Исторические несостыковки (СИ) [Truffle King] (fb2) читать онлайн

========== Пролог. ==========

Очередной день очередной серой осени. Сухие листья опадают на влажную землю, чтобы сгнить под гнётом времени и покрыться слоем снега, что в свою очередь укроется за хрупкой корочкой льда. Самое приятное в этой картине лишь последнее — приятно хрустит, когда ломаешь его. Навевает воспоминания.

Мне нравится зима, но не осень.

Вокруг только слякоть, дожди, грязь. Отвратительно. И что может сделать эту картину хуже? Кислые мины мимо проходящих «личностей». Так и выворачивает наружу. Жаль, не в прямом смысле и не их. Было бы хоть какое-то зрелище, развеивающее скуку.

И как мне только с таким отношением к людишкам удалось устроиться туда, откуда я сейчас возвращаюсь? В этом, пожалуй, есть своеобразная ирония.

Ненавижу иронию.

Блеклое здание совсем не выделяется на фоне отвратительного умирающего пейзажа. Сквозь большие окна виднеются пустые классы. В них уже давно погас свет, так как возвращаюсь я всегда довольно поздно. Благо, судьба ко мне хоть в чём-то благосклонна, и я не обременён работой классного руководителя. Тем не менее, от этого не особо легче, так как без муторной бумажной работы и в моём положении не мало. А кроме неё есть и главные обязанности, и потому в конце рабочего дня невозможно чувствовать что-то кроме всепоглощающей ненависти. И усугубляет ситуацию моё желание того, чтобы меня не просто слушали, а слышали. Попытки добиться этого до невозможного обессиливают.

Достала глупая работа.

На самом деле, это довольно забавно, но всё равно угнетает. У меня нет никаких причин желать научить чему-то этих бестолковых недоносков. Но так уж вышло, что именно с «человеческими детёнышами» и связана вся моя жизнь последние так года четыре. Пусть это и не так уж и впечатляющий стаж, но чувствуется он не как тридцать девять месяцев, а как несколько десятилетий, каждое из которых угнетает больше предыдущего. И если года два назад я был достаточно наивен, — считал, что больше, чем тогда людей ненавидеть невозможно, — то всё последующее время я убеждался в обратном. А подтверждали это — и до сих пор подтверждают — миллионы сломанных ручек и указок. Последнее время я понимаю, что уже не выдерживаю.

Ещё пара недель в этом городе и я точно сойду с ума.

С такими мыслями я подхожу к остановке и, тяжело вздохнув, присаживаюсь на скамью. Как всегда, тут пусто. И это немного успокаивает. За весь день общество немало надоедает.

Начинает темнеть, и это ещё одна причина ненавидеть данную пору года. Хотя зимой с этим ещё хуже. Даже если удаётся уйти пораньше — приход домой под покровом ночи обеспечен. В случае, если дома никакой работы нет, то это ещё терпимо, но чаще всего всё совсем наоборот. Ведь когда тебе нужно провести остаток свободного времени, проверяя работы идиотов, что зовут себя учениками, или же сделать заметки для уроков на следующий день — это становится самой ужасной каторгой, которую только можно представить.

Слышится шум подъезжающего транспорта, и я с нежеланием подымаюсь, запоздало понимая, что совершил очередную ужасную ошибку. Жаль, не веду их счёт, приличный список получился бы. В особенности толстой книгой была бы, если бы я ещё и причины записывал. Вот как в этот раз из-за моей нетерпеливости придётся закидывать одежду в стирку. А в таком виде придётся ещё чёрт знает сколько ехать. Побеждая желание кинуться под первую проезжающую машину, я захожу в автобус, и в ужасном настроении добираюсь домой.

Если честно, этот случай меня совсем не удивляет. Подобное происходит с завидной частотой. Я бы даже осмелился сказать, что практически постоянно. И у Вселенной, как всегда, есть причины меня ненавидеть.

Впрочем, это у нас взаимно.

Поворачиваю ключ и медленно захожу внутрь квартиры. Говорят, обиталище людей всегда соответствует тому, что происходит у них внутри. Пожалуй, это одна из тех немногих вещей, с которыми я согласен.

Потому что здесь всегда пусто.

Когда в последний раз я чувствовал что-то кроме ненависти и опустошённости? Не помню. Воспоминания о том дне, — чуть больше, чем четыре года назад, — давно размылись. То был мой день триумфа и в то же время день, когда я совершил самую огромную свою ошибку. Огни угасли, и я оказался здесь — в этой дыре. Не в этом городе и, кажется, даже не в этой стране, но суть не столько в географическом положении, сколько в положении в принципе. Один, среди этих серых, будто бы под копирку сделанных, вечно подчиняющихся правилам и нормам людишек. Безликих, не имеющих «ни изъяна, ни отличий», не представляющих из себя абсолютно ничего мешков с мясом.

И теперь, каждый раз, возвращаясь в это холодное место, я не могу избавиться от этих мыслей, от гнева, и, как бы это не звучало — отчаяния. Отчаяние из-за того, что я совершенно ничем от них не отличаюсь. Отчаяние из-за бессилия, ведь не могу ничего изменить.

Пока что не могу.

С каждым днём, неделей, месяцем это чувство поглощало всё больше и больше, пока в конце-концов волны не сомкнулись над моей головой. И что мне оставалось делать? Только смириться. И я сделал это. Но это совсем не значит, что я сдался. О, нет. Совсем наоборот.

Это дало мне мотивацию двигаться вперёд.

Два года подряд я пытался добавить разнообразия в жизнь. С того самого дня, как только мне удалось встать на ноги, я пытался быть в постоянном движении и, так сказать, стал путешествовать. Как можно чаще, как можно больше. Не привыкая к видам, не привыкая к людям. Это глупая иллюзия разнообразия, которою я старался поддерживать.

Но я ненавижу лгать самому себе.

Тем не менее, когда только-только научился ходить, не обходится без падений. И вот последний год я остаюсь на одном месте, стараюсь сделать всё стабильным, но это больше давление снаружи, а не моё личное стремление. Из-за этого я провёл столько на одном месте. А это значит, что пора бы найти новое место, куда можно было бы ненадолго сбежать.

Перевожу взгляд от экрана в угол комнаты. Там, будто бы ожидая, стоит небольшой чемодан. Не люблю таскать с собой огромное количество вещей, потому на сборы никогда не уходит много времени. Вот и напишу завтра заявление, до конца месяца ещё потерплю, а потом возьму билет и рвану куда-нибудь подальше. К примеру в Калифорнию. Почему бы и нет? Найти там работу труда не составит, единственным, что может создать затруднения — выбор правильного места. Я ведь не хочу, как в этот раз, «опоздать на вечеринку», и провести ещё один год в бесконечном ожидании.

К моему счастью, такое происходит довольно редко, так как учебные заведения всегда полны конфликтов и разного рода… Случаев.

Когда собираюсь ко сну, в голове вертится множество мыслей. И их даже не омрачает тот факт, что до конца месяца я снова привязан к одному скучному кабинету, что вечно полон скучных, тайно и явно ненавидящих меня и мой предмет учеников, что ни на секунду не отвлекаются от мыслей о том, насколько бесполезны лично для них знания, которые я пытаюсь вложить в их пустые головы.

В конце-концов, что зря расстраиваться по такому глупому поводу? Ведь осталось не так много, и я, наконец-то, смогу развеять скуку и начать свою «новую жизнь». И что-то мне подсказывает, что я совершенно об этом не буду жалеть.

========== Глава 1. Потрясение. ==========

Понедельник. 19.

Середина ноября. Кора деревьев темнеет, а их листья, окрашенные в алый и бордовый, колышет холодный ветер. Он же приносит тёмные свинцовые тучи, что закрывают собой серое небо. Недавно прошёл дождь, оставив на жёстких сухих травинках морозную росу.

По мокрому асфальту туда-сюда снуют самых разных марок и расцветок машины. Водители спешат домой — в уютные квартиры и комфортные, просторные дома. Сегодняшнее утро было обманчиво-тёплым, потому мало кто был готов к такой погоде. Но после недолгого дождя стало понятно, что в этот раз прогноз был верным.

Так как стрелки на часах давно перешагнули полдень, огромные здания были полны ожидающих конца рабочего дня людей. Где-то прозвучал звонок, возвещающий о свободе, и коридоры заполнились шумом от топота множества ног. Абсолютно разные ученики были связаны одним желанием — вернуться поскорее в мягкие постели, позавтракать, и заняться любимым делом, будь то чтение или видео-игры. Только один ученик был этому не рад. Он остался в кабинете, неторопливо собирая вещи, пытаясь как можно сильнее оттянуть нежеланную встречу.

И кто же этот везунчик? Конечно же я. Дело было в том, что я вызвался помочь нашему классному руководителю с кое-какими бумагами. Разумеется, не просто так, а для исправления полученной недавно пары по литературе.

Разочарованный в своём везении я уже вышел из класса и собрался идти к нужному кабинету, как внезапно меня чуть ли не сбили с ног.

— Я получила её! Получила! — Без конца выкрикивала Мэйбл, сжав мои рёбра настолько, что я на секунду подумал о том, что они вот-вот треснут. Помнится, я даже немного надеялся на такой исход, ведь тогда бы мне не пришлось заниматься ненавистным делом.

— Что? Кого? — Отцепить от себя сестру были крайне утомительным, но всё же увенчались успехом. — Мэй, ты можешь не начинать разговор с конца?

— Роль, что же ещё? — Недовольно надув щёчки, ответила она, и я осознал, что этот вопрос был довольно глупым. Она и так постоянно жалуется, что я её не слушаю. Но, а как иначе? Полезной информации от неё получить всё равно невозможно, а забивать голову «девчачьими переживаниями» у меня желания, как можно догадаться, не возникало. — И вообще, пошли уже домой, я хочу как можно скорее услышать, что сегодня было.

Я не помню, когда привык к её резким перепадам настроения, когда сперва она хочет обвинить меня во всех смертных грехах, а потом тает от любви всем сердцем, но и в этот раз я не обратил на это внимание.

— Вообще-то, мне нужно к мистеру Сандерсу. — Без особого энтузиазма ответил я, на что получил сочувственное «о-оу». — Это ненадолго.

Ни она ни я не верили в это, так как все, кто варился в этом адском котле знали, живым — морально или физически, зависит от его настроения — от Сандерса не уйти. И счастьем для Мэй было, что именно сегодня она была вынуждена пропустить занятия. Хотя она этого не ценила, только все выходные проходила разочарованная тем, что придётся пропустить урок французского. В отличии от меня, она души не чаяла в этом предмете. Либо в преподавательнице. Если честно, я не знаю, что из этого могло вызвать у неё больший восторг. Впрочем, недолюбливают Кассандру немногие. Немногие вроде меня, к сожалению. Мне вообще довольно слабо даются гуманитарные науки и, в принципе, это и есть причина, по которой после шести довольно долгих уроков, мне приходится оставаться на «седьмой» и самый ужасный.

Подхожу к кабинету и стучу несколько раз, лелея в душе надежду на то, что его нет, или он просто не услышит меня, и я смогу уйти, успокаивая себя мыслью о том, что я пытался. Но, как назло, тут же получаю разрешение.

— А, Пайнс! — Его злорадная улыбка только сильнее угнетает. — А тебя уже заждались. — Он показал на огромную кучу листов грубой, широкой ладонью. Чувство безнадёжности ситуации рухнуло на меня с новой силой.

Возможно, это время было бы не столь мучительным, если бы я получил пару, к примеру, по информатике — понятия не имею, как такое могло бы произойти, но в теории, — ведь тогда бы мне не пришлось терпеть присутствие преподавателя, которого всей душой ненавижу. В отличии от Сандерса, миссис Дирн — крайне приятная и понимающая душа. Она довольно мягкосердечна, что редко играет ей на руку, и чем часто пользуются мои одноклассники, да и ученики этой школы в общем.

Также, не столь страшным был бы поход на «пересдачу», если бы она была по географии. Мистер Олвин довольно специфичный и придирчивый учитель, но он никогда бы не оставил без второго шанса. Любой непонятный тебе момент он готов объяснить хоть десять раз, пока не поймёшь окончательно. Он требовательный, но даёт достаточно информации, из-за чего никто не мог бы сказать, что на контрольных он «валит».

А вот не менее ужасной ситуация была бы, если бы я намудрил на алгебре, либо, что ещё хуже — на французском который, как я упоминал ранее, ведёт Кассандра. Большинство называют её по имени, ибо фамилия у неё французская, и потому она всегда придирается к произношению. Впрочем, сложно сказать, к чему она относится снисходительно. Она даже к Мэй иногда предъявляет претензии, хотя она и лучшая её ученица. Впрочем, последнее неудивительно, Кассандра желает чтобы моя сестрёнка не просто хорошо знала французский, а каждый раз становилась лучше и лучше, и того, что Мэй тренируется каждый день по несколько часов ей, видимо, недостаточно. Бесконечного числа грамот и наград на разного рода конкурсов связанных с французским языком и историей тоже. Мне никогда не понять, откуда в моей сестре столько сил и терпения, чтобы каждый раз, приложив максимум усилий, получать очередное «можешь лучше» и при этом сохранять улыбку.

Каждый раз, когда я прихожу на урок французского, меня одолевает зависть. В параллельном классе изучают испанский, и их преподаватель пусть и не образец для подражания, но я ни разу не слышал, чтобы кто-то на него жаловался. Все вспоминают о его язвительных выпадах с улыбкой. Он довольно эксцентричный и саркастичный, но от этого менее приятной личностью не является.

Тем не менее, мне повезло получить пару именно по литературе, и потому я заперт в душном кабинете мистера Сандерса, в котором должен раскладывать в отдельные папки контрольные работы. В конце-концов я всё же добираюсь до самого важного — работы нашего класса. Ничего не привлекает моего внимания, пока не попадается работа моей сестры. Факт того, что она получила высший бал просто выбивает меня из колеи, и я так и застываю в недоумении. Из транса меня «выводит» раздражённый голос преподавателя, но, к счастью, я тут же нахожу что сказать.

— Я просто вспомнил, что хотел попросить свою работу, хочу переписать. Вы, кажется, говорили, что у нас на это есть три дня. — Звучит пусть и не очень убедительно, но Сандерсу абсолютно плевать. — Можно я закончу с работами, и напишу свою?

— А? Да, можно. Только недолго. — Он смотрит настолько грозно, что становится жутко. Будто бы ему приятно ставить все эти пары, каждый раз «убеждаясь», что некоторые ученики просто «абсолютно бестолковые». Терпеть не могу людей, которые самоутверждаются таким образом. Обычно это свойственно громилам-старшеклассникам, которые выбивают из «ботанов» деньги на обед. Это встречается чаще на экране, чем в реальной жизни, но единичные случаи всё ещё есть. После все это «перерастают», но некоторые, вроде Сандерса, этот способ самоутверждения за счёт слабых, сохраняют и используют в дальнейшем.

Заканчиваю, но делаю вид, что всё ещё занят — жду пока он отвернётся. Наконец это происходит и я заглядываю в тетрадь Мэй. К счастью, запомнить ответы труда не составляет. У меня никогда не было проблем с тем, что для меня представляет интерес. Хоть какой-то. Что же, в таком случае, позволило мне так напортачить с этой контрольной? Всего-лишь какой-то пустяк — читал произведение в полном объёме, из-за чего персонажей было втрое больше. К сороковой страничке я просто запутался, а ещё больше меня в итоге запутали любовные линии, которых я насчитал четыре. Каким образом все те истории и волнения влияли на главный сюжет я так и не понял, смысл и посыл произведения до меня также не дошли. А потом мы прошли небольшую тему, и я знать забыл о том произведении.

Наконец, я закончил с оформлением титульного листа и перешёл к написанию вопросов и ответов. С тестами я разобрался быстро, благо, Сандерс не смотрел, какой вариант я взял. Далее было немного сложнее, но мне всё же удалось собрать мысли в кучу, и написать их на листе. Самой сложной частью было «творческое задание», которые для меня страшнее самых ужасных пыток. Кое-как я всё же написал не свои мысли, но в итоге не получилось и страницы, за что Сандерс и снизил балл. Тем не менее, четвёрка меня более чем устраивала, потому кабинет я покидал с вполне спокойной душой.

Выйти из класса, спуститься по лестнице, дойти до остановки — вроде не сложно, и ошибиться здесь крайне проблематично, разве что вначале допустить крошечную ошибку и выйти в окно. Тем не менее, даже в таких простых заданиях я иногда умудряюсь сделать что-то не так. Вот и в этот раз, вместо того, чтобы сразу отправиться к лестнице, что ближе к холлу, я спускаюсь по другой. По этой причине мне приходится идти по холодному коридору, освещённому тусклыми лампами. Здесь мало кто задерживается реально допоздна, потому на электричество особо не тратятся. А вот на отопление уходит немалая сумма денег и холодно быть не должно. Причиной оказались открытые настежь окна. Обычно, за проветриванием следят, и окна закрывает последний уходящий преподаватель.

«Так значит, здесь ещё кто-то остался?» — и как в ответ на мой вопрос звучит довольно зловещий скрип, на который я сразу же оборачиваюсь и замираю. Честно говоря, картина та ещё: блеклый, кое-где мигающий, свет; немного обшарпанные стены; тишина, нарушаемая лишь моим дыханием, и холод, пробирающий до костей. Мыслить здраво в такой обстановке просто не получалось потому, поддаваясь какому-то инстинкту — явно не самосохранения, — я шагнул к двери. Из щели, вместо света, исходила тьма. Именно не темнота, а тьма. Абсолютная, всепоглощающая тьма будто бы пыталась выбраться из заточения, высовывая свои руки, хватаясь за пол, оставляя на нём и стенах царапины. В тот момент, когда мой разум остался явно где-то позади я думал о том, что, возможно, она пытается сбежать от чего-то, или кого-то. Нерешительно я взялся за ручку, будто бы не зная, помочь ей или закрыть дверь, заточить тьму с тем, от чего она так рьяно убегает. Наконец, взяв себя в руки, я распахнул дверь, тут же закрывая глаза от ужасно яркого света. Вместо того, чтобы ступить назад я почему-то шагнул вперёд, и тогда свет стал слабеть.

Открыв глаза, я не увидел привычного кабинета истории в его обычном убранстве: небольшим столом на котором всегда идеально ровно стоят стопки бумаг, чистой доски у которой лежит указка и мел, рядов парт со стульями, шкафом с книгами, стоящими в алфавитном порядке и никак иначе, и вазой с фиалкой, что всегда стоит наверху. Вместо всего этого, я увидел нечто совершенно мне незнакомое, дышащее стариной.

Я отступил назад, надеясь выйти обратно в коридор, но вместо этого упёрся в стенку, стукнувшись головой. Я поморщился, понимая, это опровергает теорию о том, что всё то — не больше чем иллюзия, а я всё-таки заснул в кабинете литературы. Снова открыв глаза, я стал свидетелем того, как зажигаются явно не электрические лампы, расположенные на стенах, освещая небольшую комнату. Напротив меня был письменный стол, на котором стояла крошечная чернильница, а рядом с кучей скомканных бумаг лежал чистый лист и белоснежное перо. На стенах, что были покрыты старыми, в некоторых местах потрескавшимися, обоями висели небольшие картины: слева и справа — пейзажи, а над столом — портрет, на котором был изображён кто-то очень знакомый, кто-то, кого мы явно проходили по школьной программе, но имени которого я не помнил от слова совсем.

Сделал шаг вперёд и оглянувшись, заметил дверь. Подёргав за ручку я с ужасом осознал, что она заперта. Она была не особо крепкой на вид, но и мысль выбить её мне в голову тогда не пришла. Потому я сделал пару шагов к столу, и заметил пару окон — слева и справа от портрета. Одно из них зашторено порванной тканью — что-то подсказывало мне, не предназначенной для такого использования. Второе окно было открыто, и на одном из стёкол была трещина, напоминающая паучью сетку. Когда я сосредоточенно думал о том, что же могло оставить на стекле такой след, сзади прозвучал глухой удар, который чуть не заставил моё сердце остановиться. Причиной шума был кусок чего-то вроде бетона.

Осознав, я медленно перевёл взгляд на потолок, на котором красовалась огромная крестообразная трещина, через которую, если мыслить логически, должен был быть виден второй этаж, но вместо этого виднелась лишь пустота чисто-белого цвета. От неё не исходило никакого света, и на ней самой не было ни единой тени, из-за чего складывалось впечатление её нереалистичности, фальшивости. Порыв ветра заставил меня снова обернуться к окнам, которые уже оба были свободны от чего-либо, что могло бы помешать им, но не впускать в комнату свет, а наоборот, поглощать его. Огонь от светильников шёл в их сторону, будто бы желая отдаться темноте и погаснуть. Внезапно послышался звук выстрела, а после — шум от топота миллиона ног, потолок стал слабо осыпаться, а после раздался крик. Жуткий, душераздирающий, крик, от которого всё тело покрылось мурашками. Казалось, он звучал снаружи, но в тоже время и в голове. Я закрыл уши в попытке уменьшить его, но это оказалось совершенно бесполезно. Стёкла окон задрожали и выгнулись, будто бы что-то давило на них снаружи, и лопнули, осыпаясь на пол миллионом осколков. Все звуки исчезли, а пространство вокруг вспыхнуло белым.

Последнее, что я увидел — сломанный стол преподавателя и неровные ряды парт. А потом изображение перед глазами расплылось, поблекло, и всё поглотила мягкая, приятная темнота.

***

Возможно, не каждому знакомо чувство, когда отходишь после наркоза, но это было именно тем, что я ощущал, когда очнулся на жёсткой кровати медпункта. Белый потолок, белые простыни и, в принципе, всё остальное, в течении нескольких минут, казались одним сплошным пятном. Во всём теле была неприятная слабость, а пальцы отказывались сгибаться. Чувство, будто бы хорошенько приложился о что-то металлическое проявилось сразу же, стоило мне немного шевельнуться. Когда я нашёл в себе силы привстать, Алисия, — наша вторая медсестра, новенькая, — тут же одёрнула полог, начав расспрашивать о самочувствии. Нельзя сказать, что в тот момент я мог лгать убедительно, но выбора у меня не было. Она что-то нервно щебетала, но слова доходили до меня с явным опозданием. Воспоминания же о том, что произошло, совсем наоборот, стремительно терзали моё сознание, не делая никаких поблажек.

Борясь с желанием взять ненадолго больничный, я всё же убедил Алисию в том, что со мной всё в порядке. Выходя из кабинета я заметил, как она набирала какой-то номер на телефоне, но не особо заострял на этом внимание. Все мысли занимал злосчастный кабинет, и когда я проходил мимо него, всё внутри сжалось, и я даже не нашёл в себе смелости заглянуть внутрь. Но стоило дойти до холла, как где-то внутри зародилось новое чувство. Чувство тревожного предвкушения, что не отпускало меня до самой остановки. Тогда же и окончательно прошла боль в голове.

Время было позднее, но район у нас, благо, безопасный. Конечно, шёл я не пятнадцать минут, но это было не так уж и плохо — как говорится, свежий воздух полезен для здоровья. И в том случае не только для физического.

Подойдя к двери, я нажал на звонок, и тут же дверь резко распахнулась.

— Лучше сразу иди на кухню, мама вся на нервах. — Прошептала Мэй с опаской глядя в сторону кухни.

После был довольно сложный и эмоциональный разговор с родителями. Сложнее всего было убедить их в том, что со мной всё в порядке, и мне просто нужно немного отдохнуть, и никакие санатории и прочее мне не нужно. Чуть менее сложным было не ляпнуть ничего из того, что я видел. И, наконец, самым простым — объяснить, почему я так сильно задержался в школе и не пошёл домой вместе с сестрой.

Вообще, родители не всегда были так обеспокоены нашим с Мэй здоровьем. Раньше они спокойно могли оставить нас на неделю и ни разу не позвонить, чтобы проверить, как мы. Но после одного происшествия, они глаз с нас не спускают. Что же это было за происшествие? Да так, одно «вполне обычное» лето, которое я запомнил до конца жизни. И итоги которого довольно сильно отразились на отношениях моих родителей с пра-дядей Стэном. Я до сих пор чувствую вину перед ним и перед Мэй, но, увы, исправить ничего не могу.

Завалившись на кровать, я перебираю в воспоминаниях случившееся. С каждой секундой всё больше деталей ускользают, растворяются, словно дымка. Всё меньше увиденное кажется реальным, но верить в то, что я просто ни с того ни с сего потерял сознание — «Наверняка перетрудился, бедняжка! Я дам тебе освобождение…» — не хотелось по понятным причинам. Мысли же о том, что это было действительно что-то необычное и даже сверхъестественное казались слишком резкими, смелыми, даже дерзкими. Но несмотря на это, такими соблазнительными, что нельзя было удержаться.

— Мама спрашивает, будешь ли ты есть? — Голос Мэй звучит как-то отдалённо, будто бы из другой комнаты, но я точно слышал, как открылась дверь.

— Что если в школе что-то произойдёт? — Вопрос скорее для потолка, так как взгляда от него я не отвожу. В тот момент это почему-то казалось непосильным трудом.

— О чём это ты? — Со смешком и недоверием спрашивает сестрёнка, но я понимаю, что совершаю очередную ошибку. Она больше боится нарушения спокойствия, нежели желает снова окунуться в мир необычного. — Уже чёрт знает сколько всё тихо, с чего бы этому меняться?

В ответ я молчу. Закрываю глаза, и вновь возвращаюсь мыслями в то лето. Гравити Фолз. Самое яркое, самое незабываемое и самое опасное приключение, что у нас когда-либо было. Чувство адреналина, ответственности и чего-то ещё, такого слабого, но такого приятного. После того, как мы тогда уехали, в нашей жизни не происходило ничего необычного. Редким исключением были письма от пра-дяди Форда, в которых он рассказывал о местах, в которых они были со Стэном в то или иное время. Я до сих пор храню каждое из них, хоть и зачитал до дыр. Из-за этого в душе бесилось неслабое чувство, которое я не мог охарактеризовать, или принять. Подобное жжению в груди, и в тоже время, будто бы нож под рёбра, и полная опустошённость. Мне не хватало Гравити Фолз, и я чувствовал вину за это.

— Я видел… Кое-что. — Мне нужно было рассказать, хоть кому-то. Я знал, что она не поверит, но всё равно боялся. Боялся, что это ранит её. Что это напомнит ей, и что именно я буду в этом виноват. — В кабинете истории. — Я сел, переводя взгляд на сестру. Она поджала губы и нахмурила брови, пристально глядя на меня. Моё сердце с каждой секундой её молчания начинало биться всё быстрее.

— Ты из-за этого задержался? — Казалось, будто бы она смотрит прямо в душу, что было довольно жутко.

— По большей части. Вообще, с Сандерсом тоже немало времени убил… — Мне было сложно говорить об этом, но что-то внутри требовало этого. Я хотел быть услышанным. Такие случаи были кране редкими и каждое из них было невыносимым.

— Говори уже. — В глазах «альфа-близняшки» мелькнул интерес, и это стало спусковым механизмом, который позволил без единой задней мысли начать довольно детальный пересказ.

Как всегда бывает — Мэй, рассказывая, больше опирается на эмоции, я — наоборот, на обстановку. По отдельности у нас выходят довольно сухие рассказы, но вместе — образцовые работы. Но в случае, когда я пересказывал случившееся в «кабинете истории», я впервые не упустил ничего и, думаю, если бы перевести это на бумагу, было бы идеальным отрезком для какой-то книги жанра «ужасы».

Мэйбл слушала меня внимательно, и к концу рассказа, когда я и заметил это, меня одолело повторное чувство стыда. Я никогда к её рассказам так не прислушивался.

— И что ты думаешь? — Было довольно необычно, что она решила оставить свои мысли при себе, но я не успел сказать об этом.

Дверь открылась, и в комнату вошла мать, строго смотря на меня с Мэй. У меня в голове закрутился целый вихрь мыслей, а паника росла в геометрической прогрессии с каждой миллисекундой. Ведь если бы она услышала хоть что-то, от вопросов было бы не отвертеться.

— Ты есть собираешься? — В тот момент мне показалось, что душа покинула тело.

Облегчённо вздохнув, я ушёл на кухню. К разговору о произошедшем мы больше не возвращались, но до самой ночи это терзало мою голову.

«А ведь действительно, что Я думаю?»

========== Глава 2. Пропажа. ==========

Вторник. 20.

Утро в нашем доме всегда начиналось одинаково. Сперва первые солнечные лучи пробирались в комнату, а потом тихо звучал мамин будильник. Шум на кухне иногда сопровождался напевом какой-то мелодии, а потом затихал. Слышались шаги, скрип двери, и вставал отец. Они завтракали и шли одеваться. Потом звенел будильник моей сестры, начиналась возня в её комнате, — часто при этом слышалась ругань, которую, если бы услышали родители, на возраст скидку бы не сделали, — а также шум падающих вещей. Минут через двадцать просыпался я. Шёл на кухню, ставил воду на кофе и бежал в душ. Приходил обратно, делал кофе, завтракал и начинал собираться.

Так было каждый день, исключением служили выходные и праздники. Конечно, иногда были и плохие дни, когда всё валилось из рук, я просыпался значительно позже, болел или что-то подобное. Тем не менее, вторник двадцатого нельзя было отнести ни к исключениям, ни к плохим дням.

Во-первых, не было бессонной ночи, наоборот, спал я крайне крепко. Обычно, часам к четырём утра я просыпался от жутких кошмаров, — Мэй страдала этим первые полгода после приезда из Гравити Фоллз, — и дальше просто не мог найти в себе смелости закрыть глаза. Ни один из кошмаров я никогда не запоминал, но находясь в них мне всегда казалось, что я раз за разом переживаю всё худшее, что со мной происходило. Оставалось только чувство ужаса, вины и опустошённости.

Во-вторых, проснулся я из-за того, что отец проспал и потому опаздывал. Он поднял немалый шум, от которого проснулся не только я, но и Мэй. Я никак не находил в себе решительности подняться, потому просто бездумно лежал, наслаждаясь последними минутами относительного спокойствия, пока не произошло «в-третьих» — Мэйбл внезапно залетела ко мне в комнату, так как вчера забыла свою накидку с одного из костюмов. Вечером она подбирала лучший вариант, а кого с этим доставать, если не любимого братца? Порывшись, она убегает прежде, чем подушка долетает до двери. Наконец нахожу силы подняться. Когда выхожу из душа, она всё ещё мечется по всем комнатам, пытаясь найти теперь уже блузку. Вечером она подбирала другую, но внезапно изменила решение. Такое у неё случалось часто. Чего-чего, а упорства в ней всегда было предостаточно. Чего нельзя сказать о памяти. В то время как я запоминал важные вещи, она их всегда забывала. Нет, некоторые она помнила, но только те, которые были важны для неё. По каким критериям она выбирала, что важное, что нет — понятия не имею, но то, что блузка, которую она искала, была у её подруги она почему-то не помнила. Почему это помнил я — до сих пор остаётся загадкой.

Зеваю, набираю воду, ставлю на газ, при этом говорю Мэй о тщетности её поисков. Она с яростью отбрасывает «комплект», еле сдерживая поток слов, что не услышать в приличном обществе.

— Ты всё ещё можешь надеть второй вариант, о котором ты говорила вчера. Накидка ведь на месте. — Пытаюсь успокоить сестрёнку, но бесполезно.

— Я хотела именно ЭТУ блузку!

Никогда не понимал, как в одном человеке могут уживаться такие противоречивые черты характера. Милая, доброжелательная, оптимистичная, уступчивая Мэй была тем же человеком, что и принципиальная, капризная и довольно эгоистичная особа, с которой я живу уже семнадцатый год.

— Она, чёрт возьми, идеально подходила! — Откидывая в шкаф одну за другой вешалку, «объясняла» она. Дошла до одной из идеально выглаженных юбок, минут с пять сверлила её взглядом, и в итоге аккуратно отложила. В чём был смысл гладить предмет одежды, который тут же помнётся, я не знал и думать не собирался. Более важным на тот момент были собственные сборы, а не очередные мании моей сестрёнки.

Кто вообще в здравом уме, ради короткой пятнадцати-двадцатиминутной репетиции, так старательно подбирал бы наряд? К тому же, никто и не требовал приходить «как с обложки» на простой прогон слов, что нужен был для того, чтобы убедиться — все актёры на своих местах. К середине второго урока Мэй должна была уже быть в школе, потому, как мне казалось, лучшим вариантом было прийти в том, в чём она обычно идёт туда. Но этот вариант был безжалостно раскритикован прошлым вечером.

–…а ведь её даже мне в пример ставили, ага. — В очередной раз повторяла Мэй «последние новости». — Он минут двадцать убеждал, а она ни в какую! Сто пятьдесят лет театру не каждый день исполняется, отказаться от главной роли на его сцене, по-моему, как-то неуважительно.

Я хотел было сказать, что это не имеет никакого смысла, ведь театр давно снесли, но был занят завтраком. Мэй, впрочем, тоже, но ей это совсем не мешало. Уплетала за обе щеки яичницу, иногда поглядывая на лист со словами с таким искренним восхищением, что это было даже немного заразно. Тем не менее, из-за этого она выглядела ещё более неопрятно, чем обычно утром.

Несмотря на то, что она всеми правдами и неправдами старалась выглядеть как Истинная Леди, с манерами и этикетом она была на «Вы». Лично меня это не волновало — привык за все эти годы. К чему же я не мог привыкнуть, так это к тому, что каждый чёртов раз, после первого-второго свидания парни сбегали от неё куда подальше. А после, как можно догадаться, она бежала ко мне, ожидая утешений.

Закончив раньше меня, Мэй убежала к себе. Или, если быть точнее, улетела на крыльях воодушевления. Пока я доел и дошёл до своей комнаты, она выравнивала непослушные волосы. Как говорилось ранее, упорства ей было достаточно, даже для того, чтобы выровнять до ужаса непослушные волосы. Мать несколько раз предлагала моей сестрёнке подстричься, но та, со словами «моя прелесть», каждый раз отказывала. У меня утром сил иногда не хватало просто расчесать их, так как вились они у нас одинаково. До сих пор у ужасом вспоминается день, когда Мэй «нужно» было идти на вечеринку, но самой ей не хотелось идти принципиально, потому весь день она уговаривала меня. В итоге я, разумеется, сдался. Она больше часу потом подбирала комплекты себе, а потом откидывала, потому что: «так мы совсем не смотримся вместе!». И когда я уже подумал, что всё закончено, она стала жаловаться на то, что у неё волосы прямые, а у меня — нет. Терпеть не могу, когда ко мне прикасаются, тем более к волосам, но её в тот момент ничего не могло остановить. У неё на телефоне до сих пор целый фотосет сохранился. Потому мои попытки забыть этот ужас не имели ни единого шанса.

Накинув на плечи рюкзак, я уже выходил из квартиры, когда Мэй внезапно вскрикнула. Потом было море слёз и настоящая истерика, но совсем не из-за того, что она обожглась, а потому, что это «совсем испортило образ». Родители уже ушли, потому с «боевой травмой» помогать пришлось мне. К счастью, это случалось нередко, поэтому успокоить и привести в порядок сестрёнку заняло не так много времени. Не так много, но достаточно, чтобы опаздывать на урок.

Я пулей вылетел из квартиры, успев напоследок бросить фразу о том, чтобы Мэй не забыла закрыть квартиру. Напрочь забыв взять зонт, я, спотыкаясь, стал спускаться вниз. Дорога от дома до школы, в общей сложности, занимала до 28 минут весной и осенью, и до 46 минут зимой, добраться туда за 10 минут, как можно догадаться, было невозможно. Тем не менее, как говорит моя сестрёнка, для меня нет ничего невозможного, когда я напрочь забываю об этой самой невозможности. Забегаю в холл ровно по звонку, и как можно быстрее стараюсь подняться побыстрее к классу. Но, как оказывается, всё зря. Поднявшись на этаж я вижу, что одноклассники стоят напротив кабинета, ожидая преподавателя. Подхожу к ним я уже медленно, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, и отойти от жуткой боли в грудной клетке. После приходится ждать ещё минут пятнадцать точно, и, наконец-то, преподаватель приходит. Без всяких оправданий, просто будто бы так и нужно. Некоторые обратили на это внимание, но к середине урока все об этом благополучно забыли.

На втором уроке было уже интереснее. Стало известно, что наш преподаватель по истории не появился на рабочем месте. Некоторые преподаватели, у которых были «окна», пытались дозвониться до него, но всё без толку. Мистер Уолсон был весьма пунктуальным человеком, и никогда бы не позволил себе опоздать. Даже когда случалось так, что он болел, или у него были какие-то срочные дела, он всегда заранее предупреждал, потому такая внезапная пропажа удивила не только учеников, но и преподавателей. На перемене же, веселье и не думало заканчиваться. В кабинете нашли и портмоне, и пальто, и телефон историка. С каждым мгновением всё становилось всё серьёзнее, потому что охранник заверял — ключ ему отдала медсестра, никто посторонний не входил и не выходил, не выходил и сам историк. Камеры были только в холле и на коридоре первого этажа. Второй этаж и кабинеты были «без присмотра». То, что историк каким-то образом телепортировался на второй этаж — было абсолютной чушью, но и чуть более реалистичный вариант тоже был откинут. Восьмидесяти-летний бывший вояка, который внезапно решил вспомнить молодость и вылезти через окно — это как-то слишком слабо вписывалось в характер Уолсона. «Разве что у него внезапно развился старческий маразм.» — с этой фразой вышел мою «любимейший» преподаватель, и повисла полу-минутная пауза, которая тут же сменилась яростью. Мне чудом удалось избежать наказания в тот момент, но мне пообещали устроить «весёлую жизнь», до конца месяца, а если расскажу кому-то — то и до конца обучения. Оставалось не так долго, но и закончить год с отвратительными оценками у меня желания не было. Не для того во все предыдущие на стенку лез, лишь бы на идеально каждый год заканчивать.

На третий урок пришла Мэй. И такую ярость в её глазах я видел довольно редко. Ей бы стоило сперва немного остыть, а потом уже приходить. К тому же, пропусти она разок физру — хуже бы не стало. Конечно, такое пропускать жалко, но она ведь не могла знать, что решением директора внезапно станет совместный урок. Не думаю, что кто-то когда-нибудь счёл бы решение замены истории на физру логичным, но и спорить никто, как видно, не стал. А жаль. Конечно, ситуация довольно клишированная, но изменить что-то было просто невозможно. Наши параллели не очень хорошо ладили или, если быть точнее, не ладили вовсе. Я придерживался нейтралитета, ровно до тех пор, пока трогали меня или Мэйбл. К счастью, она всегда хорошо со всеми ладила, потому, даже если кто-то и задирался — то она довольно легко к этому относилась. Тем не менее, остальная часть класса нашего с Мэй мнения — о том, что не имеет никакого значение у кого больше технических или гуманитарных предметов, — не разделяла. В течении всего урока учитель только и успевал прекращать перепалки, и разнимать драки. К самому концу одному из парней разбили нос, прежде чем учитель успел подбежать. И именно об этом были все разговоры на перемене. Интереснее этого были только очередные страдания моей вечно всё гиперболизирующей сестрёнки.

