GOD SAVE THE QUEEN (СИ) [лемон хейз] (fb2) читать онлайн

========== I: DRLZTN ==========

Её голова опущена вниз: взгляд упёрся прямиком в грязно-белую раковину. Девушка внимательно рассматривает свои руки, от запястий до ногтей, вглядывается в каждый изгиб и линию. И, когда поднимает глаза на своё отражение, крепче цепляется за края.

Из зеркала на неё смотрит не она: по ту сторону – чужие волосы, чужие руки и чужое лицо. За ней наблюдало иное существо. Другая форма жизни. Всё, что она видела – не принадлежит ей, никогда не будет принадлежать. Рукой перед лицом, в одну сторону, в другую. Девушка воспроизводит её движения, и Эстер не смеет отвести глаз. Сердце начинает биться сильнее, а горло – болеть. Губы приоткрываются, шире, смыкаются – оно всё продолжает повторять, оно смотрит на неё в ответ.

Девушка с той стороны не является ею. Девушка, в чьё тело её заключили – не она. Девушка в отражении слишком красива, чересчур настоящая, в то время, как реальная Эстер – имитация жизни, которой на самом деле нет: она – сознание и череда событий, наблюдатель жизни, в неё не вовлечённый.

Ладонь соприкасается со скользкой поверхностью, и ей кажется, что рука должна погрузиться в зеркало, как в воду – чтоб ощутить прикосновение той, которая выглядит так же. Этого не происходит.

«Потому что ты – всего лишь подобие. Тебя нет ни внутри, ни снаружи. Потому что ты везде».

Слёзы царапают веки, и горло обжигает болью. Эстер нерешительно убирает пальцы от зеркала, растерянно смотря на кисти рук, тыльную сторону ладони, вновь на пальцы; она надавливает, царапает, вгрызается в кожу зубами, делает что угодно, лишь бы ощутить хоть что-нибудь, а перед глазами всё распадается. На нити. Пиксели. Бьётся. Осыпается прямо на пол.

Зубы крепче впиваются в руку и раскусывают до крови; слюна течёт по губам и подбородку, и ей всё ещё мало – боль расползается по всей руке и вибрирует под кожей, на месте укуса собираются алые капли и образовывается синий след, но ей недостаточно. Стена между ней и жизнью возвышается.

Слёзы скапливаются на ресницах, она фокусируется на единственной настоящей вещи, которая не позволяет утратить связь с миром – на боли.

Да и не так уж… больно. Если сосредоточиться – почти не болит.

Вскидывает голову, смотрит вверх. Сглатывает и вдыхает глубже, после – открывает кран и вытирает рот. Смывает с руки кровь, избегая взгляда незнакомки… с той стороны. В горячую воду, да так, чтоб кожа начала шипеть и плавиться.

Одёргивает руку, когда становится невыносимо; стряхивает воду, ощущая жжение, вытирает потёкшую тушь и собирает светлые волосы в небрежный хвост – как-нибудь, только чтоб не мешали. Долго моргает и борется с желанием посмотреть на себя – вроде как, на себя – ещё раз.

Предплечье словно пульсирует, но это как раз то, чего Эверт добивалась. Единственное, что способно держать её в узде – боль. Когда всё сходит с ума, а окружающие становятся не более, чем размытыми фигурами на рваном полотне искажённой реальности, боль – панацея. Наверняка существуют более гуманные пути решения проблемы, причиняющие меньший ущерб; мирные способы борьбы с её искромётным безумством, вот только разбираться в этом не хотелось.

Уже взявшись за дверную ручку школьного туалета, девушка начинает сомневаться в том, стоит ли выходить. Если выйдет – придётся находиться в окружении людей как минимум часов пять.

У неё не было проблем с людьми, они даже с ней не разговаривали.* По крайней мере, она так считала; вернее, убеждала себя – всё окей, это всего лишь незначительные шутки, они не издеваются, нужносдерживатьсятынеможешьсорваться. Никакого злого умысла, всего лишь пустоголовые идиоты, которым нечем заняться. Ты не мишень, Эстер. Ты такая же, как и все, Эстер.

— Со мной всё в порядке, – дёргая ручку и покидая помещение, бормочет Эверт. – Шутки. Всего лишь… шутки, да?

— Че ты там бубнишь?

Мимо проносятся толпы людей, некоторые в спешке умудряются пихнуть её или задеть брелоком рюкзака. Большинство – случайно, и только один – целенаправленно.

Остин Айвз – одноклассник, отсутствию в школе которого она радовалась больше, чем своему дню рождения.

Светловолосая остановилась. «Всё в порядке, ты будешь в порядке». Вдох-выдох, спокойнее.

— Заклинание, которое повлечёт твою скорую смерть, – прорычала та, не сдвигаясь с места.

— Что-что? Я как-то не расслышал.

— Да блевотиной своей подавись, долбоёб, – широко улыбнувшись, девушка обернулась; а он будто и не слышит – лишь смотрит на неё своим обычным тупым взглядом.

— А-а, понятно. Ну я у тебя домашку спишу, да?

Рука юноши потянулась к голове девушки, и Эверт с радостью бы перехватила её, а ещё, может, сломала бы, или перемолола все его кости, или…

— Я сейчас плюну тебе в лицо, – сказав это, она поджала губы.

— Тогда спишу биологию, – он принялся трепать её волосы, собранные в хвост. — Ты же знаешь, я неприхотлив.

Эстер молчала, глубоко вдыхая. «Да успокойся ты, он всего лишь шутит».

— Я пойду? – спросила та. — Спасибо, – шагнула назад зеленоглазая, после чего, сжимая руки в кулаки, направилась к лестнице.

«Как же я ненавижу… их всех».

Быстрее вниз – перепрыгивая ступеньки, зачем-то спеша в кабинет. До конца перемены как минимум минут пятнадцать, но ей же не терпится забаррикадироваться за учебником и тетрадью с любимыми одноклассничками, которые будут дёргать её за косички и совершенно по-дружески отбирать вещи.

Уже находясь в кабинете, она ощутила, как на ней сосредоточили взгляд. В попытках не обращать на это внимания, Эверт вырвала листок из толстой тетради в клетку и принялась рисовать: какие-то незамысловатые изображения, линии, круги, волны… Рука плотнее прилегает к бумаге и пачкается в синих чернилах, в то время как другая подпирает голову. На громкие шаги рядом она среагировала только когда они раздались совсем близко.

Клэр – ещё одна не слишком одарённая выскочка, самооценка которой держалась исключительно на унижении других – уселась на парту, за которой рисовала Эстер; та, в свою очередь, проигнорировала этот жест, продолжив усердно царапать бумагу.

— Эй, – окликнула её Клэр; в это мгновение светловолосая успела трижды проклясть всех и каждого, включая себя.

— Что? – наконец ответила девушка, подняв голову и на секунду отвлёкшись от листа. Одноклассница воспользовалась этим – вырвала его прямо из рук.

— И что-о-о это тут у нас? – уже с насмешкой начала она. — Эротические фантазии психички?

— Верни, пожалуйста, – тихо попросила девушка.

— Интересно, о чём же мечтают шизофреники вроде тебя? – с ехидной ухмылкой спросила Клэр.

— Отдай мой чёртов листок.

— Наверное, представляешь, как тебя трахает молодой Чарльз Мэнсон? – уже громче изрекает та. — Тед Банди? Кто?

Эстер вздыхает и опускает голову, смыкая руки вокруг затылка; прикрывает глаза и перестаёт слушать. «Да пусть несёт, что хочет».

Её подружки подливали масла в огонь, мерзко хихикая и поддакивая, поддерживая придурковатые издёвки, то и дело обращаясь к закрывшейся ото всех Эверт. Из-за их тупого хохота виски будто начинают пульсировать, а веки – болеть.

— А, – презрительно протянула она, комкая бумажку, – ты даже не смешная ни капли.

Скомканный лист попал в голову.

— Ага, я же сюда веселить тебя пришла.

— Ну так весели, мать твою! – возмущённо воскликнула Клэр. — Херово выполняешь свою работу, Эверт, херово!

На этой ноте девушка освободила парту, и, цокнув языком, в развалку пошла к своей.

«Тупая шлюха» – хотелось крикнуть ей вслед, но Эстер сдержалась. «Тупая стадная шлюха».

«А нужно было валить после третьего» – внутренний голос решил напомнить о своём существовании.

— В таком случае, нужно было вообще не приходить сюда.

«Нужно было убить себя. Идеальный вариант решения всех проблем».

— Да заткнись ты, – недовольством так и прёт. Несколько пар глаз уже обескураженно пялились на неё.

— А я говорила, что она конченая, – отозвалась с первого ряда Клэр, когда услышала бормотание. — Ещё и сама с собой разговаривает! Ебануться!

Эстер подняла голову и закрыла лицо руками, начав старательно потирать глаза. «Когда же это всё кончится».

Следующие занятия прошли примерно так же – пестрящие остроумием комментарии Клэрис Бассетт, мелкие, но от этого не менее неприятные подколы со стороны ещё нескольких человек, закончившаяся посреди урока ручка и испорченная вместе с настроением тетрадь. Не жизнь, а сказка. Единственное, чего ей хотелось – обрести покой хотя бы на пару часов; как известно, многим мечтам не суждено сбыться. В вечер среды не сбылась ни одна.

Дома, как обычно, тихо. Единственное, что Эверт могла слышать – мурлыканье пушистой серой кошки, сидевшей на лестнице. Первым делом девушка бросилась к ней: Камилла – так её назвала сама Эстер в возрасте девяти лет – довольно мурлыкала и даже сама тёрлась об руку хозяйки, распушивая хвост. Зеленоглазая ласково перебирала мягкую шерсть питомицы, смотря на животное влюблённым взглядом. Каким бы ужасным ни выдавался день, его всегда скрашивала эта пушинка. Тебя унизил перед всем классом учитель биологии? Ничего страшного, потискай кошку. На белую футболку специально вылили кофе? Гладь Камиллу, пока футболка стирается. Тебя чуть не убили на стадионе? Время лечит, не забывай про комок шерсти, сидящий на твоей кровати.

Ну, если взять её на руки, то пушинкой это млекопитающее семейства кошачьих назвать будет сложно – пять килограммов живого веса. В лучшем случае.

Лапы кошки опустились на следующую ступеньку, и животное лениво поплелось в сторону кухни, оставив Эстер наедине с собой. Девушка вздохнула, положив подбородок на сложенные перед собой руки. Опустила голову.

— Да какого чёрта…

Выкинуть нечто подобное она могла в любое время суток, без какой-либо причины. Усталость, эмоциональное истощение, злость, боль – всё наваливается внезапно, никаких предупреждений. Две секунды – и приподнятое настроение разбивается о скалы смешавшихся чувств.

На этот день планов у неё не было; единственное, чего хотелось – лечь на пол лицом вниз и пролежать так до следующего года. Ну, или, как вариант, до того момента, когда ей снова захочется чем-нибудь себя занять. Сидя на деревянной лестнице, втупившись в дверной косяк, она вообще не думала о том, что может произойти уже через несколько часов.

Эрик Кейн – самый бесцеремонный из её знакомых, приятелей и друзей. Спонтанная трагедия, которая, подобно урагану, способна настигнуть тебя в любое время дня и ночи; и не факт, что по окончанию его визита ты останешься недовольным. Её разговоры с Эриком никогда не начинались с банальщины, вроде: «Как прошёл день?», «Чем сегодня занималась?» или «Как учёба?», ведь стоило им только увидеть друг друга, как слова начинали литься потоком. Они даже не здоровались толком – все их встречи начинались либо с психов Эстер, либо с разворовывания Кейном её холодильника (иногда Эверт специально покупала на один черничный йогурт больше).

— Да ты утрируешь, – возмутился тот, сидя на её кровати с игровой приставкой в руках. Парень не сводил глаз с экрана небольшой плазмы.

— Погоди, ты опять в «Бладборн» играешь?

Эрик же, в свою очередь, давно смирился со странностями своей подруги.

— Я что, дебил, по-твоему? Я его дважды прошёл.

Со временем его даже перестало напрягать то, что Эстер в свои семнадцать играет в куклы («Нет, придурок, я не играю, а собираю коллекцию!»), перестали напрягать и её разговоры с самой собой. В конце концов, Эверт была замечательным другом, и то, что она изредка рвёт на себе волосы или бьёт себя по голове уже вряд ли повлияет на его отношение. В самом деле, у всех есть свои проблемы; Кейн тоже не был идеальным, да и проблемные люди привлекали юношу гораздо больше, чем тихие школьники с синдромом отличника.

— Да, Эрик, по-моему, ты дебил.

Любые незаурядные ситуации он воспринимал не как неприятности, с которыми необходимо что-то сделать, а как ещё один увлекательный отрезок его биографии. Он уж точно не знал, кем должен был стать, чтоб заиметь собственную биографию где-нибудь в «Википедии», но то, что ему этого хотелось – факт. Если из него и получится какой-нибудь важный человек, то только чемпион по поеданию шоколадных хлопьев; по крайней мере, так утверждала Эстер.

— Сколько дней ты уже не мыл голову? – ухмыльнулась та, смотря, как безжизненно свисают на его плечи зелёные локоны; нет, они не были настолько длинными, просто он снова принял какую-то несуразную позу, выкрутив шею раза два.

— Сколько дней ты уже не была тактичной? – контратаковал парень, всё так же не отрываясь от игры. — Если тебе не нравится, можешь взять и помыть мне голову, – свободная от клацанья по консоли рука схватила ещё несколько шоколадных шариков из жёлтой тарелки.

— И ты даже не будешь против?

— Ща-с, – пережёвывая хлопья, пробубнел Кейн, – сохранюсь и можно начинать.

— А вдруг у меня нет желания прикасаться к твоей жирнющей шевелюре? – она засмеялась.

Естественно, Эстер преувеличивала, волосы не выглядели настолько грязными. Ей вообще очень нравилось дразнить Эрика, который, казалось, к её шуточкам уже выработал иммунитет.

— Ты уже его изъявила.

Эверт расположилась на полу. На мягком ковре, неподалёку от неё, лежали телефон с наушниками, обёртки от жевательных конфет, открытый блокнот, исписанный едва ли не до конца, и несколько ручек разных цветов. Она уже и забыла, для чего положила всё это сюда; стоит отдать должное, с памятью у девушки были некоторые проблемы.

— Слушай, а ты никогда не…

— Стоп, – её резко оборвали. — Прежде чем разговаривать со мной о чём-то высоком, – всё так же не отвлекаясь от излюбленного дела, стал изрекать он, – смой с себя всю эту штукатурку, я не могу на тебя смотреть.

— Но ты же не смотришь на меня.

— У тебя так лицо блестит, что я даже боковым зрением это заметил.

— С чего ты взял, что я собираюсь разговаривать с тобой о высоком? – зеленоглазая скривилась.

— У меня задница чувствительная, знаешь ли.

Поднявшись из позы лотоса, та закатила глаза и поплелась за мицеляркой.

— Попрошу не закатывать глаза.

— Попрошу заткнуться и делать то, что делаешь.

— Понял.

Она довольно выдохнула; усевшись за недавно убранный стол, подтянула зеркало к себе и принялась смывать макияж. Обычно мейк не был слишком броским, но вот на днях её что-то перемкнуло, вследствие чего лицо с не самой чистой кожей превратилось в настоящий фонарь. Единственное, чего она не могла себе позволить – нарощенные ресницы или ногти. Серьёзно, даже для неё это было слишком – чёрный веер ресниц на других девушках и женщинах походил на волосатого паука, лапы которого беспорядочно торчали из-под век; нарощенные же ногти выглядели как когти куриных лап в человеческой интерпретации.. Было довольно сложно сказать наверняка, какие эмоции это вызывало – отвращение или смех.

Шаг за шагом слой косметики стирался. Под ним – слишком бледная, с синяками под глазами и близко расположенными красными и фиолетовыми капиллярами кожа. Ни стрелок, которые она так старательно выводила целые пять минут, ни нормального цвета лица, ни блеска. Ничего интересного, лишь она реальная.

— Теперь ты согласен на переговоры со мной? – развалившись на мягкой спинке стула, Эверт повернулась к нему.

Ко всеобщему удивлению, после сохранения Эрик действительно вышел из игры и сосредоточил своё внимание на подруге.

— Теперь – да, – он слабо улыбнулся и поудобнее устроился на мягком матрасе.

— Мне буквально причиняет боль то, что ты лежишь в чистой постели в одежде, – светловолосая поморщилась.

— Могу раздеться, – юноша показательно потянулся к пряжке ремня, чтоб начать его расстёгивать.

— Э-э, нет-нет, спасибо, достаточно будет просто встать.

— Такой вариант мне не нравится. Что там у тебя?

Эстер встала, сама не зная, для чего. Взгляд упал на небольшое зеркало, и девушка смогла разглядеть в нём подбородок и линию губ, но даже они казались ей какими-то… детскими. Ситуацию усугублял ещё и рост – для своего возраста она была необычайно низкой, всего метр пятьдесят семь сантиметров. Не сказать, что её это сильно беспокоило, но и игнорировать своеобразную проблему тоже нельзя было. Хотя, может, только ей это казалось проблемой, а лицо у неё вовсе никакое не детское?

— Ты когда-нибудь думал о том, что всё это – бессмысленно?

Эрик ответил сразу, ни секунды не поразмыслив над ответом.

— Это общеизвестный факт. Все знают, вот только не каждый признаёт, – он пожал плечами. — Но иногда такие мысли вводят в ступор.

Девушка опустилась на пол возле изголовья кровати. Её скучающий взгляд был устремлён на него.

— Об этом глупо разглагольствовать. Пустая трата времени на псевдофилософию.

— Если так рассуждать, то глупой тратой времени может оказаться всё, что угодно.

— Потому что так и есть. Ничего не имеет смысла, пока ты не придумаешь его для себя сама.

— Я тебя ненавижу, – Эстер фыркнула, а Эрик сел, свесив ноги с кровати. Руками он упёрся в её края.

— Неправда, – уже тише ответил юноша, – ты меня любишь.

Светловолосая устало зевнула, прикрыв рот рукой.

— Я хочу, чтоб ты умер, – Эверт положила голову на его колени, прикрыв глаза.

— И каким образом? – парень хохотнул. Менять позу не стал.

— Чтоб тебя убили выстрелом в голову. Наверное, это не больно.

— С какого расстояния?

— Тебе действительно так хочется умереть?

— Я выгляжу, как эмарь?

— Ты выглядишь, как придурок с зелёными волосами.

— Очень красивый придурок с зелёными волосами.

— Самовлюблённый придурок с зелёными волосами.

— Но ты не отрицаешь того, что внешне я безупречен? – улыбнулся Кейн.

Эстер, не поднимая век, нашла руку Эрика, после чего пальцами нащупала запястье; мгновением позже вдавила длинные ногти в область вен и сухожилий, с каждой секундой вкладывая всё большую силу. Парень ответил лишь сдержанным «ау».

— Ты ногти отращиваешь для того, чтоб меня истязать?

— Да заткнись, – отмахнулась Эверт. Он же – непонимающе поморщился, а потом и вовсе рухнул обратно в мягкую постель. Зеленоглазой пришлось отпустить его, но не до конца, и, своими пальцами прикоснувшись к его, девушка почувствовала металлическое кольцо. Эстер провела ногтями по ладони. Юноше, похоже, наскучило, и он крепко сжал её руку.

Она резко подняла голову и отстранилась. Внимательно осмотрела Эрика с ног до головы, на пару секунд зависла.

— Ты надел розовые носки?

Кейн, распластавшийся на её (!) кровати, был облачён в чёрное целиком и полностью: большой чёрный свитшот, чёрные джинсы, чёрный ремень… и ярко-розовые носки.

— Мем про то, каким ты кажешься другим и каким являешься на самом деле? – снова спросила девушка.

— Заткнись.

— Справедливо.

Кое-как выдернув руку из его хватки, Эстер встала; девушка стянула тонкую фиолетовую резинку с волос и надела её на левое запястье. Расчёсываться Эверт не собиралась.

— Ты считаешь меня больной? – слетело с её языка.

Он, казалось, вовсе не был удивлён данным вопросом; выглядел Эрик так, будто ожидал чего-то подобного.

— Смотря, что ты имеешь в виду, – лениво отозвался тот, устремляя взгляд серых глаз в потолок.

Сказать честно, парень понятия не имел, как лучше ответить (конечно же лучше солгать). В его глазах она не была запредельно безумной, да и соответствующе себя не вела; он придерживался мнения, что Эстер была особенной, ни в коем случае не сумасшедшей. В самом деле, что ненормального могло быть в этой девчонке – большую часть времени спокойной и милой? Мысли о том, что с ней может быть что-то не так, вызывали исключительно смех. Ещё более смешным оказалось то, что он стопроцентно знал и даже понимал, что с ней и вправду не всё в порядке.

— Не делай вид, будто не понимаешь, о чём я.

Это было чем-то вроде взаимовыгодной лжи: она не спрашивает, он не отвечает; но вот, похоже, их сотрудничеству пришёл конец.

— Скажем так, у всех есть особенности.

Эрик прекрасно помнил тот день, когда начал что-то подозревать: время от времени Эстер отвечала на его вопросы неподходящими словами, и вопрос с ответом получались в корне разными, друг другу не соответствующими. Часто в её взгляде сквозила пугающая пустота, а речь была подозрительно замедленной. Её настроение нередко оказывалось переменчивее погоды их города (а она смеялась раз восемь в день как минимум), что тоже немаловажно. В целом, Эверт – неплохая девчонка, просто со своими заскоками.

— Я была бы рада ответу «нет».

— Я считаю, что ты больная, но не настолько, чтоб это могло мне помешать.

В парня полетела маленькая, но тяжеловатая подушка, и угодила прямо в лицо.

— Спасибо, что не камень, – буркнул тот. — А с чего ты вообще решила спросить?

— Ни с чего, – девушка уселась обратно на мягкий стул, позже начав шуметь тумбочкой.

— Нет, правда, почему тебя это волнует?

«Ничего страшного, Эрик, всего лишь потому, что на почве моих, как ты говоришь, особенностей, меня пытается загнобить не один человек и уже не один месяц» – сплошной строкой пробегают мысли в её голове. «А я говорила, что она конченая, ещё и разговаривает сама с собой!» – воображение воспроизводит голос Клэр.

— Социальный опрос.

— Опрос с целью узнать, скольким людям Эстер Эверт кажется нездоровой? – юноша в очередной раз поморщился, всё ещё пялясь на однотонный потолок.

Светловолосая вздохнула.

— Да, именно.

Эрик фыркнул.

— И сколько человек приняло в нём участие? – с явной насмешкой поинтересовался тот.

— Пока что, – снимая колпачок с гелевой ручки, вздохнула девушка, – ты второй.

Комментарий к I: DRLZTN

*«У меня нет проблем с людьми, они со мной даже не разговаривают» – цитата Томаса Тиджея Лейна, американского подростка-преступника, устроившего в возрасте 17 лет 27 февраля 2012 года стрельбу в кафетерии своей бывшей школы «Chardon High School», Шардон, Огайо, США. Этой фразой Лейн ответил на вопрос о мотиве его поступка.

========== II: THE CROWN ==========

— Эй, Эверт!

Утро того дня было сложно назвать добрым хотя бы потому, что она его проспала. Для Эстер это было довольно нетипичной ситуацией: обычно девушка просыпалась часов в шесть, а то и пять – и, ко всеобщему удивлению, высыпалась. К тому же, она была пунктуальной до костей мозга, а сегодня пришла аж на второй урок; её счастье, что об этом не узнал отец, иначе весь следующий день светловолосую преследовали бы упрёки с его стороны. Но и это не конец: спросонья она поставила электрический чайник на газовую плиту, после чего ещё секунд десять не могла понять, что конкретно сделала не так. Ну, хотя бы не подожгла.

Сидя за пустым столиком снаружи школы, Эстер пила горячий кофе, который успела купить в небольшой кофейне, явно не слишком популярной; распробовав напиток, она даже поняла причину: на вкус кофе был отвратительным, но другого у неё не было, поэтому пришлось довольствоваться тем, что есть. Услышав крики позади, зеленоглазая вздохнула, уже ожидая какого-нибудь очередного дерьма. Отзываться, однако, не стала.

— Ты че, подруга, оглохла?

— Сдохла скорее.

— Было бы неплохо.

«Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь, я хочу разорвать ваши пасти».

— Что на этот раз? – безо всякого энтузиазма спросила Эстер, отодвигая бумажный стакан в сторону. На противоположной скамейке уселась Клэр и её подруга Лайла – подсоска без собственного мнения с очень криво нарисованными бровями. Нет, серьёзно – видя эту суку, Эверт не могла думать ни о чём другом, кроме как о её квадратных бровях. Слишком смехотворно и чересчур жалко. — Обольёте меня чем-нибудь? Попробуете убить баскетбольным мячом? Пустите сплетню о том, что я стою на учёте в психдиспансере?

Лайла, перебирая свои пережжённые рыжие волосы, что-то шепнула Клэр на ухо.

— Да нет, мимо мусорного бака проходили, тебя вспомнили.

— Вычитала на тамблере? В блоге под названием «Как поставить какого-нибудь человека на место, если ты – ни на что не способная тупая пизда»?

На секунду Бассетт застыла. Подобного ответа она, очевидно, не предвидела – это и выбило её из колеи. Не то что бы Эстер почувствовала гордость за себя, но какое-то триумфальное чувство испытала точно.

Ответить Клэрис не успела – позади раздались звуки «Имперского марша» из «Звёздных войн». Светловолосой даже оборачиваться не хотелось. Группа парней-старшеклассников – человек семь, не меньше – во главе с Сесилией Аллен приближались к ним.

Сесилию, в отличие от них всех, девушка не считала ни моральным, ни физическим уродом. Если бы не стадное чувство и желание следовать за остальными, возможно, Эстер сочла бы её за адекватного человека. Внешне девушку даже можно было назвать привлекательной – мягкие вьющиеся каштановые волосы, большие выразительные глаза, длинные ресницы, миловидное лицо без каких-либо изъянов, средний рост. Речь поставлена более-менее правильно, да и голос не резал слух так, как голоса её подруг.

— Колин, с тебя торжественная речь! – залилась смехом Сесилия, держа в руках корону из бумаги. Несколько острых концов, узоры, нанесённые жёлтой ручкой с блёстками – высокое искусство.

— Ну, только если ради тебя…

Трое парней облепили Эстер со всех сторон, лишая девушку возможности покинуть своё место, тем самым заняв всё оставшееся свободное. Светловолосая же никак не реагировала – ни на хохочущую Сесилию, ни на записывающую происходящее на видео Лайлу, ни тем более на изнывавшую от восторга Клэр. «Ты не унижен, пока не позволишь другим унизить тебя» – такого принципа придерживалась Эверт практически всю свою сознательную жизнь, что сказывалось на её поведении. Эстер безэмоционально достала телефон.

— Властью данной мне кем-то там свыше, – предварительно прочистив горло, начал Колин Уорд, – объявляю мисс Эверт королевой всех психически больных, неуравновешенных и душевно больных…

«Повторяешься».

— Нездоровых, поехавших крышей, ебанутых на голову, опасных для общества, – начал перечислять на пальцах сидевший рядом Дэвид, – психов, сумасшедших дегенератов, шизиков, чокнутых…

— …и просто отбитых долбоёбов. Боже, храни королеву!

Все разом захлопали: и люди с соседних столиков, и просто мимо проходившие зеваки. Эстер не удивилась бы, присоединись к аплодисментам какой-нибудь учитель.

На голову девушки натянули бумажную корону. Парни дружно заржали, давая друг другу пять. Одного из них Сесилия громко чмокнула в щёку, и Эверт захотелось скривиться.

На короне красовались различные слова разных почерков: шлюха, агрессивная сука, шизофреничка, старательно выцарапанное «по тебе психушка плачет!» и другие звания, закрепившиеся за ней не так давно. Самое частое – больная. Самое яркое, большое и красиво выведенное – психопатка.

— Знаешь, я бы даже трахнул тебя, только боюсь, что твои расстройства передаются половым путём. Заразиться не хочу, все дела.

Ещё не разошедшаяся толпа уважительно зашумела: ооо, Колин опустил эту девчонку! Давно пора!

— Трахнул? – с насмешкой переспросила Эстер, выгнув бровь. Она поднесла стакан ко рту, и, смотря в его довольные глаза, промурлыкала:

— Было бы чем.

Лицо юноши мгновенно исказилось, а дурацкая ухмылка быстро сползла с лица. Бедняга даже покраснел от злобы. Толпа смиренно молчала.

Колин, шумно выдохнув, с силой хлопнул Эстер по плечу и сжал, да так, что оно заныло от боли.

— Не забудь принять таблетки, принцесса.

Закипая от злости, Уорд, растолкав несколько человек, умчался прочь. Эверт сделала глоток отвратительного кофе, позже стащив с головы бумажную корону и бросив на синий стол. По окончанию представления большинство парней куда-то смылось, остались только Клэр, Лайла и Сесилия, да и первые две тоже решили свалить. Зеленоглазая сидела неподвижно, безжизненным взглядом всматриваясь куда-то вдаль.

— Да ладно тебе, – Сесилия подсела к ней. — Они же не серьёзно! Всего лишь шутки.

— А не пойти ли тебе нахер с такими умозаключениями? – резко ответила она. — Ты бы хоть почитала, что они здесь написали.

Эстер швырнула корону ей.

— Надо же знать, во что тебя втягивают, – фыркнула та.

Аллен явно огорчилась: всего за какое-то мгновение её улыбка померкла, тёмно-жёлтые глаза словно потускнели, и даже плечи опустились. Взглядом девчонка пробежалась по красноречивым строкам, в которых едва ли не каждый высказался об Эстер.

— Да ну нет, – пробубнела она, поправив причёску. — Они не могли написать такое на полном серьёзе. Ты же не такая.

Эверт молчаливо сняла крышку со стакана, проверила, сколько кофе осталось и одним глотком выпила содержимое.

— Может, когда-нибудь ты узнаешь, почему они ко мне так относятся, – солнце резко вышло из-за облаков, и один ослепительно-яркий луч ударил прямо ей в глаза. Она поморщилась. — Может, нет. Скорее да, чем нет.

Сказав это, зеленоглазая поднялась и встала из-за столика.

— И всё равно, лучше подумай, с кем дружишь, Сесилия.

Девушка закинула рюкзак на плечо.

— До скорой встречи.

Своей обычной походкой – размеренной и слегка замедленной – Эстер вышла из внутреннего двора школы и направилась на ненавистную ей историю. Ненавидела она её не как явление, а как школьный предмет: мало того, что заставляют переписывать львиную долю учебника в тетрадь, так ещё и оценки занижают без возможности их исправления. К счастью, не только ей: миссис Бенсон была крайне консервативной женщиной, выделявшей по два-три ученика, которым гарантировала нормальное отношение; на остальных же смотрела, как на ленивых бездарей, не стоящих её внимания. Может, в плане поведения одноклассники Эстер были отморозками, но такими, какими их описывала миссис Бенсон, опираясь на эрудицию и познания, в реальной жизни они не являлись. Некоторые и правда туповаты, но определённо не все и не настолько.

Очередной день, не слишком выделившийся на фоне других, прошёл слишком быстро. Это даже раздражало: сначала приходишь в школу, с нетерпением ждёшь, когда всё это мракобесие кончится, мракобесие заканчивается, приходишь домой, за окном – вечер, на столе – кучи домашней работы, а голова начинает отваливаться. Изо дня в день её преследовало чувство того, что она живёт одним вечером; тем, который мучительно приближает неизбежное – поход в нудное и безнадёжное место. Постоянно кажется, что всё сосредотачивается вокруг одного события, будто ты угодил во временную петлю. С той же скоростью перелистываются страницы календаря, с тем же рвением протекают года, и только одно остаётся неизменным – вечер, когда ты ненавидишь всех, включая себя, и молишься о скорой смерти, лишь бы прервать этот непрекращающийся цикл.

— КУДА ПО ПОМЫТОМУ?

Едва Эстер успела пересечь порог комнаты, как услышала голос отца. И вправду – в коридоре было непривычно чисто. Ей даже стало интересно – почему он сейчас дома, если, по идее, должен быть на работе?

— Э-э…

— Ботинки снимай, живо, – скомандовал он, копошась на кухне.

— Ладно, хорошо, не кричи только, – буркнула Эверт и приступила к расшнуровыванию. Сбросив обувь и оставив носки там же, посеменила на кухню и плюхнулась на стул.

— Тапки, – снимая что-то с плиты, изрёк отец.

— Не холодно же…

— Дважды не повторяю.

— Есть, сэр, – Эстер отдала честь.

— Не разбрасывайся подобными жестами.

— Вас понял, сэр, – повиновалась девушка, позже прошаркав синими тапками по паркету и вернувшись на своё место.

Через минуту он наконец закончил с готовкой; через ещё две минуты на столе перед светловолосой стояла глубокая тарелка, наполненная зелёной жижей с креветкой сверху и присыпанная зелёными листиками.

— Вот суп, вот ложка, дальше сама, – он снял с себя фартук, после чего налил воды в электрический чайник.

— Боюсь спросить, а что это?

Отец Эстер готовил что-то самостоятельно крайне редко, поэтому такой спонтанный обед сбил её с толку. Иногда его, конечно могло переклинить на уборку, готовку или создание шедевра живописи на уровне «Джоконды», но это только иногда. Большую часть времени он проводил за бумагами и заказами очередного ужина на дом в своей комнате.

— Спаржевый суп с креветками. Не видно, что ли?

— О-окей, – Эверт придвинула тарелку с другим блюдом к себе: желтоватый, слегка подгоревший блин с измельчённой зеленью и выложенными сверху половинами маленького томата. — А это?

— Тофу с помидорами черри.

«Какой кошмар». Она нервно хихикнула.

— Вау… А ничего нормального у нас не наблюдается? – осторожно поинтересовалась та.

— Например? – отец недовольно скрестил руки на груди.

— Ну, типа… гречка?

Он фыркнул.

— Когда уже прекратится эта твоя извечная неблагодарность?

— Всё-всё, молчу, – светловолосая подняла руки вверх, якобы говоря «сдаюсь».

— За что мне этот ребёнок?!

Девушка, поглощая суп, чуть не подавилась от смеха.

— Невежество, тотальное невежество! Эстер, я в шоке, я растил тебя не такой!

Эверт, кое-как проглотив, засмеялась.

— Ничего смешного тут нет! Боже праведный, я ужасный отец!

Теперь уже она хохотала, не пытаясь скрыть этого. Причитания отца казались настолько же серьёзными, насколько и комичными, и именно это делало их такими забавными.

— Да нормальный, под пиво сойдёт.

— Что-о ты сказала?

— Что ты лучший отец, которого только можно вообразить, – протараторила та, отставляя пустую тарелку в сторону.

— Другое дело.

Если с супом она расправилась за считанные минуты, то доесть подгоревший омлет ей оказалось не по зубам. Под рассказ о новом работнике отдела Дэнзеле она пыталась сделать видимость того, что с большим удовольствием уплетает тофу, вкусом напоминавшее траву с газона их соседей.

— Поражаюсь тому, насколько гнилыми могут быть люди, – папа продолжал свой монолог, – нет, ты только представь!

— Мир кишит уродами, – пожала плечами Эстер, убирая посуду со стола.

— Таких, как он, ты точно не встречала.

В воображении всплыли надписи с бумажной короны: «неадекватная психичка», «агрессивная сука», «больная», «невменяемая» и красочное «психопатка».

— Да, – вспоминаются шум аплодисментов и видеозапись Лайлы. — Ты прав.

— Надеюсь, и не встретишь. Ах, да… – он наконец отвлёкся от порядком затянувшихся возмущений. — Я вот что хотел сказать: мне нужно будет уехать, дня на два.

Эстер застыла. «Чё-ёрт, только не это».

Такие поездки уже входили в порядок вещей, и Эверт с этим свыклась. Напрягало только одно: в отсутствие папы за ней присматривали усерднее. Уезжая, он давал своей сестре Джилл распоряжение: несколько раз в день приходить и контролировать выполнение различных вещей. Несмотря на более-менее хорошее отношение со стороны тёти, Эстер не любила Джилл, уж чересчур заурядной она была. Она воспитывала двоих (или троих?) детей, и всю свою жизнь, естественно, посвятила им. Собственно, и говорила она исключительно о них. Разговоры – вообще больная тема; у Джилл рот не закрывался. Любая тема сводилась к её детям, мужу и семье в целом. Это даже не преувеличение – попытайся завести с ней беседу о кинематографе или литературе, она каким-то чудесным образом найдёт способ съехать и начать хвалиться тем, как хорошо учатся её сыновья и сколько раз в день они едят. Но это была не единственная причина, по которой данная женщина не нравилась ей от слова «совсем»; худшим было то, что Джилл относилась к ней… по-другому. Она входила в ряды тех, кто считал Эстер «психопаткой», и ей явно не доставляло удовольствия возиться с психически неустойчивой личностью, особенно когда эта самая личность никак не была заинтересована в делах её семьи и не считала, что потратить юность и молодость на детей – хорошее решение. Да и вообще тратить на детей что-либо…

— Зачем? – застонала та. — Честно, я не очень хочу снова пребывать под контролем Джилл.

Было ясно как день, что тёте не особо комфортно находиться с племянницей рядом. Конечно, она пыталась изобразить любящую и заботливую родственницу, которой не наплевать, но выходило из рук вон плохо. Она постоянно осторожничала и повергалась в шок, когда понимала, что Эверт нормальный ребёнок, и никаких очевидных отклонений у неё нет. Интересно, на что она рассчитывала: на то, что Эстер её убьёт? проклянет? заразит тем, чего, на самом деле, у неё нет?

— Тебе не придётся.

— И… – слегка растерялась девушка. — И что ты имеешь в виду? – из крана полилась чересчур горячая вода, что заставило Эверт одёрнуть руку.

— То, что доверяю тебе достаточно, и могу позволить себе оставить тебя дома на 48 часов одну, – он вздохнул. — Я ни о чём её просить не буду.

Зеленоглазая слегка ухмыльнулась, но внутри ощутила целую гамму разных эмоций.

— А что повлияло на твоё решение? Звёзды на небе сложились особенным образом?

— Сейчас доиграешься, – уже строже отозвался отец.

— Ла-адно.

Покончив с мытьём посуды, она спросила, можно ли ей идти, и, получив положительный ответ, поднялась к себе в комнату, перед этим захватив Камиллу. Захлопнув дверь, девушка отпустила кошку, плюхнулась на кровать. Время срывать маски.

Эстер закрыла лицо руками, протёрла глаза.

Всё снова кажется ненастоящим и словно плывёт.

Резко садится, выдыхает и распускает волосы, запускает в них пальцы. Ладони медленно съезжают к шее и сплетаются вокруг. Дышать становится тяжелее, а руки сжимают горло с большей силой, не пропуская воздух в лёгкие; вокруг внезапно темнеет, а участившиеся удары сердца пускают эхо по всему телу, и кажется, что оно колотится в самом горле. Нижняя челюсть постепенно немеет, а мышцы ноют. Девушка задыхается.

Задыхается и всё ещё ничего не чувствует. Боль проходит сквозь неё, как свет через стекло: приламляется, слегка задевает, но не наносит ущерба. Хватка крепнет, и она дёргается. Хватает воздух ртом, кашляет, но не отпускает.

«…королевой всех психически больных, неуравновешенных и душевно больных…».

Лихорадочно втягивает кислород в лёгкие.

«…боже, храни королеву!»

Убирает руки от горла.

«…не забудь принять таблетки».

Судорожно дышит, закрывает рот ладонью и падает на колени. Одна рука, упираясь в пол, поддерживает корпус и взгляд ещё не отдышавшейся Эверт останавливается на ней; ползёт по чёрным ногтям, по пальцам, по запястью и предплечью вверх.

«Не работает, ты даже не чувствуешь боли».

— Я… я чувствую. Мне больно, – шепчет та.

«Не работает, не работает, ничего не работает…»

Светловолосая срывается с места и, споткнувшись об стопку книг, добирается до тумбочки. Пока внутри всё горит, Эстер перерывает два ящика.

«Агрессивная сука».

Всё ещё переводит сбившееся дыхание и вываливает содержимое наружу: фломастеры, ручки, канцелярский нож, белые листы и листы в клетку, карандаши – всё это теперь разбросано по мягкому ковру.

«Больная».

Открывает следующую – вата, таблетки, ножницы, бинт в целой упаковке…

«Психопатка».

Эстер достаёт упаковку старых лезвий.

— Сработает.

Дрожащими руками она открывает коробок, смотря на блестящую сталь с пугающим пристрастием. Как заворожённая, вытаскивает одно и даже успевает порезать подушечку большого пальца: проступила маленькая красная капелька.

Опускается на пол и подтягивает рукава красной толстовки до самого локтя. Несколько секунд рассматривает лезвие, и представляет, как продавливает им кожу, прорезает её, жировую прослойку и плоть, как вырываются фонтаны алой крови и забрызгивают пол. В её фантазиях это ярко и совсем не болезненно. Она не чувствует единения со своим телом, а значит, его жизнеспособность не зависит от её собственной и наоборот. Эверт могла сделать с собой что угодно и остаться живой, потому что её тело – не её, и из зеркала на неё всегда смотрит кто-то другой.

