POV Китнисс
Дурак! Дурак! Дурак! Ну почему парни такие глупые?
Вот возьмём Гейла. Лучшего товарища и быть не может. Чтобы было бы, если в одиннадцать с половиной лет я его не встретила в лесу? Иду как-то зимой, холод жуткий, папина куртка не греет, свитера нет, кашляю третий день, мама даёт мне травки пить, но я чувствую: всё, скоро свалюсь и тогда мы точно, я, мама и Прим опять будем голодать. Безнадёга! Ветер такой сильный, что мёрзнет всё: ноги, руки, пальцы немеют, несмотря на перчатки, рваные они, других нет, денег то совсем мало: не научилась я еще охотиться, а смерть по моим пятам так и ходит, в затылок дышит:
— Слабая ты, скоро моей станешь.
А значит, Прим тоже умрёт. Страшно!
Вот как раз я Гейла и встретила, милях в двух от кордона. Гляжу, силки расставлены, я так ставить не умею, папа так не учил, на зайца. Его «снять» из лука очень трудно, «косой» быстрый, поэтому единственный способ — силки. Белки, как назло попрятались: холодно, ничего как назло у меня не ловится: попряталось всё зверье — а это значит мою смерть.
Стою, изучаю силки, учусь, как она сделаны, вдруг слышу за своей спиной голос, жутко пугаюсь:
— Это кто моего зайца хочет украсть? — парень стоит, одет бедно, но лучше моего, теплей, шапка с ушами, ботинки покрепче. Старше меня лет на пять (вообще то Гейл меня на два года старше, но всегда он старше выглядел).
— Я ничего не хочу красть, я смотрю, как силок сделан, меня так отец нее учил, — я его жутко боялась в этом момент, одна в лесу, тощая девочка, которую легко обидеть и из лука я еще плохо стреляла тогда.
Парень улыбнулся, говорит:
— Значит, тебе отец учил. И меня отец. Ты из «Шлака»?
— Да.
— Не бойся меня, я тебе не обижу, меня Гейл зовут.
— Китнисс.
— Кискисс, значит.
— Чего-чего? — я, ясно дело, удивилась.
— Кискисс, мне так больше нравиться, Ты на дикую кошку сейчас похожа: маленькая, замерзшая, но по глазам вижу: отчаянная ты, вон как глаза сверкают, без добычи домой не вернёшься, замерзнешь тут, но не вернешься.
— Не вернусь, — согласилась я, и кашлять стала. Заболела, похоже.
— Дружить давай, Кискисс. Я тебе помогу и научу тому, что умею, вон, как на зайца силки ставить, только, чур, учиться быстро. У меня мать и трое малышей на шее. Отец погиб.
— Мой папа тоже погиб.
Гейл на следующий день дал мне свитер брата Вика, брату одиннадцать, но мне подошёл. Теплее стало мне на охоте и болезнь отступила. А Гейл стал меня учить. А когда я силки научилась правильно ставить у меня с стрельбой из лука тоже дела на лад пошли: знаю, что пустая домой не приду, чего-нибудь, да попадется в силки, я знай хожу и учусь как стрелять. «Мазать» я и так умею, раньше из трех у меня двое всё равно убегали, лишь третьего получалось подстрелить, отсюда — голод. Вот я и учусь стрелять метко. Год училась. Через год Гейл говорит однажды:
— А ну-ка, Кискисс, видишь, вон ту утку.
— Так до нее больше ста шагов, промажу!
— А ты попробуй!
Ну, я попробовала, промазала, утка улетела, но я на принцип пошла, обидно, что Гейл смеется надо мной, стала пробовать. Раз, два, десять, пятнадцать…. А однажды я попала в белку в восьмидесяти шагов. Шкуру попортила, но попала. Одна, Гейла рядом не было.
Говорю потом, что «завалила» я белку издалека. Гейл не верит, говорит:
— Врешь ты, Кискисс, докажи.
А я от обиды почти плачу.
Ну и показала я ему, как научилась стрелять. Метко, шагов с 50 и дальше. Тут меткий глаз надо иметь.
Гейл как увидел, говорит серьезно:
— В яблочко. Зоркая ты, далеко пойдешь, Кискисс.
А я смеюсь. Гейл меня похвалил. Приятно, черт побери….
Но упрямство у Гейла это что-то совсем дурное. Как упрется рогом — всё, не достучишься, особо, как начнет Капитолий ругать и Голодные игры. Говорит запальчиво, с огоньком, а я смеюсь. Парни, им бы мир перевернуть. А что девчонки их чувствовать будут, когда их вздернут за подстрекательство к бунту на виселице, невдомёк. Мальчишки!!!
Вот и Пит. Ну зачем он за меня «вписался», городской, ему бы жить не тужить, а он в меня давно влюбился, дурачок. Он думает, я не подозреваю. Не замечаю, как он на меня в классе смотрел. Женился бы на дочке портного, отцу бы в пекарне помогал. А он на верную смерть пошёл. За меня. Разве не дурак???
А ну их обоих, что сумасшедшего Пита, что Гейла. Гейл думает, что я не в курсе, что он к Мадж «подкатывать» начал. Браконьер чертов. С дочкой мэра задружился.
Раньше он ее презирал, мол, белоручка, дурочка безголовая, богатая. А тут, гляжу, вежливо здоровается с Мадж, спрашивает, как ее мать. Сама Мадж его бояться перестала, раньше она его шугалась, а тут глазки косит. Нет, я Гейла не люблю, но мне обидно, шушукаются за моей спиной лучший друг и лучшая подруга, даже с мэром Андерси, отцом Мадж, Гейл стал чаще общаться, обсуждают чего-то там.
Не, я Гейла понимаю, под виселицей ходить (за нашу с ним охоту виселица грозит. Каждый день), когда четыре души на шее висят, очень опасно. Вон «уйдут» нашего «покровителя» Крея, главу миротворцев на пенсию и каюк тогда нам с Гейлом. Поймают и вздернут. А так с мэром дружить, ох, как полезно.
Вернее меня уже точно не вздернут. Зарежут на играх и точка. Трибуты от двенадцатого никогда не побеждают. Капитолий нас не любит. Гейл прав, я знаю, но против системы не попрёшь. Но есть одно, но — я Прим обещала победить! Дернул меня, дуру, утёнку обещать, домой живой вернуться, но как??? Так мне лук со стрелами и дадут, девчонка из нищего дистрикта, браконьер (!!!) Победителем станет? Капитолий такого не допустит ни за что. Наверное, меня у Рога изобилия первой и убьют. Но этот парень, Пит, который «с катушек слетел» из-за любви ко мне, со счетов сбрасывать его не надо. Сильный. Упрямый. Неглупый весьма. Чего там говорить, нравится мне он, никому не признаюсь, но нравиться.