–…и нет, это должно быть «иначе»! И никакая версия её не устраивает. Тошно уже от этих «я же хочу как лучше». Хотела бы как лучше, не отказывалась бы от роли, лицемерная с-

— Мэйбл!

Внезапный выкрик прозвучал как нельзя кстати, и сразу же отвлёк мою драгоценную сестру. Обернувшись к выкрикнувшей девчонке, Мэй лучезарно улыбнулась, обнимая её. «Кто бы говорил, кто бы говорил» — тут же пронеслось у меня в голове.

Джесси, довольно милая светловолосая девчонка из младших классов. Насколько я знаю, она уходила на больничный, потому я не особо разочаровался, когда она утянула Мэйбл к остальным девчонкам.

К четвёртому уроку вывесили замены, потому шансы, что кто-нибудь вспомнит об отсутствии преподавателя окончательно исчезли. Нельзя сказать, что меня это как-то разочаровывало, скорее наоборот.

Уговорить Мэй задержаться после уроков на удивление, особого труда не составило. Конечно, это вызвало у неё недоумение, но я обещал ответить на всё «позже». Надеяться на то, что кабинет будет открыт, было крайне наивно, но всё же. Его ведь проверяли, вещи как-то нашли. Впрочем, что после дверь так и не закрыли, было маловероятно. Но и к такому варианту развития сюжета я был готов. Хорошее влияние на мне мало сказывалось, в то время как плохое — наоборот. Перед отъездом дядя Стэн меня кое-чему научил, пусть и попросил никому не говорить. В конце-концов, если кто-то узнает, что ты умеешь взламывать замки, то ты постоянно будешь крайним, в случае любого рода взлома. Да и не только.

Последним уроком была информатика, потому предлог задержаться тут же нашёлся. Миссис Дирн, к великому её сожалению, была самым занятым преподавателем. И это при том, что она не вела ни один класс. Хотя, возможно, это и было причиной её вечно занятости. Она из тех безотказных людей, которыми вечно пользуются, и кто вечно погребён под грудой работы, в её случае это были презентации, распечатки разного рода бумаг, редактирование текстов и планов, сценариев и прочего. Миссис Дирн всегда нуждалась в помощи, но мало кто задерживался в её кабинете надолго. Все сразу же сбегали и возвращаться не были намерены, только в случае полного завала какого-нибудь внепланового теста. Мэй не сияла энтузиазмом именно по этой причине. По информатике у неё были идеальные отметки, и улучшать их было просто некуда.

Миссис Дирн заварила нам чай, когда удостоверилась, что мы никуда не спешим, и занялась остальной частью своей работы. В то время как моя сестрёнка занималась оформлением какой-то презентации, я переписывал один из «сценариев» урока. Совсем не сложная работа, в особенности, когда большую часть времени проводишь именно за компьютером, но, в отличии от меня, у Мэй был совершенно иной образ жизни. Её усидчивости хватило на полтора часа, но я и томублагодарен был. Сердечно поблагодарив, преподавательница, с улыбкой на лице, отпустила нас.

После «гуляли» по школе мы ещё около получаса. Большинство учителей уже давно покинули свои рабочие места. Кроме нас и охранника, оставалось ещё два человека. Когда же один из них ушёл, окончательно освободив первый этаж, мы наконец смогли приступить к затее. Вообще, Мэй была недовольна моей идеей, но и не отказывалась.

На коридоре было довольно прохладно, но оно и неудивительно — окна только-только закрыли, а на улице сейчас шёл довольно морозный дождь. Оставалось только надеяться, что когда мы будем уходить он уже закончится.

Видя мигающий свет, Мэй шутливо заводит триаду о призраках и демонах. Я не особо слушаю её, пытаюсь унять дрожь во всём теле и надеюсь, что сестрёнка этого не замечает. Не то, чтобы проблемы с проводкой внушали страх, скорее, это было что-то иное. Что-то, что я не в силах был объяснить. В особенности дрожь усиливается, когда я становлюсь напротив двери в кабинет. Дёргаю за ручку — закрыто. Мэй издаёт смешок, и выжидающе на меня смотрит. «Ну и чего ты, идиот, ожидал?» — читается в её взгляде.

«Может она права? Прошло больше трёх лет, вот и заскучал по фантастическому, а рассказы дядюшек только помогали развивать фантазию. Никто не мог ведь ожидать, что всё кончится подобным образом. Что я настолько погружусь в это, что готов буду поверить во всё, если это хоть как-то будет выделяться на фоне серых будней.» — мысли пусть и довольно быстро сменяли одна другую, но, как видно, замолчал я довольно надолго. «Интересно, что бы они сказали на то, что ты, ребёнок неблагодарный, жалеешь о том, что наконец-то всё мирно? Что бы сказал он? Ты ведь его, выходит, напрасно подставил.»

— Ну так, мы уходим, или как? — Нетерпеливо спросила сестрёнка, явно не ожидая, что я собрался идти до конца. Хотя, правду сказать, я и сам не ожидал такого. Почему-то её слова только наоборот придали мне уверенности в том, что я собрался делать.

На то, как я вскрываю замок, Мэй смотрит, мягко сказать, крайне удивлённо и с большим недоверием. Если до этого моя затея ей казалась глупой, то теперь она перешагнула, в её глазах, отметку «опасно глупо».

— А закрыть обратно, а, сможешь? — Шёпотом спросила она, оглянувшись в сторону холла, проверив, что никто не идёт. Я не отвечал, пока не услышал заветного щелчка.

— Если постараюсь, то да.

Открыв дверь, замираю. Не знаю, что я ожидал увидеть, но привычный вид кабинета меня разочаровал. Прежде чем Мэй успела подойти, я захлопнул дверь, что от резкого удара сама закрылась. В голове внезапно возникло две мысли, одна из которых внезапно перевесила. Сколько Мэй успела заметить? Казаться психом в её глазах хотелось меньше всего, но и верить в то, что кому-то внезапно понадобилось привести ряды парт в их обычный порядок тоже желания не было.

— Что-то…случилось? — По взгляду было понятно, что, как бы я не старался, выглядеть «не психом» у меня всё равно не вышло.

— Я просто внезапно подумал о том что… Знаешь, не стоит оставлять отпечатки, и всё такое… — В голове была абсолютная пустота, но даже в этот набор неуверенных фраз Мэй поверила.

— Отпечатки? — Она полминуты сверлила меня взглядом, даже не пытаясь задуматься.

— Историк, Мэй. Они нашли его портмоне и телефон в кабинете.

— Ах да, точно. Ты думаешь это связано, да? — Недоумение сменилось безразличием. Она явно не желала связывать эти два происшествия, а я никак не мог решить, хочу ли втягивать её в это, или нет. Тем не менее, в ответ кивнул.

В попытке избежать остальных вопросов, направился в сторону холла, вскоре Мэй меня догнала.

— И теперь собираешься расследовать это? Ну, точнее, собирался, да? Что ж, молчание знак согласия. И что теперь, остановишься? Вот так просто? — Она пристально посмотрела на меня. Наши взгляды встретились, и я растерялся.

— Не знаю. — Честно ответил я. — В любом случае, если что, сообщу тебе.

— Значит, хочешь подвергнуть опасности нас обоих? — Вопрос прозвучал так неожиданно, что я остановился. За дверью шёл настоящий ливень.

— Никого я не собираюсь подвергать опасности. — Я ни капли не верил в это, но чувствовал, что просто обязан был сказать это. Это не изменило ни выражения лица Мэй, ни её мыслей.

Достав из рюкзака зонт, она взяла меня за руку, и мы вместе направились домой. Правда, спустя минут десять сестрёнка всё же остановилась, чтобы закончить начатое ещё годы назад.

— Скажи честно, — она повернулась ко мне, нахмурившись, и смотрела прямо в глаза. — ты считаешь, что мы поступили правильно? — Этот серьёзный тон всегда пугал меня. Заставлял сердце биться чаще, сжимать руки в кулаки и без промедления отвечать «Да».

В тот момент, когда мы сидели в автобусе, по дороге домой, Мэй впервые задала мне этот вопрос. И тогда я был абсолютно уверен в том, что это был правильный ответ. Что это было правильное решение. Что мы не могли поступить иначе. Но сейчас, что-то во мне будто бы надломилось. Возможно, это угасший гнев. Возможно, я просто стал старше. Возможно, это была скука по тем временам, временам которые были до того, как мы поставили точку.

— Ты хочешь, чтобы всё повторилось? — Я настолько ушёл в свои мысли, что не заметил, насколько сильно изменилось её лицо. Из серьёзной и решительной она стала разбитой и опустошённой.

«Поздравляю, придурок, ты снова сделал это. Прекрасная работа.» — мне было до такой степени стыдно, что хотелось просто уйти и больше не возвращаться. Никогда.

— Ты ведь скучаешь, правда? — Она держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться. — Ты бы… Ты не хотел бы, чтобы всё заканчивалось? Чтобы всё заканчивалось ТАК? — Но в итоге она сорвалась, и по щекам потекли слёзы.

Я был абсолютно уверен, что буду вспоминать этот день до конца жизни. Во рту пересохло, и просто невозможно было ничего сказать. Я чувствовал себя так отвратительно, что хотел просто исчезнуть. Исчезнуть из её памяти навсегда. Чтобы больше не ранить. Чтобы больше не быть таким эгоистом. Но я не мог. Не мог даже последнего.

— Я знаю…знаю, для тебя это было… Иначе, но в тот момент, я… — Она пыталась вытереть слёзы, смотрела куда чуть выше моего плеча, но совсем ничего перед собой не видела. — Это до сих пор снится мне. Он до сих пор снится мне. — Её била крупная дрожь, из руки выпал зонтик. Я не стал ловить его, вместо этого крепко прижал сестру к себе. Внутренности явно испытывали ко мне такое же отвращение, как и я сам, и потому желали покинуть моё тело.

— Я хотел бы, всей душой хотел бы, чтобы был другой выход. Чтобы в тот момент я знал о нём. Чтобы тот момент никогда не произошёл бы. — Дождь только усиливался, но в тот момент это было последним, что меня волновало. –…хотел бы всё изменить. — Я не был уверен, что это были мои слова. Они будто бы шли изнутри, но совсем не были моими мыслями. Я никогда не думал таким образом.

— Ты…смог бы…ты смог бы простить? — Она немного отстранилась, с такой щемящей тоской и душащей надеждой глядя на меня, что я на несколько секунд забыл, как дышать. Обязан был ответить да, но она бы не поверила.

— Я хотел бы понять. — Тихо ответив, я поднял зонтик. — Я очень хотел бы понять.

Мэйбл слабо улыбнулась на это. Конечно, это было не то, что она хотела услышать, но она достаточно хорошо знала меня, чтобы понимать — это всё, на что я способен.

— Мне совесть не позволяет надеяться, что тебе показалось. — Она улыбнулась чуть шире, наконец посмотрев мне в глаза. — Я хочу верить тебе. Просто это… Это так сложно. — Опустив взгляд на землю, она немного помолчала. — Если тебе показалось, в этом нет ничего хорошего. Если нет… Тем более. Это плохая ситуация, просто… Просто ужасная.

— Я понимаю. — Ответил я, так как снова наступила пауза.

— Я не хочу больше никого терять, Диппер. — Она взяла меня за руку, снова серьёзно глядя мне в глаза. — Совсем никого. Поэтому, просто обещай мне. Обещай, что не будешь подвергать нас опасности.

В такие моменты, возникает желание кусать локти. До крови. Невозможно отказать, но в тоже время — абсолютная уверенность в том, что обещание не выполнишь.

— Я обещаю, что не буду подвергать нас опасности. — В тот момент я просто сгорал со стыда. Мэйбл была готова поверить во что угодно в тот момент, и так пользоваться этим было просто низко. Потому, когда она искренне улыбнулась, я почувствовал себя только ещё более отвратительно.

— Я верю тебе.

========== Глава 3. Преподаватель. ==========

Среда. 21.

Солнце лениво выходит из-за горизонта, освещая всё вокруг сонным, ещё не совсем тёплым, светом, который рассеивается, едва достигая земли. Ранние пташки заводят свою песнь и отправляются на очень ранний завтрак. Листья шумят от сильных порывов ветра, но этому шуму никогда не сравниться с тем, что происходило в тот момент в школе.

С самого первого урока, а для тех кто пришёл пораньше то и перед ним, начался настоящий хаос. Ход на первый этаж был закрыт, и только слепой не заметил бы полицейских, что, то и дело, отгоняли особо любопытных. Все были взволнованы, и далеко не в позитивном ключе. Каждый обговаривал варианты событий и собственные теории с друзьями, а я обязан был молчать. Никто не знал ни подробностей, ни причин, а я даже боялся об этом думать. Я не мог ни с кем поделиться, не мог поговорить даже с Мэй. По двум причинам. Во-первых, она была на репетиции, во-вторых — вчерашнее. Самое худшее, что трубку она не брала, потому отговорить её ехать в школу возможности не было. Конечно, полицейские это не какие-то сверхъестественные силы, но только один Всевышний мог знать, как Мэйбл на это отреагирует.

Стараясь держать рот на замке, я, первое время, действительно пытался абстрагироваться от разговоров испуганных учеников. Но у кого хватит силы воли на то, чтобы повторять параграфы, когда вокруг все шумят о полицейских, опрашивающих некоторых учеников? Я точно не был их таких. Ко второму уроку я сдался, правда, услышать ничего интересного так и не удалось. К тому моменту практически все дружно решили, что это определённо не убийство. Те же, кто не был согласен с такой теорией, считали, что убийство было, но произошло не на территории школы, иначе бы занятий не было. Впрочем, абсолютное большинство интересовала последняя тонкость — отмена занятий. И каждый старался подобрать вариант, который эту отмену устроил бы. В конце-концов мне надоели эти разговоры, и я решил спуститься на второй этаж — к стенду с заменами расписанием. Почему такие стенды не висели на каждом этаже? «Физические упражнения полезны для здоровья» — объяснял наш преподаватель по физической культуре.

Описать моё удивление, когда я увидел очень милые изменения, просто невозможно. Никаких замен не было, зато на втором ряду было вывешено новое расписание, в котором просто-напросто сменились кабинеты, полностью освобождая первый этаж. Так кабинет экономики переехал в кабинет физики, истории — в кабинет французского, а географии — во второй кабинет алгебры, где занимались А-классы. Вообще, это были довольно удобные изменения потому, что бегать по трём этажам — довольно затруднительно.

Второй урок прошёл на удивление тихо. Конечно, если не считать парочки отчаянных ребят, которые решили вернуться на годы назад, и вместо обычной переписки по телефону, передавать друг-другу записки. Учитывая, что после их оставили в кабинете, а текст не зачитали, можно поставить на то, что кто-то придумал новую теорию, относительно произошедшего. От того, что не только я интересуюсь этим, становилось даже как-то легче. Потому, когда я спускался на первый этаж, такого сильного чувства вины уже не было. Это ведь просто любопытство, ничего более. Конечно, услышать что-то возможности не было, да и смотреть особо не на что. Просто преподаватель по экономике с парой полицейских заходила в один из кабинетов. Возможно, они пытались выяснить, кто последним видел историка.

Довольно бесполезное занятие, на самом деле. Он был не особо общителен, а увидеть его на коридоре можно было только когда он уходил, или была его очередь дежурить. В последнем случае, все всегда стояли тихо и смирно, а большинство боялось отходить от кабинетов, в которых у них должен был быть следующий урок. Никто точно не мог сказать, почему этот человек внушал больший страх, нежели даже сам директор. Никогда не приходил к рукоприкладству, не злился и не повышал голос. Был настолько спокойным и холодным, насколько это было возможно, если речь шла о человеке. У него просто была какая-то особая аура, внушающая ужас и в тоже время крайнюю степень уважения. В одних его глазах читались непостижимая мудрость и железная строгость. По этой причине, многие старались избегать его. При разговоре с ним, не могло не казаться, что на тебя смотрят свысока, и что ты действительно крошечный на фоне этой величественной фигуры.

Дверь, к сожалению, пусть и была прозрачной, но при этом через неё ничего нельзя было услышать. Поэтому, понимая бессмысленность занятия, я снова поднялся на второй этаж, к кабинету физики, что уже была за расписанием. Хотел перекинуться с Мэй парой фраз, но стоило мне подойти, как прозвучал звонок. И было это очень обидно по той причине, что «главные новости» я услышал совсем не от неё, а от проходящих мимо девчонок.

— Боги, впервые в жизни жду историю! — Сладко пропела одна из моих одноклассниц. Впрочем, у неё всегда был какой-то через чур «сладкий» голос, потому я особо внимания не обратил. Зато обратил внимание на смысл сказанного.

Было немного неприятно, что я сам не догадался, когда смотрел на расписание. Замен не было. У нас должна была быть история. Просто в другом кабинете. Но ведь преподавателя нет, иначе зачем на первом этаже полиция?

— Он такой милашка. — Шептались девчонки на задних партах, подтверждая мою теорию.

«Как, чёрт возьми, можно было так быстро найти нового преподавателя?» — весь урок спрашивал я себя. Да, это не пол дня, и даже не день, но всё же — срок недолгий. Конечно, я слышал, что эта профессия не особо популярна последнее время, но директор! Он был настолько привередлив в подборе преподавателей, насколько это только было возможно. Даже если у них и были крайне противный характер и любовь к придиркам, никто не мог опровергнуть того, что они действительно профессионалы своего дела. А найти профессионала в такой короткий срок — это какое-то безумие. В то, что это лишь временный преподаватель, первый попавшийся под руку, так сказать, почему-то верить не хотелось.

В отличии от истории, физику нельзя назвать моим любимым предметом. Тем не менее, я чувствовал ни с чем не соизмеримое раздражение, когда Мэй пересказывала сказанное ей девчонками. Успокоить её мне удалось минут только через двадцать.

Всегда удивлялся её умению отвлекаться и не быть при этом замеченной. Мне же стоило только на пару миллиметров повернуть голову в стороны сестры, как на весь класс раздавался звучный голос преподавателя. В особенности, когда это касалось нашего преподавателя по физике — Мистера Голдмена. Он был одним из тех фанатиков, которые ставили свой предмет выше всего остального. Голдмен не считал полноценными людьми тех, у кого возникали трудности с техническими науками. Не то, чтобы я был из таких, но с физикой у меня были особые отношения, из-за чего преподаватель этого прекрасного предмета меня недолюбливал.

Перемена показалась глотком свежего воздуха, первые секунд пять. Только я успел подумать, что отдохну хоть немного, как осознал, что всё ещё нахожусь в школе, и что следующий урок даже не последний. «Точно, следующий урок» — сразу же пронеслось у меня в голове, и любопытство снова взяло своё. Не теряя ни секунды, я стал подымать на четвёртый этаж. Как я и говорил ранее, особой любви кабинет французского у меня не вызывал, но в тот момент я об этом особо не задумывался. Ровно до момента, пока из кабинета не вышла, улыбаясь, причина моей ненависти к французскому.

— Très bien, à bientôt. — Эта фраза заставила меня резко остановиться, и попытаться осмыслить увиденное. Кассандра, вся сияя от счастья, вышла из кабинета попрощавшись на французском и, не переставая улыбаться, ушла к противоположной лестнице. Факт того, что кто-то также хорошо владеет языком, как и она, казался таким неправильным, что выносил мне мозг.

— Что случилось, бро-бро? — Наконец догнав меня, спросила Мэй. Вид у неё был какой-то через чур обеспокоенный.

— Если этот историк будет таким же, как и Кассандра, я этого не переживу. — Прошептал я, всё ещё не спуская взгляда с двери.

— Не волнуйся, — Лучезарно улыбаясь, ответила сестрёнка. — Он будет в разы «лучше». — И со смехом ушла к кабинету.

«Зато у неё хорошее настроение.» — попытался утешить себя, но не сработало.

Мимо уже начали проходить остальные ученики, постепенно собираясь у кабинета. Собираясь, но не решаясь войти. Все стояли довольно тихо, даже девчонки не в полный голос говорили. Лично у меня мурашки по коже были, хотя ничего особенного не происходило. Возможно, это было из-за прошлого преподавателя истории, хотя тут я был уверен, второго такого же найти было просто невозможно. Потому, какая разница, кто будет читать историю? Если впервые можно будет не сидеть ровно под девяносто градусов, с ужасом думая о том, что заметят, как ты дышишь, только рад буду. Остальное значения не имеет, хуже ведь всё равно быть не может.

Конечно, если подключать больную фантазию, то может. Ещё как может. К примеру, бывший преподаватель внезапно воскрес, и урок вёл бы озлобленный разлагающийся труп. Хотя, уверен, большинство разницы бы не заметило.

Только звучит звонок, как все срываются с места, залетая в класс и толкаясь в дверях. Я ещё не был в курсе того, какое представление о дисциплине у нового преподавателя, потому решил не рисковать. Да и в принципе, у меня было не очень хорошее предчувствие. Потому я решил не спешить, и заходил в класс последним, закрывая за собой дверь. С шумом все рассаживались на свои места. Я же тихо присел за свою парту, доставая учебник и тетрадь. Краем глаза заметил, что Мэй пересела на первую парту, хотя всегда сидела сзади меня. Посмотрев нормально понял причину. Первые два ряда занимали девчонки, вторые два — парни. «Что за разделение, какого чёрта» — чувствовал я себя довольно неловко, так как сел я на второй ряд.

— Итак, — отложив какую-то папку, когда все затихают, начинает «новенький».

Первое, что бросается в глаза — возраст. Прошлому историку было далеко за шестьдесят, а выглядел он так, будто бы всё историю, начиная со средневековья, сам лично пережил и прочувствовал. Впрочем, знал он её именно настолько хорошо. Этому же сложно было дать больше тридцати, да больше он походил на парней с обложек журналов Мэй, которые она раскидывает по всему дому, нежели на строгого преподавателя довольно важного предмета.

Второй же признак того, что год обещает быть весёлым — абсолютная тишина. Разумеется, девчонки слушают довольно приятный голос затаив дыхание, но парни тоже довольно внимательны. Скорее всего это привычка, но как-то напрягает такая обстановка.

Окна плотно закрыты и зашторены. Чувствуется так, будто бы находишься в кинотеатре. Такая атмосфера близка Кассандре. Она всегда устраивала полумрак, когда у нас были устные уроки. Но то, что такая же атмосфера была и в тот момент, было очередной причиной, чтобы занервничать. В особенности, когда в кабинете, кажется, нет ничего кроме тихого спокойного, и будто бы вкрадчивого голоса нового преподавателя. Тишина будто бы звенит в ушах, и звучит так искусственно, что я невольно содрогаюсь внутри. Точно не отошёл от мыслей о «потеряшке».

Когда я наконец возвращаюсь к тому, что же всё-таки говорит преподаватель, то понимаю, что благополучно пропустил момент, когда он представился. Меня это не особо волновало, ведь я был абсолютно уверен, что на перемене его имя будет на губах каждой из девчонок, потому пропустить его будет невозможно. От мыслей о том, что это снова станет более важным обсуждением, нежели пропажа человека, у меня всё внутри сжималось. Как-то отвратительно это было. А то, что Мэйбл будет всю перемену промывать мне мозги впечатлениями об этом «явлении», вовсе делало задание пережить день — невозможным.

— Пайнсы? — Он шепчет, и сводит брови.

Я внимательно смотрю на него. Знакомая фамилия? Уже интереснее.

— Мэйбл Пайнс. — Услышав имя, сестрёнка тут же вскакивает с места, да так, что стул чуть ли не переворачивается. Только ударяется о парту сзади с звонким стуком, на что преподаватель коротко улыбается, но не отводит взгляд от списка.

Это первая эмоция, которая выглядит искренней. Кроме равнодушия и капли высокомерия во взгляде, не было ничего. Ранее казалось, что каждое его слово, каждое движение и шаг заранее отрепетированы и продуманны. Настолько легко и безо всякого напряжения, а оттого и жизни, было каждое движение. Слишком неестественно, слишком фальшиво, слишком идеально. И только сейчас, глядя в список, в глазах у него будто бы вспыхнула искра. Вот только лучше бы он и дальше был «живым трупом».

— Мэйсон, — он задумчиво улыбнулся, а потом перевёл взгляд на меня, и тогда это уже показалось ухмылкой. По коже тут же пробежали мурашки.

Всего на секунду я встретился взглядом с его угольно-чёрными глазами. И в этот момент, он кажется настолько «не в образе», что это полностью выбивает меня из мыслей. От всей этой гиперболизированной наигранности и правильности, казалась невозможной мысль, что этот человек что-то большее, чем…чем-то, что можно было увидеть в тот момент.

Жить обычной жизнью, заниматься обычными делами, иметь хобби… В голове внезапно всплывает размытый образ: …в немного побитой временем, но до ужаса уютной квартире, пропитанной запахом кофе, под тусклым светом оранжевых настенных ламп, после долгого и утомительного дня, с книгой в руках…

— Мэйсон Пайнс. — Слова тут же резко опускают меня на землю, и я встаю с места. Точнее, вскакиваю. Не лучше Мэй, разве что стул не сильно отъехал.

«Семейка идиотов» — тут же проносится в голове.

— Не летай в облаках, ладно? — Во взгляде, фразе, во всём, всё будто бы пропитано насмешкой. Неловко. До жути неловко.

— Простите, мистер… — Разве мог момент стать ещё более ужасным? Конечно, ведь за дело взялся я.

— На доске. — Наигранно расстроено, «подсказывает» он. В кабинете, конечно, темнее, чем обычно, но нужно быть слепым, чтобы не увидеть сразу.

— Мистер Боу..эн? — Настолько вычурный и идеально выведенный почерк, что даже читать сложно. Да и не было уверенности, что прочитаю правильно. Какого чёрта там не выговаривалась «м», я понятия не имею.

— Садись. — Пусть и перевожу взгляд на парту, но ухмылку заметить успеваю.

Отличное первое впечатление. Я прям постарался. Ещё больше настроение испортили негодующие перешёптывания. Ну да, как этот смертный посмел прослушать? Будто бы это их должно волновать. Все остальные же обошлись без происшествий. Одни мы с Мэй выделились. Впрочем, как всегда.

Несмотря на то что, казалось, говорил он вечность и не одну, прошло от силы минут двадцать. Потому, уточнив, на чём ранее остановились, Боуэн начал новую тему. Когда он подошёл к доске, чтобы записать тему, на задних партах послышался совсем тихий шёпот. Но закончился он также резко, как и начался. Кто-то из парней решил проверить, насколько важна для «новичка» дисциплина. Шёпот повторился, но уже чуть громче. Я был уверен, что Боуэн слышал, но он совсем не подавал виду. Будто бы ничего и не происходило, он сел за стол и начал тему. За весь урок, несмотря на то, что некоторые шумели, он ни разу не повысил тон и не сделал ни одного замечания. Мне даже казалось, что я мог чувствовать, насколько ликуют мои одноклассники. Мне хотелось бы радоваться с ними, но почему-то от этого шёпота за спиной было как-то неловко. Будто бы это я сам проявлял неуважение к преподавателю, и вместо того, чтобы слушать, говорил о результатах недавнего матча. Конечно, об этом говорили парни из нашей футбольной команды, но типичность разговора как-то раздражала.

Когда остаётся пара минут до конца урока, на доске уже нет ничего, кроме домашнего задания или, как он это называл — дополнительной информации. В принципе, оно так и было. Правда, чтобы ответить хоть на один вопрос на тесте — обойтись без этой дополнительной информации было невозможно. И лучше всего было параграф раза три перечитать, так как Мистер Боуэн любитель поговорить о всём и ни о чём одновременно. Бесспорно, это отлично помогало в понимании материала, но от этого было немного сложнее. Я редко что запоминал и у прошлого историка на уроках, — у него была подобная манера ведения урока, — но тут, кажется, всё совсем плохо было.

Стоит звонку прозвучать, как Мэй сбрасывает всё с парты в рюкзак, и подбегает ко мне. Предвкушая самые интересные разговоры в мире, я, как можно медленнее, начинаю собирать рюкзак. Стоит мне с этим закончить, как сестрёнка тут же берёт меня под руку, и «выводит» из класса. Краем глаза замечаю, что Боуэн смотрит в нашу сторону. Мэй тут же заводит разговор о том, как у нас теперь «прекрасный, добрый, восхитительный» преподаватель. Будто бы я не сидел в кабинете. Хотя, лучше бы так и было. Никаких приятных впечатлений всё равно не осталось.

Мэй не прекращала распинаться о «новеньком», от чего у меня чуть ли не начался нервный тик. Стать такой надоедливой новостью в первый же день — талант, определённо талант. Когда хочу уже наконец остановить поток бессмысленных речей, меня опережают. Но не так, как это было немного ранее, когда мою сестрёнку перебила Джесси, в этот раз это был крик. Самый настоящий, с визгом проносящийся по всему коридору крик. Вводящий в ступор, а после, заставляющий сразу же сорваться с места и сломя голову бежать на источник звука, как мотылёк на свет. Тех, кто сорвался с места, было не особо много, но всё равно возникла толчея. Когда пришли в себя испуганные, то и они стали пытаться пробраться вперёд. Некоторых и вовсе зажали, хотя те и пытались выбраться.

Мы с Мэйбл оказываемся в числе тех, кому повезло прорваться в первые ряды. Но даже несмотря на это, успеваем заметить не так много. Во всяком случае, рассмотреть поподробнее. Вообще, такое желание возникает только у меня. Большинство сразу же закрывали глаза и отворачивались, шагая назад. Некоторые, увидев, вскрикивали. Остальные — стояли парализованные страхом. Страхом, которого я в тот момент не чувствовал от слова, совсем. Меня больше пугал тот факт, что я так спокойно к этому относился, потому что знал точно — моя реакция была крайне ненормальной.

«Неужели, произошедшее тогда в Гравити Фоллз настолько сильно на мне отразилось?»

Но подобным образом это сказалось только на мне, так сестрёнка явно не была готова к подобному виду. Я беру её за руку, и она переводит испуганный взгляд на меня. Заметив, что я не волнуюсь, она хмурится. Мог бы хоть попытаться сыграть волнение, но было не до того.

На белоснежном кафеле красовались капли запёкшейся крови, — совсем немного, как от небольшого пореза, — но то, что лежало практически у самой двери в женский туалет, совсем не было похоже на то, что могло бы истекать кровью. Иссушенный, словно вековая мумия, труп. Сухая, как пергамент, кожа обтягивала череп и скелет в целом. На месте, где должны были быть глаза — пустые глазницы. Волосы же и одежда выглядели нетронутыми, будто бы только-только из какого-то дорогого бутика. Было похоже на мгновенное старение, или что-то вроде того.

По коридору эхом прокатаются шокированные вздохи и возгласы подошедших. Все смотрят с нескрываемым ужасом, не в состоянии отвести взгляда. То, что у большей части буду ночные кошмары, можно сказать наверняка.

Прям перед нашим носом дверь закрывается. Чёрт знает каким образом, но Боуен оказывается даже ближе первого рядя, хотя прошло не так много времени, чтобы добежать от его кабинета сюда, тем более, что в тот момент, когда мы уходили, он явно оставался у себя.

С ближних кабинетов уже выбежали преподаватели, и пытались привести стоявших поблизости в чувства, а тех счастливчиков, кому не удалось ничего увидеть — просто увести подальше. Наш классный руководитель приходит с небольшим опозданием, потому мы уходим последними. Я иду позади всех, потому успеваю заметить поднимающихся полицейских.

Когда я захожу в класс, то создаётся впечатление, будто бы попал в эпицентр взрыва. Все шумят, говорят, паникуют, боятся. Да, признаться честно, меня тоже эта жуткая ситуация немало напрягает, но после того случая с воскрешением зомби меня уже просто не удивить какой-то мумией. Вот только остальные не подготовлены. Некоторых, кто увидел подобную картину вблизи, отправляют в медпункт. Осознание того, что погибшую они скорее всего знали, не могло пройти для них бесследно. Я же ни с кем кроме единиц нормально не общался. Возможно, это также сыграло свою роль. Не то, чтобы мне было безразлично, просто такого ужаса я в данной ситуации не испытывал, и это позволяло проявляться интересу. Пусть и выглядело это крайне нездоровым.

Пока преподаватель пытался разобраться с «больными», я, пользуясь суматохой, незаметно пробрался в их ряды, выскользнув «на свободу». Отбиться от остальных, когда они спускались на первый этаж оказалось не так сложно. Конечно, когда дойдёт до медпункта, пропажу заметят, но надежда на то, что меня не спалят всё же была.

Поднявшись на нужный этаж, слышу голоса, потому останавливаюсь. Нельзя чтобы меня заметили. Если за это берётся полиция, то учителя будут свободны, а значит, вероятность того, что у меня будут немалые проблемы, возрастала до максимума. А то, что мне и так обещали устроить весёлые деньки, только подливало масла в огонь. К сожалению, это только наоборот толкало меня на необдуманные поступки.

Они говорили довольно тихо, шёпотом. Не хотели, чтобы их услышали сидящие в соседнем кабинете. Почему тогда бы не уйти с этого места? Но они продолжали стоять. Разговор более чем не делового стиля, скорее похож на диалог двух знакомых, или коллег вне рабочей обстановки. Голос Боуэна довольно сильно контрастировал с прокуренным басом полицейского, но если бы я не знал его, посчитал бы, что они на обратных ролях. Полицейский был совершенно растерян, в то время как историк — собран, и знал явно больше первого. Что меня удивило, так это то, что это второй случай. Жертв распознать пока не удалось, собираются брать анализ ДНК.

— Того мужика нашли около заправки. Ну, которая за углом здесь. — Сказал полицейский, и я чуть себя не выдал. Почему этого не было в вечерних новостях, понять было несложно.

Услышав шаги, собираюсь рвануть вниз, но вовремя понимаю, что если издам хоть один звук — меня заметят. Потому, прижавшись к стене, пытаюсь не дышать. Дверь открывается, и один заходит в туалет, тут же подзывая Боуэна. Я понимаю, что был буквально на шаг от смерти.

Сердце бьётся как бешеное, и мой нетрезвый мозг просто кричит о том, что это именно то, по чём я скучал.

Тихо отправляюсь обратно в кабинет и удачно сажусь на своё место. Мэй, мягко говоря, не в духе. Конечно, она держится намного лучше остальных, но это всё равно немало подкосило её. В поддержке я пусть и не мастер, но хоть как-то разбавить обстановку всё же удаётся.

Пока сидим на последнем уроке, замечаю из окна, как младшую школу выводят через главный вход. На вопрос о том, касается ли их отмена занятий, преподаватель коротко ответил — «нет». Что ж, выпроводить младший правильное решение. Тем не менее, это делает нахождение здесь более опасным для тех, кто остался. Ловить призрака на живца я пусть и не планировал, но это казалось любопытной идеей.

========== Глава 4. Предупреждение. ==========

Четверг. 22.

Это было действительно необычное утро. К сожалению, только по одной причине. Впервые за долгое время мне удалось выйти из квартиры вместе с сестрой. Постоянные репетиции, задержки, сломанные ногти и ожоги — то, что всегда мешало. Но в этот раз моя сестрёнка была предельно аккуратной и осторожной. До такой степени, что у меня даже пару раз появлялись мысли, не подменил ли кто её ночью? Впрочем, зная её характер, я особо не волновался. Ни одно существо, будь то маньяки, инопланетяне или потусторонние сущности просто не могли иметь такого количества терпения, чтобы выдержать больше часа с ней. Да и причина была куда менее интересной.

Мэйбл всего-то отпросилась с репетиции, чтобы быть на первом уроке. Каком? Истории, разумеется. Сложно было терпеть факт появления чего-то, что моя сестрёнка считала более важным, чем репетиции. Я вполне спокойно относился к любым её «влюблённостям», когда это касалось одноклассников или кого-то из драм-секции. Но это почему-то казалось мне неприемлемым. Так как причин, почему она пару недель не может влюблённо вздыхать по новому преподавателю я не нашёл, то решил держать язык за зубами. Поэтому, половину дороги мы шли в абсолютной тишине. А когда эта половина осталась позади, лицо «света очей моих» исказилось от ужаса. Выкрикнув что-то вроде «через десять минут буду» — она умчалась с невероятной скоростью обратно. Десять минут я честно засёк, подождал, и даже лишние три секунды выждал, но потом моё терпение лопнуло. Зная Мэйбл, она могла задержаться и на полчаса, и на час. А потом передумать и вовсе не прийти.

В очередной раз шагая по пустым улицам, я размышлял о том, что у меня, как не крути, шансов быть сбитым машиной в разы меньше, чем убитым какой-то потусторонней тварью. То, что я так и не узнал, чем она являлась, довольно сильно нервировало. В конце-концов, я обещал не нарываться, а поиски — ни капли не опасны. Конечно, у меня было не так много времени, да и достоверного источника под рукой также. Не то, чтобы сгоревшие дневники были самым ужасным, что произошло в тот день, но картинка ещё долго стояла у меня перед глазами.

У некоторых кабинетов стояли ранние пташки, о чём-то беззаботно болтали. Прохожу мимо них и что-то заставляет ускорится. Сорок первый и сорок второй кабинеты остаются позади. Замираю в шаге от двери в кабинет истории. «Мэйбл как-то долго» — довольно неуместно звучит у меня в голове. Делаю шаг к окну. Не я же на урок спешу, да и портфель не особо тяжёлый. Подождать минут десять до урока не сложно, ведь так? Ну или хотя-бы Мэй дождаться. И как в наказание за мои мысли, звучат шаги на лестнице. На всех парах мчится к кабинету. Резко затормозив, чуть ли не падает, пытается отдышаться. Без слёз не взглянешь — волосы растрёпанные, блузка выбилась, юбка помялась, да ещё и туфли где-то умудрилась испачкать. Она на секунду останавливается, пытаясь разровнять блузку, но потом бросает это дело, направляясь в женский. Подёргав за ручку, осознаёт, что после вчерашнего его так и не открыли. В такие моменту у неё действительно пугающее выражение лица — в глазах кипит ненависть, брови нахмурены, зато улыбается о все тридцать два. Будто бы предвкушает удовлетворение от чьей-то казни. Жуть да и только.

— Подержи. — Командует она, сунув мне в руки зеркало. Пытается привести волосы в порядок, но каждый раз распускает несчастный хвостик. Достав из рюкзака обруч, надевает его. Она давно не носила его. Очень давно.

— Тебе идёт. — До сих пор не знаю, что в тот момент толкнуло меня сказать это.

— Всё в порядке? — Взгляд смягчается, и я на минуту-другую теряюсь.

— А не должно быть? — Отдаю ей зеркало, когда она заканчивает поправлять воротник.