— Сработает.

Лезвие касается разгорячённой кожи и делает первый надрез. Капли, подобно бусинам, собираются на безупречноровной полосе. Во второй раз Эстер рассекает кожу до белой ткани; её быстро переполняет ярко-красная кровь, после выходит за края, расползаясь по бледной руке. Девушка крепче сжимает зубы. Резко приходит осознание того, что ничего не происходит.

— Не выходит! – завыла та. — Не…

Яростно шипя, резанула поперёк запястья.

— НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ! – слёзы хлынут из глаз. Она хрипит и подавляет желание закричать, и, чтоб заткнуть себя, мокрой режущей кромкой проходится по другим участкам предплечья. Кровь, как она себе и представляла, действительно бьёт ключом: горячая, тёмная и вязкая жидкость забрызгивает даже лицо. Эстер не останавливается. Тьма вокруг быстро оседает на мир. Виски, готовые взорваться, пульсируют. На щеках – солёные мокрые дорожки. Зелёные глаза расширяются от ужаса, когда приходится лицезреть результат своего неистовства.

Кровь покидает тело, и вокруг неё собирается целая лужа; рука вспорота вдоль и глубоко порезана поперёк. Немеет от плеча и до самого запястья. Кажется, она может видеть собственные вены.

«И они были правы».

Как и ожидалось. Упадок сил, слабость, падение на пол, но рассудок ещё при ней. Боли нет.

Светлые волосы, лицо, толстовка – всё промокает и обретает один и тот же цвет.

— Нет, – понемногу немеют и губы. — Не были… Они, – веки словно наливаются свинцом и падают. Обе руки вытирают слёзы со щёк. Что-то льётся прямо на лицо, — не были. Я в порядке. Скоро…

Спать хочется слишком сильно, и только голос внутри черепной коробки не желает умолкать. В голове – смех и крики, кровь и сталь, эхо собирательных образов. Грохот выстрелов, приглушённые удары и скрежет металла. Эстер засыпает, погружаясь в тёплый и вязкий ил сна, такой сладкий и дурманящий.

«Агрессивнаясукашизофреничкабольнаяконченаяпсихичкапсихопаткабожехраникоролеву».

Когда солнце садится за горизонт, веки поднимаются и её настигает долгожданное умиротворение. Единственное – предплечье слегка побаливает, но эта боль неприлично прозрачна, так что Эстер игнорирует её. Фокусировка взгляда приходится на люстру. В сумерках различить её очертания тяжело.

Эверт садится и прижимает руку к груди. На ней – четыре неглубоких пореза. Один практически незаметен.

Сказать честно, к галлюцинациям она ещё не привыкла. Каждый раз пугалась как в первый. Довольно интересная штука – тебя полностью охватывает страх, ты лишаешься способности дышать и уже готовишься к смерти, но тебя постоянно обламывают и со временем ты понимаешь, что сходишь с ума. Чёртов сон наяву. Кровь высохла и прилипла к коже.

Они появились сравнительно недавно, около двух месяцев назад. Всё, что ей виделось, было непосредственно связано со смертью, гниением и кровью. Если первый раз девушка восприняла не слишком серьёзно, то от второго отходила как минимум неделю. Однажды, стоя перед зеркалом, Эверт начала сдирать заусеницу с пальца, и вот тогда реальность обратилась в кошмар – вместе с ней она сорвала половину кожи. В тот момент её сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

Сейчас Эстер ощущала себя по настоящему разбитой, ещё и притоптанной сверху. Голова раскалывалась, а сил в ней почти не осталось. Она понятия не имела, сколько вообще проспала и который сейчас час (да и вряд ли бы эти знания ей пригодились). Глаза слипались. Вдох, выдох, подъём головы.

Первая мысль – придётся теперь разбирать весь этот хлам. Вторая – перед тем, как заклеить раны пластырем, придётся их обработать.

Эстер обхватила голову руками и повернулась к зеркалу; окинула взглядом комнату, встала с пола, отыскала нужные ей вещи (а ненужные распихала как попало, лишь бы не валялись под ногами). За несколько минут покончила с очисткой порезов от бактерий (лезвие-то пыльное!), упрекнула себя за слабохарактерность, на пару мгновений возненавидела – последние два пункта, кстати, являлись частью её утренней рутины. Остальное – сущие мелочи.

Подводя итоги дня уже лёжа под одеялом, Эверт поняла, что ничего полезного за сегодня не сделала. Как и вчера. То же самое будет и завтра – снова думая о том, насколько плохи её дела, Эстер потеряет ключи утром, а обнаружит пропажу уже днём, стоя у двери дома, копошась в карманах рюкзака.

========== III: SILKS & ASPHALT ==========

Дождь лил уже не первый час: ещё сидя в кабинете на последнем уроке Эстер слышала, как капли разбиваются об стёкла окон. Со временем это начало казаться раздражающим, несмотря на то, что звуки дождя, чаще всего, имели обратный эффект.

Девушка перерыла весь свой рюкзак. Не было ни ключей, ни даже их звона. Она искала в карманах куртки, джинсов, зачем-то проверила боковые карманы того же рюкзака – пусто. У неё не было денег, карточка осталась дома вместе со всей наличкой. При ней – разрядившийся телефон и севшая портативная зарядка, промокшие наушники, контейнер для линз и тотальное недовольство. Искала везде, где только можно было, но так и не нашла. Дождевая вода заливала дорогу, полностью мокрые волосы добавляли острых ощущений. Хотя, нет, не совсем так – мокрым у неё было буквально всё, кроме ботинок: светло-чёрные джинсы стали насыщенно-чёрными, куртка потемнела вместе с ними. Ветер становился холоднее.

— Чёрт, – привалившись ко входной двери, Эверт присела. — Чёрт, чёрт, чёрт! Дерьмо!

Первая мысль стала самой худшей, ведь светловолосая подумала о том, чтоб пойти к Джилл. Отбросила она её практически сразу – зачем шататься там, где тебе не рады? Да и находиться в окружении её орущих и беспрестанно дерущихся детей хотелось не слишком.

«Очень интересно, и где ты собираешься ночевать?»

— На скамейке, блять, – злобно буркнула та, в очередной раз потирая глаза.

«У тебя скоро линзы выпадут вместе с глазами».

Эверт, что-то прорычав, встала. Ливень усиливался и производил всё больше шума. Проезжавшие по узкой дороге машины забрызгивали прохожих, и Эстер не стала исключением: идя совсем рядом с бордюром, отделявшим пешеходную часть от проезжей, девушка не заметила очередной автомобиль и разделила судьбу тех, кто вымок до нитки и в полной мере ощутил последствия непогоды на себе. Её ноги окатили холодной водой, нижнюю часть куртки – тоже. Теперь зеленоглазая официально числилась в клубе рассерженных пешеходов.

Конечная улица, к которой она приближалась так стремительно, находилось не особо-то близко, расстояние не меньше километра. Целый километр пешком. Целый километр пешком под дождём без зонта и даже телефона. Сущий ад.

За время своего сухопутного (какая ирония) путешествия она несколько раз прокрутила сложившуюся ситуацию в голове, а конкретно – потерю двух ключей. Эверт не помнила, чтоб доставала их на учёбе или до неё, не брала и после занятий. Перепрыгивая очередную лужу, Эстер пришла к выводу, что просто не взяла их с собой и оставила в комнате, а дверь, захлопнувшись, закрылась на автомате. По крайней мере, надеяться на такой расклад намного приятнее, чем думать о том, что ты действительно где-то оставил ключи от собственного дома.

К концу пути не хотелось ни переступать лужи, ни перепрыгивать, поэтому девушка решила идти напролом; в любом случае, терять уже нечего. Волосы впитывают в себя всё больше воды и темнеют так же, как и одежда. На горизонте Эверт наконец увидела нужный дом; оставалось только молиться, чтоб хозяева оказались дома. В противном случае приложенные усилия пойдут насмарку, плюс ко всему, придётся шуровать в противоположную сторону ещё дальше и дольше.

«Нет уж, тогда и вправду лучше спать на скамейке».

— Или под ней, – передёрнула плечами та и направилась к дому, где жил Эрик.

Быстро поднявшись по трёхступенчатой лестнице, девушка остановилась возле белой двери. Наверное, заваливаться к своему другу средь бела дня, даже толком не предупредив, идея такая себе; но, если подумать, в этом не было её вины (вообще-то, отчасти была, но кому какая разница).

Эстер нерешительно нажала на звонок; первые секунды – никакой реакции, и только после второго раза раздался щелчок открывающейся двери. Она прислонилась к стене. На пороге показался парень – зевающий, в домашних клетчатых штанах синего цвета, в руках Эрик держал чашку; от жидкости внутри исходил пар. Он ничего не сказал, лишь жестом пригласил Эстер войти, что светловолосая и сделала.

— Я бы тебя обнял, но ты сейчас похожа на моего кота после ванной, который чуть не расцарапал мне лицо, когда я попытался взять его на руки. Рисковать не буду.

Эверт бросила в его сторону неоднозначный взгляд. Ей было даже неловко: входя в коридор, девушка ощущала, как с неё стекает вода, и всё на чистый дубовый паркет. Через несколько секунд под ней уже собралась целая лужица дождевых капель.

— Лу!

— Что? – ответ пришёл с кухни.

Лу – старшая сестра Эрика, которая ненавидела своё имя. Собственно, это то, что приходило в голову первым, когда Эстер вспоминала про неё; из её уст это звучало до того часто, что теперь Лу ассоциации вызывала только такие – ненависть к собственному имени. О её полном Эстер рассказал сам юноша. Оказалось оно не настолько ужасным – Лула. Могло быть и хуже.

— Где фен? – он лениво пошлёпал на кухню.

— В смысле «где фен»?

— Эм, в прямом?

— Глаза свои открой и поищи хоть что-нибудь самостоятельно. Хотя бы раз в жизни, господи!

Тем временем зеленоглазая уже расшнуровала и сняла обувь, повесила куртку и даже посмотрела на себя в зеркало. Сказать, что выглядела она ужасно – ничего не сказать. Ну, по крайней мере, так казалось ей самой.

— Мегера, – проворчал Эрик. В коридор он вернулся с феном и уже без чашки. — Ты бы хоть поздоровалась для разнообразия, я даже не знаю? – обратился тот к сестре.

— С кем? – в низком голосе прорезались нотки интереса.

— Если ты не заметила, Эстер пришла, как бы.

— Привет, Эстер, – уже громче прокричала девушка из другой комнаты.

— Привет, Лу.

— Ты такая отзывчивая и доброжелательная, ума не приложу, как из тебя получился настолько прекрасный человек.

— Сейчас получишь.

— И что конкретно я получу? – передавая удивлённой Эверт фен и отправляя подругу сушиться в ванную, парировал юноша. — Поведай о рисках, я должен знать. Игрушки мне поломаешь?

— Или шею, тут уж как получится.

— Мне кажется, тебе пора либо съехать, либо замолчать.

— Меня не интересует, что тебе там кажется. Оставь меня в покое.

— Ты первая ко мне целый день лезешь, – возразил он, состроив гримасу раздражения. — Не знал, что твоя логика хромает аж настолько.

— Ради всего святого, Эрик, закрой рот, кого тут в нелогичности упрекать, так это точно не меня.

Из-за закрытой двери в ванной послышался шум. Кейн, в широкой растянутой футболке, почесал затылок и взял стакан, а через секунду подставил его под струю холодной воды.

— Ты можешь не шуметь? Ты видишь, что я занята? – не унималась Лула. Эрик промолчал. — Я тебя попросила или кого? Свали отсюда, реально.

Когда стакан наполнился до краёв, юноша повернулся к ней.

— Если ты сейчас же не…

Договорить девушка не успела – всю холодную воду брат, без всякого зазрения совести, выплеснул ей в лицо; за долю секунды волосы цвета ольхи впитали её в себя, а капли осели на ресницах и подбородке; как только Лу открыла глаза, вода с ресниц упала на щёки.

— Ты… ТЫ ПОДОНОК! – с шокированным видом она схватила кухонное полотенце со столешницы и замахнулась на Эрика. — ПРИДУРОК! – удары сыпались со всех сторон, а юноша пытался оттолкнуть рассвирепевшую сестру, чувствуя брызги на себе. – ДЕБИЛ, Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ, ПРОСТО ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ, ЗАЧЕМ ТЫ РОДИЛСЯ! ПРИДУРОК, ПРИДУРОК, ПРИДУРОК!

Ещё пару ударов, несколько оскорблений и всё закончилось: Лула убежала в свою комнату, попутно вытираясь тем полотенцем, которым только что совершила покушение на Кейна.

— Я ДАЖЕ НА ПОХОРОНЫ ТВОИ НЕ ПРИДУ, ДАУНА КУСОК!

— А тебя туда никто и не приглашал, – ухмыльнулся Эрик, маленькими глотками отпивая горячий кофе. Что ж, теперь он мог отпраздновать небольшую победу: всего лишь вывел Лу из себя, а триумфа столько, как если бы убил лернейскую гидру. Ну, если подумать, то особо пытаться для того, чтоб взбесить её, не нужно – достаточно подышать в одной комнате с ней как-нибудь не так. Когда из ванной вышла Эстер, он улыбнулся и поманил подругу пальцем в сторону своей комнаты.

— Как всё загадочно, – буркнула та, придерживая провод фена так, чтоб не волочить его по полу. Когда дверь в его комнату закрылась, Эверт спросила:

— И за что она так с тобой?

Юноша стал искать что-то в шкафу в ускоренном темпе. Вокруг царил бардак, что удивило её достаточно сильно: Эрик уже давно прослыл перфекционистом. Иногда доходило до абсурда – он мог пожаловаться, что вещи на его столе не подходят под одну цветовую гамму, или что на картинке изображена не идеально ровная фигура. Однажды Кейн взбунтовался из-за того, что переходы цвета корешков книг слишком резкие (да, он так и сказал) и Эстер была вынуждена выслушать целую словесную тираду. Закончилось, кстати, тем, что парень докупил несколько других книг того жанра, к которому не прикасался вообще, только ради того, чтоб установить хоть какой-то баланс в книжном шкафу. Сказать, что хаос в комнате, которую она привыкла видеть идеально чистой, поверг её в глубочайшее потрясение – ничего не сказать.

— Очевидно за то, что я родился, – он на секунду взглянул на неё, зачем-то осмотрел с ног до головы и отвернулся опять.

Девушка вздохнула. Сесть куда-нибудь в мокрой одежде ей не позволяла совесть.

— Если ты думаешь, что я сейчас, как в романтической драме, дам тебе свою самую красивую рубашку, то можешь даже не надеяться, – с ухмылкой произнёс тот, – поэтому…

— Ты о… – начала было светловолосая, но так и не закончила: в лицо ей прилетела серая футболка, пахнущая стиральным порошком.

— …лови, – юноша повернулся ещё раз. — Ой, пардон.

— Да ничего, – Эстер стала рассматривать её; на серой ткани был напечатан зелёный инопланетянин, а подпись внизу гласила: «Humans aren’t real». — Так ты, оказывается, тамблер-бой?

— Ага, а ещё мизантроп, про-феминист, нигилист, циник и полисексуальный демигендер с биполярным расстройством личности, – пробормотал парень себе под нос, не отходя от шкафа.

— Мне кажется, у тебя есть все данные для успешной карьеры инстаблогера.

— Осталось только найти богатого мужика и научиться писать вдохновляющие мотивационные посты о том, как прекрасно добиваться всего самому и как важно идти к своей цели.

— Хочешь променять меня на богатого мужика? – она изобразила недовольство; руки девушки упёрлись в бока.

— Хотел бы, уже давно свалил с ним на Мальдивы на его личном самолёте. Но, как видишь, – он наконец достал то, что было нужно и передал ей – укороченные пижамные штаны чёрного цвета, – стою тут и пытаюсь подобрать на миниатюрную тебя хоть что-нибудь.

— Я не миниатюрная, – смутилась зеленоглазая, перебирая волосы жемчужного оттенка. Сушила она их не слишком долго или тщательно, из-за чего высохнуть полностью они не смогли.

— Угу, расскажи, – вздохнул парень, подходя к двери. — Кофе, чай, черника?

За шутками про чернику не стояло никакой увлекательной истории, просто так совпало: они оба любили чернику и узнали это совершенно случайно, когда Эрик заговорил на связанную с предпочтениями в еде тему. Эстер отгадала ответ, но для этого пришлось парня перебить: «Из всех лесных ягод я всю жизнь мог бы питаться…». «Черникой».

— Не будет слишком нагло, если я попрошу совместить? – склонила голову набок девушка.

— Над таким серьёзным заявлением нужно подумать, я не могу ответить сразу.

Когда Кейн исчез за дверью, Эверт решила переодеться; в процессе она заметила, что из-за влаги один из пластырей отклеивается – как раз тот, что закрывает самый глубокий порез. Она уже придумывала уважительную причину, по которой могла бы попросить у друга новый. Девушка вздохнула, швырнула мокрую толстовку и джинсы на пол. Одежда парня, естественно, оказалась великовата, но в ней Эстер ощущала себя вполне комфортно. Остатки совести грызли её за то, что она злоупотребляет гостеприимством юноши, но грызли не настолько сильно, чтоб задуматься над этим всерьёз.

У Эрика было фактурное лицо: достаточно изящное без всякой слащавости; телосложение Кейна не особо отличалось от её собственного, ведь он, как и Эстер, был худощавым и не слишком высоким (ну, он хотя бы выглядел на свой возраст). Смене имиджа в виде покраски волос в зелёный Эверт не была рада: его натуральный цвет – тёплый, насыщенный коричневый, который идеально сочетался с бежевой кожей, а в тандеме с ледниково-синими глазами производил сильное впечатление. Его волосы она без преувеличения обожала, особенно запах. Иногда парень бесился из-за этого, а однажды заявил, что «Эстер общается с ним только из-за того, что волосы клёвые», и к их обладателю она равнодушна. После этого, кстати, он и покрасился (читать, как: «убил предмет её любви»).

В первые дни знакомства ей слабо верилось, что их общение протянет больше недели, и одной из причин была именно его внешность. Для неё он был безупречен и это настораживало: что вообще человеку с такими данными от неё нужно и как он мог заинтересоваться конкретно ей? Высока вероятность, что у него – широкий круг общения, кучи приятелей и знакомых, несколько закадычных друзей и любимая девушка (или парень?), с которой у него вся жизнь расписана наперёд. Обычно у внешне привлекательных людей всё так и происходит, и она бы даже не расстроилась, окажись это так. Со временем выяснилось, что Эрик безупречен ещё и внутренне, а причина, по которой дружба с Эстер доставляет ему удовольствие – слишком много совпадений. Касательно всего: интересов, взглядов на жизнь, музыки, книг – список можно продолжать бесконечно. Позже она узнала, что помимо неё у Кейна есть только один лучший друг, и что на самом деле уровень необщительности и нежелания взаимодействовать с внешним миром у них равнозначен. В отношениях с кем-либо он смысла не видел («пустая трата времени и сил, в большинстве своём»), как и в планировании чего-либо; по его словам, спонтанность приносит гораздо больше удовлетворения, а планы могут и отмениться, тем самым негативно повлиять на твоё настроение. Удивительно, но Эстер придерживалась того же мнения. «Ну ладно, может, иногда внешность обманчива».

Эрика она обожала. Нет, правда – он совмещал в себе все самые лучшие качества и почти не имел никаких недостатков, за исключением двух-трёх, которые возможно устранить (но лучше не надо). За всю историю их дружбы, а это целые два года, у них не было ни одной ссоры, даже намёка на неё. Они никогда ни в чём друг другу не отказывали вне зависимости от масштабов просьбы, редко что-то скрывали и, в то же время, уважали чужое пространство. Часто даже ход их мыслей был одинаковым, а мнения насчёт конкретных ситуаций сходились. Он был тем, с кем можно обсудить и важную проблему, и идиотский постироничный мем про сыр в три часа ночи.

— Короче, это какой-то новый чай, так что его качество не гарантирую, – парень, толкнув дверь ногой, вошёл. Кейн разместил две чашки на столе: миллилитров на 300, фарфоровые, с синими витиеватыми узорами. — Надеюсь, не херня какая-нибудь очередная. Хотя маловероятно, – выглядел юноша озадаченным. — Так на чём мы остановились?

— На том, что ты хочешь найти себе богатого мужика и валяться с ним на Мальдивах, – напомнила Эстер, подбирая мокрую одежду с пола; руку с пластырями она прижала к груди. Если неприятного разговора не избежать, то можно попробовать хотя бы оттянуть его.

— Ты не богатый мужик, – буркнул тот, когда она передала одежду в его руки.

— Что?

— Что? Я ничего не говорил.

— Ну-ну.

Он вновь выскользнул из комнаты, вернулся уже без вещей

— Повесил сушиться, – констатировал парень.

— Прости, что так вышло, – начала Эверт, – я не хотела.

— Да прекрати, – отмахнулся Эрик и залез на кровать. Эстер же уселась на грушеобразный синий пуф в конце комнаты, что слегка смутило Кейна. — Мне интересна причина визита.

— Ээ… – она задумалась. — С отцом поссорилась?

— Неубедительно. Он тебя обожает, какие ссоры?

— Не, ну ты загнул, конечно. Обожает – слишком громкое слово.

— Ты всё равно поняла. Не катит, либо говори правду, либо придумывай что-то новое, – сказав это, он согнул локти и упёрся ими в постель.

— Да ну, это позорно, я не хочу произносить вслух, – светловолосая встала и начала разгребать завалы школьных тетрадей.

— Что такого могло произойти? – хохотнул тот. — Колись давай.

— Мне правда стыдно, – девушка откинула волосы назад. Ручки на столе она разбирала по цветам – от тёплых оттенков к холодным, потом рассортировала по длине и выложила в ряд. Тетрадки сложила в стопку.

Эрик тем временем что-то заподозрил: парень прищурился и начал приглядываться к левому предплечью.

— Эй, эй, стой, – он вскочил, – ты сейчас положишь что-нибудь куда-нибудь не туда, у меня же сердце остановится.

Под благородным предлогом парень подошёл к ней сзади.

— Подожди-подожди…

— Я сама…

Девушка резко одёрнула руку и хотела завести её за спину, но Эрик оказался первее: юноша крепко сжал предплечье и подтянул к себе. Как он и ожидал – поперёк левой руки четыре пластыря, один из которых размок и стал слезать. Эстер отвернулась.

— И что это?

Светловолосая молчала. Сознаваться в том, что она резала себя было ещё более стыдно, чем рассказывать о потере ключей от дома. Надеяться на то, что Кейн оставит вопрос без ответа, означало проявить легкомысленность. Поджала губы, глубоко вдохнула.

— Пластырь.

— Хочешь, чтоб я сам посмотрел, что под ним?

Эверт подняла на него глаза.

— Не особо.

Ответ его не удовлетворил. Невзирая на отказ девушки, Эрик содрал его с кожи. Пришлось созерцать не самую приятную картину: между разошедшейся тканью был виден белый подкожный жир. На обратной стороне пластыря скопилась кровь.

— С остальными – то же самое?

Эстер помотала головой.

— Оке-ей, – он принялся отклеивать и другие; после каждого пореза, оставшегося на её теле, парень ощущал уколы боли, яд которой расползался слишком стремительно. Где-то в горле или лёгких, где-то рядом с сердцем – ещё один порез, ещё один раз. «Что заставило её сделать это?». Юноша еле дышал; Эверт замерла в ожидании резко негативной реакции.

— Ты сделала это вчера?

Она снова молча кивнула. Парень провёл вдоль пореза большим пальцем.

— Больно?

Эстер, всё ещё храня молчание, вырвала свою руку из его ослабевшей хватки. Девушка вновь опустила голову, но уже обнимая его при этом. Носом она уткнулась в его ключицу и прикусила нижнюю губу, которая уже начала дрожать, чтоб сдержать проступившие на глазах слёзы.

— Мне не больно, мне вообще не больно, я ничего не чувствую. Эрик, я схожу с ума, я правда схожу с ума, понимаешь? Я не… Я… Я не хотела, всё было не так, как нужно, и… – Эверт начала тараторить и запинаться, но Кейн всё равно различал каждое слово. Её щёпот перекатывался волнами по комнате.

— Тш-ш, – он обнял её в ответ, погладил по волосам, прижал сильнее. — Тише, Эстер, успокойся. Всё нормально, слышишь?

— Нет, ты просто не понимаешь, я пыталась убить себя и мне казалось, что я не умру, мне казалось, что почти вышло, и всё так… Я схожу с ума, я не хочу причинять никому вред, я не могу контролировать это, у меня не выходит, – голос ломался; по его телу прошлась дрожь. В голове – пустота, только эхо её слов: «Эрик, я схожу с ума».

— Всё хорошо, – он не отпускал её. — Ты никуда не сходишь, всё, перестань, ты в порядке.

— Ты не понимаешь, со мной что-то не так, я не могу предотвратить… – набрав побольше воздуха, Эстер принялась тараторить снова, но её быстро прервали.

— Так.

Тот резко отстранился от неё, переложив руки на плечи и крепко их сжав.

— Присядь. Успокойся и объясни всё нормально.

Зелёно-серые глаза покраснели; она еле сдерживала слёзы, и не заметить, с каким усердием девушка это делала нельзя было. Эверт послушно опустилась на пол, согнула колени, подтянула их к груди, обвила руками. В её взгляде, непривычно чувственном, он мог различить как минимум несколько разных эмоций; боль – самая яркая из всех. Юноша сел напротив и попытался сделать максимально расслабленный вид.

— Эстер?

Девушка опустила глаза. На мир она смотрела сквозь расплывчатую пелену солёной жидкости, из-за которой жгло горло.

— Я не хочу, чтобы ты тоже думал, что я нездорова.

— Тоже? – осторожно переспросил он.

— Да, тоже. – Дрожь наконец унялась и Эстер стала говорить громче. — Я не чувствую себя собой.

Напряжение в воздухе нарастало. Эрик боялся сказать что-нибудь не то – одна фраза может заставить её замолчать или перевести тему, чтоб больше никогда не возвращаться к этой. Он даже затаил дыхание – всё, что угодно, лишь бы она продолжила говорить.

— Знаешь, это как… – зеленоглазая стёрла мокрую дорожку со щеки. — Как будто тебя оторвали от собственного тела. В отражении на тебя всегда смотрит один и тот же человек, и этот человек – не ты, и тело тоже не твоё. Все шрамы, черты, изгибы – ничего из этого не принадлежит тебе. Ты существуешь отдельно, тебя буквально нет, но ты есть везде. Это довольно сложно объяснить, да и звучит отстойно…

— Я понимаю.

На губах Эстер появилась слабая улыбка, но померкла сразу же.

— Мир вокруг… – на пару секунд она затихла, пытаясь подобрать слова, – как будто искусственный. Ты можешь сунуть руку в огонь и ничего не произойдёт, потому что тебя на самом деле не существует. Ты можешь прострелить себе голову, повеситься, вырезать все вены и артерии и остаться живым. Попасть под машину, упасть с крыши, утонуть – всё, что угодно. Ты не умрёшь, потому что, по сути, умирать нечему. Ты будто существовал от начала и до конца вселенной в фоновом режиме и видел зарождение жизни.

Эрик смутно представлял себе такое состояние. Никогда с подобным явлением не сталкиваясь, ему было трудно даже вообразить нечто похожее, хотя он пытался. Рассказ всё равно не звучал для него бредовым.

— Мир… он состоит из картинок, нитей, пикселей. Меня не покидает ощущение того, что он скоро закончится. Распадётся на частицы, разорвётся, сломается. Всё вокруг просто затопит темнота, а я продолжу смотреть, как мир рушится в щепки. Просто… – девушка вновь задумалась, устремив опустевший взгляд в одну точку. — Сгорает в атмосфере.

Кейн внимал каждому её слову, впитывал его в себя, несколько раз перерабатывал и осмысливал. Услышанное пугало его, как и мысль о том, что близкий ему человек проходит через это каждый день своей жизни. Он даже не знал, когда это началось, не знал и о том, сколько это длится. Вот тебе и лучший друг. Молодец, Эрик.

— Единственное, что помогает справиться – боль. Она отрезвляет, что ли? Возвращает всё на места, но не надолго.

— Что ты сейчас чувствуешь? – внезапно вырвалось у него. Он не знал, откуда взялся вопрос и уж тем более не понимал, что с этим можно сделать, но вот мы здесь.

Эстер на пару секунд замолчала, как будто тщательно обдумывала ответ.

— Физически?

Парень кивнул.

— Где?

— Во рту, например? В желудке? Температура?

— Я… не знаю, – прошептала та.

— Сосредоточься и скажи.

Эверт запустила пальцы в волосы и сжала их. Снова потирает закрытые глаза, задумывается и пытается понять, какие ощущения проходят сквозь неё сейчас. Привычная дымка в голове пытается блокировать и отсеивать происходящее, но девушка настойчиво пробует разобраться в своих ощущениях на физическом уровне.

— Прохладно. Да, открыто окно, прохладно.

— Прохладно потому что открыто окно или потому что ты чувствуешь, что тебе прохладно? – уточнил синеглазый.

— Я знаю, что прохладно.

— Знаешь?

Невидимый туман растекается внутри головы, словно вода. Он ослабевает, и это позволяет на долю секунды соприкоснуться с реальностью.

— Ощущаю.

Эрик аккуратно коснулся пальцев девушки, пристально наблюдая за реакцией. Светловолосая резко подняла голову.

— Чувствуешь? – на полтона тише спросил Кейн.

Прикосновение его руки пускает импульсы по всему телу, и к сердцу приливает тепло. Она почти нащупала почву и, вместо понимания происходящего, буквально оказалась в него вовлечена. Эстер сейчас с ним, внутри запертой комнаты с открытым окном, в её лёгких воздух, она дышит и разговаривает.

— Чувствую что?

Время не обходит её стороной. Эстер жива, Эрик держит её за руку. Ей семнадцать, ему семнадцать, они друзья, самые настоящие люди.

— Меня.

Это – реальность, и Эстер в ней. Всё происходит в действительности: она слышит свой голос, воспроизведённый связками, чувствует руку – как свою, так и Эрика – и дышит. Всё в порядке, всё должно быть в порядке.

— Чувствую.

Девушка рассматривает обе свои руки и ощущает единение с телом; они больше не лежат в разных плоскостях. Они – её часть, и она полностью над ними властна. Барьеры рушатся.

— Во рту… немного горько, я не знаю, почему. В желудке – пусто.

Эверт отпускает все мысли и фокусируется исключительно на чувствах. Ничего не волнует.

— Черникой пахнет. Совсем чуть-чуть, но осязаемо.

Эрик широко улыбнулся, наблюдая за тем, как выражение её лица меняется. Она больше не выглядела потерянной; если посмотреть на неё прямо сейчас, не зная предыстории, может показаться, что Эстер открыла новый закон физики буквально только что.

— Вот видишь? Ты не сошла с ума. С тобой всё в порядке. Всё.

Парень потянулся за чашкой, после чего отдал девушке. Эстер взяла её и отпила.

— На вкус, как..?

— На вкус, как чай, который больше не стоит покупать.

Светловолосая рассмеялась и случайно пролила несколько капель себе на штаны. Поставив чашку рядом, она крепко обняла парня.

— Спасибо, – шепнула та ему на ухо. — Если бы не ты, я бы умерла.

— Всегда есть несколько вариантов решения, – на выдохе ответил тот. —Больше не смей резать себя.

То, что он помог хоть немного, в каком-то смысле грело душу. Эрик ненавидел свою беспомощность, возникающую время от времени, и вот, в, казалось бы, трудной ситуации смог что-то сделать.

Объятия продлились всего несколько секунд. Разрывать их совсем не хотелось, но всему, рано или поздно, приходит конец. Он отстранился.

Теперь уже чай попробовал Эрик, и после первой же пробы чуть не выплюнул его обратно.

— Блять, фу, какая мерзость, – юноша скривился. — Вылью и заварю нормальный.

Так парень и поступил: спустя несколько минут на столе стоял уже другой, обычный чёрный чай, без сахара и других добавок.

— Ты так и не рассказала, – он решил вернуться к изначальной теме разговора. — Что сподвигло тебя на то, чтоб прийти в ливень сюда, пешком?

Девушка вздохнула. Несмотря на, вроде как, разрешившуюся проблему, в ней ещё жили нотки какой-то грусти.

— Ну-у, – протянула Эстер. — У меня не было с собой денег.

— Логично, – пожал плечами тот. — Что этому поспособствовало?

— Чёрт, Эрик.

— Я жду.

— А если… – девушка увидела, с каким недовольством он выгнул бровь. — Ладно, – закатила глаза она, – я забыла дома ключи, когда выходила. Дверь на автомате захлопнулась. Папа свалил на какую-то конференцию несоизмеримой важности на целых два дня, и вот я здесь.

— И что ты планируешь делать?

— Не знаю. Придётся к Джилл идти.

— Ты же её терпеть не можешь, – усмехнулся Кейн.

— Ага, и она меня тоже. Но делать больше нечего, – Эверт закинула ногу на ногу. — Из двух зол меньшее, либо сплю на улице, либо в доме человека, который не особо рад моему приходу.

— Оставайся у меня.

При возможности подавиться воздухом от удивления Эстер бы это сделала, прямо в то мгновение, когда он предложил. Она ни разу не оставалась у него с ночёвкой, да и вообще с ночёвкой у кого-либо, так что такое предложение не только привлекало, но ещё и пугало. По неизвестным причинам, конечно же.

— А твои родители не будут против? – засомневалась девушка, слегка прищурившись.

— Так-с, – Эрик взглянул на часы. — Сейчас половина пятого. У них какой-то профессиональный праздник или что-то такое, поэтому до поздней ночи они нас точно не потревожат. В принципе, про сегодня никто и не узнает.

— А завтра?

— Да и завтра тоже. Я не часто выхожу из комнаты, поэтому никого особо не насторожит, если я побуду в ней дольше обычного. Если тебя не смущают нападки Лу, оставайся.

Юноша мгновенно напрягся, так, словно что-то почувствовал.

— Кстати о Лу.

Теперь напряглась и Эстер, потому что почувствовала едкий запах дыма. Они переглянулись.

— Я её сейчас убью, – Эрик подскочил с места и метнулся к выходу из комнаты.

— Только осторожней, пожалуйста, кровь не отстирывается.

Как только парень бросился вниз, Эверт услышала крики и даже звуки какой-то борьбы. Отношения между братом и сестрой с каждым разом поражали девушку всё больше: Эрик и Лула постоянно дрались, грубили друг другу, не унимались даже на глазах у родителей, и действительно складывалось такое впечатление, словно они ненавидят друг друга и соревнуются, кто кого доведёт первым. Чаще всего зачинщицей становилась именно Лу, а Эрик отвечал на провокации из безысходности. Снова полились оскорбления и угрозы. Кричала преимущественно Лула.

— То, что ты старше на целых два года, не даёт тебе права творить хуйню, – шипел Эрик, выдирая у сестры сигарету.

— ТЕБЕ КАКАЯ РАЗНИЦА ВООБЩЕ, ИМБЕЦИЛ? Я КУРИЛА В СВОЕЙ КОМНАТЕ, ОТЪЕБИСЬ.

«До чего же она крикливая» – думалось сидевшей на втором этаже Эстер.

Через пару минут жестокого сражения он всё же отвоевал злосчастное табачное изделие. Отделался легко, ему достался всего лишь ожог ладони.

— И вправду, не легче ли её в покое оставить? – засмеялась Эверт, когда потрёпанный Эрик поднялся в комнату под аккомпанемент гневных выкриков старшей сестры.

— Вся фишка в том, что она сейчас завоняет тут всё, а предкам скажет, что за это, типа, ответственен я, хотя я даже не курю. Вот так вот.

Эстер вздохнула.

— У тебя отвратительная сестра.

Эрик ухмыльнулся.

— Зато замечательная подруга.

========== IV: BROKEN GLASS ==========

Она давно не ела в школе – после того, как в её салат подбросили волосатую гусеницу и грозились проткнуть яблоко иголкой, всё, чем Эстер питалась, преимущественно стало жидким – вода, кофе, сок, содовая; здесь заметить какое-либо инородное тело в разы легче, да и вероятность того, что в бутылке с колой растворят крысиный яд или производное цианида намного ниже. Ладно, может, она утрирует.

На руках – новые пластыри, сегодня – на один больше. Прятать руки Эверт не собиралась. Во-первых, потому что в этом нет ничего постыдного, а во-вторых, потому что по качану, какая вообще разница? Её тело – её дело, так-то.

Проверяя уведомления в «Твиттере», светловолосая потягивала зелёный чай из термоса, который отобрала у Эрика (термос, не чай). Поверхность была матовой, без единой царапины; Кейн сказал, что купил его около недели назад. С её врождённой страстью к подобным вещам, не взять на пробу это чудо – смертный грех.

— Думаешь, ты самая несчастная здесь? – раздался возмущённый голос из-за спины.

— Да, я думаю, что я самая несчастная. Что-то ещё, Женева?

Эстер не повернулась к ней. Даже смотреть на это недоразумение было трудно – Женева Сноудон была самой эмоциональной из всех её одноклассниц. Она ныла больше, чем кто-либо, плакала едва ли не из-за каждой «Е» (а это даже не «F»!), строила из себя наиболее ущемлённую и депрессивную, потасканную жизнью девочку. Её показательные выступления – самый настоящий перфоманс. Женева могла выбежать в туалет прямо на уроке, обливаясь слезами, а могла просто зарыдать где-нибудь на задней парте, предварительно демонстративно сев туда одной, отсеяв всю свою группу поддержки. Насчёт группы: у неё она состояла из трёх человек – Миранды Ирвин, Сильвии Колдер и Шарлотты Фрост. Если и существовали люди, вызывавшие куда большее раздражение и отвращение, чем Клэр Бассетт, то они – определённо тот случай. Подлые сплетницы, которые поливают грязью даже друг друга, как только за ними закрывается дверь – что может быть лучше?

— ТЫ УНИЗИТЬ МЕНЯ ПЫТАЕШЬСЯ?! – Сноудон подскочила на месте и грубо дёрнула её за плечо в попытках присвоить себе хоть часть внимания Эстер.

— После того, как ты пустила обо мне слух, якобы таблетки от кашля, которые я пила месяц назад, это антидепрессанты? – безэмоционально спросила та. — Конечно нет, с чего бы мне тебя унижать?

— Вот только не… Стоп. В смысле? – в эту секунду Эверт могла поклясться, что увидела в её глазах испуг, разбавленный внезапной неожиданностью.

— Да что в смысле-то? – со скучающим взглядом она вернулась к пролистыванию ленты; всем своим видом девушка показывала, что данный разговор перестал быть интересным ещё задолго до своего начала. — Я прекрасно знаю, что и когда ты сказала. А, и ещё, у тебя в банде появился дезертир, так что я знаю не только об этом, – зеленоглазая метнула взгляд в сторону весело щебетавшей с кем-то Шарлоттой.

— Это была не я!

От такой неожиданной смены настроения и цели одноклассницы захотелось рассмеяться. Прямо ей в лицо. А затем плюнуть, чтоб уж наверняка.

— Ты дура что ли? – на этот раз девушка удивилась искренне. — Я слышала, как ты в раздевалке рассказывала, что видела у меня упаковку «Трифтазина»*.

— Я такого не говорила! – сейчас она походила на капризного ребёнка, который начнёт топать ногами, лишь бы убедить окружающих в своей правоте.

— У тебя с головой и слухом всё ок? – выгнула бровь Эстер. — Я говорю тебе, что слышала, а ты мне дальше что-то впариваешь.

— Что… я… – она стала оглядываться по сторонам в поисках подсказки, своих любимых подружек, чего-нибудь, что смогло бы вытащить её из задницы, но вокруг не оказалось никого, кроме обедающих ребят и нескольких одноклассников, с насмешкой наблюдавших за ситуацией. — Ты сука! – заверещала Женева. — Самая настоящая!

Эстер засмеялась.

— Ну-ну.

— Ах, ты ещё и смеёшься?! – её вопли резали слух настолько, что какой-то парень встал с места и ушёл за другой стол. — Сначала строишь из себя страдалицу, а потом гнобишь человека, который решил тебе помочь? – в её глазах стояли слёзы, а Эверт не могла перестать улыбаться.

— Твоя домашка для драмкружка?

— Ты не страдаешь! Я страдаю, понятно?! – голос срывался. Сноудон так старалась, что аж покраснела; кричала девушка громко, чтоб слышали все. — Я страдаю, Эверт, из-за таких, как ты! Потому что каждый норовит втоптать меня в землю! И плюнуть сверху! А я всего лишь хотела помочь! – теперь уже завывала, состроив как можно более страждущую мину.

— В каком месте? – светловолосая хохотнула, закинув ногу на ногу.

— Женева? Женева, дорогая, что с тобой? – к ней подлетела Сильвия и мгновением заключила в свои объятия: Женева повисла у подруги на шее, отчаянно выплакиваясь в неё, как в носовой платок. — Это всё ты, стерва, да? – зашипела Колдер, прижимая к себе бившуюся в истерике Сноудон.

