The Symmetrical Transit (ЛП) [everythursday] (fb2) читать онлайн

========== Один ==========

День первый; 23:17

Гермиона ногой запнулась о ступеньку, и дыхание сбилось. Ладонь отчаянно искала перила, но хватала лишь окружающую темноту. Мозг сигнализировал о крайней степени опасности. Бесконечно долгая секунда неизвестности – руки взметнулись вверх, тело сжалось в поисках равновесия – и Гермиона рухнула вниз.

Она упала на бок – головой, рукой, ребрами, бедром и коленом ударившись о ступени и отбив себе нутро. Потому что этой ночью у нее всё получалось именно так. Гермиона проехала почти половину пролета, пока наконец не остановилась. Всё тело пульсировало болью. Придерживая поврежденную руку, будто бы это могло помочь, вскочила на ноги и тут же, поморщившись, фыркнула.

Времени жалеть себя не было, и как только острая боль стала чуть терпимее, Гермиона бросилась вперед. Несмотря на перерыв, дыхание оставалось тяжелым, и девушка могла поклясться, что эти прерывистые выдохи – самые громкие звуки, что она когда-либо слышала.

Гермиона давно сбилась, сколько именно ступеней осталось позади, но счет был единственным, что помогало отвлечься. Временами ее воображение действительно разыгрывалось, и если бы она позволила себе задуматься о происходящем, то тут же начала бы слышать окружающие шорохи и видеть движущиеся по пятам тени. Но сейчас было не время бояться – ей был необходим трезвый рассудок.

Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять… На двадцать шестой ступени сильная боль в лодыжке отозвалась в каждой мышце измученного тела.

По щекам текло что-то теплое и тягучее, и девушка даже не сомневалась, что это кровь. Она покрывала лицо, шею, капала с челюсти и впитывалась в воротник рубашки. Сконцентрируйся Гермиона на этом, то поняла бы, что от кровопотери у неё уже всё плывет перед глазами. Она устала, сильно вспотела, а между бедрами было так влажно, что Гермиона чуть было не решила, что обмочилась.

Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять… на сороковой она покачнулась.

Она заставила себя опустить ногу и удержала равновесие, добравшись до верха лестницы. Она неслась на чистом адреналине. В мозгу билась единственная мысль: в тот самый миг, когда Гермиона окажется в безопасности, она рухнет без сил. Просто свернется комочком и будет спать много дней подряд, а потом, проснувшись, попросит мальчишек принести ей завтрак.

Толчок, рывок, толчок, рывок. Сорок два, три, четыре.

Просто смешно, как сильно люди доверяют опоре под ногами. Прочная, нерушимая твердь. Они проживают свои дни, будучи свято уверены в крепости мира под ними, и не обращают на него никакого внимания, пока тот не начнет движение под их весом.

Но никто не может даже предположить, что когда-нибудь он возьмет и рухнет. И не важно, что Гермиона находилась в здании, где развернулась локальная война, или что совсем недавно она выскочила из комнаты, охваченной пламенем. Факт оставался фактом: Гермиона была непоколебимо уверена в том, что почва под ее подошвами останется именно такой, какой ей и дОлжно быть, несмотря на сомнения во всем остальном, что находилось вокруг.

Сначала пол изогнулся. Словно даруя оказавшимся на нем неудачникам надежду на то, что он сумеет выстоять. Потом раздался оглушительный треск, и Гермиона поняла, что замерла, завороженная и ошеломленная разворачивающимся зрелищем. Снизу донесся приглушенный шум, а затем девушку накрыло лавиной взрывных звуков: пол под ногами вздыбливался гигантскими кусками дерева, штукатурки и чего-то еще, что просто не имело никакого права двигаться.

Даже если кто-то думает, что он достиг своего предела, то просто удивительно, на что этого «кого-то» может сподвигнуть вид рушащейся опоры. Но этого было недостаточно, и Гермиона почувствовала, как ее ногу всякий раз затягивает при толчке. Сердце зажило своей собственной жизнью, пытаясь пробиться из грудной клетки к спасению. В каждом нерве вспыхнуло ощущение бесконечного ужаса, и голос захлебнулся в глотке, когда Гермиона закричала.

Стукстукстукстукстук, она знала, что ей не хватит времени, но продолжала бежать.

Одна нога застряла в полу, и не найдя опоры, Гермиона дернулась вперед. Другой стопой она уперлась в бетон, стараясь спастись, и перенесла весь свой вес на эту конечность, пытаясь выкарабкаться из утягивающей бездны. Девушка рванулась, напрягая каждый мускул, надеясь, что этого упора будет достаточно, но уже через какую-то долю секунды Гермиона полетела вниз.

23:47

Скулеж. Тонкий, словно впивающийся в мозг, раздражающий скулеж. Но он прекращался, когда она делала вдох, и через некоторое время Гермиона сообразила, что эти мерзкие звуки издает она сама.

Она разлепила веки, но не разглядела ничего. Темно, все очертания размыты. Зажмурилась, подвигала глазами. Чувства постепенно возвращались, и прежде чем пришло хоть какое-то понимание, появилась боль.

Здоровой рукой она коснулась правого плеча и начала осторожно ощупывать конечность сверху вниз.

– О господи.

Плечо странным образом выпирало вперед, а запястье было вывернуто под ненормальным углом. Даже дышалось с трудом – так было плохо. Гермионе вдруг очень сильно захотелось домой. Глаза пекло и жгло, на языке осел пепел, и вдобавок к резким вспышкам боли в верхней части тела все мышцы ломило. Она снова открыла глаза, приглядываясь и моргая, и наконец разглядела белый слой пыли, которая, казалось, покрывала все вокруг. Еще через пару секунд Гермиона сообразила, что за странный потрескивающий звук раздается сверху, и в тот же момент стены озарил свет.

Черт, огонь. Огонь. Огонь, Гермиона. Огонь, огонь, огонь. Она пыталась заставить себя собраться, чтобы очнуться от мучительного, но такого уютного тумана в голове.

Мышцы не желали двигаться. Кости будто бы перекрутились и застыли под кожей в неестественном положении. Она должна была поднять себя, опираясь только на левую руку, и лишь с третьей попыки Гермионе это удалось. Она вскрикнула от той боли, что прошила все внутренности, и зажмурилась. Господи, всё, чего ей сейчас хотелось – это заплакать и пойти домой, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

Дыхание было рваным, от него холодело в груди. Гермиона прокашлялась от пепла и дыма, который вдыхала в легкие, и, осознав, где находится, постаралась больше не шуметь. Сверху свалился горящий кусок дерева. Девушка проследила взглядом за тем, как он приземлился на покрытый штукатуркой пол, и только после этого подняла глаза.

Покореженная поверхность заканчивалась в трех метрах от того места, где она упала. В мозгу промелькнула мысль, что было бы, если бы она не остановилась, когда пол начал вздыбливаться, если бы побежала дальше. Может быть, к этому моменту уже смогла бы выбраться из здания, хотя, у нее не было ни малейшего представления о том, сколько времени прошло с момента падения. Гермиона могла пролежать здесь минуты. А могла и часы.

На краях разлома танцевало пламя – яркое и жадное, грозящее ворваться в комнату в любую минуту. Сверху летели искры, обуглившаяся краска и штукатурка.

Гермиона была в столовой. Или, может быть, в зале для собраний. Стол, на который она приземлилась, был достаточно большим, чтобы за ним уместилось по крайней мере двадцать человек. Она даже представила, как Пожиратели Смерти выстраиваются в очередь, чтобы отобедать тем, что там обычно едят богатенькие убийцы. Вообразить их с чем-нибудь привычным у нее не получилось.

Гермиона всмотрелась в темноту в поисках своей палочки. Она держала ее в руке, когда падала – это девушка помнила точно. На здании стояла анти-аппарационная защита, и, чтобы убраться отсюда, ей было необходимо выбраться на улицу.

В операции принимали участие всего тринадцать членов Ордена. Их задачей было лишь осмотреть здание на случай оставленных там пленников – здесь никого не должно было быть. Обнаружив, что в доме полно Пожирателей Смерти, они приняли решение отступить. Без плана атаки и с таким малочисленным отрядом шансов на победу не было никаких. Гермиона могла только предполагать, что кто-то все же умудрился поставить в известность Орден и Министерство, потому что полномасштабное сражение развернулось в тот момент, когда она сама была где-то между шестнадцатым и семнадцатым этажами.

Гермиона не могла покинуть поле боя. И после того, как получила пренеприятнейшее повреждение головы и несколько ранений, которые потребовали срочного лечения, вернулась. А теперь она была бесполезна. Даже не могла поднять руку с палочкой.

Гермиона перекатилась на колени, чтобы поднять несколько толстых обломков, что свалились на стол вместе с ней. Стряхнула с них штукатурку и пепел и ощупала. Если до этого Гермиона пребывала в состоянии оцепенения, то сейчас ее начала накрывать паника. Она была тяжело ранена, находилась внутри здания, и всё, что ей требовалось – это выбраться наружу. Выбраться немедленно и без палочки?

Без палочки, без палочки, безпалочки. Даже не озвученная – эта мысль отдавала истерикой.

Невзирая на боль, она начала двигаться активнее. Ее движения были быстрыми и лихорадочными. Если она не найдет палочку – ей конец. Она – труп. У Гермионы даже не осталось страховки – путей отступления не было.

Снаружи комнаты что-то зашевелилось – у двери, которую она до этого момента даже не заметила, и в сторону которой сейчас дернулась. Гермиона замерла, словно пыталась слиться со стеной или обратить время вспять. В широко распахнутые глаза летела пыль, отчего те слезились, но девушка даже не моргала.

Двигайся, пробормотала она, все еще не отрывая взгляда от двери. Двигайся.

Она сползла со стола, и боль опалила правое бедро, руку, шею и впилась лезвием в голову. Вздрагивая, задыхаясь и хватаясь за рубашку, чтобы перетерпеть, Гермиона спустила ноги на пол. Тело, уставшее и побитое, накренилось вперед, и ей пришлось проморгаться и продышаться, чтобы избавиться от головокружения.

Здесь ничего не было. В целой комнате не было ничего, кроме стола. Стола. Гребаного стола. Гермионе абсолютно не приходило в голову, как ей спрятаться, если тут есть только стол? Она не обнаружила следов никакой другой двери, кроме той, что как раз открывалась, но в любом случае уже было слишком поздно. Слишком поздно, чтобы сделать что-то, кроме как упасть и поползти, используя только одну руку и одно колено, так, что всё это было похоже на броски тела вперед и вбок.

Она чувствовала себя идиоткой. Несчастной идиоткой. Когда в комнату проник свет, Гермиона была совершенно уверена в том, что ее обнаружили. Всего лишь один взгляд – и ее, притулившуюся под столом, могли увидеть. Дверь располагалась достаточно далеко, чтобы входящие получили отличный обзор. От света Гермиона яростно моргнула, стараясь привыкнуть и разглядеть свою палочку. Левой рукой шарила по полу вокруг, пытаясь подцепить толстую деревяшку, чтобы почувствовать хоть какую-то уверенность.

Губы двигались, без участия мозга шепча молитвы, в то время как глаза цепко следили за двумя парами ног у дверного проема. Внезапно рев в ушах, который преследовал ее с самой лестницы, сменился мертвой тишиной.

– Так мы забираем всё? Планы, имена, схемы…

– Каждый клочок пергамента, Крэбб.

При звуках второго голоса Гермиона прищурилась, а от узнавания волосы у нее на загривке встали дыбом. Она все еще искала оружие. Все что угодно, чем можно было бы запустить в этих двоих, чтобы добраться до двери. Если она будет достаточно быстрой, чтобы увернуться, и сможет найти доску или нечто похожее…

Ладонь отчаянно ощупывала толстый слой пыли и извести, поднимая их в воздух. Гермиона сделала вдох, горло обожгло, и она подавилась кашлем.

Ноги вошедших приблизились, черные мантии колыхались при ходьбе. Гермиона решила, что она, наверное, перестала дышать. Девушка была уверена, что ее услышат даже сквозь хруст шагов. Это был всего лишь вопрос времени. Поблизости не было даже намека на ее палочку, зато вокруг лежало по крайней мере три десятка пергаментов, за которыми эти двое сюда пришли.

– Потолок горит… Нам лучше поторопиться, – снова раздался низкий голос Крэбба, но Гермиона больше не могла его видеть из-за второй пары ног, закрывшей ей обзор.

Она прижала руку к груди, наивно пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Гермиона решила – она опрокинет стол. Так же было в каждом из фильмов, что она смотрела. Она перевернет стол, и неважно, как больно это будет, а затем… а затем…

– Ты прав, тупица. А нас еще атакует этот гребаный Орден. Не стой без дела, отправляйся на третий этаж в следующую комнату. Чем скорее я выберусь отсюда, тем лучше.

– На…

– Третий этаж, – отрезал второй голос.

Имя говорившего не упоминалось, но Гермиона не сомневалась, чьи именно ноги сейчас стояли у стола. И это было просто прекрасно. Вся эта ночь. Прекрасно.

Она бы лучше осталась с Крэббом. Так появился бы хоть какой-то шанс на спасение. Она, возможно, смогла бы подождать, пока парень повернется к ней спиной, и тогда бы просто проскользнула мимо него. Малфой (Гермиона всё еще не могла в это поверить) не будет таким невнимательным.

Судя по тяжелым шагам, Крэбб ушел, а Малфой хранил молчание. Он совсем немного сместился со своего места, и девушка могла слышать шорох бумаги, пока он собирал что-то со стола. Если бы не было до такой степени тихо, она бы уже сдвинулась чуть левее так, чтобы оказаться сбоку от парня и напротив двери. Если бы она рванула, то могла бы застать его врасплох и добраться до выхода прежде, чем он достал бы свою палочку.

Ожидание и ужас заполнили собой каждую косточку, каждый мускул, который должен был двигаться, чтобы вытащить ее отсюда. Тишина давила, и Гермиона почти что хотела движения, лишь бы нарушить ее.

– Похоже, ты измазала кровью все эти пергаменты, которые я искал целый месяц. Понадейся на тебя – и похерь всё к чертям. Я думал, до них уже дошло, насколько ты неумелая.

Гермиона сверлила взглядом дверь, но не видела ничего. По столешнице забарабанили пальцы, затем снова раздался шорох бумаги. Ее кровь? Он говорил с ней? Всё это могло иметь смысл, только если было сном.

– Можешь вылезать оттуда, Грейнджер. Тебе, похоже, нравится прикидываться грязью, но сейчас время уходить.

Гермиона могла только в шоке пялиться на его ноги, пока ее сердце колотилось так сильно, что это было даже больно. Мысли вихрем носились в голове, и она поняла, что совершенно не представляет, что делать. Он обнаружил ее, у нее не было палочки, она была ранена, и не было никакого выхода.

Воздух вылетел из легких, словно ей врезали под дых, и когда Малфой отступил на шаг назад, Гермиона тоже шарахнулась. Да будь она проклята, если встретит его, стоя на коленях. Если бы только у нее была палочка. Будь это так, она бы расправилась с этим ублюдком быстро и безжалостно.

Гермиона смогла подняться только со второй попытки. Она хотела опереться на что-то твердое, чтобы стоять прямо, будто ничего и не случилось. Вместо этого она привалилась к стене, скользя по поверхности только левым плечом и не спуская с Малфоя глаз.

Казалось, он немного вырос. Он был около ста восьмидесяти сантиметров ростом и там, где раньше был тощим, теперь стал шире и больше. Но он все еще был худощавым. Не будь у него палочки, она могла бы попробовать проскочить. И судя по тому, как сильно Малфой был окровавлен, много кто думал так же.

– Я понимаю, каким бесспорно привлекательным кажусь тебе, но у меня нет времени играть в гляделки, Грейнджер. Двигай своей задницей.

– Я никуда с тобой не пойду.

– Нет? – он приподнял бровь и взмахнул палочкой. – Иди, или я потащу тебя. У тебя нет палочки, ты выглядишь так, словно на две трети уже издохла, и что самое важное – у тебя нет выбора.

– У меня нет палочки, да ну? – она скопировала его жест, но это была лишь жалкая попытка.

– Не сомневаюсь, что она спрятана у тебя в заднем кармане, и ты просто приберегаешь ее на потом. Не стесняйся, доставай, – его сарказм ничуть не изменился.

Гермиона оценила свои шансы, и ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что уйти отсюда – не самый плохой вариант. Она могла столкнуться с другим членом Ордена или заметить какое-то оружие. Да даже если он взял ее в плен, это же всяко лучше, чем смерть, верно?

Гермиону мутило, и если уж ее вырвет, ей хотелось оказаться к Малфою поближе, чтобы тот в полной мере получил удовольствие. Он подождал, пока она обойдет стол, и только после этого двинулся к выходу. Рядом с ним было страшно, и Гермиона припомнила все те слухи, которые ходили о Малфое и о том, что парень сделал с охраной, чтобы сбежать из Азкабана. И если хоть что-то из той болтовни было правдой, то она столкнулась с ненормальным типом. Он больше не был мальчиком, который не смог убить Директора. Он был Пожирателем Смерти. Был убийцей. Был подонком.

Малфой схватил ее за рубашку и потащил вперед к двери. Она почти потеряла равновесие, а ноги онемели – Гермиона подозревала, что такой нагрузки, как сегодня, ее конечностям еще не выпадало. Она с облегчением выдохнула, когда смогла удержаться ровно, но ладонь Малфоя снова опустилась на ворот ее рубашки. Гермиона хотела развернуться и врезать ему, но терпение было ей необходимо. Даже если придется стереть друг о дружку зубы, чтобы сохранить спокойствие.

Дернув за больную руку, Малфой придержал девушку, чтобы проверить коридор. Гермиона сжала губы в тонкую линию, лишь бы не доставить ему удовольствие своим криком. Парень пихнул ее в спину, выталкивая вперед и направляя в одному ему известную сторону.

– Я не тряпичная кукла, Малфой, – гаркнула Гермиона, пытаясь вырваться из захвата.

К удивлению, он отпустил ее, но палочку не опустил, шагал в шаге позади и справа от девушки.

– Заткнись, – прошипел он, оглядываясь и ускоряя шаг.

– Боишься, Малфой? Не хочешь столкнуться с кем-нибудь, у кого есть палочка? Я могу орать всё, что хочу.

И она закричала. Голос дрогнул, но она орала свое имя так громко, как только могла – звуки отражались от стен и разносились на три этажа от них. Пусть все слышат. Ее схватили, и если так она даст знать Ордену, где она… Одна рука зажала ей рот, когда она выводила последнюю «А», другая – вцепилась в горло. Его дыхание было жарким и мерзким, когда он прошипел ей на ухо:

– Заткнись! Хочешь, чтобы они пришли? Хочешь, чтобы они изнасиловали тебя, избили? Ты что, совсем больная, Грейнджер?

Гермиона закашлялась в его ладонь, и он тут же отдернул пальцы, как будто она могла заразить его смертельной болезнью. Рука на горле напряглась достаточно для того, чтобы перекрыть ей кислород, и он вытер кисть о рукав ее рубашки. У нее не было ни малейшего представления, о чем именно он говорит, она дернулась вперед, но Малфой не шелохнулся. Гермиона рванулась сильнее и захлебнулась, когда парень резко впечатал ее спиной в свою грудь, сжимая крепко, до синяков. Она впилась пальцами в его ладонь и давила до тех пор, пока не процарапала кожу – кровь тут же забилась под ногти. Другая ее рука висела бесполезной плетью, но Гермиона продолжала вырываться, пытаясь ударить Малфоя затылком.

– Я оставлю тебя здесь, если ты так этого хочешь. И позволю им прийти. Ты этого хочешь, Грейнджер? Стать грязной шлюхой Пожирателя Смерти? Его рабой? Его игрушкой? Его… тряпичной куклой?

Перед глазами заплясали черные точки, рот Гермионы открылся будто бы в немом крике, и она впилась зубами в поврежденное место на его руке. Ногой она дотянулась до его голени и ударила снова и снова, захлебываясь слюной и сражаясь за воздух.

Он подождал секунду и отпустил ее, позволяя заходиться в кашле и судорогах. Она согнулась, пытаясь вдохнуть, а Малфой снова схватил ее за рубашку и потащил, не давая больше ни единого мгновения. Гермиона пыталась не отставать и двигаться в такт его резким шагам, и в тот момент, когда они завернули за угол, и она увидела знакомую синюю дверь на площадку, девушка решила действовать.

Всё ещё быстро дыша, она развернулась, навалилась на парня всем своим весом и основанием ладони ударила Малфоя в лицо. Надавила изо всех сил, а затем отвернулась и бросилась к двери. Рубашка затрещала у воротника, когда Гермиона рванулась из его рук, и Малфой издал приглушенный звук. Девушка распахнула дверь, цветная вспышка промчалась так близко от ее виска, что она было подумала, что это полыхнуло перед ее глазами.

Она понеслась по лестнице и, пробежав треть, поняла, что всхлипывает. Страх осел в груди и в животе холодной тяжестью, ей никогда в жизни не было так страшно. Всё тело трясло, будто бы кости трещали, а нутро распирало.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Мантра в голове, на языке, смешанная со вздохами и выдохами, пока горящие легкие боролись за кислород.

Она хотела выбраться. Да она была готова броситься на стену, если бы от этого смогла потерять сознание и больше не бояться так сильно. Потому что сейчас Гермиона была в ужасе; вздымающие грудь рыдания, всхлипы и сопли, влажное лицо. Ей пришлось быстрым взмахом вытереть лоб и щеки, чтобы лучше видеть, и она запоздало сообразила, что на ее руке кровь Малфоя. А теперь и на лице. Размазана по всему лицу.

Так как пришлось задействовать свою левую руку, Гермиона ударила его по той стороне головы, которая и без того обильного кровоточила с самого начала. И теперь девушка чувствовала себя покрытой его кровью. Как после кровавой ванны. Желудок скрутило и сжало, грозя вывалить содержимое наружу. Просто выблевать всё. Она слышала, как Малфой над ее головой тяжело бухает по ступенькам. У нее было форы чуть больше, чем один пролет, но он ее нагонял.

Лестница, которая вела на первый этаж, была охвачена огнем, как и дверь, что вела на второй. Ей пришлось снова бежать наверх и выбираться на третий уровень, краем глаза отмечая Малфоя в начале лестничного марша как раз тогда, когда она сама дергала дверь. Гермиона слишком поздно вспомнила, что именно сюда Малфой послал Крэбба. И не то чтобы именно он встречал ее с той стороны, но разницы не было никакой.

Ее появление было встречено секундным удивлением, незамедлительной дуэльной позицией и после – трехсекундным замешательством. Гермиона не имела ни малейшего представления о том, кто был этот человек, но узнала в нем студента Хогвартса – только с более старшего курса. Просто смутно знакомое лицо, промелькнувшее в далеких воспоминаниях.

Дверь за ее спиной распахнулась, и по тому шуму, с которым она захлопнулась, можно было смело утверждать, что Малфой в бешенстве. Гермионе захотелось закрыть глаза. Ей захотелось распасться на молекулы, стать частью воздуха и исчезнуть. Но больше всего она хотела обратно свою палочку, чтобы наконец покончить со всем этим.

– Я ее поймал, Блетчли, – Малфой произнес это так, словно уже начал сдирать с нее кожу.

– Это же Гермиона Грейнджер, не так ли? Маленькая идиотка Гарри Поттера?

На звук голосов из одного из дверных проемов вышел Крэбб.

– Что тут происходит?

Казалось, он вообще не обратил на Гермиону никакого внимания, будто это было обычным делом лицезреть окровавленную, зареванную девицу, выглядящую дико и несколько ненормально. С другой стороны…

– Грейнджер, верно? – Блетчли взглянул на Крэбба, кивнув головой в ее сторону.

– Я понятия не имею, о чем вы говорите. Меня зовут… – Гермиона говорила убедительно, но вранье никогда не было ее сильной стороной.

– Конечно не имеешь, грязнокровка, – парень кровожадно улыбнулся щербатым ртом.

– Блетчли, я же тебе сказал…

– Вообще-то, ее поймал я, Малфой. Судя по всему, она от тебя убегала. И если бы не я, девчонка могла бы уже улизнуть.

– Не согласен. Если бы не я, она могла бы улизнуть уже давным-давно, – Малфой усмехнулся – Гермиона представила себе это так явно, словно видела его губы. – Ты оставишь м…

– Я не подчиняюсь твоим приказам, Малфой, – прорычал парень.

Ох, вот это было хорошо. Если они друг на друга разозлятся, у нее может появиться шанс сбежать. Гермиона подобралась, готовя тело к первой же возможности, несмотря на то, что Малфой подошел к ней ближе.

– Грязнокровка моя. И ты либо… – Гермиона рассвирепела и крепко сжала кулак.

Может быть, ей стоит просто набросится на них. Пусть они расправятся с ней, но она умрет, хотя бы раз врезав Малфою по морде.

– Кто это у тебя, Майлз? – раздался новый голос из смежного коридора – кричащий мог видеть только Блетчли с палочкой в руке.

Крэбб оскалился, услышав приближающиеся шаги, и Гермиона догадалась, что к ним направляется еще одна группа людей. И вот тогда она и вправду закрыла глаза, всего на чуть-чуть. Потому что теперь всё точно было кончено. Смерть или заключение, но надежды на побег больше не было. А когда человека покидает надежда, он сдувается. У Гермионы будто бы разом закончилась вся энергия.

Она сдалась. Но не в том смысле, что смирилась, что станет чьей-то игрушкой, которую будут передавать по рукам, словно пустую оболочку. А в том, что приняла то, к чему неизбежно вела эта ночь. Что в ее ближайшем будущем не будет дома, душа и лечения. Она смирилась, что у нее больше нет надежды.

И вот тогда, именно в ту секунду, она почувствовала самую ослепляющую боль в своей жизни. После, когда вспоминала об этом, Гермиона признавала, что и в самом деле не могла видеть. Просто вспышка красного, а затем чернота. Словно все ее чувства выключились – такой невыносимой была эта боль.

Малфой схватил Гермиону за поврежденную руку и дернул назад, отчего весь мир перед глазами раскрасился в красный. Раненым боком она врезалась в стену, а затем раздались тошнотворный хруст, хлопок и треск. В памяти остались только боль, чавкающие звуки, крики на периферии сознания и тошнота, когда она ударилась об пол и наклонилась вперед. А затем - чернота. Блаженная чернота.

========== Два ==========

00:08

Гермиона открыла глаза. Она чувствовала себя так, словно ее разобрали на части, а потом собрали заново. Двигаться не получалось – просто не хотелось. В поле зрения появилось что-то черное, оказавшееся черным ботинком, носок которого стучал ее по подбородку. Девушка со свистом втянула в легкие воздух, после чего ее быстро подняли на ноги.

Она протестующе застонала, захлебываясь стекающей в горло слюной, и наклонилась вперед. Ее тут же резко дернули за волосы, от чего в голове зазвенело, она несколько раз моргнула и уставилась на… горящий потолок?

Всего три секунды понадобились на то, чтобы события вечера обрушились на Гермиону – и если бы ее не держала чья-то рука, она бы упала. Подняла глаза и сфокусировалась на лице напротив, почти не удивленная тем, что видит перед собой малфоевскую гримасу.

– Ты самая тупая из всех, кого я знаю. Как бы мне хотелось убить тебя за твою дурь. Ты вообще хоть понимаешь, насколько теперь всё херово?

Он снова встряхнул ее так, что Гермиона прикусила язык, а затем швырнул обратно на пол, как раз тогда, когда она пыталась нащупать ногами пол. Гермиона захрипела, поднимаясь. Голова кружилась и казалось, будто сознание вот-вот ускользнет. Она настолько устала и вымоталась, что всё вокруг воспринималось сном. Реальность же и вовсе не привлекала, хотя мозг отчаянно пытался обработать информацию.

Гермиона прислонилась к стене и была вынуждена полностью сконцентрироваться на этом нехитром движении. Похоже, Малфой паниковал – когда он посмотрел на нее, на его виске некрасиво пульсировала вена. Она перевела взгляд в сторону, на Блетчли и затихла, когда смогла различить лежащее тело. Крэбб обнаружился чуть поодаль, и Гермиона была готова поспорить, что всех остальных постигла та же участь.

– Здесь был аврор? – попыталась спросить она, но голосовые связки смогли выдавить лишь писк и полузадушенное «аврор».

Малфой пару секунд смотрел на нее, затем схватил за руку и, открыв дверь на лестничную площадку, выпихнул туда девушку. Потом заскочил сам, направляя палочку на пламя на ступенях и расчищая им проход сбоку.

– Иди, – прорычал он и взял Гермиону за локоть, чтобы та снова от него не сбежала.

Существует момент, достигнув которого, люди только и могут, что реагировать на стимул. Когда они чувствуют себя такими уставшими и обессиленными, что весь окружающий мир воспринимается приглушенно. Гермиона знала, какая опасность ее окружает, но сейчас могла только идти. Она была просто не в состоянии обдумывать свой побег. У нее не было ни малейшего представления о том, куда ее тащит Малфой. Что случилось с Пожирателями Смерти, и что произойдет с ней. Только движение. Для мыслей времени не было. Она была так измучена, что вся ее концентрация уходила на то, чтобы переставлять ноги, шевелить руками и дышать.

Они бежали. Мимо разрухи, смертоносных лучей и тел, облаченных в капюшоны и маски. По коридорам, а затем наружу, кашляя от дыма и пепла, прямо по направлению к лесу. Гермионе не нужно было ни о чем думать, и на какое-то время это стало настоящим счастьем. Малфой пытался подгонять ее, но ноги горели, все тело прошивало острой болью, а вдохнуть полной грудью не получалось. Гермиона была убеждена – не будь она пленницей, он бы давно уже бросил ее.

Палочка Малфоя светилась, и тот освещал ею каждый угол во время их бега, но как только они вывернули на прямой участок, опустил руку. Нога Гермионы зацепилась за корень или бревно – да что бы там ни было – и девушка рухнула, как подкошенная. Вскрикнула, когда ударилась рукой и плечом об землю. Малфой нелепо подпрыгнул, чтобы не споткнуться об нее.

Она жадно глотнула воздух и прижалась щекой к прохладной земле – где-то сверху с присвистом дышал Малфой.

– Больше не могу. Если ты хочешь, чтобы я куда-то пошла, тебе придется либо тащить меня, либо левитировать. Я больше не двинусь, – и она имела в виду именно то, что сказала.

Малфой, казалось, не особо обращал на нее внимание, и Гермиона подняла голову, приглядываясь. Чуть проморгавшись, она рассмотрела его в темноте: он прислонился головой к дереву и что-то яростно бормотал сквозь зубы.

Кошмар. Малфой не только взял ее в плен, но, похоже, ещё и тронулся рассудком. Просто замечательно. Отлично.

Гермиона пыталась приподняться, и ладонь уткнулась во что-то гладкое и холодное. Она встала на колени, нащупывая пальцами края камня, и бросила на Малфоя косой взгляд. Тот всё ещё держал палочку в руке и что-то нашептывал прямо в кору.

Было непросто, но Гермиона умудрилась сдвинуть обломок с места. Малфой же вел себя неадекватно. Может быть, он что-то заподозрил, а может, это было его обычной манерой поведения. Он освещал палочкой деревья вокруг себя, и по выражению его лица никак нельзя было понять, о чем он думает. Поднявшись, Гермиона дождалась, пока Малфой отвернется, и сунула камень в карман. Укрытие ненадежное, но было темно и разобрать очертания одежды было сложно. Мозг лихорадочно работал, словно наверстывал то время, пока бездействовал, и постепенно начал вырисовываться план, но тут палочка Малфоя уткнулась ей лицо.

– Грейнджер, если ты выживешь в этой войне, я сам тебя убью.

– Если бы у меня была палочка, ты был бы мертв час назад.

– Если бы у тебя были мозги, то поняла бы, какая ты наивная идиотка.

– Я…

Сумасшедший Малфой внезапно крутанулся и пнул одно из деревьев.

– Твою ж мать!

Где-то наверху заскрипели голые ветки, и Гермиона только сейчас обратила внимание на то, что на улице подморозило. От осознания этого стало холодно, и не будь у нее других поводов для волнений, она бы озаботилась тем, чтобы немного согреться.

– Да ты хоть представляешь, что натворила? – он развернулся к ней, и Гермиона отступила на шаг, с бесстрастным видом опуская ладонь в карман. – Ты же всё похерила! Что за…

Он с животным рычанием выдохнул и еще раз ударил ствол. Гермиона не знала, что ей делать: ответить или позволить Малфою кричать дальше. Она выбрала второе – пусть отвлечется. Совсем как в фильмах, где хорошие парни дают плохишам выговориться о своих грандиозных планах, пока сами смываются прямо у них из-под носа. Плохих парней всегда губит их собственное эго.

– Я ничего не сделала, так что…

– Ничего? Ничего?! – он приближался к ней, на что она никак не рассчитывала. – Ты что, не в Ордене? Неужели ты не знаешь?

Гермиона с удивлением всматривалась в него, хотя могла различить в темноте только светлые волосы, так что смотрела туда, где по ее расчетам находилось лицо Малфоя. Вопрос ее шокировал. Точнее, поразило то, что могло за ним скрываться.

– Не знаю чего? – такого писка её тело физически никогда не воспроизводило.

– Я в Ордене, Грейнджер, – в свете луны, пробившейся сквозь деревья, она рассмотрела его лицо – такой злобы ей еще видеть не приходилось.

– Врешь, – выдох.

Он сердито хмыкнул:

– А какой смысл мне врать? Если бы я был Пожирателем Смерти, ты бы сейчас уже стояла на коленях перед Темным Лордом.

Его голос звучал так, словно Малфой считал это не такой уж плохой идеей и удивлялся тому, как же раньше до этого не додумался. Гермиона ошарашено молчала, пока кусочки сегодняшнего вечера собирались в завершенную картину.

– Ты душил меня, – это был единственный факт, который отделял произнесенную им ложь от правды в ее голове.

– Ты бы не заткнулась, и я удивлен, что Пожиратели Смерти не напали на нас в ту же секунду, как ты заорала. И как по мне, это было бы поделом, – отрезал он.

Такого просто не могло быть: Драко Малфой – член Ордена. С такими ответами? С такими поступками? Орден – это место для… для Гарри, Рона, для нее, для всех Уизли и для… для таких людей.

– Знаешь, что ты сделала? Ты полностью похерила мое прикрытие. А вся та информация, которую Орден получал за последний год и особенно в последние три месяца? Всё! Ничего не будет! Из-за тебя. От такого горло не перехватывает? Ты всё это угробила! Мои поздравления, Грейнджер. Как же здорово ты помогла сейчас Поттеру. Ты бесполезная…

Гермиона пнула его в голень, и на секунду он смотрел на нее так, словно собирался ударить.

– Пошел ты, Малфой. Ты всё врешь! Просто пудришь мне мозги, но у тебя ничего не выйдет! Более того, если ты не лжешь, во что с трудом верится, моей вины ни в чем нет!

– Да конечно это ты виновата! Я бы вывел тебя из здания, чтобы ты свалила отсюда, а сам вернулся обратно, и всё было бы как раньше! Но вместо этого ты вырывалась, как ненормальная, сбежала, попалась и похерила всю мою жизнь!

– Ты должен был сказать мне, что состоишь в Ордене! Если это вообще правда.

– Я думал, ты знаешь!

– Ну еще бы! Направленная палочка, крик о помощи и попытка меня задушить – да тут всё яснее ясного, Малфой!

– Я думал… Я не собираюсь перед тобой оправдываться. Факт остается фактом: ты всё угробила, так что доставай свой портключ и возвращай нас в Орден, где мы и расскажем, что ты натворила.

Гермиона фыркнула:

– Ха! Думаешь, что я настолько глупа, что возьму тебя в Штаб Ордена? Выдам местоположение…

– А ты думаешь, что я такой идиот, что будучи Пожирателем, суюсь в Орден только для того, чтобы узнать его местоположение? Да ты думаешь? Хоть чуть-чуть?

Смысл в его словах был, но Гермиона решила этого не признавать.

– У меня нет портключа.

– Всем членам Ордена на все операции в качестве подстраховки выдают портключи, Гр… – его голос звучал устало, несмотря на весь бушующий в Малфое гнев.

Биполярное расстройство личности? Ну или просто псих.

– Я уже использовала свой. Использовала и вернулась снова.

Он уставился на нее, и Гермионе почудилось в его взгляде что-то странное.

– Почему… Не важно. Не. Важно. Хорошо. Хорошо. Да просто охрененно замечательно.

– Почему ты не можешь нас аппарировать? Если ты работаешь на Орден, ты должен знать, где…

– Моя палочка отслеживается.

– Что? – Гермиона замолчала. – Да это самый большой бред, который я…

– Темный Лорд предпочитает всё держать под контролем. И учитывая мой новый статус предателя, я не могу произносить никакие заклинания, связанные с моим местоположением. Аппарация, манящие, отслеживающие чары. Ничего. И вот за это ты тоже можешь сказать себе «спасибо».

Гермиона смотрела на него, всё еще переваривая предыдущую порцию информации.

– Ладно, и как же я тогда попаду назад?

Ответом ей была тишина, размытое движение и шорох шагов. Свет его палочки становился все тусклее по мере того, как Малфой уходил все дальше. Гермиона поежилась, провела пальцами по граням камня в кармане и тоже начала двигаться.

День второй; 7:13

Она проснулась от холода, тело онемело и дрожало. С потрескавшихся и разбитых губ срывался пар, хотя, если честно, болело всё. Повреждения, на которые вчера вечером не обратила внимания, теперь дали о себе знать.

Этим промозглым утром у нее замерзли даже глазные яблоки, и когда она попыталась встать, то сразу же поскользнулась на наледи. Ей потребовалось время, чтобы подняться, и не будь она Гермионой Грейнджер, то сдалась бы еще до того, как оказалась на ногах.

Лес был прохладно-синим и не таким уж и густым, как ей показалось накануне. Вокруг стояла полная тишина: ни звук, ни шорох не нарушали воцарившуюся суровость. Так одиноко Гермионе еще не было никогда.

Частично из-за дискомфорта от чрезмерного напряжения, частично из-за того, что кровоток в ногах еще не восстановился, кроссовки загребали землю. Ей пришлось остановиться и потоптаться на месте, разминая мышцы, чтобы избавиться от колющих ощущений.

Она потеряла Малфоя из виду почти сразу, как тот ушел. Не то чтобы Гермиона горела желанием идти за ним следом, но у него была палочка, с помощью которой можно было справиться с непогодой – или с тем, что еще могло случиться. Но он шел быстрее нее, и вскоре она уже не могла разглядеть исходящий от его палочки свет. Её окружили страх и тьма, и в какой-то момент Гермиона просто привалилась к упавшему дереву, неуверенная, в каком состоянии очнется утром, да и сможет ли вообще проснуться.

В Малфое она сомневалась. Очевидно, тот был не совсем нормальным, но как бы ни хотелось верить, что он врет, в его словах был смысл. Большинство его поступков прошлой ночью соответствовали рассказанному, и если бы он не был так жесток по отношению к ней, Гермиона бы поверила с большей легкостью. Опять же, это был Малфой. Будь он с ней мил, она бы еще сильнее в нем сомневалась.

Гермиона все еще не могла понять, почему ей никто ничего не сказал. Она была членом Ордена – и у нее должен был быть доступ к такой информации, разве нет? Хотя, в случае с двойными агентами, лучше всего как можно меньше распространяться о подобном секрете. Тем не менее, она не считала, что прошлая ночь была ее ошибкой. Если Малфой действительно был шпионом, Гермиона не сомневалась, что он был важной шишкой. Возможно даже входил в круг приближенных к Волан-де-Морту и снабжал Орден и Министерство большим количеством нужных данных. Катастрофа и вправду была колоссальной, но в этом не ее вина. Он должен был что-то сказать. В конце концов, она не может знать абсолютно всё.

11:41

Гермиона наблюдала за тем, как кровь – ее и Малфоя – стекает по стенкам раковины и вместе с водой исчезает в водостоке. Она стряхнула капли с ресниц и взглянула на себя в покрытое пятнами зеркало. Отбросив назад волосы – всё равно ничего другого с ними не сделать – вытерла лицо. Попыталась, хоть и неудачно, смыть кровь с рубашки, но всё, чего смогла добиться – пятна порыжели. И пусть Гермиона больше не выглядела, как персонаж из Ночи Оживших Мертвецов, доверия она точно не вызывала.

Плечо больше не выпирало, – наверное, сустав встал на место, когда Малфой прошлой ночью швырнул ее об стену. Предплечье и запястье были сломаны – в этом она не сомневалась. Во время осмотра темных пятен и припухлостей выяснилось, что средний и безымянный пальцы тоже перебиты. Синяки шли по обеим рукам, шее и лицу – и это только те, которые было видно. Глубокий порез с засохшей кровью красовался на виске, несколько царапин покрывали правую часть лица.

Гермиона Грейнджер видала и лучшие дни. Уж несколько точно.

Осмотрев себя в зеркале и признав, что больше ничего не может сделать, она приготовилась к странным взглядам, которые могут на нее бросать. Хотя Гермиона не сомневалась, что реакция окружающих будет всяко лучше, чем та, что могла бы быть, заметь ее кто-нибудь выходящей из леса или идущей по дороге в город. До тех пор, пока никому не придет в голову задавать вопросы, она будет в порядке.

Бросив бумажное полотенце в корзину для мусора, распахнула дверь и врезалась в грудь человека, которого только что проклинала. Несколько долгих секунд она могла только удивленно на него пялиться. У Малфоя это отлично получалось – тратить ее время зазря.

– Что ты тут делаешь? – она постаралась, чтобы голос звучал грубо и сердито.

– Это ванная комната. Что тут делает большинство людей? Или вы… магглы… делаете тут что-то другое?

Гермиона прищурилась от наступающего гнева, но он умело сменил тему:

–Я не был уверен, что ты выберешься из леса.

– Разочаровала тебя, Малфой?

– Что неудивительно, – он поднял палочку и очистил Гермиону заклинанием. – Можешь расхаживать в таком виде, когда т…

Гермиона схватилась за кончик палочки и, направив ту вниз, огляделась и прошипела:

– Малфой! Следи за тем, что делаешь, идиот! Это маггловский мир, если ты еще не понял по проезжающим машинам.

Он вырвал палочку и усмехнулся, демонстративно протирая ее о штанину.

– Мне плевать. Я волшебник, я выше их, и я буду делать, что хочу и где хочу. А магглы могут идти на хер.

– Знаешь, Малфой, магглы могут испугаться того, чего они не понимают, но волшебники же именно так относятся к…

– Избавь меня от чтения морали, Грейнджер. Скажу честно, мне плевать. У тебя есть деньги?

– Я не… Что? Нет, а если бы и были…

– Как так вышло, что у тебя нет с собой денег? – поразился он.

– Я участвовала в операции по спасению пленников, Малфой, а не собиралась покупать рабов. Я же не Пожиратель Смерти, – она выразительно посмотрела на его скрытое рукавом предплечье.

Малфой не обратил на нее внимания – или сделал вид, но Гермиона уловила вспышку раздражения, промелькнувшую на его лице. Пожевав губу, словно что-то обдумывая, он внимательно смотрел в сторону автозаправки.

Сейчас она не могла его понять. Задумываться о том, что у Малфоя на уме, Гермиона была не в состоянии – не тогда, когда всю ее трясет и крутит. Она хотела только одного: найти обезболивающее, столько, сколько сможет, вероятно, немного снотворного и рухнуть где-нибудь в кровать. Необязательно удобную. Просто оказаться в безопасном месте, где она могла бы забыть об окружающем ее мире и изматывающей боли.

– Магглы же передвигаются на машинах и поездах, да?

– Да, а еще на автобусах, велосипедах, самокатах… – она подняла здоровую руку, чтобы дать ему понять, как много видов транспорта существует, но схватилась за лоб от приступа головной боли.

Вот только этого ей сейчас не хватало.

– Какой самый быстрый способ, и сколько он стоит?

– Не знаю. Мы в Румынии. Я понятия не имею, что у них за валюта, и сколько здесь что стоит, – признаваться ему в незнании было очень неприятно.

По-видимому, не удивленный ее ответом, Малфой, развернувшись, направился в сторону улицы, и это было возмутительно. Он уже игнорировал ее, и Гермиона была вынуждена признать, что это задевало всё больше. Будто ее тут и не было. Будто она не стоила потраченного на нее времени.

– Пойдем, Грейнджер, – рявкнул Малфой.

Она вздрогнула и впилась взглядом в его спину.

– Я никуда с тобой не пойду.

Он обернулся, кивая, его голос и выражение лица были жесткими:

– Еще как пойдешь. За нашими головами сейчас охотится как минимум дюжина Пожирателей Смерти, а у тебя нет палочки. Единственная причина, по которой я попытался вытащить тебя из того здания прошлой ночью, была в том, чтобы не дать им тебя убить. И сейчас, когда из-за этого всё пошло к черту, я меньше всего хочу, чтобы ты подохла. Ты идешь, и мне плевать, если каждый маггл в этом сраном городишке увидит, как ты плывешь по воздуху передо мной.

Они сверлили друг друга глазами, тонкий кусок дерева вращался в его пальцах. Гермиона фыркнула, задрав подбородок:

– Хорошо, Малфой. Но это только потому, что у тебя сейчас есть палочка, и я могу выжить благодаря ей.

– Мне насрать, в чем ты там себя убеждаешь. Просто держи это при себе.

– Я только хочу, чтобы ты знал.

– Знал что? Если ты заткнешься, вся эта ситуация станет намного лучше.

– Если ты направишь палочку на себя, вся эта с… – когда машина ударила по тормозам, Гермиона отпрыгнула, хотя всё ещё была в безопасности на тротуаре.

Малфой царственно стоял посреди дороги, с надменным выражением наблюдая за тем, как останавливается автомобиль. Водитель отчаянно сигналил и что-то кричал в его сторону на румынском языке.

– А ведь всего двух метров не хватило, – пробормотала Гермиона, лишь отчасти имея в виду то, что подумала – она была не тем человеком, кто действительно мог желать смерти людям и говорить об этом.

Волан-де-Морт – вот ему она желала. Блондинистому идиоту, вышагивающему с безразличным видом по дороге, полной гудящих машин? Не особо. Она бы не стала плакать от этой новости, но в ее глазах он еще не достиг уровня Великого Зла, чтобы пойти против своих принципов и кого-то проклясть.

Гермиона дождалась, пока можно будет свободно перейти дорогу, и скривилась от боли, когда постаралась поспешить. Его силуэт, уже с трудом различимый, всё удалялся и удалялся. И когда она наконец нагнала Малфоя, тот ждал ее с недовольным выражением на лице.

– Мы идем? – он не обратил на нее внимания. – Малфой, я спросила…

– Я не глухой.

Гермиона в замешательстве остановилась.

– А что мы делаем? Я думала…

– Нам нужен транспорт.

– Да, но это не то, что происходит…

– Что ты знаешь об автостопе?

Было бы преуменьшением сказать, что Гермиона была в шоке.

– Что?

– Большинство магглов об этом знают, разве нет?

– Нет! Это так… Ты же такой приверженец, по…

– А что такого? Вроде, это может нас выручить. Что это? Палец, который ты выставляешь?

Гермиона только и могла, что смотреть на него широко открытыми глазами.

– Ты это серьезно?

– Я абсолютно серьезен. Мы не можем использовать магию, мы не можем вернуться в мир волшебников, потому что Пожиратели Смерти будут нас там искать – особенно в этой стране, и это в том случае, если мы вообще сможем найти туда путь. Так что нам нужно использовать маггловские способы передвижения.

– Малфой, мы можем сесть на автобус. Или поезд. Да что угодно безопаснее, чем попытка подцепить попутку с незнакомцем за рулем. Ты знаешь, что время от времени происходит с людьми, которые ездят автостопом? – она сглотнула и поднесла руку к плечу.

Господи, оно болело. Горело так, словно плоть, которую кто-то крепко сжал, была охвачена пламенем. Это были одни из самых отвратительных ощущений в ее жизни. Гермиона прикрыла глаза, стараясь прийти в себя.

– Кроме того, в любом случае мы не можем даже отправиться куда-то.

– А почему нет? – он повернулся к ней, вопросительно приподняв бровь.

– У нас нет денег, – фыркнула Гермиона. – Мы не едем автостопом, и у нас нет денег. Что означает, что у нас нет способа куда-то добраться.

Он снова перешел дорогу, не слушая ничего, что она ему говорила. Гермиона четыре раза окликнула его по имени, но он даже не повернул головы. А ее достало это расхаживание. Всё, чего она хотела, это просто сесть и попросить кого-нибудь вырубить ее парковой скамейкой или чем-нибудь в этом роде.

Гермиона жалобно всхлипнула и аккуратно потерло плечо, следуя за этим Королем Придурков. Наверное, Малфой пошел медленнее, чтобы дать возможность себя догнать, потому что она еле тащилась и отлично это понимала.

– Малфой, мы просто не можем…

– Я могу делать всё, что хочу.

Гермиона тряхнула головой и возмущенно поджала губы.

– Однажды кто-нибудь выбьет из тебя всё дерьмо. Надеюсь, это буду я.

– Я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь сможет так же точно выразить мои чувства по отношению к тебе.

12:51

Будь Гермиона одна, то потерпела бы неудачу еще на стадии получения денег. А если каким-нибудь образом умудрилась-таки раздобыть наличные, то точно бы напортачила на вокзале. Потому что поезд должен был пересечь границу, а для этого оказались нужны паспорта. Гермиона отказалась от этой идеи, когда им сообщили о документах, но Малфой продолжал убеждать сотрудника вокзала продать им билеты, будто нехватка денег была их единственной проблемой.

Ей было даже любопытно, как этот придурок планировал совершить покупку, но похоже, все это время кое-какие средства у него были. Которые он и использовал для взятки и для покупки проездных. Гермиона пришла к выводу, что это типично для Малфоя. Деньгами или угрозами, но он всегда добивается желаемого, не так ли? С этой мыслью она теперь и сверлила его взглядом, несмотря на то, что именно он смог раздобыть им места в поезде.

Оторвавшись от созерцания проплывающей за окнами зелени, она перевела глаза на колени Малфоя. Ее рука и плечо пульсировали так, словно боль вместе с кровью разносилась по поврежденным тканям и костям. Он же, застыв почти всем телом, палочкой отстукивал по изношенной ткани своего сидения мелодию. Звук безумно раздражал Гермиону, потому что когда человек волнуется, каждая мелочь еще больше выводит его из себя.

Пам, стук, пам, стук, пам, стук – у нее в голове, и боль становилась сильнее.

Она посмотрела на Малфоя, обдумывая возможность сломать палочку только ради того, чтобы увидеть выражение его лица. Он не обращал на Гермиону никакого внимания, что уже стало обычным делом, и как раз тогда, когда она была готова сделать хоть что-нибудь (что угодно, лишь бы прекратить этот звук), он перестал стучать.

– Ты прекратишь щелкать?

– Что?

– Тот шум, что ты издаешь.

Гермиона опешила и убрала от плеча ладонь – она и не заметила, что потирала его все это время.

– Я ничего не издаю.

– Еще как.

– Наверное, ты слышишь свой собственный стук, Малфой, который, должна отметить…

– В отличие от тебя, Грейнджер, я могу различать звуки. А ещё обладаю удивительной способностью понимать, я ли их издаю или нет. Так вот, не я.

– Ка… – объявление диктора прервало ее, и хотя она была полна решимости высказать все свои не-такие-уж-и-важные претензии, у Малфоя явно были другие планы.

– Уходишь?

Он ухватился за верхнее отделение для багажа, когда поезд с визгом покачнулся.

– Нет. Подумал, лучше встать и сойти с поезда для того, чтобы ехать дальше.

Он смотрел на нее с высоты своего роста, сунув палочку в карман, и Гермионе захотелось пнуть его лишь затем, чтобы тот сел на свое место.

– Ну так скатертью дорога. Я собираюсь ехать в сторону Англии на этом поезде столько, сколько он меня повезет. И полагаю, именно в этом причина того, что я обошла тебя по всем оценкам в Хогвартсе.

– Да, очевидно, это была некомпетентная система оценивания. Насладись тем, как будешь пересекать границу без документов, Грейнджер. Возможно, тебе повезет, и тебя примут за террористку.

– Но я думала, ты позаботился об этом на станции?

– Я позаботился о проверяющем там, но не о контроле на границе.

Он исчез из купе в своей развязно-заносчивой манере. Гермиона распахнутыми глазами таращилась на дверь, стараясь справиться со вспыхнувшим румянцем. Она ужасно себя чувствовала, если была неправа или чего-то не замечала, но там, где дело касалось Малфоя, всё было хуже до тошноты.

Она ненавидела его. И это чувство стало только сильнее, когда Гермиона сошла с поезда, а он, глядя в небо, ухмыльнулся.

17:17

– Пошевеливайся, Грейнджер.

– Не похоже, чтобы это была защищенная граница, Малфой, – фыркнула Гермиона, нырнув под ветку и чуть было не зацепившись ногой за корень.

У него была привычка ничего не говорить о своих планах. Не говорить, что он член Ордена и только лишь пытается вывести ее из здания. Не говорить, что городок находится всего в пятнадцати минутах ходьбы на запад от того места, где они оказались после побега из здания, и позволить ей наугад блуждать целую ночь. Не говорить, что они будут по лесу тайком пересекать границу, хотя даже не были уверены в том, где она проходит. Он просто делал это и рассчитывал, что Гермиона последует за ним, словно она знает, что происходит. Или хотя бы согласна с тем, что он запланировал.

Исходя из тех сведений, что у них были, границу они пересекли уже около часа назад. Малфой, похоже, держался близко к дороге, потому что впервые с тех пор, как они ушли со станции, через разные промежутки времени Гермиона слышала шум автомобилей. Она была уверена, что они смогут обнаружить там дорожные знаки, но Малфой не желал ее слушать и обращать внимание на здравый смысл. Темнело, и Гермиона поклялась себе, что через десять минут сама пойдет и всё узнает.

– Ты всегда такая медленная? Ордену не кажется, что ты обуза, если передвигаешься со скоростью флоббер-червя? – он отбросил от себя тонкие ветки, позволяя им ударить идущую следом Гермиону.

Она задохнулась и со злостью отпихнула их в сторону.

– Мы идем уже несколько часов. Ты бежишь так, словно за нами кто-то гонится…

– Уже почти темно, пелотка.

– Не называй меня так!

Малфой то ли рассмеялся, то ли резко выдохнул.

– Я что, задел твою пуританскую чувствительность?

– Ты пытаешься быть грязн…

– Если бы я хотел грязи, я бы назвал те…

– Не смей, Малфой. Богом клянусь, не смей, – они как раз прошли мимо большой внушительно ветки, и если бы пришлось, Гермиона бы ею воспользовалась.

Удивительно, но он промолчал.

19:57

– Что ты делаешь? – Гермиона повторила это для себя, потому что человек, который протаптывал себе место в траве, отвечать не желал.

Он пробормотал что-то похожее на согревающие чары, после чего улегся прямо на землю. Гермиона стояла над ним и сверлила взглядом до тех пор, пока силуэт Малфоя не растворился в темноте.

– Собираешься спать? Ты серьёзно?

Он что-то проворчал и зашевелился.

– На случай, если ты не заметила – сейчас темно.

– И что?

– А то, что я не путешествую, когда вокруг тьма кромешная, и ни хрена не видно. Хочешь – валяй.

– У тебя есть палочка!

– Если ее зажечь, свет будет виден с трассы, и кто-то может проявить интерес. Я не собираюсь еще больше отклоняться от дороги только ради освещения - если я потеряю этот путь, то потеряю связь с цивилизацией. Ты вообще башкой думаешь? Мне приходится слишком много объяснять той, кто «обошла по всем оценкам».

Гермиона только лишь покачала головой:

– Но это же лес.

– Да, и если бы был другой вариант, я бы все равно выбрал этот, – его голос звучал хрипло, хотя именно на ней не было согревающих чар.

Ублюдок.

– Ты…

– Если бы ты шла быстрее, Грейнджер, мы бы уже были в городе или в деревне. Но вместо этого ты плелась…

– Я не плелась…

– …и теперь нам придется…

– …моя рука от тряски слишком сильно болела – я не могла бежать…

– Твоя рука? – вместо ответа Гермиона высокомерно хмыкнула. – Она сломана.

– Я в курсе, – она ответила ему с той же мерзкой протяжностью.

