Козни качка [Сара Ней] (fb2) читать онлайн

Сара Ней Козни качка Скандальный фаворит — 1

Переводчик: Legko

Сверка: betty_page

Редакторы: Аня (со 2 гл), Больной психиатр (1–2 гл)

Вычитка и оформление: viki_k_n

Обложка: Екатерина О 

ГЛАВА 1

ПЕРВАЯ ПЯТНИЦА

«Пятница, когда мы встретились»

Скарлетт

— Не обижайся, Скарлетт, но если ты не чувствовала себя хорошо, когда я пригласила тебя пойти с нами сегодня вечером, ты должна была сказать что-нибудь. Теперь я чувствую себя ужасно.

Тесса — девушка, с которой я жила по соседству в общежитии на первом и втором курсе и оставалась моей подругой, поправляет свои идеально уложенные волосы, глядя на мой мягкий свитер, который я всегда надеваю, когда простужаюсь или болею, потому что он уютный, большой и удобный. Он больше подходит для костра или вечера, проведенного дома, чем для вечеринки в колледже, и когда Тесса стреляет в меня этим сочувственным лицом — уголки губ опущены вниз, скептический взгляд направлен на меня, — мне удается мягко рассмеяться.

— Поверь мне, я была дома в течение последних нескольких выходных — мне нужна эта ночь.

Два выходных, если быть точной, валяния на диване и зависания на случайных телевизионных шоу, потребляя обильное количество горячего чая и куриного супа с лапшой.

— Ты уверена? Потому что если это не так…

— Я в порядке — вот почему надела этот свитер. Он будет держать меня в тепле сегодня вечером, чтобы я не простудилась.

Меньше всего я хочу, чтобы она изменила свои планы из-за меня.

— Но этот свитер… — Тесса прикусила нижнюю губу, жуя губную помаду. — На этих вечеринках становится так жарко… может, хотя бы снять шарф? И пиджак?

Перебирая пальцами серый вязаный шарф на шее, я вдыхаю мериносовую шерсть — единственное, что согревает мою шею и не дает кашлю вернуться.

— Мой шарф? Что с ним не так?

— Все в порядке, но мы идем в бейсбольный дом. Ну, ты знаешь, на Джок-Роу.

Когда она говорит «Джок-Роу», ее голос меняется, наполняется странной тоской и игривым легкомыслием, как будто мы направляемся в какое-то волшебное место. А на самом деле это не так.

Джок-Роу: жилой блок за пределами кампуса, где живут и веселятся студенты-спортсмены. Подобно греческому ряду, каждый вид спорта имеет свою собственную квартиру или дом, охватывающий весь городской квартал. Они вместе учатся, вместе играют, вместе живут. Черт, они даже едят вместе в специальном кафетерии, о котором я слышала, с супер специальной, здоровой едой для спортсменов.

Как хорошо для них.

Я помню, как Тесса говорила об этом в общежитии, когда мы были новыми студентами; она часами болтала о желании встречаться со спортсменом, объясняя, каких из них она считает симпатичными, разыскивая их в интернете. Сильно сокрушаясь, задаваясь вопросом, каково это — встречаться с кем-то из них, но не иметь смелости, чтобы пойти на одну из их вечеринок. Ну, теперь у нас появилось мужество.

У Тессы все те же звезды в глазах, когда она говорит об этом, все та же хрипотца в голосе. В некотором смысле я не виню ее, потому что парни на Джок-Роу? Они не мальчики — это совершенно другая порода студентов.

Эти парни не идут ни в какое сравнение с парнями из моего дома, с которыми я привыкла флиртовать: неуклюжие, малолетние мальчики, с которыми я росла, которые учились в колледже, но все еще не повзрослели — они совсем не похожи на мальчиков из Джок-Роу. Не физически. Не мысленно.

Эти парни? Это мужчины, у которых есть реальная ответственность и обязательства. Они много работают и много играют.

Большие.

Мускулистые.

На пике физической формы — вероятно, лучшей формы они никогда не достигнут в своей жизни.

Нахальные.

Быстрые.

Я видела их в действии на бейсбольном поле; я знаю, что команда хороша, и, черт возьми, они очень хорошо выглядят.

Хорошо пахнут.

Откуда мне знать? Я подобралась к одному из них, когда однажды на выходных зашла выпить в футбольный клуб. Большой, крепкий игрок прервал меня в очереди к бочонку, наклонившись, чтобы схватить пивной кран своими мясистыми пальцами, и я случайно уловила дуновение — длинное, глубокое дуновение, которое заканчивалось внутренним «ааааах», которое приходит только тогда, когда мы ценим что-то действительно вкусное.

Очевидно, будучи теплокровной женщиной, я проверила его верхнюю часть туловища, мускулистые предплечья и толстую шею в процессе, как и любая другая женщина в комнате с набором функционирующих глаз.

Как любая другая женщина, такая, как Тесса и ее соседка по комнате Кэмерон, которая все еще прихорашивается в ванной.

Я знаю, чего хотят эти двое: они надеются вонзить свои ярко-розовые когти в какого-нибудь ничего не подозревающего спортсмена. Они старше, мудрее и увереннее в себе. Они также носят меньше одежды.

Сегодня вечером Тесса болтала о ловце бейсбольной команды. Она столкнулась с ним в начале этой недели в кампусе и с тех пор преследует его в социальных сетях. Обнаружила, что если точно рассчитает, то он выйдет из научного корпуса в то же самое время, когда она выйдет из здания международных исследований.

Думаю, что не могу осуждать ее; я сама видела этого парня несколько раз и не виню ее за то, что она заискивала перед ним. Он смуглый, задумчивый и очень красивый, плюс латиноамериканец в придачу.

Muy caliente. (*исп. Очень горячий).

— Пожалуйста, поверь мне, — говорит Тесса. — Я не медсестра, но знаю одно: если ты наденешь этот наряд на вечеринку, у тебя будет инсульт, и никто не сможет тебя оживить.

— Ты не думаешь, что там будут студенты-медики?

— Пфф, нееет, они, наверное, сейчас учатся.

— Хвала всевышнему за то, что спасение жизней требует некоторого обучения.

Она не понимает моей шутки.

— Я серьезно, Скарлетт. Ты буквально умрешь, если наденешь это. Плюс…

Ее фраза обрывается, голубые глаза — цвета контактных линз с океанским бризом — во второй раз скользят вверх и вниз по моему телу. Съеживаюсь, когда они добираются до моего шарфа. Она ненавидит мой наряд, но слишком мила, чтобы сказать мне об этом.

— Тебе не нравится мой наряд?

— Может, снаружи и холодно, но внутри не будет — в доме жарко, а ребятам еще горячее.

Я затягиваю шарф потуже, нежно похлопывая ее по руке.

— Мы идем туда пешком, и там холодно, и я заболею. Я люблю тебя, Тесс, но не собираюсь рисковать своим здоровьем ради одной вечеринки.

Я забыла, каким заботливым может быть ее взгляд, и удивляюсь, когда вижу, как она моргает со всей тушью на ресницах и опущенным ртом.

— Что насчет твоего насморка?

— Худшая часть моей простуды закончилась. — Притворяюсь, что кашляю. — Мы можем идти? Иначе я закончу вечер, читая дома.

— Не делай этого! Ты превратилась в такого отшельника с тех пор, как обзавелась собственной квартирой.

— Ботаник начеку! — поддразниваю я, указывая пальцем на себя. — Я только что купила новую книгу и ждала ее выхода девять месяцев, девять! Это чертова вечность в годах любовного романа. Тебе повезло, что я сползла с дивана, — протестую я, наклонив голову в сторону их ванной. — Почему Кэмерон так долго?

— Одна из прядей ее волос была распущена. Ей пришлось добавить дополнительный лак.

— Ммм.

Я понимающе киваю, как будто в этом есть хоть какой-то смысл.

К счастью для меня, Кэмерон выбрала именно этот момент, чтобы проскользнуть по коридору, как будто она на модном подиуме, теребя длинную прядь платиновых светлых волос, закрепленную в кудри. Остальные лежат шелковистыми волнами, и я на мгновение задумываюсь, как она собирается пройти весь путь на этих четырехдюймовых каблуках. Темные глаза, блестящие губы и черное платье, Кэм готова поразить Джок-Роу.

Окончательно.

Увидев меня, она останавливается и обвиняюще тычет пальцем в мои ботинки.

— Ты не будешь носить этот наряд. Это уродство, — практически шипит она.

— Побереги дыхание, — подает голос Тесса. — Если мы заставим ее переодеться, она не выйдет с нами, а я не видела ее целую вечность.

— О, ты слишком мила. — Я обнимаю ее сбоку за тонкую талию. — Я вроде как скучала по вам, двум чудакам. 

*** 

Вот дерьмо.

Они были правы — я изнемогаю от жары, и весь этот наряд был ужасной идеей. Почему они не попытались заставить меня переодеться во что-то другое? Клянусь, Тесса — ужасный друг.

Я умираю. У меня будет тепловой удар. Здесь жарко, как в аду, сотни тел переполняют маленькое пространство, создавая адское пекло, несмотря на мороз на улице.

Я снимаю куртку. У меня нет другого выбора, кроме как ослабить шарф, прилипший к моей потной шее второй кожей, влажной от моего пота. Дергая ткань за конец левой рукой, я ослабляю его, поднимаю над головой, освобождаясь от одной круглой мохеровой петли за другой. Запихиваю все это в сумочку, которая больше похожа на громоздкую сумку, все время держа красную чашку в правой руке.

Алкоголь сегодня вечером не принес бы мне никакой пользы с этим холодом, все еще продолжающимся, так что вместо него в чашке огромное количество воды, замаскированной под алкоголь.

И я могу просто сказать, что найти жидкость в этом доме, которая не является пивом, было чертовски невозможно. Мне пришлось оставить Тессу и Кэм на произвол судьбы, чтобы отыскать кухню и обыскать холодильник.

К двери была приклеена записка с надписью «Вход воспрещен», но она была старой и выцветшей, и я была слишком измучена, чтобы обращать на это внимание. Внутри меня ждала сокровищница воды, соков, энергетических напитков и даже протеиновых коктейлей.

Схватив две бутылки ледяной воды (одну на сейчас, другую на потом), я сунула их в сумку, радуясь, что у меня есть сумка, и удивляясь, почему у них нет воды в импровизированном баре в их гостиной.

Это воровство, если холодильник был открыт?

Я брожу из комнаты в комнату, разыскивая двух блондинок, с которыми пришла сюда, их красивые светлые головы куда-то запропастились за то короткое время, которое потребовалось мне, чтобы найти две бутылки воды. Я ерзаю, проветриваюсь, дергая себя за вырез свитера, и делаю несколько освежающих глотков своего украденного напитка.

Холодный.

Вкусный.

Я лениво обмахиваюсь, стоя в стороне от гостиной, изо всех сил стараясь не упасть в обморок. Мелодраматическое заявление, даже для меня, но если мне удастся не потерять сознание от перегрева — это будет чертово чудо.

Еще три осмотра комнаты, и я обнаруживаю их возле передних окон. Моя верхняя часть туловища так невероятно зудит.

Глупо и обжигающе. Я вспотела и раздражена.

«О, мой чертов бог, почему я, черт возьми, надела это?»

Просовываю палец в меховой воротник, чтобы облегчить мурашки по коже, понизить температуру тела, еще раз потянув его. Но это бесполезно, я варюсь в этом забытом богом мешке с картошкой.

«Мне нужна веранда, веранда, веранда».

Никто не слышит моего громкого вздоха над музыкой, как бы они смогли? Она включена так громко, что окна дрожат вместе с полом от крошечных вибраций.

Ненавидя себя совсем чуть-чуть, я присоединяюсь к девушкам; им обоим сегодня веселее и везет больше, чем мне, они сбились в кучу и болтают с двумя безумно привлекательными молодыми людьми.

Тесса хлопает ресницами в сторону блондина: он высокий, долговязый парень, его выигрышная черта — ленивая улыбка, которую он свободно бросает в ее сторону. Идеальные зубы. Выглядит, как мальчишка, но я понимаю, почему ее влечет к нему, хотя мой тип более грубый и суровый. Кто-то большой и крепкий с убийственной индивидуальностью покорит меня в мгновение ока.

— Эй, ребята, я думала, что потеряла вас. — Я поднимаю стакан с водой и делаю длинный освежающий глоток. — Что я пропустила?

— Скар, это Дерек и Бен, — говорит Тесса, представляя нас. — Они оба в команде. Ребята, это Скарлетт.

— Простите, о какой команде идет речь? — Я не могу не поддразнивать, просто не могу.

— Бейсбольная команда, — бормочет темноволосый парень, пробегая взглядом по моей одежде. Он не развлекается — ни в малейшей степени — и смотрит на меня, как на идиотку.

Ха! Наверное, всем не угодишь.

— Мы как раз собирались сделать селфи, — добавляет Кэмерон. — Скар, ты сделаешь его для нас? — Она бесцеремонно тычет в меня телефоном, взбивая свои красивые волнистые волосы.

Я играю со вспышкой, поворачивая камеру в свою сторону и высовывая язык, прежде чем щелкнуть. Делаю несколько селфи, прежде чем повернуть камеру и приступить к делу.

— Может, хватит валять дурака? — спросила Тесса сквозь стиснутые зубы, губы изогнулись в соблазнительной улыбке. — Я больше не могу держать свое лицо таким.

— Ты можешь их удалить. — Я просматриваю фотографии, прежде чем снова повернуть камеру на своих друзей. — Ну, не эту — я выгляжу восхитительно. Ты можешь мне её отправить?

Я хихикаю.

— Все говорят: яйца!

Я делаю еще шесть снимков, прежде чем сунуть телефон в ожидающую ладонь Камерон. Она немедленно начинает шарить по ним, препарируя себя в каждом, огромная улыбка приклеивается на ее красивое лицо.

— Итак, ты была права насчет свитера. — Я толкаю Тессу бедром. — Не знаю, как вы, ребята, а я готова идти.

Все смотрят на меня.

— Мне жарко и зудит, но, слава богу, это не сыпь, ха-ха.

Я единственная, кто смеется.

Бен, парень с улыбкой, которая не доходит до его глаз, и бейсболкой, которую я хочу сбить с его головы, указывает пальцем в мою сторону.

— Ты серьезно?

— Ты даже не представляешь, как жарко в этом свитере, приятель. — Я делаю грустное лицо, подчеркивая свое тяжелое положение. Поднимаю руки в притворном поражении. — Мы здесь уже несколько часов, и я не буду возражать, если мы уйдем. Это все, что я хочу сказать.

— Насколько плохо ты себя чувствуешь на самом деле? — Тесса тянется, чтобы пощупать мой лоб. — Ты действительно чувствуешь тепло, но это может быть просто температура.

— Ребята, мы пришли вместе и должны уйти вместе.

— Тесса не может уйти, пока не поможет мне с моей маленькой проблемой, — говорит Бен, опуская глаза на ее декольте.

— Маленькая проблема? — Мои глаза бесцеремонно опускаются к промежности его джинсов.

— Мой телефон.

Он держит перед собой свой черный телефон, как подношение. Голубые глаза Тессы останавливаются на освещенном экране, ее зубы игриво скребут по нижней губе.

— Тут есть одна проблема.

— Какая? — спрашивает она, наклонив голову.

— Я все ищу и ищу, но не могу найти нужный номер.

Его большая рука сжимает устройство, большой палец скользит вверх и вниз по экрану, и я думаю, что он пытается быть сексуальным? Или что-то еще?

— Какой номер? — воркует Тесса.

— Ну, знаешь, номер, которого мне не хватает.

— Он исчез?

— Нет, детка, я пытаюсь ввести его сюда.

Его большой палец скользит вверх и вниз по плоской поверхности, лениво поглаживая ее.

— Но разве это…

О боже, я больше не могу этого выносить.

— Я поняла, поняла. — Я делаю шаг вперед, чтобы закончить то, что он изо всех сил пытается преподнести, как флирт. — У него проблема с телефоном, Тесс, потому что в нем нет твоего номера.

— А? — Тесса смущенно морщит лоб, а парень смотрит на меня сверху вниз, сжав губы в жесткую линию.

Я корчу рожу, как ученица начальной школы, которая только что выпалила ответ в классе, не поднимая руки, мои щеки становятся еще горячее. Прочищая горло, я слишком смущена, чтобы взглянуть на Бена.

— Тесса, это… ну, ты понимаешь… эффектная фраза для знакомства? Все происходит вот так. — Я понижаю голос, стараясь произвести на него самое лучшее впечатление. — Что-то не так с моим телефоном, потому что в нем нет твоего имени. — Моя голова раскачивается взад и вперед, когда я произношу эту идиотскую фразу. — Поняла? Я читала это в интернете, вероятно, на Buzzfeed. Там был целый длинный список самых дерьмовых пикапов в мире, и этот возглавлял его.

Когда я все-таки поднимаю взгляд, то вижу пару хмурых глаз.

— Не сердись, — я неловко смеюсь, дергая себя за вырез свитера. — Найди способы подката получше. Этот ужасен. — Мое кокетливое хихиканье остается недооцененным. — Да ладно тебе, я же пытаюсь тебе помочь! Это был профессиональный совет.

Парень открывает рот:

— Ты что, не понимаешь, что ты долбаный кайфолом? Что, черт возьми, на тебе надето? — Его тон больше не дружелюбный, не кокетливый. Он больше не заинтересован в том, чтобы быть командным игроком; я непреднамеренно разозлила его, украв его лавры.

Тесса, благослови ее доброе сердце, пробивается сквозь напряжение с беззаботным смехом, давая Бенни-мальчику несколько кокетливых похлопываний по щеке. Отвлекает его внимание.

— Тебе нужен мой номер? — Она звучит легкомысленно. — Почему ты сразу не сказал, глупышка?

Она вырывает телефон из его рук, постукивая пальцами по контактам, когда он бросает еще один недоверчивый взгляд в мою сторону. Смотрит на меня сверху вниз.

Я крепче сжимаю свою чашку; в мои намерения не входило кого-то обидеть или разозлить. Все, что я хочу сделать, это хорошо провести время и немного посмеяться после того, как так долго болела — разве это преступление?

Он, конечно, смотрит на меня так, как сейчас.

— Знаешь, что ты можешь сделать, Стейси? — Дерек намеренно коверкает мое имя; я вижу по его стальному взгляду, что он пытается унизить меня, придурок. — Беги и принеси себе еще пива. — Он стоит на цыпочках, делая вид, что смотрит в мою красную чашку. — Похоже, твоя наполовину пуста.

Бен кивает, отпивая из своей чашки.

— Нам бы не хотелось, чтобы наши гости испытывали жажду, особенно те, кто больше всего нуждается в выпивке.

— Ты ведь не пытаешься избавиться от меня? — У меня нервный смех.

— Я? — Ему удается выглядеть оскорбленным. — Нет, детка, я живу здесь. Это моя работа, чтобы убедиться, что все хорошо проводят время, а ты определенно не кажешься расслабленной. Ха. Ха.

Я ловлю его взгляд. Стараюсь не дать ему ужалить меня.

— Я в порядке, но спасибо за предложение. — Кружу содержимое своей чашки, вглядываясь в нее с одним закрытым глазом. — Кроме того, это не пиво. Это вода с небольшим количеством лимона, и она все еще довольно холодная.

— Вода?

Я морщу нос.

— Да, я не очень много пью, и я была больна, так что, думаю, не разумно было бы напиться. — Мой подбородок поднимается повыше.

Лицо Дерека искажается.

— Где ты тут воду нашла?

— Э-э, на кухне?

— Где на кухне?

Это вопрос с подвохом?

— Э-э… в холодильнике?

Его глаза сужаются.

— Мы держим холодильник запертым во время вечеринок.

Мои брови поднимаются до линии волос.

— Серьезно?

— Да. Так что никто не берет дерьмо. Как ты только что сделала. Ты пропустила большую табличку с надписью «Вход воспрещен»?

Мои щеки пылают. Он ни в коем случае не обвиняет меня в краже из дома; это всего лишь бутылка воды из открытого холодильника. Конечно, на нем был замок, и, конечно, там могла быть табличка, но холодильник все равно был открыт.

Дерьмо.

— Мне очень жаль, — искренне говорю я. — Я не знала, что он должен был быть заперт. Он сразу открылся.

Все, что мне нужно было сделать, это покрутить ручку несколько секунд, и, вуаля, все напитки для меня!

Второй раз за сегодняшний вечер он смотрит на меня сверху вниз, молча осуждая.

— Может быть, вместо того, чтобы пить украденную воду, тебе стоит выпить пива или пять, поскольку…

— Ты кажешься такой встревоженной, — заканчивает Бен.

— Спасибо, я в порядке, — настаиваю я, оттягивая свитер, отрывая его от моей обожженной кожи, нуждаясь в пространстве, чтобы дышать.

В комнате, кажется, становится жарче с каждой секундой — или это только мне так кажется? Обычно такие парни не беспокоят меня — я могу справиться с небольшим беспокойством, как чемпион, — но в сочетании с тем, насколько мне жарко, и теплом, которое отбрасывают эти ребята… Признаюсь, мне было не по себе, и не только из-за свитера.

Кэмерон меняет тему, невольно спасая меня, кладя руку на его мясистый бицепс, виднеющийся под черной рубашкой с коротким рукавом.

— Раньше, пока ты ходила за водой, Дерек рассказывал нам, что бейсбольная команда выиграла College World Series в прошлом году. Это мировая серия бейсбола, но для колледжа.

Мои брови взлетают вверх, сдерживая недоверчивый взгляд.

— Да, я знаю, что такое CWS, Камерон, и Айова его не выиграла.

— Да, это так! — она смеется. — Дерек бросил победную подачу — он действительно потрясающий. Скарлетт, ты должна услышать эту историю. — Она обвила его руку своей, ободряюще сжимая. — Расскажи ей эту историю, Дерек.

Я смотрю на Бена. Смотрю на Дерека. Смотрю на этих двух наивных девушек и встревожено качаю головой. Буквально больше не могу справиться с таким количеством дерьма.

— Ты понимаешь, что эти двое… дразнят тебя, да? — Красная чашка касается моих губ, и я делаю большой глоток, поправляя куртку и шарф, которые держала в другой руке. — Калифорнийский университет выиграл Мировую серию колледжа в прошлом году — они выигрывают ее почти каждый год. — Вода, теперь горячая на вкус, в лучшем случае теплая, стекает мне в горло.

— Откуда, черт возьми, тебе это известно, мисс Всезнайка? — Бен бросает мне вызов.

Мисс Всезнайка? Вау. Я не думаю, что кто-то когда-либо называл меня так в моей жизни.

— Мой папа. Он не большой поклонник бейсбола высшей лиги, но он любит смотреть матчи колледжа. — Постукиваю указательным пальцем по подбородку. — Я помню, как прошлым летом он целую неделю показывал этот чертов финал по всем телевизорам в доме. Мы все должны были смотреть эту дурацкую игру. Без обид. Мировая серия колледжа в июне, верно? Мне кажется, я все правильно помню…

Когда заканчиваю фразу, Дерек резко кивает Бену, скрестив руки на груди и расставив ноги в защитной позе. Приподнимает брови. Кивает в сторону кухни.

— В любом случае, — бормочу я в попытке оправдаться, заполняя тишину своим лепетом, — я просто помню, что была дома, и мой отец смотрел эту игру. Основные моменты ещё показывали, когда он уходил на работу, и игра была включена, когда он возвращался домой с работы. Калифорния выиграла этот турнир, я в этом уверена.

И Кэм, и Тесса с трудом следят за разговором.

— Почему ты сказал, что победил?

Я выдыхаю воздух, осторожно оттягивая свитер от кожи и слегка встряхивая его, чтобы позволить более прохладному воздуху проникнуть внутрь.

— Они лгали, потому что пытались произвести на тебя впечатление, Тесса, что довольно нелепо, если хочешь знать мое мнение. Я имею в виду, честно говоря, вы, ребята, очень красивые, вам не нужно придумывать всякое дерьмо. — Я выдавливаю смех — он выходит сдавленным. — Слабенько. Очень. Слабенько.

Выталкиваю еще один смех, надеясь сгладить ситуацию, надеясь, что их позабавит дразнящий тон моего голоса, и они сжалятся надо мной.

— Ты же не собираешься стоять здесь с нами всю ночь, правда? — спрашивает один из парней.

— А что мне еще остается делать?

— Я могу позвать одного из новичков, чтобы он отвез тебя домой, так что тебе не придется стоять здесь. — Бен обнимает Тессу за плечи. — Кроме того, я хочу лучше узнать твою подругу, а ты делаешь это невозможным. — Он приподнимает ее подбородок большим пальцем, глядя ей в глаза. — Разве ты не хочешь узнать меня получше, детка?

Тесса молча кивает. Черт бы ее побрал!

Я сглатываю комок в горле.

— Мы очень хорошо позаботимся о твоих друзьях. — Он пытается отодвинуться вместе с ней, но я останавливаю его. — Ты можешь уйти, зная, что они в хороших руках, детка.

«Не так быстро, ты, бычок».

— В этом я не сомневаюсь. — Хватаю его за предплечье, когда он по-волчьи ухмыляется Тессе, и, черт возьми, оно твердое. Сложенное, как танк, его предплечье представляет собой твердую массу мышц. Я отрицательно качаю головой. — Ты уверена, что это разумно — уйти с ними? Я имею в виду… они незнакомцы.

— Незнакомцы? Ты что, долбаная пятилетка? — Бен смотрит на меня сверху вниз. — Что в этой воде, черт возьми, делает тебя такой стервозной?

Широко раскрытые, как блюдца, глаза Тессы и Кэмерон бегают взад-вперед между нами. Немного испуганно, немного подвыпивши, очень взволнованно и совершенно невежественно. Я с трудом могу поверить, что эти два неандертальца уводят моих друзей! Но так и есть — я могу сказать это по выражению их восхищенных лиц.

Дерьмо.

Моя дружба не идет ни в какое сравнение со спортивной родословной, великолепным телом и красивым лицом.

Итак, я стою на своем, мне нечего терять, эти девушки не уйдут от меня.

— Ты только что назвал меня стервозной?

Никто никогда не называл меня так — ни разу, — и если бы я не была так зла, то могла бы смутиться. Все, что пытаюсь сделать, — наслаждаться своей ночью, но эти придурки делают это невозможным. И все потому, что каким-то нездоровым образом они видят, что я разрушаю их шансы.

— Не называй ее стервозной, Бен, это подло! — ругается Тесса, прищурившись и шлепая его по руке. Ее ладони покоятся там, пальцы тщательно гладят его кожу. — Ты должен извиниться.

Он крутит шеей, вытягивает её, его большие карие глаза закатываются к потолку.

— Если это НЕ трезвость заставляет ее так себя вести, то, должно быть, из-за этого уродливого свитера.

Я бросаю оскорбленный взгляд на свою бежевую мохеровую одежду.

— Мне было холодно, и я… я была больна!

— Разве тебе не жарко, черт возьми? Это то, что заставляет тебя открывать рот?

— Да, — неохотно признаю я, сутулясь. — Возможно.

— Тогда тебе лучше выйти на улицу и подышать свежим воздухом.

Свежий воздух звучит лучше, чем стоять перед этими идиотами и терпеть их оскорбления.

Бен небрежно выгибает бровь, и парни обмениваются еще одним взглядом, таким чертовски подозрительным. Я наблюдаю, как он небрежно выходит из разговора и исчезает в толпе, заставляя выпячивать надутую нижнюю губу Кэмерон. Руки скрещены. Грудь вздымается над низким вырезом ее рубашки.

— Как, ты сказала, тебя зовут? — спрашивает меня Дерек.

Я скрещиваю руки, защищаясь.

— Стейси.

Его лицо — чистый холст, бесстрастное, каменное, обращенное ко мне.

— Ты собираешься снова назвать мне свое имя или нет, потому что если ты этого не сделаешь, я просто дам тебе прозвище — у меня уже есть довольно хорошее.

Он постукивает себя по черепу.

Я издаю звук, который они, вероятно, не могут услышать из-за шума.

— Скарлетт.

Его рот кривится.

— Трезвая Скарлетт.

— О, так ты теперь считаешь себя умным, потому что умеешь аллитерировать? — Я поднимаю свой красный пластиковый стаканчик, не потрудившись сдержать едкий комментарий на языке. — Есть другой набор навыков?

Я бы хотела, чтобы мой голос не звучал так оборонительно, но эти парни пробуждают во мне самое худшее.

— Ты не знаешь, что делать с другими моими навыками.

Дерек хихикает, довольный своей инсинуацией, думает, что он умный. Тесса, должно быть, согласна, потому что эта банальщина бросает ее в приступ хихиканья.

Отвратительно, Тесса. Просто… нет. У тебя плохой вкус на мужчин!

Честно говоря, что с этими ребятами?

Кучка придурковатых качков собирается в одном маленьком пространстве. В комнате не хватает кислорода, должно быть, поэтому они ведут себя, как придурки.

Я ухмыляюсь своей собственной шутке, но все еще не могу понять, почему Тесса и Кэм находят этих идиотов такими чертовски очаровательными, особенно с тем, насколько они грубы. Грубые и неоригинальные. У Бена и Дерека есть хоть капля здравого смысла? По холодному блеску в глазах Дерека я могу сказать, что он колоссальный мудак и сдерживается ради моей подруги.

Никогда еще я не встречала таких больших придурков.

Вздыхаю в свою чашку с водой. Какой позор. Бог растратил весь этот талант и эти невероятные тела на этих двух уродов. Удивительные тела, средние личности.

Какие придурки.

Лицо Дерека из хмурого превращается в мегаваттную улыбку, когда появляется его приятель Бен.

— Выше голову, членоблокатор, кавалерия прибыла.

Кавалерия? Членоблокатор?

Я оглядываюсь.

Он со мной разговаривает?

Должно быть, он пьян.

Сзади я чувствую, как большая рука мягко сжимает мое плечо, обжигающая тяжесть тяжелой ладони и растопыренных пальцев разогревает верхнюю часть моего торса. Удивленная тем, что кто-то прикасается ко мне сзади, я поворачиваю голову, взгляд останавливается на большой загорелой руке с квадратными пальцами, лежащей на моем плече.

Короткие ногти. Грубые подушечки.

Мужественные.

Мой взгляд поднимается вверх, следуя за рукой к телу. Двигается вверх, по мускулистому голому предплечью. Поднимается к набору широких плеч. Встречает тревожную пару любопытных зеленых глаз, сильный прямой нос.

Полные губы.

Щетина.

Человек, привязанный к массивной лапе, такой же большой, как и другие, не так красив, как некоторые спортсмены, но все равно красив. Добавить к этому тот факт, что он единственный человек здесь, не одетый в нелепый костюм Хэллоуина?

Основной пункт.

Внушительный и напряженный, его взгляд падает вниз, когда его пальцы слегка сжимают мое плечо, перенося мое внимание на его лицо. Его глаза бледно-зеленые, с морщинками в уголках, как будто он легко улыбается, когда не сердится на людей. Мягкие, как подушка, губы сжаты в нечитаемую, несчастную линию, он раздражен, но не так, как его друзья. Я сразу могу сказать, что он дружелюбнее, но сейчас определенно настроен серьезно.

Вот дерьмо, он напряжен.

Интересно, в чем его проблема, и почему он держит мое плечо в тисках. Что это с этими чертовыми бейсболистами? Почему они такие раздражительные? Кто-то помочился на их трофеи за третье место?

Мои глаза расширяются, когда он наклоняет свой торс, чтобы приблизиться, теплое дыхание касается моего уха. Наклоняется, широкая грудь задевает мою спину, а этот изысканный пухлый рот медленно говорит прямо в мой мозжечок. Эхо прокатывается по моему позвоночнику.

— Не могла бы ты последовать за мной на секунду? Мне нужно с тобой поговорить.

Я дрожу.

Вдыхаю — конечно, вдыхаю, — потому что парень пользовался одеколоном, и он хорошо пахнет, и я не могу остановиться.

Это то, что я делаю.

— Где ты хочешь поговорить?

Мой взгляд падает на входную дверь, на лестницу, ведущую на второй этаж. На кухню, где я стащила воду из холодильника и бутылку из сумки. К застекленному крыльцу на заднем дворе.

Кэмерон наблюдает за этим обменом быстрыми взглядами, широко раскрытыми, как и мои, глазами и подергивающимися губами. Она практически пускает слюни, облизывая губы.

— Вон там, у входной двери? Это займет не больше нескольких секунд. Рядом с динамиками слишком громко, чтобы сказать то, что я должен сказать.

Какого черта ему нужно?

И почему он так чертовски красив?

Я пялюсь на ярко выраженную дугу, изгибающую верхнюю губу.

Боже, его голос. Он глубокий и ясный. Даже с накатывающим басом на заднем плане, я могу слышать каждый слог, тембр посылает дополнительную дрожь возбуждения по моей спине.

— Просто, чтобы ты знал, я свободно владею карате.

— Свободно владеешь карате, — невозмутимо отвечает он, зная, что я полна дерьма. — Ты серьезно?

Для верности я рассекаю воздух руками.

— Да, так что будь краток.

Предупреждающие колокольчики звенят в моей голове, продираясь ко мне, но я иду следом, любопытство и влечение берут вверх надо мной. Что может быть нужно этому парню?

Боже, какого идиота так легко убедить красивым лицом и сексуальным голосом? Меня — вот какого идиота!

Меня. Можно убедить.

Я хочу увидеть, чего хочет этот милый парень, и что выйдет из его красивого, идеального рта. Что плохого в том, чтобы последовать за ним в угол комнаты? Я имею в виду, в угол этой комнаты. Мы не выйдем на улицу, и он не отведет меня в одну из спален. Он не может ничего предпринять в комнате, полной людей. К тому же, в прошлом семестре я занималась самообороной, так что знаю, куда ударить коленом человека, чтобы сбить его с ног: прямо по яйцам.

Ухмыляясь, оглядываюсь через плечо на Дерека, на Бена. Закатываю глаза на них обоих.

— Я выслушаю тебя, но без шуточек, иначе закричу.

— Шуточек? — В его тоне сквозит скука.

— Да. Ну, знаешь, нападение.

— Господи, я не собираюсь нападать на тебя. Не могла бы ты понизить голос? — Он оглядывается вокруг, чтобы убедиться, что нас никто не слышит, оценивая расстояние между толпой и нами. — Держись поближе, ладно?

Да, да, что угодно.

Я киваю, бросая последний косой взгляд на Тессу и Кэм, прежде чем последовать за незнакомцем. Они с энтузиазмом кивают, подбадривая меня. Пялятся на него. Хихикают.

Парень, за которым я следую, большой. Больше, чем другие, его присутствие раздвигает толпу, как Моисей Красное море, когда мы пробираемся, студенты испаряются, чтобы он мог пройти.

Кто, черт возьми, этот парень?

Я следую за ним, пристально глядя на его широкую спину. Его мышцы безошибочно обозначены под футболкой, напрягаясь с каждым шагом, каждым плавным движением, вены на шее заметно напрягаются.

У него густые каштановые волосы, выцветшие от солнца на макушке, недавно подстриженные, линии четкие. Короткие по бокам, чуть длиннее сверху, я легко могу представить, как в эту копну волос девушка запускает свои пальцы.

Он снова оглядывается на меня, когда подходит к входной двери, дергает за ручку, толкает ширму на крыльцо.

Я быстро подхожу.

— Ты сказал, что это займет всего несколько секунд — зачем нам выходить на улицу?

— Здесь очень шумно, — кричит он, чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, указывая на свой рот, как будто я могу читать по губам.

Я колеблюсь.

Ставлю ногу на порог, прежде чем шагнуть наружу, прохладный воздух ударяет меня, словно желанная сила. Я вдыхаю его и выдыхаю со вздохом облегчения. Боже, это так хорошо.

— Итак… мы на улице. — Я достаю куртку из сумки и просовываю в нее обе руки, застегивая молнию спереди с удовлетворительным жужжанием. — И разве это не удивительно? Я там умирала.

Он изучает меня под фонарями крыльца, молча скрестив руки на груди, сжимая в огромной руке пиво.

Без пиджака, с короткими рукавами и хмурым взглядом.

Я приподнимаю бровь в ожидании.

Он продолжает молча смотреть на меня.

Этот парень высокий — симпатичный и высокий, — ноги слегка раздвинуты, громоздкие руки скрещены в оборонительной позе. То, что я представляю себе сильным игроком в бейсбол, только без униформы и перчаток.

Я больше не могу этого выносить.

— Что случилось? Ты увидел меня с другого конца комнаты и решил, что я неотразима? Тебе просто нужно было поговорить со мной? — Ха-ха. — Только не говори мне, что ты не мог устоять перед пушистым коричневым свитером.

Стараюсь быть храброй и беспечной, но нервы меня подводят, и голос дрожит.

Он опускает вниз свой взгляд, распрямляет мускулистые руки, связки на предплечьях натягиваются. Затем хлопает в ладоши, как в две гигантские тарелки, и шум эхом отдается в тихом дворе.

— Итак, я просто скину это, хорошо? Ничего личного.

Ничего хорошего не приходит из предложений, которые начинаются с «ничего личного», что является просто общей формой «это не ты, это я».

— Дело вот в чем, — продолжает он. — Ребята решили, что до конца ночи тебе нельзя возвращаться в дом.

— Прости, что? — Мой голос поднимается на несколько октав выше обычного. — Почему же?

Его голос тоже поднимается на несколько децибел.

— Ребята решили, что на остаток ночи тебе нельзя…

Я поднимаю руку, чтобы он закрыл свой великолепный рот.

— Почему?

— Что значит «почему»? Разве это не очевидно?

Э, нет.

— Если бы я знала, то не была бы настолько глупа, чтобы последовать за тобой сюда, не так ли?

— Извини, я тут ни при чем. Ты не можешь вернуться — тебя выперли на ночь.

— Выперли, — фыркаю я. — Кто это сделал?

— Ребята. Через меня.

— А ты кто такой?

— Я их бесстрашный лидер — и тот несчастный ублюдок, который вытащил короткую соломинку.

Мой нос морщится, как будто я только что проглотила кислые детские конфетки.

— И что, черт возьми, это должно означать?

— Это значит, что ты вмешиваешься, и это сводит моих друзей с ума. Они хотят, чтобы ты ушла. Надеюсь, у тебя с собой все твое личное дерьмо, — он улыбается, ловя взглядом сумку, висящую у меня на плече. — Неважно, я вижу, ты принесла с собой огромный гребаный чемодан.

— Ты сейчас серьезно? — Черт, теперь я говорю, как этот мудак Дерек.

— Да, я… серьезно. — Он подражает легкомысленному тону, фальшиво крутит невидимую прядь длинных волос, мотает головой из стороны в сторону.

— Я не тупая, ты не должен быть придурком, но что дает им право…

— Членоблокатор.

— Прости, что?

— Так они тебя прозвали: членоблокатор. Ты должна была просто не лезть в это, но ты создавала помехи, это разозлило Бена и Дерека.

— Создавала помехи? Я вела светскую беседу, не то чтобы эти тупицы знали разницу.

Без предупреждения он выхватывает красный пластиковый стаканчик из моих пальцев и нюхает его содержимое своим огромным греческим носом.

— Что здесь, водка? — Он снова втягивает воздух из чашки, всовывая свой нос в неё, глубоко вдыхая, так же, как я обнюхивала его раньше. — Что это за чертовщина, просто сок?

Моя губа дергается, потому что то, как подрагивает его нос, довольно мило, и я стараюсь не улыбаться.

— Нет, это вода.

— Хм. Только вода? — Он выглядит слегка развлекающимся, густые брови приподняты до линии волос. — Ну вот, теперь это начинает обретать смысл.

Я поднимаю выше свой подбородок.

— Твои друзья просто смешны, ты же знаешь, правда? Это не моя вина, что они не могут принять шутку.

— Ну да, они решили, что ты заноза в их заднице. — Он делает паузу, еще раз оглядывая двор. — Членоблокатор. — Его смех низкий и глубокий, когда он вспоминает мое прозвище.

— Пожалуйста, не называй меня так. Это оскорбительно, хотя меня это и не удивляет.

— Ты вмешиваешься в их игру.

— Их игру? Люди все еще используют этот термин? — я фыркаю так не по-женски, не в силах остановить звук, исходящий из моего носа. Очаровательно, я знаю. — У твоих друзей нет игры, если только ты не даешь очки за ложь. Они никого не впечатлили.

Его смех эхом разносится по двору.

— Давай посмотрим правде в глаза — они производили впечатление на твоих подруг.

Он меня подловил.

— Тесса слишком мила, ясно? — Зачем я ему это рассказываю? — А Кэмерон просто хочет…

Я закрываю рот на замок.

— Просто хочет заняться сексом?

— Нет!

— Просто хочет сделать зарубку на столбике кровати?

— Остановись. Теперь ты просто пытаешься найти творческие способы сказать «трахнуться».

Я не собираюсь развлекаться здесь, черт возьми. Я злюсь на этого парня — он буквально выгнал меня с домашней вечеринки. Я не позволю себя очаровать, каким бы смешным он ни был.

Его плечи трясутся в быстрой дрожи, когда он показывает большим пальцем через плечо.

— Не хочешь рассказать мне, чем насолила Уилсону и Фитцджеральду?

— Разве это имеет значение?

— Нет.

Но ему любопытно — я вижу это в его глазах, когда он смотрит на меня с другой стороны крыльца, все еще вальяжно изогнув брови. Ему совсем не скучно.

— Ну, — начинаю я, поднимая сумку. — Если хочешь знать правду, то их подкаты были ужасны, и я не могла удержаться, чтобы не указать Дереку на это. Полный отстой. Если бы ты был там, ты бы тоже это сделал. — Я делаю паузу. — Потом, когда они заговорили о College World Series, я не могла держать рот на замке.

Его спина выпрямляется.

— А что насчет CWS?

— Они сказали, что выиграли его, а мы все знаем, что это полная чушь. Все, что я сделала, это указала на это! Подайте на меня в суд. Глупо было врать, чтобы произвести впечатление на моих друзей.

Его ухмылка появляется медленно, одна сторона рта изгибается в дугу. Это скорее озорно, чем зловеще.

— Почему ты так уверена, что мы не выиграли?

— Да ладно тебе, чувак.

Он смеется, когда я называю его чувак, адамово яблоко подпрыгивает.

— Тот факт, что ты знаешь это дерьмо, чертова случайность.

— У меня отец помешан на бейсболе, ясно? Я ничего не могу с этим поделать — я сын, которого у него никогда не было. — Внутри теплой куртки, мои плечи двигаются вверх и вниз в крошечном пожатии плечами. — Может быть, запоминание странных фактов и есть мой дурацкий человеческий трюк.

Глаза парня устремляются к окну дома, вглядываясь в него.

— Послушай, я не хочу показаться грубым, но не могла бы ты сделать мне одолжение и уйти? Холодно, и я отмораживаю себе яйца.

Я стараюсь не смотреть на его джинсы спереди, на молнию. На его яйца.

— Значит, это правда? Ты серьезно меня выгоняешь?

Его кивок, не терпящий возражений.

— Да. Я, серьезно надираю твою тощую задницу.

У меня не тощая задница!

— Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала.

— Оставайся здесь достаточно долго, и это продолжится. — Он снова смеется над собой. — Я говорю довольно глупую чушь.

— Ну ты и засранец. — Мое убеждение слабо — так слабо — и больше принимает желаемое за действительное.

— Ты нарушила покой или естественный порядок вещей, если хочешь. И мне было поручено выпроводить тебя из помещения. Не стреляй в посланника.

Выпроводить меня из помещения. Что за нелепая чушь?

— Пресловутая короткая соломинка, о которой ты говорил? — Я понимающе киваю о том, как это мудро и умно.

— Именно.

Он доволен собой, прислонившись к балюстраде, ноги такие длинные, что его задница удобно лежит на перилах.

Нервный, головокружительный смех срывается с моих губ. Я не могу справиться с такими моментами; они заставляют меня чувствовать себя неловко, когда я не готова, и эта холодная погода не помогает делу.

Я смеюсь, как идиотка, а он смотрит на меня так, словно я сошла с ума, и теперь он ни за что не пустит меня обратно.

— Выпроводить меня из помещения? — размышляю я, потирая подбородок. — Ты что, полицейский под прикрытием? — Теперь я огрызаюсь, превращая свое смущение в тонко завуалированную шутку.

Разве что…

Если это шутка, то она совсем не смешная — это неловко и неудобно, и мы здесь, на крыльце, в холоде, дрожим. Сцепившись в битве воли, ни один из нас не желает сгибаться, мои зубы слегка стучат. Мысли блуждают от его красивого лица к теплому шарфу, спрятанному в моей сумке.

Интересно, было бы это бестактно, если бы я обернула его вокруг шеи, пока он стоит там, часто вздрагивая, покрытый гусиной кожей.

— Могу я хотя бы вернуться в дом и сказать друзьям, чтоты меня выгоняешь?

— Не-а. У меня строгий приказ не пускать тебя обратно.

— Чей строгий приказ?

— Мой. Почему ты споришь? — Одна гигантская лапа царапает его тупо сексуальную квадратную челюсть. — Это не поможет твоему делу.

— О, теперь у меня есть дело? — саркастически спрашиваю я, закатывая глаза к небу. — Это законный суд или я каким-то образом попала в особое чистилище?

Его улыбка становится шире.

— Если бы я действительно был полицейским под прикрытием, я бы арестовал тебя за сопротивление офицеру.

— Это плохо?

— Сопротивляться офицеру? Черт возьми, да.

Он ухмыляется, и боже, какой он милый. Очень, очень милый. Красивый.

Я смотрю вниз на свои ботинки, шаркая ногами, затем на улицу, чтобы не смотреть прямо на его белые зубы, точеную челюсть и глупые, сверкающие глаза.

Каким же клише он оказался.

Придурок.

— Пожалуйста, просто позволь мне забежать внутрь. — Я стараюсь не умолять. — Я быстро, как кролик, и скажу им, что ухожу?

— Быстро, как кролик? — Он потирает небритый подбородок. — За это я мог бы заплатить.

Я хлопаю ресницами, жалея, что не накрасила хотя бы один слой туши перед тем, как выйти из дома сегодня вечером. Мое лицо открыто и свежо, и вряд ли кто-то подчинится моей воле, не говоря уже об этом парне.

— Ну, пожалуйста.

— Давай попробуем еще раз. Ты следишь за моими губами? Ты внимательна? Потому что я собираюсь сказать это только еще раз.

Я киваю, не сводя глаз с его великолепного рта.

— Я тебя слушаю.

— Ты. Не. Вернешься. Внутрь. — Его глаза пробегают по моей куртке, ища карманы по бокам. — Если у тебя там есть телефон, достань его и напиши своим друзьям. Посмотрим, будет ли им насрать, что ты ушла. Давай.

— Я так и сделаю!

Низкий смешок.

— Чего ты ждешь?

Почему он так себя ведет? Разве он не знает, как грубо с моей стороны просто исчезнуть от моих друзей? При любых других обстоятельствах я бы никогда не ушла и не оставила их внутри.

Я топаю ногой, как капризный ребенок, и упрямая сторона моего тела начинает брыкаться, как реакция на коленный рефлекс. Спортсмены — не единственные, у кого есть решимость.

— Я не уйду с этого крыльца, пока ты не впустишь меня обратно!

Он зевает в мою сторону со скучающим видом, похлопывая себя по губам.

— Почему ты так драматизируешь? Ты еще хуже, чем мой четырехлетний кузен.

— Потому что! Это идет вразрез с моими… — я подыскиваю подходящие слова, — гражданскими правами!

— Это противоречит твоим гражданским правам, — сухо повторяет он, кривя губы. — Теперь ты говоришь, как сумасшедшая.

— Ты не можешь меня выгнать.

— А теперь ты мешаешь мне выгнать тебя? Разве ты не видишь здесь иронии?

Я сужаю глаза.

— Перестань пытаться меня смешить — это не сработает.

— Но это так просто.

— Я не собираюсь торчать на этом крыльце, пока мои подруги находятся внутри. Я их не брошу.

— Э-э… — бормочет он. — Я могу гарантировать, что все будет наоборот.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты же не думаешь, что эти цыпочки внутри не пользуются ситуацией? — Он бросает большой палец через плечо в сторону дома.

— Нет, я не думаю, что они пользуются ситуацией. Они понятия не имеют, что происходит. На самом деле, они, вероятно, думают…

«Что ты собирался приударить за мной, а они не собирались стоять у тебя на пути».

— Видишь, как легко отвлечь твое внимание? Ты похожа на милую пушистую коричневую белку без ореха — в этом был смысл? — Он обхватывает себя руками, двигая ими вверх и вниз. — Давай на чистоту. Если ты не уйдешь отсюда, я закончу тем, что буду нянчиться с тобой, а я не хочу так убивать время в пятницу вечером.

Я делаю вид, что не обращаю на него внимания, и чувство вины сжимает мой желудок. Его зубы скребут по нижней губе туда-сюда, сверкая белизной, пока он изучает меня.

— Ладно. — Он покорно вздыхает. — Пока ты будешь стоять здесь и упрямиться, я буду стоять на лестнице, не обращая на тебя внимания, а ты — на меня.

Достав мобильник из заднего кармана джинсов, он поднимает его вверх, скользя большим пальцем по экрану, свет освещает его невероятно привлекательное лицо. Он поворачивает запястье в мою сторону, водя пальцем по маленьким кругам.

— Не стесняйся написать своим друзьям и сказать им, что ты уходишь.

— Командир, — ворчу я, завидуя, что он может так легко игнорировать меня, чтобы играть на своем телефоне, пока я переживаю свое затруднительное положение.

— Я не уйду, потому что я надежная и преданная.

Его уши даже не дергаются, он не слушает.

Прошло еще три минуты.

— Ты действительно не впустишь меня обратно?

Он едва удостоил меня взглядом.

— Я действительно не позволю тебе вернуться.

— А если я пообещаю вести себя хорошо? — Я провожу двумя сжатыми пальцами по закрытым губам и выбрасываю ключ. — Я буду хорошо себя вести. Никакого вмешательства.

— Мило. — Его глаза все еще прикованы к телефону. — Но нет.

— Я не могу остаться здесь и оставить моих бедных друзей наедине с этими идиотами. — Я делаю паузу. — Ой, неужели я сказала это вслух?

Его голова медленно качается.

— Это будет очень долгая ночь, если ты будешь продолжать делать это.

— Делать что?

— Умолять вернуться в дом. Это жалко и раздражает. Напиши своим чертовым друзьям.

— Я не умоляю. Я спрашиваю.

Его глаза отрываются от экрана телефона, обводя мое тело вверх и вниз пренебрежительным взглядом.

— Это мольба — я знаю, в чем разница, и ты ведешь себя надоедливо.

Черт. Тот факт, что он использовал слово «надоедливо»?

Что-то вроде огромного возбуждения.

— Я думала, что решительность — это замечательное качество. — Мой голос звучит жалко, даже для моих собственных ушей. — Конечно, ты лучше всех можешь это оценить.

— Только когда используется в нужных обстоятельствах, — ворчит он после долгой паузы. — Как, скажем, более теплые обстоятельства.

— Если… — я роюсь в своем мозгу в поисках чего-нибудь разумного, что можно было бы сказать, чтобы обрести равную позицию, но заканчиваю словами: — если ты не впустишь меня обратно, я вызову полицию.

Почему я не могу просто держать рот на замке?

— Будь любезна, вызови полицию. — Он делает громкий глоток пива, которое держит в руке. — Скажи им, что тебя послал Роуди Уэйд.

— Ты невозможен.

— Поверь мне, куколка, меня называли и похуже.

— О боже, не называй меня куколкой.

— Как же мне тогда тебя называть? Я знаю, что тебе не нравится членоблокатор в качестве обращения.

Я топаю ногой в отчаянии.

— Почему ты такой упрямый?

— Это я упрямый? Ладно. — Он бормочет себе под нос «Боже правый», как будто это клятва, яркий свет от телефона освещает его заостренные черты.

Я отступаю.

— Мне очень жаль. Я просто… — Я чувствую себя беспомощной здесь, на крыльце. — Эта ночь идет совсем не так, как я планировала. Я не была на вечеринке целую вечность, и я просто хотела повеселиться сегодня вечером, вот и все.

— Держу пари… — медленно произнес он, — когда ты училась в старшей школе, то была одной из тех девушек, которые поднимали руку во время урока, чтобы попросить у учителя дополнительную оценку.

— Ну и что? — выскользнуло у меня, и я застонала, одновременно прижимая ладонь к лицу.

— Ну и что? Эти девушки никому не нравились.

Мой подбородок поднимается выше.

— Держу пари, что ты был одним из тех спортсменов, которые с трудом сдают экзамены и обманывают таких девушек, как я.

Он широко раскидывает руки. Злорадно ухмыляется, все его лицо светится.

— И все же я здесь с полной поездкой в колледж. Вот такой расклад.

Смирившись, я прислоняюсь к стене дома, ткань куртки цепляется за деревянную обшивку.

— И что мне делать, пока не выйдут мои друзья?

Клянусь, он мне подмигивает.

— Опять же, это не моя проблема.

— Ты только что подмигнул мне?

Он потирает лицо костяшками пальцев левой руки.

— Нет. У меня, очевидно, пыль в глазу.

Моя голова ударяется о дом, когда я отклоняю ее, чтобы рассмеяться.

— Лгун.

— Пыльца?

Мы смотрим друг на друга, пока он тихо не спрашивает:

— Хочешь, я провожу тебя домой?

Он такой очевидный.

— Таким образом, ты сможешь вытащить меня отсюда быстрее?

Он смеется про себя, моя грудь сжимается.

— Пожалуй.

— Ты в два раза больше меня — я ни за что не позволю тебе проводить меня домой в темноте.

Я не вчера родилась, и моя мать не вырастила дуру. Не важно, насколько симпатичный этот парень.

— Могу я указать на забавный факт?

— Могу я тебя остановить?

— Очень мило, но нет. — Он делает большой глоток пива. — Твои друзья без труда проигнорировали тот факт, что ты исчезла, когда я тебя вытащил.

— Ты действительно думаешь, что эти придурки внутри сказали им, что меня выгоняют? Нет. Они пребывают в блаженном неведении.

Ещё один глоток пива.

— Они, наверное, думают, что я трахаю тебя.

Иисус. Очень прямолинейно.

Мои щеки пылают.

— Не льсти себе. Они знают меня лучше, чем это.

— Значит, ты ханжа?

Я щурюсь, игнорируя его.

— Напомни мне еще раз, почему я последовал за тобой сюда?

Ответ: потому что любопытство убило кошку, Скарлетт. Ты вышла вслед за симпатичным незнакомцем в темноту и смотри, куда он тебя завел — на крыльцо, на пронизывающий холод.

— Не кори себя за это — любая из этих девушек тоже последовала бы за мной сюда.

О боже, он ещё и скромный?

— И почему ты так думаешь?

Пожимает широкими плечами, и, черт возьми, он, должно быть, отмораживает свою задницу.

— Капитан бейсбольной команды. Чертовски красивый. Чертовски забавный.

— Я не… Вау. Я даже не знаю, как на это реагировать.

Он одаривает меня натянутой улыбкой.

— Это слишком много, чтобы принять все сразу?

С этим не поспоришь.

— Это точно, — соглашаюсь я со смехом.

— Можно тебя кое о чем спросить? — Он смотрит на меня сверху вниз. — Почему ты одета так, будто отправляешься в Антарктиду?

Я сжимаю губы вместе. Разделяю их.

— К твоему сведению, умник, я была больна. У меня была простуда, так что я должна была сделать, забинтоваться на домашнюю вечеринку? Нет, спасибо, я пытаюсь поправиться до каникул.

Он поднимает свои медвежьи лапы.

— Эй, никаких суждений — я могу сказать, что ты действительно разумная девушка. Все, что я хочу сказать, это то, что ты носишь свитер, который мог бы стать паркой, и ты также носишь парку.

На этот раз я не могу сдержать смех, который срывается с моих губ.

— А что, тебе холодно? Потому что мне тепло и уютно.

Я широко улыбаюсь ему, чтобы ткнуть в тот факт, что мне тепло, а ему нет.

— Ты просто засранка, — фыркает он. — Я в порядке, не благодаря тебе, но я буду жить.

— Вот что я тебе скажу: давай зайдем внутрь и возьмем что-нибудь теплое, может, куртку? — Я мило улыбаюсь, хлопая ресницами. — Обещаю, что я не исчезну в толпе.

Его губы дергаются.

— Я думаю, что рискну против надвигающейся гипотермии. Я все еще смогу иметь детей, если мои яйца не отмерзнут.

Он стучит по освещенному экрану своего телефона.

— Ты вмешивалась, — рассеянно спрашивает он, — потому что тебя так беспокоило, что с твоими друзьями флиртовали, а с тобой нет?

— Это то, что ты думаешь?

Он пожимает плечами.

— Никаких суждений.

У меня отвисает челюсть, и я захлопываю ее, прежде чем он поднимает взгляд.

— Я не была членоблокатором для моих друзей, потому что я, якобы, ревную.

— Так ты признаешь, что была членоблокатром.

Если бы он не был таким чертовски милым, я бы сейчас пришла в ярость.

— Ты же знаешь, что я не это имела в виду.

— Значит, ты злишься, потому что совершенно трезвая?

— Я не совсем трезвая.

— Так ты пьяна?

— Нет, конечно, нет.

Я откидываю свой конский хвост.

— Ты пила пиво? — Он настроен скептически. — Сколько их было?

— Хм… — Ни одного с половиной. Я использую большой и указательный пальцы, чтобы указать сумму. — Примерно столько?

— Да, именно так я и думал. — Я вижу, как он прячет улыбку за ярким светом своего телефона. — Ты совершенно трезвая.

— Я оправляюсь от простуды.

Я притворяюсь, что кашляю.

С этими совершенно белыми, ровными зубами он снова улыбается мне, и я не могу этого вынести. Тьфу. Он так красив и с каждой минутой становится все симпатичнее, черт бы побрал его и его магнетизм.

Слушайте, я не совсем брежу; я отдаю должное парню за то, что он не полный придурок. От одного до десяти по шкале засранцев? Шесть — и это только потому, что он меня выгнал.

— Я далек от того, чтобы указывать на очевидное, но держу пари, что ты не была бы так взволнована, если бы в тебе было несколько капель алкоголя. Может быть, здесь нам обоим было бы приятнее, а?

— Так говорили твои друзья, и ты знаешь мое мнение о них.

— Ты немного чопорная. — Он прищуривается, прикрывая глаза от света, падающего на крыльцо. — Разве тебе никто не говорил об этом раньше?

— Ты ничего обо мне не знаешь. — Я протягиваю руку за красным пластиковым стаканчиком, который оставила несколько минут назад, чтобы хоть чем-то занять руки. — С чего ты взял, что я чопорная? На чем основана эта столь точная оценка?

— Давай посчитаем, — напевает он, ставя бутылку пива на ступеньку и постукивая пальцами правой руки по левой, считая. — Во-первых, я нахожусь на этом крыльце, когда мог бы веселиться, потому что ты не прекратишь блокировать член. Во-вторых, ты носишь гребаный медвежий коврик на вечеринку. В-третьих, ты пьешь воду. В-четвертых, ты призналась, что просила дополнительный кредит в средней школе. В-пятых, ты не перестаешь спорить.

Улыбка, дразнящая мои губы, не могла быть более удрученной.

Ублюдок поднимает руку, шевеля пятью большими пальцами.

— Все признаки указывают на скованность.

— Ладно. Я даже не могу злиться, потому что все это было очень точно. — Я поднимаю палец. — Но, во-первых, твои приятели не дали мне шанса искупить свою вину, прежде чем послать за мной своего приспешника.

— А во-вторых? — Нахальный осел прислоняется головой к столбу, пригвождая меня к полу ленивой улыбкой.

Я стараюсь не смотреть на огромные руки, скрещенные на его твердой груди.

— Во-вторых, твои друзья были убогими и совсем не смешными. Им повезло, что они спортсмены, потому что в противном случае они, вероятно, никогда не трахались бы.

Это заставляет его смеяться.

— Я очень сомневаюсь в этом.

— Их разговор, — продолжаю я разглагольствовать, — наскучил бы мне до слез. Умопомрачительно тупой и лишенный воображения. — Я делаю паузу. — Ты можешь себе представить, как они будут выглядеть в…

Я крепко сжимаю губы.

Он наклоняется и ждет. Дразнит меня. Побуждая меня закончить фразу.

— Ты можешь себе представить, как они будут выглядеть в… — Он делает паузу, затем пытается снова. — В… — Он разворачивает свое гигантское тело на ступеньках, поднимаясь во весь рост. Отряхивает джинсы, как будто они покрыты пылью. — Продолжай. Скажи это.

— Может, ты прекратишь это? Я не поведусь.

— Я просто хотел услышать, как ты скажешь «постели». Черт, мне должно быть очень скучно, если я хочу играть в словесные ассоциативные игры. Иисус. Я прекрасно сам могу заполнить пробелы, не подгонять тебя. Я уже большой мальчик.

Он уже большой мальчик.

Очень большой. И впервые с тех пор, как вышла на это крыльцо, я действительно думаю о нем. Откуда он? Пересекались ли мы когда-нибудь в кампусе? На чем он специализируется?

Теперь он возвышается надо мной на добрых семь дюймов, упираясь бедрами в белые перила бейсбольного дома. Каштановые волосы коротко подстрижены. Загорелая кожа, несомненно, от постоянного пребывания на свежем воздухе, возможно, на тренировочном поле. Красиво вылепленные губы, которые должны быть постоянно прижаты к чьему-то рту, такие пухлые и четкие.

Его руки.

«Кто этот парень?»

Мои глаза останавливаются на этих руках, изучают его широкие плечи и мускулистые дельтовидные мышцы, подчеркнутые тонкой футболкой. Выпуклость его бицепсов и грудных мышц. Кончики его сосков затвердели от холода.

Если у него и возникли проблемы, когда я пялилась на него, он не стал упоминать об этом или обличать меня, а вместо этого быстро оценил меня, хотя, по общему признанию, ему особо не на что смотреть, так как пуховая куртка скрывает большую часть моего тела.

Коричневые полусапожки. Черные легинсы. Толстый свитер и пальто, покрывающее все это.

Его зеленые глаза мерцают там, где расположены мои груди, останавливаясь, прежде чем переместиться к моему лицу и «коснуться» моих губ, носа и волос. Мои длинные темные волосы стянуты сзади в консервативный, практичный конский хвост, почти на макушке, более функциональный для сегодняшнего вечера, чем привлекательный.

Можно предположить — скучно.

Мои щеки пылают, когда он смотрит на меня сверху вниз. Я чувствую, что моя грудь тоже покрывается пятнами, хотя он не мог этого видеть.

Тем не менее…

Я улыбаюсь.

Роуди

«Господи Иисусе, да у нее чертова ямочка на щеке».

У меня слабость к ним.

Она бросает мне робкую улыбку, припарковав задницу на крыльце, прислонившись спиной к деревянной обшивке дома. По тому, как она наклоняет голову и смотрит в пол, видно, что она краснеет, и мягкое сияние двух полуразвалившихся ламп освещает ее макушку.

Фонари на крыльце сломаны и заржавели, нуждаясь в замене своих ламп — одна мерцает, другая вот-вот сгорит. Это делает все место похожим на чертов карнавальный дом развлечений, бросая странный свет на гладкую, бледную кожу девушки.

И ее хорошенькую ямочку.

«Перестань пялиться на неё, придурок».

Я бросил взгляд на ее наряд, изо всех сил стараясь рассмотреть ее в тусклом свете. Должно быть, она вспотела в доме. Я внимательно посмотрел на нее, прежде чем уговорить следовать за мной, но все еще изучаю ее, как будто вижу впервые.

Оба ее сапога подвернуты, и она сидит, скрестив ноги, на земле. Выдувает разочарованный поток воздуха, который превращается во вздымающийся поток пара.

