком с требухой. При условии, что его драндулет не рассыплется от такой усиленной эксплуатации, а бензин в который раз не подорожает.

Александр Саливонович долго вздыхал, прежде чем расколоться на подарок внуку и еще туже в прямом смысле слова подтянуть брючный пояс. Игрушка «Мороженое в стаканчике» была недорогой и очень красивой. Внук господина Шматько был еще слишком мал, чтобы подозревать: когда-то на свою пенсию дед мог купить ему мешок такой радости и при этом не садиться на двухнедельную жесткую диету.

Господин Шматько, честно отпахав сорок шесть лет, считал себя обеспеченным до гробовой доски — сто тридцать два рубля пенсии, шесть тысяч на сберкнижке, сорок копеек лекарство, самая символическая в мире квартплата, два рубля — десять буханок хлеба. Пенсионер заблуждался по поводу своей спокойной старости, а как известно, каждая ошибка имеет свою цену, особенно во времена бурного строительства очередного светлого будущего.

Войдя в парадное своего дома, Александр Саливонович удивился. И было отчего. За целый день никто почему-то не удосужился помочиться в угол парадного. С тех пор, как общественные сортиры стали платными, многие граждане принялись рассматривать подворотни и парадные в качестве одной из мер по социальной защите населения. Кроме того, в почтовом ящике, приколоченном к двери, находилась какая-то бумага. Господин Шматько давно не выписывал никакой прессы, с тех самых пор, когда газеты перестали стоить по три копейки. Сегодня самая дешевая обходилась раз в десять дороже, зато на свою пенсию господин Шматько мог купить не двадцать пять канистр бензина, как во времена проклятого застоя, а всего четыре. Александр Саливонович постоянно занимался такими сравнениями, но, кроме резких скачков кровяного давления, другой пользы они не приносили.

Достав из почтового ящика лист бумаги, пенсионер понял: это как раз то, чего ему не хватает до полного счастья, и кто-то снова стал сильно переживать, как бы принести людям максимальную пользу. На дорогой финской бумаге было напечатано:

КОНЧАЙ С ДИЕТАМИ!

ОГРОМНЫЙ УСПЕХ В АМЕРИКЕ И ЕВРОПЕ!

НАКОНЕЦ-ТО В УКРАИНЕ!

Напиток, основанный на 21 ботаническом факторе из ливневых лесов Амазонии и Засрундии превратит ваши жиры в энергию и воду.

ВЫ БУДЕТЕ ЭФФЕКТИВНО ТЕРЯТЬ ОБЪЕМЫ И ВЕС.

ВЫБУДЕТЕ ОЧЕНЬ ЭНЕРГИЧНЫ,

ВЫ НИКОГДА НЕ БУДЕТЕ ГОЛОДНЫ,

ПОТОМУ ЧТО ВАМ НЕ НАДО ОТКАЗЫВАТЬСЯ ОТ ЛЮБИМОЙ ПИЩИ.

УСПЕХ ГАРАНТИРОВАН!

ЭТО — БАРМИЛОН!

Приобретайте его в сети аптек фирмы «Гиппократ».

Господин Шматько скомкал бумагу. Вот если бы кто-то придумал дешевые пилюли, которые бы вообще помогли отказаться от приема пищи — это было бы стоящим делом, подумал Александр Саливонович и хотел было бросить бумагу в сторону, но передумал.

Пенсионер был очень аккуратным человеком и, в отличие от многих, пока не приучился сорить там, где проживает. Тем более газеты ему стали не по карману, а после покупки подарка внуку на туалетную бумагу уже не хватило бы никаких сбережений.

Глава девятнадцатая

Новомодное лекарство бармилон захватывало рынок со скоростью распространения очередной эпидемии гриппа, которой, кроме самоотверженности врачей, можно было противопоставить марлевую повязку. Другой заботы за население пока не предвиделось, а потому грипп, несмотря на полное отсутствие рекламы, пользовался повышенным спросом даже у тех слоев населения, которому элементарный аспирин «Упса» был не по карману.

Слухи о целебности бармилона передавались не только из уст в уста вместе с дальнейшей экспансией гриппа, но усиленно подогревались всеми средствами массовой информации.

Кое-кто стал придумывать явные небылицы, что уникальный бармилон может вылечить даже от СПИДа. О таких целебных свойствах препарата газеты и телевидение не рассказывали, однако человеку всегда хочется надеяться на лучшее при хроническом дефиците одноразовых шприцев и дороговизне резиновых перчаток для стоматологов.

Стоит ли удивляться, что в массовых очередях, созданных сдающими золото, за целебность бармилона бакланили с таким воодушевлением, как много лет назад. Только тоща народ громко и вслух ликовал по поводу очередного подорожания водки и падения курса доллара, давясь почти в том же составе очереди, чтобы прикупить золотого запаса за самую твердую в мире деревянную валюту.

Еще бы, такое лекарство; больных оно делает здоровыми, врагов — друзьями, немощных — скалолазами, толстых — тощими, а дурных — еще лучше на голову. В общем, почти тот же эффект, как от самогона, которым народная медицина велит лечить ацетон и еще десять тысяч других болячек, вплоть до хронического безденежья.

Ежедневно на экране телевизора возникали уже неплохо узнаваемые люди, не мыслившие жизни без бармилона. Некоторые зрители со временем стали считать их чуть ли не членами семьи. И когда кто-то из рекламщиков исчезал на время из голубого экрана с пачкой бармилона в зубах, зрители начинали переживать — вдруг человек заболел, обожравшись такими полезными пилюлями до полного поноса.

Бармилон не был чересчур чудодейственным средством, потому что лечение поноса с его помощью не рекламировали. Хотя телезрители сожрали бы и такую залепуху вместе с тем бармилоном. Даже те, которые могли бы догадаться благодаря детсадовскому образованию: отогнать от человека поголовно все болезни не могут ни размахивавший конечностями по телевизору Кашпировский, ни крестившийся на стакан воды Чумак, ни даже чудодейственный бармилон, а исключительно смерть.

Рекламные усилия дали свой результат, так как за бармилон орали по телевизору гораздо чаще, чем про панадол, и даже всякие-разные тампаксы стыдливо заворачивались в прокладки «Кэфри», стоило телезрителям услышать начало мелодии, предваряющей появление на экране ультрасовременного лекарства.

Какой там кэфри или тампакс? Тоже еще событие для мужской аудитории, тем более, что его рекламирует домохозяйка, известная исключительно помощнику режиссера по коммерческой части, скачущая в белых штанах по поездам с магазинами.

Совсем другое дело, когда вратарь сборной по хоккею жрет бармилон, вприкуску рассказывая: только благодаря этому снадобью он ловит шайбы быстрее, чем соперники успевают бить по воротам.

Так, кроме вратаря, известная спринтерша раскололась, как бармилон придал ей силы бежать на коньках до золотой медали, а заслуженный артист с помощью нового чуда медицины сбросил пуд веса, хотя жрал при этом в три горла при поддержке спонсоров. И даже один народный депутат, оравший в микрофон за борьбу с коррупцией, как бы невзначай кинул себе в пасть горсть полезных пилюль, а потом замолол обличения с такой скоростью, что уши телезрителей не поспевали за его речами.

Кроме выдающихся людей, лекарство рекламировали скромные герои нашего времени. Рабочий Вася Перепелкин, вытирая руки то промасленной ветошью, то об голову, гордо заявлял в телевизионную камеру: он вкалывает, как проклятый, жрать постоянно хочется, а зарплату… Впрочем, это не важно, потому что есть бармилон.

Человек в белом халате, сильно напоминающий отощавшего до полной дистрофии индийского йога, горячо рекомендовал принимать бармилон людям с высоким или низким давлением, и при этом обзывал себя профессором Института питания. Зрители не сильно понимали, что такое Институт питания; они помнили те времена, когда подобных институтов не было, а зарплаты на жрачку вполне хватало.

Дело дошло до того, что наркомы стали вести устную пропаганду и веско заявляли: на кой нужна та булка с маком или пирожок с героином, когда на бармилоне можно колесить мимо иглы и тащиться от этого с большим кайфом.

Совместное предприятие «Парацельс», официальный представитель знаменитой фармацевтической фирмы «Анчалинкорпорейтед» в России, едва успевало оплачивать таможенные пошлины за ввоз самого ходового от Москвы до самых до окраин лекарства. Мелкие фирмы, не имеющие возможности работать напрямую с крупными западными концернами, охотно делали свою накрутку, беря товар у «Парацельса» после стопроцентной предоплаты.

Фирме «Гиппократ» также пришлось работать с «Парацельсом» после блистательно проведенной операции Печкина под названием «Пердулет». Что касается таблеток «Этикетный жених» или «Спутник истинной леди», то особых проблем у гиппократовцев не возникло. Одесситы легко вышли на японских производителей и, кроме малайзийских «Сони», вместе с прочими китайскими товарами под японской маркой, в город-герой пошла продукция фирмы «Дайрин».

Совместное предприятие «Парацельс» в связи с тем, что одесситы перескочили через их услуги, направило в фирму «Гиппократ» письмо. Мол, дорогие коллеги, вы, конечно, имеете полное право закупать у японцев продукцию, несмотря на то, что с вами было очень приятно работать. Однако должны предупредить: если кто в мире осмелится без нашего письменного разрешения беззвучно пердеть вокруг себя с хвойным или иным приятным запахом — это может иметь последствия. Всегда с искренним уважением и готовый к дальнейшему плодотворному сотрудничеству Григорий Орлов со товарищи из оттуда.

Убедившись, что бармилон покоряет одну шестую часть света еще быстрее, чем пресловутый «пердулет», гиппократовцы снарядили гонца в Америку, однако совет директоров фармацевтического концерна отклонил предложение одессита заделаться дилером «Анчалинкорпорейтед» в Украине. Капиталисты ответили без всяких реверансов: на все пресловутое СНГ «Парацельса» хватит с избытком, и, если хотите торговать чудо-снадобьем, обращайтесь непосредственно до него.

Чтобы не упускать навар, гиппократовцы, скрежеща зубами по поводу как кто-то, кроме их фирмы, заработает на одесском медицинском рынке, были вынуждены составлять конкуренцию челнокам, волочившим из Москвы новомодные пилюли. Фирма «Гиппократ» по-быстрому задавила конкурентов-единоличников более низкими и чересчур оптовыми ценами.

Бармилон регулярно приносил «Гиппократу» такие доходы, что на совете учредителей было решено пустить часть прибыли в качестве именных стипендий для студентов-медиков.

Проводивший совещание главврач «Гиппократа» Слава Моргунов, пристально посмотрев на заведующую отделением интенсивной терапии Майю Пилипчук, внес предложение:

— Надеюсь, никто не встанет на дыбы, когда эти мансы будут называться стипендией имени доктора Вонга.

— Я не против, — откровенно призналась Пилипчук.

Доктор Вонг сидел с каменным выражением на морде, словно подчеркивая непоколебимость тибетских гор, с которых он спустился, лишь бы спасать больных от неминуемых смертей.

— Профессор, — обратился до подельника Моргунов, — осталось услышать ваше золотое слово, и мы можем идти до других вопросов производства.

— Ладно, Слава, я ни разу не против, — заметил доктор Вонг, — чего не заделаешь ради пользы людей? Тем более нашей смены среди медицины. Это во мне говорит гражданский голос ученого и доктора психических — астрофизических… Слушайте сюда, Слава, я в последнее время слегка утомился, раздавая научные знания, несмотря на свой авторитет… По ученой части. И меня чересчур достали эти ваши подчиненные астропсихи и фрейдерасты…

— Поехали дальше, — не обратил внимание на демарш доктора наук главврач. — Если наш сенсей согласный, как теперь, Майка, что у тебя творится? Опять ненужные базары…

— Славчик, не выступай, — улыбнулась заведующая отделением интенсивной терапии.

— Я не выступаю, — более миролюбивым тоном заметил главврач, — а веду производственное совещание… Доктор Вонг! Или работайте или спите… Капон, я до вас говорю! С добрым утром! Значит так, если вас не интересуют коллективные дела, так вы хоть борзейте в меру среди совещания. Выймите свой вставной таз и держите перед собой, чтобы я видел, как вы не спите…

— Слава, чего вы прихарились до пожилого человека? — спокойно ответил доктор наук. — Я же говорю, как переутомился среди трудовых подвигов на благо фирмы. Так кроме всего, еще и стипендию назвали имени меня. С понтом я и без этого не заваленный работой. Это же мозгами можно двинуться, я сам себе бармилон пропишу, чтоб он стух вместе с этими фраерами…

— Доктор Вонг, никто не принижает ваших заслуг, — успокоил соучредителя «Гиппократа» Моргунов. — Но Майка таки да стала нарываться на комплименты…

— Слава, не гони пену! — ответила на оценку руководителя заведующая отделением интенсивной терапии.

— Пену? Да за твой День Донора уже весь город потухает… Доктор Вонг! Ладно, пускай спит. Майка, я тебе категорически рассказываю — желание больных не всегда закон для хирурга.

— Я пошла навстречу пожеланиям выздоравливающих, чтоб не травмировать их самочувствия, — отрезала Майка. — А что тут плохого, если эти бугаи уже не знали, как стебаться дальше. Захотели День Донора — нате вам День Донора. А что такое, когда люди платят…

— Когда люди платят, так это главное в нашей медицине, — согласился Моргунов. — Но реклама за этот День бесплатно пошла по городу. Это же надо придумать, чтоб десяток ваших больных выдоили из себя полбочки мочи. Ну, когда с понтом на анализы, так я не против… Но День Донора, а главное плакат на бочке «Ударный труд — Родине!» Им что, больше нечего делать? Водки — валом, медсестер — тоже, концерты опять же и всякие другие развлечения…

— Они хотят помогать больным! — отрезала Майка. — Сейчас это модно. Вот и придумали… Так и орали: станем донорами для лечения неимущих больных мочой. То есть уринотерапией.

— Значит так, Майка. Лечение таким на голову больных — приоритет государственной медицины. Как и всего остального, а мы — частное предприятие… Наверняка Мирзояна работа, за этот год уже четвертый раз у нас лечится…

— Ну и что? Наш долг помогать людям. Лишь бы они платили.

— По мне пусть хоть год из койки не вылазит, — охотно согласился Моргунов. — Но он стал чересчур капризным и вводит нас в дополнительные расходы по его лечению. Так что сделай Мирзояну грамотный эпикриз и предупреди — если хочет и дальше выздоравливаться нетрадиционными методами, так будет доплачивать. Ко мне, между прочим, по личным вопросам твоя медсестра обращалась. С производственными претензиями.

— Жанна? — утвердительным тоном спросила Майка.

— Вот, сама знаешь…

— Чего я знаю? Просто догадалась. Раз ты стал бухтеть за Мирзояна — это нетрудно. Больной предпочитает медсестер в очках. А кроме Жанны, их не носит ни одна сестра милосердия…

— Ну, раз ты такая грамотная, то считай консилиум по Мирзояну закончен. Сделаешь ему медзаключение: когда захочет пользоваться очкастыми сестрами милосердия, пускай, кроме своих продуктовых магазинов, приобретет «Оптику». И снабжает Жанну каждый раз новыми очками. Майка, я тебе категорически рассказываю — все для блага больных, но Жанна кое в чем права. Мирзоян торчит кончать на ее очки. Хрен с ним, у каждого своя манера улучшения здоровья. Но ты, как не только заведующая, но и наш профсоюзный лидер, обязана заботиться за персонал. А Жанна уже воет, чтобы ей на очки присобачили такие дворники, как на автомобиле… Ты меня поняла?

Майка не стала спорить со своим непосредственным руководителем, несмотря на то, что доктор Вонг захрапел еще сильнее.

— В общем, так. Мы добились результатов. Больные меньше пердят, что сказывается на самочувствии врачей. Опять же бармилон. Вот суки! Но все равно зарабатываем неплохо, хотя я сильно сомневаюсь, что этот бармилон помогает для импотенции. Это по поводу твоих рассказов за увеличение стояния лежащих пациентов. Значит, так, Майка. Эти «Парацельсы» не дождутся, чтобы мы брали у них еще что-то, кроме бармилона. Облезут, фраера…

— Ты уверен, что они фраера? — ошарашилась Майка. — Дела ведут с размахом. Явно моют бабки от другой деятельности.

— Какая нам разница, лишь бы больным было хорошо, — философски заметил Моргунов. — Но я их вставил, как тех лохов… Прямо на фирме снял клиента.

— Ну ты даешь, Слава, — улыбнулась заведующая отделением интенсивной терапии.

— Ха, тоже еще событие. Я заметил ему, что у нас в Одессе куца больше испанцев, чем в той Москве, и в три секунды разбудил на этом Гарсие национального самосознания. Тем более он работает с этим… Как он, ну те, что примазались до фирмы с известным названием? Вспомнил «Голден Стар»… Да, так вот, он через этого старого Гольдмана кидает здесь детские игрушки ихней фирмы «Кико». Нет, Майка, ты прикидываешь: из-за этого старого афериста Гольдмана фирма «Голден Стар» поменяла название…

— Ничего себе, — удивилась заведующая отделением интенсивной терапии.

— А как бы ты хотела, чтоб Гольдман фамилию сменил? Сейчас такая фамилия на вес чистого золота.^[12] Даже если не иметь в виду крупным планом тот «Стар», продающий телевизоры под новой кличкой. Потому что Гольдман торгует игрушки от испанской «Кики». И они идут на ура. А мы, что… Ладно, пусть игрушки нам не надо, зато препарат от нестояния Гарсиа согласился поставлять нам по тому же прайсу, как «Парацельсу». Только потребовал, чтобы мы еще товарились и этими игрушками… Хрен с ним, будем считать нагрузкой… Спустим их в подарок для детских домов. Или дадим нашим престарелым — у них мозгов ни разу не больше. В общем, пока я буду заниматься рекламой и всем остальным для здоровья, этой апробацией-менструацией и прочими медицинскими мансами, ты, Майка, на пару дней подменишь меня среди здесь… Доктор Вонг! Сенсей! Капон, на поверку постройся! С добрым утром! Кстати, доктор Вонг, совещание закончено.

Ровно через две недели после этого производственного совещания фармакологический посланец солнечной Испании прибыл в Одессу с бородой наперевес для заключения договора с «Гиппократом».

Испанский загар и бородку а-ля отец Михаил его давний приятель капитан Немо приобрел в течение десяти дней, проведенных в Засрундии перед возвращением в Москву.

Глава двадцатая

Верховный жрец Засрундии Таран лично инспектировал работу перепрофилированного металлургического комбината имени товарища Ы-Гаго, где варились бабки, составлявшие основу процветания независимой социалистической страны, которая назло Американскому Империализму не свернула с избранного народом пути.

Таран лично убедился, как пролетариат тщательно помешивает палками неоднородную массу в чумазых котлах, где варилась самая настоящая валюта под названием «бармилон».

Фармацевтическая мысль ученых не ограничивалась созданием лекарства, пользующегося повышенным спросом далеко от очередной родины Тарана По такому поводу в котлах, неподалеку от тех, где варили бармилон, вовсю булькала будущая основа новейшего снадобья, делающего окончательно и бесповоротно счастливой исключительно сильную половину человечества.

На лицах выдающихся медиков, активно размешивавших лекарство и регулярно швыряющих пальмовые поленья под чаны, расплывалось самое настоящее блаженство. Еще бы, Верховный Жрец лично гарантировал: при социализме работа в горячих цехах считается особо тяжелой, а потому каждому, кто в них пашет, положен дополнительный паек огненной воды за вредность.

Чтобы засрундийские ученые не перепутали, в какой котел чего подбрасывать, на чанах были соответствующие надписи «Бармилон» и «Раттомрехс» в виде рисунков открытого рта и стоячего банана. Качество работы строго контролировалось самим товарищем Ы-Гаго. Пускай предприятие вместо металла занималось варкой других дел, оно по-прежнему носило имя Генеральною секретаря ЦК социалистической партии независимой Засрундии. Мудрый Ы-Гаго не допускал, чтобы в стране начались какие-то дрязги, а потому, кроме социалистической, других партий здесь в упор не наблюдалось, за исключением очередной партии кокосов, отправлявшихся на экспорт вовсе не революции.

Верховный Жрец знал, что вытворяет, когда поручил Ы-Гаго самое значительное дело особой государственной важности. Ведь не кто иной, как отставной шаман в конце концов вспомнил рецепт приготовления народного засрундийского лекарства, несмотря на то, что ему забивали памороки цитаты Белого Вождя и материалы хрен его помнит какого по счету съезда, где было решено сделать экономику еще экономнее, хотя дальше, как говорится, было уже некуда.

Эти сведения были, в натуре, секретными. Варганить лекарство имел право исключительно шаман. С незапамятных времен, когда предки засрундийцев даже не подозревали, что рыбу можно ловить с помощью гранаты РГ-5.

Шаман в тайне от остального племени смешивал в горшке листья деревьев, с которых забалдел бы последний нарком, корни растения Aspidium filix mas, свежую звериную кровь и печень носорога, тщательно все это перетирал в однородную массу, а потом до отвала скармливал лекарство всем подряд, независимо от того, чем маялись болящие.

