Балаганъ (СИ) [FoxyFry] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Беспокойство. Удушающее чувство тревоги. Кругом суматоха. Странные люди. Незнакомые лица. Они повсюду. Смеются, хохочут, кричат. Пугающе шумно. Пляшут вокруг костра. Искры пламени вздымаются вверх в бесконечное черное небо. Высоко над головой висит круглый диск луны.

Тело бьет мелкая дрожь. Сердце сжимается от страха и колотится о грудную клетку, словно птаха в силках, предчувствуя неизбежную беду. Людской хоровод ускоряет бег. Перед глазами так часто мелькают лица, что начинает кружиться голова. Это лицо презрительно ухмыляется. Это жадно облизывается. Это смотрит с затаенной злобой.

Воздух распарывает нож с изящной резьбой на рукояти. От гарды развивается ярко-алая лента. Клинок врезается в пирамиду из бокалов. Оглушающий звон стекла сопровождает фейерверк осколков и брызг кроваво-красного вина. Лают, огрызаются, рычат собаки. Недовольно фыркают лошади.

Вдруг раздается полный ужаса женский крик. И всё стихает. Всё замирает. В наступившей тишине белый конь, испуганно заржав, взвивается на дыбы. С грохотом, сотрясающим землю, он опускает копыта и мчится прочь. Пестрая толпа безмолвно расступается. На примятой траве лежит человек. Маленького росточка, но не ребенок. Из уголка рта и из носа текут тонкие багровые струйки.

Страшно. Хочется бежать, что есть мочи, но ноги сами идут к телу карлика. Всё ближе и ближе, и ближе… Его глаза распахиваются, и хриплый голос пророчит: «Расплата неизбежна».

Содрогнувшись всем телом, Анна проснулась и тяжело дыша села на кровати. За окном едва занялся рассвет, но она знала, что больше не уснет. Перед внутренним взором все еще стояли обрывки страшного сна и не спешили растаять и затеряться на задворках памяти, не торопились отступать под напором пробудившегося сознания, как обычно бывало. Давненько у нее не случалось вещих снов. В том, что он вещий, не позволяло усомниться неотвратимое предчувствие беды. В точности как в этом кошмаре.

Приведя себя в порядок и одевшись, Анна спустилась в гостиную. В доме было тихо, все еще спали. Прихватив томик учений Аллана Кардека, девушка устроилась на диване в столовой. Она уже дважды прочитала его от корки до корки, и теперь обращалась к нему скорее с практической целью, ища помощи и советов при странных и непонятных «контактах».

Некоторое время спустя из гостиной послышались шаркающие шаги, и еще через мгновение в дверях возник плохо устойчивый силуэт Петра Ивановича с обмотанным вокруг шеи боа из желтых перьев. Что-то неразборчиво мурлыча себе под нос, он взял курс на буфет, где в верхнем шкафчике под замком хранилась наливочка.

Анна аккуратно отложила книгу в сторону и, закусив губу, тихонько посмеивалась, откровенно забавляясь и внешним видом дяди и тем, как он упорно продолжал шарить руками по крышке буфета в тщетной попытке отыскать в очередной раз перепрятанный Марией Тимофеевной ключ.

— Доброе утро, — дала о себе знать девушка, решив прервать бесплодные попытки Петра Ивановича, успевшего опуститься на четвереньки и высматривающего ключ под буфетом.

— О Господи, Аннет! – вздрогнув и почти с мальчишеской прыткостью вскочив на ноги, мужчина схватился за сердце и вздохнул. – Зачем ты так? – Выдвинув стул из-за обеденного стола, он тяжело опустился на него. – Что ты здесь делаешь? Почему не спишь в столь ранний час?

— Тебя жду, — улыбнулась Анна и поднялась с дивана. – А где ты, кстати, был?

Под размеренный шелест платья она не спеша подошла к буфету и словно фокусница виртуозно выудила из чашки чайного сервиза искомый ключ, демонстрируя его благодарной публике.

— Аннет, ты с детства была доброй и милой девочкой, готовой в любой миг прийти на помощь и выручку своему дяде, — расчувствовался Петр Иванович, принимая ключ из рук племянницы. Усмехнувшись его врожденным манерам дамского обольстителя, Анна устроилась на соседнем стуле и, подперев рукой щеку, приготовилась слушать.

— В цирке, — глубоко вздохнув признался дядя и, поставив на столе перед собой графин и уже наполненную рюмку, плюхнулся обратно на стул. – Да-да, не удивляйся. Ты разве не слышала? Они еще вчера приехали. Поставили цветной шатер. Рядом фургоны, лошади, собаки… Вот это жизнь, — мечтательно протянул Петр Иванович и опрокинул стопку. Анна нахмурилась: в памяти вспышкой мелькнули картинки неприятного сна.

— Где они расположились?

— На большом лугу. Сразу за слободкой.

— Как только тебя туда занесло? – удивилась девушка.

— Нечаянно, — признался дядя, вновь наполняя рюмку. – Заглянул вечером в таверну, а там двое удальцов представление устроили: на стол у стены чурку поставили, а на нее яблоко положили – мол, кто ножом точно в яблочко попадет, пьет за их счет. Не попал – сам угощай. Я же им предложил на десять рублей сыграть.

— Дядя, — Анна попыталась изобразить укоризненный взгляд, но едва сдерживаемая улыбка существенно смягчила эффект.

— Аннет, ты же в курсе, что твой дядюшка целый год работал в Марселе в портовых кабаках метателем ножей. Вот, а они-то не знали. В общем, угощали меня. Потом я их, потом снова они. Оказалось, они – артисты бродячего цирка. Один – мой коллега, метатель ножей. Другой – конный наездник. А потом… потом каким-то чудесным образом мы оказались на окраине слободки, около цирковых фургонов…

— Видимо, среди них еще и фокусник был, — подтрунивала Анна.

— Может, и был. Я, по правде сказать, с того момента мало, что помню.

— А это? – Девушка указала на экстравагантный шарф, пальцем описывая в воздухе петлю, коей он был обмотан вокруг шеи Петра Ивановича.

— А это, — загадочно улыбаясь, мужчина закинул один конец боа себе на плечо, — сувенир от очаровательной помощницы моего коллеги – красавицы Марго.

— То есть эту часть ты помнишь, — поддразнивала племянница.

— Помню. Но джентльмены таких подробностей не разглашают. Тем более в присутствии столь юных барышень. Так что, — он запрокинул голову, опустошая вторую рюмку, и, смачно занюхав кулаком, продолжил, — позвольте откланяться. Хотелось бы скрыться из виду раньше, чем Мария Тимофеевна явит челяди свой лик.

Петр Иванович поднялся из-за стола, опираясь на трость для лучшего равновесия, припрятал графин обратно в буфет и аккуратно опустил ключ в фарфоровую чашку. Проходя мимо Анны, он нежно чмокнул ее в макушку, пробормотал «спокойной ночи» и крадучись направился через гостиную к лестнице. С кухни послышался звон кастрюль и прочей утвари – стало быть Прасковья проснулась и принялась за завтрак.

***

Утро было пасмурным. Сизое небо едва тронули лучи восходящего солнца, и предрассветная дымка начинала таять, оседая росой на озябшей траве. Сонный луг был молчалив, будто боясь потревожить вечный покой, уснувшего на его цветочном ковре человека. В насыщенном влагой воздухе отчетливо слышались мельчайшие звуки: шаги городовых по окрестности, вспышка фотоаппарата, вздохи и пересуды шепчущихся зевак.

Яков Платонович склонился над трупом, внимательно осмотрел шею и лицо. Затем приоткрыл пальцами веко и заглянул в глаз. Хмыкнул. Приподнял руку, потом вторую, повертел, рассматривая окоченевшие пальцы. Нахмурив брови, задумчиво огляделся вокруг. Коробейников, замерев с блокнотом и карандашом наизготове, широко распахнутыми глазами следил за каждым движением начальника. Он был уверен, Яков Платонович видит гораздо больше других: улики будто разговаривают с ним, повествуя о своем происхождении. А Антон Андреевич никак не мог отделаться от глупой навязчивой мысли, что крутилась в голове с самого момента, как они прибыли на место преступления. Так и просилась наружу.

— Яков Платоныч, это что же, извращенец какой? – спросил он почти шепотом, кивком головы указывая на тело. – Али опять актер, в женской роли?

— Актриса, Антон Андреич, — ответил Штольман, поднимаясь на ноги. – Это дама.

— Дама? – удивился тот. – А что же… это… — запинаясь, он неопределенно махнул рукой возле подбородка, — накладная что ли? Для чего?

— Нет, настоящая, — заверил сыщик, невольно забавляясь смущением помощника.

— Как так? – У Коробейникова чуть глаза на лоб не полезли. – Дама с бородой? Такое разве бывает?

— Как видите. Вы мне лучше скажите, помимо бороды вы что-то заметили?

— Да, собственно, ничего, — стушевался Антоша. – Ран никаких на теле не заметно. С ходу и не скажешь, от чего умер… ла… жертва. Кхм, думаю, доктор Милц все прояснит.

— Так-то оно верно – последнее слово за доктором, однако посиневшие губы и кровоизлияние в глазах могут быть признаками удушения.

— Но ведь на шее нет никаких отметин, — похвастался наблюдательностью Коробейников – область рядом с бородой он успел хорошо рассмотреть.

— В этом-то и загвоздка, — согласился сыщик. – И еще одна любопытная деталь: пальцы жертвы содраны в кровь, ногти поломаны, но здесь, — он развел руками, указывая на ближайшие окрестности, — я не вижу ничего, что могло бы привести к подобным травмам.

— Хотите сказать, ее не здесь убили? – догадался помощник.

— Вполне вероятно. Вот что, Антон Андреич, опросите местных: кто что видел, слышал. А я до цирка дойду, там поспрашиваю.

— Думаете, она – одна из них?

— Иначе бы ее тут запомнили – уж больно внешность приметная, — улыбнулся Яков Платонович и подозвал к себе околоточного: — Ульяшин, отправьте тело в мертвецкую.

========== Часть 2 ==========

Завтрак в семье Мироновых протекал как обычно в теплой уютной атмосфере. Во главе стола сидел Виктор Иванович и, намазывая булку маслом, рассказывал какой-то курьезный случай, произошедший с ним накануне на службе. Супруга и дочь по обыкновению устроились по левую руку. Анна улыбалась, слушая папеньку, что-то уточняя по ходу его рассказа – в отличии от других барышень ее возраста у нее были отнюдь не девичьи интересы. К великому огорчению Марии Тимофеевны, Аннушку не прельщали ни примерки новых платьев у портнихи, ни сами наряды, ни светские приемы, где можно вдоволь пофлиртовать с молодыми людьми, достойными ее по статусу и положению. Вместо этого дочь будто завороженная не знала другой дороги, кроме той, что ведет в полицейское управление. Дай ей волю, она бы просиживала там дни на пролет в компании этого повесы Штольмана. Совсем он ей голову заморочил. Мария Тимофеевна и от соседей уже слышала нелицеприятные слухи. Не ровен час, как этот распутник вконец испортит репутацию ее доченьки. А всё деверь виноват, заявился тут со своим спиритизмом. Мария Тимофеевна метнула гневный взгляд на пустующее место по правую руку от мужа.

— Прасковья, — позвала она служанку, не обращая внимания на прерванный ею разговор, — а Петр Иванович уже спускался?

— Мама, — поспешила вклиниться Анна, не давая горничной возможности ответить, — дядя уже позавтракал. Пока вы спали. И прилег отдохнуть.

— Хм, — госпожа Миронова была раздосадована, но как полагает даме ее положения старалась сохранить лицо. – Поди опять всю ночь неизвестно где шатался.

— Ну, почему же, известно – в цирке, — улыбаясь, возвестила дочь, глаза при этом заблестели с неким воодушевлением. У маменьки рука с ложкой так и застыла в воздухе, не донеся кашу до рта. Анна с плохо скрываемой надеждой перевела взгляд на отца. – Оказывается, к нам в Затонск приехал бродячий цирк. Вот бы сходить на их представление…

— Еще чего не хватало, — опомнилась Мария Тимофеевна, опуская ложку обратно в тарелку – аппетит у нее, кажется, напрочь пропал. – Анна, скажи на милость, ну, чего ты не видела в этом… балагане? Витя, — обратилась она за поддержкой к супругу, — ты же не собираешься потакать этим неразумным капризам?

— Машенька, в самом деле, что здесь такого? – Как глава семейства Виктор Иванович старался сохранять нейтралитет, не желая обижать ни одну из своих дам. – По-моему, вполне достойное развлечение.

— Ну, уж нет, — сердито воскликнула его супруга, теряя и так несвойственное ей терпение, — с меня и спиритизма достаточно. И вообще, сегодня вечером прием у князя. Надеюсь, вы не забыли?

— Забудешь тут, — вздохнула Анна.

— Там будут самые достойные люди нашего города, — мечтательно улыбнулась Мария Тимофеевна, сама мысль о ее причастности к некоей элите бальзамом разливалась по раздраженным нервам ее ранимой души. – Я слышала, Разумовский пригласил еще каких-то друзей из Петербурга. – Там, где маменька видела достоинства, Анна подмечала лишь недостатки. Там, где по мнению одной были сосредоточены веселье, ценные знакомства и благородство, другая наблюдала лишь скуку, высокомерие и позерство.

***

На стоянке циркачей было тихо и безлюдно. Фургоны располагались полукругом позади шатра, образуя уединенный дворик, окутанный утренним туманом. По всему периметру из земли торчали треноги, таганы и вертела с котелками и едва дымящимися под ними углями. Трава была напрочь стоптана. То там, то тут стояли какие-то бочки, ящики и прочее барахло. Участок выглядел довольно обжитым и органичным, так и не скажешь, что они приехали только вчера.

Заприметив щуплого парнишку, бредущего вдоль фургонов, Штольман подозвал его к себе и, представившись, спросил:

— Где все?

— Спят, — ответил тот, разведя руками.

— А кто у вас тут главный?

— Кузьмич. Ну, то есть Прохор Кузьмич.

— Где найти его? – Поинтересовался Штольман с прищуром глядя на собеседника, подозревая, что парнишка не совсем трезв. Тот махнул рукой в сторону одного из фургонов. Сыщик уж было пошел в указанном направление, как вдруг развернулся. – А сам кто такой?

— Никита я.

— Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Иди, проспись, Никита, — тяжело вздохнул Штольман и направился к фургону Кузьмича.

Прохор Кузьмич был директором всего этого «творческого объединения» и по совместительству конферансье, как чуть позже выяснил сыщик. Ибо при первом взгляде на него, казалось, будто он только что выполз из самого захудалого трактира. Он был невысокого роста мужичонка, не толстый, но с солидным пузом, с опухшим, видимо от беспрерывного пьянства, лицом, взлохмаченными после сна черными с сильной проседью волосами и совсем седой запущенной щетиной на подбородке. И все же открытый доверчивый взгляд выдавал в нем добродушного и в какой-то степени даже наивного человека.

Когда после третьего стука набалдашником трости о дверь вагончика его заспанное лицо возникло в проеме двери, вид у него был растерянный. Штольман представился и задал ряд простых вопросов, вроде – когда приехали, чем занимаются, давая Прохору Кузьмичу время прийти в себя и собраться с мыслями, прежде чем обрушивать на него неприятное известие.

— Скажите, Прохор Кузьмич, была ли в вашей труппе бородатая женщина? – перешел Штольман к сути дела. Его собеседник, видимо борясь с утренним похмельем, тяжело опустился на лавку у стены фургона, сам сыщик остался стоять напротив, опираясь на трость.

— Что значит «была»? – нахмурился конферансье. – Настасьюшка. Она у нас на бокалах играет.

— Убили ее, — с сожалением сообщил Яков Платонович, опустив взгляд. Прохор Кузьмич напугано подскочил, будто ужаленный, но видимо ноги совсем его не держали, потому что он тут же плюхнулся обратно на скамейку.

— Как убили? Кто? – он оторопело таращил глаза на сыщика.

— Это мы и пытаемся выяснить? Скажите, когда и где вы видели ее последний раз?

— Так здесь. Вчера вечером. Мы как поставились, так сели есть-пить.

— Вся труппа здесь была?

— Нет, некоторые в город ходили, в трактир.

— А Настасья?

— Да, кто ж знает? Вроде здесь была. Платон Якич, я же за ней не следил, — оправдывался Кузьмич.

— Яков Платонович, — поправил Штольман.

— Простите, Яков Платоныч, — запричитал Кузьмич и с искренним раскаянием ударил себя ладонью в грудь, — не досмотрел. Не уследил! – Прокричал он с надрывом и скомкал рубаху в кулаке. — Сиротинушкой ж была. Никому не нужная. А девка хорошая была, добрая. Эх, судьбой обиженная…

— Ну, а с другими артистами как, хорошо ладила?

— Хорошо, — пожал плечами Кузьмич. – Мы же тут как одна большая семья. И как в любой семье – всякое бывает: и склоки, и драки. Но это все так, пустяки: взял чужой реквизит или вовремя не вернул. Не убивать же из-за шляпы?

— Убивали и за меньшее, — задумчиво прокомментировал сыщик. – А, кстати, остальные где? Спят, что ли?

— Платон Якич, не обессудьте, — закачал головой Кузьмич, — посидели вчера, опрокинули стопку-другую… за приезд, так сказать.

— Яков Платонович! – снова поправил Штольман с более суровым видом, вздохнул и добавил: — К обеду вернусь с помощниками, всей труппе надлежит явиться на допрос. А вы мне список подготовьте – всех и каждого, кто работает с вами и разъезжает по городам. И еще, — он оглянулся по сторонам, — где жила Настасья? В каком фургоне?

— Тот, четвертый справа, — поспешно указал Кузьмич.

***

Анна Викторовна после завтрака уединилась в беседке в саду в компании биографии французской династии провидцев, книги, привезенной дядей из Парижа. Солнце поднялось уже достаточно высоко и пекло по-июньски жарко. Спрятаться от него можно было разве что в прохладе яблоневых ветвей или в тени беседки. Высокая сочно-зеленая трава и пестрые цветы на клумбе, пригретые солнцем, начинали испускать тягучий, приторно-медовый аромат. В густой листве, порхая с ветки на ветку, непрестанно щебетали птицы, вторя заливистой трели соловья. Это был один из тех безупречных летних дней, когда чувствуешь себя счастливым безмерно и беспричинно, и оттого готов делиться радостью с каждым встречным.

Анна увлеченно читала книгу, но не настолько, чтобы не заметить, как вокруг наступила абсолютная тишина. Мертвая. Не было слышно ни малейшего звука. Оторвав глаза от страницы, она заметила, как потускнели краски окружающего мира, и не смотря на летний зной, ее обдало уже знакомым холодком. Она сначала почувствовала постороннее присутствие и лишь потом обернулась. Потусторонний мир вновь ворвался в ее размеренную жизнь, в этот раз в образе странной женщины. Самым странным в ней было то, что на ее подбородке росла густая курчавая борода.

— Кто вы? – опомнилась Анна. – Что с вами случилось?

Женщина открыла рот, чтобы ответить, но вместо слов изо рта заструился журчащий поток. Она напрягала горло, словно пыталась протолкнуть хоть слог, хоть звук, но выходила лишь вода, с еще большим напором. Она стекала по ее бороде, пропитывая платье, и капала на дощатый пол беседки, образуя целую лужу под ногами.

— Чем я могу помочь вам? Что мне сделать? — Взволнованно спросила Анна, откладывая в сторону книгу.

Дух закрыл рот, посмотрел на Анну безразличными черными глазами и вдруг начал рвать на себе бороду. Методично она подносила к лицу то правую, то левую руку и выдирала по клоку волос, при этом ни разу не поморщившись от боли.

— Что… что вы делаете? Что вы хотите сказать? Я не понимаю.

— Анна? – раздался со стороны голос Марии Тимофеевны. – С кем ты разговариваешь?

Анна лишь на мгновение бросила взгляд на маменьку, и призрак тут же исчез. Не осталось даже лужи на полу.

— Ни с кем. Сама с собой, — ответила задумчиво девушка и поднялась с кресла. – Мне нужно ненадолго отлучиться.

— Куда ты?

— Мама! — Осознав, что слишком резко повысила голос, Анна перевела дыхание и продолжила: — Мне казалось, я достаточно взрослая, чтобы не отчитываться по каждому поводу. Скоро вернусь. Извини.

========== Часть 3 ==========

— Добрый день, Александр Францевич, — поздоровался Штольман, проходя в мертвецкую и по-хозяйски укладывая трость с саквояжем на свободный стул близ стола.

— Уже почти полдень, а труп только один – пожалуй и впрямь, добрый, — отозвался доктор.

— Есть что-нибудь интересное?

— Весьма, Яков Платоныч, весьма. А где, вы говорите, тело обнаружили?

— На лугу за Михайловской слободкой.

— Вот и первая любопытная деталь. Если мне не изменяет память, луг находится на приличном отдалении от ближайшего водоема. Дело в том, что причина смерти этой дамы – утопление.

— Что ж, по крайней мере, это объясняет посинение вокруг рта, — сыщик нахмурился и посмотрел на прикрытый белой простыней труп на столе, будто тот мог помочь распутать свое загадочное убийство. – А что скажите о ее ногтях?

— Не удивлен, что вы заметили, — усмехнулся доктор Милц, — под ногтями я обнаружил деревянные щепки.

— Она сопротивлялась, — размышлял Штольман.

— И скорее всего поцарапала своего убийцу, — доктор улыбнулся, поймав заинтригованный взгляд сыщика. – Под двумя ногтями были частички кожи.

— Хорошая новость, доктор. Значит, убийца меченный.

— Еще одна интересная деталь, — продолжил свой отчет Александр Францевич, приподнимая простыню с боку тела – на бедре и ребрах виднелись застарелые гематомы. – Такие следы практически по всему телу. Я бы сказал, им уже около двух недель.

— Любопытный поворот…

— Ну, и напоследок, самое интересное, — хмыкнул доктор.

— Еще интереснее? Может, мне присесть?

— Я уверен, Яков Платоныч, вы выдержите это с достоинством, — он загадочно улыбнулся и извлек из кармана халата рубиновый камень, размером чуть меньше полушки. Протягивая его сыщику на раскрытой ладони, он добавил: — Был припрятан на груди, под корсетом.

— С каждой минутой это дело становится все любопытней, — задумчиво проговорил Штольман, аккуратно беря рубин двумя пальцами и рассматривая его на свету. – Что же с тобой случилось, Настасья Егорова?

***

Яков Платонович почти добрался до центральной аллеи больничного парка, когда из раздумий его вырвал знакомый голос. Он обернулся и на губах растянулась улыбка, и все его лицо засияло, как этот погожий денек.

— Анна Викторовна, — он подошел к ней навстречу, — какая приятная неожиданность. А что вы здесь делаете?

— Мне в управлении сказали, что вас здесь можно найти, — ответила она слегка запыхавшись.

— Значит, не случайность. Но по-прежнему очень приятная, — улыбнулся Штольман, демонстративно оттопыривая локоть, приглашая Анну взять его под руку и прогуляться. – Давненько мы с вами не виделись – недели три. Я даже заскучал.

— Ну, вы ведь знаете, где меня найти, — ответила Анна, отводя взгляд в неловкой попытке скрыть радостное смущение.

— Верно. Я много раз собирался зайти, пригласить вас на прогулку, но… работа.

— Да, кстати, я к вам по делу.

— А все так хорошо начиналось, — не удержался он от шутки.

— Да, у вас сегодня удивительно хорошее настроение, Яков Платонович, — лукаво улыбнулась девушка, переходя на игривый тон, и Штольман вдруг осознал, как сильно ему этого не хватало. Как крепко он привязался к этой девушке и ее загадочным духам, ее беспардонному вмешательству в его работу.

— Просто очень рад вас видеть.

— Перестаньте, — отмахнулась Анна, и на ее щеках проступил легкий румянец. – Мы оба знаем, стоит мне ответить на ваш флирт, и вы пойдете на попятную.

Штольман поймал ее взгляд – серьезный и решительный – и промолчал, ему нечего было возразить. Эта радость встречи застала его врасплох, он не сумел обуздать охвативший его восторг, все эти улыбки вырвались против воли. Но Анна Викторовна была права: он будет вынужден пресечь ее попытки к сближению, потому что связан обязательствами по службе. И до тех пор, пока не распутается весь этот шпионский клубок, он не позволит себе втянуть во все это Анну и подвергнуть ее смертельной опасности.

— Я просто хотела узнать, — поспешила она сменить неловкую тему, — вы только не смейтесь. У меня было очень странное видение.

— А разве когда-то было иначе? – усмехнулся Штольман, но его проникновенный взгляд красноречиво благодарил ее за понимание.

— Такого еще ни разу не было. Ко мне явился дух женщины. Ну, то есть я уверена, что это была женщина… Но странность в том, что у нее была борода.

— Все же удивительно, как быстро здесь разносятся новости, — прокомментировал сыщик и оглянулся по сторонам, почти ожидая увидеть мальчишку, размахивающего газетой с новостью об убийстве на первой полосе.

— Вам что-то известно? – воодушевилась Анна.

— По долгу службы, — Штольман смотрел в ее большие голубые глаза, взирающие на него так по-детски наивно и просительно, что у него не было шансов. Тяжело вздохнув в знак неизбежной и безоговорочной капитуляции, он продолжил: — Бородатая женщина приехала с цирком. Сегодня утром на лугу обнаружили ее труп.

— Яков Платоныч, а у нее что, в самом деле, борода? Настоящая?

— Настолько настоящая, что повергла Коробейникова в полнейший ступор, — усмехнулся Штольман.

— Знаете, когда она ко мне явилась, она почему-то рвала на себе эту самую бороду.

— Был я сегодня у циркачей на их стоянке, в их вагончиках… Думается мне, поживешь так годок-другой и не только на бороде начнешь волосы рвать.

— Вы вот шутите, Яков Платоныч, а я уверена, что… сей элемент внешности играет, если не первоочередную, то весьма важную роль в этом деле.

— Так у вас уже и дело есть, — покачал он головой. – А что же вы дух жертвы не расспросите? Пусть уж скажет, кто ее убил, и мы хоть раз закроем дело в рекордные пять минут.

— Не говорит она, — огорченно вздохнула Анна, — ну, то есть пытается, но не может – захлебывается. Сдается мне, утопили ее. А кстати, как она умерла?