Эстер, улыбнувшись, развела руками в стороны. Нет, всё-таки, зрелища приятнее уже не будет.

— Ох, не поздоровится тебе, Эверт, я гарантирую! У тебя будут проблемы, большие проблемы! Тише, сладкая, не плачь, всё в порядке…

— А сколько гарантия длится, не подскажешь? Двенадцать месяцев, двадцать четыре, больше? – съязвила зеленоглазая, попивая чай с максимально расслабленным видом. Казалось, вся ситуация проходила мимо неё – увлекательная сцена в фильме, доставлявшая чистое удовольствие.

Последний жест выбесил Сильвию ещё сильнее, чем предыдущий; видимо, она рассчитывала на реакцию, которой не получила. Продолжая жалеть подругу, Колдер с силой ударила по термосу ногой, слегка задев пальцы Эверт кроссовком. Он, выскользнув из рук, перелетел через стол, а затем попал в плечо Дрейку Суэйну, залив жидкостью серый свитер парня и немного джинсы.

— ДЕВКИ, ВЫ ТАМ ВООБЩЕ ЕБАНУЛИСЬ?

Термос со стеклом внутри упал на бетонный пол с громким хрустом, остатки чая пролились на него же. Кажется, сердце треснуло вместе с ним.

Термос Эрика. Эта тварь разбила термос Эрика.

Агрессия, которую она подавляла всё это продолжительное время, можно было сравнить с литрами бензина внутри.То, что сейчас сделала Сильвия – с горящей зажигалкой, впадающей в эти залежи. Пламя ненависти раздувалось с ужасающей скоростью. Кипящая кровь будто плавит вены и артерии, просачивается в организм и поджигает всё остальное: дыхательные пути, мышцы, нервы, воспаляет мозг и отдаётся навязчивой болью в костях. «Ты обещала, что такого больше не повторится».

Шея хрустнула. Отправная точка превратилась в точку невозврата.

Эстер спрыгнула со скамейки и схватила Колдер за длинные белые волосы.

— Руки от меня убрала свои, э! ЭЙ, ТЫ!

Ужасно хотелось повозить её лицом по стене или полу, выдрать пару-тройку ногтей, запихнуть остатки термоса прямо в горло, забить досмерти палкой с гвоздями, разорвать кожу на смазливом личике.

«Разбила термос», – отдаётся в её голове. «Я хочу накормить её стеклом, я вырежу её глаза, я заставлю… я заставлю её съесть собственный язык».

Эверт нанесла удар коленом в бедро; вибрация разнеслась по нижней части тела. Сильвия завизжала и упала на колени; волосы остались зажатыми между пальцев, а Эстер натянула их сильнее.

— УБЕРИТЕ ЕЁ С МЕНЯ! КОЛИН, ПРИДУРОК, ПОМОГИ! СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ! – истошно верещала она.

«Разбила термос».

— Эй, психичка, остынь, – Эстер ощутила на себе чьи-то руки; кому-то приспичило ухватить её за запястье, но это не помешало залепить звонкую пощёчину обидчице.

— ОНА МЕНЯ СЕЙЧАС УБЬЁТ!

Девушка повалила Колдер вниз и придавила к напольному покрытию. Лицо Сильвии опустилось в лужу, а рот уродливо скривился. Рука дёрнула Эстер назад, оттащив на несколько сантиметров. Толпа, собравшаяся вокруг, что-то кричала, но из-за шума крови в ушах и собственного сердцебиения разобрать хоть что-нибудь было сложно.

«Сильвия разбила термос и ты хочешь её убить».

— ЭВЕРТ, ОТПУСТИ ЕЁ, РЕАЛЬНО, ХВАТИТ!

Колдер умудрилась оставить царапину на её лице: своим бордовым ногтем девушка прошлась по брови и левой щеке. Это взбесило девушку ещё больше: она ударила жертву локтем в солнечное сплетение, из-за чего та на пару секунд заткнулась.

— МИССИС БЕНСОН, ЭСТЕР НАПАЛА НА СИЛЬВИЮ!

Когда по щеке Сильвии поползла слеза, светловолосая резко остановилась. Она разбила термос, из-за этого тебе хочется её покалечить и изуродовать. Из-за куска стекла и пластика ты хочешь убить человека?

— Эверт! – заорала подошедшая миссис Бенсон, – Колдер, встали и к директору! Быстро! А вы, безмозглые, не могли их разнять?!

Звуки внешнего мира были сведены к минимуму. Всё это – не больше, чем фоновый шум, существовавший где-то в глубине её черепной коробки.

— Но, миссис…

«Ты правда мечтала отобрать жизнь у человека за такой проступок? Оцениваешь её в какую-то красивую ёмкость для чая?».

— Никаких «миссис», Уорд! Твоих комментариев никто не просил!

«Она разбила термос». Понемногу зеленоглазая начала приходить в себя. Зрение сфокусировалось на чёрных осколках, разлетевшихся по полу, и на хнычущей Сильвии: на лице остались всего одна-две ссадины, больше внешних последствий драки не было. Два человека потянули Эверт за руки; девушка не стала даже брыкаться. Туман в голове уже рассеивался, когда её поставили на ноги. Дыхание сбилось, лоб вспотел, руки намокли. Она растерянно осмотрела присутствующих: ворчливая Бенсон, толпы зевак, некоторые одноклассники. Светловолосая была более чем уверена, что некоторые моменты драки остались запечатлены. И не прогадала: уже через минуту посыпались уведомления из «Инстаграма», где в историях отмечали её и Сильвию Колдер. Кстати о Сильвии: расплакавшаяся невинная пушинка, подвергшаяся нападению жестокой, психически неустойчивой одноклассницы, уже бодро пересказывала произошедшее учительнице истории, которая слушала её не особо-то и внимательно. Блеск на губах размазался по щеке, а под глазами – подтёки коричневой туши. Колдер из последних сил давила на жалость и плакала без слёз. Эстер даже захотелось закатить глаза, но сейчас она была не в том положении. Вместо этого, пользуясь моментом, начала просматривать пятнадцатисекундные ролики с фрагментами драки. Многие из них имели одно и то же содержание, отличались только качеством съёмки и количеством смеющихся смайликов. Одинаковые сцены и разные ракурсы: вот она толкает Сильвию на пол, вот её безуспешно одёргивает Колин, потом он же, вместе с Дэвидом, и оттаскивает.

— Миссис, я не знаю, я вообще её не трогала, она полезла первая! Женева, докажи?

Кто-то снимал чересчур близко, кто-то – слишком далеко, а на некоторых видео были слышны только крики. Эстер пролистала уже как минимум семь таких.

— А ты, Эверт, я разочарована, ты всегда казалась мне нормальным ребёнком, а оказалась… вот такой!

Одна история всё же привлекла её внимание: она началась не с того, как Эстер прижимает Сильвию к бетону, а с разбитого термоса. Буквально.

— К директору, марш! – Бенсон вытолкнула обеих из столовой, сама пошла следом и даже постучала в кабинет мистера Гринта, находившийся на третьем этаже.

Под звуки нотаций исторички девушка проматывала все истории пользователя. Их оказалось четыре, на двух – она и Колдер. В первой было наглядно показано, как Сильвия бьёт ногой по термосу, он разбивается и в ту же секунду вскакивает Эверт. В отличие от остальной массы, здесь было видно, что Колдер и не пыталась сопротивляться, просто извивалась и орала о том, как ей больно. Школьники из параллельных классов смеялись и кричали: «Психичка! Психичка! Психичка!». Что ж, за неё хотя бы болели.

— Уже не первый раз, мистер Гринт, мы наблюдаем подобную картину, и…

— Хорошо, миссис Бенсон, я Вас понял, можете отправляться на уроки, – он махнул рукой в сторону двери, жестом выпроваживая учительницу.

— Но, мистер…

— Я ценю Ваш вклад в развитие дисциплины, но позвольте. Мы разберёмся. Девочки, присядьте.

Мистер Гринт – мужчина лет пятидесяти, с лысиной и в деловом костюме, типичный среднестатистический директор, почти никогда не отходивший от телефонной трубки. Характер у него был странноватый, но, тем не менее, он нравился Эстер. Гринт был чуть ли не единственным во всей школе, кто относился к ней нормально, время от времени – благосклонно.

— Хорошо, – буркнула Бенсон и исчезла за дверью кабинета.

— Итак, – после того, как Колдер и Эверт заняли свои места, начал директор. — Не поведаете о причинах конфликта, мисс… Эверт?

Девушка удивлённо подняла на него глаза. В них – немой вопрос: «Я?». Заплаканная Сильвия зыркнула на неё с ненавистью и скрестила руки на груди.

— Пусть лучше Сильвия расскажет, – пробормотала она, потирая глаза; веки изрядно нагрелись, став горячими. Для того, чтоб открыть рот и начать шпарить, согласие Гринта Сильвии не потребовалось.

— Эстер напала на меня из-за того, что я защитила подругу, – выпалила та.

— Подробнее, – голос источал недоверие.

— Она наврала про Женеву. И расстроила её очень сильно. Женева плакала.

— В точку, – щёлкнула пальцами Эверт; её ладонь уже переместилась на лоб.

— Причина? – мужчина перевёл взгляд на Эстер.

— Личная неприязнь.

— Основанная на чём-то или неоправданная?

— Основанная. Мелкие конфликты, всё такое, – светловолосая выглядела уставшей.

— Ах, да. Так что, Сильвия, насколько сильны твои повреждения? – спросил тот на удивление спокойно.

— Мне по лицу дали.

Директор вопросительно глянул на Эстер, очевидно требуя уточнения.

— Пощёчина, – она вздохнула.

— Получается, всё? Драка из-за защиты одного человека – ничего серьёзного?

Колдер хотела что-то возразить, но Эверт её опередила.

— Получается, да.

— В таком случае, примем меры. Обе будете наказаны.

— Погодите, что?! – возмутилась Сильвия. — Вы хотите сказать, что из-за того, что на меня напала эта… – Колдер с отвращением посмотрела на одноклассницу и фыркнула, что не осталось незамеченным. — Я должна тоже отбывать наказание? Мистер Гринт, вы шутите? Я ведь… Да я её и пальцем не тронула! Я вообще ничего ей не делала, она сама на меня налетела!

— Признаю, наталкивает на раздумья.

— Да Вы…

— Настоятельно рекомендую следить за своим тоном.

— Вы не правы!

— Возражения не принимаются, – Гринт взглянул на наручные часы и поморщился. — В пятницу Вы, мисс Колдер, поможете убрать актовый зал после уроков.

— А ПОЧЕМУ…

— Это не обсуждается, – директор выделил «не». — Можете быть свободны, мисс Эверт попрошу остаться.

Эстер, хоть и понимала, что находится под угрозой наказания похуже, злорадно ухмыльнулась, когда Сильвия встала с места и заныла.

— Это несправедливо! Она виновата!

— Никто и не отрицает. Повторюсь, Вы свободны.

Что-то буркнув под нос, девушка пулей вылетела из помещения. Эхо её ускоренных шагов просочилось и в дверную щель.

— А нас с тобой ждёт более серьёзный разговор, – вздохнул мистер Гринт и вернулся в кресло, за стол. Эверт смиренно молчала. — Я не куплюсь на эти байки, просто на будущее.

— И… на что Вы намекаете?

— В жизни не поверю, что ты решила избить её из-за ничего. Рассказывай, или мне придётся расспросить других.

— Она ничего не сделала.

— Эстер, не трать моё время. Оно дорогого стоит.

Девушка опустила взгляд и стала рассматривать свои пальцы.

— Я уже давно осведомлен в сложившейся ситуации и знаю о причинах травли, жертвой которой ты являешься.

— Меня никто не травит, – слишком резко бросила та.

— Думаешь?

На какую-то секунду ей пришлось поразмыслить. Она не видела смысла в жалобах, ровно как и в стукачестве; более того, светловолосая сама не любила стукачей.

— Мы могли бы что-нибудь предпринять.

— Не могли бы. Нечего предпринимать.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что это просто… ссоры, не знаю? Такое у многих бывает, просто сегодня я не очень хорошо себя повела по отношению к Сильвии.

— Она провоцировала тебя, не так ли?

— Нельзя спровоцировать на насилие, – возмутилась Эверт. — Это я решила, начать драку или нет, так что и виновата тоже… я.

Её слова пропитались неуверенностью, и не нужно быть слишком проницательным, чтоб это понять. Даже исходя из тона, которым она говорила, было ясно, что виноватой себя Эстер не считала.

— Что ж, – он достал какой-то бланк, быстро нашёл ручку и стал что-то выписывать. — Я вынужден отстранить тебя от занятий сроком на три дня, обязан буду сообщить родителям.

Зеленоглазая вяло кивнула:

— Конечно.

Две минуты подряд в кабинете царила тишина, только звук часовых стрелок и скрежет ручки по бумаге. За это время она успела раз пять пересмотреть сцены драки в своей памяти, сопровождаемые треском стекла и криками Сильвии.

— И всё же, ты ничего не хочешь мне рассказать?

«Она разбила термос и тебе захотелось её убить».

— Нет, мистер Гринт.

— Мне сказали, Колдер испортила какую-то твою вещь?

Эрик расстроится, когда узнает о произошедшем. Он даже не успел им попользоваться, через пару дней после покупки передал ей. Теперь, чтоб не разочаровывать его слишком сильно, придётся где-то искать новый, если не точно такой, то хотя бы отдалённо похожий. Эрик расстроится. Он точно расстроится. Ты ужасная подруга.

— Мелочи, – Эверт грустно улыбнулась, а в ответ получила ещё один недоверчивый взгляд.

— Всё нормально?

Девушка почувствовала, как начинает жечь в горле и с каким трудом даётся дыхание. «Ты ещё и ужасная дочь».

— Более чем.

Уже через несколько минут она шла по коридору с высоко поднятой головой. Она знала, почему все вокруг так осуждающе смотрят и почему некоторые смеются, прекрасно знала, что через три дня это возобновится, и, если школа скоро забудет, то одноклассники – вряд ли. Для них эта драка стала ещё одним аргументом, которым можно подкрепить её позорное звание психически больной.

— Да она просто так на неё налетела, уверена на все сто, – смех какой-то девушки; Эстер не реагирует.

— Как её ещё не исключили? Я бы давно её выперла.

— Какая мерзость, мне жалко её одноклассников! – раздаётся в одном конце коридора, совсем рядом с ней.

— Отвратительно.

— Ага, мне тоже. Видеть эту агрессивную раздолбайку каждый день.

— Не знаю, как ты, а я бы на неё намордник надел, – Эстер улыбается, когда слышит это от группы парней возле кабинета математики.

Мимо проходят Женева с Шарлоттой; если первая игнорирует её, то последняя толкает девушку плечом настолько сильно, что приходится развернуться. Эверт плевать на эту выскочку, без своих подружек она всё равно ничего не сможет.

— Интересно, её признают невменяемой только после того, как она кого-нибудь убьёт?

— Ебанутая школа, ебанутые учителя и ебанутый директор, завтра же забираю документы.

— Я жрать хочу.

— Не, ну ты видела?

— Да понятно же, просто повыёбываться.

— Как не видела? Ща видос покажу.

— ЭМИЛИ, У НАС ТАКОЕ ПРОИЗОШЛО, ОХЕРЕЕШЬ ПРОСТО!

Десятки голосов сливались в одно назойливое гудение. «Тебя все осуждают. Каждый считает своим долгом пнуть тебя. И ты просто позволишь им так говорить о себе?».

Втягивая воздух в лёгкие, она прикусывает нижнюю губу; широко улыбается и поднимает вверх два средних пальца.

— Да сколько влезет, – говорит зеленоглазая себе и наблюдает за тем, как некоторые смотрят на неё, или крутят пальцем у виска, или поглядывают с презрением, или даже переговариваются между собой. Кто-то хихикает. Да и плевать. Плевать, без разницы. Улыбка с её лица не сползала ещё как минимум час, и, направляясь домой, она чувствовала себя самой счастливой.

«Тебя отстранили от занятий на трое суток».

— Хорошо.

«Ты разочаруешь близких тебе людей».

— Отлично.

«Ты всерьёз задумалась об убийстве».

— Замечательно.

Как и пару дней назад, в небе стали собираться серые тучи. Ветви деревьев колыхал холодный ветер, и минут через десять она уже видела, как мелкие капли опадают на серый асфальт. Воздух быстро очистился от витавшей в нём пыли, летевшей с трассы. Девушка вскинула голову. Небосвод темнел, а ветер усиливался.

Сворачивая в очередной переулок, светловолосая сбавила ход и зашагала медленнее. Она всегда неслась непонятно куда и ходила с такой скоростью, будто постоянно опаздывала, хотя в реальности единственным местом, куда Эстер могла бы опоздать, была кровать. Наушники доставать Эверт не спешила – они бы всё равно намокли, да и какой толк от музыки, если голова забита чушью, которую жизненно необходимо обдумать?

Из тягучего потока мыслей её вырвал чей-то жалобный всхлип. Пришлось остановиться и напрячь слух, чтоб понять, откуда он исходит. Проезжавшие рядом машины только всё портили: стоило настроиться на нужную частоту, как заревёт очередной двигатель. Всхлип повторился; он был похож на детский, но подозрительно высокий. Ещё один. Теперь Эстер поняла, кто был источником звука и что это, собственно, за звук: возле мусорного бака сидел маленький пушистый котёнок.

— Кто-о это у нас тут такой… – на вид ему было не больше месяца. Он мог поместиться в ладонь, – …красивый?

Шерсть кота была вся в грязи. Мокрый, с синими глазами, он хромал на одну лапку: левая была ранена и из неё сочилась кровь. Девушка вытянула ладонь вперёд, чтоб посмотреть, как на неё отреагирует животное. Котёнок настороженно обнюхал пальцы Эверт, и, согнув переднюю лапу, кое-как приблизился к ней. Он потёрся об её ладонь.

«Даже не думай, отец и кошка тебя растерзают».

— Какой хоро-ошенький, – широко улыбаясь, она погладила мокрый живот. Уши у него были маленькие, да и тело не соответствовало размерам головы. Ему явно было не больше месяца.

Быстро осмелев, кот запрыгнул в её руку и даже пополз выше, по рукаву куртки.

— Мне даже нечего тебе дать, – вздохнула та, не переставая поглаживать котёнка. — Хотя, подожди…

Девушка быстро отыскала в кармане рюкзака упаковку с остатками сухого печенья.

— Не думаю, что тебе понравится, но… – в другую ладонь она набрала крошки и небольшие кусочки, поднесла к его морде. Кот, только учуяв еду, сразу же набросился на неё и стал жадно поглощать. — Ого, – поморщилась зеленоглазая, – и как давно тебя кормили, малыш?

Пушистик съел всё до последней крошки, и, когда рука опустела, снова мяукнул, только теперь не так пронзительно.

— Что мне с тобой делать? – вздохнула Эстер. Он замурчал и стал тереться об неё усерднее. — Я же не могу… О господи! – на рукаве она заметила несколько капель крови, как раз там, куда наступал кот. Только сейчас девушка заметила его повреждение.

«НЕ СМЕЙ» – кричал внутренний голос.

— Ну ладно, – светловолосая прижала его к себе.

«ТЫ СПЯТИЛА?».

— Иди сюда, – Эстер укрыла грязного котёнка от дождя, укутав в свою куртку. Он, кажись, и вовсе не был против.

«Ты безнадёжна».

Достав телефон, она начала набирать номер Эрика. Насколько помнила Эверт, сегодня он занят не был, потому на весь день должен остаться дома.

— Алло? – прозвучал сонный голос Кейна; девушка представила, как юноша потягивается в постели, спросонья трёт глаза и зевает. — Блин, я же спал.

— Уже одиннадцать.

— А ты почему… – тот сделал паузу; очевидно, для того чтобы зевнуть. — Не в школе?

— Если согласишься выйти на час, узнаешь.

— Это что, шантаж?

— Мне нужна помощь. Твоя, – котёнок прижался к груди Эстер и громко замурлыкал.

— Что это за трактор на фоне?

— Виновник торжества. Вылазь давай.

— А ты не можешь подождать примерно до завтра?

— Не-а, это важно.

— По телефону никак?

— Абсолютно.

— Но там же… до-ождь, – простонал Эрик. Эстер услышала, как парень сел на кровати.

— Пожалуйста.

— Ну… – протянул тот. — Только если… Ай, ладно, сейчас.

— Можешь не спешить, – объявила Эверт и отключилась.

Самому же Эрику вообще не улыбалось вставать сегодня раньше двух часов дня, да и вообще вставать – по ряду некоторых причин, он лёг спать под утро, когда на часах было уже семь, а за окном светило солнце. В такие моменты у него случался когнитивный диссонанс – границы между «вчера» и «сегодня» стираются, трезвый взгляд на мир исчезает вместе с ними. Когда ему пришлось встать с кровати, парень был готов выйти в домашней одежде, настолько ему было лень открывать шкаф. Но стоит отдать должное, он, всё-таки, пересилил себя и надел мятую белую футболку, кое-как влез в серые джинсы и даже немного причесался. Недосып сказывался на нём губительно: юноша то и дело спотыкался об ковёр или собственную ногу, успел впечататься в навесную тумбу и вместо пустой коробки из-под йогурта в мусорку выбросил чайную ложку. Многообещающее начало дня.

Когда к его дому подошла Эстер, он накинул куртку и вышел. На Миннеаполис надвигался ноябрь, а это означало, что пора вытаскивать тёплые свитера и пледы. Он любил осень, но ему не всегда нравилась зима. Эрик мог с лёгкостью сказать, что ему нравился снег и зимняя пора до невозможности красива, но только тогда, когда ты наблюдаешь за ней со стороны, желательно через стекло, из своей комнаты. С другой стороны, разнообразие намного лучше вечного лета, которое царит, к примеру, в Майами или Калифорнии. Единственным минусом было то, что зима в Миннесоте ужасно холодная.

— Прости, что разбудила так рано, – улыбнулась Эстер.

Невзирая на то, что выглядела девушка довольно радостной, парень ощутил какое-то напряжение; она явно была чем-то расстроена, даже если и пыталась не показывать этого. Задавать вопросов в лоб юноша не стал.

— В следующий раз я просто не возьму телефон, – Эверт потянулась, чтоб обнять его. Что странно, одну руку она держала согнутой, а её ладонь уходила в куртку. На секунды две он ощутил запах её шампуня: светлые локоны пахли яблоком. — Меня пугает то, что ты собираешься прогуляться и предпочитаешь свежий воздух и полную людей улицу моей комнате.

— Не всю же жизнь торчать в четырёх стенах, – на полтона тише проговорила та, подняв зелёные глаза на Кейна.

— Забавно. Раньше ты так не считала, – он запустил руки в карманы куртки. — Чего стряслось?

— Ты о чём?

Они шли вниз по улице, направляясь в сторону сквера, где обычно играло бесчисленное количество детей. Сейчас всех отправили по школам и садикам, и игровые площадки опустели. Дождь перестал моросить. Ветер не стих. Пожелтевшая листва, облетая с толстых ветвей, опускалась на влажный асфальт.

— Ну, начиная твоим настроением и заканчивая тем, что ты от меня прячешь.

— Я как раз об этом и хотела поговорить, – нервно засмеялась Эверт, свободной рукой почесав затылок.

— Ну? – напомнил Эрик через несколько минут молчания. Он опустил голову: на асфальте лужа размыла чей-то рисунок, нанесённый разноцветным мелом.

— В общем, у меня две новости.

— Плохие, хорошие?

— За вторую не ручаюсь, но вот первая – ужасная.

Парень вздохнул и откинул пряди зелёных волос назад.

— Я готов к самому худшему, давай.

— Я разбила твой термос.

Секунд на тридцать над ними нависла тишина. Она не была мрачной; по описанию ей бы больше подошло слово «непонятная». Конечно, Кейн расстроился, но не так сильно, чтоб злиться на Эстер. В отличие от своей подруги, глубокой привязанности к материальным благам он не имел.

— Разбила? – переспросил тот, тонко намекая, что хотел бы знать подробности.

— Не совсем я… – она отвела взгляд в сторону, и в этот момент ему показалось, что из куртки раздался какой-то звук. Наверное, послышалось, или… стоп. — Чёрт, мне так жаль, и мне вообще ничего доверять нельзя, я знаю, но…

— Я не злюсь.

Эстер подняла голову.

— Не злишься?

— Конечно нет, господи. Всего лишь побрякушка.

Его намного больше волновало поведение Эверт. Она практически никогда не реагировала подобным образом: девушка всегда была по максимуму спокойной, редко проявляла отрицательные эмоции и уж тем более не отводила взгляд, когда разговор заходил о чём-то серьёзном. Что-то явно произошло, только вот он не мог понять, что.

— А что ты говорила перед этим?

— Вторая новость?

Эстер и Эрик медленно приближались к качелям; их цепи изредка звенели, когда порывы ветра становились слишком сильными.

— Нет. Ты не сама его разбила. Тебе нужна была помощь в выполнении такой нелёгкой задачи?

Сиденье было немного мокрым, но девушка этого почти не заметила. Она переместила руку на цепь.

— Произошла потасовка. Небольшая, – светловолосая засмеялась. Парень остался стоять, положив на холодные звенья и свою ладонь.

— Надеюсь, пострадал только термос? – выгнул бровь тот, начиная раскачивать Эстер.

— Ну, нас наказали.

— И каким образом?

— Она моет актовый зал в пятницу, я отстранена от занятий на трое суток, – пожав плечами, Эверт заулыбалась. Она явно довольна тем, что Колдер должна будет драить полы, а ей можно отсыпаться ещё три дня.

— Кто б меня так наказал, а, – буркнул Кейн. — Тебя хоть не задели?

— Нет, да и я её не особо, – девушка начала раскачиваться сама; Эрик всё ещё не отпускал цепь.

— А причина? – юноша, обойдя скользкую тёмно-коричневую грязь, всё же сел на соседнюю качелю и вернул руки в карманы. Куртку он не застегнул.

— Да так… Ничего особенного.

Тучи сгущались и становились плотнее, но даже после того, как всё вокруг посерело, дождь не пошёл, только пару капель ударились об землю.

— О-окей, но я всё же волнуюсь за кота, потому что мне кажется, он скоро задохнётся.

Хотелось бы ей удивиться.

— Блин, ты как всегда, – пробормотала Эстер и вытянула мирно посапывавшего на её руке крохотного котёнка. — Постоянно меня обламываешь, никакой интриги, – услышав это, парень улыбнулся.

— Давай ребёнка сюда, – Эрик протянул руку; расставаться с животным ей не хотелось. Кот медленно разлепил синие глаза и недовольно осмотрел территорию. — Давай-давай.

Светловолосая передала его юноше и стала следить за реакцией малыша. Как и в случае с ней, котёнок ласково потёрся об руку Кейна и замурчал, особо его не боясь; максимум, что было – пару недоверчивых взглядов.

— Дай угадаю, нашла его на какой-то помойке и сжалилась над несчастным существом? – Эрик стал присматриваться к коту. — Опа.

Он заметил рану на лапе.

— Да, я об этом хотела тебя попросить… – неуверенно начала Эстер.

— Чтоб я сказал папе осмотреть его? – догадался тот, не дожидаясь, пока девушка договорит. Его отец работал ветеринаром, поэтому парень понадобился Эверт так срочно.

— Типа того.

Эрик тяжело вздохнул.

— Он злющий вчера ходил весь день, мне как-то стрёмно подходить к нему. Я даже не знаю, – Кейн перевёл взгляд на светловолосую. — Мне кажется, меня убьют.

— Ты можешь попытаться.

— Руби сожрёт мелкого.

Руби, большой чёрный кот, похожий на пантеру, был слегка агрессивным. Приходя к Эрику, девушка часто оглядывалась, чтоб быть точно уверенной в том, что его нет поблизости. Руби постоянно выпрыгивал из темноты и царапал за ноги, иногда даже кусался. Из-за него руки юноши покрывались царапинами; нередко на предплечьях оставались тонкие полосы. Саму же Эстер этот чёрный комок цапал неоднократно.

— Я заберу его через дня два, как только твой папа его вылечит.

— А дальше что? – ухмыльнулся он, уже готовый согласиться.

— А дальше херовые шутки про сильную и независимую женщину, потому что у меня будет уже два кота, – Эрик засмеялся, а зеленоглазая состроила гримасу возмущённости. – Если меня, конечно, вместе с ним не выгонят.

Комментарий к IV: BROKEN GLASS

*Трифлуоперази́н (трифтазин) — нейролептик фенотиазинового ряда, один из наиболее активных антипсихотиков; используется при лечении шизофрении.

========== V: LURK ==========

В тот день дождь так и не пошёл. Эстер добралась до дома без особых приключений, если исключить встречу бывшей одноклассницы («что она здесь делает?»), которая, по идее, должна жить в Северной Дакоте. Лесли Вест – так её звали – училась с ней вплоть до восьмого класса; перевелась после того, как…

— Па-ап?

Дома вновь пусто. В общем-то, как и должно быть: отец снова зависает на работе, Камилла спит где-нибудь за шкафом, всё как обычно. Эстер положила ключи на тумбу в прихожей и быстро сбросила обувь. На часах – двенадцать утра.

Подумать только, утро ещё не успело закончиться, а её уже попёрли со школы на три дня.

В кухню она не заходила. Со стопроцентной вероятностью сейчас в раковине валялось пару тарелок, которые необходимо вымыть, но это лишь в теории, на практике всё может оказаться иначе. Душа к проверке не лежала, потому оставалось только гадать. Если зайти, скорее всего, грязная посуда будет, если не заходить – никогда не узнаешь, соответственно, не факт, что она есть. Вот такая вот раковина Шрёдингера.

На её возглас никто не отозвался, потому, со спокойной душой, девушка могла во всеуслышание размышлять о том, как её всё раздражает и как сильно надоело. Удивительно. Ещё полчаса назад, разговаривая с Эриком, Эстер чувствовала себя вполне счастливой, а, едва переступив порог дома, внезапно возненавидела всех и вся. Ей предстояло провести три дня взаперти – может, она ещё и получит по щам от отца за драку – и из-за этого хотелось кричать. Эстер ненавидела скуку, ненавидела тишину, ненавидела оставаться наедине со своими мыслями; она могла даже убить себя, просто так, от нечего делать. Когда звуки вокруг стихают, голоса внутри разговаривают громче. Их слишком много, справиться тяжело. Каждый размышляет о смерти. Один – о её последствиях и о том, что ждёт по ту сторону, другой – о её значении и боли, которую она приносит в мир, третий же просто паникует и орёт, в то время, как четвёртый апатично произносит: «Это всё не имеет значения. Ничего не имеет значения».

Если бы можно было кинуть в себя кирпичом с целью заткнуть, Эстер бы это сделала. Что угодно, лишь бы не слышать этих моральных уродов.

«Мы-то моральные уроды?» – возмущается один из них. «На себя посмотри, истеричка слабохарактерная».

«Вообще-то, если не эта истеричка, тебя сейчас бы здесь не было, прояви уважение».

«Заткнитесь оба».

— Все заткнитесь, или я прострелю себе голову, – поднимаясь по лестнице, парировала Эверт.

Они существовали столько, сколько Эстер себя помнит. Они всегда были с ней рядом, где-то в подкорке мозга, на задворках сознания – когда плохо и тяжело, когда больно, весело или хорошо, голоса говорили постоянно. Комментировали ситуации, раздавали советы, командовали и даже пытались манипулировать ею. Как данность. Было довольно странно осознавать, что так не у всех; особенно в детстве, когда Эстер только начинала познавать окружающий мир. «Что говорят твои голоса?» – вопрос, который она задавала буквально каждой своей подружке. Девочки воспринимали это, как игру, что-то выдумывали, называли их человеческими именами и рассказывали, с какой интонацией они произносят слова. Эверт сразу понимала, что они притворялись, потому что у настоящих голосов нет ни интонации, ни людских имён. Как нечто безоттеночное, они ровной строкой пробегали внутри головы, но при этом, когда нужно, умели кричать. Так было всегда. И будет.

«Вплоть до твоей смерти!»

Громко захлопнув за собой дверь, светловолосая принялась выискивать домашнюю одежду. Девушка помнила, что штаны забросила под кровать, а широкую бесформенную футболку – на спинку стула. Всё почти так, вот только футболка упала на пол и провалялась там весь день, как тряпка.

Справившись с переодеванием, Эверт села на ковёр. Со вздохом почесала затылок, снова глянула на часы; прошло всего двадцать минут. Медленно опустилась, легла, сложила руки на груди. Закрыла глаза.

Вдох-выдох.

«Что ты будешь делать, если к утру потеряешь зрение?» – внезапно раздаётся внутри черепной коробки. Эстер не задумывается над этим, в упор игнорируя услышанное.

Вдох.

«Наверное, это тяжело. Жить в сплошной темноте… Кромешный мрак и ужас. Ты ослепнешь и смерть станет ближе. Ты никогда не сможешь видеть привычные вещи, не сможешь читать книги или отправлять сообщения. Всё на ощупь… Интересно, как скоро ты начнёшь забывать лица? Лицо папы, например? Никогда не увидишь, как он улыбается».

Выдох.

«Как скоро ты забудешь Эрика?»

Вдох.

«Тебе нравится на него смотреть, не так ли? У него красивое лицо и очень выразительные глаза. Правда. Синие, как глыбы льда, или как океаническая вода. Такой живой взгляд… А что произойдёт с твоими? Они помутнеют. Станут отвратительно-белыми. Мерзость».

Выдох.

«Мерзостьмерзостьмерзостьнаощупьмерзостьбеспомощная».

«А что, если я уже ослепла?» – раздаётся её собственный голос. Выудить саму себя из этой адской смеси бывает крайне трудно. Из-за гула других не слышно её. Невероятно сложно думать.

В сердце зарождается страх, и, понемногу, начинает испепелять грудную клетку изнутри, сковывая дыхание. Становится трудно открыть глаза.

(«чтоеслияправдаослеплачтоесличтоесличтоесли»)

Ресницы подрагивают, Эстер еле дышит.

(«чтоесличтоесличтоесли»)

«Открой глаза» – слышится ей. «Просто открой и всё будет в порядке».

— Я не могу видеть?

Темнота будто засасывает в воронку и девушка надавливает на веки; под ними вырисовываются узоры: круги, спирали, завитки и точки. Все расплываются и исчезают, а потом образуют новые.

«Открой».

Мысль о слепоте въедается в голову так сильно, что начинает казаться, будто глаз у неё нет вовсе и ей нечего открыть. Веки нависают тяжёлым грузом.

«О т к р о й».

Зелёные глаза распахиваются и Эстер мгновением садится на полу. Воздуха в лёгких не хватает катастрофически, и девушка начинает понимать, что всё это время не дышала. Не знала, сколько, но знала, почему.

Комната вокруг плывёт. Фигуры, увиденные ею в темноте, живо переносятся на окружающий мир. Пальцы зарываются в светлые волосы.

«К а к о г о ч ё р т а».

Она сидит так ещё несколько секунд, после чего встаёт и садится на стул. На нём отъезжает назад; в тишине колёсики шумят непривычно громко. Ноги закидывает на убранный стол, расслабляет шею, смотрит в потолок. Всё резко смолкло – и голоса, и она сама. Единственное, что осталось – сердцебиение.

— Я так больше не могу, – медленно, растягивая слова, говорит та; ноги уже на полу, рука включает компьютер. Загрузка, закладки, «саундклауд», регулировка громкости на колонках.

Музыка из её плейлиста осточертела. Ужасно хотелось чего-то нового, но искать было банально лень (Эстер называла это отсутствием энергии), потому свой выбор девушка остановила на заслушанной до дыр «bubblegum bitch» в исполнении Марины Диамандис. Этот трек, почему-то, ассоциировался с драмой «The Crush» 1993-го года.

Если говорить о фильмах, смотрела она в основном то, что было снято в девяностых. «Бестолковые», «Дневник Баскетболиста», «Плакса», «Увлечение» – всё это она пересмотрела раза три, как минимум. Конечно, среди массы фильмов Эстер имела и свой любимый, носивший название «Общество мёртвых поэтов». Она обожала «Твин Пикс» и первые сезоны «Секретных материалов», залипала на «Альфа» и «Сабрину – маленькую ведьму», видела всех «Друзей» и триста (считала) эпизодов «Симпсонов»; плюс ко всему, около года назад она купила два блокнота, на одном из которых были изображены героини мультсериала «Дарья», Дарья Моргендоффер и Джейн Лейн, и персонажи «Бивиса и Баттхеда» на другом. Эрик часто стебал её насчёт этого и говорил, что психологический возраст Эстер явно составляет не меньше сорока, хотя сам увлекался тем же, а в топ-3 лучших, по его мнению, кинолент входят «Леон» девяносто четвёртого года и «Бойцовский клуб» девяносто девятого.

Со скучающим видом Эверт несколько раз щёлкнула мышкой, пролистав пару треков. Когда из колонок полился мотив «Come as you are», девушка довольно ухмыльнулась. Пальцами она стала постукивать по столу в такт песне и изредка кивать головой. Все лишние мысли как по команде растворились, не осталось ничего, кроме текста песни. Глаза бегло осматривали стол; чёрные и синие ручки, карандаши, фломастеры… Чего-то явно не хватает.

«Тебя что, Эрик укусил? Становишься такой же отбитой перфекционисткой».

Точно.

Она вспомнила, что пару дней назад папа попросил у неё несколько цветных гелевых ручек. Эверт понятия не имела, для чего; более того, ей было сложно представить своего отца, пишушего яркими ручками, одна из которых, кстати, с блёсточками и пахнет апельсином. Все имеют право на личные тайны, но вот это уже подозрительно.

— А обещал, что вернёт вчера, – вздохнула та и нехотя поднялась со стула.

Ей не часто разрешалось заходить в комнату отца, но этот случай – экстренный. Исключение из правила, сегодня можно пренебречь.

Лениво прошагав вдоль коридора, она подошла к двери и открыла её. Вроде бы, ничего сомнительного, но это только на первый взгляд. Копаться в чужих вещах у неё желания не было, ей всего лишь хотелось вернуть свои ручки обратно (зачем, кстати?). Первые три Эстер заметила на столе – красная, зелёная и синяя; они валялись в куче бумаг. Папа и вправду ими пользовался – в записях выделил некоторые слова зелёным, числа подчеркнул синим и нарисовал красные стрелки, тянувшиеся от одного пункта к другому. Была и парочка оранжевых пометок, но их девушка особо не рассматривала.

— Раз, два, три… – пересчитывала ручки та. — А где четвёртая?

Она нахмурилась, взглядом выискивая недостающую. Её не оказалось ни в выдвижных ящиках стола, ни на тумбочке, ни даже на полках с книгами, блокнотами, папками и прочим. В органайзере для канцелярии её тоже нет. Эверт подошла к тумбочке и дёрнула за первый ящик.

Может, рыться в комнате отца было не слишком красиво, но тот случай, когда он сам полез в её вещи, Эстер не простит и не забудет никогда. Вспоминая, как папа лазил в её компьютере и даже как-то забрёл в соцсети («Эстер, мне жаль, но это было необходимо!»), девушка переставала стыдиться своих действий. Она даже, в каком-то смысле, ощутила, как восстанавливается справедливость. Всё честно. Наверное.

Третий, самый нижний, ящик был заперт на ключ. Светловолосая нахмурилась.

— Просто интересно, что ты там прячешь.

Отойдя от тумбы, она начала мысленно прикидывать, стоит лезть туда или нет. Взвесив все «за» и «против», Эстер поняла, что «против» больше, и окончательно решила, что сделать это просто необходимо.

Ключ может лежать где-нибудь под подушкой? В другом ящике? Валяться на полке?

Девушка, взяв табуретку, придвинула её к шкафу; чувствуя, как пошатываются ножки, она аккуратно встала и осмотрела шкаф. Толстый слой пыли, какие-то коробки, пакеты, использованные бланки. Приподняв и сдвинув пару коробок к краю, светловолосая присмотрелась внимательнее. Среди мусора, краем глаза, ей удалось разглядеть слабый блеск.

— Нашла.

Дотянувшись до маленького ключа с острыми зубчиками, она стащила его и спустилась вниз. Подойдя к ящику, ввела ключ в замочную скважину. «Вроде подходит». Дважды провернула вправо, послышался щелчок. Дёрнула вперёд и выдвинула. Внутри находился всего один предмет.

Эстер не сразу поняла, что это. На осознание потребовалось несколько секунд.

В ящике лежал чёрный пистолет.

Эверт неуверенно вытянула руку и прикоснулась к матово-чёрному покрытию. Он был холодным; осторожно, так, будто пистолет заряжен, девушка берёт за рукоять и медленно поворачивает его, осматривая со всех сторон. Стальной ствол отбивал солнечные лучи, попадавшие в комнату через тонкое окно. Эстер никогда не держала в руках настоящее огнестрельное оружие. Максимум, с которым ей приходилось сталкиваться – муляж.

— Какого чёрта? – еле дыша, зеленоглазая отошла назад, после присев на кровать. Пистолет был тяжеловат, не меньше пятиста грамм уж точно.

«Зачем ему ствол?»