Я это твердо решила, когда осенью на оленя пошла, Крей заказал, говорит:
— Принесешь, Китнисс, оленя, я его мясо в дистрикт 11 сплавлю, у меня уговор с главой местным, Тредом, редкая он мразь, Китнисс, но не дурак, оленина сейчас на вес золота идёт, сам озолотюсь и тебя, Китнисс не обижу, ты меня знаешь.
Я согласилась, но Гейл то в шахте, его Крей «отмазал» у директора шахты за хорошую сумму, что, мол, работает 6 дней, а на самом деле только три и четыре на Крея работает, охотясь. А деньги в шахте получает как все, но остаток мастеру отдаёт. Парень мне нужен оленя притащить. Крепкий парень. И арбалет. Волки по моему следу обязательно пойдут, а из лука «завалить» не удастся, волк — есть волк. Крею сказала, он и говорит:
— Нет проблем. Будет тебе, Китнисс, арбалет. Из дистрикта два. Через три дня.
Всю ночь я в лесу провела. Холодает, но я знаю, олени по тропе оленьей пошли, сезон такой, они раз в год куда-то на север идут. По тропе. Это и есть мой шанс. Тропа милях в пяти от кордона (границы дистрикта). Ближе к утру, светать уже начало, часов в семь, слышу по тропе идет олень.
Откормленный, самец. Я о такой удаче и мечтать не смела. Решила его поближе подпустить для верности, но нет, олень смышленный оказался, шагах в ста от меня остановился, а я в засаде сижу. Неужели почуял он меня?
Олень в сторону пошел. Целюсь в него из арбалета, из лука с такого большого расстояния мне бы его ни за что не «завалить».
Ура, попала. Не, научилась ты, Китнисс, метко стрелять! Не зря тебя Гейл подначивал.
Хотя, не надо меня дразнить да подкалывать. Не люблю я это. Бешусь. Меня лучше не злить, Гейл это год назад понял, когда шуточками своими довел меня до белого каления и получил заслуженно ногой прямо в левый глаз. Драться меня он сам учил. На свою голову. Взбесился Гейл, что девчонка фингал ему поставила, хотел надрать мне задницу. Зря. А на Гейла молча лук навела и молчу.
Гейл меня знает, поэтому нарываться не стал, говорит, а сам руки вперед протянул:
— Кискисс, извини.
Молчим. Возвращались порознь: Гейл с фонарем, а я злая-презлая. Я Гейла простила только через три дня. Не надо меня злить. Не надо.
Ну, «завалила» ты, Китнисс, оленя и дальше что? Таких как ты, тушу эту в двенадцатый снести нужно несколько человек. Сильный парень мне нужен в ближайшие сорок минут, волки придут на запах крови никак не позже. Хотя я это обдумала накануне: мне младший сын пекаря нужен: во-первых в нем силище как в Гейле, хоть Гейл и старше нас с Питом и выше Пита на голову. Видела, я как он муку перетаскивает с самого вокзала до пекарни. Денег на транспорт нет, поэтому оба сына пекаря нашего муку вручную перетаскивают. Я же говорю, бедный наш дистрикт, номер двенадцать. Если не сказать нищий.
Бред, старший брат Пита, высокий плечистый парень, на год старше Гейла несёт 50 кг муки, сразу видно, что тяжелая у него ноша. А сзади младший сын пекаря муку несёт, ростом ниже, даже не скажешь, что особливо сильный, но несёт наравне со старшим братом и не качается от того, что ему слишком тяжело. Вот тогда-то полтора года назад на Пита и внимание и обратила.
Хотя я знала, что он на меня заглядывается, почитай с самого первого класса. На тощую девчонку из нищей семьи, из презираемого городскими «Шлака», у которой ни кожи, ни рожи нет. Любит. Не слепая я. Вижу!
Вот я и подумала, коли пойду на оленя, возьму сына пекаря с собой в лес. Не откажется. Ну, очень хотелось мне посмотреть на него поближе. В моем лесу! На что способен. Из какова теста сделан Пит.
А во-вторых Пит дерется хорошо. Знаю, он дважды в школе первое место брал. Парней, что выше его ростом и помассивней, побеждал. Дорогого это стоит.
И учился Пит отменно. Он и не подозревает, но я табели его читала каждый год, в математике силен, в истории, в угольном деле, но не любит он выделяться, я это давно заметила, скромный, застенчивый. Надежный. Соображает быстро, Пита вопросом сбить не получится, сразу выкрутиться, я это не раз и не два примечала.
Вот и решила я Пита в лес взять. Задумка удалась. Кроме меня и Гейла никто за кордон не ходит, боятся. Многие бы хотели, но смелости не хватает. Не в электричестве дело, что на забор подают, не так часто, кстати, обычно вечером и до трех ночи. Никто не знает, как в лесу зайца поймать или ту же белку. Или ягод набрать. Места знать надо. Я и Гейл, мы знаем. Потому что уже давно на охоту ходим. Я семь лет. Гейл восемь.
Я сразу в пекарню и ломанулась через лес. И обратно тоже побежали мы с Питом из пекарни. Бегом. Время ведь уже на минуты пошло, Пит меня заболтал, чай я начала пить с малиной. Это правильно, если ночь в лесу провести горячая пища необходима, особо, если надо возвращаться обратно. И иметь дело с «серыми». Волками.
С волками шутки плохи, то же, что с кабаном, лучше, конечно вообще не встречаться, но в лесу встреча может быть, когда и не ждешь, Запросто. Сидела я на дереве, спасаясь от волков. Ровным счетом семнадцать раз за эти семь лет.
А год назад мне мысль в голову пришла: а почему я победить серого не могу? Оттого, что он свирепый и клыки волчьи страшны? Но я тоже не кролик, я — опасная. Я — браконьер. Я смерти не боюсь, научилась я смерть обманывать. И сотни тушек в дистрикт снесла. Мною убитых. Боюсь, что «серые» стаей ходят? Не этого, что не сумею я «завалить» их столько, что они хвост подожмут. Волк смерти не меньше человека боится. Мне надо пересилить страх и оружие мощнее лука мне нужно.
Денег у меня не так уж и мало, Вон, хлеб каждый день едим. И молоко. И масло. Почитай, как городские питаемся. Тессеры, не помню уж, когда последний раз брали. Мне самой в голову мысль про арбалет пришла. Сказала Гейлу. Он говорил, что арбалета в двенадцатом сыскать нельзя. Вот наш «покровитель» и пригодился, не зря же мы с Гейлом ему дичь сумками почитай каждый день таскаем. Крей уже мясо начал отправлять в дистрикт 11, там миротворцев раз в 10 побольше нашего, Крей говорил, и все жрать хотят. Сытно.