Малфой сел, по крайней мере, издал похожий звук.

– Сядь.

– Что?

– Это такое движение…

– Зачем?

– Ты хочешь, чтобы я тебя вылечил, или нет? – сердито рявкнул он. Злые люди всегда бесятся, если совершают что-то хорошее, а ведь лечение было бы достойным делом.

– Ты можешь? Тог…

– На то, чтобы всё зажило полностью, уйдет несколько дней, но ты либо хочешь этого, либо нет. У меня нет времени и дальше задавать тебе гребаные вопросы.

Гермиона сверкнула глазами, но все же села. В конце концов, даже если это был Малфой, намного важнее то, что у нее появилась возможность вылечиться и избавиться от боли, которая сопровождала каждое движение. И если он решит применить к ней что-то еще помимо исцеляющих чар, она всегда сможет отомстить, когда Малфой уснет.

– Если знаешь, как это сделать, почему не предложил мне раньше? Ты же явно знал, что… – она с шипением втянула воздух сквозь зубы, когда его пальцы обхватили ее запястье.

– Не видел для этого причин, но если из-за этого ты так медленно ползешь, то тогда меня это тоже касается, – он поднял ее руку, и девушка закусила губу, когда плечо вспыхнуло огнем.

Гермиона с отвращением посмотрела в сторону Малфоя.

– Ты самый эгоцентричный и эгоист…

– Да, я тоже тебя ненавижу.

========== Три ==========

День третий; 14:01

Гермиона медленно поднималась по скрипучим ступенькам, прислушиваясь и присматриваясь к каждой из них. После инцидента, случившегося три дня назад, она не слишком доверяла предметам, которые звучали так, будто могут рассыпаться в любой момент.

Открыв дверь с красовавшейся на створке странной буквой «М», которая по ее мнению была перевёрнутой цифрой «3», зашла в пустую комнату. Малфоевская мантия была брошена на одну из трех втиснутых в помещение кроватей, и Гермиона планировала устроиться на той постели, что находилась как можно дальше. Она щелкнула выключателем, и единственная лампочка ярко вспыхнула, прежде чем ровно засветиться темно-желтым светом.

Ей очень не хотелось оставаться с Малфоем в одном помещении, но такой ночлег был гораздо лучше той грязи, в которой она спала последние две ночи. Если бы Гермиона, оставшись без палочки, да еще далеко от дома, не была привязана к своему школьному недругу, вынужденная пробираться в Англию маггловскими способами, в то время пока на них охотились Пожиратели Смерти, то она нашла бы в себе силы не жаловаться.

Девушка нахмурилась и сжала пальцами угол подушки, ошарашенная пришедшей на ум мыслью. Точнее, даже двумя, потому что вспомнила еще и о том, о чем размышляла, пока ела.

Малфой открыл дверь несколькими минутами позже, и Гермиона поразилась тому, как устало он выглядел. Словно мог в любой момент рухнуть в кровать и провести там несколько недель кряду. Тем не менее она поднялась со своего места – честно говоря, ей было плевать и на его усталость и на то, что она может его побеспокоить. Ей были нужны ответы.

– Малфой…

Он вздохнул так, будто по его душу нагрянули демоны, с которыми ничего нельзя было поделать.

– Ты убил тех Пожирателей Смерти в здании, ведь так? Когда я очнулась, они были мертвы. Никто больше не знал о том, что я там была, так что… Я имею в виду… Почему ты просто не оставил меня и не вернулся, притворившись, что Пожирателей убили авроры?

Он пытался не замечать ее. Сидя в пол-оборота к Гермионе, Малфой, казалось, был полностью поглощен созерцанием лежащей на кровати сложенной карты.

– Ты же что-то задумал, ведь так? Не знаю, что ты планируешь…

– Я борюсь с постоянной головной болью и раздражением, которые вызваны тем, что тащу тебя вот уже через две страны только для того, чтобы привести в ловушку, хотя еще три дня назад мог с легкостью убить или что там еще я собирался с тобой сделать? Но я продлеваю эту пытку, находясь рядом с тобой, потому что мазохист. Вот теперь все мои планы раскрыты.

Гермиона топнула ногой и сердито на него посмотрела. Правда была в том, что доверять ему действительно не хотелось – он был Драко Малфоем, Пожирателем Смерти и одним из самых отвратительных людей, которых она когда-либо знала. Однако он не дал ей ни единого повода не верить тому, что действительно состоит в Ордене. Вообще-то, всё указывало на то, что Малфой говорил правду.

Но верить его словам все равно не было никакого желания. Ведь так удобно жить в мире, расчерченном линиями. Жирными, четкими линиями. А Драко Малфой? Где бы ни проходила черта, он был по другую сторону. То-то и оно. И так было всегда, с их самой первой встречи. Даже в мелочах Гермиона проводила границу между собой и Малфоем. И мысленно перебирала эти случаи как проявление того, что их разделяет: делает его плохим, а ее – хорошей.

И вот теперь он объявился в ее жизни и посмел пересечь эту черту. Самую широкую и определяющую из всех. Такую, которая сопоставима с линией жизни на ладони. Существовали и другие, но ни одна не имела такого значения, как эта. Они могли исчезнуть, и никто бы не обратил внимания. Но что, если однажды пропадет та самая линия? Просто растворится на твоей коже, будто ее там никогда и не было. Ты же заметишь. И тогда придётся расчерчивать всё заново. Потому что всё станет пустым. Новым. И такого рода изменения пугали. А что же Гермиона? Она не доверяла ничему, что ее пугало. И это было движение по кругу.

– Если никто из живых Пожирателей не знает, почему…

– Они знают.

– Сейчас уже – возможно! Раз ты сбежал в никуда. Но ведь все еще можно сказать им, что ты попал в плен. Что…

– Нет, я не могу…

– …немного подождать и потом сказать, что сбежал или что…

– Ты всегда не…

– …что-нибудь. Так что еще не все потеряно, Малфой! Готова поспорить…

– Заткнись, Грейнд…

– …а они даже не знают! Это смешно. Я найду способ пробраться в мир волшебников, потому что откуда они могут знать, что я убежала с тобой? Действительно, целый…

– Ты погибнешь! Если это то, чего ты хочешь, и ты хочешь…

– …было бесполезно и бессмысленно, и только…

– …то вперед! Но знай, что последствием твоего идиотского решения станет…

– …это ты идиот! Параноик! За нами никто…

– Я серьезно. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, и…

– …так что я ухожу, и когда…

– Я не убил Крэбба!

Гермиона застыла, раскрыв рот, готовая к новой тираде, когда его слова дошли до ее сознания. Моргнула раз, другой, и затем медленно сжала губы. После своего выкрика Малфой задержал дыхание и вот наконец с силой выдохнул. Отвернулся, чтобы бросить карту на кровать и попытаться вернуть себе самообладание.

– Ох.

Он выглядел так, точно учился дышать заново, а длинные пальцы вцепились в волосы на затылке.

– Я бы лучше принял Круцио, чем связываться с тобой, – пробормотал он, качая головой.

В комнате стояла тишина, пока кровать не скрипнула под его весом, и Малфой не прислонился к изголовью. Он вытащил карту, развернул, устраивая ее на коленях, и зубами стащил колпачок с ручки. Полностью сосредоточившись, даже не замечал падающей на глаза челки.

– Я думала, он был твоим другом.

Его пальцы замерли над бумагой, и Малфой моргнул, сжимая колпачок уголком губ.

– Он и есть.

– Но всё равно бы рассказал о том, что видел?

Этот вопрос разозлил Малфоя, и он стиснул ручку так, что побелели костяшки. Гермиона ждала крика, обидных и резких слов или просто молчания. Но вместо этого он поднял голову и сверлил ее взглядом достаточно долго для того, чтобы она смогла увидеть ярость в его глазах, и ответил:

– Людям не всегда нужно говорить.

Большего она от него не добилась. Он что-то чертил на карте, а Гермиона сидела к нему спиной и смотрела в стену. Она пыталась думать о куче разных вещей, лишь бы развеять скуку, но всё равно постоянно возвращалась в мыслях к Малфою. Вопросы о сторонах, о его собственных линиях, друзьях и о том, как он вообще дошел до того, что оказался там, где есть сейчас. Она продолжала удивляться тому, что же он за человек, если отступился от самого себя ради жизни друга… и врага. Потому что этот самый человек явно был совершенно не похож на сложившийся у нее образ.

Невзирая на прошлое, на то, через что они прошли, – да пусть у него даже были свои собственные причины спасать ее, – она не могла не признать тот факт, что он все-таки сделал это. Не тогда, когда так разозлился, что начал душить, а потом. Когда она попалась Пожирателям Смерти на третьем этаже. Потому что Малфой мог ее там бросить. Даже мог к ним присоединиться. Но не сделал этого, ведь так? Никто из Ордена или Министерства никогда бы не узнал, что он вообще там был и мог этому помешать. Малфой запросто мог уйти и оставить ее.

Гермиона тяжело вздохнула и вынырнула из своих мыслей обратно в комнату. К человеку, который лежал на стоящей справа кровати. Его рука свободно свисала, а в пальцах беспрестанно крутилась палочка. Гермионе пришло в голову, что она видела Малфоя с палочкой куда чаще, чем без нее. Как будто враги в любую секунду могли ворваться в эту дверь. Или появиться с потолка, в который он сейчас так пристально вглядывался. Другая его рука лежала на животе, поднимаясь и опускаясь в такт глубокому дыханию, и сквозь зазор между его ладонью и рубашкой Гермиона смогла разглядеть какую-то белую полоску.

Она снова посмотрела Малфою в лицо – пустое выражение, резкие черты в тусклом свете, и тени, создающие впечатление ложных эмоций. В комнате ощущалось напряжение, и Гермиона было подумала, что это из-за того, что происходило между ними, но потом пришла к выводу, что дело в ней самой: зуд под кожей был вызван ничем иным, как незнанием. Столкновением с задачей, которая казалась уже давно решенной.

Малфой начал поворачивать голову, и Гермиона резко отвернулась. Он издал звук, который ясно свидетельствовал о том, что от него не укрылись ее наблюдения, поэтому, прикрыв глаза, она притворилась спящей. Но заснуть так и не смогла. Даже несколько часов спустя.

День четвертый; 9:32

Она подумала, что он мог специально оставить карту открытой, просто ради того, чтобы начать разговор. И еще, это же Малфой: к ней он относился, как к докучливому багажу, и возможно, таким образом просто хотел поставить ее в известность относительно своих планов, не говоря при этом ни слова.

– Малфой, почему у тебя проложен путь до Чернобыля? Ведь поезд даже не проходит через это место, – она уже трижды проверила расписание, которое сунула себе в карман на станции.

– Вижу, у тебя нет никакого уважения к частной жизни, – он усмехнулся. Вместе с Малфоем в комнате появился запах мыла.

– Частной жизни? Да она же лежала на твоей кровати.

– Чьей кровати?

– Она была раскрыта!

Его плечо вжалось в ее руку, когда Малфой наклонился, чтобы поднять карту с матраса. Гермиону это прикосновение удивило, и она не могла понять, почему. Он был теплый. А она ожидала чего-то… другого.

Он бросил взгляд на девушку и отвернулся, затем сложил карту и вышел из комнаты. Гермиона чуть было не забыла, о чем изначально хотела спросить.

– Малфой! – она была на пути к двери, когда он ворвался обратно в комнату, хмурясь и потрясая картой.

– Не зови меня по имени.

Она покачала головой, озадаченная.

– Что?

– Маггловский мир не означает, что ты можешь игнорировать то, что тебя окружает. Рано или поздно они сообразят, что происходит, и когда это случится, проверят все пути, которыми мы можем попасть в Англию. Они начнут задавать вопросы, и когда кто-то скажет, что «Малфой останавливался в этом хостеле»…

– Ты же не…

– …тогда они нас найдут, ты понимаешь? Понимаешь? Не произноси мое имя. Не произноси ничьих имен. А еще лучше, вообще молчи.

Она проводила Малфоя взглядом до дверного проема и фыркнула.

– Ну конечно, а если они начнут расспрашивать о внешности, им и в голову не придет сравнить тебя с хорьком-альбиносом.

12:17

– И поэтому мы едем в Чернобыль? Чтобы сменить маршрут, если они сообразят, что к чему?

– Типа того.

Гермиона зарычала и швырнула газету, которую не могла читать на украинском, но все равно нашла. Ее достало, что он не рассказывает о том, что собирается делать, и мириться с этим Гермиона больше не желала. Честно говоря, она не до конца понимала, почему ее это так волновало. Было понятно, что Малфой принимает решения, руководствуясь своими собственными интересами, и хочет целым и невредимым добраться туда же, куда надо и ей. И если Гермиона не могла ему доверять, то могла быть твердо уверена в том, что себе он не навредит. Поэтому она и принимала все его решения, не сомневаясь, что во всем есть резон, раз уж дело касается самого Малфоя. Так что же тогда так раздражало? Она не могла смириться с незнанием. Не умела плыть по течению. Течением была она сама. Была… заучкой, которая, сидя на берегу, разбиралась, почему поток следует именно в этом направлении. В этом была вся ее суть.

Малфой с интересом посмотрел на Гермиону, но ни ее гнев, ни раздражение не стоили больше секунды его внимания.

– Послушай… Тубан. Нам обоим не нравится, что мы вынуждены находиться рядом друг с другом. Я вообще не хочу тебя видеть и не сомневаюсь, что ты чувствуешь то же самое по отношению ко мне. Но мы связаны, и к этому как-то надо приспособиться. Но ты! Ты не делаешь ситуацию проще, и я отказываюсь быть просто молчаливым попутчиком! Я тоже имею отношение ко всему происходящему, и ты будешь рассказывать мне, куда мы направляемся и зачем, всякий раз, когда тебе в голову придет очередная идея. Меня достало, что меня либо тащат сквозь леса, либо я иду в никуда, не имея ни малейшего представления о том, что происходит. Если ты продолжишь молчать, нам обоим будет от этого только хуже. Я не остановлюсь, пока не узнаю то, что хочу знать. Понимаешь?

Во время своей речи Гермиона почти не жестикулировала, хотя возмущение просто распирало ее изнутри. Она высоко подняла подбородок и смотрела прямо на Малфоя, готовая в случае необходимости привести новые аргументы.

Он огляделся по сторонам и аккуратно сложил карту, в которую посмотрел уже раз двадцать с тех пор, как они сели в автобус. Положил бумагу на бедро, откинулся на спинку своего кресла и с любопытством взглянул на Гермиону.

– Как ты только что меня назвала?

Она с силой выдохнула и съежилась. Это всё, что он мог ей сказать? Да она пять минут репетировала эту речь в своих мыслях.

– Не пытайся уйти от темы. Я только что сказала, чтобы ты прекратил…

– Пока не узнаешь то, что хочешь знать. Я могу игнорировать тебя, но я не глухой.

– Итак? – наклон вперед.

– Итак? – изгиб брови.

Гермиона сердито хмыкнула, что не произвело на Малфоя никакого впечатления.

– Тубан – это одна из звезд в созвездии Дракона. Ты сказал не использовать имена, и это первое, что пришло мне в голову, кроме собственно драконов. Или хорьков, – выпалила Гермиона, потому что ей просто не терпелось перейти к сути.

– Хорек. Как оригинально, – сухо отметил он, крутя карту между средним и безымянным пальцами.

Гермиона следила глазами за этим движением, размышляя, что это: нервная привычка или способ сосредоточиться; но Малфой замер, как только заметил, куда она смотрит.

– Твоя очередь.

Он с шумом выдохнул через нос и посмотрел в окно. Через четыре секунды бумага снова завертелась между пальцами, и Гермиона увидела, как Малфой провел языком по нижним зубам.

– Не важно, скажу я тебе или нет. Это все равно произойдет.

Волосы на затылке Гермионы встали дыбом, а по шее и рукам побежали мурашки. Мир на секунду покачнулся, и страх густой холодной жижей закрутился в желудке.

– Что это? – ее голос звучал так тонко и напряженно, что Малфой посмотрел на нее.

Его глаза были гораздо более серыми, чем ей помнилось. Возможно потому, что она всегда была главным образом занята придумыванием достойного ответа или мыслями о том, насколько Малфой ужасен. Сейчас же Гермиона полностью сосредоточилась, чтобы уловить любую мелочь, способную дать ей знать о его мыслях.

Серый цвет удивил ее. Она никогда раньше не думала о нем в красках.

Он отодвинулся от спинки сиденья и сунул руку в карман. Мелькнуло что-то белое, и Гермиона вспомнила, как видела в отеле нечто подобное под его ладонью.

– Никогда больше не называй меня Тубаном.

– Что?

Малфой сверлил ее взглядом, словно это прозвище было для него самым важным вопросом.

– Ладно, ладно. Я не буду называть тебя Тубаном.

Он зажал между кончиками двух пальцев маленький квадрат сложенной бумаги и посмотрел на Гермиону так, словно бросал ей вызов – возьмет или нет.

Она вызов приняла.

День шестой; 13:03

Снаружи лило как из ведра. По окнам стекала вода, а комната полнилась звуками барабанящих по крыше капель. Света в помещении было недостаточно, чтобы разогнать дождливую хмарь, и всё вокруг было окрашено в черный, синий и серый цвета. Включая его. Включая ее руки, которые развернули карту и теперь отслеживали проложенный маршрут.

– Сначала я хочу попасть домой и вернуть свою палочку. Или получить новую, – Гермионе была грустно, что она потеряла ее – свое самое ценное приобретение.

Хотелось вернуть именно ту, старую палочку. С ней было пережито многое и в Хогвартсе, и за его стенами. Та палочка была ее.

Малфой сидел на выбранной им кровати, прислонившись спиной к изголовью со странным железным узором. Над его левым плечом были вырезаны единственные английские слова, встреченные в этом месте. Я здесь трахался. Гермиона поморщилась и задумалась, как часто делают уборку в дешевых номерах вроде этого, но Малфой лишь мазнул по подписи взглядом перед тем, как сесть на матрас.

На его челюсти была видна маленькая красная царапина: в ванной комнате хостела Малфой нашел бритву и избавился от щетины, которой заросли его щеки. В глубине души Гермионе нравилось то, как он выглядел, потому что небритость вкупе с выражением лица делала его старше, добавляя лет.

Его ноги, скрещенные в лодыжках, были вытянуты, а большие пальцы казались неестественно длинными. Хотя, возможно, Гермиона преувеличивала. Пальцы инопланетянина. Она рассмеялась, и Малфой поднял голову.

– Нет.

Он весь был длинный. Пальцы, ноги. Руки: Гермиона смотрела, как они порхают над страницами городского справочника – Малфой снова наклонился, полностью поглощенный своим занятием.

Ей пришла в голову мысль, что всё это странно. Сидеть с ним в одной комнате. Первые несколько дней стали для нее шоком, путаницей из событий и эмоций. Сейчас, когда всё более или менее устаканилось, Гермиона отчетливее понимала, как же это необычно – находиться здесь. С Малфоем. И изучать его внешность, чего никогда раньше не делала. У нее в голове был его смутный образ и больше ничего. И сейчас было странно смотреть на его длинные пальцы и знать, что это Малфой, который лежит на соседней кровати.

Жизнь странная штука.

– Я не думаю, что смогу сделать что-нибудь без своей палочки…

– Тогда не делай. Я не говорил, что ты должна идти, или что хочу, чтобы ты присоединилась. Ничего подобного. Я просто сказал, что иду туда, чтобы сделать это. Можешь остаться здесь.

– Я здесь не останусь! – он что, с ума сошел?

– Боишься быть одна? Что…

– Нет, я ни за что не пропущу это, Малфой. Если это действительно крестраж, то я иду с тобой.

– Без оружия ты станешь только помехой. Будешь мешать, если окажешься в опасности без возможности защищаться. Я забочусь о себе. И дела обстоят только так.

– Я иду.

– Нет.

– Да.

– Я даже не знаю, есть ли в этом смысл. Ты же залила кровью каждую чертову страницу, сделав нечитаемой бОльшую часть текста. У меня есть лишь часть имени и слишком мало информации, чтобы во всем разобраться…

– Часть бумаг сгорела. А ты ведешь себя так, будто я специально заливала их кровью! Ты всегда…

– Речь о том, что всё это может оказаться пустышкой.

– Хорошо, мы это выясним, когда доберемся туда.

– Ты ничего не будешь выяснять.

День седьмой; 15:48

Гермиона поправила повязку, которую смастерила из наволочки. Ее рука заживала хорошо, но все равно, по сравнению с волшебным исцелением, процесс шел небыстро. Она и забыла насколько избалованной стала. До настоящего момента Гермионе даже в голову не приходило, как сильно в своей повседневной жизни она полагается на магию – приходилось вставать, чтобы закрыть окно или дверь, ждать, пока вскипит вода для чая. Она всегда чуть-чуть гордилась собой, потому что не использовала магию так часто, как ее друзья. Гордилась тем, что еще осталась верна своей маггловской натуре. Но то, как она от нее отдалилась, стало понятно только сейчас.

– Как мы собираемся попасть от автобусной остановки к тому месту, где он живет?

Малфой пожал плечами, сминая пакет из обнаруженной дальше по улице забегаловки. Он как раз проглотил последний кусок своего обеда, бросил бумажный комок в мусорную корзину, но промазал. Гермиона предположила, что именно поэтому Малфой недолго пробыл ловцом в своей команде.

– Я пойду пешком, – он все еще не смирился с тем, что она не собиралась отступать и, без сомнений, намеревалась идти с ним.

– Уверен, что у тебя хватит денег на автобус для нас обоих? – Гермиона наблюдала за Малфоем, следя за реакцией, но тот лишь отпил из своего стакана и продолжил изучение карты, которую раздобыл на бензоколонке.

Именно финансовый вопрос немного беспокоил ее в последнее время. В самом начале она не особо забивала голову мыслями, поняв, что у Малфоя есть деньги. В конце концов, не было ничего удивительного в том, что у него была маггловская валюта, пока он находился в стане Пожирателей Смерти. Это было странно – да, но не невероятно – особенно учитывая тот факт, что Малфой больше не разделял убеждений той стороны.

Однако то, что у него оказалось еще и достаточно гривен, заставило Гермиону задуматься. Более того, она начала что-то подозревать. Неужели в тот день он сунул всё необходимое в карман? Так много, что мог оплачивать разъезды и проживание и даже не заботиться о том, хватит ли ему на то, чтобы вернуться в Англию?

– Малфой?

– Я предпочитаю не отвечать на глупые вопросы. Я вообще предпочитаю не опускаться ниже определенного уровня.

– Но мне кажется, это разумный вопрос.

– А мне нет.

– Просто ответь, – скорее всего, Малфой сделал бы страшный секрет даже из того, какой его любимый цвет, лишь бы досадить ей.

– Я не подчиняюсь приказам от…

– Ты уклоняешься от вопроса.

– Не уклоняюсь. Просто не отвечаю.

– Но это же одно и то же.

– Нет.

Гермиона раздраженно стукнула здоровой рукой по коленке.

– Откуда у тебя столько денег?

Он оторвался от карты и пару секунд смотрел на стену перед собой, прежде чем наконец повернуться к девушке.

– Не похоже, чтобы это и был вопрос.

– Но ты же знал, что я все равно спрошу об этом.

Он искренне развеселился, и она впервые видела его таким с тех пор, как встретила снова – уголки губ лишь чуть-чуть приподнялись, а голос слегка дрогнул, но Гермиона не сомневалась в том, что он смеется.

– Неужели?

– Я не дура. И не слепая. Я знаю, что твои запасы закончились. И…

– И что ты думаешь, я сделал?

– Не знаю.

Но кое-какие предположения у нее всё же были.

Пару секунд он смотрел на нее, но так как она молчала, потерял интерес. Тишина разрасталась, пока не заполнила собою всю комнату и не начала звенеть у Гермионы в ушах. Он потянулся и схватился руками за спинку кровати, которая жалобно скрипнула – так сильно Малфой в нее вцепился.

– Слушай…

– Я не понимаю, почему тебя это заботит.

– А я не понимаю, почему ты не хочешь мне рассказать. Если только это не что-то плохое, и если это так…

– Тебе нравится голодать? – так убийственно спокоен он был тогда, когда строил планы и обдумывал свои шаги.

– Что? Какое это… Я…

– Просто ответь, – он посмотрел прямо на нее.

– Я знаю, что…

– А как насчет того, чтобы вернуться домой. Ты хочешь обратно в Англию? Хочешь спать на улице в холоде или в кровати?

– Чем ты занимаешься? – закричала она, вскакивая.

– А ты как думаешь? Я делаю то, что должен…

– Ты убиваешь людей!

Он поднялся, швырнул карту за спину и подошел к Гермионе. Она вспомнила горящее здание, его ладонь на своем горле… и оперлась на столешницу рядом с тяжелым телефонным аппаратом. Если ей придется… Если придется.

– Так вот что ты предположила! Идеальная Грейнджер, которая не сделала ничего плохого за всю свою гребаную жизнь, верно? Тебе же так легко указывать на других! Клеймить и судить! Мир, – он широко взмахнул руками, – мир не ограничивается твоими рамками. Не делится на твои удобные представления о том, что должно быть и что ты об этом думаешь. Иногда плохим людям приходится совершать хорошие поступки по независящим от них причинам, а иногда хорошие люди вынуждены поступать плохо, потому что есть… они… потому что они вынуждены! Потому что так иногда устроен этот гребаный мир! И…

– Ты о чем сейчас говоришь? – вскричала Гермиона. – Я спрашиваю о деньгах, и что ты делаешь…

– А я говорю о тебе! О том, что ты сидишь на своем чертовом пьедестале, будто королева! Судишь людей по этому… этому дерьму, которое не имеет никакого значения, потому что есть гораздо более важные вещи! Есть вещи важнее, чем ты! Чем мы! Чем что бы то ни было еще! Твой мозг… то, как ты…

– Не передергивай! Не пытайся свалить всё на меня, потому что именно ты…

– …выживание невсегда подразумевает убийство людей. Но то, что ты подумала обо мне такое, вполне закономерно. Будто мне нравится…. будто я могу… будто не… Я делаю то, что дОлжно, чтобы не умереть от голода и холода, и чтобы не попасться, но я никого не убиваю. Я даже не калечу людей, ты, сука. Разве это не самая невероятная новость, которую ты когда-либо слышала? Я мог бы бросить тебя. Мог не кормить или оставить спать…

– Я не животное! И не пытайся относиться ко мне подобным образом. Или вести себя так, словно ты самый прекрасный и великодушный человек! Я не…

– …сдохла бы без меня! Что бы ты сделала, чтобы вернуться? – он натужно рассмеялся. – Что? Взмолилась бы о помощи на языке, которого не знаешь? Рассказала бы им…

– …ты плохой человек, Малфой. И я знала это с нашей самой первой встречи. Я знала всё это время! Ты самый отвратительный человек, которого я…

– …оставить тебя там! Мне правда, правда стоило так сделать! А теперь ты болтаешь, что я такой ужасный человек, хотя сейчас именно я мучаюсь от того, что ты рядом! Ты все еще допускаешь мысль, что я кого-то убиваю…

– Ох, а мне стоит составить список того, что делает тебя таким замечательным? Того, из-за чего я не должна относиться к тебе плохо? Если подумать, я могу перечислять часами! Мне начать с расизма или убийств? Или этих двух пунктов хватит, чтобы охарактеризовать…

– Я никогда не говорил, что идеален, или что не совершал плохих поступков. Но никто не совершенен, и все ошибаются, Грейнджер! Я не гребаный геро… Я не Гарри Поттер! Я не Гарри Поттер, или кто там еще подходит под твой образец идеальности, который отделяет хорошее от плохого и…

– …да лучше с Пожирателями Смерти, чем с тобой! Ах, постойте-ка, точно! – она схватила его левую руку и ткнула ногтем в чернеющие череп и змею. – Ты же один из них! Но нет! Нет! У меня нет оснований считать тебя полным ублюдком!

Он тяжело дышал, и через секунду до Гермионы дошло, что она тоже задыхается от крика. Она стояла так близко, что могла чувствовать запах его кожи; ей пришлось откинуть голову, чтобы смотреть Малфою в лицо. Красный от гнева, тот сверлил ее злым взглядом, даже не моргая. Он застыл от душившей его ярости.

– Не притворяйся, будто знаешь то, в чем совершенно не разбираешься. Так ты только выставляешь себя идиоткой.

Он вырвал руку из ее ладони, отчего пальцам стало холодно. Она сжала их в кулак и расправила плечи.

– Я знаю факты, Малфой… Я не притворяюсь. Ты не тот человек, чтобы я даже захотела притвориться, будто знаю тебя.

Его взгляд стал тяжелым, челюсть сжалась, а зеленая вена взбухла на виске.

– У тебя свое восприятие мира…

– Факты есть факты. Они – упрямая вещь. И правдивая. То, на чем строится мир. Не…

– Да? А ты знаешь, что считает фактом Темный Лорд, Грейнджер? Или что о фактах думают верные Пожиратели Смерти? Или даже…

– Это совершенно другое дело! Не…

– Конечно, конечно. Гермиона Грейнджер, я же забыл. Всё, во что веришь ты, должно быть верным. Так ведь?

Она вскинулась и покачала головой:

– Не…

– Я думал, тебе было бы лучше с Пожирателями Смерти, Грейнджер?

– Было бы! Особен…

– Дверь находится слева от тебя. На случай, если ты забыла. Или справа? Я еще не совсем разобрался в твоих фактах.

Гермиона одарила его самым презрительным взглядом, на который только была способна, и поддавшись бурлящей в крови ярости, толкнула Малфоя. Так, что тот оступился и резко сел на матрас.

Она развернулась к двери.

– Пошел ты к черту, Драко Малфой.

День восьмой; 6:57

Послышался приглушенный крик, затем зазвучал чей-то разговор, который был больше похож на шепот. Гермиона нахмурилась и попыталась зарыться поглубже, но уже привычная боль прострелила руку, и девушка поняла, что особо зарываться-то и некуда. Когда накрыло осознание того, что ночевка была на улице, она пришла к выводу, что лучше бы ей вообще не открывать глаза.

Раздался шорох подошв, смех, зазвонили церковные колокола. Воздух холодил кожу, и весь мир постепенно наполнялся утренними запахами.

Гермиона не знала, до какого часа вчера не спала, но улеглась она явно слишком поздно, чтобы чувствовать себя в такую рань отдохнувшей. Всё оказалось совсем не так легко, как ей представлялось. Языковой барьер преодолеть было непросто, и те прохожие, которые ее не игнорировали, лишь вежливо кивали и улыбались, даже не дослушав до конца.

Гермиона планировала раздобыть деньги, купить билет до Чернобыля и там утереть нос блондинистому придурку. Но все было сложнее, чем она думала. Кроме монеты, брошенной к ее ногам случайным пьянчужкой, когда Гермиона наконец села в каком-то переулке, у нее не было ничего. Ей мало что оставалось, кроме как признать, что есть всего два варианта. Вернуться обратно в хостел или попробовать без палочки попасть в мир волшебников. Если она вообще сможет найти туда путь.

Гордость всегда доставляла Гермионе много проблем. Этого добра в ней было предостаточно, и сейчас одна лишь мысль о возвращении в хостел вызывала тошноту. Она могла представить себе всю степень малфоевского самодовольства. Но проблема заключалась в том, что особого выбора у Гермионы не было. Только если ограбить кого-то, а уж вот этого она точно делать не собиралась.

А вот Малфой был вполне на такое способен. В конце концов, он же был Пожирателем Смерти, – и Гермиона не сомневалась, что грабеж был меньшим из того, что он совершил. Но это так претило ей, что она даже не была уверена, что смогла бы есть и жить на украденные деньги, если бы знала об их происхождении. Он сказал, что никто не пострадал, и у него действительно не было причин лгать… Но это всё еще было чуждым. Всё еще было неправильным. Не её, так что в этом вопросе Малфой мог катиться к черту.

Гермиона потерла лицо ладонями. Всё это ей очень не нравилось. Ей очень не нравились оба варианта.

Открыв глаза, она инстинктивно вскрикнула. Иногда за грудиной собирается так много страха, что крик является лучшей возможностью избавиться от внутреннего напряжения. Хотя обычно этим способом Гермиона не пользовалась.

Малфой лишь приподнял брови. Руки засунуты в карманы, поза напряженная, но величавая. Он стоял в трех шагах от нее и выглядел так, словно это было совершенно нормальным – найти ее спящей в переулке.

Хотя, возможно, удивляться сильно и не стоило. В конце концов, она действительно выбрала ту улочку, что находилась рядом с хостелом. Подсознательный поиск чего-то знакомого, чтобы чувствовать себя не такой одинокой и испуганной. По крайней мере, она нашла именно такое объяснение, ведь просто так ничего не бывает. На любой вопрос есть ответ.

– Что ты делаешь? – как и всегда по утрам, ее голос звучал хрипло.

– Автобус отправляется через два часа.

– Ох, – пару мгновений она внимательно смотрела на Малфоя, а затем неуверенно спросила. – Сколько нам нужно времени, чтобы добраться до станции?

Ведь он мог прийти сюда только для того, чтобы позлорадствовать. Насладиться ее положением перед тем, как уехать. Посмеяться, поиздеваться, заставить чувствовать себя глупой и никчемной. Всё так, как в их детстве. Малфой просто не мог быть здесь для того, чтобы вести вежливую беседу или сообщить, что пора выдвигаться. Но Гермиона ошиблась.

– Столько же, сколько нам потребовалось, чтобы дойти сюда, тупица.

Он пришел, чтобы забрать ее. Поднять и заставить двигаться, потому что автобус уходит всего через два часа. И шоком для нее стало нахлынувшее чувство спокойствия и смущения, но это было всяко лучше, чем страх.

– И то правда.

Он подождал, пока она поднимется на ноги, и только после этого пошел прочь. Уже через секунду Гермиона двинулась следом, стараясь приноровиться к его быстрому шагу и пристроиться рядом, потому что терпеть не могла плестись у него за спиной.

И всё. Больше он ничего об этом не сказал. Вообще ничего.

========== Четыре ==========

День десятый; 11:22

– Что значит, он мертв?

Гермиона посмотрела на Малфоя, затем снова перевела взгляд на человека, который стоял в дверном проеме и активно размахивал руками. Эти жесты ей ни о чем не говорили, впрочем, было вообще не очень понятно, что именно хочет им сообщить этот мужчина.

– Алек Кайзер?

– Да, Алек Кайзер, – подтвердил Малфой.

Мужчина кивнул, сжал футболку в области сердца и снова затараторил на языке, понять который они были не в состоянии.

– Прошу прощения… Мы не говорим по-украински, – Гермиона пыталась объясниться, но они с Малфоем уже испробовали все языки, которые знали, и, к сожалению, безрезультатно.

Человек вдруг поднял руки, сложил их крест-накрест на груди, и Гермиона убедилась, что Малфой всё понял правильно.

– Спасибо, спасибо Вам большое.

Она слегка наклонила голову в знак признательности, хотя и сомневалась, что этот жест будет оценен. Малфой застыл рядом с таким выражением лица, словно был готов в любой момент наброситься на собеседника.

– Пошли, – он не обратил на Гермиону никакого внимания. – Ма… Пошли.

Ей пришлось четыре раза дернуть его за рубашку, прежде чем Малфой тронулся с места и тут же оттолкнул девушку от себя. Развернувшись, спустился по ступенькам и пошел по подъездной дорожке. Гермиона улыбнулась мужчине и двинулась следом.

– Он лжет.

– Он не лжет.

– Кайзер – наша единственная связь с крестражем. Частью души Темного Лорда…

– Будь любезен, прекрати так называть Волан-де-Морта.

– …и ты думаешь, что люди, обладающие хоть какой-нибудь информацией об этом, будут общительны и откровенны?

– Может быть, как раз поэтому он и мертв.

– Что?

– Может быть, этот человек обладал информацией, которая не должна была к нему попасть. Я имею в виду, он же маггл. По крайней мере жил в маггловском мире, не был Пожирателем Смерти и кем-то подобным. Ведь ты бы узнал об этом, потому что… сам был среди них. Так что, возможно, этот Алек… возможно, он просто слишком много знал?

– Слишком много знал, – повторил Малфой, словно пробуя слова на вкус.

– Нам стоит пойти в местную библиотеку. И поискать о нем информацию…

– Просто отличная идея. Я читаю – ты переводишь, – перебил ее Малфой.

– Нет, болван. Но ты можешь использовать заклинание перевода. Или уже забыл, как пользоваться палочкой? – и он еще имел наглость грубить ей, когда именно она мыслила здраво.

Малфой зарычал. В пятый раз с тех пор, как они утром тронулись в путь. А затем развернулся и пошел прочь, бормоча себе под нос что-то о маггловском воздухе и о том, как грязь отвратительно влияет на мозг.

15:33

В лучах пробивавшегося сквозь жалюзи тусклого уличного света танцевали пылинки. Кто-то поблизости перешептывался на украинском языке, а в конце зала о чем-то шумно спорила небольшая компания. Безмолвное присутствие Малфоя за спиной постепенно начинало раздражать Гермиону, хоть она и не была до конца уверена в причинах своего недовольства. Компьютер перед ней тихонько гудел и выдавал совершенно бесполезную информацию.

Малфой не доверял маггловским вещам. Это было понятно уже по тому, как он смотрел на компьютер: будто тот при первой же возможности собирался украсть его душу. Поэтому с кислым видом понаблюдав за Гермионой несколько минут, занялся своим делом. Учитывая такую очевидную неприязнь, она вызвалась сама просмотреть старые газетные статьи на предмет упоминания Кайзера, в то время как Малфой держался на расстоянии и искал в библиотечных записях заметки о документах. Но, похоже, информации было не так уж и много, раз меньше чем через четверть часа он снова устроился за ее плечом.

– Список чересчур длинный. Ты знаешь, как его сократить?

Гермиона посмотрела на девять выписанных ею имен, – буквы неряшливо прыгали по бумаге из-за необходимости писать левой рукой, – и озадаченно перевела взгляд на монитор.

– Полагаю, наши представления о том, что такое «чересчур длинный список», да и просто «длинный список» в принципе, сильно разнятся.

– А тебе не кажется, что отследить десять человек – это непомерная задача? Дело не в списке, а в том, что в нем содержится.

Гермиона вздохнула, закрыла глаза и прижала пальцы ко лбу. Сказать по правде, она даже не знала, что именно должна искать. Она обнаружила имена друзей, членов семьи, бизнес-партнеров, женщины, которая подала на Кайзера в суд за то, что тот разбил ее машину. Гермионе не попалось ничего стоящего. К тому же то, что им было нужно, вообще могло быть изъято из публичного доступа. Сейчас она даже не до конца понимала, зачем вообще предложила сюда прийти, но тогда это было первым, что пришло в голову, лишь бы не дать психованному Малфою наделать глупостей.

– Как ты предлагаешь…

– Назад.

– Куда назад? – Гермиона развернулась, чтобы в случае чего иметь возможность одарить Малфоя соответствующим презрительным взглядом.

Золотистый дневной свет расцветил его кожу: он выглядел теплее и мягче, а скользящие по лицу тени придавали лицу совсем другое выражение. Гермиона смотрела на него пару секунд, а он будто позволял ей себя изучать, потому что ответил лишь несколько мгновений спустя.

– Вот сюда, – взмахнул рукой в воздухе. – Вернись туда, где ты только что была.

Она прокрутила страницу, и Малфой перегнулся через ее плечо. Кровь прилила к коже, когда Гермиона почувствовала тепло его тела. Она просто знала, что это он, так близко к ней. Ей и в голову не могло прийти, что когда-нибудь она привыкнет к тому, что Малфой по собственной воле будет вторгаться в ее личное пространство. А как же грязнокровки – рассадник маггловских микробов или что-то в этом роде?

С самого первого дня в Хогвартсе Гермиона не сомневалась, что случись ей коснуться Малфоя, это вызовет у него отвращение. Неприятен будет даже легкий мазок одеждой или нечаянное прикосновение в коридоре во время школьной толчеи. И не то чтобы это когда-нибудь ее заботило – уж по крайней мере не так, как могло бы беспокоить девушку, скорее, это было возмущение Я-Же-Тоже-Человек, – но время от времени она все равно об этом задумывалась. Если, например, он дергался в сторону, лишь бы не задеть ее, или менял маршрут, чтобы держаться подальше. Трудно было не думать о том, что другого человека выворачивает наизнанку от одной только мысли о прикосновении к тебе. Но дела обстояли именно так, и Гермиона всегда об этом знала. Поэтому то, что теперь Малфой был рядом и даже дотрагивался до нее (обычно в приступе гнева), казалось очень странным. Она не могла не реагировать на такое. Ведь это же не обычное прикосновение. Это Малфой… Малфой, а это всегда всё меняло.

– Вот здесь, – Гермиона только сейчас поняла, как близко находится его лицо: сместись она всего на чуть-чуть, и смогла бы почувствовать щекой прядь его волос.

– Что это?

– Это… Фелициан Джургелионис. И это зацепка.

– Что… Почему ты так решил? – Гермиона покачала головой, во второй раз перечитывая документ.

Зашуршав одеждой за ее спиной, Малфой выпрямился, а затем протянул ей маленький сложенный квадрат. Развернул бумагу и ткнул пальцем прямо под упоминанием о Кайзере.

– Мы найдем его адрес и вечером отправимся в Польшу…

– Что? Ты… Ты серьезно хочешь поехать в Польшу, которая, кстати, нам совсем не по пути, и найти того парня, которому он продал машину, только потому что «Фел», «онис» и «Польша» оказались рядом? Ты тратишь свое время и силы только на основании…

– Больше не на чем, Грейнджер, и честно говоря, я считаю, что это очевидно…

– Это может быть совпадением…

– Я в них не верю.

– Рада за тебя, Малфой, но я верю, – Гермиона снова покачала головой и, опустив испещренный засохшей кровью листок, сконцентрировалась на информации на мониторе. – Это просто блажь какая-то.

– Это не блажь. Ты никогда не рисковала, ведь так? Да это и не имеет значения. Делай, что хочешь: оставайся, проваливай, мне все равно. Я прав и отправляюсь именно туда.

Он вырвал из ее рук бумагу и сложил, с подозрением оглядываясь по сторонам. Засунув листок в карман, снова посмотрел на Гермиону, ожидая, что та начнет спорить и доказывать ему, что он ошибается. Как обычно. Они всегда пытались убедить друг друга в собственной правоте.

– Я рисковала множество раз. Но это были продуманные и разумные риски. Это не тот случай. Это машина.

– Это может быть зашифро…

– Или это может быть просто машина.

– А может быть, мы и ищем машину.

Гермиона фыркнула:

– Сомневаюсь. В этом нет никакого смысла.

– Не во всем в мире есть смысл.

– Но в его решениях он есть. Они всегда что-то отражают…

– А откуда ты знаешь, что эта конкретная машина не была для него чем-то настолько особенным, чтобы использовать ее? Разве не разумно выбрать нормальный и обычный предмет хотя бы потому, что никто никогда не догадается, что к чему?

– Он испытывает слишком много эмоций. Становится сентиментальным. Выбирает предметы, которые что-то значат. В конце концов, он многое в них вкладывает.

– Это действительно так, но это его жизнь. Я уверен, что-то было выбрано только ради выживания.

Она чересчур долго обдумывала достойный убедительный ответ, и Малфой направился к выходу в своей излюбленной самоуверенной манере. Гермиона окинула взглядом удаляющуюся спину и снова повернулась к компьютеру. Прижав кончик ручки к бумаге, тяжело вздохнула и принялась записывать адрес.

День одиннадцатый; 1:17

– Сначала я хочу вернуться в Англию за своей палочкой.

Малфой резко вскинул голову, словно на них могли напасть из-за одного только упоминания магического предмета. Но вокруг не было никого, кроме бездомного доходяги, притулившегося в противоположном углу зала.

– Мы это уже обсуждали.

– Но сейчас ситуация становится серьезнее. Это не просто остановка по пути. Мы едем в страну, через которую изначально добираться домой не планировали. И кто знает, даже если мы найдем там то, что надо, нам может потребоваться время, и мне нужна моя палочка.

– Тогда ты не должна была терять свою…

– Ну конечно, именно об этом я думала, когда падала в дыру в потолке.

– Это не моя проблема, Грейнджер. Я не поеду домой.

И в этом было все дело. Палочки у нее не было, поэтому справиться в одиночку Гермиона не могла, а начатый в хостеле разговор ни к чему не привел. Если признаться честно – где-то глубоко внутри, но уж никак не вслух и уж тем более не ему – без Малфоя она бы уже давно попала в беду. Без его помощи не могла вернуться в Англию. И Гермиона колебалась, что именно беспокоило ее больше: то, что он отлично об этом знает, или же необходимость признаться в этом самой себе.

– Если мы вернемся, то сможем обратиться за помощью. У нас было бы больше ресурсов для поиска и мы…

– Нет.

– Но если посмотреть на это с логической…

– Я смотрю.

– Тогда ты должен знать, что…

– Я знаю, что буду делать то, что и собирался. И возвращение в Англию не входит в мои планы.

– Но это же глупость. Я бы…

– Я предатель. Ты хорошо понимаешь значение этого слова? У меня нет ничего, что я бы мог передать Ордену, кроме тех жалких обрывков информации, которые мне удалось собрать за последние недели – и это ничто. Я не гриффиндорец. Не сын Уизли. У меня нет права на ошибку. Я либо даю им то, что они хотят, либо они сами получат от меня всё, что им нужно. Они терпят меня и закрывают глаза на то, что я сделал, только потому, что у меня было, что им предложить. А теперь ситуация иная.

Его голос был низким и жестким. Малфой смотрел на Гермиону не отрываясь, чтобы убедиться, что та в полной мере осознает смысл его слов. Но она не совсем понимала, в чем именно было дело.

– Ну и что? Ты же работал на Орден, внес свой вклад, никто не будет тебя убивать. Они не собираются избавляться от шпиона только потому, что его прикрытие рухнуло. Это же смешно. Наверняка тебе дадут такую же работу, как и всем нам…

– О том, что я на стороне Ордена, знают очень немногие. А мою репутацию сложно назвать хорошей. Ваши люди не будут прыгать от радости, что я с вами, Грейнджер. И это означает проблемы, которые Орден не захочет решать, учитывая сколько всего надо делать в условиях текущей войны. Я стану помехой. И никто не горит желанием возиться с тем, кто может выполнять только ту работу, что и все остальные. Все знают, как переменчивы люди – хорошие или плохие. Когда добро начнет сдавать свои позиции, – а ведь ситуация меняется каждую гребаную неделю! – я не исключаю того, что кому-нибудь придет в голову мысль отправить меня в Азкабан – просто ради благоприятных отзывов в прессе и положительного общественного мнения. Пусть даже временно. И именно таким будет мой вклад. Такой будет моя работа на Орден. Со мной всё не так, как с тобой. Твои идеальные представления не соответствуют миру, в котором живу я. А я не собираюсь возвращаться в Азкабан. Я не вернусь. Точка. Пока у меня есть, что им предложить.

– Я думаю, ты ошибаешься, Малфой. Орден не такой. Но знаешь, даже если ты прав, что это меняет? Если они такие бессердечные, что же будет, когда мы принесем им крестраж? Это не дает никакой гарантии, что к тебе не будут относиться плохо. Согласно твоей теории, в ту самую секунду, как ты передашь его, у тебя опять не останется ничего, что бы можно было предложить Ордену. И что ты тогда будешь делать?

Он смотрел на бездомного, гладя пальцами материю мантии, которую не носил с той самой ночи, что они провели на улице.

– Я еще не решил.

Что-то в его голосе заставляло думать, что Малфой лжет. Он отлично знал, что будет делать, просто не хотел говорить об этом ей. Гермиона собиралась было задать вопрос, но тут объявили их поезд, и Малфой пошел к выходу из зала прежде, чем она успела открыть рот.

День тринадцатый; 11:07

Гермионе нравились схемы и системы. Нравилось знать, что произойдет в следующий момент. И дело не в том, что она так уж возражала против треволнений, просто дело было в знании. Гермиона не любила сюрпризы, – и не важно, что это было: подарок, раскрывать который ей еще не разрешили, пятно на ковре или наличие Пожирателей Смерти там, где их никто не ждал. Гермиона предпочитала планировать и запоминать каждую мелочь так, чтобы та врастала в ее плоть и кровь.

Она всегда была такой, но эта черта характера только усилилась, когда девушка попала в мир волшебников. Ведь именно здесь обнаружилось, что люди ставят ее на ступень ниже лишь по причине крови. Гермиона решила, что никогда не окажется в ситуации, когда чего-то не знает: она всегда была готова к ответу в классе, а если ее вызывали к доске, решала верно любую задачу. Она просто не могла позволить себе ошибиться. И тем самым дать им повод подумать, что они правы.

И это касалось не только учебы. Это касалось всей ее жизни. Она просыпалась утром, шла в ванную комнату, чистила зубы и принимала душ. Все действия были распланированы, и если привычная череда событий нарушалась хотя бы, к примеру, неожиданным вызовом по каминной сети, Гермиона оказывалась сбита с толку. Ей нравилось знать, с кем она работает, чего ждать от предстоящего дня и что нужно сделать. Все события и задачи изучались, одобрялись, препарировались и постепенно рассортировывались по спискам, становясь частью распорядка и осознания.

Драко Малфой был сюрпризом. Во многих смыслах этого слова. Миссия в Румынии была шоком. Путешествие с Малфоем по Европе в поисках крестража в то время, как их пытались найти Пожиратели Смерти? Что ж… Ей это совсем не нравилось. Все схемы и модели бесследно растворились. Не было никакой четкой последовательности действий. Она просыпалась, куда-то шла, дышала, а Драко Малфой всё это время был рядом. И только в этом было постоянство. Вся ее жизнь кренилась и шаталась в разные стороны, и сохранить равновесие получалось слабо.

Хуже всего становилось тогда, когда Гермиона начинала обо всем этом размышлять. Когда садилась и начинала вникать в то, что делала, где и с кем. Поэтому она старалась не думать вообще. Гермиона Грейнджер пыталась не думать. Она чувствовала себя так, словно её впихнули в новую кожу, которая оказалась слишком мала, и теперь эту оболочку предстояло порвать.

Малфой представлялся Гермионе ее полной противоположностью. Из того, что она видела, можно было сделать вывод, что у него не было никакого заведенного распорядка, и это его совершенно не беспокоило. Он просто делал то, что хотел и когда хотел, и ему было комфортно. Сложившаяся ситуация была странной и для Малфоя, но он чувствовал себя в ней намного лучше, чем Гермиона – хотя, вроде бы, всё должно было быть наоборот.

Он всегда чувствовал себя в своей тарелке. Где бы ни оказался, везде выглядел либо органично, либо даже слишком хорошо для этого места. В нем была уверенность. Как будто его вообще не заботило, что весь остальной мир может полететь к черту, – ведь он всегда без потерь выберется из любой переделки. И ничто не сможет причинить ему вред.

И это выводило Гермиону из себя.

Пока она сидела зажатая и нервная, Малфой развалился, словно король этого идиотского хостела.

Гермиона не сомневалась, что бывали случаи, когда он терялся. Расстраивался и кричал. Ломался. Но она никогда этого не видела. И ей было трудно помнить о том, что он тоже человек, к тому же мужчина и Малфой, и все ужасы сложившейся ситуации может переживать внутри. Лишь один единственный раз она увидела, что, разозлившись, он утратил над собой контроль, и его холодная маска треснула. Не то чтобы совсем потерял голову, но это был тот раз, когда Малфоя захлестнули эмоции.

– Я тебя ненавижу.

И ведь даже не моргнул, придурок.

Малфой продолжал пялиться в окно, откинувшись головой на спинку своего стула. Когда глотал, кадык на его шее дергался, а бледная кожа в синих сумерках смотрелась пугающе. Гермиона вспомнила о его странных длинных пальцах, что сейчас устроились на жестком ковре.

– Что с тобой случилось? – она еще не решила, стоит ли спрашивать, когда вдруг услышала свой голос.

Вопрос привлек его внимание, и она увидела, как опасения, мучившие ее весь день, отражаются на его лице. Он смотрел прямо на нее, раскрашенный тенями в синий и серый цвета, и молчал. Гермиона уже заметила, что временами Малфой уходил в свои мысли и терял интерес ко всему, что было вокруг, поэтому, пока ей удалось его заинтриговать, решила уточнить.

– Я имею в виду, ты шел по определенному пути. Ты ненавидел магглов и магглорожденных и был готов их убивать. Затем с Дамблдором… И я хочу сказать, мы слышали об этом… Гарри, он… Мы слышали о причинах, почему ты пытался это сделать. К тому же был приказ. Но когда ты не смог, сначала я подумала, что ты струсил, и это не было удивительным. Но потом поняла, что возможно ошибалась. Может быть, больше мужества требовалось, чтобы не делать этого. Луна пришла в Нору после похорон и пыталась поговорить о том, что у тебя есть надежда или что-то в этом духе, и… Рон, он так разозлился и… неважно. Я просто хочу спросить, что же произошло? Это та ночь с Дамблдором, или что-то раньше, или…

Гермиона потрясла головой и оторвала взгляд от своих рук, встречаясь глазами с Малфоем.

Он довольно долго, не мигая, сверлил ее взглядом. Гермиона старалась не закрывать веки, но на глаза навернулись слезы, а ей точно не хотелось, чтобы он подумал, будто она расстроена. Поэтому сморгнула выступившую влагу и когда снова сфокусировалась на Малфое, тот уже отвернулся к окну, изучая невидимые ей линии.

– Ты знаешь, некоторые ученые полагают, что в нашем мозгу формируются базовые связи. События, люди, полученный в самом начале нашей жизни опыт. Всё это создает в мозгу ядро, – он сложил вместе два кулака, изображая мозг. Гермиона помнила, как делала то же самое в начальной школе, ведь размер стиснутых ладоней сопоставим с размером полушарий. У нее были маленькие руки, и все ученики над ней смеялись. Как оказалось, зря.

– То, что ты узнаЕшь и испытываешь позднее, связано с этим ядром. Оно влияет на всё происходящее с тобой, потому что является основой того, как ты видишь ситуацию и обрабатываешь информацию. Это то, что формирует твою точку зрения, твои представления о мире и в конце концов определяет то, кем ты станешь. Именно поэтому человек, чей отец избивал мать, в итоге тоже будет бить свою жену. А тот, кто в детстве испугался в ванне, пусть даже не помнит об этом, всю жизнь будет бояться воды. Всё связано с ядром. Основой твоего мозга. Основой того, какой будет твоя жизнь. Ты не можешь этого изменить. Ты не можешь изменить того, кто ты есть или как тебя воспитывали. Изменить ядро. Но жизнь может. Жизнь может перекроить ход вещей. Тебе не дано забраться к себе в голову и уничтожить эти связи. Но если с тобой произошло что-то особенное… если ты пережил экстраординарную ситуацию – это ставит в твоем мозгу блок. Вокруг которого связи начинают формироваться заново. И тогда всё меняется. Тогда ты не бьешь свою жену или становишься профессиональным пловцом. Именно тогда ядро становится не таким определяющим.

Он уронил руки, его пальцы застыли, разорвав иллюстрировавшие мысль переплетения. Ладони замерли на коленях, затем переместились на подлокотники, Малфой откинул голову назад на спинку стула. Гермиона молча наблюдала за ним, обдумывая и анализируя услышанное. Его глаза снова прослеживали невидимый узор на окне, и в этот момент он выглядел поразительно одиноко.

– Ты понимаешь, Грейнджер?

Пропустив удар сердца, она кивнула и, прочистив горло, ответила:

– Да.

Он снова затих, а Гермиона слишком задумалась, чтобы обратить на это внимание.

День четырнадцатый; 14:02

– Ты же не говоришь по-польски? – это был не вопрос, скорее мольба.

– Боюсь, что нет.

Они оба стояли на ступенях, ведущих к небольшому домику, где в дверном проеме что-то кричала очень раздраженная женщина. И так активно размахивала руками, что подойди она ближе, запросто могла бы попасть по непрошенным гостям. Глаза ее были широко распахнуты, и это выглядело несколько жутко.

Внезапно женщина развернулась и бросилась обратно в дом. Дверь осталась открытой, и громкие крики, обращенные то ли к ним, то ли к кому-то еще, были отчетливо слышны.

Гермиону бесил языковой барьер. С другой стороны, она не была до конца уверена, что ей хотелось узнать, почему женщина так разозлилась. Они всего лишь упомянули имя, и в тот же момент приветливая улыбка на лице хозяйки дома сменилась жуткой гримасой. Возможно, презрением.