Предварительно шаман выл дурным голосом на луну и скакал у костра так высоко, как будто ему каждые три секунды втыкали в зад дикобраза. Если больной выздоравливал, то главврач племени раздувал щеки шире разлившейся в сезон дождей реки, а когда лекарство не помогало, он делался еще важнее и провозглашал: великий Туа-Туа призвал до себя самого достойного среди нас.

Кроме лечить болезни, шаман пичкал своим снадобьем войска племени перед очередной разборкой за сферы влияния у ручья. Нажравшись смеси, в основе которой место печени носорога занимала высушенная голова грифа и мелко истолченное копыто антилопы, воины становились как бешеные, ожесточенно махали копьями, выли не тише самого шамана, а некоторые даже грызли кору на деревьях перед тем, как с диким улюлюканьем побежать в атаку, пугая противника не так силой оружия, как исключительно одуревшим видом.

Это самое секретное лекарство легло в основу бармилона и раттомрехса. Ы-Гаго пришлось использовать все свои биологическо-химические познания, чтобы сделать снадобье наиболее действенным для всех и каждого. Чтобы придать бармилону еще большую силу, Генеральный секретарь скакал между котлов с жезлом под мышкой, изредка вопя таинственные заклинания, вроде «Тумба-бумба-эмпириокритицизма!»

В свою очередь, Верховный Жрец не оставался в стороне от непосредственного производственного процесса и усиливал медицинские порывы новшества Ы-Гаго одной существенной добавкой, придававшей лекарству особую, с точки зрения Тарана, действенность. Перед тем, как дрова запузыривались под котел, куда сваливали очередную сырую смесь ингредиентов, Верховный Жрец самолично и весьма активно плевал в него с таким воодушевлением, как будто готовился к телепередаче «От всей души».

Пролетариат, следивший за действиями Верховного Жреца, отзывался на действия Тарана одобрительным гулом. Вот это забота о людях, ведь даже последнему крокодилу известно: слюна Верховного Жреца не менее целебна, чем моча шамана, которой с незапамятных времен пользовали исключительно самых уважаемых болящих племени От Баобаба до Большой Воды.

Таран, справедливо посчитавший, что его миссия во время посещения фармацевтического предприятия выполнена, а социалистические обязательства личного вклада в медицину переплюнуты на сто пять процентов, собирался отправиться в свое бунгало. И тут на него свалилась очередная забота огромной государственной важности.

Министр внутренних дела Ваппа и председатель Комитета Государственной Безопасности Крю-Ка волокли до Верховного Жреца какую-то личность, оравшую таким благим матом, словно она без меры и рецептов контрабандно нахлебалась целебного зелья из всех котлов подряд.

— Ваппа, по-быстрому доложи, какого такого? На явный ментовский беспредел смахивает. А ты, Крю-Ка, заткни пасть вместе с этим проигрывателем, поцавидло. Молчать, оба два! Так, Ваппа, закладывай мне красиво, — скомандовал Верховный Жрец.

После обстоятельного доклада Ваппы Таран уже было засобирался награждать министерство внутренних дел и Комитет Государственной Безопасности за блестяще проведенную совместную операцию, однако решил сделать это после вынесения приговора антисоветчика, застуканного с поличным на месте преступления. Гражданин независимой страны, опившись огненной воды, нагло опорожнял желудок неподалеку от горячего производства, нарушая все мыслимые нормы санитарии и социалистического образа жизни.

— Ты что, мозгами, козел, поехал? — проводил среди коленопреклоненного засрундийца воспитательную работу Верховный Жрец. — Ты, мандавошка обрыганная, сыграл на руку тому самому Американскому Империализму и срал, глиста сушеная, не так в угол комбината имени самого товарища Ы-Гаго, как на наши идеалы. Падло! Тебе Сибирь за рай проканает… Крю-Ка, может, его американцы наняли, чтобы этот явный вредитель насрал нашей родине в борщ?

— Что такое борщ? — поинтересовался председатель Комитета Государственной Безопасности.

Таран отчаянно взмахнул рукой и заметил:

— Ладно, какая, хер, разница, когда этот засранец все равно мудак самой высшей пробы. Потому будет ему приговор… О, стоять, давай прогуди мне чего-то для отмазки перед сроком. У нас же, в натуре, демократизация.

— Я больше не буду! Честное комсомольское! — возопил задержанный.

— Мой суд тебе ни разу не верит, — сделал вывод Верховный Жрец. — Или ты забожиться, как себе в зад кляп вставишь? Он больше не будет, можно подумать! Станешь лапшу на уши вешать империалистам с их дефективными программами защиты свидетелей, а мой суд — самый гуманный и справедливый, потому что социалистический.

Ладно, слушай приговор, и вы, Ваппа с Крю-Кой, тем более… Да, так я же еще профилактику не сделал среди этих… правонарушений. Значит, засранец, секи в оба своих уха. Ты что, рогатый, сорвался с колхоза в наш солнечный край? Сильно блатной, на спички сирники говоришь? Я тебе покажу, чья масть канает на этом хуторе! Привыкли срать на своем огороде, парадную… Да, с парадными напряженка, они нам потому что даром не надо… Так вот, парашник, на другом конце света есть такие же засранцы, как ты. Они перебрались со своих полей в один когда-то веселый город, обсырают его с ног до головы, рвут телефонные трубки и мажут краской выдающиеся памятники. Потому что там уже некому научить деревню не срать, где живешь, и другому уму разуму. Все посваливали. Даже я. И куда теперь там не харкни, так попадешь в жлобов со жлобехами при жлобенях, а потому у них такая грязь, что усраться и не жить! Тем более в ихних условий жить хуже, чем торчать внакладку… Да, так не это главное. В нашей свободной стране есть я, а значит, этого говнючего и прочего бардака не будет иметься.

Потому получи приговор, а после его исполнения я сильно сомневаюсь, как какая-то тварь, не говоря уже за тебя лично, захочет гадить на нашу святую, мамой отвечаю, землю, не в сортире, а везде, где ему моча шваркнет по мозгам. Усек, жлоб с деревянной мордой?

Значит так, Ваппа с Крю-Кой, кидаю на вас личный контроль за исполнением приговора. Подсудимый должен сожрать все, что натворил — это раз. Лишить на месяц огненной воды — это два. Оповестить всех свободных граждан за мое, как всегда, мудрое решение — это три. И пошли все вместе к чертям собачьим, ясно?

— Так точно! — рявкнули Ваппа и Крю-Ка, подхватывая нарушителя общественной морали.

Попав в бунгало, Таран первым делом приказал охране готовиться к охоте. Верховный Жрец снова проявил заботу за потребности населения. Граждане Засрундии сожрали все консервы за три дня до прихода теплохода и второго года пятилетки, названного Генеральным секретарем «не хер делать определяющим».

Верховный Жрец в ожидании, когда спадет жара, а носороги попрутся к водопою, приступил к повышению своего культурного уровня. Он прихватил громадную пачку газет, сброшенных с вертолета в то время, когда Таран лично руководил производственным процессом на предприятии имени Ы-Гаго, и принялся изучать их последние полосы.

Из всех событий на его бывшей еще до Америки родине Тарана интересовали исключительно те, за которые рассказывают на последних страницах абсолютно всех средств газетной информации, несмотря на разные политические симпатии их спонсоров.

Так, чего здесь, вкалывал Таран, о, стихи… ну-ну… Какие там деятели пришли на смену этому, как его, ну который, как остальные, уехал. Та, хрен с ним, тоже мне цаца. Ой, мама, держи меня, я впаду и не встану. Политические стихи, они совсем уже приплыли…

Верховный жрец с удовольствием зачитал вслух, в который раз демонстрируя сам себе богатые лингвистические способности:

Верховный Жрец окончательно развеселился, вспомнив полузабытые стихи из далекой юности:

— А у полі бригадир, дир-дир… Гай-гай…Ой-вэй… Так, ну их, а где главное? Ага, есть! Ого, статья больше, чем те стихи раз в пять… Так, хорошо, граждане, покупайте бармилон, он до того полезный… Да, скоро узнаете… Такой полезный, что ваш «Гиппократ», ртом отвечаю, раком станет на всю катушку…

Таран отбросил газету в сторону и взял в руки газету «Коммунист». Коммунисты, в отличие от самых патриотических патриотов, также были не против рассказывать за пользу бармилона и публиковать проникновенные стихи:

Зато в самой независимой от здравого смысла газете поэзии почему-то не было. Прежние коммунисты, в срочном порядке проникшиеся национальными идеями, знали цену каждого из квадратных сантиметров паршивой газетной бумаги, а потому торговали ими со свистом. Статья об исключительной пользительности бармилона занимала достойное место на все той же четвертой полосе.

Какую бы газету не переворачивал до себя задней страницей Таран, так она почему-то не решилась промолчать какое расчудесное лекарство придумано на благо человечества.

Таран знал, что делал, когда нарек свое изобретение бармилоном. Название хорошее, слишком похоже на брамелайн, который без устали рекламируют исключительно в качестве сжигателя жира. Что в общем-то неплохо, кто там будет сильно внимать — бармилон, брамелайн. Так если вникнет, это еще лучше. Потому что ихний препарат, что он умеет; кроме сжечь пару калорий, ну, может, еще каких-то десяток пустяков, вроде очищения организма от шлаков, подумал Таран. Зато мое лекарство может все, но особенно довести «Гиппократ» до цугундера. Ничего, козлы гребаные, недолго вам осталось морды делать. Я вас так уделаю, что вы, суки поганые, станете по натуре опущенными, отвечаю. Базара нет, вы вставили меня по самые помидоры, но, как говорила Нюра Свист, хорошо смеется тот, кто еще это может.

Недолго осталось, тогда посмотрим, как вы запоете арию, как тот Сусанин перед награждением от иностранных туристов среди болота… Весь мир узнает, какую мину вы схавали своими погаными грызлами…

Настроение Верховного Жреца заметно улучшилось, когда в одной газете, кроме очередной осанны бармилону, он нашел громадную статью под названием «Новые исключительные возможности для мужчин», эту пока первую ласточку, расписывающую чудодейственные силы «раттомрехса».

Согласитесь граждане, что все-таки природа — весьма мудрая штука. Отрицая в общем и целом уравниловку среди всего сущего, в том числе и «гомосапиенсов», она, матушка, тем не менее позаботилась о том, чтобы хоть в чем-то мы все были равны перед Богом. Например, абсолютно никому из людей, кроме мифического Вечного Жида, не дано бессмертие. Или возьмем, к примеру, все тот же пресловутый секс. Бедный или богатый, умный или глупый, негр или китаец, руховец или баркашовец — проходит суета дня, и все они, независимо ни от каких перипетий бытия, имеют равные права и возможности в смысле того, чтобы насладиться величайшей радостью, которую природа уготовила всем без исключения людям — любовью. В ее физическом, плотском, так сказать, виде.

Впрочем, насчет равных возможностей я, конечно, не совсем прав. Так как и в этом «равноправном» деле матушка-природа умудрилась подойти к каждой человеческой особи строго дифференцированно. Особенно это касается лучшей части человечества, то есть мужчин. Вот и получается, что один, понимаешь, до 70 лет бодро скачет вокруг женщин, аки горный козлик, не давая проходу ни одной юбке, а другой — уже в сорок лет каждый день с утра начинает мучительно придумывать какую-либо правдоподобную отговорку на случай, ежели вечером в постели супруга снова начнет многозначительно толкать его локтем в бок…

Так вот, граждане, именно для того, чтобы ликвидировать такую вопиющую несправедливость и помочь тем мужчинам, которые, в силу тех или иныхобстоятельств (возраст, врожденная половая слабость и т. п.), в смысле секса оказались «не на высоте», американская фармацевтическая фирма «Анчалинкорпорейтед» разработала уникальный препарат — «раттомрехс», который поможет любому мужчине, независимо от возраста, повысить общую выносливость организма, а главное — обрести новые, доселе невиданные возможности в сексе, повысить свой тонус и прослыть суперлюбовником.

Мужчина чувствует себя так, словно ему 18–20 лет, причем это относится не только к сексуальным желаниям, но и темпераменту в целом, появляются оптимизм, жизнелюбие, активность. Также «раттомрехс» поможет вам увеличить физический, интеллектуальный и эмоциональный потенциал, повысить сопротивляемость организма к различным инфекционным заболеваниям, увеличить мышечную массу. Вот почему «раттомрехс» будет совсем не вреден и тем мужчинам, у которых «с этим делом» пока все в порядке — употребление данного препарата позволит им значительно продлить общее и «мужское» здоровье.

Формула «раттомрехса» стала результатом многолетних изысканий и исследований, этот мощный биостимулятор, на все 100 % экологически чистый, получен под контролем специалистов мирового класса с помощью новейших технологий.

Приобрести «раттомрехс» вы можете в предприятии «Гиппократ», которое расположено по адресу: г. Одесса, улица имени 27 Героев Бандеровцев (бывшая 26-ти Бакинских Комиссаров), санаторий «Синие зори». Там же реализуется и прекрасно зарекомендовавший себя бармилон.

Скидка 20 % для инвалидов всех категорий.

Будьте внимательны! Штрих-код продукции, изготовленной в США, начинается с цифры «0» (информация Госстандарта Российской Федерации). Опасайтесь препаратов-подделок.

— О, вот это в самую масть, — удовлетворенно пробурчал Таран, прихватил очередную газету и до того вытаращил таза, словно его родина поперлась на мировой рынок в поисках гуманитарной помощи. На месте, где обычно помещалась реклама бармилона, Верховный Жрец почему-то увидел подборку стихов лауреата литературной премии имени Макара Посмитного и восторженную статью, как лошадки приходят на смену рассыпающимся железным коням.

— Да, вконец оборзели! — выдал читательское заключение Таран. — Ополоумели, что ли? Где моя реклама? Туфту подсовывают… А это что? Вот носороги позорные, муфлоны траханые, скунс вам в пасть! Да, медицинские конкуренты не дремлют…

Вместо рассказа за чудодейственные способности препаратов, изготавливаемых на благо человечества по эгидой благотворительного фонда имени мистера Дауна, Верховный Жрец увидел такое, чему до сих пор вытаращенные глаза отказывались верить.

АМЕРИКАНСКАЯ СПЕРМА НА УКРАИНЕ

Криогенный центр Новой Англии (Бостон, штат Массачусетс) заключил с киевскими властями договор о поставке в страдающую от уменьшения рождаемости Украину замороженной американской спермы, а также всего необходимого для ее хранения и внедрения оборудования. В самое ближайшее время в Киеве откроется спермобанк и осеменительная клиника.

Вот это да, подумал Верховный Жрец, возвращая глаза на место, даже моя золотая пятерка до такого не смогла додуматься. Вот что значит полный расслабон, сам виноват, надо было грамотнее руководить из отсюда. Мы бы вместо этих гнойных империалистов-эксплуататоров завафлили такую нишу среди их медицины, а главное через «Гиппократ», чтоб они все уже заживо погнили. На хрен тогда надо был этот бармилон и особенно раттомрехс, когда такое тоже проканывает. Одна спермональная операция — и все эти траханые Боцманы-Капоны, чтоб их разорвало, были бы опущены, в натуре, без второго слова. Вчера видел, как опять на пальме бабуин дрочил… Вхолостую ресурсы тратит, скотина волосатая; я б ему даже банку у самого Хупы экспроприировал — и готов спермобанк…

А теперь что? Эти американские паразиты хотят разводить население под носом «Гиппократа» понятно для чьей пользы. Ни хера! Я лично стану на пути империалистов! Не допущу. Держу масть и не уступаю власть! Сначала запидарасю «Гиппократ», а потом, так и быть, можете разводиться без него сколько вам влезет. И нарожать с империалистической помощью новых поэтов имени великого писателя Макара Посмитного. Вместо моей рекламы. У, суки, конвенты траханые, криогены капиталистические, а мой благотворительный фонд имени мистера Дауна на хера? Мы бы тоже могли дауновских вафлей подогнать через собственную инкорпорейшн…

Верховный Жрец независимой Засрундии успокоился лишь тогда, когда убедился: во всех остальных газетах были помещены восторженные статьи за чудодейственные возможности инкогнито придуманного филантропом Тараном лекарства.

Глава двадцать первая

Юрий Петрович Печкин сидел в роскошном кабинете Григория Григорьевича Орлова и распухал от гордости за свои трудовые свершения. Однако руководство совместного российско-американского предприятия «Парацельс», вместо открыть сейф и подкинуть специалисту по рекламе пару копеек премии, раскрыло на себе рот.

— Ты что, попух? — пошел в атаку на Печкина обычно невозмутимый Барон. — Ты зачем за границей ограбление устраиваешь?

— Ни разу, — живо отозвался на реакцию начальства Печкин, обвиненный в страшном преступлении. — Как ты мог такое подумать? Чтобы я сменил масть и с тобой не посоветовался? Никогда!

— Ладно, — слегка смягчился Барон. — Сработал ты неплохо, но эти кассеты…

— Купил, — клятвенно приложил руки к груди Юрий Петрович и без дополнительных вопросов раскололся:

— У неустановленного следствием лица…

— А, так значит барыжничал? — переквалифицировал действия Печкина Орлов.

— Ни разу! — снова торжественно поклялся Юрий Петрович и, вспомнив свое доблестное пионерское прошлое, чуть было не вскинул руку в салюте, но вовремя спохватился и сказал:

— Я между прочим меломан…

— А по мне — хоть Мулерман^[15], - тихо сказал Барон. — Ты из себя бивня не корчь, здесь не следственный изолятор, а солидная фирма. Между прочим, ты наводишь тень на весь трудовой коллектив. Если Тимур Александрович узнает…

— Мой дядя — самых честных правил! — отрезал Печкин. — Я его лучше тебя знаю. Таран бы только… Короче, я здесь не причем. А заработать на голом месте — это святое дело.

— Ты подумал, что ставишь под угрозу всю операцию? — подобно коту, зашипел руководитель «Парацельса».

— Слушай, Барон, ты, давай, на меня самому мистеру Дауну наклепай, — нагло ощерился Печкин. — Или еще не врубился: я отвечаю за рекламу и действую в интересах фирмы.

Барон не зря считался специалистом экстракласса, а потому, вместо нахмуриться, он откровенно улыбнулся.

— Я сперва думал, — признался Орлов, — ты предложишь просто продать эти кассеты нашим коллегам за океан.

— Бабки не бывают лишними, — философски заметил Печкин, — но моя задача не наварить, а рекламировать. Позвони в Киев, и этот лепило выполнит любую просьбу коллеги. Он от радости не то что за пользу раттомрехса, а за действенность кодеина начнет бухтеть, экспериментатор недоделанный… Так, Барон, я погнал, мне еще на телевидение надо. Там такой ролик сняли, опупеть. У дедушки Игната нестоячки — полна хата, но Ирина Петровна была терапевтом… То есть провизором. Или… Не помню, но однозначно не вафлисткой. В общем, да здравствует бармилон, то есть раттомрехс…

— Смотри, осторожнее, — предупредил Барон.

— А чего там, я же плачу. Да за наши бабки они снимут кино, как от простуды помогают таблетки из карбида…

— Надеюсь, ты…

— Барон, не держи меня за маленького. Конечно, нет. Кино снимают не для демонстрации по ящику… Просто у ребят халтура, а я потом эту кассетку спущу «Гиппократу». Вместе с рекламными проспектами раттомрехса. Пусть они сами ее по телику катают, а главное — за свои бабки.

— Вот это правильно, — одобрил действия подчиненного Барон, — «Гиппократ» берет лекарство не у нас, а непосредственно у Гарсии. Они убедятся — мы уже приступили к работе с раттомрехсом, и начнут шевелиться гораздо активнее. Нам, конечно, вежливо откажут, мол, сами с усами, и еще обрадуются. Не нужно тратиться на создание рекламного ролика. Теперь главное для них опередить «Парацельс», первыми выбросить на рынок новый товар.

— И получить навар, — подмигнул на прощание господин Печкин и побежал на встречу с работниками более важного, чем художественное кино, искусства.

Оставшись наедине сам с собой, Барон с грустью понял, что он очень скоро перестанет быть дворянином с шикарной родословной и будет вынужден вести добропорядочный образ жизни. При уже заработанных деньгах, Моршанский вполне бы мог заделаться одним из первых граждан в третьих странах, но такая возможность высокого положения в обществе почему-то не грела его мятущуюся душу. Иван с Вероникой уже решили: будем перебираться в страну равных возможностей, но вовсе не через Аляску, чтобы по пути убедиться — наши северные граждане вовсю изучают «Поднятую целину», жуя для здоровья народное средство.

Ничего, отдохнем слегка, а там видно будет, рассудил Барон. От Чикаго до Лас-Вегаса — все вокруг колхозное, все вокруг мое. Потом как в том старом кино устрою, когда главная героиня рассказывала своему мужу: вырастет наш Ванечка, поедет в Англию колхозы подымать. Насчет колхозов не уверен, но кое-что точно могу поднять и на том острове. Два мешка фунтов стерлингов, чтобы сильно не надрываться. Но об этом после. Сейчас надо беспокоиться о коллегах, международном престиже фирмы и несчастных больных.