— Итак. — Она обхватывает колени руками с пышными рукавами и крепко их обнимает. Дрожит. — И что теперь?

Ее чопорный хвостик весело подпрыгивает, когда она наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня.

— Теперь я нянчусь с тобой.

— Прекрасно. Мы можем подружиться.

Я кладу свое большое тело на перила, легонько встряхивая его, чтобы убедиться, что оно крепкое, прежде чем опираться на него всем своим весом. Оно прочное и безопасное, и будет очень некомфортно, если мне придется стоять здесь всю ночь.

Девушка поднимает на меня искусно изогнутые брови. Они кажутся черными в этом свете.

— Ты раньше с кем-нибудь нянчился?

— Ни с кем, кого бы мне не удалось оставить в живых, — шучу я. — С несколькими кузенами, за которыми мои родители заставляли меня присматривать, несколько раз. Ни разу не кормил их, но иногда выбрасывал собачью кость, чтобы они не проголодались.

Она улыбается, и на ее гладкой правой щеке появляется ямочка.

— Это то, что ты запланировал для меня?

Я поднимаю пустые руки.

— У меня только что закончились закуски «Скуби». Думаю, нам обоим придется голодать.

— Извини, что тебе приходится торчать здесь.

— Неужели? — В моем голосе звучит надежда. — Никто не заставляет тебя сидеть здесь.

Ее легкий смех звучит тихо.

— Ладно. Наверное, мне не настолько жаль. — Она прикусывает нижнюю губу. — Я бы солгала, если бы сказала, что мне совсем не нравится твой дискомфорт.

— Ну, спасибо.

— Между прочим, никто ещё мне не написал.

Удивительно.

— Твои друзья не ответили тебе?

— Нет, — она вытягивает букву «е», как и я раньше. — Пока нет, но я уверена, что напишут.

— Хорошие друзья, — бормочу я достаточно громко, чтобы она услышала.

— На самом деле это так, — возражает она. — Сделай им скидку. Они просто рады быть здесь.

Они позволили ей следовать за незнакомым парнем наружу, и она хочет, чтобы я снисходительно к ним отнесся? Ну, хорошо…

— Они просто друзья или соседи по комнате?

— Просто друзья, из общежития первокурсников.

— Мммм. — Я не указываю на тот факт, что только охотницы за бутсами оставили бы свою подругу за шанс поймать какой-нибудь бейсбольный член. — Какова вероятность, что они прервут вечер и придут искать тебя?

— По шкале от одного до десяти?

— Конечно.

— Два? — Ее смех дается легко.

— Это ужасные шансы.

— Думаешь, я этого не знаю? — она вздыхает негромко, но тяжело. Пораженно. — Я не собираюсь винить их за то, что они остались внутри. А ты бы хотел? Это не стоит того, чтобы злиться, так что…

— Ты же не думаешь, что они сделают неправильный выбор, если ты не будешь их охранять?

— О, я точно знаю, что они сделают неправильный выбор.

Она снова смеется, мягко, издавая легкий жужжащий звук, когда я запрокидываю голову и тоже смеюсь, холодная погода мучает мое тело сильнее, чем обычно. Мои руки и грудь покрыты гусиной кожей, а соски могут резать стекло.

Тот простой факт, что ее подруги не вышли на улицу, чтобы проверить эту цыпочку, говорит об их характере, но это не то, что я собираюсь озвучить вслух, если она хочет закрыть на это глаза. Это не мое дело, и эта девушка, сидящая напротив меня, сегодня получила достаточно ударов, чтобы я указывал, насколько дерьмовыми на самом деле являются ее друзья.

Я имею в виду, они оставляют ее снаружи, чтобы получить шанс зацепить спортсменов — кто так делает? Посмотрим правде в глаза, что бы ни случилось у них с Дереком, Беном или кем-то из команды, это не приведет ни к чему, кроме утренней прогулки позора.

Если эта девушка ждет, когда ее друзья вернутся, то ей придется долго ждать, а это значит, что я застрял здесь с ней, отмораживая свой член.

— Как ты думаешь, сколько ты продержишься, прежде чем сдашься?

— Наверное, когда я начну мерзнуть?

Это тоже заставляет меня маниакально смеяться.

«Ну и яйца у этой цыпочки».

— Тебе не холодно? Ты что, из камня сделана? — Потому что мои яйца сморщиваются в джинсах, как два изюма, которые вот-вот упадут с виноградной лозы.

Ее голова склоняется набок.

— Этот свитер действительно теплый, и у меня в сумке есть шарф, если ты хочешь, то может одолжить его тебе?

— Сразу нет.

Когда я энергично растираю свои голые бицепсы, чтобы согреть их, ее глаза следят за движением вверх и вниз — и кто бы ее осудил? Эти мышцы огромны.

Я сгибаю их один раз для верности и чтобы получить реакцию.

Это работает. Ее взгляд скользит по моему торсу, задерживаясь на рубашке.

— Ты действительно должен был планировать лучше. На улице холодно, зачем вообще носить короткие рукава?

— Я знал, что внутри будет жарко, и не собирался просиживать всю ночь на чертовой веранде, как бродяга.

— И все же, — уклоняется она, — сейчас почти зима.

— Спасибо. Наконец-то я это понял.

— Утепляться, хотя бы.

Мои зеленые глаза сузились, глядя на нее совсем чуть-чуть.

— Ты всегда такая?

— Какая?

— Такая заноза в заднице?

— Я что, заноза в заднице? Хм. — А вот и эта чертова ямочка. — Я думаю, это зависит от того, кого ты спрашиваешь. Сегодня, наверное, не лучший вечер для опроса.

Воздух наполняется жужжание, и она тянется к телефону, лежащему рядом с ее коленями, поднимает его и водит пальцем по экрану. Удовлетворенно улыбается.

— Они выйдут через десять минут. — После того, как она набирает ответ, снова опускает телефон вниз. Прислоняется головой к стене, улыбается. — Я знала, что они не оставят меня здесь на всю ночь.

Лгунья.

— Ты этого не знала.

Этот смех мелодичный.

— Ты прав, я уже начала волноваться.

Она встает пятнадцать минут спустя, когда ее друзья, спотыкаясь, выходят из двери, отряхивает свои ноги и задницу. Она протягивает мне руку, чтобы помочь подняться с земли.

Это так чертовски смешно, потому что она маленькая и миниатюрная, а я возвышаюсь над ней почти на целый фут. Тем не менее, я просовываю свою руку в ее, когда она протягивает ее, позволяя нашим ладоням шипеть от соприкосновения.

Бах!

Встаю сам, без ее помощи, и, сжимая ее руку, поднимаюсь во весь рост.

— Спасибо тебе. — Она задерживается на несколько секунд, поглядывая на своих друзей, которые сейчас ждут во дворе, спотыкаясь и стуча каблуками по бетону тротуара.

Я отпускаю ее руку, засовывая свою в карман джинсов. Сгибаю пальцы моей покалывающей плоти.

— Не будь такой занозой в заднице в следующий раз.

— Я постараюсь.

Она начинает спускаться по лестнице, конский хвост развевается на ветру. Один раз оглядывается через плечо.

И подмигивает. 

ГЛАВА 2

ВТОРАЯ ПЯТНИЦА

«Пятница, когда начинается настоящая игра»

Скарлетт

Я: Эй, Тесс, вы, ребята, идете на Джок-Роу сегодня вечером?

Слишком отчаянно звучит?

Я удаляю сообщение, прикусываю нижнюю губу и начинаю заново, стараясь, чтобы это не прозвучало слишком очевидно. Как будто выуживаю приглашение снова пойти с ними на вечеринку.

Что я и делаю.

Я: Чем вы с Кэм занимаетесь сегодня вечером?

Тесса: Мы собираемся на Джок-Роу. Кэмерон все еще полностью влюблена в этого парня Дерека. Даже несмотря на то, что в прошлые выходные он вел себя с тобой, как придурок. Извини за это.

Как придурок — это еще мягко сказано, но я пропускаю комментарий мимо ушей. Тесс уже несколько раз извинялась, хотя ни в чем не была виновата.

Я: Думаю, может быть, я бы…

Я нажала «отправить», хотя еще не закончила предложение. Черт возьми, как мне сказать ей, что я хочу вернуться в дом, хотя они выгнали меня на прошлой неделе?

Она избавляет меня от необходимости спрашивать.

Тесса: Ты хочешь пойти с нами?? Это было бы так весело!

Мой желудок выдает мое лучшее намерение оставаться спокойной, перекатываясь от предвкушения.

Я: Это не будет странно? После того, как они называли меня блокировщиком членов и заставили остаться на крыльце?

Тесса: Я так не думаю. Эти вечеринки такие веселые, и везде есть милые парни.

Я: Конечно, есть.

Но есть только один, которого я хотела бы увидеть сегодня вечером.

Тесса: Ты готова рискнуть, даже если они тебя не впустят?

Да.

Всю неделю я думала только о парне на крыльце — Роуди, как он себя называл. Всю неделю искала его в кампусе. Во дворе и в столовой. В библиотеке в тот вечер, когда пошла учиться. Я слишком долго смотрела на вход в тренировочный центр, надеясь хоть мельком увидеть его. Всю неделю с нетерпением ждала пятницы.

Я: Крыльцо было не самым худшим.

Тесса: Хм, если бы мне пришлось стоять снаружи с этим горячим парнем, я бы тоже вернулась. Как, если бы мне выкрутили руку, почему бы и нет, ха-ха.

Я: Так ты не думаешь, что это безумие, если я вернусь? Я не буду выглядеть отчаявшейся?

Тесса: Ты единственная здравомыслящая из нас троих, Скарлетт. Конечно, ты должна прийти. Но может быть…

Я: Может быть, что?

Тесса: Может быть, одеться потеплее? На всякий случай, ну ты понимаешь, что я имею в виду? Лол.

Я: Тесса! Лол. Ты действительно думаешь, что они снова будут держать меня снаружи?

Тесса: Тебе не все равно? Будет ли это иметь значение?

Нет. Даже если бы мне пришлось снова стоять на улице — этот мальчик стоит холода и страданий.

Но, боже, эта мысль заставляет меня нервничать.

Я: Я хочу его увидеть.

Ну вот, я это признала.

Тесса: Хорошо, тогда мы напугаем игроков, когда доберемся туда. Договорились?

Я: Договорились.

Я: Знаешь, мне все еще немного горько, что ты и Кэмерон попались на каждую их глупую ложь. Вы достойны намного лучше, чем эти два засранца.

Тесса: Попробуй сказать это Кэмерон. Она преследовала Дерека с вечера прошлой пятницы. Клянусь, ее пальцы скоро отвалятся от всего этого Инстаграм-преследования.

Я: Ладно. Я знаю, это безумие, но я приду сегодня вечером.

Тесса: Ну, не похоже, что у тебя было бы что-то еще, верно?

Я: #этоправда

Тесса: В мире есть вещи похуже, чем сидеть на переднем крыльце с реальным секси *смайлик хлопающий руками*

Роуди

— Роуди. — Чья-то рука легонько хлопает меня по плечу, заставляя обернуться. — Эй, парень, ребята хотели, чтобы я сходил за тобой.

— Чего ты хочешь, Китс? Выплевывай.

Новичок-первокурсник заикается, когда я пристально смотрю на него за то, что он прервал мой разговор с парнем из команды регби.

— Т-та девушка вернулась.

Я становлюсь немного выше. Дергаю себя за край рубашки, пытаясь разгладить морщины.

— Какая девушка? — Я точно знаю, кого он имеет в виду. — Ты должен быть более конкретным.

— Э-э… Бен назвал ее членоблокатором?

— Ну? — Я вытягиваю шею, с высоты птичьего полета оглядывая переполненную комнату, высматривая любые признаки девушки с блестящим конским хвостом и ямочкой на щеке. — Где она, черт возьми?

Тони Китс отрывисто кивает в сторону фойе.

— На крыльце. Парни остановили ее снаружи на случай, если ей не разрешат вернуться сегодня вечером — никто не знал, что ты хочешь, чтобы мы сделали. — Его руки засунуты в карманы. — Ее друзья флиртуют с Бринкманом.

— Бринкманом?

Бринкман — второкурсник и полный придурок, который любит внимание от девушек, парней и всех, у кого есть пульс. Я ненавижу, что он попал команду и что наш тренер подписал его, но мы застряли с ним, девочки любят его, и он чертовски фантастический аутфилдер.

Парень может прыгнуть в высоту на тридцать восемь дюймов, но в комплектацию входит несколько ЗППП.

— Бринкман говоришь? Я думал, что блондинка запала на Дерека.

— Они обе блондинки, — замечает Китс. — Но ты же знаешь, что цыпочки любят Бринкмана, и он, вероятно, их лучший шанс потрахаться сегодня вечером. Никто не хочет связываться с подругами членоблокатора после прошлых выходных.

Жар разливается по моей груди, когда я чешу за ухом, делая глоток из бутылки пива, когда Тони открывает свой рот рядом со мной.

— Девушки похожи на бродячих кошек — ты впускаешь их, даешь им немного молока, и они возвращаются. Кстати, мы — молоко, если ты еще не догадался.

— Я понимаю аналогию, Тон. Спасибо.

Я хлопаю его по спине, допиваю остатки пива и ставлю стакан на ближайшую поверхность. Вытираю конденсат от бутылки о штанину моих брюк.

— Ладно, дай мне пару минут. Я выйду на улицу, чтобы разобраться с этим дерьмом. — Мы стукаемся костяшками пальцев. — Сбегай наверх, ладно? И принеси мою чертову куртку из комнаты Амадо.

Я не буду лгать, мой пульс учащается, когда я толкаю входную дверь бейсбольного дома. Девушка действительно стоит на крыльце, прислонившись спиной к опорной балке, а ее друзья толпятся вокруг Джонатана Бринкмана.

Ее едва можно узнать.

Сегодня холодно, и она одета по этому случаю в джинсы, куртку и темно-серую вязаную шапочку, надвинутую на длинные темные волосы. Это такая вязаная шапочка, в которой можно кататься на лыжах или санках. Или надеть в путешествие по замерзшей долбаной тундре. Или когда вы думаете, что могли бы провести всю ночь на холодном крыльце.

Она стоит, облокотившись на перила, и ни капли удивления не отражается на ее лице, когда я толкаю сетчатую дверь и спускаюсь на крыльцо.

Мой рот, черт возьми, растягивается в ухмылку, когда мы встречаемся глазами, ее брови поднимаются под теплой шапкой. Она покачиваются в мою сторону, когда поднимает две руки, покрытые варежками, посылая мне маленький, полный надежды, взмах.

Она дерзкая.

Я приветствую Бринкмана ударом кулака, и подруги членоблокатора оживляются, когда видят меня, две пары глаз, сияющих от интереса и чрезмерного энтузиазма. Возможно, потому, что я — свежее мясо, в которое можно вонзить их когти, гоняющиеся за бутсами.

Я пожимаю плечами: я здесь не для них.

Я приподнимаю подбородок, глядя на девушку.

— Милое пальто. Выглядит красиво и утеплено. Теплее, чем одежда на прошлых выходных.

— Так и есть. Я порылась в своем шкафу в поисках этого — ну, ты знаешь, на всякий случай.

Троица на крыльце вместе с нами выбрала именно этот момент, чтобы сбежать. Бринкман и две блондинки протискиваются через сетчатую дверь в дом, не останавливаясь, не оглядываясь — не проверяя, идет ли за ними их подруга.

— Я вижу, ты не послушался моего совета. — Она скользит взглядом по моей груди, приподняв брови. — Где твоя куртка?

— Скоро будет.

— Неужели?

— Да. Я заказал её, когда они пришли и сказали мне, что ты здесь.

— Заказал? Что это значит?

Я высокомерно ухмыляюсь:

— У меня есть кто-то, кто сделает это для меня.

— Ну, уж конечно.

Она тоже собирается ухмыльнуться, но улыбка исчезает с ее лица, когда — словно по сигналу — Тони Китс резко врывается в дверь, сунув мою куртку в протянутую руку.

Мои пальцы смыкаются вокруг неё.

Мои плечи вжимаются в неё.

Большие пальцы засовываю в карманы, и я выпячиваю бедро, позируя. Нахально.

— Бум! Куртка.

Ее рот открывается и закрывается.

— Поразительно. Это было…

— Потрясающе? Удивительно?

Я кручусь на каблуках по кругу, как будто ей нужно больше доказательств того, что я задира.

— Да. — Теперь она смеется, теребит шапку, натягивая ее на уши. — Конечно, это один из способов выразить это.

Она делает несколько неуверенных шагов вперед, нацеливаясь на дверь за моей спиной.

— Эй, эй, эй, не так быстро, — говорю я, поднимая руку, не давая ей двинуться к двери, при этом чуть не сбивая ее с ног. Рука скользнула по шершавой ткани ее пальто. — Куда это ты собралась?

Она водит глазами вверх и вниз по моему телу, прежде чем бросить виноватый взгляд вниз, на темный двор. Вздыхает.

— Вот именно, посмотри хорошенько, где ты проведешь еще одну ночь. — Мои руки широко распахиваются, обводя крыльцо. — Потому что мы собираемся провести еще одну ночь на улице.

«Что, черт возьми, со мной не так? Впусти ее, черт возьми».

— Мы?

— Да, все указывает на то, что ты не можешь вернуться внутрь.

Лжец.

— Они действительно не впустят меня?

«Они бы впустили, но тебе не нужно этого знать».

— О. — У нее тихий голос. — Я вроде как надеялась…

— Сегодня не твоя ночь, детка — слишком много людей внутри.

«Заткнись на хрен, Роуди. Зачем ты это делаешь? Просто впусти ее внутрь, чтобы тебе не пришлось стоять здесь с ней — дай ей то, что она хочет».

Она пришла на вечеринку.

Она пришла не для того, чтобы стоять с тобой на гребаном крыльце.

«Но что, если для этого? Она не… она ни разу не приставала к тебе. Заткнись на хрен, идиот».

Господи Иисусе, теперь я спорю сам с собой.

— Мне очень жаль, членоблокатор, все уже решено.

Мной. Потому что я эгоистичный засранец.

Ее руки касаются моей груди, когда она скрещивает их. Она стоит ближе, ее подбородок возмущенно вздернут.

— Если мы собираемся стоять здесь, не мог бы ты не называть меня членоблокатором? Мы оба знаем, что это унизительно.

Она права — называть ее блокировщиком членов унизительно, но внезапно я становлюсь восьмилетним мальчиком на детской площадке, который не знает, как вести себя перед симпатичной девушкой. Я в четырех секундах от того, чтобы дернуть ее за волосы.

Не говоря уже о том, что если бы моя мать услышала, как я называю ее членоблокатором, она бы метафорически надрала мне задницу прямо на следующей неделе.

— Извини. — Я сглатываю. — Есть правила, которым ты должна следовать, если собираешься стоять на этом крыльце со мной, и не быть нахальной — одно из них.

— Тогда это будет очень долгая ночь для нас обоих. — Ее рот морщится.

— Ты же знаешь, как спортсмены любят свои правила и игровые схемы.

Она скрещивает руки на груди, ставя сумку на пол.

— Вообще-то нет.

Моя рука вытягивается, упираясь в дверной косяк и создавая заграждение.

— Мы создаем правила на ходу, и крыльцо дома является новым, созданным специально для тебя.

«Это звучит чертовски глупо».

Ее глаза сегодня ярче, на верхних ресницах черный слой туши.

— Почему ты так поступаешь со мной?

Ее голос звучит почти шепотом, и на какую-то долю секунды я чувствую себя настоящим гребаным придурком.

Но появляется эта чертова ямочка, и все мои лучшие намерения вести себя вылетают в окно. Черт, кого я пытаюсь обмануть? У меня нет лучших намерений.

— Зачем ты это делаешь? Ты должна была знать, что не войдешь внутрь сегодня вечером, раз ты надела шапку вместе с пальто. Ты буквально выглядишь так, будто собираешься кататься на лыжах.

Она раздраженно поднимает руки, указывая пальцем в гостиную, в которой только что исчезли ее друзья.

— Но вы же впустили моих друзей!

— Это было решено советом. Ты не можешь вернуться внутрь.

— И кто этот совет?

Я.

— Это хорошо охраняемая тайна.

— Боже, ты такой раздражающий.

О, раздражающий — хорошее слово.

— Благодарю.

— Я не могу вернуться… никогда? — Ее глаза расширяются.

Короткий рывок моей головы.

— Посмотрим.

— Ты собираешься заставить меня стоять на крыльце сегодня вечером, пока мои друзья остаются внутри?

Я скрещиваю руки на груди.

— Я ведь не могу заставить тебя что-нибудь сделать, правда?

Ее губы разочарованно выдыхают воздух, посылая несколько свободных прядей вокруг ее лица.

— Скажи честно: тебе не кажется, что это просто смешно?

Да, но я держу это дерьмо при себе, потому что сегодня вечером, когда я увидел ее, я решил быть эгоистом со временем этой девушки, стоять здесь и пытаться заставить ее смеяться, чтобы я мог заставить появиться эту ямочку на ее щеке.

Не то чтобы мои друзья были бы в восторге, увидев ее; ей будет не по себе внутри, так как Уилсон и Фитцджеральд все еще десять оттенков бешенства, чертовы засранцы.

Братаны важнее телок и вся эта сексистская фигня.

По крайней мере, это то, что я буду говорить себе позже, смотря в потолок над своей кроватью, думая об этой маленькой ямочке на ее щеке так же, как я делал каждую чертову ночь на прошлой неделе.

— Честно говоря, мы здесь, в бейсбольном доме, делаем все возможное, чтобы быть создать как можно больше препятствий на твоем пути.

— Разве я недостаточно наказана?

— Не считай это наказанием — считай это изгнанием в каждом конкретном случае. — Я щелкаю пальцами. — О! Как будто тебя выгнали с острова Клевых Чуваков, Которые Хотят Потрахаться.

— Неужели? — Она закатывает глаза и отступает на несколько шагов. — Так бы вы назвали свой остров?

Я смеюсь:

— Если бы это был мой остров, то было бы куда круче, например, Тропическое Убежище Роуди.

— Так это действительно твое имя?

— Да, это действительно мое имя.

— Тебя зовут Роуди (*Rowdy — шумный, буйный, дебошир, хулиган, буян)? — Она повторяет это, и я не могу не быть слегка оскорблен ее тоном.

Я широко развел руками.

— Воплоти.

— Да. Интересно.

Ее руки тянутся к шапке, надвинутой на лоб, слегка приподнимая ее, чтобы лучше видеть меня.

Я отвечаю тем же, позволяя своим жадным глазам блуждать по длине волос, выглядывающих из-под вязаной зимней шапочки; они длинные — длиннее, чем выглядели, стянутые в конский хвост в прошлые выходные, и темно-шоколадного оттенка.

Когда она наклоняет голову, ловя мой пристальный взгляд, я снова сосредотачиваю свое внимание на дворе, изображая интерес к машинам, припаркованным у обочины.

— Как насчет тебя?

— Что насчет меня?

Она намерено скромничает?

— У тебя есть имя?

— Конечно, у меня есть имя.

Значит так, да?

Ее красивые розовые губы ухмыляются.

— Да, именно так.

— Не возражаешь, если я попробую угадать?

Пожимание плечами.

— Вперед.

— Хельга?

Ее брови взлетают вверх.

— И это твое предположение?

— Руди?

— Серьезно, ты такой засранец. — Она смеется, ее глаза танцуют маленький блестящий танец, когда она смотрит на меня. — Разве я похожа на Руди? Руди, блин.

Я пожимаю плечами.

— Пруденс?

— Я прямо сейчас так сильно тебя ненавижу, — она снова смеется. — Меня зовут Скарлетт.

Скарлетт.

«Скарлетт горяча. Скарлетт — лихорадка».

— Да. Никогда бы не догадался.

На ее лице появляется ироническое выражение.

— Да неужели, Шерлок.

Скарлетт.

Я двигаю молнию на куртке вверх и вниз, чтобы дать рукам работу, украдкой поглядывая на нее.

— Как ты думаешь, Скарлетт, — медленно спрашиваю я, пробуя на вкус ее имя, засунув руки в карманы, — почему твои друзья продолжают бросать тебя ради члена?

Ее губы кривятся в озадаченной улыбке.

— Я не знаю, Роуди. Почему, по-твоему, все женщины хотят от тебя и твоих друзей только член?

«Срань господня, эта девчонка и ее рот».

— Если ты имеешь в виду отсутствие у нас личностей, я обижусь.

Скарлетт вздыхает.

— Я даже сейчас не могу на тебя злиться.

— Я не хочу, чтобы ты злилась, я просто поддерживаю разговор.

Я пожимаю плечами.

— Значит это твои подруги — фанатки, а не ты.

— Мои подруги не фанатки. — Ее брови взлетают вверх. — Но, похоже, это беспокоит тебя гораздо больше, чем меня.

Я не понимаю девушек.

Я подталкиваю ее.

— Признай, что они такие. Скажи дяде Роуди, что твои подруги — золотоискательницы, и мы прекрасно поладим.

Небольшой взрыв смеха — воздушный, немного сладкий. Я выпячиваю грудь — я сделал это, — она думает, что я смешной.

Большинство девушек просто видят мое лицо. Тело. Униформу.

— Ты всегда такой настырный? Ты ведь не отцепишься, правда?

— Быть золотоискателем не всегда плохо, Скарлетт.

— Я знаю это, Роуди. — Она почти закатывает глаза к темному небу над головой. — Но поверь мне, иногда это не имеет ничего общего с тем, что вы занимаетесь спортом. Ты видел своих друзей? Я имею в виду, они красивые. Некоторые из них очень горячие.

Я подавляю вспышку ревности.

— Такие симпатичные, — продолжает она, просто не может не подчеркнуть, насколько чертовски хороши мои друзья, и теперь мои ягодицы сморщиваются. — Девушка должна быть слепой, чтобы не заметить этого.

— А я нет? — Клянусь богом, у меня раздуваются ноздри.

Что, черт возьми, со мной не так?

Какой бы ответ ни вертелся у нее на кончике языка, он мимолетен, исчезает в мгновение ока и заменяется простым:

— Ты и сам знаешь.

Моя грудь раздувается под курткой.

— Кроме того, — продолжает она, — это не преступление — иметь типаж, что не делает их фанатками, верно? Или золотоискательницами? Они просто тяготеют к мускулистым,удивительно горячим парням.

— Нет, это не преступление — иметь типаж. — Не могу поверить, что спорю с ней об этом дурацком дерьме. — Но тот факт, что они болтаются здесь, особенно в этом доме, когда в кампусе полно других домашних вечеринок, делает их охотницами за бутсами, горячими парнями или нет.

Я чуть не подавился последними словами.

Скарлетт наклоняет голову в мою сторону, вязаная шапочка скрывает брови, которые, я знаю, высоко подняты. Я хочу сорвать с нее шапку и посмотреть, что там под ней, каков точный оттенок ее волос.

— Ты всегда так уверен в себе?

Я решительно киваю.

— Я играю в эту игру уже три года. Я знаю правила.

Ее следующий вопрос удивляет меня до чертиков, как случайная бомба, брошенная мне на колени.

— А как насчет тебя — скольких охотниц за бутсами ты пропустил за третью базу?

Она взрывается, как и было задумано.

— О. — Я хватаюсь за бицепс. — Скарлетт, эти раскопки меня немного задели.

Она ухмыляется, посмеиваясь про себя, чувствуя себя нахальной.

— Ха, так я и думала. Так осуждающе и в то же время так лицемерно.

— На каких парней они запали сегодня?

— Понятия не имею. — Ее плечи поникли. — Тот самый засранец Дерек, и кто-то, кого Тесса нашла в Инстаграм. О, и один из аутфилдеров, которых мы встретили на крыльце. Бринкман?

Бринкман и Уилсон? Блин, у ее подруг дерьмовый вкус на мужчин, если они гоняются за этими придурками. У Бринкмана нет никаких стандартов; его любимые завоевания — отчаявшиеся фанатки, девушки из женского общества с темными волосами и помощники учителя — что слишком, чертовски специфично, если вы спросите меня.

— Я знаю, что во время нашей прогулки в прошлую пятницу Кэмерон довольно часто упоминала твое имя. Я думаю, она… — Скарлетт тщательно подбирает следующие слова. — Немного завидует тому, что я здесь с тобой.

Я только фыркаю.

— Я не настолько глуп, чтобы встречаться с такими девушками.

— Когда мы уходили, — продолжает она, — они так много болтали о том, какой ты засранец.

— Остановись. — Я машу ей рукой, возражая. — Теперь ты заставляешь меня краснеть.

Ее смех сегодня звучит легко и громко. Пар поднимается от ее губ с каждым смешком. Чертовски восхитительно.

— Ты определенно тоже…

— Горячий? — перебиваю я ее, осыпая прилагательными. — Великолепный? Безумно талантливый?

— Не скромный, это точно. — Если она закатит глаза еще глубже, они застрянут у нее в черепе. — Недостижимый? Они думают, что им больше повезет с кем-то менее… — Она машет рукой в воздухе, ища прилагательные.

— Сексуальным? Талантливым? Умопомрачительным?

— Пожалуйста, перестань перебивать меня. Ты действительно хуже всех.

— Но ведь я прав, не так ли? Они охотятся за более мелкой рыбой, зная, что у них будет больше шансов поймать ее.

— Возможно.

— Что ж, они правы. — У этих девушек нет ни единого шанса со мной и ни единого шанса с кем-то другим. — Ты можешь сказать им, чтобы они не беспокоились в следующий раз, когда мое имя всплывет.

Она прячет руки в карманы теплой куртки, натягивая рукавицы.

— Поверь мне, они здесь не для тебя.

Я издаю жужжащий звук, не убежденный. Девушки вроде тех, с которыми она приходила сюда? Они не сдаются легко, и они не играют честно. Яркий пример: Скарлетт была брошена на крыльце одна, несмотря на то, что это было сделано намеренно.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — Я прохожу несколько футов до холодильника, который поставил Китс у двери, чтобы мы могли перекусить на случай, если она вернется. Отцепляю защелку ногой, как неандерталец. Наклоняюсь и достаю бутылку. — Пиво? Вода?

— Ты принес мне воды?

— Ну, я не хотел, чтобы мы — ты — умерли от жажды. Только не в мое дежурство.

— Это было действительно…

Я показываю на нее пальцем.

— Не смей, черт возьми, говорить «мило» и не привыкай к этому. Я не держу здесь приют для бродячих кошек.

Ее глаза расширяются.

— Бродячих кошек?

Дерьмо. Черт бы побрал Китса и его дерьмовые аналогии.

— Э-э… неважно.

Я беру воду для себя и для неё, откручиваю крышки с двух бутылок и протягиваю одну Скарлетт. Она хватает её лапой в рукавице, жадно высасывая первые капли.

— Ммм, как вкусно. — Под тусклым светом крыльца она улыбается мне, прикусив нижнюю губу. — Я не знал, что мне это нужно.

Я делаю длинный глоток, чтобы занять себя, и выпиваю половину бутылки. Вытираю рот, прислоняясь к стене дома, позволяя тишине заполнить пространство.

— Итак. — Я причмокиваю губами.

— Итак. — Она тоже чмокает.

— Ты думаешь, это скучно? — размышляю я после нескольких долгих секунд молчания. — Мы здесь всего двадцать минут.

— Мы могли бы сыграть в игру, если хочешь. — Скарлетт изучает меня, подражает моей позе, занимая позицию напротив балюстрады крыльца. Скрещивает ноги в лодыжках, попка балансирует на перилах. — Хочешь сыграть в «Я никогда в жизни не…»?

— Разве это игра не с выпивкой?

— Думаю да.

— Но мы же не пьем.

— Ты хочешь играть в эту игру или сидеть здесь и скучать до потери сознания?

— Хорошо, но ты начинай.

— Ты должен выпить, если ты сделал это, даже если мы не пьем алкоголь.

— Спасибо, мудрая задница, — я никогда не умел играть. Могу я просто указать на один фатальный недостаток во всем этом? Очень скоро тебе придется отлить, и это должно быть во дворе.

Она покусывает нижнюю губу, щурясь на разросшиеся кусты.

— Черт, хорошая мысль. Я думаю, если мне нужно будет пописать, я справлюсь с этим. — Она вытягивает шею, глядя в темноту. — Не то чтобы мне никогда раньше не приходилось мочиться на улице.

— Дело твое.

— Я видела, как парни писали с этого самого крыльца, так что ничего страшного.

Она начинает вечеринку.

— Я никогда не писала на улице.

Мы оба пьем из наших бутылок.

Она прочищает горло.

— Я никогда не купался нагишом.

Никто из нас не пьет.

— Неужели? — Скарлетт явно поражена этим открытием. — Ты никогда не заходил в воду голым? Почему это меня удивляет?

Ответ кажется очевидным, но я все равно просвещаю ее.

— Я не любитель публичного обнажения.

Ее смех наполняет двор, голова запрокинута назад, рот растянут в улыбке.

— Вполне справедливо.

Я долго и пристально смотрю на ее ямочку, прежде чем выдохнуть в ночное небо облачко воздуха.

— Я никогда не целовалась с незнакомцем.

Я делаю глоток. Скарлетт — нет.

— Ты никогда не целовалась с незнакомцем? Даже пьяной в баре не целовалась? Я думал, что все так делают.

— Ответ отрицательный. — Она задумывается на несколько секунд. — Я никогда не мочилась в постель.

Я громко стону.

Я делаю глоток из бутылки с водой, и мой желудок урчит.

Скарлетт смеется, и этот звук эхом отдается в холодном ночном воздухе.

— Только не говори мне, что ты был мокрым в постели.

— Нет! Господи, говори тише! — Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что несколько отставших не слушают. — Я имею в виду, что в детстве со мной случалось несколько несчастных случаев.

— Только в детстве?

— Ладно. — Мои губы поджимаются. — Может, я и напился, а может, и нет, раз или два за последние годы, но это не одно и то же.

Она снова смеется, ударяясь головой об опорную балку, поддерживающую крыльцо, и вздрагивает.

— Ой! — она хихикает, потирая место через шапку несколькими пальцами.

— Ты в порядке? — Я останавливаю себя, чтобы не протянуть руку и не коснуться ее ноги.

— Да, я в порядке. — Ее губы все еще улыбаются. — Твой ход.

— Хм, — хмыкаю я. — Я никогда не… — Я стучу по половице. — Я никогда не ходил без трусов.

Удивительно, но мы оба пьем.

Ха!

— Теперь ты говоришь мне, что ходишь без нижнего белья?

Ее плечи поднимаются и опускаются под курткой.

— Конечно, все время.

Это забавный лакомый кусочек информации, за который я цепляюсь, сохраняя его в своем банке фантазий «Милое дерьмо, которое делает Скарлетт».

— Я никогда не видел, чтобы мои родители занимались сексом.

Мы оба смеемся, пьем, и Скарлетт съеживается от одной мысли, размышляя:

— Я даже не хочу это визуализировать. Мне было двенадцать, и у меня были друзья, и все слышали, как они это делали. Можешь представить себе этот ужас? Это было так громко и так ужасно, слышать хрюканье моего отца — как будто они не могли подождать? — Она физически содрогается. — Моя подруга Николь до сих пор вспоминает об этом.

— Однажды в воскресенье утром я зашел в комнату. Я никогда, бл*дь, этого не забуду. Я думаю, что мне было лет четырнадцать, и я хотел блинов — теперь мои родители называют секс приготовлением завтрака. — Я тоже драматически вздрагиваю от воспоминания того, как мой отец вколачивается в мою мать по-собачьи. — Мы можем сменить тему, пожалуйста?

— Ладно, ладно — я никогда не ездила верхом на механическом быке.

Я останавливаюсь, бутылка застыла у моего рта.

— Это так неожиданно.

— Но делал ли ты это?

— А ты? — Мои брови поднимаются, когда Скарлетт делает глоток из своей чашки, шевеля бровями. — Неужели? Когда? — Мой тон говорит ей, чтобы она доказала это.

— На окружной ярмарке. Мои друзья поспорили со мной на двадцать баксов, что я не смогу проехать на нем и восьми секунд. Они заставили парня из карнавала крутить педали на этой дурацкой штуке — я думала, что умру. — Она делает вид, что поправляет волосы. — Легче простого.

Я смотрю на нее, ошарашенный и немного возбужденный.

— Мне трудно представить тебя верхом на механическом быке на окружной ярмарке.

— Почему же?

— Просто трудно. — Мой желудок снова урчит, достаточно громко, чтобы Скарлетт услышала, как он жалуется. — Черт возьми, я проголодался.

— Ты всегда на это жалуешься?

— Да. — Я бросаю на нее свой самый грозный голодный взгляд. — Я должен потреблять чертову тонну калорий в день, чтобы поддерживать это тело.

Я понимаю, как самонадеянно это звучит, но это правда. Это тело требует тонны работы, и это не всегда прогулка в парке, поддерживающая его.

— Не хочешь передать мне мою сумку? — Скарлетт указывает на черную сумку, которую она бросила на землю раньше, безвольно лежащую на крыльце возле двери.

Я толкаю её ногой в ее сторону.

Она игнорирует грубость моего жеста, копаясь в ней рукой.

— К счастью для тебя, у меня есть с собой несколько закусок.

Это значительно оживляет мой живот, когда я похлопываю его ладонью.

— Ну-ну, все будет хорошо, приятель, — милая дама принесла закуски.

— Чего ты хочешь? У меня есть гранола, протеиновые батончики, пакетик крендельков и эти штуки с ореховыми палочками. — Скарлетт продолжает копаться в сумке. — И одна упаковка фруктовых закусок в форме Скуби Ду.

Мои глаза расширяются.

— Ты меня заводишь.

— Моя готовность заводит тебя? Ты такой странный.

Она достает обещанные протеиновые батончики, протягивает два в мою сторону, слегка встряхивая их. Заманчиво.

— Шоколадная крошка или овсянка с изюмом, выбирай.

— И тот, и другой? — Я протягиваю ладонь и шевелю пальцами, как будто собираюсь взять ребенка, потому что она принесла хорошие батончики с настоящим белком. — Идите к папочке.

Мы оба наклоняемся вперед достаточно близко, чтобы встретиться на полпути, достаточно далеко, чтобы Скарлетт могла хлопнуть по моей открытой ладони, а затем снова порыться в своей сумке.

— Думаю, это все, что у меня есть из протеиновых батончиков.

— Нет, не беспокойся об этом — они потрясающие. Спасибо.

— Спа… — Она замолкает. Смеется. — О боже, я почти поблагодарила тебя за то, что ты остался со мной на улице.

Разрывая серебряную обертку на протеиновом батончике номер один, я оглядываюсь.

— Для протокола, это не портит мне вечер, Скарлетт, — эти вечеринки так чертовски изжили себя.

Запихнув в рот половину батончика овсянки с изюмом, я жую. Глотаю.

— Зачем ты пришла сегодня вечером, если думала, что будешь сидеть снаружи?

— Я не была уверена, я просто предположила, что это возможно… — Ее нижняя губа выпячивается. — Подумала, что, может быть, я изморю тебя своей яркой индивидуальностью и обаянием.

Она, черт возьми, не знает, что мы снаружи, потому что я думаю, что она красивая, и внутри со всем этим шумом слишком трудно вести разговор.

— Ты так все время говоришь. — Я бросаю на нее беглый взгляд, не сводя глаз с ее пышного пальто средней длины. Вязаной зимней шапки. Рукавиц. — Не обижайся, но ты не выглядишь так, как будто пришла на вечеринку.

Она вскрывает пачку фруктовых закусок, пакет шуршит, бросает красную в рот.

— Я реалист, Роуди. Я не хотела отморозить себе задницу, если ответом будет «нет».

Мы молча жуем, вытянув перед собой ноги. Ее голова упирается в стену дома, глаза закрываются, когда она проглатывает свой первый кусочек.

— Я люблю эти глупости. Они такие вредные.

В ход идет оранжевая.

— Я никогда не брал еду из мусорного бака и не ел ее, — объявляю я, делая глоток из бутылки с водой, как будто я полная задира.

— Прекрати немедленно! Ты не мог!

— Мог, — хвастаюсь я с гордостью. — Я умирал с голоду и был с несколькими приятелями, и мы шли мимо действительно хорошего ресторана. Технически мы шли по переулку мимо их мусорных баков…

— Это так отвратительно — твой рот был в мусоре. Какого черта ты ел?

— Паста с фрикадельками из пакета с остатками еды. — Я хихикаю. — Мы были в городе, и его только что выбросили, так что я решил, что он чистый.

— Роуди, это отвратительно!

Когда она наклоняется вперед и стучит меня по штанине, отчитывая, все мое тело напрягается, икра горит там, где она ткнула в нее кончиками пальцев.

— Они были еще теплые! Ясно, что я не умер от этого, так насколько же это было плохо? — Я протестую. — Кроме того, сверху было посыпано нужное количество пармезана.

Я сжимаю пальцы, посыпая воображаемый сыр на воображаемое блюдо со спагетти.

Скарлетт игриво шлепает меня, убеждая меня прекратить говорить об этом.

— Меня сейчас стошнит. Прекрати это.

Наш громкий смех разносится по двору, заставляя немногочисленных людей, собравшихся у дороги, посмотреть на дом.

Я жую последний кусочек батончика с овсянкой и открываю второй. Жую.

— Ладно, умник. — Я глотаю. — Вот тебе ещё один — я никогда не жульничал на тесте.

Ее дерзкий нос морщится.

— С чего ты взял, что я умник?

— Ну, потому что ты та девушка в классе, которая хочет получить дополнительные баллы.

— Ты зацепился за этот факт, но правда в том, что мне всегда нужны были дополнительные баллы, потому что мои оценки были просто нормальными, а не потому, что я любила дополнительную работу. Давай будем реалистами.

— Неужели?

— Точно. И к твоему сведению, да — я жульничала на тесте. — Она делает глоток из своей бутылки. — Это было в старшей школе, и это был экзамен по алгебре. Нам не разрешали пользоваться калькуляторами или обращаться за помощью, но во время учебы несколько человек работали вместе, и я попалась. — Она кладет в рот фруктовую закуску. — Боже, я так плохо разбираюсь в математике.

— Я никогда не жульничал на экзамене, если не считать дорожного теста, чтобы получить водительские права.

— Как ты умудрился жульничать на дорожном тесте?

— Флиртуя с экзаменатором?

Под тусклым светом, под зимней шапочкой, ее глаза расширяются.

— Парень или девушка?

— Парень. — Я бесстыдно ухмыляюсь.

— Он был симпатичным?

Смех срывается с моих губ.

— Да.

— Ты когда-нибудь флиртовал, чтобы избавиться от штрафа за превышение скорости?

— Нет.

Теперь она одна улыбается.

— А я — да. — Ее улыбка становится шире. — Однажды я была дома на выходных, ехала на машине отца, и меня остановили, когда я возвращалась домой после ужина с друзьями. В полицейском узнала кое-кого из старших классов, парня на несколько лет старше, который только что стал офицером. Так что, — она пожимает плечами, — я могла немного расстегнуть рубашку, пока он проверял номера.

— Ни хрена себе.

— Точно. Целых две пуговицы, — она смеется. — Так много декольте.

— Не похоже на тебя, Скартетт…

— Мне действительно кажется странным, что ты считаешь меня ханжой только потому, что я поссорилась с твоими товарищами по команде.

— Честно говоря, я уверен, что это было связано с тем, что на тебе было надето. Они идиоты.

Ее стон сопровождается драматическим закатыванием глаз.

— Я сожгу тот свитер, когда вернусь домой.

— Да?

— Черт возьми, нет, — она усмехается. — Мне нравится эта дурацкая штука. 

ГЛАВА 3

ТРЕТЬЯ ПЯТНИЦА

«Пятница, когда я кормлю его… и прекращаю попытки остаться в стороне от Джок-Роу».

Скарлетт

Ты разве не отмораживаешь здесь свою задницу?

Каблуки Тессы стучат по тротуару, такие неуклюжие, непрактичные, что ей трудно ходить, потому что они очень высокие. Лично я никогда не надену ничего, кроме танкетки, но кто я такая, чтобы судить? Я бесстыдно надела уродливый свитер на одну из самых горячих вечеринок в кампусе.

От жилого комплекса Тессы и Камерон до Джок-Роу всего два квартала, но из-за их нелепых туфель нам потребуется больше двадцати минут. При таком раскладе вечеринка закончится к тому времени, как мы туда доберемся.

Тем не менее, мы тащимся вперед.

— Почему он заставляет тебя оставаться снаружи? — хочет знать Камерон.

— Я не уверена, — признаюсь. — Но опять же, я не спрашивала.

И мне все равно.

— Объясни еще раз, почему ты все время возвращаешься?

— Да, потому что Роуди Уэйд чертовски горяч, вот почему. Как будто ей нужна какая-то другая причина. — Тесса подвернула лодыжку на трещине в тротуаре и замедлила шаг. — Я бы тоже посидела с ним на крыльце, если бы была такая возможность.

— Я бы тоже так подумала, но просто не понимаю, почему капитан команды так спокойно сидит на крыльце.

— Может быть, он хочет, чтобы Скарлетт принадлежала только ему.

Теория Тессы заставляет меня краснеть, лицо чертовски горит, несмотря на холодный воздух.

— Я слышала, он один, — добавляет Тесса. — Нет девушки.

— Он к тебе приставал? — спрашивает Камерон.

— Я так не думаю.

Кэмерон останавливается посреди тротуара, хватая меня за предплечье своими ярко-розовыми когтями.

— А что бы ты сделала, если бы он приставал? Может, нам стоит порепетировать на всякий случай.

— Потрясающая идея, Кэм, — восхищается Тесса. — Скарлетт, представь, что я Роуди, и я приглашаю тебя к себе домой. Что скажешь?

— Э-э… я бы спросила, что мы там будем делать?

Она издает жужжащий звук.

— Неправильно. Ты не хочешь быть тем, кто делает прогулку позора, — заставь его сделать это.

— Значит, вместо этого я приглашаю его к себе?

— Именно.

Эти двое что-то с чем-то, клянусь.

— А что вы вдвоем делаете на крыльце? — Кэм бросает на меня косой взгляд, стараясь не наступить на трещины в тротуаре.

— Не знаю, всего понемногу. Мы играем в игры.

— Какой он? Например, какое у него хобби и прочее? — спрашивает Камерон.

— Зачем тебе? Ты собираешь данные, чтобы выследить его? — дразню я.

— Нет, но, может быть, если бы вы стали немного более близки, ты бы…

Тесса обрывает ее:

— Камерон, прекрати. Она сама со всем разберется.

Но мы становились все более близкими, ближе, чем были раньше. Я узнала, что Роуди дважды сломал руку, и не из-за игры в бейсбол. Он никогда не прыгал с парашютом, но это первое место в его списке желаний. Однажды он бросил девушку, которая ему действительно нравилась, потому что друзья спровоцировали его на это, и это было по телефону, а потом чувствовал себя так ужасно, что написал ей письмо.

Он проехал на красный свет, его чуть не арестовали за хулиганство, а родители однажды выгнали его из дома, чтобы наказать, когда он на два часа опоздал на комендантский час. Он рыдал на ступеньках, как ребенок, целых полчаса, прежде чем его впустили.

Ему было семнадцать лет.

— Значит, ты запала на него? — утверждает Кэмерон.

Да.

Да, да, да.

— Я продолжаю возвращаться, потому что это увлекательно. Разве это так плохо? Я думаю, мы становимся… друзьями? Это странно?

Я ненавижу звучать так неуверенно, но я не общалась с этими двумя целый год, и не собираюсь раскрывать все свои хорошо охраняемые секреты, независимо от того, насколько искусно они меня раскусили.

Я делаю мысленную заметку, чтобы проводить с ними больше времени в течение недели, а не просто ходить на вечеринки по выходным, действительно узнать их снова. Я хочу быть лучшими друзьями, а не просто их третьим колесом.

— Из друзей в возлюбленные?

Если я покраснею еще сильнее, то спонтанно воспламенюсь и сожгу себя прямо в этой толстой куртке.

— Нет, Тесса, не из друзей в возлюбленные. Роуди Уэйд не в моей лиге.

Кэмерон фыркает:

— Нет, это не так. Ты чертовски очаровательна.

Очаровательна.

Отлично! Я уверена, что милые и очаровательные — это именно его тип.

Кэмерон говорит это с такой убежденностью, что я верю ей — верю, что она действительно думает, что могу понравиться Роуди Уэйду.

Бабочки в моем животе просыпаются, когда бейсбольный дом появляется в поле зрения. Сначала они вращаются, растягиваясь. Затем, на тонких крыльях надежды, они начинают трепетать. Танцевать.

Потихоньку.

Понемногу, одна за другой.

А потом вдруг — вот он.

Роуди наблюдает, как мы приближаемся, вынимая руки из карманов своей толстой черной куртки и кладя их на перила крыльца. Он наклоняется, опираясь на локтях, зеленые глаза сморщились в уголках, забавляясь, наблюдает за нами.

Наблюдает за мной.

Черт бы побрал его и его безумный уровень привлекательности, харизмы и обаяния.

Мои колени протестуют, слегка подрагивая, когда он улыбается.

— Дамы, — приветствует он нас. — Скарлетт.

Тесса и Кэмерон изо всех сил стараются подняться по лестнице на каблуках, навстречу ритму музыки, громкому шуму и витающему запаху алкоголя.

— Часто сюда приходишь? — дразнит Роуди, когда моя первая нога ступает на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей в дом.

— Ха-ха.

Мои ноги осторожно делают каждый шаг один за другим, пока я не достигаю вершины. Тесса и Кэм, по понятным причинам, очарованы нашим легким обменом; они медлят у входной двери, ожидая меня, хотя их голодные глаза прикованы к Роуди.

Раздраженная их очевидностью, я отмахиваюсь от них, прогоняя внутрь:

— Идите внутрь. Дайте мне секундочку.

— Или несколько часов, — Роуди кашляет в кулак, маскируя свои слова, как это делали мальчики в средней школе, юные и незрелые.

Мои друзья колеблются.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы мы подождали?

Это первый раз, когда они спрашивают, и я неожиданно воодушевляюсь.

— Нет, идите. Повеселитесь. Я напишу вам, если… ну, вы знаете.

Если он меня не впустит.

— Хорошо. Дай нам знать на этот раз, хорошо? Здесь так холодно. — Тесса драматично стучит зубами, давая понять, что им нужно поторопиться внутрь, обе их великолепные блондинистые головы исчезает из виду с хлопаньем сетчатой двери.

Мы с Роуди стоим молча, прислушиваясь к шуму, доносящемуся изнутри, и в то же время мои бабочки хлопают своими надоедливыми крыльями.

Я делаю тревожный вдох, гадая, что он скажет, когда наконец заговорит. Выдыхаю, наблюдая, как маленький клубок пара уплывает прочь.

Он открывает рот.

— Три недели подряд, да? — Роуди всплеснул руками. — Я не могу решить, кто из нас больше жаждет наказания?

— Это определенно ты, — смеюсь я. — Мы оба знаем, что ты легко можешь поручить кому-нибудь присматривать за мной — это не обязательно должен быть ты.

Но я рада, что это он. Я бы не появилась здесь снова, если бы думала, что это будет кто-то другой, и уж точно не осталась бы в такую погоду. Я не садист.

Я с нетерпением ждала встречи с ним каждую пятницу с тех пор, как мы встретились.

Роуди сумасшедший, забавный и остроумный, не говоря уже о его красивом лице и возмутительном теле.

Нет ничего сложного в том, чтобы остаться с ним на крыльце, и, если бы он прямо сейчас отвел меня внутрь, я была бы неоспоримо разочарованной.

Сегодня на нем тоже шапка — черная вязаная, в стиле, похожим на мой, — надвинутая на уши, и коротко остриженные волосы.

Роуди — настоящий мужчина, даже с этой зимней шапкой на голове. Когда я поднимаюсь на крыльцо, он легонько толкает меня плечом.

— Где ты нашел эту шапку? — спрашиваю я, ставя свою сумку на землю, точно так же, как в прошлую пятницу, и так же, наверное, буду делать в следующую пятницу.

— Купил.

— Когда?

Он отвечает спустя несколько секунд:

— Вчера.

— Мы вроде как соответствуем друг другу. — Указываю я, тыча в воздух варежкой и наклоняя голову, чтобы рассмотреть его.

Он переминается с ноги на ногу.

— Я удивлен, что ты снова появилась. Ты как щенок, которого постоянно пинают, но он возвращается за добавкой.

— Это ужасная аналогия.

— Но точная, — возражает он.

— Честно говоря, ты ничуть не удивился, увидев меня здесь.

«Ты купил шапку, чтобы тебе тоже было тепло».

Мое сердце пропускает несколько ритмов, руки тянутся к бедрам, погружаясь в мое пухлое пальто. Я размахиваю варежкой.

— Тебе следовало бы знать, что я не могу устоять перед вызовом.

Он прислоняется к стене дома, дерзко приподнимая голову.

— Ты считаешь меня вызовом?

— Нет, я считаю, что попасть в дом — это вызов.

— Это единственная причина, по которой ты продолжаешь возвращаться?

Холодно, и мы оба тяжело дышим, наше дыхание смешивается в серых вихрях, плечи поднимаются при каждом вдохе.

— А какая еще у меня может быть причина?

Я задерживаю дыхание, ожидая его ответа.

Когда он этого не делает, я издаю тихий жужжащий звук, осознавая, что каждый удар моего предательского сердца колотится в груди, в горле.

— Я не умею читать мысли, Скарлетт. Если есть еще одна причина, по которой ты приходишь сюда каждую пятницу вечером, тебе придется объяснить ее мне.

Мы оцениваем друг друга, как два стрелка, тянущиеся к своим шестизарядным ружьям, не желая сгибаться. Я не знаю, что он хочет от меня услышать, и я отказываюсь быть первой, кто признается в том, что я чувствую.

Ещё слишком рано.

Затем наступает странная тишина, стерео на мгновение отключается внутри дома. Голоса затихают. Нескромный звук рычащего желудка Роуди разрушает чары нашего пристального взгляда.

Серьезно, этот парень не ест достаточно во время ужина?

— Знаешь, что у меня есть для тебя?

— У меня есть около пяти вариантов ответов на этот вопрос. — Он смотрит на мою сумку. — Но, пожалуйста, скажи мне, что ты принесла еду.

Будь я павлином, я бы сейчас распушила свои блестящие перья из-за того, что собираюсь ему презентовать.

— Я принесла не только еду, но и хорошие вещи. — Расстегиваю молнию на сумке, застенчиво глядя на него. — Есть какие-нибудь догадки?

— Спагетти с фрикадельками?

Я свирепо смотрю на него.

— Ты пытаешься пошутить?

— Я брежу, когда голоден — ты уже знаешь это.

— Когда ты не голоден?

— Всегда голоден, но я не всегда жажду еды.

Пораженная, я открываю рот и смотрю на него, как дура; это его первый намек по отношению ко мне, и я не знаю, что с ним делать.

— И-из любопытства, — заикаюсь я, — ты собираешься ждать меня на улице каждую пятницу?

— Только до тех пор, пока ты не сможешь войти в этот дом.

— И когда же это произойдет?

Он пожимает плечами.

— Даже не знаю.

— Хм. — Я перебираю пластиковую посуду в своей сумке. — А что, если я решу не приходить? Как долго ты готов ждать моего появления?

— Пять минут.

— Лжец. Попробуй еще раз, или я не покажу тебе, что здесь.

— Не знаю, Скарлетт, восемь минут.

Мои брови неуверенно поднимаются от того, насколько точно время, и он закатывает свои большие, красивые зеленые глаза на меня.

— Ладно. Я бы подождал час. — Пауза. — Может быть, чуть дольше, если бы точно знал, что ты появишься.

Он бы ждал меня целый час? Это целая вечность в студенческие годы.

Удовлетворенная, я достаю два белых картонных контейнера с китайской едой, все еще обжигающе горячей, только что из забегаловки по дороге. Я взяла их прямо перед выходом из дома, рис, курица и лапша нагревали мое бедро по дороге сюда.

Если Тесса или Кэмерон и заметили этот запах, то ни одна из них не упомянула о нем.

Глаза Роуди чуть не вылезают из орбит, он так взволнован.

— Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Ты серьезно? Скарлетт, ты просто офигенная.

Я краснею под своей зимней курткой, улыбаясь под воротником, но все же держу коробку азиатской лапши вне его досягаемости.

— Ты получишь это, когда расскажешь мне, как ты узнал, что я буду здесь сегодня вечером.

Он в отчаянии, поэтому складывается, как карточный домик на легком ветерке.

— Я сидел у окна, как проклятый пес, и ждал, когда хозяин вернется домой. А теперь дай мне.

Я сняла рукавицы, прежде чем покопаться в сумке, так что наши пальцы соприкасаются, когда протягиваю ему еду, глаза встречаются, прежде чем я отстраняюсь, смахивая невидимую прядь волос со своей щеки.

— Уставился в окно, как чертов щенок, — ворчит он, засовывая вилку в рот.

— Хороший мальчик. — Я протягиваю руку и похлопываю его по плечу. — Надеюсь, тебе понравится курица генерала Цо. Я не была уверена, так что просто взяла два из моих любимых.

— Я бы съел все, что угодно, включая задницу мертвого скунса — это совершенство.

Вся эта ночь — совершенство, и если бы это было нечто иное, чем то, что есть, сегодняшний вечер был бы идеальным свиданием.

Мы едим в тишине, пока я размышляю о том, какой может быть вкус у задницы мертвого скунса, и где, черт возьми, он придумывает свои аналогии, и как у него хватило смелости съесть фрикадельки из мусорного контейнера.

— Вот дерьмо! — сокрушается он. — Я самый ужасный хозяин.

Роуди встает, подтаскивает кулер поближе к лестнице и похлопывает по крышке ладонью. Умасливая.

— Вот, присаживайся.

Я плюхаюсь на крышку с контейнером на коленях, пар поднимается в ночной воздух, и я отправляю лапшу в рот.

— Что это ты ешь? — Он грубо пялится в мой контейнер, занимаясь с ним любовью своим похотливым взглядом.

— Креветка Ло-мейн.

Роуди заинтересованно облизывает губы.

— Не будет ли невежливо с моей стороны предложить обмен?

Невежливо? Честно говоря, какой парень так говорит?

— Ты хочешь поменяться? Сейчас?

— Не сейчас. Ты съешь половину своей, я съем половину своей, а потом мы поменяемся.

— Ты не боишься микробов?

Одна густая бровь поднимается вверх вместе с правой стороной его пухлых губ.

— Помнишь историю о том, как я ел фрикадельки из мусорного контейнера?

— Этот образ навсегда останется в моем сознании.

— Я чист, обещаю. — Два его пальца поднимаются в воздух. — Свободен от ЗППП и наркотиков, проверяюсь ежемесячно.

— Боже мой, — я смеюсь, задыхаясь. Размахиваю руками в поисках воздуха, театрально умирая. — Вода! Вода!

— Будь осторожна, я могу позволить тебе задохнуться — ведь так голоден.

Я бросаю на него свирепый взгляд, все еще кашляя.

— Ты, — кашель, — самый, — кашель, — худший.

Кашель.

— Раз ты так настаиваешь на этом.

Он видит возможность, пользуется ею, чтобы извлечь выгоду из моей слабости, хватая мою коробку, когда я сгибаюсь на кулере, задыхаясь и смеясь.

Вонзает вилку в мою Ло-мэйн, протыкает креветку и сует ее в свою жирную морду.

— Ты, лошадиная задница, верни мне мой ужин!

Я даже не могу ударить его — так сильно смеюсь, что слезятся глаза.

Роуди толкает меня в лоб, чтобы удержать на расстоянии, чтобы я не схватила свой ужин обратно, как надоедливый старший брат, ладонь его гигантской руки обжигает мою кожу.

Я не могу перестать смеяться, даже когда он наклоняет контейнер к своему лицу, запихивая содержимое в открытый рот, проливая лапшу на куртку в спешке.

Это отвратительно.

Это нереально смешно.

Когда он, наконец, заканчивает, его лицо в беспорядке, кусочки сельдерея и моркови прилипли к подбородку, чуть ниже нижней губы.

— Я даже смотреть на тебя сейчас не могу. Ты такой противный.

— Я же сказал, что голоден. Я не валял дурака.

— Я больше никогда не буду приносить тебе еду, — вру я. — У тебя манеры на нуле, и я не принесла салфеток — я не ожидала, что ты будешь такой неряхой.

Ему похоже все равно.

— Да ладно, это было забавно.

— Может быть, именно поэтому ты одинок, — поддразниваю я, наблюдая, как он пытается слизать соус с подбородка, высунув розовый язык. — Кто же поцелует это лицо?

— Я одинок не потому, что у меня плохие манеры, и поверь мне, многие девушки хотели сделать больше, чем просто поцеловать это лицо.

К сожалению, он даже не хвастается, а просто констатирует факт, и мы оба это знаем.

— Все знают, что из спортсменов получаются плохие бойфренды.

— Что, черт возьми, заставило тебя сказать это? — Он печально качает головой, одновременно запихивая в рот очередную порцию лапши. — Откуда ты берешь свои факты?

— Сила наблюдения.

— Факт: многие из тех парней внутри находятся в отношениях.

Мои брови удивленно поднимаются.

— Серьезно?

— Ну… нет, — смеется он. — Но это не значит, что из них получатся дерьмовые бойфренды.

Я шлепаю его по руке.

— Если бы тебе нужно было угадать, сколько парней в бейсбольной команде состояли в реальных, преданных отношениях, сколько бы ты сказал? Приблизительно.

— Ха-ха, очень остроумно. — Он бросает свою белую коробку в гигантский мусорный бак в конце крыльца, пытаясь схватить мою. — Не знаю, пять?

Мой смех врывается в темноту, чистый, как колокол, перекрывая звуки музыки, доносящиеся из дома.

— Из скольких игроков?

— Тридцать?

— Ну… — ухмыляюсь я, ковыряясь пластиковой вилкой в белом контейнере в поисках остатков лапши. — Ты чертовски очарователен, надо отдать тебе должное.

Роуди прикладывает к уху свою гигантскую мужскую ладонь, чтобы лучше слышать меня.

— Повтори еще раз? Говори в мое здоровое ухо.

Я скромничаю, избегая его сверкающих зеленых глаз.

— Повторить что?

— Ты только что призналась, что считаешь меня сексуальным.

— Я никогда не называла тебя сексуальным.

Я смеюсь. Толкаю его в бицепс, когда он придвигается ближе на холодильнике рядом со мной, занимая большую часть пространства своими массивными бедрами.

Они прожигают дыры моих штанов, от верха бедер до лодыжек.

Электрический разряд.

Шипение.

— Твоей маме лучше отвезти тебя к отоларингологу и проверить слух — я сказала, что ты очарователен. Боже, ты и твое гигантское раздутое эго. Я удивлена, что ты не улетел в облака.

— Прости, но я не вижу разницы между очаровательным и сексуальным.

Я имею в виду, действительно — как человек не закатывает глаза на него миллион раз?

— Я думаю, ты очаровательна. — Он наклонился вперед, уперев руки в колени. Шея вытянулась в мою сторону, зеленые глаза не дрогнули.

— Мило очаровательна или сексуально очаровательна? — Я почти задыхаюсь снова, задерживая дыхание, ожидая его ответа, сердце бьется так быстро, что я фактически теряю кислород.

Его ноздри раздуваются.

— Скарлетт…

Но нас прерывают, как и в каждом клише фильма, где два человека, делящие китайскую еду на вынос, которые собираются поцеловаться в первый раз на морозе.

Две девушки толкают входную дверь, и на долю секунды мне кажется, что это Тесса и Кэм. Но это не они. Обе девушки одеты в высокие каблуки и короткие платья, слишком узкие для холодной предзимней погоды, и я еще глубже зарываюсь в свое пуховое пальто, смущаясь.

