Три мышкетёра [Елизавета Хейнонен] (fb2) читать онлайн

Глава первая,

в которой главный герой ещё раз убеждается в том, что потакание капризам прекрасных вдовушек не приводит к добру

Началась эта невероятная история с небольшой записки, полученной мною от виконтессы Шавиньоль. Виконтесса спрашивала, не сочту ли я за труд сопроводить её на бал-маскарад, который герцог Валансэ даёт в честь рождения наследника в ближайшее воскресенье. Должен сказать, что я не большой любитель подобных увеселений, но нужно иметь камень вместо сердца, чтобы отказать прелестной мышке, которая к тому же не так давно овдовела и нуждалась в утешении. Почему она выбрала в утешители именно меня, я так и не успел выяснить: помешали те самые события, которые побудили меня взяться за перо.

Выбор маскарадного костюма я возложил на своего слугу Марселя. Последний, не мудрствуя лукаво, приобрёл для меня то, что ему предложили в первой же попавшейся лавчонке: мундир цвета кофе с молоком с золотыми галунами, чёрную широкополую шляпу с двумя белыми перьями и короткий плащ того же цвета, что и мундир, украшенный гербом династии Маусов. Так, или почти так, одевались королевские мышкетёры времён Мауса XIII.

– Я прихватил ещё и вот это, – сказал Марсель, доставая из груды хлама, который он вывалил прямо на пол, какой-то металлический предмет, о назначении которого можно было только гадать.

– Что это? – спросил я.

Вместо ответа Марсель сделал выпад и с криком «Защищайтесь, сударь!» нацелил предмет мне в грудь.

Я инстинктивно отшатнулся, но скорее от неожиданности, чем от страха быть проколотым.

– Господи! Да что это? – повторил я свой вопрос, едва сдерживая смех.

– Ваша шпага, сударь. Я заплатил за неё почти столько же, сколько за всё остальное обмундирование. Этот скупердяй старьёвщик не пожелал уступить ни полшиллинга. Он утверждает, что некогда сей предмет принадлежал барону Блё дю Веркору, одному из самых знаменитых мышкетёров Мауса XIII. Барон сломал её в драке с гвардейцами кардинала Монтаньоло и выбросил за ненадобностью, а прапрапрадед старьёвщика её якобы подобрал. С тех пор она хранилась в их доме в качестве семейной реликвии. Старьёвщик сказал, что уступает её мне только потому, что в той драке был каким-то образом замешан один из предков Вашей Светлости. Вы ни о чём таком не слышали?

– Нет.

– Врёт, наверное. Все они врут, лишь бы набить цену. Но, как бы то ни было, какая-то история у этой шпаги всё равно есть, – философски заключил Марсель. (Он всегда любил немного пофилософствовать.) – Жаль, у старика не оказалось подходящих ножен. Но я всё же раздобыл для вас ножны. Отгадайте, где! В детском театре! У меня там есть одна знакомая мышка. Всего один поцелуй – и она провела меня в помещение, где хранится реквизит. К сожалению, там не нашлось ничего лучше вот этого, – и Марсель показал мне предмет, который можно было при большом желании принять за ножны, да и то лишь издали.

Очевидно, моё мнение об этом предмете театрального реквизита как-то отразилось на моём лице, потому что Марсель поспешил заметить:

– Согласен, вблизи ножны выглядят не так чтобы уж очень, бутафория она и есть бутафория, но кто станет присматриваться? Разве что вы вздумаете принять участие в конкурсе на лучший маскарадный костюм. Но вы же не станете этого делать, так ведь? Кроме того, эти ножны ничего не весят. Должно быть, сделаны из какого-то очень лёгкого металла.

Он вложил обломок шпаги в ножны и протянул его мне со словами:

– Вот подержите. Видите, какая лёгкая вещица? С настоящей шпагой вы бы измучались с непривычки. Она не даст вам танцевать.

– Я не собираюсь танцевать.

– Как знать. Дамочки вроде виконтессы Шавиньоль умеют уговаривать. Уговорила же она вас сопровождать её на бал. Так что не отвертитесь, если она того захочет.

В конце концов я вынужден был признать, что в том, что говорил мой верный слуга, был свой резон. Чтобы носить настоящую шпагу, нужна некоторая сноровка. Мне ничего не оставалось, как поблагодарить его за заботу. Однако это было ещё не всё.

– Для комплектности я хотел прихватить у старика ещё и ботфорты, но у него не оказалось вашего размера, – продолжал Марсель. – Тогда я не поленился подняться на чердак и в одном из сундуков откопал вот эти. Будут вам как раз впору. Каблуки немного сносились, но в остальном вид вполне приличный. Там же, на чердаке, я нашёл ещё вот эту перевязь. Потрогайте. Чистая змеиная кожа. Кое-где даже чешуйки ещё не стёрлись.

Мне приходилось слышать о перевязях, изготовлявшихся из кожи, сброшенной змеями. Говорят, они ценились на вес золота, особенно те, что были скроены из кожи ядовитых змей, обладающих яркой окраской. Такую перевязь из кожи изумрудного древесного удава действительно получил в подарок от королевы Марианны Чеширской один из моих предков после того, как оказал Её Величеству некую неоценимую услугу. При этом мой покрывший себя славой предок никогда не состоял в роте королевских мышкетёров.

Экипированный по всем статьям (не хватало только мышкета и пары пистолетов), я в условленный час предстал перед виконтессой Шавиньоль, которую я застал в будуаре, наносящей последние штрихи на свой туалет. Рядом хлопотала раскрасневшаяся служанка.

– Вы как нельзя кстати, граф, – приветствовала меня молодая вдова, не отходя от зеркала, в котором отражалась её изящная фигурка, – мне нужна ваша помощь.

В розовом бальном платье, перехваченном в талии широким поясом и едва достающем до щиколоток, виконтесса выглядела настолько юной и очаровательной, что я, засмотревшись, не сразу понял смысл её слов.

– Вы прелестны, – сказал я, полагая, что меня просят оценить туалет.

– Разумеется, – ответила виконтесса несколько раздражённо, – но я не об этом. Мы с Мюзеттой вот уже битых полчаса пытаемся прикрепить ключик к поясу, но он не держится. Попробуйте вы. Может, у вас получится.

– Ключик? К поясу? – удивился я.

– Ну да. К поясу. Видите, в поясе есть специальное отверстие. Возьмите у Мюзетты ключик и попробуйте продеть его в отверстие. Нужно закрепить его там, но так, чтобы он был хорошо виден и в то же время не мог выпасть.

– Но зачем? – я никак не мог взять в толк, чего она добивается.

– Затем, что этот костюм называется «механическая кукла», а раз это механическая кукла, то у неё должен из спины торчать ключ. Я понятно объясняю?

– Теперь понятно, – ответил я и принялся за работу.

С грехом пополам мне удалось закрепить ключик на поясе. Достаточно ли надёжно – этого мне не суждено было выяснить.

– Еще пять минут, и я буду готова. Вы можете подождать меня в гостиной, – милостиво разрешила виконтесса.

Я прошёл в гостиную и, устроившись на диване, приготовился к долгому ожиданию. Однако хозяйка дома меня удивила: не прошло и получаса, как она появилась в дверях гостиной. Она была в высоком голубом парике, но без маски. Ее заменял умело наложенный грим, придававший её кукольной мордашке ещё большее сходство с куклой. Нужно отдать ей должное: костюм эта мышка действительно выбрала подходящий. Рядом с ней я показался себе ещё более неловким, а мой костюм – старым и пропылённым, каким он, в сущности, и был.

Впрочем, вскоре я убедился, что моя собственная персона интересовала виконтессу меньше всего. Стоило нам войти в бальную залу, как ветреная красавица куда-то упорхнула, и я остался совсем один в окружении веселящихся масок. Не знаю почему, но безудержное веселье других мышей неизменно вызывает у меня чувство скуки. Я с горестью подумал о том, что мог бы провести этот вечер в шахматном клубе в компании моего хорошего приятеля комиссара Лимьера, и пришёл в ещё большее уныние. Не развеял мою тоску и бокал белого вина, поднесённый мне услужливым официантом.

«Может быть, ещё не поздно присоединиться к комиссару», – подумал я, доставая из потайного кармашка, вшитого в панталоны по моей просьбе, часы на золотой цепочке.

Здесь надо заметить, что эти часы были предметом моей особой гордости. Я приобрёл их всего за две недели до описываемых событий и еще не устал радоваться покупке, как мышонок не может нарадоваться новой игрушке. Я вынимал их из кармана по нескольку раз в день, чтобы лишний раз полюбоваться движением крошечных механизмов, которые были хорошо видны сквозь стеклянное окошечко в основании часов, или, надавив верхнюю пуговку, прислушивался к мелодичному звону, с которым отскакивала инкрустированная перламутром крышечка.

Нет нужды говорить, что карманные часы не были частью экипировки королевского мышкетёра, и прихватил я их лишь потому, что не хотел с ними расставаться. Тогда я ещё не знал, что этим часам предстоит сыграть определённую роль если не в моей судьбе (сказать так было бы преувеличением), то во всяком случае в моей благоустроенности.

Сейчас они показывали без пяти одиннадцать. «Слишком поздно, – подумал я. – Комиссар, если ещё не ушёл, то собирается уходить». Комиссар Лимьер действительно не имел обыкновения засиживаться допоздна в клубе, разве что когда хотел обсудить со мной какое-нибудь очередное преступление, поставившее в тупик полицию.

Я еще раз обвёл взглядом зал в надежде увидеть знакомое лицо или что-нибудь, что могло бы скрасить или оправдать моё пребывание в этом душном помещении. Например, кинжал, внезапно блеснувший в лапе одного из танцоров. Кстати сказать, убийство средь шумного бала не такая уж большая редкость. Однажды я сам был свидетелем необыкновенного преступления: прекрасная мышка была задушена в объятиях партнёра в буквальном смысле слова, причём никто из присутствующих даже не заподозрил, что парочка не просто танцует.

Как я ни старался, я не заметил ничего подозрительного. Зато я увидел свою изменчивую спутницу, развлекающуюся в компании барона Альметте, замечательного танцора и балагура. Как раз закончился очередной танец, и я решил воспользоваться случаем, чтобы напомнить весёлой вдове о моём существовании.

Увидев меня, вдовушка удивлённо заморгала своими длинными ресницами: как я и предполагал, она и думать про меня забыла.

– Замечательный вечер, не правда ли, граф? – спросила она невинно.

Я не устаю поражаться способности некоторых прелестниц делать вид, будто ничего не происходит, но виконтесса превзошла всех известных мне притворщиц. Сейчас она казалась воплощением наивности и простодушия. Мне ничего не оставалось, как согласиться с ней.

– Да, маскарад действительно удался, – сказал я и добавил, поклоном приветствуя её спутника: – Самое главное, вы не скучаете, прекрасная виконтесса. Поэтому, я надеюсь, вы не станете возражать, если я вас покину. У меня возникло одно неотложное дело. Свою карету я оставляю в ваше распоряжение. Она отвезёт вас домой, когда вы пожелаете.

Виконтесса не возражала. Более того, она даже не выказала никакого сожаления по поводу моего внезапного отъезда, что меня немного задело. Мне казалось, что я заслужил несколько слов благодарности хотя бы за то, что помог ей с ключиком. Возможно, я бы их услышал, но тут оркестр заиграл вальс, и парочка унеслась прочь.

«Тем лучше, – успокоил я своё задетое самолюбие. – Зато теперь я свободен и могу делать то, что мне по душе, а по душе мне отправиться домой и устроиться на диване с хорошей книгой и тарелочкой моего любимого грюйера».

Оказавшись снаружи, я не без облегчения вдохнул свежий ночной воздух.

– Чью карету прикажете подать? – прервал мои дыхательные упражнения дежуривший у входа лакей.

– Я сегодня без кареты, – ответил я, не вдаваясь в подробности. – Меня устроит любой свободный экипаж.

– Считайте, что вам повезло, сударь. Вон тот экипаж уже с полчаса поджидает седока, – и, не дожидаясь моего ответа, лакей окликнул кучера фиакра, стоявшего неподалёку с зажжёнными фонарями:

– Эй, приятель! Вот твой пассажир.

Потом спросил, обращаясь ко мне:

– Куда прикажете вас отвезти?

Я назвал адрес, и он передал его вознице.

Через пять минут мы уже выезжали из ворот особняка. В дороге я задремал, видимо, под действием вина, выпитого на голодный желудок, и проснулся лишь когда фиакр внезапно остановился.

– Выходите, сударь. Приехали, – услышал я низкий голос.

– Сколько с меня? – спросил я, соскочив с подножки экипажа и приближаясь к вознице, но тот, вместо того чтобы ответить, хлестнул лошадей и пустил их крупной рысью. Что ни говори, поведение довольно странное для мыши, занимающейся извозом.

Какое-то время я стоял, недоуменно глядя вслед быстро удаляющемуся фиакру; потом, пожав плечами, направился ко входу в дом, нащупывая в кармане ключ от входной двери. Я не рассчитывал вернуться так скоро и потому взял ключ с собой, чтобы не будить прислугу, которая ложится рано.

Поднявшись по ступенькам, я нащупал замок (после того, как экипаж отъехал, на улице вдруг стало совсем темно) и привычным жестом вставил ключ в замочную скважину. Ключ кое-как вошёл в отверстие, но отчего-то не хотел поворачиваться. Я повторил попытку, однако замок не поддавался. Тогда я взялся за дверное кольцо и постучал в надежде, что кто-то из домочадцев услышит меня. В ответ – ни шороха. Дом стоял, погружённый во мрак. Я постучал сильнее.

– Ну кто там ещё стучит? – услышал я недовольный голос за моей спиной. – Вы что, не видите, что дверь опечатана?

Я повернулся и разглядел в окне дома напротив нечёткий силуэт, который при ближайшем рассмотрении оказался пожилой мышкой в чепчике и ночной сорочке. Очевидно, мой стук поднял её с постели.

– Как, опечатана? – спросил я, подходя поближе. Я ровным счётом ничего не понимал.

– Как, как? – проскрипела соседка. – А вот так. Пришли, да опечатали.

– Но почему?

– А я почём знаю?

– Но как же теперь попасть в дом?

– А что ты там забыл? Твои дружки уже были здесь часа три назад, да так ни с чем и ушли. Шёл бы и ты отсюда, нечего зря тревожить мирных граждан.

Меня она явно не узнавала, да и мне показалось, что эту мышку я никогда раньше не видел. Хотя, по правде говоря, я мало обращал внимания на челядь своего соседа, графа Стилтона, а, если судить по манере общения, моя собеседница, скорее всего, была из прислуги.

– Мои дружки? – переспросил я. Недоумение моё росло.

– Ну, дружки не дружки, но на них были такие же плащи.

– Вы хотите сказать, что дом пуст? – спросил я, не придав значения последнему замечанию.

– Как амбар церковной мыши.

– А слуги? Там же полно слуг.

– Про чужих слуг ничего не знаю. Они передо мной не отчитываются. Наверное, разбежались кто куда. Как только хозяина забрали, они все и убрались от греха подальше.

– Забрали? Как, забрали?

– Вот заладил! Все как, да как! А то не знаешь, как забирают. Сажают в чёрный фургон и везут в ближайшую каталажку, а, может, и ещё куда подальше. Будешь здесь шляться, и тебя увезут. Времена-то нынче неспокойные. И вообще, мне давно спать пора, – и она захлопнула окно.

Я остался один на тёмной улице.

Глава вторая,

в которой я вынужден спасаться бегством

Я терялся в догадках. Что бы всё это могло значить? Может быть, извозчик просто-напросто ошибся улицей?

Я вновь поднялся по ступенькам и задрал голову, чтобы рассмотреть лепнину, украшавшую портал. Мои глаза уже успели привыкнуть к темноте, и я узнал свой собственный герб в центре развёрнутого лепного свитка. Сомнения не было: это был мой дом. Да и тьма вокруг уже не казалась мне такой кромешной. Я довольно чётко различал очертания соседних домов, и они показались мне достаточно привычными.

«А что если соседка из окна напротив просто решила меня разыграть? – подумал я. – Отомстить мне из вредности? За то, что я своим стуком нарушил её сон?»

Эта мысль меня несколько приободрила. И тут я вспомнил о чёрном ходе, который ведёт из кухни на соседнюю улицу. Я сам нередко пользовался им, когда мне нужно было незаметно ускользнуть из дому. «Стоит попытать счастья там. Если повезёт, дверь может оказаться незапертой», – решил я и направился вниз по улице.