Гермиона вздохнула и мельком посмотрела на своего спутника, но тот с нечитаемым выражением лица смотрел прямо перед собой. Тогда она осмотрела крыльцо, дом, деревья, лужайку. Развернувшись, оглядела две машины, мимо которых они проходили ко входу.

– Не могу поверить, что не выписала марку автомобиля, – пробормотала себе под нос Гермиона, на что Малфой ничего не ответил.

Бросив еще один взгляд в сторону двери и кричащей в глубине дома банши, Гермиона решила изучить машины. Все равно владельцы слишком заняты, чтобы обращать на нее внимание. К тому же, чем дальше от входа, тем меньше слышны эти визги… и это было просто прекрасно, учитывая то, что у Гермионы уже начал дергаться левый глаз.

Несколько минут спустя она сообразила, что громкие звуки сменились шелестом разговора, и когда подняла голову, увидела появившегося на пороге заспанного полуголого мужчину. Как долго Малфой с ним разговаривал, она не знала. Гермиона уже шла по направлению к дому, похрустывая гравием дорожки и пытаясь выглядеть невозмутимо, – ведь хозяин наверняка заметил, как осматривают его автомобили, – когда Малфой развернулся и зашагал ей навстречу.

– Это он? – ответа она не получила, а человек на крыльце что-то взволнованно произнес. – Ма… Он, да?

– Пошли.

Гермиона смерила Малфоя глазами, затем пригляделась к мужчине, – его движения руками становились всё резче и быстрее, - и пришла к выводу, что и вправду пора уходить.

Ей потребовалось пробежаться, чтобы догнать Малфоя, хотя тот торопился не сильно.

– Ты же не ограбил его, ведь так?

Он посмотрел на нее с веселым удивлением:

– А что если и так?

– Господи, Малфой! Ты…

– Расслабься. А то у тебя мозг скоро лопнет.

– Я не…

– Я узнал имя.

– Что? Имя? У этого парня? Как?

– Да, имя.

– Но как ты спросил его?.. Я имею в виду…

– Я ткнул пальцем в машину и сказал Алек Кайзер, тупица. Как еще я мог…

– Сколько раз я…

– …он начал что-то говорить, но упомянул его дважды.

– Упомянул что? Имя? Кто?

Малфой сердито посмотрел на нее:

– Всем всегда приходится разжевывать тебе абсолютно всё…

– Нет, если со мной разговаривают нормально или…

– Оскар ДеЛойд.

– Что? Ты врешь!

Оскар ДеЛойд был помощником Министра… точнее, был им раньше. Гермиона встречала его несколько раз, но год назад тот внезапно исчез.

Ее спутник напрягся.

– Я бы…

– Он мертв!

Усмехнувшись, Малфой начал переходить улицу.

– Скрывается. И он не мертв.

– Скрывается? Но зачем ему это? ДеЛойд…

– Заключил сделку с дьяволом, и не смог выполнить свои обязательства.

– Ты всегда так делаешь? Говоришь загадками? Ты никогда не говоришь прямо, что имеешь в виду.

Малфой смерил ее таким взглядом, что на секунду Гермиона почувствовала себя круглой дурой.

– Я не говорю загадками. Если ты не понимаешь обычного языка…

– Если ты не можешь нормально изъясняться…

– Проще обвинить других в собственной неадекватности?

Гермиона раздраженно фыркнула и дернула Малфоя за руку.

– Я не неадек…

– А еще чертовски грубая!

– Ох, как же это мило! И это мне говорит человек, который пытался меня задушить! Швырнул меня в стену и…

– Да заткнись уже! Мы на улице. Я понимаю…

– Если ты сейчас хоть слово скажешь о моей крови, Малфой, я покажу тебе, что такое грубость, – ткнув в него пальцем, прошипела Гермиона.

Он сбросил ее ладонь и, сверкнув глазами, направился к автобусной остановке.

День пятнадцатый; 23:59

Гермиона была рада, что к проживанию в гостинице прилагался бесплатный ужин, потому что просить деньги у Малфоя она не собиралась. Во время их путешествия она не просила у него ничего – он просто покупал то, что считал нужным, и этого обычно хватало на двоих. Сегодня он ушел один и отсутствовал вот уже несколько часов. И если бы не еда в гостинице, Гермионе пришлось бы поголодать. Но теперь она лежала на своей кровати и даже расстегнула джинсы, чтобы было легче дышать. Конечно, так наедаться не стоило, но очень уж было вкусно.

Гермиона почти не сомневалась, что крюк в Польшу был пустой тратой времени. Учитывая то, что она знала о Волан-де-Морте, и принимая во внимание те крестражи, которые уже были найдены, не было никакого смысла в том, чтобы использовать машину. Однако сейчас поиски привели их к человеку из мира волшебников, и Гермиона решила, что в словах Малфоя может быть какая-то логика. Она до сих пор не имела ни малейшего понятия о том, как автомобиль умудрился стать настолько ценным для Волан-де-Морта, но скорей всего, просто не видела всей картины целиком.

В автобусе по дороге в гостиницу она поинтересовалась у Малфоя, как они будут искать человека в бегах, но ответа не дождалась. Она тоже злилась, что уже стало обычным делом. Нормой. Но Гермиона умела сосредотачиваться на задаче, и это являлось одной из причин, почему они с Малфоем все еще были вместе. Нужно разделять дело и личные вопросы – так всегда говорил Рон, в очередной раз обыгрывая кого-нибудь из друзей в шахматы.

Она не услышала ни скрежет ключа, ни скрип ручки, когда дверь распахнулась. Малфой выглядел так потрепано, что Гермиона и не надеялась сейчас услышать хоть какие-нибудь новости о местонахождении ДеЛойда. Ведь последние пять часов он занимался именно поисками, верно?

Он пнул створку ногой и шагнул к кровати. От него странно пахло, и Гермиона никак не могла понять, чем, пока мужское тело не плюхнулось на соседний матрас. Она принюхалась, и Малфой поднял голову, встречая ее взгляд, одновременно с этим стягивая ботинки.

– Ты пил, – Гермиона сморщила нос.

– Пил.

– Просто не могу в это поверить.

Тот фыркнул, отшвырнул обувь и принялся за носки.

– Я взрослый мальчик. Так что даже не нарушил закон.

– Да мне плевать, законно это или нет. Мы… тут такое происходит, а ты сидишь в пабе!

Он откинулся и пробормотал что-то очень похожее на оскорбление.

– Я могу делать всё, что мне хочется.

– Я думала, ты сказал, что ты взрослый, Малфой. И не вижу тут никакой связи со зрелостью, когда за нами охотятся Пожиратели Смерти, мы сами ищем крестраж…

– Ты самая большая зануда, которую я когда-либо встречал в своей жизни.

– …грабить людей, и всё в таком духе. И вот ты с украденными деньгами…

– В. Своей. Жизни.

– …напиваешься в пабе!

– Когда-либо.

– Да ты хоть слушаешь меня? – Гермиона выпрямилась, чтобы он понял, насколько серьезной была ситуация.

Малфой что-то проворчал и потянул вверх рубашку. Гермиона невольно пискнула: последнее, чего она от него ждала, так это того, что он начнет раздеваться. В этом не было ничего особенного – она видела многих мужчин с обнаженным торсом. Но это же был Малфой, к тому же, это было неожиданно и… и… Малфой! Да если бы он бросился на нее в попытке убить, это было бы вероятнее, чем раздевание у нее на глазах.

Он замер, услышав ее возню: воротник все еще охватывал голову, ткань рубашки собралась складками у локтей, а светлые волосы торчали в разные стороны. Бросив на Гермиону странный взгляд, Малфой рассмеялся. Смеялся над ней. Она сообразила, что ее лицо, должно быть, искажено идиотской гримасой, и тут же взяла себя в руки.

Малфой стянул с себя рубашку, – мышцы напряглись и упруго перекатились под кожей, – и отшвырнул ее за спину. Гермиона не могла заставить себя отвернуться. В конце концов, она была девушкой, к тому же достаточно любопытной. И если уж она провела столько времени, разглядывая его странные пальцы, – а ведь у нее никогда не было такого фетиша, – то конечно же могла позволить себе бросить взгляд и на его грудь, раз уж вышло, что именно такой тип мужчин ей и нравился. В чем, естественно, Гермиона бы никогда не призналась. Но, учитывая самовлюбленность Малфоя, вряд ли он не осознавал собственной привлекательности. Так что свой интерес надо было держать в секрете.

В принципе, его тело не особо впечатляло. Почти как у Гарри. Который был Гермионе вроде брата. И уж точно от этого зрелища не захватывало дух. На самом деле, было противно. Да, очень противно. Такому придурку нечем гордиться. Нет в нем ничего хорошего.

Поэтому Гермиона заставила себя отвести глаза, одарив напоследок Малфоя самым пренебрежительным взглядом, но гаденыш так и не перестал ухмыляться. И это сбивало с толку. Господи, да он не мог так поступить! Не должно быть никаких сюрпризов. Она же ненавидела сюрпризы. Малфой был раздражающим, злым, мрачным и одетым. Всегда одетым. Так и должно было оставаться.

– Должен признать, на меня реагировали гораздо лучше, – он сунул ноги под одеяло, и Гермиона была просто счастлива, что хоть брюки не последовали за рубашкой.

– Тебе врали ради твоих денег.

– Думаешь, на меня могут клюнуть только проститутки?

– Нет, но думаю, что вели они себя именно так.

Он издал звук, который одинаково мог быть признаком и злости, и веселья.

– Мое тело волнует тебя, Грейнджер? Страшно оказаться рядом с живым полуголым мужчиной? Все не так, как в книжках, да? Мне…

– Уверяю тебя, и в книгах, и в жизни я встречала зрелище получше, Малфой. Так что можешь не волноваться – ты омерзителен, но когда я выключу свет, уверена, мой желудок придет в норму.

Малфой промолчал, и Гермиона внутренне возликовала. Он смерил ее взглядом, словно собирался что-то ответить, но либо не захотел, либо не знал, что сказать.

А затем, продолжая пристально на нее смотреть, провел ладонью по груди и животу, будто это было в порядке вещей! Но Гермиона никогда прежде за ним такого не замечала. И когда увидела, как его рука скользнула к поясу брюк, тут же резко подняла глаза.

– Если ты находишь меня омерзительным, тебе стоит выключить свет прямо сейчас.

– Ты что, серьезно? – она почти взвизгнула, но Малфой даже не вздрогнул.

– Оставь свет гореть и узнаешь сама.

– Ты же не… собираешься этим заниматься, пока я нахожусь в комнате!

– Грейнджер,прошло две недели, а я мужчина. И уже делал это несколько раз, пока ты спала.

Она ошарашенно таращилась на него, и он снова рассмеялся, отвернувшись.

– Малфой…

– Хоть мне и нравится мысль, что ты будешь беситься следующие пятнадцать минут, мне не очень хочется слушать твое верещание. Это как гвоздем по стеклу, понимаешь, о чем я?

– Да мне плевать, хочешь ты меня слушать или нет! Я не…

– Ладно. Тогда можешь поговорить о чем-нибудь другом? Расскажи мне что-нибудь неприличное. В деталях. Ты же уже не девственница? Хотя… хорошо, расскажи мне, о чем ты читала…

– Малфой!

– Что? Мне нужно что-то представить, Грейнджер. Что-то…

– Заткнись! Я не… буду ничего тебе рассказывать. Детали, картинки, да что угодно. И моя половая жизнь – вообще не твоего ума дело! Я… – она покраснела до корней волос.

– Ты невозможна.

– Что? Я…

– Дразнить тебя весело, но ты просто невыносима. Я устал. И собираюсь спать. Это? Я делаю так перед сном. Каждую ночь. Глажу свой живот. Не дрочу. Так что успокойся, пока не перебудила тут всех или случайно не сгорела от ханжеского негодования.

Малфой покачал головой, устало усмехнулся и прикрыл веки. Гермиона несколько долгих секунд смотрела, переводя глаза с лица на его руки и обратно. Нечаянно снова взглянула на грудь: мужские пальцы легко скользили, очерчивая все изгибы и впадины. Движение живота в такт дыханию, гладкость светлой кожи, бледные соски, дорожка золотистых волос, ведущая от пупка к границе одеяла.

– Мне плевать, девственница ты или нет. Даже если нет, сомневаюсь, что ты можешь рассказать что-то неприличное, не говоря уж о том, чтобы сделать это.

Гермиона посмотрела Малфою в лицо, убеждаясь, что его глаза закрыты.

– У меня желудок не выдержит. Да и ситуация далека от критической, чтобы я была вынуждена так поступить. Ты…

– Свет будешь выключать?

– Нет.

Он накинул одеяло себе на голову.

День шестнадцатый; 7:04

Серые глаза распахнулись, а ведь она уже и забыла, какими непривычными они могут быть. Человек способен свыкнуться с чем угодно, нужно лишь время. Они занимались с Малфоем одним делом. А если бы у него были карие глаза и темные волосы? Серый цвет ему подходил.

– Ты самое ужасное, что только может разбудить утром. Особенно при наличии похмелья, – его голос звучал резче, чем обычно.

– Мне тебя не жаль. И никогда не будет. А теперь вставай.

– Раз на нас не напали, ради тебя же надеюсь, что были веские причины стянуть с меня одеяло.

– Завтрак.

Малфой застонал.

– Бесплатный, и раз у нас есть возможность не тратить нечестно полученные деньги, мы ею воспользуемся. Заканчивается через двадцать минут. Вставай.

– Отвали.

– Малфой…

– Отстать, Грейнджер, – он перекатился на живот и закрыл голову подушкой.

– Я серьезно.

– Я тоже. Не буди меня, кроме как в экстренном случае, понятно? Это очень простое правило и одно из самых главных.

– Да мне все равно…

– Хорошо. Твою мать, хорошо, – Малфой отбросил подушку в сторону, сполз с кровати и, покачиваясь, направился на выход.

– А ты не хочешь одеться?

– Довольствуйся тем, что получаешь, – Гермиона последовала за ним из комнаты и заперла дверь, пока он шел в сторону холла.

Малфой остановился, повернулся и протянул руку.

– Дай мне ключ.

– Что? Зачем? – она подавила в себе желание отступить, когда он подошел ближе.

– Я забыл свою… – он покрутил рукой в воздухе, и Гермиона кивнула, вручая ему связку.

Малфой открыл дверь, зашел в комнату и с силой захлопнул створку. Затем раздался щелчок замка.

– Мал… Ты… – Гермиона подергала ручку и в замешательстве уставилась перед собой. – Эй! Открывай! Ты!.. Малфой!

Она стукнула кулаком по преграде, но в ответ услышала лишь какое-то бормотание, что несомненно было ругательством.

– Малфой!

– Иди завтракать, Грейнджер. А то потом опять придется тратить нечестно полученные деньги.

– Открой дверь! Я не могу поверить, что ты… Нет, нет. Я верю в это, ты гнусный…

– Я сказал, отвали! Еще десять минут назад! Если бы ты прислушивалась к тому, что я тебе говорю, то не влипала бы во всякое дерьмо!

Гермиона издала то ли рык, то ли вопль и с трудом заставила себя опустить ногу, занесенную для удара.

– Ну подожди, Малфой!

– Полагаю, сейчас это твоя забота, – раздался скрип пружин, и наступила тишина.

========== Пять ==========

12:04

Гермиона все еще обдумывала свою месть Малфою, когда тот вышел из гостиницы на тридцать четыре минуты позже, чем они запланировали. Она сердито на него посмотрела, но внимания не удостоилась.

– Полагаю, урок усвоен?

Глаза Гермионы сузились, но Малфоя это ничуть не тронуло. Ее злость удивляла его ничуть не больше, чем саму Гермиону – его. Когда стало ясно, что отвечать ему никто не будет, Малфой расслабился и не отпустив ни одной – наверняка заготовленной – остроты, направился в сторону пешеходного перехода.

– Не думаю, что ты выяснил что-то важное, пока вчера напивался.

– Напивался? Да я едва…

– Это…

– …раздувать из мухи слона. И вообще не понимаю, как с тобой хоть кто-то общается.

– Я часто думаю о тебе так же.

– Часто думаешь обо мне? Неужели?

Гермиона вспыхнула.

– В исключительно мерзких выражениях.

Она сердито уставилась в его удаляющуюся спину. Подумала было не идти за ним – пусть себе гуляет в одиночестве, – но для перевода была нужна палочка. А к палочке прилагался Малфой. Близнецы Уизли назвали бы это «пакетной сделкой».

– Библиотека находится в той стороне, – он даже не обернулся. – Малфой!

Он окинул ее взглядом, и Гермиона запоздало вспомнила о договоренности не употреблять имена на публике.

– Я рад, что в твоей голове хранится бездна ненужной информации, но железнодорожная станция – там.

– Да что ты? И зачем мы идем на станцию, если даже понятия не имеем, куда нам ехать?

Малфой ничего не ответил, и только когда прошел уже пару домов, Гермиона сообразила, что, похоже, он о чем-то знал. Нагонять его пришлось бегом.

– Ты не все мне рассказал.

Тот фыркнул и покачал головой.

– Ты же что-то выяснил прошлым вечером?

С ним было очень непросто и утомительно – совсем, как вырывать зубы. А уж в этом Гермиона разбиралась, учитывая профессию ее родителей.

– Вроде того, – он сунул руки в карманы и чуть не угодил под машину, когда переходил улицу.

– Я хочу уточнить, когда мы окажемся на месте, так что расскажи сейчас.

– Помирай от любопытства.

Ублюдок.

День семнадцатый; 12:42

Гермиону достало разъезжать с Малфоем в поездах. Ей вообще надоело находиться с ним рядом, но поезда были особенно невыносимы. В конце концов, когда они не сидели в замкнутом пространстве, у Гермионы была возможность отойти в сторону или хоть чем-то себя занять. В купе же она могла только разглядывать обстановку: сиденья, стены, сельскую местность за окном - зелень, вкрапления коричневого и снова зеленый цвет стеной. Ну и, конечно же, Малфоя, но смотреть на него первой не хотелось. В конце концов, ей было, что рассматривать, но вскоре Гермиона заметила, что ее спутника раздражает то, как она его избегает.

Заметила, хоть он старался ничем себя не выдать. Ничего не сказал, не посмотрел. Но язык тела был красноречив. Малфой нервничал, постоянно что-то крутил в руках и пять минут кряду пялился в окно на деревья с таким видом, словно мог воспламенить их взглядом.

А Гермиона веселилась. Надо было пользоваться моментом, ведь когда Малфой дойдет до точки кипения и что-то скажет, удовольствия от этого будет мало. Как впрочем и от всего, что последует дальше… Что ж, кто знает, сколько еще им потребуется времени, чтобы отыскать крестраж.

Его челюсть сжималась и разжималась, руки были скрещены на груди. Гермиона ухмыльнулась.

По громкой связи объявили о следующей остановке, путь им предстоял долгий. Они должны были добраться до последней перед границей станции, и судя по тому, что Гермиона узнала о скорости, времени и маршруте, указанном в засунутой в малфоевский карман карте, ехать еще предстояло не меньше четырех часов.

Малфой поерзал и шумно выдохнул через нос. Пауза… Два биения сердца… и его глаза буквально впились в ее. Он смотрел тяжело, – с вызовом, – но по-прежнему не издавал ни звука. Это было не то, чего Гермиона ожидала… хотя уже было понятно, что с Малфоем никогда ничего нельзя ждать наверняка.

Полностью повернувшись в ее сторону, он молчал и пялился на Гермиону. В голову пришла шальная мысль, что Малфой играет с ней в гляделки, но она несколько раз моргнула, и ничего не произошло. Одиннадцать секунд спустя поежилась под тяжестью его взгляда, отчего на лице Малфоя появилось самодовольное выражение. Хотя, возможно, просто показалось.

В таком пристальном разглядывании друг друга не было ничего веселого, но отступить Гермиона уже не могла. Отвести глаза или заговорить означало бы проигрыш, и тогда его напыщенность перестала бы существовать только в ее воображении. Поэтому Гермиона сделала то, что посчитала самым подходящим в этой ситуации. Скорчила рожицу

Просто надула щеки и скосила глаза. Брови Малфоя взлетели так высоко, что затерялись в челке. Она состроила еще одну гримасу – такую однажды показывал Рон, и тогда это показалось ей самым отвратительным зрелищем в жизни. Малфой издал приглушенный звук, и Гермиона вскочила с победной усмешкой и ткнула в него пальцем.

– Ха!

Он окинул ее скептическим взглядом, словно она могла в любой момент взорваться.

– Ха?

– Я победила.

– Победила?

– Да, тебя в… Ох, вот только теперь не веди себя так, словно ничего не было, только потому, что продул.

– Не было чего?

– Игры!

– Игры? Мы смотрели друг на друга. Я как-то упустил, что это была игра.

– Не любишь проигрывать, – Гермиона произнесла это так, словно озвучила откровение, и печально покачала головой. – Вообще-то тебе бы пора уже привыкнуть к этому.

В памяти вспыхнул старый Малфой. Тот, который не преподносил сюрпризов. Тот, которого она знала, как ненавидеть.

– Неужели? Полагаю, тебе давно пора привыкнуть к тому, как твои гряз… – он замолчал, отвел взгляд и тихо закончил, – мозги работают.

– Мои что? – прошептала Гермиона

– Мозги ра…

– До этого. То, что ты собирался сказать.

Малфой снова смотрел в окно и лишь крепче сжал на груди руки. В воздухе разлилась тяжелая давящая тишина, и каждый вздох отдавался в легких Гермионы болью. Он молчал и заговорил только тогда, когда она сама готова была закричать, рявкнуть, бросить ему что-нибудь оскорбительное. Только тогда, когда ей стало жизненно необходимо услышать от него хоть что-то.

– Прошу прощения.

Гермиона невесело усмехнулась.

– За то, что хотел сказать, или за то, что говорил всегда?

Ее голос звучал горько, – она об этом знала. И закатила глаза, пока задавала свой вопрос. Потому что пошел он к черту. Со своими извинениями. Он даже не смог взглянуть ей в лицо, когда говорил это.

Но похоже, Малфой всё понимал, потому что посмотрел прямо на Гермиону. Посмотрел, расцепил руки и наклонился вперед, внимательно изучая ее плечи. Как будто понимал. Как-то сообразил: несущественно то, насколько сложно ему извиниться – еще труднее ей слышать его слова. Но они оба каким-то непостижимым образом в них нуждались.

– Имеет значение, за что именно? – прошептал он: тишина купе забивала горло и ему тоже.

Она покачала головой и пожала плечами. Хотела, чтобы он думал, будто ей все равно. Чтобы думал, будто может принести к ее ногам весь мир в качестве извинений, а ей будет плевать. Малфой все равно останется тем мальчиком в Хогвартсе, а Гермиона – той девчонкой, которую впервые назвали грязнокровкой, и она никогда этого не простит. Хотелось, чтобы он считал именно так. Ведь если Малфою было действительно жаль, – если он действительно извинялся, – она жаждала, чтобы он пережил это. Чтобы испытывал свою вину так долго, как это только возможно. Чувствовал себя дерьмом столько же, сколько и она. Ощущал, будто его ударяют под дых каждый раз, когда она на него посмотрит. Совсем так, как было с ней, когда она слышала это слово снова и снова.

Но правда заключалась в том, что Гермиона не была до конца уверена в своих намерениях, именно поэтому и пожала плечами. Ведь ей было не все равно – совсем чуть-чуть, самую малость. И да, это имело значение.

Прошло много времени. Она не знала, сколько, потому что совсем не обращала внимание ни на часы, ни на расстояние. Просто смотрела в окно и ничего там не видела. Пока он не вернул ее обратно. Не проложил между ними мост, который они же наполовину сожгли. Или наполовину построили. Гермиона не знала. Она больше ни в чем не была уверена, если дело касалось Малфоя.

– Это не считается.

– Что не считается?

– Мой звук. Я же ничего не сказал, так что это не считается. Я не проиграл.

– Так ты признаешь, что это была игра?

– Да.

– И что ты издал звук?

– Ну, это…

- И что ты издал звук?

– Да, но…

– Ха!

Краешком губ он улыбнулся проплывающему за окнами пейзажу. И она подумала, что так он всего лишь признавал за ней право на такую реакцию. Но ей действительно стало легче.

Кроме того, в любом случае это было правдой.

День восемнадцатый; 2:09

Гермиона открыла глаза, выныривая из морока, навеянного монотонным перестукиванием колес, когда кто-то потряс ее за плечо. Сморгнула дрему и посмотрела на черный прямоугольник, бывший окном в купе. Тряска прекратилась, и Малфой прочистил горло, привлекая к себе внимание.

– Скоро наша остановка.

– Ох, – она прикрыла веки, подвигала глазами и потерла лицо. – Ты все еще не объяснил мне, как узнал, что он находится в Словакии.

Её настолько сильно беспокоил этот вопрос, что даже во сне продолжал ее мучить. Малфой сдался и ответил:

– Он сделал что-то, что расстроило Темного Лорда - предупреждаю твой вопрос: я не знаю, что именно, - и потом исчез. Волан-де-Морт искал его, но не слишком активно – у него были проблемы посерьезнее. Но если бы ДеЛойд объявился – долго бы не прожил, я в этом уверен. Около двух месяцев назад мы получили сведения, что беглец скрывается в Словакии, но это было сразу после рейда Нотта, и этот вопрос отошел на второй план. Полагаю, он все еще там.

– Полагаешь. И не навел справки?

Малфой всегда выглядел раздраженным, когда ему приходилось отвечать на ее вопросы. Возможно, просто не привык к тому, что его о чем-то спрашивали. Но Гермионе не хватало информации. И он под это подстроится.

– Навел.

– Итак, у нас есть адрес.

8:21

– Итак, у нас нет адреса!

Гермиона вскинула руки вверх и прибавила шагу, чтобы обогнать Малфоя. Сбитый с толку местный житель стоял в дверном проеме в паре домов от них, а ее расстроенный спутник сейчас вышагивал у нее за спиной.

– Он у нас есть. Я же тебе говорил.

– Нет. Да, ты говорил, что он у нас есть, но это же не тот адрес! Так что теперь у нас его нет.

– Есть.

– Малфой! Малфой, я же видела… Или считаешь, это чары гламура или что-то в этом роде? Маскировка? Он увидел меня первый, и он бы…

– Это не он. Ему бы пришлось постоянно пользоваться магией, что привлекло бы внимание Министерства. Оно всегда слишком любопытно в вопросах, касающихся изменения внешности.

– Значит, у нас нет…

– У нас есть, я же тебе говорил! Просто… здесь, – он нагнал ее и сунул Гермионе в лицо листок бумаги.

У него был мелкий, убористый почерк и близко не похожий на эффектные завитушки, которые она себе придумала. Четырнадцать адресов. И Гермионе потребовалась пара секунд, чтобы осознать, что это значит.

– Это всё Оскары?

– Да. Ты спросила, есть ли у меня адрес. Есть. Просто он один из них.

– Тогда почему рядом с первой строчкой написано Вальтер Циммерман?

– Потому что это всё Вальтеры Циммерманы.

– Что? Почему ты никогда не объясняешь? Я имею в виду, полностью! Именно поэтому я задаю тебе так много вопросов. Если ты…

– Успокойся, истеричка, – он выхватил у нее бумажку. – Я не могу закончить свою мысль, пока ты перебиваешь меня своими припадками.

– Я не…

– Вот снова.

– Только…

– Снова.

– Я даже не… – он бросил на нее самоуверенный взгляд и открыл было рот, когда Гермиона перебила себя сама. – Хорошо. Говори.

– Ты просишь…

– Малфой, Господи, – она поднесла руки к голове – каждая минута с ним была битвой.

Это было одним из самых сложных испытаний за всю ее жизнь. Но Малфоя, похоже, такое положение дел ничуть не заботило.

– Почему мы ищем дом Вальтера Циммермана. Его имя… Он изменил его?

– Нет. Его изменил я. Только что.

– Твой сарказм не поможет.

– Он не поможет тебе. А мне очень даже помогает.

– Как ты узнал его новое имя?

– Проведи достаточно времени в закутках Министерства и услышишь пару интересных вещей.

– Так ты хочешь сказать, что нам надо обойти четырнадцать домов, прежде чем мы, возможно, найдем этого парня?

– Нет, я хочу сказать, что нам надо обойти тринадцать домов, – он махнул рукой. – Один уже вычеркиваем.

17:39

– Я тут подумала…

– Вот дерьмо.

– Нет, ты послушай. ДеЛойд разозлил Волан-де-Морта. Ты не знаешь, чем. А что, если это как-то связано с крестражем?

– Какое это имеет значение?

– Не знаю. Но возможно, будет иметь, когда мы во всем разберемся. Он мог уничтожить его, или продать, или… что-то еще.

Пауза.

– Я действительно не понимаю, какое это имеет значение.

Гермиона раздраженно вздохнула и вернулась к созерцанию цементного пола под ногами. Картина не складывалась, и это сильно ее волновало. Ей были нужны связи. Ответы. Что-то, что следовало бы одно из другого.

Но ничего подобного не было.

День девятнадцатый; 2:00

Она нашла его стоящим под дождем.

Если верить часам на прикроватной тумбочке, Гермиона проснулась около двух часов и почувствовала, что что-то не так. Бросив взгляд на соседнюю кровать, поняла, что та пуста, и как-то сразу стало ясно, что Малфой ушел. Отправился на важные поиски, со списками, картами и палочкой, оставив ее тут. Потому что она его наконец достала, и он больше не захотел с ней возиться.

Луна светила тускло, а от виднеющихся поодаль фонарей толку выходило мало. Было пустынно и темно, если не считать призрачного сияния и желтых кругов на асфальте. Гермионе стало страшно, когда, выйдя наружу, она увидела спину Малфоя: он промок до нитки и стоял молча и неподвижно. Во всей его позе была какая-то пугающая странность, словно что-то чуждое обрело власть над его телом. Что-то нелепое в изящном силуэте. Что-то мертвое в живой плоти.

Она хотела тронуть его за руку, но отдернула ладонь, не зная, какой реакции ждать. Вместо этого шагнула и встала рядом с Малфоем, давая тому возможность осознать свое присутствие. Она двигалась осторожно, словно имела дело с диким зверем.

– Тебе нравится дождь?

Он не отвечал долго, и пока она подбирала слова для нового вопроса, Малфой наконец пошевелился. Сунул в промокшие карманы руки, затем вынул их. Гермиона посмотрела на его ладони, но там ничего не было.

– Нет.

Снова перевела взгляд туда, где в темноте угадывался профиль.

– Тогда почему ты здесь?

Он глубоко вздохнул, поднял голову, – черты лица искажала боль.

– Мне был нужен воздух. Там было… слишком тяжело.

– Ох.

Минуты прошли неторопливо и странно.

– Холодно. Не хочешь вернуться внутрь?

– Нет. И перестань разговаривать со мной так, словно я могу на тебя напасть. Или будто я ребенок.

– Прости, – она испугалась еще большое – с ним что-то происходило.

– Ты не уходишь?

Что-то, будто Малфой мог… например, шагнуть с моста. Будто что-то в его голове сдвинулось с места, и он мог решиться прыгнуть, лишь бы попытаться вправить всё обратно.

– А что?

– Ты сказала, холодно.

Или будто смертник, обреченный на взрыв только для того, чтобы поджечь мир вокруг.

– Да.

Она и вправду могла уйти, вернуться в теплое нутро своей постели, но в конце концов, однажды он спас ей жизнь.

И было правильно спасти его. Или как еще называлось то, что она сейчас здесь делала.

– Но думаю, я останусь.

– Хорошо.

16:56

Никто из них не упоминал о произошедшем прошлой ночью. Малфой вообще с ней не разговаривал, и Гермиона решила, это из-за страха, что она могла затронуть нежелательную тему. А потом вдруг поняла, что он вообще никогда не начинал разговор, пока она сама не вынуждала его сделать это.

Так что после ночи, утра и целого дня Гермиона была сыта тишиной по горло. Она столько всего передумала, столько всего мысленно сама с собой обсудила, что одиночество начало ее раздражать. Поэтому она нарушила молчание и спросила о том, что беспокоило ее еще до того, как они начали свои поиски.

– Почему ты меня спас?

К слову о привлечении внимания: Малфой повел себя так, словно о подобном его спрашивали каждый день. А затем Гермиона поняла, что он просто ее не слышал, поэтому снова повторила свой вопрос, но уже без смущения и любопытства.

Его руки замерли, ручка застыла над картой, а взгляд приклеился к бумаге где-то между Прешовым и Кошице. Он что-то пробормотал, закрыл рот, прижал кончик ручки к листку и только после этого посмотрел на Гермиону.

– А ты как думаешь?

– Не знаю. Может быть, ты неплохой человек где-то там… внутри, – она произнесла это как можно дружелюбнее, опасаясь, что после вчерашней ночи Малфой немного тронулся рассудком. – Мне кажется, ты пытаешься быть жестче, чем есть на самом деле.

– Неужели?

– Да. Мне кажется, есть… вероятность того, что ты можешь стать хорошим человеком.

– Именно поэтому ты так себя ведешь со мной?

– Как так? – она растерялась.

– Будто ты не всезнающая сука. Не так, как обычно. Будто ты не лучше меня или…

– Я…

– И это дерьмо прошлой ночью. Стояла там, словно приносила жертву миру, более уродливому, чем твое совершен…

– Прошу прощения?

– Я бы оставил тебя там, если бы не Поттер. Ты отдаешь себе отчет, что стало бы с Чудо Мальчиком, если бы тебя убили? Понимаешь, как бы упрочились позиции Пожирателей Смерти, избавься они от тебя или Уизли? Ваши смерти нанесли бы очень большой урон, но не из-за вашего вклада, а из-за вашей дружбы с Поттером. Его бы это подкосило. Он стал бы уязвим для нападения. Я не пытался спасти тебя. Я пытался спасти себя. И неплохо бы тебе всегда об этом помнить. Я не проблема, которую нужно решить, Грейнджер. Я не домовой эльф, не неудачник, которого ты можешь спасти. Мне не нужно ни спасение, ни искупление.

– Какая чушь, Малфой! Мне известно, что ты не замечательный человек. Я упомянула всего лишь о вероятности, но такой незначительной, что сильно сомневаюсь, выгорит ли она вообще. И я вполне отдаю себе отчет, что у тебя были свои причины, чтобы вытащить меня от своих друзей, но вот только не надо вешать мне на уши всю эту лапшу про спасение. Хочешь вести себя как большой и грубый мужлан – твое право, но не пытайся скормить мне всю эту ерунду.

– Ты не знаешь! Ты и понятия не имеешь…

– Ты был сволочью. Ужасным человеком! Но вот ты здесь, сменил сторону, чтобы сражаться за тех самых грязнокровок, которых так сильно ненавидел. Некоторые люди уже только это могут посчитать искуплением. Я поняла бы, что ты бесишься, что тебя вчера увидели в слегка невменяемом состоянии, но…

– Не смей напоминать мне об этом! – прошипел он. – Я не был невменяемым, Грейнджер, я устал, и мне был нужен гребаный свежий воздух! Но появилась ты, сунула свой занудный нос в мои дела и что-то навоображала в своей дурной лохматой башке!

– Мне всё равно! Мне всё равно! Я не отношусь к тебе, как к проблеме, которую нужно решить. Ты мне даже не нравишься! Я не выношу тебя. И…

– Отлично!

– …я не хочу тебе помогать, или… что там по твоему мнению я делаю!

– Отлично! Тогда заткнись, оставь меня в покое и держись подальше! Прекрати задавать мне вопросы или пытаться узнать меня…

– Я не пытаюсь узнать тебя! Это вранье! Понятия не имею, с чего ты это взял, но…

– Зачем ты меня спас, Малфой? Почему ты перешел на другую сторону? По… – он противно передразнивал ее тонким голосом.

– Это закономерные вопросы! Я не спрашиваю о твоей любимой еде или о том, каким было твое детство! Я не…

– Почему ты не можешь принять тот факт, что некоторые вещи такие, какие есть!

– Потому что обычно так не бывает! Я…

– Причина не имеет значения. Важно только то, как это происходит…

– Замолчи! Ты ничего не знаешь! Ты не понимаешь, как я…

– Я понимаю, что ты надоедливая сука, которая…

Гермиона со всей силы пнула его в лодыжку.

– Меня достало, что ты называешь меня…

Он бросился на нее внезапно. Просто рванул между сидений и прижал своим телом. Гермиона удивленно вскрикнула и уперлась ладонями в его плечи.

– Слезь с меня! – дернулась назад, и его рука потянулась к ее запястьям.

Она вырвалась из захвата, прежде чем Малфой сумел крепко в нее вцепиться, и пнула его коленом в живот. Он хрюкнул и, пытаясь зафиксировать на месте, обхватил противницу рукой: та спиной врезалась в сиденье, и Малфой навалился на нее всем своим весом, уперевшись одной рукой в плечо, а второй пытаясь поймать размахивающие кулаки. Гермиона вывернулась и рванулась, а он прижал ее и сжал – крик и рычание заполнили небольшое помещение, пока они оба боролись друг с другом.

Гермиона изогнулась, исхитрилась отпихнуть Малфоя ногой и сбросить его на пол купе. Но тот оказался быстрее, чем ожидалось, и утянул ее за собой следом так, что она рухнула сверху. Его дыхание сбилось, живот напрягся, когда Гермиона врезалась в него, выбивая из легких воздух. Пользуясь моментом, она поднялась, пытаясь сесть и рукой удерживая Малфоя, но тот ухватил ее запястье, вцепился в предплечье поднятой конечности и дернул Гермиону вниз, переворачивая их обоих. Через двадцать секунд ее лихорадочных движений они застыли на полу потным и хрипящим переплетением тел.

Гермиона чувствовала каждый чужой рваный вдох; его живот прижался к ней плотнее, когда они оба выдохнули, его бедра дернулись, когда Малфой постарался перенести свой вес, а ее грудь уперлась в мужской торс, ведь надо было как-то сделать вдох. Гермиона не понимала, почему вообще обращает на такое внимание. Это же Малфой. Который, к тому же, только что на нее напал.

Она ощутила дыхание на своем лице, когда Малфой поднял голову и посмотрел на дверь, пряди светлых волос попали ей в глаза. Она сдула их, и он перевел свой взгляд на нее.

– А меня достало, что ты меня бьешь. Думаю, тебе неплохо бы запомнить, у кого палочка и кто физически сильнее тебя. Я достаточно доступно это объяснил?

– Тебе хотя бы иногда нужно спать, Малфой, – она дернулась, и его мышцы окаменели под ее пальцами.

– Ах вот что ты собираешься сделать? Хорошая девочка Грейнджер. Убьешь меня во сне?

– Конечно нет! Я же не ты, в конце концов, – она бросила язвительный взгляд на темную метку, застывшую всего в нескольких сантиметрах от ее лица. – Я отрежу тебе волосы. Полагаю, эта участь для тебя пострашнее смерти.

Малфой усмехнулся и прижал Гермиону сильнее.

– Только попробуй.

– Напади на меня еще раз и можешь…

– Напасть?

– Да, тот трюк с летающим хорьком, что ты продемонстрировал, прежде чем сбросить меня на пол…

– Вообще-то это ты стянула нас вниз, потому что я…

– Если бы ты не бросился, нам бы не пришлось…

– Ох, да возьми уже на себя ответственность, Грейнджер. Ты как обычно, честное слово. Всегда винишь кого-то еще.

– Как обычно? Да ты совсем меня не знаешь. Даже не пытайся узнать меня, Малфой. Я не злодейка и не жертва. Меня не надо спасать. Для такой хорошей и здравомыслящей девушки не нужно ни спасение, ни искупление.

Он смотрел на нее, и под его пристальным взглядом отвага Гермионы постепенно улетучивалась.

– Издеваешься надо мной?

– Немного.

– И надо сказать, плохо выходит.

Она фыркнула.

– Спорный вопрос.

– Похоже, ты не до конца поняла то, что я хотел донести.

– О, я всё поняла. Пока Малфой не спит, он – большой сильный парень. Все предельно ясно, мистер Тестостерон.

– Я могу тебя…

– Да знаю я. Ты же меня чуть не задушил, помнишь? – сухо откликнулась она.

– Ты не затыкалась…

– Отличное оправдание.

– Я был зол. Потерял контроль. Твоих визгов было достаточно, чтобы тридцать Пожирателей Смерти явились за нашими головами, и тогда бы нам обоим не поздоровилось. Все мои мысли были только о том, чтобы выжить. Я и так наполовину рехнулся, а ты меня совсем добила. Но я отдавал отчет в своих действиях. Хотел тебя напугать и не позволил бы тебе потерять сознание.

– Это было извинение, оправдание или всё сразу?

– Ни то, ни другое.

Гермиона хмыкнула и Малфой усмехнулся.

– Я не собираюсь делать это снова.

– Если честно, то я и не сомневалась.

– Хорошо.

– Отлично.

Малфой оттолкнулся и приподнялся, и Гермиона быстро из-под него выбралась.

Но ощущение его тела осталось.

========== Шесть ==========

День двадцать первый; 13:13

Малфой ушел в себя. Такое его состояние Гермиона называла «Сумасшедший Малфой». Временами он был собой: нормальным и вредным. Иногда – почти хорошим. Но бывали моменты, когда ее вынужденный попутчик становился странным. Тихим, задумчивым и потерянным. И именно тогда Гермионе приходилось чем-то его злить, чтобы заставить вернуться.

Было ясно, что он опять погряз в своих мыслях. Гермиона не была уверена, о чем именно он задумался, но учитывая то, кем Малфой был и что делал, наверняка существовало множество вещей, о которых даже знать не хотелось.

Выражение его лица казалось безжизненным. Да таковым было все его тело: даже то, что Малфой дышит, едва угадывалось. Словно ему требовалось время на восстановление, перезагрузку. Будто машине, – что являлось уместным сравнением, принимая во внимание то, как он себя вел большую часть времени.

Ему не нравилось, если Гермиона в такие моменты обращала на него внимание. Предпочитал, чтобы она с ним не разговаривала и даже не смотрела в его сторону. А если не слушалась, – злился и раздражался в течение нескольких дней. Словно Гермиона вторгалась во что-то личное, хотя в некотором роде так оно и было.

Она этого не понимала. Его необходимость отключаться каждые несколько дней. Пялиться в потолок, стены или в окно. Молчать и ни на что не реагировать. Она этого не понимала, но принимала. Причуды. Бывает.

Он сидел между их кроватями на полу, согнув колени, его руки покоились на бедрах. Карта была расстелена у ног, что должно было создавать видимость занятости. Уловка, которая все равно ничего не скрывала. Гермиона смотрела прямо на него, и, вероятно, он это понимал, но по-прежнему продолжал делать вид, что изучает маршрут.

– Малфой? – она звала его уже в третий раз, и все безрезультатно.

Дело было не в том, чтобы досадить ему. И даже не в эгоизме – в человеческом желании хоть какого-нибудь общения. Нет. Просто время шло, и им нужно было добраться до очередного дома. Если они задержатся, а этот парень опять окажется пустышкой, они не успеют сесть на поезд, который отвезет их в следующий пункт назначения. И застрянут здесь на неделю.

– Эй, Драко.

Он перевел глаза на карту и поднял руку, чтобы потереть висок.

– Дом?

Малфой продолжал молчать, и Гермионе уже не терпелось встать и отобрать у него эту бумажку. Или попытаться поднять его на ноги и вытолкнуть за дверь. Пусть думает на ходу.

– Я пойду, ладно? Вернусь позже…

Ничего.

Она уже вышла из здания и перешла две дороги, когда он нагнал ее и пошел рядом. Карта в его руке была смята так, словно Малфой скомкал ее, когда Гермиона ушла. Может быть, так и было. И теперь его пальцы разглаживали бумагу, пытаясь вернуть ей первоначальный вид.

Он посмотрел на Гермиону, и та оторвалась от карты, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Третий дом.

– Да, третий дом.

День двадцать второй; 3:02

Малфой спал, несмотря на все свои старания этого не делать. Он проваливался в дрему и будил себя в течение двух часов, пока наконец не отрубился, прислонившись к окну. Гермиона не знала причин таких настойчивых попыток бодрствовать, пока не сообразила, что вообще впервые видит, как Малфой спит, если не считать того раза, когда он был пьян. Наверное, ему очень не хотелось засыпать при ней. Чему только способствовали ее угрозы добраться до него во сне.

Она бы даже пальцем его не тронула. Самое страшное, что могла сделать – это украсть его палочку, но та не стала бы слушаться в полной мере. Единственной возможностью попасть домой было отыскать крестраж или дождаться, что ее найдут друзья. Прошло уже много времени, и Гермиона не сомневалась, что ее ищут.

Если только все не решили, что она погибла в огне или как-то еще: мозг услужливо подкидывал массу ужасающих сценариев.

А разгадка была близка. Седьмой дом, – и у Гермионы было хорошее предчувствие.

– Я понимаю, что чертовски привлекателен, но то, как ты пялишься, уже раздражает, а не льстит.

Гермиона вспыхнула: ведь думала, что он все еще спит.

– Я пыталась понять, к какому виду тебя отнести.

– Чистокровные? Волшебники? Мужчины? Люди?

– Мне показалось, что скорее «ублюдки».

Тишина.

– Как неизобретательно.

– Заткнись.

9:11

– К черту твои предчувствия, – прошипел Малфой, и она почувствовала его дыхание на своем лице.

Гермиона приветливо кивнула словачке, – та, размахивая руками, пыталась ей что-то объяснить, – а затем с фальшивой улыбкой повернулась к своему белобрысому напарнику.

– Они милые люди.

– Они – Уизли. Только словацкие.

– Именно.

– Я ухожу…

– Ты завтракаешь.

– Не думай, что можешь…

– Малфой, эти замечательные люди предлагают нам бесплатную еду. Прими это маленькое проявление доброты, прояви свои манеры и останься. Побудь нормальным человеком хотя бы раз в жизни.

Весь завтрак Малфой просидел, не проронив ни слова, а когда два дня спустя соизволил заговорить, то орал, что ненавидит горошек… Впрочем, быстро перешел на свое отношение к Гермионе, на то, что та не думает о нем, Малфое, и вообще ничего не соображает. После часа перебранки Гермиона почувствовала то, чего никогда не испытывала по отношению к Малфою: вину.

Поэтому назвала того человека, которого знала раньше, «Малфой один», а того, кто был с ней сейчас – «Малфой два». И провела между этими двумя жирную линию, потому что ей в принципе нравились линии, границы и упорядоченность. Она считала, что единственный способ выяснить, небезнадежен ли человек, это разобраться в том, что он сейчас из себя представляет, вместо того, чтобы постоянно вспоминать, каким он был раньше.

Это называлось «шанс». И Гермиона решила дать его Малфою.

День двадцать пятый; 16:22

– Так ты сбежал из Азкабана и после этого присоединился к Ордену или..?

– Меня выпустило Министерство, а для газет оно выдумало историю про побег. Я отправился к Темному Лорду, заявил, что сбежал, заверил в своей преданности и той же ночью получил метку.

Гермиона нахмурилась, поддевая носком гальку у обочины.

– И всё?

– В основном.

– Волан-де-Морт не наказал тебя за то, что ты не справился?

– Работа была выполнена, – Гермиона вздрогнула, чувствуя, как сильно забилось сердце. – Время сгладило его злость. Он понял, что я был молод, а задание – сложным. Он дал мне второй шанс, и я им воспользовался.

– Что ты сделал? – она посмотрела на него, а затем перевела взгляд на дорогу.

Малфой помедлил с ответом, его одежда зашуршала, когда он засунул руки в карманы.

– Убил человека.

Гермиона уже открыла рот, чтобы спросить имя, но заколебалась. Она не была до конца уверена, что действительно хотела знать личность убитого. Без сомнения, кто-то важный, раз уж речь шла о том, чтобы завоевать благосклонность Волан-де-Морта, а значит им мог оказаться ее знакомый. На ум никто не шел, и ей пришлось спросить, хотя делать этого совершенно не было никакого желания.

– Пожиратель Смерти, – пояснил Малфой.

– Ох, почему?

– Предатель. Он был шпионом.

– Ох. Ты его знал?

Малфой провел пальцами по волосам, выдыхая облачко пара, и нахохлился от сильного порыва ветра.

– Конечно, я знал его.

– Ты…

– Ты уже на один превысила лимит своих пяти вопросов.

– Что? Я единственный задала!

Он фыркнул:

– Шесть.

– Это не считается! Они же все связаны.

– Грейнджер, ты сказала, «пять вопросов». И не озвучила правила, так что сейчас, после того как вопросы заданы, слишком поздно что-то уточнять.

– Хорошо! Еще пять вопросов, и я снова буду тебе должна.

– Нет.

– Мал…

– Не-а.

– Гос…

– Ты спрашиваешь о личных вещах.

– Но в этом и дело.

– Именно.

22:07

– Грейнджер?

– Хммм?

– Грейнджер?

– Ну что? – рявкнула Гермиона, отрываясь от статьи, которую читала.

Малфой выгнул бровь и поднял ногу. Его странные длинные пальцы зашевелились.

– Ты мне должна, насколько я помню.

Гермиона моргнула, отрываясь от созерцания его ступни.

– Хочешь, чтобы я сделала тебе массаж ног?

– А это так очевидно?

– И не хочешь попросить о чем-то более… опасном, ужасном или унизительном?

– Ты их еще не нюхала, - Гермиона поморщилась. – Кроме того, ты не выяснила ничего, за что тебя нужно было бы убить. Так что у меня нет выбора.

– Ты их хотя бы помоешь?

Малфой ухмыльнулся и откинулся на спинку кровати.

– Неа.

День двадцать седьмой; 7:00

Он всегда чистил зубы одинаково – сначала все вместе, затем нижний ряд слева направо, верхний – справа налево, боковые зубы, а потом передние. И так было каждый раз без изменений. Он всегда погружал пакетик с чаем в кипяток пять раз, прежде чем вытащить, а шнурки завязывал так, чтобы узел располагался ровно посередине язычка ботинка. У него была масса причуд. Масса странностей, которые можно было узнать, только прожив с Малфоем какое-то время бок о бок.

Гермиона не осознавала, что у нее тоже есть свои чудачества, пока на них не обратил внимание он. Она каждый раз перед сном отряхивала одеяло и никогда даже не задумывалась об этом, пока однажды не подняла голову и не увидела, как пристально Малфой на нее смотрит. Не замечала, что хрустит пальцами на ногах, прежде чем натянуть носки, или что всегда старается переступить порог правой ногой, а всё из–за дурацкого правила «не начинай день с левой ноги», услышанного в детстве. Иногда ей даже приходилось останавливаться в дверном проеме и дважды делать шаг правой, и Малфой, как назло, оказывался у нее за спиной именно в этот момент. Сначала ей было неловко – и это касалось всего, что она о себе узнала, – но он никогда ничего об этом не говорил.

Так же как и она молчала о том, что делал он.

– Это художник.

Малфой посмотрел на нее в зеркало над раковиной. Покачал головой, всем своим видом демонстрируя то, что понятия не имеет, о чем Гермиона говорит. Он как раз чистил щеткойзадние зубы.

– Циммерман Номер Девять. Художник… вот, в местной газете, – он пожал плечами. – Оскар развешивал картины по всему своему кабинету: очень интересовался искусством.

Малфой сплюнул и снова сунул зубную щетку в рот.

– Узнаем, когда туда доберемся.

Гермиона была взволнована и очень хотела обсудить то, что нашла. Но Малфой, похоже, совсем не стремился разделить с ней ее чувства. А ведь говорил, что именно она портит всё веселье.

– Пойду, поищу что-нибудь еще.

День двадцать восьмой; 8:05

Малфой присвистнул, и такая реакция полностью отражала то, что ощущала в тот момент Гермиона. Ворота были неприступными.

– Идеально подходит для людей с манией преследования.

– Точно, – пробормотал он, хватаясь пальцами за один из прутьев и дергая его.

Было ясно, что Малфой понятия не имеет, что делать, поэтому Гермиона слегка его потеснила и нажала на одну из кнопок на переговорном устройстве. Когда ничего не произошло, нажала на следующую кнопку, следующую, следующую и следующую, пока в динамике что-то не щелкнуло, и оттуда не раздался голос.

– Э, да, здравствуйте? Мы бы хотели поговорить с Вальтером Циммерманом, – Гермиона специально выделила имя, так как не сомневалась, что остальная часть ее фразы понята не будет.

– Здравствуйте?

Услышав английское слово, Гермиона вскинула голову и близко прижалась к устройству, словно утопающий к спасательному бую.

– Здравствуйте? Здравствуйте!

– …Добрый день. Чем могу вам помочь?

Малфой за спиной начал посмеиваться, и это тут же напомнило Гермионе Хогвартс.

– Я бы хотела поговорить с Вальтером Циммерманом.

– Ваше имя?

– Гер… – Малфой сильно ткнул ее пальцем в спину, – …лана.

Она не смогла придумать фамилию, но похоже, этого и не требовалось.

– Герлана?

– Да.

– В списке нет никого с таким именем. Сожалею, но Вам нужно будет записаться на встречу с мистером Циммерманом.

– Ох, да, конечно, прошу прощения. Это как раз то, что я бы хотела сделать.

– Хорошо, Вы можете позвонить…

– А могу я записаться прямо сейчас?

– Что ж, это… Мы можем назначить дату, но Вам придется зайти в галерею и оставить все свои данные и рекомендации его ассистенту. Ближайшее число… седьмое августа…

– Август? Август, это… это август, – Гермиона нервно хихикнула. – Это только…

– Мистер Циммерман очень занят.

– Да, но дело срочное. Мы займем лишь минуту его времени.

– Мне жаль…

Малфой наклонился над ее плечом и открыл было рот, но Гермиона покачала головой прежде, чем тот успел сказать хоть что-то.

– Пожалуйста, я…

– Герлана, Вам нужно встретиться с его ассистентом, возможно вы сможете подобрать дату пораньше. Это всё, что я могу сделать.

– Хорошо, спасибо.

– Пожалуйста.

По выражению лица Малфоя было ясно, что у него есть, что добавить, но Гермиона умудрилась оттащить его от ворот прежде, чем он окончательно разозлился.

14:14

Гермиона буквально кипела от ярости всю дорогу до гостиницы. В отличие от своего спутника, который был удивительно спокоен.

– Четыре месяца! Она назначила нам дату через четыре месяца. Неужели так много людей договорились о встрече, пока мы стояли у ворот! Смешно. Ты должен был молчать. Почему ты не мог быть милым? Ты ей понравился… Она смотрела на тебя. Но ты обозвал ее порождением зла, и это тогда, когда всё…

– Закрой. Рот.

– Что мы будем делать? Этого человека невозможно увидеть, а я знаю! Знаю, что это он. Мы не можем ждать целых четыре месяца…

– Мы и не будем.

– Что ты имеешь в виду? Ты хочешь уехать?

– Ничего подобного.

Он обогнал ее, потому что Гермиона всегда замедляла шаг, когда о чем-то задумывалась. Почти минуту она бездумно смотрела ему в спину, пока не догадалась, что он может подразумевать.

– Мы не будем вламываться к нему в дом!

– Вообще-то я думал об этом и, несмотря на твое мнение, так и собирался поступить. Но мне пришла в голову другая мысль.

– Какая?

Он сунул ей в руку брошюру и разжал пальцы прежде, чем Гермиона схватила бумагу. Та спланировала на холодный асфальт, и девушка с рычанием ее подняла.

– Открытие галереи?

– Открытие галереи.

– И что это значит?

– Он один из их самых важных художников, – наверняка его работы там выставлены. Так что он должен посетить это мероприятие.

– И как, по-твоему, мы сможем туда попасть?

Малфой ухмыльнулся. И ничего хорошего это не предвещало.

День двадцать девятый; 12:39

– Не могу поверить, что ты уговорил меня на это.

– Прекрати дергаться. Они поймут, что ты что-то задумала.

– Просто невероятно.

– Вовсе нет.

– Это всё плохо кончится.

– Ты ведешь себя так, словно никогда ничего не воровала.

– Так и есть! – если не считать той пачки жвачки, когда ей было восемь – и Гермионе до сих пор было стыдно, она не любила об этом вспоминать.

– Всё, что от тебя требуется, это выбрать нужную вещь, а я наложу Укрывающие чары, и мы уйдем. Вот и всё. Это легко.