Эти девушки откровенно выставляют напоказ свою сексуальность, в то время как я укутана, как будто жду, когда метель века ударит по городу, держа в руках дымящуюся кучу углеводов с соевым соусом.

Слегка смутившись впервые за три недели, я натягиваю свою серую вязаную шапочку, раздраженная тем, что мне вообще есть до этого дело, что у меня возникают неуверенные мысли — это так не похоже на меня.

Одна из девушек — красивая, гибкая и агрессивная, если судить по ее позе, — останавливается, увидев Роуди, выпячивает бедро и позирует, упершись носком высокого каблука в пол.

— Как дела, Роуди?

Она жует жвачку и дает ей лопнуть.

Ему требуется несколько секунд, чтобы ответить, и все его поведение меняется.

— Ванесса, верно?

Она кивает, довольная, когда Роуди смотрит на неё, отбрасывая свои платиновые светлые локоны в сторону. Позирует.

— Ты внутри с Левинсоном? — он задает вопрос медленно, обдуманно.

Самодовольная улыбка Ванессы с красной помадой улетучивается. Исчезает, как амбре на кончиках ее волос.

— Да.

Я роюсь в своей китайской еде вилкой, притворяясь, что не слушаю, но, если бы я была гифкой, то была бы Майклом Джексоном, который ест попкорн в кинотеатре, так я поглощена.

Роуди ерзает на нашей импровизированной скамье, его бедро прижимается к моему еще сильнее. Оно плотное, теплое и… прямо здесь. Трогает меня.

Он накрывает мою руку своей, забирая вилку, не сводя глаз с лица Ванессы, когда произносит следующую фразу:

— Хочешь, я передам привет его подружке? Она уехала из города с командой поддержки, но ты ведь уже знала об этом, не так ли?

Вонзает вилку в креветку, поднося ее к губам с волчьей ухмылкой.

Иисус.

Ее темные губы приоткрываются, горло сжимается.

— Ты такой придурок.

Ванесса хватает подругу за руку, тащит ее к лестнице, несется вниз по ступенькам, тяжело ступая на них в опасно шатких ботинках.

Только когда они исчезают из виду, я начинаю говорить.

— Поразительно. — Я краду обратно свою вилку. — Ты действительно идешь напролом.

Он пожимает плечами. Трется своей курткой о мою, две ткани царапаются друг о друга.

— У чувака, с которым валяет дурака Ванесса, есть гребаная подружка. Я не выношу таких девушек — она меня бесит.

— Это он — тот, кто обманывает.

Он бросает на меня выразительный взгляд.

— Верно, но она знает его девушку лично и просто продолжает трахать его. Вот что меня бесит. Никакой преданности. — Я запихиваю креветку в рот и жую, пока он продолжает выдыхать. — Мне действительно чертовски нравится Холли. Я просто хочу, чтобы она поумнела и бросила бесполезную задницу Левинсона.

— А почему она этого не делает?

Он замолкает, глядя на меня пустым взглядом.

— Серьезно, Скарлетт? Как ты думаешь, почему?

Почему он так на меня смотрит?

— Что я такого сказала? — спрашиваю я слабым голосом.

— Левинсон собирается в высшую лигу. Холли никогда не бросит его — он ее золотой билет в WAG (*Wives and Girlfriends — жены и подружи) статус. Все это знают.

Я чувствую, как мой рот опускается вниз и хмурится.

— Я не знаю, что это значит.

— Ты что, не знаешь, что такое WAG? Боже, ты так наивно мила. — Он тычет большим пальцем через плечо в сторону двух девушек, которые только что ушли. — А почему ты думаешь, что эта девчонка Ванесса вся в штанах Левинсона? Он даже не такой охуенный. Золотоискательница. Как ты думаешь, зачем твои друзья возвращаются неделя за неделей? Золотоискательницы. Некоторые из них достаточно «удачливы», чтобы залететь и получить пожизненный источник доходов в виде выплаты алиментов на ребенка.

— Девушки нарочно беременеют? — Я кажусь потрясенной, потому что действительно потрясена.

— Ты что, никогда не слышала историй о девушках, которые проделывают дырки в презервативах?

— Хм… нет.

— Ну да.

Еще больше еды попадает ему в рот из моего контейнера. Он жует. Я жую.

Мы оба глотаем.

Роуди делает глоток пива, запивая все это, в то время как я делаю глоток своей воды.

Затем:

— Вот как это происходит здесь.

— Это действительно удручает. — Я делаю паузу, пытаясь разглядеть его профиль. — А разве он не надоедает?

— Очень быстро. — Он вонзает вилку в рис. — Как ты думаешь, почему я переехал из этого дома?

— Ты здесь не живешь?

— Нет.

— А почему я подумала, что живешь?

Роуди встает, подходит к краю крыльца, всматривается во двор, хотя за улицей трудно что-либо разглядеть. Он говорит, стоя ко мне спиной, упершись руками в перила.

— Общинная жизнь хороша, когда ты первокурсник или второкурсник, но спортсмены на этой гребаной вечеринке слишком жестки. Случайные люди, болтающиеся здесь все гребаные часы ночи, забавны в течение одной горячей минуты. Шум и… ну, вся эта фигня, которая приходит вместе с жизнью здесь? Не забавна. Больше нет.

Он поворачивается, окидывая меня взглядом с головы до ног — от щиколоток моих коричневых сапог до длинных кончиков блестящих волос, наполовину скрытых под серой зимней шапкой.

— А ты? — Он хочет знать.

— Я тоже здесь не живу.

Ему требуется несколько секунд, чтобы понять мою шутку, но, когда Роуди это делает, его голова откидывается назад, и он смеется, его точеный подбородок и адамово яблоко — абсолютное мужское совершенство.

— Ты настоящая мудрая задница. — Его улыбка теплая, и я замечаю, как он прикусывает нижнюю губу, когда поворачивается обратно к улице.

Громкий смех усиливается, когда дверь в дом снова распахивается, музыка разливается в наш идеальный момент, как токсичные отходы, вместе с небольшой группой студентов.

Пьяная группа спотыкается на лестнице, держась друг за друга, издавая хриплый смех, едва добравшись до земли, не сломав шеи, и добравшись до тротуара, все еще стоя на ногах.

Я почти ожидаю, что некоторые из них начнут ползти.

Роуди хмурится под тусклым светом фонарей на крыльце, его глаза следят за их движениями, настороженно наблюдая за ними.

— Это то самое дерьмо, о котором я говорю.

Я его почти не слышу.

— Разве вы, ребята, не попадаетесь все время с этими вечеринками? — спрашиваю я его в ответ.

— Иногда. — Его широкие плечи двигаются вверх и вниз. — Но в основном — нет.

— Каким образом? Я имею в виду, музыка такая громкая.

— Кто вызовет полицию, Скарлетт? Регбисты из соседнего дома? Футболисты с другой стороны улицы? — Он наклоняется ко мне, протягивает свои длинные конечности, тянется, пока не достигает меня, крадет мою бутылку воды.

Жадно глотает её.

Я наблюдаю, как напряженные мускулы его загорелого горла спускают воду вниз, отводя взгляд, только когда он глотает. Сжимает пластиковую бутылку двумя руками.

— Другие команды тоже веселятся, когда у них межсезонье.

— Имеет смысл. А кто бы не хотел? Вы, ребята, много работаете.

Мой взгляд упал на домчерез дорогу, тусклые огни сияют в его окнах, но в остальном, никакой активности.

— Тот дом напротив, на который ты смотришь? — спрашивает он. — Там живут десять футболистов.

— Десять!

Как такое может быть? Это крошечное местечко. Я продолжаю изучать черный, как смоль, дом. — Мне кажется, там тихо.

— Потому что половина из них находится в этом доме, вероятно, в хлам. Позже нам придется тащить некоторых из них домой. Другая половина соблюдает комендантский час.

— А ты?

— Что я?

— Что ты за игрок? Нарушитель правил, или ты…

— Играю по правилам? — Пауза. — Ты будешь удивлена, когда узнаешь, Скарлетт, — я улыбаюсь, наслаждаясь звуком моего имени на его губах, — что как капитан команды, я обязан подавать хороший пример остальным членам моей команды, особенно новичкам и начинающим игрокам.

— Звучит благородно.

— Это не только развлечение — это ответственность.

Я изучаю его, пытаясь прочесть выражение его лица, протягиваю ему новую бутылку воды и открываю одну для себя.

— Я никогда не нарушала правила и не лгала об этом.

Он изучает меня в ответ, поднося бутылку ко рту и делая большой глоток.

— Какое именно? — Я хочу знать.

— Я часто нарушал комендантский час, когда был первокурсником — очень часто, — и несколько раз помогал девочкам проникать в отель во время выездных игр. Кстати, мы называем это дорожным сексом. — Наступает долгая пауза, пока он обдумывает свои многочисленные нарушения. — Иногда мы выходим выпить во время сезона, когда нам не положено.

— Не положено? Я думала, что у вас полный произвол.

Покачивание его головы свидетельствует об обратном.

— Нам дают одну ночь в неделю, чтобы выйти.

Только одну?

— Я этого не знала.

— Да, обычно это суббота. — Он делает коробку своими руками, используя свои пальцы, чтобы создать углы. — Видишь ли, если наши тренеры не будут контролировать некоторых ребят, то, черт возьми, они просто не смогут играть на таком уровне. Это как когда учитель выходил из комнаты в начальный школе — полный хаос. Дурная слава, толпы… наркотики, секс, выпивка… это слишком много, чтобы справиться.

— Я никогда не думала об этом в таком ключе.

Роуди ставит свою бутылку с водой на перила, балансируя ей, вертя крышку, пока она не начинает вращаться.

— У меня никогда не было эротических снов.

— Чувак, какого черта! — бормочу я. — Откуда это? Дай девушке небольшое предупреждение.

— Ну и что? А у тебя были?

— А разве девушкам могут сниться эротические сны? У них даже нет необходимого оборудования.

— Это ты мне скажи.

Я закатываю глаза за неимением лучшей, более зрелой реакции, делая медленный глоток из бутылки с водой. Роуди внимательно наблюдает со своего насеста на перилах, глотая остатки воды.

— Просто для ясности, мы не собираемся начинать грязные разговоры. — Ничего хорошего из этого не выйдет; я не знаю, выдержит ли мое сердце что-то случайное, а разговоры о сексе только заставят меня почувствовать себя уязвимой.

— А почему бы и нет?

— Потому что, как только мы пойдем по этой дороге, все станет странно. Поверь мне.

— Как так?

— Я читала об этом в какой-то статье.

— Чтение — это плохо, ты должна остановиться. — Он щелкает языком. — Значит, ты хочешь сказать, что не сидишь и не болтаешь со своими друзьями всякие извращения?

Я бросаю на него взгляд. Его застенчивая улыбка не сулит мне ничего хорошего.

— Я никогда не разговаривал с друзьями, как извращенец.

Он глотает.

Я глотаю. Вытираю рот.

— Прекрати это делать.

Он смеется.

— Я никогда не смотрел порно один в своей комнате.

— Может, ты прекратишь?!

Мы оба пьем.

— Мы должны начать пить алкоголь, когда играем в эту игру. Это было бы намного веселее, и представь, как мы были бы пьяны.

Это точно.

— У меня такое чувство, что ты оказываешь на меня ужасное влияние, Роуди Уэйд.

— Возможно, я оказываю на тебя дурное влияние, но тебе это явно нравится, и я сомневаюсь, что ты приходила бы сюда каждую пятницу, если бы тебе не нравилось быть отвергнутой.

Я не говорю ему, что возвращаюсь, чтобы увидеть его, что не чувствую себя отвергнутой — я чувствую себя взволнованной. И предвкушаю каждый день недели, как они заканчиваются, что приводит к моему новому любимому дню недели: пятнице.

Нет, я не чувствую себя отвергнутой.

Я чувствую трепет от того, что нахожусь с ним на этом крыльце.

— Это действительно имеет смысл, если подумать: тебе несколько раз говорили, что тебя не пускают в дом, и вот ты здесь уже третью неделю подряд. Признайся, тебе нравится быть там, где тебя не должно быть. Это что-то вроде взлома и проникновения.

— Ты что, специалист по психологии? — я шучу.

— Да.

— Серьезно?

— О да, я большой поклонник Фрейда. Огромный. — Огромные бицепсы Роуди выпирают, когда он засовывает руки под мышки, все еще скрещенные на груди. — А ты? Какая у тебя специальность?

— Морская биология.

— Серьезно? Это чертовски круто, жаль, что ты в Айове.

Это в основном та же самая реакция, которую я получаю от любого, кому говорю.

— Я понимаю это, Роуди. Было бы здорово, если бы я была рядом с океаном, но… — меня не приняли нигде на побережье — даже близко. Конечно, я не рассказываю об этом Роуди.

Его рот кривится в улыбке, руки все еще в подмышках.

— Какое твое любимое морское существо?

— Кораллы.

Его брови хмурятся, а голова откидывается назад.

— Как это может быть морское существо?

— Коралл живой, — страстно восклицаю я. — И это так прекрасно. Ты когда-нибудь занимался подводным плаванием? Или плаванием с маской? Тысячи организмов обитают внутри одного рифа. — Я закрываю рот, прежде чем из моего рта выльется поток слов о моей любви к подводной жизни океана.

— Как Немо.

— Именно, — ухмыляюсь. — И его отец.

— И Дори. Боже, эта рыба что-то с чем-то.

Мы улыбаемся друг другу, как идиоты. Легкая улыбка Роуди заставляет меня прочистить горло, его пристальный взгляд пугает меня. Внезапно смутившись, я ковыряю подол куртки, теребя молнию.

Я уже говорила, какой он красивый? Особенно когда сосредоточен.

И прямо сейчас, он сосредотачивает все свое внимание на мне.

— Наверное, мне пора идти. — Я встаю, держа руку наготове, чтобы оттолкнуться от деревянного крыльца. — Становится холодно.

Его следующий вопрос пригвоздил меня к месту, и моя задница снова упала на кулер.

— Тебя не беспокоит, что твои друзья оставляют тебя здесь?

— Ты, кажется, действительно зациклился на этом… нет, мои друзья не оставляют меня здесь.

Они стараются держаться подальше, чтобы я могла побыть с ним наедине.

— Я не зацикливаюсь на этом, просто хочу знать, что им не насрать на тебя.

— Почему? Ты чувствуешь себя защищенным? — Я пытаюсь пошутить, но проваливаюсь, его рот все еще сжат в прямую линию.

Черт.

— Я думаю… — я подыскиваю нужные слова. — Я не собираюсь винить их за то, что они любят вечеринки точно так же, как они не винят меня за то, что я ношу пуховые пальто на эти вечеринки.

Он не может понять, серьезно я говорю или умничаю.

— Напомни мне, где ты с ними познакомилась?

— Общежитие. — Я тереблю выбившуюся из рукавиц нитку пряжи. — Мои лучшие друзья из дома учатся в других колледжах, ты же знаешь, как это бывает. Я не вижу их, если только это не праздник или что-то еще. У меня есть друзья из моих классов, но они много учатся.

Это то, чему я тоже должна уделять больше внимания, если хочу улучшить свои оценки.

— Как ты думаешь, эти твои друзья внутри понимают, что тратят свое время на моих товарищей по команде? — размышляет он, жуя насадку своей бутылки с водой.

— Что ты имеешь в виду?

— Дерек и Бен? Бринкман? Они могут быть придурками, но могут учуять золотоискателя за милю — без обид, но те девушки, с которыми ты пришла, пахнут отчаянием. — Он лениво улыбается, когда бутылка касается его губ. Кривая усмешка, глаза прикрыты. Он выглядит удовлетворенным. — Не то, что ты.

— А что я? — Бабочки в моем животе трепещут крыльями.

Он пожимает плечами.

— Я не мог понять, что ты делала с этими двумя. Они даже близко не находятся в одной лиге с тобой.

— Ты только что намекнул, что я классная?

— Почему в это так трудно поверить?

Я перестраиваюсь, пытаясь устроиться поудобнее, переставляя ноги.

— Знаешь, когда мы втроем были первокурсниками, нам было гораздо веселее. Дело было не в парнях, вечеринках и встречах.

— Чем вы занимались? Были, типа, вечеринки с ночевкой и все такое?

— Что-то вроде того, — я смеюсь, сдерживая улыбку, останавливаясь с новым ходом мыслей. — Знаешь, о чем я не могла перестать думать, когда Бен и Дерек приставали к моим друзьям?

— О чем?

— Все, о чем я могла думать, это каково было бы встречаться с ними. Они были такими скучными, безликими.

— В каком смысле?

— Бен продолжал лгать о самом тупом дерьме, например, что выиграл титул Мировой серии колледжа, и его подкаты были настолько ужасны, что даже я знала кульминационные линии. Ноль усилий. Знаешь, о чем это мне говорит, Роуди Уэйд?

Роуди переминается на перилах.

— О чем это тебе говорит?

— Он будет эгоистичным в постели. — В данный момент я жалею, что не взяла пиво вместо воды. — Держу пари, он не даритель.

Роуди слегка поперхнулся водой.

— Давай ещё раз?

Мои руки скрещиваются на груди, и я ухмыляюсь его каламбуру — давай еще раз, — хихикая в воротник пальто, потому что иногда бываю такой же юной, как пятнадцатилетний мальчик.

— Я бы предпочла встречаться с кем-нибудь хорошим в постели, а ты? — Это риторический вопрос, и я не жду от него ответа. — Дерек и Бен просто болтуны. Завалил и свалил — это про них. — Я небрежно бросаю реплику, как будто постоянно отпускаю подобные шуточки.

На самом деле нет.

Я просто хочу увидеть выражение его лица.

Роуди Уэйд не разочаровывает; его покерное лицо отстой, и он был бы ужасным карточным партнером в Вегасе. Его глаза слишком широко распахнуты. Очевидно, шокирован. Его брови, когда-то нейтральные, теперь вздернуты на линию волос.

Мой нос морщится при мысли о Дереке в постели, и я подавляю фырканье, довольная тем, что мне удалось удивить Роуди.

— Что?

— Не могу поверить, что ты только что это сказала.

— Завалил и свалил? — Выражение моего лица — чистая невинность. — Ты никогда его не слышал? Это как сунул, вынул, слинял. Ну, знаешь, секс на одну ночь?

Его смех почти маниакален.

— О, ты не обязана мне ничего объяснять — я о них слышал. Я просто удивлен, что ты так говоришь. Ты кажешься такой…

Я с любопытством наклоняюсь к нему.

— Какой?

— Ты… выглядишь так, как будто ты, ну, знаешь, человек с сильной моралью.

Это правда. Я откидываюсь назад, довольная, что сумела удивить его своим сквернословием.

— У меня сильная мораль — это не значит, что я не могу бросить несколько дрянных фраз.

— Я имею в виду, что ты похожа на девушку, которая хранит себя.

— Что ты имеешь в виду?

Я не храню себя; я просто не нашла никого, с кем хотела бы потерять свою девственность, хотя была близка к этому после выпускного бала в средней школе. Он был симпатичным, и мы изредка встречались, поэтому я позволила ему снять номер в отеле и спланировать все это.

Когда дошло до дела, он пытался напоить меня — так по-джентльменски, — и вместо этого мы поссорились из-за количества спиртного и презервативов, которые он принес.

Забавный факт обо мне: я девственница.

Все мои «части удовольствия» целы, никогда не нарушались (к сожалению), хотя одно можно сказать наверняка: я определенно не сохраняю себя для брака. Я просто не нашла никого, кто был бы достоин моей V-карты.

Роуди молча наблюдает за колесами, крутящимися у меня в голове, довольствуясь тем, что я думаю, наблюдая, как мучаюсь из-за отсутствия оргазмов в моей жизни, тех, которые не вызваны самой собой.

— Ты совершенно прав. — Мои плечи беспечно поднимаются и опускаются. — Может быть, я храню себя — я храню себя для связи. Хочу чувствовать себя хорошо после того, как приму решение, а не сожалеть о нем. Так что пока не появится Мистер без сожалений…

— Мистер без сожалений, — повторяет он. — Интересно, как он выглядит.

Он похож на тебя.

Он выглядит как Роуди, и я даже не знаю, как его настоящее имя. Недовольный звук поднимается из моего горла, очень похожий на хмыканье, поэтому прочищаю его. Просовываю большие пальцы между согнутыми коленями.

— Знаешь, что я хотела бы узнать? — я размышляю. — Твое имя.

На несколько секунд, пока музыка меняется внутри, у нас наступает полная тишина. Тихо, пока он поднимается во весь рост, делая несколько рассчитанных шагов в мою сторону.

Это короткая прогулка, и затем он присаживается, выхватывая пустую бутылку из моей руки, все еще сидя на корточках, бросает ее. Швыряет бутылку так, что она парит дугой на помойку. Ударяется о заднюю стенку бака, отскакивает и со свистом исчезает внутри.

Согнув колени, Роуди садится на корточки передо мной, садится очень близко, всего в трех дюймах от моего лица, теплое дыхание обдувает мои губы.

Все его черты омрачены темнотой.

— Обещаешь никому не говорить? — Его низкий голос звучит заговорщицким шепотом.

— Это что, секрет?

Он отрицательно качает головой. Нет.

Я сглатываю комок в горле, давая ему дерзкий ответ:

— Этого нет в интернете?

На этот раз он кивает, его белые зубы играют в прятки между губами.

— Да, это есть в интернете, но, похоже, ты единственная, кто не искал его.

— Я бы хотела узнать его сейчас.

— Я это вижу.

И он дает мне желаемое, так близко и лично, дуновением ветра против моей кожи. Я чувствую запах пива, которое он пил раньше, и холодный предзимний воздух, льнущий к его коже.

— Стерлинг.

— Стерлинг, — выдыхаю я, не в силах остановиться.

Я повторяю его про себя, романтизируя звучание.

Безукоризненный. Да. Он похож на Стерлинга.

Это сильное мужское имя. Капризное и немного мечтательное имя героя любовного романа.

Сексуальное.

Предназначенное для тихих стонов и прерывистых вздохов в спальне.

Рррррр.

— Ты хочешь, чтобы я так тебя называла?

— Тебе и не обязательно это делать. — Если только ты сама не захочешь. Он не произносит последнюю часть вслух, но я почему-то знаю, что он имеет в виду.

Я извиваюсь на своем месте, а он остается сидеть на корточках передо мной, расставив ноги и свесив руки между бедер, балансируя на корточках.

Кровь бежит по всем венам моего тела, нервы вибрируют, когда он кладет костяшки пальцев мне под подбородок, чтобы поднять мой взгляд, и ласкает мою челюсть своим гигантским большим пальцем.

— Что ты делаешь? — шепчу я.

— Даже не знаю.

Краем глаза я замечаю деревянные качели в конце веранды, покачивающиеся на легком ветерке. Туда-сюда, поскрипывая. Они старые, подвешенные на шатких ржавых цепях, краска стерлась много лет назад и никогда не была заново отполирована.

Я прерываю этот момент, будь я проклята, если не сделаю этого, потому что мои нервы не готовы к этому горячему моменту.

— М-можешь помочь мне встать? — Мой голос дрожит. — Я собираюсь покачаться на качелях.

Роуди встает, протягивает мне свою большую раскрытую ладонь, и прежде чем взять ее, я изучаю подушечки его пальцев: грубые, мозолистые и крепкие.

Руки того, кто много работает, кто прикладывает усилие.

Я провожу рукой по чувствительной коже, обхватывая его большим пальцем, и он тянет меня нетребовательным рывком, пока я не становлюсь на обе ноги.

Шипение. Трепет.

Я вздрагиваю.

— Спасибо.

Он молча смотрит на наши сцепленные ладони. Сжимает мою маленькую ладошку в своей гигантской, и я замечаю контраст в нашей коже. Темнота и свет. Грубый и мягкий.

Затем он тянет меня к качелям.

Мы вместе плюхаемся на сиденье, мои ноги едва касаются земли, и я с некоторым усилием толкаю ее носком коричневого ботинка.

— Откуда ты родом? — Он вызывает у меня ненасытное любопытство.

— Флорида.

— Флорида! — я почти кричу.

Атлантический океан. Песок. Солнце.

Морская жизнь.

Кораллы и рыбы-клоуны.

Я бросаю на него застенчивый взгляд, откидывая назад прядь волос.

— Прости. Я не хотела кричать.

— Хорошо, я понял. — Он переплетает наши пальцы, и я хочу умереть. — Ты и твоя одержимость океаном. Если бы ты сказала, что выросла на стадионе «Доджер», я бы тоже закричал.

Такой милый.

Я сдерживаю улыбку, прикусив нижнюю губу, наблюдая, как мои ноги ударяются о половицы, давая качели еще один толчок.

— А как насчет тебя? Откуда ты? — спрашивает он в свою очередь, бросая на меня косой взгляд, изучая мой профиль.

Я чувствую, как он скользит по моему лицу, поэтому заставляю себя смотреть прямо перед собой, щеки пылают.

— Я отсюда, примерно в двух с половиной часах езды на север. Полагаю, это делает меня местной?

Айова. Длинные участки шоссе и соевые поля. Кукуруза.

Без выхода к морю.

— Почему ты не остался во Флориде? — Спрашиваю я в ночное небо, высматривая звезды среди скоплений серых облаков. — Разве там нет приличной бейсбольной программы?

Лучше, чем приличная, она феноменальная. Я слышала, как мой отец поэтично описывал это дюжину раз, когда моя семья ожидала, что я поступлю в Филадельфийский университет.

— В Таллахасси? Да, есть приличные. — Он скромничает, университет входит в пятерку лучших по бейсболу в стране. — Но они не предложили мне достаточно денег, чтобы играть там.

— Из какой части Флориды ты родом?

— Из Таллахасси. — Он грустно усмехается. Звук выходит гортанный и глубокий, такой глубокий и чувственный, что я благодарна мраку, скрывающему жар, ползущий по моим щекам, и звукам из дома, заглушающим стук моего бьющегося сердца.

— Ты хотел убраться оттуда к чертовой матери, да?

— В основном. Вырасти в университетском городке, а потом остаться в этом же университетском городке? Они не могли предложить мне достаточно, чтобы я остался, честно говоря. Моя мама приходила бы каждый чертов уик-энд, чтобы привезти мне передачки и прочее дерьмо.

— Я знаю, но… Флорида.

Мой тихий вздох — мечтательный и тоскливый.

Солнце, песок и купальники…

— Когда ты так шепчешь это слово, становится жутко, — он смеется, и я толкаю его локтем, дразня. Флиртуя. — У тебя кораллы, дельфины и всякое странное дерьмо в голове.

Виновна.

Он тоже у меня в голове.

— Я все еще не понимаю, как кто-то мог уехать из Флориды. — Я знаю, что это звучит немного чересчур, но мне все равно. Я бы все отдала, чтобы жить на побережье, рядом с открытым морем, с волнами.

— Потому что там жарко и многолюдно, и куда бы ты ни пошел, всюду полно назойливых туристов или сезонных птиц, прибывших в город на зиму.

Он толкает качели вперед, когда они замедляются.

— Это не может быть причиной, по которой ты туда не пошел.

Я знаю, что повторяюсь, но кто в здравом уме откажется от стипендии в Филадельфийском университете?

Сумасшедший, вот кто! Меня не приняли ни в одно интересное место, только в Айову, штат Айова, колледж в Висконсине и один, застрявший между Миннесотой и Северной Дакотой.

Ни китов, ни воды.

— Очевидно, что это не единственная причина. Когда я приехал с визитом в Айову, я подружился с командой — здесь силен товарищеский дух. Оборудование здесь новое, современное, и, я не знаю… в то время мне казалось, что это лучшее решение для меня.

В то время?

— А теперь?

— Теперь я жалею только тогда, когда мы проигрываем, — смеется он, кладя наши соединенные руки на свое твердое бедро.

Я смотрю на него, изучаю темные волосы, рассыпанные по костяшкам его пальцев, которые я едва могу разглядеть в свете фонарей на крыльце.

Я сглатываю, переводя взгляд на луну.

— Средний Запад совсем не эпицентр активности, — не могу не отметить, мой голос немного дрожит. Проклятие. — Тебе здесь не скучно?

— Может быть, немного, но я действительно люблю этот кампус — он чертовски великолепен. У нас на Юге таких зданий нет.

Я спокойно мысленно перечисляю все причины, по которым он должен был пойти в колледж в своем родном штате: оплата обучения, пляж, Диснейуорлд, круглогодичное солнце, пляж.

— Ураганы.

Дерьмо.

— Я сказала это вслух?

— Только часть, — он тихо смеется. — Ты это пробормотала.

Я смотрю в сторону дома, смотрю через окна, смотрю на всех, кто внутри, смеется, пьет и веселится. Несколько одетых в джинсы задниц прижимаются к стеклу, и внутри люди танцуют под громкий, бодрый саундтрек.

Это громкий, грохочущий бас, и совсем не в моем музыкальном вкусе.

Я ни капельки не хочу оказаться на вечеринке.

Меня вполне устраивает сидеть здесь с Роуди-Стерлингом и узнавать о нем побольше.

— Так на какой позиции ты играешь?

— Шорт-стоп.

— И у тебя хорошо получается?

— Я получил двадцать три предложения о полной стипендии.

Черт возьми. Такое действительно случается с людьми?

— Я еще не ходила смотреть игру команды. Бейсбол больше по душе моему отцу, чем мне, — смущенно признаюсь я.

Рядом со мной его широкие плечи небрежно пожимаются.

— Обычно девушки приходят на игры по одной из двух причин. — Он показывает свой указательный палец. — Первое, они большие поклонники этой игры. — Он показывает свой большой палец. — Или второе, они большие поклонники игроков.

— Мне всегда было интересно, каково это — играть перед такой огромной толпой. Это когда-нибудь заставляло тебя нервничать?

— Раньше, когда я был новичком, но теперь уже нет.

— Какая твоя любимая часть игры?

— Победа, — бесцеремонно сообщает мне его хриплый голос.

— Это всегда было и моей любимой частью.

— Ты играешь в бейсбол?

— Я играла в софтбол в старших классах. Честно говоря, это не совсем моя страсть, но я также играю здесь, во внутренней лиге. Надо же что-то делать.

Как я уже говорила, мой отец помешан на игре, и когда я была маленькой, он записал меня в каждую спортивную команду нашего города. Он так же тренировал некоторые из них.

— Ни хрена себе, на какой позиции?

— Обычно на третьей базе, в зависимости от того, кто появится.

— И у тебя хорошо получается?

— Скажем так: я получила ноль предложений о полной стипендии.

Громкий смех Роуди, акцентирующий свежий ночной воздух, словно восклицательный знак, его ноги качают качели под нашими задницами, заставляя цепи реветь.

— Когда начинается твой сезон?

— После зимних каникул мы начинаем тренироваться, затем у нас есть несколько предсезонных игр.

Январь.

— Ты действительно специализируешься в психологии? Ты ведь не шутил?

Господи, откуда берутся все эти вопросы?

— Да, я действительно специализируюсь в психологии. Если я не буду профессионально играть в бейсбол, то получу степень магистра и доктора. — Роуди опускает голову, почти робко, осматривая землю, пока качели раскачиваются взад и вперед. — Может быть, ты позволишь мне оценить тебя для науки?

Я не знаю, как ему это удается, но Роуди поворачивается ко мне своей внушительной фигурой, поджимая под себя ногу, разжимая наши руки и лениво кладя руку на спинку качелей. Барабанит пальцами по дереву, зеленый взгляд изучает все морщинки на моем лице.

Вот почему я продолжаю возвращаться — из-за этого момент. То, как напряженно он смотрит на меня, как будто я красивая и интересная даже в этой нелепой одежде. То, как его глубокий голос вибрирует в моей груди и будит этих чертовых бабочек каждый раз, когда он говорит.

Его легкий смех. Его обезоруживающая улыбка и восхитительный запах лосьона после бритья, душа и свежего воздуха.

Боже, он очарователен. Симпатичный и забавный, и он заставляет мое сердце не просто биться, а трепетать. Мужественный и сильный, я провела большую часть вчерашнего вечера, просматривая его бейсбольные видео онлайн в течение двух часов.

Двух!

Видео того, как его рука опускается, чтобы забрать мяч для тренировок на поле перед игрой.

Видео после видео о том, как он сжимает мяч тремя пальцами, прежде чем бросить его в питчера. Я наблюдала, как он изучает поле под козырьком своей пыльной черной кепки, с торчащими из-под полей волосами. Смотрела, как он вытирает пот, сжимая мяч в кулаке.

Шесть футов два дюйма флоридийской сексуальности.

Ммммммммм.

— У меня к тебе серьезный вопрос — это для психологической экспертизы.

Я киваю, теребя варежки, желудок медленно переворачивается.

— Хорошо.

— Если бы ты вдруг узнала, что твой внутренний монолог за последний час был услышан, насколько бы ты была смущена?

Чертовски смущена.

— По шкале от одного до десяти?

— Конечно, — протягивает он, опуская подбородок на ладонь — ту, что он положил на спинку качелей.

— Хм, может быть… — двенадцать. — Я не знаю, пять?

Я выдерживаю его взгляд, не мигая. Непоколебимо.

Его глаза сужаются.

— Ты что, врешь?

Я заставляю свой рот вытянуться в прямую линию. Это выдает меня.

— Пфф, нет.

— Да, это так. — Его улыбка так же ленива, как и его поза.

— Я думаю, ты никогда не узнаешь, не так ли?

Он закатывает глаза с усмешкой, и это определенно мило.

— Когда тебе в последний раз приходила в голову неприличная мысль?

Три минуты назад.

— Не могу вспомнить.

Роуди качает головой, потому что знает, что я вру. Я улыбаюсь, большой, зубастой и фальшивой улыбкой.

— А что насчет тебя?

— Думаю, ты никогда не узнаешь, не так ли, — невозмутимо произносит он, повторяя мой же ответ.

Черт возьми!

— Просто скажи мне. Пожалуйста. — Я хлопаю ресницами, надеясь, что это выглядит красиво и не похоже на то, что у меня в глазу застрял жук.

— Последняя неприличная мысль? — Он потирает щетину на подбородке. — Примерно полчаса назад.

Что мы делали тридцать минут назад?

— Когда мы ели?

— Да, Скарлетт, ты невероятно сексуальна, когда втягиваешь лапшу.

Роуди поджимает губы и резко вдыхает, изображая втягиваемую мной лапшу, звук, который она издает, и кислое выражение моего лица, когда я их ем.

Я наклоняю голову, постукивая по подбородку кончиком указательного пальца.

— Ну, Роуди Уэйд, я хотела сказать то же самое о том, как ты ешь курицу. Ням-ням-ням.

Я причмокиваю губами, как лягушонок Кермит, затем откидываю голову назад, изображая, как он закидывает содержимое коробки в рот.

— Ты сейчас такая чертовски милая, — смеется он.

Я как раз собиралась сказать то же самое о тебе.

Я опустила глаза, пиная землю, боясь выдать себя.

— Ты так говоришь, потому что любишь поесть.

Он долго колеблется.

— Да, конечно.

Я поднимаю голову.

— Это ты со мной флиртовал?

— Ты думаешь, я с тобой флиртую?

— Может, ты прекратишь это делать? Отвечать на вопросы вопросами? Шаблон Зигмунда Фрейда уже устарел. — Хотя, это заставляет меня задуматься… — Ты пытаешься применить реверсивную психологию, чтобы я флиртовала с тобой?

— Нет, но, черт возьми, почему я об этом не подумал? Я придержу эту идею в заднем кармане.

— Сделай это, положи её прямо в свой задний карман.

Несколько человек выходят из дома, сетчатая дверь с грохотом ударяется о косяк. Я достаю мобильник из кармана пальто и, разблокировав его, проверяю время.

Почти полночь. Святое дерьмо.

Я перестаю раскачиваться. Потягиваюсь.

— Мне действительно пора идти.

— Да, я тоже должен. — Роуди встает вместе со мной, засовывая свои большие лапы в глубокие карманы куртки. — Это было чертовски круто, что ты принесла еду сегодня вечером. Я ценю это.

— Без проблем.

— Тебя нужно подвезти, или…

— Нет, я в порядке. Это недалеко. — Я натягиваю свою вязаную шапочку на уши. — Тебе, наверное, стоит убедиться, что внутри все в порядке.

— Тогда ладно. — Мы оба медлим, шаркая ногами. — Спокойной Ночи, Скарлетт. — Он колеблется. — Увидимся на следующей неделе?

Я закапываю свой подбородок внутри моего пальто, скрывая то, что я ухмыляюсь.

— Посмотрим.

Мы оба знаем, что я буду здесь. 

ГЛАВА 4

ЧЕТВЕРТАЯ ПЯТНИЦА

«Пятница, когда я кладу в рот что-то влажное».

Роуди

Первый женский голос доносится с улицы на большой громкости, и я перегибаюсь через перила, чтобы лучше слышать.

— А тебе не приходило в голову, что он не в ее вкусе? Почему ты придираешься к ней?

— Читай по моим губам: ты. Безумна. Этот парень — во вкусе каждой.

— Не в ее вкусе? Ты сейчас это серьезно говоришь? Роуди Уэйд чертовски сексуален. — Этот голос определенно не Скарлетт. — Если бы он обратил на меня хоть малейшее внимание, я бы забеременела от одного взгляда на него. Я не могу поверить, что ты не спала с ним.

— Или, — продолжает первый голос, — может быть, ты ему просто не нравишься?

— Боже, как мне нравится эта сцена, — вмешивается еще один голос, на этот раз явно Скарлетт. — Держу пари, я видела её раз семьдесят.

— Посмотри на себя. Клянусь, Скарлетт, ты нарочно носишь такое дерьмо.

— На улице холодно!

— Держу пари, что Роуди сможет согреть тебя. Как только ты снимешь одежду, уже не будет иметь значения, в чем ты вышла из дома.

Господи Иисусе, почему они так громко кричат?

Если я слышу каждое их слово, то и соседи, бл*дь, тоже.

Тем не менее, я хихикаю, прислушиваясь к шуткам, доносящимся до меня с тротуара. Девушки достаточно громкие, я слышу их прежде, чем вижу — болтают и смеются, заявления эхом разносятся по очень тихой улице, обычная активность в выходные была перенесена в другое место.

Сегодня здесь нет никакой вечеринки.

Девушки пришли раньше обычного, целеустремленно топая по улице на каблуках, окутанные темнотой, пока их не освещают первые уличные фонари.

Их пятеро, и все они вульгарно одеты.

Поправка: все, кроме одной. Одна из них выделяется в толпе обтягивающих платьев и высоких каблуков. Только одна из них не сильно накрашена; все, кроме одной, топают на высоких каблуках, решительно стуча по бетону.

Скарлетт привлекает мое внимание своими черно-белыми кроссовками, толстым зимним пальто, черными леггинсами и сумкой, перекинутой через плечо.

Кто бы, блядь, мог подумать?

Я выпрямляюсь при виде этой сумки, гадая, что там внутри, мой желудок так же заинтересован, как и мои глаза. Я знаю, что это еда, потому что она чертовски милая, и я взволнован. От предвкушения у меня внутри урчит.

Узнаваемый смех Скарлетт раздается во второй раз, беззастенчивый и дрейфующий вверх по кварталу к дому, заставляя меня улыбнуться. Заставляя с тревогой отряхивать ладони.

Слишком много нервной энергии, размышляю я, отмахиваясь от своих действий. Я пропустил утреннюю пробежку, вот и все. Ничего другого.

Сто футов.

Восемьдесят.

Еще тридцать.

Давай, давай.

Я подпрыгиваю на цыпочках, засунув руки в карманы джинсов.

Десять футов.

Пять.

Ее волосы собраны в два пучка на макушке, и когда они становятся еще ближе, вижу меховые наушники, натянутые на ее уши. Они черные, тонкий мех слегка задевает ее щеки.

Пучки и наушники? Чертовски очаровательное сочетание.

Я мог бы ее съесть.

Моя улыбка становится шире — Скарлетт одета для поездки за Полярный круг, явно не заботясь о том, что кто-то думает о ней, останавливаясь позади своих друзей, когда наши глаза, наконец, встречаются. Она останавливается на краю двора, так, что ее кроссовки располагаются на краю дорожки, и поднимает сумку выше на плечо.

Скарлетт подпирает её бедрами и смотрит в ответ.

Шевелит бровями.

Мои руки выходят из спячки, когда я наклоняюсь вперед, чтобы опереться ими о перила.

Одна из ее подруг хихикает, пронзительно и слишком восторженно.

— Ты теперь официальный комитет по встрече?

— Что-то в этом роде.

Все, включая Скарлетт, обращают свое внимание на дом позади меня, очевидное замешательство падает на их лица, как болельщики делают волну на трибунах на бейсбольном матче. И это неудивительно — свет внутри выключен, жутковато тихо, и никого нет дома.

— А где все остальные? — спрашивает одна из блондинок, прикусывая ярко-розовую нижнюю губу. — Почему в доме так темно?

Я поднимаю свои ладони.

— Сегодня никакой вечеринки.

Следуют протесты разочарования.

— Но мы прошли весь этот путь пешком…

— …и мои ноги уже убивают меня…

Я перебиваю их обоих.

— Вечеринка перенесена в Лямбда-Хаус, леди. Ночь еще не кончилась.

Кто-то прочищает горло. Еще одна получает толчок в спину, спотыкаясь на несколько футов вперед.

— Ты придешь сегодня вечером, Роуди? — выпаливает красивая латиноамериканка, не в силах остановиться. — Ты можешь пойти с нами.

Я смотрю вниз на Скарлетт, чтобы оценить ее реакцию, наши глаза встречаются над четырьмя идеально причесанными головами. Мы молча смотрим друг на друга, и в этом свете я не могу сказать, о чем она думает.

— Да. Я пойду с вами.

Я говорю себе, что делаю это только из рыцарских побуждений и потому, что между точкой А и точкой Б может произойти все, что угодно, независимо от системы безопасности в греческом ряду. Но, по правде говоря, я не живу в бейсбольном доме, и у меня нет причин слоняться на крыльце.

Я не утруждаю себя проверкой, заперта ли дверь за моей спиной, выключен ли свет и сидит ли кто-нибудь внутри.

Вместо этого я спустился по лестнице к Скарлетт, игриво толкнув ее плечом, от соприкосновения наших тел у меня в животе все перевернулось, несмотря на тяжелые куртки, разделяющие нашу кожу.

Я дрожу и, очевидно, должен проверить себя, потому что это дерьмо с ней становится таким чертовски странным.

Стряхнув с себя эту чертову электрическую искру, я помогаю группе свернуть влево, вниз по дорожке к греческому ряду. Большие освещенные дома маячат на переднем плане; музыка такая громкая, что басы можно услышать за несколько кварталов. Отсюда я вижу, как люди выходят на лужайку перед домом Лямбды, и у меня возникает сильное желание вернуться домой.

— Спасибо, что ждал нас сегодня вечером, — наконец говорит Скарлетт, и ее друзья с новообретенной настойчивостью вышагивают в нескольких футах перед нами.

Не их — тебя.

Я ждал тебя.

Мне не нужно было этого делать, но я хотел. Скарлетт добралась бы туда, увидела бы, что никакой вечеринки не было, и в течение нескольких минут поняла, где были все через силу социальных сетей, как и все остальные сегодня вечером, когда они пришли.

— Я знаю, что не должен был этого делать.

Не осознавая этого, мы замедлили шаг с быстрой ходьбы, чтобы не отстать от группы, до медленной прогулки, и вскоре мы уже находились в доброй сотне шагов позади ее друзей, почти целый квартал отделяет нас, сумка Скарлетт раскачивается вместе с ее шагом.

— Что у тебя в сумке? Это сводит меня с ума.

— О! — Она оживляется, придя в себя. — Вчера я испекла пирожные и хотела убрать их из дома, пока не съела все сама.

— Лгунья. Ты сделала это для меня.

— Пфф.

Когда она этого не отрицает, будь я проклят, если мое сердце не трепещет.

Я тычу пальцем в ее сумку.

— Ты заставишь меня умолять тебя попробовать?

Должен признаться, я бросил этот намек, чтобы измерить ее отвращение, ухмыляясь, когда она бросает на меня сардонический косой взгляд, сжимая губы, испытывая искушение возразить.

Скарлетт не так консервативна, как кажется, я бы поставил на это деньги. Она просто прячет это лучше других под этой чертовой курткой.

Интересно, как выглядит ее тело под всеми этими слоями? Она худощавая или с соблазнительными изгибами? Большая грудь или плоская? Она застенчивая и скромная или самоуверенная?

Господи, как же мне хочется это выяснить!

— Нет. Конечно, я не собираюсь заставлять тебя умолять. — Ее голос тихий, чуть выше шепота, и хриплый, как будто у нее тоже грязные мысли обо мне.

Мы останавливаемся на тротуаре, чтобы она могла порыться в своей сумке, вытаскивая прозрачный пластиковый контейнер с красной крышкой и протягивая его мне. Я открываю крышку, вдыхая аромат насыщенного шоколада.

— Да, черт возьми. Я люблю пирожные.

— И я тоже.

Мы продолжаем нашу прогулку.

Я со стоном впиваюсь зубами в большой квадрат.

— Черт возьми, это вкусно.

— Спасибо.

— Влажно, — не удержавшись, добавляю я, просто чтобы посмотреть, что она скажет.

Скарлетт стонет.

— Господи, ненавижу это слово.

Да, я так и думал — а кто нет?

— Ты ненавидишь слово влажно?

— Прекрати это говорить, — смеется она, и ямочка на ее щеке подмигивает мне.

— Я бы так и сделал, если бы эти пирожные не были такими… влажными.

Она тихо смеется, когда мы снова идем бок о бок в темноте.

— Хочешь перекусить?

Она нерешительно скребет зубами нижнюю губу.

— Наверное, не стоит.

— Всего чуть-чуть. Вот, откуси немного от моего.

Мы останавливаемся под уличным фонарем, и я поднимаю руку, брауни зажат между моими пальцами, предлагая ей немного.

— Попробуй, — уговариваю я, отстраняясь с предупреждением. — Только кусочек — не забирай все сразу.

Скарлетт подходит ближе, наклоняется, выдыхает клубы пара в холодный осенний воздух. Ее губы приоткрываются, зубы откусывают уголок шоколадного пирожного, изо всех сил стараясь избежать моих пальцев ртом.

Глаза закрываются.

— Мммм.

Мммм, это точно.

Ее хорошенький розовый язычок высовывается наружу, облизывая губы.

— Хочешь еще?

Скарлетт в нерешительности прижимает палец к губам.

— Я в порядке, но все равно спасибо.

— У меня их целый контейнер, если ты передумаешь, — поддразниваю я, похлопывая пластиковый контейнер на ее бедре. — Сделал их вчера вечером.

Я пользуюсь случаем, чтобы запихнуть в рот еще один кусок, и зубы натыкаются на шоколадную крошку. Она медленно тает на моем языке, прежде чем я сглатываю.

Небеса. Так чертовски вкусно.

— Ух-ты, посмотри на всех этих людей, — бормочет Скарлетт, замедляя шаг, когда Лямбда-Хаус появляется в самом центре шоу. Мы завернули за угол, и кажется, что весь квартал загорелся, пылающие огни манят всех к огромному, красному кирпичному дому братства.

Он расположен посреди улицы, массивный монолит с белыми Палладианскими колоннами. Дом такой чертовски крутой, что это должно быть преступлением для этих пьяных идиотов жить здесь.

Скарлетт делает несколько шагов назад, а не вперед, вцепившись руками в ремень сумки.

— Ну, знаешь что? Я не думаю, что хочу попасть на вечеринку братства сегодня вечером.

— Ты не хочешь пойти? И почему нет?

— Роуди, посмотри на меня. — Она делает резкий жест вниз по туловищу. — Посмотри на мой наряд.

— Я смотрю на тебя.

И я не вижу ничего плохого в том, что на ней надето, совсем наоборот. Она очаровательна со своими волосами, собранными в эти милые гребаные булочки. Лицо раскраснелось, глаза блестят. А когда она прикусит нижнюю губу?

Мне ужасно хочется ее поцеловать.

Тем не менее, мы застряли посреди тротуара, перед вечеринкой братства, и она не хочет оставаться.

— Я могу проводить тебя домой.

— Ты уверен?

Я киваю.

— И где ты живешь?

— В той стороне, откуда мы пришли, ближе к бейсбольному клубу.

— Неужели?

— Да. Примерно в трех кварталах от кампуса. — Скарлетт поднимает свою сумку. — А как насчет тебя?

— Я живу напротив стадиона.

— Какого стадиона?

Если бы это был кто-то другой, я бы запрокинул голову и рассмеялся им в лицо за то, что они задали такой тупой гребаный вопрос. Но это Скарлетт, и каким-то образом ей удалось проскользнуть в мою жизнь, как дурная привычка.

— Бейсбольного стадиона.

— О, — она нервно смеется, изображая, как хлопает себя ладонью по лбу. — Угу.

Боже, она восхитительно невежественна.

— Сейчас позволь мне твою сумку. — Я тянусь к ней. — Я провожу тебя домой.

— Нет, нет! Черт возьми, тебе не обязательно её носить, — возражает она.

Я хватаю ее сумку, прекращая любые другие споры или протесты, которые собираются выйти из ее великолепного рта, слегка подтолкнув ее бедро в процессе, чтобы подтолкнуть ее вперед.

— Я никогда в жизни не…

Стон Скарлетт прерывает меня, и теперь, когда ее руки свободны, она подбрасывает их в воздух.

— О господи, вот опять.

Я смотрю на нее сверху вниз.

— Что? Ты бы предпочла поиграть во что-нибудь другое?

— Мы не можем играть в «Я никогда в жизни не…», у нас нет ничего, чтобы выпить, если мы проиграем.

— Но у нас есть пирожные. — Я поднимаю ее сумку с банкой десертов, встряхиваю ее, полностью готовый пожертвовать всем этим на обратном пути к ней домой.

— Если я съем все эти шоколадные пирожные, меня вырвет.

— Ты так уверена, что тебе придется их съесть?

— С вопросами, которые ты любишь задавать? Определенно.

— Это не так уж много кварталов. Ты будешь жить. — Как только мы становимся в линию, я роюсь в ее сумке, чтобы достать контейнер, наши шаги синхронны. — Я никогда не читал ничьих дневников.

— Фу, черт возьми, Роуди!

Я открываю крышку, чтобы Скарлетт могла достать маленький кусочек из пластикового контейнера и положить его в рот. Она жует и глотает.

— Чей дневник? — Я хочу знать.

— Моей старшей сестры, когда мы были моложе. В нем было что-то чертовски хорошее, например, как в первый раз, когда ее пощупал парень, она подробно описала весь опыт, и я прочитала об этом.

— Ты подлая маленькая засранка.

Скарлетт пожимает плечами.

— Она же не прятала его — держала на книжной полке вместе с прочим хламом. Но, честно говоря, я была печально известна тем, что рылась в ее вещах. Все это было слишком хорошо, чтобы держать мои руки подальше. — Она вздыхает, а потом ухмыляется: — Тебя когда-нибудь били по лицу?

Я колеблюсь, затем откусываю кусок влажного пирожного.

— Да.

Самодовольная улыбка расползается по ее губам, и это заставляет меня нахмуриться.

— Ты не должна быть такой самодовольной, умник. Я не получал пощечину от разъяренной девчонки.

— Да ладно. Ты хочешь сказать, что тебя ударил парень? — Ее скептицизм распространяется по всему лицу.

— Да. Получил пощечину от чувака, если хочешь знать.

— Держу пари, это хорошая история, — хихикает она, пританцовывая рядом со мной, ее черные кроссовки подпрыгивают на тротуаре. — Ты собираешься рассказать мне об этом?

Это та история, которую я, вероятно, никогда не забуду.

— Я был с несколькими парнями на первом курсе, и у меня был друг в команде, который был геем. Ну, мы познакомились во время ознакомительной недели, и он встречалсяс одним парнем — настоящий театральный тип, — который думал, что у Лэндона был роман или он изменял ему, или что-то еще, потому что он так много практиковался. Проводил слишком много времени с командой, понимаешь? — Я делаю паузу для драматического эффекта. — Парень Лэндона застает нас однажды вечером за игрой в бильярд, после того как Лэндон сказал ему, что он тренируется. Чувак хлопает меня по плечу и шлепает по щеке, когда я оборачиваюсь. Это был один из тех вялых ударов, не полный шлепок, и он испугался, что я ударю его в ответ.

— Он прижимал руку к груди?

— Точно. Ахнул тоже.

— Они после этого поссорились?

— Нет, я думаю, что они, скорее всего, пошли домой и трахнулись. — Я достаю из контейнера еще одно пирожное и запихиваю его в рот. — Боже, эти штуки похожи на крэк.

— Я люблю печь.

Скарлетт смотрит прямо перед собой, притворяясь, что ее интересует пейзаж, но я замечаю ее улыбку, когда называю ее брауни крэком, вижу, как она прикусывает нижнюю губу.

— Ты когда-нибудь ел пирожные с марихуаной? — Она звучит шокированной этим вопросом, и я хихикаю.

— Нет. А ты?

— Нет! — раздается ее возмущенный ответ. — Конечно, нет.

— А ты когда-нибудь хотела этого?

— Нет! А ты бы хотел?

Мои губы надменно кривятся.

— Ты видела это тело, Скарлетт? Это тело — храм. Мы не изнашиваем его, мы строим его. — Я приглашаю ее поглазеть, желая, чтобы она могла видеть больше моего тела. — Не стесняйтесь поклоняться святилищу.

Я наблюдаю, как ее взгляд скользит вниз по моему торсу, к ногам, затем снова к лицу. Слишком темно, чтобы сказать, покраснела ли она, но держу пари, что это так.

Усмехнувшись, меняю тему разговора.

— Ты предпочитаешь поесть или помочь приготовить еду?

— О, мы делаем это сейчас? Играем в «Ты бы предпочел…»?

— Ты достаточно храбрая? Это может стать рискованным.

— Рискованно — так говорит мой папа. — Она хихикает. — Я бы предпочла, чтобы кто-нибудь приготовил мне еду, но я лучше испеку для кого-нибудь другого.

Я игнорирую комментарий про отца.

— Ты бы предпочла не принимать душ в течение недели или не чистить зубы?

— Это отвратительно.

— Нет, это не так. Я могу провести несколько дней без душа, легко.

Она обдумывает это.

— Да, пожалуй, ты прав. Вот почему был изобретен сухой шампунь — теперь им просто нужно сделать сухой шампунь для моего тела.

— Э-э, почти уверен, что это называется духи…

— Нельзя распылять духи под подмышками.

— Э-э, почти уверен, что это называется дезодорант.

Скарлетт издает цокающий звук, прищелкивая языком.

— Ну, разве ты не полон ответов на все вопросы?

Я закатываю глаза, потому что обычно у меня есть ответы на все вопросы.

— Если бы тебе пришлось спасать коралловый риф или косяк рыб-клоунов, кого бы ты спасла, а кому позволила бы умереть?

Скарлетт задыхается, из ее сжатых губ вырывается облачко пара.

— Что ты за чудовище такое? Это такой подлый вопрос! И то, и другое! Я бы спасла обоих!

— Ты должна выбрать! — я спорю. — Таковы правила игры, Скарлетт.

— Фу, прекрасно, тиран ты этакий. Вероятно, рыба-клоун, потому что она может смотреть мне в глаза, но я буду сожалеть о своем решении вечно. — Она поворачивается ко мне, сверкая глазами. — Навсегда.

Несколько секунд мы молчим, пока она обдумывает новый вопрос.

Затем…

— Ладно, вот тебе первый вопрос: ты бы предпочел, чтобы была сломана кисть твоей ловящей руки или сломана твоя метательная рука?

Какого хрена!

— Что это за чертов вопрос, Скарлетт? Ни то, ни другое!

Господи, она же садистка.

— Ты должен выбрать — таковы правила игры, Стерлинг, — передразнивает она, и ее ровные белые зубы блестят под уличными фонарями, маленькая засранка. — Сломана рука или кисть?

— Ты жестокий человек, Скарлет… — Я понятия не имею, какая у нее фамилия, поэтому не могу отчитать ее должным образом. — Какая у тебя фамилия?

— Рипли.

Скарлетт Рипли.

— Перестань увиливать от ответа.

— Отлично, — фыркаю я. — Я лучше сломаю свою метательную руку… Нет, погоди, ловящую кисть. Черт возьми! Рука. — Я сжимаю эту руку, нежно баюкая ее, ласково разговаривая с ней театральным шепотом. — Извини, я не это имел в виду. Она заставила меня выбрать, потому что она дьявол.

Смех Скарлетт эхом отдается в темноте, отражаясь от неба, облаков и домов, легкий, беззаботный и веселый. Затем, когда я, наконец, сосредотачиваюсь на нашем окружении, я вижу, что мы остановились перед маленьким белым домиком в конце квартала, мимо которого я проходил десятки раз, узкий каменный тротуар, ведущий к аккуратному переднему крыльцу. Он имеет зеленый навес и короткое крыльцо. Единственный свет исходит из того, что, как я предполагаю, является гостиной, но шторы задернуты, так что это невозможно определить.

— Почему мы остановились?

— Это здесь.

Мы стоим на тротуаре, оба смотрим в сторону дома, я все еще сжимаю свою бедную, гипотетически сломанную бейсбольную руку, как будто она действительно причиняет мне боль.

— Ты… не хочешь зайти ненадолго? Я думаю, что у меня есть несколько замороженных пицц в морозилке, если ты все еще голоден.

Мой голод разве вообще обсуждался?

— Почему ты всегда меня кормишь?

— Потому что ты всегда голоден?

Я киваю.

— Справедливо.

Следую за ней по короткому узкому тротуару, глядя на ее задницу, чуть ниже подола пальто.

Тыльные стороны ее икр.

Ее стройные голые лодыжки, ступающие по бетонной дорожке.

Она улыбается через плечо, отпирая засов. Толкает дверь, щелчком зажигает свет справа от входа. Мы входим в кухню; она крошечная, вся белая и аккуратная. Устаревшая техника чистая, одинокая миска и стакан стоят рядом с раковиной, ожидая, чтобы их вымыли.

Как так…

— Это место чертовски маленькое. — Я оглядываюсь вокруг. — Как, черт возьми, вы все сюда впихиваетесь?

Кухня и гостиная вместе взятые меньше, чем моя спальня, поэтому я не могу себе представить, что остальная часть больше.

— Кого, черт возьми, я должна сюда впихивать?

— Ну, ты и твои соседи по комнате. Здесь почти нет места ни для чего.

— У меня нет соседей по комнате. — Скарлетт вешает ключи на крючок у стола и оглядывается через плечо. — Только я.

Мои брови удивленно взлетают вверх.

— Подожди, что?

Она живет одна? Хорошо, что ж, ну, разве это не приятная неожиданность?

Скарлетт смеется и поворачивается ко мне, расстегивая молнию на пальто, ее жужжащий металлический звук — единственный звук на кухне. Она его снимает. Стряхивает с узких плеч. Вешает пухлое зимнее пальто на кухонный стул и скидывает кроссовки, прежде чем двинуться к холодильнику.

Когда она открывает морозилку, мои глаза следуют за ней, словно приклеенные к ее заду, к тугому заду в ее черных леггинсах — заднице, которую я вижу впервые.

Она круглая и роскошная, и я уверен, что если бы протянул руки, то все это идеально подошло бы, как кусочки головоломки.

— Я живу здесь одна. — Она поднимает руки, вытаскивает из морозилки две пиццы, размахивает ими, как официантка подносом с напитками, выпячивает бедро и захлопывает морозилку. — Я решила, что не хочу жить с группой девочек в выпускном году, и это потрясающе.

Скарлетт снова поворачивается ко мне с пиццей в руках и улыбается.

Под мягкими лампами в ее уютной маленькой кухне — без наушников, пальто и теплой одежды — я могу анализировать все, что с ней связано, как будто вижу ее впервые.

Впервые за четыре недели я вижу, как она выглядит под всеми этими жакетами, шарфами и объемными свитерами. Шоколадного цвета волосы, которые она обычно держит под вязаной шапочкой, блестят в свете кухонной лампы, завернутые в две булочки размером с укус.

С ненасытным любопытством я провожу своими пытливыми зелеными глазами по ее телу в уюте этой маленькой комнаты, от макушки ее головы до кончиков босых ног. Её ногти окрашены в яркий, блестящий синий цвет.

Джемпер с длинными рукавами тонкий и белый, обтягивающий. Тонкая талия с идеальной грудью, я не могу не заметить очертания ее белого лифчика под свитером. Гладкая шея. Обращаю внимание на серебряные обручи в ее ушах.

С волосами, скрученными в пучки на макушке, она выглядит превосходно. Как балерина, у которой на самом деле есть сиськи.

Милая и сексуальная одновременно.

Мой взгляд снова опускается.

Блин, эти сиськи. Верхушки их торчат из лифчика, выделяясь на ткани рубашки.

Скарлетт склоняет голову набок, наблюдая, как я пожираю ее глазами. Затем:

— Стерлинг?

— А? — Моя голова вскидывается. — Прости, что?

— Если ты остаешься, не мог бы ты снять обувь? Не хочу быть занозой в заднице, но вчера я на четвереньках вытерла пол, и я ненавижу уборку, так что…

Скарлетт на четвереньках…

— Остаешься? Ты имеешь в виду ночь?

Пожалуйста, скажи «ДА», пожалуйста, скажи «да».

Скарлетт тихо смеется.

— Нет, остаешься поесть.

О. Точно.

— Черт, да… извини, я сниму обувь. Извини.

Еще одна мегаваттная улыбка от нее, и мой желудок делает высокий прыжок с крутого уступа.

Затем я занялся делом, скинув кроссовки у двери, наблюдая за тем, как она суетится вокруг своей причудливой кухни. Разогревает духовку. Приносит прихватки для духовки. Бросает целлофановую обертку от пиццы в мусорное ведро под раковиной. Вытирает с прилавка замерзший тертый сыр моцарелла и бросает его в раковину.

— Думаю, две пиццы самое то, верно? Полагаю, ты сможешь съесть целую в одиночку.

Четыре недели, и она хорошо меня узнала.

Открывает печку, её круглая попка торчит вверх, задвигает два пирога на полках, затем закрывает их.

— Есть что-нибудь выпить?

— В холодильнике… можешь взять сам, пока я сбегаю в свою комнату и надену теплые носки?

— Конечно.

Я наблюдаю за ее удаляющейся фигурой, пока она скользит в направлении коридора, прежде чем отвести глаза, пробираясь к холодильнику, наклоняясь, чтобы заглянуть внутрь.

— Какого черта? — бормочу я, потому что, черт возьми, в ее холодильнике лучше, чем в моем.

Фрукты и овощи. Рогалики, сок и макароны. Мясо для ланча в выдвижном ящике. Вода в бутылках. Бутилированный охлажденный мокко. Две бутылки белого вина. Маленькие коробочки апельсинового сока. Я вытаскиваю то, что выглядит как остатки, и идентифицирую их, поднимая контейнер и поворачивая его боком: котлеты для гамбургеров. Контейнер с соусом для спагетти и отдельный контейнер с лапшой.

Я мог бы привыкнуть к такому холодильнику.

Через десять минут возвращается Скарлетт. Я сижу в центре ее дивана, листая меню на телевизоре, когда она возвращается в комнату, пересекая её передо мной, чтобы занять свое место на диване. Какие бы духи она ни носила, я нюхаю воздух, как чертова ищейка, которая только что учуяла запах суки на соседней ферме.

Она переоделась в серые штаны для йоги и серую футболку с надписью «Я не знаю, для чего тренируюсь, но надеюсь, что этого никогда не случится», и, стараясь не слишком пристально смотреть на ее грудь, хихикаю.

Затем краем глаза наблюдаю, как она плюхается, скрестив ноги, на дальний конец дивана, ее грудь подпрыгивает, когда она устраивается на подушках.

