Именем закона [Анджей Збых] (fb2) читать онлайн

Анджей Збых Именем закона

1

В это раннее утро Клос должен был решить несколько вопросов с начальником местного гарнизона. Воспользовавшись случаем, он вышел из управления абвера немного раньше, чем обычно. Его шеф, брюзгливый полковник фон Осецки, сухой как жердь, с вечно кислой физиономией из-за больной печени, выехал во Львов на совещание руководителей управлений абвера «Ост». Клос мог уйти со службы, никому не докладывая.

Он отказался от услуг останавливавшихся перед ним велорикш, по привычке пристально всматриваясь в лицо каждого, чтобы проверить, нет ли среди них знакомых, которые могли бы за ним следить. Убедившись, что никто из этих парней в гарусных фуражках ему не известен, спокойно свернул на улицу Кошикову.

Обер-лейтенант задержался перед витриной обувного магазина, чтобы убедиться, не идет ли за ним кто-нибудь. На витрине стояли модные сапоги, так называемые офицерки, которые предпочитали в то время носить молодые люди. Изящная линия сапог покоряла даже немецких офицеров. Многие из них прохаживались в офицерках, пошитых умелыми варшавскими мастерами. Клос же и не думал заменять поношенные, но определенные уставом армейские сапоги, голенища которых спускались гармошкой до щиколоток. Он не любил мундир, но вынужден был носить его в строгом соответствии с требованиями правил ношения военной формы.

Клос пересек улицу Мокотувскую и вышел на Кошикову, где движение было меньше. Несколько прохожих в штатском, боязливо прижимаясь к стенам домов, были готовы в любую минуту скрыться в подъездах. Немцев в форме встречалось немного, хотя это был центральный район Варшавы, где в основном проживали военные.

В эту пору немецкие чиновники сидели за письменными столами многочисленных в этом районе польской столицы учреждений, усердно, с педантичностью составляли всевозможные справки, донесения, сводки, доклады и рапорты, которых все больше требовал ненасытный Берлин.

Деревья на аллеях Уяздовских зазеленели. Клос полной грудью вздохнул свежий воздух. Безлюдная улица чем-то поразила его. Он ощутил беспокойство, но не мог понять причины своего волнения. И когда на бешеной скорости с ревом пронесся черный «мерседес» с фашистским флажком, Клос понял, что пришло время действовать. Он не видел ни одного армейского мундира, ни одного флага с черной свастикой. Не слышал он и топота подкованных жандармских сапог. Казалось, что аллеи Уяздовские остались такими же, как до войны, – тихими, привлекательными, спокойными. Только когда проскочивший мимо него черный «мерседес» визгливо затормозил, вылетая на аллею Шуха, он вспомнил, в чьих руках находится Варшава. Клос повернулся в ту сторону, где медленно поднимался черно-красно-белый шлагбаум и трое эсэсовцев в касках проверяли документы у пассажиров автомобиля.

«Усиленная охрана и повышенная бдительность после удачного покушения польских партизан на одного из высших офицеров немецкого штаба не помогут им, – с удовлетворением подумал Клос, – ибо приговоры польского подполья будут исполняться и впредь».

Обер-лейтенант перешел на другую сторону улицы, издалека заметив сидящего на скамье старого, скромно одетого человека, с окурком, прилипшим к губам. Подлясиньский, как всегда, был пунктуален.

Никому, кто наблюдал бы за ними в эту минуту, не могло прийти в голову, что этот скромный старый человек – типичный польский пенсионер – и тот щегольски одетый, энергичный офицер, лицо которого могло бы красоваться на обложках гитлеровских журналов как идеальный пример чистой нордической расы, – могут иметь между собой что-то общее.

Старик, заметив, что офицер закурил сигарету, встал со скамейки и пошел следом за ним на приличном расстоянии, вероятно надеясь, что немец не докурит сигарету и бросит окурок на тротуар. Даже самый опытный шпик не мог предположить, что в окурке, который старик поднял и положил в металлическую коробочку для табака с вытесненным на крышке портретом моряка, находится ценная информация для Центра. Но если бы она оказалась в руках немцев, то это стоило бы жизни как офицеру, бросившему недокуренную сигарету, так и старику, поднявшему окурок.

На счастье, за ними никто не наблюдал, а если бы кто-то и видел эту сцену, то вряд ли он понял, что этих двух людей что-то объединяет.

Клос прибавил шагу. Вспомнил, что его ожидают у начальника гарнизона. Ему предстояло допросить двух немецких солдат, которых патруль задержал за то, что они, напившись, проклинали войну, национал-социалистическую партию и фюрера. Чем он может помочь этим беднягам, обманутым и оболваненным геббельсовской пропагандой, у которых, хотя и поздно, на многое открылись глаза.

Клос внимательно перечитал донос на солдат какого-то усердного шпика, записи их показаний в следственных протоколах. Он старался по возможности смягчить участь этих парней, но это мало помогало солдатам. Было ясно, что их ожидает полевой суд и, в лучшем случае, штрафной батальон на Восточном фронте.

Клос подумал, что Подлясиньский, видимо, уже дошел до полуразрушенного каменного дома на улице Мокотувской, высыпал на кухонный стол окурки, среди которых только один, брошенный Клосом, представлял особую ценность. По условленной пометке на фильтре сигареты старик обнаружит именно этот окурок, отделит тонкий слой папиросной бумаги и прочитает написанную бисерным почерком зашифрованную информацию о немецкой подводной лодке «U-265», которая проникла в Северное море и представляет опасность для военных транспортов союзников.

А может быть, Подлясиньский прошел мимо дома на Мокотувской, свернул на Вилкую и там, поднявшись по лестнице, одним из четырех ключей на его связке открыл дверь, на которой прибита небольшая медная табличка с надписью: «Феликс Житогневский».

«Подлясиньский? Почему именно Подлясиньский? – задумался Клос. – Настоящая ли это фамилия?» Когда он думал об этом человеке, то всегда называл его Подлясиньским. А иногда Юзефом. Этот невзрачный старичок с аллей Уяздовских, подбирающий окурки, брошенные немецкими офицерами, пользовался четырьмя фамилиями в зависимости от обстоятельств и сложности задания.

Подлясиньский – скромный пенсионер, набожный человек, в период службы в магистрате ежедневно заходил на утреннюю мессу в костел.

Совсем другой Феликс Житогневский, снимающий квартиру на улице Вилкой. И никому в голову не могло прийти, что в стене между расположенными рядом квартирами Подлясиньского и Житогневского существует скрытый переход через гардероб.

Житогневский – легкомысленный мелкий землевладелец, который не брезгует торговлей с немецкими интендантами и, каждый раз бывая в Варшаве, пользуется услугами казино, открытого аккупационными властями для немецких офицеров. Он в свою очередь является совершенной противоположностью Франтишеку Булому.

Франтишек Булый, владелец четырех пароконных подвод, которые он называет экспедиционными платформами для перевозки грузов, ежедневно от десяти до четырех сидит около телефона в своей конторе, называемой для солидности «Транспортное бюро по перевозке грузов», и принимает заказы на доставку мебели или поставляемого в обязательном порядке картофеля. Оборотистый мелкий буржуа, выдавший себя за сторонника оккупантов, но в душе ненавидевший немцев, обогатился благодаря тому, что военные власти не восстановили в городе никакого транспорта, кроме гужевого. Может ли этот человек, который с высокомерием вынимает из кармана жилетки толстую пачку немецких марок, иметь что-нибудь общее с предателем и ренегатом Виталисом Казимирусом?

Когда-то был Виталис Казимирус поляком – теперь стал литовским националистом и прислуживает немцам как консультант управления имперской безопасности по делам оккупированных литовских территорий. Многие с завистью смотрели на Казимируса, который так ловко устроился в управлении имперской безопасности.

Клос всегда восхищался Подлясиньским. Он сам давно перевоплотился в немца, с успехом играл роль офицера абвера, с образом которого слился воедино… но Подлясиньский играл сразу четыре роли, и каждая из них была связана со смертельной опасностью.

Погруженный в свои мысли, Клос не заметил, что уже подошел к зданию комендатуры – резиденции начальника гарнизона. Солдат, проверив пропуск и отдав честь, открыл перед ним двери.

2

Все было так, как Клос и предвидел. Юзеф Подлясиньский вошел в грязный подъезд полуразвалившегося каменного дома на Мокотувской, прошел через первый и второй внутренние дворы и только в третьем, поговорив немного с дворником, посмотрел на окно своей квартиры. Занавеска была задернута, значит, все в порядке.

На сегодняшнюю встречу с Клосом Подлясиньский не взял с собой Мундека, семнадцатилетнего паренька с улицы Людной, который всегда сопровождал его, идя на расстоянии тридцати метров, готовый в любую минуту в случае опасности выхватить парабеллум из кармана брюк. Юзеф предупредил Мундека, что в полдень к нему должен прийти Адам. Юзеф боялся, что тот не застанет его дома. А это могло осложнить дальнейшую передачу информации, полученной от Клоса. Подлясиньский попросил Мундека, чтобы он при необходимости задержал Адама.

Старик уверенно вошел в дом. Если бы им грозила опасность, Мундек сделал бы все возможное, чтобы предупредить его об этом. Юзеф поднялся в квартиру по наружной лестнице. Открыл дверь, которая вела прямо в небольшую кухню. Мундека не было. Парень показался только тогда, когда Подлясиньский, разобрав кучу окурков, нашел именно тот, который был нужен, достал из кухонного шкафчика старую пишущую машинку и начал расшифровывать информацию.

– Адам приходил? – спросил Юзеф.

– Приходил, – ответил Мундек. – Через полчаса он посетит пана Житогневского.

– Прекрасно. Ты свободен. Можешь еще поспать. – Выпроваживая парня из кухни, Юзеф знал, что тот спать не пойдет, а будет бдительно охранять его.

У Мундека были отличная реакция, острый взгляд, беспредельная преданность делу борьбы с фашистами и ненависть к врагу. Юзеф без колебания вверял ему свою жизнь. Однако и его он не имел права посвящать в детали шифра. И чем меньше Мундек будет знать, тем лучше. Ему и так многое известно, хотя бы то, что Подлясиньский и Житогневский – один и тот же человек. Этого скрыть от него не удалось.

Еще больше знает Адам. Ему известны все четыре ипостаси Подлясиньского. Но Юзеф безгранично верит Адаму. Два года отсидели они вместе в одной камере тюрьмы в Равиче. Два года, день и ночь один на один с этим человеком – этого достаточно, чтобы узнать его и поверить ему.

Перевоплощения Юзефа были хорошо известны и Клосу. Но не Юзеф решал, можно ли доверять Клосу, за него это решил Центр. Восемь месяцев назад Подлясиньский получил срочную шифровку Центра, в которой говорилось, что с этого дня он со своими людьми переходит в распоряжение «J-23», офицера разведки.

А через два дня, когда Юзеф, перевоплотившись во Франтишека Булого, отдыхая, занимался любимым делом – кормил лебедей в Уяздовском парке, – молодой офицер в мундире вермахта неожиданно подсел к нему на скамейку и на чистом польском языке произнес пароль. С этого времени они поддерживали постоянный контакт. Каждый раз при встрече этот офицер сообщал ему номера телефонов и адреса важных немецких функционеров, указывал тайники, где находились донесения агентов, или, как сегодня, в окурке передавал личную информацию.

Едва Юзеф закончил шифровку донесения для передачи в Центр, как раздался приглушенный звонок. Не беспокоя Мундека, он открыл дверцу гардероба, вошел внутрь, отодвинул его заднюю стенку и оказался в подобном же, хотя более элегантном и стильном, гардеробе в спальне квартиры Феликса Житогневского. На ходу накинул на себя пестрый шелковый халат, который сразу же изменил его облик. Сгорбленный старик пенсионер остался где-то там, за стеной, а здесь оказался солидный делец, который живет беспечно, всегда имеет деньги и знает, как их делать.

