Возрастное ограничение: 18+
ВНИМАНИЕ!
Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
========== Лжецы ==========
Я? Я бесчестен. С бесчестным человеком можно быть уверенным, что он поступит бесчестно, а вот за честным нужно всё время приглядывать, как бы он чего не вытворил.
Пираты Карибского Моря: Проклятие Чёрной Жемужины
Бледно –голубые глаза блеснули на свету. Густые, ярко-алые волосы мило обрамляли симпатичное личико. Лёгкая белая рубашка и черная юбка-карандаш, тонкие золотые украшения и серый шарф покрывали стройное тело.
За руку её держал парень, само собой, — Джоффри был молод, красив, богат, как Бог, могущественен и имел превосходное будущее впереди.
(Маленький недостаток всё же был — он убил её любимого отца. Пристрелил его прямо в лицо, потушил Неда Старка, как свечку. Улыбаясь при этом с маниакальной искоркой в глазах).
Их мир полон лжецов.
Всё началось с кольца, решила потом она.
С кольца, появившегося, когда мир украл её невинность.
Она никогда не любила Джоффри по-настоящему. Сансе нравилась сама мысль о любви или о том, что она считала любовью. Но когда он надел кольцо на её палец не из-за неё самой, не из-за её ума или силы, а просто потому, что она была достаточно красива, чтобы показать её свету, именно тогда она начала ненавидеть его. В тот момент блеск её глаз погас, а улыбка покинула губы.
Он был отвратителен. Жесток, холоден и самолюбив, он был жалок и не мог позаботиться о себе. Он вёл себя, как король, из-за денег, пистолетов и быстрых дорогих машин, но внутри Джоффри боялся всего на свете.
Тогда-то и появился Сандор Клиган, Сандор, который потерял молодость слишком рано, чье лицо было скрыто сальными тёмными волосами, кто выглядел не так уж плохо со шрамом, покрывающим половину головы. Все деньги он оставил на игральном столе и в сумочках проституток, в азартных играх и на грязных прилавках. Его будущее не ожидало ничего, кроме дешевых шлюх и бутылок дрянной водки.
Сандор был полной противоположностью Джоффри.
И он не боялся ничего.
Даже Джоффри.
За это Санса восхищалась им. Он защищал её: смотрел холодными глазами и не произносил больше пяти слов, и за это Санса любила его чуть больше.
К тому времени, как к Джоффри перешел семейный бизнес, Санса уже любила его.
Сандор был грубым, резким и постоянно пьяным, но с ним было безопасно, безопаснее, чем за все последние месяцы, так же безопасно, как было когда-то с отцом. И он любил её, делал всё, что мог, всегда говорил правду. Сандор был другим, и Санса мечтала провести с ним всю оставшуюся жизнь. Ради этого она сделала бы что угодно.
Это Сандор научил её пользоваться пистолетом. Это Сандор стоял за её спиной, когда она впервые спустила курок. Это Сандор держал её в объятиях, пока она наблюдала, как жизнь утекает из одного из прихвостней Джоффри (она могла только догадываться, что Джоффри послал его убить её, кто ещё мог желать ей смерти?)
Жизни Сансы была ужасной, но в руках Сандора она была немного счастлива. В его руках она могла быть честной.
В их мире честность гибла.
В их мире искренние люди истекали кровью очень, очень медленно.
Петир выживал. Он служил любому, кто достигал вершины, не важно, каким было его имя. Петира не волновало, сколько было лет этому человеку, ещё меньше его волновало, умел ли он править. Мир был грубым, а их город холодным и жестоким.
Здесь были пушки, наркота и шлюхи. Здесь были семьи, кто правил улицами, утопленными в крови. Здесь были те, кто оказался по другую сторону игры.
Петир не был глуп, он не был брезглив. У него не было цели умереть из-за паршивой сделки с дилером или проиграть в драке за женщину. Он был не глуп и понимал, что даже позиция на верхушке не может сохранить жизнь.
Петир копил деньги, на которые строил бордели и нанимал шлюх, за чей счет потом снова копил деньги. Деньги давали безопасность больше, чем пистолеты и бейсбольные биты, пока ты, конечно, способен занимать их другим.
Каждое слово, что слетало с его губ, было ложью, всё, что он делал, — частью огромного плана, интриги, пути к контролю за городом.
Петир не жил, у него не было на это времени. Жизнь, в любом случае, переоценивали.
Петир не был счастлив, только Господь знает, было ли ему вообще знакомо это чувство. Счастье тоже было переоценено.
Петир был жив.
В их мире не было места любви.
Бледно-голубые глаза, как льдинки, с любопытством наблюдали за миром из-под толстого слоя подводки. Густые, ярко-алые волосы обрамляли симпатичное личико. Сшитое на заказ чёрное платье и кожаная куртка прилегали к хрупкому телу, а серебряные украшения подчеркивали бледность алебастровой кожи.
— Разве ты не хочешь выглядеть, как женщина, какой являешься? — спросил он с ленивой улыбкой и грязным взглядом серых глаз, когда она поинтересовалась, что не так с юбками и белыми рубашками.
Он подобрал её на улице после того, как Джоффри нашел их с Сандором и преподал своему телохранителю урок о том, как плохо сбегать с несчастными невестами хозяина. Это была невообразимая кровавая баня. Санса бродила по улицам, как бродячий пес, больше недели, пьяная и покрытая чужой кровью. Чёрная машина остановилась возле неё, когда она уже готова была упасть и умереть прямо среди грязи и мусора. Кто-то сказал ей подняться, и она думала, что её собираются похитить, будут пытать, изнасилуют. И всё равно залезла в салон, потому что, почему нет? Что ей было терять?
Он ничего из этого не сделал. Он привез её к себе домой без объяснений или объявления цены. Пока.
И за это Санса была благодарна. Она жила в его просторном, холодном лофте, приходила и уходила, когда хотела, и когда он в первый раз поцеловал её, она не ощущала себя его собственностью (но глубоко внутри она знала, что он владеет всем, что осталось от Сансы Старк, и у него просто нет нужды говорить об этом).
Санса восхищалась им, его острым умом и нескончаемой, сильной волей.
Это Петир научил её водить машину, это Петир купил ей сияющий новый ауди. Это Петир трахал её на дорогих кожаных сидениях.
Жизнь Сансы стала проще. И когда он ночью шептал ей на ухо «я люблю тебя» , она почти верила. В его руках она научилась лгать в ответ.
Их мир полон лжецов.
Потому что лишь лжецы способны выжить.
Комментарий к Лжецы
Настоятельно рекомендую заглянуть в “от автора” и на предупреждения и жанры. Очень мрачный текст, дальше — хуже, но решать, конечно, вам.
(собиралась перевести его ещё той зимой, просто потому что зацепило, но дошла только сейчас).
========== Ночь накрывает город ==========
Он потерял счёт времени, которое провёл здесь, стоя перед огромным стеклянным окном и глядя на город. Ночью, когда была лишь тьма и увидеть можно было только огоньки, горящие в окнах высоток, и кляксу, бывшую, вероятно, луной, всё казалось менее грязным. Из-за этого ему нравилась ночь.
Единственными цветными пятнами были только неоновые рекламные вывески, красные над окнами борделя и синие от проезжающих мимо полицейских машин, изредка наведывающихся из своего законного вакуума.
Но у живых не было цвета. Все кошки казались серыми в темноте. И это был мир Петира — безличная масса пешек с ним на вершине.
Он владел красными огнями, манящими с улицы напротив, он запускал пальцы в дела мужчин, владельцев других заведений, он подкупил каждого второго копа в городе.
И если ему вдруг бы захотелось, он мог сделать один единственный звонок и потушить весь свет вокруг, лишив его электричества.
Из-за этого он любил ночь — она делала его власть видимой. Он владел оттенками этого мира, бедный чужеземный мальчишка, который вырос в приемной семье, потому что его так называемый отец имел дрянную привычку напиваться ещё до полудня.
Он многого добился и время от времени позволял себе гордиться этим.
— Мистер Бейлиш?
Петир повернулся и взглянул на мужчину в брючном костюме.
— Да?
— Мы нашли её.
Он послал ему быструю ленивую улыбку, вроде тех, что богачи посылали ему, протягивая монетку, когда он был ребенком.
— Приведи её внутрь, — мягко ответил он, отставив бокал с вином и следуя за мужчиной в коридор.
Её завели внутрь. Она цеплялась за руку мужчины, который привёл её, так что он практически нёс её. Её рыжие волосы были грязными, спутанными и липкими от крови и грязи, а глаза абсолютно пустыми.
На ногах — кроваво-красные туфли на шпильке, вернее, то, что от них осталось: они были поношенными, со сломанным каблуком и каплями крови, рвоты и других отбросов с улицы. Одна из её ног была согнута под странным углом, а нижняя губа кровоточила.
Но хуже всего было её летнее платье. Когда-то оно было милой кружевной вещицей, а сейчас совсем пришло в негодность. Петиру был знаком вид засохшей крови, и её платье было полностью ею покрыто. Тяжелая кожаная куртка на тонких плечах принадлежала раньше Клигану, догадался он. Из-за черного цвета кровь на ней была почти не видна, но дырки не заметить было сложно.
Она была на нем, когда он умер, подумал Петир и мягко вздохнул.
— Спасибо, — произнёс он, протягивая обоим мужчинам по стодолларовой купюре. — Вы не знаете, кого привели сюда, а завтра даже не вспомните, что вообще тут делали.
Пока они выходили, он, аккуратно придерживая за плечи, провёл её в гостевую комнату.
— За этой дверью ванная комната. Помойся, а я принесу еду, после которой ты попробуешь немного поспать. Завтра я вызову врача, чтобы он осмотрел твою ногу.
Медленно она подняла на него свои глаза.
— Почему? — голос у неё был хриплым и слабым.
— Почему что?
Чистые голубые глаза казались чересчур яркими, блестящими, а рука, цепляющаяся за его локоть, выглядела, как клешня, настолько она была тощей.
— Почему тебе не наплевать?
Он смотрел на неё и хотел сказать, что она так похожа на мать, но вместо этого улыбнулся и ответил:
— Прими душ, милая. Вещи в гардеробе, выбери любые.
Когда Петир вернулся с подносом, она сидела на кровати в светло-голубой пижаме, что была велика на пару размеров, и обнимала собственные колени. Её влажные спутанные волосы оставляли мокрые пятна на ткани. Она выглядела крошечной на огромной кровати.
— Ешь, — мягко произнес он. — Всё, что тут. И чай.