Настолько резво, что я подозреваю, что на ней нет лифчика, и напрягаюсь, чтобы найти ее соски.

Провожу ладонью по лицу, нуждаясь в том, чтобы выдохнуть задержанный воздух, рука тянется к спинке дивана. Откидываюсь назад, позволяя своему большому телу глубже погрузиться в плюшевые подушки.

Колеблюсь, прежде чем поднять ноги, нуждаясь в том, чтобы спрятать этот надвигающийся стояк в джинсах.

— Ты не возражаешь, если я положу ноги на кофейный столик?

Взгляд Скарлетт встречается с моим, и я замечаю цвет ее глаз: голубые. Черные ресницы трепещут, глаза скользят вниз по моим обтянутым джинсами ногам, колеблясь на выпуклости в штанах, приземляясь у моих ног.

Я шевелю пальцами ног и выгибаю бровь, когда ее глаза возвращаются к моему лицу, щеки краснеют, когда я флиртую с ней.

Флиртую с девушкой, которую мои друзья называли членоблокатором. Сижу у нее дома, ем ее еду, смотрю ее телевизор. Провожаю ее домой и наслаждаюсь каждой чертовой секундой ее компании.

Блин, парни бы посмеялись над этим.

— Конечно, ты можешь поднять ноги. Устраивайся поудобнее.

Я таращусь на нее, замечая, что ее глаза не просто голубые — они глубже, темнее, не темно-синие, а… дымчатые, и, господи, я делаю самую дерьмовую работу, описывая их. Я должен остановиться.

Она откашливается, когда я вытягиваю свое длинное туловище, расправляя руки дальше по спинке дивана, самодовольно поджав губы. Откидываю голову к стене и случайно ударяюсь о нее.

Ауч.

Позволяю своим векам закрыться.

— Не смей засыпать передо мной, Роуди Уэйд, — предупреждает Скарлетт.

Я ухмыляюсь:

— И не подумаю, потому что ты скоро накормишь меня пиццей. Здесь так тихо, что, возможно, будет трудно не сделать этого.

Очень мило и чертовски тихо. К тому же у Скарлетт есть еда.

— Теперь ты знаешь, почему я люблю сидеть дома вместо того, чтобы куда-то идти. Я могу делать все, что захочу — петь так громко, как захочу, не мыть посуду, ходить голышом.

Я с интересом поднимаю глаза.

— Ты так делаешь?

— Делаю все, что я захочу? Да, черт возьми.

— Нет, нет, расскажи мне побольше об этой наготе. Ты что, ходишь по дому, убираешься и делаешь прочие вещи голышом? Нарисуй мне картинку, и не жалей никаких деталей.

Симпатичный румянец ползет вверх по ее шее.

— Я имею в виду, да, иногда. Разве не все так делают?

Э-э, нет. Не все ходят голыми.

Но когда я вижу ее вот так, в естественной обстановке, удаленной от крыльца дома на Джок-Роу, и зная, что она, вероятно, не носит бюстгальтер, хотя не вижу ее сосков, мое воображение захватывает меня быстрее, чем я могу выставить мяч на поле. Тащит меня за яйца и ведет по тропинке, по которой я, вероятно, не должен был спускаться, весело подгоняя мой член всю дорогу.

Позади нас на кухне звенит таймер.

Я смотрю, как Скарлетт поднимается с дивана и идет на кухню. Слышно, как открываются и закрываются несколько ящиков. Духовка со скрипом открывается, одна пицца выскальзывает за другой. Я оглядываюсь через плечо, наблюдая, как она точными движениями разрезает их на ломтики и перекладывает на две тарелки.

— Тебе там нужна помощь?

— Нет, я справлюсь. Ты просто сиди и расслабляйся.

Эта девушка настоящая? Я здесь меньше часа, а она уже испортила меня до чертиков.

Скарлетт возвращается через несколько минут, неся две тарелки с пиццей. Протягивает одну мне. Богиня, несущая дары.

— Мы можем еще раз поговорить об этой голой штуке?

— Я не понимаю, почему ты так ею восхищаешься.

Я стреляю в неё взглядом, который как бы говорит: «Ты серьезно?»

— Извини, но я просто не могу оставить эту тему. И кстати, у меня есть сосед по комнате, так что… нет, я не хожу голышом.

Скарлетт все еще стоит передо мной, держа свою тарелку. Наклоняется ко мне, тянется, чтобы вручить мне пиццу, пока не опустится вырез ее рубашки, и бормочет: — Но ты же ходишь голый в раздевалке, верно?

— О да, конечно.

— Мммм, — Скарлетт вытягивает звук, как будто только что положила в рот что-то вкусное, и это похоже на рай. — Все эти атлетические, обнаженные, подтянутые тела, принимающие душ в одном месте.

Вау. Ну-ка притормози.

Я поднимаю голову.

— Тебя заводят спортивные, подтянутые тела?

На случай, если она, блядь, не заметила, что прямо на ее чертовом диване в гостиной сидит совершенно подходящий образец мужского пола, которого она едва удостоила взглядом все то время, что мы были здесь.

Если Скарлетт будет продолжать вести себя так, будто я сопротивляюсь, то, честно говоря, я буду оскорблен.

— Я имею в виду, то, что я не нахожусь на Джок-Роу с единственной целью найти очередной перепих, как некоторые девушки, не означает, что мой мозг не активируется при виде физических… атрибутов твоих друзей. Поверь мне, это так, — она смеется. — Ради бога, я же человек. — Она хватает кусок пиццы. Откусывает его кончик и медленно, задумчиво жует. — И вообще, ты сам об этом заговорил.

Во мне поднимается что-то, что я позже опознаю как ревность, и заставляет меня выпалить:

— Я ничего не говорил о мокрых парнях в раздевалке.

— Мокрые парни. — Ее брови взлетают вверх. Покачиваются.

Я раздраженно прищуриваюсь.

— Может, ты прекратишь это дерьмо?

Боже. Скарлетт в некотором роде извращенка.

Она наклоняет свой торс вперед, ко мне, и я наконец получаю вид её груди, который искал: ложбинку с тенью ее сосков.

Пока я разглядываю ее рубашку, Скарлетт заговорщически понижает голос почти до шепота; очевидно, что я ловлю каждое ее слово.

— Хочешь услышать забавный маленький факт о женщинах?

— Да, черт возьми.

— Мы более извращенные, чем парни.

Чушь собачья.

— Как это возможно?

Она откидывается назад, расслабляясь на подушке с удовлетворенным вздохом, словно королева своих владений.

— Мы просто такие, какие есть. — Ее глаза скользят вверх и вниз по моему торсу, мелькая над выпуклостью моей промежности. — Поверь мне.

Я раздвинул ноги чуть шире.

— Я на это не куплюсь.

— Только потому, что мы не бегаем вокруг, делая намеки и хватая наше барахло, не означает, что некоторые из нас не являются скрытыми извращенками.

Мои глаза скользят по ее барахлу.

Я пристально изучаю ее.

— То есть ты хочешь сказать, что ты извращенка.

— Вроде того. — Утвердительный кивок. — На восемьдесят процентов.

— Что за куча лошадиного дерьма.

Пожимание плечами.

— Ты не обязан мне верить. — Она изящно откусывает корочку, и ямочка на ее щеке сжимается с каждым укусом. — Ты даже не представляешь, что творится у меня в голове.

— О, да? — Мой голос только что надломился, мать твою? Боже. — Например, что?

— Пфф, так я тебе и сказала.

— Потому что это чушь собачья.

— Мне нечего доказывать. — Она небрежно откусывает еще кусочек пиццы, подняв брови и улыбаясь, пока жует. — Хотя…

Она сглатывает, не торопясь, делает глоток воды и ставит бутылку на кофейный столик.

— Хотя? — Черт побери, я хочу, чтобы она закончила свою фразу и избавила меня от страданий.

— Ну. — Ее розовый язычок высовывается, слизывая крошку с уголка рта. — Ни на секунду не думай, что, пока ты произносишь такие слова, как «твердый», «попробовать на вкус» или «влажный», мой разум не улетел прямо в канаву, и я не хочу хихикать, как подросток. — Она снова облизывает губы, и я клянусь, что это просто издевательство надо мной. — И знаешь, это даже не извращенные слова. Это обычные прилагательные.

— Никогда бы не подумал.

— Нет, ты бы этого не подумал. У меня потрясающее покерное лицо. Как-нибудь сыграем в карты.

Черт возьми, у нее хорошее покерное лицо; я не смог бы сказать, о чем она сейчас думает, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

— Скарлетт?

— Хм? — Жует, жует. Сглатывает.

— Сколько ты готова заплатить экстрасенсу, угрожающему рассказать мне все, о чем ты сейчас думаешь?

Она делает вид, что обдумывает услышанное, ставит тарелку на кофейный столик и вытирает руки салфеткой. Откидывается на спинку дивана и сцепляет пальцы.

— Хм, это очень хороший вопрос. Не знаю… двадцать баксов?

У меня отвисает челюсть.

— Двадцать баксов? И это все?

— Это все, что у меня есть в бумажнике. — Изящное плечо поднимается и опускается, когда она одаривает меня ленивой улыбкой. — Сколько бы ты заплатил?

— Это сложный вопрос.

— Это ты его задал. Просто скажи мне, о чем ты сейчас думаешь, и я оставлю тебя в покое. — Ее вызов прозвучал с дерзкой ухмылкой.

— Ладно. — Я делаю паузу, и мы жуем, уставившись друг на друга. — Я был одержим желанием увидеть твои соски с тех пор, как понял, что на тебе нет бюстгальтера.

Скарлетт давится корочкой пиццы, которая в данный момент находится у нее во рту, сгибается в талии и кашляет так сильно, что мне приходится осторожно постучать по ее спине.

— Это не то… — кхе-кхе, — что… — кхе-кхе, — я думала… — кхе-кхе, — ты собираешься сказать. — Кхе-кхе. — О боже, я умираю.

Она нащупывает воду, которую кладу ей на ладонь.

Покраснев, она садится и смотрит на меня.

— Ты не можешь говорить такое дерьмо, когда у меня во рту еда.

Я представляю себе другие вещи в ее рту, но не желая пересекать какие-либо линии, заставляю свои губы закрыться.

— А тебе слабо показать мне четвертый снимок в своем телефоне?

Скарлетт берет свой сотовый с кофейного столика, разблокирует его большим пальцем и прокручивает в галерее. Отсчитывает четыре картинки, останавливается.

Я ухмыляюсь.

— Слишком смущена, чтобы показать мне?

Закатив глаза, Скарлетт стучит по экрану и поворачивает телефон в моем направлении.

Это список из пяти вопросов «правда или вызов», и мои глаза бегают по списку, читая каждый из них.

— Ты сохранила это для нас?

Она колеблется.

— Да.

Я беру телефон из ее рук и поднимаю его на уровень глаз.

— Правда или вызов?

— Правда.

— Тебе не кажется, что эту игру следует переименовать в «допрос или унижение»?

Скарлетт смеется.

— Да.

— Ладно, первый вопрос. — Я смотрю на список. — Какую последнюю ложь ты сказала?

Она поджимает губы, раздумывая. Покусывает нижнюю губу.

— На прошлой неделе, когда ты спросил меня, на сколько бы я была смущена, если бы мой внутренний монолог был услышан? И я сказала по шкале от одного до десяти, что была пятерка — я лгала.

— Да, я знаю.

Я протягиваю ей телефон, чтобы она его увидела, и задаю следующий вопрос, но она легонько толкает трубку.

— Мне не нужно это видеть — я столько раз просматривала список, что запомнила его наизусть. — Она наклоняет голову. — Правда или вызов?

Я хочу сказать «вызов» на тот случай, если она осмелится бросить вызов поцеловать ее, или трахнуть, или сыграть в покер на раздевание, но вместо этого выбираю «правду», так как я не так отчаялся, как начинаю себя чувствовать.

Ее голубые глаза встречаются с моими.

— Какую первую физическую особенность ты ищешь в человеке, к которому испытываешь влечение?

Ямочки на щеках. Грудь. Длинные темные волосы.

— Рост.

— Неужели? — Она опешила, и по ее широко раскрытым глазам видно, что она мне не верит. — М-да. Это меня удивляет.

— Но почему?

— Не знаю, я думала, ты скажешь «большие сиськи» или что-то в этом роде.

Пфф, как будто я признаю это дерьмо вслух. Я не дикарь, у меня есть некоторые гребаные манеры.

— Не у всех сиськи видны при первой встрече, — загадочно замечаю я.

Её — нет.

— Правда.

Теперь моя очередь спросить ее.

— Правда или вызов?

Один. Два.

Проходит шесть долгих секунд.

— Вызов.

Я бросаю взгляд на телефон. Смотрю на Скарлетт.

— Я хочу, чтобы ты показала мне свою любимую часть тела.

Ее гладкие щеки порозовели.

— Полностью или просто указать на неё?

Я иду ва-банк.

— Полностью.

— Ладно.

Скарлетт ставит свою тарелку на стол перед нами, встает, прижимая ладонь к животу. Поворачивается ко мне спиной, медленно засовывая большие пальцы за пояс своих штанов для йоги.

Стягивает их вниз по бедрам, в трех гребаных фута передо мной появляется персиковая кожа, серые брюки останавливаются прямо под выпуклостью ее ягодиц.

Белые стринги, задница достаточно гладкая, чтобы шлепнуть, у меня есть только три коротких секунды, чтобы разинуть рот, прежде чем эти серые брюки ползут назад, пояс щелкнет.

И этот мысленный образ будет навсегда выжжен в моем гребаном черепе.

Адамово яблоко застряло в моем чертовом горле вместе с куском пиццы, который я только что откусил.

— Твоя любимая часть — это собственная задница.

— Это плохо?

— Нет. Мне тоже нравится твоя задница, — шучу я, отмечая время и кладя телефон на кофейный столик, чтобы положить конец игре.

Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Хочешь посмотреть кино? Или ты собираешься вернуться домой?

Еще рано, и у меня нет никакого желания уходить… и она приглашает меня остаться подольше.

Я киваю.

— Да, давай посмотрим кино. Мне не хочется уходить.

Скарлетт

— Роуди.

Я нежно провожу тыльной стороной ладони по его щеке, неторопливо перебирая морщинки от смеха. Над грубой, небритой однодневной щетиной, колющей по моей коже.

Грубо, грубо и сексуально.

Его кожа мягкая возле глаз, ресницы веером падают на скулы, когда он глубоко спит, идеальный наклон его носа — это путь, по которому я провожу кончиком большого пальца.

Там есть веснушки.

Коричневые пятнышки, которые я никогда бы не заметила, если бы не была так близко, изучая каждый нюанс с расстояния нескольких дюймов. У меня никогда не хватило бы смелости, если бы он проснулся, хотя я подозреваю, что мы уже достигли этой точки.

Затем я изучаю его бакенбарды.

Высокий изгиб его загорелых скул.

Обе его мускулистые руки сложены на груди, плечи широко расправлены. Шея запрокинута назад, колонна толстая, сильная и сексуальная, адамово яблоко все еще в центре его горла. Оно тоже покрыто темной щетиной.

Я провожу ладонью по его коже, любуясь изгибом губ и сильной квадратной челюстью.

Он мужчина с головы до ног.

И я показала ему свои ягодицы.

Губы Роуди шевелятся, пугая меня до чертиков.

— Ты знаешь, что у них есть имена для людей, которые смотрят, как другие люди спят?

Я отдергиваю руку, как будто ее подожгли.

— О, да? Например?

Он приоткрывает веко.

— Липучка.

— Я не липла тебе. — Так и есть. — Я трижды произнесла твое имя и дважды похлопала тебя по щеке.

— Ты позвала меня один раз.

— А почему ты ничего не ответил?

— Потому что ты чувствуешься хорошо.

Он ерзает на диване, перенастраивая вес. Он развел руки в стороны, позволив им упасть на подушки. Роуди приоткрывает свои прекрасные зеленые глаза и одаривает меня сонной улыбкой.

— На что ты так пристально смотришь?

Я касаюсь пальцем кончика его носа, а потом провожу по нему маленькими кругами.

— Вот на эти веснушки у тебя на переносице.

Теперь он в боеготовности.

— У меня нет веснушек.

— Да, есть. Вот… — Он наблюдает, как я провожу по ним кончиком пальца, считая несколько. — Здесь. — Я постукиваю очень нежно, едва касаясь. — И здесь. — Нажимаю. — И несколько здесь, и ты не должен так огорчаться из-за этого.

Это самые восхитительные вещи, которые я когда-либо видела, и моя новая любимая вещь о нем.

— Веснушки — это для неженок.

Из меня вырывается низкий смешок.

— Тогда тебе следует пользоваться солнцезащитным кремом.

— Солнцезащитный крем для неженок.

Я цокаю языком, чтобы сдержать смех.

— Стыд и позор, я всегда пользуюсь солнцезащитным кремом. Вот почему я такая бледная.

Он настороженно смотрит на меня полуприкрытыми глазами, все еще сонный.

— Я что, пропустил фильм?

— Ты отключился минут на двадцать.

— Почему ты мне не разбудила?

— У меня не хватило духу.

— Я храпел?

— Нет. А что, ты обычно храпишь?

— Только когда я действительно устаю.

— Может, тебе стоит по выходным оставаться дома, а не торчать на крыльце бейсбольного клуба?

— И уклониться от исполнения своего гражданского долга? — Ленивая улыбка, которую он мне дарит, заставляет тысячи бабочек внутри моего живота выходить из-под контроля. — Я должен защитить от тебя общество. 

ГЛАВА 5

ПЯТАЯ ПЯТНИЦА

«Пятница, когда она не появляется».

Роуди

Где Скарлет, черт возьми?

Я снова проверяю свой телефон, затем смотрю в темный район, наблюдая за тротуаром. Проверяю, нет ли знакомого вида ее черного зимнего пальто, наушников и потертых Чак Тейлорс — но все еще нет никаких признаков ее присутствия.

Те девушки, с которыми она приходила несколько раз, находятся внутри, прибыв сюда почти час назад, и я сомневаюсь, стоит ли мне дальше оставаться снаружи, разговор, который мы вели несколько недель назад, крутится в моей голове.

— Как долго ты бы ждал моего появления?

— Пять минут.

— Лгун. Попробуй еще раз, или я не покажу тебе, что здесь.

Это было в тот вечер, когда она принесла мне еду.

— Не знаю, Скарлетт, восемь минут. — Она подняла брови, бросая мне вызов.

— Ладно. Я бы подождал час. Может быть, чуть дольше, если бы я точно знал, что ты появишься.

Наверняка ее друзья сказали бы мне, что Скарлетт не придет, верно? Я имею в виду, что у нас было четыре пятницы подряд в одном и том же режиме. Тот факт, что она отклоняется от курса и не проявила вежливости, чтобы сказать мне об этом?

Это раздражает меня до чертиков.

Меня это так же пугает до усрачки, если честно.

Протискиваясь через парадную дверь, я обшариваю взглядом комнату по периметру, пока не натыкаюсь на знакомые лица двух светловолосых подруг Скарлетт, чьи имена мне еще предстоит узнать. Они флиртуют с моими товарищами по команде, прихорашиваются, пока я приближаюсь через толпу в комнате, более высокая из двух девушек выпячивает свою пышную грудь, когда я их прерываю. Я протягиваю руку между ними, вмешиваясь в разговор, чтобы остановить поток.

— Эй, извините, что прерываю, но мне нужно на секунду забрать девочек.

Никто не возражает, когда я отодвигаю их в сторону, да я и не ожидал этого.

— В чем дело, Роуди? — Ее глаза покрыты густыми черными тенями, губы вишнево-красные. Слишком много косметики, слишком много дерзости, слишком много восторженности.

Она пьяна.

Я засовываю руки глубоко в карманы, сгорбив плечи.

— Ты не знаешь, где сегодня Скарлетт? Она так и не появилась.

Ее черные ресницы трепещут.

— Она вышла — типа, вышла.

Вышла? Что, черт возьми, это значит?

— Куда вышла?

— Я не уверена? Свидание? — Она смотрит на подругу, ожидая подтверждения. — Или я путаю ее с Наташей?

Девушка постукивает себя по подбородку, явно ошибаясь; у Скарлетт не может быть свидания в пятницу вечером — не тогда, когда она должна быть здесь. Со мной.

Я нетерпеливо достаю мобильник.

— Могу я получить ее номер, чтобы проверить, как она там? Я хочу убедиться, что ее не убили или что-то в этом роде.

— Да, конечно. Просто используй его с умом, хорошо? Не превращайся в жуткого чудака-сталкера после того, как я тебе его дам, ладно? Она убьет меня, если ты это сделаешь.

Я вношу на номер, пока она отбарабанивает его, нажимаю сохранить и добавляю его в список контактов.

— Спасибо.

— И это все, что тебе было нужно? — Другая блондинка надеется на что-то еще, что-то, что я никогда не дал бы такой, как она, и мне интересно, что это за подруга для Скарлетт. Она не выглядит такой преданной, как та, другая.

Я сосредоточенно наклоняю голову и набираю номер Скарлетт.

— Да, спасибо.

Я уже сочиняю новое сообщение, идя к входной двери, ища тихий уют на крыльце.

Припарковавшись на перилах, я нетерпеливо жду, когда доставят мое сообщение. Эта маленькая синяя линия в верхней части экрана тащит свою жалкую задницу вперед в ледяном темпе, занимая свое сладкое время в киберпространстве, чтобы добраться до ее телефона.

Еще десять минут, и на экране появятся три маленькие точки — те, которые говорят мне, что Скарлетт посылает мне ответное сообщение.

Десять. Минут.

Я: Привет. Где ты?

Скарлетт: Кто это?

Я: Роуди

Скарлетт: О, привет! Ты в доме?

Я: Да, я ждал тебя. Я думал, ты придешь сегодня вечером — я ошибся?

Скарлетт: Да, мне очень жаль. У меня появились кое-какие планы в последнюю минуту.

Я: А. Я понял.

Скарлетт: Ничего особенного, но мне любопытно — откуда у тебя мой номер?

Я: Две твои подруги здесь. Я попросил их дать мне его.

Скарлетт: Я уверена, что тебе вряд ли пришлось запугивать их для этого. ЛОЛ

Я: Запугивать? Мне оставалось только хлопать ресницами. Тебе, наверное, следует сказать им, чтобы они не давали твой номер незнакомым чувакам — я могу быть серийным убийцей.

Скарлетт: Они знают, что ты не серийный убийца, мы зависаем уже несколько недель.

Зависаем… это то, что мы делаем?

Скарлетт: Тесса только что написала мне. Она сказала: Роуди Уэйд попросил твой номер, я надеюсь, что это нормально, что я ему его дала, ха-ха.

Я: Ты ведь не злишься, правда?

Скарлетт: Конечно, нет! Тебе не кажется странным, что у тебя его еще нет? Прошло уже несколько недель.

Я: Я думал о том же самом.

Я: В любом случае, я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Когда ты не появилась.…

Скарлетт: Ты волновался???

Я: Нет.

Я: Да.

Я: Лол

Скарлетт: Очень мило с вашей стороны, что вы решили проверить меня.

Я: Ну, мы ведь провели вместе последние четыре недели, пять, если бы ты появилась сегодня вечером.

Скарлетт: Мне жаль, что ты беспокоился, я действительно не думала… просто, я все равно не смогла бы связаться с тобой, даже если бы захотела, потому что у меня тоже не было твоего номера.

Я: Все нормально. Не беспокойся об этом, я просто хотел убедиться, что ты жива.

Скарлетт: Это действительно очень мило с твоей стороны — проверить, не умерла ли я.

Я: Итак, ты дома, или…

Скарлетт: Нет, я еще не дома. Но скоро, если мы не поедем в центр.

Я: Да?

Скарлетт: Да? Что это значит? Лол. То, как ты это сказал.…

Я: Так у тебя сегодня было свидание или что-то в этом роде?

Мой желудок сжимается, и я чувствую тошноту, наблюдая, как эти три маленькие точки в нижней части экрана исчезают и появляются снова, когда она печатает.

Скарлетт: Я встречалась с друзьями — несколькими из моей биологической лаборатории.

Я: Значит, не свидание?

Скарлетт: Нет, не свидание. Но мы принарядились и пошли ужинать. Что-то вроде празднования перед окончанием семестра. Больше похоже на предлог принарядиться.

Я: Ты по-прежнему там?

Скарлетт: Да. Мы как раз ужинаем, и я отлучилась в ванную.

Скарлетт: Не говоря уже о том, что я в платье и мне холодно.

Я: Какое оно?

Скарлетт: Оно черное и кружевное и показывает, какие у меня замечательные ноги. Лол.

Я: Ты что-нибудь пила?

Скарлетт: Нет, сейчас я все еще трезва.

Скарлетт: Хорошо, я выпила один бокал вина, но определенно не пьяна.

Скарлетт: Как долго ты ждешь меня снаружи?

Я: Не знаю, несколько минут.

Скарлетт: Роуди, уже больше одиннадцати…

Я: Ладно. Я жду уже час и чуть больше.

Час и сорок две минуты — но кто следит?

Скарлетт: О боже, мне так жаль!

Я: Не извиняйся, ты мне ничего не должна.

Но потом я добавляю:

Я: Ты хочешь, чтобы я продолжал ждать тебя?

Скарлетт: И ты это сделаешь?

Я: Если ты этого хочешь, то да. Я буду ждать тебя.

Скарлетт: Спасибо, что проверил меня сегодня вечером.

Я: Эй, погоди, а что ты ела на ужин?

Скарлетт: Это всегда связано с едой, да? Я съела суп, салат и курицу.

Я: Черт возьми, я голоден.…

Скарлетт: * * смеется и смеется * * Я не могу оставаться в этой кабинке в ванной всю ночь, переписываясь с тобой, мои друзья подумают, что я вылезла из окна, чтобы не платить по счету.

Я: Блестящая идея. Оставайся на месте, а я подведу свой грузовик к окну. Я тебя поймаю.

Скарлетт: Ты бы этого не сделал.…

Я: Испытай меня. Я могу быть где угодно через десять минут.

Скарлетт: Ты сошел с ума, ты это знаешь?

Да. Схожу с ума из-за тебя каждый гребаный день.

Скарлетт: Как насчет того, чтобы они высадили меня у дома вместо этого?

Я: Я подожду.

Поторопись.

Я не добавляю последнюю часть, вместо этого смотрю на свой телефон в ожидании ответа, который так и не приходит. 

*** 

Я не узнаю ее с первого взгляда.

Отметаю ее, как еще одну бейсбольную фанатку, шагающую по дорожке, когда она появляется из подъехавшей к обочине серой машины. Наблюдаю, как она вылезает с пассажирского сиденья, по одной ноге за раз, сгибаясь в талии, чтобы поговорить с водителем.

Хлопает дверью и грациозно уверенно шагает по тротуару, взмахивая волосами, развевающимися за ее спиной, как в рекламе какого-то чертового шампуня.

Я вглядываюсь.

— Скарлетт?

Она поднимает руку, сжимая в другой маленькую синюю сумочку.

— Я сделала это.

Я пристально смотрю на неё.

И едва узнаю. Я имею в виду — это она, конечно, я узнаю ее, но…

Она выглядит так чертовски по-другому.

Она, но…

Больше ее.

Иисус.

Покачивая бедрами, шурша черной юбкой под подолом черного пальто, она подходит к лестнице, длинные загорелые ноги поднимаются по ступенькам одна за другой, ярко-синие ногти на ногах выглядывают из открытых носков черных туфель на каблуках.

Я выпрямляюсь. Моргаю на нее сверху вниз, сбитый с толку.

— Ты использовала спрей для загара? — выпаливаю я, испортив свое приветствие. Разве мои первые слова не должны были быть «Привет, ты прекрасно выглядишь»?

Скарлетт смеется.

— Да, я воспользовалась спреем для загара. Я такая бледная.

Один шаг, потом еще два.

Еще четыре, и она уже на самом верху.

— Что это за красные губы? — Я снова выпаливаю резче, чем намереваюсь.

Ее рот сексуальный, блестящий, красный, сияющий, когда она улыбается мне под светом, падающим с крыльца. Ее зубы на контрасте выглядят ослепительно белыми.

— Что с тобой сегодня? Ты такой раздражительный. — Она закатывает глаза, засовывая под мышку свою маленькую синюю сумочку. Поджимает блестящие губы. — Тебе не нравятся красные губы?

Нравятся. Они мне очень нравятся.

И почему у нее такие длинные ресницы? Господи, какие у нее огромные глаза! Я мог бы смотреть, как они трепещут передо мной всю чертову ночь.

— Как прошел ужин?

Еще одна нахальная ухмылка, и ее белые зубы сверкают, заставляя меня немного возбудиться.

— Замечательно. Спасибо, что подождал меня.

— Я мог бы приехать и забрать тебя.

Надо было вести себя с ней по-рыцарски, выкинуть какую-нибудь чушь про рыцаря в сверкающих доспехах.

Она касается моей руки, легонько похлопывая по предплечью.

— Мы были в городе — я бы никогда не попросила тебя зайти так далеко.

Но я бы так и сделал; я бы проехал через весь штат, чтобы забрать ее, просто чтобы увидеть выражение ее лица. Увидеть эту чертову ямочку на ее милой щечке.

Она выглядит такой… Бл*дь…

Ее брови, которые темнее, чем обычно, нахмурены.

— Что?

Я моргаю.

— Ты выглядишь…

Я наслаждаюсь ее великолепным видом, от гладких бедер до округлых икр прекрасной формы. Возможно, это не самая романтичная часть тела, о которой можно говорить поэтично, но я спортсмен и замечаю такие мелочи, как то, насколько идеальны ее пальцы, выглядывающие из передней части ее туфель.

Место, где черный пояс ее нарядного жакета стягивает тонкую талию.

А ее волосы?

Они густые, ниспадающие волнами, перекинуты через одно плечо, и я никогда не видел их распущенными. Они выглядят мягкими, гладкими и манящими, и мне хочется провести по ним пальцами.

— Почему ты так на меня смотришь? Перестань быть странным.

Я веду себя странно? Я должен поработать над своим выражением лица.

Делаю глубокий вдох и стараюсь не быть мудаком.

— Ты выглядишь очень мило, вот и все, что я хотел сказать. Я не пытаюсь быть странным. И у меня есть кое-что для тебя.

Ее тонкие изогнутые брови взлетают вверх.

— Для меня?

— Ничего особенного, но… — Я достаю из кармана пальто брелок, который нашел сегодня в магазине. Это морская звезда, покрытая коралловыми стразами, дерьмовый, дешевый брелок, но он напомнил мне о ней, поэтому, прежде чем я смог себя остановить, я бросил его на прилавок вместе с моей водой в бутылках, овощами и протеиновым порошком.

— Я нашел это для тебя в продуктовом магазине. Закрой глаза и протяни руку.

Скарлетт улыбается, ее ямочка — самая милая маленькая впадинка, которую я когда-либо видел, она крепко зажмуривает глаза, длинные черные ресницы покоятся на гладких скулах.

— О боже, мне страшно. Что это?

— Ты сильно драматизируешь. Просто протяни руку.

Скарлетт крепче зажмуривает глаза и протягивает ладонь.

Облизывает нижнюю губу.

Это дает мне несколько минут, чтобы изучить ее лицо под фонарем на крыльце, пока она ждет. Иссиня-черные ресницы целуют ее гладкие, покрытые румянцем скулы. Бронзовая кожа. Блестящие сапфировые губы. Мягкие шелковистые волосы.

Ее густые брови выгнуты в ожидании, когда я кладу подарок ей на ладонь.

Даже когда я кладу брелок в ее руку, мои глаза не отрываются от ее лица, кладя металл с нежным звоном на ее растопыренную руку, недорогое, блестящее серебро подмигивает на свету. Только когда он касается её руки, она открывает веки.

В замешательстве смотрит на безделушку в своей руке.

Кончики моих пальцев задерживаются на подушечках ее ладони.

— Я знаю, что это глупо, но…

Она качает головой, прерывая меня.

— Это не глупо, Стерлинг. Это замечательно.

Она держит его высоко, зажав между двумя пальцами, любуясь им, поворачивая так и этак, чтобы свет падал на коралловые стразы под разными углами. Он сверкает и сияет, как ее глаза и губы.

— Это морская звезда, — объясняю я, констатируя очевидное и чувствуя себя полным идиотом. — Потому что ты любишь океан.

На ее нижней губе играет усмешка.

— Мне очень нравится. Это так мило.

— Я увидел его сегодня, когда бегал по делам, и он напомнил мне о тебе.

Я так чертовски глуп. Как мальчишка, который не может отличить свою задницу от дыры в земле. Как будто хочу потянуть ее за чертовы косы, чтобы привлечь ее внимание.

Усмешка, которую она пытается сдержать, наконец-то пробирается по ее губам.

— Спасибо тебе.

Когда поднимается ветер, ее плечи дрожат, а дыхание превращается в легкий туман, когда она изучает мой подарок.

— Черт, мне так жаль. — Я отвожу взгляд и перевожу его на ее голые ноги. Накрашенные пальцы ног. — Тебе не следует здесь стоять — холодно. Ты опять заболеешь.

Мне не следовало просить ее приехать, это было эгоистично. Я должен был встретить ее дома, где тепло, позволить ей переодеться во что-нибудь удобное и устроиться на диване рядом с ней, а не ждать, пока ее высадят в чертовом бейсбольном доме.

— Сегодня довольно холодно, да?

И все же она пришла ко мне в платье и туфлях на каблуках, чтобы стоять на крыльце в холодную осеннюю ночь, зная, что у нее нет никаких шансов попасть в дом.

На какое-то мгновение язадумываюсь о том, чтобы впустить ее в дом, провести под руку и показать всем. Показать всем, что они упустили, потому что они были полными придурками.

И все же… я чувствую себя эгоистом.

— Ты… хочешь зайти внутрь?

— В дом?

— Да. Я отвезу тебя домой, но, если ты хочешь ненадолго зайти внутрь, мы можем это сделать.

— Ты хочешь сказать, что отведешь меня внутрь? — У нее огромные глаза, полные изумления.

— Если это то, чего ты хочешь, мы войдем и останемся здесь на некоторое время.

Ее пристальный взгляд напряжен, ветер треплет ее волосы, когда она изучает меня, губы все еще приоткрыты в удивлении.

— И испортить совершенно очаровательный вечер? — она издевается, дыхание поднимает облачко воздуха. — Я так не думаю. Может быть, в следующий раз.

Я бросаю взгляд на пустую улицу.

— Тогда давай отвезем тебя домой.

— Хорошо, Роуди Уэйд, я позволю тебе отвезти меня домой. — Убирает прядь волос за уши. — Наверное, мне надо было сначала пойти домой и надеть какие-нибудь штаны, да? Не знаю, о чем я только думала.

Громкий стук изнутри, сопровождаемый хриплым смехом и пением, прерывает ее.

— Господи, — стону я. — Они ведут себя как идиоты — турнир по пиво-понгу и игры с выпивкой. Мы ничего не упускаем.

Это правда, и сегодня вечером, и в любую пятницу. Там жарко, как в аду, — ей было бы очень тепло в этом платье и на этих каблуках.

— Ты же не думаешь, что мне не понравится турнир по пиво-понгу или игра в выпивку? Как тебе не стыдно — я так чертовски хороша в пиво-понг.

Я смеюсь, когда она подмигивает. Такая чертовски милая.

И хорошенькая.

Действительно довольно глупо.

— Я все равно немного проголодалась. В ресторане, куда мы пошли, были крошечные порции — моя курица была такой маленькой. — Она делает круг руками, демонстрируя размер своего основного блюда. — Она была размером с закуску — ты бы возненавидел её, а потом умер бы от голода.

— Значит, вы отправились в какое-то шикарное место?

— Реально шикарное — отсюда и платье. — Она немного вертится, демонстрируя свои ноги. — Мы встречались до перерыва последние два года. Это своего рода традиция.

Я должен был забрать её сегодня вечером.

Скарлетт вздрагивает.

— Теперь мы можем идти, пожалуйста? Я з-замерзаю.

— Черт, извини — очень быстро я им скажу, что уезжаю. — Когда моя рука сжимает дверную ручку, я поворачиваюсь, посылая ей дерзкую ухмылку, пристально оглядывая ее с головы до ног. — Никуда не уходи.

Она переминается с ноги на ногу, глаза ее сверкают.

— Очень смешно, умник. Как будто я смогу дойти домой в этих туфлях.

Мне требуется рекордные шестьдесят секунд, чтобы вбежать в дом, перепрыгнуть через две ступеньки и забрать сумку, которую я бросил в одной из спален наверху. Еще две, чтобы мои друзья знали, что я возвращаюсь домой.

— Амадо, я собираюсь свалить.

Я иду через кухню, хватаю яблоко со стола, впиваюсь зубами в сочную мякоть и откусываю огромный кусок. Вытираю подбородок, когда с него капает сок.

— Где тебя черти носили, амиго?

— Парадное крыльцо.

— Последние несколько часов?

— Слушай, долгая история, но я ухожу. Если я кому-то понадоблюсь, не звони, мать твою.

Я убью любого, кто помешает мне сегодня вечером.

— Куда это ты собрался?

— Я отвезу Скарлетт домой — на улице холоднее, чем в заднице эскимоса.

— Подожди, кого?

— Скарлетт. — Я вздыхаю. — Ну, знаешь, членоблокатор.

Я практически задыхаюсь от этих слов, но говорю их так, чтобы он знал, о ком я говорю, и это работает.

Его лицо озаряется узнаванием, темные черты любопытны.

— Ты везешь эту цыпочку домой? Ноги, данные ей Богом, не работают? Если она не собирается уходить сама, пусть кто-нибудь из первокурсников отвезет ее домой.

Да нет, этого, блядь, не будет.

— Не-а. Я это сделаю. Она классная. — Я подавляю свои истинные чувства; сейчас не время и не место начинать разговор об этом — не сейчас, когда она ждет меня на крыльце, на холоде.

— Она классная. — Он настроен скептически, опрокидывает пиво в глотку и жадно глотает. — Tengo dudas.

Его использование испанского заставляет меня сердиться.

— Я понятия не имею, что ты только что сказал — говори по-английски.

— Я сказал: «почему-то я в этом сомневаюсь». Но что бы там ни было, чувак, делай, как знаешь.

— Я так и сделаю.

Он смеется.

— Как скажешь, брат.

— Она на улице отмораживает себе задницу, так что мне пора. — Я протягиваю свою правую руку, сжатую в кулак; он ударяет по нему. — Увидимся завтра в спортзале?

Началась подготовка к началу сезона.

Его черные брови взлетают вверх.

— ¿Alasseis?

— Ты только что сказал — в шесть часов?

Он смеется.

— Си.

— Увидимся в шесть.

Скарлетт

— Я никогда не… — прорезается его низкий голос в темной кабине грузовика.

Я стону, ударившись головой о спинку пассажирского сиденья, пока крепкие руки Роуди сжимают руль, ведя машину в направлении моего дома.

— Ты становишься одержимым этой глупой игрой.

Он смотрит на меня через центральную консоль, свет от каждого проносящегося уличного фонаря освещает интерьер, бросая яркую маску света на его великолепные зеленые глаза.

Они скользят вниз по моему торсу и к ногам.

— Твои ответы забавляют меня — это моя новая любимая игра. — Он игнорирует мои протесты. — Кроме того, это лучший способ узнать человека.

Тот факт, что он хочет узнать меня поближе, заставляет бабочек в моем животе шевелиться.

— Задавая им неудобные вопросы?

— Ага. Именно так.

— Разве ты не можешь задавать нормальные вопросы? Например: «Какой твой любимый цвет? Или: «Что тебя больше всего раздражает?»

— Нет, потому что они скучные, и мне действительно наплевать, какой твой любимый цвет — это то, что я могу выяснить самостоятельно с помощью силы наблюдения.

Я скрещиваю руки на груди.

— Если ты думаешь, что можешь угадать мой любимый цвет, основываясь на том единственном случае, когда ты был в моем доме, то давай.

Несколько мгновений он молчит, протягивая руку, чтобы уменьшить громкость радио.

— Синий.

Тпру.

— Что заставило тебя сказать это?

— Подушки на диване, полотенца в ванной — голубые, и сумочка тоже.

Святое дерьмо, он прав — мой любимый цвет синий.

Роуди ухмыляется, ослепительно белея зубами в полумраке кабины.

— Значит, я прав?

— Да.

— Знаешь, что я еще думаю? Ты любишь эту игру так же сильно, как и я. Это что-то длинное и затянутое, как будто…

Любовная прилюдия.

Он не говорит этого, но я знаю, что он думает именно об этом.

Мое лицо вспыхивает, потому что он прав, я действительно люблю эти игры. Они немного смешны, дрянны и глупо забавны, и, хотя мы не стали такими пикантными или сексуальными, подтекст наших недавних разговоров становится более личным. Кокетливым. Проверяя наши границы друг с другом, ни один из нас не хочет сделать первый шаг.

Роуди находит мою улицу без подсказки, проезжает сто футов, чтобы добраться до моего дома, подъезжает к обочине и паркует свой грузовик. Холостой ход, руки на ключе, спрятанном в замке зажигания.

— Полагаю, приехали.

— Да, приехали.

Схватив сумочку, — он заметил, что она синяя, — я расстегиваю ремень безопасности, хватаюсь пальцами за ручку и замираю, поворачиваясь к нему лицом. Он смотрит на меня — конечно, смотрит — полуприкрытые глаза в лунном свете, тени играют на его лице. Рот сжался в линию, почти в нисходящем направлении.

— Ты выглядишь так, будто хочешь что-то сказать.

— Мне просто интересно… — Его голос прерывается. — С каким парнем Скарлетт Рипли согласится пойти на свидание?

Это не то, что я ожидала услышать от него. Не в этом тоне — он низкий и выжидающий, как будто мой ответ может означать что-то важное.

— Так вот о чем ты сидишь и думаешь?

— Просвети меня. — Его бархатный голос подбадривает меня в темноте, пальцы стучат по рулю.

— Ну, — медленно начинаю я, отпуская дверную ручку. Сажусь поудобнее и смотрю прямо перед собой на пустую улицу. Прочищаю горло, выигрывая себе еще несколько секунд времени.

— Я бы хотела быть с кем-то, кто заставляет меня смеяться, с кем-то забавным…

Я бросаю на него быстрый косой взгляд, нервничая, что он так пристально наблюдает за мной.

— Обаятельным.

— Это в твоем вкусе? Обаятельный?

— Я не думаю, что это такой тип, но, конечно, обаятельный — мой тип. Может быть, не… слишком дружелюбным. Черные волосы и большие мускулы тоже были бы в моем вкусе. — Я склоняюсь к этой теме. — Сексуальный придурок с горячим телом под рубашкой на пуговицах был бы в моем вкусе. Плохой мальчик, покрытый татуировками, был бы в моем вкусе.

— Теперь это звучит так, будто ты придумываешь персонажей для новой серии книг.

Я ерзаю на сиденье.

— А что насчет тебя? Каких девушек Стерлинг Уэйд приглашает на свидание?

Он смотрит на улицу, смотрит в окно, вниз по дороге, думает.

— Немногих.

Я жду, что он скажет еще.

— Ну ладно, но если бы ты собирался пригласить кого-нибудь на свидание…

Он обдумывает это, все еще глядя на дорогу.

— Она должна быть кем-то, кого я мог бы отвезти домой к матери.

О.

О.

Сумочка в моих руках атласная, и я провожу пальцами по застежке, пока не слышу щелчок магнитной застежки. Открываю. Закрываю. Добавление к основному напряжению, заполняющему кабину этого грузовика.

Я колеблюсь.

— У меня есть одна бутылка вина в холодильнике, если ты захочешь зайти ненадолго.

— Две.

— Прошу прощения?

— У тебя в холодильнике две бутылки вина.

Две?

— Откуда ты знаешь?

— Очевидно, я копался там прошлым вечером. Содержимое твоего холодильника было очень возбуждающим, если честно.

О боже, этот парень.

— В один прекрасный день из-за твоего аппетита у тебя будут неприятности.

Его ухмылка порочна.

— Надеюсь, что так.

— Ну… — я колеблюсь, — пойдем внутрь? Мы можем сыграть в настоящую игру «Я никогда не…» в комплекте с алкоголем.

Он отпирает двери, огромная рука уже на ручке со стороны водителя.

— Да, черт возьми, давай сделаем это.

Мне не нужно просить его дважды.

Роуди

Войдя в кухню Скарлетт, я испытываю дежавю, маленькое пространство точно такое же, как и в прошлый раз, когда я был здесь: аккуратное, за исключением грязной миски и тарелки, поставленной рядом с раковиной, голубое кухонное полотенце, сложенное в квадрат.

Туфли аккуратно расставлены у двери. Ключи висят на крючке. Стулья все сдвинуты, никакого беспорядка не видно.

Я убираю руку с ее поясницы, чтобы снять куртку.

— Хочешь что-нибудь поесть? — спрашивает она, автоматически изображая хозяйку, пальцы тянутся к поясу на ее талии, мягко тянут, развязывая его. Ее недавно загорелые руки работают с пуговицами, поднимаясь вверх по передней части жакета, одна пуговица за другой.

Я смотрю, как завороженный, предвкушение того, что скрывается под этой курткой, приковывает меня.

Толстый черный жакет Скарлетт распахивается, обнажая платье, загорелую кожу и ее нижнюю часть. Кружево, грудь и ноги. Жакет соскальзывает, и она вешает его у двери, вращая узкими бедрами, балансируя на каблуках.

Они добавляют, по меньшей мере, четыре дюйма к ее миниатюрной фигуре.

Скарлетт скользит нежными руками по своей узкой талии, неторопливо приближаясь ко мне, слегка покачивая бедрами. Я сомневаюсь, что это намеренно, но все равно, это завораживает — видеть ее такой.

Нарядная и сексуальная, в совершенно новом свете. Еще один слой для этой девушки, в которую я уже начал влюбляться.

— Я переоденусь из этого платья. Хочешь налить немного вина? Тогда мы сможем поиграть в эту дурацкую игру, которой ты стал одержим?

Она проводит рукой по волосам, приглаживая длинные шелковистые пряди. Они насыщенного коричневого цвета, подчеркивающими ее теплый цвет лица. Розовые щеки.

— А ты видишь, на что установлен термостат? Тебе не кажется, что здесь тепло?

Я смотрю на нее, пока у меня еще есть шанс увидеть ее такой.

У нее кружевное платье. Нежное, уютное и сексуальное, с золотой молнией, идущей по всей длине ее позвоночника. Оно короткое, скользит посередине бедра, демонстрируя ее подтянутые ноги.

Юбка задевает меня, когда она проходит мимо, шурша по пути в свою спальню, и после того, как она исчезает за единственной дверью в гостиной, меня окутывает стойкий запах ее духов.

Скарлетт бросает на меня небрежный взгляд через свое тонкое плечо.

— Сейчас вернусь.

Мои глаза автоматически следят за ее удаляющимися ногами, стройными икрами, и какого черта я все еще стою здесь. Часть меня хочет налить вина, часть меня хочет последовать за ней.

Пять минут спустя я уже нахожусь на кухне, поставив на стол два бокала недорогого охлажденного белого вина, когда из коридора доносится осторожный мелодичный голос Скарлетт.

— Роуди?

Моя голова взмывает вверх.

— Да?

— Ты можешь подойти сюда на секунду? Мне нужна помощь.

Немедленно поставив бутылку с вином, я бросаю ее металлическую крышку в мусор, ожидая, что мы закончим всю бутылку. Черт, я и сам мог бы запросто проглотить всю эту штуку.

Я иду в направлении ее голоса, просунув голову в ее спальню, нахожу ее, жадно оглядывая пространство.

Она стоит лицом к стене, одной рукой придерживая волосы на затылке, представляя мне четкий вид ее стройной шеи и плеч. Она поворачивается, предлагая мне свой профиль.

Колону ее горла.

— Я не могу дотянуться до застежки-молнии и маленького крючка наверху. Ты можешь сделать это для меня?

Ее туфли исчезли, ноги обнажены, и через несколько секунд ее спина и тело тоже оголятся.

— Эээ… Конечно.

Я вхожу в комнату, сосредоточившись на золотой молнии, бегущей вдоль ее позвоночника. На ее длинной гладкой шее. Темные пряди нежных волос, флиртующие с плотью, которые до сегодняшнего вечера я видел только поднятыми вверх.

Булочки, хвостики и под вязаной зимней шапочкой.

Никогда распущенными, как сейчас. Завитые и блестящие.

— Всего несколько дюймов, и все будет в порядке, — добавляет она.

Всего несколько дюймов.

Я хихикаю.

— Ага, понял.

Она наклоняет голову.

— Что тут смешного?

Я пожимаю плечами, ловя ее отражение в зеркале.

— Ты сказала — дюймы.

Она сдерживает улыбку.

— Парни такие идиоты.

— Ничего не могу с собой поделать.

— Ты такой незрелый.

Я прищуриваюсь, глядя на ее покрытую кружевами кожу, изучая крошечный крючок, закрепляющий застежку платья.

— Как я могу быть незрелым?

— Я попросила тебя расстегнуть молнию на моем платье, а твои мысли сразу несутся к шуткам ниже пояса.

— Ну да, потому что: дюймы.

Она покачивает бедрами.

— Перестань тянуть время и расстегни мне молнию. Я хочу выбраться отсюда, пока я еще молода.

— Это может занять минуту.

Не желая рвать ее платье, я сосредотачиваюсь на этой крошечной застежке, наклоняясь, мои мозолистые пальцы работают с ней, как с хрупким инструментом. Проделав петлю, я расстегиваю молнию и неторопливо вытаскиваю металлическую скобу.

Звук его жужжания смешивается со звуком нашего дыхания.

Обнаженная кожа и спина Скарлетт становятся видимой, блестящая золотая молния — прямой спасательный круг вдоль ее позвоночника. Держу пари, если бы я провел пальцем по ее спине, она бы вздрогнула. Держу пари, если бы я провел пальцем по ее спине, то не остановился бы…

Медленно эта сверкающая молния скользит дальше… дальше, чем необходимо, мой взгляд отслеживает весь путь вместе с ней.

Интересно…

Интересно, смогу ли я заставить ее стонать, наклонившись вперед и прижавшись губами к ее уху? Если бы я нежно подул на ее кожу. Облизнул. Прикусил.

Я мог бы скользнуть губами вниз по ее шее, по ее обнаженному плечу, и…

— Роуди, что там происходит? — спрашивает она шепотом.

— Извини, она застряла.

Но молния расстёгивается.

Я застрял.

Один дюйм. Два.

Три.

Пять дюймов.

Она жужжит по своей дорожке, спускаясь по изгибу ее талии. К ее заднице.

Ни бюстгальтера.

Ни трусиков.

Ни бюстгальтера, ни трусиков, ни бюстгальтера, ни трусиков. Мой озабоченный мозг вторит в бесконечном цикле.

Что. За. Хрень?

Серьезно. Почему она голая под своим гребаным платьем?

Бог испытывает мою силу воли — так и должно быть. Я не молился ему уже несколько месяцев, и это моя расплата.

Я остаюсь прикованным к ковру, сжимая пальцами холодный металл застежки ее платья, пристально наблюдая за ее отражением в зеркале. Наблюдая, как она стоит, придерживая руками волосы на плечах, предоставляя мне все возможности.

Я хочу просунуть свои большие руки под черную кружевную ткань сзади. Провести ими вдоль ее грудной клетки. Обхватить ее груди сзади ладонями. Интересно, как они выглядят голыми?

Как велики они на самом деле.

Как будет выглядеть ее кожа, покрытая гусиной кожей? Как бы выглядели ее сиськи, прикрытые моими ладонями?

Это так чертовски соблазнительно.

Это было бы так просто.…

Она прямо здесь, уже наполовину раздетая, уже задыхающаяся, уже в моих руках.

Как будто она может читать мои мысли, ее вишнево-красные губы приоткрываются, глаза сверкают, пылая жаром. Расширенные зрачки встречаются с моими в зеркале.

Сделай что-нибудь со своими руками, Роуди. Не стой просто так. Ради бога, опусти руки.

После выжидательной паузы я позволяю им упасть. Прочищаю горло.

— Спасибо. — Ямочка Скарлетт подмигивает мне в зеркале.

Я пристально смотрю на неё.

Черт возьми, она хорошенькая.

Эрекция в моих штанах соглашается.

— Я… я только на несколько минут. Позволь мне накинуть что-нибудь удобное.

— Увидимся через минуту. — Я чуть не подавился своими словами.

В коридоре, рядом с ее дверью, я дергаю свои джинсы, поправляя их вокруг стояка.

Скарлетт

Я думала, что он собирается меня поцеловать.

Когда Роуди выходит из моей спальни, дверь за ним надежно закрывается, я вздрагиваю, потому что, черт возьми, взгляд, который он бросил на меня, мог бы расплавить стекло.

Я думала, он собирается меня поцеловать.

Почему он этого не сделал?

Это было так напряженно, как будто он никогда раньше меня не видел. Его глаза, казалось, впитывались в каждую линию моего лица, эротически блуждая по моему отражению в зеркале.

Раздевая меня глазами, пока его пальцы работали с застежкой и молнией моего платья.

Мои груди болят от этой мысли, и я прижимаю к ним руки, чтобы ослабить пульсацию. Они тяжелые, соски сморщились от желания.

Он хотел засунуть свои большие медвежьи лапы мне под платье — я видела это по выражению его лица, когда он расстегивал молнию.

Так вот что значит трахать глазами.

Стерлинг трахал меня глазами со всем, что у него было, без стыда, и я видела, как он борется с самим собой, не желая быть неуместным.

Это одна из многих вещей, которыми я восхищаюсь в нем — его уровень самоконтроля.

Безукоризненный.

Стерлинг, стоящий позади меня с раздувающимися ноздрями.…

Жесткие слоги его имени способны растопить мои трусики.

Или это бы произошло, если бы я их носила.

Жаль, что не смогла запечатлеть выражение его лица в тот момент, когда его острые зеленые глаза остановились на том месте, где он ожидал увидеть мое нижнее белье. Широко раскрытые глаза недоверия.

Ни бюстгальтера. Ни трусиков.

Вот именно, Роуди Уэйд, я голая под этим платьем.

Ладонь правой руки прикрывает бешено бьющееся сердце в груди, и я поднимаю глаза к зеркалу. Спускаю бретельки моего платья, пожимая плечами.

Пусть оно скользит на пол.

Наклоняюсь, чтобы поднять его.

Стою обнаженная, как в тот день, когда я родилась. Поворачиваюсь туда-сюда, изучая себя. Моя кожа. Волосы.

Я касаюсь кончика левой груди, пока смотрю, обводя твердый сосок.

Выгляжу ли я иначе? Может быть.

Чувствую ли я себя по-другому? Да.

Не увлекайся, Скарлетт — он ждет тебя в гостиной. Он хочет тебя. Я признаю этот факт перед своим отражением. Ты ему нравишься.

Я прихожу в себя: опускаю руку, рывком открываю ящик комода и роюсь в поисках нижнего белья. Втискиваюсь в пару шелковых черных мальчишеских шорт. Серая майка. Черные леггинсы.

Оставляю мои волосы распущенными.

Не снимаю макияж.

Взъерошиваю волосы перед зеркалом, наклоняясь, изучаю мое лицо.

Натягиваю кожу под глазами и тяжело вздыхаю.

— Вот. Это должно немного свести его с ума, — говорю я девушке в зеркале, надеясь, что она достаточно умна, чтобы слушать. Смотрю ей прямо в глаза и настаиваю: — Ты пойдешь туда и не струсишь. Ты меня слышишь? Не трусь, — шиплю я на себя. — Он всего лишь парень.

Удовлетворенная, я сурово киваю, разглаживая руками переднюю часть майки. Над набором сисек, которыми Роуди Уэйд так явно озабочен.

Обычно я была бы смущена очевидным контуром моих сосков.…

Но не сегодня. 

*** 

— Это для тебя. — Роуди протягивает мне пластиковый стаканчик.

Я поднимаю его, вглядываясь в вино внутри.

— Ух-ты, ты и вправду махнул на все условности.

— Я не хотел рыться в твоих шкафах в поисках бокалов для вина, мне было странно копаться в твоих вещах.

Его колено подпрыгивает несколько раз, прежде чем он останавливает его ладонью и кладет на свое массивное бедро.

— Все прекрасно. Мы же не собираемся устраивать шикарный вечер. Мы собираемся сыграть в игру с алкоголем.

Я делаю глоток из своей чашки по привычке, потому что она у меня в руке и все еще холодная, и мои нервы на пределе.

— Не начинай раньше, — упрекает Роуди. — Ты должна это сохранить!

Я шаркаю к дивану, прохожу перед ним, замечая его зеленые глаза, которые следуют за мной всю дорогу, отслеживая мои движения.

Я вздрагиваю.

Присаживаюсь на диван слева от центра.

— На меня никогда не надевали наручников. — Он не тратит времени, инициируя начало игры, мужественные брови шевелятся. — По любой причине.

Сердце уже колотится, я поднимаю бровь, удивляясь, что он ныряет прямо в рискованные темы. Мы еще не прошли по этой тропинке, но, похоже, что сегодня та самая ночь.

Никто из нас не делает ни глотка, но я уверена, что он лжет.

— Ты хочешь сказать, что никогда не был прикован наручниками, даже к кровати? Почему мне так трудно в это поверить? — Это просто невозможно.

Его правое плечо поднимается.

— Мне не нравится быть привязанным к столбику кровати — у меня проблемы с доверием.

— О! Тебе не нравится быть связанным? Что самое худшее, что может случиться?

— Кто-то может оставить меня там сидеть с моим барахлом, всего такого уязвимого и прочее. Нет, спасибо, это не моё.

Его голос звучит глубоко и наполнен юмором, и, господи, теперь я представляю его обнаженным, с шелковыми галстуками, обернутыми вокруг запястий, с раздвинутыми ногами и…

— Серьезно, Скарлетт? Прошло пять недель — я уже могу читать твои мысли.

— Нет, не можешь.

— Да, черт возьми, могу — у тебя в голове одни пошлости.

Мой румянец непривлекательно темнеет на моей ключице.

— Я никогда ничем не светил перед барменом за бесплатный напиток в баре.

Ничего.

— Серьезно, Роуди? Ты никогда не подмазывался к бармену?

— И что бы я им показал мой жезл?

— Ну, или пресс, — я смеюсь.

— Если бы ты была барменом, сработало бы, если бы я показал тебе свой пресс?

Э-э, да.

— Я должна сначала увидеть его, чтобы принять решение. Возможно, у тебя под рубашкой пивной животик.

— Не оскорбляй меня. Мой пресс вырезан из самого твердого камня.

Мое сердце бьется неровно, когда я изображаю спокойствие, желая увидеть его живот, но беспокоясь, что опозорюсь, если сделаю это.

— Ну, если ты так говоришь.

Он наклоняется вперед.

— Хочешь, я тебе покажу? В конце концов, я видел твою задницу.

— Ты считаешь, что моя задница — это честный обмен на твой пресс?

— Я бы сказал, что очень даже… у тебя очень милые щечки.

Я наклоняю голову, спотыкаясь о свой язык.

— Я… я-я…

— Хочешь посмотреть?

Он так откровенно закидывает удочку, желая произвести на меня впечатление, что я сдаюсь — без труда.

— Да.

Он выпрямляется на диване, ставит стакан с вином на мой кофейный столик и встает на колени. Хватается за подол своей рубашки и…

— Странное ощущение. — Он позволяет рубашке опуститься.

— Почему?

— Теперь мне кажется, что я выпендриваюсь.

— Ты не выпендриваешься — это для научных исследований, помнишь? Бармены?

— Хорошая мысль!

Его темно-серая футболка поднимается снова, дюйм за дюймом, сжатая в кулак загорелой рукой. Мало-помалу он обнажает свой точеный живот, твердые мышцы сжимаются, когда он балансирует на диване, нога закреплена на полу.

— Если бы я была барменом, — медленно говорю я, случайно отхлебнув немного вина, — я бы дала тебе бесплатную выпивку, если бы ты показал мне этот пресс.

Он абсолютно великолепен. Такой же устрашающий, как и он сам.

Удовлетворенный, он плюхается обратно на диван.

— Я никогда… — Я оглядываю комнату в поисках вдохновения. — Просыпалась в комнате, которую не узнала.

Мы смотрим друг на друга, бросая друг другу вызов выпить.

Никто из нас не делает этого.

Пухлые губы Роуди раздвигаются.

— Я никогда не просил у учителя дополнительных баллов.

Мой подбородок поднимается вверх, и я пью.

— Ты уже знал ответ на этот вопрос, придурок. Это было нечестно.

Он игнорирует меня, бросаясь вперед.

— Меня никогда не выгоняли с домашней вечеринки.

Я прищуриваюсь.

— Я вижу, что ты делаешь, пытаясь напоить меня.

Я пью, ухмыляясь. В эту игру могут играть двое.

— Я никогда не спала с кем-то, не зная его фамилии.

Я улыбаюсь, когда он пьет из своего стаканчика, зеленые глаза сверлят меня сверху донизу.

— Я никогда не мешал моим друзьям с кем-нибудь замутить, — он ухмыляется в ответ.

Я собираюсь убить его.

Пью.

Охлажденное вино плавно опускается вниз, расслабляя ленивую улыбку, которую я сейчас направила на него, позволяя себе узнать о нем некоторые нюансы.

Он красив, но не в классическом смысле. Не так, как некоторые парни — некоторые спортсмены, — которые точеные, идеальные и красивые. Те, которых мы видим в журналах, преобразованные в цифровом виде до безупречности. Прямые носы и завораживающие глаза, безупречные — или лощённые, или что-то типа того — в эту секунду их жизни, чтобы привлечь внимание.

Стерлинг не такой.

У него есть шрамы и недостатки, веснушки на переносице, которые противоречат тому, насколько он большой и мужественный. Внушительный. Высокий, мускулистый и…

— Скарлетт?

— Хм? — Я погружена в свои мысли, алкоголь мне не помогает.

— Я никогда я не разоблачал кого-то на его собственной вечеринке за то, что он был лживым мешком дерьма.

Я хватаю подушку, чтобы ударить его ею.

— Прекрати, пожалуйста!

Его улыбка — сама невинность.

— Прекратить что?

— Перестань задавать вопросы, на которые ты уже знаешь ответ. Ты пытаешься меня напоить?

— Ты делаешь то же самое, что и я! — Его голос поднимается на восхитительную октаву. — Может быть, ты пытаешься меня напоить.

— Пфф, как будто тебе это не нравится.

— Нет, мне бы это не понравилось.

В этом нет никакого сомнения: мы пытаемся напоить друг друга.

Очень, очень непослушные детишки.

Я даже не могу посмотреть ему в лицо, когда спрашиваю:

— Какая у меня может быть мотивация напоить тебя?

— Чтобы воспользоваться мной? — В его голосе звучит надежда.

— В твоих мечтах, приятель.

Я милая маленькая лгунья.

— Так и есть. — Нейтральное выражение его лица ничего не выдает. — По правде говоря, каждую чертову ночь.

Я качаю головой; он связал меня в узел, и я смеюсь, чтобы настроение не стало еще более странным и чудесным. Боже, я напиваюсь… это даже не имело смысла.…

— Хорошо, я перестану задавать тебе вопросы, на которые уже знаю ответ, если ты согласишься сделать то же самое. Кроме того, это не так весело.

— Согласна.

— Хорошо, потому что я хочу узнать тебя получше. — Я прикусываю нижнюю губу, сосредотачиваясь. — Я никогда не… хммм, дай подумать. Я никогда не жульничала?

Роуди наклоняет голову.

— Разве ты уже не спрашивала меня об этом однажды?

— Да, верно — ты сжульничал на своем дорожном тесте, флиртуя с парнем из автоинспекции.