Мэй пристально смотрит на меня какое-то время, а потом забрасывает всё в рюкзак, закидывает его на плечо и заходит в класс. Медленно захожу за ней, со всей силы стараясь смотреть в сторону своего места. Но глаза непослушно скользят в прямо противоположную сторону, заставляя снова встретиться взглядом с чёрными, холодными глазами. Теряюсь, чуть не роняю стул, лоб покрывается испариной. Ужасное начало для утра.

— Ты точно в порядке? — Мэйбл отрывает взгляд от предмета воздыхания, обеспокоенно глядя на меня.

Только в тот момент мне хотелось обратного — чтобы она не обратила на это внимания. Ведь в итоге момент стал ещё более неловким.

— Бессонная ночка? — Отложив явно не журнал, спрашивает Боуен. У меня мгновенно пропадает дар речи.

— Да, у него-

— Мэйбл!

Я выкрикиваю слишком эмоционально, что привлекает ещё больше лишнего внимания. Тут же приземляюсь на стул, уперев взгляд в парту, без сил пошевелиться. Не хватало ещё, чтобы каждый знал — шестнадцатилетний Диппер Пайнс до чёртиков боится ночных кошмаров.

— Прости. — Шепчет Мэй, опуская взгляд.

— Не из-за вчерашнего ли? — Иногда я забывал, что некоторым людям не свойственно смятение. В такие моменты жизнь награждала меня подобными людьми. — Ты не похож на особо впечатлительного. И что же ты делал с группой, спускавшейся в медпункт, м?

«А собственной смекалки не хватает?» — тут же звенит у меня голове, но я всё ещё не в состоянии пошевелить языком. К счастью. В тот момент я мог бы сказать много лишнего.

— Бро-бро? — Мэйбл обиженно хмурится, и меня одолевает желание сжаться до размера молекулы. Плохие дни начинаются с плохого утра. Этот же день начинался ужасно.

Наконец, неловкую паузу нарушает гомон вошедших одноклассников. Впервые в жизни почувствовал облегчение, увидев их. Обычно всё было наоборот. Впрочем, моего облегчения ни Мэй, ни Боуен не разделяют. На пару секунд последний сосредоточенно смотрит на одну из папок, потом бросает взгляд на часы и с раздражением забрасывает ту в стол.

— Останешься после урока. — Несмотря на шум, который подняли пятнадцать человек, я отчётливо слышу эту фразу. Фразу, которая окончательно добивает меня. Давно пора было переписать словарь, добавив в синонимы к «неприятности» моё имя.

Звучит звонок, и все затихают. Я же лениво гляжу на преподавателя, невольно замечая небольшое преображение. Абсолютно всё, начиная взглядом и заканчивая позой — теряет спокойствие, и даже голос звучит как-то жёстче, чем пару минут назад. И если до этого он сидел в расслабленной позе, будто бы находясь на своей территории, то после он уже создавал впечатление строгого и далеко не самого притягательного преподавателя. Хотя, учитывая его способ ведения урока, его скорее можно было бы назвать рассказчиком. Такое, как мне казалось, идеально бы подошло для уроков литературы, но никак не истории. И было крайне любопытно, какой процент учащихся по такой методике, получал удовлетворительный балл? Не говоря уже про отметку «отлично».

Как не старайся вслушиваться к тому, о чём говорится, вникнуть в суть не получается. Тихий мелодичный голос никак не настраивает на восприятие информации. Скорее наоборот, заставляет абстрагироваться от всего окружающего мира, и уйти куда-то в себя. Глаза постепенно закрываются, и голос сменяется шумом моря, или шелестом листвы. Чем-то природным, естественным и обыденным.

Когда звучит звонок, я наконец понимаю, что заснул. Сонливость не отпускает меня, и я забываю записать домашку, медленно направляясь к выходу.

— Пайнс! — Резкий выкрик тут же возвращает меня на землю, но не из-за того, что произносится моя фамилия, так как я настолько потерян, что вряд ли бы её вспомнил. Мэй также тормозит, но её надежды не оправдываются. В каком-то смысле я даже рад тому факту. — Витать в облаках на других урок будешь, ладно? — Мэй, надувшись, уходит на следующий урок, я же собираю всю волю в кулак, и делаю шаг к столу.

— Понятия не имею, о чём вы. — Строить невинность у меня всегда выходило так себе. Не меня ведь в драм-секцию отдали.

— Назови хоть одну дату из тех, что ты сегодня услышал.

Он выглядит настолько самоуверенно, что назло хочется что-то ответить. Но, увы, слышать и услышать — две абсолютно разные вещи.

— Двадцать пятое ноября тысяча восемьсот семидесятого. — Чисто пальцем в небо.

— Даже с веком не угадал. — Всё с тем же выражением лица, отвечает Боуэн. — Ты меня разочаровываешь. — Со вздохом заваливаюсь на парту. Нравоучения выслушивать мне приходится впервые. — А ведь такие хорошие отметки…

На минуту в воздухе повисает пауза.

— А ты смелый. — Он медленно подымается и направляется к двери. Нужно было сразу закрыть, но… Почему-то внутри зарождаются не самые приятные предчувствия. — Не волнуйся, смысла говорить кому-либо о твоём излишнем любопытстве для меня нет.

«Мимо. Попытайтесь ещё раз.» — но я молчу, слишком опасно было бы подать голос.

— И чего же вы хотите? — Дверь настолько медленно закрывается, что в голове несколько раз успевают пробежать мысли о побеге. Но это выглядело бы слишком нелепо, потом я сжимаю руки в кулаки, и пытаюсь не думать.

— Первый ящик стола. — На его лице задумчивая улыбка, а взгляд направлен куда-то в пустоту. По спине пробегают мурашки. Мне не нравится ситуация от слова совсем.

— Ученикам не положено подходить к учительскому столу.

Облажаться дважды на одном и том же месте — для этого, непременно, нужно иметь особый талант. Боуэн еле сдерживается, чтобы не засмеяться.

— Ты совсем не походишь на примерного ученика, — Он выглядел так, будто бы хотел сказать что-то ещё, но внезапно остановился и стал выжидающе на меня смотреть.

С надеждой, что мой поступок не усугубит ситуацию обхожу стол и открываю ящик. Та самая папка.

— Ведём собственное расследование?

Даже не сразу осознаю, что сказал вслух. А когда осознаю, то понимаю, что случившееся утром — цветочки. А вот теперь созрели ягодки. От ужаса роняю папку, нотут же поднимаю её обратно. К счастью, упала она в ящик. Когда же забирал её, некоторые файлы сместились, и мой взгляд зацепился за серебряную цепочку. Рука уже хотела за ней потянуться, но я вовремя себя остановил. Что нужно было — увидел, нечего рыться.

— Да так, мелочи. — Тихо отвечает Боуэн.

«Тоже мне, скромник.» — хмыкаю, и снова раскрываю папку. Целая коллекция нераскрытых дел. Да и с такими подробностями, что некоторые бы потом о сне навечно забыли. Меня такое, к счастью, не страшит. Кроме вырезок из газет, присутствуют также и более интересные материалы. Такие как отчёты о продвижении дел с полицейских участков или результаты экспертиз. Довольно занятные вещи.

Листаю довольно быстро, не задерживаясь на чём-то одном. Скорее, просто пытаюсь осознать объём информации. Самой первой статье почти пять лет.

— Так что, — лениво произносит он, — можешь расслабиться, за дело взялся настоящий профессионал. — Его руки ложатся мне на плечи, и я вздрагиваю. Либо он настолько тихо ходит, либо я действительно слишком сильно увлёкся просматриванием.

Что-то внутри яро протестует сказанному им. До профессионала ему расти и расти, лет так тридцать минимум. «Самовлюблённый ублюдок» — проносится в голове, и я не успеваю прикусить язык.

— Слабоватые у вас способы. — Моя несдержанность постоянно выходит мне боком, но это никак не мешает мне класть болт на свои ошибки.

— Тогда будь осторожнее, — шепчет Боуэн, и я встречаюсь с его взглядом, на секунду забывая, как дышать. Этот гипнотизирующий взгляд, будто бы смотришь на вечно вращающуюся спираль. — ты ведь не хочешь, чтобы эта папка пополнилась на ещё одно дело?

Звонок всегда звучит вовремя, выбивая меня из состояния транса. Я тут же кладу папку на место, хватаю рюкзак и вылетаю из класса. Эти слова — угроза? — эхом звучат у меня в голове, полностью заглушая окружающий мир.

К концу дня я полностью вымотан. И дело даже не в том, что последним уроком был урок физкультуры. По некоторым причинам, совместный. Да и этот урок добил меня лишь физически. Добить меня морально было сложно после первого урока, но некоторым людям удаётся и мёртвых достать. Пятым в расписании стоял урок литературы. И всё бы ничего — недавнюю пару пересдал, никаких неполадок с Сандерсом не было. Я рассчитывал на спокойный урок, на котором мы начнём новую тему. Но судьба решила иначе. Когда осталось всего ничего до конца урока, наш любимый преподаватель решил устроить устный опрос. Тему мы проходили не особо объёмную, да и большую часть творчества мы охватили. Потому Сандерс задал довольно интересный вопрос, мол, что заставило писателя, не имея в жизни особых трудностей, писать столь пессимистичные стихи? А если не считаешь, что стихи были пессимистичными — должен был доказать, почему. Разумеется, я, как всегда, и двух слов связать не мог. Я мог пересказать всю биографию, но если речь заходила о подобном — в голове была лишь пустота. И перекати-поле, для полноты картины.

В который раз задавался вопросом, почему пропал именно историк? Он был одним из немногих, с кем у меня были вполне нормальные отношения, так как я не любитель вертеться на уроках. Да устрой он внезапный тест, даже если бы завалил его — прийти на пересдачу было не так сложно. И от этого ни на каплю отношение к тебе не станет хуже. Но нет, у мира на всё свои планы.

Домой возвращался, мягко говоря, в подавленном состоянии, и мыслями о том, что день просто был не моим. Совсем не моим. Домашка была сделана чисто для галочки. Так сказать, на автомате. Я не был уверен, что правильно, но заинтересованности не было от слова совсем. Я готов был похвалить себя хотя-бы за то, что взял ручку в руки и написал что-то. Но после у меня сил не хватило больше ни на что, потому я сразу же завалился на кровать, и больше чем полчаса гипнотизировал стену, прежде чем заснул. Но не долго длилось то счастье. Ближе к утру я проснулся от очередного кошмара. Перед тем проснулся часа в два, от первого кошмара, потом ещё несколько раз. Самым ужасным было не то, что именно снилось, так как я ничерта каждый раз не запоминал, а чувство, которое кошмары после себя оставляли. Паранойя, заставляющая вздрагивать от малейшего шума, и чувство абсолютной опустошённости. Шёпот, что говорил о какой-то потере и чёрной дыре, что образовалась из-за этой самой потери.

В итоге с четырёх с копейками и до семи тридцати я бездумно лежал в кровати, без сил отвести пустой взгляд от потолка. Чувства безысходности и потерянности несли меня на своих волнах по морю, состоящему из самых ужасных воспоминаний. Надежда, служившая мне плотом, постепенно распадалась на части, как и я сам.

========== Глава 5. Прогулка. ==========

Пятница. 23.

От бесполезных философских размышлений меня спас будильник. Впервые я не жалел, что время сна закончилось. Вообще, забавно было, что стоило только Мэй вспомнить о моих кошмарах — как вот и они.

Когда сестрёнка заявила, что хочет видеть меня на генеральной репетиции, я выпал в осадок. Она ведь только на днях роль получила. Как оказалось — до начала репетиций той пьесы ещё немало времени. А пока они заканчивают «Гамлета». Несмотря на это, утром она была не в самом лучшем расположении духа, что было довольно-таки необычно.

Всё утро мы с ней были как сонные мухи. Еле как доплелись до кухни, а потом и до школы. Даже умудрились опоздать на первый урок, и пришлось оставшиеся полчаса стоять. К третьему более менее пришёл в чувства, после того, как Мэй сбегала на перемене за кофе. Я не просил её, но нам редко приходится говорить о таких мелочах. Семнадцать лет сделали подобное слишком очевидным, чтобы озвучивать.

Третьим уроком была история. Как не проклинать расписание, в котором таким образом расположены предметы? Вечером я ведь так за историю и не сел. У Мэйбл спросить ума не хватило. Потому подходил я к кабинету только с желанием выброситься из окна. Или стать следующей жертвой нашей «аномалии».

Интересно было, как атмосфера тщетности бытия, что утром только-только успела отступить, снова начинала давить. Её примеру следовала и паранойя. Я не отношусь к доверчивым или даже открытым людям. Поддерживать с кем-либо зрительный контакт всегда слишком сложно, в особенности, если этого человека я не знаю. Даже смотреть в глаза Мэйбл — настоящая пытка. А она заставляет, когда считает, что я лгу. Тем не менее, наш прекрасный историк внушал какое-то особое доверие, каким-то образом располагал к себе. И это пугало. Даже больше, чем пропажа человека, больше, чем найденный труп. Чему я за свою недолгую жизнь научился, так это тому, что чаще всего обманывают те, от кого ты этого не ждёшь. Правда, помнится, из-за такой установки у меня были проблемы даже с доверием к Форду. Но это прошло, к счастью.

Волнения оказались абсолютно напрасными — никаких опросов, никаких тестов. «Ну, мы ведь только начали тему…» — на пару минут подумал я, но вариант, что его это просто не особо волнует казался более реалистичным. Вообще, урок проходил тихо. Крайне тихо. Только иногда кроме голоса Боуэна слышались влюблённые вздохи — что было совсем не удивительно, так как выглядел он в край молодо, будто бы только-только выпустился — и звуки карандаша, скользящего по бумаге.

Тишина длилась не особо долго. Где-то на двадцатой минуте урока тишину разбил чей-то крик. Особо впечатлительные чуть было не сорвались с места, но Боуэн смирил их таким ярым взглядом, что те со страхом сели обратно на свои места. Честно говоря, даже у меня в тот момент всё внутри похолодело. Его и так чёрные глаза, казалось, стали настолько тёмными, что стали поглощать любые блики света. Будто бы на тебя смотрит не обычный человек, а ты просто слишком долго всматривался в пустоту, и она решила ответить тем же.

Как только историк убедился, что все сидят смирно, его лицо снова приобрело надменный и спокойный вид, и он, будто бы ничего не произошло, продолжил тему. Этим он напомнил мне преподавателя физики — на уроке ни существует ничего, кроме урока. В каком-то смысле я считал это правильным, но приятным это не становилось.

Когда же прозвучал звонок, все быстро выбежали из класса. Вот только никто и понятия не имел, откуда именно тогда доносился крик. Потому все разбежались в разные стороны. Я же обещал не вмешиваться, потому, под пристальным взглядом сестры, медленно собрал вещи и вышел из класса. Тем временем, Боуэн стоял у окна, и крутил в руках подвеску на серебряной цепочке. Выйдя из кабинета, я прикрыл дверь.

— Окей, он довольно… — Начала Мэй и запнулась. — Жуткий. — Нахмурившись, наконец выдала она. — Мне вообще на секунду показалось, что сейчас крик раздастся внутри класса.

— Ты преувеличиваешь. — Ответил я, пусть и был полностью согласен со сказанным.

— Возможно.

Стоило нам подойти к кабинету химии, как Мэй тут же подхватили под руки девчонки из секции. Попрощавшись, она ушла на репетицию.

«Сейчас или никогда.» — я забросил портфель в класс и убежал к обратно к кабинету истории. О чём я думал? Сложно сказать. Я никогда особо не ладил со здравым смыслом, но это было уже через чур глупой идеей. К счастью или сожалению, исполнить её не удалось. Когда я пришёл, кабинет уже был закрыт. Бегу вниз, внимательно смотрю по коридорам — его нигде нет. Спустился даже на первый этаж, но без толку. На втором этаже смотрю расписание — у него окно. А пятым урок французского.

Я отправился на обед, так как всё равно больше дел не было, а после следующего урока нужно было уходить. Прихожу в кабинет химии со звонком и ужасным настроением. На урок я не настроен от слова совсем, но так как чтобы переписать конспект, нужно было у кого-то просить, я не пропускал и слова преподавателя.

Закончив с самым скучным в мире уроком, со спокойной душой выхожу из кабинета. Направляюсь к лестнице, что ближе к кабинету истории, пусть она и находится дальше. По пути мне улыбается удача, и мне удаётся встретить Боуэна. С каким-то особым удовольствием отмечаю, что на его лице впервые не играет привычная ухмылка.

— Неудачная вылазка? — Чуяла моя удача, что пора бы её кончатся.

— Не твоё дело. — С неподдельным гневом шепчет он, и я против воли улыбаюсь, проходя мимо. Надеяться на нормальную оценку я уже и не смел.

Тут же поспешил в спортивный зал, обрадовать физрука. На одну «сосиску в тесте» на уроке будет меньше, чем не счастье? Но рада этому была только «сосиска».

Очередная пьеса была, — как бы сказать, чтобы не обидеть? -до ужаса скучной. Пусть я и не ценитель классики в её первозданном виде, и вообще от литературы далёк, но даже при этом каждый раз скрипел зубами, наблюдая очередную переделку истории Шекспира. Зато Мэйбл это делало счастливой. Ну, как счастливой? Она каждый раз устраивала истерику, когда её не брали на главные роли. Или просто те роли, которые она хотела. Так было и с Офелией. Правда, на это она жаловалась недолго. Пока не узнала, что на роль Клавдия взяли Марселя. И после этого бедный парень знать не знал, куда деться от внимания моей альфа-близняшки. Всю репетицию она то и дело пыталась обратить на себя его внимание. Страшно было думать о том, что происходило вне сцены. Нервы у Марселя были точно стальными.

Сам же он играл более чем неплохо. И зависть, и ярость, и беспокойство на грани страха, всё это выглядело настолько искренне, что нельзя было усомниться в искренности его эмоций. Проникнуться его персонажем благодаря игре получилось лучше всего. Но на ранг выше была игра Дина. Не хотелось даже думать о том, через какие пытки на репетициях он прошёл, чтобы играть до такой степени хорошо. Меланхолия, потерянность, отчаяние — ими удачно была пропитана каждая нужная фраза. Интонация, взгляд, эмоция — всё было идеально гармонично.

Женские роли были сыграна на «терпимо». Им либо просто не хватало внимания по сценарию, либо они просто не были заинтересованы. Думаю, я бы не обратил на это внимания, если бы все играли так. Остальные играли вполне обычно — просто зачитывали заученные строки, явно без души и чувства.

Вообще, людям вроде меня грех судить. Я бы и одной эмоции не выдал, если бы на сцену вышел. Не люблю публику. В особенности большую. В особенности, когда ты должен идеально знать гору текста, и понимать, о чём он. В общем, для меня театр всегда был чем-то особенным и вызывающим восхищение.

Покидал я зал в приподнятом настроении, пусть и пришлось подождать Мэйбл. Только вот не долго счастье длилось. Пришло осознание, что я пропустил не только физру. Я ведь высидел всю пьесу, а значит, прошло два урока и три перемены. Тем не менее, писать объяснительную нужно было только в конце дня, так что я отправился на последний урок.

Когда на весь кабинет раздалась мелодия звонка, я уже готов был заказывать себе место на кладбище. Пока был на репетиции, совершил весьма необдуманный поступок — включил на телефоне звук. К счастью, надо мной сжалились и разрешили выйти. Ничего хорошего в этом, на самом деле, не было. Ведь как только я бы вернулся в класс.

Отец звонил по поводу того, что они с матерью задержатся допоздна. Это вполне можно было прислать сообщением, и не подставлять меня, но в моей жизни никогда как надо ничего не идёт. К тому же, нужно было ещё каким-то образом быстрее Мэй оказаться дома. Иначе пришлось бы убирать на кухне самый настоящий хаос. Готовила она прекрасно, но оставляла после себя столько «следов в истории», что у меня язык не поворачивался сказать: «Оно того стоило».

Разговор был коротким, а возвращаться не хотелось. Совсем не хотелось. Было решено скоротать время до конца урока и немного пройтись. На этаже камер ведь не было. И лишнюю пару получать было как-то не очень приятно. Так почему нет?

Странно, правда, что нас вообще выпускали, хотя только недавно случилось… Что бы это ни было, закончилось оно трупом. Да и недавние крики тоже явно не с проста были. Вообще, не было желания стать следующим, но что это я там говорил про «ловить на живца»?

Однако, рассчитывать, на то, что пойдёт так как я планировал хоть когда-то было крайне наивно. И убедился я в этом очень быстро. Ведь поймали меня.

Хватило пары секунд, чтобы в моей голове пронеслось больше миллиона вариаций того, что должно произойти дальше. Одна краше другой. Но ни одна в своём ужасе не достигала реальности. Реальность всегда, в принципе, была более пугающей.

— Ну и что это мы прогуливаемся во время урока, м? — От этого «мы» у меня всё внутри сжалось. Как говорится: «всё сказанное вами будет использовано против вас».

На осознание того, что меня держат, прижав к себе, ушло времени больше, чем должно было. Правда, в тот момент меня больше волновало, что у кого-то появилась дополнительная причина оставить меня после уроков, а в тот день этого хотелось меньше всего. Да и за последнее время был собран слишком плодородный урожай этих самых причин. Пора было прекращать.

— Поз-позвонить вышел. — Заикаясь, ответил я. Хотя догадывался, что вопрос был скорее риторическим.

— Что-то не похоже.

Отпускать меня он явно не был намерен. Это начинало напрягать всё сильнее и сильнее. Можно было ещё понять «эффект неожиданности», — от которого я чуть не получил инфаркт, — и всё такое, но потом…

Достаю телефон из кармана, на что он только хмыкает. Ну да, кто из кабинета без телефона выйдет? Удивил. Да и некоторые особы вообще причину смерти их одноклассницы — или не одноклассницы, — хотели запечатлеть на камеру.

— Шёл, значит, и внезапно потерялся. У вас сейчас физика, разве нет? — У него довольно плохо получалось играть в предсказателя.

— Французский. — А мне до жути нравилось указывать ему на ошибки. В тот момент, казалось, я чувствовал его раздражение. Не только у меня был неудачный день.

— Тем более, это на четвёртом этаже, а ты на третьем. — Он нервничал. Я слышал это по его голосу, и не хотел, чтобы всё заканчивалось.

— А что вы здесь делаете? — Не хотелось отвечать, да и ответ был очевиден. Идиот потому что.

— Дежурство… — Нехотя ответил он. Понимал, что спросил только ради того, чтобы от ответа уйти.

— Разве в Ваши обязанности не входит смотреть за порядком на переменах? — Попытка выбраться из «объятий» была тут же пресечена. И тогда я осознал, насколько всё-таки печальным было моё положение.

— А также следить за тем, чтобы никто не сбегал. — Звучит крайне двусмысленно, и я затихаю.

Намёк ясен. Остаётся только, как всегда, игнорировать голос разума, кричащий о том, что пора сматываться. Как можно быстрее и дальше. Кричит он, правда, не долго.

Когда мою рубашку приподымают, и рука оказывается под ней, я теряю способность мыслить рационально. Да и мыслить в принципе. И дышать тоже. Нельзя сказать, что это было настолько неожиданно, но от этого ситуация менее ужасной не становится.

Прихожу в чувство только тогда, когда Боуэн всё же отталкивает меня. «Что, уголовная ответственность поджимает?» — тут же проносится у меня в голове.

— Живо в кабинет. — С раздражением произносит он, будто бы это я его только что остановил.

Что-то тянет меня спросить: «В чей именно?». Но я вовремя себя останавливаю. Не хватало ещё раз нарваться. Потому уже удача на мою сторону не станет.

Когда возвращаюсь к кабинету французского, чувствую, что щёки просто горят. Осознание того, что произошло приходит с явным опозданием. Зайти в класс в таком виде было бы самоубийством. Да и что бы я ответил? «О, да ничего не случилось. Просто я струсил перед единицей и вашими вопросами, а потом, спускаясь на первый этаж встретил нашего историка-который-немного-педофил»? Да, отличное оправдание. Одиннадцать единиц из десяти. В году. И вылет со школы.

Так как до урока всё равно остаётся пара минут, я просто жду за дверью. Жду и молюсь, что больше он мне на глаза не попадётся. Звучит звонок, и я захожу в кабинет. Мэй смотрит на меня настолько пристально, что становится жутко.

— Что случилось? — На первые пару мгновений меня полностью охватывает паника, но вскоре я понимаю, что она всего лишь про звонок.

— Отец звонил, сказал, что задержится. — С облегчением отвечаю я. — Кстати и я тоже задержусь. Мне объяснительную писать.

— Значит я готовлю ужин? — Энтузиазм прям сверкает в её глазах.

— Нет, значит ты ждёшь меня. — Вот кого мне разочаровывать не приносит удовольствия, так это её. Но ситуация вынуждала.

Мэй обиженно надула щёчки, набрасывая на плечи рюкзак. Мэй всю дорогу надоедала, пытаясь отпроситься. Пусть и шли мы чуть больше минуты, но достать она успела. Так что я всё же сдался, отпустив её. Но взяв слово, что она возьмёт перекусить что-нибудь по дороге, а когда приду, сам приготовлю поесть. Мало верилось, но что оставалось?

Забавно было писать объяснительную. Так как причины как таковой не существовало. Посчитал концерт важнее? Да нет. В итоге минут пятнадцать ушло на поиск причины, и в итоге обошёлся классическим вариантом. Сдав объяснительную, хотел было отправиться домой, но кто бы мог подумать.

— Прогульщик. — От этой насмешливой ухмылки мурашки по спине, и желание побыстрее уйти домой тут же пропадает.

Если развернусь и уйду обратно в кабинет — будет выглядеть нелепо. Потому, прикусив внутреннюю сторону щеки, делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Главное сохранять спокойствие.

— Генеральная репетиция у Мэйбл. Писал объяснительную. — Сам удивляюсь такому спокойному ответу. Прохожу мимо.

— Да я не про это. — Слышу, как закрывает дверь на ключ, как подбрасывает его и ловит.

— Давайте все свои грешки вспоминать. — Шепчу довольно тихо, но он слышит. Смеётся.

— Слишком долго вспоминать придётся.

Ускоряю шаг. Не хочу его компании. Не в тот момент. Никогда.

— Впрочем, не мне одному. — Это уже звучит довольно жутко. С каким-то холодом, неприязнью. Что я вообще успел ему сделать? Параграф не выучил?

Раздражающий. До ужаса раздражающий. «Если даже он не имеет никакого отношения к происходящему, почему не может хоть разок достаться ему? Пожалуйста…» — Я даже не чувствовал вины за те мысли.

— Уже подозреваю, каких больше. — Прячу руки в карманы, стараюсь смотреть вниз. Он идёт немного дальше. Выравнивается со мной. «Я проклят». — На втором преследование людей.

— Просто у тебя талант находить неприятности. Страшно тебя самого оставлять. — Это звучит настолько же искренне, как комплименты на счёт внешности. Чисто чтобы не обидеть.

— Вообще-то, за то время, что Вы здесь, мне на них пока что и не везёт. — Это была ложь. Чистой воды ложь.

— Вот именно. Пока что. — Он ускоряет шаг, поворачивается ко мне и подмигивает. И сразу же спускается по лестнице.

Меня интересует только одно — могу ли я подать на него в суд? Тут же отмахиваюсь от тех мыслей, и медленно начинаю спускаться вниз. И слышу только свои шаги. «Быстро же он смылся» — думаю я. Но не обращаю на это особого внимания. Главное, что доза Боуэна на этот день закончилась и можно выдохнуть спокойно.

========== Глава 6. Парочка. ==========

Понедельник. 3.

Если утро начинается с чашки кофе, то неделя — с опоздания. Свою вину отрицать не могу, но нежелание войти в положение от этого меньше раздражать не может. В конце-концов, не в первый раз случается, можно и понять.

Вечером не смог поставить телефон на зарядку, — из-за чего он благополучно выключился, и не сработал будильник, — я проспал. Не имею ведь привычки просыпаться рано. К тому же, всегда, когда я просыпаюсь не из-за будильника, первые минут тридцать после пробуждения у меня голова занята поисками ответов на самые важные вопросы: «Какой сейчас год?», «Сейчас утро или ночь?», философский — «Кто я?», и самый важный — «Который час?». И только ответив на последний, я могу уже более менее нормально соображать. Во всяком случае, как умею.

Этим утром было особенно обидно, ведь в первый раз — за долгое время — решил лечь пораньше. Всего минут на пятнадцать позже десяти. Это был мой личный рекорд. Повторять такое намерений не было. Больше всего в мире терпеть не могу это и ранние подъёмы. Почётное второе место занимала причина, по которой я так рано завалился в кровать. У соседей случился внезапный потоп. Вода заполнила половину комнат, и даже добралась до проводки. В итоге не произошло ничего хорошего, как можно было догадаться. Мы и ещё парочка квартир остались без света, так ещё и ремонтная служба так и не приехала. Удивительно, как под такой негодующий шум мне удалось заснуть, но чудеса, как видно, случаются. Только длятся они недолго.

К полуночи я снова проснулся в холодном поту и норовящим пробить рёбра сердцем. И всё бы ничего, полежал бы немного, успокоился и заснул как обычно. Да только не кошмар меня разбудил, к сожалению. Точнее, кошмар, но не в том понимании слова. Обычно они давят на страх, сожаление или что-то подобное, но в том случае это вгоняло в ужас только когда осознавал увиденное. Да и редко такое случалось, — настолько редко, что я мог назвать максимум один раз, не считая этого, — что события были связанными, и кроме того — вкрай запоминающимися. Куда лучше было вновь очутиться среди пустого обгорелого поля с руками по локоть в крови. Куда лучше было снова слышать выкрик Венди, как на повторе. Ведь после пробуждения ты понимал: «Это всего лишь сон». Но тут такое не работало. То было самое жуткое, самое ужасное — реальность. Не то, чтобы у тех кошмаров не было какой-либо реальной основы — напротив, была, и ещё какая. Только события были через чур гиперболизированными и не запоминались. А главное — не происходили в том виде, в котором были отображены. Суть этого же «кошмара» была в чуть более честном, откровенном — если это слово уместно, — изображении действительности. И это пугало. До такой степени пугало, что в течении часов четырёх я просто лежал на кровати, раз за разом прокручивая всё у себя в голове.

Таким рассеянным я не был ни разу за всё время. Мать раз пять подгоняла меня, говорила, что я «витаю в облаках» — от этих слов просто в дрожь бросало. Я вышел минут на пятнадцать позже обычного. Несмотря на то, что всегда прихожу раньше нужного — я каким-то чудом смог опоздать на десять минут. Осознать, каким образом двадцатиминутная дорога смогла занять около получаса мне не было дано.

Стоило перешагнуть порог кабинета, как тут же попал под горячую руку. Буквально за пару минут до этого, преподавателя успели вывести из себя, и тот на меня сорвался. Сунул мне в руки журнал и с гневными выкриками выдал мне билет прямиком в Ад. Я прошёл кабинета четыре, прежде чем осознал, что именно до меня пытались донести.

На четвёртый этаж. В кабинет французского и, по совместительству, истории. Боуэн так и не расписался за дежурство в пятницу. С мыслями о том, что вся Вселенная желает моей скорейшей смерти я подошёл к кабинету и застыл перед ним. Цифры «4» и «3», а также надпись «Кабинет Французского Языка», на которых кое-где облезла краска, блестят, будто бы сделаны из настоящего золота. Немного обшарпанная дверь сделана из тёмного дерева. На ней золотым отдаёт замочная скважина. Когда осознаю, что слишком долго изучаю дверь, наконец набираюсь смелости и несколько раз стучу. Кажется, будто бы попадаю в такт, в котором бьётся моё сердце. Слишком быстро. Слишком громко.

Захожу в кабинет и стою, как вкопанный. Боуэн ведь терпеть не может, когда его отвлекают. В классе абсолютная тишина. Все уставились на меня с таким любопытством — даже не скрывая предвкушают мою казнь. Преподаватель бросает на меня яростный взгляд, и я чувствую себя мышью, которую кинули на обед какому-нибудь удаву. Впрочем, длиться это даже меньше, чем мгновение. Он быстро поворачивается к классу, и его чёрные волосы, затянутые в хвост, качаются от этого резкого движения. Я отвожу взгляд к полу. Почему вообще нужно замечать такие мелочи?

Боуэн заканчивает предложение и даёт задание, после чего садится за свой стол. Хочу глубоко вдохнуть, но получается слишком рвано, судорожно. Будто бы меня всё ещё бьёт крупная дрожь. Сложно думать о том, что нужно ещё и что-то сказать.

— Подпись. — Больше чем на одно слово меня не хватает. Да и интонация, будто бы на приказ на расстрел, вынуждает заткнуться.

Он медленно — или же в тот момент я это так воспринимал, — раскрывает журнал, медленно берёт ручку… И внезапно подымается рука одного из учеников. Боуэн, разумеется, отвлекается на этого нетерпеливого человека. Выслушав, ухмыляется, складывает руки вместе и крутит ручку, при этом не сводя взгляда с отвечающего. Тот опирался на сказанное преподавателем, и прогадал. Историк говорит опираться на книгу, и не успевает вернуться к журналу, как в воздух взлетает ещё одна рука. В этот раз девчонка читает фразу из учебника. Я против воли начинаю нервничать ещё сильнее. Нетерпеливость всегда меня раздражала, а в тот момент просто выводила из себя.

Ответ устраивает Боуэна, и он даёт новое задание. Уже более расплывчатое и неточное. Зная его характер, я бы даже усомнился, что событие, дату которого он попросил найти — вообще происходило. Но всё было намного проще, и пока некоторые были сбиты с толку, несколько человек, что-то вспомнив, начали быстро листать книги.

Тем временем Боуэн перевёл взгляд на меня. Против воли сжав руки в кулаки, я отвёл свой взгляд в сторону. Я настолько увлекаюсь попытками ни о чём не думать, что вздрагиваю, когда кто-то выкрикивает правильный ответ. Девчонка просто светится от счастья. Было бы чему радоваться. Но и для меня причина тут же находится. Сделав «замечание», он всё же одобряет ответ и быстро ставит подпись. Я облегчённо выдыхаю, и даже успеваю на секунду расслабиться. Но Боуэн аккуратно закрывает журнал и только после этого отдаёт его мне. Почему обязательно было его брать? Чтобы случайно коснуться меня и заставить совсем потеряться? Вселенная меня всегда недолюбливала.

«Всё, спасибо, неприятно было повидаться, надеюсь, мы никогда больше не встретимся» — пролетает у меня в голове, пока я крайне быстрым шагом выхожу из кабинета.

Когда уже подхожу к нужному классу, то останавливаюсь, пытаюсь отдышаться, так как не заметил, как реально побежал. Прошло не больше пяти минут, а чувство — будто бы месяц прошёл. При чём по мне.

И стоит мне отдышаться, как в голову начинают приходить крайне «любопытные» вопросы: «Интересно, а это повод не делать домашку или он специально валить будет?». После повторного прокручивания в голове слова «валить» я возвращаюсь в привычное угнетённое состояние, так как вспоминается причина, по которой мне так не удалось выспаться. Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю, стучу и захожу в класс. Отдаю журнал и — под причитания о том, что меня только за смертью посылать, — сажусь за парту.

Выгляжу я явно не лучшим образом, потому Мэй начинает донимать вопросами, на которые мне либо не хочется, либо нечего ответить. Либо же ответы, — вроде «Да так, просто один «самый обычный человек» мучит меня как в реальности так и в подсознании» — меня не устраивали, от слова совсем. От бесконечных расспросов меня спасает преподаватель, который делает сестрёнке замечание. Становится немного легче, но только немного.

На уроке сосредоточиться не выходит. Постоянно возвращаюсь к тому, что ответить на все вопросы всё равно придётся. А распинаться о том, что происходит в моей голове последнее время — не очень безопасно. Ради спокойствия её, моего и окружающих стоило придумать максимально не подозрительную причину, по которой я проспал.

Вариантов было не особо много. Лёг поздно — отпадал сразу же. Она видела, как я шёл спать, и даже успела удивиться. Если бы сказал, что мысли спать мешали, то снова началось бы «Ну и кто она, а, а?» — а у меня дрожь только от воспоминаний об этих гениальных вопросах. Кошмары — тоже не вариант. Стала бы беспокоиться и до конца недели не отлипла. Слишком частые кошмар — повод в очередной раз отправить меня к школьному психотерапевту. По этой причине я стараюсь держать рот на замке по поводу этой темы.

Пока перебираю вариант, урок плавно проходит мимо меня. Преподавателя устраивает мой крайне задумчивый взгляд, и потому он не обращает внимания. Как всегда увлечён очередной темой, от которой всех учеников, и меня в том числе, клонит в сон.

До звонка у меня в голове успело появиться множество вариантов, касательно того, что я могу ответить. В голове даже мелькнула безумная идея — сказать правду. Только меньше всего мне хотелось, чтобы моя дражайшая сестрёнка снова перевернула всё с ног на голову, и исказила сон до такой степени, что от стыда я бы из комнаты недели с две не выходил. Тем не менее, несмотря на количество идей, когда Мэй всё же настигает меня, приходится использовать третий вариант. К счастью, дальше она не расспрашивает. Знает, что не запоминаю ничего. Правда, в этот раз она реагирует немного иначе.

— Возможно, это твоя совесть. Не думал об этом? — Её слова немало выбивают меня из колеи.

Я действительно никогда не думал о своих кошмарах в таком ключе. Я постоянно винил обстоятельства, но никогда не думал, что сам являлся, как минимум, соучастником. Я никогда бы не согласился, что виноват. Что поступил неправильно. Пусть и помнил недоумение на лице Форда, когда всё закончилось. Когда он спросил, как я себя чувствую, и я ответил, что всё в порядке. Ведь всё не было в порядке. Я совершил ужасное, и мне совсем не было жаль. Мне было до такой степени всё равно, что на это было явно пугающе смотреть со стороны. А вот Мэй ощутила всё не просто в полной мере, а двойную порцию того ужаса, что прошёл мимо меня. Я был виноват в этом, но это единственная вина, которую я признавал. Внезапно мне стало любопытно, что сказали бы дяди, спустя всё это время? Они были бы всё ещё на «моей» стороне, и сказали бы, что я был заложником обстоятельств? Или настояли бы на том, что я достаточно взрослый, чтобы трезво оценивать ситуацию и признавать вину? Но я не признавал её. Что-то внутри меня яро противилось. Повторяло «я НЕ МОГ», а обратное повторялось во снах. Возможно, это действительно была совесть?

Так как перемена короткая, я успеваю обдумать совсем малое и подойти к кабинету литературы. Пока Сандерс не спеша подымается по ступенькам, я краем глаза замечаю француженку, которая возвращается в свой соседний кабинет. Мэй каждый раз смотрит на неё так, будто бы жалеет, что не все уроки — уроки французского. Я же вспоминаю о том, что в том кабинете «окно» — никаких уроков. Я редко запоминаю такие мелочи, но последнее время всё больше начинаю обращать на них внимание. «Боуэн не вышел.» — больше в этом мысли меня удивляет то, что я был даже немного расстроен тем фактом. Хотя нельзя было сказать, что мне его было недостаточно на первом уроке.