– Ха! Это не легко. Определенно нет. Это противоречит всем моим принципам, Малфой.

– Тогда не ходи. Оставайся в гостинице всю следующую неделю. Мне все равно. Я не заставляю. Без тебя мне еще и лучше будет.

Он оставил ее на улице пялиться в витрину магазина. Всегда так делал – уходил, чтобы Гермиона осознала, что она будет делать именно то, о чем он ее просил. Она терпеть этого не могла, но ведь ей и вправду надо было встретиться с ДеЛойдом. Если сама не выяснит, что знает этот предатель, ей потом потребуется месяц, чтобы вытянуть у Малфоя все подробности. Если тот вообще соизволит что-то рассказать.

Зайдя внутрь, Гермиона даже не успела оглядеться по сторонам. Ее быстро окружили, схватили и затолкали в примерочную кабинку, когда она жестами и мимикой призналась, что понятия не имеет, чего бы именно ей хотелось. Продавцы всеми силами стремились произвести впечатление, что они работают не за процент с продажи.

А может консультанты были так дружелюбны потому, что Гермиона им понравилась? Черт, она проводит с Малфоем слишком много времени, вот что это значит.

К тому моменту как произошла катастрофа, Гермиона успела перемерить шесть ужасных платьев. Она должна была сообразить, что добром всё это не кончится уже хотя бы по тому, как эта хламида на нее надевалась. Консультант ворвалась в примерочную, чтобы помочь зашнуроваться, и несмотря на то, с какой легкостью женщина приступила к делу, Гермионе было очень неуютно и некомфортно. Проигнорировав все протесты, продавец затянула корсет так туго, что дышать в нем можно было с большим трудом. А потом ушла. Просто вышла из кабинки, оставив Гермиону одну в этом жутком одеянии, чтобы подобрать другие наряды и дать потенциальной покупательнице возможность вдоволь собой налюбоваться. Гермиона удивилась: неужели она создаёт такое впечатление? На ней не было макияжа, а волосы выглядели так, словно они вот-вот на кого-нибудь набросятся. И это ей дали десять минут на любование собой?

Гермиона окинула себя внимательным взглядом, но оценить платье в полной мере не смогла: мешали мысли о засунутом в ребра животе. И возможно, дело было именно в том, что пропорции тела оказались нарушены, но нет. Гермиона совсем себе не понравилась. Кислород едва поступал к голове, и пришлось прижать ладонь к стене, чтобы сохранить равновесие.

Попытавшись дотянуться до шнуровки, Гермиона обнаружила, что с трудом может коснуться узла. А десять секунд спустя поняла, что не может дышать, и начала обеими руками дергать корсет. И было уже плевать, что можно испортить платье: ей был необходим воздух! И вот где эта женщина, когда она так нужна? Господи, неужели никто не видит, что Гермиона задыхается?

В примерочную отрывисто постучали, и пришлось сделать шаг, чтобы сказать консультанту немедленно идти сюда, но тут Гермиона поняла, что у нее началась гипервентиляция. Она захлебывалась глубокими рваными вздохами, втягивая воздух в легкие как ненормальная. И никак не могла остановиться.

Дверь распахнулась так резко, словно эта идиотка решила, что посетительница заперлась, но Гермиона была только рада тому, что продавец тоже начала нервничать. Пока не сообразила, что перед ней стоит вовсе не ее мучительница, а тот, кого она меньше всего хотела видеть в эту минуту. Вот только этого не хватало. Малфоя, который сейчас имел возможность лицезреть ее в полной красе: издающей звуки разъяренной ослицы, да еще с почти вывалившейся наружу грудью.

Кровь прилила к щекам, делая лицо бордовым. Одной рукой Гермиона обмахивалась, другой все еще пыталась растянуть шнуровку.

– Что? Что случилось? – судя по всему он осмотрелся и убедился, что в комнате нет других Пожирателей Смерти, кроме него, и теперь пытался понять, почему Гермиона себя так ведет.

И, похоже, сообразил, потому что шагнул к ней прежде, чем та дернула корсет и прохрипела:

– Я хххрррр умираю.

Малфой схватил ее за плечо гораздо сильнее, чем было нужно, и развернул к себе спиной, от чего Гермионе стало только хуже, учитывая головокружение и нехватку кислорода.

Она пошатнулась и чуть не рухнула на пол, когда Малфой, вцепившись в ее руку до синяков, – сомнений в этом не было, – дернул Гермиону вверх. Она совсем не ощущала, чтобы он что-то делал, но ее внутренности вдруг перестало стягивать, и Гермиона никогда еще не была так рада своему животу. Волной накатило облегчение, и от этого ощущения она покачнулась.

Пришлось закрыть глаза, чтобы сосредоточиться и выровнять дыхание, хотя истерика и паника все еще ее не отпустили. Вдруг невыносимо захотелось плакать. Но тут она услышала Малфоя. Ох, сначала она его почувствовала. Явственно ощутила, как содрогается его грудь, а рваные выдохи опаляют кожу на ее шее.

Он смеялся. Этот… этот… ублюдок. Этот ужасный, отвратительный, самый невыносимый в ее жизни придурок смеялся над ней и ее состоянием!

– Умираю? Ты что, на полном серьезе мне это сказала?

Будто ничего смешнее он никогда не слышал.

Она вспыхнула.

– Я задыхалась!

Он засмеялся сильнее и, судя по всему, наклонился, потому что его волосы мазнули Гермиону по шее и плечам.

– Это… блестяще.

Гермиона дернулась вперед, пошатнулась и развернулась. Вцепилась пальцами в корсет, чтобы тот не свалился, и заодно пытаясь унять сумасшедшее биение сердца.

– Как это низко! Ты смеешься над моим несчастьем! Ты…

На пороге возникла продавец и что-то затараторила, чего Гермиона не могла понять. Хотя по ее выражению лица всё и так было ясно. Малфой тем временем успокоился и теперь ухмылялся, как последний засранец. Его щеки от смеха порозовели, а глаза горели, и Гермионе очень хотелось врезать прямо по этой улыбающейся физиономии.

– Всё в порядке, – попытка улыбнуться продавцу провалилась: губы отказывались растягиваться.

Потому что всё было совсем не в порядке.

Женщина говорила и говорила, затем развернулась, махнула рукой и, кивнув, пошла прочь, продолжая что-то бубнить себе под нос. Гермиона посмотрела на Малфоя и прищурилась, заметив, как его усмешка превратилась в улыбку.

– Мне надо одеться.

– Постарайся себя не задушить.

Раздув ноздри и выдавив саркастическую улыбку, Гермиона вытянула руку, чтобы выпихнуть его вон из кабинки. Малфой поймал ее ладонь и цокнул языком.

– Мы уже говорили об этом, помнишь? – его голос звучал лениво и снисходительно. – К тому же тебе следует быть со мной полюбезнее. Я только что спас тебе жизнь. Снова.

– Ах да… Надо было кого-нибудь впечатлить, например ту женщину, или опять всё дело в Гарри Поттере? Тебе же нужно очередное эгоистичное объяснение.

Его игривое настроение испарилось быстрее, чем она поняла, что произошло. Он выпустил ее руку, разгладил рубашку и холодно кивнул.

– Долг волшебника, не так ли?

И не дождавшись ответа, вышел. Дверь за ним захлопнулась.

Он ждал снаружи у магазина со свертком в руках, который пихнул ей, как только Гермиона вышла на улицу. Та окинула Малфоя неприязненным взглядом, прежде чем заглянуть в пакет. Укоризненно оглядела его содержимое и подняла глаза на Малфоя, который уже шел вниз по дороге.

– Это что, шутка? – он не ответил. – Ты его купил?

– Конечно же нет. Извинения от той леди за твой панический приступ.

– И она мне дала ту же самую вещь?

– Ты очень эмоционально отреагировала.

– Причина была плохая, – Гермиона покачала головой и, закрыв пакет, побежала следом за Малфоем.

Пятнадцать минут они шли в полной тишине, и когда ждали нужного сигнала светофора, Гермиона не выдержала.

– Спасибо, – это должно было быть так просто, но всё было совсем, совсем наоборот.

Малфой ничего не ответил.

День тридцатый; 3:07

– Мне приснился странный сон, – прошептала Гермиона, и Малфой зашевелился на соседней кровати.

Она знала, что он не спал, хоть и почти не двигался, а на часах было 3 часа утра.

– Луна должна была врезаться в Землю. Она надвигалась всё ближе и ближе, и никто не мог ее остановить. Не могли помочь ни маггловские технологии, ни магия. Сначала люди выстроились рядами, а потом прятались в ванных комнатах, в спальнях, бомбоубежищах, надеясь выжить. А некоторые стояли на улицах и смотрели. Ждали конца света.

Малфой молчал, и Гермиона засомневалась, стоит ли ему рассказывать дальше о том, что Луна оказалась кораблем пришельцев. Ведь это звучало смешно. Это было смешно, а Малфой был совсем не тем человеком, с которым можно делиться своими сумасшедшими снами.

– Где находилась ты?

– Что?

– Ты спряталась или смотрела?

– Я вышла и собрала всех своих друзей и тех людей, которых смогла, и привела их в Хогвартс. Я ждала в гостиной Гриффиндора, что будет дальше.

– Значит, ты выбрала выживание, для себя и своих близких.

– Да… Наверное.

И он тоже был там, сидел на диване у огня. Все ее знакомые просто с ума посходили, когда его увидели, а он просто смотрел в окно и молчал.

– И… что было дальше?

Гермиона перестала комкать край одела, подтянула его повыше и повернулась на бок, чтобы посмотреть на едва угадываемый силуэт на его кровати.

– Ты хочешь услышать остальное?

– Я же спросил, разве нет?

День тридцать второй; 17:14

Гермиона очень сильно нервничала. Переживала, объявится ли Оскар, как он на них отреагирует, и сможет ли Малфой найти способ попасть внутрь. Усугублялось всё раздражением от того, что ей никак не удавалось зашнуровать корсет. Промучившись с ним уже около десяти минут, она заводилась все больше и больше. Было жарко: Гермиона вспотела, покраснела, а ее волосы постепенно теряли приличный вид.

Она прислонилась спиной к столешнице, чтобы успокоиться, прийти в себя и полностью признать свое поражение. А это было нелегко. Она бы не надела эту чертову тряпку, если бы та не досталась ей бесплатно, – к тому же это было лучше, чем носить ворованное платье. У Гермионы не было выбора. До этого она смогла убедить себя, что взять что-то в магазине было необходимостью для спасения мира. В конце концов, они же ищут крестраж, который приблизит падение Волан-де-Морта. Так что по всему выходило, что от ее воровства зависело благополучие общества.

Теперь же нежелание облачаться в обновку казалось просто эгоизмом. У нее было платье, а значит, и не было оправданий. Пока корсет не перетянут, и есть возможность нормально дышать, с ней все будет в порядке. Да, всё будет хорошо, если она вообще сможет завязать эту шнуровку.

Она сверлила дверь взглядом так, словно та была входом в ад. Нет, слишком пафосно. Дверь в камеру пыток. Нет, нет. В класс зельеварения. А домашнего задания с собой нет. Да, да, именно так.

Прочистив горло и подняв подбородок, Гермиона зашла в спальню. Малфой сидел на своей кровати, вставляя шнурки в ботинки – эту пару она раньше не видела.

– Это то, что ты наденешь? – решила уточнить.

Он поднял голову и посмотрел на Гермиону, та вспыхнула и запустила пальцы в волосы, пока Малфой осматривал ее, начиная с босых ног.

– Не подходит?

Она видела, как за три дня до похода в магазин он изучал маггловскую одежду так, словно та разительно отличалась от всего того, к чему он привык. Да сними с них мантии, и будет практически то же самое!

Малфой поднялся, и теперь настала очередь Гермионы его оглядывать, но смущенным тот не выглядел. Похоже, ему нравилось, когда на него смотрели. Черные брюки, графитовая рубашка, рядом лежал черный пиджак. Просто, хорошо, подходяще.

– Всё нормально.

Она подождала, пока он наденет пиджак, еще раз осмотрела Малфоя и замерла. Серый цвет действительно ему шел, и неужели у него всегда были такие широкие плечи? Гермионе и правда нравились босые парни в парадной одежде с тех пор, как она увидела Гарри перед Рождеством. И Господи, ей снова стало жарко. Не иначе шалят гормоны.

Гермиона помахала ладонью перед лицом, но замерла, когда Малфой выпрямился и посмотрел на нее.

– Эй… Ты можешь кое-что сделать для меня?

Он скептически хмыкнул.

– Смотря что.

– Мне просто надо… Я пыталась сделать это сама, но не могу дотянуться и увидеть и… это просто ужасно.

Хорошо, что Малфой не был дураком, а может просто немного растерялся. Тем не менее, в ответ на ее бормотание он только приподнял бровь и шагнул вперед, чтобы помочь Гермионе.

Она развернулась, очень остро осознавая, что на обозрение выставлена почти вся ее спина.

– Не слишком туго.

– Я в курсе. Мне ни к чему, чтобы ты опять взбесилась.

Когда его пальцы в первый раз коснулись ее кожи, она застыла, во второй – расслабилась, а в третий – уже ждала этого.

– Кислород жизненно необходим.

– У тебя был кислород. Ты просто не знаешь, как не жадничать, – может быть, ей показалось, но Гермиона была почти уверена, что его голос чуть дрогнул.

Она фыркнула.

– Вот я запихаю тебя в такую штуку и посмотрю, понравится тебе или нет.

– Это извращение, Грейнджер.

Гермиона вспыхнула и закатила глаза.

– Думаю, я бы дала тебе задохнуться.

– Ты бы и напавшего на тебя волка вытащила, попади он в ловушку.

Она хмыкнула.

– Зависит от обстоятельств.

Малфой хрипло усмехнулся, и от тепла его дыхания по спине побежали мурашки.

– Ты слишком мягкая для этого мира, Грейнджер.

– И что это должно значить? – ее голос звучал напряженно, но Малфой ответил спокойно:

– Это значит, что тебе нужно самой убить волка.

Его руки просто не имели права быть такими мягкими. Кроме больших пальцев. Он прижал их к ее спине, обхватывая ладонями бока Гермионы и притягивая девушку к себе, когда та, задумавшись, подалась вперед. Она чувствовала все шероховатости подушечек, когда его пальцы коснулись ее кожи.

Она прочистила горло, потому что слишком остро ощущала его рядом с собой. Его руки, его тепло, близость его тела, дыхание, потревожившее пряди на ее макушке, когда Малфой наклонился, чтобы продеть шнурок в отверстие.

Ей снова стало жарко, и пришлось сконцентрироваться на том, чтобы стоять ровно. Она опять обмахнулась ладонью в попытке успокоиться, сверля взглядом стену перед собой .

– Ты в порядке?

– Да. Просто жарко, – ответила она, и Малфой хмыкнул, отчего волосы на затылке встали у Гермионы дыбом. – Мне весь день жарко.

Она не могла позволить ему думать, что он хоть как-то связан с ее состоянием. Потому что он был совершенно не при чем.

– Я только хотел убедиться, что ты не собираешься помирать или что-то в этом духе.

– Ха-ха…

Повисла тишина, и Гермиона пыталась хоть на что-то отвлечься, но мысли снова и снова возвращались к тому, что сейчас происходило. Малфой молчал, и в этом не было ничего необычного. Да она и сама не горела желанием поддерживать беседу. Наверное, ей надо что-то съесть. Возможно, проблема именно в этом. В животе появилось какое-то странное ощущение. Скорее всего, нервы.

– Вот, – его голос звучал чуть ниже, чем обычно, и Малфой откашлялся.

Его пальцы в последний раз скользнули по ее спине и исчезли. Гермионе потребовалась секунда, чтобы собраться с мыслями. Еда. Ей нужна еда.

– Спасибо, – она повернулась, но Малфой уже смотрел в другую сторону.

18:22

– Не могу поверить, что ты это сделал, – Гермиона покачала головой уже, наверное, в пятнадцатый раз с тех пор, как они вошли в галерею.

Малфой разозлился.

– Я оглушил их! Это временно. Заткнись и хва…

– И оставил их лежать в том переулке.

– На пятнадцать минут. Нам только надо поговорить…

– Это так неправильно! Ты…

Он отошел от нее подальше, очевидно сытый по горло ее недовольством и необходимостью перешептываться.

18:42

– А если их кто-нибудь найдет? Причинит вред или ограбит?

Малфой застонал и покачал головой, глядя на висящую перед ним картину. Гермиона пыталась воззвать к его инстинкту выживания, а не к человечности.

– Что если их кто-нибудь найдёт и поймет, кто они такие, или догадается, куда они шли? Обнаружит, что их приглашения пропали, подойдет к охране и узнает, что вместо них прошли мы? Что тогда?

Малфой повернул голову и взглянул на Гермиону. Из-за рубашки его серые глаза казались еще ярче, и, скорее всего, он был в курсе того, что выглядит эффектно. Он пристально смотрел на нее до тех пор, пока не убедился, что его внимательно слушают.

– Тогда мы побежим, а тот, кто отстанет, получит за всех.

Гермиона нахмурилась.

– Паршивый план.

– Прошу прощения. Но у меня не было времени придумать что-то получше из-за твоего нытья.

– Я не ною…

– Что, если случится это, что, если случится то… Ты только и делаешь, что ноешь. И знаешь, меня это достало. Я выслушиваю твои придирки, будто у нас нет сейчас дела поважнее. Смирись и заткнись или возвращайся обратно в переулок и поработай гриффиндорской охраной. Выбери уже что-то. Мерлин, иногда мне хочется зашить тебе рот.

Гермиона покачала головой, нахмурилась и ткнула Малфоя пальцем в живот.

– Ты самый грубый, безрассудный и бесчу…

Он поймал ее палец, но Гермиона вывернулась, тогда схватил ее за шею и потянул на себя.

– Ты устраиваешь сцену. Люди смотрят. Если ты не хочешь все просрать… этот вечер, эту возможность, эти поиски… Я предлагаю тебе заткнуться и дождаться, пока мы вернемся в гостиницу.

Его голос звучал жестко, а горячее дыхание обжигало ухо. Ее руки машинально взметнулись вверх, когда Гермиона врезалась в него, и теперь чувствовала каждый напряженный мускул под своими ладонями. Малфой был в бешенстве, но держал себя в руках.

– А то, что ты меня дергаешь, конечно же, не вызывает никакого интереса, – прошептала она, подняла голову, но уперлась в его челюсть.

Он ее услышал, потому что хватка на шее ослабла. Его ладонь скользнула вверх, пальцы коснулись линии волос. И Малфой отстранился, чтобы посмотреть на нее. На одну сумасшедшую секунду ей показалось, что он собирается ее поцеловать. Показалось, что дело было именно в этом.

Пару мгновений спустя он ее выпустил и повернулся обратно к картине. Гермиона несколько секунд его изучала, а потом последовала его примеру.

19:07

ДеЛойд, – а Гермиона не сомневалась, что это был именно он, – вздрогнул, услышав свое настоящее имя. Она пыталась выглядеть как можно более естественно, улыбаясь и создавая видимость оживленной беседы, но в ушах кровь стучала так сильно, что казалось, еще немного и хлынет наружу.

– На случай сомнений в твою спину упирается палочка. И я не считаю зазорным использовать Непростительные, ты меня понимаешь? – Малфой отлично умел переходить к сути, когда это было нужно. – Не ори, не подавай никаких знаков, даже не смотри никуда, кроме этой картины. В ту секунду, как ты что-то выкинешь, я применю заклинание. Не хочу причинить тебе вред, ДеЛойд. Мы просто хотим поговорить.

– На кого вы работаете?

Это было так банально, что Гермиона бы рассмеялась. Будь ситуация другой, и не грози ей тюрьма или вероятность смерти.

– На себя. Нам плевать, кому и что ты должен. Мы только хотим кое о чем узнать. О том, что ты, возможно, получил от Фелициана Джургелиониса.

– Я буду чувствовать себя комфортнее, если вы опустите палочку.

– Отвечай, и тебе больше не придется об этом беспокоиться.

– Я не знаю никакого Фелициана Джургелиониса.

Малфой цокнул языком.

– А теперь, ДеЛойд…

– Но я правда не знаю. Я…

– А вот он, кажется, отлично тебя помнит.

– Может быть, он только слышал обо мне, и послал искать меня, чтобы от вас избавиться.

– Не думаю, что дело в этом. У тебя есть пятнадцать секунд, чтобы вспомнить, о какой вещи я говорю.

– Но я не знаю! Я вообще не помню никакого Фелициана Джургелиониса. Ни в связи с бизнесом, ни с искусством, ни…

– Десять.

– …по своим прошлым делам в волшебном мире. Я не могу ответить! Я не знаю ответа…

– Пять.

– Пожалуйста, я просто…

– Малфой… – начала Гермиона.

Мужчина задохнулся, услышав имя. Малфой одарил Гермиону убийственным взглядом.

– Вы здесь для того, чтобы убить меня! Вы хотите!..

– Заткнись! Твою мать, заткнись! Я же сказал, безмозглый ты урод, что меня не волнуют твои долги: ни Министерству, ни Темному Лорду. Мне нужно только то, что ты получил от Джургелиониса, и я уйду. И даже никому не скажу, где ты скрываешься, если прекратишь упираться.

– Но я не знаю! Пожалуйста! Пожалуйста, я правда… – рука Малфоя дернулась вперед, и мужчина издал странный звук. Гермиона вздрогнула и отвела взгляд. – Возможно, я… я играю в покер. Играю в покер, я азартен. Может быть… может быть, я у него что-то выиграл?

– Вот так уже лучше, Оскар. И что же ты выиграл?

Гермиону трясло и одновременно с этим тошнило. Ей не нравилось ни смотреть, ни даже слушать то, что происходило. Хотелось остановить Малфоя, но она знала, что не сделает этого. Это все было так неправильно. По шее потекли капли пота, и Гермиона вытерла их ладонью. Ей просто нужно выбраться отсюда. Убраться от этого дерьма подальше.

– Я… Я не знаю! Я… выиграл дом. Фарфоровый сервиз. Драгоценности. Коллекцию монет…

– Ты выигрывал машину?

– Машину? Нет, нет. Никаких машин.

Гермиона кинула взгляд на своего сообщника, но тот не дрогнул.

– Ты уверен?

– Абсолютно! Я… Я… Когда я получил это? Неважно, что. Когда я это выиграл?

Малфой замялся, и Гермиона вспомнила о документах на продажу машины, которые они обнаружили.

– Около полутора лет назад.

ДеЛойд попытался повернуться к девушке, но Малфой ткнул его в спину прежде, чем тот смог увидеть ее лицо. Оскар бы все равно ничего не разглядел при таком освещении, но Гермиона была признательна Малфою за этот жест. Несмотря на его причину.

– Я… – он вздохнул и прижал руку к лицу. – Как выглядит этот Фелициан?

– Невысокий, темные волосы, смуглый, родимое пятно на лбу.

– Родимое пятно, родимое пятно, родимое пятно… – ДеЛойд потер висок и посмотрел на картину. – Ох! Ох!

– Заткнись! – прошипел Малфой, и Гермиона широко улыбнулась проходящим мимо посетителям.

– Я выиграл у него трижды… Его билет на самолет в Мексику, деньги и ожерелье, – мужчина выглядел возбужденным.

– Ожерелье? Не машину? – Гермиона задала этот вопрос скорее себе, чем ему, но мужчина все равно ответил.

– Не было никакой машины. Я никогда не выигрывал машину. Это был кулон.

– Что? Это… Мы… – она покачала головой. – Мы нашли Вас по документам от продажи машины.

– Я не… понимаю, как так вышло, но уверяю вас, я получил от Фелициана кулон.

Гермиона не знала, лжет он или нет. В правде не было никакой логики. Смысла не было и в том, что Волан-де-Морт вложил часть своей души в автомобиль, но ведь они отыскали Оскара именно так.

– У тебя остался кулон?

– Нет, боюсь, что нет. Честно, я даже не понимаю, почему он вам так нужен…

– Ты его продал? Жена отдала дочери, подруге?

– Нет, лишился его так же, как и получил.

Еще когда-то давно Лаванда шепнула Гермионе, что у ДеЛойда проблемы с азартными играми. Что он погряз в долгах и продолжает играть на вещи.

– Ты проиграл его.

Гермиона все еще сомневалась. Она знала, что он игрок, но была уверена, что если бы ДеЛойд осознавал, что это за вещь, никогда бы с ней не расстался.

Мужчина кивнул.

– Да.

20:42

– Мне просто не верится, что тебе этого хватило. Да он же мог врать нам в лицо!

– Твою ж мать, тебя никогда ничего не устраивает, верно? Если бы я допросил его, силой выбил ответы, ты бы назвала меня варваром и потом еще пять часов выносила бы мозги. Я не тронул этого кретина, и ты все равно…

– Но это же крестраж! Две недели назад кое-кто не поверил официанту, что у них закончились стейки, и угрожал парню расправой в случае невыполнения заказа. А тут человек, который может укрывать крестраж. Да возможно, он все еще у него! А ты просто уходишь!

– Человек, у которого уже есть проблемы, не будет хранить у себя подобную вещь, даже знай он, что это такое. Темный Лорд был бы в восторге, и ДеЛойд об этом знает. Он бы не держал…

– Но это как раз и может быть той причиной, по которой Волан-де-Морт на него разозлился! Ты же сам сказал, что не знаешь, почему…

– Если бы крестраж был у ДеЛойда, преследовать этого идиота было бы еще большей проблемой. Он был бы уже мертв, узнай Темный Лорд хоть что-то. Он…

– Я все равно считаю, что он у него.

– Он сказал нам, что проиграл кулон в покер Бакли .

– Лжет! Мы отправляемся… куда-то, чтобы найти игрока в квиддич, а ДеЛойд соберет свои вещички и исчезнет навсегда! Вместе с крестражем!

– Я отлично разбираюсь в людях…

– Ох, пожалуйста! И этот Бакли, ко всему прочему, еще и профессиональный игрок в квиддич! Ты хоть понимаешь, как трудно будет к нему подобраться? Невозможно!

– Тогда отправляйся домой…

– Прекрати так говорить! Мы оба знаем, что я никуда не уйду, но ты все равно пытаешься спровадить меня каждый раз, стоит мне высказать недовольство твоими планами. Можно подумать, я должна соглашаться со всем, что ты хочешь делать, просто потому что… быть здесь – огромная честь или что-то в этом роде! Ты что-нибудь знаешь о компромиссе?

– Хорошо, – Малфой развернулся и подошел к ней. – Я собираюсь привести в чувство ту пару, вернуться в гостиницу, найти Бакли и отправиться в это место. Вот мой компромисс. Хочешь – оставайся здесь и следи за ДеЛойдом. Вперёд. Делай, что хочешь, Грейнджер.

– Это не компромисс!

– Тогда, наверное, я не знаю, что это такое!

– Ты просто невозможен!

– А ты меня бесишь!

========== Семь ==========

День тридцать третий; 2:03

Гермиона открыла глаза, увидела возвышающуюся над собой фигуру и, задохнувшись, нырнула под одеяло. Сердце болезненно билось в груди, а только что очнувшийся ото сна мозг всё никак не мог определиться, что делать телу: продолжить ли и дальше вжиматься в матрас или вскочить и действовать.

Где-то наверху раздался приглушенный одеялом смешок, и Гермионе потребовалась пара секунд, чтобы осознать происходящее. Она забыла о том, что надо смущаться, выбралась из своего кокона и уставилась на густую тень над своей кроватью.

– Ты что делаешь? - прошипела она.

– Это - твой чудесный инстинкт? Твои боевые качества? Теперь я понимаю, почему… Прячешься под одеялом? Как ребенок, увидевший в шкафу монстра ?

– Ох, заткнись. Я устала, сейчас глубокая ночь, ты надо мной навис, а моя реакция замедлена…

– Отреагировала ты вполне резво. Одеяло оказалось на твоей голове через секунду.

Она прищурилась, когда Малфой снова начал смеяться.

– В следующий раз буду сразу бить. А теперь ты мне объяснишь, в чем дело?

– Грейнджер, нам надо идти.

– Что? – и сказав это, Гермиона поняла, что двигаться совершенно не хочет.

Всё ее тело было против. Бунтовало и возмущалось. Двигаться? Двигаться? Ну, нет уж, это не ко мне.

– Поезд через двадцать…

– Мы же должны уезжать в половине восьмого, разве нет? А сейчас всего два часа утра, Малфой.

– Грейнджер, вставай, – он махнул рукой, и в комнате зажглись лампы, ослепляя Гермиону.

– Что случилось? Что-то произошло? – она моргала, но глазам все равно было слишком больно – пришлось прикрыть веки, чтобы привыкнуть к яркому свету.

– Что-то типа того. Пошли, у нас нет времени.

Гермиона ничего не понимала, но из кровати все же выбралась. Дойдя до ванной и, как в тумане, упаковав вещи, она появилась на пороге в уже относительно нормальном состоянии.

– Что случилось?

– У меня предчувствие.

– Предчувствие? – никакой реакции. – Малфой, ты поднял меня посреди ночи, вытащил из постели и выталкиваешь за дверь из-за предчувствия?

– Двигайся.

– Это всё паранойя из-за ДеЛойда. Давай вернемся в кровать…

– Нет, – рявкнул он.

– Малфой…

– Грейнджер, твою мать, просто доверься мне и шевелись.

Она замерла на месте несмотря на приказ. Просто доверься мне, просто доверься мне, просто доверься мне. И Гермиона так растерялась, что именно это и сделала. Последовала за ним из гостиницы и не сопротивлялась, когда он схватил ее за руку и повел по темным переулкам и улицам в одному ему известное место. Покорно шла, пока они не повернули за угол, и в отдалении не показалось здание железнодорожной станции. Малфой все еще держался рядом, постоянно оглядываясь назад и дергая Гермиону, чтобы та не высовывалась на открытые пространства.

Она не представляла, что именно он увидел или почувствовал, но не сомневалось, что что-то было. Поэтому пошла за ним. Немного, наверное, ему доверившись.

18:05

– Знаешь, чего я не понимаю? Я не понимаю, как машина превратилась в кулон.

Гермиона устроилась на своем месте, пытаясь заснуть и восполнить нехватку отдыха, но вид сидящего напротив Малфоя навевал всё новые и новые мысли. Вроде тех, что мало-помалу она действительно начала ему доверять… и что, например, не чувствовала неловкости, теряя перед ним сознание. Или что случись убийцам ворваться сюда, Малфой сделает всё, чтобы защитить их обоих. Она даже не задумывалась о том, что так на него полагается, пока он не попросил ее о доверии. Она следовала за его инстинктами, его планами, его выбором, шла туда, куда он указывал.

И это возвращало ее к мыслям об их раннем подъеме. К воспоминаниям о галерее. И теперь она бодрствовала и размышляла.

– Возможно, машина служила лишь прикрытием для того, что действительно было продано.

– В этом нет смысла. Почему просто не сказать про кулон? Они же магглы. Они не знали, что это такое…

– Может, автомобиль был частью сделки?

– Может быть, - пробормотала Гермиона. – Но ты сказал, что назвал Фелициану имя Алека и указал на машину. Разве он не решил, что ты интересуешься автомобилем? Но Оскар не получал от него машину, так что Джургелионис не стал бы упоминать его, или…

– Наверное, он подумал, что я указываю на тебя.

Гермиона озадаченно на него посмотрела.

– А какая связь между мной и кулоном?

– Ты девушка. Он мог решить, что я хочу сделать тебе подарок.

– Так ты думаешь, что мы смогли столько выяснить, основываясь на информации про машину, только потому, что нам повезло? А на самом деле это всё время был кулон?

– Конечно. А ввязались мы в эту историю из-за листка бумаги, который я нашел на столе. Не будь его, мы бы не узнали имя и не увидели никаких привязок к Алеку Кайзеру. Без этого продажа автомобиля ни к чему бы нас не привела.

– Но это же просто совпадение.

Он посмотрел на нее, помолчал и, пожав плечами, ответил:

– Называй, как хочешь.

День тридцать четвертый; 16:48

Гермиона шла за спиной Малфоя, стараясь избегать столкновений с невежливыми прохожими. Малфой и сам двигался не очень-то деликатно и, казалось, руководствовался принципом «шевелись или получишь». Единственный плюс такого поведения Гермиона видела в относительно свободном продвижении.

Одна из карт торчала из его заднего кармана брюк у самого края рубашки. На бумаге виднелась красная линия, которая бы протянулась через весь город прямо к словацкой границе, разверни Гермиона листок. Вторая карта, которую они раздобыли в местном супермаркете, лежала в ее собственном кармане. Когда они доберутся до хостела, то продолжат маршрут к следующей автобусной или железнодорожной станции. И Гермиона мысленно уже держала в ладони красный маркер: ей не терпелось самой провести линию. Ведь это как минимум на две минуты избавило бы от скуки, к тому же Малфой начал разрешать ей предлагать свои варианты продвижения, так что хотелось всё сделать самостоятельно.

Ноги Гермионы горели, и она уже давно потеряла счет тому, сколько они шли. Мышцы на бедрах ныли, и приходилось думать о чем-нибудь отвлеченном, лишь бы не слишком обращать внимание на боль. Всё будет нормально, – пока удается убеждать себя в том, что идти осталось уже недолго. За последний месяц Гермиона стала гораздо выносливее, но это все равно не означало того, что она сможет справиться с этим. Малфой же продолжал идти. Без остановок и пауз. Ненормальный.

Она действительно… Гермиона хрюкнула, когда врезалась прямо в Малфоя, ударившись носом о его спину. Ноги вспыхнули острой болью, которая быстро притупилась, и, потерев переносицу, Гермиона уставилась на внезапную преграду.

– Мал… – она осеклась, когда увидела его лицо, еще более бледное, чем обычно.

Проследила за его взглядом, оглядывая толпу через дорогу и думая о том, что понять, на что именно он смотрит, практически нереально. Но ничего невозможного не было. Это оказалось очень легко: мужчина выделялся среди остальных, как собака среди кошек. Такой же нежелательный и неуместный.

Он шел в противоположном от них направлении по другой стороне улицы, но Гермионе все равно стало очень страшно. Его одежда отличалась от обычного одеяния Пожирателей Смерти, однако мужчина был полностью в черном, и его голову закрывал капюшон. Он двигался, как машина, возвышаясь над всеми остальными. Лицо его искажала гримаса отвращения, а взгляд был устремлен вперед и вверх, словно человек не замечал никого вокруг.

Гермиона могла только предполагать, что Малфой смотрел именно на него. Ведь это мог быть обычный прохожий, – у которого просто выдался тяжелый день. И Гермиона бы в это поверила. Но Малфой стоял слишком тихий, слишком белый и почти не дышал.

Она подняла руку и сжала его рубашку, не отдавая отчета в своих действиях. Это движение отрезвило Малфоя, он потянулся назад и схватил ее кулак. И когда она дернулась, собираясь вырваться, хватку не разжал. Резко подтащил Гермиону к себе, наклонил голову и ввинтился в толпу. Он шел быстро, и ей приходилось бежать, чтобы за ним успевать. Малфой продолжал идти, не поднимая головы, но Гермиона не могла не оглядываться назад каждые две секунды. Обернуться и увидеть, что этот человек стоит прямо за ними. Она совершенно ясно представляла себе его лицо.

Я поймал вас, было бы написано на нем. Вам конец.

Гермиона рвано дышала; страх – реальный, душный, живой – мешал мыслить здраво. Она разжала кулак, обхватила ладонь Малфоя пальцами, и тот потянул сильнее, заставляя ускориться.

– Господи, – тяжело дыша, повторяла она снова и снова. – Господи.

Как они их нашли? Отследили заклинание, которые нельзя было использовать? Или это ДеЛойд? Кто-то их увидел и узнал, куда они направляются? Как, как, как?

Малфой нырнул в переулок и побежал. Гермиона бросилась следом, несмотря на обжигающую боль в ногах. Очень хотелось вырвать из грудной клетки сердце только для того, чтобы оно пересталотак заполошно стучать. Биение было неровным, а вдыхаемый воздух не доходил ни до легких, ни до мозга. Сбитое, частое, неглубокое дыхание служило признаком надвигающегося плача, а рыдать сейчас Гермиона отказывалась категорически.

Малфой терпел ее медлительность, а она мирилась с рывками и тычками, пока он тащил ее, даже сам толком не зная куда. Безопасность, безопасность, безопасность. Их руки были мокрыми от пота и переживания, но они лишь крепче сжимали пальцы и плотнее обхватывали ладони друг друга.

Ему потребовалось время, чтобы справиться с охватившим его страхом, но Малфой начал приходить в себя, в то время как ей всё не удавалось успокоиться. Он остановился, крепко держа Гермиону, а та, не заметив этого, продолжила движение. Три секунды спустя запуталась в ногах и вскрикнула от вспыхнувшей боли. Он дернулся, чтобы помочь и схватить, но она все равно упала, прежде чем Малфой успел ее поймать. Так он и застыл, вывернув ей руку и вцепившись в рубашку девушки.

– Оу, оу, черт, оу, вот дерьмо, – прошипел Малфой

– Именно. Отпусти, – он фыркнул, разжал пальцы на ткани и схватился за бок.

Гермионе пришлось закрыть глаза и абстрагироваться от окружающего мира, чтобы собраться. Дыхание и ритм сердца замедлялись, и она ждала, что боль вот-вот утихнет. Малфой пошевелился, – галька под его кроссовками зашуршала, – и отпустил ладонь Гермионы. Если бы на его месте были Гарри или Рон, да любой гриффиндорец, которого она знала, у нее появился бы соблазн попросить, чтобы ее взяли на руки. Но раз уж это Малфой… Нет, кому она врала? Соблазн всё равно оставался. Она не хотела больше делать ни единого шага. Ни единого.

– Господи, – она вытерла со лба пот и неуверенно попыталась выпрямиться, когда Малфой поднял ее на ноги.

– Готова? – он поддержал Гермиону, пока та восстанавливала равновесие, а затем отошел в сторону.

– К чему?

– Нам надо пересечь границу. Оставаться в хостеле сегодня слишком опасно.

– Что если это ДеЛойд нас выдал? Тогда они узнают точно, куда мы направляемся.

– ДеЛойд бы не стал связываться с Темным Лордом…

– Волан-де-Мортом.

– Да какая разница, Грейнджер. Сейчас есть вопросы поважнее! Сколько раз я… – он выдохнул и отбросил с лица прядь волос. – Если бы он связался с ними – был бы уже мертв. Он знает об этом.

– Возможно, нет. Может, он решил, что если сообщит о том, что Драко Малфой и Гермиона Грейнджер ищут крестраж, его простят. Он мог и ошибаться, но все равно…

– Он не глупец. И знает, что к чему.

– А вдруг они его нашли и получили от него информацию…

– Нет.

– Может быть, он…

– Нет, Грейнджер. Это не гребаный ДеЛойд, ясно?

– Да почему ты так думаешь? – вскрикнула она.

– Наверное потому, что я не идиот, – рявкнул Малфой, крутясь вокруг своей оси и осматривая четыре улочки, по которым могли двинуться дальше.

Три из них вели на большие проспекты, а четвертая переходила в новые переулки, похожие на тот, по которому они прибежали. Малфой вытащил из кармана карту и нетерпеливо ее развернул.

– Это плохая идея…

– Мы будем искать Бакли. Я не в курсе, откуда они узнали, что мы здесь, возможно, просто угадали. Возможно, он тут по делам, которые не имеют к нам отношения.

– Это может быть ловушкой, вся эта…

– Если мы увидим еще одного Пожирателя Смерти в следующем городе, мы… договоримся о компромиссе. Хорошо?

Это уже был компромисс, чего она от Малфоя никак не ожидала. Не его обычный ответ «уходи домой». Судя по всему, он и сам точно не знал, что происходит, но по каким-то причинам в ДеЛойде был уверен. Со своей паранойей и подозрительностью он поставил под сомнение свидетельство о смерти, – а сейчас верил в человека, у которого были все причины соврать или подставить их, и не существовало никаких резонов этого не делать. Как-то не складывалось.

– Пошли, скоро стемнеет.

– Малфой, я не могу… Я не знаю, сколько еще сумею пройти. Мои ноги…

– Слушай, если придется, я могу вступить в бой с Пожирателем Смерти. Могу его убить. Убить нескольких. Но ты понимаешь, как быстро они определят наше местоположение? Темный Лорд отследит мою палочку. Если я убью их и аппарирую, нас буду ждать в месте аппарации меньше, чем через три секунды. Я не смогу долго противостоять группе Пожирателей, учитывая то, что палочка у нас одна, а я должен буду следить за нами обоими. Ты это понимаешь? Видишь, почему мы обязаны двигаться? Чем дольше мы тут остаемся, тем проще нас будет найти. И кто знает, может быть, нас уже заметили.

Малфой суетился. В первый раз она видела, чтобы он так вел себя. Теребил пальцами волосы, ходил и оглядывался, крепко вцепившись в палочку. Он нервничал, и ее ужас только подпитывался его переживанием.

– Ладно. Ладно, хорошо. Ты иди вперед, я пройду столько, сколько смогу.

Он кивнул, что-то пробормотал и снова посмотрел в карту. Проговорил названия улиц и направлений и, наконец, запихнул бумагу в карман.

– Хорошо. Иди быстро, держись ближе, поняла? – было бы сложно не подчиниться, потому что он снова схватил ее за руку и будто бы объясняя, добавил: – Ты всегда отстаешь.

День тридцать пятый; 4:59

Гермиона устала. Больше, чем просто устала. У нее было чувство, будто она может в любую минуту рухнуть без сознания. Мир по периферии зрения был размыт, и возможно, ей всё это просто снилось, хотя относительная ясность мышления сохранялась. Она ощущала себя словно в полудреме: каждое движение сопровождалось ощущением невесомости.

Глаза начинали слипаться, и ей приходилось постоянно контролировать себя, чтобы не рухнуть на стол. Короче говоря, Гермиона была измотана. Совершенно разбита.

– Автобус скоро придет. Ты сможешь там поспать, – Малфой знал, как она вымоталась, и понимал, какой плохой была идея спать стоя.

– Я устала, – прошептала Гермиона и прижала к лицу руки, словно это могло помочь.

И она имела в виду многое. Будто эта фраза могла вместить в себя всё. Она устала бежать, прятаться, устала от хостелов, украденных денег и незнакомых языков, устала от усталости. Устала от всего этого.

И хоть она ничего не объяснила, похоже Малфой понял. Наверное, потому, что сам тоже очень устал. Устал от всего того же, просто мог скрывать это гораздо лучше. Гермиона никогда не умела прятаться. Всегда проигрывала в прятки. Выдавала себя, когда пыталась двигаться незаметно. Она могла скрывать свои эмоции только тогда, когда злилась, а когда успокаивалась, ее можно было читать, как раскрытую книгу.

Малфой был стеной. Она была рекой.

Но он все равно ее понял… То, что он не выражал свои эмоции так, как это делала она, не означало того, что Малфой не человек. Не означало того, что он меньше чувствовал.

– Я знаю.

И он знал.

День тридцать шестой; 8:47

Где-то на заднем фоне звякнуло стекло, и жужжание утренних разговоров сбилось. Цвета в кафе между собой не сочетались: красный и фиолетовый красовались на столах, стульях и стенах, в то время как пол был покрыт неряшливым желтым узором, местами переходящим в белый. Всё заведение было само по себе безвкусным. Комбинация дизайна и расцветки вызывала у посетителей головную боль. А может быть, даже и у тех прохожих снаружи, за которыми наблюдала Гермиона, не желая разглядывать свою еду.

Малфой тоже изучал улицу. Его глаза загорались, когда он смотрел на свет, и с ее точки обзора это было завораживающее зрелище. Но Гермиона старалась долго не пялиться, потому что он всегда чувствовал ее взгляд.

Метка была уродливой. Жгуче-черной. Точно ее выжгли на коже, и судя по тому, что Гермионе доводилось читать, так и было. Она слышала, что это был очень болезненный процесс, и это радовало. Радовало потому, что боль хоть немного искупала вину.

За исключением этой татуировки, на Малфое почти не было отметин. Гермиона заметила несколько шрамов, что было нормально для человека его возраста… как минимум. Но метка бросалась в глаза. Самая неприятная и некрасивая из тех, что она на ком-либо видела.

– Тебя это задевает?

Гермиона застыла, сбитая с мысли его вопросом, и вспыхнула, осознав, что он поймал ее за пристальным разгадыванием его руки.

– Да.

Он внимательно посмотрел на девушку и потянулся за ложкой размешать кофе. Ее напиток остыл еще несколько минут назад, и она подозревала, что его стал уже совсем ледяным.

– Это всего лишь метка.

– Это не просто метка. Многие люди видели ее перед своей смертью и гибелью родных и близких. Это отличительный знак. И самый смысл его создания заключается во зле.

– Она должна порождать страх. И я не думал, что ты из тех, с кем это сработает, – он сделал глоток и сохранил невозмутимое выражение лица.

Может быть, специально ждал, пока кофе остынет? С него станется.

– Не работает. Я не боюсь. Меня тошнит. Она внушает злость… по отношению к тем людям, что ее носят, и за тех, кто был вынужден ее лицезреть.

Он посмотрел на свою Черную метку, темную, словно ночной океан. Прижал большой палец к верхушке черепа и провел по коже вниз, до кончика хвоста змеи. Словно это были чернила. И будто изображение можно смазать, и тогда всё вернется в норму.

– Это ничего не значит.

– Это значит всё, – её голос звучал сурово и жестко, и Малфой снова поднял на нее глаза.

Помолчал, убрав руку.

– Я имею в виду, моя. Именно эта. Всего лишь пропуск.

Она не знала, пытается ли он убедить ее или повторял какую-то давнюю мысль для себя.

– Не уверена, что это имеет значение. Всё равно…

– Должно. Я ношу ее без убеждений, Грейнджер. Без веры. Это не метка на моей руке – это возможность победить в войне. Инструмент. Способ приблизить конец.

Гермиона перевела глаза на его руку.

– Она уродлива.

Он продолжил помешивать кофе и ни разу не коснулся ложечкой стенок чашки. Она терпеть этого не могла. Ей нравился шум. Гермиона любила некоторую неуклюжесть. У Уизли за столом всегда стоял гвалт.

– Она исчезнет, когда исчезнет он.

– А что, если он не умрет? – ложка замерла, и Гермиона снова посмотрела Малфою в лицо. – Что, если он выиграет войну, и никто никогда не узнает, что ты был в Ордене. Ты вернешься?

– На случай, если ты забыла…

Ох… ладно.

– Гипотетически. Если это произойдет.

– Почему это имеет значение?

– Потому что.

– Потому что, – сухо протянул он.

– Да, потому что имеет.

– Я не понимаю…

– Просто имеет, Малфой. Для меня. Поэтому, пожалуйста… ответь на вопрос.

Казалось, он разрывался между желанием нагрубить, проигнорировать и ответить. Коснулся нижних зубов языком и тяжело выдохнул.

– Я не знаю, что произойдёт, но уверен, в конце концов либо об этом узнают, либо я буду мертв. Вероятно, и то и другое.

– А если нет?

– Я не гребаный Пожиратель Смерти, – он наклонился и рыкнул так неожиданно, что Гермиона отпрянула. – Я не такой. Прекрати пытаться выбить из меня признание, или что ты там все время делаешь. Я не такой! Быть Пожирателем Смерти, убивать людей просто так – я не такой! Это не для меня. Не знаю, что произойдет, Грейнджер, но я больше не буду служить Темному Лорду. Иди к черту и уймись уже. А сейчас ешь свои гребаные яйца, чтобы мы могли уйти.

– Тьфу-ты! – Гермиона выпрямилась и посмотрела прямо на него. – Проблемы с контролем гнева.

Она взяла вилку, а он продолжил сверлить ее взглядом.

День тридцать седьмой; 22:36

– Мы влипли.

Малфой застонал и повернулся к Гермионе спиной.

Та проигнорировала такое очевидное нежелание ее слушать и продолжила:

– Наш единственный вариант – Маскирующие чары, но нам придется ими воспользоваться, только когда мы окажемся в магическом мире, иначе это привлечет внимание Министерства. Слишком часто волшебники прячутся и скрывают свои темные делишки в мире магглов, чтобы Министерство не обратило внимание на такое. И это значит, нам придется пробираться туда в своем облике, и… что? Надеяться, что нас не узнают?

Малфой что-то пробормотал себе под нос, и Гермиона не разобрала, что именно: какую-то идею или список ингредиентов заглушающего зелья, но склонялась к тому, что это нечто неприятное и касающееся лично ее. Она знала, что говорит много, но так ей было легче. Она проговаривала детали и находила решение проблемы.

– Пусть так, но нам все равно придется использовать заклинания. Если мы спрячемся, например, под Аврорскими чарами прикрытия, тогда на нас выйдет Министерство. Мы можем изменить цвет, но это не спасет. Если Пожиратели Смерти или другие приспешники Волан-де-Морта нас ищут, они наверняка думают, что мы используем маскирующие чары. А значит, будут ориентироваться на рост, телосложение, форму лица и…

– Ты же понимаешь, что я обо всем этом уже подумал, верно? Я не твой дуэт идиотов, Грейнджер. Тебе не надо объяснить мне каждую мелочь.

– Да? Тогда полагаю, у тебя есть план?

Он промолчал. А она не удивилась.

День сороковой; 14:26

– Малфой, я схожу с ума.

Это на случай, если он не заметил, как она суетится и нервничает последние два дня. Будучи запертой с Малфоем в четырех стенах в течение недели, у Гермионы было не так уж много занятий. Он с ней почти не разговаривал, читать и делать было нечего. И она сходила с ума. Дурела от одиночества и безделья.

Гермиона провела два дня, наблюдая за своим соседом, словно смотрела плохое реалити-шоу по телевизору. Он тоже психовал. Они оба готовы были лезть на стенку.

– Сходишь?

– Ха, – и добавила с отчаянием: – Ты знаешь, как играть в виселицу?

– Что? – он оторвался от своей новой жуткой фигурки оригами.

Которая на оригами не походила совершенно, и Гермионе закралась в голову мысль, что Малфой не особо понимал, что делал. Сложенные странным образом старые карты были разбросаны по всей комнате, и сегодня утром около своей зубной щетки Гермиона обнаружила то, что раньше было Польшей, скомканное в виде абстрактного мужского тела.

– Это игра, в которой нужно угадать буквы, а затем и всё слово перед тем, как… Я покажу.

– Это маггловская игра?

– Нет, волшебная. Ты просто никогда о ней не слышал, – ей потребовалась секунда на осознание того, что его сарказм заразен.

Не похоже, чтобы Малфой оценил остроту, но на кровати все же немного приподнялся. Его штаны сползли на самые бедра, и Гермиона не знала, похудел он или просто опять не вдел пуговицу в петлю. Расстегнутую застежку она случайно заметила три дня назад, пока Малфой спал, и пару минут пялилась на небольшой открытый участок его кожи.

Гермиона приступила к подготовке, рисуя виселицу и черточки для ее слова.

– Просто угадываешь букву, и если ты прав, я впишу ее в правильное место. Если не угадываешь, я рисую голову. Потом туловище, и если я успею нарисовать всё тело до того, как ты назовешь слово, ты проиграл.

– Тебя повесили.

– Верно. Вот, я подскажу – это связано с готовкой.

Малфой вытащил соседний стул, сел и, поджав губы, посмотрел на листок. Затем перевел взгляд на Гермиону и выхватил у нее из руки карандаш, словно его никогда не учили вежливости.

– Я…

– Я первый, – он перевернул бумагу и нарисовал свою виселицу и длинную череду черточек.

– Ты такой гру…

– Твое слово было скучным, – в конце ряда чёрточек он поставил восклицательный знак.

– Это немного перебор…

– Я дам тебе подсказку – это оскорбление, – он ухмыльнулся, и Гермиона сердито на него посмотрела.

– Я.

– Нет, – он нарисовал голову.

– Что? Да тут пятнадцать букв, и ни одной Я?

Он выглядел довольным.

– Полагаю, я уже ответил на твой вопрос. Ты еще не проиграла, чтобы возмущаться, Грейнджер. Попробуй снова.

– А.

Он ухмыльнулся и нарисовал туловище.

День сорок седьмой; 1:49

Гермиона открыла глаза и, поискав взглядом часы, пару секунд смотрела на циферблат, соображая, сколько сейчас времени. Слишком рано, чтобы идти в ванную мыться. Но это она знала еще до того, как разлепила веки.

Она легла поздно, после того, как они с Малфоем устроили турнир по крестикам-ноликам. Чтобы победить, надо было выиграть в двух играх из трех, но пятая партия окончилась ничьей. Затем была тридцатая и еще несколько после. Никто из них не хотел идти спать, пока не будет определен победитель.

Малфой был либо хорошим стратегом, либо отлично мухлевал – зависело от игры. После того, как он попытался в виселице загадать слово на иностранном волшебном языке, Гермиона сообразила, что к чему. Что касается крестиков-ноликов, то она злилась каждый раз, как он выигрывал, и только больше бесилась, когда Малфой откидывался с наглой усмешкой назад или открыто над ней смеялся.

Она решила, что лучшим новым развлечением было бы над ним поиздеваться. И заняла себя обдумыванием того, что можно было бы сделать с вредным соседом. Ее средства были ограничены, к тому же нечто радикальное грозило отразиться на ней самой. Малфой сообразил, что Гермиона что-то замышляла. Ее прищуренные глаза и сардоническая улыбка были весьма красноречивы. Но ему не хватило совести даже хоть чуть-чуть заволноваться. Он просто смотрел на нее с таким вызовом во взгляде, что ей хотелось пнуть его в ногу или сотворить что-нибудь в этом духе.

Гермиона скатилась с кровати и поплелась в ванную комнату. Добравшись до нее и потянувшись к ручке, поняла, что дверь захлопнута, и это было необычно. Осмотревшись, Гермиона заметила пробивавшийся из-за створки свет. Вздохнула, сжала ноги вместе и поежилась. Ей правда надо было туда. Если бы она могла терпеть, то осталась бы в кровати.

Она очень надеялась, что Малфой скоро выйдет. В начале их путешествия Гермиона стеснялась надолго занимать туалет и старалась дожидаться ночи, но Малфой бодрствовал всегда. Просыпался сразу же, как только она начинала шевелиться, и Гермиона чувствовала на себе его взгляд, пока шла в ванную комнату. Тогда она стала дожидаться его ухода. Но это было слишком непредсказуемо, а ее тело требовало своего. В конце концов, Гермиона на всё плюнула, ведь она же человек, и у нее есть свои потребности. Когда она проводила в туалете больше пяти минут, Малфой не смотрел на нее с ужасом, это не становилось концом света и вообще оказалось не таким уже смущающим, как ей казалось.

Гермиона прижалась лбом к двери и обдумывала, стоит ли ей стучать. Возможно, он поторопится. У нее была двоюродная сестра, которая могла проводить в туалете по сорок пять минут. А писать Гермионе хотелось с каждой секундой всё сильнее.

И вот когда она уже взмахнула кулаком, то услышала этот звук. Низкий, глубокий – ее желудок сделал кульбит. Внутри у Гермионы всё сжалось, подпрыгнуло, а затем разлилось по телу непривычным теплом. Из-за двери раздался хрип, который перешел в гортанный стон, тягучий, протяжный, и Гермиона задержала дыхание. Послышался резкий выдох, и она тоже выпустила воздух из легких, отпрыгнув, когда что-то ударилось в створку.

Господи. Господи, потому что это… он… это могло быть… если… он… Гермиона стояла и широко распахнутыми глазами смотрела на дверь, представляя Малфоя и то, чем он там сейчас занимался. Прямо около двери. Пока она сама стояла с другой стороны всего в нескольких сантиметрах от него.

Внезапно ей стало жарко. Очень жарко, к тому же от волнения тряслись поджилки. Дверь снова вздрогнула, и Гермиона в панике огляделась, пока не уперлась взглядом в собственную кровать. Да, да, она ляжет и дождется, пока он выйдет, и притворится, что ничего не слышала. Это лучший вариант.

Гермиона дернулась, потребность попасть в ванную хоть и была весьма насущной, отступила на второй план, – не об этом сейчас думалось в первую очередь. Но уже на полпути к кровати она обо что-то споткнулась и рухнула на пол, походя врезавшись локтем в стол.

Ох, беззвучно прошептала она, зажмурившись и обхватив ушибленную руку. Ну вот почему всегда так? Всегда.

