========== Глава 1. ==========
Дело вот в чем: попытка взять Джим Кирк на «слабо» не сработает никогда.
Костяшки ее пальцев сбиты, ее лицо – в синяках и крови. Она потягивает свое пиво, вспотевшее стекло приятным холодом обжигает ладони, и она не отводит взгляда от глаз Кристофера Пайка как раз над ободком края ее стакана, салютуя ему, когда на его лице проступает разочарование. Он не станет первым, в ком она вызвала это чувство, и, черт возьми, он определенно не будет последним; никто не станет твердить Джим Кирк, как ей поступать, никто не скажет ей, как она должна жить, и уж точно не кто-то в форме Звездного флота, делящийся мечтами о величии и благородстве, к которым она не имеет никакого отношения.
- «Запишись», – повторяет она самой себе, когда спина Пайка скрывается за дверью. Она фыркает. Это одна из тех вещей, которые с каждым разом становятся все смешнее и смешнее.
*
Она отвечает на звонок в маленьком конференц-зале, и ей приятно осознавать, что хотя бы один Спок всегда рад ее видеть. Ее собственный Спок остался на мостике, сжав губы в тонкую линию, он так всегда делает, когда она уходит пообщаться с его старшим воплощением из другой вселенной. Она вообще-то не знает причины, но если начистоту, то ей совершенно фиолетово, потому что оба Спока обвели ее вокруг пальца и заставили поверить, что мир сгорит самым ярким пламенем, если они друг с другом столкнутся.
- Джим, – тепло говорит Спок, и Джим становится интересно, будет ли когда-нибудь в голосе ее Спока та же теплота. Отчего-то она крайне в этом сомневается. – Ты выглядишь устало.
- Люди, как правило, предпочитают комплименты, – хмыкает она.
Уголки губ Спока дергаются.
- Ты эстетически красива, как и всегда, – произносит он, – однако же ты явно измучена. Пост капитана нарушает твой покой?
Она не выдерживает и смеется, и Спок явно доволен тем, что ему удалось ее развеселить.
- Небольшая бессонница еще никого не убивала, мистер Спок. Как там в колонии?
Он смотрит на нее так, будто точно знает, что именно она делает, что уходит от ответа, и позволяет ей это лишь потому, что она та, кто она есть. И она на самом деле совершенно не против, учитывая все факты. Она видит, что он ищет кого-то, у кого ее лицо и ее тело, но кто ею не является, и если она в силах подарить ему эту иллюзию хоть ненадолго, она так и поступит, и ей думается, что он прекрасно это понимает.
*
Ее дурачества с Гейлой были, наверное, одним из лучших не-решений, которые Джим принимала за свою жизнь. Если быть до конца честным, то стоит прояснить кое-что: Джим любит секс и предрассудков и пристрастий не испытывает. Гейла однако была мягкой и потрясающей, и у нее была лучшая улыбка, и она не возражала, когда Джим набрасывалась на нее. А еще лицо Гейлы, когда Джим начинала вносить поправки в ее задания, было поистине бесценным.
Гейла была одной из немногих людей, кто осознавал, что попытка уговорить Джим поменять курс тех действий, которые она уже вела, был лучшим способом заставить ее поступить прямо противоположным способом. Так что она промолчала, когда Джим подкорректировала третью цепочку ее вычислений, а затем вознаградила ее за отлично проделанную работу.
Джим считала, что та это заслужила.
Позднее она обдумывает это и желает, чтобы она прибавила к этому еще что-нибудь, но взгляд назад нифига изменить не может, а Гейла и так улетная настолько, что дальше некуда, и Джим решает, что этого ей достаточно.
*
Если не лукавить, то вся драчка началась из-за того, что флотские ублюдки слишком раздутого мнения о себе и считают, что «нет» не означает «нет», если объект их внимания – тупая девица с фермы, и… ну, Джим никогда не была известна тем, что шла на попятную. Когда идиот-отморозок сдерживается, ибо он не бьет девчонок, Джим прикладывает его коленом между ног и раздает удары еще сильнее.
Ухуру Джим встретила на улице рядом с баром, когда наконец медленно вышла оттуда (когда она решила, что Кристофер Пайк, этот хитрый лис, больше не болтался где-то поблизости, чтобы опять попытаться заставить ее примкнуть к Звездному флоту), и Ухура с кипящим негодованием в голосе произнесла: «Эти засранцы такие уроды» и «Ты в порядке?».
Джим никогда не отличалась тем, что могла устоять перед хорошеньким личиком, и вообще не была знакома ни с одной смуглой красавицей, которая спасла бы ей жизнь, но она была уверена, что «Ухура» попросту было синонимом для «Опасность, всем рвать когти!» и «Я тебя урою, как нефиг делать, если только дернешься». Отчасти и по этой причине Джим утерла нос рукавом и бросила: «Да нахрен их, у меня и похуже бывало», что было и до сих пор является правдой и, возможно, не тем, что хотела услышать Ухура.
Было более чем очевидно, что Ухуре было точно известно, кем являлась Джим, но то, что она ни словом об этом не обмолвилась, лишь подтвердило догадку Джим о том, что она была умной девочкой. Вместо этого она сказала: «Если когда-нибудь появишься в Сан-Франциско, свяжись со мной, ладно?».
И угадайте что: Джим стало любопытно, так что именно это она и сделала.
*
- Это честь для меня, капитан Кирк, – произносит посол, и ему определенно очень трудно перестать пялиться на грудь Джим. Она так сильно хочет закатить глаза, что аж офигеть можно, но она сдерживает себя и надеется, что Спок понимает, как ей тяжело переть против ее же инстинктов. – Ваша репутация вас опережает.
- Только хорошая, я надеюсь, посол, – отвечает она. Спок замер позади нее, молчаливый и, наверное, изображающий все двенадцать оттенков кого-то, у кого ужасный запор, а еще, вероятно, находящийся в боевой готовности на тот случай, если ему придется предотвращать катастрофу планетарного масштаба, если (когда) она ляпнет что-то глупое. Для таких случаев Спок под боком – это просто манна небесная. – Спасибо, что приняли нас.
И переговоры проходят… гладко, без сучка и без задоринки. Джим обалденно собой гордится и в особенности из-за того, что если бы Спок был способен поражаться, то она более чем уверена, что сейчас у него бы челюсть отвисла. Джим прекрасно может исполнять роль дипломата, когда захочет, и ей доставляет неописуемое удовольствие доказывать то, как ошибались в ней другие люди (она с блеском окончила все свои курсы, она знает, что Споку это известно, так откуда такое удивление, ну правда?).
Когда они, расшаркавшись, прощаются с делегацией, Джим прикусывает себе язык, чтобы все же не закатить глаза, когда посол все так же не в состоянии оторвать глаз от выдающейся части ее тела. Серьезно?
- Видишь, планета не взорвалась только от того, что я тут поторчала немного, – говорит она, направляясь на мостик.
- Действительно, – отзывается Спок. – Однако же я уверен, что если бы подобное и было бы в чьей-то власти, то только в вашей, капитан.
Она смеется, и никто и ничто не переубедит ее, заставив усомниться в том, что он улыбается.
*
Это всегда голод, грызущий ее изнутри, сырой и мерзкий, и тонкость умирающих гниющих тел, и черепа, которые стонут ей во след, и трупы вокруг нее, и приказы, и многоликий ублюдок, приговоривший их всех.