На втором уроке мозг уже выходит из спящего режима, потому я не отвлекаясь делаю заметки в конспекте. А это довольно важно, учитывая предмет. И мои познания в искусстве и его понимании. Тема, как всегда, не особо занимательная, потому приходится вслушиваться. И всё вроде идёт своим чередом, тихо и спокойно. До поры до времени. Минуте на двадцатой, слышится звук разбитого стекла. Из соседнего кабинета. Что-то недовольно пробурчав, Сандерс просит не отвлекаться. К концу урока он проводит небольшой опрос, чисто для того, чтобы лишний раз поставить некоторым пару. И я даже на какое-то время забываю о произошедшем. Но стоит выйти из кабинета, как тут же всё всплывает в памяти. Поддаюсь любопытству и дёргаю за ручку — закрыто. «Это не моё дело» — проносится у меня в голове когда я отхожу от кабинета. Потом эта фраза звучит повторно, когда замечаю историка с француженкой. Только кроме этого в мою голову лезет крайне настойчивое негодование, и на следующем уроке я крайне раздражительный. Да что там на уроке, даже на перемене успеваю сорваться на одноклассника. От преподавательницы успеваю получить сто и одно замечание, хотя обычно обходится простыми правками. «У нас ведь французский, а не немецкий» — постоянно повторяет она. А когда Кассандра неосторожно бросает: «Оставила бы после уроков, да только есть дела поважнее» — я совсем выхожу из себя, и после урока серьёзно ссорюсь с Мэйбл.

В итоге, когда она отправляется на подготовку, мы с ней не перекидываемся даже парой слов. На физре в голову приходят мысли о том, что лучше было бы уже сказать правду. Тогда Мэй поняла бы, почему я в таком состоянии. Конечно, наплела бы ещё кучу лишнего, но я что-то стал сомневаться, что оно было бы неправдой.

До самого последнего время тянется как резина. На перемене только то и радует, что не вижу эту «сладкую парочку». Так как уже понимаю, повторение фразы «это не моё дело» совсем не помогает. Остаётся только грезить о том, как наконец приду домой и смогу немного отдохнуть. С этими мыслями я провожу последний урок и выхожу из кабинета, мирно направляясь к выходу из школы. Только вот пусть мой проходит мимо актового зала. Ученики и некоторые учителя, из нашей и не из нашей школ, родители и многие другие — все собираются в зале. Со вздохом захожу внутрь, выбирая место получше. Из тех что остались. Лучше всего помириться с Мэй сразу после концерта — иначе ничего хорошего не выйдет. К тому же, если бы я не пришёл, у сестрёнки была бы дополнительная причина дуться на меня. И то, что я чертовски сильно устал никак бы меня не оправдало.

Обычно подобные мероприятия происходят в соседнем корпусе, также как выставки, «шоу талантов» и многое другое. В нашем корпусе обычно проводятся сборы по типу праздников и дней памяти. Но в этот раз выбор почему-то пал на этот зал. Кажется, они оправдывали это наличием сцены или чем-то вроде.

Некоторые декорации уже стояли, некоторые поправляли, а какие-то только-только выносили. Никого из труппы не было видно, наверняка приводили себя в порядок. У них это всегда занимало непозволительно много времени. Из-за этого иногда даже представление начиналось минут на пятнадцать-двадцать позже назначенного. По этой причине никто особо не спешит занять место. К тому же, до начала ещё минут двадцать пять.

Тем не менее, первые ряды уже заняты. Всего пара свободных мест, которые явно припасены для «особых гостей». Середина практически не занята — на четвёртом-седьмом ряду всего человек двадцать от силы. На последних рядах почему-то зрителей побольше. Среди них парочка наших преподавателей, которые сидят с детьми. Одна дамочка и вовсе всё семейство притащила, и мужа и ребёнка годовалого, и двойняшек, которые носились по всему залу. Наверняка старший ребёнок выступал. Наши с Мэй родители всегда были слишком заняты, чтобы хоть раз прийти на выступление, не говоря уже о репетициях. По этой причине я старался как можно чаще бывать на них. Мэйбл всегда нуждалась в поддержке, а после того летнего случая я просто не мог позволить себе ещё несколько промашек.

Скучая, смотрю на пустую сцену. Жалею, что меня никак не пустят в «закулисье». Пусть моя сестрёнка и не самый ужасный человек, но о нашей ссоре она наверняка успела растрепать всем и каждому. А её «подружки» всегда не прочь позаботиться, чтобы я к ней не попал: «С извинениями пришёл? Она не хочет тебя видеть», «Жди конца концерта, фанатам вход воспрещён». От мыслей о том, что снова придётся смотреть ту же пьесу появлялось желание плюнуть на это всё — пойти домой, отдохнуть и просто встретить Мэй по пути домой. Но нет — раз пришёл, значит нужно остаться. Даже если это такая пытка.

Наконец, на сцену выходят актёры. В отличии от второго «корпуса», в нашем зале нет никакого занавеса. Первые минуты совсем не вызывают у меня интереса — ну начало, ну Гамлет, ну хорошо играет, и что теперь? Я не за этим приходил. А то, за чем я приходил пришлось ждать. Недолго, но всё же.

Когда Мэй выходит на сцену, первые минуты она всегда жутко нервничает, ищет взглядом в зале поддержку. Меня. Но в этот раз, отчеканив свои слова, она всего пару раз кинула короткие взгляды на публику, после чего ушла со сцены. Это было довольно тревожным звоночком, потому до конца первого акта я был весь как на иголках.

Да и угораздило же меня на днях ляпнуть, что на репетиции Мэй всё же перегибала палку, переигрывала. Всегда молчу, а тут… Я не тот, кто имеет хоть какое-то право судить её. Этим занимается их режиссёр — или кто он там? — и только он. С чего вдруг я счёл, что знаю лучше — понятия не имею, но Мэй эту фразу запомнила. Теперь её Гертруда была куда более сдержанной, чем на генеральной репетиции. К тому же она её наделила высокомерным взглядом и чем-то ещё, совсем неподходящим Королеве Датской, но так хорошо гармонирующим, что жалоб не вызывало.

Где-то на середине акта скрипнула дверь и тихо, крадясь, одно из первых мест на втором ряду заняла Кассандра. Как видно, заранее предупредила, что опоздает, так как потом благодарила сидящую рядом преподавательницу. Но стоило ей наконец смирно сесть, — а моей сестре просиять, так как «кумир» снизошёл с небес, чтобы посмотреть на «её» выступление, — как она тут же вскочила, как ужаленная, и умчалась в сторону выхода. Учитывая, что в тот момент меня могло отвлечь абсолютно всё, что угодно, то неудивительно, что я повернулся к выходу. У дверей стоял Боуэн, которому Кассандра что-то прошептала, на что он закатил глаза и перевёл взгляд в сторону. Тем не менее, сама она осталась довольна, и снова тихо вернулась на место. Постояв с минуту-другую, историк ушёл, а со сцены ушла Мэй. Потому мой интерес к происходящему снова вернулся к отметке «ноль». До конца акта, к счастью, оставалось ждать недолго.

Когда прозвучали заветные слова я, не дожидаясь, когда поклонятся актёры, всё же рискнул пробраться в «гримёрку». Как можно догадаться, успехом это не увенчалось. Сама же Мэй довольно долго упиралась, но всё же вышла. После состоялся далеко не самый приятный разговор. Я не люблю лгать, но тогда пришлось выложиться на полную. Актёр из меня, мягко говоря, никудышный, но небеса вновь решили помочь мне. И снова только в какой-то мелочи, которая пусть и привела к разрешению конфликта, но потянула за собой цепочку не самых приятных последствий. Мне пришлось согласиться остаться до конца выступления, и: «раз уж ты здесь, сбегай купи чего-нибудь, нас не выпускают в костюмах».

Проклиная свою судьбу, я всё же спустился купить чего-нибудь Мэйбл — сложнее всего было выбрать то, чем она не сможет испачкаться, — и заодно себе. Людей было в разы больше, чем обычно, потому пришлось немало ждать, но я никуда и не спешил. Спокойно оплатил, спокойно взял. А чего волноваться? Минуты покоя и так слишком редкие, чтобы терять их по таким пустякам. Потом занёс «перекус» Мэйбл, доел своё и решил всё же пройтись. И это было довольно плохим решением.

–…сам разозлил его, поэтому будь паинькой, и не спеши. — Я резко затормозил, услышав голос Кассандры.

— Я и не собирался. Просто не хочу иметь дела с последствиями. — Голос Боуэна звучал не менее узнаваемо. Разве что что-то в нём было иначе. Какая-то мелочь.

— Поэтому не мог выбрать место для разговора получше?

Я крайне тихо, затаив дыхание, спустился на пару ступенек вниз.

— Будто бы это что-то меняет. — Недовольно «ответил» историк.

— Как пожелаешь, дорогой. — Услышав последнее, я тихо спустился к залу и занял своё место.

Когда осталось минут десять, все начали сходиться. Зрителей немало, но поубавилось. И я мог их понять. Единственный, кто выложился даже лучше, чем на генеральной репетиции — Гамлет. Пусть я и слышал его крики о том, что он потерял текст, когда разговаривал с Мэй, по знанию сценария это не было заметно. Правда, когда он вышел на сцену, первые пару минут выглядел так, будто бы его весь перерыв поили успокоительным. К счастью, это вскоре прошло и можно было насладиться хоть его игрой.Можно было бы, но…

В этот раз француженка не опоздала, и успела даже минут с десять посидеть на первом ряду. А потом пришёл Боуэн. Он занял ближайшее к выходу место на пятом ряду и, облокотившись на свободное «кресло» впереди, без капли интереса смотрел на сцену. Заметив его каким-то левым чувством, Кассандра ушла с места и села рядом с ним. На это было сложно не обращать внимание, хотя бы по той причине, что француженка была единственной, кто позволял себе вставать с места. Ну, и ещё дамочка с тремя детьми. Поэтому у меня особо выбора не было. Не на сцену же смотреть. Там был ужас.

Мэйбл после смерти Офелии переигрывала так, что стоило бы внести это в «То, как какую игру вы вылетите из драм. Секции». Даже сама Офелия, казалось, не столь сильно была огорчена своей кончиной. Да что там она, у Гамлета столько эмоций не было. Потому я смотрел на сцену только изредка и не без отчаяния.

Желание покинуть зал и так, казалось, достигало предела. Но жизнь умеет удивлять. Где-то ближе к концу пьесы, на моменте разговора Гамлета и Горацио, я поймал на себе взгляд «самой скучающей фигуры». Конечно, случись подобное немного раньше, я бы внимания не обратил. Мелочь, как-никак. Да только после той «стычки» у меня всё внутри сжималось стоило мне просто заметить Боуэна. А тому всё равно. Понял, что я заметил, и лениво перевёл взгляд на сцену. Там хоть что-то более менее интересное стало происходить.

Финальные сцены, а в особенности сцена битвы — выглядели и впрямь хорошо. Наблюдая за движениями Лаэрта, я против воли вспомнил, как Мэй однажды сказала, что один из труппы ходит на фехтование. И им явно был не игравший Гамлета. Тот был хорош в актёрском искусстве, но шпагу он держал как копьё, не иначе.

Наконец, последняя сцена осталась позади, актёры поклонились и ушли со сцены. Я откинулся на спинку стула, понимая, что ждать осталось всего-ничего. Во всяком случае сравнительно с тем, сколько я вытерпел. Вытерпел сидеть на одном месте. Привык к подобному, но пройтись-размяться тоже полезно. Чтобы не отсидеть пятую точку, нужно найти на неё приключений. А это у меня всегда получалось на отлично. Правда, в этот раз мне снова повезло, и не досталось. Второй раз подслушать разговор, и дважды не быть отчитанным — это талант. Вообще, я тогда даже не стал сбегать. Сами виноваты — стали на первом этаже, у лестницы. Я просто спускался — имею право.

Хотя разговор секретностью не блистал. Всего-то Кассандра спрашивала своего е-…ухажёра о самочувствии. Каким-то, правда, через чур обеспокоенным тоном. А сам Боуэн был раздражён до такой степени, что я успел дважды подумать, прежде чем пройти мимо. Да и заметил одну любопытную деталь — левая рука была перебинтована, и в глаза бросались небольшие кровавые разводы. Я не особо впечатлительный, как можно было сделать вывод, но почему-то от вида свежей крови мне стало немного худо.

С горя вскрываемся? Или от скуки? Не похож он был на самоубийцу, вот ни капельки. Да и резать вены выше кисти… Это было бы очень оригинальным решением. Больше меня, правда, в тот момент волновало то, что мне вообще было какое-то до того дело.

Я стоял у выхода из школы минут десять, успел попрощаться с Кассандрой, но Боуэна с ней не было. И Мэйбл не шла. Тем не менее я всё продолжал ожидать чуда в лице моей сестры, как чёртов Хатико, и не имел смелости уйти. К счастью, эта жертва окупилась.

Распахивая перед собой двери, наконец вылетела моя сестрёнка. Сияла, как новогодняя гирлянда. Сперва распиналась о том, что Кассандра её сказала — мол, в восторге от пьесы, а мне слабо верилось, что человек вроде неё способен хоть что-то похвалить. Сразу после этого начала расспрашивать, какие впечатления от пьесы у меня. Почувствовал себя как на контрольной по литературе. Не вызывало у меня никаких чувств прочтение или просмотр любого рода произведений. Я видел перед собой «факты», события, но мне не дано было увидеть что-то за ними. Эмоции, чувства, характеры — это для меня тёмный лес.

Понимая, что одно неверное слово, и пропал — я принимаюсь говорить именно то, что она желает слышать. Так как я не верю в ложь во благо, мне ничего не оставалось кроме как признать — я чёртов лжец. Такова жизнь, таков я.

От моих комментариев лучше бы всё равно не стало, а то и наоборот — заставило бы Мэй снова всё бросить. Она ведь себя уже во всех секциях перепробовала, но ни в одной долго не задерживалась. А от этой она просто сияла. Да и с каждым разом становилось всё лучше. Так кто я такой, чтобы отнимать у неё такое счастье?

Насладившись дозой лести, сестрёнка поделилась с подробностями случая в гримёрке. Как оказалось, костюм Гамлет всё же сменил на втором акте. Они отличались совсем малым, и я не обратил на это особого внимания. А причина смены была довольно интересной — между «Гамлетом» и «Лаэртом» битва произошла даже раньше последних сцен. Явно вошли в роль парнишки. Да так сцепились, что Дину оторвали рукав. Наполовину, но всё же заметно. Зашивать времени не было, потому было решено сменить костюм. Тот увезли, и только минут через пять «Гамлет» севшим голосом сообщил, что не может найти слова. Как оказалось, они уехали вместе с костюмом. Потом была жуткая суматоха, из всех сценариев собирали один, и пока этим занимались, параллельно поили успокоительным Дина. Так как его трясло и от потасовки, и от потери сценария. Но, в итоге, всё обошлось.

На такой ноте мы подошли к дому, и я наконец с уверенностью смог сказать, что день завершён, и больше ничего плохого меня ждать не могло.

========== Глава 7. Предложение. ==========

Вторник. 4.

Если сравнивать с предыдущими днями, это утро было крайне спокойным. Никто никуда не спешил, никого не подгонял, и в принципе царила атмосфера любви и уюта. Насколько это возможно в такую рань. Хороший завтрак и чашка ароматного кофе — чего ещё можно желать? С Мэй вышли пораньше, шли не спеша, болтали о всяком, как в старые добрые. Воздух был тёплым и совсем не зимним, а небо чистым-чистым. Пришли мы минут за пять-восемь до звонка. Мэйбл резко вспомнила, что так и не садилась за домашку. На удачу моей сестрёнки, первым уроком была биология. Читать весь параграф было через чур долго, потому она обошлась моим конспектом. А после звонка взяла у меня тетрадь по алгебре и стала переписывать решения на уроке. Я совсем не был против. Не в первый раз случается. Да и после вчерашнего она действительно устала.

На втором уроке я полностью погружён в материал, которые пытается донести преподаватель. Пусть Мэй и не дано понять чувство, когда голову полностью занимают формулы, и на каждом уроке алгебры она рисует на полях, но злиться на это просто невозможно. Во-первых, потому что мысли о другом, во-вторых, потому что это моя любимая сестрёнка и я люблю её такой, какая она есть.

Без задней мысли проходил мимо стенда с расписанием, даже не обратил внимания на скопившихся вокруг учеников. Бывает. Думал только о том, как бы побыстрее добраться до раздевалки и как-бы побыстрее отмучиться на физре. Вот это было важно. Школьные будни, какие они есть. К счастью, страдать пришлось недолго. На «ради галочки» сделав разминку, все стали уговаривать преподавателя разрешить им поиграть. Тот в итоге сдался, а это означало, что таким как я можно было устроиться на матах в конце зала. Остальные же разделились на команды по шесть человек, выбрали себе по паре девчонок для чирлидинга, и началась игра. Кто-то следил за ней, а кто-то — залипал на время от времени танцующих «болельщиц». Меня особо не волновало ни первое, ни второе. Думал над тем, каким образом я собираюсь выучить параграф по географии всего за перемену. К конце урока пришёл к выводу, что никак. И вот когда я уже счёл, что день испорчен, решил посмотреть, на что же все так пялились на перемене. Увидел. И мне это совсем не пришлось по душе. В графе «отсутствующий преподаватель» чёрным по белому было напечатано: «Олвин Типс». Но при этом никаких замен не стояло. Это было, мягко говоря, странно.

Я всё же не стал спешить, потому сразу отправился к кабинету, возле которого уже стояла небольшая группка успевших переодеться и даже закинуть вещи в кабинет. С мыслью: «ну ладно» — я стал дожидаться Мэйбл. На удивление, она пришла раньше звонка, и даже успела рассказать — и отсмеяться рассказывая, — о случае в раздевалке. Они постоянно дрались. Просто. Постоянно. Потому меня это уже не удивляло. Хотя причина была довольно забавная.

Когда наконец прозвучал звонок, я со спокойной душой взял рюкзак и зашёл в кабинет, со взглядом, направленным только в сторону парт. К великому сожалению, вскоре его пришлось от них оторвать.

— О! Мистер Боуэн, какими судьбами?

В тот момент я думал только о том, что утро действительно было через чур тихим. Думал, наконец покой, а нет. Затишье перед бурей.

— Олвин уехал на олимпиаду с одним из семиклассников, он не предупреждал? — Несколько человек отрицательно покачали головами, после чего он продолжил. — Очень жаль. В любом случае, на чём вы остановились?

Я уже хотел выкрикнуть предыдущую тему, чтобы отмазаться от ответов, но меня опередили. Впервые до такой степени возненавидел выскочек. Ладно, если бы всё же был Олвин, но нет. Получил хорошего, а теперь время пострадать.

— Кто-нибудь желает ответить? — В воздух почти поднялись несколько рук, но Боуэн не стал ничего ждать. — Что ж, тогда я начну тему. — Резко сказал он, и ученики тут же резко опустили руки. Его губы дрогнули в улыбке. — Или всё же есть желающие? — Многие переглянулись, и перевели взгляды, кто на парты, кто на преподавателя.

«Ну что за цирк он.» — пронеслось у меня в голове перед тем, как я заметил, что рука Боуэна всё ещё перебинтована. Тогда мысли ушли совсем в иное русло. На каникулах мне так и не удалось связаться с дядюшками. Точнее, я отправил им письмо, но ни о чём спросить не удалось, так как Мэй настояла на том, чтобы писали мы вместе. Конечно, я попросил их сообщить, где они остановятся в следующий раз, но надежды особой не было. Как не крути, их может занести и на Северный полюс, или в пустыню, или в непроходимые джунгли, а там и речи идти о связи с цивилизацией не может.

— Что ж, тогда начнём. — Он улыбнулся, легко хлопнув в ладоши. После этого на бинте появился кровавый развод, а у меня внутри снова всё сжалось, появилась тошнота. На живых людях кровь выглядит в разы отвратительнее, чем на ссохшихся трупах.

В итоге к середине урока замечаю, что больше слежу не за темой, о которой он рассказывает, а за тем, что кровавых разводов становится всё больше. В итоге он просто решает держать руку за спиной, или, когда сидит, накрыв правой. К сожалению, моё внимание не остаётся незамеченным. Минут за десять до конца урока Боуэн решает задать мне внезапный вопрос, ведь с виду — я совсем его не слушал. Хотя, на самом деле, это совсем не так. На его лице так и видится скрываемое недовольство. Приятное чувство. А вот то, что больше всего удовлетворения обычно получаешь от необдуманных поступков, неприятно. Необдуманных тактических решений. Тактических ошибок… В данном случае, лучше было промолчать. Дать ему то, чего он хотел. Тогда бы у него не было мотивации до конца урока искать причины заставить меня задержаться на перемене. А он ведь настойчивый. Нашёл-таки. Потому я не спешу, когда звучит звонок. Пока все наспех засовывают тетради и учебники в рюкзаки, я медленно провожаю взглядом Мэй.

— Мне тебя ждать? — Спрашивает она на выходе.

— Нет. — Отвечаю с тяжёлым вздохом, и начинаю медленно собирать всё в рюкзак.

Мэйбл уходит, закрыв за собой двери. Не зря.

— И что же это было? — Не снимая с крючка рюкзак, забрасываю в него учебник. — Разбитая ваза? — И пенал туда же.

В классе французского всегда стоял запах цветов, пусть он и практически постоянно проветривался. На подоконниках стояли цветы, и на столе Кассандры. В хрустальной вазе. Помнится, Мэйбл каждый раз спрашивала, какой цветок стоит. Учила как английский вариант, так и французский. Единственное, что мне запомнилось — гавайский имбирь. Просто потому что.

— Нет, окно. — Беззаботно ответил Боуэн, я от удивления даже перестал застёгивать рюкзак, но это скорее было всего секундной заминкой. В голове сразу всплыл день, когда пропал прошлый историк. Трещина в форме паутины, а потом резко выгнувшиеся стёкла… И трещина. Или же, скорее, разлом?

— И зачем же такому примерному человеку разбивать окно? — Наконец снимаю рюкзак с крючка. Не могу найти смелости, чтобы перевести взгляд на собеседника.

— Было душно. — Со смешком отвечает Боуэн, а у меня в голове абсолютная пустота. Всепоглощающая пустота.

— От напряжения в воздухе? — С нервным смешком выдаю я. Зря. Очень зря. А ещё зря перевожу взгляд на него.

— Ну, и от этого тоже. — Ухмыляется. — Ну и что? Ждёшь подробностей? — В голове, в которой до этого абсолютно ничего не было, тут же появляются крайне нежелательные образы. Не так ужасно, как-то, что снилось на днях, но в краску вгоняет.

— Там ещё лампы сгорели. Ну, у них и до этого с проводкой проблемы были. — Он на секунду замолчал, а я выдохнул. По определённой причине, с облегчением. — В общем, пока в кабинете французского ремонт. Ну, или вам замену поставят. Это уже меня не касается. — Боуэн снова выдержал паузу, но перед этим отвёл взгляд в сторону, и задумался. — Ловушка оказалась нерабочей… Как видно, у всех бывают промашки.

Это было крайне неприятное стечение обстоятельств. Стоило на днях пожелать, чтобы с ним что-то случилось, как вот оно. Конечно, я был зол, но я не хотел быть причиной чьих-то проблем. Серьёзных проблем.

— Дважды подряд? — По шкале от одного до десяти, я выглядел нелепо, притворяясь уверенным в себе, на пятнадцать баллов.

— Тот раз не считается! — Настолько резко, что я вздрагиваю.

Он выглядел в тот момент очень специфично. Нет, ему не было на вид лет сорок, но ему и не двенадцать, чтобы так резко вскакивать, ударяя ладонями о поверхность стола. Да и выражение лица… Возникали ассоциации с капризным ребёнком, у которого отобрали игрушку, больше никаких. Вот только он ничерта не ребёнок, и это выглядело странно. Чертовски странно.

Конечно, репутация подпортилась. Нечего было себя профессионалом называть.

— И почему же? — Пусть я и смотрю на него с нескрываемым недоумением, его, кажется, совсем ничего не смущает. Будто бы всё так и должно быть. Мне совсем в тот момент не хотелось встретиться с ним вне здания школы. Для него рамок «учитель к ученику» просто не существовало, и это просто ломало стереотипы.

— Сколько у тебя вопросов. — Он ухмыляется и садится обратно в кресло. — Это уже информация не для всех. Конфиденциальность и всё такое. — Тем не менее, даже если это и отказ, то смотрит он выжидающе.

Больше не верится, что это просто совпадение. Он бы не искал причин оставить меня. Он бы закончил разговор или оборвал его, просто выставил бы меня за дверь, или сказал бы это иначе, постарался бы избежать такого разговора, сделал бы что угодно, но нет. Не сделал. Он сам подвёл разговор к этому. К этой фразе. К этой реплике. Это всё было частью плана, либо… Либо мне и правда стоило перестать загоняться. Что ещё за теории заговоров? Осталось добавить щепотку масонов и рептилоидов с планеты Нибиру, и идеально. Полный комплект.

— И чего же вы хотите за эту информацию? — Накидываю на плечи рюкзак, и подхожу к столу.

Боуэн не сводит с меня взгляда своих чёрных-чёрных глаз, в которых будто бы горят огоньки. Огни, которые зажигает предвкушение. Изнутри светится. И как тут не верить, что ему эта ситуация более чем по душе? Хочет сказать, но тянет. До последнего тянет. А я нервничаю. Всё сильнее и сильнее. До дрожи в руках, до боли в груди.

— Поцелуй. — Он улыбается, ожидая реакции.

А я не знаю, что чувствую. Это что-то довольно необычное. Эта «цена» совсем не звучит ожидаемо, нет. Но и неожиданной её назвать нельзя от слова совсем. Очевидно? Тогда бы я не спрашивал. Предсказуемо? Уже ближе.

Чувствую, как сердце пропускает удар. Не знаю, хочу ли. Знать, разумеется. Всё равно ведь пообещал, что не буду лезть в это.

Интересно было, чего он ждал? Какой реакции? Наивно верил, что я соглашусь? Не было на то похоже, смотрел он с явной насмешкой. Считал, что откажусь? Самооценка не позволила бы ему такого. Не то, чтобы у меня был вариант сбежать, но… Нельзя же быть таким проницательным, да и не знал он ничего обо мне. Тем более, чтобы делать ставку на такой ход развития событий. Или же иной. Во избежание которого, я делаю пару шагов к выходу. Такой сценарий уже терзал мою голову. Одной ночью. Больше думать не хотелось.

— Так вам не хватает одной Кэсси? — Как-то через чур искренне звучит. Я удивлён. И он удивлён. Такого он не ждал. И я не ждал. Ни того, что заговорю об этом, ни того, что назову её так. Обычно к ней таким образом обращались подруги-коллеги.

— При чём здесь вообще она? — Когда удивление спадает, наконец спрашивает Боуэн. Спрашивает с немалым раздражением. И я понимаю, что переступил опасную черту. Только бежать уже поздно. И некуда.

— На да, хах, можно было бы назвать имя любой из наших преподавательниц. Младше сорока, или… — Его это немало задевает. До такой степени немало, что он сжимает ручки кресла так сильно, что на них точно должны остаться следы. — И старше… Старше скольки, десяти?

Боуэна просто трясёт от злости. А я такого заряда адреналина давно не получал. И мог бы получить ещё с ноги в живот, раз так десять — сказал бы такой хлюпик про меня подобное, так и поступил бы. Но Боуэн не такой, нет, он ранит иначе. Он ранит словами.

— А ты небось, ревнуешь? — Шипящий шёпот, кажется, звучит в моей голове. Как удав. Его голос, его гипнотизирующий взгляд, и словно свитые им кольца сжимаются на лёгких. И сжимают. На пару секунд я полностью теряю способность как дышать, так и говорить, так и мыслить. Но как только эти способности ко мне возвращаются, я резко разворачиваюсь, и вылетаю из класса. Всей душой жалея, что вообще полез к нему. И пожалел даже. Было бы чего. Он получил по заслугам, и даже меньше.

Настроение, мягко говоря, испорчено. Окончательно и бесповоротно. И все попытки Мэй улучшить его — абсолютно бесполезны. Тем не менее, мне всё же удаётся подобрать слова, чтобы успокоить её. А для себя я слов подобрать не могу.

Во время обеда я так и не смог заставить себя съесть хоть что-то, потому к последнему уроку умираю не только морально, но и физически. Сестрёнка в который раз заводит беспокойную речь о моём состоянии, вкрай нездоровом, и единственное, что спасает наши отношения от очередной бессмысленной ссоры — полное моё изнеможение.

Удивительно было, как у меня хватило сил добраться живым домой. Хотя, живым — это слишком громко сказано. Зайдя в квартиру я, не раздеваясь, заваливаюсь на диван, даже не подумав остановить Мэй, которая пулей улетает на кухню. В тот момент было до такой степени всё равно, что ни с чем не сравнить.

Просыпаюсь я ближе к восьми. На столе ждёт тёплый зелёный чай, — который я не люблю от слова совсем, — а также записка: «помоги, плз» и пара тетрадей с закладками. Залпом осушив чашку, принимаюсь просматривать, с чем придётся иметь дело. И сперва я закончил её домашнее, а потом только вспомнил, что нужно всё переписать в свою тетрадь. И сделать остальные задания. В общем, поспал с пять часов — и достаточно для одного раза.

Домашка превыше всего, чёрт возьми.

========== Глава 8. Переезд. ==========

Среда. 5.

Это было довольно необычно, когда после двух часов сна, чувствовал себя как-никогда бодро. Возможно, конечно, роль сыграло то, что я до этого отоспался. Я практически никогда не ложился спать вечером, потому что было слишком много дел, а потом не мог заснуть до часу или двух ночи, что было весьма проблематично. Из-за этого мне редко удавалось поспать более шести часов за ночь в будние дни. А на выходных, если меня не будила Мэй, я просыпался часам к двум дня.

С самого первого и до конца третьего я показываю не абы какую активность. И пока все сонно что-то пытаются конспектировать, я пользуюсь моментом, что соображаю лучше, чем когда-либо. Благодаря чему успеваю получить за день оценок больше, чем за неделю. Со стороны — как на перемене сказала Мэй, — выглядело так, будто бы я шесть чашек кофе запил энергетиком. То, что при такой дозе у человека остановилось бы сердце, я решил не уточнять.

Обычно получалось тихо отсидеться, так как обычно спрашивали тех, кто заваливался на парту или просто засыпал. Меня от последнего спасало кофе, пусть эффект давало и временный. Но этот денёк был необычным. Правда, не особо долго.

К четвёртому уроку я чувствую себя сдувшимся шариком. А вот альфа-близняшка только разошлась на тот момент. И, когда мы подошли к кабинету французского, воодушевление её было практически материальным. Таким же было и моё угнетённое состояние. Не хотелось никого видеть в момент, когда прозвучал звонок. Ещё больше добил Боуэн, — хотя из-за него как-раз таки состояние и было ужасным, но он пошёл дальше, и решил подпортить настроение всем остальным — мол, уже столько времени прошло, а он даже не в курсе, насколько всё плохо с нашим знанием материала. А ведь близятся итоговые. Конец года, как-никак. В общем, то, что я уже не имел сил что-либо делать совсем не сыграло мне на руку. Материал я знал, но вопросы были такими… Необычными. Неоднозначными. Я привык к тому, что нужно зубрить даты, а тут на более логическое мышление, на причины и последствия, и подобное. Единственным плюсом было то, что эта форма работы исключала какое-либо взаимодействие с историком.

После обеда настроение немного подымается. В голову приходят самого разного рода мысли: от только недавно закончившейся рутины по поводу Дня Благодарения — на который снова пришло письмо от дядюшек, так как ни одного из них на порог родители бы не пустили, — до более значительных вещей — выступления Мэй на сочельник, и, наконец, самого важного — прошло больше недели, а я, как и обещал, даже не лез в это дело. А оно о себе и не напоминало. Особо сильно. Во всяком случае, до вторника. И я был намерен на выходных всё же постараться дописаться — в письме они упоминали, где остановятся «через недельку-другую» — или дозвониться до дядюшек. Конечно, это была бы не самая приятная причина связаться с ними, но я надеялся, что они поймут. В конце-концов, ситуация пусть и находилась в состоянии затишья, но неизвестно было, насколько долго затишье продлится. Больше всего меня смущало то, что я понятия не имел, физическое то существо или же нет. Потому что если действительно потустороннее, то что я мог? Всего пару раз мне удавалось встретиться лицом к лицу с «живыми» покойниками. Да и в первый раз я был не один, а во второй спасло чудо. В особняке Нортвест. Славное было времечко. Только те призраки были в какой-то степени гуманнее. Ну превращал один людей в деревяшки, — может, проклятие этого превращало всех в мумий?.. — что того то? В итоге все живы остались. А у этого, кажется, была десятая категория, последняя. А как с ними бороться — я не знал. Единственное, что у всех категорий было общее — это то, что все они искали отмщения и\или упокоения. Всё. Был вариант с серебряным зеркалом, но он только с «призраками из картин» работал. Скорее всего. Я не был уверен.

Если бы дневники не сгорели, у меня было бы хоть что-то, но нет. Так было бы слишком просто. Единственным источником информации был дядя Форд. А где он был? Одному ему, ну и Стэну, известно было. Кажется, последний раз они объезжали Африку, но письмо отправляли уже из Лондона.

С другой стороны, мне, в принципе, если то был призрак, достаточно было просто узнать, чего именно он хочет. Звучало просто, а как исполнять понятно не было. А в случае, если это был не призрак, я абсолютно ничего не мог сделать. Ни как выглядит, ни какого размера, ничего мне известно не было. О сильных и слабых сторонах и речи не шло. Это ведь Боуэн с ним встречался, не я. Но расспрашивать его я не мог, пусть и хотелось. Чертовски сильно хотелось.

Пятый урок пролетел мимо меня. Мистер Олвин вернулся, а потому было намного спокойнее. Спрашивать он не особо любил, зато писали мы много. И для того, чтобы писать, особо вникать в то, что он говорил — нужды не было.

Последним уроком было самое прекрасное, самое чудесное, самое восхитительнейшее, что есть на планете. По мнению моей сестры, конечно. Когда мы вошли в кабинет, Кассандра уже заканчивала писать на доске тему урока. Когда мы расселись, всё стало ещё лучше. Работать предстояло в группах. Подготовка к предстоящему, более объёмному проекту. На тренировке можно пользоваться написанным текстом, а во время презентации проекта такого уже не позволят. Зная свой уровень французского, я, ясное дело, еле успел в группу к Мэйбл. Все знали, что с таким лидером как она, в проекте по французскому, победа обеспечена. Поэтому никто особо не старался — ни люди из других команд, ни участники команды Мэй. Но последним стараться не пришлось, так как сестрёнка, как всегда, дала каждому задания, которые им легче всего даются.

К концу урока у нас был идеально написан и презентован текст. По нашим меркам идеально, конечно, не по меркам Её Величества, которая поставила «с натяжкой удовлетворительно». Остальным, правда, повезло ещё меньше. Где-то её не устроила подача, где-то её темп, где-то неточность, где-то сам текст.

Наконец, прозвучал долгожданный звонок, и повеяло свободой. Возможно это был ветер, который создали желающие поскорее вырваться из кабинета ученики. Я даже успел вкусить воли, но на середине дороги Мэй догнала Эмили, довольно милая и жизнерадостная девчонка с огненно-рыжими волосами, которые она заплетала в две косички. Когда я таким образом выразил своё о ней впечатление, сестрёнка ещё две недели, не прекращая, говорила, что у меня «фетиш на рыженьких». Благодаря этому прекрасному случаю, я стал держаться подальше не только от Эмили, но и от «рыженьких» в принципе. Иной поступок был бы вкрай нелогичным, если вспоминать тот случай с Венди. И благодаря этим радужным воспоминаниям, я снова мыслями вернулся к делу, и поставил себе в цели на вечер просмотр истории ближайших зданий в округе, в частности — здания школы.

Я стоял у стенки минут с двадцать, пока моя дражайшая сестрица не замечая ничего вокруг, общалась с подругой. А потом, будто бы не ожидая меня увидеть, повернулась со словами: «Ты же сходишь с нами к Кассандре, пожалуйста». Ну и как я мог отказать? Да никак. Это ведь даже не вопрос был.

Снова пришлось подниматься на четвёртый этаж и переться в так полюбившийся кабинет. Что может быть лучше? Разумеется, не один отвратительный человек — а сразу два! Прям акция. Два по цене моих нервных клеток.

Девчонки тут же подбежали к «Кэсси», успев только раз бросить влюблённые взгляды на Боуэна. Тот с недовольством — брезгливостью? — отступил назад и, кинув что-то вроде: «до завтра» — удалился. На пару минут и правда стало легче, а потом я понял, что ошибся. Мэй так напрягла Кассандру, что та сидела не понимая, что от неё требуется. Кажется, она хотела усложнить или изменить текст, я особо не вслушивался. Когда я подошёл спросить, на сколько их особо интеллектуальная беседа затянется, меня попросили не мешать, иначе придётся ждать до утра. Такого желания у меня не было, и чтобы не подгонять их, я решил спуститься вниз — пройтись, получить нагоняй от уборщицы, подождать в холле.

На втором этаже снова сменили расписание, кабинет истории — и остальные — снова переехали на первый этаж. Не особо приятная новость. Также, поменяли местами некоторые предметы, что было не особо то и важно.

На первом было, как и всегда в то время — тихо. Все кабинеты были закрыты, — а одно из окон открыто, — и когда я дошёл до двери в холл, то запоздало понял, что и она тоже закрыта. Единственный спуск — через второй этаж. Нужно было возвращаться.

За окнами серые пейзажи и довольно мрачное облачное небо. Когда проскочила мысль о том, что было бы обидно, пойди дождь, я даже не сдержал улыбки. Как иногда легко переключиться с чего-то важного на какую-то мелочь. На то, что зонт забыл, на то, что слишком холодно на улице.

Мэй с Эмили и не думали спускаться. Даже немного жаль было Кассандру. Она любила свой предмет, но энтузиазм, который проявляла моя сестрёнка был действительно чем-то… Слишком навязчивым.

Подниматься на второй этаж не особо хотелось, и ещё меньше желания стало, когда я заметил приоткрытую дверь. Понятия не имею, чем я думал, — точно не головой — но я открыл её.

Старый добрый кабинет истории. Вновь в первозданном-идеальном виде. Как под линейку ровно выстроенные ряды парт, предельная чистота, парящий над шкафом горшок с цветком… «Что за-» — только и успевает пронестись в моей голове, как он бесшумно приземляется на поверхность шкафа. Абсолютно бесшумно. В тот момент я мог думать только о том, что стоило бы увеличить время, предназначенное для сна.