Потерла поврежденное место, вздрогнула и вскочила на ноги. Это было так громко. Слишком громко. Малфой точно слышал ее. Но всё в порядке. Она сейчас добежит до кровати, залезет под одеяло и… спрячется там? Да уж… нечего сказать: маленькая перепуганная девочка прячется под одеялом, потому что Большой Суровый Парень мастурбирует в ванной.

Она не была девственницей и кое-какой опыт в вопросах секса имела. И могла справиться с этой ситуацией. Да. Она просто будет вести себя так, словно всё в порядке. Они уже взрослые, и… и с ней всё нормально. Никаких одеял.

Гермиона с остервенением пнула помешавший ей ботинок. Выпрямилась, поплелась обратно к ванной и застыла. Тишина, тишина, всплеск воды, тишина, вода, тишина, и… Слепота. Гермиона приставила ладонь к глазам и сморщилась, словно это могло помочь.

Моргнула, – глаза постепенно привыкали к свету, – и Гермиона уже могла разглядеть Малфоя в дверном проеме. Он выглядел по-другому… довольным что ли, хотя, наверное, она так решила потому, что знала, что он только что испытал оргазм. Он все еще был красным от напряжения, и она могла поклясться, что от него пахло сексом.

Гермиона сглотнула и одновременно с этим попыталась выдохнуть, что вызвало лишь приступ кашля. Малфой молча смотрел на нее и ждал, пока она успокоится. Или ей только казалась, что он смотрел – на глаза навернулись слезы, из-за которых всё вокруг расплывалось.

– Что здесь случилось?

– Что?

– Шум. Ты свалилась с кровати?

Она вытерла лицо и посмотрела на Малфоя, но перед глазами стояли картины того, чем, судя по всему, тот только что занимался.

– Эммм… Ох, нет, я, мммм… Я шла в ванную и споткнулась о твой ботинок. Кстати, ты не мог бы не разбрасывать их посреди комнаты?

– Могла бы смотреть под ноги.

А он мог бы не мастурбировать ночью, когда ей нужно в туалет, и не сводить ее этим с ума.

– У меня карие глаза. Чем темнее глаза, тем хуже видишь в темноте.

– Неужели?

– Доказанный факт.

Он просто стоял, а она нервничала. Он заговорит об этом? И что ей сказать? На его скулах и шее все еще розовели пятна, и Гермиона подумала о том, как он мог выглядеть несколько минут назад. Каким был покрасневшим, вспотевшим. Просто любопытно, правда, никакого… интереса или чего-то еще. Его нижняя губа чуть припухла. Неужели он закусил ее, чтобы смолчать? Закусил, втянув в рот, откинул голову назад. Ох. Ох, ей и правда надо отправляться спать или… В комнате было слишком жарко! Наверное, надо будет открыть окно, когда она…

– Грейнджер, – его голос звучал хрипло, и она вспомнила о тех звуках, что он издавал.

Снова и снова проигрывала их в своей голове.

– Что?

– Мне надо убрать тебя с дороги силой?

Ох, действительно, в два часа ночи произошло что-то, что повредило ее рассудок. Действительно, действительно, действительно.

Вспыхнув, она быстро шагнула в сторону, давая ему выйти из ванной комнаты.

– Ой, прости. Я просто… устала. Только проснулась. И мне надо пописать.

Ей хотелось врезать самой себе. Да. Да, ей нужно пописать, будто ему интересны подробности, или это и так не понятно. Малфой помедлил, посмотрел на нее, и когда Гермиона перестала смущенно теребить свои волосы и подняла на него глаза, уголки его губ чуть дернулись в едва заметной улыбке.

– Ясно.

– Ясно, – она кивнула, и он прошел мимо нее. А Гермиона поняла, что Малфой тоже знает.

Должен был знать. И наверняка решил, что она подслушивала под дверью, как какая-нибудь извращенка. Или что она ханжа, которой становится плохо при мысли о том, что кто-то может сам себе доставлять удовольствие. А это было не так, потому что она всегда дружила с парнями больше, чем с девушками, а уж они-то время от времени вели себя неприлично, так что в такой ситуации не было ничего нового. Она никогда не заставала своих друзей за подобным, но не думала, что это бы так ее взволновало. А всё потому, что это Малфой. И это было так… интимно, и… и… Она не знала, в чем дело, но с ней творились странные вещи. Странные вещи, с которыми не стоит иметь дело ранним утром или хоть как-то связывать их с Малфоем.

Когда она вышла из ванной комнаты, Гермиона не сомневалась, что он не спит, и ступала аккуратно, но ботинка на ее пути больше не было. Вернувшись в тепло кровати, остро почувствовала Малфоя в темноте. Его присутствие, его бодрствование. И каждый раз, закрывая глаза, она слышала у себя в голове те звуки и видела либо его, стоящего в дверном проеме, либо же выдуманные ею образы.

Между ног стало некомфортно, но Гермиона лежала не шелохнувшись. Это все потому, что у нее очень давно не было секса, а она ведь не была бесчувственной. Любая нормальная здоровая женщина отреагировала бы на подобную ситуацию. Но если бы Гермиона что-нибудь сделала… скользнула рукой за пояс штанов и сконцентрировалась на кружившихся в голове мыслях, тогда это бы что-то да значило. Она будто бы признала что-то, в чем сама не была до конца уверена. Это было бы подобно проигрышу ему. А Гермиона когда-то давно пообещала себе, что такого никогда не будет.

Поэтому она просто лежала, пока ее не сморил сон.

День пятьдесят шестой; 15:42

– Что, черт возьми, ты делаешь?

Гермиона подпрыгнула, поворачиваясь, чтобы посмотреть на говорившего.

– Мммм… смотрю в окно?

– Ты ушла.

– Да, ушла. Удивительная наблюдательность.

– Грейнджер, ты в курсе, что в случае чего, даже не сможешь себя защитить?

– Я не могу все время сидеть в комнате! Мне скучно одной, а ты вечно исчезаешь.

– А когда появится Пожиратель Смерти и заметит тебя, как ты будешь обороняться? И когда умрешь или будешь корчиться под пытками, ты задашься вопросом, почему была такой дурой и ушла из комнаты?

– Эй, почему тебя это волнует? Я уже достаточно взрослая, чтобы принимать решения, так что отвали, – она моргнула, гоня прочь мысль, что сейчас говорит так же, как Рон.

– Меня не волнует, если ты попадешься, Грейнджер, но делай это в одиночестве. После стольких дней, что мне приходится тебя терпеть, и, прежде всего, ради того, чтобы мои поступки в том здании не были напрасны, – ты возвращаешься в Англию со мной. А вот потом можешь идти на все четыре стороны и влипать в любое дерьмо, какое захочешь. Но я к этому больше не буду иметь никакого отношения, поняла?

– Тебе придется смириться с этим, Малфой. Я не буду постоянно сидеть в этой комнате…

– А я не говорил, что ты должна…

– Нет, конечно же нет. Просто велел мне никуда не выходить одной, а вот когда уходишь ты, то даже слова не говоришь. В большинстве случаев пока я все еще сплю…

– Это не приглашение. Поднимай свою задницу и иди, если…

– Я устала от тебя, – Гермиона фыркнула и прошла мимо него, чтобы положить конец препирательствам.

Она не сделала и пары шагов, когда ее резко дернули назад, лишая равновесия. Она упала предположительно на Малфоя, и прямо перед ее носом промчался велосипедист – парень что-то прокричал, но даже не сбавил скорость.

Гермиона резко выдохнула и снова вдохнула, когда над ухом раздался голос:

– Продолжай в том же духе, Грейнджер. Это же очевидно, что ты сама можешь о себе позаботиться, – его грудь, прижатая к ее спине, вибрировала, а волосы пахли их шампунем из хостела.

Его рука соскользнула с ее плеча, и Гермиона почувствовала легкие прикосновения к пояснице. Наверное, она зацепилась за его ремень, когда Малфой рванул ее на себя. Не было бы преувеличением заметить, что Гермиона и так была достаточно неловкой, но когда в дело вмешивался Малфой с его рывками и дерганьем, все становилось только хуже.

– Следующим шагом я бы уже прошла его.

Малфой хмыкнул, и Гермиона отступила подальше от него и его самодовольства. Иногда она действительно его ненавидела. Прямо руки чесались врезать ему по морде.

Она хотела немного осмотреть город, но теперь от этого желания не осталось и следа. Вместо этого она побрела обратно в хостел, а ее надзиратель пошел за ней следом на некотором отдалении.

Придурок.

По возвращении в комнату, она не обращала на него внимание до тех пор, пока не увидела, что Малфой принес какой-то пакет. Который она не заметила раньше. Теперь ее врожденное любопытство не давало покоя. Скорее всего, Малфой это понял и специально дразнил Гермиону, намеренно пошуршав полиэтиленом и оставив сверток на видном месте. Да еще с таким видом, будто совершенно… Она злилась на него, а значит, могла думать всё, что заблагорассудится.

Гермиона продержалась один час и три минуты. Ровно до того момента, как Малфой вынул из пакета пачку бумаги, предположительно для оригами, а там еще что-то осталось. Именно тогда она и не выдержала.

– Что ты купил? – он закусил губу, загибая край листа. – Кроме бумаги.

Он кинул взгляд на Гермиону, посмотрел на свой лист, на сумку и затем снова перевел глаза на бумагу. Откашлялся и сделал еще один сгиб, прежде чем встать из-за стола. Схватив пакет, бросил его Гермионе на кровать – точнее на край, откуда тот тут же свалился на пол.

Она знала, что там, еще когда только поднимала сверток, но всё равно сомневалась, пока не вытряхнула содержимое на матрас. Книга. Толстая, интересно выглядящая книга. Девушка окинула ее жадным взглядом, прежде чем поднять глаза на Малфоя.

Тот снова откашлялся, переступил с ноги на ногу и чувствовал себя явно неловко. Гермионе же казалось, что он выглядит восхитительно… совершенно не по-малфоевски. Наверное, это было впервые, когда он делал что-то для кого-то другого, а не для себя… нет. Нет, это слишком грубо, она не будет никого осуждать, особенно учитывая то, что ему пришлось потрудиться, чтобы раздобыть ей этот талмуд. Лучше этого мог быть только билет до Англии.

Она улыбнулась ему. Так широко, что Малфой выглядел слегка ошарашенным.

– Я давно ничего не читал, а сегодня что-то появилось настроение… Это было лучшее, что они смогли мне предложить. Это о немом мальчике… И я подумал, что ты бы могла чему-нибудь научиться, прочитав ее, – он пристально посмотрел на Гермиону и вернулся на свое место.

Она продолжала улыбаться.

– Спасибо.

– Ага.

– Это оче…

– Грейнджер, ты же знаешь, я не делаю ничего, если мне нет от этого выгоды. Поэтому в конце концов… заткнись и читай. Ты должна занять свой огромный мозг хотя бы на несколько часов. Если только я не самый последний неудачник.

Она продолжала улыбаться.

День шестьдесят первый; 21:10

– Всё должно быть в равновесии.

– Что?

– В равных пропорциях, Грейнджер. Это как… как прыжок в воду. Да. В бассейн. Когда ты ныряешь, то вода вытесняется из него… выталкивается наверх. И таким образом уравнивается. Вытесненная вода равна массе твоего тела. В мире всё так же. Ну или подразумевается, что так.

– Малфой, какое это имеет отношение к личностному развитию?

– Не смейся. Я серьезно. Это то же самое и действует по тому же принципу. Если ты… Вот смотри: представь, что ты действительно боишься. Если в твоей жизни много страха, тогда должно быть и много безопасности. Должно быть что-то, что всё уравновесит. Как масса тела и вода. Потому что если вода не подстроится под твое тело, ты врежешься в поверхность, будто в асфальт. И если в твоей жизни много страха и нет безопасности – это как встреча с асфальтом. Ты становишься нервным, подозрительным, ненадежным параноиком. Так формируется твоя личность.

– Как у Волан-де-Морта? В его жизни было много ненависти и мало любви, поэтому он стал таким чудовищем.

– Что-то в этом роде. Но он – другое дело. Он не уравновешен в этом мире. В природе; так, как это должно быть. Иногда ты встречаешь людей, которые тебя уравновешивают. Люди, которые приводят в равновесие воздух вокруг тебя. Темный Ло… Волан-де-Морт. Волан-де-Морт высасывает воздух из помещения. Кислород. Он везде нарушает равновесие. В людях, в природе.

– Так ты говоришь, что все должно находиться в равновесии…

– Я говорю, это подразумевается. Все должно состоять из равных половин… чтобы сохранять равновесие. Солнце и луна; земля и небо; хорошие люди, плохие люди; ненависть и любовь.

– Инь и Янь. Две руки, две ноги… Родственные души…

– Именно, если ты романтик, – судя по тому, как он это сказал, Гермиона могла сделать однозначный вывод, что он таковым не был… Можно подумать, она не поняла этого раньше.

– Это не смешно. И соответствует твоей теории. Равновесие в людях… Равновесие в соединении любви двух людей… Если ты сейчас будешь надо мной смеяться…

– Это слишком сентиментально. Я не могу удержаться.

– Гм.

– Я никогда не думал, что ты такая.

– Ты понятия не имеешь, какая я… Почему ты так на меня смотришь?

– Ммм.

– Ммм? Малфой, я думаю… Мне больше не надо вина. Моя голова… Здесь слишком жарко.

– Ммм.

– Я имею в виду… действительно жарко. Тьфу-ты! Ммм, ладно. Ладно, хорошо… Так ты говоришь, для того, чтобы быть нормальными, людям нужно равновесие в эмоциях?

– Я говорю, так должно быть. Никто не нормален. В нас всех нет достаточного баланса. И остается только постараться найти его в других людях, мест…

– …Чт… Ой! Ой! Прости, пожалуйста, я думала… Я не знала, что это твоя рука. Я прав… Ну почему ты снова так на меня смотришь?

– Ммм.

– Опять это твое «ммм». Что это «ммм» значит? Почему ты улыбаешься?

– Ты выглядишь так, словно умираешь, Грейнджер.

– Просто… Здесь жарко. Очень, очень жарко.

День шестьдесят третий; 23:26

– Куда ты уходишь?

– Когда?

Без сомнения Малфой понимал, о чем она спрашивала, потому что уходил он всегда в одно и то же время.

– Когда уходишь отсюда. По утрам.

– А зачем тебе это знать?

Она пожала плечами, теребя страницу книги. Той самой, что была ее единственной собственностью. По крайней мере, той, что была у нее здесь. Она прочитала ее сразу же, как получила, и перечитала уже пять раз. Малфой заявил, что это лучшее вложение, которое он когда-либо делал.

Гермиона старалась игнорировать тот факт, что роман был куплен на украденные деньги. Учитывая то, кем был его отец, Малфою было не в новинку тратить сомнительные средства.

– Не знаю. Просто интересно.

– Я гуляю. Брожу по окрестностям, – он уже научился ей отвечать.

Раньше, чтобы помучить, он бы проигнорировал ее вопрос, но за последнее время они свыклись друг с другом. Сложно находиться рядом с человеком двадцать четыре часа в сутки и не идти ему навстречу хоть в чем-то. Но Гермиона твердо знала, что как только Малфой сжимает челюсти, спорить с ним бесполезно, она ничего не добьется и отступала.

– Посмотри на того парня. Он ведет себя странно, – Гермиона прижала палец к стеклу, и плечо Малфоя коснулось ее руки, когда тот наклонился вперед.

– Сексуальная неудовлетворенность.

– Что? Как ты… Да ладно.

– Та девушка заинтересовалась.

– Какая девушка?

– Вон там.

Гермиона осмотрела оживленную улицу, но ничего не увидела.

– Где?

– Внизу.

Она подалась вперед, но так ничего и не заметила.

– Ниже, Грейнджер.

Он взял Гермиону за подбородок и наклонил ее голову так, что та лбом уперлась в прохладное стекло.

– Да это проститутка.

– Неа, – засмеялся он. – Она слишком хорошо одета…

– Хорошо одета? – Гермиона недоверчиво на него посмотрела. – Да на ней крошечная юбка, а на улице такой холод. И она явно что-то вытворяет у фонаря и при этом не проститутка?

– Нет, – Малфой улыбнулся и повернул ее голову левее. – Вот это проститутка.

– О… боже.

День шестьдесят пятый; 15:25

– Какого черта с тобой творится?

Гермиона кашлянула и попыталась с невозмутимым видом похлопать себя по щекам, но без толку.

– Что? Уже вернулся? Я даже не слышала, как ты вошел.

Она прочистила горло, наклонила голову и схватила книгу с прикроватного столика. Раскрыв томик на первой попавшейся странице, подняла его повыше, чтобы спрятать покрасневшие глаза и щеки. Малфой стоял и смотрел на эти жалкие попытки. Гермионе от смущения стало жарко, ее руки немного дрожали.

– Что-то случилось? – его голос звучал настороженно, но спросил он это с такой небрежностью, на которую был способен только Малфой.

– Нет. Все в порядке, – дыхание перехватило, и она проглотила пару гласных. От этого вопроса ей всегда становилось только хуже.

Малфой молчал так долго, что Гермиона умудрилась взять себя в руки, привести в порядок мысли и чувства и даже прочитать две страницы, когда услышала шорох одежды. Она чуть опустила книгу, чтобы взглянуть на Малфоя поверх страниц, и увидела, что тот все еще на нее смотрит.

– Я иду на улицу. За горячим шоколадом, в то маленькое кафе.

– О, – шоколад там был просто отличным.

– Ага.

– Но ты же только пришел.

– А теперь ухожу, – он пожал плечами и сунул руки в карманы.

Малфой перекатился с пятки на носок и приподнял брови. Она не знала, что и подумать, поэтому вернулась к книге, пока на нее не рявкнули, что она слишком долго пялится.

– Слушай, я не… – она подняла глаза, и он замолчал, вздыхая. – Я не… Я не знаю, как…

Малфой покрутил рукой между ними, и Гермиона совсем растерялась.

Он откашлялся и отбросил с лица прядь волос.

– Ты идешь со мной?

Она моргнула дважды, прежде чем сообразила, что это была одна из лучших идей, что ей доводилось слышать в последнее время.

– Да. Да, звучит просто отлично.

========== Восемь ==========

День шестьдесят восьмой; 20:01

Щелкнул замок, и Гермиона подняла голову. Сползла с кровати и по пути к двери умудрилась дважды запнуться.

– Ну и что за хрень тут творится? – Малфой недоуменно нахмурился и потер руки.

– Не знаю! Я спустилась вниз и попыталась им объяснить, что в нашей комнате совсем не работает отопление.Что у нас холоднее, чем на улице, но никакой реакции! Думаю, они поняли, что я замерзла, но сюда никто не поднялся, хотя я пыталась донести до них эту мысль жестами. И… Что?

– На тебе моя мантия? – конечно он понял, что это именно она, потому что своей у Гермионы не было, а даже если бы и была – смотрелась по-другому.

– Да. Можешь выстирать ее, вычистить заклинаниями, делать, что хочешь, но мне было очень холодно… Я замерзала… и мне пришлось надеть на себя всё, что… Что?

Уголок его рта чуть приподнялся в улыбке, и Малфой покачал головой.

– Ничего.

– Нет, в чем дело? Со мной что-то не так? Я… – она недоуменно оглядела себя .

– Я просто не замечал раньше, какая ты маленькая. Как ребёнок в отцовской одежде. Ну или что-то в этом роде.

Гермиона подняла голову.

– Это не так уж и плохо.

– Не плохо. Но ты в ней утонула.

– Ну, да. Я невысокая, и, вопреки сложившемуся мнению, фигура у меня не мужская.

– Не знаю, у кого может быть такое мнение, – пробормотал Малфой, и Гермиона взглянула на него, чтобы удостовериться: он не шутил. – Даже я вижу, что у тебя есть грудь. И двухлетний ребенок сможет заметить: ты девушка, хотя любопытно, что это тебя так удивляет.

– Меня это не удивляет, Малфой. Меня удивляет сам факт: ты признал, что я выгляжу не только как лохматая морская свинка, или бурундук, или еще какая-нибудь зверушка, которая придет тебе в голову.

– Я не говорил, что ты на них не похожа. Просто заметил, что ты выглядишь, как девушка, – он ухмыльнулся, а она окинула его злым взглядом – всё, как обычно. – Я иду вниз узнать, что тут происходит.

– Хорошо, – он уже был на полпути к двери, когда Гермиона его окликнула. – Ммм, Малфой? Может, согревающие чары или что-то подобное?

– А они придут и решат, что я вру? – он тяжело вздохнул. – Иди в мою кровать. Там есть одеяло с подогревом.

Гермиона сверлила взглядом его удаляющуюся спину. Если бы она знала об этом два часа назад! А ведь все те ночи, что она мерзла, ей казалось, что он просто привык к холоду в своих слизеринских подземельях.

Постель пахла Малфоем. Шампунем, мылом и… Малфоем. В тепле было так хорошо и уютно, что Гермиона уже почти отключилась к тому моменту, как он вернулся назад. Но все же услышала, как Малфой чем-то недолго пошуршал, а потом остановился возле нее.

– Что? – выдавила она, приоткрываяглаза.

Он пожал плечами.

– Я раньше никого никогда не видел в своей одежде.

Гермиона прикрыла веки: она слишком устала, чтобы держать их открытыми.

– Хочешь, чтобы я ее сняла?

Ему пришлось бы раздевать ее самостоятельно: прикинув, сколько сил ей на это понадобится, Гермиона явно не была готова напрягаться.

– Они пришлют кого-нибудь починить отопление только через час… несмотря на все мои слова и предложения.

– Отлично.

– Ага, двигайся.

– Что? – а вот это стоило того, чтобы распахнуть глаза.

– Двигайся, Грейнджер, я чертовски замёрз.

– Я не собираюсь спать с тобой! – Малфой пару секунд смотрел на нее, затем усмехнулся, и Гермиона покраснела. – Я имела в виду… да ты знаешь, что я имела в виду.

Ее реакцию нельзя было назвать разумной. В конце концов, не могла же она не поделиться единственным источником тепла. Что такое кровать? Так, ерунда. Она спала на разных кроватях с разными людьми. Но если когда-нибудь решится произнести это вслух, то сформулирует свою мысль по-другому.

– Двигайся либо иди в свою постель без моего одеяла. Мне все равно, Грейнджер, но думай быстрее.

– Не двинусь, – пробурчала она себе под нос и всего секунду спустя почувствовала, как под нее скользнули крепкие руки.

Она очнулась гораздо быстрее, чем если бы на нее вылили ведро воды, и в ту секунду, когда Малфой ее приподнял, Гермиона уверилась, что сейчас полетит вниз. Она вскрикнула и вцепилась в его рубашку.

– Хорошо! Хорошо! Подвинусь, – сказать по правде, она уже двигалась, но как только Гермиона озвучила свое согласие, Малфой опустил ее обратно на матрас.

Ей бы отползти подальше и дать ему достаточно места, но руки сами крепко держались за мужскую рубашку. Гермиона резко выдохнула и подняла голову: Малфой сверлил ее нетерпеливым взглядом. Можно подумать, такое обращение было для нее в порядке вещей.

– Тебе стоило просто попросить! – она накинула на себя одеяло и откатилась на дальний край кровати.

– Я попросил, – он забрался в постель и укрылся.

Затем повернулся к Гермионе спиной, и та бросила на него свирепый взгляд, еще сильнее цепляясь за одеяло, которое Малфой потянул на себя. Дернула еще раз и смогла отвоевать себе немного материи. Впрочем, уже следующим рывком Малфой свел на нет ее преимущество. Гермиона сердито прищурилась и придвинулась так, чтобы укутаться в теплую ткань и тем самым вернуть украденные сантиметры. Ее сосед шевельнулся, вжимаясь в матрас, – она приготовилась к сильному рывку, который последовал незамедлительно: ее развернули и просто назло вытянули одеяло.

– Ох, а с тобой в постели не весело!

Повисла тишина, но уже в следующую секунду Малфой рассмеялся, а Гермиона сильно покраснела.

День семьдесят второй; 10:01

– Грейнджер, что ты делаешь? – он повернулся к ней, нахмурившись и подняв руку к затылку.

– Грейнджер здесь больше нет. Я Пожиратель Смерти, который пришел по твою душу.

– Что? Ты рехнулась? Это то, что… – подушка опустилась прямо ему на лицо. – Эй!

– У тебя не рот, а помойка, Драко Малфой.

– А ты… – Гермиона снова его ударила.

– Я сказала, молчи!

– Что? Ты не говорила… – удар.

– Говорю сейчас! – удар.

– Что… – удар. – Грейнд…

Удар.

– Я сказала…

– Ты… – удар. – Дай сюда эту чертову штуку…

Удар, удар, удар. Малфой попытался схватить подушку, промахнулся и резко дернулся вперед. Гермиона отскочила, притворившись, что уходит вбок, но извернулась и снова врезала Малфою по лицу.

– Ха-ха! – она увернулась от очередной попытки отобрать ее оружие, размахнулась и стукнула его по голове. – Ты никогда не победишь, Странные Пальцы!

– Что ты только что… – удар, удар. – Грейнджер!

– Признаешь свое поражение?

– Я признаю, что тебе надо повзрослеть и… – удар.

– Неправильный ответ! – он почти схватил подушку, но Гермиона отклонилась назад и со всей силы потянула ее на себя.

– Я собираюсь… – она снова стукнула Малфоя и, спасаясь, запрыгнула на кровать, после чего еще дважды врезала своему противнику, пока тот не приспособился к ее новой позиции. – Прекрати…

– Ой-ой-ой! Неужели малыш Драко разозлился?

Он усмехнулся, и только Гермиона успела победно улыбнуться, как очутилась на спине. Широко распахнутыми глазами уставилась в потолок, прижав свое оружие к груди и прерывисто дыша. Малфой отпустил ее ноги и схватился за подушку, подтягивая девушку в сидячее положение.

– Обманщик! – Гермиона перекатилась на коленки и дернулась назад, вырывая «снаряд».

– Всё честно, пелотка, – именно из-за этого слова он и получил по голове в первый раз.

– ХитрО, членоголовый, – Малфой так удивился, что Гермиона рывком выхватила подушку из его пальцев.

Но только успела замахнуться, когда Малфой забрался на кровать и бросился вперед.

– Ой! Эй! Это… Это не честно, ты не можешь…

– Мы только что, – проворчал он, хватая и пытаясь опустить руку Гермионы, – обсудили это.

– Ты же меня задушишь! – Малфой навалился на нее всем телом, и она явно проигрывала битву.

– Умираешь? – эта шутка ему очень нравилась.

Разжав одну ладонь, Гермиона заерзала, пытаясь выбраться.

– Умрешь ты, если не подвинешься!

Упершись в него, она извивалась, стараясь отстраниться от Малфоя. Тот с удовольствием наблюдал за этой борьбой. Потом приподнялся на одной руке, чтобы второй схватить подушку, и вот тут-то Гермиона рванулась.

Он ошеломлённо смотрел на свою противницу снизу, когда та победно ухмыльнулась и опустила подушку прямо ему на лицо, пользуясь тем, что Малфой еще находился в ступоре от того, как ловко его перевернули. Но она даже не успела слезть с его живота: крепко схватив ее бедра, Малфой сел и дернул Гермиону за ноги вверх, заставляя потерять равновесие и рухнуть назад. К тому моменту, как она смогла подняться, ее оружие уже перешло в руки врагу.

Она тяжело дышала, пытаясь сообразить, что произошло. Вот хорек! Была же уверена, что победила. Она отпрыгнула назад и, получив два раза подушкой по лицу, свалилась с кровати. Малфой на коленях придвинулся к краю матраса, и Гермиона вскочила на ноги. Следующий удар пришелся ей по затылку, и она рванула через комнату по направлению к собственной постели. Схватила еще одну подушку и, рвано дыша, повернулась лицом к Малфою, готовая к бою.

– Обманщица!

– Всё честно, Малфой! Готовься к… – удар.

День семьдесят шестой; 10:22

– Грейнджер.

– А? Ох, ммм… Подожди, что?

Судя по удивленному выражению лица Малфоя, Гермиона выглядела по-идиотски, но ведь она просто задумалась. И не ее в этом вина.

– Я сказал, собирай вещи.

– Что? Ты хочешь уехать? Я думала, мы ждем Бал в честь Дня Всех Влюбленных, где будет использовано много маскировочных и корректирующих чар, и мы могли бы проскочить… Нет? Неужели хочешь вернуться в Англию? Ты…

– Мы едем в Бельгию.

– Это… не то, чего я ожидала, – Гермиона чуть наклонилась и покачала головой.

– Несколько дней назад я вспомнил: в этом году в Бельгии в конце января проходит смотр претендентов. Чтобы набрать новичков, приедут все команды, так что Бакли тоже там будет.

– И мы будем участвовать в отборе? Как игроки в квиддич…

– Я буду. Мне казалось, ты говорила, что не играешь в квиддич.

– Не играю, но… Подожди, мы что же, уезжаем отсюда? Правда, уезжаем?

Малфой кивнул, словно не испытывал по поводу отъезда никаких эмоций, хотя Гермиона знала, это не так. Она захлопала в ладоши, не сумев сдержать своего восторга, и запрыгала, улыбаясь. Казалось, что если она будет спокойно стоять, ее просто разорвет от переполняющей радости. Порой воодушевление толкает на дурацкие порывы, но именно такие простые движения и доставляют истинное удовольствие.

– Это твоя лучшая идея! Это сработает! И Виктор! Малфой, Виктор! Мы доберемся туда, я с ним поговорю по поводу твоего участия, и нам не надо будет бояться, что тебя не пустят без нужных рекомендаций, или что там еще потребуется. И легкие маскировочные чары сработают, и..! И мы уезжаем отсюда!

– Больше никакого разглядывания людей или хорошего горячего шоколада.

– Или умопомрачительных фигурок оригами, разбросанных повсюду. И никакой скуки и сводящего с ума бездействия!

– Кстати, – Малфой ухмыльнулся и вытащил у нее из пальцев жутковатого лебедя.

Посмотрел на фигурку так, словно та могла его укусить, и вытянул ладонь, переводя взгляд на Гермиону. Та улыбнулась, слишком счастливая, чтобы обращать внимание хоть на что-то, но тут сердце ее болезненно екнуло, и она поняла, что собирается поцеловать Малфоя. Просто… просто поцелуй. Потому что момент был хороший – счастливый, – а она так долго хотела это сделать.

И сделала. Простой мимолетный поцелуй. Прикосновение, которое она не раз позволяла себе со своими мальчишками, беспечно промахиваясь, будучи нетрезвой, или же просто так. Да тут не было ничего такого, но как только она это сделала, до Гермионы дошло, что все-таки было. Потому что это Малфой. И потому что он не один из ее ребят, который ответил бы ей целомудренным поцелуем, и всё осталось бы в порядке. Потому что Малфой не закинул руку ей на плечо и не продолжил болтать какую-то ерунду. Он просто стоял. Окаменев. Человек из мрамора. Стоял и смотрел так, словно Гермиона вытянула из него душу и заморозила тело.

Она опустилась на пятки, ведь прижималась к его губам всего мгновение, а как только желудок резко крутнулся, в полной мере осознала, что же она делает. Осознала, какую глупость можно сотворить, поддавшись необдуманному порыву.

Гермиона смотрела на него, широко раскрыв глаза, и боялась моргнуть, словно опасаясь пропустить тот момент, когда же Малфой начнет на нее орать.

– Прости. Это… это просто маггловская традиция, когда кто-то… мммм… Когда кто-то… приносит хорошие вести, следует… поцеловать его на удачу.

Вот почему обманщица из нее была никудышная. Вот почему вранье никогда не сходило ей с рук. И вот почему Малфой продолжал стоять, смотреть и молчать. Наконец, он отмер и отвел глаза. Скользнул взглядом по ее лицу, словно там была написана вся правда, которую он теперь считывал. А насколько Гермиона знала, как раз так и могло бы быть.

– Традиция? – пробормотал он.

Гермиона сглотнула и кивнула:

– Традиция, да. Мы…

Она замолчала, когда Малфой подался вперед и, протянув руку, обхватил ладонью ее затылок. Сжав собранные в хвост волосы, отклонил голову Гермионы назад. Все еще пристально глядя ей в глаза, придвинулся и замер так близко, что качнись он чуть вперед – коснулся бы. Когда его выдох опалил кожу ее щек, Гермиона поняла, что и сама до жжения в легких сдерживала дыхание.

Она выдохнула, а в животе продолжал бушевать ураган. Сердце билось где-то у основания горла, и Гермиона истерично хихикнула. Его глаза были близко-близко, а челка чуть щекотала ей лоб. Он был теплым, сильным и так… рядом, что если бы сейчас Малфой не сделал хоть что-нибудь, ее бы разорвало на мелкие кусочки. Просто на клочки, которые осели бы кучкой на его странных пальцах.

– Закрой глаза, – от его шепота, который казался чужим, в голову ударила кровь.

– Хорошо, – она покраснела, потому что снова чувствовала себя идиоткой.

Как только Гермиона прикрыла веки, он поцеловал ее. И она задохнулась, потому что не ожидала таких чувств. Стало жарко, кровь в венах забурлила, по нервам будто прошел ток, – она и не знала, что так бывает.

Когда-то она думала, что целоваться с ним подобно прикосновению к змее… холодно, безэмоционально, скользко. Она не помнила, с чего так решила, но такое представление подходило ему хорошо. А всё оказалось совсем иначе. Было нежно и горячо, а она сама тонула в нем больше, чем вообще стоило бы девушке.

Она ответила, вложив в поцелуй все те эмоции, которые только что в себе обнаружила. Сжала в кулаках ткань его рубашки, поднялась на цыпочки и обняла его. Малфой подстроился, как вода под упавшее в жидкость тело, прижимая к себе Гермиону и поддерживая ее голову.

Он прошелся языком по изгибу ее нижней губы, и Гермиона захлебнулась воздухом. Словно из легких вышел весь кислород, а без него она бы не выдержала и секунды. Отклонилась, жадно вдохнула, ловя на себе пристальный взгляд Малфоя, который и сам дышал чуть сбито.

– Это волшебная традиция целовать обманщиков.

Гермиона сделал еще один глубокий вдох и кивнула. Облизала губы и посмотрела на его рот.

– Хорошо. Что же я буду за ведьма, если не изучу эту традицию.

Не дожидаясь ответа, она снова его поцеловала, и Малфой лишь шумно выдохнул через нос. Его ладонь в ее волосах разжалась, затем вполне ощутимо дернула за резинку. Вздрогнув, Гермиона потянулась, чтобы помочь справиться с заколкой, и его рука скользнула по ее спине. Он зарылся пальцами в ее кудри, и ей пришлось собрать свою волю в кулак, чтобы все же стащить резинку, вместо того, чтобы касаться его тела. Она нуждалась в этом – они оба, – потому что в любой момент кто-то из них мог очнуться и остановиться. А значит – больше никаких прикосновений, и им нужно было успеть утолить свою потребность, прежде чем это произойдет.

Заколка была брошена куда-то за спину, когда его пальцы прошлись по ее бедрам, а язык скользнул между ее губами. Гермиона издала приглушенный звук и притянула Малфоя за шею, позволяя тому исследовать свой рот, прежде чем сплестись с ним языками. Он вжался в нее, и сердце на мгновение замерло, когда Малфой схватил ее за бедра и приподнял. Гермиона непроизвольно впилась ногтями в его кожу, но он не обратил на это никакого внимания, целуя ее еще крепче и яростнее.

Ударившись об стол, Гермиона подняла веки и посмотрела Малфою в глаза: темные, с расширенными зрачками. Он прикусил ее губу, спустился к подбородку и двинулся ниже к шее. Она пыталась дышать, но всякий раз захлебывалась, когда было найдено очередное ее чувствительное местечко. Усадив Гермиону на столешницу, Малфой огладил ладонями ее ноги сверху вниз до коленей и снова сжал бедра, посасывая кожу под самой челюстью.

Она потянула его за волосы, чтобы увидеть лицо: он тут же поднял голову и, оставив влажную дорожку на ее щеке, вернулся к губам. Она сама углубила поцелуй, пробуя на вкус его рот, и в этот раз он позволил ей вести. Мужские руки гладили ее спину, пока язык дразнил легкими прикосновениями. Одной ладонью она зарылась в пряди на его затылке, а второй скользнула под рубашку, отчего Малфой рвано выдохнул. Резко дернул Гермиону на себя так, что та оказалась крепко к нему прижата. Горячее твердое тело толкнулось между ее разведенных ног, и когда они оба застонали, Гермиона распахнула глаза.

Задыхаясь, она оторвалась от его губ. Не обратив на это внимания, Малфой переключился на ее шею, снова подаваясь всем телом вперед. Она прикрыла веки и, выпустив его волосы, положила руку ему на плечо. Обрушившаяся реальность охладила очень быстро – так же стремительно, как Гермиона загорелась до этого.

Всё зашло слишком далеко, развивалось слишком быстро, и она просто не могла так поступить. Еще пять минут назад она не была уверена в уместности невинного поцелуя, а сейчас они чуть было не занялись сексом прямо на столе. Нет, она не могла этого сделать. Ей следовало остановить его сейчас, до того как… ох… до того, как всё стало хуже… хуже, чем уже было.

– Мал… – простонала она и надавила рукой на его плечо, вынуждая сделать шаг назад. – Малфой, я не могу.

Он задержал дыхание на пару секунд, и вдруг в мозгу у Гермионы промелькнул миллион мыслей о том, что он ей сейчас скажет и насколько сильно разозлится. Она постаралась вспомнить все возможные оскорбления, просто чтобы подготовиться, на случай, если сейчас они будут произнесены.

Ему потребовалось немного времени, чтобы просто поднять голову, и когда Малфой наконец выпрямился, то не смотрел на Гермиону. Его губы были чуть приоткрыты – красные, влажные – и господи, ей так захотелось взять свои слова назад. Передумать. Но у нее действительно были свои принципы. Свои представления о том, что и как должно происходить, и о которых Гермиона не могла мгновенно забыть только потому, что Малфой был красив, а она его ужасно хотела.

Господи, что же она натворила? Она с силой провела ладонями по лицу, словно стирая с него всё произошедшее. Малфой отступил на шаг и убрал руки, отчего Гермионе стало неуютно и холодно.

– Прости.

– Всё в порядке.

Гермиона протолкнула в горло воздух, потому что будь она проклята, если это не самая сексуальная фраза, когда-либо ею слышанная. Это было даже лучше, чем его хриплый голос по утрам – последние три недели Гермиона специально донимала Малфоя разговорами сразу после пробуждения.

– Я просто… Это всё немного вышло из-под контроля. Я не хотела завести всё так далеко, а потом остановить тебя. Я… я чувств…

– Всё в порядке, я же сказал. Просто… собирайся. Поезд отправляется через два часа. Я пойду… приму душ.

Он все еще избегал смотреть ей в лицо, и в животе у Гермионы все внутренности скрутило узлом, а она сомневалась: от звука ли его голоса или от того, что он, похоже, не мог на нее взглянуть. Вероятно, по обеим причинам сразу.

Она смотрела на его спину до тех пор, пока дверь в ванную комнату не закрылась, после чего спрятала лицо в ладонях, не зная, что ей сейчас делать: заплакать или поскорей собраться и убраться до того, как он выйдет. Как ни крути, она понятия не имела, как ей теперь быть.

День семьдесят девятый; 5:24

Поездка на поезде в Чехию была по меньшей мере неловкой. Такой же была дорога до отеля, вся последующая ночь, утро и переезд в другой город. Малфой вообще с ней не разговаривал, и лишь на границе с Германией Гермиона заметила, что он на нее посмотрел.

Она не то чтобы винила его за злость. Но ведь и сама затевала всё это не для того, чтобы его завести, а потом в последний момент передумать. Поцелуи не всегда ведут к сексу. Но судя по всему, именно его Малфою и было надо. Все эти объятия служили лишь прелюдией, да и сам секс не казался для него чем-то особенным.

Гермиона не спала с каждым мужчиной, которого целовала. Она поцеловала Малфоя потому, что ей этого хотелось, ей было хорошо, и она желала понять, каково это. Все последовавшие ласки стали результатом потери контроля. Что было закономерно – у них всегда были сложные, переменчивые отношения. Ей стоило предвидеть, что… что-то романтичное? Сексуальное? Что и тут ситуация изменится слишком быстро. Всё окажется жарче, тяжелее, чем могло бы быть. Такими уж они были людьми, особенно теперь, когда оказались связаны. Они оба умели заставить друг друга потерять контроль.

Гермиона была рада, что не переспала с ним. В конце концов, о каких отношениях с Малфоем может идти речь? Стал бы он относиться к ней по-прежнему после того, как они бы удовлетворили свои потребности? Она бы не смогла этого выдержать. У нее бы не получилось. Гермиона была слишком эмоциональна и привязывалась к людям, к которым испытывала симпатию, не говоря уже о мужчинах, с которыми спала. Она не могла отделить постель от чувств.

Малфой же умел дистанцироваться отлично. Возможно, он бы повёл себя так, словно между ними ничего не произошло, или еще хуже – как-нибудь ее оскорбил. И она бы осталась наедине со своими чувствами и мерзким послевкусием совершенной ошибки. Доведи они тогда дело до конца, ничего хорошего бы не вышло.

Сложно было сказать, действительно ли Малфой злился. Он не хмурился, не усмехался, не сжимал челюсти, не утыкался во что-то взглядом. Он был пассивен. Пребывал в одном из своих странных состояний. Возможно, ему тоже было некомфортно, и он не знал, как вести себя после События – именно так Гермиона окрестила произошедшее, ведь она всему давала названия.

Она не знала. А по Малфою ничего нельзя было понять. Это была одна из пяти вещей, которые бесили в нем больше всего. Первым номером стояла его привлекательность, будь она неладна. Подправь ему кто-нибудь лицо, и проблема Гермионы была бы решена. В известной степени. Но нет, и это мучило ее, как болезнь, что все сильнее овладевала организмом. Его прическа по утрам, злобный прищур глаз, его пальцы и кривая улыбка. И всё становилось только хуже, пока Гермиона совсем не пала жертвой этой напасти. Она считала его сексуальным, когда он сердился. Полагала, что Малфой выглядит великолепно, когда задумывался. Думала, что он красив, когда спит. И это было какое-то больное, извращенное, неправильное чувство. Что-то, от чего у нее мутилось в голове. Симпатия к Малфою была сродни тычку в глаз самому себе. Такие же ослепляющие и болезненные ощущения, которые не сразу осознаешь.

День восемьдесят первый; 21:07

Малфой ушел из комнаты, когда еще не было четырёх, и вернулся только после девяти вечера. И все это время Гермиона ждала его, чтобы поесть, потому как пустой желудок настойчиво о себе напоминал. До семи часов она терпеливо ждала, к восьми начала злиться, а к девяти была в бешенстве.

Когда он наконец появился в дверях, она была готова забыть о том, что все последние дни он ее игнорировал, но четыре раза осмотрев Малфоя, поняла, что тот не принес с собой никакой еды. Не поверив глазам, Гермиона старалась справиться со злостью – и в этом Малфою везло.

– Ты ничего не принес? – невольно спросила она, и это были первые слова, которые один из них сказал другому за последние пять дней.

Малфой чуть вздрогнул и поднял голову от шнурков, которые как раз начал развязывать.

– Нет…

– Я есть хочу, – для верности Гермиона указала на себя пальцем.

Она не просто хотела есть – она умирала от голода. И была готова отправиться на поиски Малфоя, разворошить комнату в поисках чего-нибудь съестного или спуститься вниз к стойке администратора и попытаться выпросить хотя бы крекеры.

Малфой выпрямился и с удивлением на нее посмотрел.

– Я же оставил тебе деньги.

Она моргнула, осмотрела комнату и заметила лежащие на столе банкноты. Кончики ее ушей стали пунцовыми.

– Ох.

Малфой выгнул бровь и продолжал сверлить Гермиону взглядом, пока та полностью не стушевалась, после чего начал стягивать ботинки. Поднявшись, она направилась к двери и надела свою обувь. Ничего, можно обойтись и без носков.

– Куда ты собралась?

Теперь уже она чуть не подпрыгнула от удивления, едва не врезавшись в угол тумбочки.

– Что? Иду есть.

Он смерил ее оценивающим взглядом.

– Они приносят еду в номер. Я оставил тебе деньги на папке с меню.

Гермиона собиралась сказать ему, что и так отлично это знала и просто хотела пройтись, но передумала. Ведь ее ответ обязательно бы привел к перепалке, а они только начали разговаривать друг с другом. Поэтому она отвела глаза и стянула ботинки.

– Где ты был? – он пять часов бродил по незнакомому городу, и это было странно.

Малфой всегда так делал. Исчезал на некоторое время. Иногда всего на пятнадцать минут, но чаще всего отсутствовал несколько часов кряду.

– Гулял, – Малфой пожал плечами, взглянув на нее поверх расписания поездов.

Они смотрели друг на друга и молчали, и в голове у Гермионы пронеслось множество мыслей. Она не могла уловить ничего конкретного, кроме настойчиво бьющегося в мозгу вопроса: что же ей надо сказать. Вроде бы удачный момент поднять тему и все прояснить, но Гермиона сомневалась, что ей было что говорить.

Всё так, как есть: она получила то, чего хотел он, но не совсем то, чего желала сама. Хотя, по правде сказать, Гермиона не была до конца уверена, чего же именно она от него хотела, но это был не секс. Ну… не просто секс.

Пауза затянулась, никто из них не дышал и не издавал ни звука, пока Малфой наконец не вернулся к расписанию и не опустился на кровать. Он не хотел обсуждать произошедшее. И Гермиона впервые в жизни вполне была с ним согласна.

– Нам нужно подумать, как лучше связаться с Виктором.

– Ты ведь спала с ним?

– Что?

Потом она прокручивала его слова в голове снова и снова, анализируя тембр голоса, вероятные акценты и возможные скрытые смыслы.

– Я пытаюсь понять, насколько сильно он захочет тебе помочь.

– Этот вопрос было необязательно задавать, Малфой. Если ты хотел знать о наших отношениях, стоило просто спросить.

– Грейнджер, не будь ханжой. Это обычный вопрос.

Она вспыхнула, и как бы то ни было раньше, но сейчас у него были причины так ее называть.

– Не твоего ума дело.

– Не велика важность…

– Ты когда-нибудь спал с Панси Паркинсон?

– Да.

Что ж. Она не думала, что он ответит, а ведь именно его молчание должно было стать иллюстрацией ее мысли.

– Да ладно? Панси Паркинсон? – Гермиона поморщилась.

Малфой фыркнул.

– Я тебя умоляю. Ты спала с болгарским хрюкающим самцом, и у тебя еще хватает наглости критиковать мой вкус?

– Виктор очень приятный парень…

– Значит, все же да?

– Что?

– Ты с ним спала.

– Я этого не говорила, – он покачал головой и снова уткнулся в расписание. – Я даже не…

– Эй, если тебе такое нравится… – Малфой пожал плечами и снова качнул головой.

– Пфф. Не тебе об этом говорить. Виктор отличный парень. А Паркинсон разгуливала с тонной макияжа, в одежде, больше подходящей той словацкой проститутке, готовая переспать ради денег и имени, но эй… если тебе такое нравится.

Он поджал губы и, перекатившись на спину и скрестив ноги в лодыжках, взглянул на Гермиону.

– Закажи себе еду и займи рот, Грейнджер. Ты мне больше нравишься, когда молчишь.

– А ты мне больше нравишься, когда тебя здесь вообще нет.

– Ха. Чтобы могла помереть с голоду?

Она сердито на него посмотрела.

– Придурок.

– Пелотка.

– Задница.

– Идиотка.

– Я терпеть тебя не могу.

Он поднял телефонную трубку и протянул ее Гермионе, пять долгих ударов сердца не отводя глаз.

– Я думаю, ты обманщица.

Это волшебная традиция целовать обманщиков.

Она покраснела, он ухмыльнулся.

День восемьдесят третий; 12:27

– Неужели так всё и было?

– Да. Я рос вполне нормально. Не было ни избиений, ни убийств в гостиной, ни даже пыток в подземельях… насколько я знаю. Мои родители действительно любят друг друга, просто не выставляют это напоказ. У меня властный отец и чрезмерно заботливая мать, и именно такой была моя жизнь. Мое детство. А теперь отдай пульт.

Они ухитрились заселиться в дешевый отель, в номере которого был телевизор, хотя тот и транслировал всего несколько каналов. Малфой, в свою очередь, умудрился приобрести новую привычку.

– Значит, тебе не угрожали Пожиратели Смерти…

– Угрожали? Грейнджер, люди, которые были и есть Пожиратели Смерти, посещали в Мэноре балы, ужинали с нами за одним столом и баловали меня на каникулах. Это являлось обычным делом. Всё было именно так. Я так вырос, и это было нормально. Для других это звучит ужасно: ребенок, что воспитывался в такой обстановке, и которого направляли по стопам отца, учили геноциду и разрушению мира. Но так обстоят дела в любом деле, где на вывеске значится «кто-то и сыновья»…

– Быть…

– Дай мне закончить, пока ты не разразилась речью. Я хочу сказать, что меня воспитывали так же, как тебя, но по-другому. Меня тоже учили отличать хорошее от плохого, Грейнджер, просто эти ценности были противоположны тем, которые втолковывали тебе. Но так же, как ты знала, что я ошибаюсь, я знал, что неправа ты. Мое детство не было наполнено болью, смертями и всем тем, чего не полагается видеть детям. Все это пришло позже.

– Но…

– Отдай мне пульт. Я выполнил твои требования…

– Нет, не выполнил!

Малфой фыркнул, открыл было рот, замер и явно передумал говорить то, что собирался.

– Я отберу.

Гермиона закатила глаза, скрестила на груди руки и тяжело вздохнула.

– Ага, чт… эй. Эй, что… ой!

– Просто отдай… отдай… Пфф.

– Не смей… ай! Ой! Сто… Ой!

– Прекрати… дергаться.

– Больно!

– Ох, а вот так приятно!

– Верни…

– Сюда не лезь!

– О господи, я…

– Извращенка, что ты…

– Я не это имела в виду… Не трогай меня там!

– …прямо над твоей…

– Эй, ой!

– Это… Ты что, пытаешься заигрывать?

– Да я даже…

– Я…

– Фррррррр!

– Ты только что меня укусила? Ты…

– Да ты мне кости переломал!

– Просто отдай мне его!

– Я тебе прибью, если ты…

– Я кровью истекаю! Ты… только что… Я… Ох!

– Ха-ха! Лузер! Ты по жизни проигрываешь, Мал… Ой!

– Ты визжишь, как умирающий грызун.

– А ты бьешь, как девчонка.

День восемьдесят пятый; 9:10

– Мой любимый цвет желтый.

– Врешь.

– Пурпурный.

– Да ладно…

– Это цвет королевской власти.

Гермиона замолчала.

– Неужели пурпурный? Твой любимый цвет?

– Ну конечно нет, за кого ты меня принимаешь? Мне нравится серый.

– Серый.

– Серый. Иногда синий, иногда зеленый, но обычно серый.

– Как… скучно.

– Ладно… красный?

– Тебе?

– Тебе.

Гермиона откашлялась.

– Ну, вообще-то, да.

– Как… предсказуемо.

– Замолчи. Все хорошие вещи красного цвета, Малфой. Гриффиндор… – он перебил ее, фыркая. – …небо на закате, клубника, вишня, арбуз, День Святого Вал…

– Опять ты с этой романтикой.

– Каждая девушка хоть немного, да романтична. Как и каждый парень. В поступках или в желаниях. Ты же не скажешь, что тебе никогда не хотелось любви, Малфой. Быть любимым.

– Никогда.

– Ох, хочется, чтобы всю твою жизнь тебя все ненавидели?

– Меня это полностью устраивает.

Гермиона закатила глаза.

– День святого Валентина ассоциируется с красным цветом, потому что все к этому стремятся. К любви. Хотят чувствовать, быть принятыми другим человеком, быть им любимыми. Обрести… ммм… баланс, которого они так ищут, если ты…

– Нет. Не используй мою теорию, чтобы доказать свою бредятину.

– Это не бредятина. Твоя теория отлично сюда подходит. Что в конечном итоге приводит человека к равновесию, Малфой? Ты не можешь получить всего. Не можешь добавить в свою жизнь скуки, чтобы уравновесить драматический накал, и не всегда можешь счастьем компенсировать боль. И так во всем. Но любовь? Любовь – это высшая точка… Прекрати смеяться. Когда у тебя есть любовь, Малфой, тебе не надо быть совершенным. Тебе не нужно всё, и не нужно пытаться сбалансировать свое прошлое. Тебе не надо ничего исправлять. Потому что ты несовершенен – неуравновешен, несбалансирован, неважно, как это назвать. Но есть кто-то, кто любит тебя таким, какой ты есть. И вот это равновесие.

Он улыбнулся ей ее самой любимой улыбкой и покачал головой.

– Ты когда-нибудь влюблялась?

– Я не знаю.

– Мне казалось, такое значительное событие сложно не распознать.

Гермиона проигнорировала его замечание.

– А ты?

– Да. В очень красивого мужчину, – Малфой рассмеялся, глядя на отразившиеся на ее лице шок и неверие. – С телом бога, высокий, ошеломительный блондин…

– В себя? – сухо уточнила она.

– Да, в себя. Я люблю себя, Грейнджер. И именно поэтому мне больше никто не нужен. На самом деле, я слишком себя люблю, чтобы вляпаться в такое.

Гермиона рассмеялась.

– Однажды, Малфой. Однажды найдется женщина, которая поставит тебя на колени, и я буду там, чтобы рассмеяться тебе в лицо.

Он пару секунд внимательно на нее смотрел, а затем усмехнулся.

– Я постоянно становлюсь перед женщинами на колени, Грейнджер. И искренне надеюсь, что если в следующий раз это будешь ты, тебе будет не до смеха.

========== Девять ==========

День восемьдесят шестой; 00:04

– Значит, мы идем завтра.

– Да. Это второй день, и там будет полно игроков, прессы и просто зрителей. Под чарами маскировки мы смешаемся с толпой. Но нам все еще надо придумать, как именно подобраться к Краму.

– Нам достаточно выяснить, где он остановился. Остальное я возьму на себя.

– Как? – Малфой не любил чего-то не знать.

– Попрошу администратора связаться с ним и передать, что я его жду.

– Отлично. А «Гермиона Грейнджер» нас, конечно, не выдаст.

Гермиона улыбнулась.

– Вообще-то, Виктор зовет меня Нинни. Он никогда не мог правильно произнести мое имя, и поначалу меня это раздражало, но потом я привыкла. Он…

– Как мило, – Малфой скривился так, словно унюхал какую-то мерзость. – А зачем администратору вообще сообщать ему о тебе? Да тут, наверное, сотни девушек, которые пытаются до него добраться. Толпы тех, кто, я уверен, когда-то… общались… с ним.

Его намек не остался незамеченным, и Гермиона посмотрела на Малфоя.

– Не знаю. Поплачу… выдумаю что-нибудь о…

Малфой застонал, откидывая голову.

– Если это и есть наш план, то мы обречены.

– Почему?

– Я говорил тебе, что ты дерьмовая лгунья? Так вот, ты хреново врешь.

– Отлично. Мы могли бы подождать в холле пока… – он снова застонал. – Ну тогда ты придумай что-нибудь!

День восемьдесят седьмой; 18:56

– Я не могу этого сделать! Это же тоже вранье! А ты сказал…

– Тут не требуются актерские таланты. Слезы и разглагольствования – это слишком драматично. Тебе надо произнести всего пару предложений, и ты уже там. Надеюсь, Крам не такой тупоголовый, каким кажется.

– Он…

– Иди.

Она качнулась вперед, назад, затем снова посмотрела на него.

– Малфой, я…

– Ты сможешь. Просто подойди туда и сделай. Это же во благо, Грейнджер. Это надо сделать. Ты из Гриффиндора или из гребанного Пуффендуя? Соберись…

– Ты ужасно подбадриваешь.

Он выглядел обиженным.

– Я три года воодушевлял команду Слизерина по квиддичу…

– Я иду.

– Тогда двигайся.

Она вздохнула и кивнула Малфою. Тот кивнул в ответ и подтолкнул ее к выходу из ниши. Гермиона собралась и неспешным шагом отправилась к стойке регистрации, стараясь при этом сохранять невозмутимый вид, что, как ей казалось, получалось не очень.

– Могу я Вам чем-нибудь помочь?

Гермиона улыбнулась.

– Меня зовут Нинни, я из ЭДВВ. И я бы хотела попасть в номер Виктора Крама.