Полимерная рамка блестела на утреннем солнце; на ней большими буквами вылито название модели: SFP9 L. Указательный палец девушка переместила на курок. Над поверхностью рукоятки выступала небольшая деталь – автоматический предохранитель. Эстер уже не интересовало, с какой целью отец хранит у себя в спальне пистолет. Всё, о чём она думала – для чего его можно использовать.

В её воображении – красочная сцена: она крепко держит ствол, взводит курок со снятым предохранителем и выпускает град пуль, который обрушивается на что-нибудь… или кого-нибудь. Отдача бьёт куда-нибудь в плечо, в ушах – громкий свист патронов, по мышцам разливается напряжение. И брызги. Красного цвета. Прямо в лицо.

Эверт вздрогнула и резко встала, когда наконец поняла, в каком направлении шли все её мысли. Нет, нет, нет, и ещё раз нет.

Эстер забрасывает пистолет обратно в ящик и слышит, как что-то шуршит. Выдвигает его снова. Из самого отдалённого угла с характерным звуком выкатывается белая коробка с таблетками. Девушка морщится. На упаковке: «Нембутал».

Барбитура. Отлично.

— Да что это за ящик Пандоры, блять? – с раздражением фыркнула Эверт, возвращая таблетки на место. — Набор начинающего самоубийцы, пиздец.

Захлопывает, закрывает, забрасывает ключ на шкаф и отодвигает табуретку. Злостно хлопнув дверью, девушка вышла, практически выбежала из комнаты. Она уже жалела о том, что решила полезть туда.

Мало того, что нашла пушку, так ещё и ручку не вернула. Класс.

Уже в своей комнате светловолосая плюхнулась на стул. Теперь колонки проигрывали другую композицию: «Kids With Guns». Девушка закатила глаза и перелистнула. «Pumped Up Kicks».

— Ещё лучше, – буркнула та и нажала на паузу. Снова положив ноги на стол, Эстер недовольно откинулась на спинку.

Несколько минут Эверт провела в тишине, пытаясь не думать о неожиданной находке. Она размышляла о чём угодно: о том, что у неё заканчивается мицелярка, о куче домашки, которую нужно выполнить к пятнице, вспоминала про котёнка и его раненую лапу, пыталась позлорадствовать из-за Сильвии, которая будет драить актовый зал вместе с уборщицами, но каждая новая мысль возвращала её к стальной рамке и буквам «SFP9 L». Думала Эстер и про «Нембутал», или, как его ещёназывают, «Этаминал»: насколько ей известно, это – мощное снотворное, передозировка которого приводит к остановке дыхания. Данный препарат стал причиной смерти Мэрилин Монро в 1962-ом году. Его не выписывают без рецепта, следовательно, её отец посещает психиатра и, очевидно, страдает от бессонницы.

— Ладно, сдаюсь, – бросила та, начав стучать по клавиатуре.

Введя в поисковике «SFP9 L», девушка, первым делом, открыла раздел «картинки». Сотни тысяч изображений и уже с первых она поняла, что на фотографиях – тот же пистолет, что и в ящике.

Первые строки – реклама магазинов; немного ниже предлагалось купить оружие компании «Heckler und Koch», сокращённо – «H&K» или просто «HK». Пролистав дальше, Эстер, наконец, открыла нужный сайт.

«Спустя 2 года после презентации базовой версии VP/SFP, компания HK представила удлинённую, и, пока только европейскую, версию HK SFP9 L, предназначенную как для всевозможных полицейских и военных структур, так и для спортивных стрелков».

Глаза быстро бегали по строкам. Пропустив довольно большое вступление, девушка приступила непосредственно к описанию. Кучи непонятных слов, которые пришлось загуглить, немного лишней информации, шесть-семь минут времени и она уже примерно понимала, с чем имеет дело.

«Технические характеристики пистолета HK SFP9 L:

– калибр: 9mm Parabellum;

– длина оружия: 209 мм;

– длина ствола: 127 мм;

– высота оружия: 137,5 мм;

– ширина оружия: 33,5 мм;

– масса без патронов: 770 г;

– ёмкость магазина: 15 п/20п.

На начало 2018-го года удлинённая версия производится только под патрон 9х19 Люгер».

Эстер закусила губу, переведя задумчивый взгляд на стену. Она не особо разбиралась в оружии, никогда не интересовалась им прежде и мало знала, но что-то ей подсказывало, что характеристики конкретной модели довольно неплохие. Вопрос «зачем?» её больше не мучил; на смену ему пришло пресловутое «как».

«Ты действительно хочешь научиться пользоваться этим? Бред. У тебя ничего не выйдет. Ты скорее убьёшь кого-нибудь, чем научишься попадать по мишеням».

Вообще-то, последнее высказывание – не слишком правдиво. С меткостью у неё всё было хорошо. Девушка особенно гордилась тем, что могла попасть огрызком яблока в мусорную корзину с большого расстояния. Да и не только огрызком, и не обязательно в мусорку; забросить мяч в корзину для неё тоже не особо сложно, семь раз из десяти – точно. Может, если бы не её маленький рост, Эстер стала баскетболисткой (а может и нет). В теории, с прицелом проблем возникнуть не должно.

«У тебя руки из задницы и всё равно ничего не получится, знаешь же».

«Не факт, как бы».

«Допустим. А ты правда думаешь, что отец позволит тебе брать его, когда вздумается?».

«Даже если и нет, это можно скрыть».

«Нет, нельзя, рано или поздно проколешься».

— Всё, хватит, – прикрикнула девушка.

«Ты понимаешь, что орёшь сейчас на саму себя?».

Эстер тяжело вздыхает и морщится. Веки начинают нагреваться, что заставляет Эверт снова потереть глаза. Светловолосая зевнула и сфокусировала взгляд на мониторе шумящего компьютера.

Остаток дня она провела в интернете, почёрпывая информацию из разных источников. На просмотр обучающих видео на «Ютубе» ушло, в лучшем случае, два с половиной часа. Статьи в «Википедии», тематические форумы, магазины оружия и даже какие-то сайты с убогим оформлением в сети DeepWeb – одни и те же тезисы в различных трактовках, статейки простые и статейки по профессиональному занудные; кажись, весь теоретический материал Эстер уже изучила, а несколько инструкций и вовсе выучила. Оторвалась она ближе к десяти часам, когда услышала, как открывается входная дверь и как спрыгивает с её кровати Камилла.

Когда пришёл отец, пришлось достаточно долго объяснять, что произошло и почему ему звонил директор. Отчасти он был зол, но в силу усталости это ударило по девушке не слишком сильно; её даже не наказали! Сделав вид, что собственная ошибка ей понятна, Эстер с пристыженным видом вернулась в свою комнату и не высовывалась оттуда вплоть до самого утра. В смысле, до пяти часов – в это время желудок запротестовал, напомнив о необходимости перекусить чем-нибудь, кроме воздуха. Когда папа уходил на работу, она только ложилась спать. Следующие сутки прошли примерно так же, и только в последний, третий день её наказания, порочный круг разорвался. На связь Эверт не выходила ни с реальными друзьями (точнее, другом), ни с виртуальными, но, когда девушка всё же решила проверить личные сообщения, то увидела, что Эрик уже успел их разбомбить; в диалоге висело +48 новых смс.

«если ты не ответишь в ближайшие двадцать четыре часа я повешусь».

К сообщению прикреплена фотография белого шнурка, завязанного в петлю каким-то таинственным образом. Несмотря на паршивое самочувствие и раскалывавшуюся голову, Эстер невольно улыбнулась.

«отдыхаю от социума знаешь ли».

Запятые она не использовала чисто из принципа.

«да кому ты рассказываешь весь твой социум это я».

Зеленоглазая закусила губу.

«именно».

Ответ пришёл через пару секунд.

«не понял прикола».

Девушка улыбнулась шире.

«ТАК СУКА».

Не сдержавшись, Эверт рассмеялась. Откинув волосы назад, она стала набирать ответ.

«да ладно я шучу ты же знаешь что я тебя люблю».

«шутки у тебя вообще не смешные я пошёл».

«и куда».

«в петлю ьлЯтБ».

«онет стой подожди».

«завещаю тебе свои волосы».

«честно я надеялась на большее».

На общение с кем-либо сегодня (да и завтра тоже) Эстер не рассчитывала. Она, конечно, не являлась интровертом до мозга костей, и в компании себя и своих мыслей комфортно было далеко не всегда, но иногда, примерно раз в тысячелетие, Эверт бывало жизненно необходимо залечь на дно. Позаниматься чем-нибудь, сосредоточиться на какой-то очередной мелочи, чтоб предотвратить эмоциональное выгорание и восстановить силы.

Если честно, в последнее время ей хотелось только спать. Интерес у неё вызывали исключительно последние события, но и это кратковременное увлечение уже изживало себя; кажется, она прелопатила все возможные сайты и перерыла каждый форум, посвящённый этой теме. Лечь в кровать и больше никогда оттуда не вылезать – предел мечтаний Эстер. Но, рано или поздно, она устанет и от этого, а куда девать себя в таком случае – непонятно.

«заваливайся ко мне» – пишет девушка неожиданно для самой себя. Странно, но Эрик был единственным, кого ей хотелось видеть. Не общаться или заниматься чем-то вместе, а именно видеть – даже если Кейн соберётся молчать, Эстер всё равно будет рада. Главное, чтоб находился где-то поблизости, а чем он там будет заниматься уже и неважно.

«надо же, мне казалось, ты от меня устала».

«надо же, запятые».

«я ещё и не такое умею, лол».

«так ты придёшь?»

«нет ну зависит конечно от ситуации».

«это важно».

«неужели что-то экстренное».

«я плохо себя чувствую».

«выпей таблетки».

Девушка недовольно перевернулась на другой бок, натянув одеяло до самого подбородка.

«боюсь единственная таблетка которая может мне помочь просиживает свою задницу дома и снова задротит в бладборн».

«вообще-то в САЛЛИ ФЕЙС».

«этот аргумент не имеет веса ты своим играм уделяешь внимания больше чем мне в любом случае».

«во-первых нет а во-вторых я уже собрался и ещё у меня есть шоколад поэтому тебе повезло».

Эстер выгнула бровь.

«собрался так быстро?».

«да я и не разбирался как бы».

«?».

«на время посмотри».

На часах – 14:53. Рабочий день. Среда. Конец октября.

«в отличие от тебя я на учёбу хожу и никому в столовке за термосы ебала не бью».

«неужели ТАК СЛОЖНО просто взять и ПРИЙТИ без ЛиШНИХ комментариев господи за что мне это».

Ещё какое-то время поворчав, Эверт погасила экран телефона и нехотя встала с постели. На голове – птичье гнездо, на лице – остатки косметики, которую было лень смывать вчера. По сути, вчера ей было лень всё; в душе она не была, зубы перед сном не чистила, голову не мыла с самого понедельника. Чтоб собрать волосы в хвост, пришлось вычесать из них кубло, появившееся под утро; без жертв не обошлось – девушка вырвала целый клок. С досадой вздохнув, зеленоглазая огорчённо направилась в ванную. В зеркало пыталась не смотреть (у неё психика и без того неустойчивая). Звонок в дверь раздался как раз тогда, когда Эстер смывала мейк. В планах у неё было накраситься заново, но, похоже не судьба.

Уже спустя час они сидели на её незаправленной кровати, причём сидели не одни. С собой Кейн притащил котёнка, вымытого и, по идее, здорового (этот дебил приклеил на кота красную подарочную ленту, а потом сделал вид, будто дарит несчастное животное ей). Под грязью у пушистика оказалась шерсть двух оттенков: белый с большим серым пятном на голове, тянувшимся аж вдоль всей спины. Котёнку, похоже, было вообще всё равно, где он находится, главное – наличие еды и чьей-нибудь руки, которую, при остром желании, можно лизнуть или укусить.

— Честно, за это я Блейка просто возненавидел, – говорил синеглазый, сидя неподвижно и поглаживая развалившегося на одеяле кота. — Полез в болото, а потом потащил за собой и меня.

Эверт же расположилась позади него. Она, перебирая зелёные пряди, не совсем понимала, о чём он говорил, но улыбалась во весь рот и пыталась отвечать что-то разумное.

— Ты меня вообще слушаешь? – возмутился тот.

— Конечно, – уже с серьёзным видом заявила Эстер. — Блейк придурок и подсадил тебя на игру, эпизоды которой выходят раз в полгода.

— Именно! – фыркнул парень и принялся рассказывать дальше.

Эверт же продолжала наматывать зелёные локоны на палец или заплетать их в маленькие косички. Она не ошиблась, его присутствие и вправду подействовало на неё как нельзя лучше. Чего уж там – под недовольный бубнёж Эрика лучше выглядел целый мир. Жизнь переставала казаться такой ужасной, а её собственное существование становилось не таким уж и тускло-безнадёжным.

— Лучший друг называется, – пробормотал синеглазый, – я в шоке.

— Да, я тоже.

— Дебил.

— Дебил, – повторила Эстер, взяв в руки расчёску.

— Пиздец, ненавижу его просто.

— Бу-бу-бу, злюка.

Эверт, уже в который раз проходясь расчёской по его зелёной шевелюре (что поделать, ей чертовски нравились его патлы), стала собирать волосы в хвостики. Получится, конечно, не густо, но девушке очень хотелось.

— И «Салли Фейс» тоже ненавижу. Всех ненавижу.

— Конечно.

Эстер сняла с запястья две тонкие резинки. Сделав высокий хвостик на левой стороне, она сразу завязала его. То же самое проделала и с правой стороной.

Теперь на голове у Эрика два красивых хвостика, закреплённых розовой и сиреневой резинками. Мужчина мечты.

— Причёска готова, разрешаю посмотреть, – светловолосая радостно передала юноше зеркало.

— Блять, Эстер! – взвыл парень, взглянув на своё отражение. — Я теперь похож на Салли Фишера! Ты…

— Да, я, – не переставая улыбаться, Эверт наклоняется в сторону.

— Мне только протеза вместо лица не хватает и одного глаза, спасибо, – буркнул он.

— Протеза?

— Ага. По канону у Салли протез, который он никогда не снимает. Лицо в шрамах. Или его вообще нет, этого я не помню, лучше у Блейка спросить.

— Ну-у… – задумчиво протянула девушка. — Насчёт протеза не знаю, но у папы есть намордник.

Сказав это, Эстер рассмеялась и упала на кровать. Эрик, который уже хотел разозлиться, так же взорвался смехом, и, только отдышавшись, выдавил:

— Вообще не смешно. Тебе без разницы, над чем шутить, да?

Ухмыльнувшись, девушка поцеловала его в нос. Захотелось потрепать парня по волосам, но портить причёску она не собиралась.

— До-охлый номер, – потирая кончик носа, сказал Кейн. — Я на такое больше не куплюсь.

— Ты злюка, – нарочито грустным голосом изрекла та.

— Во-первых, нет, а во-вторых, какой есть.

— То есть, ты не отрицаешь того, что ты – злюка, ещё и противная?

— Не знаю. И да, и нет. Ты коту имя придумала?

— Ещё задолго до того, как он появился. Его зовут Джесси.

Светловолосая почесала котёнка за ушком, отчего тот громко замурлыкал и открыл синие глаза. Ещё где-то полчаса послушав причитания Эрика, Эстер приступила к выполнению домашки. Ну, как к выполнению – в последнее время все задачи по геометрии, алгебре, физике и химии она списывала, историю изучала очень поверхностно, по литературе читала только краткие пересказы произведений, на английском домашнее не проверяли, а про остальное лучше не говорить вообще. Будучи отличницей в восьмом классе, Эверт никогда бы не подумала, что уже на одиннадцатом году обучения забьёт на это хер. Ещё немного – и проблемы с успеваемостью ей обеспечены.

— Мне уже можно идти? – поинтересовался Кейн, переставляя книги в её книжном шкафу.

— Нет, я всё ещё страдаю, – делая записи в тетради, ответила она. Ручка закончилась едва девушка успела написать число, поэтому первая строка и все последующие были разных цветов.

— Хочу конкретики, – он поменял местами «Зелёную милю» Кинга и «Толстую тетрадь» Кристоф.

— Можно подумать, ты не знаешь, чем я страдаю.

— Мыслями о смерти и экзистенциальным кризисом? – догадался тот, слабо улыбаясь.

— В точку.

— Расскажи.

— Разговоры не помогают, – Эстер захлопнула тетрадь и бросила её в синий рюкзак.

— Мы попытаемся.

— Мы?

— Давай уже, – парень закатил глаза.

— Да что непонятного? – она отъехала на стуле назад и развернулась лицом к Эрику. — Я чувствую себя так, будто гнию заживо, ничего не хочу, валяюсь в кровати в ожидании смерти, морально разлагаясь при этом. Обычные будни девочки-подростка с дефицитом внимания, на это не стоит тратить время и силы, правда.

— С дефицитом? – удивился Кейн, сняв с полки «Лолиту». — Ты не пишешь мне уже два дня, потому что тебе не хватает внимания? Реально?

— Окей, это было тупо, – светловолосая пожала плечами. — Давай лучше фильм посмотрим.

— Если это снова будут «Девственницы-самоубийцы», то девственницей-самоубийцей сегодня стану я.

Эстер ничего не ответила, но улыбнулась.

— Никакого фильма, пока ты не расскажешь.

— Эрик!

— К сожалению, все твои проблемы я воспринимаю, как свои собственные, – вздохнул юноша. — Мне и самому это не нравится. Прости, солнце, но ты просто обязана.

— Ну-у, – протянула Эверт, наматывая на палец выбившуюся прядь. — Это… Блять, я не могу. Это сложно объяснить, ты посчитаешь меня конченой.

— Тяжёлая артиллерия, – парень потянулся к своим зелёным хвостикам (да, тем самым, как у Салли Фишера), – если в течение минуты я ничего не узнаю, хвостиков тебе не видать.

— Нет-нет-нет! – громче обычного выпалила та. — Хорошо, узнаешь, только оставь.

Эрик отошёл от книжных полок. В руках у него – «Снафф» Чака Паланика. Кейн опустился на пол, приняв позу лотоса; котёнок спрыгнул с кровати и подбежал к книге, стал обнюхивать её и кусать по краям. Синеглазый отпихнул кота, а последний, в свою очередь, метнулся к двери и шумно выбежал из комнаты. Послышалось шипение Камиллы.

— Я жду, – начиная листать страницы, напомнил тот.

Эверт тяжело выдохнула.

— Понятия не имею, что рассказывать, – она встала и подсела к нему. — Начну, наверное, с того, что мне ужасно скучно. Не в плане какой-то бытовухи, а… – на некоторое время Эстер замолчала. — Всё теряет смысл. Буквально.

Кейн же листал книгу и дальше, не поднимая на неё глаз.

— В учёбе нет смысла. Проводить время в интернете – без толку. Скучно и пусто. Ничего не интересно. Знаешь, хочу только… лежать лицом в пол и ничего не делать.

Юноша поджал губы и посмотрел на Эстер.

— Чувство такое, будто у меня вообще нет сил. Ни на что. Но это странно, потому что я ничем не занимаюсь. Прихожу в школу, считаю часы до дома, прихожу домой, считаю часы до школы. Слушай, – резко встрепенулась она, – это какая-то тупая нездоровая херня, давай не…

— Нет, – прервал девушку Эрик. — Дальше.

Во взгляде Эверт – немая мольба, но Кейн непреклонен, поэтому она продолжает.

— Я всё чаще думаю о смерти… это пугает.

— Мысли о смерти или сама смерть? – тихо спросил парень.

— И то, и другое… Или второе. Да, второе, наверное.

В очередной раз он вздыхает. Выглядит так, будто готовится произнести торжественную речь с целью вдохновить миллионы людей на великие свершения.

— Смерти, по сути, не существует, – отложив книгу в сторону, изрёк Эрик.

— Что ты имеешь в виду? – она нахмурилась.

— То, что для тебя смерти нет. Она есть для других. И наоборот.

— Я почти поняла.

— Когда ты умрёшь, с тобой будет то же самое, что и до твоего рождения.

— Пустота? – предположила девушка.

— Нет. Отсутствие.

— Разве это не одно и то же?

— В данном контексте – нет. Ты даже знать не будешь о том, что мертва, как и не будешь знать того, что когда-то была живой. А окружающие будут. Твоя смерть будет реальной для них, но не для тебя самой. Ты боишься того, чего просто не существует.

Кейн развёл руки в стороны.

— После смерти нет ничего. Это самый исчерпывающий из всех ответов, которые ты можешь получить на этот вопрос, – юноша прикусил нижнюю губу и начал сдирать с неё кожу. — Тело – всего лишь механизм, оболочка со сроком годности, которое хранит в себе… энергию. Многие называют её душой, и знаешь, мне это кажется какой-то очень грубой ошибкой.

Котёнок, медленно перебирая лапами, вернулся в комнату. Осторожно осмотревшись, он побрёл к Эстер, а потом запрыгнул к ней на колени.

— Умирая, твоё сознание отключается, что понятно. Я много думал об этом, и, если честно, даже пытался приплести физику. Лучше не спрашивай, как, – слегка улыбнулся тот. — Мне кажется, что энергия не исчезает. Видоизменяется, переходит в другую оболочку, называй, как хочешь.

— Ты веришь в реинкарнацию? – уточнила девушка, ощущая, как маленькие клыки котёнка впиваются в запястье.

— Не знаю. Серьёзно. В этой теме я не могу быть уверен вообще.

Рука Эрика потянулась к Джесси; кот перевернулся на живот и стал бить лапами по кисти парня.

— А если я вдруг умру? – ни с того ни с сего поинтересовалась Эверт.

— Эм, ну ты умрёшь. Логично.

— Твоя реакция?

— Знаешь, с такими вопросами ты начинаешь напоминать мне мою бывшую одноклассницу, которая недавно запостила видео с грустной музычкой и написала: «Представь, что через час меня собьёт машина. Насмерть, и ты больше никогда меня не увидишь». Ты правда считаешь, что я отвечу на этот вопрос честно? – вздёрнул бровь Эрик.

— Но мне интересно.

— Жизни без тебя не представляю, как только ты умрёшь, сразу побегу самоубиваться.

— Нормально, – кивнула та. — Странно, но мне полегчало, – губы Эверт растянулись в улыбке. — Я, кажется, нашла корень проблемы, – солгала девушка. — Спасибо, что снова слушаешь моё нытьё.

Кейн улыбнулся в ответ. Парень полез в свой рюкзак и вытащил оттуда три шоколадки; две бросил рядом с книгой, одну открыл. Отломал себе небольшой кусочек, остальное положил возле Эстер.

— А хвостики я бы всё равно не распустил. Они мне нравятся.

========== VI: MONOCHROME ==========

Последний урок, а веки всё никак не хотят открываться.

Апатия Эстер достигла своего пика. Ей настолько ничего не хотелось, что она даже не спала; валялась в кровати, переворачивалась с одной стороны на другую, и всё никак не могла уснуть. Конечности начинали ныть, глаза резало от линз, которые девушка не снимала, желудок сводило от голода, но она так и не встала. Единственное, для чего Эверт приподнялась – выпить воды, стоявшей в стакане на тумбочке. Да и вода там стояла уже второй день, если не третий. Сколько бы Эстер ни пыталась, ей не удалось даже сомкнуть глаз.

Телефон на зарядку она не ставила, потому заниматься на переменах было нечем. Читать тоже не удавалось – слова как будто теряли свой смысл. Сфокусироваться на чём-либо было просто невозможно.

Макияж – минимальный: не очень аккуратно распределённый тональник (сегодня её лицо светлее шеи) и слегка подкрашенные ресницы с бровями. Круги под глазами скрыть не вышло, да она и не пыталась. Даже Фиона, девушка, которая относилась к Эстер максимально нейтрально, подметила, какой «уставшей» Эверт выглядела и даже – о боги – поделилась своим консилером (точнее, сама бесцеремонно начала проводить махинации с её кожей). Отпираться светловолосая не стала.

— Таким образом, если препятствие имеет линейный характер, – говорила мисс Кэри, что-то старательно вырисовывая на зелёной доске, – возникает система параллельных дифракционных полос.

Голова Эстер опущена, а руки сложены на парте. Подбородок упирается в предплечье, и девушка пытается слушать, но информация будто бы обходит её стороной, звуча где-то рядом, но так и не попадая в уши и мозг. Ещё немного – и она уснёт.

«За-ну-дно» – просыпается один из постоянных жителей её головы. «Кому во-о-бще нужна физика, зачем люди усложняют себе жизнь?».

— Эта система называется дифракционной картиной, – продолжала преподавательница, стуча мелом по поверхности.

«И какого чёрта ты спишь? Сделай уже что-нибудь? Запиши или послушай?».

— Дифракционные явления были хорошо известны еще во времена Ньютона. Первое качественное объяснение явления дифракции на основе волновых представлений было дано английским учёным Т. Юнгом. Сейчас записывайте.

«Ты такая бесполезная! Как можно настолько легкомысленно относится ко всему? Бесполезнаябесполезнаябесполезнаязапиши».

Класс, до этого погрязавший в тишине, наполнился звуками пишуших ручек и тихим шёпотом на задних партах. Эстер подпёрла голову рукой и потёрла глаза, зевнула, переместила ладонь на лоб и взяла ручку.

«Тупая и бесполезная. И какой смысл в том, что ты сейчас что-то напишешь? Ты в любом случае ничего не выучишь и даже не запомнишь, дебильная ленивая амёба» – агрессия её собственного сознания становится всё более осязаемой, и девушке начинает казаться, что кто-то разговаривает за её спиной, но последняя парта пуста; она всё равно оборачивается.

— Эстер? – обратились к ней. — Что-то не так?

— Нет, – шепчет светловолосая, ощущая неловкость. Девушка вновь закрыла лицо руками.

— Хм. Ладно, – произнесла мисс Кэри и вернулась к теме урока. — В основу теории Френель положил принцип Гюйгенса, дополнив его идеей об интерференции вторичных волн. Принцип в его первоначальном виде позволял находить только положения волновых фронтов в последующие моменты времени, определять направление распространения волны.

«Можешь даже не пытаться, идиотка, у тебя н и ч е г о не получится, не утруждайся».

— Из этого следует…

— Заткнись, – яростно выпалила Эстер, сама того не осознавая; звук ручки, выпавшей из её руки, быстро разнёсся по кабинету.

Все разом подняли головы и обернули их к ней. Кто-то (Сильвия) скорчил гримасу отвращения, кто-то (Клэр) криво ухмыльнулся; Женева пихнула локтем Шарлотту, Миранда фыркнула, Фиона бросила в её сторону сочувственный взгляд. Глаза Эстер закрыты.

— Что, прости? – поморщилась мисс Кэри.

— Что? – отозвалась та.

— Что ты сейчас сказала?

— Я? – Эверт застыла, так и не поняв, чего от неё хотели. — Я ничего не говорила.

Послышались смешки.

— Ты уверена? – учительница свела брови на переносице и недовольно посмотрела на неё.

Теперь Эстер засомневалась. Светловолосая отвела взгляд в сторону и натянула рукава свитшота так, что они полностью покрыли её ладони.

— Извините, – проронила девушка и уткнулась в конспект. Мисс Кэри тяжело вздохнула и вызвала к доске кого-то из её одноклассников.

Эверт тем временем нервно постукивала пальцами по деревянной парте, не внимая словам преподавательницы и не включаясь в работу. Зелёные глаза искали часы, и когда, наконец, нашли, Эстер громко выдохнула: до конца урока ещё целых пятнадцать минут. Время тянется как нельзя медленнее, и она уже мечтает о том, чтоб поскорее прийти домой и лечь спать.

«Кого ты обманываешь? Ты ведь даже не уснёшь».

— Хорошо, просто лечь, – пробубнела та себе под нос; голос казался искажённым, каким-то неправильным… таким, будто вовсе не принадлежал ей. Таким, будто сказано было не ею. Таким, будто фраза не звучала вообще.

Раздался недовольный вздох впереди. Девушка списывала решение задачи с доски, пытаясь вслушаться в объяснение Бена Брейди – одноклассника, которого заклеймили ботаником. У него, как и у Эстер, часто списывали домашку, но было одно отличие; у Брейди спрашивали разрешения, когда как у Эверт тетрадь бесцеремонно вырывали из рук или брали просто со стола.

«Зачем ты вообще смотришь на время?».

Руку девушка запускает в волосы, а после жмурится, старательно игнорируя голос внутри. Она не могла даже думать.

«Ты всё равно придёшь, завалишься в кровать… будешь и дальше бездарно тратить своё время. Ни на что. Прожигать день за днём. А вместе с тем – жизнь. Потратишь её впустую, хотя могла бы заняться чем-нибудь дельным».

— Чего тебе от меня надо? Прошу, замолчи, хотя бы на пару… на несколько минут, заткнись, – шепнула Эстер, чувствуя, как её захлёстывает усталость. Энергии словно не остаётся, и даже разговоры, состоящие из споров с самой собой, выкачивают из неё силы.

Парень спереди, Чак, зашипел и повернулся к ней.

— Послушай, Эверт, я всё, типа, понимаю, внутренняя борьба, тыры-пыры, но не могла бы ты закрыть рот? – рассержено выпалил Ходжес. — Ты, бля, понимаешь, что мешаешь? Реально?

Эстер еле повела плечом, ничего ему не ответив. Выражать какие-либо эмоции теперь сложнее, чем обычно.

— Чувак, остынь, – полушёпотом отозвался сосед Чака по парте, Хью.

— Я тебе не чувак! Отъебись от меня! – огрызнулся тот. — Как же я вас всех тут ненавижу, долбоёбы пустоголовые, – пробормотал Ходжес и вернулся к физике.

— Че у вас там происходит? – решил вмешаться Нейтан Гэммер с соседнего ряда.

— Мисс, можно мне пересесть? – поднял руку Чак.

— По причине?

— По причине дебилоиды, – он начал собираться и, не дождавшись вердикта учительницы, перенёс вещи назад и занял свободное место на первом ряду.

— Уважительная причина, – добавил Хьюго, наблюдая за Ходжесом.

Эстер вздохнула. Не класс, а мечта мазохиста.

Кое-как Эверт дожила эти пятнадцать минут до звонка. Небрежно забросила вещи в рюкзак, забрала пальто из гардеробной, направилась к выходу. Уже выходя из здания, она ощутила на себе косые взгляды Сильвии, Женевы и Шарлотты, которые живо что-то обсуждали и, как обычно, смотрели на девушку с отвращением. Ей всё равно. Она давно смирилась.

Изнывая от головной боли, недосыпа и голода, светловолосая еле плелась, что уже было необычно, поскольку сама Эстер отличалась высокой скоростью ходьбы. До неё доносились смешки сзади, благодаря которым стало ясно, что эти трое увязались за ней («а почему не четверо? Миранда потерялась?»). Эверт закатила глаза и свернула за угол. По идее, они должны были остаться позади.

Смех становился лишь громче и веселее, шаги не стихали.

— Эверт! – окликнула её Сильвия; уже по голосу было слышно, что она улыбается. Эстер пошла быстрее.

— Да чего ты убегаешь постоянно? – подала голос Женева, стремительно приближаясь к ней.

— Да, Эверт, ты чего? – поддакнула Шарлотта, еле поспевая за подругами. Женева догнала светловолосую и дёрнула её за рукав чёрного пальто.

— Убери от меня свои лапы, – зарычала девушка, пытаясь высвободиться.

— О, ну наконец, – теперь подошла и Колдер. — А я-то думала, мы тебя упустим.

Шарлотта и Женева мерзко захихикали.

Узкая улица опустела. Холодный ветер разметал сухие оранжевые листья под шум проезжающих мимо машин.

— А ты разве не должна сейчас туалеты драить? – фыркнула Эстер, приподнимая подбородок. Трое переглянулись и взорвались смехом.

— Знаешь, Эстер… – Сильвия скрестила руки на груди, снисходительно посмотрев на неё. — Я никогда не видела, как ты плачешь. За все одиннадцать лет, ни разу.

— Ну, не всем же быть, как твоя подружка, – она покосилась на Сноудон. — Я из-за плохих оценок не рыдаю.

— У-у-у, – протянула Колдер, самодовольно ухмыляясь, – значит, сейчас порыдаешь.

Всё, что сделала Эверт – натянуто улыбнулась, показала средний палец и шагнула назад. Эта ситуация начинала конкретно бесить. С чего они, три агрессивные пустышки, решили, что способны её запугать? Они могут делать что душе угодно, и при этом всё равно оставаться никчёмными в её глазах. Их попытки устрашить Эстер были жалкими. Раздражающе жалкими.

— Нет-нет, ты никуда не пойдёшь, – её схватили за локоть и притянули назад; в эту же секунду она ощутила, как наросло напряжение между ними.

— Ты отвратительна, – светловолосая попыталась противиться. Всё тщетно. Какой вообще отпор она могла дать, находясь в полусонном, полумёртвом состоянии? — Сильвия, блять, отпусти, – девушка попробовала оттолкнуть обидчицу. Не вышло.

— Думала, можешь унижать меня перед всеми, а потом делать вид, будто ничего не было? – вскипела та, буквально начиная трясти Эверт. Каждое слово она процеживала сквозь зубы с такой ненавистью, что Эстер действительно на секунду поверила в то, что её сейчас убьют. — Думала, тебе всё сойдёт с рук, как в тот раз?!

— Отвали от меня, истеричка! – девушка не оставляла попыток вырваться, то и дело одёргивая руку.

— Правда считала, что из-за твоей херово работающей головы к тебе будет особое отношение и тебя будут постоянно отмазывать?!

— ОТВАЛИ!

Сильвия замахивается и бьёт её в область скулы. Правая половина лица начинает пылать от боли, из-за чего на глаза наворачиваются слёзы. Эстер уворачивается, но её хватают за волосы и толкают к стене. Рука Сильвии грубо дёргает за волосы, что вызывает новые волны боли уже по всему затылку.

Раздаётся высокочастотный звук. Эстер будто оживает, подскакивает и поднимает глаза, ища источник. Он становится громче и назойливее, уши будто закладывает; виски пульсируют. Девушка морщится. Звук перекрывает голоса и угрозы одноклассниц, набирает громкость и полностью заполняет её голову. Светловолосая вскрикивает и, в попытке заглушить его, закрывается, вжимая ладони в уши.

Ещё один удар по лицу и она чувствует, как рот заполняется кровью. Тяжёлый металлический привкус растекается на языке.

Для мыслей просто не остаётся места, а Эверт кричит громче. Теперь не слышно и собственного голоса, только заглушённый издевательский смех играет подобно фоновой музыке. В глазах – яркие ослепляющие вспышки света.

— Не, так не пойдёт, – сквозь громкий писк доносится голос Колдер, шипящий, как белый шум в старом телевизоре. Эстер еле сдерживается, чтоб не моргнуть и позволить слезам скатиться по щекам, когда получает в живот. На ногах ей не удержаться, потому, хватаясь за голову и жадно втягивая воздух в лёгкие, Эверт одной рукой упирается в стену какого-то здания, этим жестом буквально уязвляя себя ещё больше и открываясь для новой атаки.

Звук колеблется в воздухе и вызывает адскую боль в висках, от которой девушка стонет и едва не падает. Сильвия считает это своей заслугой и после очередного удара хватает её за горло. Девушка безвольно вскидывает голову вверх.

— Ну, давай, – шепчет озверевшая Колдер, после срываясь на крик. — Ударь меня! Я же знаю, что ты хочешь меня ударить!

Светловолосая теряет связь с реальностью и лениво морщится, не замечая, как звук стихает и медленно растворяется, а на его место приходит только физическая боль и назойливое жгучее ощущение в верхней части тела. Струйка крови из носа и окровавленные зубы, пустой взгляд и обессиленная улыбка – всё, что получает Сильвия.

— Ну же! – сгорая от злобы, орёт Колдер прямо в лицо отрешённой Эстер. — Сделай что-нибудь! Заплачь, оттолкни меня, ну же, сука, давай!

— Я… – хрипит Эверт, – тебя… не трону.

— Что, уже не такая смелая, а? Тупая ты тварь, куда делся весь твой героизм? – шепчет она ей.

— Сильвия, слышишь, ты это… – пробубнела Женева, нервно оглядываясь по сторонам.

— Завались!

— Слушай, это важно…

— Я СКАЗАЛА, ЗАКРОЙ РОТ! – взревела Колдер; Сноудон пошатнулась и, подняв руки вверх, шагнула назад. — Так или иначе, я добьюсь твоего исключения, ты меня поняла? Таким, как ты, здесь не место, слышала?!

Эстер безразлично пялилась на неё, всё ещё не до конца осознавая, что происходит. Боль как будто росла в геометрической прогрессии, и, увеличиваясь, затуманивала всё вокруг. Эверт выдохлась.

— ТЫ СЛЫШАЛА ЭТО?

Светловолосая сделала последнее, на что ей хватило сил: улыбнувшись, девушка плюнула кровью в оскалившееся лицо.

Её хватают за воротник и бросают наземь, как тряпичную куклу. Ужасно больно. Хотелось взвыть или вправду расплакаться, боли оказалось гораздо больше, чем девушка могла вынести, и именно поэтому Эверт сидела на асфальте, не двигаясь и ничего не говоря. Иногда в голове мелькали вопросы по типу: «чем я это заслужила?», «почему именно я?», «за что меня ненавидят?», но ответ находился быстро. Люди настолько часто пытались причинить ей боль, что она, кажись, утратила возможность её воспринимать.

— Блять, Сильвия, не смешно, пошли уже, – отозвалась Шарлотта, оттягивая подругу в сторону.

— ДА ВЫ ВООБЩЕ НА ГОЛОВУ ЕБАНУТЫЕ?

Раздался знакомый голос откуда-то сзади. Эстер не оборачивалась, продолжая тупо смотреть перед собой, дрожащими ладонями вытирая кровь. Она уже знала, кто это был.

— А че мы? – презрительно фыркнула Женева. — Эверт первая доебалась, мы её вообще не трогали.

Из-за спины к Эстер подошла Сесилия с каким-то парнем, явно старше неё. Девушка всё так же не поднимала глаз, не обращая внимания на подлетевшую Аллен.

— Свалили отсюда, все трое, быстро, – приказным тоном скомандовала она, помогая светловолосой подняться. Кажется, сама Эстер была против.

— А то что? – с явной насмешкой спросила Сильвия, обтирая сбитые костяшки влажной салфеткой. Шарлотта и Женева, нервно перешёптываясь, встревоженно взглянули на подругу. — Или мне тоже…

— Ладно, поняли, – Сноудон перебила её и толкнула в сторону; Шарлотта развернула Колдер назад. — Уже ушли.

— Что? Какого хера?! – попыталась возмутиться Сильвия.

— Потом объясню, – шепнула Женева. — Пошли.

Сесилия бросила в их сторону полный отвращения взгляд, и, когда силуэты трёх девушек исчезли за поворотом, вернулась к Эстер.

— Сильно болит? – поморщилась Аллен, смотря на повреждения девушки.

— Нет, – солгала Эверт, отворачиваясь от неё. — Почти не больно.

— За что они тебя так?

Всматриваясь в пустоту, Эстер ничего не отвечала. Она чувствовала, как девушка вытирает кровь с её лица, слышала, как что-то ей говорит, но всё так же не реагировала, оставаясь равнодушной.

— Почему ты никому не расскажешь?

Эверт сердито поджала губы, бесшумно выдыхая.

— Почему ты никак не оставишь меня в покое? – грубо ответила та. — Тебе же плевать, всегда было и будет. Всем плевать. Так зачем ты это делаешь?

— Что?.. Постой, ты о чём? – слова девушки явно сбили Сесилию с толку.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи. Я не нуждаюсь в твоей жалости, – продолжала она, всё ещё смотря в сторону. — Мне ничего от тебя не нужно. Ни-че-го. Просто отстань от меня, окей?

— Я, типа, понимаю твою злость, – в голосе слышалась неловкость, – но если бы не…

— Господи, да отвяжись! – фыркнула та, внезапно находя в себе силы, чтобы встать с холодного бордюра. — Как ты не понимаешь? Я не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с кем-либо ещё, от-це-пись, – выдала она, не желая выслушивать её дальше. Даже не отряхиваясь, девушка быстрым шагом уходит.

Ей уже плевать, что о ней подумают или скажут, плевать, как на неё посмотрят и как она будет выглядеть. Единственное, чего хотелось – поскорее добраться домой, умыться, бросить свитшот в стирку и лечь отсыпаться. Уснуть – цель Эстер на сегодня; неважно, каким образом она этого добьётся – уснёт самостоятельно или возьмёт пару таблеток снотворного из запертого ящика отца, она сделает это любым способом. Вторые сутки без сна и еды убивали её изнутри. Если голод ещё кое-как можно было вытерпеть, то недостаток сна – нет.

Наконец, открыв дверь и переступив порог дома, к своему несчастью девушка обнаружила отца вертящимся на кухне: оттуда доносилось шипение сковородок и звуки разговоров с кошкой, которая, судя по всему, выклянчивала еду. «Бля-я-ять».