Через глазок входной двери Мундек увидел околыш шапочки Адама, потом и его лицо. Все в порядке, Адам пришел один.

– Газовый счетчик, вельможный пан, – плутовски усмехнулся Адам, когда ему открыли дверь. Он никогда не забывал произнести эту фразу, хотя она предназначалась не хозяину квартиры, а кому-то другому, кто мог бы в это время оказаться на лестнице. Адам осветил электрическим фонариком газовый счетчик, аккуратно записал цифры, заполнил квитанцию на оплату израсходованного газа. С благодарностью получил от хозяина квартиры деньги и небольшую карточку, которую сунул за околыш шапочки.

– Как дела, Адам?

– В порядке, Феликс. Когда меня отправишь в лес, как обещал? Скоро мозоли будут на ногах от хождения по этим лестницам.

– Не торопись, Адам. Я помню о своем обещании. Но ты мне пока нужен здесь. Не забыл, где должен быть через неделю?

– Помню. В экспедиционном управлении.

Они крепко пожали друг другу руки. Визит инкассатора из газовой конторы длился немного дольше, чем положено. Они оба были опытными конспираторами и хорошо знали, что даже такая мелочь, как задержка инкассатора в чужой квартире может показаться кому-нибудь подозрительной и стать причиной непоправимого несчастья.

После ухода Адама Житогневский подумал: «Нет даже времени поговорить о деле со своим человеком».

И жаль ему стало Адама, с которым они два года вместе просидели в тюремной камере в Равиче.

3

Клос быстро закончил работу в гарнизонной комендатуре. На этот раз ему пришлось разбираться стремя фронтовиками, находившимися в краткосрочном отпуске. Фронтовики, видимо не без оснований, нагрубили унтер-офицеру жандармского патруля, обозвав его грязной свиньей. Оскорбленный унтер решил приписать им политическое дело.

Клос вынужден был призвать ретивого жандарма к порядку. Унтер покраснел от ярости, когда обер-лейтенант Клос в нескольких словах объяснил ему разницу между фронтовыми солдатами, которые на неделю вырываются из пекла Восточного фронта, и жандармской крысой, которая с начала войны торчит в глубоком тылу и вымещает свою злобу на солдатах, проливающих кровь за фюрера.

Солдат он приказал выпустить, а унтера предупредил, что если тот еще раз самовольно задержит фронтовиков, пребывающих в отпуске, то будет наказан в дисциплинарном порядке.

В ходе разбирательства дела Клос, к своему удовлетворению, получил от болтливых солдат-фронтовиков ценную информацию о дислокации двух танковых полков и одной пехотной дивизии на Восточном фронте, а также об угнетенном настроении солдат от понесенных потерь в последних боях.

Может быть, это и не было открытием, ибо Центр имел более обширную информацию о положении на фронте. Но Клос никогда не упускал случая, чтобы информировать Центр даже о таких мелочах, которые могут послужить подтверждением ранее добытых сведений и помочь командованию уточнить расположение немецких войск на том или ином участке фронта.

Какой вклад внес он сам в разгром гитлеровских войск? Над этим Клос никогда не задумывался. Знал, что таких, как он, патриотов, ведущих тайную войну с врагом, много. Он понимал, что основной удар наносят те, кто с оружием в руках сражается на фронте против гитлеровцев. Но сознавал также, что благодаря таким, как он, действующим в логове врага, они могли побеждать с меньшими потерями и это придавало Клосу сил.

Разведчик вышел на ярко освещенную солнцем площадь перед зданием гарнизонной комендатуры. Что сделать? Пойти в управление абвера уже поздно, да и шеф вернется только к вечеру. Мрачная комната в офицерской гостинице тоже не привлекала его. Решил отправиться в казино.

– Господин обер-лейтенант, – услышал он чей-то голос за спиной и обернулся. Перед ним стоял один из солдат, освобожденных из-под ареста по его приказанию.

– Слушаю.

– Благодарю вас от себя лично и от своих друзей, – проговорил фронтовик. – Они очень спешили на поезд, а мой отходит через два часа. Специально задержался, чтобы выразить вам нашу признательность, господин обер-лейтенант.

– Что же вы не поехали с ними? Вы ведь из Австрии?

– Да, я родился в Вене, – ответил солдат, – но с тридцать восьмого проживал в Гданьске, на Хорст-Майер-штрассе, и мне кажется…

– Что вам кажется? – спросил с усмешкой Клос, хотя интуитивно почувствовал, что хочет сказать солдат.

В тридцать восьмом году фрау Билдтке, вдова советника гданьского сената, предложила Клосу остановиться у нее на квартире, но, узнав, что он – поляк, тут же отказала ему, Клос вынужден был искать другую квартиру. В то время в Гданьске поляку было трудно найти жилье. Гданьские газеты открыто выступали против поляков и Польши. Наконец ему удалось найти небольшую комнатку в мансарде дома старого железнодорожника, который, несмотря на разгул коричневого террора, не снял со стены в своей небольшой столовой фотографию Карла Либкнехта. Это и было на Хорст-Майер-штрассе.

– Так что же вам кажется? – повторил вопрос Клос и почувствовал, как капельки холодного пота покатились по спине. Провокация? Может, он раскрыт? Не потому ли полковник фон Осецки так неожиданно выехал?

– Простите, господин обер-лейтенант, видимо, я ошибся, – виноватым тоном проговорил солдат. У парня было открытое, интеллигентное лицо в веснушках. – Мне просто показалось, что я где-то видел вас раньше. Но этого не может быть! Тот был поляком!

– Кто тот, говорите точнее! – Клос почувствовал, как напряжение спало. Парень видел его издалека и не был уверен, что обер-лейтенант Ганс Клос может иметь что-нибудь общее с каким-то поляком, у которого в окне мансарды до поздней ночи горел свет.

Клос попросил солдата подробнее рассказать о том поляке, так удивительно похожем на него, обер-лейтенанта. Сам Клос вспомнил молодого студента из Гданьска, который любой ценой хотел научиться у немецкого профессора строить корабли. Ему стало жаль этого парня, одетого сейчас в солдатский мундир.

– Вы действительно уверены в этом сходстве? – спросил у него Клос. И тогда тот кивком подтвердил, Клос добавил: – Это ошибка. Если бы я и тот поляк сейчас встали рядом, то вы заметили бы, что мы с ним вовсе не похожи друг на друга.

Воспоминания этого бывшего гданьского студента, который действительно в тридцать восьмом году видел в окне Клоса, до поздней ночи сидящего над книгами, взволновали разведчика. К счастью, сам солдат не заметил этого.

– А вы знаете, господин обер-лейтенант, – сказал солдат при прощании, – железнодорожника, который сдавал комнату тому поляку, вскоре арестовали. И он больше не вернулся.

– Вот как? – спросил Клос с удивлением, как будто бы не понимая, о чем идет речь.

– Да, в сентябре тридцать девятого, после присоединения Гданьска к рейху, его арестовало гестапо.

– Значит, заслужил, – холодно проговорил Клос и строго, по-военному отдал честь солдату, который заторопился на свой поезд.

Клос быстрым шагом пересек площадь, направляясь в казино. Всю дорогу его не покидало воспоминание о худощавом старике в очках с металлической оправой. Клос искренне жалел этого доброго человека, погибшего в застенках гестапо.

4

Адам Прухналь решил, что пора пообедать. Он пересек площадь перед зданием гарнизонный комендатуры, хотя не любил ходить этим путем, ибо там всегда крутилось много немцев. Вот и сегодня в центре площади какой-то солдат с веснушчатым лицом о чем-то докладывал высокому обер-лейтенанту, а взвод жандармов усаживался в грузовик. Однако форменная шапочка и подлинный паспорт гарантировали Адаму хотя и относительную, но безопасность. Небольшой ресторан, куда направлялся Прухналь, почему-то назывался «Клубным», хотя его посетители вовсе не были членами каких-либо клубов. В меню, написанном мелом на черной доске у входа, посетителям предлагалась обильная, но однообразная пища: картофельные котлеты и оладьи, картофельный суп, кислые щи, галушки из тертого картофеля, клецки из муки и вареного картофеля. Адам не интересовался меню, и не ради картофельных оладий или котлет приходил он в этот ресторанчик. Хотя клецки для виду решил съесть. И когда расплачивался по счету с официанткой Стасей, передал ей вместе с деньгами небольшую карточку, которую молниеносно выхватил из-за околыша своей шапочки.

Он не сказал, что девушка должна делать с этой карточкой, ибо Станислава Зарембская (псевдоним «Зенба») сама точно знала, как поступить. Вот уже несколько месяцев она доставляла по известному ей адресу зашифрованные донесения. Даже не набросив плаща, она выбегала на улицу, пересекала трамвайную линию перед облепленным людьми трамваем и выходила на Польную, к дому 26. От «Клубного» до этого дома было не более трехсот метров. Вывеска, прикрепленная с правой стороны подъезда, гласила, что женский портной Марьян Сковронек принимает в починку и перелицовку одежду, но готов также шить по заказу из материала клиента.

Девушка знала, что войдя в подъезд, необходимо свернуть направо и трижды позвонить в дверь на первом этаже – два коротких и один длинный звонок. Так было и в этот раз. Через минуту после звонка дверь ей открыл мужчина.

– Костюм готов? – как обычно, спросила Стася и услышала ответ, который и ожидала:

– Будет готов через неделю.

Прощаясь, девушка положила в руку портного карточку. Их взгляды встретились, и в этот момент ей показалось, что в его глазах был ужас…

«Видимо, мне это померещилось, – успокаивала себя девушка, торопливо возвращаясь в ресторанчик. – Если бы что-нибудь случилось и мне грозила бы опасность, то буквы «К + М + Б», символ трех польских королей, написанные на дверях мастерской портного Марьяна Сковронека, были бы стерты».

Девушка бежала не переводя дыхания, ибо хозяин «Клубного», господин Вархол, не должен был знать о том, что она отлучалась.

Второпях она забыла о требованиях конспирации, о которых ей говорили в подпольной подофицерской школе. Она очень спешила после встречи с портным и не заметила, что за ней по пятам следуют двое подозрительных мужчин.

5

Два часа спустя хауптштурмфюрер Нейман, посвистывая, шел по коридору здания гестапо на аллее Щуха. В лифте он с удовольствием посмотрел на свое отражение в большом зеркале. Ему казалось, что лифт спускается слишком медленно. Хотелось как можно быстрее попасть в кабинет штандартенфюрера Лютцке.

Увидев Неймана в дверях кабинета, штандартенфюрер не проявил особой радости. Его бледное лицо с припухшими глазами, как всегда, ничего не выражало. Он спокойно выслушал сообщение Неймана о связной, доставлявшей зашифрованную информацию в мастерскую портного Марьяна Сковронека. Во время доклада штандартенфюрер Лютцке, не прерывая Неймана, поигрывал золотым автоматическим карандашом.

– Что вы предлагаете? – спросил он, когда Нейман закончил доклад.

– Искать следующее звено подпольной организации.

– Сколько еще может быть этих звеньев? – Грифель, вытесненный из карандаша штандартенфюрера, упал на гладкую поверхность письменного стола и медленно покатился с сторону сжатой в кулак руки Неймана. Тот услужливо подал его шефу. Лютцке даже не поблагодарил своего подчиненного, продолжая смотреть на него бесцветными рыбьими глазами.