Женщина поджала губы.

– ЭДВВ?

– Элитный Досуг для Взрослых Волшебников.

Администратор пристальнее посмотрела на Гермиону: та не выглядела, как девушка для эскорт-услуг, или за кого там Малфой пытался ее выдать. Если не считать подправленной мантии и неброского макияжа, нанесенного при помощи чар, Гермиона изменилась несильно.

– У меня нет никаких записей или уведомлений о том, что Вас… приглашали.

– Неужели? – вышло пискляво. – Это какая-то ошибка. Полагаю, стоит позвонить мистеру Краму и выяснить всё у него лично.

– Мы стараемся не беспокоить наших гостей…

– Думаю, мистера Крама может немного обеспокоить тот факт, что его лишают того, за что он заплатил, мадам, – ее сердце билось в груди, как ненормальное, а по спине стекал пот – Гермиона даже не сомневалась, что сейчас ее сдадут охране.

19:13

Малфой встретил ее на третьем этаже после того, как Гермиона сообщила ему номер комнаты Крама. Ему совершенно не понравилось, что Виктор сразу же уточнил у администратора, не Гермиона ли Грейнджер назвалась Нинни. Этого было достаточно, чтобы посеять сомнение у женщины и развить паранойю у Малфоя. Что и так-то было не сложно сделать.

К счастью, Крам попросил пропустить Нинни к нему. И по пути к номеру Малфой заявил: это лишь потому, что тот в любом случае не пожалел бы – будь там Гермиона или действительно развлечение для взрослых.

– Постой здесь, чтобы Виктор тебя не видел, пока я не объясню ему, что это я, – она поймала его взгляд. – Пожалуйста.

Малфой не любил приказы, хотя за свою жизнь получал их достаточно часто. Но в этот раз послушался, понимая, что если первым Крам увидит именно его, дверь тут же захлопнется, либо же Виктор достанет палочку.

Гермиона постучала, и всего три секунды спустя ей открыл смущенный Крам. Он загораживал проход, всем своим видом демонстрируя, что перед ним стоит либо незнакомка, либо незваная гостья.

– Я могу чем-то помочь?

– Для начала можешь пустить меня внутрь?.. Это я, Гермиона. На мне маскирующие чары, – она чувствовала себя так, словно на ней был надет карнавальный костюм.

Мужчина внимательно ее осмотрел.

– Скажи еще что-нибудь.

– Эм… Эм… За мной охотятся Пожиратели Смерти, и мне очень нужна твоя помощь?

Его глаза расширились, и он подался вперед, распахивая дверь.

– Что? Ка…

Виктор замолчал, наклонился и увидел Малфоя, которого, похоже, вся эта ситуация здорово раздражала.

– Ой, он… он со мной.

– Мне кажется, до него еще не дошло. Мало ли, что я тут рядом с тобой делаю.

Крам открыл дверь шире, протянул руку и, обхватив Гермиону за талию, подтолкнул ее внутрь комнаты. И все это время не сводил глаз с Малфоя.

– Кто ты?

– Мы можем поговорить внутри? Ты же слышал, что тебе сказали про Пожирателей? Или нам надо говорить медле…

– Малфой, – рявкнула Гермиона. Не хватало только, чтобы он рассорился с человеком, которого они собирались просить о помощи.

– Что? – если бы его голос не звучал так низко, сказанное можно было бы назвать хрипом – Малфой словно перемолол это слово зубами, и крошево осело у него в глотке.

Он сердито посмотрел на Гермиону, когда Крам снова загородил собой проход.

– Слушай…

– Виктор, всё в порядке, правда. Просто пусти его, пожалуйста. Мы все объясним.

– Нинни, я…

– Пожалуйста.

Оба мужчины сверлили друг друга взглядами, когда Крам отступил в сторону, позволяя Малфою проскользнуть внутрь. Уровень тестостерона подскочил на несколько делений.

21:23

Когда Виктор и Гермиона снова принялись обсуждать что-то далекое от основной цели визита, Малфой скривился так, будто мог взорваться в ту же секунду. Вообще-то, бесился он весь последний час. И Гермиона никогда до этого не видела, чтобы кто-то настолько пристально кого-то разглядывал. Только если речь не шла о слежке.

Малфой отмечал каждое движение Виктора, словно тот в любой момент мог выхватить палочку и убить своих посетителей. Застыл в кресле, будто вместо позвоночника у него был металлический стержень, а вена на виске пульсировала от злости с того самого момента, как Малфой переступил порог номера. Гермионе из-за этого было очень некомфортно, а ведь она даже не понимала причины такого поведения. К тому же она не настолько сильно злилась на Малфоя, чтобы ей стало плевать на его реакцию. Виктор же просто игнорировал своего второго гостя и во время разговора с Гермионой едва ли смотрел в ту сторону. Именно это и могло разозлить Малфоя, но ведь он давно уже не был тем мальчишкой, которого так сильно задевало отсутствие внимания к собственной персоне.

– Нам пора идти, – холодно заметил Малфой.

Гермиона оборвала себя на полуслове, и Виктор наконец-то соизволил повернуться.

– Нинни только пришла. Если ты хочешь уйти…

– Что за кошмарное прозвище, – протянул Малфой. Крам, не отрываясь, лишь сверлил его взглядом.

Напряжение, скопившееся в комнате и нарастающее с каждой минутой, не давало нормально дышать. Гермиона переводила глаза с одного мужчины на другого и уже хотела было высказаться по поводу грубости Малфоя, как Виктор заговорил.

– Уверен, что многие думают так же об имени Драко. Как я уже сказал, хочешь уйти – сделай одолжение, – он повернулся к Гермионе и взял ее за руку: – Нинни, я так давно тебя не видел и хотел бы, чтобы ты осталась сегодня. Я…

– Гермиона, позволь мне напомнить тебе, что мы должны идти…

– Она ничего не должна.

– Она не может остаться здесь с тобой…

– Ктоты такой, чтобы…

– У нее не будет возможности вернуться назад…

– А ей не надо возвращаться назад. Она может остаться здесь, со мной, а затем отправиться в Англию. Я сам аппарирую ее туда прямо сейчас…

– Нет, – рявкнул Малфой, поднимаясь на ноги. – Она хочет узнать, чем всё закончится.

– Тогда она может остаться со мной, пока ты не поговоришь с Бакли.

– Ей не нравится сидеть взаперти в номере отеля…

– Мы выйдем с ней на улицу… – Малфой отвел глаза от Крама, чтобы проследить взглядом, как тот обнимает Гермиону за плечи, затем снова сердито посмотрел на болгарина.

– И привлечь к ней внимание прессы?

– Я подумаю, как…

– Грейнджер, мы уходим.

– Нинни остается…

– Я вполне способна сама принимать решения! – крикнула Гермиона, оказавшаяся между двух мужчин, которые, судя по всему, готовы были броситься друг на друга.

Виктор повернулся к ней, явно собираясь извиниться, но Гермиона шикнула на него, как только тот открыл рот. Крам вздохнул и, когда она встала, взял ее за руки.

– Просто останься. Я позабочусь о тебе, – он смотрел на нее с отчаянием, и это пугало.

Виктор был очень серьезным человеком, но еще никогда она не видела на его лице таких эмоций. Гермиона знала: задумайся она над тем, во что именно они ввязались, она и Малфой, ситуация показалась бы ей жуткой. Но с другой стороны, с тех пор, как всё пошло наперекосяк, один раз с Пожирателем Смерти они уже сталкивались. И Гермиона верила, что всё будет хорошо. Но то, как сейчас себя вел Виктор, наводило на мысль о том, что она могла ошибаться. Тем не менее Гермиона имела обыкновение решительно и храбро концентрироваться на поставленной задаче, поэтому посчитала возможным забыть на время о том, что, по идее, ей должно было быть очень страшно. Хотя если Виктор так за нее боялся, возможно, ей стоило больше переживать за себя.

– Я могу позаботиться о ней…

– Не можешь! Из-за тебя за ней сейчас охотятся Пожиратели Смерти. Ты… некомпетентен… Ты…

– Все пошло не так, как планировалось! Она угробила весь план! И я не мог… – Малфой оборвал себя, сделав три быстрых шага.

– Как она могла испортить план, если даже не знала о нем! Британский Мини… – Малфой замер в сантиметре от Виктора, всем своим видом демонстрируя ярость.

– Закрой свой рот, – даже в его голосе звучало бешенство.

– Если я не знала о каком плане? – тихо переспросила Гермиона.

Малфой ответил, не поворачиваясь и все так же глядя на Крама в упор:

– О плане Министра. О том, чтобы я стал шпионом.

– Малфой, просто отойди… – Гермиона потянула его за руку, но тот не шелохнулся.

Они с Крамом будто вели между собой безмолвный разговор, полный усмешек и пристальных взглядов. Первым отвел глаза Виктор; смягчившись, он посмотрел на Гермиону.

– Останься со мной, – кивнув, прошептал он и снова взял ее за руку.

Малфой повернулся, посмотрел, как широкая ладонь накрывает пальцы Гермионы, презрительно ухмыльнулся и, кажется, напрягся еще больше.

– Пошли, Грейнджер, пока я не взорвался к драккловой матери.

– Мал…

– Мы. Уходим.

– Нин…

– Виктор, мне надо идти. Просто… Я увижу тебя завтра, ладно? Скоро. Этим летом! Я приеду и…

– Пожалуйста, не уходи. Я… Послушай меня…

– Грейнджер!

– Подожди секунду, Малфой! – рявкнула Гермиона, выдохнула и положила руку на плечо Виктора. – Я в порядке. Правда. Малфой, он… он грубый, но он молодец. И уже спасал меня несколько раз, так что я знаю, что буду в порядке. Конечно…

– Нет, послушай, Гер… Там…

– Грейнджер, у нас нет на это времени.

– Малфой прав. Мне небезопасно сейчас быть здесь… подожди, подожди… Я имею в виду. Я не жду, что ты поймешь, Виктор, но Малфой должен всё сделать так, как задумал. И… и я понимаю, почему он так поступает и почему считает, что так надо. Я хочу быть частью этого и… и я пойду. Дело не в тебе.

Виктор покачал головой, нахмурился и наклонился, чтобы поцеловать Гермиону в лоб.

– Я вижу, как ты живешь. Сердцем. И проведу его завтра, как мы и договорились. Если тебе что-то понадобится… любая помощь или ответ. Что угодно…

Гермиона улыбнулась.

– Я знаю.

День восемьдесят девятый; 7:18

Малфой злился весь вечер. Даже не удостоил ее ответом, когда Гермиона кричала на него, выговаривая за вспыльчивость и отношение к Виктору. Когда они вернулись в отель, и Гермиона свернулась клубочком в своей постели, Малфой снова куда-то ушел. И в следующий раз она увидела его только утром, когда проснулась, при этом выглядел он так, словно ночка у него выдалась бурной.

Она ожидала унюхать от него пары алкоголя, но когда прошла мимо Малфоя в ванную, ничего не заметила. Он просто продолжал намазывать тост маслом и пялиться в свою кружку. И его отвратительное настроение было ужасным началом дня.

– Я не знаю, в чем твоя проблема.

Зато знал он и вдруг решил сам просветить ее по поводу того, почему так разозлился вчера?

Она могла понять, если Малфоя взбесило то, что Виктор назвал его некомпетентным, но эмоций в номере было так много, и они были так сильны, что буквально давили на Гермиону. И ей оставалось лишь наблюдать за этими двумя.

Он усмехнулся.

– Правда, не знаю, – Гермиона покачала головой и сунула в рот зубную щетку.

Малфой появился в дверном проеме всего через две секунды.

– Он мудак.

Постукивая ногой, Гермиона закатила глаза.

– Да. Думает, что крут только потому, что является одной из крупнейших звезд квиддича. Думает, что всё знает, понимает, как всё устроено, и полагает, что имеет право осуждать меня и мои поступки. А он ничего не знает ни обо мне, ни обо всей ситуации. Не имеет ни малейшего представления, но притворяется, что в курсе. Властный, раздражительный, обидчивый идиот, зацикленный на себе. Он…

– Ох, повавуйста, – Гермиона сплюнула пасту. – Он просто друг, который беспокоится обо мне, потому что я попала в беду. И хочет помочь. Он один из самых милых парней, которых я встречала, Малфой…

– Так и знал, что ты с ним спала.

– …никогда не сделает… Что? Ты серьезно? Опять об этом? Да как тебе…

– Лишь тот мужчина, с которым ты спала, может быть таким обидчивым. А то, что ты совершенно слепа и не видишь, какой он кретин, только доказывает…

– Вот! Именно поэтому у тебя проблемы с людьми, Малфой! Ты что-то предполагаешь, принимаешь за факт, а затем оцениваешь других, исходя из этого! Ты ошибаешься! Постоянно! Т…

– Он козел!

– Он проведет нас, разве нет? Как ты смеешь! Как смеешь так на него нападать, когда он…

– Как смею я? Да он ведет себя так, будто я грязь, недостойная его ботинок, оскорбляет меня и затем…

– У тебя не самая хорошая репутац…

– То есть строить предположения, основываясь на этом, - нормально? Да что за черт! Ты лицемеришь в угоду друзьям!

Гермиона уставилась в пустое пространство, прежде чем яростно дочистить зубы. Она слышала, как он вышагивал в соседней комнате, и с силой захлопнула дверь, отсекая все звуки.

Только долгий душ позволил Гермионе почувствовать в себе силы снова встретиться с этим миром лицом к лицу и выйти из ванной с твердым намерением игнорировать Малфоя. В другие дни он был бы только рад этому. Но не сегодня.

– Почему ты вернулась?

Она так протяжно вздохнула, словно спорила с ним уже несколько часов подряд. Хотя в своей голове именно этим Гермиона и занималась.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты вернулась, Грейнджер. Ушла из того отеля. Вернулась со мной. Почему?

– Потому что ты был зол, и если бы я не ушла…

– Крам предложил немедленно переправить тебя в Англию. Единственная причина, по которой ты оставалась со мной до этой минуты, это твоя неспособность вернуться…

– Я хочу участвовать в поисках крестража, Малфой, ты это знае…

– Но ты могла вернуться обратно. Могла отправиться домой, получить палочку, собрать своих друзей, чтобы добыть всю необходимую информацию и добраться до нужных людей, и на десять шагов опередить меня еще до моего отъезда из Бельгии. Почему ты этого не сделала? Почему?

Он затих, но не спуская с Гермионы глаз, ждал ответ – вся его поза свидетельствовала об этом. У нее создалось ощущение, то ли он хотел что-то от нее услышать, то ли наоборот, предпочел бы ее молчание. Она знала, почему осталась с ним… в некотором смысле. Не понимала, зачем, но знала причину. Но о чем Гермиона не имела ни малейшего представления, так это о том, чего от нее добивался Малфой. Ни одной идеи.

– Я не знаю, – прошептала она, пожав плечами.

Малфой уронил руки и вздохнул. Облизал губы, посмотрел на свои ботинки и кивнул.

– Я думала об этом. Но это… это было… Ты заслужил найти его. Я тоже заслужила его отыскать. И ты хочешь сделать это определенным образом, пусть этот путь труднее, но… Но ведь именно так и надо сделать. Да?

– Это выгодно мне. Но не тебе.

Гермиона отвела взгляд и скрестила руки.

– Знаю.

Он долго и тяжело смотрел на нее, и не было понятно, доволен ли Малфой тем, что увидел.

– Не надо обо мне беспокоиться.

– Я не беспокоюсь.

– Грейнджер, я плохой человек, – он подался вперед и шире распахнул глаза, чтобы Гермиона поняла, насколько серьезно он настроен.

Она старательно боролась с улыбкой: Малфой, конечно, был в этом уверен, но ей уже стало ясно, что он не так ужасен, как сам о себе думает.

– Ага.

– Я не Поттер.

Она покачала головой, потому что тут он был совершенно прав: Малфой никогда не будет Гарри.

– Нет, не он.

– И не твой друг.

Гермиона оторвалась от созерцания ногтей на ногах и пожала плечами.

– Может быть, немножко.

– Нет.

Она улыбнулась и, подняв руку, свела большой и указательные пальцы.

– Чуть-чуть.

Он вздохнул.

– Всё в порядке, Малфой. Я все ещё ненавижу тебя больше.

Он улыбнулся.

9:54

С темными волосами и глазами он не казался таким привлекательным. И похоже, знал об этом сам, ведь явно мог адекватно оценивать свою внешность.

И хмурился всю дорогу до стадиона. А Гермиона над ним смеялась.

10:21

Виктор оставил рекомендации у своего помощника, который стоял у кромки поля. После того, как Малфой беспрепятственно миновал охрану, Гермиона заняла место на трибуне, чтобы посмотреть на претендентов. Она увлеклась трюками и демонстрацией мастерства игроками, но в ту самую минуту, когда Малфой ступил на газон, сразу его заметила. Ей было почти грустно, что она смогла опознать его исключительно по самодовольной манере держаться. Она явно слишком много времени провела бок о бок с этим белобрысым засранцем.

Его тут же отправили к группе, которая кругами бегала по полю, и Гермиона смотрела на знакомую фигурку вдалеке с долей злорадства. Она готова была поспорить, что Малфой не рассчитывал на этот забег.

Когда она только поднялась на трибуну, то была взвинчена, но постепенно эмоции поутихли. Все-таки организм выделяет ограниченное количество адреналина, особенно когда сначала вы нарушаете правила, а потом просто сидите на месте в течение часа. Гермиона очень хотела узнать, чем закончится разговор Малфоя с Бакли, ее будоражила сама мысль, что по прошествии такого долгого времени они наконец получили шанс встретиться с этим человеком, но сейчас она могло только ждать.

17:54

Гермиона проскользнула мимо нескольких беседующих друг с другом охранников и быстро свернула в следующий коридор. На ее ладони была нарисована карта, и, судя по ней, нужная кладовка находилась за пятым поворотом. Ее маскировка постепенно ослабевала, и Гермиона знала, что с Малфоем сейчас творится то же самое. Ему пришлось так долго подбираться к Бакли, что закончилось даже продленное действие чар. Гермиона не сразу обратила на это внимание, слишком увлеченная тем, что Малфой и вправду достаточно хорошо летал, заметила, лишь когда сдула с глаз начавшую курчавиться прядь волос.

Она надеялась, что при необходимости он смог ускользнуть из виду и обновить на себе заклинание. Ей же оставалось только прятаться в условленном месте и ждать, пока Малфой появится. И наверняка тот будет очень доволен собой, ведь он был уверен, что их не смогут обнаружить, – а она все утро подтрунивала над его зацикленностью на запасных планах. Не то чтобы Гермиона находила их бесполезными, просто в этот раз не видела в них надобности.

Повернув за угол, Гермиона посчитала двери и ускорилась, опознав нужную. Срочность и необходимость всегда ощущаются острее, когда цель почти достигнута. Будто может вмешаться судьба и в последний момент лишить тебя того, к чему ты уже протянул руки.

В помещении было темно, но Гермиона все равно пробралась внутрь. Учитывая ее неспособность видеть в темноте, избегать острых предметов и не спотыкаться, дорога вглубь комнаты оказалась насыщенной и болезненной.

Ей пришлось ждать всего три минуты, хотя и те тянулись безумно долго, когда дверь снова отворилась и тут же захлопнулась. Раздалось приглушенное бормотание, шепот, и комнатушку озарил свет.

– Грейнджер?

– Угу, – голос ее звучал несколько жалобно, но она была занята тем, что нянчила поврежденные палец и коленку.

Малфой вывернул из-за груды коробок, и Гермиона очень быстро забыла о телесном дискомфорте. Она предполагала, что выглядит несколько глупо, ошеломленно пялясь на него, да еще и с пальцем во рту, но ничего не могла с собой поделать.

Спасибо богам за квиддич.

А если точнее – за форму для квиддича. Это было сродни обезболивающему. Только поступающему в организм через глаза. С сексуальными побочными эффектами.

Его облегающие брюки сидели низко на талии и крепко обхватывали все нужные места. Гермиона не могла сказать, обращала ли она раньше внимание, насколько мускулистыми были его бедра, но она замечала, и не единожды, выпуклость между ними. Эластичный материал не скрывал ничего, а Малфоя этот факт, кажется, ничуть не беспокоил.

Его рубашка и игровой свитер плотно облепляли влажную кожу, не оставляя сомнений в том, что Малфой был в достаточно хорошей форме, дабы без особых усилий перенести сегодняшнюю тренировку. Глаза снова стали серыми и от освещения казались особенно яркими, светлая челка потемнела от пота.

Если говорить прямо, посмотреть было на что.

– Что стряслось?

– Что?

– Что стряслось?

– Когда?

– Только что? Раньше?

– Что?

– Твой палец, Грейнджер.

– А что с ним?

Она подняла голову и моргнула, когда он уставился на нее с нечитаемым выражением лица. Ей потребовалось время, чтобы вынырнуть из собственных мыслей, и когда все же взяла себя в руки, медленно вытащила палец изо рта. Малфой так внимательно проследил за ее движением, что Гермиона занервничала.

– Ох. Я… я не знаю. Я споткнулась обо… что-то, а еще какая-то штука упала сверху и… Я не видела.

Он хмыкнул и вытянул руку.

– Дай мне посмотреть.

– Там мои слюни.

Он присел на корточки, взял ее за запястье и, взглянув на Гермиону, отогнул палец для осмотра.

– Грейнджер, твой язык недавно был у меня во рту, и ничего, я выжил. Думаю, со мной всё будет в порядке.

Она слегка покраснела, а желудок сделал один из тех кульбитов, что стали уже привычным делом в присутствии Малфоя. Впервые кто-то из них упомянул произошедшее, и от этого Гермиона лишь острее стала ощущать присутствие Малфоя. Ее тело слишком чутко на него отзывалось, и когда он качнулся вперед, она неосознанно подалась ему навстречу.

Воздух в комнате вдруг сгустился, Гермионе стало жарко и очень неспокойно, – а ведь он всего лишь трогал ее запястье. Она пришла к выводу, что это печально. Очень печально, что она так на него реагирует, но Гермиона во всем винила химикаты в кладовке и чертову форму для квиддича.

– Думаю, ты будешь жить. Он даже не кровоточит.

– Кровоточил, – до того, как она сунула палец в рот.

Его прикосновения были легкими, и это казалось странным. Если он и касался ее так осторожно раньше, она этого не замечала. Малфой всегда был более резким, грубым. А сейчас его пальцы скользили по ее коже, замирали на венках, и Гермиона думала о том, чувствует ли он сумасшедшее биение ее сердца. Он пах потом, собой и холодом, и это не отталкивало. Наоборот, ощущалось почти привычным, и она никак не могла найти причину, почему так не должно было быть.

Ее поразило собственное желание дотронуться до него. Кончики пальцев покалывало от предвкушения, в то время как суставы напряженно застыли. Хотелось протянуть руку и убрать с его лба прядь волос так же, как обычно делал он сам, огладить ладонью изгибы скул, прочертить костяшками линию челюсти. Хотелось лизнуть его. Попробовать соль и пот на его шее. Проверить, правильно ли она помнит, каков его рот на вкус. Она хотела, чтобы его вечно бесстрастное лицо окрасилось румянцем, губы припухли под ее напором, зрачки глаз расширились. Чтобы с ним случилось то, что она умела делать мастерски, – хотела, чтобы Малфой потерял над собой контроль. Но не так, как это обычно происходило между ними.

У нее тоже могло снести крышу. Потому что она имела право на то, чтобы хоть иногда отпускать тормоза. Отключить мозг и позволить чему-то еще захлестнуть себя. С тех пор как произошло Событие, Гермиона думала об этом, наверное, сотни раз, и в ее мыслях больше места занимали любопытство и размышления на тему «что-если», чем радость от того, что она не позволила себе зайти слишком далеко. И может быть… может быть, это не должно было иметь значение. Может быть, она – просто взрослая женщина, которая хотела мужчину, и может быть, именно это – чертовски верно. В этом не должно было быть ничего особенного. В конце концов, она же не влюблена. Вероятно, Малфой и стал бы ее сожалением, но Гермиона пришла к выводу, что сожалением станет и то, если она не узнает этого наверняка. Так не всё ли равно?

Всё равно. Не имело значения то, что между ними не было никаких отношений, и, возможно, они сделают вид, что ничего не случилось. Малфой не станет пытаться унизить ее или как-то досадить, учитывая его поведение в последнее время. И ей и вправду… и вправду казалось, что будет гораздо лучше, если она рискнет, чем если не сделает этого.

– Не будь нытиком, – он выпустил ее руку и поднялся, а у Гермиона чуть не случился сердечный приступ.

Или инфаркт. Что-то связанное с сердцем, когда оно вдруг останавливается, а затем резко бросается вперед, разрывая артерии и выскакивая за грудину.

Малфою потребовалась секунда, чтобы понять, что он уткнулся пахом Гермионе в лицо, – что являлось некоторым преувеличением, но в принципе было именно так, стоило ей лишь приподнять подбородок, – и быстро шагнул назад. Ему пришлось дважды постучать Гермиону по голове, чтобы та собралась с мыслями и позволила поднять себя на ноги. Именно поднять, потому что сама она могла двигаться с трудом.

– Мне надо вернуться в общую комнату, принять душ и забрать мои вещи, – Малфой посмотрел на свою руку, которой до этого держал Гермиону, и потянул за щиток на локте. – Всегда терпеть не мог эти штуки.

– Когда ты закончишь?

Он пожал плечами, зажал снятый щиток подмышкой и принялся за другой.

– Все зависит от того, насколько легко я смогу убраться оттуда. Дай мне сорок пять минут.

– Что? Ты собираешься сорок пять минут принимать душ?

– У меня свело мышцы.

– Не будь нытиком, – она ухмыльнулась, а он окинул ее взглядом, прежде чем вернуться к своей амуниции.

– Вообще-то, есть разни…

Гермиона поцеловала его. Это было не вовремя, чертовски неожиданно, и к тому же ей пришлось изогнуться, так как голова Малфоя была наклонена к щитку, но она все равно это сделала. В ней билось слишком много опасений и предвкушений, и она поддалась порыву до того, как смогла себя остановить.

И в тот момент, когда Гермиона уже поняла, что натворила, и до того, как собралась отстраниться, Малфой ответил на поцелуй. Как будто всё это время ждал этого. Был готов, как только она решилась.

Какое-то время его тело не двигалось, словно Малфою надо было убедиться в реальности происходящего, но потом он зашевелился. Зажатая защита выпала, когда он обнял Гермиону, притягивая ближе к себе. Они оба дернулись от того, что Малфой резко потряс второй рукой, стряхивая щиток, и когда тот наконец с шумом ударился об пол, мужская ладонь запуталась в густых темных волосах.

Поначалу Гермиону захлестнули эмоции: она слишком тонула в нем и в желании касаться его, чтобы сосредоточиться на своих чувствах и действиях. Наконец смогла взять себя в руки и приступила к тому, чего ей хотелось больше всего. Его волосы, его скулы, его челюсть. Она кругами гладила его шею, но напряжение от тренировки сменилось возбуждением, и ее ласка лишь заставляла его мышцы каменеть.

Гермиона обратила внимание на его руки, на то, как они скользят по ее коже, трут, сжимают. Она запоминала малейшие нюансы, чтобы потом, если захочет, смогла бы вспомнить все его прикосновения.

Малфой не позволял ей углубить поцелуй, несмотря на все ее старания. Казалось, ему было довольно просто поглаживать ее губы, прикусывать их и посасывать, но Гермионе хотелось большего. Хотелось дышать им, наполнить им свое тело. Потому что необходимость в пище, сне, воздухе вытеснялась необходимостью в нем. И это было как вдыхать и выдыхать воздух через соломинку – кое-что, но явно мало.

Его пальцы скользнули под ее футболку, но замерли в нерешительности. Гермионе захотелось встряхнуть Малфоя, чтобы тот разозлился и стал наконец действовать жестче. Но вместо этого сама запустила ладонь ему под рубашку, провела по спине, лаская гладкую кожу и напряженные мускулы. Малфой улыбнулся, возможно, потому, что мог чувствовать силу ее желания. Но он все еще себя контролировал. Все еще дразнил Гермиону, позволял ей самой проявлять инициативу, зная, чего она хочет, но не давая этого.

Она провела ногтями вдоль его позвоночника, и теперь его реакция понравилась ей больше. То, как толкнулся к ней, как жарко выдохнул, как сжал пальцы под ее футболкой. Гермиона прикусила его нижнюю губу и, чуть потянув, отстранилась, чтобы лизнуть его шею. Малфой хмыкнул и, когда Гермиона пососала нежное местечко, обхватил ее грудь ладонями.

Она убедилась, что оставила на его коже отметину, и пусть это было несколько первобытным – сейчас ей это казалось чем-то неимоверно важным. Её, её, её – пусть только в этот момент, неважно, потому что эти мгновения останутся с ней навсегда.

Она вскинула голову, искренне наслаждаясь ошеломлением на его лице, и отклонилась назад, когда Малфой потянулся за новым поцелуем. Он перевел взгляд с ее губ и посмотрел Гермионе прямо в глаза – та ухмыльнулась, приподнимая подбородок в приглашающем жесте. Малфой выгнул бровь, вытащил из-под футболки руку и, ухватив за затылок, придвинул Гермиону к себе ближе и яростно поцеловал. Когда он наконец-то скользнул языком в ее рот, она была готова прерваться, чтобы поблагодарить его за это.

Она застонала, когда его палец коснулся ее соска, который Малфой тут же принялся пощипывать и поглаживать, после чего приподнял ее грудь ладонью. Гермионе не хватало кислорода, голова шла кругом, хотелось прижаться к нему как можно крепче, обвить ногами.

Провела языком по его зубам и отстранилась, он подался за ней. Ей безумно нравилось то, как он ее целовал. Каждый раз по-разному, но всегда потрясающе. От его поцелуев она теряла голову.

Она чертила круги на его груди, когда он, рвано дыша, оторвался от ее рта и посмотрел на нее.

– Я должен остановиться.

Втянув в легкие воздух, Гермиона покачала головой.

– Что?

– Я не могу… Я должен остановиться сейчас.

– Почему? – она была совершенно сбита с толку.

– Я… уф… – он усмехнулся и посмотрел в сторону, прежде чем перевести взгляд на Гермиону. – Я немного… ээ… возбужден? Да у меня крышу сносит, Грейнджер, и лучше я остановлюсь сейчас, потому что потом это будет гораздо труднее.

Гермиона моргнула, помолчав, потянулась и убрала с его лица прядь волос, как ей недавно и хотелось. Его руки на ее бедрах напряглись и инстинктивно дернули ее ближе. И она отчетливо смогла почувствовать его… затруднение, упиравшееся ей прямо в живот, но, в отличие от Малфоя, она не считала это проблемой.

Возбужденное выражение на его лице постепенно сменялось отрешенностью, несмотря на покрасневшие щеки, припухшие губы и тяжелый взгляд. Он выглядел сексуально. Невероятно сексуально, и Гермионе гораздо больше нравился его затуманенный страстью взгляд, чем обычная защитная маска.

Но она не знала, как ей теперь быть. Если они продолжат этот разговор, ей станет неловко. А до секса дело так и не дошло. Что совсем не соответствовало ее Плану. Не то чтобы поцелуи и ласки не доставили ей удовольствия, но если она прямо сейчас не пойдет дальше, Гермиона сомневалась, что ей вообще когда-либо хватит на это смелости и удачи. Особенно после двух безуспешных попыток.

– Я знаю, что ты возбужден, Малфой. И это замечательно, смею тебя заверить, – он сердито посмотрел на нее, и она быстро добавила: – Я все еще не понимаю, почему ты хочешь остановиться.

Он открыл было рот, чтобы ответить, и будто бы подался назад, поэтому она опустила руки. Медленно, лаская при этом его грудь. Малфой замер, сверля Гермиону глазами, пока та неторопливо одергивала и разглаживала его рубашку. Ее сердце снова стучало как бешеное.

– Я не хочу останавливаться, – его руки на ее бедрах то сжимались, то разжимались. – Но полагал, что в какой-то момент мне придется это сделать.

– Что ж, – она покраснела и откашлялась. – В конце концов, ты и правда сегодня вымотался.

Он снова посмотрел на Гермиону, затем толкнулся к ней бедрами и склонил голову.

– Никаких игр, Грейнджер. Ты собираешься отшить меня через десять минут или нет? Я пони…

– Я этого не планировала, но после такой длинной паузы возбуждение сходит на нет, – Гермиона фыркнула и уставилась на гору коробок за спиной у Малфоя, будто важнее этого ничего не существовало.

Он снова подался вперед, одной рукой скользя по ее пояснице, а другой прижимаясь между ее лопаток. Наклонившись, провел губами по нежной щеке и коснулся подбородка.

– На нет?

И крепко вжался в нее всем телом, целуя Гермиону в шею. Но напряжение не уходило – ведь они не набросились друг на друга, выкинув из головы все мысли и не давая себе возможности ни дышать, ни соображать. Они сближались постепенно, осторожно, и оба не имели понятия, что же из этого выйдет. Надо было прекратить думать, забыться, но и он, и она размышляли слишком много. Гермиона вообще сомневалась, что они бы дошли до чего-то, не будь так сильно возбуждены.

– Да, почти, – прошептала она. Однозначная ложь, но Гермиона была гораздо сильнее увлечена языком Малфоя, чем своими собственными словами.

Он хмыкнул, прижавшись губами к пульсирующей на ее горле жилке, и Гермиона откинула голову назад, рукой пытаясь коснуться его волос. Промахнулась, дотронулась до его щеки, – Малфой еще раз лизнул тонкую кожу и повернувшись, поцеловал Гермиону в ладонь. Прикусил подушечки пальцев и притянул ближе, прижав ее руки к своей груди. Затем обхватил ее лицо ладонями, и когда она встретилась с ним взглядом, отчетливо почувствовала биение его сердца под своими пальцами. Он прижался к ее рту губами, просто дыша с ней в унисон, и смотрел в глаза до тех пор, пока Гермиона не прикрыла веки. По сравнению с недавней вспышкой страсти, их накрыло умиротворение и спокойствие, но стоило Малфою поцеловать ее, желание разгорелось с новой силой.

Необходимость касаться самой и чувствовать прикосновения обострилась, став невыносимой. Гермиона не могла поверить тому, как быстро от разговоров они снова вернулись к неукротимой жажде, но Малфой опять заставлял ее терять голову.

Пляска языков, его руки на ее бедрах. Когда она застонала, он вновь чуть отстранился.

– А теперь?

– Что? – она была занята стягиванием его рубашки, потому что в этот раз точно не собиралась останавливаться, и, дабы лишний раз прояснить ситуацию, добавила: – Мы не остановимся.

Он улыбнулся, негромко усмехнулся, поцеловал сначала ее нижнюю губу, затем верхнюю.

– Тогда неважно. Этого ответа достаточно.

– Чт… ммммм.

Он стаскивал с нее футболку, целуя Гермиону снова и снова. Наконец, куда-то отбросил ненужную тряпку и провел пальцами от ее запястий по рукам вверх к застежке бюстгальтера. Пару секунд спустя раздался щелчок, и Гермиона чуть было не уточнила, неужели Малфой и вправду сломал замочек, но потом поняла, что это сейчас совершенно неважно.

Отстранилась, уткнулась лбом в его плечо, чтобы втянуть в легкие воздух, и поймала себя на мысли: с какой же скоростью должно стучать сердце, чтобы это стало опасным. Гермиона, не глядя, расстегивала его брюки и, когда Малфой стянул бюстгальтер и сжал ее грудь, застонала и прихватила за плечо зубами.

Она уже начала снимать с него штаны, когда Малфой отвлек ее укусом в шею.

– Колени.

Она осмотрела свои ноги, убеждаясь, что те не доставляют Малфою никакого дискомфорта, после чего подняла голову.

– Что?

– Наколенники.

Снова взглянула вниз и наклонилась, чтобы снять защиту, но Малфой собирался сделать то же самое, и они столкнулись лбами друг с другом.

– Черт, – пробормотал он, схватившись за голову, и недовольно посмотрел на Гермиону.

– Уф, у тебя голова просто каменная, – она потерла ушибленное место, и все слова застряли у Малфоя в горле, когда Гермиона присела перед ним на корточки.

Такое бывает: когда женщина опускается перед мужчиной на колени, тот напускает на себя излишне самоуверенный вид, будто партнерша полагает за великую честь возможность доставить ему удовольствие. Но ничего подобного Гермиона не планировала, потому что для нее это бы значило больше, чем для Малфоя, а сейчас она заботилась об обоюдном наслаждении.

Поэтому, когда Гермиона подняла голову, то была готова увидеть усмешку, но Малфой просто смотрел на нее со странным выражением. И хоть она понятия не имела, о чем именно он думал, весь его облик заставил ее пересмотреть свою Концепцию Взаимного Удовольствия. Господи, как он выглядел. Сексуальная привлекательность, самоуверенность и загадочность, сконцентрированные и направленные на нее. Только лишь по его лицу Гермиона могла понять, как сильно он возбужден. В этот момент Драко Малфой просто олицетворял собой секс.

Ей потребовалось время, чтобы снять защиту и стянуть с него ботинки, но Малфой терпеливо молчал. Она встретилась с ним глазами, и ей показалось, что, когда она тянулась к его брючному ремню, он, возможно, заметил написанную на ее лице задумчивость. Но не отвел взгляд и, когда брюки соскользнули с его бедер, опустил руку, прежде чем Гермиона успела что-то сделать.

– Иди сюда, – пробормотал он.

Она ухватилась за его ладонь, и он подтянул ее вверх, снова вовлекая в поцелуй еще до того, как Гермиона выпрямилась. Его руки ощущались всюду и сразу, и когда его ладони наконец замерли, она поняла, что Малфой расстегивает ее штаны. Он стянул их на бедра вместе с нижним бельем и тут же нетерпеливо приступил к исследованию только что обнажившихся участков кожи. Ей же пришлось отвлечься от изучения контуров его тела, снять с себя одежду самостоятельно и кинуть ее куда-то за спину. При этом она, как обычно, умудрилась оступиться в процессе, но никто не обратил внимания. Малфой был слишком занят тем, что гладил ее ягодицы и целовал грудь. А Гермиона была слишком ошарашена тем, что в комнате раздался чей-то голос.

Малфой вскинул голову секундой позже, чуть не ударив ее своей макушкой по подбородку, и подхватил с пола свои штаны. Гермиона же колебалась, как ей теперь быть: убежать, быстро одеться, спрятаться или постараться провалиться сквозь землю, так что она просто стояла, смотрела и не делала вообще ничего.

К счастью, Малфой соображал быстрее, и после того, как он заглянул за кипу коробок, раздался крик и грохот. Осмотрев то, что находилось перед ним, он развернулся и отбросил палочку на валявшийся на полу бюстгальтер.

– Что это было?

Покачал головой, обхватывая ладонями ее лицо.

– Неважно.

– Мал… – он поцеловал ее несколько раз подряд, но Гермиона всё не унималась.

– Нет, серьезно, кто это был?

– Какой-то парень, – он пожал плечами и переключился на ее плечо, раз уж она не собиралась отвечать на поцелуй.

– Ты оглушил его?

– Н… – раздался громкий стук и приглушенный вопль.

Малфой улыбнулся, всем своим видом демонстрируя, что это и есть ответ на ее вопрос, и снова опустил голову. Подушечки его пальцев, выписывая узоры на коже Гермионы, добрались до ее бедер, а сам он толкнулся вперед, намекая на то, что сейчас не время для разговоров.

– Мы не можем заняться этим здесь, – ей подумалось, что Малфой может удивиться или разозлиться, но тот никак не отреагировал – просто продолжал делать то, чем и занимался. – Малфой.

– Я запер дверь. Он не сможет попасть внутрь, – он лизнул ее сосок и довольно хмыкнул, увидев, как тот заострился.

– И что? Он же знает, что мы тут, а теперь еще и злится. А если он приведет охрану? – у нее плохо получалось приводить аргументы, прижимая к себе голову Малфоя, но она подумает об этом когда-нибудь… потом.

– Меня это не волнует.

– А меня волнует! Чт… ох. Что… что если… что…

– Грейнджер? – прошептал он, выпрямившись и поцеловав уголок ее рта.

– Хммм?

– Замолчи.

Она сверкнула глазами, но это не возымело эффекта.

– Что, если…

– Я тебя хочу, – выдохнул он, сжав ее бедра и приподнимая. – И собираюсь заняться с тобой сексом. И…

– Мы можем вернуться в номер… – она обвила его ногами и вцепилась в светлые волосы, когда Малфой прикусил ее губу.

– Сейчас, – он пристально посмотрел ей в глаза, давая понять, что настроен серьезно, и она кивнула почти сразу, как он замолчал.

– Хорошо, – в конце концов, это действительно звучало отлично.

Она поцеловала его, но Малфой отстранился, быстро оглядывая комнату.

– Не так я себе это представлял, но либо стена, либо пол, Грейнджер. Выбирай.

Ей и вправду было все равно, раз уже это действительно происходило.

– Неважно.

Он кивнул, и она снова потянулась к нему, уверенная, что с разговорами покончено. Малфой сделал шаг вперед и покачнулся, а Гермиона, испугавшись падения, дернула его за волосы. Он обхватил ее крепче и продолжил идти, пока она не почувствовала кожей холод стены. Инстинктивно прижалась к Малфою теснее, и тот подсунул ладони ей под спину.

– Подожди, подожди, – выдохнул он, но она его проигнорировала, пытаясь возобновить поцелуй. – Грейнджер.

Гермиона вздохнула. Ну вот честно – и это она много говорит?

– Ты девственница?

Такого вопроса она ожидала меньше всего. И почему-то покраснела, словно это не она, голая, обнимала его руками и ногами.

– Нет, – он внимательно на нее посмотрел, и ее румянец стал жарче. – Что? Почему ты смотришь на меня так, будто это сумасшедшая мысль, что…

– Не надо так.

И она точно знала, что он имеет в виду. Не злись, не обижайся, не вступай в перебранку. Но это были они. И вели они себя именно так. Было очень легко обидеться, когда дело касалось его. Но еще проще было закрыть тему, когда обсуждение не стоило потери потенциально хорошего секса.

– Думаю, пол, – пробормотал Малфой, отступая и поворачиваясь.

– Пол?

Он замер, огляделся вокруг и снова перевел на нее взгляд. Пристально смотрел пару секунд, затем улыбнулся и чуть переместил Гермиону, высвобождая свою руку.

– Не хочешь на полу?

– Я не знаю, – она просто не понимала, зачем он опять что-то менял, если они уже устроились.

Мужская ладонь скользнула между ее бедер, и Гермиона почувствовала его пальцы внутри. На три секунды перестала дышать, инстинктивно извиваясь, чтобы принять их глубже, именно там, где ей этого и хотелось. Малфой чуть приподнял кисть и очертил клитор, заставляя ее стонать, тереться и делать множество других вещей, за которые потом ей, наверное, будет стыдно.

– Ты чего-то хочешь, Грейнджер. Я думаю, это очевидно. Так чего же? Хммм? Чего ты хочешь? Пол или стена? Ты…

– Малфой, я хочу тебя, ясно? Хочу тебя, так что выбери что-нибудь и хватит уже об этом. Госп…

Похоже, этот ответ удовлетворил его больше, чем если бы Гермиона помогла определиться, и он снова поцеловал ее так, будто от этого зависела судьба мира. Она была так этим увлечена, что не заметила, как они двигались, пока ее спина не коснулась ткани. Малфой отстранился, встал на колени и, тяжело дыша, с жадностью разглядывал каждый сантиметр ее тела, словно потом собирался рисовать Гермиону по памяти. Она засмущалась, но то, с каким трепетом его руки заскользили по ее изгибам, удержало от того, чтобы прикрыться.

Он снял свои боксеры и снова обхватил Гермиону. Она же открыто изучала Малфоя, не задумываясь, что это может быть невежливо. Он наблюдал, как она рассматривает его, выписывая ладонями на ее животе такие же круги, которые сам рисовал на своей коже перед сном. Наклонился и поцеловал ее живот всего в нескольких сантиметрах выше того места, где бы ей отчаянно хотелось почувствовать его рот. Ее бедра приподнялись, дыхание сбилось, и он негромко рассмеялся.

Его губы двинулись выше, язык очертил углубление пупка, и когда Малфой поднял голову, чтобы взглянуть на Гермиону, та не смогла удержаться, потянулась и дотронулась до него.

– Я…Черт, я… Это… Грейнджер.

– Закрой рот, – она прикрыла веки, покачала головой, раздумывая о том, перейдет ли он к более активным действия, если она коснется себя сама.

– Мне нужно, чтобы ты была со мной честна.

Бушующие гормоны придали ей смелости, и пусть Гермиона и не могла смотреть ему в глаза, она сжала ладонью свою грудь. Малфой издал странный звук, то ли шумный выдох, то ли рычание, и схватил ее за руку.

– Грейнджер…

– В чем?

– Это нормально, если ты девственница, Грейнджер, но я… Я не уверен… Это же пол в какой-то… И я могу быть не таким внимательным. Я правда… Я просто даю тебе последнюю воз…

– Ну почему тебе так сложно поверить, что я не…

– Да потому что ты покраснела, как девственница, когда я спросил…

– Покраснела. Я так делаю. Я не девственница. Не то чтобы это было такое уж большое дело…

– Хорошо, – он сбросил ее ладонь и сам обхватил ее грудь.

– Я не понимаю, почему ты так…

– Потому что секс с девственницей требует особо…

– Господи, ты невыносим! Даже заниматься с тобой секс…

– Да? – судя по сердитому взгляду, эти слова ему не понравились, но когда он погрузил в нее два пальца, она чуть не всхлипнула.

Наконец-то, наконец-то, наконец-то. Даже его руки внутри ее тела вызывали фантастические эмоции, – желание на секунду сменилось удовлетворением, но потом накрыло новой волной. Она изогнулась, вбирая его в себя еще глубже, пока Малфой двигал ладонью. Закрыла глаза, откинула назад голову и простонала что-то, что ей самой показалось всего лишь шумом.

– Ты такая узкая, Грейнджер. Такая влажная для меня, – он шептал ей прямо в ухо, а она не имела ни малейшего понятия, когда Малфой успел так переместиться.

Желая быть ближе, подалась вверх и обхватила его талию ногами, притягивая. Но этого все еще было недостаточно. Мало.

– Невыносим, хммм? – он прикусил ее за мочку уха и потянул, неосознанно толкаясь бедрами в такт движению своей руки.

Гермиона обняла его за шею и распахнула глаза, ошеломленная накатывающими ощущениями: он смотрел прямо на нее, и в тот момент, когда она подняла веки, его пальцы выскользнули наружу. Она рвано выдохнула, с силой втянула в легкие воздух и разочарованно опустилась.

Затем коснулась его бедер, провела ладонями вверх, по спине и, добравшись до плеч, с силой нажала. Приподнялась за поцелуем, заставляя Малфоя сконцентрироваться на этом, и снова легла, увлекая за собой. Он перенес вес тела на другую руку и опустился, скользя по Гермионе кожа к коже.

Разорвав поцелуй, Малфой медленно выдохнул и замер. Глядя на Гермиону, направил себя в нее, и та захлебнулась воздухом. Вцепилась в его запястье, чтозастыло около ее виска, и напрягла мышцы ног. С трудом удержалась, чтобы не выгнуться, закидывая назад голову, и не начать просто двигаться, выпуская на волю все те чувства, что копились в ней и рвались наружу, – было тааааак хорошо. Но она хотела видеть Малфоя, его лицо, его реакцию, знать, каково ему рядом с ней. Не желала отводить от него глаз, не желала пропустить, как он задерживает дыхание, и как бьется на его виске вена, чью пульсацию до этого она видела лишь в приступах его злости.

Это было удивительно. Невероятно ощущать его в себе, чувствовать, как он растягивает, наполняет ее собой, пуская по всему телу волны удовольствия, эмоций, всего. И на мгновение Гермионе пришла в голову мысль, что она хотела бы оплести его и врасти в него навсегда, потому что так хорошо ей еще не было никогда. Она могла сохранить в себе эти переживания и перебирать их в памяти каждый раз, когда ей потребуется почувствовать эту наполненность, и Гермиона не понимала, как вообще она теперь может быть несчастлива. Ведь эта гармония, тепло, удовлетворение и все то, что она сейчас переживает, останутся с ней.

А потом все стало еще лучше.

– Господи, – она подавилась словами, и голова поплыла от захлестнувших эмоций.

Малфой издал сдавленный звук и будто бы задержал дыхание, которое все равно с силой выбилось из легких. Замер, вскинул бедра и с силой опустился. И это было просто здорово. Одна его рука упиралась в пол рядом с ее головой, и Гермиона пятками сжала его ягодицы, приподнимаясь навстречу толчку. Малфой распрямил локти и завис, внимательно смотря на нее и прислушиваясь к тем стонам, что она издавала. Гермиона же чутко ловила его звуки, двигаясь в унисон, ее юркий язычок лизнул его нижнюю губу. Малфой улыбнулся и ответил на поцелуй, врываясь в ее рот.

Ее руки гладили его везде, куда только могли дотянуться. Он ускорился, и вскоре вокруг не осталось ничего значимого, кроме этих движений в ее теле и во рту.

И это совсем не походило на проигрыш, – как вообще такое могло прийти ей в голову? Она не сдалась, она уступила. И то, что сейчас между ними происходило, было неизбежной необходимостью. Она понятия не имела, когда или как Малфой стал ей нужен, но всё оказалось именно так. Это не было чем-то критически важным, вопросом жизни или смерти, но было тем, о чем она никак не могла перестать думать, – и теперь у нее было очень хорошее оправдание.

Они оба уступили. Уступили потребности, которая каким-то образом вылилась в обоюдное желание. Возможно, дело в том, что они слишком много времени провели неразрывно вместе, или в том, что просто были мужчиной и женщиной, которые оказались достаточно честны друг с другом, или же всё случилось из-за того, что они, одинокие и измученные, очутились далеко от дома. Может быть, существовала еще некая причина, о которой Гермиона даже не хотела думать. Да какая разница, ведь всё, что имело сейчас значение, это реальность, которая была хороша. Гермиона давно не испытывала таких эмоций. И если это внутреннее ощущение правильности, близкое к идеальности, являлось ошибкой, пусть так и будет. Она обдумает это потом. Когда-нибудь, когда он даст ей повод для сожалений, она вспомнит обо всём, что толкнуло ее на эту глупость. Но сейчас… сейчас были только он и она, и толчки, и это было почти так же прекрасно, как и он сам.

Малфой наклонился слизнуть пот с ее плеча, ключиц, груди. Гермиона скользнула пальцами по его влажной шее, протяжно застонав, когда он резче подался вперед. Она хотела его сильнее, глубже, в самые кости, под кожу. Желала стать легкой, как воздушный шарик, тяжелой, словно неподъемный валун, цельной и полной, чтобы никогда больше не чувствовать пустоты.

– Назови меня Гермионой.

Он с шумом выпустил ее сосок и поднял голову, – чернота почти поглотила серую радужку глаз. Его потемневшая от пота челка прилипла к коже, и она убрала прядь волос с его лба, прочерчивая пальцем линию до самых губ. Он поймал языком подушечку, но Гермиона повела ладонью ниже, по горлу к груди, где обвела светлый сосок. Рукой он приподнял ее бедра, меняя угол проникновения, и горячее дыхание обожгло раковину ее уха.

– Гермиона, – хрипло шептал он в такт движениям. – Гермиона, Гермиона, Гермиона.

Она кончила на девятом имени, и, все еще двигаясь в ней, Малфой отклонился, чтобы лучше видеть ее лицо. Она запрокинула голову и дрожащими ногами обхватила его бедра. Ее спина выгнулась, пальцы хватались за воздух и влажную кожу. Гермиона не отдавала себе отчета, что он смотрел на нее, что сама она издавала какие-то звуки, ей было плевать на всё. Всё, что имело сейчас значение, – это черно-красные всполохи перед глазами и поднимающееся изнутри удовольствие, заполняющее собой каждый миллиметр тела и грозящее разорвать ее в клочья. И пусть бы это случилось – ей было все равно, потому что то, что она испытывала сейчас, того стоило.

Он рвано выдохнул ей в шею как раз тогда, когда она затихла и подняла ослабевшую руку к его голове. Все это казалось Гермионе сном, кровь еще стучала в висках, заливая жаром лицо. Малфой взглянул на нее, отзываясь на прикосновение, и ей пришлось крепче обхватить его ногами, такими сильными стали его толчки. Пыталась подаваться ему навстречу, и он снова впился в ее рот поцелуем.

Затем что-то пробормотал и втянул в себя ее язык. Он был уже близко, она чувствовала, как дрожат его руки, как рвано и сбивчиво Малфой дышит. Он разорвал поцелуй и резко вздохнул, будто тонул и только что вынырнул на поверхность. Его глаза блестели, щеки были розовыми, с волос стекал пот, дорожками бежал по лицу, вниз по челюсти и каплями падал на ее грудь, заставляя Гермиону еще острее чувствовать себя частью Малфоя.

Застонал, сбился с ритма, снова несколько раз сумасшедше дернулся. Его голова запрокинулась, рот широко распахнулся. Глаза его были прикрыты, грудь тяжело и резко вздымалась, витой узор вен проступил на влажной покрасневшей коже. Малфой замер, все звуки оборвались, и Гермиона затихла вместе с ним. Задержав дыхание, смотрела, впитывая в себя его образ.

Несколько мгновений он не двигался, тесно к ней прижавшись, но секунду спустя глубоко вдохнул. Его веки закрылись, открылись, и рука рядом с Гермионой задрожала, словно Малфой хотел опуститься, но не решался на это.

Она высвободила руки, обняла его за плечи и мягко потянула на себя. Он рухнул на нее, потный и скользкий, и его сердце забилось рядом с ее собственным. Гермиона чувствовала жар его кожи, движение живота в такт дыханию. И ей это нравилось. Нравилось прикасаться, сжимать, давить и чувствовать. Нравилось ощущение единения после оргазма. Она даже могла сказать, что ей это было нужно.

Малфой вытащил руку из-под ее бедер и лениво потряс, – судя по всему, затекла, но его это не очень волновало. Сжал кулак, костяшками провел по ключице Гермионы, большим пальцем погладил кожу, разжал ладонь и обхватил ее плечо. Его дыхание холодило изгиб шеи, а растрепавшиеся светлые пряди щекотали подбородок.

Она могла бы заснуть. Эта мысль манила и соблазняла, и Гермиона не дала Малфою подняться, когда тот зашевелился. Конечно, дышать было тяжелее, но разве это важно? Поэтому просто закрыла глаза и отдалась накатившему умиротворению.

– Я тебе раздавлю, – его голос звучал низко и хрипло, почти так же хорошо, как когда он был возбужден.

– Ага, – прошептала она почти беззвучно.

Он снова попытался отстраниться, но она еще крепче вцепилась в него, и Малфой уступил напору, утыкаясь ей в шею. Она улыбнулась и чуть изогнулась: боялась щекотки, хоть и не любила этого признавать. Похоже, он это понял, – а может, Гермиона заразилась его паранойей, – придвинулся ближе и задышал чаще.

Тишина раскололась, когда кто-то забарабанил в дверь и закричал. Малфой даже не шевельнулся, и Гермиона повернула голову, будто бы могла что-то разглядеть с пола из-за огромной кучи коробок.

– Это они.

Хмыкнул.

– Они могут сломать дверь в любую секунду.

Застонал.

– И это будет очень…

Малфой поднял голову, подался назад и еще даже не вышел из нее полностью, а Гермиона уже ощутила, что ей чего-то не хватает. Не то чтобы она не хотела шевелиться, но с гораздо большей охотой осталась бы и заснула здесь с Малфоем. Тем не менее надо было уходить, и она об этом знала.

– Прошло всего три минуты, а ты снова болтаешь. Что мне сделать, чтобы заставить тебя молчать? – он смотрел на ее рот, потому что ответ на собственный вопрос отлично знал.

Внутренности скрутило узлом, и это было очень плохо, потому что Гермиона рассчитывала, что после случившегося всё пройдет.

– Нам и правда надо решить, как выбраться отсюда, – тихо сказала она, сильно сомневаясь, что изучая ее так пристально, он был в состоянии думать о чем-то еще.

Его взгляд задержался на ее губах, а потом скользнул вверх. Пару секунд Малфой не шевелился, затем отвел глаза и оторвался от Гермионы. В ответ она неосознанно издала приглушенный звук, и он снова посмотрел на нее. Они оба неуверенно замерли, но он все же поднялся, принимая решение за них обоих.