— Вы что, беседовали с доктором Милцем? – нахмурился Штольман, его не радовало, что эксперт так легкомысленно разглашает важные подробности преступления.

— Нет, не успела. Вас встретила, как раз по дороге к нему, — честно ответила девушка, не понимая причины вопроса.

— Анна Викторовна, догадываюсь, что это бесполезно, но все же очень вас прошу – оставьте ваше частное расследование. Это убийство, и убийца по-прежнему на свободе. Он может быть чрезвычайно опасен.

— Опять вы за свое, Яков Платоныч. Я всего-навсего хотела помочь вам. В вашем расследовании.

— Что ж, в таком случае, приму к сведению.

— Вы только и делаете, что принимаете к сведению, — она обиженно сдернула руку с его локтя и остановилась. – Неужели вам так претит хоть раз поверить мне, для разнообразия прислушаться и отнестись ко мне всерьез?

Штольман посмотрел на нее растерянно, в замешательстве раскрыв рот: он мог лишь догадываться – шла ли речь по-прежнему про ее спиритические способности или это был завуалированный упрек иного толка.

— Простите, Анна Викторовна, я не хотел вас обидеть. – Он видел, как она вздохнула, и ее черты смягчились – она не держит на него зла, просто не спешит это афишировать. – Предлагаю продолжить нашу прогулку в другой день. Сейчас у меня и правда много дел. Еще пару десятков циркачей допросить надо.

— Вы сейчас в цирк? – голос выдавал ее воодушевление.

— Анна Викторовна, — он мельком взглянул по сторонам и развернулся к ней лицом. – Мы уже приковываем к себе любопытные взгляды, а это была лишь безобидная прогулка по парку. Представьте, какие слухи разнесутся, если я увезу вас в неизвестном направлении. Ваши родители, скажем так, и сейчас меня не особо жалуют. Не хотелось бы, чтобы к вечеру Виктор Иванович вызвал меня на дуэль.

— Ладно, — легко согласилась девушка и улыбнулась, всем своим видом давая понять, что не собирается настаивать. – Я и сама могу добраться. Дядя говорит, они встали на большом лугу, сразу за слободкой. Думаю, найду.

Она развернулась, собираясь уходить, и тяжело вздохнув Штольман окликнул ее.

— Анна Викторовна, не думайте, что я каждый раз буду вестись на ваши манипуляции, — улыбнувшись, мужчина вновь оттопырил локоть, — пролетка ждет меня у ворот. И кстати, откуда ваш дядя знает про цирк?

========== Часть 4 ==========

На цирковом подворье за шатром была суета. К полудню Прохор Кузьмич, как и было ему велено, собрал всех на лугу, а сам сидел за деревянным столом, удрученно подперев щеку кулаком. Вокруг него толпились силачи в обтягивающем трико и конные наездники, судя по сапогам. Они что-то кричали наперебой, толи доказывая ему, толи требуя ответа, но он, словно не замечая их, продолжал сидеть в своем мрачном молчании.

Чуть поодаль тявкали болонки, расхаживая на задних лапах перед своим хозяином, рядом репетировали номер клоуны. На одном конце поляны парень глотал огонь, на другом – его коллега запихивал в рот кинжал. Туда-сюда сновали комичные карлики и дамы с минимум одежды на их стройных подтянутых телах.

Коробейников, прибывший чуть ранее с парой городовых, беспомощно застыл при выходе из шатра и растерянным, боязливым взглядом уставился на мелькающую разномастную толпу, изредка своими неискушенными, наивными глазами решаясь взглянуть на полуголых гимнасток и тут же смущенно краснея.

— Антон Андреич, вы тут не на представлении, — раздался со спины голос начальника с легким шутливым тоном. – Хватит глазеть. Займитесь лучше делом.

— Сию минуту, Яков Платоныч, — резво опомнился тот и, кивнув городовым, шагнул в людскую гущу.

— Анна Викторовна, я все же настаиваю, чтобы вы взяли моего кучера и отправились домой. Цирковое закулисье не лучшее место для благородной девицы.

— Яков Платоныч, мне безусловно льстит ваша забота о моей девичьей чести, но уверяю вас – я могу за себя постоять. Не переживайте. Я не хочу вам мешать, — и она вслед за Коробейниковым ступила на солнечную поляну, с любопытством и каким-то почти детским восторгом разглядывая причудливых и диковинных людей.

Штольман уверенным шагом вышел на середину двора, где за столом сидел опечаленный директор цирка, и аккуратно протиснулся сквозь окружающее его сборище. Прохор Кузьмич вскочил с лавки словно по стойке смирно и, воскликнув: «Платон Якич», протянул сыщику сложенный пополам листок. И тут началось.

— Что там?

— Настучал?

— А что случилось?

— Зачем нас тут собрали?

— У меня репетиция.

— Мне собак кормить надо.

Вопросы и жалобы сыпались со всех сторон и все разом. И Штольману казалось, что его вот-вот раздавит, если не людская масса потных, раскрасневшихся тел, то их громогласные и бесперебойные крики уж наверняка. Отпихнув тростью рослых атлетов, сыщик вскочил ногами на лавку и грозно рявкнул:

— Тихо! – и в наступившей тишине заговорил спокойнее. – Устроили тут балаган. Если кто еще не в курсе, я – следователь Штольман Яков Платонович. Сегодня ночью было совершенно убийство. Жертвой стала ваша приятельница – Настасья Егорова. – По толпе разнеслись ахи-вздохи, и она глухо загудела скорбными «Как же так?» и «Не может быть». Штольман вновь повысил голос: — Мы с коллегами здесь, чтобы допросить вас.

— Вы что же, думаете, ее убил кто-то из нас? Свои же? – изумился голос откуда-то справа.

— Рано кого-либо исключать. Но согласитесь, маловероятно, чтобы за один вечер она успела обзавестись местными врагами.

— Не было у нее врагов…

— Вот и расскажите об этом моему помощнику, Антону Андреевичу, — Штольман ловко спрыгнул на землю и сквозь расступающуюся перед ним публику подошел к Коробейникову, протянул ему список труппы, быстро поделился новыми сведениями от доктора Милца и дал краткие указания. Антон Андреевич с присущим ему юношеским энтузиазмом принялся за дело.

Штольман отыскал глазами Анну: девушка беседовала с двумя, явно борющимися за ее внимание, низкорослыми парнишками, и ее глаза сияли, как огни на рождественской ели. Для нее это все сказка, приключение. Сыщик усмехнулся и, покачав головой, оглядел подворье: где могли утопить Настасью, если до ближайшего водоема около трех верст? Вряд ли бы ее тело стали тащить сюда от реки.

На поляне стояли три бочки с питьевой водой для нужд артистов: однако слишком людно, наверняка, даже ночью не избежать свидетелей. Пользуясь суетой, Штольман незаметно прошмыгнул за фургоны, на второй круг стоянки. Здесь располагались загоны для лошадей и прочей цирковой живности. Специфический запах здесь ощущался гораздо явственней, чем на поляне, но, взглянув на водопойное корыто, Яков Платонович понял, что не зря сюда залез: на деревянных стенках виднелись свежие царапины, а участок земли перед поильником был словно взрыт каблуками, а затем наспех притоптан. Сыщик тщательно осмотрел возможное место преступления и обнаружил в углу корыта у самого борта клочок волос, видимо, прибитый туда водой. Аккуратно выловив потенциальную улику, он за неимением иных вариантов завернул ее в носовой платок и убрал в карман.

На стоянке циркачей стало тише – Коробейников наказал разойтись по фургонам и ждать очереди, однако, в силу своего вольного и непокорного нрава не все готовы были подчиниться столь юному и, в их глазах, сомнительному авторитету. А две дамы, завидев Штольмана, решительно направились в его сторону. Впереди шла красивая статная женщина лет тридцати, белокурые пышные волосы собраны вверх, оставляя пару нарочито небрежных прядей свисать вдоль безупречного овала ее лица. Не смотря на бросающуюся в глаза откровенность ее наряда, выглядела она эффектно и держалась с достоинством. Из-за ее плеча с опаской выглядывала совсем юная девица, в похожем наряде, смущенно кутающаяся в легкую шаль и как бы невзначай прикрывающая высоко приподнятую корсетом грудь.

— Господин следователь, — позвала блондинка, мимоходом поправляя перчатки на локтях, тем самым вынуждая мужчину опустить взгляд, где он неминуемо натыкался на декольте, — простите, не расслышала вашего имени.

— Штольман. Яков Платонович, — представился сыщик, с понимающей улыбкой реагируя на женскую игру. – А вы?

— Марго, — она протянула руку для поцелуя, однако мужчина лишь аккуратно сжал ей пальцы и, кивнув, обронил: «Рад знакомству». Лукаво сверкнув серыми глазами, Марго постаралась придать голосу трагичности: — Какие ужасные новости вы нам принесли, Яков Платонович. Бедная Настенька.

— Вы с ней дружили?

— Как сказать, — она кокетливо дернула плечиком. — За внимание мужчин мы с ней не конкурировали, как вы понимаете.

Та, другая, что помоложе, шмыгнула носом и поспешно удалилась в сторону одного из фургонов.

— Юность грешит чрезмерной впечатлительностью, — прокомментировала Марго, возвращая внимание сыщика к себе.

— А вы, позволю заметить, и вовсе не выглядите расстроенной.

— Это ведь не делает из меня подозреваемую? – она шагнула к нему почти вплотную и с вызовом посмотрела в глаза, при этом на мгновение, будто случайно задержав взгляд на губах. Штольман ухмыльнулся, но на провокацию не поддался: не отпрянул смущенно на потеху ее самолюбию, но и не купился на ее жеманные авансы.

— Как я уже сказал, рано кого-либо исключать.

— Так значит, вы понятия не имеете, кто ее убил, — заключила Марго, проведя ладонью по лацкану его сюртука.

— А у вас имеются какие-то соображения на этот счет? – поинтересовался Штольман, аккуратно убрав ее руку от своей груди.

— Возможно. Если вы проводите меня до фургона, я охотно ими с вами поделюсь.

— Непременно, — отозвался сыщик, понимая, что пора заканчивать этот фарс, и оглянулся в поисках Коробейникова, но на глаза ему попала совсем иная картина: в противоположном углу поляны Анна улыбалась какому-то разодетому щеголю, а тот, фривольно заправив ей за ухо прядь волос, демонстрировал появившуюся из ниоткуда монету. – Ждите в фургоне, — быстро проговорил Штольман и направился к уединившейся парочке.

— Яков Платоныч, вы уже знакомы с Игнатом Николаевичем? – воскликнула Анна, заметив приближение сыщика. — Знаменитый фокусник из династии Терентьевых.

— Увы, не имел чести, — Штольман натянуто улыбнулся и кивнул мужчине. – Нам только предстоит долгая и обстоятельная беседа.

— Разумеется, — усмехнулся фокусник, разгадав намек. – Чрезвычайно рад нашему знакомству, Анна Викторовна, — наглец самонадеянно поцеловал ей руку и отправился к фургону.

— Все же привезти вас сюда было большой ошибкой, — сдержанно заметил Штольман.

— Я вас не понимаю, — нахмурилась Анна, игривый настрой как ветром сдуло.

— Я здесь на службе. От меня ждут раскрытия этого убийства. У меня нет времени изображать компаньонку на ваших… «свиданиях».

— Вот как? – моментально вскинулась девушка. – По-вашему, я здесь личную жизнь налаживаю? Да, я для вас же стараюсь! Большинство из них, — она махнула рукой в сторону вагончиков, — лучше проведут ночь в арестантской, чем станут сотрудничать с «фараонами». Я не наивная дурочка, Яков Платонович, что бы вы себе там не надумали. А если я вам мешаю личную жизнь устраивать, так прямо и скажите.

— Что? О чем это вы?

— О той даме, что ждет вас у фургона, — Анна кивнула головой в сторону Марго.

— Мне только сцен ревности здесь не хватало, — вздохнул Штольман и провел рукой по лбу, стирая проступивший от полуденной жары пот. – Анна Викторовна, я настаиваю, чтобы вы взяли моего кучера и отправились домой.

— А вы мне никто, чтобы наказы давать. Мне няньки не нужны, — гордо вздернув подбородок, она порывисто развернулась и зашагала прочь.

— Прекрасно, — кинул ей вдогонку Штольман и направился в другую сторону, к фургону, где вероятно находился Коробейников, так как снаружи его ждал один из городовых. – Евграшин, — подозвал его к себе начальник и, кинув взгляд в спину стремительно удаляющейся барышне Мироновой, приказал, — проследи.

— Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие.

========== Часть 5 ==========

Анна кипела от возмущения, как он посмел с ней так разговаривать. А она лишь хотела помочь ему, быть полезной. Неужели он всерьез думал, что она могла заинтересоваться этим самовлюбленным франтом? Анна стиснула зубы, глотая непролитые слезы. Обида разрывала душу, а гнев и чувство негодования восстали в оскорбленном сердце. Она шла, почти бежала, не разбирая дороги, оттого не заметила вышедшую из-за небольшого шатра девушку и едва не сбила ее с ног.

— Простите, ради Бога, — извинилась Анна, налетев на миловидную темноволосую незнакомку в ярком цыганском наряде, из-за чего та выронила корзину с какими-то цветами и травами. – Давайте, я помогу.

— Ничего страшного, — улыбнулась девушка, опускаясь рядом с Анной, чтобы собрать цветы. – Вы тоже из полиции?

— Нет, — подобное предположение вызвало у Анны искреннюю улыбку, усмиряя бушующий внутри ураган. – Я скорее консультант. А вы?

— Предсказательница, как можно догадаться по моему костюму.

— Правда? – удивилась Анна. – Или это только костюм?

Девушка поднялась на ноги, стыдливо пряча взгляд.

— Без фокусов в цирке долго не продержишься, — робко призналась она. – Хотя я вовсе не лишена талантов. Мама научила меня гадать на таро. Хотите вам погадаю?

— Хочу, — недолго думая, согласилась Анна. Ей очень хотелось, ради разнообразия, пообщаться с кем-то, кто ее не осуждает, не подвергает скептицизму, кто верит в сверхъестественные способности и возможно даже чуточки ими обладает. Зара, так представилась девушка, странным образом располагала к себе, и пока она раскладывала карты, Анна успела поделиться с ней всем, что накипело: напряженной домашней обстановкой, страхом и недоверием в глазах прохожих, снисходительностью в поведении определенных личностей.

— В вашей жизни есть особенный мужчина, — гадалка перешла к следующему раскладу. – Не жених, но возлюбленный.

— Только вот он, кажется, не воспринимает меня всерьез, — с грустью в голосе заметила Анна, делая очередной глоток ароматного травяного чая – Зара знала толк в отварах, умела в миг избавить от злости и гнева.

— Это изменится. Ваши пути извилисты, но они неустанно тянутся друг к другу.

***

Коробейников обнаружился в фургоне у наездников: один — коренастый усатый Алексей пил всю ночь у костра в компании силачей и клоунов, другой — щуплый, долговязый Никита, тот самый, которого Штольман встретил здесь утром, был с другом в кабаке. Настасью не видели. Никита весь допрос был какой-то рассеянный, нервно заламывал пальцы и опасливо поглядывал на соседа.

— Я видел тебя утром. Откуда возвращался? – поинтересовался Штольман.

— По нужде ходил.

— Никого по дороге не встретил?

— Только вас.

— Давай-ка пройдемся, — предложил сыщик и первым вышел из фургона. Никита послушно следовал заним. Отойдя подальше от посторонних ушей, Штольман требовательно спросил: — Что ты скрываешь, Никита? О чем побоялся говорит при товарище?

— Ни о чем. Ничего я не скрываю.

— Тогда может это ты Настасью погубил?

— Не я. Не я это! Что вы такое говорите, — взволнованно отпирался парнишка.

— Тогда рассказывай, что знаешь.

Никита оглянулся по сторонам, тяжело сглотнул, облизал пересохшие губы и наконец решился заговорить.

— Проклятье это, — его голос был едва ли громче шепота.

— Что? – изумился сыщик.

— У нас есть поверье: если карлик погибает мучительной смертью, всей труппе несдобровать. Несчастья будут сыпаться как из худого мешка. Пока убийцу не накажут.

Штольман тяжело вздохнул и устало потер пальцами переносицу: жара утомляла, а очередной тупик в расследовании обескураживал.

— По осени одного из коротышек, Ефима, конь затоптал. Говаривали тогда, что то был Настькин битюг.

— Так ты этого суеверного вздора испугался? А напарник твой что?

— Не верит он. Сердится, когда я про это заговариваю.

— Ступай, Никита.

— Это не глупости, — вскричал он с горячностью. — Все про это думают, да сказать боятся.

Штольман после ссоры с Анной пребывал не в лучшем расположении духа, а теперь и вовсе сделался мрачным: опрашивать циркачей все равно что искать иголку в стоге сена – потратишь весь день, и не факт, что узнаешь что-то важное.

— Кто там следующий? – спросил он у поджидающего его Коробейникова.

— Фокусник. Терентьев Игнат Николаевич, — прочитал тот с листа.

— С этим я сам поговорю.

***

«Анна, Анна… — звал странно знакомый голос, — подними голову. Вот так».

Анна взглянула перед собой полуоткрытыми глазами, – в голове ощущалась сильная тяжесть, и было трудно поднять отяжелевшие веки – казалось, она даже не в силах пошевелить головой. Видимо, она уснула, и ей приснился причудливый сон: будто она смотрит на себя в зеркало, а отражение живет собственной жизнью – подходит, наклоняется, тянет к ней руки и снимает с нее какой-то кулон.

«Когда проснешься, сама все поймешь. Прощай», — отражение ей хитро улыбнулось и, махнув рукой на прощание, исчезло. Усталость взяла свое, и Анна снова провалилась в сон.

Солнце стояло в зените, с безжалостной щедростью разливая по земле свое тепло. В шатре становилось тяжело дышать. Анна открыла глаза, подняла голову со стола, застеленного зеленой скатертью, и огляделась. Зары нигде не было видно. Как это все странно. Она поднялась со стула и в этот миг заметила, что на ней был надет тот самый цыганский наряд, что ранее был на гадалке.

Анна подошла к невысокому трюмо в углу шатра и с ужасом отпрянула. В отражении на нее смотрела Зара.

Машинально поднеся руки к лицу, она вдруг поняла, что оно не ее. И руки – они тоже были чужими. «Что это? Что происходит? Это все еще сон?» Девушка заметалась по шатру, наконец, найдя выход, откинула полу и выскочила наружу. Солнце слепило, и в панике Анна не сразу смогла понять, где находится: люди, кони, собаки – все смешалось, как в ее жутком кошмаре. Она побежала прочь, но тут же в кого-то врезалась.

— Зара, что случилось? – насмешливый мужской голос звучал совсем рядом, от его обладателя неприятно пахло потом и крепким табаком. – Ты будто мертвеца увидала. Уж не Настьку ли?

Его хриплый смех, резкий запах, сухие шершавые руки, обхватившие ее запястья, — все было более, чем реально. Что если это не сон? Что если и первое видение не было сном? Анна решительно выдернула руки, отшатнувшись, и уставилась на мужчину перед собой. В голове начало проясняться.

— Девушка… барышня, что приехала с полицией… где она? Вы ее видели?

— Барышня уехала, — озадаченно отозвался незнакомец. — Уже минут двадцать как.

— А Штольман? Следователь.

— Фараон этот, там, — кивнул в сторону фургона, — Митяя мучает расспросами. Не боись, Зарка, и до тебя очередь дойдет. Авось не пропустят, — и он громко расхохотался.

Анна не стала дослушивать его хамские шутки и поспешила в указанном направлении. Она уже подходила к фургону, когда на его пороге показался Штольман и ловко спрыгнул с подножки на землю.

— Яков Платоныч! Яков Платоныч! — Анна прибавила шагу. — Это я. Анна!

— Анна… — он опустил глаза в листок, что держал Коробейников, — …помощница дрессировщика?

— Миронова. Анна Викторовна Миронова, — она торопилась, говорила взахлеб, как будто боялась, что не успеет. — Я не знаю, что случилось. Это все гадалка. Зара. Она что-то сделала со мной. Яков Платоныч, нам нужно найти ее.

— Гадалка Зара. Есть такая, — Антон Андреевич ткнул пальцем в список.

— Я ничего не понимаю, — сурово нахмурив брови, Штольман переводил взгляд с девушки на Коробейникова и обратно. – Вы можете толком объяснить, что случилось?

— Если бы я знала, — она взволнованно всхлипнула, но крепилась и не позволяла себе плакать. — Она чем-то опоила меня. И я очнулась в таком виде. Но это я, Яков Платоныч.

— Прохор Кузьмич, — с облегчением вздохнул сыщик, завидев пробегающего мимо директора. — Прохор Кузьмич, помогите нам разобраться.

— Всегда к вашим услугам, Платон Якич.

— Штольман, — безапелляционно заявил Яков Платонович, — господин Штольман. Впредь прошу обращаться ко мне только так. Прохор Кузьмич, эта девушка из вашей труппы?

— Конечно. Зара, детка, что случилось? – он смотрел на нее с отеческой заботой и теплом.

— Я не Зара, — измученно возразила девушка. — Я Анна. Анна Викторовна. Яков Платоныч… — она посмотрела ему в глаза и, видя там лишь холодную отчужденность, обреченно выдохнула. — Вы мне не верите. Конечно, вы мне не верите.

Штольман нахмурился больше прежнего и обернулся к городовым.

— Евграшин, где Миронова?

— Уехала, Ваше Высокоблагородие, — отчитался подчиненный. — Следил за ней, как было велено, затем усадил в ваш экипаж, и она отправилась домой.

Сыщик кивнул городовому в знак благодарности и вновь посмотрел на девушку тяжелым пронизывающим взглядом.

— Слушай, знаем мы вашего брата. Я судить не берусь – каждый зарабатывает на хлеб, как может. Но из меня дурака делать не надо. Я при исполнении и могу приказать арестовать тебя за препятствие расследованию. Это ясно?

— Да, — она опустила глаза, потому что больше не могла выносить этого взгляда.

— По делу есть что сообщить?

Она обессиленно покачала головой и, глотая слезы, прошептала «нет».

========== Часть 6 ==========

Анна сидела на пеньке в тени шатра гадалки (который, по-видимому, теперь являлся ее домом) и наблюдала, как полицейские методично один за другим обходили все фургоны. Сердце у нее надрывалось, а в голове, пустой и словно оглушенной, кружились одни и те же мысли, гнетущие, безотрадные – Штольман бросил ее, отвернулся, он дальше, чем когда-либо, хотя проходит всего в нескольких шагах от нее, и она даже слышит его голос. Он не верил благородной барышне, с какой стати ему верить цыганке из бродячего цирка. Убежденный скептик и бескомпромиссный реалист, он полагался только на неопровержимые факты.

В четыре часа пополудни уставшие и измученные жарой сыщики забрались в ожидающую их пролетку и отправились назад в город. В тот момент, как их экипаж скрылся из виду, Анна с ужасом обнаружила, что осталась одна. Совсем одна среди толпы незнакомцев. Все бегали, суетились, готовясь к вечернему представлению, и она вдруг осознала, что это теперь ее жизнь. Хотела побывать в цирке – получай!

Домой заявится она не может – ее место там уже занято. Испуг в тот же миг больно кольнул ее в сердце, и она даже побледнела: родители ведь не знают, что рядом с ними самозванка. Эта мысль окончательно привела ее в чувства, сбросив остатки нелепого оцепенения и чайного дурмана. Она ни за что не простит себя, если они пострадают. И чего она вообще раскисла? Она не сдастся, не позволит какой-то мошеннице забрать ее жизнь без боя. Нужно найти дядю! Уж он-то ей поверит. Обязательно. Больше некому.

***

— …Около девяти часов вечера циркачи закончили с шатром и отправились на задний двор ужинать. По словам дрессировщиков Аксеновых, Настасья просидела с ними у костра до полуночи, после чего отправилась спать к себе в фургон, — Антон Андреевич с гордостью закончил читать данные о последних часах жизни жертвы, кропотливо сведенные им в одну таблицу из разрозненных показаний свидетелей, и откинулся на спинку стула.

— Выходит, Аксеновы последние, кто видел ее живой, — заметил Штольман, сидя на своем рабочем месте и постукивая пальцами по крышке стола.

— За исключением убийцы, — поправил Коробейников. — Яков Платоныч, ну, не тянет чета Аксеновых на эту роль. Они милые и доброжелательные люди, и, между прочим, любят животных.

— Антон Андреич, если хотите однажды стать следователем, вы должны руководствоваться уликами, фактами и мотивами, а не этой всей… лирикой, — отчитал Штольман помощника. – Я сейчас был у доктора Милца, он считает смерть наступила в промежутке между полуночью и двумя часами ночи. А это, — он достал из кармана свернутый в несколько раз лист бумаги и развернул, — по словам Александра Францевича, клок накладных волос. Ну, а теперь — кто, по-вашему, «тянет» на эту роль?

— Учитывая новые факты, — Коробейников тяжело вздохнул и с выражением напряженного мыслительного процесса на лице окопался своими записями. — Следует искать убийцу среди мужчин.

— Отчего же?

— Ну, как же – фальшивая борода же.

— На то она и фальшивая, — растолковал Штольман, — что ее можно надеть как мужчине, так и женщине. Вы мне лучше скажите, у кого алиби нет на время смерти.

«Опять эта борода», — с негодованием пробормотал Коробейников себе под нос, усердно раскладывая на столе перед собой исписанные листы из блокнота.

Уточненный временной интервал позволил исключить большую часть труппы – почти все циркачи в это время пировали на поляне на виду друг у друга, тем самым подтверждая показания своих коллег. Среди подозреваемых оставались по-прежнему дрессировщики Аксеновы, которые ушли спать около часа, и никто их больше не видел до утра. Хотя какого-то непосредственного мотива у них не было.

Фокусник Терентьев провел ночь со своей любовницей гимнасткой Нимфодорой, и никто другой не мог подтвердить их слова. И хотя Игнату Николаевичу нечего было делить с убиенной, его Нимфа, по словам товарищей, не раз сцеплялась с жертвой языками. Впрочем, опять же дальше «бабской брехни» дело не заходило.

