Против варварства в физике за реальную философию и против попыток возобновления схоластических качеств и химерических интеллигенций [Готфрид Вильгельм Лейбниц] (doc) читать онлайн

Лейбниц Готфрид Вильгельм

ПРОТИВ ВАРВАРСТВА В ФИЗИКЕ
ЗА РЕАЛЬНУЮ ФИЛОСОФИЮ
И ПРОТИВ ПОПЫТОК ВОЗОБНОВЛЕНИЯ СХОЛАСТИЧЕСКИХ КАЧЕСТВ
И ХИМЕРИЧЕСКИХ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЙ

ПРОТИВ ВАРВАРСТВА В ФИЗИКЕ, ЗА РЕАЛЬНУЮ ФИЛОСОФИЮ И ПРОТИВ ПОПЫТОК ВОЗОБНОВЛЕНИЯ СХОЛАСТИЧЕСКИХ КАЧЕСТВ И ХИМЕРИЧЕСКИХ РАЗУМНЫХ ДУХОВ
(ANTIBARBARUS PHYSICUS PRO PHILOSOPHIA REAL ICONTRA RENOVATIONES QUALITATUM SCHOLASTICARUM ET IN INTELLIGENTIARUM CHIMAERICARUM)
Перевод сделан по изданию Герхардта (VII 337-344). Одно из многих произведений Лейбница, не публиковавшихся при его жизни. "Antibarbarus" - традиционное заглавие учебных пособий, преследовавших цель предупредить у говорящих и пишущих по-латыни "варваризмы", т.е. ошибки против латинского словоупотребления и грамматики, возникающие под влиянием родного языка. Однако в данной статье Лейбниц употребляет это слово метафорически, считая "варварской" ньютоновскую теорию тяготения как действия на расстоянии, рассматривая ее как своего рода возвращение к схоластическим "скрытым качествам". Более основательно эту тему (наряду с другими) Лейбниц трактует в своей позднейшей "Переписке с Кларком". Датировать данное произведение можно лишь косвенно, исходя из некоторых фактов, упоминаемых здесь,- первого издания "Опыта о человеческом разумении" (1690), смерти Бойля и некоторых других фактов, рассматриваемых как давно прошедшие. Для датировки написания данной статьи существенно также употребление в ней термина "монада" (в самом конце ее). Все эти соображения дают основание относить ее к самому концу XVII в., если не к началу следующего. На русском языке она публикуется впервые. Примечания принадлежат переводчику и редактору.


Злой рок приводит к тому, что люди в каком-то отвращении к свету предпочитают вернуться к тьме. Мы наблюдаем это ныне, когда большая доступность учения породила пренебрежение к науке, а изобилие самых ясных истин возвратило любовь к запутанным выдумкам. Умам присуща такая страсть к разнообразию, что среди изобилия плодов люди словно хотят вернуться к желудям. Слишком ясной и легкой кажется им физика, которая все в природе тел объясняет числом, мерой, весом или величиной, фигурой, движением и учит, что всякое движение в природе заимствуется от чего-то смежного и движущегося, так что все физическое происходит механически, т.е. понятным образом. Нет, надо вернуться к химерам, к археям, к каким-то творческим интеллигенциям, направленным к образованию зародыша и позднее к сохранению животного, то бодрым и смелым, то робким и подавленным и наподобие живых личностей в унынии бросающим повода. Наблюдение показывает, что душевное состояние имеет большое значение для хода болезни, и это не удивительно, ибо радостное настроение всегда сопровождается умеренными движениями, а тягостное - бурными; но это для некоторых послужило поводом выдумать внутри животных каких-то начальников, которые, смотря по обстоятельствам, раздражаются, успокаиваются, возбуждаются, замирают,- то общих, приставленных к управлению всем телом, то местных, ведающих определенными членами или органами, - кардианактов, растеранактов1 и других им подобных. И удивительно еще, что они не учат вызывать этих духов заклинаниями, как некий монах, доискиваясь философского камня, вызвал дух ртути. Правильно поступили бы они, если бы признали в организации животных некий божественный механизм, но они ничего не считают достаточно божественным, кроме противоречащего разуму, а происходящее в... телах считают столь2 сложным, что даже божественное всемогущество не могло бы создать такие машины. Недостаточно понимая божественные творения, они думают, что творение должно заключать в себе распорядителей. И вот Бог (чтобы ему не приходилось постоянно творить чудеса) пользуется помощью каких-то замещающих его божков в представлении тех, кто в прежнее время приписывал движение светил их собственным интеллигенциям.