- Бегите, – шепчет она, и умоляет, и требует, и кричит, а тела не слушают ее, лица корчатся, и она так голодна. Она ест и не чувствует вкуса, она ест, и это пепел, он оседает у нее на языке и забивает ей горло, и она кашляет, и кашляет, и кашляет, и она не может остановиться, это больно, но голод убивает ее снова, и снова, и снова.
…И она просыпается, ее губы все еще искривлены в воплях, которых она никогда не выпустит, и она дышит, пытаясь вспомнить, как Боунс оборачивался вокруг ее содрогавшегося взмокшего тела на кровати в кампусе, как он держал ее и не отпускал.
Но на корабле ее находит Спок, он стоит в дверях их совместной ванны и выглядит совершенно выбивающимся из обстановки, и напряженным, и не имеющим ни малейшего понятия, что ему делать, но пытающегося так отчаянно быть тем, кто даст Джим то, что ей от него нужно.
- Тебе приснился кошмар, – говорит он, и Джим всхлипнула бы, будь она одна, но это не так, и она просто кивает и берет у него стакан воды, который он ей приносит. И она знает, что он знает, что это совсем не то, что ей сейчас необходимо, но он не понимает другого, и как вообще можно сказать своему первому офицеру, что ты сейчас раздолбана до такой степени, что голова взрывается?
- Спасибо, Спок, – благодарит она, ее голос хриплый и почти сорванный, и она умудряется улыбнуться, хотя ей ясно, что он предпочел бы, чтобы она этого не делала; черты ее лица искажены изнуренностью. – Я в порядке, иди спать.
Она, должно быть, выглядит так, будто прошла через все круги Ада, потому что Спок не пытается поправить ее словами о том, что он уже проснулся и медитировал; он кивает и уходит, а она снова устраивается на кровати и лежит очень-очень неподвижно, пока не убеждается в том, что не заплачет.
*
Встреча с Боунсом меняет ее жизнь, и не только потому, что она, возможно – даже скорее всего – была бы уже мертва, если б не его гипошприцы, и осмотры, и одержимость стремлением обновлять список ее аллергий, а потому что он единственный, кто позволяет ей фантастически напиваться, когда ей это нужно; он позволяет ей разбивать вещи, когда ей это нужно; он позволяет ей выпустить пар, когда она слишком зла, чтобы сдержать все это, и обрушивает на нее всю свою ярость, когда она того заслуживает. Он закатывает глаза, когда она твердит, что ненавидит свою прическу, когда твердит, что ее форма – отстой, и когда она просто не способна промолчать и заявить, что ощущение, когда снимаешь бюстгальтер после долгого дня, – это лучшее чувство во всей чертовой галактике. И, наверное, вообще во всех галактиках.
Он не ходит вокруг нее на задних лапках и не обращается с ней так, будто она слеплена из китайского фарфора. Он принимает на себя удары ее праведного гнева и терпит ее заскоки, когда она ведет себя как настоящая стервозина и готова вгрызться в глотку любому, кто посмеет хотя бы подумать, что она не главная и не босс. Он дарит ей подарки на день рождения, даже когда она этого не хочет, он кричит на нее и пилит ее, как сделала бы это мать, и он ломает ей кайф, как сделал бы это брат, потому что он может, и дразнит ее, потому что она способна это выдержать.
Он обнимает ее, когда она меньше всего того заслуживает, и это как раз те моменты, когда ей больше всего это необходимо.
Боунс, несмотря на всю его хмурость, и ворчание, и характер, стопроцентно является самым лучшим человеком во всей вселенной и всех вселенных за ее пределами, и кто посмеет портить ему жизнь? Да она выцарапает им глаза, если они хотя бы выдохнут не так в его сторону.
Он это знает и помогает ей жить дальше, когда она не может дышать.
*
Джим вытирает Сулу пол, и он смеется, морщась, когда она помогает ему встать.
- Прости, – извиняется она.
Он закатывает глаза.
- Я уверен, нет ничего постыдного, когда твой капитан тебя учит, – он задорно ухмыляется и потягивается. – Но, черт, полегче в следующий раз, ладно?
Большинство из них поначалу думали, что из-за того, что она девушка, выдержать натиск противников она не сумеет. Она же уверена, что может справиться почти со всеми на этом корабле – ну, за исключением, может быть, Спока – в драке (только не в честной, потому что честно Джим Кирк не дерется никогда), и она более чем уверена, что все это знают. Ну, что сказать, она никогда не смягчает ударов. Что, наверное, объясняет, почему бороться с ней добровольно теперь соглашаются очень немногие – ха, трусишки.
Спок не участвует в спаррингах с ней, потому что он в три раза сильнее обычного человека, а еще потому что Спок боится, что причинит ей боль, и вообще Спок может ее побить, просто вскинув бровь. Она ему этого не говорит. Боунс не из тех людей, что любят поскандалить, и она в любом случае не сомневается в том, что он подлатает ее как следует, так что… Чаще всего она бьется с лейтенантом Джотто, потому что подозревает, что он никогда не простит ее за то, что она дала ему прозвище «Кексик» и славно приложила его по одному чувствительному месту.
Но Сулу уходит, а она все еще зла, потому что, японский городовой, а не пошел бы адмирал Арчер нахрен куда подальше, и она больше не думает об этом, нет, совсем об этом не думает, совсем об этом не думает, совсем об этом не думает.
- Капитан, – произносит Спок, когда находит ее на смотровой площадке, – могу ли я вам чем-либо помочь?
Джим хочет или избить кого-то до офонарения, или позволить кому-то (пусть цензура катится лесом) втрахнуть ее прямо в матрас (или в стенку, она не придирчивая), а поскольку она не сомневается, что Спок не согласится ни на то, ни на другое (как жаль), она мотает головой и нацепляет улыбку, которая даже ощущается болезненно.
- Я в порядке, мистер Спок.
Вид у него такой, будто он хочет сказать ей, что «быть в порядке» это слова неконкретные и что смысл за ними непостоянен и изменчив, как он уже делал это миллионы раз с тех пор, как они покинули Землю, но он выбирает другую тропинку.
- Вас что-то беспокоит, капитан.
Она почти смеется. Вулканец говорит с ней об эмоциях, боже правый, куда катится этот мир? Но порой его глаза очень-очень человеческие, и временами она видит, кем он станет через много-много лет. Спок из другой вселенной что-то нашаманил с ее мозгом, вплел туда накладывающиеся друг на друга образы, и чувства, и вещи, которых она не может и согласно любой существующей логике не должна знать, но все же знает. Иногда, ступая на мостик, она попадает на другой такой же, заполненный теми же людьми, но не ими. Легче со временем не становится, но у нее все лучше получается понимать тот факт, что они всегда будут ее командой.
Спок приближается и садится на пол рядом с ней, так изящно как и все, что он делает, и при этом выглядит он так, словно это удобно, хотя это точно не так, ее онемевшая пятая точка готова это подтвердить.
- Я хотел дать вам понять, что я всегда готов помочь, если вам это потребуется.
- Потакая моим нелогичным человеческим нуждам, мистер Спок?
Он не оскорблен, потому что вулканец притирается к ней так же, как и она к нему, это кривая с бесконечными взлетами и падениями.
- Поскольку чувства жизненно необходимы землянам, будет неразумным не озаботиться вашим эмоциональным здоровьем, капитан.
Она улыбается, но не ощущает этого.
- Ты хорошо справляешь со своей работой, Спок, но конкретно это не является ее частью.
На мгновение он отводит от нее взгляд.
- Джим, – говорит он, и вот это заставляет ее прислушаться, – мне сообщили, что ты играешь в шахматы.