Мы смотрим друг на друга через диван, и он поднимает бровь.

— Как насчет того, чтобы перефразировать вопрос? — медленно спрашивает он.

Я перевожу дыхание.

— Я никогда не обманывала свою вторую половинку.

Вот, я это сказала, вопрос, который меня действительно интересовал, но я чертовски боялась задать его. Верный ли он? Или он изменщик, ничтожество, стереотип недалекого качка?

— Ну что ж, это совсем нетрудно, — он ухмыляется. — Нет.

— Ты говоришь правду?

Он хмурит брови.

— Зачем мне лгать?

— Я просто… ты окружен девушками, я просто подумала, может быть…

Он обрывает меня:

— Если бы ты спросила, обманывал ли я на бейсболе или в классе, тогда да, мне пришлось бы выпить.

В самом деле?

— Да. Я все время обманывал, когда был ребенком, особенно в средней школе — я был отстой в математике.

— Да, я видела, как ты не сосешь. — У меня горит лицо. — В математике, я имею в виду, а не сосать — не сосать другие вещи. Я видела, как ты, э-э, не сосешь в математике.

Перестань говорить «сосать», что, черт возьми, с тобой не так?

Он откашливается, отводит взгляд и с улыбкой рассматривает свои ногти.

— У меня никогда не было секс-переписки.

Моя голова запрокидывается назад, удивленная тем, что он бросает секс-бомбу.

— Как ты думаешь, каков ответ на этот вопрос?

Мне бы очень хотелось знать, что он обо мне думает.

Он смотрит на мой пластиковый стаканчик.

— Ты? Ни за что.

— Ну, здесь я не поддержу свою репутацию, — я смеюсь, пыхтя.

Клянусь, я никогда не видела, чтобы у кого-нибудь глаза так широко раскрывались, как у него сейчас.

— Серьезно?

Снова смеюсь, алкоголь в моем стаканчике делает меня легкой, игривой и немного сумасшедшей.

— Да, серьезно. У меня это тоже очень хорошо получается.

Я делаю еще один глоток вина для пущей убедительности, эти его зеленые глаза прожигают дыры в обнаженной коже моих плеч. Ключицы.

В зоне декольте.

Взгляд Роуди еще раз долго тянется по моим волосам, прежде чем он прочищает горло, сосредоточившись на стене.

— Твой ход.

Я похлопываю себя по подбородку.

— Как насчет: никогда я не спала с кем-то, зная, что они хотят переспать со мной только потому, что я популярна.

Роуди застывает.

— Скарлетт, да ладно.

— Стерлинг, да ладно. Пей или не пей.

Пожалуйста, не делай этого, пожалуйста, не надо.

Но он делает это, поднимая свой стаканчик. Пьет из него, прежде чем облизать край, а затем слизывает капли с этих красиво вылепленных губ.

Это завораживает.

— Я никогда не фантазировал о друге, — бормочет он тихим, но уверенным голосом. Более уверенным, чем мой, тверже, чем мои руки, которые чувствуют слабость.

Черт, да, я фантазирую о друзьях, мне хочется кричать. Я фантазирую о нем. Фантазирую обо всех недружеских вещах, которые я хочу сделать ему, с ним.

Мы выжидающе смотрим друг на друга, одновременно поднимая стаканчики, прижимая пластик ко рту и откидываясь назад.

Залпом выпиваем вино, потому что оно вдруг понадобилось нам обоим.

Мой таз шевелится на диване, в промежности нарастает тупая боль. Мои груди становятся тяжелыми. Соски твердыми.

Я чувствую отчаянную потребность выпить этот внезапный жар между нами, то, как его взгляд касается моей кожи.

Скажи что-нибудь, Скарлетт.

— Ты пьян?

— Нет, для того, чтобы напоить этот танк, потребуется гораздо больше, — он смеется. — Но я определенно начинаю чувствовать кайф. Может, мне принести остаток бутылки?

— Пожалуйста.

Он щелкает своим языком, забавляясь.

— Какие хорошие манеры.

Когда Стерлинг поднимается, встает и потягивается, мой взгляд падает прямо на его зад, волочась по его круглой, бейсбольной заднице. Его узкой талии.

Его толстым бедрам.

Эта сильная спина, мускулы, напрягающиеся под его тесной серой футболкой.

Господи, его тело невероятно — уж я-то могу судить, потому что мои глаза следят за ним всю дорогу до кухни.

Когда он возвращается и занимает свое место на диване, он ближе, чем раньше, так близко, что наши бедра соприкасаются через ткань брюк.

— Ты раньше проверял термостат? — спрашиваю я, протягивая стаканчик за добавкой, в которой так отчаянно нуждаюсь. — Здесь жарко.

Он наливает.

— Да. Он установлен на шестьдесят восемь, это нормально.

Правильно.

Шестьдесят восемь градусов.

Определенно не шестьдесят девять.

— Я кое-что придумал, когда был на кухне.

— Давай.

Он выпрямляется, расставляя ноги.

— Я никогда никого не напаивал специально.

— Я бы никогда так не поступила.

— Не-а. — Одна сторона его губ поднимается в ухмылке. — Я тоже.

— Неужели? Вы не смущаете новичков в команде? Напоив их специально.

— Это не совсем то, о чем я говорил.

— Нет, но теперь мне стало любопытно. Что самое плохое ты сделал с кем-то из команды в шутку?

Он молчит, обдумывая услышанное, раздумывая, может ли он поделиться со мной.

— Не знаю… наверное, в тот раз, когда я помогал поставить машину Саймона Гранта на блоки на стоянке.

— Это кажется достаточно безобидным.

— Это ты сейчас так говоришь, — Роуди ухмыляется. — Но ты попробуй сам спустить двухтонную машину с шлакоблоков.

— Кто-нибудь когда-нибудь издевался над тобой?

— Конечно. — Он откидывается назад, положив руки на спинку дивана, все еще сжимая стаканчик.

Я закатываю глаза, желая узнать подробности. Терпеть не могу выуживать это из людей.

— И как же?

— Однажды кто-то забрал всю мою одежду, пока я принимал душ, что было чертовски глупо, потому что я решил эту проблему сразу же, украв чужую.

— Очень умно с твоей стороны.

Его ухмылка озорная.

— Я не говорил, что у них получилось.

— Я никогда не крал чужую одежду.

Я смеюсь, когда он делает большой глоток из своего стаканчика.

— Как тебе вино? Ещё?

Я щурюсь на полупустой стаканчик, который он наполнил всего пять минут назад.

— Да, пожалуйста.

Он берет мой стакан, пальцы обхватывают мои — намеренно или нет, но его сильные, твердые пальцы посылают дрожь вверх по нервам в моей руке и прямо к моему беспорядочно бьющемуся сердцу.

Роуди наливает светло-золотистую жидкость, не выпуская моей руки.

Потом отпускает.

Я выдыхаю.

— Я никогда не играл в «Я никогда не…» так чертовски долго и так много дней.

Мы чокаемся бокалами в шутливом приветствии, со смехом допивая вино.

— Я никогда не играла в пьяные игры с вином.

— Никогда? — спрашивает он.

— Никогда. — Я подмигиваю ему. — Не знаю, как я к этому отношусь, но вино — это уже чересчур.

— Ты когда-нибудь… — Он прочищает горло, прежде чем продолжить: — Встречалась со спортсменом?

— Только в старших классах.

— Да, — он хихикает. — Это не одно и то же.

Нет, не одно и то же. Стерлинг Уэйд совсем не похож на мальчиков, с которыми я ходила в старшую школу. Он силен, он на пути к тому, чтобы стать мужчиной, и у него есть ответственность.

— И в чем разница?

— Сколько у тебя времени, чтобы я все объяснил?

— Вся ночь.

Я краснею, когда он сдвигается с места, кладя руку на спинку дивана, наши бедра и икры трутся друг о друга, когда он расслабляется.

— Для начала, в течение сезона нам постоянно причиняют боль тренировки. Это отстой. Желание пойти домой и вырубиться после тренировки довольно стандартное, что делает жизнь довольно скучной, но — домашнее задание. — Он глубоко вздыхает, прежде чем продолжить: — Обучение. Практика. Реабилитация, если вы травмировались.

— Как часто вы тренируетесь?

— До сорока часов в неделю. Это работа, а не хобби, так что это… не то, что в средней школе, где любой может играть, если у него есть шанс. Ты облажался и все испоганил — твоя мама не придет спасать тебя и не будет звонить директору, чтобы он поднял твою задницу со скамейки. — Роуди снова поворачивается ко мне всем своим большим телом. — Затем, очевидно, выносливость.

— Выносливость?

— Ну, знаешь, увеличить протяженность, — он говорит это с невозмутимым лицом, и я понимаю.

— Мы сейчас говорим о сексе?

У него хватает вежливости смущаться из-за своих откровенных намеков, он пожимает плечами, лицо его багровеет.

— Извини, что приношу плохие вести, Роуди, но вопреки распространенному мнению, ни одна девушка не хочет заниматься сексом часами, когда цель может быть достигнута за несколько минут. — Я поправляю свои длинные волосы. — Это нереально, и мне будет чертовски больно.

Вместо того чтобы спорить, как я ожидаю, Роуди Уэйд откидывает голову назад и смеется, адамово яблоко подпрыгивает, когда его красивое небритое горло сжимается. Я представляю, как эта щетина оставляет следы на моей шелковистой коже, в тех местах, которые могу видеть только с помощью ручного зеркала.

— Я никогда не считал девушку одной из своих лучших друзей. — Он прикасается ко мне всего в нескольких футах, не давая мне открыть рот, когда продолжает: — Ты считаешь меня хорошим другом, Скарлетт?

— Ты же знаешь, что да.

— Я никогда не… — Он замолкает, сглатывая. Смотрит прямо мне на мои губы. — Мне никогда не хотелось поцеловать кого-нибудь из моих друзей.

Он шепчет, рука на его коленях скользит вниз по бедру… к моему. Я, затаив дыхание, смотрю, как эта рука, широкая, крепкая и мужская, барабанит по джинсовой ткани его джинсов.

Делает глоток вина, узел в горле подпрыгивает… нервно?

Я тоже испытываю искушение выпить из своего стаканчика, просто чтобы дать моим рукам работу, прежде чем я начну нервничать, находясь с ним так близко. Когда я делаю вдох, улавливаю его запах, свежий воздух, лосьон после бритья и запах стирального порошка на его одежде.

— Прекрати, Стерлинг, — шепчу я в ответ. — Тебе не следует дразниться.

Он выглядит неуверенным, странно уязвимым. Пахнет так чертовски потрясающе.

— Я не пытаюсь быть смешным. Я…

— Ты что?

— Я пытаюсь заставить тебя поцеловать меня. Почему это так чертовски трудно?

Мой рот складывается в букву «О».

Он ставит свой стакан на стол перед нами, наклоняется вперед, вторгаясь в мое личное пространство.

Я ему позволяю.

Я позволяю ему наклониться; большое тело повернулось ко мне, торс изогнулся. Большие руки скользят вверх по моим обнаженным рукам к плечам.

— Я никогда в жизни не хотел чьи-то губы так чертовски сильно. — Он делает паузу. — Я никогда ни к кому не подкатывал, так чертовски нервничая.

— Ты нервничаешь?

— Да, — громыхает он.

— И я тоже.

Наши лица в нескольких дюймах друг от друга, горячее дыхание смешивается.

Мой голос срывается.

— Стерлинг, никогда не играй со мной в игры.

Я не могу подобрать слов.

— Это не игра, Скарлетт.

— Нет?

— Нет. — Кончик его носа касается моего, и он тихо хихикает. — Я никогда за всю свою чертову жизнь не работал так усердно, чтобы заставить кого-то прикоснуться своими губами к моим.

— Ты пьян? — бормочу я.

Потому что я да, гудя от нервной энергии и предвкушения. Опьяненная его одеколоном и покалыванием от его сильных предплечий, прикасающихся к моему телу.

— Может быть, но не от алкоголя, а от чего-то совершенно другого, — признается он. — А ты?

Мои глаза закрываются, когда его нос скользит по моей скуле, вниз по подбородку, утыкаясь носом в шею. Он этого не видит, но мои глаза закатываются от соприкосновения.

Господи, как же он хорошо чувствуется!

— Немного.

Его дыхание. Его нос.

Его рот.

Он касается раковины моего уха, горячее дыхание сводит меня с ума.

— Утром мы сможем обвинить в этом алкоголь, если захотим, да? — Его хриплый голос вибрирует у меня на нервных окончаниях, прямо у основания уха.

Я наклоняю голову.

— Мы могли бы.

Вместо того чтобы прижаться своим ртом к моему, Роуди тянет его вниз по моей шее, где кожа обнажена. Целует мою ключицу, нежно посасывает. Скользит по моему подбородку, по краешку нижней губы.

Мои губы приоткрываются, дыхание учащается, грудь вздымается.

— Ты так чертовски хорошо пахнешь, — говорит он мне в висок.

— Я как раз думала то же самое о тебе.

— Хорошо, потому что я принял душ сегодня вечером, только для тебя.

Это заставляет меня смеяться, но не потому, что это смешно, а потому, что он упомянул об этом — как будто я не могла сказать, что от него пахло мылом и небольшим дополнительным усилием.

Алкоголь ударил мне в голову — я совершенно невесомая. Но алкоголь — это не то, что заставляет меня запрокидывать голову назад, не то, что заставляет меня сдерживать тихий стон, когда Роуди целует чувствительную кожу рядом с моим правым глазом.

Когда он прижимает свой нос к моему и целует его кончик, мои глаза закрываются. Ресницы трепещут, когда его мозолистые руки касаются моих бицепсов, большие пальцы гладят мою ключицу.

Я знаю, что будет дальше, и хочу этого.

Хочу этого больше, чем чего-либо, что я хотела за очень долгое время.

Диванные подушки продавливаются, когда мы наклоняемся друг к другу дальше, моя грудь нежно трется о его грудь через тонкую рубашку. Я благодарна ему за это, наслаждаясь его теплом и твердостью.

Затем…

Его губы прижаты к моим, легкий поцелуй едва касается моих губ. Это горячая, обжигающая форма пытки.

Мое сердце бьется так быстро, колотится в груди так сильно, что я слышу его в ушах, отдувающееся эхом с каждым вдохом.

Ба-бум, ба-бум, ба-бум.

Роуди колеблется, ожидая, чтобы действительно поцеловать меня, его проницательные зеленые глаза блуждают по моему лицу. Губам. Волосам. Я тоже откидываюсь назад, чтобы изучить его лицо, гадая, что он видит, когда смотрит на меня. Изучаю его расширенные радужки и пухлую нижнюю губу. Его скулы и легкую щетину на щеках.

Такой красивый и серьезный.

— Чего ты ждешь, Стерлинг? — шепчу я.

— Даже не знаю.

Умеренным толчком я толкаю его крепкие плечи, заставляя его откинуться на подушки, расставив ноги и уперев руки в бока.

Я не знаю, что на меня нашло — вероятно, сексуальное подавление, но я обнаружила, что оседлала его широкие бедра, сидя своей задницей прямо на его толстых бедрах, как будто имею право бытьтам.

Мои нетерпеливые ладони лежат на его груди, разглаживая гладкую ткань его рубашки, каждое сухожилие в его теле под моими пальцами. В моей власти, когда я прижимаю его.

— Руки за голову, — шепчу я ему на ухо, водя носом вверх и вниз по раковине, его волосы щекочут мои ноздри.

Он повинуется быстро и без возражений, сцепляя свои большие мужские руки за головой и сплетая их вместе. Его бицепсы выпирают, они белее, чем все остальное тело, вены синие и выступающие.

Я провожу кончиками пальцев по чувствительной коже, наслаждаясь ее мягкостью. Насколько сильны и крепки мышцы. Твердые. Мои ладони скользят по плоти Роуди, по его подмышкам и вниз по грудной клетке.

Он тяжело дышит, извиваясь подо мной.

— О чем ты больше всего мечтаешь?

— О тебе.

Хороший ответ.

Я целую его шею, чуть ниже подбородка.

— Какая у тебя лучшая физическая особенность? — шепчу я.

— Мои… — Он сглатывает, раздумывая. Есть так много вариантов. — Мои руки.

Я согласна. Я целую плоть его мощной подмышки.

— Если бы тебе дали шанс стать невидимым на один день, что бы ты сделал с этой способностью?

— Я… — начинает он. Глотает. — Я бы провел его, наблюдая, как ты ходишь голая.

— Ты думаешь, я целый день хожу голая? Боже, что за выдумки.

Тем не менее, целую место рядом с его глазом, где он нежен, целую линии его смеха.

Его глаза расширяются, когда мои руки обхватывают его лицо, пальцы сгибаются за его головой.

Роуди так чертовски очарователен; я хочу съесть его. Такой огромный, что моя пятифутовая пятидюймовая фигура кажется такой миниатюрной у него на коленях. С моего места в первом ряду, мои пальцы касаются его подбородка, поглаживая вверх по небритой щетине. Над пухлой нижней губой.

— Сделай это, Скарлетт. — Его пальцы сжимают мою талию, подталкивая меня вперед, умоляя поцеловать его в губы. — Черт возьми, сделай это уже.

— Перестань командовать. Я займусь этим.

Никогда бы я не подумала, что буду делать это с ним даже через миллион лет…

— Теперь можешь опустить руки, — великодушно сообщаю я ему, поворачиваясь так, чтобы потереться грудью о его грудь.

Первое прикосновение моих губ к его губам — короткое, стремительное. Мягкое.

Электризующее.

Ошеломляющее.

Обжигающее.

Вздрогнув, я отстраняюсь.

— Ты это почувствовал?

Короткий кивок.

— Да.

Он облизывает свои великолепные губы, все еще приоткрытые в ожидании.

— Сделай это снова.

Его руки сжимают мой зад, гладят по позвоночнику.

Когда наши губы наконец сливаются, я немного теряюсь в нем. Одна маленькая частичка моей души становится душой Стерлинга Уэйда, хочет он того или нет.

Одна из его рук блуждает по моей спине. Вверх по позвоночнику. Вверх по моей шее, растопырив пальцы, погружаясь в мои волосы, в то время как его язык погружается в мой рот, встречаясь с моим.

Другая прочно засела у меня на заднице.

Этот поцелуй…

Шок, дрожь и незабываемые ощущения. Безумие. Божественное мучение.

Я не могу засунуть язык достаточно глубоко в его горло, тело заряжено электричеством, я остро ощущаю пульсирующий член между ног.

Я не буду тереться о его член, я не буду тереться о его член, я не буду…

Слишком поздно. Мои бедра двигаются сами по себе; они ничего не могут с собой поделать, желая его так же сильно, как и я. Его толстый ствол уютно устроился между моих ног, умоляя о внимании, как Роуди умолял о моих поцелуях.

Жадный. Нуждающийся.

Горячие и сексуальные наши языки и влажные губы, погружаясь друг в друга, как будто это единственный раз, когда у нас есть шанс.

Это безумие.

Я хочу сорвать с него одежду и трахнуть его на полу в моей гостиной.

Недели взаимного, сдерживаемого сексуального напряжения заставляют меня дотянуться до подола его рубашки и просунуть руки под неё. С болью и отчаянием ощущая его кожу, мои пальцы скользят по мускулистому, рельефному прессу Роуди.

Он словно был вырезан из мрамора.

Господи, он так подтянут и вырезан во всех нужных местах, что я не знаю, что трогать или гладить в первую очередь.

Жадно. Эгоистично.

Мои руки находят легкую поросль волос на его груди. Я провожу по ним подушечками пальцев; мои ладони эгоистично скользят по твердым мускулистым мышцам его ключицы. Прикасаются к его твердым соскам подушечками моего большого пальца. Лаская скользят по его ребрам.

— Не надо, — предупреждает он мне в рот. — Я боюсь щекотки.

Я такая сволочь. Я щекочу его возле подмышечной впадины.

— Насколько щекотно? — бормочу я, осмеливаясь мучить его.

— Щекотно настолько, что я в трех секундах от того, чтобы поднять тебя и бросить на пол.

Мое дыхание учащается. Поднять меня и бросить на пол? Как интересно.

— Настолько?

Я шевелю пальцем под его ямой, дразня тигра в клетке, практически вызывая его поднять меня и сделать все те гнусные вещи, которые он собирается сделать со мной на полу посреди комнаты.

Сделай это.

Сделай это, я бросаю ему вызов.

Мое сердце ускоряется при мысли, что я никогда раньше не целовалась с кем-то настолько абсолютно мужским, что все парни до него были просто мальчиками.

Роуди мог поднять меня одним движением, как будто я ничего не весила, и я отчаянно хочу увидеть, как он это сделает.

— Ты нарочно испытываешь мое терпение, Скарлетт?

Я киваю.

— Насколько силен твой самоконтроль?

— Прямо сейчас? Дерьмовый.

— Хорошо.

Я приподнимаю подбородок, давая ему возможность уткнуться в него носом. Облизать его, если он захочет.

— Ты хочешь, чтобы я бросил тебя на пол?

Еще один кивок, и мои губы приоткрываются.

— Да.

— Как насчет варианта получше?

Черт возьми, сделай это.

Огромные ладони Стерлинга крепко нащупывают мои подколенные сухожилия, прежде чем его руки сжимаются, и он встает, поднимая меня. Поднимает меня, как будто я невесомая, и обвиваю ногами его талию.

Боже, он сексуален, губы и зубы все еще ласкают меня. Губы на моей шее, сосущие ключицу.

Вместо того чтобы уложить меня на пол, как он угрожал, он делает три длинных шага, крадется по покрытому ковром полу, прижимая мою спину к стене гостиной.

Он зажал меня между собой и кухней.

Его эрекция впивается в верхушку моих бедер через брюки, и медленными контролируемыми движениями Стерлинг наводит меня на свой член, двигая меня вверх и вниз по джинсам. Мы занимаемся петтингом, прижимаясь к стене. Целуемся. Целуемся, как подростки, пожирая друг друга.

Роуди время от времени сжимает мою задницу, наши языки спариваются. Чертовски охренительно.

Грязно.

Я не могу открыть рот достаточно широко; этот поцелуй — лучший из всех, что у меня были, грязный и влажный — настолько влажный, что мне, вероятно, придется вытереть рот, когда мы закончим, но мне все равно. Я брежу от желания и потребности, грязного и восхитительного напряжения, которое сводит нас с ума.

Я бы солгала, если бы сказала, что не думала о том, каково это — целоваться со Стерлингом Уэйдом с той самой минуты, как вышла с ним на крыльцо, солгала бы, если бы сказала, что не думала о тех огромных руках бейсболиста, трущихся о мое тело.

Они огромные. Они фантастические. Они хватают меня за задницу, хватают за ягодицы. Скользят вверх по моей грудной клетке, вокруг моего стройного тела, чтобы обхватить мою грудь через ткань моей майки.

Я так рада, что на мне нет лифчика.

— Ммм, — стону я.

Этот поцелуй — это все, и я запомню его на всю оставшуюся жизнь.

Я стону ему в рот, когда его руки крепко сжимают мое тело, удерживая меня, словно я ничего не вешу. Снова стону, когда его язык делает эту сексуальную крутящуюся вещь против моей. Втягивает мою нижнюю губу в свой рот, покусывая.

Я тяжело дышу, когда его зубы тянутся вдоль моего горла, а его рот сосет мою шею.

Этот поцелуй — это все.…

Всё.

Его рот проверяет мои жизненно важные органы, посасывая пульсирующий пульс на моей шее, медленно сводя меня с ума и, вероятно, оставляя засос. Мне все равно, я замаскирую его косметикой.

Мне нравится это.

Я люблю его рот, язык и грубые, цепкие руки.

Это больше, чем первый поцелуй. Мы теряем себя друг в друге, переживаем внетелесный опыт. Впервые в жизни я не хочу быть осторожной. Я хочу выбросить осторожность на ветер.

Я хочу его так же сильно, как он хочет меня.

Но только не у стены. Или на грязном ковре моей университетской квартиры. Или, когда мы выпьем.

Я смотрю в его дикие, полуприкрытые глаза. Я смотрю на его пухлые губы, провожу кончиками пальцев по изогнутой верхней части рта, прослеживая изгиб.

Он раздвигает губы, щелкая языком по подушечке моего указательного пальца.

Затем я подношу руку к своему рту, повторяя движение, мягко нажимая.

Они нежные.

Зацелованные.

— Скарлетт, пойдем в спальню. — Он продолжает целовать мою челюсть.

Боже, я так хочу… так сильно хочу.

Но я не спонтанна, и не важно, насколько горячо мое тело — огонь внутри пылает с головы до ног, — я не из тех девушек, которые занимаются сексом по прихоти, потому что это приятно.

— Если мы пойдем в спальню, Стерлинг, мы не остановимся.

— Ты хочешь остановиться? — Выражение его лица недоверчиво.

— Я не хочу… но мы должны.

Роуди все еще прижимает меня к стене, таз и член впиваются в мою промежность. Он лижет мое декольте, прямо в ложбинке между грудями.

— Я хочу, чтобы ты знала: у меня нет проблем играть с тобой в долгую игру, просто чтобы ты знала, с чем имеешь дело.

Я ошеломлена.

— Долгая игра?

— Я могу подождать тебя, Скарлетт Рипли.

Подождать меня.

— Что это значит?

— Если ты говоришь, что есть хоть какой-то шанс впустить меня в свою тугую, влажную киску, я готов подождать, пока ты не будешь готова.

Господи, у него рот грязный.

Я люблю это.

Теплый жар заливает мой живот, собираясь в низу живота.

— Ты так чертовски… — он практически рычит, сексуальное расстройство сжимает его контроль, как кулак. — Слушай, ладно… мне просто нужна секунда.

Даже когда он выдыхает неудовлетворенный глоток воздуха, выпуская сдерживаемое напряжение из легких, это сексуально. Смотреть, как этот самоуверенный человек теряет себя — это…

Мощно.

— Я буквально никогда ни с кем так не разговаривал за всю свою жизнь, — ворчит он, и его баритон звучит глубоко. — Мои яйца не будут синими, они станут фиолетовыми.

Я целую его в уголок рта, не торопясь опускаться обратно на землю.

— Я никогда не говорила о сексе до того, как попыталась с кем-то переспать.

Мы целуемся вместо того, чтобы пить алкоголь, все еще пьяные друг от друга.

— Ты предпочитаешь просто сорвать с себя всю одежду и трахнуться? — я спрашиваю, когда мы отрываемся, чтобы глотнуть воздух.

— Это всегда было легче, чем говорить.

— Мы ответственные.

Он хмыкает.

— Наверное, но разве планирование секса не приносит удовольствия?

Я понятия не имею.

— Разве предвкушение не дает нам чего-то, чего стоило ждать?

Он обдумывает этот вопрос.

— А что, если секс — дерьмо после всего этого ожидания?

— А что, если это лучший секс в твоей жизни? — Я хлопаю его по носу. — Просто есть, о чем подумать. — Наклоняю голову, изучая его, пока он держит меня так, словно я ничего не вешу. — Ты когда-нибудь так делал? А не просто случайный секс?

— Когда-то у меня была девушка, на первом курсе.

У него была девушка? Это удивляет меня, и мои брови взлетают вверх.

— Да? Что случилось? — Я стараюсь, чтобы мой тон был спокойным, но наше дыхание затруднено, и это трудно. Наклоняюсь, чтобы поцеловать его сильную челюсть.

— Команда случилась. — Он поднимает меня, перенастраивая мой вес, рот ниже уха. — Нагрузки и…

— Поклонницы?

— Нет. Я собирался сказать, что слишком долго отсутствовал. Ей это не нравилось.

— Хм.

— Хм, что?

— Ничего.

Он ставит меня на землю и смотрит мне в глаза.

— Вовсе нет. Что ты хотела сказать?

— Я собиралась спросить о верности.

— Но почему? Я уже говорил тебе, что никогда не обманывал. Верность никогда не была для меня такой проблемой, как для нее.

— Можешь уточнить?

— Она сказала, что ее слишком часто оставляют одну, и я не уделяю ей достаточно внимания. — Слова звучат немного горько, и в ответ я не издаю ни звука, кроме короткого вздоха.

— Ты хочешь сказать, что она тебе изменила?

Он хмыкает, проводя пальцами по моим волосам.

— Я справился с этим.

— Но с тех пор у тебя не было девушки.

— Нет.

— Значит, у тебя нет эмоциональных шрамов или чего-то в этом роде? — выпаливаю я.

Он смеется.

— Что это за чертов вопрос?

— Мне просто интересно, не травмировало ли это тебя.

Он закатывает на меня свои блестящие зеленые глаза.

— Мне было восемнадцать, Скарлетт. Тогда меня ничто не травмировало. Мое дерьмо не воняло.

— Как скажешь.

Я в этом не уверена.

Он вздыхает.

— Я не лежал в постели и не плакал из-за этого, если ты так думаешь.

Да, это немного то, о чем я думала.

— Я хочу заняться с тобой сексом. Очень хочу, только не у стены.

— Типун тебе на язык. — Он наклоняется в коленях, откидывает мои волосы назад и проводит языком по моей мочке. Выдыхает мне в ухо. — Я бы никогда никого не трахнул у стены. Ты когда-нибудь пробовала это? Глупо, опасно и слишком много работы с моей стороны, чтобы не уронить тебя, — он смеется мне в волосы. — Не стоит того.

— Замолчи, — я смеюсь, мне хочется шлепнуть его по руке. — Я говорю серьезно. Я не из тех девушек, которые заводят романы, и ты уже знаешь, что я заноза в заднице — спроси любого из своих друзей.

— Я ни хрена не скажу своим друзьям. — Через несколько мгновений он добавляет: — это никого не касается, кроме нас.

Я верю ему, затаив дыхание, когда его ладонь блуждает по гладкой передней части моего топа. Разминает мою грудь сквозь тонкую ткань.

— Скарлетт?

— Хм?

— Я буду скучать по этим сиськам сегодня вечером, когда вернусь домой.

Я так и не узнаю, то ли он ласкает одну из них для пущей убедительности, то ли для того, чтобы помучить нас обоих. 

*** 

Роуди: Я не могу уснуть, а ты?

Скарлетт: Нет. Я попыталась заснуть, но, в конце концов, начала играть на своем телефоне. Жду, когда ты мне напишешь, лол, какой же я отстой?

Роуди: Не такой отстой, как я, делающий то же самое. Я перестал ждать — ты иногда бываешь очень упрямой занозой в заднице, Рипли.

Роуди: Я должен был просто остаться на ночь. Мой член был бы хорошо засунут в твою задницу. Слишком много информации? Слишком рано?

Скарлетт: Лол, я не уверена, что это помогло бы. И ты действительно думаешь, что мы в этой точке? Ночевки?

Роуди: Мы друзья, а это больше, чем у большинства людей, когда они начинают встречаться.

Скарлетт: встречаться… это то, чего ты хочешь?

Роуди: Я же говорил тебе, что играю в долгую игру, помнишь?

Скарлетт: Я не забыла, наверное, просто не поняла, чего ты хочешь.

Роуди: Разве не этого хочет каждая девушка?

Скарлетт: Я хочу только того, что ты готов мне дать.

Роуди: Скарлетт, сейчас два часа ночи, я слишком устал, чтобы философствовать.

Скарлетт: Давай поговорим о том, как тебе не удалось поиметь меня прошлой ночью. Как бы вы это назвали в бейсболе? Выбить в аут?

Роуди: Господи, да ты чертовски жестока.

Скарлетт: Прости, но я не могла пройти мимо этого. Я думала, что флиртую??

Роуди: Ты могла бы взять хороший длинный проход с этой шуткой.

Скарлетт: Извини, что я веду себя как ребенок, особенно когда ты такой милый, но я умирала от желания использовать фразу «поиметь меня» в предложении.

Роуди: Если бы я хотел, чтобы меня мучили, то пошел бы в спортзал и позволил физиотерапевту разобраться с узлами в моих плечах.

Скарлетт: * * мысленно рисует твое тело без рубашки.**

Роуди: В следующий раз тебе не понадобится мысленная картинка. Все, что тебе нужно сделать, это попросить, и мне даже не важно, какой тон ты используешь.

Скарлетт: Я довольно хорошо управляюсь со своими руками, может быть, когда-нибудь я тебя разотру.

Роуди: Никогда не говори «разотру», потому что трение.

Скарлетт: Ты просто…

Роуди: Похотливый?

Скарлетт: Как ты думаешь, есть более подходящее слово, чем это? Похотливый звучит так грубо.

Роуди: Это звучит лучше, чем когда я говорю, у меня возникают сладострастные мысли о тебе.

Скарлетт: Ты только что погуглил это слово?

Роуди: Да, список синонимов ужасен. Ни один из них не достаточно грязен.

Скарлетт: Ты прав. Странно, правда?

Скарлетт: Когда вы начинаете весеннюю подготовку к бейсболу — примерно, в какой день?

Роуди: Январь… двадцатое или что-то в этом роде, я точно не знаю, мне нужно посмотреть расписание. На самом деле я возвращаюсь до официального окончания каникул, мы начинаем за несколько дней до возобновления занятий.

Скарлетт: Почему я этого не знала?

Роуди: Я надеялся, что ты продвинешься дальше с этим.

Скарлетт: Как?

Роуди: Лол, поищешь сама.

Скарлетт: Когда ты закончишь с экзаменами?

Роуди: Двенадцатого, но у меня есть куча дерьма, чтобы сделать на поле, прежде чем я уеду; хотя у меня уже есть билет на самолет на декабрь.

Скарлетт: Постой. Можем ли мы сосредоточиться на том факте, что ты продолжаешь использовать точки и запятые в своих текстовых сообщениях?

Роуди: Это тебя заводит?

Скарлетт: Правильное использование грамматики всегда заводит меня.

Роуди: Я запомню это. Ты хочешь, чтобы я отправил тебе свой календарь по электронной почте?

Скарлетт: Конечно? Если хочешь?

Роуди: Я хочу.

Роуди: Что ты собираешься делать в следующие выходные? Я подумал, может, мы могли бы потусоваться или еще что-нибудь.

Скарлетт: Впервые за много месяцев я возвращаюсь домой.

Роуди: О.

Скарлетт: А как насчет тебя?

Роуди: У меня нет никаких планов.

Скарлетт: Я бы взяла тебя с собой домой, но мои родители тебя не знают, и я думаю, что у моего отца будет припадок. Плюс у моей мамы есть проект, в котором она нуждается в помощи для моего отца…

Роуди: Мне нужна помощь с несколькими проектами, лол * * эмодзи баклажан и брызги воды **

Скарлетт: Ты такой извращенец!

Роуди: Ты жалуешься? Должен ли я опустить его на одну ступень вниз или на двенадцать?

Скарлетт: Нет * * прикусывает нижнюю губу**

Роуди: Значит, у тебя нет никаких шансов быть здесь в эти выходные? Я надеялся, что мы могли бы пойти поужинать или что-нибудь в этом роде.

Скарлетт: Как свидание?

Роуди: Да, как свидание.

Скарлетт: Ну, теперь я чувствую себя ужасно — я хотела бы это сделать.

Скарлетт: Ты разочарован?

Роуди: Немного, но я могу писать тебе все выходные, да?

Скарлетт: Прости, ты спрашиваешь об смс или секстинге?

Роуди: Ты уговорила меня на секстинг — теперь я вроде как рад, что ты уезжаешь.

Скарлетт: Боже, спасибо. 

ГЛАВА 6

ШЕСТАЯ ПЯТНИЦА

«Пятница, когда Скарлетт дома, и мне скучно до чертиков, и я провожу ее, поедая еду на вынос у кухонной раковины».

Роуди

Я скучаю по ней.

Я уже говорил, что это всего лишь трехдневный уик-энд? И я должен отрастить пару яиц и не быть такой киской? Я мечтаю, как Скарлетт возвращается, постоянно проверяя свой телефон на наличие ее сообщений.

Они приходят редко, ее родители монополизируют ее время.

Дерьмо.

Если сейчас все так плохо, то каково будет на зимних каникулах, когда мы целый месяц будем дома, и я буду за тысячу миль отсюда? Это не простая поездка на машине; я должен лететь домой самолетом, а это значит, что застряну там с моими родителями в качестве компании.

Я бью кулаком по подушке и снова проверяю телефон.

Полночь.

Она определенно уже спит.

Мой большой палец нависает над приложением отправки сообщений.

Я не решаюсь нажать на него, но это так чертовски заманчиво. Скарлетт спит с включенным звуком, и если я пошлю ей сообщение, она проснется, и мы сможем…

Черт. Дерьмо.

Я плюхаюсь обратно на подушки и стону, залезая в боксеры, пробегая пальцами по твердеющему члену, лежащему на моем бедре.

Осталось еще тридцать шесть часов.

ПОНЕДЕЛЬНИК

«Понедельник после того, как она уезжала на выходные».

Роуди

Сказать, что я скучал по Скарлетт, было бы слишком мягко. Я замечаю ее на другом конце двора, и будь все проклято, если мое сердце не начинает биться сильнее. Это первый раз, когда я встретил её в кампусе с тех пор, как встретился с ней шесть недель назад, но она вне досягаемости. И все же мои глаза жадно впиваются в нее.

Не то чтобы мы встречались в течение недели, но это было раньше.

Прежде чем поцеловаться…

Тискаться…

Ласки, которые на повторе воспроизводятся в моем сознании, заставляя меня дрочить больше, чем я делал в средней школе.

Она определенно слишком далеко, чтобы я мог выкрикнуть ее имя; я устрою сцену и выставлю себя на посмешище.

Вместо этого мои ноги начинают двигаться в ее направлении, уклоняясь и лавируя между студентами, как профессиональный игрок, которым я являюсь, глаза сосредоточены на конечной цели: добраться до её, прежде чем она уйдет.

Я тащу задницу, крепче сжимая черный рюкзак, перекинутый через плечо. Окликаю ее по имени, когда я оказываюсь в пределах досягаемости, радуясь, что она слышит меня в первый раз, так что я не опозорюсь, выкрикивая его снова.

Медленно перехожу на бег, когда догоняю ее, привлекаю ее внимание как раз в тот момент, когда она отворачивается, направляясь к парковке, ее щеки слегка порозовели от холода.

Она удивляется, когда я резко останавливаюсь перед ней, мой короткий спринт стоит усилий, когда она улыбается, сверкая белыми зубами. Еще больше удивляюсь, когда наклоняюсь к ней, целуя ее в губы.

Я делаю это снова. Потому что ничего не могу с собой поделать.

— Эй, — выдыхаю я, касаясь ее локтя, желая контакта. Желая прикоснуться к ней своими руками. Везде. Боже, я так чертовски скучал по ней, и меня даже не волнует, что из-за этого я выгляжу подкаблучником.

В выходные температура упала, и по мере приближения зимы и конца семестра на Среднем Западе она продолжает падать — одно из немногих сожалений, которые я испытываю по поводу получения стипендии в Айове.

Давайте посмотрим правде в глаза, я из Флориды, и моя кровь слабее, так что мои яйца, как правило, съеживаются в этих холодных температурах, и иногда я большой гребаный младенец по этому поводу.

Ненавидя ветер, дергая куртку, я подтягиваю ее повыше к горлу, как замершая, маленькая девочка.

Что касается Скарлетт, то она, кажется, совсем не беспокоится об этом, погода соглашается с ней, симпатичная черная шапка натянута на ее длинные волосы, пушистый шарик подпрыгивает на ее вершине.

Она одета в куртку, которую я никогда раньше не видел; она черная и стильная — не то чтобы мне было наплевать на моду, — но каждую пятницу вечером на крыльце она была одета функциональнее.

Это пальто не пухлое, а приталенное, с серым воротником из искусственного меха, задевающим кожу.

— Привет. — Ее дыхание вырывается белыми облачками.

— Я видел тебя оттуда. — Я показываю через двор. — Я ждал, чтобы столкнуться лицом к лицу с тех пор, как ты бросила меня, чтобы поехать домой в прошлые выходные, — поддразниваю я. Но это правда. Переписка, пока она была дома, помогла, но ничто не сравнится с тем, чтобы быть с ней лично. За исключением, может быть, подрочить себе, ха-ха.

— Столкнуться лицом к лицу? Разве это не значит «ударить кого-нибудь по лицу»? — Я не могу понять, шутит она или говорит серьезно.

— Разве? — Я думал, это означает поцелуй.

Она хихикает.

— Думаю, что да. Может быть, не стоит повторять это слишком громко? Если только ты не хочешь, чтобы тебя арестовали за угрозу нападения.

Я поднимаю свой рюкзак.

— Куда ты направляешься?

— Я шла домой.

— И я тоже.

Мы стоим посреди тротуара, на дальней стороне кампуса, глядя друг на друга сверху вниз, и в ярком свете дня я вижу, как чиста ее кожа. Как длинны ее ресницы, как четко очерчены дуги ее темных бровей, выглядывающих из-под черной шапки. Дерзкий кончик ее носа.

Встреча с ней в кампусе, как сейчас, кажется более интимной, чем моя рука на ее рубашке или мой язык в ее рту. То, что она вырвана из контекста, выводит меня из моей стихии.

— Могу я пригласить тебя на чашечку кофе?

У нее появляется ямочка.

— Я могла бы согласиться на кофе.

— Или обед? — Черт возьми, я голоден.

Голоден до обеда и ее компании.

Я так чертовски отчаянно нуждаюсь в ее компании.

Я ломаю голову в поисках причины; она не ослеплена вниманием, которое я получаю от своих сверстников, не имеет желания быть частью моего фан-клуба. Похоже, ей наплевать на бейсбол, хотя ее папе он нравится. Равнодушна к тому, что я капитан команды или один из лучших шорт-стопов страны. Не интересуется, какие у меня перспективы играть в профессиональный бейсбол — даже не спросила об этом.

— Хочешь что-нибудь перехватить в кампусе? — спрашивает Скарлетт.

— Нет, давай убираться отсюда к чертовой матери. — Я хочу побыть с тобой наедине, без помех. — Я хочу чего-нибудь из той закусочной на десятой улице. Ты была там?

— Раз или два.

— Тебя это устраивает?

— Конечно, почему бы и нет. — Ее ноги все еще приросли к земле. — Хочешь прогуляться?

— Черт возьми, нет, — я смеюсь. — Я отмораживаю себе яйца. Я могу вести машину, если ты не против. Сначала мы должны дойти пешком и забрать мой грузовик.

— Конечно.

Наши ноги двигаются к моему дому, и, недолго думая, я тянусь к ее руке.

Ее рука, надетая в рукавицу, мягкая. Я сжимаю её, прежде чем направить свой взгляд вперед, и если даже она не любит нежностей на людях, то ничего не говорит.

Пушистый маленький меховой комочек на ее шапке подпрыгивает, когда она идет рядом со мной, заставляя меня улыбнуться. Ее черные кожаные ботинки стучат по бетону рядом со мной.

Рюкзак Скарлетт — обычный черный, как и мой, с серыми вставками, в тон ее жакету с блестящей серебряной молнией.

Мы быстро добираемся до моего дома, и я открываю дверь своего грузовика, ожидая, пока она не заберется и не пристегнется, чтобы закрыть ее. Провожу по ней пальцами, без всякой необходимости проверяя, что Скарлетт в безопасности, как предлог, чтобы прикоснуться к ней.

— Что? — Она ловит меня на том, что я смотрю на нее на пассажирском сиденье, как будто ей там самое место.

— Ничего. Ты просто хорошо выглядишь в моем грузовике, вот и все.

Достаточно хорошо, что хочется съесть, остальная часть ее лица становится того же оттенка, что и розовая пуговка ее носа, когда она борется с улыбкой — и проигрывает.

Я встаю на подножку, хватаюсь за ручку над окном и снова целую ее.

— Боже, какая ты милая.

Целоваться на моей подъездной дорожке не входило в мои планы, но ее губы теплые, и я изголодался по ней — изголодался по ней за все выходные, и никакое количество смс, секстинга или фейстайма не могло утолить мой аппетит.

Когда я отстраняюсь, только подумав: «гигантский гребаный сэндвич со всем, что на нем есть».

— Может быть, вишневый пирог на десерт, — задыхаясь, добавляет она, прикладывая варежку к губам там, где только что был мой рот.

Вишневый пирог… это был намек?

Еще раз чмокнув ее в хорошенький ротик, я спрыгиваю с подножки, захлопываю дверцу и бегу к водительскому месту.

— Боже, — простонал я. — Я ничего не ел с пяти часов утра.

Я завожу мотор, позволяя ему гудеть.

— С пяти утра? Что ты делал так рано?

— Поднимал. — Мои бицепсы напрягаются, как по команде.

— Что поднимал?

— Хм, гири? — я смеюсь, забавляясь, звук заполняет кабину грузовика. — Мы тренируемся в течение недели и отмечаемся у наших тренеров, чтобы мы не были ленивыми кусками дерьма, когда начнется сезон. Некоторые парни действительно запускают себя в межсезонье.

— Если я встану так рано, это убьет меня.

— Не ранняя пташка?

— Я бы солгала, если бы сказала, что это так.

— К этому привыкаешь.

Отчасти.

Мы добираемся до десятой улицы, мои глаза осматривают дорогу в поисках места для парковки у обочины. Я нахожу одно, параллельно паркую грузовик, как чертов профессиональный водитель.

У меня нет времени, чтобы обойти грузовик со стороны Скарлетт; она выскакивает на тротуар, прежде чем я успеваю отстегнуться, и уже ждет по обочине, когда я соскальзываю с водительского места.

С другой стороны, это немного возбуждает, когда я бегу через улицу к ней, хватая ее за руку. Мне удается добраться до входной двери первым. Открываю ее для Скарлетт и провожу ее великодушным жестом моей ладони.

Моя мать научила меня хорошим манерам.

Мы занимаем столик в углу, и это место достаточно далеко от кампуса, чтобы не быть замеченным. Вероятность того, что мы на кого-нибудь наткнемся? Почти нулевая, слава гребаному богу.

— Я уже знаю, чего хочу. — Она качает головой, отказываясь от меню, когда официантка подходит, чтобы принять наш заказ. — Каким бы ни был ваш суп на сегодня, я бы с удовольствием съела его. И бананово-ореховый маффин. О! И горячий шоколад, пожалуйста, с большим количеством взбитых сливок.

Я смотрю в меню, изучая фотографии одну за другой, в нерешительности. Затем:

— Дайте мне питу со всем, пожалуйста, побольше ростбифа. Майонез, горчица, масло. Никаких помидоров. Много салата, и я возьму побольше картошки. — Я закрываю меню и возвращаю его обратно. — Я буду воду и ещё чашку того супа, который есть.

Девушка строчит в блокноте, украдкой поглядывая на меня из-под ресниц. Она определенно студентка и определенно узнает меня; интересно, попросит ли меня подтвердить мою личность позже или оставит нас в покое, чтобы мы смогли поговорить без лишнего шума.

Затем Скарлетт делает одну из моих любимых вещей: встает, чтобы снять пальто.

Я не знаю, что именно в этом жесте возбуждает меня, но это происходит, вероятно, потому, что она снимает одежду — любую одежду, это не имеет значения для меня.

Скарлетт скользит рукой вниз по молнии, и я пристально смотрю, как молния расстегивается, предвкушение колотит меня в груди. Блин, я обожаю, когда она стягивает пальто с плеч, открывая все, что на ней надето.

Обтягивающая рубашка не разочаровывает, обтягивая ее фантастическую грудь. Ее стройные бедра украшают черные леггинсы, заправленные в кожаные сапоги.

Скарлетт снимает шапку и расчесывает пальцами волосы, пока они не становятся гладкими. Они падают прямыми простынями, резко контрастируя с ее накрахмаленной рубашкой. Я смотрю, как Скарлетт наклоняется, чтобы засунуть шапку в карман пальто, прежде чем плюхнуть свою тугую задницу обратно в кресло.

Моя.

И я был бы неосторожен, если бы не заметил, как подпрыгивают ее сиськи, когда она садится.

Я трясу головой, чтобы сосредоточиться.

Сосредоточься, черт возьми.

— Я хочу прояснить наш прошлый разговор, поскольку мы так и не закончили его. — Это гложет меня, мучает мой разум в основном потому, что я чертовски сильно хочу ее трахнуть. — Ну, ты знаешь, разговоры о сексе.

Я достаю розовый пакетик сахара из металлического держателя в центре стола и перекатываю его между подушечками пальцев. Постукиваю им по столешнице, чтобы занять руки, загибаю углы.

Мое колено подпрыгивает под столом.

— Какой разговор о сексе? Тот, что был у меня дома, или тот, что был у нас в эти выходные, когда ты прислал мне фотографию своей жесткой… биты?

Нет, я не посылал ей фото члена. Она буквально говорит о винтажной бейсбольной бите, которую мне подарили родители, когда я подписал контракт с Айовой.

— Тот, где мы обсуждали ответственность. — Мои ноздри раздуваются.

— Ох, этот разговор о сексе. — Она ерзает в кресле, закинув правую ногу на левое колено.

— Да. Этот.

Мы молчим несколько секунд, когда официантка возвращается с нашими напитками, ставя их один за другим на стол. Я раздраженно поднимаю брови, надеясь, что она поймет намек и уйдет.

— Итак, давай поговорим об этом, потому что это все, о чем я могу думать.

— Это потому, что ты сплошной бушующий гормон. — Скарлетт делает изящный глоток горячего шоколада. — Я имею в виду, посмотри на себя. Ты выглядишь так, будто хочешь перепрыгнуть через этот стол и…

— Трахнуть тебя?

Она слегка отплевывается, белые пенистые взбитые сливки прилипают к уголку ее губ.

— Это один из способов, чтобы описать это. — Ее руки лежат на столе, но пальцы не отрываются от керамической кружки. — Но ты же знаешь… я не хочу отношений, основанных на сексе.

— Я тоже не хочу отношений, основанных на сексе, но было бы очень здорово, если бы у нас его было очень много.

— И весь этот секс ты хочешь иметь только со мной? — Она делает глоток горячего шоколада совсем не случайно, глядя на меня поверх ободка.

— Эээ, да?

Ее смех прерывает еще один официант, который ставит наши тарелки на стол. Она тоже колеблется, явно пытаясь завязать разговор, хотя и не с нами, как парой, — со мной.

Мои пальцы в волнении постукивают по столу. Колено подпрыгивает.

— Могу я предложить вам что-нибудь еще?

Ты можешь убраться к черту.

— Нет.

— Вы уверены? У нас есть действительно отличные печенья, их только что доставили из пекарни на углу.

Скарлетт вежливо улыбается, ничего не замечая.

— У нас все хорошо.

— Если еще что-нибудь понадобится…

— Вы не слышите, вам говорят «нет»?

Господи Иисусе, я так раздражен. Она что, плохо слышит? Почему эти чертовы официантки не оставят нас в покое?

У нас тут чертов секс-разговор!

— Стерлинг, — ласково произносит Скарлетт, и она смотрит на девушку, виновато улыбаясь. — У нас все хорошо, но спасибо.

Она убегает прочь.

— Я был груб? — Я невозмутим.

— Немного?

Я тяжело вздохнул.

— Послушай, нам надо поговорить о всякой ерунде, и я не хочу, чтобы меня постоянно перебивали. — Я бросаю взгляд в сторону прилавка. — Теперь эта официантка будет жаловаться на то, какая я сволочь, и никто нас не побеспокоит. Видишь, как это работает?

Губы Скарлетт приоткрываются.

— Это отстой, и мне очень жаль. Я был мудаком, но мы уезжаем на каникулы через две недели, и я только что нашел тебя. Я веду себя эгоистично.

Скарлетт — единственное, о чем я думаю с тех пор, как она уехала домой, и с тех пор я дрочу на образы и мысли о ней каждую ночь.

Вообще-то, у меня реально болит запястье; сегодня утром спортивному инструктору пришлось перевязывать его мне.

Ее глаза расширяются, ресницы трепещут.

— Только что нашел меня?

— Да. — Я перегибаюсь через стол и хватаю ее за руку. — Как, черт возьми, я могу наслаждаться зимними каникулами без тебя? Пятничные вечера будут отстойными.

— Я… я не думала об этом.

— Я думал. Быть дома — отстой. В какой день ты уезжаешь на каникулы?

— Когда ты уезжаешь?

— У нас обязательное собрание команды с тренерским штабом в последний вечер занятий. Я получу расписание тренировок от тренера, еще раз увижусь с персональным тренером, а в воскресенье улетаю домой. — Я делаю паузу, хватаю бутерброд, запихиваю его в рот, откусываю большой кусок и жую.

Официанты могут быть занозой в заднице, но, черт возьми, этот сэндвич хорош.

Я стону, засовывая его еще глубже в рот, закатывая глаза.

— Господи, Роуди, ну и манеры у тебя! — она смеется, кашляет и тянется к воде, чтобы прочистить горло. — Прекрати, или я задохнусь и умру.

— Слишком хорошо, ничего не поделаешь. — Я пещерный человек, мой голос чавкающий. — Итак, когда ты уезжаешь на зимние каникулы?

Ее стакан с водой опускается на стол.

— Ну, я рано сдала экзамены, так что уезжаю в эту среду.

Еще две недели, и мы не увидимся до января. Зимние каникулы будут очень тяжелыми, мои родители сведут меня с ума, и я не увижу Скарлетт. Сама мысль об этом чертовски странная, учитывая, что мы проводили вместе пятницы последние шесть недель.

Дразнились, разговаривали и целовались, как подростки.

Это было потрясающе.

— Что ты делаешь, пока ты дома?

Скарлетт пожимает плечами.

— Я? Работаю, если смогу забрать часы. Это всё или ничего, когда все студенты колледжа наполняют город во время своих перерывов. Что насчет тебя?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю, что бы там ни планировала моя мама, — каждый год все по-разному. У нас нет большой семьи, так что это очень скучно, чертовски скучно. — Я наконец-то откусываю еще один кусок сэндвича. — Мой отец каждый год жалуется на всех туристов в городе, а в этом году они упомянули, что хотят уехать из города.

— Это же Флорида! Что может быть лучше этого?

— Круиз в последнюю минуту? Получается, дешево уезжать из порта в городе, так как нам не нужно летать, чтобы добраться туда. До берега меньше часа езды.

— Это звучит как рай.

— Не могу дождаться, когда сяду на задницу.

— Ты сидишь на заднице?

— Ну, нет. Я все равно буду тренироваться, ходить в спортзал и все такое. — Мои глаза останавливаются на темных волосах, падающих на ее правое плечо, быстро сканируя все точки ее тела. Нежные плечи. Голубые глаза. Изящные руки.

Это глупо.

Я же Роуди, чертов, Уэйд, ради бога. Я играл на стадионах, заполненных тысячами людей, я не нервничаю, и уверен, что никогда не теряю слов.

Скарлетт улыбается, протягивая кусочек своей булочки.

— Хочешь немного?

Мне вдруг захотелось всего этого.

— Ну, ты знаешь, — говорит она, разламывая маффин. — Этот отпуск будет отстойным, и это отчасти твоя вина, ведь ты из Флориды и все такое. Я имею в виду, кто предпочтет Айову солнечному штату? — она усмехается, зависть наполняет ее дразнящий тон.

Я колеблюсь, взвешивая свои слова.

— Почему бы тебе не поехать со мной домой?

Скарлетт смеется, запрокидывая голову назад, ткань ее рубашки натягивается на груди.

— Поехать домой с тобой, ха-ха, очень смешно.

Дерьмо. Она думает, что я шучу, и у меня сводит живот.

— Это не самая плохая идея в мире.

Эта идея укореняется в моем мозгу, и я немедленно принимаю задачу: отвезти Скарлетт в мой дом во Флориде во время перерыва.

Многие пары так поступают, верно? Навещают друг друга и прочее дерьмо? Для нее ведь вполне разумно поехать со мной на каникулы, не так ли? Провести время со мной, познакомиться с моими друзьями? Познакомиться с моими родителями?

Я не собираюсь приукрашивать: я чертовски без ума от этой девушки.

Кроме того, она любит океан, а у меня есть океан, так почему бы не отдать его ей? Если Скарлетт не видит в этом логики, значит, она более неразумна, чем я думал.

— Ты же не хочешь, чтобы я и в правду поехала с тобой домой. — Она помешивает суп. — Так ведь? Я имею в виду, мы только начали… ну, знаешь, тусоваться.

— Я не хочу просто тусоваться, помнишь? Долгий путь? — Я уточняю. — Я хочу встречаться с тобой, чтобы внести ясность.

— Ты хочешь быть эксклюзивными, — невозмутимо говорит она.

Я неловко ерзаю на месте. Почему она смотрит на меня так? Как будто я пришелец с другой планеты?

— Да, именно этого мы оба и хотим, верно?

Ее колебания длятся всего долю секунды.

— Да.

— Тогда почему ты так на меня смотришь?

Скарлетт хихикает:

— Потому что я просто… это безумие. Вся эта ситуация безумная. Ты мне действительно нравишься, просто никогда еще ни с кем не было так легко. Парни могут быть такими мудаками, и я думаю, что жду подвоха. С тобой все слишком гладко.

— Слишком гладко — это хорошо, да?

— Да. Это очень хорошо.

Я выпрямляюсь в кресле, как золотистый ретривер, виляющий хвостом, взволнованный тем, что угодил своему хозяину, и воспринимаю слова Скарлетт, как похвалу.

— Я же сказал, что ненавижу игры.

Ее глаза сияют.

— Но тебе нравятся наши игры.

— Да, черт возьми, — тихо говорю я, приподнимая бровь. Господи, какая же она сексуальная. — Правда или ложь, что ты хочешь спать со мной.

— Ты такой надоедливый, — стонет Скарлетт.

— Ответить на вопрос.

— Правда. — Она неопределенно пожимает плечами, отхлебывая суп с ложки.

Я ухмыляюсь:

— Правда или ложь, что ты находишь меня привлекательным.

— Надень поводок на шею своему эго, черт возьми. Конечно, я нахожу тебя привлекательным, а кто не находит? — Скарлетт скрещивает руки на груди и устремляет взгляд к потолку. — Правда или ложь, что ты хочешь спать со мной?

Теперь мне эта игра нравится больше, когда она сотрудничает.

— Правда.

— Правда или ложь, что ты находишь меня привлекательной?

— Тоже правда.

Скарлетт размешивает взбитые сливки, положенные поверх горячего шоколада, пена медленно тает в ее кружке.

Она облизывает её, баюкая кружку, делая еще один глоток с мучительным стоном.

— Правда или ложь, — неуверенно начинает Скарлетт, теребя ложку, лежащую в суповой миске. — Это нормально для девушки быть девственницей в возрасте двадцати одного года.

Э-э… что сказать?

— Я не знаю, как на это ответить. — Может, я иногда и придурок, но то, что кто-то делает в спальне — это его личное дело. — Вряд ли имеет значение, девственница она или нет.

— Правда или ложь: девственницы выводят тебя из себя.

Я усмехаюсь. Что, черт возьми, это за вопрос?

— Нет?

— Выбери один, Стерлинг: правда или ложь.

— Ложь — однозначно. У меня никогда не было секса ни с одной из них, но это не имеет значения, является ли кто-то девственником или нет. Это не вирус.

— А что, если бы этой девственницей была я?

Я смеюсь слишком громко, заставляя соседний столик вытягивать шеи и оглядываться.

— Ты же не девственница, хватит валять дурака.

Скарлетт краснеет и опускает голову, чтобы я не видел ее пылающих щек.

— Может быть, в доме меня не просто так прозвали членоблокатором, ты когда-нибудь думал об этом?

Теперь я хмурюсь.

— Не смей так себя называть, и нет, они называли тебя членоблокатором, потому что придурки, и им было скучно, а не из-за того, что ты сделала что-то не так.

— Я просто говорю.

— Ну не надо, это не смешно. — Она не притронулась к супу, и он, должно быть, остыл. — Ты разве не голодна?

— Да, но мои нервы только что пришли в неистовство. — Вместо того чтобы есть, она проводит ладонями вверх и вниз по штанинам, словно вытирая пот. — Мне нужно тебе кое-что сказать, возможно, это будет ужасно.

Я откидываюсь назад, широко расставив ноги под столом. Жду.

— Я — скала, Скарлетт.Ты можешь рассказать мне все, что угодно.

— Верно, — медленно произносит она. — Я просто не хочу тебя разочаровывать, потому что знаю, к каким девушкам ты привык, а я совсем не такая.

— Я сам решаю, к каким девушкам я привык.

Я понятия не имею, что она пытается мне сказать, но могу сказать, что это важно, и сжимаю губы; я в шаге от того, чтобы сказать ей, что влюбляюсь в нее посреди чертовой закусочной, просто чтобы успокоить ее нервы, взять этот обеспокоенный взгляд на ее лице и превратить его в улыбку.

Скарлетт выглядит одновременно решительной и испуганной, как будто ее сейчас вырвет, все еще теребя край салфетки.

— Я бы не стала тебе этого говорить, если бы ты мне не нравился, но я действительно хочу заняться с тобой сексом, так что, думаю, ты должен знать, во что ввязываешься. — Она нервно вздыхает, скрестив руки на коленях. — Я не знаю, как тебе сказать.

— В чем дело? У тебя венерическая болезнь?

Нервный смех вырывается из ее груди, переходя в полу-смех, полу-рыдание.

— Скарлетт, ты беременна? — Господи Иисусе, пожалуйста, скажи «нет».

Еще один смех, на этот раз громче.

— Может, ты прекратишь? Нет, у меня нет болезни, и нет, я не беременна. Что, черт возьми, с тобой не так?

— Ооочень много всего.

Скарлетт делает глубокий вдох, голос ее звучит тихо.

Я наблюдаю за ней; то, как она избегает моего взгляда, и румянец на ее щеках.…

— Скарлетт, ты девственница? — спрашиваю я медленно, осторожно кладя бутерброд обратно на тарелку. Кладу руки на стол и жду.

Как она может быть девственницей?

Она красивая, умная и болтливая. Умная, с нахальным ртом. Слегка извращенная, это полный бонус. Говорит то, что у нее на уме, и никого не обманывает. И то, как она смотрит на меня, какое бы дерьмо у меня не было? Оно исчезает.

Все, чего я хочу, это быть с ней.

Мне все равно, девственница она или нет, я все равно хотел бы трахнуть ее разными способами с воскресенья.

На самом деле, это чертовски круто.

Глаза Скарлетт опущены, когда она ложкой подносит суп к своим губам, румянец на ее щеках более заметен из-за белой рубашки.

— Это так? — я почти шепчу, давая нам больше уединения, но наклоняюсь ближе, чтобы она могла услышать меня. — Так вот почему ты не хотела заниматься сексом той ночью?

Она теребит салфетку.

— Вполне возможно.

Я чувствую, как мой взгляд смягчается.

— Почему ты ничего не сказала?

— Потому что мы просто целовались. Я не думала, что это будет так… безумно. Я не думала, что захочу так быстро.

— Этот поцелуй был самым лучшим поцелуем, который я когда-либо имел в своей жизни. Он заставил мои гребаные пальцы скрючиться — теперь они скручиваются от одной мысли об этом.

Она замирает.

— Серьезно?

— Да. Мой гребаный рот весь вечер покалывало после того поцелуя.

— И мой тоже.

— И я никогда не заставлю тебя делать то, чего ты не хочешь, но я не буду лгать и говорить, что это не убивало меня, чтобы остановиться. — Я провожу рукой по волосам. — Ты…

Ее глаза бегают по ресторану, проверяя, чтобы поблизости никого не было. Морщит губы, отхлебывает суп с ложки, а круглое маленькое «о» заставляет меня тупо таращиться.

— Я что?

— Неважно.

Последнее, что я хочу сделать, это начать извергать на нее поэтическую чушь. Не сейчас. Ещё нет.

Все, что выходит из сексуального рта Скарлетт, заставляет меня ерзать на стуле.

— Я могу быть твоим сексуальным верблюдом, — шучу я.

— Моим что?

— Это не идеально, но я, наверное, смогу прожить очень долго, прежде чем мы займемся сексом, не умирая, как верблюд может обходиться без воды.