Другим угодно прибегать к скрытым качествам и схоластическим способностям, но так как их обесславили варварские философы и медики, то, изменив название, говорят о силах. Но действительные силы тел бывают только одного рода - это силы, которые проявляются в сообщаемых ими устремлениях, например когда мы бросаем какое-нибудь тело, или которые3 имеют место при нечувствительных движениях. А иные воображают частные силы и разнообразят их, как понадобится. Выставляют напоказ способности притягательные, удержательные, отталкивательные, направительные, распространительные, сократительные. Это было простительно Гильберту и Кабею и даже в недавнее время Гонорату Фабри, когда еще не стал известным или не получил еще надлежащего признания здравый способ философствования. Ныне же никакой разумный человек не может вынести эти химерические качества, которые они выдают за последние начала вещей. Позволительно признавать силы магнитные, упругие и другие, но при условии понимания того, что это не первичные и не иррациональные силы, а возникшие из движения и фигур. Но этого не хотят новейшие защитники таких вымыслов. В наше время получила подтверждение давнишняя догадка тех, кто предположил, что планеты тяготеют друг к другу и стремятся сблизиться; тотчас же захотелось вообразить, что всем материальным телам в их сущности придана Богом притягательная сила и как бы взаимная любовь и как будто бы в материи было сознание и каждой ее части дано некое разумение, при помощи которого возможно и между отдаленнейшими телами взаимное восприятие и устремление. Как будто бы не участвовали механические основания, дающие возможность объяснить устремление плотных тел к большим мировым телам движениями тонких тел, пронизывающих пространство. Те же философы угрожают нам и другими скрытыми качествами такого же рода, чтобы окончательно вернуть нас в царство тьмы.
Прежде всего древние, а по их примеру и новейшие философы не без успеха пользовались для объяснения природы вещей промежуточными началами, хотя и не объясненными в достаточной степени, но объяснимыми и подающими надежду сведениями их к более глубоким и простым и, наконец, к первым началам. По-моему, заслуживает похвалы всякое сведение сложного к более простому. В познании природы надо подвигаться постепенно, ибо нельзя сразу дойти до первых причин. Те, кто показал, что, предположив взаимное тяготение планет, можно объяснить законы их обращения, совершили великое дело, хотя и не раскрыли сущность тяготения. Но если кто, злоупотребляя этим прекрасным открытием, станет утверждать, что дано уже достаточное объяснение и что не остается надобности искать для него дальнейших оснований, так как тяготение - существенная принадлежность материи, то впадет в физический варваризм, допуская скрытые качества схоластиков. Кроме того, здесь примышляется нечто такое, чего нельзя подтвердить наблюдением, ибо до сих пор у нас не было указано никаких следов всеобщего тяготения материи, кроме той силы, которая толкает все ощутимые тела к центру земли. Итак, надо остерегаться, как бы не умозаключили от немногого ко всеобщему, подобно тому как Гильберт повсюду видит магнит, химики повсюду чувствуют запах соли, серы и ртути. Но такие методы объяснения обычно оказываются недостаточными, и часто из принятых предпосылок выводятся положения не только недостоверные, но ложные и невозможные, каковым является это всеобщее устремление материи к материи.
За причины физики принимали либо вещи, либо качества. Вещи, или элементы, например воду - Фалес, огонь - Гераклит, другие...4 четыре элемента, вслед за каким-то древнейшим автором - огонь, воздух, воду, землю, и это популярное мнение восприняли автор книг "О возникновении и уничтожении"5, автор приписываемого Оцеллу Лукану сочинения "О мире" и Гален; пятый элемент, звездный6, добавил, по-видимому, Аристотель. Затем древнейшие химики приняли серу и ртуть, более поздние - соль, серу и ртуть, а к этим активным первым материям прибавили пассивные - флегму и остаточную землю. Это подверг пересмотру Бойль в "Химике-скептике". Новейшие химики в качестве активных начал ввели щелочь и кислоту, о недостаточности которых писал Боний. Были и такие, которые полагали бесчисленное множество начал, как Анаксагор, автор "Гомеомерий", и такие, которые придают вещам семена, каждой особые - не только животным и растениям, но также металлам, минералам и прочему.
