И Катя стала слушать.
Если верить полупрозрачному духу, все было очень просто. До невозможности. Если талантливому живописцу удавалось, вложив в работу всего себя, весь свой талант, проникнуть во внутреннюю сущность модели и отразить её на портрете - после смерти душа натурщика навечно растворялась среди красок полотна, уже неотделимая от него. Призрак не был привязан к холсту, но чем ближе он находился к картине или рисунку, тем материальнее был. А чем дальше он удалялся от холста, тем слабее становилась его вещественность, пока у духа не оставалось никакой телесной оболочки. Существовать без тела, не имея возможности прикоснуться, вдохнуть аромат, услышать, было мучительно, поэтому призраки старались как можно больше времени проводить рядом с картиной. За четыреста лет Художник смертельно устал от такой нежизни. И потому у него есть просьба.
- Какая? - прошептала поражённая услышанным Катя.
- Ты должна нарисовать мой портрет. Но только лучше, чем нарисовал я. Тогда моя душа переместиться на новый холст. И ты его сожжёшь. Пропадёт картина - наконец, успокоюсь и я. Сама понимаешь, сжечь картину Великого Мастера, находящуюся в музее, практически невозможно, а холст никому не известной студентки - никаких проблем.
- Но я не смогу нарисовать лучше, чем вы! Даже и близко не смогу! О чем вы говорите?!
- Я буду тебя учить. Подумай, к тому моменту, когда у тебя получится что-то путное, твоё мастерство возрастёт неимоверно. Ты и сейчас талантливая carina, а уж потом... - и, видя колебания и неуверенность девушки, взмолился. - Соглашайся, Катя, пожалуйста!
В глазах призрака заблестели слезы. Он стер их смуглой рукой и улыбнулся так просительно и несчастно, что Катя чуть сама не расплакалась. И только молча кивнула головой.
Призрак сразу повеселел. В голосе появились властные нотки.
- Завтра вечером приноси холст и краски. Перед закрытием спрячешься в кладовке, которую я тебе покажу, и начнём.
- Но...
- Никаких "но". Не бойся. Ты станешь лучшей, Катя. Если не будешь сомневаться и оглядываться назад. Только так! - в голосе Художника звучалa непоколебимая уверенность азартного игрока.
Вокруг Мастера витал дух таинственности, куража, опасности. Надо было немедленно поворачиваться и уходить. Но Катя не ушла. Напору Художника просто невозможно было противиться. А еще это был шанс чему-то научиться, и Катя не хотела его упускать.
***
Город ещё не спал, ещё тяжело ворочался с боку на бок, всхрапывал в полудрёме гудками буксиров в порту и рёвом тяжёлых грузовиков на объездной, ещё урчало где-то в подбрюшье ночное бурление Невского и потаённое веселье на Васькином, но всё это там, там вдали. А здесь - глухая, неподвижная тишина. Дворец спал, отделившись от правобережной суеты широкой лентой Невы и отгородившись от остального, подвластного ему города, брусчатым котлованом площади и дугой Главного штаба. Спал... или делал вид, что спит.
Тонкая фанерная дверь в подсобку, где среди вёдер и швабр, притаясь, едва дыша и стараясь не чихнуть, скорчившись в темноте, сидела перепуганная Катя, не закрывалась изнутри. Шагов подошедшего слышно не было, и когда дверь беззвучно начала открываться, Катю сковал ужас. Если бы не это онемение, когда, как во сне, пытаешься убежать, а ватные ноги не отрываются от земли, когда хочется крикнуть и лишь хрип вырывается из пересохшего горла, она, может быть, и завопила бы, завизжала на весь замерший в хрупкой тишине музей.
- Катя, не бойся - это я, - свистящий шёпот больно хлестнул по нервам, но и принёс долгожданное облегчение. - Извини, немного задержался. В тронном зале работали реставраторы, и никак было мимо них не проскочить. Все, наконец, разошлись. Пойдём. Я покажу тебе ночной музей.
Рука, протянутая в приоткрытую дверь, была сильной, уверенной и ледяной.
***
Страшно и неуютно ночью в музее, а уж с подобным провожатым и подавно. Дрожа и кляня себя за то, что поддалась давящему обаянию и искушению поучиться у великого мастера, Катя вылезла из теперь уже казавшегося ей уютным и безопасным убежища. А может, вся его история вымысел? Может, это всё-таки маньяк, таким извращённым способом заманивающий беззащитных девушек?
Катин провожатый, не замечая её терзаний и сжав дрожащие влажные пальцы в своей огромной кисти, шёл уверенным, но бесшумным шагом, и даже через громкий стук собственного сердца она слышала, что наполнена музейная тьма не пыльной пустотой и