— Ты собираешься продать меня им, Мизинец? — спросила она голосом таким же пустым, как её взгляд.
— Нет.
— Надеюсь, они хорошо тебе платят. Я всё ещё стою половину состояния, знаешь? Не дай им себя наебать.
Он был почти удивлен тем, какой наивной она была, почти. Но его самообладание не пошатнулось за долгие годы, и сейчас не пошатнется.
— Ешь, Санса. Ты должна поесть.
.
Она заснула полтора часа спустя. Поднос не полностью был пуст. На секунду Петир хотел разбудить её и заставить доесть, но, когда его глаза взглянули на её лицо, на влажные рыжие волосы, обрамляющие лицо, как нимб, он передумал.
Так похожа на неё, думал он, ощущая горькую улыбку на своих губах.
— Посмотри на меня, — сказал он бледной луне с ироничной усмешкой, — веду себя как блядский святой. Надеюсь, ты довольна, Кэт. Надеюсь, тебе хотя бы не всё равно.
***
Она могла заснуть только с запертой дверью, один из «изумительных» сувениров от прошлого среди Ланнистеров. Она зашла в свою комнату, сбросила туфли и куртку на пол и упала на кровать, растягиваясь на шелковых одеялах.
Обвинять Мизинца за их грехи не получалось, хотя она отчаянно хотела верить, что это всё его рук дело, каждый поцелуй, каждая ночь, проведенная вместе, но разве это не она не повернула ключ в замке?
Он держался от неё подальше, так ведь? Не считая комментариев и многозначных взглядов, он и пальцем к ней не притронулся до того, как…
— Санса?
Она сидела в углу темной комнаты, прижимая коленки к груди. Её била холодная дрожь, а в комнате, казалось, не хватало кислорода, чтобы сделать полноценный вдох.
Его силуэт был совершенно черным в тусклом свете коридора. Голос, тихий и мягкий, совсем не соответствовал острым чертам лица и расчетливому уму финансового советника Ланнистеров.
— Тише, тише, Санса, — он присел рядом с ней на корточки, внимательно осматривая. — Взгляни на меня.
Неохотно она подняла голову и встретилась с его взглядом, темным, как чернила на ярком свету.
— Всё в порядке. Ты в безопасности.
— Раньше ты лгал мне лучше, — выдохнула она, пятясь от него к стене.
— Я самый лучший лжец, что ты знаешь, милая, — нежно ответил он. — Какой мне толк в бесполезной лжи? Я не причиню тебе вреда.
— Они найдут меня, — шептала она со слезами на глазах. — А потом… вся эта кровь… и запах, он никуда не уходит, он всё ещё тут, всё пахнет этим, всё…
— Не чувствую запаха, — по-прежнему тихо и нежно.
— Он не уходит, — выдавила она сквозь всхлипывания и энергично замотала головой. — Он на мне, что бы я не делала, он не уходит…
— Санса, — начал Петир осторожно, присаживаясь перед ней на колени. — Сделай глубокий вдох, — медленно он протянул руку и положил ей на плечо. — Никто к тебе не приблизится.
— Они убьют меня, они…
— Я в это не верю, — пробормотал он, слегка сжимая её руку. — Я не верю, что они умнее меня, милая, и, если я не хочу, чтобы они нашли тебя, значит, они не найдут.
Она взглянула прямо ему в глаза, и их сталь расплавилась в этой тихой комнате. В следующий момент Санса обнаружила себе в его объятиях, с лицом уткнувшимся в ткань его рубашки.
Слезы остановились. Внезапно, она была спокойна и собрана.
Она пропустила пальцы сквозь его волосы и столкнула их губы в поцелуе, будучи уверенной, что это единственное, что могло спасти её.
Когда она услышала звук открывающейся двери (четыре болта, прочная сталь, с добавлением металлических вставок, чтобы плотнее защелкивалась, и замок с шестизначным кодом, — с чего бы люди вообще считали Мизинца параноиком?), было уже поздно, после полуночи. Ничего необычного.
Она могла бы назвать его трудоголиком, если бы он был чуть более серьёзен с тем, чем занимался. Но он насмехался над всем, что давало ему богатство и власть, дразнил даже самого себя. Пересмешник с его броши был выбран чертовски правильно.
Он приходил без слов почти каждую ночь, не утруждаясь тем, чтобы включить свет. Тихо закрывал дверь, поворачивал ключ в замке и смотрел на неё через плечо с насмешливой улыбкой.
— Хорошие девочки уже давно должны спать.
Санса слабо улыбнулась. Ответ на это она знала.
— А приличный мужчина постучал бы.
— Дверь была открыта.
— Приличный мужчина всё равно бы постучал. Я могла спать. Или неважно себя чувствовать.
Веселая искра зажглась в серо-зеленых глазах, насмешливых и нечестивых.
— Обнаженной?
— Ты такой ребенок.
— Да, но только господь бог знает, что сделают люди, узнай они о том, какой я инфантильный внутри, — ответил Петир, ослабляя узел галстука и пожимая плечами. — Так что, пожалуйста, держи свой милый маленький ротик закрытым.
— Или что?
— Или мне придется тебя убить, милая, — был его ответ нежным и искренним тоном. Острый взгляд же раздевал её догола.
— А я-то думала, что хоть день смогу прожить без угроз меня убить, — пробормотала Санса, покачав головой и выскальзывая из кровати. Это был единственный способ уклониться от его неумолимого взгляда.
Он развязал свой галстук сливового цвета и положил его на комод. Ленивая улыбка тронула уголки его губ, и он толкнул лямку её платья вниз по плечу одним медленным и выверенным движением, с леденящим, до странного холодным голодом, затуманивающим глаза.
Санса вздрогнула от нежного прикосновения, и даже спустя всё это время, на один момент вспомнила о Сандоре, о том, каким пьяным он был постоянно и как любил оставлять синяки. Его огромные ладони всегда были горячими, как если бы у него была лихорадка, и грубыми, как необработанная кожа.
У Петира были гибкие руки пианиста, всегда прохладные и гладкие, словно он только что помыл их холодной водой. Его прикосновения были уверенными, четко спланированными, никогда не жесткими или грубыми. У него были другие способы причинять людям боль.
***
Лофт был восхитительно пуст и молчалив, когда её крик прорезал холодный воздух. Тяжело дыша, она обняла руками колени, вплотную прижав их к своему телу, и опустила на них лоб, ожидая, когда паника ослабнет.
— Тебе становится лучше, — его глаза были словно сталь, резкими, ясными и холодными, и всё же в темноте или от небольшого количества алкоголя они иногда казались ей углями, темными и сверкающими от внутреннего огня, как у Сандора.
— Вау. Я проснулась среди ночи с криком, и ты думаешь, что это путь к исцелению? — не поднимая головы, пробормотала она, не желая видеть цвет его глаз сейчас.
— Ты просыпаешься с криком с тех пор, как тебя привезли сюда, но раньше ты кричала его имя, — ответил он прохладно.
— Хуже для тебя, да? Чем я больше развалина, тем легче меня контролировать.
— Только потому, что я использую тебя, милая, — он нежно поднял её подбородок и поцеловал, — не значит, что я наслаждаюсь твоими слезами.
Она отвернулась и прикрыла глаза, борясь со слезами, а после упала обратно на подушку и прижала лицо к мягкому черному шелку.
— Санса…
Она перевернулась на другой бок и вспомнила, как Сандор шептал её имя ночью, снова и снова, как молитву. Это всегда звучало приглушенно, немного недоверчиво, слишком благоговейно для безбожника.
Петир говорил её имя, словно он принадлежало его губам, будто было создано, чтобы он произносил его, как и всё, вылетающее из его рта — почти извращенно совершенно. У него был самый красивый голос, который ей доводилось слышать. Голос, рожденный для лжи.
Комментарий к Ночь накрывает город
Очень милая глава, да. Но это пока (честно, я так давно читала, что уже не помню, что там будет дальше).
========== Игроки и фигуры ==========
— Я хочу отомстить, — тихо объявила она, оцепенело глядя сквозь огромное окно на город. Как невинно эти башни блестели в утреннем солнце…
Она слышала его мягкий вздох, а после он сместился и оставил поцелуй на её обнаженном плече — нежный жест, любящий, но ведь это был Петир, так что глупо было в это верить.
Любить женщину, пускать кого-то в своё сердце, стало бы слабостью. Это сделало бы его уязвимым. Петир никогда бы не позволил своему сердцу полюбить.
— Джоффри, — пробормотал он против её кожи. Он знал её от начала до конца, хотя она почти ничего не говорила. Санса задавалась вопросом, как же он выучил столько о ней. Но опять-таки, поговаривали, что его шпионы повсюду, а она была помолвлена с лидером этого города.
Если бы она обнаружила, что за её сном следили каждую ночь, то ничуть не удивилась бы.
— Я хочу, чтобы он заплатил за всё, — выдохнула она, продолжая глядеть в мерцающее небо.
— На будущее, милая, — сказал он своим нежным тоном, который невозможно было понять даже сейчас, даже ей, — большинству мужчин не понравится, если ты попросишь их отомстить за своего мертвого любовника, — его пальцы скользили по его руке к шее. — Они почувствуют себя… эксплуатированными.
Санса почти рассмеялась. Она эксплуатировала Петира? Ну, конечно.
Он эксплуатировал её?
Каким образом она точно не знала, но, по факту, Петир точно не взял её под свое крыло из-за акта благотворительности, и она сомневалась, что дело было в её милом личике.
Может, ему нравилось спать с ней, но и это не было весомой причиной.
— Но… мальчишка дикий и эгоистичный, и, если не обратить внимания, он может убить нас всех.
Он снова вздохнул, его палец остановился у её позвоночника. Санса не смогла побороть дрожь и представила его довольную улыбку из-за этого.
Он мог бы сделать ей татуировку «собственность Петира Бейлиша», это бы не сыграло разницы, — он был её спасителем, единственным союзником. Он умело ею манипулировал.
От него невозможно было скрыться, потому что, не взирая на всю власть и жестокость Джоффри с его фальшивыми титулами, по-настоящему городом управлял Петир.
Его обладание ею не имело ничего общего с тем, как Сандор держал её сердце, он обладал ею так, как никогда не мог Джофф.
— Ну, я хочу, чтобы он умер, — без эмоций произнесла она. Пусть это будет моим подарком на День Рождения.
— М-м, — его губы коснулись её подбородка, как всегда нежно, но Санса бы не удивилась, останься там синяк. — Жажда крови тебе идёт.
— Так ты поможешь мне?