Обращались иные и к неким бестелесным субстанциям, действующим в телах, как-то: душе мира, частным душам в любых телах; придавали всем вещам сознание, например Кампанелла в книге "Об ощущении вещей и о магии". Генрих Мор дал им и гилархическое7 начало, соответствующее душе мира, против чего возражал Штурм8. Говорили уже древние и о некоей мудрой природе, действующей целесообразно и не творящей Ничего без смысла,- философия, заслуживающая похвалы, если подразумевать Бога или устройство, предустановленное Богом в вещах, иначе тщетная. Некоторые придают вещам различные археи, как бы единичные души, или духи, скорее всего, это божки, некие творческие субстанции, чудесно разумные, которые строят органические тела и управляют ими. Наконец, были и такие, которые призывали Бога и богов ех machina; так, язычники выдумали, что Юпитер посылает дождь и гром, наполнили леса и воды богами или полубогами. Некоторые древние христиане и в нашем веке Флудд, автор "Мозаистической философии", убедительно опровергнутый Гассенди, а в недавнее время авторы и сторонники системы окказиональных причин учили, что Бог непосредственно и непрерывно творит чудо в вещах природы.
Все упомянутые пользовались в качестве причин субстанциями, но иные добавляли качества, которые называли также способностями, свойствами, а в последнее время - силами. Таковы были у Эмпедокла симпатия и антипатия, или раздор и дружба; таковы у перипатетиков и галенистов четыре первичных качества - тепло, холод, влажность и сухость. Таковы были чувствительные и ин-тенциональные (intentionales) виды (species) у схоластиков, а также изгонительные, удержательные, изменитенительные способности у медиков, учивших в варварские века. В недавнее время действием тепла пытался многое объяснить Телезий; некоторые химики, прежде всего гельмонтианцы и Маркус Марци, ввели некие действующие идеи (ideas opera trices). В последнее время в Англии некоторые попытались вновь обратиться к притягательным и отталкивательным силам, о которых вскоре будет сказано больше. Надо упомянуть и тех, которые представляют движение наподобие какой-то бестелесной субстанции или пифагорейской души, переходящей из тела в тело. И многие из принимающих в качестве начал субстанции приписывали им необъяснимые качества; так, элементам - свои особые несовместимости и сродства, силы брожения, растворения, свертывания, возгонки, археям - особые действующие идеи, особые творческие свойства. Против этого недавно выступил Бойль . Против четырех качеств как достаточных оснований уже в древности возражал автор приписываемой Гиппократу книги "О древней медицине", Сеннерт добавил независимые от этих четырех качеств болезни, которые он приписывал целым субстанциям.
Некоторые из перечисленных не заслуживают упрека и даже заслуживают похвалы за то, что пытались более сложные тела или качества представить какими-то более простыми. Например, огнем, воздухом, водой, землей; затем солями, растворимыми в воде, маслами или серами, распадающимися в огне, известями или землями, сопротивляющимися огню, спиртами или водами, избегающими огня: многое неплохо объясняется этим, т.е. ощутимые эффекты объясняются причинами, также доступными ощущению. Это весьма важно практически для подражания природе и для ее усовершенствования: ее, так сказать, привычки необходимо тщательно наблюдать в растительном и животном царстве, особенно в части распространения, роста, убывания. С пользой будем мы наблюдать, как тела, насильственно разъединенные или родственные им, легко вступают в соединение, даже изгоняя другие; увидим, что многие тела минерального царства - это истинные продукты природной химической лаборатории, полученные под воздействием огня, ныне подземного, а некогда охватывавшего всю земную кору, одни тела - остеклянивавшего, а другие, испаримые, - изгонявшего. Отсюда мы указали возможность объяснять природу моря, песков, скал, камней, земель и многих обнаруживаемых в них качеств.