Моршанскому таки да было за что переживать. Во время визита Печкина в Киев там произошло одно событие, гораздо тише очередного взрыва. Какие-то наверняка бомжи, проникли в профессорский кабинет и слямзили у врача небольшую коллекцию аудио- и видеокассет. Может, они хотели этаким макаром повысить свой культурный уровень? Вполне допустимо и такое: посмотрев слямзенные кино с музыкой, ворюги бы посчитали — их явно не устраивают профессорские закидоны, значит, вполне можно записать какую-то порнушку, лишь бы добро не пропадало.

По крайней мере, подобная версия возникла у ментов и газетчиков, когда они стали разоряться во все стороны, по привычке обращаясь к крадунам: верните профессорские бебехи за солидное вознаграждение и полную амнистию по поводу вашего налета.

Хорошо, что в конце концов уворованные кассеты оказались у Юрия Петровича. Господин Печкин — человек грамотный, в отличие от домушников, он всегда готов спасать научные достижения на благо человечества, когда менты подымают руки выше погон и говорят «пас» при полном отсутствии улик и оперативной информации за жменю пропитых кассет.

Кроме достижений, на тех кассетах ни черта не было. Ни боевика, как чужие приперлись из космоса гадить на нашей планете, ни песен Сташевского, скачущего по телевизору с мечом еще длиннее, чем у того Спартака.

Это были даже не кассеты, а самый настоящий архив. И вообще, кто, кроме обычных бомжей и воров-фраеров, которых в последние годы расплодилось еще больше, чем постановлений Кабмина за хорошую жизнь, полез бы в единственный на Украине и Эсенговии научно-исследовательский центр за небольшой жменей кассет и парой наборов иглотерапии? Больше никто, потому что можно подумать, в этом самом центре есть что своровать, кроме такого добра. Компьютеры и прочий халоймыс ворам даром не надо, им кассеты показались куда ценнее.

Но откуда ворам проклятым знать, что на этих кассетах записи редчайших сеансов гипноза вместе с прочими видеоархивами доктора наук с мировым именем? И вообще, за психотерапевтический центр ходили легенды; доктор наук Нахманов вылечил своими научными разработками тысячи людей.

Людей он лечил, нет, чтобы такие полезные не только украинской медицине кассеты продублировать. Вот теперь от горя у профессора обливается кровью сердце, а больные заливаются слезами.

Хорошо, что на свете есть добрые и порядочные люди, как Печкин. Другой бы на его месте запросто заторговал этот архив в какую-то Америку, там тоже глухих и нервных бывает, а сам бы разорялся в разные стороны прямо в больных: жрите бармилон, он от всего помогает, и вообще смотрите телевизор. Кто, в конце концов, хорошо, что был терапевтом — всеми узнаваемая Ирина Петровна с банкой раттомрехса для дедушки Игната или какой-то там неизвестный зрителям доктор Нахманов?

Барон был не менее порядочным человеком, чем его подчиненный Печкин; он знал истинную цену таким кассетам и сильно сомневался: их выкрали для того, чтобы продать в ближайший пункт записи и проката. Когда злоумышленники через третьи лица предложили этот уникальный архив известной своей высокой репутацией фирме «Парацельс», дворянин Орлов, не колеблясь, купил его. Но вовсе не для того, чтобы бессовестно эксплуатировать чужие изыскания, набивать золотом карманы или даже по-быстрому защитить диссертацию доктора медицинских наук.

Григорий Орлов пошел на сомнительную сделку с одной-единственной целью: не допустить пропажи уникального архива Иди знай, вдруг бы он вспугнул продавцов, так они вполне могли бы толкнуть это дело кому-то менее щепетильному. И этот покупатель потаи бы лупил себя в грудь — я главнее доктора Нахманова, все бегом до моих методик.

Руководитель «Парацельса» даже не собирался получать компенсацию по поводу своих затрат в связи с выкупом архива, так как был благородным человеком от рождения и давал клятву Гиппократа вовсе не имени проходимца Капона с его боцманской шайкой.

Григорий Орлов усмехнулся, быстро подавил улыбку, ткнул кнопку селектора и приказал Вере:

— Организуй звонок за границу… Нет, не в Соединенные Штаты. Вера, прекрати, потом поговорим. Соедини меня с Киевом. Клиника профессора Нахманова…

Глава двадцать вторая

На роскошной ковре в бунгало Верховного Жреца лежала огромная кипа газет вперемешку с видеокассетами. Господин Гринберг остановился у Святая Святых Храма Тарана и несколько неуклюже отскочил в сторону, когда из-за закрытой двери раздался душераздирающий крик.

— С годами наши вкусы изменяются, подумал Алекс, выдув одну за другой три бутылки пива, — раньше Тимур не любил ковров. Да, тюрьма кого хочешь обломает, привык к этим коврам в следственном изоляторе федеральной земли Гессен.

Господин адвокат поднял одну из газет с бывшей родины, прочитал пару заголовков. Ностальгия по родине резко прошла, и Алекс с отвращением отбросил прессу в сторону.

Вопли из Святилища Верховного Жреца действовали на нервы адвоката с завидной ритмичностью. Что поделаешь, вздохнул господин Гринберг, включая второй кондиционер, профессия у меня такая, хотя нервы, они не из проволоки.

Алекс, лишь бы отвлечься, в который раз протер взмокшим носовым платком внутренности своего пробкового шлема. И в это самое время, как по заказу слушателей Би-би-си, из-за двери раздался такой вопль, что господин адвокат невольно прижал головной убор до близстоящего к святилищу уха.

После этого события из Святая Святых Храма по-быстрому заявился сам Верховный Жрец, застегивая на ходу молнию белоснежных шорт.

— Гутен ивниг, — поздоровался Таран. — Сашка, как ты себя имеешь?

— Здравствуй, Тимур, — вздохнул адвокат. — Если честно, то с трудом. Слава Богу, больше не придется терпеть этот климат. К тому же после воплей, мне кажется, ванна имени Шарко — не предел мечтаний.

— А ты что думал? — ухмыльнулся Таран. — Мне было легко? С ума двинуться мозгами, но чего не сделаешь для народа. Даже это…

Верховный Жрец криво усмехнулся и потянулся за очередной бутылкой пива.

— Ты чего лыбишься, Шапиро? — сделал недовольный вид Таран. — Если я бакланю, так всегда отвечаю за свое слово…

— Твое слово чужими криками оборачивается, — бросил адвокат, прежде чем припасть к источнику тропических наслаждений.

— А как ты хотел, Сашка? Совсем неграмотный стал! Знаешь, как я здесь свое образование к верху гнал, столько газет перерыл, как тот Лев Толстой… Так вот, если бы ты знал классику, так, кроме паровоза и мадам Каренин, есть такой стих: «Любовь не вздохи на скамейке». Усек? Не вздохи! Тем более вместо скамейки у меня кровать имени Клары Целкин^[16] типа «Делегация Совнаркома в гостях у Розы Люксембург». И вообще, что ты понимаешь? Уже пятнадцатую целку бью на благо родины! Надоели хуже ихних кокосов! Ты тоже хороший. Хоть бы раз белую телку привез, расист долбаный. Смотри, Сашка, у нас не ихняя гнойная Америка, мы любому ку-клус-клановцу с интернациональным долгом вмиг яйца оборвем…

— Слушай, Тимур, — выбулькал до дна очередную бутылку господин Гринберг, — ты мне еще про немецкий реваншизм расскажи… И вообще, тебе бы не Верховным Жрецом, а тампаксом родиться! Совсем в своей Засрундии очумел…

Господин адвокат уловил быстрый взгляд своего работодателя и скороговоркой добавил:

— …под жарким солнцем.

— Трудности закаляют революционеров и прочих коммунистов, — важно сделал себе рекламу Верховный Жрец.

— Это точно, — пробормотал Алекс.

— Ты чего лыбишься, жирная твоя морда? — перешел на повышенные интонации прораб строительства независимой Засрундии. — Это тебя или меня мировой капитализм хотел затрюмить до упора? Да, я такой! Или зачем эти империалисты меня пасли? Чтоб Пурпурное Сердце присвоить? Они мне, революционеру со стажем, хотели пожизненное заключение запузырить, хуже, чем с любым из этих, как они, мандахлысты… В общем, мы такие, и с пути не свернем!

— Да, Тимур, — постарался не ухмыльнуться господин Гринберг, — тебе с такими речами пора в гости на Остров так называемой Свободы^[17]с ее вечным революционером на троне.

— А что такое? Вполне, — почесал грудь Верховный Жрец, — я сколько себя помню, столько и товарища Фиделя. В его честь даже Пальму Дружбы посадил. А как ты хотел? Чтоб я перед империализмом пресмыкался, а они с меня, Верховного Пролетария, жилы тянули и высасывали последние соки с нашего народа? Хрен им. Долой империализм! Мир во всем мире! Нет — войне! Да здравствует опущенный Боцман!

— Да, видно, ты совсем… осоциализмился, — улыбнулся господин адвокат. — Как в свое время на Привозе… Слушай, тебе снится Одесса?

— Ты газеты почитай. Там сейчас такое, что в кровавом угаре не приснится. Такой город угробить — это же талант надо иметь.

— А мне снится, — мечтательно сказал адвокат. — Что я иду по Пушкинской…

— … а на голову срут вороны, — быстро добавил Таран.

— Нет, я летом хожу. Зимняя Одесса еще никогда никому не снилась…

— Да иди ты со своими рассказами, — буркнул Таран. — В гробу мне снились эти мансы! Я там в прошлом году был — чуть в обморок не грохнулся от ихних запахов и прочих колоритов… Если тебе тех ворон надо, так в нашей стране их не водится. Но когда захочешь, тебе заместо вороны на голову какаду насрет, и иди дальше в мечтах по той Пушкинской…

— Зато ты совсем на социалистических заскоках поехал! — выдохнул адвокат.

— Давай не клеветай на наш образ жизни! А то не посмотрю, что хронец. Сделаю персону нон-грата…

Господин Гринберг вздохнул и сказал:

— Ноги мы скоро точно сделаем. Ничего, сперва помучаешься без электрификации и Доски почета, а потом опять привыкнешь. В этой Англии, что такое электрификация, не знают, героев капиталистического труда нет, зато есть все остальное. И свет, самое главное, без генераторов.

— В твоей Одессе, между прочим, тоже без генераторов сегодня нельзя, — ехидно ухмыльнулся Таран и с ходу загрустил, — они меня подловили на этих полупотемках и керосиновых лампах. У, козлы вонючие, мухи це-це, империалистические кровососы…

— Да кончай свою пропаганду! — не выдержали нервы у господина адвоката. — Ты что, к форуму присоединившихся стран готовишься?

— Нужны мне твои неприлипшие страны, как триппер муравьеду. Или тот бармилон…

— Так чего ты сегодня такое мелешь?

— Потому что в нашей стране великий праздник, и я буду держать речь. И только под утро мы свалим. У меня прямо-таки руки чешутся позвонить Боцману с яхты.

Господин адвокат так ожесточено покачал головой, с понтом решил составить конкуренцию вентилятору.

— Рано. Сперва в Люцерну нужно, а после пластической операции — пожалуйста, звони, сколько влезет. Через компьютерную связь, само собой, чтобы Боцман не вычислил… Иначе ты и в Англии не задержишься…

— Ой, золотая ты моя пятерка, насмешил! — Таран радостно отбросил ногой в сторону лежащую на полу газету. — Боцман меня вычислит, этот пидарас с Малой Арнаутской, наховирка дешевая… Ты знаешь, что там делается? У них не то что современной техники, даже унитазов в дворовых сортирах не стоит, свет отключают, вода такая — от одного запаха подохнуть можно, а ты мне гонишь — вычислит.

У них ни хрена нет, а чего есть, так того не хватает. Даже вафлей для разведения самих себя! А как иначе, когда они инвестируют каких хочешь производителей, кроме собственных? Все говно мира — на их барахолках. Там продают такие водки, которых не существует нигде, и одноразовые тапочки для покойников. Сами ни хрена не делают, все ввозят, даже молотки и штопаные гондоны из гуманитарной помощи… На них уже Турция чуть ли не до Японии поднялась, а ты рассказываешь дешевые мансы… Он меня вычислит! Да твой пидарюга этот козлиный Боцман, скорее сам себя в зад трахнет, чем узнает, откудова я ему брызну… Ладно, Сашка, время поджимает. Пошли со мной, приглашаю, торжество у нас, потом договорим.

Верховный Жрец приоткрыл дверь в Святая Святых и заорал:

— А ты, телка, тут не залеживайся! Тебя, между прочим, жених ждет и трудовые подвиги на благо родины во имя мира на планете. Гордо неси звание Отмеченной Верховным Жрецом и не урони его, усекла? Еще гордее, чем ты раньше носилась со своей целкой.

По пути к Хижине Съездов Таран спросил у своего адвоката:

— Ну скажи честно, или я здесь не устроил самую счастливую жизнь на земле? Вот ты был у ребят в Москве, разве там так соблюдают прав человека и всякие-разные конституции?

— Там Конституцию иногда нарушают, — ответил мгновенно взмокший господин Гринберг. — В армию гребут всех подряд, вопреки Основному закону России… Помнишь Гребешкова?

— Или! Такие дела с банками…

— Так его сына тоже хотели загрести!

— Мозгами двинуться от такой борзости! — присвистнул Верховный Жрец. — Ну и что?

— Как что? Гребешков тоже, как и ты, испытывает высокие чувства гражданского долга. Представляешь, дал три штуки баксов, лишь бы военкомат не нарушал своими повестками Конституцию.

— Молодец! — похвалил действия московского дружбана Таран. — Законы надо соблюдать даже тоща, когда государство их сильно хочет нарушить. Зато у нас — все наоборот! В Конституции на баобабе штыком написано: каждый обязан защищать родину, социализм и лично…

— А если он не захочет? — перебил Тарана адвокат.

— Как это не захочет? — удивился Верховный Жрец. — Такого еще не было. Ну, телевизор посмотрит, ну макаку погоняет, чего еще тут делать? Скучно. Сами в армию просятся, активисты, собаки такие, лишь бы автомат дали на охоту бегать…

— Что-то я у тебя казарм не видел…

— Сашка, а на кой они надо? Это в тех отсталых странах, где теперь свернули с коммунистического выбора назад до загнивающего капитализма, есть казармы. Там солдаты, как зэки, срок отбывают. Дерутся не с врагом, а молотят и петушат друг друга чисто беспредельно, потому что их не пускают до телок или просто за ворота… А у меня? Армия живет дома, когда хочет, тогда и служит… Всеобщая воинская обязанность, усек? Ни одна падла не работает, все только стоят на шухере завоеваний социализма, а я их кормлю. Если завтра война, так скажу честно, какой поц на нас наедет? У меня же тут есть особый отряд бойцов-интернационалистов…

Вот у нас, засрундийцев, житуха, в совке бы такую, кто бы в ту армию не хотел? Хочешь — служи, хочешь хоть затрахайся, и не с мужиками, ну а когда не подходит баба — лови хоть бабуина, и да здравствует свобода! Они же без меня стухнут, ртом божусь. Уже не хотят даже на пальму залазить, выслеживать носорога — вообще базара нет, только успевают тушенку молотить… Все, Сашка, приплыли. В общем так, ты сиди с боку моего фамильного трона и не сильно раззевай пасть…

Хижина Съездов взорвалась аплодисментами, стоило Верховному Жрецу взойти на трибуну в виде огромного кресла, установленного на платформе, к которой вели ступеньки. Господин Гринберг пристроился рядом с левым локтем Тарана, окруженного молча жующими чуингам пулеметчиками-интернационалистами.

Верховный Жрец поднял руку, и зал мгновенно стих. В это время мимо головы Тарана пролетала большая черная муха. Эта животная явно уцеливалась совершить покушение на главную и пока живую святыню засрундийского народа, его великого кормчего и вдохновителя всех побед — Верховного Жреца. Таран взмахнул рукой, отгоняя муху, и зал в едином порыве, вскочив с корточек на ноги, бурно застучал ладошками о лбы соседей, вопя из всех сил здравицы.

После бурных продолжительных аплодисментов, во время которых господин Гринберг откровенно зевал, вспоминая за жизнь на бывшей отчизне, Таран наторчался на самом себе сильнее вилки в жопе, а затем рявкнул в зал:

— Качум верзо! Кончай базар!

Народные делегаты мгновенно притихли, словно услышали сплетню о вероломном нападении империализма на их социалистическую родину.

— Братва! — обратился до аудитории Верховный Жрец. — Сегодня у нашей страны большой праздник! Или, как сейчас модно выражаться, национальный, а то и вовсе национально-освободительный. Сегодня исполняется ровно шестьдесят лет со дня основания первой партячейки в честь дня рождения Генерального секретаря ЦК социалистической партии Засрундии, в натуре, кавалера орденов, и, без балды, Героя… О, миль пардон… В связи со знаменательной датой — уже два раза Героя Социалистического Труда Засрундии… И, кстати о птичках, один раз просто Героя Советского Союза товарища Ы-Гаго. А ну, по-быстрому, сделали мне длительные аплодисменты, типа переходящие в сумасшедшую овацию!

Верховный Жрец терпеливо подождал пока зал устанет беситься, а затем продолжил:

— По поводу такого, что он уже пару раз нам Герой, и, без понтов, еще хрен его сколько может совершить подвигов с последующим присвоением звания… Конечно, в связи с юбилеем, а не просто так. В общем, сходняк Совета министров кинул мне маляву, в смысле издал Указ — установить возле того куста, где родился товарищ Ы-Гаго на всякий случай сразу два его памятника, хотя пока Генсеку положено полтора. То, что он через год опять станет Герой, так в этом может сомневаться только явный агент империализма. Зато когда товарищ Ы-Гаго примерит деревянный макинтош, так вы уже знаете, под куда его потом девать… Молчать! Я вам, мудаки, похлопаю в ладоши! Так хлопну, что жопы вспухнут лакать мою огненную воду трое сутков… То-то же. А теперь прошу затащить до сцены аманинника!

Четверо засрундийцев притарабанили с черного хода носилки, на которых сидел товарищ Ы-Гаго при таком виде, с понтом он при жизни решил стать экспонатом пока еще недостроенного мавзолея.

Носилки с Генеральным секретарем ЦК поставили у подножья трона Верховного Жреца, который тут же скомандовал:

— Ладно, так и быть, разрешаю вам опять выразить свои чувства любви и уважения до обожаемого Ы-Гаги! Уря! Товарищ Генсек, подымите свой зад доверху и махайте руками навстречу народу. Ты что, в натуре, оглох, пень обрыганный, тебе уже народ воет, а ты, как тухлая мумия, застыл?

Товарищ Ы-Гаго с ходу начал приветствовать народ стоя, выражая тем самым повальную любовь до всех и каждого.

— Так, а ну позатыкались! Прошу подняться на трибуну для вручения высшей награды Родины и речи Председателя Верховного Совета Хупу! — легко справлялся с ролью тамады Таран.

Поправив банку на голове и кольцо в носу, Хупа важно влез на сцену, оттолкнувшись от стоящего на четвереньках госсекретаря, и пришурупил до львиной шкуры именинника очередную Звезду.

— Под знаменем родины, руководством партии и лично дорогого товарища Ы-Гаго — к новым победам! — рявкнул Хупа таким голосом, словно запугивал носорога.

Зал взорвался аплодисментами. Таран Неторопливо взмахнул рукой, и засрундийцы успокоились еще быстрее, чем если бы их перекосили пулеметчики Верховного Жреца.

— Слово имеет сказать председатель Академии социалистических и прочих не таких важных наук, академик… Как там тебя? Давай сюда по-быстрому, чмо лохматая…

Председатель академии, важно тряся перьями какаду над ушами, поведал всему залу: только благодаря личному вкладу товарища Ы-Гаго в науку она пошла вперед такими шагами, что теперь за Засрундией едва поспевают Куба, Северная Корея и другие братские страны, давным-давно перегнавшие загнивающий капитализм. В общем, дорогой товарищ, немного притормози: твой гений чересчур разбушевался, а заграничные братья по классу не должны отставать. Кроме всего — ты уже самый почетный академик среди остальных, молол выдающийся ученый, почесывая зад от сильного волнения, а в честь своего юбилея Академия социалистических наук выпустила очередное полное собрание твоих сочинений на пальмовых листах теперь уже на языке народов лунгов, тунгов и мунгов, которые мечтают брать пример с Засрундии.

— Очень приятно, — ответил за млеющего от счастья Ы-Гаго Верховный Жрец. — Так, а ну сюда по-быстрому секретаря Союза писателей Ка-Ку. Так, Хупа, иди в жопу, то есть в зал… Ы-Гаго, товарищ, ты, в натуре, отложи свою палку со змеей на конце, у тебя для подарков двух лап с трудом хватит. На носилки свою библиотеку складируй и не вздумай ее зажевать на ужин.

Секретарь Союза писателей еще не успел раскрыть рот, как именинник поскакал до Верховного Жреца и стал что-то назойливо шептать в его ухо. Услышав просьбу товарища Ы-Гаго, господин Гринберг опасливо покосился на Генерального секретаря и отодвинулся поближе к охране.

