Аукцион ее страстей [Евгения Халь] (fb2) читать онлайн

Евгения Халь Аукцион ее страстей

1 глава

Мать Оргазмов

Я хочу, чтобы ты меня драл. Это не грубость, не вульгарность, это зов моего голодного женского лона. Драл жестко, глубоко вгоняя член. Беспощадно, как голодный солдат, что добрался до трофея. Как варвар. Потому что ты и есть варвар. Вечно голодный и жадный, который смотрит на эту жизнь с изнанки, через витрину. Надраивая полы, перетаскивая тяжести, ты всегда где-то там, за перегородкой пафосных ресторанов, на пыльных складах элитных супермаркетов. Ты исподтишка выглядываешь оттуда, жадно рассматривая таких, как я. Ты покрываешься потом, когда я, выходя из машины, высоко поднимаю ногу в короткой юбке, которая стоит столько, что тебе не заработать и за три месяца.

И в этот краткий миг ты замечаешь сокровенную влажную темноту, мелькающую перед твоими воспалёнными от вечного недосыпа глазами. И, свалившись в постель в обшарпанный комнатушке, которую делишь с такими же бедолагами, ждешь, когда соседи по конуре уснут. И тогда глубокой ночью берёшь жилистой рукой торчком стоящий член, и фантазируешь, что твоя рука — это я.

— У всех баб между ногами одно и то же, — ржут твои друзья, рассматривая сочных гламурных девиц в интернете.

И только ты знаешь то, чего не понимают эти тупицы. У дорогих женщин там, внутри, все по-другому. Там адреналин и кайф от обладания тем, что доступно немногим. Различает ли это член? Да. Ведь это твой член. Он, как и ты, вдыхает аромат дорогой женщины. Тонкий запах биржевых котировок, уникальных мехов, отборных бриллиантов.

У женского лона есть память. Оно помнит, сколько в него вложили перед тем, как взять. Но те занятые дяди, что покупают бриллианты, уже не в состоянии овладеть этим лоном до конца. Слишком много лет вложено в бизнес. Слишком мало осталось, чтобы вложить в женщину. Вялые, скучные, забавные члены богачей скорее напоминают смешные игрушки для розыгрышей из магазина приколов.

Поэтому мне нужен твой член. Сильный, вибрирующий от нетерпения, откровенный. Его не нужно прикрывать дорогими брюками. Его нужно показывать таким, как я. Ты плотоядно ухмыляешься, глядя на меня. Тебе неведома неловкость. И твоему члену тоже. Он бесстыдно топорщится под широким рабочим комбинезоном. И ты не делаешь попыток спрятать его, прикрыть, отодвинуть в сторону смешным жестом, как это обычно делают мужчины.

Ты хочешь показать мне, что в элитном супермаркете, куда я зашла на пару минут купить устриц, вина и черной икры, есть тот, кто готов ненадолго украсть меня из роскошной жизни. Выдернуть из богатого рая и насадить на член варвара, у которого никогда не будет такой женщины, как я. Потому что он прибыл из своей далёкой Волчехряндии, чтобы заработать гроши и жениться на хорошей девочке, которая будет варить бюджетный и вкусный борщ. И родит красивых детей с голубыми, как у тебя, варвар, глазами и пшеничными волосами. Вы проживёте долго и счастливо.

И когда ты будешь умирать, то вспомнишь не свадьбу, не рождение детей, а меня. И свой член внутри меня тот единственный раз, когда тебя не просили быть нежным. А просили брать и драть. Беспощадно. Ты будешь думать об этом за минуту до смерти. И я почувствую это. Потому что знаю разницу между жизнью и в смертью.

Те мужчины, что могут позволить себе содержать меня, умирая, будут вспоминать: правильно ли они составили завещание. А ты будешь помнить тот миг, когда я подмигнула тебе и пошла в подсобку супермаркета. И ты, не веря своему счастью, медленно пошел за мной.

Я жду тебя возле картонных ящиков с черной икрой. Песцовая шуба расстёгнута, а под ней ничего. Лишь дрожащая от нетерпения нагота. Я смотрю на тебя и улыбаюсь. Мне нравится чувствовать этот жадный горячий взгляд, что скользит по моему телу. Я поднимаю руку, на которой блестит в тусклом свете подсобки отборный бриллиант, и подзываю тебя. Ты медлишь пару секунд. Ровно столько тебе нужно, чтобы поверить, наконец, в то, что это не сон. А потом одним движением сбрасываешь комбинезон.

Твоё мускулистое сухопарое тело блестит от пота. На животе бугрятся мускулы. Один из них кажется мне слишком подозрительным. Неужели это змей? Быть не может! Мы с тобой не одной крови. Я бы не ошиблась. Вытягиваю руку, ощупываю бугорок и облегченно выдыхаю. Показалось. Это не змей, которого многие глупые дочери Евы называют вторым членом. Это просто тугой узел мускулов.

Ты — человек. Ты ничего не знаешь о втором члене. Поэтому воспринимаешь мой жест по своему: богатая сучка не может больше терпеть. Ты прав. Не могу!

Ты подхватываешь меня на руки, сажаешь на ящики и входишь одним движением глубоко и до упора. Я вскрикиваю от наслаждения. Но ты пугаешься, принимая страсть за боль.

— Прости! — горячечно шепчешь ты, выходя из меня наполовину. — Я буду любить тебя нежно

— Не прощаю, — шепчу, хватая его за член. — Меня не нужно любить нежно. Меня нужно драть. Понимаешь? Не брать, не любить, не иметь, не сношать и даже не трахать. Драть! Чувствуешь чертову языковую разницу?

— Да, — отвечает он без тени улыбки, хватает меня за волосы и вбивает в меня член.

Не могу сдержать стон.

— Вот так ты хотела, да? Тогда молчи! Тише, богатая сучка, — шепчет он, — иначе меня из-за тебя уволят.

Он зажимает мне рот и дерет так, что ящик, на котором я сижу, лопается. Из него высыпаются банки с черной икрой.

— Этого ты хотела? Этого? — как в бреду бормочет он мне в ухо, зажимая рот.

— Да! — выдыхаю я.

Надо мной раскачивается лампочка на голом проводе. Парень весь дрожит. Каждый нерв его тела сливается со мной, каждый мускул работает только на одно: доставить мне удовольствие, проглотить меня, запомнить на всю жизнь, потому что больше такого не будет никогда.

Я и сама дрожу, вдыхая запах разгоряченного молодого и сильного мужского тела. Внутри меня бьется, вдалбливаясь внутрь, огромный и жадный член. Эта дикая смесь боли и жара сводит меня с ума. Там, за стеной супермаркета, меня ждет мой мужчина в неприлично дорогой машине, с тремя мордоворотами-охранниками. И если нас поймают, то положат рядом, в одну могилу. В безымянную могилу где-нибудь в лесу. И меня не спасет то, что я не дочь Евы. Потому что меня тоже можно убить. Но всё, что меня волнует сейчас — это мужчина внутри меня.

Это и есть настоящий секс. Когда больно, когда нельзя, когда вот-вот могут поймать и наказать. Секс — это не плюшево-ванильные игры в розовой спальне. Это не тихий шепот под одеялом. Это страсть на грани, когда опасно, когда запретно, но назло всем законам вселенной очень хочется. Когда начхать на все табу. Когда есть только ты, женщина, которая хочет член, и он, мужчина, который хочет тебя. Когда могут поймать, могут убить, вот тогда и пробуждается настоящий оргазм. Когда все инстинкты обострены до предела.

Мой случайный любовник на минуту замирает, на самом краю, пытается продлить удовольствие. Отнимает руку от моего рта и впивается своими губами в мои, сильно прикусывая. Ощущая соленый привкус собственной крови на языке, я с силой обхватываю его ногами и вцепляюсь ногтями в крепкие ягодицы, заставляя его продолжать. Он вскрикивает и изливается, наполняя всё там, внутри меня, липкой влагой. Мощная волна оргазма накрывает меня. Я плюю на все и громко кричу. Пусть весь мир катится к черту в пекло, когда я кончаю!

Эрик

Эрик никогда не торговался с ночными бабочками. Неразумно злить женщину, которой собираешься вложить в рот свой член. Шлюшка была совсем молоденькой, но хваткой. Он поманил ее пальцем, и она наклонилась к машине, предварительно оценив цепким взглядом элитную иномарку. Потом также молниеносно сканировала его часы, дорогую одежду и назвала цену ровно втрое больше обычной. Эрик улыбнулся и похлопал рукой по сиденью машины:

— Садись, красотка. Поехали кататься.

Она пыталась привезти его в тихое место. Но он коротко бросил:

— Поедем туда, куда я скажу. Цену увеличиваю вдвое.

Шлюшка исподтишка озиралась по сторонам, пытаясь запомнить дорогу. Ее била дрожь: то ли не заработала на дозу, то ли испугалась, что завезут в глухомань и убьют. Эрик привык к женскому страху. Но в чужом мире лучше быть осторожным и подстраховаться. Не хватало еще, чтобы девчонка подняла шум! Поэтому он улыбнулся самой приятной из своего богатого арсенала улыбкой и погладил ее по стройной ноге в черных чулках и высоких сапогах-ботфортах:

— Да не бойся ты, я не маньяк. Просто у меня свои предпочтения и особые желания. Но я за них щедро плачу.

— Угу, — угрюмо пробурчала девушка. — Все маньячины именно так и говорят.

Эрик остановил машину во дворе жилого дома, аккуратно припарковавшись между двумя машинами. Жидкий свет из окон неспящих полуночников слегка разбавлял густую темноту ночи.

— Ты совсем охренел? — девушка постучала себя по лбу. — Это же двор жилого дома. А если кто-то из соседей выйдет к машине?

— А ты такая застенчивая? — Эрик достал из кармана стопку долларов и помахал перед носом девушки. — Считаю до трех, когда досчитаю, уволю тебя и поеду к твоей подружке. Уверен, что она будет более сговорчивой.

— Псих ненормальный! Ну ты и изврат! — девушка попыталась выхватить деньги из рук Эрика.

Но он ловко спрятал руку за спину и прошептал:

— Оооо… нет. Когда отработаешь, тогда и получишь. Знаю я вас. Не в первый раз замужем.

Он расстегнул брюки. Девушка наклонилась к нему и принялась за дело. Эрик поднял голову, глядя на окна жертвы. Она там, наверху, сидит в теплой квартире, и, может быть, даже смотрит сейчас в дождливую тьму за окном, не зная, что охотник уже здесь, внизу. От этой мысли в паху сладко заныло.

Эрик протяжно вздохнул и положил руку на бедро шлюшки, любуясь стройной фигуркой. Погладил резкий переход от талии к бедрам. Она определенно не дочь Евы, хотя, конечно, не догадывается об этом. Дочери Лилит — их тела созданы для греха. Неважно какой у них вес, но у всех одно и то же телосложение: песочные часы. Узкая талия, широкие бедра, а между ними резкий переход. Идеальная, созданная самим богом выемка для мужской руки. Чтобы повернуть ее спиной к себе, положить руки на талию, наклонить и плотно прижать к бедрам. Узкие мужские бедра идеально подходят к таким вратам в рай. В тот первый вариант рая, в котором Ева ещё не угостила змея яблоком.

Тогда еще никто не знал, что женская расточительность и готовность угощать до добра не доводят. Хотя Адам, а за ним и все остальные мужчины выгоду оценили. И с тех пор дочери Евы живут с одной целью: чтобы угощать сильный пол яблоком, обедом, собой.

Шлюшка закашлялась и укусила его. Эрик вскрикнул, схватил ее за волосы, рывком поднял, распахнул дверь машины и легонько подтолкнул, стараясь не покалечить. Не из жалости. Из осторожности.

— Пошла вон! — брезгливо поморщился он. — Прямо в академию минетов! Может, хоть там тебя научат грамотно выполнять свою работу.

— А деньги? — девушка вцепилась двумя руками в открытую дверь машины.

— Не заслужила, но черт с тобой! — Эрик бросил на мокрый асфальт несколько смятых купюр и застегнул брюки.

Охота без разрядки это плохо. Шлюшка свое не отработала, но шума поднимать не следует. Слишком важна цель. Паршиво, когда охота так начинается. Он вырулил со двора на улицу и остановился возле того же дома, глядя на заветные окна с другого ракурса. Мимо прошла высокая девушка. Она болтала по телефону, держа в руке картонный стаканчик с кофе. Взять эту? На темной улице никого нет. Взбудораженный шлюшкиным ртом, член стоит дыбом, мешая думать. Подойти к девушке сзади, вырвать телефон, раздавить ногой на асфальте, зажать рот, бросить грудью на мусорный бак и вставить. Какой адреналин! Нет, опасно. В этом мире мужчины совершили самую большую глупость в жизни: дали женщинам право голоса. Они, конечно, уже миллион раз пожалели, но пути назад нет. Тем более, нет времени на ухаживания.

Эрик вздохнул, вернулся во двор, припарковал машину возле дома, вышел и посмотрел на окна жертвы. Сердце пропустило один удар, в паху закололо, и внутри вдруг шевельнулся второй член. Чертова ведьма! Он столько лет не чувствовал своего змея. И вдруг тот проснулся. Отчего? Эрик терялся в догадках. Но факт оставался фактом: второй член хотел ведьму. Хотел так, что усмирить его было невозможно. Вероятно, всему виной эта Москва, которая никогда не спит. Город, наполненный вечно голодными шлюхами, барами, ресторанами. Город, плюющийся жиром чебуречных, дышащий в лицо перегаром дорогого виски и дёшевой бормотухи. Марочных сигар, эксклюзивных духов богачей и зависти тех, у кого всего этого нет. Город, обливающийся жадной слюной, истекающий соком мужской похоти, лежал перед ним, бесстыдно раскинувшись, как шлюха.

Эрику хотелось бродить по улицам, покупать продажных женщин, шляться с ними по темным закоулкам, задыхаясь от ядовитого неонового света, красок, звуков, и брать податливые крепкие тела. Жадно глотать этот хаос, такой притягательный и запретный! Но у него была цель. Та, ради которой он пришел в этот мир из своего, родного и далёкого. Каждый охотник желает знать, где сидит… нет, не фазан — жертва. Та, что не знает, как он жадно смотрит на ее окна. Та, что не догадывается, что охотник уже у ее дверей.

Он огляделся по сторонам. Темный двор. Никого. Отлично! Двумя руками взялся за водосточную трубу. Жаль, что в этот мир нельзя протащить парочку хрустальных драконов. Тогда следить было бы намного легче. Но в мире, где нельзя пользоваться магией, приходится все делать самому. Хотя в этом тоже есть определенный кайф. Эрик ловко вскарабкался на третий этаж, спрыгнул на балкон и осторожно заглянул в комнату. Жертва спала, свернувшись калачиком на диване. Длинная черная футболка в ярко-розовых надписях задралась, обнажая стройные ноги и аккуратную маленькую, но круглую попку в черных хлопковых трусиках. Каштановые волосы разметались по подушке. Тонкая ткань футболки натянулась на груди. Худенькая, а грудь для ее телосложения полная. И тугая. Такую удобно сжимать в руке, чувствуя, как она упруго пружинит под пальцами. Жаль, что сосков не видно.

Слюна собралась во рту, словно при виде сочного стейка. Охота, Эрик, охота, — напомнил он самому себе. Если бы шлюшка в машине грамотно отработала, то не пришлось бы сейчас давиться слюной. Он нервно сглотнул и разозлился на самого себя. Да что с ним такое? Сколько их было, этих ведьм-эмпаток? Главный охотник Ордена Дисциплинаторов давно потерял им счет. Рыжие, блондинистые, брюнетки. Умные, дуры, красивые и не очень — они были просто жертвами охоты. Он даже не запоминал их имена и поэтому всегда записывал, держа листок бумаги в кармане. Но ее имя намертво отпечаталось в мозгу: Алика.

Проклятая ведьма, ты всего лишь одна из многих, — напомнил он себе. А с другой стороны, это даже хорошо, что его так накрывает. Значит, он не ошибся, как бывало много раз, и эта девушка, действительно, ведьма. Да и книга ее признала. Хотя в этот раз найти ее хозяйку было слишком тяжело. То ли ведьм-эмпаток осталось мало, то ли та, что написала книгу, завещала ее особой и редкой ведьме. Эрик совсем замучился. Два месяца охоты. Два чертовых нескончаемых месяца! Он оставлял книгу в самых людных местах: метро, автобусах, поездах, дешевых закусочных и элитных ресторанах. Ноль результатов! Круглый, как попка этой ведьмы, ноль. Многочленные женщины брали книгу в руки, но всё, что они видели — это пустые страницы и яркую обложку без названия книги и имени автора. Поэтому недоуменно пожав плечами, просто откладывали ее в сторону.

И когда он совсем отчаялся, книга вдруг сама нашла свою хозяйку. Уже ни на что особо не надеясь, он оставил пухлый том в ярко-алой обложке на столике в уютной маленькой кофейне. А через несколько минут за столик села Алика. Удивленно подняв бровь, прочитала название, по-детски шевеля пухлыми губами. Улыбнулась, с любопытством принялась листать, и… залилась краской. Воровато оглянувшись по сторонам, тихо сунула книгу в замшевый рюкзачок и пригубила кофе. Но любопытно оказалось сильнее. Еще бы! Такой достоверности иллюстраций она не видела никогда. Картинки двигались. Словно страницы книги превратились в мониторы компьютера. Она приоткрыла рюкзак, сунула туда руку, перелистывая страницы.

Эрик довольно ухмыльнулся и опрокинул в рот порцию виски. Попалась, птичка! Теперь, главное, быстро взять тебя, пока ты не начала отыгрывать вхолостую сценарии книги. Женщины вообще от природы любопытны, как кошки, а тут такая забава! Если начнешь всерьез читать книгу, то на аукцион может ничего и не остаться. Все страницы просто сгорят впустую. Тогда охоту нужно начинать сначала. А тебя, ведьма на всякий случай убить.

Затаив дыхание, Эрик приоткрыл балконную дверь. Алика вздохнула и перевернулась на другой бок. Рано! Пусть заснет покрепче. Он подался назад, прикрыв дверь. Девушка вдруг протяжно вскрикнула и вскочила на ноги, пошатнулась и упала на ковер. Уселась по-турецки, тяжело дыша. Щеки залил румянец. Она закусила губу, закрыла глаза и медленно вздохнула несколько раз, пытаясь успокоиться. Кошмары? Возможно! Все ведьмы-эмпатки от них страдают. Поэтому те, что послабее характером, быстро оказываются в психушке. Девушка забралась с ногами на диван, и, порывшись, под подушкой, вытащила оттуда книгу. Книга выпала из рук и открылась посередине. Две страницы на развороте вспыхнули и загорелись. В воздух поднялся легкий алый дымок. Алика схватила книгу и помчалась в ванную. Через распахнутую дверь Эрик видел, как она бросила книгу в ванну и залила водой. Он не выдержал и тихо рассмеялся. Эту книгу даже адское пламя не может уничтожить. И воды Всемирного Потопа тоже. Похоже, аукцион в этот раз обещает быть особенно интересным. Дисциплинаторы будут счастливы.

Алика

Я включила напор воды на полную мощь и как следует полила книгу. Она превратилась в бумажное месиво. В жизни бы не поверила, что могу так варварски обращаться с книгой. Я! Филолог по образованию, книжный червяк, испытываю облегчение, уничтожая книгу! Вот будет мне наука не хватать чужое. Зачем я ее вообще сунула в рюкзак? Мало того, что, фактически, украла, так еще и столкнулась с какой-то чертовщиной. Попробуй быть материалистом, когда в руки попадает книга, в которой, как живые, двигаются эротические картинки, а потом еще и воспламеняются сами собой. А мои странные сны, что в точности повторяют сюжеты минифильмов из книги! Они совсем меня замучили.

Я плеснула водой в лицо. Сон никак не хотел уходить. Я все еще была там, в супермаркете, в песцовой шубе на голое тело и неистово занималась сексом с каким-то блондинистым гастабайтером не то из Украины, не то из Беларуси. Точно такая же картинка была нарисована в книге.

Но главное: я испытала невероятной силы оргазм. В моем случае такое возможно только во сне. Скомкав мокрую бумагу в шар, я вышла на кухню и бросила его в ведро. Потом подошла к чайнику и включила его. Чаек с печеньем после такого кошмара — это то, что мне сейчас нужно. Я открыла шкафчик, чтобы достать чашку, и по спине побежали мурашки.

Книга лежала в шкафу целая, невредимая и даже не сырая. Да быть этого не может! Я бросилась к мусорному ведру и принялась шарить в нем. Ничего! Мокрый ком исчез. Сзади послышалось шуршание страниц. Я медленно повернулась. Теперь книга лежала на кухонном столе, таинственным образом переместившись туда из шкафчика. На алом фоне обложки блестели золотые буквы: "Коль с Фаустом тебе не повезло…"^[1] И автор: Мать Оргазмов.

Что это за бред вообще? Какая еще мать оргазмов? Секта? Магический гримуар? Боже, какая ерунда лезет в мою голову! Двадцать первый век на дворе! Пытаясь из последних сил держать себя в руках, я бросилась в комнату, к компьютеру и набрала в поисковике фразу и ее значение. Так, что у нас здесь? Час от часу не легче. Значение фразы: если подменили кого-то важного, чья душа нужна самому Дьяволу, как доктор Фауст, например, то за него придется отдуваться тебе, простому человеку.

За кого мне придется отдуваться? Я-то здесь при чем? Название такое заумное, а внутри порнографические картинки. Словно кто-то специально нацепил другую обложку, чтобы спокойно читать в людных местах: метро, кафе и при этом не краснеть от стыда.

Весь мир помешался на сексе! Даже в новостях сообщают, кто с кем спит, с кем развелся, на ком женился. Только я мимо темы. Мне все равно. Но именно с этой мерзкой книги начались мои странные сны. Мне страшно, потому что моя мать именно так начала сходить с ума. Сначала она тоже видела эротические сны. Потом начались упаковки успокоительных, дозы все росли, и, наконец, она оказалась в психушке.

— Только не лишайся девственности, доченька, — лихорадочно блестя воспаленными глазами, шептала она мне, когда я навещала ее в больнице. — В нашем роду есть проклятье. Пока ты не спишь с мужчинами, тебе ничего не угрожает! Но как только ты потеряешь невинность, жди беды! Не повторяй моих ошибок, слышишь? Слышу, мама, и помню. Но разве можно в наше время не спать с мужчиной, когда тебе двадцать три года и ты хочешь за него замуж? Кто сейчас бережет девственность? Последнюю девственницу старше двадцати лет задавил трамвай еще в 1925 году.

С Владом я начала спать на четвертом знакомства, после его многочисленных намеков на то, что пора бы принцессе-недотроге сдавать свои бастионы. Правда, мне это не помогло. Он меня все равно бросил, потому что я, как он выразился: деревяшка в постели. А я так старалась ему угодить! Я даже смотрела порнофильмы и делала также! А он кричал, что я — дрянная актриса, и ему не нужна баба, которая под ним не кончает. И замуж не сходила, и любимого потеряла, и семейное проклятие уже проснулось и его не остановить!

Влад… красивый, умный. Моя первая настоящая любовь. Тот мужчина, которому я отдала то, что у каждой девушки самое дорогое: девственность. А оказалось, что это только для нас, женщин, имеет значение. А у мужиков мозги вообще по-другому устроены. У Влада так точно.

2 Глава

— Знаешь, что такое для мужика самая красивая баба на свете? — кричал мне Влад. — Не та, у которой ноги от ушей. А та, которая кончает под ним так, что у него член сводит судорогой, потому что она его зажимает там, внутри, намертво! Это инстинкт сучки, детка, чистая биология, тысячи лет гребаной эволюции, Дарвин ее раздери! Зажать самца внутри себя и хрен куда отпустить! Это такое бабское чувство: мой, не отдам! А ты, Алика, чудесная, добрая и прекрасная! Ты нежная филологическая дева. Но секс с тобой — это… знаешь… вот что потрахался, что радио послушал. Честное слово!

— Ты совсем не деликатен! — плакала я. — Живут же люди как-то друг с другом! Ведь, кроме секса, есть еще любовь, преданность, дети, наконец.

— Я совсем, на хрен, не деликатен! — Влад нервно мерял шагами комнату, нервно вцепившись в дорогой галстук, пытался расслабить слишком тугой узел. — Это для вас, баб, любовь — розовые сердечки и плюшевые мишки. А для нас, мужиков, секс на первом месте, понимаешь? У нас любовь начинается с качественного потрахона. Между ваших ног наша романтика, сечешь фишку? Нет, я, конечно, знаю сотни случаев, когда мужик женится на хорошей. Такой, как ты. А потом бегает и ищет, куда бы всунуть, чтобы почувствовать, что он живой, а не мертвый и похороненный под ипотеками, памперсами, семейными обедами с домашними пирожками и ссудами на машину. А я так не могу! Мне плевать на твои борщи и печеньки, которые ты так здорово готовишь. Я на тебя смотрю, и у меня встает. Потому что ты красивая. Как для меня скроена. А когда доходит до дела — всё! У тебя там температура, как в долбаной Арктике. Как в криогенную заморозку сунул, — он схватил себя за ширинку. — Только туда суют людей, чтобы они были вечно живые. А мой член с тобой вечно мертвый!

— Ты просто не пытался меня полюбить, — всхлипнула я. — Любые отношения можно спасти, если захотеть. Мы можем вместе пойти к психологу. Я читала в соцсетях, что это очень помогает выстроить отношения.

— Опять двадцать пять! Бла-бла-бла теперь еще и с фригидной теткой- психологиней, которая сама не трахается и другим не дает? Да ё-маё! — Влад подлетел к прикроватной тумбочке и схватил стопку любовных романов, которые я читала перед сном. — Вот корень зла! Вот! — он швырнул книги на пол, и они, вспорхнув страницами, пестрой стайкой разлетелись по ковру. — Начитаетесь своей выдуманной ерунды и пытаетесь в реале нацепить на нас свою романтику, как гондон на конский член. Ты пойми: всю эту хрень пишут бабы для баб, понимаешь? Если бы мужик писал книгу "Пятьдесят оттенков долбаного серого", то она бы начиналась так: "Она открыла ему дверь голая, наклонилась, и жадно вцепилась губами в его член". Ключевое слово: "жадно", сечешь фишку? А ты на мой член смотришь, как на розового пони! Ты даже членом его ни разу не назвала. Только дурацкими кличками: "он", "твой", "этот самый" и "младший Владик". Младший Владик! Серьезно? Спасибо, что нефритовым жезлом не обозвала, — он пнул ногой книгу в яркой обложке, на которой была нарисована страстно целующая пара. — Скажи хотя бы теперь: член. Ну, скажи мне это! Член!

— Я не люблю грубости. Почему ты меня заставляешь говорить гадости? — голос сел окончательно и я могла только хрипеть.

Даже слез уже не осталось. Только тугой и сухой ком в горле.

— Замолчи! Это мерзко! — я стащила с ноги меховой тапок и бросила в него.

Он ловко увернулся и закричал:

— Знаешь, в чем ваша бабская беда? Что вы реально думаете, что нас можно обмануть! А мы всё членом чувствуем и молчим. В надежде, что когда-нибудь у вас случится тот самый настоящий оргазм, из-за которого мужик и чувствует себя мужиком. Некоторые так и помирают, не дождавшись.

— Но почему ты раньше молчал? Почему ничего не сказал? Ты даже не пытался говорить со мной об этом! А мы почти год встречались. Я ждала, что ты мне предложение сделаешь. И, как дура, искала в сети порно-видео, чтобы научиться тебе угождать.

— Да потому что я реально хотел быть с тобой, понимаешь? — он схватил меня за плечи и встряхнул. — Я пытался тебя разбудить. Что я только ни делал! Я даже зарегился под бабским ником на форуме, где сидело несколько сотен клуш, и спрашивал у них, как им больше нравится. А ты… ты..

— Что я?

— Ты мной брезгуешь, — тихо сказал он, выпустил меня, снова отошел к окну и закурил. — Ты бы видела свое лицо вчера, когда я кончил тебе на грудь. Ты пыталась сдерживаться, я знаю, но всего на одну секунду на твоем лице мелькнуло такое омерзение, как будто я на тебя помочился, а не кончил,

— Уйди, Влад, прошу. Видеть тебя не могу! — прошептала я.

Он резко обернулся, посмотрел на меня и направился к двери. Взялся за ручку и добавил:

— После этого я понял, что тебя не исправить. Просто найди себе того, кому борщи важнее. Того, что будет дарить цветочки на восьмое марта, открытки с котиками на день Святого Валентина, искать, кому всунуть, а после этого возить тебя в Египет. Или даже на Мальдивы. Потому что чем больше вина, тем дороже у нас, мужиков, подарки, — он вышел, оглушительно хлопнув дверью.

Ладно, что прошлое вспоминать? У меня и в настоящем полно проблем. И главная из них — это даже не проклятая книга, которая отравляет и без того не сладкую жизнь, а моя бесследно исчезнувшая подруга Жанна. Начинающая певица, актриса, фотомодель. Красавица, умница и никогда не унывающая хохотушка. Я сходила на кухню, налила себе большую чашку крепкого сладкого чая и села к компьютеру. Группа поклонников Жанны в популярной соцсети пестрела многочисленными грустными смайликами и тревожными сообщениями. Как много все же на свете добрых людей! Никто из участников группы не был знаком с моей подругой лично. Они видели Жанну только на фото и видео, которые она по несколько раз в день добавляла в сеть. Но эти люди обеспокоенно спрашивали: нет ли новостей? У меня сжалось сердце. Нет новостей. Полковнику никто не пишет. Жанна, творческая и эмоциональная натура, и раньше могла отчебучить что-нибудь, например, внезапно укатить с очередным другом на Мальдивы, собравшись за полчаса и забыв предупредить меня. И только через сутки вдруг вспомнить, позвонить по Скайпу и весело прощебетать, что на Мальдивах чудное теплое солнце.

Она могла утром выложить в сеть грустную утреннюю фотографию в милой пижамке, с чашкой кофе в руках и печальной надписью, что жизнь — боль, если нужно встать в шесть утра. А вечером она уже селфилась в роскошном платье возле Эйфелевой башни и мурлыкала на видео французскую песенку. И хотя мы снимали с ней одну квартиру, я не видела ее сутками. Но на холодильнике неизбежно появлялась записка, прикнопленная магнитиками: "буду когда-нибудь, целую в нос, не грусти, сестрёнка!"

Теперь записки не было. Две недели холодильник сверкал холодной белой пустотой, и даже забавные магнитики пахли одиночеством. Две бесконечные недели в группе не было новых видео и фотографий. Полиция бодро обещала помочь. Но кто на них полагается? Где ты, Жанна? Что с тобой, сестренка?

Внезапно за спиной, со стороны балкона послышался легкий шорох. Я обернулась. Никого! Наверное, соседский кот опять забрался к нам в поисках еды. Вот оптимист! Вылитая Жанна. Никогда не сдается. Никак не может привыкнуть к мысли, что в нашем с Жанной доме еду не найдет даже МЧС. А если и найдет полузасохший пучок зелени и диетический йогурт, то расплачется от жалости к двум вечно худеющим девушкам.

Шорох повторился. Придется идти забирать кота и отдавать соседке.

— Ты так и не понял, что здесь тебе искать нечего, наглая няшная морда? — с этими словами я направилась к балкону, и… замерла на месте.

Передо мной стоял незнакомый мужчина. Высокий, светловолосый, в черном костюме, он приложил палец к губам, глядя мне в глаза. Его взгляд меня полностью парализовал. Какие странные глаза! Светло-голубые, почти бесцветные, как у арктического волка, они источали такой холод, что у меня все тело вмиг покрылось мурашками. Вор! Насильник! Маньяк! Господи, чего я стою, идиотка? Он же меня сейчас убьет! План действий молнией блеснул в парализованном страхом мозгу.

Я сорвалась с места и бросилась на кухню. Дверь там крепкая. Нужно запереться, открыть настежь окно и кричать что есть сил:

— Помогите, убивают!

Нет, по телеку полицейский говорил, что в Москве лучше кричать:

— Помогите! Машину угоняют!

Иначе на крики помощи никто не выйдет. Максимум, будут на телефон снимать исподтишка, из-за занавески. А за свою тачку каждый переживает. Никто же не знает, чью именно сейчас воруют. До двери я не добежала всего пару шагов. Крепкие мужские руки схватили меня сзади и стиснули железными тисками.

— Тшшшш! — послышался над ухом его шепот. — Замри! Иначе покалечу!

Я застыла в его руках, боясь шелохнуться. Как муха в паутине!

— Умница, — его горячие губы коснулись моего уха и скользнули вниз, по шее.

Если он попытается меня изнасиловать, я не сдамся. Пусть лучше убьет! Тело превратилось в сжатую пружину, готовясь сопротивляться. Главное: сильно сжать мышцы, там, внутри. Я читала, что если всё зажать, то у насильника ничего не выйдет! Главное: не бояться. Страх парализует волю.

— Я не боюсь тебя, больной псих! — прошептала я.

Пусть не думает, что запугал меня! Пусть знает, что я не тупая овца.

— Вот и хорошо, — рассмеялся он. — Меня не нужно бояться. Меня нужно слушаться. И подчиняться. Полностью! Смотри, какая у меня игрушка, — перед моими глазами появилась его рука.

Длинные пальцы сжимали цепочку, на которой раскачивался массивный серебряный кулон: буква "т", на верхней перекладине которой бессильно свесила голову мертвая змея.

И вдруг змея подняла голову. Из ее рубиновых глаз вырвалась молния. Комнату озарила красная вспышка. Я не выдержала и громко завизжала. В тот же миг на меня навалилась темнота.

Я пришла в себя и открыла глаза. Но ничего не увидела, кроме абсолютной темноты. Голова раскалывалась. Горячий бур сверлил виски и затылок, словно через мою бедную черепушку прокладывали очередную ветку московского метро. Почему так затекли руки и ноги? Нужно пошевелиться и облизнуть сухие губы. Отчего так темно? Куда он меня приволок? Вроде я сижу. Это единственное, что знаю точно. Попытка пошевелить руками и ногами не увенчалась успехом. Тщетно! Я была привязана. Облизнуть губы тоже не получилось. Рот плотно стягивал то ли пластырь, то ли липкая лента. Мне стало так страшно, как никогда в жизни! И я снова завизжала.

В этот же миг в глаза ударил ослепительно яркий белый свет. Передо мной стоял псих с ледяными глазами, что забрался ко мне в дом. В руках он держал черный кожаный мешок. Извращуга! Точно такими мешками накрывают голову рабов в эротических фильмах для тех, кто любит жестко и горячо. Мы такие с Владом смотрели. Рядом с психом стоял еще один высокий мужчина. Оба были одеты в белые плащи с капюшонами, откинутыми назад. На плащах был нарисован тот самый символ, что и на кулоне, который показал мне псих: буква "т" с мертвым змеем. Только у психа с ледяными глазами знак был серебряный, а у того, второго, золотой.

Он был чуть постарше, с темными волосами и узким лицом. Его карие миндалевидные глаза внимательно ощупывали меня рентгеновским взглядом. И только тут до меня дошло, что я сижу в той же одежде, что и дома: в черных трусиках и длинной черной футболке, которая задралась чуть ли не до пупа, обнажая ноги и все, что между ними. Я заерзала, чтобы футболка скользнула вниз и прикрыла хоть что-нибудь.

— Кто вы такие и где я? — вместо этого вопроса из моего рта вырвалось лишь нечленораздельное мычание, потому что мой рот был крепко заклеен, а руки и ноги связаны толстыми веревками.

— Хороша, — одобрительно кивнул старший, и, подойдя ко мне, положил мне руку на грудь.

Я дернулась, пытаясь сбросить руку. Он рассмеялся и повернулся к психу:

— Странно когда эти шлюшки сопротивляются, правда? Мы от такого давно отвыкли, но есть в этом своеобразная перчинка.

Псих с волчьими глазами молча кивнул.

— Смотри, какие соски. Как виноградины. В точности, как я люблю, — он больно сжал мой сосок двумя пальцами.

Из моих глаз брызнули слезы.

— Тварь, пошел вон! — промычала я.

— Дан, не напирай, — сказал псих с ледяными глазами. — Она ведь из другого мира. У них там к женщине так просто не прикоснешься. Это чревато неприятностями. Не пугай ее. Иначе мне будет тяжело с ней работать.

— Никогда не понимал, откуда в тебе, Эрик, столько терпения, — усмехнулся Дан. — Ладно, тебе как главному охотнику Ордена, лучше знать, как обращаться с ведьмами-эмпатками. Но согласись, что в последнее время ты стал склонен к театральным эффектам. Связанные руки и ноги, заклеенный рот. К чему это все? Похоже на дешевый спектакль. Ты без этого с девчонкой справиться не можешь?

— Ты знаешь, Дан, что я не выношу женских криков, — поморщился Эрик.

— Я даже знаю, почему, — улыбнулся Дан. — Возбуждает, а? — прошептал он, подмигнув. — У меня тоже встает, когда они кричат.

— Нет, я люблю работать чисто, тихо и быстро. И никаких свидетелей! А у этой, — он кивнул в мою сторону, — такой пронзительный голос, что она могла весь район на ноги поставить. Мне нужно провести экспертизу. Думаю, тебе лучше уйти. Для чистоты эксперимента будет лучше, если мы останемся одни. Сам понимаешь: процедура деликатная.

— Какая еще процедура? Что за экспертиза? — я заерзала, взбрыкнула ногами, пытаясь развязать веревки, и стул завалился на бок вместе со мной.

Я с размаху приложилась о каменный пол и заскулила от боли.

— А ты уверен, что она, действительно, так холодна, как нам нужно? Ведь в противном случае ничего не получится. С предыдущей же не вышло! Судя по ее поведению, темперамент у нее огненный. Аукцион снова может сорваться. А люди ждут, Эрик. Люди недовольны и шепчутся по углам, что ты потерял хватку и больше неспособен находить лилин, — Дан подошел ко мне и поставил стул на место, подняв его вместе со мной.

При этом он смотрел куда-то мимо меня, словно я не человек, а вещь, некстати свалившаяся со стола. Резким движением он сорвал пластырь, заклеивающий мой рот, и я взвыла от боли.

— Эй, я здесь! Я все слышу! Почему вы говорите обо мне, как о вещи? — завопила я.

— Ладно, — Дан скользнул по мне равнодушным взглядом. — Я ухожу. Во имя дисциплины и спокойствия!

— Во имя дисциплины и спокойствия! — ответил Эрик, повернувшись ко мне спиной.

Он подошел к столу, что стоял посреди комнаты, выдвинул ящик, и принялся неторопливо копаться там, перекладывая что-то из стороны в сторону. И это что-то издавало такой неприятный металлический звук, что у меня ноги от ужаса приросли к полу. Одна, наедине с психом с ледяными глазами. В абсолютно белой комнате, в которой есть только стол, стенной шкаф, стул, к которому я привязана, белая, невыносимо яркая лампочка на потолке в матовом плафоне и большое окно, наглухо закрытое тяжелыми белыми шторами. Окно! Если бы мне удалось до него добраться, то я бы не раздумывая прыгнула вниз. И плевать, что там может оказаться двадцатый этаж. Лучше размазаться пятном по асфальту, но быстро, перетерпев минутную боль, чем долгая мука наедине с этим уродом. Чтобы там, в ящике стола не оказалось, ничего хорошего ждать не приходится от этого психа и его экспертизы.

Эрик подошел ко мне, держа в руке черные перчатки из тонкой кожи. Единственный не белый предмет в этой комнате. И этот контраст сработал, как взрывное устройство. Весь мой страх собрался в тугой ком и выплеснулся наружу.

— Не подходи ко мне! — завопила я. — Не смей меня трогать, чертов псих!

Он помолчал несколько долгих минут, что показались вечностью, бесстрастно глядя на меня. Манекен! Ни одной эмоции на лице! Только эти страшные ледяные глаза, как у арктического волка. А потом медленно сказал:

— А теперь, наконец, познакомимся, как следует и установим правила. Во-первых, ты мне не тыкай. Хамства я не потерплю. Это неважно, что я ненамного старше тебя, но если сравнивать мое и твое положение по шкале от одного до ста, то я — номер сто один, а ты — ноль. Меня зовут Эрик Вальд. Я — главный охотник и палач Великого Ордена Дисциплинаторов, который управляет миром Рацио. Добро пожаловать в мир покоя, рациональности, послушания и дисциплины!

Я не ошиблась. Он псих! Это тоталитарная секта в каком-то богом забытом городишке, или даже лесу. Боже мой, пусть мне это приснится! Если бы я могла сейчас себя ущипнуть, чтобы проснуться в своей уютной квартире в Москве. Психи… как с ними обращаться? Фильмы, книги, статьи в газетах, чему они учат? Ах да, главное: это играть по правилам. Так, как он сказал. Нужно было поступать не на филфак, а на психиатрию. Сейчас бы это очень пригодилось.

— Как ты… простите, Эрик, вы сказали это место называется?

— Город О́шер, столица мира Ра́цио.

— Значит, мы… в другом мире? — исключительно осторожно и деликатно уточнила я.

— Да.

Наверное, это могло быть очень смешно. Если бы не было так отчаянно страшно. Он ведь здесь не один. Второй псих, тот, что постарше, Дан, бродит где-то неподалеку. Как же мне сбежать?

Эрик вдруг улыбнулся и сказал:

— Знаешь, в чем твоя беда? У тебя очень выразительное лицо. На нем все так ясно написано, что можно читать, как открытую книгу. Хочешь расскажу, какие мысли сейчас бродят в твоей очаровательной головке? Ты попала к ненормальным, вообразившим, что находятся в другом мире. И сейчас лихорадочно размышляешь, как бы сбежать из этого сумасшедшего дома. Удивлена? Хочешь спросить, откуда я знаю? Да вы все так рассуждаете. Это так банально и предсказуемо, что невыносимо скучно. Но у тебя не получится сбежать, даже не пытайся. И чтобы поставить все точки над "и" посмотри-ка сюда, — он подошел к окну и резко раздвинул шторы.

И тут я в буквальном смысле перестала дышать. За окном расстилался фантастический пейзаж. Судя по всему, мы находились на первом этаже, потому что за окном, которое занимало всю стену, виднелся сад: деревья с бежевыми стволами и прозрачными листьями, странная светло-зеленая, почти прозрачная трава вровень с окном и белые цветы, похожие на обычные нарциссы. Но дом явно стоял на холме. Сад упирался в прозрачные ворота, словно отлитые из стекла, а за ними, как на ладони, раскинулся фантастический и странный город. Высотные здания из белого, бежевого и светло-серого стекла напоминали остро заточенные карандаши, пронзающие светло-голубое, почти бесцветное небо. Между зданиями летали машины очень похожие на наши, но без колес. Многие из них были прозрачными, как и здания. Всюду кружили странные маленькие прозрачные птички. Они рассекали воздух за окном с такой скоростью, что рассмотреть их подробно было невозможно. Я даже зажмурилась от этой белизны и прозрачности, бьющей в глаза.

— С непривычки тяжело, я понимаю. После твоего мира, после этого гадкого и мерзкого буйства красок, наш Рацио, совершенный в своей чистоте, производит сильное впечатление на таких, как ты, — он негромко свистнул и одна из птиц устремилась к нему и села на ладонь. — Ну что? Теперь ты веришь, что попала в другой мир? — Эрик подошел ко мне, протягивая руку с птицей.

Мое горло сжал нервный спазм. На его руке сидел небольшой, размером с воробья, абсолютно прозрачный дракон, словно отлитый из стекла.

— Хрустальный дракон. Эти милые существа — главные помощники Ордена в борьбе со скверной вроде тебя. Они всюду летают и собирают информацию обо всем, что происходит в нашем мире. И приносят ее в Орден, — Эрик погладил пальцем дракона и тот тихо свистнул.

— Я — скверна? Да что я вам сделала? Я никому и никогда не причинила вреда! В глаза вас не видела! Что вы хотите от меня? — из моих глаз брызнули слезы.

Не могу больше сдерживаться! Это не сон, не ночной кошмар, и он не развеется. Я, действительно, далеко от дома, в руках психов, в неизвестном мире. Я рыдала в голос, даже не думая стесняться.

— Вот и хорошо, — спокойно сказал Эрик. — Ты поняла и приняла то, что с тобой случилось, — он вытащил из кармана плаща серый платок и аккуратно вытер мне слезы.

Я пыталась отворачиваться. Его прикосновения были невыносимы. Но он продолжал спокойно вытирать мое лицо.

— Сопротивляться не нужно, — прошептал он. — Посмотри на меня!

Я опустила глаза вниз. Не могу видеть этот ледяной взгляд. Я сейчас с ума сойду от этого всего!

— Посмотри на меня, — он повысил голос и схватил меня за волосы, силой заставляя смотреть на него. — С этой минуты ты будешь беспрекословно исполнять все приказы. И если будешь послушной, — он погладил меня по щеке, — то тебе удастся избежать казни, которая неизбежно ждет всех ведьм-эмпаток.

— Да какая из меня ведьма? Я даже номера счастливых билетов на экзаменах в универе никогда отгадать не могла. Вечно мне попадалось то, что я не учила!

— А книгу помнишь? — вкрадчиво спросил он. — Ту книгу, что ты нашла в кафе.

— Да при чем здесь это? И кто такие эмпатки?

— А притом, что книгу подложил тебе я. С ее помощью я нахожу таких, как ты, и привожу их сюда, в Ошер. И видят эту книгу только те, кто одной крови с той, кто ее написала.

— С кем одной крови? Что это за бред?

— Ты все узнаешь позже, — он сбросил белый плащ, оставшись в светлых брюках и тонкой белой шелковой футболке, и натянул на руку перчатку. — У меня нет времени на долгие разговоры. И так слишком много потратил его впустую. Все, что тебе нужно знать: ты здесь, и ты подчиняешься приказам. Абсолютно. Полностью и беспрекословно. В противном случае: смерть. Мучительная смерть, публичная, на площади, при большом скоплении жителей нашей прекрасной столицы. Жизнь нужно заслужить, — прошептал он и прикоснулся губами к моим.

Я содрогнулась от отвращения и едва сдержала рвотный спазм.

— Вот и умница, — прошептал он, проведя рукой по моей груди. — Ты быстро учишься. Думаю: тебя можно развязать. Правильно?

Я кивнула.

— Ты ведь не будешь сопротивляться? И мне не придется делать тебе больно? Честно говоря, ненавижу применять силу по отношению к женщинам. Даже к таким, как ты. Понимаешь? Я надеюсь на тебя, Алика! Не слышу ответа.

Даже к таким, как я. Даже! Словно я дрянь, которая не заслуживает элементарного уважения. Ты надеешься? Я тоже надеюсь, что ты исчезнешь из моей жизни, как дурной сон. Я еще раз кивнула.

— Нет, ты не поняла. Я не слышу ответа. Нужно тихо, покорно, но четко сказать: "Да, Эрик, я поняла".

— Да… Эрик… я…. я… поняла.

— Нет, Алика, я не чувствую покорности, женской мягкости, желания угождать мужчине. Это должно иди изнутри, понимаешь?

Да чтоб ты сдох, псих ненормальный! Я глубоко вздохнула, собрала все свои силы и актёрские способности, и сказала тихо и мягко, насколько это вообще было возможно в ситуации, когда мне хотелось долго пинать его ногами, обутыми в туфли на острых "шпильках":

— Да… Эрик, — голос все же предательски дрогнул.

Но очень кстати. Он принял мою злость за страх и удовлетворенно кивнул:

— Отлично! А теперь добавим домашнее задание нашей способной ученице. Скажи: "Как пожелаете, Эрик".

Я с трудом разлепила сопротивляющиеся губы и тихо сказала:

— Как пожелаете, Эрик!

— Правильно, — он натянул на правую руку черную кожаную перчатку.

Только теперь, с близкого расстояния я рассмотрела, что она была покрыта небольшими пупырышками.

— Раздвинь ноги.

Я крепко сжала колени.

— Раздвинь ноги, я приказываю! — в его голосе прозвенел металл.

Он взял мои колени двумя руками, надавил так больно, что я вскрикнула, силой развел их в стороны и засунул руку в перчатке мне в трусики.

Эрик

Она вздрогнула под его руками и сжалась.

— Расслабься, — тихо сказал он.

Его пальцы замерли, подцепив резинку черных трусиков. Пусть привыкнет немного. В такие моменты торопиться не стоит. Так много ведьм-эмпаток прошло через его руки в буквальном смысле, но эта особенная. С ней как-то все не так. А может просто казнить ее на площади? Орден дисциплинаторов испокон века владеет порталом в ее, Алики, родной мир. И время от времени устраивает показательные казни ведьм, которых приводят в Рацио. Ничего так не укрепляет величие Ордена и не усиливает послушание народа, как казнь молодой и красивой ведьмы, которая пытается разрушить мир покоя и рациональности. Чтобы снова ввергнуть его в хаос, как это было в незапамятные времена, когда Мать Оргазмов еще была жива. Нельзя управлять государством, у которого нет внешнего врага. Страх перед чужими — основа доверия народа к существующей власти. При условии, что эта самая власть защищает свой народ от нападок извне. И ведьмы из мира Алики с этой ролью врагов справлялись просто отлично.

Сначала ведьму заставляют публично продемонстрировать свои способности, проводя экспертизу. А потом ей устраивают показательную казнь, якобы сжигая. На самом деле пламя костра холодное, как лед. Ведьма просто исчезает с костра, окутанная клубами дыма, и падает в тайный люк. А потом ее тихо определяют в закрытый клуб, откуда выход только один: на кладбище.

Алика — следующая в очереди на казнь. Когда закончатся страницы в книге, когда будут отыграны все сценарии аукциона, ее публично казнят. Как ведьму-эмпата, как лилину. Но это будет не скоро. А ему хочется казнить Алику прямо сейчас. Только для того, чтобы посмотреть, как перед экспертизой с нее сдернут одежду, и она будет стоять голая на площади. Как от холода и страха затвердеют ее соски на небольшой, но круглой и крепкой груди.

Конечно, можно раздеть ее сию минуту, здесь, в этой комнате. Можно даже взять ее силой. Все равно никто не узнает. Разве что Дан. Но разве осудит старший брат младшего за небольшое развлечение? Нет, конечно! Но это будет уступкой самому себе. Непростительной слабостью. Ведь себя не обманешь и не простишь. И если дать слабину всего один раз, позволив своему члену войти в ведьму, то вся его, Эрика, охота из работы на благо Ордена, из священной борьбы главного палача с ведьмовским отродьем, превратится в гонку голодного члена за сладкими девочками.

Эмпатки — так официально называют ведьм. Но внутри Ордена их зовут просто лилинами. Друзья и соратники Эрика, дисциплинаторы Ордена всегда удивлялись, как он выдерживает эти долгие командировки на Землю, в мир победившего хаоса? Как он не сходит с ума от вседозволенности свободной любви, ярких красок, цветов, эмоций и отовсюду звучащей музыки?

— Ты — железный Эрик, истинный дисциплинатор, — одобрительно говорили ему соратники и хлопали по плечу.

И он гордился собой. Гордился настолько, что даже если позволял себе мелкие шалости со сладкими шлюшками, то только в целях разрядки перед охотой. Чтобы освободить мозг от ненужных мыслей и желаний, нужно сначала облегчить член.

Но с этой ведьмой все по-другому. Причем с самого начала. И найти ее было тяжело. И следить за ней невыносимо. Начались проблемы с того, что как только он думал о ней, его член немедленно становился дыбом. Из-за этого ему пришлось познакомиться с доброй половиной московских ночных бабочек. Но главная беда заключалась том, что второй член, змей, просыпался, как только Эрик приближался к Алике. А со вторым членом не сладишь так же просто, как с первым и основным. И сейчас змей снова проснулся. Он шевелился внутри, требуя выпустить его.

Эрик опустил глаза, чтобы ведьма не прочитала его мысли. Его пальцы продолжали сжимать резинку трусиков. Он мысленно сосчитал до десяти, вдохнул, выдохнул и двинул пальцы дальше, внутрь.

— Не смейте ко мне прикасатья! — взвизгнула она, извиваясь на стуле, как змея.

— Не сопротивляйся, — он впился взглядом в светло-карие с зеленью глаза. — Иначе… я применю силу. Свяжу тебя по рукам и ногам, засуну в рот кляп. Хочешь этого?

Она молчала.

— Я задал вопрос.

— Нет, — прошептала она.

— Тогда расслабься и дай мне провести экспертизу, — он засунул пальцы глубже, внимательно глядя ей в глаза.

Рука дрогнула. Ее глаза сузились. Он подался вперед, пытаясь рассмотреть желание там, в глубине зрачков. Пальцы скользили внутри нее, осторожно поглаживая чувствительные точки, которые он знал наперечет. Специальная перчатка, оснащённая бугорками, приводила женщин в неистовство, если уметь ей пользоваться. Эрик умел. Большинство ведьм, проклиная его на словах, кончали, как только его сильные и ловкие руки проникали в их лоно. Они материли его последними словами, но проклятия смешивались с бурным оргазмом и мольбой продолжать. Женщины стонали от наслаждения, извиваясь на стуле под его руками. Их мягкие податливые тела распластывались перед ним.

3 глава

Эрик скучал и молча вытаскивал из ведьм мокрую перчатку. Спазм разочарования сдавливал горло. В этот момент ему хотелось убить очередную разгоряченную ведьмовскую сучку. Оргазм делал ее полностью непригодной для аукциона. Все, что ему оставалось — отдать ее в закрытый клуб. Или сразу на казнь. Месяцы и годы охоты летели псу под хвост.

Но эта лилина Алика продолжала молчать. Эрик боялся дышать, чтобы не спугнуть удачу. Неужели ему на этот раз повезло, и она, действительно, полностью фригидна? Он повернул пальцы внутри и погладил влажные стенки лона. Любимый трюк! Против такого ни одна не устоит. Ее тело вытянулось в струну, губы приоткрылись. Он приподнялся, прижимаясь к ее губам, прислушиваясь к дыханию. Вот сейчас она возбудится! Глаза в глаза, дрожь ее тела, холодные мурашки на гладкой шелковой коже — он задрал футболку Алики, проверяя, затвердели ли соски. Она всхлипнула.

Он переплел свои пальцы с ее пальцами, чтобы почувствовать дрожь наслаждения, когда горячая волна накатит на нее изнутри. Скрытую дрожь. Ведь она не покажет, что ей хорошо. Упрямая маленькая сучка будет кончать молча. Он таких знает. Беззащитная, слабая, она сопротивлялась каждым мускулом, каждым обнаженным нервом своего тела. Ее пальцы вцепились в стул и полностью побелели. Сетка голубых вен прочертила причудливый рисунок на тонкой коже.

— Пошел вон, извращенец! — с ненавистью выдохнула она ему в лицо и задрожала.

Не от желания, от ненависти. Арктика! Температура минус пятьдесят! Наконец-то количество отловленных ведьм перешло в качество. Эрик облегченно выдохнул и осторожно извлек из нее руку в перчатке. Он все же нашел то, что искал несколько лет. Его старший брат Дан, главный дисциплинатор Ордена, и другие дисциплинаторы будут довольны. Аукцион состоится. Он отошел к раковине в углу, тщательно вымыл перчатку и прислушался к себе.

Что не так? Где радость от удачной охоты? Он чувствовал удовлетворение от хорошо проделанной работы, но не более того. Нужно передать девушку Эмме, чтобы та ей все показала. Доложить Дану, что все в порядке. Нужно просто открыть дверь. Но не хочется. Наоборот, хочется тянуть время, замыкая его на себе и на ней. Чтобы часы остановились. Чтобы за спиной слышалось ее прерывистое дыхание. За спиной? Кого-то ты обманываешь, Эрик? Ты хочешь слышать это дыхание под собой.

Бред! Он поморщился, отгоняя мысли, которые вились в мозгу, словно назойливые мухи. Он аккуратно вытер руки мягким белоснежным полотенцем. Скомкал его, бросил на пол. Яростно пнул ногой. Да к черту! Он резко повернулся и бросился к Алике. Она сжалась, втянув голову в плечи. Эрик осторожно положил руку ей на затылок и впился губами в ее рот. Мягкие губы сжались, но он силой протолкнул язык ей в рот и поцеловал. Она закричала, дернулась и он ощутил горячие слезы, потекшие по ее лицу.

Это отрезвило его, и он отстранился, провел рукой по нежной щеке девушки, пробуя на вкус ее слезы. Сладко! А должно быть солено. Тяжело дыша, он пожирал ее глазами. Ведьма! В первый раз он потерял над собой контроль. Хотя женщины, сидевшие на стуле в этой комнате до нее, были гораздо красивее.