— О боже, Стерлинг, — она смеется. — Именно это я и пытаюсь тебе сказать. Я не хочу ждать, я ждала достаточно долго. Я тебя спрашиваю… Ты в порядке с тем, что я никогда ни с кем не спала?

Я никогда раньше не был чьим-то первым. Эта идея приводит меня в восторг.

— Почему я должен быть разочарован, что никто не сувал свой член в тебя раньше?

Она это серьезно?

Я тоже сижу и думаю о том, каково это — ломать чью-то девственную плеву. Черт, это так называется, да?

— Ты же знаешь, что я понятия не имею, что, черт возьми, делать, верно?

Мне обращаться с ней в лайковых перчатках или просто пойти на это?

— Не сиди здесь и не говори мне с серьезным лицом, что ты тоже девственник, — она хихикает. — Потому что я слышала несколько историй о тебе через сарафанное радио.

— Боже, нет, я не девственник, — я усмехаюсь. — Но я, знаешь ли, никогда не занимался с ними сексом. — Как это вообще работает? — А что, если я все испорчу?

— Не испортишь.

— Господи, а что, если это кровавое месиво?

Выражение ее лица бесценно, и я жалею, что сказал эту последнюю часть вслух.

— Я не могу быть с тобой сейчас серьезной, — практически шипит Скарлетт со смехом. — Не мог бы ты понизить голос, прежде чем я начну задыхаться?

Понизить голос? Мы уже практически шепчемся.

— Насколько тише это может быть?

Боже, она очаровательна, когда смущена.

— Теперь я могу играть с тобой в доктора? У доктора Уэйда, сексопатолога, есть хорошая идея. — Эта идея приводит меня в восторг.

— Например… ты бы поставил диагноз моей девственности?

— Да, после тщательного медицинского осмотра. — Я делаю паузу, чтобы подумать. Все, шутки в сторону. — После того, как мы вернемся с перерыва, мы сможем, ну ты знаешь… обсудить это подробнее?

Скарлетт отодвигает миску и кружку в сторону, освобождая место для локтей на столе, наклоняется ко мне и поднимается над столом.

— Как сильно ты будешь скучать по мне во время перерыва?

— Честно? Как чертов псих.

Больше, чем я когда-либо скучал по кому-либо, а она все еще сидит прямо передо мной. На самом деле, я гарантированно проведу весь долбаный отпуск, дроча на фантазию Скарлетт в одних только снежных сапогах, кружевных стрингах и зимней шапке — той, с маленьким серым шариком на макушке. Черт возьми, это так мило.

— Мы не увидимся еще целый месяц. — Я шаркаю ногами по деревянным половицам, как любитель, застенчивый и беззащитный. — Что ты об этом думаешь?

— Я так привыкла к тому, что ты рядом.

— Я знаю.

Мы смотрим друг на друга через стол.

Я изучаю ее, затем встаю со своего места и быстро целую в губы. Сажусь обратно и поднимаю руку, чтобы официантка увидела меня и принесла счет.

— Давай выбираться отсюда.

Мы быстро расплачиваемся по счету, в основном потому, что я до смерти напугал официантку. Она быстро расплатилась с нами, и через несколько минут мы возвращаемся в мой грузовик.

По дороге к ее дому нам комфортно в полном молчании, глупо улыбаемся друг другу.

Подъезжая к ее дому, я паркую машину. Позволяю работать двигателю на холостых оборотах, радио тихо играет на заднем плане, я очень хочу пригласить себя внутрь, но не желаю быть назойливым. Не после того разговора о сексе, который мы только что провели в закусочной.

Скарлетт расстегивает ремни.

Смотрит на дорогу впереди нас, на пустую улицу, ее рюкзак все еще лежит на моем заднем сиденье.

Наконец мимо медленно проезжает машина, и мы оба смотрим, как она проезжает, прежде чем она начинает говорить:

— Из всех людей в этом мире, с которыми я бы связала себя, это был бы ты, — тихо говорит она. Медленно. Задумчиво, слегка наклонив голову, чтобы посмотреть в мою сторону. — Ты действительно замечательный.

Господи, мое гребаное сердце — маленький ублюдок — распухает. Я не должен чувствовать себя так. Так быстро прошло время… сколько, шесть, семь недель? Тридцать? Девяносто? Чувства не случаются так быстро, не со мной.

Я никогда ни в кого не влюблялся, никогда.

Это то, что со мной происходит?

Эти чертовы узлы в животе и ночи, проведенные мной, уставившись в потолок? Считая звезды, потому что я не мог спать? Ворочаться с боку на бок, проверять телефон каждую чертову секунду каждого дня, когда мы не вместе?

Я не могу поверить, что это происходит сейчас.

С девушкой с крыльца.

Лопух.

Простофиля.

Не торопись, говорит мне мой мозг.

Беги от этого и беги так далеко, как только сможешь.

Я спортсмен-чемпион.

Я хороший игрок и отличный спортсмен, и эти маленькие игры, которые я начал с ней?

Я играю, чтобы выиграть. 

ГЛАВА 7

СЕДЬМАЯ ПЯТНИЦА

«Пятница перед тем, как я должен провести весь перерыв, онанируя на порно».

Роуди

Я и представить себе не мог, что эти две недели между Днем Благодарения и концом семестра пролетят так чертовски быстро.

Не помогает и то, что девяносто процентов нашего времени было потрачено на подготовку к экзаменам, сборы и подготовку к отъезду домой.

К счастью для моих губ и члена, остальные десять процентов со Скарлетт были потрачены на то, чтобы целоваться на каждой поверхности ее дома, которой только могли найти. Ее дом — самое лучшее, уединенное место. Никаких соседей по комнате, которые могли бы нас прервать или разделить нас с ней.

Мое любимое место, где я могу ее пощупать — это кухня; если я возьму ее за бедра, то смогу поднять ее достаточно высоко, чтобы посадить ее сладкую маленькую задницу на столешницу, где она как раз подходящего роста, чтобы я мог войти между ее ног…

Меня тоже заводят всякие мелочи, например, когда я смотрю, как она делает мне бутерброд. Смотрю на ее затылок, когда она стоит у раковины. А наблюдение за тем, как Скарлетт готовит что-то домашнее, дает мне самый большой гребаный стояк.

Это заставляло меня несколько раз вставать перед ней, сгребать ее в охапку, обхватывать её ногами мою талию и целовать до усрачки.

Боже, я буду скучать по ней.

Каким-то образом я убедил ее остаться, пока мне не придется уехать — не то чтобы это было слишком трудно. В ту же секунду, как она начала протестовать, я поцеловал ее прямо во время спора. Пригласил ее на ужин и заставил остаться еще на несколько дней.

А когда я отвез ее домой?

Каждая клеточка моего тела прекрасно знает, что я не увижу ее в течение тридцати дней.

Мое сердце снова сжимается, грудь сдавливает. Комок застрял у меня в горле.

— Позволь мне проводить тебя до двери.

Кивок.

Ее тротуар раздражающе короткий, и мы в считанные секунды оказываемся у входной двери. Скарлетт замирает, прижавшись спиной к дверному косяку, и глядя на меня снизу вверх.

— Хочешь войти?

Я хочу… видит Бог, очень хочу.

— Лучше не буду. Если я войду, ты же знаешь, что не смогу уйти, а мне нужно быть на своем рейсе в три часа ночи.

Не говоря уже о куче других дерьмовых дел, которые нужно сделать, прежде чем я уеду.

— Я тоже уезжаю довольно рано.

Мои руки обхватывают ее лицо, зарываются в волосы. Большими пальцами провожу по ее подбородку, туда-сюда, потом по нижней губе.

Розовый нос.

Длинные ресницы.

Обманчиво сладкая ямочка.

Она совсем не такая, как я думал в ту ночь, когда вытащил ее на крыльцо, совсем не такая, как та девчонка, которая дерзко трепала языком, пытаясь вернуться в дом.

Боже, как я рад, что вышвырнул ее задницу, потому что теперь эта задница моя.

— Повеселись во Флориде, — говорит она мне в ладонь с несчастным видом.

— Это невозможно.

— Да, конечно. Это отпуск моей мечты.

— Ты — отпуск моей мечты, — напеваю я, изо всех сил стараясь выглядеть сексуально.

Это имеет противоположный эффект.

Звучит так чертовски глупо, что Скарлетт начинает смеяться.

И это не тот милый, кокетливый смешок, который я так люблю, нет, это громкий, неприятный смех, от которого мне хочется повалить ее на землю и засунуть язык ей в глотку.

— Я не могу, — выдыхает она. — Я — отпуск твоей мечты? Действительно, Роуди? О боже, это так глупо, что я не могу дышать. — Она хрипит от холода, изо рта у нее вырываются белые клубы пара.

— Ладно, это прозвучало не так хорошо, как мне казалось.

— Это было ужасно. Продолжай практиковаться.

— Не могла бы ты перестать смеяться? — Я хмурюсь. — Я пытаюсь быть серьезным хоть на секунду.

— Я знаю, я знаю, но давай.…

Я затыкаю ее единственным доступным мне способом: притягиваю к себе, пока наши губы не встречаются, и ее дерзкий язычок не оказывается у меня во рту.

Здесь холодно, но с ней тепло, и мы стоим вот так на крыльце, делая вид, что я высаживаю ее в аэропорту.

Я обнимаю ее за талию, прижимаю к себе, наши куртки делают невозможным сближение.

— Ты начнешь приходить на мои игры, когда мы вернемся? — Как хорошая подружка.

— Да. — Она задыхается, приподнимается на цыпочки и целует меня в подбородок. — И я знаю так много случайных бейсбольных мелочей, что это собьет с тебя спесь.

Я не говорю ей, что она уже сделала это. 

ГЛАВА 8

ВОСЬМАЯ ПЯТНИЦА

ПЕРВАЯ ПЯТНИЦА ЗИМНИХ КАНИКУЛ

«Пятница, когда я пытаюсь заполучить ее в купальнике».

Скарлетт

Роуди: Знаешь, я много думал об этом сексе. Как… много-много мыслей.

Мое сердце колотится при виде его имени на моем телефоне, как это происходит каждый раз, когда он пишет мне или звонит.

Я удовлетворенно вздыхаю, открываю его сообщение и глубже зарываюсь в постель. На улице мороз, зима в полном разгаре, семь дюймов снега, который выпал на нас прошлой ночью, придали дому прохладу. Мой отец настаивает на том, чтобы в доме было прохладно, поэтому я всегда мерзну, а погода делает это еще хуже.

Мысль о Роуди согревает мое тело, и я улыбаюсь в ответ.

Я: Это наименее шокирующая вещь, которую я слышала от тебя с момента нашей встречи.

Роуди: Прошлой ночью я лежал в постели, и меня осенило: я буду первым парнем, который тебя трахнет.

Роуди: [GIF приложение: верблюд, идущий по пустыне]

Роуди: Поняла? Это была моя ссылка на секс-верблюда.

Я: [GIF приложение: исчезает в кустарнике]

Я: Я поняла это, громко и ясно, тупица…

Я: Что ты сейчас делаешь?

Роуди: Составляю план

Я: Составляешь план чего?

Роуди: В свое время, мисс Нетерпеливая. Все еще скучаешь по мне?

Я: Да, я как раз собиралась послать тебе сообщение, чтобы поблагодарить за подарок. Это было так мило с твоей стороны прислать мне ракушки, они прекрасны. Не могу поверить, что ты сделал мне подарок.

Роуди: Я пошел на пляж и сам их собрал. Мои родители подумали, что я спятил.

Я: Лол, почему?

Роуди: Я не искал ракушки с пяти лет, вот почему. И вот я здесь, шесть футов два дюйма, нагибаюсь через каждые два фута, чтобы поднять ракушки с земли. Пришлось приехать туда пораньше, чтобы обыграть всех конкурентов.

Роуди: А до пляжа час езды.

Я: Ой, перестань, это не так.

Роуди: Ты любишь океан, Ямочки. Конечно, я пошел собирать для тебя ракушки.

Он до смешного заботлив.

Я: Я бы так крепко поцеловала тебя, если бы ты был здесь. Я действительно скучаю по тебе.

Роуди: Обещаешь?

Я: Да. Прямо в твой сексуальный рот.

Я люблю его губы.

Роуди: Знаешь, сколько раз за последние несколько дней мне хотелось пососать твою ямочку? Пару сотен.

Я: Э-э-э… я не знаю, что на это ответить, лол

Роуди: Это самая симпатичная вещь, которую я когда-либо видел, кроме твоей задницы.

Внезапно уведомление Face Time на моем мобильном начинает звенеть, жужжать и звонить, и я шарю вокруг, сбивая свой телефон на пол.

Я хватаюсь за зарядный шнур, наматываю его, как будто ловлю рыбу, и пытаюсь нажать на ближайшую лампу.

Это Роуди.

Сейчас десять часов вечера пятницы, одиннадцать по его времени.

— Эй. — Его красивая, озорная улыбка, самое желанное зрелище.

— Эй.

Я стряхиваю пелену сна с глаз, приподнимаюсь на локтях, чтобы рассмотреть его лицо.

— Так вот как ты выглядишь, когда лежишь в постели, а?

Боже.

Пристрелите меня сейчас же.

— Эта рубашка совсем не то, что я ожидал увидеть на тебе.

Я смотрю на нее сверху вниз: майка, на которой написано: «Я облизала её, так что она моя». Мама её терпеть не может, поэтому мне приходится надевать поверх неё свитер, когда я каждое утро спускаюсь на кухню завтракать.

— А что, по-твоему, на мне должно быть надето?

— Не знаю, один из этих комбинезонов в виде кошки?

— Замолчи, — я смеюсь, еще глубже зарываясь в подушку. — У меня нет кошачьей одежки.

У меня комбинезон ленивца, это очевидно, но ему не обязательно знать об этом.

Его широкие плечи обнажены, загорелые ключицы гладкие, и то, как он держит телефон под углом, не дает мне лучшего представления о его активах. Проклятье.

— Вот я и подумал, — без предисловий начинает Роуди, прислоняясь к темно-синей стене комнаты, которая, как я полагаю, является его спальней. — Ты что-нибудь делаешь на этой неделе?

Я? Я напрягаю мозги, прокручивая в голове планы на оставшуюся часть месяца, натягиваю голубую хлопчатобумажную простыню повыше на грудь.

— Просто роюсь в своем шкафу и забираю все, что больше не ношу, в центр пожертвований. — Боже, это звучит неубедительно. — Примерно так. Мой отец, возможно, захочет покататься на лыжах в какой-то момент, прежде чем я уеду, потому что мы только что получили тонну снега.

Роуди морщится при упоминании о снеге.

— А как насчет следующих выходных, например, пятницы?

— Тусоваться с друзьями, которые сейчас дома. Что насчет тебя?

Он устраивается поудобнее на кровати, сгибает руку и кладет ее себе за голову, чтобы приподняться, мои глаза блуждают по его подмышке. Боже правый, даже его чертова подмышка сексуальна с пятном светло-каштановых волос.

Вены на его толстой шее натягиваются, и я получаю почти приличный обзор его груди. Я была права, у него действительно немного волос…

— …так вот чем они занимаются в этом году вместо того, чтобы остаться в городе, — говорит он, отодвигая телефон на дюйм, и я получаю четкий снимок телевизора в углу.

Я не слышала ни слова из того, что он только что сказал.

Я была слишком занята, глядя на его гладкую кожу, каштановые волосы и зеленые глаза.

— Я… гм, не мог бы ты повторить это? Это был вопрос?

Он ухмыляется:

— Тебя что-то отвлекает, Скарлетт? — Сгибает грудные мышцы и бицепсы. Даже ключица у него аппетитная.

— Я говорил тебе, что мои родители решили уехать из города. Они отправились в короткий круиз.

— Постой. — Я сажусь. — Они оставляют тебя одного дома на праздники? Это так печально! И так в духе «Один дома».

Он невозмутимо зевает.

— Друг моего отца заключил с ними убийственную сделку. Он работает на круизную линию в их отделе общественного питания, так что я буду дома один, но надеюсь, ненадолго.

— Только не говори мне, что устроишь пивную вечеринку, пока их не будет.

Он не отвечает сразу, вместо этого смотрит через телефон мне в глаза, пока не завладевает всем моим вниманием. Зеленые глаза, черные ресницы.

— Приезжай во Флориду.

— Прости, что?

Конечно, я, наверное, неправильно поняла его.

— Собирай вещи и спускайся вниз. — Он сосет свою нижнюю губу, и она блестит, когда он заканчивает, черт бы побрал его сексуальное лицо: — Приезжай ко мне. Пожалуйста.

Я издаю слабый смешок, мой желудок опускается в неуклюжем реверансе.

— Роуди, это безумие. Я не могу сама долететь до Флориды.

— А почему нет?

— Потому что… потому что это безумие!

Так ли это? Спонтанно, весело и авантюрно — вот что это такое.

Мое сердце учащенно бьется, согреваясь от этой мысли. Желая сказать «да», но не желая показаться слишком нетерпеливой. Флорида! Со Стерлингом.

Нет. Нет, я не могу этого сделать, это безумие.

— Почему это безумие? Я хочу тебя видеть. Этот отпуск чертовски длинный и полный отстой.

Я не могу удержаться от смеха, даже если он говорит серьезно.

Потому что он говорит серьезно.

Надежда, волнение и неверие пронзают мое сердце, как тысячи стрел.

— Я проверил рейсы, — быстро бормочет он, прежде чем я успеваю прервать его. — Они сейчас дешевы, потому что очень близки к дате вылета.

Он уже проверил рейсы?

— Даже так… — мой голос звучит слабо, так слабо.

Теперь он растянулся на подушках, рука все еще над головой, бицепс все еще выпирает. Глаза озорные.

— Коралловые рифы, Скарлетт. Песок. Жизнь океана.

Я морщусь: он больше не борется честно.

— Ладно, теперь ты просто злой. Как близко ты находишься к океану, если нам придется ехать?

— Таллахассе на побережье? Час. Я обещаю, что возьму тебя с собой нырять, даже если пляж дерьмовый.

Я сажусь, мои мысли лихорадочно бегут.

— Подожди, ты это серьезно? Ты ехал целый час, чтобы собирать ракушки?

— Да. — Теперь он нетерпелив. — Ты можешь сосредоточиться на поездке сюда?

Я нажимаю на живот, чтобы успокоить нервы. Он переворачивается и протестует в ожидании.

— Роуди, почему ты так со мной поступаешь?

— Потому что я эгоистичный засранец и хочу тебя видеть.

Сердце в моей груди то сжимается, то бешено колотится от возбуждения, счастья и целого списка других вещей, которые я буду классифицировать позже, когда мне не захочется выбрасывать свои кишки от нервов.

— Стерлинг…

Господи, а что бы сказали мои родители, если бы я поехала во Флориду? Не то чтобы я просила у них денег на билет, но все же — мне двадцать один год. Встречаться с парнем на каникулах — это безумие, верно? Позволит ли мне это сделать мой отец?

Тебе не нужно разрешение, Скарлетт, ты взрослая.…

— Ты же знаешь, что хочешь этого. Я могу сказать, что ты думаешь об этом. — Он понижает голос, и он мягкий и шелковистый. — Я знаю, что ты этого хочешь.

— Ну конечно, я хочу! А кто в здравом уме этого не захочет?!

Но то, что я этого хочу, еще не значит, что я могу это сделать.

Разве я не могу?

— Прежде чем ты прямо скажешь мне «нет», не могла бы ты сделать мне одолжение и хотя бы поговорить со своими родителями? Будь спонтанной со мной, Скарлетт.

Будь спонтанной со мной.

Тем не менее, я раздражаюсь.

— Давление со мной не работает, Стерлинг Уэйд. — Мой подбородок поднимается вверх. — Кроме того, я уже взрослая — мои родители перестали мной командовать, когда стали заставлять платить за квартиру.

Правильно: тебе не нужно разрешение, ты взрослый человек.

— Тогда что же мешает тебе сказать «да»?

Я смотрю на него одним глазом, с сомнением зажмуривая другой.

— А где я буду спать? — Для своих собственным ушей, я задыхаюсь.

Он криво усмехается, сверкая белыми зубами.

— Гостевая комната?

Он высовывает язык, как будто только что проглотил жука.

Даже делая такое лицо, он хорош собой.

— В гостевой комнате, да?

— Дональд и Ханна Уэйд сказали, что ты можешь спать в моей комнате, если хочешь, чтобы тебя окружали все мои трофеи.

Сердце подскочило к горлу.

— Ты действительно спросил своих родителей, могу ли я приехать?

— Что? Неужели ты думала, что я удивлю их какой-нибудь случайной девушкой, которую подцепил в аэропорту? Конечно, я рассказала им о тебе. — Он снова зевает. — К твоему сведению, моя мать целый час ползала по твоему Instagram. Она не хочет, чтобы я приводил в дом охотницу за шипами.

Его мать просматривала мои фотографии? Боже.

— Кстати, — небрежно добавляет он, — она считает тебя очаровательной.

— Очаровательно, — невозмутимо отвечаю я.

— Она считает тебя очаровательной. Я думаю, ты сексуальна.

— Подожди, ты тоже следишь за мной в социальных сетях? — Как это мне раньше не приходило в голову? Я слежу за ним, но не думала о том, что он следит за мной, и, очевидно, пропустила уведомление.

Я краснею.

Он хмурит брови.

— Я имею в виду… да?

Я качаю головой: вся эта ситуация совершенно нереальна.

— Я все еще думаю, что все это чушь собачья. — Я говорю это медленно, пытаясь убедить себя, но безуспешно. 

ГЛАВА 9

ДЕВЯТАЯ ПЯТНИЦА

«Пятница солнца и песка, сисек и бикини».

Роуди

— Ты можешь сделать мне одолжение и не смущать меня перед моим другом? — Я нервно сгибаю пальцы левой руки, привычка, которую я перенял от долгого стояния на поле во время бейсбольных матчей.

— Ты имеешь в виду свою девушку?

— Мама, пожалуйста, не называй ее так, когда она здесь.

— Значит, она не твоя девушка? — Она притворяется невежественной, чтобы помучить меня.

— Да, это так. Просто слышать это… — Делает меня таким идиотом, что я не знаю, что вылетит из моего рта. У меня кружится голова, и то, что Скарлетт здесь, в моем гребаном доме, заставляет меня хотеть бегать кругами по окрестностям, чтобы сжечь эту нервную энергию.

Я нервничаю. Так чертовски возбужден.

— Все в порядке, сынок. Мама клевая.

— Просто… о боже. Это будет мой худший кошмар.

Мама кладет нож, которым режет ананас, на разделочную доску.

— Почему ты так драматизируешь? — она вздыхает, отправляя в рот кусочек фрукта. Жует. — Такой взвинченный, прямо как твой отец.

Я сжимаю губы и делаю глубокий, успокаивающий вдох.

— Мам, просто… успокойся, хорошо? Не начинай планировать нашу свадьбу. Не упоминай о детях. Не спрашивай, какие книги она читает, не спрашивай…

Нехорошо так говорить.

Мама обрывает меня, подняв ладонь.

— Она не читает?

— Да, она любит читать, только не допрашивай ее насчет своих романов, ладно?

Моя мать пишет исторические любовные романы и является полным ботаником, когда дело доходит до чтения.

— А что же она любит читать? — давит она.

— Мама. Если ты поставишь меня в неловкое положение, я больше никогда не приведу ее сюда.

Она выпрямляется, прислонившись к стойке, и возмущенно выгибает спину. Как будто я ее чем-то обидел.

— Ты ранишь мое сердце. — Она прижимает руку к груди, оскорбленная тем, что я даже намекаю ей на то, что они вызывают смущение. — Я не обычная мама, я классная мама.

О, черт возьми.

— Я серьезно. Не делай ту штуку, что ты всегда делаешь, когда рядом девушки…

— Что за штуку? — Она оглядывает кухню, словно ожидая, что кто-то выскочит из одного из шкафов. — Какие девушки?

— Эта штука! — Мои руки машут вокруг, как будто они независимы от моего тела. — Эта штука — дети, свадьбы и все такое.

— Стерлинг Аарон, я даже не знаю эту девушку. Я, конечно, не стала бы говорить о детях в ее присутствии. — Наступает короткая пауза. — Но почему? Она любит детей?

Я так облажался.

— Я просто не хочу, чтобы ты ее пугала.

— Но почему? — Она наклоняется вперед, опершись локтем о стойку, глаза блестят, в них светится живой интерес. — Она тебе действительно нравится? Это серьезно? — Мама осеняет себя крестным знамением. — Я буду вести себя наилучшим образом, обещаю.

Дерьмо. Это тоже не очень хороший знак.

Видите ли, дело в том, что мои родители — особенно моя мать — всегда были чрезмерно вовлечены в то, что касается меня. Как их единственный сын — и тот, кто был атлетически сложен — независимо от того, насколько они были заняты или как часто путешествовали по работе, они всегда были на моих играх.

Слишком много вложено. Чрезмерный энтузиазм. Сверхактивное воображение.

Моя мать автор любовных романов, так что это всегда связано со сферой деятельности — она романтизирует все, что я сделал. Каждая девушка, с которой я встречался, все отношения, которые я никогда не завязывал — все это пища для ее писательства.

Она просто ничего не может с собой поделать.

Это ее работа.

Но это никогда не делало подобное менее раздражающим.

Я вздыхаю, хватая ключи от машины со стойки.

— Я поехал в аэропорт за Скарлетт, а когда вернусь, ты сможешь вести себя прилично? Мы не персонажи одного из твоих романов.

Короткий кивок.

— Конечно, нет.

Она не смотрит мне в глаза.

— Спасибо, мам.

Еще один кусочек ананаса попадает ей в рот.

— Веди машину осторожно и пристегнись.

Скарлетт

Роуди очень похож на свою мать.

Это первое, что я замечаю, когда она встречает нас в дверях, когда мы возвращаемся из аэропорта… поцеловавшись в машине в течение пятнадцати минут, прежде чем войти в дом из гаража.

Миссис Уэйд высокая, на ее красивом лице появляется знакомая улыбка. Она делает достаточно хорошую работу, пытаясь замаскировать её за кофейной кружкой, но я замечаю её.

И нет никакой возможности скрыть ее мерцающие зеленые глаза.

Они такие же, как у ее сына.

— Так что я просто вывалю это, а потом позволю вам двоим решать — и не стесняйтесь отклонить эту идею, — начинает она, наклоняясь над прилавком и сплетая пальцы. — Мы с Доном разговаривали с нашим другом Кеном, который работает на круизной линии, и ему удалось получить дополнительную каюту в эти выходные.

Каюта?

Жар поднимается по моей шее. Она намекает на то, что я думаю, на что она намекает?

— Не смотри так испуганно, это не соседние комнаты, — она смеется. — Мы думали, что это будет так весело для нас четверых, что-то вроде очень длинного двойного свидания!

Поехать с ними? Поехать с ними куда?

Она продолжает болтать, делая еще один глоток из своей белой керамической кружки.

— Как вы думаете? Уехать завтра, вернуться в понедельник? Две ночи?

Пальцы Роуди находят петли ремня моих джинсов и слегка дергают их, чтобы я знала, что он подошел сзади.

— Поехать с вами в круиз? — спрашивает Роуди в макушку моей головы.

Мое сердце колотится сильнее.

Миссис Уэйд Ханна беспечно машет рукой.

— Всего лишь небольшая прогулка на южные острова.

Южные острова означают Карибское море. Рыба, коралловые рифы и ведра с ракушками.

— Я понимаю, если вы планировали просто валяться без дела, так что идите и обсудите это. Папа хочет купить немного тако, так что мы сбегаем, чтобы взять несколько штук в конце квартала, прежде чем они закроют магазин, но мы вернемся через двадцать минут. Я должна сообщить Кену в течение часа, может ли он освободить каюту для бронирования или мы берем ее.

Она так небрежно относится ко всему этому — к тому, что я живу в их доме, и что она берет меня с собой в отпуск.

Как будто все это нормально.

— Подумайте об этом, дети. У нас были бы целые выходные, чтобы узнать друг друга получше!

Роуди стонет, но его пальцы щекочут пояс моих брюк.

— Хочешь поговорить об этом? Принести твои сумки наверх? — Его высокая фигура тянется к моему чемодану, все еще стоящему на полу рядом с дверью в прихожую, и когда я подхожу, чтобы забрать его из его рук, он прогоняет меня. — Я возьму.

Роуди настаивает, чтобы я поднялась по лестнице первой — она удобно расположена рядом с кухней, его спальня — первая дверь наверху. Бросив все на пол, когда мы входим, он ведет меня внутрь комнаты, закрывая за собой дверь.

Мы одни.

В спальне его детства.

Мои глаза возвращаются к нему, когда он бесцеремонно плюхается на кровать, подпрыгивая на матрасе, возбужденный.

— Ну, что ты думаешь? Хочешь поехать?

Да, да, да!

Я хочу поехать так сильно, что это просто чудо, что я не разразилась песнями и танцами посреди кухни его родителей, но я делаю это в тот момент, когда закрываю за нами дверь его спальни. Кровь течет по всему моему телу, жидкий кислород делает меня легкомысленной и ошеломленной, вспыхивая от предвкушения.

Я подпрыгиваю на месте, пронзительный писк заставляет его изогнуть бровь.

— Тааааак это да?

Неделя за неделей знакомясь с Роуди на крыльце бейсбольного клуба, я понимаю, что никогда не смогу обмануть его. Никогда не умела быть застенчиво-скромной.

Даже если бы я не танцевала в его спальне, он мог бы прочесть меня лучше, чем большинство моих друзей.

Я успокаиваю себя, делая несколько быстрых вдохов.

— Я так сильно хочу поехать.

— Я знал, что ты согласишься.

Резко толкаю его на матрас и ползу над ним, глядя в его глаза.

— Вы это спланировали?

Пожимание плечами.

— Возможно, я уже знал, что мои родители могут снять вторую каюту, чтобы мы могли поехать вместе, но я не знал, согласишься ли ты.

Мои голубые глаза сужаются, губы нависают в нескольких дюймах от его губ.

— Это была подстава?

Роуди облизывает губы.

— Моя мама безнадежный романтик — о на сделает все, чтобы у меня были серьезные отношения. — Он вытягивает шею, прижимаясь поцелуем к моим губам. — Я не приводил домой девушек с тех пор, как учился в школе, и, вероятно, это был какой-то дурацкий танец.

— Значит, я особенная? — я дразню его, желая услышать эти слова. Умираю, как хочу их услышать.

— Настолько особенная, что я хочу показать тебя всем вокруг, когда мы вернемся в школу — я собираюсь заставить всех моих придурковатых друзей проводить время с тобой.

— Боже, пожалуйста, не надо!

— А почему нет.

— Потому что они… не любят меня. — Они думают, что я раздражающая.

— Ерунда. Они к этому привыкнут.

— Ты серьезно?

— Да? — Его руки скользят от моих ребер к спине, лаская мой позвоночник, большие, теплые и надежные.

Ммм.

— Я подумаю об этом.

— А пока мне, наверное, тоже надо собраться — бросить немного дерьма в дорожную сумку. — Он стреляет в меня ухмылкой и шлепает по заднице.

— Я удивлена, что ты этого еще не сделал, скользкий тип.

Он снова пожимает своими широкими плечами.

— Подай на меня в суд за то, что я хотел увидеть тебя в купальнике.

— В конце концов, ты бы увидел меня в одном из них.

— Ты захватила с собой купальник или бикини? — спрашивает он, взгляд скользит вниз по моей рубашке, туда, где мои груди набухли от того, что они прижаты к его груди.

От его взгляда у меня мурашки бегут по коже.

— И то и другое, — шепчу я. — Я взяла с собой и то, и другое, на всякий случай.

Роуди садится, тащит меня за собой и раздвигает ноги. Посадив меня на свои бедра, его гигантские руки скользят к моим бедрам. Ласкают.

— На какой всякий случай?

— Просто на случай, если я наберусь храбрости.

— Детка, не важно, если бы ты даже носила коричневый бумажный пакет. — Его голос понижается, когда его руки массируют мою талию через рубашку. — Я все еще думаю, что ты сексуальна.

Я теперь его детка?

— Коричневый бумажный пакет? — Я настроена скептически.

— В смысле, удачи тебе в поисках, но да — я бы взял тебя в бумажном пакете. — Его пальцы играют с подолом моей рубашки, мягко дергая. — Тогда я бы столкнул тебя в океан, и ты бы промокла насквозь, и пакет бы размок. Бум, ты голая.

— Значит, мы это делаем.

— Мои яйца хотят, чтобы ты определила термин «делать это».

Я сглатываю.

— Не будь таким извращенцем. Я имела в виду, что мы вместе поедем в отпуск. — Я делаю паузу, размышляя. — Подожди, если мы будем жить в одной каюте, значит ли это, что мы будем спать в одной постели?

Роуди смеется, уткнувшись лицом мне в шею.

— О, мы определенно будем делить постель. — Его пальцы касаются кожи под моей рубашкой.

— Но в некоторых комнатах есть двухъярусные кровати, верно?

Роуди смеется, запрокидывая голову назад, и на мгновение я восхищаюсь его сильной, толстой шеей.

— А кто сказал, что мы будем во внутренней каюте?

— Я имею в виду, мы же дети. — Мои родители ни за что не поместили бы меня в комнату с балконом, не говоря уже об окне, на круизном лайнере. Это стоит слишком много денег.

— Дети, да? — Он вытягивает перед собой ноги, длинный торс и формы большие и внушительные и определенно ни в коей мере не детские. — Я что, похож на маленького мальчика?

Нет. Определенно — нет.

Он выглядит как большой, крепкий красавчик со щетиной, упругой грудью и мощными бедрами. Он выглядит так, будто хочет показать мне все недетские занятия, которые мы можем делать в этой комнате, отслеживая мои движения, когда я отступаю от него, выходя из-под его длинных, вытянутых ног.

Фотография на комоде привлекает мое внимание, и я иду к ней, слегка пошатываясь, оглядываясь через плечо и улыбаясь про себя, когда замечаю, что Роуди пристально смотрит на меня.

Согнувшись в поясе, я рассматриваю его фотографию в средней школе с медалью на шее и бейсбольной перчаткой на руке. Его лицо раскраснелось, загорело, и он щурился от яркого солнца.

Он счастлив и сияет. И потный, как будто только что сыграл тяжелую игру и выиграл.

— Это был день, когда я стал лучшим игроком, — говорит мне сзади его глубокий голос.

Я киваю, переходя к следующему снимку, затем к следующему. Затем перехожу к его медалям и трофеям, которых здесь немало. К доске объявлений над его столом приколото королевско-синее университетское письмо, а на нем — вырезки из газет, золотая кисточка с его выпускной шапочки.

— Не знаю, почему у меня до сих пор висит все это дерьмо. — Он звучит застенчиво. Оправдывающееся. — Я больше вряд ли когда-нибудь буду здесь.

Я бросаю на него быстрый взгляд.

— Потому что ты многого добился.

На его книжной полке стоят качающиеся головы легендарных бейсбольных фигур, которые я — как бы мало я ни знала об игре — узнаю: Бейб Рут, Хэнк Аарон, Барри Бондс, Нолан Райан.

Несколько бейсбольных карточек в пластиковой упаковке. Книги, разумеется, и их много. Удивительное количество, на самом деле, начиная от популярной фантастики и заканчивая исторической научной фантастикой. На верхней полке стоит пурпурная жеода, которая заставляет меня улыбнуться, когда я беру ее и держу на ладони, изучая искорки под светом, прежде чем осторожно положить ее обратно на место рядом с раковиной.

Блуждая к шкафу, мои пальцы задевают мягкий хлопок нескольких рубашек, безвольно висящих внутри. Я подумываю о том, чтобы стащить одну из них для пижамы, но передумываю, когда его глаза так старательно следят за мной.

— Нашла что-нибудь интересное?

Не совсем. Ничего шокирующего или смущающего. Насколько я вижу, внутри не прячутся скелеты.

Когда я поворачиваюсь, мои ненасытные глаза скользят по его торсу; мой мозг хочет снова оседлать его, но мое тело подчиняется, решив проявить немного самоконтроля.

Успокойся, Скарлетт, его родители внизу, черт возьми.

Тихо, если не считать звука нашего дыхания, мои ноги ступают по его мягкому бежевому ковру, нарушая тишину. Я сцепляю руки за спиной.

— Похоже, мои родители могут вернуться. — Его сексуальная, расслабленная поза заставляет порхать бабочек у меня в животе. — Я сбегаю вниз и скажу им, что мы определенно едем.

Мои зубы терзают нижнюю губу, но я не могу подавить улыбку.

— Если ты не возражаешь, я пойду готовиться ко сну.

Он кивает.

— Это будет раннее утро. У нас есть два часа езды до круизного порта, а потом мы сможем провести вторую половину дня, исследуя корабль, прежде чем он покинет док.

Нервная и возбужденная, с болью в животе и в приподнятом настроении, все в одно и то же время. Вздохнув, я достаю из чемодана чистое белье, пижамные штаны и топ, следуя за ним по коридору.

Я бреду в ванную, поглощенная широкими плечами Роуди, когда они сгибаются. Полностью зацикливаюсь на его сексуальной мускулистой шее. Не могу оторвать взгляд от голой кожи над воротником его рубашки, провожая взглядом, пока он не скрылся из виду, спускаясь по лестнице.

Для меня это сексуальная часть мужчины — восхитительный наклон на затылке, где сходятся плечи.

Мне нравится все в этом месте на его теле, напряженные мышцы его трапециевидных и дельтовидных мышц. Свежевыстриженные волосы на затылке Роуди. Плотно облегающая его темная рубашка и обещание, что ее ткань будет бархатистой и мягкой под моими пальцами, если у меня хватит наглости ласкать ее. Или засунуть кончик пальца за воротник и провести им по теплой коже.

Я хочу провести руками по его аккуратно подстриженной копне. Медленно провести ладонями по его гладким лопаткам. Мечтаю об этом, пока зеркала в его ванной запотевают от пара из душа, и я оттираюсь под струями душа Стерлинга Уэйда.

Взяв с полки его красную бутылочку с жидким гелем для тела, я открываю крышку, вдыхая мужской аромат. Ммм, позже я свернусь с ним калачиком и буду делать с ним все, что захочу.

От этой мысли мой желудок начинает драматически переворачиваться, нервы заставляют меня захлопнуть бутылку. Концентрируюсь на своей задаче, начисто вычистив себя. Вымыть, полоскать, повторить.

Веду кусок мыла Dove по моей груди и между вершинами бедер. Я намыливаю ноги, икры. Провожу синей одноразовой бритвой медленно вверх по длине каждого из них, пока не срезаны все волосы. Поглаживаю руками вверх и вниз, смывая пену.

Бреюсь между ног.

Чисто.

Гладко.

Я вытираюсь большим серым полотенцем, похлопываю им по влажной коже, влага увлажняет мою плоть. Надеваю нижнее белье. Затем майку и шорты для сна.

Прохожу через мою обычную процедуру ванной комнаты: лосьон, увлажняющий крем, спрей для тела.

Закончив дела в ванной, прохожу по коридору, комната Роуди пуста, когда я слегка стучу и открываю дверь.

Прикусываю губу, раздумывая.

Терпеть не могу сидеть здесь в одиночестве с одной лишь нервной энергией для компании, пока он сидит внизу со своими родителями, я роюсь в чемодане и нахожу одну толстовку, которую упаковала, натягивая ее на свои мокрые локоны.

Спускаюсь по задней лестнице, когда звук голоса его матери заставляет меня остановиться на нижней ступени.

— Где Скарлетт, милый? — спрашивает миссис Уэйд.

— В душе. Позже я просто встречусь с ней в постели.

— В чьей постели? — Добродушный смех его матери заставляет меня покраснеть ярко-вишневым цветом.

— Ха-ха, очень смешно. Моей. — Он бесстыдник. — Мы не нашли простыней, чтобы заправить кровать в свободной спальне, и осмотрели все вокруг. Ты уверена, что не против, чтобы мы разделили постель?

— Проклятие, — она хмыкает. — Эти простыни, вероятно, все еще сложены в прачечной — ты же знаешь, как я поступаю, когда у меня сроки горят. Я слишком устала, чтобы идти проверять, так что никаких глупостей под этой крышей, ладно? Мы вам доверяем.

Шумные вздохи.

— Мама, завтра мы уезжаем в отпуск, и ты запираешь нас в отдельной комнате на две ночи.

— Потому что ты уже не подросток. Я не хочу доверять тебе — я должна доверять тебе. Это не значит, что я не буду прислушиваться к странным звукам сегодня вечером.

— О боже, мама.

Она прищелкивает языком.

— То, что происходит в открытом море, остается в открытом море до тех пор, пока то, что происходит, не вернется, чтобы преследовать нас в течение девяти месяцев. Ха.

Его это не забавляет.

— Ты действительно думаешь, что это смешно?

— Да, я действительно думаю, что это смешно, — она хихикает. — Моя работа как твоей матери — унижать тебя и ставить в неловкое положение, пока я скитаюсь по этой земле.

Я представляю, как он закатывает глаза.

— И еще одно: пожалуйста, не смотрите на все,что мы делаем, с расчетливым выражением лица.

— Расчетливость — хорошее слово, милый.

— Мам, я говорю серьезно.

Она глубоко вздыхает.

— Почему по твоему мнению я наблюдаю за тобой? Я вижу, что Айова не делает твоему эго никаких одолжений.

— Да ладно, я знаю, что ты используешь нас для исследований.

— Я потрясена этим обвинением, — его мама резко фыркает, но не отрицает этого.

— Ну, так это то, чем ты занимаешься?

— Может быть… совсем чуть-чуть. — Еще одна пауза. — Считай, что тебе повезло, что я не делаю заметок — эти маленькие взад-вперед между вами — это золото романтического романа. Я чувствую напряжение в моей душе.

— Господи, мама! Вот почему я никогда никого не привожу домой.

— Нет, не поэтому ты никогда никого не приводишь домой. Ты никогда никого не приводишь домой, потому что никогда никого не любил достаточно, даже Челси Ньюман, а она была такой милой девушкой.

— Ненавижу, когда ты так делаешь, — стонет Роуди. — Перестань вспоминать моих бывших подружек.

— Тебе было семнадцать, и она была твоей девушкой всего девяносто секунд — это едва ли считается. Вы едва держались за руки.

— Мы сделали больше, чем держаться за руки. — Он хихикает глубоко в груди над своей шуткой.

Мать не обращает на него внимания.

— Я просто иллюстрирую свою точку зрения. Ты никого не приводил домой со времен средней школы, а эта прилетела из другого штата во время каникул? — Похоже, что она делает большой глоток из своей кофейной кружки, а затем предательски ударяет ею о деревянную поверхность стола. — Не хочешь рассказать мне, что все это значит? Мы с папой умирали от любопытства.

— Папа не умирает от любопытства.

— Ладно. Это я умираю — скажи мне, что происходит.

— Мы друзья.

Он ухмыляется, я просто знаю это.

— А Скарлетт знает, что вы просто друзья? — дразнится его мать.

Длительное молчание.

— Я не говорил, что мы просто друзья.

— Что ты хочешь этим сказать?

Мое дыхание прерывается, честно говоря, я становлюсь клише из фильма, наклоняясь ближе к дверному косяку, напряженно ожидая его следующих слов. Он вдруг замолкает, задумавшись. Молчание тянется мучительно долго — или всего несколько секунд, я понятия не имею, но это пытка. Ожидание в этом укромном месте, где я случайно оказалась — это сущая мука.

Я прячусь, как чертов извращенец, но не могу вырваться.

— Мы не спали вместе, если ты об этом спрашиваешь.

Его мама смеется.

— Я не об этом спрашиваю, но спасибо за информацию. О, и раз уж мы об этом заговорили, пожалуйста, скажи мне, что ты используешь защиту…

— Остановись. Не говори этого. Боже.

Я представляю, как она небрежно приподнимает бровь, совсем как ее сын.

— Будь осторожен, вот и все, что я хочу сказать.

— Ты произнесла эту речь два года назад.

— Ну, это никогда не бывает лишним. Последнее, что тебе нужно — это твоя зарплата, идущая на алименты.

— Скарлетт не такая — мы не… — Кажется, он плотно сжимает губы, выдыхая воздух. — Мам, можно я тебя кое о чем спрошу, и ты пообещаешь, что не будешь сходить с ума?

— А когда я сходила с ума?

— Э-э… все время.

— Хм, я уверена, что это неправда.

Роуди громко вздыхает.

— Могу я спросить тебя кое о чем или нет?

— Ну конечно! И я обещаю, что не буду волноваться.

В кухне воцаряется затянувшаяся тишина.

Мои ладони начинают потеть.

— Ты веришь, что кто-то может влюбиться за несколько коротких недель? — он спрашивает так тихо, что, клянусь, мои уши играют со мной злую шутку. — Потому что я вот-вот сойду с ума.

Его мама тоже молчит.

— Я пишу любовные романы, милый, — медленно произносит она. Осторожно. — Конечно, я верю, что ты можешь быстро влюбиться. — Она делает паузу. — Так вот как ты относишься к Скарлетт?

Еще одна долгая, мучительная пауза, и все затаили дыхание.

— Даже не знаю. Она — все, о чем я могу думать, понимаешь? Я не могу ни на чем сосредоточиться, когда ее нет рядом, а это большая часть времени, и все, что я хочу делать, это проводить время с ней.

Его мама загадочно напевает:

— Хммм.

И теперь Роуди в ударе, вытащив слова наружу.

— Сначала она была просто девушкой, которую я не пускал на ночь в бейсбольный клуб, верно? Потому что парни такие тупицы… — Его голос прерывается, он раздраженный. — В любом случае, это нормально? Она мне снится, и все такое.

Я — все, о чем он может думать?

Он видит меня во сне? Он говорил это и раньше, но всегда, когда мы шутили.

— Конечно, это нормально, когда тебя кто-то привлекает…

— Меня не просто влечет к ней, мама. Это как… я не знаю, это как…

— Это как что?

Он разочарованно стонет.

— Даже не знаю.

— В любви вообще нет смысла, дорогой. Может, тебе стоит спросить своего отца? — она хихикает. — Боже, он понятия не имел, что делал, когда мы начали встречаться. Это было как крушение поезда.

— Я не собираюсь говорить с папой о своей личной жизни. — Он в ужасе от этой мысли.

— Что ты собираешься делать?

— Я думаю, что влюблен в нее, — подтверждает его голос, повторяя слова, ошеломляя всех. — Или влюбляюсь в нее, неважно. Чувствую что-то. Я ни хрена не понимаю, что со мной происходит.

Теперь он смеется, и глубокий тембр заставляет меня отступить в шоке. Обмякнув, я прислоняюсь спиной к стене, прижимая ладони к пылающим щекам.

Роуди влюбляется в меня?

Он любит меня.

О боже, он влюблен в меня?

«Скажи это еще раз, Стерлинг», — мысленно умоляю я, жадно ловя слова. Только еще один раз.

— Ты обсуждал это с ней?

— Боже, нет! — он кричит. — Ты что, спятила?

Мне приходится прижать ладонь ко рту, чтобы не захихикать, когда миссис Уэйд смеется.

— А почему нет?

— Я не готов признаться ей в этом дерьме, мама. Я не знаю, что она скажет, и я не мазохист.

— Я просто спросила, Стерлинг, успокойся. Ты такой чувствительный, — миссис Уэйд снова хихикает. — Пожалуйста, перестань смотреть на меня таким взглядом, ты ведешь себя нелепо.

Похоже, он скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула.

— Я не собираюсь обсуждать с ней свои чувства.

— А почему нет?

— Потому что. — Голос у него суровый, решительный. — Не думаю, что она чувствует то же самое. Прошло только два месяца.

— Почему ты так говоришь? — мягко спрашивает она, и мне кажется, что если я выгляну из-за угла, то увижу ее руку, успокаивающе лежащую на его предплечье. — Два месяца — это очень долго.

— Скарлетт… — Его голос прерывается. — Умная, красивая и… пугающая.

Пугающая?

Я?

Я его пугаю? Он что, бредит?

Я пять футов пять дюймов не смогла попасть в колледж моей мечты, даже подав заявление и дважды подав апелляцию на отказ. Половину времени я хожу в штанах для йоги, а вторую половину он видит меня только в пуховых зимних куртках.

Что в этом такого пугающего?

Стерлинг Уэйд — шесть футов два дюйма твердых мышц и загорелой кожи. Гладкие плоскости и мужественные линии. Он сильный и забавный, и я вижу его во сне каждую ночь с тех пор, как мы встретились. Я мечтала встретить такого парня, как он, когда была моложе, представляя себе идеальную пару для себя.

Он настолько близок к совершенству, насколько это вообще возможно.

И, боже милостивый, этот мальчик любит меня.

Его голос, глубокий баритон, от которого у меня по спине всегда пробегает дрожь, мягок, когда он описывает меня своей матери.

— Она независима, ей наплевать на то, что я играю в бейсбол или что я, ну ты понимаешь, популярен или что-то еще.

Я съеживаюсь. Из-за этой части я кажусь такой идиоткой. Неужели он действительно так думает? Что мне плевать на то, что он играет в бейсбол?

Мои руки дрожат, когда я подношу их к лицу, прохладные ладони прижаты к моим пылающим щекам, смущенная этой последней частью его оценки.

Что он со мной делает?

Что мне делать с собой теперь, когда я получила эту новую информацию?

Я не могу войти в кухню и вести себя нормально, как будто только что не слышала, как он эмоционально разговаривал с матерью.

Я не могу.

Я вся красная с головы до ног, все еще прижатая к стене в своем укрытии за углом, рядом с кухней, всего в нескольких футах от того места, где они сидят.

Миссис Уэйд хмыкает, не впечатленная.

— Ей наплевать, что ты играешь в бейсбол? Бейсбол — это твое будущее. Она тебя поддерживает? Она заботится о тебе?

— Расслабься, мама, я не это имел в виду. Я просто имел в виду, что она не встречается со мной, потому что я играю в мяч. Она занимается морской биологией. Выпускница, наверное. И ненавидит вечеринки.

Что? Я не ненавижу вечеринки!

Отнюдь нет.

Но они — неизбежное зло, если я твердо решила не становиться отшельницей, изолируя себя в крошечной лачуге, которую называю домом.

— Кажется, ты говорил, что познакомился с ней на вечеринке?

— Так и было. — Он ерзает на стуле. — Но она только что оправилась от простуды, и друзья притащили ее туда. Вся эта ночь закончилась не очень хорошо. Я не знаю, почему она продолжала возвращаться.

Наконец я слышу улыбку в голосе его матери.

— Она вернулась за тобой, милый мальчик.

— Не называй меня милым мальчиком, это звучит так, будто мне пять лет.

— Она нравится тебе, потому что она другая. — Похоже, миссис Уэйд довольна. — Теперь это имеет для меня больше смысла. Хм, должно быть, это большое отличие от обычного.

Я знаю, что она имеет в виду: охотницы за спортсменами. Золотоискательницы. Поклонницы. Женщины, которые встречаются с мужчинами только из-за их статуса в кампусе.

— Да, поначалу это было странно, — признается Роуди. — Иногда я уже не знаю, что сказать рядом с ней, или куда положить руки — например, я просто хочу обнять ее все время, и мне плевать, что у нас еще не было секса. — Длинная пауза. — Ладно, это ложь, мне абсолютно не наплевать, что у нас не было секса, но я не хочу ее пугать. Она такая умная, мама.

— Ммм. — Похоже, его мать чем-то занята. — Что еще?

— Я имею в виду, что сначала, когда она начала приходить в наш дом, это было случайно, и мы просто сидели там, играя в игры, потому что нам было скучно. Я… — Он остановился. — Мама! Господи, ты же сказала, что не собираешься записывать все это дерьмо! Никаких записей!

— Что? Это моя работа! Я не буду использовать ваши. Это вымысел! Кроме того, я пишу исторический роман, а не современный, так что никто не узнает, что это ты.

Мать Роуди пишет любовные романы? Это потрясающе. Почему я этого не знала?

Я не слышу остальную часть их разговора. Пятясь, я на цыпочках поднимаюсь по узкой лестнице, тихо, как церковная мышь, пока не достигаю святилища его спальни. Стоя в ногах кровати Роуди, я тяжело дышу, глядя на его темно-синее покрывало и четыре подушки, сложенные в изголовье кровати.

В углу горит лампа, мой маленький чемодан аккуратно пристроен в углу голубой комнаты. Темно-синие стены, белая деревянная отделка — в общем, комната для мальчиков.

Я собиралась спать в гостевой комнате, но Роуди не солгал, когда сказал маме, что мы не смогли найти запасной комплект простыней. Сколько бы мы ни искали, ни одного комплекта не нашли — не то чтобы он знал, где искать, и даже не потрудился спросить у мамы, где они, наверное, чтобы я была вынуждена спать с ним.

Я иногда такая невежественная. Как я могла не знать, что он влюбляется в меня в то же самое время, когда я влюбляюсь в него?

Потому что я была слишком занята, смотря на него горящими глазами, вот почему!

Сняв толстовку, натягиваю край своей поношенной майки на пояс шорт для сна. Пробегаю рукой по влажным волосам, все еще мокрым после душа.

Замираю, когда шаги раздаются наверху лестницы, останавливаясь в ванной. Дверь закрывается, грохот эхом отдается в коридоре.

Через несколько минут в туалете смывается вода.

Кран работает, как мне кажется, целую вечность.

Он, должно быть, чистит зубы или бреется, или, о боже, я хочу, чтобы он поторопился и уже вернулся сюда, чтобы я могла перестать ерзать, ходить, как тигр в клетке.

Дверь ванной комнаты открывается.

Один шаг, затем два, и Роуди стоит за дверью своей спальни; я слышу, как он колеблется. Раздумывает. Слышу, как его рука неподвижно лежит на дверной ручке. Три коротких удара костяшками пальцев по дереву заставляют мое сердце прыгать, как камень по озеру.

В дверной ручке потрескивает электричество, и я смотрю, как она медленно поворачивается.

— Да?

Почему он стучит? Это ведь его комната.

И почему я только что сказала «да», а не «заходи»?

— Входить безопасно?

— Безопасно. — Я позволила нервному смешку проскользнуть через мои губы, прижимая руку к животу, чтобы подавить его, когда он трепещет.

Большое тело Роуди проскальзывает сквозь щель в двери, как мышь, протискивающаяся сквозь дырку в стене, будто ему поручено защищать мою скромность.

Он стоит широкой спиной к двери, обводя взглядом мои свежевыбритые ноги, останавливаясь, чтобы рассмотреть пушистых белых барашков на моих шортах — если их можно так назвать. На самом деле, это практически нижнее белье, едва прикрывающее мою задницу, бледно-розовое, гребешок подола скользит по верхней части бедра.

— Почему ты так на меня смотришь?

Я уже знаю ответ, знаю, почему он прожигает во мне дыры. Почему осматривает мои волосы и каждый дюйм моего тела.

Этот большой, красивый мальчик мечтает обо мне.

Стерлинг Уэйд влюблен в меня.

Эта мысль согревает меня изнутри, ослабляя мою защиту, когда я опускаю руки, убираю их с груди, позволяя ему смотреть на себя.

Он никогда раньше не видел меня в таком виде, в пижаме, почти без одежды, и выглядит он вполне удовлетворенно, используя все преимущества своего обзора с порога, низкие огни отбрасывают тени на нас обоих.

— Я что, пялюсь? — Эта сексуальная улыбка теплая и широкая. Роуди пожимает плечами. — Извини, просто… ты в моей спальне.

О боже, он такой милый.

— Хм… — смеюсь я, прочищая горло и притворно зевая. Прикрываю рот рукой. Показываю на правую сторону матраса. — Не возражаешь, если я займу эту сторону кровати?

Еще одна медленная, загадочная улыбка.

— Бери все, что хочешь.

Я зачарованно смотрю, как руки Роуди скрещиваются, тянутся вниз, чтобы стянуть рубашку с его торса, и бросают ее на ковер.

— Не возражаешь, если я сниму шорты? Мне так жарко по ночам. — Его пальцы уже вцепились в красную сетку спортивных шорт, большие пальцы теребят ткань.

Я сглатываю, когда он наклоняется, мышцы напрягаются, я зачаровано смотрю на один мускулистый бицепс, затем на другой. Они совершенны, накаченные, выпуклые вены бегут вдоль его предплечья к сгибу локтя, заставляя меня хотеть проследить их путь. Заставляя меня хотеть неторопливо пробежаться руками по этому рельефному прессу, заработанному за долгие часы тренировок, и, черт возьми, даже его пупок привлекателен.

Эти шорты скользят вниз. По паре атлетических, подтянутых бедер, смело тянутся по его ногам, расставленным на ширину плеч, прежде чем он отбрасывает их в сторону.

Стерлинг Уэйд, стоящий в одних только угольно-серых боксерских трусах, по своей красоте бросает вызов самым ценным национальным сокровищам, тонкая ткань ненасытно льнет к его толстым бедрам.

Цепляется за него по всей длине, прижимаясь к внутренней стороне бедра.

Стерлинг Уэйд — само совершенство. Великолепный.

Идеальный.

В моем полном распоряжении.

Реальность этого все еще настолько странна для меня, что я ловлю себя на том, что облизываю губы, как в плохой пантомиме, убираю прядь волос за ухо, прежде чем опомниться.

Я пялюсь на него, как отчаянная идиотка.

Как фанатка, но все же ни одна душа на земле не осудит меня и не лишит этого мгновения.

Я никогда не верну и не забуду это.

Одно его колено сгибается, ударяясь о кровать, руки упираются в матрас. Он наклоняется вперед, его широкие золотистые плечи привлекательно изгибаются. Я не знаю, было ли это приглашением поглазеть на него еще немного, но я делаю это, не в силах оторвать взгляд от его невероятного тела.

Каждый дюйм его тела четко очерчен. Безупречный.

Каждый дюйм вырезан из теплой, твердой плоти, гладкой на всем его протяжении. Волосы взъерошены от того, что он только что сорвал с себя рубашку, они торчат в десяти разных направлениях, ожидая, пока мои руки пробегутся по ним так, что мы бы оба задрожали от восторга.

Горячая кожа. Дрожащая рука.

Я откидываю одеяло с его темных простыней, пока мои ноги не подкосились, шатаясь, опускаюсь на правую сторону кровати, сердце бьется так быстро, как будто я только что пробежала милю.

Роуди проскальзывает следом за мной, оставляя свет включенным, большое тело занимает больше половины матраса, когда он складывает обе руки за головой. Поворачивается и молча изучает меня.

Я воюю сама с собой.

Я хочу сделать с этим мальчиком больше, чем с любым другим человеком за всю свою жизнь. Вот почему я девственница, которая всегда довольствовалась порно-гифками и случайными одиночными мастурбационными миссиями?

Я прикусываю нижнюю губу. Бог вознаграждает меня за мое терпение.

Я собираюсь переспать с ним в эти выходные?

Да.

Нет.

Да!

Я хочу этого сейчас больше, чем когда-либо, и мы будем одни целых две ночи. Никогда не будет более прекрасной возможности, только он и океан — две вещи, о которых я не могу перестать думать.

И он любит меня.

— Ты волнуешься по поводу завтрашнего дня? — я нарушаю молчание.

— Да, конечно. А ты?

— Я так взволнована, что не знаю, смогу ли заснуть. — Все эти волнения и чувства — это информационная перегрузка, и я пока не знаю, что со всем этим делать.

Роуди напевает свое согласие, грудь вибрирует. Беспечный и беззаботный, лицо бесстрастное. Если бы я не подслушала его сейчас, то никогда бы не узнала — никогда за миллион лет.

Но я узнала.

Свет лампы мягко падает на прикроватный столик, бросая теплый свет на его лицо.

— Ты устал? — спрашиваю я, перекатываясь к нему, зарываясь своим миниатюрным телом в изгиб его руки, вытягиваясь рядом с его телом, прижимаясь грудью к его грудной клетке. Моя рука неторопливо скользит по его широкой груди, приземляясь на левую сторону его грудной клетки, кончик моего указательного пальца блуждает рядом с его твердым соском.

— Разве я выгляжу усталым? — Под моей ладонью его сердце бьется, как военный барабан, и когда я кладу голову ему на грудь, я тоже слышу его.

Я прижимаюсь ближе, поднимаю ногу, кладу ее на его мощное бедро, и, боже, как хорошо быть так близко.

Роуди Уэйд горячий и одновременно прохладный на ощупь.

Его длинная рука обнимает меня, ладонь покоится на моей заднице, растопыренная ладонь ползет под мои пижамные шорты, чтобы обхватить мою голую ягодицу. Пальцы сгибаются возле моей расщелины, указательный палец подергивается.

Клянусь, мы оба перестаем дышать.

— В котором часу мы встаем?

— Я поставил свой телефон на восемь.

— Наверное, нам стоит попытаться уснуть, а?

Кончик его указательного пальца медленно скользит вверх и вниз по плоти моей задницы, дергая за пояс нижнего белья, клеймя мою кожу.

— Мы должны.

Он вдыхает и выдыхает.

Вдыхает.

Выдыхает.

Как будто пытается контролировать свое дыхание, что невозможно, когда моя рука исследует его грудь. Нежно пощипывая его сморщенный сосок и жарко дыша на другой.

Он так близко от моего рта, прямо там — жесткий и напряженный.

Я выгибаюсь ему навстречу, надавливая, ловя кончиком языка его сосок. Придвигаюсь ближе, чтобы я смогла пососать его. Щелчок, а затем удар, как я видела в сотне порно-гифок.

Рука Роуди скользит под мою рубашку, лаская его новое любимое место: мой позвоночник. Нежно, пока я дразню его, он такой невероятно сексуальный. Так невероятно великолепен.

Я хочу прикоснуться к нему всем телом.

— Хочешь, чтобы я потерла тебе спину?

У него отяжелели веки, рот вытянут в прямую линию, выражение лица невозможно прочесть.

— Я бы хотел, чтобы ты терла все, что хочешь.

Я подавляю желание закатить глаза.

— Повернись на бок.

Он подчиняется, поворачивается лицом к двери, представляя мне стальную крепость своей спины. Это массивная стена силы, и когда мои ладони касаются плоскости его трапеции, мои пальцы широко раздвигаются, разминая основание его шеи.

Она твердая и толстая. Плотная.

Потираю это место добрых пять минут, прижимая большие пальцы к его коже. Толкаясь в узлах, слушая, как я выдергиваю каждый из них. Один за другим.

Мои руки блуждают.

Легкие, как перышко, они спускаются по его позвоночнику к косой линии и обнаруживают две ямочки на спине прямо над его упругой задницей.

Ямочки Венеры.

Господи, до чего же они сексуальны!

Обе мои ладони гладят их, нагревая его плоть, массируя над поясом его облегающих боксеров. Поглаживаю его по заднице, сжимая ее так же, как он сжимал мою.

— Что касается массажа, то этот больше похож на прелюдию, — бормочет он в подушку, скрестив руки на груди. — Я прав или я прав?

— Серьезно?

— Да?

— Нет.

— Очень жаль. Ты меня так чертовски сильно возбуждаешь.

— Я? — Я с удивлением смотрю на свои руки.

— Ты ещё спрашиваешь?

Еще три минуты притворства, и Роуди уже заваливается на спину. Я отвожу взгляд, не желая, чтобы он остановился на эрекции, обтянутой его трусами.

Но это трудно, так чертовски трудно — никакого каламбура.

— Иди сюда. — Он манит меня к себе, и я иду, как мотылек к огню.

Наклоняюсь к нему и целую в губы.

— Ты такая чертовски красивая. — Он убирает длинные волосы с моего лица; они свисают простынями на грудь и закрывают глаза. Слегка прижимает большие пальцы к моей щеке над ямочкой. — Мне она нравится. Каждый раз, когда ты улыбаешься, мне это кажется удивительным.