– Трудно сказать, – осторожно начал Нейман. – В прошлом году в Берлине нам удалось раскрыть большую подпольную сеть коммунистов. К сожалению, руководитель сети ускользнул от нас, он покончил жизнь самоубийством. От связного, которого мы тогда случайно схватили, до заместителя руководителя подпольной организации было ни больше ни меньше как двенадцать звеньев. Надеюсь, господин штандартенфюрер понимает, какая это нелегкая работа…

– Ближе к делу, – прервал его Лютцке. – За берлинскую организацию вы получили благодарность, а теперь я хотел бы знать, на что вы способны здесь, на моем участке.

– Постараюсь…

– Мне нужны не старания, а ваша конкретная работа, господин Нейман. Меня не интересует просто какой-то там руководитель подпольной сети. Надеюсь, вы понимаете, о ком идет речь. Мне нужен неуловимый агент «J-23». Уже несколько раз мы были близки к цели, но он всегда ловко уходил от нас. Две недели прошло, как вы засекли радиостанцию вражеской агентуры… Теперь вам наконец-то удалось напасть на след связной, которую вы могли схватить и раньше, если бы обработали как следует того портного. И вы еще хотите, господин Нейман, чтобы я был вами доволен.

– Боюсь, что из этого… – начал Нейман, но не закончил фразу. За время двадцатилетней службы в политической полиции он научился мыслить и рассуждать так, чтобы не обидеть старших по должности. Его шефами были до этого воспитанные господа с безупречными манерами, получившие степени и звания в высших учебных заведениях Бонна или Гейдельберга. А теперь он должен работать под руководством этого неуча, который смотрит холодными рыбьими глазами и считает, что единственно верный метод – это «выжимание» или пытки. Нейман решил сменить тон разговора. Никакого «боюсь» – с таким, как Люцтке, нужно говорить прямо.

– Нет, господин штандартенфюрер, – сказал он, – из Сковронека мы ничего путного не выжмем, ибо ему неизвестно даже имя связной, которая раз в неделю приносила зашифрованные донесения.

Люцтке заморгал белесыми ресницами. На его бесцветных губах появилось что-то вроде усмешки.

– Достаточно, все ясно, – произнес он тихо. – Разрешаю вам действовать самостоятельно, если речь идет о методе. Но в любом случае я должен иметь этого «J-23». Вы, господин Нейман, отвечаете мне за это. И запомните: времени у нас мало. Сколько вам необходимо для выполнения этой операции?

– Два месяца, – ответил Нейман. – Это минимум.

– Даю вам две недели, не больше. – Люцтке постучал карандашом по письменному столу. – И только благодаря тому, что я питаю к вам доверие, добавляю вам еще одну неделю. Итак, господин Нейман, три недели, и ни дня больше.

Нейман возвращался довольный, хотя срок, установленный штандартенфюрером, был нереальным. Нейман знал, что такие акции необходимо проводить деликатно, с тонким расчетом, без торопливости. Излишняя поспешность может только вспугнуть крупного зверя, на которого Нейман собирался охотиться.

Сразу же после возвращения от Люцтке он собрал совещание сотрудников отдела. Игра, которую предстояло начать с неуловимым агентом «J-23», требовала полного напряжения всех сил, знаний и полицейского опыта. Задание было сложным и опасным. На совещание пригласили даже уличных полицейских шпиков, в чью задачу входило неустанно шнырять по городу, подслушивать разговоры в переполненных трамваях или очередях за хлебом.

– Господа, – начал Нейман, когда приглашенные перестали двигать стульями, усаживаясь в его кабинете. – Господа, – повторил он и с усмешкой обвел взглядом невзрачные серые лица своих агентов, которые, растворившись в толпе, должны были оставаться незаметными, но до предела внимательными, с обостренным слухом и зрением. Эти качества профессионального полицейского шпика Нейман всегда воспитывал в своих подчиненных. И теперь, на совещании перед выполнением ответственного задания, он снова напомнил им об этом.

Тридцать два опытных тайных агента, не слишком ретивых, но преданных, готовых выполнить любое задание, умеющих при необходимости метко стрелять и бить без угрызения совести и без жалости свою жертву, ждали указаний. Большую часть из них составляли специально обученные полицейские из местных немцев и предателей, услужливо работающие на гитлеровцев, вскормленные на польском хлебе, готовые на любые преступления. Именно на таких больше всего и рассчитывал Нейман. Знание польского языка, традиций, обычаев, взаимоотношений и связей, а также умение и возможность проникновения в польскую среду и общественные места, где появление немцев в мундирах вызывало настороженность и отчуждение у поляков, давали возможность людям Неймана успешно творить свое черное дело.

На них Нейман имел особые виды, решив, что после успешного выполнения задания штандартенфюрера Люцтке предложит шефу план, который он вынашивал со времени прибытия в генерал-губернаторство. Он намеревался создать из этих предателей тайную «польскую» организацию, в которую втягивалась бы польская молодежь, готовая биться против немцев. После нескольких удачных операций под руководством Неймана они могли бы завоевать доверие и выйти на действующее подполье польских патриотов и тем самым помочь гестапо в его ликвидации.

Об этом коварном плане у Неймана еще будет время подумать. А пока он должен прежде всего закончить операцию с вражеской радиостанцией, на след которой случайно напал перед отъездом в Варшаву.

Портной Марьян Сковронек – человек рассудительный. Подобными эпитетами определял Нейман людей, которых в основе своей презирал и ненавидел. При аресте Сковронек имел возможность сопротивляться, но струсил, сразу сдался и передал врагу рацию, чтобы, как он выразился, «не искушать судьбу». Сковронек старался выжить любой ценой. Он согласился также сообщить шифр, которым пользовался при кодировании, и работать на радиостанции под контролем и по заданию немцев.

Штандартенфюрер Люцтке считал, что вместо портного к вражеской радиостанции необходимо подсадить кого-либо из своих людей. Нейман не без труда убедил его не делать этого. Он по опыту знал, что работа телеграфиста на ключе для знающих так же индивидуальна, как и почерк в письме, а поэтому будет безопасней, если Сковронек останется на своем месте и будет продолжать, как будто ничего не случилось, получать от связной донесения, шифровать и передавать их Центру противника, но в измененном содержании. Это будет дезинформация врага. Штандартенфюрер согласился с Нейманом, хотя был недоволен, что тот перехватил у него инициативу.

Каждый раз, когда портной работал на радиостанции, около него неотступно находились два человека Неймана. Внешне в судьбе Сковронека ничего не изменилось. Нейман обещал ему сохранить жизнь, правда, в будущем он и не собирался выполнять это обещание. Он знал, что судьба предателя предрешена и возмездие придет. Это был приговор с отсрочкой выполнения. Рано или поздно организация, на которую работал Сковронек, узнает правду, а тогда…

Итак, Сковронек оказался в руках Неймана. Теперь та девушка, Станислава Зарембская… Уже с первых дней наблюдения было установлено, что единственно возможное место контакта – ресторан «Клубный», где связная работала официанткой. Она снимала угол у дворника дома напротив ресторана, нигде не бывала, ни с кем не встречалась после работы. Дворник, у которого она проживала, был парализован, не выходил из дому, его обязанности выполняла жена, полная женщина с грубоватым голосом и примитивным мышлением.

Нейман был педантичен, даже из мелочей старался извлечь пользу. Он установил наблюдение за женой дворника, хотя, как потом выяснилось, оно не принесло ожидаемых результатов. Оставалось одно – ресторан. Нейман послал туда своих шпиков, которые вынуждены были без особого желания глотать картофельные котлеты и оладьи ради выполнения задания и во славу фюрера. Он лично нанес визит владельцу ресторана «Клубный» господину Вархолу и без особого труда склонил его к сотрудничеству. Один из агентов Неймана был принят на должность кассира; до сих пор эту работу выполнял сам владелец. Нейман пригрозил Вархолу, что если он проговорится кому-либо из персонала, кем в действительности является «кузен», работающий кассиром, то ему несдобровать, свою жизнь он закончит в концлагере.

Теперь Нейману оставалось только ждать и собирать информацию о девушке. Станислава Зарембская была дочерью крестьянина из-под Вжешни. Во время тяжелой зимы сорокового года родители ее умерли. Больше хауптштурмфюреру Нейману ничего установить не удалось.

До вторника все было тихо. Нейман начал опасаться, что владелец ресторана Вархол, этот хитрый тип, обвел его вокруг пальца. Но в тот же день после полудня зазвонил телефон и Нейман услышал в трубке прерывающийся от волнения шепот одного из своих агентов, наблюдавших за рестораном: «Он в наших руках!»

Теперь оставалось только схватить того, кто был связан с официанткой ресторана и передавал ей донесения.

Задержанный молодой человек в форменной шапочке оказался в действительности служащим магистрата. Сначала была установлена его фамилия – Прухналь, а потом по картотеке полиции выяснили, что Адам Прухналь числился в списках судимых в свое время за подрывную коммунистическую деятельность.

Нейман, как гончий пес, почувствовал, что напал на верный след. Он был убежден, что не потеряет его.

6

Клос с усталым видом вышел из кабинета полковника фон Осецки. Старый пруссак, свеженашпигованный поучениями и указаниями на совещании в управлении абвера в Берлине, около трех часов мучил Клоса, а вместе с ним и руководителей других отделений наставлениями о необходимости «усиления борьбы с большевистской агентурой, которая все больше дает себя знать».

Фон Осецки проинформировал о создании в СССР польской дивизии. Гитлеровская разведка раздобыла также сведения о наличии при дивизии штаба по координации действий с партизанами и польским подпольем на оккупированных территориях. После доклада фон Осецки началась неуверенная, несмелая дискуссия, из которой следовало, что варшавский отдел абвера располагает слишком малым количеством радиопеленгационного оборудования, ограничен в деньгах и агентах. Пользуясь случаем, шеф поблагодарил Клоса за создание явки для связи с агентами абвера.

Если бы полковник знал, для чего в действительности служила эта грязная четырехкомнатная квартира в полусгоревшем доме неподалеку от гетто…

В квартире, снятой за счет абвера, под полом в ванной комнате иногда оказывались документы, за которые абвер и гестапо дали бы большие деньги. Случалось, обер-лейтенант Клос принимал в этой квартире завербованных служащих немецких частных фирм и государственных учреждений. Встречался также с людьми, за головы которых в генерал-губернаторстве была объявлена награда в десятки тысяч злотых. Неоднократно Клос принимал здесь, в находившейся под опекой абвера квартире, курьеров Центра. В случае потери контактов они именно здесь могли восстановить их и получить новые указания.

Клос принял благодарность шефа как должное. Каждая такая похвала в присутствии ответственных сотрудников абвера только укрепляла его авторитет и безопасность и не давала повода кому-либо сомневаться в его преданности служебному долгу. Офицер, которого благодарил за верную службу сам полковник фон Осецки, являлся, по существу, неприкосновенной личностью, и никто не имел права подозревать его в чем-либо.

Выходя из здания абвера после совещания, Клос вдруг заметил, что на деревьях почти совсем распустились листья. Приближалось лето.

А в это время Юзеф Подлясиньский, теперь уже как Франтишек Булый, должен был находиться в конторе транспортного бюро. Клос позвонил из первой же телефонной будки.

– Я хотел бы попросить привезти для меня две тонны угля первого сорта, – сказал он в трубку, когда услышал голос Юзефа.

Тот узнал Клоса по голосу, но ничем не показал этого.

– По какому адресу?

– Аллея Роз, 127.

Это означало, что Клосу необходимо встретиться с Юзефом в условленном месте около пруда в Уяздовском парке. А цифра подтверждала, что встреча должна состояться в течение ближайшего часа. Если бы Клос назвал двузначную цифру, это указывало бы, что их встреча состоится послезавтра, но в этом случае нужно было установить время числом вязанок дров, которые необходимо привезти.