Голодный миротворец — это совершенно немыслимо, их Капитолий деньгами щедро снабжает, Чтобы они нас били. А когда надо — убивали. Хотя, не буду врать, как себя помню, не было в дистрикте 12 смертных казней. Крея бояться, презирают, но чтобы ненавидели — такого нет. И плеть последний раз Крей брал давно, еще до смерти моего папы, с тех пор относительно вольная жизнь у нас в дистрикте. Все вольны …. умереть с голода или от взрыва на шахте. Не жизнь, но мы так живем. И умираем.
Раздобыл мне арбалет Крей. Конечно, это строжайше запрещено, это оружие, но я же браконьер и работаю на главу миротворцев. Поэтому мне Крей не разрешил в дистрикт арбалет приносить. На всякий случай. Хранить его за кордоном. А там — моя территория, там, что хочет Китнисс Эвердин, то и делает.
Вот я с волками и начала войну. Волки были в бешенстве, когда я их от туши оленя начала отгонять, лезли внаглую, наверное, оголодали «серые», Пит же не струсил, что удивило меня, не скрою! Волки это далеко не шутки, но страха в его глазах я не видела, взвалил оленя сын пекаря и понёс. Быстро понес и тихо. Я ведь поначалу на Пита шипела, что есть злости, чтобы он шевелился и шел как можно тише. Но я всё верно рассчитала, Пит нужно позарез впечатление на меня произвести, такое, чтобы я обратила на него внимание — не слепая я, знаю, что он меня любит, поэтому старался Пит из-за всех сил. Но даже я не ожидала, как он быстро учиться, вести себя правильно в лесу он в первый же день научился. Этого не может быть! Но ходить почти тихо по траве и за корни не цепляться при ходьбе Пит выучился.
Удивил меня Мелларк. Очень! Приятно удивил. Знала я, что он меня не разочарует, но он, Пит заставил меня обратить на него самое пристальное внимание. Шёл быстро. Так может лишь сильный мужчина с такой огромной тушей передвигаться. Идти быстро, не спотыкаясь и не падая. Пит ни разу не упал. Честное слово, я не уверена, что Гейл лучше Пита справился! Но Гейл восемь лет в лесу, а Пит первый раз!!! Невероятно, но это было. Своими глазами видела.
А потом сын пекаря сделал то, что никому не позволяла. Ни Гейлу, никому, ни одному парню. Поцеловать в губы.
Не знаю, не понимаю, как это так получилось. Я Пита оттолкнуть должна, но не хочу. Дышать я перестала, когда сын пекаря целовать меня начал. Когда он свой язык мне в рот мягко так засасывать начал, мне бы вырваться, да за такую наглость по роже ему надавать!
С другими так и было бы. Я — приличная девушка. Не все такие в «Шлаке», такая у нас сволочная жизнь. Но я сама хочу, целует меня Пит и во мне необычное такое чувство по телу растекается. Приятно и не хочу я, чтобы Пит прекратил. И по голове ему надавать тоже ничуточки не хочется. Так здоровски Пит Мелларк целуется. Никому никогда не признаюсь, но было мне в тот день приятно, как никогда еще не было. Никогда!
Но Пит деликатный парень, рук он не распускал, лишь бережно держал за плечи и целовал в губы, что я вообще у пекарни забыла, что хотела за помощь ему денег отдать. Но Я забыла тогда. И Пит ничего не сказал.
А потом Пит Мелларк разбил мне сердце…
====== В Панеме начинается сильнейшая буря. ======
Ну и долго мы будем еще стоять? Как только миротворцы меня да Пита привезли из дворца правосудия и в капитолийский экспресс посадили, прошло уже часа два.
Я с Питом не разговариваю нарочно, я всё ещё злюсь на него. За то, что он, гадский-прегадский, мерзкий сын пекаря разбил мое девичье сердце, а потом делал вид, что и не знает меня. Но и за то, что сегодня на Жатве удивил меня! Заставил меня поразиться до глубины души. Добровольно на Голодные игры вызваться, да ещё заявить на весь дистрикт, что любит меня??? Чтобы я победила, а он умер за это??? Я его просила что ли, ведь я смирилась уже, что Пит Мелларк — притворщик, подлец и негодяй, он обманул меня и нисколечко не любит!
Мои глаза на лоб полезли, если парень на смерть пошёл, получается, он любит??? На Голодные игры умирать ездят, Победитель у нас только один, Хеймитч Эбернети. Кстати, где он? Странное дело — его на Жатве не было в этот раз. Почему? Он пьет по-черному, но Жатвы ещё ни разу не пропускал, свалиться на сцене мог, но куда он делся?
Черт, Мелларк идёт, я то думала, он не отважится ко мне лезть, я же жутко на него злая. За всё!!!
— Можно мне тут сесть, я тоже поесть захотел. А то стоим тут, никуда не едем. Распорядительница куда-то умчалась.
А молчу и зло его глазами сверлю.
Мелларк садится напротив, на нож косится, молодец, соображаешь, если ты мне не объяснишь, зачем ты ЭТО сделал, живым ты до Капитолия не доедешь, я тебя раньше убью! Садится и ест пирожное, запивает ананасовым соком. Что он ананасовый я знаю, покупала его в лавке, сока банка на двух белок — хороший обмен. Молчит и внимательно на меня смотрит. Наконец я не выдерживаю:
— Ты вообще понимаешь, что этот поезд только в одну сторону, живым ни тебе, ни мне не вернуться.
— Понимаю.
Он что издевается? Или играет со мной? Мне становиться чрезвычайно интересно, отчего он поступил столь безумно.
— Ты сумасшедший, да? На верную смерть вызвался. Жить наскучило от праздной жизни?
— Нет, я твердо знал, что делаю. И жизнь моя последнее время в ад превратилась.
— Почему?
— Потому, Китнисс, что я — трус. Я отказался от самого дорогого, что у меня было.
— Никогда бы не сказала, что ты трус.
— Я отказался от любви к тебе.
— Почему??? — я взрываюсь и вскакиваю с места и кидаюсь в его сторону. Я в бешенстве: «Он отказался от любви? Почему, мне же так больно, я желаю знать!».
Пит Мелларк видит, как я разозлилась, но спокойный как никогда, я давно заметила, у него железная выдержка, крепкие нервы, ни то, что у Гейла. Мне это в нем больше всего нравиться.