— Я пришла, – скомканно произнесла она и метнулась в ванную, не снимая обуви и пальто. Закрыв дверь на защёлку, подлетела к зеркалу и стала оценивать урон, нанесённый Сильвией. Пальцами ощупала след от её кольца на правой скуле, провела вдоль лёгкой царапины на щеке, то же сделала и с ссадинами на лбу. Руки до сих пор дрожат, а слабость растекается по всему телу. Открывая кран, Эверт смывает остатки крови с лица и немного с волос. Сами волосы распускает и причёсывает; чёрный свитшот снимает и бросает в корзину, оставаясь в одной майке. Со вздохом вновь смотрит в зеркало и начинает думать, как можно скрыть эти увечия. Наклонившись, Эстер расшнуровала ботинки и подобрала пальто, а после вышла из комнаты. Разложив вещи по своим местам, светловолосая поднялась к себе в комнату.

— Так, у меня есть приблизительно пять минут до того, как… – прошептала она, в ускоренном темпе ища средства для обработки ран. В последнее время в комнате царил полнейший хаос, а на некоторых книжных полках и вовсе осела пыль, но флаконы с йодом и салициловой кислотой оставались на своих местах. Сев за стол, девушка смочила вату салицилом и протёрла повреждения. Игнорируя пульсирующую боль, она нанесла тон на ссадины и небольшое красное пятно, не тронув царапину. В принципе, если правильно закрыться волосами, сильно бросаться в глаза не будет.

— Была не была, – с этими словами Эверт вышла и сбежала вниз по лестнице. Выходя на кухню, она ощутила лёгкое волнение, но позже девушка быстро свела его к нулю.

— Куда ты так быстро убежала? – возмущался отец, бросая кусочек мяса кошке, которая уже встала на задние лапы.

«Кошка».

Внезапно Эстер осенило: папа до сих пор не знает о том, что она притащила котёнка домой.

— Ты как-то зачастил с готовкой, – не отвечая на вопрос, сказала девушка, поправляя волосы.

Дальше – банальщина: односторонний разговор, общение в стиле: «как прошёл день? что нового?» и привычные ответы: «всё хорошо, а у тебя как?», «ничего нового, всё как обычно», долгий монолог отца на тему того, какие безмозглые люди работают в отделе и задумчивые кивки и поддакивания Эстер. Невзирая на голод, пищу организм принимать не хотел. Есть было сложно. Рис будто застревал в горле, но она съела всё, сделав это с таким видом, словно обед действительно доставлял удовольствие и ей вовсе не хотелось его выблевать. Камилла нагло запрыгнула ей на колени и стала принюхиваться к тарелке; когда папа отвернулся, Эверт отдала облизывающейся питомице оставшиеся кусочки отбивной. Вымыв за собой тарелку, девушка вернулась в комнату.

Её попытки уснуть не увенчались успехом: болело лицо и голова, а совесть грызла за безделье, бардак в комнате, грязную одежду и не сделанное домашнее. Она пообещала разобраться с этим завтра, попутно обвиняя себя в лени и отсутствии энергии. Странно, но настолько уставшей Эстер себя ещё никогда не чувствовала, причём уставать было не от чего. Чувство вины преследовало её везде. Тебя избили? Твой косяк. У тебя закрываются глаза, потому что ты вторые сутки не можешь уснуть? Виновата ты. Не хватает сил банально на поход в душ? Ответ прост.

Телефон всё ещё был разряжен, и, вспомнив об этом, Эверт получила новый повод для самобичевания. Что, если тебе писали, а ты заставляешь ждать ответа? Что, если ты пропустила нечто важное? Вдруг случилось что-то ужасное, а ты об этом ничегошеньки не знаешь?

Светловолосая, сев на кровати, наклонилась к тумбочке, на которой стоял контейнер для линз. Без особой осторожности она стянула с глаза одну линзу, затем –вторую, предварительно сменив раствор, и обе положила внутрь. Завинтив бирюзовую крышечку, встала и направилась в спальню отца.

«Идёшь на крайние меры? Как не стыдно… Господи, ты до того жалкая, что даже уснуть не можешь без посторонней помощи!».

Девушка знала, что сейчас он снова запрётся в кабинете, начнёт что-то писать, громко разговаривать по телефону и заниматься делами первой важности, потому пройти можно будет без особых проблем.

На поиски ключа ушло немного больше времени, чем в прошлый раз; пару секунд Эстер даже думала, что лучше отбросить эту идею и пойти мучиться дальше, но порыв быстро сошёл на нет. Ключа не было ни в шкафу, ни на нём; откопала она его в другой тумбочке. Эстер, проверив, не идёт ли сюда кто-нибудь, открыла ящик и взяла около пяти таблеток. В рот забросила три.

Как же, всё-таки, здорово красть чужие лекарства, словами не передать.

Выйдя за дверь, она беззвучно прошагала вдоль коридора. Её настигло резкое облегчение, даже настроение слегка поднялось.

На этот раз Эстер заснула быстро – едва голова коснулась подушки, девушка закрыла глаза и не открывала их вплоть до пяти утра. Правда, проснулась немного шокированной.

Ничего, кроме лица, больше не болело. Сбрасывая с себя тёплое одеяло, она поняла, что выспалась (ага, за четырнадцать-то часов), но энергии как-то не прибавилось. Всё так же не хотелось ничего делать. Разница заключалась только в том, что теперь она могла делать это «ничего» с чувством внутреннего комфорта.

Обещания есть обещания. Хрустнув суставами (в семнадцать лет грех не похрустеть), девушка поднялась с постели и поплелась в ванную. Вымыв голову и приняв душ, светловолосая мельком глянула в зеркало. Сегодня вид в зеркале был намного лучше; по крайней мере, синяки под глазами уменьшились. Грязную домашнюю одежду, как и грязную повседневную, она бросила в стирку. За час Эверт успела высушить волосы, сменить постельное бельё и даже немного прибраться в комнате: немытые чашки с чаем и кофе, тарелки с недоеденными фруктами, фантики, бумажки, прочий хлам – всё это исчезло быстро. Конечно, идеальной чистоты добиться не вышло, но отсутствие мусора уже радовало. Может, по возвращению домой она даже заставит себя вымыть пол и окна.

За полчаса расправилась с домашним по трём наиболее важным предметам, остальное решила доделать на переменах. Поставила телефон на зарядку, переоделась, собрала волосы в хвост и спустилась на кухню. Там заварила черничную овсянку быстрого приготовления, сделала кофе, достала йогурт, даже бросила банан в рюкзак. Позавтракала, разобралась с грязной посудой, перевела взгляд на часы.

Утро началось не так уж и плохо. С ног Эстер не валится, какой-никакой запас сил у неё присутствует, а значит, надежда на нормальный день есть. Слабо улыбнувшись, светловолосая потянулась и зевнула.

Из дома она вышла в настроении выше среднего.

В классе на её появление трое человек из двадцати одного отреагировали ошеломлённо. Наверняка Колдер не ожидала увидеть Эверт сегодня, да ещё и такой счастливой; удивлённая мина Сильвии доставила ей удовольствия больше, чем долгожданный сон. Ухмыльнувшись, девушка села за парту.

До четвёртого урока всё было хорошо.

В целях предосторожности на перерывах Эстер выходила из кабинета: библиотека, столовая, прогулки по коридорам – не столь важно, главное подальше от той троицы. Ей, кстати, было до сих пор интересно, вымыла ли Колдер актовый зал и как много человек знали о её наказании.

Приключения не заставили ждать себя долго. Сидя на продолговатой скамейке в столовой, Эверт услышала плохо подавляемые смешки, которые быстро переросли в хохот. Они исходили от Клэр, Лайлы и… Лесли Вест. Да, той самой, которая внезапно вернулась в родной город – как оказалось, она перевелась обратно по семейным обстоятельствам. Эстер уже и забыла о том, что Лесли когда-то училась с ней в одном классе. Ушла она, кстати, ещё до начала травли Эверт.

Светловолосая попыталась проигнорировать это чересчур живое веселье, звуки которого раздавались прямо за её спиной, но выходило плохо.

«Они смеются над тобой. Вот увидишь, сейчас что-то будет».

— Ничего не будет, – шепнула та, перелистывая страницу электронной книги в формате FB2. На уроках она занималась тем же: читала, иногда получала замечания, а на истории пришлось даже выслушать лекцию на тему тотальной деградации нынешнего поколения, которое не видит ничего, кроме своих телефонов, не интересуется ничем, кроме интернета и социальных сетей, и только и умеет, что «тыкать на кнопки да играть в игрушки». Читала она, кстати, статью про синдром Капгра*.

Социальные сети девушка не проверяла. Ей всё так же не хотелось общения; с головой хватало того, которое ей предоставляли на занятиях в школе (вообще-то, тут никакого общения не было тоже, но не особо важно).

Смех прекратился. Что-то подсказывало, что стоит обернуться; что-то царапало рёбра изнутри, крича о том, что повернуться просто необходимо, и Эверт даже начала нервничать, но всё равно продолжила читать.

«Зря».

Это всего лишь паранойя, просто паранойя и ничего более.

«Это предчувствие».

Эстер стала прокручивать в голове сцену того, как вошли Клэр, Лайла и Лесли, того, что они делали, как и о чём разговаривали, прикидывала причины их смеха и вспомнила о маленьком предмете, который держала в руках Клэр. Маленькое, длинное, фиолетовое.

«У неё зажигалка».

Хихиканье. Прямо. Под ухом.

Её словно ударили под дых: из лёгких вышибло воздух. Все звуки вокруг затихли.

Запах гари.

С ужасом, охватившим каждую клетку её тела, Эстер разворачивается и в эту же секунду ощущает, как на спину выплёскивается холодная вода. Клэр с горящей зажигалкой в одной руке и с пластиковой бутылкой в другой отшатывается назад. На её лице – выражение удовлетворения и неожиданности, радость и испуг; как ребёнок, которого поймали прямо за руку, пока он портил вещи себе в угоду.

В вены и мозг словно пускают лёд, когда Эверт касается своих волос.

Почерневшие и обламавшиеся на кончиках, три светлых локона вымокли насквозь, после прилипнув к дрожащей ладони. Жемчужного оттенка волосы, за которыми она усиленно ухаживала вот уже несколько лет, обгорели от пламени. Уничтожено точно не меньше трёх сантиметров.

Внутри что-то сломалось. Как стержень карандаша, упавшего на пол.

Эстер подняла глаза, расширившиеся от шока и огорчения, на Клэр. Бассетт, открыв рот, молчала. На лице Эверт – ничего, кроме глубокого потрясения. Она ощутила, как к сердцу медленно приливает боль.

— Зачем? – тихо, так, чтоб никто не услышал, ровным тоном спросила та. В её голосе – ни капли злобы, ярости, обиды или гнева; ничего, что могло бы выдать её эмоции.

Не рассчитывая на ответ, девушка с разчарованным видом поднялась из-за стола, и, закинув рюкзак на плечо, пошла к выходу из помещения.

— Эстер, постой, – внезапно окликнула её Лесли. — Мы не хотели, чтоб…

— Не хотели, чтоб что? – уточнила она, остановившись на секунду. На глазах вот-вот должны проступить слёзы. Голос скоро сломается от жгучей боли в горле.

Взглянув на одноклассницу, светловолосая тоскливо улыбнулась. В этот момент её глаза заблестели.

— Мне жаль, – только и смогла выдавить Вест.

— Если бы, – проронила Эверт и вышла из столовой.

Моменты, когда она собиралась и уходила, никому ничего не говоря, стёрлись из памяти. Резко стало плевать. На всех. На всё. На каждого. Хотелось закрыться у себя в комнате и никогда больше не выходить, никого не видеть и ни с кем не разговаривать, не принимать таблетки, не пить и не есть. Замуроваться в четырёх стенах и слиться с мебелью, стать элементом декора, на который никто не обращает внимания.

Пелена из слёз застилала глаза. Эстер шла вниз по улице, смотря вперёд и не моргая. Ждала, пока слёзы высохнут: глубоко дышала, запрокидывала голову вверх, делала всё возможное, чтоб ни одна не сорвалась с ресниц. Плакать посреди улицы – удел разбитого и подавленного человека. Являлась ли она таковой?

Морально истощённая, утратившая интерес к жизни, все издёвки и глупые шутки Эстер старалась пропускать мимо ушей, пропускать сквозь себя и не зацикливаться, но с каждым новым днём это давалось сложнее. Сегодня она провалилась. Сегодня она позволила добить себя.

Всегда делала вид, будто всё равно, будто её не тревожит вовсе – задирала нос и слушала, не внимая словам. Какое-то время было безразлично. Какое-то время не задевало. Ни одна насмешка не оставляла после себя следа в памяти, всё забывалось на следующий же день. Пуленепробиваемая. Холодная. Отчуждённая. Кто только не пытался вывести её из себя – практически все лажали, закрепляя за ней звание бесчувственной суки.

Что случилось сейчас?

Она ослабла. Кажется, что-то пошло не так. Кажется, её всё-таки сломали.

Эстер была уверена в том, что это не имеет никакого веса, что травля не ударит по её психике и уж тем более по ней; убеждала себя, что сможет закрыться и верила, что получится выстоять, но, касаясь своих сожжённых волос, девушка чувствовала, как трещит каждая внутренность, готовясь рухнуть.

Ощущения были такими, как если бы рёбра сломались внутрь и несколько раз пробили лёгкое. Казалось, уже невозможно дышать.

Эстер держалась до последнего. До последнего метра, взгляда и вздоха, до запертой двери в своей комнате и до зеркала на столе. Сидя перед своим отражением, она понимала, что всё происходящее сейчас – реально, как никогда. Тишина внутри и снаружи, пустота дома и в голове.

Запуская пальцы в волосы, девушка чувствовала, как двоекратно усиливается боль, что раскалённой лавой растекается в лёгких, выжигая в них дыры. Она будто отравляет душу, впитывается в кожу с таким рвением, что её хочется содрать. Всё, что угодно, лишь бы не чувствовать.

Глаза снова наполняются слезами и Эстер беззвучно выдыхает, до сих пор надеясь на то, что скоро её настигнет спокойствие и рыдать не придётся.

Надежды разбиваются о скалы её собственных эмоций.

«Ты обязана рассказать».

Глаза быстро краснеют. Слёзы стекают по щекам. В абсолютной тишине она слышит звук их падения.

Они выедают кожу, как ржавчина выедает металл; настолько горячие, что, кажется, способны расплавить её лицо. В ней – глубокая проникновенная пустота. Раздирающий на части вакуум, поглощающий всё живое, что ещё оставалось внутри.

Эверт не отводит взгляд в сторону, смотрит прямо в зеркало и наблюдает за тем, как уродливо и мерзко выглядит сейчас – плачущая, жалкая, жалеющая себя, постепенно опухающая и хлюпающая носом. Девушка закрывается руками, пытаясь вытереть мокрые щёки, но это не помогает – Эстер прорывает. Всё, что копилось в ней так долго, наконец дождалось своего часа.

«Почему я?» – заедает в голове. «Неужели я сделала что-то настолько ужасное?».

Самым отвратительным было то, что ответ ей известен. Она знала, почему. Знала, за что. Знала, что сделала. Испытывала чувство вины и продолжала спрашивать.

Обе руки отбрасывают волосы назад и закрывают глаза. Эверт тихо скулит, как раненый щенок, не в силах молчать. Эстер не может успокоиться.

Она тянется к телефону.

«Всё будет иначе, если ты расскажешь».

Под сотню пропущенных сообщений от Эрика. Её терзают сомнения.

«Просто сделай это».

Девушка замолкает, стискивая зубы и переводя дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох. Палец зависает над кнопкой отправки голосового сообщения.

«у тебя всё в порядке?».

Она начинает запись.

— Я не… я не знаю, что со мной, – воздуха в лёгких катастрофически не хватает, голос дрожит и ломается. Около трёх секунд Эверт молчит, с целью подавить новый приступ слёз. — Мне так… никогда… – заикаясь, Эстер не может подобрать слов. — Я никогда не чувствовала себя так паршиво, и просто… просто, блять, отвратительно.

Светловолосая вытирает лицо рукавом свитера и начинает перебирать волосы, говоря тише.

– Понятия не имею, почему так… почему всё выглядит таким ужасным. Мне начинает казаться, что…

На этом моменте она разрыдалась в голос, и, ладонью прикрыв рот, погасила экран телефона, тем самым помешав отправке сообщения.

Нет, ни в коем случае. Никто не должен был узнать.

Задыхаясь, она взвыла. Дрожь прошила всё её тело, и теперь, раскачиваясь на стуле и обхватывая голову руками, Эстер сдалась, дав волю чувствам. Виски вновь начали пульсировать. Физическая боль глушит все её эмоции, а через час сводит их к минимуму.

Обессиленная, Эверт безжизненным взглядом впивалась в потолок. Вновь тишина. Молчали все – люди за окном, голоса в голове, молчала она сама. Только котёнок, сопевший на подушке, зевнул и спрыгнул на пол, зашумев короткими коготками.

Через время девушка снова взяла телефон в руки.

«ты как-то слишком долго не отвечаешь, вообще не прикольно. я типа волнуюсь, все дела. ты там точно не умерла??».

Эстер вздохнула. Она не знала, что ответить и не была уверена в том, нужно ли отвечать вообще. На пару минут зависла.

«да нет, всё хорошо».

Прикусив нижнюю губу, девушка наклонилась и взяла из ящика в столе новый блокнот с чёрной обложкой и белыми чистыми листами внутри, размера А5. Ручку взяла тоже чёрную.

«честно?» – спросил Эрик через полминуты.

Эверт ещё думала над тем, стоит ли начинать этот разговор. Будет сложно, чересчур; как для неё, так и для парня – Кейн отличался эмоциональностью, чувствительностью и способностью к глубокой эмпатии. Не хотелось расстраивать его и нагружать своими проблемами. Она сможет справиться с ними сама, без чужой помощи. Наверное.

«честно».

Комментарий к VI: MONOCHROME

*Синдро́м Капгра́ (бред Капгра́) — психопатологический синдром, при котором больной верит, что кого-то из его окружения или его самого заменил его двойник, либо когда больной неизвестных лиц принимает за знакомых, родственников.

========== VII: PLEASE, DADDY, DON’T ==========

Один день. Два. Три.

Боль тянется за ней, как кровавые следы на блестящем белом снегу.

Обхватив колени руками и прижав их к груди, Эстер сидела на полу. Она провела так несколько часов. Давно сбилась со счёта.

«Что-то происходит. Что-то не так».

Вчера ей звонили со школы. Хотели знать, почему она не посещает уроки и даже не предупреждает о своём будущем отсутствии. В любом случае, Эверт не взяла трубку. Отключила телефон и затолкнула под кровать.

Качаясь из стороны в сторону, она думала о многих вещах и одновременно – ни о чём. Собственная голова казалась пустой и бесполезной, с такими же бесполезными завесами белого дыма внутри, сквозь который девушка никак не смогла бы пройти. Тишина вокруг иногда разбавлялась звуками шагов отца и его стуком в дверь комнаты. Эстер не открывала. Он не стал ломиться. Она была чрезвычайно благодарна.

С волосами ничего так и не сделала, просто завязала, оставив неровными. Сожжёнными.

Иногда Эверт меняла позу или расположение – перемещалась в центр комнаты, к шкафу или столу. Что-то шептала, толком не помня, что. Не помня, как звучит собственный голос и не помня, кем она является.

Наверное, так выглядит сумасшествие – когда размываются границы между вчера и сегодня, больной фантазией и приземлённой реальностью, когда исчезает время, растворяясь в кипящем котле запутанного разума. Человек в бреду жалок, и, изредка приходя в себя, она вспоминала об этом. Вспоминала, а затем позволяла незаконченной мысли кануть в Лету, не желая раскрывать смысла, что лежал на поверхности.

Она больше ничего не чувствует. Ничего, кроме боли и горькой досады. Как будто уже мертва. Всё, что осталось – кровь со злобой на пальцах и вдребезги разбитое сердце. Что ж, у неё оно хотя бы было.

Всё положительное как вырвано из её головы, из памяти, сердца и кожи, извлечено из нервов и безнадёжно уничтожено. Она проваливается в темноту, блуждая по нескончаемым глухим коридорам собственного сознания и всякий раз сворачивает не туда. Специально.

Скрип двери.

Без стука и предупреждения в комнату входит отец. Эстер не поднимает головы, начиная раскачиваться снова, вперёд-назад, без остановки. Девушка молчит, почти не дыша.

Он садится рядом и кладёт руку ей на колено, прижимая его к полу, тем самым заставляя дочь замереть. Эверт фокусирует взгляд покрасневших глаз на нём. Он не выглядит встревоженным – как обычно запредельно спокоен.

— Эстер, – позвали её. — Ты слышишь меня?

Светловолосая, прожигая его пустым взглядом, хранила молчание первые секунды. Кивнула в знак согласия.

— Звонили со школы. Я сказал, что ты заболела и пока побудешь дома.

Девушка, всё так же не двигаясь и ничего не предпринимая, слушала, медленно впитывая бесполезную информацию.

— Эрик приходил. Он говорил…

— Я знаю, – прервала она.

Голос Эрика раздавался внизу утром. Невзирая на хорошую звукоизоляцию в доме, Эверт расслышала большинство произнесённых им слов. Она узнала его с первой же секунды – этот голос она смогла бы различить даже в самом громком шуме.

— Ты принимала таблетки?

Вопрос – как внезапный и слишком болезненный удар под дых. Девушка шокированно распахнула глаза.

— Что? – мгновением подрываясь с пола, спросила Эстер. Сердце забилось быстрей, а к ослабшему телу вернулась энергия. Она сделала несколько шагов назад, испуганно таращась на него.

Тяжело вздохнув, отец вытащил из кармана брюк запечатанную упаковку таблеток. Он демонстративно показал их ей, поджав губы.

— Ты ни разу их не пила. Ни разу. За два чёртовых месяца.

Эверт, только увидев, как отец встаёт, вжалась в стену, после начав съезжать по ней вниз. Она находилась на грани слёз и истерики каждый раз, когда речь заходила о лекарственных препаратах, которые прописывал её психиатр, мистер Спенсер. Эстер вынуждали посещать его хотя бы раз в четыре недели, и за год она пропиталась к нему глубочайшей ненавистью, хоть и понимала, что этот человек всего лишь выполняет свою работу, убивая её нейролептиками.

— Нет, нет, пап, нет, – застонала девушка, откидывая голову назад; отец уже снимал с коробочки крышку. — НЕТ! Я НЕ БУДУ!

— Я не спрашивал, – отрезал он, приближаясь к ней.

— ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! – из её горла вырвался отчаянный крик, в то время как порозовевшее лицо скривилось в отвращении. Внутри неё – испуганный зверь, что мечется из стороны в сторону, отказывающийся и протестующий против неизбежного. — СО МНОЙ ВСЁ В ПОРЯДКЕ!

Её схватили за руку и резко дёрнули.

— Сейчас же прекрати орать и делай, что я сказал.

— ТЫ НЕ ЗАСТАВИШЬ МЕНЯ!

Светловолосая попыталась выдернуть руку. Она снова ощущала жжение в горле и лёгких, как если бы тонула и захлёбывалась водой. Из глаз брызнули слёзы и девушка взвыла, пытаясь отползти назад и оттолкнуться.

— Нет, нет, нет, – уже тише пролепетела Эстер, – папочка, пожалуйста, не заставляй, – задыхаясь, она говорила неразборчиво. По телу разливается жар; тогда же приходит осознание того, что борьба бесполезна.

— Эстер, послушай, – в голосе сквозил холод. Как всегда непреклонен. — Послушай, это важно, тебе станет лучше, всё будет нормально, тебе стоит только…

— Нет, не станет, – простонала Эверт, чувствуя, как ослабляется хватка, а слёзы обжигают щёки. — Они убивают меня, понимаешь? Мне плохо, от них я ничего не чувствую, – отворачиваясь, тараторит зеленоглазая. — Пап, мне так плохо, я не хочу, не могу, я не буду…

Он схватил и вторую её руку, сжав покрепче.

— Я не хочу причинять тебе боль, просто перестань сопротивляться.

Девушка пронзительно взвыла, отчаянно мотая головой. Отец выудил из упаковки белую продолговатую таблетку, после сжав её пальцами, поднёс ко рту Эстер.

— Я буду хорошей, – высвободив левое запястье, она попыталась оттолкнуть его руку. — Честно, я буду в порядке, я почти выздоравливаю, только не заставляй, – лихорадочно шептала та.

— Милая, это для твоего же блага, – он смягчился. — Ты должна это сделать, понимаешь? В этом нет ничего ужасного, то, что ты лечишься, не сделает тебя хуже других, слышишь?

— Пожалуйста, – из последних сил взмолилась Эверт, то и дело отворачиваясь. — Я буду как все, я не буду доставлять тебе проблем, клянусь, я буду как все нормальные дети…

— Выпей. Давай.

— Папа, пожалуйста, – из глаз опять текут слёзы, – пожалуйста, не надо…

— Я прошу, Эстер, прими таблетки. Всё будет хорошо.

Девушка резко замолчала и перевела на него взгляд.

Они смотрели друг другу в глаза не меньше минуты. Глаза Эстер – уставшие, влажные, покрытые сеткой красных сосудов, и глаза её отца – наполненные решительным желанием закончить начатое и, в то же время, заботой. Эверт, чувствуя, как начинает сдаваться, рвано вздыхает и поднимает голову к потолку, крепко закрывая веки.

— Да. Конечно.

Ему не приходится заталкивать лекарство ей в рот. Девушка, дрожа, сама неуверенно берёт таблетку, несколько секунд смотрит на неё и, в конечном итоге, кладёт на язык и проглатывает. Отец кивает и слабо улыбается.

— Ты молодец, – он погладил её по волосам. — Я тобой горжусь.

— За что? – грустная ухмылка на её губах. — За то, что я родилась дефективной и стала проблемой?

— Не смей так говорить, – он вдруг посерьёзнел. — Ты не дефективная. Ты – особенная. И я всегда буду тебя любить, несмотря ни на что. Чтоб больше я такого не слышал, понятно?

Вытирая щёки, Эстер кивнула:

— Понятно.

Отец поцеловал её в лоб и поднялся. Он подошёл к двери, открыл, и, уже переступив порог, произнёс:

— Всю следующую неделю я буду контролировать приём лекарств. Может, даже дольше. Лучше отдохни.

Он вышел, оставив девушку одну. Наедине со своими мыслями и ещё большим желанием умереть.

В кухне, прислушиваясь к крикам, сидел ошеломлённый Эрик. Парень и сам не понимал, как здесь оказался. Его грызла не то совесть, не то волнение; Кейн давно чувствовал, что творится что-то странное, и, по неизвестным причинам, его не покидало чувство обязанности помочь Эстер. Может, он и вправду просто параноит и зря переживает? Может, это всего лишь мелочи, которым лучше остаться незамеченными? Наверное, сейчас он выглядит либо полным придурком, либо маньяком.

Так или иначе, сейчас юноша ждал мистера Эверта, который обещал объяснить ему происходящее. Эрик искренне надеялся, что получит исчерпывающие ответы на свои вопросы, но, всё же, немного сомневался.

— Не думаю, что она захочет кого-то сейчас видеть, – сказал мужчина, входя в комнату. Он со вздохом наполнил чайник водой. — Чай, кофе?

— Ээ… чай, наверное, – с какой-то неловкостью произнёс юноша. Он и так употреблял слишком много кофеина, уже начав испытывать своеобразную ломку. Два дня без кофе или энергетиков для Эрика равны концу света. Парень решил отказаться от него хотя бы на время, ведь счёл, что такое увлечение не есть здоровым. — Зелёный. Без сахара.

— Понял.

Пока хозяин дома возился с чайными пакетиками, Кейн снова проверял сообщения, отправленные Эстер, невзирая всю на провальность этой идеи. С каждым часом молчание девушки расстраивало его всё больше. Он прекрасно понимал, что у всех должно быть личное время и пространство и что все бывают в плохом расположении духа. Чаще всего успокаивал и отговаривал себя от новых сообщений именно этим; но всё-таки, не отвечать по нескольку дней, находясь в сети – жестоко. Особенно, когда не отвечает твоя лучшая подруга.

— Скажу честно, нам предстоит нелёгкая беседа, – раздосадованно начал мистер Эверт, садясь. Он поставил чашки на стол. Эрик притянул красную к себе.

— Мистер Эверт… – начал парень.

— Лучше просто Артур, – перебили его.

— Мне как-то… – Кейн поджал губы, – неудобно, – нервный смешок, – но ладно. Она ничего не говорит о…

— О тебе? – предположил мужчина.

— Нет, конечно нет. В смысле, она не рассказывает о… проблемах, например? И почему себя так ведёт?

— В этом нет необходимости, – он не убирал рук с горячей чашки, от чая внутри которой исходил пар, быстро таявший в воздухе.

— То есть? – зеленоволосый нахмурился.

— Я уже говорил, что будет нелегко. Возможно, тебя это шокирует или расстроит.

— Вряд ли, – Эрик прыснул, не испытывая и тени сомнения.

— Её состояние обусловлено болезнью.

Кейн замер, прислушиваясь к ударам своего сердца. За долю секунды он успел прокрутить в голове худшие болячки, которые ему известны. На несколько секунд он перестал дышать, ожидая продолжения, но когда его не последовало, переспросил:

— Болезнью?

— У Эстер шизоаффективный психоз.

Слова, произнесённые Артуром, застряли в голове. Парень никогда не сталкивался с таким понятием раньше, более того – он банально не знал о его существовании. «Эстер больна».

У него не выходило осознать услышанное.

— За два года он не продвинулся дальше первой стадии, к счастью. Их всего три. Если продолжать лечение, от чего Эстер наотрез отказывается, симптомы сойдут на нет.

— Вы хотите сказать… – сглотнул Эрик.

— Нет, это не шизофрения.

— Что тогда? – с опаской в голосе спросил юноша.

Артур тяжело вздохнул и потёр лоб, после чего решился начать.

— Шизоаффективное расстройство совмещает в себе симптомы и шизофрении, и расстройства настроения. Не все, но большую часть. Когда она не принимает таблетки, у неё возникают слуховые и иногда зрительные галлюцинации, она воспринимает себя и окружающий мир по другому. Это называется дереализация. Немного непонятно даже для меня.

Кейн не сводил удивлённого взгляда с мистера Эверта, тяжело переваривая полученную информацию.

— У заболевания есть два типа, биполярный и депрессивный.

— У Эстер – второй? – неуверенно отозвался юноша. Он всё ещё не мог свыкнуться с мыслью о том, что Эверт ничего не рассказывала ему, умалчивая и скрывая недуг.

«Может, она думала, что перестанет мне нравиться?» – сделал мысленное предположение он.

— Именно, – Артур сделал глоток горячего чая. Эрику пить не хотелось. — Расстройство не влияет на её личность. Да оно и не сильно влияет на жизнь, если принимать лекарства, но Эстер не хочет. Кажется, она начнёт драться со мной, когда я снова заставлю их пить.

— Она так кричала… – на секунды три парень задумался, – потому что не хотела пить таблетки?

— Угу. Я не знаю, с чем это связано, она никогда не говорит об этом. Мне не очень хочется её принуждать, но придётся. Я боюсь, что совсем скоро её состояние ухудшится и начнётся вторая стадия: бред и всё из него вытекающее. Она осознанно ведёт себя к этому. Знать бы ещё, зачем.

Эрик сидел молча, даже не зная, что можно или нужно сказать. Ему не верилось. Обиднее всего было то, что узнал он не от неё, а от её отца. Неужели Эстер не доверяет ему аж настолько?

— Эрик, – голос отвлёк его от размышлений.

— Да? – Кейн поднял голову.

— Ты хороший парень, я знаю. Если тебя это пугает, и ты захочешь… – на этом моменте Артур замолчал, явно давая понять, что имеет в виду.

— Что? – возмущённо выгнул бровь тот. — Как Вы можете так обо мне думать? – он фыркнул. — Я не брошу её. Если она сама этого не захочет, – произнеся последнее, юноша заметно погрустнел. Эрик откинулся на спинку стула и задумался.

И вправду, без Эстер жизнь казалась бессмысленной. Да, конечно, у него есть ещё один друг помимо неё, есть приятели, есть хорошие приятели, но это всё – не совсем то. Он безумно любил её; для него она – одна из ближайших людей, если не самая близкая. Он мог бы сказать, что любит её, как сестру, но сестра раздражала и по утрам её хотелось убить.

— Мне, правда, её не хватает в последнее время, – понуро добавил тот. — Теперь я хотя бы знаю, почему.

— Эх, молодёжь, – как-то странновато сказал мужчина и ухмыльнулся, допивая чай.

— Ээ… – протянул Кейн, – да Вы тоже не особо старый… В смысле, нет, – исправился тот. — В смысле… это не то, о чём Вы подумали. Мы с Эстер… друзья.

— Ну, – он пожал плечами, бросив в его сторону недоверчивый взгляд. — Друзья так друзья.

— Нет, правда, – Эрик, похоже, немного засмущался.

— Ну да. Я верю.

Юноша вздохнул.

— Мне, наверное, уже пора, – парень почесал затылок. — Нужно переварить… информацию.

— Да, конечно. Понимаю.

— Спасибо Вам, – он встал и пошёл за курткой.

— Всегда рад помочь.

— Надеюсь, Эстер скоро станет лучше, – синеглазый быстро застегнул молнию и с той же скоростью зашнуровал ботинки.

— Конечно станет, нужно только подождать. Не переживай.

Окончательно распрощавшись с мистером Эвертом, Эрик вышел в холодный ноябрь, снова думая о том, чтоб проверить личные сообщения. Эстер же впервые за две недели уснула быстро.

Правда, после этого она чувствовала себя помятой. Вряд ли то, что девушка испытывала, можно назвать облегчением – не ощущалось прежней боли, но и чувства удовлетворения от жизни тоже не было. Не было вообще ничего – глухая непробиваемая пустота внутри, высосавшая всё, что делало её полноценным человеком.

Сев на кровати и приняв не самую удобную позу, светловолосая проверила время на телефоне, батарея которого вот-вот должна сесть. Ровно час после полудня. Замечательно.

Она не совсем уверена в том, что её истерика и протест против приёма таблеток остались в прошлом дне, но и в то, что уже наступило эфемерное завтра, ей тоже не верилось – слишком много сна, практически двадцать часов.

— Такое вообще возможно? – вслух пробормотала Эверт, потирая глаза, перед которыми всё размывалось. Без линз она как слепой котёнок.

Нехотя спустив ноги вниз, девушка нащупала на полу тапочки. Встав, прошлась по комнате и дважды хрустнула шеей, села за стол и начала вспоминать, куда положила раствор и контейнер. Откинув волосы назад, вытащила его из второго ящика и положила на стол, наспех надела линзы и вышла, не закрыв за собой дверь, перед этим бросив разряжающийся телефон в карман домашних штанов. Котёнок, которого до этого ещё не выпускали на первый этаж, попрыгал за ней по ступеням вниз.

«Наверное, голодный». Ещё бы, четыре дня питаться одним сухим кормом!

Проморгавшись, Эстер вышла на кухню, чувствуя необходимость поесть. Если её продержат взаперти ещё неделю, как и обещали, она точно убьёт себя.

Девушка вздохнула и собрала волосы (с которыми, кстати, всё ещё не собиралась что-либо делать) в высокий хвост, после открыв холодильник. Найдя там сырое куриное филе, Эверт сочла, что для Камиллы и Джесси этого будет достаточно, поэтому нарезала небольшую его часть на кубики и бросила им; кошке – в её зелёную миску, котёнку – в маленькую десертную тарелку.

— Ками, – девушка подозвала питомицу, лапы которой уже показались в кухне, – кушать.

На удивление, животные быстро нашли общий язык и драться не стали – ни за еду, ни за что-либо ещё; правда, с непривычки кошка могла зашипеть на кота, который хотел поиграть с ней и клал на неё лапы.

Завтрак Эстер тоже не отличился разнообразием. Разогревать молоко было лень, но она справилась, после залив им шоколадные хлопья. Котёнок быстро съел содержимое тарелки и начал просить ещё, даже попытавшись стащить филе у кошки, которая в ответ стукнула его по голове и отпихнула в сторону. Джесси запрыгнул на колени Эверт, больно зацепив ногу когтем. Кот упёрся передними лапами в поверхность стола, начав обнюхивать тарелку с хлопьями.

— Господи, – фыркнула та, стаскивая его, – какое же ты наглое.

Под звуки требовательного мяуканья светловолосая расправилась с завтраком, выгрузив всю грязную посуду в раковину. Мытьё она отложила. И вправду, зачем? Само как-нибудь.

У неё уже был план на день. Сегодня Эстер планировала научиться стрелять.

Да, тонну теоретического материала (по сути одинакового) девушка уже вычитала, осталось только применить знания на практике.

Ей понадобился час на то, чтоб отыскать пистолет и патроны к нему («Когда папа узнаёт, он убьёт меня»), подготовить место и выбрать мишень. Классика жанра – стрелять она собралась на заднем дворе по стеклянным бутылкам. Ей даже стало интересно: отреагируют ли соседи на звуки выстрелов? В любом случае, она надеялась на то, что нет.

Как для осени, первые дни ноября выдались холодными. Обычно в его середине температура еле достигала двадцати пяти градусов по Фаренгейту*, а в декабре градусник и вовсе показывал семь. Снег тоже выпадал рано, зимой начинались сильные метели. В этом, кстати говоря, тоже есть свои плюсы; из-за плохой погоды занятия в школе обычно отменялись.

Эверт вышла во двор в пальто, пижаме и зимней обуви. Трава была мокрой от недавнего ливня.

В руке она крепко сжимала холодный, начинавший теплеть от её ладони, ствол «HK». Девушка приблизилась к ряду пустых бутылок, оставшись на расстоянии пятидесяти-сорока пяти метров от мишени.

Подняв правую руку, светловолосая осмотрела пистолет так, будто хотела найти там что-то, чего не видела ранее. Патронник она заполнила ещё находясь в помещении, но не исключено, что придётся делать перезарядку. Вздохнув, Эстер взглянула на бутылку из зелёного стекла и, поджав губы, выпрямила руку, державшую ствол.

«Точно ли это хорошая идея?» – спрашивала Эстер себя, взводя курок и наводя дуло на мишень. «Будет весело, если кто-то вызовет полицию за нарушение порядка».

Вдох-выдох. Глаза фокусируются на цели, а руки застыли, держа пистолет. Дыхание ровное, в голове – никак лишних мыслей. Предохранитель снят. Палец уже на спусковом крючке.

«Будет громко. У меня нет даже наушников» – подумала она и, вытолкнув воздух из лёгких, выстрелила.

Громкий звук, похожий на небольшой взрыв, на секунду оглушил её. К огромному удивлению, Эстер попала по горлышку бутылки, которое, разбившись, полетело в траву.

Вдох. Девушка снова выпрямила руки и прицелилась. Вес оружия заставлял поднимать его выше, чем нужно.

Выдох. Выстрел.

На этот раз пуля задела нижнюю часть мишени, и зелёное стекло с треском посыпалось на землю.

Вдох. Цель. Выдох и выстрел.

Эверт промахнулась. Через пару секунд это повторилось дважды, и промахов было уже три.

— Да блять.

Прикрыв глаза, девушка представила, как бутылка, стоявшая слева от той, что уже разбилась, осыпается на осколки и повторяет судьбу предыдущей. Она представляет, как разбиваются и последующие две.

Большинство людей, писавших обучающие статьи, говорили, что оружие – продолжение руки. Эстер это казалось утрированным абстрактным бредом, потому что пистолет воспринимался, как тяжеловатое инородное тело. Каким вообще образом кусок металла может стать частью тебя?

Вдох.

Бред, полнейший бред.

Выстрел.

— Да какого хера?! – возмутилась та. – Всё же было нормально!

«Продолжение руки… хорошо, представим, что моя рука может шмалять, и что я – ебучий терминатор». Злобно глянув на загрязнившееся прозрачное стекло, девушка прицелилась и опустила веки, воображая, что сталь слилась с плотью и действительно превратилась в часть неё. На это понадобилось не слишком много времени.

Сконцентрировавшись, она сжала ствол крепче и со злостью, которую так остро испытывала, спустила курок.

Ещё один взрыв, который, кажется, прозвучал громче, чем другие. За ним последовал звонкий треск.

«В яблочко».

После Эстер выстрелила трижды, промазав всего раз; осталось две бутылки и около пяти патронов.

Прицел, дыхание, спуск курка. Бутылка слетела на землю и раскрошилась. Прицел, дыхание, спуск курка. Промах. Прицел. «Ну же, в этом нет ничего сложного». Дыхание. «Я попаду». Спуск курка. Снова в горлышко.

— Чёрт! – опустив пистолет, воскликнула Эверт. Вздохнув, она вернула руки в прежнее положение, а затем – прищурилась, сфокусировавшись на нижней стеклянной половине.

«Всё получится».

Выстрел. Пуля пронеслась в сантиметре от мишени, светловолосая шагнула вперёд.

«Получится».

Задержав дыхание, девушка взглядом впилась в чёртову бутылку и напряглась, затем расслабившись. Ей так отчаянно хотелось попасть в цель, как будто от этого зависела её собственная жизнь.

«Даже если не попаду, ничего страшного» – попыталась убедить себя Эверт, хоть и понимала, что это, отчасти, ложь.

Вдох.

«У меня всё получится».