Когда я улыбаюсь, он улыбается в ответ, тянется ко мне, рука скользит под мою грудную клетку, другая обвивает мою талию.

Тела прижаты друг к другу, его эрекция между вершин моих бедер, наши рты расширяются, языки танцуют. Неторопливо сливаются вместе. Возбуждающе и влажно.

— Хочешь залезть сверху, чтобы мы могли обниматься?

— Мы и так обнимаемся. — Какой чудак.

— Хочешь залезть сверху, чтобы я почувствовал твои сиськи на своей груди? Так хорошо?

Достаточно хорошо.

Без малейших усилий он тащит меня на себя — как будто я ничего не вешу, — наши тела идеально подходят друг другу. Как две части сексуально насыщенной головоломки. Гигантские руки Роуди напряжены, они сжимают мою задницу, тянут меня вверх и вниз по его члену, имитируя секс, и это движение заставляет нас обоих стонать.

Так хорошо, что больно.

— Боже, я хочу сорвать с тебя одежду, — простонала я и поспешила добавить: — но только не в доме твоих родителей.

— Верно, — соглашается он. — Определенно не в доме моих родителей. — Он задумывается, и это забавно. — А почему не в доме моих родителей?

— Я никогда не смогу посмотреть в глаза твоей матери завтра утром. Я была бы унижена.

— А как насчет просто снять рубашку, чтобы я мог поиграть с твоими сиськами?

Мое тело дрожит при мысли о том, как он прикасается к моей обнаженной груди.

— Если я сниму рубашку, и ты начнешь меня трогать, то мои штанишки тоже слетят.

Его большая рука тянет меня вниз, и наши губы снова встречаются.

Его язык скользит по моей нижней губе.

— А что, по-твоему, я буду делать, если эти крохотные штанишки слетят? — спрашивает он, бормоча, источая хриплую, расплавленную мужественность, от которой мои трусики становятся влажными. Я задыхаюсь, когда кончик его члена находит мой клитор через наше тонкое нижнее белье.

Мы медленно тремся друг о друга, медленно целуясь.

— Скажи мне, что бы я тогда сделал с тобой, Скарлетт.

— Ты бы…

Он лижет мочку моего уха, отвлекая, бедра медленно вращаются подо мной, протягивает руку между нашими телами, чтобы отодвинуть мои шорты.

— Я бы что?

Боже, его голос сводит меня с ума. Мне так же жарко от него, как и от его губ на моей шее. Его твердый член у меня между ног.

— Н-не заставляй меня говорить это, — заикаюсь я, забывая, как сосредоточиться, мои глаза почти закатываются.

— Я хочу сделать с тобой все так чертовски сильно. — Он напевает, сексуально и сладко. — Ты ведь это знаешь, правда?

Я это чувствую.

Он твердый, как камень, бурлящий гормон между моих ног. Но даже сейчас он не заставляет меня заниматься с ним сексом.

— Но не в доме твоей матери.

— Только не в доме моей матери. — Его голос срывается. — Это было бы плохо.

Я выдыхаю, наклоняясь, прижимаясь грудью к его великолепной груди.

— У меня есть идея. — Он оживляется. — А что, если мы трахнемся понарошку, пока не кончим в штаны? Как похотливые подростки?

Понарошку? Это я могу сделать.

— Трахни меня понарошку, — стону я, когда он облизывает мою шею, оттягивая подол моей майки указательным пальцем. Сосет мой сосок.

Но он еще не закончил говорить грязные вещи.

— В один прекрасный день ты будешь сидеть на моем лице, а мой язык заставит тебя кончить.

Господи.

— Ты хочешь, чтобы я сделал это, детка? Съел тебя?

О господи.

Я не могу ничего сделать, кроме как тупо кивнуть, от визуальных эффектов мой клитор покалывает. Горячие пальцы Роуди скользят в мое нижнее белье, вверх по спине, указательный палец скользит вниз по моей щели, вдавливаясь в кожу моей задницы.

— Боже, — выдыхаю я, отчаянно вращаясь.

— Отодвинь свои трусики, детка, помоги мне, — говорит он.

Я делаю, как он говорит, оттягивая хлопчатобумажную ткань своего тонкого кружевного нижнего белья. Стону, когда кончик его члена впивается в мою киску, сдерживаемый только его серыми боксерами.

— Господи, как хорошо ты чувствуешься. Я собираюсь сделать с тобой всякое дерьмо, когда мы будем одни, — его рычание становится низким, когда эти огромные руки сжимают мои бедра, заставляя меня повернуться. — Что бы ты ни делала, не останавливайся — мой член сейчас в идеальном гребаном месте.

Мои веки трепещут, когда я открываю рот. Один толчок его боксеров, и он будет полностью внутри. Так легко, слишком легко. Так хорошо.

— Я так чертовски близко, — заявляет он, хватая меня за зад и переворачивая одним ловким движением. Как хорошо тренированный борец, не пропускающий ни одного удара.

Сильный. Ловкий.

Дерзкий.

Слишком громко, слишком хорошо имитируя секс.

— Потише, — задыхаясь, умоляю я. — Клянусь, Стерлинг, ты сейчас врежешься изголовьем кровати в стену.

— Ты хочешь, чтобы я понарошку трахал тебя тихо и медленно, Скарлетт? Так?

Он такой грязный, такой неотфильтрованный — контраст с тем джентльменом, каким он был все остальное время, пока мы были вместе.

— Ты всегда так говоришь? — мне удается спросить, и когда мои глаза закатываются, он сосет мой сосок через рубашку, и я почти взлетаю с кровати в эйфории.

— Как?

— Ты всегда так грязно говоришь?

— Тебе нравится?

Я люблю это.

— Да.

Это эротично и заставляет меня чувствовать себя сексуально. Мне хочется содрать с себя рубашку — и все остальное.

Его член скользит вверх и вниз по складке между моих ног, задевая каждый нерв по пути. Удар по моему клитору. Схватил меня за ягодицы, притянул к себе.

Так близко, так близко… не останавливайся, не останавливайся.

Мы запыхались, предательские признаки двух надвигающихся оргазмов вырисовываются, рты сливаются, матрас на грани скрипа — бьется о стену его спальни.

Так близко, не останавливайся.

— Ш-ш-ш, — предупреждаю я, не уверенная, он или я производим весь этот шум.

Его рот прижимается к моей шее.

— Я хочу тебя так чертовски сильно, что это сводит меня с ума.

Так близко, не останавливайся.

Мы не останавливаемся, пока не кончаем одновременно, лицо Роуди уткнулось в изгиб моей шеи. Звуки, которые он издает — мучительные стоны удовольствия, которые я никогда не слышала от мужчины.

Сексуальный.

Мой.

Мы лежим, тесно прижавшись друг к другу, полностью одетые.

Пылающие.

Затем…

— Наверное, нам нужно сменить нижнее белье. В моих шортах повсюду сперма.

СУББОТА

Роуди

Мы добрались до корабля с запасом в час, по длинному извилистому трапу добрались к атриумной палубе.

Я иду рядом со Скарлетт, не отрывая глаз от ее фантастического зада, любуясь видом. Красивый топ с крошечными дырочками и пара белых шорт, которые она носит, не мешают мне глазеть, как она делает один длинный шаг за другим.

К сожалению, не успеваем мы переступить порог корабля, как папа замечает, что я пялюсь на ее задницу, и тянет меня за руку в сторону. Подходит ближе, чтобы ему не пришлось повышать голос, готовясь к лекции.

Я терпеливо позволяю ему произнести речь, которая, как я знаю, скоро последует.

И еще немного краснею.

— Твоя мама и я доверяем тебе в эти выходные. Пожалуйста, полагайся на свой здравый смысл.

Я киваю.

— Я понимаю.

— Уверен? Ты делишь комнату с этой девушкой, которую мы никогда не видели до этого уик-энда. Мы хотим верить, что вы оба будете нести ответственность.

— Ответственность? — я ухмыляюсь, скрещивая руки на груди. — Что ты имеешь в виду?

Никогда не преуспевая в сексуальных разговорах, лицо моего отца становится таким же ярким, как у Скарлетт, когда она краснеет.

— Ты захватил…

Я склоняю голову набок.

— Захватил что? Солнцезащитный крем?

— Ты же знаешь…

Он не может заставить себя произнести слово «защита», или «презервативы», или «контроль над рождаемостью». Папа — замкнутый человек в отношениях моих родителей, а мама — экстраверт. Баланс всегда был положительным, за исключением тех случаев, когда дело доходит до такого дерьма, как это.

Господи, помоги ему, он отстой при чтении лекции. Всегда был.

У него нет никакого самообладания для этого, в то время как мама, вероятно, выхватила бы диаграмму и нарисовала мне всю картину. Или вытащила из сумочки полоску презервативов — тех, что с логотипом ее книги.

— Пару комплектов хорошей одежды?

— Стерлинг, если ты жеманничаешь со мной, я этого не ценю.

— Жеманничаю, папа? — Это такое мамино слово.

— Это твоя мать хотела, чтобы я поговорил с тобой.

— О чем? Серьезно, папа, я не понимаю, к чему ты клонишь.

Вот тогда он внимательно смотрит на мое лицо, на мою дерьмовую ухмылку.

— Ах ты, маленький умник.

Моя ухмылка становится шире.

— Едва ли маленький.

Так легко смутить моего отца.

— Стерлинг, хватит.

— Папа, я все понял. — Я успокаивающе хлопаю его по спине. — Не волнуйся, никому не нужны мои клоны.

Прошлым вечером я был так близок к тому, чтобы быть недобросовестным в отношении защиты, как никогда в жизни, и этого не произошло только лишь потому, что мы со Скарлетт были одеты в нижнее белье.

Но мой большой член хотел войти, и он хотел войти глубоко.

Голос матери прерывает мои извращенные воспоминания, она возвращается назад, чтобы узнать, куда мы с отцом пропали.

— Ну же, вы двое, пошли! — Она вручает мне один из заранее оплаченных сотовых телефонов, чтобы мы могли связаться в эти выходные. — Мы с папой оставим эти сумки и пойдем в бар у бассейна, если ты хочешь, встретимся там позже?

— Круто, наверное. — Я беру сумку Скарлетт, ту, что висит у нее на плече, и перекидываю через плечо, неся их обе, положив ладонь ей на поясницу.

— Мы все обследуем, сделаем круг-другой вокруг корабля, оценим обстановку.

— Ладно. Если мы не наткнемся на вас, увидимся за ужином в шесть.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать маму в щеку.

— Люблю вас, ребята. Увидимся.

Она обнимает Скарлетт, сжимая ее в объятиях.

— Повеселитесь.

Пока они идут в одну сторону, я тащу Скарлетт в другую, к лифтам. Дверь открывается, и я жестом приглашаю ее войти первой.

— Добро пожаловать на борт, горячая штучка.

Я ловлю ее улыбку, прикусив нижнюю губу, волосы заплетены в косичку на макушке. Она выглядит…

Чертовски очаровательно.

Скарлетт входит в лифт.

— Спасибо.

Двери закрываются, и мы остаемся одни.

— Надеюсь, им не понадобится вечность, чтобы занести наши чемоданы в номер.

— А сколько это занимает обычно?

— По-разному.

Слава богу, оба наших чемодана стоят у двери в нашу каюту, когда мы приходим, и я считываю ключ-карту, отодвигая их в сторону, чтобы Скарлетт могла войти первой. Тащу их в комнату, дверь за мной захлопывается.

— Вау. Стерлинг, эта комната… — Она поворачивается ко мне, безмолвно улыбаясь. — Я так взволнована.

Я преисполнен гордости, что заставил ее так улыбаться.

Не дожидаясь ответа, она быстро подходит к балконным дверям, распахивает их и выходит на теплый Флоридский воздух, широко раскинув руки на перилах.

Еще рано — до отплытия корабля еще четыре часа, — и у нас будет достаточно времени, чтобы изучить корабль и друг друга.

Я присоединяюсь к ней на балконе, приближаясь сзади, мои руки обхватывают ее за талию, подбородок покоится на ее плече. Вдыхаю запах ее волос, целую в затылок.

— Это великолепно, а мы еще даже не уехали.

Мои пальцы отбрасывают назад выбившиеся из ее косы пряди волос.

— Так и есть.

Она великолепна.

Я прижимаюсь губами к ее плечу, слышу плеск волн о борт корабля и крики сотни чаек, пока мы стоим там, изучая горизонт.

Сейчас тепло — уже семьдесят градусов, — так что майки и шорты в порядке вещей.

И когда Скарлетт тянется назад, чтобы запустить пальцы в мои волосы, я пользуюсь этим преимуществом, просовывая руки под подол ее чопорного голубого топа. Перемещаю их, обхватив ее грудь поверх лифчика.

Снова целую ее в шею, на этот раз посасывая.

У меня не было секса месяцами, и со всеми этими эмоциями, внезапно бушующими внутри меня вместе с моими гормонами, все, о чем я могу думать, это с-e-к-с; каждая попытка успокоить мой сексуальный аппетит потерпела неудачу. Все, что делает Скарлетт, заводит меня, начиная с того, как она быстро краснеет, заканчивая консервативными косами в ее волосах и ее странным заливистым смехом.

Она делает это даже не нарочно — вот как на нас действует вид друг друга.

Скарлетт сделала так, что в нее легко влюбиться, она просто… еще не знает об этом.

Зарычав в изгиб ее шеи, я отстраняюсь и делаю шаг назад, прежде чем сделать что-то глупое, например, расстегнуть ее лифчик и снять всю свою одежду.

Она бы разозлилась.

— Может, нам стоит осмотреть корабль? — Ее яркая, широкая улыбка и ямочка ударяют меня прямо в живот, распространяясь во всем моем теле.

— Все, что ты захочешь — это твои выходные.

Она застенчиво качает головой.

— Прекрати, Роуди.

— Прекратить что?

— Ты сделал все это не для меня.

Черта с два не сделал.

Океан, пляжи — это мой подарок ей.

Я не знаю, в чем моя гребаная проблема в последнее время; я могу быть бейсболистом, но что могу принести к столу, кроме моего тела и навыка, который практически бесполезен, если я не нахожусь на газоне бейсбольного стадиона?

— Позволь мне надеть сандалии, и мы пойдем. 

*** 

Вторую половину дня мы провели в праздности. Расслабившись, лежали в шезлонгах у бассейна и смотрели, как корабль покидает порт, а дома на суше становятся все меньше и меньше.

Точки на горизонте исчезают из виду через несколько миль.

Заказав фруктовые напитки, мы болтали и смеялись весь день напролет, как будто были парой в течение многих лет. Даже вздремнули. Ужин с моими родителями, который закончился безболезненно, потому что они появились за двадцать минут до его окончания.

— Может, пойдем, посмотрим, что там за шоу открытия? — Скарлетт отрывает взгляд от расписания развлечений корабля, читает вслух и жует клубнику в шоколаде. — Добро пожаловать на шоу открытия — это захватывающая прелюдия к веселью выходных, включая музыкальные номера, танцы и сообщение от директора по развлечениям. — Она поворачивается ко мне. — Сходим?

— Конечно. — Черт, черт, черт. Я скорее бы предпочел выколоть себе глаз тупым карандашом, чем сидеть на одном из этих бортовых спектаклей.

Мы кладем салфетки на стол, отодвигаем стулья от обеденного стола и желаем спокойной ночи моим родителям.

— Позавтракаем утром, прежде чем отправимся на остров? — спрашивает папа.

Я почесываю в затылке.

— Хм, я думаю об обслуживании номеров.

Мама, прищурившись, смотрит на меня.

— Если ты что-нибудь закажешь нам, я тебя убью.

Мои ладони поднимаются в притворной капитуляции.

— Я сделал это только один раз — ты должна прекратить поднимать эту тему.

Она бросает взгляд на Скарлетт.

— У вас с обратной стороны двери висит меню. Ты заполняешь его и вешаешь возле своей каюты. Кто-то приходит и забирает его, а на следующее утро они доставляют то, что вы обвели. — Ее губы сжимаются. — Однажды Стерлинг заказал нам по одной штуке всего и заказал доставку в семь утра.

Черт, это было забавно — блин, как же они разозлились.

— Эй, я пришел и съел все это.

— Но если бы ты этого не сделал, это все бы испортилось и пошло в отходы.

Я подхожу к маме и целую ее в приподнятую щеку.

— Да ладно тебе, это было забавно.

— Это было не смешно, не тогда, когда ты в отпуске и твой двухсотфунтовый ребенок забирается на кровать с подносами еды, и особенно не тогда, когда ты пытаешься быть романтичной с мужем во время отпуска.

— Господи, мама! — Разве нет ничего святого?

Она пожимает плечами.

— Я просто указываю на очевидное. Твой выбор времени всегда был отстойным.

— И теперь нам пора уходить.

Мы со Скарлетт спешно уходим, сцепив пальцы, торопясь найти корабельный амфитеатр.

Мы здесь уже десять минут, когда я впервые начинаю дремать. На сцене костюмированные члены команды танцуют по сцене, большая лесная сцена висит на заднем плане. Тень деревьев вырисовывается, подсвеченная синими огнями, и, честно говоря, я понятия не имею, что, черт возьми, должно происходить.

Мои родители живут ради этого дерьма.

Мне, однако, чертовски скучно, и я откидываюсь на спинку стула, расставив ноги и ударившись головой о стену, чтобы закрыть глаза.

Я зеваю.

Отключаюсь, мысли блуждают.

Интересно, что будет, когда мы вернемся с каникул в школу? Я никогда ничего не делал наполовину, и я не собираюсь начинать с нее.

Когда мы вернемся, я скажу ей, что люблю ее и надеюсь, что мы сможем наладить наши отношения.

Скарлетт ловит меня, когда я сдерживаю зевок тыльной стороной ладони, и слегка тычет в ребра. Наклоняется к сцене и шепчет:

— Может, пойдем? У тебя усталый вид.

Я вымотался, но и она тоже.

Тем не менее, я пожимаю плечами, не желая прекращать ее веселье.

— Только если ты не хочешь остаться.

Ее глаза изучают меня в темноте.

— Мы можем идти. Я не возражаю пойти в номер.

Слава богу.

— Ты уверена?

— Определенно. — Она кивает. — Да.

— Ладно. — Я встаю, хватаю ее за руку и веду в темноте по театральному проходу. — Давай убираться отсюда к чертовой матери.

Мы выскальзываем, бросаемся к лифтам, прижимаемся к зеркальной стене одного из них, когда к нам втискиваются десять человек. Я ловлю ее взгляд поверх полудюжины голов, шевеля бровями. Нащупываю ее руку за спиной старого лысеющего чувака, ласкаю ее ладонь указательным пальцем.

Мы вместе выходим на восьмом этаже, идем по узкому коридору, сталкиваемся через каждые несколько шагов, смеемся. Флиртуем.

Когда подходим к двери, я притворяюсь, что забыл ключ в комнате, и Скарлетт хлопает меня по руке, когда я наконец выуживаю его из заднего кармана.

Предвкушение гудит в моем теле, когда я провожу ключ-картой перед ее сенсором на двери, маленький зеленый огонек открывает нам вход с миганием.

— Ты собираешься принять душ?

— Я должна — чувствую себя ужасно грязной…

— Дамы вперед.

— Спасибо. — Скарлетт обходит меня, собирая свои вещи. Сняв ожерелье и другие украшения, она кладет все это на стол. — Это не займет у меня много времени.

— Не торопись.

Я плюхаюсь на кровать, закидываю руки за голову, наблюдаю, как она суетится, скрещиваю ноги в лодыжках. Невзначай изучая факты о ней. Те мелочи, о которых я буду мечтать, лежа ночью в постели: ее тонкие запястья и то, как она потирает их, сняв браслет. То, как поджимает губы, когда смотрит на себя в зеркало. Насколько мала ростом по сравнению со мной, когда расстегивает свои туфли на танкетке, но не тогда, когда мы лежим горизонтально на кровати.

Скарлетт начинает вытаскивать маленькие черные заколки из волос, укладывая их одну за другой на стол, расплетая косу. Разматывая ее с макушки головы.

Они падают ей на спину, волнистые и густые. Растрепанные.

— Есть ли способ оставить их, как есть?

— Мои волосы? — Она поворачивается, касаясь прядей кончиками пальцев. — Тебе нравится вот так?

— Да. Это очень мило.

Довольная, она продолжает ходить босиком по комнате. Просит меня расстегнуть ее платье. Хватает свежее белье и пижаму из крошечного шкафа в каюте, исчезает в ванной, включает душ и пользуется туалетом.

В течение десяти минут она в ванной снимает макияж и делает то, что, черт возьми, делают девушки в ванной, дверь открывается с щелчком на одиннадцатиминутной отметке.

Моя девочка быстрая.

Белое полотенце обернуто вокруг ее головы в виде тюрбана, она надела это жалкое подобие пижамы: прозрачная белая майка — та, через которую я вижу ее соски, — розовые трусики с овечками и ничего больше.

Интересно, знает ли она, что я могу видеть ее сиськи через этот топ, но я далек от того, чтобы указывать на это.

Я спортсмен, а не идиот.

Слезая с кровати, хватаю свое дерьмо для душа и клянусь войти и выйти как можно быстрее.

Пять минут.

Максимум.

— Сейчас вернусь. 

*** 

— Ты волнуешься по поводу завтрашнего дня? — спрашивает Скарлетт, когда я снова ложусь в постель, одетый только в черные боксеры.

Утром мы отправляемся на пляж, берем напрокат снаряжение для подводного плавания и плаваем с рыбами, образно говоря.

— Если ты спрашиваешь, рад ли я видеть тебя в купальнике, то ответ — да, я рад завтрашнему дню.

— Тебе сегодня было весело?

— Э, все было в порядке. Я с удовольствием провел день с тобой, но, черт возьми, я так чертовски устал.

— Это был долгий день; поездка с твоими родителями была веселой.

Я бросаю на нее косой взгляд: двухчасовая поездка была пыткой, а не развлечением.

— Какая именно часть инквизиции моей матери тебе понравилась?

— Да ладно, все было не так уж плохо, — она смеется, натягивая простыни, чтобыскрыть улыбку.

— Скарлетт, у моей мамы был список — настоящий гребаный список, из которого она задавала тебе вопросы. Как тебе это не показалось странным?

— Это было безобидно, но ты же не думаешь, что она собирается… Ну, знаешь, поместить мои ответы в какую-нибудь из своих книг, не так ли?

Я откидываю голову назад и смеюсь.

— Оооо, да, она определенно занесет это дерьмо в свои книги. Так или иначе, найдет способ заставить это работать.

Скарлетт откидывает одеяло, перекатывается на бок, сгибает руку и ложится на неё щекой.

— Это был хороший день. Завтра будет лучше. — Скарлетт замолкает на несколько секунд. — Ты когда-нибудь брал кого-нибудь с собой в отпуск?

— Нет. А ты?

— Нет, и, кроме того, мы никогда не проводили семейных отпусков. Я действительно совершаю поездки с факультетом естественных наук, но это не считается, не так ли?

Она сдвигается, бретельки ее майки сползают на несколько дюймов вниз по правому плечу. Мой взгляд ненадолго задерживается там, а затем неохотно возвращается к ее глазам.

— Мы пара?

— Да? — Я надеюсь, что это тот ответ, который она ищет.

— И… другие вещи?

Другие вещи. Бля, да к другим вещам.

— Ты мой друг, Скар. Я чувствую, что физическая часть — это естественный следующий шаг. Кроме того, я так сильно хочу тебя трахнуть, что это истощает и физически, и умственно.

— Я даже не знаю, как на это реагировать, — хихикает она.

Смех — хороший знак, верно?

Я сглатываю комок, образовавшийся у меня в горле, давя на адамово яблоко, чтобы заставить его уйти к черту, чтобы я мог сказать то, что собираюсь сказать.

— Помнишь тот вечер, когда ты ужинала со своими друзьями из биолаборатории? Я понял, что хочу быть больше, чем просто твоим другом.

— Каким образом?

— Разве у тебя никогда такого не было, когда ты смотришь на что-нибудь и просто знаешь? Я просто… понял это.

Я влюбился в нее в ту ночь.

Остановись.

— Не могу поверить, что мы говорим об отношениях. — Моя мать, должно быть, влияет на меня, черт побери.

— Я люблю то, что мы разговариваем.

Любовь.

Это слово сеет хаос в моей чертовой груди. Я хочу, чтобы она перестала это говорить, чтобы мое сердце перестало так биться.

Скарлетт

— Мама сказала, что мне надо почаще говорить с тобой об этом. — Он отводит глаза, глядя в потолок, и кривая улыбка застывает на его лице. — Чувства и прочее дерьмо.

Он доволен собой за то, что открылся мне.

По правде говоря, я тоже.

— О? — Я сама невинность. — Твоя мама так сказала?

— Да. Оба моих родителя — это богатство бесконечной мудрости. Сегодня, когда мы сели на корабль, мой отец сказал мне использовать здравый смысл в эти выходные и надеть презерватив.

Презерватив, презерватив, презерватив.

Температура моего тела взлетает до небес, и я перевожу взгляд на термостат. И вообще, насколько жарко у них здесь?

— Он никогда не говорил с тобой о сексе, когда ты был маленьким?

— О, у нас были разговоры о сексе, на самом деле, несколько раз. — Роуди перекладывает свое большое тело на кровать, складывая мощные бицепсы за головой, матрас прогибается под его весом.

— В выпускном классе школы они оба усадили меня, чтобы объяснить, что с тех пор, как я подписал свое письмо о намерении играть за Айову, девушки будут лезть из всех щелей.

— Твои родители были правы?

Недолгое колебание.

— Да.

Он бросает на меня виноватый взгляд, густые брови нахмурены, как будто только что понял, что означает это одно слово: он воспользовался полной выгодой. Имел много бессмысленного секса с бесчисленными бессмысленными женщинами.

Что ж.

Без этой информации я, конечно, могла бы прожить, но я сама спросила, так что мне некого винить, кроме самой себя, за маленький кратер ревности, образовавшийся у меня в животе.

— Они всегда наседают мне на задницу по поводу поклонниц, безопасного секса и использования моей головы — не той, что внутри моих боксеров.

— Я их не виню. Бьюсь об заклад, нелегко смотреть, как твой сын надрывает задницу, поддерживает свои оценки, а потом приходится отбиваться от всех девчонок.

— Я думаю, я тоже. Девочки… — Он откашливается и снова устремляет взгляд в потолок, как будто там, наверху, для него написаны ответы. — Я уже на втором курсе покончил с вечеринками и случайным сексом. Вот почему я переехал из того дома. Это все ушло в прошлое, не для всех в доме, конечно, но для меня определенно.

Я не могу себе представить, на что похож этот мир. Быть студентом биологии настолько далеко от мира легкой атлетики, что это смешно.

— Ты чувствуешь, что ты должен быть все время собранным?

— Что ты имеешь в виду?

— Например… — я приподнимаюсь, чтобы лучше его видеть, — ты не можешь говорить или делать то, что хочешь, потому что люди всегда смотрят.

Он кивает.

— Именно так, да. Тренеры, СМИ, другие студенты с их гребаными мобильниками записывают нас. Популярные игроки не могут даже помочиться в общественном туалете, не оказавшись в сети.

Я пытаюсь представить свое лицо в профиле какого-нибудь незнакомца в интернете или в статье, написанной обо мне в интернете.

— На что это похоже?

— Со мной такое случается не часто, я не настолько популярен, чтобы кому-то было до меня дело. Я играю за Айову, Скарлетт, а не за Майами или Вандербильт.

— А эти команды хороши?

— Эти команды самые лучшие.

— Ты мог бы там играть?

Он замолкает.

— Да, я мог бы там играть.

— А ты хотел бы там играть?

— Нет. — Он поворачивает ко мне голову и изучает мое лицо. — Я там, где мне нужно быть.

Мое сердце подпрыгивает, черт возьми, если это не так, и внезапно мы больше не говорим о бейсболе. Мы говорим о себе — он и я, — и о том, что мы лежим сейчас здесь, одни в этой комнате, одни в этой кровати.

— Ты можешь прикоснуться ко мне, ты же знаешь. — В его голосе слышится неуверенность, как будто он боится, что я откажу ему. — Я этого хочу.

Его голос, грохочущий и низкий, скручивает мои внутренности, как это всегда бывает. Так далеко от усталости, что мои глупые, забытые яичники сжимаются в кулак, в то время как пространство между моими ногами становится невероятно горячим.

Роуди до боли красив. Такой возбуждающий.

Горячий.

Я могла бы смотреть на него весь день, и ему не пришлось бы говорить ни единого слова, чтобы развлечь меня.

Его зеленые глаза, как завороженные, следят за тем, как моя рука скользит к нему сквозь белые простыни, затаив дыхание, ожидая моего следующего движения. Это так близко к умоляющему взгляду, которым Стерлинг Уэйд когда-либо смотрел на меня, с легкой дрожью в его голосе.

Он хочет, чтобы я прикоснулась к нему. Сильно.

— Правда? Что, если я не знаю, что делать?

— Тебе не нужно знать, что делать, ты просто должна слушать свое тело, и надеюсь, что твое тело говорит тебе прикоснуться ко мне.

Он произносит эту шутку с серьезным выражением лица, улыбка не доходит до его глаз.

— Не могу поверить, что ты можешь говорить такое дерьмо с невозмутимым лицом.

В груди у него урчит.

— Иногда я тоже не могу.

Моя рука покоится поверх белой простыни, неуверенно замирая.

Роуди перекатывается на бок, подстраиваясь под мое положение. Его большая загорелая рука встречается с моей на середине кровати. Теплая ладонь накрывает мою, лаская, кончик его указательного пальца скользит по моему безымянному пальцу.

Касается моих блестящих, бледно-розовых ногтей, прежде чем перевернуть её. Продолжает обводить чувствительную кожу там, вызывая у меня дрожь, прежде чем двинуться вверх по запястью, рисуя крошечные круги вдоль моей плоти.

Вверх по внутренней стороне руки до сгиба локтя.

Потом снова вниз.

Я задерживаю дыхание, когда он возвращается назад, путешествие направляется на север, вверх по моему бицепсу.

Полностью перестаю дышать, когда его пальцы скользят под бретельку моей майки, его глаза следят за движениями вместе с моими.

Корабль качается, волны бьются о стальной корпус корабля, когда он рассекает бурное море. Стакан с водой на столе скользит в один конец, ударяется о край, затем снова скользит обратно.

Какая-то часть меня хочет вылезти из кровати и открыть балконную дверь; другая часть хочет посмотреть, куда пойдет его рука дальше.

Океан побеждает.

— Дай мне одну секунду?

Я отстраняюсь, бросаюсь к двери, дергаю за щеколду и открываю ее, встреченный шумом бьющихся волн. Стою, глядя в темноту на бескрайний океан, освещенный яркой луной, нависшей над головой. Прежде чем повернуться и снова лечь на кровать, я нахожу несколько своенравных звезд на затянутом тучами небе.

Поднимаясь на четвереньках к телу Стерлинга, он укрыт от пояса и ниже снежной простыней. Золотой бог, чей загар, размер и точеные черты подчеркнуты лунным светом.

Поднявшись на колени, я хватаюсь за край своей майки, скользя ею вверх по торсу, останавливаюсь, прежде чем обнажить грудь.

Делаю глубокий вдох, снимаю рубашку и бросаю ее в изножье матраса.

Его ноздри раздуваются.

— Можно мне залезть к тебе под одеяло?

Затем он тянется ко мне, откидывая простыни, чтобы я могла забраться внутрь. Нежно тянет меня к себе, чтобы я оказалась сверху, кожа к коже.

Мгновенно его руки начинают тереть мою спину вниз, затем вверх, погружаясь в пояс моих шорт для сна. Он нежно сжимает мою задницу, лаская, в то время как корабль слегка покачивается взад и вперед.

Я провожу пальцами по его волосам. Провожу ими по его плечам, сжимая бицепсы. Сжимаю его руку, переплетая наши пальцы, когда наши губы наконец встречаются.

Корабль скрипит.

Волны разбиваются.

Языки сплетаются.

Затем одним быстрым движением я оказываюсь на спине, и Стерлинг нависает надо мной, обводя взглядом мое тело, останавливаясь на моей обнаженной груди.

Когда он тянется, чтобы положить свою гигантскую руку на одну из них, я выгибаю спину и стону, откидывая голову на подушку. Зубы царапают мою нижнюю губу.

Медленно.

Мучительно медленно проводит большим пальцем по моему соску, в то время как остальная часть его ладони обхватывает нижнюю сторону, слегка подталкивая ее вверх.

— Мне было интересно, как они выглядят. — Его голос хриплый, низкий.

— Теперь ты знаешь. — Мой голос выходит запыхавшимся.

Роуди смотрит мне в глаза.

Губы кривятся в улыбке.

— Теперь я знаю.

Я зачарованно смотрю, как его плечи опускаются, представляя мне макушку его головы. Губы находят и крепятся на моей груди, посасывая. Лижут. Сосут еще немного.

Я стону.

Он стонет.

Корабль? Стонет.

Все довольны.

Крошечные укусы его зубов заставляют мою нижнюю половину извиваться; я вся горю, и когда он спускается вниз по моему животу, целуя влажную дорожку вниз к моему пупку, тысяча мыслей проносятся в моей голове: что он собирается делать? Неужели собирается попробовать меня? Достаточно ли хорошо я помылась, когда принимала душ? Черт, я никогда не брила промежность. Что, если мне понадобится слишком много времени, чтобы кончить, и я задушу его?

Даже хуже: что, если он ужасен, а я вообще не кончу?

У меня никогда в жизни не было никого, чье лицо было бы у меня между ног.

Но теперь есть.

Большие пальцы Стерлинга цепляют мои пижамные штаны и нижнее белье, стягивая их вместе по бедрам, пока я не оказываюсь полностью обнаженной. Его большие руки медленно скользят вверх по моему торсу, по моим грудям, взвешивая их в своих ладонях, прежде чем вернуться вниз.

Он милый и нежный, раздвигает мои ноги, широкие плечи слегка подталкивают мои колени.

Он напевает, довольный. Изучает мою вагину, как будто фиксирует ее в памяти, а потом будет тест.

Два больших пальца раздвигают мои…

— О господи, — выдыхаю я.

— Давай, детка, молись Иисусу, — уговаривает он. — Я сейчас заставлю тебя кончить мне на лицо.

Слова — такие грязные.

Язык — такой влажный.

Один раз медленно облизывает мою щель, потом другой, и я поднимаю голову, чтобы посмотреть. Боже, я хочу посмотреть.

Очарованная, я тяжело дышу, крошечные толчки удовольствия терзают мои яичники, когда он лижет, сосет и всасывает мой клитор. Сосет снова, как будто прослушивается на главную роль в порно.

— Ох… О боже… — Мои руки сжимают простыни так, что белеют костяшки, голова ударяется о подушку, когда Стерлинг делает круговые движения большим пальцем на моем — о боже — клиторе, пока сосет.

Вау. Он действительно хорош в этом.

Мои губы приоткрываются, и я пытаюсь выдавить из себя настоящие, связные слова, но единственное, что я могу найти — это «уххх», сопровождаемое долгим, протяжным стоном.

Его стоном.

Стерлинг наслаждается этим так же, как и я.

Он не поднимает голову и не отрывает от меня рта.

Пока я не теряю себя. Нет, пока не разваливаюсь на части, кончая и кончая на его рот, и даже после того, как он вылизал меня полностью насухо, Роуди тянет мой оргазм, пока мой таз не дрожит от крошечных толчков. Хватает меня за задницу, прижимает к себе, сосет, пока я не закидываю руку на лоб, лежа неподвижно, как безвольная кукла.

Я ловлю момент, как он облизывает пальцы, и хочу умереть — абсолютно умереть, уязвленная и возбужденная одновременно.

Он такой чертовски сексуальный.

Такой жадный.

Такой высокий, когда поднимается, затем наклоняется, чтобы поцеловать меня в губы, таща свою нижнюю половину за собой. Мучительно. Сжимая свою упругую задницу.

Этот восхитительный, эротичный кончик его тела скользит во влажное место между моих ног. Вкапываясь ровно настолько, чтобы я вздохнула от удивления, мой чувствительный бугорок все еще набух от моего оргазма. Я толкаю Роуди руками, чтобы он отодвинулся моего тела.

— Тебе лучше остановиться, пока тебя не занесло.

— Не буду, я могу это контролировать.

— Ты не можешь, ты слишком…

Возбужден. Взвинчен.

Отчаянно нуждается во мне. Для секса.

— Детка, пожалуйста.

— Нет. Мы должны остановиться.

Я такая дуроча, тупо смотрю, как он слезает с меня, с кровати, член напряжен в нижнем белье, торчит гордо и уныло, проигравший в этой игре.

Стерлинг смотрит вниз на мое тело, рука обхватывает яйца через тонкую ткань, рассеянно поглаживая. Поворачивается ко мне спиной и делает несколько шагов к двери.

— Куда это ты собрался?

Я переваливаюсь через край кровати, накрывшись до пояса белой хлопчатобумажной простыней.

— Чтобы передернуть себе в ванной.

Передернуть себе? О господи.

— Я не могу тебе этого позволить, это было бы нечестно.

Его красивый рот изгибается.

— Нет. На самом деле это не так.

— Я никогда раньше… я имею в виду, я не хочу, чтобы ты ублажал сам себя. — Как неловко. — Я хочу сделать это для тебя. Я хочу… — Комок встает у меня в горле, но я твердо решила произнести эти слова. Я достаточно взрослая, чтобы предложить ему минет, могу, по крайней мере, сказать эти чертовы слова. — Ты хочешь…

Тьфу.

— Да, Скарлетт, я хочу, чтобы ты отсосала у меня, — он говорит это тихо, но, боже мой, какие слова!

Роуди стоит рядом с дверью ванной, рука все еще на его эрекции, неторопливо поглаживая ее через боксерские трусы.

— Не суди меня, ладно? Я никогда не делала этого раньше.

— Это довольно легко, — медленно говорит он, поднимая руки в знак капитуляции. — Все, что тебе нужно сделать, это положить… рот… на член… и пососать. — Он заставляет себя стонать. — Ты не можешь это испортить.

Я сглатываю комок в горле, маня его пальцем.

— Тогда возвращайся в постель.

Эти слова — афродизиак, который ему так нужен.

Я вижу, что он проявляет все свое самообладание, не подпрыгивая. Я могу сказать это по тому, как его тело медленно приближается ко мне, останавливаясь, не торопясь, неторопливо приближаясь.

И все же он отчаянно хочет, чтобы я ему отсосала.

— Ты уверена?

Я чуть ли не закатываю глаза — он скромничает, и мы оба это знаем. Он весь вибрирует от возбуждения, глаза немного дикие. Зрачки расширились, ноздри раздулись.

— Да. Иди сюда.

Он подходит, стоит у изножья кровати, так что мне приходится ползти к нему на коленях, пока не оказываюсь лицом к лицу с его эрекцией, мои жадные ладони соединяются с его мускулистой кожей. Трогаю. Ласкаю.

Поглаживаю.

Любовно провожу одним из своих пальцев вниз по его прессу, следуя за темными волосками его счастливого следа.

Полуприкрытые глаза смотрят, как завороженные, пока я ласкаю его через нижнее белье, его веки опускаются. Грудь вздымается, руки висят по боками и сжимаются в кулаки.

Роуди возбужден, болезненно возбужден, если судить по его толстому члену. Я вижу каждую его часть, очерченную внутри трусов: головка, толстый ствол.

Клянусь, я вижу, как он пульсирует, но, может быть, это только мое воображение.

Я хочу его увидеть.

Потянув за резинку, обвивающую его талию, я стягиваю боксеры вниз, вниз, осторожно, чтобы не зацепиться ими за головку его члена, предвкушение пронзает каждую нервную клетку в моем теле. Мое тело гудит от энергии.

Мы оба тяжело дышим.

Член Стерлинга толстый, твердый и пульсирующий.

Моя рука сжимает его, проверяя обхват.

Я слезаю с кровати для того, чтобы развернуть Роуди, толкая его на матрас, затем опускаюсь на колени на ковер перед ним.

— Боже, Скарлетт, — выдыхает он сдавленным голосом, прежде чем я успеваю прикоснуться к нему губами, и простой вид меня на коленях сводит его с ума.

Тем не менее, он хватает меня за волосы, отбрасывая мои длинные пряди в сторону, чтобы наблюдать за мной. Я как-то читала в журнале, что парням нравится смотреть, как им делают минет, и Стерлинг не исключение.

Его глаза закрываются, когда мой рот опускается на его головку. Роуди откидывает голову назад, вены шеи натягиваются, когда я сосу первые несколько секунд только кончик.

— Бля… Ох, черт.

Вульгарный язык подстегивает меня, и я принимаю его глубже, я новичок, но энтузиазма у меня не отнять. Я имею в виду, его член у меня во рту, как плохо я могу сделать ему минет? Он уже, кажется, наслаждается этим, и, судя по его мольбам, это не займет много времени.

— О боже, да, Скарлетт, соси его, — просит он.

Он умоляет.

Умоляет меня.

Меня, девушку, которую они называли членоблокатором в ту ночь, когда он выгнал меня из бейсбольного дома. Меня, девушку, в которую он влюбился, когда мы даже не пытались строить отношения.

Я поднимаю голову и освобождаю член.

— А ты бы предпочел…

— Не смей, мать твою, — он стонет. — Я к-клянусь г-гребаным богом, Скарлетт…

— Ты предпочитаешь кончить мне в рот или в руку?

— К-кончить в твой рот… Господи, пожалуйста, продолжай сосать, — отчаянно умоляет он, блестя остекленевшими глазами. — Я хочу кончить тебе в рот.

Так он и делает.

Он кончает, стонет и издает столько проклятого шума, что мне приходится заткнуть ему рот, прежде чем кто-то позвонит в отдел по работе с клиентами, чтобы пожаловаться, и я никогда не чувствовала себя более сильной.

Позже, когда мы лежим бок о бок в постели, опустошенные и обнимающиеся, я набираюсь еще одного мужества.

— Я предполагаю, что ты взял с собой защиту? Потому что я не принимаю никаких противозачаточных средств.

Я определенно хочу заняться с ним сексом в эти выходные.

Это произойдёт.

Его брови взлетают вверх, а рука гладит мои волосы. Целует меня в висок.

— Да, я позаботился об этом, не теряя оптимизма, что это произойдет. С тех пор, как я встретил тебя, я кончал только в штаны или в твой рот, — он смеется. — Без обид, но я с нетерпением жду возможности кончить в презерватив вместо этого.

Никогда еще ни одна душа не заставляла меня так краснеть. Я краснею от макушки до кончиков пальцев. Мои пальцы на ногах буквально скручиваются от возбуждения, и вернусь ли я когда-нибудь к своему обычному оттенку бледности?

Почему-то я в этом сомневаюсь.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Скарлетт

Сегодняшний день похож на сбывшуюся фантазию.

Роуди и его семья взяли меня поплавать с маской — впервые для меня. Мы вернулись после целого дня на чартерном судне, плескались в приливе на красивом общественном пляже возле корабельного причала.

Стоя по пояс в воде, я провожу ладонями по поверхности, только что ныряя с аквалангом от красочного рифа в пятидесяти футах от берега. Песок белый, вода кристально чистая, редкие рыбки шныряют вокруг, когда мы подходим ближе к берегу.

Я бездельничаю, не торопясь, вытаскиваю крошечные ракушки из их песчаных пластов. Поворачиваю их так и этак, внимательно изучая каждую.

Рядом Роуди ныряет в волны, запрокидывает голову в океан и откидывает назад волосы. Мои глаза впиваются в его грудь, когда он поднимается, соленая морская вода стекает с его твердого, загорелого тела.

Со стекающими каплями.

Мокрый.

Капли стекают по его спине, блестя вдоль позвоночника, впитываясь в его ярко-синие с ярко-розовой расцветкой плавки.

Его прекрасный рот был на мне прошлой ночью, между моих ног.

Я стараюсь не таращиться на него, но это чертовски трудно. Он улыбается мне, белые зубы и солнце отражаются от воды, сверкая, как бриллианты, на его плечах, груди и животе.

Боже милостивый!

Я роняю раковину из рук, и она уплывает, исчезает.

Звук волн — это соблазнительная ласка, и я чувствую себя возбужденной. Задумчивой.

— Роуди?

— Да? — Он шагает ко мне, волоча свою трубку по воде.

— Зачем ты пригласил меня сюда?

Он закатывает глаза.

— Потому что ты любишь воду.

— Не на пляж, дурачок, а в эту поездку, во Флориду, чтобы провести время с семьей.

Пожимание плечами.

— Билет на самолет был дешевым.

Мы уже ближе к берегу, мои синие очки покоятся на лбу, пальцы ног с каждым шагом погружаются в песчаное дно океана.

Моя рука взлетает, хватая его за мускулистый бицепс.

Мы оба смотрим вниз на мою руку, едва способную обхватить его толстую мышцу, прежде чем наши глаза встречаются.

— Стерлинг, прекрати.

В последнее время я стала называть его так, а не бейсбольным прозвищем. Это заставляет меня чувствовать себя ближе к нему, как будто у нас есть что-то особенное, и только я могу использовать его имя, чтобы обратиться к нему.

Он берет меня за другую руку, обнимая за узкую талию, и дрожит под палящим карибским солнцем.

— И это единственная причина? Дешевый авиабилет?

Он делает неуверенную паузу.

— Конечно, нет.

— Тогда почему?

— Я хотел сделать тебя счастливой. — Пока он это говорит, его руки поднимаются из воды вверх по моим рукам, ложатся мне на плечи.

— Но почему?

Его большие пальцы трут мою влажную кожу, обжигая ее до беспамятства.

— Господи, Скар, зачем ты задаешь все эти вопросы? Все в порядке?

Потому что я хочу услышать, как ты говоришь, что любишь меня — мне, а не только своей матери.

— Я не пытаюсь драматизировать. — Слишком поздно. — Мне просто любопытно. Волны заставили меня задуматься, вот и все. Я так счастлива сейчас, что даже не могу поверить, что я здесь. Я могла бы остаться здесь навсегда, прямо здесь, в этом месте.

С тобой.

— Ты вросла в меня, как сорняк, детка, конечно, я хочу таскать тебя повсюду.

— Сорняк, — невозмутимо отвечаю я.

— Симпатичная травка?

Симпатичная? Я прищуриваюсь.

— Дымящаяся горячая травка с красивыми сиськами, за которые я бы все отдал, чтобы увидеть голыми прямо сейчас?

Сиськи.

Боже, это слово.

— Стерлинг! — отчитываю его, хотя его слова так возбуждают меня, что я стону.

Никакое количество прохладных океанских волн не сможет заглушить электрическое шипение, пробегающее по моему позвоночнику.

Эти гигантские мужские руки задевают мой верх бикини, большие пальцы цепляются за бретельки, дергают.

— Там люди смотрят. — Везде есть семьи, дети. Пары. Бабушки и дедушки.

Его родители.

Мои глаза блуждают по пляжу, находя их под группой пальм, лежащих на шезлонгах, его отец читает книгу о Второй мировой войне, его мама спит с полотенцем, накинутым на лицо.

Роуди следит за моим взглядом, пока кончики его больших пальцев касаются моих сосков.

— Если бы мы были одни, ты бы позволила мне снять с тебя верх?

Это не проблема.

— Да.

— Какое совпадение, — напевает он, и от его глубокого голоса у меня мурашки бегут по коже. — Позже мы останемся одни.

— Секс — единственное, о чем ты думаешь?

— А кто говорит о сексе? Я говорю о том, чтобы сосать твои сиськи.

Если бы мое лицо не было уже красным от подводного плавания, я бы покраснела, но яркое солнце избавляет меня от смущения.

Роуди наклоняется и лижет мне ухо.

— Но если ты захочешь заняться сексом позже, я не буду сталкивать тебя с кровати, обещаю.

— Как романтично.

Теперь его руки на моей талии притягивают меня к себе, вода плещется вокруг нашего живота. Мои груди прижимаются к его груди — к его великолепным, упругим грудным мышцам. Его соски напряглись, темные ареолы сморщились.

— Ты выглядишь так чертовски мило в этой трубке для плаванья.

Я фыркаю.

— В трубке никто не выглядит симпатичным.

— Да, особенно с твоей маленькой пурпурной задницей, торчащей из воды.

— Ты вообще смотрел на рыб? — обвиняюще спрашиваю я, скользя ладонями вверх по его животу.

— Каких рыб?

Я шлепаю его по бицепсу.

— Эти прибрежные рифы служат средой обитания для самых красивых существ на этой планете, Стерлинг. Я не могу поверить, что ты даже не обратил внимания! Там был Нассауский групер!

— Ты такая сексуальная, когда становишься злюкой.

Я смотрю на него разочарованно.

— Малыш, это не смешно.

Внезапно его глаза расширяются от нежности, руки тянутся под воду, чтобы подхватить меня, поднимая меня в свои сильные руки из воды, ноги свисают с его предплечья.

— Стой! Отпусти меня, — требую я сквозь смех.

— Как ты меня только что назвала? — Он целует мою ключицу, рядом с желтой лентой моего бикини. — Детка, ты серьезно только что назвала меня малыш?

— Прекрати дразнить меня, ты, большой качок, отпусти меня.

Я почти не сопротивляюсь.

— Черт возьми, у меня есть большой качок. — Губы, которые разбудили меня сегодня утром, скользят по моему рту. — Я так хочу засунуть свой язык тебе в рот.

— Я бы серьезно умерла. Твои родители прямо там.

— Только один разок?

— Нас все видят! — Я широко раскидываю руки, указывая на заполненный людьми пляж, пока он качает меня в воде. — Буквально каждый пассажир с корабля находится на этом пляже вместе с нами.

— Ты позволишь мне хотя бы взглянуть на твои соски? Я закрою тебя своей спиной, чтобы никто не видел.

Мои соски твердеют, превращаясь в твердые камешки.

Он замечает.

— Ну пожалуйста! — он умоляет, и господи, если это меня не заводит. — Только заглянуть.

Я закатываю глаза и одновременно прикусываю нижнюю губу, промокнув до нитки — и не от окружающего нас моря.

— Клянусь, я убью тебя.

— Это означает «да»?

— Да, но только побыстрее.

Стерлинг достаточно силен, чтобы держать меня одной рукой, а другой он убирает скользкую ткань моего желтого треугольника, украдкой бросая взгляд на мою обнаженную грудь, ноздри раздуваются, когда перед ним открывается весь мой темный сосок.

— Ты уверена, что не позволишь мне пососать их?

Я корчусь, задыхаясь.

— Мы же на публике!

— Но они такие чертовски красивые, и это, бл*дь, возбуждает меня, — он стонет, сгибая шею. — Боже, Скарлетт, я такой твердый. Все, чего я хочу, это вернуться на корабль и трахнуть тебя.

— Ты говоришь, как похотливый четырнадцатилетний подросток. Это просто смешно.

— Ты винишь меня? Малышка, я весь на адреналине и не успел сегодня потренироваться. Я как бомба, готовая взорваться.

Детка.

Малышка.

Я уже вижу, что мы будем одной из этих отвратительных пар, показывающих свои чувства на публике.

Ткань моего бикини могла бы вернуться на место, но… он прав — одного взгляда недостаточно. Одного взгляда будет недостаточно. Сосание и блуждание руками и языком никогда не будут достаточными.

Не для меня. Не для него.

Уже нет.

— Хорошо, Стерлинг.

— Хорошо, что? — Он выглядит таким растерянным.

— Давай сделаем это.

— Сделаем что?

Серьезно?

— Если ты не можешь этого понять, то извини, приятель, сегодня это не для тебя.

— Не смей, блядь, шутить о сексе. Я мечтал трахнуть тебя с того самого дня, как мы встретились, клянусь, мои яйца вот-вот отвалятся.

Роуди опускает меня на песчаное морское дно и трется своей эрекцией о мою задницу.

— Ты меня терпеть не мог, когда встретил. — Я позволяю ему втиснуться в мою щель, обхватив сзади за талию крепкими руками. — Ты назвал меня членоблокировщиком.

— А теперь все, чего я хочу — это чтобы этот член вошел в тебя.

— Боже, ты извращенец.

Его руки опускаются под воду, пальцы впиваются в мои трусики от бикини. Указательный палец давит на чувствительный бугорок между моих ног.

— Может, пропустим ужин сегодня вечером?

Я запрокидываю голову, желая только одного — чтобы он заставил меня кончить, но тут мимо проносится фрисби, и мы оба испуганно смотрим в его сторону.

Он жалобно стонет, услышав мое предложение.

— Нет, мы не можем пропустить ужин. Мои родители будут знать, почему нас там нет, и я обещал отцу, что буду вести себя хорошо.

— Думаешь, они подумают, что мы…

Трахаемся?

Когда он смеется, мне хочется лизнуть его кадык.

— Мои родители наверняка подумали бы, что мы делаем именно это, так что, если тебе все равно, я бы предпочел, чтобы отец не пытался надрать мне задницу.

Я пробираюсь несколько футов, прежде чем снова надеть очки, вставляю в рот мундштук, взятой напрокат, трубки и плавно опускаюсь на живот. Широко раскинув руки, я плыву, ноги делают маленькие ножничные пинки в океане, в то время как Роуди наблюдает за мной в нескольких футах от меня.

Песок. Ракушки.

Мимо пронесся крошечный гуппи.

Это непримечательно и замечательно одновременно, и я нежусь в воде, охлаждая свое тело, пока оно вяло дрейфует. Лицом вниз я брыкаюсь, направляясь куда угодно. Еще глубже, пока, наконец, не вижу признаков более морской жизни: серый подковообразный краб тащит свой панцирь через бесконечное пространство. Самая маленькая морская звезда лежит неподвижно, наполовину зарывшись в белый песок.

Я осматриваю дно океана, гребя, гребя, пока не замечаю Стерлинга, который наблюдает за мной под водой, задом почти касаясь дна, когда он плавает. Он слегка машет мне рукой, и пузырьки поднимаются из трубки к поверхности воды.

Я плыву в его направлении, улыбаясь, и жесткие очки искажают мой рот. Дотягиваюсь до него и поднимаюсь, упираясь ногами в песок, подталкивая себя достаточно высоко, чтобы мои плечи чувствовали теплый воздух. Когда он появляется передо мной, я вытаскиваю трубку изо рта и снимаю очки, прижимаясь к нему. Обхватываю ногами его сидящую на корточках фигуру и в то же время обвиваю руками его шею.

Запечатлеваю влажный, соленый поцелуй на его губах. Он медленный и мягкий, и его сочли бы сладким, если бы мой язык только что не проскользнул в его рот. Боже, как я люблю его губы, нетребовательные, податливые и жаждущие меня.

Его руки сжимают мою талию, крепко держа меня на коленях, укрытых волной, в то время как мои жадные, эгоистичные пальцы снимают его очки, чтобы я могла провести ими по его мокрым волосам.

— Ты сказала, что не хочешь целоваться на людях.

Я покусываю его полную нижнюю губу. Она соленая и теплая, и на вкус так фантастически похожа на него.

— Я передумала.

— Ты бессильна сопротивляться мне, мне это нравится.

— Ты бессилен сопротивляться мне.

— Осторожнее, — тихо произносит он. — Или ты утопишь нас обоих.

Роуди

— Хорошо проводите время?

Мы со Скарлетт медленно поднимаемся по песчаному берегу к моим родителям. Они лежат в шезлонгах под тенистыми пальмами, наблюдая за нашим приближением, мама с книгой в руках и солнцезащитными очками на лице. Она берет их в указательный и большой пальцы и спускает вниз, чтобы рассмотреть нас.

— Похоже, что так.

— Вода просто фантастическая. Еще раз спасибо, что пригласили меня, сегодня был прекрасный день, — восторженно говорит Скарлетт, промокшая насквозь в своем ярко-желтом бикини.

Я заставляю свои глаза держаться подальше от ее задницы, но все равно украдкой бросаю взгляд на ее соблазнительный зад. Перевожу к паре сисек, которые раскачиваются, когда она останавливается и берет пляжное полотенце.

— Я не могу убедить твою мать окунуть в воду пальцы ног, — добавляет папа, лежа на спине и закрывая лицо поношенной бейсболкой из Айовы.

— Стерлинг достаточно повозился в воде для всех нас, Дон. — Она оглядывает меня с ног до головы, поджав губы. — Ты как ходячий гормон, дай девушке передохнуть.

Рядом со мной смеется Скарлетт, проводя полотенцем по влажным ногам. Вниз по руке и по животу, вытирая его насухо.

Я чувствую, как моя кожа становится горячей — и не от солнечного ожога, который я уже приобрел, находясь под жарким тропическим солнцем. Ползет по моей шее, поднимаясь к щекам и окрашивая мои уши. Черт возьми, гарантирую, что они ярко-розовые.

Скарлетт поворачивается и смотрит на меня.

— Ты ведь не покраснел, правда? — дразнится она, тычет меня в грудную клетку, заставляя мое лицо гореть еще жарче.

Она проводит полотенцем по моей груди, высушивая капли воды на моей коже, а затем протягивает его мне.

— Скарлетт, милая, послушай меня, прими совет от матери мальчика: заставь его работать на себя. Все всегда так легко дается этому парню. — Она кладет книгу на живот, указывая на Скарлетт ногтем пальца. — Заставь его немного попотеть.

— Мама!

— О, успокойся, я просто делаю наблюдение. — Она тянется к белому шезлонгу рядом с собой и придвигает его поближе.

Мы подходим к родителям, и я сажусь на шезлонг, прислоняясь к спинке, оставляя достаточно места для Скарлетт. Она присоединяется ко мне, садясь лицом к моей матери.

Мимо проходит официант, и мы заказываем два напитка; что это, мне все равно, я просто хочу что-то взять в руки. Моя чертова мать заставляет меня нервничать; я понятия не имею, что дальше выйдет из ее рта.

— Итак, Скарлетт, — начинает она. — Стерлинг никогда не рассказывал нам всей истории о том, как вы познакомились.

— О. Ну… — Скарлетт беспомощно смотрит на меня, пожимая плечами. — Наверное, это было на вечеринке?

— Аа. В доме? — Мама делает гримасу.

— Да, и наша первая встреча прошла не очень хорошо.

— Произошел инцидент, — весело добавляю я, принимая две смешанные Пина колады, когда официант возвращается. Даю ему пятнадцать баксов и говорю, чтобы сдачу оставил себе. Откусываю вишенку сверху и засасываю ее в рот, жуя.

— Какой инцидент? — Папа вытягивает шею, внезапно заинтересовавшись разговором. — Вам, ребята, лучше не делать ничего подозрительного в этом месте.

— Папа, ничего подобного.

— Не возражаешь, если я расскажу историю? — Скарлетт касается моего бедра. — Я была в бейсбольном доме с несколькими моими друзьями, и вы знаете, как это бывает в таких местах — от стены до стены люди. — Она отпивает из пластикового стаканчика. — Так или иначе, мои друзья… болтали с двумя игроками, и… я не знаю, они были не очень дружелюбны ко мне.

— А потом вмешался Стерлинг и поставил их на место? — Папа снимает шляпу, щурясь на солнце.

— Не совсем. Игроки хотели, чтобы я ушла, в основном потому, что я была… — Она поворачивается ко мне, чтобы я помог заполнить пробелы. — Ты бы сказал, что я была убийцей веселья?

— Нет, детка, ты не была убийцей веселья. — Я раздраженно качаю головой и поворачиваюсь к родителям. — Она не давала спуску Бену Уилсону, потому что он откровенный лжец, а Бен разозлился и захотел выгнать ее из дома.

— А потом ты вмешался и всех успокоил? — спрашивает мама, наклоняясь вперед и полностью погружаясь в рассказ.

— Ну нет. Я выгнал её задницу.

— Стерлинг! — Моя мать в ужасе, совершенно в ужасе. — Прекрати, это даже не смешно.

— Он не шутит, миссис Уэйд, он действительно выгнал мою задницу, — Скарлетт смеется. — Он всю ночь охранял меня, не давая мне вернуться, и мы продолжали спорить, и… потом я вернулась на следующий уик-энд.

— И он, очевидно, впустил тебя.

— Не-а.

— Стерлинг! — мама почти кричит, садясь на шезлонге, книга падает на песок. — Я думала, что воспитала тебя лучше! Как это неромантично!

— Мам, успокойся. Как бы я ни старался, я не мог избавиться от неё. Она была похожа на страшную сыпь.

Скарлетт закатывает глаза.

— Вообще-то, это было довольно романтично. Каждую пятницу он ждал меня на крыльце, а однажды вечером я пошла ужинать с друзьями и не пришла, думаю, он приревновал, что его не пригласили.

— Я не думаю, что это то, что я чувствовал той ночью. Я волновался, а не ревновал.

— Не ври, ты немного ревновал.

Да, хорошо, я немного завидовал ее друзьям.

— Значит, сначала вы подружились? — Моя мама вытягивает слова, и я вижу, как идея укореняется в её мозгу. — От друзей к любовникам. Псевдодрузья. Мне это нравится.

Нет, не любовники. Пока нет.

Но уже скоро.

— Чтобы развлечься, мы сидели на улице и играли в разные игры…

— И она кормила меня.

Мы сейчас заканчиваем предложения друг друга? Фу.

— Что за игры? — спрашивает папа, снова лежа на спине и прикрыв глаза кепкой.

— «Я никогда в жизни не…» — Я прочищаю горло. — «Ты бы предпочел…»

— Пьющие игры, Стерлинг? Где я тебя упустила?

— Мы были трезвыми каждый вечер, мам, успокойся. Там не было никакого алкоголя.

— Ну, за исключением того единственного раза… — бормочет Скарлетт.

Ах, это верно, в ту ночь, когда я пришел к ней домой, ее ягодицы заполнили ладони моих гигантских рук, мой язык проник в ее горло, и она прислонилась спиной к стене.

Это была отличная ночь.

Это была не та ночь, когда я понял, что люблю ее, но именно тогда понял, что хочу встречаться с ней.

— Думаю, это было хорошо для нас, — наконец говорит Скарлетт. — Мы многое узнали друг о друге.

И о нас самих.

— Вы знали, что Стерлинга однажды ударил какой-то парень?

Мама смотрит на меня, подняв брови.

— Нет, он не говорил. — У нее резкий тон.

Скарлетт смеется, протягивая руку, чтобы убрать мои волосы назад. Отпивает напиток Пина Колада.

— Ты такой милый, когда смущаешься.

— Меня это не смущает.

— Он говорил тебе, что мочился в постель до восьми лет? — Голос моего отца наполовину ошеломленный, наполовину сонный.

— Господи, папа! Спи уже!

— О, точно! — моя мама хихикает. — И он уже тогда был большим ребенком, так что мочи было много.

— Отлично, да, теперь мне неловко. Вы, ребята, можете остановиться.

Мы сидим здесь еще немного, смеясь и разговаривая под пальмами, пока Скарлетт не устраивается поудобнее в шезлонге, чтобы прислониться спиной к моей груди.

— Здесь так хорошо, что я могла бы целый день сидеть на солнце. Дома такая отвратительная погода.

Она закрывает глаза, и я набрасываю полотенце на ее нижнюю половину, чтобы укрыть ее. Глажу ее волосы. Когда родители не смотрят, целую ее в плечо.

В конце концов, я откидываю голову назад и тоже закрываю глаза.

Роуди

По иронии судьбы именно мои родители пропустили ужин.

Мы со Скарлетт отправились в официальную столовую корабля, и когда добрались до пустого стола, я сразу же захотел обслуживания в номере — особенно свежих суши, которые я мог съесть с обнаженного тела Скарлетт, — но она была голодна и не имела терпения для сорокапятиминутного ожидания.

Итак, мы остались. Весь стол был в нашем распоряжении, и мы заказали практически все из меню. После десерта нам не оставалось ничего другого, как вернуться в нашу каюту.