Булый ожидал Клоса в Уяздовском парке, как было условлено, на скамейке около пруда. Одет он был скромно, но представительно, как и полагалось владельцу четырех конных повозок. Шеф бюро спокойно вынимал из бумажного пакетика кусочки хлеба, крошил их и бросал проголодавшимся лебедям, плавающим в запущенном пруду.

– Передал ли в Центр мое последнее донесение о подводной лодке «U-265»? – спросил Клос, глядя куда-то в пространство.

– Передал, – ответил Булый, не переставая крошить хлеб.

– Непонятно, – задумчиво произнес Клос. – Это было неделю назад, а вчера подводная лодка под этим номером торпедировала суда конвоя, следовавшего в Мурманск. Это не геббельсовская пропаганда, а официальное сообщение бюллетеня абвера.

– Может быть, не удалось засечь и уничтожить эту подводную лодку?

– Все может быть. Как бы там ни было, необходимо перепроверить, дошло ли до Центра наше донесение. При необходимости повтори еще раз. Эта подводная лодка имеет свою базу где-то у северного побережья Норвегии.

– Хорошо, все сделаю. Какие еще будут указания?

– Как только я уйду, посмотри вот это. Передай сегодня же.

– Что с радиостанцией?

– Пока все в порядке, – ответил Клос, подавая Подлясиньскому спичечный коробок. – Никак не могу понять систему передачи. Если из Центра поступят какие-либо распоряжения…

– Предлагаю встречу в кафе в полдень. Если возможно, то на террасе. Там всегда в это время много посетителей. Подсяду к тебе, если будет что-то важное.

Клос поднялся со скамейки и не спеша пошел по главной аллее парка. Из какой-то боковой дорожки ему прямо под ноги выбежал малыш лет четырех и чуть не упал, но Клос подхватил его на руки. Детская гримаса при виде мундира и плач ребенка растревожили его душу. Мальчик вырвался из рук офицера и с плачем побежал к матери.

Клос привык к тому, что его армейский мундир вызывает страх и ненависть у взрослых. Но он особенно болезненно воспринимал все, когда дело касалось детей. «Тяжело в таких ситуациях не выходить из своей роли», – подумал Клос, направляясь в казино, где он условился встретиться с лейтенантом Тичем. Ему вспомнился солдат с веснушчатым лицом. «Если когда-нибудь провалюсь, – подумал Клос, – то только из-за какого-нибудь непредвиденного глупого случая». Даже опытный разведчик не застрахован от этого и иногда не отдает себе отчета в том, что многие могут его знать. Каждый из них может представлять для Клоса угрозу. Солдат, несколько дней назад остановивший Клоса посреди ярко освещенной солнцем площади перед зданием комендатуры, вывел его из равновесия на добрых два часа, напомнив о Гданьском железнодорожнике. Но бывают и худшие моменты. Например, неожиданная встреча, происшедшая полгода назад в Варшаве. Тогда Клос условился встретиться с Бруннером и двумя другими гестаповцами около Центрального вокзала. Они должны были сопровождать какого-то прибывшего из Берлина партийного босса, отправлявшегося на охоту в Беловежскую пущу. Клос нетерпеливо ожидал Бруннера, который, как обычно, не отличался пунктуальностью и опаздывал. Злой и промерзший, в коротком охотничьем полушубке, переступал Клос с ноги на ногу. (Время от времени он специально переодевался в штатское. Его работа в абвере, где он считался специалистом по Польше, позволяла ему иногда проводить такой маскарад.) Клос стоял и злился, как вдруг неожиданно за его спиной кто-то воскликнул: «Янек!»

Как во сне, он припомнил эту девушку… Имя девушки было Кристина, он она просила называть ее Крыхой. Познакомились они еще осенью тридцать девятого, когда после отступления из Косчежины Янек искал контакта в Варшаве с какой-нибудь польской подпольной организацией. Крыха была родственницей хозяина дома, в котором он нашел приют и убежище. Не установив нужных связей, он решил через Словакию и Венгрию переправиться во Францию. Однако вскоре ему удалось связаться с одной только что созданной патриотической организацией и по ее приказу возвратиться в Косчежину, потеряв из виду Крыху.

Время почти полностью стерло из его памяти события тех дней – две или три недели, несколько вечеров, посвященных составлению планов перехода в Словакию и Венгрию, намек на какой-то роман с девушкой, два-три поцелуя, но больше всего возвышенные, патриотические разговоры о борьбе с фашизмом, о будущем Польши.

И вот теперь, когда Клос ожидал людей, одетых в черные гестаповские мундиры, она внезапно увидела его. Он намеревался сразу же распрощаться с девушкой и сказать, что очень спешит, но тут как раз подъехала автомашина с Бруннером и его агентами и остановилась прямо перед ними. Бруннер, слащаво усмехаясь, крикнул: «Ганс, не соблазняй польских девушек!» – и почти силой втянул его в автомашину.

В глазах девушки Клос увидел презрение. Если бы она имела оружие, то застрелила бы его на месте. Долго преследовал Клоса уничтожающий взгляд Крыхи. Он боялся, что больше никогда не встретит эту девушку и в ее глазах навсегда останется предателем и гестаповцем. Возможность таких встреч всегда беспокоила Клоса и ставила в ложное положение перед людьми, ранее знавшими его, что в присутствии немцев было особенно опасно.

Пребывание во Франции или в России, куда время от времени бросала его судьба, не было столь опасным, как здесь, на польской земле.

Лейтенанта Тича в казино еще не было. Клос неторопливо потягивал эрзац-пиво, улавливая обрывки разговоров за соседними столиками. Один из них особенно заинтересовал Клоса. Майор танковых войск с покрасневшим то ли от загара, то ли от чрезмерно выпитого алкоголя лицом рассказывал что-то капитану интендантской службы, которого Клос знал.

– Знаешь, братец, сколько наших погибло в одной только Хорватии? Двадцать процентов личного состава. Это равносильно тому, что каждого пятого поставить к стенке и… тра-та-та-та. Но это, братец, только средняя статистика, черт бы ее побрал… В некоторых пехотных батальонах не осталось ни одного солдата.

Капитан интендантской службы что-то сказал на ухо танкисту и тот стал говорить тише.

Клос решил использовать этот случай. Он подошел к столику, за которым сидели майор и капитан, отозвал раскрасневшегося танкиста в сторону.

– Обер-лейтенант Клос из абвера, – представился он. – Хотел бы обратить ваше внимание, господин майор… Вы слишком громко говорите о служебных делах, которые являются военной тайной. К счастью, я сидел ближе других к вашему столику, но там мог сидеть кто-либо другой. Надеюсь, господин майор понимает, о чем идет речь.

– Мне кажется, что в офицерском клубе… – пробормотал майор.

– Мог сидеть тот, – прервал его Клос, – кто подал бы на вас рапорт. И я должен вам напомнить, что за распространение пораженческих слухов и преувеличение наших потерь на фронте карают сурово.

– Однако же…

– Прошу вас, господин майор, не забываться. – Клос не намерен был уступать раскрасневшемуся танкисту и решил использовать свое служебное преимущество. Это было его личное возмездие. – Здесь мог находиться также и враг, – продолжал Клос. – Враг может быть везде. Вы забыли, что сказал доктор Геббельс по этому поводу?

Лицо майора еще больше побагровело иначало приобретать синеватый оттенок.

– На этот раз будем считать инцидент исчерпанным, господин майор. Понимаю, что офицер, который только что вернулся с фронта, испытывает желание высказаться, похвалиться победами, но и о победах также, – добавил он поучающим тоном, – прошу говорить тише.

«Разрядив» обстановку, Клос отошел к своему столику, оставив озадаченного, слегка покачивающегося на нетвердых ногах майора. Полученная от танкиста информация о тяжелых потерях немецких войск в Хорватии будет передана куда следует.

Увидев вошедшего в казино Тича, Клос махнул ему рукой, показывая на столик. Краем глаза заметил, что майор жестом подозвал капитана и оба поспешно покинули казино. Безусловно, майор спросил интенданта, кто такой этот наглый обер-лейтенант. Капитан, выслушав танкиста, обязательно ответит: «Обер-лейтенант Клос. Это опасный человек, фанатик-нацист». Может быть, напуганный майор где-нибудь расскажет об этом инциденте, это было бы на руку Клосу.

Клос думал об этом, слушая журчащий, как вода из крана, голос лейтенанта Тича. До войны Тич был аптекарем в небольшом баварском городке. Он недавно пожаловался Клосу, что его группа слежения никак не засечет вражескую радиостанцию, которая приводит в бешенство немецкое командование. Но что он может сделать, когда радиостанция действует на нескольких густо населенных улицах центра города?! И действительно, каждый вторник, но всегда в разное время она исправно работала. Тич не имел возможности использовать все свои пять пеленгаторных автомашин в течение всего дня, ибо они нужны были в других местах. А когда однажды он при помощи обер-лейтенанта Клоса стянул все имеющиеся пеленгаторы, намереваясь засечь неуловимую радиостанцию, она, как назло, молчала.

Тич заметно оживился, его глаза заблестели, когда официантка предложила господам офицерам жареную баранину и по рюмке коньяку. Этот щуплый лейтенант всегда поражал Клоса прожорливостью. Клос импонировал ему своим служебным положением в абвере и умением обращаться и приобретать друзей. Доброжелательную дружбу Клоса он принимал как дар. Клос никогда не подчеркивал своего преимущества, наоборот, он давал Тичу добрые советы, оказывал помощь по службе и старался делать это таким образом, чтобы лейтенант мог принять его мысли за свои собственные и поверить, что он сам способен решать возникающие проблемы. Взамен этого Клос получал свободный доступ в помещение, где размещалась станция слежения Тича, что позволяло ему обеспечивать безопасность своей радиостанции.

– Посоветуй, Ганс, что я должен делать, чтобы у меня не забирали сотрудников? – спрашивал Тич плачущим голосом, приканчивая уже третью порцию баранины. – Сегодня я снова вынужден был передать четырех своих парней в распоряжение гестапо. Этот Нейман ужасный человек, а наш шеф Осецки все время уступает штандартенфюреру Лютцке, как будто бы он его лакей.

– Зачем Нейману твои люди? – спросил без особого интереса Клос.

– Дьявол его знает! – фыркнул лейтенант. – Замышляет какую-то грандиозную акцию. Его интересуют абоненты электростанции и газового завода, он хочет устроить нечто вроде тотальной проверки.

Мутным взглядом лейтенант смотрел на официантку, убиравшую со стола тарелки. Клосу показалось, что Тич раздумывает, не заказать ли ему еще чего-нибудь. И, как бы угадывая мысли Клоса, лейтенант заказал пиво.

– Знаешь, Ганс, – сказал он, сдувая пену с поданной ему кружки, – меня чертовски раздражают эти полицейские, которые только и умеют, что задерживать мелких злодеев и альфонсов. Напялили черные мундиры и корчат из себя асов разведки.

– Ты прав, – проговорил Клос, думая над тем, что это за акция, которую затевает кривоногий хауптштурмфюрер.

Клос не мог недооценивать Неймана и его агентов, он слишком хорошо знал этих людей – исполнительных, терпеливых, упрямых. Понимал, что именно такие бывают самыми опасными противниками.

7

Голос Лютцке по телефону не предвещал ничего хорошего.

– Иду, господин штандартенфюрер, – ответил Нейман.