— Ну и что ты здесь делаешь, скажи на милость? — От голоса вздрагиваю и на время теряюсь. В голове только и крутится «не смотри в глаза, не смотри в глаза».

— Умираю от скуки. — Посчитав, что честный ответ - лучший вариант, отвечаю я, и, не сдерживаюсь, перевожу взгляд на внезапного, как снег зимой, собеседника.

— А этот кабинет тебя явно притягивает.

Раздражён, слишком сильно раздражён. Руки держит за спиной, но когда поворачивается к окну, успеваю заметить, что бинт, во-первых был новым, во-вторых, стал закрывать не только кисть, но и чуть дальше к локтю. Насколько дальше, узнать не дано было — закрывали рукава рубашки.

— Он просто единственный открыт был.

На самом деле, продолжать разговор смысла не имело. Как ни крути — ни один из нас не был в нём заинтересован. Просто меня удивляло, как он со мной обращался. Не только, будто бы ничего не произошло, но и в принципе, будто бы я не с преподавателем говорил. И мне стало любопытно.

— Это ненадолго. — Боуэн подошёл к окну, чтобы закрыть его. Перед этим ветер успел всколыхнуть его волосы.

«Красивый кадр» — с каким-то безразличием подумалось мне. Не было уже сил кричать на себя за подобные мысли. Ну думается и думается, чёрт с ним.

— Точно под дождь попаду. — Он прошептал это совсем-совсем тихо, и слова почти утонули в шуме на улице.

— Ладно, прости. — После этой фразы он на секунду замер, и только после убрал здоровую руку с ручки. А потом повернулся. — Уже ухожу. — Тут же добавил. Струсил.

— Подожди. — Он смотрел так пристально, что мурашки пробежались по коже. Мои глаза против воли встретились с его, и когда он начал подходить, я буквально забыл что не каменное изваяние, и могу двигаться. Ну, или мог. Когда-то. Перед тем как он подошёл чуть ли не в плотную. — Будь внимательнее в следующий раз, ладно? — С этими словами, а также до жути невинной улыбкой, он закрыл боковой карман на моём рюкзаке, и отошёл обратно к своему столу, снял со спинки стула пальто, и накинул его на плечи.

А во мне бурлила животная ярость. Казалось, не сдержи я себя, так кулаком бы стену пробил. Если быть реалистами, то сломал бы руку, но не суть.

— Конечно, Мистер Боуэн. — Меня просто трясло, из-за чего фраза так и сочилась ненавистью.

Я вышел из кабинета, без задней мысли направившись у выходу, но на середине притормозил, вспомнив. «Историк» поравнялся со мной.

— И куда это мы так спешим?

Ломать стены — это определённо плохо, но ломать стеклянные двери — немного менее ужасно. Хотя, ходили тогда бы оба с повязками на руках. Как два идиота. Хотя почему как?

— Там закрыто. — Сквозь зубы процедил я.

— И ты решил с разгону выбить дверь?

«С разгону я могу решить выбить только тебе челюсть.» — однако, даже в моей голове это звучало глупо. Какая бы агрессия меня не одолевала, сотворить подобное я не мог. Дяди могли бы, отец мог бы, Мэйбл могла бы, но не я. Но так хотелось…

Стоило вспомнить о сестрёнке, как она тут же замаячила на горизонте. Спустилась с лестницы, и побежала за подругой в холл.

Достав из кармана ключи, Боуэн открыл дверь.

— Дамы вперёд. — Со смешком добавил он, отходя в сторону.

— Ненавижу тебя. — Я знал, что от сжатых до такой степени кулаков остаются следы, но ничего с собой поделать не мог.

Перешагнув порог, я не успел и глазом моргнуть, как послышался звук закрывающегося окна. Резко развернувшись, я увидел, что все они закрыты.

— Что-то не так? — Боуэн действительно выглядел так, будто бы ничего необычного не происходило. Вообще ничего.

— Не важно… — Прошептал я и направился в холл. В голове вертелось множество вопросов.

«Ему совсем плевать, как я к нему обращаюсь?», «Он не услышал, что я сказал?», «То, что произошло в кабинете — злая шутка моего разума, или я схожу с ума? Или это проделки призрака\полтергейста\чертовщины что явно не ушла в небытие?», «Закрывшееся окно относится к тому же, к чему и горшок с цветком?».

Не дожидаясь, пока Боуэн закроет дверь, я вышел в холл и, ничего не объясняя, взял Мэй за руку, выводя из здания. Она только и успела бросить короткое «пока!» подруге. Но потом, по пути домой, — как на зло дождь всё же пошёл, совсем слабый, но неприятно, — ответить или, если быть точнее, найти отмазки всё же пришлось. Кроме того, ей ещё удалось уговорить меня помочь с репетицией текста. Мол, Эмили постоянно занята, а ей время терять нельзя. Будто бы у меня своих планов не было.

Спасибо репетициям, времени у меня тем вечером совсем не осталось. Стоило на секунду отвлечься, как начиналось: «Ты совсем не помогаешь!» или «Я с таким же успехом и со стеной репетировать могу». Ну и репетировала бы, чего меня трогать? Да и не мог я не отвлекаться — по сотне раз повторять одни и те же фразы — с ума сводит.

Но к ночи всё стало ещё веселее — пьесу, которую они должны были играть в декабре, Мэй решила предложить играть на французском. Это было до такой степени безумной идеей, что меня пробило на смех. Далеко не все в труппе изучали именно этот язык, так как чаще всего вторым языком изучают испанский. Но даже если бы и все его изучали, то реакция Кассандры была бы как раз тем, зачем я пришёл бы на концерт. Учитывая всё её придирки, она бы не высидела там и трёх минут, а если что-либо и заставляло бы её наблюдать за тем ужасом — то её было бы крайне трудно вообразить. Без злорадной улыбки. И в кого я такой садист? Впрочем, можно легко столкнуть подобное на простое желание возмездия.

«Страшно представить, какое тогда возмездие должно ждать меня…» — примерно такими мыслями закончился мой недолгий вечер, перед очень и очень долгим днём.

========== Глава 9. Под прицелом. ==========

Четверг. 6.

Звучит парадоксально, но то, насколько обычным было то утро — было вкрай необычным. Всё утро Мэй провела за сценарием, мама была спокойна, отец никуда не опаздывал. Правда, сестрёнка немного по другой причине уделяла время сценарию, чем обычно. Она загорелась желанием самостоятельно — при помощи словарей и переводчика, разумеется — перевести все реплики. Занималась этим всю ночь, пока не уснула, и продолжала утром. Настолько увлеклась затеей, что за завтраком даже попросила передать ей молоко на французском. При этом выглядела так, будто бы это обычная ситуация. Благодаря этому я даже особо внимания не обратил. Конечно, когда принялся за завтрак, всё же предложил ей немного отдохнуть. Но, как можно догадаться, Мэй только махнула на это рукой.

Погода была довольно морозная. Сырость, слякоть. Не лучшее время. Из-за количество луж время до школы увеличивалось, но это не особо портило настроение.

Первая пара уроков проходила скучно-нудно: кто-то беззаботно спал на задних партах, кто-то пытался записывать, а жаворонки находили в себе силы «петь» свою песнь. Я был чем-то между первыми двумя типами — жутко клонило в сон, но всё же практически ничего не упускал. Догонять пришлось бы дома, а это последнее, чем мне хотелось бы заниматься. Так как расписание немного изменилось, первыми уроками были биология, а за ней шла химия. Там записывать приходилось немало.

И всё проходило довольно нормально, пока на перемене день не решил добавить чего-то необычного. Должен же он был чем-то запомниться. И запомнился. Запомнился беззаботной болтовнёй моей сестрёнки, резко поднявшейся температурой в помещении… Не то, чтобы у нас обычно на коридорах сосульки висят, вообще наоборот, даже после проветривания температура быстро подымается. На отопление никогда не скупились, но дело было в другом. Мы находились на первом этаже, окна были плотно закрыты — чтобы никто не простудился, их открывали только на переменах, — детей было не особо много, но стоял шум, ужасный шум. Казалось, будто бы я не осенью в школе, а летом на пляже, вместо загорания занимаюсь получением солнечного удара.

Я пытался всё рационально объяснить, но все попытки были отброшены по одной очень интересной причине. Мэй жаловалась на Эмили, когда на плечах я ощутил чужие, холодные руки. Медленно обернулся, но позади, как бы очевидно не звучало, совсем никого не оказалось. Мимо проходила разговаривающая о мелочах группка младшеклассников, остальные стояли возле окон и болтали.

— Что-то случилось?

«Случилось, мне до жути надоел этот вопрос.» — с недовольством подумал я, и снова задумался. А ведь действительно, что случилось? Я не знал. Понятия не имел.

— Ничего, — снова быстро окинув взглядом коридор, ответил я. — наверное… — тут же добавил, но шёпотом. Он утонул во всеобщем шуме, потому «мы» вернулись к первоначальной теме разговора.

А потом всё повторилось. После третьего урока. Тяжёлые, холодные словно сталь руки опустились на мои плечи, и сжали их. Казалось, ещё немного, и послышался бы хруст. Рядом со мной стояла только Мэй. Она продолжала говорить о своём, ни на что не отвлекаясь. Словами не выразить, насколько трудно было делать вид, что всё в порядке, отвечать и поддерживать разговор. Но мне это всё же удавалось. Какое-то время. Какое-то время перед тем, как «мой невидимый приятель» не решил вдавить меня в пол. Я стоял облокотившись на подоконник, и это было единственным, что меня спасало. Мэйбл продолжала гневно сверлить какое-то дерево снаружи, и как обычно, жаловалась на свою нелёгкую судьбу — ближайшая репетиция совсем не скоро, заняться ей нечем, приходится торчать на уроках, Эмили её избегает, и прочие мелочи жизни. Ничего важного. Потому та фраза прозвучала крайне неуместно. Будто бы реплика из диалога проходящих мимо…людей.

— …вот только он уже принадлежит. Мне.

— Ты так в этом уверен.

«Руки» переместились на шею, с каждой секундой сдавливая всё сильнее. Они были ледяными, а температура вокруг, казалось, не прекращала расти. Внутри появилось чувство тошноты, слабость. Я еле как держался на ногах, но нашёл силы уйти к туалету. Мэй крикнула что-то вроде: «через три минуты звонок!» — но звучало это настолько отдалённо, что смысл фразы до меня дойти не сумел.

Это было невыносимо. Прислонившись к холодной плитке, я медленно съехал по ней. Лёгкое покалывание в висках сменилось бесконечной тянущей болью, подобной той, с которой кожу разрывает тупой нож, только изнутри. Если бы я остался, сохранять спокойствие я бы не смог. Не хватило бы сил. Воздуха стало мало ещё на половине пути, а когда принял сидячее положение — в глазах уже начинало темнеть. Ощущалось, будто бы этот Ад длится целую вечность, но я не слышал звонка, не слышал детей. Всё затихло. Размылось. Потемнело.

Сердце билось с ужасной скоростью, в груди болело. Меня охватила паника. Ни с чем не сравнимый ужас. Он пробуждал воспоминания. Те, которые больше всего хотелось забыть. Они были чёткими, но слишком контрастными. Картинка просто резала глаза. А может, это была реальность. Самым последним в калейдоскопе кошмаров было изображение недавнего происшествия — труп одной из учениц. Эта картинка надолго зависла перед глазами, словно угроза. Предупреждение. Или… Спойлер?

— Увидимся на шоу. — Прозвучал отвратительный, холодный, скрипящий как старое колесо, голос. В этот раз он был намного ближе, намного чётче, чем в прошлый раз.

И сразу после этого раздался самый жуткий, самый леденящий душу смех. Ни одно живое, тем более теплокровное, не могло быть его хозяином. Внутренности, казалось, в мгновение превратились в цельный кусок льда, который постепенно начал таять. Воздух снова стал поступать в лёгкие и, секунда за секундой, ко мне стали возвращаться силы. Когда смог разглядеть перед собой хоть что-то, поднялся на ноги. Зря. Тут же качнуло в сторону, и я не слабо приложился головой о стену. Еле как хватило сил сделать пару шагов к подоконнику, чтобы облокотиться на него. Голова кружилась, а слух возвращался очень медленно. Я даже не слышал, как моя же голова стукнулась о стену. Но, постепенно я стал различать звуки. И первым, на что я обратил внимание был шум шагов. Бега.

С тяжёлыми шагами мимо двери прошёл — или, если быть точнее, пролетел быстрее скорости света — Боуэн. «Ну, а кто же ещё» — пусть меня и мучила головная боль, но снисходительнее от этого отношение к нему не стало. Резко остановившись чуть дальше двери, он тут же повернулся на сто восемьдесят.

— Ты в порядке? — Этот вопрос уже не просто надоел, он выводил из себя. Даже с неимением сил пошевелиться я не мог не испытывать дичайшей ненависти. И плевать было на испуганное выражение лица, на беспокойство в голосе. Просто плевать. Меня достал этот вопрос. Меня достал он. Меня достало то, что за почти что две недели я не сделал ровным счётом ничего, зато дважды получил под зад от той чёртовой аномалии.

— Всё чудесно, разве не видишь?

class="book">Меня била крупная дрожь, руки тряслись, я не мог ровно стоять, да и в принципе вид у меня был препаршивый. А его взгляд, внимательный, пристальный, ни капли не помогал. Он подошёл ближе, протянув руку.

— Не капризничай, с- — Боуэн запнулся, нахмурился, и одёрнул руку. — Мэйсон. У тебя следы остались.

В тот момент впервые в жизни пожалел, что в мужском нет зеркала. Хотя на что там смотреть? Но всё равно потянулся к шее. По пять полос с каждой стороны, и каждая намного холоднее остальных участков кожи.

Не хотелось говорить. Только не об этом. Только не с ним. Даже если он единственный, кто понимает, что происходит. Не хотелось его ни видеть, ни слышать, ни знать о нём.

Как видно, негодование отразилось на моём лице, потому что он помрачнел ещё больше. Где-то на подсознательном уровне стало чуточку стыдно, но это чувство быстро испарилось, стоило ему только открыть свой рот.

— Я просто не хочу, чтобы вечером нашли очередной труп. — Он опустил взгляд в пол. Но голос был непривычно низким, строгим. Хотелось бы сказать металлическим, но металл обычно холодный.

Я ничего не отвечаю. Какое отношение он вообще имел к происходящему? Мало верилось, что он горел желанием всё прекратить. Не было заметно его заинтересованности в этом.

Когда наши взгляды встретились, Боуэн был уже не просто серьёзен — он был в ярости. А я ведь ничего не успел сделать, чтобы заслужить такое. Потому, собираюсь силами и просто прохожу мимо него. У меня урок, как-никак. И я уже опоздал, нужно было думать о том, какую отговорку использовать, а не о его ходе мыслей.

— Я мог не успеть. — Слова прошибают не хуже электрического разряда, но я не останавливаюсь. Звучало так, будто бы он был зол на меня. Будто бы это была моя вина.

В ярости я, не глядя ни на кого, залетаю в класс, приземляюсь на первое свободное место и падаю лицом на руки на парте. Чувствовал себя маленьким обиженным ребёнком. Не верилось, что со мной могло случится тоже, что и с той девчонкой. А в то, что это именно Его Величество это предотвратило — тем более. Я ведь даже за поиски не садился, вообще ничего не сделал. Не нарывался, был тише воды ниже травы. Что у всех вечно ко мне какие-то претензии?

Так и лежал на парте, надувшись на весь мир, пока наконец не скрипнула дверь, и шум в классе не прекратился. А меня как ледяной водой окатило. Четвёртый урок.

— Кхм, итак, на чём я остановился? — Я даже голову не поднял. Меньше всего хотелось снова его видеть.

После небольшой заминки кто-то всё же ответил, но я не особо вслушивался. У меня были мысли поважнее. И ярость стала распространяться не только на весь мир.

«Какое везение, что преподавателя не было, когда я вошёл» — действительно! Он ведь должен быть в двух местах сразу. На уроке и в конце коридора. Ты как всегда гениален, Мэйсон!

Несмотря на ненависть к себе и всему миру, я всё равно попытался сосредоточиться на уроке. И это было в разы труднее, чем раньше, хотя бы потому, что сам историк не мог сосредоточиться. Какие шансы были у меня? Боуэн постоянно сбивался, терял мысль и в принципе будто бы не присутствовал на уроке. К середине он просто сдался и сказал самостоятельно законспектировать последние страницы параграфа.

Какая-то часть меня хотела заставить его нервничать ещё сильнее. Но зачем? Он не сделал ничего, от чего я бы пострадал. Вроде как. Пока что. Тот случай на коридоре всё ещё стоял у меня в памяти, и «плата» за информацию тоже, но если углубиться — он не идиот. Он сразу сказал, чтобы я держался подальше от всего этого. И каким образом ему нужно было действовать, если я его не послушал? Если разговоры бесполезны, в ход идут действия. И то, что он делал немало меня отталкивало от него и, соответственно от всей той чертовщины, что происходила. Если задуматься, он просто мог желать отгородить меня от всего этого.

«Но мне не нужна защита.» — с какой-то обидой думалось мне. И все разумные доказательства обратного просто были бессильны.

Сложно описать, каких усилий мне стоило всё же высидеть тот урок. Сосредоточиться было практически нереально — то и дело забывал, что хотел написать, или мысли уходили далеко от урока, или я замечал на себе немигающий взгляд Боуэна. Если быть честным, последнее меня не особо волновало хотя бы потому, что смотрел он скорее сквозь меня. У него был пустой взгляд, который весьма красноречиво сообщал о крайне сильной задумчивости хозяина.

Звонок с урока был блаженной музыкой. Первые полсекунды. А потом, из-за спешки, у меня всё начало выпадать из рук. Всегда ненавидел выходить из класса последним, а в тот момент возможность такого исхода только добавляла стресса. Когда все вышли, и кроме меня осталась всего парочка зевак, я заметил, что Мэй стоит в дверях. Это немного успокоило меня, но ненадолго. Та парочка мгновенно вылетела из кабинета, а наличие сестрёнки никак меня не спасло.

— Задержись на…пару минут, пожалуйста. — Он сказал это до такой степени тихо, что звук легко мог утонуть в шуме из коридора. Но он не сделал этого. И я услышал. Проблема заключалась в том, что Мэйбл тоже. Она с таким недоверием смотрела на Боуэна, что, казалось, ему самому стало неловко.

— Иди, я догоню. — Однако, мои слова принесли обратный от желаемого результат.

— А это такой приватный разговор? — Он перевела свой жутко-пристальный взгляд на меня, будто бы действительно ждала объяснений.

— Да. — Бесцеремонно вытолкнув сестру из кабинета, я закрыл за ней дверь.

— Диппер, я просто-

— Мэйсон. Моё имя — Мэйсон. — В тот момент это казалось слишком, личным, что-ли… Он был совершенно никем для меня, да и подобная «кличка» с его уст звучала крайне неуместно.

— Ладно. — После недолгой заминки выдавил из себя Боуэн, явно не ожидавший, что я буду против. — Я просто хотел спросить, ты нормально себя чувствуешь?

Я сделал пару шагов к нему, держа руки за спиной, решая, как лучше поступить. Вопрос меня уже немало достал, да и беспокойство в его голосе только масла в огонь подливало. И с самого начала я на мирный разговор настроен не был.

— Что вы, всё в порядке. — Каких усилий стоило не улыбаться в тот момент. — Разве что сушит, немного. — Это была никакая не ложь. Ну, почти что. Я ведь не пил ничего с самого утра, да и напряжённая обстановка немало била по нервам.

— Это ни капли не смешно.

Какое-то садистское удовольствие не приносило наблюдением за тем, как взвинчен он был. Беспокоился, бедняжка. Даже побледнел. А севший голос чего стоил…

Боуэн вскочил с кресла, прошёл — как-то слишком быстро, — мимо меня и запер дверь, после чего прислонился к ней лбом. Совесть даже не заикалась о своём существовании.

— Сам виноват, что оказался там… — Это была фраза, которую я никак не ожидал услышать.

Что-что, а обвинения — это уже что-то из ряда вон выходящее. И было даже немного любопытно, где именно? Я много раз оказывался в нужных местах в нужное время.

— Простите? — От возмущения немного сорвался голос и, чтобы не выглядеть ещё более нелепо, сохранив хоть каплю достоинства, я решил заткнуться.

— Всё твоё чёртово любопытство. Нет, чтобы как все дети… — Он говорил это резко, твёрдо, ни капли не сомневаясь в словах. — Неужели так сложно было пройти мимо? Что тебя вечно несёт навстречу к совершению глупостей? — Он нахмурился, закрыв глаза. — И смысл было тебя предупреждать, если поздно? А ты ещё и молчал. Тоже мне, умник. — Открыв дверь, он сделал шаг от неё.

— Молчал о чём? — Не особо было понятно, на что именно он был зол. Причин было немало.

— О всём. Всём, что видел. И что ты, интересно мне знать, думал, а? Тянуть и дальше? Пока от тебя бы кучка праха не осталась, и эта тварь не перешла бы на кого-то «покрупнее»? — Его глаза блестели нездоровым сиянием. Было даже немного… Жутко. — Вместо того, чтобы делать хоть что-то, одно ко мне лез с расспросами. Будто бы они дали бы тебе что-то.

Переведя взгляд с лица, я остановился на его руках, сжатых в кулаки. На бинте, совсем новом, снова красовались кровавые пятна. Он нахмурился ещё сильнее и разжал руку.

— Для того чтобы действовать, нужно знать, с чем имеешь дело. — Сложив руки на груди, я отвёл взгляд в сторону. Какая-то слабость, не дававшая мне и шагу ступить, ударила с новой силой. Напряжение, казалось, можно было резать ножом.

— А вот не нужно было- — Он резко запнулся, с испугом таращась на меня, а потом снова вернул самообладание. — совершать до ужаса глупые ошибки, и вестись на провокации. Впрочем, это уже не имеет смысла.

Пусть я и старался не смотреть, но что-то меня притягивало и отталкивало одновременно. Пятно становилось всё больше, пока с бинта не стала капать кровь. Боуэн завёл руку за спину и отошёл к окну, положив руки на подоконник.

— Ничего уже не имеет смысла. — Такой усталый и равнодушный голос… Пробирало до костей. — И все твои попытки разузнать что-либо, и всё попытки предотвратить грядущее. — Издав смешок, он прикрыл глаза. — Ты абсолютно бессилен на данный момент. Но у меня есть предложение, чтобы скоротать время. А его довольно много у нас. Ты ведь у нас смышлёный малый, так что, давай сыграем, — Повернувшись, он сказал что-то ещё, но наши взгляды встретились и я уже понятия не имел, что происходит. Будто бы что-то резкое, стремительное, молниеносное, врезалось в меня, сбив с ног и раскидав по комнате все мои мысли, не оставив в моей голове абсолютно ничего. Спас меня только прозвучавший звонок, который заставил меня пулей вылететь из кабинета.

Что бы он не сказал, это вызвало у меня дикий всплеск всевозможных эмоций. Взять себя в руки удалось только когда подошёл к кабинету, в который ещё заходили некоторые ученики. И меня ждала Мэй.

— Что ты уже успел натворить? — Сразу приступила к делу, весьма в её стиле.

Я не ответил, и мы молча зашли в класс. Не говорили мы и во время урока. Возможно, потому, что сидели довольно далеко друг от друга, возможно, ей не хотелось, потому что дулась на меня. Вариантов было много.

Урок пролетел на удивление быстро, потому его конец стал для меня неожиданностью. Для меня, но не для сестрёнки. Она тут же сбросила всё со стола в рюкзак, и в мгновение ока оказалась перед моей партой.

— Ну и? Я жду объяснений. — Сложив руки перед грудью и нахмурившись, она пристально смотрела на меня. А мне и самому требовались объяснений произошедшего.

— Температура поднялась. Я… заболел, скорее всего. В медпункте был, а когда возвращался на Боуэна наткнулся. Ничего необычного. — Ничего кроме лжи, разумеется.

Накинув рюкзак на плечи, я попытался избежать дальнейших расспросов, но далеко уйти не удалось.

— Я не об этом. — Она смотрела уже не так строго, но всё ещё чего-то ждала.

— А о чём? Ты ведь знаешь, я чертовски везучий. — Мне показалось, она мне не поверила, но дело было в другом. Совсем другом.

— Кстати…а ты в курсе, кто ему перевязку делает? — Она смотрела на меня так, будто бы мне действительно должно было быть до того дело.

— Алисия? — Думать о Боуэне хотелось меньше всего, но произошедшее никак не выветривалось из головы.

— Нет. — Мэй просто сияла от счастья, улыбаясь, как Чеширский Кот. — Кассандра.

— А мне какая должна быть разница? — Я не свожу взгляда с пола, сжимаю кулаки и ускоряюсь. Мне не должно быть никакой разницы, так какого чёрта колотит от ярости?

На последнем уроке довольно шумно. Большая его часть уходит на перепалки с учениками, в попытках их успокоить, что даже немного расслабляет. В такой атмосфере всегда как-то более уютно, чем в полной тишине. Это всегда помогает наиболее безопасно погрузиться в свои мысли, обдумать, что мучит, понять, как с этим разобраться.

Мэйбл присоединилась к девчонкам на задних партах, и пол урока с ними болтала, несмотря на то, что шёл один из её любимых уроков. Преподаватель тоже не был особо сосредоточен на подаче материала, и нередко отвлекался, то на какие-то не имеющие значения детали, то на художников той эпохи. И о последнем распинался так увлечённо, будто бы напрочь забыл, что у нас литература, а не историй искусства.

«Беспечно» — эхом отдаётся у меня в голове, и сердце пропускает удар. Меня будто бы бросает в холод, такой ужасный, что пальцы коченеют. На пару мгновений я даже забываю как дышать, но это не длится особо долго. Я не был до конца уверен, мои ли то были мысли, или не мои.

— Пайнс, повтори-ка, что я сейчас сказал? — Это звучит настолько внезапно, что я даже дёргаюсь, окончательно потеряв ход мыслей. И это не говоря о том, что я его и не слушал.

— О том, что на самом деле, здесь спрятан намного более интересный смысл, но его не увидеть на поверхности, нужно задуматься. — Выкрикивает Мэйбл и я с облегчением выдыхаю. Сандерс так пристально смотрел на меня, но сказал «Пайнс», а их-то двое.

— Следи за уроком, Мэйсон. — Недовольно отвечает преподаватель, возвращаясь к теме. А я лишь неловко улыбаюсь, стараясь делать вид, что всё нормально.

Весь дальнейший урок проходил в честных попытках сосредоточиться и запомнить хоть что-то. Только вот нудный рассказ преподавателя о скрытых смыслах и десятых сюжетных линиях очередного романа, никак не желал запоминаться. Потому не удивительно, что минут через десять я просто бросил те тщетные попытки. Как итог — за урок записана лишь дата и тема.

Единственный плюс от урока улетучивается со звонком. Для всех он голосит о долгожданной свободе, но не для меня. Я бы лучше ещё одну литературу отсидел, лишь бы не возвращаться к тем мыслям.

По дороге Мэй о чём-то беззаботно щебечет. Я пытался отвлечься на её трёп, но выходило худо. Она любила говорить ни о чём, для меня же это было скучно. Из-за скуки вновь вспоминаются недавние мысли, но я тут же отгоняю их. Успешно получается делать это до самой ночи. Ночи, когда силы окончательно покинули. Ночи, когда я без сна лежал в своей кровати.

За окном плыли грозовые тучи, что закрывали собой большую часть беззвёздного неба. Луна иногда выглядывала, но светила совсем блекло, холодно.

«Холодно» — Эхом звучит у меня в голове и отдаётся дрожью во всём теле, а сердце тут же заходится в бешеном ритме. Сжимаю в руках простынь, медленно выдыхаю. Снова, как на уроке и… как до этого. Что-то чужое, лишнее, постороннее. Это мешало. Это пугало.

Мне нужно было отвлечься или, хотя-бы, заснуть. Но как бы не старался — не выходило. То и дело поглядывал в окно, на не меняющийся — кто бы мог подумать! — пейзаж. В конце-концов у меня лопнуло терпение, и я подошёл к окну, зашторив его. Комната погрузилась в темноту. Меня снова пробила дрожь.

«Холодно. Темно.» — Я резко открыл окно, тяжело и прерывисто дыша. Меня била уже крупная дрожь, сложно было стоять. Это определённо не было моей мыслью. И это было куда громче и чётче, чем в первый раз.

Меня не заботило, что станет со мной, какие у того существа планы и подобное. Мне было важно, что будет с Мэйбл. Я и так немало навредил ей своими поступками. Я не был уверен, что она пережила бы смерть ещё более близкого человека. И я ведь обещал, а то, что всё-таки нарвался — было очевидно. Запоздало я понял, что нарвался раньше, чем дал обещание.

В голове вертелось два вопроса: «насколько велик радиус действия?» и «Что я могу сделать, чтобы ослабить его?». Ни на один из них у меня ответов не было. Я был беспомощен, и это просто убивало меня. Даже больше, чем та «аномалия». Аномалия, в которой у меня даже не было возможности разобраться. Казалось, единственным способом уберечь самое дорогое — нарушить данное обещание. Но разве я не был вынужден?

Вздохнув, подошёл к компьютеру. Включив, сел на кресло. Не было каких-то особенных идей, чтобы вбить в поисковике. Вспоминалась «коллекция» Боуэна. И он сам. Ярче всего он сам, конечно. Со вздохом отогнал от себя лишние мысли, и начал с более расплывчатых запросов. Но слов «удивительное», «странное» и «необъяснимое» поисковику было маловато. Неудивительно, но разочаровывало.

Поиски занимали не столько много времени, сколько мыслей. Такая работа всегда отвлекала и успокаивала. Даже если заранее было известно, что искать бесполезно — всё равно приятно.

Перелистывая очередные глупые скандалы и чп, невольно вспоминал одну из вырезок. Она выделялась среди всех остальных только тем, что выглядела совсем непримечательной. В ней шла речь о утечке газа и массовом им отравлении. Понимая, что просто так статья бы не хранилась, я всё же пытался обращать внимание на подобные случаи.

Немного напряг извилины и нашёл тот самый случай. Правда, ничего интересного там действительно не было. Возможно, для отвода глаз, возможно ещё что-то. Во всяком случае, безобидной статья выглядела на новостных сайтах. Но кроме них в перечне был ещё один. Масонский треугольник на главной странице сайта сразу говорил о месте, в которое я попал. Это было что-то вроде «форума с теориями заговоров». Моя гордость рвала и метала, но я всё же заставил себя «прочесть хоть пару строчек». Эти строчки затянулись на два часа прочтения огромнейшего текста с кучей сносок и ссылок на посторонние ресурсы. У автора была явная паранойя, при чём в запущенном виде, и ему стоило обратить к врачу, а не сидеть на сомнительного качества сайтах, но он сделал свой выбор.

А текст был действительно впечатляющий. В нём речь шла не только о случае, информацию о котором я искал, но и ещё о сотне других случаев. В больших городах, маленьких деревушках, огромных и крошечных странах. Их, казалось, совсем ничего не связывало, но в итоговом слове автор всё же свёл всё в единую картину. К тому же, встретился и похожий случай, среди его примером. Правда, первой пропажей там был третьеклассник, потом охранник, а через несколько дней, после небольшого затишья, нашли тело преподавателя.

«Каждая следующая жертва всегда сильнее предыдущей. Важнее. Крупнее. Будто бы они испытывают себя. Испытывают нас. Проверяют на прочность. Но они не желают спугнуть, потому никогда не действуют в открытую. Тогда весь интерес пропал бы. А им этого не нужно. Потому что они играют с нами…».

Мой взгляд зацепился за «играют» и не мог сдвинуться с него в течение минуты. В голове не было ни единой мысли, только тишина и пустота. Но вскоре они заполнились беспокойством, потому я продолжил чтение.

«…для них ничего не имеет значения. Все они следуют одной цели — развеять скуку. Потому они просто наблюдают. Ведь какой интерес, если тебе всё под силу? Вмешиваются лишь в том случае, если это жизненно необходимо…»

–…Ты ведь у нас смышлёный малый, так что, давай сыграем, —

Мне действительно показалось, что я снова услышал эти слова. Но после шло ещё что-то. Что-то действительно важное, но что мой мозг отказывался обрабатывать. Что-то, что я слышал, но не мог возобновить в памяти.

Придя в себя, я обратил внимание на оформление сайта. Если быть точнее, моё внимание привлекло наличие «меню». Перешёл на главную и потерялся среди сотен новых статей. Большинство из них были опубликованы одним человеком, остальные мелькали редко.

Просмотрев с десять различных статей, я так и не уловил меж ними связи. Зато заработал голод. Идти на кухню было долго и шумно, но я вспомнил о яблоке, которое не успел съесть во время обеда.

Взяв рюкзак, поискал сперва в первом, потом во втором отделах. В переднем кармане его не оказалось, в одном из боковых тоже. А второй боковой сразу открыть не получилось — молния заела. Минут пять игрался, пока наконец не открыл. Кроме яблока, правда, выпало ещё кое-что. Небольшой клочок бумаги, на котором что-то было написано. Поднёс к монитору, потому что свет включить не рискнул, и прочитал: «1 8 6 7». Недолго думая, вбил год в поисковике. Среди множества ссылок не было ничего интересного. Только погодя я понял, что нужно вбить ещё и место. И тогда картина кардинально изменилась.

Большинство сайтов, как неудивительно, были абсолютно левыми, из-за чего интерес постепенно падал, и я чуть не перелистнул нужную статью. Она была довольно объёмной и в ней имелось немало интересного. Дата оказалась довольно значительной, пусть и неточной. Был известен лишь год, и что событие произошло в его конце. Если быть точнее, то осенью или зимой 1867–1868 года случился пожар, который унёс с собой несколько сотен жизней. Здание, что было одним из многочисленных и не особо популярных театров, сгорело дотла. Спустя двадцать лет его попытались реставрировать, но после череды исчезновений в округе, — среди пропавших больше всего было строителей — проект был заморожен. К середине двадцатого века участок за бесценок был продан, а здание полностью снесли, и на его месте была возведена школа.

Единственное, за что смог зацепиться — пожар. Найти по запросу хоть какие-то подробности казалось нереальным. Кому вообще должно было быть дело до какого-то ветхого театрика, который сгорел полтора века назад? Кроме меня, разумеется. Потому что я пытался найти, и нашёл. Единственная ссылка. Ссылка на сайт, с которого я только успел уйти. Хотелось выключить компьютер и лечь спать, потому что гордость ныла. Как можно было опускаться до прочтения такой ереси? Тем не менее, я всё же перешёл по ссылке. В статье оказалось ещё больше параноидального бреда, а смысл статьи состоял в том, чтобы донести одну простую истину «ОНИ наблюдают за нами». Казалось, ещё пара строчек, и у меня также поедет крыша. К счастью, в статье были подробности.

К концу года, последнего его месяца — псих назвал это символизмом и концом какой-то там эры, — в самом непримечательном театре, во время пьесы, начался пожар. Так как сцена находилась на втором этаже, а стихия начала наступать с первого, путь был практически отрезан. Большинство поддалось панике, возникла толкучка, во время которой и была затоптана основная часть жертв. Некоторым удалось выпрыгнуть в окно, не сломав ничего, но таких было не особо много. Труппа погибла полностью.

Я сидел уставившись в одну точку — обрабатывал полученную информацию. Когда всё улеглось у меня в голове, пришло осознание очевидной вещи — эти поиски ни на шаг не приблизили меня ни к чему. Разве что, если это всё же был призрак, то… Чей? Одного из зрителей? Жажда мести? Или призрак участника труппы? Несмотря на появившиеся вопросы, я выключил компьютер. Меня жутко клонило в сон, и все мысли путались.

Завалившись на кровать я тут же уснул, стоило закрыть глаза.

***

Слева и справа — холодные грубые стены, впереди — виднеется выход. Я бегу со всех ног, еле успеваю за Мэйбл. Знаю, что бежать бесполезно, но сердце всё равно уходит в пятки. Сзади слышатся громкие шаги. По нашим щекам стекают слёзы. Они так больно жгут кожу. Мне не хочется подводить дядюшек. Нет, я не могу. Я должен сбежать, я должен дать время, я должен дать шанс. Должен отвлечь.

Впереди резко появляется стена. Теперь перед нами развилка. Я хотел свернуть налево, но пришлось следовать за Мэй. Сколько мы провели там? Не знаю. Мы бегали так долго. Совсем выбились из сил. Даже не заметили, когда шаги затихли. В груди жутко кололо, а во рту совсем пересохло. Ноги болели, но мы шли дальше, пока не вышли. Прямо к Нему в руки. Позади тут же появилась стена, а на щеках — слёзы.\

Форд смотрел с таким отчаянием, а Стэнли… Он был в ярости. Если бы ни цепи, он бы собственноручно с Ним справился. Но он ничего не мог сделать. А потом прибежали Робби, Пасифика, Венди… Зус был с нами, с самого начала, кажется. И тогда Он напрягся, и Форд заметил это. Он сосчитал нас, а потом выкрикнул расположение. Мы приняли места слишком быстро. Круг сработал. Я видел Его панику. Как зверь, загнанный в угол. Но ничего не происходило. Он не мог ничего сделать, просто стоял, сжимая руки в кулаки.

— Ну, хорошо. — Внезапно тихо, слишком тихо, произнёс Он. — На это вам ваших жалких умов хватило, что дальше делать собираетесь? — На лице появилась отвратительная ухмылка. Точно оскал. — Вечно так стоять будете, да? — Он засмеялся. Смотрел на нас свысока. — Вы ничтожны. Просто жалкие куски мусора. Прошу простить, Избранные Куски Мусора.

Я ненавидел Его. Всем своим существом. Всей душой. Он делал мне больно. Не только физически. То я пережил. То осталось в прошлом. Он делал мне больно иначе. Чёртов социопат, который достигал своих целей любыми путями. Невыносимо было видеть это.

Я выхватил у Стэна пистолет. Да, он продолжил носить его, хотя на ту сволочь он совсем не действовал. Потому что Он был всесилен. Но только когда мы были порознь. И я выстрелил. Быстро, не раздумывая, не медля. Он сделал шаг назад. Он был ошарашен. Провёл рукой по окровавленной груди, а потом рассмеялся. С каким презрением он смотрел на меня. Говорил что-то. Я не слушал. Мне было больно. Словно всё живое постепенно уходило из меня. А рана на нём зарастала. Быстро. Неестественно.

–…потому что вы идиоты! — В который раз повторил Он. — Вы не можете убить меня. Я в кругу. — И что-то внутри меня щёлкнуло. — В домике. — И его смех резко оборвался. Потому что я выстрелил повторно. Не в него. Его руки затряслись. Он испуганно смотрел на меня, своими чёрными, совсем человеческими глазами. Круг разорвался.

— Робби! — Я слышал крики Венди, ругательства Стэна, плач Мэйбл. Но перед собой видел только Его обречённое лицо. Как Он медленно осел на пол. Как зашёлся кровавым кашлем. Как Его взгляд помутнел. Как Он с глухим стуком упал на пол.

