Книга в формате epub! Изображения и текст могут не отображаться!
— Болею я, а бредишь ты, — тихо сказал Погорецкий.
— Твоя правда, — согласился Самойлович, но через секунду забылся и зашагал по комнате, вслух развивая свои мысли. — А потому, — говорил он, — надо предположить, что болезнь передается язвенным ядом, состоящим из мелких, человеку невидимых существ. Однако будут у нас когда-нибудь микроскопы, подобные тем, что имели Мальпиги и Левенгук �[Мальпиги Марчелло (1628—1694) — итальянский медик, анатом и натуралист, изучавший с помощью микроскопа строение тканей организма животных. Левенгук Антоний (1632—1723) — голландский биолог. С помощью сконструированного им микроскопа одним из первых наблюдал и изучал невидимые простым глазом живые существа. ], или много лучше таковых, и тогда не мы, таи другой кто-либо разгадает природу язвенного яда и увидит переносчиков моровой язвы. Но и не видя их, должно найти средства, чтобы не давать яду передаваться от больного к здоровому. Прививки могут стать одним из подобных средств, однако надо искать и другие. Ягельский предложил порошки для окуривания зараженного имущества. Говорят, что порошки эти для человека вредны. Каи же говорить, не испытав? А если порошки уничтожают язвенный яд? Тогда не придется сжигать домов, где были заболевшие, и всего имущества больных и люди перестанут скрывать заболевания. Страх перед болезнью уменьшится, а это — главное. Тем самым уменьшится и сила моровой язвы...
Погорецкий спал, изредка стонал во сне. Самойлович держал его руку и, занятый своими мыслями, весь уйдя в них, бессознательно отсчитывал пульс. Чем бы и как ни увлекался он, что бы его ни волновало, врач оставался врачом, это было в нем главное. Сердце у больного билось ровно, и эти слабые, но ритмичные толчки успокаивали Самойловича.
Через три недели Погорецкий поправился и первый раз поднялся с постели. Помогая ему идти по комнате к окошку— в Москве уже начиналась весна, давно растаял снег, лопались почки на деревьях во дворе Симонова монастыря, — Самойлович повторял:
— Я ведь сказал, что ты поправишься. Если человек столько времени так близко к больным находился, как ты, лечил их, не щадя жизни, — а кто же меньше о ней думал, чем ты? — должен он после такой прививки легче перенести болезнь, когда заразится ею.
— Чему ты радуешься? — спросил Погорецкий, останавливаясь у окна и тяжело дыша от усталости. — Тому ли, что я живой, или тому, что твоя мысль получила подтверждение?
Самойлович ответил горячо и убежденно:
— Ты и сам знаешь... Я о тебе не меньше, чем о себе, думал! Но разве человек после боя радуется только тому, что жив? Счастлив он оттого, что победа одержана. Ты вспомни Ломоносову мозаику Полтавского боя, вспомни, какое сияние в глазах у Петра и у всех, кто кругом его. А разве это не Полтава наша?
Секунду подумав, сам себя торопливо поправил:
— Нет, до Полтавы еще далеко. Кто знает, доживем ли до нее. Но будет и Полтава.
Обняв Погорецкого за плечи, понизив голос, заговорил:
— Радуюсь всем сердцем тому, что ты жив и что наша мысль о прививках жива, а главное — тому, что мысль эта поможет сохранить жизнь тысячам людей.
Теперь, после выздоровления Погорецкого, Самойлович принялся за давно задуманный опыт с порошками Ягельского. Одежду взял у умерших от чумы. Комната, где производилось окуривание, наполнялась горячим, удушливым дымом. Зайдешь — даже грудь сожмет. Ягельский, похожий на кузнеца, с потемневшим от ядовитого дыма лицом, колдовал над порошками, прибавляя то один, то другой состав. Каждую секунду он заходил в комнату, где ядовитым зеленым и красноватым пламенем, дымя и разбрасывая искры, горели порошки.
Самойлович прохаживался по монастырскому двору вместе с Погорецким, ждал конца приготовлений к опыту. В десятый раз Погорецкий, который волновался гораздо больше своего друга, предлагал:
Данило Самойлович Самойлович.
— Может, позволишь мне раньше испытать?
Он был старше Самойловича, но так повелось, что другие врачи признавали Самойловича своим начальником, подчинялись ему. Была в этом человеке удивительная сила; она проявлялась в трудные минуты и только по отношению к тем, кого Самойлович любил и уважал: горячая, светлая сила требовательной любви к товарищам по труду.
И на это, в десятый раз повторенное предложение Погорецкого Самойлович в десятый раз ответил теми же тщательно взвешенными словами:
— Надо для опыта взять человека, который может заразиться чумой, иначе как же мы узнаем, оказали порошки действие или нет, способны ли они сберечь от чумы? А ты болел, значит к опыту негоден. И никого другого для опыта взять нельзя, потому что надобен человек, который в порошки эти верит, а таковых «верующих» на Руси только трое: ты, я да Ягельский. Он — чахоточный, значит не в счет. Так что и говорить больше не