— Потому, что женившись на тебе, я поставил бы свою семью в смертельную опасность.
А я нож в руке держу и уже нависла над ним, он всё понимает, но рассудок не теряет. Сильный. И тут до меня доходит смысл его слов, я же смертница, не сейчас в капитолийском экспрессе, а семь лет, с того момента, как первый раз принесла дичь мною убитую. Это браконьерство по законам Капитолия. Виселица. Но что получается, он защищал свою семью и поэтому отрекся от своей любви? Я опускаю нож и сажусь на диван рядом с ним.
Защита своей семьи, это я отлично понимаю, Тогда многое на свои места встает. Но тогда, получается, я виновата сама, я же не спросила его ни разу о причинах его холодности ко мне. Я стала ненавидеть Пита, а он смирился с этим и ни разу не пытался оправдаться передо мной. А теперь вызвался добровольцем. Умереть за меня.
Мне стыдно. Я же могла хотя бы вопрос парню задать. Если мне было так больно, так каково было Питу? Видела же я, что его гнетёт что-то, боль в его глазах заметила, но я подумала, что он любит Делли, дочь портного, а передо мной ему стыдно признаваться, что он меня обманул.
— Я за сестру свою, Прим, сама жизнь отдам, не задумываясь, но почему ты сам мне это не сказал? Ты понимаешь, как мне больно было? — я говорю тихо.
— Я же сказал, я — трус, — я повернула голову, смотрю в глаза парню, черт побери, у него в глазах такая боль отражается, даже мне страшно стало. Мне не хочется на него не кричать, но ножом угрожать, мне хочется его обнять…
— Сказал бы, я поняла, — а сама не верю, в то, что говорю: Пит прав, я бы стала для его семьи такой угрозой, разные мы, я — смертница, а Пит — обычный парень, которому безумно не повезло в меня влюбится, теперь он на смерть пошёл из-за этой проклятой любви, сама погибну и Пита погублю. А я еще с ножом на него???
Тут распорядительница входит, взволнованная, лицо покраснело, видно сразу: жутко нервничает:
— Вашего ментора сейчас принесут.
Мы с Питом глаза вытаращили: «Принесут???».
Распорядительница устало села и говорит нам:
— Он вчера совершенно трезвым был. Но ночью ему такие страшные кошмары снились, что он выбежал на улицу и всё равно кричал.
— Кажется, я слышала эти крики, — говорю, — мой дом не очень близко от деревни победителей, но эти жуткие вопли я своими ушами слышала, от них кровь в жилах стыла, настолько он жутко кричал. Я подумала, кого-то убивают, но побоялась из дома выйти.
— Наутро Хеймитч напился до бесчувствия и в забытье впал, пришлось врача вызывать, он сказал, что вашего ментора в Капитолии надо лечить.
— А как же он нас готовить будет, — одновременно говорим мы с Питом.
— Хеймитча всего лекарствами обкололи, сейчас его на носилках принесут, врач сказал, что он в пути придет в сознание и сможет исполнять менторские обязанности. Сказала и опять ушла.
Мы с Питом стали смотреть в окно, и действительно, скоро двое миротворцев внесли на носилках нашего бесчувственного ментора в поезд и через пять минут поезд тронулся.
Но обычного путешествия не получилось, мы с Питом его ещё долго помнить будем. Поезд тронулся и смотревший в окно Пит громко воскликнул:
— Китнисс, ты только посмотри: похоже, в двенадцатом начались беспорядки.
Я подошла к окну и обомлела: мы проезжали центр дистрикта, мы увидели народ, собравшийся на площади, увидели огонь и дым, большое количество миротворцев, а еще мы видели людей стреляющий в миротворцев и миротворцев стреляющий в людей. Это было что-то совсем новое: оружие в дистриктах иметь запрещено, а тут мы видели, как группа вооруженных автоматами людей окружало штаб миротворцев, брало его в кольцо.
Я говорю Питу:
— Пит, смотри, что твориться.
— Похоже, моя выходка на Жатве произвела неизгладимое впечатление на дистрикт 12. Теперь меня будут считать практически революционером. Я же бросил искру, и теперь народ восстал против Капитолия.
— Знаешь, Пит, ты напрасно говорил, что ты — трус, трусы на такое не способны.
— Смотри, люди вооружены, откуда у жителей дистрикта взялось оружие?
— Не знаю, но смотри, некоторые мужчины странно одеты, у нас так не одеваются, они на военных похожи, но они не миротворцы.
— Они стреляют в миротворцев, Кто они? — от волнения, сама не знаю зачем, я придвинулась к Питу близко-близко, что можно было дотронуться до его тела. И отчего у меня прильнула кровь к лицу, и я быстренько отодвинулась от Пита: мне надо знать, почему я так на него реагирую? С Гейлом такого я не испытывала!
— Не знаю, но они пришлые, не из дистрикта 12. Ты видел еще вчера хотя бы одного чужака, Пит?
— Нет, значит, они появились в день Жатвы, с оружием, Китнисс, а ты когда-нибудь встречала в лесу чужаков?
Китнисс долго молчала, обдумывая ответ и, наконец, сказала:
— Да.
POV Пита
Я в ответ только грустно покачал головой, когда родной дистрикт, в котором по моей вине вспыхнули беспорядки, скрылся за горизонтом и проговорил негромко:
— Ну, теперь меня точно убьют в Капитолии, теперь из-за меня множество людей погибнет.
Но хмурая, неразговорчивая, грубоватая, но ослепительно прекрасная (я уверен в этом!!!) Китнисс внезапно пришла мне на помощь:
— Ты сделал то, на что никто бы не отважился. Ты — храбрый парень, Пит. Это я говорю тебе, — и Китнисс протянула мне руку.
И я взял ее правую руку и почувствовал себя самим счастливым человеком на свете. Я знал, что я делаю, ради любви, ради той, кого люблю сильнее, чем саму жизнь, я преодолел свой страх и Китнисс почувствовала это. Теперь мне не страшно умирать. Добро пожаловать в особое и секретное общество самоубийц дистрикта 12. Никто, только Китнисс Эвердин и Гейл Хоторн состоят в этом обществе смертников и ты, Пит Мелларк, первый доброволец и просто отважный парень, теперь сможешь доказать девчонке, которую ты любишь, что ты ее достоин.
И, мне кажется, она помнит тот самый, мой поцелуй, вот и сейчас она покраснела. Смущена! Мелларк, у тебя есть шанс, перед смертью разобьешь ей сердце и она сама жить не захочет. Проклятие, об этот-то я и не подумал! Ну, я и кретин, надо что-то срочно придумать!