Внутри меня что-то оборвалось. Что-то жизненно важное.

— Диппер! Диппер! — Форд тряс меня за плечо, пытаясь привести в чувства. — Ты в порядке? — Я смотрел в его испуганное лицо и понимал, как же мне, чёрт возьми, плевать.

— Да. — После ответа он нервно сглотнул, посмотрел на Стэна. Они оба были шокированы. Моим поступком. Моей реакцией. А мне было так пусто и всё равно. На то, что мы победили, на то, что Он сгинул, на то, что я не имел другого выхода, кроме как убить человека.

В голове стоял только один вопрос: «Почему я? Почему всегда я?».

========== Глава 10. Подслушано. ==========

Пятница. 7.

«Почему всегда я?» — с такой мыслью я «проснулся» утром. Будто бы у Судьбы на меня зуб. Или проклял кто-то случайно. Или неслучайно. Я немалому количеству «людей и не только» дорогу перешёл.

То, что я в том состоянии смог доползти до душа было просто удивительно. После моё состояние улучшилось всего на малость. Жутко клонило в сон, а настроение было крайне паршивое. Детская озлобленность на весь мир не желала отступать. Да и, чего таить, я не хотел её отпускать. Вот и сидел за завтраком, долбил вилкой несчастную яичницу и сверлил взглядом стол. Кусок в горло не лез. Перед глазами стояли не самые лицеприятные картинки — та девчонка, кровь на бинте, и Он, упавший замертво. Аппетита, как можно догадаться, это не добавляло. Окончательно желание есть пропало, когда я вспомнил, что третьим уроком — история. А ведь только недавно думал: «всего день остался, и выходные». Забыл, идиот, что именно за день.

Сперва думал плюнуть на всё и притвориться больным. Конечно, психически здоровым после тех статей я себя уже не считал, но лгать не хотелось. Тем более, что у меня это выходило худо. Потому оставался только один вариант — сказать правду. Конечно, не про причину нежелания отправляться в «обитель знаний», а про жуткую усталость. К счастью, мать долго уговаривать не пришлось. Разговор с Мэй не состоялся, только когда она выходила успел крикнуть что, возможно, буду к четвёртому. Не волновало, услышала она или нет. Хотелось спать. Даже возможность повторения кошмаров не пугала. Я планировал поспать всего часик, а остаток времени потратить на очередные поиски. В общем, проснулся я за двадцать минут до начала урока. Собирался и летел в школу со скоростью пули. Настолько превысил свои лимиты, что чуть не потерял сознание у двери в кабинет.

Восстанавливая дыхание, думал о том, что странновато — никого нет. А потом вспомнил что четвёртый урок и, скорее всего, все просто обедают. Ничего необычного. В голосах из кабинета тоже не было ничего необычного. Ничего, что могло бы быть моим делом, но…

— Ты с ума сошёл? Это уже третий год! — Меня немного передёрнуло от её голоса. Высокий, громкий, пусть она и старалась звучать тише.

— Четвёртый. — Меланхолично ответил Боуэн. Будто бы он совсем не заинтересован в разговоре и, даже, немного раздражён им.

— Да какая разница? Ты в норму прийти должен был ещё на первом. Как ты вообще ещё не развалился на части?

Я поставил рюкзак на пол и сделал шаг ближе. Понятия не имел, о чём они говорили, но было жутко интересно.

— Спасибо, что сказала, Солнце! Без тебя бы не догадался. — В каждой нотке звучала ярость, а сам голос сочился сарказмом, что было чертовски непривычно. Да и резкая смена настроение в глаза бросалась сразу же. А ведь постоянно ворковали, голубки.

— Хватит, от твоих вставок никому не легче. — Настолько обиженно звучало, что даже мне немного неловко стало. Как не крути, она явно заботилась о нём. Понятия не имел, из-за чего Боуэн так на неё злился, но оправдать его не мог. Да и не хотел. — Ты ходил к врачу?

— Прекрасная мысль, Солнце. Уже представляю наш прекраснейший диалог: «Что с вами? Какой глупый вопрос, голубчик! Просто вас изнутри умерщвляет безграничная сила. Ничего необычного, каждый день с таким сталкиваюсь!» — Каждое слово было словно капля яда, которая падала в стакан, из которого нужно было пить Кассандре.

Попытки осознать сказанное были отброшены в дальний ящик.

— Изводишь что меня, что себя. Тебе вообще нервничать нельзя, понимаешь? Итак еле на ногах стоишь. Приползёт он, куда денется?

— А если нет? Если я всё испортил? — После недолгой паузы ответил Боуэн. Я задумался.

— Только жизнь нам портишь. — Кэсс вздохнула, наступила недолгая пауза. — Покончил бы ты уже с ним. — Я затаил дыхание. Паранойя била в гонг. — Нет же, тянешь.

— Убью его сразу, ж придётся нового искать. Я уже говорил, хватит об этом.

— Будешь так ждать, точно на атомы распадаешься. Закончи уже начатое.

— Я сейчас тебя закончу, тоже мне, самая умная нашлась. — Казалось, он вот-вот зарычит.

— Ты сейчас даже встать не в состоянии.

— Так значит, помогать не собираешься? — От вопрос я даже опешил. То, как он с ней говорил совсем не сочеталось с тем, что он хотел от неё что-либо.

— А «пожалуйста»? — Насмешливый тон так и резал слух. Вместо ответа послышался грохот. А потом звук падения чего-то помягче шкафа. — Пообещай, придурок, обещай!

— Нет. — Хрип. У меня даже сердце пару ударов пропустило.

— Обещай, что будешь мне должен. — Настойчиво повторила она.

— Обещаю…обещаю, что буду должен. — А потом вспышка.

По лестнице поднимались ученики. С дальней один за одним выходили и остальные. Прозвучал звонок. Я не решился первым подойти к двери. Дождался, пока самый смелый откроет её и забежит в кабинет. Внутри оказался привычный порядок. Боуэн сидел за столом, что-то писал в журнале. Бинта на руке не было.

— Отметь присутствующих, пожалуйста. — Нежно, приторно-сладко попросила «Кэсси». После подошла к доске и начала выводить название темы на доске.

Боуэн не ответил, но и раздражения не показал. Вообще, на нём лица не было, пока он до нашей с Мэй фамилии не дошёл. Как он удивился, заметив, что я присутствую, не описать просто, а то, как удивилась Мэй — вывело из себя. Ладно преподаватель, но родная сестра — это уже через чур. Кэсс была не особо рада моему появлению, даже фыркнула. Тоже мне, кошка-переросток. Весь урок потом до меня докапывалась. Показалось даже, что Мэй чуть приревновала. Стоило сестрёнке поднять руку, как спрашивали меня. Из-за этого сосредоточиться на чём-то кроме урока было просто невозможно. Достали меня до такой степени, что, выходя из класса, я даже думал на французском. Жуть какая-то.

— Эй, Диппер, подожди! — Выкрикнула Мэй, сбрасывая с парты в портфель учебник и тетради.

— Je ne parle pas l’anglais. — Ответив, тут же сбежал в раздевалку. Следующим была физ-ра.

Переодевался я крайне медленно. Специально. Чем меньше буду на уроке — тем больше вероятности избежать расспросов сестрёнки. Не знаю даже, почему я считал, что это в принципе возможно?

— По-английски он не говорит, ага, а как же! — Разъярённо глядя на меня, чуть ли не прорычала Мэй. — Ну и почему на этот раз прогуливаешь, м? Что с тобой вообще случилось? То на уроки опаздываешь, то совсем пропускаешь!

— Да ладно тебе, я просто не выспался.

— Я бы поняла, если бы в какой-то другой день, но пропускать историю! — Почему-то так и знал, что она скажет что-то подобное. — А ведь Боуэн о тебе спрашивал. — От того, что она сказала это «как-бы между прочим», легче ни капли не стало. Я просто впал в ступор.

В голове сразу же всплыл тот разговор. Так вот кто «приползёт», так вот кого…

— Что? Что именно он говорил? — У меня даже руки тряслись в тот момент. Я был в полном ужасе. Неужели тот разговор действительно значил, что Боуэн всему виной? И четыре года, четыре! Этим датировалась первая запись. Но хранить в папке все свои преступления… Какое-то больное хобби.

— Как заметил, что тебя нет, так даже… Ну, не знаю как это описать. — Она задумалась. — Хмурый он после был, в общем. Задумчивый. Потом после урока попросил задержаться. Спрашивал, почему тебя нет. Ну я ж и сказала, что раз не появился — значит плохо себя чувствуешь. Он хотел что-то ещё спросить, но меня девчонки ждали. Потому и ответила, что утром очень рано вышла, и не знаю, как ты и что там у тебя. А, ну и, сказала, что вечером нормально всё было, потом только убежала. И не зря! — Что она лепетала дальше я не слушал. На какую-то очередную потасовку успела посмотреть. Ничего интересного.

Урок прошёл довольно быстро. Когда полностью уходишь в себя — это нередкое явление. А подумать было о чём. И отрывки из тех статей всплывали, и слова Кэсс, и само поведение Боуэна. Всё складывалось в одну единственную и просто ужасную картину.

Боуэн появился чудным образом в городе прямо после пропажи нашего историка. Он смог завоевать расположение директора. Потом произошло первое происшествие, и он оказался ближе всего к входу. Заметил мою заинтересованность, показал те дела. Заверил меня, что «профессионал». Я и подумал, что он всё разрешить планирует. Ну да, а как же. Прямо таки рвётся. Просто потратил время впустую, полагаясь, что моё вмешательство не обязательно.

Но было и то, что никак не вписывалось в эту картину: рана на его руке, тот диалог, детали которого я так и не мог вспомнить. Но это было не так и важно. С Боуэном явно что-то не так — одержимость нормальным состоянием не назвать, — и у меня есть определённые мотивы думать, что он собирается устранить меня. Полностью. Была же деталь, которая меня полностью сбивала с толку — записка. Но ведь не всё же должно сводиться к одному историку? Либо же он подкинул её раньше, чем решил прикончить меня?

На уроке английского я сидел, сдерживаясь, чтобы не начать биться головой о парту. В голове шумело: «Я не знаю! Не знаю!» — и уже хотелось плакать. Я был таким вымотанным, что физически, что эмоционально. Мне нужен был отдых, как можно быстрее.

Мой организм счёл, что «намного быстрее» — это «прямо здесь и сейчас». Нельзя сказать, что я именно заснул, скорее потерял сознание, так как в чувства меня привели уже в медпункте.

— Диппер, сколько пальцев я показываю? — Спросило размытое изображение Мэйбл.

— Три? — Я пытался сфокусировать взгляд на руке, но это получалось довольно худо. Потому я назвал случайное число.

— Он в норме. — Встав в гордую позу, заверила сестрёнка.

— Тогда отправляйся на урок, а он сейчас подойдёт. — Алисия довольно быстро выпроводила сопротивляющуюся Мэй.

— Но осталось пять минут до звонка!

— И захвати наши вещи! — Перед тем как закрылась дверь, успел выкрикнуть.

— Ну что, не надоело тут валяться?

— Меня больше интересует, как я здесь оказался? — Я попытался приподняться на локти, но тут же пожалел о содеянном, упав на подушку. Тело одолевала жуткая слабость.

— Ох, Лэйтон был таким лапочкой-

— Лэйтон? — Преподавателя английского определённо точно звали не «Лэйтон».

— Да! Ну, то есть, Мистер Боуэн, разумеется.

— Что? — Осознание долго доходило до меня. — Что он вообще-

— Мэйбл сказала, что случайно встретила его, когда бежала сюда.

«Ну да, случайно. И как я до сих пор ещё жив?»

–…ты всех так напугал. Еле Лэйтона выпроводила, — «Так хотел удостовериться, что я откинусь?» — а Мэйбл не получилось. Даже подумала, нашатырный спирт выветрился. А пульс как замедлился! Я уже думала скорую вызывать.

— Спасибо за… всё. Но мне правда пора. — Я кое-как приподнялся на дрожащих руках.

— Ну и куда ты в таком состоянии пойдёшь? На вот, выпей. — Она подала мне стакан с…сладким чаем. Я натянуто улыбнулся, обдумывая план побега. Нужно было дотянуть до прихода Мэй.

Стоит ли говорить, что чай на вкус был предельно мерзким? Думаю, нет. Я даже кофе без сахара пью, что уж говорить о чае.

Когда стало казаться, что ещё глоток, и меня точно стошнит, наконец прозвучал звонок и прибежала сестрёнка. Собрав в кулак все накопленные силы, я, со скоростью пули, под возмущённые выкрики Алисии, вылетел из кабинета. Правда, когда мы добежали до холла у меня потемнело в глазах и я чуть снова не упал без сознания, но то были уже мелочи. Мелочи, о которых Мэй знать было необязательно.

Я был несказанно рад, что наконец начинались выходные. Шёл с сестрёнкой домой, шутил, успокаивал её. Совсем не подозревал, что выходные для меня чертовски сильно затянутся.

========== Глава 11. Проснись. ==========

Воскресенье. 9.

Алое закатное небо. Словно расплавленный золотой диск, солнце стекает за горизонт. Вокруг какая-то искусственная тишина. Ноги колют колосья пшеницы. Почему вообще решил, что это сработает? Но, с другой стороны — другого выхода нет. Если разобраться, то я сам во всём виноват. Моя несдержанность погубила меня. И теперь все, кто мне дорог в опасности. Я должен всё исправить. Я должен всем помочь. Я.

Зачитывает свои условия, как впервые. Слышал уже, знаю. Всё равно ничего важного от Него добиться невозможно. Никаких ответов не даст, только если расплывчато. Чтобы обвести вокруг пальца. Потому я свои условия диктую чётко. Я долго подбирал слова. Самому приходилось лазейки искать. А попытка всего одна, приходилось стараться. Он недоволен, разумеется. Как иначе? С меня мало что можно потребовать, но он согласился. Значит всё же имел какие-то планы. Какие? Я не задавался столь очевидным вопросом. Всё равно узнал бы. Мне нужно было спасти их. Я готов был пойти на что угодно, лишь бы обезопасить их. Дать время. Его было катастрофически мало и до безумия много. Оно застыло. Ровно до момента, пока такая ситуация не стала бы Ему невыгодна.

«…проснись.»

Ветер заунывно воет, шелестит опадающей с деревьев листвой, заставляет колосья ещё сильнее колоть ноги. Царапать до крови кожу. Будто бы разрывая её. Больно. Адски больно. Неестественно. Ненормально.

«Ну же, давай, проснись!»

Улыбается. Ему не нужно что-то кроме глаза, чтобы все знали Его эмоции. Так предсказуем. Как классический Диснеевский Злодей. Зол, глуп, и чертовски харизматичный. Протягивает руку. Глупый жест. Будто бы даёт мне шанс одуматься. Но я не откажусь. Какая-то бесполезная марионетка — цена за всеобщую безопасность.

«Пожалуйста, ты пугаешь меня…»

Они должны гордиться мной. Они должны быть благодарны мне. Они должны мне. Потому что я спас их. Я пожертвовал всем. Ради них. Потому что так поступают герои. И так поступил Я.

«Проснись, ну же, ну, проснись.»

Пожимает мою руку и смеётся. Зачитывает моё задание. Такой самодовольный. Было бы чем гордиться. Я сам пришёл и выложил всё. Он ровным счётом ничего не сделал. Но смеётся он не потому… Он приказывает. Приказывает сжечь-

— Диппер! Слава богам! — Мэй обнимает меня. Слишком сильно, как всегда. — Ты так испугал нас!

Смотрю в заплаканные глаза сестры и вздрагиваю.

— Что-то случилось? — Я в полной растерянности.

— Ты не приходил в сознание со вчерашнего дня…

Комментарий к Глава 11. Проснись.

Очередная микро-глава.

========== Глава 12. Подозрения. ==========

Среда. 12.

По сторонам — холодные шершавые стены, к одной из них я прикован подобиями кандалов, которые уже успели стать тёплыми. Цепи от них уходят куда-то ввысь. Мне едва удаётся пошевелить рукой. Каждое такое движение отдаётся металлическим звоном, от которого в голове происходит маленький атомный взрыв. Кисти уже давно затекли так, что я их почти не чувствую. По подбородку медленно стекает кровь. Такое отвратительное чувство, а во рту этот чёртов привкус, от которого даже немного тошнит. Возможно, действительно стошнило бы, да вот только в желудке абсолютно пусто. Из-за всей ситуации я не обращаю внимания на такую мелочь, как голод.

Только слышу — цок-цок-цок. Я хотел сыграть с ним шутку, напоследок, а он оценил. Даже более того, ему это почему-то понравилось. Мне так показалось, во всяком случае. И теперь каждый раз его приближение знаменовалось не вспышками, не шорохом его плаща, а стуком каблуков.

Я давно не вдумываюсь, зачем он что делает. Ему не нужно причин, они для нас, смертных, ведь мы всегдаимеем риск потерять самое ценное — время, для него же оно сущий пустяк. Потому я не удивляюсь, что проход снова открывается и комната освещается голубыми огоньками. Они выглядят тёплыми, мягкими, но чудовищно сильно обжигают, оставляя на теле всё новые и новые следы. Рядом с кровоподтёками, порезами и царапинами. Что же он собирается делать, когда на мне совсем живого места не останется?

Улыбаюсь, как чёртов мазохист, когда он снова срывается. Жгучая боль пронизывает всё тело, в глазах темнеет, но он никогда не разрешит отключиться. Пока кровь не зальёт весь пол, пока я не сдамся. И каждый раз он уходит ни с чем. А я каждый раз остаюсь наедине со страхом. В одиночестве поддаюсь панике, охватывающему меня бесконечному ужасу. «Что если он не вернётся? Что если ему надоест? Я всего лишь сломанная игрушка, марионетка. Может ли он разорвать сделку? Наверняка может…». Тогда мои мучения длились бы вечно и совсем без толку.

Страх окутывает меня. Чувство, будто бы стены сдвигаются, сжимая меня в чёртов кубик, в какие обычно спрессовывают мусор. Я тоже. Тоже всего лишь мусор.

Открываю глаза — белый потолок. Всё тело будто бы высечено из камня. Как сложно, как невыносимо сложно заставить себя двинуться.

Слышу тихий-тихий шорох. Будто бы где-то вне квартиры кто-то прошёлся, а мои обострившиеся чувства случайно это уловили. Я не обращаю внимания, но потом шум слышится уже более чётко. Я буквально вижу, как кто-то подходит к двери и тянется к звонку. В нерешительности проводит по нему, и только после раздаётся гремящий звук, больше похожий на гром. Повторяется трижды. Меня полностью охватывает чувство животного ужаса. Хочется сжать в руках простынь, но к ещё большему кошмару — не могу пошевелиться. Дышаться становится всё труднее. Закрываю глаза, пытаюсь проснуться. Ритм сердцебиения учащается с каждой секундой.

«Это ведь сон — иначе быть не может. Просто сон.» — повторяю до бесконечности, как мантру. Тем временем послышался щелчок открывающейся двери. С каким-то неестественно резким движением её открыли. Будто бы выбили. А потом звук шагов, быстро приближающихся ко мне. Настолько страшно, что открыть глаза духу не хватает.

Чвствую, как кто-то стоит у кровати. Чувствую, как она прогибается под чьим-то весом. Слышу чужое тяжёлое дыхание. Слышу, как шуршит одежда, соприкасаясь с простыню. Кажется, будто бы вижу руку, которую ко мне протянули.

В голове роятся мысли, самостоятельно устраивая ураган, в который сами же и попадают. Сон, реальность — всё сплетается воедино. Картинки прошлого будто бы сливаются с настоящим — вот мы с Мэй на турнире, вот Билл поднимает из-ниоткуда пирамиду, вот призрак поместья Нортвест, вот труп похожий на мумию, вот Боуэн во время нашего разговора о… — преобразовываются в какого-то исполинского монстра с ярко-золотыми глазами. Миллионом золотых глаз, каждый из которых смотрит на меня, видя насколько я мизерный и ничтожный, одновременно видя меня насквозь и не замечая меня совсем.

«Неужели Он нашёл меня? Неужели Он снова нашёл меня?» — мысль истерично вьётся в самом центре, слишком настойчиво привлекая к себе всё внимание.

«Бесплотным духам не нужно открывать дверь. Под ними не прогибается кровать.» — с такой мыслью я просыпаюсь, оглядывая всё вокруг. Никого. Только я и леденящий всё внутренности ужас, от которого трясутся руки. Сжимаюсь «в клубочек», прижав к себе колени. Мой мозг отчаянно сопротивляется попыткам обработать сон и то, что было после него.

«Всего лишь сонный паралич.» — прихожу к выводу несколько минут спустя, после чего сразу же снова заваливаюсь на подушку. На секунду, спиной, ощущаю шероховатость и холод гигантских кирпичных блоков.

Если Мэйбл мучили кошмары весьма однообразные, из-за чего они не слабо сводили её с ума, то у меня же было всё их всевозможное разнообразие. В особенности это обострилось после «происшествия». На второй неделе декабря, когда я совсем не вылезал из кровати, они и вовсе не давали мне покоя, но меня всё равно жутко клонило в сон.

Мать вызывала врача, но тот лишь пожал плечами — немного пониженная температура в связи с переутомлением. Сошлись на том, что мне выписали больничный на несколько дней. Все эти дни сил хватало только чтобы дойти до кухни. Мать постоянно пичкала меня витаминами, от которых мне ни капли не легчало.

Тем не менее, проснувшись тогда, я чувствовал себя на странность бодрым. Возможно, количество отдыха наконец принесло пользу, а возможно, это был свежий воздух?

Довольно резко приподнялся, от чего все косточки будто бы захрустели одновременно, и посмотрел на окно — настежь открыто. В голове будто бы плыл туман, когда я пытался вспомнить, что было до того, как я заснул. Потому я особо не старался возобновить в памяти утро, хотя мне и казалось, что окно было закрытым. От этих мыслей становилось жутко, поэтому, я старался отогнать их, но, как назло, им на смену приходили не менее мрачные.

Тот отрезок снился мне впервые за всё время. От чего-то было неловко вспоминать о нём. Я зарывал его как можно глубже в воспоминаниях, и мне это даже удалось. Во всяком случае, я так думал. Ошибался. Память о нём просто заснула, ожидая «удобного момента», чтобы всплыть.

У меня на тот момент всё ещё были мурашки от тех воспоминаний. Пра-дядя не упускал ни единого момента, когда можно было бы упомнить о рискованности моей затеи. Будто бы я не понимал, на что шёл. Но даже то, что риск оправдал себя, совсем не играло для Стэнфорда никакой роли. А ведь если бы я ничего не сделал, сидели бы всё ещё в том злосчастном лете, как идиоты. И только я понимал это, остальные будто бы не желали признавать правду.

Я пролежал где-то около часа, прежде чем снова услышал звук открывающейся двери. Признаться честно, это заставило невольно вжаться в кровать, но вскоре послышался голос сестрёнки, и я успокоился, удивляясь своей впечатлительности.

Мы успели всего парой слов перекинуться, прежде чем Мэй убежала на «внеплановую репетицию». Но и от этой пары слов мне стало не по себе.

Как всегда очередная потасовка: «все как-то странно, все на нервах. Вспыльчивые, взвинченные. Будто бы вот-вот кинутся и прям лицо расцарапают. Эвви всего лишь наступила на ногу Марте, а та ей прям клок волос выдрала! И я сейчас не преувеличиваю. — нервно говорила сестрёнка, перебирая наряды, — Да что там мы, подростки, вот преподаватели… Сегодня целый день крики стояли — голова гудит до сих пор. О, а что эти сегодня вытворили! — продолжала уже более вдохновлённо она, — Нет ну чего-чего, а такого я не ожидала!». На мой очевидный вопрос она сперва ехидно улыбнулась, а потом резко отвела взгляд, теребя край рубашки. « Я… С другой стороны — я не думаю, что ты хочешь это слышать.» — Мэй виновато посмотрела на меня и вернулась к одежде. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы решиться спросить. Я догадывался, что услышу, но почему-то наивно верил, что ошибался.

— Надеюсь, это хоть как-то должно меня интересовать. — Стоя у обувного шкафчика, сказал я.

— Ну… Он всё равно спрашивал о тебе. Я не очень понимаю, что им движет, на самом деле… Это вообще как-то странно выглядит. — Мэй зашнуровывала кроссовки, редко поглядывая на меня, будто бы опасаясь, что я истерику устрою. Вот это выглядело действительно странно.

— Почему это должно меня интересовать?

— Ну мало ли, вдруг ты всё же решишь вернуться в школу. Честно говоря, мне уже даже не кажется, что между ними реально что-то есть. Ну просто… Как-то всё приторно, что-ли.

— Ого, неужто моей сестрёнке не нравятся проявления чувств на публике! Завтра точно плюс сорок будет, не меньше.

— Тц, я совсем не об этом. — Она посмотрела на меня так грозно, что на лице против воли появилась улыбка. Если я выгляжу также, когда злюсь, тогда ясно, почему меня никто всерьёз не воспринимает. — Неискренние они. Будто бы ради публики только и играются. Как актёры.

Последняя фраза долго ещё звучала у меня в голове, никак не выветриваясь. «Давай сыграем?» — возможно, я понял это неправильно. Возможно я совсем не правильно всё понял? В голове снова завертелся вихрь мыслей, я пытался всё упорядочить, но становилось только хуже. В голове звучал противный писк, а силы постепенно угасали. Мне едва хватило их, чтобы добраться до кровати.

Когда надоедливый шум наконец прекратился, я снова попытался всё сопоставить. Ведь всё казалось до такой степени логично, что даже дико.

В самый первый день он показался мне каким-то жутко неестественным. Манеры, речь — давно заучено и отрепетировано. Когда он зацепился за нас с Мэй — «маска слетела». Да, он довольно быстро вернул её, но уже в тот момент можно было догадаться, что всё не так гладко. А как легко он сошёлся с Кассандрой? Легко, это грубо говоря, конечно, но всё же. Если он может сыграть то, что ей по душе — чего он не может сыграть? Это объясняло и то, как он вёл себя со мной. Разумеется, он не будет брать на себя роль того, кто явно выше меня «по статусу», иначе бы ничего не получилось. Он заинтересовал меня всем, чем это было возможно.

Я перевернулся на спину, глядя в потолок. В голове будто бы новое солнце зажглось. Как всё сходилось… Даже страшно.

С теми полицейскими такая же ситуация была. Он легче лёгкого находит общий язык с людьми, и наверняка с директором также было. Мысль, что всё происходящее — его рук дело, казалась всё более и более логичной.

Дальше становилось только хуже. Подслушанный разговор. Какая удача, что именно в тот день мне и стало чертовски плохо. Прям совпадение на миллион. Но то, что я слышал было даже интереснее. Что именно он имел ввиду, говоря о одержимости? В принципе, она ведь бывает разной. И даже учитывая «безграничную», можно ли однозначно склоняться к одержимости, связанной с чем-то потусторонним? Да, одержимость всякими потусторонними сущностями, учитывая обстоятельства, кажется куда более уместной, но почему обязательно однозначно склоняться к ней? В конце-концов, вариантов всегда больше, чем один. Идея, что одержим он этой безграничной энергией — читать как «силой» — была весьма смелой, но почему нет? В какой-то степени это было бы даже уместнее, если помнить о том, что это его «умерщвляло», как он сам выразился. Просто, вспоминая мой весьма неприятный опыт, влияние на меня оказывали именно сами поступки, а не нахождение в моём теле чего-то потустороннего. То есть, мне вредил не сам демон, а его неадекватные действия. Пусть это и было глупо судить по собственному опыту, но других примеров — не считая киношных, разумеется, — у меня не было. У Форда мне так и не удалось ничего разузнать, так как он всегда старательно избегал этой темы.

Вспомнился также тот подброшенный листок, дата и событие. Любопытная история, на самом деле. Но что если мне его подкинул сам Боуэн? То есть… Что если это было лишь для отвода глаз? Никто не видел причину, по которой умерла та девчонка. С «призраком» встречался только он сам. Без свидетелей. Если задуматься — сомнительное алиби получается. По большей части он выходит на безупречной репутации, но учитывая, какой он актёр это лишь наоборот играет против него. Спорная получается ситуация. Очень спорная.

Выдохнув, я погрузился в мысли о том, что эти знания всё равно дали мне ровным счётом ничего, и вернулся к тому, о чём Мэй сказала в самом начале — на ближайший урок литературы планировался немаловажный тест, к которому нужно было хорошенько подготовиться. Сандерс завалил их информацией, а сестрёнка только записала темы. Приближалось самое «весёлое». Подготовка к тесту…

========== Глава 13. Подготовка. ==========

Пятница. 14.

–…и хлопнула дверью. Ну, знаешь, для большей драмы, наверное. Ещё с такой гордостью об этом говорила, я просто удивляюсь. Как можно быть такой? Старался ведь.

— Да-да… — Не отрываясь от монитора, ответил и записал нужную строчку в уже довольно объёмную тетрадь.

Впервые так сложно было концентрироваться на материале. Когда захаживал на весьма специфичный сайт, нужно было делать это с «инкогнито». Но нет, не догадался. Теперь вынужден был то и дело отвлекаться на рекламу, которая то и дело всплывала. Разумеется, ничего интересного — классические пришельцы-рептилоиды-с-планеты-Нибиру и летающие пирамиды. Редко выскакивали «снятые на камеру призраки». Несмотря на то, что это не представляло никакого интереса, всё равно отвлекало.

— Конечно, если бы они до этого не поссорились, вряд ли он бы на неё внимание обратил. Возможно, это её задело?

В очередной раз вычёркивал повторяющуюся информацию, отмечая, что лучше вынести на начало, а что органичнее будет смотреться в выводе. Получалась такая себе заготовка для внезапного сочинения. В случае, если бы Сандерс не решил его давать, в тексте было достаточно информации для теста. Проще говоря, я был крайне доволен проделанной работой.

— Чувствую, с такими темпами ему просто надоест. — Не заканчивала Мэй.

Работа, конечно, была очень хорошей, но кое-что мне не нравилось, и потому я снова взял ручку, чтобы кое-что добавить. Небольшую заметочку на полях…

— И я серьёзно. Глазом моргнуть не успеешь, как он уже к тебе клеится.

Ручка скользит к противоположному краю, перечёркивая написанный текст.

— Если ты продолжишь, ему придётся клеится к могильному камню!

— Не вздумай умереть раньше Ромэо, Джу! — Со смехом ответила сестрёнка.

Я захлопнул дверь и резко завалился обратно на стул. К счастью, не катастрофично. Всё равно переписывать. Но как-то обидно. Неприятно.

«И что ей неймётся?». Казалось, будто бы она всеми силами пыталась свести его с кем-угодно — девчонками с её класса, преподавательницами, парнями со старших. Со всем, что двигалось и находилось в радиусе его досягаемости. С таким пристальным взглядом, чуть ли не под микроскопом, осматривала их отношения, ища причину, почему они должны — а она была в этом полностью уверенна, — должны расстаться. Мне даже начало казаться, будто бы она в шаге от того, чтобы вмешаться и разрушить их. Это было крайне необычно для неё. Я, конечно, склонялся к тому, что она, как и остальные, просто запала на «красавца с обложки», но разве что на каком-то подсознательном уровне, так как отзывалась о нём довольно холодно.

Вздохнув, дотянулся до учебника. В любом случае нужно было бы заглянуть — вдруг я что-то упустил. Лениво перелистывал страницы, как внезапно наткнулся на один весьма и весьма знакомый портрет. Просмотрев, заметил название пьесы, которую собирались ставить труппа Мэй, и решил внимательнее прочесть текст. Тема не пройденная — только во втором семестре должны были за неё взяться. Тем не менее, лицо драматурга было до ужаса знакомым. Сестрёнка не приносила и не боготворила его, чтобы я хоть когда-нибудь его лицо видел. Если просто листая ранее натыкался, почему так в память врезалось? Это было странно, и стоило бы подумать лучше, но я всё же решил продолжить подготовку к тесту.

Как несложно догадаться, из «нового» встретились только несколько маловажных фактов, которые я на всякий случай всё же внёс в конспект. Никто не мог знать, что в голове Сандерса щёлкнет, и какие абсурдные абстрактные вопросы он придумает.

Написание текста на «чистовик» заняло бы куда меньше времени, если бы не постоянное нытьё Мэй. Видите ли, ей не с кем репетировать, а я «уже выздоровел». Разумеется, закончив с рефератом я согласился. Терпение было не железным. Каким же было моё удивление, когда я увидел, что текст теперь действительно на французском. Как оказалось, сперва сестрёнка, разумеется, получила отказ, но спустя немалое количество времени и бесконечные просьбы — решение пересмотрели. Это было ужасно. Я не был уверен, что кто-то из зрителей вообще поймёт, что говорят актёры. Тем не менее, это было «не моё дело». Потому я покорно зачитывал «лишние» реплики, даже не удивляясь, что Мэй немало переигрывает. Она делала это настолько часто, что можно было назвать стилем. Ужасным стилем.

Очередной «прогон» был прерван звонком в дверь. Сестрёнка как-то слишком резко сорвалась с места и открыла дверь. Несмотря на позднее время, оказалось, то был курьер.

— Ошиблись адресом! — Крикнула Мэй, забегая в комнату.

— Доставщик пиццы? — Хмыкнул, и завалился на диван. Они ведь и словом не обмолвились. Слышал только, что она шикнула. И на том всё. Что ещё за чертовщина?

— Ага, соседи сверху заказали. Бедняжка перепутал адрес. Бывает! — И она подняла сценарий, продолжая монолог.

Мне это не нравилось. Последнее время мы мало о чём говорили. Помимо школы, разумеется. Не то чтобы у нас в принципе было особо много тем для разговора, но после этого случая их стало разительно больше.

Так как особо на текст отвлекаться смысла не было, я легко переключался на сторонние мысли. Это явно была не посылка — её бы так просто не спрятать — как минимум послышался бы скрип дверцы ящика для обуви. Значит письмо. От кого? Вообще много от кого могло быть. Но с другой стороны — будь это кто-то из друзей, почему не написали в соц. сетях? Да и если бы они — смысл умалчивать? На ум сразу приходили «любители скрытности». Только этого не хватало для полноты картины. Если она сказала им, что происходит? Они бы приехали, однозначно. А мне меньше всего хотелось выглядеть в их глазах идиотом. Начались бы очередные: «ну ты ничего не мог поделать», «ты всего лишь ребёнок, мы ничего от тебя не требуем». Отвратительно. Мне давно не двенадцать лет, и я вполне способен справиться со всем сам. Только нужно вернуться в школу. Конечно, я собирался идти в понедельник, но что я могу сделать за эти выходные? У меня даже зацепок нет. Я не могу играть в слепую. У меня оставался последний шанс — Боуэн. Но если он всё это и затеял, то, разумеется, всему конец.

Внезапная дикая мысль посетила меня немного после. Сестрёнка моя весьма… Обезбашеная. Она так рьяно пыталась отговорить меня заниматься всеми этими «опасными штуками», так как всей душой желала обезопасить. Могла ли она пойти дальше? Попытаться устранить «аномалию» собственноручно? От такой возможности у меня внутри всё будто бы ледяной корочкой покрылось.

— Ты там заснул что-ли? — Недовольно спросила Мэй. — Или всё ещё перевариваешь три слова?

— Кхм, прости.

Я прочитал реплику, всё же вернувшись к «репетиции». Не особо увлекательно, если честно. Больше волновало то, как выбрать момент, чтобы просмотреть письмо. Конечно, это неправильно — читать чужие письма, но если Мэй грозила опасность? Я должен был проверить. Разумеется, если бы оно было не от дядюшек, я бы не стал его трогать. Это было бы уже совсем не моё дело. Но я был абсолютно уверен, что что-то не так. И что они что-то затевают. Что-то опасное.

Когда мучение закончилось, часы показывали половину одиннадцатого, потому сестрёнка поспешила в ванную. Так как в мои планы это не входило, я тут же обогнал её. Она повозмущалась и перестала. Вот и выкроил время. Пока мылся, обдумывал, куда можно было спрятать письмо? Она же его просто так не оставит. Тем более, что в душ идёт. Точно в своей комнате, но где? У неё всегда такой бардак, что прятать что-либо — раз плюнуть.

Стоило мне перешагнуть порог, как сестрёнка меня тут же вытолкнула, залетев в комнату. Не теряя времени, набросил на себя кофту и зашёл в соседнюю спальню. Нет, это неправильно, конечно, но ей ничего в мою комнату влетать без разрешения не мешает. Эта мысль не спасала, и желание покинуть «чужие владения» возрастало с каждой секундой. Потому, пока оно не зашкалило, я начал взглядом обыскивать всё вокруг: смятая постель, выпавшие вещи из рюкзака, выкинутая из гардероба одежда, стул-вешалка, бардак на письменном столе и выпавшие книги. Выпавшие? Мэй никогда к ним не притрагивалась. На моей памяти, конечно.

Первая попытка — и успешно. Радуясь тому, что удача явно на моей стороне, вытянул из одной книги уже распечатанное письмо. Прошёлся глазами по строчкам и сначала даже не понял. «Какой-то набор слов» — подумалось мне, а потом снизошло озарение. Именно. Набор слов. От дяди Форда. Зашифрованное письмо. Точно что-то затеяли.

Положил письмо обратно и убежал в свою комнату. Я ничего не мог сделать. Фотографировать было бесполезно. Скорее всего, либо у неё была специальная «штука», чтобы расшифровать, либо были замешаны «невидимые» чернила. Я ведь даже не мог приставить её к стенке. Во-первых, она бы узнала, что я был в её комнате без её ведома, во-вторых — читал письмо, снова без её ведома, и в-третьих — «братское беспокойство» бы не прокатило. Она бы ещё месяц точно со мной не разговаривала. Да и не остановило бы её это. Если что я и знаю о своей сестре, так это то, что она чертовски упёртая. Даже родители не были бы в силах помешать её планам. Тем более, если она в сговоре с дядюшками.

«Мэйбл-Мэйбл, во что же ты встряла?»

========== Глава 14. Попался. ==========

Понедельник. 17.

Утром я был заряжен такой сильной решительностью, что даже вышел на минут пятнадцать раньше, чем обычно. Мне срочно нужно было получить все ответы, если уж Мэй с дядюшками что-то затевают, то это точно серьёзно. Так и знал ведь, что затишье перед бурей.

Пришёл в школу, охранник — как всегда, — спал, стояла непривычная тишина. Каждый шаг отдавался в коридоре звонким эхом. Большая часть кабинетов была закрыта. «Так даже лучше. — подумалось мне — Меньше вероятных свидетелей.»

Внизу послышался топот и детский смех. Я даже вздрогнул. Атмосфера была как в типичном ужастике. Ещё и с самого утра пасмурно. А вот когда я подошёл к стенду, начался реальный хоррор. Потому что в графе отсутствующих преподавателей стояло: «Боуэн И.Л.».