Брюнетки и блондинки, с крепкими задницами и полной грудью — у всех нормальных мужчин они вызывали только одно желание: немедленно овладеть ими. Дисциплинаторы жадно облизывались, глядя на этих красавиц. А Эрику было все равно. По сравнению с ними Алика была бледной молью и серой мышью. Худенькая невысокая шатенка со светло-карими глазами. Тонкокостная, как воробушек, с торчащими ключицами. Ничего примечательного. Правда, телосложение выдавало в ней лилину: тонкая талия и резкий переход к бедрам. Фигура в форме песочных часов — это то, что все лилины получали по наследству от предыдущих поколений, начиная с Матери Оргазмов. Но при таком весе — от силы килограммов сорок пять, на секс-бомбу она никак не походила. И все же именно она заставила его потерять над собой контроль. В дверь постучали.

— Эрик, это я, Эмма! Меня прислал Дан. Можно войти? — раздался за дверью женский голос.

Эрик облегченно выдохнул. Бог спас его от соблазна, избавив от необходимости находиться в одной комнате с ведьмой.

— Войди! — сказал он и поспешно накинул плащ, чтобы Эмма не увидела стоящий дыбом под брюками член.

Дан

Главный дисциплинатор Ордена Дан Вальд, задумчиво смотрел в окно. Белоснежный город Ошер строгими формами и идеальным порядком успокаивал тревожные мысли, что злыми пчелами в смятеньи гудели в распаленном экспертизой мозгу. А ведь он на ней даже не присутствовал! Не хотел мешать младшему брату Эрику. Экспертиза — это его работа. Но от одной только мысли, что в этот самый момент Эрик засосывает пальцы в эту сладкую ведьму, кровь закипала в жилах Дана. Нужно было все же остаться и дождаться конца экспертизы. Все равно она провалится. Девочка явно горячая штучка. И прекрасно! То есть, для дела очень плохо. Зато можно было трахнуть ее прямо в комнате допросов. Взять силой такую необъезженную кобылку — это большое удовольствие. Учитывая, что у нее был всего один мужик, внутри у лилины все должно быть узко и туго. А с его, Дана, огромным членом, это все равно, что поиметь девственницу. Тем более, в собственном доме, когда наверху жена, и везде слуги. Это добавило бы перчинку в размеренные серые будни!

Эта эмпатическая шлюшка, которая нужна Ордену для аукциона, выглядела весьма заурядно. Но было в ней что-то особенное и волнующее. Что именно Дан не понимал. И это его злило. Загадки он ненавидел с детства. Особенно, если они связаны с женщинами.

И Эрик тоже явно взволнован, что на него совсем не похоже. Хотя его как раз можно понять. У него как у главного охотника Ордена Дисциплинаторов такое бывает, когда он долго следит за жертвой. Издержки профессии. Слишком много времени он проводит в мире, где хаос разрушает все вокруг.

Но все же нужно обратить на него внимание. Младший брат слишком долго не был в клубе. Напряжение нужно снимать хотя бы иногда. А Эрик слишком предан делу. Как бы не перегорел раньше срока! Дан свистнул и в окно влетел хрустальный дракон. Он развернулся воздухе спиной к Дану, и, расправив крылья, принял форму овала, превратившись в экран.

— Свяжи меня с Эммой, — приказал Дан, наливая себе стакан воды.

На спине дракона появилось лицо жены Эммы.

— Зайди ко мне, Эмма, — он отпил глоток воды и удовлетворенно кивнул.

Вода забвения быстро успокоила его. Он отставил стакан в сторону. Одного глотка вполне достаточно. Но больше нельзя. Иначе он не сможет управлять Орденом и миром Рацио. Иногда он мучительно завидовал тем простым людям, которые пили эту воду каждый день. Они жили в покое, без ярких эмоций и неприятных мыслей. А если такие и возникали, то вреда душевному покою не наносили, потому что вода давала забвение и сладкую беспечность.

Что еще нужно простому человеку из народа? И этот покой и волю он получает в бесценный дар от Ордена.

Эмма вошла в комнату и замерла у двери. Дан кивнул, подзывая ее к себе. Она радостно улыбнулась и покорной кошкой прильнула к его рукам, расположившись на подлокотнике кресла. Дан вытащил из прически жены шпильки, и роскошная волна светлых волос рассыпалась по ее плечам. Он задумчиво перебирал длинные пряди, перекидывая их с груди на спину Эммы.

— Сейчас ты займёшься гостьей, Эмма! Разместишь ее в комнате, дашь одежду, все объяснишь. Она из мира хаоса, многого не понимает, поэтому будь терпелива.

Эмма подняла голову. В голубых глазах мелькнула затаенная боль.

— Зачем ты ее привел сюда, Дан? Эту шлюху? Это демоническое отродье?

— Она мне нужна. Пробудет она здесь недолго, а потом, как обычно, ее казнят.

— Я не хочу ее видеть. Пусть кто-то из слуг разместит ее, — Эмма упрямо встряхнула волосами.

Дан поморщился. Неистребимое женское упрямство! Ни один государственный строй с ним не совладает.

— Слуги не должны с ней говорить. Ты позаботишься об этом.

— Я не хочу, — она протяжно вздохнула и поджала губы.

Это что еще за новости? Женщина говорит о своих желаниях? Вот так спокойно и буднично? Дан взял ее за подбородок и сказал:

— Ты стала дерзкой, Эмма! Ты забыла, что такое послушание! Может быть, ты пьешь мало воды забвения и покоя?

— Я не… как можно, любимый? Разве я бы позволила себе такую дерзость?

— Именно это ты сейчас и сделала, — Дан сильнее сжал ее подбородок.

— Я просто так давно не получала от тебя подарков, — всхлипнула она. — А ты всегда был щедрым мужем. Мы давно не обнимали друг друга, Дан, — одинокая слеза покатилась по ее щеке.

Дан разозлился. Она плачет! Она осмеливается проявлять эмоции при нем! Как можно управлять миром, если даже собственная жена дерзит и ведет себя своенравно? Он столкнул ее с кресла на пол и вскочил на ноги:

— Прими позу послушания, Эмма!

Она поднялась на ноги, глядя на него, как побитая собака, и пошла к стене. Стала на колени, опустила голову, глядя в пол. Подняла руки вверх, скрестила их над головой и положила обе ладони на стену. Дан подошел к ней и шепотом сказал:

— Ты должна слушаться. Помнишь это?

Она молча кивнула.

— Ты была дерзкой, и я должен тебя наказать. Но ты стараешься, я вижу, а за старание я дам тебе подарок, — он задрал ее платье и шлепнул по крепкой попе в белых трусиках.

Она радостно вскрикнула. Дан просунул руку под ее платье, нащупал сосок и захватил его двумя пальцами. Губы Эммы приоткрылись, она порывисто вздохнула и замерла от счастья, боясь пошевелиться.

— А знаешь, почему я тебя не наказываю? Потому что ты права, Эмма. В последнее время я слишком занят делами. И мне некогда, — рука Дана скользнула вниз, под трусики, нащупала клитор.

Его пальцы зажали его, слегка хлопнули и погладили. Эмма закусила губу и застонала. Она заерзала на коленях, но Дан не спешил. Пусть ждет. Терпеливо ждет, пока он соизволит подарить ей наслаждение. Пусть замрет на краю этой пропасти. Власть над женщиной так же сладка, как власть над миром. Ее бедра дрожат, так сильно она хочет раскрыться перед ним. Как же она скучна! Как предсказуема! Настоящая дочь Евы: смиренна и тосклива в этой своей рабской покорности. И это портит все удовольствие. Та, другая, о которой она не знает, но интуитивно догадывается, словно дикая кошка не устает удивлять его. Именно она умеет дарить мужчине истинное наслаждение! Но долг обязывает его иногда баловать жену.

Он резко развернул Эмму к себе, расстегнул брюки, вытащил огромный член и слегка ударил ее по губам. На ее лице вспыхнула радость. Он вложил член ей в рот. Эмма закрыла глаза и крепко обхватила его губами. Не открывая рта, обвила член языком внутри и провела сверху вниз.

Дан поморщился, глядя на ее жалкие потуги. Дурацкая привычка зажмуриваться во время орального секса. Она даже не понимает, что в этот момент нужно смотреть прямо ему в глаза. Дразнить его, зажав губами член. Вести игру, считывая малейшие нюансы на его лице. Пользуясь тем редким мгновением, когда женщина владеет мужчиной, а не наоборот, потому что любой мужчина, засунув член в чей-то рот, тут же становится абсолютно беззащитен, и поэтому легко управляем.

В рот Эммы помещалась лишь половина его мужского достоинства. Когда же она научится принимать его полностью, как та, вторая, которая пусть и не с легкостью, но заглатывает его целиком?

Любовница умеет дразнить Дана. Она часто использует его любимый прием: крылья бабочки. Когда ее язык легко скользит по "короне" — самой чувствительной точке на теле мужчины: вертикальной складке под головкой члена. И когда Дан начинает дрожать, хватая ее за волосы, она вдруг останавливается, смеясь. Потому что понимает: в этот миг у него можно просить все, что угодно и даже больше. Поэтому он просто выдыхает:

— Да! Все, что хочешь! Заранее согласен! Только продолжай!

И она, его тайная любовница, позволяет члену нырнуть полностью в ее рот. Его жена, как и многие другие женщины не понимает самую простую на свете истину: чтобы жить с мужчиной в счастье и согласии, научись-как ты, детка, грамотно сосать.

Дан толкнул член глубже. Эмма задохнулась и закашлялась, не в силах удержать дыхание. Ее верхняя губа лопнула, сверкнула капелька крови. Волна ярости накатила на Дана. Он ясно понял: Эмма лжет! Нет в ней покоя и смирения, потому что она не пьет воду забвения. Хитрая лиса пытается его обмануть. Таковы они, дочери Евы: вслух соглашаются с мужчиной, не спорят и потихоньку делают то, что им нужно.

Когда-то женщины, превратили радость близости в сделку, в нежную игру: секс мужчине полагался за хорошее поведение, секс стал наградой. И мужчины готовы были сделать все, лишь бы заполучить желаемое. В некоторых мирах до сих пор так и осталось, например, в мире хаоса, откуда Эрик приводит ведьм-эмпаток. Но в мире Рацио, где царит покой, где мерзкая чувственность и разрушительные чувства под запретом, где Орден Дисциплинаторов под его, Дана, чутким руководством, дарует всем рациональность и покой, природу дочерей Евы удалось обуздать. Хотя эта природа горячим током течет по их венам.

— Посмотри на меня, Эмма, — его голос дрогнул от гнева.

Она подняла глаза, ее язык замер. Покорно глядя на него, она ждала. Но там, в глубине смирения, под морем покоя тихо плескались чувства. Дан чуял их нутром. Главный Дисциплинатор Рацио и Наместник Покоя не может ошибиться. Любовь не спрячешь. Эмма хитрит. Она или вовсе не пьет воду забвения или пьет слишком мало. Поэтому сухая кожа губ треснула, когда ее рот широко раскрылся.

Дан вытащил член из ее рта и гневно вскрикнул:

— Ты мне лжешь!

— Нет, молю, не злись на меня! Не лишай меня этой радости: быть с тобой, любимый муж мой!

— Если даже жена Главного Дисциплинатора лжет, то чего мне ждать от других? — Дан застегнул брюки и отошел к столу.

— Прошу, Дан! Я просто… — Эмма вскочила на ноги и бросилась к нему.

Но он, не оборачиваясь, резко выбросил руку в сторону, приказывая ей остановиться.

— Что просто? — серые стальные глаза Дана потемнели от ярости. — Просто вероотступница? Бунтарка? Разрушительница самого лучшего во всех мирах порядка?

— Нет! Что ты! — Эмма молитвенно сложила руки. — Я неважно себя чувствую. Поэтому не пила воду. С утра живот болит.

— Не лги мне, Эмма!

— Я не лгу! Обещаю, что сейчас же пойду и выпью три полных стакана! Даже четыре. Только не наказывай меня! Дай побыть с тобой. Мы так давно не были вместе. Я не ропщу. Понимаю, как ты занят государственными делами, но молю тебя: останься со мной хоть ненадолго.

— Ты знаешь правила, Эмма! Близость нужна либо для деторождения, либо как поощрение за покорность и послушание. Дети у нас уже есть. А подарка ты не заслужила. Не спорь! У тебя есть возможность заслужить мою милость: возьми под опеку ведьму-эмпатку. Расскажи ей все, введи в курс дела. И если сумеешь быстро объяснить ей как нужно себя здесь вести, заслужишь дар близости.

— Но почему я, а не дисциплинаторы? Разве не должны вы в Ордене вести следствие по делу ведьмы, которая угрожает нашему миру? Разве ведьма не должна быть в тюрьме?

— Эта — нет. У меня на нее особые планы. До того, как ее казнят, она будет жить у нас в доме. И я бы не хотел, чтобы дисциплинаторы ее видели. Да и остальные тоже. Поэтому мне нужна твоя помощь, Эмма. Если справишься, обещаю провести с тобой две, нет, даже три ночи. Заработай себе новый медовый месяц. А теперь ступай. Мне нужно побыть одному. Дела не терпят промедления!

Эмма

Я зашла в комнату допросов, где Эрик проводил экспертизу, и гнев сжал мое горло. Ведьма из другого мира сидела на стуле. И она была в черной одежде. Какая неслыханная дерзость! В нашем мире, где запрещены все яркие цвета, чтобы они не нарушали покой, эта девка посмела носить черную футболку в ярко-розовых надписях и черные трусики. При виде меня она нервно дернула футболку вниз, попытавшись прикрыть белье. Шлюха, которая изображает скромницу, всегда выглядит забавно.

За что мне это всё? Почему я должна заботиться о шлюхах своего мужа? Чтобы Дан не говорил о работе дисциплинаторов и их благих целях, в глубине души я понимаю: он хочет всех этих эмпаток, которых его брат Эрик притаскивает из другого мира. Да, их потом казнят на площади. Но кто знает, что происходит за стенами комнаты допросов до казни? Мои кулаки сжимаются сами собой, когда я думаю, как мой муж прикасается к этим женщинам. А мне достаются лишь крохи его внимания в те редкие моменты, когда он решает подарить мне себя.

По ночам, лежа в одинокой постели без сна, я вижу, как набухает похотью член Дана. Как он берет ведьм за волосы, жадно припадает губами к их груди. Как он беспощадно гоняет их по кровати, словно голодный зверь. Когда-то он так гонял меня. Ему всегда было мало. Он будил меня по ночам, и приказывая не издавать ни звука, входил в меня так больно, что я вскрикивала. И тут же острая волна счастья захлестывала тело. Меня сотрясали судороги, всё горело, как в лихорадке. Я хотела лишь одного: насладиться им, жадно вобрать в себя плоть своего мужчины, принять до конца его огромный член! Через боль, через волны страха от его звериной натуры. Как на сумасшедших качелях: боль-страх-счастье-наслаждение, и снова боль. Мои бедра сводило судорогой, так сильно я обхватывала его, стремясь удержать в себе, никому не отдать, никому не уступить. Хотела вывернуть свое тело наизнанку, чтобы подарить ему. Пусть берет всё! Пусть целует меня везде! Я сходила с ума от его сильных рук, требовательных губ, гибких пальцев, которые сжимали меня до синяков. И в этот момент понимала: он только мой. Я пила эту страсть, а жажда все не проходила. Он стонал, и я стонала вместе с ним. Самая лучшая музыка на свете: когда мой мужчина кричит, вгоняя в меня свой член. Когда кончает внутри, наполняя меня собой. И вот эта мелодия замолчала навсегда.

Теперь мое место заняли шлюхи-эмпатки. Они отобрали мою музыку. Они превратили мою жизнь в скорбное молчание в холодной одинокой постели, которую больше не согревает мой муж. А эта ведьма… с ней что-то не так. Женское чутье никогда не подводило меня. Она, наверное, какая-то особенная. Ни одну ведьму Дан не тащил в дом. Их место в тюрьме Ордена. Неужели у него серьезные планы на нее? А как же я?

Почему у меня не может быть так, как в этих запрещенных женских романах, которые я храню под половицами в своей комнате? Романтические свидания с цветами и шампанским. Прогулки по берегу моря — рука в руке, глаза в глаза. Нежность и страсть. И чтобы мой муж любил только меня! Самая страшная пытка заключается в том, что я должна разговаривать с этой ведьмой, помогать, дышать с ней одним воздухом.

— Эмма, ты меня слышишь? — Эрик помахал рукой перед моим лицом, и я пришла в себя.

Он что-то говорил? Не слышала. Я сейчас слышу только прерывистое дыхание Дана, когда он раздевает эту ведьму. Но вынуждена признать, что она хороша! Горькая правда заключается в том, что ее нельзя назвать уродкой. Длинные каштановые волосы, светло-карие глаза с зеленым отливом, пухлые губы в мелких трещинках — Дан любит именно такие. Но главное: от нее пахнет чужими краями, непохожестью. А мужчины по натуре своей любопытны, как дети: их тянет в неизведанные земли и внутрь чужих женщин. Если бы не это любопытство, ни один муж никогда бы не изменял своей жене.

— Ее зовут Алика, — Эрик снял плащ и набросил на плечи ведьме. — Прислуга уже приготовила ей комнату. И главное: туда доставлена чистая вода. Не из источника забвения и покоя, а из заповедного родника. Ты должна объяснить Алике, что она ни в коем случае не должна пить воду из крана. Только из специальной бутыли, которую каждый день будут доставлять ей в комнату. Готовить ей тоже будут отдельно. Ту же пищу, что и мне, и всем дисциплинаторам. Поэтому не позволяй ей есть с общего стола.

Кровь бросилась мне в голову. Я вцепилась ногтями себе в бедро и закашлялась, чтобы Эрик не заметил приступ ярости. Но промолчать все равно не смогла.

— Не слишком ли много чести для демонического отродья? Даже мне, жене Главного Дисциплинатора не готовят отдельно. Что происходит, Эрик? Кто она?

Он подошел ко мне вплотную и склонился к моему уху с высоты своего роста.

— С каких пор ты вмешиваешься в дела Ордена, Эмма? — в его голосе проскользнула хрипотца злости. — Может быть, мне теперь тебе вместо Дана подавать отчеты? Ты скажи, не стесняйся!

Я закусила губу и заставила себя выдавить:

— Прости! Я сегодня плохо себя чувствую.

— Я заметил, — холодно отчеканил Эрик, выпрямившись.

Но его глаза, ужасные колючие глаза главного палача Ордена изучали меня так, словно я — бабочка, насаженная на булавку в гербарии.

— Пойдем, Алика, — я заставила себя говорить спокойно.

Это стоило мне еще двух глубоких царапин на бедре. Мы вышли из комнаты допросов и пошли по коридору. Поднялись на второй этаж, в комнату для гостей. Слуги, что торопливо сновали по коридору, бросали удивленный взгляд на гостью, закутанную в плащ дисциплинатора.

— Добрый день, — домоправительница Марта вежливо поздоровалась с Аликой.

— Молчи, Марта! — процедила сквозь зубы я. — Заруби себе на носу и передай всем слугам: никто не имеет права с ней разговаривать.

— Да, госпожа Эмма! Да пребудет с вами покой и забвение! — торопливо ответила Марта.

— Да пребудет, — искренне ответила я, всем сердцем надеясь успокоиться.

Но получалось плохо. Да и как тут можно успокоиться? В доме ведьма! И то, что ей приготовили чистую родниковую воду вместо воды забвения означает только одно: Ордену нужны ее эмоции. Все. Без остатка. Дану нужна буря чувств, которую она излучает, даже не пытаясь их скрывать. Потому что мой муж Дан и есть Орден. Пошли мне бог спокойствие! А лучше несколько минут наедине с ведьмой. Мне их хватит, чтобы выцарапать ей глаза. А дальше пусть со мной делают, что хотят! Я больше не в силах притворяться покорной женой!

4 глава

Алика

Мало мне было неприятностей, так еще эта Эмма всю дорогу до комнаты буравила меня злым взглядом. Ей-то я что сделала? В первый раз в жизни ее вижу вообще. Высокая, голубоглазая, сухопарая, она все время нервно поправляла непослушную прядь, выбившуюся из тяжелого узла светлых волос на шее. Она шла быстро, и белое платье с узкой талией, длинными рукавами и широкой юбкой в пол летело за ней, угрожающе шурша тяжелым шелком. Эмма, словно солдат на плацу, широко печатала шаг, высоко поднимая ноги в серебристо-белых ботинках на квадратном каблуке. Попробуй угонись за такой дылдой! У нее один шаг, как мои три. Я едва поспевала за ней, путаясь в полах длинного плаща.

Мы шли по бесконечным коридорам: бежевым, белым и светло-серым, которые сливались в один бесконечный коридор из-за этих светлых тонов. Навстречу нам попадались люди в одинаковых серых передниках, явно из прислуги. При виде меня они испугано вжимались в стены, бросая такие взгляды, словно я прокаженная. Одна служанка, совсем молоденькая, так впилась глазами в мою футболку, которая показалась из-под разреза слишком большого для меня плаща, что едва не выронила поднос с серебряным кофейным сервизом.

Наконец, мы пришли в комнату. Эмма грубо пихнула меня в спину, и я едва не упала, пролетев до узкой белой кровати. Пока я оглядывала обстановку: белый ковер и шкаф, бежевые стены и стол, выпиленный из куска хрусталя, Эмма заперла дверь, повернулась ко мне и прошипела:

— Наконец, мы одни.

Столько яростной злобы было на ее лице, что я невольно попятилась, наткнулась на кровать и упала навзничь на жесткий матрац. Она бросилась ко мне, распласталась по кровати и схватила меня за горло:

— Послушай меня, шлюха, предупреждаю сразу, чтобы между нами не было ни малейшей недосказанности: если ты только прикоснешься к моему мужу, я тебе все глаза выцарапаю! Слышишь меня? А лучше зайду сюда ночью, когда ты будешь спать, и перережу тебе глотку! Причем нож выберу тупой и буду пилить твое горло медленно, с удовольствием наблюдая, как ты истекаешь кровью, — она схватила меня за волосы и дернула изо всех сил.

Навалилась так, что не продохнуть! Эта взбесившаяся цапля полностью подмяла меня под себя. Но допустила типичную ошибку, которую допускают все высокие люди при драке с низкоросликами вроде меня — не защитила самую чувствительную точку: живот. Этим нужно воспользоваться.

— Да отпустите вы! — я пнула ее коленом в живот, и она, охнув, выпустила мои волосы, схватившись за ушибленное место. — Мне к черту и к дьяволу не нужен не только ваш муж, но и все остальные тоже! Вы с ума сошли, да? Я сидела у себя в доме. Меня похитили, унизили, оскорбили, чуть не изнасиловали! Я вообще не понимаю, где нахожусь! Была б моя воля, я бы бежала отсюда без оглядки со всех ног. Вот только не знаю, куда. А вы мне со своим мужем! Да я отвратительнее физиономии в жизни не видела!

— Что ты сказала? — прошептала она и ее глаза удивленно округлились.

— Да то, что слышали. Уж извините, но мне сейчас не до вежливости и церемоний!

— То есть, ты хочешь сказать, что Дан тебе совсем не понравился, как мужчина? — она поморщилась, поглаживая ушибленный живот. — Не ври, ведьма!

— А что должен? — я почувствовала, что эта блондинистая мегера успокоилась, и осмелела, добавив: — Если он у вас тут самый красивый петух в курятнике, то мне вас жалко! Я бы с ним не согласилась, даже если бы, кроме него, на всем белом свете не осталось бы ни одного живого мужика!

И вдруг случилось чудо. На бледном и узком лице Эмма вспыхнуло что-то, отдаленно напоминающее довольную улыбку. Но тут же погасло. Она встала, оправила платье и подошла к шкафу.

— Держи язык за зубами. Ты говоришь о самом Наместнике Покоя! О повелителе Рацио!

Но голос ее уже звучал спокойно. И мне тоже стало легче. Хотя бы одним врагом меньше в этом кошмаре! Она открыла шкаф и достала оттуда стопку снежной белизны белья и бежевое платье.

— Наденешь после душа! — она положила одежду на кровать. — Твои ведьмовские одежки нужно сжечь. Оставишь их на полу, в ванной. Я сама позабочусь об этом, чтобы не травмировать прислугу.

— Да что такого ужасного в моей одежде? — удивилась я. — Обычная футболка и трусы!

— Цвет, — она подошла ближе, рассматривая рисунок на футболке. — В нашем мире запрещены яркие цвета. Особенно мерзостным считается черный. И ядовито-розовый, — она ткнула пальцем в надпись на футболке.

— Почему?

— Яркие цвета будоражат воображение, лишая нас благостного покоя. И самое ужасное: вызывают эмоции и будят чувства. А эмоции и чувства под запретом в мире покоя и забвения.

— Но это же абсурд! — не выдержала я. — Нельзя же вот так надавить на кнопку и разом отключить все эмоции. И прожить всю жизнь зомбанутым!

— Зомба…. каким? Что за ведьминский бред? — она изумленно подняла бровь.

И вдруг закрыла уши и выкрикнула:

— Молчи! Не желаю тебя слушать! Дисциплинаторы Ордена все время предупреждают нас, что ведьмы, искушая сладкими речами, сеют сомнение и приводят нас к преступлениям! Просто закрой рот и слушай то, что я тебе скажу. Волосы нужно собирать в узел, нельзя ходить с распущенными. На ночь заплетай косу, это позволено. Но только на ночь! Косметикой и духами пользоваться нельзя. Разве что твой мужчина сам этого захочет.

— Мой мужчина? Откуда ему взяться?

— Молчи! У меня нет времени. Нужно распорядиться насчет обеда. Закончишь переодеваться — спускайся в столовую. И не смей ни с кем разговаривать! При встрече с людьми в белых плащах опускай глаза. Женщинам категорически запрещено встречаться с ними взглядом без особого на то разрешения! На столе вода в бутылке. Пей только ее. Будешь мыться — закрывай рот, чтобы не глотать. Тебе категорически запрещено пить воду забвения, которая течет из крана! — она пошла к двери.

— Подождите, Эмма! — я бросилась за ней. — Что за вода забвения?

— Через несколько дней состоится ежемесячная церемония принятия покоя от Плода Древа Забвения. Ты все узнаешь. Если, конечно, тебя не казнят до того.

Казнят? О чем она? Мои ноги подкосились и я едва не опустилась на пол.

— За что казнят? Как это казнят? Я же ничего не сделала, — возмутилась я.

— Сделала, — Эмма брезгливо поджала губы. — Ты родилась от скверны!

— Кто такие дисциплинаторы? — не сдавалась я. — Почему меня похитили?

— Дисциплинаторы — это члены могущественного Ордена Дисциплины, который управляет нашим миром целиком и полностью. Обеспечивает покой и счастье. И ценой собственной жизни борется с детьми демонов, что сеют хаос. То есть, с такими, как ты! Не знаю, почему похитили именно тебя. Орден никого не посвящает в свои планы.

— Но вы жена Дана — человека, который управляет всем Орденом. Вы должны знать больше. Почему меня все время называют демоническим или ведьмовским отродьем? Моя мама — обычный человек!

Губы Эммы дрогнули. На лице вдруг мелькнули боль и смущение. Я поняла, что совершила тактическую ошибку. Ее явно задели мои слова, потому что психованный муженек не раскрывает ей свои секреты. Черт! Нужно быть внимательнее, пока не разберусь, кто у них в доме хозяин.

Боль на лице Эммы сменилась злостью:

— Обычный? Ты просто многого не знаешь. Но я не обязана перед тобой отчитываться! И знаешь что? Ты так мне надоела, что я буду рада, когда тебя казнят!

За окном послышался тихий свист, перемежающийся с клекотом, словно там в воздухе плескался крошечный дельфин. Эмма торопливо пересекла комнату и открыла окно. На ее плечо приземлился хрустальный дракон.

— Этот дракон приведет тебя в столовую и будет неусыпно следить за тобой, даже когда ты спишь. Помни: в нашей благословенной столице Ошер за каждым жителем следит дракон, который верой и правдой служит великому Ордену. Эти хрустальные крохи — глаза и уши дисциплинаторов. Благодаря маленьким героям наш мир счастлив и спокоен. Поэтому скрыть ничего не удастся. Даже не пытайся! — она подошла к свободной стене, не занятой мебелью.

На стене висела лишь огромная, сделанная из светлого дерева буква "Т", на верхней перекладине которой висела мертвая змея. Эмма преклонила колени на низеньком кожаном пуфе под буквой и сделала странный жест: прикоснулась открытой ладонью ко лбу, сердцу и животу.

Заметив мой недоуменный взгляд, пояснила:

— Это тройственное благословение, которое означает благодарность Богу Покоя, Ордену дисциплинаторов и Древу Забвения за то счастье, которое они нам даровали. Каждый порядочный житель Рацио осеняет себя тройственным благословением по многу раз в день. Но ты даже не думай повторять этот жест! Чтобы не осквернять его своим ведьмовским проклятием! — Эмма встала и вышла из комнаты.

Опять двадцать пять! Демоны, ведьмы, проклятия — средневековье какое-то! Бред и абсурд! Моя мама — обычный бухгалтер. Что за генетическая скверна, о которой они мне твердят? Сначала Эрик, теперь она. Психи ненормальные! Хорошо, что она ушла. Впервые с того времени, как меня похитили, я осталась одна. Никогда не думала, что одиночество может быть таким удовольствием. Только когда попадаешь в беду, начинаешь понимать, что кроме глобального и недостижимого счастья есть просто маленькие радости: когда в комнате тишина и в тебя никто не засовывает пальцы.

Я зашла в ванную комнату. Все та же больничная белизна, только тускло блестели золотом краны в форме драконов. Жидкое мыло было почти без запаха, в шкафчике обнаружился шариковый дезодорант, тоже без запаха. Хорошо еще, что условия вполне привычные. Если бы не драконы, машины без колес и отсутствие ярких красок, этот мир вполне мог бы сойти за мой родной. Ах да! Если бы еще не Орден и вся эта бесовщина. Боже, о чем я думаю? Кажется, безумие настигло и меня. Хотя, наверное, сейчас было бы очень кстати сойти с ума по-настоящему, чтобы ни о чем не думать и ничего не понимать.

Я приняла душ. Переоделась в бежевое платье в пол с длинными рукавами и наглухо закрытым воротом под горло. Посмотрела в зеркало на дверце шкафа. Кошмар! Терпеть не могу бежевый цвет! И длинные юбки тоже. Придется все время поддерживать снизу платье, чтобы не запутаться в нем. Высокий ворот платья доходил до самого подбородка. Сделанный из какого-то жесткого кружева, он заставлял меня высоко задирать подбородок. Я собрала волосы в тугой узел на затылке и заколола шпильками. Виски тут же заныли. Ненавижу затягивать волосы! Ботинки из белой кожи оказались на удивление мягкими, а небольшой квадратный каблук удобным. Это, конечно, не мои любимые кроссовки, из которых я не вылезала, как и из джинсов, но по сравнению со средневековым и душным платьем еще ничего.

Я вышла в коридор. Хрустальный дракон призывно засвистел и помчался впереди меня, поминутно оглядываясь, словно проверял: не потерялась ли я в этом огромном доме. Он первым долетел до мраморной лестницы и замер в ожидании, трепеща крыльями.

— Да подожди ты! — с досадой крикнула я, приподняла подол платья и начала медленно и аккуратно спускаться по ступеням. — Не могу так быстро. Не видишь, что я при полном параде? Лети медленнее, иначе я сейчас тут запутаюсь в этом сложносочиненном наряде, навернусь и сломаю себе шею. Вот интересно: если я умру в этом скромном наряде монахини, то будут ли меня по-прежнему считать бесовским отродьем?

Дракон склонил голову на бок, словно прислушиваясь, и неуверенно свистнул.

— Ты меня понимаешь? Ты разумный? Живой или робот? — спросила я.

Он взмахнул крыльями и молча устремился по лестница вниз. Ладно, с драконами разберемся позже. Тихо чертыхаясь, я все же сползла кое-как с лестницы и пошла за драконом по очередному белому коридору. И оказалась в просторной столовой, большую часть которой занимал огромный стол из белого дерева, очень похожего на нашу березу, только без черных отметин.

Во главе стола сидел Дан. Плащ он повесил на спинку стула и остался в костюме стального отлива. Напротив него, на другом конца стола сидел Эрик. Мои ноги задрожали и я выпустила подол платья. По левую руку от Дана напряженно застыла на кончике стула Эмма. Рядом с ней вальяжно откинулся на спинку высокий смуглый мужчина с черными, слегка вьющимися волосами. На его плечах сидели два хрустальных дракона. Еще с десяток драконов молча кружились над его головой.

По правую руку от Дана сидел мальчик лет десяти и девочка лет шести на вид. Гладко причесанные на прямой пробор, дети были одеты в белую одежду. Глаза их были опущены. Они даже не подняли на меня взгляд. Разве может ребенок не двигаться? Эти двое сидели, как две большие куклы, почти не дыша. А рядом с Эммой стояла маленькая жемчужно-розовая коляска, в которой лежала, задумчиво посасывая палец, пухлая девочка от силы месяцев шести-семи от роду. Возле стен истуканами застыли три служанки в светло-серых передниках и белых платках на голове, завязанных сзади, под волосами.

— Познакомьтесь, это Алика! — Дан кивнул в мою сторону. — И ты, Алика, познакомься. Эмму и Эрика ты уже знаешь. А это Генрих, — Дан махнул рукой в сторону высокого смуглого мужчины. — Главный наблюдатель Ордена Дисциплинаторов. Или — как мы его шутку называем — повелитель драконов. Потому что он ими, действительно, управляет. А это наши сЭммой дети, — Дан кивнул в сторону мальчика и девочки, и те абсолютно синхронно поклонились, не поднимая глаз. Впрочем, эти подробности тебя мало волнуют. Садись рядом с Эриком.

Я тоже слегка поклонилась и села, немедленно отодвинув стул как можно дальше. Практически приклеилась к дочери Дана, и та, наконец, подняла глаза, смерив меня удивленным взглядом. Я уставилась на столовые приборы, чтобы не встречаться взглядом с Эриком и Генрихом, который откровенно рассматривал меня. Эта бесконечная белизна, усиленная любопытными взглядами, начала сильно давить мне на психику. Прозрачные тарелки, украшенные крошечными серебристыми каплями, бесцветные бокалы, даже ножи и вилки тоже сияли снежными оттенками. И только в центре стола, взрывая к чертям эту невозможную белизну, гордо алели сочными красками помидоры-шерри, синели маслянистыми боками крошечные, целиком маринованные баклажаны и желтели крупные лимоны. Между овощами и фруктами радовала глаз изумрудным цветом свежевымытая, слегка влажная зелень.

Мне сразу стало легче. Хоть что-то привычное и яркое! Это цветное пятно так притягивало мой взгляд, что я была не состоянии оторваться от него. Эрик истолковал мой взгляд по-своему.

— Если ты очень голодна, то можешь начать есть до того, как подадут основное блюдо, — улыбнулся он одним ртом.

Глаза остались внимательными и холодными, как у арктического волка. Какая забота! Сначала похитил, потом издевался надо мной, а теперь беспокоится, что я голодна. Вот просто сейчас расплачусь от умиления!

— Нет, — ответила я как можно спокойнее, тщательно следя за выражением лица. — Просто все у вас здесь такое бесцветное, поэтому эти яркие овощи и фрукты притягивают взгляд.

— Не бесцветное, а скромное, — поправил меня Дан. — Скромность — основа рациональности и дисциплины. А они, в свою очередь, залог спокойствия и благополучия.

— И зомбанутости, — мысленно добавила я, на всякий случай опустив глаза, чтобы Дан не прочитал в них мои истинные к нему чувства.

Служанки вкатили в столовую маленькую тележку, на которой дымился огромный ростбиф, уложенный на деревянную доску. Дан переставил блюдо на стол, взял в руки острый нож и начал резать мясо. Капли алой крови разбрызгивались по светлой доске. Все, включая меня, получили свои порции.

Я украдкой посмотрела на Эрика. Он аккуратно отрезал кусок мяса и положил его в рот. На тонких губах сверкнула капелька крови. Он вытер ее белоснежной бумажной салфеткой. Его сильные пальцы скомкали салфетку. Пара капель крови остались на его руках, которые ловко орудовали ножом и вилкой, обнажая и раскрывая розовое нутро ростбифа.

Эти же пальцы, одетые в черную перчатку, так же проникали в мое розовое нутро, нащупывая самое сокровенное. Тошнота подкатила к моему горлу. Низ живота сковало болью. Там, в комнате, эти холодные волчьи глаза так же равнодушно смотрели на меня, как на кусок мяса. А рука проникала все глубже. И глаза тоже проникали в самую душу. В стыд. В боль. В сердце. Я закрыла глаза. Не думать. Не вспоминать. Боже мой, меня сейчас вырвет при всех! Борясь с приступом дурноты, я схватила с блюда целый лимон и впилась зубами в кожуру. Все присутствующие оторвались от тарелок и уставились на меня. Генрих едва не подавился куском мяса. Хрустальный дракон на его плече обеспокоенно свистнул и взмахнул крыльями.

Эрик

Он давно не видел такой варварской жадности. Эта ведьма впилась белоснежными зубами в лимон, нисколько не стесняясь того, что на нее все смотрят. Она жадно хлюпнула, высасывая сок из-под кожуры. Какая мерзкая невоспитанность! Какое восхитительное первобытное варварство! Ни одна ведьма не вела себя так вызывающе. Что неудивительно: после неудачных экспертиз эмпаток не держали в доме, сразу отправляя в тюрьму для прикрытия, чтобы все, кто не посвящен в тайну аукциона, видели, что ведьмой занялись дисциплинаторы. А эту оставили в доме и усадили за стол. Но ни одна из ведьм не будоражила так его воображения.

Вот она сидит рядом, внешне якобы спокойная, но изнутри просто кипит. Это видно по слегка дрожащим пальцам, нервно сжатым под столом коленям и прерывистому дыханию. И это возбуждает! С тех пор, как он начал следить за ней, его змей все время шевелится. Долгие годы Эрик не чувствовал его. Последний раз это было с той ведьмой, которая своим упрямством доводила его до неистовства. Она не соглашалась участвовать в аукционе. Ни за что! Готова была даже умереть. Ни уговоры, ни угрозы, ни психологическое давление не помогали. И когда она билась в его руках, тогда он и почувствовал змея. И дал слабину. Наплевав на собственные принципы, выпустил змея за день до ее казни, и почти сутки упивался телом ведьмы. А потом долго вспоминал глаза упрямицы, когда она увидела, что кроме обычного члена, у него есть еще второй.

А сейчас Эрик надеялся, что Алика окажется сговорчивей, чем та, предыдущая. Его рука словно осталась там, внутри ее лона, нечувствительного к мужской ласке. Но если она фригидна, если она холодна, как лёд, то откуда эта эмоциональность и непосредственность? Эта живость, которая бывает только у страстных женщин?

Алика

— Она чудовищно невоспитанная, — Эмма прервала затянувшееся общее молчание. — Даже ест по-варварски, как ведьма.

Надоела ты мне, блондинка! И все вы мне здесь надоели! Какой-то абсурд. Делают вид, что ничего не произошло, любезничают с похищенной ведьмой, которую презирают, откармливают меня, как овцу, которую выбрали для заклания. Да, слово найдено! Я — овца. Меня собираются зарезать, но при этом не хотят нервировать, чтобы адреналин, от страха наполняющий кровь, не испортил вкус мяса. Терпение лопнуло.

— Сами вы — ведьма, — проглотив лимон, ответила я. — По вашему очень воспитанно похищать меня и притаскивать черт знает куда?

— Замолчи! — Эмма перегнулась через стол, сверля меня глазами.

— А она мне нравится! — расхохотался Генрих. — Эмма права: варвары могут быть очень забавны.

Дан бросил на него спокойный, но внимательный взгляд, и Генрих, подавившись смехом, нервно схватил бокал с водой и уткнулся в него.

— Хватит, Эмма! — едва слышно сказал Дан, продолжая есть ростбиф.

На меня он даже не посмотрел.

— Не буду молчать! — взорвалась я. — Меня притащили сюда, подвергли унижениям, оскорблениям, пугают какой-то казнью, называют ведьмой. Да что я вам всем сделала? Что я могу вообще сделать? Я же не политик, не ученый, не чертов экстрасенс, я — филолог. Вчерашняя студентка. Мне двадцать три года, и до сегодняшнего дня я вообще не подозревала, что кроме нашего мира есть другие! Кто вы все такие, чтобы меня оскорблять? — я вскочила, опрокинув стул.

Страх и боль, наконец, выплеснулись наружу.

— Вас не существует! — закричала я. — Вы — сон, кошмар, видение, галлюцинации, которыми я страдаю уже давно. Сейчас ущипну себя и все пройдет! — я задрала платье до бедер и изо всех сил вцепилась пальцами в собственную ногу.

Да так сильно, что аж слезы из глаз брызнули. Но кошмарный сон и не думал исчезать.

— Видения… вы все это слышали? — Эмма встала и торжествующе посмотрела на присутствующих. — Она прилюдно призналась в том, что ведьма, потому что видения бывают только у них.

— Сама ты ведьма! — я схватила со стола лимон и бросила в нее.

Эрик, Дан и Генрих тоже вскочили на ноги. Хрустальные драконы с громким писком закружились над столом. Только дети остались сидеть на месте. Роботы они, что ли?

— Хватит! Замолчите обе! — грозно выкрикнул Дан.

Он сорвал с шеи салфетку и швырнул на стол.

— Уведите детей! — бросил он служанкам, тяжело дыша.

Безмолвная прислуга, стоящая по углам столовой, схватила детей и вывела прочь.

— А теперь послушай меня, Алика, — Дан угрожающе вытянул указательный палец в мою сторону. — Любое сильное проявление эмоций в нашем мире считается признаком ереси и демонической природы. Подробности ты узнаешь позже. Но незнание не освобождает от ответственности, и наглости я не потерплю. Если ты еще раз позволишь себе нечто подобное, то я не посмотрю на то, что Орден дисциплинаторов нуждаемся в твоих услугах. Ты будешь подвергнута унизительной экспертизе на площади, подобной той, что уже проводил Эрик в комнате допросов. Но в этом случае всё будет прилюдно. На глазах у тысяч людей. А потом ты будешь сожжена как ведьма. А ты, — он обратился к Эмме, — понесешь наказание немедленно, вместе с ней, потому что в отличии от чужеземки, пьешь воду покоя и забвения. Но при этом покорности в тебе нет.

Эмма опустила глаза. Я застыла на месте. Сон не кончился. Это не видение и не глюки. Это реальность. Страшная, уродливая, но настоящая. Ее можно потрогать. От нее можно умереть. Меня вдруг обуял дикий страх. Как же мне выжить среди этих психов? Какая, к черту, демоническая природа? Я вообще атеистка. Даже над верой в приметы всегда смеялась. Не говоря уже о сказках про рай и ад.

— Примите позу покорности! Обе! — властно произнес Дан.

Эмма немедленно опустилась на колени возле стола, склонила голову и заложила руки за спину. Я осталась стоять. Они ведь это несерьёзно, правда? Так же не может быть! Я же не рабыня Изаура какая-нибудь!

Эрик подошел ко мне сзади, положил обе руки на талию, и с силой надавил, одновременно давая мне подножку. Я рухнула на колени возле стола. Эрик осторожно взял меня за руки и сложил их за спиной.

— Если изменишь позу, тебя свяжут, — шепнул он, — поэтому не сопротивляйся.

Дан снова сел за стол. Остальные мужчины тоже заняли свои места.

— Да пребудут с нами покой и забвение! — произнес Дан и взял тарелку Эммы.

— Да пребудут с нами покой и забвение! — хором повторили все, включая Эмму и прислугу.

Дан подцепил вилкой кусочек мяса с тарелки Эммы и положил ей в рот. Она покорно начала жевать, и что самое ужасное: ей это явно нравилось. Эмма смотрела на Дана такими влюбленными глазами, словно собака, которая счастлива, потому что добрый хозяин уделяет ей внимание, заботится о ней и кормит с рук. В мои губы ткнулся кусок мяса. Я подняла глаза и увидела ледяной взгляд Эрика. Он прижал к моим губам вилку с мясом и шепнул одними губами:

— Ешь.

И я послушно открыла рот. Потому что именно в этот момент окончательно поняла, что игры закончились. Чудовищная реальность ткнула в меня вилкой с куском мяса, которую держала мужская рука. И мне необходимо выжить в этой реальности во чтобы то ни стало. Слезы душили меня. Я изо всех сил боролась с ними, но тщетно. Несколько слезинок все же скатились по щекам. Меня казнят прямо сейчас? Он ведь ясно сказал, что в этом мире нельзя бурно проявлять эмоции. Чертовы психи! Но что же мне делать? Как справиться со страхом и слезами? Я подняла глаза на Эрика. Он внимательно посмотрел на меня, взял со стола салфетку, бросил настороженный взгляд на присутствующих. Все были заняты едой, уткнувшись в тарелки. Эрик одним незаметным движением вытер слезы с моих щек, и, скомкав салфетку, засунул ее в карман светлого пиджака.

Волна благодарности поднялась откуда-то из живота. И немедленно сменилась ужасом. Что со мной? Я схожу с ума? Кому я благодарна? Охотнику на людей и мерзавцу, который похитил меня и притащил сюда? Милость палача, сочувствие жертве. Он играет со мной, как кот с мышью. И мне не вырваться из этого ада. Я мысленно дала себе пощечину. Приди в себя, идиотка! Как мало тебе нужно, чтобы тот, кто недавно засунул в тебя пальцы, просто проявил немного сочувствия и избавил от лишнего наказания. И вот ты уже чувствуешь особую связь с ним, и чертову благодарность. Сучка примитивная!

Эрик

Наконец-то она поняла и смирилась. Она ест с его руки, и в глазах застыла тоска понимания. Умница девочка! Быстро адаптировалась. Другие на ее месте так до конца и не осознавали, где находятся. И не вызывали у него такого любопытства. Господи, спасибо, что не пришлось жестко ломать ее так, как других. Стоп! За что благодарить господа? Она ведьма. Нет, не так! Она — ведьма! Эмпат! Демоническое отродье! Нужно повторить это сто тысяч раз, чтобы отрезветь.

А ты, Эрик, главный охотник Ордена. Ты — ищейка и палач. Разве так бывает, чтобы у палача возникла особая связь с жертвой? Теоретически да. Такое бывало. Не у него и не в этом мире. В ее мире хаоса — да, случалось. Он об этом читал в старинных книгах. Есть что-то интимное и глубоко волнующее в этой особой привязанности к тому, кому в любую минуту можешь причинить боль. И даже иногда чувствуешь себя немного богом: хочешь караешь, хочешь милуешь. Но у него, Эрика, такого просто не может быть!

— Я — камень, кремень, сталь звенящая. Я непоколебим и неподкупен, — мысленно повторял он.

Но внутренний голос ехидно шептал:

— Ты себя так ловко уговариваешь! Посмотри в глаза правде: с этой ведьмой всё по-другому. Причинять боль твоя работа. Высшее предназначение во имя рациональности и дисциплины. Но ей тебе хочется причинить боль по-другому. Тебе нужно, чтобы эта боль ей понравилась. Чтобы она извивалась под тобой и просила еще. И когда ее губы покорно обхватывают кусок мяса, насаженный на вилку, ты невольно представляешь себе, как этот рот обхватывает твой член.

— Изыди! — прошептал он. — Изыди, демон искушения!

Эрик бросил вилку на стол и вскочил, опрокинув стул.

— С тобой все в порядке? — обеспокоенный Дан не донес вилку до рта Эммы.

— Я очень устал, — излишне резко ответил Эрик. — Мне нужно отдохнуть.

Быстрым шагом он направился к двери.

5 глава

Алика

После ужасного обеда, который закончился лишь в сумерках, меня отпустили отдохнуть. Шатаясь от усталости, под присмотром хрустального дракона, я поднялась в свою комнату, сбросила одежду, вытащила из прически шпильки и с облегчением рухнула в постель. Но на подушке меня ждала длинная, белая и полностью закрытая шелковая ночная рубашка. Видимо, прислуга все же побывала в моей комнате. Со стоном я облачилась в рубашку. Ненавижу ночнушки! Всегда сплю голая. Мало того, что я намучилась в этом длинном душном платье и с узлом из волос, от которого жутко разболелась голова, так ещё и спать придется одетой.

— Спасибо, что не в пальто! — прошептала я и принялась заплетать косу, как велела мне Эмма.

Эти мелочи, чисто бытовые неудобства вымучивают не меньше, чем постоянные оскорбления и принуждение кошмарного мира, в который я попала. Потому что с них и начинается несвобода. Если я даже спать лечь не могу так, как мне хочется, то что уже говорить о другом? Серые сумерки заткали паутиной белизну комнаты. Какое облегчение! За один только день я устала от этого бесконечного света, струящего отовсюду. От всех оттенков белого. От скудости красок. И, сидя на кровати, я, наконец, заплакала. Вместе со слезами пришло облегчение, и, нарыдавшись всласть, я заснула. Мне снилась Жанна, которая гладила меня по волосам и шептала:

— Все будет хорошо, сестренка!

Проснулась я в полной темноте от того, что кто-то теребил меня за плечо.

— Проснись, Алика! — прошептал над ухом мужской голос.

— Еще минутку, Жанночка! — заскулила я, напрочь забыв со сна, где нахожусь.

Внезапно зажглась круглая настольная лампа на тумбочке возле кровати, и в ее ярком свете я увидела Эрика. Он стоял возле кровати в белом плаще дисциплинатора, с капюшоном на голове, держа в руках большой бумажный сверток.

— Вставай, — приказал он и бросил сверток на кровать. — Ты едешь со мной. Переодевайся.

— Куда мы едем? — невыносимо яркий свет лампы резал глаза, и я закрыла их рукой.

Эрик наклонился ко мне, оторвал мою руку от лица, сжал запястье и зло прошептал:

— Когда же ты научишься не задавать вопросов?

Я молча вскочила с кровати и схватила сверток. В моих руках развернулся, шурша шелком, белый плащ дисциплинатора. А из-под него выскользнуло ярко-алое шелковое платье. Я едва сдержалась, чтобы не спросить, как же я могу надеть такое в мире, где яркая одежда запрещена? Или он специально хочет меня подставить, чтобы отвести на казнь прямо в этом кровавом платье? Видимо, все мысли так ясно отразились на моем лице, что Эрик улыбнулся:

— Не волнуйся! Если я позволяю, то все в порядке.

Правда? Вот этого-то я как раз и боюсь!

— Наденешь платье, а сверху белый плащ, чтобы ничего не было видно. И распусти волосы, а на голову накинь капюшон.

Я медленно спустила с плеча рукав ночной рубашки и нерешительно остановилась, давая ему время отвернуться. Но он стоял и смотрел. Так и будет на меня пялиться?

— Быстрее! — Эрик нетерпеливо щелкнул пальцами. — Чего застыла?

— Мне неловко, отвернитесь, пожалуйста.

— Неловко? — он хмыкнул и изумленно поднял бровь. — Выкинь это слово из своего лексикона, причем навсегда. — У тебя не может быть неловкости, если я приказываю. Моментальное и тщательное исполнение моих приказов — это все, что должно тебя волновать. Раздевайся! — он уселся на кровать, широко раздвинув ноги, и демонстративно уставился на меня.

Сволочь! Мерзкая скотина! Краска стыда залила мое лицо. Не могу видеть эту самодовольную рожу с холодными глазами арктического волка. Еще сегодня в столовой мне показалось, что он за меня заступился, симпатизируя. Ошибка! Ему все равно. Он играет со мной, как кот с мышью: подцепив острым когтем, больно ранит, и ослабляет хватку, видя, что мышь сейчас испустит дух. Ему просто хочется подольше поиздеваться надо мной. Ладно, выхода нет. Я стащила с себя ночную рубашку и потянулась к платью, лежащему на кровати. Взяла его в руки, чтобы надеть, но Эрик вдруг выхватил платье и спрятал за спину. Я выпрямилась, стоя перед ним совершенно обнаженная. А он откинулся на спинку кровати, положил одну ногу на другую и принялся внимательно рассматривать мое тело. Сантиметр за сантиметром. Начал снизу, прошелся взглядом наверх, остановился на груди. Встал и обошел меня сзади. Положил руку мне на попу и сжал.

— У тебя красивое тело, тебе говорили? Особенно зад! — его горячее дыхание обожгло мое ухо.

Я молча кивнула, пытаясь сдержать слезы. Он этого и ждет, чтобы я заплакала. Ему явно нравится надо мной издеваться. Нет, такого удовольствия я этому мерзавцу не доставлю!

Он обошел меня еще раз, остановился, глядя ниже живота. Заметил слезы в глазах и вдруг осторожно дотронулся до ресниц. Подцепил пальцем слезу, и… попробовал ее на вкус.

Вот псих ненормальный! Все еще хуже, чем я предполагала! Боже, за что мне это все? Я же никому никогда не делала ничего плохого!

— Какая же ты сладкая! — прошептал он.

Взял с кровати платье, закатал подол и накинул мне на голову. Потом потянул вниз, аккуратно расправляя. Осторожно приподнял грудь, вставляя в лиф, и якобы ненароком прикоснулся к соску. Он одевал меня так профессионально, словно делал это сотни раз. Скольких девушек он привел сюда, в этот мир? Но главный вопрос: сколько из них выжили? Эрик принялся расплетать мою косу. Подвел меня к туалетному столику в углу комнаты, усадил на высокий бежевый пуф, взял щетку для волос и причесал, пропуская пряди через пальцы.

Над столиком, на стене висело огромное зеркало, и пока он мной занимался, я неотрывно смотрела в эти волчьи глаза. Заметив мой взгляд, он сказал:

— Опусти глаза. Приучись смотреть в пол. На дисциплинаторов нельзя смотреть, пока они сами не прикажут.

Я уставилась в пол.

— Что нужно сейчас сказать? — он вдруг больно потянул мои волосы.

— Я… не знаю. Пустите! Больно!

— Больно — это хорошо. Лучше запоминается. Еще один урок: ты сейчас должна сказать: "простите, Эрик!" И делать так каждый раз, когда допускаешь ошибку. И не только со мной. Ты вообще должна все время извиняться за то, что родилась ведьмой, понимаешь? Правда, другие могут захотеть, чтобы ты их называла: мой повелитель или мой господин. Это все нюансы, которые зависят от мужской воли. Но мне достаточно, чтобы ты произносила моя имя.

Я молча кивнула. Хорошо, что мне можно смотреть в пол. Если бы он сейчас увидел мои глаза, то прочитал бы в них, как далеко я его посылаю. Какие еще другие? Что он имел ввиду?

— Не слышу, — Эрик снова потянул меня за волосы.

— Простите, Эрик, — поспешно извинилась я, стараясь не ойкнуть от боли.

— Отлично! Вот теперь я вижу, что ты усвоила урок. Встань и посмотри в зеркало! — в его голосе послышалось удовлетворение.

Я оглядела себя. Алое платье не прикрывало, а скорее, открывало все, что только можно. Ненавижу провокативную одежду! Никогда в магазинах к такой не подходила. Платье на тонких бретельках облепило меня так, словно я мокрая. На правом бедре начинался огромный разрез, оставляя ногу полностью обнаженной. Сверху разрез перехватывала золотая цепочка, не давая ему полностью распахнуться. Учитывая, что я без белья, цепочка была кстати. Я повернулась, оглядывая себя сзади. На спине вместо ткани струились золотые цепочки, а между ним была впаяна змея.

Эрик поставил на пол перед мной босоножки на высокой "шпильке", сделанные из переплетений тончайших золотых ремешков.

— Подними ногу на пуф, — он опустился на одно колено.

Я подняла ногу, заложив платье между бедрами так, чтобы ему не было видно интимных подробностей. Он ухмыльнулся, провел рукой по моему бедру, откидывая подол платья в сторону, и внимательно рассматривая меня между ног. Потом вдруг посмотрел мне в глаза. Я поспешно уставилась в пол.

— Взгляни на меня, — приказал он.

Я подняла глаза. Он погладил мое лоно и улыбнулся. Если этот псих еще раз засунет в меня пальцы, то я его стукну чем-нибудь тяжелым. Думаю, настольная лампа подойдет. Его руки гладили меня, а холодные голубые глаза внимательно изучали мою реакцию. Я изо всех сил сдерживалась, чтобы не показать, насколько он мне омерзителен.

— Расслабь ногу, — он, наконец, убрал руку и занялся моими босоножками, переплетая и застегивая ремешки. — Хорошо! — он поднялся на ноги. — Теперь последний штрих, — Эрик достал из кармана тюбик с губной помадой и открыл его.

Старательно, но быстро накрасил мне губы красной помадой оттенка крови и полюбовался на свою работу. Отошел на пару шагов. Я немного расслабилась. Когда он близко, это невыносимо. Но оказалось, что я рано обрадовалась. Он вдруг буквально набросился на меня. Одной рукой схватил за попу, пальцы второй руки засунул между моими губами, заставив меня широко открыть рот, и прошептал:

— Но рот твой, вырезанный строго, таил такую смену мук, что я в тебе увидел бога и робко выронил свой лук.