Переулок, соединявший две параллельные улицы, был там, где ему положено было быть, – ещё одно радостное обстоятельство, подтверждавшее мою догадку относительно вредности некоторых пожилых особ. Нужную дверь я тоже отыскал без труда. Однако в остальном меня опять ждала неудача: дверь чёрного хода оказалась запертой, и мой ключ к ней не подходил, что, впрочем, было неудивительно, поскольку это был ключ от парадного входа. Стучать было бесполезно. Вряд ли кто-то мог находиться на кухне в столь поздний час. Оставались окна спален. Спальня Марселя была на втором этаже, рядом с моей, но ведь были и другие слуги. Я оглядел фасад, выбирая, в какое окно постучать, и только тут заметил, что все окна на первом этаже имеют ставни – те самые ставни, которые я велел снять, когда стал постоянно жить в этом доме. Сейчас все ставни были закрыты, окна второго этажа тоже зияли чернотой, отчего дом казался вымершим.

Какое-то время я стоял, совершенно потерянный. В голову лезли самые невероятные мысли, и, чтобы как-то отогнать их, я решил подумать о чём-нибудь более приятном, например, о еде, и у меня тут же засосало под ложечкой. Я вспомнил, что где-то неподалёку должна находиться небольшая пиццерия, работающая допоздна. Её основными посетителями были грузчики с набережной – как раз тот контингент, что надо. В более шикарном заведении я в своём странном наряде, скорее всего, не прошёл бы фейс-контроль.

Пиццерию я отыскал не сразу. Видимо оттого, что хозяин сменил вывеску. Теперь заведение называлось «У лягушачьего болота». Я толкнул тяжёлую дверь. (Никакого швейцара в этом заведении и в помине не было). Едва я сделал шаг внутрь, как меня чуть не сбил с ног тяжёлый аромат жареного мяса. «Очевидно, здесь вместе с названием сменили и меню», – подумал я. Интерьер тоже был довольно необычным. Часть помещения занимал огромный очаг, в котором на вертелах жарились мясные тушки. Пламя от очага освещало центр комнаты, оставляя углы в полумраке. Дополнительного освещения не было. Посетителей было немного. За самым дальним столиком я приметил двух влюблённых, которые миловались, не обращая внимания на разместившуюся неподалёку шумную компанию из шести мышей. Я заметил, что все они были в головных уборах, до удивления похожих на мой. Видимо, чёрные шляпы с белыми перьями опять входили в моду.

Я облюбовал себе столик в другом конце зала, поближе к официантке в белом фартуке и чепце. Та как раз обслуживала троих господ, на головах которых красовались такие же чёрные шляпы. Вели себя эти господа (если это слово вообще применимо к субъектам подобного рода) довольно развязно: бросали обглоданные кости прямо на пол, чертыхались и смеялись громче, чем того допускают приличия, – не иначе, как над какими-то не совсем пристойными комплиментами, которые один из них, здоровенный детина ростом с взрослую крысу, отвешивал пышногрудой официантке. Последняя не столько обслуживала их, сколько старалась увернуться от простёртых к ней лап.

Понимая, что официантки мне не дождаться, я привстал, чтобы привлечь к себе внимание другого официанта или самого хозяина, который колдовал над вертелами. Но тот меня уже заметил и сделал знак, что сейчас подойдёт. И действительно, через несколько минут передо мной уже стояли бутылка вина и не очень чистый стакан. Я взглянул на этикетку: «Бургундское. Урожай 6709 года».¹ Вот так-так! Уж чего-чего, но я никак не ожидал, что в этом третьеразрядном заведении такие хорошие погреба. Такого старого вина я не пробовал никогда в жизни. Я взглянул на хозяина, не скрывая удивления:

– Кажется, вас можно поздравить. Вашим погребам может позавидовать сам король.

Хозяин поклонился:

– Всегда к вашим услугам.

В этот момент верзила за соседним столом привлёк к себе официантку и силой усадил себе на колени. Мышка пыталась высвободиться, да где там!

– Вам не кажется, что эти господа ведут себя слишком вольно? – спросил я хозяина.

– Вольно? Да полноте! Они все себя так ведут, – ответил он, даже не взглянув в сторону обладателей дурных манер.

– Но девушке это, кажется, не нравится.

– Вам-то что за дело? Ну, потискают они её немного, её от этого не убудет. Зато эти господа отменно платят. Вы вот лучше скажите мне, какой соус подать к лягушачьим лапкам? Могу предложить бешамель, провансаль или, может быть, господин предпочитает тартар?

– Всё равно, – ответил я. – Принесите что-нибудь на ваше усмотрение.

Как только хозяин удалился, притихшая на время официантка предприняла ещё одну отчаянную попытку вырваться из объятий своего обольстителя.

– Пустите, сударь! Ну пустите же! – услышал я её умоляющий голос.

– Не раньше, чем ты меня поцелуешь, моя красавица, – ответил верзила, запуская свои длинные усищи в её декольте.

Двое его приятелей, как ни в чём не бывало, продолжали потягивать вино. Их кривые усмешки говорили о том, что ситуация их немало забавляет.

Решив, что кто-то должен урезонить хулигана, я поднялся и сделал несколько шагов по направлению к весёлой компании.

– Немедленно отпустите девушку, сударь, – сказал я, едва сдерживая гнев.

Верзила поднял голову. Я видел, как менялось выражение его лица по мере того, как до него доходил смысл моих слов. Лапы его разжались, и он, стряхнув с колен девицу, начал медленно приподниматься со стула, опираясь лапами о стол, уставленный пустыми бутылками.

– А это ещё что за букашка? – спросил он, наставляя на меня свои страшные усищи длиной с абордажную саблю.

Клянусь семью святыми мышами, вторых таких усов я не встречал за всю свою жизнь. Я невольно сделал шаг назад, как будто мой грозный противник действительно мог проколоть меня ими.

– В самом деле, кто вы такой, сударь, и по какому праву вы вмешиваетесь? – подал голос один из приятелей верзилы, вставая из-за стола.

Он доставал своему другу до плеча, но, тем не менее, тоже выглядел довольно воинственно. Только теперь я обратил внимание, что на моих противниках были не только такие же шляпы, что и у меня, но и такие же мундиры и ботфорты.

Я назвал своё подлинное имя и титул, добавив, что я целиком и полностью к услугам своих новых знакомых.

Услышав моё имя, приятели недоуменно переглянулись.

– С кем имею честь? – спросил я в свою очередь.

– В гвардии Его Величества меня знают под именем Фромаж, – вежливо ответил второй мышкетёр, – а это мои друзья, Сассенаж, – он указал на верзилу, – и Шабишу.

Мы вежливо поклонились друг другу.

Тут я заметил, что в комнате вдруг стало как-то непривычно тихо. Слышно было лишь как потрескивают дрова под вертелами. Потом раздался звук отодвигаемых стульев, за которым последовал стук каблуков по каменному полу.

– Граф N? – спросил вежливый голос за моей спиной.

Я обернулся и узнал одного из господ, кутивших в компании товарищей в противоположном конце комнаты. На нем тоже был костюм королевского мышкетёра, однако я успел отметить про себя, что его мундир был обшит не золотыми, а серебряными галунами.

– Он самый, – ответил я, не переставая удивляться.

– В таком случае пожалуйте вашу шпагу, сударь. Именем короля, вы арестованы.

Это было сказано таким тоном, что я невольно потянулся за шпагой, чтобы выполнить полученный приказ. Но тут неожиданно вмешался Фромаж.

– Боюсь, что вы опоздали, Бофор, – сказал он с ухмылкой. – Мы первыми заметили Его Светлость и, следовательно, право ареста принадлежит нам. Мы сами препроводим его в тюрьму.

– Вы блефуете, Фромаж, – ответил тот, которого назвали Бофором. – У вас нет разрешения на арест беглого преступника, потому что это разрешение у меня, и я получил его из лап самого короля. Потому отойдите в сторону и не мешайте отправлению правосудия.

– С разрешением или нет, но так просто мы вам его не отдадим, – сказал Фромаж, обнажая шпагу. Настоящую.

Его товарищи последовали его примеру.

– Господа, господа! – раздался умоляющий голос хозяина заведения. – Пожалуйста, только не здесь. Если вы надумали выяснять отношения, хотя бы выйдите на улицу.

Но его никто не слушал. Тогда обладатель коллекционного бургундского переключил своё внимание на меня.

– Не угодно ли Вашей Светлости заплатить за вино прежде, чем вас арестуют? Я понимаю, вы не успели его попробовать, но ведь бутылка-то уже откупорена.

Видя, что я не реагирую – мои глаза были прикованы к участникам предстоящего поединка, причиной которого была моя скромная персона, – он молитвенно воздел лапки к прокопчённому потолку и запричитал: «Сжальтесь над бедным трактирщиком!», но тут его оттеснил верзила Сассенаж.

– Бегите, граф, спасайтесь! – протрубил он мне на ухо. – Мы их задержим.

От такого неожиданного поворота дела я совершенно опешил. По-своему истолковав мою нерешительность, гигант, прикрывая меня своим мощным торсом, стал подпихивать меня по направлению к двери.

– А вино? Кто заплатит мне за вино? – продолжал хныкать хозяин, бросаясь за нами вслед.

Я сунул лапу в карман и, нащупав там несколько монет, не глядя, швырнул их владельцу трактира. В следующий момент я почувствовал, что лечу. Это Сассенаж, решив придать мне ускорение, легонько пнул меня пониже спины. Но, видимо, он не рассчитал свою силу, потому что я, не удержавшись на ногах, приземлился на булыжную мостовую.

– Скорее же, чёрт вас побери! – услышал я за спиной громоподобный голос.

Поднимаясь, я краем глаза успел заметить огромную фигуру Сассенажа, яростно парирующего удары троих мышкетёров, которым он пытался преградить путь. На долю господ Фромажа и Шабишу оставались ещё трое. Помочь я им ничем не мог, поэтому, недолго думая, припустил в направлении, заданном мне пинком. В этот момент я знал только одно: меня собираются арестовать, и я должен бежать. Кому я не угодил и в чём провинился, – все эти вопросы я отложил на потом.

Глава третья,

в которой беглец и его преследователи становятся жертвами географии

Пробежав с мышиную милю, я вдруг довольно отчётливо услышал за спиной топот нескольких пар ног. Видимо, моим противникам удалось прорвать оборону. К стуку каблуков примешивался ещё какой-то звук, который я, как ни старался, не мог распознать. Как позже оказалось, это стучали патроны, висевшие на перевязи у мышкетёра. Я прибавил ходу.

Всегда довольно ярко освещённые улицы центральной части города были намного темнее обычного, и я то и дело натыкался на выпирающий угол дома или попадал ногой в рытвину, которых на дороге было великое множество. Раз или два я чуть не растянулся на земле, поскользнувшись об обглоданную кость, – остаток пиршества бродячего кота или собаки. Темнота ли была тому виной или состояние, в котором я пребывал, но я не узнавал улиц, по которым бежал. А мне-то казалось, что я знаю эту часть города, если не как свои пять пальцев, то достаточно хорошо, чтобы не заблудиться. Некоторые улицы заканчивались тупиками, и тогда мне приходилось поворачивать назад, рискуя натолкнуться на своих преследователей. В одном из таких тупиков я обнаружил кучу мусора и присоединил к ней свой слишком приметный плащ и шпагу, от которой всё равно не было никакого проку. После этого бежать стало сравнительно легче. Я бы с удовольствием избавился бы и от тяжёлых ботфорт, но удержался от искушения, представив себе, что могу по щиколотку увязнуть в зловонной жиже, которая ручейками растекалась по тротуару, заканчивая свой путь в ещё более зловонной сточной канаве, окаймлявшей проезжую часть.

Вдруг прямо передо мной вынырнул из темноты мрачный силуэт огромного здания. Очертания здания показались мне знакомыми. Плутая по лабиринту столичных улочек, я вышел к площади Сент Агюр, известной тем, что на ней располагался дворец кардинала. Я узнал его высокий портал, освещённый двумя факелами в каменных розетках.

Едва я успел сориентироваться, как меня остановил грозный окрик:

– Стой! Кто идет?

Из темноты материализовались две фигуры. Их можно было бы принять за фигуры мышей, если бы не их огромный рост. «Лейб-гвардейцы кардинала Монтаньоло!» – подумал я. И похолодел.

Те из читателей, кто хорошо знаком с историей Мышиного королевства, уже, наверное, догадались, чего я так испугался. Дело в том, что в лейб-гвардии кардинала Монтаньоло служили не мыши, а крысы! Кардинал любил шокировать своих недругов и недоброжелателей (каковых у него, к слову сказать, было немало) тем, что появлялся повсюду в окружении дюжины лейб-гвардейцев, которых сам лично тщательно подбирал исключительно из крыс – шаг, говоривший не только об изобретательности этого хитреца из хитрецов, но и свидетельствовавший о его необычайном мужестве.² Нет нужды говорить, что мало кто осмеливался вступать в спор с Его Преосвященством. Утверждают, что даже сам король его побаивался. Преемник кардинала Монтаньоло, кардинал Мураццано, во многом продолжил политическую линию, взятую его предшественником, кроме одного: он упразднил вселявшую ужас гвардию, заменив её на традиционную мышиную.

Возникает вопрос: как я, мышь, обитающая во второй половине 16-го тысячелетия, мог оказаться лицом к лицу с кардиналом времён Мауса XIII? Однако в тот момент эта проблема занимала меня меньше всего. Объятый ужасом, я думал только о том, как бы мне выбраться живым из новой переделки.

Но я был не единственным, кто попал в переплёт. Усилившийся стук каблуков напомнил мне о мышкетёрах, посланных за мной вдогонку Бофором. Внезапно стук оборвался, и я услышал, как за моей спиной кто-то чертыхнулся:

– Три тысячи чертей! Кажется, мы влипли.

Мои преследователи, охваченные азартом погони, тоже, видимо, не очень хорошо представляли себе, куда именно они бегут, и оказались удивлены не меньше моего. Сам того не желая, я завлёк их в ловушку.

Здесь следует заметить, что дуэли и драки между королевскими мышкетёрами и гвардейцами кардинала были в те времена строжайше запрещены, а их зачинщики подвергались суровому наказанию вплоть до заключения в страшную тюрьму на Кошачьей горе. В то же время избежать столкновений было невозможно, но лейб-гвардейцам кардинала, которые превосходили прямодушных мышкетёров короля в хитрости и коварстве, почти всегда удавалось выходить сухими из воды, хотя в большинстве случаев именно их нестерпимо наглое и вызывающее поведение служило поводом для ссоры. Совершенно очевидно, что во время таких стычек мыши терпели гораздо большие потери, поскольку перевес силы был на стороне противника. Поэтому, чтобы свести случайные драки к минимуму, мышкетёры короля старались не лезть на рожон и держаться подальше от дворца кардинала, если у них не было специального предписания.

– Смотри-ка, Рэтклифф, какие смельчаки к нам пожаловали, – сказала одна из крыс, обнажая свои огромные зубы в хитром оскале.

– Заблудились, наверное, – в тон своему товарищу ответил тот, кого звали Рэтклиффом.

– Или пришли шпионить. Мне лично это последнее предположение нравится гораздо больше. А тебе?

– Мне тоже. Оно даёт нам основание для ареста, так ведь, Рэтфорд?

– Совершенно верно, – согласился последний и, обращаясь к нам, сказал с преувеличенной вежливостью: – Прошу вас отдать нам свои шпаги, господа, и следовать за нами. Мы арестовываем вас по обвинению в шпионаже.

– И не подумаем! – подал голос один из моих преследователей.

– А подумать стоит, – ответил Рэтфорд.

Это были золотые слова, и я решил принять их как руководство к действию. Я быстро оценил ситуацию и, пока гвардейцы и мышкетёры препирались, юркнул в просвет между широко расставленными задними лапами Рэтклиффа. Как впоследствии оказалось, моя интуиция подсказала мне удачный манёвр. Суть его заключалась в том, чтобы бежать не назад, а вперёд, по направлению ко дворцу, а оттуда – в одну из многочисленных боковых улочек, берущих начало у площади Сент Агюр. Крысы, не подозревавшие об истинном положении вещей и не ожидавшие от меня такой прыти, так и застыли в удивлении, в то же время преграждая путь моим преследователям.

Воспользовавшись замешательством с обеих сторон, я бросился бежать со скоростью, на которую только были способны мои натруженные ноги.

Глава четвертая,

в которой я нахожу прибежище в более чем странной компании

Минут через десять я позволил себе остановиться и перевести дух. Бег на длинные дистанции был явно не моим видом спорта. Ноги мои гудели, в боку кололо, в груди стоял кол. Я поискал глазами какое-нибудь укромное местечко, где можно было бы затаиться на время и немного отдышаться. Но дома стояли плотной стеной, соприкасаясь не только крышами, но и стенами. Как назло, ни одной подворотни, ни одного тёмного полуподвала, выходящего на улицу. Мне ничего не оставалось, как продолжить путь. Пока звуков погони не было слышно, но это не означало, что я в безопасности. Я не знал, что именно происходит, поэтому вполне допускал, что мышкетёры и гвардейцы могли договориться меж собой (наличие общего врага сближает), и тогда мне пришлось бы иметь дело не с тремя, а с пятью вооружёнными до зубов преследователями.

Собрав последние силы, я побежал по пустынной улице, мимо темных окон, за которыми мирно посапывали мыши и мышки, ни сном ни духом не ведая о разыгрывающейся за их окнами драме и даже не подозревая о моем существовании.