— Даже не думай, козел старый, — тихо цедил сквозь зубы, улыбаясь залу, Верховный Жрец. — Никаких исключений по поводу шестидесятилетних рождений. Мало ли чего, ишь, понравилось. Да, беленький, да, жирненький… Ты кто, мудак? Ты вождь пролетариата, а человечиной питаются исключительно акулы империализма, как завещал волосатый Карл Маркс. Чего? Пошел по-быстрому вниз, поц малохольный, вместо мяса спасибой перекусишь…

Товарищ Ы-Гаго с явным разочарованием спустился до подножия трона и выслушал пламенную поздравительную речь делегата Союза писателей. Когда родился наш любимый товарищ Ы-Гаго, заливался какаду посланник творческого союза, жабы перестали квакать в болоте, слоны захлопали себя ушами по морде и даже баобабы заделались стройнее, а кокосы слаще. Товарищ Ы-Гаго неустанно ведет народ по пути процветания, и пишет не одни научные труды за пользу бармилона; сочинил не только философский трактат «Революция и поллюция», который изучают во всем мире, но и написал воспоминания за свое героическое прошлое, вскарабкавшись до самой вершины мировой литературы. И только теперь Союз писателей окончательно понимает, у кого ему надо учиться глубине мысли и литературному мастерству.

Ка-Ка, лупя себя в грудь, кололся: творческий союз завален бутылками из океана, внутри которых лежат письма из разных стран. С одной-единственной просьбой: вышлите нам поскорее знаменитую трилогию великого писателя Ы-Гаго «Земля от Баобаба до Большой Воды», «Вожделение джунглей» и «Пробитая целина», чтобы ей зачитывалось все прогрессивное человечество.

— Кстати, о птичках! — рявкнул со своего — возвышения Таран. — То есть за литературные труды нашего любимого. Так вот, ему знаете что?

Зал снова притих.

— Сашка, сделай рыло, — шепнул Таран и заорал на всю Хижину Съездов, тыкая пальцем в слегка побледневшего адвоката:

— Вот еще один подарок!

Именинник начал судорожно глотать слюну, однако Таран вовсе не собирался скармливать ему господина Гринберга и слегка снизил настроение товарища Ы-Гаго приятной новостью:

— Этот мен привез радостную весть. Хотя пока мы не запихали книжки Генерального секретаря до пустых бутылок, так мир уже врубился, какие они хорошие, даже не читая ни разу. Заочно приговор вынесли! А потому товарищу Ы-Гаго присвоена литературная премия имени Феди Мосластого!

Зал дружно взорвался аплодисментами и не смолкал до тех пор, пока Верховный Жрец не погнал поздравлять юбиляра министра внутренних дел Ваппу и председателя Комитета Государственной Безопасности Крю-Ка. Пока Ваппа целовался взасос с товарищем Ы-Гаго, Крю-Ка ждал своей очереди, ковыряя в носу левой рукой, потому что в правой сжимал копье ручной сборки с надписью «Любимому Генеральному секретарю товарищу Ы-Гаго от обожающего его народа Засрундии».

Пользуясь тем, что Ваппа и Крю-Ка, нацеловавшись изо всех сил, стали, перебивая друг друга, рассказывать за высокий вклад именинника в обороноспособность родины, господин Гринберг спросил у Тарана:

— А кто такой Федя Мослатый?

— Слесарь такой был — не хер делать, — поведал Таран. — Меня тогда чуть менты за революционерство не упекли, загремел на завод… Целый месяц там пропарился без приговора, но замки научился ковырять… Если бы не Федя, скажу честно, хрен бы я один сейф когда открыл…

— А какое это имеет отношение к литературе? — недоуменно спросил адвокат.

— Ты совсем, Сашка, попух. Разве Ы-Гаго ни один хер, думаешь, он, кроме Мосластого, подозревает за других писателей? И потом, в натуре, ты отстал от жизни… Пушкинскую снишь сам себе, а кто такой Макар Посмитный, помнишь?

— Конечно, — спокойно ответил господин Гринберг. — Председатель колхоза, дважды Герой…

— О, видишь, а товарищ Ы-Гаго уже Герой три раза! Не в том понт. Сегодня есть литературная премия имени Посмитного, врубился? Так он колхозник. Зато Федя Мослатый — рабочий. Усекаешь? Да здравствует союз рабочих и крестьян имени литературы…

— Пургу гонишь! — высказался господин Гринберг.

— Ах ты жирная морда, — взбеленился Таран. — Чтобы я не ответил за свое воровское слово и лечил тебя, собственного доктора? Хоть на толковище ртом забожусь: читал собственными шнифтами, мамой отвечаю, падло буду: есть такая партия… тьфу, премия. Именно литературная…

— Представляю себе эту колхозную литературу, — прошептал адвокат.

— Гонишь, — в свою очередь упрекнул его Верховный Жрец. — Ты себе такого представить не можешь. Это надо видеть в газете своими зыркалами на морде… Так, вяжи базар. Сейчас я еще пару слов брякну.

— Братва! Товарищи! — заорал Таран. — Важное правительственное сообщение! В честь юбилея товарища Ы-Гаго и по многочисленным народным просьбам решено переименовать Тропу Независимости в Тропу Ы-Гаго. Потому что наш любимый знает, куда ему ходить, а вы все дружно — за ним… Слово имеет представитель комсомольской организации имени товарища Ы-Гаго, победитель слонов и тараканов нарком Чича!

— Весь засрундийский народ несказанно рад, что тропу Независимости переименовали в тропу Ы-Гаго, — понес комсомольский вожак, — и так все знают, какие мы независимые, а имя товарища Генерального секретаря — само по себе гарант свободы и процветания…

— Слушай, Тимур, этот бенефис надолго? — спросил Гринберг.

— Не манди, Шапиро! Тебе сны снятся, а мне нет. Врубился? Опять же поеду в Англию, там такой театр воспоминаний даже королева не сорганизует.

— А что с этими будет? — кивнул в сторону млеющего от восторга зала адвокат Верховного Жреца.

— Как что? С этими останется счастливая жизнь. Подумаешь, буду слегка подгонять сюда консервов, шмурдяка и прочего, тоже еще событие. Или мы мало намолотили на ихнем бармилоне…

Господин Гринберг пристально посмотрел на Тарана и невинным голоском заметил:

— К тому же всегда будет куда вернуться, ударь тебе в голову очередная блажь.

— Полегче, Сашка, не залупайся. Ты просто недооцениваешь стремления народа до вечных ценностей. И моего, в натуре, переживания за простых людей… Во, смотри, хор на сцену выкарачился. Имени Девяносто Девятого съезда партии.

— Что-то у вас этих съездов многовато…

Таран одарил адвоката царственным взглядом и пояснил:

— А как ты хотел? Или без съездов партии можно строить счастье народа?… Мы их раз в три дня проводим, когда мне телевизор смотреть тошнит или дожди начинаются…

Хор имени Девяносто Девятого съезда социалистической партии дружно запел под монотонные удары барабанов ансамбля ударных инструментов Краснознаменного коллектива песни и пляски, поголовно состоящего из народных артистов. В свое время Верховный Жрец решил побороться с алкоголизмом. Вместо дополнительных жизненных благ в виде огненной воды он присваивал налево и направо высокие звания артистам, попутно наградив товарища Хупу почетной грамотой как лучшего рационализатора и изобретателя вместо спецпайка «Плейбой», положенного номенклатурному работнику.

Генеральный секретарь Центрального комитета социалистической партии независимой Засрундии внимал песне, изредка косясь плотоядным взглядом в сторону сидящего рядом с Верховным Жрецом господина Гринберга. Под мощными бамбуковыми сводами Хижины Съездов гремела специально написанная по поводу торжества песня, за которую композитор Ax-Мяу получил премию имени выдающегося музыканта современности товарища Ы-Гаго:

— А знаешь, Тимур, я вроде бы что-то наподобие уже слышал, — высказался господин Гринберг.

— Вот именно, что наподобие, — недовольно буркнул Верховный Жрец. — Только у нас социализм с человеческим яйцом… или лицом? В общем, неважно, зато при полной демократизации, усек? Во, слушай…

Перед последним куплетом барабаны забили с максимальной торжественностью, и хор грохнул от всего сердца изо всех легких:

Глава двадцать третья

После возвращения кассет доктору Нахманову репутация «Парацельса» укрепилась настолько, что это совместное предприятие могло бы спокойно торговать самым настоящим говном в прозрачной упаковке под видом гербалайфа. Однако вместо по-прежнему кидать бабки на дальнейшее развитие медицины в виде телевизионной и газетной рекламы, Барон по-быстрому нарастил производство слегка по другому, и «Парацельс» в очередной раз взял в банке краткосрочный кредит под закупку громадной партии ультрасовременного лекарства «раттомрехс».

Банкир получил наличманом свои десять процентов до того, как чернила высохли на договоре. Он тоже хотел благотворительности для народа, а потому решил помочь медицинской фирме за всего лишь семьдесят процентов годовых.

Барон мог с легкостью подписаться и на семьсот процентов, но, в отличие от банкира, он относился до своих служебных обязанностей куда серьезнее этого не так выдающегося экономиста, как теперь уже потенциального клиента для очередной автоматной очереди.

Через день после того, как ведущие специалисты фирмы «Парацельс» получили приглашение на всемирный конгресс медиков в Баден-Баден, господин Орлов дал самую настоящую пресс-конференцию перед таким банкетом, что попасть в конференц-зал фирмы посчитали своим долгом самые независимые журналисты.

Григорий Орлов, слегка подчеркнув заслуги «Парацельса» перед мировым сообществом, стал гневаться на явных аферистов, лезущих на его родимый рынок с сомнительными препаратами, которые, кроме вреда людям, не дают никакой пользы. Журналисты стали усиленно потеть в предчувствии сенсации и задавать Барону явно провокационные вопросы: а какие конкретно проходимцы, кроме тех, что всем давно известны, орудуют на наших рынках?

Дворянин, слегка помявшись, решился действовать на благо общества и стал сыпать в микрофоны сильные разоблачения, потрясая всякими бумагами, с понтом он возглавлял комиссию Государственной Думы по защите прав потребителей и ихнего рынка от зарубежных поползновений.

Оказывается, Национальная Академия питания США заваливает рынки Эссенговии всяким залежалым товаром, половина из которых ведет не столько до повального здоровья, как ко всяким старомодным чахоткам и новейшим аллергиям. Переведя дух, господин Орлов принялся добавлять таких подробностей, что диктофоны прессы едва успевали вслед за его обвинительных речей.

Вы только посмотрите на их так называемый «Суперсжигатель жира», пропагандировал Барон, чего он там палит, кроме бабок потребителей? Вот возьмите проверьте, если не верите мне и прочим ученым с мировыми именами: похудел от ихних препаратов хоть один человек, больше похожий на гиппопотама, чем на обезьяну, от которой произошел? Вот именно! Из-за их гнойных методов и вредных пилюль люди вовсе не доходят до повальной дистрофии, как мечтают, а совсем до других последствий.

Наша лаборатория специально скармливала этот сжигатель подопытной обезьяне, так, кроме отвалившегося хвоста, никаких похудений на ее организме не замечено. Ну, разве шкура местами облезла, и только от этого слегка снизился вес подопытного животного, которого мы теперь тянем с того света своими наученными достижениями.

После сенсационного сообщения газетчики потирали руки не менее радостно, чем капитан Немо и отец Михаил, стоявшие у истоков разработки дезинформации. Будь на их месте специалисты менее высокого класса, они бы действовали проще, что за гораздо большие бабки вряд ли бы дало нужный Тарану результат. А так чего проще: незаслуженно обвиненная Бароном во всех смертных грехах Национальная Академия питания США, отмываясь от чернухи, залепленной господином Орловым, не могла не задаться извечным вопросом имени гражданина Паниковского: «А ты кто такой?»

Менты, заявившиеся в Москву через неделю после отбытия Барона и его команды, могли бы помочь ответить на этот вопрос: Григорий Орлов не кто иной, как сам господин Розенберг, и где он в следующий раз начнет делать людей счастливыми — это науке, в отличие есть ли жизнь на Марсе, пока неизвестно.

Кто такой господин Розенберг, неправедно обвиненную Национальную Академию питания США уже интересовало не менее остро, чем отпечатки пальцев девицы Брукс. Академия поручила своему маркетинговому и лабораторному отделам расследовать факты, приведенные в российскойпрессе. Кроме своих сотрудников, были наняты независимые эксперты, бросившиеся искать широко разрекламированный бармилон и раттомрехс непосредственно на их родине.

И тут произошло самое интересное. Несмотря на постоянную рекламу, как в Америке этими снадобьями обжираются все подряд, а кое-кому она вообще стала главнее почистить зубы после завтрака из бармилона с раттомрехсом вприкуску, самые выдающиеся сыщики отчего-то не смогли найти этой радости ни в одной из фирм, торгующей лекарствами, витаминами и пищевыми добавками.

Забодавшись гонять с языками за плечами по американским просторам в поисках чудодейственных снадобий, эксперты принялись клацать кнопками компьютеров, но найти какие-то сведения за чудодейственные препараты, широко разрекламированные за океаном, оказалось гораздо труднее, чем вынюхать самый слабоохраняемый секрет Пентагона.

Американцы до сих пор бы скакали по своим прериям и городам в поисках хоть одной таблетки чудодейственного бармилона, если бы не гуманитарная помощь России, где сохранилось полным-полно фирменных бланков «Парацельса» при полном отчаянии получить хоть с кого-то банковский кредит.

Эксперты прочитали фирменный бланк, на котором, кроме слов на непонятном им русском языке, было по-английски указано: совместное предприятие «Парацельс» представляет в России интересы знаменитой на весь мир «Анчалинкорпорейтед», штаб-квартира которой находится в городе Бернсе.

Сыщики и эксперты дружно тыкали пальцами по самой крупномасштабной карте своей родины, однако этот город в упор не нащупали, хотя сдаваться не собирались и прибегли к помощи сильного микроскопа.

После долгих поисков город Бернс был-таки найден, однако широко разрекламированную всемирно известную корпорацию в нем обнаружить не удалось. Наверное, только потому, что штатовские сыщики гораздо хуже, чем постоянно рекламируют за их почти бармилоновские способности американские боевики.

Прибыв в сердце захолустья штата Теннеси, эксперты только и сумели вычислить давно заброшенную ферму, которая таки да оказалась тем самым городом Бернсом. Из всего населения города, сыщикам повстречался какой-то вовсе не медик с газонокосилкой в руках, который чистосердечно раскололся: он знает, кто сегодня президент США, уверен, что русские пьют водку прямо из самоваров, но про знаменитую компанию «Анчалинкорпорейтед» почему-то не имеет представления.

Эксперты и прочие сыщики уже хотели пасовать перед такими необычными обстоятельствами, тем более, иди знай, вдруг в это дело вмешались инопланетяне с их тарелками, до краев заполненными бармилоном, однако сведения из России довели пинкертонов до кем-то давно высказанной мысли: мы пойдем другим путем. Правильно, какие там могут быть инопланетяне или другие загадочные явления, если в этом деле слегка проявились русские? Они умеют устраивать всяких загадочных сюрпризов в мировом масштабе не только на родной земле, и сами откровенно признаются, как Россию понять мозгами невозможно.

Обнюхав со всех сторон банку бармилона, эксперты легко пришли к выводу — на нее наклеена так называемая частная этикетка. Эта радость присобачивается на банку, когда посредники закупают какой-то товар у производителя, лепят с его согласия свою этикетку и торгуют с таким свистом, с понтом, кроме них, в мире никто не делает подобный товар.

Этикетка бармилона била по глазам с неменьшей силой, чем хорошо поставленная реклама. После тщательного исследования анализ красок и клея ничего путного не дал, однако один из экспертов лупил себя в грудь и пропагандировал: наши производители витаминов, лекарств и пищевых добавок давным-давно не используют на этикетках режущие глаза потребителей люминесцентные краски, а все подобные ядовитые оранжево-лимонные пестрые наклейки любят заграничные клиенты дешевых американских карамелек.

Отчаявшись найти знаменитую фармацевтическую фирму, работавшую под эгидой не менее таинственного фонда имени мистера Дауна, эксперты запросто прикупили ее продукцию, которой в избытке торговали на необъятных просторах одной шестой света, и стали лезть в душу каждой пилюльки своими лабораторными анализами.

После испытания бармилона на микробиологическую чистоту ученые с ходу убедились: с таким мощным лекарством им не приходилось встречаться в своей бога-, той практике. Это же надо такого добиться, чтобы на один грамм целебного препарата приходилось более миллиона бактерий. Изучение раттомрехса показало, что в лекарстве, кроме бактерий, имеются частицы изредка таки да полезного растения, именуемого «Aspidium filix mas», что переводится с латыни на все языки мира как «блядская трава».

Кроме присутствия этой самой травки, в чудодейственном лекарстве обнаружились кишечные Палочки, допустимая концентрация цинка была превышена всего-навсего в семьдесят раз, а самым главным золотом препарата оказался именно золотистый стафилококк. Кроме того, при тщательном исследовании этикетки с грамматическими ошибками ученые установили: количество пилюль в банке резко не соответствует указанному на ее поверхности, не считая отсутствия абсорбента. Благодаря этому препарат покрывался плесенью еще быстрее, чем за океаном распространялись слухи про его небывалую пользу.

Если ученые смогли определить наличие в банке пресловутой травы, так компонент «таранин», указанный на этикетке, стал для них подлинной головной болью. В какие бы компьютеры они не лезли, в какие бы справочники не зарывались своими учеными головами, так нигде не могли найти сведений за эту наверняка главную производственную тайну засекреченной фармацевтической фирмы «Анчалинкорпорейтед».

Исследования штрих-кода дало не сильно больших результатов, хотя половина этикеток начиналась с цифры «О», что свидетельствовало — ее изготавливали в Соединенных Штатах. Больше того, чтобы доказать грамотному потребителю — эти пилюли самые что ни на есть американские, так штрих-код начинался даже не с одного, а сразу с двух нулей.

Эксперты перезвонили в Россию дистрибьюторам Академии питания и с ходу выяснили: пресловутые два нуля пользуются поголовным спросом местного населения испокон веков. И только в последнее время кое-где эти знаки на дверях стали менять на изображения джентльмена или дамы.

Изучение остальных этикеток дало более действенный результат. Штрих-код на них принадлежал совместной испанско-израильской компании с весьма сложным английским названием, которая скоропостижно скончалась за два дня до знаменитой пресс-конференции руководителя совместного предприятия «Парацельс». Сыщикам от науки удалось выяснить: обанкротившаяся по непонятной причине фирма покупала сырье где-то далеко от Америки, предположительно в Таиланде или Засрундии, поставляла его таинственной для всех «Анчалинкорпорейтед», лепившей на банки непонятно где изготовленные этикетки с такими словами, от которых потели великие фармацевты и лингвисты.

Попутно выяснилось, что испанско-израильское предприятие вовсю торговало через «Гиппократ» продукцией фирмы «Кико»: резиновыми и латексными сосками, пустышками, кусальниками «Пингвин», погремушками «Кампанелла», игрушками «Гриб», «Мороженое в стаканчике» и прочими товарами для самых маленьких.

Детишки радовались продукции испанской фирмы «Кико» и воодушевленно игрались импортными цацками, вызывая у родителей хорошее настроение, хотя при этом сильно рисковали по поводу своей неокрепшей нервной системы и аллергий, не считая прочих радостей жизни. В этих испанских игрушках было не меньше превышений норм катпака, альтакса, олова, цинка, чем в природе вокруг малолетних потребителей.

Стоило сильно разоряться по такому поводу главному санитарному врачу Украины? Хай поднял: караул, кусальник «Пингвин» грызть вредно! А пользоваться одесским водопроводом полезно? Европейские эксперты вовсю воют, как здесь трудно строить совместные предприятия: им наша вода не годится для технических нужд нефтеперегонного завода из-за своего знаменитого на весь мир качества. Не иначе зажралась эта Европа до полной потери совести или зависти, хрен ее разберет.

Нехай бы дети и дальше сосали своего испанского «Гриба», запивали местной водой и привыкали свои пока слабые организмы до реалий жизни, при которой возможная угроза биологическо-химической войны нам ни разу не страшна по причине выработанного иммунитета до всякой смертоносной гадости. В общем, пусть всего этого боится Европа, а наш главврач не сильно переживает по поводу того, что внук Александра Саливоновича жует пластмассовое «Мороженное в стаканчике». В крайнем случае бармилоном закусит, он все равно, согласно рекламе, чересчур полезный, нехай даже этот «Анчалинкорпорейтед» не искали разве что бойскауты днем с огнем.

И вообще, все эти ученые с прочими сыщиками должны были понять за свою тупость еще в самом начале пинкертоновщины. Фирму они найти не могут, дармоеды. Причем, такую знаменитую, продукцию которой жевал прославленный вратарь и не грохался в обморок.

А чего грохаться, если он не за бабки, а совершенно бесплатно пил с детства в заокеанской Одессе воду с-под крана. Вот бы ее американцам для исследования подсунуть, так они, лишь бы не глотнуть этой воды, клялись бы имени Гиппократов-Парацельсов жрать бармилон три раза на день и закусывать его раттомрехсом.

Правильно, потому что реклама есть реклама, а кто платит бабки — тот всегда прав. Это американцы такие тупые, зато наш человек легко откроет любую газету и прочитает: ответственность за рекламу несет исключительно тот, кто за нее платит, а не получает. К тому же за бабки у нас можно и не такое; если кому захочется, так его любимую кошку поздравят с именинками из экрана телевизора. И поздравляют, зачем же тогда говорить за всякие интимные подробности про целебность бармилона?