Я не поверила своим ушам! Это же стихи Гумилева! Я на третьем курсе филфака писала по нему курсовую. Все еще хуже, чем я предполагала! Он — маньяк. Такой же, как в "Молчании ягнят": полностью больной на голову умник с потугами на супер-интеллект. Мы с Жанной очень любили в свободное время посмотреть кино про маньяков. Прижавшись друг к другу на диване, укрывшись одним пледом, мы ели попкорн и всегда обсуждали, что самые жестокие из них — это интеллектуалы-эстеты. Они обычно кромсали жертву на мелкие части и при этом произносили мудрёный текст: стихи или цитаты из умных книг.

И именно это сейчас происходит со мной! Мне стало так плохо, что я покачнулась.

— Осторожно! — Эрик подхватил меня под руку. — Ты что не привыкла к каблукам?

— Нет, — мотнула головой я.

Я к маньякам и психам не привыкла! Бежать отсюда. Бежать без оглядки! Пусть поймают и лучше прилюдно казнят, чем этот извращенец спрячет меня где-нибудь и будет медленно отпиливать по кусочку, одевая при этом, как куклу, и читая стихи. Казнь — это хотя бы быстро! Главное: улучить правильный момент.

— Теперь ты готова послужить той, кого по праву называют Матерью Оргазмов, — он накинул мне на плечи плащ дисциплинатора и надвинул на лоб капюшон.

Мать Оргазмов? Это имя было написано на обложке той книги, которую я нашла. Меня везут к автору книги? К женщине? Черт меня дернул украсть эту книгу в кафе. И главное: в жизни ничего чужого не брала, а тут как свихнулась просто. Украла, сунула в рюкзак и быстро смылась, пока не догнали. Наваждение какое-то!

Возле дома нас ждала машина, очень похожая на обыкновенный лимузин, только без колес. Белая, длинная, она сверкала снежным отливом, и со всех сторон была украшена символом дисциплинаторов: буквой "т", на перекладине которой висела мертвая змея. Только буквы на лимузине были не из дерева, а из чистого золота.

Эрик распахнул дверь и придержал мой длинный плащ, пока я забиралась в машину. Внутри просторного салона из мягкой кремовой кожи вальяжно развалился на округлых диванах Дан. Он похлопал рукой по дивану рядом с собой, приглашая меня сесть. Я подчинилась. Напротив сидел Генрих. На его плечах дремали, нахохлившись, как птицы, два хрустальных дракона. Эрик сел рядом с ним.

Машина взлетела и понеслась, лавируя между высокими стеклянными домами. Водитель за прозрачной перегородкой иногда бросал на меня равнодушный взгляд. Улицы, ярко освещенные фонарями, были абсолютно пусты. За нами увязалась целая стайка хрустальных драконов. В небе висели две луны. Одна абсолютно-белая, вторая нежно-зеленая, цвета молодой травы.

— Знаешь, Эрик, меня всегда поражали твое своеобразное чувство юмора и цинизм. Это нужно было додуматься: облачить ведьму в плащ дисциплинатора! — усмехнулся Генрих.

— А ты знаешь другой способ скрыть ее откровенный наряд? — нахмурился Эрик.

— Ну, можно было накинуть на нее плащ простолюдинки или серую накидку прислуги, — Генрих открыл мини-бар, достал оттуда бокал, бутылку с янтарной жидкостью, открутил пробку и щедро наполнил бокал до краев.

В машине запахло алкоголем.

— Чтобы потом по городу ходили слухи, что дисциплинаторы по ночам возят прислугу невесть куда? — спросил его Дан. — Очень разумно! Ты бы меньше пил, Генрих, а то твой острый ум начал притупляться. Эрик прав: в плаще дисциплинатора риска меньше. Все знают, как часто члены Ордена работают по ночам, охраняя покой народа. В этом плаще ведьму от нас не отличить, если не присматриваться к ножкам, обутым в босоножки на каблуках, — он улыбнулся и бесцеремонно откинул длинный подол плаща, обнажая мои ноги.

Его рука скользнула вверх, оглаживая их.

— О! Какие ножки! — Генрих восхищенно присвистнул. — Эрик, беру свои слова назад. Улов в этот раз отменный! — он глотнул из бокала и протянул его мне: — Хочешь выпить, красотка? Это столетний коньяк.

— Спасибо, не пью, — тихо ответила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул, потому что рука Дана все еще оглаживала мои ноги, медленно поднимаясь к внутренней стороне бедер.

— Напрасно, — Генрих еще раз глотнул коньяка. — Упускаешь шанс. В нашем мире алкоголь запрещен. Особенно он противопоказан женщинам. Но если выпить предлагает дисциплинатор, то можно, и даже нужно. Ну-ка, раскрой свои пухлые губки, — он прижал стакан к моим губам. — Заодно и посмотрим, как они выглядят, когда в них что-то вставлено, — он гоготнул, очень довольный своим остроумием.

Я молча мотнула головой, крепко сжав губы.

— Хватит, Генрих! — Эрик выхватил из его рук стакан. — Не нервируй ее перед таким важным мероприятием. Нам нужно, чтобы она была спокойна и холодна. А у нее вон щеки уже горят и глаза сверкают. Потом не говори, что я снова притащил не ту. Дан, брат, сделай одолжение: перестань ее лапать. Не видишь, что девушку это раздражает?

Он снова изображает из себя моего защитника. Как будто сам не лапал меня в наглую полчаса назад, пользуясь тем, что в комнате никого нет. Псих ненормальный!

— Ну все-все! Как скажешь, брат! — Дан шутливо поднял руки. — Ты — охотник, тебе виднее.

— Согласен! Мне виднее, — кивнул Эрик. — Просто дайте мне выполнить свою работу, и все.

— Ээээ… ты знаешь, Дан, — Генрих снова наполнил бокал, — у меня вообще-то возникло впечатление, что Эрик на эту ведьму сам глаз положил. Кажется, он ревнует. Я прав? — он обратился к одному из драконов, пощекотав его клюв.

Дракон запищал и взмахнул прозрачными крыльями.

— Да быть не может! — Дан улыбнулся и тоже достал из мини-бара бокал. — Эрик у нас так предан Ордену, что у него нет ни минуты на личное счастье, — отобрав бутылку у Генриха, наполнил бокал коньяком. — Несгибаемый Эрик! Можно сказать даже: железный Эрик, — Дан отхлебнул. — Ни одну ведьму не оприходовал, хотя мог самый первый снять сливки. Так нет же! Всё для Ордена! Всё для покоя и забвения!

Я вцепилась ногтями в мягкую кожу сиденья. Они говорят обо мне. словно о куске мяса, которого можно не стесняться. Я скосила глаза на дверь. Заперто или нет? Если нет, то просто выброшусь на полном ходу. Не знаю, кто такая Мать Оргазмов, но визит к ней явно не сулит мне ничего хорошего. Скорее всего, меня ждет групповое изнасилование. Это как минимум. Лучше сломать себе шею заранее.

Машина покинула город и теперь летела над низенькими строениями бедных районов. Старые обшарпанные здания стыдливо прикрывали нищету дырявыми крышами грязно-бежевого оттенка. Я глубоко вздохнула. Можно сейчас нажать на ручку ближайшей ко мне двери и просто кинуться вниз головой. Мгновение боли и страха, а там — покой навсегда. Но что будет с мамой? Она осталась в моей привычной жизни совсем одна. Я не могу ее бросить. Мне нужно выжить во что бы то ни стало. И вырваться из этого ада! Потом я что-нибудь ей совру. Уезжала, а потому не могла ее навещать. Но это потом. Главное: вернуться. У нее ведь, кроме меня, никого нет! Не может быть, чтобы из этого кошмара не было выхода. Нужно сжать зубы и терпеть! Не малодушничай, Алика! Возьми себя в руки!

Машина сбавила ход и медленно пошла на посадку. Мы вышли во дворе здания, очень похожего на заброшенную фабрику. Под ногами валялись куски ржавой арматуры, разбитые деревянные ящики, ноги утопали в щебенке.

— Я тебя понесу, — Эрик легко подхватил меня на руки. — На таких каблуках ты здесь сейчас ноги переломаешь.

Мое бедро в тонком платье и не менее тонком плаще прижалось к его животу. И вдруг я почувствовала какое-то странное шевеление. Словно под его плащом перекатывался большой червь. Это его мужское достоинство? Да нет, оно должно быть намного ниже. Я вся сжалась и машинально попыталась отстраниться, потому что ощущение было не из приятных. По коже пробежали мурашки.

— Не ерзай, — Эрик слегка подбросил меня, перехватывая поудобнее.

— Извините, — прошептала я. — У вас там просто что-то шевелится под плащом.

И вдруг он смутился. Всегда спокойный, холодный, трезвый и жестокий Эрик смутился, словно подросток.

— Там… там складка плаща, — прошептал он и бросил быстрый взгляд на Дана и Генриха, идущих рядом.

И поднял меня вверх, на уровень груди. Так, чтобы я не чувствовала шевеление в животе. Ага! Как же! Если там складка плаща, почему ты застеснялся, как гимназистка? Аж глазки забегали, проверяя, не слышал ли кто из товарищей. Что за чертовщина? Что там такое может быть, что он так испугался своих же друзей и так стесняется меня?

Он остановился возле массивной железной двери, и она вдруг сама распахнулась. Два рослых дисциплинатора в белых плащах вышли нам навстречу. Дан откинул капюшон и они тут же поклонились ему, благовейно прошептав:

— Во имя дисциплины и спокойствия!

— Во имя дисциплины и спокойствия! — хором ответили Эрик, Дан и Генрих.

Мы вошли внутрь. Пройдя по небольшому коридору, дошли до лестницы, усыпанной щебенкой. Я похолодела. Руки и ноги закоченели. Эти извраты не зря притащили меня в разрушенное здание. Сейчас меня здесь на части разрежут и никто ничего не узнает. Могу кричать до посинения, но кто услышит? Эрик остановился возле еще одной железной двери и поставил меня на пол. Он постучал. Дверь распахнулась, и… на меня обрушился шум, свет и такие яркие краски, что перед глазами немедленно поплыли радужные пятна. Эрик легонько подтолкнул меня в спину и сорвал с меня плащ.

Я оказалась в самом обычном ночном клубе. Если бы не знала, что это другой мир, то подумала бы, что снова вернулась в Москву. Играла музыка, похожая на транс, но приятнее. Посредине клуба возвышался танцпол, на котором извивались несколько танцовщиц. Но главное: здесь всё было ярким. Черные кожаные диваны, алые столики, богато украшенные инкрустацией. За танцполом располагалась барная стойка. Два бармена в одинаковых лиловых шелковых рубашках ловко и быстро разливали напитки всем желающим, а их было очень много.

Но больше всего меня поразила одежда посетителей клуба. Никакого белого! Ни одного платья монахини в пол! Женщины были полуголые. В прозрачных коротеньких платьях ярких оттенков, больше напоминающих ночнушки, чулках и белье затейливых фасонов. Мужчины в костюмах, тонких рубашках, в основном, темных оттенков, а некоторые даже в футболках.

Единственное, что отличало мужчин от посетителей московских ночных клубов — это кулоны дисциплинаторов на длинных цепочках на шее. Самое забавное заключалось в том, что принадлежность к Ордену, проповедующему скромность, нисколько не мешала им тискать полуголых девиц, сидящих у них на коленях.

Мимо нас прошла блондинка в черных стрингах и лифчике. На белье было наброшено коротенькое платье-сетка, сплетенное из красных бусин. Генрих хищно сцапал девушку на ходу, прижал к себе, смачно поцеловал в губы и звонко шлепнул по голой попе.

Внезапно музыка смолкла и все уставились на меня.

— Встречайте новенькую! Ее зовут Алика, — Дан вывел меня на середину. — Эрик только вчера привел ее к нам в Рацио из мира хаоса.

Мужчины немедленно собрались возле меня, восхищенно присвистывая. Один из них протянул руку к моей груди, прикрытой лишь тонким алым шелком.

— Не трогай! — Эрик перехватил его руку. — Эта не для клуба. У тебя есть кого лапать и без нее.

— Ну после аукциона-то можно! Когда все сценарии отыграем! Или эта конфетка твоя?

— После аукциона да, можно, — согласился Эрик.

— Ладно, — хмыкнул мужчина. — Подождем. Но потом я в очереди первый! Все слышали? — выкрикнул он, салютуя бокалом с вином, — не говорите потом, что я не предупреждал!

Я от ужаса приросла к полу. К горлу подступила тошнота.

— Так, хватит! Займитесь своими делами, — крикнул Эрик и обратился к бармену, — врубай музыку.

Он подвел меня к барной стойке и усадил на высокий табурет, сделанный из черного стекла. Бармен немедленно поставил передо мной бокал, наполненный красной жидкостью.

— Пей, — Эрик пододвинул ко мне бокал.

— Не пью, — я отодвинула бокал.

— Я не спрашиваю, пьешь или нет. Я говорю: пей! — Эрик взял бокал и поднес к моим губам.

Жидкость оказалась очень густым, вязким и сладким красным вином. Я выпила половину бокала и в голове зашумело. Я зажмурилась. А даже и к лучшему, что сейчас захмелею и не буду понимать, что со мной сделают. Отличный рецепт для забвения, о котором так часто говорят дисциплинаторы. Я потянулась за оставшимся вином, но Эрик накрыл бокал рукой:

— Хватит, Алика!

Вино придало мне смелости. Я оттолкнула его руку и спросила:

— А то что? Чем вы меня можете напугать, учитывая, что со мной собираются здесь сделать? По-моему, мне уже бояться нечего, поэтому я могу делать все, что захочу. Конец — простите за каламбур — будет один и тот же.

Бармен застыл с бутылкой в руках и бросил испуганный и недоуменный взгляд на Эрика. Эрик, не обращая на него ни малейшего внимания, схватил бокал и выплеснул вино на пол.

— Хватит. Пойдем! — он рывком поднял меня с табурета и за руку повел в угол бара, к двери, прикрытой черным плотным занавесом.

За дверью обнаружилась металлическая винтовая лестница. Покачиваясь от вина и балансируя на каблуках, я принялась спускаться по ажурным ступеням. Эрик крепко держал меня за руку. Лестница уперлась в коричневую деревянную дверь. Эрик толкнул ее. Она, скрипнув, открылась, и мы оказались в подвале.

Огромное помещение, видимо, занимало весь периметр здания. Дальняя стена тонула в красноватом сумраке. Звучала странная волнующая музыка, очень напоминающая "Энигму". Мужские голоса мощным хором выговаривали странные, с придыханием, слова на незнакомом языке. Только теперь я поняла, чего мне так странно не хватало в этом мире: музыки. В Москве она звучала отовсюду: из машин, окон, телефонов прохожих. В моем доме всегда фоном играли любимые мелодии. Я вообще меломанка и без музыки не могу и дня прожить. И вдруг страх куда-то отступил. Или вино и музыка сделали свое дело, или это высшая форма страха, когда уже все равно, потому что ужас настолько запределен, что мозг отключает эмоции, чтобы сохранить психику.

Алый полумрак колыхнулся движением, и вдруг вспыхнул яркий красный свет. Это зажглись многочисленные факелы, прикрепленные к стенам. Вдоль стены стояла длинная шеренга мужчин в кроваво-красных плащах с капюшонами. Плащи были запахнуты не полностью, обнажая одно голое бедро. На лицах белели полумаски, закрывающие глаза, но оставляющие открытой нижнюю часть лица. Посреди подвала стояла скульптура: обнаженный мужчина с торчащим членом, вокруг которого обвился змей. Рядом со статуей стоял маленький столик, а нем лежала та самая книга, которую я украла в кафе.

Ко мне подошел Дан. В руках он держал ажурную черную полумаску.

— Надень это, — велел он.

Я послушно надела маску. И вдруг пол качнулся под ногами. Всё стало каким-то ярким, выпуклым, искаженным, как в кривом зеркале. Стены двинулись ко мне, лица мужчин задвоились. Я попыталась сорвать маску, но она намертво приклеилась к моему лицу. Меня охватил ужас.

— Снимите это с меня! — завизжала я, пытаясь ногтями поддеть край маски.

Мужчины вдруг хором издали такой странный звук, похожий на протяжное:

— Ооооомммм!

Их плащи распахнулись, и я поняла, что настал тот страшный миг, которого я так боялась. Меня сейчас коллективно изнасилуют. Иначе почему они голые под плащами? И у всех торчат какие-то нереально огромные члены. Вообще-то я не великий специалист по этому делу. За свои двадцать три года живьем видела только два мужских достоинства, не считая интернета.

Одно мельком на неудачном свидании, когда кавалер потратил крупную сумму на ужин в дорогом ресторане, и после это решил, что я обязана ему отдаться. Я думала по-другому. Поэтому ему ничего не обломилось. Но штаны он успел снять, чтобы продемонстрировать мне свою главную гордость. Второе увиденное мной воочию мужское достоинство принадлежало Владу. Он очень гордился своим размером. Но у него была ровно половина того, что было у этих мужиков в алых плащах.

Я, недолго думая, бросилась к выходу из подвала. Не думать! Не гадать! Просто бежать, задыхаясь, из последних сил, а там будь, что будет!

Я добежала до двери и рванула на себя ручку. И в этот момент сильные руки Эрика сжали меня железными тисками.

— Пусти! — изо всех я лягнула его, норовя попасть "шпилькой" по пальцам ног.

Может быть, это даст мне хотя бы пару секунд форы!

— Ты совсем дурочка, да? — Эрик резко развернул меня лицом к себе. — Куда ты бежишь? Почему ты не можешь просто смириться?

— Смириться? — задохнулась я, — с тем, что меня пропустят через строй этих жеребцов? Может, мне еще самой раздеться, чтобы им удобнее было?

Эрик схватил меня на руки и молча понес в центр подвала, к столику с книгой. Я, выгнувшись дугой, сопротивлялась, как могла, но вырваться из его железных тисков было совершенно невозможно.

— Меня поражает, какого ты высокого о себе мнения, ведьма, — сухо отчеканил Дан. — Ради твоего тела никто не стал бы тебя похищать из другого мира. Для этого у нас есть другие девушки, более покладистые и фигуристые к тому же, — он презрительно оглядел меня с головы до ног. — Нам нужно не тело, а твои мысли. Вернее, способность оживлять чужие мысли и фантазии. Талант эмпата, понимаешь?

Это заявление совсем сбило меня с толку. Не тело? Мысли? Что в них такого особенного? А голые мужчины тоже для мыслей? Он надо мной так изощренно издевается?

— Я не понимаю о чем вы говорите, Дан. Какой еще талант эмпата?

— Тот, который передается в твоей семье по наследству. И от которого сошла с ума твоя мать, — объяснил Дан. — Эмпатия — это дар не только улавливать чужое настроение и мысли, но и воссоздавать их в реальности. А ведьмы- эмпатки вроде тебя способны оживлять чужие мысли настолько точно, что их не отличить от реальности. Но среди этих ведьм есть каста ибранных, способных оживлять сексуальные фантазии той, что подарила женщинам оргазм. Той, что научила своих дочерей любить по-настоящему. Упиваться мужским телом. Жить ради чувственности. Той, которая умерла из-за того, что была неспособна отказаться от своих страстей — Лилит.

— Лилит? — я не поверила своим ушам. — Первая жена Адама, которая жила с ним в раю до Евы? Это же сказки и выдумки! Это просто религия. Я ведь филолог, поэтому читала романы и стихи, посвященные ей, но это просто миф.

Все присутствующие рассмеялись.

— В вашем мире многие потрудились на славу, чтобы Лилит и Ева стали мифом, — Дан погладил мертвого змея, украшавшего скульптуру. — Слишком неудобна правда. Наши братья и предшественники из твоего мира — святая инквизиция — долго и тяжело работали, чтобы уничтожить память и историю. Но Лилит существовала. И она была до Евы. И сама ушла из рая, потому что хотела быть равной мужчинам и оседлать Адама.

— В каком смысле? — не поняла я.

— В прямом, — улыбнулся Дан. — Она хотела заниматься с ним любовью, сидя на нем. А он не позволил ей, женщине, быть сверху. И тогда она оскорбилась и ушла из рая в другие миры.

— А при чем здесь эмпаты? — спросила я.

Страх отступил. Но вместо него меня одолело любопытство.

— При том, что у Лилит были дети — лилины. Хотя все факты о них тщательно уничтожались. Да и самих детей активно истребляли.

— Кто истреблял? — я потерла виски, голова разболелась от услышанного.

— Это неважно. Сейчас не время для этого. Важно, что некоторые из них сумели убежать в другой мир и спрятаться там. Как твоя пра-пра-прапрабабушка, например. Но природа лилин, их жажда страсти, любовь к мужчинам и радостям плоти выдавала их с головой. Веками этих женщин уничтожали. Или они сами сходили с ума. А тех, кто остались, ищем мы, великий Орден Дисциплинаторов.

— Зачем? Разве… — договорить я не успела.

Книга полыхнула огнем.

— Дан, времени нет! Лилит зовет, — прошел тихий шепот по мужским рядам.

— А теперь молчи! — Дан вскинул руку в предупреждающем жесте. — Мы начинаем аукцион романов Лилит. Ее страстей, которые она записала в своем дневнике. Но только эмпатки способны не только прочесть то, что написано в этих дневниках, но и перенести это в реальность. Остальные видят лишь пустые страницы. И у каждого дневника есть свой хранитель. Только один. И своя маска. Ты — хранитель этого дневника и этой маски. Вместе с тобой каждый из нас проживет кусочек чужой жизни. Переживет чужой роман, полный огня, любви и незабываемого секса. Будь внимательна и осторожна! Прожить роман можно лишь один раз. После этого страница сгорает. За каждую сгоревшуюбезрезультатно страницу ты будешь жестоко наказана. Если сгорит попусту слишком много страниц, ты будешь…

— Казнена? — перебила его я. — Меня и так казнят. Вы мне все время этого говорите. Так зачем мне стараться?

Все услышанное придало мне сил и смелости. Если я — единственная, кто может прочитать дневник Лилит, то они зависят от меня. А значит, я могу ставить условия. Неужели мне, наконец, повезло?

— Затем, — ответил Дан, — что многие ведьмы остались в живых. Огонь во время казни был ненастоящий. И теперь они живут здесь, в этом закрытом клубе.

— То есть лютая казнь заменена якобы милостью и они теперь элитные проститутки? — ехидно осведомилась я.

— Они просто женщины, которые выполняют свое предназначение. Служат игрушкой мужчинам, — сухо пояснил Дан. — Бог создал женщин, чтобы развлекать нас, мужчин. Другой цели в жизни у вас нет и быть не может.

Значит, пока книга цела и романы Лилит не прожиты, они ничего не могут мне сделать. Хоть как-то выиграю время. Но тут ужас сковал мое тело. Потому что я поняла, что впустую сожгла слишком много страниц. Недаром мне все время казалось, что книга становится тоньше.

— Эта книга называется "Коль с Фаустом тебе не повезло", но что это значит? — спросила я.

— Это значит, — вмешался в разговор Эрик, — что Мефистофель, то есть Дьявол, поспорил с Богом на душу человека — доктора Фауста. Спор был: сможет ли доктор Фауст спасти от сатаны свою душу? Но Дьяволу не повезло. Он не получил того, чего хотел, и проиграл пари. Лилит, как и доктор Фауст, тоже бросила вызов Богу. Пыталась доказать ему, что женщина может прожить свою жизнь так, как захочет, а не так, как ей велят мужчины. Ведь Бог — тоже мужчина. Лилит проиграла. Ей не повезло с Евой, которая оказалась покорнее и подарила свою душу Адаму и Богу. Из-за Евы и ее дочерей Лилит не получила то, что хотела. Поэтому Лилит была заменена на другую за свою чувственность, и за смелость и свободу ей пришлось ответить.

— Но я никому не продавала душу, — возразила я.

— Но именно тебе придется отвечать за всех женщин, которые не могут дать нам, дисциплинаторам то, в чем мы нуждаемся: истинную страсть, — ответил Эрик. — Коль нам не повезло с женщинами, их заменишь ты.

— Но ведь в вашем мире запрещены эмоции и любовь, — возразила я. — Как же вы хотите пережить яркую страсть?

— В нашем мире есть малая часть дисциплинаторов, которым позволено всё, и остальные, которым не позволено ничего, — надменно улыбнулся Дан. — Причина тому есть. И она очень серьезная. Но тебе о ней знать не нужно.

— Если я заменяю Лилит, то хочу знать всё и сейчас, — я упрямо вскинула подбородок. — Я нужна вам больше, чем вы мне. Почему вам всем, — я кивнула на мужчин в плащах, — позволено больше, чем остальным? Кто вы такие?

Дан, потеряв терпение, схватил меня за волосы:

— Ты дерзишь, ведьма, и задаешь слишком много вопросов, — он поднял вторую руку, словно собрался влепить мне пощечину.

Я зажмурилась. Но Эрик поспешил мне на помощь.

— Не сейчас, — он перехватил руку Дана. — Не нужно ее бить перед эмпатическим актом. Это может помешать. Тем более, что она делает это в первый раз. Начинай аукцион, Дан!

Дан, тяжело дыша и сверкая глазами, выпустил мои волосы. Отошел к столику с книгой. Эрик взял меня за локоть и подвел к книге.

— Читай! — прошептал он.

Я послушно взяла в руки книгу, и та раскрылась на картинке, изображающей странное, прозрачное, словно стеклянное дерево. Его ветви были густо увешаны гроздьями белого винограда. На странице начали проявляться буквы.

— Древо… — начала читать я.

И в этот момент страницы быстро зашуршали, переворачиваясь, словно откуда-то налетел порыв ветра. Маска уколола мое лицо. Я вскрикнула. На странице появился поезд. Он мчался на меня, и… вдруг прямо в подвале рядом со мной проявился вагон метро. А посредине вагона стояла, держась за поручень, изумительной красоты женщина. У нее было тонкое лицо средиземноморского типа. Полные чувственные губы, накрашенные ярко-алой помадой, выразительные карие глаза и роскошные черные волосы, блестящей волной струящиеся по плечам. Точеную фигуру с высокой грудью, узкой талией и широкими бедрами облегал черный плащ, туго перетянутый узким золотым пояском. Она улыбнулась, глядя на меня, и повернулась спиной. Фалды плаща взметнулись вверх, и я увидела, что под ним нет ни одежды, ни белья. Плащ был надет на голое тело. Великолепное, изумительно красивое и совершенное обнаженное тело.

6 глава

— Лилит! Мать Оргазмов! — по мужским рядам пронесся тихий вздох.

— Делайте ставки! Быстрее! — крикнул Дан.

— Ставлю новую машину, — крикнул один из дисциплинаторов.

— Дом на площади. Три этажа. Из окон видны казни ведьм, как на ладони! — перебил его второй.

— Поднимаю ставку! Бриллиантовое колье и серьги из мира хаоса, принадлежавшие королеве! Пятнадцатый век по земному летоисчислению, — презрительно пожал плечами высокий блондин. — На эти деньги можно купить три машины и два дома на площади.

— Продано! — выкрикнул Дан. — Алика, читай!

Мужчина, выигравший лот аукциона, подошел ко мне и взял за талию. Он стоял сзади, и я почувствовала, как в меня упирается его член. Но кроме него, там было что-то еще. Что-то длинное и гибкое, как червь. По коже поползли мурашки. Я положила руку на страницу, придерживая ее, потому что книгу рвало из рук. Яростный ветер от бешено мчащегося поезда пронесся по подвалу, и я вдруг оказалась в метро рядом с этой красивой женщиной.

Я стояла возле Лилит, но в то же время была в подвале и чувствовала руку мужчины у себя на талии и его член, что требовательно толкался в меня сзади. Это странное раздвоение длилось всего несколько минут. А потом вспыхнул нестерпимо яркий свет. Голова закружилась. Поезд нырнул в тоннель, и… я оказалась в вагоне метро, а подвал как сквозь землю провалился.

Мужчина стоял за спиной Лилит, вдыхая аромат ее волос. Алый плащ исчез. На нем был черный плащ, дорогой черный костюм, ослепительно белая рубашка. На манжетах сверкали черными бриллиантами запонки. Он выглядел, как миллионер, который ради прихоти, ради забавы спустился в метро.

Вагон тряхнуло и Лилит упала на молодого мужчину, стоящего перед ней. Парень подхватил ее одной рукой, второй продолжая крепко сжимать телефон.

— Простите! — низким, слегка хриплым голосом, произнесла она, нервно облизнув алые губы.

— Ни… ничего, бывает, — запнулся парень, как зачарованный глядя на ее чувственный рот.

Густая краска смущения залила его лицо и он уткнулся в телефон.

А я улыбнулась, как сытая кошка. Я? Или она? Мое тело вдруг исчезло. Оно растворилось в воздухе, став прозрачным. И я оглядела вагон метро глазами Лилит. И увидела за окном вагона дисциплинаторов, которые жадно смотрели на меня из подвала, освещенного багровыми всполохами факелов. Люди в метро не замечали, что за ними наблюдают. Но из подвала было прекрасно видно, что происходит в метро. Где я? Кто я? Алика или Лилит? Мои ноздри жадно раздувались, вдыхая запах разгорячённых тел и горящих в подвале факелов. Я ощупала себя. Это не мое тело. Это она, Лилит. И вдруг я услышала ее мысли и свет померк. Это не я. Меня больше нет. Это…

Лилит — Мать Оргазмов

Высокий мужчина позади меня тихо вздыхает и незаметно расстегивает брюки. Я чувствую, как дрожат его пальцы, когда он прикасается ко мне. Обвожу внимательным взглядом вагон метро — все заняты своими делами. Большинство уткнулись в телефоны. Мужчина высвобождает член и осторожно раздвигает фалды моего плаща. Его член трется об меня, но не проникает. У нас есть время. Мы не спешим. Предвкушение секса слаще, чем сам секс. Его рука гладит мою попу, опускается вниз и ласкает меня между бедрами. Завожу руку за спину и опускаю вниз. Мне нужно потрогать его. Люблю чувствовать мужской член в ладони. Мне нравится ощущать эти нетерпеливые толчки, чувствовать тепло кожи, гладить набухшие вены. Этого дикого зверя приятно приручать.

Я крепко сжимаю его, поглаживая. Тугой, мощный, он наполняет ладонь. Но сейчас время змея. Поэтому зверь должен быть терпеливым. Мужчина за спиной тяжело дышит. Не вижу его лица. Это и не нужно. Так лучше. Так слаще.

Он прижимается ко мне, и… ощущаю, как из-под кожи там, под плащом появляется змей. Его и ждала. Один член покорно ждет в моей руке. Второй член — змей — входит в меня. Проникает внутрь. Тонкой пленкой растягивается по моему лону внутри и вспыхивает жаром. Закусив губу, пытаюсь не закричать. Змей обнимает меня изнутри, наполняя теплом, лаская все недоступные для обычного члена точки. Волна наслаждения захлестывает меня.

— Еще, — шепчу едва слышно.

Но змей хитёр. Он знает, когда остановиться, поэтому выскальзывает из меня, снова принимая форму змея. Его место занимает зверь. Огромный, дрожащий от нетерпения член одним движением входит в меня. Качаюсь вперед, но мужчина крепко держит меня одной рукой за живот, не давая упасть. Член замирает внутри, дойдя до конца. Пауза. Потом толчок. Сильный, но одиночный. Едва сдерживаюсь, чтобы не закричать.

— Тише, — горячие губы мужчины ласкают мое ухо. — Тише, мы не одни! — второй рукой он крепко сжимает мою попу.

Я чувствую дрожь его тела. Понимаю, как ему хочется вдалбливаться в меня до тех пор, пока не я потеряю сознание. Но он держит паузу. В паузах вся сладость. Замереть над пропастью, ощущая, как бездна зовет. Балансировать на грани, ожидая взрыва. Секунды как часы. Часы как дни. Время, замри! Законы мироздания, с вами никто может спорить, кроме члена, замершего внутри женщины. Даже ангелы и бесы в этот момент замирают, закрывая глаза.

Один его толчок — и нас засосет в эту воронку. Подхватит ураганом. И тогда будет все равно, что вокруг люди, что они смотрят. Но у нас есть игра, и по правилам игры я должна принять этого мужчину тихо, изнывая от тайны. Метро, вагон, уставшие люди, запах вечернего города, и мужчина внутри меня. У нас свой ритм. Ритм абсолютной власти его надо мной, и меня над ним. Мы сплетены узлом, который невозможно разрубить. Мы больны друг другом. Мы никогда больше не будем так любить. Тот, кто думает, что это просто секс, ничего не понимает.

Это она и есть — настоящая страсть. Когда никто никому ничего не должен. Секс на грани. Риск, от которого кружится голова. Не тот плюшевый ванильный секс, который обожают дочери Евы, и который они превратили в быт, рутину, уютную паутину будней. А страсть, которая не требует ничего взамен, кроме самой страсти. Любовь для любви. Игра в бисер. Красивая, но лишенная всяческого смысла.

Тем временем змей скользит вверх. Обвивается вокруг моих грудей, сжимая их и массируя. Двумя концами тела зацепляется за соски, мягко вбирая их в себя, словно целуя и посасывая. Меня бьет ток. И лишь демоны знают во сколько вольт. Словно весь жар ада пропустили через меня. С моих губ срывается стон. Я хочу его везде. Я хочу его на коже и под ней, внутри и снаружи. Я впиваюсь ногтями в ладони, сдерживая крик. Молодой парень, что стоит передо мной, медленно поднимает глаза от телефона, и видит, как раздвигаются в улыбке мои губы. Он не может видеть змея, что скользит под моим плащом. Он не знает, что внутри меня медленно и сладко двигается мужской член. Он просто видит мои глаза. Глаза женщины, наполненной мужчиной. Он улавливает скрытый ритм. Чувствует пульсацию чужого члена внутри женщины, которая стоит прямо перед ним.

Жаркие невидимые флюиды наполняют вагон. Мужчины нервничают. Те мужчины, что сейчас, по дороге домой, считают мысленно ипотеку, придумывают, что соврать жене, чтобы вырваться на рыбалку в выходные, вдруг чувствуют невидимое дыхание страсти. Жар, исходящий от женщины, в которой двигается член.

Я, Алика, нахожусь внутри Лилит и одновременно снаружи. Я чувствую жар змея внутри своего тела. Мне слышны ее мысли. Я, но не Алика, а Лилит, оглядываю мужчин, всматриваюсь в лица. Их разум не осознает, что происходит. Но их члены чувствуют это. Я знаю точно. Потому что в мыслях Лилит прочитала главную тайну всех мужчин: у члена есть память.

Все эти мужчины — дети Адама и Евы. Они не знают, как Адам скучал по своей первой жене Лилит. Как сильно и страстно он любил ее. И поэтому не уступил. Потому что очень тяжело уступать тем, с кем сплелся душой, сросся корнями так, что не чувствуешь разницы между собой и другим. И когда Лилит покинула его, Адам спал с покорной Евой, мягкой Евой, домашней Евой, входил в нее, закрывал глаза, но представлял на ее месте свою Лилит. И эту память, эту тоску он передал своим детям. И все эти мужчины, которые едут к своим Евам в вечернем метро, вдруг чувствуют острую тоску. В крови, в венах, в к жилах и костях. Память праотца Адама. Память его члена, которую он передал своим сыновьям.

Я, Лилит, улыбаюсь. Парень, стоящий передо мной в тесноте метро лицом к лицу, краснеет. Он чувствует, что происходит там, под плащом. Он знает: еще немного и взрыв заполнит меня и того высокого блондина, что стоит позади меня.

Я, осторожно и медленно вытягиваю руку и запускаю под куртку парня. Он меняется в лице. Он не верит, что это происходит с ним. Я нащупываю его член под тонкими дешевыми брюками клерка — менеджера очень среднего звена. Сжимаю головку, скольжу ногтями ниже, беру за корень, и глажу. Член мужчины внутри меня ускоряет движение. И змей, предвкушая финал танца, срывается с моей груди и скользит вниз, в лоно. Он растягивается тончайшей пленкой, обвивается вокруг члена, увеличивая его, заполняя собой все те микроскопические пустоты, которые природа оставила на всякий случай, и вспыхивает нестерпимым жаром. Он ведет танец там, внутри. Потому что чувствует каждую молекулу моего тела. Для него главное: это мое удовольствие. Мое, а не мужчины, которому он принадлежит. Змей изнывает от моего желания, пульсируя теплом в такт сокращениям моего лона.

Змею уже наплевать на осторожность. Блондину внутри меня тоже. Он колеблется между нежностью змея и беспощадностью обычного члена, который ввинчивается внутрь последним движением. Я падаю на парня, стоящего передо мной и увлекаю за собой блондина. Парень подхватывает меня одной рукой, а другой незаметно сжимает мою грудь. Я утыкаюсь в его плечо и прикусываю материал дешевой куртки. Меня сотрясает оргазм. Член парня извергается в мою руку через тонкую ткань брюк, которая немедленно намокает. Меня, Алику, подхватывает горячая волна. Я закрываю глаза, кричу и падаю навзничь…

Алика

Открываю глаза. Меня трясет. В первый раз в жизни я испытала оргазм. И еще там было члена. Два! Причем второй — метаморф, свободно меняющий форму! Как такое может быть? Кто они, эти дисциплинаторы? Где ты, Влад? Что бы сейчас сказал? Ты, который кричал, что я — бревно? Не понимаю, как это вообще возможно? Мое сознание разделилось. Часть его осталась в моем теле там, в подвале, читать книгу. А вторая часть переселилась в тело Лилит. И я, фактически, транслировала ее страсть, ее роман, словно живой передатчик. Как кинопроектор. Вот оно, это слово! Оно найдено! Так же, как кинопроектор, который транслирует фильм с жесткого диска на экран, так и мое сознание считывало текст из книги, переносило его в тело Лилит, а оттуда в подвал, как на экран кинотеатра. Дисциплинатор, выигравший аукцион в этот раз, фактически не только сидел в первом ряду, он получил доступ к телу Лилит, как в виртуальной реальности, где можно оказаться внутри игры, и потрогать персонажей руками. А маска на моем лице работала, как виртуальный шлем. Или если сравнивать с кинотеатром, дисциплинатор-блондин смотрел фильм в 3 ди или 4 ди, когда все происходящее на экране становится явью.

Надо мной склоняется Эрик и поднимает меня на руки. Оглядываюсь вокруг. Я снова в подвале. Рядом, тяжело дыша, стоит на коленях блондин, который занимался любовью с Лилит. Возле него тает иллюзия вагона метро. Черный костюм, дорогой плащ и белая шелковая рубашка медленно исчезают на глазах. Миг — и он снова одет в алый плащ. Горят факелы. Мне душно. Я задыхаюсь.

— У этой ведьмы был оргазм! — Дан бросается ко мне, сжав кулаки. — Я так и знал! Говорил я тебе, Эрик, что она не подходит! Ты ошибся, когда проводил экспертизу, и подверг всех опасности. Только фригидная женщина не представляет для нас угрозы. Ты вообще понимаешь степень риска, брат?

— Только фригидная женщина способна создать иллюзию. Ты только что видел сам, что она ее создала. Мать Оргазмов признала ее. Душа мертвой Лилит установила с ней связь! А до этого ее признала книга, — возразил Эрик.

— Смотрите! — крикнул кто-то, — прочитанная страница книги сгорает!

— Видишь? Значит, этот лот аукциона отыгран, — торжествующе закричал Эрик. — Чего тебе еще, Дан? Всё прошло, как по маслу!

— Она мне не нравится, — тяжело дыша, прорычал Дан. — С ней что-то не так. Я нутром чую опасность. Я хочу ее казнить. Ты приведешь из ее мира другую ведьму, покорную и сильную. А с этой ты ошибся. На этот раз твой знаменитый нюх тебя подвел, и я тебе это докажу.

— Я шел за ней два года, Дан! — закричал Эрик. — Два чертовых года я вынюхивал ее! Ведьм осталось мало. Очень мало. А фригидных среди них еще меньше. Та, предыдущая, которую ты оставил себе, не смогла создать даже слабую иллюзию. Помнишь, чем закончился тот аукцион? Ведьма просто соединила два наших мира, и мы оказались в мире хаоса. Хорошо, что тот лот выиграл ты, и у тебя с собой был портал. А если бы не было? Любой другой дисциплинатор, не владеющий порталом, а им владеешь только ты, застрял бы в ее мире. Голый и в алом плаще! Я уже не говорю о том, что все люди мира хаоса, которые принимали участие в той иллюзии, могли оказаться здесь. Как бы ты, господин Главный Дисциплинатор, объяснил жителям Рацио прибытие такого количества пришельцев из иных миров, если они уверены в том, что Орден дисциплинаторов охраняет их от демонов и хаоса, царящих в этих других мирах? Ее ты не казнил, нет! Ту ведьму ты пощадил.

— Остановись, Эрик, — зарычал Дан, сжав кулаки, — ты мой брат, но сейчас ты переступаешь опасную черту! Ту границу, которую никому не дозволено пересекать!

— Я второй дисциплинатор Ордена и тоже имею право на свое мнение. Ты оставил здесь ту, предыдущую ведьму. Ты не казнил ее! Потому что ты ее трахаешь! — Эрик пробуравил брата пылающим от гнева взглядом.

— Хочешь трахать эту? Поэтому так ее защищаешь? Не позволю! Она опасна! Она сама по себе хаос! От нее можно ожидать чего угодно. Посмотри в ее глаза! Там, за наигранной покорностью живут бесы, демоны и ад, — прорычал Дан.

— Не нам с тобой упоминать демонов! — прогремел Эрик, опуская меня на пол. — Хочешь доказательства? Я тебе их предоставлю. Смотри! — он засунул руку под мое платье.

Я мысленно сжалась. Скрестила ноги, пытаясь ему помешать. Я чувствовала, что у меня внутри влажно. А если быть точной, то даже мокро. В первый раз в жизни! Когда я встречалась с Владом, то из-за природной холодности мне приходилось постоянно быть начеку и таскать в сумочке крем для рук. Специально искала в магазинах жидкий, водянистый и все время мазала себе внутри, чтобы он не понял, что я всегда сухая. Даже после долгих предварительных ласк. Влад иногда смеялся надо мной, говоря, что я даже писаю духами, потому что у меня там всегда пахнет парфюмерией. Я придумала отговорку, что специально оставляю внутри немного мыла из соображений гигиены. Теперь эта вечная сухость, которая происходила от моей полной нечувствительности к мужским ласкам, спасла бы мне жизнь. Но ирония судьбы в том, что именно сейчас я как раз и была влажной.

— Не сопротивляйся! — Эрик ударил меня по ногам.

Я вскрикнула и разжала ноги. Эрик погладил меня там, внутри, задержался на мгновение в самом влажном месте. Глядя куда-то в сторону, осторожно вытащил из меня руку и почему-то просунул ее дальше, глубоко между ног. Его пальцы оказались сзади, на моей попе. Что происходит? Где он проверяет? Я перестала дышать, потому что Дан внимательно смотрел на него, наклонившись. Эрик повозил пальцами по моим ягодицам, вытер пальцы о платье изнутри, вытащил руку и протянул Дану:

— Убедись! Она сухая! Ты ошибаешься, Дан!

Я опустила глаза и подавила вздох облегчения. Сухая? Да у меня там, внутри, все течет! Он меня спас? Почему? Зачем ему это? Тот, кто меня похитил, причина всех моих мучений, мой личный палач только что помог мне?

Дан что-то неразборчиво пробормотал, поджал губы и молча отошел в сторону, повернувшись ко мне спиной.

— Пойдем! — Эрик подтолкнул меня к выходу из подвала. — Тебе нужно выпить. И мне тоже.

Мы поднялись в бар и сели за стойку. Бармен в лиловой рубашке поставил перед Эриком бокал коньяка, положил сигару, а мне пододвинул высокий бокал с разноцветным коктейлем. Над бокалом поднимался алый дымок. Но сейчас даже это меня не испугало. Я глотнула коктейль и зажмурилась. Терпкий огненный вкус наполнил рот и немедленно разлился по всему телу. Эрик одним глотком опрокинул в рот порцию коньяка и щелкнул пальцами, приказывая бармену повторить. Тот молча налил еще.

— Спасибо вам, Эрик, — едва слышно прошептала я, погладив его руку кончиками пальцев.

Странно! Я всегда внутренне сжималась, когда он прикасался ко мне, но сейчас мое прикосновение к нему не вызвало никакого отвращения и дрожи. Эрик посмотрел на меня долгим взглядом, отпил коньяка и потянулся за сигарой, лежащей на стойке.

— Не понимаю, о чем ты, — прошептал он, зажал сигару в узких губах и чиркнул длинной спичкой с головкой в форме дракона.

— Вы… вы… солгали из-за меня, — одними губами выдохнула я.

Его волчьи глаза, не мигая, сверлили меня тяжелым ледяным взглядом, пока он раскуривал сигару. Наконец, он выпрямился на высоком стуле, облокотился локтем о стойку и выдохнул вместе с дымом:

— Тебе показалось! Вообще не понимаю о чем ты говоришь, Алика.

Алика! Впервые Эрик назвал меня по имени. Обычно он звал меня ведьмой. Тогда почему сейчас изображает, что не понимает, о чем я? Зачем эти игры?

— У меня еще один вопрос, — не выдержала я. — Там, в метро, во время… ну, вы понимаете, я видела очень пикантную анатомическую особенность. Второй…

— Тише, — он наклонился ко мне, и его пальцы сжали мое запястье. — Запомни: никогда и ни с кем не говори об этом. Слышишь? Даже со мной! Ты. Ничего. Не видела, — прошипел он мне в лицо.

— Хорошо, я поняла. Отпустите, пожалуйста, мне больно!

— Нет, не поняла. Ты. Ничего. Не видела.

— Да! Я ничего не видела! Ничего! Эрик, мне больно!

Он выпустил мое запястье и нервно оттянул ворот рубашки.

Эрик

Она сбита с толку. Понимает, что он спас ее от расправы. Но не понимает, почему он не хочет это признать. Ей еще рано знать, что он чувствует. Дан с самого начала не взлюбил Алику. У него всегда так: если чует внутренне сопротивление, стержень женщины, то готов сожрать. Его такие бесят. Он любит покорных шлюшек. Эрик слишком хорошо знал ход его мыслей. Дан отдал бы Алику дисциплинаторам, в этот бордель, который лицемерно зовется клубом, как было уже много раз с другими ведьмами. Ее бы трахали денно и нощно, а наигравшись, казнили бы. Что сразу бы укрепило веру народа в силу дисциплинаторов. Но Эрик не позволит. Эту девушку будет трахать только он сам. До боли в яйцах. До кожи, слезающей с члена. Потому что впервые за много лет в нем проснулся змей, который столько лет молчал, что многие участники аукциона втихую потешались над Эриком, перешептываясь по углам, что главный палач и охотник ордена — импотент. Потому что все они, выжившие в хаосе междоусобной войны и спрятавшиеся среди детей Евы и Адама, все до единого должны были время от времени выпускать змея, чтобы он их не свел с ума, показав их истинную сущность.

А змей Эрика молчал много лет. И ожил только тогда, когда его рука в перчатке при первой экспертизе нырнула в сладкое лоно Алики. Когда ее глаза наполнились слезами, и она закусила губу, пытаясь сдержаться. Тогда, прижавшись к ней всем телом, глядя в ее глаза, Эрик понял, что отдаст всё за то, чтобы любить ее до полного изнеможения. Вдалбливать ее в постель и наслаждаться этим взглядом. Эрик опрокинул в рот еще одну порцию коньяка. Моя! Не отдам! Бокал, раздавленный в мелкую труху, жалобно хрустнул между пальцами. Он, Эрик, единственный, кто будет раздвигать ее ноги. Кто будет лежать между ее бедрами, чувствуя, как пламя любви стекает с его члена в нее. Но Алике этого знать пока не нужно. Пусть по-прежнему считает его своим личным палачом.

Главное, чтобы Алика не задавала вопросов про змея. И никому не проговорилась. Хотя ей, в принципе, и разговаривать-то не с кем. Но женщины — они всегда найдут возможность поболтать, пренебрегая всяческими запретами. Алика даже не догадывается, кто такие дисциплинаторы на самом деле. Не все, а лишь те, кто участвует в аукционе.

Самое безопасное место при урагане: центр циклона, его "глаз". Лучшее прикрытие для изгоев — это власть. Орден дисциплинаторов, который создавался для того, чтобы бороться с такими как Эрик, Дан и остальные участники аукциона, стал идеальным убежищем. Если бы жители Рацио узнали, кто стоит во главе Ордена и власти! Но они не узнают никогда. А главное: он, Эрик, использует все свое влияние, чтобы вытащить Алику из той передряги, в которую сам же ее и втянул. Он слишком устал от одиночества за много лет. Даже если придется перегрызть всем горло, она будет принадлежать только ему. И пусть вся рациональность и весь покой горят адовым пламенем!

Алика

Я поспешно глотнула коктейль из бокала. Почему нельзя говорить о втором члене? Если он есть у всех мужчин в этом мире, то зачем делать из этого такую тайну? Или не у всех? И поэтому Эрик так занервничал?

— Я смотрю, Эрик, тебе удалось немного раскрепостить нашу скромницу. Она уже и коктейль пьет с большим энтузиазмом, а до этого отказывалась от алкоголя, — язвительно бросил Дан, присаживаясь на свободный стул рядом с братом. — Или она пьет только из твоих рук? — он огляделся по сторонам, словно приглашая всех присутствующих поддержать его искрометный юмор.

Эрик кисло усмехнулся. Бармен натянул на лицо дежурную подобострастную улыбку. Я поспешно уткнулась в бокал, чтобы Дан не увидел, как мне хочется сейчас треснуть его этим же бокалом по самодовольной физиономии.

— Добрый вечер! У нас новенькая? — высокая блондинка уселась на стул рядом с Даном и щелкнула пальцами, показывая бармену на бутылку с коньяком.

Я сжала бокал и едва не вскрикнула. На высоком табурете рядом с Даном сидела Жанна — моя пропавшая подруга. Самый близкий человечек. Фактически, сестра. Она повернулась ко мне. Ее глаза удивленно расширились. Я хотела проглотить коктейль, но поперхнулась и закашлялась. Жанна вспорхнула со стула и принялась бить меня по спине.

— Молчи! Ни слова! В туалет! Быстро! — шепнула она и громко добавила: — Ну-ну, не смущайся! Здесь тебя никто не укусит! Мой прекрасный принц, — обратилась она к Дану, — я бегу попудрить носик. Не скучайте без меня! — она дробно застучала высокими каблучками изящных черных туфель и быстро пошла к выходу из бара, крутя попой в черных стрингах, едва прикрытой прозрачной ядовито-розовой комбинацией.

Я сползла со стула и двинулась за ней.

— Куда? — бесстрастно спросил Эрик.

— Носик попудрить, — я невинно округлила глаза. — Можно?

Он молча кивнул. Я вышла из бара через дверь за стойкой бармена и оказалась в узком длинном коридоре. Из-за многочисленные закрытых дверей доносились недвусмысленные стоны и звонкие шлепки. Первая справа дверь открылась и оттуда высунулась Жанна. Оглянувшись по сторонам, она быстро втащила меня в туалет и заперла дверь.

— Алька! Ну здравствуй, родная моя! — Жанна крепко обняла меня и заплакала.

Я заревела вместе с ней. Несколько минут мы не могли оторваться друг от друга.

— Я уже думала, что никогда больше тебя не увижу, — шептала Жанна, гладя меня по лицу.

— Я тоже! — всхлипывала я. — Ты не знаешь, как я тебя искала! Все соцсети перевернула, флэшмобы организовала, по всем клубам ездила, где ты бывала. Список твоих контактов перетрясла, ноут чуть ли не наружу вывернула. А ты как сквозь землю провалилась!

— Так и есть! Эта сволочь Эрик меня похитил и приволок сюда! Дай хоть погляжу на тебя, — Жанна отстранилась от меня, разглядывая. — Ты была на аукционе? Да?

— Да, была.

— И как? У тебя получилось?

— Вроде да. А ты сама как? Что ты здесь делаешь, Жанночка?

— Я теперь, Алька, большой человек! Любимая шлюха Главного Наместника Покоя. Блестящая карьера, правда? — она горько усмехнулась.

— Ты — любовница Дана? — ахнула я.

Она молча кивнула и прошептала:

— Помнишь, как я мечтала стать известной? Так вот мечтать нужно осторожнее. Потому что мечты сбываются! Я теперь чрезвычайно знаменита в Ордене.

Горький ком сдавил мое горло.

— Иди обниму, — прошептала я, прижимая Жанну к себе.

Она уткнулась мне в плечо и заплакала. Никогда не видела, как Жанна плачет. И лучше бы не видеть! Волна бешеного гнева захлестнула меня изнутри. Неужели эти сволочи будут вытворять все, что захотят, а мы так и будем молчать?

— Нужно бежать, — прошептала я. — Теперь, когда нас двое, мы что-то придумаем. Слышишь, Жанночка? Только не плачь!

— Не буду! — Жанна отстранилась, подошла к черному умывальнику, сняла с затейливой подставки бумажное полотенце и вытерла глаза. — Тем более, что это бесполезно. Некуда нам бежать, Алька! Не вырваться отсюда! Не отпустят нас с тобой. Мне еще повезло, что я Дану приглянулась и он меня сделал своей любовницей. А другим девчонкам повезло меньше. Их или казнили, или отдали в этот бордель, — она кивнула на дверь. — И теперь их там трахают двадцать четыре часа в сутки все желающие дисциплинаторы. А таких очень много, поверь.

— Но я не понимаю, Жан, почему они похитили именно нас с тобой. Меня все время называют ведьмой и демоническим отродьем, обвиняют в чем-то.

— А мы с тобой и есть ведьмы, — Жанна запрыгнула на черный мраморный стол, в который был вправлен умывальник, и уселась, положив ногу на ногу. — Нас похитили, потому что обе наши мамы — эмпатки. Поэтому они и оказались в той психиатрической клинике, где мы с тобой познакомились, когда навещали их.

— Но мы-то сами нормальные! — возразила я.

— Ой ли? — усмехнулась Жанна. — Разве не было у тебя видений и странных снов?

Я молча кивнула.

— Вот! И меня были. А если бы мы с тобой друг другу это вовремя рассказали, то не оказались бы сейчас здесь.

— Я стеснялась, думала, что ты меня за психичку примешь.

— Я тоже, — Жанна вытащила из лифчика помаду и накрасила губы. — Когда меня сюда притащили, то пытались заставить отыгрывать сценарии аукциона, — она замолчала, опустив глаза.

— И? — я подошла к ней и уселась рядом на мраморную стойку.

— И ничего не вышло! — глухо ответила Жанна. — Я… я… — она покраснела, — короче, я от их аукциона возбудилась, поэтому ничего не получилось, хотя на экспертизе Эрика у меня там, внутри, все буквально выморозило от страха. А на аукционе вдруг оттаяло, — она неожиданно прыснула от смеха. — И как начала я кончать, так прям остановится не могла! — Жанна расхохоталась.

Смеялась моя подружка всегда так заразительно, что сохранять серьезность при ней было невозможно. Даже. если весёлого мало. И я начала смеяться вместе с ней.

— Что тут началось! Даже не спрашивай, Алька! Мало того, что страница книги сгорела просто так, так еще и конец света чуть не случился!

— Это как? — не поняла я.

— А вот так! Два мира — наш и Рацио — вдруг принялись соединяться. Обычных простых людей с нашей матушки Земли начало буквально засасывать в Рацио. И наоборот. Дан, который тогда выиграл этот лот эпического траха в пафосном ресторане на Манхеттене, вдруг оказался посреди Нью-Йорка голый и в алом плаще вместо шикарного костюма. Да еще и с белой полумаской на лице! Прикинь, картинка маслом? — она зажала рот рукой и затряслась в беззвучном смехе.

Я не выдержала и залилась смехом вместе с ней, крепко прижав ко рту обе ладони.

— Иллюзия рассеялась, — продолжила Жанна, отсмеявшись. — На улице проявился подвал дисциплинаторов. Одного из них чуть не сбило такси, потому что водитель с выпученными от удивления глазами влетел в подвал. Это еще хорошо, что у Дана с собой был портал, который открывает и закрывает разные миры. Он ведь единственный, кому дозволено таскать портал с собой. Ну он его быстренько и захлопнул, пока не начался глобальный армагедец. Ладно, что мы все обо мне? Ты-то сама как это выдержала?

— Я же вообще не знаю, что такое оргазм, ты же знаешь, Жан. Меня и Влад из-за этого бросил. Вернее, раньше не знала.

— Алька, главное: не кончать. Потому что эти книги, по которым отыгрывается аукцион — это душа Лилит. И чтобы душа овладела телом эмпатки, нужно быть холодной, или хотя бы возбуждаться немного, но не испытывать оргазм.

— Так вот что проверял Эрик на своей экспертизе! — прошептала я.

— Это с перчаткой, что ли? Ну да. Он всех похищенных девчонок так проверяет. А если эмпатка во время аукциона кончает, то иллюзия не просто рассыпается. Два мира: Рацио и наш с тобой родной, в котором и проходит аукцион, сближаются и соединяются. И тогда может случиться непоправимое: слияние двух миров. У меня как раз такой армагедец чуть не случился. Поэтому меня сняли с аукциона. Сначала хотели казнить на площади. Потому что тех эмпаток, что не подходят, дисциплинаторы сжигают на площади перед толпой, как ведьм.