— Он опасен. И пытался убить меня.
— Правда? — спросила она ровно, без ехидства. Она училась у лучших.
— Он подорвал мою любимую машину, — ответил Петир обыденно, а его руки нырнули под антрацитовый шёлк одеяла. — Не знаю, с чего он решил, что я не догадаюсь об этой попытке. Идиот, он и недели бы без меня не продержался.
Санса знала, что он был прав — влиятельная семья могла защищать Джоффри от угроз внешнего мира, но изворотливый бизнесмен, единственный, кто знал, как защитить его от собственного узкого круга элиты. Включая самого Петира. Она потеряла счёт правителям, которые не подходили ему по какой-то причине и были убиты или арестованы.
Санса также понимала, что должна ощущать вину — если Джофф пытался убить его, то делал это из-за неё, потому что Петир посмел стать её любовником.
Или, как бы выразился Джоффри, его маленькой грязной сучки.
Вместо этого она задумалась о том, о которой машине он говорил, — у Петира их было несколько, все дорогие, быстрые, пуленепробиваемые и чёрные. Для Сансы они все выглядели одинаково, и она совершенно не понимала, как он мог выбрать любимую.
— Можно сказать, у меня и у самого на него заточен зуб, — пробормотал Петир у самых её губ и поцеловал, прежде чем она смогла ответить. Забрал её дыхание. Когда он прекратит делать это?
— У тебя есть пистолет?
Его губы изогнулись в улыбку прямо в поцелуе, и вдруг Санса оказалась на спине, тесно прижатой к матрасу.
— Все постепенно, милая. Мы же хотим пережить это.
Кто сказал, что я хочу пережить, думала она, когда он снова её поцеловал.
На одну секунду ей показалось, что он по вкусу как водка, резкая и крепкая, но это ощущение быстро прошло.
***
— Охрану Джоффри не тяжело обмануть, — произнёс Петир, пожав плечами, а после поднял на неё взгляд и ядовито добавил: — Но это ты уже знаешь, верно?
Санса опустила глаза на свои ноги, смаргивая слёзы, и не ответила. Это был тест, ничего больше. Он возводил вокруг неё щит, не остановится, пока она не научится переносить издёвки так же легко, как он, неважно, насколько они болезненные.
— И есть Джейме. Он не глуп, и, возможно, лучший стрелок в городе. А если доберется до ножа, то лучше не попадаться ему на пути.
— У Джейме есть слабость, — начала спорить Санса. — Тщеславие.
— Я не закончил. Все начинается и заканчивается Серсеей. Она сражается, как львица, когда дело доходит до Джоффри.
— Хорошо. Я хочу, чтобы она сражалась.
— Зачем же? — скучающим тоном спросил Петир, возвращая внимание своему ноутбуку.
— Я хочу, чтобы она проиграла, а этого не случится, если она не будет бороться.
— Есть месть, а есть идиотизм, милая, — сказал он, и в нежном голосе прослеживалась стальная нотка. — Ты хочешь, чтобы Джоффри страдал за то, что он прикончил твою ручную собачонку, — его слова были, словно нож в живот, но Санса заставила себя не реагировать. В голосе Петира не было ни капли жалости, как в его сердце, и, чем больше она покажет слабость, чем жестче станут его слова. — Если ты хочешь разукрасить кровью Джоффри стены, то ты ничуть не умнее его, и закончишь так же.
Я не хочу быть умнее его. Мне плевать, как я закончу. Я хочу, чтобы он страдал.
Вместо этого она произнесла:
— Ты ничего не знаешь о мести.
Он улыбнулся той коварной, медлительной улыбкой, обнажая белые зубы.
— Я стоял и смотрел, как был убит мужчина, который забрал у меня всё. Смотрел, как его кровь и мозг забрызгивают асфальт. Я пробовал этот триумф на вкус и, Санса, нет ничего слаще. Знаешь почему? Потому что мои руки были чисты от его крови.
И снова она поборола дрожь. Она знала, что он холоден, но Петир мог говорить такое, не открываясь от своих расчетов…
— Я знаю всё, что нужно знать о мести, милая.
Санса стерла с лица шок, прежде чем он успел бы его заметить, и нацепила улыбку.
— Тогда ты тот мужчина, что мне и нужен, — пробормотала она, отставила ноутбук и поцеловала Петира.
— Самоконтроль и терпение, Санса, вот что главное, — выдохнул он в паре миллиметров от её губ с заносчивой улыбкой и темной искоркой в зеленых глазах. — Единственная разумная форму мести — это наслаждение итогом, а не самим процессом. Иначе тебя сразу поймают. Ты понимаешь?
Он говорил тихо, остро и очень-очень холодно, так же, как на деловых встречах с Джоффри. О, он мог внушать страх, если хотел; намного сильнее, чем брутальной силой. Потому что как только слетал его фасад, в нем не оставалось ничего мягкого, ни единой слабости в доспехах. Умолять Петира было тем же самым, что пытаться взобраться на скользкую стеклянную стену — сложно и бесполезно. Там попросту не за что было держаться.
Его пальцы сжали её руку почти болезненно.
— Ты понимаешь?
— Да, — ответила Санса, и её голос было удивительно прочесть в сравнении с его.
— Когда придет время, мы найдем подходящий способ избавиться от Джоффри. Вот так просто. Он умрет за то, что с тобой сделал, Санса. С обоими нами, — в серых глазах прослеживалась скорбь, столь же убедительная, как смертоносный холод, что был так минутой ранее.
На секунду она захотела поверить в это, что ему так же больно, как ей, от смерти её матери — его школьной любви.
Но Санса научилась не доверять его проявлениям чувств. Он считал это утерей контроля, а Петир цеплялся за контроль так, будто его жизнь зависела от этого, — в какой-то мере, возможно, так и было.
Самое поразительное и сбивающее с толку в нём, это то, что всё, что он делал, было невероятно убедительным, едва ли неестественным. Даже если он вел обычную беседу, а особенно если лгал, всё звучало искренне.
— Он умрет, милая, но умрет на моих условиях.
Петир, казалось, ждал её согласия, обещания позволить ему контролировать. Это почти её рассмешило. Он и так контролировал, и не было похоже на то, что у неё был выбор.
Лишь его защита позволяла ей остаться в живых.
Санса предпочитала не думать о цене, которую однажды придется заплатить за его услуги.
***
Иногда он задавался вопросом, знала ли она, какую огромную власть имеет над ним.
Он сомневался в этом, — Санса оставалась невинной, милой сладкой девочкой, и это он находил в ней наиболее соблазнительным. К тому же она чересчур сильно пострадала эмоционально после своих прежних отношений, чтобы считать себя могущественной.
Но она была таковой, у неё было намного больше влияния над ним, чем у кого бы то ни было за много лет, и она по крошечным кусочкам забирала его расхваленный контроль, когда он не смотрел. Она была со всей своей хрупкостью и невинностью единственной, кого он по-настоящему боялся.
И дело было не только в том, что Петир не мог стряхнуть собственнические чувства, стоило ей зайти в комнату, вынудившие его раскошелиться на отслеживающие устройства и послать за ней своих приспешников.
Нет, его пугало то, как ему нравилась видеть её улыбку. То, как он делал и говорил глупости, только чтобы услышать её смех, и то, какое теплое удовольствие испытывал от этого звука. Петир поймал себя на том, что ожидает момента, когда окажется с ней в одной комнате, не чтобы трахнуть её, не чтобы поговорить, а просто из-за того, что в её присутствии ему спокойно.
Он никогда не думал, что кто-нибудь сможет поставить под угрозу его распорядок жизни, и уж точно не ожидал, что этим кем-нибудь станет кто-то вроде неё.
Но вот она, голубые глаза, что обнажали его ложь, его личину, его доспехи. Санса заставляла его чувствовать себя обнаженным, абсолютно беззащитным. У него был Мизинец, способный защитить, потому что он не верил, что Петир был достаточно сильным.
У него было ощущение, что он сломается в её тонких пальцах, как стекло, так же, как он однажды сломался в руках её матери.
Петир казался ему слабым, дефектным, а Санса сильной в своей добродетели, чистоте и безупречности. Она являлась величайшей угрозой, и единственное, что он мог сделать, чтобы спастись, — не позволить ей это узнать, у кого, действительно, была власть.
Потому что он был не в состоянии отпустить её и избавиться от искушения, — это бы, несомненно, разбило Петира, а Мизинец не собрал бы осколков.
Комментарий к Игроки и фигуры
Последний кусок разбил меня.
Черт.
========== Призрак прошлого ==========
Его разбудил слабый звук, и на мгновение Петиру показалось, что он его просто придумал. Это было бы не удивительно, с горькой улыбкой подумал он, как если бы ему начались сниться сны про громко работающий офисный принтер.
Мы сражаемся пулями, а Мизинец — обаянием, залогами и кредитами, голос Джейме Ланнистера был полон насмешки. Люди вроде Цареубийцы всегда смотрели на него сверху вниз с нескрываемым презрением, буквально глядели вниз, так как высокомерные ублюдки часто были выше него ростом. Но Петир не видел, как убийство чокнутого коррумпированного полицейского комиссара типа Эйриса Таргариена могло быть более впечатляющим, нежели увеличение доходов Ланнистеров в два раза (даже если Бейлиш откладывал по пять процентов с каждой сделки в свой карман).
Но он снова услышал жужжание и недовольно простонал, вставая со своего места. Возможно, было ошибкой настраивать принтер на то, чтобы он сразу же распечатывал приходящие эмейлы.
Это, конечно, было прагматично, он же не мог работать только с цифровыми копиями. Может, это значило, что он слишком стар для технического прогресса.
Петир включил свет в своем кабинете, сморщившись от режущей глаза яркости, и медленно прошел к столу, задаваясь вопросом, кто, прости господи, будет писать ему так поздно. Он подавил зевок и взял лист.
“Счастливой годовщины” гласила надпись, за которой следовало две фотографии.
Какое-то время он даже не понимал, что видит. А после что-то щелкнуло, и он уронил распечатки на пол и сделал пару шагов назад.
— Матерь божья, — он и сам не понимал собственного бормотания. Петира мутило, и нечто будто бы застряло в горле. — Блядь, ты маленький…
Колени подкосились вместе с его решимостью. Зрение затуманилось слезами, но перед глазами по-прежнему стояли те два кадра, что теперь валялись под столом. Они не желали уходить.