Конферансье Прохор Кузьмич пил в одиночестве в своем фургоне. В котором часу отключился не помнит. Никто до утра его не видел. Однако говорил о Настасье он с какой-то отеческой любовью и заботился о ней, как и о многих своих подопечных.

Да, и вообще не исключено, что убийца под предлогом, скажем, «по нужде», мог отлучиться с поляны, сделать свое неблагочестивое дело, корыто-то совсем рядом, оттащить ее на пустырь и вернуться, тем самым обеспечивая себе алиби. Глаза-то они заливали так, что родную мать не узнали бы, не то, что уходил кто посреди ночи или нет.

А еще помощница метателя ножей Марго, как заметили неравнодушные наблюдатели, в последнее время часто ссорилась с Настасьей из-за того, что той отдали их очередность выхода (после дрессированных собачек), а в тот вечер пропала из виду около одиннадцати. Правда, по ее словам, она провела полночи в компании господина Миронова. На него же в своем алиби ссылались и сам метатель ножей Митяй, и его собутыльник наездник Никитка, встретившие Миронова в кабаке.

— Да, Анна Викторовна упоминала, что Петр Иванович был ночью в цирке. Однако все же стоит его допросить. – Штольман взглянул на карманные часы и поднялся из-за стола. — Я этим и займусь, а вы закончите с протоколами допросов.

***

— Аннет, это и впрямь ты, — Петр Иванович скорее утверждал, чем спрашивал, будто пытаясь заверить свои изумленные глаза в правдивости этих слов.

— Я, дядя, — она шагнула ближе и обхватила ладонями его руку, в поисках так необходимой ей поддержки.

Получив от Прасковьи анонимную записку, Петр Иванович терялся в догадках и с опаской перебирал в уме свои недавние любовные связи, пока шел по тропинке к беседке в саду. Но даже свойственные ему живое воображение и бурная фантазия не могли подготовить его к такому: девушка в цыганском платье, утверждающая, что она его племянница. Она говорила, как Анна, знала о нем всю подноготную, вплоть до мельчайших деталей сегодняшнего утра, включая тайник для ключа от буфета. Дабы развеять сомнения, он даже вернулся в дом, чтобы побеседовать с возможной лже-Анной. И как бы ему не хотелось это признавать, ее ответы его насторожили.

— Она многое знает, но, как мне показалось, путается в показаниях, — рассказал дядя.

— Остаточные воспоминания. У меня тоже такие есть, но они обрывочные и разрозненные – трудно сказать, к какому периоду они относятся. К тому же я по глупости излила перед ней свою душу, пока она якобы гадала мне. Ох, дядя, как же все вернуть назад, — Анна, горестно простонав, уронила лицо в ладони. — И теперь из-за меня маменька с отцом в опасности.

— Ну-ну, выше нос, — он приобнял ее за плечи, — та другая ты не показалась мне такой уж опасной. – Анна так выразительно донесла до него свой скептический взгляд, что он тут же передумал: — Надо привлечь Штольмана…

— Нет! – тут же отрезала Анна.

— Но ведь он…

— Нет, дядя. Он не верил мне раньше, не поверит и сейчас. Мы сами справимся. Мне надо только поговорить с этой Зарой.

— Ладно, будь тут. Я попробую вывести ее на прогулку.

Но не успел он пройти и пяти шагов, как вдруг развернулся и припустил обратно.

— Я совсем забыл про прием, — прошептал он, оглядываясь назад в сторону дверей в дом, где на террасе уже собралось все семейство Мироновых. – Спрячься за беседкой, они пойдут к Разумовскому через сад.

— Она тоже идет?

— Мария Тимофеевна ни за что не позволит ей, ну, то есть тебе, такое пропустить, — он поправил шейный платок, одернул фрак на талии и добавил: — Притаись в саду у князя. При первом же удобном случае я выведу другую тебя подышать свежим воздухом.

***

Гости прибывали постепенно, будто заранее договорились об очередности появления, дабы не толпиться на террасе, где их встречал самолично князь Разумовский. Анна наблюдала за процессией из тени раскидистого клена, скрываясь от посторонних глаз за полосой живой изгороди и сгущающимися вечерними сумерками, как вдруг ее внимание привлек очередной гость. Вслед за полицмейстером Трегубовым из пролетки показался Штольман – вот уж кого она меньше всего ожидала увидеть в доме князя. Разумовский радушно улыбнулся начальнику полиции и пожал ему руку, на Штольмана же он едва взглянул, не удостоив даже кивком головы.

Любопытство всегда было слабой стороной Анны, и, прежде чем она успела подумать об этом, ноги уже несли ее к той части дома, где, как она помнила, располагалась большая гостиная. Стараясь сильно не топтать клумбы, Анна подкралась к крайнему окну и осторожно заглянула – Штольман как раз вошел в комнату, осмотрелся и остановил свой взгляд на ней. Точнее на Заре в ее обличии. И в ту же секунду она почувствовала, как внутри нее будто разгорелся огонь, как закипели в душе негодование и ненависть, и как обида и ревность мучительно стеснили ей сердце – она тут по кустам шарахается, а эта самозванка собирается прикарманить не только ее жизнь.

Наконец гости расселись, зазвучало фортепиано, и запела певица, по такому случаю приглашенная князем из Петербурга. Сам Кирилл Владимирович пригласил Зару занять место подле него в первом ряду, и цыганка, кажется, была только рада воспользоваться подвернувшейся удачей. Она быстро смекнула, что прежняя обладательница этого тела вызывала весьма явный интерес князя, и не преминула его закрепить кокетливыми улыбками и перешептываниями. Анна прошмыгнула к соседнему окну, чтобы рассмотреть Штольмана, брови которого мрачно хмурились при виде этой картины, и сердце ее болезненно сжалось.

«Кто здесь? — с аллеи донесся мужской голос – судя по ливреям, то были лакеи князя. – Поймаю, за уши оттаскаю!» Анна, пригнувшись, чтобы не попадаться на глаза, прокралась за угол дома, а дальше бегом в сад. В животе заурчало, и она вспомнила, что с завтрака у нее крошки во рту не было. Недолго думая, она направилась в усадьбу Мироновых.

Поначалу настороженно настроенная Прасковья быстро поддалась очарованию Анны. Прикинувшись своей же товаркой, девушка весело щебетала, попутно сыпля кучей фактов и историй, так что не оставалось сомнений – она точно знакома с барышней. К тому же Анна не понаслышке знала, как разжалобить старую добрую Прасковью. Женщина с радостью накормила приятельницу хозяйки и даже в дорогу пирожок дала. Только вот Анна не торопилась уходить. Улучив возможность, юркнула на лестницу и на цыпочках на второй этаж.

Комната выглядела, как прежде. Зара здесь особо не хозяйничала, да и вещей своих не принесла. По крайней мере, Анна ничего не обнаружила. Тут ей на глаза попался краешек чемодана, торчащий из-под кровати, но она точно знала, что еще утром его там не было. Опустившись на колени, девушка быстро достала его на свет и раскрыла: внутри обнаружились пара платьев, сорочки и прочая ее одежда. Неужели Зара задумала сбежать? Этого нельзя допустить. Что если она и есть убийца? Анна быстро переоделась, сняв наконец чересчур приметный и раздражающий костюм гадалки, и, одолжив у себя же одно из платьев, направилась обратно к Разумовскому.

Почти все гости переместились в бальную залу. Взбежав по ступеням на заднюю террасу, Анна притаилась в тени, надежно скрываемая ночным сумраком, и аккуратно заглянула в высокие окна. Штольман вальсировал с Зарой. И выглядел таким счастливым. Анна негодующе поджала губы. Она до сих пор помнила тот сон, где кружилась с Яковом Платоновичем в танце. И мечтала, что однажды он станет явью. И вот момент настал – а она здесь, торчит на террасе, подглядывает, как бродяжка. Она уже успела пожалеть, что поссорилась со своим строгим и непреклонным сыщиком. Ведь в глубине души она радовалась как ребенок каждый раз, когда этот рассудительный и рациональный мужчина, поддавшись уколу ревности, вдруг поступал или говорил что-то опрометчиво. И Анна ухватывалась за такой его промах, не давала спуску и провоцировала не потому, что обижалась на его невольную грубость или косноязычие, а потому что желала услышать от него так необходимые ей слова. Те самые, которыми был пропитан каждый взгляд Штольмана, обращенный к ней. Те самые слова, истинность которых он продолжал отрицать.

Музыка смолкла. Пары разбились. И лишь Штольман продолжал держать самозванку за руку. Анна видела, как он что-то сказал ей, и Зара, воровато оглянувшись по сторонам, согласно кивнула и направилась к дверям, ведущим на террасу. Анна в спешке завертела головой – спрятаться было негде. Едва ли не бегом она спустилась со ступеней, и тут же прижалась спиной к стене высокого парапета, затаилась и почти не дышала.

На один короткий миг ночную тишину нарушили громкий смех и гул голосов, затем дверь закрылась, вновь их заглушая. Звонкий стук каблучков становился все ближе и прекратился где-то совсем рядом. Анна аккуратно взглянула наверх, и в этот момент ладонь Штольмана легла на мраморные перила над ее головой.

— Анна Викторовна, я хотел извиниться за то, что наговорил ранее. Это было грубо и непозволительно с моей стороны.

— Что ж, Яков Платоныч, будем считать, что я это уже забыла, — игривым тоном объявила она и вдруг добавила, — если…

— Если? – повторил Штольман, и Анна слышала в его голосе улыбку.

— Если мне понравится ваш следующий комплимент.

Следователь усмехнулся:

— Боюсь, я не мастер красиво изъясняться, оттого и затеял эти извинения.

— И все же? — настаивала она.

На какое-то время повисла тишина. Сердце Анны колотилось с такой силой, что ей казалось, его вибрации непременно дойдут по стене до руки Штольмана. Она чувствовала всю значимость этого момента, и ей так хотелось сейчас видеть его глаза. Пальцы до боли впивались в каменную поверхность парапета, пока она из последних сил уговаривала себя стоять смирно и не высовываться.

— Вы удивительно жизнерадостны, Анна Викторовна, — наконец ответил Штольман. — Меня поражает ваша вера в людей, стремление в каждом видеть что-то хорошее. Вы умеете заражать оптимизмом. Думаю, поэтому… людям… нравится находиться рядом с вами.

— Людям? – понимающе переспросила она.

— Полагаю, им нравится думать, что вы находите что-то хорошее и в них самих.

— Что ж, — вздохнула Зара, ее тоже покинул игривый настрой, — вы определенно прощены.

Вновь ночной воздух прорезал шум бальной залы, сообщая о появлении на террасе нового гостя.

— Яков Платонович, голубчик, как хорошо, что я вас нашел, — приближался голос полицмейстера Трегубова одновременно со звуком его гулких шагов. – В цирке очередное убийство.

— В цирке? – переспросила Зара, как показалось Анне, с искренним испугом. – Кого убили?

— Эм… не уточняется. Яков Платоныч, вам лучше поскорее поехать и во всем разобраться.

— Да, конечно, Николай Васильевич.

— Экипаж ждет у парадного входа.

— Анна Викторовна, — начал Штольман, но Зара его перебила.

— Я все понимаю. Поезжайте.

— Вот как? – сыщик удивленно хмыкнул. – Неожиданно.

— Надеюсь завтра на новую встречу, — самозванка вновь обернулась кокеткой.

— Доброй ночи.

Через пару минут стих топот ног, умолкли голоса, и Анна осталась один на один с ночной тишиной. Только сверчок трещал монотонно и надрывно, словно желая, чтобы его наконец заметили. Анна неподвижно стояла у стены, а в глазах у нее застыли слезы.

========== Часть 7 ==========

Комментарий к Часть 7

Сегодня очень маленькая часть. Середина недели, работа отнимает много времени((

Боль и радость – как две сестры, как две стороны медали, как два воплощения любви. «Любовь – это самая опасная вещь на земле и на небе. Самая красивая, но самая опасная», - однажды сказал ей дядюшка, но кажется Анна только теперь сумела в полной мере осознать смысл этих слов. Сердце ее одновременно пело от радости, перебирая в памяти каждое сказанное сегодня Штольманом слово, и ныло от боли, что она не можем быть рядом с ним, посмотреть ему в глаза, прикоснуться к нему.

Анна не помнила, сколько она простояла там в оцепенении, из раздумий ее вырвал дядин голос.

— Давай-ка прогуляемся с тобой, Аннушка. – Петр Иванович под руку с Зарой прошли мимо нее по тенистой аллее, освещенной лишь ярко-горящими окнами усадьбы. – Мне надо с тобой кое о чем поговорить.

— О чем же, дядюшка? – подыгрывала самозванка.

— О том, как все вернуть назад, — Анна догнала их со спины.

— Ан-нет, — Петр Иванович едва не подпрыгнул и схватился за сердце. – У тебя это входит в привычку. Кхм, где ты была? Я уже два раза выходил тебя искать.

— Заглянула домой перекусить и переодеться.

— Что здесь происходит? – Испуганно-растерянный взгляд – Зара держала образ. – Дядя, кто это?

Петр Иванович, нервно сглотнув, забегал глазами между двумя девушками. Ох, на приеме подавали слишком много шампанского, и он уже ни в чем не был уверен. Теперь они обе были похожи на Анну. А лопающиеся в голове хмельные пузырьки никак не способствовали критическому мышлению.

— Я видела чемодан. Куда-то собралась? – Анна перешла в наступление, но самозванка не торопилась сдаваться.

— Дядя, я не понимаю, почему ты позволяешь своей знакомой разговаривать со мной в подобном тоне? Тем более копаться в моих вещах?

— Ты убила Настасью? – прямо спросила Анна.

— Что?

— Убила, а теперь хочешь скрыться в чужом теле за чужой жизнью.

— Что за бред, — в смятении хмыкнула Зара. – Вы в своем уме? Дядя?

— А давай спросим у самой Настасьи, кто ее убил? – предложила Анна.

— А давайте, — согласился Петр Иванович и шагнул ближе к гадалке, становясь подле нее плечом к плечу.

— Что все это значит?

— Госпожа… эм… Зара, — начал дядя, — верните, пожалуйста, моей племяннице ее тело. Какие бы у вас ни были на то причины, все разрешимо. Если вопрос в финансах…

— Мне не нужны деньги, — сурово отрезала она, переставая играть роль.

— А что тогда? Я уверен, мы сможем договориться.

— Мне нужна новая внешность, — улыбнулась она холодно.

— Что ж, в таком случае, полагаю, нам придется обратиться в полицию.

— Вам не поверят, — легко парировала она дядюшкин блеф.

— Штольман поверит, — вставила Анна.

— Штольман? – Острый проницательный взгляд ее собственных голубых глаз сейчас буквально впился в ее лицо. Зара испытующе прищурилась, и в уголках ее губ мелькнула чуть заметная усмешка. – Так это он. Тот самый. Хорош, — она кивнула головой, будто одобряя выбор Анны. – Весьма хорош. Статный мужчина. А ты такая юная и неискушенная девица, — с каким-то едким сочувствуем улыбнулась она. – Ты ведь даже не осознаешь. Даже не догадываешься, какую имеешь над ним власть.

Изумление Анны красноречиво читалось в широко открытых почти черных цыганских глазах. Весь ее растерянный вид забавлял самозванку, очередная одержанная победа льстила ее самолюбию.

— И теперь эта власть в моих руках, — заявила она, забивая последний гвоздь в крышку гроба, в котором Анна похоронила свою надежду. Зара победоносно развернулась и зашагала в сторону террасы.

— Не слушай ее, — поддержал Пётр Иванович племянницу.

— Она права…

День выдался чересчур богатым на эмоции и события, и теперь Анна чувствовала себя выжатой словно лимон. Опустошение было сродни безразличию, руки опускались – как же она устала. Хотелось забыть обо всех убийствах, о гадалке и даже о Штольмане, и просто выспаться. А утром обнаружить, что это лишь дурной сон, и все на своих местах. Анна направилась домой через сад. Но едва сделав шаг, она вздрогнула и остановилась, как вкопанная.

— Что такое?

— Марго… — Глаза Анны расширились от испуга.

— Где?

— Убита. Мне жаль, дядя.

Петр Иванович тяжело сглотнул и покосился туда, где, по его мнению, находился дух. Он скорбно опустил взгляд, кивнул Анне в знак благодарности и неловко провел пальцами по губам. Любая смерть – это неприятное происшествие. Но ему было стыдно, что он не чувствовал ничего, кроме что разве досады и сожаления. И не хотел, чтобы племянница это видела. Он даже боялся сказать ей, что и лица-то Марго уже не помнит. Тут он вдруг сообразил:

— Так ты все-таки видишь духов? Не смотря на… свой внешний вид?

— Выходит, что да… Кто тебя убил?

Дух Марго с кровавой раной на лбу посмотрел на нее отрешенно, а затем опустил взгляд себе под ноги. А в следующий миг он вскинул голову, впиваясь в медиума мертвой чернотой глазниц. Анну будто обдало ледяным касанием смерти, дыхание перехватило, сжимая грудь в тисках, и загробный голос зазвучал в мыслях.

«Когда белый конь встанет на дыбы, а черный падет ниц,

Фараон сгинет от рук Королевы под сенью крылатых мельниц»

Слова, словно выжженные раскаленным пером, прочно засели в мозгу. Анна повторила их несколько раз, прежде чем поняла, что именно не дает ей покоя. Фараон? Штольман! Сердце сжалось в предчувствии беды, и одна единственная мысль – «она не может его потерять» – затмила собой все остальные.

— Дядя, нужно срочно ехать.

— Куда, Аннет? Ночь на дворе!

— В цирк.

========== Часть 8 ==========

Третий раз за день пролетка несла следователя Штольмана к разноцветному шатру. Повод все тот же, а вот настроение труппы ощутимо изменилось. На стоянке была почти гробовая тишина: изредка кто-то всхлипнет или донесется до слуха тяжелый вздох — судачить никому не хотелось. Со скорбным смирением они наблюдали за работой полиции, прощаясь со второй артисткой за сутки. Мариной Лукьяновой. Марго.

По дороге в Михайловскую слободу городовой, что приехал с донесением к дому князя, вкратце поведал сыщику о происшествии, случившемся прямо во время циркового представления. Метатель ножей, демонстрируя свое мастерство, пристегнул даму к высокому деревянному щиту в центре арены. Ему завязали глаза, и он, под дружный изумленный вдох публики, запустил в полет обоюдоострый клинок. Но тот вместо яблока на голове помощницы вонзился аккурат ей в лоб.

Коробейников с парой городовых были уже на месте.

— Яков Платоныч, я взял на себя смелость отстегнуть и снять тело. Но вот взгляните, — он указал на деревянный щит, — я предварительно обвел его по контуру мелом. Ну, чтобы… иметь представление…

— Весьма находчиво, Антон Андреич. Какие соображения?

Штольман, расстегнув парадный фрак, внимательно осмотрел место происшествия: он хмурился, в задумчивости морщил лоб, присел на корточки, заприметив что-то на полу. Коробейников следил за ним с восхищением и потаенной завистью – он уже полчаса торчал здесь, а соображений ноль, ну, кроме очевидного, конечно.

— Думаю, это роковая случайность. Митяй этот, метатель который, не имел никакого злого умысла. Не было у него мотива, — памятуя о недавнем выговоре начальника, Антон Андреевич старательно показывал, что руководствуется не только «лирикой», но и профессиональными наблюдениями и изысканиями. — Видели бы вы, как он убивался, когда понял, что натворил. Чуть руки на себя не наложил.

— А сейчас где он?

— В фургоне своем, под присмотром городового.

— Хорошо. Думаю, вы правы, Антон Андреич – он не собирался ее убивать. И тем не менее, это убийство.

— То есть как?

— Скажите, что вы видите? — Штольман кивком головы указал на деревянный щит, а сам подошел к старым дровням и, приподняв простыню, осмотрел тело.

— Ну… отметины от ножа? — предположил Коробейников, оглядываясь на наставника.

— И?

— И… они находятся довольно близко к контуру тела. Вот здесь даже пара капель крови имеется.

— Да, а у жертвы как раз свежий порез на левом предплечье.

— Что же, Митяй намеренно рисковал? Хотел пощекотать нервы публике?

— Вряд ли, если судить по контурам головы.

Коробейников вновь обернулся к щиту, присмотрелся и рот раскрыл от удивления – как же это он раньше не заметил? Прежние отметины от ножа располагались внутри контура. Получалось, либо Митяй и раньше бил прямиком ей в лоб, либо…

— Сегодня она была выше обычного, — осенило Антона Андреевича.

— Всё указывает именно на это. Обратите внимание на кучность отметин, — Штольман подошел к щиту и провел пальцем вдоль сколов на деревянной поверхности. — Нож каждый раз впивался практически в одно и то же место. Трюк с завязыванием глаз лишь профанация для усиления драматизма. Метатель целится не глазами, а мышцами. Ежедневные многочасовые тренировки доводят все действия до автоматизма. Важна каждая деталь: поза, расстояние, сами ножи – их размер и вес. Делая бросок, он ориентируется на мышечную память. Мельчайшее изменение даже одного из параметров, — Штольман перевел взгляд на труп, — может привести к трагедии.

— Так что же… она сама виновата?

— Сомневаюсь, Антон Андреич. – Следователь вновь подошел к дровням и откинул край простыни со ступней. – Вот что: изымите ее туфли, как улику. И распорядитесь, чтобы тело отправили доктору Милцу.

Штольман вышел из шатра на задний двор, на стоянку с фургонами, освещенную по периметру зажжёнными факелами и несколькими кострами в центре. Он не думал, что Митяй намеренно убил свою помощницу – глупо совершать преступление на глазах десятков свидетелей – но по процедуре обязан был допросить его. Однако едва он шагнул на поляну, его стала обступать толпа любопытствующих.

— Господин Штольман, — запыхавшийся и раскрасневшийся от волнения Прохор Кузьмич выбежал вперед. – Не арестовывайте Митяя. Не виноват он. Ну, не думаете же вы, что он нарочно. Господин Штольман, не могу я потерять троих артистов за день. Мы так по миру пойдем.

— Вы не переживайте, мы во всем разберемся. Но пока я вынужден задержать его до выяснения обстоятельств.

— Это все проклятье, — раздался выкрик из толпы. Вся людская масса на миг притихла, а затем загудела с новой силой: «Проклятье. Проклятье! Как пить дать проклятье. До всех доберется».

Хмурым взглядом Штольман пробежался по перепуганным лицам. Недостаток знаний порождает в невежественных умах иллюзии. Все пугающее и необъяснимое приобретает налет мистики и интерпретируется, как проклятие и прочая чертовщина. В силу своей профессии следователь знал, как порой подобные заблуждения, поселяя в сердцах людей страх, способны толкнуть их на отчаянные и необдуманные поступки. А двух смертей за один приезд цирка ему казалось более чем достаточно.

— Прохор Кузьмич, давайте-ка сюда зачинщика.

— Никитка, подь сюды, — сурово рявкнул конферансье.

Толпа тихонько роптала, с причитаниями поминая тех, кто пал жертвой проклятья. Циркачи – народ суеверный, потому одни уже, наплевав на все, готовились собрать пожитки, да бежать, куда глаза глядят. Другие, истинно веруя, что от кары не сбежать, спорили – кто же виноват в смерти карлика, и как все это остановить. Третьи отчего-то решили винить во всем полицию. Анна с дядей, ступив на поляну, растерянно оглядывались и прислушивались, пытаясь понять, что так взбудоражило народ. Петр Иванович крепко ухватил племянницу за руку, ему не нравился общий настрой толпы – в воздухе витали страх и негодование.

«Проклятье», — тихо повторила Анна, воскрешая в памяти свой сон. «Карлик – расплата неизбежна… Бокалы – Настасья… Окровавленный клинок – Марго… И конь, вставший на дыбы… Штольман следующий». Поднявшись на цыпочки, Анна завертела головой, высматривая своего сыщика. Сердце испуганно колотилось о грудную клетку, пальцы с силой сжали дядину ладонь, а глаза метались из стороны в сторону, пока не выхватили знакомый силуэт. Анна тут же двинулась к нему, утягивая за собой ничего не понимающего Петра Ивановича.

Вырвавшись из толпы на свободный край поляны, Анна остановилась. Штольман беседовал с директором цирка и парнишкой-наездником, которого она видела здесь днем, но имени его не знала. Вдруг Яков Платонович обернулся, и на мгновение их взгляды встретились. Острое чувство тоски пронзило девушку. Они виделись, по-настоящему виделись – смотрели друг другу в глаза – еще утром, а кажется это было так давно. Она скучала по нему, даже по его колкостям, шуткам, приправленным скепсисом, и строгим выговорам, потому что даже тогда он смотрел на нее с нежностью и заботой. Теперь же взгляд его был непроницаем и через секунду вновь вернулся к собеседнику.

— Так что завязывай с этой ересью, — голос Штольмана был тверд и настойчив. – Не смущай умы. Иначе последствия будут на твоей совести.

Парень молчал, насупившись и часто дыша. Трудно ему было отказаться от своих убеждений, да и перечить благородному господину он не смел. Штольман продолжил допрос.

— Скажи мне лучше, кто мог желать смерти Марго?

— Не знаю.

— Может, у нее враги были? Недоброжелатели?

— Не было, покуда мне известно.

— Ну, а с коллегами какие у нее отношения были?

— Да, как у всех. Бабы они все склочные, брехливые.

— И с кем же она «брехала»?

— Со всеми, — пожал он плечами. – С Заркой постоянно языками сцеплялись, обе дерзкие, с норовом, как с первого дня не сошлись…

Штольман вновь взглянул на гадалку. Она следила за ним неотрывно, с каким-то волнением на лице, будто хотела что-то сказать. Мужчина мысленно сделал себе пометку – допросить ее позже, и не без подозрения покосился на ее руку, зажатую в ладони господина Миронова.

— …с эквилибристкой тоже то и дело что-то делили, — продолжал Никита.

— С какой еще эквилибристкой? – Штольман в замешательстве перевел взгляд на Прохора Кузьмича.

— Да, с этой Нимфой нашей ненаглядной, — пояснил Никита. Прохор Кузьмич кивнул и добавил:

— Марго, может, и склочная была, но баба хорошая, своим преданная. Хитрая порой, не без этого, но надежная. Была…

Анна зорко следила за Штольманом, как орлица, готовая в любую секунду среагировать на опасность. Завидев, что мужчины закончили беседу и расходятся, она тут же бросилась к нему, позабыв про дядю, окликнула, заставив остановиться и обернуться.