— Зачем? — я вскочила на ноги и принялась вышагивать от стены к стене. — Что это за дикость? Мы же сами сюда не рвемся! Они нас притаскивают насильно, так какую угрозу мы для них может представлять?

— Сестричка, ну ты наивная, как ребенок, честное слово! Если у государства или мира нет внешнего врага, то на черта тогда строгая дисциплина? И как тогда Ордену оправдать свое существование? Вот они и изображают, что ведьмы, как мы с тобой, прямо не пьют, не жрут и не спят, а только целыми днями мечтают уничтожить их стерильный, как яйца кастрата, мир! И чтобы оправдать свою диктатуру и показать, как они уничтожают мерзость, они и устраивают казни. Ты ж вроде ботаничка-отличница, а историю в школе не учила? Вон в средние века святая инквизиция половину классных телок в Европе сожгла по такой же почти отмазке. Вроде мировое зло в юбке, и все такое.

— Точно! — воскликнула я, остановившись напротив Жанны, и хлопнула себя ладонью по лбу. — А я — то думаю: кого они мне напоминают? Как же я сразу не сообразила! Да, но у инквизиции не было аукциона!

— А ты откуда знаешь? — пожала плечами Жанна. — Мне Дан как-то рассказывал, что наша земная инквизиция прекрасно знала, кого ищет.

— Эмпаток? — спросила я.

— Лилин! — ответила Жанна. — Тебе еще не рассказали?

— Нет! Мне вообще ничего не рассказывают.

— Тогда слушай, вкратце только. А то нас сейчас хватятся. Не нужно им знать, что мы с тобой знакомы.

И тут меня осенило. Ведь Эрик знает, что мы с Жанной жили в одной квартире. Почему же он сделал вид, что не понял, что мы знакомы? Но сказать это я не успела. В дверь постучали.

— Жанна! — раздался за дверью голос Дана. — Открой! Ты куда исчезла?

— У нас тут непредвиденный конфуз. Чисто женские подробности! — крикнула Жанна.

Она метнулась в кабинку и слила воду. Потом снова подбежала к двери.

— Пару минуточек, мой повелитель, и я выхожу!

За дверью послышались тяжелые шаги уходящего Дана. Мой повелитель? Неужели это произносит Жанна? Жанна, которая меняла кавалеров, как перчатки. Которая изводила их капризами, требуя зимой посреди ночи свежую клубнику со сливками, называет мужчину повелителем? Озноб побежал по моей спине. Все еще хуже, чем я думала!

— Слушай внимательно, Алька! Рассказываю быстро и вкратце. Не перебивай! Просто запоминай. Аукцион — это возможность прожить фрагмент чужой жизни. Это как квест, который проходят в нашем мире. Хотя живут в другом, здесь, в Рацио. Здесь ведь нет чувственности. Здесь пьют воду забвения. Потому что любая женщина может внезапно оказаться потомком Лилит. Жители мира Рацио — это вообще-то потомки Адама и Евы. Но среди них есть лилины — дети Лилит.

— Тех самых, библейских? — перебила я.

— Да! Не перебивай меня! Я не успею тебе рассказать. И неизвестно, когда в следующий раз сможем поговорить. А ты должна четко понимать, куда попала. Так вот раньше здесь жили потомки Евы, Адама и Лилит. А потом дети Адама и Евы взбунтовались. Почему — узнаешь позже. Поймали Лилит и заточили в тюрьму. Она там сидела и писала свои дневники. Те книги, по которым отыгрывается аукцион. И книги непонятно как попадали в разные миры. Потому что они живые. Эти дневники — душа самой Лилит и ее сексуальный опыт в виде книги. Но видят их лишь лилины. Те, у кого есть кровь Лилит. Потому что женщины-лилинки обладают даром эмпатии, способностью оживлять любые сексуальные фантазии. А мужчины-лилины нет. Единственное, что они унаследовали от Лилит — змей. То есть, второй член.

— Что? — не выдержала я. — Дисциплинаторы тоже потомки Лилит? То есть, демоны? И после этого они меня называют ведьмовским отродьем?

— Не все! Часть из них. Когда лилинов начали уничтожать здесь, в Рацио, многие из них тогда сбежали в наш мир и в нем спрятались. Но выжить им почти не удалось. Слишком редкими умениями они обладали. И слишком выделялись на фоне обычных людей. Поэтому инквизиция и объявила охоту на ведьм. Они знали, с кем имеют дело! Эти смешные протоколы допросов ведьм, которые держали в помощниках говорящих котов и черных козлов, на самом деле эмпатические иллюзии, которые создавали лилины. Лишь немногие из них выжили. Остальные спрятались здесь, в Рацио.

— И наши с тобой мамы… они…

— Да, Алька! Наши с тобой мамы — пра-пра- и еще хрен знает сколько пра-внучки тех самых лилин. Здесь, в Рацио дети Адама и Евы, истребив наших с тобой предков, создали фактически инквизицию. И назвали ее дисциплинарией. Вернее, Орденом Дисциплинаторов. Но небольшая часть лилинов — потомков Лилит спряталась внутри Ордена.

— Самое безопасное место при циклоне — это его центр? "Глаз" циклона? — прошептала я.

— Точно, Алька! У мужчин-потомков Лилит есть одна особенность: второй член, змей, которого они тщательно скрывают. Именно этот змей и разрушил всё когда-то. Обычные женщины, дочери Евы не могут перед ним устоять. Они готовы на всё, лишь бы заняться с ним сексом. Поэтому мир Рацио и был почти разрушен. Женщины изменяли мужьям, уходили из дома. И уводили с собой детей. Никто не работал, все только трахались сутками напролет.

Значит, Дан и его брат Эрик — потомки Лилит. Так вот почему Эрик строго-настрого запретил мне обсуждать змея! От всего услышанного у меня разболелась голова. Нужно срочно освежиться!

— Чем занимается дисциплинария официально, для народа? — я открыла кран и плеснула в лицо водой, совершенно позабыв про косметику.

— Следит, чтобы дети Лилит не проникли в их мир. Находит лилин по всем мирам и якобы уничтожает. На самом деле сами дисциплинаторы-лилины не могут жить без любви и чувственности. Хотя и уничтожили чувства как источник хаоса, и поэтому их мир стал богатым и процветающим, но при этом они испытывают острую тоску по эмоциям и свободному сексу. Им необходимо выпускать змея. А змей просыпается только от любви. Поэтому они устраивают аукцион страстей Лилит. В нашем с тобой мире, в основном. Лилит жила среди нас. Даже покинув рай, она тосковала по Адаму. Хотя никогда в этом не признавалась. Поэтому и хотела быть поближе к его детям.

— Да, но я все еще не понимаю, почему у лилинов два члена! Матерью была Лилит. А кто был отцом?

— Слепой дракон! У драконов два члена. Это они взяли от отца. А способность менять форму члена от Лилит. Одно из ее имен: Аморфо, то есть Бесформенная. Она сама умела принимать любую форму.

— От какого дракона?

— От… начала Жанна, но договорить не успела.

Дверь туалета сотряслась от ударов.

— Жанна, если ты не выйдешь, я выбью дверь! — прогремел голос Дана.

— Алика, выходи! — из коридора послышался голос Эрика.

— Чертский черт! — прошипела Жанна. — Сейчас нам достанется! Завтра будет ежемесячный обряд принятия покоя от Плода Забвения. Там узнаешь все остальное. Сестричка, — она обняла меня за шею, — я здесь совсем закисла. Теперь, когда у меня есть ты, мы вместе попробуем сбежать. Только прошу тебя: подчинись им и выживи, слышишь?

— Да! — я поцеловала ее. — Выживу! И ты тоже. Мы прорвемся! Обещаю!

— Всё! Пошла! — Жанна глубоко вздохнула и отперла дверь.

Едва она успела шагнуть за порог, как Дан схватил ее за волосы и накрутил их на руку.

7 глава

Эмма

В окно тихо постучали. Я открыла его и на мою ладонь опустился хрустальный дракон. Один глаз его был прозрачным, другой рубиновым. Это означало, что дракон принадлежит лично Генриху и не служит Ордену. Дракон вспорхнул в воздух, повернулся ко мне хвостом, сложил крылья и его спинка превратилась в экран, на котором возникло лицо Генриха.

— Вечер добрый, любимая! — улыбнулся он.

— Здравствуй, Генрих! — сухо ответила я.

Не терплю эти его телячьи нежности.

— Ты так холодна, потому что не знаешь, какие чудесные подарки я тебе приготовил. Ну же, оттай, льдинка!

Я послушно растянула губы в резиновой улыбке.

— Вот так уже лучше. Твой муж не дома, я знаю.

— А где он? Расскажи мне, Генрих! Ведь вы вышли из дома вместе. Я слышала.

— Любимая, не могу. Не проси! Я по дороге к тебе. Скоро буду! Дан сегодня будет занят до утра, как минимум. И у нас есть целая вечность.

Спинка дракона потухла. Он сложил крылья и закрыл глаза, нахохлившись, как замерзшая птица. Я выключила лампу и зажгла маленькую свечу. Пусть будет полутемно. Так легче, так проще отдаваться мужчине, который мне ненавистен. Но обойтись без его услуг не могу. Раз в неделю Генрих приносит мне чистую воду, не наполненную забвением. Открывает тайный погреб в полу, который сам же построил, и прячет там огромные бутыли. И туда же кладет поистине царский подарок: любовные романы, которые украдены и тайно вывезены из мира победившего хаоса, из которого также привозят ведьм.

Чистая вода — это не просто вода. Это единственная возможность любить моего мужа в полную силу. Чувствовать, как течет по венам моя горячая кровь, не затуманенная забвением и покоем. Испытывать боль от его равнодушия, с замиранием сердца ждать редких любовных утех. Пусть горько, пусть тяжело, но любить!

Но за эту любовь приходится платить. И дорого платить. Не деньгами — собой. В дверь тихо стучат. Генрих уже здесь. Открываю ему, отхожу к кровати и скидываю шелковый белый халат. Остаюсь обнаженная. Генрих приносит с собой изящный сундучок. В нем все необходимое ему — не мне.

Он одевает меня в красивое белье, сам причесывает волосы, намазывает кремом, прыскает духами, потому что чувственный запах духов внашем мире тоже запрещен. Но мой любовник может достать всё, даже луну с неба. Генрих вдыхает мой запах и осторожно укладывает меня на кровать. Его змей скользит по мне. Я раздвигаю ноги. Генрих не может мне понравиться, потому что он не такой, как мой муж. Дан любит, когда женщины его умоляют. Генрих любит умолять сам. Ненавижу его за это!

Наверное, многие женщины мечтают о таком мужчине, который вылизывает их, как леденец. Затаив дыхание, часами смотрит на ту часть женского тела, что дарует жизнь. Генрих называет это: "смотреть в вечность". Украшает меня, как куклу. Его змей острым язычком лижет мое лоно одновременно с ним. Но я не кончаю. Вообще ничего не чувствую, кроме досады и скуки. Если бы не чистая вода, которую Генрих исправно мне приносит, я бы никогда не изменила Дану.

Собственно, я и не изменяю. Измена — это когда получаешь удовольствие и привязываешься эмоционально. Я же просто терплю любовника, потому что он мне даёт то, что позволяет мне любить моего мужа. Только одно условие я поставила Генриху: его член никогда не войдет в меня, и его змей тоже. Только не внутри! Это заветное место принадлежит Дану.

Генрих из кожи вон лезет, чтобы возбудить меня. Он не понимает главного: меня возбуждает равнодушие моего мужа. Его игра. Его снисхождение. Сила повелителя, который может казнить, а может подарить наслаждение. Равнодушие Дана, когда он дарит мне себя. Даже его член безразличен ко мне. Он играет со мной. Гладит лоно на входе и замирает там в ожидании. И тогда я начинаю умолять Дана подарить мне его близость, его член. Это возбуждает моего мужа, потому что он — победитель. Властелин этого мира. И когда он проводит ежемесячный Обряд Забвения и Покоя, тысячи женщин мечтают оказаться с ним там, возле Древа Покоя. Но туда, в Главную Оранжерею, с ним захожу я. И все те женщины, что мучительно завидуют мне и терпеливо ждут, когда вода наполнится покоем, даже не подозревают, какую боль я испытываю.

Потому что мне приходится ждать, пока Дан насладится и насытится другой женщиной. Этой шлюхой, которую я никогда не видела. Если бы я могла хоть раз взглянуть ей в глаза. Спросить, почему она отняла у меня моего победителя, моего властелина. Но ее прячут от меня. И даже Генрих не рассказывает мне, где она живет. И я покорно жду там, в Оранжерее, пока закончится Обряд. И вцепляюсь ногтями в собственное бедро, раздирая его в кровь. Потому что знаю: прямо сейчас там, за тонкой перегородкой, мой муж любит другую. Любит изо всех сил, как умеет только он.

А я храню молчание. Я играю свою роль покорной жены, которая ничего не чувствует, которая послушно пьет воду забвения. Ловлю редкие мгновения, когда Дан дарит мне себя. Обожаю его глаза в тот момент, когда он с силой входит в меня, а потом отстраняется и ждёт, пока я не начинаю умолять подарить мне его член. И чем больше я прошу, тем сильнее он возбуждается, и я вместе с ним. Ведь он — властелин нашего мира. А мне нужен только такой. На меньшее я не согласна. Дан — моя кровь, мой наркотик, моя жизнь.

Я схожу с ума от восторга, когда он во мне. Я прижимаюсь к его широким плечам, обхватываю их и изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не заплакать от счастья. Я обнимаю его ногами, лоном, сердцем, душой. Так что же может дать ему эта шлюха такого, чего не могу дать я? Почему его член каменеет при виде этой девушки? Неужели она выглядит лучше, чем я? Неужели умеет так умолять и наслаждаться силой своего победителя?

А сейчас Дан завел себе еще одну шлюху: Алику. Я чувствую, что он сейчас с ней. Я просто это знаю, и поэтому с моих губ срывается стон душевной боли. Но Генрих принимает его за стон наслаждения и удваивает усилия. Какие же бесчувственные болваны эти мужчины! Как неправильно они нас понимают в большинстве случаев! Но гордятся тем, что якобы читают нас, женщин, как открытую книгу.

Язык Генриха лижет меня внутри и мне хочется убить его самого и его змея, который распластывается по бугорку клитора, и эту новую шлюху Алику. Дан оставил ее в доме, значит, он ее хочет. Новая игрушка всегда лучше старой.

Дан увез Алику подальше сегодня ночью, чтобы спокойно насладиться ее телом. А я здесь жду его, как собака запертая в комнате. Но даже самая милая и добрая собака может укусить, если она голодна, а хозяин забирает у нее кусок мяса. Я убью эту ведьму как только она вернётся. Если она вернётся! У меня больше нет сил терпеть. И пусть меня объявят вероотступницей и еретичкой, и казнят, все равно ее уничтожу! Детей только очень жалко. Бедные мои малыши! Дан их вырастит, я знаю. Но пусть лучше они забудут меня, чем увидят, как я медленно схожу с ума, потому что у меня отбирают моего мужа. Всё! Решено: убью ведьму сегодня ночью и будь что будет! Пусть меня осудят! Мне плевать! Умирая, я буду знать, что больше мне не нужно делить моего мужа ни с кем.

Алика

Мы вернулись домой утром. Я, Дан и Эрик. Генрих куда-то запропастился, и я была очень рада, что на обратном пути в машине мне не пришлось выслушивать его дурацкие шутки. Дан и Эрик молчали всю дорогу до дома. Я наслаждалась тишиной и иллюзией покоя. Как же быстро я научилась радоваться тому, что никто не лапает меня!

Зайдя в свою комнату, первым делом сбросила босоножки на каблуках, от которых жутко разболелись ноги. Стащила платье и пошла в ванную. Свет зажигать не стала. Но едва моя рука легла на ручку двери, как она распахнулась, и на меня вылетела разъярённая Эмма. Ее глаза сверкали в тусклых лучах рассвета. Светлые волосы рассыплись по плечам. А в руке был зажат нож с длинным тонким лезвием.

— Сдохни, шлюха! — она со свистом полоснула воздух передо мной.

— Обалдела ты, что ли? — я метнулась в сторону.

Она бросилась за мной. Я вскочила на кровать, схватила подушку и швырнула в нее. Подушка напоролась на лезвие ножа и лопнула. Белоснежные перья взметнулись в воздух и снежинками закружили по комнате.

— Не уйдешь, ведьма! — Эмма вспрыгнула на кровать и схватила меня за шею, стиснув ее между локтем и плечом так сильно, что у меня хрустнули позвонки и перед глазами поплыли радужные пятна.

Второй рукой с зажатым в ней ножом она взмахнула перед моим лицом, попытавшись полоснуть меня по щеке. Вот корова здоровая! Чем ее здесь кормят? Захват, как у спецназа. Ну я тоже не пальцем деланная. Попробуй-ка ты, избалованная сучка, снять квартиру в спальном районе Москвы и без приключений добраться домой. Я полгода ходила на курсы самообороны. Эмма намного выше, зато я — легче и подвижней. Кроме того, она — типичная правша. Это видно по тому что мою шею она зажала все-таки правой рукой. А нож держит в левой. И кисть дрожит, потому что ей неудобно. А я — переученная в детстве левша. Поэтому у меня обе руки рабочие.

Ну всё! Шутки кончились. Держись, психованная идиотка! Мне сейчас плевать, что ты — первая леди этого дурдома. Левой рукой я изо всех сил вмазала по ее руке с ножом, целясь — как учили инструкторы — в болевую точку чуть выше локтя: плечевой нерв. Эмма так зажала руку с ножом, что нерв натянулся в струну, поэтому мой удар точно достиг цели. Эмма взвыла от боли. Отлично! Не теряя ни секунды, я от души топнула ногой по пальцам ее правой ноги и одновременно локтем правой руки щедро, не скупясь, выписала ей в печень. Получи, Отелло в юбке! Она заскулила, согнулась в три погибели и рухнула на кровать. Выпавший из ушибленной руки нож с лязгом чиркнул по металлической ножке кровати, и свалился на пол.

Я метнулась к нему, подняла, подбежала к окну, открыла стекло и швырнула нож вниз, в сад. Хоть бы там никого не было! Хотя мне уже все равно. Это она притаилась в моей комнате и напала на меня, а не наоборот.

— Ты мне руку сломала, — заплакала Эмма, лежа на кровати. — Ведьма! Шлюха! Ненавижу тебя!

— Взаимно! — огрызнулась я. — А ты меня чуть не зарезала, психопатка! Какая муха тебя укусила? Тоже мне Джеки Чан недоделанный!

— Ты сегодня ночью спала с моим мужем! — прошипела Эмма. — Он только зашел в дом, а я уже почувствовала запах другой женщины. От него несет шлюхами! Это ты, я знаю!

— А я здесь при чем? Клянусь тебе: меня он не трогал. Слава Матери Вселенной! Это не мой запах!

— Врешь, ведьма! — Эмма сползла на пол, скорчилась, обхватив ножку кровати, и зарыдала. — Ни единому твоему слову не верю. Нужно быть сумасшедшей, чтобы верить клятвам ведьмы. Вы славитесь своей лживостью!

— Кто бы говорил! Вы здесь все друг другу врете, хоть и притворяетесь святошами. Да не нужна я твоему мужу, Эмма, не нужна! Пока не нужна.

Она перестала рыдать, внимательно посмотрела на меня, и вдруг поползла по полу ко мне. Я вжалась в стену, потому что зрелище было ужасным. Лучше бы она еще раз драться полезла!

— А кто нужен? Скажи мне! Скажи, умоляю! Кто она, эта шлюха? — она вцепилась мне в ноги, встала, опираясь на меня и заглянула в глаза.

— Ну скажи, кто? — горячечно прошептала она мне в лицо, всхлипывая. — Ну не молчи! Умоляю тебя!

Да она полностью чокнутая. Вон как глаза горят! А, собственно, почему бы мне ей не сказать? Зачем скрывать? А вдруг из этой психопатки можно сделать сильную союзницу? Она ведь на что угодно пойдет, лишь бы вернуть член своего мужа. Может, это выход? Спасение для меня и Жанны?

— Скажу, если пообещаешь не выдать меня.

— Клянусь! — здоровой рукой она быстро осенила себя тройственным благословением. — Богом клянусь! Говори!

— Это моя подруга Жанна. Ее, как и меня, похитили и притащили сюда. Она ни в чем не виновата, поверь. И твой муж силой заставляет ее спать с ним. А она его ненавидит! Понимаешь? И мечтает сбежать. Эмма, помоги нам. Мне и ей. Тебе это выгодно, как никому другому. Тогда Дан будет с тобой. а мы навсегда покинем этот ваш чертов Рацио — гори он огнем!

Эмма всхлипнула, отшатнулась от меня и прошептала:

— Это же вероотступничество! Ересь!

— Да? — язвительно осведомилась я. — А биться в страстях, как ты, не ересь? Водичку-то забвения явно не пьешь. Иначе откуда в тебе столько ярости?

— Не твое дело, — буркнула Эмма, оправляя платье.

— Вот как раз мое!

Она подошла к окну и задумчиво взглянула на белый город Ошер, который только-только начал просыпаться. Бледное солнце обнимало тонкими лучами снежно-белые и прозрачные дома. Из пекарен пахло свежим хлебом. Над улицами и площадями быстро сновали маленькие машины молочников, развозя в стеклянных бидонах свеженадоенное молоко. Внизу, на первом этаже дома уже возилась прислуга, готовя завтрак.

— А знаешь что? — Эмма повернулась ко мне. — Ты права, ведьма! Я помогу тебе и твоей распутной подружке убраться в ваш ад хаоса. Чтобы и духу ведьмовского здесь не было! У тебя есть план?

— Пока у меня нет никакого плана, — честно призналась я. — Но надеюсь, что придумаю что-нибудь. Зато точно знаю, что мне нужно уже сейчас: связь с моей подругой. Ты можешь с этим как-то помочь?

Эмма кивнула, открыла окно, тоненько свистнула и вытянула руку вперед. Через мгновение ей на ладонь мягко приземлился хрустальный дракон. Он склонил голову набок, с любопытством глядя на меня. В лучах утреннего солнца ярко блеснул алым рубином один глаз. Второй был прозрачным.

— Это особенный дракон, — Эмма погладила хрустальную кроху по голове. — Видишь красный глаз? Это означает, что дракон не принадлежит Ордену, а значит, не собирает информацию для Генриха. Это мой личный посланник. Он поможет тебе установить связь с твоей подругой.

— А что для этого нужно сделать? — я протянула руку и дракоша послушно перелетел на мою ладонь. — И чем его кормить? Они вообще едят? Они живые существа или это роботы?

— Роботы? — пожала плечами Эмма. — Я не знаю, что такое роботы. Но хрустальные драконы — эмпаты, так как они произошли от того же слепого дракона, что был сыном Лилит и Ангела Смерти Самаэля, который впоследствии также стал принцем ада. Поэтому драконы питаются эмоциями. В Рацио эмоций мало, они под запретом, потому и драконы маленькие. Говорят, что в других мирах они огромные, как скалы. Его нужно просто мысленно позвать, когда тебе нужно, тогда он и прилетит. Посмотри ему в глаза и наговори послание, и при этом четко и ясно представь человека, которому оно предназначено. Дракон все в точности и передаст.

А вот это уже интересно! Эрик сказал мне, что все драконы служат власти и вдруг выясняется, что есть те, кто доставляет тайные послания, не предназначенные для ушей Ордена. Откуда взялись те, кто не служит Ордену? Может быть, здесь есть оппозиция? Что-то вроде партизан? Иначе откуда взяться драконам? Эмма, конечно, не признается, но попробовать стоит. Радует тот факт, что режим Ордена не настолько тотален, как пытаются изобразить дисциплинаторы.

— Эмма, если есть драконы, которые не служат Ордену, то, может быть, есть и люди, которые не согласны с нынешним положением вещей? — вкрадчиво спросила я.

— Тебя это не касается, — сухо отчеканила Эмма и поджала губы. — Ты просто должна исчезнуть и при этом не забыть прихватить свою шлюшку-подружку, — она резко толкнула дверь и вышла из комнаты.

Я легла в постель, но долго не могла заснуть. Мысли о побеге будоражили воображение. План я так и не придумала, забывшись тяжелым сном.

Нормально выспаться мне не дали. Меня снова разбудил Эрик и велел собираться.

— Куда? — спросила я. — Опять в клуб?

— Нет, — ответил он и подошел к шкафу.

Порывшись в одежде, вытащил белое длинное платье с капюшоном, прикреплённом к высокому вороту. Капюшон был расшит бежевыми гроздьями винограда.

— Надень, — он бросил платье на постель. — Это специальный наряд для обряда Принятия Покоя. И одевайся быстрее. Времени почти нет.

В дверь постучали. Эрик открыл дверь, впуская прислугу. Испуганная дрожащая девушка в сером переднике поставила на тумбочку возле кровати поднос с белым кофейником и горой свежих булочек, покрытых сахарной пудрой.

Служанка попыталась налить кофе в чашки, но ее руки дрожали, а испуганный взгляд скользил по мне. Я сделала шаг к ней, намереваясь взять чашку с кофе, но она взвизгнула от ужаса, осенила себя тройственным благословением и пролепетала, заикаясь:

— Изыди, ведьма!

— Выйди вон, — приказал ей Эрик.

Девушка испуганной мышью метнулась к двери. Эрик налил дымящийся кофе в две чашки, отпил из одной и надкусил булочку. Сахарная пудра осыпалась на его белый пиджак, украшенный на лацканах такими же гроздьями винограда, как и мое платье.

— Ну же, Алика, поторопись! — воскликнул он с набитым ртом и вдруг отвернулся, усевшись на кровать спиной ко мне.

Я не поверила своим глазам. Неужели мне можно спокойно обнажиться, не краснея от стыда под его цепким взглядом? Что за приступ джентельменской вежливости? Этим нужно воспользоваться. Не медля ни секунды, я быстро стащила ночнушку через голову и надела платье. Подошла к столику и хотела взять кофе.

— Волосы собери в узел, — промычал Эрик с набитым ртом.

Ах да! Никак не привыкну к этой дурацкой прическе. Но радость буквально захлестнула меня. Значит, сегодня не будет унизительного причёсывания с дрессировкой, как вчера вечером. Он не будет тянуть меня за волосы и хватать за грудь. Я быстро причесалась у туалетного столика и заколола волосы. Эрик немедленно вскочил на ноги, подошел ко мне и протянул чашку кофе.

— Давай быстрее, — нетерпеливо сказал он и вдруг вложил мне в рот булочку.

Но в этом жесте не было ничего эротического и унизительного. Он сделал это как-то очень по-дружески. Когда-то в студенческие времена мы всей группой готовились к сессии, и единственный парень в нашем филологическом царстве так же вкладывал мне в рот пирожок, пока я с глазами на лбу и волосами дыбом передирала для себя и для него конспект, одолженный на одну ночь.

Лихорадочно дожёвывая вкусную, сочащуюся сиропом сдобу, и допивая кофе, я подошла к окну, и булочка чуть не стала колом у меня в горле. Главная городская площадь внизу была заполнена народом. Людское море колыхалось белой волной. И даже отсюда сверху мне было хорошо видно, что в центре установлен деревянный помост. Я закашлялась. Эрик подошел ко мне и постучал по спине.

— Это… это казнь там, на площади? — просипела я.

Эрик вдруг улыбнулся и сказал:

— Не бойся! Это не казнь. Это ежемесячный обряд Принятия Покоя от Плода Забвения. Пойдем быстрее. Опаздывать нельзя.

На площади в буквальном смысле не было где яблоку упасть. Мужчины и женщины стояли плечом к плечу. Все были одеты в белые наряды. Женщины точно в такие же платья, как у меня. Мужчины — в костюмы, как у Эрика: белый пиджак, белые брюки, и вышитая виноградная гроздь на лацканах.

Мы с Эриком поднялись на длинный деревянный помост и стали сбоку, на самом краю. Рядом стоял непривычно серьёзный Генрих. Возле него нетерпеливо переминались с ноги на ногу какие-то мужчины в белых плащах дисциплинаторов. На помост мягко опустился лимузин Дана, украшенный золотыми эмблемами. Из него вышел Дан в белом костюме и плаще, и Эмма. Она единственная из женщин была одета не так, как все. Настоящее платье невесты с пышной юбкой подчеркивало бледность ее лица. Глаза прикрывала крошечная вуалетка, прикрепленная к диадеме из белых цветов, которая крепилась к волосам золотыми заколками в форме виноградных гроздьев. В руках Эмма держала крошечный, размером с яблоко, и такой же круглый букет цветов.

Толпа взорвалась криками. Несколько возбужденных общей атмосферой мужчин попытались взобраться на помост. Рослые дисциплинаторы, оцепившие помост, отбросили их обратно. Дан поднял руку и воцарилась звенящая напряженная тишина.

— Городу Ошеру и миру Рацио, — выкрикнул Дан, — дарую я сегодня покой и забвение. Но сначала воздадим должное прошлому и восславим господа и Орден Дисциплинаторов за избавление от скверны страстей! Мы не должны забывать, от какого ужаса и хаоса наш Орден спас этот прекрасный мир, когда казнил Лилит.

В этот момент над площадью вдруг появилась огромная стая хрустальных драконов. Они собрались в облако, неподвижно зависли в воздухе, одновременно повернулись хвостами к толпе, сложили крылья и их спинки превратились в один гигантский экран. На нем появились мужчины и женщины в яркой одежде, которые так яростно занимались сексом, словно делали это в последний раз в жизни. Толпа завопила от ужаса. Некоторые особо чувствительные женщины упали в обморок и бессильно повисли на руках своих спутников.

— Лилит — это воплощение мерзости, — голос Дана грохотал над толпой, усиленный драконами, как динамиками, — самовольно покинула рай, потому что осмелилась просить своего мужчину — Адама — оседлать его. И когда он не согласился, дерзнула не подчиниться мужчине! Осмелившись быть не снизу, а сверху, она также отважилась требовать от Бога, чтобы он дал ей оргазм, чтобы уподобиться мужчине!

Тут толпа в ужасе охнула.

— Мерзость! Скверна! Ересь! — кричали мужчины с багровыми от напряжения лицами и вздувшимися на шее венами.

— Бог послал за беглянкой трех ангелов, — продолжил Дан. — Но они не догнали ее, потому что Лилит скрылась от гнева божьего в аду. И там с Ангелом Смерти Самаэлем зачала дитя — Слепого Дракона. Такого же мерзостного, как и чрево матери, породившей его и плоть отца, зачавшего его.

На экране появился огромный прозрачный дракон с закрытыми глазами. И многие в толпе прикрыли лица руками. Женщины утыкались в плечи мужчин, чтобы не видеть его страшные бельма вместо глаз. Я, наоборот, изо всех сил вытянула шею, чтобы ничего не пропустить.

— У Слепого Дракона только один раз было потомство, — продолжал надрываться Дан. — Из драконовых яиц вылупились дети Лилит: лилины. После этого ангелы поймали Дракона и кастрировали его, чтобы яйца этой гадюки и воплощения скверны не вылупились в мир. И больше Лилит не смогла зачать. Но не отказалась от дерзкого помысла стать равной господу нашему! Тогда она пришла в наш мир Рацио, который тогда был пуст. И привела с собой тех лилинов, которые успели родиться до того, как ангелы-посланники гнева божьего кастрировали Дракона. Но их было недостаточно, чтобы заселить целый мир. И начала Лилит воровать дочерей и сыновей Евы и Адама из других миров, чтобы построить свой мир, и тем самым уподобиться богу. Но ее дети, лилины, которые успели размножиться, ничего не хотели строить. Они желали жить в страстях. Удовлетворять животную похоть, бросаться с головой в омут чувств. Они умели только любить и заниматься сексом днем и ночью, и больше ничего. Мир погряз в чувственных удовольствиях. Сексом занимались в открытую на площадях. Любовь была единственным законом. Оправданием всего и даже убийства.

В этот момент на экране появилась площадь, усеянная голыми телами. Если, как сказала мне Эмма, драконы улавливают мысли и транслируют их на экраны, то Дан вполне мог бы снимать кино для взрослых. Такой порнухи я не видела никогда. Картинки впечатляли даже меня. Не говоря уже про вечно голодную толпу. Вот на экране появились два голых мужика, которые лежа на земле, крепко зажали между собой женщину. Один вошел в нее спереди, другой сзади. Женщина, беззвучно разевая рот, схватила одного из мужчин за волосы и закатила глаза от наслаждения. А к ней уже пристроился третий мужчина. Присев на корточки сверху, он вставил член ей в рот. Из толпы вверх, в экран, полетели камни, и стайка драконов рассыпалась. Хрустальные крохи, пища, взлетели вверх.

Справа от помоста, на котором мы стояли, какая-то женщина принялась рвать на себе волосы, выкрикивая угрозы мерзости и скверне. Дисциплинаторы из оцепления ввинчивались в толпу, отбирая камни у слишком ретивых поборников морали, и раздавая тычки и затрещины направо и налево. Толпа вибрировала. Толпа орала и стонала. Несколько психов сорвали с себя одежду, и, схватив в руку дыбом стоящие члены, начали яростно мастурбировать. Дисциплинаторы немедленно скрутили их и потащили прочь с площади. Генрих подошел к Дану и щелкнул пальцами, глядя вверх. Стайка драконов вернулась и снова собралась в экран.

— Но самое главное, — продолжил Дан, тяжело дыша от напряжения, — дочери Лилит научили дочерей Евы, что секс — это лучшая плата за все. Дочери Евы быстро смекнули, что мужчиной можно манипулировать, обещая секс взамен на подарки и любые блага. И мужчины готовы были горы свернуть во имя женщин, во имя чувственности. Как голодные псы ждут кости от хозяина, так мужчины ждали, пока женщины даруют им плотскую любовь. Но женщины и мужчины понимают секс и чувственность по-разному. И дочери Евы не могли дать мужчинам ту чувственность, тот полет над пропастью, которую даруют дочери Лилит. И тогда они придумали Любовь. Любовь как несуществующий идеал! Всю эту мерзость вроде Ромео и Джульетты. Чтобы поработить мужчин навсегда. Чтобы тянуть из сильного пола подарки. И чтобы дать женщинам любовь, мужчины готовы были на все. Но для мужчин любовь — это сумасшедший секс на грани жизни и смерти. Или его предвкушение. Все стихи и песни, написанные мужчинами в разных мирах — это предвкушение секса. Эроса в чистом виде! А для дочерей Евы секс стал платой и разменной монетой. Он требовался им лишь для продолжения рода или чтобы получать подарки. Потому что женщины сеют хаос. Они сами — и дочери Евы, и дочери Лилит — и есть хаос с их чувствами, с их любовью, после которой начинаются капризы и требования. И наш прекрасный Рацио погрузился в этот самый хаос с головой. Потому что сыны Адама и дочери Евы тяжело работали, чтобы выжить. А лилины хотели только жить чувствами и плотской радостью. Заниматься сексом, но при этом не работать и ничего не созидать. Лилины поработили людей. Они разрушали семьи, уводили из них жен и мужей. И тогда сыновья Адама восстали и уничтожили лилинов. И победили их. И тогда же был создан наш Орден Дисциплинаторов, потому что высшая форма любви — это дисциплина, покой и забвение. Ибо сказано: на свете счастья нет, но есть покой и воля.

Вот оно как! Оказывается, раньше лилины правили этим миром, пока их не изгнали сыновья Адама и Евы. На спинках драконов, тем временем, появилось новое изображение: прозрачное дерево, со стволом, словно сделанным из хрусталя. Его ветви были густо усеяны снежно-белыми виноградными гроздьями. Это дерево показалось мне смутно знакомым. Где-то я уже его видела. И тут меня осенило: конечно же, на страницах дневника Лилит! Именно картинка с деревом открывала аукцион, тот его лот, где Лилит занималась сексом в метро.

— Но самая большая заслуга Ордена в том, — продолжил Дан, — что мы, дисциплинаторы, нашли то, о чем не написано ни в одной священной книге. Кроме Древа Познания в раю было также Древо Забвения. Лилит украла его из рая и отнесла в наш мир Рацио, который она собиралась населить похищенными людьми из разных миров. Ведь создавать людей она не могла. Только демонов и лилинов. И она надеялась, что вкусив плоды Древа Забвения, дети Адама и Евы — адамиты, украденные из родных миров, просто забудут свою предыдущую жизнь. Но она ошиблась. Оказалось, что это Древо отнимает не воспоминания, а любовь, чувственность и эмоции. И пока в мире Рацио правили дети Лилит, о чудесном дереве забыли. И вспомнили только тогда, когда адамиты под чутким руководством нашего Ордена устроили революцию и перебили детей Лилит. Тогда мы, дисциплинаторы, и нашли способ даровать покой и процветание нашему миру. И сейчас мы с Эммой, моей супругой, удаляемся в Главную Оранжерею, к Древу, чтобы сорвать Плод Покоя, и на целый месяц дать вам всем порядок и забвение от страстей, разрушающих нашу жизнь. Потому что если это дерево вырастил Бог в раю, то он хотел покоя для человечества. И мы лишь выполняем волю всевышнего. Бог — это не любовь. Бог — это дисциплина и послушание!

— Дисциплина и послушание! — выдохнула толпа хором.

Браво! Вот это идеологическая основа! Комар носа не подточит. Мы вас душим, потому что так хотел бог. Правда, он почему-то не создал людей зомбанутыми, но разве дисциплинаторов волнуют такие мелочи? Я не сумела сдержать ехидную улыбку. Да и кто бы на моем месте удержался?

— Смешно? — прошептал Эрик, стоящий рядом.

— Извините! Это я так… о своем, вспомнила кое-что, — спохватилась я, натягивая на лицо печальное и торжественное выражение, соответствующее моменту.

— Рад, что у тебя хорошее настроение, — одними губами произнес он.

— А что Дан с Эммой будут делать там, в оранжерее? — спросила я.

— Любить друг друга, — невозмутимо ответил Эрик.

— Любить… в смысле..

— В смысле: Дан овладеет своей женой возле Древа Покоя.

— Да, но какая связь между супружеским сексом и покоем?

— Прямая, — коротко ответил он. — Но тебе об этом знать нельзя. Это великая тайна!

Я замолчала, ошарашенная его ответом. Дан, тем временем, взял жену под руку и пошел к входу в Главную Оранжерею, перед которой был выстроен помост. Эмма прошла мимо, едва не задев меня рукавом. Ее лицо под вуалеткой было бледным, как мел. А в глазах под тонкой тканью блеснули слезы. Поравнявшись со мной, она вдруг тихо всхлипнула и бросила по сторонам взгляд затравленного зверька. Такая страшная боль была написана на ее лице, что я невольно вздрогнула и забыла, что она стерва, которая пыталась меня убить. Что она — жена Главного Дисциплинатора Ордена и мне нужно ее ненавидеть, потому что она с лёгкостью переступит через меня, и пнет ногой мое мертвое тело, если это будет необходимо ее мужу. А вместо этого во мне вдруг проснулась женская солидарность, и захотелось обнять ее, прижать к себе и успокоить.

Почему она не рада любви с Даном? Ведь Эмма помешана на своем муже. Она им больна. И должна сейчас буквально трястись от радости, что, наконец, останется с ним наедине. В эти минуты он будет принадлежать только ей. А у нее такой вид, как будто ее на казнь ведут. Что здесь не так? Спросить у Эрика? Нет, бесполезно. Он все равно не ответит. Они все лгут. Ежечасно и ежеминутно. И, наверняка, этот их обряд — очередная ложь, и поэтому Эмма так трясется. И лишь народ на площади беснуется в предвкушении того, что будет происходить за стенами Оранжереи.

Эмма

Каждый шаг по оранжерее дается мне с превеликим трудом. Потому что он приближает к боли. К ежемесячной пытке, которую Дан считает моей святой жертвой на благо Рацио. Почему мужской мир всегда строится на женских страданиях? Почему мужской успех невозможен без женских слез? Даже рождение детей для них лишь удовольствие в начале, и предмет гордости потом, на всю оставшуюся жизнь. А для нас пот, боль и кровь. И когда мы страдаем ради мужчин, нас объявляют святыми. Я не хочу быть святой. Я хочу быть счастливой.

Мы с Даном проходим первую стену Оранжереи — стеклянную. За ней — вторую, из чистого серебра. Спотыкаюсь, и Дан заботливо подхватывает меня под руку, не давая упасть. Отчего он не может быть таким всегда? Почему становится нежным только перед тем, как столкнуть меня в бездну отчаяния?

Наконец, упираемся в стену окружающую Древо Забвения. Это живая изгородь, которая образована ветвями самого дерева. Вот мое место казни. Мой личный эшафот. Боковая дверь открывается и Генрих выводит оттуда высокую девушку, полностью закутанную в плащ дисциплинатора. Капюшон надвинут на лоб, поэтому ее лица не видно. Но теперь, благодаря ведьме Алике, я знаю, как ее зовут: Жанна. Дан берет ее под руку и заходит с ней в дверь из белых роз. В святая святых, к Древу Забвения.

Весь мир Рацио думает, что там, возле священного дерева мой муж занимается любовью со мной, чтобы дать покой и счастье всем жителям нашего светлого рая. И лишь несколько человек знают горькую правду: там, за живой изгородью, Дан наслаждается телом другой. Молодым и прекрасным телом ведьмы. Счастье и покой нашего мира построены на обмане. И это тоже великая тайна.

Ноги дрожат. Слезы застилают глаза. Тяжёлый стон вырывается из моей груди. И словно эхо моей боли доносится из-за живой изгороди стон наслаждения этой ведьмы. И глухое рычание Дана, который прямо сейчас вставляет в эту шлюху свой член. Будь проклята Лилит, которая похитила из рая Древо Забвения! Будь проклято все мироздание, которое стоит на женской боли и мужском удовольствии! Генрих берет меня за руку, целует в запястье, пытаясь успокоить. К черту покой! К черту весь этот лживый мир! Если бы не дети, я взорвала бы его. А ведьма всё стонет, умоляя Дана продолжать.

Дан

Дан сорвал плащ с Жанны, полюбовался ее великолепным обнаженным телом. Положил руку на грудь и сжал маленький розовый сосок двумя пальцами.

— Больно! — выдохнула она.

Дан собрал ее длинные светлые волосы в узел, оттянул назад, заставляя прогнуться, и впился в губы. Просунул свой язык внутрь рта, облизнул ее язык и укусил в нижнюю губу. Жанна вскрикнула. Кожа на губе лопнула. Дан смахнул пальцем капельку крови, засунул палец в рот Жанны и заставил облизнуть. Она зажала палец губами и пососала его, насмешливо глядя ему в глаза. Член Дана моментально встал дыбом. Просто поразительно, что эта ведьма делала с ним одним только дерзким взглядом, который словно бросал вызов, спрашивая: "Ну? Кто кого?" Это доводило его до неистовства.

8 глава

Дана немедленно охватывало горячее желание выбить из Жанны этот смех. Выбить не рукой — членом. Посмотреть, как насмешка сползает с этого красивого личика, а ее место занимает сначала боль, а потом вожделение. Или наоборот. Последовательность не важна. Важно другое: каждый раз Жанну нужно было приручать заново, как дикую кошку, которая якобы дает себя сломать, но только отвернёшься — она вонзит зубы в шею.

Дан не отворачивался. Он ломал ее. Раз за разом. Входил в нее, не отпуская, часами. Брал жадно, без передышки, все время глядя ей в глаза. И только когда они закрывались от усталости, давал отдохнуть. Поэтому с ней, в отличии от Эммы, никогда не было скучно. С ней страсть достигала высшей точки. И тогда он чувствовал удовлетворение от того, что указывал дерзкой женщине ее место. Потому что женщины не имеют права на дерзость. Только тогда его ненависть к этим порочным и бесполезным созданиям, которые несут хаос одним своим существованием, немного затихала.

Дан погладил Жанну по лицу. В ее глазах появилась настороженность. Она знала, что его ласка — всегда прелюдия к боли. Ее тело напряглось, как струна. Она даже приподнялась на цыпочки. Он погладил ее плоский живот, сжал крепкую налитую грудь, забрал ее в ладонь. Жанна застонала и потянулась рукой к его члену. Взяла мощную головку в ладонь, погладила, слегка пробежавшись по "стволу". Дан прижался к ней, нежным касанием поцеловал в губы. Она сразу расслабилась и улыбнулась.

Попалась! Он усмехнулся и схватил ее за горло одной рукой. Она задохнулась. Он сжал чуть сильнее, подождал пару секунд и ослабил хватку. Она выдохнула. Он снова сжал, и, размахнувшись, второй рукой дал ей пощечину. Ее глаза наполнились слезами и Дан зарычал от возбуждения. Он развернул ее спиной, прижал к прозрачному, словно хрустальному, стволу Древа Забвения и вошел в ее крепкий зад. Она закричала от боли. Он схватил ее за волосы и ввинтился еще глубже. Среди белых листьев Древа Забвения послышался тихий шепот.

Дан поднял голову. Там, на ветвях, только что начали вызревать Плоды Забвения. На его глазах завязалась виноградная гроздь. Но ягоды еще не налились спелостью. Плоды пока тихо спят в лозе, ожидая главного: змея — его второго члена. Только тогда появятся тяжелые, ослепительно — белые гроздья винограда, туго налитые прозрачным, с легкой серебринкой соком. Жаль, что Древо не дает плоды, когда женщины чувствуют боль. К сожалению, Создатель и здесь заложил парадокс.

Дан усмехнулся. У бога отличное чувство юмора! Весь мир стоит на парадоксе: желай, но не получай желаемое. Если получил, то поздно, когда уже не нужно. Смотри, но руками не трогай. Трогай, но не смей пробовать. Попробовал — плати за удовольствие. И даже сейчас, чтобы получить забвение, нужно пережить бурную страсть и мощный оргазм. Но парадокс в том, что не обычный член заставляет созреть Плод Забвения, а змей. Значит, адамитам — детям Адама и Евы покой и забвение недоступны вовсе. А сорвать плод может только тот, кто произошел от Лилит, которая бросила вызов самому богу. Значит, Создатель любит тех, кто бросает ему вызов?

Иначе как объяснить тот факт, что Плод вызревает, только если пролить на Древо семя змея? А змей, второй член, просыпается к жизни только тогда, когда он, Дан, влюблен. Поэтому с Эммой и не получается дать миру Рацио забвение. И каждый раз сюда, к Древу Забвения приводят Жанну, а не Эмму. Ведь народ не должен знать, что весь этот блестящий мир покоя стоит на одной большой лжи.

Должность обязывает Дана — Главного Наместника Покоя, раз в месяц заниматься любовью с женой возле Древа Забвения. Чтобы его семя, попадая на корни растения, вызывало созревание Плода Покоя.

Народу объясняют, что рациональная и законопослушная любовь между супругами, подкреплённая покорностью и дисциплиной, рождает покой. На самом деле покой это — труп страсти. Это пепел, который остался после неё. После напряженных, готовых лопнуть вен, содранной с члена кожи, высохших искусанных губ, сорванных криками голосов. Это плачущая Эмма, которая ждёт, пока он насладится телом любовницы.

Дан ненавидел женские слёзы. Потому что именно женщины — виновницы хаоса во всех мирах. Он слышал, как плачет Эмма за живой изгородью. Он наслаждался её болью, топя в ней свою и боль всех мужчин в обитаемых мирах. Он мстил самому богу, который создал мужчин от Евы, но дал им, сильному полу, натуру Лилит. Потому что мужчины больше порождение Лилит, хотя они считаются сыновьями Евы, что стала прародительницей рода человеческого. И эта двойственность и есть тот самый сатана, что сводит мир с ума. Дьявол — это не чудовище с рогами. Это вечная двойственность и неудовлетворенность. Неспособность насладиться тем, что есть и непрекращающаяся жажда получить больше.

У члена есть память. Он помнит всех женщин, в которых изливался. И на генетическом уровне передает эту память своим сыновьям. Но член Адама познал и Еву тоже. Поэтому мужчины всю жизнь на распутье. Они любят блестящих порочных шлюх — олицетворение чистого секса с Лилит, незамутнённого обязательствами, не скованного условностями. Но с другой стороны, им нужна удобная домашняя Ева. И снова виноваты женщины, ни одна из которых не в состоянии совместить в себе Лилит и Еву. И за это Дан сейчас мстил всем женщинам во всех мирах. За тоску, за мужскую раздвоенность, за тот парадокс, который сам бог не в состоянии разрешить.

Горячая волна захлестнула Дана. И он быстро вытащил член из Жанны. Рано! Ещё не время для финала. Он вытер слёзы боли, струившиеся по её щекам и погладил по губам. Она зло улыбнулась сквозь слёзы и укусила его за палец. Он схватил её за волосы, оттянул их, вынуждая закинуть голову. На её беззащитной шее напряглась вены и он впился в них губами.

— Ненавижу тебя! — выдохнула Жанна.

— И все? Только это? А так? — он подхватил её на руки, посадил на себя и одним мощным и точным движением вошёл в нее.

Она изогнулась назад, сидя на нем. Её грудь с дерзко торчащими сосками качнулась к его лицу. Дан захватил её грудь ртом, легонько сжал, и, не разжимая губ, провёл языком вокруг соска. Жанна застонала и выдохнула:

— Теперь уже меньше. Но прощения ты не заслужил, поэтому продолжай, чёртов Главный Дисциплинатор.

— Дерзишь, шлюха! — он втянул сосок полностью в рот.

— А ты заслужил, Змееносец! — прошептала она, задыхаясь. — Так в моем мире обращаются с мужиками, которые делают больно женщинам, потому что не в состоянии их удовлетворить.

Дан рывком снял Жанну с себя, поставил на землю, размахнулся и дал пощечину.

— Ненавижу тебя! — прошептала она, не сводя горящих возбуждением глаз с его члена.

Дан утонул в этом взгляде, в котором кипящей лавой полыхала дикая смесь ненависти и желания. Вот она, истинная дочь Лилит! Ненавидит его самого, но пожирает глазами его член. Разве может Эмма, эта стотысячная копия Евы, эта серая часть безликой женской толпы дать ему то, что даёт Жанна? Нет! Разве может совершенный и самый дорогой в мире мрамор Каррары сравниться с обычной трухой?

— А я тебя обожаю, шлюха! — выдохнул Дан, развернул к стволу дерева животом и выпустил змея.

Змей в своей естественной форме скользнул в лоно Жанны, свернулся клубком, расширился, принимая форму лона, покраснел, нагреваясь, и принялся двигаться внутри мощными толчками. Жанна закричала от наслаждения, ударила кулаком по стволу дерева и вцепилась в него ногтями.

Дан, наклонившись, впился губами в её шею и прошептал в ухо:

— Все еще ненавидишь меня?

— Заткнись и продолжай, — выдохнула Жанна. — Иначе я буду ненавидеть тебя ещё больше! А потом вообще убью! Дождусь, пока ты заснешь там, в клубе, и перережу горло.

Дан улыбнулся, погладил её напряженную спину, взялся рукой за крепкие ягодицы и снова вошёл в неё сзади. Она закричала, откинувшись назад. Он зажал её рот и она захрипела, задыхаясь. Эта смесь боли и желания сводила его с ума. Он ввинтился в неё так сильно, что мышцы бедер свело судорогой. Его змей чувствовал, что ещё миг, и она кончит. Дан посмотрел наверх. Тяжёлая виноградная гроздь лениво качнулась, готовясь оторваться и упасть под ноги.

Отлично! Они со змеем успеют излиться в девушку до того, как её подхватит ураган оргазма. Жанне кончать нельзя. Создатель и тут заложил парадокс. И иногда Дан думал, что, может быть, поэтому во всех мировых религиях и во всех обитаемых мирах женский оргазм считается грехом? Потому что сила его многократно превосходит силу мужского оргазма и может разрушить весь мир.

— Женщина создает, женщина разрушает, — говорили древние иудеи. Здесь, возле Древа Забвения эта фраза приобретала особый смысл. Дана сотрясала дрожь страха при мысли о том, что может произойти, если он зазевается и позволит Жанне кончить возле Древа. Дан ткнулся в неё последним движением и мысленно позвал змея. Тот немедленно выскочил из лона Жанны, обвился вокруг Древа и излился на него густым потоком семени.

Жанна, словно почувствовав подвох, закричала:

— Дай мне кончить или я тебя убью! Нет, ты не можешь каждый раз издеваться надо мной!

— Умоляй меня, — прорычал Дан, кусая ее за шею под волосами.

— Прошу, дай мне кончить!

Дан усмехнулся. Вот она, сладость! Ломать эту женщину, подчинять и властвовать. Самую любимую, самую сладкую, самую желанную! Затрахать до полусмерти, а потом перекинуть через колено и сломать хребет и тот самый внутренний стержень, который нельзя согнуть, но можно просто разрушить. В этом и есть притягательность власти — и мужской, и политической. Его умоляют, и только он один решает, что подарить: боль, разочарование или сладкое наслаждение. Для этого ему и нужна истинная дочь Лилит. Текущая от возбуждения сучка, умоляющая дать ей то единственное, ради чего её и создал бог.

Дан схватил Жанну за горло, сжимая его так сильно, чтобы возбуждение уступило место страху и боли. Расчёт был точным и многократно выверенным. Жанна захрипела и волна ее возбуждения схлынула под воздействием удушья. Зато Дан впал в неистовство, услышав хрип девушки. Он зарычал, вбивая в неё член, в последний миг вытащил его, и кончил на корни дерева. В этот же миг ему под ноги упала огромная, размером с арбуз, виноградная гроздь такого ослепительно белого цвета, которого в природе просто не существует.

Дан взял гроздь в руки, и ягоды тут же поблекли. Сияние исчезло. Гроздь стала серой, как мышиная спинка. Вон он, цвет истинного покоя и забвения. Серый цвет равнодушия и отсутствия всех желаний, что получается, если смешать две самые страстные и непохожие в мире краски: черную и белую, из которых и состоит вся человеческая жизнь. Белый цвет стремлений, мечтаний, светлого будущего и черный цвет слез и неудач. И когда эти два цвета сливаются, словно любовники, рождается серое равнодушие, как пепел того, что могло бы быть, но уже никогда не случится. И тогда приходят покой и забвение.

Дан накинул плащ и вышел из Главной Оранжереи. Он шел, высоко подняв руку с Плодом Покоя, а дисциплинаторы преклоняли колени, открывая перед ним двери. Лишь Генрих остался стоять. Почтительно склонил голову, пропуская Дана вперед, и пошел за ним след в след. Дан вышел на площадь. Людское море замерло перед ним. Ни единого шепота, ни единого вскрика — толпа ждала. Дан подошел к Главному Водному Источнику Рацио, спрятанному в золотом колодце. Открыл ключом замок, откинул тяжелую крышку и бросил Плод в Источник. Мгновение спустя из бездны внизу послышался тяжелый всплеск. И в этот же миг толпа взорвалась восхищенными воплями.

Дан вскинул открытую ладонь, призываянарод к молчанию, и громко выкрикнул:

— Да пребудут с нами покой и забвение! — он осенил себя тройственным благословением. — Городу Ошеру и миру Рацио! Сейчас этот главный источник, соединенный с подземной рекой, что питает все реки, внутренние моря и ручьи Рацио, даст забвение и железную дисциплину всем его жителям. Целый месяц мы проживем в счастье, дарованном нам господом. Ибо сказано: "Не счесть миров под луной и солнцем, но лишь в нашем мире растет Древо Забвения. И так полюбил господь Рацио, что послал его народу вечный покой. Нам, избранному миру, самому дорогому и любимому творению Создателя!"

— Да пребудут с нами покой и забвение! — взвыла толпа.

Дисциплинаторы из оцепления выстроились возле Источника живым коридором. Люди медленно, по очереди, подходили к колодцу, протягивая разнообразные посудины. Каждому наливали его порцию. Дан посмотрел на Генриха. Тот внимательно следил за толпой цепким взглядом. Хрустальные драконы кружили над толпой.

— Летите в самые отдаленные провинции, — едва слышно шептал им Генрих. — Следите за каждым, чтобы все выпили воду забвения.

Тысячи драконов, телепатически принимая его приказ, мчались за город, разлетаясь по всему миру Рацио. Тысячи внимательных хрустальных глаз наблюдали за тем, чтобы каждый получил свою долю счастья.

Дан зачерпнул серебряным ковшиком воду, отпил глоток и едва удержался, чтобы не поморщиться. Вода забвения в первую неделю после принятия Плода Покоя обладала ярко — выраженным приторным вкусом. И этот вкус был одной из причин, по которым обычная вода из единственного в Рацио источника, не соединенного с Главным, стоила так дорого, что позволить себе ее могли лишь очень немногие. Не говоря уже о том, что употребление такой воды считалось тяжелейшим преступлением и каралось казнью.