Господи, что с тобой не так? Ты же видел вещи и похуже, Петир, ну же…
Бесполезно. Он не мог оторвать взгляда, будто его тело отказывалось подчиняться. Живот скрутило, и не было сил бороться с подступающей тошнотой. Рвота, казалось, не содержала ничего кроме вина и кислоты, обжигающей губы, как огонь.
Голова дико кружилась.
— Маленький садистский ублюдыш, — прошептал Петир, слепо таращась на фото, и раз за разом пропускал пальцы сквозь волосы, прежде чем вспомнил, что на пальцах оставалась рвота.
Он не мог сказать точно, сколько просидел на полу, прежде чем найти в себе силы встать.
Возьми себя в руки. Ты такое уже видел. Ты бессердечный беспринципный эгоист, которого нельзя выбить из колеи письмом от тупого ребенка, твердил он себе, заставляя взглянуть на фото ещё раз.
Ты такое уже видел. Тебе плевать, само собой, плевать, с чего бы иначе? Ты уже знаешь, что с ней случилось, фото этого не изменят. Она так же мертва, как и раньше.
В горле по-прежнему стоял ком, но хотя бы дыхание пришло в норму.
Петир поднялся на ноги и медленно попятился от стола, пока не столкнулся с дверью, чтобы тут же развернуться и выйти.
***
Когда она открыла дверь, в гостиной ярко горел свет. Санса скривилась и, прикрыв глаза одной рукой, другой теснее закуталась в пиджак.
Она привыкла видеть тонкую полоску света из его кабинета в безбожно позднее время, но он никогда не включал свет ещё где-то. Нахмурившись, Санса на цыпочках прошла в кухню и взяла яблоко из миски с фруктами. Бутылка дорогого скотча стояла на столе. И она была почти пуста.
Санса нахмурилась сильнее. Прошлым вечером она тайком выпила стакан, пока Петир был на работе, но янтарная жидкость тогда лишь немного не доходила до этикетки.
Петир никогда не пил столько за одну ночь. И она сомневалась, что у него были гости ночью.
Осторожно она прошла в гостиную.
Он стоял на коленях у камина, медленно погружая бумагу в огонь. На нем была белая рубашка с расстегнутыми пуговицами, а его плечи были мокрыми. Волосы казались почти черными и слегка взъерошенными. Очевидно, что он только-только из душа. Вода капала с его рубашки.
И это было тревожным знаком. Санса привыкла видеть его в костюме и галстуке, всегда с иголочки и к месту.
— Петир? — позвала она мягко, подходя ближе.
Сначала он никак не отреагировал, а после горькая улыбка скривила его губы.
— Прости, я разбудил тебя? — голос звучал чересчур хрипло и немного смазано. Значит, он опустошил бутылку сам.
— Нет, — солгала Санса и взглянула на листы в его руках. — Что это?
— Ничего, — пробормотал Петир и опустил последний лист в огонь, но она успела перехватить его до того, как пламя объяло его полностью.
Это было фотографией чего-то, плавающего в воде. На блаженную секунду она не поняла, что это, а после прижала руку ко рту, в то время как глаза наполнились слезами.
Это было телом женщины, вздутым и бледным, с огромным отвратительным шрамом поперек горла. Кожа вокруг него была мягкой и потрепанной. Но хуже были глаза.
Они были открыты.
Сансу замутило.
— Не смотри, — голос Петира звучал резко, и он вырвал фотографию из её рук и кинул в камин.
— Что это? — повторила она после минутной тишины.
Он скривился и встал на ноги.
— Джоффри прислал мне это. Думал, что я оскорбил его чем-то и захотел отомстить. Или просто решил, что это смешно, — его тон выдавал больше, чем обычно. Он звучал… зло, почти дрожа.
— Смешно?
— Он садист, ты же знаешь, милая, — он протянул ей стакан. — Держи, помогает.
— Видимо, не в малых количествах, — ответила Санса с ноткой сарказма, но стакан приняла. — Спасибо, — поднося его к губам, она вдруг замерла, — ты знал эту женщину… — пальцы разомкнулись, позволив стакану упасть на пол, — нет.
— Это не она, Санса, — рефлекторно ответил Петир, даже мельком не взглянув на осколки стекла. — Джоффри там даже не было. Её фотографий нет, иначе они бы уже оказались во всех газетах.
На мгновение она ему поверила, но после покачала головой.
— Тогда почему ты так отреагировал?
— Сядь, Санса.
Она всё ещё трясла головой.
— Почему ты напился, если это не она?
— Сядь, Санса, — мягко повторил он, нежно подталкивая её к дивану. — Пожалуйста.
Он выглядит бледным, подумала она отстраненно, и очень молодым. Может, от того, что из-за воды его волосы казались почти черными, а седина не была видна; может, из-за взгляда.
В нем было столько тепла.
Он присел рядом с ней на корточки и положил ладонь ей на колени.
— Милая, сделай мне одолжение. Попытайся поверить. В правде нет толку, если она доставляет тебе боль. Это хорошая ложь, в неё можно верить. Хорошо?
Он послал ей очень странную улыбку, встал на ноги, слегка пошатываясь, и исчез. Вернувшись, он принес с собой два стакана.
— Разве тебе уже не достаточно? — спросила Санса тихо, и Петир ухмыльнулся.
— Возможно. Никогда не говори пьяному прекращать пить, милая. Некоторые приходят от этого в ярость. Помнишь Роберта?
Она почти улыбнулась.
— Я не думала… Не думала, что… что тебе это причинит боль.
— Причинит боль?
— Увидеть её. Маму. Не думала, что тебе не все равно, — прошептала она, глядя на стакан.
Петир рассмеялся.
— Как и я, — он сделал глоток и посмотрел на неё. Каким-то образом его глаза казались ещё зеленее сейчас, из них ушла вся сталь. Был ли это алкоголь? Пару раз он перебирал с вином, но таким никогда не был. — Ты ненавидишь меня, Санса? — медленно спросил он. — Всегда было интересно.
Она слегка отстранилась, чтобы изучить его лицо: острые черты, тонкие губы. Ей не приходилось видеть столь странной улыбки на них — нет, она не была странной. Это была самая настоящая из всех улыбок, что она видела на его лице. Немного грустная, немного горькая, но настоящая. Видеть такую улыбку на лице Петира Бейлиша казалось нереальным. Санса привыкла верить, что всё, что он говорит или делает, ложь…
— Почему я должна тебя ненавидеть?
Улыбка стала циничной.
— Ну, потому что я спас тебя от одних похитителей только, чтобы похитить самому. Я поцеловал тебя, потому что знал, что ты позволишь, и трахал, потому что знал, что ты слишком боишься сказать мне нет. Так что, ты ненавидишь меня?
Она помолчала с минуту, прежде чем тихо ответить:
— Ты бы не остановился, скажи я тебе нет, верно?
С той же горькой улыбкой он прошелся ладонью по её волосам.
— Ты слишком хорошо меня знаешь, милая.
Она снова посмотрела на него и взвесила ответ. Он был прав, конечно, по всем пунктам. Он держал её в заперти. Он спал с ней, зная, что она делает это, только чтобы не разозлить его.
Неделю назад она бы сказала да без раздумий.
Но сейчас она покачала головой.
— Нет.
— Нет? — Петир вскинул бровь и выглядел почти пораженно.
— Нет, я не ненавижу тебя.
Долгое время он молчал. Не зная, как сформулировать иначе, Санса бы сказала, что он не мог найти слов.
— Это называется Стокгольмский синдром, — наконец, произнес он с вымученной усмешкой.
— Ты спас меня. Я была бы мертва без тебя. Как я могу тебя за это ненавидеть?
— Потому что я спас тебя ради собственных целей. В них нет ничего благородного, и ты это знаешь.
Санса пожала плечами.
— И всё ещё я была бы мертва без тебя. Мне все равно, почему ты меня спас.
Зеленые глаза впились в её голубые, как умел только он, и, как всегда, Петир видел её насквозь.
— Это ложь.
— Да. Ты хорошо меня научил, — ответила она с усмешкой и встала с дивана.
— О, я научил, — уголки его губ дернулись в улыбку, а взгляд замер на стакане. — Доброй ночи.
Его слова вынудили её остановиться. Каждый раз, когда он говорил их, в них крылся намек, но сегодня его не было. Голос Петира по-прежнему был смазанным и усталым.
Санса обернулась и внимательно взглянула.
— Ты в порядке?
Он оторвался от своего скотча и кинул ей улыбку, которую можно было счесть обыденной по его стандартам.
— Само собой, — он поднялся на ноги и добавил: — Может, немного пьян.
Санса улыбнулась против воли.
— Доброй ночи.
Комментарий к Призрак прошлого
Те, кто читал оригинал, ноу спойлерс, пожалуйста;)
Я тут, кстати, из всех сил пытаюсь игнорировать финал сезона, такие вот дела. И этот сборник не слишком позитивный, но какой есть.
Фанаты петсана, я с вами. Не падаем духом, этот шипп жив в наших сердцах.
========== Обведен вокруг твоего пальца ==========
Это было даже трагичным, думала Санса, блуждая по квартире, как ей не нравилось находиться здесь одной. Ей бы не следовало нуждаться в Петире рядом, следовало быть благодарной за пару часов без него, без его манипуляций, кривых улыбок и грязных комментариев.
Но она не испытывала за это благодарности. Ей было скучно.
После часа или двух она, наконец, продвинулась дальше кухни и гостиной. Кабинет Петира был закрыт, она знала, где он держал ключ, и, если бы захотела, то смогла бы украсть его. Но кто знает, что он сделает, если узнает?
Санса усмехнулась, когда потянула за ручку двери в спальню и она тут же открылась.
— Высокомерный мудак, — пробормотала она сквозь горький смех и покачала головой. Конечно, он не запирал спальню. Он ожидал, что она станет приходитьк нему после того, как он перестал пробираться к ней в комнату ночью.
Она не знала, рассчитывал Петир на её любопытство или действительно думал, что привлекает её, но, в любом случае, не могла поверить в столь непрекрытую самоуверенность.
Потому что она никогда не захочет сама. Нет, никогда.
И если ей приходил в голову вопрос, отчего он не возьмет, что хочет, без её поощрения (в конце концов, раньше ему было на это наплевать), то только потому что она была уверена, что он планирует что-то и нужно быть к этому готовой.
Лишь от того, что её не мутило каждый раз, стоило ему взглянуть на неё, вовсе не означало, что Санса хотела с ним спать. Лишь от того, что ей начинали нравиться их разговоры, вовсе не означало, что мысли о нем не давали ей уснуть всю ночь. Лишь от того, что она изредка ловила проблески Петира, была заинтригована и немного сочувствовала, вовсе не означало, что она забыла о том, что сделал Мизинец.