Порой она совсем не знает, как с ним быть.
*
Она починила машину Спока задолго до того, как перестала смеяться каждый раз, когда кто-то упоминал ее и Звездный флот в одном предложении.
Он пришел в мастерскую и выглядел настолько не в своей тарелке, что она провела следующие пятнадцать минут, хихикая в ладонь, прежде чем подошла к нему и спросила, что не так с его автомобилем. Он крайне напряженным голосом проинформировал ее, что тот не функционировал согласно заданным параметрам, из чего она заключила, что мотор смешно звучал. Если он и был удивлен, увидев девушку с машинным маслом, размазанным по лицу, и вытиравшую ладони тряпкой еще более грязной, чем ее собственные пальцы, он никак этого не показал.
Она наладила все за час и успела позаботиться и о двигателе (она почти расплакалась, потому что тот, походу, побывал в настоящем аду и никогда не имел удовольствия видеть толкового механика).
- Ну вот, совсем как новенькая, – объявила она и прислонилась к машине, кинув ему обратно ключи. Она была уверена, что у него прямо руки чесались сказать ей, что она была чрезвычайно нелогичным существом, но он промолчал, просто оплатил ремонт и уехал.
В следующий раз она заметила его, когда встретилась с Ухурой и Гейлой после лекции, и только слепой не понял бы, что он был весьма ошарашен тем, что увидел ее тут.
Ей это было параллельно.
*
Она просыпается в лазарете, и вот от этого ничего хорошего ждать не приходится. Кое-как обретя контроль над своим телом и разбегавшимися мыслями, она пытается выяснить, насколько глубоко может вдохнуть… ох ты ж блин. Вывод: не очень. Значит, ребра. Джим стонет, елки-палки, как же она ненавидит трещины и переломы ребер, вашу ж налево. Чертчертчерт.
Она одна, это ей удается определить сквозь щелочки между веками, лазарет молчит, и свет приглушен (за что она вообще-то благодарна, потому что ее голова раскалывается так, что мама не горюй), и она помнит фазеры и… господи боже, копья? Какого фигового дерева?
Пару секунд она тратит на то, чтобы поблагодарить вселенную за то, что она еще жива.
- Джим, – произносит где-то над ней Боунс, и она растерянно моргает, потому что, кажется, она ненадолго отключилась. Она снова хлопает ресницами. – Бога ради, женщина, у меня уже достаточно седых волос.
- Насколько все плохо? – хрипит она и осознает, что это вот ее голос, сие странное сипение, ага.
Боунс ее игнорирует, вкалывая ей гипошприц с особенной жестокостью, после чего прожигает ее взглядом так, будто она его предала, потому что не отреагировала на это привычным дерганьем.
- Я знаю, что ты не была в восторге от нашей новой миссии, черт тебя разберет почему, но решение покончить жизнь самоубийством во имя защиты твоего более чем способного, между прочим, первого офицера, получив заряды фазеров и копье через легкое - не самая умная вещь, которую ты когда-либо делала. Идиотка.
- Вашу манеру поведения и умение найти подход к больному, возможно, следовало бы усовершенствовать, доктор, – вмешивается в разговор Спок, появившись в дверном проеме. – Даже если я и не оспариваю ваше утверждение.
- О, прошу, пожалуйста, не соглашайся со мной, Спок, а то мне жутко неудобно, – ворчит Боунс и делает вид, будто его чуть-чуть тошнит. – И что тебе вообще известно о «манерах поведения с больным»?
Джим думает, что засмеялась бы, будь у нее на это силы. От мыслей об этом у нее колет в ребрах, и она закашливается, и это просто… черт. Мониторы рядом с ней издают пронзительное пищание, и Боунс тянется к одному из экранов.
- Успокойся, – мягко приказывает он, после чего отвлекается на что-то другое, и ей становится трудно следить за ним, потому что у нее шумит в ушах, а окружающая обстановка начинает тонуть в тумане. Она видит, как двигаются губы Боунса, но ничего не слышит, потом замечает, как его глаза расширяются от испуга, и… почему ей так тяжело дышать?
…Когда она снова приходит в себя, на ее лице кислородная маска, а горло больше ничто не сдавливает. Она расплывчато припоминает, что не так давно это было иначе, но сейчас ей лучше.
- Капитан?
Она моргает, медленно, медленно, медленно, и у нее болит голова, но она все же пытается повернуться на звук.
- Капитан. Джим, – и это Спок сидит у ее кровати. Он, кажется, старается оценить ее психическое состояние, и она хочет заверить его, что ей вовсе не по мозгам вдарили, но простая идея о том, чтобы претворить этот замысел в жизнь, выматывает ее до чертиков. Так что она еле заметно кивает. – Лекарство, которое ввел тебе доктор МакКой, вызвало серьезную аллергическую реакцию.
Джим могла бы сказать, что удивлена, но бросьте, она же Джим Кирк. Если что-то существует, то у нее на это аллергия. Да у нее вообще аллергия на всю долбаную вселенную.
- Капитан, – продолжает Спок, – я понимаю, что, вероятнее всего, это бесполезное стремление, но я вынужден попросить вас не рисковать собой ради меня. Со стороны вышестоящего офицера, тем более капитана, нелогично ставить под угрозу свое здоровье и жизнь ради подчиненного. Вам следует прекратить подобные поступки.
Ага, да, конечно, без проблем, уже прекратила. Она хочет бросить ему, чтобы он пошел к лешему. Маска на лице ей в этом ничуть не помогает, да и к тому же все ее мышцы, даже те, о существовании которых она и вовсе не подозревала, превращены в желе. Поэтому она просто прожигает его взглядом и надеется, что ее ответ ему предельно ясен. С начала их пятилетней миссии прошло уже почти семь месяцев, и до того Джим получила смертельную дозу радиации, а потом была воскрешена, и, ей Богу, это одна из тех битв, в которых Спок – вулканец должен это понимать – никогда не победит. Хан был прав насчет нее: ради своей семьи она пойдет на все.
Спок вздыхает так, будто она самый нелогичный человек на свете (с его точки зрения это, несомненно, именно так), и его брови сдвигаются так, как это всегда происходит, когда он напоминает себе о том, что его стремления подвести Джим под черту голоса разума никогда не принесут результата.
- Капитан.
Она увеличивает «мощность» своего убийственного взгляда.
- Джим, – исправляется он, – по-видимому, ты действуешь, находясь под впечатлением, что тебя легко могут заменить на этом корабле. Ты ошибаешься, я могу тебя в этом заверить.
Она бы хотела заявить ему, что он «действует, находясь под впечатлением», что он и впрямь может выиграть этот спор, а еще она хочет добавить, что он тоже ошибается. Он, к счастью, уже понял, что ее молчание вовсе не означает примирение с его (чаще всего ошеломительно логичными) аргументами, так что он поднимается, хотя она и подозревает, что он бы скорее остался и заставил ее поклясться на двенадцати разных языках в том, что она будет оставаться позади или вообще в стороне на всех миссиях, включающих в себя высадки.
- Я сообщу доктору МакКою о том, что ваше состояние улучшилось: то есть, что вы в сознании. В основном.
За семь месяцев Спок научился ехидству и дерзости. Не будь она так раздражена, она бы гордилась им.
Ой да кого она дурит, она действительно гордится.