И в этот момент в наше купе вошли, Вошёл человек, в котором я с трудом узнал нашего будущего ментора, Хеймитча Эбернети, он иногда захаживает в нашу пекарню, он же очень богат и при желании в силах купить самый дорогой торт. Но Хеймитч Эбернети покупает только ржаной хлеб.
Вошедший ментор не держался на ногах, ему было очень плохо, но мне почему-то показалось, что не алкоголь тому виной. Он шел, держась на предметы вокруг себя, стены, стол, кресла. Лицо его опухло, одежда носила отпечаток нездорового образа жизни, который он вёл, он не сразу заметил нас с Китнисс, а когда заметил, отшатнулся, начал падать, но ловко ухватился за спинку кресла и, удержав равновесие, подошёл к нам:
— Что за наваждение, — ментор некоторое время нас молча разглядывал, не скрывая изрядного удивления, будто никак не думал встретить здесь именно нас и, наконец, ткнул пальцем в Китнисс и сказал:
— Я тебя знаю, ты — браконьер, которая ходит за кордон за дичью для старины Крея. Ты вызвалась за свою младшую сестру, так?
У Китнисс на лице отразилось изумление, но она ответила ментору:
— Нет. Мое имя выпала на Жатве. — Вообще, даже сейчас её лицо невероятно прекрасно. Ну как такой девушке не подарить Победу?
— Какое дьявольское невезение. Ведь это твоя последняя Жатва?
Для запойного алкоголика у Эбернети отличная память. Кто бы мог подумать?
— Впрочем, твое имя могли и подтасовать, я слышал о таких случаях, но раньше Капитолий проделывал этот подлый трюк только с детьми Победителей Голодных игр. Детка, чем ты могла так разгневать Капитолий?
Китнисс потрясена и молчит. Откровенность и бесстрашие нашего ментора поражали: действительно: он — победитель Голодных игр, ни черта не боится Капитолия. Ментор поворачивает свою голову ко мне, смотрит, пытается вспомнить:
— А ты — сын Генри Мелларка, пекаря. Твое имя также вытянули, так?
И тут меня опережает обычно неразговорчивая Китнисс:
— Пит вызвался добровольцев из-за меня. Он признался в любви ко мне прямо со сцены, это тысячи людей слышали.
На лице Хеймитча Эбернети проносятся оттенки нескольких противоположных чувств: удивления, понимания, уважения, скепсиса и, наконец, благодарности. Он садится в кресло напротив нас и, помолчав еще немного говорит:
— То, что вы оба одни такие, я понял, но что мне ждать от вас? У меня даже голова перестала болеть, а пять минут назад, я думал, что она взорвётся, так сильно меня напичкали лекарствами. Начнем, детка, с тебя. Я знаю, что ты лет шесть или семь ходишь в лес и охотишься там на дичь, ты умеешь ставить силки, но главное, ты стреляешь из лука, так?
— Ну, умею немножко, — Китнисс ни сколько смущена, сколько не доверяет ментору, не доверчива она понятно почему (она — смертница-браконьер), она не знает, что можно ждать от Эбернети, больно он сам по себя любопытнейший тип.
— Детка, на Голодных играх скромность — не самая полезная штука. Мне важно понять, что ты умеешь и на что я могу рассчитывать я, ведь вам обоим, дорогие мои, влюбленные голубки, нужны спонсоры.
Тут я, рискуя получить от Китнисс по голове, встреваю:
— Китнисс немножко умеет отстреливать…волков.
Китнисс поворачивает лицо ко мне, прочитать в ее взгляде: «Предатель!!!» не сложно.
— А его я брала специально на охоту в лес, чтобы он помог притащить оленя, которого я подстрелила, — с некоторым злорадством в голосе говорит Китнисс: «Отомстила».
— Ты взяла его с собой в лес? Поохотиться на оленей, лосей, медведей и волков, так, детка? — в голосе Хеймитча звучит неприкрытая ядовитая издевка. Он ее провоцирует.
— Я не охотилась на волков. Я била их из арбалета. — во взгляде Китнисс ясно отражается желание разбить тарелку об голову ментора. Злится, и она прекрасна в своей ярости. Вот-вот загорится. Да, Мелларк, а её ярость надо контролировать, для её же блага, вот и задачка для младшего, никудышного сына пекаря. За дело!
— Даже так, — Хеймитч довольно улыбается. Могу сообщить, детка, что Крей достал тебе арбалет, знаете не только вы двое, мне об этом рассказал мэр, я иногда захожу к нему домой пропустить стаканчик.
Китнисс потом гадала, кто проговорился? Гейл рассказал Мадж? А та отцу? Гейл устанавливает доверительные отношения с мэром?
Эбернети повернул свою физиономию ко мне, я был уверен, что ментор доволен ходом дел:
— Так, с этой малолетней преступницей разобрались. А ты, Пит, что за птица и что ты умеешь? Кроме как печь булки.
— Ну, я драться умею. — делаю усиленно вид, что на фоне этой девушки, я — никто.
Но мой замечательный план с ходу уничтожает Китнисс:
— Умеет он. Пит чемпион нашей школы по борьбе. Однажды он победил мальчика, который на два года его старше и на голову выше. А когда оленя он нёс, ни разу даже не споткнулся и мы с ним прошли две с половиной мили за сорок минут. И волков, которые нас почти окружили, он не испугался. Но сам говорит, что он трус.
— Познавательно. Значит, ради нее ты и раньше номера выкидывал, что обзавидуешься. Но если на Играх и помрешь, то от скромности.
Я молчу, буду с Китнисс брать пример. Вообще, для ментора он слишком болтливый!
Эбернети говорит опять Китнисс:
— А ты, детка, в компании с этим скромным парнем сколько «серых» завалила. Только не говори, что не считала.
— Четырёх, потом они боялись приближаться, но выли даже после того, как мы кордон перешли. Злые волки были и голодные.
— Я вас понял, парень не из пугливых, а ты — детка, вообще нечто, один олень и четыре волка за один день. Суперпрофи. И особо подчеркну, детишки, вы уже умеете вместе в одной команде работать, спину друг другу прикрывать. Не скрою, вы — сильная пара, два на два против вас у профи шансов нет. Если вас на Голодных играх и можно убить, так только бандой человек в пять-семь. Будем иметь это в виду.
POV Китнисс
И тут Пит, который незадолго до этого повернул голову к окну, как заорёт:
— Вы посмотрите лучше сюда!