Таки да полезное лекарство, как писали все газеты и рассказывал телевизор; эти американцы чего-то там скулят против, лишь бы задавить конкурентов. А как же иначе, если знаменитая «Анчалинкорпорейтед», согласно монотонным сообщениям средств массовой информации, была награждена всеми мыслимыми и особенно немыслимыми сертификатами и почетными дипломами, выданными «Американским институтом питания и здравоохранения»? Небось, у ихней Национальной Академии питания таких наград нет, вот они и возопили, что этого самого института жратвы не существует ни в природе, ни в Америке. Так на кой он сдался, когда есть бармилон с раттомрехсом, широко рекламируемый благодаря фирме «Парацельс», а также Центра Здоровья, арендовавшего аж две крохотные каморки на втором этаже ветеринарного техникума?

Кто виноват, если эти американцы такие, какие они есть, и не понимают элементарных вещей? Кинулись проверять — а вдруг неправда, что «Анчалинкорпорейтед» попала в знаменитую Книгу рекордов Гиннеса? Что значит неправда, когда за это можно было прочитать в интервью глвврача «Гиппократа» Моргунова, показавшего тщательно проверившему его слова журналисту бумагу от фирмы «Парацельс».

Между прочим, в рекламном проспекте совместного предприятия было четко написано на понятном всем языке межнационального общения: «Анчалинкорпорейтед» таки да сидит в пресловутой Книге рекордов. Или, может быть, интервью господина Моргунова несет не такую правдивую информацию, как и помещенная рядом статья за творчество известного поэта Баклажанен-ко, чьи книги не залеживаются на прилавках?

Чистая правда, потому как у Моргунова есть рекламный проспект, где за Гиннеса сказано предельно ясно, а книг Баклажаненко на прилавках таки да нет, хотя выдающийся лауреат не теряет надежды найти для издания стодолларового спонсора, лишь бы его поэзия легла на тот самый прилавок раз и вовеки веков агромадным тиражом в двести штук.

Зато реклама про чудодейственные возможности бармилона с раттомрехсом по инерции выходила куца большими тиражами и после того, как команда Барона с концами отчалила из своего шикарного офиса. Потому что в газетах работали исключительно порядочные люди, и они продолжали помещать заранее оплаченную рекламу, даже если рядом с ней публиковались статьи каких-то ученых деятелей, слегка засомневавшихся в необычайной пользительности выписанного по телевизору препарата раттомрехс для дедушки Игната красивой провизоршей Ириной Петровной.

Зрители газет и телевизоров слегка почувствовали что-то не то, когда эта самая медичка усиленно тянула в разные стороны колготы «Лайма» и томно замечала: они гораздо крепче, чем любовь, даже при полной импотенции. При этом медичка отчего-то не извлекала из тех колгот банку раттомрехса.

А ведь в течение ушедшего года Ирина Петровна регулярно появлялась в телевизоре без этой «Лаймы». Да что там колготы, докторша вполне могла бы вылететь на экран даже без трусов, но без банки раттомрехса для дедушки Игната — вот такое было бы представить просто невозможно.

В это самое время резко заинтересовавшиеся деятельностью «Парацельса» федералы получили интересную информацию по служебным каналам: уже исключительно скандально знаменитая фармацевтическая фирма «Анчалинкорпорейтед» была организована как подразделение благотворительного фонда имени мистера Дауна не в мифическом Бернсе, а вовсе в Оруэлле неким американцем по фамилии Коневский и его индийско-пакистанским компаньоном ирландского происхождения господином Синхом, родившемся в Техасе.

Федералы поставили в известность своих заокеанских коллег, однако найти следы мистеров Коневского и Синха оказалось не легче, чем офис их компании «Анчалинкорпорейтед».

Глава двадцать четвертая

Хотя какой-то философ сказал: наша жизнь полосатее зебры, бомж со стажем по кличке Муть вполне мог громко возразить этому выводу. Уже много лет черная полоса его жизненного пути ни разу не пересекалась даже самой узкой, тоньше лезвия бритвы, светлой полоской.

Но другой философ не зря высказывался: человеку всегда свойственно надеяться на лучшее, даже если при этом он надевает петлю на шею. Порой Муть сильно мечтал за такой финал жизни, особенно, когда менты выгоняли его из здания железнодорожного вокзала на продрогшую от зимней мороси улицу.

Чтобы обрести временное пристанище над головой и хоть какую-то весьма условную пищу, Муть иногда специально нарывался на неприятности, ведущие в теплый приемник-распределитель, где регулярно кормили баландой, приготовленной ни разу не хуже, чем в тюрьме. Муть угревался на нарах и с ходу прекращал мечтать за перестать мучиться раз и навсегда с помощью каната. Бомж даже не молился про себя, как всего день назад, призывая мамочку родить его обратно.

А потом в жизни Мути наступила полоса чернее крепа на гробовой доске. Приемники-распределители стали резко отпихиваться от бомжей, пропагандируя во все стороны: это раньше были лица без определенного места жительства и тунеядцы, а теперь все они свободные граждане. Что хотят — пускай то и вытворяют, хоть кочуют, как когда-то цыгане, хоть не работают; кого оно волнует, если на этих расплодившихся деятелей баланды уже не напасешься, а приемник-распределитель, он не из резины деланный, хорошо, если все беглые преступники в нем уместятся.

Муть уже было решился нарушить давнюю клятву и совершить какое-то серьезное злодеяние, лишь бы не отделаться на суде самым модным в последнее время условным наказанием. Но тут фортуна развернулась, доказав, что второй из философов все-таки не был чересчур малахольным и кое-как понимал за жизнь. Мути несказанно повезло. Он был бродягой. Без крыши над головой. С роскошным букетом болезней. Вдобавок ранее судимый. Именно эти счастливые обстоятельства позволили бомжу получить во время бурного наступления холодов крышу над головой с калорийно-регулярным питанием, за которое могут мечтать почти все пенсионеры, не имеющие, как Муть вышеуказанных заслуг перед родиной.

Благотворительный международный фонд имени патера Брауна, забивая последние свободные места на территории санатория «Синие зори», открыл образцово-показательный сиротский дом на шестьдесят коек специально для бомжей. Муть явно влетел на белую полосу жизни, когда смывался из товарняка от ментовской облавы. Его, в отличие от других несчастных, не подозревавших, какая лафа ждет их впереди, заловили и мгновенно определили в пресловутое заведение. Если бы другие бомжи знали, какое светлое будущее их ждет, они бы налетели на ментов и активно помогали сами себя повязать, лишь бы их поскорее определили до счастливой жизни с крышей над головой, откуда назад до бродячей жизни таких клиентов можно было бы выбивать только динамитом.

Впервые вымытый за последние полгода Муть блаженствовал после обеда на тщательно накрахмаленной простыне и вспоминал слова опытного зэка, учившего его уму-разуму в колонии строгого режима. Прав был старый рецидивист, поведавший тогда еще вовсе не самому Мути, а просто Вале Александрову, древнюю истину словами классика: «Весь мир — бардак, все люди — бляди!» Когда Александров выложил зэку историю своей болезни, от которой не было иного лекарства, кроме ударного труда на лесоповале, мудрый рецидивист успокоил его, затянувшись самокруткой:

— Ты что, малоразвитый? Или в школе плохо учился роману «Как закалялась сталь»? Врубись, кореш, в слова, на которых нас воспитывали: для этого дела нужна братва отважная! Вот эта самая братва тебя сюда определила. Чтоб ты скумекал, чего стоишь в жизни. Все остальное — муть и тлен. Не дрейфь, земеля, все там будем… А сейчас… Все правильно, должен же кто-то на них бесплатно вкалывать, раз со сталинизмой покончено.

— Жизнь — муть, — выдал из себя философское изречение заключенный Александров и обрел свою пожизненную кличку за минуту до того, как краснорожие конвойные погнали его вместе с прочими бандитами, убийцами и расхитителями сокровищ социалистической родины искупать ударным трудом вину по поводу того, что им выпало огромное счастье родиться в Советском Союзе.

До того, как из последних сил справляться о плановыми заданиями за колючей проволокой, лишь бы избегнуть карцера, Муть вовсе не помышлял стать разнорабочим на очередной гигантской стройке коммунизма, за которую сегодня позабыли все, кроме мотавших на ней срок. У него хватало других переживаний…

Родители Мути погибли в автомобильной катастрофе. Осиротевший аспирант посылал судьбе бессильные проклятия и шатался по четырехкомнатной квартире, не в силах заснуть. Но время издавна считалось лучшим лекарем, а напряженная учеба отвлекала Александрова от дурных мыслей.

В отличие от других студентов, он мог отдавать себя наукам целиком, не подрабатывая ночами на разгрузке вагонов. Александров очень хорошо грыз гранит науки и поэтому поступил в аспирантуру без помощи папы.

Родители оставили ему дом — полную чашу и солидные сбережения в сберкассе, которых с лихвой хватило бы на несколько лет беззаботной жизни. Валя должен был заниматься еще каких-то два года, и он прекрасно понимал — уж кто-кто, а он сумеет себя обеспечить, ведь многие преподаватели сулили ему блестящее будущее…

Это самое будущее вряд ли мечталось аспиранту в пейзажах лесоповала при карцере, хроническом недоедании и прочих прелестях переисправления, чтобы выйти на свободу с чистой совестью перед родиной. Александрова забрали в один ранний вечер, когда в его квартире неожиданно погас свет…

— Вот, свежие, — оторвала Муть от воспоминаний нянечка, положив на тумбочку у кровати несколько пахнущих типографской краской газет.

Хотя Муть предпочел бы этой свежатине еще пару пирожков, он благоразумно промолчал, выдерживая генеральную линию жизни, которая научила его слишком многому.

— Давай шевелись, старая, — заорал в спину нянечки здоровенный бугай с огромной охапкой цветов, — через полчаса чтобы все было, как в аптеке…

— Успеем, сынок, — тихо ответила пожилая женщина, заботливо поправляя одеяло на груди Мути. — Вам еще чего-нибудь, папаша?

— Спасибо, — прошептал Муть, не обратив никакого внимания на это обращение, хотя еще не успел позабыть, когда появился на свет Божий, чтобы всей своей жизнью искупать чьи-то грехи.

Муть впервые за долгие годы почувствовал себя солидным человеком. Папаша… Ну да, ему уже почти сорок, мог бы вполне стать отцом по-настоящему, если… Прав был старый зэк, определенный по блату в библиотеку, после того, как бревно перебило ему ногу. Тогда он сказал:

— Не дрыгайся лишнего, Муть, все перемелется. И прими судьбу, как есть. Иначе сам себя изнутри выешь. А этого, кроме них, никому не надо…

— Кому? — не понял Муть, хотя ему в свое время и прочили блестящее будущее.

— Эх, скубент, — вздохнул старый зэк, — ничему-то тебя жизнь не учит. Им это надо… Братве отважной. Они люди грамотные, не то что ты…

— А зачем им это?

— Для порядка. Чтобы каждый понимал свое место в жизни. И для отмазки. Мне тут один бывший поп все так грамотно рассказал. А теперь — я тебе. Ты врубись, скубент, в главной поповской книжке еще хрен его знает сколько лет назад было написано: он был изъят за грехи ваши и мучим за беззакония ваши. А ты все правды ищешь. Правда она на небесах, а мы пока грешную землю топчем…

Муть оторвался от давних воспоминаний; бомж с интересом смотрел, как и без того чистенькая палата вылизывается с такой тщательностью, словно сюда на экскурсию должен пожаловать сам майор Панасенко, бог и царь привокзального отделения милиции. Иногда, когда у майора было хорошее настроение, он милостиво позволял не гонять бомжей из пустых товарных вагонов, загнанных в тупик. Главное, чтоб в зале не дрыхли на полу, в глаза не бросались, а там — черт с ними…

— Тумбу под телевизор — в тот угол, — орал бугай на двух не менее накачанных, чем он сам, бычков. — И по-быстрому, а то если Леонид Александрович станет чисто недовольный, так вы у меня неделю на подсос присядете… Лампочки, лампочки не протерли! А ну, по-быстрому! Сучок, давай антенну…

— Так телевизор еще не притарабанили, — огрызнулся тот, кого называли Сучком.

Бугай решительно попер ему навстречу.

— Ты мне тут покомандуй! — вызверился он на Сучка. — Врубись, типа мозгами: Леонид Александрович чисто включит телевизор, а в нем ни черта нет? Так на хер… Короче, притарабань телик из кубрика другой плесени или лепил! Настрой его, чтоб все эти метры-дециметры были как в натуре, а потом — выкини его им взад. Давай, бери ноги в руки или, бля буду, я тебе яйца оборву для усиленного питания этих козлов… Старая! Окна протри, чтоб двери тоже блестели, чисто как сопли на солнце! А то типа темновато свет сюда летит…

Тоща тоже было темно, вспомнил Муть, натягивая одеяло поближе к подбородку. И громкий стук в дверь. Они так грохали в нее, словно хотели выбить… А потом свет зажегся. Мусора были уже вместе с понятыми, а я, дурак, спросил, есть ли у них постановление на обыск. Вот и получил, без постановления, на всю катушку. Игорь, сука, заложил. Откуда они могли узнать, что именно в тот вечер мы будем смотреть кино… Сука комсомольская! Как я тогда мечтал достать его… Поздно…

В тот вечер менты без всяких прокурорских постановлений с прочими формальностями на глазах у понятых врубили свет, и только после этого видеомагнитофон выдал из себя кассету, благодаря которой подающий большие надежды аспирант очутился там, где каждому дано наиболее остро почувствовать на себе материнскую заботу родины.

Кассета с фильмом «Однажды в Америке» была направлена на комиссию спустя две недели после того, как обвиненный в распространении порнографии, изгнанный еще до вынесения приговора из комсомола аспирант Александров переступил порог камеры предварительного заключения.

Комиссия, состоящая из сплошных искусствоведов в виде ветеранов партии, директора музея, скромных тружеников в штатском и начальника управления охраны памятников культуры, дала единодушное определение: фильм «Однажды в Америке» — самая что ни на есть разнузданная порнография, а вина гражданина Александрова усиливается еще и тем, что, кроме всякой разной гадости, на этой кассете есть сцены, пропагандирующие культ насилия и жестокости.

По такому поводу председатель комиссии, отставной генерал по охране памятников легко согласился с отставным генералом, командующим литературным музеем: это чересчур усугубляет вину гражданина, ставшего на путь предательства наших идеалов и пособничающего американской агрессии, специально засылающей такие гнусные кино в нашу страну.

В результате искусствоведческой экспертизы пойманный с поличным Александров был посажен не просто за то, что распространял порнографию сам на себя; он травил этой гадостью окружающий мир. Валя откровенно признался следователю, что смотрел фильм «Однажды в Америке» вместе с Игорем, и очень скоро убедился в народной мудрости: чистосердечное признание увеличивает срок наказания.

Свои пять лет колонии строгого режима с конфискацией имущества бывший аспирант получил в тот самый исторический день, когда комиссия искусствоведов вынесла обвинительный вердикт еще трем потенциальным зэкам, а начальник областного управления по охране памятников культуры выступил с очередным предложением по усилению воспитания советского патриотизма из-за постоянно плодящихся разносчиков порнографии.

Отставной генерал по такому поводу запросто предложил снести памятник Дюку де Ришелье и вместо него поставить монумент товарищу Котовскому, что станет действенной ответной мерой против империалистов, пытающихся разложить советских людей не только порнографией, но и жестокостью.

И, конечно же, капиталисты не оставили без внимания самых маленьких, пропагандировал искусствовед, порнографию для них пока не догадались поставлять, но вредные мультфильмы, которые мы сегодня видели… Это же с ума двинуться мозгами, какая-то толстая мышь с ненашим именем всю дорогу лупит и выворачивает наизнанку кота. А почему? Потому что кот черный, как угнетаемое население ихней Америки. Вдобавок его зовут Том, как того единственного положительного героя во всей американской литературе, а именно — негра-раба.

Вот этого нашего хвостатого брата по классу гнусная мышь под музыку жирных^[18] постоянно трюмит и уродует с такой силой, что налицо явная пропаганда насилия с садизмом, а потому, кто смотрит такие мультфильмы, льет воду понятно на чью мельницу и вполне заслуживает срока. От двух до пяти, учитывая детскую направленность кассеты.^[19]

Когда отмотавший свой пятерик за просмотр фильма «Однажды в Америке» гражданин Александров вернулся в Одессу, вместо паспорта у него была справка об освобождении. Валя наивно пошел к своему дому, однако в просторной квартире Александровых давным-давно проживал скромный работник милиции.

Правильно. Паспорт-то у кандидата в зэки отобрали еще до посадки, а вместе с паспортом — прописку. К тому же квартира была вовсе не Александрова, а принадлежала государству, против которого этот антисоветчик активно сражался с помощью порнографии.

И только тогда, бредя от своего дома со справкой об освобождении за пазухой, Муть окончательно понял, как был прав старый зэк, читавший наизусть стихи: «Если тебя ни за что посадили — так это кому-то же нужно».

Кому-то нужно, размышлял окончательно понявший все теперь уже на веки вечные бомж. Кому-то надо было побороться с порнографией, кому-то очень понравилась моя квартира, а кто-то чересчур хотел продвинуться по комсомольской линии и заработать прекрасную партийную характеристику. Муть, не разбирая дороги, шел по улицам Одессы, а на каждом углу его зазывали в кинотеатры афиши, рекламировавшие фильм «Однажды в Америке»…

Муть открыл глаза от ярких бликов. Посреди палаты стоял холеный человек в кашемировом пальто, небрежно накинутом на плечи, а вокруг него суетились люди с фотоаппаратами и телевизионными камерами.

— В наше непростое время, — говорил человек, привычно смотря в зрачки фотообъективов, — мы делаем все возможное, чтобы помочь страждущим. И вот сегодня, несмотря на острую нехватку средств, фирма «Гиппократ» открыла новое отделение. Специально для людей, волею судьбы оставшихся без крыши над головой. Храни их Бог! Пусть ангел любви не даст нам всем зачерстветь, осеняя своими крылами важное дело благотворительности. Я попрошу теперь сказать несколько слов главного врача фирмы «Гиппократ» господина Моргунова.

— Нам сейчас очень трудно, — откровенно признался доктор. — Налоги прямо-таки заедают. Но мы решили экономить. На себе. Лишь бы не на больных. И приобрели специально для наших подшефных телевизор. Чтоб они смотрели последние новости. Кстати, спасибо фирме «Секрет красоты», улица Шухеревича, 3. Она пошла к нам навстречу. Эта фирма продала прекрасный телевизор «Фунай» со скидкой в тридцать процентов, когда узнала, для кого он надо.

Доктор щелкнул пультом, и экран телевизора засветился ровным голубоватым светом. Телевизионщиков и газетных репортеров не интересовало, что демонстрирует «Фунай», они только успевали снимать обстановку повальной благотворительности вокруг себя.

Моргунов заботливо поправил одеяло на груди Мути и вложил в его руку пульт дистанционного управления.

— Держите, отец, — сказал доктор. — Вот по цифрам пальцем щелкайте, и десять программ как на ладони. Наверное, когда-то такого представить не могли. Чтоб даже на старости лет такое счастье… Аж десять программ.

Репортеры успели запечатлеть исторический момент, когда Муть щелкнул дистанционным управлением и с явным интересом уставился в телевизор. На голубой экран «Фуная» вылезло изображение человеческой руки, тыкающей микрофон навстречу особе при галстуке.

По-быстрому отсняв осчастливленного обездоленного и еще нескольких ему подобных вместе с общими планами благотворительности, журналисты заспешили вслед человеку в кашемировом пальто. Как каждое благое дело с прочими презентациями, это благотворительное мероприятие «Гиппократа» должно было закончиться ставшим давно привычным торжественным банкетом в честь убогих и обездоленных.

Муть как основного виновника торжества на этот банкет не приглашали, потому что он и так был счастлив до невозможности. А усиль эту радость, вдруг сердце не выдержит, особенно если отощавший бомж увидит, что стоит на столах в зале для совещаний.

Александров, приподнявшись на локте, пристально вгляделся в экран телевизора и удивился, как похож пропагандирующий в нем на благодетеля в кашемировом пальто. Такой же важный вид, холеное лицо, уверенные манеры…

…— наша парламентская комиссия не оставит в стороне и эти вопросы, — с суровым видом гарантировала важная персона.

— Скажите, Игорь Иванович, — обратился к ней появившийся целиком журналист, — как повлияет последний из принятых законов на укрепление правопорядка?

— Игорь! Сука! — тихо выдохнул Муть и с силой сжал пульт дистанционного управления, невольно переключив канал.

— Оставь, — скомандовал блаженствующий на соседней койке коллега.

На экране в клубах дыма скакало какое-то явно бесполое существо. Муть попытался определить по одежде или голосу — это певец или певица, однако у него ничего не получилось. Бомж слишком давно не видел телевизора и отстал от реалий жизни. Вдобавок его снова стали тревожить мысли о. прошлой жизни…

Игорь, стукач-комсомолец, вот где теперь ты, а где я. Бегал ко мне из общаги, кино смотрел, в холодильник, как в собственный, лазил. Осчастливил меня, теперь всей стране тоже самое гарантируешь…

Муть прихватил сигарету с пачкой свежих газет и вышел в коридор.