На секунду вместо стеклянной бутылки без горлышка она представила чей-то затылок. Чей-то белобрысый, пережжённый от белой краски, затылок. Сильвия.

Не задумываясь, она нажимает на крючок; пуля разносит стекло вдребезги, но Эстер не останавливается, продолжая выпускать патроны до тех пор, пока они не заканчиваются.

Картинка слишком красочная и чересчур чёткая, невообразимо восхитительная и пробирающая до дрожи. Простреленный лоб Колдер, немного крови на застывшем лице и огромное красное пятно, расползшееся на обоях сзади.

По спине пробегает щекотка восторга, а сквозь кости и нервы струится тепло, когда Эверт прикрывает веки и видит её смерть перед собой, как явь. Наверное, Сильвия бы плакала, умоляла о пощаде, но… какая разница? Эстер накормили таблетками, она больше ничего не чувствует. Было бы очень забавно посмотреть на её опухшее лицо, залитое слезами, услышать судорожное дыхание и мольбы о прощении, пустые обещания, да вообще всё, что она могла предложить в обмен на свою жизнь – её бы это не спасло, но Эстер позабавило.

В голове девушка рисует картину происходящего; то, как заходит в несуществующее – и от того в фантазиях зыбкое – помещение, как идёт вдоль пустого коридора, где звуки шагов волнами перекатываются у потолка, открывает дверь и видит её – беззащитную, испуганную и вжавшуюся в стену. В комнате нет мебели, там нет ничего, что могло бы отвлечь Эстер и спрятать Сильвию; живые вступительные речи в качестве лирического отступления, плач и громкий выстрел. Пау-пау, сучка.

— Насилие – это плохо, – открыв глаза, сказала себе Эверт. — И убивать плохо. Нет, хватит.

Несмотря на то, что мысли о расправе из мести были слаще самой сладкой розовой ваты, девушка пресекла их. Патроны кончились, руки пахнут порохом, вокруг стекло, нужно что-то делать.

Она не была уверена в том, что убрала двор полностью; идея напороться на какой-нибудь осколок не привлекала её, но проверять дважды Эстер не стала.

Все последующие сутки сердце грели только воспоминания. С каждым днём светловолосая оказывала всё меньшее сопротивление, принимая лекарства. Всё было так, как обещал отец – по вечерам к ней приходили, давали в руку таблетку и наблюдали за тем, чтоб препарат не оказался выброшенным; то есть, заставляли открывать рот, поднимать язык и проделывать другие махинации, чтоб, не дай боже, её не запихнули куда-нибудь за щёку и не выплюнули через пять минут. Отец всё ещё сомневался в честности дочери, хотя ей самой уже было наплевать. Лечишься, не лечишься – разницы никакой, паршиво и так, и так. Принимаешь лекарства – ощущаешь, как клетки мозга медленно отмирают и весь внутренний мир вместе с ним, начинаешь тормозить и терять возможность испытывать что-либо искренне. Не принимаешь – страдаешь и разрываешься от эмоций, пытаешься отрезать себе что-нибудь, чтоб почувствовать связь со внешним миром. Здесь даже из двух зол меньшее не выбрать.

Потому, осознавая безвыходность положения, Эстер глотала таблетку за таблеткой, запивая водой и сдерживая слёзы.

Одиночество перестало быть интересным, и, когда пошла вторая неделя её мнимой «болезни», Эверт намекнула отцу на то, что пора бы возвращаться в школу. Ответ получила неоднозначный: «Я подумаю».

«Да, да, подумай, конечно, а я попытаюсь пока не сдохнуть. Ну ты думай, думай, я подожду».

Из чувств внутри бурлила только злоба. Злилась она на всех – на себя, на школу, на психиатра и свой грёбаный психоз, на производителей таблеток, на отца и даже на мать, которая в своё время не сделала аборт. «Таким, как я, лучше бы не рождаться. Никогда».

Её раздражали все. Подбешивать начинал даже котёнок, о котором, оказывается, любимый папочка узнал ещё в первые дни нахождения животного тут; надо отдать должное – истерик и скандалов он закатывать не стал, всего лишь возмутился тем, что с его мнением не посчитались. И это тоже её разозлило.

Лучшим другом в этом дурацком и бессмысленном домашнем заключении для неё стал блокнот, на страницах которого девушка изливала свои чувства (иногда они всё же просыпались) имысли, царапая бумагу чёрной ручкой. Почерк Эстер менялся, день ото дня становясь корявей и неразборчивей. От прежнего – округлённого с аккуратными завитками – не осталось и следа: он превратился в резко угловатый, узкий, с колеблющимися формами и размерами. Эверт расписывала свою ненависть изощрённо, прибегая к самым красивым и точным словам, разбавляя полноту выражений метафорами. Легче не становилось.

На часах – одиннадцать вечера. Эстер сидит за столом, запустив руку в собранные волосы, локтем упираясь в деревянную поверхность. Правая кисть и запястье болели. В голове слишком тихо. Непривычно тихо.

— Скажи что-нибудь, – выпалила та, бросив ручку на исписанный лист. Голос молчал так долго, что становилось не по себе. По логике вещей, она должна этому радоваться, но без него всё как-то… не так. По другому.

— Скажи что-нибудь, – повторила светловолосая, начиная раздражаться. — Какого чёрта ты молчишь? – девушка скривилась в отвращении. Всё затихло не меньше двух недель назад. Это начинало пугать. — Значит, когда я сижу на уроке, нести херню и пытаться сбить меня с толку – это ты с радостью, а когда я впервые прошу поговорить – так нет? Занят, наверное, бедный.

Она хрустнула шеей. Её пробивает дрожь, и незаметно для себя Эстер начинает раскачиваться на стуле.

— Просто интересно, какие дела могут быть у голосов в голове, – щёлкнула зубами и глубоко вдохнула. Нервно стучит пальцами по столу. Оглядывается по сторонам.

Дверь в комнату открывается. Девушка закатывает глаза и кусает нижнюю губу, отворачиваясь к открытому окну.

— Как ты себя чувствуешь? – спрашивают её, на что она не отвечает, продолжая раскачивать табуретку. — Это важно.

— Никак, – сердито отчеканила та. — Никак я себя не чувствую. Это же то, чего ты хотел, да, пап? Да?

— Послушай…

— Я не хочу слушать, – отрезала Эверт. — Ничего не хочу.

— Я заставляю тебя не просто так, не потому, что мне этого хочется, – начал он. — Твоя болезнь требует лечения, иначе она прогрессирует, ты же всё прекрасно знаешь.

— Вот именно. Я знаю. И понимаю, что мне будет лучше без него, – ей хотелось сорваться на крик. Выбросить эту коробочку дорогостоящих лекарств в окно, ударить отца и выгнать его вон, разбить себе голову об стену; мысль о том, что она вполне может это сделать, не давала покоя.

— Так или иначе, ты будешь их принимать, – отец положил упаковку на стол и придвинул к ней.

Эстер повернула голову в его сторону. Её полуприкрытые глаза наполнились яростью, что блестела в белом свете настольной лампы. Она еле дышала, ногтями впиваясь в ладони.

— Ты можешь злиться на меня, кричать, делать что угодно, но ты обязана выпить.

«Я лучше сдохну».

Эверт резко переменилась в лице. На губах девушки красовалась зажатая улыбка. Ногти всё ещё вгрызаются в нежную кожу.

— Как скажешь.

Попытавшись расслабиться, светловолосая сняла крышку с коробки и достала таблетку. На дне осталось около трёх штук. Она осмотрела препарат, затем медленно поднесла лекарство ко рту и положила на язык.

«Лучше сдохну».

Эстер проглотила таблетку и фальшиво улыбнулась. На этот раз – без слёз.

Девушка смотрела на то, как отец выходит и исчезает в дверном проёме, не моргая и не сводя взгляда. Смотрела долго, в одну точку – минуту, две, три, пока не ощутила новый прилив злобы, испепеляющий сердце. Под кожей – волны жара.

Забрав пистолет, она стащила и «Этаминал»; если первый Эстер вернула, то снотворное до сих пор стояло под её кроватью. В упаковке – около пятидесяти штук. Учитывая то, сколько Эверт приняла до этого, оставаться должно точно не меньше сорока. Вскочив со стула, она метнулась к кровати и упала на пол. Барбитуру притолкнула чуть ли не к самой стене. На всякий случай, просто чтоб никто не заметил.

Вытащив коробку, поднялась и щёлкнула замком. Дверь заперта изнутри.

Раздался звук пришедшего на телефон уведомления. «Я забыла поставить на беззвучный?». Схватив его со стола, Эстер залезла в постель.

«я скучаю по тебе. звучит мерзко, да?».

Эрик перестал писать с того самого дня, как в неё запихнули первый за два месяца антипсихотик. Злилась ли она?

Ей и самой не удавалось понять своих желаний: она стремилась к тому, чтоб её оставили в покое или пытались возобновить контакт? Чтоб бросили её или чтоб бросила она? Эстер намеренно отталкивала людей от себя, а затем расстраивалась и впадала в бешенство из-за того, что никого нет рядом.

«да».

Взгляд зелёных глаз перешёл с яркого экрана на этикетку. «Я – своя главная проблема». Эверт крепче сжала упаковку в руках.

«и всё же».

Она прикусила губу, закрыв глаза и спокойно выдохнув. Пальцы быстро забегали по клавиатуре.

«и что я должна сделать?».

Запрокинув голову, Эстер задумалась. Что будет потом?

«Для тебя смерти нет. Она есть для других. Ты даже знать не будешь о том, что мертва, как и не будешь знать того, что когда-то была живой. А окружающие будут. Твоя смерть будет реальной для них, но не для тебя самой. Ты боишься того, чего просто не существует».

Опускает взгляд и сглатывает. Внутри зарождается подобие страха. Всё, что ей нужно – порыв. Один-единственный толчок.

Эверт несмело открутила крышку, положив её на одеяло рядом.

«забудь о том, что я существовала. не приближайся ко мне больше».

Дрожащей рукой она высыпает все таблетки в ладонь, оставляя коробок пустым.

«никогда».

Комментарий к VII: PLEASE, DADDY, DON’T

*25 градусов по Фаренгейту – -4 по Цельсию, соответственно 7 градусов – - 14.

========== VIII: EVERLASTING HATE ==========

Перелистывая страницы книги, Эстер пыталась сосредоточиться на тексте. Обстановка была на удивление спокойной: несколько учеников, перешёптывающихся где-то возле книжных шкафов, снежные хлопья, мелькавшие за окном, приятная тишина и едва слышимые шаги за дверью. Ей нравилось находиться в библиотеке. Здесь ничего не капало на мозг, ничего не мешало думать; изредка она ловила себя на мысли о том, что приходит сюда вовсе не читать.

Всё так. Всматриваясь в очередной учебник, девушка задумывалась о каких-то мелочах, сидя за столом – погружалась в размышления о большем. Через несколько дней заканчивается осень, а она так и не помирилась с одним из важнейших людей в своей жизни. «Он мне не нужен».

Дверь открылась и светловолосая подняла голову на звук. В помещение, тихо переговариваясь, вошли Фиона и Лесли. Девушки повернулись к ней, на что Эверт лишь повела бровью, после вернувшись к чтению. Услышав скрежет стульев за своим столом, Эстер слегка удивилась, но не подала виду и продолжила изучать текст.

— Привет, – решила начать Лесли. Она выглядела смущённой и, очевидно, чувствовала себя не в своей тарелке.

— Вау, – буркнула та, захлопнув книгу и отодвинув её в сторону. Девушка откинулась на спинку синего стула. — Ты даже не боишься разговаривать с королевой всех психически больных?

— Что? – поморщилась Вест. Фиона заметно напряглась.

— Забей. Чего хотели?

— Да просто… поговорить, – выдавила из себя Нейтц. Им обеим точно было неловко.

— А у нас есть общие темы для разговора? – сказала она чуть громче, чем нужно.

— Нет, но… В смысле… Это плохая идея, наверное.

— Ужасная, – согласилась девушка, кивнув.

— Как твои… волосы?

— Да нормально. Живут, вроде. А тебя Клэр и Лайла не засмеют из-за того, что общаешься со мной? – поинтересовалась Эверт, нахмурившись.

— Я их послала, – отмахнулась Лесли, трогая воротник рубашки, выглядывающий из-под чёрного свитера. — За три года они отупели.

— Я бы даже похлопала, – Эстер выгнула бровь, после чего скрестила руки на груди.

— Это всё началось после того случая с Дианой? – резко выпалила Вест.

Если бы злость можно было оценить по десятибальной шкале, Эверт поставила бы восемь той, что чувствовала сейчас. Она ощутила, как готова взорваться от тупости и нелепости данной ситуации. Человек, всё общение с которым основывалось исключительно на совместном пребывании в одном коллективе, лезет к ней с личными вопросами с таким видом, будто спрашивает, что задали на завтра по литературе. Вздохнув, Эстер вытащила из рюкзака упаковку антипсихотиков и бутылку с водой. До этого случая она думала, что таскала лекарства с собой понапрасну.

— Да, – криво ухмыляясь, она достаёт таблетку и демонстративно забрасывает в рот. Открутив крышечку, девушка отпила. — А что?

Фиона и Лесли переглянулись.

— Болеешь? – спросила Нейтц.

— Ага. Типа того, – светловолосая запихнула учебники в рюкзак. — Это всё?

— Мне жаль, что так получилось, – отозвалась Вест.

— Зря ты это сказала. Я ненавижу жалость. Особенно от посторонних, – вздохнув, Эстер взяла рюкзак и встала из-за стола. — Не говори со мной больше, если не хочешь стать мишенью, – похлопав девушку по плечу, Эверт зашагала к выходу.

В тот день она решила отложить свою смерть. До лучших времён. Спонтанные вещи – это здорово, но не тогда, когда дело касается самоубийства.

Её не пугала та бездна, в которую ей предстояло провалиться после передозировки, не пугала неизвестность или мысли о собственных похоронах. Всё это выглядело отчасти забавным, в то же время – лишённым смысла. К Эстер пришла идея получше, ровно в тот момент, когда она уже запихнула в себя около десяти таблеток; их, правда, пришлось выблевать, а затем – проспать около двадцати часов.

В стрельбе девушка делала значительные успехи. Один только минус – об этом всём узнал отец. И о её тренировках, и о приёме снотворного. Он был жутко зол: провёл профилактическую беседу на повышенных тонах, отобрал пистолет и «Этаминал», зачитал лекцию о вторжении в чужое личное пространство и даже попытался наказать, но вовремя вспомнил, что Эстер нечего терять и потому наказать её вряд ли удастся. Обычно подросткам запрещают гулять и встречаться с друзьями, лишают средств коммуникации, карманных денег – всего, что им было важно. Друзей она не имела, к интернету интереса не проявляла, карманные ни на что не тратила; отец банально не знал, что с ней делать. Единственное, что дорого – наполовину исписанный блокнот, но так как об этом никому не было известно, Эверт продолжала наслаждаться своей графоманией. Все разговоры на эту тему Эстер не воспринимала, пропуская мимо ушей. Было откровенно плевать, поэтому девушка, спокойная как удав, просто кивала и поддакивала, смотря на рассерженного отца. Со временем он успокоился. На это ей тоже оказалось плевать.

Уже ничего не могло ни расстроить, ни обрадовать; Эстер будто бы находилась под толщей ледяной воды, куда не доносятся звуки, где нет чувств и эмоций. Остался только холодный и ужасающе безразличный разум.

С момента последней издёвки к ней перестали придираться так активно. Клэр на время успокоилась, компания Женевы – тоже, и даже Остин со своими друзьями решил, что лучше оставить её в покое. Угомониться никак не могла одна только Сильвия, которая, проходя мимо, обязательно толкала, ставила подножку и бросала косые взгляды, иногда что-то говоря о ней Сноудон. Но некоторые вещи остаются неизменными, потому распускать сплетни и шептаться никто не перестал. Уже дважды (или трижды?) к Эстер подходили и спрашивали, правда ли то, что её положили в психушку на три недели. В ответ получали либо её руку, приклеившуюся ко лбу, либо колкую фразу с завуалированным оскорблением.

И всё-таки, сидеть здесь, занимаясь чем-то относительно полезным, гораздо лучше, чем запираться в четырёх стенах и убивать время любыми подручными методами.

Вся та злоба, которую она испытывала совсем недавно, как будто проникла под кожу. Приелась. Агрессия стала чем-то обыденным, как данность; Эстер не знала, что с этим делать. Да уже и не важно.

Это правда не имеет никакого значения, ведь все деньги с её счетов уже сняты, информация в социальных сетях зачищена, а комната в идеальном порядке.

Смириться с мыслью о неминуемом конце оказалось намного проще, чем ожидалось.

У неё не было конкретного плана действий. Эверт знала, чего хотела в конечном итоге, но не понимала, как достичь нужного эффекта. Готова ли она пойти на нечто по-настоящему чудовищное? Готова ли уничтожить то, над чем кропотливо трудилось множество людей? Готова ли стать монстром в глазах близких, отрицательным персонажем, примером, которому ни за что нельзя подражать?

Без разницы.

Покидая пределы школы, Эстер внимательно осматривала её коридоры, окна и шкафчики, пытаясь запомнить всё в деталях. Едва ли не к каждому углу было привязано какое-то воспоминание. Не всегда хорошее.

Из своего шкафчика девушка уже забрала все учебники и тетради, выбросила фантики из-под конфет и даже отклеила пару потемневших от времени стикеров с любимыми героями мультсериалов.

В ближайшие дни всё закончится.

Снег выпал около недели назад. Как тонкое белое покрывало, он лежал на оголевших ветвях, дорожных знаках, почтовых ящиках, на крышах домов и дорогах, красиво переливался в утренних лучах яркого солнца, когда лёгкий мороз покалывал лицо. Птицы больше не сидели на проводах.

Недавно ей исполнилось восемнадцать, буквально несколько дней назад, двадцать второго числа. Объективно этот день рождения нельзя назвать самым худшим, он, скорее, был нейтральным – Эстер провела его совершенно обычно, не отмечая и стараясь игнорировать поздравления от родственников, половина из которых и вспоминалась с трудом. Она заранее отказалась от любых подарков; единственное, о чём вышло попросить – не принимать таблетки хотя бы в честь такого торжественного праздника. Отныне Эверт перестаёт считаться ребёнком на законодательном уровне. Какая радость.

Эрик был заблокирован во всех социальных сетях. Время от времени в ней просыпалась способность здраво мыслить, и в один из таких проблесков света в кромешном мраке Эстер поняла, что им нельзя общаться. Так будет лучше для самого Кейна. Она прекрасно осознавала, что может причинить ему вред, если потеряет контроль над собой, и подвергать его риску хотелось меньше всего. Узнай он о причине неожиданного конца их общения, точно начал бы говорить, что хочет помочь и обязательно поможет, что они справятся и с этим, ведь лучшие друзья на то и лучшие. Но, в отличие от Эрика, она умела мириться абсолютно со всем, и то, что он никак не поможет, для неё ясно как день. Эстер зашла слишком далеко и давно отрезала путь назад. Вариант только один.

И снова разум помутняется, одна и та же история подобно заевшей пластинке.

«Я ненавижу его».

Почему?

«Не помню».

У совершеннолетия, естественно, были преимущества, но пользоваться ими девушка не собиралась. Разве что…

Эверт часто проходила мимо его дома. Каждый раз, оказываясь напротив окон принадлежавшей ему комнаты, она ощущала, как что-то внутри сжимается с болезненным хрустом. Снежные хлопья опускаются на ресницы и путаются в волосах, напоминая о человеке, которого ей, скорее всего, больше не увидеть. Эрик всегда восхищался этим, по его мнению, прекрасным явлением; ему почему-то казалось, что снежинки в волосах – это до чёртиков красиво, и… Как он говорил? Волшебно? Да, вроде так. Он говорил, что снег напоминает ему о волшебстве, запахе хвои, уродливых рождественских свитерах с оленями и горячем какао. Невзирая на атмосферу, зимой выходить на улицу Эрик всё равно не любил. Единственный раз, когда Эстер уговорила его сходить в город в конкретный сезон, был в прошлом году, на каникулах в январе. Он нехотя согласился, а она жутко обрадовалась. В итоге они всё равно никуда не пошли: началась ужасная метель, машины застревали в снегу, а температура воздуха и вовсе оставляла желать лучшего. Эстер расстроилась. Эрик, увидев это, построил домик из подушек и одеял, в основу своего архитектурного шедевра заложив два стула. Она засмеялась и назвала его дебилом. Он бросил в неё подушку и сказал заткнуться и залезать внутрь.

Обходя детскую площадку, на которой месяц назад они вдвоём катались на качелях, светловолосая резко остановилась. Теперь там, обкидывая друг друга разваливающимися в ладонях снежками, резвились счастливые дети, весело крича и бегая. Девушка, сжав лямку рюкзака, грустно улыбнулась.

Соблазн был слишком велик. Очень часто её будто прорывало, возникало сильнейшее желание написать ему или даже постучать в дверь и рассказать о том, как скучала и как сходила с ума без его возмущённых разговоров об очередной видеоигре, но она знала, какими последствиями это чревато. Это не стоит того. Это нужно перетерпеть.

Его безопасность превыше всего.

Девушка вздохнула, выпуская пар изо рта в морозный воздух. Снег падает на носки ботинок и Эстер разворачивается, чтобы пойти домой и снова запереться в комнате.

И вновь, как по щелчку выключателя, всё внезапно меняется: недавние мысли кажутся кошмарно глупыми, в голове поселяется тотальное безразличие и опять преследует чувство чрезмерной, пугающей свободы. Она ощущает, что способна на любое зверство. Она знает, что может сорваться в любой момент. Плохо, плохо, плохо.

Звон ключей и тихий топот кошачьих лап. Куртку девушка бросает прямо на пол, ей не хочется возиться.

Отец сказал, что будет поздно – на работе завал. Да, конечно, так будет лучше.

«Ты же знаешь, что не можешь избавиться от меня» – голос звенит в сознании чрезмерно чётко.

— У меня нет никакого желания разговаривать с тобой. Проваливай, – буркнула та, поднимаясь по ступеням.

«Зачем так грубо?»

Она толкает дверь.

Вся комната вычищена. Никакого мусора уже не было, и чашек из-под чая тоже нигде нет – ни под кроватью, ни на тумбочке рядом, ни тем более на столе. Книжные полки теперь без пыли. Эстер даже занавески постирала, оставалась только незаправленная постель.

Эверт швырнула рюкзак к шкафу, после плюхнувшись на стул и обхватив голову руками. Пальцами девушка перебирала пряди светлых волос, смотря в одну точку на полу.

Скука, с которой приходилось сталкиваться ежедневно, грызла сильнее, чем злость. Она постоянно боролась с желанием что-то сломать, разбить, запустить в стену – что угодно, лишь бы разбавить эту невыносимую серость, которая затмила собой все положительные стороны её жизни. Эстер стала забывать о том, что они вообще существуют.

«Не хочешь говорить со мной?».

Фраза звучит так чётко, что её передёргивает. Светловолосая резко разворачивается, потому что начинает казаться, что безоттеночный голос раздаётся где-то за спиной. Сердце забилось быстрее, а во рту пересохло. Оглянувшись, она, как и ожидалось, никого не увидела.

«Почему ты не хочешь?».

Пальцы сжались в кулак. Ногти впиваются в ладони.

«Я всегда буду с тобой. Всегда. Даже когда тебя бросят. А тебя бросят. Непременно. Очень скоро. Но я буду здесь. Ждать тебя. Мы всегда будем вместе».

— Нет, – трясущимся от злобы голосом говорит она.

«Да. От начала и до конца».

— Нет, – как в бреду вторит Эстер, – нет, нет, нет, нет, боже, нет…

«Ты не рада? В детстве ты любила меня. И мы играли в игры. Тебе нравилось со мной играть. Да? Ты меня слушалась».

— Нет, нет, нет…

«Ты с такой наивной радостью разрывала тех мух на части! Сколько тебе было? Три года?»

Серые глаза заслезились.

«А крыс? А крыс ты помнишь? Я просил хранить их отрезанные хвосты в шкатулке… И ты слушалась! Ты думала, что это шнурки! Каким прелестным ребёнком ты была!»

— Это не я, – ладони сильно жмут на пульсирующие от боли виски. — Это ты. Это всё ты.

«Я восторгался тобой… И тем, как ты пробила глаз бездомному коту, который тебя укусил тогда на площадке. Тебе было семь. Всего семь, а уже такие впечатляющие способности!»

— Это… – шепчет Эверт, закрывая глаза и сжимая волосы – был… ты…

«Папа думал, что у тебя был воображаемый друг. Но ты так не считала. Ты меня помнишь?»

— Убирайся, – сквозь сцепленные зубы шипит Эстер.

«Ты помнишь, как я умер?»

— ЗАТКНИСЬ!

Она подскакивает и хватает первое, что попадается под руку – пустую стеклянную вазу. Девушка бьёт ею об стену, что есть силы. С громким хрустом осколки отлетают на пол, прямо под ноги.

— ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ!

На ковёр слетают все книги, лежавшие на столе. Органайзер с ручками и карандашами, блокнот, телефон – всё падает к битому стеклу.

— Я НЕ ВИНОВАТА! Я НЕ ВИНОВАТА В ТОМ, ЧТО ТЫ ПОГИБ!

Она кричит истошно, так громко, как только позволяют её связки, заполняет всю тускло освещённую комнату звуком своего срывающегося голоса. Крик царапает и режет горло.

«Ты делала это ради меня. Я знаю. Я помню, как ты любила меня. Ты любила меня больше всех на свете, но почему не любишь сейчас? Что я сделал?»

— ЗАМОЛЧИ!

Эстер падает на колени и бьёт себя по голове, как будто надеется, что от этого голос стихнет. Каждое его слово – словно ножом по сердцу, и всякий раз, когда он заговаривал, она могла поклясться, что чувствует, как кровь льётся в лёгкие.

— ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! – удары становятся сильнее и пальцы вырывают светлые волосы из головы. — ПРОВАЛИВАЙ ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ!

Пелена слёз рассеивается. Щёки намокают.

— Я не хочу тебя слышать, – переходит на шёпот она, опускаясь на пол, – ты мёртв. Ты умер много лет назад. Ты мёртв, Айван.

По руке сползают струйки тёмно-красной крови. Боль щиплет в самом центре ладони.

Конечно, Эстер помнила. Она помнила его тёмно-зелёные детские глаза, своим жалостливым взглядом способные растопить лёд, помнила короткие жёсткие волосы оттенка жемчуга, высокий голос и яркую улыбку. Конечно, она помнила этого зеленоглазого дьявола во плоти.

Айван, её брат-близнец, родился на четыре минуты раньше неё, двадцать первого ноября в 11:58 после полудня, и, вспоминая об этом в самые тёмные и безрадостные моменты, Эстер казалось, что именно это подтолкнуло его к покровительству над ней. Айван и Эстер – одно целое. Всегда вместе и никогда врознь.

Любой знавший брата человек считал своим долгом назвать его ангелочком, умилиться и потискать добродушного малыша, угостить его конфетой и выразить своё восхищение родителям. Его всегда любили больше, и мальчика заставляло возмущаться то, что всё внимание доставалось исключительно ему. «А как же Эстер?» – спрашивал Айван каждый раз, когда его снова нахваливали. Все смеялись и таяли: какой прекрасный ребёнок, такой маленький, а уже заботится о сестре! Ну не чудо ли!

Но только она одна знала его по-настоящему – того жестокого садиста, воспоминания о котором до сих пор живут в её теле. Того, кто размазывал кузнечиков по асфальту просто для развлечения, отрывал бабочкам крылья и топил дворовых котят в их ванной, когда мамы не было дома. Эстер никогда не нравилось то, что он творил с беззащитными зверушками: девочка садилась на пол и горько плакала, когда лапы очередного птенца переставали дёргаться. «Почему ты плачешь?» – спрашивал сбитый с толку Айван. «Я не хочу, чтоб ты трогал их» – всхлипывала Эстер. «Я расскажу маме, что ты с ними делаешь». Айван, с грустными глазами, отвечал: «Тогда мне придётся убить тебя тоже».

Он был умён не по годам. В четыре мальчик выучил весь алфавит, в пять уже читал сказки, а в возрасте семи лет прочитал свой первый роман. Считал он так же хорошо. Ему сулили великое будущее.

Айван никогда не отпускал Эстер далеко, даже тогда, когда совершал свои маленькие преступления; он заставлял сестру смотреть. Постоянно. Каждый раз. Скоро она перестала плакать.

Мама тоже любила его больше, и Эстер это бесило. Мальчик с рождения был ближе к матери. Они даже погибли в один день.

Его обожали все: родственники, воспитатели, учителя, соседские дети и даже те животные, которых он убил. Его любили все, но Эстер знала, что он любил только её. Его любовь была почти осязаемой. Осязаемой и пугающе нездоровой.

Всем казалось забавным то, что пятилетний малыш, на вопросы о том, кого любит больше всех, отвечал: «Эстер». «А маму?» – спрашивали Айвана. «Эстер» – качал он головой. «А папу?» – спрашивают снова. «Эстер».

Они спали в одной кровати. Постель девочки всегда была пустой, ведь среди ночи он мог вытащить её оттуда и заставить лечь к нему. «Если мы будем спать раздельно, нам будут снится кошмары. Я не хочу, чтоб нам снились кошмары».

Эстер била его по лицу и телу, кричала и говорила, что ненавидит и не хочет жить в одной семье с ним, но он был непреклонен и в любом случае добивался своего. Она начинала бояться его, скрывая страх за злостью. Он терпел удары, не смея причинить вреда сестре.

«Я убью всех мальчиков, которые будут с тобой играть» – заявил Айван, когда они сидели в беседке одним летним вечером. Он учил её играть в шахматы. «Почему?» – спросила Эстер на полном серьёзе.

«Потому что только я могу с тобой играть».

«Но я не хочу, чтоб ты их убивал» – нахмурилась девочка.

«Тогда ты не будешь играть ни с кем, кроме меня. Ты можешь быть только со мной, понимаешь?».

Эстер не понимала.

Айвана убили, когда ему было восемь.

В тот вечер всё шло своим чередом: брат и сестра играли у себя в комнате, а мама разговаривала по телефону на кухне. Папа должен был вернуться из командировки, но задержался, сказав, что приедет утром. Айван рассказал Эстер о существовании игры в ассоциации. Девочка не сразу поняла, что это вообще такое, но ему удалось объяснить доходчиво и довольно быстро. Сначала он спрашивал её об обычных материальных вещах, но затем перешёл на чувства.

«Страх?».

Мальчик бросил ей небольшой красный мяч. Эстер замялась, но потом посерьёзнела и изрекла: «Ты». Девочка попала мячиком ему в грудь.

Она спросила: «Любовь?». Ответ слишком предсказуем: «Ты».

В половину десятого они спустились на кухню. Мама мыла кухню. Она потрепала их волосы и радостно улыбнулась, а через полчаса уже лежала мёртвой на полу в луже крови.

В их дом пробрался вооружённый человек. У него был пистолет. Когда мама услышала чужие шаги, сказала им молчать, затем спрятав в пустом шкафу.

Айван не высидел и десяти минут. Они слышали, как пронзительно кричала мама перед звуком выстрела.

«Я убью его» – сказал мальчик и попытался вылезть из шкафа; Эстер попросила его остаться.

«Мне страшно».

«Не бойся» – он открыл скрипучую дверцу и вышел в ночной сумрак. «Я скоро вернусь».

Не вернулся.

Она видела, как тела выносили из дома, видела кучу незнакомых людей в форме, машины полицейских и скорой, видела кровь, опустевшие комнаты, разбитое стекло. Целый год смотрела на последствия в виде депрессии её отца. Мама умерла. Айван никуда не делся.

Мальчик продолжал своё существование. Даже после смерти брат убивал животных, будил её среди ночи и заставлял играть с ним в шахматы. Эстер видела его так же явно, как и прежде. Ей не удавалось понять, почему отец говорил о нём в прошедшем времени: он же здесь, с ней, рядом… Почему папа не видит?

«Пап, Айван снова меня будит» – жаловалась девочка. Отец злился и строго говорил ей, чтоб она больше так не шутила. Вот только это не было шуткой.

Брат кричал на неё и давал подзатыльники, стаскивал одеяло и приказывал играть с ним. Она нехотя соглашалась.

«Ты же умер» – непонимающе хмурилась та.

«В этом ты виновата. Я же говорил тебе, что буду рядом, пока ты тоже не умрёшь. То есть всегда».

По утрам они ели кашу за одним столом, вместе читали книги, ходили в школу и играли в куклы после неё. Айван не любил типично мальчишеские игрушки, они казались ему дурацкими.

Гуляли тоже вместе. Особенно вечерами, когда все её друзья расходились по домам. Мальчик и девочка оставались наедине, и тогда брат вспоминал о своём мерзком и жестоком увлечении.

Он убивал каждую неделю. Субботы начинались с очередного мёртвого животного. Эстер плакала чаще и просила его отпустить беспомощную крысу или маленького котёнка, но он начинал злиться и говорил, что сделает с ней то же самое, если она будет ныть.

Айван был мёртвым, но трупов не становилось меньше.

Всё прекратилось тогда, когда Эстер рассказала об этом отцу. Он впал в ужас.

«Господи, зачем ты это сделала? Зачем ты убиваешь их – таких беззащитных и доверчивых? Боже праведный, Эстер, зачем?».

«Это Айван! Я не трогала их, клянусь!». Тогда папа впервые ударил её.

«Не смей лгать мне, чёртова малолетняя живодёрка!» – закричал он, а затем запер в тёмной комнате.

Брат никогда больше не приходил к ней, и какое-то время из-за этого даже было одиноко. Без него комната кошмарно пустая, да и сама Эстер больше не ощущала себя целостной, как будто что-то потеряла и никак не может найти. Игрушки – дурацкие. Кровать – слишком большая. Еда – невкусная. Жизнь – блеклая. Время от времени она звала его, иногда – плакала. Она знала, что он слышит её, но не понимала, почему не отзывается. Девочку начинала грызть вина за то, что не удалось удержать его тогда в шкафу.

Айван бросил её, но появился голос. Ей снова было с кем играть.

И только сейчас, задыхаясь на полу в куче осколков, Эстер поняла, что голос принадлежал ему – Айвану Эверту, убитому грабителем восьмилетнему мальчику.

«Я люблю тебя. Я люблю тебя больше всего, понимаешь?»

— Мне не нужна твоя любовь, – закрывая лицо ладонями, бормочет та.

«Я всегда буду с тобой, всегда, всегда, всегда, до самой смерти, помнишь? Помнишь, я обещал тебе, помнишь?»

— Я не хочу, – ладонь жжёт сильнее, а кровь размазывается по коже. — Прошу, замолчи, просто оставь меня в покое, хватит.

«Я могу замолчать. На время. Если ты кое-что сделаешь для меня»

Светловолосая резко вскинула голову.

— Что ты хочешь? – голос предательски ломается. — Что ты, чёрт возьми, от меня хочешь?

«Ты знаешь, о чём я попрошу»

— Что? – сердце пропускает удары; тело начинает дрожать. — Нет. Нет, я этого не сделаю.

«Я знаю тебя лучше, чем кого-либо. Сделаешь»

— Нет, – повторяет девушка. — Нет!

«Да. Мы сделаем это вместе, сестрёнка, и оба будем счастливы. Да, точно будем. Ты ведь сама их ненавидишь. Я знаю, что ненавидишь»

— Ты – больной ублюдок, – рычит Эверт, – ты родился им и ты им умер. Я не стану убивать людей просто потому, что тебе так хочется.

«Станешь. Потому что я – это ты. Ты – это я. И тебе всегда нужно то же, что и мне. Мы ненавидим их. Мы хотим этого»

— Нет.

«Мои больные фантазии – твои. Твоё тело – моё. Ты была моей и всегда будешь. И ты сделаешь, как я скажу»

Эстер вытирает слёзы и поднимается. Глаза режет.

— Я выпью таблетки и ты исчезнешь, – улыбается девушка своему отражению в зеркале.

«Тебя не спасут даже транквилизаторы. Я – твоя личность. Без меня ты никто»

— Конечно, – кивнула зеленоглазая и улыбнулась шире – так, что начали болеть губы. — Лучше я буду никем, чем такой, как ты.

Через щель открытой двери слышится поворот ключа в замочной скважине входной. Эстер поворачивает голову в сторону лестницы и напрягает слух.

Какого?..

Отец не мог вернуться так рано. Сам же сказал, что придёт поздно.

Выгнув бровь, светловолосая, недолго думая, спускается вниз по лестнице. Кто-то положил ключи на обеденный стол и теперь шастает на кухне.

Это не папа.

По темпу шагов Эверт почти узнаёт, кто это.

(«господитолькобынеОН»).

— А ты что тут делаешь? – выпалила та, видя до боли знакомые очертания в темноте. — Ты сюда, блять, как попал?

Эрик, как обычно идя в развалку, включает свет. Он как будто не видит её, но после отходит к столешнице:

— И тебе привет, мисс антисоциальность.

Эстер покусывает нижнюю губу. Она на мгновение теряется от его наглости, но отходит сразу же.

— Вон, – девушка указывает ему на дверь. — Я не хочу тебя видеть.

— В последнее время мне как-то стало похуй на то, чего тебе хочется, а чего нет, – фальшиво улыбнулся Кейн, огрызнувшись. — Артур мне ключи давал не для того, чтоб я уходил по твоему желанию.

— Что? – Эстер понемногу выходит из себя. — Что он тебе дал?

Парень демонстративно потряс звенящими ключами перед её лицом, после чего положил их на стол.

— Ключи. Не расслышала с первого раза?

Таким она видела его впервые. Юноша был явно зол, и, может быть, будучи в нормальном расположении духа, она бы поняла его настрой или даже попросила прощения за своё поведение ранее, но конкретно в этот момент ей хочется разорвать его на куски.

— И с хера ли? Убирайся, – рявкнула она.

— Нет, – глумливо хохотнул тот. — Не уберусь, пока не получу ответы на волнующие меня вопросы.

— А по ебалу получить не хочешь? – фыркнула Эверт.

— Ну, сначала ответы, потом – как получится.

Девушка тяжело вздохнула. Она положила руку на лоб, после потерев глаза.

— Чувак, с недавних пор я просто начала ненавидеть людей. Ты тут не при чём, окей?

— Чувак, – передразнил её Эрик. — Со знакомыми пацанами так обращайся, меня, будь добра, называй по имени.

(«во что мы превратились?»)

— Хорошо, достопочтенный Эрик Кейн, я уяснила. Так лучше? – оскалилась Эстер.

— Называй меня так постоянно, – он скрестил руки на груди. — Мне нравится.

(«а может и не было никаких “мы”?»)

— Я счастлива. Очень. А если хочешь сделать меня ещё счастливей, можешь выйти за дверь прямо сейчас.

— Нет, – снова повторил Кейн. — Нет, нет и нет.

(«я заслужила»)

— Что ты хочешь? – обречённо спросила та, не рассчитывая на внятный ответ.

— А разве не понятно? – взорвался он. — Тебя хочу, блять! Тебя, Эстер! Я хочу вернуть свою лучшую подругу, понимаешь?

— Нет, не понимаю.

— Да потому что ты сука бессердечная! – выплюнул тот.

— Спасибо.

— Я серьёзно!

— Я тоже!

— Ты меня бесишь.

— Спасибо, кэп, а я и не заметила.

— Заткнись уже и дай мне договорить!

— Ладно, ладно, – жестом Эверт показала ему, что сдаётся. Девушка всё ещё стояла в дверном проёме.

— Ты меня реально раздражаешь, – уже спокойнее начал парень. — Как раздражает и то, что слишком много вещей вызывают ассоциации с тобой. Серьёзно, я просто куда ни гляну, вспоминаю какую-нибудь связанную с тобой херню. И меня это бесит. Потому что я как придурок себя чувствую. Каждый день. Каждый час с того дня, как ты сказала забыть о тебе.

Эстер молча слушала, пустым взглядом смотря на него.

— И я не могу, у меня банально не выходит. Ты ведёшь себя крайне странно, и это тоже злит. И иногда мне хочется убить тебя, потому что ты меня достала. Я тебя терпеть не могу, но всё равно люблю, понятия не имею, как это называется. Без тебя я как долбоёб какой-то. С тобой тоже как долбоёб, только относительно счастливый и довольный жизнью.

Эстер прикрыла глаза и откинула несколько светлых прядей назад. Расслабив шею, она упёрлась плечом в стену.

— И я ненавижу в тебе всё до последней капли, настолько, что тебя хочется задушить. У меня не получается даже смотреть на тебя нормально, сразу хочется толкнуть, представляешь?

— Странно, но когда я смотрю на тебя, испытываю то же самое, – лениво протянула зеленоглазая.

— А ещё я тебя люблю. Ужасно люблю. Как не любил ни одно живое существо. Жизнь без тебя – сплошное дерьмо, если честно. Ты поступаешь со мной как сука, но парадокс в том, что я могу это простить, причём с лёгкостью.

Его пальцы нервно стучат по поверхности столешницы. Он облизывает пересохшие, покрывшиеся ранами губы и время от времени переводит взгляд на окно, за которым падает мокрый снег.