Я посмотрела туда, куда указал Пит, и моя нижняя челюсть надолго отвалилась: я и не заметила, как экспресс замедлил ход, сейчас он ехал на не очень большой скорости, прямо перед нашими окнами медленно двигалась машина миротворцев. Мертвые миротворцы валялись рядом, один просто свалился застреленный, так и сумев выскочить из нее, то, что на машины миротворцев было совершенно вооруженное нападение и всех миротворцев перестреляли, было совершенно очевидно. Сама машина было изрешечена пулями.
Наш ментор тоже вскочил со своего места и, несмотря на то, что плохо держался на ногах, подскочил к окну и сказал:
— А вот это уже серьезно. Вооруженное нападение на миротворцев. Как я понимаю, сейчас мы в дистрикте 11. Я слышал, что Панем начало штормить, но сейчас я вижу, что начинается сильнейшая буря. Недавно волнения вспыхнули у нас в двенадцатом, а тут дела куда серьезнее, это уже на партизанскую войну похоже. А где Эффи? — и Эбернети начал искать нашу распорядительницу.
Эбернети ушёл, но быстро возвратился с распорядительницей. Я давно заметила, она ненормальная какая-то, даром, что из Капитолия, у нас в дистрикте даже мэр не корчит из себя, что он любит Голодные игры. А это женщина своим отвратным энтузиазмом на Жатве к себе огромное презрение только и вызывает. Не ненависть, как миротворцы, но всеобщее презрение.
Но сегодня она сама не своя, точно, всё не по плану идёт. Вот она притихшая и бледная и ходит. Эбернети ее крепко держит, похоже, ей не много лучше, чем нашему ментору в момент, когда его на носилках сюда внесли. Кстати, чего-то он перестал шататься и на недавнего умиравшего от пьянства не похож. Протрезвел что ли или капитолийские чудо-лекарства так действуют?
— Эй, малолетний невежа, принеси стул, надо Эффи усадить, — мрачно сказал Питу ментор и Пит быстро исполнил. Я же говорю, Пит Мелларк очень быстро соображает.
Ее усадили. Ментор принес бокал и налил Эффи коньяка немного, чтобы наша распорядительница в себя пришла, она бледная как смерть и явно чем-то напугана. Хотя по увиденному нами в окне, об этом несложно догадаться. Мы вполне можем до Капитолия и не доехать. Сам ментор налил для себя кофе и мрачно сказал:
— Этот чёртов капитолийский доктор запретил мне пить, так хотя выпью кофе, сбодрюсь немного. Хотя и пить не надо, мертвые миротворцы под окнами валяются.
Экспресс же внезапно начал набирать скорость, хотя на нас, сидевших внутри, этого никак не повлияло.
И этот пьяница (ненавижу я пьющих мужчин) подрагивающими руками взял в руки чашку, а я подумала зло: «Выбрали на Жатве, так еще ментор алкаш» и с надеждой посмотрела на Пита Мелларка.
Пит же чувствовал себя как дома, то, что недавно вызвался добровольцем и что теперь его точно постараются убить как зачинщика беспорядков в дистрикте, Пита несильно волновало: он налил себе чаю, раздобыл сливок, мягкой булки и, макая ее в чашку, перекусывал, принес чашку мне, принёс булки, пирожных принёс, я сижу, ем, как «воспитанная барышня», а Пит одновременно внимательно смотрит в окно.
Что было очень разумно — Пит первым заметил дым пожаров в пролетавшем на огромной скорости дистрикте 11, затем углядел следы беспорядков в дистрикте 10, разгоняющих толпу миротворцев, горящую фабрику, перевернутые машины миротворцев, а когда такая картина развернулась в окне, когда мы пересекли границу дистрикта 9, Хеймитч Эбернети также внимательно наблюдавший за происходящим, сказал с мрачнейшим выражением на лице:
-Эффи, беспорядки не только в нашем дистрикте, вообще черт знает что происходит, нам теперь главное этих двоих до Капитолия довезти.
Распорядительница при этих его словах вновь побледнела и в обморок едва не упала, а наш ментор, повернув физиономию почему-то ко мне строго говорит:
— Детка, если ты думаешь, что в намечающейся суматохе тебе удастся улизнуть, я бы на твоем месте на это не рассчитывал. Мы с Эффи головой за вас обоих отвечаем и я тебе сбежать не дам. Но главное, подумай сама, в чужом дистрикте тебя не просто быстро вычислят, твое лицо хорошо «засветилось» на Жатве. Но куда серьезней другое, скорее всего, будет дан приказ тебе убить на месте. Так что, сиди и рыпайся. Он посмотрел на выражение моего лица, не думаю, что оно было добрым, и рассмеялся:
— Какое недружелюбное у тебя лицо. Ты знала, куда ты едешь, лучше настраивай себя на победу, к тому же, если ты сбежишь, Капитолий постарается отыграться на парне, предать его с твоей стороны будет верхом неблагодарности, правда, Солнышко?
Увидев, что Пит повернул свое обеспокоенное лицо, когда услышал его слова, ментор только головой покачал.
Признаюсь, мысль о побеге у меня была, но взвесив все «за» и «против», я посчитала эту затею слишком опасной. А подставлять Пита мне действительно очень не хотелось. Наоборот, после признания Пита, мне захотелось с ним подружиться и узнать его поближе. Чем я и занялась, мне объяснять на надо, Пит Мелларк — первостатейный парень, такими разбрасываться нельзя, такой в смертельной опасности не спасует, не струсит и доверить ему можно самое ценное — свою жизнь. Ведь теперь придется мне на кон все поставить — победить на Голодных игр — из петли браконьерской вылезти, а значит, «утенка» спасти, а если подфартить — то и Гейла вытащу.
Друг за дружку мы с ним и раньше горой стояли, а сейчас он пришел ко мне после Жатвы и говорит:
— Не трусь, Кискисс, нам с тобой привычно по краю ходить, под виселицей. О Прим не беспокойся, я ее в обиду не дам. Не говорю, что тебе просто будет на играх победить, Капитолий так просто девчонке из дальнего дистрикта, да к тому же браконьеру, победить не даст, но ты их всех сильнее, даже этих убийц малолетних из второго дистрикта, ты одна на волка ходила и на кабана. О парне этом, Питом не забывай, он на смерть ради тебя идёт, ты ему сама ему помоги, если надо будет. К тому же надежный он, я это давно приметил. Удачной охоты тебе, Кискисс в Капитолии и возвращайся, пожалуйста, с победой домой, я без тебя тут один не смогу, браконьеру необходим напарник, а мы уже притерлись с тобой за эти годы.
И обнял.