Первое, что увидела Санса, открыв дверь, вызвало усмешку. Черное шелковое постельное белье, само собой, чем ещё ему покрывать кровать? Одеяла были аккуратно заправлены и лежали идеально ровно. В этом, опять-таки, было нечто больное. Изредка она замечала такое в его поведении.
Второе, кровать была огромной. Намного больше, чем в комнате Сансы. Она думала, что он выбрал этот размер с определенной целью, что он хотел, чтобы она ощущала холод и одиночество, лежа в одиночестве. Но почему он делал то же самое с самим собой, оставалось загадкой.
На прикроватном столике стоял небольшой черный будильник. Петир не рисковал и не мог позволить себе опаздывать. Рядом с будильником стояла нетронутая бутылка воды.
На полке чуть ниже лежали две книги — одна о финансах и фондовой бирже, а другая без описания на старой потертой обложке. С любопытством Санса взяла её в руки и открыла на месте закладки. Она была почти уверена, что он не оставил пометки, где закончил чтение, — слишком любил секретность, чтобы так быстро выдать хоть крупицу информации.
Хватило и пары строк, чтобы узнать роман. Улыбка изогнула её губы. Она не могла бы выбрать книгу более подходящую.
Его гардероб состоял из одних только костюмов, чёрных лакированных ботинок и аккуратно сложенных рубашек разных цветов: белого, черного, серого, темно-зеленого, темно-синего. Цветными были лишь галстуки, а самой повседневной из найденной одежды были джинсы и стопка футболок-поло. Всё это стоило дорого, и было качественно сделано. Санса ухмыльнулась, вспоминая Джейме, дядю Джоффри, который постоянно шутил над тщательным выбором наряда Петира (хотя и сам он одевался в вещи, стоявшие, может, только чуть меньше). В галстуке он, наверняка, выглядит, как павлин. А потом начнет носить плащи. Или шляпы, кто его знает.
Санса задумалась, стоит ли испытывать вину за то, что она шарила по его вещам, но, в конце концов, решила, что у неё есть на это право.
Следующая находка оказалась гораздо более неожиданной. В небольшом стенном шкафу она обнаружила множество книг, которые точно не думала здесь найти. Беллетристика, в основном классика: «Дракула», «Парфюмер», «Над пропастью во ржи», полное собрание сочинений Шекспира и несколько сборников поэзии, «Убить пересмешника» (это её рассмешило сильнее, чем должно было). Тут было даже несколько иностранных книг — парочка французских, нечто, напоминающее русский, и что-то из немецкого, с трудом догадалась она. Её уроки проходили так давно, что она ни за что не прочла бы даже заголовки. К своему ужасу Санса обнаружила, что не может ничего вспомнить из курса французского. Сердито нахмурившись, она взяла самую тонкую книгу с полки и положила её на кровать, надеясь, что Петир не скоро обнаружит пропажу.
Никогда в жизни она не позволила бы Ланнистерам забрать её знания, которыми она так гордилась. Может, стоило даже попросить Петира о словаре, когда он вернется.
Позади книг были спрятаны старые пластинки, расставленные в алфавитном порядке. Санса с удивленной улыбкой взяла одну наугад.
Ван Хелен. Очень смутно она помнила, что слышала их много лет назад по радио. Быстро осмотревшись, она пришла к выводу, что проигрывателя нигде не было, поэтому пришлось подняться и отправиться на его поиски в гостиную.
***
К тому времени, как Санса услышала знакомый щелчок двери, оповещающий о возвращении Петира, она прослушала уже треть его коллекции. Некоторые песни были просто ужасны, некоторые она узнавала, некоторые ей нравились. Пластинки с последними она складывала на журнальный столик.
Петир вошёл в комнату со слегка шокированным взглядом серо-зеленых глаз, но, взяв себя в руки, он растянул губы в своей обычной пустой улыбке.
— Нужно сделать немного громче, золотце. Нет смысла слушать эту песню так тихо.
Санса только усмехнулась.
— Не хотела тревожить соседей.
Он рассмеялся и положил пиджак на спинку дивана.
— Соседей? Я мог бы пристрелить тебя здесь, и никто бы не услышал.
— Очень убедительно, — пробормотала она, закатывая глаза. — Тебе нравится эта песня? — спросила она осторожно чуть погодя и медленно двинулась в направлении обложки пластинки, которая сейчас играла.
— Я годами их не слушал, Санса, — безразлично ответил Петир, на что Санса только покачала головой.
— Они выглядят использованными. И винил весь поцарапан.
Его улыбка стала чуть более реальной в этот раз.
— Я купил их на свой первый заработок. Наверное, мне нравилось, как они подшучивали над моими подростковыми проблемами.
Санса почти рассмеялась, потому что именно об этом подумала, слушая одну из песен, — о том, что текст, казалось, насмехался над беспорядком, который могли учинять её мать, Петир и дядя Брэндон.
— Это немного странно.
— Ты просто не привыкла к хорошей музыке, милая, — снова однобокая ухмылка. — Погоди минуту, — Петир ушёл на какое-то время, а после вернулся с двумя другими пластинками. — Эти понравятся тебе больше.
Он провёл по винилу предельно аккуратно, чтобы никак не испортить его. Санса улыбнулась самой себе — кажется, он говорил, что ему плевать на музыку.
Заигравшая мелодия была намного спокойнее и медленнее. От неё почему-то хотелось грустить. Пару секунд Санса вслушивалась в голос певицы, а после пробормотала, стараясь, чтобы слова не звучали, как вопрос:
— Не могу представить тебя подростком.
К её удивлению он пожал плечами и ответил:
— Кудрявые, спутанные волосы и странные вещи из восьмидесятых. Не лучшее было время до утонченных костюмов, но зато даже отброс мог выглядеть круто.
Санса ухмыльнулась. Это она могла представить.
— В плане?
— Быть панком было модно, и им удавалось показать, что они не такие как все. Поэтому если я чувствовал себя не в своей тарелке, то мог сказать, что это делало меня круче, чем Талли. Не все, само собой, придерживались этой точки зрения, — Петир закатал рукава рубашки и сел на диван. — Мы творили всякое, чтобы казаться крутыми, Эд и я, когда нам было по пятнадцать. В основном, воровали. Сигареты, пиво, машину Бриндена Талли…
— Он узнал?
— Если бы да, меня бы здесь сейчас не было, — сухо ответил он, избегая встречаться с Сансой взглядом.
В песне начался припев, и вдруг она вспомнила, отчего мелодия казалась такой знакомой.
— Мама слушала это.
Бейлиш улыбнулся, но улыбка его не была веселой. Скорее, ностальгической, с каплей горечи.
— У неё всегда был вкус лучше, чем у её сестры, — на этих словах он встал и поменял пластинку. — Хотя эту Кэт ненавидела.
Санса нахмурилась.
— Это звучит ещё более странно.
У него было нечитаемое выражение лица, когда он протянул ей руку.
— Иди сюда.
— Зачем?
— Хорошая музыка. Как давно ты не танцевала?
Она с недоверием уставилась на него.
— Прости, что?
— Потанцуй со мной, — был ответ, а его рука по-прежнему оставалась протянутой. — Кажется, один танец тебе бы не помешал, милая.
Продолжая хмурить брови, Санса встала и осторожно вложила свою ладонь в его.
— Ты не можешь танцевать под эту песню, — пробормотала она, избегая его взгляда.
Не сработало.
— Разве я не могу? — Петир ухмыльнулся и положил руку ей на бедро, и Санса к своему удивлению обнаружила, что он действительно мог танцевать под эту песню.
Я наблюдаю, как судьба, которую ты продала,
Превратилась в сияющие золотые узы.
Дразнящая искорка появилась в его зеленых глазах.
Я буду обведён вокруг пальца,
Я буду обведён вокруг пальца.
О, Санса видела, отчего ему так нравилась эта песня, загадочные тексты доносились будто бы с соседней улицы, а мелодия гипнотизировала.
Кроме того, он был прав — прошла куча времени с тех пор, как она в последний раз танцевала. Ну, ладно, иногда она танцевала с Джоффри, но он был не самым лучшим танцором. В последний раз Санса по-настоящему танцевала с кем-то, хоть немного способным, было в её последнее Рождество с семьей. С Роббом.
И хотя многое можно было сказать о Петире Бейлише, двигался он прекрасно. Их танец был медленным, а Петир, оставаясь собой, находился чересчур близко, и его цепкий взгляд не хотел её отпускать…
На его губах виднелся намек на улыбку, когда он немного крутанул Сансу, и та презирала себя за то, что ощущала пустоту, когда он отпустил её.
Он развернул её обратно, и Санса потеряла баланс и слегка оступилась, ещё ближе оказываясь к нему.
Несмотря на то, что её дыхание застряло в горле, она не могла не заметить, как изменился его взгляд от её внезапной близости.
Это волнует его, поняла она, я волную его.
Санса почти улыбнулась.
— Ты расскажешь мне о себе и маме? Она никогда не говорила о своем детстве.
Петир взглянул на неё, а глаза его затуманились.
Я обращу твое лицо в гипс
— Мне вообще не нужно было ничего рассказывать тебе, милая, — пробормотал он. — Ты на всех оказываешь такой эффект или только я такой дурак?
Петир выглядел почти беспомощным. У Сансы закружилась голова, его взгляд не отпускал её, а музыка продолжала звучать.
И тогда ты обнаружишь, что твой слуга, на самом деле, — хозяин.
Она сильнее сжала его плечи, чтобы не потерять опору. Боже, всё вокруг не переставало вращаться…
Если она была права… если ей удавалось оказывать такой эффект на него… это, наверное, никак не меняло того, что она в его власти.
Но это значило и то, что он тоже в её власти. Это меняло всё.
Оборачиваясь назад, может быть, ощущение победы ударило ей в голову или музыка, всё-таки, загипнотизировала её. Объяснения, почему она подалась вперед, стиснула между пальцами его рубашку, не представляя, что делает, и поцеловала его, не было.
Сначала Петир никак не отреагировал, оставаясь на месте, словно её действия шокировали его, лишив способности двигаться. А после он прошелся пальцами по её волосам, притянул ближе, слишком сильно сжав её плечо.
Между ними не оставалось ни миллиметра, и где-то на задворках сознания Санса все равно была недовольна, так как этого было недостаточно.