*
Ее босс был настоящей заразой, но он отменно платил, отчасти потому что клиенты любили поглазеть на офигенную фигуру, когда она наклонялась над капотом машины, и отчасти потому что она выполняла свою работу чертовски хорошо. Техника была тем, что она понимала буквально инстинктивно, даже лучше людей, потому что люди были в большинстве своем гадами, и это их качество распространялась на весьма обширный спектр вещей, а вот техника не болтала мерзостей за ее спиной, едва она отворачивалась. Она не разочаровывала двигатели, а если они разочаровывали ее, то это происходило от того, что она недостаточно старалась; так что вот так.
Джим заезжала за Боунсом после окончания его лекций, и в тот день она опиралась бедром на свой мотоцикл, когда группа парней подошла к ней, и ей конкретно не понравились их косые горящие взгляды. Это не было первым разом и определенно не было и последним, но какая разница? Ее все равно бесило то, что те люди видели в ней горячую фигуристую блондиночку с хвостиком и всерьез полагали, что она раздвинет ноги перед каждым из них.
- Отвалите нафиг, – вздохнула она и уже мысленно извинялась перед запаздывающим Боунсом за то, что, возможно, через минуту развяжет драку на территории кампуса, когда появился сам МакКой.
- Парни, катитесь к черту, – проворчал он, – иначе вам придется молиться, чтобы нас с вами не запихнули на один корабль, я слышал андорианский грипп кошмарно неприятен.
- Мой рыцарь в сияющих доспехах, – похлопала ресницами Джим, когда они ушли, и Боунс свирепо уставился на нее. – Нет, ну серьезно, я обожаю, когда ты отстаиваешь мою несуществующую дамскую честь, милый.
Взгляд Боунса из свирепого превратился в испепеляюще-ужасающий. Он ненавидел ласкательные прозвища со страстью почти равной той, с которой он ненавидел свою бывшую жену, и частично именно это заставляло Джим продолжать откалывать эти номера. Пожалуй, это по сути было поводом для вообще всех ее поступков.
- Давай-давай, посмотрим, как ты запоешь, когда я отойду в сторону в следующий раз, – буркнул МакКой, хотя они оба знали, что он защитит ее, защитит каждый раз, когда ей это будет необходимо (и во все те разы, когда это не будет нужно ей, но будет нужно Боунсу).
Эту фразу она не прокомментировала, потому что ей на самом деле была дорога ее жизнь, вопреки мнению, распространенному среди гаденьких болтливых жителей Риверсайда. Вместо этого она протянула Боунсу шлем и махнула рукой в сторону мотоцикла.
- Забирайся, умник, сейчас устроим тебе вынос мозга.
- Джим, – МакКой закатил глаза, как он всегда делал, когда она особенно старалась навредить его здоровью, – во-первых, я не сяду на эту хлипкую штуковину, тебе это известно, и во-вторых… какого вообще хрена?
Она похлопала его по щеке, а потом устроилась на своем месте водителя.
- Хороший мальчик, а теперь залазь.
И он залез, потому что, по-видимому, теперь их жизнь шла вот по такому сценарию. Джим не жаловалась. И если она обратила внимание на то, что его руки, обернувшиеся вокруг нее, придавали ей ощущение безопасности, ну, это было только ее дело.
*
Параметры миссии: забрать двух заключенных из исправительной колонии и доставить их в другую.
- Я не хочу их видеть, – говорит Джим и знает, что звучит это нерационально и по-ребячески, но ей на это совершенно наплевать.
Спок вскидывает бровь, смотря на нее.
- Капитан, для командующего офицера высшего разряда…
- Нет.
- …является стандартной процедурой…
- Нет.
- …осуществление контроля над безопасным подъемом…
- Нет.
- …заключенных на борт корабля, – он поднимает и вторую бровь. – Капитан, вы ведете себя упрямо безо всякой нужды, – он не добавляет «даже для вас», но это только потому, что ему не обязательно произносить это вслух, чтобы дать понять, что он это подразумевает, и еще это вовсе не значит, что она этого не замечает. Забавно, как сильно семь месяцев в космосе могут повлиять на взаимоотношения.
Она это знает. Она подается вперед и упирается ладонями в гладкую поверхность стола между ними.
- Мистер Спок, вы пронаблюдаете за заключенными, а я не увижу их, не услышу их и не услышу о них. И это приказ, коммандер.
Его брови взлетают еще выше, почти исчезая под его раздражающе прямой челкой. Она понимает, почему у него такая реакция, потому что ситуации, в которых ей приходиться превращать свою просьбу в требование, случаются невероятно редко, но сейчас… пошло оно все! Она не готова, зла и определенно не желает идти на компромисс, нелогичный она человек или нет.
- Капитан, – слегка наклоняет голову он, и ему определенно так и хочется вытрясти из нее все объяснения, но он не прикасается к ней, если только это не крайняя необходимость, а данное стечение обстоятельств все же едва ли вписывается в этот критерий. Она смотрит, как он уходит, и знает, что ей следует ему рассказать, но она не может.
Ей нужен Боунс и питье такое крепкое, чтобы оно отбило все сны.
*
Джим была в «хорошем» списке.
*
- Джим, – говорит ей в макушку Боунс, когда она, вздрогнув, просыпается, и она осознает, что всхлипывает и рвано дышит, а МакКой напряжен как тетива, крепко обнимая ее руками. – Джимми, все хорошо, тихо, солнышко, ты будешь в порядке…
Боунс усталый, и тяжелый шелк его южного акцента отчего-то укутывает ее большим ощущением дома, чем Айова в любой момент ее жизни. Он дарит ей чувство безопасности.
- Доктор, – голос Спока доносится с порога комнаты, – есть ли что-либо в моих силах, чтобы помочь капитану?
- Ага, в твоих силах взять свои вулканские руки в вулканские ноги и пойти куда подальше, – тихо и угрюмо шипит МакКой. – Ты что, слепой, не видишь, что тут все и так уже достаточно плохо?
И она старается не замочить всю синюю форменку Боунса, она правда старается, но ее слезы и нос определенно решают поднять против нее восстание. Она отрывает лицо от уже влажного свитера своего друга, и Споку явно неловко и чуть неудобно, его вид отражает это в своем неподражаемом напряженном вулканском духе, он даже как-то выбит из колеи, и она не знает точно, чего хочет, она просто не желает сейчас быть одна. Она не заслуживает утешения, но ей это отчаянно нужно.
- Не нянчись так со мной только потому, что я девчонка, – ворчит она на Боунса и пытается немного отодвинуться, но Боунс точно не намерен ей этого позволять. Она иногда забывает, что у Боунса есть дочка на Земле и что он и до нее обнимал плачущих девочек, но она чувствует это, когда он прижимает ее к себе, и он был лучшим братом и защитником для нее, чем когда-либо был Сэм, глубоко преданным и самым потрясающим другом, которого она заслуживала.
Она слышит, как МакКой закатывает глаза. Он дает ей слегка отстраниться и проверяет ее глаза, ее пульс и гладит по спине, потому что знает, что ей нужно время. Спок все так же стоит в дверном проеме, ему офигенно неловко, хотя он силится никак это не показать, его ладони сомкнуты за спиной, и он так и не ушел, несмотря на обилие нелогичных человеческих эмоций, бурлящих в комнате.
- Джимми, – произносит Боунс, и ее сердце немного ноет, потому что он так ее называет, только когда она выглядит как оживший труп, хотя это немного и греет ей душу, – что тебе нужно?
Он легко мог бы вколоть ей успокоительное, накачав ее как шарик гелием, но это ей необходимо не всегда. Когда она поднимает взгляд на Спока, ей думается, что она прежде уже это видела, не то, как она выплакивает все слезы, топя в них Боунса, а это их созвездие трех, и она моргает, потому что это ее смущает.