А что потом было, это уже даже меня напугало, ближе к вечеру мы в дистрикт 8 добрались, ты такое началось — зарева пожарищ, бои уличные, миротворцы по людям стреляют, а те в долгу не остаются, забрасывают их камнями, а главное палят из ружей и другого настоящего оружия. И люди эти пришлые, которых мы с Питом еще в двенадцатом заметили, они и сюда добрались и не пустыми руками, ружья да автоматы, сразу видно, что военные. Оружия в дистрикты они доставили, я совершенно уверена в этом, есть причины, но об этом потом.
Экспресс дальше не пошёл: опасно, его в депо при вокзале дистрикта 8 загнали и мы ночевать там остались, поэтому, всё, что твориться в восьмом своими глазами видели.
Поднялся народ против Капитолия, всерьез осерчал, огни пожарищ хотя до нас не доходили, но страху я всё-равно натерпелась, потому, что это — война, в лесу охотиться — это одно, а тут люди вооруженный мятеж подняли. И вновь мне Пит помог: я как стрельбу на улицах восьмого увидела, перепугалась, но Хеймитч, который хотел меня в охапку схватить не понадобился, мне сразу Пит крепко обнял, держит и не отпускает, только тогда я медленно успокоилась и вижу: Хеймитч точно также, как Пит меня, распорядительницу эту, ее ведь Эффи зовут, крепко за плечи держит, обнял и она ему в плечо носом уткнулась. Страшно ей, чего тут говорить, у меня самой сердце колотиться как сумасшедшее. У них, что что-то есть??? А ведь не скажешь?
Ментор и говорит:
— Пит, вам положено в разных купе спать, но в силу событий, которые с каждым часом все круче делаются, идите с Китнисс в одно купе, охраняй ее, а с Эффи побуду. Женщинам, парень, в таком бедламе мужское плечо необходимо. Я тебе доверяю, коли на волка с ней ходил, ты — сильный парень, на такое не каждый способен. Было страшно?
— Да. Волки выли так, что кровь стыла в жилах, но я сам вызвался, чего уж тут говорить, — негромко отвечал ментору Пит, а сам крепко меня обнял и повёл меня спать.
Мы так одежды снимать и не стали, не потому, что девушка с парнем в одном купе, но страшно очень мне было: всё купе освещалось из окна заревом пожарищ, издалека языки пламени были хорошо видны, светло было, почти как днем. Еще и звуки выстрелов и шум, мы в депо от них далеко были, но рёв разгневанной вооруженной толпы и до нас долетал.
И так всю ночь. Я долго не могла уснуть, но к счастью рядом был Пит: своим непоколебимым спокойствием он мне уверенности прибавлял, что всё будет хорошо. Я поверила, что смогу с Голодных игр живой вернуться. Хотя тогда у меня сомнения родились, что массовые беспорядки в дистриктах смогут отменить Голодные игры. Наивно, конечно, но как оказалось, совсем неправа, я не была. Под утром я заснула. На плече Пита. На одной кровати, но в одежде.
Утром я проснулась, одна, гляжу — Пита нет, значит уже встал, мне даже обидно стало, я привыкла всегда первой засветло просыпаться: на охоту надо идти пока еще темно. Но сейчас я на удивление хорошо выспалась, случается, после смерти папы мне кошмары всякие снятся, но засыпая под всполохи огня за окном и за затихающий шум народных волнений, я спала очень спокойно, крепко, проснулась полная сил и, считай, проспала завтрак. Странно, очень странно, неужели это из-за того, что Пит рядом был. Только сейчас заметила, экспресс мчится дальше, за окнами сплошной зеленый океан. Леса, сразу домом запахло. Я догадалась, что мы въехали в дистрикт 7, царство леса. Если мне где и хотелось бы жить, кроме как в дистрикте 12, так здесь, в седьмом. Здесь вокруг деревья.
Появляется Эффи, вид у нее, по сравнении в вчерашним днем куда лучше, хотя круги под глазами имеются, всё—таки ночка была еще та: с огнями пожарищ за окном. Но энтузиазма, который меня и не только меня всегда раздражал в ней на Жатве, как и не бывало, она придирчиво осматривает меня: я спала в одежде и поэтому, найдя в купе в шкафчике новую одежду, одела вишневого цвета блузку и спортивные девчачьи штаны темно-серого цвета и в придачу хорошей выделки кожи домашние туфли, я уже заметила, что вчера наш ментор переобулся в такие туфли, а Пит также нашел новую обувь (рядом в купе стоят туфли разных размеров и он нашёл подходящие для себя), Эффи тоже расхаживает по поезду в такой обуви, но у нее «лодочки», полагаю, очень дорогие, из дистрикта один: сразу видно, у нашей распорядительницы склонность к хорошим и дорогим вещам.
Иду, ищу Хеймитча с Питом, так и есть: сидят и обсуждают важные проблемы. Ментор тоже переоделся в чистую одежды и, надо признать, для человека, не расстающегося с бутылкой, у него сейчас весьма приличный вид. И взгляд у него вполне осмысленный, но противный запах винных паров никуда не делся!
У него отвратительная манера: он постоянно меня подкалывает и подшучивает надо мной, он плохо меня знает, если делать это слишком долго — я взорвусь и ему придётся познакомиться с «взбесившейся Китнисс», не хотелось бы!
Как-то один молодой миротворец решил «подкатить» ко мне, я терпела-терпела его наглые приставания, Гейла рядом не было, можно было нажаловаться на него Крею, но я привыкла решать свои проблемы и, когда этот урод со смазливой веснушчатой физиономией попытался обнять меня за грудь, я «слетела с катушек» — сначала «зарядила» ему в челюсть, потом ударила по яйцам, а когда он рухнул на землю,отобрала пистолет. Не подумала, что из-за этого в дистрикте начнется переполох, как же миротворца табельного оружия лишили.
На следующий день прямо ко мне домой приходит помощник Крея Кассий Марлоу, кстати, неплохой даже мужчина, куда приличней нашего старины Крея и сурово мне говорит:
— Пистолет у тебя?
— Допустим, — с вызовом говорю я.
— Шутка, Китнисс, неудачная, парня того мы уже наказали за приставания к тебе, Крей его с «волчьим билетом» из дистрикта выгонит, но оружие придется отдать, за такое происшествие, Китнисс, с должности Крея могут снять, головой надо было думать — говорит Марлоу.
Я принесла оружие этого веснушчатого.
— Да поняла я, не сдержалась, очень он наглый был.
— Именно, что был, — мрачно говорит мне миротворец. И добавил:
— Ну ладно, будем считать, инцидент исчерпан, но больше, Китнисс, к оружию миротворцев не притрагивайся, — строго мне говорит Марлоу, обещай.