В этот раз он не воспользовался лифтом, так как не спешил предстать перед бесцветными рыбьими глазами своего шефа. По центральной лестнице два эсэсовца волокли вниз избитую в кровь девушку. Видимо, какая-то важная птичка, если ее так допрашивали наверху. Обычно допросы проводились в подвале здания бывшего польского министерства просвещения и вероисповедания. Девушка судорожно вцепилась в перила лестницы. Один из эсэсовцев начал выламывать ей пальцы. Нейман с отвращением отвернулся. «Используют свои любимые методы, – подумал он с сарказмом. – Но из этой девушки они не вытянут больше ничего».

Если бы это дело было поручено ему, он не стал бы ее арестовывать…

Эта картина натолкнула его на мысль о проводимой им акции, о которой через минуту он доложит штандартенфюреру.

Нейман недолюбливал своего шефа. Ему всегда казалось, что, если бы не подвижные руки штандартенфюрера, в которых он неустанно вращает какой-нибудь предмет, Лютцке напоминал бы своим видом гробовщика.

Нейману все было ясно. Установлено, что с официанткой из ресторана «Клубный» связан некий Адам Прухналь, двадцати восьми лет, числившийся в картотеке польской довоенной полиции как судимый ранее за коммунистическую деятельность. Уже неделя как он находится под неустанным наблюдением. Одновременно тщательно проверяются все те, с кем он встречался во внеслужебное время.

Нейман интуитивно чувствовал, что инкассатор газового завода Прухналь получает донесения на одной из квартир в своем районе. Этот район расположен в центре города и охватывает несколько прилегающих к нему улиц. По приблизительным подсчетам – это три с половиной тысячи квартир. Если бы удалось установить, в каком из этих домов Прухналь бывает четыре раза в месяц (донесения доставляются регулярно каждую неделю), дело было бы ясным… Лютцке, конечно, предложит арестовать этого инкассатора. На прошлой неделе Лютцке уже внушил Нейману эту мысль.

– Поверьте мне, господин штандартенфюрер, – ответил тогда Нейман. – конечно, мы можем поймать в сеть плотвичку, но тогда ускользнет налим. Этот «J-23» действительно опасный агент. Нам удалось расшифровать текст его последнего донесения. Ему уже известно об успешной боевой операции подводной лодки «U-265», хотя в последней сводке нашей контрразведки об этом еще не упоминается. В донесении он передал информацию, что для оснащения немецких войск вводятся скорострельные пулеметы со специальным охлаждением, приспособленные для африканских условий, и пообещал сообщить более подробные боевые данные об этом оружии.

– Не нужно меня убеждать, – раздраженно сказал Лютцке, – что агент «J-23» опасный противник. Мне это и так известно. Я не буду вмешиваться в то, как вы расставляете сети, но следует поспешить, ибо ваш налим снова улизнет.

Нейман, использовав случай, упросил шефа разрешить ему взять людей из абвера, ибо акция, которую он намерен осуществить, не имеет себе равной с теми, что проводились раньше. Три с половиной тысячи квартиросъемщиков, не считая членов их семей и временных жильцов… Даже если исключить детей, остается около десяти тысяч человек. Необходимо было установить их личности, проверить документы, ибо среди них могли оказаться люди с фальшивыми паспортами, офицеры-резервисты, освобожденные из лагерей военнопленных, или люди, скрывающиеся от немецких властей. Довоенная прокоммунистическая деятельность Прухналя наводит на мысль, что агент «J-23» может быть связан с крайне левыми кругами подпольных организаций, а поэтому необходимо найти среди этих десяти тысяч человек таких, которые до войны были замешаны в коммунистической деятельности.

Как Нейман и предполагал, секция, занимавшаяся изучением контактов и связей Адама Прухналя, не принесла ничего нового. Но инстинктивно Нейман чувствовал – вражеский агент связан с одной из тех трех с половиной тысяч квартир. На основании тщательной проверки счетов за электроэнергию и газ гестапо старалось установить, действительно ли инкассатор приходил в одну из этих квартир чаще, чем раз в месяц. Но установить это не удалось.

Тогда Нейман выдвинул другую концепцию. Радиопередатчик выходит в эфир каждый вторник, в тот же день Станислава Зарембская доставляет донесение портному Сковронеку. Перед этим, тоже во вторник, она встречается с Адамом Прухналем. Маловероятно, чтобы Прухналь, получив от нее донесение, долго ходил по городу с таким важным материалом или перепрятывал его в какой-нибудь тайник. Правдоподобно также, что Центру вражеской агентуры необходимо регулярно иметь свежую информацию от своего агента. Все это указывало на то, что инкассатор получает донесения каждый вторник и доставляет их через связных на радиостанции. Эта гипотеза позволяла замкнуть кольцо вокруг четырехсот квартир. Но если бы Нейман ошибся в своих расчетах, то это привело бы его на ложный путь и провалило всю акцию, так грандиозно задуманную им. На всякий случай три его агента по пятнадцать часов в сутки копались в картотеках жильцов, проживающих в тех четырехстах квартирах, пытаясь найти хотя бы какие-нибудь данные, позволяющие Нейману напасть на след агента «J-23».

Нейман был убежден, что это единственно возможный способ выполнить задание шефа, схватить главного агента и раскрыть всю вражескую подпольную сеть.

Нейман стоял перед обитой дермантином дверью приемной штандартенфюрера. Эльза, коротконогая, грудастая секретарша Лютцке, не говоря не слова, показала ему на дверь шефа. «Плохой признак», – подумал Нейман. Идеальной секретарше всегда передавалось настроение штандартенфюрера.

8

Лютцке в этот раз забавлялся зажигалкой. Его длинные костлявые пальцы судорожно вращали небольшой золотой предмет, который словно прилипал к его рукам. Нейман с трудом оторвал от них взгляд.

– Слишком долго длится ваша акция, господин Нейман, – проговорил штандартенфюрер почти шепотом. В этот раз он даже не предложил ему сесть. – Читал ваш последний рапорт. Много работы, вернее – видимости работы. Письма, счета, списки жильцов, фамилии, имена, пустые, никому не нужные бумажки, а агент «J-23» до сих пор не схвачен… Что вы торчите как свечка? Садитесь! Последние донесения вражеского агента о наших потерях в Югославии, а также о переброске специальных групп на южный участок фронта соответствуют действительности. Что вы думаете об этом? Не кажется ли вам, что этот «J-23» работает лучше вас, господин Нейман?

– Разрешите доложить, господин штандартенфюрер… – Нейман с облегчением расслабился и переступил с ноги на ногу. – Ни одна из этих информаций вражеского агента не попадает в руки большевиков. Используя раскрытый нами шифр, мы передаем в их Центр ложные донесения, которые дезинформируют вражескую разведку.

Лютцке с недоверием отнесся к сообщению Неймана.

– Не забывайте, господин Нейман, что вражеский агент на свободе и активно действует. И до тех пор, пока мы не обезвредим его, мы не можем спать спокойно. Не думайте, Нейман, что там, в большевистском Центре, сидят глупые люди. Они быстро поймут, что мы подсовываем им дезинформацию, и тогда всему конец… и вам тоже, Нейман. А агент «J-23» быстро сориентируется, поймет, что здесь что-то не так, и перестанет пользоваться радиостанцией, размещенной в квартире портного. Вы можете дать гарантию, что агент «J-23» не имеет резервного радиопередатчика? Нет! И что нам остается? Тот радист, из которого вы уже больше ничего не вытяните? А что известно об официантке из ресторана? Она получает шифрованные донесения от агента, которые исправно доставляет в портновскую мастерскую для передачи в Центр. Я верю, что вы, господин Нейман, горите желанием как можно быстрее схватить вражеского агента, но на таких крупных налимов не охотятся с удочкой, стоя часами на одном месте на берегу. Вам известно, что такое спиннинг?

– Возникли непредвиденные трудности, – удалось наконец вставить Нейману. – Тот инкассатор не появился в течение последнего месяца ни в одной из квартир, за которыми мы ведем тщательное наблюдение. Видимо, их агентура законспирирована глубже, чем мы предполагали. Но это только вопрос времени. Налим должен попасть в расставленные нами сети.

– Не забывайте, господин Нейман, что у нас мало времени. Поэтому вы должны поторопиться со своей акцией. Если схватим агента «J-23», считайте, что остальные в наших руках, а если даже кому-то из них и удастся уйти, то это небольшая трагедия – одной плотвой меньше… Он слишком хорошо информирован. Не исключено, что агент связан с немецкой военной администрацией или у него там есть свои доверенные люди, которые его информируют. Мы обезвредим их, если только схватим главного агента «J-23».

Нейман хотел было сказать, что поспешность в этом деле не принесет желаемых результатов и может только повредить выполнению акции, что не следует отрывать от клубка нитку, которую они схватили. Но он не сказал этого, ибо знал, что штандартенфюрер не любит, когда его поучают.

Лютцке, нахмурившись, стучал костлявыми пальцами по поверхности письменного стола.

– Я спрашиваю вас, господин Нейман, известно ли вам, что такое спиннинг? Не люблю, когда мои подчиненные не отвечают на вопросы. Хищную рыбу, дорогой Нейман, ловят на блесну. Бросают леску с небольшой блестящей рыбкой, которая кружится в воде и соблазняет хищника. И когда он захватит блесну, то главное не зевать, быстро подсечь и торопясь наматывать леску на катушку спиннинга.

– Значит, приманка? – догадливо спросил Нейман. Штандартенфюрер усмехнулся впервые в этот день, и Нейман подумал, что, видимо, ошибался в оценке способностей своего шефа. «Хищную рыбу ловят на блесну? Что ж, неплохая идея».

– Я понял вас, господин штандартенфюрер! – выпалил Нейман. – Разрешите подбросить этому налиму небольшую блестящую рыбку? Надеюсь, что живец будет схвачен и проглочен.

– Прекрасно. И что вы конкретно предлагаете?

– Можно было бы вызвать этого «J-23» на встречу с представителем их Центра в целях, скажем, срочной передачи новых инструкций. Это рискованно, но игра стоит свеч.

– Неплохая мысль, господин Нейман. Люблю, когда мои подчиненные думают.

– Правда, мы рискуем раскрыть нашу акцию. – Нейман решил проверить реакцию штандартенфюрера. – Не исключено, что «J-23» имеет договоренность со своим Центром, где и когда встречаться в таких случаях.

– Если бы в тридцать втором году наш фюрер не рисковал и не уничтожил своих противников, – поучающе проговорил штандартенфюрер, – то мы не были бы сегодня хозяевами Европы.

Нейман понял, что его самостоятельности в операции по обезвреживанию вражеского агента «J-23» пришел конец и что теперь он должен прислушиваться к словам своего шефа. Решение за него принял другой, и ему, Нейману, остается только беспрекословно выполнять полученные приказы.

– Вы свободны, господин Нейман. Желаю вам удачи, – монотонно проговорил штандартенфюрер.

Нейман встал, пристукнув каблуками, отдал честь и вышел из кабинета шефа.

9

Клос понимал все тонкости игры Неймана и, как всегда в минуты наибольшей опасности, рассуждал хладнокровно и спокойно, намечая себе план действий на ближайшее время. Нейман действительно в чем-то просчитался, но угроза не миновала, необходимо было соблюдать чрезвычайную осторожность.

Клос допил кофе, оставил на столике деньги и вышел из кафе. Гардеробщики, видимо, обсуждали последние события на фронте, где немецкие войска продолжали «эластично сокращать» линию фронта. И когда он появился перед стойкой гардероба и попросил свою фуражку и плащ, они громко заговорили о погоде. В зеркале он увидел, что черный «опель» Неймана и грузовик с эсэсовцами проскочили мимо кафе.

Обер-лейтенант решил пройтись пешком. До встречи с Подлясиньским оставалось около получаса, и Клос мог еще раз проанализировать события последней недели.