Стало внезапно жутко. Одна часть протестовала, со всех сил топила за то, что именно он виновник всего происходящего. Но всё равно, что—то внутри отчаянно верило тому беспокойству, тем словам, всему тому, что должно было оказаться игрой. В конце-концов, не зря же столько совпадений? Да и надеяться на то, что это меня он стереть с лица земли планировал, не хотелось.

Выдохнув, перевёл взгляд на замены. С третьего на шестой перенесён урок французского. Сопоставив всё, что имелось, я искренне пожалел, что решил идти именно в понедельник.

На уроке биологии я заметил, о чём говорила Мэй. Все были нервные, и какие-то через чур агрессивные. Висела какая-то напряжённая атмосфера — хоть ножом воздух режь. К концу урока несколько человек сцепились, да так, что и меня задели. Пришлось всю перемену лёд прикладывать, а фингал всё равно остался. К счастью, не особо заметный. Правда, Мэй была достаточно глазастой, чтобы тут же начать расспросы. А я и не знал, что ответить. Ну что-то дёрнуло попытаться разнять их. Откуда мне знать, что именно? Пытался намекнуть ей, что атмосфера неправильная, но в её поведении ничего необычного не нашёл. Всё становилось страннее и страннее.

Тест проходил в гробовой тишине, которую нарушали лишь скрип грифеля о бумагу и размеренные, тихие и даже вкрадчивые шаги Сандерса. Я чувствовал себя крайне худо. Не в физическом, как раньше, а именно в плане эмоциональном. Будто бы находился под прессом, который беспощадно давил, ломал и измельчал каждую мою косточку поочерёдно. К концу урока я был жутко уставшим, и потому на геометрии совсем не соображал. Только рисовал на полях карандашом треугольнички, пребывая в каком-то полусознательном состоянии.

На физре лучше не стало. Все были какие-то пассивные, апатичные. Себя чувствовал не лучше, но пытался держаться нормально. Меня пугало состояние Мэйбл. Она была… Как обычно. Как всегда радостная, улыбчивая. Только в её глазах плясали огоньки жизни. У меня не было ни единой идеи по поводу происходящего.

На середине следующего урока нам было задано написать сочинение. Разумеется, всё что я в том состоянии смог осилить было парой слов. Остальные справились не лучше. Мэй же рисовала что-то в черновике. Как объяснила позже: «Тема не вдохновила.».

Наконец наступил последний урок. Я надеялся тихо просидеть его. Без происшествий. Потому медленно подымался к нужному кабинету. Уже у двери меня остановил леденящий душу крик. Нужно сказать, что крыша — не место для прогулок детей. Потому «люк» на неё закрыт. Ключи есть только у охранника. Потому первой мыслью и было, что с ним «что-то» случилось. Разумеется, я тут же рванулся проверять.

Сперва мне даже показалось, что на крыше никого нет. Чуть погодя я заметил багровое пятно, диаметром с метра два, а потом поднял голову, став свидетелем поистине великого падения. Стоит сказать, что падавшее нечто меньше всего напоминало человека. Но вот стоило ему соприкоснуться с крышей, как оно тут же приобрело форму. При чём было такое ощущение, будто бы смотришь на всё не просто в замедленной съёмке, а в обратном порядке. То, как кровь собралась обратно в «пюре из костей и внутренностей», а потом всё это стало человеком я запомнил точно на всю чёртову жизнь.

На этом «чудеса» не закончились. Так как этот «мясной мешок» встал — до жути неестественно, — а потом, как в той же обратной перемотке задом подошёл люку и спустился вниз. И только я успел отойти, как из земли в воздух стали вздыматься капли дождя, и всего за пару секунд небо стало пасмурным. Сверкнула молния, прогремел гром и всё побелело…

— Не боишься так всю жизнь проспать, а, бро-бро? — Мэйбл стояла перед партой, опираясь на руки, поставленные по обе стороны от меня.

— Всё же рановато я вернулся. — Потянувшись, посмотрел в окно. Собирались тучи.

— Что-то не так? — Сестрёнка выглядела сбитой с толку. Я надолго завис.

— Это был…последний урок? — От вопроса ей легче не стало.

— Ну, вообще-то да. Ты сегодня как в тумане. Может лучше ещё пару деньков отлежишься?

Отмахнувшись, собрал всё с парты и вышел из класса. Никого уже не было. Как видно проспал я не пару минут.

— Почему сразу не разбудила? — Я обернулся, только вот класс был пустым. Пару секунд отчаянно пытался сообразить, что происходит, и только потом с ужасом осознал…

«Потому что я не проснулся.» — Все внутренности враз покрылись ледяной корочкой. Сперва сонный паралич, потом осознанные сновидения. Страшно было представить, что дальше.

Самое отвратительное заключалось именно в осознанности. Так как знания, что находишься в безопасности не мешает сознанию беспощадно искажать действительность. Я попытался взять себя в руки, хотя паника и заставила обняв себя за плечи нескончаемо шептать себе «проснись».

Школа выглядела как обычно. Как обычно утром. Когда вокруг ни души. Ученики ещё не пришли, а те преподаватели, кто находились в кабинетах закрывались на ключ, разбираясь с бумажной работой. Потому ничего страшного. За исключением, разумеется, нереальности происходящего. И именно эта фальшивость, эта…

— Постановка? — Слова затерялись где-то у меня в голове. — Классика жанра.

Хоть с передвижением проблем и не было, — пространство не искажалось, никаких эффектов «скольжения», — но забыть об осторожности не удавалось. К тому же, я знать не знал, как и чем должен закончиться этот кошмар. Потому спускался по ступенькам с опаской. Человеческий мозг непредсказуем, никто не может знать, что именно за образ он создаст. Тем более, для того, кто видел столько чертовщины… Что же снится Форду?

Спустился к холлу, внезапно повернул в сторону первого этажа. Кабинет истории, как в дешёвых играх с подсказками, подсвечивался белой дымкой. «Опять…» — с отчаянием подумалось мне. Меньше всего хотелось идти туда, но выбора не было. Это должно было закончиться. Как можно быстрее.

Подошёл к двери, взялся за ручку, помедлил. Так, ради приличия. Морально подготовиться к тому, что за дверью никак не получилось бы, но попытаться стоило. Ожидание сложиться успели, и даже подтвердиться.

В какой-то мере комната показалась меньше, чем тогда, впервые. Тот же побитый временем стол, — лакированный, но такое количество вмятин и царапин… — почему-то перевёрнутая чернильница, испачканное перо и исписанный бумажный лист. Последний привлёк моё внимание, но попытки прочесть не увенчались успехом. Как оказалось, под ним было ещё немало таких же исписанных листов. Почему-то от этих изменений мне стало не по себе.

С портрета на меня смотрел, ухмыляясь, довольно молодо выглядящий драматург. По сравнению с остальными, он крайне рано начал писать свои произведения. Правда, закончил тоже не особо поздно. Я положил лист, и поднёс руку к раме. Она была покрыта совсем свежим слоем лака. В прошлый раз я не заметил, но картина была явно самым новым в комнате. Из-за этого она совсем не вписывалась в интерьер. Выглядела лишней.

А потом произошло то, что я и ожидал, стекла зазвенели и стали трескаться. Я зашёл за стол, сел прямо под картиной, и когда окна извергли сотни осколков, я остался нетронутым. Не прозвучало только крика, и никак вспышки не было. Это был не конец.

Я смиренно ожидал конца, пока не услышал запах гари. Горький, мерзкий запах. Повернувшись налево заметил, что из окон бьёт совсем не белый свет, как до того, а ярко-оранжевый. Пламя острыми языками пробиралось внутрь комнаты, оставляя на стенах чёрные следы. Слишком быстро, слишком неправильно.

Вскочив, подбежал к двери — закрыто. Наверху даже не было расщелины. Заканчивать сон сгоранием заживо не хотелось. Ну и что, что этого я, разумеется, никогда не ощущал? Рук мне тоже никогда не пробивали, но почему-то сны на подобное не скупились, и чувствовалось всё крайне натурально.

Пока соображал, что можно сделать, послышался топот. Наверху. Очевидно, что там происходило, потому крики меня не удивляли. Тем не менее, в этом шуме утонули звуки шагов за дверь. Она скрипнула, и мне захотелось прыгнуть в пламя самому, чтобы сгореть побыстрее.

— Знаешь, не люблю, когда играют против меня. К тому же, когда в игре даже нет правил. — Он говорил растягивая, в какой-то непривычной для себя манере. — Ну, а ты такой настойчивый. Мог бы уйти, не нарываться. Но у тебя всегда один верный вариант действий не так ли?

— А тебе откуда знать? — Отступать было некуда, но я всё равно подошёл ближе к столу.

— Ох, малыш… — Его губы растянулись в широченной улыбке, обнажая оба ряда зубов. — Я знаю — тихо начал шептать «Боуэн», — очень много — закрыл глаза, — вещей. Оба глаза с плоскими зрачками. Жёлтые.

Признаться честно, и до того я не особо храбрым был, но в тот момент, казалось, душа и вовсе покинула тело.

— Так это… Месть? — У меня тряслись руки, заплетался язык, и несмотря на окутывающее пламя мне было жутко холодно.

— Какая разница? Считай, это моё маленькое представление. Обещаю, будет очень весело.

Внезапно пол затрясся, и я еле успел удержаться за стол.

— До скорых встреч.

Постепенно всё утонуло в черноте, а очнулся я уже под конец урока. Было удивительно, как это «Кэсси» стерпела такое. А я ведь даже не помнил, как дошёл до кабинета. Но было это уже не так важно. Важнее то, что теперь можно было и не ждать хоть каких-то ответов. Думать о том, что кошмар вернулся не хотелось. Это ведь всего лишь сон, разве нет? Смутно верилось, что Боуэн может быть Биллом. Да и то что я видел… Конечно, его знатно потрепало после того, что я сделал, но разве это повод меняться так? Не было это на него похоже. Не умеет он играть. Но если правда? Вероятность была, потому и идти к нему за ответами — слишком и слишком рискованно. Правда, что мне терять? Раз уж правда, решил мстить, так пусть мстит мне, только Мэй не трогает. Она больше всех настрадалась. И ни за что. Так что если кто и виновен — так я.

Порешив с запасным планом, отправился домой. Мэйбл была непривычно тихой и задумчивой. Точно что-то затеяла с дядюшками. Но говорить мне бы не стала. И у меня причин говорить о задуманном не было. Так и прошёл весь вечер. В тишине и поодаль друг от друга.

========== Глава 15. “Правда.” ==========

Среда. 19.

С самого утра всё неимоверно раздражало. Вдохновлённые речи Мэйбл, вызванные приближением генеральной репетиции, погода, родители. Но больше всего раздражала именно навязчивость Мэй или, скорее, моя паранойя. Сестрёнка так часто говорила о представлении, что казалось, будто бы она меня запрограммировать пытается: «думай о шоу и больше ни о чём другом». А я не мог отделаться от мысли, что вскоре должно произойти что-то ужасное.

Каждое возвращение в школу вызывало дрожь и ужас. Я сидел за партой, но отсутствовал на уроке. Я не мог думать о материале, когда знал, что «игра началась», и мой «соигрок» крайне недоволен. Что Он мог сделать? Никто не знал, и никто не мог знать. Но я не был в этом уверен на все сто, ведь Мэйбл написала дяде Форду, а значит, могла догадаться. Она ведь как-то раз сказала, что Боуэн ведёт себя жутко. Возможно, это был намёк, который я не понял? Но если нет? Слишком велик был риск повторения истерик и самоистязаний, что были той осенью. Я просто не смог бы пережить это снова. Она испытывала такую жуткую вину по отношению к этому демону, что было тошно. Не то, чтобы я безоговорочно считал справедливым убить Его, наверное даже, в какой-то мере я считал это слишком простым выходом, но узнав, что Он выжил — я был просто в ярости. И страхе. Больше последнем, так как Билл явно желал мести. Крайне изощрённой. Я боялся, что Мэйбл могла пострадать. Хоть как-то. Не важно как. Она не должна снова страдать из-за нас. Вот только, что я мог сделать?

Что я мог сделать, когда на втором уроке, небо затянулось серыми тяжёлыми тучами? Когда все впали в какой-то транс, и даже вечная моя оптимистка потеряла какой-либо интерес ко всему? Что я мог сделать, когда раздался грохот на крыше? Когда моя сестрёнка, как и многие из нас, узнали, что очередная жертва там, наверху? Она рыдала, и я не знал, как её успокоить. Она не прекращала спрашивать: «Почему?» — а у меня язык не повернулся бы ответить — «Из-за нас». Я дрожал от осознания, что видел произошедшее. Но почему? Зачем? Предупреждение? Шутка? Или способ в очередной раз напомнить, что я бессилен? Но разве я не мог помешать этому? Я даже не думал о такой возможности, если уж на то пошло. Мне это казалось чем-то, что должно произойти, после чего произойдёт что-то, что можно будет назвать «следующим раундом», потому что я заранее признавал тот проигранным.

Мне казалось, я начал замечать какую-то последовательность. Перерывы, пропажи, смерти и массовое помешательство. На уроке физики все всё ещё были в каком-то трансе, но стоило звонку прозвучать, как они мигом пришли в себя, будто бы разбуженные от глубокого сна. Туманные взгляды прояснились, и все стали куда более живыми, чем в начале дня. Быстро собрали вещи, выскочили из класса и подошли к нужному кабинету, не дожидаясь звонка зашли в него. А я пару минут как вкопанный стоял напротив. Все нервы были натянутыми, как струны — вот-вот порвутся. Никто даже и не вспомнил про произошедшее всего-ничего времени назад? Нет. Будто бы каждый день такое происходит.

Выдохнув, приоткрыл дверь. Боуэна не было на месте, и все просто сходили с ума. Прозвучал звонок, а нашего дорогого преподавателя на месте нет. Прошла минута, три, семь… С каждой секундой мне становилось всё труднее дышать. И всё труднее было определить природу такой «аномалии». От последнего слова по спине снова пробежались мурашки. Что-то было неладно. Совсем неладно.

— Может у них снова какое-то сборище, а? — Прозвучало с задних парт.

Даже логичное предположение. Как-никак, очередной мёртвый ученик. Но никто о этом «сборище» не сообщил ведь. Да и оставлять детей — пусть и взрослых, без присмотра — в такой ситуации — не особо правильно.

Всё было тихо. Слишком даже тихо. В итоге у меня просто лопнуло терпение. Я встал из-за парты и вышел из кабинета.

— Ты куда? — Тут же выскочила Мэй.

Куда большая вероятность, что нападут на меня, нежели на целую кучу детей.

— Оставайся в классе, я проверю… Учительскую. — Прозвучало, на удивление, убедительно. Она кивнула, развернулась и ушла. У меня почему-то возникло чувство дежавю. Снова я среди пустого коридора.

Мэйбл была в сравнительной безопасности. Во всяком случае большей, чем я. Легче мне от этого, правда, не становилось. Скорее наоборот. Будто бы на казнь шёл. С другой стороны, чем не казнь?

Разумеется, в учительской было тихо. Повсюду шли уроки, ничего странного не происходило. Во всяком случае, так это выглядело. С другой стороны, будто бы «Боуэну» нужна была причина чтобы внезапно пропасть.

С чего Он вообще решил использовать такой подход? Больше жертв? Глупо. Он никогда к подобному не рвался, если уж на то пошло. Больше разрушений — да, в его стиле, но максимум что я мог вспомнить — это превращение в статуи людей, более ничего. Значит, желает оказать давление. Что тоже очень странно. Конечно, Билл немало изменился, раз даже постарался притворяться кем-то, имею ввиду настолько хорошо. Ранее просто лгал Форду.

Возможно, Он не знал, как я перенёс тот случай. «Это бы многое объяснило.» — хмыкнул я, слезая с лестницы. Крыша была заперта. На первый этаж спускаться смысла не было, так что я пошёл в сторону актового зала. Дверь, на удивление, оказалась открытой.

Окна были распахнуты, шторы медленно и элегантно развевались на ветру, стулья стояли ровными рядами, а сцена была скрыта плотной бардовой занавесью. Было прохладно и немного жутко. Реплики преподавателей не долетали сюда, и тишину нарушали только мои медленные шаги, эхом разлетающиеся по пустому помещению.

Завалившись на одном из мест в первом ряду, я некоторое время просто смотрел перед собой. Вспомнилось «недавнее» выступление Мэйбл. «Сколько же времени прошло — с ужасом осознавал я. — А с первого выступления?». Это были скорее риторические вопросы, вызванные неуверенностью в правильности поступка.

Меня не тревожило, что Боуэн мог вернуться. Я был уверен — у него совсем другие планы. Но входил ли в них приезд Форда? Вероятность была. За моё отсутствие, сколько раз Мэй пересекалась с ним? «Да, наверняка он доставал её, пока я «болел». Тогда то она и поняла» — думал я. Всё казалось таким простым и очевидным. В Его стиле. Как обычно, действует по ходу, не продумывая всё наперёд. От этой непредсказуемости были и плюсы, и минусы. Больше последнего, конечно.

Возможно, я просидел бы так ещё немало времени, но уже знакомый запах гари заставил меня «очнуться». Стало много жарче, за окнами вместо привычных видов плясали языки пламени. Проверив дверь, убедился, что она заблокирована. Понимая безвыходность ситуации, медленно побрёл в сторону закулисья, а там и гримёрка. Стоило открыть, как из помещения вырвались клубы чёрного дыма. По этой причине, я сразу же захлопнул дверь, откашливаясь.

Без особого энтузиазма подошёл к первому ряду, и завалился на пару стульев. Если умирать — то лёжа. С удобством, так сказать. К счастью, стулья были без ручек, так что без особого дискомфорта можно было развалиться на них. Я понимал, что школа просто не могла загореться в мгновение ока, да ещё и вокруг здания огонь — что за бред? Поблизости ничего так ярко гореть не могло. Потому особого беспокойства не было, даже когда шторы загорелись.

«Пф, нереалистично» — фыркнул, и лёг на спину. Даже потолок интереснее разглядывать. Но стоило мне разок моргнуть, как всё вокруг преобразилось. Вскочив с места, огляделся. Какое-то знакомое место, но подобного я видеть не мог. Современные театры выглядят совсем иначе, не говоря уже о том, где я находился до того. Разве что в каком-то старом фильме можно было заметить подобный уклон в старину.

«Не то…» — нахмурившись, беззвучно прошептал я. Всё было неправильным. Это ощущалось совсем иначе. Такое незнакомое и чертовски чужое. Мне это не нравилось. Я считал, что знаю Его. Никогда не думал об этом, но действительно считал так. Как старые заклятые враги. «У него нет слабых мест.» — как-то сказал Форд, и ошибся. Было у демона одно слабое место, но никто не был в том положении, чтобы до него добраться. Был, конечно, и «круг», но это совсем другое. Происходящее же, заставляло меня постепенно терять уверенность в том, что я хоть что-то знаю.

Цок-цок-цок… Дрожь прошибает электрическим разрядом. На какую-то пару мгновений я забываю как дышать. Будто бы снова чувствую тот холодный металл и шершавые стены. От ужаса даже темнеет в глазах. Придя в себя, оборачиваюсь — сзади никого нет.

Шуршит тяжёлая ткань, и тогда я перевожу взгляд на сцену, уже открытую.

— Так-так-так… — С ухмылкой начинает «Боуэн», сверкая золотыми глазами. И выглядит то как-то пафосно, но всё равно иначе.

Я делаю шаг назад. Что-то в этой ситуации неправильно.

— А ты любишь нарушать правила, как я вижу. — Он медленно сходит со сцены, не сводя с меня взгляда.

Кажется, будто бы тело парализовало. Где-то на подсознательном уровне молюсь, чтобы он просто разделался со мной и исчез. Не трогал больше никого. Не трогал Мэй…

— Ну, не молчи. Что за театр одного актёра, Мэйсон? — И в голове у меня внезапно щёлкает.

«Не так. Совсем не так.»

— С каких пор ты называешь меня по имени? — Ещё сильнее свожу брови, впервые чувствуя к этому демону такую враждебность. А Он смотрит с недоумением. Растерян.

«Нет-нет-нет-нет-нет.» — не прекращается у меня в голове.

— Какая разница? — Наклоняет голову набок и смотрит, ожидая ответа.

— Ну, раньше ты ведь использовал… — Я на секунду медлю. –…кличку, как Мэйбл. — И я почти не лгу.

— Тс, времена меняются. — Я полностью сбит с толку, и снова внутри будто бы что-то обрывается. Как тогда, после выстрела. Просто пусто и безразлично.

— Ну, чегождешь? — Когда пауза затягивается, спрашиваю я.

От чего-то тошно. Он ведь прав. Время уходит, всё меняется. Мне уже не тринадцать, и мы давно не в Гравити Фолз. Ничего прекрасного, как тогда, с нами уже не произойдёт. «Всё закончилось» — как яркая неоновая вывеска, горит фраза у меня в голове. Все остальные мысли просто блекнут на её фоне.

— Сам ведь пришёл. Неужели так сложно немного подождать? — Он заводит руки за спину, сцепив их в «замочек», и перекатывается с пятки на носок.

— После того, что ты сделал, думал, я просто буду сидеть на месте? — Меня впервые так утомляет разговор с ним. Мне просто не хочется говорить. Какие-то очевидные и глупые вещи. Всё и так понятно. Что тянуть?

— И что же ты собрался делать? — Спрашивает со смехом.

Не могу отделаться от мысли о том, как же я жалок. Разумеется, меня одного ему недостаточно. Не остановится. Я просто бесполезен.

— Чего ты тянешь? Зачем?

— Как же ты надоел. — Он быстро приблизился, взял за подбородок и заставил смотреть прямо в глаза, — Ты будешь ждать и мучиться ровно столько, сколько я скажу. — замахнулся, и я закрыл глаза.

«Будто бы это спасёт от…» — остановило мысль единственное, что в тот момент могло вывести меня из равновесия. Мягкие, влажные губы на моей шее. Мне даже в голову не пришло оттолкнуться, или что-то в этом роде. Наоборот, будто бы «переклинило», и, взяв за ворот рубашки, притянул Боуэна к себе, впиваясь неловким, но настойчивым поцелуем.

Но вот он оттолкнуть меня всё же додумался.

— Какого чёрта ты творишь? — Вытерев губы тыльной стороной ладони, спросил он, отступив немного назад.

Хотелось провалиться сквозь землю. «Лучше бы прикончил. — подумалось мне. — Ну вот какого чёрта я это сделал?»

— Момент удачный. — Скрестив дрожащие руки на груди, перевёл взгляд в сторону. Не то, чтобы Боуэн был раздражён, но и явно недоволен. — Между прочим, сам мне условия ставил.

Сперва он в течение минуты точно в полной растерянности смотрел на меня, а потом всё же дошло, когда я и успел потерять надежду. Он тяжело выдохнул, положив руку на грудь, и улыбнулся.

— Я уже испугаться успел…

— Тебе всё равно в тюрьме самое место. — На это он лишь цокнул и закатил глаза. Ну да, напугал, а как же.

— Нужно же было тебя как-то в чувства привести, принцесса. — Хотелось врезать по нахальной самодовольной роже, но не слишком безопасно было.

— Не пропадал бы с урока, и приводить бы в чувства не пришлось.

— Чёрт, урок… — Он выглядел максимально виноватым, будто бы действительно забыл.

— Ну да, представь себе. Тебе за это ещё платят. — Перевёл на него взгляд, и продолжил. — За уроки, а не домогательства.

— Это не считается. — Прошёл мимо меня и направился к выходу.

— Эй, ты мне должен! — Не мог же я его так просто отпустить.

— И это тоже не читается.

— Ну и что тебе не так?

— Срок действия вышел. — Ответил, не замедляя шаг.

— Ты издеваешься? На меня тут покушаются, а тебе хоть бы хны? — Такое возмущение в голосе, что он даже остановился.

— А с чего меня это должно волновать? — Приподняв бровь, хмыкнул «историк».

— Действительно! — И задумался. Причин то не было, если уж на то. Сам навязался.

— Тебя предупреждали, как могли оберегали, а ты снова за своё. Я тебе в охрану не нанимался. — Он уже развернулся, когда я решил сказать… Лишнего.

— Так, значит, одержим, да? — Он сжал кулаки. — Милые инициальчики, кстати. Я бы раньше догадался, только отсутствовал долго, сам понимаешь. — Продолжил с наигранной скорбью. — А вот Мэйбл… Но что тебе она, верно? Дядя Форд только едет, и он явно в курсе, чем ты здесь занимаешься.

— О чём это ты?

Видно, даже слепой заметил бы, что он со всех сил старался держать себя руках. И это выводило меня из себя.

— Хватит! — Так рявкнул, что даже эхом по коридору слова прошлись. Боуэн нервно оглянулся, схватил меня за руку и мы вернулись в актовый зал.

— Так нравится мне жизнь портить-

— С каких пор ты тут жизнью человеческой наслаждаешься, а? — Едким шёпотом спросил я.

Бесило, неимоверно бесило, что он всё ещё строил из себя не пойми что. Не верилось, что за все эти года она стал… Таким. Не мог. Не должен был.

— Ни о чём таком я не сказал, так что держи свои домыслы при себе, Сосновое деревце, — Никогда бы ранее не подумал, что мне может стать легче из-за этого дурацкого обращения. — ведь ты понятия не имеешь, чем я здесь занимаюсь.

— Снова Странногедон? — С нелепой улыбкой спросил я.

— Совсем у вас с креативом плохо, — вздохнул «демон». — ничего придумать не можете.

— Ну, а что тебе, как не захват мира?

— Так лыбишься, будто бы на место в нём себе рассчитаешь. — Хмыкнул, и проверил, не спустился ли кто посмотреть, что были за крики. Даже неловко стало.

— И по какой такой причине кому-то взбрело выдавать себя за тебя?

— У меня сейчас мозг от местоимений закипит, Сосна. Просто попытка вставить меня крайним, вот и всё.

— Ну, если бы не было сыграно так не умело, я бы даже поверил.

— Наивные вы, людишки.

— И не надоели мы тебе ещё?

Казалось бы, заклятый враг вернулся, и это уже не шутки и не чья-то игра — ужас, кошмар. А мне ни капли не страшно. Хотел бы — навредил, но нет ведь, не хочет. Даже пару раз спасал, и вот снова. Ностальгией и не пахло, но какое-то подобное чувство заставляло улыбаться.

— Вы мне ещё пару столетий назад надоели. — Вздохнул он, переведя на меня взгляд. — Да что такое?

— Не знаю.

— Дядюшка вам не поможет, не волнуйся. — Знал бы, насколько ошибается в ходе мыслей…

— Разве ты не должен, ну… Мстить? Или что-то вроде?

— А может вы от меня отстанете уже? Или что-то вроде?

Я пожал плечами — сказать было действительно нечего.

Прозвучал звонок, и я вернулся в кабинет. Всё ещё было чертовски много вопросов. Понять, что происходит — казалось просто невозможным, а думать так не хотелось, что хоть на стену лезь. Чьё-либо влияние, или просто «настроение» — чёрт знает, но не так и важно. Последние уроки прошли где-то мимо меня, и только дома я смог нормально поразмыслить.

Что имелось? Много чего, если уж на то пошло.

Боуэн к происходящему отношения не имел. Сложно иметь с чем-то дело, если не существуешь.

Билл вернулся, и по неизвестной — как обычно, впрочем, — причине мести не желает. Возможно, мешали более важные планы. Возможно, после их разрешения он к ней вернётся.

Возникало немало вопросов, касательно «Кэсси». Она явно была в курсе, что «Боуэн» на самом деле. Она наверняка являлась чем-то… Подобным. Иначе никаких причин не вижу. Имела ли она какие-либо цели? Если судить даже по последним неделям — ничего сверхъестественного, кроме занудства.

Касательно того разговора, тоже немало вопросов возникало. Кэсси явно о многом осведомлена, но то как она настаивала… Билл же наоборот желанием нас всех — в основном меня, — прикончить не горел, что довольно странно. Ну, во всяком случае, выставлял это так, будто бы ему это невыгодно.

Если же суммировать все его поступки, то голова кипеть начинает. Да ещё и та папка, с делами… Зачем ему этим заниматься? Ну бред же какой-то — людям он помогать не стал бы. Значит, имеет какую-то иную выгоду. Но что именно? Этот вопрос возвращает меня к самому началу.

В тот момент, когда круг был разорван, — он так въелся мне в память, и до сих пор преследует самым настойчивым кошмаром, — зрачки Билла расширились, то есть, даже не так. Они стали человеческими. В основном, таким образом я оправдывал поведение Мэйбл, для неё это выглядело как двойное убийство, она ведь заметила то крошечное изменение. Но значило ли это, что «переродившись» — или, если быть вернее переселившись — Билл оказался без сил? Вероятность определённо была. Вдумываться «почему» и «как это работает» я не хотел, были дела поважнее. К примеру эта его «охота». Он в принципе мог «собирать себя по кусочкам». Если это возможно. Просто помнится, Форд что-то подобное говорил. О поглощении более слабого, для увеличения собственной силы. И это прекрасно объясняло, почему он не нарывался на конфликт. Не время, так сказать.

Глупым считал вопрос, что Билл планировал делать после. Потому что… Билл? Планировал? Последние деньки, конечно, пестрят сумасшествием, но я в это безумия нырять не хотел. Во всяком случае, хоть какие-то отголоски разума сохранял. Пытался.

Из плохого, а если быть точнее, из более ужасного — было не особо понятно, откуда ожидать опасности. Билл, Кэсси — она явно меня недолюбливала, в угоду себе или Биллу — или сам призрак. Во всяком случае, от последнего я опасности ожидать и не переставал. А в том, что это всё-таки призрак, меня убедили декорации. Если задуматься, то все потусторонние сущности — какие-то демоны, но это уже мифология. Так что, если существо не имеет физического воплощения, привязано к своей эпохе и жаждет мести — легче всего назвать его призраком. Для удобства. И если же это призрак, это значило, что он явно последней категории. И я снова возвращался к началу. Тем не менее, должен был приехать Форд. В том, что он должен был приехать я не сомневался, не стал бы он после того лета поддерживать её рвение вмешаться. А это значило, что у меня будут хоть какие-то шансы расспросить его. Разумеется, если в этом была нужда. То есть, не то, чтобы у меня было доверие к Биллу, но он, вроде как, и сам нормально справлялся? Меня же просто мучило любопытство. Да и Форд наверняка не оставил бы возможности «раз и навсегда» стереть Билла с лица Земли. И даже не знал, правильно это, или нет. Очень смешанные чувства были к такому варианту развития событий. Крайне. Возможно, после того случая, я всё же испытывал какую-то долю вины. Передалось от Мэйбл, она была настойчива в своих доводах, что мы ужасны. Прошло столько времени, её отношение к тому случаю совсем не изменилось. И это было странно, что она решилась написать Форду. С другой стороны, как иначе она могла поступить? Она ведь прямо сказала, что не желает больше никого терять. Могла ли она возненавидеть его?

«– Ты…смог бы…ты смог бы простить? » — пронеслось у меня в голове, и пробила мелкая дрожь. Было чувство, будто мы поменялись местами. И мне это не нравилось. Совсем. Это я должен был написать Форду, я должен был узнав возненавидеть — снова — и я должен был действовать, а не сидеть на месте. Всё было неправильно, всё было чертовски неправильно. Всё совсем не на своих местах.

Я лежал на кровати и ненавидел весь мир. Как обычно, если уж на то. Спать не хотелось. «Как я мог упустить столько времени?» — не мог ответить на этот вопрос. Всё просто покатилось к чёрту. Из-за того обещания? Или по какой-то другой причине? Хотелось оправдывать всё влиянием того призрака, но… Я не мог. Нельзя всё спихивать на паранормальщину. Это так не работает. Как нельзя всё в фэнтези-мире объяснить словом «магия». Просто неправильно.

Мне нравилось происходящее. Не нравилась правда, но я был просто в восторге от всего. Опасности, непонимания, страха и даже беспомощности. Мне не хотелось принимать в этом участие, а только наблюдать, как всё катится в какую-то бездну, как всем овладевает хаос.

Не Билл желал «Странногедона», нет. Правда заключалась в том, что этого хотел я. И это было самым ужасным.

========== Глава 16. Письмо. ==========

Пятница. 21.

А спонсором утра являлась компания «философские размышления перед сном». Философские размышления перед сном — ну когда же всё это закончится? Все эти ссоры, проблемы и «самоосознания» уже достали. В особенности последнее. Ничего нового о себе уже узнавать не хотелось. И так хватило.

В четверг, перед уроком истории угораздило поссориться с Мэйбл. Типичный пустяк перерос в «молчанку между нами» и «почему ты мне ничего не говоришь?». Я и так был на нервах, а тогда просто разразился гневной триадой про то, что меня постоянно выставляют, мягко говоря, крайним. Она, разумеется, протестовала, но что мне? До конца дня был весь как на иголках, а вечером уже родители разнимали. Мэй грозилась, что расскажет о «всех моих делишках» им. Они бы не поверили. В такие вещи нельзя просто поверить, их нужно увидеть, прочувствовать. Я заткнулся по другой причине — не хотел, чтобы сестрёнку снова отправляли на те сеансы. Легче ей бы не стало, да и у неё вот-вот выступление. Просто надеялся, что для неё и её труппы оно не будет последним.

Откладывал примирение «на потом» сколько мог, но в итоге сдался. Подошёл, извинился, она что-то проворчала, но простила. Думал, после этого пойдём на урок, но не тут то было.

— Раз уж извинился, значит идёшь на репетицию. — При чём говорила она это так строго, совсем не оставляя мне выбора.

Понимая, что придётся слушать все эти французские речи, из которых максимум пойму пару слов, я был против. Это не спасло положение.

— Ладно, только не долго. — На это сестрёнка только хитро ухмыльнулась, исчезая за занавесью.

Репетировали без костюмов, потому Мэйбл довольно быстро выскочила с гримёрки. Желая блеснуть знаниями, вручила сценарий мне. Пролистал пару первых страниц — текст на французском, над некоторыми словами карандашом подписано произношение, над несколькими — перевод.

— Поверить не могу, что ты реально над этим запарилась.

— Пф, нашла текст в интеренете.

Сказать, что я был удивлён — ничего не сказать. С другой стороны — поступил бы также.

— И какой дурак занимался этим до тебя?

— А ничего что оригинал пьесы на французском?

— Оу. — Я вернулся к сценарию.

Было немного неловко, но откуда я мог знать? Не я же всем этим бредом интересовался.

— Ну всё, я пошла. Только не сбегай раньше конца.

Что заставило её верить в то, что я правда дождусь конца — неизвестно, но из-за этой фразы я знал, что меня будет мучить совесть. Возможно.

Как я и предполагал, когда Мэй только-только загорелась этой идеей — большая часть участников не особо понимали, что говорят. У некоторых произношение совсем хромало, а у одного был и вовсе немецкий акцент. Конечно, их поставили на второстепенные роли, но из-за этого на главных были не особо блещущие талантом в актёрском деле.

Они играли небольшое отрывок — «споры на рыночной площади». Не особо занимательно. Возможно, зная сюжет полностью, было бы куда понятнее, что происходит, но у меня был сценарий только парочки отрывков. Мэйбл досталась одна из главных ролей — почему она об этом не говорила? Или говорила? — толи служанки у богача, толи дочери богача, притворяющейся служанкой. Она искала птицу, случайно выпущеную из клетки. Вторая главная героиня, — кажется, в оригинале это был герой? — была разбойницей, которая столкнулась с персонажем Мэй. Ей явно с трудом давались реплики, но она больше остальных понимала настрой и её игра выглядела довольно живо. Будто бы эта роль была для неё и создана. Скорее всего, именно по этой причине её и выбрали, несмотря на корявое произношение. И я даже мог понять это. Отдать дань оригиналу — это важно, но они, как-никак, актёры, и именно этому должен быть отдан больший приоритет.

На вторых ролях были классические персонажи, которые отыгрывали довольно неплохо, но в тоже время скучно. Это была совсем не их вина, так как толк они в своём деле знали, но мастерством не доросли, чтобы из болванок делать что-то впечатляющее. Возможно, если ни не бросят — читать как «не погибнут из-за чёртового призрака» — то их ждёт немалый успех.

К конце третьего урока Мэй не было на сцене. Судя по словам, она должна была появиться к самому концу, но ждать я не стал. На мой уход никто внимания не обратил, потому я максимально быстро направился к нужному кабинету. Подоспел вовремя — прозвенел звонок и только последняя парочка учеников немного задержалась.

— Что снова? — Когда те вышли, продолжил уже более недовольно. — Надеялся с тобой сегодня не видится.

Хотелось ответить что-то язвительное, но, прикусив язык, сдержался. Рано сжигать мосты.

— Хочу знать больше. — Совсем не то, что хотелось сказать, но нужно начать с чего-то попроще.

«Боуэн» отпустил журнал, скептически оглядев меня, хмыкнул и вернулся к работе.

— Иди на урок, там и узнаешь.

То, насколько он был доволен собой даже не злило. Было скорее привычно.

— Экономика предмет, конечно, полезный, но в данный момент есть дела поважнее.

— Да, согласен. Выступление твоей сестры.

В какой-то степени меня накрыло чувство дежавю. Как и раньше он уверенно давил на самые больные точки. И кто из нас изменился меньше?

— Если с ней что-то случится… Я даже не знаю что делать.

Он вздохнул, так, будто бы мы все ему уже сто лет как надоели, — не особо устало, проще говоря, — отложил журнал и посмотрел на меня. Я старался смотреть куда-то в сторону, но выходило худо.

— От знаний легче не становится, Сосновое деревце, поверь. Ты всё равно этими самыми знаниями воспользоваться не сможешь.

«Я не беспомощный.» — бесконечно повторялось у меня в голове. Ни о чём более, кроме неприязни думать не мог. Если до этого у меня были хоть какие-то «дружеские намерения», то в тот момент решил — несмотря ни на что, я помогу Форду уничтожить эту тварь раз и навсегда.

— В данном случае. — Словив мой заинтересованный взгляд, он ухмыльнулся. — Так просто? Не думал, что я могу тебя подставить, м?

— Весьма ожидаемо для тебя. Если бы так случилось, я бы ни капли не удивился.

— Тогда может отложишь самоубийство в дальний ящик?

Сдавшись, я сменил тему. Всё равно ничего не добиться.

— Так зачем ты здесь? В чём твоя выгода?

— Смелый вопрос. И с чего я вдруг должен отвечать? После угроз к тому же.

— То были не угрозы. Я никому не писал.

— Какая разница? Будто бы ты не написал бы.

Вот таких неоднозначных моментов чертовски много. Когда не знаешь, ты видел что-то, или хотел видеть.

— Знаешь, а ведь нет никаких доказательств, что Мэй писала о тебе. Я только знаю, что она связалась с Фордом и он ей ответил. Но я мог бы написать сам, для уверенности.

Пауза затянулась слишком сильно. Послышались шаги учеников. Боуэн снова развернулся лицом к классу.