Когда мы возвращаемся, я плюхаюсь на кровать, широко расставив ноги, наблюдая, как Скарлетт снимает туфли, положив шелковистую ногу на стул у стола, а пальцы умело расстегивают каждую пряжку.

Внезапно она стала на четыре дюйма ниже.

— Завтра у нас еще один день, что будем делать?

— Пляжный день? — предлагает она. — Или мы могли бы побродить по городу?

— Я мог бы провести еще один пляжный день. — Я буду делать все, что она захочет, весь чертов день, и не жаловаться. — Но ты не возражаешь, если я встану пораньше и несколько часов побуду в спортзале? Я вернусь до того, как ты проснешься.

— Конечно, я не возражаю.

Я ложусь на спину, балансирую на матрасе, опираясь на локти. Наблюдаю.

Она снимает серьги, кладет их на стол, потом браслеты. Три золотых браслета звенели во время обеда, как крошечный хор колокольчиков.

— Я очень быстро сниму макияж.

Пока она это делает, я сбрасываю туфли. Снимаю черную рубашку-поло, вытягиваю коричневый кожаный ремень через петли брюк, которые мама заставила меня упаковать.

Теперь я не знаю, что делать с собой и своими руками, пока Скарлетт не выйдет из ванной. Я мог бы снять эти штаны, но было бы странно, если бы просто сидел здесь на кровати в одном белье?

Дверь ванной со щелчком открывается, и Скарлетт входит в комнату, свежая и красивая, ее кожа немного темнее, чем когда мы сегодня выходили из дома.

Увидев меня, она останавливается и смотрит на мою голую грудь, опускает глаза на плоский живот. Он рельефный из-за того, как я сижу, мышцы твердые, как камень.

— Ты снял рубашку.

И мои носки, и мой пояс.

Я поднимаю бровь.

— Может, мне снова её надеть?

А еще лучше, может, мне снять твою?

— Нет.

Я протягиваю к ней руку, притягивая её к себе легким рывком. Ставлю ее между моих ног, обнимая за талию руками. Целую ее в нижнюю часть подбородка, убирая волосы, упавшие на плечо.

— Мы совершенно одни, — замечает она, приподняв бровь, с ямочкой на щеке.

— Верно.

— Еще очень рано.

Я целую ее в ответ, и на этот раз мои губы касаются ее ключицы.

— Тоже верно.

— Ты уверен, что не хочешь пойти и что-нибудь сделать? Может, сыграем в шашки? — Такая маленькая дразнилка.

— Хочешь поиграть в карты? — я отвечаю на её блеф. — Или мы могли бы найти игру в шаффлборд на двенадцатой палубе.

— Заткнись, — смеясь, бормочет она.

— Я просто подбрасываю идеи и не говорил, что они будут хорошими.

— Ты действительно милый, ты это знаешь?

Нет.

Ни одна душа никогда не говорила мне, что я милый, в основном потому, что я не такой… Или они были слишком заняты, используя меня для социальной выгоды, чтобы действительно узнать меня на личном уровне, как это сделала Скарлетт.

— Спасибо.

Когда Скарлетт целуетменя в лоб, мои глаза закрываются. Когда кончики ее пальцев касаются моих скул, я вздыхаю, целуя ее ладонь. Ее большой палец нежно проводит по моему подбородку, по губам.

— Ты прекрасен, — шепчет она.

Горячий. Красивый. Сексуальный.

Это термины, с которыми я лучше знаком.

— Мне нравятся твои родители. Они очаровательны. — Пальцы Скарлетт перебирают мои волосы, и я наклоняюсь вперед, зарываясь лицом в ее декольте.

— Мои родители не очаровательны, — бормочу я.

— Я не могу решить, на кого ты больше похож, на маму или на папу.

Я здоровая смесь того и другого — папиного роста и маминых зеленых глаз.

— Мы можем перестать говорить о моих родителях, пожалуйста.

— Прости, — она хихикает, нисколько не сожалея. — Спасибо за эти выходные.

Я наклоняю голову к ней, и она обхватывает мое лицо ладонями.

— Всегда пожалуйста.

Скарлетт опускает губы. Прижимается губами к уголку моего рта, сначала с одной стороны, потом с другой, целует эти крошечные ямочки, которыми она, кажется, так очарована.

Мои губы раскрываются от желания.

Но она кладет свой поцелуй только на мою нижнюю губу, нежно проводя по чувствительной коже и создавая зуд вниз по позвоночнику, которого я никогда не чувствовал раньше.

Это не то же самое, что быть возбужденным; это ощущение от того, что я забочусь о ком-то, кроме себя для разнообразия. Я влюблен в свою подругу, и у меня мурашки бегут по коже, когда я сижу здесь вот так. В тишине этой комнаты, с шумом океана за нашей дверью, тупая боль в моем члене находит путь к моему сердцу.

Сжимает.

Я вдыхаю и выдыхаю, безуспешно пытаясь контролировать свой пульс.

Я знаю, к чему это приведет.

Я думал, что уже готов. Я не девственник; я трахал много женщин, все они более чем открыты, большинство из них агрессоры.

Я могу сосчитать по пальцам, сколько раз я нервничал, когда собирался заняться с кем-то сексом, и это тот самый момент.

Вот почему руки вокруг талии Скарлетт чертовски боятся пошевелиться. Физически мое тело знает, что делать; это мой мозг создает мне проблемы.

— Не хочешь помочь мне расстегнуть молнию на этом платье? — ее шепот так же мягок, как и ее кожа.

— Повернись.

Она медленно поворачивается, подставляя мне спину, вытягивая вперед копну своих темных волос, чтобы они не зацепились, когда я буду расстегивать её платье. Ждет, пока я легонько потяну за металлическую ручку, направляя ее вниз по рельсам, как делал это уже несколько раз.

Но так — никогда.

На этот раз я знаю, к чему это приведет.

У светло-голубого платья тонкие бретельки, и она стягивает их с плеч, обнажая всю спину. На ней нет лифчика, но она одета в нижнее белье, белая ткань играет в прятки над тем местом, где заканчивается молния.

Скарлетт изящно покачивается, платье само собой скользит по ее бдерам и ложится на пол в сухую лужицу синего материала. Ее ноги приросли к земле, и на краткий миг я решаю не прикасаться к ней, а положить руки на бедра и оставить их там.

Но предвкушение играет на наших нервах, как хор волн, барабанящих по корпусу корабля, и я полон решимости контролировать его.

— Почему ты меня не трогаешь? — шепчет Скарлетт, все еще глядя на противоположную стену. — Ты заставляешь меня нервничать.

— Я не знаю, куда девать руки, — признаюсь я ей в спину, глядя на юг, вниз по изгибу позвоночника к округлым выпуклостям ягодиц.

Словно борясь сама с собой, она стоит и еще несколько секунд раздумывает, подставляя мне свой зад. Ожидая. Вдохи и выдохи, короткие вдохи воздуха, неустойчивые. Ее кожа? Покрыта гусиной кожей.

Я хватаю ее за левую руку и тяну, чтобы она повернулась ко мне лицом.

И время, блядь, останавливается, когда Скарлетт делает полный оборот, сиськи на уровне моих глаз, и я не могу решить, куда смотреть в первую очередь.

Поэтому я смотрю везде, начиная с ее…

Сосков.

Черт возьми, они идеальны.

Плоский живот и пупок, на который я хочу нажать пальцем.

Соски.

Нижнее белье Скарлетт прозрачное; сквозь него я отчетливо вижу аккуратно подстриженное темное пятно между ее ног, то самое, что было у меня во рту прошлой ночью.

Тот же рот наполняется слюной.

— Я думаю, тебе следует снять штаны, чтобы я не была единственной, кто стоит здесь голой.

Я встаю, расстегиваю брюки цвета хаки, спихиваю их на бедра и одним быстрым движением отшвыриваю в сторону.

Чертовы штаны, кому они нужны?

Упав на колени перед Скарлетт, я коснулся лбом ее живота, а мои дрожащие руки скользят по ее икрам.

Коленям.

Бедрам.

Ее пальцы осторожно поглаживают мою макушку, скручивая несколько прядей моих волос. Нежно потянув, прежде чем ее руки опускаются на мои плечи, слегка поглаживая мою загорелую кожу.

Я отодвигаюсь на несколько дюймов, чтобы поцеловать ее пресс. Поцеловать теплую ложбинку между грудями, вдохнуть аромат духов, которые она, должно быть, распылила, когда была в ванной.

Мои пальцы играют с поясом ее нижнего белья, указательные пальцы заползают внутрь, слегка стягивая вещь. Мы оба знаем, что они испарятся; зачем же оттягивать неизбежное?

Я снова тяну, стягивая тонкий материал по ее стройным бедрам. Она немного раздвигает ноги, чтобы облегчить мне работу, и мой рот наполняется слюной, когда мне открывается вид ее киски.

Ее аккуратная, хорошо подстриженная киска.

Я помогаю ей полностью выйти из них, а затем полностью сосредотачиваюсь на этой вершине между ее ног, раздвигая ее большими пальцами. Наклоняюсь к ней, посылая дуновение воздуха, чтобы согреть её. Облизываю сердцевину.

Пальцы Скарлетт напрягаются на моих плечах. Сжимают.

Предостерегают.

— Э-это не очень хорошая идея. Я недостаточно устойчива, чтобы стоять, не упав, пока ты делаешь это.

Она заикается — хороший знак.

Отличный знак.

Я медленно поднимаюсь, волоча себя вдоль ее обнаженного тела, облизываю ее сиськи, в то время как мои руки скользят вверх по ее заду, сжимая ягодицы.

Скарлетт задыхается, когда я поднимаю ее, поворачиваю и опускаю на кровать. Отхожу и избавляюсь от боксеров, прилипших к моим бедрам.

Руки над головой, она раскрыта, как ангел, темные волосы веером рассыпаны по белому покрывалу, кожа светло-золотистая от времени пребывания на солнце.

Щеки? Розовые.

Губы? Пухлые и приоткрыты.

Ямочка? Сто гребаных процентов создана для лизания.

Ее глаза выжидающе расширяются, когда я ползу по ее телу, посасывая сосок и смачивая его своим ненасытным языком.

Горло Скарлетт сжимается в неловком глотке, когда она смотрит между нашими телами на мой твердый, покачивающийся член.

— Просто чтобы ты знал, я не питаю иллюзий насчет того, что все будет хорошо.

Я замираю, прислушиваясь. Наблюдая, как ее грудь поднимается и опускается.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, что это будет больно, Стерлинг, и только один из нас будет наслаждаться этим.

Мой желудок падает, и я действительно двигаю своей гребаной рукой там.

— Почему ты так говоришь?

— Никто из моих друзей не любил секс в первый раз.

— Никто?

Она смущенно качает головой.

Ну и дерьмо. Так не пойдет.

Только не в мою вахту.

— Тебе это не только понравится, ты еще и достигнешь оргазма.

Скарлетт смеется, её плечи трясутся от уверенного тона моего голоса, руками она скользит по моим рукам, затем обхватывает мое лицо, притягивая меня к себе для поцелуя в губы.

— Ты восхитительно самоуверен.

Может быть, но с каких это пор это плохо?

— Это называется уверенностью.

— Ты уверен, что сможешь довести меня до оргазма в первый раз, когда я займусь сексом? Ты же не волшебник. Это будет больно.

— Магия тут ни при чем, а вот это — да. — Я опускаю свой таз, позволяя своему члену скользить по щелке ее киски, в то время как мой язык играет вдоль ее губ, пока ее рот не открывается. — У меня был стояк из-за тебя уже несколько недель.

— Да?

— Не веришь? У меня такое чувство, будто я хожу с гребаным стояком в штанах с тех пор, как вытащил тебя на крыльцо.

— Ты не вытаскивал меня на крыльцо, я последовала за тобой.

— Наверное, чтобы ты могла проверить мою задницу.

Скарлетт протягивает руки, скользя по чувствительной коже моей грудной клетки. Скользит ими вниз к моим ягодицам, сжимая.

— И какая это прелестная попка.

Крепкая? Да.

Прелестная? Нет.

Постанывая, когда мой болезненно твердый член скользит взад и вперед по ее киске, она сосет мой язык. Вдыхает воздух, когда я толкаю кончик между складками.

— Не слишком увлекайся этим. Это опасно.

Но, черт возьми, это так приятно.

— Тогда придержи эту мысль.

Я слезаю со Скарлетт на несколько секунд, чтобы взять презерватив с прикроватного столика; я спрятал их там в первую же ночь, когда мы приехали, оптимистично настроенный и желающий быть готовым, просто на всякий случай.

Она смотрит мне в глаза, когда я бросаю голубую металлическую обертку на кровать. И И быстро краснеет.

Скарлетт

Это тело — храм. Мы не изнашиваем его, мы строим его. Не стесняйтесь поклоняться святилищу…

Я помню, как он сказал мне это однажды, и это возвращается сейчас, когда он хватает презерватив с прикроватного столика, небрежно бросая его на подушку. Этикетка приземляется рядом с моей головой, обертка синяя и блестящая. Я никогда раньше не надевала его на мужчину, не говоря уже о том, чтобы он был внутри меня.

Ну, теперь я, конечно, поклоняюсь его телу.

Стерлинг Уэйд изящен и впечатляюще сложен, и я восхищаюсь его бесконечными спортивными тренировками. Восхищаюсь поцелуями Венеры над его фантастическим задом — он бледен, вплоть до плотных подколенных сухожилий, в отличие от остального его невероятного тела, которое, кажется, было погружено в жидкое солнце.

Каждый мускул напрягается, когда Роуди тянется к прикроватному столику, каждое сухожилие напрягается.

Он бросает презерватив и маленькую бутылочку смазки на кровать, как будто это не имеет большого значения.

Я отчаянно краснею, потому что для меня это так.

Я никогда ни с кем не была так обнажена, и я не знаю, что делать с собой, пока лежу здесь, на виду у всех. Потому что я собираюсь заняться сексом.

Собираюсь заняться сексом!

Наконец-то.

Сопротивляюсь желанию прикрыть свои груди ладонями; он уже видел их, сосал и лизал. Его рот был на моей…

Стерлинг скользит обратно на матрас, медленно приближаясь ко мне, длинная рука тянется к изножью кровати, подтягивая простыни, чтобы накрыть нас обоих.

Целует меня.

Целует, целует и целует меня, эрекция впивается в мое бедро.

Это отвлекает, мой мозг сосредоточен на трех вещах: надвигающейся боли, попытке расслабиться, чтобы не напрягаться (слишком поздно), и молитве, чтобы это не было полной катастрофой.

Боже, я надеюсь, что это не будет катастрофой.

Господи, надеюсь, я его не разочарую.

Боже, я надеюсь, что вначале будет не слишком больно.

— Детка, ты в порядке? Ты выглядишь немного бледной. Нам не обязательно этого делать. — Голос Стерлинга — желанная помеха для воображения, идущего по нисходящей спирали.

— Я слишком много об этом думаю.

— Мы можем остановиться. Просто скажи мне, когда, и я остановлюсь.

— Не смей, — требую я более властно и менее напряженно, чем чувствую.

— Я бы с удовольствием просто сосал твои прелестные сиськи всю ночь. — Он покусывает одну из них, втягивая сосок в рот и щелкая кончиком языка. — Если я умру, делая это, я умру счастливым.

— Нет. Это то, что я хочу.

Роуди

Я смотрю на нее сверху вниз дольше, чем следовало бы, обхватив руками ее голову и целуя в уголок рта.

Она обхватывает мои бицепсы ладонями, сжимая их.

— Это то, чего я хочу. Не смей останавливаться.

— Я не буду.

Даже если это убьет меня, чтобы причинить ей боль.

— Я думаю, тебе следует продолжать в том же духе. Я слишком напряжена, чтобы тянуть время. Просто сорви повязку.

— Ты уверена?

Я не так стремлюсь надеть презерватив, как думал, нервная энергия вытесняет предвкушение секса со Скарлетт, стремясь сделать все правильно в первый раз.

Я встаю на колени и разворачиваю презерватив вниз по члену, щелкаю тюбик смазки, выжимая небольшое количество на большой и указательный пальцы, потирая их вместе. Наклоняюсь и втираю их в ее клитор маленькими кругами, наблюдая, как ее губы раздвигаются, а веки опускаются.

Прекрасная.

Пробегаю рукой по члену, смазка делает его скользким.

Я опускаюсь ниже, лицо в нескольких дюймах от ее лица.

Протягиваю руку между нами и направляю себя внутрь. Надавливаю, пока весь наконечник не оказывается внутри, и ублюдок не попадает в рай. Я легко проскальзываю внутрь, член смазан и тверд, как никогда.

Господи, я вспотел, капли пота выступили у меня на лбу, пока я иду вперед, сантиметр за сантиметром, и будь я проклят, если мои руки не дрожат.…

Я опускаю голову.

Скарлетт целует меня в макушку, в волосы. Пальцы блуждают по моей спине, нежно скользят по моей заднице.

Еще глубже…

Ее ноздри раздуваются, а глаза расширяются от шока, когда я проталкиваюсь сквозь ее девственную плеву, ее бедра подпрыгивают — дерись или беги. Я прикрываю ее рот своим ртом, заглушая писк протеста, рвущийся из ее горла. Поцелуем прогоняя боль, неподвижно слушая ее дыхание.

Я люблю тебя, Скарлетт.

Извини, если тебе больно.

Выхожу.

Скольжу внутрь.

Выхожу. Скольжу внутрь.

Медленнее, чем когда-либо в своей гребаной жизни.

Закрываю глаза и тяжело дышу. Прижимаю большой палец к ее клитору и начинаю медленно описывать круги.

Мои губы тоже раздвигаются.

Я люблю тебя.

Выхожу.

Скольжу внутрь.

— Все хорошо?

— Да. — Она задыхается, наблюдая, как мои бедра двигаются вперед. Назад. Вперед.

Я заглядываю между нашими телами, моя рука на ее тазу крепко прижимает нас друг к другу, круг за кругом мой мозолистый большой палец скользит по ее киске.

— Ты так хорошо чувствуешься, детка. — У меня почти не осталось воздуха в легких.

Я чувствую, как мое лицо искажается, и мне кажется, что я в ужасе — она такая чертовски тугая. Так крепко сжимает меня.

Мечта.

Круг за кругом.

— Тебе это нравится?

Она кивает, закусив губу.

— Тебе это нравится?

Еще один кивок, и ее голова бьется о подушку — фантастический знак. Она кончит, даже если это убьет нас обоих.

Я хочу врезаться в нее так сильно, что мои ягодицы напрягаются, самоконтроль — единственное, что удерживает меня.

Тихий секс никогда не был моим стилем — я люблю громкий, грязный и жесткий, — но есть что-то, что стоит упомянуть — это у нас с ней есть сейчас, здесь, в этот момент.

Это больше, чем физическая связь, потому что я люблю ее.

Затем происходит нечто невероятное.

Глаза Скарлетт расширяются, на этот раз не от боли, а от удовольствия. Щеки пылают, сиськи подпрыгивают, когда я толкаюсь чуть сильнее, большой палец все еще работает на горячей кнопке между ее ног.

— Ох… — стонет она.

Снова стоны, голова откинута назад, руки вцепились в подушку.

Да… да.

Блядь. Да.

Мои бедра поворачиваются. Таз врезается.

— Стерлинг…

Выражение ее лица совпадает с моим. Замешательство.

Безумие.

И это волшебно, когда она кончает. Я никогда не забуду выражение ее лица, или звуки, которые она издает, задыхающиеся шумы и стоны, близкие к агонии.

Восхитительно.

Я люблю тебя, Скарлетт.

ПОНЕДЕЛЬНИК

Скарлетт

В нашей каюте слишком темно, шторы задернуты, и я едва различаю фигуру Роуди, который натягивает спортивные шорты в углу комнаты, пытаясь не разбудить меня, но терпит неудачу, когда натыкается на небольшой кофейный столик.

Черные сетчатые шорты с красными полосками по бокам. Облегающая майка. Белые носки. Черные кроссовки.

Он собирается свести с ума всех женщин в тренажерном зале.

Даже в темноте он выглядит горячим.

Я перекатываюсь к нему, упираясь подбородком в сгиб руки.

— Сколько сейчас времени?

Он садится на край матраса и гладит меня по спине. Наклоняется, чтобы поцеловать мое голое плечо.

— Шшш, детка, спи. Я не хотел тебя будить.

Затем его губы целуют мой висок, рука скользит под простыню и скользит по моей талии. Он такой большой и теплый, и я хочу прижаться к нему, уже скучая по нему.

— Не уходи. — Я потягиваюсь и тянусь к нему.

— Возвращайся спать. — Еще один поцелуй в мою обнаженную кожу. — Я уйду ненадолго, может быть, на пару часов.

Два часа!

— Я приму душ в спортзале, а потом разбужу тебя утренним сексом после тренировки.

— Но я уже проснулась. — Я зеваю, перекатываясь на спину.

— Подумай вот о чем, — напевает он в темноте. — Я получу лучшую тренировку, зная, что моя награда — оргазм. Сделай мне одолжение и будь голой, когда я вернусь.

Я уже голая под этими одеялами, ни один из нас не потрудился одеться после секса прошлой ночью; наши пижамы даже не добрались до вечеринки.

— Если только, — он проводит пальцем по моему животу, обводя пупок, — Ты не хочешь, чтобы я трахнул тебя, прежде чем уйду?

Я стону от боли, но ненасытная.

Его рука снова поднимается вверх, нежно поглаживая грудь.

— Черт, мне не следовало прикасаться к тебе. — Роуди наклоняется ко мне и целует в щеку, где у меня ямочка. — Может, мне лучше раздеться и остаться?

— Нет, тебе лучше идти. Ты будешь жалеть об этом весь день, если не сделаешь этого.

Мы смотрим друг на друга в почти полной темноте, только тонкая полоска света пробивается сквозь шторы. Он знает, что я права, и пожалеет, если не пойдет.

— Обещай, что будешь здесь через два часа, когда я вернусь.

— Только пять часов. — Я потягиваюсь, как кошка. — Я не собираюсь выпрыгивать из постели.

— Ладно, я потороплюсь. — Он встает, нависая надо мной. — Никуда не уходи.

Я зеваю.

— Даже не мечтаю об этом.

Вместо этого я вижу его во сне.

Сон о той ночи, когда мы встретились; только на этот раз, когда он выводит меня с вечеринки, он держал меня за руку. На этот раз, когда я следую за ним на крыльцо, на качелях стоят лавандовые розы, их аромат доносится до моего носа. Они раскачивается взад и вперед на ветру, цветы падают на пол, один за другим, лепестки разлетаются на ветру.

Когда я дотягиваюсь до руки Роуди, он исчезает, уступая место высокому, нависающему над нами человеку…

Я резко просыпаюсь, лежа на спине и уставившись в потолок.

Снаружи уже светло, солнце яростно пробивается сквозь шторы. Этот единственный луч света ослепляет, поэтому я поворачиваюсь к двери.

Медленно поднимаюсь, перекидываю ноги через матрас.

Пространство между моими бедрами болезненно ноет. Я проверяю свои ноги, прежде чем встать.

Не очень хорошо, но и не ужасно.

Стерлинг еще не вернулся, но скоро вернется, поэтому я встаю и ковыляю в ванную.

Когда я писаю, это обжигает, и я съеживаюсь, вытирая немного крови. Смотрю на туалетную бумагу в моих руках — на кровь и на то, что означают эти красные пятна: я больше не девственница.

Мое сердце учащенно бьется, когда достаю зубную щетку из чемоданчика и стою у раковины, лениво чистя зубы. Прополаскиваю рот от мятной пасты.

Расчесываю волосы, пока они не становятся блестящими и прямыми.

Не успеваю я снова забраться в постель — голая, — как слышу, как ключ-карта проносится над считывателем, и замок щелкает, открываясь.

Дверь понемногу приоткрывается, Роуди заходит внутрь, бросая сумку у нашего крошечного диванчика. Сбрасывает ботинки и стягивает носки.

Я смотрю с кровати, как он поднимает рубашку, комкает ее и бросает рядом с кроватью. Стягивает шорты, стаскивая их вниз по сужающейся талии.

Мускулы Роуди плотные и тугие, вены наполнены жидким кислородом. Он закидывает руки за голову и потягивается, поворачивая талию влево, затем вправо, подтягивая предплечья.

Его пресс напрягается.

Мое тело становится горячим.

Закончив с растяжкой, он поворачивается спиной к кровати и идет в ванную, каждый мускул его тела сокращается.

Я слышу звук работающей раковины, когда он входит внутрь, затем постукивание зубной щетки по фарфору. В туалете смывается вода.

Когда он выходит, я лежу на спине, прикрывшись простыней и заложив руки за голову. Довольная и ленивая, как кошка, которая ждет, чтобы её погладили.

Боготворили и обожали.

— Ты уже встала. — Он улыбается в полумраке.

— Ммм, — отвечаю я. — Я уже встала.

— Какое совпадение, — он хихикает. — Я тоже встал.

В его боксерах есть заметная выпуклость, которую он поправляет, когда подходит ближе, присаживаясь на корточки на несколько дюймов, чтобы поднять и переместить свой член с одной стороны шорт на другую. Это движение настоящего спортсмена.

Теперь он рядом с кроватью наклоняется, чтобы поцеловать меня, его мятный свежий рот открывается, чтобы попробовать меня, язык скользит внутрь. Я позволяю своим рукам скользнуть за пояс его нижнего белья, стягивая с его бедер.

Роуди снимает их полностью, оставляя их в куче на полу.

Стягивает простыню с моего тела и забирается в постель, рука уже тянется к презервативам на прикроватном столике.

Одна из этих больших грубых рук нежно скользит по моему бедру.

— Тебе больно?

— Немного.

Он снова целует меня.

— Сожалею.

Но его большое тело кажется божественным. Тяжелая и теплая мускулистая рука обвилась вокруг моей талии, втягивая меня под Роуди. Тела идеально выстроились в линию.

— Все в порядке. Я знала, чего ожидать.

— Хочешь, я поцелую там и сделаю лучше?

Нет. Я хочу, чтобы он наполнил меня, как прошлой ночью; ненасытно любопытная, я хочу большего. Все, а не только его язык.

— Или ты хочешь по-быстрому?

— Нет. — Я медленно качаю головой. — Я хочу, чтобы это было медленно.

Хочу, чтобы он был нежным. Хочу не торопиться.

Хочу, чтобы Стерлинг почувствовал, как быстро бьется мое сердце, когда он касается меня, большие медвежьи лапы нежно ласкают кожу вдоль моего бедра, губы теплые. Нежные.

Я люблю в нем все, он и есть все.

Мы целуемся с открытыми глазами, ртами, лениво поглаживая друг друга языками, чтобы я могла видеть все, что он чувствует, отраженное в его глазах — так же, как и прошлой ночью.

Самоконтроль ради меня.

Обожание.

Он как будто знает, что мое тело все еще чувствительно, и обращается со мной, как с хрупким куском стекла, когда на самом деле все, чего он хочет — это врезаться в меня. Его самообладание не похоже ни на что, что я когда-либо видела в своей жизни.

Замечательный.

Впечатляющий.

Реально восхитительный.

Дюйм за восхитительным дюймом он продвигается вперед, вдыхая воздух в изгиб моей шеи. Бормочет. Проверяет, все ли со мной в порядке.

— Ты в порядке?

Я лучше, чем в порядке.

Я протягиваю руку, чтобы откинуть назад его волосы, слова «я люблю тебя, Стерлинг» обжигают мне горло. Предательские признаки покалывания в носу дают моему мозгу сигнал послать воду к глазам.

Эти слезы — мои чувства к нему, осязаемое доказательство того, что все между нами правильно. Прошлая ночь была всем, чем должен быть первый раз, и я не могла бы выбрать ничего лучшего.

Глаза Стерлинга расширяются, когда он замечает слезу, скользящую по моей щеке.

— Что с тобой? Ты в порядке? Скарлетт…

— Я счастлива.

Я люблю тебя.

Он возвышается надо мной, похороненный внутри меня. Наклоняется, эти массивные, сильные предплечья упираются по обе стороны моего лица. Вместо того чтобы смахнуть слезу кончиком пальца, как я ожидаю, он облизывает ее.

Щелкает по ней языком.

Я хватаю его за бицепс.

— Глубже.

Мне никогда не надоедает видеть, как его зубы волочатся по нижней губе, и это возбуждает меня еще больше, когда я вижу их сейчас. Белые, блестящие, совершенные.

Он толкается глубже. Вращает тазом.

— Да, вот так.…

— Ммм… — Моя голова поворачивается в сторону, щека прижимается к подушке.

— Скарлетт, посмотри на меня, — взволнованно хрипит он.

Я смотрю на него.

Я вижу его.

Я люблю его. 

ГЛАВА 10

ДЕСЯТАЯ ПЯТНИЦА

«Та, когда я воткнул его в задницу какого-то другого парня (образно говоря)».

Роуди

Я: я так чертовски сильно скучаю по твоему лицу.

Скарлетт: я знаю, я тоже скучаю по тебе. Очень сильно.

Я: еще одна неделя сведет меня с ума. Сколько именно дней?

Скарлетт: я не занимаюсь математикой, помнишь?

Я: черт, точно. Боюсь, мне придется нести эту ношу, когда дело дойдет до цифр.

Скарлетт: очень смешно, умник.

Я: но также верно.

Я: знаешь, сегодня вечером у нас в доме вечеринка.

Скарлетт: бейсбольный дом? Но я думала, что вы не должны устраивать вечеринки, когда начинается сезон.

Я: я знаю, но у некоторых из них головы в заднице. Они хотят устроить вечеринку по случаю возвращения домой.

Я устраиваюсь поудобнее на диване и перекладываю вялый член в джинсах. Он скучает по Скарлетт так же сильно, как и я, если не больше. Заниматься с ней любовью — мой новый любимый вид спорта.

Я: ты вернешься? Я хочу тебя видеть.

Скарлетт: Когда?

Я: СЕЙЧАС не слишком рано? Пожалуйста.

Скарлетт: нет, сейчас не слишком рано… но потом я целую неделю не буду занята в школе, и мне нечего делать до начала занятий. И я пропущу неделю работы.

Я: ты можешь заняться мной неделю до начала занятий. Я приеду к тебе погостить.

Скарлетт: Правда? Ты останешься у меня?

Она это серьезно? Я бы убил, чтобы остаться у нее. Мы можем играть в дом и тренироваться делать детей каждый вечер.

Я: Да, конечно. Собирай свое барахло и возвращайся домой.

Скарлетт: Дай мне подумать.

Черт возьми, почему она иногда бывает такой разумной?

Я провожу рукой по волосам, пристально глядя на телефон, на экран, ожидая, когда эти три маленькие точки исчезнут, и появится новое сообщение.

— Какого черта ты улыбаешься? — Блейк Шеффилд, один из наших аутфилдеров, берет контроллер игровой системы в развлекательном центре и направляет его на телевизор. — У тебя такой идиотский вид.

Дерьмо. Я забыл, что не один.

Сегодня днем я заскочил в бейсбольный дом, чтобы встретиться с другим капитаном команды и несколькими старшими игроками. Потом я сел задницей на диван и с тех пор лежу на нем, с бутылкой «Гаторейда».

Я вытираю рот.

— Ты знаешь Скарлетт?

— Э, нет.

— Скарлетт. — Я вздыхаю, делая еще один глоток ледяной синей жидкости, открывая горло, чтобы она легко соскользнула вниз. — Ты слышал, как несколько уик-эндов назад парни называли эту девчонку членоблокатором?

— Да, и что с ней?

— Это Скарлетт. Она моя девушка.

— Постой, постой, постой, братан. У тебя есть девушка? С каких это пор? Когда, черт возьми, ты начал с кем-то встречаться? — он быстро выпаливает вопросы.

— Мы начали встречаться в ту ночь, когда я выгнал ее из дома. — Технически это верно. — Похоже, ей понравилось, — шучу я, делая еще один глоток, опустошая бутылку и бросая ее на кофейный столик. Она отскакивает от дерева и приземляется на ковер.

Шеффилд выжидающе смотрит на меня.

— И что? — Он такой чертовски любопытный, выпытывает дополнительную информацию.

— И… это все. Я говорю тебе это потому, что если я смогу убедить ее вернуться в школу, я приведу ее сегодня вечером. И не хочу быть чертовски смущенным, а также, чтобы её беспокоили.

— Конечно, нет, мужик.

— Ни Бен, ни Дерек — никто.

Желая угодить, он энергично кивает.

— Всё понял.

Я бросаю на него косой взгляд.

— Вы же знаете, что у вас больше не должно быть вечеринок, верно?

— Ага. Это была гребаная идея Тэга.

— Ну, если вы втянете нас в неприятности, я выбью из вас все дерьмо.

— Я знаю, Роуди, мы уже говорили об этом.

— Просто чтобы все было ясно.

— Все ясно. И они получили разрешение от тренера.

Ну, блин, если тренер знает о вечеринке…

Я расслабляю плечи, глубже погружаясь в диван.

Парадная дверь открывается, и в комнату входит ловец команды Данте Амадо с девушкой под руку. Темные волосы и еще более темные глаза, она плетется за ним, держа его за руку.

Я узнаю этот взгляд; тот же самый, что я видел у Скарлетт дюжину раз: неуверенность, нерешительность, страх.

Я не виню ее — она идет в логово волков, но если она с Амадо, то, вероятно, не фанатка, и он будет присматривать за ней.

Когда они останавливаются у входа в гостиную, Шеффилд коротко машет им обоим.

— Привет.

Данте дергает головой в сторону.

— Ребята, вы же помните Амелию.

Мы оба открыто пялимся — трудно не смотреть. Данте никогда не приводил сюда девушек, пока я жил здесь, и я бы услышал об этом, если бы он сделал это недавно, наши чертовы друзья чертовски любопытны. Любопытны, как группа непослушных малышей.

Шеффилд растянулся в центре дивана с пультом дистанционного управления в руках, останавливая игру. Оглядывает девушку с головы до ног, потом снова поднимает голову, морщит лоб.

— Мне показалось, ты говорил, что ее зовут Люси.

Девушка улыбается, а затем начинает говорить. Откидывает назад длинную прядь темных волос.

— Нет. Амелия. Ты, должно быть, путаешь меня с кем-то другим.

Они действительно красивая пара.

— Дерьмо, прости.

Руки Данте скользят вокруг талии его спутницы.

— В любом случае, мы будем в моей комнате. Не беспокойте нас.

Мы смотрим, как пара выходит из комнаты, и я открываю свой телефон.

Скарлетт: что я скажу своему боссу?

Я: я забыл, что тебе надо работать; мне не следовало поднимать эту тему. Я просто эгоист.

Скарлетт: ну вот, опять ты используешь точку с запятой в своих текстовых сообщениях. Ты же знаешь, я не могу устоять перед хорошей грэммером. Грамар? Грамматика? ЧЕРТ, КАК ЭТО ПИШЕТСЯ?

Я: никто не знает!!!!

Скарлетт: лол. Итак, вечеринка сегодня вечером, да? И ты хочешь, чтобы я была там?

Я: ничего страшного, детка, если тебе нужно работать.

Скарлетт: ты не против пойти один?

Я: я? Да. То есть, я скучаю по тебе, но что такое еще несколько ночей дрочки в моей холодной, темной спальне? Там есть замок и все необходимое порно.

Скарлетт: То Же Самое.

Я: я надеюсь, что ты думаешь обо мне, когда мастурбируешь.

Скарлетт: пожалуйста, никогда больше не говори мастурбировать. Это заставило меня умереть внутри.

Я: лол, извини.

Скарлетт: ты действительно хочешь остаться со мной на этой неделе? У меня в ванной есть тампоны, и мне придется вытряхнуть все психотропные лекарства из моей аптечки.

Я: поверь мне, я заглянул в твою аптечку, когда пришел в первый раз. Я должен был понять, с каким безумием имею дело.

Скарлетт: я даже не хочу знать…

Я: на самом деле нет.

Скарлетт: я думаю… если я выеду отсюда к 3:00, я смогу добраться к 6:30, в зависимости от того, сколько раз я остановлюсь

Я: значит ли это, что ты вернешься?

Скарлетт: по шкале от 1 до 10, насколько сильно ты скучаешь по мне?

Я: Одиннадцать.

Скарлетт: Ну тогда какой у меня есть выбор? 

*** 

— Знаешь что? Вместо этой вечеринки, как насчет того, чтобы пойти на настоящее свидание? Например, на ужин или… ну, не знаю, в кино. — Скарлетт пытается сменить тему, пытается переубедить меня насчет вечеринки.

У знака «стоп» я сворачиваю налево, на Джок-Роу.

— Я хочу, чтобы мои друзья узнали тебя — когда ты в деле, Скар, ты в деле. Они будут заботиться о тебе так же, как обо мне. Не бойся, детка, они тебя полюбят.

Она усмехается, глядя в окно.

— Нет, не будут.

— Ты права. Я, вероятно, проведу всю ночь в бешенстве, потому что, скорее всего, они попытаются трахнуть тебя.

Я подъезжаю к бейсбольному клубу, паркую свой грузовик на подъездной дорожке. На улице чертовски холодно, но на Скарлетт черный топ с открытыми плечами, так непохожий на любой наряд, в котором я когда-либо видел ее, и мне интересно, узнает ли кто-нибудь ее сегодня вечером.

— Ты уверен, что они не будут… ну, ты знаешь… — Она машет изящной рукой в воздухе, не в силах закончить фразу. Не желая показаться грубой.

— Членами? — Я притягиваю ее ближе. — Я гребаный капитан этой чертовой бейсбольной команды, — напоминаю ей. — Я говорю, что они не будут вести себя как придурки.

Некоторые из них, вероятно, будут вести себя как придурки, гарантирую.

Они спортсмены. Это у них в ДНК, блин.

Мы идем к дому, сцепив руки, и мне приходится замедлить шаг, чтобы Скарлетт могла идти на каблуках. Они высокие, так что теперь она на добрых четыре дюйма выше — легче целовать в губы, — и ее глаза обведены темной подводкой. Ресницы длиной в миллион миль, покрытые черной тушью.

Длинные распущенные волосы, большие серебряные обручи, заигрывающие с кожей на ее шее.

Как, черт возьми, мне так чертовски повезло?

Серьезно.

И прежде чем начать разглагольствовать о судьбе и прочей любовной чепухе, я протягиваю ей руку, помогаю подняться по ступенькам крыльца, пар от нашего общего дыхания туманит ночной воздух.

Моя рука тянется к дверной ручке, но прежде чем открыть ее, я поворачиваюсь к ней.

— Ты думаешь, как только мы войдем в эти двери, мы будем несчастны, потому что мы будем не одни?

Ее рот формирует улыбку, когда она оглядывается.

— Мы отлично провели время на этом крыльце. Это похоже на наше место.

— Когда-нибудь я куплю этот дом, снесу крыльцо и привезу его с собой, когда у нас будет собственное жилье.

Наш дом. Наше крыльцо. Достаточно детей для команды малой Лиги.

Ее глаза округляются при упоминании нашего будущего.

Дерьмо. Слишком рано?

Я хочу съесть ее, начав с ее хорошеньких изящных пальчиков; у нее ярко-синие ногти. Потом хочу поцеловать кончик ее дерзкого носика — он становится все розовее, чем дольше мы стоим здесь, тянем время.

Я шевелю пальцами в ее направлении.

— Засунь перчатки мне в карман и возьми меня за руку.

Скарлетт колеблется, медленно снимая по одной черные варежки и протягивая их мне. Я засовываю их в задний карман джинсов и наклоняюсь, чтобы взять ее за руку, переплетая наши пальцы.

Мы оба дрожим.

— Я с тобой и не оставлю тебя.

Скарлетт закатывает глаза.

— Как ты думаешь, что именно должно произойти?

— Я боюсь, что ты уйдешь и украдешь дерьмо из холодильника.

— Я не крала из холодильника! — она фыркает. — Он был не заперт.

Так чертовски великолепна, даже в обиде.

Я изгибаю свой торс, наклоняюсь и крепко целую ее сжатые губы.

— Пошли.

Скарлетт

С того момента, как мы входим в дом, Роуди приветствуют, как знаменитость. Люди выкрикивают его имя, и это громко, отвлекающе и неприятно, если честно. Я не знаю никого из тех, кто подходит к нему, хлопает его по спине, как потерянного мессию, который наконец-то вернулся домой. Девушки прикасаются к нему, хотя он крепко держит меня за руку.

Честно говоря, парни тоже его трогают, но это не одно и то же.

Роуди сжимает мою руку, прежде чем отпустить, скользит по изгибу моей талии, обнимая меня. Притягивает меня ближе. Засовывает свою массивную ладонь в задний карман моих джинсов, как в плохой романтической комедии восьмидесятых годов.

Это наше первое публичное появление в качестве пары, и я одновременно нервничаю и взволнована тем, что я здесь. Под руку с ним. Рядом с ним.

Все ещё…

— Что… сейчас происходит? — я смеюсь, странно раздраженная этим зрелищем. — Почему все… это так странно.

— Я не был здесь уже несколько недель, вот что сейчас происходит. — На самом деле ему приходится кричать в мою сторону, чтобы я его услышала. — Они рады меня видеть.

Мои брови взлетают вверх.

— Я их лидер, Скарлетт, — говорит он, как будто это заявление все объясняет.

— Их лидер был снаружи в течение последних восьми недель. — Я закатываю глаза. — Ты же никуда не уходил — все это время ты был буквально в тридцати футах.

Его кожа темнее, чем была до нашего отпуска, загар оттеняет зеленый оттенок его глаз и жемчужно-белые зубы. Должно быть, он сегодня подстригся, потому что волосы короткие и явно уложены профессионалом.

Я думаю о том, как я собираюсь пробежаться по ним пальцами позже.

Смотрю на него еще немного, прижимаясь носом к его рубашке, чтобы уловить запах, веки трепещут, закрываясь.

Ммм, ммм, хорошо.

— Эй, чувак. — Бен, парень с первой вечеринки в доме — тот, который меня выгнал, — подходит с поднятым кулаком для приветствия.

Я изо всех сил стараюсь не сужать глаза, но это трудно.

Роуди стукается с ним.

— Как дела, Уилсон?

Голубые глаза Бена оценивающе смотрят на меня, пытаясь понять, кто я. Он знает, что видел меня раньше, но не уверен, где именно.

— Ты собираешься нас познакомить?

Я делаю шаг вперед, протягивая ему руку, как будто я прекрасная леди, собирающаяся выпить чаю в Британии, твердые пальцы Стерлинга прижимаются к моей пояснице.

— О, мы уже встречались.

Бен ухмыляется, берет мою руку, мягко пожимает ее, изображая джентльмена.

Говнюк.

— Я всегда узнаю красивое лицо.

— Серьезно? — Мои блестящие губы ухмыляются, и я ни за что на свете не смогу понять, откуда взялась эта задира во мне. Я думала, что буду нервничать, столкнувшись лицом к лицу с Беном.

Но это не так.

Ни капельки.

Он не может заниматься со мной сексом, потому что я занята, и он не может узнать меня, потому что я не похожа на девушку, которую он встретил восемь недель назад. Мои волосы распущены, на мне больше косметики, чем обычно, и я на четыре дюйма выше — не говоря уже об отсутствии свитера.

В результате Бен делает то, чего я ожидаю от такого парня, как он: он игнорирует меня, чтобы поговорить с Роуди.

Бен отводит взгляд.

— В чем дело, Уэйд, где тебя черти носили? Мне кажется, что единственное место, где я тебя видел — это спортзал.

— Я был здесь, — смеется Роуди. — В основном на крыльце.

Бен опускает глаза и замечает, что рука Роуди крепко обнимает меня за талию. Снова смотрит на меня, изучая внимательнее.

— На крыльце? Почему?

— Там я и познакомился со своей маленькой ямотышкой. — Он наклоняется и целует меня в макушку. — Это гибридное слово, которое я придумал, — объясняет Роуди своему другу, как будто он эксперт по отношениям. — Это нечто среднее между ямочкой и коротышкой. Ей это нравится.

У него нет никакого стыда.

— Не думаю, что мы встречались. — Бен смотрит на меня более критично; он знает, что именно из-за меня он не видел своего капитана несколько недель. — Меня зовут Бен.

— Скарлетт.

Он наклоняет голову, как животное, прислушиваясь к звуку вдалеке, мое имя обрабатывается в его голове; я вижу, как колеса вращаются, как ржавые спицы, которые нуждаются в масле, пыхтя в его мозгу.

Он кивает очень медленно, вверх и вниз.

— Скарлетт.

Одно слово. Только мое имя.

Он все знает.

А потом:

— Ты пропал без вести на целую гребаную вечность. — Его руки скрещены, и я замечаю, что они тоже толстые — черта, которую разделяет большинство игроков. — Ребятам это не понравится.

Он кивает в мою сторону. Фу, какой мудак.

Все еще держа меня за талию, Роуди смеется.

— Ты действительно думаешь, что мне есть до этого дело?

— А следовало бы. — Бен бросает на меня еще один взгляд. — Не обижайся, членоблокатор, но я не ожидал увидеть тебя здесь.

Все тело Роуди напрягается.

— Как насчет того, чтобы не называть ее так, твою мать? — Срань господня, он так разозлился. — Ее не исключили из дома, Уилсон. Перестань быть мелкой сучкой.

— Извини, но этого не произойдет.

— Я предлагаю тебе решить, как быть спокойным с этим, или это будет действительно длинный сезон. Скарлетт — моя девушка, а не какая-то тусовщица, которая хочет меня подцепить.

У меня перехватывает дыхание при звуке его голоса, звучащего немного покровительственно.

Бен бледнеет, потом краснеет.

— Подружка?

— Разве я за-за-заикался?

Боже, стервозный тон его голоса так чертовски горяч. Саркастичный и злой, призывающий Бена бросить ему вызов еще раз. Бросает вызов Бену, желая зарядить прямо ему в лицо.

Господи, это меня заводит, в чем моя долбаная проблема? Я хочу засунуть свой язык ему в глотку.

Я переминаюсь с ноги на ногу.

— У меня есть идея, Уилсон, поскольку тебе явно нечем заняться, кроме как стоять здесь со спущенными штанами, — беги и принеси моей девушке выпить.

Он ведет себя как огромный мудак, и мне это нравится.

— Я больше не гребаный новичок, — жестко говорит Бен.

— Нет, но ты вполне можешь им стать. Мне не нравится твое дерьмовое отношение. И знаешь, что еще? Ты слишком часто выводил меня из себя, а я твой капитан, так что ты пойдешь на гребаную кухню и сделаешь это, да? Потому что моя девушка хочет чертову воду.

Мне так хочется сорвать с него одежду прямо сейчас.

Своими зубами.

Проходят секунды. Музыка гремит вокруг нас.

Затем Бенджамин Уилсон делает немыслимое: он засовывает руки в карманы и смотрит в землю. Отступает на шаг.

Наклеивает на лицо фальшивую улыбку.

— Могу я предложить тебе что-нибудь выпить, Скарлетт?

Я прикусываю нижнюю губу, изображая нерешительность.

— Вода была бы просто великолепна. Я не большой любитель выпить, как ты знаешь.

— Бутилированная вода, — инструктирует низкий голос Роуди. — Из холодильника.

Я кладу руку ему на грудь. Он такой заботливый, озвучивая этот крошечный укол.

— О, детка, это звучит так освежающе, спасибо. — Мои ладони легонько похлопывают его по грудным мышцам, они у него красивые и упругие.

Роуди похлопывает меня по заднице своей большой ладонью, два раза легонько постукивая.

Мы смотрим, как Бен уходит, чтобы принести мне освежающую жидкость, которую я на самом деле не хочу.

— Черт, достаточно жестко? — мой парень ворчит.

Я поворачиваюсь к нему лицом, приподнимаюсь на цыпочки.

— Нам ведь не придется ждать, правда? Ты прямо сейчас меня заводишь.

Его темные брови поднимаются, руки скользят вниз к моей заднице.

— И это тебя завело? Вау, с тобой просто.

— Так и есть. — Я кусаю его за мочку уха зубами. — Пошли отсюда. Не думаю, что смогу просидеть здесь всю ночь. Я хочу пойти домой и сорвать с тебя одежду.

Мы здесь меньше десяти минут.

— Так ты пытаешься сказать мне, что ты возбуждена?

Боже, я ненавижу, когда он использует это слово.

— Да. Вот что я хочу сказать. И если мне придется стоять здесь еще секунду…

— Тсс. Больше ничего не говори. — Его указательный палец заставляет меня замолчать. —Если моя малышка хочет пойти домой и трахнуться, я отвезу ее домой и выверну ей мозги, потому что я именно такой парень.

Моя киска трепещет.

— К тебе или ко мне? — Он уже тащит меня к двери, как пещерный человек, за вычетом дубинки и домашнего динозавра.

— Туда, где тебя никто не услышит?

Я узнала, что, когда Роуди Уэйд занимается сексом, он звучит громче, чем я, его стоны удовольствия смущающие, грязные и шумные. Он ругается и ворчит, изголовье кровати обычно бьется о стену.

Настолько эротично, что я могла бы испытать оргазм, просто слушая его стоны.

Роуди отпускает меня, хватая за руку.

— Давай уберемся отсюда к чертовой матери и трахнемся.

Роуди

— Ты смотришь, как я сплю? — сонный вопрос Скарлетт доносится из темноты. Единственный источник света в коридоре. Я оставил его включенным, когда ходил в туалет, и мягкий свет струится в ее спальню, отбрасывая сияющий фильтр на ее гладкие, обнаженные плечи.

Она встала после того, как мы занялись сексом, чтобы заплести волосы, и теперь они ниспадают на ее спину, как длинный шелковый шнур.

Сейчас час ночи, и я не могу заснуть с тех пор, как она закрыла глаза и задремала — несколько часов назад.

Я не знаю, что ее разбудило, но ее глаза широко открыты, ресницы трепещут, как бабочки.

— Что случилось? — Ее голос пронизан усталостью и беспокойством. — Ты не можешь уснуть?

— Все в порядке. — Нет ничего плохого, и все правильно, и я просто хочу лежать здесь, купаясь в том, как легки эти отношения.

Скарлетт тянется ко мне, скользя своим гибким обнаженным телом по матрасу, пока ее задница не прижимается к моему переду, как будто это не самая контрпродуктивная вещь.

Мой член понимающе дергается.

Я обнимаю ее, кладу руки ей на грудь, поглаживаю большим пальцем, зарываюсь губами в изгиб ее шеи.

— Я люблю, когда ты прикасаешься ко мне, — бормочет она, задыхаясь. Затем, когда она поднимает руку, чтобы погладить меня сзади по шее, я использую эту возможность, чтобы обхватить ее грудь ладонью. Поиграть с соском, дыша в ее волосы. — Ммм. Люблю, когда ты прикасаешься ко мне.

Любовь.

Я нежно ласкаю ее кожу. Нежно. С любовью.

Намеренно прижимаясь губами к плоти за ухом.

— Спи, милая.

— Для этого уже слишком поздно. — Скарлетт берет меня за руку и кладет ее себе между ног, неделя непрерывного секса делает ее смелой.

И у нее это хорошо получается.

Мы обнаружили, что она любит грубость. Любит немного потянуть за волосы, любит сзади. Любит находиться сверху, особенно когда ее руки могут ухватиться за спинку кровати.

Мы обнаружили, что если я буду сосать ее сиськи достаточно долго, она кончит.

Мы выяснили, что если она будет сосать мой кончик достаточно долго, я кончу.

Моя жесткая эрекция находит свое пристанище между ее ягодицами, впиваясь в них. Дразня.

Горячий и твердый.

Скарлетт поворачивается.

Я хватаю презерватив с прикроватной тумбочки, разрываю обертку и надеваю его. Поднимаясь над ней, толкаюсь вперед.

Уставшая, она смотрит мне в глаза, положив руки на мои бицепсы, как будто хочет поддержать меня. Когда я погружаюсь по самые яйца, наклоняюсь, сжимая наши рты вместе, бедра поворачиваются болезненно медленно.

Безжалостно медленно.

Я хнычу, пряча одну руку под ее попкой, толкаясь глубже, кончик моего члена упирается в ее шейку матки. Мои глаза закатываются к затылку. Ноздри раздуваются.

Таз движется.

Скарлетт лежит подо мной, почти не двигаясь, только стонет, откидывая голову назад и обводя языком мой рот. Сосет мою нижнюю губу.

Полусонный трах — это лучший вид траха.

Черт, это так приятно.

Расправляю плечи, прерывая поцелуй, грудь тяжелеет.

— Скарлетт.

Я останавливаюсь, чтобы посмотреть между нашими телами. Вниз по моему прессу, где мы соединены. Назад, в ее полуприкрытые глаза.

Я люблю тебя. Мой рот произносит слова, но не издает ни звука. Когда я снова прижимаюсь губами к ее губам, у меня покалывает переносицу.

— Я люблю тебя.

Чертовы глаза затуманиваются, такие чертовски влажные. Что, черт возьми, со мной не так? Я что, серьезно сейчас заплачу?

Это мои последние связные мысли, когда я начинаю выплескивать свои кишки — как только сбрасываю свой груз в презерватив, слова начинают каскадом сыпаться из моего долбаного рта.

— Я так чертовски сильно люблю тебя, Скарлетт.

Ее сонные глаза лани — они прекрасны, голубое совершенство. Нежные, когда она смотрит на меня снизу вверх, ее маленькая ладошка с обхватывает мою челюсть.

— Я тоже тебя люблю, — шепчет она.

Я целую ее ладонь, прежде чем склонить голову и уткнуться ей в плечо. Мы остаемся в таком положении долгое время, завернутые друг в друга, ни в какой спешке, мой израсходованный член все еще внутри ее тепла.

Мой лучший друг.

Я — счастливый ублюдок.

113-я ПЯТНИЦА 

Эпилог

«Та, когда мы вернулись на бал выпускников два года спустя».

Скарлетт

Бейсбольный дом ничуть не изменился: та же облупившаяся краска на сайдинге, те же кривые половицы, те же качели на крыльце.

Цепи стали ржавее, и они все еще не получили новый слой краски, но они раскачиваются взад и вперед с ветерком, крепкие и привлекательные, как и всегда.

Я плюхаюсь на них, свесив ноги. Толкаюсь, позволяя скользить взад и вперед. Делаю глоток из бутылки с водой, когда группа студентов поднимается по деревянной лестнице, их узкие леггинсы и укороченные топы Айовы резко контрастируют с моим нарядом: синие джинсы и облегающая черно-желтая бейсбольная майка Уайт #8.

Стерлинг заказал её специально для меня, чтобы я была лучшей WAG (в конце концов, мне пришлось гуглить это, не зная, что это означает жен и подруг спортсменов), а его все были слишком большими для меня.

Когда его забрали в драфт — шестой раунд, в «Даймондбэкс», — он заказал мне такую футболку.

Вот где мы оказались — в Аризоне.

Дальше от воды, чем я была раньше, но Стерлинг купил нам самый милый маленький домик с прекрасным видом на горы, бассейном и огромной двуспальной кроватью. Мне удалось получить работу в новом аквариуме, который они построили в Фениксе три года назад, полном самого современного лабораторного оборудования и самых красивых морских рыб, которых я когда-либо видела.

Жизнь прекрасна.

Я люблю свою работу, но не так сильно, как Роуди, поэтому, когда я могу поехать на его выездные игры в течение сезона, я делаю это, не желая становиться настолько независимым, чтобы потерять из виду то, над чем мы работаем.

Нами.

Я плотнее закутываюсь в теплое пальто, наслаждаясь прохладным бризом, когда знакомое лицо проходит мимо крыльца со стороны двора.

— Эй, милая, где ты была?

Лицо Стерлинга теперь старше и такое же красивое — Аризонское солнце довело его до совершенства.

— Я как раз собиралась тебя искать.

— Что ты делаешь здесь одна? Я думал, все ушли в дом?

А я была здесь, ждала его.

— Наверное, жду тебя. — Я еще раз толкаю качели носком ботинка. — Наслаждаюсь тишиной.

— Ты же не была внутри членоблокатором, отшивая кого-нибудь из молодых людей, не так ли? — Стерлинг дразнится. — Бен ведь не пытался вышвырнуть тебя из дома ради старых добрых времен, правда?

— Дни черных списков Бена закончились, дорогой.

Потому что Стерлинг и я — теперь легенда.

Все в кампусе, в конце концов, услышали нашу историю, как меня вывели на крыльцо за то, что я свела с ума его друзей, как вернулась в следующую пятницу, и в пятницу после этого…

И время от времени Стерлинг получает сообщение от Бена Уилсона — колоссального мудака, который хотел, чтобы я ушла, и который теперь берет на себя ответственность за наши отношения. Бен не играет в бейсбол профессионально, но он живет с девушкой, которую встретил в доме на Джок-Роу. Фелисити явилась на одну из их нелепых вечеринок в водолазке и синих джинсах, закончила его ужасный пикап прежде, чем он смог, и назвала его придурком в лицо.

Остальное, как говорится, уже история.

Бен взглянул на нее и пропал.

— Ты здесь потому, что здесь тихо? — Его брови взлетают вверх.

Музыка внутри грохочет, и место переполнено, полно пьющих игр и кричащих, пьяных, ликующих голосов.

Мой рот кривится.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Я никогда не была в восторге от того, чтобы болтаться внутри. Несмотря на то, что на вечере встречи выпускников так же много, как и студентов, что значительно выравнивает соотношение употребления алкоголя несовершеннолетними в правильном направлении.

Здесь на этом крыльце — все, что мне нужно.

Стерлинг вытирает ладони о темную ткань своих бедер и садится рядом со мной на качели. Снова вытирает руки, кладет их на колени — на подпрыгивающие колени.

Она скрипит под его солидным весом в двести двадцать фунтов и внезапно начинает ерзать.

Я морщусь, но ничего не говорю.

— Приятно вернуться, правда?

— Конечно.

Но я не скучаю по этому месту так сильно, как думала, когда мы уезжали, возможно потому, что мы вместе. А Стерлинг Уэйд — самый смешной, сексуальный, милый мужчина. И он мой.

— Ты помнишь, — начинает Стерлинг, — когда я сказал, что куплю этот дом и снесу крыльцо? Я сказал, что возьму его с собой, когда у нас будет собственное жилье.

Я улыбаюсь этому воспоминанию.

— Я помню.

— Я был идиотом, — он нервно смеется. — Ты не можешь купить парадное крыльцо.

Нет, не можешь, если только ты не сумасшедший.

— Но… — Он решительно кивает. — Есть и другие вещи, которые ты можешь сделать.

Я склоняю голову набок.

— Например, что?

— Я хочу тебе кое-что показать.

Когда он тянется к нам сзади и срывает с перил конверт из манильской бумаги, музыка внутри дома обрывается, хриплый шум затихает на децибелы. Вечер внезапно стал спокойным.

Очень странно.

Я не видела конверта, когда садилась, но Стерлинг вскрывает печать и вытаскивает его содержимое. Вынимает прямоугольную позолоченную табличку.

Передает её мне.

Я наклоняю её так, чтобы она улавливала достаточно тусклого света, чтобы прочитать:

В ЭТОМ МЕСТЕ, Я ШОРТ-СТОП УНИВЕРСИТЕТА СТЕРЛИНГ «РОУДИ» УАЙД (КЛАСС 18-ГО ГОДА) ПОЗНАКОМИЛСЯ И ВЛЮБИЛСЯ В СКАРЛЕТТ РЕДЖИНУ РИПЛИ

— Что это такое?

Стерлинг прочищает горло.

— Они повесят её здесь, рядом с входной дверью.

Табличка лежит у меня в руках, металл блестящий и новый. Символический.

— Ребята собираются повесить её здесь? — Я снова смотрю на надпись, прикусив нижнюю губу. Боже мой, он просто прелесть. — Это действительно самое приятное, что я когда-либо видела в своей жизни.

Я обожаю его и его милое, сексуальное лицо.

Я обхватываю руками его толстую шею и крепко прижимаюсь губами к его губам.

— Ты самый красивый мужчина на этой земле, и я клянусь, что могу съесть тебя.

Стерлинг осторожно снимает мои руки со своей шеи. Встает. Делает глубокий вдох, глядя на меня, пока я раскачиваюсь взад и вперед на качелях.

— Я никогда не… — он падает на колени, — стоял на одном колене.

Я закатываю глаза: что за странные слова.

— Что ты делаешь на земле?

Вместо того чтобы встать, как я ожидаю, он делает глубокий вдох. Когда он говорит, голос у него хриплый:

— Скарлетт, я люблю тебя.

Я киваю, нахмурившись.

— Я тоже тебя люблю.

Гигантские руки, которые этим утром были по всему моему телу, заставляя меня стонать, тянутся в карман его куртки команды «Даймондбэкс», большие пальцы держат черную бархатную коробку.

Дыхание ускользает от меня.

— Никогда еще я так не нервничал с начала сезона, — шутит он хриплым, испуганным голосом.

Стерлинг может быть пугающим для большинства людей — внушительная, прекрасная задница, — но он самая романтичная душа, которую я когда-либо встречала.

Голова его опущена, дыхание прерывистое. Он испускает дрожащий вздох, когда эти гигантские руки дрожат, открывая крышку; сверкающее кольцо с бриллиантом пасьянса лежит на атласном ложе, мерцая под тусклыми огнями крыльца.

— Я никогда не был помолвлен.

Моя собственная ладонь прикрывает мне рот — совсем как в кино, — мои дрожащие ноги держат качели устойчиво.

— Я полюбил тебя с той самой минуты, как увидел, Скарлетт. Я люблю тебя, поэтому спрошу тебя здесь, при всех этих свидетелях… — Он показывает на дом, где целая компания людей прижимается лицом к стеклу окна гостиной.

Смех пузырится у меня в животе.

— Ты бы предпочла всю жизнь страдать без меня или выйти за меня замуж и стать моей женой?

Я опускаюсь на колени рядом с ним.

— Я хочу выйти за тебя замуж и стать твоей женой.

Когда наши лбы прижимаются друг к другу, Стерлинг щелкает бархатной коробочкой для колец и позволяет ей упасть на землю, обхватив мое лицо. Целует меня до бесчувствия на крыльце, где мы встретились.

Он задыхается, а потом говорит:

— Давай поженимся прямо здесь.

Я делаю гримасу.

— Э-э, давай не будем забегать вперед. У нас достаточно времени, чтобы все выяснить.

— Давай, дорогая, это было бы так весело.

Да — для него и его приятелей по бейсболу.

Кто-то внутри стучит в окно, и мы поднимаем глаза, чтобы увидеть Бена Уилсона, машущего нам.

— Что она сказала?! — он кричит через стекло.

Стерлинг смотрит на меня, шарит по земле в поисках кольца. Поднимает его и снова открывает коробку, извлекая красивое маленькое кольцо, спрятанное внутри.

Надевает его на безымянный палец.

Я поворачиваю его так и этак, позволяя камню поймать свет, и мы оба восхищаемся тем, как идеально оно подходит.

Он сжимает мою руку и поднимает ее так, чтобы все в доме видели.

— Она сказала: «да, черт возьми!»

Раздаются неуправляемые возгласы, и музыка снова взрывается, взрываясь громче, чем раньше, выпивка течет рекой. Я наблюдаю, как кто-то встряхивает позолоченную бутылку шампанского, откупоривает пробку и взрывает ее над всей толпой танцующих в центре зала.

О боже.

Я с сомнением смотрю на эту сцену.

— Этот этаж провалится в подвал.

— Да, пожалуй, нам пока не стоит торопиться внутрь.

Он такой мудрый.

И очень даже мой.

Навсегда.

— Нам здесь все равно больше нравится, — замечаю я. — На нашем месте.

Мы снова прижимаемся друг к другу, соприкасаясь губами.

— Я так чертовски сильно тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю.

— К тому же ты самая лучшая девушка, которая у меня когда-либо была.

КОНЕЦ

Оглавление

Сара Ней Козни качка Скандальный фаворит — 1

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  Эпилог