Когда они в прошлую среду встретились в Уяздовском парке около пруда с лебедями, его удивило беспокойство, охватившее Юзефа. Он принес в условленное время полученное обычным путем распоряжение Центра, чтобы «J-23» явился в указанный день в ресторан «Клубный» с белой гвоздикой в качестве опознавательного признака.

«Куда я должен приколоть эту гвоздику? – подумал Клос, когда прочитал сообщение, написанное на обрывке газеты' оставленной на скамейке в парке. – Этот цветок мне не очень нравится».

Клос решил, однако, пойти в «Клубный», но без гвоздики, ибо цветок на армейском мундире выглядел бы нелепо. Он хотел со стороны посмотреть, с кем ему предстоит иметь дело, кто его противник. Он полагал, что все это закончится только наблюдением и выяснением, что за человек должен с ним встретиться. Но неожиданно увидел старого немца с гвоздикой в петлице пиджака, которого мгновенно схватили тайные агенты. Старый немец кричал, что он доктор Мауэр из организации Тодта и личный друг министра Шахта.

При входе в ресторан Клос заметил Неймана и понял все. Значит, вот на чем была основана гигантская акция в берлинском стиле, которую тот подготовил. Но какое отношение эта акция имела к газовому заводу и электростанции, о которых говорил ему в казино лейтенант Тич? Клос не мог этого понять и решил спросить Юзефа.

«Возможно, – подумал он хладнокровно, – это провал или Юзефа, или радиостанции». Если бы Юзефа схватило гестапо, Клос не мог бы сейчас спокойно пройти по улице. Скорее всего, он сидел бы в заключении на аллее Шуха, а в лучшем случае – в тюремной камере абвера.

Значит, радиостанция. Служба безопасности располагает собственной аппаратурой радиопеленгации, и она могла засечь радиостанцию и без пеленгаторов лейтенанта Тича. Правда, они обязаны были информировать об этом абвер.

Но Клос не раз был свидетелем того, что ревнивый и завистливый штандартенфюрер Лютцке действовал скрытно и самостоятельно, подолгу не информируя абвер, желая приписать успехи операции только себе. А может, Нейман случайно напал на след радиостанции? Но этого Клос никогда не узнает. Радиста он и в глаза не видел. Лишь когда они с Юзефом переходили улицу Польную, Подлясиньский показал ему вывеску мастерской Сковронека. Тогда Клос одернул его, так как не хотел знать больше того, что ему положено. Контакт с радистом поддерживал Юзеф, а точнее – его агентурная сеть, о которой Клосу тоже было мало известно, ибо он не хотел знать этого по соображениям конспирации. Если допустить, что радиостанция раскрыта случайно в результате неожиданной операции по розыску передатчика или скрывавшихся евреев, то агентурная сеть уже должна находиться под наблюдением гестапо.

Несомненно одно – до Юзефа они пока не добрались. Но опасность не миновала, и Клос должен свернуть все свои четыре агентурные квартиры и подыскать более безопасное место. Лучше всего было бы на какое-то время исчезнуть из Варшавы, а если удастся, то и предупредить всех своих разведчиков.

Клос, анализируя все это, присел на террасе кафе и осмотрелся. Юзефа не было. Клос вышел на улицу, чтобы посмотреть, не идет ли Юзеф, и то, что он неожиданно увидел, его очень взволновало: элегантно одетый Юзеф, размахивая зонтиком, переходил площадь и в этот момент ему преградили дорогу трое жандармов.

«Полный провал», – с тревогой подумал Клос, увидев, как Подлясиньский подал жандармам свои документы.

Проверив документы, жандармы пропустили Юзефа, а унтер-офицер патруля откозырял ему.

– Волновался за тебя, – сказал Клос, когда Подлясиньский подсел к его столику, положив на свободный стул шляпу и зонтик.

– В этом не было надобности, – усмехнулся Юзеф. – Виталис Казимирус, консультант главного управления по делам оккупированных литовских территорий, – человек, которому унтер-офицер жандармского патруля обязан был отдать честь как доверенному лицу немецких властей. При виде удостоверения главного управления имперской безопасности все они дрожат и вытягиваются по стойке «смирно». И только формально проверяют документы, чтобы соблюсти видимость выполнения служебных обязанностей… Ну а что в «Клубном»? – спросил Юзеф.

– Арестовали какого-то доктора Мауэра, который явился в кафе с приколотой к лацкану пиджака белой гвоздикой. Сам хауптштурмфюрер Нейман присутствовал при этом.

– Не означает ли это, – спросил Юзеф, – что в их руках наша радиостанция и шифр?

– Об этом мы должны были догадаться раньше – уже тогда, когда до Центра не дошла наша информация о немецкой подводной лодке, базирующейся у берегов Северной Норвегии.

– К счастью, на мой след они не напали, но впредь надо быть осторожнее. – Юзеф с легкой улыбкой поклонился знакомой блондинке, вошедшей в кафе в сопровождении какого-то штурмфюрера СС. Юзеф ни о чем не забывал, входя в новую роль. Поклон девице означал, что он ни на минуту не переставал быть старым гулякой и ветрогоном, каким и должен быть Виталис Казимирус.

Никому, кто смотрел на этих мужчин – обер-лейтенанта вермахта и элегантно одетого господина, которые, казалось, мирно о чем-то беседовали, – не могло прийти в голову, что этим двоим угрожает смертельная опасность.

– Понимаю, – ответил Клос. – Видимо, тебя они не приняли в расчет. Твои четыре квартиры и разные фамилии позволяют тебе уходить из поля зрения наших противников.

– Это означает, – сказал Подлясиньский, – что Адам не провален. Ему известны все мои четыре конспиративные квартиры и перевоплощения. Благодаря этому он имеет возможность, не вызывая подозрения, раз в неделю посещать меня и получать агентурные донесения вместе с оплатой за газ или электричество.

– За газ? – спросил Клос. Он вспомнил, что говорил ему лейтенант Тич о какой-то акции Неймана среди абонентов газового завода.

– Адам работает инкассатором. Это его настоящее, еще довоенное занятие.

– Адама необходимо предупредить, ибо его могут схватить люди Неймана, – с тревогой сказал Клос. Он передал Юзефу разговор с лейтенантом Тичем о готовящейся акции Неймана. – Необходимо помочь Адаму уйти в лес.

– А связная?

– Как быть со Станиславой Зарембской, должен решить Адам. И если он доверяет ей…

– Хорошо. Он завтра будет у меня.

– Пусть оба немедленно уходят в лес. Но сначала передадите еще одно донесение в Центр.

– Ты с ума сошел! Это опасно, если они засекли радиостанцию…

– Если радиостанция и радист в их руках, то наверняка это донесение не дойдет до Центра, как не дошло ни одно из тех, которые были переданы нами за последние три недели. Это значит, что наше донесение обязательно получит хауптштурмфюрер Нейман. Сообщите в донесении, что «J-23» не мог явиться на встречу в условленное место, ибо в назначенный день находился в служебной командировке в Штеттине. И что он просит информировать о времени и месте следующей встречи с представителем Центра.

– Хочешь выиграть время?

– Да. Вам необходимо иметь время, чтобы уйти из Варшавы, не подвергая себя опасности. Не забудь захватить с собой копии моих донесений за последние три-четыре недели. Передай их Бартеку, у него должен быть новый шифр и радиостанция. Все это срочно сообщите в Центр.

– А ты? – с тревогой спросил Юзеф.

– Я остаюсь. Должен помочь бедняге лейтенанту Тичу. Парень никак не может расшифровать систему передачи вражеской радиостанции, – с усмешкой ответил Клос. Он встал и слегка поклонился Юзефу Подлясиньскому. На прощание молча пожали друг другу руки, и каждый подумал, увидятся ли они еще когда-нибудь…

10

Бартек не был в восторге от приказа, полученного в прошлую ночь. От него требовалось срочно отозвать своих людей с запланированного задания и спешно готовить посадочную площадку. На счастье, поблизости не было немецких охранных войск, и он мог организовать все это в течение дня. Ничего не поделаешь, приказ есть приказ. А он был лаконичен: «Приготовить посадочную площадку для самолета. Ожидается представитель Центра».

С наступлением темноты собрались на большой поляне Козенецкой пущи. В выкопанных рвах уже лежал хворост, политый бензином, готовый вспыхнуть, как только послышится гул приближающегося самолета.

Ночь спустилась темная и прохладная. Адам, не привыкший к таким условиям, продрог.

– Беспокоюсь о Юзефе, – волновался он. – Что с ним могло случиться? Почему не пришел, как условились?

– Не каркай, – сердито ответил Бартек, – а то накаркаешь! Четвертый раз уже предупреждаю тебя об этом.

– Юзеф сказал, что мы встретимся здесь. Уже ночь, а его все нет. Неужели что-нибудь случилось? – не унимался Адам.

– Снова за свое? – проворчал Бартек и подал ему тлеющий окурок. – Затянись поглубже, может, успокоишься.

Некоторое время сидели молча. В глубине леса тревожно покрикивала сова.

К Бартеку подошел молодой партизан:

– Извините, товарищ командир, но если через полчаса не прилетит… Скоро уже будет светать.

И в это время послышался рокот мотора приближающегося самолета. Паренек, не ожидая приказа, побежал к посадочной площадке. Выложенный огромной буквой «Т» хворост, облитый бензином, мгновенно воспламенился, языки пламени взметнулись вверх. Летчик, заметив условный сигнал, повел самолет на посадку…

Бартек подбежал к самолету и помог выбраться из кабины грузному мужчине в полушубке. Партизаны выгружали оружие, боеприпасы и переносили их на заранее подготовленные крестьянские повозки.

Представителя Центра Бартек проводил в лесную избушку.

– Если хотите кого-нибудь перебросить на Большую землю то поторопитесь, – сказал гость, – самолет сейчас отлетает.

– А вы остаетесь? – удивился Бартек. Представитель Центра кивнул в ответ. В эту ночь Бартек больше ничего от него не узнал.

Утром капитан Антонов сказал Бартеку, что прибыл по делу провала их агентуры.

– Быстро реагируете, – проговорил Бартек. – О том, что кто-то из варшавской подпольной сети провалился и немцы напали на след нашей радиостанции, я информировал Центр четыре дня назад.

– Кто провалился?

– К сожалению, еще не установили. Только можем подозревать. Неожиданно к нам прибыл радист из Варшавы.

– Интересно, – отозвался капитан Антонов. – Его я хотел бы выслушать в первую очередь.

– Это невозможно. Радист в тяжелом состоянии. Ранен при побеге и чудом добрался до своего дяди в Козеницах. Я очень беспокоюсь о Юзефе и Мундеке. Они уже должны были прибыть. Тогда вся наша агентурная сеть была бы в сборе.

– К сожалению, не вся, – ответил Антонов, – не хватает «J-23».

11

После завтрака началась беседа с разведчиками. Бартек принимал в ней участие, хотя и не очень понимал смысла каверзных вопросов капитана Антонова. По правде говоря, представитель Центра поначалу не понравился Бартеку. Суховатый, мнительный, недоверчивый… Бартеку казалось, что и на себе он чувствует его пристальный, сверлящий взгляд. «Ну что ж, – подумал командир отряда, – такая у него работа».

Представитель Центра беседовал со Стасей Зарембской. Девушка старалась отвечать на его вопросы как можно точнее и подробнее и заметно волновалась, ибо тон капитана Антонова обескураживал ее.

– Ты утверждаешь, что об опасности тебя предупредил Адам?

– Да, – ответила она.

– Он говорил, что за тобой следят? И как давно?

– Нет, этого он не говорил. Только приказал немедленно уходить в лес. Мы условились встретиться на станции в Пырах.

– С кем ты еще была связана?

– Только с Адамом и Сковронеком.

– Тебе известно, кто такой «J-23»? – Нет.