— Госпожа Керимова, я намеревался побеседовать с вами позже.

— То, что я должна сказать вам, не терпит отлагательств.

— Вот как? – Он с интересом развернулся к ней всем корпусом, решив отложить разговор с Митяем еще ненадолго.

— У меня для вас послание.

— От кого?

— От Марго.

Штольман сверлил ее долгим пронзительным взглядом из-под сурово сведенных к переносице бровей, как вдруг черты лица его смягчились, и губы насмешливо изогнулись.

— И? Что же она просила передать?

— «Когда белый конь встанет на дыбы, а черный падет ниц, Фараон сгинет от рук Королевы под сенью крылатых мельниц».

— Как поэтично. И зарифмовать не поленилась. Кто бы мог подумать, что в той женщине скрывались такие таланты.

Анна отшатнулась от его холодной саркастичной ухмылки. Все без толку – он ей не верит. Он попросту насмехается над ней. Что бы она сейчас не сказала, он не придаст этому ни малейшего значения. Вот же упертый болван! Анна стиснула зубы, едва не дрожа от клокотавшей внутри нее бессильной злобы и обиды. А он вдруг приблизился, склоняясь к ней, и тихо с издевкой произнес:

— Дайте угадаю. Сейчас вы скажете, что это дух ее вам нашептал. – Он усмехнулся и выпрямился, на мгновение бросив взгляд куда-то ей за плечо. – На что вы рассчитывали? Что после этих слов про коней и мельниц на меня снизойдет откровение, и я узрю в вас госпожу Миронову?

— Я уже ни на что не рассчитываю в отношении вас. Я лишь надеялась, что вы вопреки своим предубеждениям хотя бы раз прислушаетесь, потому что это касается вашей безопасности.

— И весь этот спектакль призван показать мне ваше беспокойство или вы таким образом пытаетесь запугать меня?

— Добрый вечер, Яков Платоныч, — вмешался подошедший дядя. – Мне показалось, у вас тут разгорелся нешуточный спор.

— Вечер добрый, Пётр Иванович, у меня к вам тоже есть пара вопросов. Но сначала, — он вновь обернулся к Анне, — кто надоумил вас на это, барышня? Вас подослал месье Лассаль?

— Яков Платоныч, мне кажется, вы взяли неверный тон при общении с дамой, — Петр Иванович вступился за племянницу.

— Видите ли, эта дама является одной из подозреваемых в убийстве.

Анна вытаращила на него глаза, слова застряли в горле. На выручку пришел дядя.

— Яков Платоныч, у Ан… у Зары алиби, она была со мной с шести, может быть, даже с пяти вечера.

Штольман устало вздохнул и сменил позу, тяжело опираясь на трость. Этот день ему уже казался бесконечным. Голова раскалывалась. А эти двое явно что-то от него скрывали.

— Петр Иваныч, позвольте заметить, что вы слишком вовлечены в это дело. Не далее, чем этим утром вы предоставляли алиби Марго, и посмотрите, что с ней стало. – Миронов молчал. Штольман взглянул поочередно на Анну и ее дядю и спросил: — Как давно вы двое знакомы?

— Боюсь, на этот вопрос нельзя ответить однозначно.

— И снова вы юлите, — усмехнулся следователь.

— Яков Платоныч, позвольте заверить, что ни я, ни… Зара не причастны ни к одному из этих убийств.

Штольман кивнул и, разворачиваясь и уходя, бросил через плечо: «Из города не уезжайте».

Анна смотрела вслед удаляющейся фигуре сыщика, и сердце ее медленно разрывалось на части. Она пыталась уверить себя, что это не ее Штольман, что это тот, которого он показывает посторонним, сослуживцам, преступникам и подозреваемым. Холодный, дерзкий, расчетливый. Но легче от этого не становилось. Боль и обида терзали ее душу, сгибая ее волю, ломая ее дух, вынуждая сдаться.

— Что ж, ты попыталась. Не кори себя, дитя. Поедем лучше домой.

— Теперь мой дом здесь, — бесстрастно ответила Анна и побрела в сторону фургона Зары.

— Аннет! Не глупи. Ты не можешь ночевать здесь.

— Только здесь я и могу ночевать, дядя.

========== Часть 9 ==========

Первые робкие рассветные лучи солнца, путаясь в кроне одиноко стоящего дуба, то скользнут по влажным от утренней росы листьям, то заискрятся, разгоняя стылую раннюю мглу. Легкий свежий ветерок бережно потрепал прядь волос на лбу, побуждая проснуться. Петр Иванович нехотя разлепил глаза и тут же сощурился. Едва пошевелившись, он с убежденностью естествоиспытателя мог заявить, что сон на узкой деревянной скамейке далеко не на пользу уже немолодому организму. Казалось, каждая мышца в теле затекла, а каждая косточка ныла, как у дряхлого старика. Морщась от боли и кряхтя, Петр Иванович спустил ноги на землю и принял сидячее положение. Размял шею аккуратными наклонами головы – она тихонько похрустывала, словно заржавевший механизм, через силу запускаемый в эксплуатацию. Отложив в сторонку видавший виды потертый плед, он вздохнул полной грудью и осмотрелся.

Лагерь циркачей постепенно пробуждался. Ночные костры уже догорели, рея в утренней хмари одинокой струйкой дыма. Новые костерки сооружались под котелками и треногами, разнося по поляне ароматы гречневой каши и травяных чаев. Петр Иванович поднялся на ноги, потянулся, раскинув руки в стороны, и аккуратно заглянул в фургон – Анна еще спала. Накинув на голову шляпу и сцепив руки за спиной, мужчина с важным видом зашагал по поляне.

Анна почувствовала, что за ней наблюдают, и открыла глаза. Тут же распахнула их еще шире и завертела головой, не понимая, где находится. А когда взгляд наткнулся на мертвенно-бледный силуэт с невероятным выражением равнодушного упрека вместо лица, девушка и вовсе, едва не взвизгнув, подскочила в постели и постаралась забиться в дальний угол, пока не уперлась спиной в прутья повозки, обтянутые тентом. И в тот же миг воспоминания минувшего дня градом посыпались на ее хрупкие и по-прежнему чужие плечи.

Дух Марго неспешно поднял руку и все так же невозмутимо указал на выход.

— Ладно-ладно, иду, — вздохнула Анна, обуваясь. Наспех сцепила волосы заколкой и, проведя пару раз руками по подолу платья, будто это могло помочь разгладить складки после сна, откинула створку полога, выбираясь на яркий солнечный свет. На стоянке во всю кипела жизнь, напоминая собой растревоженный муравейник: одни что-то таскали туда-сюда, другие что-то мастерили, третьи готовили – словом, в этом с виду хаотичном беспорядке существовала строгая только им понятная и видимая организация и иерархия.

Отсвечивая в утренних солнечных лучах своей зияющей раной, Марго материализовалась позади соседнего фургона, зазывая Анну прочь из лагеря. Девушка послушно шла следом. Наконец дух возник около собачьего манежа и безучастно посмотрел на одиноко сидящую там дворнягу. Пес вдруг взвился, ощерился и тихо предостерегающе зарычал. Его напряженная, подрагивающая поза выдавала внутренний страх, но он упрямо смотрел на бестелесное воплощение перед собой, готовый до смерти драться с нарушителем границ. Дух протянул руку, указывая куда-то на землю, и пес тут же среагировал – бросился на ограду, поднимаясь на задние лапы и заходясь хриплым лаем.

— Тише, тише! – боясь привлекать излишнее внимание, Анна подошла ближе, взмахом руки разгоняя видение. Пес успокоился, глянул по сторонам и, вывалив из пасти длинный язык, часто задышал. Его седой хвост прытко мотался туда-сюда, наглядно демонстрируя его безграничное дружелюбие. Позволив Анне погладить себя, он быстро сообразил, что лакомств ему не принесли, а потому, опустив морду, схватил что-то зубами и пошел в противоположный конец манежа.

— Стой! Что это там у тебя?

Пес обернулся, и Анна сумела рассмотреть в его пасти женский башмачок. Она опустила взгляд и увидела еще один, такой же изрядно пожеванный, у самой стенки загона.

***

Зара задумчиво потягивала утренний кофе. Спала она плохо: сон был чрезмерно чутким и беспокойным, и она вздрагивала от каждого шороха. Ее тревожила осведомленность Петра Ивановича относительно истинного положения «тел». Она не рассчитывала, что Анне кто-то поверит, и уж тем более, что она так скоро найдет единомышленника. Возможно, ей следует уехать раньше, чем она планировала.

На пороге столовой возникла Прасковья, сообщая, что к барышне пожаловал господин и ожидает в гостиной. С любопытством и толикой опаски Зара вышла в смежную комнату. Штольман в светло-сером сюртуке под стать его глазам стоял у окна, беспокойно постукивая пальцами по серебряному набалдашнику трости.

— Доброе утро, Анна Викторовна, — улыбка буквально озарило его лицо, разглаживая следы еще недавних мрачных размышлений. – Простите мне столь ранний визит. Боюсь, позже не будет возможности навестить вас. Дел много.

— Яков Платонович, здесь вам рады в любое время.

— Пройдемся?

***

Наемный экипаж подъезжал к воротам особняка на Царицынской улице, когда Анна попросила кучера остановиться.

— Ты куда? – заволновался Петр Иванович.

— Лучше мне не появляться вот так на пороге с тобой под руку. Представь, как будешь объясняться перед Марией Тимофеевной. Ни к чему лишние проблемы. К тому же мне нужно найти посыльного.

Дядя придержал Анну за руку, пока она спускалась с подножки.

— Ну, как знаешь.

— Буду ждать вас с Зарой в беседке. Или в саду. И скажи ей, что у меня предложение, от которого она не сможет отказаться.

— Какое? – удивился Петр Иванович.

— Дядя, — с ласковым упреком и смешинкой в глазах отозвалась Анна, — мне лишь надо, чтобы она вышла.

Какого-то конкретного предложения у Анны еще не было, но она решила попробовать новый подход. Выяснить, зачем ей новая внешность, от чего она бежит, и предложить решить ее проблемы вместе. Она лишь боялась, что после вчерашнего Зара наотрез откажется ее слушать.

Заприметив на углу улицы мальчишку-курьера, Анна подозвала его и вручила записку. Велела срочно передать Коробейникову в полицейском управлении. Анна сообщила о странной находке в собачьем манеже, которую она оставила на хранение у Прохора Кузьмича. А также обмолвилась о пророчестве Марго, просила приглядывать за Штольманом, но ничего не говорить, ссылаясь на его скептицизм к любого рода мистике.

Осторожно войдя в ворота, Анна заметила в беседке пару силуэтов. Из-за раскидистых кленов она не могла рассмотреть, кто это был, а потому сразу же свернула в сад, решая не привлекать к себе ненужного внимания, и зайти со стороны более густой растительности.

***

— Значит, Марго… — с непонятным Штольману сожалением произнесла девушка и отошла к перилам, задумчиво глядя перед собой.

— Знаете, даже удивительно, что я рассказываю вам о преступлении, а не вы мне, — усмехнулся Яков Платонович и последовал за ней к перилам.

— Она еще не являлась мне, если вы об этом.

Зара обернулась к стоящему рядом мужчине и заглянула ему в глаза. Ей требовалось видеть, что он верит ее словам. Потеряв из союзников Петра Ивановича, она стала сомневаться в себе. Вот и сейчас с некоторой долей тревожности она заговорила про видения. Накануне вечером на приеме князь Разумовский весьма обстоятельно просветил ее касательно дара Анны. Заре даже показалось, что Его Светлость имели довольно корыстный интерес. Осторожными кокетливыми вопросами она убедилась, что старик не свихнулся, и похоже, многие верили, что барышня Миронова видит духов. Многие, но не Штольман.

— Может, она не считает нужным. – Зара пожала плечами, от души надеясь, что он примет ее нервозность за волнение иного рода. — Яков Платоныч, а вы уверены, что это убийство? Ведь Мит… метатель мог… просто…

— Промахнуться? – догадался следователь. – Разумеется, мог. Эта версия пока не исключается. Но у меня есть основания и для другой.

— Какой же?

— Тайна следствия, — заулыбался мужчина, и Заре показалось за этой улыбкой скрывалась некая провокация.

— Вот как? – Она шагнула ближе. – А есть какая-нибудь вероятность, что вы поделитесь своими предположениями со мной?

— Увы, не имею права разглашать конфиденциальных сведений.

— А я вот считаю, что у каждой неподкупности и принципиальности есть своя цена. Так какова ваша, Яков Платонович?

По-прежнему улыбаясь, Штольман однако не спешил отвечать. Задержал отчасти удивленный, отчасти подозрительный взгляд на ее глазах.

— Хотелось бы надеяться, что моя неподкупность абсолютна. Но зарекаться не стану.

— Вы мне вызов бросаете?

Растерянно усмехнувшись, мужчина повел головой в сторону, тем самым выдавая свое замешательство по поводу неожиданного поведения собеседницы.

— Не узнаю я вас, Анна Викторовна. Какая-то вы сегодня… необычайно напористая.

— Это хорошо или плохо?

— Пока не решил.

— Так может я вам помогу… принять решение.

В следующий миг, стремительно и, казалось, не раздумывая, она привстала на носочки и поцеловала его. Сначала неподвижный Штольман, при повторном касании ее губ, все же ответил на поцелуй, но его тут же отвлек шорох в кустах. Повернув голову, он успел заметить раскачивающуюся, словно на пружинах, ветку дерева и опрометью удаляющуюся фигуру в голубом платье.

— Кто это? – испугалась Зара.

— Есть у меня некоторые соображения на этот счет.

========== Часть 10 ==========

«Когда белый конь встанет на дыбы, а черный падет ниц,

Фараон сгинет от рук Королевы под сенью крылатых мельниц»

Коробейников хмурясь и морща лоб в очередной раз перечитал послание от Анны Викторовны. В силу своей молодости и доверчивого нрава помощник следователя ни секунды не сомневался в уникальных способностях этой удивительной барышни. Он каждый раз прислушивался к ее подсказкам от потустороннего вестника, хотя и принимал нарочито незаинтересованный вид в присутствии своего начальника.

Вот и теперь он не на шутку забеспокоился, даже не думая ставить под вопрос истинность сего пророчества. Он чувствовал, что сейчас от него многое зависит, в его силах спасти великого сыщика Штольмана. Он уже год работает с ним бок о бок – самое время показать, чему он научился.

«Кони, кони, да, здесь куда не плюнь, везде кони. Королева… с этим сложнее. Где в Затонске отыскать королеву? Может, тогда стоит начать с мельниц?»

От усердных размышлений и напряженных дум, Коробейников беспокойно елозил на стуле. Он ощущал в себе какую-то грандиозную, но неуловимую мысль. Она зашевелилась в нем, как только он прочел записку, и крепла с каждым отвергнутым им предположением. Он сидел, облокотясь на руку, подпирая лоб, как вдруг глаза его расширились, а лицо просияло. «Шахматы! – воскликнул он. – Ну, конечно. Конь черный и белый. Королева – ферзь. Но теперь загвоздка с мельницей». Он удрученно вздохнул и понуро почесал затылок. В этот момент дверь распахнулась, и вошел Штольман.

— Доброе утро, Антон Андреич, — пристраивая шляпу с тростью на вешалке, следователь опытным глазом заметил, как его помощник торопливо прикрыл бумажку на столе другим листом. «Неужто любовная записка», — усмехнулся он про себя, а вслух спросил: — Удалось узнать что-нибудь про туфли?

— Доброе утро, Яков Платоныч. Да, сапожник Федор, что на Базарной, поведал мне прелюбопытнейшую деталь. Видите ли, высота каблука на этих башмачках два дюйма. Однако, обувший их станет выше не на два, а на три дюйма. – Выдержав театральную паузу и убедившись, что он всецело завладел вниманием начальника, Коробейников продолжил. – Весь фокус во внутренней пробковой стельке – на пятке она имеет толщину в целый дюйм.

Яков Платонович, присев на край своего стола, сложил руки на груди и задумался, в уме прикладывая новую информацию к уже известным уликам, пытаясь соединить разрозненные кусочки в общую картину. Федор так же рассказал, что подобные стельки сделать несложно, любой толковый сапожник сумеет. Трудно сам материал достать. Сам он конкретно эти не изготавливал. Оно и понятно – на момент подмены обуви циркачи были в городе чуть больше суток. Убийце пришлось взять уже готовые, возможно свои. В любом случае, нужно искать миниатюрную Золушку, которой башмачок придется впору.

— К слову о башмачках. Утром доложили, что на цирковом подворье у собаки изъяли пожеванные дамские туфельки. Возможно, они принадлежали Марго.

— Вот что, Антон Андреич, поезжайте-ка в цирк, заберите эти туфли, а заодно устройте дамам примерку тех башмачков, что у нас.

— Как примерку?

— Да, как в той сказке.

— А если они откажутся?

— А вы им принца пообещайте, — усмехнулся Штольман. – Придумайте что-нибудь, Антон Андреич. Вы, в конце концов, лицо уполномоченное.

Озадаченный новым поручением, Коробейников поднялся со стула и уже хотел было идти, как вдруг вспомнил про записку. Ладонь легла поверх листа, машинально придвигая его к себе.

— А, Яков Платоныч, хотел у вас спросить. Вы ведь спец по шахматам. Подскажите, какую фигуру могли бы назвать мельницей?

— Мельницей? Никакую. А вы что же, шахматами увлеклись?

— Немного. – Все еще что-то обдумывая, он тем не менее потихоньку подтягивал листок к краю стола. – Не сочтите за труд, Яков Платоныч, а может слово «мельница» иметь какое-то отношение к шахматам?

— Может. И имеет. Это тактический прием, чередующий шахи и вскрытые шахи. Таким образом, на каждом шагу угрожая королю противника, вы вынуждаете его обороняться, а сами безнаказанно захватываете другие фигуры, оказавшиеся «на линии огня». Можно сказать, «перемалываете» их одну за другой.

— Ясно. Да, пожалуй, это имеет смысл, — пробормотал Коробейников и постарался незаметно сунуть записку во внутренний карман пиджака. Наблюдай за ним не Штольман, а кто угодно другой, ему скорей всего удалось бы улизнуть. Но в этот раз удача была не на его стороне.

— Что у вас там? – затормозил его Яков Платонович.

— Где?

— В кармане.

— Ничего.

— Антон Андреич, вы со мной играть удумали?

— Никак нет, простите. – Он достал сложенный пополам листок и протянул Штольману. – Анна Викторовна записку передала…

Яков Платонович пробежал глазами по содержимому записки и сердито хмыкнул.

— Опять эти кони-мельницы. Что же, по-вашему, меня кто-то в шахматы разгромит? – спросил он с легкой укоризной. – Ох, уж эта ваша впечатлительность, Антон Андреич! А записка эта вовсе не от Ан… — он вдруг оборвал себя на полуслове, потому что почерк этот ему был знаком. Он достал из ящика стола другое письмо и сравнил: наклон, нажим, округлость линий — на первый взгляд все было идентично. Штольман свел брови к переносице и задумчиво смотрел перед собой: рот слегка приоткрыт, будто он собирался вот-вот что-то сказать, глаза беспокойно бегают, как если бы он мысленно просматривал папку по делу. Коробейников замер и не смел пошевелиться, ожидая, что с минуты на минуту сложится еще один кусочек картины, и сердечно сокрушаясь, что вновь сам не додумался.

— Когда записку принесли? – вдруг спросил Яков Платонович.

— Полчаса как.

— Кто?

— Мальчишка.

— Спросили, откуда или кто передал?

— Нет. Так ведь подписано же было, что от Анны Викторовны.

— Собирайтесь, я с вами в цирк.

На выходе из управления, ожидая, пока Коробейников распорядится на счет полицейской пролетки, Штольман заметил, как из-за угла на него поглядывал Венька-обормот, один из его информаторов, а, поймав взгляд, призывно махнул рукой. Следователь оглянулся по сторонам и, неспешно, стараясь не привлекать внимания, прошел за угол здания. Венька, торопливо, взахлеб, нервно озираясь, рассказал, что в городе объявился цыганский барон со свитой. По слухам ищут кого-то из циркачей, будто те сперли у него что-то ценное. Где остановился, не ведает, но видел его прихвостней в трактире на Амбарной. Штольман поблагодарил сознательного горожанина за его бдительность монетой и направился обратно в управление. Сдернул с поданной ко входу пролетки Коробейникова и потребовал с него полный список городов, через которые проезжали циркачи за последние полгода. И, наконец, подозвав Ульяшина, наказал ему телеграфировать в эти города запросы об ограблениях во время остановки циркачей с предоставлением фамилий потерпевших.

— Думаете, цыгане могут быть причастны к нашим убийствам? – поинтересовался Коробейников уже по дороге в цирк, воодушевленный новой кандидатурой в подозреваемые.

— Не знаю, но уверен, все это связано.

— Смотрите, это же гадалка. Зара, — воскликнул Коробейников, указывая на девушку, бредущую по улице в глубокой задумчивости.

— Притормози, — приказал Штольман кучеру и обернулся назад. — Добрый день, госпожа Керимова, — поздоровался он и привстал, собираясь спуститься с пролетки. Но Зара, проходя мимо, буквально полоснула по нему переполненным злобой взглядом и бросила на ходу «Ненавижу!». Ошарашенный подобным приветствием, сыщик опустился обратно на сидение и растерянно посмотрел на помощника. Коробейников сидел, разинув рот, и с недоумением переводил взгляд с начальника на цыганку и обратно.

— Постойте, — опомнился Яков Платонович. Его раздражало не столько ее поведение, сколько то, что он его не понимал. К тому же – что ей могло потребоваться в городе? Уж не на встречу ли с бароном она ходила? И что она делала у Мироновых?

Анна обернулась на его окрик, и в этот момент раздался выстрел. Штольман схватился рукой за грудь и обессиленно откинулся на спинку сидения экипажа. Лицо искажено гримасой боли, рот открыт в попытке сделать вдох. «Нет!» — Анна услышала свой полный отчаяния крик. Она, кажется, тоже перестала дышать. И в этот миг видение исчезло. Она смогла с облегчением выдохнуть, но ноги по-прежнему подкашивались. Анна ухватилась рукой за фонарный столб.

Штольман выскочил из повозки и, оказавшись рядом, придержал ее за локоть.

— Что с вами? – его беспокойство было искренним.

Цыганка посмотрела на него, и он удивился произошедшей в ней перемене: от недавней вспышки гнева не осталось и следа. Радость и облегчение одолевали друг друга на ее лице. В глазах стояли слезы, но взгляд был так нежен, что Штольману показалось, она вот-вот бросится ему на шею. Вместо этого она положила ладонь ему на грудь.

— Выстрел. Он убьет вас. Яков Платонович, прошу вас… — Анна Викторовна замолчала, не зная, что еще добавить, как умолять его поверить ей. Она не могла сказать, когда именно это случится. И не могла просить его бросить это дело.

— Опять вы за свое, — следователь сердито усмехнулся и покачал головой. Отпустив ее локоть, он сделал шаг назад, отчего ее ладонь соскользнула с его груди и повисла безвольно вдоль тела. – Не надо мне ни гадать, ни судьбу предсказывать. Предпочитаю сам управлять своей жизнью.

— Есть вещи нам неподвластные.

— Несомненно. Однако в моей власти допросить вас. Прошу, — он указал рукой на пролетку.

— Никуда я с вами не поеду.

— Боюсь, у вас нет выбора. Я сильно сомневаюсь, что вы случайно оказались в городе ровно в тот момент, когда сюда заявился барон.

— Какой еще барон? – непонимающе сморщив лоб, Анна пожала плечами.

— Будете утверждать, что вы не знакомы?

— Я понятия не имею, о чем вы говорите.

— Может и записку Коробейникову писали не вы?

На ее лице промелькнул испуг разоблачения, глаза на секунду метнулись ему за спину, а вернувшись назад, посмотрели с вызовом.

— Кажется, ее поцелуи окончательно затуманили вам разум? — Ее тон снова изменился на язвительный. Губы презрительно изогнулись. — Чем она лучше меня? Почему меня вы никогда не баловали подобным вниманием?

— Мы с вами не настолько хорошо знакомы, чтобы обсуждать подобные темы, — голос его был тихим, но жестким и холодным словно сталь. Не говорил, а резал прямо по живому. — И моя личная жизнь вас совершенно не касается, какими бы магическими талантами вы ни обладали. Я не знаю, что за игру вы ведете, но я докопаюсь до сути. Лучше признайтесь сразу – кто вас подослал?

— Знаете, Яков Платонович, ваши слова меня больше не ранят. Я понимаю, вам трудно поверить во все мистическое и необъяснимое. Наверное, я с этим уже даже смирилась. Но она… — Анна смотрела на него со смесью разочарования и осуждения.

— Вы забываетесь, — начал он предостерегающе.

— Мне больно вовсе не от того, что вы поцеловали ее. Мне больно, что вы не чувствуете разницы.

Штольман нахмурился. На первый взгляд ее слова не имели никакого смысла. Но ощущение, что во всем этом кроется двойной подтекст, которого он отчего-то не видит, усилилось до состояния беспокойства. Она же не стала ничего ни пояснять, ни ждать от него ответа. Развернулась и зашагала прочь. Следователь не остановил ее, хотя изначально имел намерение подвезти до цирка и допросить.

— Задержать? — растерянно спросил Коробейников, останавливаясь подле Штольмана.

— Вам не показалось… — задумчиво начал тот.

— Что? — Антон Андреевич непонимающе хлопал глазами.

— Неважно, — тряхнул головой следователь. — Наваждение какое-то… Едемте.

— А как же цыганка?

— После.

========== Часть 11 ==========

Штольман, Коробейников и заранее высланные в цирк трое городовых устроили очередной обыск. Яков Платонович тщательнейшим образом осмотрел фургон Зары, ранее по оплошности оставленный без внимания. Впрочем, ничего интересного обнаружить не удалось: пара старых платьев, вышедших из моды, пара цыганских нарядов, дешевая бижутерия — сплошь побрякушки, ничего ценного — целый сундук гадальной атрибутики. В углу над небольшим столиком висели связки каких-то сушенных трав, а стены были украшены разноцветными то ли платками, то ли шторами. Пол покрывали пестрые ковровые дорожки. У кровати притаился крошечный комод, напоминающий больше тумбочку с рядом выдвижных ящиков — в одном из них Штольман обнаружил любопытную фотографию. На карточке была изображена немолодая цыганка, лет тридцати пяти, внешне очень похожая на Зару — мать или другая родственница, заключил следователь. Но любопытной была совершенно иная деталь: на женщине с фото был кулон, который, как ему показалось, он видел утром на Анне Викторовне.