Ей следовало оттолкнуть его, часть её желала этого. Но вместо этого, Санса запустила ладонь в его темные волосы, мягкий стон заглох на её губах, и на секунду она отстраненно подумала, может ли Бейлиш слышать болезненное биение её сердца. Кончики её пальцев блуждали по коже его шеи, но Петир, похоже, был не против.
Она никогда не целовала его так, и он тоже, черт возьми, никогда не целовал её так.
И я обведу тебя вокруг пальца
Хуже всего, Санса наслаждалась этим. Даже слишком.
Комментарий к Обведен вокруг твоего пальца
Я давно планировала вернуться к этому переводу, но понадобилось долгое время, чтобы “отойти” от финала сезона (последнюю серию я так и посмотрела отрывками). Петсан я люблю, но пока мысли в других пейрингах.
Песня из отрывка:
Police - “Wrapped Around Your Finger”
========== Позаботься о тех, кого потерял ==========
Петир вздохнул и спрятал лицо в ладонях, заставляя свой мозг думать. Ради всего святого, он спал почти семь часов, отчего же тогда он так устал?
— Рынок пока стабилен, — произнёс он, мысленно радуясь тому, что голос прозвучал бодро. — В большинстве компаний всё в порядке, Тридент Инк. прихрамывает, но мы справимся.
Серсея не спускала взгляда с его лица, и Петир подумал, могла ли она видеть, как он устал и какое значение этому придавала.
— Хорошо. Ты уже говорил с Варисом насчёт свадьбы Джоффри?
— Ещё не видел его сегодня. Но я пошлю э-мейл. Что мы ищем?
— Почти восемь сотен гостей, — заносчиво осадила Серсея, видимо утомленная разговором. — У меня нет времени обсуждать это с тобой, Бейлиш, поговори с Варисом.
— Конечно, — ответил Петир, натягивая маленькую улыбку. — Я найду ему деньги. Позвони, если буду нужен, — добавил он с ноткой сарказма и развернулся к выходу. — Пока.
Серсея одарила его холодным взглядом, заметно недовольная его инициативой уйти — без её разрешения.
Её игра в королеву всегда вызывала у него улыбку. Мысленную, разумеется.
Петир выудил телефон из кармана пальто.
— Я пошлю машину, чтобы забрать тебя, поедешь сразу в клинику, без остановок, — проинструктировал он, не утруждая себя приветствием.
— Ты думаешь, я совсем тупая? — послышался слегка раздраженный ответ.
— Доктору можно доверять, — продолжил он, игнорируя её недовольство. — Он никому ничего не расскажет.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты его подкупил, — в её голосе слышалась тревога. Как очаровательно.
— Среди прочего, да, я подкупил его, — ответил Петир с ухмылкой и нажал кнопку вызова лифта.
— Среди прочего?
— Ну, я пообещал ему дополнительную плату, если всё пройдет хорошо, и предложил устроить его дочь к себе, если плохо.
— Ты, что?
— Успокойся. Он будет обращаться с тобой с особой заботой, — сказал он с той же ухмылкой и зашёл внутрь кабинки.
— Ты не можешь поступать так с людьми…
Он вздохнул и кинул на мигающий в углу свет раздраженный взгляд.
— Я делал это годами и продолжу делать. Так я зарабатываю на жизнь, прекрати делать вид, что ты этого не знала.
— Ну, я не хочу, чтобы ты делал это от моего имени, — прошипела она. О, сейчас она разозлилась. Закатив глаза, Петир стал наблюдать за циферками этажей на небольшом табло.
— Простого “спасибо, что присматриваешь за мной” было бы вполне достаточно, золотце, — скучающе сказал он. Лифт остановился на парковке.
— Я не буду благодарить тебя за шантаж старого друга моих родителей, — горячо возразила она. — Я ходила с Джейни в одну школу!
— Пока её отец делает то, что я говорю, с дорогой маленькой Джейни ничего не случится.
— Петир, — её голос стал звучать сдавленно. — Пожалуйста, не делай этого, пожалуйста…
— Не заводись так, дорогая, тебе вредно, — нежно произнёс он, даже не стараясь скрыть насмешку. Пальцы играли с ключами от машины. — Машина будет через пять минут. Сделаешь мне одолжение и пустишь водителя за руль в этот раз?
— Как ты можешь быть таким снисходительным му… — заикнулась она, голосом полным гнева, но Петир перебил её:
— Не сейчас, давай без этого, — он наклонился перед машиной и заглянул под неё, прежде чем забраться в салон. — И поверь, я могу.
Она предпочла холодное молчание, что позабавило его ещё больше.
— Мне нужно ещё кое-кого пошантажировать, это может затянуться. Не жди меня, — сухо сказал Петир и сбросил звонок, прежде чем она смогла ответить.
Он проехал несколько пробок, на каждом светофоре проклиная час пик и тот факт, что он жил в большом городе, припарковал машину около дома, а после сел на автобус, чтобы вернуться обратно. Осторожность была необходимостью: если кому-то вздумается проверить, куда он направился, то насмарку пойдет не только его план, но и доверие Серсеи будет навсегда потеряно. Этим рисковать было нельзя.
Арендованный автомобиль уже ждал его на парковке супермаркета, тёмно-синий, быстрый, но недорогой, неприметный.
В нём был встроен навигатор, но Петиру он не был нужен. Он точно знал, куда ехать, — в конце концов, он провел семь лет своего детства в этом богом забытом месте.
***
Место не было похоже на то, что помнил Петир, но это ничуть не удивляло.
Когда его с кислым видом выкинул за ворота работник ФСР много лет назад, оставив с потрепанным рюкзаком, в котором умещались все его пожитки, и с изношенной одеждой, которая была ему велика, этот особняк казался огромным. Рядом с ним стояла блестящая машина, кусты были аккуратно подстрижены, а газон выглядел так, словно кто-то собирался проводить на нём турнир по гольфу. Старое кирпичное здание возвышалось над костлявым тощим мальчишкой, как замок из сказки.
Сейчас железные ворота были ржавыми и сломанными, дорогу к дому занесло опавшими листьями, кусты, казалось, никто не подстригал уже много лет, а по кирпичным стенам полз плющ, скрывая большую часть фасада. Машина, стоявшая перед особняком, выглядела древней, — это могла бы быть та же машина, что и тогда, если бы Петир не знал, что Эдмур разбил её в семнадцать.
Только широкая река, пробившая себе путь сквозь прочную землю, была той же — далёким свечением, что отражало солнечные лучи сквозь ветви деревьев.
Особняк Риверрана развалился так же быстро, как семья, которая построила его и жила в нём столетиями. Так казалось Петиру. Трое из пяти людей, что жили тут, когда он был молод, были уже мертвы; ещё один исчез с лица земли год назад, а последний…
Петир припарковал машину рядом со старым Фордом, сделал глубокий вдох, вышел из салона и поправил галстук, нервно глядя на глазок в дубовой двери. Он не испытывал особого воодушевления от того, что произойдёт дальше; и уж точно не ждал радушного приёма.
И, разумеется, как только он нажал на кнопку звонка, дверь распахнулась, столкнув его лицом к лицу с единственным выжившим обитателем особняка — или, точнее, с дулом его ружья.
— Вали отсюда, Бейлиш.
Петир едва узнал его. Ворох рыжих волос в нескольких местах тронула седина, они выглядели неухоженными и слишком отросшими; он не брился, а на его рубашке было пятно (на чертовой фланелевой рубашке, которую даже некто вроде Эдмура Талли счёл бы невыносимой потерей достоинства). Но больше всего в его невыразительном и бледном лице поражали голубые глаза — глаза Кэт, глаза Сансы, — они были посажены глубоко в глазницах и, несмотря на ненависть в голосе, выглядели странно пустыми и безжизненными.
Петир глубоко вздохнул и медленно поднял руки вверх. Он был уверен, что сделай он резкое движение, и Эдмур его пристрелит.
— Ну, спасибо за теплый приём, Талли, я тоже скучал.
— Я даю тебе ровно шестьдесят секунд вернуться в свою роскошную точку и съебаться с моей земли.
— Опусти ружье, Эдмур, у меня есть друг, которому нужна твоя помощь.
— У тебя нет друзей, Мизинец, — сухо отозвался Эдмур, по-прежнему удерживая ружье у его груди.
Петир поборол желание закатить глаза. Талли действительно думал, что заденет его этим прозвищем? Господи, им больше не пятнадцать, даже Эдмур должен был это заметить.
— Ладно. Значит, оставишь единственного живого члена своей семьи на волю судьбы? — мягко поинтересовался он.
Эдмур почти уронил ружье.
— Санса? Ты знаешь, где она?
Спрашивает очевидное, старый добрый Эдмур.
— Да, она в моей квартире и ты ей нужен. Поможешь?
Ружье вернулось на место.
— Какого чёрта она в твоей квартире?
— Не то, чтобы мне хотелось болтать, пока на меня направлено оружие, Эд.
— Ты снова рассказываешь мне сказки, Мизинец. Я хочу увидеть её, я тебе не верю.
Петир простонал.
— Ты глухой? Она в городе, и я не подпущу её даже близко к линии огня. Убери пистолет.
Эдмур недоверчиво посмотрел на него, убирая ружьё на его место возле двери.
— Почему тебе не плевать?
— Я не собираюсь обсуждать свои личные отношения с человеком, который хотел пристрелить меня, — Петир опустил руки и поправил пиджак. — Могу я войти?
Эдмур кинул на него тяжелый взгляд, очевидно, не в восторге от идеи, а после без слов развернулся на пятках и направился в сторону кухни. Бейлиш закрыл за собой дверь, — она неприятно скрипнула, — и последовал за ним.
Кухня выглядела так же, как много лет назад, с той же белой плиткой, той же старой дубовой мебелью и той же плитой. Какое-то время Петир смотрел на неё, думая о том, что эта громоздкая штуковина была невероятно пожароопасна. Немытые тарелки были почти на каждой поверхности, но в целом кухня была чище, чем он представлял. Петир сел на один из стульев и понял, что занял угол, в котором сидел в детстве, когда было уже поздно.
— Чай? — недовольно спросил Эдмур, очевидно ожидая отказа. Петир послал ему улыбку.
— Если пообещаешь не плевать в мою чашку.
Выражение лица Эдмура осталось прежним.
— Чего ты хочешь?
— Твоей помощи.
— Ага, очень смешно, — Эдмур включил чайник и сел напротив. — Если ты здесь, чтобы посмеяться надо мной, то давай. Думаю, сейчас у меня уже выработался иммунитет.