– Не замечала ли сама, что за тобой следят?

– Нет, но теперь я понимаю, что, очевидно, допускала ошибки, а должна была быть более внимательной и бдительной. Я всегда очень торопилась доставить донесение портному во время работы. Мы с Адамом полагали, что так будет безопасней.

– А у портного Сковронека все было в порядке?

– Я старалась быть осторожней и каждый раз проверяла сигнал. На дверях, как обычно, были написаны мелом буквы «К+М+Б». Если грозила опасность, то этого знака на дверях не должно было быть. – Девушка замялась, и капитан Антонов заметил это.

– Ты уверена, что этот знак был? – спросил он.

– Был, я хорошо помню, только мне показалось, что Сковронек при последних встречах был чем-то взволнован, чего-то боялся, у него были такие испуганные глаза…

– Когда ты это заметила?

– Две или три недели назад.

Представитель Центра поблагодарил девушку за информацию и попросил позвать Адама.

Когда Станислава выходила, Антонов напомнил девушке, что ей не следует пока отлучаться из лагеря.

– Не преувеличиваете ли? – спросил его Бартек после того, как она вышла.

– О чем ты? – удивился Антонов, пристально посмотрев на Бартека. – Кто-то из них предатель. Вот уже пять недель, как радиостанция передает в Центр дезинформацию. Понимаешь? Необходимо тщательно проверить вашу агентурную сеть и обезвредить того, кто предал. Что со Сковронеком?

– У него фельдшер. Пополудни будем иметь возможность выслушать и его… Садись, Адам, – обратился он к входящему Прухналю, пытаясь этим смягчить неприятное впечатление от предстоящего разговора.

– Когда Юзеф сообщил об опасности? – последовал первый вопрос.

– В прошлый вторник. Я пришел на квартиру, где он проживал под именем Виталиса Казимируса, как обычно, снял показания счетчика и получил по счету за газ.

– Юзеф предупредил тогда, что за вами следят?

– Да. Приказал мне уходить в лес и забрать с собой Зарембскую, если я ей доверяю. У меня не было повода не доверять девушке.

– Он сказал, какая конкретно опасность угрожает вам?

– Нет, Юзеф никогда не говорил лишнего.

– А фамилия, имя? Неужели никого не называл?

– Нет. Сказал только, что нам угрожает опасность и может случиться провал агентурной сети.

– Однако он приказал тебе, несмотря на опасность, передать еще одно донесение в Центр. Что тебе известно о содержании этого донесения?

– Ничего. Донесения всегда были зашифрованы.

– В гестапо имеются неплохие специалисты по дешифровке.

– Вы подозреваете меня? Разве можно этим шутить?!

– Никто тебя не подозревает. Успокойся и возьми себя в руки.

– Если бы я был агентом гестапо, то уже давно выдал бы Юзефа. Только я один из всей нашей агентурной сети… – начал он и замолчал, вспомнив, что Юзеф еще не появился здесь.

– Да, конечно, – проговорил капитан Антонов, – только ты один из всей сети знал все четыре его квартиры и фамилии, которые он менял.

– Если вы меня подозреваете…

– Адама я знаю восемь лет, – сказал Бартек. – Если это имеет для вас какое-то значение, то могу поручиться за него.

Адам вышел.

– В этой истории мне что-то не нравится, – сказал Антонов. – Юзеф предупреждает их об опасности, а сам куда-то бесследно исчезает. Радиостанция целый месяц дезинформирует Центр, передает фальшивые донесения, а радист появляется у вас целый и невредимый.

– Это не совсем так, – возразил Бартек. – Он был серьезно ранен при побеге и чувствует себя очень плохо… Настораживает прежде всего сообщение Зарембской о том, что Сковронек был взволнован и чего-то боялся.

– Вот здесь как раз и зарыта собака, – отозвался Антонов. – Нам еще не все известно, и мы должны это выяснить. Логично было бы только одно объяснение: предал тот, кто знал Юзефа Подлясиньского. Позднее кому-то удалось напасть на след радиостанции, может быть, даже захватить ее вместе с радистом. Допустим, что Юзеф вне подозрения. Тогда следует предположить, что он получал донесения, уже кем-то препарированные, и, ничего не подозревая, передавал их на станцию, которая и дезинформировала Центр.

– Давайте не будем спешить с выводами. Подождем, что скажет радист, – заметил Бартек.

Сковронек наконец пришел в себя, хотя был еще слаб, рана беспокоила его.

– Когда я работал не передатчике, отстукивая последние слова донесения в Центр, – рассказывал он тихим голосом, – то услышал, как кто-то ломится в дверь. Это были немцы. Стереть на дверях условный знак уже не было возможности. Согласно инструкции, я пытался уничтожить прежде всего шифры. Бросил в камин их и донесение, которое получил в тот день. Но, как назло, поджечь не удавалось. Тогда решил полить керосином. Открыл двери на кухонную лестницу, но услышал, что и там немцы. Несколько солдат и два офицера… А потом вошел еще один в черном мундире. – Портной с трудом на миг прикрыл глаза, а потом снова открыл. – Когда вошел тот гестаповец в черном мундире, один из офицеров начал ему докладывать. Я запомнил даже фамилию того офицера: обер-лейтенант Клос… И тогда я, использовав замешательство, выскочил в окно. Едва я спрыгнул на землю, как почувствовал, что ранен, хотя выстрелов не слышал…

– Как фамилия того немецкого офицера? Повтори еще раз, – потребовал Антонов.

– Клос, – ответил слабеющим голосом портной. – Обер-лейтенант Клос.

Бартек, когда Сковронека унесли, хотел сказать Антонову, что он не раз встречался с Клосом, знает и ценит его. Но представитель Центра, как бы угадывая его мысли и упреждая, проговорил:

– Каждый агент может оказаться в безвыходном положении, а когда провал неминуем, у него остается выбор: или погибнуть, или предать. В последнем случае агент продолжает работать, но уже под руководством вражеской контрразведки.

– Не верю, чтобы «J-23»…

– Теперь все становится ясным. Немцы опасались, что рано или поздно мы поймем: «J-23» дезинформирует Центр.

Боясь за свою шкуру, Клос вторгается в квартиру портного, где находится рация, чтобы ликвидировать радиста, который мог как-то сообщить в Центр о предательстве «J-23». У нас нет оснований не доверять портному.

Бартек кивнул, хотя уверенность, с какой этот человек высказал суждения, поразила его. Он обрадовался, когда вошел Адам и прервал их разговор. Адам сообщил, что прибыл Мундек, который всегда охранял Юзефа. Паренька пригласили к Антонову, однако он ничего вразумительного сказать не мог. С Юзефом он расстался около недели назад и с тех пор не видел. Он думал, что Юзеф уже в лесу, в партизанском отряде. И он, Мундек, пробирался в лес, но в Карчеве, где задержался на ночь, попал в облаву. Жандармы ходили по деревне, обыскивая каждый дом. Оказалось, что искали продовольствие.

– Видел ли ты того немецкого офицера, с которым встречался Юзеф? – спросил капитан Антонов.

– Да, – ответил паренек.

– Мог бы его узнать?

– Конечно.

– Завтра поедешь в Варшаву.

Бартек понял наконец, что имел в виду представитель Центра.

– Хотите, чтобы Мундек уничтожил «J-23», если он окажется предателем?

– В таких случаях нам предоставлено право выносить приговор именем закона, – сурово ответил Антонов. – А Мундек, как ты сказал, хороший стрелок.

– Но доказательства, какие доказательства?! – крикнул раздраженно Бартек.

– Идет война. Мы не имеем права подвергать опасности наших разведчиков. Именем закона…

12

Нейман был готов согласиться со своим шефом. Да, он идиот, дал себя провести. Но он был уверен, что уже держит в руках неуловимого «J-23», а этот хитрый вражеский агент ловко обвел его вокруг пальца и оставил в дураках.

Штандартенфюрер Лютцке раздраженно ходил по кабинету и выговаривал Нейману, что если ему удастся отделаться за эту глупую аферу отправкой на Восточный фронт, то это будет для него счастьем, он может считать, что родился в рубашке, ибо сам он штандартенфюрер Лютцке, уверен, что для таких людей, как Нейман, единственное подходящее место – концентрационный лагерь.

А вся эта свистопляска началась из-за этой злополучной Эльзы, коротконогой секретарши штандартенфюрера. Помилуй бог, откуда Нейман мог знать, что эта девица – племянница самого гауляйтера?

Когда Нейман получил последнее предназначенное для передачи во вражеский Центр донесение о том, что «J-23» не мог явиться на встречу, ибо находился в служебной командировке в Штеттине, Нейман понял, что наконец-то ему представился счастливый случай, о котором он так долго мечтал. Подтверждалась его версия о том, что таинственный «J-23» состоит на службе в войсках, иначе он не мог выезжать в командировки по территории генерал-губернаторства.

Установить же, кто из немецких служащих в Варшаве был в этот день в Штеттине, людям Неймана не представляло большого труда. И через несколько часов все стало ясно. Единственной особой, которая находилась в служебной командировке в Штеттине, была именно Эльза Кемпке, секретарша штандартенфюрера Лютцке.

Нейман радовался, что наконец-то он утер нос своему шефу, которого недолюбливал за заносчивость и грубость. Представлял себе мину этого так называемого штандартенфюрера, когда тот услышит от него, что неуловимый агент «J-23» и его секретарша – одно и то же лицо.

Действительно, он позволил провести себя как мальчишку. «J-23» понял, что история с гвоздикой – провокация, шитая белыми нитками, и решил дать Нейману щелчок по носу. Но не Нейман же придумал, что надо поймать хищную рыбу на блесну. Он полагал провести свою акцию спокойно, без шума, шаг за шагом, как уже не раз делал.

Неожиданно ко всему этому приплелось еще идиотское недоразумение с абвером. Случилось так, что, когда Нейман лично принес составленное им донесение в мастерскую портного и присматривался к работе Сковронека на телеграфном ключе, контролируя точность передачи текста во вражеский Центр, в дверь квартиры неожиданно ворвались два офицера абвера. И он, опытный контрразведчик, должен был выслушивать нравоучения этого мальчишки Клоса, что СД работает, как в собственном доме, бесцеремонно, не уведомляя абвер, а это приводит к недоразумениям и распылению сил. В общем-то эти слова были справедливы. И потом еще побег радиста! Казалось, что этот тип уже полностью в руках Неймана, совсем подавлен, не способен ни на какие действия и будет беспрекословно выполнять все его указания, а однако же…

Теперь вражеский Центр не поверит в достоверность донесений, хотя они и передавались тем же самым шифром и на той же волне. То, что передача последнего донесения прервалась на половине, несомненно, послужит своеобразным сигналом об опасности.

– Прибыл человек из Берлина, господин Нейман, чтобы навести порядок в нашей службе контрразведки. – Штандартенфюрер Лютцке говорил тихо, вполголоса. – Поначалу вам удалось добиться определенного успеха в операции, вы захватили вражескую радиостанцию с радиотелеграфистом. Еще тогда я советовал вам, господин Нейман передать этого типа в руки парней из гестапо на Полицейштрассе. Они бы выбили из него все, что нужно. Однако вы не послушались, надеясь на свои глупые методы. Варшава – это вам не Берлин, где вы могли экспериментировать.

– Вы же одобрили мой план, – возразил Нейман. – Мы передали четыре агентурных донесения, которые должны были дезинформировать Центр вражеской разведки, и это был уже значительный успех.

– Вы думаете, что там сидят глупые люди, которые до сего времени не поняли, что мы подсовываем им фальшивки? Не сегодня, так завтра они догадаются об этом. А их агент «J-23» будет действовать и дальше, ибо вы, господин Нейман, не годитесь ему и в подметки. Он провел вас как мальчишку!