Сунув фотографию во внутренний карман, мужчина спустился на землю и с досады так скрипнул зубами, что даже желваки заходили. Медленным придирчивым взглядом он осмотрел все это не внушающее ему доверие сборище. Он выведет их на чистую воду, как бы они не пытались юлить. Ему не нравился и в некоторой степени раздражал этот сжимающийся вокруг Анны Викторовны преступный сговор. Сначала гадалка Зара, утверждающая, что она Миронова, теперь этот кулон — глупо было отрицать очевидное — кто-то втянул во все это Анну. Штольман уже не сомневался, что злоумышленник, пытаясь добраться до него, не побрезговал неблагопристойными приемами, воспользовавшись единственной слабостью следователя — его особым отношением к госпоже Мироновой.

Выходит, все его тщательные попытки огородить ее от опасности в ущерб себе, своим и ее чувствам, потерпели полный крах. Мужчина с силой сжал кулаки, набалдашник трости больно врезался в левую ладонь. Боль отрезвляла. Необходимо думать холодной головой. Рассудив, что Коробейников все еще осматривает фургон Настасьи (Штольман его уже обыскивал вчера, но свежий взгляд не помешает), следователь направился в фургон Марго. Городовые, рассредоточившись по территории, наблюдали за обитателями.

Жилище госпожи Лукьяновой оказалось таким же непритязательным, как и у Зары, ничего примечательного, и главное — никаких сокровищ, никаких богатств, которые хотели бы вернуть цыгане.

Снаружи у фургона уже ждал Коробейников, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.

— Ну, не топчитесь, говорите уже, что обнаружили? — Штольман силился усмирить свой нрав, укротить злость, от которой даже в висках ломило, но пока не преуспел.

— Вот, — Антон Андреевич протянул на раскрытой ладони позолоченные карманные часы, — нашел в ящичке буфета. Но самое интересное внутри. — Он откинул крышку, и взору сыщиков предстала выгравированная надпись «Петру Миронову».

— Любопытно, — хмыкнул Штольман. — Я абсолютно уверен, что их там не было, когда я проводил обыск в прошлый раз.

— Выходит, подбросили, — с воодушевлением заметил помощник следователя. В отличие от своего начальника, он приходил в восторг от все более закрученных загадок по этому делу, глаза его горели с азартом. — Но зачем?

— Господа полицейские, — к ним приближался Прохор Кузьмич, главный массовик-затейник всего этого балагана, с любопытством поглядывая на сверкающие в солнечных лучах часы на цепочке.

— Антон Андреич, — Штольману было достаточно одного взгляда, и догадливый помощник тут же убрал улику в карман.

— Вот, просили-с вам передать, — протянул он Штольману пожеванные туфли. Тот кивнул в знак благодарности и повертел находку в руках, осматривая.

— Они вам знакомы?

— Я бы так не сказал, — замялся Кузьмич.

— Можете предположить, кому принадлежали?

— Дамы наши говорят, что Маринке.

— Госпоже Лукьяновой, стало быть, — уточнил Штольман, а затем, заметив фокусника с гимнасткой, бросающих в их сторону заинтересованные взгляды, остановил их: — Добрый день, господа. Присоединяйтесь. Вижу, вещица вам знакома?

— Да, с чего же мне знать дамские туфельки, — пожал плечами Терентьев. — Я им под ноги не смотрю.

— А куда же вы, позвольте полюбопытствовать, смотрите?

Игнат Николаевич так пошленько усмехнулся и в какой-то панибратской манере взглянул на Штольмана, будто делясь общей шуткой. Лицо сыщика было непроницаемо сурово. И затем скорее даже почувствовав, прежде чем увидев, как его спутница неодобрительно скривила губы, Терентьев в миг посерьезнел и ответил:

— В глаза. Разумеется, в глаза.

— А вы, госпожа Рыжкова…

— Нимфа! Прошу вас, — сдержанно поправила она.

— Уважаемая Нимфа, узнаете ли вы эти туфли?

— Впервые вижу.

— Уверены, что не ваши? Размер, кажется, подходящий, — подначивал следователь.

— Вы шутите? — взбеленилась она. — Размер, может, и подходящий, да ни за какие коврижки я это обувать не стала бы.

Штольман опустил взгляд на ее лощеные полусапожки из коричневой кожи, застегнутые на длинный ряд аккуратных маленьких пуговок. Мягкость и эластичность кожи были видны невооруженным взглядом и не шли ни в какое сравнение с одеревеневшим от длительной носки материалом, так полюбившимся местному псу, со своей неприхотливой точки зрения рассуждающему, что чем жестче, тем приятнее чесать зубы.

— Простите за нескромный вопрос, но… какова высота каблука на ваших сапожках? Мне кажется, вчера вы были выше. — Штольман блефовал. Он не обратил совершенно никакого внимания на ее рост накануне, как, впрочем, и понятие не имел – угадал ли он с размером обуви, но ему была интересна ее реакция.

— Возможно. Вчера я была в других туфлях, на них каблук чуть выше. А вообще, — она любовно посмотрела на своего спутника, — это все Игнаша. Он такой высокий, что рядом с ним я всегда кажусь ниже, чем есть.

— Разумеется, во всем виноват Игнаша, — с лукавой улыбкой согласился следователь, и эти двое озадаченно покосились на него. Но разговор был прерван внезапным окриком «Яков Платоныч!». Со стороны фургона гадалки к ним торопился Петр Иванович Миронов. – Этот-то откуда здесь взялся, — вздохнул Штольман и, всучив ботинки Коробейникову, пошел навстречу, чтобы замершие на месте циркачи не стали невольными слушателями их разговора.

— Яков Платоныч, Ан… то есть Зара похищена. Вот, смотрите, — и он сунул следователю под нос записку. Тот наскоро пробежал глазами несколько строк, набросанных второпях карандашом, и вскинул голову на Петра Ивановича.

— Где вы это взяли?

— В ее фургоне.

— Когда?

— Да, вот только что.

Штольман обернулся и выцепил взглядом городового, кто был ближе других.

— Черных, — подозвал он его к себе. – Кто входил в этот фургон после меня?

— Ды, никто, — замялся тот. — Хотя парнишка один поблизости отирался.

— Какой парнишка?

— Обычный такой. Высокий. Да, вот же он, — городовой ткнул пальцем в толпу зевак. Штольман успел заметить только стремительно удаляющийся черноволосый затылок. Черных подул в свисток и двое других служителей порядка присоединились к нему в погоне.

Яков Платонович еще раз перечитал послание. Судя по всему, оно предназначалось для предполагаемого сообщника Зары. В нем говорилось, что ее забрали в качестве залога, и отпустят, если сообщник в течение суток вернет все украденное законному хозяину. В противном случае, из залога она превратится в расплату.

— Яков Платоныч, нужно срочно действовать. Немедля организовать поиски по всему городу.

— Не торопитесь, Петр Иванович. Сначала необходимо во всем разобраться, возможно нас хотят пустить по ложному следу.

В этот момент послышались топот и возгласы ликования «Попался голубчик!», и показались городовые, ведя скрученного под локотки цыгана. Парнишка лет двадцати пяти молчал, не вырывался, лишь смотрел на следователя исподлобья: черные глаза сердито блестели, ноздри раздувались, губы сжаты. Штольман сразу смекнул, что разговора не выйдет, пока разгоряченная цыганская кровь не остынет, и приказал Коробейникову сопроводить задержанного в участок и в отдельную камеру посадить.

— Допросить его надо, — Миронов вновь пытался навязать свою линию расследования. — Если он записку подкинул, он может знать, где сейчас… Зара.

— Может, и знает. А может, ее никто и не похищал, — ответил Яков Платонович.

— О чем вы?

— Видели мы ее в городе. Не далее часа назад. Я полагаю, и Зара, и этот парнишка могут работать на барона.

— Какого еще барона? — опешил Миронов. — Ну, что за фантазии! Яков Платоныч, все не так. Вы не понимаете.

Петр Иванович был озабочен исчезновением племянницы. Однако ему было невдомек, в каком расположении духа пребывал начальник сыскного отделения. Благодаря своей усиленной внешней выправке и необычайной сдержанности, скрывавшей то внутреннее возмущение, в которое его привели резкий тон Миронова и намеки на его некомпетентность, как следователя, Штольман лишь холодно усмехнулся и, поведя головой в сторону, будто галстук вдруг сдавил ему шею, заговорил шутливо, тоном, в котором безошибочно чувствовалось раздражение.

— Вот как? Стало быть, просветите меня, Петр Иваныч, что же мы такое не понимаем. Заодно объясните, по какой такой случайности вы оказываетесь замешаны в каждом преступлении, совершенном на территории цирка? Каким образом ваш брегет оказался в фургоне Настасьи Егоровой?

— Что? Понятия не имею. Да, вчера утром я обнаружил пропажу часов, но решил, что потерял их у Марго. У Настасьи в фургоне я не был и не за чем было мне туда заходить. Да, и бог с ними, с часами. Сейчас не это главное.

— Ну, не скажите — в поимке убийцы не бывает незначительных деталей.

— И что же, по-вашему, я убил их?

— Сомневаюсь я, что вы способны убить кого-то. — Штольман вдруг замолчал и проницательно посмотрел в глаза Миронову. Тот выдержал этот взгляд спокойно. – Однако, подозреваю, что по доброте своей душевной, можете покрывать убийцу. Совсем вас эта девица с ума свела, — усмехнулся следователь. — Посмотрите на себя, Петр Иваныч, ну, нельзя же так голову терять от любви.

— У-у, куда вас понесло, — удрученно махнул рукой Миронов. — Тьфу ты! Да, как же вы очевидного не видите! Не убийца она!

— Вам-то откуда знать?

— Да, потому что Анна это!

Штольман даже как-то отпрянул от собеседника, будто вдруг увидел вместо него самого дьявола, свел брови к переносице и молчал с откровенным недоумением на лице.

— Не глазами нужно смотреть, Яков Платоныч, — с укоризной в голосе Миронов ткнул его указательным пальцем в грудь. — Не глазами!

Штольман стоял не в силах пошевелиться. Казалось, вот-вот обрушатся небеса, разверзнется земля под ногами и бурный поток снесет все на своем пути, смоет весь привычный ему мир. Мужчина крепче сжал кулаки и стиснул зубы, словно его силы воли было достаточно, чтобы скрепить трещащие по швам здравомыслие, рациональность и логичность бытия. Тряхнув головой, он оглянулся – Миронов исчез. Быстрым шагом он направился к дороге, запрыгнул в пролетку и наказал, как можно скорее доставить его в управление.

***

Зара задумчиво мерила шагами площадку перед полицейским участком, не решаясь войти. Еще только приближаясь к управлению, она заметила, как перед входом остановился полицейский экипаж. Оттуда в кандалах и в сопровождении городовых спустился Захар, цыган из цирка, не так давно нанятый Кузьмичом на место конюха. Она машинально остановилась и повернулась боком, от неожиданности позабыв, что он не узнал бы ее, даже если бы столкнулся лицом к лицу. И теперь топчась у крыльца, она раздумывала, под каким бы ненавязчивым предлогом расспросить Якова Платоновича о цыганах — о том, что ему известно, и кто уже задержан. В растерянности и нерешительности ее и застал подъехавший Штольман.

— Анна Викторовна, — он смерил ее удивленным взглядом и улыбнувшись добавил: — Что вы здесь делаете?

— Вы поверите, если я скажу, что проходила мимо, и решила зайти поздороваться? — Она робко улыбнулась и взглянула на него из-под опущенных ресниц. Он усмехнулся.

— Может, и поверил бы, если бы мы не виделись с вами еще утром.

— Яков Платоныч, скажите, а правда, что в городе объявились цыгане?

— Удивлен, что вам это известно.

— Слухи, знаете ли, быстро расползаются, — она непринужденно дернула плечом.

— Мне ли не знать.

— Я тут подумала. А что, если цыгане причастны к этим убийствам?

— Это ваше предположение или кто-то подсказал?

— Мое, но неужели вы сами думаете, что их появление в городе всего лишь случайность?

— Мое мнение таково, что случайностей вовсе не бывает. К слову о вашем здесь появлении, — он улыбнулся и шагнул ближе, — могу я попросить вас об одном одолжении?

— Каком?

— Подыграйте мне на допросе. Этот цыганенок — кремень, слова из него не вытянешь. Могли бы вы провернуть тот же фокус, что и в деле Жени Григорьевой?

— Фокус?

От Штольмана не ускользнула ее нервная улыбка.

— Вы тогда так ловко раскрутили ее брата на признание.

— Да, будет вам, Яков Платоныч, — она картинно отмахнулась, — разве это помощь. Так мелочи. Я уверенна, то дело было раскрыто только благодаря вашему выдающемуся уму. Как и уверена, что этого парнишку вы расколете без труда. Простите, но мне уже пора бежать.

— Не смею вас больше задерживать, — мужчина одарил ее ласковой улыбкой и, поймав руку, наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй. Он нарочно задержал губы дольше положенного, а выпрямляясь вдруг зацепился взглядом за ее кулон. — Какая необычная вещица! Не видел ее у вас прежде. Подарок от поклонника? — поинтересовался он с тонко завуалированной ревностью.

— Вовсе нет, — она обольстительно улыбнулась ему, пробегая пальцами по украшению на груди. — Это семейная реликвия. Не особенно ценная, но мне дорога, как подарок от матери.

— У Марии Тихоновны замечательный вкус, — согласился Штольман. — Анна Викторовна, я бы хотел навестить вас еще вечером, если вы позволите.

— Как я могу быть против.

Она быстро развернулась и неспеша зашагала в сторону аллеи, изящно и плавно, зная, что он наблюдает за ней. Но не пройдя и пяти шагов, кокетливо оглянулась через плечо, с молчаливой улыбкой убедилась, что он смотрит ей вслед, и опять продолжила свой грациозный променад. Штольман торопливо огляделся и подозвал к себе только вышедшего на крыльцо Евграшина.

— Проследи за Мироновой. Незаметно. Остаешься на посту, пока не сменят. Если вздумает покинуть город, немедленно задержать и доставить ко мне.

— Задержать? – опешил городовой, ушам не веря.

— Все верно.

— Понял, Вашескородие. Будет сделано.

========== Часть 12 ==========

Штольман ураганом ворвался в управление. Беспокойство, неустанно преследующее его сегодня весь день, начиная со встречи с гадалкой (вероятно, с Анной) на улице, усиленное не желавшими проясняться и, казалось бы, бессмысленными ребусами от циркачей, теперь возросло до мучительной тревоги, угрожая переродиться в страх. Но он не мог позволить себе подобной роскоши. Страх парализует, а ему необходимо действовать, быстро и решительно.

Он старался пока не задумываться над этими невозможными в его понимании метаморфозами, факт которых он уже не мог отрицать, но и объяснить по-прежнему не мог. Все, что не в силах помочь ему отыскать похищенную девушку или разоблачить убийцу, может подождать. Особенно стыд за брошенные в лицо гадалки слова, чувство вины за то, что не поверил, не сумел защитить – все это начинало грызть его изнутри, стоило только на мгновение остановиться и задуматься. Поэтому он не допускал лишних размышлений.

— Дежурный, — рявкнул он, — задержанного ко мне.

В кабинете, словно интуитивно чувствуя настроение начальника, Коробейников вскочил по стойке смирно.

— Яков Платоныч, я вот что думаю. Раз теперь цыгане наши основные подозреваемые, может стоит прошерстить все гостиницы, постоялые дворы. Ведь где-то же они остановились.

— Я бы не торопился переводить их в разряд основных подозреваемых. Судя по всему, они хотят вернуть что-то украденное, а как известно с трупа взятки гладки. Почерки разные: похищение – их рук дело, а вот убийства… Тут у меня есть другая теория.

Коробейников не успел расспросить, какая именно. В дверь постучали, и дежурный завел молодого цыгана в наручниках. Штольман поставил по центру кабинета стул и указал на него задержанному.

— Я следователь, Штольман Яков Платонович. Может и ты представишься?

Парень сидел, сложив сцепленные руки на коленях, и молчал.

— Что ж, в цирке ты назвался Захаром. Пусть так. Захар, ты подкинул эту записку в фургон?

Следователь демонстративно поднял руку с листком бумаги. Юноша не шевелился, лишь глаза метнулись в сторону предмета обсуждения и уголок рта дернулся в самодовольной ухмылке, которую он сумел быстро погасить.

— Стало быть, ты, — сделал вывод Яков Платонович, опустил записку на стол и прислонился к нему, задумчиво сложив руки на груди. — Отсюда напрашиваются следующие умозаключения: во-первых, ты работаешь на барона.

Парень воззрился на мужчину острым пристальным взглядом, его блестящие черные глаза, казалось, могли если не прожечь насквозь, то уж точно проклясть. Коробейников, стоявший в стороне, тяжело сглотнул и рассеянно перелистнул свой блокнот. На лице же Штольмана ни один мускул не дрогнул, напротив, довольный своими догадками, он продолжил рассуждать:

— Во-вторых, воров, обчистивших твоего барона, двое – мужчина и женщина. Ограбление произошло аж четыре месяца назад. Что ж вы так долго их искали? — Штольман позволил себе насмешливый тон, но Захар, поджав губы, не поддавался на провокацию. Откинулся на спинку стула и сверлил следователя презрительным взглядом.

— Дилетанты! — усмехнулся Яков Платонович размеренно прохаживаясь вдоль стола. — И ведь снова просчитались и взяли не ту.

Цыган, с нарочитым безразличием рассматривающий стену перед собой, вдруг поймал взгляд следователя, пытаясь понять, блефует тот или нет.

— Девушка, которую вы похитили, не имеет никакого отношения к ограблению. Она ни в чем не виновата.

На последних словах выдержка подвела Штольмана, уж больно эмоционально он заговорил об этой даме. Захар тут же уловил эту перемену и расслабился, мол, фараон удумал голову ему морочить, но он тоже не лыком шит. Следователь задумчиво посмотрел на задержанного: самоуверенный, надменный вид – не заговорит, молчать будет, пока сам не передумает. Пугать такого бесполезно, не тот тип, лицо не прячет, всегда в глаза прямо смотрит. Если и пойдет на сделку, то только на равных условиях. Штольману нужно что-то предложить ему взамен. Что-то посущественнее голословных заверений в том, что воры будут найдены, а драгоценности возвращены.

Устало потерев ладонями лицо, следователь крикнул дежурному и велел вернуть задержанного в камеру. Обошел стол и сел, тяжело вздохнув.

— Яков Платоныч, это просто догадки, — начал Коробейников,ссылаясь на несостоявшийся допрос, — или нет?

— Это, Антон Андреич, умозаключения, сделанные на основе уже имеющихся у нас фактов, и подтвержденные реакцией задержанного. Из содержания записки становится ясно: цыгане уверены, что грабителей было двое – мужчина и женщина. Женщину, по их мнению, они вычислили и схватили. А как нам известно от Прохора Кузьмича, Зара присоединилась к труппе четыре месяца назад.

— То есть похитила драгоценности и решила скрыться в цирке, — Антон Андреевич радовался тому, что хоть какие-то детали преступления начинают проясняться.

— По крайней мере, люди барона думают именно так.

— Выходит, Настасья и Марго могли что-то узнать о прошлом Зары, о грабеже, за что она с ними и расправилась.

— Нет. Ботинки Марго подменили перед самым выступлением, так что у нее не было времени искать другие. А Зара к тому времени уже… ее там не было.

— Да, верно, вы говорили, она была с господином Мироновым, — Антошка сосредоточенно листал свои записи, пытаясь выстроить логические связи под стать начальнику.

— А ведь еще должен быть сообщник. Кто он? — спросил Штольман.

Коробейников моргнул и задумался.

— Не знаю. Трудно с ходу сказать. Зара была в труппе новенькая, держалась особняком. А может он пришлый? Не из циркачей?

Штольману не нравилось такое количество различных «может», допущений и домыслов. Профессия их не позволяла поддаваться заблуждениям, от которых зависели жизни людей. В его характере было сильно требование ясности и однозначности фактов, а все эти раздражающие неопределенности были лишь очередным доказательством того, что он недостаточно поработал, мало собрал информации или по какой-то причине не видел очевидных связей.

Коротко постучав, на пороге кабинета возник Ульяшин со стопкой телеграмм. По его словам, еще не все полицейские управления ответили, но уже полученные сведения он разложил в хронологическом порядке по пути следования циркачей. Поблагодарив подчиненного, Яков Платонович принялся с жадностью прочитывать карточки одну за другой, и чем больше он читал, тем сильнее растягивались его губы в довольной улыбке. Ну, вот, наконец-то что-то проясняется.

— Как своевременны эти телеграммы. Во-первых, Антон Андреич, Зара скорее всего не причастна к ограблению цыган, потому что подобные инциденты случались до того, как она вступила в труппу.

— Хм… А во-вторых?

— А, во-вторых, подумайте, какая пара может быть нашими грабителями и по совместительству убийцами. Мужчина и женщина. Не имеют алиби на время убийства Настасьи, — Штольман приподнял кулак и стал отгибать по одному пальцу за раз. — Однако имеют лишние почти новые кожаные башмачки, приблизительно того же размера, что и обувь Марго.

— Сдается мне, вы намекаете на фокусника Терентьева и гимнастку Нимфу.

— Именно так. А ведь мне еще не давала покоя странная оговорка Никиты-наездника. На одном из допросов он назвал Нимфу эквилибристкой.

— И что?

— А то, что, судя по показаниям пострадавших, преступники проникали в их дома через крышу. Готов поспорить, она перестала ходить по веревке и решила переделаться в гимнастки как раз в то время, как они начали промышлять на стороне. Сменила сценический образ для отвода глаз.

— А что же с клоком волос от накладной бороды? – резонно вспомнил Коробейников.

— А вот борода у меня пока никуда не клеится. У Терентьева своя есть. — Штольман пожал плечами и добавил: — Так что, Антон Андреич, берите городовых и поезжайте в цирк. Привезите мне этих двоих для допроса, а заодно тщательнейшим образом обыщите их фургон.

***

Оставшись один в кабинете, Штольман еще раз внимательно изучил все имеющиеся улики, перечитал показания. У них появились нити, ведущие к определенным подозреваемым, но этих нитей были еще слишком мало, недостаточно, чтобы связать их крепко накрепко и с ограблениями, и с убийствами. Они не должны сорваться. Мужчина по опыту знал, что идеальных преступлений не бывает – все допускают ошибки. Его задача как раз заключается в том, чтобы эти ошибки отыскать.

От работы его отвлек стук в дверь. Затем послышались возня, толкотня, возмущенное «Что вы себе позволяете?» до боли знакомым голосом, и перед взором следователя предстали Евграшин и крепко удерживаемая им за локоть госпожа Миронова. Штольман тут же поднялся и вышел из-за стола. Он приблизился к визитерам. Перепуганный и растерянный вид барышни приводил его в смятение, и он перевел взгляд на городового, без слов требуя пояснений. Тот отрапортовал, что снял госпожу Миронову с пролетки с чемоданом, хотела уехать. Вот и задержал, как было велено. Следователь кивнул подчиненному в знак благодарности и отпустил. Затем указал даме на стул подле своего стола.

— Присаживайтесь, госпожа Керимова. Пора поговорить начистоту.

— Ну, надо же!

Все в ней моментально переменилось, будто она разом сбросила с себя маску: совершенно нескромно рассмеявшись, она вольготно устроилась на стуле, опершись локтем на спинку и закинув ногу на ногу. Весь вид ее изобразил собой вызывающую раскрепощенность, глаза горели непокорным блеском.

— Главный скептик Затонска, и посмотрите-ка на него, — она вздохнула и покачала головой. — Что только с мужчинами делает любовь.

Штольман отвел взгляд. Было непривычно и неприятно смотреть на знакомые близкие ему черты лица и видеть за ними абсолютно чужое, даже чуждое наполнение. Прав был Петр Иванович, лучше смотреть не глазами.

— Чертова Мария Тимофеевна, — продолжала Зара, по-прежнему забавляясь. — Я только когда до дома дошла, поняла, что погорела. Разумовский как раз прощался с моими новоиспеченными родственничками, и тут я услышала – Тимофеевна, а не Тихоновна. А вы хитрый жук, Яков Платоныч.

— Это был не единственный ваш промах.

— Да, уж догадываюсь. Припомнила наш с вами разговор и поняла – вы же меня проверяли. Видимо, экзамен я не выдержала. Мне даже любопытно, что же такого невероятного Анечка вытворяла с братцем этой, как ее, Жени Гриневой?

— Григорьевой, — машинально поправил Яков Платонович. — И дело здесь вовсе не в спиритизме. Просто Анна Викторовна очень трепетно относится к тем, кто обращается к ней за помощью. Она бы ни за что не перепутала фамилию. И уж точно не забыла бы, что убийцей был не брат, а отец Григорьевой.

— Как вы ее хорошо знаете, да как бойко защищаете. Преданный рыцарь. А знаете, что я успела понять за то недолгое время, что была ею?

Штольман посмотрел на нее с подозрением, но ничего не ответил. Тогда она продолжила:

— Когда я поцеловала вас, вы удивились. Анечка не балует вас. Но вам ведь хотелось. Очень хотелось. Я в этом толк знаю.

Мужчина отвернулся. Теперь, вспоминая сегодняшнее утро, он больше не испытывал радости и будоражащего кровь восторга, он чувствовал стыд за себя, вину перед Анной и недовольство этой женщиной, сидящей сейчас перед ним. Она выставила его дураком, сыграла на его чувствах к Анне, но корил он больше себя, чем ее. Он вернулся к своему стулу за столом и сел. Затем достал из внутреннего кармана сюртука фотокарточку, положил ее на стол и придвинул к Заре.

— Это ваша мать?

— Да, — взгляд девушки потеплел. Она осторожно взяла фотографию в руки и с нежностью провела пальцами по лицу запечатленной женщины. — Теперь понимаю, откуда интерес к моему кулону.