Однако улица, освещённая лишь пепельным светом луны, была далеко не так пустынна, как я полагал. В одной из ниш я краем глаза успел заметить притаившуюся фигуру, которую можно было принять за поджидавшего случайную жертву грабителя. Но если это и было так, моя персона его не заинтересовала. В другой раз мне показалось, что я слышу приглушённые голоса. Я уже почти добежал до конца улицы, как вдруг от одной из стен отделилась длинная тень. Судя по очертаниям, это была особа женского пола. Двигалась она свободно, даже несколько развязно, отчего я поначалу решил, что передо мной представительница самой древней женской профессии.

– Куда торопишься, красавчик? – спросила мышка, преграждая мне путь. – Притормози на минутку, и я поведаю тебе о том, чего ты не знаешь. Всё расскажу: и что было, и что ждёт тебя впереди.

Я невольно остановился, привлечённый её странными словами. Мне вдруг показалось, что вот сейчас я действительно получу ответ на вопросы, подспудно терзавшие моё сознание вот уже несколько часов. Но тут она сказала: «Но сначала позолоти лапку», и я понял, что ошибся. Передо мной была самая обыкновенная цыганка.

– Если я не поспешу, то впереди у меня уже ничего не будет, – пропыхтел я, с трудом выговаривая слова.

– За тобой кто-то гонится? – догадалась цыганка.

– Да. Двое гвардейцев кардинала и три мышкетёра.

Цыганка недоверчиво оглядела меня с ног до головы. Видимо, её несколько смутил мой мышкетёрский камзол. Но, подумав немного, она сказала:

– Так и быть. Идём со мной.

– Куда? – не понял я.

– Ты ведь не хочешь, чтобы тебя поймали?

– Нет.

– Ну так идём.

И, не дожидаясь моего ответа, она пошла вперёд, уверенная в том, что я последую за ней.

«Была не была! – подумал я. – Лучше принять участь, уготовленную мне прекрасной дамой (я забыл упомянуть, что цыганка была молода и красива), чем быть пленённым мышкетёрами короля», – и побрёл вслед за удаляющейся стройной фигуркой. Силы мои были на исходе, и теперь, когда спасение казалось совсем близко, я вдруг почувствовал смертельную усталость.

В конце улицы цыганка остановилась, поджидая, пока я её догоню.

– Уже недалеко, – сказала она, видя, что я едва переставляю ноги, и желая меня подбодрить. – Через пять минут мы будем на месте.

Мы свернули на боковую улочку и вскоре вышли на небольшую площадь, носившую название Площадь старьёвщиков.³ Посреди площади, кто сидя, кто полулёжа, грелись подле большого костра около дюжины мышей и мышек, в которых я без труда распознал соотечественников моей провожатой. Неподалёку стояли две крытые брезентом повозки. Как выяснилось позже, в них спала детвора. Цыгане что-то обсуждали меж собой на им одним понятном наречии. До моего уха долетели несколько фраз, смысла которых я не смог разобрать. При нашем приближении гомон голосов смолк, и все головы повернулись в нашу сторону.

– Его нужно спрятать, – сказала моя спутница, обращаясь ко всем сразу. – За ним гонятся.

Какое-то время цыгане с молчаливым интересом рассматривали меня, потом один из них, старик с изборождённым морщинами, обветренным лицом, сказал:

– Ну, надо так надо. Займись им, Манана.

Сидевшая рядом с ним немолодая цыганка, кряхтя, поднялась с места и подошла ко мне. Оглядев меня сверху донизу оценивающим взглядом свахи, она бросила коротко:

– Снимай камзол.

«Значит, все-таки будут грабить», – подумал я. Денег при мне не было. Несколько крон, которые я прихватил с собой на всякий случай, отправляясь на маскарад, я оставил трактирщику, зато в потайном кармашке панталон у меня были дорогие моему сердцу новые часы.

– Делай, что она говорит, – поторопила меня моя недавняя спутница.

Мне ничего не оставалось, как повиноваться. Я чувствовал себя слишком разбитым, чтобы оказывать сопротивление. Сняв камзол, я вручил его старухе.

– Наденешь вот это, – сказала она, передавая мне нечто вроде телогрейки, которую по её знаку снял с себя один из цыган.

Теперь я уже ничего не понимал. Всё так же безропотно я напялил на себя засаленную телогрейку, которая была настолько старой, что вата в ней свалялась и местами вздымалась жёсткими бугорками. Один такой бугорок оказался прямо на уровне моей груди. «Во всяком случае, они не хотят, чтобы я умер от холода в одной рубашке», – подумал я с безразличием мыши, смирившейся со своей участью.

– Сядь сюда, – продолжала грабительница, – и повернись лицом к свету.

Я выполнил и этот приказ.

Цыганка опустилась передо мной на колени и, сняв с меня шляпу, отбросила её в сторону. Её тут же кто-то поднял. Потом, порывшись в своих бесчисленных юбках, вытащила из их недр небольшую жестяную коробочку.

– Теперь старайся не шевелиться, а то я нечаянно выколю тебе глаз. Лучше вообще закрой глаза. И не нужно так напрягаться. Расслабь лицевые мышцы. Не бойся, больно не будет. Чай, не к зубодёру пришёл, – сказала старуха и, видимо, скорчила при этом какую-то забавную мину, потому что все кругом рассмеялись. Не смеялся только я один.

– Доверься ей, – тихо сказала молодая цыганка, усаживаясь на землю подле меня. – Манана своё дело знает. Лучшего гримёра не сыскать во всём Маусвиле.⁴

«Так вот оно что! Гримёра! – подумал я. – Старая цыганка просто-напросто собирается изменить мою внешность!»

Значит, моя прекрасная спутница не обманула меня! Она действительно хотела мне помочь! Червь сомнения, не дававший мне покоя всё это время, уснул, и я с лёгким сердцем позволил цыганке произвести над моим лицом все необходимые манипуляции.

Моё мучение длилось минут пятнадцать, но наконец дело было сделано.

– Готово! – сказала старуха, отстраняясь, чтобы дать возможность остальным оценить её труд.

По всеобщей реакции я понял, что цыганка постаралась на славу.

– Да-а, теперь его и мама родная не узнает, – прокомментировал кто-то.

Я обратил своё новое лицо к моей юной спасительнице, чтобы услышать, что она скажет. Видимо, я повернулся слишком резко, потому что красавица неожиданно отпрянула от меня.

– Что-то не так? – спросил я.

– Нет, нет. Всё замечательно, – сказала она как-то чересчур поспешно. – Просто… просто немного непривычно.

– Теперь его выдают только ботфорты, – заметил старый цыган. – Надо, чтобы он снял и их тоже.

«Вот это я сделаю с превеликим удовольствием», – подумал я. Стащив непривычную обувь, я остался в одних носках.

– Смотрите, какие странные портянки, – сказала одна из цыганок, показывая на мои ступни.

– Это носки, – поправил её я.

Все стали разглядывать мои носки, словно перед ними был не обычный предмет мышиного гардероба, а какая-то экзотическая птица.

– Странная штуковина, – прокомментировал кто-то. – Её даже обернуть-то толком нельзя.

– А она не обёртывается, а надевается на ногу.

Я снял один носок и показал, как его нужно надевать.

– Видите, как быстро? Очень удобная вещь.

Никто не стал со мной спорить, но мне показалось, что я их не убедил. Видимо, цыгане предпочитали одеваться по старинке.

Когда я вновь повернулся к своей прекрасной спутнице, она уже овладела собой, но чувствовала себя по-прежнему неловко и, чтобы сгладить ситуацию – другого объяснения я не нахожу, – предложила мне немного отдохнуть, положив голову ей на колени. Я не заставил просить себя дважды.

Так я лежал, любуясь игрой язычков пламени на монистах, украшавших её дивную шею, когда я вдруг услышал знакомый звук, чем-то напоминающий стук кастаньет. Сомнения быть не могло: это приближалась погоня.

– Это они, – сказал я, приподнимая голову и вглядываясь в темноту переулка, из которого должны были появиться мышкетёры, но моя спасительница ласковым и в то же время решительным жестом вернула мою голову себе на колени.

По тому, как внезапно напряглись её мышцы, я понял, что мышкетёры уже вышли на площадь.

– Сколько их? – спросил я.

– Трое, – ответила она шёпотом.

У меня немного отлегло от сердца. «Трое – это всё же лучше, чем пятеро, – подумал я, – потому что это означает, что гвардейцы кардинала остались охранять дворец».

Между тем незваные гости приблизились к костру.

– Мы ищем своего приятеля. Он назначил нам встречу на площади, но мы спьяну забыли на какой, – то ли на Площади старьёвщиков, то ли на Площади оборвышей. Вы здесь никого чужого не видели? – спросил один из них, ощупывая лица собравшихся вокруг костра мышей испытующим взглядом инквизитора.

– Да вот же он! – воскликнула старая цыганка, показывая на меня костлявым пальцем – тем самым, которым всего несколько минут назад наносила грим на моё лицо.

Я непроизвольно втянул голову в плечи, но тут мышкетёр, бросив на меня беглый взгляд, громко рассмеялся и сказал:

– Ну и горазда ты шутить, старая! Смотри, когда-нибудь дошутишься! Скажи спасибо, что у меня есть чувство юмора, а то лишилась бы сейчас своего облезлого хвоста.

– А чем тебе не нравится мой избранник? – спросила моя прекрасная спасительница.

Мышкетёр ещё раз взглянул на меня, как мне показалось, с отвращением.

– И где ты только откопала этого урода? Неужели не нашлось никого посимпатичней? – спросил он.

– Любовь слепа, – заметила одна из цыганок и прыснула.

– Причём на оба глаза, – вставил второй мышкетёр, и громко рассмеялся своей шутке.

– Представляю себе, что будет, если эта красотка вдруг прозреет, – сказал третий мышкетёр.

Они ещё какое-то время позубоскалили на мой счёт, потом первый мышкетёр сказал:

– Ну всё, повеселились и хватит. Нам пора. Вы посмотрели, что там под брезентом? – обратился он к своим товарищам.

– Только чумазая детвора, – ответил второй мышкетёр.

– Значит, он свернул в другой переулок. Теперь его и днём с огнём не сыщешь.

Прежде чем уйти, мышкетёр повернулся к моейспасительнице:

– Прощай, красавица! Жаль, служба зовёт. Но на тот случай, если вдруг прозреешь, запомни: моё имя Кабеку. Я из роты лейтенанта Бофора. Уверен, мы с тобой поладим.

Когда мышкетёры ушли, цыгане стали устраиваться на ночлег. Спали они тут же, на земле, подложив под голову свои нехитрые пожитки. Я примостился рядом с моей спасительницей. Уже засыпая, я вдруг вспомнил, что даже не знаю ее имени, но не решился её беспокоить. «Я спрошу её об этом завтра», – подумал я и закрыл глаза.

Глава пятая,

в которой я знакомлюсь с Пройдохой Мишелем

Проснулся я от холода. Костер погас, а моя телогрейка оказалась недостаточно тёплой, чтобы уберечь меня от утренней свежести. Я приподнялся, чтобы размять затёкшие члены и только тут заметил, что у потухшего костра кроме меня никого нет. Пока я спал, цыган и след простыл. Здорово же я устал, если не услышал звука отъезжающих повозок. А я ведь даже не успел выразить признательность своим спасителям. Нужно будет непременно их отыскать и поблагодарить. Эти мыши выручили меня, не задав ни одного вопроса, даже не спросив, кто я такой. На этой мысли я запнулся. А и в самом деле: кто я такой? Если подумать, то господа Фромаж, Сассенаж и Шабишу имели на этот счёт гораздо более чёткое представление, причём они принимали меня явно не за того, кто я есть на самом деле. Тут было над чем поразмыслить.

Незнакомые улицы, тёмные и зловонные, одежда мышкетёров, какой не носят уже по меньшей мере полторы сотни лет, крысиная рота кардинала – всё это и многое другое, увиденное и услышанное мною в эту самую необычную ночь моей жизни, говорило о том, что со мной произошло нечто невероятное. Каким-то чудесным образом я попал в прошлое. Нет, мне, конечно, приходилось слышать о путешествиях во времени. С тех пор, как было открыто электричество, мечты о создании машины, с помощью которой можно перенестись в прошлое или в будущее, перешли из теоретической плоскости в плоскость практическую. И ведь что интересно: не все попытки оканчивались неудачей. Мне приходилось читать об экспериментаторах, исчезавших из наглухо запертых помещений, что могло быть свидетельством того, что эксперимент удался, во всяком случае, наполовину. Более того, я сам своими собственными глазами видел лабораторию, из которой таинственным образом исчез известный учёный-физик, и даже прикасался к изобретённому им аппарату. А что если я тоже стал нечаянной жертвой одного из таких экспериментов, этаким случайным побочным продуктом научных изысканий?

Впрочем, кто именно таким непостижимым образом вмешался в мою судьбу и как это произошло, было не суть важно, тем более что я, будучи абсолютным профаном в этом вопросе, всё равно не мог бы даже отдалённо представить себе, как работает машина времени. Поэтому я решил не тратить силы на бесполезное теоретизирование, а сосредоточиться на практической стороне дела, а именно решить, как мне быть дальше. Мой урчащий желудок подсказывал, что дальше нужно что-нибудь поесть, но как раздобыть еды, если в карманах гуляет ветер?

Стоило мне подумать о еде, как голод дал о себе знать ещё пуще прежнего. Я решил порыться в костре – не найдётся ли там кусочек запечённой картофелины? В тот момент я не побрезговал бы даже недоеденной корочкой хлеба, так я вдруг захотел есть.

Я обошёл вокруг костра, но ничего не нашёл. Поправлюсь: я не нашёл ничего съестного. Вернувшись в исходный пункт, я обнаружил рядом с тем местом, которое служило мне изголовьем, пару ещё вполне крепких сандалий. Не без удовольствия стащив носки, ставшие неприятно влажными от хождения по сырой земле, я сунул ноги в сандалии, которые, я не сомневался, заботливо оставила для меня моя прекрасная незнакомка. Сандалии были немного великоваты, но я не помню, чтобы я когда-либо в жизни так радовался новой паре обуви.

Теперь я был не только одет, но и обут, и мог отправляться на поиски пищи и крова. Хотя, вдруг подумал я, кров у меня как раз есть. Как я говорил, я уже успел догадаться, что меня принимали за одного из моих предков, который чем-то не угодил Его Величеству, причём вина его была настолько велика, что король отдал приказ о его аресте, а дом велел опечатать. Из чего следовало, что дом в данный момент пустует, а значит, готов принять нового хозяина. Не исключено, что в его кладовых даже найдётся что-нибудь съестное.

Приободрённый последней мыслью, я быстро зашагал в направлении, в котором, по моим представлениям, должен был находиться мой дом. О том, как я в него попаду, я пока не думал. Было бы желание, а способ найдётся.

На горизонте уже начали пробиваться бледные лучи зари. «Интересно, который теперь час?» – подумал я и машинально потянулся к кармашку. Но на полпути я вдруг отдёрнул лапу, испугавшись, что часов там может не оказаться. Ведь я как-никак провёл ночь в компании цыган, а они, я слышал, своего не упустят. Однако мои опасения оказались напрасны. Часы были на месте. Что ни говори, странные мне попались цыгане.

Я не без трепета нажал на пуговку часов (теперь это была единственная вещь, которая связывала меня с моим прошлым), и крышечка, скрывавшая циферблат, приподнялась с приятным звоном. Часы показывали половину шестого – время, когда жители мышиной столицы досматривают последние сны.

Но вот в конце улицы показался первый прохожий. Я обрадовался: возможно, он поможет мне сориентироваться. Однако, по мере того, как расстояние между нами сокращалось, я начал сомневаться, что мне удастся получить вразумительный ответ на свой вопрос. Судя по его неверной походке, движущийся мне навстречу субъект был мертвецки пьян. Видимо, он не так давно покинул одно из злачных мест, где можно кутить до утра, или, что более вероятно, провёл часть ночи в одной из придорожных канав. Об этом говорили совсем ещё свежие пятна грязи на его одежде. В то же время он не выглядел вконец опустившимся, и я решил попытать счастья. Приблизившись к нему на безопасное расстояние – от парня так разило перегаром, смешанном с кислым запахом помоев, что хоть нос затыкай, – я сказал:

– Прошу прощения. Кажется, я немного заблудился…

Это было всё, что я успел вымолвить. Пьяница вдруг сделал огромные испуганные глаза и, выставив вперёд передние лапы, словно не желая, чтобы я приближался к нему, стал пятиться назад, приговаривая:

– Сгинь, сгинь, нечистая!

Потом вдруг рухнул передо мной на колени и стал умолять:

– Клянусь, больше ни капли не возьму в рот, только уйди! Обещаю: я буду самым примерным семьянином, буду заботиться о жене и детях, выносить помои, всегда буду трезв, как стёклышко. Только отпусти меня сейчас, пожалей заблудшую душу!