– Если бы не идиотское столкновение с офицерами абвера… – Нейман еще пытался оправдаться, но интуитивно уже чувствовал, что сейчас штандартенфюрер произнесет то, чего Нейман больше всего боится.

– Нужно было бы предвидеть, – проговорил сурово Лютцке, и Нейман с облегчением вздохнул: пронесло.

Он решил потянуть время. Идеальный способ – общие рассуждения, легкие возражения и полное согласие, хотя бы внешне, но согласие с шефом.

– Позвольте, господин штандартенфюрер, заметить, что вы не возражали против того, чтобы я не информировал абвер об операции с радиостанцией.

На лице Лютцке появилась легкая гримаса, подтверждающая, что он понял намек Неймана.

– Что-то не припоминаю. А если даже… Но вам тоже казалось, что мы сами проведем эту акцию и обойдемся без помощи тех интеллигентов из вермахта. Что с радиотелеграфистом? Еще не схвачен?

– Нет. Я наказал охранника Лепке за потерю бдительности. Мы схватим его во что бы то ни стало.

– Меня это не интересует! Хватит балагана! Вы, господин Нейман, и за это в ответе. Необходимо арестовать остальных агентов вражеской разведывательной сети – ту официантку из ресторана и инкассатора из управления газового завода.

Нейман почувствовал, как по его телу пробежала дрожь. Все же самое худшее не минует его.

– Это невозможно, – с трудом выдавил из себя Нейман, боясь сказать, что они тоже сбежали.

– Что значит невозможно? Снова хотите предложить мне свои методы? Ничего из этого не выйдет! Мы должны их схватить и узнать кто такой «J-23». Вы, господин Нейман, лично несете ответственность за это.

– Никакие методы я не собираюсь предлагать, господин штандартенфюрер, они сбежали! – выпалил Нейман, смотря прямо в округлившиеся от удивления, всегда холодные глаза Лютцке. – Мы только что установили, инкассатор Прухналь сел в какую-то автомашину. А девушка, та официантка, сбежала через запасный выход ресторана, и след ее простыл.

– Как так?! – раздраженно воскликнул контрразведчик. – Вы что, господин Нейман, шутите?

– Нисколько, господин штандартенфюрер.

– Ну что ж, – после некоторого молчания произнес Лютцке. – Вашей дальнейшей карьере, Нейман, пришел конец. Этого вам не простят в Берлине. Вон из кабинета! – И штандартенфюрер указал ему на дверь.

– Хайль Гитлер! – ответил Нейман и вышел.

13

Клос был озабочен. Прошло уже десять дней после встречи с Юзефом, и с тех пор от него не было никаких вестей. Разведчик понимал, что Юзеф не мог позвонить ему в управление абвера и сказать: «Все в порядке. Снял другую квартиру, получил новый паспорт». Он не мог также прислать весточку по почте. Правда, в нескольких местах города имеются тайники, через которые можно было бы передать информацию. И наконец, существует явочная квартира на Бонифратерской, на границе с гетто, в которой Клос организовал пункт встреч для агентов абвера. «Тетя Сюзанна» знает, что в нечетные числа, между семью и девятью вечера, там можно застать обер-лейтенанта Клоса. Но почему Центр молчит, не устанавливает с ним контакта? За это время накопилось немало ценной информации, которую следовало бы передать в Центр. Наиболее важная – о портном Марьяне Сковронеке, который, согласившись работать на гестапо, вдруг внезапно сбежал, и именно в тот момент, когда Клос по просьбе лейтенанта Тича помогал ему в захвате радиостанции и, встретив там Неймана, принялся отчитывать его…

Клос медленно шел по улице, размышляя, что делать дальше. Он должен был проверить еще один из тайников, расположенный в стене полуразрушенного дома с глубокими выбоинами от артиллерийских снарядов. В третьей выбоине, считая от подъезда дома, могло оказаться донесение, вложенное агентом, которого он никогда невидел в лицо. Он оглянулся – улица была безлюдна. Пошарил рукой в тайнике, но тайник был пуст. Снова осмотрелся, и у него возникло ощущение, что за ним кто-то следит. Может быть, сдают нервы? Улица по-прежнему была безлюдна. По правой ее стороне тянулась длинная кирпичная стена. Вот на улице появилась извозчичья пролетка. По мостовой громко постукивали копыта тощей лошаденки. Клос внимательно посмотрел на пролетку, но ничего подозрительного не заметил и не спеша продолжал идти в сторону центра города, однако чувство тревоги его не покидало.

«Бедный лейтенант Тич, – думал Клос, стараясь отвлечься от назойливого, ничем не обоснованного предчувствия, – бедный Тич не получит теперь столь ожидаемого отпуска и не поедет в свой баварский городок с орденом».

Тич легко поверил, что вражеская радиостанция работала во время восхода и захода луны. Был уверен, что сам открыл это. Торопился как можно быстрее перехватить инициативу у Неймана и обнаружить радиостанцию. Мечтал выслужиться перед командованием. Клос же руками лейтенанта Тича стремился уничтожить радиостанцию, которая попала к Нейману и передавала дезинформацию в Центр.

На лице полковника фон Осецки появилась легкая усмешка, когда обер-лейтенант Клос докладывал ему о захвате вражеской рации и столкновении там с представителем службы безопасности хауптштурмфюрером Нейманом, который действовал тайно от абвера. Одобрив действия обер-лейтенанта Клоса, шеф высказал свое недовольство тем, что лейтенант Тич провел операцию с радиостанцией без согласования с командованием. Поэтому на отпуск лейтенант пусть не рассчитывает и довольствуется только двумя дополнительными порциями тушеной баранины в офицерском казино.

Клос улыбнулся, представив себе лейтенанта Тича за этой трапезой. И в этот момент неожиданно раздался выстрел. Клос машинально упал на мостовую, успев заметить, как какой-то парень быстро перебежал улицу и скрылся в развалинах дома, мимо которого только что проходил Клос. Из-за угла дома выбежали несколько жандармов. Вахмистр с рыжими усами подбежал к Клосу и помог ему подняться.

– Господин обер-лейтенант ранен?

– Нет, к счастью, нет.

– Это в вас стреляли?

– Возможно. Он одет в красный свитер. Побежал в ту сторону. – Клос показал рукой в противоположную от полуразрушенного дома сторону.

Жандармы бросились в указанном направлении.

«Надеюсь, – подумал Клос, – что в эту пору никто не ходит в красном свитере».

Услышав топот удалявшегося жандармского патруля, разведчик отряхнул мундир и остановил проезжавшего велорикшу.

– На Бонифратерскую! – Он решил ехать на запасную явку, хотя узнал паренька, который стрелял в него и скрылся в полуразрушенном доме.

Это был Мундек, которого Юзеф называл «Моя охрана». Клос видел его дважды и сейчас не мог ошибиться.

Он обошел полуразрушенный дом на улице Бонифратерской, вошел в подъезд и по каменным ступенькам лестницы спустился в подвал.

Теперь ему было ясно, что случилось. Видимо, Юзефа схватило гестапо.

«Тетя Сюзанна» поняла, что получила дезинформацию, и не дала ввести себя в заблуждение. Клос знал, что в таких условиях прием может быть только один – уничтожить предателя. И он сам бы в подобной ситуации поступил так же.

Но он отдавал себе отчет в том, что здесь какая-то роковая ошибка или провокация. Он не был предателем и любой ценой должен был доказать Центру. Если бы пришлось стоять перед судом… Но никто не будет заниматься открытым разбирательством. На это нет времени и возможности.

Клос спускался по лестнице почти бесшумно, внимательно прислушиваясь. Никто за ним не шел. Он не мог даже допустить мысли, что тот паренек стрелял в него без приказа. Может, кто-нибудь и здесь ожидает его, чтобы привести приговор в исполнение. С лестничной площадки ничего не было слышно, но Клос знал, что если за дверью стоит человек, то он стоит там не шелохнувшись, затаив дыхание.

Тогда он с шумом начал открывать дверь соседней квартиры. Вошел и с треском захлопнул ее. Теперь уже нельзя было тянуть. Несколько шагов отделяло Клоса от балкона конспиративной квартиры. Перемахнул через перила, выдавил стекло балконной двери и с криком: «Руки вверх!» ворвался в столовую. Тишина. Он окинул взглядом комнату – никого. То же самое в прихожей, кухне и остальных комнатах.

Все было в порядке. Проверил двери. Заперты. Все оставалось на своих местах, как и было раньше, после его ухода из квартиры. Он отодвинул защелку. Как было условлено, двери по нечетным дням должны быть незаперты. Что может случится, если тот паренек придет сюда? Видимо, снова попытается выполнить полученный приказ уничтожить Клоса. Клос мог бы без труда обезвредить этого парнишку, а при необходимости – застрелить. Так он и сделал бы, если бы действительно был предателем, за которого его принимают. Но он не предатель. Поэтому он не может убить паренька, но не должен дать убить и себя. Клос понимал, что у каждого разведчика может создаться безвыходная ситуация, когда он может погибнуть. Но только не при таких обстоятельствах, как сейчас. Разведчик всегда подвергается риску и опасности – это входит в его работу и жизнь.

Его ставка всегда больше, чем жизнь. Но чтобы погибнуть так глупо, от руки своего товарища?

Медленно он начал расстегивать мундир, потом вошел в комнату, где был расположен тайник, вытащил из шкафа одеяло и уложил его на диване так, чтобы можно было подумать, будто там лежит человек.

Через полчаса на лестничную площадку третьего этажа, стараясь не шуметь, поднялся молодой человек в кожаной куртке. С минуту он прислушивался у двери, потом вынул пистолет и надел на него глушитель. Паренек осторожно нажал на дверную ручку, и дверь без скрипа легко открылась.

В прихожей никого не было. Луч электрического фонарика ничего подозрительного не высветил. Полуоткрытые двери вели в квартиру. Паренек, увидев на диване фигуру человека, прикрытого одеялом, и офицерские погоны на немецком мундире, висевшем на стуле, выстрелил несколько раз. Выстрелы были бесшумные и не могли привлечь чьего-либо внимания.

И тут сильный удар в подбородок отбросил парня к дверям. Пистолет выпал из его руки.

Когда зажегся свет, Мундек увидел мужчину, одетого в армейские брюки и сорочку. Он не мог ошибиться – это был тот самый немец, которого нужно убрать согласно полученному приказу. К удивлению оглушенного ударом Мундека, этот человек подошел к нему и помог подняться, а потом сказал на чистом польском языке:

– Я не мог поступить иначе. Должен тебе объяснить, что случилось. Но прежде всего скажи, что произошло с Юзефом.

Но на этот вопрос паренек не смог ответить. Как и Клос, он понятия не имел, что с Юзефом.

А Юзеф после некоторых перипетий благополучно добрался до партизанского отряда. Там он встретился с капитаном Антоновым и Бартеком. Объяснил им, как радист Марьян Сковронек внезапно был схвачен людьми Неймана и под угрозой смерти вынужден был передавать дезинформацию в Центр, а при первой же возможности сбежал.

«J-23», зная о провале радиостанции и дезинформации, передаваемой в Центр, принял меры, чтобы уничтожить радиостанцию и тем самым прервать передачу ложных сведений в Центр. Предателем «J-23» не был.

Было принято решение: Юзефу немедленно выехать в Варшаву, чтобы помешать Мундеку выполнить приговор, вынесенный именем закона Гансу Клосу, разведчику под условным шифром «J-23».

И в то время когда Клос объяснял Мундеку, в чем заключалась ошибка, которая повлекла за собой провал радиостанции, Юзеф уже был в дороге – он спешил на явочную квартиру на улице Бонифратерской в Варшаве.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13