Гермиона выдохнула, чувствуя неловкость. Однако сожаления не было. Пока нет. А значит, все было не настолько плохо, как ей представлялось.

Она никогда так себя не вела. Не вытворяла ничего подобного, поэтому не знала, как… следовало… себя вести. Гермиона не имела представления о том, что ей теперь делать. Это было просто одноразовое удовольствие? Значило ли это что-нибудь для него или для нее? Ей его поцеловать? Будет ли это нормальным, если завтра, как уже бывало не раз, ей захочется его обнять, и она просто подойдет и сделает это? Или ей надо игнорировать всё то, что сейчас произошло?

Она была полностью поглощена своими мыслями и разглядыванием обнаженного Малфоя, когда в дверь снова начали барабанить. Малфой протянул ей руку, и Гермионе пришлось отвести от него взгляд, понимая, что он на все обращает внимание. Небрежным жестом попыталась прикрыться, и, наверное, это не осталось незамеченным. Просто сейчас, когда всё закончилась, она не знала. А когда Гермиона чего-то не знала, то автоматически начинала чувствовать себя некомфортно. Вдруг Малфой находил ее тело привлекательным только в момент возбуждения? Что, если взглянет на нее и заметит все несовершенства. И от одной только этой мысли она с особой ясностью осознала свою неидеальность и схватила одежду, как только Малфой протянул ее.

– Как мы будем выбираться? – она дважды откашлялась, и он так посмотрел на нее, что у Гермионы не осталось сомнений: Малфой видел ее насквозь и знал обо всех переживаниях.

– Доверься мне, – в этой ситуации сложно было поступить иначе.

Он провел рукой по своим волосам, обхватил пальцами ее запястье и потянул Гермиону себе за спину. Он всегда так делал: подтаскивал ее к себе. Малфою нравилось всё держать под контролем. Он мог контролировать себя, ситуацию, и Гермиона полагала, что физический контакт давал ему возможность хоть чуть-чуть, но контролировать и ее тоже. Потому что, уж если Малфой что и знал о ней, так это то, что Гермиона Грейнджер никому не позволяет собой руководить. Только если, конечно, сама не захочет уступить.

Его план был не особо хорош, но она сделала скидку на скорость принятия решения. В конце концов, сработало, а иногда только это и имело значение.

Малфой выстроил над ними башню из коробок и ящиков прямо около входа, оставив небольшой зазор, через который можно было проскочить к двери. Они затихли, ожидая, пока стоявшие снаружи люди самостоятельно отопрут замок. И все это время Гермиона смотрела на его пальцы на своем запястье и раз за разом прокручивала в голове то, что только что произошло. Створка наконец распахнулась, Малфой бросил свою спортивную амуницию вглубь комнаты, и когда последний человек прошел внутрь, они выскользнули наружу так тихо, как только могли.

Конечно «тихо» не означало «бесшумно», и Гермиона умудрилась рукой задеть парня, зашедшего последним, но она бы никогда не призналась в этом Малфою. И снова только благодаря ему и его любви к запасным вариантам для планов отступления, они смогли выбраться из паутины коридоров. Но этого она бы тоже никогда не признала.

========== Десять ==========

22:36

– Так что же тебе рассказал Бакли? – Гермиона все еще не знала, как вести себя с Малфоем, но эта тема казалась достаточно безопасной, к тому же ее действительно стоило обсудить.

Она пыталась всё у него узнать с того самого момента, как они покинули волшебный мир, но Малфой попросил подождать – сначала надо было добраться до безопасного места. Гермиона терпела ровно до тех пор, пока за ними не захлопнулась дверь номера.

– Бакли отдал кулон своей бывшей подружке, – он замолчал, а Гермиона застонала. – И когда слышал о ней в последний раз, она жила в Риме.

– В Риме.

Малфой кивнул:

– В Риме.

– Фан. Тастика. Ты узнал ее имя?

Он снова кивнул, почесал затылок, посмотрел на Гермиону и мотнул головой в сторону ванной комнаты.

– Ты хочешь пойти в душ первая или…

– Ой, ээ… умм… – она действительно чувствовала себя грязной и начала мечтать о воде, едва только поднялась на ноги в той кладовке. – Все равно.

Малфой неуверенно замер, отвел от Гермионы глаза и махнул рукой.

– Иди тогда.

Гермиона задавалась вопросом: было ли нормальным то, что она теперь все время представляла его обнаженным. Даже сейчас, когда Малфой стоял у стола и перебирал какие-то бумаги, она мысленно его раздевала, воссоздавая по памяти изгибы мужского тела. Упругие бугры спинных мышц, округлость ягодиц, впадины и подъемы груди и живота, родинка на тазовой косточке, шрам под левым соском.

Когда Гермиона попыталась представить вместо пыльной и захламленной кладовки то, что окружало их сейчас, перед глазами закружились яркие образы.

В ванной комнате в зеркале она смогла разглядеть все оставленные им отметины. А сняв одежду, поняла, что кожа пахла Малфоем. И Гермиона снова и снова делала глубокие вдохи через нос, пока от переизбытка кислорода не закружилась голова.

День девяностый; 8:21

Когда она проснулась, Малфоя в комнате уже не было. Наверное, собирал информацию и искал карты, по крайней мере, она надеялась, что именно этим он и был занят. В начале их совместного путешествия она все время злилась, что он делает это без нее. А сейчас точно знала, что беготни по лесам, постоянного волнения, ночевок в случайных местах по всей Европе ей вполне достаточно для того, чтобы «быть частью» этих поисков.

Кроме того, не похоже было, что он не справлялся с получением сведений. Иногда Малфой следовал лишь своей интуиции, но она всегда срабатывала.

Хорошо, что он оставил ее одну. Это давало Гермионе возможность подумать. И дело не в том, что она не была на это способна, находясь с ним рядом. Просто казалось, что если она будет серьезно размышлять о чем-то, он поймет, что все ее мысли – о нем. Это было глупо и смахивало на паранойю, но ведь и Гермиона провела с Малфоем уже много времени.

Он сбивал ее с толку. Так сильно сбивал с толку. Гермиона много думала о вчерашнем дне и пыталась полностью воссоздать картину произошедшего. Она была уверена, что все это время Малфою нужен был только секс. Что ему одиноко, а она достаточно привлекала его физически, чтобы он захотел переспать именно с ней – и ничего больше. Однако, когда Гермиона начинала задумываться, то вспоминала, что Малфой был готов остановиться. Более того, был убежден, что ему придется это сделать, но все равно целовал ее. Так что секс вряд ли являлся его главной целью. И этот вывод наталкивал Гермиону на мысль о том, что, возможно, он испытывал по отношению к ней то самое Очень Плохое Чувство, которое временами она замечала в себе по отношению к нему. Что, может быть, она тоже ему нравилась, и не только в роли подружки для Перепиха на Полу в Кладовке.

Но больше всего выбивал из колеи тот факт, что всё это продолжало жить в ее голове. Ведь действительно, бОльшая ее часть не сомневалась, что после секса с Драко Малфоем Гермиона прекратит так остро реагировать на своего соседа. Что причина лишь в гормонах и похоти, и если она уступит, это перестанет быть такой проблемой. Но похоже, на деле всё оказалось не так.

Будь тут Джинни, подруга бы посоветовала прекратить в этом копаться. Просто принять то, что случилось. Но Гермиона всегда нуждалась в анализе и категоризации. Ей нужно было изучить каждую секунду, каждое движение, слово и жест и разобраться, что же они значат. Но Малфой и ее чувства к этому придурку не имели никакого смысла. Всякий раз, когда Гермионе казалось, что она всё разложила по полочкам, происходило что-то, что разносило ее выводы в клочья. Малфой был непредсказуем. Ее чувства к нему были непредсказуемыми. А всё вместе это было постоянно меняющейся и абсолютно непрогнозируемой ситуацией, – и такое как раз входило в топ того, что Гермиона ненавидела.

Кроме того, она совсем не понимала, куда это ее заведет. Она наконец-то призналась себе, что дело не только в сводящей с ума похоти, а в идиотской химической реакции в мозгу, с которой она пока ничего не могла сделать. Малфой не разговаривал с ней с тех пор, как прошлой ночью спросил про душ, и хотя Гермиона понимала, что это ей не нравится, не была уверена, что хотела бы изменить ситуацию.

Вздохнув, она накинула на голову одеяло и свернулась калачиком. Сон помогал всегда.

День девяносто второй; 14:39

– Я никогда раньше не знал таких девушек, как ты.

Гермиона оторвалась от забытой кем-то в поезде раскраски и посмотрела на Малфоя широко распахнутыми глазами. Кроме обсуждений, касающихся того, что им надо сделать и куда ехать, они не разговаривали с того момента, как покинули поле для квиддича.

Если Гермиона и ждала, что они все же заговорят, то не рассчитывала на такое вступление. Опять же, это Малфой. А она уже столько раз убеждалась, к чему приводят ее ожидания.

– Ох, – ну вот и что она должна была на это ответить?

– В тебе всё по-другому, Грейнджер, – он перевел взгляд на окно, следя за тем, как дождь барабанит по стеклу.

– Мне следует обидеться?

Он ухмыльнулся и пожал плечами.

– Я не говорил, что это плохо.

Но и не сказал, что хорошо.

– Что ж, я тоже никогда не знала таких парней, как ты.

– А это плохо? – он снова к ней повернулся, на этот раз в нем было больше серьёзности, чем веселья.

Гермиона решила ответить честно – это у нее получалось лучше всего.

– Я еще не определилась, нравится мне или нет.

Он посмотрел на нее так, что ей захотелось сжаться и прикрыться руками.

– Справедливо.

День девяносто третий; 1:01

– Ты боишься метел.

Она поджала губы и бросила на него сердитый взгляд.

– Я не боюсь метел. Они мне просто не нравятся.

– Почему? Какая же ведьма не любит полеты на метле?

– Вот эта.

Он усмехнулся, сжимая и разжимая на древке свои длинные пальцы. Ей тут же в голову пришли совсем другие мысли о том, что эти самые пальцы могут вытворять, и Гермиона отвлеклась значительно сильнее, чем ей бы того хотелось.

– Так ты не можешь летать?

– Конечно могу. Я посещала основной курс полетов в Хогвартсе, – в конце концов, таковы были требования. Я не могу исполнять все те… трюки, что делаешь ты, но летать в состоянии, да.

Она скрестила на груди руки, и Малфой похлопал ладонью по метле.

– Спереди или сзади, Грейнджер. Сегодня луна тусклая, нам надо шевелиться, пока еще видно хоть что-то.

Гермиона действительно не могла жаловаться. Она не любила перемещения по воздуху, но всю эту беготню по лесам просто ненавидела. Малфой поступил умно, прихватив с собой метлу и наперед подумав об их передвижении, но Гермиона все никак не могла избавиться от нервозности, связанной с предстоящим полетом. После первого курса она поклялась самой себе, что никогда больше на метлу не сядет.

Вздохнув, взобралась на древко позади Малфоя, которого тут же крепко обняла. Она снова касалась его, и ей так это нравилось, что даже было смешно. Ни один нормальный человек не должен испытывать такого урагана в животе от прикосновения к другому индивиду… это попросту угрожало физическому и психическому здоровью.

– Ты там застыла, как кирпичная стена.

Она и правда несколько напряглась.

– Вовсе нет.

Гермиона умудрилась расслабиться на целых две секунды, когда метла начала свое движение.

Малфой то ли рассмеялся, то ли закашлялся, то ли резко выдохнул, и они взлетели. Не так высоко, как, ей казалось, он мог бы их поднять, – но ведь надо было помнить о магглах. И это обнадеживало… чем ниже они летели, тем безопаснее было падение. Хотя Гермиона знала, что Малфой хорош в воздухе: она достаточно видела его в деле. Так что всё, что ей оставалось, это держаться.

– Ты пытаешься убить меня? Мерлин… – Малфой оторвал ее ладонь от своего живота и переместил выше, туда, где ему было не так неудобно.

– Руки на метлу!

И вот тогда он рассмеялся. Сволочь.

День девяносто четвертый; 00:12

– Мне кажется, это никогда не закончится.

Малфой пребывал в своем притихшем и медитативном состоянии, в котором полностью ее игнорировал и терпеть не мог, если Гермиона обращала на него внимание. Однако сегодня она не была настроена ему потакать. Он лежал на жестком полу, – до этого что-то рисовал там на карте какой-то страны, ведь нормально писать ручкой на стене не получалось, – и следил взглядом за тем, как над его головой работал вентилятор, по крайней мере, создавалось именно такое впечатление. Прибор вращался с перебоями и, трясясь, издавал звук рух-рух – отчего Гермионе казалось, что сейчас этот агрегат сорвется и снимет с нее скальп одной из своих деревянных лопастей.

Она устроилась возле Малфоя, достаточно близко, чтобы соприкоснуться с ним плечами и бедрами. И тоже уставилась на вентилятор, который всё крутился и крутился, и думала о том, каким далеким и одиноким Малфой выглядел в такие минуты. Будто она могла быть Богом, который еще не вдохнул жизнь в этого мужчину. Ее это странным образом пугало. Холодило внутренности и оставляло пустоту внутри.

– Я думаю, мы приедем, найдем эту девушку, и окажется, что она отдала его своей сестре, которая передала его приятелю, который сдал его в магазин, а тот в свою очередь продал его какому-нибудь богачу в Тимбукту, который подарил его своей бывшей жене, живущей на другом конце света. Естественно, она проспорила его хорошему другу хорошего друга, который передал его безымянному прохожему, который может быть где угодно, и единственное доступное нам описание будет «Темные волосы, карие глаза, средний рост».

Она постучала пальцами по животу, остро ощущая руку Малфоя, лежащую рядом и только что коснувшуюся ее. Его мизинец, на ее бедре.

– Всё это не звучит обнадеживающе, и, полагаю, большинство знакомых были бы удивлены моим настроем. Но мы так далеко зашли и… и создается ощущение, что у этой истории не будет конца. А мне столького не хватает. Я скучаю по дому, по своим друзьям, по семье, по своей палочке. Мне не хватает понимания того, что вокруг происходит. Не хватает… всего. И чем дольше я двигаюсь, тем сильнее кажется, что я никогда не вернусь. Мы никак не можем приблизиться, Малфой. Оказываемся всё дальше, дальше и дальше.

У Гермионы бывали тяжелые дни. Дни, когда она просыпалась утром и не знала, что ей делать с собой и со своей жизнью. Такие моменты наводили тоску и угнетали даже нормальных людей, что уж говорить о таких, как она. О людях, которым было необходимо знать. Гермиона боялась неизвестности. Так сильно боялась. И была самой смелой девушкой, которую он когда-либо встречал.

– Я просто… – она сглотнула, покачала головой и уронила руки.

Ее левая кисть соприкоснулась с его правой и скользнула ниже, задевая ткань его брюк. Гермиона вспыхнула и попыталась вернуть руку на живот, но Малфой не дал. Обхватил, сжал, переплел свои пальцы с ее так, что не осталось ни миллиметра пустого пространства, и его холодная ладонь прижалась к ее теплой коже.

Желудок сделал кульбит, сердце подпрыгнуло, и Гермиона подумала о равновесии. Горячее и холодное, две крепко прижатые ладони, слившиеся без каких-либо пустот. Равновесие. Как вода и тело. Как страх и безопасность. Как любовь и ненависть. Как бремя и свобода. Как он и она.

Она лежала с ним рядом, в его тепле, его расслабленная рука нагрелась от ее кожи, и смотрела, как крутятся лопасти вентилятора. Пыталась считать обороты, пока мысли не утратили четкость и ясность, и вокруг не осталось ничего, кроме Малфоя и стука ее сердца.

День девяносто пятый; 19:02

– Что ж, после того, как я чуть не упала в прошлый раз…

– Ты не чуть не упала…

– Я соскользнула вбок и почти разжала руки, а ты потом надо мной смеялся, пока я изо всех сил сдерживалась, чтобы меня не стошнило тебе на спину. В этот раз не буду такой доброй…

Он сморщил нос и усмехнулся, подталкивая ее к метле.

– Отлично, спереди.

Гермиона фыркнула и задрала подбородок так, чтобы не видеть землю, поэтому сделав шаг вперед, запнулась о древко. Малфой хихикнул, и Гермиона немедленно пихнула его так сильно, как только могла. К сожалению, столкнуть его с метлы у нее не получилось.

– Ты постоянно напоминаешь мне о том, почему же я тебя ненавижу.

– Почему тебе следует это делать.

– Нет. Именно, почему ненавижу.

– А разве не ты называла меня другом и…

– Я сказала чуть-чуть. И это не значит, что я не могу тебя ненавидеть.

Он издал смешок.

– Не ври ради меня.

Гермиона фыркнула и перекинула ногу через древко.

– Знаешь, ты становишься таким самоуверенным, когда полагаешь, будто знаешь, что я чувствую. А я ненавижу тебя, Малфой. Честное слово.

– Верно.

– Я… – она пискнула, когда он обхватил ее за талию и крепко прижал к себе.

– Поднимись мы в воздух, – и ты бы перевернула метлу, Грейнджер. Выровняй вес… ты когда-нибудь…

– Ты мог просто попросить меня подвинуться.

– Слова переоценены.

– Пфф.

– Ну?

– Что?

– Лети, пелотка. Мы не для того тут сидим и…

– Ты знаешь, я ненавижу, когда ты…

– …вверх, или наслаждайся гребаным пейзажем…

– …а ты все равно продолжаешь так делать, хотя отлично это знаешь! Ты как маленький мальчик…

– Маленький мальчик?

– Да, маленький мальчик…

– Во мне нет ничего маленького, Грейнджер.

Гермиона жарко покраснела и застыла.

– Какой ты испорченный.

Он тихо рассмеялся и наклонился вперед, чтобы ухватиться за древко перед Гермионой.

– Вообще-то, Грейнджер, я ничего не сказал про тело. Я имел в виду мою личность. Мою зрелость и…

– Врун.

– Докажи.

Гермиона негодующе хмыкнула, но была слишком сконцентрирована на том, как его грудь прижимается к ее спине, а их волосы перепутываются.

– Как бы там ни было, Грейнджер, испорчена именно ты, раз думаешь о таких вещах. Я польщен…

– Закрой. Рот.

– …ты не смогла поспорить со мной, когда ошибочно посчитала, что я имею в виду именно это. Как…

– Я правда тебя ненавижу.

– Тебе и следует.

И веселье кончилось.

Следующие десять минут они летели, не говоря ни слова. Гермиона попыталась держаться за метлу, но каждый раз, когда пугалась или отвлекалась, неосознанно поворачивала или резко толкала древко в сторону. После четвертого рывка и очередного всплеска малфоевского раздражения, она схватилась за его руки. Он не особо возражал, но недовольно ворчал всякий раз, когда Гермиона дергала его, уворачиваясь от очередного дерева, растущего в двух метрах от них.

– Знаешь, почему я люблю летать?

Она вынырнула из своих мыслей о падениях с высоты пятого этажа и увечьях, нанесенных ветвями.

– Почему?

Он оторвал левую руку от метлы и крепко обнял Гермиону.

– Держись.

– Что… – она оборвала сама себя пронзительным воплем, но тут же уткнулась лицом Малфою в предплечье, чтобы ненароком не привлечь ненужного внимания.

Она что есть силы вцепилась в обхватившую ее руку, но Малфой продолжал подниматься сквозь листву все выше и выше, пока наконец не взмыл в темно-синее небо. Казалось, этому подъему к звездам не будет конца.

– Расслабься. Я не падал с метлы с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать, Грейнджер. И не дам тебе упасть, обещаю. Ты в полной безопасности.

Ха. Миллион метров под ногами, неминуемая смерть в случае падения, только лишь тоненькая деревяшка и сумасшедший парень, который ее держит, – и это называется безопасностью?

Он выровнял метлу. Было холодно, но это был самый свежий воздух, которым она когда-либо дышала, – Гермиона не знала, так ли это на самом деле или ей просто мерещится. Малфой ослабил хватку на ее талии и, скользнув ладонью, пальцами теперь вычерчивал на ее животе круги. Это мгновенно вернуло ее в ту кладовку. Где-то внутри заворочались приглушенные ощущения – притупленные, потому что они были в прошлом… оставались всего лишь воспоминаниями о том, что она испытала. Те же чувства, что тогда на стадионе, однако не имеющие ничего общего с настоящим, и Гермионе осталась о них только память. Но сама мысль, что Малфой вообще смог заставить ее пережить такое, не говоря уж о том, чтобы вызвать эти впечатления вновь, вынуждала ее еще более чутко отзываться на его близость. Заставляла внутренности сжиматься, а сердце сумасшедше колотиться в горле. Голова кружилась, возможно, из-за него, а может, из-за воспоминаний или же из-за высоты, но скорей всего, дело было во всем сразу.

Благодаря его ли поглаживаниям, своим ли мыслям или комбинации первого и второго, но Гермиона расслабила пальцы на его руке. Малфой одобрительно хмыкнул ей в ухо, и она спиной почувствовала, как вибрирует его грудь.

– Посмотри на звезды, Грейнджер. Ты когда-нибудь видела, чтобы они были такими огромными?

Она не видела. И сейчас мысленно их считала, попутно вспоминая названия созвездий.

Малфой чуть сместился, его волосы мазнули ее по щеке, ее же собственные локоны почти касались его кожи.

– Всё здесь, наверху. Есть только ты и раскинувшийся впереди целый мир. И никто больше не может увидеть или узнать, что ты здесь, но это не имеет никакого значения. Здесь наверху ты часть чего-то бОльшего. Часть воздуха, пейзажа, неба и этого момента. Всё застывает, кроме тебя, и можно превратить секунды в вечность. И это одна из лучших вещей, которую когда-либо возможно испытать. Как будто ты в состоянии жить вечно.

– Мы.

– Что?

– Мы. Здесь наверху.

Он дважды вздохнул, прежде чем ответить.

– Да.

Они дышали и смотрели на звезды, которые светят, но никогда не меняются. Становилось всё темнее и темнее, но никто из них не обращал на это особого внимания.

– Ты жалеешь? – прошептал он, и ему даже не пришлось объяснять, что именно имелось в виду, потому что в этот самый момент Гермиона думала о том же самом – и думала об этом уже достаточно давно.

– Нет.

Его рука снова обхватила ее талию, а когда Малфой прижался, его щека была такой же ледяной, как и ее, но взаимный холод порождал тепло. Гермиона ждала, что он скажет что-то еще, – может быть, даст знать, что сам чувствовал по этому поводу, или обо всей ситуации в целом. Но он молчал, лишь тихо дышал и держал ее в объятиях. Гермиона хотела было спросить его, когда Малфой заговорил.

– Закрой глаза.

– Что?

– Закрой их.

– Зачем?

– Потому что я хочу, чтобы в этот момент ты ничего не видела.

– В какой момент?

– В который я убиваю тебя, Грейнджер, – он вздохнул. – В момент полета.

– О, нет. Нет-нет-нет. Предпочитаю всегда знать, куда двигаюсь.

– Тебе не надо все время видеть, куда ты движешься.

– Нет, надо, – Гермиона из-за нервозности рассмеялась, и судя по всему, Малфой понял причину ее веселья.

– Я же сказал, что не позволю тебе упасть. Я не буду делать ничего безрассудного. Просто лечу и ты… Ты должна прочувствовать это. Поэтому закрой глаза.

– Я не могу. Я должна видеть, или я не знаю, и я…

– Грейнджер.

– Нет, правда. Это…

– Ты терпеть не можешь летать, потому что слишком много думаешь. А надо чувствовать, Грейнджер, ты всё слишком глубоко анализируешь, чтобы вообще хоть что-то почувствовать…

– О, это…

– …закрой их. Просто попробуй. Если тебя это так пугает, Гриффиндор…

– Даже не пытайся…

– …ты можешь их открыть. Думаю, это честная сделка.

– Ну еще бы. Ты же слизеринец, и значит, честная сделка – это то, что приносит тебе выгоду…

– Но ты тоже от этого выиграешь. Просто сделай это. Попробуй, по крайней мере. Ну как ты узнаешь, если не попытаешься? Ты слишком упряма, чтобы самой сесть на метлу или попросить кого-то помочь тебе. Я же знаю, ты умрешь от любопытства. Т…

– Заткнись, Малфой. Ты в курсе, что ты ужасно вдохновлял Слизерин?

Он замолчал и крепче обнял ее, теснее прижимая к груди.

– Клянусь, что не позволю ничему плохому сейчас с тобой произойти, Грейнджер. Мы полетим и приземлимся, и с тобой ничего не случится. Хорошо? Клянусь. Обещаю. Что там еще гриффиндорцы делают в таком случае.

– Мы плюем на ладони и пожимаем руки.

Тишина.

– Что?

– Ага. Секретным рукопожатием. А потом исполняем танец и хлопаем в ладоши.

– Ха. Хотя я бы не сомневался в плевках.

– Да. А что делают слизеринцы? Режут друг другу ладони или что-то подобное?

– Вообще-то, так делают кровные братья…

– Что?

– Грейнджер…

Гермиона вздохнула, откинулась назад и снова схватила его за руку. Окинула взглядом небо, прекрасно понимая, что вниз лучше не смотреть.

– Хорошо, – она выдохнула… и закрыла глаза.

Если он куда-нибудь врежется или что-нибудь ей сделает, она собственноручно побреет его наголо и вырвет ему ногти.

День девяносто седьмой; 11:12

– Не могу поверить, что ты нас заразила, – Малфой пялился в потолок, а Гермиона – на его щеку.

– Ты конечно извини, но если бы не твоя дерьмовая идея лететь два часа морозной ночью, я бы не заболела. Не моя вина, что ты принял такое решение. Или что стал жить со мной в одной комнате вместе с моими микробами. Если что-то…

– Меня от тебя тошнит.

– Хорошо. Надеюсь, тебя вывернет наизнанку.

Он скривился.

– Буду целиться в тебя.

– Не думай, что мне нечем ответить. У меня тут целое ведро… – судя по всему, у Малфоя был слабый желудок.

Гермиона прикрыла глаза и попыталась абстрагироваться от раздававшихся звуков, но без особого успеха. Дождалась, пока Малфой восстановит дыхание и вытрет рот, и посмотрела на него.

– Ты в порядке?

– Я умираю.

– И это я всё слишком драматизирую.

Он повернул голову в ее сторону и увидел, как Гермиона, шатаясь, сползает с кровати.

– Ты куда собралась?

– Успокойся, я не собираюсь снова забирать твое одеяло.

– Только попробуй, – пробормотал он, настороженно наблюдая за ее приближением.

– Ты весь горишь, – удивительно, но он не возмутился, когда Гермиона положила ладонь ему на лоб.

– А ты похожа на зомби. Как из… Ох!

Малфой, сердито насупившись, сбросил ее руку, сообразив, что Гермиона может дергать его за волосы.

– Теперь я не буду тебе помогать, – сказала она.

– Хорошо.

– Хорошо.

Он замолчал, и она чувствовала на себе его взгляд, пока ковыляла обратно в свою постель.

– Я в любом случае не хочу, чтобы ты мне помогала.

– А ты и не получишь помощи, так что какая разница.

Он что-то пробормотал и отвернулся, тяжело дыша забитыми мокротой легкими.

Гермиона свернулась уютным калачиком и продолжила смотреть на него.

День сто первый; 12:34

– Ты постоянно на него пялишься. Знаешь об этом?

Гермиона вынырнула из своих мыслей и посмотрела на Малфоя. Тот съел только часть своего завтрака, и это казалось странным. Они поправились пару дней назад, и он уже должен был начать нормально питаться.

– Пялюсь на что?

– На мой нос, Грейнджер… и что ты думаешь?

Малфой опять о чем-то задумался, и у Гермионы создалось впечатление, что его вообще не очень волнуют ее ответы. Он оперся щекой на кулак и рассматривал проходящих за окнами пассажиров, а может быть, и что-то еще, доступное только ему.

– Тебя это волнует?

– Думаю, ты должна была уже к нему привыкнуть.

– Никто не может к такому привыкнуть. Кроме, конечно, Пожирателей Смерти.

– Никто не может привыкнуть к такому, – пробормотал он, снова и снова лениво крутя вилку в тарелке.

Она никак не могла понять, в каком настроении пребывает Малфой. Его состояние было похоже на его обычную депрессию, но все же не совсем. В таких случаях он отгораживался от всего. Сейчас же был просто… странным.

– Ты в порядке?

– Грейнджер, я оклемался прежде тебя.

– Нет, я имею в виду… – она покачала головой. – Неважно.

Все равно он бы не стал с ней ничем делиться. Так что вопрос не имел смысла. Малфой переключил свое внимание на Гермиону. Прищурился, как ей показалось, задумчиво прикусил губу, пристально изучая. Вилка отбивала по тарелке дробь – тап-тап-тап.

– Грейнджер, что ты делаешь, когда чего-то не знаешь?

– Выясняю это.

– А если не можешь?

– Всегда есть способ.

Вилка ударилась о тарелку, и Малфой выпустил воздух из легких, кивнул и провел рукой по лицу.

– Да.

– Малфой…

– Ты закончила?

– С… Думаю, да.

Он отвел взгляд и полез в карман. Ее голос был тихим, когда она снова заговорила.

– Чего ты не знаешь?

Он то ли выдохнул, то ли рассмеялся, то ли все сразу и покачал головой.

– Ничерта. Пошли.

День сто четвертый; 11:49

– Черт возьми, в чем твоя проблема? – закричала Гермиона, указывая рукой на стол, который он только что перевернул.

– Я сказал, просто собери свое барахло! Твою мать, ты хоть раз за свою гребаную жизнь будешь слушать?

– Нет!

– Фан…

– Пока ты…

– …твою мать…

– …мне, что…

– …тастика.

– …происходит!

– Мы уезжаем! Я думал, это очевидно!

– Но почему?

– Вечно эти идиотские вопросы, и…

– Почему мы уезжаем, почему ты так злишься, почему такая спешка? Это Пожиратели Смерти? Они нас нашли…

– Нет! Нет, мы просто уезжаем, потому что… пришло время. Потому что пришло время уехать, Грейнджер, и это просто… просто надо сделать, ведь так? Надо наконец уехать. Черт! Я… я так… – он с силой провел ладонями по лицу.

– Ты свихнулся! – и это была правда.

Его не было, когда она проснулась утром. Через несколько часов, выйдя из ванной после душа, Гермиона обнаружила вот это. Всё его странное, притихшее поведение должно было послужить ей явным предупреждением, что Малфоя скоро накроет. А она не обратила внимания! Проигнорировала, приняла за последствия военных действий или что-то в этом роде, но нет! Нет, Малфой просто сходил с ума.

– Я не сумасшедший! Ты, тупая сука! Ты такая тупая гребаная сука! Почему? Почему ты… ты… – он издал звук, словно задыхался и кричал одновременно.

– Прошу прощения? – выплюнула Гермиона, направляясь прямо к нему и утыкаясь в этого ненормального указательным пальцем. – Я не знаю, о чем ты говоришь, или что произошло, но даже если…

– Твою мать, я не могу так!

– Что…

– Я никак не должен был выполнять это дерьмо! И Министерство… И ты. Ты. Всё. Испортила. Это был…

– Я всё испортила? Я ничего не портила, Малфой! Чт…

– Ты… ты вытрахала мой мозг! Ты…! Ты!

– Опомнись! Ты несешь бред! Потому что ты чокнутый, ненормальный и…

Весь кислород был выбит из ее легких, когда она оказалась прижата к твердой кровати жестким телом.

Гермиона втянула в себя воздух, проталкивая в горло горячее дыхание Малфоя. Он целовал ее, глаза его были закрыты, а она не имела ни малейшего представления о том, что же ей делать. Она даже не могла понять, что вообще происходит. Его ладони обхватывали ее лицо с нежностью, чего нельзя было сказать о том, как ощущалось всё его тело. Он целовал ее жадно, и будь на его месте кто-то другой, Гермиона бы спихнула агрессора. Но вживоте затянулся тугой узел, и она не знала, ответить ли ей на поцелуй или оттолкнуть Малфоя.

Поэтому выбрала нечто среднее и обняла его руками за спину. Он замер, дыша Гермионе в губы, глаза его все еще были закрыты.

– Что ты делаешь? – прошептала она.

– Я не знаю, – ее ослепило серым, сердце бешено рванулось в груди, и Гермиона совершенно не представляла, почему.

Просто вдруг стало больно. И было в этот момент в Малфое нечто такое, отчего она захотела стать для него кем-то, что даже не приходило ей в голову. Она просто знала: он нуждался в чем-то, и сошел с ума, а ей… ей было не так уж и важно. Потому что это был он, и… и возможно, она сможет сжиться с тем, что он чокнутый. Потому что временами, – в такие редкие, случайные, памятные, восхитительные моменты, – Драко Малфой того стоил. Она не понимала этого. Совершенно. Но он был тем, кем был, и правда заключалась в том, что ей начало нравиться находиться с ним рядом. Даже когда ее это бесило. Даже когда она его ненавидела. Даже когда он совершенно съезжал с катушек и фонтанировал идиотскими идеями. И честно говоря, она могла предположить, что по этой причине тоже была сама немного сумасшедшей. По-настоящему спятившей. Так что всё нормально.

Гермиона кивнула. Просто качнула головой вверх и вниз, чтобы провести губами по его губам. Сжала крепче руки, обняла его сильнее и закрыла глаза. Секунду спустя подняла веки, чтобы убедиться, что его глаза тоже закрыты, и снова их опустила.

– Хорошо.

Его губы были чуть сухими, а ее – потрескавшимися, но все равно было очень приятно. Было здорово просто его целовать и скользить ртом по его коже. Малфой сделал глубокий вдох и обхватил ее руками, обнимая в ответ. Сжал так сильно, что ей пришла в голову мысль, что еще чуть-чуть, и она просочится ему под кожу.

Правда состояла в том, что она думала о том, каково это, быть с ним, задолго до того, как они занялись сексом, а после случившегося эти мысли посещали Гермиону каждые тридцать минут. Она никак не могла выкинуть его из головы, забыть или хотя бы просто сбежать от него. Возможно, всё бы изменилось, не находись она все время с ним рядом, а может, это просто была самая идиотская страсть в ее жизни, – Гермиона не знала. Она на самом деле не знала вообще ничего, когда дело касалось Малфоя. Кроме одного: ей это нравилось. Нравился он. И что же за смелым человеком она бы была, что за жизнь у нее будет, если иногда она не начнет уступать? Уступать чему-то, что так восхитительно?

Они не спешили. Просто наслаждались ощущениями, которые дарили друг другу, и пока довольствовались лишь поцелуями. Неторопливыми, чувственными и немного влажными, но самыми совершенными в ее жизни. И Гермиона подумала, что ей может захотеться целовать Драко Малфоя вечно.

Она ухватилась пальцами за его рубашку и потянула вверх, но он покачал головой и слегка отстранился.

– Нет.

– Нет? Но…

– Я просто… – он замолчал, снова качая головой.

– Ты не хочешь… Я имею…

– Конечно хочу, – он крепче прижал ее к груди, поцеловал раз, другой. – Я просто… Я не могу. Не… Ты бы… Просто позволь мне поцеловать тебя, ладно?

Она хотела снова взорваться фейерверком. Взорваться и взять его с собой. Но вместо этого усмехнулась, кивнула, выпустила ткань рубашки и обхватила рукой его затылок.

– Да.

Он улыбнулся, совсем чуть-чуть… но достаточно, чтобы она почувствовала, как изгибаются его губы. Поцеловал ее снова, медленно, но глубоко, заставляя Гермиону издавать тихие звуки, которые, судя по всему, ему очень нравились. И они целовались очень долго. Пока у Гермионы не опухли и не заболели губы, а в голову не пришла мысль о том, что теперь она наверняка смогла бы нарисовать карту его рта. Но у нее все равно не получилось бы описать то, как она себя чувствовала. То, что он заставлял ее испытывать.

Когда она, задыхаясь, уткнулась лицом ему в шею, Малфой прошептал ей в волосы:

– Мы возвращаемся обратно в Англию.

И она могла задать миллион вопросов и тысячу раз возразить, но всему этому было не время. И даже ее нетерпеливость и любопытство отошли на задний план. Поэтому она просто снова его поцеловала. И снова. И снова. И спрашивала сама себя, было ли это его прощанием, и когда отстранилась, Малфой притянул ее обратно, прижал к себе крепче и поцеловал жарче, – и Гермиона оставалась с ним до тех пор, пока он так делал.

День сто пятый; 16:31

Всё было похоже на то, что она сдалась. Сдалась, правда. Было больно и противно от того, что забравшись так далеко, они просто развернулись и отправились домой. Словно последние три месяца не значили ничего или же были пустой тратой времени. И здесь, в купе под номером тридцать два, Гермиона чувствовала себя неудачницей. У нее было ощущение, будто она отрезала от себя кусок, который сейчас оставался позади.

Она не сомневалась в его веских причинах. Не то чтобы она знала их или все возможные расклады, но дело должно было быть в чем-то, связанном с его вспышкой в комнате. Очень странно. Всё произошло так внезапно, и Малфой был так уверен в принятом решении.

Они вернутся в Англию, она получит новую палочку, и они аппарируют в Рим. Просто, как сам волшебный мир, детка. Так просто. Для нее это было идеальным решением с самого начала, и единственная причина, по которой она на этом не настаивала, заключалась в человеке, сидящем напротив. Сначала Гермиона не могла уехать самостоятельно, но потом просто не хотела его оставлять. Это была их миссия. Их.

И вот теперь здесь – он, несмотря ни на что направляющийся в Англию. Вопреки своей паранойе и недоверию Министерству. Что-то должно было случиться. Просто пока он не хотел ей ничего рассказывать.

– Все изменится, когда мы вернемся, верно? – именно это беспокоило ее больше, чем причина, по которой они вообще ехали обратно.

Гермиона не думала, что увидит его еще. Он исчезнет, сбежит с какой-нибудь девицей. Они принадлежат разным социальным слоям, и возможно, она никогда больше с ним не заговорит. Может, заметит его в другом конце комнаты или обменяется неловкими взглядами где-нибудь в магазине. Вот и всё. Вот и всё, чем закончились почти четыре месяца, проведенные бок о бок друг с другом. Вот и всё, к чему привело необдуманное решение на квиддичном стадионе, психическая неуравновешенность, дисбаланс гормонов, или что там еще вынудило ее проявить симпатию к такому, как он.

Это сводило ее с ума. Словно она должна была предпринять что-то, дабы изменить ситуацию, но не имела ни малейшего представления, что именно, поэтому ей оставалось только тянуть время, двигаясь, как в замедленной съемке. Это было трудно, казалось невозможным и оставляло привкус совершенного разочарования. Она не хотела больше никогда с ним не видеться. Не хотела не бороться с ним, не спорить, не смотреть на него, не целовать или просто не спать в трех метрах от него в притихшей комнате. Но Англия – это не случайный маггловский город, где их никто не знает. Англия – это возвращение к нормальности. Нормальности, в которой Гермиона Грейнджер, конечно же, не испытывает к Драко Малфою ничего, кроме презрения и ненависти. В которой они находятся по разные стороны той жирной и темной линии, которая разделяла в их жизнях добро и зло. Но ведь теперь столько всего изменилось. Столько всего изменилось для них обоих… и как это сможет воспринять весь остальной мир? Как сможет узнать об этом? Ее друзья его ненавидят. Да она сама все еще ненавидит его время от времени. Его будущее гораздо более туманно, нежели ее. Его семья ее не примет, а они сами никогда не смогут подстроиться под жизни друг друга. И это при условии, что Малфой вообще захочет иметь с ней дело при наличии массы других вариантов.

– Ты даже не представляешь, как сильно, – пробормотал он. Вот она – малфоевская честность.

Он никогда ничего не приукрашивал. Не смягчал удары и не изображал искренность, чтобы ей было легче. Это как начать симпатизировать сволочи. Просто бах – прямо тебе по голове. Прямо по голове, а жизнь идет дальше. И тебе остается только проглотить это, потому что такова жизнь. И именно так всё и обернулось.

Она чувствовала горечь на языке, отчего в глотке немного першило. Потому что действительно, вот и всё. Гермиона убеждала саму себя, что вся та излишне мелодраматичная дрянь в ее мозгу на самом деле таковой не является. По крайней мере, до некоторой степени. Дело не в том, что она не отдавала себе отчет в грядущих изменениях. Просто в глубине души была уверена, что это не коснется их… по крайней мере, не станет плохо.

Ее безумно раздражало то, что она никогда не могла понять, о чем же он думал. И злилась еще сильнее от того, что обычно это оказывалось чем-то важным.

– Что ты собираешься делать?

А он просто смотрел на нее, пока Гермиона не забыла о вызванной таким пристальным взглядом неловкости и не встретилась с ним глазами.

День сто шестой; 12:32

Обогреватель оказался прямо у нее под ногами, и Гермионе пришлось изогнуться, чтобы батарея касалась только штанины и не жарила кожу. Малфой выглядел слегка раздраженным, что она зажала его левую ступню. Хотя его недовольство могло быть связано с огромным количеством людей в автобусе, ведь толпу Малфой не любил и в таких ситуациях всегда злился.

Сиденья располагались в ряд по два-три места, а проход забился теми, кто был вынужден ехать стоя. Разгорячённые тела и включенное на всю мощность отопление привели к тому, что замкнутое пространство автобуса превратилось в сауну. Волосы Гермионы топорщились во все стороны, а лицо приходилось постоянно вытирать от пота. Ее рука прилипла к малфоевскому предплечью, и тот уже пять минут сидел с брезгливым выражением – с самого момента, как она сообщила ему, что в такой духоте полно микробов.

У кабины водителя было так шумно, что сразу же начинала болеть голова, зато в задней части салона стояла гробовая тишина. Они с Малфоем устроились посередине, но он все равно время от времени потирал правый висок.

Это было не лучшее время для расспросов, впрочем, как обычно.

– Малфой, почему мы возвращаемся обратно?

Он начал заводиться. Это было видно по тому, как он застыл, как слегка отстранился, наклонил голову. Будто человек, у которого выдался тяжелый день, только что выяснил, что кофе закончился, любимая ручка потерялась, или что на пути к такому желанному дому образовалась огромная пробка. Злой, расстроенный и смирившийся с судьбой – ведь и так уже ясно, что этот день может привести к чему угодно, только не к чему-то хорошему.

– Я расскажу тебе позже.

– В отеле?

– Когда мы приедем в Англию.

– Я не…

– Я тогда тебе всё расскажу.

– Я не хочу ждать, чтобы выяснить, почему ты вытащил нас оттуда, причем так срочно, когда я…

– Грейнджер, просто… не усложняй это, ладно? Не надо.

– Что случилось? – она выжидающе смотрела на него, но он ее проигнорировал. – Малфой, просто…

– Я уже сказал, что не расскажу тебе ничего, пока мы не вернемся в Англию, так что оставь эту тему, – яростно прошипел он, теряя остатки самообладания.

– Я не понимаю, – нахмурившись и сжав губы, она покачала головой.

Он вздохнул и потер висок сильнее.

– Поймешь… может быть. Может и нет, но что-то прояснить ты сможешь…

Гермиона прижала руки к голове, словно пытаясь отгородиться ото всей этой неразберихи.

– О чем ты говоришь, Малфой? Господи, просто скажи мне! Я…

– Мы закрыли вопрос, – рявкнул он.

– Да мне плевать! Я не собираюсь прекращать… – его челюсть сжалась, а эта дурацкая вена на виске снова проявилась. Малфой тоже не собирался уступать.

Проблема двух упрямых людей. Их проблема. Разозлившись, Гермиона решила не продолжать этот спор.

– А знаешь, что? Я даже находиться рядом с тобой сейчас не желаю. Я встаю, – она убрала от него ноги и поднялась, схватившись за сиденье и делая шаг между креслами, чтобы проскользнуть в проход. – Собираюсь поменяться местами вон с тем милым мужчиной в потной рубашке, чтобы он отдохнул…

– Грейнджер, сядь.

– Он стоит уже почти два часа, так что…

– Грейнджер…

– …действительно стоит сесть…

Он схватил ее за ногу чуть выше колена, и ей пришлось подавить смешок – стало щекотно. Малфой смотрел на нее, а она молчала, сверля его взглядом в ответ.

– Не ставь меня в неудобное положение, – прорычал он.

– В неудобное положение? Тебя? – она попыталась его обойти, но он еще сильнее впился ей в ногу.

– Ты устраиваешь истерику, как ребенок. Сядь и веди себя нормально. Злишься? А я в бешенстве. Повзрослей уже.

Гермиона презрительно ухмыльнулась, схватила его за запястье и попыталась освободиться из захвата.

– Малфой, не трогай меня.

– Хммм. Обычно ты на это не жалуешься.

Она ошеломленно уставилась на него, на его губах играла прежняя знакомая усмешка. Гермиона приоткрыла рот от потрясения. От того, что он упомянул об этом и вот так использовал против нее.

– Пошел ты к черту! – выдохнула она, толкнула его в плечо, ударила по голени, стукнула по руке и сбросила его ладонь со своей ноги.

Малфой попытался схватить ее, но Гермиона метнулась в сторону и двинулась в заднюю часть салона, протискиваясь сквозь людей. Учитывая движение автобуса, ее собственную неуклюжесть и то, что она не слишком обращала внимание на окружающих, спотыкалась Гермиона постоянно. И хорошо, что вокруг было много народу, – это уберегло ее от падения.

В самом конце автобуса в грязной от пота рубашке стоял человек с гадливым выражением на лице. Все вокруг отстранились, и Гермиона смогла учуять исходившую от него вонь еще прежде, чем разглядела его за спинами других попутчиков.

Она бы предпочла и вовсе не смотреть в ту сторону, но честно говоря, повернуться спиной не решилась. Поэтому вцепилась в поручень, пытаясь как можно небрежнее сморщить нос, и уставилась в заднее стекло. Неприятный пассажир сверлил ее взглядом, от чего по коже пробирал мороз.

Малфоя она почувствовала еще до того, как поняла, что это он. И очень удивилась, что смогла не только что-то унюхать, но и идентифицировать его запах. Но ей нравился аромат мыла в их хостеле, а он все еще пах им.

Малфой ничего не сказал, но встал так близко, что Гермиона могла поклясться: стоит ей качнуться назад, и она коснется его рубашки. Он был горячим, от него исходило больше тепла, чем ей сейчас хотелось… в особенности от него. Было бы хуже, окажись это незнакомец, но ведь она все еще злилась на Малфоя и с трудом удержалась от того, чтобы не наступить каблуком ему на ногу.

Он стоял с ней рядом, и когда автобус остановился, его рука скользнула на поручень, задев ее ладонь. Он отдернул пальцы раньше, чем Гермиона возмутилась, но она все равно покачала головой и отстранилась, демонстрируя свое отношение.

Странный вонючий пассажир несколько секунд смотрел на Малфоя, и когда тот отвернулся, тоже отвел взгляд. Глаза в пол, стекающий по его лицу пот, и запах, отравляющий воздух.

========== Одиннадцать ==========

День сто седьмой; 7:28

– Ты вела себя как идиотка. Я разозлился.

Гермиона закатила глаза.

Это была его вторая попытка извиниться. После первой она долго на него кричала, тыкала пальцем и отчитывала, каким мерзким и злым он был. А он стоял и терпел, что шокировало Гермиону даже больше, чем его слова.

– Ты ужасно извиняешься.

Он хмыкнул и передал ей остатки своего чизкейка, – Малфой вообще в последнее время ел мало. Гермиона даже начала волноваться по этому поводу, но она все еще немного злилась, а значит, не собиралась демонстрировать свое беспокойство.

– Я восполняю то, чего у меня нет, шармом, красивой внешностью и… физическими достоинствами. А еще состоянием, амби…

Гермиона фыркнула.

– Не такой уж он и большой.

Малфой удивленно на нее посмотрел. А она ухмыльнулась, уткнувшись в свой десерт.

День сто восьмой; 16:12

– Не такой уж и большой, – пробормотал он.

Гермиона застонала и мельком взглянула на Малфоя, когда тот уселся за стол, пристально следя за ней глазами.

– Ну вот честно, ты что, снова об этом?

– Это заявление было хуже, чем мое, а ты дулась целый день. А еще разбила лампу. И у меня синяк в том месте, куда ты раз тридцать ткнула меня пальцем.

– Пожалуйста.

Она стянула с волос резинку и пропустила пальцы сквозь пряди, расправляя кудри. Сняла носки, сложила одеяло, отряхнула его и отбросила носки в сторону, прежде чем заползти в кровать.

– Втрахать бы тебя в матрас, не такой уж и большой. Я…

– Что?

Он фыркнул, внимательно осмотрел ее прикрытое тело и, развернувшись, направился в ванную.

День сто девятый; 8:13

– Хорошо! Я пошутила! У тебя большой член, ясно? Просто огромный. Огромный член, очень милый и просто… просто замечательный. Хорошо? У тебя отличный, большой, фантастический член.

Он изумленно уставился на нее. Она смотрела на него в ответ. Он усмехнулся, улыбнулся и затем рассмеялся. Гермиона вжалась в свое сиденье.

8:34

– Я думал, возможно, мне стоит еще раз постараться, чтобы продемонстрировать свою мужественность.

Гермиона подняла на него глаза, не зная, как ей на это реагировать. Малфой смотрел на нее так, что сомнений не оставалось: речь шла о сексе.

– Но раз у меня такой отличный, большой и фантастический член, – он ухмыльнулся, – полагаю, мне больше не надо ничего доказывать.

Что ж. Последнее слово за ним, – и ее это не устраивало.

– И хорошо. Мужчины обычно не лучшим образом проявляют себя в условиях стресса.

Он снова окинул ее сердитым взглядом.

23:21

Его пальцы накрыли ее ладони, прижимая крепче к древку.

– Готова? – его дыхание обожгло раковину ее уха, когда Малфой схватился за метлу.

– Нет. Нет-нет-нет. Я не… Малфой!

Он издал низкий смешок и раскинул руки в стороны.

– Ты летишь.

– Я же уже говорила тебе, что знаю, как летать! Мне просто это не нравится!

– Ты не возражаешь, что мы теперь пересекаем границы по воздуху.

– Это потому что не я лечу, – Гермиона знала, что в ее голосе слышны истеричные нотки, но ей было плевать.

– Покажи мне, как ты летаешь.

– Малфой, богом клянусь, если ты не вернешь руки на метлу, я тебя убью.

– Да? И как же ты собираешься это сделать?

– Я тебя сброшу!

– И все эти долгие-долгие мили полетишь в гордом одиночестве?

– Я тебя ненавижу. Я отпускаю.

– Отпускай.

– Ты сумасшедший? – вскричала она.

Малфой рассмеялся, потянул ее за руки и оторвал ее ладони от метлы. Гермиона взвизгнула, пытаясь вырваться и снова схватиться за древко.

Мы умрем, мы умрем, мы умрем.

– Расслабься, – его тело сотрясалось от смеха. – Грейнджер, эй. Эй. Успокойся. Посмотри. С нами всё хорошо.

Ей потребовалась пара секунд, чтобы осознать его слова, прекратить свою отчаянную борьбу и перестать кричать о его скудоумии. Ее сердце отбивало бешеный ритм, и Гермиона была готова заплакать, так сильно пульсировал в ее венах страх.

– Почему мы не падаем?

Она поняла, что он улыбается.

– Дело в контроле. Нашем весе, балансе. Моей магии. Если бы мне…

Он вытянул в сторону их соединенные руки, ловя равновесие, и качнул бедрами вперед. Гермиона широко распахнула глаза, почувствовав его давление и то, как он двигался. Метла нырнула вниз, затем выровнялась, и опять - вниз, вверх в такт его движениям.

– О господи, – прошептала она.

– Твои глаза закрыты?

– Нет, – неправда.

– Хорошо.

Он вернул их руки на древко и крепко прижал ладони к дереву.

Затем был толчок, давление его тела, касание, – и они внезапно рванули по спирали вниз.

День сто одиннадцатый, 6:23

Гермиона глубоко вздохнула, выныривая из сна к приглушенным звукам и ощущению шершавой ткани под своей щекой. Простонала, еще глубже зарываясь лицом в… Она удивленно принюхалась, открыла глаза. И уткнулась взглядом в гладкую белую кожу, тут же почувствовав под своей головой изгиб плеча.

– Доброе утро, Грейнджер, – его голос был низким и хриплым, и Гермиона решила, что Малфой либо недавно проснулся, либо не спал вообще.

– Уже утро? – было чуть больше семи, когда она провалилась в сон в трясущемся автобусе, следя за меняющимися цветами уступов, что окружали узкую дорогу.

– Ты пускаешь слюни.

Его слова не сразу дошли до ее сонного мозга.

– Вовсе нет!

– Да. Всё уже высохло, но всего через тридцать минут после того, как ты положила на меня голову, у тебя начали течь слюни. А твои лезущие в лицо волосы – одно из самых больших неудобств, что я когда-либо испытывал.

Она покраснела, представив выражение его лица в тот момент.

– Почему ты меня не оттолкнул?

– Оттолкнул. Но ты привалилась обратно.

– Но ты мог снова меня отпихнуть.

– Я был слишком ленив.

Гермиона посмотрела на блики света на его штанине, затем, прищурившись, выглянула в окно. Холодно сияющее в морозном воздухе солнце только что поднялось над полями.

– Красиво, – пробормотала она, прикрывая глаза от тепла его шеи под своей щекой.

– Ты проспала около двенадцати часов.

– Угу.

– И моя рука затекла.

– Ммм.

Он то ли вздохнул, то ли что-то проворчал, потянувшись и снова накинув ей на плечи свою мантию. Примял ладонью ее волосы, пытаясь убрать локоны от своего лица, и опять устроился на своем месте.

– Тебе удобно.

Он фыркнул.

– Просто не могу дождаться того момента, когда мы вернемся в Англию, и мне не надо будет больше терпеть твои слюни и раздражающие позы.

Гермиона приоткрыла глаза, моргая от света.

– Я думаю, ты обманщик, Драко Малфой.

Он промолчал.

День сто тринадцатый; 15:32

– Знаешь… чем ближе мы подъезжаем к Англии, тем больше ты замыкаешься.

Она не ждала, что он что-то ответит, но когда Малфой заговорил, его голос был сухим и тихим.

– Я всегда сдержан.

– Через двадцать минут мы прибудем на Кинг-Кросс.

– Я знаю, – он выглядел задумчивым, но было в нем что-то, что напомнило ей о той первой ночи в здании.

Выражение его лица, когда он придушил ее. Когда боролся с чем-то бОльшим, чем был он сам, и ненавидел это.

– Ты расскажешь мне сейчас?

– Нет.

– Малфой, но ты же сказал…

– Я не твой рыжеволосый дружок, Грейнджер, тебе не надо напоминать мне о том, что я сказал.

Он был раздражен. Она не могла объяснить причину, но знала, что если надавит на него чуть сильнее, Малфой взорвется. У нее было ощущение, что всё это связано с тем, почему они вообще вернулись обратно. И несмотря на его далекое от идеального поведение в этот момент, Гермиона решила, что терпела и мирилась достаточно.

– Тогда расскажи мне…

– Ты ждала так долго, сможешь потерпеть еще десять минут. А если не сможешь, тогда иди к черту.

Гермиона скрестила руки, сузила глаза и начала отстукивать секунды ногой просто потому, что знала, как его это бесит.

15:41

– После всего произошедшего, думаю, у меня есть право знать. Что-то случилось? Почему ты передумал? Ты нашел его и не сказал мне? Ты… что? Мы команда, Малфой. Мы прошли через многое и всё делали…

Она посмотрела на него. Он словно опять погрузился в свое отрешенное состояние, вот только внутри него бурлила злость. Малфой был собран и сдержан, будто окунулся в свои воспоминания о чем-то, что когда-то давно его разозлило и сбило с толку. Когда он заговорил, его голос был четким и ясным – совершенная артикуляция, идеальное произношение, – а эмоций было столько же, сколько в каменной глыбе.

– Нет никакого крестража.

Гермиона оказалась в такой ситуации, когда не знала несколько вещей сразу. Правильно ли она его услышала, шутил ли он, спала ли она, или же это всё происходило на самом деле. Действительно ли она была именно этой девушкой, а он – именно этим мужчиной, врал ли он, что вообще творится. Ей казалось, что она на пару сантиметров воспарила над своим телом – достаточно для того, чтобы знать и чувствовать, что происходит что-то странное.