— Миленький, — шагнула ему навстречу нянечка, — у нас тут не положено. Иди в сортир, голубчик, там всегда читают. И курят опять же.

Войдя в туалет, сорокалетний старик дрожащими руками прикурил сигарету и развернул газету. Он давно ничего не читал, хотя в свое время этому эрудиту прочили блестящее будущее. Вот оно и пришло. О такой счастливой белой полосе бомж даже не смел мечтать.

Муть прочитал начало материала на первой полосе и недоуменно подумал: может, газета старая? Да нет, она пахнет полузабытым запахом свежей краски, словно возвращая его в прошлое, когда он сам перечеркнул свою судьбу, решившись посмотреть ЭТОТ обвешанный всякими «Оскарами» трижды проклятый фильм «Однажды в Америке». Совершенно свежая газета, вовсе не похожая на те, которые Муть подкладывал под бок перед ночевкой на полу зала касс железнодорожного вокзала.

Те газеты были надорванными, измятыми, дразнящими обоняние жирными следами селедки и иногда приставшими к бумаге крохотными кусочками сваренных вкрутую яиц, заставлявших Муть глотать слюну во время отхода к кратковременному сну до появления стражей порядка.

Муть смотрел на ноябрьский номер свежей газеты, но почему-то вспоминал другой, давний ноябрь, когда он впервые переступил порог камеры.

Он читал сухой официальный документ. Закон Украины о внесение изменений и дополнений в криминальный кодекс Украины, датированный ноябрем 1996 года.

«Верховная Рада Украины постановляет:

1. Внести в Уголовный кодекс Украины такие изменения:

Статьи 211 и 211-1, изложить в такой редакции:

Статья 211. Ввоз, изготовление, сбыт и распространение порнографических предметов.

Ввоз в Украину с целью сбыта или распространения, изготовление, сбыт или распространение произведений, изображений или других предметов порнографического характера, — карается лишением свободы на срок до двух лет или штрафом до девяноста необлагаемых минимумов доходов граждан с конфискацией порнографических предметов, средств их изготовления и распространения.

Те же действия по кино- и видеопродукции порнографического характера, — караются лишением свободы на срок до пяти лет или штрафом от девяноста до двухсот двадцати пяти необлагаемых минимумов доходов граждан с конфискацией порнографической кино- и видеопродукции, средств ее изготовления и демонстрирования».

Муть докурил сигарету до самого фильтра. Хотя судьба бомжа сложилась как нельзя лучше, он понимал: вряд ли до конца жизни удастся отвыкнуть от привычки бродячего человека дорожить каждой табачинкой. Читать дальше Муть не собирался, он прекрасно догадывался: пресловутая статья «прим» к уже имеющейся, не что иное, как то же самое, только за произведения, пропагандирующие культ насилия и жесткости.

Все возвращается на круги своя, справедливо рассудил бомж. Он вернулся в палату и залез под одеяло.

— Во, смотри, какой канал надыбал, — сообщил сосед. — Новый.

— Ничего нового в мире не бывает, — философски заметил Муть и уставился на экран «Фуная».

Журналист, сидящий в телевизоре, продолжал плавную речь:

— Спасибо за ваши письма, дорогие телезрители. Мы искренне благодарны вам за поддержку. Однако все просьбы выполнить не можем. Нам по-прежнему задают вопросы: почему мы не демонстрирует эротические фильмы, перекрывая канал «НТВ», на котором работаем? Что я могу сказать к тому, что уже говорил неоднократно? Это не их канал, а наш, то есть Одесского государственного телевидения.

Что же до эротики, то Национальный комитет по делам телевидения не рекомендует нам показ таких фильмов. К тому же не ясно, где кончается эротика и начинается порнография… Дорогие телезрители, было бы интересно узнать, что вы думаете по этому поводу…

Вот пенсионер Чумко пишет: «Я инвалид первой группы, и у меня нет денег покупать кассеты с эротикой. Почему вы перекрываете канал „НТВ“, когда он демонстрирует эротические фильмы…» Ну что сказать?

Во-первых, это не мы перекрываем, а во-вторых, канал НТВ — заграничный. Пора бы привыкнуть, что Россия другая страна…

И она нам не указ, подумал Муть. Потому то, что у них считается эротикой, у нас вполне может сойти за порнографию. Иначе зачем такой полезный закон сочинили? Вернее, вернули его из прошлого. Игорь — стукач, его работа, смену себе готовит. Это же столько людей можно запросто под такую статью подставить…

Пока Муть наслаждался воспоминаниями и видом телеведущего, у открытой двери «шестисотого» «мерседеса» разговаривали два человека, на которых не распространялся ни депутатский иммунитет, ни тем более статьи Уголовного кодекса.

— Леонид Александрович, — обратился к мужчине в кашемировом пальто главврач «Гиппократа» Моргунов, — ты бы хоть раз до конца этой тягомотины досидел…

— Не могу, Славка, — вздохнул руководитель международного благотворительного фонда имени патера Брауна, — столько еще дел. Ну всю дорогу одно за другим… Слушай, а ты это грамотно рекламу нашего магазина вставил. Только надо было сказать, мол, просто дарит, а не со скидкой.

— Ледя… То есть Леонид Александрович, разве ты не хаваешь: одно дело продать, хер с ней, плесенью, со скидкой, другое — подарить. Ну подарил бы, так завтра налетело бы всех этих контролирующих засранцев, принялись бы проверять налоги, аренды и противопожарную безопасность… Не надо! Мы это уже проходили. Надоело гонять всякую шушеру… Они же приловчились понимать: раз фирмы каким-то убогим чересчур отстегивают, там им тоже хочется благотворительности… Слушай, у меня в интенсивной терапии очередь следующим годом, давай за расширение думай.

— Подумаю, — сказал Леонид Александрович, — но не сейчас. Сессия на носу, другие дела решать надо. Все, будь здоров.

Главврач «Гиппократа» умчался догуливать по поводу очередного благотворительного порыва, а Леонид Александрович, не торопясь, сел на заднее сидение машины.

Когда автомобиль выезжал из ворот «Синих зорь», в кармане кашемирового пальто раздался зуммер сагового телефона.

— Слушаю вас, — солидным голосом сказал Леонид Александрович.

— Здравствуйте, господин Янушпольский, — сказал словно принадлежащий роботу голос.

— Добрый вечер, — отозвался хозяин «мерседеса».

— Я сильно сомневаюсь, как он для тебя будет добрый, — в голосе робота пробились явно ехидные оттенки. — Ты меня понял, Боцман, наховирка опущенная…

Глава двадцать пятая

В то самое время, когда солнце начало делать между собой и зенитом две большие разницы, в лавку скромного торговца золотом австралийского городка Куинслэнд вошла чересчур живописная для этого сонного места пара клиентов.

Торговец сперва решил: посетители планируют ограбление, тем более один из них растянул рот в зевке, перепугав его железными зубами, до которых не додумался ни один из режиссеров фильмов ужасов. Владелец лавки уже собирался перенервничать и тыкать в кнопку под прилавком, когда второй раскрыл на себе совершенно нормальный рот и стал делать заманчивые предложения на весьма ломаном английском языке с французским прононсом.

Хозяин магазинчика, по идее, должен был с ходу обрадоваться такому визиту; еще бы, не каждый день городишко Куинслэнд посещают чересчур высокопоставленные особы. Один из незнакомцев именовал себя султаном, а второй — наследным принцем. В качестве свидетельства торговцу золотом был предъявлен перстень с какими-то иероглифами, дающий исключительное право на владение султанским престолом.

После демонстрации такой верительной грамоты высокие гости вместо того, чтобы прикупить пару торб украшений для своих гаремов, откровенно признались хозяину: они бы, конечно, с удовольствием помогли ему выполнить пятилетний план по продаже золотых изделий, но на хрена оно надо, когда у наследного принца и султана имеется еще лучший вариант для взаимовыгодного сотрудничества.

Иностранцы предложили хозяину лавки немножко заработать по более простой схеме и самому выступить в роли покупателя. У наследного принца с султаном завалялось абсолютно ненужное им золото, которое они готовы слить по дешевке этому, по всему видать, более надежному, чем швейцарские банкиры, бизнесмену.

В общем, все как нельзя просто. Хозяин перстня и наследный принц выдают лавочнику пятьдесят тысяч тонн золота в слитках, он с ними честно рассчитывается — и дело на мази. Владелец лавки осторожно поинтересовался насчет происхождения золотого запаса из султанской кладовки, слегка намекая: форт Нокс местного пошиба еще не разоряется во все стороны, как его запасники поредели до такой степени, что это помещение можно использовать в качестве овощехранилища.

Господин с железными зубами и огромным золотым накоплением поведал душещипательную историю, корни которой уходили в глубь второй мировой войны. Хозяин лавки едва вспомнил: это было, когда японцы напали на Америку. А потом доблестные янки разгромили захватчиков вместе с их немецкими и русскими союзниками.

Наследный принц не стал спорить и тут же поведал: чувствуя неминуемую гибель своего тоталитаризма, немцы и русские загрузили подводную лодку в районе Курской аномалии, чтобы спрятать награбленный золотой запас в банке его прадедушки. Так прошло уже пятьдесят лет, но за своим золотом никто не приходит, а по законам ихнего султаната в таком случае слитки надо продавать. Все пятьдесят тысяч тонн, которые занимают слегка места среди золотого запаса ихней султанатовской столицы.

Словом, пусть господин хороший не переживает. Никаких нарушений правил валютных операций нет. Если ни одна падла в течение пятидесяти лет не приперлась до них с воплем «Это мое!», значит, все чин-чинарем. По такому поводу султану и наследному принцу требуется небольшая предоплата, а окончательный расчет произойдет, когда у дверей его лавки ошвартуется караван верблюдов, груженных золотыми слитками.

Через несколько секунд после устного заключения сделки до султана дошло: приличный с виду торговец оказался самым настоящим шалопаем, который просто заговаривал ему железные зубы до прихода полиции.

Наследного принца и султана без всяких дипломатических экивоков потащили в суд, где очень скоро выяснилось: пятидесяти тысяч тонн золота у них нет. Зато у них имелся такой комплект иностранных паспортов, что несчастный судья забодался, как обращаться до этой живописной парочки.

На помощь правосудию пришла пресса. В одной из газет было помещена заметка, как в заграничном казино города Лас-Вегаса, случился самый настоящий фурор. Один из клиентов проиграл за ночь около ста тысяч долларов, что в общем-то привычно. Зато после своего проигрыша он ожесточенно клацал вокруг себя железными зубами, распугивая охрану, и изрыгал при том такие слова, до которых вряд ли бы додумались даже инопланетяне.

В конце концов гость с миром и полотенцем между ушей покинул казино, придерживаемый своим приятелем. Их даже ниразу не задерживали, потому как, кроме продувать деньги, ничего хорошего эта пара больше не сотворила. Тем более, человек с железными зубами лупил себя в грудь и на ломаном английском орал во все стороны: «Понаехало вас сюда!» — что указывало на его принадлежность к американскому гражданству.

И не иначе. Тем более фамилия человека с железными зубами была самая что ни на есть штатовская, точно такая, как у импресарио в классике Голливуда «В джазе только девушки» или «Некоторые любят погорячей», как кому нравится.

Кроме водительских прав на имя мистера Полякова, железнозубый имел еще такую жменю документов на разные фамилии, что они по весу лишь слегка уступали тому золотому запасу. Судья не стал слишком долго советоваться со своей Фемидой и выдал Полякову резюме: или пять штук местных долларов штрафа за шутку в лавке или отправляйся в тюрьму.

Наследному принцу повезло еще больше. Его не стали вообще приговаривать, потому как очень скоро выяснилось — до высокопородной особы имеется сильный интерес у американского правосудия. Отпечатки пальцев этого богатея указывали: до того, как решиться продать пятьдесят тысяч тонн золота, наследный принц весьма лихо участвовал в аферах с разбавленным бензином, ограблении пицерии и даже поломке телефона-автомата в районе Бруклина.

В результате судебного разбирательства наследный принц был отправлен за границу, а мистер Поляков очень быстро стал усугублять свою вину прямо в зале суда, обзывая судью такими словами, которых нет ни в одном из словарей мира.

Судья не догадывался что такое «мудак», однако этот термин употреблялся вместе со знакомым словом «факаный», а потому очень скоро мистер Поляков, гарантировавший всем подряд, как он перегрызет им горло своими страшными железными зубами, был посажен в тюрьму для особо опасных преступников.

Узнав за такой расклад в судьбе американского мистера, капитан Немо заметил отцу Михаилу — их план сработал. После того, как мистер получил свою честную долю и был выпущен из-под надзора подопечных Лео Берга, отобравших у него паспорт на имя Коневского, не попасть в тюрьму он просто не мог. Не оттого, как всю дорогу привык нарываться на уголовные неприятности, а по причине своего невиданного, известного на весь деловой мир фарта.

Отец Михаил очень быстро убедился — все идет как нельзя лучше, когда узнал: Поляков, прихватив с собой индийско-пакистанского техасца Синха, направился в Лас-Вегас с одним-единственным намерением: разорить поголовно все его казино.

Поляков оказался гораздо серьезнее, чем его имели отставные офицеры. Мистер сумел не попасть за решетку в Америке, но тем не менее доказал: его дальнейшее благополучное пребывание на свободе — это только вопрос времени. Что подтвердилось в сонном городишке Куинслэнде, хотя мистеры Поляков и Синх имели все шансы загреметь, куда им следовало попасть гораздо раньше. Еще когда они влезли на судно с заячьими билетами на карманах без денег. Компаньоны храпели днем в подвешенной над бортом шлюпке, совершая ночные набеги на камбуз с яростью и при аппетитах, достойных истинных миллионеров.

Несмотря на такое небольшое недоразумение, как затяжка времени, мистер Поляков сумел достойно реабилитироваться в тазах отца Михаила и капитана Немо. Бывшие военные узнали: он сумел попасть не куда-нибудь, а в тюрьму для особо опасных преступников.

По дороге в тюрьму Поляков планировал как было бы неплохо устроиться наилучшим образом. Эти планы базировались на богатом жизненном опыте, приобретенном еще до того, как мистер заделался американцем.

За счастье, конечно, рассуждал зэк, попасть в двенадцатиместную камеру, так, чтобы в ней парилось не больше тридцати человек, расчистить себе место под солнцем подальше от параши и поближе до бугра. Там, глядишь, можно будет почифирить после пайки ржаного, ну а когда найдутся колеса, так это вообще — самый ништяк. Все равно как, вместо камеры попасть в поезд «Винница — Ленинград», где немытыми телами и потными носками воняет на полтона ниже, чем в самом фешенебельном окопе.

Мечты Полякова за счастливую жизнь стали развеиваться в тюремном покое. Его никто не раздевал, а вертухай почему-то не засовывал свой шнифт до задницы вновь прибывшего, интересуясь, чего запрещенного в ней спрятано. Больше того, Полякову сильно подействовало на нервы, что его не обрили наголо перед тем, как проверить на мандавошки и засунуть под душ с водой, соперничающей низкими температурами с Ледовитым океаном.

Поляков стал сильно подозревать неладное, когда убедился: решетки на окнах в серпуховском аптекоуправлении были намного надежнее, чем в этой тюрьме для особо опасных преступников.

Из приемного покоя зэка уволокли в другое помещение, ни разу не дав ему для порядка в рыло, что говорило лишь об одном: главные испытания и мучения впереди.

Новобранец тюрьмы перекосил свой рот, стоило ему попасть в такой стерильный зал, какой был нарисован в качестве рекламного, обосранного мухами проспекта на стене в том самом аптекоуправлении. От плаката его жизненный прототип отличался обилием непонятной техники и тем, что местные мухи поносом не страдали.

Зэк начал резко потеть от перепуга, вспоминая многочисленные боевики, которые он смотрел с утра до вечера, выполняя тем самым основные функции директора крупной корпорации. Именно в такой обстановке несчастных заключенных, не имеющих родственников, разбирали на запчасти, а затем со свистом торговали их печенки и сердца состоятельным больным.

Врачам местной тюряги пришлось призвать на помощь все свои мужество и трех вертухаев, когда мистер зэк стал отбиваться от их предложений пройти медосмотр на аппаратуре, какую он видел в научно-фантастических триллерах. Вместо сдать кровь на СПИД с прочими приятными возможностями организма, Поляков раскрыл свое хавало на ширину плеч, отбиваясь всеми конечностями и распугав железными зубами привыкших до вида разномастных маньяков тюремных врачей. Таких зубов не было даже у парня, который орал, что в нем заблудился Дракула, и грыз по такому поводу всех кого ни попадя.

Лепилы сделали правильный диагноз. Ну какая Дракула проканает рядом с такими зубами, которые никто никогда не видел ни на одном живом организме? Может, таки да этот заключенный хуже любого вампира, иначе на кой ему клыки, которыми легко грызть не только людские горла, но и решетки на окнах, а также — пилить дрова. Тем более, этот деятель орет что-то на таком языке, который, похоже, он сам слабо понимает, скачет еще военнее Кин-Конга и сбивает на пол все вокруг себя.

Пока мистер Поляков проходил медосмотр, так один из врачей заметно поседел, но зато выучился говорить непонятные слова «махрожопы питар», которые слегка благотворно действовали на явно особо опасного и без приговора суда железнозубого субъекта.

Об этом свидетельствовал и тот факт, что на его впалой груди едва умещалось изображение донельзя нетрадиционно прикинутого металлиста вместе с непонятной надписью. На узкой спине клацающего, подобно койоту, железными зубами преступника едва влезло изображение допотопной мины, что явно намекало на причастность Полякова до террористических организаций.

Единственная наколка, которую сумели прочитать доктора была исполнена на заднице и латыни — «Mortem effugere nemo potest».^[20] Это лишний раз подчеркивало кровожадность преступника, на тощем теле которого уже вряд ли нашлось бы новых мест для очередных изображений кинжалов со змеями, пышногрудых русалок и черепов с папиросами в зубах.

Если бы уже почивающий на лаврах Барон увидел татуировку на груди мистера Полякова, сделанную в те времена, когда его именовали исключительно гражданином, он бы не так вспомнил за свое детство, как порадовался: даже за колючей проволокой люди не теряют чувства юмора. Потому что поместить на груди субъекта, едва способного нокаутировать муху, изображение пресловутого Ильи Муромца при надписи «Не перевелись еще богатыри на Руси» мог только истинный хохмач. Ну, а за надпись над миной, расположившейся на лопатках «Мина есть тайная торпеда по врагу», лишний раз говорить не стоит.

После почти благополучно завершенного медосмотра мистер Поляков стал сильно удивляться: отчего его вместо арестантской робы облачили в такую странную одежду? Стиляги в свое время корчились в страшных судорогах от повальной зависти к тем, кто сумел достать подобный суперклассный прикид.

В конце первого дня, проведенного в стенах тюрьмы, зэк Поляков стал подозревать, как у него не все ладно с мозгами. Особенно после ужина.

Особо опасному заключенному вместе с товарищами по неволе скармливали местную баланду, а также мясо всего шести сортов с ананасами, соком киви и прочими десертами. Поляков стал сильно подозревать, как такого меню наверняка не было в самые золотые времена его жизни даже в закрытом санатории для ветеранов КПСС с дореволюционным стажем.

Вместо битком набитого окна опасного железнозубого преступника решили определить к не менее угрожающему типу, нагло занимавшему двухместную камеру, несмотря на то, что он, В отличие от Полякова, был цветным. Вертухаи, наверняка, решили: если им сильно повезет, так всего за одну ночь можно будет избавиться сразу от двух проблем.

То, что заключенный Мгамбга не сильно нравится охранникам, Поляков скумекал во время определения на постоянно-временное место жительства. Один из вертухаев сильно побелел при виде черного зэка, который дергал на себя стальные прутья камеры и громко орал: «Расизм!»

Очутившись внутри открытого для обзора помещения, мистер Поляков сразу понял: этот чернокожий наверняка главарь всей местной, а то и зарубежной мафии. Иначе почему у него в камере имеется все необходимое для шикарной жизни, включая стереопроигрыватель и телевизор, не говоря уже о домашних тапочках, хотя Мгамбга предпочитал сидеть босиком. Тем более, на глазах Полякова Мгамбга доказал, насколько вертухаи его боятся. Охранники именовали Мгамбгу исключительно «боссом» скорее всего не потому, что он разгуливал по камере босиком. На любое другое обращение зэк реагировал однообразно: рычал «расизм» и бросался на вертухаев.

Во время беседы с помощью пальцев и международных языков перед отбоем до Полякова дошло: чернокожий вовсе не зловещий главарь мафии, а такой себе безобидный серийный убийца, совершавший преступления в состоянии аффекта, как решил суд присяжных.

Этот аффект действовал на зэковские нервы всю дорогу. Мгамбга с детства никак не мог понять, почему ему не хочется ни учиться, ни работать, и это обстоятельство лупило по его нервной системе с нездешней силой. Со временем Мгамбга нашел выход из положения, успокаивая рвущиеся нервные клетки. Стоило ему замочить кого-то в темном переулке, так дурные вопросы вылетали из головы до следующего приступа.