Петир изучал мужчину, стоявшего напротив него, размышляя о том, что в нём могло остаться от мальчишки, с которым он рос. Когда они были подростками, Эд и Петир оба позволяли себе бунтовать — курить сигареты дяди, таскать алкоголь из запасов отца Эдмура, однажды они украли старую машину Чёрной Рыбы, хотя и не смогли далеко уехать. Голова Эдмура постоянно была полна маленькими пранками или же девчонками; он очень многое воспринимал несерьёзно, к огорчению отца. Совершенно неудивительно, что больше ему было не смешно.
“Три месяца в заложниках у Ланнистеров сделали своё дело,” — подумал Петир.
Кто бы не был тем идиотом, который охранял Эдмура, он думал, что будет забавным повесить виселицы во дворе и день за днём приводить туда заложника в наручниках, заставляя его стоять на пронзительном холоде весь день с петлей на шее и подначивая его потерять сознание или удушиться.
Когда Джейме Ланнистер услышал об этом, он не оценил шутку и предложил Эдмуру свободу, а его молодой жене и нерожденному ребенку жизнь, в обмен на наследство его умершего отца: в частности, конечно, его семейный бизнес и деньги.
И если убийство сестры и племянника на собственной свадьбе всего через пару часов после того, как Эдмур и его молодая покинули её, не сломили Эда, то позор этой подписи завершил начатое.
Мыслями Эдмура Талли управляли мертвецы, подумал Петир, сестра, которая умерла, пока он жил, и отец, которого он разочаровал ещё больше после смерти. Что-то подсказывало Петиру, что Эдмур вспоминал о той петле, когда их призраки преследовали его, и жалел, что его тогда не повесили.
Единственное, что в Эдмуре Талли осталось прежним, — он не был умным или особенно храбрым, но он был упертым как баран, и вся его упертость, за которую он цеплялся, как Кэт, была в словах старого герба семьи.
Семья, долг, честь. Ровно в этом порядке, как говорил старик Хостер.
Эдмур будет продолжать существование и терпеть вечную вину, разрывая на клочки остатки наследия Хостера ради Рослин и ребенка. Потому что они были его семьей. И потому что его догом было защищать её. Благородная цель.
Семья, долг, честь.
Предавая его семью, казалось, он стал больше похож на них, чем когда бы то ни было.
И он слишком боялся, что Рослин отвергнет его, а сын не примет. О, Санса, вероятно, разорвала бы Петиру глотку, узнай она о том, что он всё это время знал, где семья её дяди и не поднял и пальца. Эдмур его не тронет, Петир ему нужен, причем отчаянно.
Он даже ещё не знал, насколько он ему нужен.
— Ланнистеры знают, что Санса со мной, — мягко начал Петир, пока Эдмур наливал чай. — Джоффри не очень рад. Я надеялся спрятать её где-нибудь. Подумал, что, может, ты захочешь увидеть племянницу. Ей бы понравилось провести время с семьей.
Эдмур посмотрел на него. Голубые глаза были пусты.
— Очень продуманно, Мизинец. Что в этом для тебя?
— Рано или поздно, Джоффри потребует, чтобы я привёл её к нему. Если я откажусь, то, считай, я ходячий труп. Мне нужно как-то это предотвратить.
— Почему ты переживаешь о том, что с ней случится? Почему не отдашь ему? — спросил Эдмур тем же лишенным эмоций голосом и поставил чашку перед Бейлишем. — Молоко прокисло.
— Нужно, чтобы кто-то присмотрел за этим местом, — произнёс тот вместо прямого ответа и осмотрел кухню. — Я уверен, она сделает это, если хорошо попросить.
— Очевидно, что тебе нравится держать её рядом. Зачем отсылать ко мне? — в его тоне появилось нечто, напоминающее отвращение, но в остальном голос по-прежнему звучал слишком устало.
— Как я уже сказал, ей нужно место, чтобы спрятаться от Ланнистеров, и кто-то, кто смог бы защитить.
— Что насчёт последних месяцев, разве ей не нужно было то же самое?
Петир скривился.
— Она способна позаботиться о себе сама, но… не сейчас.
— Ты знаешь, что я не могу спрятать её, — сказал Эдмур после, казалось бы, целой вечности молчания. Его голос был тихим и уязвленным, впервые за всё время в его взгляде промелькнула жизнь. — Если я помогу, я пойду против них… У меня есть сын, которого я ни разу в жизни не видел, Мизинец, и я не знаю, что они с ним сделают, и с Рослин… Я не могу помочь Сансе, хотя хочу, хочу забрать её от тебя, поверь мне, но в первую очередь я должен защитить их. Серсея убьёт их или хуже. Ему всего год, а девушка, на которой я женился, последние два года провела как пленница. Я не могу рисковать. Не могу.
О да, он был в отчаянии.
Петир улыбнулся и опустошил свою чашку.
— Знаешь, Эдмур, я не глупец. Я знаю, что нельзя предлагать одностороннюю сделку. Помоги мне спасти дочь Кэт… и я сделаю всё, что смогу для твоей семьи.
Эдмур с сомнением хмыкнул.
— И я должен поверить тебе на слово? Что ты сделаешь всё, что сможешь? Ещё чего.
— Я могу убедить Серсею отпустить их, — ответил Петир, пожимая плечами. — Она доверяет мне больше, чем должна, и любую мою идею презентует, как свою собственную. Я могу заставить её отпустить их. Дай мне месяц и они вернуться к тебе, но только если ты дашь мне обещание, помочь в ответ.
Эдмур смотрел на него затуманенным взглядом, и Петир знал, что поймал его на крючок.
— Почему ты это делаешь?
— Из-за любви? В память о былых временах? Зови меня сентиментальным. Она могла бы быть моей дочерью.
Эдмур фыркнул.
— Ага, точно. Ты же всегда был таким сентиментальным.
Петир почти удивился — с каких это пор Талли научились сарказму?
— Разве тебе важно, зачем я делаю это, Эдмур? Я могу привести домой твою жену, сына и единственного выжившего ребенка твоей сестры.
Невеселая улыбка тронула губы Эдмура.
— Ты ублюдок. Ты всё это время знал, где Рослин и пацан, но никогда не говорил мне, потому что я не мог ничего предложить взамен. Это мерзко даже по твоим стандартам.
Петир улыбнулся в ответ.
— Так я могу на тебя рассчитывать?
— Ты убил мою сестру.
— Смерть Лизы была трагедией, к которой я не умею никакого отношения, — усталым тоном ответил Петир то же самое, что говорил все эти годы. Иногда ему становилось интересно, может ли ложь стать правдой, если повторять её достаточно часто: по крайней мере она уже казалась ему правдой.
— Я могу на тебя рассчитывать?
— Уверен, ты мог предотвратить смерть Неда. Если только она не была твоей идеей.
Петир не счёл необходимым отвечать.
— И сына Лизы, скажешь, что его смерть тоже была случайностью?
— Я спросил, могу ли на тебя рассчитывать, Талли, — твердо повторил Бейлиш.
Эдмур выглядел так, будто готов вскочить и придушить его голыми руками.
— Конечно, — выплюнул он. Его голос звучал так, будто Эдмур давился этими словами. — У меня нет особого выбора. Гордишься собой, Мизинец?
— Когда ты поймешь, что я получаю меньше от этой сделки? — спросил Петир мягко и покачал головой, вставая. — Будем на связи. Делай, как я говорю, и это не займет много времени.
Эдмур просто смотрел на него, не делая попыток встать. Его глаза блестели от отвращения.
— И как тебя вообще земля носит?
— Лучше, чем тебя, — ответил Петир дружелюбной улыбкой. — Спасибо за чай.
========== Тогда, в Риме ==========
В Римской Империи была богиня с именем Пакс, олицетворяющая мир. Император Август использовал её, чтобы символизировать и продвигать идею “римского мира”, обеспечивая себя репутацией правителя, восстановившего мир и благополучие Римской Империи. Сенат построил храм, посвященный богине и августовскому миру, Алтарь Мира…
По какой-то причине Санса не могла выбросить из головы эти строки из учебника по истории, когда наблюдала, как гроб проносят мимо скорбящих лиц. Единственными, кто знал женщину, чье тело они несли на своих плечах, были Эд и Брайден.
— Кейтилин Старк была необыкновенной женщиной, любящей женой, заботливой матерью, с острым чувством долга, достойным гражданином…
Она смотрела на них, на гроб, не ощущая ничего и думая о возложении цветов на алтарь богини мира.
***
— Выбери место.
— Я… не уверена, что правильно поняла, что ты имеешь в виду. И не уверена, что вообще хочу понимать.
Он закатил глаза.
— И это меня ты называешь извращенцем, золотце? — он бросил на журнальный столик брошюру и налил себе бокал вина. — Выбери город.
Хмурясь, она взяла блестящую брошюру в руки. Это была рекламка авиакомпании с длинным списком направлений.
— Выбрать город зачем?
— Чтобы побывать там, отдохнуть, — безразлично отозвался Петир. — Называй, как хочешь.
— Отдохнуть? С тобой?
— Тебе нужно уехать на какое-то время, — он пожал плечами. — И я давно нигде не был, так что да. Я не прочь отдохнуть.
— Тогда это ты должен выбрать место.
— Мне плевать, куда мы поедем. Главное, не здесь.
Она снова нахмурилась.
— Хорошо. Скажи мне, что ты задумал.
Он ухмыльнулся.
— Выбери город.
***
— Позволь уточнить, — сказал он, внимательно глядя на неё сквозь темные стекла солнечных очков. — Ты впервые в своей жизни в Риме и хочешь увидеть это?
— Да, — ответила она рассеянно, избегая его взгляда.
— Вместо того, чтобы увидеть величайшую архитектуру Европы, ты хочешь посмотреть на вульгарный кусок пропаганды, вырезанный из мрамора?
Санса не ответила — он бы всё равно не понял.
(Она и не хотела, чтобы он понимал.)
Справа от неё была небольшая клумба, и, повинуясь спонтанному желанию, она наклонилась, чтобы сорвать восемь красных маков. Петир молча наблюдал за ней, его лицо было невозможно прочесть, особенно с этими очками, скрывающими его серые глаза.
Когда-то его безжалостный взгляд посылал мурашки по её спине, но сейчас её грело солнце и она чувствовала себя почти в безопасности, почти… комфортно.
После всех его насмешек Санса думала, что он подождёт её снаружи, не представляя, что он захочет заплатить за вход. Но он заплатил за них обоих, убрал очки в карман и зашёл внутрь так, словно это место ему принадлежало. Санса едва поборола желание закатить глаза.