- С вашего разрешения, капитан, – начинает Спок и делает шаг навстречу к ней, – крайне поверхностное слияние разумов может принести покой в ваше сознание.
Одна мысль об этом ужасает, потому что когда в ее голове кто-то рылся в последний раз, она в итоге получила образы из иной жизни, не принадлежавшей ей. Она сомневается, что Споку об этом известно, и, черт возьми, лучше она позволит сделать ей кесарево без наркоза, чем расскажет Споку. И она без понятия, позволит ли это слияние увидеть Споку то, из чего скомканы ее кошмары и воспоминания, а ее и так более чем устраивает, что никто не в курсе этого, спасибочки большое.
- Нет, – отрезает она, отталкивая Боунса, и в этот раз он ее отпускает, после чего Джим вытирает покрасневшие глаза. – Я ценю это, – выдавливает она, – но нет, я не хочу… Боже, я в полном раздрае. Ребята, идите спать, мне жаль, что я своим ревом перебудила весь корабль. Господи…
Ей так неловко, хотя в один момент своей жизни она готова была поклясться, что навсегда утратила способность стыдиться.
Боунс выглядит так, словно у него так и чешутся руки вдавить ей в шею гипошприц, и сердито косится на нее, но Джим отвечает ему тем же, и он, похоже, понимает, что она от своего не отступится. Он не отворачивается от нее, говоря Споку:
- Дашь знать, если я тут буду нужен?
Спок наклоняет голову, и порой Джим очень-очень ненавидит того человека, который решил, что смежные каюты капитана и первого офицера были хорошей идеей. Она могла бы обойтись и без этого, ага, без проблем. Ну блин, это до чертиков неудобно, а еще это ее смущает. МакКой кажется слегка недовольным, но он все же знает ее достаточно, чтобы понимать, что с публикой дело лучше не становится, так что он удаляется, кинув один последний острый взгляд на Спока и на нее, который, по ее скромному мнению, был совсем не нужен.
- Прости, что я тебя разбудила, – она нарушает тишину, устаканившуюся после ухода Боунса, и… хм, а вон та вот точка на полу рядом с ногами Спока така-а-ая интересная.
- Я не спал, – заверяет он ее, его голос ровный и невозмутимый, будто он до сих пор не знает, что ему делать с ней, и с ее чувствами, и с ее невероятно очевидной человечностью. Он, наверное, и не знает, но эй, она считает, что у него точно случился скачок в персональном росте, потому что он до сих пор не свалил куда подальше. Он осторожно приближается к ней, один шаг, второй, а потом он опускается на корточки рядом с ее кроватью, и елки-палки, он всегда будет продолжать ее удивлять. – Капитан…
- Джим, – поправляет она его.
- Джим, – он как всегда подчиняется, а потом заметно мешкает, – я хочу облегчить твое беспокойство.
Со стороны Спока это, возможно, самая эмоциональная вещь, которую она от него слышала или видела, не считая того, как он плакал, когда она умирала. Ухура ей об этом рассказала, но они об этом не говорили никогда. Никогда.
- Не уверена, что хоть кто-то сможет, – признается она. – И не твоя обязанность помогать мне разделываться с моими чувствами.
- Я считаю себя твоим другом, – продолжает он, в его голосе – мягкий упрек, и это почти та же беседа, которая у них случилась меньше двух недель назад. – Вопреки твоей убежденности, я не нахожу это стремление «обязанностью», с которой, как ты выразилась, мне нужно «разделываться». Мне неприятно видеть то, как ты пребываешь в постоянном причиняющим тебе волнение состоянии, в особенности когда ни я, ни доктор МакКой ничего не можем сделать, чтобы облегчить то бремя, которое ты стремишься нести в одиночку.
Споку лучше бы прекратить говорить такое, не то она снова разрыдается, нет, серьезно, вот точно разрыдается. Иногда на мостике они ругаются так яростно, что остальная часть офицеров разбегается, чтобы зарыться под коврики, и иногда она искреннее убеждена, что они никогда не смогут больше хоть в чем-то согласиться, но тогда Спок выкидывает что-то вроде этого, и когда… когда он произносит или делает что-то вот такое, она и правда думает, что может купиться на всю ту историю об эпичной дружбе, о которой ей продолжает твердить Спок из параллельной реальности и образы которой она продолжает видеть. Порой то, как эти не-ее-воспоминания накладываются на ее жизнь, пугает, и повергает в трепет, и пробуждает восхищение и удивление в равной степени. Чаще всего одновременно.
Она не знает, чего хочет.
Джим очень осторожно касается его руки там, где кожа закрыта тканью рукава, потому что, ау-у, она действительно выучила одну-две вещи о вулканцах, и хотя она все еще чувствует себя раздолбанной и кровоточащей, она умудряется выдавить улыбку, которая не ощущается как открытая рваная рана.
- Спок, – почти шепчет она, – это бремя не твое, но спасибо. Правда… спасибо.
Она ждет, что он заявит ей, что благодарности нелогичны и в них нет необходимости, но он лишь отвечает:
- Могу ли я рассчитывать, что ты дашь знать своей команде, если они могут что-то для тебя сделать?
Они оба понимают, что нет, она так не поступит, и, нелогично или нет, она так отчаянно рада, что он к этому не цепляется. Он просто смотрит на нее несколько долгих секунд, прежде чем поднимается одним плавным движением и коротко сжимает пальцами ее плечо.
- Мы все будем признательны, если ты позволишь себе отдохнуть, – кивает он и направляется в сторону их ванной.
Она криво усмехается.
- Вы намекаете, что я капризная стерва по утрам, мистер Спок?
- Иногда я могу больше, чем просто намекать, – легко парирует он. – Доброй ночи, капитан.
========== Глава 2. ==========
От переводчика:
Привет-привет. Да, всем, кому кажется, что им это все кажется… не кажется.
Я действительно вернулась. Ненадолго, правда. Но время появилось, так что… Приятного прочтения. :)
*
В возрасте девяти лет Джим думала, что рано или поздно подожжет дом, потому что трезвый Фрэнк – урод отменный, более или менее вменяемый, но все равно урод, однако, надравшись, он превращается в долбаного психопата, и ладно, Джим, наверное, не являлась самым уравновешенным и спокойным ребенком во вселенной и достаточно злилась на всех вокруг, но смесь их двоих? Хм.
…Это катастрофа. Настоящая катастрофа апокалиптического масштаба. Сэм к тому моменту уже давно сбежал, и Джим порой чувствовала ярость такую, что всего мира не хватило бы, чтобы ее сдержать.
Она не заморачивалась с домашними заданиями, учителя и их предметы убивали ее своей скукой до зеленых веников, а все остальное и так было фиговым. Все в школе думали, что она была странной, и чокнутой, и уже слетевшей с катушек, и Вайнона связывалась с ней раза два в год, если везло, твердила, что в школе все наладится и пожалуйста, не доведи Фрэнка до убийства. Джим очень честно ответила, что ничего обещать не может. Она сомневалась, что Вайнона поняла, что ее дочь говорит всерьез.
Когда ей было почти тринадцать, она сбросила машину с утеса, ее волосы бились на ветру, и Джим честно не знала, спрыгнула бы она в последнюю секунду, а Фрэнк орал и орал, и она научилась больше никогда не поворачиваться к нему спиной. Она умоляла Вайнону отправить ее прочь, хоть куда-нибудь, куда угодно, но только не оставлять в Айове, только не с Фрэнком, потому что хотя она еще не толкнула его на убийство, они уже были в шаге от этого.
