распространенный слух о якобы существовавших между ними интимных отношениях, выходивших за рамки родственной привязанности. Причем, если в начале книги существование подобных связей лишь предполагается автором, правда, с большой долей вероятности, в конце высказывания на эту тему приобретают характер доказанных утверждений. Вообще легенда о том, что отношения Александра I и Екатерины Павловны не ограничивались только родственными чувствами, широко распространена в историографии. Достаточно упомянуть книгу известного французского историка и писателя Анри Труайя[2], в которой этому пикантному сюжету также уделяется немало места. Следует, однако, отметить, что сам факт подобной связи до сих пор не подтвержден документально. В качестве доказательства обычно ссылаются на сохранившуюся переписку Александра и его сестры и на многочисленные слухи об их особых отношениях, ходившие среди придворных и иностранных дипломатов в начале XIX века. Однако сплетни и слухи — источник крайне ненадежный. Они во все времена существовали вокруг любой значимой персоны, но их обилие не является доказательством подлинности. Что же касается переписки императора и его сестры, то она не дает однозначного ответа на вопрос о характере их отношений. Многие письма Александра к Екатерине Павловне действительно написаны в крайне игривом тоне, но ведь таков всегда был стиль общения русского императора с женщинами. Еще современники отмечали, что Александр очень много флиртовал с окружающими его дамами, но при этом он крайне редко заводил действительно серьезные романы. Вполне вероятно, что этот стиль легкого, ни к чему не обязывающего флирта он распространял и на свою действительно горячо им любимую сестру. Необходимо также помнить, что Александр I был верующим человеком, христианином, для которого кровосмесительная связь была неприемлема по религиозно-этическим соображениям. Так что тезис о существовании особых отношений императора и Екатерины Павловны нуждается в дополнительном обосновании, и его использование для доказательства ее влияния на брата можно как минимум поставить под вопрос.
Вообще образ противоречивого, нерешительного и вечно колеблющегося человека, «властителя слабого и лукавого», который вырисовывается в книге, противоречит историческим фактам. Историки, пытающиеся оценить политику Александра I в духе знаменитых пушкинских строк о «нечаянно пригретом славой» «плешивом щеголе», рассуждая о нерешительности российского императора, обычно принимают за нее необычайную политическую гибкость и мастерство компромиссов, которые наряду с упорством, проявляемым в нужное время, неизменно приводили Александра к успеху.
Необходимо помнить, что именно этот якобы слабый и нерешительный государь блестяще переиграл французского императора на поприще политики и дипломатии и в конечном итоге сыграл ведущую роль в разгроме Наполеоновской франции. Именно Александр руководил деятельностью русской дипломатии по расколу общеевропейской коалиции во главе с Наполеоном, направленной против России. Французскому императору так и не удалось вовлечь в войну Швецию и Турцию, что серьезно осложнило его задачи в военном походе 1812 года. Именно Александр проявил твердость и не пошел ни на какие переговоры с завоевателем, когда наполеоновские войска вступили в Москву. Именно он рискнул перед лицом надвигающейся общенациональной угрозы обратиться за поддержкой ко всему русскому народу в Москве летом 1812 года и опереться на эту поддержку в борьбе за независимость страны. Какое из этих действий русского императора можно назвать слабым? В чем проявилась нерешительность Александра? Автор книги сам не замечает, как его утверждения вступают в противоречие с историческими фактами, на которые он сам опирается.
Образ слабого императора Александра, по всей видимости, подталкивает Детлефа Йена еще к одному утверждению, которое, по нашему глубокому убеждению, не соответствует действительности. Через всю книгу красной нитью проходит мысль о стремлении Екатерины Павловны стать императрицей. Несколько раз автор намекает на желание великой княжны получить русскую императорскую корону, сравниться с великой бабушкой Екатериной II и т. п. Вряд ли гипотеза о честолюбивых планах Екатерины Павловны в отношении русского императорского трона имеют под собой какие-либо основания. Эпоха дворцовых переворотов, женских правлений и политических потрясений в Российской империи ушла в безвозвратное прошлое вместе с беспокойным XVIII веком. Конец ей положил император Павел I, издавший в 1797 году закон, четко регламентировавший процесс передачи императорской власти наследнику трона. Дворцовые перевороты XVIII столетия были возможны тогда, когда существовали определенные неясности в системе престолонаследия. Петровский указ, согласно которому действующий монарх сам выбирал себе наследника, подобные неясности создавал. Закон, подписанный