Тем не менее, контрабандистов, которые зарабатывали на этой воде состояние, и мятежников Севера, которые не желали подчиняться Ордену, это не останавливало. Они все равно умудрялись добывать чистую воду. Все деньги от продаж шли на нужды подполья, которое все разрасталось. И как ни пытался Орден уничтожить его, мятежники не сдавались. Самым неприятным и пугающим было то, что по всем расчетам, часть из них осела в Ордене. Дан лично выискивал "кротов", но поиски не увенчались успехом. Оставалось только надеяться, что мятежи Севера не докатятся до столицы. Пока жители еще покорны. Но удерживать дисциплину становилось тяжелее день ото дня.

Ритуалы следует соблюдать до конца. На то они и ритуалы. В этот раз повара так расстарались для торжественного ужина по случаю принятия Плода Покоя, что многократно превзошли самих себя. Дан с удовольствием оглядел щедро накрытый стол, в центре которого на огромном блюде исходил ароматным дымком ягнёнок, запеченный в луковой карамели и пряных травах. Рядом стоял огромный хрустальный кувшин, наполненный ледяным гранатовым соком. На теплом домашнем хлебе с чесноком пузырилась хрустящая корочка жёлтого сыра. За столом собрались почти все: Алика, Эрик, Генрих, дети. Не хватало лишь Эммы.

— Поторопите Эмму, — приказал Дан слугам, недовольно изогнув бровь.

Он ненавидел опоздания. Особенно к такому роскошному столу. После бешеного секса с Жанной его терзал волчий аппетит.

— Господин Главный Дисциплинатор, госпожа Эмма неважно себя чувствует. Она отдыхает в своей комнате и просила отужинать без неё, — служанка почтительно склонилась перед Даном, старательно глядя в пол.

Дан нахмурился, отпил ледяного сока и приказал:

— Приведите её. Скажите, что я велел спуститься в столовую. Она поест и сразу почувствует себя лучше.

— Я её приведу, — Генрих поднялся из — за стола, подошёл к Дану, наклонился к нему и прошептал на ухо: — Не стоит вмешивать слуг в такие деликатные вопросы. Они не так молчаливы, как кажется. Мои драконы нашептали по секрету, что на базарах праздные зеваки и так слишком часто обсуждают порядки в доме Главного Наместника Покоя.

Дан молча кивнул, соглашаясь. Генрих быстрым шагом вышел из столовой.

— Начнём трапезу во имя покоя и забвения, — Дан отрезал огромный кусок баранины и положил на тарелку.

Он пытался наслаждаться едой, но кусок застревал в горле. Потому что напротив него сидела Алика. И хотя она не поднимала глаз от тарелки, аккуратно отрезая крошечные кусочки мяса, Дана захлестнуло холодное бешенство. Он прожевал кусок любимого сырного хлеба, запил большим глотком рубинового гранатового сока, но злость крепла, отравляя вкус еды.

Ни одна ведьма так его не злила. Очень жаль, что нельзя дать ей воду забвения, чтобы погасить этот молчаливый протест в глазах. Чтобы навсегда изгнать из них непокорного демона упрямства, который засел в её хорошенькой головке. С этим определено нужно что — то делать. Долго он так не выдержит!

Другие эмпатки привыкали намного быстрее. Например, Жанна. Когда у неё не получилось оживить роман Лилит на аукционе, её якобы сожгли на площади. Но до этого долгая ночь в тюрьме, во время которой её телом по очереди наслаждались дисциплинаторы из тюремной охраны, убедила ведьму в том, что Дан — её спаситель, которому нужно беспрекословно подчиняться. И когда после казни Жанну вывели через тайный люк и посадили в машину Дана, чтобы отвезти в клуб, она сломалась.

— Если мне понравится, как ты сосешь, то к тебе больше никто не прикоснется. Кроме меня, конечно, — произнёс Дан, расстегнул брюки, поставил девушку на колени и вложил ей в рот член.

Жанна покорно и поспешно принялась облизывать его на глазах Эрика и Генриха, и не поднималась с колен до самого клуба. Это был самый лучший минет в жизни Дана. Что в очередной раз подтвердило его любимую идею, что главное для женщины — это умение грамотно сосать.

Но проблема в том, что Алика — не Жанна. Она не сломается, даже если её сжечь на площади по — настоящему. В старинных книгах Дан видел костры инквизиции и горящих на них ведьм, таких, как Алика. Фактически, её пра-пра-прабабушек. Они поднимались на костёр и смеялись в глаза палачам. Алика так же будет смеяться. Дан ни на мгновение не сомневался в этом и волна ярости захлестывала его.

Дан ненавидел непокорных женщин. Бог создал женщину, чтобы мужчина наслаждался её телом. Он даже предусмотрел разные отверстия для всевозможных по ощущениям наслаждений. Поэтому если по ошибке какая — то из женщин не согласна со своей ролью, то её нужно ломать. А если сломать не удаётся, значит, она превращается в его, Дана, личного врага.

Но главная беда: Эрик. В присутствии Алики он вибрирует, как натянутая струна. Дан слишком хорошо знал своего младшего брата. Ни с одной эмпаткой он так себя не вел. Как сказала одна умная ведьма из родного мира Алики:

Эрик нашёл свой грех. Главный охотник Ордена дал слабину. Пока этого не видно никому, кроме Дана, но извержение вулкана начинается с крошечной трещинки в земной коре, которую внезапно фонтаном, прорывает кипящая лава. И когда вулкан проснется, будет поздно.

Предательство начинается с женщины. Эта непреложная истина известна во всех мирах. Ищите женщину! Она всему причина. И даже Адаму с богом не удалось обуздать Лилит. И кто знает, как сложилась бы история всех, без исключения, миров, если бы Создатель справился с Лилит, и ему не пришлось бы срочно выпиливать Еву из ребра Адама? Забыть Лилит нельзя!

Дан отломил кусок хлеба, макнул его в мясной сок, смешанный с луковой карамелью, на миг прикрыл глаза, наслаждаясь пряным вкусом, и бросил незаметный взгляд на Алику. Она вдруг подняла глаза и посмотрела на него прямо, словно бросая вызов. Дан едва не подавился. Эрик тут же насторожился, впившись в брата колким взглядом льдистых прозрачно — голубых глаз. Горечь скверного предчувствия когтистой лапой резанула Дана по сердцу. Все великие предательства начинались с того, что мужчина, пройдя войну, политические интриги, огонь и медные трубы, не смог воспротивиться женщине. И теперь главная задача заключается в том, чтобы проверить: насколько далеко готов зайти Эрик. И сделать это нужно незамедлительно. Каждый миг дорог. Эта болезненная привязанность палача к своей жертве, как раковая опухоль разъедает душу его брата.

Дан сорвал с шеи белоснежную салфетку, бросил на стол и приказал:

— Алика, положи вилку, стань на колени и прими позу покорности. Там, возле стены, — он кивнул на стену за спиной Алики, при этом не сводя глаз с Эрика.

— Что….что я вам сделала? — голос ведьмы задрожал, и Дан почувствовал острое, почти сексуальное наслаждение.

Оно было таким ярким, что он сам удивился. Член вдруг встал дыбом и Дан набросил на бедра край белоснежной скатерти.

— Твоя вина скрывается в самом вопросе, — пропавший было аппетит внезапно вернулся, и Дан откусил большой кусок мяса. — Давай — ка я объясню тебе раз и навсегда принцип жизни в этом мире, в доступных тебе понятиях, конечно. В твоём мире был такой философ Ницше. Так вот он как — то сказал: "Счастье мужчины называется: я хочу. Счастье женщины называется: он хочет". Понимаешь? Если я хочу, чтобы ты встала на колени, ты должна не просто преклонить их, но и радоваться, что я обратил на тебя внимание и возжелал приказать тебе что — то. Ну же, стань на колени и будь покорной!

— Не нужно нервировать эмпатку, — вмешался Эрик. — Прекрати, Дан! Это неразумно. Она должна быть спокойна и, по возможности, довольна. Иначе весь аукцион окажется под угрозой. Потому что её эмоциональное состояние — основа успеха. Разве ты не видишь, как я пытаюсь её успокоить? Зачем же ты перечеркиваешь весь мой труд?

— Вижу, — ухмыльнулся Дан. — Ты слишком стараешься, брат. Твои усилия чрезмерны. Это пустая трата времени.

— Если ты так легко бросаешься эмпатками, то сам попробуй их найти, — Эрик в бешенстве вскочил, опрокинув стул.

Дан молча смотрел на него. Младший брат завалил экзамен на первом же вопросе. И если до этого у него оставались ещё сомнения, то теперь они полностью исчезли.

— Ты перечишь мне? — Дан нарочито медленно встал, наклонился и оперся руками о стол, исподлобья, глядя на брата.

— Да, — отчеканил Эрик. — Я не согласен. И так как я — второй дисциплинатор Ордена и главный охотник, имею право спорить с тобой. Алика, иди в свою комнату, — обратился он к девушке. А вы, — он щелкнул пальцами, повернувшись к служанкам, — принесите ей туда еду.

Алика поспешно пошла к выходу из столовой, опустив голову и не глядя на Дана. Он закаменел лицом, сел на стул, схватил бокал и нервно отпил сок, пытаясь скрыть гнев и растерянность. Никогда раньше Эрик не позволял себе спорить с ним при посторонних. Если и возникали разногласия, они обсуждали их с глазу на глаз. Щеки Дана пылали, словно младший брат надавал ему пощёчин. Собственно, так и было.

На Эрика больше нельзя полагаться. Самый верный пёс Ордена выбрал другого хозяина. И единственный способ вернуть его: уничтожить Алику. Дан стукнул бокалом о стол. Хрупкое стекло не выдержало и бокал разбился. Осколки веером разлетелись по полу. Один из них впился в руку Дану. Алая струйка крови потекла по пальцам. Дан прижал руку к губам и слизнул кровь, глядя исподлобья на Эрика. Очень символично, что кровь пролилась именно в тот момент, когда ведьма из чуждого мира отобрала у него единокровного брата. Рассвирепев окончательно, Дан вскочил на ноги и бросился к выходу из столовой. Он проучит эту ведьму прямо сейчас! Эрик, словно прочитав его мысли, бегом бросился за ним.

Генрих

Выйдя из столовой, Генрих поспешил в комнату Эммы. Рано она сломалась. Слишком рано. Еще не время спорить с тираном. Еще не настал тот день, когда не нужно будет подчиняться. Проходя мимо кабинета Дана, Генрих заметил, что дверь приоткрыта. Он скользнул внутрь. Быстро обыскал ящики стола, мимоходом просмотрел бумаги. Драконы исправно приносили ему нужную информацию, но она никогда не бывает лишней.

За окном послышался тоненький свист. Генрих распахнул окно и ему на плечо спланировал хрустальный дракон. Один глаз его был прозрачный, второй рубиновый, что означало, что дракон не служит Ордену. Дракон вспорхнул с плеча, завис в воздухе, сложил крылья и повернулся хвостом к Генриху. На спинке появилось лицо Мао́ра — предводителя контрабандистов.

— Приветствую, Генрих! Мы готовы. Запасов чистой воды хватит на всю провинцию Галея.

Генрих улыбнулся. Новости были прекрасными. Галея — самая большая и самая непокорная провинция на севере Рацио. Поэтому бунт нужно начинать оттуда. Если вся Галея восстанет, то это уже половина успеха. Главное: начать цепную реакцию, которая охватит все области и докатится до столицы.

— Отлично, Маор! Ждите вестей от меня.

Генрих выскользнул из кабинета и поспешил к Эмме.

Эмма сидела в темноте, сжавшись в комок на кровати. Хрупкие плечи вздрагивали в такт горьким рыданиям. Генрих молча обнял её и принялся укачивать, как ребёнка. Эмма вдруг тоненько, по-щенячьи заскулила.

— Тише, любимая, тише, моя сладость, — прошептал Генрих, ещё крепче сжимая её в объятиях. — Все прошло, я здесь, уже ничего не болит!

— Ты не понимаешь! — горячечно зашептала Эмма. — Я слышала, как он её трахает. Как рычит, кончая. Слышала стоны этой шлюхи! Боже мой, разве можно так с живым человеком? Разве этого хочет бог?

— Нет, любимая, нет! — Генрих схватил её за руки и осыпал их поцелуями. — Не хочет. Это все ложь! А правда в том, что я люблю тебя! И если ты будешь со мной, ни одна слезинка больше не родится в твоих глазах! Ты будешь самой счастливой на свете! Обещаю!

— Ты же знаешь, что я не могу! Ты хороший, Генрих, ты чудесный, но я люблю своего мужа! Господи, что же мне делать?

Генрих встал, взял со стола пустой бокал, прошёл в ванную, открыл кран и наполнил стакан водой доверху. Вода забвения — это то, что ей сейчас нужно. Он посмотрел в зеркало. Почему жизнь так несправедлива? Ведь он бы никогда не обидел Эмму. С ним она была бы счастлива. Он готов на руках носить эту женщину, пылинки сдувать. Любить её детей, как своих, потому что они — часть её прекрасного тела, которое сводит его с ума. Ради неё рискует собой и готов разрушить весь этот лживый мир, эту фальшивую идеологию. Разрушить, чтобы любить наотмашь, дышать полной грудью, жить, как хочется. А она, Эмма, любит этого ублюдка Дана.

Генрих ударил кулаком в стену, выложенную белой мраморной плиткой. Разбил в кровь костяшки пальцев. Физическая боль немного притупила душевную. Он ударил ещё раз, и ещё, и ещё! Можно изменить мир, религию, идеологию и власть. Но нельзя изменить женскую природу! И понять тоже нельзя. Почему женщины так любят сильную руку, которая их душит и наказывает? Что это? Вековые инстинкты, прикрытые тоненькой прослойкой цивилизации? Божий замысел? Ошибка природы? Чтобы это ни было и как бы не называлось, он, Генрих вырвет любимую женщину из лап этого сумасшедшего палача Дана.

Он слишком устал от лжи, которая, словно ржавчина, разъела все вокруг. Хочется ярких красок, хочется смеяться и плакать от души, и, главное, любить, не таясь. Генрих открыл кран и подставил разбитую руку под струю прохладной воды. Кровь тоненькой струйкой стекла в раковину. Все пройдет! Все скоро закончится! Мощная свежая волна революции, как цунами пронесется по Рацию и разнесет в щепки затхлый режим Ордена. Нужно разрушить этот стерильный склеп хотя бы ради Эммы. И, может быть, если у неё впервые в жизни появится возможность выбирать, то она выберет его, Генриха?

Алика

Я зашла в свою комнату и бросилась на кровать. Меня душили слезы. Во мне словно боролись два человека: один разумный и осторожный говорил, что нужно держаться. Особенно это важно сейчас, когда я нашла Жанну. Другой готов был сжечь все мосты. Схватить нож, вонзить в горло Дану, провернуть его два раза, а там — будь что будет!

Дверь тихо скрипнула, отворяясь. В комнату вошел Эрик. Он положил на кровать прозрачное платье, сплетенное из серебряных бусин, и белый плащ дисциплинатора.

— Переодевайся, нужно ехать на аукцион, — он отошел к окну и повернулся спиной.

Как же все-таки хорошо, что он не стал одевать меня, как в прошлый раз! Глотая слезы, я сняла свой белый монашеский наряд и накинула серебристую паутину. Белья к ней не прилагалось. Фактически, я была голой. Платье из блестящих бусин не только ничего не скрывало, но еще и подчеркивало всё, что только можно. Учитывая, что в клубе мне придется снять плащ, я буду расхаживать обнаженной перед толпой разгорячённых алкоголем и музыкой мужиков. Нужно хотя бы сейчас накрыться плащом. Но едва я протянула к нему руку, как в комнату стремительно ворвался Дан. Он подбежал ко мне, схватил за волосы и рывком опустил на колени. Я вскрикнула от боли.

— Выйди, Эрик! — властно сказал Дан. — Я хочу, чтобы она мне отсосала.

— Что ты творишь? — гневно закричал Эрик и бросился к нему.

Вся его холодность в миг исчезла. Он сжал кулаки и тяжело дыша остановился перед Даном.

— У тебя полный клуб отменных шлюх и Жанна. И ты перед аукционом доводишь эмпатку до истерики и тем самым, фактически, срываешь аукцион? Мне так сложно было ее найти! Змей лилинов настолько остро нуждается в удовлетворении, что вся безопасность и секретность нашего существования поставлены под угрозу. Лилинам нужен секс с Лилит, чтобы сохранять спокойствие и не обнаруживать себя, и ты это знаешь не хуже меня! Но ради минутной прихоти готов перечеркнуть все мои усилия и рискнуть нашей безопасностью и тайной, которую мы умудрялись сохранять веками? Да что с тобой не так, брат?

— Брат! Вот именно! Как хорошо, что ты это вспомнил! — Дан выпустил меня и схватил Эрика за затылок.

Прижавшись лбом к его лбу, он прошептал:

— Я знаю, что ты мне лжешь. Мне! Своему единокровному брату! Врешь ради женщины, ради ведьмы! Как ты мог, брат? Как ты мог? — он оттолкнул его так сильно, что Эрик едва не упал, и отошел к окну.

Повернувшись спиной, Дан засунул руки в карманы, нервно поежился и глухо произнес:

— Ты запал на эту ведьмовскую сучку, потому что чересчур много времени провел в мире хаоса. Я давно понял, что ты хочешь сбежать с Аликой. Слишком хорошо знаю своего младшего брата. Ты, Эрик, последний романтик среди дисциплинаторов, и всегда таким был.

— Я главный палач и охотник Ордена. Какая в пекло романтика, Дан?

— Ты притаскиваешь сюда ведьм, — Дан подошел к Эрику вплотную и понизил голос, — но втайне мечтаешь об одной. И причиняя ведьмам боль, плачешь вместе с ними. Ты, действительно, думаешь, что я не знаю, что происходит в комнате для допросов? В этом доме нет запертых дверей, брат. Ты жалеешь этих ведьм, ты слишком к ним привык. Яд мира хаоса давно отравил твою душу. Чувства, эмоции, музыка, кино. В своей комнате ты прячешь музыкальный центр и наушники, чтобы слушать печальные чувственные блюзы. Рыдающий саксофон, гитару, скрипку. Видишь? Я знаю, как называются эти инструменты. Я тоже бывал в мире хаоса.

Я ждала. Что Эрик будет отпираться и оправдываться, но он молчал, опустив голову. Дан сел на кровать и вдруг улыбнулся.

9 глава

Дан похлопал по одеялу, приглашая Эрика расположиться рядом, и тот сел на кровать.

— А помнишь, брат, — мягко сказал Дан, — когда мы были маленькие, ты нашел чудом выжившую цветную яркую бабочку, которая, видимо, случайно попала сюда из другого мира через портал? Наши бабочки все белые, а эта… она была такая радужная. Как маленькое чудо.

— С желтыми горошинами на фиолетовых крыльях, — прошептал Эрик.

— Да, — продолжал улыбаться Дан. — И ты тогда тихо спрятал эту бабочку, и когда отец ее нашел и заставил раздавить, то ты ее давил и плакал. Помнишь?

Эрик молча кивнул.

— Я это к чему… Алика для тебя такая же бабочка. Яркая и цветная. Пришелица из другого мира, где поют блюз хриплыми голосами и по ночам пьют в барах под вывесками, что горят радужными огнями.

— Ты спятил, Дан, — нахмурился Эрик. — Детство давно закончилось. Я стал другим. Понял, что отец тогда был прав. И теперь мне нравятся белые бабочки. А лучше прозрачные. Как благостные мысли. Как покой и забвение.

— А ты мне это докажи, Эрик! Прямо сейчас докажи!

— Как?

— Трахни свою ведьму. Жестко и беспощадно. При мне. Чтобы я видел, что тебе ее не жаль. Затолкай член в рот своей яркой бабочке, а потом изнасилуй в зад. Выверни ее наизнанку! Тогда я поверю тебе. И признаю свою ошибку.

— Ты… ты болен, Дан? — растерянно спросил Эрик. — Что за фантазии? Я ненавижу публичный секс и ты это прекрасно знаешь. Поэтому никогда не участвую в аукционе.

— Да ладно, — мерзко ухмыльнулся Дан и облизнул пересохшие губы. — Здесь же никого нет. Меня-то ты точно не стесняешься! Давай, сделай это! А иначе я сам донесу на тебя в отдел внутренних расследований Ордена. И таким образом, спасу тебя. Для меня лучше, чтобы мой брат умер, чем стал предателем.

— Так, значит, ты обо мне думаешь, брат? Романтик? Бабочки? — Эрик вскочил, слегка качнулся на широко расставленных ногах и вдруг на его лице появилась мерзкая ухмылка.

Такая плотоядная, как у людоедов в сказках, где все чрезмерно, гротескно и нарочито преувеличено.

— Мое спокойствие проистекает из осознания собственной силы, Дан. Но если ты воспринимаешь это, как слабость, то я покажу тебе, кто я на самом деле. Одно могу сказать точно: ты меня взбесил, брат, — он прерывисто вздохнул и вдруг одним движением оказался возле меня и схватил за руку.

Я вскрикнула от неожиданности и страха. Эрик с силой дернул меня на себя. Я упала. Он поволок меня к окну и бросил на пол. Обернулся к Дану. Тот стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на него, изогнув бровь, словно спрашивая:

— Ну и?

— Открой рот! — властно приказал Эрик и накрыл меня плащом.

Я зарыдала от обиды. Зарыдала громко и в голос. Ведь я поверила, что он изменился! Что он сочувствует мне, и, может быть, даже жалеет. Но всё вернулось на круги своя. И крошечная надежда на спасение умерла, едва родившись.

— Открой… рот… ведьма! — повторил он и наклонился ко мне. — Ничего не бойся, просто кричи, как можно громче, — одними губами прошептал Эрик.

Я растерянно замолчала. Свихнулся он, что ли?

— Да кричи же! — едва слышно выдохнул он и хлопнул меня открытой ладонью по щеке.

Я вскрикнула. Дан за его спиной удовлетворенно хмыкнул. Эрик расстегнул брюки. Прямо перед моим лицом оказался огромный, закаменевший в стояке член. Эрик положил руку мне на голову и с силой прижал ее к своему бедру, закрывая от члена. Ладонь второй руки он сложил колечком, вложил в нее член и принялся двигать бедрами, словно занимался со мной оральным сексом. Ровно секунду я находилась в ступоре. А потом до меня дошел его замысел. Он изображал изнасилование, пользуясь тем, что сзади нас полностью закрывал его широкий плащ дисциплинатора. Но что будет, если этот изврат Дан захочет насладиться подробностями и подойдет? Тогда нам конец. И ему, и мне.

Замирая от страха, я вцепилась зубами в его брюки, чтобы Дан подумал, что у меня во рту член, и громко замычала. Эрик застонал и выдохнул:

— Открой рот шире или я тебя ударю! Если укусишь меня, ведьма, убью!

Я замычала еще громче.

— Правильно, брат, проучи ее! — Дан довольно хлопнул себя по бедрам. — Вложи ей прямо в горло!

Эрик надавил мне на голову, давая понять, что нужно лучше играть. Я закусила кулак, изображая удушье, и захрипела.

— Вот так хорошо! — загоготал Дан. — А теперь проучи ведьму и вставь ей в тугую попку! Клянусь змеем: там еще никто не был. Ты будешь первым. Давай! Покажи ей, что такое настоящий мужик, который умеет брать. Она же таких никогда не видела в своем прилизанном мармеладном мирке, где мужики боятся даже взглянуть на сочных красоток! — он свистнул и захлопал в ладоши, словно футбольный фанат.

Эрик рывком поднял меня и бросил животом на подоконник. Хлопнул по попе. Я взвизгнула. Он вставил член мне между ног, наклонился, полностью распластался по моей спине и прошептал в ухо:

— Прости меня! И вопи как можно громче!

Дважды просить ему не пришлось. Я заорала изо всех сил и яростно забилась под ним, изображая, что сопротивляюсь.

— Закрой ей рот, Эрик! Она сейчас весь дом на ноги поднимет. Горячая все — таки ведьма, хоть и фригидная, — обеспокоенно сказал Дан.

Эрик зажал мне рот, быстро и сильно двигая бедрами, прижатыми к моим ягодицам. Он смёл с подоконника белую вазу с цветами, она грохнула об пол. В это же мгновение Эрик хрипло взвыл и застонал, изображая, что кончил. Я тихонечко взвыла вместе с ним, и всхлипнула. По-настоящему. Меня бил озноб. Мышцы так свело от страха, что я прилипла к подоконнику не в силах двинуться. Эрик полежал на мне еще несколько секунд и встал, еще раз хлопнув по попе. Отошел в сторону, застегивая брюки. Я сползла на пол, скуля и всхлипывая.

— Иди в ванную, ведьма. И приведи себя в порядок, — тяжело дыша, приказал Эрик. — Наши братья — дисциплинаторы ждут аукциона.

Плача, я встала, и, держась за стены, медленно побрела в ванную. Дан жадно глядел меня, едва ли не облизываясь. Мерзкая улыбочка блуждала по его довольной физиономии. Сердце замерло, когда я проходила мимо него. А вдруг он меня сейчас схватит? Мало ли что может стукнуть в его больную башку?

— Ну что, ты доволен? — хрипло спросил его Эрик, застегивая брюки.

— Более чем! — хмыкнул Дан. — Ведьма так верещала под тобой, что я сам чуть не кончил.

— А теперь слушай меня внимательно, — Эрик подошел к нему вплотную с таким лицом, что Дан машинально попятился. — Еще раз усомнишься в моей преданности делу, и ты мне больше не брат, понял? Я тебе не зеленый юнец, чтобы мне экзамены устраивать.

— Да ладно тебе! — миролюбиво заметил Дан, хлопнув Эрика по плечу. — Ты еще и удовольствие получил. Другие мечтают о таких вот экзаменах в свежей и тугой попке, — он загоготал.

— Я сказал, ты услышал, — нахмурился Эрик и резко дернул плечом, сбрасывая его руку. — А ты чего замерла, ведьма? В ванную иди, я сказал! Живо! — добавил он, обратившись ко мне.

Я шмыгнула в ванную, захлопнула дверь, отвернула кран и съежилась на холодном мраморном полу. Сердце выскакивало из груди, но радоваться я боялась. Почему — то мне казалось, что Дан ни на минуту не поверил в тот спектакль, который мы разыграли перед ним. Умом я понимала, что Эрик все исполнил безупречно. И сама старалась, как могла. Но интуиция подсказывала, что этот мерзкий изврат просто поддержал нашу игру. Зачем — не знаю. От него можно ожидать любого подвоха. Или я слишком напугана, или моя эмпатическая натура улавливает не только сексуальный фантазии Лилит, но и эмоции окружающих, что вполне закономерно. Тогда почему Дан изобразил, что верит Эрику? В чем здесь подвох?

— Алика, поторопись, мы ждем! — Эрик стукнул кулаком в дверь.

Не знаю, чем это закончится, знаю только, что чувство благодарности к Эрику буквально захлестнуло меня горячей волной. Ведь он меня сейчас спас, фактически, ценой своей жизни. Ему было бы проще просто изнасиловать меня. Жестко трахнуть, чтобы отвести от себя малейшие подозрения. Но он предпочел рискнуть. И в этом заключается страшный парадокс: он меня похитил и привел в этот мир, он же меня и спасает. Мучитель, палач и спаситель одновременно. Как такое может быть?

Но самое страшное, что ни к одному мужчине я никогда не испытывала таких ярких и смешанных чувств. И такого желания быть с ним. Наверное, в глубине души я — извращенка. Мне нравится его стройное, сильное, накачанное тело с железными мышцами, что перекатываются под кожей. Его руки, которым мне впервые в жизни вдруг захотелось подчиняться. Если бы мы встретились при других обстоятельствах, то я бы нежилась в этих руках, чувствуя их силу.

Мне всегда казалось что у меня нет этой извечной женской тяги к сильным мужским рукам. Теперь понимаю: мне просто не встречались по — настоящему сильные мужчины. Сухопарые и жилистые мужчины, словно сделанные из стальных канатов, с такими восхитительно узкими бедрами и широкой накачанной грудью. И с огромным членом.

Я вообще не знала, что такие бывают. А ещё под кожей его живота бугрится змей. Я слышала, как он шевелится там, внутри, когда Эрик играл этот спектакль. Ощущала, как змей хочет вырваться и обвиться вокруг моего тела. Чувствовала, как осторожно и бережно руки Эрика держат меня. Как дрожат мышцы. Слышала его прерывистое его дыхание. Видела его глаза. Они пожирали меня взглядом, в котором больше не осталось холода и равнодушия арктического волка. В них была какая-то отчаянная решимость защитить меня во чтобы то ни стало. И одновременно в глубине зрачков притаились жалость и боль. Мне даже показалось, что в его глазах блеснули слезы.

В этот раз в машине по дороге на аукцион я не стала отказываться от выпивки, когда Генрих от щедрот душевных предложил мне коньяка. Наоборот, меня так трясло от всего пережитого, что я приняла из его рук бокал, махнула залпом и даже не почувствовала вкуса.

— Вот это да! — присвистнул Генрих и рассмеялся, когда я закашлялась, зажав рот рукой. — Кажется, она сегодня впервые в жизни пьет залпом столетний коньяк.

— У нее сегодня не только это впервые в жизни, — осклабился в мерзкой ухмылке Дан.

— А это уже интересно! Можно подробности? — с неприкрытым любопытством осведомился Генрих.

— Хватит, Дан! Мы договаривались, — вмешался в разговор Эрик, буравя брата злым взглядом.

Дан примирительно поднял руки вверх и молча уставился в окно.

Едва зайдя в клуб, я принялась искать взглядом Жанну. Но ее нигде не было. Нужно потянуть время. Мне необходимо ее увидеть, рассказать ей про подарок Эммы — дракона, благодаря которому у нас теперь будет хоть какая — то связь. Выработать план побега, наконец.

— Можно мне еще выпить? — тихо спросила я у Эрика, который шел рядом, придерживая меня за локоть.

— Нет, — ответил он. — Участники аукциона уже собрались и ждут. — Кроме того, алкоголь в больших дозах мешает концентрации. А ты пить не привыкла.

Подвал, в котором проводился аукцион, встретил меня удушливым чадом факелов. В них явно добавляли какое — то ароматическое масло. От него кружилась голова и першило в горле. Отблески пламени играли на алых плащах и белых полумасках, закрывающих лица дисциплинаторов. Играла та самая странная музыка. Мощные мужские голоса тщательно выводили торжественно — тревожную мелодию, очень похожую на песнопения григорианских монахов. Посреди подвала, рядом со статуей обнаженного мужчины с мертвым змеем, обвившимся вокруг члена, стоял столик с книгой "Коль с Фаустом тебе не повезло". Эрик одел на меня маску.

Я взяла ее в руки и книга снова раскрылась на странице с прозрачным, словно хрустальным деревом, усеянном ослепительно— белыми гроздьями винограда. Как и в первый раз, страницы вдруг начали перелистываться с бешеной скоростью и остановились на картинке, изображающей чудесный парк.

Маска впилась в мое лицо тысячами иголочек. Я вскрикнула, и в этот миг часть стены подвала исчезла. Мужской хор замолчал. В темное помещение хлынул яркий солнечный свет и откуда — то зазвучала дивная музыка. Моему изумлению не было предела, потому что это была самая моя любимая классическая мелодия Баха "Ария воздуха на струне соль". Я вдруг оказалась на зеленой лужайке, залитой золотистым солнечным светом.

В глаза ударило буйство красок. Великолепные цветы росли на лужайке вокруг веревочных качелей, натянутых между двумя деревьями. В отдалении, возле кустов сирени играл оркестр. Все музыканты, и мужчины, и женщины были полностью голыми.

А в той части подвала, которая осталась за моей спиной, дисциплинаторы бросали на аукцион состояние: дома, машины, бриллианты чистой воды, поместья. Дан охрип, принимая ставки, которые всё росли. Выиграл аукцион дисциплинатор со шрамом в половину лица, поставивший на лот целую провинцию мира Рацио, наместником которой он являлся. Он подбежал ко мне, обнял двумя руками, и… подвал исчез за кустами роз.

Я больше не была Аликой. Мое сознание вселилось в тело Лилит. Я обернулась. Там, за яркими бутонами розового куста, жадно смотрели на меня из подвала мужчины в алых плащах, которые не выиграли этот лот. Сильные руки победителя аукциона подхватили меня и повернули к себе. Меня окутала музыка, сочившаяся негой солнечного полдня…

Лилит — Мать Оргазмов

Эта мелодия Баха всегда возбуждала меня. Ее неспешное течение, ее медленное страстное томление заставляло мое тело дрожать. И хотя она называется "Ария воздуха на струне соль", я всегда называла ее "На воздушных качелях". Из нее струился жаркий средиземноморский полдень, когда все замирает в ленивой истоме. Когда кровь едва струится по жилам. Лишь лениво качаются на ветру веревочные качели, на которых я сижу. Откуда-то вдруг появляется легкий морской бриз, который приятно обдувает мое тело без нижнего белья.

Никогда не ношу белье. Люблю прикосновения одежды к голому телу. Люблю внезапно прижиматься к мужчинам в людных местах, давая им почувствовать, что я без трусиков. Обожаю их глаза в тот миг, когда они, например, сидят в кафе, занятые своими мыслями, положив руки на стол. И вдруг я прохожу мимо, слегка задеваю бедром столик, спотыкаюсь, сажусь на эту мужскую руку и сильно сжимаю ее мышцами лона. И в тот момент, когда их пальцы мимолетно прикасаются к моему всегда влажному лону, глаза мужчин вспыхивают искрой похоти. А член моментально становится дыбом.

Они краснеют и задыхаются от внезапно свалившегося на них счастья. И я знаю, что потом, оставшись наедине в туалете, они нюхают свои пальцы, вбирая в себя мой запах. И яростно мастурбируют, представляя, что входят в меня. Не догадываясь, что я всегда слышу и ощущаю всех, кто мечтает обо мне. И наслаждаюсь этими страстными мечтами.

Каждый мужской оргазм, посвященный мне — это молитва, которую я вбираю в себя, как вечно голодный бог. Ведь мы с Ним похожи! Нам всегда мало любви! И сколько бы не отдавали нам ее люди, и я, и Создатель — мы оба всегда хотим большего! Поэтому бог так ненавидит таких, как я, узнавая в нас свою ненасытную натуру.

А больше всего обожаю, когда мимолетно осчастливленные мной мужчины быстро бегут домой, хватают свою дочь Евы — жену или подругу, которая в этот момент жарит блины на кухне, и дерут ее так, как не драли даже в первый раз. И, закрыв глаза, представляют, что это я. Вот она — моя роскошная и бесконечная месть этим скучным клушам, этим блеклым дочерям Евы, которая подобрала моего Адама, когда я сбежала из рая. И с тех пор ее дочери так и подбирают за мной эти жалкие остатки страсти. Эти крохи бешеной, горячей, сладкой ярости мужского члена, который желает разорвать меня, но по печальной необходимости входит в них. На безрыбье и Ева сойдет за Лилит!

Мужчина в белых льняных брюках и такой же рубашке, с белым шрамом на бронзовом лице, подхватывает меня на руки. Снимает с качелей и сажает на алый стул возле белого ажурного столика, на котором стоит корзинка с ягодами. Спелая вишня и малина блестят на солнце капельками влаги, истекают соком. Мужчина зачерпывает гроздь вишни и кладет мне в рот. Ягоды падают на мое белое и короткое марлевое платье, его пальцы давят ягоды на моих губах, проникают в рот. Сок течет по груди. Мужчина со шрамом впивается поцелуем в мои губы и шепчет:

Я закидываю голову назад, изгибаюсь и вижу как там, на краю лужайки, напряжены члены у музыкантов, которые выводят чувственную мелодию Баха. Как нетерпеливо трепещут соски женщин, держащих скрипки. Как завороженно их глаза смотрят на нас. Мужчина целует мою шею, медленно, тягуче, оставляя на ней влажные вишневые следы.

Вот он приподнимается, зачерпывает горсть малины, кладет себе в рот. Сок стекает по его губам. Он припадает к моим соскам, размазывая по ним малину, забирает их в рот и сосет. Слегка прикусывает, захватывая зубами ягодную кашицу и мою плоть. Останавливается и облизывает ореолы вокруг сосков. Горячая волна подхватывает меня. Тягучий дурман ягод, жаркого полдня и музыки. По мне течет ароматный сок, и внутри меня тоже влажно. Там зреет сок, созданный самим богом. Моему любовнику почти удается совладать со мной. Он пытается играть главную партию, но я отталкиваю его и шепчу:

— Милый мальчик, я прожила слишком много чужих женских жизней, чтобы мной мог повелевать мужчина!

Приподнимаюсь, расстегиваю его брюки, глядя в глаза. Обожаю сама раздевать мужчин. Люблю тот миг, когда только протягиваю руку к члену, и вот мужчина послушно замирает под моими пальцами, затаив дыхание. В глазах такое ожидание и предвкушение чуда, что он боится шелохнуться. В этот миг рушатся королевства и с грохотом падают политические режимы. С мужчинами не нужно воевать. Нужно просто протянуть руку к их члену, расстегивая брюки, и наслаждаться их взглядом. Самый грозный и властный мужчина в это мгновение абсолютно беззащитен. Потому что вся их жизнь — это просто ожидание той, которая возьмет в руку их член.

Опускаю его брюки вниз. Кладу ладонь на широкую накачанную грудь, пробегаю по ней ноготками. Он задыхается от желания. Снимаю с него рубашку. Беру со столика горсть малины и размазываю по его груди и паху. Улыбаюсь, и пристально глядя ему в глаза, провожу языком по груди, слизывая ягодный сок. Он дрожит и жадно прижимает к себе мою голову.

— Нет! — отстраняюсь, чтобы погрозить ему пальцем, — слушай ритм музыки. Он неспешен, и ты не спеши.

Мужчина кивает, нервно сглатывая. Снова провожу языком по его груди, спускаюсь вниз и ласкаю губами огромный, закаменевший в эрекции член. Вдыхаю воздух, захватываю головку, обнимая ее внутри рта языком. Мужчина вскрикивает, по его телу проходит судорога. А под кожей живота тяжело и беспокойно шевелится змей. Облизываю головку члена, не открывая рта, и медленно захватываю его полностью, постепенно насаживаясь ртом. Второй рукой слегка сжимаю яйца и ласкаю их в том месте, где проходит линия разделения. Член скользит в мое горло, заглатываю его полностью, упираюсь губами в основание и медленно всасываю воздух, чуть приоткрыв рот. Мужчина ревет, как зверь. Ему кажется, что мой рот полностью захватил все его тело. Он почти плачет от счастья. Никто и никогда не дарил ему такой радости. Он — мой на веки вечные.

Чувствую, как дрожит его член, готовясь излиться. Нет, мальчик, ты готов взять меня десять раз подряд, доведя до изнеможения! Но искусство в том, чтобы в первый раз тянуть это наслаждение, не давая ему закончиться финальным аккордом. Мы только начали. Первый раз — самый важный. Мы будем играть эту музыку медленно. Мы никуда не спешим. Мы на воздушной струне соль. Быстро вытаскиваю его член изо рта и встаю. Смеясь и дразнясь, отбегаю в сторону и сажусь на веревочные качели. Нам нужно успокоиться. И мне, и ему.

Он ревет, как раненный тигр, и бросается ко мне. Отталкиваюсь ногами от травы, и, хохоча, взмываю в небо на качелях. Кроны деревьев качаются над моей головой. Запрокидываю голову и упускаю тот момент, когда мужчина оказывается рядом — его сильные руки перехватывают веревки и с силой бросают их вниз. Я лечу к нему и в меня входит его мощный член.

А на мою грудь забирается змей. Он держит в пасти малину. Он распластывается по соскам и одновременно сильно сжимает грудь. Я вскрикиваю от наслаждения. Во мне жарко бьется огромный член, на груди пульсирует змей. Изнывая от неги и желания, дотягиваюсь ногами до земли, отталкиваюсь и снова взмываю вверх. Член мужчины выскальзывает из меня. В этот же миг змей бросается вниз и входит в меня, полностью заполняя лоно внутри. Ни один мужской член не способен так точно надавить на чувствительные точки. И я даже знаю почему. Так задумал Создатель, чтобы мы, женщины, от счастья не сошли с ума. Но я всю жизнь спорила с богом. Поэтому я хочу сойти с ума от страсти!

Качели падают вниз, змей выскальзывает из меня за секунду до того, как я со всего размаха насаживаюсь на мужской член. Мужчина подхватывает меня, сдавливает попу так, что на коже остаются вмятины. Член ввинчивается в меня всего пару секунд, а потом мужчина толкает качели. Лечу вверх, и место члена внутри меня тут же занимает змей. Он двигается во мне толчками. Но не такими сильными и яростными, как член, а мягкими и пульсирующими. Он нежен. Он терпелив. Он щадит меня. А потом качели снова идут вниз. И снова сильные мужские руки с напряженными, готовыми порваться венами, насаживают меня на член. Этот беспощаден и нетерпелив. Как все мужчины, он не может ждать. Он не умеет жалеть. Он умеет лишь брать яростно и сильно, как варвар. И я кричу от этой сладкой двойственности: от нежного змея и беспощадного варвара.

Музыканты бросают инструменты, но музыка продолжает звучать. Она уже в нас. Она на веревочных качелях. Она в струнах вен, в нотах нашей крови. Раскачиваясь на верёвках между варваром и змеем, я вижу, как распластана на траве девушка-скрипачка из оркестра. Она лежит на спине и принимает в себя сразу двух мужчин: один входит в нее, накрыв ее сверху мускулистым телом, и она выгибается дугой под ним, вцепившись ногтями в крепкую мужскую спину. А второй, присев на корточки, вводит член ей в рот. Ее голова повернута ко мне. Я вижу ее жадный взгляд. Она завидует мне. Ей тоже нужен змей. Ей мало того, что есть, потому что эта безумная жадность голодных тел разлита в воздухе. Девушка сливается со мной в одной мелодии, в музыке приближающегося оргазма.

Я поднимаю голову вверх. Из моей груди рвется крик. И эхом отзывается на него девушка из оркестра. Я кончаю. Сильно, многократно. Одна волна оргазма сменяет другую. В меня изливается мужчина со шрамом, наполняя лоно горячим соком. А змей сворачивается на бугорке клитора, продолжая его ласкать. И еще одна волна, уже другого оргазма — оргазма клитора, сменяет ту, прежнюю.

Но и этого змею оказывается мало. Он скользит внутрь, достигает самого сокровенного: матки, и оборачивается вокруг нее. Мои бедра и ягодицы сжимает судорога. Я обхватываю мужчину за плечи. Он прижимается ко мне, жадно глядя в глаза, ловя каждый мой вздох. Он осыпает поцелуями мое тело. Он умирает от желания познать эту тайну там, внутри, где его змей сводит с ума мою женскую природу. Он чувствует связь со змеем. Горячую волну его наслаждения. Безумное желание владеть мной безраздельно. Но он не может до конца понять, что чувствует сам змей и мое тело, которое испытывает самый редкий вид оргазма: оргазм матки. И он ревет от досады, что ему это недоступно. Он проклинает бога за тутайну, которую никогда не разгадать мужчине.

Ведь Создатель позаботился о том, чтобы женщины кончали по — разному. Мужчинам он дал только один вид оргазма. Нам — три. Оргазм лона, клитора и матки. Это вместо потерянного рая, потому что рай принадлежит нам, женщинам, навсегда!

Дан

Дан жадно смотрел, как бледнеет, растворяясь в воздухе, лот аукциона. Как теряет очертания, исчезая навсегда, великолепное тело Лилит. Дрожа от возбуждения, Дан наблюдал за ее оргазмом. И за Аликой, которая держась двумя руками за лицо и пошатываясь от усталости, медленно стаскивала с себя маску. Она вся дрожала. Губы в мелких трещинках — таких, как он любит, пересохли. Ее стройное тело напряглось струной. Тонкое платье, сплетенное из блестящих бусин, облепило маленькую, но круглую аппетитную попку. Дан облизнул губы. К черту аукцион! Ему, Наместнику Покоя не нужно торговаться и платить, чтобы взять эту ведьму. Тем более, что на аукционе любят не Алику, не ее тело, а тело Лилит, в которое перемещается сознание Алики. А ему нужна именно эта маленькая, хрупкая и упрямая ведьма.

Она, конечно, не Лилит. Нет в ней этой роскошной сексуальности. Этого урагана блуда и эмоций, которую так любит змей. Но для змея у него есть Жанна. А эту ведьму он оставит для обычного члена. Ее попка не выходит у него из головы. Правда, есть еще маленькое, но неприятное препятствие: Эрик. Но с ним Дан справится, и прямо сейчас и здесь, в клубе, он трахнет эту ведьму в ее сладкий зад.

Дан не мог забыть, как Алика кричала, когда Эрик изнасиловал ее дома, перед аукционом. Этот крик намертво впечатался в память, мешая думать, наполняя яйца сладким тяжелым томлением. Под ним она не будет кричать. Она будет хрипеть, когда он войдет в нее одним движением, на всю длину огромного члена. Он кончит в ее попку, вытащит член и заставит ведьму полностью облизать его. А потом трахнет ее в рот, держа за волосы. Заставляя смотреть ему в глаза.

От этих сладостных мыслей Дана отвлек Генрих, который стремительно ворвался в подвал, подбежал к Дану и прошептал ему в ухо:

— Дан, беда! На севере, в провинции Галея переворот. Мятежники захватили власть. Главнокомандующий уже здесь и ждет в твоем кабинете наверху.

Не задавая лишних вопросов, Дан поспешил наверх, на последний этаж, который был полностью занят его апартаментами. Эрик, заметив, как побледнел старший брат, бросился за ним.

В просторном кабинете уже сидели высшие военные чины: главнокомандующий Ордена, два его адъютанта, начальник разведки и главный военный советник Ордена. Внезапно дальняя дверь в углу кабинета, соединенного со спальней, отворилась, и из нее выпорхнула Жанна в короткой черной прозрачной ночной рубашке, украшенной белой опушкой, и в черных чулках на широких резинках, расшитых жемчужинками. Но увидев сборище мужчин, она тихо ойкнула, бросила на Дана испуганный взгляд и быстро юркнула обратно в спальню.

— Что случилось? — Дан сел за письменный стол, вырезанный из цельного куска черного дерева.

— Контрабандисты, которые торгуют чистой водой, устроили бунт, — ответил главнокомандующий, нервно поежившись.

— Это не логично, — Дан достал из резного ящичка толстую сигару, срезал кончик золотыми ножницами и закурил. — Весь их бизнес построен на том, что Орден поит жителей Рацио водой забвения. А контрабандисты из подполья продают людям чистую воду. Если подполья не будет, не будет и тех барышей, что они заколачивают. Они, наоборот, должны всячески поддерживать Орден и укреплять нашу власть.

— С точки зрения барышей, что они заколачивают, всё так. Но беда в том, что среди торгашей созрело ядро идейных мятежников, — начальник разведки встал, подошел к столу Дана, взял сигару и закурил. — А идейным деньги не важны. Они просто пытаются разрушить существующий государственный строй.

— Люди на такое не способны, — Дан выдохнул густое облако ароматного дыма, — они тупое стадо, и всегда найдут оправдание любому политическому режиму. Более того, они даже готовы полюбить тот режим, что их душит. Такова природа их покорности. Мы лишь слегка усиливаем ее. Поэтому подозреваю, что мятежники — это наши братья лилины, о существовании которых мы до сих не знаем. А они, соответственно, не знают, что высшее руководство Ордена состоит из лилинов, поэтому и устраивают смуту. Нужно им сообщить о нашем существовании. Забрать их сюда, приобщить к аукциону. Взять под крыло, так сказать.

— Хорошая идея. Вот только у меня сведения, что мятежники — это обычные люди, — возразил Генрих. — Мои драконы тщательно собирают информацию, поэтому осмелюсь тебя разочаровать, Дан: люди, как выяснилось, не такое тупое стадо, как нам бы всем хотелось.

— Тогда нужно просто ввести войска в Галею и перебить весь этот сброд, — досадливо поморщился Дан.

— Войска уже по дороге туда, — главнокомандующий нервно заерзал на стуле, — вот только…

— Что только? — Дан подался вперед и прищурился.

— Боюсь, что на нам не хватит человеческих ресурсов, — главнокомандующий побледнел. — Потому что слишком много обычных жителей провинции примкнули к повстанцам. А мы к такому не готовы, Дан. Бунты случались и раньше, мелкие очаги недовольства тут и там. Последствия воздержания и наших же ошибок, когда мы слишком сильно затягивали поводок. Но это не бунт. Это революция. Они требуют полной смены власти.

— Боюсь, что эхо мятежа уже докатилось до столицы, — вмешался в разговор Генрих. — Мои драконы приносят дурные вести: люди шепчутся на базарах и в тавернах, что власть пошатнулась, в стране разброд, и Орден больше не так могущественен, как раньше.

— Значит, нужно доказать, что власть еще крепка, и что Орден — это единственная защита Рацио от хаоса и демонов, — Дан раздавил окурок сигары в пепельнице.

— Но как? — спросил Эрик. — Что мы может придумать в такой сложной ситуации?

— Все уже давно придумано до нас, — ухмыльнулся Дан. — Нам нужен сильный враг, но такой, который пришел извне и угрожает всему Рацио. Потому что мы не можем признать, что сами взрастили внутреннего врага и дали ему окрепнуть. Внешняя угроза всегда объединяет. Люди боятся нового и держатся за те привычные крохи, что у них есть. Старый проверенный веками дедовский способ всегда работает: отними всё, а потом начни выдавать по маленькому кусочку. Кому — то больше, кому — то меньше. И тогда те, кому дали больше, будут бояться потерять то, что имеют. А те, кому дали меньше, будут из кожи вон лезть, чтобы получить кусок пожирней. Но главное: все они будут лизать руку власти. Нам нужен процесс над ведьмами и настоящее сожжение. Не искусственное, когда мы уводим ведьм через тайный люк и привозим в наш клуб, а такое, чтобы на площади горели костры, висели обугленные тела, и чтобы каждый мог лично подойти и убедиться, что они сгорели. Но сначала экспертиза, мы ведь очень справедливы! И действуем только от лица бога. У нас целый клуб ведьм, которые уже свое отработали и для устрашения народа, и в постели. А если понадобится, найдем новых. Но пока начнем тихо, медленно и без паники изымать девушек из клуба и перемещать в тюрьму. Список я набросаю сейчас. Все свободны, кроме Эрика. Он — главный охотник ордена и его палач, поэтому незаменим в такой ситуации.

Все вышли.

— Жанна! — крикнул Дан.

— Да, мой господин? — Жанна приоткрыла дверь спальни.

— Ко мне, живо! — Дан щелкнул пальцами. — Сюда, лезь под стол, — он показал вниз.

Жанна быстро скользнула под стол. Дан расстегнул брюки и ухватил девушку за подбородок.

— Мы сегодня проводим большую чистку. Многие ведьмы пойдут на костер, — он вытащил член и провел им по губам Жанны. — На настоящий костер. Я в сомнениях насчет тебя. С одной стороны, ты хороша. С другой, в мире хаоса множество свежих ведьм с пухлыми губками. Докажи мне, что ты стоишь того, чтобы оставить тебя здесь, — он вложил член ей в рот и сильно надавил на голову.

Жанна задохнулась и закашлялась.

— Мне кажется, что ты устала, да? — Дан рывком поднял ее голову и заглянул в глаза. — Я прав?

— Нет, что вы, мой повелитель! — поспешно ответила Жанна. — Я сейчас все сделаю!

— Да? — с сомнением хмыкнул Дан. — Ну ладно, — он двинул бедрами вперед, загоняя член ей в горло.

Жанна покраснела, судорожно вздохнула и приняла его член так глубоко, как только могла.

— Я не слышу твоих стараний, — досадливо поморщился Дан. — Ты же знаешь, как я люблю слушать.

Жанна несколько раз громко и старательно чмокнула.

— Вот так хорошо! — улыбнулся Дан и подмигнул Эрику: — Обожаю этот звук! Ну ладно. Вернемся к делам нашим скорбным, — он взял со стола лист бумаги и остро-заточенный карандаш с золотым корпусом, усеянный черными бриллиантами. — Номер один: Алика, — он старательно вывел это имя крупным четким почерком.

— Это невозможно! Она нужна нам для аукциона! — воскликнул Эрик. — Да сколько можно, брат? Мы уже это обсуждали, причем неоднократно. И я думал, что тема закрыта. Лилины не могут существовать, если их змей не получит того, что ему нужно. А для этого подходит только такая женщина, как Лилит.

— Но я же справляюсь без Лилит! — возразил Дан и показал вниз.

— Но не у всех же есть такая любовница, — горячо возразил Эрик.

— Экспертиза перед казнью — это необходимое условие успеха, — Дан закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, наслаждаясь тем, что делала внизу Жанна. — Те ведьмы, что есть в клубе, не подходят для спектакля. Нам нужно шоу, брат! Грандиозное шоу! Перед казнью мы проведем экспертизу на площади, перед огромным скоплением народа. Ведь мы справедливы! И если девушка — не ведьма, то Орден обязан ее отпустить. Мы дадим Алике в руки тот плод, что в руках сильного эмпата рассыпается в труху и пепел, если дух Лилит живет в ней. А Алика носит в себе душу Лилит, иначе она бы не смогла прочесть книгу. Понимаешь, Эрик? У нас нет права на ошибку. Другие ведьмы так не смогут. Только Алика.

— Ты говоришь о том… втором плоде? — осторожно спросил Эрик. — Я правильно понял, что в этот раз экспертиза будет совсем другой? Не такой, как обычно?

— Именно! — довольно улыбнулся Дан. — Я дам ей плод того Древа, которое мы храним за семью замками, и который не видел никто, кроме тебя и меня, конечно. И это будет потрясающе! Спектакль по моему сценарию так напугает народ, что они и думать забудут о революциях. И тогда мы, получив доказательства ее вины, казним всех, — он начал быстро писать имена девушек на листе бумаги.

— Но люди могут потребовать экспертизы для всех ведьм. И если они ее выдержат, то мы по закону должны будем их освободить, — не согласился с братом Эрик.

— А кто вспомнит о других? — улыбнулся Дан. — Выпустим Алику вперед, голую, с плодом в руках. Знаешь, что будет с толпой? Мы скажем, что дисциплинаторы Ордена накрыли целый шабаш ведьм, и прямо с мерзкого колдовского обряда притащили их на казнь. Даже переодеть в скромные наряды не успели. Всех девушек разденем, набросим на них те прозрачные платьица, в которых они расхаживают по клубу, а также чулки, туфли на тонких высоких каблуках. Представь себе: соски торчат от холода, голые попы просвечивают через тонкую ткань. Нервно дрожат и колышутся полные крепкие грудки. Обольем девушек духами так, чтобы запах разносился по всей площади. Ни один мужчина не устоит. Все обкончаются. Они и слышать не будут, что мы говорим. Они будут жадно смотреть на голых шлюх в ярких одежках и думать только о том, как бы скорее вернуться домой, чтобы спокойно подрочить или вставить своим женам, думая о ведьмах. Когда яйца лопаются от натуги, мужской мозг полностью отключается! Он просто падает в рифму к слову "звезда". Мы устроим такое шоу, которого в Рацио еще не было никогда. Мы… — он покраснел, задохнулся, рывком поднял Жанну, смахнул бумаги и письменные принадлежности со стола, бросил на него девушку, прижав ее живот к столешнице, и вошел в нее сзади.

Жанна вскрикнула. Дан одной рукой схватил ее за горло, девушка захрипела. Дан зарычал, несколько раз сильно толкнулся внутри и кончил в нее.

10 глава

Эрик отвернулся. Дан вытащил член из Жанны, сгреб ее в охапку, бросил на пол и приказал, тяжело дыша:

— Облизывай!

Жанна, стоя на коленях, принялась старательно лизать. Дан двумя пальцами надавил на головку члена, сцеживая последние капли, и размазал их по губам девушки. Жанна широко открыла рот, захватила губами яйца и втянула их внутрь, посасывая и осторожно перекатывая на языке.

— Черт с тобой! Живи! — выдохнул Дан и засмеялся, обратившись к Эрику: — От этой ведьмы Жанны избавиться невозможно! Сколько у меня было шлюх, даже сосчитать не могу. Но такой не было никогда! Кажется, над созданием ее ротика трудился сам Сатана, а вместе с ним половина ада, — он застегнул брюки и жестом велел Жанне уйти.

Та послушно встала с колен и быстро шмыгнула в спальню.

— Вот список, Эрик, — Дан протянул брату густо исписанный лист шелковой бумаги. — Возьми крепких ребят из дисциплинаторов, которые охраняют клуб, и тихо задержите ведьм. Только очень осторожно, чтобы не началась паника!

— Хорошо! Сделаем, — кивнул Эрик, беря список.

— А потом приведи ко мне Алику, — Дан достал из ящика стола бутылку коньяка и щедро плеснул золотистой жидкости в бокал.

— Зачем она тебе сейчас, Дан? — Эрик настороженно посмотрел на брата.