И Джим почти плакала от облегчения, когда прилетел шаттл, который должен был доставить ее на Тарсус IV, и молча смотрела, как Земля становилась все меньше и меньше за броней стеклянных окон.
*
- Я удивлен вновь получить от тебя известие так скоро, мой старый друг, – говорит Спок, на его лице отчетливо видно удовольствие, и передача четче, чем была в прошлый раз. Джим все еще не может привыкнуть к тому, как легко она улыбается при виде старого вулканца. – Надеюсь, все в порядке?
За исключением того факта, что Джим – невероятно эмоциональный человек согласно стандартам всех вокруг… да, все в норме.
- Ага, – на выдохе произносит она. Ей прекрасно известно, что он все заметит, и, может, именно поэтому она это делает, но большую часть времени она не уверена полностью в своих же собственных чувствах, так что… – Команда супер, а «Энтерпрайз» по-прежнему лучше всех.
Он смотрит на нее так, будто молча дает понять, что знает ее очень хорошо, и с добротой в голосе интересуется:
- А что же насчет ее капитана? Прости мне мои слова, но хотя ты все так же эстетически красива как и всегда, Джим, я вынужден отметить, что ты выглядишь не лучшим образом.
Он определенно выучил урок с момента их прошлой беседы, и она бы засмеялась, но… Боже, она так устала.
- У нас на борту губернатор Кодос и его дочь, – тихо чеканит она и наблюдает, как в его чертах проступает сочувствие, которое не ощущается удавкой на шее, и ей становится интересно, было ли это чем-то, чему его научил его Джим путем проб и ошибок - этим вот разным оттенкам понимания и сострадания, какие она (он) примет, а какие оттолкнут ее (его) и вызовут гнев. – Мы перевозим их в другую исправительную колонию.
- Понимаю, – осторожно тянет он. – Полагаю, ты хотела осведомиться, случилось ли это событие и в моей вселенной, – когда она кивает, он долго молчит, прежде чем продолжает: – В моем времени я столкнулся с губернатором Кодосом, когда он носил имя Антона Каридиана. Он путешествовал с труппой актеров, игравших произведения Шекспира.
Она моргает.
- Это… так странно.
- Действительно, – соглашается он и ничего больше не прибавляет, потому что технически на ее вопрос он уже ответил. Теперь он, похоже, ждет ее хода.
- Я… – медленно начинает она. – Думаю, я просто хотела выяснить, говорила ли я… он… кому-либо об этом.
Спок подается вперед, после чего заявляет, пожалуй, как-то настойчиво и упорно:
- Джим, признавшись в страданиях, с которыми ты никогда не должна была столкнуться, ты не станешь менее компетентным капитаном, нет, совсем наоборот. Ты выжила в тех трагедиях, и они сформировали тебя, твой характер, но они не все, что ты есть, твое прошлое - это не все, и даже будь это так, твою команду это бы не волновало.
Ей любопытно, имеет ли он в виду, что ее Спока это бы не волновало.
- Я не желаю, чтобы они были на моем корабле, – шепчет она и надеется, что он понимает, чего ей стоят эти слова.
- Я хочу облегчить твое беспокойство, – произносит он, и Джим прикрывает на миг глаза, потому что эта мягкость… она ей знакома, ее Спок уже сказал ей это в ее времени. В кои-то веки он сделал что-то первым. – Мне жаль, что это не в моей власти. Джим, ты больше, чем ужасы твоего прошлого, каждая часть твоей души даже по отдельности сильнее, чем невзгоды, упавшие на твои плечи. Твоя доброта - незыблемая константа, ее прямая пересекает все временные линии, с которыми мы сталкивались и могли бы столкнуться, и я нахожу в этом утешение. Не отворачивайся от своей семьи во время нужды, и, возможно, ты обретешь мир с постоянными переменными в твоей реальности.
Не то чтобы он сообщает ей что-то, чего она еще не слышала, она просто предпочитала об этом не думать и не заставлять думать об этом других. Мысли о том, что они узнают правду, вызывают у нее тошноту; худшая вещь во всех мирах и параллельных вселенных - это жалость, и она, черт возьми, не хочет иметь с ней дел, никогда и ни за что.
- Спасибо, – искренне благодарит его она, потому что он честен с ней, когда ей кажется, что все остальные лишь лгут.
Он слегка наклоняет голову.
- Мой Джим боролся со многим в стремлении выжить, но ты так отличаешься от него, твоя жизнь настолько иная, что я не могу и начать понимать ее. Мне известно, что сожаления нелогичны, и все же я сожалею.
- Что есть, то есть, – замечает она.
Уголки его губ дергаются, совсем чуть-чуть, но со стороны вулканца это практически смех.
- Твое восхождение к посту капитана не имеет прецедентов, но оно не незаслуженно. Верь в себя, и ты поднимешься еще выше.
У нее возникает чувство, будто он точно понимает, о чем говорит.
*
Она познакомилась с Леонардом МакКоем в свою первую зиму в Сан-Франциско. Она напилась, нахрюкалась в дрова и была в половине бутылки пива от полного забвения, когда он плюхнулся на свободное место рядом с ней и изрек достаточно красноречивую цепочку ворчания, чтобы бармен понял, что ему нужен был скотч.
Он завоевал ее уважение прямо там в ту же самую секунду, его речь – ха! Да это был настоящий талант. Он опустошил стакан и потребовал второй, по-прежнему изъясняясь серией звуков, полностью состоящих из бурчания и неразборчивого бормотания, и только после третьего захода он посмотрел на нее, а затем посмотрел еще раз (он, конечно, отрицал это потом, но она-то не сомневалась в том, что видела, и да, черт побери, он определенно оценивающе пялился на нее).
Она знала, какой у нее был в тот момент видок – кого-то совершенно раздолбанного, просто в хлам, если начистоту, – а еще она знала, что ей было пофиг.
- Я б спросил, что девушка вроде тебя делает в таком месте, но для меня это и так очевидно, – произнес он и качнул в ее сторону зажатым в пальцах граненым стаканом. – Проблемы с парнем?
Она расфыркалась, давясь хохотом, а закончив, посмеялась еще немного. И еще немного. И поперхнулась, когда попыталась глотнуть своего пива, так что он хлопал ее по спине, пока она не смогла снова нормально дышать. А потом она сказала:
- С днем рождения меня.
А он ответил:
- Следующая порция за мой счет, именинница.
А когда она проснулась утром, на ней все еще было ее вчерашнее платье, и лежала она на флотской кровати, под флотскими одеялами, во флотской комнате и с флотским кадетом, отрубившимся прям на полу. Она подумала, что, учитывая все обстоятельства, это оказался лучший ее день рождения из всех, которые у нее были, о чем она не поведала Леонарду МакКою, пока он не стал для нее Боунсом, а он тогда поморщился и изрек: «Гребаный костоправ» [1], а она расхохоталась и поцеловала его в щеку и потом уже никогда не избегала его на своих днях рождения, потому что не всякая навязанная компания нежеланна в хреновый день.
*
Она парирует удары Сулу, уклоняется и «жалит» его в ответ, и она, наверное, должна чувствовать себя гадиной за то, что нападает на него с такой силой.
- Ох, черт, – бормочет он и вытирает пот с верхней губы. Она начинает замечать закономерность, с которой превращает свою команду в грушу для битья.