Перед Штольманом вдруг возник новый, уже третий, образ Зары, будто она сбросила очередной защитный слой. Следователь почувствовал, что наконец-то видит настоящую госпожу Керимову. Девушка перестала играть, не пыталась манипулировать, а, с грустью глядя на карточку матери, заговорила спокойно и, как показалось ему, искренне. Раньше она жила с матерью в таборе у того самого барона Косанского, что нынче прибыл в Затонск. Он ей никогда не нравился, не нравились его устои и порядки, но она смиренно терпела ради матери. Однако после ее смерти Заре стало совсем невмоготу оставаться там, она хотела уйти, но Косанский потребовал отступные. Денег у девушки было немного, и он забрал кулон ее матери. Тогда она решилась выкрасть его и сбежать. В то время в городе как раз останавливался цирк, к ним она и подалась. Но больше ничего она не крала.

— Я взяла только кулон. Чужого мне не надо. Я не врала, когда сказала, что это семейная реликвия. Он уже много поколений передается в нашей семье от матери к дочери.

— Стало быть, всему виной нелепая случайность: вам не посчастливилось сбежать из табора именно в ту ночь, когда грабители решили обчистить вашего барона. Разумеется, Косанский подумал на вас. Но с чего он решил, что у вас был сообщник?

— Понятия не имею. Я сама узнала об этом ограблении только здесь в Затонске. Я думала, они охотятся за мной из-за кулона.

— Вы же говорили, кулон не имеет особой ценности.

— Для него нет. Я полагала, что он делает это из принципа, дело чести.

— И вы решили скрыться от него таким вот образом, — Штольман указал рукой на ее тело.

— Отчаянные времена требуют отчаянных мер, — пожала она плечами.

— Вот что, госпожа Керимова, с этого момента с играми покончено. Необходимо будет вернуть все на свои места.

Девушка поджала губы и посмотрела на следователя как на врага.

— С бароном я договорюсь, — поспешил он успокоить ее. — Ему нужны его драгоценности гораздо больше, чем вы и ваш кулон. Осталось только найти их. Помогите мне. Вы жили среди циркачей четыре месяца, неужели ничего не заметили?

Зара задумалась. Она действительно желала помочь фараону, ведь он обещал ей избавление от ее главной проблемы. С тех пор, как умерла мать, никто не заботился о ней, не предлагал свою защиту. А Штольману она отчего-то верила.

— Я мало с ними общалась. Вообще старалась не привлекать к себе внимание. Не знаю, — она пожала плечами, — я бы могла подумать только на Нимфу.

— Почему? — Якову Платоновичу нравилось, что ее предположение подтверждает его догадку.

— Слишком много у нее нарядов, украшений, туфелек, — она презрительно вздернула нос, перечисляя богатства гимнастки, и Штольман уловил нотки типичной женской зависти и недоброжелательства к даме, одевающейся модно и со вкусом. — Всегда такая лощеная, ухоженная. Откуда только деньги берет?

— Это всё?

Разочарование в его голосе ударило по ее женской гордости.

— Увы! — бросила она высокомерно. — А если вам надо больше, попросите вашу Анну с ее уникальным даром помочь вам.

— Косанский похитил ее. Он требует вернуть драгоценности.

— Похитил? — Зара изумленно распахнула глаза, совсем как Анна, и выпрямилась на стуле, едва не вскочив с него.

— А чему вы удивляетесь? — невесело усмехнулся Штольман. — Не прикидывайтесь, будто не знали, чем обернется для нее весь этот ваш… обмен телами.

Девушка все же поднялась на ноги, сделала пару шагов и вновь обернулась к следователю.

— За нее боретесь вы. За меня бы никто пальцем о палец не ударил. Верните ему драгоценности, и я верну вам Анну. Ну, то есть верну ей ее тело.

Штольман тоже встал и вышел из-за стола.

— Пока что возвращайтесь к Мироновым. Я приставлю к вам городового.

— Чтобы не сбежала?

— Ради вашей безопасности.

— Хм, — она улыбнулась и окинула мужчину оценивающим взглядом с головы до ног. — Повезло Аннушке с вами. — Она уже хотела развернуться и выйти из кабинета, как вдруг остановилась. — Кстати, может еще один поцелуй? Или может… что-то большее? Не волнуйтесь, все останется между нами.

Штольман на мгновение опешил, а следом вырвалась непроизвольная усмешка. Он не мог понять: Зара так шутит или в ней говорит самая обыкновенная непосредственность.

— Да, будет вам. Вы же влюблены в это тело.

Мужчина покачал головой.

— Вовсе не в тело, госпожа Керимова.

Комментарий к Часть 12

С праздником вас, дорогие читатели. С Днем Победы!

И спасибо вам огромное что читаете, обсуждаете и комментируете))

========== Часть 13 ==========

Едва Штольман остался в кабинете один, в его душе, как гром среди ясного неба, вновь всколыхнулась ощутимая тревога, ударяясь в висках набатным звоном. Она толкала его за дверь, то ли бежать обыскивать каждый дом, то ли выбить признание из цыгана кулаками, то ли кричать о помощи. Взяв себя в руки, он подошел к графину и налил в стакан воды. Визит Зары Керимовой стал главным подтверждением того, что он не сошел с ума, что смелые заявления Петра Миронова вовсе не выдумка.

Штольман взглянул на себя в высокое зеркало у окна – оттуда смотрел потрясенный мужчина с глубокой морщиной, залегшей меж бровей. Он знал, о чем так напряжённо раздумывает этот мужчина – а что, если и духи так же реальны, как и его отражение? Но самое главное, разговор с Зарой больше не оставлял сомнений в том, что похищена именно Анна Викторовна. И вновь при мысли о том, что она совершенно одна среди незнакомых людей, что она напугана, что ее могут обидеть, у него замирало сердце, и в страшном приступе отчаяния, переходящем в исступление, ему хотелось бежать, действовать.

Выйдя из кабинета, следователь поймал взгляд дежурного и, сдержанно скомандовав «За мной!», направился к камерам. Пристав открыл нужную дверь, Штольман решительно вошел внутрь, и за ним с лязгом закрылся засов. Цыган настороженно покосился на позднего визитера и приподнялся, спустив ноги с лежанки. Яков Платонович присел на стул и сурово посмотрел на парня.

— Просыпайся, Захар. У меня к тебе серьезный разговор.

Как заметила Зара, отчаянные времена требуют отчаянных мер. Штольман предложил цыгану сделку: он его отпускает, а тот передает послание барону. Следователь обещал лично вернуть все украденное и наказать воров, а взамен просил чуть больше времени и не трогать барышню, что у них в заложниках. Захар кивнул, мол, договорились.

— По поводу места встречи…

— Трактир на Амбарной, — парень перебил следователя. — Спросите Гришку. Он меня найдет.

Штольман согласился, встал и заколотил по двери. Дежурный отпер засов.

— Идем, — следователь приглашающе указал на дверь и вышел первым. На улице уже было темно и безлюдно, в небе неподвижно застыли звезды. Яков Платонович полной грудью вдохнул ночной свежий воздух, пресыщенный сладковато-терпким ароматом цветущей около управления липы, и с горечью подумал, что и этой ночью ему выспаться не удастся.

— Я доверяю тебе, Захар. Лично с тебя спрошу, если барышню кто пальцем тронет, — предупредил Штольман. И цыган видел по его взгляду, что он точно не блефует, что он убийственно серьезен. Парнишка уже хотел было съехидничать по поводу того, как основательно и глупо вляпался фараон с этой девицей, которую с роду барышней не величали, но вовремя язык прикусил и решил не испытывать судьбу.

— Ты мне хотя бы примерно можешь рассказать, что мы ищем? Барон твой в полицию не обращался, потому описи украденного у нас нет.

— Деньги там были, не знаю, сколько. Камни драгоценные. Это все я у Косанского уточню. Но ему важнее фамильные драгоценности вернуть: перстень с изумрудом, часы золотые с мелкими бриллиантами на крышке, тисовый гребень с цитрином и рубинами – всего не перечислить.

— Странно, неужели грабителям так повезло? Или кто наводку дал? — Штольман размышлял вслух.

— Зачем наводка? Зара и так все знала.

— Не причастна она к этому.

Цыган не сдержался и все же усмехнулся – ишь, как зазнобу свою защищает. Проникнувшись то ли симпатией и сочувствием к влюбленному глупцу, то ли уважением к достойному фараону, Захар решил поделиться сведениями.

— Да, видели ее.

— Кто? — насторожился сыщик.

— Степка-малой. Он сперва подумал бродяги какие: грязные, оборванные, бороды нечесаные. А они котомку подмышку и бегом со двора. Он за ними. Одного почти догнал, хотел за шиворот схватить, да промахнулся – картуз с головы сорвал, а мужик как взвизгнет бабьим голосом, и коса черная в полспины вывалилась.

— Ну, а дальше что?

— Да, ничего. Степка обомлел, рот разинул, и второй его по голове чем-то огрел. Когда в себя пришел, этих двоих уж и след простыл.

— Он их хорошо рассмотрел? Опознать сможет?

— Да, куда там, — Захар махнул рукой. — Второго он вообще только со спины видел. Он поначалу все молчал пристыженно. Это уж когда поутру Зары хватились, а опосля и про драгоценности узнали, тогда он и сообразил, что получается ночью-то он Зарку едва не поймал.

— Сообразил, значит. Смышленый малый: что не рассмотрел, то додумал, — хмуро размышлял Штольман – картинка в его голове приобретала все более четкие очертания. В ночной тишине послышался цокот лошадиных копыт и стук колес со стороны дороги. — Захар, ваши молодчики пару недель назад избили Настасью Егорову, бородатую девушку из цирка?

Парень стыдливо потупил взгляд и, засунув руки в карманы брюк, пнул подвернувшийся под ногу камешек на дороге.

— Обознались, — пожал он плечами. — У нее борода оказалась настоящая, — поведал он следователю по секрету. – Представляете?

Стук колес становился громче и яснее, и наконец из-за угла показался полицейский экипаж. Штольман обернулся к цыгану.

— Завтра утром будь поблизости от кабака. А теперь ступай.

Захару не нужно было повторять дважды, парень шустро развернулся и скрылся в тени глухих переулков. «Черных!» — Штольман кивнул подчиненному, притаившемуся за углом, которому было велено сменить мундир и фуражку на жилетку и картуз, и тот проворно шмыгнул следом.

— Яков Платоныч, вы что же, цыгана отпустили? — Коробейников, спрыгнув с едва остановившейся пролетки, растерянно поглядывал в направлении, в котором скрылся вышеупомянутый объект.

— Да, у нас на него ничего толком не было.

— Как же так? Его же взяли на месте…

— Антон Андреич, так надо. Привезли?

— Да. Заводите, — приказал Коробейников городовым и встревоженно посмотрел на начальника. Сам давеча говорил, что руководствоваться надо фактами, да уликами, а не лирикой всякой, и вот те на. Прибавив шаг, он догнал начальника и продолжил доклад: — Взяли одного Терентьева. Нимфы на месте не было, о местонахождении ее говорить отказывается. Фургон весь перерыли – драгоценностей нигде нет. Вот, — протянул он бумажный конверт, — все, что нашли, в том числе и на господине Терентьеве.

Штольман высыпал содержимое на стол, и его внимание сразу же привлекли золотые часы, украшенные бриллиантами. А на внутренней стороне крышки красовались витиеватые инициалы «К.А.С.»

— Косанский Артур Степанович, — проговорил сыщик и улыбнулся. — Ведите сюда Терентьева.

Фокусник удивленно вскидывал брови, разводил руками и уверял, что понятия не имеет, кто такой Косанский. Брегет он честно выиграл в покер у какого-то прощелыги. Имени его не помнит, но вид у него был такой, что вполне мог и спереть часы у предыдущего хозяина. Штольман видел, что он на ходу сочиняет, профессиональное чутье и природная интуиция ни раз помогали ему разглядеть обман за красивой и складной историей. Терентьев, полагая, что у полиции на него ничего нет (иначе бы уже предъявили), откровенно развлекался, пока отведенное следователю время неумолимо утекало сквозь пальцы. Сдержанность всегда была одним из достоинств Штольмана, одной из его сильных сторон, однако, то ли сказывалось постоянное напряжение последних дней, то ли недосып, но теперь самообладание его подвело.

— Встать!

Игнат Николаевич осекся от столь резкого и враждебного приказа, непонимающе покосился на Коробейникова, но, не найдя в его лице поддержки, вновь встретился с прямым и полным неприязни взглядом сыщика и все же подчинился. Штольман подошел к нему вплотную, поднял руку и бесцеремонно отвел его подбородок в сторону.

— Что вы себе позволяете? — взбрыкнул Терентьев, выворачиваясь.

— Расскажете, любезный, откуда у вас две царапины на шее? — следователь вновь отошел от него на несколько шагов.

— Да, бог их знает, откуда, — хмыкнув, он беспокойно забегал глазами от Штольмана к Коробейникову и обратно. — Может, Нимфа царапнула.

— И часто она наносит вам подобные увечья?

— Каждую ночь, — огрызнулся Игнат Николаевич. — Как кошка она у меня.

— А не припомните третьего дня тоже Нимфа вам в горло цеплялась? Или быть может Настасья?

— При чем здесь Настька вообще. Она не в моем вкусе.

— А что в вашем вкусе, позвольте полюбопытствовать? Девушек беззащитных в корыте топить?

Больше приступной самонадеянности и чувства вседозволенности у подобных индивидов Штольмана раздражала только их трусость, когда наступал момент ответить за свои поступки. Следователь с презрением посмотрел на подозреваемого и продолжил допрос:

— За что же вы так с Митяем обошлись? Подставили товарища, убили Марго его руками.

Терентьев попятился назад, но наткнулся на стул и плюхнулся на него, растерянно моргая.

— Что это вы пытаетесь повесить на меня? Я никого не убивал!

— А кто убил? Нимфа?

— Не знаю, у нее и спрашивайте. А я вам больше ни слова не скажу.

— Ну, ты посиди, подумай, может передумаешь.

Штольман крикнул дежурному и велел сопроводить господина в камеру.

***

Анна сидела на тюке соломы, подтянув ноги к груди и обхватив их руками. Слезы уже успели высохнуть, но вот страх никуда не делся. Напротив, он лишь подогревался неизвестностью и ее отчаянным положением. Ведь никто не знает, что она здесь, никто ее не хватится. Разве что дядя. Вся надежда оставалась только на него.

В коморке, где ее заперли, не было окон, но пугала ее вовсе не кромешная темнота, а мужские голоса и грубый смех, доносившиеся из-за двери. Собственно очертания двери, благодаря просачивающимся сквозь щели полоскам света, были единственным, что она могла четко разглядеть. Анна насторожилась, когда в просвете между полом и дверью мелькнула тень – кто-то остановился возле чулана. Послышался скрежет отодвигаемого засова, и дверь приоткрылась. Анна предусмотрительно вскочила на ноги.

— Зарка, да не бойся, это я – Тимур! — молодой мужчина вошел внутрь и, приподняв повыше переносной фонарь, осмотрелся. — Ты что же, в темноте сидишь? — Он еще раз повнимательней оглядел чулан и пристроил фонарь на каком-то гвозде, торчащем из потолочной балки. Затем на мгновение скрылся за дверью и вернулся с миской и чашкой в руках. — На, вот, поешь.

Анна выхватила кружку и с жадностью выпила все до капли. Мужчина оставил тарелку на каком-то старом ящике и посмотрел на девушку с едва заметной улыбкой. Анна протянула ему пустую чашку и твердым голосом спросила:

— Зачем я здесь? Что вам от меня нужно?

— Не прикидывайся, Зар, будто не понимаешь. Верни Артуру драгоценности, и он тебя отпустит.

— Нет у меня никаких драгоценностей.

— А у кого они?

— Не знаю, я ничего не брала, — воскликнула Анна совершенно искренно. Она не знала, какова роль Зары в этом ограблении, но она говорила только за себя, потому что уже успела сто раз пожалеть, что не послушалась Штольмана и поехала в этот проклятый цирк, потому что не собиралась брать на себя чужую вину. Чужого тела ей было более, чем достаточно.

— Зара, тебя видел Степка, — сказал Тимур, как показалось Анне, расстроено и опустил взгляд, будто скрывая свои чувства. Но Анна интуитивно догадалась о его особом отношении к Заре и попробовала обернуть это себе на пользу.

— Обознался он. Ты веришь мне?

Он молчал.

— Посмотри на меня, посмотри мне в глаза, — не сдавалась барышня Миронова, — я говорю правду – я ничего не брала.

— Тогда почему ты сбежала той же ночью? — спросил он, с горечью покачав головой, будто гоня от себя непрошенные сочувствие и сострадание.

— Я не могу тебе сказать, но уверяю, это не имеет никакого отношения к ограблению. Я не воровка, ты ведь знаешь это, — она старалась поймать его взгляд, и когда он наконец посмотрел ей в глаза, она увидела, что он готов ее простить, что он хочет ей верить. — Выпусти меня, и я помогу отыскать украденное.

— Ты снова это делаешь, — усмехнувшись, он попятился назад и затряс головой, словно скидывая с себя ее чары. — Все вы бабы хитрые!

Он рывком развернулся, выскочил за дверь и с размаху ее захлопнул. Лязгнул засов, и Анна вновь обреченно опустилась на солому. Она покосилась на фонарь – теперь у нее хотя бы есть свет и некоторое понимание о том, кто ее похитил и зачем. И тут ее осенило – она никогда не бывает одна, души умерших бесцеремонно врываются в ее жизнь, прося о помощи. Настал их черед помочь ей.

Анна выпрямилась и, закрыв глаза и глубоко переведя дыхание, произнесла властным голосом: «Дух Марго, явись. Дух Марго, явись мне. Дух…» Она не успела договорить третий раз, как ее обдало ледяным дуновением и привычно сдавило грудь невидимыми тисками. Пред ее взором возникла некогда красивая блондинка с изуродованным кровавой раной лицом, с глубокими тенями, залегшими под глазами, в которых отражались грусть, тоска и озлобленность.

— Ты знаешь, где драгоценности? Кто украл их? — спросила Анна. Марго не ответила, она показала.

Был ранний вечер. Заходящее солнце окрасило верхушки деревьев и шатер в ярко-оранжевый цвет. За спиной Марго виднелся угол фургона, с рисунком змеи, обвившей ствол дерева.

«Может, стоило рассказать фараонам, что я видела, как вы возвращались посреди ночи с пустыря? Я вам не Настька, за себя постоять сумею. Митяй научил меня с ножами обращаться, — она демонстративно постучала себя по поясу, где висел стилет. — Тысяча рублей за молчание».

Грязная, перепачканная землей рука протянула ей золотые часы на цепочке, крышка которых была усыпана бриллиантами.

«Это залог, — произнес мужской голос. — Завтра получишь полную сумму».

Анна открыла глаза, приходя в себя. Ну, что за странные эти духи, все у них шиворот-навыворот, хоть бы раз сказали прямо, без загадок.

— Кто это? Ты можешь показать мне его лицо? Или назови его имя.

Дух Марго молча склонил голову, вновь глядя себе на ноги, как при первом появлении.

— Я не понимаю, — устало вздохнула Анна. — Ты можешь помочь мне? Помоги мне выбраться отсюда. Пожалуйста.

Мрачная сущность вдруг неестественное усмехнулась и исчезла. Анна задумалась, кого еще можно вызвать, да и стоит ли оно того. Какой прок от духов, если видит их только она? В полицию их за подмогой не отправишь, записку через них не передашь. Вдруг она почувствовала чье-то присутствие, но это было иначе – никакого пронизывающего холода. Анна обернулась и, в ужасе прикрыв рот руками, отшатнулась назад.

— Зара?!

— Ты и впрямь меня видишь, — ответил бестелесный дух.

— Что… что случилось? Тебя… меня… уб…

— Успокойся. Сплю я, — усмехнулась Зара.

— Как ты оказалась здесь?

— Я же говорила, что вовсе не лишена талантов, — напомнила она, с самодовольством разглядывая Анну. — Да, ладно, не трясись ты, ищет тебя Штольман. А я помогаю. По сложившейся традиции, — Зара лукаво улыбалась. — Непревзойденный Затонский дуэт. Анна и Яков спешат на помощь.

Слушая гадалку, Миронова поджала губы, теребя в руках прутик соломы. Низко опустив брови, она смотрела то в пол, то в сторону, будто опасаясь взглянуть в лицо Зары, словно боясь, что ее слова могут быть правдой, и что самозванка окончательно заняла ее место.

— Ты сама-то знаешь, где ты? — спросила Зара.

— Нет, — Анна покачала головой. — В какой-то слободе.

— Да, уж, толку от тебя как от козла молока. Ладно, сама разберусь, — бросила она через плечо и прошла сквозь стену.

На дворе была непроглядная темень – ни одного фонаря. Кособокие деревянные домишки, густые деревья, вспоротая телегами колея вместо дороги – определенно слобода. Зара заметила на заборе выведенную белой краской цифру «10» и вдруг ощутила сильную тяжесть в солнечном сплетении. Она просыпается. Закрыв глаза, она мысленно представила себя в своей комнате в усадьбе Мироновых и в следующий миг уже открыла глаза в теле Анны. Рядом стоял Петр Иванович и тряс ее за плечо.

— Что? Зачем?

— Зара, простите, что врываюсь к вам в комнату, но мне срочно нужна ваша помощь. Анну похитили, — скороговоркой выдал взволнованный «дядя».

— Знаю, — рассерженно вздохнула девушка. — Я как раз пыталась выяснить, где она.

— Ка-каким образом?

— Долго объяснять, — она покачала головой. — Видела ее в каком-то доме где-то в слободке. Я местность не узнала.

— А вы можете… еще раз…

— Нет, не сегодня. Мне нужно восстановиться.

Петр Миронов понимающе кивнул и направился на выход. У самой двери он обернулся: в глазах следы душевной муки, в голосе ноты отчаянной мольбы.

— Дайте знать, если выясните что-то еще.

***

— Антон Андреич, вы можете идти домой, поспите хоть немного, — предложил Штольман своему подчиненному, принимая из его рук стакан свежезаваренного чая и заходя в кабинет.

— Спасибо, хорошая мысль, — зевнул Коробейников. — А как же вы?

— Что это? — Яков Платонович замер посреди комнаты, с недоумением глядя на торчащий из стены клинок.

— Нож, которым убили Марго, — оторопело ответил помощник и покосился на следователя.

— Я вижу, но что он делает там?

Сыщики осторожно подошли к стене позади стола Коробейникова – там висела крупномасштабная карта Затонска с его окрестностями. Антон Андреевич клялся, что нож лежал с прочими уликами по этому делу в ящике, что стоит около сейфа. Получив строгий выговор от начальника за то, что своевременно не убрал улики в сейф, молодой человек виновато пожал плечами и, выдернув нож, поторопился исправить оплошность. Яков Платонович вызвал дежурного – тот уверял, что за пару минут, что сыщиков не было в кабинете, сюда никто не входил.

Штольман приблизился к карте и внимательно рассмотрел место, распоротое лезвием.

— Рыбацкая слобода, — прочитал он и отхлебнул чай. — Любопытно.

========== Часть 14 ==========

Штольман умылся и привел себя в порядок после бессонной ночи и уже возвращался в кабинет, когда дежурный передал ему только что доставленную мальчишкой-курьером записку. Она была от Зары. Цыганка писала, что «увидела» номер дома в сельской местности, где держат Анну. Сыщик решительно унял свой скептицизм, стараясь не замечать, кто что и как «видит», он готов был принять помощь даже от мира эфемерных материй, если это сулило скорейшее вызволение Анны из рук похитителей.

Распорядившись заложить экипаж, он зашел в кабинет, чтобы надеть сюртук и захватить золотые часы, изъятые у господина Терентьева. Самого фокусника Штольман допрашивал еще дважды за ночь, подлец хоть и заметно путался в показаниях, вину по-прежнему отрицал, в грабеже не сознавался. Следователь тем не менее решил от первоначального плана не отступать и, пока не явился Коробейников, которому было приказано утром вновь наведаться в цирк и задержать Нимфадору Рыжкову, отправился на встречу с цыганом в кабак на Амбарной.

Яков Платонович надеялся на эту встречу и все же рассчитывать он мог только на себя. Слежка за объектом провалилась, Черных вернулся посреди ночи ни с чем. К огорчению Штольмана еще добавились опасения, что его незадачливый филер мог быть раскрыт. К тому же, про самого Косанского он знал лишь со слов Зары, на отправленную вчера поздно вечером телеграмму в родной город барона ответ еще не пришел.

Устроившись в пролетке, господин следователь подумал, что вся эта ситуация напоминает ему недавнее дело с польским шулером Гроховским. Анна Викторовна снова похищена, а ему снова предстоит найти выход на авторитета через его мелких прихвостней. А что потом? В прошлый раз ему помогли математический ум, холодный расчет и лишь толика удачи. В этот раз слишком многое не зависело от него, а полагаться на фортуну было не в его духе.

Штольман переживал за барышню Миронову, и все же природная сдержанность, а также профессиональная выдержка и суровый характер, закаленные годами службы государю и отечеству, не позволяли ему впадать в отчаяние. Он привык биться до последнего. Но невольно в его сознание прокралась мысль, что если в прошлый раз ее похищение было напрямую связано с ним, то в этот раз Анна Викторовна вполне справилась самостоятельно. Он усмехнулся, вспомнив, что в умении находить приключения на свою голову барышня Миронова могла дать фору любому. И уж совсем смелая и вольная мысль посетила его: в обоих случаях он возможно сумел бы предотвратить похищения, если бы был рядом. Что если он избрал неверную тактику? Что если лучшим способом защитить дорогую его сердцу девушку является не показное равнодушие, а как раз наоборот, искренняя забота и присутствие в ее жизни?

Мужчина тряхнул головой, словно прогоняя нелепое и навязчивое предположение. Размышления в подобном ключе опасны. Он рискует окончательно влюбиться. А в его возрасте разбитое сердце и любовное томление излишни. Ну, зачем он сдался юной барышне, вчерашней гимназистке? Ее первая влюбленность уже завтра перегорит…

Из размышлений следователя вырвали резкая остановка и какой-то шум на дороге впереди. Он выглянул из-за спины извозчика и увидел встречный экипаж, запряженный вороным конем. Животное фыркало и спотыкалось, и вдруг одна из его передних ног подогнулась, и конь, испуганно всхрапнув, тяжело рухнул на землю. В этот самый момент с боковой улочки показался всадник на белой лошади. То ли от неожиданности, то ли струхнув, его кобылка, беспокойно заржав, взвилась на дыбы, едва не сбросив с себя зазевавшегося наездника.

