начал осаду других крепостей и укрепленных городов. Несмотря на яростное сопротивление сельджукских гарнизонов, один за другим города и крепости переходили в руки освободителей.
Бурлил Ани. На перекрестках улиц, в крытых темных рядах, на паперти собора после богослужения собирались жители, жарко обсуждали события:
— Амберд взят приступом! Освобождены все пленные!
— И Бджни пал! Сегодня оттуда прискакали спасшиеся сельджуки!
— Амирспасалар уже подошел к Еревану!..
— А нашему епископосу Барсегу то не по вкусу! Ни единым словом не обмолвился о победах спарапета[2] на проповеди.
— Наоборот, к послушанию призывал!
— А разве не знаешь, кум Погос, чему попы учат? Всякая власть, мол, от Бога…
— Выходит, кум Петрос, сам Господь эмира нам на шею посадил! — зубоскалили анийцы.
На паперть взошел незнакомый горожанин, отряхивая пыль с одежды. Видно, издалека прибыл человек, и не зря… Скинув папаху, он истово перекрестился, потом громко воззвал:
— Слушайте меня, анийцы! Я только что прибыл из Еревана и весть радостную вам принес! Великий спарапет все налоги и подати снял с городов и сел наших. Слава ему!
— Слава! — загремели в ответ анийцы.
Рядом с незнакомцем встал пожилой рамик.
— А мы не мужчины, что ли, анийцы?! И рук нет у нас? И топоров не найдется? Забыли, как отцы наши Фадлуна-эмира выгоняли? В Вышгород!
— В Вышгород! Гнать эмира! — бушевала толпа.
— В Вышгород!
…Цеховые старшины сидели у старого Тиграна. Большой опыт и былая слава народного вожака привели к нему в эти дни старшин анийских братчин.
— Не хитрое дело перед нами, друзья! — объяснял Тигран. — Эмир наш в ином положении, чем некогда был дядя его Фадлун. Помощи ему ждать неоткуда, атабек до сих пор зализывает раны после Шамхора. А эмиры в Арзруме и в Хлате сами за свои царства дрожат перед войсками христианскими…
По морщинистому лицу седого великана пробежала тень. Так и не захотел он называть имени обольстителя дочери.
— Да, на этот раз не помогут другие эмиры! А своего войска у него немного, — подтвердил шорник Микэл.
— Не сегодня-завтра подойдут к стенам Ани братья-освободители, — продолжал Тигран, — но мы сами должны распахнуть ворота города! Идите же, старики, в Вышгород, посоветуйте эмиру убраться подобру-поздорову из Ани, пообещайте сохранить ему и прислужникам его жизнь. Не надо отбирать у него и награбленного добра, пусть уходит в Двин, где еще держится его родич. Но царский дворец он должен сдать в полном порядке!
В горницу вошел Кюрех. С усмешкой на бородатом лице мастер прогудел:
— Все совещаетесь, старики! А народ Вышгород уже осаждает!.. И вам бы с ним надо быть!
Смяв стражу у внутренней ограды, вооруженная толпа ломилась в ворота Вышгорода. В воздухе стоял неумолчный гул:
— Уходи из города!
— Пока мы тебе шею не свернули!
— Уходи, пес шелудивый!
С крепостной стены испуганно глядела стража на тысячную толпу. Сам эмир с мрачным видом сидел на ковре в зале с фонтаном. «И трех дней не продержаться в Вышгороде, как только подойдет Аллахом проклятый Захир! А об обороне всего города нельзя и помышлять!» — прислушивался эмир к несмолкающим крикам. И когда во дворец явились старейшины города, он немедленно согласился на все их предложения. Той же ночью, навьючив всяческим имуществом сотню верблюдов, эмир покинул город, вместе с ним выехали и все наемники. Караулы на стенах и у ворот заняли вооруженные горожане.
С раннего утра башни и стены оказались усеянными народом. Все городские ворота были настежь открыты и украшены зеленью и голубыми флагами. Толпы горожан теснились у крепостных стен. Гомон возбужденных голосов наполнял улицы и площади столицы. Но вот далеко, на каменистой дороге, ведущей к Главным воротам, показалось и быстро стало увеличиваться облачко пыли. Махая палками и папахами, во всю прыть скакали высланные дозорные, неистово вопя:
— Едут… едут!..
Захарий ехал в голове колонны, в простой кольчуге и старом отцовском шлеме с пером белой цапли. За ним двигалась многочисленная конница в необычном порядке — вперемежку армянские и грузинские полки как символ неразрывной дружбы народов. Воины воодушевленно пели боевые песни. Следом за войском шли ликующие жители предместья и соседних деревень. Подъехав к Главным воротам, Захарий остановил коня, снял шлем и посмотрел вверх. На крепостной стене ясно выделялся бегущий барс под черным крестом — герб города. Точно так его и описывал покойный отец… А вот те боевые башни, что сорок лет назад брал приступом парон Саргис и получил тогда свое прозвище — Мхаргрдзели! На глазах амирспасалара показались крупные слезы. Он перекрестился и, ослабив повод, тронул коня. Но дорогу заградили горожане. Вперед вышли два человека в купеческой одежде, держа на вытянутых руках чеканный золотой поднос. На подносе лежали большие ключи от городских ворот. Захарий внимательно