Джим не может вспомнить последний раз, когда она была так зла: может, это было как раз после Тарсуса, может, это было, когда Фрэнк сломал ей три пальца за то, что она сказала ему, чтобы он перестал на нее пялиться как на кусок мяса. Ублюдок. Она считала, что разговор со Споком из другой вселенной поможет ей успокоиться, и, честно признаться, на какое-то время это и впрямь подействовало, но теперь эта ярость вновь кипит в ней, забурлила под кожей, и ей просто очень хочется навалять кому-то как следует. Она понимает тот факт, что по-настоящему хорошим человеком она не является, но в данный момент ей совершенно наплевать.
Кулак Сулу болезненно врезается в ее скулу, и потом… с нее не сводят глаз, и выстрелы, и фазеры, так много криков, и топот бегущих ног, паника и столько страха, и она отбивается и дерется, пока в ее теле больше не остается сил, в ее крови бурлит адреналин, и весь ее разум сузился до одних инстинктов и ярости… и она не замечает, как среагировала, пока не опрокидывает его на живот, не прижимает колено ему между лопаток и не выворачивает ему руку. Она с трудом хватает ртом воздух, и ей думается, что сейчас, возможно, ей проще всего вывихнуть ему плечо и удрать, ускользнуть, спрятаться, и она слышит, как сбивается его дыхание.
- Капитан, – произносит он спокойно, но твердо. – Капитан. Джим.
Пелена спадает, и это Сулу. Господи… Она моргает и отпускает его, приведенная в ужас своим поступком.
- О Боже, прости, – заикаясь, извиняется она и поспешно отодвигается. – Черт, прости, мне жаль, мне… мне так жаль.
- Эй, да ничего, успокойся, – Сулу переворачивается и садится, сжимая плечо, и он очень старательно не отводит от нее глаз, смотрит прямо на нее, все его жесты так и кричат: «Все в норме, я не в обиде», но… Джим не такой человек. Больше нет, по крайней мере. Она капитан Звездного флота, она несет ответственность за этих людей, она не может использовать их как средства для выветривания необоснованного и иррационального гнева. Черт, да что она творит?
Она сбегает.
И Спок находит ее в ее каюте, использует свой код так легко, будто делает это каждый день, и она не хочет смотреть на него, потому что если он здесь сейчас по собственной воле, значит, он слышал про Сулу. Но что важнее всего – она не желает обмануть его надежды, не оправдать их, она не желает стать разочарованием, в которое уже так легко скатилась. И дело в том, что она это знает. Знает, что от нее разит эмоциональными страданиями как от несдержанной девчонки-подростка, она знает это, но это происходит наяву, это реально. Это не то, что она может спрятать навсегда, даже если бы и захотела, она не может притворяться, что этого не случилось, и она думает, что вот это-то она взяла на поводок, разделалась и покончила с этим. Вот только такое ощущение, что куда бы она ни пошла, ее поражения всегда, всегда найдут ее.
- Спок, я… – она говорит напряженно, и это непреложная истина, хотя Спок ее не озвучил, – я эмоционально скомпрометирована.
Матрас проминается под его весом, и он дотрагивается до нее, его прикосновение мягко и задевает лишь ткань формы.
- Джим, лейтенант Сулу, по всей видимости, находится под впечатлением, что он совершил в отношении тебя проступок, означающий, что ему следует провести длительное время в карцере.
- Что? – это же вообще не имеет никакого смысла. Сулу?.. – Почему? Это я его избила.
Звук совсем короткого вздоха раздается сразу же после того, как она замолкает, и Спок несколько долгих секунд ничего не произносит.
- Я вынужден признаться, что мне не удается найти причину, по которой ты продолжаешь отвергать любые предложения о помощи, когда для меня очевидно, что ты в ней нуждаешься.
- Да пошел ты, Спок, – шипит она, у злости внутри нее внезапно появляется цель, и она садится на кровати, сжимаясь как пружина, курок взведен, и его пальцы соскальзывают с ее локтя. – Я не…
- Джим, – успокаивает ее он, его руки вот-вот готовы заскользить по ее собственным, чтобы погасить ее ярость как дождь затухающий костер, и… черт ее побери, если это сработает, – я всего лишь хотел сказать, что нахожу странным поведение людей: они полны эмоций и все же видят в них слабость. Уверяю тебя, Джим, что эти эмоции не принижают тебя в глазах твоей команды. Они не принижают тебя в моих глазах.
Те фокусы, которые откалывают оба Спока, то, что они фактически говорят одно и то же, но просто разными словами, вообще-то довольно жутко. Потрясно, но жутко, вашу ж налево.
Поняв, что он теперь может вести с ней беседу, не опасаясь, что она сорвется на нем, он полностью забирается на постель, и в этот раз Спок колеблется только мгновение, прежде чем берет в ладони ее кулак и мягко распрямляет тонкие пальцы. Боже, это ж какой коктейль хаоса он в себя впитывает, а она не в состоянии и просто попытаться притвориться, что сохраняет контроль над своими чувствами и мыслями. У нее в голове и в обычные дни бардак сплошной, а то, что там творится сейчас… как его щиты выдержат такое?
А он даже не шелохнулся, и она так сильно любит эту физион… ох.
Ну привет. Это на самом деле многое объясняет.
Она вспоминает ту миссию около месяца назад, когда она проснулась в лазарете (не ахти какой сюрприз-то), и Боунс хмурился и бормотал, что они едва удержали Спока от того, чтобы тот не пустил торпеды по планете, и что выглядел вулканец так, будто был готов стереть все то место в порошок собственноручно. Она вспоминает несколько раз, когда она сидела в своем кресле и переводила свое внимание на Спока, а он уже смотрел на нее и не отводил взгляда, пока она не поворачивалась к нему. Он стоит рядом с ней, когда они следуют по новым координатам, всегда и всегда она ощущает его присутствие за своей спиной, теплое и верное, даже когда они цапаются и когда Спок наносит ей поражение логикой, а она парирует железной волей.
Она вспоминает, как смотрела на него по другую сторону стекла, просто смотрела, зная, что умирает, и только хотела, чтобы он понял, что у нее никогда прежде не было такого друга как он; зная, что не заслуживала такого друга как он, такого непохожего на Боунса, не лучшего, а просто другого и столь незаменимого для нее. Она вспоминает чувство счастья, хотя была при этом и ужасно напугана, а потом она просыпается, и он оказывается там, возле нее, неподвижный и безмолвный, незыблемый страж до самого конца.
И она вспоминает Ухуру, прекрасную и потрясенную, рассказывающую ей о том, как у Спока напрочь сорвало его вулканскую башню и как он избил сверхчеловека до полусмерти… и убил бы его, если б она не подоспела к ним.
- Спок… – и, возможно, пришло время, время открыть все то, о чем она никогда не хотела вновь вспоминать, но вспоминает каждый раз, когда засыпает. Она втягивает носом воздух. – Я была на Тарсусе IV.
Спок оборачивает свои пальцы вокруг джимовых, мягко, но не потому что она девушка, а потому она это она. Разница ошеломительная, и она понятия не имеет, откуда ей известно это различие, но отчего-то все именно так. Она могла сказать больше, и ей, наверное, стоит сказать больше, но эти слова уже были больше любого ее признания, на которое она была способна. Эта мысль на вкус как оправдание.
- Я скорблю с тобой, – просто произносит он. И она для него не жертва, он все еще смотрит на нее так, будто она приводит его в полное замешательство, но он никогда не перестанет пытаться разобраться в той загадке, которую она из себя представляет. И она знает, что может показать ему Тарсус, и корвет, и Фрэнка, и его сексуальные домогательства, и она знает, она знает, что его мнение о ней после этого не изменится.