Позднее, размышляя над происшедшим, я пришёл к выводу, что любитель приложиться к бутылке, скорее всего, принял меня за порождение белой горячки. Но в тот момент, не понимая, чем я мог так напугать случайного прохожего, которого я и видел-то впервые в жизни, я растерялся и сказал, недоуменно пожимая плечами:

– Да разве я вас держу?

Ответом мне был стук подмёток о булыжную мостовую. Пьяница улепётывал со всех ног.

Недоуменно передёрнув плечами, я продолжил свой путь. Теперь, заметив издали прохожего, я старался не встречаться с ним взглядом, чтобы не видеть выражение страха или отвращения на его лице. Было ясно: помощи мне было ждать неоткуда, придётся положиться на своё умение ориентироваться в незнакомом городе, каким стал для меня Маусвиль. Едва я успел так подумать, как увидел прямо перед собой купол собора Семи святых мышей, искрящийся в первых лучах солнца. Это означало, что моим ночным странствиям пришёл конец. Теперь я уже не мог заблудиться.

Не прошло и получаса, как я стоял перед порталом своего особняка. Но вот беда: пока я бродил по городу, стало совсем светло, и мой первоначальный план, состоявший в том, чтобы вскарабкаться по водосточной трубе на крышу, а оттуда, выдавив стекло, через слуховое оконце пробраться во внутрь дома, оказался невыполнимым. Кто-нибудь мог увидеть меня из окна напротив и, приняв за грабителя, вызвать полицию. Да и на улице стало более оживлённо. Обманутый в своих надеждах, я тяжело опустился на край тротуара напротив своего собственного дома, двери которого оказались для меня закрыты.

Из оцепенения меня вывел резкий звук. Что-то звякнуло о тротуар неподалёку от того места, где я сидел, погружённый в горькие раздумья. Присмотревшись, я увидел, что это монета в три шиллинга. «Видимо, обронил кто-то из прохожих», – подумал я и, подняв голову, увидел в нескольких шагах от себя удаляющуюся быстрым шагом мышку в чепце и грубых башмаках. Я хотел было окликнуть её, но в этот момент вновь послышалось уже знакомое мне звяканье, и на тротуар опять упала монета, на этот раз уже в пять шиллингов. Сделав несколько оборотов вокруг своей оси, она со звоном опустилась прямо передо мной. Будь я подогадливей, я бы уже тогда понял, что происходит. Но разве мог дворянин, представитель одного из древнейших родов Мышиного королевства догадаться, что ему подают милостыню! Видимо, в своей засаленной телогрейке, сандалиях на босу ногу и со скорбной миной на помятом лице я являл собой настолько жалкое зрелище, что исполнил жалостью и состраданием сердца окрестных жителей.

Вскоре у моих ног уже собралась небольшая кучка медных монет.

– Неплохой улов, однако, – услышал я насмешливый голос у себя над головой.

Взглянув вверх, я увидел ещё совсем молодую мышь в одеянии, состоящем из прорех и заплат. Последних было так много, что трудно было сказать, каков был изначальный цвет этого оригинального костюма. Живописный наряд моего собеседника дополняло некое подобие современного цилиндра, пара стоптанных башмаков и трость, на которую он сейчас опирался на манер скучающих лондонских денди: левая лапка на бедре, правая – на набалдашнике отведённой в сторону трости. Вообще надо сказать, что держался он с достоинством, всем своим видом говоря, что не одежда красит мышь.

Встретившись со мной взглядом, обладатель живописного костюма не отшатнулся и даже не поморщился, отчего сразу снискал моё расположение. Он чем-то напомнил мне Марселя, и я тяжело вздохнул, пожалев о том, что моего верного слуги нет сейчас со мной.

– Да, – ответил я, чтобы поддержать беседу. – Улов, кажется, неплохой.

– Но что-то ты не весел, приятель. Вижу, не умеешь ты радоваться жизни. Вон тебе как подфартило, а ты сидишь, темнее тучи. Может, пройдёмся до ближайшей пивной, поднимем тебе настроение? Да и мне не мешало бы немного подлечиться. Голова раскалывается. И представляешь, что самое обидное? За весь вчерашний день я не выпил ни капли. Вечером попал в облаву, пришлось провести ночь в винной бочке на набережной. Вот и надышался винных паров до одурения. Тебе никогда не приходилось ночевать в бочке из-под рома?

– Нет.

– Мне тоже раньше не приходилось. Знал бы, ни за что бы не полез. Пока сидишь, ещё ничего, но потом! Ну как, составишь мне компанию? Только чур ты платишь. У меня при себе ни шиллинга. Всё, что было, спустил вчера на одну красотку. А так я вообще-то на судьбу не жалуюсь. Ну так как тебе моё предложение?

– Хорошее предложение, – ответил я, получив возможность наконец вставить словечко. – Как думаешь, здесь хватит на то, чтобы немного перекусить?

– Должно хватить. Ещё и останется. А если не хватит, то Магнолия нас накормит. Она там работает подавальщицей. Обслужит по первому разряду. Эта мышка ко мне неравнодушна. Ну, и я к ней, соответственно.

Я поднялся.

– А деньги? – спросил мой новый знакомый, увидев, что я готов последовать за ним.

Я представил себя, подбирающим с земли милостыню, и сказал:

– Возьми их себе.

– Тебе что, не нужны деньги?

– Тебе они нужнее. У меня нет таких расходов, как у тебя.

– И то правда.

Он посмотрел на меня с жалостью, потом, дружески хлопнув по плечу, сказал:

– A ты классный парень. Знаешь, я как увидел тебя, так сразу и сказал себе: вот хороший парень. А то, что с виду неказист, так ведь в том не твоя вина. Главное в мыши – это внутреннее содержание, так ведь? Возьмем, к примеру, меня. Я ведь тоже вроде не красавец, а мышки проходу не дают. Устал отбиваться. А всё отчего? Оттого, что я добр, отзывчив и понимаю женскую душу, как никто другой. Но прости, я забыл отрекомендоваться, – он приподнял свой цилиндр. – Пройдоха Мишель собственной персоной. Может, слыхал о таком?

Я сказал, что, к сожалению, не приходилось.

– А тебя как кличут? – спросил он, не дождавшись, пока я тоже представлюсь.

Я назвал ему своё имя.

– А по-нашему?

– Как это? – не понял я.

– Ну, по-нашему, по блатному. Прозвище-то у тебя есть? Ну, вот я, к примеру, Пройдоха, а ты?

– Случается, что меня величают графом, – ответил я, не придумав ничего лучше.

– Графом! – рассмеялся он. – Ну и умора! У кого-то явно нет проблем с чувством юмора!

Тут он спохватился и спросил:

– Ты не обиделся? Если я тебя обидел, то прости, не сдержался. Уж больно прозвище у тебя забавное. Но зато редкое, – добавил он, желая как-то загладить свою оплошность. – Ни с кем не спутаешь. И амплуа ты себе выбрал подходящее.

– Амплуа? – опять не понял я.

– Ну да, амплуа. Я хочу сказать, что та социальная роль, которую ты определил для себя, соответствует твоим внешним данным.

В этот момент в конце улицы появился небольшой отряд мышкетёров, среди которых я узнал своих ночных знакомых Бофора и Кабеку. Перед моим домом они замедлили шаг и стали внимательно осматривать окна и входную дверь.

– Печать не нарушена, – констатировал Бофор. – Значит, граф здесь не появлялся.

Тут Кабеку заметил меня.

– А-а, старый знакомый! Ты-то что здесь делаешь?

– Да вот, встретил приятеля.

– Ну-ну. Передавай привет своей невесте. До сих пор не пойму, что она в тебе нашла.

Бофор, заметив, что его мышкетёр с кем-то беседует, окинул меня беглым взглядом, и тут же отвернулся. Моя скромная персона его не заинтересовала.

«Бофор меня не узнал, а ведь он должен знать меня в лицо, – обрадовался я. – Видимо, старая цыганка и впрямь мастер своего дела». Я подумал, что сотворённый ею маскарад уже второй раз помог мне избежать ареста. И тут меня осенило. Внезапно я понял, что должен сделать, если не хочу, чтобы меня поймали. Нужно спрятаться на дне, смешаться с отребьем. Никому и в голову не придёт искать меня среди подонков общества. К тому же нужно как-то зарабатывать на жизнь. Одним словом, настало время поставить свой артистизм и свои умственные способности на службу себе самому. И в этом мне поможет Пройдоха Мишель.

– Ты не сказал мне, что у тебя есть невеста, – заметил мой новый знакомый, как и я, провожая глазами мышкетёров, которые скрылись в соседнем переулке.

– Не успел. Да и не невеста она мне вовсе. Так, случайная знакомая. Просто я так сказал, чтобы мышкетёр не приставал к девушке, а он поверил.

– А я-то уже собирался тебя поздравить.

– Может, когда-нибудь и поздравишь, – сказал я. – Но если я сейчас чего-нибудь не съем, этот счастливый день никогда не наступит. Давай, веди уже меня к своей Магнолии.

К счастью, заведение оказалось неподалёку и было открыто. Через десять минут мы уже сидели за грубо сколоченным деревянным столом в небольшом помещении, насквозь пропахшем чесноком и зелёным сыром. Не скажу, что этот запах был мне неприятен. Скорее даже наоборот.

Прекрасной Магнолии нигде не было видно. Наконец она появилась из соседнего помещения, на ходу дожёвывая кусок хлеба с толстым слоем масла. Признаюсь, я был несколько разочарован. Не знаю, кого я ожидал увидеть, но никак не толстенную бабёнку с ярко нарумяненными щеками и двойным подбородком.

– А-а, это опять ты, – пробурчала мышка, вытирая жирные лапки о грязный передник.

– Соскучилась по мне, малышка? – спросил Пройдоха, не обращая внимания на её тон, и ласково похлопал официантку пониже спины.

– Всю ночь не спала, только тебя и ждала. Все глаза выплакала, – съехидничала «малышка».

– Ну, не сердись. Не мог я вчера прийти. Обстоятельства помешали. Сегодня обязательно приду. Жди.

– Да пошёл ты!

– Ты что, не рада мне, любимая? – спросил Пройдоха Мишель вкрадчиво.

– Рада, не рада, – продолжала ворчать Магнолия. – Хорошо бы ещё один припёрся, а то урода какого-то с собой прихватил. Он мне тут всех клиентов перепугает.

– Да нет у вас никаких клиентов. Так что давай, одна задняя лапка здесь, другая там, принеси нам пивка.

– И чего-нибудь поесть, – осмелился вставить я.

– Поесть! Ну и наглость! – возмутилась официантка. – А расплачиваться чем будете? В кредит не дам!

– Обижаешь! – ухмыльнулся Пройдоха Мишель. – Вот смотри, – и высыпал на стол груду монет, подобранных у моего дома.

– Ты что, ограбил нищего? – спросила официантка.

– Ну почему сразу ограбил? Может, я решил заняться коммерцией. И вообще, с какой стати ты учиняешь мне допрос? Вот выйдешь за меня замуж, тогда и будешь требовать от меня отчёта.

– Ты что, собираешься на ней жениться? – спросил я, когда официантка ушла, чтобы выполнить заказ.

– Это на Магнолии-то? Да Боже упаси! – воскликнул Пройдоха. – Это я просто так ей заливаю, чтобы была посговорчивей. Женитьба для меня – пройдённый этап.

– Когда же ты успел жениться?

– Да вот, как видишь, успел. Подошло время, женился. Думал, все женятся, а я чем хуже? Но вскоре понял, что семейная жизнь не для меня, что я рождён для другой, вольной жизни. В один прекрасный день побросал кой-какие пожитки в котомку – и прости-прощай.

– Так ты, получается, и сейчас женат?

– Вроде как бы женат, но вроде как бы и холост.

Тут из кухни появилась Магнолия. Не знаю, слышала ли она последние слова Мишеля, но глаза её метали молнии. Она с грохотом поставила на стол две кружки пива, потом со словами «Горячего нет!» швырнула мне тарелку с бутербродами и заковыляла прочь. При этом она так резко взмахнула хвостиком, что чуть не смахнула бутерброды на пол. «А мышка-то с характером», – подумал я.

Мой новый знакомый оставил этот небольшой инцидент без внимания. Сдув пену с усов, он преспокойно вернулся к своему рассказу:

– Поначалу я мыкался, не привыкший к лишениям, но потом все как-то наладилось само собой. Сейчас я и не мыслю для себя другой жизни. Ну а ты, давно нищенствуешь?

– Да не так чтобы очень давно, – ответил я расплывчато. – Но скажу откровенно, это моё амплуа, как ты его называешь, мне не очень нравится.

– Ты хочешь его сменить?

– Да, хотелось бы.

– Это можно, но стоить будет недёшево. Наш король здорово дерёт за смену деятельности. Не так много, конечно, как Его Величество Маус XIII за придворные должности, но так ведь и возможности у бродяг другие. Ты уже решил, чем бы ты хотел промышлять? Нужно прикинуть заранее, потому что от этого зависит сумма первоначального взноса.

– А какие есть варианты? – спросил я.

– Ну, есть карманники, правда, тут нужен талант, не у всех получается. Есть фальшивомонетчики, но с ними я тебе связываться не советую. Дело, конечно, прибыльное, но опасное. Если засветишься, пиши пропало. Сварят живьём в кипятке. Ещё есть мошенники и аферисты всех мастей и рангов. Работёнка непыльная, но требует смекалки.

– Вот это мне, пожалуй, подойдёт, – сказал я, не долго думая.

– Не знаю, не знаю, – с сомнением проговорил Пройдоха Мишель. – С твоей, мягко говоря, неординарной внешностью, не так просто будет втереться в доверие к другим мышам, а без этого их не облапошишь. Хотя, если подумать, умный нищий – это тоже своего рода аферист, а ты, судя по всему, парень не промах, раз сумел разжалобить столько народу. Глядишь, у тебя что-нибудь и получится, чем чёрт не шутит? Ты вот скажи лучше, у тебя есть знакомые при дворе?

– Не знаю. Раньше были, но с тех пор многое изменилось, – ответил я вполне искренне.

– Ну хорошо, так и быть. Замолвлю за тебя словечко. Нравишься ты мне. Есть в тебе какой-то внутренний шарм, скрытое обаяние.

– Ты кого-то знаешь при дворе Его Величества? – удивился я.

– Не кого-то, а самого главного лекаря. Правда, он не всегда был главным лекарем, я познакомился с ним ещё в его бытность учеником повара. Король приблизил его к себе после того, как мой приятель вылечил его от кишечных колик. У Его Величества часто бывали колики, чуть ли не после каждого приёма пищи, и он очень мучился, а придворные лекари, все как на подбор, оказались бестолочами. Ни один не мог облегчить его страдания. И тут вдруг наш поварёнок со своим отваром. Король выпил – и боль как лапой сняло. Так что, если мой приятель попросит для тебя аудиенции, ты её получишь. А дальше уж ты сам. Если понравишься королю, то он может потребовать с тебя лишь часть суммы, принимая во внимание, что ты не так давно уже обращался за лицензией.

– За лицензией?

– Ну да. Ты ведь сам сказал, что открыл свой бизнес недавно.

– Да, – растерялся я, – но у меня нет лицензии. По правде говоря, я только вчера приехал в этот город и ещё не успел освоиться.

– Ну, тогда радуйся, что я повстречался на твоём пути раньше, чем сборщик податей. Иначе тебя бы уже не было в живых. С нарушителями закона у нас не церемонятся. Король воров и бродяг сам выносит приговор, сам же и приводит его в исполнение.

– Как же мне теперь быть? – спросил я.

– Ничего не изменилось. Моё предложение остаётся в силе. Только нам нужно будет поторопиться, пока кто-нибудь не настучал на тебя Безногому Майклу.

– А кто это, Безногий Майкл?

– По правде говоря, он такой же безногий, как я слепой, но это к делу не относится. Ты занимался незаконным бизнесом на подведомственной ему территории. Если старина Майкл про это прознает, то сразу поспешит с донесением на улицу Задушенных Мышей.

– Никогда не слышал о такой улице.

– Это небольшая улочка вблизи старого кладбища. Добропорядочные граждане туда не заглядывают, даже ночной дозор старается обходить её стороной. Там находится логово зверя – так мы называем дворец короля.

В тот момент я не придал особого значения этим последним словам моего друга и чуть за это не поплатился. Если бы я был повнимательней, я бы уберёг себя от огромного потрясения.

– Самое разумное, – продолжал Мишель, – это отправиться во дворец прямо сейчас. Нужно заявить о себе, а требуемую сумму ты сможешь внести позже.

На том и порешили.

Глава шестая,

в которой я предстаю перед Его Величеством королём воров и бродяг

Мишель расплатился с официанткой, заверив её, что непременно нанесёт ей визит, если не в тот же вечер, то по крайней мере на следующий, и, не дав мне дослушать её пространный ответ, в котором, как мне показалось, речь шла обо мне вкупе с какой-то здоровенной метлой, вытолкал меня на улицу.

