Только вот сегодня Мигель решил, что все будет по-другому. Мигель — это мой путевой товарищ, милый безумец. Именно потому-то я и решил ему помочь, а он все еще со мной.
Очень высокий, худющий словно паук, что еще более подчеркивают постоянные черные штаны, обтягивающие словно вторая кожа. Громадная поясная пряжка, кажется, перевешивает его вперед. Его волосы: алые, зеленые и голубые, ранее выбритые на висках, свисают на спину в виде длинного и грязного конского хвоста.
Его щиколотки и запястья покрыты браслетами, звенящими на каждом шагу. Говорит мало, зато много смеется. Хотя и совершенно безответственный, иногда Мигель имеет проблески гения, как тем утром, когда поменял часть своего металлолома на старую трубу, без дела валявшуюся в саду Министра. Теперь же, стоя в позиции на караул и сам на грани апоплексии, он пытается извлечь из нее какие-нибудь звуки, чем ужасно действует всем на нервы. Наливаю себе кофе во взятую напрокат баклажку. Бой использует небольшое мгновение тишины, чтобы врубить радио на всю катушку, но ему не удается поймать никакой станции. Выхожу поболтать с Аленом, невысоким пройдохой из Бордо, который, зевая, приглядывается тому, как несколько внучек Министра моются во дворе, что представляет очень милый и трогательный вид. Вода стекает по их едва расцветшим телам, молоденькие грудки гордо торчат в стороны, круглые попки прямо просят насилия. Это всего лишь школьницы, но уже женщины.
— Красавицы, правда?
— Ой, блин!
— Ален, ты из Бордо?
— Да.
— И я тоже.
Ален изумленно пялится на меня.
— Не может быть, ты из Бордо?
— Ну, я же сказал.
И все. Шовинизм тоже иногда годится, чтобы завоевывать дружков. К нам присоединился Фред, и уже через полчаса, сидя за первой сегодня порцией анисовки, мы ищем общих знакомых. Так мы болтаем целое утро, а уж пополуденное время проходит в бахвальстве самыми вкусными номерами. После обязательного вечернего риса Ален, уже более болтливый и хвастливый, объясняет мне, в чем же суть их торговли.
Достаточно купить во Франции подержанный автомобиль, как можно дешевле, привезти его оттуда, проехать через пустыню и продать в Ньямей за приличную цену, где, понятное дело, переговорами занимается Министр Удачного Бизнеса.
Переехать через всю пустыню, чтобы добраться сюда — вот это меня уже заинтересовывает.
— И на этом можно заработать?
— Мужик, да это же золотые россыпи! Бизнес века! Эти чернокожие болваны покупают все, что угодно, и поверь мне, бабки у них имеются. Каждый раз зарабатываешь вчетверо, а то и впятеро.
Пятнадцать дней на путешествие и проезд через пустыню, от недели до десяти дней на продажу, гулька здесь и гулька в Бордо, а потом и новый рейс.
— А переезд через пустыню?
— Пустыня? Спокуха! Это мелочь!
Он не может не сдержаться, чтобы не рассказать мне о путешествии испанского священника, которого в последний раз подобрали на юге Алжира.
— Он застрял там. Ну мы ему и сказали: «Пожалуйста, патер, просим с нами», а он нам на это: «спасибо».
Он хохочет, затем рассказывает дальше.
— Через пару километров Ален открыл сумку Превелебного Батюшки и ради шутки выбросил через окно первую же шмотку, что попала ему под руку. Священник не смел даже слова пикнуть. После этого Ален по очереди выбросил все его вещи. Поскольку посеревший от страха священник все так же не реагировал, разозленный Ален приказал остановиться, насрал в песок, подтерся несколькими листками из Библии, после чего, чтобы еще более усилить кощунство, сунул распятие в свое дерьмо. Нам не оставалось ничего иного, как оставить святого отца, который язык от страха проглотил, на средине дороги, чтобы подождать следующий грузовик.
Похоже, что для них это великолепная шуточка, которую можно без конца пересказывать и ползать от смеха! Такие они, вот, люди…
Самое же смешное, что оба закончили одну и ту же суровую религиозную школу, которая и сделала из них бандитов. Это симпатичные лжецы и мошенники, лишенные какой-либо морали. Дни, проводимые в болтовне с этими ангелочками и Министром, проходят для меня весьма спокойно.
Сегодня с утра я отправился пройтись. Ньямей — это очень сырой и шумный город. Утренние часы же — это период наибольшего бардака на улицах, особенно в окрестностях большого базара, настоящего лабиринта соломенных крыш, кипящего кричащими цветами и переливающейся толпой.
Большинство африканцев это торгаш. Тем, кому не повезло более всего, сидят на улицах перед циновкой, на которой лежит их единственный товар: одинокий плод манго, три арахисовых орешка или пара ржавых болтов. Этих судьба уже не изменит. Другим, громадным черным кучам сала, повезло больше. Своему торговому успеху они должны благодарить шикарной фирме ЮНИСЕФ. Прибыль шикарная, поскольку продают подарки.
Я всегда считал, что совести не имею, но в Африке я всего ишь новичок. На некоторых картонных коробках все еще виднеется наименование этой гуманитарной организации. Многие из