Она не чертова жертва, и Спок не увидит ее в ней, потому что не думает о ней так.
Он поднимает ее руку и прижимает губы к костяшкам пальцев.
- Джим, – говорит он, и на сей раз она слышит в этом именно то, что за этим стоит. Он обнимает ее, и держит ее, и позволяет уткнуться лицом в его шею. Она знает, что он сейчас улавливает от нее, потому что она – как он неоднократно ей повторял, оба его воплощения, – эмоциональное человеческое существо и не может перестать думать. Она сомневается, что ему когда-либо понадобится объединять их разумы, чтобы выяснить, что творится у нее в голове.
И отчего-то она не возражает, ни капельки.
*
- Спок считает, что тебе следует записаться, – сказала Гейла, когда Джим лежала на ее кровати, почти заснув, потому что ее квартирка – это просто свалка. Даже флотская кровать лучше ее собственной.
Джим лениво приоткрывает веки.
- Кто?
- Спок. Мой профессор-вулканец.
Джим знала, о ком шла речь, разумеется, она знала.
- Ага, ну и почему же его вообще колышет, запишусь я или нет? Ему вообще известно, кто я такая?
Гейла фыркает, качая головой.
- Конечно же, он знает.
- Он ведь этого не говорил, да?
- Ну, может, не таким количеством слов, но он точно хочет, чтобы ты «влилась в струю», клянусь тебе.
Джим закатила глаза.
- Что ты ему наплела?
Гейла даже не заморочилась тем, чтобы прикинуться виноватой, вместо этого выглядела она лукаво и самодовольно.
- Помнишь то последнее эссе, которое я написала и которое ты отредактировала так, что оно перестало быть моим? Я сдала его под твоим именем, и он был очень впечатлен, оно того стоило, и он даже позволил мне сдать и мое. Ты хоть в курсе, как трудно впечатлить вулканца? Нет? Вот тебе подсказочка: это офигенно сложно.
Первое желание: охрененно разозлиться. Джим провела больше половины своей жизни – возможно, даже две ее трети – бесясь на всех и вся и на мир в целом, росла и продолжала беситься, пожалуй, еще до того, как осознала это, и она взращивала это чувство, и питала, и защищала его, и прибегала к нему, когда хотела, пользовалась этим праведным гневом, как ей вздумалось, и она больше привыкла к тому, что люди разочаровывались в ней из-за того, что она ничего не делала со своим существованием, а просто шагала изо дня в день.
То, что она к этому привыкла, все же никак не уменьшает раздражения – то, что все считали, что были вправе осуждать ее и то, как она жила, что все пытались все за нее решить, не спрашивая ее.
В какой-то момент она готова была признать, что делала все наперекосяк, просто потому что могла, и когда ей попадался шанс вывести людей из себя, она им пользовалась, и чем больше людей, тем лучше. Она действовала в противовес всем и всему.
Второе желание – отмахнуться и забыть.
- Кому какое дело?
- Джим, мне есть дело, – заявила Гейла и плюхнулась рядом с ней. – Думаю, он влюблен в твои мозги.
- В них влюблены все; это так, для справки, – отозвалась Джим, даже на нее не посмотрев.
- В основном, – осторожно согласилась Гейла. – По-моему, ему любопытно, сможешь ли ты всегда придерживать эту планку или же тебе просто повезло.
Джим знала, что Гейла прекрасно понимала, о чем она говорила – и о чем она очень аккуратно не говорила, а еще Джим знала, что лучше ей не реагировать на вызов. Но это был не вызов, не совсем, потому что Спок не назвал это вызовом. Единственным его действием было аккуратно сформулированное сомнение, а Джим очень нравилось доказывать людям, что они ошибались, нравилось быть полной противоположностью той, за кого ее принимали. Если в ее силах было продемонстрировать, что «пошли вы нафиг, мистер, мои мозги и впрямь такие зашибенные», то она справится.
…Вот сукин сын.
(Но, вот вам честное слово, ее дружба с Гейлой – одна из лучших вещей в ее жизни. Она у нее в должницах.)
*
Спок контролирует процесс передачи заключенных.
И Джим тоже. Она стоит, и прямо и открыто смотрит на Кодоса и его дочь, и не чувствует ничего, кроме легкого неудобства, потому что этот человек не определяет ее. Она куда больше, чем то, до чего он пытался ее опустить, и хотя она и не хочет быть там, у нее есть Спок, обернувший покровительственный кокон вокруг ее мыслей. Он замер рядом с ней, меньше чем в полушаге за ее плечом, ровное уверенное присутствие, и она не смущена, она сейчас должна быть сильной, отказывается не быть такой.
Да и Боунс лучше любого сторожевого пса, которого она могла бы пожелать (или угрюмее; в любом случае хмурость Боунса поистине впечатляющая, а еще она по сути практически постоянна), и он находится по другую сторону от нее, молчит и всем своим видом бросает Кодосу вызов хотя бы выдохнуть не так в направлении Джим.
Ей не нужна защита, но она учится, что нет ничего дурного в том, чтобы принять ее, когда ее ей предлагают.
Направляясь обратно на мостик, она легонько толкает Спока плечом и улыбается, когда тот хмурится. Иногда это слишком легко. Она могла бы взять его под локоть, и он бы позволил ей – этого знания достаточно.
- Куда теперь, мистер Спок?
Он все еще хмурится, возможно, потому что какая логика в том, чтобы пихнуть его плечом? Она невероятно любит его.
- Думаю, куда бы вы ни захотели отправиться, капитан.
Она смотрит, и это просто он и никто другой, никаких ширм и масок.
- Как тебе Новый Вулкан?
Он не напрягается, хотя она и ждала от него этого; она всегда считала, что ему не нравилось, когда она говорила о его старшем воплощении, потому что.. ну, она не уверена, почему именно, но теперь-то она знает, что он не против. И в ту минуту это он тянется к ней и коротко дотрагивается кончиками своих пальцев до ее.
- Мы в нескольких неделях пути от Нового Вулкана, – говорит он, и это не отказ. – Если вы воздержитесь от вовлечения лейтенанта Сулу в спарринги в течение этого времени, я не предвижу никаких осложнений в достижении цели.
- Несколько недель? – она не выдерживает и усмехается. – Это очень неточно по твоим стандартам. И знаешь, если ты согласишься побороться со мной, мне не придется пользоваться услугами других.
В турболифте она все-таки опускает ладонь на его руку, и да, она была совершенно права, он ей это позволяет.
- Мой личный опыт указывает на то, что вам не нравятся предельно точные ответы, – ровно произносит он, – поскольку вы с наибольшей долей вероятности зададите мне этот вопрос еще несколько раз на протяжении нашего путешествия.
- Ты полегче там, у тебя дерзость проглядывает, – хмыкает она, но она не против, вообще-то она в восторге. – Значит, Новый Вулкан. Нам надо поблагодарить одного старого друга.
Спок очень осторожно прикасается к ее щеке, будто не может устоять, и она поневоле прикрывает глаза.
Джим выдыхает, как раз когда открывается дверь, и боже, она обожает этот корабль.
- Капитан на мостике!
Хорошо быть дома.
[1] В оригинале МакКой в этом месте говорит «F***ing sawbones». Sawbones это и костоправ, и хирург. Я так поняла, он иронизирует на тему, что он своей поддержкой в тот день вправил ей кости метафорически… Наверное. Эм… По-моему, подтекст такой. Если у вас есть предположения, пишите.