– Кажется, я ей не понравился, – заметил я удручённо.

– Не стоит принимать близко к сердцу слова глупой мышки, которая не видит дальше бородавок на твоём лице, – попытался успокоить меня Мишель. – Найдётся добрая душа, которая примет тебя таким, каков ты есть, и пригреет.

В этот момент с нами поравнялся богатый экипаж, из окна которого на мгновение выглянула прелестная мордашка.

– Что, понравилась? – спросил Мишель, заметив, как я уставился вслед удаляющейся карете.

– Да, хороша! – ответил я, не в состоянии скрыть восхищения.

– Хороша, да не про нас с тобой краля.

– Ты её знаешь? – спросил я без всякой задней мысли.

– Да кто ж её не знает? Это жена господина Шевротена, королевского прокурора. Малышка в два раза младше своего достойного супруга и, как я слышал, обходится ему недёшево. Старина Шевротен и раньше-то брал на лапу, за сотню крон мог отмазать нашего брата от любого дела. Но с тех пор, как женился, его гонорары выросли в несколько раз. Видел, какие на этой фифе цацки? По меньшей мере на десять тысяч крон. Очень она до них охоча. Так что выкинь её из головы. У нас с тобой есть дела поважнее, – сказал Пройдоха, однако не двинулся с места.

– Чего же мы тогда ждём? – не выдержал я.

– Подходящего экипажа. Прокатимся с ветерком.

– У тебя осталось так много денег?

– С чего ты взял, что я собираюсь платить? Смотри и учись, – сказал он и ловко запрыгнул на запятки проезжающей мимо кареты.

Я последовал его примеру, правда, с гораздо меньшим изяществом.

Покружив по переулкам, карета свернула на Малую Сырную (эту улицу я сразу узнал, несмотря на то, что выглядела она несколько иначе), и покатила по направлению к Проспекту Рокамадур. Однако, к моему удивлению, никакого проспекта я не увидел. Малая Сырная вывела нас не на широкий проспект, а на другую, ещё более узкую улочку. Я разглядывал незнакомые фасады домов, большинство из которых обветшали настолько, что трудно было себе представить, что в них ещё могли обитать мыши. И тут я увидел нечто, что заставило меня невольно вскрикнуть. На стене одного из домов я прочёл своё имя! Недолго думая, я соскочил с запяток кареты и стрелой помчался назад. «Эй, ты куда?» – услышал я за спиной удивлённый голос Пройдохи Мишеля, но я, подгоняемый тревогой и любопытством, не стал останавливаться.

Я не ошибся: на облупленной стене одного из домов висел большой плакат, в центре которого красовалось моё имя.

– Что это ты тут увидел такое интересное? – спросил Мишель, останавливаясь позади меня и громко отдуваясь от быстрого бега. – Ну-ка, дай посмотреть, – сказал он и прочёл вслух:

«Разыскивается бежавший из-под ареста и скрывающийся в городе опасный политический преступник, граф (далее следовало моё имя). За достоверную информацию о его местонахождении – награда 500 крон».

– Пятьсот крон! Не хило! – воскликнул Пройдоха Мишель. – Хочешь принять участие в поисках?

– Однозначно, – ответил я.

– А меня возьмёшь в долю?

– Буду рад, если ты согласишься мне помогать. Ты что-нибудь слышал про этого графа?

Пройдоха покачал головой:

– Не-а. Но могу разузнать. Есть у меня одна знакомая белошвейка – красотка, скажу я тебе, хоть куда: ушки, шейка, плечики. А хвостик! Я в жизни не видел такого игривого хвостика.

– Не отвлекайся! – оборвал я его, возможно, слишком резко, но кто-то должен был вернуть этого мечтателя на землю.

– Ну так вот, эта самая белошвейка часто бывает при дворе Мауса XIII и знает все придворные сплетни, – продолжил развивать первоначальную мысль Мишель. – Если её порасспросить хорошенько, можно узнать кучу интересных вещей.

– Так зачем же дело стало? Давай порасспросим.

– Боюсь, при нашем финансовом положении это будет непросто. К таким барышням на кривой кобыле не подъедешь. К ним особый подход нужен.

– Во сколько может обойтись твой особый подход? – спросил я.

Пройдоха почесал за ухом.

– Как минимум в десять крон.

– Сумма немаленькая, но раз надо для дела, то постараюсь где-нибудь её раздобыть, – сказал я, впервые пожалев о тех нескольких серебряных монетах, которые так легкомысленно оставил в трактире "У лягушачьего болота". Но разве я мог тогда предполагать, какой сюрприз приготовила для меня судьба?

– Но сначала нужно добыть для тебя лицензию на трудовую деятельность, чтобы Безногий Майкл не спутал нам все карты, – напомнил Пройдоха Мишель.

– Да, да. Я помню. Далеко ещё до старого кладбища?

– Не очень. Можно дойти пешком. Всё равно никакой транспорт, кроме катафалков, туда не едет.

Путь, тем не менее, показался мне неблизким, и когда мы наконец повернули на улицу Задушенных Мышей, я слегка подустал. Очевидно, давал себя знать вчерашний марафон.

Дворец короля воров и бродяг уступал дворцу Маусов и в изяществе стиля, и в размерах. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что ни Маурицио Качотто ди Урбино, ни другой мало-мальски известный зодчий не привлекались к его строительству. Это было квадратное строение без архитектурных излишеств, с небольшими оконцами, которое скорее подходило для содержания заключённых, чем для дворцовых увеселений. Как я узнал позже, часть дома действительно когда-то занимала покойницкая. После этого он долго стоял заброшенным, пока его не облюбовал для себя и своей свиты король воров и бродяг. Здание давно нужно было снести, чтобы оно не портило вид города, но городские власти не решались на этот шаг, боясь навлечь на себя гнев короля маусвильского дна.

Ворота дворца не охранялись. Я обратил на это внимание своего спутника.

– А зачем их охранять? – удивился он. – Сюда всё равно никто чужой не посмеет войти. А если и войдёт, то больше никогда не выйдет.

И опять я не придал значения его словам, не затрепетал, не насторожился.

Мишель потянул на себя тяжёлую дверь, и мы беспрепятственно вошли в дом. Я ожидал, что внутреннее убранство дворца будет под стать его фасаду, но ошибся. Покои короля воров и бродяг были отделаны с роскошью, достойной его высокого титула. Оставив меня в приёмной, Мишель тут же отправился искать главного лекаря. Я не без удовольствия примостился на мягком восточном диване и дал отдых ногам, положив их на парчовую подушечку. Мне кажется, я даже ненадолго задремал, созерцая потолок, украшенный лепными орнаментами, потому что не слышал, как вернулся Мишель.

– Король сейчас принимает физиотерапевтические процедуры, – сказал Мишель. – Знать бы, что это такое. Но неважно. Увидишь – расскажешь. Главное – он тебя примет. Лекарь заверяет, что у Его Величества сегодня хорошее настроение. Так что можешь считать, что тебе повезло. Но ты всё равно не показывай вида, что испугался его. Он этого не любит.

– А мне есть чего опасаться? – спросил я.

– Нашему брату всегда есть чего опасаться, когда предстоит встреча с сильными мира сего, – философски заметил Пройдоха Мишель.

Мы миновали анфиладу комнат. Дворец казался погружённым в дремоту. Во дворце Мауса XXV, где мне доводилось бывать не раз, даже в утренние часы было намного оживлённей. Как я узнал позже, Его Величество Монморанси I, как изволил величать себя король воров и бродяг, не любил суеты вокруг себя. В его резиденции бывало людно лишь в те часы, когда он вершил суд и расправу. Обычно это случалось ближе к ночи. Сейчас же все покои были пусты. Только в одной из комнат о чём-то вполголоса беседовали трое. Одеты они были в такие же красочные лохмотья, что и мой спутник, но при этом как-то умудрялись сохранять щегольской вид. Я предположил, что это мыши из свиты Его Величества. Их прожжённые физиономии могли сделать честь любому полицейскому архиву преступников. Ни на мою скромную персону, ни на Пройдоху Мишеля придворные щёголи, увлечённые разговором, не обратили никакого внимания. "Никак, обсуждают очередную мошенническую комбинацию", – подумал я.

– Тебе сюда, – прервал мои мысли Мишель, останавливаясь у закрытой двери. – Дальше мне с тобой нельзя. Аудиенция получена для тебя одного. Давай! И не дрейфь, держи хвост пистолетом!

С этими словами он приоткрыл дверь и зачем-то подтолкнул меня, словно боялся, что я в последний момент могу передумать.

Я переступил порог и очутился в полумраке. Свет поступал в комнату через полуприкрытые ставни небольшого оконца, и всё, что я успел разглядеть в первый момент, был низкий диван, часть которого покрывал толстый пушистый ковёр. На ковре, без музыки, но очень слаженно танцевали три мышки. Одеты они были по-восточному в алые полупрозрачные шаровары и такого же цвета лифы. С лифов свисали продолговатые пурпурные бусинки, которые забавно подрагивали в такт ритмичным движениям танцовщиц. При моём появлении танцовщицы застыли, прикрыли мордашки ладошками и пропищали хором: "Ой, мамочки!"

Я уже успел привыкнуть к тому, что вызываю у жителей и, что ещё обидней, у жительниц Маусвиля неадекватную реакцию, поэтому испытал не столько удивление, сколько досаду от такого приёма: в глубине души я всё еще продолжал надеяться, что способен пробуждать в женских сердцах более возвышенные чувства, чем страх. Однако не успел я прочувствовать свою обиду до конца, как ковёр вдруг пришёл в движение и сказал голосом, от которого у меня кровь застыла в жилах:

– Что такое? В чём заминка? A! Понятно. Действительно "мамочки!" Лучше и не скажешь. А ещё говорят, что страшнее кошки зверя нет.

Произнося эти слова, ковёр уставился на меня парой немигающих жёлтых глаз. От этого магнетического взгляда меня и вовсе парализовало. Я понимал, что должен что-то сказать, как-то объяснить своё присутствие, но язык мне не повиновался. Жёлтые глаза ещё некоторое время смотрели на меня, как мне показалось, с удовлетворением, потом переместились влево, где молча стояли три мыши мужского пола, до этого не замеченные мной.

– Кто это? – спросил всё тот же жуткий голос.

От группы отделилась одна мышь в причудливом высоком колпаке и с поклоном ответила:

– Я так полагаю, это тот самый субъект, которого Ваше Величество изволили удостоить аудиенции. Протеже нашего уважаемого лекаря.

– Хм! – глубокомысленно заметил ковёр, продолжая разглядывать меня с ещё большим интересом. – Ну что ж, раз удостоил, то пусть подойдёт поближе.

Министр (то, что обладатель странного костюма был по меньшей мере министром, я догадался сразу, поскольку держался он с большим достоинством) сделал мне знак приблизиться к дивану. Превозмогая страх, я сделал два шага вперёд на подгибающихся ногах. Мне было страшно и одновременно стыдно за свою трусость перед дамами. Мышки уже успели спуститься с обнажённого торса Его Величества Монморанси I, который я по незнанию принял за ковёр, и сейчас наблюдали за мной из угла дивана. Как я узнал позже, это были массажистки, а занятие, за которым я их застал, той самой физиотерапевтической процедурой, которую прописал Его Величеству его придворный лекарь.

– Чего ты хочешь? – спросил меня король.

– Л…лицензию, – ответил я еле слышно, потому что громче не получилось.

– Он просит у Вашего Величества лицензию на трудовую деятельность, – пояснил всё тот же министр.

– Я понял, – кивнул Монморанси I и продолжил, обращаясь ко мне: – И чем же хочет заняться обладатель столь, мягко говоря, неординарной внешности? Клянусь всеми задушенными мною мышами, я бы с удовольствием оставил такой необычный экземпляр при себе, но боюсь, это не понравится первой леди моего королевства. Она у меня поклонница всего изящного и прекрасного. Эстетка, одним словом.

– Я хотел бы стать аферистом, – вымолвил я почти без запинки, потому что эту фразу я заготовил заранее.

– Скажи ещё, брачным аферистом. Ха-ха!

Радуясь своей шутке, король воров и бродяг зашёлся смехом, к которому присоединились все, кроме меня. Пока они смеялись, я пытался собрать в кулак всё своё мужество и вернуть на место разбежавшиеся мысли, но мне мешал огромный колыхающийся живот Его Величества, вид которого внушал мне – нет, не священный трепет, как можно было бы предположить, а самый примитивный животный страх.

Наконец моя пытка кончилась.

– Хорошо, – сказал король, отсмеявшись. – Будем считать, что ты меня уговорил. Будет тебе лицензия. Вели выдать ему соответствующую бумагу. В графе "амплуа" проставь "аферист широкого профиля". А ну как он и впрямь станет у нас брачным аферистом?

Произнося последние слова, король продолжал смотреть на меня, но предназначались они уже не мне, а всё тому же министру.

– Будет исполнено, – отвечал министр с поклоном. – Какое имя прикажете указать в графе "лицензиат"?

– А это ты у него самого спроси.

– Как тебя зовут? – спросил меня министр.

– Обычно ко мне обращаются просто граф, – ответил я.

– Граф! Да это, пожалуй, ещё круче, чем брачный аферист! – воскликнул король. Я испугался, что он сейчас опять рассмеётся, но король только довольно хмыкнул. – Однако, как же мы все оплошали! Ведь то, что перед нами представитель мышиной аристократии, видно невооружённым глазом! И как давно Ваша Светлость носит этот титул?

– Я унаследовал его от своего отца, – ответил я серьёзно, поскольку говорил чистую правду. – Графский титул был дарован одному из моих предков ещё во времена Великих крысиных походов.

– Прошу прощения, граф, мы этого не знали. Иначе я бы сразу представил вам свою свиту. Но ещё не поздно наверстать упущенное. Вот этот услужливый господин – мой первый министр, хотя я предпочитаю слово визирь. А те двое скромных господ, что жмутся у стенки, – служители королевской, то есть моей, опочивальни.

Я вежливо поклонился и представился:

– Граф.

Слово как-то недосказанно повисло в воздухе, и я повторил его, на этот раз с другой интонацией, ставя голосом точку:

– Граф.

– Нет, этот парень мне положительно нравится! – заметил Монморанси I восторженно. Обратите внимание, какое у него чувство юмора! Я даже согласился бы простить тебе первый взнос, так ты мне понравился, – продолжал он, обращаясь теперь напрямую ко мне, – но, прости, не могу. Другие подданные начнут возмущаться, а я не выношу хоровой писк. Он вызывает у меня несварение. К тому же ты у нас граф, как-никак аристократия, а с графов и спрос другой. Кстати, как ты собираешься со мной расплачиваться?

Я какое-то время стоял, переминаясь с ноги на ногу. Отправляясь на улицу Задушенных Мышей, я полагал, что просто попрошу об отсрочке платежа, но тогда я не знал, с кем мне придётся иметь дело. Нужно было как-то выпутываться из опасного положения. И тут я вспомнил о часах.

– С позволения Вашего Величества я заплачу натурой, – сказал я.

– Натурой! Вы слышали? Он хочет заплатить натурой! Вынужден вас разочаровать, граф, но вы не интересуете меня ни в плане гастрономическом, – у меня особая, щадящая диета, – ни в плане – как это?

– Эротическом, – услужливо подсказал первый министр, он же визирь.

– Вот, вот. Эротическом.

– Я имел в виду нечто иное, – сказал я. К этому времени я уже настолько осмелел, что даже не побоялся возразить своему страшному повелителю. Потом я достал из потайного кармашка свои любимые часы и протянул их королю со словами: – Я имел в виду вот это.

Монморанси I взял часы и стал разглядывать их с любопытством.

– Это не совсем обычные часы, – пояснил я. – Уверен, что вторых таких нет не только в Маусвиле, но и во всём Мышином королевстве. Это часы самой новейшей конструкции. У них даже есть секундная стрелка. Но мало того, что они показывают самое точное время, по ним можно узнать, какое сегодня число. Если Ваше Величество нажмёт вон на ту кнопочку, что сверху, то сможет в этом убедиться.

Король послушно нажал на указанную кнопочку. Часы открылись с приятным боем.

– Действительно, очень занятная вещица, – сказал король после того, как несколько раз прослушал мелодию, открывая и закрывая часы.

– Это вещь во всех отношениях достойная короля, – продолжил я свою рекламную компанию. – А главное – редкая. До сих пор они существовали только в одном экземпляре, и этот экземпляр мне удалось заполучить. Теперь он ваш.

Мою хвалебную речь прервал первый министр, который, взобравшись на диван, стал что-то шептать на ухо королю. Я насторожился. Как и при любом другом дворе, при дворе короля воров и бродяг тоже, наверное, плетутся свои интриги. Но я зря грешил на первого министра. Он и не думал строить мне козни.

– Мой визирь интересуется, а не тот ли ты Граф, что несколько месяцев назад взял ювелирную лавку в Неапольвиле? – спросил король, глядя на меня с ещё большим любопытством.