— Приведешь — расскажу, — пообещал Дан, глотнув коньяка.

Эрик нахмурил брови и молча вышел. Дверь спальни немедленно отворилась. Жанна быстро пересекла кабинет, намереваясь выйти. В руках она держала огромный полотняный мешок.

— Куда это ты? — Дан встал и перегородил ей дорогу.

— В прачечную, мой господин! — Жанна невинно округлила глаза. — У меня чистой одежды почти не осталось. А я ведь должна всегда быть красивой для вас и свежей, как утренняя роса. Вот иду стирать, — она тряхнула мешком.

— Это да, — согласился Дан. — Девушка должна быть опрятной! Иди! — он шлепнул ее по попе и отошел, уступая ей дорогу.

Алика

Аукцион выжал меня досуха. Я сидела на высоком табурете возле барной стойки и пила тягучий сладкий коктейль. Кажется, в нем было вино или ликер, не знаю. Не разбираюсь в алкогольных напитках. Но в голове приятно шумело, успокаивая адреналин, который бушевал в крови. Я сделала очередной глоток и вдруг меня кто — то толкнул в спину. Я поперхнулась, коктейль залил платье. Вскочив на ноги, я увидела перед собой Жанну.

— Ой, прости! Я сегодня такая неловкая! С утра всех и всё сшибаю! — воскликнула Жанна, перебрасывая большой полотняный мешок из одной руки в другую.

Она схватила с барной стойки чистое полотенце, которым бармен вытирал стойку, и попыталась оттереть пятна с моего платья.

— Нет, так точно след останется, — она критически осмотрела испорченное платье. — Пойдем — ка в туалет. Там быстро застираем. Жалко будет испортить такую красоту.

— Да, по — другому никак, — притворно вздохнула я.

Жанна была очень хорошей актрисой и могла обмануть кого угодно, но только не меня. Я слишком хорошо знаю ее, чтобы поверить в случайную неловкость.

— Беда, Алька! Ситуация: глобальная жопа! — затараторила Жанна, едва мы оказались в туалете. — Орден готовит массовые казни ведьм. Дан только что написал список тех девчонок из клуба, которые попали под раздачу. И ты его открываешь.

Мраморный пол поплыл под ногами и я едва не упала.

— Спокойно! — Жанна подхватила меня, удерживая на весу. — Падать в обморок, как настоящая нежная филологиня, будешь потом. Вот, смотри, — она разворошила мешок, выбрасывая прямо на пол трусики, лифчики и ночные рубашки, — это плащ Дана, — она развернула белый плащ дисциплинатора, украшенный спереди и сзади искусной вышивкой золотом.

— Чем мне это поможет, Жан?

— Алька, ну ты иногда такая тупица! Прям невозможная. Видишь золотого змея? — она тыкнула пальцем в вышивку.

— Вижу. Мне соскоблить золото, продать на базаре и купить билет в светлое будущее?

— Дурында моя! Проснись! — она обняла меня, прижала к себе, потом оттолкнула и резко встряхнула. — Такая вышивка есть только на плаще Дана. Наденешь плащ, надвинешь капюшон и спокойно выйдешь из клуба. Ни один охранник не решится тебя остановить. А там, во дворе, его машина, — Жанна покопалась в кармане плаща и выудила оттуда ключи. — Держи! — она всунула ключи мне в руки.

— Но я же не умею водить такие машины, Жан! Я и с обычной — то едва справляюсь! И потом куда мне лететь? Орден ведь контролирует весь Рацио.

— В том — то и дело, что не весь. В дальней северной провинции Галея революция. Там контрабандисты устроили мятеж, подняли народ и собираются двинуть на столицу. Орден в шоке! Тебе главное: добраться до Галеи. А управление этой летающей колымаги очень похоже на обычную тачку. Только сразу отожмешь рычаг, который поднимает машину в воздух, а дальше жить захочешь — разберешься! Полетишь на север. По дороге везде будут блокпосты, но кто остановит машину Главного Дисциплинатора? Там полета часов на шесть — семь, не больше.

— А ты, Жан? Я без тебя не пойду! — я обняла ее и зарылась лицом в светлые волосы.

— А я подожду, пока их мятежники придушат, — глухо ответила Жанна. — Главное: чтобы они дошли все — таки до столицы. А там уже я первая на баррикады залезу. Алька, меня в списке нет. Эта сволочь Дан меня все время пугает казнью, но от себя хрен отпустит. Вместе нам не выбраться. А у тебя все получится, я знаю. Ты ж у меня умничка! Главное: не бойся! — она обхватила меня двумя руками за шею и шепнула: — Просто выживи, сестренка! Просто выживи!

Нужно было спешить. Но я не могла сдвинуться с места. Не могла оставить Жанну здесь и снова ее потерять.

— А может, рванем вместе, а? Ну пожалуйста, Жан!

— Нет, — она отстранилась от меня и всхлипнула. — Вдвоём не прорвемся. Накроемся обе, и тогда… лучше тебе не знать того, что с нами сделают. Ты ведь с Даном не была, нет?

Я отрицательно помотала головой.

— И слава матери вселенной! — Жанна зябко поежилась. — Хоть тебя уберегла от этого изврата. — Ладно, Алька! Времени в обрез. Иди, моя хорошая! Удачи не желаю, нельзя. Просто… — ее голос дрогнул, — я научусь молиться за тебя. Говорят, что молитвы новичков всегда помогают. Типа бонусы новым клиентам от господа бога, — сквозь слезы улыбнулась она.

Мы еще раз обнялись, постояли несколько секунд неподвижно. Так не хотелось уходить и оставлять ее у этих чокнутых психов!

— Давай, иди, — она накинула на меня плащ.

Я сделала шаг к двери и в этот момент она резко распахнулась и на пороге возник Эрик.

Увидев меня в плаще Дана, Эрик удивленно моргнул и растеряно спросил:

— Что здесь происходит?

— Я… я… просто… — в горле пересохло и вместо слов из моего рта вырвался какой — то невнятный хрип.

— Ой, все! — Жанна прижала ладони к лицу. — Не наказывайте нас, пожалуйста! Умоляю, Эрик! Я просто шла в прачечную и опрокинула на Алику стакан с коктейлем. И мы пошли сюда застирывать платье. А тут плащ Дана в мешке со стиркой. А мы же девочки! Нам же все нужно померять! Интересно же как такая красота сядет на фигуру! — Жанна тараторила с частотой пулемета, округлив глаза, как настоящая блондинка из анекдотов. — Алика, ну скажи!

— Ну… да… — я, наконец, вышла из ступора, молитвенно сложила руки и прошептала: — Эрик, пожалуйста, извините нас! Мы просто очень хотели примерить плащ, и все!

Наш спектакль совсем сбил с толку Эрика. Он явно боролся с желанием рассмеяться. Его губы дрожали. И где — то там, в ледяной пустыне волчьих глаз заплясали смешливые чертики. Он отвернулся, хмыкнул, снова повернулся к нам. Теперь его лицо было непроницаемым, как всегда.

— Сними уже плащ, Алика. Тебя зовет Дан. А ты, — он обратился к Жанне, — никогда так больше не делай!

Выходя из туалета, я обернулась. Жанна смотрела мне вслед. В ее глазах стояли слезы.

— Прости, — одними губами выдохнула я.

В ответ она подняла руки и сложила пальцы сердечком.

Эрик

Он шел по длинному коридору. И с каждым шагом дурное предчувствие становилось все сильнее. Интуиция охотника никогда его не подводила. Эрик облизнул пересохшие губы. Хотелось рвануть коньяка прямо из горла и бежать, прихватив с собой Алику. Он давно просчитал все варианты. Так ему казалось. Но Дан всегда умел удивлять. Поэтому он и стал Главным Дисциплинаторам Ордена. Потому что никто и никогда не знал, что он предпримет в следующий момент. Все руководство Ордена охватила паника из — за мятежа. Такого сильного бунта в Рацио еще не было. Лишь Дан оставался спокоен. Но главный вопрос: зачем ему понадобилась Алика именно в этот момент? Все выяснится через пару минут. Вот только сердце Эрика почему — то шептало, что лучше бы ему ничего не знать.

Эрик открыл дверь кабинета Дана. Алика споткнулась на пороге, и он подхватил ее, не давая упасть.

— А вот и наш главный приз! — Дан осклабился, встал из — за стола и подошел к Алике.

Он обошел девушку и стал позади нее. Чуть отстранившись, полюбовался на стройную фигурку в серебристом платье. Эрик ждал. Спокойно, сдержанно, молча. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Я вот что хотел спросить тебя, брат, — Дан положил руку на попу Алики и легонько сжал ягодицы. — Одна мысль не дает мне покоя: если она фригидна и секс ее не волнует, значит, в зад она точно никому не давала. Кроме тебя, конечно, а? — он подмигнул Эрику. — Такие монахини ведь в попу никого не впускают. Поэтому там, наверное, все такое тугое и упругое, как у девственницы. Правильно?

Эрик медленно произнес:

— Какая разница, Дан?

— А такая. Я тебе уступил ее попку, потому что ты мой брат. Обычно такие сладости я пробую первым. Но было бы очень обидно сжечь эту сладкую ведьму, не распробовав, как следует.

— Меня сжечь? — Алика резко повернулась лицом к Дану. — Вы же обещали! Я ведь нужна вам для аукциона! Вы… — слезы брызнули из ее глаз.

— Дан, хватит! — негромко сказал Эрик. — Давай я просто отвезу ее в тюрьму. Если уж мы решили ее казнить, то нужно все делать по закону.

В этом весь Дан. Даже в такие моменты он думает только об одном: о своем удовольствии. В первый раз в жизни Эрику стало больно вместо кого — то. Он сам не понял, что чувствует. Его охватило такое отчаяние, словно казнить должны были его самого, а не Алику.

— Все наши планы поменялись, ведьма, — Дан положил обе руки на плечи девушки. — Аукцион отменяется в связи с революционным положением. Лишь один план остался неизменным: трахнуть тебя в зад, — он прижал девушку к себе, его руки заскользили по ее телу. — У меня к тебе вопрос: тебе понравилось, когда Эрик запихнул в тебя член? Расскажи мне! — он засунул пальцы одной руки ей в рот и одновременно засунул вторую руку ей между ног.

— Я… не… отпустите меня, — задохнулась Алика. — Мне больно!

Это становилось невыносимо! Руки старшего брата жадно мяли тело, которое принадлежит только ему! Его девочка сейчас задыхалась в чужих руках. Его девочка плакала от боли. Эрик сжал кулаки, руки дрожали. Он подошел к Дану.

— Хватит! — он взял Дана за плечо и резко развернул к себе. — Оставь ее!

Дан удивленно посмотрел на брата и глумливо ухмыльнулся:

— Недаром мы с тобой братья. Как истинные лилины, мы хорошо разбираемся в женщинах. Поэтому нам нравятся одни и те же. Нехорошо это, брат. Со старшими нужно делиться! Я тоже хочу ее упругий сладкий зад, — он вдруг резко оттолкнул Эрика.

Тот от неожиданности упал на ковер и больно ударился головой о край книжного стеллажа. Радужные пятна поплыли у него перед глазами. И сквозь цветную пелену он увидел, как Дан рванул платье на Алике. Серебряные бусины блестящим дождем брызнули в разные стороны. Девушка закричала. Дан размахнулся и дал ей пощечину. Алика взвизгнула и закрыла лицо руками. Дан ухватил ее за волосы, резко развернул и бросил животом на стол.

— Нет! Отпустите! — Алика билась под ним, пытаясь высвободиться, и лихорадочно шарила руками по столу, пытаясь найти хоть какое — то орудие защиты.

— Кричи громче, сладкая, меня это заводит, — прорычал Дан, высвобождая член из брюк.

Он крепко прижал ее собой к столу и шлепнул по попе.

— Расслабься! Не зажимай зад, будет больнее! — он начал пристраивать член к ее ягодицам.

Эрик встал и несколько раз моргнул, приходя в себя. Радужная пелена исчезла. Нервная дрожь тоже. Холодное бешенство — лучшее лекарство. Вот он, конец собачьей преданности и слепой веры. Эрик метнулся к Дану и рубанул ребром ладони по шее брата. Дан всхрапнул и обмяк, повиснув всем телом на Алике. Эрик сбросил брата на ковер, поднял девушку и прижал к себе. Она зашлась в истерике, уткнувшись мокрым от слез лицом в его грудь. Нужно что — то сказать. Но что? Он совершенно не умел успокаивать женщин. Как — то не приходилось. Доводить их до бешенства или оргазма — это пожалуйста. Это легко. А вот утешать — нет. Он погладил ее по голове и шепнул:

— Ну всё, всё. Это закончилось. Пойдем, у нас совсем нет времени.

Алика заглянула ему в глаза. Эрик задохнулся от неожиданности. Столько благодарности и слепой веры в него было в этом взгляде! Как у ребенка, который с надеждой смотрит на взрослых, зная, что они защитят. Эрик осторожно прикоснулся губами к ее губам и прошептал:

— Я никому не позволю тебя обижать, слышишь?

— Правда? — всхлипнув, прошептала она в ответ.

Он молча кивнул, прижал ее голову к груди и поцеловал в волосы.

— А теперь нам нужно бежать. Подожди-ка здесь. В таком виде тебе выходить из клуба нельзя, — он осторожно отстранился и бегом направился в спальню.

Метнулся к шкафу Жанны. Быстро осмотрел его содержимое: блестки, мишура, перья, стринги, прозрачные платья и ночные рубашки. Все не то! Но должна же она в чем — то иногда выходить в город. Эрик точно знал, что Дан время от времени устраивал своей любовнице экскурсии по столице. Не могла Жанна в таких откровенных нарядах прогуливаться по улицам Ошера! Он лихорадочно перерыл полки. Наконец, в самом углу шкафа нашлось длинное закрытое бежевое платье в пол. На нижней полке, под платьем стояла единственная скромная, по меркам Рацио, пара обуви: белые ботинки на квадратном каблуке. Эрик сорвал платье с вешалки, подхватил ботинки и бегом бросился в кабинет.

— Одевайся. Живо, Алика!

Дважды просить ее не пришлось. Она быстро накинула платье, вставила ноги в ботинки и уселась на ковер, чтобы их зашнуровать. Но руки предательски дрожали и шнурки выскальзывали из пальцев.

— Слушай меня внимательно, — Эрик опустился на колени и принялся шнуровать ботинки. — Дан будет в отключке еще, как минимум, минут пятнадцать. Мы сейчас выйдем из клуба вместе. Я буду вести тебя под руку. Ты пойдешь со скорбным лицом. Глаза опустишь вниз. Ни на кого не смотри. Все, как обычно: я — дисциплинатор, ты — напуганная ведьма.

Эрик встал с колен, но она вдруг схватила его за руку.

— Как бы там ни было дальше, спасибо тебе за попытку!

Он снова опустился на колени, перевернул ее руку ладонью вверх и нежно поцеловал в бугорок возле большого пальца.

— У нас всё получится, если поспешим. Пойдем, девочка. Время работает против нас!

Алика

Наверное, это был самый длинный путь в моей жизни. Он мог закончиться костром и эшафотом, если бы нас поймали. Или самый короткий, потому что просто не помню, как мы вышли из клуба. Страх туманом окутал разум. Где — то там, на задворках сознания мелькали лица дисциплинаторов, которые бросали сальные шуточки и звонко хлопали по попкам полуголых девчонок, которые ещё не знали, что их ждёт совсем скоро. Хлопали двери, приоткрывая аляповатую обстановку комнат, созданных для блуда. Здесь все пропахло сексом и враньем. И когда Эрик, на ходу перекинувшись парой шуток с дисциплинаторами, охранявшими вход, вывел меня во двор, я вдохнула чистый прохладный воздух, но ещё не поверила в спасение. Поверю только, когда окажусь дома. Если окажусь дома. Эрик усадил меня в машину Дана и она взмыла в воздух.

— Сними плащ, Алика, — приказал Эрик, и, сам услышав свой приказной тон, который теперь стал неуместным, добавил чуть мягче: — он нам больше не понадобится.

Я стянула плащ, и Эрик, скомкав, бросил его на пол. Под машиной проносились жилые кварталы, а я думала о том, что это моя первая поездка без страха, что меня изнасилуют, облапают, принудят делать гадости и мерзости. Только бы нас не поймали!

Машина снизилась возле небольшой лавчонки, торгующей овощами. Сонный торговец, позевывая, медленно выгружал ящики с овощами, поеживаясь от предрассветного холода. Только начало светать. Бледное солнце лениво показало белесую макушку из-за горизонта.

Торговец отпер лавчонку, лязгнул замок покосившейся двери. И в этот момент Эрик выпрыгнул из машины, подошёл к мужчине и заявил тоном, не терпящим возражений:

— Во имя Ордена и покоя, я забираю твой грузовик. Он мне нужен! Давай ключи!

Мужчина выронил ящик. Его круглые щеки и тугой живот колыхнулись от страха. Алые помидоры запрыгали по земле и сочно брызнули кровяными каплями, заляпав грубые башмаки торговца.

— Конечно, господин дисциплинатор, как скажете! — подобострастно проскулил лавочник, протягивая Эрику ключи от машины. — Послужить дисциплине и порядку — это мы завсегда. Это вы даже не сомневайтесь!

Эрик, не глядя, цапнул ключи из его рук и приказал мне:

— Садись в кабину! А ты, — он повернулся к лавочнику, — заруби себе на носу: нас здесь не было и ты ничего не видел! А если будешь болтать, я тебя повешу на дверях твоей же лавчонки!

— Как можно? Что вы! — залебезил торговец. — Я и словом не обмолвлюсь! Клянусь дисциплиной и послушанием!

Мы с Эриком быстро забрались в кабину, и грузовик, дребезжа, взмыл вверх.

— Думаешь, он будет молчать? — спросила я.

— Зависит от того, кто спросит, — Эрик поднял с пола яблоко и протянул мне. — Супруге, может, и не расскажет, но если придут из Ордена, выложит все, как на духу. Да еще и приврёт для верности.

Грузовичок, словно тоже обрадовавшись свободе, бодро пронёсся над лугами, полями, фермами и, наконец, полетел над лесом.

— Где мы, Эрик? Куда мы летим? — я выглянула из окна кабины, рассматривая верхушки высоченных елей, которые едва не касались дна грузовика.

— В одно секретное место, о котором никто не знает. Кроме тебя, конечно.

Машина сделала пару кругов над лесной поляной, густо заросшей какими — то золотистыми ягодами, очень похожими на малину, и приземлилась возле большого пня.

— Приехали, добро жаловать ко мне домой! — Эрик вышел из машины, открыл дверь с моей стороны и подал мне руку.

— Но здесь ничего нет, — я, оперевшись о его руку, выпрыгнула из кабины. — Ты живёшь в лесу?

— Посмотри — ка туда, — Эрик указал на ближайшее дерево.

Я всмотрелась и увидела деревянную хижину, настолько искусно спрятанную между двумя деревьями, что можно было стоять к ней вплотную и не замечать. Эрик открыл дверь и пропустил меня вперёд. Переступив порог, я удивлённо замерла, пораженная контрастом между внешним видом развалюхи и её обстановкой. Это была первая комната в Рацио, кроме клуба, конечно, где не было белых стен, блеклых красок и прочего кошмара этого стерильного мира. Хижина была типичным гнездом холостяка, вполне комфортабельным и довольно уютным.

Деревянные стены орехового оттенка, широкая тахта с небрежно брошенным на нее клетчатым пледом, простой стол из грубо отесанных бревен, и… книги. Много книг. Целый стеллаж, занимающий всю стену. Я подошла к нему и провела рукой по корешками. Книги пахли домом. Здесь были все шедевры нашей литературы в разных жанрах: Шекспир, Пушкин, Сервантес. На краю полки лежала Библия в потертом кожаном переплете. Но больше всего меня поразила самая крайняя полка. Я не поверила своим глазам. На ней стоял небольшой музыкальный центр, и рядом с ним большая коробка с компакт— дисками.

— Это все…. из моего родного мира? — удивленно спросила я, перебирая диски.

Эрик кивнул.

— Но как? Ведь музыка здесь запрещена. И книги тоже. Особенно Шекспир!

— Наверное, Дан прав, и я слишком много времени прожил в мире хаоса. Вероятно, я просто им отравлен, — Эрик пожал плечами и вдруг улыбнулся. — Но знаешь, что главное?

— Что, Эрик?

— Мне плевать! — улыбнулся он. — Это старый охотничий домик отца. Он часто приезжал сюда и брал с собой меня и Дана. Правда, здесь тогда всё было по-другому. Дан ненавидел это место. И когда отца не стало, велел мне разрушить хижину. А я вместо этого здесь все перестроил. Поэтому уверен, что мой брат нас не найдёт в этом медвежьем углу. Потому что просто не знает, что дом сохранился.

— Очень на это надеюсь. Извини, а можно мне умыться?

— Ванная там, — Эрик кивнул в дальний угол комнаты. — Если тебе нужно, можешь привести себя в порядок. Я пойду спрячу грузовик под деревьями, а потом спущусь в погреб. Там есть еда и вода. Приготовлю нам что — нибудь. Больше ведь некому!

— Почему? — я замерла возле двери ванной, взявшись за ручку. — Сейчас умоюсь и соображу нам поесть.

— Ты меня извини за прямоту, Алика, — вздохнул Эрик, — но повар из тебя никудышный.

— Откуда ты… — удивленно спросила я и осеклась.

Ах да, он же следил за мной! Повисла неловкая пауза. И чтобы как — то сгладить неприятную ситуацию, я улыбнулась и сказала:

— Ну, у меня иногда бывают редкие мгновения кулинарного вдохновения.

— Не бывают, прости! — виновато улыбнулся Эрик и развел руками. — Всё, что ты готовишь, просто ужасно!

Он вышел за дверь. А я осталась стоять в ступоре. Нет, не потому что он обругал мой талант повара. Я и без него знаю, что готовлю просто кошмарно. Даже уличные собаки, с которыми я делилась остатками обеда или ужина, сначала обнюхивали пластиковую тарелку с едой, а потом виновато скулили и отходили, спрятав глаза. Просто я вдруг впервые не почувствовала гнева при мысли, что Эрик следил за мной. Наоборот, у меня возникло странное чувство, словно мы очень давно знакомы. Как будто я встретила старого приятеля, а не охотника Ордена, который выслеживал меня, как дичь. Чувство было новое, незнакомое и к нему определенно нужно было привыкнуть. Мне захотелось побыть одной. Совсем одной. Чтобы только я и четыре стены. Поэтому я решительно направилась в ванную.

Вода была холодной, но я с удовольствием нежилась под душем. Здесь даже было мыло. И мне удалось вымыть волосы. Я физически ощущала на себе липкую паутину всего того кошмара, который преследовал меня в последнее время. Прохладные струи чистой воды смывали с тела, а особенно, с души аукцион, грязь клуба, прилипчивые и мерзкие взгляды дисциплинаторов, когда они жадно шарили глазами по моему почти обнаженному телу, слегка прикрытому платьем. За крошечным окошком ванной комнаты, расположенном в верхнем углу стены, почти на потолке, щебетали лесные птицы. И меня вдруг охватил такой покой, которого я не знала даже в Москве. Если бы можно было вообще никуда отсюда не выходить! Никогда! И до конца жизни слушать этот птичий гомон и ощущать дыхание леса.

Насухо вытершись полотенцем, я протянула руку к платью, и вдруг заметила на крючке возле двери мужскую рубашку. Недолго думая, надела её. Рубашка была широкой и почти доходила до колен, но все же это было лучше, чем кошмарно-душное платье монахини, которое Эрик украл из гардероба Жанны.

Я вышла из ванной. В этот момент Эрик зашёл в дом, держа в руках ящик с овощами. Он окинул меня странным, долгим и внимательным взглядом.

— Я тут без спроса взяла твои вещи, Эрик, но если нельзя, то могу надеть своё платье. Извини, если что не так!

— Нет! Все в порядке. Тебе очень идёт! — Эрик поставил ящик на стол.

— Знаешь, Алика, я оказался чертовски предусмотрителен, когда выбрал именно этот грузовик. Кроме овощей, там ещё есть куриные яйца. Так что сейчас я нам приготовлю королевскую яичницу.

Эрик достал из стенного шкафа что — то вроде маленькой спиртовки, прокопченную сковородку и бутылку масла. Налил масло внутрь конфорки, зажег ее, поставил на неё сковороду и начал колдовать.

Бросил в кипящее на сковороде масло лук, чеснок, быстро и ловко измельчил в кашицу спелые крупные помидоры, перец чили и добавил их туда же. По хижине поплыл упоительный запах, и только тогда я поняла, насколько голодна. И это было прекрасно, потому что со времени моего похищения я время находилась в каком — то постоянном ступоре. С той самой минуты, как попала в Рацио. Я перестала чувствовать голод, жажду, усталость. Лишь страх и тревога все время сжимали моё сердце. Меня постоянно преследовало холодное и ужасное чувство неуюта, боязни каждой следующей минуты, которая могла принести боль и унижение. Как сжатая до предела пружина, я опасалась взорваться и совсем забыла о простых человеческих потребностях. Ела, потому что давали есть. Спала, потому что нужно спать. Не видела снов, не чувствовала вкуса еды. Если бы мне в Москве сказали, что я перестану думать о еде, я бы не поверила! Потому что мы с Жанной, обливаясь голодной слюной, часами обсуждали перед сном разные блюда, которые мы бы съели, если бы не наша вечная диета.

А сейчас мои ноздри хищно трепетали, учуяв запах помидоров и перца, медленно томящихся на огне с луком и чесноком. А Эрик все бросал туда какие — то приправы, что-то шептал, морщился и снимал пробу, дуя на деревянную ложку с длинным черенком.

Потом заметил мой голодный взгляд, рассмеялся и сказал:

— А теперь главное! — он аккуратно вбил шесть яиц в горячий соус и начал быстро и ловко взбивать их ложкой. — Достань из шкафа тарелки, пожалуйста! А я сейчас, — он пошёл в ванную, выключив конфорку.

Меня не пришлось просить дважды. Осмотрев полки в стенном шкафу, я нашла тарелки, вилки, бокалы и резво накрыла на стол. Заметила в глубине шкафа бутылку вина, и, окончательно осмелев, без спроса прихватила её и водрузила на стол.

Эрик вернулся через минуту и я удивленно замерла. Он переоделся в нежно-голубые линялые джинсы и чёрную футболку. Светлые волосы упали на лоб, на вечно бледных щеках появился румянец от жара сковороды и чада спиртовки. Сейчас он выглядел как обычный московский парень лет тридцати, который просидев весь день в душном офисе, решил прошвырнуться в ближайший бар выпить пивка.

— Дан был прав, — сказал Эрик, заметив мой взгляд, — я слишком долго пробыл в твоем мире. И как— то с удивлением обнаружил, что после возвращения в Рацио мне остро не хватает вот таких мелочей: джинсов, черных футболок и… музыки. Тогда я решил, что заслужил небольшие презенты. Охотничьи трофеи, если быть точным. И привез пару сувениров. Иногда я приезжаю сюда, переодеваюсь, пью вино и слушаю музыку в одиночестве, — Эрик подошел к музыкальному центру и нажал на кнопку.

Тихий голос саксофона шепотом начал выводить мелодию хита "Леди ин рэд" — "Женщина в красном" Криса де Бурга.

— Ладно, давай поедим, Алика. А то сейчас всё остынет и потеряет вкус, — Эрик поставил сковороду на стол и наполнил тарелки.

Я откусила кусочек яичницы, и, не удержавшись, замычала от восторга. Никогда не ела ничего вкуснее!

— Что такое? — обеспокоенно спросил Эрик. — Мало соли? Много острого перца?

— Это… великолепно! — я быстро откусила ещё кусок, совершенно не стесняясь своей жадности.

Ароматная пряная еда, музыка — как же я по ней соскучилась! Тишина и покой. Просто какой — то оазис счастья в этом аду, наполненном бесконечной болью! Неужели так бывает? Неужели люди так живут всегда? Вокруг деревянные стены, разноцветные корешки книг, запах старого дома и никакой белой стерильности! Я даже на миг забыла, где нахожусь. А когда мы поели, подхватила тарелки и понесла их к крошечному рукомойнику в углу. Открыла кран, принялась мыть посуду, пританцовывая на месте. И вдруг поняла, что веду себя, как дома. Жанна часто смеялась над моей привычкой танцевать возле кухонной раковины. Я намыливала тарелки и исполняла танцевальные па, тихо подпевая музыке, льющейся из компьютера.

Внезапно я спиной почувствовала внимательный взгляд, медленно обернулась и увидела, что Эрик, сидя за столом, улыбается, глядя на меня, и пристукивает ногой в такт мелодии и моим движениям. Вино, выпитое за ужином, придало мне смелости. Я плюхнула недомытую тарелку в раковину — мыльный взрыв окатил уголок хижины, гордо именуемый кухней. Решительно подошла к Эрику, взяла его за руку и потянула на себя, заставляя встать.

— Пойдем танцевать, Эрик! Белый танец: дамы приглашают кавалеров!

— О, нет! Прошу: только не это! — запротестовал он и поднял руки вверх. — Я не умею! Совсем! Танцы — это вообще не для меня!

— Глупости! Тебе просто не с кем было танцевать. Я научу!

— Нет, Алика, прошу тебя! Пора спать. Нужно встать на рассвете. Я отвезу тебя на Север, к повстанцам. А сам попытаюсь пробраться в Главную Канцелярию Ордена. Там, в хранилище, есть артефакты порталов, открывающие двери в другие миры. Мы уйдем в твой мир, затеряемся в большом городе. Я — охотник. Я умею прятаться, поэтому нас там не найдут.

— Это будет завтра, — прошептала я. — А сегодня просто потанцуй со мной немного.

Словно в подтверждение моих слов, саксофон начал хрипло и страстно выводить знаменитую песню Уитни Хьюстон из фильма "Телохранитель": "Я буду любить тебя всегда". Эрик замолчал, улыбнулся, неумело положил руки намного выше моей талии. Я передвинула их вниз и положила руки ему на плечи. Он немедленно наступил мне на ногу. Не удержавшись, я поморщилась.

— Я предупреждал, — сокрушенно вздохнул он. — Это только начало. Ты потом будешь проклинать меня, растирая оттоптанные ноги.

— Ничего! Мне не больно, — бодро ответила я.

— Лгунья, — улыбнулся он и снова наступил мне на ногу.

На этот раз я оказалась морально готова и ни один мускул не дрогнул на моем лице.

— Предлагаю решить проблему кардинальным способом, — Эрик приподнял меня и поставил мои босые ноги на свои, и вместо того, чтобы танцевать на полу, я двигала его ноги своими ступнями.

— Вот так лучше! — удовлетворенно кивнул Эрик. — Травмы твоих ног во время побега нам совсем ни к чему.

Мы вдруг оказались лицом к лицу. Эрик был намного выше меня, но разница в росте сгладилась из-за того, что я стояла на его ногах. Мой взгляд прилип к его узким губам эгоиста и циника. Только сейчас я обратила внимание, что это именно та форма, которая мне всегда нравилась. Я смотрела на его волевой подбородок с маленькой, почти незаметной ямочкой, на узкие высокие скулы. Прозрачные глаза арктического волка больше не казались мне пугающими. Наоборот, мне нравилось, что они неотрывно смотрят на меня. Что это? Вино, испуг, эйфория от чудесного спасения? Перед моими глазами вдруг встала эта страшная сцена, когда я оказалась под Даном. Когда он навалился на меня, пытаясь изнасиловать. И если бы не Эрик, то сейчас вместо этого покоя я могла бы корчиться от боли, разорванная огромным членом Дана.

Всхлипнув, я прижаласьк щеке Эрика и потерлась о едва заметную щетину. Он замер. Я слышала, как он сдерживает дыхание. Чуть отстранившись от него, я легонько прикоснулась губами к его губам.

— Зачем ты так? — выдохнул он.

— Просто я…я… — от растерянности все слова повылетали из головы.

— Ты просто мне благодарна, Алика! — глухо произнес он. — А я этого не хочу. Потому что виноват в боли и страхе, которые ты перенесла. И не могу я… так, — он приподнял меня, снимая со своих ног, и поставил на пол. — Когда — нибудь ты просто захочешь этого. Потому что мы будем жить в твоем мире в безопасности и покое. И я буду счастлив тому, что случится, потому что это по любв… гхм… по доброй воле. Это очень важно для меня! Чтобы в первый раз в жизни женщина захотела меня сама, понимаешь? Не потому что ищет помощи, спасения или покровительства. А так, как принято у вас, в свободном мире, потому что ей так хочется.

Как сложно выговорить эти три слова! И молчать нельзя. Этот ад Рацио научил меня одному: ничего нельзя откладывать на потом. Потом может просто не случиться. Жить нужно здесь и сейчас! Не копить мысли, не заталкивать в горло слова, висящие на кончике языка. Потому что те, кому они предназначены, могут не быть в этом "потом".

Я посмотрела ему в глаза и выдохнула:

— Я… хочу… тебя!

11 глава

Эрик вздрогнул, провёл ладонью по моей щеке и шепнул:

— Назад дороги не будет! Я просто не умею поворачивать назад! Ты сейчас сожжешь все мосты. Я — диктатор по натуре, собственник, волк-одиночка, который не признает правил. Со мной сложно. Почти невозможно! Я никому не дам к тебе подойти. Я буду всегда рядом, как тень за спиной. Подумай еще раз: выдержишь ли ты это?

— Не хочу думать, гадать и ждать! Хочу тебя сейчас! Я сжигаю все мосты назад! Пусть горят адским пламенем! — прошептала я в ответ.

Эрик вдруг подхватил меня на руки, поднял и поцеловал в губы. Крепко, но очень нежно и осторожно. Сначала поцеловал нижнюю губу, потом верхнюю, а потом накрыл мой рот своим. Я задохнулась от этого поцелуя! Никто и никогда меня так не целовал раньше. С такой нежностью, с такой тщательно сдерживаемой силой, от которой буквально вибрировало его мускулистое сухопарое тело. Смакуя каждый мой вздох, вбирая в себя каждый сантиметр моего рта и языка.

Он понес меня на кровать, продолжая целовать.

Эрик

Он осторожно положил ее на широкую тахту и лег рядом. Накрыл ее губы своими, поцеловал и отстранился. Алика лежала с закрытыми глазами и ждала его — своего мужчину. Эрик медлил. Ему хотелось жадно целовать ее, прикусывая губы. Вбивать ее в кровать, мучить, ворваться в ее узкое, как у девочки, лоно. Медленно и сильно двигаться внутри, и одновременно приподнявшись на руках, смотреть как она закусывает губу, как заволакивает пеленой чувственности ее глаза под разметавшимися по подушке волосами. Управлять ее наслаждением в особом ритме, как музыкой. Толчок его члена внутри нее, мощный, сильный, до боли — ее вздох, ее вскрик, ее мольба подождать. Тогда чуть податься бедрами назад, давая ей отдохнуть, склониться к груди, захватывая ртом сосок, втянуть его в себя. Ощутить во рту эту сладость нежной кожи, упругость податливой плоти. И в этот момент снова ворваться в нее до конца, до упора, ощущая ту невидимую границу, которую установил бог, чтобы женщина не умерла от счастья или от боли. Выйти из нее, лечь рядом на бок, выпустить змея и смотреть, как он входит между ее ног, как проникает внутрь, растянувшись тонкой пленкой. Дождаться, пока жар змея согреет все ее тело, и ворваться вслед за ним, наполняя ее собой, не давая ни малейшего шанса быть чьей-то еще.

Любить ее нежно, не причиняя боли, хотя очень хочется мучить и причинять боль. Сдерживать внутреннего зверя, потому что его девочка заслужила нежность. Страдать от невозможности смять ее, разорвать, подчинить и подмять под себя! И в этом страдании будет его покаяние: в сдержанности, в осторожности. В этом будет его расплата за ту боль, которую он ей причинил.

Эрик положил руку между ее ног, осторожно погладил сокровенное место. Алика протяжно вздохнула и раздвинула ноги. Он лег между ее бедрами, глядя на эту хрупкую красоту, которая ждала его. Он чувствовал ее желание. Змей бесновался внутри него, требуя выпустить его наружу. Нет! Не сейчас! Эрик знал, чем загладить свою вину. Он медленно заскользил по ее телу, целуя каждый его сантиметр, и постепенно спускаясь все ниже, пока его лицо не оказалось на уровне ее лона.

Эрик внимательно осмотрел этот дивный розовый цветок, который раскрылся для него, и только для него. Осторожно коснулся его языком, одновременно поглаживая пальцами по краям. Алика прерывисто вздохнула и сжала его голову бедрами. Он почувствовал острый приступ счастья. Такого пронзительного, что у него на миг замерло сердце. Ни одну женщину он никогда не целовал там. Его девочка будет первой и последней. Он ей принесет самую большую жертву, которую только может принести мужчина женщине. В мире Рацио считалось величайшим мужским позором прикасаться губами к женскому лону. Мужчина должен дарить себя, свой член, брать, ломать и причинять боль. Но он не может опуститься до уровня женщины, которой сам бог вылепил красивые губы, идеально подходящие под форму мужского члена.

Эрик усмехнулся. Плевать ему на все запреты! Он захватил губами бугорок клитора и поцеловал. А потом осторожно лизнул лоно. Алика выгнулась дугой на тахте, схватила его за волосы и закричала. Эрик задохнулся от радости. От ее былой фригидности не осталось и следа. Ее тело пылало. Вот чего он не понял раньше! Вот чего не знал ее жених Влад! Она не фригидная. Она особенная. Его хрупкая девочка с тонкими запястьями и трогательными, резко обозначенными ключицами, похожими на тонкие косточки воробышка. Его спящая царевна, которую нужно просто правильно и умело поцеловать, чтобы она проснулась. Эрик вытянул руки вверх, положил ладони на обе ее груди, обхватил их пальцами и начал массировать, приподнимая, обволакивая соски крепкими и сильными пальцами. Одновременно он снизу вверх сильно, но нежно проводил языком по ее лону. Ее тело вибрировало. И он наслаждался каждым вздохом, каждым движением ее бедер, которые резко вздымались под его ртом. Она металась по кровати и кричала:

— Боже мой! Боже мой!

А Эрик мысленно улыбался. Недаром бог наделил женщин такой чувствительностью там, внутри. Богу просто нравится слушать, как женщины выкрикивают его имя. Медленно и осторожно работая языком и руками, он вел ее к финалу. Алика металась по тахте, сбивчиво умоляя его то продолжать, то прекратить. Ее сердце бешено билось под его руками. Он дирижировал ее телом, душой и сердцем. Он не собирался уступать, пока не прозвучит последний аккорд. И когда она громко закричала, резко подбросив бедра вверх, и вцепилась ногтями в его плечи, расцарапывая кожу в кровь, Эрик одним прыжком оказался на ней, распластался по ее телу и прижался ртом к губам. Чтобы она в первый раз в жизни почувствовала вкус себя, настоящей. Вкус той влаги, которую добыл он — прекрасный принц, разбудивший спящую красавицу.

Алика впилась губами в его рот, что-то бессвязно бормоча, и обмякла, затихнув. Лишь ее пальцы нежно гладили его волосы, играя светлыми прядями. Она судорожно вздохнула и едва слышно прошептала:

— Спасибо, мой хороший!

Эрик замер. Неужели она это сказала? Мой хороший. Мой! Хороший! Он начал лихорадочно ее целовать в высохшие от наслаждения губы, в обессиленное счастьем тело, горячо шепча:

— Моя девочка! Все для тебя! Все… для тебя… моя… девочка. Моя!

Эрик приподнялся, расстегивая джинсы, и вдруг его чуткое ухо охотника услышало посторонний звук возле хижины. Тихий хлопок сухой ветки, на которую наступила неловкая нога.

Тело профессионального охотника отреагировало раньше, чем пылающий от возбуждения разум осознал опасность. Эрик зажал ладонью рот Алики и прошептал:

— Тише, любимая! Замри!

Алика испуганно округлила глаза, застыв на тахте. Одно быстрое движение — и Эрик оказался на ногах. Он рывком поднял Алику с тахты, завернул ее в плед и приложил палец к губам.

— Оставайся здесь, — едва слышно прошептал он. — Я пойду проверю, что там.

Он успел сделать один шаг к двери. И в этот момент раздался грохот. Дверь слетела с петель, брызнув во все стороны щепками, и плашмя упала на пол. На пороге появился Дан в окружении дисциплинаторов. Они ворвались в хижину, сметая всё на своем пути. Алика закричала. Эрик быстро закрыл ее собой и занял оборонительную позицию. Первого дисциплинатора он сбил с ног мощным ударом кулака. Под второго поднырнул, уходя от прямого удара, перекинул через спину, бросил на пол и ногой ударил по лицу. Дисциплинатор захрипел и потерял сознание. Трое оставшихся набросились на него. Эрик еще успел впечатать мощный хук в физиономию одного из них. Но двое крепких рослых бойца выкрутили ему руки, зажали в болевом приеме и бросили на пол. Эрик, хрипя от ярости и боли, приподнял голову, с ненавистью глядя на Дана снизу вверх.

— Что ж ты так, брат? Как ты мог меня предать? Меня? Твоего старшего брата? И из-за кого? Из-за иномирной шлюхи? — Дан присел на корточки перед ним.

Эрик молча сплюнул кровь на деревянный пол. Презрительная улыбка заиграла на его разбитых губах. Старший брат ждал ответа. Старший брат, авторитет которого не вызывал сомнений. Умный Дан, блестящий Дан. Самый родной человек, за которого Эрик, не раздумывая, всегда шел в огонь и воду, оказался мразью, и легко переступил через верного, как пес, младшего брата. Просто потому, что ему так захотелось.

— Это я Святое Писание внимательно перечитал. Старая, как мир история, Дан. Авель и Каин. Не брат ты мне больше, если проводишь эксперименты на своих.

— Вопрос только в том, кто из нас Авель, а кто Каин, — Дан покачал головой и встал.

Отошел к окну, отодвинул выцветшую занавеску, молча посмотрел на лес, темнеющий там, снаружи, и глухо произнес:

— Это был не эксперимент, а испытание. Я давно все понял. Просто надеялся, что ты одумаешься, придешь в себя. Но нет. Все оказалось гораздо хуже, чем казалось. Поднимите его! — приказал он дисциплинаторам.

Мужчины рывком подняли Эрика с пола, продолжая выкручивать руки назад. Дан подошел к Эрику и остановился перед ним, слегка покачиваясь на широко расставленных ногах.

— Я подозревал тебя с того самого первого дня, как ты приволок эту ведьму сюда. Она мне сразу не понравилась. Но я сомневался ровно до того момента, как ты разыграл тот спектакль. Понимаешь, о чем я, да? Когда ты изображал, что трахаешь в зад эту шлюшку, — он кивнул на Алику, — там, в ее комнате, когда вы с ней вместе изображали якобы изнасилование. Я ведь специально спровоцировал тебя на это. Хотел посмотреть, как мой младший брат будет выкручиваться. И поэтому сделал вид, что поверил. Более того, я наслаждался твоим спектаклем. Лишь один вопрос не давал мне покоя: насколько далеко ты зайдешь? Всё думал, что это у тебя от длительного воздержания. Ну вставишь ты ей и угомонишься. Дело житейское. Но мне в жизни не могло прийти в голову, что ты дойдешь до предательства меня, Ордена и нашей веры.

— Нет никакой веры, Дан, — презрительно скривился Эрик, буравя брата острым взглядом заплывших от синяков глаз. — Есть ты, твои желания и безумные фантазии, которые опасны для лилинов. Потому что рано или поздно убьют их всех. Ты так поверил в свое могущество, что перешел все границы. Ордену конец. Власть дисциплинаторов долго не протянет. Обычная ошибка любой власти, которая держится на страхе: думать, что люди всегда будут бояться. Когда страха слишком много, к нему постепенно привыкают. И наступает тот миг, когда людям становится все равно. Они больше не боятся, потому что перешагивают эту невидимую границу вечного ужаса и дрожи во всем теле. И тогда люди выходят на улицы. Они уже там, посмотри, Дан! — Эрик кивнул на окно. — Мятежники Севера вот-вот будут здесь и власть Ордена закончится.

— Власть Ордена не закончится никогда, — глухо произнес Дан и подошел к Алике.

Она забилась в угол, завернувшись в плед, и молча смотрела на Дана, дрожа всем телом.

— Одна ведьма. — задумчиво произнес он. — Всего одна. И вся жизнь — в адское пекло! — он размахнулся и ударил Алику по лицу.

Она упала, заскулила от боли и скорчилась на полу, закрывая голову руками.

— Не смей! — прорычал Эрик и рванулся из рук дисциплинаторов. — Если ты ее тронешь, я… — он закашлялся и выплюнул сгусток крови.

— Ты меня убьешь? — спокойно спросил Дан. — Ну давай! — он ударил Алику сапогом в живот.

Она коротко всхлипнула и потеряла сознание.

— Нет! — Эрик взвыл от бессилия и с такой силой рванулся из рук дисциплинаторов, что оба здоровяка почти двухметрового роста покачнулись и едва не упали.

Один из них ударил Эрика ребром ладони по шее, второй врезал по солнечному сплетению. Задохнувшись, Эрик еще успел увидеть, как радужные пятна поплыли перед глазами. А потом дисциплинаторы впечатали его в пол и он отключился.

— В тюрьму его! — властно приказал Дан.

Дисциплинаторы поволокли бесчувственного Эрика к выходу.

Дан подошел к книжным полкам, взял с полки потертый томик Шекспира, пролистал, презрительно скривился, бросил книгу на пол и яростно пнул сапогом.

— Во многих знаниях многие печали^[7], — прошептал он.

Заметавшись по хижине, Дан подбежал к столу и в бешенстве смёл все на пол. Схватил стул, изо всех сил грохнул об пол — щепки брызнули во все стороны, лишь высокая деревянная спинка осталась целой. Дан судорожно вцепился в нее побелевшими пальцами и начал крушить книжные полки, посуду в шкафу и всё, что попадалось под руку.

— Одна шлюха! Одна шлюха! Одна! — шептал он и злые слезы сверкали в его глазах.

Разбить, раздавить, разорвать цепочку воспоминаний, детство, цветную бабочку из другого мира, которую Эрик прятал в этой хижине, пока ее не нашел отец. Забыть, вычеркнуть навсегда! Их всегда было двое. А теперь он, Дан, один. До конца дней своих. Лучше бы Эрик умер! Тогда Дан оплакал бы его, как героя. О нем бы слагали легенды. Его портреты украшали бы стены Главной Канцелярии Ордена. Но он предатель. Как? В чем тогда смысл? Зачем Бог дает эту кровную связь, это сплетение вен и сердец, а потом сам же режет по живому, с мясом отдирая родных друг от друга. Где логика?

Эрик родился на две минуты позже, чем Дан. Они были близнецами, но всю жизнь скрывали это. Потому что первый признак лилинов: непохожесть близнецов. И Эрик беспрекословно принимал правила игры: Дан старший, он, Эрик младший. А теперь Дан один. Навсегда. Больше не будет Эрика — его вечной тени. Больше не будет ощущения тепла и надёжности от брата, который всегда рядом. Лишь холод одиночества и пронзительный ветер за больше никем не прикрытой спиной.

Разнеся хижину, Дан швырнул спинку стула в оконное стекло. Оно жалобно зазвенело, осыпаясь осколками. Дан, тяжело дыша, обессилено опустился на пол рядом с бесчувственной Аликой и прислонился спиной к тахте. Он закрыл глаза руками и тихо заплакал, размазывая кулаками горячие слезы, текущие по лицу.

— Брат, — шептал он, задыхаясь. — Брат…

Дан тихонько взвыл, зажимая себе рот руками, чтобы дисциплинаторы снаружи не услышали этот приступ слабости и отчаяния.

— Зачем ты, боже, даешь то, что собираешься отнять? — прошептал он, глядя вверх. — Зачем так много боли? Тебе нравится резать по-живому? Тогда чем ты лучше меня? Ответь мне, бог, чем? — он вскинул руки, глядя в потолок.

Его пальцы сжались в кулаки. Руки безвольно упали на колени.

— Будь ты проклят, боже! — едва слышно прошептал Дан, устало закрыв глаза. — Будь проклята твоя доброта и милости! — он упал на бок рядом с Аликой, подтянул под себя колени и затих в позе эмбриона.

Несколько минут он пролежал неподвижно, бессвязно шепча проклятия небесам. Потом встал, схватил разорванную наволочку, вытер лицо и выдохнул. Всё! Минута слабости прошла. Он пока еще Главный Дисциплинатор и Наместник Покоя. И пока еще владеет этим миром. Дан поднял Алику на руки и потуже завернул в плед.

Он бы с удовольствием сорвал с нее этот плед и протащил бы за волосы по всей столице. Голую. Чтобы вечно голодные жители Рацио дрочили на нее, закатив глаза от счастья. Чтобы жены, рассвирепевшие от похоти мужей, бросали в нее горшками с детскими фекалиями и тухлыми яйцами. Но сейчас не время. В Рацио бунт. Да и не нужно распалять лишний раз дисциплинаторов, которые прибыли с ним сюда. Для такой деликатной операции Дан отобрал самых верных и самых молчаливых. Он их отблагодарит за преданность, когда бунт закончится. Перед тем, как казнить эту ведьму, подарит ее этим бойцам на пару дней. И сам лично будет наблюдать, как ее отдерут во все дыры. И тогда она пожалеет, что не сдохла здесь, в этой хижине. На душе сразу стало легче. Хищно улыбаясь, Дан вышел из хижины, неся Алику на руках.

Алика

Я пришла в себя в темноте. Все тело ломило, словно мои кости запихнули в огромную мясорубку. Живот скрутило спазмом. Подо мной был земляной пол. Я села и огляделась. Меня бросили в каменный мешок: три стены из белых кирпичей, низкий потолок, под которым крошечное и узкое зарешеченное оконце. Вместо четвертой внешней стены — решетка.

Совершенно не помню, как попала сюда. В памяти отпечатался только этот страшный миг, когда Дан ударил меня. Потом вспышка боли и… темнота. Еще помню плед, в который завернул меня Эрик. Плед! А под ним я была голой. Боже! Лихорадочно ощупав себя, я обнаружила, что меня переодели в грубую белую полотняную рубаху до пят, очень напоминающую тонкую мешковину. Все тело под ней чесалось и болело. Кто меня одел? Когда? По коже поползли мурашки. Это, наверняка, были мужчины, потому что женщин среди дисциплинаторов не было. Чужие жадные руки елозили по мне, может быть, даже трогали. Свободно, не боясь наказания, рассматривали все тело. А я даже ничего не помню. От ужаса кожа покрылась мурашками.

— Алика! Ты проснулась? Я здесь! — раздался из темноты голос Эрика.

— Где ты, Эрик? Ничего не вижу! — я заметалась по камере.

— Подойди к решетке, я напротив.

Я схватилась за прутья, приникла к ним лицом. Глаза немного привыкли к темноте и я увидела Эрика, который стоял возле решетки в камере напротив. Нас разделяли несколько шагов узкого тюремного коридора.

— Совсем не помню, как попала сюда, — всхлипнула я.

— Тебя принес Дан, девочка.

При одном упоминании этого имени я задохнулась от боли и страха. Страшный вопрос повис у меня на языке. Задать его я не решилась, но Эрик понял.

— Не бойся, девочка, он тебя не тронул. Был слишком зол для этого. Поэтому просто принес сюда и бросил на пол. Даже не поручил тюремщикам переодеть тебя. Сам натянул на твое бесчувственное тело тюремную робу и ушел, не сказав ни слова.

— Эрик, нас… казнят? — сухой горький ком встал поперек горла, не давая мне дышать.

Он прижался лицом к решетке и прошептал:

— Ничего не бойся, моя девочка! Слышишь? Я здесь, с тобой, всё будет хорошо! Я вытащу нас отсюда. Что-нибудь придумаю. Вот увидишь! Главное: не бойся!

Он так горячо и искренне убеждал меня, что на один короткий миг я даже поверила, что так и будет. Потому что никто и никогда так со мной не разговаривал. И, несмотря на то, что именно палач и охотник Ордена привел меня сюда, Эрик — это самое хорошее, что случилось в моей жизни. С ним я впервые поняла, что такое сходить с ума от секса. С ним я впервые почувствовала, что значит по-настоящему хотеть мужчину. И всё это перед смертью. Перед страшной казнью, которая ожидала нас обоих. Понимаю, почему Дан не тронул меня сейчас. Он приберег меня на сладкое. Я — вишенка на торте. И даже если Эрик разобьет себе голову о стену, то не сможет спасти от меня от страшной и изощренной мести Дана. А он с его-то богатым воображением точно додумается до такого, от чего вздрогнут даже стены.

Поэтому нужно сейчас, пока есть еще возможность, сказать Эрику, что я чувствую. Нельзя молчать. Это "потом" может и не наступить. Рацио умеет жестко учить жить здесь и сейчас. Как же сложно, господи! Как непривычно! Неужели это я? Да, это я — настоящая. Такая я, какую и сама не знала. Где-то там внутри меня жила все это время другая Алика, слушала мои мысли и улыбалась тому, как ловко я обманываю себя. Себя, но не ее! Я просунула руку через толстые прутья решетки и прошептала:

— Я ни о чем не жалею, слышишь, Эрик? Вчерашняя ночь — это самое лучшее, что было в моей жизни. И когда меня поведут на казнь, я не буду вспоминать аукцион, Дана, клуб и весь этот кошмар. Я буду вспоминать тебя и ту лесную хижину.

Эрик протяжно вздохнул и хрипло сказал:

— Прости меня, моя любимая! Я причинил тебе так много боли! Но все исправлю, вот увидишь! Никакой казни не будет. Не позволю никому к тебе прикоснуться. Разорву каждого, кто посмеет до тебя дотронуться. Я люблю тебя, моя девочка! Как жаль, что не сказал тебе этого раньше. Как глупо! — он ударил кулаком по решетке, — как глупо, что я молчал, дурак! — он снова грохнул кулаком по прутьям.

Эрик замолотил по решетке кулаками и ногами, рванул ее на себя, взвыл, словно раненный зверь. Отбежал в угол камеры, взял разбег и с размаху ударил по прутьям двумя ногами, высоко подпрыгнув. Упал на пол, на спину, вскочил, изогнувшись, как акробат и врезался в решетку плечом. Но толстые прутья даже не дрогнули.

А я смотрела на его тщетные усилия, на его отчаянные попытки вырваться из этого ада, и меня вдруг охватило какое-то странное спокойствие. Ничего не нужно делать. И бояться не нужно. Ведь хуже уже не будет. А будет просто конец пути, а за ним покой. И если существует Лилит и рай, то есть и тот свет. И значит еще немного, и мы с Эриком будем вместе там, за чертой вечного покоя. Настоящего покоя, который и не снился Ордену и Рацио.

Так зачем бояться? Лучше просто смотреть на своего мужчину столько, сколько отпущено. И запоминать. До мельчайшей черточки, до крошечной подробности. И идя на казнь, нести в себе это тепло, которое бывает только тогда, когда найдешь что-то настоящее. Теперь неважно как, теперь неважно где, но Эрик и эта ночь случились в моей жизни. И никто, даже мерзкий Дан, у меня этого не отнимет. Это счастье — оно обволакивает меня, как панцирь, который никто и никогда не сможет сломать. Как там у царя Давида в его знаменитом псалме? Если я пойду Долиною Смертной Тени, не убоюсь зла, потому что ты со мной.

— Не убоюсь, потому что ты — мое счастье. Ты, Эрик, со мной, — прошептала я, обхватив решетку руками.

Эрик внезапно затих и выдохнул:

— Я…

Но договорить он не успел. Громко лязгнули замки, скрипнула, открываясь, тяжелая железная дверь, и в коридор между камерами ввалились три тюремщика. Все они были одеты в плащи дисциплинаторов, перехваченные широкими серебряными поясами, на которых висели деревянные дубинки и железные наручники.

— Вот это подарочек нам Дан преподнес! — один из них подошел к моей камере с ключом и завозился с тяжелым ржавым замком. — Слава Ордену и Наместнику Покоя!

— Слава! — хором пролаяли все трое.

— И не говори, — осклабился второй. — Давно такого десерта не пробовал!

— Так, братья, решим все по-честному! — третий расстегнул пояс и снял плащ, оставшись в белых полотняных брюках и такой же рубахе. — Два предыдущих раза я вам уступил, с тех ведьм вы сняли сливки первыми. А теперь первый я.

— Справедливо! — тот, что возился у двери, справился с замком, и ногой распахнул дверь в камеру. — После тебя, брат, после тебя. Только сильно ее не выжимай! А то нам тоже свежачка хочется, — он подошел ко мне.

Я попятилась, вжимаясь в угол камеры, и выставила перед собой руки.

— Если вы к ней пальцем прикоснетесь, я разорву вас всех напополам! — закричал Эрик, припадая к решетке.

— Ой, а это у нас тут кто? — глумливо пропел первый тюремщик, и не дойдя до меня пару шагов, резко повернулся.