— До понедельника. — Холодно ответил он, и мне ничего не осталось, кроме как уйти.

К середине урока пришла Мэй. Сидела-дулась до самого его конца, а на перемене закатила истерику, — что было вполне ожидаемо, — пообещав что больше никогда со мной не заговорит. К уроку французского она немного оттаяла, но я был уверен — до воскресенья от неё «весточек» точно не будет.

Кассандра была довольно нервной. Не придиралась, даже не часто делала замечания. К середине урока дала задание написать диалог, а сама засела за документы — чтобы отвлечься.

Было любопытно, что её так беспокоит? Я всё ещё не имел понятия, как воспринимать её. Пришлось успокаивать себя тем, что у неё и своя жизнь есть — может действительно что стряслось? А то уже совсем не моего ума дело. «Но если нет?» — тут же всплывало ответом. Если касательно происходящего? Хорошо это? Плохо ли? К ней я подойти не мог. В особенности, учитывая нашу неприязнь друг к другу. Да и тут мы не больше чем преподаватель и ученик, что делает ситуацию совсем никудышной.

Придя домой, сестрёнка тут же убежала «к подругам», что совсем меня не удивило. Она постоянно так сбегала, когда мы в ссоре. Мать устроила допрос, как всегда «отругала», и я даже на какое-то время забыл о более важных вещах.

Действительно ведь, вдруг Мэйбл не догадалась? Но тогда зачем писать Форду? Зачем шифроваться? Нет, писать точно лишнее. Или же, мне просто не хотелось, что-бы кто-то ещё знал? Это был хороший вопрос.

========== Глава 17. Примирение. ==========

Воскресение. 23.

Вопреки моим ожиданиям, воскресное утро началось с того же, что и субботнее. Мэйбл довольно сильно задел мой поступок. Понял я это ещё ночью, когда она вернулась к полночи. Родители настаивали, что «так продолжаться не может», и сестрёнка чуть не угодила под домашний арест. Ситуацию чуть смягчил тот факт, что она действительно была у подруги, и потому никакого беспокойства не было.

Переступив через недовольство матери, Мэйбл снова ушла, хотя не было даже десяти утра. Можно подумать, я проснулся пораньше, но нет. Я просто не успел заснуть к тому моменту. Слишком много мыслей терзало мою голову. Оставалась пара дней. Генеральная репетиция в понедельник… У Мэйбл важный день. Мы в ссоре. В основном, именно это было темой для долгих и мучительных размышлений.

Захватив рюкзак, вышел из квартиры. Готов поклясться, в таком шоке родители ещё не были. Обычно выходные посвящаю себе — в учебное время, разумеется, — так как в будние дни успеваю немало устать. Вообще удивительно — такая бодрость и решительность. Было непривычно, но сидеть на месте смысла не видел.

Не то, чтобы я совсем не общался с сестрой, или не интересовался ею, но почему-то даже вопрос о любимом напитке вызвал у меня ступор. К счастью, день рождение надолго засело у меня в голове, а так как списки продуктов и прочего составляла она — стало в разы проще. Проходя между рядами продуктов не раз ловил себя на мысли, что устраивать вечеринки и праздники — её талант. Наверное, в будущем она неплохо устроится, если даже забросит актёрское. Ей бы хватило парой фраз с заказчиком перекинуться, и готово.

Устроить что-то, что удивило и порадовало бы её — невероятно сложная задача. Мэйбл крайне позитивная, любит большие компании. Моя близняшка, и в тоже время единственный человек, которого мне не понять. До такой степени, чтобы предугадать её ход мыслей, её идеи. Креативная, оптимистичная, яркая. Действительно самый яркий лучик в моей жизни. Так что провалиться нельзя было. Просто. Нельзя.

Когда неизвестно, сколько времени у тебя в запасе — это сложно. Устроить что-либо для кого-либо это уже задача не из простых, а в таких ситуациях — тем более.

Выбрать комнату, где бы мы не мешали родителям — через пот и слёзы, сделано. Так как она всё ещё на меня дуется, пришла бы она не позже девяти, а на этот момент гостиная уже освобождена.

Закуски, напитки — самая лёгкая часть. Хороший вопрос: как она спокойно употребляет сладкое в таких — и много больших, — количествах? Но это полностью её дело, тем более, что здоровье у неё просто железное. Физическое, во всяком случае.

Вспомнив, что она каждый год пересматривает один и тот же фильм, с восторгом «как первый раз», потрудился, нашёл его. Сам смотрел дважды, но это было чертовски давно, так что пережить третий раз можно.

Настольные игры — идея весьма рисковая. Мэй их не особо жалует, а некоторые вовсе на дух не переносит. По этой причине к выбору пришлось подойти крайне серьёзно. Нужно было что-то не особо сложное, но и не слишком простое. Чтобы было способно отвлечь, но не полностью занять все мысли — полное погружение её интересовало только в фильмах. Плюсом, нужно было с ней ещё и диалог вести, а зная меня — начну и увлекусь. Всё. Не вытащишь. Дженга — требует концентрации, уно — ещё больше. Чуть не сломал голову, но всё же нашёл оптимальный вариант.

Последний шаг — привести всё в порядок. Максимально уютно и по-детски. Мэйбл никогда не устоит перед идеей построить шалашик из подушек и простыней, — научилась уже так, что замки целые строит, — положить в центр фонарик или лампу, и рассказывать всякие разности, или поедать вкусности за просмотром фильма. Потому моей задачей было только разложить ресурсы. Не на самые видные места. Пусть поищет — больше завлечёт. Родители, услышав мой замысел освободили комнату даже раньше, так что я сделал всё довольно быстро. И сидел в напряжённом ожидании.

Час. Другой. Третий…

Наконец послышался уже знакомый скрип — ключ повернулся в замочной скважине. Тихо приоткрыла дверь, свет не включала, разулась и, крадучись, стала пробираться в сторону кухни. Не хотела, чтобы услышали. Но я был слишком близко.

Хотел было что-то сказать, но её вид полностью выбил меня из колеи. Растрёпанные волосы, верхние пуговицы застёгнуты через одну, потёкшая тушь — или подводка, чёрт знает.

— Что тебе нужно? — Красными от слёз глазами, смотрела на меня, да ещё так грозно, что я невольно поёжился и даже почувствовал себя виноватым.

— Извини… — Я был слишком растерян, и все слова, которые запланировал сказать, просто выветрились из головы.

— Иди к чёрту. — Она вытерла рукавом часть косметики и ушла в сторону ванной.

Проторчала там минимум полчаса. Это сыграло мне на руку — наконец-то собрался и мог говорить внятно.

— Ещё не спишь? — Мэй несмело заглянула в гостиную. Умылась, привела волосы в порядок, переоделась. Даже как-то быстро всё успела сделать.

Всё ещё обижалась, но ей нужно было с кем-то поговорить. А это означало только одно. Случилось что-то чертовски плохое.

— Тебя жду. — Я похлопал рядом с собой на диване. Она немного замялась, но всё же приняла приглашение. — Просто думал на счёт всего произошедшего… Мне стоило тогда дождаться тебя. Эта пара минут ничего не изменила бы. Я переживаю, сама знаешь, слишком много. И даже если речь о паре секунд, я не упущу их, чтобы сделать хоть что-то. То что происходит…

Она совсем меня не слушала. Это злило, но я взял себя в руки.

— Думаю, это не то, что тебя сейчас после всего беспокоит, так?

Мэй перевела на меня нерешительный взгляд, и тут же отвела, с опаской.

— Слушай, я же вижу, что у вас что-то случилось, и-

— Мы ведь родственники, да? — Её голос прозвучал настолько внезапно, что я дёрнулся.

«Какой идиотский вопрос» — подумалось мне. Зря.

— Что бы не случилось, мы близнецы, правда ведь? Одна кровь… Самые близкие друг-другу люди… — Она прижала к себе колени и смотрела в пол, сдерживая дрожь. Но в голосе она звучала весьма отчётливо.

«Очень мило посидели. Отличное примирение. Не зря старался. Супер.» — было неловко, не к такому разговору я готовился.

— Так ведь?

— Конечно! О чём ты говоришь? — Я звучал слишком эмоционально, но тогда действительно был весь на нервах. Не было ни единой мысли, что говорить.

— В общем… — Мэй нервно теребила кофту. Было видно, что каждое слово даётся ей с немалым трудом. — Ну, на вечеринке… Мы немного… Это слабый алкоголь, но-

— Мэйбл. — Она пристыженно отвела взгляд.

— Мы выпили. Возможно, слишком много. Одна из нас.

— И что, вызвали «мальчиков»? — Наконец у сестрёнки лопнуло терпение, и она одарила меня максимально свирепым взглядом. — Молчу-молчу.

— По-твоему, я бы распиналась об этом? — Поёжился под её взглядом и отвел глаза.

«Сама виновата, что тянешь.»

— В общем, эта рыжая бестия… — Её всю распирало от гнева. Как на меня, так и на девчонку. — Эмили. Когда я отвлеклась, она взяла мой телефон и… Ну, она начала вслух читать переписку.

— И что же такого там было?

— Это была переписка с… Пасификой. — Она нервно засмеялась, и со всей силы сжала кулачки, в которых всё ещё была ткань.

— Представляю— — Самонадеянно начал я.

— Нет, — протянула сестрёнка, — представить себе не можешь, что в ней было. И лучше бы ты был прав. — Она обречённо покачала головой. — Лучше бы мы ссорились…

— Мирились? — Невинно поинтересовался, затаив дыхание.

— Мы как-бы… Ну… Встречаемся. — Со стоном отчаяния завалился на подлокотник дивана.

Мэй сидела сжавшись в клубочек, и выглядела крайне испуганной, будто бы я сейчас начну распинаться о том, что «это всё от дьявола».

— Сколько? — Тихо и без капли эмоций поинтересовался, не отрывая взгляда от потолка.

«Завтра об этом будет говорить вся школа.» — я был в ужасе. Самом настоящем.

— А? — Для неё это был самый неожиданный вопрос. — Ну… Года два, примерно.

— Почему сразу не сказала? — С тоном, как ведут светскую беседу, продолжил расспросы.

— Не думала, что серьёзно. — Она слабо улыбнулась, немного выпрямившись. — А ты… Более спокойный, чем я думала…будешь.да…

— Ну, как ты сказала, одна кровь. — Только потом до меня дошло, что ляпнул.

— Ага, Боуэн, да? — Она хитро ухмыльнулась, уже приходя в себя. А я нервно рассмеялся, попытавшись сменить тему. Не помогло. — Ну-ну, колись.

— Ничего серьёзного.

— Я тоже так говорила. И это уже третий год длится. — Перевод темы на меня ей явно пришёлся по душе. Я был иного мнения.

— Ты сказала, что второй. Только одно дело что вы… — хотел сказать «девчонки, у вас всё проще», но вовремя одёрнул себя. –…ровесницы, а другое дело… Это. Не важно. Я здесь чтоль зря всё готовил?

— А он знает? — Глаза просто горели. И так всегда, когда о чувствах речь заходит. Не отделаться.

— И да…и нет? — Знала бы она, о ком речь ведёт…

«Значит не знает.» — от осознания всё внутри покрылось ледяной корочкой. «Я Ему угрожал, а она не знает.» — меня охватила жёсткая паника

— О чём ты писала дяде Форду? — Осипшим голосом спросил я.

— Просила, чтобы приехал на представление… — Она нахмурилась, пытаясь связать две темы. — И при чём здесь это?

— Уже не при чём. Но он ведь будет 25, да?

— Обещал постараться пораньше, но как знать. Он сам мне писал про то, что в школе происходит, обещал разобраться. — Она надулась. Явно обижалась, что при разговоре о ней, речь снова зашла о «паранормальщине».

Я выдохнул. Было немного легче.

— Так что у тебя с Боуэном?

— Сайфером.

Повисло гробовое молчание. С каждой секундой процесс обработки информации приближался к завершению, пока программа не выдала ошибку.

— Чего? Либо рехнулся ты, либо мир. Одно из двух.

— Почему только одно? И ничего с ним у меня нет. И быть не может. По ясным причинам.

— А Кассандра? — Мэй выглядела слишком хмурой, и беспокоил её явно не вернувшийся из мёртвых «злейший враг».

— Чёрт её знает. — Включая фильм, и передавая сестрёнке пачку чипсов, ответил я. — Он же ничерта не говорит.

— А как ты тогда узнал? — Не отрывая взгляда от экрана, поедала закуску, и всё равно находила минутку спросить.

— Факт, что знаю. Остальное не важно.

— Но он тебе нравится. — Она перевела на меня внимательный взгляд, от чего стало ещё сложнее найти, что ответить.

— Не знаю. — Но я только пожал плечами.

— Но допускаешь такую возможность. — Внезапно ей эта тема показалась даже интереснее любимого фильма. Поставив на паузу, я повернулся к Мэй.

— Я беру свои слова обратно. Я больше не злюсь. Он по-прежнему ведёт себя как… — Не сумел подобрать нормальное слово, потому подошёл с иной стороны. — Как не очень хороший человек. Меня интересует только то, чем он занимается. Всё.

Тяжело вздохнув, я снова завалился на подлокотник, и убрал паузу.

— А его?

— А его интересует только терроризирующий школу призрак. — После этого вздохнула уже Мэй, и разговор исчерпал себя.

К концу фильма мы уже более менее разговорились, и даже сыграли одну партию. В итоге ушли спать где-то к часу ночи. Я был максимально спокоен. Не зря старался.

Пропуск в закулисье мне был обеспечен.

========== Глава 18. Представление. ==========

Понедельник. 24.

Начало недели — всегда не лучшие моменты, но всему же должен быть предел, не так ли? Я тоже так думал, и считаю до сих пор. Единственное, что мне неизвестно — где именно эти самые пределы? Насколько глубоко находится точка, обозначающая наихудшее, что можно себе только вообразить? И сталкивался ли с ней кто-либо?

По ясным причинам, Мэйбл утром не спешила. Даже дольше, чем обычно собирала тетради, складывала форму. А перед самым выходом даже хотела отказаться идти. Пришлось напомнить, что у неё слишком уж важный день, и нельзя его пропустить. Хмурая, но всё же вышла из квартиры.

До первого и после него, всё было до жути спокойно. Я даже успел подумать, что ничего не произойдёт. Ошибался. Просто «слух» не успел распространиться. Конечно, большинство девчонок, с которыми Мэй сидела были из труппы, но вот Эмили… Ей повезло учиться с нами.

На второй перемене она подошла к Мэй — извиниться. Да так искренне клялась, что я даже на пару секунд поверил, что она смолчала. Разумеется, это было ошибочным мнением.

Даже урок французского не поднял сестрёнке настроения. Вообще поднял бы, если бы не косые взгляды. Из-за них к перемене была вся на нервах. Даже не заметила попыток Кэсси, а та явно хотела поговорить.

На четвёртом уроке она ушла подготавливаться к генеральной репетиции, я должен был подойти. Потому весь урок физ-ры я был напряжён не только физически, но и морально. Маякнув преподавателю по языку, я на всех парах умчался к актовому залу.

Уже перед дверью меня проняла дрожь. Какая-то нерешительность заставила немного помедлить. И я не был разочарован.

— Вот, не снимай. Ни в коем случае. — Застегнув цепочку, прошептал «Боуэн». Ту самую. С подвеской-спиралью. А сколько стараний тогда ушло, чтобы так просто…

— Даже не заглянешь? — Глупый вопрос, но задержать хотелось. Хоть как-то.

Коротко улыбнувшись, он пожелал удачи и скрылся. А я стоял ещё с минуту точно, смотря ему вслед. А потом дверь резко распахнулась, и из зала вылетела Мэйбл.

— Й-я скоро буду! — Я даже лица рассмотреть толком не успел, потому даже и не задумался.

— Продолжаем, не отвлекайтесь! — Звучный голос отразился от стен полупустого помещения, и меня даже проняла дрожь. Что-то неправильное было в ситуации, что-то на что стоило бы обратить внимание. Но я не обратил.

Заняв место в середине, откинулся на спинку стула, осмотрелся. В зрительном зале присутствовали только родители участников пьесы. Сцена была без участия Мэй, так что всё выглядело спокойно, я и не подумал, что это как-то странно — она выскочила, вся «при наряде», ничего толком не объяснив. Впрочем, это гарантировало необязательность пристального внимания к сцене.

Что было вторым плохим ходом.

Ничего видимо-интересного не происходило, так что я снова отвлёкся на ставшие уже привычными размышления, пока моего плеча не коснулась тяжёлая рука.

— Ты бы, лучше, сходил за ней. Не очень хорошая ситуация тут вышла. — Приземлился рядом «долгожданный дядюшка».

— Да? Что именно? — Лихорадочно перебирая варианты, куда спрятать цепочку, отводил глаза. Не хотелось рисковать. Расспросов я ждал меньше всего.

— Ну… — Он замялся, смотря на сцену. — Повздорили, в общем. С кем-то из труппы.

«Ясно.» — догадаться оказалось не особо сложной работой. Единственное, не хотелось с этим всем разбираться именно в тот момент. Вечера у нас долгие, их можно и потратить.

— Скоро вернётся — слишком важное событие. После репетиции поговорю.

В итоге я просто принял решение не привлекать внимания к цепочке. В конце-концов, самое лучшее место для того, чтобы что-либо спрятать — на виду. А таких цепочек ведь миллионы. Ничего необычного.

Вот только ни через минуту, ни через две, Мэй не вернулась. Дурное предчувствие меня не подвело. Постепенно пьеса будто бы замедлялась, слова начинали тянуться всё сильнее и сильнее. Зрители сидели неподвижно, их пустые взгляды были прикованы к сцене. Только один человек выбивался из однотипных «манекенов» — режиссёр. Он недовольно поглядывал на выход, и явно нервничал в ожидании «пропавшей звезды».

Я еле удержался от того, чтобы не покачать головой — нельзя было подавать виду, что я не впал в тот же транс, что и остальные. Тогда уже не отделался бы.

Если быть честным, в тот момент меня больше беспокоило то, что Билл знал, о том, что это произойдёт. Более того, вся эта история с «защитой» интересовала меня в разы больше происходящего в актовом зале. Что было у него в голове? Чем он руководствовался? Это казалось куда более важным, чем реальная опасность, которая угрожала не только мне, но и всем, находящимся в школе. Почему-то я не мог перестать чувствовать себя в безопасности, когда даже не находился в таковой.

«Мне нужно сосредоточиться» — я прикладывал максимум усилий, чтобы не отводить взгляда от действий на сцене, которые действительно замедлились, от чего стали ещё более скучными. К счастью, это длилось недолго.

Двери распахнулись и Мэйбл залетела в зал, тут же направляясь в сторону гримёрки. За ней скользнул и режиссёр. Я против воли сжал кулаки, не прекращая убеждать себя, что она даже в большей безопасности, нежели я. Она была важна. Для пьесы. А что потом? Не важно. Потом будет по-моему.

Пока пьеса длилась, я размышлял о том, что было бы, если бы Мэй не вернулась? Конечно, это было бы что-то из ряда вон выходящее, но всё же. Что было бы, если бы пьеса сорвалась? Но я мог узнать это только позднее. И я собирался узнать это позднее.

Разговор с дядюшками никак не клеился. Мне не хотелось говорить, а для них это выглядело подозрительным. Кое-как пытался оправдать своё поведение обидой на Мэй, из-за того, что ничего не говорила мне, но она слабо поверили. Впрочем, то было не особо важно.

Важнее было то, что Форд был не особо то осведомлён о происходящем, а всё, что я смог ответить: «Не знаю, Мэй взяла с меня слово не лезть в это» — что было довольно удобно, так как ничего точного у меня не было. Только догадки. А ими делиться желания совсем не было.

Когда пьеса наконец подошла к концу, то беседа Мэй с дядюшками получилась довольно короткой. Не успел я и заметить, как Форд куда-то слинял. И всё, о чём я мог тогда думать, это не дай всевышний он ещё и с Боуэном столкнётся. Вот то аномалия даже поинтереснее будет. При чём это исчезновение было явно спланированным, так как Стэн явно специально не давал Мэй задать главный вопрос, пока она не смерилась. После Мэй убежала переодеваться, и мне выдалась буквально минута, чтобы самому скрыться.

Конечно, к тому моменту уроки уже закончились, но крошечная надежда, что он не ушёл — всё ещё теплилась у меня в душе. При чём не зря.

— И что теперь?

— М? — Приподняв бровь, Боуэн бросил на меня короткий взгляд, после чего вернулся к злосчастной папке.

«Прям дежавю какое-то».

— Это ты так отказываешься от всего, или что? На смерть меня отправляешь?

— Не нуди. Сам хотел. — Даже по тону ясно было, что на разговор он не настроен, но отступать я не собирался.

— Или это для уверенности, что я ничего никому не скажу, м? — Он перевёл на меня серьёзный взгляд, немного помедлил.

— Разве тебе домой не нужно? Уроки закончились, так что давай-давай.

— Форд первый свалил, пусть его первого и найдут. — В наглую завалился на парту перед его столом, от чего Боуэн даже опешил.

— Куда? Зачем? — Пожав плечами, я перевёл взгляд на окно. Снова было облачно. — Информативно. — Заслышав шаги, он резко захлопнул папку, закинув её в один из ящиков.

К счастью, шаги через пару мгновений отдалились, так что можно было выдохнуть.

— Иди уже. Завтра тяжёлый день. — Я против воли улыбнулся. Забавно было слышать подобное.

— И что, я сам? Так уверен, что справлюсь? — Облокотившись на парту, спросил я. Зря, конечно, и так было видно, что сомневается. При чём довольно сильно.

— Не справишься — бояться нужно будет не его, а меня. Потому что второй такой подвески у меня нет и-

— Кстати, что это вообще такое?

Сперва он правда хотел было что-то ответить, но потом замялся и очень нервно перевёл тему. Не знай его, подумал бы, что без понятия.

— Не важно. Тебя уже Мэй заждалась, всё, до встречи. — Буквально выпнув меня из класса, он захлопнул дверь.

От Мэйбл снова получил немалый нагоняй, только под горячую руку попали ещё и дядюшки. В общем, досталось всем. Даже внезапное исчезновение и какой-то конфликт совсем вылетели из головы. Оно и неудивительно, в принципе. Предвкушали вторник все — и дядюшки, и Мэй, и я.

========== Глава 19. Пьеса. ==========

Вторник. 25.

Это был один из тех дней, когда ты засыпал с предвкушением, и просыпался с тянущим болезненным чувством где-то под солнечным сплетением. Один из тех дней, когда всё валилось из рук из-за волнения.

Я шёл совсем не на занятия. Более того, я даже на какое-то время забыл о них, и только выйдя из квартиры вспомнил о тетрадях. Разумеется, можно было и вечером собраться, но и тогда я думал совсем о других вещах. Что, в принципе, не удивительно.

На биологии удалось немного расслабиться. Тема оказалась настолько скучной, а параграф настолько заполнен водой, что к его середине преподаватель просто сдался, дав нам парочку заданий «до конца урока». Дальше было уже интереснее, но я постоянно сбивался с мысли, потому к перемене я мог думать только о том, что тему придётся перепройти самому.

Олвин — как всегда вдохновенно, — рассказывал тему. В любой другой день я бы точно смог сосредоточиться наматериале, но вторник явно был не из таких. Точно не тот вторник. Этот урок прошёл уже — частично, — не мимо меня, но досадным было другое — у меня совсем не оставалось времени заскочить к Боуэну, так как срочно нужно было занимать место в зале. Потому, как только прозвучал звонок, я пулей вылетел из класса, затылком чувствуя удивлённые взгляды. Дважды я чуть не слетел с лестницы, трижды чуть не перецепился о свою же ногу.

Боуэна не оказалось на месте.

Проклиная свою нелёгкую судьбу, поднялся на четвёртый этаж — это было труднее, чем звучит, — и еле как дошёл до кабинета французского. Но Боуэна и там не оказалось. Моё отчаяние достигло такого пика, что я даже пошёл на ужасное — спросил, не заходил ли Боуэн. Ответ мне дали самый «удовлетворяющий»:

— Да минуту назад тут был, а зачем тебе?

Понимая, что нормальное место мне уже не светит, я куда медленнее спустился на первый.

— Какого чёрта я вообще должен за тобой бегать? — Чуть ли не с ноги распахнув перед собой дверь, гневно произнёс я. Этого «Боуэн» точно не ожидал. — Я вообще не в курсе, что мне делать, между прочим.

— А так в бой рвался. — Хмыкнул он, опираясь на стол.

— Не моя вина, что тебя невозможно разговорить. — Закрыв за собой дверь, я сделал пару шагов к центру класса.

— Да что меня разговаривать? Действуешь по классике. У тебя ведь просто стопроцентный способ.

Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы понять, о чём он. Хотя всё было максимально очевидно.

— И чем же? Ножкой со стула или верёвкой с занавеса?

Глаза Боуэна расширились от удивления.

— Да, но твой выбор. Но я бы посоветовал кольт Форда. С этим у тебя опыт уже имеется. Не промажешь.

— Катись в Ад. — Выходя из кабинета, выронил я. Ответ не заставил себя ждать.

— Сразу после представления!

Поднимался в зал я в куда более подавленном состоянии, чем спускался в кабинет истории. Тот факт, что решение оказалось таким простым неимоверно огорчал. Дождаться, пока все впадут в транс, вытащить кольт, выстрелить — сложное задание, ой не справлюсь. Даже факт того, что «Боуэн» отступил, выглядел скорее как подачка. «Дай малышку его конфетку» — входил в зал я весь на нервах.

Примерно в середине зала сидели Форд со Стэном, последний сразу же «усадил» меня рядом, на занятое им место.

— От семьи так просто не сбегают. — У него настроение было отличное.

— Билл вернулся. — А у меня препаршивое.

Их лица того стоили. Ни на секунду не пожалел, что сказал это.

— Ты ведь это не серьёзно? — Практически прошептал Форд.

— Как думаешь, если уже я его пристрелю с этого же кольта, он опять воскреснет? — Стэн был удивлён не меньше, но «чувство юмора» не утратил.

Тем временем объявляли начало представления.

— Сейчас не до этого.

— Почему? Такие планы у нас, кажется, семейная черта. — Осуждающий взгляд всё же заставил меня заткнуться.

— Ну и на кой-чёрт он здесь?

— Ради мести.

— Я тоже так подумал. Сначала. — А потом я подумал снова.

«Сразу после представления!» — значит, он не может ничего сделать до того, как я закончу всю грязную работу. Какая удача, что у меня нет выбора кроме как закончить её.

— Если не для неё, то для чего? — Форд смотрел на меня так пристально, что мне стало неловко.

— Будто бы я знаю, что у него в голове творится.

Проблемой было то, что я догадывался.

— Просто… Если бы хотел отомстить — уже отомстил бы.

Не допускать меня к информации — пробудить интерес.

Не давать нарваться на неприятности — гарантия того, что старшие не явятся раньше положенного.

Всё это было так просто. Так очевидно.

И всё равно, догадку о том, что, возможно, Билла сейчас прикончит даже кольт — я оставил при себе.

— В этом есть смысл.

И пока он не задумался слишком сильно, я обратил его внимание на сцену. Все понемногу впадали в «спячку». И у меня было достаточно времени, чтобы решить, что делать. Ведь всё стало происходить не по плану.

Первое, что я заметил — актёры говорили намного лучше, нежели на репетиции. Они отыгрывали свои роли иначе. Идеально. Каждое движение. Каждая реплика. Словно крошечные заводные игрушки.

Постепенно, взгляд за взглядом, зрители начинали терять себя. Но это было не самое неприятное. Когда я наконец дождался, чтобы все смотрели на сцену не отвлекаясь, и чуть двинулся, взгляды сидящих сзади и со мной на ряду повернулись ко мне.

Я тут же вернулся на место. Они снова повернулись к сцене. Меня била не слабая дрожь. Даже если мне и удастся выхватить кольт, то что мне делать? Что-то должно контролировать происходящее.

«И как я вообще собирался пристрелить призрака?»

Я сидел неподвижно до самого конца первого акта. Потом синхронно со всеми встал поаплодировать. И в этот момент они отошли от транса. Это было идеальным моментом, чтобы проскользнуть к сцене.

Усложняли ситуацию две вещи, одни из них — выхватить кольт. К счастью, Форд не особо то его прятал — так, чтобы удобно было достать. Я и достал, тут же проталкиваясь между рядов.

Второе — дальность. Если бы я сидел хоть чуточку поближе, если бы я пошёл и сразу занял место — я бы успел. Но ровно в момент, когда они сели, их взгляды помутнели. Подобно армии зомби. Иначе не сравнишь. К счастью, это было лишь сигналом. Сами они не двинулись с места. Только вышедший на сцену режиссёр, сообщивший, что перерыв будет совсем коротким, обратил на это внимание. Наши взгляды успели встретиться прежде, чем его взгляд помутнел.

«Кроме одержимых мне вообще кто-либо встречался?» — устало подумал я, заходя в гримёрку. К моему счастью, там никого не оказалось. Во всяком случае, никого в сознании. Лестница наверх располагалась практически сразу. Меня одолевало чувство дежавю: призраки, представление, верхняя часть сцены… И как бы хотелось оказаться в кукле, а не разбираться со всем этим хаосом.

Плюсом в расположении было немного, разве что возможность закрыть люк, когда нужная персона изволит явиться.

Занавес постепенно опускался, пока с шумом не соприкоснулся с полом. Глаза зрителей по-прежнему были пустыми. По спине пробежал мороз. Что ощущали они в тот момент? Было ли это подобно сну, или же они осознавали происходящее, но ничего не могли поделать?

На сцене выстроились персонажи следующей сцены. Они замерли в нужных позах, ожидая поднятия занавеса. Главной проблемой было то, что я не мог знать наверняка, был ли среди них тот, кто мне нужен, или нет.

— А можно было бы просто в первом ряду местечко выиграть. — Голос, от которого у меня по спине пробежалось целое стадо мурашек, и даже дыхание перехватило.

Сражаться с Мэй — то, на что я просто не мог рассчитывать. Как жаль, что с моими планами призрак не соизволил ознакомиться.

«Ну что ж, играем импровизацию.»

— Всего шесть реплик. Думаешь, успеешь? — Сердце колотилось, словно бешеное, но нужно было вести себя невозмутимо.

— Надо же, настоящий фанат. — Она говорила шёпотом, но слова будто бы эхом звучали у меня в голове. — Тогда, может быть, автограф?

Я повернулся к актрисе, в образе Мэй, и замер. Шпага — явно не бутафория. Она медленно шагала ко мне — не удивительно, пол ведь решётчатый, а она на каблуках.

Занавес со скрипом подымался.

«Какая удача!» — невесело подумал я, готовясь уклониться. Это был мой единственный шанс. Однако, в её планы совсем не входило наносить удар — наоборот, она шагала навстречу, вытянув шпагу перед собой, а мне ничего не оставалось, кроме как делать шаги назад.

Я отчаянно пытался сообразить, как поступить лучше, но в итоге ничего путного в голову не пришло.

— Какая жалость, что ты собираешься испортить представление. — Она на секунду удивилась, но этого не хватило, чтобы успеть сделать манёвр.

В итоге она довольно аккуратно нанесла удар, и я отделался только порванной рубашкой да парой царапин.

— Ну-ну, не усложняй мне работу.

— Время выхода. — Стоило мне сказать это, как она, самым неожиданным образом спустилась на сцену. Спрыгнув.

Я тут же рванулся к краю — она идеально приземлилась на сцену, а я от ужаса чуть сознание не потерял. Это было единственным слабым местом. Мне нужно было сорвать представление.

Тем временем, послышались шаги. По лестнице поднималась очередная пешка. Поторопился, заблокировал люк, стал думать, что делать дальше. Где гарантия, что одного персонажа не заменят другим? Они все такие блеклые, такие однообразные.

Единственный незаменимый персонаж — главный герой. Кто там главные герои?

«Мэйбл.» — мне понадобилось время, чтобы отойти от шока и решить, как лучше поступить. Только через пару минут я понял, что Мэй не совсем главная героиня. Их ведь было две — равнозначные. Только вот ни одной из них не сцене не было, а когда они появятся — я знать не знал.

Пока пешки ломились в люк, было время подумать, как спуститься. Вариантов было не особо много — только пара верёвок, на которых держались некоторые декорации. Конечно, приземление мягким назвать нельзя, но деваться некуда. Когда защёлка треснула, я с разгону прыгнул, чудом удержавшись на верёвке, которая до крови расцарапала мне ладони.

Внимания на меня не обратили даже зрители, что было довольно неплохо. «Актёры», выбравшись наверх и заметив, что я в зоне недосягаемости, вернулись к спуску. Это было уже плохой новостью.

Мыслью было отвязать декорацию, а самому повиснуть на верёвке, но в лазание по канату я никогда не был особо хорош. Только вот… Как иначе? Сверху совсем не видно было ни глаз, ни лиц, а в костюмах я их не видел. Реплики — тоже не вариант, с чистого французского совсем ничего понятного не прозвучало.

Потому, недолго думая, ослабил узел, схватил покрепче верёвку, задался вопросом, как она выдерживает такой вес и столкнул декорацию. Та с грохотом упала на сцену, проломив её, но никто не обратил внимания. К сожалению, проблема была в ином. Ведь тот, кого мне нужно было пристрелить — услышал. И то, что я приземлился как раз за «облачком», было слишком уж очевидно.

Тем временем, сцена подходила к концу, актёры расходились, убирались декорации. Я скользнул в противоположную гримёрке сторону.

Хорошим был вопрос, какого чёрта он не использует пешек для того, чтобы устранить меня? Не видит угрозы? Возможно, он не знал, что я успел выхватить кольт. Но была теория, к которой я склонялся больше — он мог контролировать только одного, полноценно, остальные были якобы одним целым, но как тогда те, кто подымались ко мне? Возможно, это потому, что они находились к гримёрке, и это не мешало представлению, а сторона, в которую я бросился — была ей противоположной, и там актёров не было, и если бы кто-то с другой стороны стал пробираться ко мне — это было бы неправильно. Впрочем, обдумывать это времени не было. На сцене снова не оказалось ни одного осмысленного взгляда. Радовало лишь то, что Мэй играла, а значит — была в относительной безопасности.

Идеальным моментом было бы дождаться, когда призраком будет одержим главная героиня, но когда бы это произошло? Было ли у меня время?

Правильный ответ — нет. Послышался стук, на который никто не повернул голову. Упал один из зрителей. А актёры говорили всё лучше и лучше, их игра становилась всё живее, а произношение чище. Это был очень плохой знак. Скользнуть к гримёрке — слишком опасно, но выбора не было. Пришлось, конечно, дождаться конца сцены, но она оказалась короткой. В гримерку меня ждал сущий кошмар — человек восемь, и среди них главный герой, но даже лучше — среди них одержимый.

— На всех патронов не хватит. — Переселяясь с одного тела в другое, говорил он, а актёры приближались.

Это было довольно жутко, да и правду ведь говорил, но мне и не нужно было прикончить всех. Нужно было поймать момент.

Заметить скорость переселения, хоть какую-то последовательность, закрыть глаза и довериться интуиции.

Вдох-выдох, шаг за шагом. Вдох-выдох, сзади скрипнула дверь, шаги не прекращаются. Мне не нужно зрение, мне нужно чувствовать. Мне нужно знать когда, и…

Прежде чем до меня дошли я выпустил пулю. С грохотом повалились все. Я промазал.

Шаги сменились на бег, меня на меня буквально накинулись сзади, и мне понадобилась всего секунда, чтобы развернуться и попасть чуть ниже правого лёгкого. Разумеется, мёртвое тело завалилось рядом со мной — благо отскочил в сторону.

Мне было по-настоящему страшно открывать глаза, потому я не глядя выскочил с гримёрки и, пока никто не пришёл окончательно в себя, из зала.

Опираясь спиной о стену, я съехал вниз. Аплодисменты гулким эхом отдавались у меня в голове.

— Браво! Как насчёт выступить на бис? — С насмешкой произнёс «Боуэн», подходя ближе.

— Очень смешно. — Я снял цепочку, отдав ему. — И что дальше?

— Я бы порекомендовал избавиться от оружия. — Билл взял кольт и тот расплавился у него в руках.

— Я не об этом. — Смотреть в неестественно золотые глаза было… Непривычно. — Что ты собираешься делать?

Он коротко улыбнулся, растрепав мои волосы.

— Я только что убил человека, это не уместно. — Оттолкнув его руку, словил недовольный взгляд.

— Я уже просто ничему не могу удивляться, тем более такому поступку.

В зале послышался шум.

— Подожди здесь немного. — Распахнув дверь, он исчез в толпе.

Никак не верилось, что это был конец. Всё начиналось так захватывающее, мысли и предположения будоражили разум, но что в итоге? Так сухо и пресно. Но разве могло быть иначе? Детство закончилось, держи суровую реальность.

Я сел на пол, разглядывая окровавленные ладони, слушая истерические крики и просьбы вызвать скорую. Всё это было ужасно. Совсем не то, чего я хотел. Но мне было так плевать, что я даже не задумывался, что кто-то потерял ребёнка, брата или сестру — мне не было никакого дела до того.

Меня беспокоило только то, что моё приключение обернулось сущим Адом, и вместо удовольствия от разгадывания тайн я получил ещё немного крови на руки. В прямом и переносном значениях. Только если первое можно было смыть, то второе уже перманентно.

В чём был смысл? Возможно, мне стоило прислушаться к Мэйбл и не лезть во всё это. Но я снова подвёл её. Я не герой. Я не способен спасти даже себя. Всё что я могу — только портить. Разве это то, чего они заслуживают? То, что я член бывшего круга — лишь случайность, а сухим из воды я выходил только благодаря остальным.

— Сволочь! — Практически рёв, принадлежащий никому иному, кроме как Форду, прозвучал, без преувеличения, на весь зал и коридор.

Сразу же после этого — ошарашенные вздохи и шум толпы. Примерно в метре от меня появился Билл в уже знакомом облике.

— Деградируем до простых форм?

— Либо идёшь со мной, либо остаёшься здесь! Живо! — Он протянул ко мне руку, горящую синим пламенем. Шаги приближались. — Ну!

Глубоко вздохнув, я пожал его руку. Всё вокруг утратило свои краски, раздался писк и резко потемнело в глазах.

— Диппер, ты не видел его?

— Нет, дядя Форд, думаю он скрылся. — Произнёс моим голосом.

«Только не снова…» — мысль, не более.

— Он не мог далеко уйти, точно что-то задумал! — Яростно выкрикнул Стэн.

Толпа взволнованно вытекала из зала.

— Будь здесь, а я… Где мой кольт? — Форд непонимающе шарил по карманам, в тщетных поисках.

— Наверняка его рук дело. — Снова моим голосом.

Из зала выскочила Мэйбл, обнимая «меня», и дальнейшее я уже не слушал. Это было не важно. Важно было то, что чуточку поторопился с концовкой.

Да и вообще, это плохой или хороший конец?