– Он самый, – соврал я, не моргнув глазом.

Неапольвиль далеко, решил я, и проверить мои слова будет трудно. Так отчего же не примазаться к чужой славе?

– Я рад. Мы слышали о тебе.

Я поклонился.

– И эти часы, я полагаю, ты тоже не получил в наследство вместе с титулом?

– Нет. Я их выкрал из мастерской часового мастера в тот самый день, когда он закончил работу над ними, – соврал я опять, удивляясь тому, как ловко это у меня получается. Обычно я плохо вру без подготовки. – Это была одна из причин, по которой мне пришлось покинуть Неапольвиль: я не мог открыто пользоваться такой приметной вещью.

– Понимаю, очень хорошо тебя понимаю, – сказал король. – Ну что ж, мы можем себя поздравить. Неапольвиль лишился одного талантливого вора, а мы приобрели вора и афериста в одном лице. Будем считать, что вопрос с оплатой лицензии улажен. У тебя есть ко мне ещё какие-нибудь просьбы?

Я сказал, что больше никаких просьб не имею и поспешил откланяться. Мне было обещано, что уже на днях оформленная по всем правилам лицензия будет готова и я смогу её забрать.

Оказавшись за дверью, я с наслаждением выдохнул воздух из лёгких: уф! Вата на моей телогрейке взмокла от пота, рубашка неприятно прилипала к телу. Но главное, я был жив. И даже невредим. Какое-то время я стоял, прислонившись к стене, не веря, что выбрался из пекла с минимальными потерями. Часы, конечно, было жалко, вряд ли у меня появятся такие же, раз мне суждено остаться в этом времени навсегда, однако, если представить себе, что я обменял их на свою жизнь, то эту потерю можно счесть ничтожной. Всё зависит от того, под каким углом смотреть на вещи.

Мои мысли плавно перекочевали на Пройдоху Мишеля, виновника моих новых бед. Последнего, кстати, не было видно. Я прошёлся по залам – Мишель как сквозь землю провалился. Так и не найдя его, я направился к выходу из дворца.

Своего нового приятеля я обнаружил на улице перед дворцом. Он стоял, нервно постукивая тростью по тротуару и то и дело бросая взгляд на дверь.

– Почему так долго? Я уже решил, что тебя уже нет в живых, – сказал он, устремляясь мне навстречу.

– Такой исход был вполне вероятен. Я чуть не отдал богу душу со страху, когда увидел Его Величество. Почему ты не сказал мне, что король воров и бродяг – кот?

– Я думал, ты знаешь.

– Откуда? Я ведь не из этих мест.

– Ну прости меня, прости. Как-то не подумал.

– Ну ладно, дело прошлое. Главное, всё обошлось. Но за моей лицензией сюда придёшь сам.

– Хорошо. Договорились. Куда теперь?

– Не знаю.

– Честно говоря, я бы чего-нибудь перекусил. За весь день я выпил только кружку пива.

– У тебя ещё остались деньги?

– Откуда? Ты же сам видел, как Магнолия сгребла всё до последнего медяка, даже не потрудившись их сосчитать. Вот женись на такой.

– Я знаю одно место, где нам могут дать поесть, – сказал я, прежде чем мой собеседник успел развить последнюю тему. – Ты слышал о трактире "У лягушачьего болота"? Это неподалёку от того места, где мы с тобой познакомились.

– Не только слышал, но и бывал там пару раз, когда водились деньжата. Там ещё такая недотрога в подавальщицах.

– Верно, – сказал я, вспомнив отнюдь не высоконравственное поведение моих ночных спасителей. Странным делом, сейчас оно уже не вызывало у меня того праведного гнева, что прежде. "Как это ни печально, но даже в вопросах морали трудно быть абсолютно беспристрастным", – подумал я.

– Но что-то я не слышал, чтобы там кормили бесплатно, – вторгся в мои размышления голос Пройдохи Мишеля.

– А я и не говорил, что нам там будут очень рады. Скорее нас и на порог не пустят, но лягушачьи лапки стоят того, чтобы рискнуть. Терять-то нам всё равно нечего.

Мишель согласился с моим последним доводом, тем более что сам ничего другого предложить не мог, и мы отправились в трактир.

Глава седьмая,

в которой я учиняю допрос трактирщику

Часть пути мы проделали пешком, часть на запяткахпопутных карет, но в конце концов добрались до того самого места, с которого начались мои мытарства.

Время было послеобеденное, и народу в трактире было немного. Контингент посетителей тоже отличался от ночного. За несколькими столами обедали грузчики с набережной. Мне это было только на руку: на фоне этой немытой публики мой собственный непрезентабельный вид не так бросался в глаза. Пройдоха Мишель, к слову сказать, тоже выглядел слишком живописно для завсегдатая даже самого скромного заведения, но его такие мелочи мало волновали.

Когда мы вошли, хозяин по своему обыкновению возился с вертелами. Воспользовавшись благоприятным моментом, я быстро прошмыгнул за его спиной и занял место за столиком в самом дальнем и тёмном углу – тем самым, за которым вчера вечером сидела влюблённая парочка. Мишель сел напротив меня, лицом к залу, и мы заказали у подошедшей официантки по две порции фирменных лягушачьих лапок и бутылку Бургундского.

Нет нужды говорить, что с лапками мы расправились довольно быстро.

– Хочешь ещё чего-нибудь? – спросил я у своего спутника. – Если хочешь, не стесняйся. Заведение угощает.

– Как это? Что ты имеешь в виду?

– Только то, что сказал. Насколько мне известно, у тебя денег нет. У меня тоже. Вот и получается, что раз нам нечем платить, то мы с тобой пообедали за счет заведения.

– Это рискованно. Хозяин может вызвать городового.

– Может, но почти уверен, что в нашем случае он этого делать не станет. Сегодня ночью я стал нечаянным свидетелем одной сцены и надеюсь немного заработать на добытой информации. Думаю, хотя бы на один бесплатный обед она потянет.

– Что за информация?

– Сейчас всё узнаешь. Главное сиди тихо и без надобности в разговор не встревай. Если мне понадобится твоя помощь, я дам тебе знать. Может, тебе придётся мне немного подыграть. Ну, а если наш номер не пройдёт, то тогда просто дадим дёру.

Последние слова я позаимствовал из богатого словарного запаса моего верного слуги Марселя, полагая, что мой обычно более изящный слог плохо сочетается с моим новым обликом.

Едва я успел проинструктировать Мишеля, как подошла официантка.

– А горячий шоколад у вас есть? – спросил Пройдоха, приподнимаясь на стуле и заглядывая в декольте девушке, которая слегка наклонилась над столом, собирая грязную посуду.

– Нет, горячего шоколада у нас нет, – ответила мышка.

– А горячие поцелуи?

– Поцелуев тоже нет. Поцелуи есть за углом, в заведении мадам Мимолетт, – ответила недотрога, ничуть не смутившись. – У нас есть только горячий сырный пирог. Принести?

– Нет, пирога не надо, – сказал я. – Но мы бы хотели переговорить с хозяином заведения.

– Хорошо, я передам ему ваше пожелание. А пока с вас три кроны десять шиллингов.

– Мы расплатимся с хозяином.

– Как вам будет угодно, – пожала плечиками официантка и ушла, унося тарелки с обглоданными косточками.

Хозяин удостоил нас своим вниманием через несколько минут.

– У вас ко мне какое-то дело? – спросил он не очень вежливо. Да оно и понятно, с такими яркими личностями, как мы с Мишелем, мало кто станет церемониться. Сомневаюсь, чтобы трактирщик вообще уважил нашу просьбу, если бы с нас не причиталось за четыре порции лягушачьих лапок и Бургундское.

– Да, – ответил я. – Мы хотели поставить вас в известность, что за наш обед уже заплачено.

– Вот как? Уж не из казны ли Его Величества? – ухмыльнулся хозяин, брезгливо уставившись на мой засаленный ватник.

– Нет, но из кошелька одной очень высокопоставленной особы, которая собиралась отужинать в этом самом заведении вчера в районе полуночи и более чем щедро заплатила за скромный ужин. Как нам стало известно, до самого ужина дело не дошло, господин был вынужден в спешке покинуть ваш гостеприимный трактир. Припоминаете? По глазам вижу, что припоминаете. Ну так вот, будем считать, что мы сейчас съели обед, предназначавшийся тому самому господину. Уверен, что даже если бы мы съели в десять раз больше, вы бы всё равно не остались в накладе. Или я не прав?

Трактирщик молчал. Очевидно, не знал, что ответить. Но было видно, что мои слова не оставили его равнодушным. Выражение его обрюзгшего лица менялось прямо на глазах: презрительная насмешка вдруг куда-то исчезла, во взгляде появилась настороженность.

– Но вам-то это откуда известно? Вас-то здесь не было, – выдавил он из себя наконец.

– Нам это известно потому, что такова наша профессия – всё знать, – ответил я.

Хозяин приподнял край своего прокопчённого фартука и вытер лоб, который от моих последних слов внезапно покрылся испариной.

– Я понял, я всё понял, – заговорил он быстрым громким шёпотом. – Господа из тайной полиции.

Я ничего не ответил. Просто сидел и в упор смотрел на несчастного трактирщика, которого наше молчание только убедило в правильности его страшной догадки. Дело в том, что во времена кардинала Монтаньоло город кишел переодетыми шпионами Его Преосвященства. Видимо, трактирщик, не находя другого объяснения нашей осведомлённости, принял нас за соглядатаев кардинала. Я подумал, что было бы глупо не воспользоваться этим обстоятельством и не выудить у трактирщика всё, что он знает. А знать он мог, не в пример мне, немало. За день в трактир забредает много разного мышиного люда, а вино, как известно, умеет развязывать языки.

Трактирщик между тем продолжал причитать:

– Простите, что сразу не признал. Но как я мог догадаться?

– Оставим это, – сказал я сухо. – Давайте поговорим о состоявшейся здесь драке. Вам, я полагаю, известно, что дуэли и потасовки между мышкетёрами запрещены и что как владелец заведения вы несёте ответственность за дебош.

– Но я не виноват. Клянусь, я ни в чем не виноват. Я просил господ выйти на улицу, да разве они станут слушать?

– Это не освобождает вас от ответственности.

– Господи, что же мне делать? Мне нельзя в тюрьму. Я не вынесу тюремной кухни. Я привык хорошо питаться. А моё заведение? Что будет с моим заведением?

– Ну, хватит уже причитать. Вы привлекаете к нам всеобщее внимание. Расскажите нам лучше подробнее о вчерашней потасовке. Вы хорошо знаете участников драки?

– Не то, чтобы хорошо, но они частенько заходят сюда. У меня лучшая кухня в этой части города. Да что там! У меня лучшие лягушачьи лапки во всем Маусвиле! К тому же и цены умеренные. Поначалу у меня столовался только рабочий люд, но последнее время стали наведываться и благородные господа, по большей части из военных. Это они только с виду такие важные, кошельки-то у них пустые.

Трактирщик остановился и сделал знак официантке.

– Принеси бутылку Бургундского и три стакана. Да пригляди за вертелами. Как бы тушки не подгорели.

Когда появилось вино, трактирщик налил себе полный стакан и выпил его залпом. Лапки его заметно подрагивали.

– Что-то в горле пересохло, – сказал он, оправдываясь. Потом, видимо боясь пролить вино на стол, подвинул бутылку к Мишелю, которого он по причине его молчаливости принял за младший чин:

– Прошу вас, господа, угощайтесь. Всё за счёт заведения.

– Вы остановились на том, – напомнил я, – что знали всех участников драки.

– Знал, но не всех. Того господина, из-за которого началась драка, мне раньше видеть не приходилось. Потом-то я, конечно, догадался, кто посетил моё заведение, но не раньше, чем один из мышкетёров громко назвал его имя.

– Значит, прежде этот самый господин у вас не появлялся?

– Нет, конечно нет. Иначе бы он знал, что здесь часто обедают господа мышкетёры, и ему лучше обойти мой трактир стороной.

– Как вам показалось, господа мышкетёры подрались из-за обещанного вознаграждения?

– Не думаю. Деньги этих господ вообще интересуют лишь постольку поскольку. Они только и думают о том, как бы их поскорей прокутить или, ещё того хуже, проиграть в кости, не то что наш брат. Полагаю, вопрос тут был скорее политический.

– Вот как?

– Да, да, именно политический, – повторил трактирщик шёпотом заговорщика. – Я всё время находился рядом и слышал, как господин Фромаж каждый свой выпад сопровождал словами: "За королеву!", "за герцогиню Брен д’Амур", "за графиню Кёр де Блё", "за графа де Шавиньоля". Всё это, как известно, ближайшие друзья королевы, и все они сейчас либо в заточении, либо в изгнании. Лишь графу N каким-то чудом удалось бежать по пути к замку на Кошачьей горе. И надо же так случиться, что проголодавшийся граф забрёл именно в мой трактир, где его чуть не арестовали. Причём по его собственной вине. Не вступись он за мою вертихвостку Марион, никто бы не обратил на него никакого внимания. Случайно здесь оказался господин Бофор с приказом о его аресте. Если бы не господа Фромаж, Сассенаж и Шабишу, незадачливый граф сейчас уже томился бы в страшном замке.

– Вы, никак, сочувствуете графу N?

Я хотел сказать "мятежному графу", но в последний момент опустил определение, поскольку не был до конца уверен, что оно правильно отражает суть происходящего, которая пока от меня ускользала.

– Боже упаси! – воскликнул трактирщик. На его раскрасневшееся от вина лицо вернулось затравленное выражение. – Я сочувствую только лягушкам, которые заканчивают свой жизненный путь в желудках моих клиентов, – заверил он меня. – Что же до ссор между королём и королевой, то тут я соблюдаю нейтралитет, как и положено хозяину респектабельного заведения, который не желает лишиться половины своих клиентов. Сами посудите, если я открыто встану на сторону Её Величества, сторонники короля станут также открыто пренебрегать моим заведением или, того и гляди, начнут бить стекла. От маусвильского сброда всё можно ожидать. Так что в таких делах, особенно если в них вдобавок попахивает политикой, нейтралитет – самая разумная позиция. Ведь и господин кардинал придерживается нейтралитета, не так ли?

Последний вопрос можно было бы счесть риторическим, но я снизошёл до ответа:

– Да. Господин кардинал действительно предпочитает сохранять нейтралитет, но в то же время желает всё знать. Абсолютно всё. Поэтому, если вы ничего не станете от нас скрывать, он, может быть, закроет глаза на ваш промах.

– Да разве я что-нибудь скрываю? – ударил себя лапкой в грудь трактирщик. – Я с вами как на духу.

– Тогда расскажите нам, что говорят посетители вашего заведения о причине ссоры между Их Величествами?

– Говорят разное, но всё больше о заговоре против Его Величества, в котором якобы замешана сама королева. Всё это, конечно, не более, чем сплетни. Зачем бы королеве принимать участие в заговоре против собственного супруга?

– А то вы не знаете, зачем, – закинул я удочку.

– Нет, зачем – не знаю, но вот почему – это другой вопрос. И тут всё ясно, как день. Я так думаю, что от отчаяния, – если, конечно, в пересудах есть хоть доля правды. Ни для кого не секрет, что наш король очень влюбчив, и что единственная, кто не входит в число его любовниц, – это королева. Кроме того, Его Величество никогда особенно не заботился о том, чтобы хранить свои амурные дела в тайне от окружающих, что не может не задевать королевское достоинство Её Величества. Как мышь, я её очень хорошо понимаю.

– Может быть, кто-нибудь из ваших завсегдатаев или случайных посетителей называл какие-нибудь конкретные имена?

Трактирщик сделал вид, что задумался.

– Говорите, не бойтесь, – подбодрил я его. – Сейчас вы уже вряд ли сможете кому-либо навредить, ведь все известные заговорщики уже наказаны. Его Преосвященство желает знать, что говорит народ.

– Я ведь специально никогда не прислушиваюсь к здешним разговорам, но ведь уши себе не отрежешь. Вот и услышишь имя-другое. Чаще других упоминалось имя графа N – того самого, который стал причиной вчерашней заварушки. Говорят, что одно из тайных посланий, адресованных королевой графу, попало в лапы короля. Что именно было в письме, никто не знает, но говорят, что, прочитав его, король пришёл в такое бешенство, что тут же велел арестовать обоих заговорщиков. Именно так и сказал – заговорщиков. Потом началась охота на всех друзей и сторонников королевы, упоминавшихся в письме. Их имена вам известны.

Это было далеко не так, поскольку мне были известны лишь те несколько имён, которые упомянул немногим ранее сам хозяин, но, как вы догадываетесь, я не стал его разубеждать.

– Остаётся ещё вопрос, зачем, – попробовал я копнуть ещё глубже. – Если я вас правильно понял, вы не видите смысла в заговоре королевы против её венценосного супруга.