— Я так больше не могу. Сделай хоть что-нибудь, иначе я реально повешусь на блядском шнурке.

— Я не собираюсь ничего делать, – пожала плечами она, – я не в ответе за твои чувства. Тебе без меня плохо, не наоборот.

Внутри всё как будто рушилось. Эстер еле сдерживала себя, чтоб не подойти и не обнять его, не сказать, что и вправду ведёт себя как нельзя хуже. Просто обнять, на мгновение ощутить его запах и дотронуться зелёных прядей, собранных в небрежный пучок, но она понимала, что не имеет на это никакого права. Её цель – оттолкнуть его, а не усложнить всё в очередной тысячный раз. Они больше не должны общаться. Как бы больно это ни было, ей нужно оставить Эрика в прошлом. Если ему плохо сейчас, то что будет через неделю?

— Ты серьёзно? – у него будто отобрало дар речи. — Ты серьёзно сейчас?

Эрик снова заводится, готовый растерзать её на мелкие части.

— Вполне.

У него вырывается нервный смешок.

— Зачем ты лжёшь мне? Эстер, ты можешь делать это с кем угодно, только не со мной, – юноша за долю секунды преодолел расстояние между ними. — Ты превосходная актриса, да, но я чувствую, когда ты обманываешь. И ты знаешь об этом.

Он схватил её за запястье и, дёрнув, притянул к себе.

— Отвали, – зашипела девушка, – отпусти сейчас же, кретин!

— Не отпущу, – процедил сквозь стиснутые зубы тот. — Буду держать тебя так до самой ночи, пока ты не проколешься.

— Тогда я отпилю тебе руку по самый локоть, – продолжает шипеть та, поднимая на него зелёные глаза, полные ярости.

— У меня есть вторая.

Эстер задёргала кистью и попыталась толкнуть его.

— Пусти… меня, – светловолосая ударила его по ноге, – блять, да отвали! Уже не смешно!

— А кто смеётся?

— ОТВАЛИ! – прокричала девушка в его лицо и с силой, неожиданной даже для себя, оттолкнула от себя так, что он едва не упал. — НАМ НЕЛЬЗЯ ОБЩАТЬСЯ, ЧТО ТУТ НЕПОНЯТНОГО?

Кейн смотрит на неё так, будто видит впервые.

— Я опасна для общества, Эрик! – с отчаянием в голосе бросила Эверт. — Для тебя!

— Ты? Для меня?

— Тебе лучше похоронить свою любовь, – не отвечая на вопрос, проговаривает Эстер. В воздухе зависает тишина. Незримыми проводами она опутывает шею и начинает душить, тяжёлым грузом ложась на грудь.

— Что? – наконец выдавливает из себя Эрик. — Что ты имеешь в виду?

— Я не хочу навредить тебе, – дрожащим голосом произнесла она. — Не хочу.

— Ты не навредишь мне. Как ты…

— Вот так.

— Нет, этого не…

— Ты ничего не знаешь.

— Послушай, да это бред, ты не сможешь сделать ничего плохого, просто…

— ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ! – вновь вскрикнула девушка; парень вздрогнул и отшатнулся.

— Да что я не знаю?! Мне известно больше, чем ты…

— Ничего! – срывается с её губ.

«Я убью всех мальчиков, с которыми ты будешь играть» – глухим звоном раздаётся в глубинах сознания.

— Я просто ненавижу людей, ясно? Ненавижу, – гулкий смех. — Они – гниль. Язва на теле планеты. Одинаковые и все как один лицемерные, тупые отвратительные сплетники, собирающиеся в стада, они строят из себя вершителей судеб и гуру жизни, хотя на деле… на деле не являются ничем.

Тело обдаёт жаром, и девушка загорается своим монологом, словно спичка.

— Серая масса, – слова отскакивали от зубов подобно выученному наизусть тексту. — Животные, которые идут за якобы сильнейшим и не умеют признавать ошибки. Глупые и до чёртиков несообразительные, слепые, идущие на поводу у своих ничтожных желаний, воплощение бессмысленности и тотальной дурости. Господи, как же тошно.

«Ты не можешь с ним играть, Эстер. Только со мной, или мне придётся убить его. Я убью Эрика. Я убью его, если ты не останешься со мной»

— Я знаю, – отвечает она, – я не буду.

— Что ты не будешь? – удивляется Эрик.

«Играть с ним» – подсказывает голос.

— Играть с тобой, – повторяет девушка.

— Что? Ты хоть слышала, что я тебе говорил?

— А ты? Ты, – светловолосая замирает, – слышал?

— Ты несёшь какой-то абстрактный бред, не понятный обычному человеку, как я должен тебя услышать? Причём тут твоя ненависть к людям, которые тебе ничего не сделали?

— Тогда убирайся, – без раздумий говорит Эстер. — Давай, уходи.

— Нет, я же сказал.

— Тогда я… – выпалила Эверт, но быстро осеклась.

— Тогда что? – разозлился Кейн. — Убьёшь меня, да?

Эрик хватает со стены большой кухонный нож, холодная сталь которого переливается искусственным светом. Юноша вкладывает чёрную рукоять в её напряжённую руку со следами запёкшейся крови на коже.

— Ну, вперёд, – парень сжимает её ладонь в своей иподносит к собственному горлу; остриё упирается прямиком в гортань. — Ударь меня.

Девушка застыла.

Перед ней – человек. Живое существо. Её лучший друг, который пытается спровоцировать на… На что?

— Ты правда думаешь, что я этого не сделаю? – улыбаясь, шепчет Эстер и сжимает нож крепче. — Правда думаешь, что я не убью тебя?

— Нет, – лицо Эрика не меняется, – ты не сможешь.

— Почему? – как заворожённая, спрашивает она.

— Потому что ты любишь меня, но зачем-то разбрасываешься словами о ненависти, – отчеканивает тот. — И я тебе не верю.

Её бросает в дрожь. Выдох. Эверт вырывает свою руку и начинает смотреть на него в упор, не дыша, и, когда напряжение между ними достигает максимальной отметки, резко поднимает рукав его красной толстовки.

Эстер полоснула ножом по предплечью, оставив неглубокий порез, тянущийся поперёк руки.

— Я ненавижу тебя, – на выдохе говорит девушка.

Кровь заполняет рану и переливается через её края, стекая вниз.

— Я, – нож с алыми каплями падает на пол, – ненавижу, – она толкает его в грудь и подходит ближе, – тебя.

Эрик молча делает шаг назад.

— Я, – вновь и вновь повторяет та, начиная наносить удары, – ненавижу, – девушка шипит подобно готовящейся к броску змее, – тебя.

Светловолосая толкает его к шкафчикам, смотря на то, как кровь с предплечья течёт в ладонь.

— Я, – с силой бьёт его по плечам, рукам и иногда задевая лицо, – ненавижу, – Эстер трясётся, изнывая от скопившейся в ней злобы, – тебя.

Кейн бездействует и терпит. Ему больно, но лучше пусть она бьёт его, чем не прикасается совсем. Лучше пусть говорит, что ненавидит, чем молчит и отторгает неделями.

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу! – голос вновь срывается и теперь уже девушка переходит на крик, с особой злостью выделяя каждое слово, скалясь и вкладывая больше силы в новые движения.

Она будто перестаёт себя контролировать.

— Ненавижу! – шквал ударов обрушивается на грудную клетку; юноша поскальзывается и цепляется за острый угол столешницы, отводя взгляд. Сердце бешено колотится, а кровь в ушах неистово шумит.

Девушка не останавливается вплоть до тех пор, пока он не перехватывает оба её запястья. Буря внутри не хочет успокаиваться, и Эстер чувствует жжение в лёгких.

Парень молчит. Эрик смотрит в её покрасневшие глаза и не произносит ни слова.

Девушка словно оцепенела. Его кровь теперь и на её запястье.

— Всё сказала? – не сводя с неё глаз, спрашивает Кейн. Звуки всего, что их окружает, сводятся к минимуму. Эстер будто впадает в транс, лишаясь способности говорить.

— Да, – перестав дышать, ответила та.

И, наклонясь, Эрик целует её.

Внутри вспыхивает нечто ранее неизвестное, и ей хочется навсегда сохранить в памяти это чувство, спускающееся к сердцу. Слова о ненависти так и остаются на губах. Маска притворства раскалывается прямо на лице, потому что Эверт отвечает ему, углубляя поцелуй. Они не касаются друг друга.

Тепло струится через всё тело и она мгновением успокаивается, держа веки закрытыми. Это тянется целую вечность. Шторм из эмоций исчез так же быстро, как и возник.

И между ними всё ещё барьер.

Чертовски хочется дотронуться до него. Задушить в объятиях, носом уткнуться в шею, потереться об его плечо, но она не может. И, наверное, у неё это больше никогда не получится. Останется одной из недосягаемых мечт.

Он отстраняется. В её глазах зависает непонимание, немой вопрос: «Что дальше?».

Эрик медленно наклоняется к её уху:

— Ненависть взаимна, – шепнул парень перед тем, как уйти.

Это был самый громкий шёпот в её жизни.

========== IX: INTENTION ==========

2 DEC, 8:34 PM

— Если ты не оттянешь рычаг вовремя, вендиго выколет ей глаза, – ровным голосом сказал Эрик, наблюдая за тем, как его друг жмёт на кнопки вибрирующего джойстика. Под управлением Блейка – Эмили Дэвис, персонаж игры «Дожить до рассвета», пытающийся выбраться из шахты.

— А если не бросишь эту горящую штуку возле бочки, он тоже её убьёт.

Блейк Хартнелл, подстриженный под ноль и забитый татуировками девятнадцатилетний парень, по совместительству лучший друг Кейна, напряжённо развалился на оранжевом диване напротив большого экрана. Вообще-то это было его талантом: он напряжённо сидел, напряжённо говорил и напряжённо пил пиво, иногда даже напряжённо-тревожно спал (на самом деле чаще, чем иногда). Парень совмещал в себе любителя книг с расчленёнкой и тонкую натуру ленивца, предпочитающего пропустить пару в университете в случае опоздания, даже если оно составляло всего две минуты. В общем и целом, он жил одним днём, вот только день его состоял из тёмного пива, ужасного сна, конфликтов в «Твиттере» и фотографий смешных собак в ленте.

— И я не советовал бы оставаться там надолго, потому что… – из колонок раздался звонкий щёлкающий звук и крик Эмили, которая, очевидно, до рассвета не дожила. — …потому что она упадёт в устройство для переработки руды.

Не выпуская джойстик из руки, Блейк подхватил пустую бутылку и запустил её в зеленоволосую голову. К счастью, с меткостью у него было не очень.

— Мать твою, Эрик! – возмутился тот, откидывая шею на спинку дивана и продолжая пялиться в экран. — Покажи мне, где тебя просили!

Кейн хохотнул и откусил от яблока, на кожуре которого ещё оставались капли воды. Рана, полученная относительно недавно, пережата бинтом. Атмосфера почти пустой квартиры-студии, свет которой имел непривычный белый оттенок, успокаивала; тишина (ну, если не считать редкие выкрики друга и угнетающий саундтрек киноигры) действовала на него лучшим образом. Порез оказался немного глубже, поэтому он уже шестой день терпел боль в области предплечья – не слишком серьёзную для того, чтобы скулить, но и чересчур назойливую, чтоб не замечать.

— Так, ладно, – отозвался Блейк с дивана, отложив джойстик. Парень наконец оторвался от игры и, похоже, настроился на серьёзный разговор. — Рассказывай.

Эрик непонимающе нахмурил брови:

— Чего?

— Чел, я, по-твоему, совсем тупой?

Тот всё ещё стоял с мокрым яблоком в руке, не двигаясь.

— О-ой, блять, – он устало потёр глаза. — Мне из тебя по слову вытягивать? У тебя вообще совесть есть? Сначала угробил мне перса, а теперь стоишь молчишь?

Юноша откинул несколько зелёных прядей назад, после чего обречённо вздохнул.

— Не доёбывайся. Всё ок.

— И с рукой, хочешь сказать, тоже всё ок? – Хартнелл выгнул бровь.

— Да. Всё ок.

— А-а, ну, наверное, поэтому ты и решил её перемотать? Просто так, от нехуй делать?

— Что ты хочешь от меня услышать? – вырвалось у Эрика. — Что меня порезала девчонка, за которой я, какая неожиданность, бегаю как побитый пёс?

Секунды на две Блейк замолчал, пытаясь понять суть услышанного.

— Ты бегаешь за девчонкой, как побитый пёс? – зачем-то переспросил он.

— То есть, рука тебя больше не интересует?

— Ну, чувак, – Блейк хохотнул. — Я бы удивился меньше, если бы ты бегал за пацаном.

Кейн моментально скривился.

— Да пошёл ты нахер, – фыркнул тот.

— А я-то чё? Я что ли виноват в том, что тебя все геем считают?

— Господи, заткнись, просто заткнись, – сдался он.

И всё-таки, сказанное Блейком – правда. Эрик не понимал, что конкретно влияло на мнение окружающих о его сексуальной ориентации – отсутствие девушки или регулярные шутки его авторства с лёгким намёком на гейство? Одному богу известно.

— Не кипятись, – посерьёзнел друг.

— Ты ведь знаешь, что приколы типа таких я не выношу.

— Ты? Не выносишь? – в голосе звучит неподдельное удивление. — Человек, который шутит про еблю в жопу? Реально?

— Мы можем закрыть эту гейскую тему и вернуться к проблемам белых гетеросексуальных цис-мужчин?

— Какие у нас могут быть проблемы? – насмешливо прыснул Хартнелл. — Мы, вообще-то, угнетающая группа, или ты забыл? Нет у нас никаких проблем. А если и есть, то мы сами в них виноваты.

— Говоришь, как какая-то подстилка.

— Патриархата или матриархата? – уточнил он.

— Нет, просто подстилка.

— Ну, спасибо, друг, умеешь поддержать в трудную минуту.

— Если ты забыл, то трудная минута сейчас у меня, – Эрик потряс забинтованным запястьем.

— А, да. Точно.

У Блейка был один небольшой недостаток – болтливость. Причём, в самые неподходящие моменты он извергал из себя такие грандиозные речи, что даже рот, с целью упросить его замолчать, не открывался. Впрочем, такое случалось редко, но если парень уже вдохновился на монолог, то, скорее всего, в ближайшие полчаса он не остановится. Не сказать, что это сильно мешало, но спустя некоторое время начинаешь задумываться, с какой стороны подступиться, чтоб не обрушить на себя всё богатство его словарного запаса.

— Ну, давай, выкладывай, – приказал тот, открывая ещё не тронутую бутылку.

— Да что выкладывать? – вздохнул Кейн. — Херня какая-то. Везде. На каждом углу.

— Эта херня называется «жизнь», и по идее ты уже должен был привыкнуть.

«Я же только попытался настроиться».

— У тебя рот хоть иногда закрывается? – не выдержал юноша. — Нет, ну чисто так, спортивный интерес?

— Понял.

Эрик в очередной раз тяжело вздохнул и плюхнулся на диван, устремляя взгляд в настенные часы. Он облизнул нижнюю губу.

— Короче, я даже не знаю, с чего начать.

— Ты без меня вообще ничего сделать не можешь, да? Мне тебя ещё и на мысль наталкивать? – возмутился Блейк и сделал глоток. — Ну, допустим, ты бегаешь за какой-то девчонкой. Я уверен, что узнал об этом последним и первым делом ты пошёл всё рассказывать Эстер. И что она говорит по этому поводу?

И всё-таки хорошо, что Кейн сейчас ничего не пил – подавился бы.

— Она не знает, – выдавил из себя Эрик, испытывая неприятное ноющее чувство где-то в груди.

— Вау, в кои-то веки.

— Да прекрати, – он толкнул его в плечо. — Ты как-то ревностно к ней относишься.

— Как раз-таки наоборот.

— Что? – снова недоумевая, переспросил зеленоволосый.

— Я спросил, что плохого в том, чтобы геройски добиваться расположения дамы сердца? – с уставшим видом спросил тот. Его выражение лица сознание Эрика идентифицировало как: «Боже, как же ты меня заебал со своими высосанными из пальца проблемами».

— Плохо то, что она меня ненавидит.

— Да ну? – теперь уже недоумевал Блейк.

— А ты думаешь, друзей режут от большой любви? – он состроил гримасу. Хартнелл резко повернул голову в его сторону.

— Погоди, друзей?

— Ну?

Когда над ними повисло молчание, Эрик понял, что ляпнул лишнего. Осознание пришло не сразу, но после него юноша ощутил прилив непонятного… стыда?

— Друзей? – снова спросил Блейк, отказываясь воспринимать информацию, которой его, внезапно, осенило.

— Ну… – на секунду Кейну стало неловко. — Да. Друзей.

— Пожалуйста, скажи, что это не то, о чём я думаю, – взмолился тот.

— Учитывая то, что ты думаешь исключительно о собаках и пиве, я могу с уверенностью сказать, что нет.

— Не делай такой вид, будто не просёк, ты всё равно уже прокололся.

— Прокололся? Интересно, в чём?

— Да ладно тебе, мы же оба знаем, что из девчонок ты тусишь только с Эстер. Вывод напрашивается сам.

— Неправда, – запротестовал он.

— Правда. Ты бы не назвал своим другом никого, кроме меня и неё.

В конкретно тот момент Эрик не знал, чего хотел больше: провалиться сквозь землю или кричать от собственной тупости. Он не сделал ничего из вышеперечисленного, ведь «Дожить до рассвета» научила его тому, что иногда из двух вариантов лучше вообще ничего не выбирать.

— Ну, допустим, этого достаточно для того, чтоб я поверил, что ты не гей, но это не отменяет того, что ты немножко пидор.

— Спасибо, ты тоже.

— Мне нужно узнать детали, чтоб разобраться в корне проблемы, – заявил Блейк.

— Когда ты устроился на должность купидона? – безрадостно прыснул Эрик.

— Я, как бы, эту должность занимаю последние года два.

— А, ну да.

Данный факт биографии Хартнелла выглядел отчасти странноватым: почему-то окружающие считали парня гуру в любовных делах, и, чуть что, бежали просить его совета. Сам же он состоял в отношениях только со своей приставкой, поэтому даже для Кейна было загадкой то, откуда у него взялся такой багаж знаний.

— И когда ты понял, что…

— Что влюблён по уши в человека, с которым у меня нет шансов?

Друг, на секунду о чём-то задумавшись, кивнул.

— Ну, примерно тогда, когда она резанула меня ножом, а потом избила, при этом крича в лицо о том, как сильно меня ненавидит. Смотрю на неё и понимаю – идеальная женщина, хочу от неё детей.

Всё это Эрик проговорил настолько безэмоционально, насколько вообще мог. На лице не дёрнулся ни один мускул, даже уголок рта не пополз вверх.

— Девчонки, – передёрнул плечами Блейк и грустно отхлебнул из стеклянной бутылки. Эрик понимал, насколько иронично звучит эта фраза в данном контексте, ведь в повседневной жизни друг ненавидел подобные высказывания в сторону какого-либо из двух полов. И, кстати, после таких безобидно-сексистских фразочек у Блейка случался взрыв эмоций, после которого на виновника торжества обрушивалась целая словесная тирада. Эрику же, ровным счётом, на такие вещи плевать. Неважно, какого ты пола и сколько истерик можешь устроить в час, главное – не быть мудаком, остальное приложится.

— И что ты собираешься предпринимать?

— Как что? – искренне изумился Эрик. — Молчать, терпеть и ничего не делать. Ты же знаешь, я живу по принципу: «если я буду игнорировать проблему, может, она решится как-нибудь сама». Как будто вчера познакомились, боже мой. И вообще, – с лёгким раздражением он забрал пиво из расслабленной руки парня и с наглым видом влил в себя оставшееся – половину бутылки.

— Чувак, принцип, конечно, у тебя правильный, но на проблемы во взаимоотношениях с людьми он не распостраняется, – Хартнелл лениво закинул ноги на кофейный столик, тем самым сбросив оттуда несколько хрустящих бумажек – видимо, упаковок от чего-то съедобного.

— А что ты предлагаешь? – смотря на бутылку, недовольно спросил он. — Просто подойти к ней и сказать, мол, тут такое дело, я тебя, короче, люблю пиздец? Не бросай меня, пожалуйста, мне без тебя хочется сдохнуть?

— Хочется сдохнуть? – засмеялся тот. — Всё настолько плохо?

— Прикинь, я даже не утрирую.

— Ну, как говорил один великий человек – если чего-то хочется, то к этому нужно прилагать усилия уже сегодня.

— И кто это сказал? – закатил глаза Эрик.

Блейк щёлкнул пальцами:

— Моя мама.

— То есть, ты предлагаешь мне сожрать мышьяка, чтоб приблизить себя к заветной цели?

— Нет, я предлагаю тебе решить проблему самым простым способом. Подойди и скажи, всё.

— Подойти и сказать?

— Да, подойти и сказать.

— Вот так просто?

— Угу.

Эрик широко распахнул глаза и глянул на друга так, будто тот сказал что-то поистине кошмарное.

— Ты чё? – Кейн покрутил пальцем у виска. — Больной?

— Ну слушай, – парень поднял голову и зачем-то стал рассматривать потолок. — Это, на самом деле, очень мутная тема, – Блейк изредка жестикулировал руками. — И, типа, если ты хочешь…

— Всё-всё, я понял, – резко прервал его Кейн. — Хорошо, я всё скажу.

— Нет, дослушай…

— Да ты прав, – юноша подскочил с места, будто ошпаренный. — Всё сделаю.

— Куда ты? – удивился парень, смотря на то, как он начал собираться, причём довольно быстро; так, будто куда-то спешил.

— Домой, дел целая куча, – Эрик ушёл в коридор.

— Каких, например? – недоверчиво уточнил Хартнелл.

— Ну там… – завис. — Подрочить, воды попить, короче, ты понял.

— А-а, – протянул парень. — Мог бы сразу сказать, что хочешь позагоняться часов до четырёх ночи, добить себя грустными треками Пипа, а потом уснуть в слезах.

— Ты не имеешь никакого морального права меня осуждать, – сказал Кейн, надевая куртку.

— Ну да, – согласился Блейк. — Я ведь сам постоянно этим занимаюсь.

3 DEC, 8:34 AM

«Какой же, чёрт возьми, прекрасный день».

Когда заработал будильник, заведённый ровно на 7:00, Эстер уже не спала.

«Мой прекрасный последний день».

Сегодня она чувствовала себя лучше, чем когда-либо. Сегодня – самое счастливое утро в её жизни.

Девушка проснулась с осознанием того, что эта дата – третье декабря две тысячи восемнадцатого года – запомнится многим. Едва ли не всем. О ней будут говорить. Об Эстер будут говорить. С отвращением, ненавистью, восхищением или сожалением, с омерзением и злобой. О ней будут говорить.

И так забавно, так по-дурацки смешно – все заботы повседневной жизни отходят на второй план и больше не тревожат. Только переступая черту Эверт понимает, насколько глупым было всё то, чем она жила раньше. Крошечным и до чёртиков незначительным. Хрупкий, жалкий мир, выстроенный из стекла и фарфора, пошатнулся и, упав, разбился, своими осколками осыпав разум.

Понедельник – её любимый день.

Стоя перед зеркалом в чёрной водолазке, девушка улыбается собственному отражению. Кожа впервые за долгое время приобретает здоровый цвет. На лице – ни грамма косметики. В руках она держит ножницы, блестящие в свете белой лампы.

Расчесав длинные пряди, Эстер откладывает расчёску в сторону и подходит к раковине ближе.

Сейчас, смотря на себя, она с восторгом понимает, насколько реально всё происходящее. Зеркало больше не поглощает её и не норовит затянуть внутрь; в отражении – реальность, которую, теперь уже, ей удаётся осязать. Всё по-настоящему. Не картинка из киноленты и не разыгравшееся воображение. Она реальна. Она жива.

Лезвие со щёлком режет светлые локоны. Волосы падают в керамическую раковину.

«Радикальная смена имиджа?».

— Имеешь что-то против? – осведомилась та, отсекая всё больше. Причёска укорачивается до самых ключиц.

«Самое то».

Получалось не слишком ровно, но целенаправленно к этому Эстер не шла. Ещё вчера она думала, что обрезать волосы такой длины – идея ужасная, полностью безумная, но вот она здесь, наблюдает за результатом своих действий в ванной и размеренно дышит.

Спонтанные решения – лучшие решения.

Ночью она будто бы изменилась, за несколько часов превратясь в совершенно другого человека. И, наверное, от прежней Эстер Эверт уже ничего не осталось.

Слегка выровняв кончики, девушка выбросила волосы в мусорный пакет и вернула ножницы на своё законное место.

Сегодня отец остался дома. Сказал, что очень вымотался и попросил не будить утром.

Только на руку.

Она буквально взлетает по лестнице вверх. Её не печалит то, что со всем этим придётся расстаться через считанные минуты.

Кошка сопит на её подушке.

Слабо улыбнувшись, зеленоглазая легко коснулась головы Камиллы. Эстер зарылась рукой в мягкую шерсть, начав поглаживать её. Питомица довольно заурчала и, не открывая глаз, перевернулась на спину, подставляя живот.

— Ками, – обратилась та к кошке. — Я тебя люблю. Не скучай, ладно?

С пола донёсся недовольный писк: Джесси, уже почти взрослый самостоятельный котёнок, только что проснулся и запрыгнул ей на колени, начав настойчиво тереться об её предплечье.

— И тебя люблю, – улыбка становится шире; котёнка поднимают на руки и целуют, обнимают и прижимают к груди. Он, похоже, совсем не против – даже лизнул палец девушки. — Папа о вас позаботится. Будьте послушными.

Оперевшись на одно колено, девушка осторожно ставит котёнка на пол и лезет под кровать. Вытягивая руку, она нащупывает средних размеров зелёную коробку, а затем достаёт продолговатый чёрный кейс из пластика.

Уложив все нужные ей вещи в спортивную сумку, Эверт распахивает шторы и открывает окна. Яркий солнечный свет заливает комнату. Веет декабрьским морозом. На улице – сугробы. Сегодня снег не пошёл.

Подхватывая чёрный блокнот, исписанный до последней страницы, она вкладывает в него белый лист, сложенный вдвое. Проходя мимо комнаты отца, Эстер испытывает желание зайти туда и взглянуть на него, посмотреть хотя бы пару секунд. Но, будучи слишком сообразительной, девушка понимает, что один только взгляд может всё испортить.

Она игнорирует это желание, забирая ключи от его машины, лежавшие на тумбочке у входа в коридор. К двери светловолосая идёт, не оглядываясь назад. Последнее, что делает Эверт перед тем, как застегнуть пальто и выйти – допивает последнюю пачку своих таблеток.

3 DEC, 9:02 AM

— Ты вообще рехнулась? – первый вопрос, который задаёт Эрик, видя, кого принесло на порог его дома утром в понедельник.

Когда он открыл ей, руки буквально начали дрожать. Сердцебиение участилось, а сам парень, кажется, утратил дар речи. Перед ним стояла Эстер – во всём чёрном, с коротко остриженными волосами («господи, что она с ними сделала») и каким-то блокнотом в руках. Рядом припаркована машина её отца, а на ней даже нет верхней одежды.

— Дура, блять, – даже не поздоровавшись, он затянул её в дом и захлопнул дверь. — Четырнадцать градусов на улице.

(«Что она здесь делает?»).

Юноша изо всех сил старался не думать о том, что значит её появление тут во время, когда занятия в школе уже начались, старался не думать, зачем ей машина и почему она решила так резко распрощаться с волосами, которые, кстати говоря, самому Эрику безумно нравились.

Парень планировал прийти ко второму уроку, ведь, как и предсказывал Блейк, всю ночь не спал и занимался какими-то бесполезными и тупыми вещами. Ожидаемо, что он проспал. Кейн только недавно начал собираться, поэтому на нём был бордовый свитер и домашние штаны с несколькими тёмными пятнами на коленях – остались от пролитого кофе.

— У меня не слишком много времени, я опаздываю, поэтому давай быстрее, – сказал Эрик, потирая красные глаза с кругами от недосыпа под ними. Они переместились на кухню. Ему не хотелось говорить вовсе, поэтому он ожидал, что Эстер, которая, на удивление, выглядела спокойной (или даже счастливой), возьмёт инициативу в свои руки.

— Хорошо, – согласилась девушка. — Я попытаюсь коротко.

— Попытайся, – Кейн наполнял свою любимую чашку горячим чаем. Запах черники быстро распостранялся по кухне.

— В общем, я хочу оставить у тебя кое-что.

— Надеюсь, не бомбу, потому что этого я точно не переживу, – сказал тот, отворачиваясь от Эверт.

«Бомбу замедленного действия» – подумалось ей.

— Нет, но ты должен пообещать мне.

— Начнём с того, что я тебе ничего не должен, – роясь в холодильнике, парировал парень.

— Эрик, пожалуйста, выслушай меня…

— Я достаточно тебя наслушался, – юноша перебил её.

— Это правда важно.

— Знаешь, после твоих выбрыков я уже и не уверен в том, что для тебя важно, а что – нет.

Ничего не найдя на полках, Кейн захлопнул дверцу холодильника и сел за стол.

— Просто… – начала Эстер уже тише, кладя блокнот рядом с ним. — Просто оставь его у себя на пару дней.

Он нахмурился, с опаской осматривая чёрную обложку.

— Что это?

— Не суть. Оставь его. И пусть никто не узнает, что он у тебя. Никогда, хорошо?

Эрик помрачнел. Парень пытался понять, что особенного или сверхсекретного может быть на обычных листиках бумаги. То, что он предполагал, пугало его.

— Что за чёрт? Почему?

— Ты поймёшь, – настойчиво продолжала та. — Со временем поймёшь. Только не открывай его… пока что. Сегодня – точно.

Кейн смутился и уже хотел было разозлиться, но понял, что это крайне не к месту.

Плохое предчувствие зарождалось медленно.

— Ладно, – Эрик сдался. — Обещаю.

Эстер улыбнулась.

Эстер улыбнулась, и хватило лишь мгновения для того, чтоб он оттаял.

— Что с твоими волосами? – поинтересовался Кейн; голос звучит мягче.

— Да так… ничего особенного, правда.

Сейчас парень видел её настоящей – та самая Эстер, какую он знал. Спокойная и уверенная. Эталон очарования. Без нервозности и боли в глазах, жизнерадостная, полная сил и какой-то загадочной энергии, которая в самые безрадостные дни заряжала и его. Он с ужасом осознал, что, скорее всего, это был эффект от ежедневно принимаемых таблеток, а картина, которую ему приходилось лицезреть всю осень – то, чем девушка являлась на самом деле.

(«что-то не так»)

— Как ты себя чувствуешь? – вырвалось у неё. — Рука сильно болит?

— Пустяки, – солгал тот, чувствуя, как холод, поселившийся в голове, начал растворяться.

— Прости меня. Я, наверное, ужасная.

— То, что ты ужасная со мной, не означает, что ты ужасная во всех отношениях, – пожал плечами Эрик. — Но да, ты ужасная.

На её лице – грустная улыбка.

(«что-то идёт не так»)

— Прости. Я правда не хотела…

— Да плевать, – отмахнулся тот. — Сейчас всё нормально.

— Ладно, – с огорчением произнесла она, вставая из-за стола.

— Постой.

Девушка, уже собиравшаяся уходить, остановилась и повернулась к нему. Кейн поднялся, шаркая тапочками по паркету.

— Больше никогда так не делай, – юноша подошёл к ней и заключил в объятия, слегка наклоняя голову.

Светловолосая, выдохнув, обняла его в ответ и расплылась в улыбке.

«Отойди от него» – голос зашипел змеёй. Звук волнами перекатывался в её голове, стремительно набирая громкость, и через пару секунд он уже кричал, стуча в висках тупой болью. «ОтойдиотойдиотойдиотойдиОТОЙДИ».

— Нет, – не слышно шепчет Эстер. — Эрик?

— Да?

Закрыв глаза, Эверт бесшумно выдохнула и обняла его крепче, проваливаясь в пучину теплоты.

— Я люблю тебя.

Эрик улыбнулся и, полушёпотом, сказал ей на ухо:

— Я тоже себя люблю, – губами он легко коснулся её виска. — Я клёвый.

Эстер рассмеялась.

Когда она уходила, в груди снова начало щемить – больнее, чем прежде. Ему хотелось остановить её, пускай даже насильно; предчувствие разъедало его внутренности. Он чувствовал, будто что-то теряет. Он чувствовал, что возможности вернуть это «что-то» у него уже не будет.

Он смотрел в окно, пока она садилась в машину, где на задних сиденьях в кейсе лежало охотничье ружьё двенадцатого калибра и зелёная коробка, доверху наполненная гильзами.

========== X: SNIPER TAGS ==========

9:24 AM

— Блин, а Кейсен вообще заметит, что мы не на уроке?

По пустому коридору второго этажа, изредка перешёптываясь, шли четверо человек. Миранда Ирвин держала за руку Остина Айвза, не переставая хихикать даже после просьб своей подруги – Шарлотты Фрост – не делать этого.

— Да вроде не должна, – пожал плечами идущий рядом Дрейк Суэйн; в его руке – ключ от кабинета химии, в котором друзья намеревались благополучно пропустить занятия по алгебре, на их взгляд совершенно бесполезные. — Тем более, первый урок. Скажем, что пришли ко второму в связи с обстоятельствами.

— Ага, какими, например? – скрестив руки на груди, недовольно продолжала Фрост. Кажется, в данной ситуации её не устраивало ничего. — Внезапный приступ мигрени у всех пятерых?

— Не нравится? Можешь свалить, подружка, тебя никто не держит.

Шарлотта лишь буркнула что-то невнятное себе под нос.

— Чё ты там сказала? – не отставал Суэйн, звеня ключами.

— Ничего.

— Тебя кто-то заставляет? Какого хера ты тут вообще делаешь, если так дико боишься, что нас всех попалят? Да вы заебали сосаться, – раздражённо бросил Дрейк Миранде и Остину, которые не отлипали друг от друга с самого утра. — Может, ещё потрахаетесь на столе химички?

— Может, потрахаемся, – безразлично ответил Айвз, обнимая девушку, ни на секунду не умолкавшую, за талию.

— Я пришёл алгебру проёбывать, а не бесплатное порно смотреть, спасибо, – выплюнул тот, открывая дверь в кабинет и запуская одноклассников внутрь.

— Где ты его достал? – интересуется Шарлотта, кивая на ключ.

— Не твоё дело, отвали.

— Когда будет Колин? – спросил Остин, подходя к окну, внутрь которого просачивается яркий утренний свет.

— Я ебу? У него спроси, он сказал, скоро подойдёт, – фыркнул Суэйн, садясь на парту.

— Ты чего злой такой? – ухмыльнулся Айвз, поворачивая голову в его сторону.

— Какая разница, Господи.

— Да ладно, – подойдя к другу, Остин шутливо толкнул его плечом. — Колись давай.

— Ничего особенного, просто не выспался и устал.

— А-а. Ну-ну.

Дрейк поймал на себе недоверчивый взгляд.

— Что опять не так? – казалось, парень находился на грани нервного срыва.

— Ты не мог бы, типа… ну, не кидаться на всех подряд из-за того, что у тебя выдалось плохое утро?

— Не мог бы.

— Чёрт, да я же ни о чём тебя не прошу, только…

— Ты, блять, можешь… – Дрейк, уже приготовившийся к словесной перепалке, не успел договорить.

Помещение сотряс взрыв.

Пол передал вибрации того, что произошло, кажется, прямо под ними; раздался пугающей громкости хлопок, сразу же за ним – непонятный свист, затем – оглушающий звук бьющегося стекла.

Чувство было такое, словно весь мир остановился. Завис, как экран монитора. А потом, через мгновение, пришёл в движение.

Послышались голоса громко переговаривающихся учеников и учителей; двери классов начали открываться, а подростки – встревоженно вываливаться наружу. В воздухе витал запах гари.

Выкрики. Толпа несётся вниз.

— Какого хера это было?! – запаниковала Шарлотта, подбегая к окну и смотря вниз. — Господи, – только и смогла выдавить она, созерцая представшую перед ней картину. — Господи, Боже….

— Что? – опомнился Остин, подлетая к ней и бесцеремонно отпихивая девушку в сторону. – Что там?

Фрост, держа руку у рта, мгновенно побледнела. Ноги будто стали ватными, настолько тяжело было теперь стоять.

Дверь в кабинет распахивается.

— Ребята… Ребята, вы… – на пороге появляется запыхавшийся Колин Уорд, который, очевидно, бежал; юноша опирался на дверной косяк.

Все головы разом повернулись к нему.

— Что там, мать твою, происходит?! – впервые за долгое время отозвалась Миранда, уже начинавшая злиться, вот только злость её граничила с истерикой. — Может мне кто-нибудь объяснить или нет?

— Взорвали бомбу. В кафетерии, – продолжая восстанавливать дыхание, бормотал Колин. — Окна разбились и вылетели, вся улица в осколках, и…

— Что? – шокированно переспросила Ирвин. — Ты сейчас не шутишь?

— Ты вообще больная? – выпрямился он. — Там всех выводят, кафетерий горит, на полу херова туча гвоздей и я, по-твоему, шучу?

— Всё, всё, всё, хорош! – прикрикнул Остин, пытаясь совладать с глубоким потрясением. — Сейчас… сейчас не время, нам нужно выбираться.

— Нет, – запротестовал Уорд. — Я еле сюда добрался, они все как стадо баранов прутся, задавят и не заметят… Нужно… нужно подождать.

— Ты рехнулся? – взвился Дрейк. — Какое «подождать», чёрт тебя дери? А что, если и тут всё, блять, заминировали, и через пять минут мы взлетим на воздух?

— Он прав, – вклинилась Шарлотта. Шум вокруг стихал. Отчётливые шаги стали раздаваться внизу. — Подождём, пока все спустятся, а потом пойдём сами, так безопаснее.

Друзья обменялись неоднозначными взглядами; кажется, все были согласны с этим решением. Все, кроме одного.

— Вы адекватные? – начал Суэйн. — Нет, реально, вы в своём уме?

Над ними повисло тягучее молчание, смешанное с напряжением. Никто не знал, что ответить. Никто не знал, нужно ли отвечать вообще; волнение и растерянность наполняет их глаза.

— Мне похер, делайте, что хотите, – бросил парень и быстро открыл дверь. — Я сваливаю. Подохнете – плакать не буду.

Дёрнув за ручку, юноша выскользнул в задымившийся коридор. Похоже, дело действительно было плохо, ведь вокруг – ни души, большинство учеников уже столпилось снаружи. Чёрные облака стремительно поднимались на второй этаж. Кафетерий и вправду горел.

Оглянувшись, Дрейк стал размышлять о том, какой из путей быстрее выведет его на улицу. Было бы логичнее выйти со стороны чёрного хода, наверняка теперь он открыт.

«Так и сделаю».

Юноша уже хотел метнуться в сторону лестницы, как резко остановился.

Ему послышались шаги.

Тяжёлые, доносившиеся с противоположной стороны коридора, где-то в самом конце. Шаги размеренные, как если бы кто-то измерял ими помещение.

Где-то в глубине у него зародился страх. Первые секунды Суэйн стоял, как вкопанный, не понимая, что ему делать. С одной стороны – что может быть плохого в том, что кто-то решил прогуляться по горящей школе? С другой – зачем кому-то прогуливаться по горящей школе в то время, как всех в срочном порядке эвакуируют?

Неприятное, болезненно ледяное чувство нарастало, как снежный ком, и Дрейк поймал себя на мысли, что не может даже сглотнуть.

А шаги всё ближе.

В панике он стал осматривать все двери. Едва ли не каждая распахнута на всю, только одна приоткрыта – та, из которой он вышел и та, за которой тихо разговаривали четверо его одноклассников.

Дрейк, вспомнив о подсобке, оглянулся ещё раз и прислушался. Кто-то остановился. Парень беззвучно выдохнул и на носках, стараясь издавать как можно меньше шума, направился к помещению. Осторожно перебирая ногами, Суэйн добрался до двери. Занырнув в подсобку, он скрылся в темноте узкой комнаты, забитой швабрами и разными чистящими средствами. Он очень надеялся, что ни одна из швабр не решит упасть ему на голову.

Затаив дыхание, тот принялся ждать. Минуты протекали мучительно; настолько, что юноша начал подумывать, не зря ли сюда залез. И в мгновение, когда рука уже собиралась толкнуть дверь, шаги возобновились и ускорились. Дрейк одёрнул руку и присел, вновь скрываясь в сумраке подсобки.

И через грязное стекло он увидел её.

За одну секунду в горле и рту пересыхает, а сердце, и без того неистово стучавшее, падает куда-то вниз. Он понимает, что уже не может двигаться, ведь от увиденного врастает ногами в пол.

Чёртова Эстер Эверт с дробовиком в руках.

Его бросает в жар, когда она проходит мимо и направляется к приоткрытому кабинету химии.

«БЛЯТЬ, ПРИДУРКИ, У ЭВЕРТ ДРОБОВИК, ОНА ИДЁТ К ВАМ» – дрожащими руками Дрейк отправляет сообщение в групповой чат.