– Что? – ей действительно больше нечего было сказать.

– Не хочу принижать твой мозг, повторяя такую простую мысль, Грейнджер.

– Ты шутишь.

– Нет.

– Врешь.

– Не сейчас.

– Ты… Малфой. Ты же не можешь говорить это серьезно, – и она рассмеялась тем жутким искусственным смехом, услышав который, всем сразу становится ясно, насколько тот неестественен.

Малфой откашлялся и продолжал смотреть в окно, потому что именно так и поступают трусы.

– Конечно же Пожиратели Смерти не были частью плана. Однако, я не убил Крэбба… Не смог. Полагаю, они были не в курсе, и когда об этом узнал Крам… Это дошло до Министерства, и всё оставшееся время между нашей встречей с Крамом до того дня, когда мы отправились в Англию, они искали нас, чтобы вернуть.

Она могла поклясться чем угодно, что предметы в купе вращались вокруг нее вместе со своими нечеткими двойниками. Ей пришлось моргнуть снова и снова, но сфокусировать взгляд хотя бы на чем-то так и не получилось. Гермиона видела только неясные контуры на периферии зрения и Малфоя, который не поворачивался к ней лицом.

В животе разлился ледяной холод, затопил грудную клетку и хлынул в горло. Ее сердце сжалось, дрогнуло и болезненно забилось в такт толчкам крови. В ушах раздавалось лишь собственное ускоряющееся дыхание. Это напомнило ей о том здании. О гонке по ступеням… о падении… и о Малфое. Так долго после этого один лишь Малфой.

– Ты была… Ты убежала. Вниз по лестнице. Вылетела на Блетчли, Крэбба. К нам приближалось еще много других Пожирателей. Может, я и хороший маг, но не настолько. Я не могу одновременно уничтожить пятнадцать Пожирателей Смерти. Я не… Я не знаю деталей, ясно? Я просто… Тонкс, Флетчер и Подмор появились из другого коридора, они помогли…

– Ты лжешь. Малфой… Я даже не знаю, о чем ты говоришь! Что…

– Ты отрубилась. Когда ударилась об стену, твое плечо встало на место. Ты потеряла сознание. Мне было велено схватить тебя и бежать, держать от всего этого подальше. От Пожирателей Смерти, войны, от всего. Я рассказал им, как ты залила кровью все бумаги с информацией о крестраже, – документы сгорели или потерялись, – и они придумали историю, чтобы скормить тебе. Это был способ сделать так, чтобы мне не нужно было постоянно тебя караулить. Я даже не думал, что это сработает…

Кровь клокотала под кожей, и она могла поклясться, что всё это нереально. Эта история, этот момент, всё это. Она подняла ладони и с силой провела ими по лицу, чтобы не заплакать или не сделать что-нибудь еще.

– Я… Ты… – она качала головой все быстрее и резче, пока почти не перестала слышать Малфоя сквозь шум воздуха и свои собственные сумасшедшие мысли.

– Послушай, я… Сначала мне это жутко не понравилось. Но затем я понял, что ты действительно разрушила мое прикрытие, и присматривать за тобой лучше, чем заниматься бумажной работой в Министерстве или отправиться в Азкабан ради общественного мнения. А затем… Грейнджер, я не хотел… Не хотел, чтобы всё это дерьмо произошло. Для… Ты и я, мы… Так случилось. Я не хотел, чтобы всё зашло так далеко, или чтобы я даже… Я не мог рассказать тебе. Это было задание, именно это Министерство…

– Ты сейчас серьезно, Драко Малфой? Ты действительно говоришь серьезно? – закричала Гермиона, вскидывая голову от ладоней.

Теперь он смотрел на нее. Чуть более взволнованный, чуть менее сдержанный. Он наклонился, подался вперед, пока их глаза не оказались на одном уровне.

– Прости.

– Ты… Я… Я! Я не могу… фуф! – Гермиона выдохнула, втянула воздух, подняла руки и лицо вверх, будто могла найти ответ на потолке. – Я такая дура! Я… самая большая идиотка! На свете! Самая большая идиотка из-за… из-за тебя. Потому что поверила тебе. Тебе? Малфою? Да я… Неужели я действительно настолько нелепа? Я купилась на всё. И пыталась помочь! И спала с тобой! Я спала с тобой, целовала тебя, и ты мне нравишься, Малфой! Господи. Господи. Я такая… гребаная дура!

У нее началась истерика. Голос сорвался, руки тряслись, перед глазами всё расплывалось. Ей хотелось кричать, плакать, смеяться и драться одновременно. Она просто сломалась.

– О господи, – она повторила это три-четыре раза.

– Я не мог ничего изменить…

– Не мог изменить… ха! Ха! Ты мог рассказать мне! Мог не спать со мной, может быть, раз ты знаешь, что ты… и… Знаешь, что? Знаешь, что? Вот поэтому ты плохой человек, Малфой! Вот это делает тебя таким ужасным, дерьмовым человеком! И я хочу поблагодарить тебя – нет, закрой свой рот – я хочу поблагодарить тебя за то, что напомнил мне! За то, что опять дал мне понять, почему такая, как я… Такая, как я, и близко не может подойти к такому, как ты! Почему доверие и Малфой – это оксюморон. И почему я полная дура, что вообще думала, – за каждую идиотскую секунду – дура! – что ты действительно чего-то стоишь, неважно, для меня или для мира, в принципе.

Ее затошнило. Хотелось очистить желудок, расплакаться, лечь и проспать много дней. Пока мир не прекратит своего существования, и не нужно будет больше это чувствовать.

Малфой был в ярости. В бешенстве, но не произнес ни слова. Просто сверлил ее взглядом, когда она вскочила, чтобы высказаться. Чтобы кричать и орать на него еще пять минут. И Гермиона была совершенно уверена, что смысла в этих воплях не было никакого, но так было легче, чем просто стоять и чувствовать свою слабость. Сидеть и не знать, что сказать, или, не дай бог, расплакаться перед этим ублюдком.

– Я не хотел этого делать! Пытался найти решение, Грейнджер, но не смог. Ты оставалась ради своей же безопасности, и я не собирался ничего тебе говорить, чтобы ты, как чокнутая, не побежала обратно в Англию и не вляпалась…

– Не вляпала в беду тебя! Потому что ты эгоистичный ублюдок, Малфой! Ты. Эгоистичный. Кусок. Дерьма. И я ненавижу тебя, я тебя ненавижу, я тебя ненавижу, я тебя ненавижу, я тебя ненавижу, я ненавижу… тебя. Всё, что с тобой связано. И богом клянусь, чтобы я еще раз была такой кретинкой, чтобы… чтобы просто снова подумать о тебе…

– Грейнджер, всё… Нет, послушай! Слушай! Я не… Я лгал, да. Ладно, хорошо. Я ублюдок, сволочь, ты можешь послать меня в ад, и да, всё, что угодно, хорошо? Но… Я лгал только до определенного момента. Ты понимаешь это? Нет, послушай… я только… Я лгал только о том, о чем должен был. Всё остальное… – он покачал головой, потому что, как бы там ни было, Драко Малфой был гребаным трусом и не мог этого произнести.

– Я слепо шла за тобой, Малфой. И мысль об этом… обо всех этих месяцах… обо всем… вызывает. У меня. Тошноту. Я никогда больше не буду такой наивной. И должна сказать тебе спасибо, Малфой. Спасибо за то, что разрушил мою веру в людей. Снова. Господи! Господи, да мне надо за многое тебя благодарить! За то, что я узнала о расизме и предрассудках, о слове «грязнокровка». За то, что ты научил меня, что такое зло в людях, жестокость в детях, показал, каково это не быть…

– Не бросай мне это дерьмо в лицо! Я извинился за это…

– Что? Что? Я не слышала извинений!

– …юность, но сейчас я пытаюсь это исправить и изменить, я пытаюсь. Пытаюсь. И я никогда не говорил, что совершенен. Не говорил, что не лгу или что не причиню тебе боль, или что… Черт! Черт, Грейнджер! Что я должен был сделать!

– Сказать мне!

– Я не мог!

– Ты обманщик! Ты, – она икнула и поняла, что плачет. – Ты обманщик. И… я тебя ненавижу. И… не разговаривай со мной, Малфой. Не разговаривай, не смотри, не произноси мое имя. На всю свою оставшуюся жизнь я хочу сделать вид, что тебя не существует.

Ей надо было уйти. Потому что она всхлипывала, потому что все еще пребывала в шоке, потому что у нее не было времени, дабы всё это переварить. Потому что она сходила с ума, и от взгляда на Малфоя ее сердце сжималось в комок, жилы натягивались, мышцы рвались в лоскуты, и происходили все те вещи, которыми можно было объяснить такую сильную боль. Потому что так и было. Больно.

Она заставила себя сделать шаг к выходу: мокрое лицо, руки прижаты к груди, и легкие, разрывающиеся от гипервентиляции. Малфой схватил ее за руку, но Гермиона всем телом отшатнулась от него, словно тот был заразен. Она со всего размаху врезалась в стену, и он смотрел на нее так бесстрастно, как только мог, но его маска треснула.

И сейчас она могла заглянуть прямо вглубь него.

– Я… я не видел другого пути. И мне жаль.

– Заткнись, Малфой. Закрой рот. Меня не заботят твои оправдания, твои извинения. Иди куда-нибудь и умри, или исчезни, всё, что угодно. Мне всё равно. Я просто хочу… чтобы ты ушел, – она покачала головой, пытаясь справиться с истерикой.

Он достал из кармана ее палочку. На секунду Гермиона была уверена, что это его, и не знала, что ей делать: бежать или остаться и посмотреть, что Малфой задумал. Но затем она обратила внимание на размер, форму, цвет… признала палочку так, как это может сделать только владелец.

Он протянул палочку ей. Гермиона схватила древко и едва ли вообще смогла это почувствовать.

А затем она его ударила. Не осознавала, что делала, но когда отшатнулась от Малфоя, ее ладони горели, а костяшки жгло.

– Рахх! – выкрикнула Гермиона, потому что у нее не было слов, чтобы выразить свой гнев.

Малфой, полный злости и чего-то еще, попытался ее схватить, но она выскочила из купе, хлопнув дверью и бормоча под нос ругательства.

Путь по коридору и другим вагонам был по меньшей мере смазан. Она не сомневалась, что пассажиры кидали на нее удивленные взгляды, но Гермиона ничего не видела. Она скорее выпала из поезда, чем сошла с него, и сквозь толпу людей разглядела копну рыжих волос и какого-то аврора, чьё имя не могла вспомнить.

Улыбка на лице Джинни замерла и потухла, а Гермиона продолжала обвиняюще сверлить подругу взглядом. Они, наверное, обо всем знали, если то, что рассказал Малфой, было правдой. Скорее всего, знали, да каждый, наверное, был в курсе, что это одна большая шутка над Гермионой. Проказа уровня близнецов Уизли. Но это было не смешно – потому что оказались замешаны чувства. Чувства. И от этого всё очень запуталось. Они всегда всё усложняют.

Она развернулась в поисках путей отступления и увидела, как держась за поручень, с поезда сходил Малфой. На его лице застыла странная смесь вины и принятия, и Гермиона возненавидела это выражение. Хотелось ударить его по лицу, чтобы он разозлился, и она могла с ним расправиться. Найти причину, чтобы атаковать, проклясть, выплеснуть весь свой гнев и боль. Но, говоря по правде, даже этого желания не было, и это ранило хуже всего. Единственное, чего она действительно жаждала, – больше никогда его не видеть. Никогда не видеть никого из них, уехать куда-нибудь далеко-далеко, чтобы подумать и побыть одной. Просто очутиться подальше от Малфоя, воспоминаний, от всего.

Она добежала до пункта аппарации. Единственным доступным «далеко» была ее квартира, но та была заперта и находилась слишком близко, чтобы брать ее в расчет.

День сто семнадцатый; 2:44

Гермиона закрыла камин, заперла дверь и наложила оглушающие чары, поэтому не слышала, когда они приходили. Она никого не хотела видеть до тех пор, пока всё не обдумает. Пока на сможет найти те ответы, что ей были нужны, не сумеет разобраться, действительно всё не поймет. Пока не осознает, что же такое случилось.

Она прокручивала это снова и снова. От того здания и до вокзала Кинг-Кросс. Перебрала каждый разговор, каждый странный момент. Заставила себя вспомнить всё, что успела забыть, и, как одержимая, погрузилась в эту катастрофу.

И внезапно всё стало ясно. Очевидно. И Гермиона подумала, что это лишь потому, что она уже обо всем знала, но всё равно не могла не удивляться, какой слепой и глупой она была. Всё так лежало на поверхности, что ей хотелось разбить свою голову о кофейный столик.

Гермиона Грейнджер была такой дурой, когда дело касалось Драко Малфоя. И чем дольше она об этом думала, тем очевиднее это становилось.

День сто восемнадцатый; 11:02

Гермиона фыркнула, задрала подбородок и шагнула на следующий лестничный пролет. Ее волосы были в беспорядке, на ней все еще была пижама, но сейчас это мало заботило. У нее было дело.

Гермиона не всегда могла найти ответы на свои вопросы. Ей нужна была вторая, третья точка зрения. Человек не может прийти к какому-то мнению, пока не владеет всей информацией, а у Гермионы ее, конечно же, не было.

Она всё обдумала. Изучила всё, что произошло, каждый вариант и каждую причину, которые только могли прийти ей в голову. И сейчас настало время для ответов. Не для мнений или домыслов, а для настоящих, правдивых ответов.

Она была бойцом. И могла выпасть на несколько дней, – Гермиона утешала себя тем, что все же не дошла до ручки, – но главное заключалось в том, что она вернулась. Готовая встретиться с миром.

Или, в зависимости от обстоятельств, со своими лучшими друзьями.

Она стукнула в дверь пять раз, прежде чем та открылась.

Рон выглядел удивленным, возбужденным, счастливым, обеспокоенным, а потом просто испуганным.

– Вот черт.

День сто двадцатый; 13:31

– Ты бы не была так расстроена, если бы что-то не произошло. Что-то заставило тебя так переживать из-за того, что Малфой тебе лгал. Это не должно было стать для тебя шоком, не говоря уже о таком горе, Гермиона.

Гермиона вздохнула и подтянула к себе одеяло. Она уже пару дней провела у Джинни, потому что одиночество ее раздражало. Она явно сходила с ума. И когда осознала, что сидит на диване и думает о том, как скучает по этому ублюдку, как ей не нравится быть одной, и как ей без него странно, решила найти себе компанию.

Ей все еще надо было уйти.

Это была не ее вина. Человек не может безвылазно провести столько времени с другим человеком и не привыкнуть к его присутствию. К тому, как он дышит, когда вы ложитесь спать, как помогает сосредоточиться и подумать, как разговаривает или выводит из себя. Во время их путешествия она привыкла к Малфою, как к самой себе. Его присутствие успокаивало, и пока он был рядом, ее это даже не беспокоило.

Это было похоже на неудачные отношения. Никто не понимает, как всё плохо, пока оба не изменят ситуацию и не перестанут слепо мириться со всем, что происходит.

Сейчас же она всё видела в истинном свете, так? И это только еще больше доказывало, что Гермиона тронулась рассудком, раз все равно думала о Малфое, хотя однозначно решила никогда больше о нем не вспоминать.

– Факт, что Орден считает меня некомпетентной. И что Гарри и Рон согласились с этим…

– Орден беспокоился, что с тобой что-то случится, и это станет угрозой для эмоций и концентрации Гарри, особенно после предпоследней миссии, на которой он закрыл тебя собой от заклятия. Ни Гарри, ни Рон с этим согласны не были. Нам даже ничего не сказали, пока ты уже не исчезла с Малфоем. Мы пытались выяснить, где ты, чтобы связаться, но отследить тебя было невозможно. Мы всего несколько недель назад узнали, с кем ты – ребят чуть удар не хватил. Жаль, ты не видела их лиц.

Гермиона покачала головой и с силой потерла ладонью лоб – этот жест помогал ей сосредоточиться на чем-то, кроме желания заплакать. Она теперь была такой чувствительной, – как же это отвратительно.

Она уже обо всём знала. И о том, что мальчишки не имели к этому отношения, и о том, что они пытались ее найти, и о том, что Рон из-за этого устроил Тонкс истерику. Она не могла их винить, пусть и не разговаривала ни с кем из них с тех пор, как ушла из квартиры Рона.

Просто было больно. От всего этого. Было так плохо, что хотелось на кого-нибудь разозлиться.

– Это было дурацкое решение. Если они не хотели, чтобы ты сражалась, им стоило дать тебе бумажную работу. Или, может быть, отправить в убежище.

– Они не хотели, чтобы у меня была возможность вернуться обратно или влезть в какой-нибудь бой. И я могу тебя заверить, что буду участвовать в последней битве. Мне плевать. Но я пойду с Гарри, – Гермиона фыркнула и сморгнула выступившую на глазах влагу. – Просто это было…

Она снова покачала головой. Она действительно не знала, почему они решили сделать то, что сделали. Хотя она же купилась на это, ведь так? Она бы так и бегала с Малфоем за этим крестражем. А он бы так и продолжал ей лгать.

И неужели ему действительно было жаль? У него была масса времени, чтобы ей рассказать. Если бы он и вправду сожалел, тонаплевал бы на их приказы и задание и рассказал бы ей. И будь он хорошим человеком, обязательно сделал бы это до того, как с ней спать. Или вообще не стал бы заниматься с ней сексом.

Возможно, именно поэтому он был таким сдержанным. Таким далеким и странным. И поэтому не переспал с ней той ночью, когда сказал, что они возвращаются обратно в Англию. Может быть, он понял, каким дерьмовым поступком это бы стало.

Но всё равно было уже слишком поздно. Они уже сделали это однажды. И она все еще была немного влюблена в этого ублюдка.

– Гермиона… ты в порядке?

– Я в норме, – она махнула рукой, делая глубокий вдох, снова и снова, пока не начала дышать нормально.

Джинни помолчала.

– Во сне ты произносишь его имя.

– Нет.

Кивок.

– Да.

– Только если в кошмаре, уверяю тебя.

– Гермиона. Остановись.

Тот край под ее ногами, на котором она балансировала все эти дни, ускользнул, и Гермиона снова расплакалась. Джинни что-то сочувственно пробормотала и обняла подругу.

– Он тебе не безразличен?

– Больше нет!

Джинни погладила ее спину и вздохнула.

– Судя по тому, какая ты всё это время потерянная, думаю, ты обманываешь саму себя.

Гермиона резко выдохнула, взяла себя в руки и надолго замолчала, прежде чем ответить.

– Я больше не хочу переживать о нем.

Джинни не знала, что на это сказать, поэтому просто продолжила вычерчивать на спине подруги круги. Это напомнило Гермионе о Малфое, о том, как он гладил ее, как касался себя перед сном. Это о стольком напомнило, и она злилась, что ей так трудно перестать о нем думать. Что всё напоминает ей о нем.

– Ладно, я соврала. Ты не произносишь его имя, но по крайней мере теперь всё понятно, – выпалила Джинни, потому что по части вранья она была лишь чуть-чуть лучше Гермионы: могла обмануть, но всегда чувствовала себя виноватой.

Гермиона откинулась назад, чтобы хорошенько разглядеть подругу.

– Не могу поверить, что ты так поступила!

– Я встречалась со слизеринцем в момент формирования моей личности.

– Пфф! – Гермиона чуть отклонилась, вытерла глаза и щеки.

Маленькая хитрюга. Хотя ей стоило лучше соображать. Джинни всегда знала, как выяснить то, что хотела узнать.

– Расскажи мне.

Гермиона вздохнула, окинув ее взглядом, прежде чем устроиться на диване.

– Я не знаю, хочу ли кому-нибудь об этом рассказывать.

– Да ладно, Гермиона. Просто выкладывай. И мы найдем решение.

– Я уже всё решила! Я просто больше никогда с ним не заговорю, даже не подумаю о нем, не буду иметь с ним ничего общего. И считаю, это отлично сработает.

Джинни посмотрела на подругу: пустое выражение лица, уголки губ опущены, брови нахмурены. Гермиона скользнула глазами по стенам, полу, своим тапочкам, затем снова обратила внимание на Джинни.

– Не сходи с ума. Или… или ты…

– Ты спала с ним, ведь так? О Мерлин, насколько он большой? – Гермиона изумленно уставилась на подругу, и та покраснела. – Прости.

– Господи, Джинни.

– Я же сказала, извини, – Джинни откашлялась. – Хорошо, а теперь всё с самого начала.

Гермиона втянула в легкие воздух и резко выдохнула.

– Ладно.

========== Двенадцать ==========

День сто двадцать третий; 15:36

Он выглядел хорошо.

На самом деле, так же хорошо, как тогда, когда она видела его в последний раз. Даже лучше.

И от этого было гораздо больнее, чем ожидалось. Гермиона чувствовала себя чудовищно: словно ее разорвали изнутри надвое. Она очень хотела отвести взгляд и уйти, но не менее острым было желание подбежать к Малфою и ударить, а затем, возможно, поцеловать.

Она много размышляла и знала, что это одна из тех глупостей, которые, – Гермиона видела, – совершали другие девушки, и которые она сама когда-то считала нелепыми. Но вот уже несколько дней и недель она пыталась всему найти рациональное объяснение. И задавалась вопросом, насколько же сильно ей стоило его винить.

Гермиона понимала: это всё потому, что она по нему скучала. И знала, что это глупо. Знала, что должна была хотеть никогда больше не иметь с ним ничего общего.

Но кое-что стало понятно. Под «кое-что» подразумевалось следующее: Гермиона все еще злилась из-за случившегося, но, вероятно, захотела бы перевязать этого придурка после того, как сама бы его и прокляла.

Он выполнял то, что должен был. То, что ему приказал Орден. Тот самый, который, по его убеждению, списал бы его со счетов, перестань Малфой приносить пользу… конечно, при условии, что это тоже не было враньем. И если судить по поступкам, Малфой казался не так уж сильно виноват в том, что продолжал всё это. На самом деле, зная обстоятельства, Гермиона могла теперь припомнить те ситуации, когда, по-видимому, он разрывался между двумя решениями.

В конечном счете, он выполнял задание, которое, как ему сказали, было для ее же пользы. И Гермиона была не тем человеком, кто поверил бы, что Малфой ничего не рассказал, движимый заботой о ее безопасности. Но она была тем, кто мог немного обдумать эту мысль, прежде чем окончательно отбросить.

И она действительно понимала. Гермиона очень хорошо умела ставить себя на место других людей, и будь это ее задание, не бралась решительно утверждать, что не поступила бы подобным образом. Даже после того, как он ей понравился, проведя столько времени с ним бок о бок, Гермиона бы не рассказала ему, каков настоящий план. В конце концов, у нее бы был приказ.

Хотя она всё равно полагала, что не переспала бы с ним, обманывая. И дело не в том, что ее желание или чувства значили бы меньше, просто в итоге Малфой мог бы посчитать себя использованным. Обманутым и использованным. А именно так Гермиона себя и ощущала. Но она сомневалась, потому что никогда не оказывалась в такой ситуации. И не могла знать наверняка, что бы сделала, а чего бы нет.

Она не имела понятия, что чувствовал Малфой. Он извинялся, и это единственное, в чем Гермиона была действительно уверена. Но как знать, вдруг ему было не важно, увидит ли он ее снова. Он провел с ней какое-то время, получил, что хотел, и на этом всё. Освободился для любого другого нового задания Ордена.

Секс не был тем, чем Гермиона могла просто заниматься. Она все еще лежала ночами в кровати и вспоминала о том, каково это – ощущать Малфоя.

Чувствовать себя использованной было тяжело. Особенно использованной им. Особенно тогда, когда она так многого хотела вместо того, чтобы просто стоять и пялиться на него через всю комнату, не имея ни малейшего представления, что делать, думать или какие эмоции испытывать.

Он разговаривал с кем-то, кого Гермиона не знала, и ей нравилось считать, что Малфой заметил ее, – такой вывод напрашивался из того, как он напрягся и продолжал смотреть в пространство между ними. Возможно, Гермиона всё это выдумала, но ей хотелось верить, что Малфой чувствовал себя в этот момент так же неловко и неуверенно, как и она.

Господи, как же тяжело было видеть его прямо здесь, совсем рядом, и не иметь возможности сделать хоть что-нибудь. Так сильно по нему скучать, чтобы столкнуться теперь и не суметь облегчить свою боль. Встретить и начать тосковать в сотни раз сильнее.

Стоило ли оно того? Именно это ей и предстояло понять. Имеет ли смысл никогда с ним снова не заговаривать или же можно смягчиться и посмотреть, что из этого выйдет. Стоило ли то, что он сделал, того, чтобы никогда больше не быть с ним рядом.

Ей нужно было подумать. Или, быть может, просто держаться от него подальше и ни в коем случае не вспоминать.

Он посмотрел на нее. Его собеседник развернулся и двинулся по направлению к коридору, и Малфой на нее взглянул. Или на стену над ее головой, или на дверь за спиной. Расстояние было слишком большим, чтобы сказать наверняка, но он смотрел в ее сторону, и Гермиона почувствовала, как сердце падает в желудок.

Стук, стук, стук.

Он сунул руки в карманы и ушел.

День сто сорок четвертый; 13:21

Финальная битва приближалась так быстро, что у Гермионы голова шла кругом. Последний крестраж был определен, и теперь его активно искали. Гарри и Рон отсутствовали гораздо чаще, нежели докучали ей, а бумажная работа, которой она занималась, была ничтожной.

Бумажная работа. Да. У нее оказалось самое скучное занятие в мире, правда. Орден отказался допускать ее к боевым операциям, потому что это было слишком чревато… И вот, Гермиона знала огромное количество заклинаний, обладала отличной реакцией и быстро соображала, но ее целью была какая-то ерунда, к тому же сообразительность здесь была не особо-то и нужна. Гермиона получила достаточно ранений и с лихвой попадала в неприятности, чтобы понять, что она не так уж и хороша в битвах, но всё равно заявила, что в финальном бою будет рядом с Гарри. И полагала, что они согласятся, лишь бы не связываться с ней, тем более прекрасно отдавая отчет в том, что и тысяча Малфоев не сможет ее удержать.

Она не видела Малфоя две недели. В последний раз, когда она с ним столкнулась, он через стол сверлил взглядом Гарри. Гермиона заглянула в стекло на двери, которая оказалась закрыта. На комнату были наложены заглушающие чары, так что понять, что же происходило внутри, не представлялось возможным. Она пыталась расспросить Гарри, но тот откровенничать не собирался.

Точнее сказать, это был последний раз до сегодняшнего дня. Единственный более-менее сносный день за всю неделю. Единственный день, когда она действительно не думала о нем каждую минуту. Хотя, хорошенько поразмыслив, Гермиона пришла к выводу, что и вчера, и завтра она была бы точно так же не готова к встрече с Малфоем.

Он дважды постучал в дверной косяк и просто смотрел на нее, когда Гермиона подняла голову. Всё внутри болезненно сжалось, и ей пришлось вернуться взглядом к своим бумагам, чтобы хоть немного взять себя в руки. Сердце билось в груди, как сумасшедшее, и можно было с легкостью посчитать его удары, отдающиеся в ушах.

Она занялась документами: поднимала их, просматривала, перебирала. Малфой не шевелился. И это заставляло Гермиону нервничать еще сильнее.

– Ты так и собираешься стоять там и пялиться? – она хотела знать, какого черта ему надо, чтобы он уже мог уйти отсюда.

Повисла пауза, а затем протяжный голос заполнил собой весь кабинет, и Гермиона замерла, едва услышав его.

– Обычно один человек приглашает другого человека войти, пока этот самый второй человек ждет приглашения. Таковы общие правила вежливости.

– Ты здесь по делу? – она пыталась звучать как можно более бесстрастно.

– Да, – ответ немного задел, хотя признавать это было неприятно.

– Тогда полагаю, Вам стоит присесть, мистер Малфой.

– Мне только нужны файлы по делу Монтегю, – он вошел, но она не слышала, чтобы он садился.

– Хорошо. Подпиши.

Она перевернула формуляр и подтолкнула бумажку к Малфою. Гермиона спиной чувствовала его взгляд всё то время, что она копалась в шкафу с папками.

– Значит, теперь ты встречаешься с Крамом, – его голос прозвучал так, словно он пожалел о сказанном едва только начал говорить.

Вообще-то, она не встречалась. Но газетёнки предпочитали думать именно так только потому, что она поужинала с ним пару дней назад. И Гермиона не собиралась рассказывать об этом Малфою. Пусть считает, что у нее кто-то есть. Пусть знает, что она не была все еще зациклена на нем.

– Не думаю, что это Ваше дело, мистер Малфой, – она продолжала держаться невозмутимо, перебирая пальцами ряды папок.

Он замолчал, раздался шорох его одежды, и затем Малфой пробормотал:

– Полагаю, так и есть.

В его голосе послышалось что-то, что Гермиона не смогла распознать, но она не стала оборачиваться и пытаться выяснять, что же именно. Она нашла нужные файлы, развернулась и протянула руку, чтобы он забрал папку.

Малфой этого не сделал. Гермиона моргнула, продолжая разглядывать столешницу, и помахала рукой. Ничего. Наконец, подняла голову и увидела, что его брови приподняты, а на лице промелькнуло раздражение. В ту же секунду, как она посмотрела Малфою в глаза, ее сердце дрогнуло.

Целых четыре секунды он сверлил ее взглядом, после чего подошел и взял документы. Гермиона же выхватила у него формуляр и уткнулась в страницу, проверяя.

– Мне было интересно, когда же ты соберешься посмотреть на меня.

– Желательно никогда, – с жаром откликнулась она.

– Продолжаешь злиться.

Гермиона удивленно вскинулась.

– А считаешь, не должна?

– Вообще-то нет. Думаю, ты умрешь все еще обиженной.

– Ну вот видишь.

– Я же не Поттер, в конце концов. Полагаю, меня простить труднее.

Она бросила на Малфоя язвительный взгляд и помахала копией формуляра, призывая обратить на бумагу внимание, но он это проигнорировал.

– Ты никогда не будешь Гарри. Более того, Гарри не врал мне месяцами, не загадывал ненормальные загадки и, честно говоря, никогда так не сделает.

– Ненормальные загадки? Я что-то упустил, когда это они стали ненормальными. Я только сказал тебе, что существует крестраж, которого не было, а эту гребаную историю скормил мне твой Орден.

– Они были ненормальными, потому что ты… – Гермиона не собиралась продолжать эту тему. – Мистер Малфой, пожалуйста, возьмите Вашу ко…

– Не втирай мне это дерьмо.

– Прошу прощения?

Он еще сильнее прищурился и подался вперед.

– Я сказал, не втирай мне это дерьмо. Если ты так злишься, то должна объяснить мне, почему ты так злишься…

– Я не хочу…

– Прекрати вести себя как ребенок…

– Что? Как ребенок? Малфой, ты серьезно? У меня есть все причины для злости! Ты поступил очень плохо.

– Мне пришлось. Если бы ты вернулась в Англию до того, как они сказали привезти тебя обратно, для меня всё было бы кончено, Грейнджер. А я не собирался в Азкабан. И говорил тебе об этом. Я рассказал столько, сколько мог, не говоря напрямую, но ты могла сообразить. Ты умная девочка и должна была понять. Я оставил подсказки везде…

– Да, Малфой, ведь это было так легко по всем твоим подсказкам догадаться, как сильно ты водишь меня за нос. Да кто вообще мог понять такое? Насколько нужно быть параноиком с больным воображением, чтобы разобраться в том, что ты делал? Будто это вообще имеет значение! Ты все равно сделал это…

– Твою мать, я был должен, я гово…

– Нет, не должен был! – она сорвалась на крик, сверля его глазами так, словно могла испепелить взглядом. – Не должен был! Тебе не надо было… Было много чего еще, кроме вранья! Ты не просто врал! И… и так нельзя использовать людей, ясно? Это неправильно, Малфой. Ты…

– О чем ты вообще говоришь?

– …считаешь, что я не должна злиться? Честно? Но я не такой человек! Именно поэтому в тот первый раз я остановилась…

– Ты говоришь о том, что мы занимались сексом? – он нахмурился и наклонил голову.

– Да! Да, идиот! Ты придурок. Это… ты… Господи! Я не выношу тебя! Не выношу тот факт, что ты сделал это! И, хорошо. Ты меня обманул, ладно. Хорошо. Но… я… Я не та, кто спит с кем попало, Малфой. Я не… – она покачала головой и махнула рукой. – Уходи.

– Нет.

– Иди!

Он стоял у края стола и смотрел на нее, не шевелясь. И Гермиону это бесило. Она расстроилась, ей казалось, что она может расплакаться или раскричаться, и просто хотелось, чтобы он ушел и не видел, что из-за него происходит. Чтобы не мог понять, как больно он ей сделал.

На самом деле Гермиона больше злилась на себя, чем на него. Именно она решила переспать с ним, несмотря на то, что между ними ничего не было. Именно она решила довериться ему, хотя едва ли всё шло гладко.

Гермиона злилась, что уступила и занялась с ним сексом, а после этого так сильно в нем увязла. Что полагала, будто у них несмотря ни на что есть масса возможностей, и что из их совместного сумасшествия может что-то да получиться. Сейчас же осталась только размытая реальность. Как она должна была разобраться, что истинно, а что нет? Где был он, а где ложь? Что имело смысл, а что – никакого значения? И что он вообще чувствовал.

Гермиона не могла доверять себе, когда дело касалось Малфоя. Даже сейчас у нее в животе бушевал ураган, ладони были влажными, а голову вело. Она совершенно не хотела переживать из-за него. Но это не отменяло того, что Гермиона переживала. Что он заставлял ее слишком остро реагировать. Что она думала, будто могла дать ему шанс всё исправить, хотя не знала, а нужно ли это Малфою. Что хотела в нем задохнуться.

Гермиона покачала головой, сдерживая эмоции.

– Почему тебя вообще это волнует?

Он замер, качнулся, выглядя при этом совершенно неуверенно. Ей пришла в голову мысль, что это, наверное, первый раз, когда она видела на его лице такие странные эмоции. Малфой уперся ладонями в стол, наклонился вперед и облизал губы. Гермиона на мгновение опустила глаза, задаваясь вопросом, может ли он сейчас ее поцеловать. Она старалась не признаваться себе в том, что, возможно, позволила бы ему это сделать.

– Я ду…

– Гермиона? Ты… Ой, прости. Я подожду.

Гермиона застыла в нерешительности, глядя Малфою прямо в глаза, – его губы все еще были приоткрыты, а дыхание и слова замерли в глотке.

Она не мазохист. Она не он.

– Нет, все в порядке. Проходи.

Он закрыл рот, лицо его окаменело, и Гермиона втянула воздух в легкие намного громче, чем хотела. Затем быстро моргнула: ей вдруг почудилось, что она упустила нечто невероятно важное и значимое. Сожаление было немедленным и мощным, и она начала делать судорожные вдохи.

Затем приложила руку к сердцу, протянула копию формуляра Малфою, пытаясь как можно скорее взять себя в руки. Он забрал документ, даже не потрудившись взглянуть ей в лицо, и повернулся спиной. Сделал три шага, споткнулся, издал странный звук и продолжил идти к двери.

Весь кислород он унес с собой.

День сто сорок седьмой; 9:34

– Поздравляю с помолвкой, Гермиона.

Она бросила взгляд на человека, которого еще три секунды назад была рада видеть.

– Иди ты.

– Колонка сплетен в Пророке сообщает, что это произошло четыре дня назад, а вот Еженедельник Ведьмы утверждает, что дата назначена на июнь. Июньская свадьба. Это должно быть очень…

– Какая же это чушь. Люди, похоже, не отдают себе отчет в том, что идет война, и не понимают, как можно печатать что-то поважнее слухов и лжи.

Джинни пожала плечами.

– Людям надо занимать свое время. Они не хотят постоянно концентрироваться на трудностях.

– Но это совершенно не означает, что они должны концентрироваться на мне.

– А не надо встречаться со знаменитым игроком в квиддич.

– Я с ним и не встречаюсь.

– Ну, не надо дружить с ним и целовать в щеку так, что с определенного ракурса, при удачном и тщательно подготовленном стечении обстоятельств это может выглядеть как поцелуй в губы, – Джинни помолчала. – Если на то пошло, не надо быть другом Гарри Поттера.

Гермиона сделала резкий выдох. Ее раздражение сегодня только усилилось, когда она столкнулась в коридоре с Малфоем, а тот даже не взглянул на нее. Она бы предпочла оскорбление, нежели совершенное игнорирование. Сволочь.

– Я видела его.

Гермиона застонала, опуская голову на стол.

– И чего он хочет?

– Не знаю. Но идет сюда.

– Хмммм… Я думала, он вернулся в Болгарию прошлым…

– Не Крам, Гермиона. Малфой.

– Что? – она выпрямилась в кресле, и ее левая рука машинально потянулась к большому кофейному пятну на блузке, в то время как правая приглаживала своенравно торчащие на макушке пряди.

Джинни выглядела так, будто она сейчас рассмеется. Гермиона же так, будто готова была ударить подругу по лбу, если та только на это осмелится.

– Какого черта Малфою надо?

– Я не…

– Того же, за чем в твой кабинет приходит большинство людей, Грейнджер. Если только они не забегают поболтать, – он ухмыльнулся Джинни, прежде чем перевести взгляд на Гермиону, холодный и отстраненный как никогда. – Или же они не твой жених, который заглядывает сказать «привет» или что-то в этом роде.

Джинни закатила глаза.

– Попробуй получать данные…

– Мой жених и мои друзья тебя не касаются, Малфой, – Джинни нахмурилась, а Гермиона приподняла подбородок и впервые за несколько недель увидела вздувшуюся на виске у Малфоя вену.

– Да мне на них плевать, Грейнджер, так лучше, правда? Файл Каэна.

Она оттолкнула свой стул и сердито посмотрела на Малфоя, выдергивая ящик с папками. Тот зыркнул в ответ – всё, как и раньше – и схватил пустой формуляр с ее стола.

– Не трогай мои вещи. Я…

– У меня мало времени, и есть занятия поважнее, чем сидеть в кабинете, перекладывать бумажки и чаевничать с друзьями. Не моя проблема, что приходится помогать тебе, раз ты так некомпетентна и не в состоянии выполнить свою работу достаточно быстро…

– Нет, Малфой, но это твоя проблема, что ты такой засранец…

– Вообще-то, скорее твоя. Мне это никаких проблем не доставляет.

– Да? Тогда я тебе помогу…

– Так, хорошо, давайте просто… вот, – Джинни встала и вытащила папку из сжатых пальцев Гермионы.

Затем взяла подписанный Малфоем формуляр, передала его разъяренной подруге, что сверлила посетителя злым взглядом, и подтолкнула к ней поближе чернильницу. Малфой так активно барабанил по столешнице пальцами, что обдавал Гермиону струями воздуха.

– Думаю, ты уже доставила мне достаточно проблем, Грейнджер.

– Ты не знаешь, что такое проблемы, Малфой, я…

– Подпиши, Гермиона. Пусть он уходит отсюда.

Гермиона прищурилась и на секунду замерла, прежде чем схватить перо. Быстро нацарапав свою подпись, отшвырнула его обратно. Резко подняла документ и снова посмотрела этому мерзавцу в глаза.

– Каждый раз, когда я вижу тебя, Малфой, радуюсь, что мне больше не надо находиться с тобой рядом.

Он выглядел слишком невозмутимо. Не был спокоен, – это было понятно по всему его облику, – но больше не язвил. Только смотрел и смотрел на нее, пока Гермиона не успокоилась достаточно для того, чтобы решиться переступить с ноги на ногу. Когда она уже была готова использовать свое перо в качестве дротика, Малфой перевел взгляд на столешницу, сглотнул и снова поднял глаза. Забирая бумагу из ее ладони, провел по документу пальцами.

– Знаешь, что ты всегда прикусываешь щеку и потираешь плечо, когда врешь, Грейнджер? Каждый раз.

Джинни подождала, пока звук его шагов стихнет, а подруга приобретёт более-менее нормальный цвет лица.

– Всё прошло неплохо.

Гермиона покачала головой и рухнула в кресло.

– Боже.

– Ты позволила ему думать, что Крам твой жених. Пыталась заставить его ревновать.

– Я пыталась показать ему, что легко двигаюсь без него дальше.

– А это не так, – Джинни не дождалась ответа: – Сработало.

– Что?

– Он ревновал.

– Нет, – Гермиона снова покачала головой.

Джинни усмехнулась.

– Он выглядел так, словно готов был перепрыгнуть через стол, поставить на тебе метку, а потом уволочь в свою постель…

– Ты всегда выдумываешь такие дикие истории, честно…

– Гермиона, – Джинни подождала, пока подруга вынырнет из самоуничижения. – Он тебя хочет.

– Замолчи.

– Что ты будешь делать, если он что-то предпримет?

– Ты понятия не имеешь, о чем…

– А я говорю, трахни его.

– Джинни!

– А что? Правда! Трахни его. Ты в депрессии, выглядишь чертовски плохо, смотришь на него так, будто он вытаскивает твои кишки наружу, и это лучшее, что ты испытывала за всю свою…

– В этом нет никакого смы…

– Я думаю, ты влюблена в него, – Джинни посмотрела на подругу. Повисла долгая пауза.

– Ты с ума сошла.

– Гермиона, ты не можешь так просто отпустить это. Я знаю, что он сделал нечто действительно плохое, но…

– Я не люблю Драко Малфоя.

– Любишь.

– Я не в курсе, Джинни! А если ты влюблен, то должен об этом знать.

– Или как минимум должен хотеть признать это, – она внимательно посмотрела на Гермиону.

– Если бы я любила Драко Малфоя, это бы было сродни героиновой зависимости. Тебе хорошо, но это портит твое здоровье, разрушает жизнь, и ты обречен умереть молодым.

Джинни рассмеялась и потрясла головой.

– Ага. Если бы у тебя еще был выбор в этом вопросе, не сомневаюсь, что ты бы остановилась на чем-нибудь более безопасном. Например, на книге или…

– О, хватит! – Гермиона помолчала. – Любить Драко Малфоя. Да ты ненормальная.

Джинни ухмыльнулась.

День сто сорок восьмой; 00:07

Едва ли у нее было время сообразить, что случилось. Вот она открыла дверь, вот увидела Драко Малфоя. Гермиона действительно лишь успела заметить его лицо с упавшей на глаза челкой, когда он поднял голову и посмотрел на нее. А затем было только размытое пятно. Мазки белого, серого и синего, и ей потребовалось гораздо больше времени, чем было бы дОлжно, чтобы понять происходящее. Осознать, что крепкие теплые ладони обнимают ее щеки, а сухие губы прижимаются к ее рту.

В тот самый момент, когда мозг разобрался, что же все-таки творится, ее тело машинально откликнулось. В грудной клетке забились полчища пикси, кровь яростно устремилась по венам, а биение сердца затерялось где-то на фоне фейерверка в ее голове.

Гермиона удивленно охнула, и Малфой резко выдохнул через нос, врезаясь в нее всё сильнее по мере того, как целовал всё жарче. Это было так приятно. Так же хорошо, как она помнила, только лучше. Так, будто они могли раствориться в этом чувстве, и им бы не пришлось больше ни о чем думать, кроме как об этих ощущениях.

Из сумбурного и торопливого поцелуй стал медленным и последовательным – и чуть более отчаянным. Совершенным. Влажным, теплым и совершенным. Малфой сильнее обнял ее ладонями, словно удостоверяясь, что Гермиона не отстранится, его глаза были закрыты, а лицо сосредоточено.

Гермиона лишь на долю секунды приоткрыла рот. Но этого было достаточно, чтобы он заметил и сжал ее нижнюю губу своими губами. Она сомневалась, колеблясь на краю, и Малфой снова пошевелился, целуя, втягивая теперь уже ее верхнюю губу, затем скользнул ладонями назад и обхватил ее голову.

Она лишь чуть придвинулась к нему. Ответила легчайшим откликом на поцелуй, и он застонал. Словно она сделала что-то важное, приятное, или значительное. И это подтолкнуло – Гермиона вдруг поцеловала его в ответ. И целовала пылко, вцепившись в рубашку и жадно втягивая воздух, который так и не доходил до легких.

От ее реакции у него снесло крышу. И не осталось ничего спланированного, упорядоченного или технически последовательного. Он целовал ее так, словно прощался или приветствовал лучшим на свете способом. Так, что не соверши он больше подобного, Гермиона могла бы решить вообще никогда не целовать его снова. Так, словно это было последнее, что он мог испытать в своей жизни, и Малфой хотел уйти на пике ощущений.

Он был безрассудным, инстинктивным и абсолютно – боже! – невероятным.

Тяжело дыша, Малфой оторвался от нее, но Гермиона подалась вперед. И он поцеловал ее губы еще три, четыре, пять раз, прежде чем снова отстраниться. Прежде чем жажда воздуха стала слишком сильной, чтобы делать что-то еще, кроме как дышать.

Он отвел левую ладонь, касаясь кожи Гермионы подушечками пальцев, проводя ими по нежной щеке. Большим пальцем обвел ее губы, резко вдохнул, и Гермиона последовала его примеру, восполняя нехватку кислорода, и шевельнулась, чтобы дотронуться до него. Напомнить себе, каково это – ощущать его тело.

А затем Малфой отступил. По меньшей мере метра на два назад, спиной к двери. Ей стало холодно, она была сбита с толку, и всё было совсем не так, как ей бы сейчас хотелось.

– И как ты себя чувствуешь?

– Что? – Гермиона покачала головой, потому что хотела услышать от него ответы, а не вопросы.

– Как ты себя чувствуешь, Грейнджер?

Гермиона помолчала, снова качая головой.

– Малфой, что ты…

– Потому что женщина, которая собирается замуж, не должна так целовать другого мужчину. Разве это…

– Замуж? Я…

– Это всё, что я хотел сказать, Грейнджер, – он высокомерно хмыкнул, что совершенно не соответствовало его облику, и, повернувшись, зашагал к выходу.

Гермиона, как рыба, широко раскрыла рот, запнулась и наконец зашевелилась.

– Малфой! Малфой!

Он уже был на середине коридора, когда обернулся и посмотрел на нее с толикой ожидания, но с таким холодом во взгляде, что ей это жутко не понравилось. Гермионе пришло в голову, что сейчас она была самым запутавшимся человеком во вселенной.

– Мы… Я не… – она тряхнула головой. – Зачем ты приходил сюда?

Он оглянулся через плечо, словно время у него поджимало, а впереди еще была толпа женщин, которых надо было поцеловать. Сделал два быстрых вдоха и уперся глазами в пол с выражением страха и задумчивости на лице. Раздраженно хмыкнул, откинул волосы с лица, поднял голову и смотрел на Гермиону целых два удара ее сердца, после чего сделал шаг вперед. От этого его движения кровь ее рванула по венам.

– Ты спросила, почему меня это волнует. В офисе, – он замолчал, и Гермиона качнула головой, давая себе время на то, чтобы кивнуть и вспомнить. – Дело в том, что я не знаю. Понятия не имею, почему меня всё это волнует. Я этого не хочу. И отдаю себе отчет, что это не те слова, которые мужчина должен говорить женщине, ожидая, что та их нормально воспримет или начнет прыгать от радости. Ну, или как-то так. Но я пытаюсь быть честным, Грейнджер, потому что знаю, сколько это для тебя значит. Честность. Так вот, честно говоря, я не знаю. Я никогда не хотел, чтобы ты мне понравилась, не хотел никоим образом переживать за тебя, и я без понятия, почему так произошло. Хотя знаю… У меня есть масса серьезных и куча мелких причин – и все они связаны с тем, что ты за человек…

Он издал звук, что-то среднее между вздохом и рычанием, снова откинул назад волосы, покачал головой, отчего челка опять упала на глаза. Гермионе он показался очаровательным, сексуальным и просто… всем. Всем, прямо вот здесь. Она скучала по нему. Так скучала, и сейчас, когда Малфой оказался перед ней, понимала, что тосковала еще сильнее, чем ей думалось. Ей не хватало даже таких моментов, когда она стояла перед ним и чувствовала себя неловко.

– Дело в том, что… Мне не всё равно. И, может быть, то, как ты куда-то попал, совсем неважно по сравнению с тем фактом, что ты туда всё же добрался. Я не… Я извинился за всё и знаю, что для тебя это значит немного, но я был искренен. Я всегда делал то, что, по моему мнению, надо было сделать, Грейнджер, и никогда не руководствовался никакими иными причинами. Я не хотел… чтобы всё повернулось так, как вышло.

– Малфой, я не помолвлена, – она выпалила это действительно быстро, – пока он не начал говорить снова.

Не то чтобы она не хотела услышать продолжение его речи, но Гермиона чувствовала себя ужасно. Он пытался быть честным, но думал, что она собирается замуж и… И Гермиона просто хотела прояснить этот момент до того, как всё зайдет дальше, потому что так было правильно, и именно так она жила.

Он взглянул на нее.

– Ох.

– Да, я просто… Газеты, они… они видят что-то и выдумывают всякое и… вот.

И вот. И вот, потому что сейчас у нее не хватало мозгов ни на что, кроме как на то, чтобы ловить каждое его слово. Потому что иногда ты делаешь паузу. Иногда ты знаешь, что происходит нечто по-настоящему важное, на что стоит обратить всё свое внимание.

Казалось, он не дышал несколько секунд, а затем кивнул.

– Это хорошо.

Действительно, действительно чертовски хорошо.

– Ты… ты все еще не сказал мне, почему ты здесь, – она немного задыхалась.

– Ты знаешь, почему, – иногда он называл ее тупицей, имея в виду именно то, что говорил, а временами требовал от ее мозгов невозможного.

Хотя она знала. По крайней мере у нее были на этот счет серьезные подозрения. Но Гермиона хотела это услышать. Хотела видеть, как он мнется, сбивается и заикается, потому что заслужила. Каждое слово и каждый жест.

– Скажи это, – он ведь знал, насколько плохой лгуньей она была, так что Гермиона даже не пыталась притвориться, что не понимает, о чем речь.

– Ты… понимаешь… воздух.

– Воздух.

Он кивнул, подходя ближе.

– Молекулы воздуха. Я думаю, когда ты со мной, они уравновешиваются. Потому что, Грейнджер, когда ты сошла с поезда, я ощутил себя не в своей тарелке. Почувствовал себя странно, неловко, всё было наперекосяк, и это твоя вина. Ты полностью виновата в моем состоянии. В том, что проникла мне под кожу. Я… Я долго думал. О том, как легко мог теперь без тебя обходиться, и как мне не нравилось даже то, что ты была рядом, не говоря уж о том, чтобы захотеть твоего возвращения. Думал, как я теперь буду счастлив, избавившись от тебя, и какой ты была раздражающей, и насколько мы с тобой разные. А затем понял, что я себе вру. При мысли о тебе и Краме… и я просто…

– Ты что? – прошептала она.

– Я думал. О нашем путешествии и обо всем, что произошло. И пытался понять, как ты умудрилась так сделать, но этого я тоже не знаю. Я очень многого не знаю, когда дело касается тебя.

И Гермиона прекрасно могла его понять – в отношении него она чувствовала то же самое.

– Но кое-что я осознал. Кое-что большое, просто огромное, что даже не приходило мне в голову, пока ты не сошла с поезда. Пока тебя не было рядом в течение нескольких дней, и мне не пришлось иметь дело с последствиями. Это как… это как равновесие, Грейнджер.

– Равновесие, – она помнила тот их разговор в хостеле о массе и воде, о безопасности и страхе.

О том, как он верил, что всё в мире нуждается в своей половине, чтобы сохранять баланс. Любовь и ненависть, добро и зло, лево и право, улыбка и хмурый взгляд. Абсолютно всё.

– Да. Ты приводишь в равновесие воздух. Ты… ты уравновешиваешь меня. И не… Я знаю, что ты жутко романтичная, Грейнджер, но я не собираюсь называть тебя своей родственной душой. И не говорю, что влюблен в тебя, или еще какую-нибудь подобную хрень. Я просто… Я просто говорю, что лучше, когда ты со мной рядом. Воздух. И моя голова. И я, и вся моя жизнь, ясно? Я не чувствую, что без тебя я в порядке. Я не потерян, не опустошен, так что прекрати так глупо улыбаться. Просто… не в порядке. Просто несбалансирован. И я более… Я злой человек. Во мне много злости и еще всяких плохих вещей, и я… я не лучший человек. Ты… ты такая положительная. И я… я нравлюсь себе больше, когда ты рядом.

Ее сердце молотом бухало в груди, и Гермиону лишь совсем чуть-чуть волновало, что этот орган может сломать внутри что-то важное и убить ее прямо сейчас. А ведь за ребрами стучало достаточно сильно, чтобы опасения были не беспочвенными.

Но ей было плевать на такую ерунду. Она даже не могла заставить себя отметить это, чтобы обдумать позже, – всё ее внимание целиком и полностью было сосредоточено на Малфое, его словах и движениях.

Она боялась, что может заплакать. И взорваться. И начать улыбаться как идиотка.

– Может быть, я думаю, что ты тоже немного меня уравновешиваешь, Малфой.

Его губы дрогнули, он кивнул, глядя на свои ладони.

– Так я могу теперь перестать быть сентиментальным?

– Это едва ли считается сентиментальностью.

– Ты должна знать меня достаточно хорошо.

Она знала.

Он выглядел таким нерешительным и сомневающимся, что Гермиона подумала было проверить его на Оборотное зелье. Ее Малфой всегда был уверен в себе, даже если для этого не было особого повода. И вот он стоял здесь и сейчас, растерявший перед ней всю свою невозмутимость. Перед Гермионой Грейнджер. Перед девушкой, которая никак не должна была быть той самой.

Он сделал шаг вперед, другой, всматриваясь в ее лицо в поисках одному ему ведомых признаков, и поднял свою руку на несколько сантиметров. Достаточно для того, чтобы коснуться кончиками пальцев ее костяшек.

– Я всё ещё зла на тебя, – кивнув, прошептала Гермиона.

– Это нормально.

– Но ты можешь меня поцеловать. Всего секундочку.

Его рот чуть приоткрылся, а взгляд скользнул по лицу к изгибу губ.

– Всего секундочку?

Он обхватил ее запястье большим и указательным пальцами и потянул на себя, сокращая расстояние. Ее тело врезалось в его, и Малфой положил ладонь на ее спину, прижимая крепче к себе. Гермиона выровняла дыхание в такт подъемам его груди.

– Да, – она даже на две трети не злилась так, как всего лишь пять минут назад, а значит, Гермиона уже не сердилась совершенно, но все равно произнесла именно это.

Просто чтобы Малфой знал, что не всё может сойти ему с рук. Чтобы знал, что ему еще придется кое-что исправлять. Вопрос пока не закрыт. Он не может просто появиться, поцеловать ее – неважно, насколько это было удивительно – промямлить самое жуткое признание в чувствах, которое она когда-либо слышала, и полагать, что теперь всё в порядке. Она давала ему шанс. Вот и всё. Просто один последний шанс.

Его рот мазнул по ее губам, вверх-вниз, его дыхание, теплое и долгожданное, опалило ее кожу. Он поцеловал ее, едва-едва, и чуть отстранился – так, что его губы почти касались ее.

– Всего секундочку? – прошептал он, задев кончик ее носа своим и ловя взгляд Гермионы.

– Еще одну секундочку, – прошептала она в ответ, крепче вцепляясь в его рубашку и притягивая Малфоя к себе.

Он улыбнулся ей в губы и поцеловал так, как Гермиона и хотела, и она могла поклясться, что летела. Как тогда на метле, когда он заставил ее закрыть глаза. Она снова летела.

Равновесие. Идеальное переплетение губ, рук и тел. Идеальное совпадение отрицательного и положительного, любви и ненависти, ярости и умиротворения. Правильное соотношение страсти, причуд и отличающихся личностных черт.

И иногда в этом был смысл. Даже если этого и не должно было произойти, или всё вокруг выступало против. Каждому человеку нужен баланс в себе и в жизни.

Возможно, она и Малфой не смогут уравновешивать друг друга вечно. Возможно, однажды их отбросит друг от друга так далеко, что всё станет еще хуже, чем было в Хогвартсе. Он может всё испортить, а она может пожалеть. Возможно, их разорвет в клочья.

Но сейчас, в этот самый момент, в этом самом месте, в этой самой точке – эти два человека?

Совершенное несовершенство. Безупречный баланс. Идеальная симметрия.