– Ваша правда, не вижу. Мне трудно себе представить, какие такие действия Её Величество может замышлять против короля. По мне так правы те, кто утверждает, что скорее всего сама королева стала объектом какого-то хитрого и коварного плана, какой-нибудь далеко идущей интриги. Во всяком случае, мне в это легче поверить. Марианна Чеширская, всегда такая нежная и кроткая – и вдруг в заговорщицах! Да и сама королева отказывается признать свою вину. Мало ли, что почерк её. Почерк ведь можно и подделать. Если вы хотите знать моё мнение, то я считаю, что скорее всего это происки баронессы Сен Фелисьен, которая, говорят, спит и видит себя королевой. А, может, и ещё какая другая красотка приложила к этому делу свою душистую лапку.

Трактирщик замолчал, и я, не зная, о чём ещё его спросить, поскольку скудость моих знаний воздвигла непреодолимый барьер моей любознательности, сказал, подводя итог нашему разговору:

– Вы поступили очень разумно, не отказавшись побеседовать с нами. Всё же это намного лучше, чем убеждать в своей невиновности гвардейцев господина кардинала. Но наш разговор ещё не окончен. Если у нас появятся к вам вопросы, мы вас навестим.

Я поднялся. Мишель последовал моему примеру. Трактирщик тоже было засеменил вслед за нами, бормоча что-то о преданности Его Преосвященству, но я его остановил:

– Возвращайтесь к своим вертелам. Мы сами найдём выход.

Когда мы были уже за дверью, Мишель, не проронивший за всё время ни слова, что, несомненно, стоило ему неимоверных усилий, сказал:

– Здорово ты взял его в оборот. Вот только не пойму, что тебе от него было нужно.

– Ты помнишь ту листовку, где за поимку опасного преступника была обещана награда в 500 крон?

– Ну, помню.

– А ведь я не случайно привлёк к ней твоё внимание. Вчера ночью в поисках ночлега я проходил мимо этого самого трактира и стал случайным свидетелем драки. Я тогда не понял, кто с кем и почему дерётся – мало ли? – но видел, как один из мышкетёров вылетел из двери, словно камень, брошенный из пращи, и приземлился чуть ли не у самых моих ног, так что я его очень хорошо разглядел. Ещё я увидел, что, прежде чем вылететь, он немного замешкался в дверях, роясь в карманах, и бросил хозяину целую горсть монет. Причем не медяков, а серебра. А потом смотрю – листовка, а на ней – ну точно тот самый мышкетёр. Как тебе такая история?

– История что надо.

Я мысленно согласился с Мишелем, решив, что вру я очень даже складно. Вернее привираю, потому что ложь моя основана на правде.

– Поэтому я и привёл тебя сюда. Правда, поначалу я думал только о еде, остальное получилось как-то само собой, – закончил я своё объяснение. – Теперь нам есть с чего начинать поиски. Но это мы обмозгуем завтра.

– Ты теперь куда? Тебе есть где ночевать? – спросил меня Мишель.

– Найду. Я мышь не капризная.

– Я бы остался с тобой, но ты ведь знаешь, я обещал Магнолии, что навещу её сегодня. Она, конечно, мышка с характером, но так ведь и я не подарок, если посмотреть с их, женской, точки зрения. Это сегодня на неё что-то нашло, а так она и накормит, и согреет.

На том мы и распрощались, предварительно договорившись встретиться завтра в районе полудня на том же месте, что и сегодня утром. Пройдоха Мишель отправился к своей Магнолии, а я стал дожидаться, когда окончательно стемнеет, чтобы незаметно пробраться в свой собственный дом.

Глава восьмая,

в которой мне удаётся посмотреть на себя со стороны

На крышу я забрался не без труда, но с минимальными потерями для моего гардероба: лишь раз зацепил рукавом телогрейки о край водосточного жёлоба. Я опасался, что кто-нибудь может застать меня за необычными гимнастическими упражнениями. Ночь стояла лунная, и любая романтически настроенная мышь, которой вздумалось бы в этот час полюбоваться на звёздное небо, могла увидеть меня из своего окна. Однако всё обошлось. Зато на крыше меня ждало разочарование. Чердачное окно, через которое я планировал попасть в дом, было изнутри забрано решёткой. Видимо, это было сделано с целью отвадить подобных мне бродяг без определённого места жительства, лазающих по чужим чердакам в надежде найти убежище в морозную ночь или в непогоду. Оставался второй путь – через каминную трубу.

На крышу выходило три трубы разной высоты и ширины. Не обладая субтильным телосложением трубочиста, я был вынужден остановить свой выбор на самой широкой из них, которая была также и самой высокой. К счастью, труба была сложена из кирпича, и взять её приступом оказалось легче, чем представлялось на первый взгляд. Собравшись с духом, я нырнул в тёмное чрево дымохода. Со стороны могло показаться, что я слишком долго колебался и прыжку моему не доставало грации, но это всё несущественные детали. Главное, я удачно и почти не больно приземлился прямо на мягкое место, подняв в воздух небольшое облачко пепла.

Комната, в которой я оказался, по всей видимости, служила хозяину кабинетом. Об этом свидетельствовали несколько шкафов с книгами и письменный стол. В проёме между двумя окнами стояла обитая шёлком софа на изогнутых ножках. Возле каждого подлокотника лежало по валику. Увидев это ложе из шёлка, я вдруг почувствовал непреодолимую усталость. Я едва доплёлся до софы, положил голову на валик, свернулся калачиком и через минуту уже спал крепким сном.

Разбудил меня какой-то шум. Я приподнял голову и прислушался. Мне показалось, что шум доносится из смежной комнаты, дверь в которую была нараспашку. Я поднялся и на цыпочках подошёл к двери.

Я еще не успел переступить порог комнаты, как уже понял, что в доме я не один. В нескольких шагах от меня стояло безобразное горбатое существо, какое не приснится даже в страшном сне. Сноп лунного света падал прямо на него, и я мог очень хорошо его рассмотреть, даже слишком хорошо: уродливой формы нос с надорванной ноздрей, вся морда в каких-то наростах. Я невольно отшатнулся. Горбун, видимо, не подозревавший о моем присутствии, тоже подался назад.

– Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали? – спросил я, с запозданием подумав, что вряд ли имею право на подобные вопросы.

Видимо, горбун тоже так решил, потому что оставил мои слова без ответа.

В этот момент я опять услышал шум, но на этот раз он был гораздо отчётливей и явно раздавался откуда-то снизу. Я напряг слух. Мой молчаливый собеседник тоже, как мне показалось, навострил уши. Шум стал сильнее. Уже можно было различить голоса и звуки, напоминающие удары. Там, внизу, шла драка!

– Посмотрим, что там? – спросил я у незнакомца и, не дожидаясь ответа, как был босиком, в несколько прыжков пересёк кабинет, распахнул дверь, ведущую в коридор, и побежал в сторону, откуда доносился шум драки.

У лестницы я притормозил и впервые задумался: "Что дальше?"

– Теперь свяжи ему лапы, да покрепче! – сказал снизу грубый голос, словно отвечая на мой вопрос. – Если этот ловкач опять от нас убежит, то нас посадят вместо него, как пить дать, а наши пятьсот крон достанутся кому-нибудь другому.

– Может, и ноги связать? – спросил второй голос, помоложе.

– Нет, ноги пока не надо. Пусть сначала дотопает до фургона. Я его на себе нести не собираюсь.

Оттуда, где я находился, не было видно, кто говорит и что происходит, но я уже обо всём догадался.

– Давай, Ваша Светлость, поднимайся! – приказал первый голос. –Нечего разлёживаться. Еще належишься в тюремной камере. Давай!

Послышался глухой звук ударов. Видимо, стражи порядка, или кто там ещё, пытались расшевелить свою жертву.

– Смотри, не встаёт. Кажись, вырубился. Слишком сильно ты его долбанул.

– Дышит хотя бы?

– Вроде дышит.

– Чёрт! Придётся нести его на себе.

– Вот ты и волоки, ты помоложе. А я подстрахую.

Опять послышалась какая-то возня, сопровождаемая покряхтыванием. Видимо, один из стражников пытался взвалить неподвижное тело себе на плечи.

– Нет, на спину мне его не поднять, слишком тяжёлый, – прокомментировал он свои напрасные усилия. – Придётся тащить волоком. Подсоби мне немного.

Я спрятался за колонной, полагая, что теперь они должны появиться в поле моего зрения, поскольку с того места, где я стоял, просматривался холл и входная дверь. Но никто не появился. Вместо этого шаги стали удаляться. "Они несут его к чёрному ходу", – догадался я.

Я было бросился за ними вслед, но вовремя одумался. Что я мог поделать один против двух вооружённых мышей? Бедолаге, попавшему в ловушку, я бы ничем не помог, только зря привлёк бы к себе внимание.

Я пересёк коридор и вошёл в одну из комнат, выходивших окнами на ту же улицу, что и задняя дверь дома. У обочины, прямо напротив двери, стоял большой чёрный фургон с крошечным зарешёченным окошком. На таких перевозили арестантов. Я видел, как открылась дверь дома и из него вышла мышь в синем мундире, каких мне раньше не приходилось видеть. Потом показалась сгорбленная спина, тоже в синем, которая довольно бесцеремонно волочила за собой – что бы вы думали? – бездыханную копию меня самого!

Несмотря на то, что я был готов увидеть то, что увидел, зрелище меня потрясло. Я знал, что все мужчины в нашем роду очень похожи друг на друга, но не предполагал, что фамильное сходство настолько велико. Не удивительно, что меня приняли за графа N. Если раньше у меня и были какие-то сомнения на этот счёт, то теперь они окончательно рассеялись.

Графа погрузили в фургон, и фургон отъехал, грохоча колёсами по булыжной мостовой.

Я ещё какое-то время стоял у окна, в полнейшем оцепенении, потом вышел из комнаты, осторожно спустился вниз, вошёл в кухню, где находилась дверь чёрного хода, и слегка толкнул её. Она была не заперта. Преследователи графа не могли её запереть, потому что у них не было ключа. Ключ, скорее всего, так и остался у графа, если только он его не обронил, уже находясь в доме. Я запер дверь на засов, решив, что позже поищу ключ. Если даже он не найдётся, на кухне должен быть хотя бы ещё один.

Я повернулся, чтобы вернуться на второй этаж, где оставил свои сандалии (пол в доме был холодный), и тут увидел, что странный незнакомец тоже спустился и дожидается меня в холле. Со времени нашей встречи наверху прошло всего несколько минут, а я уже успел забыть о нём. "А что, если этот непрошеный гость (отчего-то я был уверен, что незнакомец здесь тоже без приглашения) имеет какое-то отношение к той трагедии, невольным и беспомощным свидетелем которой я только что стал?" – подумал я и уже хотел было спросить его об этом, но так и замер с открытым ртом. Наверху лунный свет освещал только верхнюю часть туловища горбуна, нижняя же оставалась в тени, и я не заметил того, что увидел сейчас: как и я, горбун был бос!

Смутная догадка закопошилась у меня в голове. Я потряс головой, чтобы прогнать наваждение, мой визави сделал то же самое. Тогда я поднял правую лапу и потянулся к левой лопатке – к тому месту, где у незнакомца был горб. Незнакомец повторил мой жест. "Господи!" – не сдержался я от восклицания. Потом сделал несколько шагов вперёд, вытянул лапу – и коснулся холодной поверхности зеркала. Тот, кто вызвал у меня чувство страха, смешанного с омерзением, был я сам! Старая цыганка действительно сделала меня совершенно неузнаваемым, раз я сам себя не узнал.

Я вспомнил несчастного пьяницу, принявшего меня за порождение белой горячки, массажисток, закрывшихся от меня лапками, Его Величество Монморанси I, который был не в состоянии унять свой смех, представив меня в образе брачного афериста, вспомнил нелицеприятные эпитеты, которыми меня наградил Кабеку, – вспомнил и простил их всех. Если даже я сам, при всей моей аристократической сдержанности и такте, повёл себя не вполне достойно, познакомившись со своим отражением, то что же тогда говорить о других?

Самое сильное впечатление на меня произвёл горб. Я снял телогрейку и стал её внимательно рассматривать. Только теперь я увидел, что это не обыкновенная телогрейка со свалявшейся от старости ватой. Она была явно сшита по спецзаказу. Сгусток ваты на груди и второй, побольше, на спине, были, по всей видимости, предусмотрены кроем. Я понял, что держу в лапах не что иное, как спецодежду нищего.

Первым моим побуждением было выбросить этот шедевр портновского искусства. Но я лишь отряхнул его от сажи и натянул поверх рубашки, решив, что лучшего маскировочного костюма мне не найти.

Итак, одна загадка разрешилась сама собой. Но впереди меня ждали другие, гораздо более страшные тайны. В том, что тайны эти страшные, сомневаться не приходилось. Об этом свидетельствовало количество произведённых арестов, и не где-нибудь, а в ближайшем окружении королевы. Если меня правильно информировали, сама королева тоже в этот момент томилась в заточении.

Размышляя таким образом, я поднялся наверх. Там я отыскал свои сандалии и отправился осматривать дом. В первую очередь меня интересовало наличие в нём денег. Если я собирался спасти своего прапрапрадеда (а я собирался это сделать, иначе грош была цена мне самому и моим детективным способностям), то мне нужны были деньги, много денег. Столько я не ожидал здесь найти, поскольку дом уже, несомненно, обыскали ещё до меня, но всё же меня не покидала надежда, что, возможно, мне удастся отыскать тайник, ускользнувший от внимания стражей порядка, проводивших обыск.

Начать я решил с кабинета. Перво-наперво я осмотрел письменный стол, выдвигая один за другим все ящики. Денег там не оказалось. Если у хозяина дома и был тайник, то искать его следовало в другом месте.

От стола я переместился к книжным шкафам. Отодвигая книги, простукал в нескольких местах задние стенки, прощупал снизу все полки и створки дверей в поисках тайной пружины, но ничего не нашёл.

Немного расстроившись, я перешёл в следующую комнату, которая оказалась спальней хозяина. Прямо напротив двери на стене висело зеркало – то самое, в котором я первый раз увидел своё отражение. Горбун из зеркала по-прежнему копировал все мои движения, но я уже начал к этому привыкать, так что если я и замешкался на пороге, то не более, чем на секунду. Я подошёл к зеркалу и немного подправил грим: одна из бородавок наполовину отклеилась, и я водворил её на место, после этого критически осмотрел работу цыганки. Придраться было не к чему. Старая плутовка была мастером своего дела. До сих пор я считал, что и сам умею неплохо накладывать грим, но до неё мне было далеко.

Спальная не вызвала у меня особого интереса, и я прошёл в следующую комнату, которую я, правда не сразу, окрестил грим-уборной. Как её называл сам хозяин, наверняка сказать не могу, но, скорее всего, гардеробной. Одну стену комнаты целиком занимали двух- и трёхстворчатые шкафы с мужской одеждой. Я распахнул один из них и невольно присвистнул, как это обычно делает мой слуга Марсель, когда чему-то удивляется: рубашки, сюртуки, фраки, камзолы, панталоны наличествовали здесь в таком количестве, что с их помощью можно было обрядить если не полкоролевства, то весь королевский двор. Несколько полок были отведены под шляпы и парики. "По всей видимости, мой славный предок был большим франтом, – подумал я, – и, надо полагать, не последним в королевстве сердцеедом. Как бы то ни было, мне будет из чего выбирать, если дело дойдёт до встречи с баронессой Сен Фелисьен". Я уже мысленно запланировал встречу с этой дамой, которую мой личный информатор в лице трактирщика подозревал в стремлении занять место Её Величества, отправив саму Марианну Чеширскую на эшафот. О том, как обставить эту встречу, ещё предстояло подумать.

После минутного колебания я прошёлся по карманам графа. В конце концов, подумал я, это делается ради его же спасения. На этот раз мои поиски увенчались успехом: в одном из карманов я нашёл пять монет по десять крон. Я решил потратить их с умом, употребив в качестве стартового капитала для задуманного мною предприятия. Конечно, сумма была не бог весть какая, но кое-кто из ныне известных коммерсантов начинал и с меньшего, а если принять во внимание моё плачевное, даже нищенское положение, то у меня в лапах было почти целое состояние.

Из остальных предметов, находящихся в грим-уборной, моё внимание привлёк туалетный столик на изящных изогнутых ножках, уставленный множеством коробочек, баночек и бутылочек – обстоятельство не вызвавшее у меня большого удивления, поскольку в те времена представители сильного пола следили за своей внешностью не менее тщательно, чем дамы, и также молодились, переводя тонны пудры, румян, белил и помады. Если верить слухам, они не только красили губы, накладывали тени, румянили щеки, а даже, подобно представительницам слабого пола, нюхали ароматические соли и падали в обморок, дабы убедить прекрасных дам в тонкости своей душевной натуры и силе обуревающих их чувств. Что поделаешь, у каждого времени свои причуды.