После того, как Мгамбга очутился за решеткой, состояние аффекта посетило его лишь однажды и окончательно куда-то подевалось вслед за носилками, на которых вертухаи выносили труп его соседа по камере.

За убийство первой степени, совершенное в тюрьме, Мгамбга получил дополнительных двадцать лет к пожизненному заключению, однако гораздо большее недовольство у него вызвал не новый срок, а удар дубинкой между ушей, которым охранник наградил убийцу, когда его отрывали от горла благополучно задушенного соседа.

После этого инцидента вертухай заимел бледный вид и розовые щечки. Мгамбга через своего адвоката обвинил охранника в страшном преступлении. Оказывается этот палач лупил несчастного заключенного исключительно потому, что тот был черным. Значит, налицо явный расизм.

Охранник с тех пор только успевал оправдываться перед многочисленными комиссиями, какой он не расист, и в качестве доказательства правоты своих слов однажды поцеловал портрет Мартина Лютера Кинга, висевший на стене одной из освободившихся камер.

Комиссия таким образом убедилась: вертухай относится до цветных более чем лояльно, однако адвокат Мгамбги продолжал делать все возможное, чтобы жизнь охранника превратилась в самый настоящий ад.

На вертухая были накатаны сразу три телеги по разным адресам. Тюремный служащий едва успевал гонять по инстанциям и отгавкиваться от комиссий. Следующей жалобой адвокат несчастного заключенного сумел довести этого замаскированного ку-клус-клановца до полного выпада в осадок.

Да, белый расист без понтов поцеловал в камере портрет чернокожего Кинга. Но почему? Чего вертухай выбрал именно эту особу, когда вокруг Мартина Лютера было наклеено полным-полно фотографий разноцветных голых девок? Да потому, что расист чересчур ненавидит баб, и при своей лютой злобе до женского пола согласный даже на цветных ребят. На черных или красных, тут расисту без особой разницы, потому как этот белый после того поцелуя — явно вылитый голубой.

С тех пор несчастный вертухай старался держаться от убийцы Мгамбги как можно дальше, хотя злодей старался визжать обвинения в расизме чересчур громко. При этих обвинениях хорошо помнивший за беготню по инстанциям вертухай сперва покрывался потом, затем становился чересчур бледным даже для белого человека и медленно чернел с горя почти до Мгамбгиной кондиции.

Мистер Поляков, выслушав историю борьбы заключенных за свои права с явными пидарами, с ходу поинтересовался: где в этой тюрьме петушатник? Мгамбга перед тем, как заснуть, откровенно признался — за такое место он слышит впервые. Убийца привычно сел на спину и устроил своей морде чересчур блаженный вид, словно возглавлял во сне демонстрацию за права человека и собственное досрочное освобождение.

К великому огорчению вертухая, железнозубый заключенный не оказал на Мгамбгу никакого полезно-мокрого воздействия, несмотря на радужные надежды, вызванные поведением зэка Полякова во время медосмотра.

Сам Поляков, бесцельно шатаясь целый день по тюряге, прикидывал: может, стоит обратиться за помощью к местному психиатру? Он уже ничего не понимал. Заключенных загоняли в камеры перед отбоем, зато с утра пораньше они лазили по тюрьме, с понтом наши свободные граждане по месту прописки и коммунальным кухням, как кому взбредет в голову. Вместо искупать вину ударным трудом, особо опасные зэки купали сами себя, играли в карты, бегали в бейсбол, вхолостую накачивали на тренажерах и без того опасные мышцы. Некоторые преступники звонили куда-то по сотовой связи или крутили видеомагнитофоны с такими фильмами, за которые на другом конце света намотали бы еще один срок.

Выступающий в роли экскурсовода Мгамбга, кроме прочих местных достопримечательностей, показал Полякову самого настоящего людоеда, который прежде, чем очутиться за решеткой, из всех блюд отдавал предпочтение женским печенкам. Нехай у него был чересчур утонченный вкус, но в тюряге этому гурману приходилось переисправляться, пожирая все подряд. Людоед тыкал пальцами в кнопки компьютера, а сидящий рядом с ним психолог делал все возможное, чтобы через двенадцать лет заключенный вышел на волю при иных гастрономических пристрастиях.

В конце концов Поляков потерялся от Мгамбги, затравленно забился в угол спортивной площадки и стал задавать себе самые дурные вопросы. Он не понимал, отчего при такой постановке дела перевоспитания особо опасных преступников остальное население страны работает вместо того, чтобы совершить какую-то чересчур уголовную гадость и беззаботно кайфовать за решеткой.

От дурных мыслей мистера Полякова отвлек субъект с красной косынкой на голове. Он что-то предлагал на незнакомом языке и активно демонстрировал татуировку на груди с изображением двух пляшущих под гитару скелетов.^[21] В ответ Поляков предъявил Илью Муромца, и зэк с красной косынкой сделал вид, что испугался Полякова еще больше грозного рисунка на его впалой груди под железными зубами.

Появление чмура в красной косынке сыграло позитивную роль в настроении особо опасного отставного султана. Он, вместо мотать на себе нервы, стал приглядываться к наколкам местных зэков и сильно удивляться, потому что в наших тюрьмах таких в упор не видел.

Особое внимание привлек громадный негр, сжимающий бейсбольную биту перед броском питчера. На его мощном предплечье была вытатуирована белой тушью крылатая змея, вцепившаяся клыками в собственный хвост при изображении шестиконечной звезды в образовавшемся из животной кольце.^[22] Негр изо всей силы лупил битой по мячу и, если попадал, так ему хлопали все зэки и даже некоторые из активно зевающих охранников.

На второй день пребывания в зоне Поляков стал забывать за свои издерганные нервы во время утренней демонстрации за права человека. Заключенный в красной феске ходил по двору, подняв плакат с непонятными буквами и время от времени выкрикивал какие-то только ему известные лозунги. Проходившего мимо султана желтокожего зэка Поляков воспринял почти как земелю, потому что на его безволосой груди красовался родимый череп, пробитый кинжалом.^[23]

Желтокожий пояснил почти на таком же хорошем английском, каким владел сам Поляков: зэк с плакатом чересчур интернационально торговал наркотиками, но через три года после начала отмотки срока в нем проснулось национальное самосознание. А надпись на плакате означает «Общество защиты Матильды Манукян», хотя кто это такая, черепоносцу неизвестно.

Помитинговав между самого себя еще десять минут, зэк в феске стал требовать на чистейшем английском турецкого консула, чтобы выразить ему свое «фэ» и озабоченность за нарушения прав человека в ихней стране.

Воодушевленный Поляков сперва тоже решил за что-то побороться, требовать российского консула, но затем благоразумно передумал и уже было засобирался отваливать смотреть телевизор, как демонстрант в феске безоговорочно унюхал в нем единомышленника и протянул какую-то петицию с одной-единственной подписью.

Почесав Илью Муромца на груди, Поляков поинтересовался: за какое такое правое дело ему предстоит бороться вместе с обладателем красной фески? Отложив плакат в сторону, зэк, сражающийся за права человека, поведал — его предки перебрались на эту землю сто лет назад. Но это не означает, что он позабыл за свои турецкие корни, хотя сам, кажется, армянин. А сейчас в Турции творится настоящий беспредел, потому нужно же чем-то заниматься, особенно когда ему еще чалиться тринадцать лет, телевизор надоел, а штанга и прочий спорт вовсе не для расшатанного в неволе здоровья.

В общем, десять лет назад правительство Турции учредило памятную медаль самому крупному налогоплательщику страны. Эту побрякушку из самого что ни на есть чистого золота вручал лично президент, а телевизор и прочие средства массовой информации захлебывались от восторга по такому поводу, делая налогоплательщику шаровую рекламу, за которую его конкуренты могут только мечтать.

Затем зэк Поляков узнал страшную тайну: своим невиданным экономическим процветанием последние три года кряду Турция обязана вовсе не русским челнокам, а мадам Манукян. Эта бизнесвуменша платит громадные налоги, но золотую медаль ей вручают втихаря, а пресса дружно набирает в рот босфорской воды и молчит, как дохлая рыба на стамбульском базаре. А почему?

Потому, что расистские турки опять устраивают геноцид армянскому народу и в упор не хотят публично отмечать заслуги мадам Матильды Манукян перед родиной, ставя ее в пример прочим налогоплательщикам. Так обижают и без ихних медалек известного человека, владеющего сетью самых крутых публичных домов Турции. Отпустила бы мадам своих телок в профсоюзный отпуск, так турки бы быстро узнали, как нарушать права, и завязали устраивать геноцид.

Зэк Поляков поставил свою корявую подпись под политическим документом в защиту прав мадам Матильды и раздул щеки, с понтом голубь мира из картинки Пикассо.

Поошивавшись по всем местам лишения свободы, от спортивной площадки во дворе до зэковской столовки, с меню которой рядом не канали многие заокеанские рестораны на пресловутой одной шестой, Поляков, вместо перевоспитываться, стал усиленно задумываться за очередное дело.

Он спокойно посиживал в удобном кресле, чифиря на глазах охраны, покуривал «Мальборо» и решал, какое бы преступление устроить в этой зоне, лишь бы судьи не смогли отмазаться от вынесения приговора за пожизненное заключение?

Зэк был готов даже загрызть кого-нибудь своими железными зубами, вызывающими у всех окружающих неподдельное уважение, и всерьез подумывал на этот счет по поводу серийного убийцы Мгамбги, но испугался, что его обвинят в расизме. Иди знай, на сколько такая статья тянет, может, за нее пожизненное не отломится?

Когда Поляков уже был готов принять самое золотое решение в своей жизни, в тюряге стало твориться что-то невероятное. Зэки крушили все вокруг себя, орали дурными голосами и бросались на стены. Поляков не сильно понимал, что происходит вокруг, но с детских лет усек, насколько опасно отрываться от коллектива.

Вся тюрьма приняла самое активное участие в беспорядках. Даже зэк в феске, отложив свой транспарант с переживаниями за судьбу несчастной мадам, трудолюбиво крушил кресла, несмотря на слабое здоровье.

Мимо Полякова несся, не разбирая дороги, чернокожий со змей, наливая глаза кровью.

— Геволт! — орал негр. — Шлемазулы факаные! Беспредел!

Услышать такое для Полякова было все равно, как старомодный призыв «Родина-мать зовет», и он принял активное участие в шабаше, когда каждый зэк бесился от всех фантазий, опущенных в его мозги природой.

Через несколько дней восстание было подавлено. Зэков самым жестоким образом загнали в камеры и объявили: они не выйдут на свободу внутри остальной тюрьмы в течение трех суток и пусть вопят, сколько влезет за нарушения прав человека и жалуются адвокатам — это не поможет. А если бунт повторится, так последует еще более серьезное наказание — из всех камер уберут телевизоры, невзирая на заслуги перед обществом самых выдающихся заключенных.

В течение трех суток Поляков томился в буржуазном застенке, выслушивая мемуары Мгамбги о его наиболее интересных состояниях аффекта. В это время в тюрьме шла тщательная уборка и ремонт помещений после бунта, за причину которого Поляков выяснил между рассказами Мгамбги, как лучше всего ломать кадыки в темных переулках.

Оказалось, бывший султан принял посильное участие в массовом протесте против нарушений прав человека в этой зоне. Какой-то несчастный, осужденный за изнасилование с убийством, во время процесса адаптации набросился на профессоршу-психолога и попытался доказать ей на практике, как ничто человеческое ему не чуждо даже при такой статье.

Профессорша повела себя неправильно. Вместо того, чтобы облегчить жизнь заключенного, а потом чистосердечно расколоться комиссии: этот мистер уже осознал, перевоспитался, ведет себя гораздо не хуже многих на свободе, а потому достоин условно-досрочного освобождения, психолог орала во все стороны и привлекала внимание охраны, лишь бы не выполнять свой врачебно-ученый долг.

В результате действий провокаторши в белом халате расисты ударили дубиной несчастного заключенного, вдобавок директор тюряги совершил самый настоящий беспредел, от которого взвыли поголовно все зэки. Он запретил заключенным смотреть порнофильмы, а потому самолично спровоцировал восстание, за которое руководство не так будет мылить шею директору, как станет рвать его жопу.

После этой ничем не спровоцированной директорской жестокости, зэки в знак протеста перестали смотреть телевизоры и устроили сходняк, во время которого выступил человек с железной пастью, говорившей за его исключительную крутость. Поляков резко подверг критике местную братву за ее мягкохарактерность и стал поучать коллег зарубежному опыту.

Вот ваш Мировой банк прет в наши дела, пропагандировал Поляков с помощью двух переводчиков, а сами не понимаете, как жить даже здесь. Что это за тюрьма, с ума двинуться мозгами, ведете себя как валеты, а не авторитеты. И это несмотря на то, что нас целых три дня томили в античеловеческих камерах. Дороги нет, грева тоже, парашу — и ту зажали. А общак где, не говоря уже за петушатник? Братва, вам в натуре — уже пора жить, если не по закону, так по понятиям. Иначе, ударил себя по впалой груди Поляков, клацая страшными зубами, лучшей доли не видать, ведете себя, как нелюди, хотя и вроде успели зарекомендоваться…

Через месяц после этой пламенной речи на сходняке за стены кичи была пущена малява, которая очень скоро пересекла океан и многочисленные ограждения колонии для особо опасных преступников в районе Кологрива.

Глава двадцать шестая

Несмотря на таможни, границы, колючие проволоки, отряды охранников и хитроумные системы ограждений, устроенные больше для успокоения общественного мнения, чем с прямыми целями, слухи за очередные подвиги Чалмы легко закурсировали между многочисленными лагерями на одной шестой света. То, что отмочил в очередной раз Аноха, было одновременно сильно смешным и ставило под угрозу его жизнь, если рецидивист не ответил бы за свое слово на толковище.

Буквально через месяц после того, как зоны до упора наобсуждались за новые похождения Анохи, хотя ржали теперь вовсе не над ним, произошли очень интересные события. В очередных торбах, притасканных в зоны сердобольными охранниками за гораздо большую зарплату, чем они все равно не получали уже в течение нескольких месяцев, кроме колес, чая и водяры, оказались ксерокопированные вырезки, документально подтверждающие: Аноха не так ставил под угрозу свою жизнь, гоня подливу на Боцмана, как все это — чистая правда.

Какая, в натуре, может быть брехня, если газета «Русское слово» подробно разбухтелась за очередной лоходром, устроенный в родном для многих американцев городе? Пожелавший остаться неизвестным доброжелатель дал интервью, оставил в редакции кучу официальных документов, подтвердившихся при самой тщательной проверке.

Оказывается, фирма «Гиппократ» не так лечила людей, как опускала всех подряд с помощью лекарства «раттомрехс». Потому что в основе этого зелья лежал самый настоящий хер, и тот, кто брал таблетку в рот, имеет расценивать на себя, без понтов, как на опущенного. Нехай хер и принадлежал животной по кличке морж, так это вовсе не отмазка, а еще больше усугубляет. Между прочим, если прочитать этот ратторехс задом наперед, вовсю выходит аббревиатура «С ХЕРом Моржовым ОТ ТАРана», и это лишний раз говорит в пользу минера Анохи.

Только Чалма таки да малохольный. Как в той песне: каким был, таким и остался. Ему, видите ли, хера моржового было мало! Этого же компонента с головой хватило бы для минирования… Так нет, Аноха своими мозгами решил: за одно и то же можно опустить два раза, а какого такого ему тогда понадобилось запихивать в дело, кроме той самой моржовой радости, самой натуральной блядской травы? Зачем тогда говорить за два нуля на этикетке? Последнему парашнику ясно: Чалма перестарался намеками за увеличение рядов козлов, подорвавшихся на минах. В общем, Аноха есть Чалма, и какой бы он ни был поц, так теперь этого малоразвитого смело можно называть Минером.

У Анохи на спине имеется соответствующая наколка, а название фирмы «Анчалинкорпорейтед» рассказывает само за себя. К гадалке ходить не надо, у малохольного Анохи Чалмы, кинувшего Боцмана, прямо-таки прорезался талант организатора, не хуже, чем у представителей фраерских властных структур.

То, что за этим делом стоит обосранный на весь деловой и лоховский мир Таран, тоже стало ясно без второго слова и лекарственного названия. Кроме Тимура, насрать в борщ Боцману желающих в подлунном и озонном мире не найти даже с помощью мелкоскопа и усиленного питания тем бармилоном, от которого пользы, как с опущенного козла малафьи. А потому вполне может считаться: Таран вернул свое лицо, устроив гиппократовской кодле козлиную морду. И теперь боцмановское рыло приобрело прямо-таки дауновские черты того самого благотворительного общества, которое дало грамотную оборотку своим лепильным коллегам.

После таких рассуждений подробности за трудовые подвиги отмазавшегося от позора Тарана зациркулировали по новой не только в зонах, но и за колючими проволоками с другой стороны…

В это самое время Тимур при новой ксиве и своей команде торчал в роскошном особняке среди туманного Альбиона, обсуждая, как бы принести максимальную пользу своей очередной родине. Визит господина Гринберга состоялся через полчаса после того, как бурное совещание, не раз переходившее в тихие матюки, было завершено.

— Мы вставили их, Сашка! — заметил Таран, прикуривая сигару от свечи на громадном письменном столе, принадлежавшем в свое время любовнице лорда Веллингтона. — Причем, вставили на всю катушку!

— Ну и что? — без особого энтузиазма отозвался Алекс, и пружины старинного кресла жалобно скрипнули под адвокатским весом в обществе.

— Как что? — взмахнул рукой, отгоняя голубоватый дымок, Таран, — Можно подумать, ты вкалывал только за бабки? А идея?

— Время меняется, — философски заметил господин Гринберг, — а вместе с ним и идеи…

— Не гони пену, Шапиро! Держу масть и не уступаю власть!

— Кончай, Тимур…

— О, вот именно. Отвечаю, я уже забодался кончать на голову этого опущенного наховирки всякими «Парацельсами», корпорейтами и тем говном, которое варил товарищ Генеральный…

— Я не это имел в виду, Тимур. Разве ты разучился меня понимать?

— Местами. Но что бы совсем да, так нет. Ты сегодня вообще как не родной. Может, пузо болит? Разожрал его, с понтом не за железной занавеской живешь, а в тихой Одессе бабки варишь… Ладно, Сашка, не смотри на меня, а то дырку прожгешь. Скажи свое слово, чтобы характер не лопался.

— Скажу. Мы все сделали, как нужно… Но… Да, ты вернул свое лицо, но кому, кроме тебя, это интересно?

— Как кому? — искренне удивился Таран. — А деловым? Теперь с Боцманом даже парашник не сядет срать на одном гектаре…

— Это точно. Но по другому поводу. Просто Боцман с ним не сядет — вот и все. Понял?

Ты сегодня гонишь, прямо-таки как тот философ Кент…

— Я сегодня говорю, что думаю. Ладно, ты так ничего и не понял…

— Что я не понял? — возмутился Таран, — Мы же вставили эту шоблу на всю катушку. И за них уже знает весь мир…

— Какой мир, Тимур?

— Наш мир. А какой еще надо?

— Это уже их мир. Я же говорю — ты ничего не понимаешь…

— Ну, тогда выдай свое золотое слово. Давай гони: идеи меняются, время сношается…

— Время действительно меняется. Тебе бы пора понять — все уходит в прошлое. Ну, посмеются над твоей выходкой, а потом забудут. Думаешь, Боцман сильно переживает о своей так называемой деловой репутации? У них теперь все по-другому… Подумаешь, «Гиппократ» торговал какой-то гадостью, Капону за это даже пятнадцать суток не светит. Он же торговал легальным товаром, платил с него налоги… А деловые? Да какие сейчас деловые, это ты вцепился в старые обычаи, которые уже мало кто соблюдает. Вор в законе спокойно работает, имеет семью, документы… Вспомни, за такое его бы лет двадцать назад три раза убили. Теперь, правда, тоже убивают, но совсем по другому поводу. Чисто фраерскому. Помянешь мое слово, Тимур, через несколько лет тот же Боцман… Да кто помнит сегодня, что он Боцман? Уважаемый человек, законопослушный гражданин, благодетель страждущих… Деловой, но совсем в другом смысле.

— А наши законы? — резко погасил сигару в пепельнице Таран.

— Это уже их законы, загримированные и модернизированные. Таран, все уже было в этом мире, когда время меняло идеи.

— Ты кончай меня своей марксизмой доставать. Говори ясно…

— Пожалуйста. Сегодня законы диктует тот, кто занимается настоящим делом. А все эти налеты и домушничество — удел убогих. На себя посмотри, как развернулся. Так неужели ты, если случится такой фантастический случай, попав за решетку, станешь, ну, хотя бы элементарно пить чифирь из общей кружки, пущенной по кругу? Не говоря уже о всем остальном… И вообще, разве настоящие деловые сегодня попадают в то место, которое они когда-то с гордостью называли родным домом? Или ты такой законник, что сильно торопишься доказать это, присев на нары?

Нет, ты идешь по жизни с другой стороны колючей проволоки… У вас в Англии есть семья одних интересных лордов. Их пращур был пиратом, грабил и убивал, но ему повезло выжить, в отличие от очень многих. Понимаешь? Он же в свое время не пропагандировал в светском обществе о нерушимости законов берегового братства. Мертвые хватают за ноги живых, береговое братство стало анахронизмом… Как и ваши законы, которые соблюдают до мелочей лишь… Сам понимаешь кто. Или, может, ты со своих доходов кидаешь долю в общак?