Однако остается еще множество наблюдаемых нами эффектов, которые не удалось свести к ощутимым причинам. Таковы действия магнита, таковы особые силы простых тел, ничем не обнаруживаемые в частях, которые можно из них извлечь при помощи химического анализа, как это проявляется в ядовитых и лекарственных растениях. Поэтому мы иногда прибегаем к аналогии, и это приводит к успеху, если удается по сходству с немногими примерами объяснить весьма многое. Так Гильберт, первый обстоятельно и не без успеха писавший о магните, высказал предположение, что и во многих других телах скрывается магнетизм. В этом он, однако, кое-когда и ошибался, как а Кеплер, вообще говоря выдающийся ученый, который выдумал какие-то магнетические волокна на планетах, обладающие свойствами притяжения и отталкивания. Так, на основании немногих опытов с насосами и мехами заурядные философы измыслили какое-то избегание пустоты, пока Галилей не показал, что приписываемая этому избеганию сила так называемых всасывающих насосов и сопротивление разрыву тел, на место которых не может проникнуть воздух, преодолимы; после чего Торричелли раскрыл существующую в природе очевидную причину этих явлений в тяжести окружающего воздуха. Итак, не было оснований приписывать природе какое-то качество отвращения к пустоте - достаточно того, что все пространство раз навсегда заполнено и что материя, в точности заполняющая место, не может быть сжата до меньшего объема, чтобы мы признали, что пустота не может быть создана никакой силой. Относительная пустота (vacuum sensibile), которую мы производим при помощи машин и которая, как долго думали, вызывает у природы страх и отвращение, не исключает существования более тонких тел. Итак, нередко ученые или выдумывали то, чего не было, или слишком далеко заходили в выводах из некоторых наблюдений; вместе с тем следует одобрить, что они высказали достойные внимания догадки, которые оправдались по крайней мере в некоторых случаях, и установили некоторые подчиненные положения, исходя из которых можно постепенно продвигаться в исследовании причин.
Но заслуживают порицания те, кто эти подчиненные начала принял как первичные и необъяснимые, как и те, кто измыслил чудеса - бестелесные понятия, производящие, оформляющие, направляющие тела, кто установил такие четыре элемента и четыре первых качества, в которых заключается последнее основание всех вещей" кто, не довольствуясь признанием некоторой силы, позволяющей (переливать жидкости при помощи насоса и препятствующей расправлению меха, не имеющего отверстия)9, принимает боязнь пустоты в природе как первичное, существенное и непреодолимое качество, а также те, кто, не довольствуясь призванием качеств скрытых, т.е. до сих пор не раскрытых, как признаем их мы, измыслил качества навеки скрытые, иррациональные и необъяснимые, которые никакой гений не может познать и сделать понятными.
Таковы те, кто в увлечении успехом, позволившем установить, что великие мировые тела нашей системы10 проявляют взаимное притяжение в целом и в ощутимых частях11, воображает, что любое тело притягивается любым другим вследствие самой силы материи: то ли будто подобное радо подобному и чует его даже издали, то ли Бог, творя непрерывное чудо, заставляет их устремляться одно к другому, будто под влиянием таких чувств. Как бы то ни было, они не могут свести это притяжение к толчку или вообще к объяснимому основанию (как это уже сделал Платон в "Тимее"), да и не хотят, чтобы это было возможно. Семена этой теории мы находим у Роберваля в "Аристархе", и их убедительно критикует Декарт в одном письме к Мерсенну, хотя Роберваль не исключал механических причин. Удивительно, что в наш просвещенный век находятся люди, которые рассчитывают убедить мир в столь далекой от разумных оснований теории.
Локк в первом издании своего "Опыта о разумении", как и должно было, установил, а его выдающиеся соотечественники Гоббс, Бойль и многие другие подтвердили физический механизм - тело движется только от толчка соприкоснувшегося с ним тела. Но после того он, следуя, как я думаю, более авторитету друзей, чем собственному суждению, пересмотрел свое мнение и допустил, что в существе материи могут таиться какие-то чудесные свойства; это то же самое, как если бы кто думал, что в числе, времени, пространстве, движении, взятых сами по себе, таятся скрытые качества, т.е. стал бы искать узел на былинке и хотел бы насильно сделать ясное темным.
Прекрасно опроверг все это Роберт Бойль, изгнав нить Франциска Лина и Томаса Альбия, связывающую материальные тела, которая предполагает, правда, нечто воображаемое и необъяснимое, что делает ее неразрываемой, но все же материальной и более понятной (благодаря сплошности), чем эта неслыханная и нематериальная сила, действующая притягательно на любом расстоянии без каких-либо приспособлений в промежутке, неразумнее чего едва ли можно и выдумать что-либо на свете. А между тем эти люди воображают, что сказали нечто превосходное. Пусть же они после этого сошлются еще на влияния, излучаемые небесными светилами и мгновенно распространяющиеся в среде, - механизм, при помощи которого когда-то схоластики пытались сделать более понятным действие на расстоянии. Что сказали бы об этом Декарт или Бойль, если бы они воскресли, с каким только негодованием они не обрушились бы на эту новоявленную химеру! От этой мысли о присущей материи силе притяжения ее сторонники вынуждены были перейти к допущению пустоты, ибо тщетным останется всеобщее притяжение, если все чем-то заполнено; но пустота по другим соображениям изгоняется в истинной философии. Сам я в молодости в книжке под названием "Физическая гипотеза"12 попытался свести все явления к трем деятельным качествам, а именно к тяготению, силе упругости и силе магнетической; но я не отрицал, а, напротив, определенно признал, что они должны получить объяснение из простейших и подлинно первичных понятий величины, фигуры и движения.