Я обещала, сама знаю, что за нападение на миротворца полагается, а у меня мать и сестра на шее, Зареклась я гневу своему свободу давать. И так по краю пропасти хожу, не надо усугублять.
Вот и сейчас, я буду терпеть свои шуточки нашего ментора, сдается мне, что он против меня ничего не имеет и, напротив, он хочет нам с Питом помогать, как никак он, как себя помню, с детства самого, ментором от дистрикта 12 был. Вот только за это время никто и никогда из нашего дистрикта не побеждал. Тем более, чуть не забыла, у меня же поручение к нему от Крея.
— Ну как выспалась, детка? Учитывая весь этот бардак, выглядишь отлично, так держать! — говорит ментор.
Я села, Пит налил мне кофе (мама любит кофе, не знаю, что она в нем находит, ведь он жутко горький!), а затем принес сливок, сахара положил и говорит:
— Попробуй, тебе понравится, — и улыбается.
Я попробовала, да так удачно, что оторваться не могла, а потом попросила у Пита добавки и Хеймитч, смеясь, говорит:
— Смотри- ка, распробовала.
Пока я кофе с булкой пила, Пит и наш ментор продолжили обсуждение секретного плана, как сделать Китнисс Эвердин победительницей!
— Надо нам либо вместе забраться куда-нибудь в какое укромное место на арене, куда добраться сложно, чтобы нас профи не достали. Либо союзников найти.
— Последнее вернее, парень. Я думаю, парень, вам двоим, имеет смысл в союз профессиональных трибутов вступить — говорит Хеймитч.
Я чуть кофе не поперхнулась, говорю возмущенно и глазами так зло сверкаю:
— Чтобы я с этими убийцами из второго дистрикта дружбу завела. А не в жизнь! Видела я каждый год, как эти гады наших на арене режут. Противно, я бы сама не отказалась отомстить первому и второму дистриктам. Жестоко отомстить, — говорю я, а сама так от возмущения и киплю.
Но смотрю, на меня Пит смотрит. Осуждающе! Как будто хочет сказать: «Ну и чего ты этим добьешься? Гнев — не лучшее оружие». Ментор меня выслушал и жестко мне отвечает:
— Ты свои чувства не умеешь в узде держать. Гнев, детка, пусть даже и праведный, на арене большой бедой может обернуться. И рассуждаешь ты, точь-в точь, как эти малолетние убийцы из второго. Но ты замечала, что за последние десять лет они реже выигрывать стали? Потому что считают себя неуязвимыми. А ещё из-за того, что позволяют себе на арене слишком много. Убивать направо и налево и спину поставлять. Из-за чего часто и гибнут. Практически каждый год. Но подготовлены они лучше всех, этого забывать нельзя.
— Китнисс, важно не настроить их специально против тебя. Тогда шанс выиграть Голодные игры у тебя наивысший будет. Если профи предложат вступить с ними в союз, надо соглашаться. Выживешь в начале игр — потом появиться возможность и отомстить за наших. За всё!
И тут у Пита выражение лица такое жесткое и решительное стало, что я удивилась Питу (в какой уж раз!) и подумала: «Какой же ты на самом деле, Пит Мелларк?». Я ведь так мало Пита знаю, но в одном я уверена: Пит — «крепкий орешек».
Но тут я кое-чего вспомнила и говорю Хеймитчу:
— Ко мне после семьи приходил навестить Крей и разрешил этот разговор вам передать.
— Старина Крей? Давай рассказывай.
— Крей сказал, что не прощаться пришёл, в том, чтобы я победила, он кровно заинтересован и сделает для этого абсолютно всё, мы заключили сделку, если я никому в Капитолии не проговорюсь, что он нам с Гейлом покровительствует, Крей клятвенно пообещал и Гейл это подтвердил, что он при любом исходе берет мою семью под свою опеку и на обеспечение, Крей поклялся, что Прим никогда, пока он глава миротворцев, не будет голодать. Не будет знать, что такое бедность.
— Круто! Нет, я серьезно, детка. Крей обещаниями не привык бросаться, ты уж мне поверь. Значит, он всерьез намерен тебе помогать. Знай: ты ему нужна. — Хеймитч был предельно серьезен.
— Это еще не всё. Он просил передать вам, что по приезде в Капитолий вас найдет муж его сестры Гальба Орфорд.
— Ничего себя! Не знал, что у Крея такая родня. Орфорд — человек очень влиятельный и фантастически богатый. Если он станет твоим спонсором, пол — дела сделано! — удивленный Хеймитч не скрывал крайнего удовлетворения.
— Крей сказал, что мистер Орфорд сделает, всё, что потребуется, он также просил сказать, что это и к Питу относиться.
— Ничего себе, — проговорил Пит, — Даже меня не забыли.
— Привыкай, парень. Ты вызвался на Жатве ради этой девушки, теперь получай полный комплект: спонсоров, бешеные деньги и бешеную популярность. Вопрос, как ты себя поведёшь?
— Как-как? Умру, но сделаю всё, чтобы она победила, — с мрачным выражением лица ответил Пит.
— Умирать не спеши. У меня зреет план. Слушайте меня вы оба: Пит при камерах признался в любви к тебе. Значит, внимание всей страны вам обеспечено. В дистриктах это большое уважение к тебе, Пит, сникает, но для Капитолия нужна иная тактика. Никто и никогда не вызывался добровольцем из-за любви, даже профи, им это строго запрещают. Но ты это сделал и самое пристальное внимание в Капитолии тебе гарантировано. Я думаю на этом нужно сыграть. Держитесь вместе, но скромно, если Капитолий увидит, что вы приехали вместе на Голодные игры и готовы умереть друг за друга, не исключаю, вы сможете добиться очень многого. Одно точно: для победы такая бешеная популярность чрезвычайно полезна.
— Это чего я изображать любовь к Питу стану? — недовольно говорю.
— Китнисс, самое трудное я возьму на себя, постараюсь их охмурить по полной. Для твоей победы. Ты только подыгрывай мне, — Пит с надеждой посмотрел на меня.
— Ладно, — я улыбнулась: вообще то я хочу отплатить Питу добром за добро, но притворяться я не умею и не буду, это не нужно, — и я взяла Пита за руку, — Ты мне небезразличен.
Пит прямо весь сияет, а Хеймитч так внимательно и оценивающе на нас смотрит, а потом он говорит, качая головой:
— Точно говорю, в Капитолии эти Игры запомнят надолго.
Продолжение: Пит Мелларк: «Город тысячи огней, в котором живут слабые люди».