В углах огромного стеклянного куба стояли два охранника, которые выглядели так, будто вот-вот заснут, и пара китайцев с громоздкой камерой, рюкзаками и картами города, разговаривающих, глядя на резьбу. Кроме них музей был пуст.
Никто не обращал внимания на Сансу и цветы, которые она поднесла к алтарю, — никто, кроме Петира, остановившегося на первой ступени и замершего, будто настоящая статуя. Санса чувствовала на себе его взгляд, но решила игнорировать это. Это мгновение ему не принадлежало, и она не позволила ему вмешиваться.
Она остановилась на последней ступени и на секунду была поражена красотой алтаря. Он был, говоря словами Петира, куском пропаганды и лести, вырезанных в мраморе, но этот визит был не о правде. Он был о вере, надежде и символизме, и Санса ощущала, что пришла в правильное место.
Она потеряла восьмерых в бессмысленной войне, и, если бы она знала, к какой богине обращать молитвы, она бы молила о мире каждую ночь. Кто лучше подходил для этого, если не само воплощение мира?
Очень медленно, почти благоговейно, она положила восемь цветов на пол перед алтарем. Один за одним.
Один за своего отца. Один — за Арью. Один — за Брана. Один — за Рикона. Один — за Робба. Один — за свою мать.
Один — за Сандора Клигана.
(Один — за Сансу Старк из Винтерелла и её яркие невинные мечты.)
Кроваво-красные лепестки выглядели красиво на мраморе, решила она, стараясь не думать о том, что они были похожи на кровь на лестнице церкви или темные лужи на грязно-белых простынях мотеля.
Опуская каждый новый цветок, она чувствовала себя легче.
Когда Санса подняла взгляд, яркий свет пробивался внутрь храма, и улыбка тронула её губы. Она повернулась и спустилась по лестнице, не оборачиваясь, мимо Петира, который поднял бровь в немом вопросе, мимо охранников, глядящих на неё так, будто она сошла с ума, прямо в теплые солнечные лучи снаружи.
========== Уцелевшие ==========
Конец мафиозной войны?
Мафиозный клан уничтожен: “Сотни подозреваемых”.
“Самая крупная мафиозная война, длившаяся последние шестьдесят лет, пришла к своему кровавому завершению, когда все трое членов семьи Ланнистер, обвиняемые в многочисленных преступлениях, таких как соучастие в убийстве, торговля людьми, хищение и вымогательство, были убиты сегодня ночью. Идёт расследование, так как близнецы Джейме и Серсея Ланнистер и их сын Джоффри находились в разных местах во время убийства.
Первой было доложено о смерти Джоффри Ланнистера свидетелем, сообщившим Полицейскому Департаменту о предположительно фатальной автомобильной аварии на трассе 46. В ходе расследования было обнаружено, что к машине Ланнистера была присоединена бомба. “Взрывчатки было столько, что хватило бы на целое здание”, — сообщил один из офицеров, прибывших на место.
Менее чем через час Джейме Ланнистер был найден мёртвым в своей квартире. Причиной смерти был выстрел в голову.
Наконец, тело Серсеи Ланнистер было обнаружено сотрудником в её офисе Кастерли рок Инк. рано утром, её горло было перерезано…”
***
Его голова кружилась. Когда, как…
— Посмотри, что этот мир сделал с нами, — он слышал её шепот за секунду до того, как увидел разводы крови на белых простынях.
Газета зашуршала в его руках.
— Не переживай, милая, — сказала она своему ребёнку. — Не переживай, всё кончено. Всё кончено, — и он не понимал, что она имела под этим виду, но…
“Умная девочка, — подумал Петир глухо, глядя на статью. — Смелая умная девочка”.
Из неё получился бы прекрасный босс, лучше, чем Серсея.
Лучше, чем все они.
Санса была прирожденной королевой.
***
— Ты говорил, здесь она будет в безопасности!
Одной его части хотелось возразить, что эти слова больше не действовали. Другой части — что забрать её в Ирландию, в богом забытую дыру, где Петир впервые увидел свет, должно было спасти её от Ланнистеров, от войны которую они начали, и спасло.
Ещё одной его части хотелось сообщить Эдмуру, что “даже если бы твой уровень IQ не был очевидным позором для семьи Талли, если бы ты выучил шахматную доску вдоль и поперек и запомнил каждый возможный ход — даже тогда ты бы не смог предотвратить это божественное вмешательство, как описала это глупенькая маленькая Розлин.
Часть его страстно желала стать хорошим католиком, которым так пытался сделать его отец, чтобы он хотя бы мог заключить приемлемую сделку с высшими силами, чтобы он хотя бы мог бороться.
И всем этим частям стоило бы поскорее заткнуться.
Это не помогало. Ничего не помогало.
— Я думал, женщины умирали при родах только в средние века, — сквозь туман услышал он свои очень спокойные слова. — Ваш медицинский универ что, не мог позволить себе современные учебники?
— Сэр, — начал хирург, стараясь сохранить лицо. — Мы испробовали всё, что могли…
— Ваша пациентка мертва, так что стандартные отговорки никому уже не помогут, — тихо отметил Петир. — Избавьте меня. Что насчёт ребёнка?
Ребёнок смотрел на него, и её глаза были серебристо-зелеными, заглядывающими в самую его душу и Петир был в ужасе (не смотри, не смотри, не смотри, иначе ты никогда не сможешь забыть, ты не знаешь, что сделали с твоей матерью, не смотри, тебя тоже погубят…)
— Ребёнок останется с нами на ночь, чисто в целях наблюдения. Это стандартная процедура, учитывая… осложнения.
— Ладно. Я приду за ней завтра утром.
Петир вышел из комнаты раньше, чем кто-нибудь мог что-то сказать.
Он не задавал вопроса, который повис в воздухе с того момента, как кровь пропитала дешевые больничные простыни, как она начала один за один выдавать все секреты и обвинения задыхающимся лихорадочным шепотом; вопрос, который никто не стал спрашивать с тех пор, как она начала плакать и просить унести её ребёнка, а потом улыбнулась ему этой сломленной, жестокой, прекрасной улыбкой…
(Она сама с собой это сделала?)
Смысла узнавать не было, это не имело значения. Всё было кончено.
***
Красные розы на могиле её матери выглядели свежими в день, когда Алейну крестили. На крещении были только Эдмур, Розлин и маленький Хостер в костюме.
Она бы этого хотела.
Петир думал, что черное крестильное платье подошло бы больше, но это было бы слишком мелодраматично и он был не в состоянии спорить с католическим священником из-за цвета одежды.
У девочки была вся жизнь впереди, чтобы носить столько черного кружева, сколько она захочет, он это ей обеспечит, даже если это будет последним, что он сделает.
На шее ребёнка была цепочка с кулоном, подарок Розлин, с фотографией её матери внутри. Ещё одна мелодраматическая деталь.
В ней не было толку, но Петир слишком устал, чтобы спорить.
— Ты заставил меня влюбиться в тебя, хотя на тебе смерть моего отца, и ты никогда не говорил мне, и теперь никто не спасет наши души, и ты больной проебавшийся ублюдок, Петир, но ты — всё, что у меня есть. Всё, что есть у неё.
Орган начал играть так громко, что Петиру показалось, что его череп расколется. Ребенок в его руках заплакал, и он должен был что-то с этим сделать, но не знал что, поэтому просто стоял.
— Скажи ей, что мне жаль.
— Какое имя вы дали ребёнку?
Эдмур пихнул его в рёбра, острая боль привела его в чувства.
К благочестию через боль. Как и раньше.
— Алейна.
— Чего ты просишь у церкви для Алейны?
“Ну, — с горечью подумал он, — раз уж ты спросил, как насчет того, чтобы вернуть ей мать, мудила?”
Её голос в его голове заглушал слова священника, и Петир думал, что это непрекращающееся эхо её голоса было своего рода его наказанием.
— Ты отрицаешь Сатану? — спросил священник, и Петир почти рассмеялся.
Однажды его точно пронзит молния.
— Да.
— Знаешь, мне жаль, что ты не утонул, Петир.
— И все его деяния?
— Да.
— Мне жаль, что ты не утонул, когда Брандон подстрелил тебя… Я бы хотела, чтобы ты умер хорошим человеком, чтобы ты не становился таким. У меня был бы отец, а ты… Посмотри, что этот мир с нами сделал…
Последние слова он не мог забыть — не мог понять, что такого она могла натворить, чтобы так убиваться…
Может, он никогда не узнает.
Ему стоило только надеяться, что Алейна никогда не спросит, ни о чем из этого, потому что что он сможет ответить?
Я буквально поместил в эту бедную обреченную прекрасную девочку семя, что разорвало её на части?
Её кровь буквально на моих руках, как и на твоих, и я заставляю тебя с этим жить?
Видишь, любовь моя, я — тот, кого они называют монстром, но ничего, потому что Бог прощает грешников?
Прощение было милой ложью, которую говорят слабакам, чтобы они могли жить с тем, что сделали.
Может, через какое-то время, она не будет ненавидеть его, ненавидеть себя.
И, в конце концов, у неё в голове нет этого голоса, повторяющегося, как заевшая пластинка, снова, и снова, и снова….
Ему было её жаль.
Он ей завидовал.
— Почему ты не дашь мне хотя бы ненавидеть тебя? Почему ты забираешь всю мою жизнь и после делаешь то, что осталось, о тебе.
— Вы верите в Святой Дух, католическую церковь, причастие святых, прощение грехов, воскрешение и вечную жизнь?
— Мне жаль, что ты не утонул.
Эдмур опять пихнул его локтем.
— Помни меня, Петир, потому что я никогда этого не хотела, но люблю тебя, и я бы любила твоего ребенка тоже…
***
Кулачок ребёнка сомкнулся на вороте его пиджака. Она прекратила плакать, и её глаза — серебристо-зеленые, без единой тени, — взглянули на него почти заговорчески, с улыбкой, которая подразумевала, что знает больше, чтобы насмехаться над глупостью происходящего.
Огромная пустота этих монотонных заученных фраз, откровенно очевидное притворство и бессмысленная трагедия; она, кажется, находила своего рода горькое веселье во всем этом.
“Как и я, милая”.
Петир мимолетно ей улыбнулся, и внезапно в его голове снова стало тихо.
— Мистер Бейлиш, верите ли Вы в Святой Дух, католическую церковь, причастие святых, прощение грехов…
Ну, он предположил, что было уместным представлять свою дочь миру со лжи и попытки перебить священника.
— Да. Верю.
(Пошёл ты на хер.)
Он не произнёс этого вслух.
(Не при ребёнке.)