— А это у нас мерзкий вероотступник, которого вот-вот поджарят, — ухмыльнулся второй и резким движением ткнул Эрика в живот дубинкой через прутья решетки.

Эрик покачнулся, схватился за живот, побледнел, как мел, но не сдался. Распластавшись по прутьям, он зарычал:

— Я вас всех лично буду медленно резать на куски! Я же все равно отсюда выйду, и тогда вы пожалеете, что вообще родились на свет.

— Выйдешь? — третий тюремщик подошел вплотную к решетке камеры Эрика и прошептал: — Кончилась твоя власть. Ты вкусно жрал, сладко спал и драл всех ведьм, на которых мы только облизывались, потому что ты — братец Дана. Приближенный к пирогу. А так ты не лучше нас. Но теперь ты будешь исходить слюной, глядя, как мы жрем. Наступила наша очередь пировать. Я сейчас твою девку разложу и оприходую во все дыры, а ты будешь смотреть. Я тебя научу, как это делается, — он расстегнул брюки и бросился ко мне.

Я закричала, глядя на его перекошенную красную физиономию, покрытую мелкими прыщами. Из его рта пахнуло тяжелым луковым духом.

— Да, моя сладкая конфетка, да, ори громче, — осклабился тюремщик. — Люблю, когда шлюшки визжат, — он схватил меня и прижал к себе.

Его жадно дрожащая рука моментально оказалась под моей тюремной робой, сжала попу, скользнула вверх и вцепилась в грудь. Я изо всех сил толкнула его обеими руками. Он отлетел на пару шагов, ухмылка сползла с его пакостной физиономии. Глаза сузились от злости.

— Брезгуешь мной, шлюха? Ну я тебе сейчас покажу! — он прыгнул вперед, одновременно влепив мне звонкую пощечину.

Но промахнулся и попал не по щеке, а по уху, которое немедленно заложило от боли. Меня отбросило к стене. Дисциплинатор схватил меня за волосы. Я зажмурилась. Лучше не видеть этой потной прыщавой физиономии. Этих сальных губ, с которых капает слюна. Этих горящих похотью глаз. Он впился ртом мне в губы и я задохнулась от смрада дешевой еды. Его член уперся в меня, и рвотный спазм скрутил мой желудок. И в этот момент откуда-то раздался истошный крик:

— А ну отошли от нее! Быстро!

Жадные лапы тюремщика отпустили меня. Я сползла на пол и открыла глаза. Посреди тюремного коридора стоял Генрих. Никогда его таким не видела. Всегда ироничный, веселый и спокойный, сейчас он был в бешенстве.

— Сгною в карьерах на юге, мерзавцы! Сучье племя! — он впечатал мощный хук в физиономию первого тюремщика.

И немедленно дал второму такую затрещину, что тот упал на спину.

— Казню на площади как нарушителей дисциплины Ордена! — взревел Генрих и со всего размаха пнул третьего сапогом в пах.

Тюремщик охнул, согнулся в три погибели, со свистом выдохнул воздух. Его глаза вылезли из орбит. Как куль с мукой он свалился на бок и затих.

— Вон отсюда! — зарычал Генрих. — Вон немедленно! И заберите с собой эту падаль, — он еще раз пнул сапогом лежащего на полу дисциплинатора.

Двое тюремщиков, вытирая кровь с разбитых физиономий, быстро подхватили полумертвого от боли товарища и потащили к выходу. Я с большим удовольствием наблюдала, как безвольно волочились по полу его обмякшие ноги.

— Ты как? — Генрих подошел ко мне и помог подняться.

— Нормально, — всхлипнула я. — Спасибо вам большое!

Он молча кивнул и направился к Эрику.

— Я — твой должник, Генрих, — Эрик протянул ему руку через прутья решетки. — Когда выберусь отсюда… — его голос дрогнул нервной хрипотцой, — если выберусь отсюда, проси, что хочешь!

— Да уж попрошу, не сомневайся, — Генрих улыбнулся и пожал руку Эрику. — Ты же меня знаешь: я всегда умею извлекать пользу из любой ситуации.

— Ты можешь нас отсюда вытащить? — тихо спросил Эрик.

— Вот в этом и заключается проблема, — досадливо поморщился Генрих. — Вытащить из тюрьмы в данный момент не могу. Но по-другому помочь — с удовольствием. Поверь, вы оба нужны мне живыми и на свободе. Вопрос в том: сработает ли мой план?

— О чем ты? — Эрик начал взволнованно мерять камеру шагами. — Если ты не можешь нас вытащить из тюрьмы сейчас, до казни, то о какой свободе ты говоришь?

Я вопросов не задавала. Просто отошла в угол своей камеры и села на пол. Эрик еще пытается что-то придумать, бьется, старается. Мой мужчина до последнего верит в спасение. А я уже нет. Генрих спас меня от липких и грязных лап тюремщиков. И на том спасибо!

— План Дана таков: завтра состоится экспертиза на площади, которую Алика должна будет пройти. Естественно, Алика ее не пройдет и ее казнят. А после того, как народ насладится первой казнью — основным блюдом, так сказать, будет десерт, вишенка на торте: казнь Эрика — вероотступника, который поддался чарам ведьмы-лилины. Не нужно бояться! — Генрих поднял обе руки вверх в успокаивающем жесте, видя, как Эрик в ярости впечатал кулак в стену. — До казни дело не дойдет, если вы оба сделаете всё в точности, как я скажу, — он порылся в карманах плаща и вытащил оттуда два маленьких сверточка. — Держите и слушайте! — он передал один сверток Эрику, а второй мне.

Я встала, взяла маленький полотняный мешочек и развернула его. Там были три маленькие глиняные бутылки, горсть крупных блестящих фиников и кусочек настоящего черного шоколада.

— Что это? — Эрик с удивлением рассматривал свой паек.

— В бутылках чистая вода, — ответил Генрих. — Немного, конечно, но до завтра хватит, чтобы не ослабеть от жажды и, главное, не пить тюремную воду забвения. Ну и сладости. Их съешьте прямо сейчас. Голова будет лучше работать и вникать в мой гениальный — не побоюсь этого слова — план. Кстати, Алика, — он обратился ко мне, — шоколад контрабадный, из твоего мира. Стоит на черном рынке столько, что я мог двух девственниц купить на пару ночей. Так что цените мою доброту.

— Спасибо, — прошептала я, отломив крошечный кусочек шоколада.

Изумительный, давно забытый вкус наполнил мой рот. Неужели я когда-то могла спокойно купить шоколадку в супермаркете возле дома, съесть ее целиком и даже не заметить? Этот мир, в котором есть Москва, шоколад и свобода, еще существует? Или я его придумала от безысходности?

— А теперь слушайте меня очень внимательно! — Генрих сел на пол и принялся делиться с нами своим планом.

Эмма

Я тихо постучала в дверь кабинета Дана.

— Войдите! — крикнул он.

Кивнув служанке, что осторожно держала на вытянутых руках золотую ванночку, я вошла. Служанка бросила испуганный взгляд на Дана. Не дыша, чтобы не расплескать, поставила на пол ванночку, наполненную теплой водой с лепестками лаванды, и быстро шмыгнула за дверь.

— Мой любимый повелитель, ты так устал! Совсем себя не щадишь, — я присела на подлокотник кресла мужа. — Хочу сделать тебе педикюр и массаж ног.

— Как ты это делаешь, Эмма?

— О чем ты, жизнь моя? — изогнувшись, я прижалась щекой к его сильной руке с длинными пальцами, украшенными тремя золотыми кольцами со змеиными головами — символами власти.

— Ты всегда знаешь, что мне нужно, — улыбнулся Дан, развернул кресло, отодвигая его от стола, и скинул туфли. — Очень вовремя, Эмма! Правда, очень кстати, — он погладил меня по голове и поцеловал в лоб.

Мое сердце затрепетало, как бабочка. После десяти лет совместной жизни всё еще дрожу от счастья, когда он прикасается ко мне. Так и не привыкла, что этот блестящий умный красавец выбрал меня среди тех многих девушек, что мечтали стать его женами.

Я закатала его брюки, опустила ступни в воду. Добавила к лавандовым лепесткам розовое масло. Дан счастливо вздохнул и закрыл глаза. Я принялась массировать его ступни в воде, и, пользуясь его добрым расположение духа, осторожно сказала:

— Хорошо, что сейчас выдалась свободная минутка. Ведь последующие несколько дней ты будешь занят подготовкой к экспертизе и казни, и у тебя совсем не будет времени на себя.

— Казнь завтра, — ответил Дан, не открывая глаза.

Сейчас нужно очень хорошо сыграть удивление. Дан слишком сильно чувствует малейшую фальшь. Да поможет мне бог отыграть свою роль до конца! Генрих умен. Очень умен, осторожен и хитер. Но Дан во всем превосходит его. А я — самое важное сейчас звено замысловатого плана Генриха. И если я сыграю плохо, если не справлюсь со своей частью игры, то весь план провалится. И тогда завтра на площади меня и Генриха казнят вместе с ведьмами.

— Разве? — притворно удивилась я, подливая еще масла в воду. — Обычно это занимает больше времени. Есть серьёзная причина для такой спешки?

— Более чем! — Дан открыл глаза, достал из ящика стола сигару, чиркнул длинной спичкой с головкой в виде свернувшегося в кольцо змея, и закурил. — Мы специально ускорили процесс. Потому что рано утром наши войска начнут штурм главного штаба мятежников в Галее и военных лагерей повстанцев, которые эти мерзавцы успели развернуть. Нам необходимо отвлечь народ. И нет лучшего способа, чем экспертиза и казнь. Если у народа есть выбор между войной и казнью, то он предпочтет зрелища, то есть казнь, — Дан выпустил густое облако ароматного дыма и усмехнулся. — В мире, где секс под почти полным запретом, и так мало развлечений, кто откажется поглазеть на голую ведьму? На рассвете драконы облетят все пригороды столицы и разнесут весть, что в полдень состоится экспертиза. И до полудня все дороги будут забиты зеваками. Сочная молодая ведьма с крепким задом и бесстыдно торчащими сиськами! Каждый мужик в разгорячённой толпе будет желать ее и мысленно трахать до смерти. А женщины, давясь от злости и праведного гнева, в глубине души будут понимать, что их мужик хочет ту ведьму, но сливки будут снимать они, законные жены. И с нетерпением будут ждать повторения первой брачной ночи, когда распаленный муж, за неимением ведьмы, доберется до них. Мужьям в этот момент уже будет плевать на послеродовые животики и жировые складочки законных половин. Ведь перед глазами будет стоять голая ведьма. Молодая и ядреная. Представляешь, какая ночь любви ждет бедных изголодавшихся женщин? — Дан расхохотался. — Думаю, что торговцев мебелью после этой ночи ждут крупные барыши. Все кровати в столице переломают! Никакая вода спокойствия тут уже не поможет. Тем более, что наши дисциплинаторы для усиления эффекта всю ночь будут подливать в городские источники чистую воду, в которой нет и капли сока Плода Забвения. Нам нужно, чтобы эмоции били ключом. И тогда разъярённая толпа и не вспомнит о мятежниках и угрозе власти.

12 глава

Я засмеялась и поцеловала руку Дана.

— Ты самый умный мужчина во всех мирах, — я открыла серебристый ящичек с набором для педикюра, который принесла с собой, и взяла оттуда нож для педикюра.

Руки слегка дрожали от волнения. Вот он, главный момент! Я вытащила ногу Дана из воды, положила себе на колено, вытерла полотенцем. Осторожно срезав сухой натоптыш, затаила дыхание, нажала чуть сильнее, и несколько капель крови брызнули из-под рассеченной кожи. Дан негромко вскрикнул и с досадой прошипел:

— Осторожнее, Эмма! Что с тобой? Ты сегодня невнимательна!

— Бедный мой! Тебе больно! Прости меня, пожалуйста! — я схватила салфетку, промокнула кровь, скомкала тонкую ткань, изображая, что бросаю салфетку на пол.

А сама незаметно сунула ее в карман платья.

— Хватит на сегодня! — Дан вытащил вторую ногу из воды и гневно нахмурился. — Иди к себе!

— Но любимый, я только уберу здесь!

— Не нужно! Прислуга все приберет. Ступай, Эмма!

Я поспешила к двери, бормоча извинения. Оказавшись в коридоре, бегом бросилась в спальню. Влетела туда, заперла дверь и подошла к сейфу, впаянному в стену. Вот она — главная цель. Хоть бы получилось! Я затаила дыхание и приложила салфетку к замку. Несколько секунд тишины показались мне вечностью. Неужели план провалился? Что я сделала не так? Ведь Дан раз в месяц, проколов себе палец до крови, именно так открывает сейф. Его кровь — это и есть ключ от замка. Но, может быть, нужна свежая? А эта уже успела подсохнуть, пока я бежала по коридору?

И вдруг замок щелкнул, открываясь. Я засмеялась от радости, схватила золотой ключ, усыпанный крупными рубинами, и поспешила к Генриху. Сердце так билось от радостного волнения, что я не могла дышать. Еще немного потерпеть, и мир Рацио станет другим! Ярким и блестящим, как новая монетка.

И в этом мире я смогу открыто любить своего мужа. И больше не нужно будет ни с кем его делить. Генрих клятвенно пообещал мне, что во время мятежа ни один волосок не упадет с головы Дана. А когда власть Ордена обрушится, сам Генрих даст мне артефакт, открывающий дверь в иной мир. И там мы с моим мужем начнем всё сначала.

В этом новом мире не будет ведьмовских шлюх, запретов и дисциплинаторов. И если какая-то женщина посягнет на моего мужа, то я смогу в открытую выцарапать ей глаза. При этой мысли у меня хищно сжались пальцы и заныло в висках. Я представила себе физиономию этой шлюхи Жанны и мои острые ногти, которые раздерут кожу на ее смазливом личике, которого я никогда не видела. Нужно, кстати, заранее их подпилить и заострить, чтобы быть наготове и во всеоружии.

Алика

— Возьми, — Генрих через прутья решетки протянул Эрику большой золотой ключ, украшенный россыпью крупных рубинов. — Это ключ от Оранжереи. Единственный путь к спасению не только для тебя и Алики, но и для всех, кто участвует в этой авантюре. Вы вместе, — он кивнул на меня, — проникнете в Оранжерею и уничтожите Древо Забвения.

Эрик в задумчивости оглядел камеру, прикидывая, где получше спрятать ключ. Он ощупал стены, сложенные из крупных белых камней. Попытался засунуть ключ в щель, но камни были слишком плотно подогнаны друг к другу.

— Подожди-ка! — Генрих щелкнул пальцами. — У меня есть идея получше, — он тихо свистнул.

В этот же миг сквозь крошечное оконце в углу моей камеры протиснулись сразу три хрустальных дракона.

— Дай мне ключ! — Генрих протянул руку и Эрик послушно положил ключ в его широкую ладонь.

Генрих погладил одного из драконов по спинке и что-то прошептал. Дракон заурчал, как довольная кошка, и перевернулся на спину, подставляя Генриху брюшко. Хрустальная чешуя на его животе вздыбилась, открывая тайный кармашек, похожий на сумку кенгуру.

— У них что карман есть? — удивленно воскликнул Эрик.

— Да, — улыбнулся Генрих. — Они там детенышей носят, когда те совсем маленькие.

— Никогда не видел их детенышей, — Эрик с любопытством разглядывал дракона.

— Ну поэтому и не видел, что они их прячут, — улыбнулся Генрих. — К ним вообще никто не прикасается. Все их боятся, так как они добывают информацию для Ордена. А некоторые вообще воспринимают, как птиц, и не обращают ни малейшего внимания, — Генрих вложил ключ в карманчик дракона и еще раз погладил его по спинке, одновременно что-то нашептывая.

Дракон потерся мордочкой о его руку и тихо засвистел. Карманчик на животе затянулся хрустальными чешуйками.

— Подойди ко мне, — Генрих поманил Эрика пальцем.

Тот послушно приник к прутьям. Генрих прошептал ему что-то на ухо и громко добавил:

— Это его тайное имя, которое известно только мне и тебе. В нужный момент просто позови, и дракон тут же окажется возле тебя. Погладь его так, как я, и он отдаст тебе ключ.

— Остается нерешенной главная проблема: как мне уничтожить Древо Забвения? — спросил Эрик. — По легендам его может сокрушить только Меч Силы. Но где он? Как выглядит? Я много лет искал в книгах и архивах Ордена упоминания о нем, но так ничего и не нашел.

— Я тоже искал и не нашел, — Генрих нервно взъерошил волосы и зашагал по коридору между камерами. — Знаю только, что первые дисциплинаторы в страхе, что Древо будет разрушено, уничтожили все упоминания о нем.

— Так что же нам делать? — вмешалась в разговор я. — Даже если мы проникнем в Оранжерею, без этого вашего Меча Силы мы просто окажемся заперты там, как в мышеловке.

— А у тебя есть другой план вашего с Эриком спасения? — возразил Генрих. — Остается надеяться, что выход как-то сам найдется. Вы, главное, следуйте плану. Шаг за шагом. Выжить — это первый пункт плана. А дальше что-нибудь придумаем. Я надеюсь на то, что Древо само подскажет выход. Важно просто до него добраться.

— У меня таков впечатление, что ты, Генрих, знаешь гораздо больше, чем говоришь, — Эрик прижался лицом к прутьям решетки. — Скажи нам правду!

— Да, пожалуйста, — горячо взмолилась я. — Если мы не уничтожим Древо Забвения, то нас все равно казнят. Ведь мятеж может быть подавлен, и пока Плод Забвения держит жителей этого мира в состоянии зомби, надежды у нас нет.

— Надежда есть всегда, — возразил Генрих.

— А может быть, нам просто попытаться достать в канцелярии Ордена артефакты, открывающие порталы в другие миры, и уйти отсюда? — Эрик в задумчивости сел на пол, прижавшись спиной к решетке, открыл бутылку и глотнул воды.

— Как? — воскликнул Генрих. — Дан забрал все артефакты порталов и спрятал в Главном Хранилище дисциплинаторов, а туда не пройти. Охрана страшная. И чтобы открыть замок Хранилища, нужна кровь пяти главных дисциплинаторов, включая самого Дана. А трое из них уехали подавлять бунт в провинции. Нужен хитроумный план. А времени на этот хитроумный план нет. И ключа от ваших камер у меня тоже нет. Камера Алики открыта, но твоя-то нет! А ключ только у Дана. Он его носит с собой, не расставаясь с ним ни на минуту. Запасной ключ у главнокомандующего, который воюет с мятежниками в Галее. Но даже если бы удалось освободить вас сейчас, когда столица готовится к экспертизе, и сюда стянуты все силы дисциплинаторов, включая гвардию и штурмовиков, добраться до Оранжереи вам все равно не удастся. Поэтому я и разработал оптимальный план. И теперь его успех зависит только от вас.

— Но Алике все равно придется пройти унизительную экспертизу на площади, — тихо сказал Эрик.

— Иначе ничего не получится, — огорченно развел руками Генрих. — У меня был другой план. Но на него нет времени, потому что Дан ускорил казнь. А еще, — он повернулся спиной и глухо сказал: — ночью в воду будет добавлена чистая вода. Потому что им нужна разъярённая толпа и эмоции на разрыв.

— Будь они все прокляты! — Эрик сплюнул и сжал кулаки.

Эрик

Он боялся того момента, когда Генрих уйдет, и Алика начнет задавать вопросы. Лгать ей невозможно. И рассказать правду тоже. Но этот момент все же наступил.

— Эрик, расскажи мне, что такое экспертиза, — тихо попросила она. — Что со мной… — ее голос дрогнул, — будут делать?

Эрик отвернулся и отошел в угол камеры. Как ей рассказать, что его любимая должна стоять голая перед толпой. Перед распаленными мужчинами, каждый из которых будет бесноваться, мечтая засунуть в нее член, а потом разорвать голыми руками. А он, Эрик, будет стоять со связанными руками под охраной крепких дисциплинаторов из личной гвардии Дана и не сможет ничего сделать. Единственное, что он может — успокоить ее прямо сейчас. И хоть ненадолго отвлечь от страшных мыслей.

Эрик сосредоточился, вспоминая те минуты, когда неотрывно следил заней. Что она любила? Что ее радовало? Конечно, музыка. Он помнил, что в минуты грусти и неудач, она сворачивалась калачиком на диване и ставила на повтор одну и ту же песню. И тихо, одними губами, подпевала задорному голосу певицы, обнимая подушку. Он подошел к прутьям решетки, прижался щекой и тихо запел:

Алика вздрогнула, зябко повела плечами. Улыбнулась сквозь слезы, схватилась тонкими руками за прутья клетки, и запела вместе с ним:

— Закрой глаза, девочка, — мягко произнес Эрик. — Представь, что ты сидишь в красивом дорогом ресторане. Лето, август, днем еще жарко, но вечерами с моря доносится свежий прохладный бриз. На тебе легкое светлое вечернее платье.

— Не хочу светлое! — поморщилась она. — Ненавижу светлые цвета. Хочу сиреневое, как летние сумерки, платье.

— Хорошо, сиреневое, — легко согласился он. — Всё, что барышня пожелает!

Ты, скучая, ждешь меня, потягивая шампанское. И тут захожу я. В черном костюме. Можно?

— Да, — разрешила она. — Только пиджак не застегивай, не люблю официоз.

— Ладно, расстегну. Конечно, я чертовски красив и обаятелен!

— Главное, что от скромности ты не помрешь!

— Я задерживаюсь на входе, небрежно флиртуя с официанткой. Ты начинаешь нервничать. Потому что сейчас же могут увести принца твоей мечты. Причем прямо из под носа!

— Вот наглец!

— И ты бежишь ко мне на высоких каблучках. А ходить на каблуках ты не умеешь вообще. Поэтому это выглядит примерно так, — он согнул ноги в коленях, и, неловко раскорячившись, сделал круг по камере.

— Врун ты, Эрик! Я так не хожу!

— Ты себя со стороны не видишь, любимая!

— Наглец!

— Правда глаза колет?

— Я тебя ненавижу!

— А я тебя обожаю!

Она вздрогнула, растерявшись. Эрик и сам смутился. Это слово вылетело так легко и непринужденно! Так и нужно, наверное. Не готовиться, не подбирать слова, не планировать. Просто сказать то, что чувствуешь.

— А что потом? — Алика первой нарушила затянувшуюся паузу. — Мы будет есть разные вкусности и пить вино?

— Да. А потом мы выйдем из ресторана. И вдруг начнется дождь. Теплый, ласковый летний дождь. И мы побежим под дождем. Вымокнем до нитки, и ты будешь дрожать в своем легком вечернем платьице.

— Вообще-то, — Алика капризно оттопырила губу, — настоящие джентльмены в такие минуты снимают с себя пиджак и отдают даме.

— Ну и я сниму. Но пиджак-то легкий, шелковый. Я же модник! Поэтому ты все равно продрогнешь. И я буду согревать тебя под пушистым пледом. А потом ты заснешь у меня на груди.

Алика легла на каменную скамью в камере и шепотом спросила:

— Так?

— Да! — отозвался он. — Спи, любимая! Пусть тебе приснится чудесный сон. Только не открывай глаза. Я укутаю тебя потеплее.

Из камеры Алики раздалось мерное посапывание. Уставшая от всего пережитого, она успокоилась немного от той фантазии, которую он для нее создал. Эрик подождал немного, прислушиваясь к ее дыханию. Убедился, что она крепко спит, и только тогда позволил чувствам вырваться наружу. Он прижался лбом к холодной стене. Со всего размаха ударил по ней кулаком. Сполз вниз, скрючился на полу, закусив кулак. Злые горькие слезы потекли из его холодных глаз арктического волка. Последний раз он плакал в детстве. И с тех пор его глаза всегда оставались сухими. Сейчас он плакал от бессилия. Вот она, самая страшная вещь для мужчины: когда не можешь ничего сделать для своей женщины. Когда хочется вырвать себе вены и из них сделать веревку, чтобы убежать на небеса. И по этой веревочной лестнице, уходящей к облакам, сплетенной из его разорванных жил, будет ступать ее маленькая легкая ножка. Но ты заперт в каменном мешке. И все, что тебе остается: молиться, чтобы план удался.

Алика

Площадь была до предела заполнена народом, а люди все прибывали. Посреди площади на высоком помосте были выстроены столбы. К каждому из них привязана девушка, одетая в тот легкий наряд, в котором она расхаживала по клубу. Видимо, девчонок выхватывали прямо из их комнат. А может быть, даже из постелей дисциплинаторов. Девчонки в ужасе оглядывали беснующуюся толпу, которая волнами накатывалась на помост. В воздухе стоял густой аромат духов. И ноздри мужчин в толпе хищно раздувались, втягивая в себя запах чужой женской плоти. Сексуальной, опасной, и потому еще больше притягательной.

Помост окружало тройное кольцо высоких и крепких дисциплинаторов из личной гвардии Дана. Они выставили перед собой овальные щиты, упиравшиеся в землю. Каждый из них сжимал мощную деревянную дубинку. Но даже эти дюжие ребята не могли справиться с напором толпы. Хотя, не скупясь, раздавали удары и зуботычины всем тем, кто пытался дотянутья до девушек.

Я вся покрылась гусиной кожей от страха. Рано утром в камеру ворвались дисциплинаторы-гвардейцы. За их спинами мерзко скалились тюремщики. Меня подняли со скамьи и бросили в лицо то серебряное платье, сшитое из прозрачных бусин, в котором я была во время последнего аукциона, и которое оставила в спальне Жанны, переодевшись в ее наряд. Вместе с платьем мне принесли блестящие босоножки на высоких каблуках. Едва я успела одеться, как меня под громкие протестующие крики Эрика потащили прочь.

Сейчас Эрик стоит рядом со мной. Руки крепко спутаны веревками. Он одет в белые полотняные штаны и такую же рубаху. Его глаза неотрывно следят за мной, а губы тихо шепчут:

— Не бойся, девочка! Смотри на меня! Не смотри на толпу!

Я стараюсь. Но как можно не видеть горящие от похоти глаза мужчин и сжатые в нитку от ненависти губы женщин?

Внезапно в толпе раздались крики восхищения и на помост поднялся Дан в окружении охранников. Он раскинул руки, призывая народ молчать, и крики стихли. Площадь затаила дыхание, чтобы не пропустить ни слова.

— Городу Ошеру и миру Рацио несу я благую весть! — зычно выкрикнул Дан.

Над его головой собралась стайка хрустальных драконов. Словно живые микрофоны они усиливали звук его голоса, и над толпой прокатилось эхо:

— Весть, весть, весть.

Дан обвел пристальным взглядом толпу. Убедился, что все глаза прикованы к нему, и продолжил:

— Демоны-лилины — потомки Лилит, так и не простили нам, детям Адама и Евы жизни благостной, в дисциплине, скромности и покое. Не секрет, что они постоянно пытаются снова захватить власть в нашем мире, как уже было когда-то. И если бы не Орден Дисциплинаторов, то мир Рацио был бы разрушен до основания и ввергнут в хаос отвратительного блуда и разрухи. Но даже среди нас, дисциплинаторов — разящих скверну мечей, могут закрасться враги. Ибо лилины — демоны по природы своей. А демоны славятся сладкими речами, что медленным ядом проникают в сердце и разум. С горечью и печалью вынужден признать, что мой брат, Эрик Вальд, поддался речам лилины. Мерзкая ведьма сумела искусить его, но как Главный Наместник Покоя я утверждаю, что Эрик — главный охотник и палач Ордена остался чист в помыслах его. И яд демоницы не проник в его сердце, а лишь ненадолго ослепил разум.

Я посмотрела на Эрика, одними губами спрашивая:

— О чем он?

Эрик растерянно посмотрел на меня и пожал плечами.

— В качестве доказательства его чистоты и виновности всех ведьм, схваченных Орденом, я прошу разрешения у народа Рацио начать экспертизу.

— Да! Начинайте!

— Сожжем ведьм!

Толпа взорвалась криками. Дан поднял руку и голоса смолкли.

— Наша цель — не насилие, а справедливость! — выкрикнул Дан. — И если вина этих людей, стоящих на помосте, не будет доказана, мы отпустим их с миром! Мы признаем их частью великого и справедливого мира Рацио. Для этого и существует экспертиза! Честная и неподкупная, — он щелкнул пальцами, и один из дисциплинаторов вытянул вперед руки с золотым ларцом.

Дан откинул крышку и достал оттуда яблоко. Красное, спелое и ароматное. Я здесь таких ни разу не видела. Дан подошел к Эрику. Так как Эрик стоял рядом со мной, то Дан оказался совсем близко. Он бросил на меня презрительный взгляд и едва слышно шепнул:

— Я обещал поджарить тебя, ведьма! Я сдержал слово!

Он ждет от меня истерики, слез и раскаяния. Знаю. Чувствую. Нет, я ему не доставлю такого удовольствия! Пусть Эмма и остальные пресмыкаются перед ним. Страх вдруг отступил и во мне поднялась волна залихватской хулиганской злости. Всё вот-вот закончится! Генрих уже не поможет. И вообще никто не поможет. Но напоследок я повеселюсь.

Я улыбнулась и тихо прошептала:

— А пошел ты, Дан, к черту! Все равно ты сдохнешь. Не сегодня — так завтра. Но мне на тебя плевать! Я тебя не боюсь! Посмотри вниз! — опустив руку, я показала средний палец.

Дан вспыхнул, задохнулся и прошипел:

— Я лично буду подбрасывать мокрые ветки в твой костер! Чтобы ты горела подольше!

— Это вместо своего поганого стручка, который ты в меня так и не засунул? — осведомилась я.

Он покраснел от гнева, красные пятна расплылись по его лицу. Кулак крепко сжался. Рука почти взметнулась вверх, чтобы ударить меня, но в последний миг он вспомнил, что на него смотрят тысячи глаз, и совладал с яростью. Губы искривила злая усмешка.

— Давай! Продолжай! И я случайно сброшу тебя с помоста. Прямо в возбужденную толпу! И дам приказ своим людям не спешить тебе на помощь. И до того, как тебя сожгут, тебя так отдерут за эти несколько минут, что ты пожалеешь, что я так и не попробовал твою сладкую попку.

— Заткнись, Дан! — прошипел Эрик. — Иначе ты не доживешь до нашей казни. Клянусь богом, я тебе зубами вырву горло! И во всем мире не найдется силы, способной оторвать меня от тебя!

— Спасибо за верность, брат! — усмехнулся Дан.

— Плачу той же монетой, что и ты, — Эрик до белизны сжал в кулаки пальцы рук, стянутые веревками.

— А вот здесь ты и ошибся! — улыбнулся Дан. — Тебе со мной никогда не расплатиться за спасение.

— Что? — воскликнул Эрик.

Дан повернулся к нему спиной, а лицом к толпе, и, вскинув руку с яблоком, закричал:

— Это яблоко с Древа Познания добра и зла, что растет в нашей Оранжерее. Именно от этого самого плода праматерь Ева дала Адаму вкусить истину. И с тех пор только дети Адама и Евы различают добро и зло, а демоны — лилины нет. Ибо Лилит не подошла к Древу Познания. И не сорвала плод его. И то, что Бог подарил миру Рацио это Древо уже говорит о том, что наш мир был создан им как образец благочестия. В руках праведных детей Адама и Евы плод останется целым и румяным. В руках лилинов он почернеет и рассыплется в труху, ибо не ведают они разницы между добром и злом.

Дан подошел к Эрику и громко сказал:

— Сложно винить тебя, брат, за грехопадение. Ибо так сладки речи и объятья демониц, что трудно устоять перед ними. Но душа твоя светла. Я верую в это! И также верую, что господь не допустит несправедливости и сотворит чудо, — он возвысил голос, и толпа благовейно качнулась, повторяя за ним:

— Наместник Покоя верует!

— Чудо!

— Сейчас случится чудо!

Дан протянул Эрику яблоко, и вдруг… быстро и незаметно спрятал его в рукав, бросив в специальный кармашек, пришитый изнутри к рукаву плаща. Повернул руку ладонью вверх, и я с изумлением увидела, что в его руку скользнуло из рукава другое яблоко. Такое же румяное и красное. Оно было привязано к рукаву прозрачными резинками. И Дан, едва взмахнув кистью, оборвал их. Если бы я не стояла вплотную к нему, то в жизни не заметила бы подмены.

— Что ты делаешь? — растерянно спросил Эрик.

— Спасаю тебя, идиота малолетнего! — прошептал Дан. — Возьми это яблоко. Оно из воска. Ну же! Живей!

Я едва удержалась, чтобы не закричать от радости. До меня дошел замысел Дана. Ведь они с Эриком оба лилины. Как и все те дисциплинаторы, что управляют Орденом. Если они возьмут в руки настоящее яблоко, которым Ева накормила Адама, то оно почернеет в их руках. А воск — он есть воск! Эрик будет спасен. Я умру спокойно, зная, что мой мужчина будет жить. Значит, у железного Дана все же есть одна слабость: брат. Непонятно, чего здесь больше: искренней любви к Эрику или страха потерять того, кто всегда был предан, как пес? Неужели Дан рассчитывает на то, что Эрик со временем позабудет меня и всё, что случилось, и снова превратится в молчаливую и покорную тень старшего брата? Разве можно такое простить? Вряд ли Дан надеется, что можно. Значит, он просто искренне любит Эрика. Пусть по-своему, извращенно, как всё, что он делает. Но любит. Зов крови невозможно побороть. Лилин ты или человек — кровь не водица.

— Нет! — выдохнул Эрик, подался назад и уперся спиной в столб.

— Да! — Дан схватил его за руку, силой вложил в ладонь яблоко и поднял его руку вверх, торжествующе воскликнув:

— Город Ошер и мир Рацио, внемлите чуду! Господь наш сотворил его у вас на глазах и простил заблудшую овцу, отбившуюся от стада ея!

— Чудо!

— Господь сотворил чудо!

— Бог простил его!

Многотысячная толпа, как один человек рухнула на колени, осеняя себя тройственным благословением. Слезы ручьем катились из глаз женщин. Мужчины нервно всхлипывали, утирая лица рукавами.

— Эрик Вальд, именем Покоя, данной мне властью я возвращаю тебя в Орден Дисциплинаторов! — Дан раскинул руки, обнимая Эрика, и тихо шепнул гвардейцам, стоящим за его спиной:

— Возьмите его и уведите! Быстро!

— Нет! — Эрик рванулся, пытаясь высвободиться из медвежьего захвата брата, но тот держал его так крепко, что я услышала, как хрустнули позвонки в спине Эрика.

Дисциплинаторы моментально окружили Эрика, изображая неистовую радость, взяли его в кольцо, имитируя дружеские объятия, и начали быстро выталкивать его с помоста.

— А теперь десерт! — тихо прошептал Дан и вдруг резко сорвал с меня платье. — Женщина во время экспертизы должна быть нагой, как праматерь наша Ева в тот миг, когда она сорвала яблоко с Древа Познания!

Серебряные шарики платья рассыпались по помосту. Я осталась стоять совершенно голая перед толпой, которая еще минуту назад истово благодарила бога и Орден. Но в один миг эта же толпа вспыхнула похотью, словно сухая солома от спички.

— Возьми Плод Познания и яви нам истинную природу свою! Во имя справедливости, покоя и дисциплины! — Дан взял из золотого ларца яблоко и протянул его мне.

Глаза светились торжеством. Он облизал пересохшие губы и прошептал:

— А могла бы взять мой член и сейчас ждала бы меня в теплой постельке! Время умирать, ведьма!

Я обвела глазами толпу. Сердце подпрыгнуло в горло и застряло там. Рваный ритм моего сумасшедшего пульса стучал в висках и ушах. Постепенно он заслонил собой вопли и крики. Я слышала только свое прерывистое дыхание. Остальные голоса смолки. Посреди свистопляски и адских воплей наступила тишина. Толпа беззвучно раззевала рты. В нос ударил тяжелый аромат духов. Откуда он? Они что специально распрыскивают благовония по площади? Как в замедленной съемке я начала медленно поднимать руку.

Дисциплинаторы возле помоста не справлялись с толпой. Несколько мужчин вскочили на помост. Один из них распахнул серый грубый плащ и затряс дыбом стоящим членом. Другой почти добежал до меня, распахивая на ходу плащ, но его сбили с ног дисциплинаторы и уволокли прочь. И вдруг передо мной в воздухе завис хрустальный дракон. Сверкнув рубиновым глазом, он взмахнул крыльями, ринулся в толпу, но при этом постоянно оглядывался. Словно беззвучно призывал меня смотреть на него. Я послушно проследила взглядом за прозрачным крохой и вдруг увидела в толпе Генриха.

Дракон спланировал на его плечо. Генрих был одет в серый плащ простолюдина. Он откинул капюшон, подмигнул мне, жестами показал, чтобы я взяла яблоко, и вдруг выбросил вверх два пальца — указательный и средний, изображая знак победы.

И в этот миг звук вернулся. Я услышала крики того психа, который тряс передо мной своим членом. Он отбивался от дисциплинаторов и истерически вопил:

— Хочешь мой член, ведьма? Демоницы любят члены! Возьми его! Возьми! Иди ко мне, шлюха!

— Ну же! — нетерпеливо воскликнул Дан, и с этими словами схватил меня за руку и вложил в ладонь яблоко.

Оно немедленно почернело и рассыпалось жирным пеплом, испачкав мои пальцы.

— Во имя покоя, дисциплины и справедливости! — закричал Дан. — Силой данной мне власти я приказываю сжечь дочь Лилит, что принесла скверну и хаос в наш мир!

— Сжечь! — надрывалась толпа.

— Поджарить!

— Испепелить!

Женщины поднимали вверх детей, чтобы они лучше видели спектакль, разворачивающийся на помосте. Дан взял меня за руку и повел к столбу. Дисциплинаторы-гвардейцы накинули толстую веревку на мои ноги. Один из них, рыжий, как солнце, затянул первый узел.

— Нет! — Эрик взлетел на помост и бросился ко мне.

Его сшибли с ног гвардейцы и подмяли под свои мощные тела. Отбиваясь из последних сил, Эрик вскочил и рванул ко мне. Я увидела его глаза. Безумный взгляд, оскаленный, как волчья пасть, рот, напряженные вены на лбу и на шее. Надежды нет, но он все равно продолжает бороться. Никто и никогда не дрался так за меня. Этот мужчина, что меня похитил. Мой мучитель и личный палач стал моей первой и последней любовью. Я посмотрела вверх, на белое небо с прозрачными облаками. Господи, если ты есть, у тебя отличное чувство юмора. Должна признать, что ты — гениальный сценарист и режиссер!

— Сие творю не во имя жестокости, но во славу твою, Создатель! — Дан взял в руки горящий факел и подошел к столбу.

Я отвернулась от него, чтобы не видеть эту мерзкую физиономию.

— Встретимся в аду, ведьма. Прощай! — прошептал Дан.

Нет! Я все же посмотрю на него в последний раз. Пусть ему по ночам снятся мои глаза! Я облизнула пересохшие губы, собрала остатки слюны и плюнула ему в лицо. Гримаса ярости исказила его физиономию. Он взмахнул рукой с факелом. И … в этот миг мимо меня просвистел камень, брошенный откуда-то из толпы, и впечатался в лоб Дана. Он рухнул на помост, раскинув руки и ноги. Факел упал мне под ноги, на сухой хворост, пропитанный маслом, которым был обложен столб, и ветви вспыхнули. Огонь взметнулся вверх. Меня обжег нестерпимый жар.

Но сквозь языки пламени я увидела, как половина толпы сбросила серые плащи. Под ними оказалась разноцветная одежда: черная, красная, синяя, ярко-зеленая. И все эти люди в разноцветной одежде бросились на дисциплинаторов.

— Мятежники! — закричал начальник гвардейцев. — Они здесь! Бойцы, держать ряды! Оружие к бою! Защищать фланги! Сомкнуть строй!

Эрик вырвался из рук дисциплинаторов, которым стало не до него, и прыгнул ко мне. Распахнув плащ бесчувственного Дана, он сорвал с его пояса кинжал и взмахнул им, одним движением разрезая веревки. Выхватил меня из костра и прижал к себе.

Я закашлялась, задыхаясь от дыма. Ноги невыносимо болели от ожогов. Рядом с нами упал мертвый дисциплинатор с размозжённой камнем головой. Его тело глухо стукнуло о деревянный помост. Эрик сорвал с него плащ и накинул на меня.

— Идти можешь? — обеспокоенно спросил он, склонившись к моим обожженным ногам.

— Да, — я сделала шаг вперед и вскрикнула.

— Понятно, — кивнул Эрик и подхватил меня на руки.

Он ввинтился в толпу, собравшуюся на помосте. Мятежники в цветной одежде яростно дрались с дисциплинаторами в белых плащах. Истерически визжали женщины. Одна из девчонок, которую я видела в клубе, прыгнула сзади на здоровенного дисциплинатора, что подмял под себя щуплого мятежника, и яростно вцепилась длинными острыми ногтями ему в глаза. Ее ярко-алое шелковое коротенькое платьице взметнулось, обнажая длинные ноги в черных чулках на резинках с опушкой, которые накрепко обхватили мужчину. Дисциплинатор попытался сбросить девчонку, но она еще крепче вцепилась в него. Тогда он упал на спину, придавливая ее всей массой огромного накачанного тела. Девчонка закричала. А щуплый мятежник, воспользовавшись ситуаций, прыгнул на дисциплинатора и вонзил нож ему в сердце. Брезгливо поморщившись, мятежник перевернул дисциплинатора и протянул руку девушке, помогая выбраться из-под врага. Девушка наклонилась, выхватила длинный кинжал из рук дисциплинатора, яростно пнула мертвого каблуком-шпилькой, плюнула в него, показала средний палец и торжествующе заорала:

— На, сука! Вот тебе минет! Получи, мразь! — ликовала она.

— Свобода! Свобода! — закричала другая девчонка из клуба, одетая в прозрачную ночнушку.

Она обняла подругу и обе принялись пинать ногами мертвого дисциплинатора.

— Осторожно! — закричал щуплый мятежник, отталкивая их в сторону.

По тому месту, где они только что стояли, прокатился вопящий клубок из двух тел: дисциплинатора и мятежника. Побеждал рослый дисциплинатор. Одной рукой он схватил повстанца в ярко-зеленой майке за горло, а вторую занес для удара. Но в этот момент девушка в ярко-алом платье вонзила кинжал в спину дисциплинатора. Тот вздрогнул и попытался обернуться. Но вторая девчонка схватила камень, валявшийся на помосте, и с размаху обрушила ему на голову. Дисциплинатор коротко всхрапнул и завалился вперед.

Эрик, держа меня на руках, мчался к Оранжерее. Он почти пробился к ней через толпу сражающихся. И вдруг я вспомнила про ключ.

— Эрик, вызывай дракона с ключом! — воскликнула я. — Мы же без ключа не откроем дверь Оранжереи!

— Сейчас! — он на бегу издал какой-то странный звук, похожий на дельфиний свист.

И в тот же миг хрустальный дракон камнем упал с неба ему на плечо. Мы оказались возле Оранжереи. Эрик, удерживая меня одной рукой, второй погладил дракона по брюшку. Тот радостно засвистел, перевернулся на спинку и раскинул лапки, совсем как щенок, который просит почесать ему животик. Невидимый шов сумки на брюшке разошелся, и оттуда показался золотой ключ, усыпанный крупными рубинами. Эрик вставил ключ в замок, и тяжелая дверь вдруг мягко отъехала в сторону.

— Стой! Не смей! — донесся из толпы рев Дана.

Я обернулась. Яростно ввинчиваясь в толпу, к нам пробивался Дан. Эрик побледнел и сжал кулаки.

— Оставайся здесь. Я сейчас вернусь, — прошипел он.

— Умоляю тебя: нет! — я обхватила Эрика за шею и принялась целовать. — Пойдем! Просто захлопни за собой дверь. И он нас не достанет. Сейчас не время для вражды. Мы должны разрушить весь этот лживый мир. Испепелить это гнилое болото! А ты потом вернешься и отомстишь.

— Твоя правда, — Эрик зло сплюнул и толкнул дверь.

— Нет! — Дан перепрыгнул через тела мертвых, растолкал дерущихся и бросился к нам.

— Да, — губы Эрика изогнулись в язвительной усмешке, и он со размаху захлопнул дверь в Оранжерею.

Звуки борьбы едва доносились сюда. Мы оказались перед стеклянной стеной. Пол покрывала нежно-золотистая трава, от которой веяло прохладой. На ней сверкали капельки росы.

— Эрик, опусти меня на пол, пожалуйста, — попросила я. — Свежая трава с росой — это как раз то, что мне сейчас нужно.

Я не смогла сдержать стон облегчения, когда мои обожженные ноги коснулись прохладной шелковистой травы. Это было восхитительно! Закрыв глаза, я наслаждалась затихающей болью. Трава явно обладала каким-то лечебным эффектом. Я ступала по ней и чувствовала, как мне становится легче с каждым шагом. Эрик заметил умиротворение на моем лице и пояснил:

— Рядом с Древом Забвения отступает боль. Тебе лучше, любимая?

— Намного, — облегченно выдохнула я.

Мы, словно в лабиринте, обошли по кругу стеклянную стену, и остановились возле второй стены — серебряной. Из-за нее послышался тихий шепот. Разобрать слова я не могла, но по спине отчего-то побежали мурашки.

— Кто это шепчет? — спросила я, нервно озираясь по сторонам.

— Древо Забвения, — ответил Эрик. — Оно там, за стеной.

— А что оно говорит?

— Не знаю, — он пожал плечами. — Мы не понимаем этого языка. Он давно исчез. Говорят, что это Енохианский — самый первый язык во вселенной, на котором бог разговаривал с ангелами. Пойдем дальше, — он взял меня за руку и мы снова пошли по кругу, на это раз огибая стену из чистого серебра.

Мы словно двигались по спирали гигантской раковины улитки, неизбежно приближаясь к ее центру. И, наконец, пришли к третьей стене — живой изгороди, которая была сплетена из прозрачных ветвей, густо заросших ослепительно-белыми виноградными гроздьями.

— Это здесь, — Эрик наклонился, подныривая в невысокую арку.

Я осторожно ступала за ним по ковру из золотистых листьев, устилавшему пол. Мы оказались в огромном зале, который полностью занимало гигантское дерево. Оно разрослось, заполняя собой все пространство. Мощный ствол был абсолютно прозрачным, словно вырезанным из хрусталя. Белые листья раскачивались, как будто их трепал ветерок, но все дело в том, что ветра здесь не было. Эрик осторожно прикоснулся к Древу кончиками пальцев, и шепот усилился. Тяжело качнулись виноградные гроздья. И вдруг я поняла, что шепчет дерево:

— Забудь всё, — тихо повторяло оно. — И горе, и радость. И смех, и слезы, и любовь. На свете счастья нет, но есть покой и воля.

13 глава

— Эрик! Я понимаю, что говорит Древо, — у меня вдруг закружилась голова.

— Не слушай его, — прошептал Эрик. — Это иллюзия. Тебе кажется.

— Ну как же? — не согласилась я. — На свете счастья нет, но есть…

— Молчи! — Эрик испуганно зажал мне рот рукой. — Не повторяй за ним, иначе ты сейчас заснешь и никогда не проснёшься! Оно гипнотизирует тебя! Смотри на меня, Алика!

Мне вдруг стало так хорошо и спокойно! Я даже засмеялась:

— Эрик, ты такой глупый! Ты ничего не понимаешь! Покой — вот что главное в жизни! Нам не нужно разрушать Древо Забвения! Нужно просто ему подчиниться, и тогда все будет хорошо! Я только сейчас это поняла!

— Сопротивляйся, Алика! Сопротивляйся! — он схватил меня за плечи и встряхнул.

Я захохотала. Это было очень смешно! Его тревога, его ярость, его упрямство.

— Милый мой глупыш, — я погладила заросшую светлой щетиной щеку, — ты ничего не понимаешь! Я знаю, что нужно делать: мы останемся здесь и просто заснем на этих чудных листьях. И нам будут сниться яркие цветные сны. Как у Шекспира в "Гамлете", помнишь?

Забыться.

И знать, что этим обрываешь цепь

Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу.

Это ли не цель Желанная?

Скончаться.

Сном забыться.

Уснуть… и видеть сны?

— Оно до тебя добралось, — упавшим голосом произнес Эрик и нервно взъерошил шевелюру. — Теперь тебе не вырваться из-под гипноза Древа Забвения!

Эрик вдруг яростно сжал кулаки. На скулах заиграли желваки. Он побледнел, как мел, ударил ногой по стволу и закричал:

— Отпусти ее! Она не твоя! Отпусти! — он ударил еще раз, и еще, и еще.

Раздался мелодичный звон. Листья посыпались вниз. И откуда-то вдруг налетел сильный ветер, опрокинув Эрика на спину.

— Отпусти! — заревел Эрик и вскочил на ноги.

Он схватил меня за плечи, заглянул в глаза. А я все хохотала и не могла остановиться.

— Сопротивляйся, девочка! Ну же! — он вдруг отпустил меня, отвернулся, тяжело вздохнул.

Потом резко повернувшись, со всего размаха залепил мне звонкую пощечину. Я упала на листья, и в голове у меня что-то щелкнуло, переключаясь. Я вдруг осознала, где нахожусь и что происходит. Словно пелена с глаз упала. Умом я понимала, что Эрик своей пощечиной просто привел меня в себя. Но разве мы, женщины, слушаем голос разума? Эмоции! Вот что нас ведет по жизни. И этой пощечиной он как-то сразу вернул меня в те отношения, что сложились у нас с самого моего похищения. Буквально за сутки я успела привыкнуть к тому, что его руки — сильные и властные, прикасаются ко мне нежно и ласково. И вдруг он напомнил мне, при каких обстоятельствах я впервые почувствовала на себя эти руки. Поэтому в глубине души вспыхнул гнев. Горячая волна, что заставила мои пальцы сжаться. Поднявшись на ноги, я отряхнула плащ от листьев и сказала, глядя ему в глаза:

— Еще раз распустишь руки — дам сдачи! Да так, что мало не покажется!

— Ты вернулась! — Эрик сгреб меня в охапку, поднял и закружил.

— Да уйди ты! Отпусти! Ненавижу, когда меня отрывают от земли! — я попыталась отбиваться, и даже от души врезала ему пару раз по плечу, но он тормошил меня, смеялся и целовал в волосы.

— Как ты меня напугала, дурочка! Это было бы самым обидным: избежать казни, добраться сюда и вдруг потерять тебя! — он прижался носом к моему уху.

Мой гнев тут же стих. Как на него можно злиться?

— Эрик, ну хватит! — мне все же удалось вырваться из его цепких объятий. — Давай подумаем, что такое этот Меч Силы, который может разрушить Древо.

— Если бы я знал! — он вмиг стал серьезным и глубокая складка пролегла между его бровей. — Если бы ты знала, сколько книг из архива Ордена я перечитал! Сколько редчайших рукописей изучил! Всё пытался понять, на каком чуде держится наш мир Рацио. Но так ничего и не нашел.

Внезапно снаружи, от первой стены Оранжереи донесся гул и звуки глухих ударов. Такое впечатление, что в дверь били тараном. Даже ковер из листьев чуть дрогнул. А я от неожиданности подскочила.

— Что это, Эрик?

— Думаю, что это Дан с гвардейцами пытается сломать дверь, — побледнел Эрик.

— Но там же бунт! Там же драка не на жизнь, а на смерть. Дану должно быть тупо не до этого!

Эрик отвернулся и плечи его поникли.

— Что? Да не молчи же! — я вцепилась в его плечо и резко повернула к себе.

— Если Дан добрался до двери, значит, дисциплинаторам удалось выгнать мятежников с площади. Иначе — как ты правильно заметила — он бы и близко не подошел к Оранжерее. Помост дисциплинаторы точно отвоевали. У нас еще меньше времени, чем мы думали. Генрих все просчитал. Он подготовил и возглавил мятеж. Но даже он не принял во внимание силу и ярость Дана. И преданность его гвардейцев — гореть им всем в аду!

— Значит… — голос вдруг пропал и я полностью осипла от волнения, — нам остается просто сидеть здесь и ждать, пока эта сволочь до нас доберется?

— Ну уж нет! — Эрик с размаху ударил по стволу Древа.

Его глаза вспыхнули гневом.

— Я не позволю больше ему к тебе прикасаться! И никому не позволю! Я…

— Пообещай мне, Эрик, что если они ворвутся сюда, то ты просто убьешь меня.

— Этого не случится! Не смей! — он схватил меня, прижал к себе и принялся целовать.

— Умоляю тебя, не позволь им! — я отстранилась и заглянула ем у в глаза, приподнявшись на цыпочки. — Я знаю, что ты умеешь убивать голыми руками. Сделай это быстро, чтобы я ничего не почувствовала!

— Хватит! — он прижал меня к себе так крепко, что у меня чуть не хрустнули ребра, и зарылся лицом в мои волосы.

— Пообещай! — потребовала я.

— Хорошо, — глухо произнес он. — Обещаю тебе! — он вдруг бросился к Древу и стал внимательно изучать огромный толстый ствол, вглядываясь в прозрачную сердцевину.

— Не может быть, чтобы ни в одной из книг не было ни единого намека. Нужно просто вспомнить. Сосредоточиться и вспомнить! Сконцентрироваться! — он сжал виски, раскачиваясь из сторону в сторону и шепча:

— Вспоминай, вспоминай, вспоминай же!

Я села на ковер из золотистых листьев, глядя на него и его отчаянные попытки придумать выход из безнадежной ситуации. Даже если в какой-то из тех книг в архиве Ордена и был намек, разве можно вспомнить это сейчас, когда смерть стучится в дверь в буквальном смысле?

— Книги, книги, книги, — едва слышно шептал Эрик.

— Книги, — автоматически, не задумываясь, повторила я за ним.

Стоп! Перед каждым аукционом книга Лилит показывала мне Древо Забвения. Это то, с чего начинался аукцион. Зачем? Я вскочила на ноги и в волнении забегала взад-вперед. Что хотела сказать мне Лилит? Ведь в аукционах Древо не участвовало.

— Что с тобой? — занятая своими мыслями, я не заметила, что Эрик внимательно наблюдает за мной.

— Эрик, книга "Коль с Фаустом тебе не повезло", по которой проводился аукцион, она мне каждый раз подсовывала картинку с Древом. Давай вместе подумаем: почему?

— Потому что Лилит украла это Древо из рая. Она же хотела создать свой мир. Думала, что Древо помогает забыть прежнюю жизнь.

— И ошиблась, да?

— Да, на самом деле…

— Подожди! — закричала я и зажала ему рот рукой.

Зыбкая идея, вернее, намек на идею, начала тихо зарождаться где-то там, в глубине моего уставшего мозга. Я боялась дышать, чтобы не спугнуть ее.

— Так… ничего не говори сейчас, не сбивай меня с мысли… книга… — лихорадочно размышляла я вслух… — аукцион, забыть, набрасывай цепочки ассоциаций. Что еще?

— Неудача. У нее не получилось. Ей не повезло.

— Стоп! — заорала я. — Не повезло! Коль с Фаустом тебе не повезло, то повезет с другим, похожим на него. Смысл фразы: замена. Если кто-то не справился, то его заменит другой, более успешный.

— Нет, не так, — глаза Эрика сузились от напряжения. — Не то! Смысл фразы: если кого-то важного, кто нужен самому Дьяволу, подменили, то за него придется отдуваться тебе, простому человеку. Фауст хоть и был простым человеком, но постиг секреты бога и дьявола. Значит, и ты поймешь, и раскроешь тайну, если..

— Если книга будет у меня, — прошептала я. — Ответ в книге. Там должно быть написано, что такое Меч Силы. И книга — самое безопасное хранилище такой важной информации, потому что…

— Потому что ни один лилин-мужчина не может прочитать то, что написано в этой книге. Только лилина, да и то не каждая! — закончил фразу Эрик. — И что нам дает это понимание? У нас нет книги. И мы не можем пробраться в клуб.

— А нам и не нужно, — улыбнулась я. — У меня есть личный дракон, которого мне подарила Эмма для связи с Жанной. Связаться мы с ней так и не успели. А вот сейчас он мне пригодится.

Как там Эмма говорила? Хрустальные драконы — эмпаты, потому что они тоже потомки Слепого Дракона, которого Лилит родила от брака с Ангелом Смерти. Она тогда учила меня, что нужно просто мысленно его позвать. Я зажмурилась, сосредоточилась и позвала. Несколько минут ничего не происходило. А потом вдруг сверху раздался задорный свист. Я подняла голову и увидела, что на немыслимой высоте, над огромной кроной Древа, занимающей весь зал, есть далекое крошечное отверстие в потолке. Что было вполне логично. Ни одно дерево не может расти в закрытом помещении, без кислорода. Даже если оно из рая. Оттуда, сверху, и доносился свист. А мгновением спустя прозрачный дракон скользнул по ветвям Древа. Я вытянула руку ладонью вверх и он уселся на нее, сверкнув рубиновым глазом.

— Лети в клуб, — я постаралась как можно четче представить себе клуб и книгу. — Спустись в подвал и найди книгу. Принеси ее мне, хорошо? Ты понимаешь меня?