Вдруг у Штольмана в дурном предчувствии сдавило грудь. Вся эта картина показалась ему смутно знакомой, как обрывок позабытого сна. В следующий миг в его глазах вспыхнуло озарение, и он живо завертел головой по сторонам, сам пока не понимая, что он пытался отыскать. И тут справа взгляд его наткнулся на вывеску над витриной булочной – рядом с названием красовалась мельница с обширными лопастями. А ровно под ней стояла дама с зажатым в руке револьвером, дуло смотрело прямиком на следователя.

Шустро пригнувшись, Штольман выскочил из пролетки с противоположной стороны. За спиной прогремел выстрел. Лошадь испуганно дернулась, кучер, встревоженно озираясь по сторонам, постарался ее утихомирить. «Спускайся», — крикнул ему Яков Платонович, прячась за повозкой. Он достал из кармана своего вороненного «бульдога» и осторожно выглянул. Сначала ему на глаза попалось отверстие от пули в обивке сидения, где еще минуту назад находилась его грудь. «Ну, Аня…» — мелькнуло в голове мужчины, и на губах показалась добрая усмешка. И не смотря на ситуацию, он почувствовал, как на сердце потеплело от благодарности и нежности. Высунув голову чуть дальше, он увидел, что прохожие успели разбежаться, и лишь одна дама, которой оказалась никто иная, как Нимфа, королева цирка, в нерешительности маячила около булочной. Видимо, никак не могла определиться: бежать ей или довести начатое до конца.

Тут послышался звук свистка, и в конце улицы показалась пара городовых. Нимфа развернулась, намереваясь скрыться в проулке между домов.

— Стойте, — крикнул Штольман, — сдавайтесь, госпожа Рыжкова.

— Нимфа! — прорычала та и снова выстрелила по пролетке. Однако заметив приближающихся городовых, бросилась наутек.

— Дама в голубом платье. Задержать и в управление доставить, — приказал следователь подоспевшим сотрудникам, затем оглянулся на кучера. — Ты как, Ефим, цел?

— Цел, Вашескородие, — кивнул тот.

Яков Платонович огляделся: пострадавших не было, видимо, вторая пуля тоже досталась повозке. За исключением перепуганных лавочников, выглядывающих из окон и приоткрытых дверей, на улице остались только полицейский экипаж и извозчик с обреченной лошадью. Штольман подошел к ним ближе. Хозяин выстегивал оглобли из упряжи, сетуя на постигшую его неудачу и грядущие растраты. Конь попытался пару раз подняться, но, опираясь на сломанную ногу, сразу же заваливался обратно на бок. «Да, лежи ты уже, не дергайся», — бранился мужик. Вытянув свою огромную морду, животное тяжело дышало, его черные влажные ноздри напористо трепетали, раздувая дорожную пыль, глаза, полные страха и боли, смотрели на Штольмана.

Следователь опустился на корточки и положил ладонь на лоб беспокойного животного.

— Тише, тише, — проговорил он, поглаживая короткую шерстку. Конь и в самом деле успокоился. В его огромном почти черном глазу, смотрящем на него с абсолютным доверием, Штольман увидел свое отражение. Конь доверял ему, своему убийце.

— Что мне теперь с ним делать? — роптал мужик. Яков Платонович взглянул на него мельком из-под нахмуренных бровей и снова опустил глаза к животному. Животному, чья смерть спасла ему жизнь.

— Прости, что тебе пришлось принять пулю вместо меня, — сказал следователь и, поднеся револьвер к голове коня, спустил курок.

Комментарий к Часть 14

Дорогие читатели! Простите за такой скромный отрывочек. Мне уже было жутко совестно за столь долгое отсутствие продолжения, что пришлось разделить главу на две части. Здесь мы спасали Платоныча, в следующей (уже совсем скоро) будет спасать Аннушку.

Спасибо за ваше терпение, за ваше внимание к моей писанине. Для фикрайтеров это очень ценно - для нас каждый ваш отзыв на вес золота))

========== Часть 15 ==========

Полчаса спустя Штольман вошел в кабак на Амбарной. Небольшое тусклое помещение с парой окон, о грязные стекла которых нелепо бились черные жирные мухи, после залитой солнцем улицы показалось и вовсе мрачным. Затхлый прокуренный воздух – смесь мужицкого пота, пролитой выпивки и кислой капусты – присущий питейным заведениям подобного типа, вкупе с гамом голосов на момент ошеломили следователя. Окинув цепким взглядом сомнительную публику, которая при его появлении немного притихла и стушевалась, будто подспудно чуя за неприветливым и жестким фасадом посетителя угрозу в виде блюстителя порядка, он направился к кабатчику. Тот, уныло натирая грязный прилавок не менее грязной тряпкой, на вопрос о Гришке молча мотнул головой в сторону.

Штольман обернулся – в дальнем углу белобрысый малец собирал в медный таз грязную посуду со стола. Наказав ему привести Захара, Яков Платонович устроился за отдаленным столом и, надвинув котелок на глаза, чтобы не видеть весь этот пропитой сброд, добровольно сносящий последние копейки жуликоватому целовальнику, стал ждать.

Захар появился на пороге полчаса спустя, сияя нахальной ухмылкой, как начищенный самовар. Штольман насторожился.

— Утречко доброе, господин следователь, — парень уселся за стол напротив него. – Есть новости?

— Есть. А ты опись украденного принес?

Цыган достал из нагрудного кармана жилета в несколько раз сложенный лист бумаги и протянул следователю. Яков Платонович пробежал глазами по содержимому. К и без того строгому выражению лица добавились нахмуренные брови. Слишком много было в этом списке мелких украшений, вроде перстней, заколок и брошей. Сыщик понимал – велика вероятность, что воры успели за эти четыре месяца сбыть такого рода товар в попутных городах.

Штольман убрал список в карман и вынул золотые часы на цепочке, продемонстрировав их Захару на раскрытой ладони.

— Часы барона?

— Они… — Он как-то встрепенулся весь, рот раскрыл, глаза вытаращил. — Нашли-таки, — изрек он удивленно и потянулся к часам.

Штольман захлопнул ладонь и придвинул руку к себе.

— Устрой мне личную встречу с Косанским.

— Ишь, ты, — засмеялся цыган и шутливо погрозил пальцем. — Пронырливый фараон. Филер-то ваш замазался, решили с другой стороны зайти.

— Какой еще филер? — сощурив глаза, следователь постарался придать себе озадаченный вид, будто он понятия не имел, о чем говорит его собеседник.

— Шавка, которую вы ко мне пристроили. Я его еще у базара срисовал. А через пару улочек с хвоста скинул.

Яков Платонович усмехнулся:

— Если б я на тебя филера повесил, ты б до сих пор о нем не знал. Обознался ты, Захар.

— Да, будет вам. Я ж его еще в цирке видел.

— Так поди циркач он. Вот если бы ты его у нас в управлении видел…

Парень хмыкнул уже менее уверенно и почти совсем безрадостно:

— Ладно, повезло вам, — он встал из-за стола, — Косанский сам за вами послал. Идемте. Извозчик ждет.

На улице впролетке помимо кучера ждал еще один цыган. Он хитро улыбнулся сыщику и протянул черную повязку.

— Глаза завяжите, Вашбродь.

— Это что шутка? — Яков Платонович обернулся на Захара. Тот лишь пожал плечами:

— Либо так, либо никак.

— Ты ж сказал, Косанский сам хочет меня видеть.

— Ну, мы можем и силу применить…

Штольман поудобнее перехватил трость, стараясь удерживать в поле зрения обоих молодчиков. Быстро распознав его настрой, Захар примирительно поднял руки.

— Пожалуйста, господин следователь, наденьте повязку и поедем уже.

— Вот уж, действительно, цирк, — сдался Яков Платонович и, сев в пролетку, позволил завязать ему глаза. Ситуация все больше повторяла дело Гроховского. Он отдавался на волю малоприятных и подозрительных личностей, окунался в чужую неизведанную среду, без какой-либо поддержки и помощи за спиной. Наполняясь тревогой, в ожидании потенциальных опасностей и возможного позора, в случае если цыгане его проведут, он тем не менее с готовностью шел на риск. Цель оправдывала всё.

Они тряслись в пролетке уже больше получаса, и у Штольмана даже закралась мысль, что его в итоге подвезут к гостинице и снова посмеются над тем, как пытались его запугать, катая кругами. Он бы уже, наверное, не удивился. Однако вскоре голоса людей и звуки улицы умолкли. На смену им пришли задорное щебетание птиц и благоухающие запахи лиственного леса. Еще четверть часа спустя повозка остановилась. Следователю позволили снять повязку, и его взгляд тут же наткнулся на деревянный забор, с выведенной на нем белой краской цифрой «10». Захар отворил калитку, пропуская гостя вперед.

Штольман шагнул и осмотрелся. Во дворе было еще трое рослых цыган. Один возился с чем-то у сарая, двое других курили, сидя на скамейке в тени раскидистой яблони. Захар повел сыщика в дом. Внутри Яков Платонович живо огляделся, подмечая любые мелочи, вроде расположения комнат, окон и дверей, подсчитывая общее количество представителей этой шайки, при этом головой старался не вертеть, шагал размеренно, вид сохранял спокойный, уверенный, а сдвинутые брови казались признаком раздражения, нежели внутреннего беспокойства. Анны Викторовны нигде не было видно.

— Добро пожаловать, господин полицейский. Аль следователь? — приветствовал его невысокий, но коренастый мужчина с густыми, едва тронутыми сединой, черными усами и живыми, будто с шальным блеском, карими глазами. Его чрезмерная самоуверенность, барственный тон и золотые перстни почти на каждом пальце выдавали в нем барона.

— Штольман Яков Платонович, начальник сыскного отделения Затонского управления полиции, — представился гость.

— О, какая важная персона к нам пожаловала, — усмехнулся Косанский и покосился на своих людей, проверяя поддержали ли они его шутку. — Захар сказал, у вас есть предложение ко мне?

— Да. Суть проста: вы отдаете мне девушку, а я через сутки возвращаю вам ваши украденные побрякушки. Либо, если они успели их сбыть, назову вам имена грабителей.

— Вот это бравада, — расхохотался барон, усаживаясь на стул, гостю присесть он не предложил. — Нравится мне твоя дерзость, фараон. У тебя в роду случаем цыган не было?

— Если и были, мне об этом не известно.

— Хлипкое у тебя предложение, но смелое, в этом тебе не откажешь.

— Господин Косанский, не забывайте, с кем вы говорите. Для меня понятия чести и долга не пустой звук. На мое слово можно положиться.

— Можно – не можно, какая разница, если через сутки ты все равно назовешь мне имя Зарки. Так пусть уж тут сидит.

Сердце Штольмана радостно встрепенулось – так она здесь, в доме.

— Я вам с полной уверенностью могу заявить, что Зара никоим образом не причастна к ограблению. Мне известны имена обоих подозреваемых, и в данный момент мои помощники проводят действия по задержанию мошенников.

Косанский хмыкнул, выражая тем самым сомнение. Медленно, чтобы никого не спровоцировать, Яков Платонович залез рукой в карман и вытащил на свет золотые часы.

— Ваши, полагаю.

Барон лишь взглянул на Захара, и тот живо перехватил находку и поднес владельцу. Косанский внимательно осмотрел их, с радостью и трепетом ребенка. Открыл крышку, провел пальцами по гравировке.

— Они еще моему деду принадлежали. У нас с ним инициалы одинаковые.

Штольман продолжил, переходя в наступление для убедительности.

— А посему дальнейшее удержание Зары против воли может быть расценено мною как похищение, что тут же переведет вас из разряда потерпевших в разряд преступников.

— Ха, — громко усмехнувшись, Артур Степанович хлопнул в ладоши и покачал головой. – Креме-ень, — протянул он, с проскальзывающим в голосе уважением. — Тертый калач у нас тут околачивается. Но знаешь, Яш, безрассудство – прямой путь к погибели.

«Чем не Гроховский со своими картами?» — подумал Штольман. Всё по-прежнему: держи лицо, блефуй в глаза страху и играй, пока жив.

— Верно. Не могу не согласиться. Нельзя недооценивать противника, — бесстрашно улыбнулся следователь, видя, что двусмысленность фразы не укрылась от Косанского.

Барон смотрел на него молча, что-то обдумывая, взвешивая, что-то решая для себя. И Штольман знал, что от этих решений могут зависеть как его жизнь, так и жизнь Анны.

— Нравишься ты мне, — глаза барона посерьезнели, хотя под смоляными усами еще хранилась тень улыбки. — Но не доверяю я тебе. Как и ты нам. Захар сказал, ты шавку к нему приставлял.

Штольман чувствовал, что вот он – переломный момент. Тот самый миг, в который решится дальнейшая судьба всего дела. Он не знал карт противника, но он умел просчитывать, знал, когда можно рисковать и идти ва-банк. Сейчас разыгрывалась решающая партия, и, если он выиграет, он уедет отсюда с Анной Викторовной.

— О моем вероятно излишнем к вам доверии говорит уже сам факт того, что я пришел в кабак на встречу и согласился на весь этот фарс с завязыванием глаз, вместо того чтобы нагрянуть сюда с отрядом городовых и запереть вас всех в арестантской по обвинению в похищении.

Косанский удивленно вздернул бровь.

— Рыбацкая слобода, улица Центральная дом десять, — произнес Штольман, собирая воедино все подброшенные ему подсказки и стараясь, чтобы голос звучал уверенно. Судя по подозрительному взгляду, брошенному бароном на Захара и его стиснутым челюстям, сыщик попал в точку. — Раз вопрос с доверием решен, предлагаю вернуться к изначальному предложению: я забираю Зару и через сутки возвращаюсь с результатами.

Косанский поднялся со стула, пристально посмотрел на следователя и вдруг усмехнулся.

— Так это все из-за нее? А я не верил, когда Захар говорил, что начальник полицейский до безумия влюбился в нашу кралю. — Он еще раз хохотнул куда-то в усы и покачал головой. — Послушай моего совета, уж я-то ее знаю. Не пленись ее красотой. Девка она хитрая, расчетливая, вокруг пальца обведет и без штанов оставит.

— Буду иметь в виду.

Барон подошел к Штольману и протянул руку.

— Что ж, договорились. По рукам.

— Простите, но часы я вынужден пока забрать.

— Чего? – Косанский от недоумения вскинул брови.

— Это все еще улика, необходимая для предъявления обвинений злоумышленникам. Завтра я их вам верну.

Глаза цыгана вдруг недобро блеснули, и, понизив голос, он добавил:

— Но, если через сутки не явишься, я сам приду. Подложу Зару вон под Тимура, а тебя смотреть заставлю. Усек?

Штольман с силой сжал набалдашник трости и стиснул зубы, но взгляд Косанского выдержал. Тот опять засмеялся, делая шаг назад.

— Во как желваки заходили. Не теряй голову, фараон. Из-за бабы-то.

— Так, где она? — натянутым голосом сквозь зубы Яков Платонович прервал его напускную рисовку.

— Здесь. Тимур, — кивнул он молодому мужчине, и тот, выйдя в узкий коридорчик, открыл дверь кладовки. Штольман видел, как оттуда вышла черноволосая цыганка, и невольно нахмурился. Он пытался убедить себя, что это Анна, но глаза отказывались верить.

— Яков Платоныч, — она бросилась к нему, как к спасителю, и ухватила за рукав. Он положил ладонь поверх ее руки, сжимая, поглаживая, предлагая единственное доступное в данный момент утешение.

— Завтра в полдень, — барон подвел итог их встречи. Штольман кивнул и, перехватив Анну за руку, развернулся к двери.

Они молча прошли через двор, вышли за калитку и направились к все еще ожидавшему экипажу. Мужчина по-прежнему не выпускал хрупкую девичью кисть, помог подняться в пролетку и, лишь строго скомандовав «В город. Поживей», посмотрел на свою спутницу. Посмотрел открыто и как-то по-особенному.

— Анна… Викторовна, это в самом деле вы?

Она вдруг вся преобразилась. В глазах будто расцвела весна, наполняя их светом и теплом. Губы дернулись в робкой улыбке, и несмелая радость озарила ее лицо.

— Вы верите… — прошептала она и кинулась ему на шею, стискивая в крепких объятиях. Штольман нерешительно положил ладонь ей на спину и, наконец, с облегчением выдохнул. На мгновение прикрыв глаза, он медленно провел рукой вверх и вниз по спине девушки, в очередной раз уверяясь в словах Петра Ивановича – смотреть лучше не глазами.

— Простите, что не поверил сразу, — извинялся Яков Платонович. Анна отпустила его и отстранилась. Глаза ее были влажными, но она улыбалась.

— Ну, что вы… — покачала она головой, готовая простить ему все на свете. Штольман смутился.

— Как… такое возможно?

— Не знаю, — она весело и как-то беспечно пожала плечами. — Полагаю, Зара научилась выходить из тела.

Мужчина снова озадаченно нахмурился. Анна поспешила пояснить.

— Ну, то есть не она, а ее душа. Она, кстати, приходила ко мне этой ночью. Сказала, что спит. Знаете, я читала у Кардека о нечто подобном. Он пишет, что если вызвать дух спящего человека, то он не проснется, пока душа не вернется на место. Что если Зара сама обучилась этим переходам?

— Как бы то ни было, скоро мы все вернем на место. А пока вам надо отдохнуть. Я отвезу вас домой.

— Это вы так про мой фургончик в цирке? — улыбнулась девушка.

— Я… — Яков Платонович поморщился, — совсем из головы вылетело, что вы не можете вернуться к родителям. — Он тяжело вздохнул. — Но и в цирк я вас не пущу.

Через час пролетка остановилась около гостиницы. Портье растерянно выглядывал из-за конторки, выдавая господину Штольману ключи от его номера, и послушно кивнул на просьбу принести горячей воды.

— Хоть какая-то польза от чужой внешности, — проговорила Анна, с волнением переступая порог комнаты.

— Простите за неудобства… — начал мужчина, но она его тут же перебила.

— Нет-нет, никаких неудобств. Вовсе нет.

— Вы отдохните. Я сейчас попрошу принести вам обед в номер. А там, бог даст, ночевать будете уже в своей комнате… в своем облике.

— Спасибо.

Он кивнул и вышел, прикрыв за собой дверь.

Комментарий к Часть 15

Дорогие читатели! Спасибо всем, кто ждал, так аккуратно пинал и подталкивал, не позволяя моей совести задремать. Спасибо всем, кто дождался. А впереди у нас осталась последняя заключительная глава.

========== Часть 16 ==========

Из гостиницы Штольман направился прямиком в управление. Необходимо было допросить Нимфу, тем более что теперь имелся рычаг давления – покушение на полицейский чин. Однако в участке выяснилось, что «буйная преступница при задержании оказала сопротивление, отстреливаясь из револьвера, и дабы сокрушить упорную лиходейку, городовым пришлось в свою очередь тоже применить оружие. В результате чего побег госпожи Рыжковой окончился на столе доктора Милца», как изволил выразиться один из новеньких служащих, чьей фамилии Яков Платонович еще не успел запомнить.

— Так что убили ее? — опешил следователь.

— Никак нет. Ранена она. Доктор оперирует.

— «Окончился на столе…» — Штольман пронзил подчиненного таким суровым взглядом, что тот невольно вжал голову в плечи, желая и вовсе провалиться сквозь землю. Яков Платонович схватил с вешалки котелок и вихрем промчался мимо растерянного городового, бросив на ходу, что сошлет его к Рябушинскому опусы строчить.

В больнице фельдшер пояснил, что ранение Рыжковой несерьезное – в плечо – и доктор уже заканчивает. Через пару часов пациентка придет в себя и можно будет ее забирать. Штольман наказал городовым, дежурившим у операционной, везти задержанную в управление, как только очнется. Сам же следователь направился в ресторацию пообедать и отчитаться перед полицмейстером, который, как уже доложили, все утро пытался отловить начальника сыскного отдела.

Так промотавшись по городу считай впустую, Яков Платонович вернулся в гостиницу пару часов спустя. В нерешительности замерев перед номером, он осторожно постучал. За дверью послышалось тихое «Войдите». И вновь игры разума на мгновение сбили мужчину с толку. По дороге сюда, раздумывая об Анне, он видел в мыслях ее привычный и давно знакомый образ, и вид цыганки его немного обескуражил. Штольман отвесил себе воображаемую оплеуху. С какой стати вообще его мысли стали вращаться вокруг барышни Мироновой, спящей в его номере. Не по делу все это. Тряхнув головой, мужчина вошел и прикрыл дверь.

— Анна Викторовна, удалось отдохнуть?

— Да, спасибо. — При виде его она отложила в сторону одну из его книг и несмело улыбнулась. Ему даже показалось, что в темных глазах мелькнул голубой отблеск, и губы изогнулись изящно и скромно, в точности как он помнил, хоть и не ожидал от этого лица. Или это все его воображение? Анна указала мужчине на диван рядом с собой и спросила: — Есть новости?

— Да. Преступники задержаны и вскоре будут в управлении.

— Кто?

— Терентьев и его Нимфа.

Нахмурившись, девушка отвела взгляд. На лице отразилась досадливая задумчивость – выражение, выдававшее ее внутреннее недовольство собой и копошащееся, назревающее разочарование в людях, приходящее на смену ее наивной доверчивости. Удивительно, как она до сих пор, повидав столько преступлений, умудрялась сохранять в себе чистосердечие и веру.

— Терентьев… Если бы мы тогда не повздорили из-за него, я бы не убежала и не встретилась с… — резко оборвав себя на полуслове, она снова обернулась к Штольману. — А как же Зара? Что с ней?

— К убийствам она не причастна.

— Тогда зачем ей все это?

— По нелепой случайности она сбежала из табора в ту же самую ночь, что грабители нагрянули к барону. Она забрала с собой кулон, подарок матери. И когда цыгане стали искать грабителей среди циркачей, она решила, что явились за ней.

— Вы ей верите?

— Нет оснований думать иначе. Грабежи начались задолго до ее появления в труппе. К тому же ни убранство ее фургона, ни личные вещи не выдают наличие каких-либо богатств.

— Кстати, о богатствах. Я слышала кое-что из вашего с бароном разговора. Вы ищете украденные драгоценности?

— Да. Вам что-то известно?

— Нет, — Анна с сожалением покачала головой. — Хотя… Не знаю, поможет ли это. Марго разговаривала с убийцей. Она просила денег за молчание, иначе грозилась рассказать, как «они возвращались с пустыря посреди ночи». И что важно, этот некто дал ей золотые часы, украшенные какими-то камнями.

— Эти? — Яков Платонович достал из кармана часы Косанского.

— Да, похожи. Очень.

— Интересно, — задумался следователь, этот факт, пусть и косвенно, связывал Терентьева с убийством Марго. — Вы наверняка слышали, что у меня не так много времени на поиски драгоценностей. А фокусник молчит, словно язык проглотил. Есть, конечно, надежда, что Нимфа заговорит, но… — Он заглянул ей в глаза, набрал воздуха в легкие, приготовившись говорить, и вдруг усмехнулся. — Мне право неловко об этом просить. — Он отвел взгляд, облизал губы, собираясь с мыслями, и вновь смущенно усмехнулся. — Надеюсь, я не выгляжу так же глупо, как себя чувствую.

— Яков Платонович, вы меня интригуете, — настороженно отозвалась Анна.

— Не могли бы вы… спросить у Настасьи или Марго… вдруг им что-то известно, — он указал глазами на потолок, — с высоты их полета.

Вид у Анны стал какой-то растерянно-участливый, глаза задорно искрились, губы подрагивали, казалось, ей стоит больших усилий, чтобы не прыснуть со смеха. Наконец, она взяла себя в руки и, переведя дыхание, уточнила:

— Вы в самом деле просите меня пообщаться с духами?

— Да, если… вас не затруднит. Я не очень понимаю, как это происходит.

Девушка все же не выдержала и рассмеялась. Удивительно, но вся неловкость Штольмана растворилась, и он тоже улыбнулся.

— Поверить не могу, что услышала это от вас, — произнесла Анна по-прежнему с улыбкой в голосе.

— Так случилось, что за последние пару дней я сменил свое мнение в некоторых вопросах.

Она поймала его взгляд: внимательный, нежный, таящий нечто большее в своих глубинах, чем он мог сказать вслух.

— Да, — кивнула Анна. — Я помогу вам.

***

К тому времени, как Штольман с Анной приехали в полицейское управление, Коробейников уже успел снять показания с доставленной прямиком из больницы Нимфадоры Рыжковой. Она раскаивалась и плакала, причитала, что ее, бедную, бес попутал, что ничего против начальника отделения она не имеет, и лишь от большой любви к Игнаше схватилась за револьвер.

— Да, полноте, госпожа Рыжкова, — прервал ее Штольман, забавляясь вспыхнувшим в ее глазах раздражением. — Не поверю я, что хладнокровная убийца, без зазрения совести расправившаяся с двумя женщинами, вдруг поглупеет от любви.

— Что? Убийца? — она растерянно переводила взгляд с одного сыщика на другого. Вид у нее был как у загнанной кошки: напуганная, взъерошенная, даже ощетинившаяся, но готовая в любой момент выпустить когти и драться насмерть. Она вдруг взглянула на Анну, присевшую на стул около стола Штольмана. — Вы вот правильно сделали, что Зарку арестовали? Я, между прочим, с самого начала ее подозревала.

— Госпожа Керимова – важный свидетель, — ответил следователь, поставив стул по центру комнаты. — Синельников, ведите сюда задержанного.

Через несколько минут дверь распахнулась, и в сопровождении городового вошел фокусник в запыленном дорогом сюртуке, растрепанный, с измятым и небритым лицом и покрасневшими воспаленными глазами. Сразу и не разберешь: благородный господин перед тобой или попрошайка.

— Что ж, господа, — начал Штольман, заложив руки за спину, — готовы поведать нам, как вы грабили и убивали?