Первым Демокрит вместе с Левкиппом попытался очистить физику от иррациональных качеств и объявил, что качества происходят из мнения и представляют собой как бы видимость, а не подлинные вещи. Одно только иррациональное качество он оставил - непреодолимую твердость своих атомов - также вымысел, который заставил его принять и пустоту; так всегда ошибки порождают новые ошибки. Эпикур добавил еще два измышления - тяготение атомов и беспричинное отклонение, которое остроумно высмеял Цицерон. Аристотель в своей "Физике" пошел дальше по верному пути и высказал против пустоты и атомов те же возражения, которые возобновили Декарт и Гоббс. Другие сочинения, в которых его философия представляется не столь глубокой, или не принадлежат ему, или написаны для непосвященных. Гассенди также сохранил эти две иррациональности - атомы и пустоту. Кенельм Дигби с Томасом Английским в своем большом философском труде (ибо я не касаюсь удивительных побасенок в его книжке о симпатиях), вообще небесполезном, сохранил только абсолютное сгущение и разрежение, и также поступил Гонорат Фабри, который Поэтому принял помимо тяготения и эластическую силу как нечто первичное. Галилео Галилей, Иоаким Юнг, Рене Декарт, Томас Гоббс, с которым, за изъятием атомов и пустоты, можно присоединить и Гассенди, и их последователи [полностью очистили физику от необъяснимых химер и]13, вернувшись к Архимедову применению математики в физике, полностью очистили философию от необъяснимых химер и показали, что все телесное в природе должно быть объяснено механикой. Но, не говоря уже о малообоснованных механических гипотезах, которыми они иногда злоупотребляли, они недостаточно уяснили себе истинные метафизические начала и основания движения и зависящие от них законы природы.
Этот недостаток я и попытался восполнить и показал наконец, что хотя все в природе происходит механически, однако основания механизма лежат в области метафизики и законы движения и природы порождены не абсолютной необходимостью, а волей мудрой причины, которая действует не по чистому произволу, а сообразно с вещами; что массе должна быть придана сила, но не иная, чем та, которая происходит от приложенного натиска; что вместо археев, интеллигенции или творческих способностей (facilitations plasticis), инстинктов, антисимпатических или подобных качеств для объяснения действий, особенно в органических телах растений и животных, достаточно силы божественного механизма с сохранением только восприятия и устремления души, но с устранением всякого физического влияния тела на душу или души на тело. И даже более того, хотя не все тела органические, однако во всех, неорганических скрываются органические, так что вся масса, на вид бесструктурная и сплошь однородная, внутри не однородна, а дифференцирована, притом не бесформенно, а упорядоченно. Таким образом, везде присутствует организм, нигде нет хаоса, недостойного мудрой природы, и все органические тела в природе одушевлены, но души и тела не обмениваются между собой присущими им законами. Все в телах происходит через фигуры и движения, все в душах - через восприятия и устремления; в душах - царство конечных причин, в телах - царство производящих причин, и эти два царства независимы одно от другого, но находятся в гармонии между собой; Бог (конечная и производящая причина, общая всем вещам) сообразует все вещи с их целями через спонтанные промежуточные ступени; души и тела, неуклонно следующие своим законам, согласуются между собой в силу предустановленной Богом гармонии без физического взаимодействия, и в этом сокрыто новое и прекраснейшее утверждение Божества.
Наконец, тела - это только агрегаты, составляющие единство лишь окказионально или по внешнему наименованию, и потому они с полным основанием должны быть отнесены к явлениям; только монады (среди которых прежде всего души и среди душ - духи) являются субстанциями, и отсюда неуничтожаемость всех душ (которая для сознаний означает и подлинное личное бессмертие) оказывается вне сомнений. Так возникает высшая метафизика и этика, т.е. естественная теология и вечная божественная юриспруденция, л из познания причин вещей проистекает наука истинного счастья.