9:36 AM

На лице – холодное, будоражащее безразличие. Она спокойна. Ничто не остановит её. Никто не остановит её.

Краем глаза, за стеклом деревянной двери, Эстер замечает движение. Уголки губ тянутся вверх. Хочется смеяться.

Прислушивается; все голоса, звучавшие внутри помещения, замолкают. Скрежет парт и чей-то топот.

(«вамнеспрятаться»)

Толкает дверь ногой; та с грохотом бьётся об стену.

Несколько шагов вперёд. Эверт останавливается у доски, в центре. Бесшумно и размеренно дышит, крепче держа заряженный «Моссберг-500».

— Властью данной мне свыше, – холодный безоттеночный голос девушки прерывает гробовую тишину, царившую в классе. — Объявляю мисс Эверт королевой всех психически больных.

На задних партах – скрежет. Она присматривается и узнаёт того, кто там прячется.

— Неуравновешенных, – светловолосая шагнула вперёд; тишина всасывает в себя каждый звук, подобно губке. — Душевно больных, – идёт к тому ряду, откуда донёсся скрежет. — Нездоровых, – шаг, – поехавших крышей, – шаг, — ебанутых на голову, – шаг, – опасных для общества, – опускает дробовик и видит яркую юбку Миранды. — Психов, – голос начинает подрагивать, пропитывается нотками отвращения, – сумасшедших дегенератов, – шаг, – шизиков, – их разделяет одна парта, – чокнутых, – последний, – и просто отбитых долбоёбов.

Девушка, выпрямившись, остановилась напротив низкого синего стола, под которым видела сжавшегося в комок Колина, едва не трясущегося от страха. Он, кажись, и вовсе не дышит, когда чувствует на себе её взгляд, затем поворачиваясь.

(«жалкийжалкийжалкийТЫТАКОЙЖАЛКИЙ»).

Она широко улыбается, ощущая, как сердце наполняется животрепещущей эйфорией. Эстер изнывает от томительного ожидания, ведь ей не терпится начать.

Ведь ей так хочется заполнить Нортфилд Хай изуродованными трупами.

— Ты знаешь, чем заканчивается эта речь, Уорд? – спрашивает Эверт, с силой толкая парту ногой в сторону; она с грохотом падает, а стул остаётся стоять. Колину больше негде скрыться – он смотрит на неё огромными глазами, скулит и, скользя по полу, быстро отталкивается к стене.

Как будто бы это его спасёт.

Он отползает всё дальше, со всей скоростью, на которую способен, пока не упирается в книжный шкаф и не осознаёт, что больше прятаться негде. Нервно, как умалишённый, оглядывается по сторонам, неразборчиво бубнит под нос что-то непонятное. Эстер наступает – медленно, наслаждаясь каждым движением, приближавшим её к цели. Шаги звучат чертовски громко.

Парень вытягивает руку вперёд в умоляющем жесте и закрывает глаза.

Так забавно.

— Нет, Эстер, – всхлипывает он, видя, как девушка поднимает ружьё. — Пожалуйста… Это были шутки, я просто шутил… Просто шутил!

Она смеётся громко и заливисто. Его страх как будто бы осязаем, и Эстер вдыхает его, с наслаждением втягивает в лёгкие. Ещё никогда ей не приходилось быть настолько счастливой.

— Эстер, прошу тебя! – со слезами, проступившими на глазах, захлёбывается тот. — Прошу, пожалуйста! Ты ещё можешь… Послушай… Не надо!

Жалкий и содрогающийся в рыданиях, Колин, надевший на её голову бумажную корону, молит о прощении.

— Я понял… Я всё понял, только не делай этого! Я не… Я не хочу умирать! Пожалуйста…

Он смотрит на смерть, но не видит её.

— Я не сделал тебе ничего плохого!

Тот самый Колин Уорд, унижавший её на уроках и в свободное от занятий время во всеуслышание.

— Эстер… – юноша прижимает руки к груди, тихо скулит и начинает соображать: ему не поможет ничего. — Эстер, пожалуйста…

(«ТЫТАКОЙЖАЛКИЙ»)

— Боже, – улыбаясь от уха до уха, она, прицеливаясь, кладёт палец на спусковой крючок, – храни королеву.

Выстрел.

Кажется, всё сосредотачивается на этом моменте – кровь в ушах перестаёт шуметь и всё замолкает, когда красная лужица медленно расплывается по напольному покрытию. Зрачки расширены и веки прикрыты, по мышцам и нервам разносятся вибации, а сознание до сих пор держит эхом в памяти тот оглушительный взрыв.

Она прострелила ему глаз.

Тело, секунду назад бывшее Колином Уордом, замерло. Теперь уже навсегда – продырявленная голова упала набок вместе с корпусом, глухо ударившись об пол.

Лужа тёмной крови, собравшаяся под его черепной коробкой, испачкала подошву её чёрного ботинка.

Миранда пронзительно взвизгнула, как будто ей прищемили хвост.

На полу валяются ошмётки вышибленного розового мозга.

— Надо же, – фыркает Эверт, подошвой размазывая мерзко чавкающую жижу по холодной поверхности. — У тебя он даже был.

«Я убила его».

И ей не становится плохо от осознания того, что она сделала – ей всё равно. Настолько плевать, как если бы сейчас перед ней валялась паршивая бешеная псина, а не человек. Не личность со своими мечтами и планами, хорошими и плохими качествами, со своими проблемами, слабостями, достоинствами, увлечениями, навыками, не семнадцатилетний подросток и не ученик её школы – мешок с мясом и костями. Без амбиций и мыслей, без чувств и эмоций, без стремлений и заветных желаний.

Мясо.

Труп, истекающий кровью.

«Я ничего не чувствую».

Ирвин снова всхлипывает и Эстер с хищной улыбкой поворачивается на звук. Она бы простояла там, возле этого куска человеческого мусора, вплоть до его трупного окоченения, до блядского разложения, пока не лопнули бы глаза и невысох язык, пока плоть не начала гнить и наполняться червями.

Увы.

— Эни, мини, майни, мо*, – стройным шагом измеряя кабинет, мурлычет Эверт, оставляя после себя смазанные кровавые следы. Девушка снова смеётся: как беззаботный ребёнок, как счастливый и жизнерадостный человек, как чёртов безумец, упивающийся чужой болью и питающийся людским ужасом.

Темноволосый затылок до смерти напуганной Миранды виднеется под самым последним столом.

Подойдя к ней вплотную, Эстер опускает голову и смотрит на сжавшуюся в комок Ирвин. Её плечи дрожат, а сама девушка, прижав колени к груди, тихо плачет.

— Поймай шлюху прямо за её палец, – скучающе протянула Эверт. Одноклассница, очевидно, думала, что если не откроет влажные глаза и не посмотрит на неё, то избежит своей участи. — Что, даже взглянуть на меня не хочешь? – спрашивает та. — Посмотри на меня, трусливая сука.

Миранда, содрогаясь всем телом, начинает громко рыдать, отказываясь принимать очевидное, крепче прижимаясь к коленям.

— Подними голову, – требует Эстер, – я хочу увидеть твоё лицо перед тем, как убить тебя.

Ирвин пытается отодвинуться, но места катастрофически не хватает.

Злость приливает к сердцу, и тогда, замахиваясь, ногой светловолосая бьёт её по рёбрам. Девушка вскрикивает, как раненный щенок, и Эверт начинает наносить всё больше ударов.

— ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! – заорала она так, что вены на шее вздулись. Взбесившись, Эстер грубо хватает её за волосы и вытягивает из-под парты, попутно ударяя лицом об стальную ножку стула.

— Стой!

Скрежет; кто-то вылез из укрытия.

Остин.

— Не трогай её! – подняв обе руки вверх, он отошёл к окну. Эверт поднимает голову, пока Миранда обливается слезами, утыкаясь в пол. Айвз вступает в кровь. — Эстер, – с придыханием проговаривает Остин, борясь со страхом. — Пожалуйста, опусти оружие. Просто дай… дай нам уйти.

Парень очень плохо скрывал тот ужас, который его душил – он читался в его глазах. В солнечных лучах блестит испарина, проступившая на лбу.

— Мы тебя не трогали. Мы не сделали ничего такого, мы не причиняли тебе вред. Отпусти нас, – голос срывается.

Девушка молчит. Замолкает всё вокруг, и даже Ирвин лежит неподвижно. Никто из них не сдвигается с места.

Будто бы время остановило свой ход.

— Пожалуйста. Прошу тебя.

В тишине ей слышится звук работающих настенных часов, отсчитывавших минуты. В одну секунду ей начинает казаться, что по венам вместо крови разливается холодная вода.

Всего секунда.

Без предупреждения она перезаряжает ружьё и стреляет, не целясь.

Эстер набивает тело Остина свинцом.

Воздух наполняется взрывами, а Миранда задыхается в вопле, когда Айвз, захлёбывающийся кровью, падает на колени. Его грудь испещрена дырами, а рот открывается в немом крике.

Гильзы отлетают на пол. За окном кто-то противно визжит, ведь одна пуля задевает стекло.

Не медля, Эверт делает перезарядку и выстреливает в висок одноклассницы, прикрывшей уши. Её кровь пачкает одежду, каплями орошая чёрные штаны.

Наконец-то заткнулась.

Тварь.

Равнодушно переступает через мёртвую одноклассницу и возвращается в центр класса. Открывается зрелище, захватывающее дух.

Колин Уорд, с открытым ртом и мокрым лицом, которое, кажется, осунулось, валялся на полу в неестественной позе. Широко раскрытый карий глаз, смотревший в никуда, стал стеклянным. В голове зияет пустая чёрная дыра.

Остин Айвз лежал лицом вниз. Книга в зелёной обложке, до падения стоявшая на полке, теперь впитывает его кровь в страницы; собственно, как и порванный свитер парня. Рядом – телефон, на экране которого светится номер: «9-1-1».

Миранда Ирвин, распластавшаяся между третьим и вторым рядом, запуталась в своих тёмных волосах.

(«этояэтояэтовсёСДЕЛАЛАЯ»)

— Ну? – пристально всматривается, пытаясь сохранить картинку в глубинах своей памяти в мельчайших подробностях.

«Ещё одна».

Эстер морщится.

«Здесь есть ещё одна».

Поворачивает голову. Хруст шейных позвонков.

— Ещё одна, – вдумчиво повторяет Эверт, обводя взглядом помещение. — Ещё одна… Как я могла забыть?

Шарлотта. Где-то тут прячется Шарлотта, она видела, она точно её видела.

— Ну-ну, выходи, – кажется, догадывается, под какой из парт сидит девушка. — Я же знаю, ты где-то здесь. Ты не сможешь спрятаться, – прощебетала та, улыбаясь. — Давай сыграем в игру, – предлагает Эстер, обходя первый ряд. — Если ты выйдешь сама, стреляю в голову. Будет совсем не больно, умрёшь мгновенно. Если тебя нахожу я – палю в живот. Ты будешь истекать кровью и подыхать мучительно медленно. Может, тебе удастся доползти до лестницы. Покатишься по ступенькам вниз, умрёшь там же.

Мимолётный взгляд на часы.

— Я считаю до трёх, хорошо? У меня не так уж и много времени.

Она останавливается, ведь уже знает, где притаилась Фрост.

— Один, – вздыхает Эстер, лениво смотря на пустой стол.

Извне раздаются шаги и её это радует. Они сами идут к ней.

— Два.

Стучит пальцами по поверхности, прикусывая нижнюю губу. Шарлотта не двигается. Может, молится про себя, чтоб это всё оказалось ужасным сном?.. В таком случае ей больше не проснуться.

И, через секунду, в мёртвой тишине раздаётся:

— Три.

Эверт подрывается с места; тогда Шарлотта впервые подаёт голос и пронзительно вскрикивает. Она отталкивается от парты и поднимается на ноги.

Чёрт её дёрнул начать бежать.

Громко смеясь, девушка наставляет на удаляющуюся цель «Моссберг» и выстреливает ей в бок. Фрост взвизгнула; она упала на одно колено, прижав ладонь к кровоточащей ране. Схватившись за косяк двери, попыталась подняться, но Эстер стреляет вновь, попадая прямо в колено. Стон боли наполняет помещение, и тогда, кажется, Шарлотта сдаётся и падает на пол, скрючиваясь и зажимая смертельные увечия.

Эверт одолевает приступ безумного смеха. Она прикрывает рот ладонью, но не может перестать. Так забавно, чёрт, так… Так весело. Одноклассница похожа на грёбаного таракана, которому оторвали все лапы, но он продолжает бороться за никчёмную жизнь.

— Ты сама виновата в этом, – не умолкая, произносит сквозь смех та. — Господи, ты такая жалкая. Мне даже патроны на тебя не хочется тратить.

Фрост щурит глаза и сцепливает зубы, не в силах даже двинуться.

— Ладно уж, – дёргает дверную ручку, вымазанную в крови. — Подыхай.

9:48 AM

Когда срабатывает вторая трубчатая бомба, заложенная в другой части первого этажа, Эверт поднимается по лестнице наверх. По дороге она встретила двух парней явно младше неё. То, как они попятились назад, когда увидели оружие, развеселило её. Пришлось убить их прямо на лестничной клетке: заляпав стены кровью, тела свалились друг на друга, изогнув шеи под причудливым углом.

«Пять».

Люди всё высыпали на улицу. Чёрный дым, валивший от загоревшегося кафетерия, клубясь, тянулся к верхним этажам. За окном – крики и стоны, громкие рыдания и вой сирен, звучащий где-то вдалеке. Скоро сюда прибудут и полицейские, и скорая, и пожарные… и журналисты, если ещё не прибыли. Время поджимает, и Эстер чувствует лёгкое напряжение, уже начавшее расти.

(«интересно, прервалось ли телевидение на экстренный выпуск новостей?»)

Запах гари с каждой минутой ощущался всё более остро.

(«надеюсь, они там все, блять, задыхаются»)

Идя быстрее, она оглядывается по сторонам.

Сердце бьётся чаще.

Чей-то бег.

— Чел, блять, я всё понимаю, но сейчас не время проверять сообщения, – она узнаёт низкий голос запыхавшегося Чака Ходжеса. — Мужик, реально поторапливайся…

— Да завали ты ебало! – злобно шикнул Нейтан Гэммер, и, судя по звукам, остановился. — Эверт… – он попытался отдышаться.

— Чё?

Девушка, прислушиваясь, подошла ближе.

— Эверт… с дробовиком…

— Хули ты несёшь? – вспылил Чак. — Эта мелкая сука и дробовик? Она девчонка, к тому же. Какой там дробовик, блять? Розовый с блёстками? Не неси хуйню, нужно выбираться.

— Дрейк написал это… – пауза и растерянность в голосе, – и вышел из сети.

— Я этому Дрейку все зубы нахер повыбиваю за такие шутки, долбоёб конченый, – зашипел Ходжес на Нейтана. — Пошли.

— Где Глория?

— А тебе есть до этого дело?

Они идут в тот коридор, где, притаившись, поджидала Эстер. Их голоса становятся громче.

— Наверное, свалила со всеми, – звучит всё ближе. Помещение погружено в темноту, ведь свет, лившийся из надтреснутых окон, сюда не попадал.

— Да, но что, ес… – Гэммер обрывается на полуслове, потому что встречается взглядом с ней.

В сумраке девушка видит, как искажаются черты лица испуганного Нейтана.

— Приветик, мальчики.

Они вдвоём, вытаращив глаза, смотрят то на ружьё, то на неё таким взглядом, как будто не могут поверить в увиденное. Переглядываются и оба делают шаг назад.

Эстер скучающе смотрит на свои ногти, хмурит брови и закусывает нижнюю губу. Парни словно оцепенели, с ужасом на лице пытаясь проследить за каждым движением вооружённой Эверт.

— Что… что за хуйня? – начиная впадать в панику, выпалил Ходжес.

— А? – подняв на него зелёные глаза, переспрашивает. — Ты о чём?

— Об… – трясущийся, он кивает на заряженный «Моссберг». — Об этом!

— Пустышка, – ухмыльнулась та. — Ничего особенного.

С немым вопросом, застывшим на вытянутом лице, Чак открывает рот.

— Чего пялишься? – удивляется Эверт. — Иди куда шёл.

Парни снова переглядываются, не зная, как действовать.

Первым сдаётся Ходжес.

Юноша дёрнулся; это послужило для неё знаком того, что можно начинать.

Он, бросив Нейтана, сорвался с места и понёсся прочь, в сторону лестницы, по которой уже кто-то бежал.

Подняв ружьё, она прицелилась и выстрелила ему в спину. Мишень с визгом валится с ног, и теперь прикончить его намного легче.

Вот только перед этим нужно расправиться с Гэммером.

Не желая возиться, Эстер меняет цель: за секунду преодолев небольшое расстояние, девушка спускает курок. Шокированный Нейтан падает, подобно тряпичной кукле, которую кинули в стену. В его виске – пуля. В глазах – пустота.

Кровь забрызгала светлую краску.

Тем временем Чак, лежавший на животе, из последних сил пытается ползти, еле-еле отталкиваясь от пола ногами. Он кряхтел и трясся от боли, но продолжал двигаться.

Тяжёлые подошвы её ботинок стучат по скользкому полу, и когда парень понимает, что Эстер приближается, он пытается подняться и хватается за стену. Красная ладонь соскальзывает, Чак обессиленно падает обратно, стонет и хватает воздух ртом.

Ухмыляясь, светловолосая наступает на его растопыренные пальцы и переносит вес на одну ногу.

Ходжес зашипел, уронив голову на пол. Эстер вдавливает пальцы в бетон, и, под звуки скулежа и просьбы прекратить, выпрямляется.

— Мелкая сука, – улыбаясь во весь рот, произносит Эверт. — Так мило с твоей стороны.

Она заносит дробовик над его головой.

Перезарядка.

Парень что-то хнычет себе под нос, но её это больше не интересует.

— Как видишь, без блёсточек.

Девушка стреляет, не моргая, а звук разносится гулким эхо на несколько коридоров. Из дыры в затылке сочится кровь.

— Ах да, – наклонясь к уху, которое больше её не слышало, проронила та. — За наводку спасибо, Суэйна я обязательно найду.

«Семь».

9:51 AM

Тела падают одно за другим. Она не знает их – всего лишь дети, оказавшиеся не в том месте не в то время.

«Восемь, девять, десять».

Кто-то из них погибает сразу, кто-то сдаётся. Кто-то борется до самого конца и не закрывает глаза даже перед тем, как умереть. Они смотрят в потолок – пусто, как хрупкие фарфоровые куклы, пялятся в одну точку. Больше никогда не смогут отвести взгляд. Некоторым смерть к лицу – как будто бы, медленно остывая, трупы обретают ужасающую грацию, приковывающую всё внимание, перехватывающую дыхание. Белые, как мел, распластавшиеся на полу, под окнами или объявлениями администрации школы, что висят в рамках на стенах, с телефонами в руках или зажатыми в кулак крестиками («ты правда настолько глупа, что считаешь, якобы бог может спасти тебя от меня?»), они находят свою смерть в её обличии, содрогаются, кричат и рыдают, умоляют и просят отпустить, борются и плюются словами о ненависти – и никакого толку, ведь, в итоге, жизни гаснут, как звёзды на предрассветном небе.

Они постоянно спрашивают: «За что? Почему? Я ведь даже тебя не знаю!», и они лгут. Они знают – они видели сотни, если не тысячи раз, как над ней издевались, как задирали и унижали на виду у всех. Они знали, но почти всегда проходили мимо. Они сами принимали в этом участие.

Она не винит их в бездействии, просто так сложилось. Просто их слёзы больше ничего не значат. Просто она забыла, что такое сострадание.

Эстер поднимается на последний четвёртый этаж, потому что слышит, как группа людей запирается в одном из помещений.

Одиннадцать, когда она выходит в коридор.

Сирены становятся громче.

9:54 AM

— Блять, блять, блять, она идёт, я слышала, как она идёт, – срываясь на плач, лепетала Женева. Сильвия тащила её за руку в библиотеку; за ними, сломя головы, неслись и остальные – человек семь, не меньше – все те, кто какого-то чёрта ещё не спустились вниз.

Как они тут оказались?

Как Эверт протащила в школу оружие?

Переживут ли они этот день?

— Мы умрём, господи, я не хочу умирать, – захлёбывалась Сноудон, – я не заслужила, я не заслужила этого…

В груди разрасталось чувство паники. Ей не хотелось проверять, правда ли Эстер шла к ним, правда ли звучали выстрелы этажом ниже, правда ли всё, что происходит с ними сейчас – нужно было спрятаться, спрятаться как можно быстрее, потому что скоро приедет полиция, скоро эту бешеную суку пристрелят, скоро они будут спасены, нужны только какие-то несколько минут, всего пару минут…

Не помня себя, девушка вталкивает подругу в помещение и вваливается туда сама. Ждёт, пока захлопнется дверь за последним человеком – им оказывается пустоголовая Сесилия, мать её, Аллен – и думает, что же делать дальше.

— Закрой… закрой дверь, пожалуйста, – всхлипывает Женева, отодвигая стулья. — Сильвия…

— Ради всего святого, прекрати рыдать! – рявкнула та, всё же послушавшись. — Всё будет хорошо.

— Не будет, – продолжает хныкать, как маленький ребёнок. — Ничего больше не будет, мы в ловушке…

Но и самой Сильвии хотелось заплакать.

Она ни за что не покажет того, что изнутри её раздирает жгучий ужас неизвестности. Никто не узнает, насколько сильно ей хочется усесться в углу комнаты и закрыть лицо руками, никто не узнает, что она несколько раз пыталась ущипнуть себя в надежде на то, что это – очередной кошмар. Никто не узнает, как сильно ей хочется жить, как хочется уткнуться в чьё-нибудь плечо и просто переждать бурю, кажущуюся нереальной.

Никто не узнает, и поэтому ей придётся быть сильной. Сцепить зубы и ждать. Прятаться и ждать-ждать-ждать.

Или, возможно, даже действовать.

Все разбегаются кто куда. До этого девушке нет дела – главное не потерять Женеву, главное, чтоб с ней всё было в порядке.

— Отойди оттуда, – снова начала Сноудон, дрожа. — Прошу тебя, отойди, она может увидеть через стекло… Иди сюда, пожалуйста, – она вытягивает обе руки вперёд, к ней.

Остальные тихо перешёптываются. Тоже всхлипывают, пытаются подавить панику или сидят с ничего не выражавшими лицами.

— Перестань плакать, – Колдер залазит под один стол вместе с подругой, стараясь не думать о том, кто их ищет и не думать о тех, кого уже нашли. — Нам нужно успокоиться, ладно?

Сердце выпрыгивает из груди, всё тело в холодном поту. В горле пересыхает. Сглатывать больно.

Натянув рукава свитшота, Сильвия вытирает слёзы с опухшего лица девушки. Её глаза красные. Тушь потекла и размазалась по щекам. Сноудон еле дышит, смотря на неё таким взглядом, от которого начинает болеть в груди. Кажется, она боялась больше, чем кто-либо из здесь присутствующих, больше, чем сама Колдер; в голубых глазах столько невыразимого ужаса, что Сильвия снова ощущает желание заплакать.

— Тише, – она обняла трясущуюся подругу, прижав её к себе крепче. — Тише, малышка, всё будет хорошо… Ты будешь в порядке, я вытащу нас, слышишь?

— Не буду, – скулит та, вновь срываясь. — Она убьёт нас. Придёт и застрелит, просто как… как…

— Я не позволю, – шепчет на ухо, поглаживая по тёмным волосам. — Ты проживёшь долгую и счастливую жизнь, ясно? Ты не умрёшь здесь, я обещаю. Я обещаю тебе, Женева.

— Если она убьёт нас сегодня, – поднимает голову и смотрит в глаза Сильвии, – если мы умрём, просто знай, что…

Речь девушки прерывается, потому что кто-то с грохотом простреливает замок и открывает дверь.

Сильвия резко прижимает ладонь к губам Женевы. «Боже, лишь бы она не закричала».

Сердце замирает, когда раздаются первые шаги. Всё, что ей видно отсюда – чёрные, забрызганные кровью, её ботинки на толстой подошве.

Ладонь намокает от слёз, катящихся по щекам подруги, которая, наверное, с огромным трудом сдерживает крик.

— Все в сборе? – звучит знакомый голос. Эверт, похоже, кайфует от этого всего.

Надо же, как это здорово – расстреливать людей из автомата и подрывать кафетерии, охереть можно просто.

«Ебучая ты сука, как же я, блять, жалею, что не убила тебя тогда, жалкая тварь, ебанутая на всю голову шизофреничка».

— Что ж… – подходит к их столу. — Очень мало времени. Очень. Правда, я бы уделила вам больше.

«Только… несюданесюданесюдаНЕСЮДА, БЛЯТЬ».

Сильвия вся съёживается и прижимает Сноудон к себе, надеясь таким образом унять её дрожь. «Да, мне тоже страшно, мне пиздец как страшно, но ты должна держаться» – хочется сказать ей, но слова застревают комом в горле.

— Думаю… – Колдер слышит улыбку в голосе Эстер, когда она перезаряжает дробовик. — Нужно найти добровольца.

«ПОЖАЛУЙСТАНЕСЮДА».

Девушка, намеренно медленно, проходит мимо них. К Сильвии возвращается способность дышать.

Она прислушивается к каждому чёртовому движению и пытается понять, где сейчас находится Эверт. У неё почти выходит.

— Ну… Нет так нет.

— НЕТ! – чей-то истошный крик сотрясает воздух.

Первый выстрел.

Грохот. Кто-то упал.

Ей так и не удалось узнать, кто, поэтому, обнимая уже переставшую истерить девушку, Колдер сидит молча, пытаясь не издавать никаких звуков. Сильвия поднимает голову.

В противоположном конце библиотеки она, краем глаза, улавливает движение.

Бен Брейди.

Пока Эстер, скрывшаяся за полками книг, измеряет шагами помещение и думает, кого прикончить следующим, Бен осторожно подбирался к выходу. Он, похоже, решил выползти из убежища и рискнуть.

«Ты больной?» – одними губами спрашивает та, вытаращив глаза. Брейди лишь качает головой и кивает в сторону простреленной двери. Парня сковывает страх каждый раз, когда Эверт передвигается, поэтому он замирает и подолгу не шевелится, но не оставляет попыток проползти к коридору.

«Да плевать, пускай подыхает, раз так хочется» – думает девушка, отводя взгляд в сторону. Единственное, что интересует – их собственная безопасность. Пусть эта больная отстреливает кого и сколько угодно, только не трогает их. Не жаль. Никого. Совсем.

Лишь бы не остановилась напротив них.

Когда до её слуха доносится плач очередной девчонки, Сильвия узнаёт в нём Лайлу Рид – ту тупую подружку Клэр, которая везде таскается за ней хвостиком. Лайла рыдает взахлёб, умоляет не стрелять, и, наверное, закрывает лицо руками. Но в голосе Эстер – тотальное безразличие, и она не поддаётся на уговоры Рид.

Второй выстрел.

Женева содрогается всем телом и сильнее прижимается к Колдер.

— Всё будет хорошо, – еле слышно проговаривает та. — Я с тобой. Рядом. Не бойся.

Сильвия крепко сжимает ладонь подруги и выдыхает через рот, пытаясь не терять контроль над своим телом и голосом. Контроль – вот, что сейчас важно. Да. Контроль.

— Кто следующий? – скучающий голос будоражит сознание.

«Почему тебе настолько плевать? Почему ты убиваешь и даже ничего не чувствуешь? Ты сука, блять, какая же ты сука».

Эверт движется в их сторону.

«О чёрт. Нет, нет, нет, нет!».

Автоматная очередь оглушает их на несколько секунд, а когда всё стихает, ей кажется, что она больше не сможет открыть глаза.

Впервые в жизни Сильвия становится свидетельницей убийства, когда Бенджамин Брейди заливает кровью бетонный пол библиотеки. Его тело содрогается с каждым новым выстрелом, пули разрывают плоть и пробивают внутренние органы, а изо рта хлещет ярко-красная жидкость.

И тогда она не выдерживает – глаза застилает пелена слёз, ведь человек, ещё совсем недавно пытавшийся добраться до злосчастной двери, своим трупом заблокировал выход.

Он всего лишь хотел выйти.

Стискивая зубы и отчаянно пытаясь вдохнуть, Колдер стирает слёзы с лица, а потом закусывает нижнюю губу. Нужно успокоиться. Чёрт возьми, нужно прекратить это.

Он хотел выйти, но она убила его.

— Женева? – тихо шепчет она. Сноудон смотрит на неё так растерянно, что сердце вновь сжимается от боли.

Шаги приближаются.

Обхватив мокрое лицо подруги ладонями, девушка целует её в лоб, а затем крепко обнимает.

— Я люблю тебя, – говорит Сильвия перед тем, как выйти из укрытия – туда, где её встретит бездушный взгляд вооружённой Эстер.

9:58 AM

Наверное, это именно то, в чём она нуждалась так сильно.

Сильвия, которую аж перекосило от страха, скрыть который она не смогла, тупо уставилась на неё. Ладони Колдер сжаты в кулаки. Она глубоко дышит, стоя на месте, как вкопанная, и молчит. Всего в нескольких шагах от выхода и мёртвого окровавленного тела.

— Вау, – уголки губ Эстер ползут вверх; её бледное лицо озаряет фальшивая улыбка. — А я уж думала, что ты сегодня осталась дома. Ты, видимо, хорошая девочка, раз уроки не прогуливаешь?

Их разделяют всего лишь несколько метров, но преодолевать их Эверт не спешила; девушка наслаждалась испугом, чётко очерчённым на миленьком лице Сильвии.

— Хватит, – дрожащим голосом, что ломался от подступающих к горлу слёз, говорит она.

Светловолосая неудовлетворённо морщится, делая вид, что не расслышала.

— Чего-чего? Повтори.

Колдер, словно взвешивая все «за» и «против», произносит уже внятней:

— Прекрати это всё.

Эстер делает несколько неспешных шагов вперёд, наблюдая за тем, как собеседница в страхе отступает назад.

— Когда я просила вас прекратить, никто не послушал, – пожала плечами Эверт.

Перезарядка.

Сильвия вздрагивает, но остаётся стоять на месте с высоко поднятой головой.

— Но ты не просила.

Серые глаза прожигают её ненавидящим взглядом.

— Никогда, – осмеливается добавить Колдер.

— Да? – поддельное удивление. — В любом случае, уже поздно.

Эстер наводит на неё ружьё.

— Ты будешь гореть в аду за всё, что сделала, – с отвращением выплёвывает Сильвия. Её глаза слезятся, а руки расслаблены. Под столом кто-то всхлипывает. — За всех детей, которых убила. За все судьбы, которые сломала, – и, вместо того, чтоб отпрянуть, девушка подступает к дулу. — За всю боль, которую причинила. Ты же убила не только этих трёх, да?

Палец на спуске.

— Я знаю, ты убила куда больше. Что они сделали? Что тебе сделал каждый из них? – громкость и сила её голоса нарастает. — В чём они виноваты перед тобой, а, Эверт?

Она уязвима – распростёрта прямо перед ней, открыта для смертельных ран. Сама полезла на рожон, сама позволила убить себя. Но она говорит, говорит дальше и больше, а от её слов воздух будто электризуется и бьёт лёгкими разрядами по барабанным перепонкам. Она говорит, и ей хочется дослушать её перед тем, как пустить пулю в череп.

— Потому что мы все были правы, – продолжает Сильвия. — Ты – чудовище, – дрожь, – и ты заплатишь за всё то, что совершила. Давай, – подходит вплотную, готовая принять неизбежное. — Убей меня. Убей меня и сгори в аду.

Желание вцепиться в её глотку зубами и растерзать в клочья вспыхивает неожиданно. Хочется вырвать ей сердце, проломить грудную клетку и услышать, как она воет, хочется сожрать его на её же глазах, хочется клыками вырвать плоть из её горла, намотать голосовые связки на кулак, хочется, хочется, хочется…

— Я не верю в ад, – выдавливает из себя Эстер, готовая произвести выстрел, но истошный вопль, донёсшийся откуда-то снизу, отвлекает её.

— СИЛЬВИЯ!

Женева Сноудон выползает из-под стола.

Выстрел.

— Женева! – отчаянно кричит Колдер, бросаясь к ней – к девушке, рухнувшей на землю. К девушке, чей лоб пробила пуля.

Голос рыдающей на полу Сильвии наполняется немыслимой болью – трясясь на ковре, постепенно впитывавшем в себя жидкость, она подползает к ней и обнимает тело умирающей подруги. Вымазывается в её крови. Обнимает за плечи и дрожит, задыхается, вновь и вновь повторяет её имя и просит проснуться. Колдер не обращает внимания на то, что у её виска – холодная сталь. Она не поднимает головы, когда Эстер отбрасывает в сторону разряженный дробовик, не реагирует, когда Эверт молча заполняет обойму. Из её глаз продолжают литься горькие слёзы, кровь мёртвой Женевы продолжает расползаться багровым пятном по полу.

— Приятно видеть, как ты страдаешь, – слабо ухмыляется девушка.

Сильвия бормочет что-то под нос, а палец уже лежит на спусковом крючке. Сильвия как по щелчку перестаёт рыдать.

Шея Сильвии расслабляется и наклоняется в сторону, когда голова падает набок после прогремевшего в воздухе выстрела.

Сильвия Колдер уже мертва, когда за окном раздаётся визг шин.

Пятнадцать.

(«временималомаломалоБЫСТРЕЕ»)

Эстер прекрасно понимает, что больше никогда не выйдет за пределы библиотеки. Она поняла это ещё неделю назад, когда собирала бомбу из кусков водопроводной трубы и взрывчатки.

(«раньше»)

Со вздохом девушка обходит очередной шкаф. Рукой проводит по корешкам книг, пальцами касается полок и смотрит под ноги.

«Мы подошли к концу».

Тоскливо.

Эверт направляется туда, где заметила Сесилию Аллен.

Пряталась она не слишком надёжно. 10:04 AM

«Нужно было поверить ей. Нужно было не приходить».

Лесли, прижимаясь к стене, скрытой за горой рассортированных по полкам книг, смотрела в пустоту. Всё это время она, как и большинство, молчала, содрогаясь при каждом новом хлопке. Девушка, кажется, уже смирилась с тем, что её жизнь оборвётся здесь, в грёбаной школе, которую она ненавидела всеми фибрами своей души.

Она не задыхалась от истерики и не билась в конвульсиях, не тряслась в припадке. Будто бы ей вообще плевать на происходящее: на ловушку, в которой она оказалась, на свои последние минуты, на трупы людей, с которыми она не была знакома.

«А, может, они это заслужили».

Лесли сидела неподвижно, просто дожидаясь конца. Сознание отказывалось принимать, что, вероятнее всего, скоро прекратит свою работу, совсем как разряженный аккумулятор. Ожидая там, Вест, наверное, переосмыслила всю свою жизнь.

Чашка с зелёным чаем, который она в спешке не допила утром, до сих пор стоит на столе в кухне. Недочитанный «Процесс» Кафки валяется где-то в комнате, и она даже не помнит, положила ли закладку между пятьдесят шестой и пятьдесят седьмой страницами.

Когда раздаётся очередной выстрел и падает очередное тело, а Эстер приближается к её шкафу, Лесли закрывает уши руками и отпускает голову.

Утром она нагрубила матери. Причина конфликта? Уже не помнит. Не то что нагрубила – прикрикнула. Наверняка – абсолютная мелочь, но будет очень досадно, если последнее воспоминание её мамы о ней будет именно таким.

Хотелось бы ей извиниться.

Пальцы обеих рук смыкаются замком вокруг шеи. Лоб упирается в колено. Пустота в грудной клетке начинает болеть.

Вчера Вест ударила младшего брата за то, что тот взял её маркеры без спроса. Нужны ли были они ей? Она не пользовалась ими уже несколько месяцев, но они всё равно постоянно где-то валялись – на столе, на полу или возле многочисленных блокнотов. Наверное, Лесли была ужасной сестрой.

«Мне так жаль».

Высокий голос какой-то девчонки, которую, вроде, звали Сесилия, режет слух. Ей, по всей видимости, тоже не удаётся сдержать эмоций, потому что интонация меняется по мере того, как она говорит. Ничего нестандартного для данной ситуации, что-то типа: «пожалуйста, отпусти, я буду хорошей девочкой, никогда никого не обижу и в жизни не причиню вреда, да, я знаю, что натворила много херни и издевалась над тобой вместе с другими, но ты меня всё равно отпусти».

Как

же

тупо.

От безысходности девушка ухмыляется. Она не знала, почему не испытывала дикого страха, как все другие, почему не тряслась за свою шкуру. Может, ей всего-навсего не верилось, что всё может оборваться просто так, не укладывалось в голове. Может, ей самой хотелось умереть.

Выстрел. Теперь Сесилия молчит.

Интересно, пострадал ли кто-то от взрыва на первом этаже? Минуты тянутся слишком долго.

Второй выстрел. Вест начинает волноваться.

Ещё неделю назад она поставила перед собой цель подтянуть оценки. Неужели жизнь была скучна аж настолько?

Прикладывает руку к лицу и устало потирает глаза. Наверное, мама расстроится, когда увидит её остывший труп.

Эстер больше ни с кем не церемонится. Третий – умирает ещё один ученик Нортфилда.

«Подошла моя очередь?»

Мысли быстрым вихрем начинают кружиться в её голове. Прокручивает разные воспоминания – и те, которые приятны, и те, что не очень. Нервно стучит пальцами по полу и учащённо дышит, когда Эверт идёт к ней.

Лесли уже знает, что она – последняя. Волнение тугим узлом связывает её внутренности.

«Надеюсь, это не будет больно».

Но Эстер останавливается на полпути, как будто бы о чём-то размышляет.

«Что?»

Девушка прислушивается: она не сдвигается с места уже несколько секунд. Стоит.

Сердце замерло.

«Почему она ничего не делает?»

Высовываться ей всё равно ни капли не хотелось, поэтому Лесли, скованная напряжением и будто бы оглушённая тяжёлой тишиной, продолжила сидеть, скрываясь за книгами.

Эстер уходит.

«Какого чёрта?»

Наверняка она знает, где находится Вест. Наверняка она хочет убить её, как и остальных. Но что ей мешает?

— Я ещё тут, – вырывается у неё, и в этот момент девушка удивляется, ведь сама не поняла, как произнесла эти злосчастные слова, зачем это сделала и что будет после них.

Может, они станут причиной её смерти?

Лесли пробирает дрожь, потому что слышит, как она останавливается. Останавливается и до сих пор молчит.

И, после чертовски долгой минуты, которая, казалось, тянулась целую вечность, звучит ответ:

— Я знаю.

Девушку всю передёргивает. Только сейчас она понимает, насколько близка к концу буквально всего, понимает, что заперта в одном помещении с убийцей, с человеком, расстрелявшим из дробовика несколько подростков (может, даже десятков).

Понимает, что хочет жить. Понимает, что только что сама перечеркнула возможность выбраться отсюда живой.

Закрывает рот ладонью. Отползает назад.

— Я убила их, – слышится ей. Лесли почти не дышит. — Восемнадцать человек.

«С кем она разговаривает?». Через силу Вест поднимается с ног.

— Все восемнадцать мертвы. Я не знаю, сколько ранила.

Внезапно происходит то, чего не ожидал никто. Голос девушки искажается: в нём прорезаются нотки волнения, и, кажется… страха?

Лесли слышит, как кто-то, стройным, тяжёлым шагом быстро направляется к библиотеке.

— Эрик?

Она разговаривала по телефону. Она, чёрт возьми, кому-то звонила.

Вест отходит от шкафа и всматривается в её силуэт, уже находившийся возле закрытого окна. В её руке – пистолет.

К ним идёт несколько человек. Кто-то кричал… Это смутно напоминало команды.

Голоса звучат всё отчётливее, группа людей переходит на бег.

Даже отсюда Лесли видит, как подрагивают руки Эстер, на которой нет лица – бледная и растерянная, она, похоже, только сейчас начинает осознавать, что натворила.

— Мне жаль, – говорит Эверт почти шёпотом и бросает телефон.

Он приземляется на пол в тот момент, когда в библиотеку врывается целый отряд вооружённых людей, одетых в чёрное.

10:10 AM

По очереди.

Они заходят по очереди, отпихивают труп в сторону и выстраиваются в шеренгу, блокируя выход. Не меньше десяти человек, в руках каждого – оружие, направленное на неё.

Когда звучит громогласное «приказываю бросить оружие», Эстер зависает.

Команда повторяется.

Девушка, смотря на одного из них, медленно опускается на колени. Хватка ослабляется, и тогда, не сводя взгляда, Эверт кладёт пистолет на пол. Она спокойно поднимает обе руки вверх, показывая, что абсолютно безоружна. Поднимает, но не заводит их за голову.

Они всё так же не двигаются и ожидают дальнейших распоряжений. Тишина.

Зелёные глаза не выражают ничего. Ей больше не страшно. Ей не страшна смерть, не страшно наказание. Вакуум в голове и сердце. Ухмылка.

Эстер больше не страшно, поэтому она хватается за лежащий на полу стальной ствол.

И, когда раздаётся команда «огонь!», на её тело обрушивается десяток пуль.