Таран так ожесточенно замахал руками, словно адвокат обвинил его в измене новой родине.

— Тимур, помнишь ты был в Одессе, на очень крутой фирме. Тебя там что-то удивило?

— Не напоминай. Они меня там чуть до потери пульса не удивили. И все-таки я вставил этих гнид.

— Вставил. Успокоил собственный характер. Однако главное в другом. Мы не просто их кинули, но и очень неплохо наварили. Знаешь, Тимур, меня в совке удивило только одно. Почти на всех фирмах лежат листы с предлагаемым товаром и ценами. И называются они «прайсами». И даже с твоей точки зрения последние фраера очень свободно изъясняются с помощью таких слов как «прогонщик», «кинули», «капуста», «набить стрелку», «бригада», «лох», «прикид»…

Вспомни, слово «блат» вообще вошло в повседневную жизнь, когда мы были пацанами, а вор в законе без судимости — не прошло бы тогда даже за чересчур абстрактный анекдот.

Ты всегда понимал меня, Тимур, хотя иногда поступал по-своему. Успокоил свой характер — и хватит. Оставь все эти лоходромные игрушки для фраеров — там только они этим занимаются, а настоящие деловые — более серьезным бизнесом. Время не стоит на месте, и мир меняется…

— Сашка, так куда мы идем? — тихо спросил Таран.

— Мы идем в двадцать первый век. А все обветшалые воровские догмы останутся в прожитом, словно кожаная куртка и спортивные штаны в шкафу ломщика, переодевшегося в костюм-тройку, как подобает хозяину солидной фирмы.

— А я с ребятами уже договорился, — огорченно прошептал Таран.

— Ничего страшного, — успокоил его господин Гринберг. — Тебе ведь нужны толковые сотрудники. Они умеют работать. Это самое главное. Хотя заниматься легальным бизнесом еще не приходилось, но не боги горшки обжигают. Способности есть, остальное приложится. Я принес несколько интересных документов. Мы можем заняться весьма респектабельным бизнесом. Доходы, правда, ниже, чем от бармилона, но…

— Усек, — самодовольно сказал Таран. — Будущему английскому лорду нельзя всю дорогу торговать каким-то говном, пускай и на благо человечества.

Ты никогда не станешь лордом, Тимур. Но… Кто знает, вдруг возьмешь пример с меня, женишься, появятся дети…

— Ага, — осклабился Таран. — Дочка у меня родится, я ее выдам замуж за сына Боцмана, как в том кино, когда объединились две семьи…

— Не семьи, а корпорации… И вообще, учись говорить правильно. Надеюсь, ты не станешь обучать англичан коренному языку племени делаваров, как тех несчастных американцев?

— Иди знай… — пробормотал Таран. — Скорее всего ты таки да прав. Оставь свои бумажки, я посмотрю. Одно понял: тяжко, конечно, менять слова, но хорошо, что можно хранить суть. Как у того ломщика со своим шкафом… Я грамотно врубился? То есть, господин адвокат, я правильно понял, что вы имели мне сказать?

— Или! — улыбнулся господин Гринберг.

Попрощавшись с Алексом, Таран подошел к окну и задумался. Радости от победы над Боцманом он почему-то уже не испытывал. В душе осталось какое-то непонятное щемящее чувство, словно и не было победы, ради которой он был готов отдать жизнь, лишь бы вернуть свое лицо.

Сашка прав, подумал Таран, кому это было надо, кроме меня самого? Ну посмеются над Боцманом, а дальше забудут. И вообще, кто над ним поржет? Дурная босота, живущая от отсидки до отсидки, у которой не хватает на больше фантазии, чем лазить по чужим карманам и хатам в наше таки золотоносное времечко? Чихать нахавирка на них хотел. Он крутится среди тех, кто при слове «общак» грохается на мадам сижу, а сами воруют тоннами, не вылазя с мордо-столовских креслов. И как они там бабки варят, мозгами двинуться, с места не встать! Сраный министерский шестак может столько нажить! Узнай за его фартовый расклад, любая зона с зависти во фраера устремится…

Когда мир меняется, так и мне не западло будет жрать розовый ростбиф с черным элем, приучиться до пудинга и нашего знаменитого английского чая. Вот только палата лордов мне не светит, не то, что гнойнику Боцману. Захочет, вполне может заделаться парламентарием. Только видно у наховирки уже столько бабок, что депутатская бумажка заместо старой хлебной ксивы на хер не надо этой скотине…

Вот именно, Сашка прав. Кто сегодня из настоящих деловых, а не фраеров, кинувшихся заниматься их прежним промыслом, знает, что такое наховирка? Беспредельничают лучше, воруют — грамотнее не скумекаешь, а за наховирку не представляют. Раньше деловыми называли тех, кто сидел на киче, а теперь — при хорошей должности. Да, эти старые законы точно остаются за кормой. Кроме тех, что перешагнули из камер в жизнь. Время меняется. Законы диктуют воры при должностях, а не те, что сидят под ними и гонят про старые порядки и обычаи.

На фига была эта именно что золотая мина имени Дауна? Я ее закладывал, а Сашка все-таки прав. И с дауновской мордой будет ходить не Боцман, а, как и раньше, лохи вокруг него. Боцман со своими подельниками наверху с их мудрыми решениями и заботой за население любому академику дауновскую морду сделают, безо всяких пластических операций. В новом времени моя примочка может грозить Боцману не больше, чем кусок говна ледоколу. Обмажется и не сильно заметит. Поплывет дальше, вода с ходу дерьмо смоет и…

Чтоб тебе на айсберг налететь, падло! Он такой чисто-белый, хоть бы одно пятнышко. Непорочного цвета, как платье невесты. В нем любая проблядь целкой выглядит, ну а после свадьбы кого, кроме пашущего на нее фраерка-мужа, волнует, как ведет себя эта сука… Тьфу, разве айсберг может быть сукой? Ни разу! Он же сверху еле торчит, а от любопытных глаз целиком под водой ныкается.

Под водой, а потому именно мочит всех, кто до него рискнет близко подсунуться. Правильно, а чего айсбергу будет, глыбе этакой, кто против него попрет? Тем более он в воде торчит, значит, мочить имеет право, для того и природой создавался…

Мудрой природой. Она ни разу пустоты не терпела. И не будет дальше — этого я на все сто вкурил. То есть окончательно понял.

Тем более — впереди двадцать первый век.

Толковый словарь некоторых выражений

Для читателя, слегка отстающего от прозы нашей жизни

А

авторитет — уважаемый в преступном мире рецидивист

ажур — хорошо, в порядке

алакарь — дармоед, лентяй

аноха — слабоумный, простофиля

арина — оскорбление для осужденных мусульман

асфальтовая болезнь — травмы, полученные в результате падения в нетрезвом состоянии

Б

балдометр — член

балерина — сверло для взлома сейфов

банда фиксовая — ювелирный магазин

барать — сношать барыга — скупщик краденого

батон — девушка; пассивный гомосексуалист

бацилла — мясо, масло, жир, сало

бекас — вошь библия — карты

бивень — слабоумный, малоразвитый

бледный вид и розовые щечки — состояние крайнего страха, растерянности

божница — унитаз

болт забить — не обращать внимания; проявлять абсолютное безразличие

бондарь — главарь

ботало — болтун

борзо — нагло

бормать — ругать

бормотолог — пьяница

бортануть — выгнать

бугор — авторитет в преступной среде

будка сучья — одиночная камера

бульда — глупость

буферная — грудастая

бухало — выпивка

бык — алкоголик, который не в состоянии заплатить за пребывание в вытрезвителе; представитель бандитской группировки.

В

ваблить — обращаться, звать на помощь

валет — умственно отсталый; мент в чине офицера

вафлер (вафлежуй) — синонимы петуха, козла, пробитого и т. д. — самое страшное оскорбление для уголовника

вафли — сперма

вахлачка — грубая, мужеподобная женщина

веревка — срок наказания

вертухай — тюремный надзиратель

венчать — судить

взять на доктора — совершить аферу

взять ноги в руки — убежать

вилы в бок — провал, безвыходное положение

виноград — геморрой

витамин «В» — взятка

включить счетчик — начислить пеню за долг

водная (родная) хата — вытрезвитель

водолаз — священнослужитель

волътанутъся — сойти с ума

ворнякать — бурчать, говорить

врач (доктор) — адвокат

врубиться — понять

вспотеть — быть задержанным, оказаться в дураках

вывернуться — опустошить собственные карманы, остаться нищим

выключить счетчик — убить должника

выпасть в осадок — недоумение; потеря дара речи; переживание; неприятность

выставить — получить деньги мошенничеством или силовым методом

вышка — расстрел

вшендрячиться — влюбиться

вязать — прекращать; задерживать

Г

гайкнуть — выпустить, освободить

Галина Борисовна — КГБ

геволт — вой, возмущение

гембель — заботы, неприятности

гермала — неприятная еда

гестапо — уголовный розыск

гец — обман, мошенничество

голдик — золото

гомыра — нитролак, употребляемый вместо спиртного

гонять (гнать) подливу — выдумывать

гнать пену — врать

грев — материальная помощь преступнику, наказанному карцером или штрафным изолятором

грызло — рот

грызня — прения сторон в судебном заседании

гумза — неприятный человек

Д

давать ливер — ухаживать за женщиной; высматривать

дать оборотку — перейти от защиты к нападению

дворец бракосочетания — сборище педерастов

делать резиновую (козлиную) морду — уродовать лицо

дельфин — труп, плавающий в воде

деревня — некультурный, малообразованный, не умеющий себя вести в обществе, необязательно сельский житель

деревянный макинтош — гроб

держать мазу — защищать чьи-либо интересы

держать масть — руководить преступной группировкой

держиморда — прокурор

дефицит — целка

джан — иностранец

дирижер — старший в группе педерастов

дуба дать — умереть

дуборезка — помещение в морге, где вскрывают трупы

дорога — связь в тюрьме, по которой шлют посылки, записки и т. д.

дыхлать в живот — жить

Ж

жирный — богатый

жлоб — работяга; синоним «деревни»

жменя — горсть

жмур — покойник

З

забивать баки — выдавать ложную информацию

заглушить движок — ударить ножом в сердце

зажмуриться — умереть

заиметь — обидеться и обещать отомстить

закон — традиции в уголовной среде, выполнение которых обязательно для всех, без исключения

залепуха — вранье

заманухис — западня, заманчивое предложение

запятнать — скомпрометировать

зенки, зыркала — глаза

зонтик — крышка от параши

И

изенбровая бикса — красивая развращенная женщина

или — еще бы, конечно

Индия — камера, где содержатся авторитетные преступники

К

кадильщик — священник

кадухис — смерть

казенитъ — пропустить занятия

калоотстойник — ящик для жалоб в исправительно-трудовых учреждениях

капуста — деньги

карячиться — страдать; ходить с большим трудом

кастрюлить (кастрюлять) — подрабатывать извозом на личном автотранспорте

кастрюля — импотент, кастрат

катюха — кодеин

качум верзо — прекрати

кент — человек, соблюдающий воровские законы

кены — счеты

кикать — понимать, видеть

кинуть — обмануть

китт — тюрьма; публичный дом

кича — тюрьма

клоп — микрофон

князь — авторитет, возглавляющий группировку

ковыряловка — выяснение сведений о прошлой преступной деятельности

колеса — таблетки, заменяющие наркотики

комплименты — неприятности

компот — жидкая тюремная пища

контингент — поднадзорные

коньяк «Две косточки» — денатурированый спирт

короед — ребенок королева — унитаз

косить на вольтанутого — притворяться сумасшедшим

космач — священник; дебил

косяк — папироса, начиненная наркотиком

кошара — барак

краем пройти — избежать привлечения к уголовной ответственности

крематорий — тюрьма

ксива — записка, документ

кубрик — комната

кудлач — наглый

Л

лабать — играть

лабать Шопена — хоронить

лабух — музыкант

лажа — плохо

лакидрош — плохой человек

лапса — позор, унижение

лафа — радость, счастье, удачное стечение обстоятельств

лежать на дне — прятаться

лепило — доктор

лепить горбатого — обманывать

лечить — врать

лечь на дно — спрятаться и затаиться

линять — бежать

литература — наркотики

лох — потенциальная жертва мошенничества, грабежа

лоходром — место, где совершается афера

лыбиться — улыбаться, радоваться

лыва — болото

лямло — корейцы

М

мадам сижу — зад

малина — место, где собираются либо укрываются блатные

малохольный — недоразвитый

малява — записка

манипулятор — онанист

маруха — подруга бандита

матюгальник — мегафон

махновец — грабящий без разбора любого, в том числе и воров

маяк кинуть — дать знать

медведь белый — спирт с шампанским

мен — человек

минировать — втайне от жертвы добавлять в пищу нечистоты, а затем объявлять об этом при скоплении осужденных, после чего

«попавший на мину» переводится в разряд «опущенных»

митрополит — председатель суда

мокруха — убийство

морда — стол — чиновник

мордомаз — парикмахер

мочить — убивать

муркет — крупногабаритный человек

мухоед — бессовестный

муцифалъ — алкогольный напиток, изготовленный на основе лака

мышеловка — следственный изолятор

Н

набойщик — соучастник афериста

навести коны — установить связь

надуть фофана — обмануть

наезд — нападение

наколоть — обмануть

на луну отправить — расстрелять

на полшестого — импотент

нарком — наркоман; народный комиссар

нахалка — ложное обвинение

наховирка шопенфилдер — ворующий из ювелирных магазинов

нашпигованный — образованный

нет базара — не может быть и речи

неуловимые мстители — мандавошки

не Фонтан — подделка, некачественный товар

нинко — немец

ништяк — одобрение; высшая степень блаженства

ныкать — прятать

ныкаться — прятаться

О

обвенчать — осудить

облакшать — обыграть

оборотка — ответить ударом на удар

обуть — обмануть

общак — своеобразная касса взаимопомощи для поддержки тех, кто находится в местах лишения свободы и их семей; коллективная

собственность преступников одного клана

объедки жать — жениться на проститутке

огнетушитель — литровая бутылка с дешевой выпивкой

окоп — одиночная камера

окунуть в озеро — утопить в ванной

опустить — самое страшное наказание в уголовной среде

орел — осужденный в бегах

отвечаю — даю слово; подтверждаю сведения

открыть жалюзи — дать показания

отправить на луну — расстрелять

отстегивать — платить

очко — задний проход

очко рвать — выслуживаться

П

парафинить — позорить

парашник — отступивший от воровских или тюремных законов по незнанию, на ранг выше «петуха»

париться — находиться под арестом

патлатый — священник

пистон ставить — заниматься сексом

петушатник — место в колонии для опущенных

плесень — старики; нищие

плинтовать — отбывать срок наказания

повесить галстук — задушить

подводная лодка — селедка

подломить — обворовать

подснежник — труп, обнаруженный после таяния снега

полированное дерево — скамья подсудимых

политрук — пьющий политуру вместо вина и водки

польтисрак — пальто

помпа — обман

помпадур — работник исполкома

пономарить — хвастать

понятия — законы, соблюдаемые исключительно бандитскими группировками, состоящими преимущественно из бывших спортсменов.

Иногда противопоставляются воровским законам

попасть — проиграть, оказаться в дураках

Попенгаген — задний проход

порожняк гнать — вести разговор в надежде, что присутствующие или подслушивающие не понимают воровской жаргон

портрет участкового — сигареты «Друг»

посадить на сквозняк — напасть со всех сторон

поц — придурок

прайс — цена

Претория — ИТК особого режима

пробитый — опущенный

промокашка — девочка школьного возраста

прыщики — маленькие груди

пустолайка — газета

путевка к святым — смертный приговор

пьендрос — пианино

пятерка золотая — опытный адвокат

Р

рамы — очки

революционер — тунеядец

резка — секс

рогатый — сельский житель, перебравшийся в город

Роттердам — рот

ряса — тундра

С

сберкасса — унитаз

сесть на спину — лечь спать

сидеть на подсосе — голодать

силос — салат

скомля — душевная грусть

скотовозка — автомобиль вытрезвителя

слаща — обещание

сопли — совесть

спинджак — пиджак

спочкать — захватить врасплох

ссученный — продавшийся

стебаться — баловаться, шутить

строчить — удовлетворять половую страсть с помощью минета; сношать

сукадло — доносчик

супник — любитель женщин

сухой волчара — отставной мент

Т

таска — желание

тачка — автомобиль

телега — жалоба

теребиловка — налог

тонна (штука) — тысяча

торчать — испытывать чувство глубокого удовлетворения; удовольствие

торчать внакладку — находиться под следствием

трактор — шприц

трюмить — избивать, издеваться, убивать

тупор — недоразвитый

У

уборка — похороны

умыть — обмануть

устрица пустыни — смесь виски и джина

Ф

фанера — дурак

фаршмачить — позорить

фидуция — намеченный план действий

фофан — легко поддающийся на уловку

фраер — человек, не относящийся к уголовной среде

фраер захачеванный — выдающий себя за знатока преступной среды

фуфло — подделка, дрянь

X

хабарь — взятка

хабло — нахал

хавальник — рот

хавать — есть; понимать

хаевать — возмущаться

халоймыс — чепуха, некачественный товар

ханыга — пьяница

харить — сношать

хвостом накрыться — избежать наказания

хипес (хипиш) — шум, вой

хлебная ксива — партбилет

хозяин — начальник тюрьмы, колонии

хохма — шутка

хронцы — иностранцы

хутор — район города

Ц

цементировать — брать под стражу

цикорий — испражнения

цинковать — следить

Ч

чайник — друг, приятель; такси; триппер; новичок; неумеха

чалиться — отбывать наказание

чесотка — эстрадный артист

чичу потаранить — выколоть глаза

чмур — человек; дурачок

чува — девушка

чуханутъ — опозорить в глазах воров

Ш

шабалда — мелкий вор

шабер — нож

Шапиро — адвокат

шахны прыщ — мужчина, взявший фамилию жены

швайка — нож с узким лезвием, стилет

швендять — шляться

шедевральная — красивая

шерудить рогами — обдумывать

шестерка — человек из окружения вора

шибарта — смелость, дерзость, наглость

широкоформатная — женщина с широкими бедрами

шланг — умственно недоразвитый

шлемазл — сумасшедший

шлифовать уши — врать

шмакодявка — девочка-подросток

шмара — женщина

шмонобыск

шмурдяк — дешевое отвратительное пойло, именуемое вином

шнифт — глаз

шнобель — нос

шобло — компания

шпилить декофт — голодать

штефкать — принимать пищу

штымп — сотрудник милиции; мужчина; сторож; потерпевший; намеченная жертва преступления

шутвис — небольшая мобильная группа преступников

шухер — сигнал опасности, суматоха, волнение

шхеры — нары

Щ

щеки разувать — делать вид

щериться — смеяться

Я

ялыман — наглый мошенник

Примечания

1

Толковый словарь неупотребляемых вами слов и выражений находится в конце книги (прим. ред.).

(обратно)

2

Здесь и далее стихи Р. Лейдермана.

(обратно)

3

Игра слов: делавары — название одного из индейских племен, на блатном жаргоне — теневики.

(обратно)

4

Игра слов: в первом случае — «китт» означает тюрьма, во втором — публичный дом.

(обратно)

5

Игра слов: фамилия Шапиро на блатном жаргоне означает адвокат.

(обратно)

6

Игра слов: космач — священнослужитель; в другом контексте — дебил.

(обратно)

7

Игра слов «джимен» и «мент», джимен (сленг) — сотрудник ФБР.

(обратно)

8

Что за дела? Ты любишь понты. Хватит мне вешать лапшу на уши! В гробу я все это видел. Эти идиотские базары выводят меня из себя. Твое место на кладбище, мать твою е… Сделай вид, чтоб я тебя долго искал! (англ.).

(обратно)

9

У него походка, как у пидара (англ.).

(обратно)

10

«Малая земля», «Возрождение», «Целина» — самые популярные книги, выпущенные в СССР.

(обратно)

11

См. книгу В. Смирнова «Операция „Гиппократ“».

(обратно)

12

Гольдман — в переводе на русский язык «золотой человек».

(обратно)

13

Стихи И. Драча.

(обратно)

14

Стихи О. Полищука.

(обратно)

15

Популярный в свое время эстрадный певец.

(обратно)

16

Имеется в виду Клара Цеткин, в честь которой на первой родине Тарана называлась одна из центральных улиц Одессы неподалеку от улицы имени Розы Люксембург.

(обратно)

17

Остров Свободы — синоним Кубы в СССР.

(обратно)

18

Музыка жирных — так в свое время в СССР называли джаз.

(обратно)

19

«От двух до пяти» — некогда популярная детская книга К. Чуковского.

(обратно)

20

«Смерти никто не избежит».

(обратно)

21

Такая татуировка у мексиканских уголовников означает «презрение к смерти».

(обратно)

22

«Кастовость, вечность, непрерывность». Наносится опасными преступниками Израиля.

(обратно)

23

Знак принадлежности к «Триаде».

(обратно)

Оглавление

Прохиндиада Валерия Смирнова

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Толковый словарь некоторых выражений

*** Примечания ***