Дракон склонил голову на бок.

— Свистни, если понимаешь, — взмолилась я.

Дракон громко и радостно свистнул, взмахнул крылышками, потерся головой о мое запястье. Миг — и он уже вспорхнул с руки, исчезнув в кроне Древа.

— Иди ко мне, — прошептал Эрик, усаживаясь на ковер из листьев, — он оперся спиной о ствол Древа и похлопал рукой по коленям.

Я забралась к нему на колени и прижалась к широкой накачанной груди, ощущая, как напряжены его мышцы.

— Драконы летают очень быстро. Но все равно это займет время. Поспи пока, Алика. Нам понадобятся силы. А ты выглядишь очень уставшей, что неудивительно: балансирование на краю смерти вообще очень утомляет, — он горько усмехнулся.

— Как можно заснуть, когда там, снаружи, Дан со своими мерзавцами? — я потерлась щекой о его подбородок..

— Так же, как солдаты засыпают в короткие перерывы между боями. Прямо в окопах. Мы на войне, девочка моя. А на войне нужно беречь силы. Иначе не выживешь. Спи, любимая, спи, — он поцеловал меня в макушку и обнял двумя руками, устраивая поудобнее, как младенца в колыбели.

О сне, конечно, не могло быть и речи. Но я просто затихла, закрыв глаза. Эрик прав: силы нужно экономить. Хотя бы для того, чтобы в последний момент вцепиться в поганую морду Дана, если он сюда ворвется.

Эрик

Безвременье — это странная вещь. Эрик привык жить по жесткому графику: охота во благо Ордена, вся жизнь расписана по минутам. Теперь он сидел, прислонившись спиной к Древу Забвения. На руках спала Алика. Снаружи Дан с дисциплинаторами пытался открыть дверь в Оранжерею. Гул голосов и глухие удары эхом доносились сюда. А время замерло. Время затаилось, как зверь перед прыжком. Что будет, когда оно снова начнет свой суматошный безумный бег? Выживут ли они?

Эрик понимал, что шансов очень мало. Он погладил каштановые волосы Алики, разметавшиеся по его коленям. На ее шее билась едва заметная тонкая жилка. Эрику захотелось поцеловать ее, но он боялся разбудить девушку. Он еще прикоснется к этой вене. Не ртом — руками. Если сюда ворвется Дан с гвардейцами, первое, что он сделает: положит обе руки на эту голубую вену и резко повернет голову Алики, ломая шею. Одна секунда, а за ней покой. Он не отдаст ее брату. Он не отдаст ее никому другому. Никто не прикоснется к ее телу, кроме него. А потом он разобьет себе голову о ствол Древа. Чтобы его девочка не осталась одна там, в другой жизни.

Говорят, что на том свете влюбленные и родные друг друга не узнают. Так задумано, чтобы никто не страдал, не плакал и не сожалел о потерянной жизни. Голыми приходим мы в этот мир. Голыми уходим из него: без одежды, без прошлого, без накопленных богатств, без чувств и привязанностей. С одной крошечной котомкой — не в руках, а в душ́е. Что внутри себя собрал, с тем и пойдешь.

Эрик в это не верил. Не может быть, чтобы та, с кем сросся венами, сердцем и кровью, равнодушно скользнув по нему взглядом, прошла мимо по облакам.

— Не верю! — едва слышно прошептал Эрик.

Он узнает ее везде и всюду. Он пойдет за ней и в рай и в ад. Он не отдаст ее ни ангелам, ни демонам. Даже самому богу не отдаст!

— Моя — и точка! — прошептал он, гладя ее по волосам. — Моя навсегда!

Внезапно в кроне Древа послышался шум. Ворох листьев осыпался вниз. С громким свистом сверху упал хрустальный дракон. В пасти он держал книгу. Опустившись на ковер из листьев, дракон разжал челюсти и жалобно свистнул, словно жалуясь.

— Тяжело тебе было, кроха? Эта книга весит больше тебя! — Эрик погладил его по спинке. — Спасибо!

Дракон потерся мордой о его руку.

— Просыпайся, любимая! — Эрик поцеловал Алику.

Она сонно заморгала и вскочила на ноги.

— Дракон принес книгу. Теперь ты должна ее прочитать. Я ведь ничего не вижу, кроме пустых страниц!

— Наконец-то! Ах ты умница! — Алика схватила дракона и поцеловала в морду. — Ты мой хороший! Справился! Нашел ее!

Дракон довольно засвистел, взмахнул крыльями и исчез в кроне Древа. Алика открыла книгу и принялась быстро листать страницы.

— Сейчас, сейчас, эта картинка с деревом была где-то посередине, — бормотала она. — Нашла! — в ее голос послышалась ликование. — Вот она!

— Что там? — Эрик с любопытством уставился на пустую страницу.

— Меч силы… — начала читать Алика и голос ее дрогнул.

Она бросила книгу, закрыла руками лицо и заплакала.

— Что там? Скажи мне, не молчи! — Эрик схватил ее за плечи и легонько встряхнул.

— Там… смерть и безнадега, — ответила Алика, размазывая по щекам слезы.

— Да расскажи уже, что там! Ну?

— Меч силы — это сам Дан.

— Как это? — не понял Эрик. — В каком смысле?

— Это… это его змей, — всхлипнула Алика. — Там написано: "и открылась мне тайна великая: Меч Силы, сокрушающий Великий Покой — есть змей и семя Главного Наместника Покоя, или кровь от крови его, плоть его раздвоенная". Понимаешь? То есть, или сам Дан или его сын. Кровь от крови, плоть раздвоенная…

— Или его брат, — тихо сказал Эрик.

— Нет, — горькая складка пролегла у губ Алики. — Брат — это не раздвоенная плоть.

— Раздвоенная, девочка, если брат — близнец!

— Но… — Алика запнулась, — у него нет близнеца! Ты просто младший брат.

— Я его близнец. Мы вынуждены были это скрывать, потому что непохожесть близнецов — первый признак лилинов. Я родился на две минуты позже Дана. Но он выглядит старше, как минимум, на несколько лет. И мы всю жизнь врали, что так и есть. Я и есть Меч Силы.

— Но…

Эрик не дал ей договорить, прижавшись губами к ее рту.

— Но если мы ошибаемся, то умрем вместе, — прошептал он. — Единственный способ проверить — это любить тебя.

— Именно меня? — улыбнулась она.

— Ключевое слово: любить, — он положил руку на ее затылок, пропустил через пальцы густые каштановые волосы, запрокинул ее голову и поцеловал в шею.

Алика глубоко вздохнула и закрыла глаза. Он сорвал с нее плащ и скользнул губами к груди. Нежно и осторожно поцеловал сосок, потом другой. Двумя руками обхватил ее грудь и сжал, массируя круговыми движениями. Змей внутри него встрепенулся и ожил. Эрик обвел языком ее сосок, нащупал самую чувствительную точку — Алика выгнулась и вскрикнула. Она вцепилась пальцами в его волосы. Эрик позволил змею выбраться наружу. Змей обвился вокруг сосков и приник к ним, лаская затвердевшие от желания бугорки. Эрик спустился вниз, целуя живот Алики. Каждый сантиметр, каждую родинку, вдыхая ее запах, запоминая шелковистость кожи. Алика прислонилась спиной к стволу Древа. Ее губы приоткрылись. Лицо побледнело. Ветви Древа качнулись, шепот усилился. Одну руку Эрик положил на ее живот, поглаживая его. Другая скользнула между ее ног. Его ловкие сильные пальцы, познавшие множество женщин, осторожно проникли внутрь. Большой палец быстро вошел в нее и тут же вышел. Она схватилась рукой за его руку, толкая ее вниз, требуя, чтобы палец вернулся на место.

Он улыбнулся и прошептал:

— Нет! Тебе не повезло: ты во власти страшного тирана, который сам знает, что делать.

— Какой ужас! — прошептала Алика, задыхаясь. — Главное, тиран, не останавливайся и продолжай меня мучить!

— Ни за что не остановлюсь! Моя власть будет вечной! — улыбнулся Эрик, прижимаясь к ее губам.

Слушая ее дыхание, он ловил ритм ее тела. И, подчиняясь ему, сильно, но очень осторожно завладел ее клитором, и сжал. Змей, захватив соски, покраснел, нагреваясь и слегка прикусил их. Алика вскрикнула и задрожала. Эрик сильнее сжал бугорок клитора, слегка похлопывая его быстрыми точными движениями. По его вискам потёк пот. Медленная игра давалась все тяжелее. Ворваться в нее, захватить, сломать, разорвать — вот чего он хотел. Он умирал от этого желания: подмять ее под себя. Но ее удовольствие было дороже! Никогда и ни с одной женщиной он не задумывался об этом. Кончила или нет — ему было все равно. Он стремительно врывался в женскую плоть, слушая крики боли, которую причинял его огромный член. Кончал, и ему было все равно, что чувствуют и думают все те женщины, с которыми он спал. Он никогда не занимался любовью. Он брал, драл, трахал, овладевал. Носейчас впервые в жизни он наслаждался удовольствием своей девочки. Ее страстью, ее счастьем, ее блаженством. Всё для нее! И член, и змей! И он, Эрик. И душа и тело — для любимой ведьмы. Сладкой и горькой, первой и последней. Для единственной!

С трудом сдерживая себя, он снова ввел в ее лоно большой палец. Алика закричала. По щекам разлились красные пятна. Его палец стал полностью мокрым. Он ликовал. Впервые за всю ее жизнь она потекла. Потекла для него. Для единственного мужчины, которой ее разбудил. Вечно сухую и холодную ледышку. Арктика внутри нее вспыхнула африканской жарой. Эрик на миг оставил ее, одним движением стащил с себя робу и замер перед ней обнаженный, с каменным членом, вздыбившимся для нее.

— Какой он огромный! — прошептала Алика, прикасаясь к его члену. — Я боюсь: мне будет больно.

— Не будет, — Эрик провел пальцами по ее губам. — Ты вся течешь… для меня.

Она закусила его палец, покорно глядя на него. И вдруг в ее глазах блеснуло лукавство. В первый раз за то долгое время, что он ее знал.

— Долой тиранию! — прошептала она и вдруг схватила змея, глубже насаживая его на соски.

И этот взгляд настоящей ведьмы — дочери Лилит, которая, наконец, проснулась, и осознала свою силу, это движение, это прикосновение к его змею, которого прежде не касалась ни одна женщина, сработали как детонатор бомбы.

— Моя любимая ведьма! Моя чертова, проклятая и самая любимая на свете ведьма! — зарычал Эрик.

Он схватил ее за бедра, поднял и посадил на себя. Головка члена требовательно толкнулась в горячую мокрую плоть.

— Впустишь меня? — хрипло прошептал он.

Алика молча кивнула. Он одним движением полностью вошел до упора, насаживая ее бедра на всю длину члена. Она закричала и двумя руками обхватила его шею. Держа ее за бедра, он приподнимал ее и бросал вниз. Прижавшись губами к ее рту, он пил ее хриплые крики, громкие стоны. Зверь вырвался наружу и его уже нельзя было остановить. Эрику потребовалось немалое усилие, чтобы не кончить от нескольких движений. Он выскочил из нее.

— Зачем ты вышел? — задыхаясь, прошептала Алика. — Продолжай, Эрик!

— Нас двое, девочка! Змей тоже хочет к тебе.

Змей занял его место. Свернувшись внутри нее, он заполнил е лоно полностью, и начал двигаться быстрыми и мощными толчками. Алика хрипло закричала. Эрик впился в ее рот и протолкнул язык внутрь, чувствуя всё, что чувствовал змей: безумный жар, ее наполненность им, ее дрожь. Все тело Алики свело судорогой наслаждения. Эрик застонал вместе с ней от ощущения острого пьянящего счастья. Он схватил ее пальцы и сжал их одной рукой, чтобы чувствовать, как сокращаются мышцы всего ее тела, когда внутри лона неистово бьется его змей.

Его член терся между ее бедер, чтобы быть с ней в одном ритме, но при этом не излиться раньше времени. И каждый раз, когда она кричала, он, задыхаясь от жадности, пил каждый ее крик, каждый ее вздох, впитывая в себя адское пламя ее проснувшейся чувственности. Забирая от нее все, что только можно. Наполняя себя ее страстью, ее жаром. Сплетаясь с ней венами и кровью, п́отом и дыханием. Срастаясь с ней всем телом.

Внезапно над его головой качнулась крона Древа. Шепот ветвей усилился. Листья дождем посыпались вниз, открывая медленно созревающий Плод. Эрик поднял голову и ликующе закричал. На его глазах на Древе наливалась серебристым соком ослепительно-белая виноградная гроздь. Вот она, главная тайна мироздания: покой держится не на забвении. Покой держится на несовпадении. Один любит, а другой позволяет себя любить. Этот баланс — основа Вселенной, ее равновесие. Поэтому Дан и приводил сюда любовницу, а не жену. Эмма слишком любит его. А Жанна просто терпит. С ней Дан был спокоен. Ее оргазмом можно управлять. Мужчине очень легко контролировать женщину, которая его не любит по-настоящему. Она предсказуема, потому что холодна. И даже если возбудится, все равно не вспыхнет настоящей страстью.

Женщины любят не лоном. Они любят сердцем. И если лоном можно управлять, то женское сердце загадка даже для бога. Он сам появился на свет в результате страсти. Большой Взрыв, от которого произошла Вселенная, это не силы физики, а сила любви. Совместный оргазм влюбленных мужчины и женщины. И от этой любви, от ее вспышки разлетелась к чертям вся вселенная, разметав галактики, и родились планеты и звезды.

Плод Покоя вызревает от настоящей любви мужчины к женщине, от которой у него вырастает змей. Ведь сам змей — порождение Лилит, которая и подарила женщинам оргазм. И этот адский сплав запускает механизм покоя. Парадокс? Да. Весь мир стоит на парадоксе: чтобы установить мир, сначала нужна изнурительная и разрушительная война. Чтобы обрести свободу, необходимо сначала побывать в рабстве. Меч силы — это не Эрик, и не Дан. Меч Силы — это общий оргазм влюбленных друг в друга мужчины и женщины. И чтобы разрушить Древо, осталось совсем немного: пролить на него нектар любви, соединение двух соков: мужского семени от змея и женской влаги дочери Лилит. Поэтому все, без исключения, мировые религии так боятся женского оргазма. Потому что не бог создал мир, а влюбленная женщина. И она же способна разрушить свое творение.

Эрик мысленно позвал змея, и тот, повинуясь его воле, выскользнул из лона Алики. Теперь можно не сдерживаться. Эрик ворвался в нее до упора. Она закричала. Он яростно толкался внутри нее. До конца! Забрать ее всю! За все те дни, когда было нельзя. Его огромный член наполнял ее собой, жадно проникая все глубже и глубже. Эрик прижал Алику к стволу Древа, ввинчиваясь в нее так, что сводило мышцы ягодиц и бедер. Она, лихорадочно, обхватив его руками, невидящим взглядом смотрела в одну точку. Куда-то за грань наслаждения. За порог жизни и смерти. Змей свернулся кольцом вокруг члена Эрика, и снова скользнул внутрь. Пройдя лоно, он достиг матки, и обвился вокруг нее, наливаясь алым цветом. Алика выгнулась дугой и выкрикнула:

— Боже мой!

— Я — твой бог! — выдохнул Эрик.

Сделав над собой невероятное усилие, он вышел из нее, подождал пару секунд. Подняв голову, взглянул на налившийся соком Плод Покоя, и прошептал:

— Прощайте, покой и забвение!

Снова вошел в Алику и забыл обо всем. Его член внутри ее лона соединился со змеем. Эрик зарычал, впился губами в запрокинутую шею Алики. Она полностью раскрылась там, внутри, принимая его как можно глубже. Ее бедра задвигались в такт его движениям. Волосы разметались по стволу Древа, искусанные губы что-то тихо шептали. Она так крепко сжала его внутри, что он на миг остановился, а потом снова ввинтился в ее пылающее тело. Его крик соединился с ее криком. Дыхание стало одним на двоих. Мощный оргазм сотряс их тела, и они одновременно кончили. Эрик быстро вышел из нее, опустил ее обмякшее тело на листья, прижал член к дереву и дал ему истечь на ствол. Плод Покоя тяжело качнулся вниз, отрываясь от ветви. Счет пошел на секунды. Гроздь висела на тоненькой ниточке стебелька. Еще миг — и будет поздно! Не дожидаясь пока Плод упадет, Эрик снова подхватил Алику на руки, повернул животом к стволу, поднял одну ее ногу и распластал по Древу, давая горячему соку из лона стечь по прозрачному стволу.

Плод замер, так и не оторвавшись от ветви. Шепот Древа превратился в громкий вой. Плод налился алым, разбух, вырос в несколько раз и стал похож на пульсирующее сердце. Красные прожилки прорвали кожицу Плода и брызнули каплями на соседние ветви. Несколько капель попало на ствол. Вой Древа достиг предела и замер где-то там, в вышине кроны. Сверкнула алая молния, немыслимо яркой вспышкой озаряя все вокруг. По стволу побежали алые ниточки, похожие на кровеносные сосуды. Словно проснулись дремавшие внутри невидимые вены. Ствол запылал багровым. Раздался дикий скрежет, Древо качнулось, и из-под ковра листвы показались длинные багрово-черные корни.

Эрик, крепко прижав к себе Алику, с ужасом наблюдал, как качнулся вперед гигантский ствол. Еще миг — и он упадет.

— Бежим! — крикнул Эрик, и схватив Алику за руку, бросился петлять по лабиринтам Оранжереи, надеясь успеть добежать до выхода.

Они мчались изо всех сил. А за ними вздыбливалась земля, рушились стены Оранжереи, осколками разлеталось стекло и куски серебра. Земля под ногами дрожала. В воздухе закрутились разноцветные смерчи. Алика вскрикнула и упала. Эрик, не останавливаясь, на бегу подхватил ее на руки, крепко прижал к себе и понесся к выходу.

Генрих

Все пошло не так, как задумывалось и планировалось. Стремительная атака мятежников не дала ожидаемого эффекта. Генрих ударил кинжалом подкравшегося сбоку дисциплинатора и зло сплюнул под ноги. Мятежники — не солдаты. Ремесленники, торговцы, учителя, врачеватели, контрабандисты — они пришли сюда искать новую, лучшую жизнь. Воевать за мир, свободный от диктатуры Ордена. Они дрались за правду. А дисциплинаторы — за жизнь и власть. Каким-то чудом устояв во время неожиданной атаки, дисциплинаторы успели перегруппироваться и занять оборонительную позицию вокруг Оранжереи, защищая и ее саму, и Главный Источник Покоя, расположенный прямо перед ней.

Из столба, предназначенного для казни, они по приказу Дана соорудили таран и планомерно пытались высадить дверь Оранжереи. Дверь из железного дуба — самого прочного строительного материала в Рацио — пока держалась, но по краям уже отлетали щепки. И вскоре в щели можно будет просунуть рычаги и снести ее. Счет пошел на минуты. Повстанцы во главе с Генрихом пытались сломать защитное кольцо дисциплинаторов, чтобы прорваться к двери, но тщетно. Иногда Дан, командующий взломом двери, оборачивался, вытягивал шею и бросал полный торжества взгляд на Генриха. Презрительная улыбка намертво приклеилась к губам Главного Наместника Покоя.

Все надежды Генрих возлагал только на Эрика и Алику, запертых внутри. Если бы у них получилось! Генрих давно догадался, что такое Меч Силы, но говорить Эрику не стал. По одной простой причине: он не был до конца уверен в том, что Алика любит Эрика по-настоящему. У женщин так часто бывает: они путают чувство благодарности и любовь. И если бы Генрих заранее рассказал им, что нужно сделать, чтобы разрушить Древо Забвения, то начались бы сомнения, рефлексия, выяснение отношений, раскапывание скелетов в шкафу и всё то прочее, чем обожают заниматься влюбленные пары. Беда в том, что времени на все это у Эрика и Алики не было.

Расчет Генриха был прост: оказавшись у Древа, без свидетелей, без лишних глаз и ушей, без надежды на спасение, Эрик и Алика непременно займутся любовью. А дальше — как повезет. Если Алика, действительно, его любит, и ее оргазм будет настоящим, а не фальшивым, как у многих женщин, то Древо Забвения будет уничтожено. А если нет — то всех их, включая Эмму, ждет мучительная и медленная смерть. А власть Ордена еще больше окрепнет, и тогда у следующих поколений не будет ни малейшего шанса на свободу. Генрих на миг закрыл глаза. Боже, помоги! Хоть раз сделай всё, как нужно, и, главное, тогда, когда нужно! Генрих открыл глаза и побежал на правый фланг, где шла самая ожесточенная борьба.

И вдруг земля под ногами дрогнула. Генрих замер. Земля дрогнула еще раз. Снизу раздался гул, сменившийся воем. Удар где-то там, под землей — и булыжники площади вздыбились, выгибаясь куполом, словно их приподнял спиной огромный кит. Рванул вверх фонтан воды, булыжники полетели в разные стороны. Небо в один миг окрасилось алым, и из-под земли тяжело скрипя, поднялись огромные, размером с дом, багрово-черные корни Древа Забвения. Крышку с Источника Покоя сорвало невидимой силой. Вода столбом ударила вверх. А сверху на мир Рацио обрушилась стена алого дождя.

Генриха сбило с ног потоком воды и понесло. Мимо него, вопя и лихорадочно пытаясь схватиться хоть за что-то, проносились дисциплинаторы и мятежники. Бурная река выталкивала их с площади. Генриха оглушило и ослепило. Всегда белесые, почти прозрачные небеса Рацио пылали нестерпимо ярким алым светом. Кроваво-красная вода била отовсюду: снизу, сверху и даже сбоку. Воздух был наполнен оглушительным воем, который исходил из вздыбившихся корней Древа, которые протыкали всех, до кого могли дотянуться.

Поток воды нес Генриха прямо на большой, размером с лошадь, острый корень. Генрих сгруппировался, выставил перед собой руки и зацепился за корень, резко остановившись. Он обвил корень ногами, подтянулся на руках и уселся верхом. Мелкие отростки корня тут же попытались проткнуть его. Генрих взмахнул кинжалом, обрубая их. Корень выл и тяжело барахтался в воде, как живой.

Теперь можно и оглядеться. Отовсюду доносились крики дисциплинаторов и мятежников, умирающих на корнях Древа, которые пронзили их насквозь. Тела убитых в схватке подхватил бурный поток воды и вместе с живыми и ранеными нес прочь, словно специально расчищая площадь. Внезапно среди воя корней послышался шум мотора. Генрих посмотрел вверх. Над площадью кружила белая, с золотыми эмблемами, машина Дана.

— Нет! — прошептал Генрих. — Только не это!

Машина, тем временем, спланировала вниз, на помост, от которого остался только покосившийся, наполовину затопленный каркас. Вытянув шею так, что хрустнули позвонки, Генрих увидел, как водитель открыл дверь и бросил вниз веревку. А по веревке ловко и быстро взобрался Дан. Дверь захлопнулась и машина взмыла вверх.

— Да чтоб тебя демоны разорвали, тварь бессмертная! — взвыл Генрих.

Иногда он сомневался: а есть в Дане вообще что-то человеческое? Дьявольская хитрость присуща многим лилинам, но не до такой же степени! Такое впечатление, что кровь Лилит в нем вообще ничем не была разбавлена. И что мать Дана родила его от самого принца ада. Иначе откуда у него такая способность в буквальном смысле всегда выходить сухим из воды?

Генрих зарычал от досады. От ярости глаза заволокло радужной пеленой. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. На злость нет времени! Время сейчас работает против него. Генрих закрыл глаза и начал мысленно произносить имена всех драконов с рубиновыми глазами, которые не работали на Орден. Хрустальные драконы — единственное его спасение.

Он звал их и молился, чтобы они откликнулись как можно быстрее. И улыбнулся, когда над головой послышалось хлопанье многочисленных маленьких крыльев и раздался веселый свист. Генрих открыл глаза. Огромная стая драконов сделала круг над площадью и одновременно, словно сговорившись, ринулась вниз. Хрустальные крохи облепили Генриха со всех сторон, крепко вцепившись зубами в его одежду. Их стеклянные тела полностью скрыли его под собой. Изнемогая от усилия, они рванули вверх и подняли Генриха в воздух.

— Мои милые крохи! — радостно засмеялся Генрих. — Несите меня в Главную канцелярию Ордена!

Даже без донесений драконов он знал, куда направился Дан. Если хочешь понять логику врага, представь себя на его месте. С воображением у Генриха никогда проблем не было. В Рацио Дану теперь не выжить. Поэтому ему нужны артефакты, открывающие порталы в другие миры.

— А где они хранятся? — прошептал Генрих, и сам себе ответил: — в Хранилище Ордена, которое находится в Главной Канцелярии.

Сейчас Дан помчится домой, чтобы взять Эмму и детей, а оттуда в Канцелярию. И…. здравствуй, новая жизнь! Генрих даже заскрипел зубами от злости. Сам можешь валить хоть в пекло, но Эмму и детей не отдам!

— Быстрее, хорошие мои, быстрее! Понимаю, как вам тяжело, но вы уж напрягитесь! — взмолился Генрих, обращаясь к драконам.

Хрустальные крохи засвистели. Со всех сторон к ним слетались сородичи, заменяя собой уставших. Ветер швырял в лицо Генриха потоки алой воды. Из-за сильного дождя и немалого веса крупного рослого мужчины драконы летели медленнее, чем хотелось бы. Но вряд ли машина Дана тоже сможет набрать скорость при такой погоде. Так что их шансы почти равны.

— Мы еще посмотрим, кто кого переиграет! — выкрикнул Генрих, глядя в кровавого оттенка небеса.

14 глава

Расчет Генриха оказался верен. Когда драконы доставили его в Главную Канцелярию Ордена, первое, что он увидел, была брошенная у входа машина Дана. На открытой двери повис, зацепившись лапой, маленький плюшевый мишка. Значит, дети с Эммой уже там, внутри.

Генрих ворвался в здание и помчался по лестнице вниз, в подвал, где располагалось Хранилище Ордена. Канцелярия была пуста. Под ногами валялись в спешке брошенные бумаги и кучи золы. Видимо, в последние минуты здесь жгли самые важные документы.

— Боже, не дай мне опоздать! — шептал Генрих на бегу.

Он успел вовремя. Тяжелый кованный сейф Хранилища был открыт. Возле него стоял Дан, держа в руках артефакт портала: прозрачный шар с золотистыми прожилками. Рядом с ним стояла заплаканная Эмма с ссадинами и синяками на лице, с младшей дочкой на руках. Завёрнутая в жемчужно-белое одеяльце, девочка десяти месяцев от роду, нахмурив бровки, тихо лепетала что-то на своем младенческом языке. Сын десяти лет и дочка шести лет крепко вцепились в юбку матери.

Увидев Генриха, Дан усмехнулся и швырнул шар на пол. Ослепительная вспышка озарила Хранилище и в воздухе появилась горящая золотом дверь. Дан быстро шагнул внутрь. Эмма с детьми успели сделать только один шаг по направлению к двери. Генрих оценил ситуацию: портал будет открыт всего одну минуту. На схватку времени нет. Дан намного сильнее его, а ярость десятикратно увеличит его силу. Остаются только быстрота и хитрость — самое проверенное оружие. И эгоизм Дана как спасательный круг. Генрих слишком хорошо его знал. Многие из близкого окружения считали, что Главный Наместник Покоя просто не способен любить. Они ошибались. Дан умел любить сильно, преданно и вечно. Себя. Единственного, кого считал достойным великой любви. На этом и решил сыграть Генрих.

— Нет! — закричал он, прыгнул на Эмму, выхватил из ее рук младенца, второй рукой подхватил мальчика и бросился к выходу из Хранилища.

Эмма взвыла и бросилась за Генрихом. Старшая дочка, громко плача, не отставала от нее ни на шаг. Генрих выскочил в коридор и обернулся. Дан стоял в дверном проеме портала, окруженный золотым ореолом света. Дверь начала медленно закрываться. Он протянул руку вперед и крикнул:

— Эмма! Пойдем со мной! Мы потом вернемся за детьми, обещаю! Я прощаю тебе предательство!

— Нет! Я не оставлю детей здесь! — Эмма метнулась к Генриху, вцепилась в дочку и рванула на себя. — Пусти, мерзавец! Отдай моих детей!

— Отпусти меня! Я хочу к папе! — мальчик пнул Генриха ногой в бедро.

Извиваясь, как змея, ребенок попытался вырваться из сильных мужских рук. Но Генрих зажал его намертво. Он быстро оценил обстановку: Дан еще может выскочить из портала, попытаться убить его, забрать детей. Словно услышав его мысли, Дан шагнул вперед. Генрих вжался в стену и прижал к себе младенца. Второй рукой он продолжал крепко держать извивающегося мальчика. Позиция была очень неудобной. Если Дан сейчас вдруг бросится на него, придется отбиваться от крепкого высокого противника в узком коридоре. А ему даже нечем держать кинжал. Обе руки заняты детьми. Кого из них выпустить из рук? Младенца или мальчика?

— Эмма! — снова крикнул Дан и сделал несколько шагов к двери.

— Дан, сделай же что-нибудь! — зарыдала Эмма.

Лицо Дана перекосила гримаса гнева. Скулы побелели. Глаза сузились от ненависти. Он выхватил кинжал, бросился к Генриху и в этот момент послышались громкие голоса, топот многочисленных ног, и по лестнице в Хранилище скатились, толкая друг друга, мятежники в цветной одежде.

— Вот он, Наместник Покоя!

— Держите эту тварь!

— Не уйдешь!

— Успели, мужики! Сейчас мы с ним разберемся!

Дан прыгнул обратно в Хранилище и головой вперед нырнул в почти закрывшуюся дверь портала. Блеснула золотая молния. Портал захлопнулся и исчез.

— Вот тварь хитрая! Да что ж ты будешь делать? — предводитель мятежников, высокий мужчина в красной рубахе с досадой ударил кулаком в стену. — Всего на минуту опоздали! На одну минуту!

Эмма медленно подошла к тому месту, где только что была дверь, опустилась на пол и погладила его руками.

— Как же так? — тоненьким, почти детским голосом спросила она. — А мы?

Генрих передал младенца одному из мятежников, и, медленно ступая, подошел к Эмме.

— А как же я? А дети? — повторяла Эмма, сидя на полу и продолжая гладить светлые мраморные плиты пола.

— Эмма, все кончено, — Генрих опустился на колени рядом с ней. — Пойдем со мной, милая! — он прикоснулся к ее руке, погладил щеку, на которой красовался последний подарок Дана: внушительного размера синяк.

Она отдернула руку, посмотрела на него невидящим взглядом и прошептала:

— Так же нельзя! Это же безбожно, Генрих! Ты ведь обещал мне, что его не тронут. Что все будет хорошо!

— Я не соврал, — прошептал Генрих. — Дан цел и невредим. Ты сама видела. Я дал ему уйти.

— Но не со мной, — растерянно ответила Эмма. — Зачем же тогда всё это, если он не со мной?

Генрих нервно сглотнул и тихо сказал:

— Всё наладится. Вот увидишь! Теперь всё будет по-другому. Пойдем со мной, милая! Дети напуганы, устали. Тебе тоже нужно отдохнуть, — он обнял ее и прижал к себе.

— Ааааа…. — тихонько сказала Эмма, высвобождаясь из его объятий. — Я поняла! Это всё ты. Ты всех обманул! Ты знал, что так будет. Что Дан уйдет без меня. Ты подгадал, использовал меня, чтобы я тебе помогла. А теперь ты хочешь занять его место, да? Место моего мужа?

— Нет, — едва слышно прошептал Генрих. — Я хочу занять свое место возле тебя! Я его заслужил и выстрадал. Я очень люблю тебя, Эмма!

— А я тебя ненавижу, — спокойно сказала Эмма.

Ее голос больше не дрожал. Она произносила слова так спокойно, словно давала распоряжения прислуге.

— Это пройдет, милая, — Генрих взял ее за руку и поцеловал в ладонь. — Ты привыкнешь.

— Нет, не пройдет, — вдруг улыбнулась она.

И Генрих с ужасом увидел безумный блеск в ее глазах. Эмма отдернула руку и брезгливо поморщилась.

— Не пройдет, нет! — повторила она и поползла по полу в угол.

— Не пройдет! — прошептала она, рассматривая ладонь, которую только что целовал Генрих. — Не пройдет! — она вытащила из кармана платок и принялась яростно, с ожесточением, тереть руку.

Мятежники переглянулись.

— Генрих, может быть, лекаря позвать? — тихо спросил предводитель в алой рубахе.

— Не нужно. Я сам, — Генрих встал с пола и подошел к Эмме.

— Пойдём-ка! — он попытался поднять ее на руки.

И в этот момент Эмма взвыла и бросилась на него, выставив перед собой скрюченные пальцы с длинными заострёнными ногтями.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! Это все ты виноват! Только ты! Ты! — она полоснула Генриха по щеке, сдирая ногтями кожу.

По его лицу заструилась кровь.

— Эй! — один из мятежников шагнул к Эмме.

— Не нужно! — заорал Генрих. — Стоять на месте! Я справлюсь сам!

— Ненавижу! Тварь! Обманщик! Врун! Гадина! Чтоб ты сдох в муках! А я буду танцевать на твоей могиле каждый день! — яростно вопя, она продолжала рвать ногтями лицо Генриха.

Он стоял, почти не шевелясь, не пытаясь защищаться. Лишь сжимал в кулаки руки, опущенные вниз. По его щекам текла кровь. Лицо превратилось в алую маску.

— Я люблю его, люблю, люблю! — вопила Эмма.

— Это не любовь, Эмма, — тихо ответил Генрих. — Это болезненная зависимость. И я тебя от нее вылечу, обещаю, — он попытался обнять ее, но она оттолкнула его.

— Да ты… как ты смел? Кто ты такой, чтобы судить меня? Чтобы решать: любовь или не любовь? Кто ты? Кто? — она замолотила кулаками по его плечам.

— Я тот, кто тебя по-настоящему любит, — Генрих схватил ее за руки и поцеловал сжатые кулаки. — Тот, кто сделает счастливой тебя и детей.

— Аааааааааааа! — надсаживаясь, заорала Эмма, и прыгнула на него, сбивая с ног.

Генрих упал на спину. Эмма уселась на него и продолжила царапать, бить и щипать, истошно вопя:

— Ааааааааааааааааааааа!

Мятежники испуганно попятились в коридор, отворачиваясь и едва слышно матерясь. А Генрих продолжал лежать под ней, не пытаясь сопротивляться. Он знал: ей нужно выплеснуть боль, исторгнуть из себя эту невыносимую муку разлуки, выдавить, пережить, переболеть, чтобы начать всё заново. Он был готов к этому. Он заранее знал, что так будет. И сейчас, вздрагивая от физической боли, тихо радовался тому, что впервые за много его отпустила боль душевная. Больше не будет мучительного раздвоения, тайн и загадок. Но сначала нужно, чтобы любимая женщина осознала, что назад дороги нет.

Эмма охрипла и уже не могла кричать. Лишь била Генриха, царапала из последних сил и сипло выла громким шепотом:

— Ааааааааааааа!

И вдруг, когда она задохнулась и на миг замолчала, чтобы лихорадочно втянуть в себя воздух, за ее спиной раздался тоненький и дрожащий детский голосок:

— Мамочка, не нужно! Пожалуйста, хватит!

Эмма обернулась. Ее невидящий безумный взгляд наткнулся на старшую дочку. Девочка бросилась к ней, обняла двумя руками и заплакала, повторяя:

— Мамочка, я боюсь, не нужно! Ты же хорошая! И дядя Генрих хороший! Он гораздо лучше, чем папа! Пожалуйста, не делай ему больно, мамочка! Я тебя боюсь! Ты такая страшная! Ты как папа!

Эмма, дрожа, обняла ее. Из глаз, наконец, потекли слезы. Генрих облегченно выдохнул. Слезы — это дар богов для измученного сердца. Эмма скатилась на пол, уселась, скрестив ноги, крепко обхватила дочку обеими руками, и начала раскачиваться с ней из стороны в сторону, повторяя:

— Не бойся меня, моя хорошая! Я люблю тебя больше жизни! Никогда не причиню тебе вреда. Слышишь? Мама здесь. Мама рядом. Все будет хорошо, вот увидишь!

Эмма подняла голову и увидела сына, который стоял в коридоре, держа младшую сестренку на руках.

— Иди ко мне, мой родной! — прошептала она.

Мальчик подошел к ней, положил младенца ей на колени и прижался к груди. Эмма, широко раскинув руки, обняла детей.

— У тебя на нас рук не хватит! — улыбнулась старшая дочка.

— Вот еще! У мамы на всех рук хватит, — заливаясь слезами, прошептала Эмма. — Видишь? — она улыбнулась сквозь слезы, продолжая крепко обнимать детей. — У всех мам вырастают лишние руки, чтобы хватило на всех деток. Мама всегда будет рядом! Никогда меня не бойтесь, мои хорошие! Мама никогда вам не причинит вреда!

— А где теперь наш дом? — спросил сын, пытливо глядя на Эмму. — Папа ведь хотел, чтобы у нас был новый дом.

— Там же, где и мы, — прошептала Эмма. — Где мама, там и дом, мои дорогие!

Генрих достал из кармана платок и вытер лицо. В его просторном доме хватит места на всех. Он подошел к окну. Буря начала стихать. Облака там, вдали, разошлись, и показалось небо. Генрих не удержался и удивлено вскрикнул. Белесое, почти прозрачное небо Рацио сейчас было таким ярко-бирюзовым, что у него зарябило в глазах. А под окнами Главной Канцелярии Ордена пробивалась из-под каменных плит мостовой сочная изумрудная трава.

Дан

Дан вышел из портала среди необъятного поля, заросшего высокой, по пояс, густой сочной травой, и огляделся. По изумрудно-зеленому небу неспешно плыли кучерявые белые облака. Среди травы росли ядовито-розовые цветы на толстых мясистых стеблях. Дан дотронулся до цветка и тот щелкнул лепестками, как челюстями, пытаясь укусить его за руку. Дан испуганно отдернул руку.

Сзади раздалось громкое чавканье. Дан обернулся. Здесь поле упиралось в лес. Возле высокого дерева стоял величественный мамонт темно-шоколадного цвета с рыжими подпалинами на боках. Мамонт с аппетитом уплетал молодые побеги, обдирая их с самого верха дерева, и весело помахивая маленьким, по сравнению с его габаритами, поросячьим хвостом.

Дан вздохнул. Конечно, ему придется основательно потрудиться, чтобы обжить этот мир, но дело того стоило. Он давно приготовил запасные варианты. Так, на всякий случай. Хотя власть Ордена и казалась вечной, но на его век не хватило. Дан заранее объездил разные миры и понял, что его нигде не ждут. Конечно, можно было затаиться, притвориться обычным простым человеком, и жить тихой размеренной жизнью даже в родном мире Алики. Но он так не умел и долго бы не выдержал. Ему нужна была власть. А в обитаемых мирах все места давно были заняты на много поколений вперед.

Поэтому Дан выбрал такой мир, в котором мог бы стать даже не правителем, а самим богом. Он поморщился, глядя на яркие цветы, траву и нахально-зеленое небо. Вытащил из кармана большой сверток и осторожно развернул его. На белой мокрой тряпице лежали кусочки корней Древа Забвения. Он посадит эти корешки здесь, и постепенно этот мир станет чистым и скромным, как Рацио. Никакого изумрудного неба, ярких цветов и густой темной травы. Лишь белый и бежевый цвет. Чистота, порядок и ни малейшего хаоса! Древо пустит корни по всему миру, обесцветит эту буйную палитру кричащих красок. Небеса станут прозрачными и белесыми, а трава нежно-бежевой. Дан назовет этот мир Бьянко — Белый. Или Катарос — чистый. Над названием нужно будет хорошо подумать, но сейчас это не главное. Важно другое: найти местных жителей и обрадовать их явлением божества.

Дан углубился в лес, торопливо пошел между деревьями, ловко уворачиваясь от хищных цветов, которые тянули к нему жадные стебли. Да, прием недружелюбный, но чего ждать от примитивного мира, который еще не понял, как ему повезло? Вскоре он вышел на большую поляну, заставленную шалашами. Посреди поляны, вокруг плоского валуна сидели мужчины и женщины, одетые в повязки, кое-как скрепленные из звериных шкур. На валуне, как на огромном столе, лежали здоровенные куски сырого мяса. Люди быстро и жадно ели, вгрызаясь в сочное мясо и закусывая его пучками остро пахнущей травы. Самый большой кусок мяса лежал перед высоким мужчиной, на голове которого красовался головной убор, сделанный из оскаленной волчьей морды. С двух сторон от вождя гордо восседали две девушки. Особой красотой они не отличались, но были чуть симпатичнее и моложе остальных женщин.

Дан усмехнулся. А у вождя губа не дура! Та, что справа, бедристая и грудастая, и лицом была посветлее, чем все остальные. И даже волосы не такие всколоченные. Ее пышную гриву вполне можно было назвать прической, особенно по сравнению с грязными космами остальных женщин племени. Вожака нужно будет убрать сразу. Хотя его мозг вряд ли больше развит, чем у сородичей. Но власть он захватил. Значит, физически сильнее, и, вероятно, по-звериному хитрее.

Сыроедение в планы Дана не входило. Поэтому он, не мешкая, приступил к главному: достал из кармана коробок спичек, поднял с земли сухую ветку и быстро соорудил факел.

— Не меч принес я вам, но мир! — зычно возвестил Дан, раскинув руки.

Люди обернулись и глаза их расширились от ужаса. Минуту они молчали. А потом, громко вопя, пали на колени. Лишь вождь остался сидеть на месте, с вызовом глядя на незваного гостя. Дан схватился было за нож под плащом, но решил не рисковать и не порочить свое пока еще доброе имя перед племенем. Ночью он спокойно прирежет вожака. Но проучить наглеца стоит уже сейчас. Пусть сразу уяснит, кто здесь теперь хозяин. Дан подошел к вождю и ткнул факелом в физиономию. Тот взвыл, схватился за обожженное лицо и грохнулся с валуна на спину. Люди, лежавшие на земле, завыли вместе с ним, и осторожно поползли к ногам Дана. Он улыбнулся.

— Восславьте господа вашего! Я — порядок и дисциплина. Я — покой и забвение! Я — ваш бог!

— Бооооог, — зашептали люди у его ног, с трудом выговаривая новое трудное слово.

Любовница вождя обхватила ногу Дана и подняла вверх заплаканное лицо. Ее полные губы сложились в заискивающую улыбку. Дан протянул ей руку, помогая встать. От нее терпко пахло немытым телом, дикостью и новизной. Член Дана внезапно закаменел, и ему пришлось быстро поменять планы. Разжечь костер, пожарить мясо, и, таким образом, укрепить власть он еще успеет. А пока почему бы не попробовать первый трофей, честно завоеванный в новом мире?

Дан поднял девушку на руки и пошел с ней в лес. Отойдя на несколько шагов, сорвал с нее повязку, закрывающую грудь и бедра словно мини-платье. Девушка улыбнулась. Тяжело качнулась полная налитая грудь. Дан схватил ее за грудь, с удовольствием ощутил под ладонью упругую плоть, повернул ее к себе спиной, хлопнул по ягодицам, заставляя стать на колени. Девушка молча повиновалась. Дан положил руку на ее круглую попу. Определенно, он уже начал привыкать к этому миру. Не так уж здесь и плохо. Он высвободил член из брюк, и вдруг сзади раздался громкий ликующий вопль.

— Какого черта? — Дан обернулся и увидел вождя с обожженным лицом.

Тот, оскалившись, сжимал обеими руками большой, величиной с хорошую дыню, камень.

— А ну-ка пшел вон! — Дан схватился за кинжал под плащом, но вождь с неожиданной звериной быстротой поднял камень вверх.

Дан рванул кинжал, но тот зацепился за подкладку плаща. Дан крикнул и снова лихорадочно дернул рукоять. Но было поздно. Громко рыча, вождь с размаху опустил камень на голову Дана. Последним, что увидел Дан, было нахально-изумрудное небо, которое опрокинулось на него, подминая под себя.

Алика

— Просыпайся, спящая красавица! — раздался над ухом голос Эрика.

— Еще пять минут, — я перевернулась на другой бок и накрылась одеялом с головой.

— Что ж мне так не везет с женщинами? Выбрал себе ленивицу в жены. Сейчас даже свою свадьбу проспит.

— Это потому что ты — двоечник и сказок в детстве не читал, — пробурчала я. — Кто так будит спящих красавиц?

— Намек понял! — Эрик раскопал одеяло, нашел мои губы и впился в них ртом.

— Ладно! Всё! Встаю! — я оттолкнула его, кубарем скатилась с кровати и бросилась в душ.

Холодная вода быстро привела меня в чувство. Я насухо вытерлась и голая вышла из ванной. Эрик сидел на кровати при полном параде: черный смокинг, аккуратно зачесанные назад волосы, алый цветок в петлице.

— Дай мне минутку, — попросила я.

— Но не больше! Там, на площади, уже столы накрывают, — Эрик вышел.

В комнату заглянула служанка.

— Вам помочь? — спросила она.

— Не нужно! — поморщилась я. — Сама справлюсь.

Прислуга в серых передниках напоминала мне прежние порядки, поэтому те три дня после разрушения Древа, что я провела в доме Дана и Эрика в качестве хозяйки этого самого дома, старалась справляться без помощи служанок.

Надеть мне особо нечего было. Белое платье сразу к черту! Все нежные оттенки тоже. Хватит, насмотрелась на эти линялые тона! Все цветные ткани в Рацио моментально раскупили. Те, кому они не достались, смели с полок лавок все краски ярких оттенков и собственноручно покрасили одежду. Я подошла к окну. Этот мир свихнулся. После того, как все корни Древа Забвения погибли, Рацио превратился в палитру безумного художника. Небо стало ярко-бирюзовым. Трава внезапно обрела густой зеленый цвет. Цветы окрасились розовым, лиловым, алым, желтым, да таких ярких тонов, что аж в глазах рябило. Люди не отставали от природы. Женщины, которым повезло купить ткань ярких расцветок, за одну ночь сшили немыслимые наряды кричащих оттенков. Оранжевые короткие юбки, желтые открытые лифы на платьях. Самые ярые модницы даже красовались в коротких шортах, больше напоминающих трусы. Те, кому тканей не хватило, просто вылили на белую одежду цветную краску, и так и ходили, щеголяя заляпанной цветными пятнами одеждой. Распущенные волосы модниц украшали яркие цветы.

Везде бродили влюбленные пары, которые страстно обнимались и целовались. Эта толпа, которая меня так яростно проклинала и хотела разорвать на части голыми руками, теперь радостно собиралась на площади перед Оранжерей, помогая накрывать столы и украшая их цветами.

— Они просто люди, — раздался сзади тихий голос. — Они не плохие. Просто приспосабливаются к любой власти и выживают, как умеют.

Я обернулась. Позади меня стоял Генрих. Словно прочитав мои мысли, он задумчиво глядел на площадь.

— Это как раз и пугает, — ответила я. — А если меня снова захотят сжечь?

— А ты не думай о плохом, — ответил он.

Дверь распахнулась и в комнату ворвалась Жанна.

— Так, мужчина, уйдите весь отсюда! — распорядилась она.

— Уже ухожу! — Генрих в притворном испуге поднял руки вверх.

— Вот возьми! — Жанна протянула мне сверток. — И давай быстрее! Там уже все собрались.

— Что это? — я развернула сверток и ахнула.

В моих руках оказалось великолепное черное маленькое шелковое платье.

— Нужно ж тебе в чем-то замуж выходить, — улыбнулась Жанна. — Белое ты точно не наденешь. Здесь теперь белый цвет — зашквар.

— Ну да, белое еще долго будет под запретом.

— А я ж о чем? — затараторила Жанна, открыла сумочку и вывалила на туалетный столик ворох косметики. — Мы с девчонками из клуба все свое шмотье перерыли. А у нас же одежка там специфическая: сплошные прозрачные ночнушки блядского типа. Хорошо, что один из дисциплинаторов оказался эстетом. Мать его за ногу через коромысло! И подарил своей девчонке контрабандное настоящее маленькое черное платье от Шанель. А так бы тебе и в замужи сходить не в чем было бы. И туфельки вот возьми, — Жанна бросила мне под ноги черные замшевые "лодочки" на шпильках. — Так, что мы делаем с волосами?

— Ничего, — я надела платье и расправила его, опустив до колен. — Хватит с меня этих заколотых на садистских шпильках узлов! С распущенными пойду. Без всяких укладок.

— Согласна, — кивнула Жанна. — С косметикой тоже особо не наяривай! Давай лучше я тебя накрашу. Садись, — она похлопала по мягкому пуфу у туалетного столика.

Спорить с Жанной бессмысленно. Если она берется превратить кого-то в красавицу, то лучше сразу подчиниться. Иначе будет только хуже. Я покорно подставила лицо под ее умелые руки. Жанна долго пыхтела, шептала что-то, активно работая кисточками и карандашами, и, наконец, довольно сказала:

— Ну все! Царевишна! Глянь-ка в зеркало.

Я открыла глаза и встала с пуфа. Жанна, конечно, мастерица. Я редко сама себе нравлюсь, но тут просто засмотрелась на свое отражение. Платье идеально село на мою сильно похудевшую фигуру. Волосы рассыпались по плечам. Глаза сверкали.

— Последний штрих, — Жанна застегнула на моей шее серебряную цепочку с крошечной рубиновой каплей. — Все, пойдем! — она взяла меня за руку.

— Подожди! — я остановилась и глубоко вздохнула.

— Давай! Вдох-выдох! — Жанна глубоко вдохнула и сильно выдохнула. — Готова?

Я молча кивнула, резко выдохнула и пошла к двери.

— Букетик держи, — Жанна сунула мне в руки круглый букетик ярко-лиловых цветов.

Мы с ней вышли на площадь, в центре которой на месте разрушенного бурей помоста была установлена арка из живых цветов. На цветах сидели, громко щебеча, хрустальные драконы. Вся площадь была уставлена столами. Люди, увидев меня, громко закричали, радостно бросая в воздух цветы. Я вздрогнула. Наверное, так до конца жизни и не привыкну к выкрикам толпы. По спине пробежал неприятный холодок. Эрик в волнении переминался с ноги на ногу. Увидев меня, он бросился навстречу, схватил меня на руки и стал под арку.

— Ну быстрее! — нетерпеливо прошептал он ведущему церемонию Генриху.

— Нет, ну так не принято, — нахмурился Генрих. — Опусти невесту на землю.

Эрик со вздохом поставил меня на ноги.

— Данной мне властью, — начал Генрих. — Во имя покоя и… — он смущенно замолчал.

— Что ты несешь? — прошипел Эрик.

— Ну извини! — огрызнулся Генрих. — Старый обряд уже не подходит, а новый еще не изобрели. Первая свадьба в новом мире. Я вообще не знаю, что мне говорить! Все в такой спешке готовили, а это как-то позабыли! Говорил же тебе: давай подождем хотя бы месяц.

— Я и так слишком долго ждал, — Эрик снова поднял меня на руки.

— А чего здесь вообще долго думать? — пожала плечами Жанна. — Во имя любви и свободы. Аминь! Тоже мне премудрость!

Генрих удивленно посмотрел на Жанну, подумал немного и одобрительно сказал:

— А она права! Во имя любви и свободы объявляю вас мужем и женой! Да будет так!

— Да будет так! — взорвалась криками толпа.

Эрик крепко поцеловал меня и вдруг, высвободив одну руку, начал рыться в кармане.

— Что у тебя там? Кольца? — спросила я.

— Почти! — он извлек из кармана брюк прозрачный шар с золотыми прожилками. — Только не пугайся, ладно, любимая? Лучше закрой глаза!

— Эрик, нет! — закричала я. — Умоляю тебя: без сюрпризов!

— Поздно, любимая! — он с размаху швырнул шар на землю, и в ту же секунду меня подхватила какая-то невидимая сила, закружила и утащила в небытие.

Я открыла глаза и немедленно зажмурилась от яркого солнца и пронзительно-аквамаринного неба над головой.

— Ты ужасно переносишь порталы, — озадаченно сказал Эрик, склоняясь надо мной. — Как ты? Не тошнит? Голова не кружится?

Я лежала на его коленях, а он сидел на золотистом песке. Рядом плескалась бирюзовая вода.

— Это же… да быть не может! — я встала.

Берег океана густо зарос гигантским папоротником, из листьев которого выглядывали огромные желтые и красные цветы. У ног тихо плескалась настолько чистая лазурная вода, что в волнах можно было разглядеть стайки золотистых рыбок. Я зажмурилась от света и ярких красок. Это место — рай на земле, в котором я так давно мечтала побывать, что даже установила эту картинку себе на монитор компьютера, и часами разглядывала ее, представляя, как окунусь в эту синюю воду.

— Может, это твоя давняя мечта: Бали! — Эрик заботливо поддержал меня под локоть. — У нас с тобой настоящее свадебное путешествие. Ты ведь хотела сюда. Правда?

— Хотела? Да я об этом мечтала много лет! — я звонко чмокнула его в щеку.

— И всё? — разочарованно протянул он.

— Ну подожди, нужно же осмотреться, поплавать в океане, — я повернулась и увидела белое бунгало с крышей из пальмовых листьев.

Возле него был накрыт крошечный белый столик, уставленный бутылками, запотевшими от холода, и фруктами.

— Вот холодненького попить — это сейчас то, что нужно! — я успела сделать ровно один шаг к бунгало, как Эрик подхватил меня на руки.

— Эрик, я терпеть не могу, когда меня отрывают от земли! Отпусти! Мы уже не на свадьбе! — я забилась в его руках.

— Как скажешь, любимая! — покорно ответил он, и… швырнул меня в воду.

Прямо в замшевых туфлях, черном платье, с распущенными волосами и при полном макияже! Почему мужчины в поисках романтики иногда бывают такими идиотами? Я опустилась на дно, распугав несчастных рыбок, оттолкнулась от песка, вынырнула и тут же попала в медвежьи объятия Эрика.

— Ты с ума сошел! Да ты… ты… — я изо всех сил стукнула его по плечу.

Он перехватил мою руку и нежно поцеловал ее. Под мокрыми ресницами сверкнули светло-голубые глаза, отражая океан.

— Что я? — прошептал он.

Злость немедленно отступила.

— Дурак ты!

— Согласен! — он рванул на мне мокрые черные трусики.

Сложно ругать мужчину, если он уже сдался. Но уступать самой вотсразу тоже как-то неправильно. Пусть привыкает к гневу жены!

— И вообще я тебя ненавижу, если так хорошо подумать.

— А я тебя обожаю! — он расплылся в улыбке, подхватил меня в воде и посадил на себя.

Его член требовательно толкнулся между моими ногами.

— Я тебя еще не простила, — задыхаясь, прошептала я.

— Понимаю! Сам бы себя не простил!

— И вообще… — я хотела добавить что-то еще, но он впился губами в мой рот, проталкивая язык внутрь, и одновременно вошел в меня до конца.

Я закричала. Сверху, из сини неба, эхом отозвалась одинокая чайка. Все слова повылетали из моей головы. Остался только мужчина внутри меня и наслаждение, которое горячей волной захватило меня всю. Так же, как описывала это Лилит в своем дневнике. Тогда я еще не понимала этого, со стороны глядя на чужое блаженство. Теперь я управляла этим наслаждением сама. Наверно, я тоже напишу свою книгу, в которой расскажу, какой долгий путь я прошла от холодности к страсти. От равнодушия к блаженству. От себя, прежней, к себе, настоящей. Я буду писать ее по утрам, потягивая коктейль из тропических фруктов, глядя на океан, прячась от зноя в тени белого бунгало на Бали. Изнемогая от неги и усталости после изумительных ночей с моим мужем Эриком.

И назову эту книгу: "Аукцион ее страстей".

Конец

Примечания

1

"Коль с Фаустом тебе не повезло" — название романа Роберта Шекли и Роджера Желязны. В нашем с соавтором романе используется только название книги, но никак не содержание.

(обратно)

2

Строка из стихотворения Пушкина

(обратно)

3

Используется сильно сокращенное стихотворение Марины Цветаевой "Попытка ревности"

(обратно)

4

Цитата из стихотворения Марины Цветаевой "В гибельном фолианте"

(обратно)

5

Цитата из стихотворения Николая Гумилева "Ева или Лилит"

(обратно)

6

Использовано стихотворение Ники Турбиной "Зонтики в метро"

(обратно)

7

Многие знания — многие печали — фраза из Библии (книга Экклезиаста), как считается, принадлежащая еврейскому царю Соломону.

(обратно)

8

Использована песня Аллы Пугачевой на стихи Вероники Тушновой "Всё еще будет"

(обратно)

Оглавление

1 глава

2 Глава

3 глава

4 глава

5 глава

6 глава

7 глава

8 глава

9 глава

10 глава

11 глава

12 глава

13 глава

14 глава

*** Примечания ***