Терентьев и Рыжкова молча переглянулись. Мужчина понуро, а может и стыдливо уставился в пол. Нимфа же, напротив, с вызовом вздернула подбородок и, сомкнув губы в тонкую линию, впилась в следователя испепеляющим взглядом.

— Воля ваша. У нас достаточно улик и свидетельских показаний для передачи дела в суд. Однако, добровольное признание могло бы смягчить ваш приговор. Я расскажу, как все было. Вы уж поправьте, если я что-то упущу.

В сентябре прошлого года, когда вы были на гастролях в Ростове, вас и еще шпагоглотателя пригласили выступить на частном вечере в усадьбе помещика Сафонова, где вы и совершили первую кражу. Не важно, чья это была идея, но с того вечера вы решили, что это может стать неплохим подспорьем для вашего финансового благополучия.

Однако, в двух следующих городах, все было тихо, — Яков Платонович поднял две телеграммы из стопки на столе и отложил их в сторону. Затем поднял третью карточку. — Видимо, не так часто встречаются любители частных цирковых представлений. И вы решили взять все в свои руки. В Павловске в Воронежской губернии вы вломились в дом заводчика Кузнецова. Но вот неудача – у него оказалась чересчур бдительная и расторопная прислуга. Злоумышленников они не рассмотрели, но вспугнули. И тогда, — он отложил и эту телеграмму в сторону и взял в руки оставшуюся стопку, — вам в голову пришел идеальный план. В декабре госпожа Рыжкова сменила свой цирковой номер с эквилибристки на гимнастку, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. По той же причине вы перестали давать частные представления. Но теперь в каждом новом городе вы выбирали дом побогаче, узнавали, когда отсутствуют хозяева, проникали в него через крышу, чтобы больше не нарваться на прислугу, да и комнаты господские всегда наверху, и забирали все, что плохо лежит. Так оно и продолжалось, пока однажды вы не заглянули в поместье цыганского барона.

Табор был на празднике в соседнем городе, но дом не пустовал. В саду, когда вы уходили, вас заметил молодой парнишка Степка. Он той ночью бегал на тайное свидание. Вот он-то и рассказал о двух грабителях, переодетых в бородатых бездомных. И не забыл упомянуть, что один из них был темноволосой женщиной.

У господина Косанского, чьи часы вы, кстати, украли, а потом отдали Марго за молчание, ушло некоторое время, чтобы отыскать вашу труппу. — Штольман намеренно опустил тот факт, что люди барона изначально выслеживали по соседним городам и губерниям Зару, и именно так вышли на циркачей. — Около двух недель назад цыгане, следящие за цирком, заметили Настасью Егорову и приняли ее за воровку в гриме. Полагаю, они в довольно грубой форме потребовали вернуть драгоценности, но вскоре поняли, что обознались. Однако у Настасьи после того знакового разговора остались синяки по всему телу и зарождающиеся неприятные подозрения.

Штольман замолчал, опустил телеграммы на стол и, вновь заложив руки за спину, взглянул на задержанных. До сих пор ему вполне удачно и красочно удавалось сочинять историю, основанную по большому счету на добытых сведениях, и от части на его предположениях и умозаключениях. И он догадывался, что происходило дальше вплоть до сегодняшнего дня, но это были серьезные преступления – убийства двух женщин – и он желал получить целостную картину без каких-либо допущений.

— И теперь мы подошли к самым печальным событиям этой и без того мрачной истории. Как так получилось, что из грабителей вы превратились в убийц? Чьей идеей было утопить несчастную в водопойном корыте?

Рыжкова стиснула зубы, чуть ли не до скрежета, глаза сощурила и волком на следователя поглядывала. И тут в тишине зазвучал уставший, даже будто опустошенный, голос Терентьева.

— Какая теперь разница, чья это была идея. Оно все как-то само собой вышло…

— Молчи, дурак, — шикнула на него Нимфа.

— А смысл? Ты же видишь, он и так все знает.

Она взволнованно завертела головой, перехватывая взгляды сыщиков и своего любовника, и вдруг окончательно осознала, что петля на ее шее уже почти сомкнулась и бежать ей некуда, да и поздно – кошка попалась. Яков Платонович взглядом подал Коробейникову знак – вести протокол. Терентьев продолжил:

— Той ночью к нам в лагерь забрел местный пижон – Миронов, светил часами золотыми, деньгами сыпал – Никитку в слободку за настойкой посылал. Ну, мы и решили, пока он здесь, домой к нему наведаться. А когда уж переоделись, на задворках на Настьку наткнулись. Какой черт ее туда понес? Догадалась она, что цыгане нас искали. Сказала, что нам следует все вернуть, или она Кузьмичу расскажет. Мол, мы всех под каторгу подводим. Они с Нимфой сначала языками сцепились, а потом за волосы стали таскать. Я вмешался, оттолкнул Настьку, она упала на корыто.

Терентьев взглянул на Нимфу, та молчала, но не сводила с него глаз.

— Я не знаю, что на меня нашло, но я увидел в этом решение проблемы. Я окунул ее голову в воду.

— Нет, Игнаш, не надо, — у безжалостной и жестокой с виду хищницы по щекам потекли слезы. Она смотрела на сидящего рядом мужчину с такой любовью и благодарностью, на которые, казалось, было не способно ее черствое сердце. — Я стреляла в полицейского.

— Что?

— Мне уже не избежать наказания. Не надо брать мою вину на себя.

— Нимфа…

Она отвернулась от своего любовника и снова с вызовом глядя на следователя продолжила:

— Я убила Егорову. Игнат пытался нас расцепить. Она боролась, поцарапала ему шею, сорвала у меня накладную бороду. Потом он помог мне оттащить ее на луг.

— Марго видела, как вы возвращались оттуда, — вставил Штольман, в очередной раз показывая, что полиция уже в курсе всего.

— Значит, она все-таки проболталась, — усмехнулась Нимфа. — А ведь требовала тысячу рублей за молчание. Игнат хотел откупиться. Говорил, заплатим и сбежим. Но я решила иначе – свидетелей нельзя оставлять в живых: или шантажировать будут, или сдадут. Я подменила ей туфли.

— У Настасьи за корсетом был найден рубин, — напомнил Штольман.

— Цыганский камень. Я хотела, чтобы и цыгане, и полиция думали, что она воровка, и перестали искать меня.

— А брегет господина Миронова вы подкинули, чтобы перевести подозрение на него?

— Да, — отозвался Терентьев. — После смерти Марго, когда там началась суета, я обыскал ее фургон. Искал свои часы, ну то есть эти, цыганские, а нашел две штуки.

— Где драгоценности? — Яков Платонович задал единственный вопрос, на который до сих пор не знал ответа.

— У нас их нет, — ответила Нимфа. — Продали, а деньги потратили.

— Очень в этом сомневаюсь, — не поверил следователь. – Вы собирались бежать, а в предусмотрительности вам не откажешь.

Терентьев тяжело вздохнул и потер лицо руками, будто заставляя себя замолчать, будто намеренно закрывая рот ладонями. Штольман чувствовал, что фокусник теперь слабое звено этой цепи. Он уж было хотел надавить на него, как вдруг Анна вскочила со своего места и, подбежав к задержанному, схватила его руку.

— Что? – опешил тот и вырвал руку. — Что ты делаешь?

— Госпожа Керимова? — позвал Штольман и осторожно покосился на несколько пар глаз, с любопытством уставившихся на нее. Ему казалось, что она себя выдает – ведь совершенно очевидно, что она ведет себя как Анна Викторовна. Подсознательно пытаясь прикрыть ее от посторонних, он, придерживая ее под локоток, отвел в сторонку и тихо спросил: — Что вы увидели?

— У него грязь под ногтями. Земля. Марго мне кое-что показала. Я только сейчас поняла. Кажется, я знаю, где драгоценности. Они зарыли их под фургоном со змеиным орнаментом. Зеленые змеи вокруг красного столба.

— Антон Андреич, — Яков Платонович повернулся к помощнику, — берите городовых и поезжайте в цирк. Ищите клад под фургоном со змеиным орнаментом.

На этих словах Нимфа непонимающе глянула на Игната, затем снова на следователя и, наконец, обреченно опустила голову. А в следующий момент дверь распахнулась, и в кабинет влетел запыхавшийся взволнованный господин Миронов-младший.

— Яков Платоныч! Я нашел! Нашел! — Тут его взгляд упал на цыганку, и он остановился как вкопанный. — Вы, я гляжу, тоже. Или это…

— Петр Иванович, — Штольман, во избежание еще больших подозрений в адрес личности девушки, указал посетителю на дверь и сам поспешил выйти следом. — Потише!

— Яков Платоныч, это она, Анна?

— Да, я вызволил ее из рук цыган сегодня утром.

— Выходит, напрасно я всю ночь объезжал окрестности и высматривал десятые дома… Постойте, — он вдруг отстранился и с подозрением уставился на Штольмана. — Так вы верите, что это Анна?

— Верю, — усмехнулся мужчина. — На самом деле, удивительно, что я раньше этого не заметил: она говорит, ведет себя в точности как Анна Викторовна. Мне все время кажется, что окружающие вот-вот догадаются, но… — он тяжело вздохнул и задумчиво отвел взгляд. — Я что-то чувствовал, подозревал, но не думаю, что смог бы добраться до истины без вашей подсказки. Теперь все встало на свои места.

— Не все, Яков Платонович, не все!

— Да, над последней проблемой мы сейчас как раз и работаем.

— Чем я могу помочь?

— Присмотрите за Зарой. А я сниму городового с вашего дома. Нам сейчас нужны будут люди. И ждите от меня записки. Я извещу вас о дальнейших действиях.

— Так точно, — отрапортовал Миронов, тронутый оказанным ему доверием, надел шляпу и вдруг вспомнил: — А как же Анна?

— Я позабочусь о ней, не переживайте.

— Вот теперь я точно покоен, — Петр Иванович облегченно вздохнул и направился к выходу.

***

В комнате было темно. Лунный свет пробивался сквозь незашторенные окна, выхватывая из мрака очертания мебели и обстановки, но Анне казалось, она смогла бы пройти здесь и с закрытыми глазами и не споткнуться. Она провела в номере всего пару часов сегодня днем, однако успела все изучить, измерить шагами и лишь не притрагивалась к постели. Днем она не решилась даже присесть на нее. Умылась, освежилась, пообедала и почитала на диване его книги. Теперь же ей предстояло провести здесь ночь.

Украденные драгоценности действительно были зарыты под фургоном. Городовые перекапывали там каждый метр до темноты. Находка была отправлена в управление, и по словам Якова Платоновича, им предстояла очередная бессонная ночь. Драгоценности необходимо было описать, сфотографировать и распределить по владельцам. Но в первую очередь, разумеется, старались определить собственность Косанского.

Сняв платье и корсет, Анна нырнула под одеяло. Постаралась перевести дыхание, дабы унять беспокойно колотящееся в груди сердце, и вдруг замерла. Ее окутал запах Штольмана. Прикрыв глаза, она повернулась на бок и уткнулась носом в подушку. Внутри нее все затрепетало от подобной интимности. Воображение невольно рисовало его лежащим в этой кровати. Ей казалось, она чувствует его присутствие: он лежит напротив и смотрит прямо на нее, одеяло на ее плече – это его ладонь, нежно касающаяся ее кожи. У Анны перехватило дыхание от такой близости. Распахнув глаза, она легла на спину и, тяжело дыша, уставилась в темный потолок.

Между ней и Штольманом что-то происходило, что-то новое. Он поверил ей, он «увидел» ее, в их отношениях что-то незримо, неуловимо изменилось. Она не знала, что, но чувствовала это в его взглядах, в его заботе. И все же он будто был еще дальше и отстраненнее, чем прежде. Анне хотелось думать, что лишь чужая внешность стоит преградой между ними, а потому она постаралась выкинуть все тревоги из головы, и вновь окунулась в обволакивающий ее запах любимого мужчины.

Комментарий к Часть 16

В прошлый раз я поторопилась, обещая последнюю главу. Заканчивать будем в следующей))

Спасибо вам за поддержку и ожидание😘

========== Часть 17 ==========

Утро господина Штольмана, начальника сыскного отделения полиции, началось с настойчивого шепота и легкого потряхивания за плечо. «Яков Платоныч… Яков Платоныч…» Знакомый голос постепенно проникал в сознание, вырывая его из сонного забытья, стряхивая остатки оцепенения, которое лишь с большой натяжкой можно было назвать сном. Проведя ладонью по лицу, мужчина наконец сумел разлепить глаза и наткнулся на участливый и немного обеспокоенный взгляд склонившегося над ним Ульяшина. Штольман мигом пришел в себя, резко сел и огляделся. Он спал в арестантской. Опять.

— Яков Платонович, — вновь заговорил околоточный, протягивая ему стакан крепкого чая в подстаканнике. — Уже почти восемь. Скоро господин полицмейстер придут.

Умывшись ледяной водой, дабы окончательно разогнать дрему, Яков Платонович привел себя в порядок и вошел в кабинет. Коробейников спал прямо на стуле, распластавшись лицом по столешнице и накрывая своим бренным телом уже проявленные фотокарточки найденных сокровищ. Штольман подошел ближе и, прихлебывая ароматный чай с чабрецом, изучил опись драгоценностей Косанского. Следователь начал сверку накануне вечером, но предшествующая пара бессонных ночей дала о себе знать, возымев весьма неприглядный эффект на физическое состояние сыщика, и когда начальник свалился с ног в арестантской, Антон Андреевич самоотверженно продолжил его дело.

По итогу выходило, что из цыганского имущества недосчитались лишь пары перстней, жемчужных бус и золотой подвески с изумрудом. Все остальное добро на довольно кругленькую сумму было в целости и сохранности. Злоумышленники на собственном опыте узнали, как непросто пристроить краденные украшения.

Разбудив Коробейникова, Яков Платонович наказал ему подготовить необходимые бумаги для передачи дела в суд. Сам же, сгрузив Косанские драгоценности из сейфа в саквояж, отбыл «по делам». Цыганский барон был приятно удивлен столь ранним визитом следователя, предложил присесть и чашку кофе, да и в целом вел себя не в пример радушнее и гостеприимнее нежели накануне.

— Вы и в самом деле человек слова, господин Штольман, — с нескрываемым уважением заявил барон, расписавшись в необходимых протоколах и описи переданного имущества. — С вами приятно иметь дело.

— Благодарю, — Яков Платонович сдержанно улыбнулся, поставив чашку на блюдце. — Однако у меня будет к вам просьба.

— Слушаю.

— Отпустите Зару Керимову.

— Так вы же вместе уехали еще вчера.

— Я имею в виду, совсем отпустите. Позвольте ей жить своей жизнью.

— С вами, вы хотите сказать, — Косанский хитро улыбнулся. — Раз она не причастна к ограблению…

— Ни коим образом, — заверил Яков Платонович.

—… она вольна идти своей дорогой.

***

На первом этаже гостиницы, в ресторации, подавали весьма недурной кофе. Яков Платонович, коли того позволяли дела и имеющееся в его распоряжении время, бывало захаживал сюда около полудня выпить чашечку, а уж сегодня, казалось, без ежечасной подпитки организма этим бодрящим напитком ему и вовсе не обойтись.

По дороге в гостиницу Штольман успел отправить курьера с указаниями для Петра Ивановича. Ему надлежало явиться в цирк вместе с Зарой к двум часам дня. Шатер гадалки казался относительно безопасным и не привлекающим внимания местом. Все закончится там, где началось.

Яков Платонович уже допивал кофе, когда в зал вошла Анна Викторовна. В этот раз он не позволил себе обмануться, мысленно готовя себя к образу цыганки и радуясь в душе, что это скоро изменится.

— Добрый день, Анна Викторовна. — Штольман поднялся, улыбаясь, казалось, невольно и непринужденно, и помог даме присесть, придвинув стул. — Кофе?

— Да, благодарю.

Мужчина махнул рукой, подзывая официанта. Он поделился новостями, рассказал о беседе и договоренностях с Косанским, о том, что уже назначил встречу с Зарой, а значит скоро все закончится, все вернется на свои места.

— Все станет, как прежде, — прокомментировала Анна Викторовна несколько уязвлено и отодвинула в сторону пустую чашку.

— Вот это вряд ли, — Яков Платонович в очередной раз улыбнулся, заставив девушку удивленно вскинуть брови. — Эти ваши перевоплощения буквально уложили на лопатки моего внутреннего скептика. Я всегда считал себя человеком рассудительным и весьма неглупым, а теперь получается, что все это время я отрицал очевидные вещи. Оглядываясь назад, я понимаю, что все ваши поступки и слова, ранее вызывавшие мое недоумение, обретают смысл, стоит лишь допустить, что вы и впрямь общаетесь с духами.

— Вижу — да, а вот общаться они не всегда настроены.

— Тяжело вам пришлось с моими твердолобыми суждениями и стойким неприятием вашей картины мира. Простите меня, — сказал Штольман вслух, а мысленно извинялся за то, что не понимал ее, не воспринимал всерьез.

Теперь все их общение, вся история их взаимоотношений воспринималась иначе. Она вовсе не пыталась привлечь его внимание, заинтриговать его или превзойти в его работе. Ему было стыдно и совестно, что некогда он допускал подобную мысль, что приписывал ей легкомыслие там, где она на самом деле проявляла невиданную для девушки ее возраста стойкость, мудрость и терпение. Он испытывал небывалое прежде восхищение этой юной барышней, чувствовал, что сражен ею в самое сердце, поставлен на колени, и все же не достоин ее. Не достоин ни грамма ее любви, которая, он теперь ничуть не сомневался, была искренней и по-настоящему взрослой.

Ему хотелось выбранить себя за глупое упрямство, с которым он держался за свои рациональные постулаты и которое застилало ему глаза. Ведь у него и мысли не было сомневаться в искренности ее помощи. Он видел ее непритворное беспокойство за судьбы людей, но, никогда до конца не доверяя ее словам о духах, не мог допустить, что она и им увлечена тоже всерьез. И теперь он испытывал горечь за потворство своим страхам, которые не позволяли ему распознать своих истинных сердечных стремлений, мешали поверить в ее чувства. Но сейчас с глаз пала пелена. Отныне все виделось в новом свете. И свет этот был яркий и солнечный, заражающим своим неуемным жизнелюбием. Свет исходил от ее улыбки, не зависимо от внешности. Он любил, когда она улыбалась. Особенно, если она улыбалась ему.

***

Когда Штольман с Анной Викторовной приехали в цирк, Петр Иванович и Зара были уже в шатре для гаданий. На столе, покрытом все той же зеленой скатертью, стоял чайник — Зара заваривала какие-то ароматные травы.

— Меня и впрямь не будут искать? — уточнила цыганка у следователя, наблюдая за тем, как Петр Иванович радостно обнимает ее тело, с теплом и заботой в глазах, и отмечая про себя, что ей нравится, как они смотрятся вместе.

— Косанский дал мне слово.

— Что ж, тогда приступим. — Она налила в чашку чай и поставила ее перед Анной. — Выпей.

— Что это? — насторожилась Анна Викторовна.

— Целебный расслабляющий отвар. Ничего особенного. Ты нужна мне спящей для ритуала.

— Он безопасен? — поинтересовался Яков Платонович.

— Абсолютно. — Зара снова обернулась к Анне. — Ты его уже пила.

Миронова присела на стул, взяла чашку и сделала маленький глоток. Приятный насыщенный вкус, как она и запомнила.

— Почему ты его не пьешь? — спросила она Зару.

— Я научилась самостоятельно выходить из тела.

— Но в прошлый раз, когда я очнулась в твоем теле, я не сразу смогла прийти в себя.

— Да, тогда мне тоже пришлось принять снотворное. Когда ты уснула, я подготовилась к ритуалу, выпила чай и стала ждать. Почувствовав, что меня уже клонит в сон, я поменяла нас местами. К тому моменту твое тело пробудилось, и я смогла уйти. А вот ты вновь оказалась заперта в накаченном снотворным организме.

— Ну… ты и мерзавка… — пробормотала Анна Викторовна и уронила голову на руки перед собой. Мужчины как по команде дернулись в ее сторону, но Зара остановила их взмахом руки, взглядом давая понять, что все в порядке.

— Жизнь заставит, — тихонько ответила она девушке, заправила за ухо выбившуюся прядь волос и, сняв с себя кулон, аккуратно надела на шею спящей. Затем обернулась к мужчинам: — С такой дозой я просплю около часа. Не оставляйте меня, пожалуйста, одну.

— Разумеется, — заверил Штольман.

Цыганка одной рукой обхватила висящий на шее Анны кулон, другой сжала ее ладонь и быстро зашептала какое-то заклинание на своем языке. Торопливая неразборчивая речь, словно жаркая отчаянная молитва, заполнила тишину, проникая внутрь, внушая благоговейный трепет, порождая невольный страх в холодеющем сердце. Вдруг Зара умолкла, голова ее безвольно упала на грудь. Штольман и Миронов переглянулись. Яков Платонович подошел, присел на корточки перед Анной Викторовной и тихонько позвал. Через мгновение, резко вздохнув, она распахнула глаза и растерянно завертела головой.

— Анна Викторовна, — вновь позвал следователь, — это вы?

— Яков Платоныч, — она радостно бросилась ему на шею, он крепко обнял ее в ответ, наконец выдохнув с облегчением и довольной улыбкой. Успел вдохнуть запах ее волос, прежде чем она отстранилась. — Это снова я? — не смела радоваться девушка, разглядывая свои руки и ощупывая лицо.

— Аннет, — дядя шагнул к ней, и она, вскочив со стула, повисла и на его шее. — Слава богу, все закончилось.

— Петр Иванович, — обратился Штольман, — могу я попросить вас присмотреть за Зарой, пока она не очнется. А я доставлю Анну Викторовну домой.

— Разумеется, — губы мужчины растянулись в понимающей улыбке, и, подмигнув племяннице, он отпустил ее. Вздохнув, он устало опустился на свободный стул, взял в руки чашку и вдруг опомнившись отставил ее подальше на край стола. Выудил из кармана сюртука небольшую флягу и, вытянув поудобней ноги, приготовился ждать.

***

Всю дорогу до дома Анна не могла нарадоваться, что вновь стала собой. Яков Платонович тихо и сдержанно улыбался, в душе радуясь не меньше ее самой. Не зря говорят, что только потеряв нечто дорогое, начинаешь его по-настоящему ценить. И онценил. Он глаз не мог от нее отвести и боялся, что они приедут слишком быстро. У ступеней террасы он вдруг осознал со всей ясностью и отчетливостью, что еще не готов расстаться с ней.

— Анна Викторовна, если вы не торопитесь… — начал он, нерешительно.

— Не хотите прогуляться? — Она пришла ему на выручку, указывая рукой на сад.

— С удовольствием.

Анна расспрашивала его про ритуал, о том, что происходило после того, как она уснула. Ей было любопытно и в то же время забавно услышать его версию событий. Когда они проходили мимо беседки, она остановилась и задумчиво посмотрела на нее, вертя в руках сорванный с ветки листок.

— Скажите, Яков Платонович, а когда вы общались с Зарой, вы совсем ничего не подозревали? Вы были уверены, что она это я?

— Я видел странности в ее поведении, чувствовал, что что-то не так, но о подобном я и думать не смел, — честно признался мужчина.

— И все же вы поцеловали ее. — Тяжело вздохнув, пытаясь унять волнение, девушка нерешительно перевела на него взгляд. — Вам нравятся такие женщины? Напористые?

— Мне вы нравитесь, — ответил он легко и не задумываясь, глядя ей прямо в глаза.

Анна заметно удивилась его откровенности и, отведя взгляд, зашагала дальше по аллее. Штольман нахмурился, нагнал ее в два шага и, придерживая за локоть, остановил.

— Простите, Анна Викторовна, я что-то не так сказал? Я вас чем-то обидел?

— Нет, вовсе нет. Просто не стоит давать мне ложных надежд, Яков Платоныч. Ведь по сути ничего не изменилось. Ваши обстоятельства, о которых вы не могли говорить, никуда не делись. А я устала от неопределенности. Вы то подпускаете меня, то отталкиваете. Я просто хочу понять…

Она вдруг замолчала, когда его ладонь легла ей на скулу, нежно огладив кожу за ухом. Она замерла, не смея дышать.

— Это все неважно, — ответил он вполголоса и легко прижался к ее губам. Вероятно, это было легкомысленно и опрометчиво, но он больше был не в силах сдерживать порыв, рвавшийся из него с того момента, как они оказались вдвоем в пролетке. Этим кротким, мимолетным поцелуем он словно пробовал, спрашивал ее разрешения, интересовался ее мнением. И когда он отстранился, заглядывая ей в глаза, он тут же получил свой ответ — в отчаянном блеске ее глаз, в крепких пальцах, зажавших лацканы его сюртука, в мягких губах, первыми тянущимся ему навстречу.

Зарывшись пальцами в волосы на ее затылке, он ближе притянул ее, увлекая уже в настоящий поцелуй. Вторая рука, выронив трость, обхватила ее за поясницу, прижимая девушку к себе всем телом, желая чувствовать ее всю и всюду, и с отчаянием понимая, что и этого недостаточно. Ладонь заскользила вверх по ее спине, разгоряченный разум рисовал образы ее обнаженной кожи под его пальцами, и когда уже исступленный стон готов был сорваться с его губ, он отстранился, тяжело дыша и все еще не выпуская ее из рук.

Ее грудь часто и высоко вздымалась, на щеках заиграл робкий румянец, который в сочетании с откровенным и немного дерзким блеском глаз придавал ей особое женское очарование.

— Что это все значит? — спросила она, улыбаясь.

— Что я люблю вас, Аня, а все остальное не имеет значение. — Он невесомо провел пальцами по ее щеке. — Лишь бы вы были рядом, целы и невредимы, а со всем остальным я сумею справиться.

— Что же заставило вас передумать? — Она тоже обхватила его щеку ладонью.

— Жизнь. Я не знаю, сколько мне отмерено, в какой момент меня пристрелят, словно загнанную лошадь, которая еще секунду назад не знала, что споткнется. Может, я веду себя эгоистично, но я хочу прожить жизнь счастливо. И я знаю, что мое счастье невозможно без вас.

Анна, растроганная до слез его признанием, переполняемая собственными эмоциями, не могла вымолвить не слова. Она лишь притянула его к себе, крепко обнимая за шею и вкладывая в свой поцелуй всю любовь и нежность, которые она так долго хранила для этого мужчины.