Туалетный столик был оборудован несколькими выдвижными ящичками. Подумав, что денег там, скорее всего, нет, я собирался обойти их своим вниманием, но, проходя мимо, заметил, что один из ящичков приоткрыт, и потянул за ручку. Внутри обнаружилась шкатулка наподобие тех, в которых красавицы хранят свои украшения. Шкатулка запиралась на ключ, но сейчас она была открыта и, к моему сожалению, пуста. Кто-то уже успел освободить её от её содержимого. Однако этот кто-то кое-что проглядел. На дне ящика сиротливо поблёскивала золотым боком булавка для галстука в компании с одной запонкой. Я представил себе похитителя, запускающего лапу в шкатулку и в спешке рассовывающего чужое добро по карманам. Кое-что при этом могло либо остаться незамеченным, либо, что более вероятно, выпало из лап вора, а времени подбирать драгоценности не оставалось. Или его кто-то спугнул. Впрочем, всё это было неважно, поскольку поиски вора не входили в мои планы. Я взял булавку и сунул её в карман, решив, что, как только представится случай, обменяю её на наличные деньги. Запонку пришлось оставить, потому что её пару я так и не нашёл.

Когда я закончил осмотр "грим-уборной", за окном уже стоял светлый день. С того момента, как меня разбудил шум в холле, прошло несколько часов. "А я ведь ещё даже не завтракал", – подумал я, и мой желудок тут же отозвался недовольным урчанием. Я решил, что осмотр остальных комнат, в отличие от моего желудка, может подождать, и направил свои стопы на кухню, рядом с которой находилась дверь в погреб.

Последняя оказалась заперта. Это обстоятельство меня скорее обрадовало, чем огорчило, потому что позволяло надеяться, что орды вечно голодных стражей порядка до него не добрались, и в нём найдётся что-нибудь съестное.

Ключ от погреба я нашёл сразу. Попутно я ещё раз убедился, как живучи некоторые традиции в нашей семье: экономка графа хранила ключи там же, где и моя дорогая мадам Меттон. Отодвинув фальшивую перегородку в посудном шкафу, я обнаружил несколько запасных ключей, среди которых был и ключ от чёрного хода. Я снял его с гвоздя и сунул в карман брюк. Теперь я мог покидать дом и возвращаться обратно в любое время.

Содержимое погреба меня приятно поразило. Мой прапрапрадед оказался не только франтом, но и гурманом, который к тому же часто принимал в доме гостей, – иначе трудно было объяснить представшее моему изумлённому взору обилие еды и питья. Одной неженатой мыши такого количества сыров, колбас и окороков не съесть за всю жизнь. Что и говорить, голодная смерть мне не грозила.

Я нацедил в бокал немного вина из первой попавшейся бочки, отрезал большой ломоть от подвешенного к потолку окорока и съел всё это прямо за кухонным столом, пренебрегая этикетом и дивясь тому, как быстро я привык к своему новому статусу, не обременяющему мышь грузом светских условностей.

Глава девятая,

в которой происходит моё первое столкновение с господином Страчино, известным маусвильским ювелиром

Лишь утолив голод, я вспомнил о Пройдохе Мишеле. "А ведь он меня, наверное, уже давно дожидается", – подумал я, не зная наверняка, который теперь час, поскольку все часы в доме стояли, а мои собственные услаждали своим мелодичным боем слух Его Величество короля воров и бродяг.

Направляясь к двери чёрного хода, я думал о том, стоит ли посвящать своего нового знакомого во все подробности происходящего. Я так и не пришёл к определённому решению, когда, повернув за угол, увидел его примечательный цилиндр в конце Третьей Сырной.

Этот головной убор заслуживает того, чтобы сказать о нём несколько слов. По всей видимости, мой новый знакомый сам соорудил его из двух натянутых одна на другую мышкетёрских шляп с отгрызенными полями. Чтобы скрыть дефекты своего изобретения, Пройдоха Мишель обернул его куском чёрного шелка, теперь уже, правда, местами немного потёртого и утратившего свою шелковистость. Не удивлюсь, если именно это необыкновенное сооружение вдохновило господина Гетерингтона, прославленного торговца шляпами, на создание цилиндра. Сам Пройдоха очень гордился своей шляпой и носил её в любую погоду.

Завидев меня, он прервал свою прогулку и пошёл мне навстречу. По мере того как он приближался, лицо его принимало всё более озадаченный вид.

– Ты, часом, не болен? – спросил он, когда мы поравнялись.

– С чего ты так решил? – удивился я. – Я чувствую себя как нельзя лучше.

– Хм! – выразил своё сомнение Мишель и, продолжая меня внимательно разглядывать, заметил: – Сегодня ты выглядишь как-то иначе. Вот здесь, возле правого уха, у тебя ещё вчера была проплешина. И как минимум одной бородавки не хватает.

– Ночь была бурной, – ушёл я от прямого ответа. Я понял, что во время сна на узкой софе немного повредил грим, но не скажешь же об этом Мишелю.

– Ты тоже выглядишь не лучшим образом, – перевёл я разговор на него самого. – Такое впечатление, что прекрасная Магнолия пустила в ход тяжёлую артиллерию.

– A! Ты вот о чём! – сказал Пройдоха Мишель, потирая шишку на лбу. – Это мы вчера немного повздорили.

– Я так и понял. Любовь – разрушительная сила, как говорит один мой знакомый. Особенно если под лапой у любимой такое грозное оружие, как скалка.

– Сковородка, – поправил меня Пройдоха. – Это была сковородка.

– Тем лучше. То есть, я хотел сказать, тем хуже. Так что ты натворил на этот раз?

– Ничего, ровным счётом ничего. Просто на минуту остановился пообщаться с её соседкой. Только и успел разок дёрнуть её за хвостик, а Магнолия тут как тут.

– Хвостик – это серьёзно. На месте прекрасной Магнолии я бы тоже вспылил.

– Все-то ты шутишь. Нет бы посочувствовать другу.

– Я тебе сочувствую. Тем более, что у меня для тебя есть ещё одна не очень приятная новость.

– Ну вот! Я так и знал! Как увидел, что одной бородавки у тебя на лице не хватает, так сразу и понял, что что-то стряслось.

– К бородавке эта новость не имеет никакого отношения. Я просто хотел тебе сообщить, что сегодня ночью мы лишились тех пяти сотен, из-за которых вчера весь вечер пытали хозяина трактира. Графа N сегодня повязали в его собственном доме.

– Да ну? Но ты-то как об этом прознал? – удивился Мишель.

– Это длинная история.

– Так сократи.

– Если совсем коротко, то сегодняшнюю ночь я провёл в доме графа. Я ещё вчера вечером решил там побывать. Дом-то ведь пуст. Вот я и подумал, переночую там, а заодно что-нибудь разведаю.

– Разведал?

– Не успел. Появился хозяин, а вслед за ним полиция. Видимо, за домом следили. Удивляюсь, как они меня проглядели. Наверное, следили только за входом, а я залез через крышу.

– А как ты узнал, где этот дом?

– Догадался. Видел, как вчера королевские мышкетёры проверяли целостность печати вот на этом доме, – я показал на свой дом, рядом с которым мы стояли. – Помнишь? Ты тоже при этом был. Я ещё тогда подумал, что кого-то ищут. Потом прочёл листовку, и у меня всё сошлось. Я тебе ничего не говорил, хотел сначала проверить свою догадку.

– А что, в доме и правда никого?

– Ни единой души. Так что нам с тобой будет где ночевать, пока дом остаётся пуст. И даже через крышу не придётся лазать, потому что у меня есть ключ.

И я продемонстрировал Пройдохе ключ от чёрного входа.

– Хозяин обронил, а я подобрал.

– А пожрать там найдётся?

– Больше, чем в нас с тобой влезет.

– Вот с этого бы и начинал.

– Ты что, голоден?

– Ну да. Со вчерашнего вечера ничего не ел. Магнолия отказалась меня кормить. Не пойму, желудок-то мой в чём провинился? Знаешь, брошу я её, пожалуй. Найду себе другую крошку, которая оценит меня по достоинству.

– Я, конечно, мало что смыслю в любви, но будь у меня пассия, я бы предпочёл, чтобы она продолжала приятно заблуждаться на мой счёт, вместо того чтобы пытаться отыскать во мне скрытые достоинства, – заметил я. – Но насчёт желудка ты прав. Оскорбление желудку ты не должен сносить, особенно от мышки, у которой нет другого пути к мужскому сердцу, кроме как через этот пищеварительный орган.

Как читатель догадался, это во мне говорила обида на прекрасную Магнолию.

– Решено. Я так и поступлю, – согласился Пройдоха, – тем более что с этого момента мы переходим на довольствие к графу N.

Последнюю фразу он уже произнёс, усаживаясь за стол на кухне графа, куда я его привёл. Пока он ел, (а ел он, надо сказать, так же самозабвенно, как разглагольствовал о своей персоне), я рассказал ему более подробно о своих ночных приключениях, опустив лишь встречу со своим отражением. К чести Мишеля надо сказать, что к потере вознаграждения, которое, как он полагал, у нас увели прямо из-под носа, он отнёсся философски, заметив, что деньги – дело наживное, после чего мы плавно перешли к вопросу о том, как будем их наживать или, вернее, зарабатывать (слово "наживать" нам обоим не понравилось), ведь теперь, получив лицензию на индивидуальную трудовую деятельность, я официально состоял в числе подданных Его Величества Монморанси I и, как всякий подданный, должен был исправно платить налоги. Кроме того, у меня были и свои причины подыскать себе доходный бизнес, в которые я пока не стал посвящать своего нового друга. Я понимал, что со временем придётся раскрыть ему кое-какие свои тайны, поскольку мне всё равно нужен был помощник, но решил не торопиться.

– Может, грабанём какого-нибудь ювелира, раз у тебя талант по этой части? – спросил Мишель, которому я успел рассказать о том, как мне удалось умилостивить короля воров и бродяг, купив у него патент в обмен на часы. – У меня даже есть одна кандидатура на примете. Некий господин Страчино. Слышал о таком?

Я сказал, что не слышал.

– Ну да, ты ведь не местный. Ты из этого, как его…Неапольвиля. Прости, я всё время об этом забываю. Но здесь этого Страчино знает каждый вор и бродяга.

– И чем же он так знаменит?

– Своими тёмными делишками. Поверь мне, это та ещё каналья! Много я встречал за свою жизнь прохиндеев, но такого – никогда. Спит и видит, как бы кого-нибудь облапошить. Представь, этот тип даже краденым не брезгует. Если кто что спёр или так, прихватил по случаю, то обычно несёт это добро прямо к нему. Страчино потом эти краденые вещички сбывает своим богатым клиентам, навесив нолик, а то и два. Кстати, та краля, что тебе приглянулась, жена прокурора, наведывается в его лавку чуть ли не каждый день, потому что у него хоть и не дёшево, но всё же дешевле, чем у других ювелиров, да и ассортимент пошире. Многие из наших имеют на него зуб, потому что ни разу не было, чтобы он кого-нибудь не кинул, но поделать ничего не могут. Пару раз его пытались ограбить, да ничего не вышло. Вот я и подумал, может, нам с тобой взяться за это дело?

– Отчего же не взяться? – ответил я. – Вот только грабить его мы не будем.

– Почему?

– Во-первых, потому что у наших предшественников ничего не вышло, и это настораживает, поскольку, как я понимаю, это были не дилетанты. Во-вторых, у нас с тобой нет лицензии на этот вид трудовой деятельности, и настоящие гангстеры будут на нас в обиде, не говоря уже о немилости короля. Лично мне очень не понравились его огромные клыки и острые когти. Мы придумаем что-нибудь похитрее. Но для начала надо осмотреться. Провести разведку на местности, так сказать. Кстати, у нас даже есть повод наведаться в ювелирную лавку. Вот смотри, – и я достал из кармана булавку для галстука.

– Недурная вещица, – сказал Пройдоха, рассматривая усыпанную алмазами булавку. – Камни настоящие?

– Несомненно.

– Где ты её взял?

– Нашёл среди вещей графа. К сожалению, это всё, что осталось после обыска в доме.

– На сколько может потянуть такая штукенция, как думаешь?

– Как минимум на двести крон. Если ты поел, мы можем наведаться к господину Страчино прямо сейчас.

*****

Лавка ювелира находилась на одной из немноголюдных улочек, каких много в центре города. Нам повезло. Господин Страчино скучал за прилавком в компании своего помощника, который, судя по некоторому сходству черт, мог вполне быть его родственником. Не исключено, что на меня произвёл впечатление рассказ Мишеля, и оттого я отнёсся к ювелиру с предубеждением, но его тяжёлое лицо и маленькие хитрые глазки не внушили мне доверия.

Мелодичный звон дверного колокольчика заставил его поднять глаза и нацепить на лицо приторно-сладкую улыбку, которая тут же исчезла, как только он увидел, кто к нему пожаловал.

– Чем могу служить? – спросил он не очень приветливо, но без настороженности или страха. Я объяснил это тем, что пройдоха ювелир привык иметь дело с такими неординарными личностями, как мы с Мишелем. Однако я недооценил господина Страчино, смелое поведение которого имело ещё одну причину. К сожалению, о ней я узнал несколько позже.

– У нас есть для вас кое-что интересное, – сказал Мишель, которому я поручил вести переговоры, отведя для себя роль наблюдателя.

– Покажите.

Мишель протянул ювелиру булавку.

– Ну, и чем же эта вещь, по-вашему, интересна? – спросил Страчино, вертя в лапах булавку с деланным безразличием.

Мишель немного растерялся.

– Ну как чем, – пробормотал он нерешительно. – Известное дело, своей ценностью.

– Ценностью? Не смешите меня. Краденая вещь не может быть ценной, потому что она краденая.

– Но эта вещь не краденая. Она принадлежит вот этому господину, – и он показал на меня. – Это фамильная реликвия.

– Тогда она тем более не может быть ценной, поскольку у этого господина, – тут он посмотрел на меня с пренебрежением, почти с брезгливостью, – ценных вещей сроду не водилось и водиться не могло.

– Значит, вы не купите её у нас?

– Отчего же, куплю. Но только, чтобы сделать приятное таким уважаемым господам, как вы, – и Страчино поклонился нам с насмешливой улыбкой. – И даже заплачу больше, чем она стоит.

– Сколько?

– Две кроны.

– Две кроны? Но это ведь грабёж средь бела дня! – воскликнулМишель.

– Вот тут вы опять неправы. Грабить средь бела дня – это по вашей части. Я же, если господа запамятовали, всего лишь ювелир. Я делаю украшения и продаю их своим клиентам.

– Хорошо, – вмешался я в разговор. – Считайте, что мы передумали продавать булавку. Пожалуйста, верните её нам.

– Зато мы не передумали её купить, так ведь, Моисей? – обратился Страчино к своему помощнику.

Тот покачал головой:

– Не передумали.

– Вы ведёте нечестную игру, – сказал я.

– Тебе не кажется, Моисей, что этот господин нас оскорбляет?

– Кажется.

– А мы не любим, когда нас оскорбляют. С обидчиками у нас разговор короткий. Мы просто передаём их в лапы полиции.

Ювелир сделал знак своему помощнику, и тот вышел из лавки, звякнув колокольчиком.

Теперь ювелир остался один, нас же было двое. Я решил воспользоваться этим обстоятельством и перегнулся через прилавок, чтобы выхватить у наглеца булавку – и грудью упёрся в длинный ствол пистолета.

Почти тут же на улице раздался резкий звук свистка. Как вскоре выяснилось, это Моисей вызывал подкрепление.

– Мне кажется, что дело начинает принимать неожиданный оборот, – тихо заметил Мишель.

Я кивнул:

– Я тоже это заметил. Что посоветуешь?

– Бег на длинную дистанцию. Это самое надёжное в таких случаях.

Совет Мишеля пришёлся как нельзя кстати, потому что в ответ на свист послышался ответный свист и приближающийся топот нескольких пар ног, обутых в тяжёлые сапоги.

Рванув дверь на себя, Мишель стрелой пронёсся мимо помощника ювелира и взял курс на собор Семи святых мышей. Впрочем, не исключено, что у него был какой-то другой, неведомый мне ориентир, или вообще не было никакого ориентира. Как бы то ни было, я старался не отставать.

Глава десятая,

в которой я присутствую при исповеди прекрасной дамы

Подгоняемые звуками погони, мы несколько минут бежали, не останавливаясь. Прохожие, боясь оказаться на пути разъярённых полицейских, бросались в сторону и пытались укрыться в подвалах и лавчонках. Стражи порядка, сразу было видно, не даром ели свой сыр: служебный долг они выполняли не за страх, а за совесть. Но они не рисковали жизнью, как мы, и оттого всё же немного поотстали.

– Сюда, – бросил мне через плечо Мишель, когда мы поравнялись с собором Семи святых мышей.

Я и опомниться не успел, как он уже скрылся в сумраке величественного здания. Я устремился за ним.

По левую сторону от входа находились две исповедальни. Из одной из них доносились приглушенные голоса, дверцы другой были полуоткрыты. Недолго думая, Мишель прошмыгнул в отсек, предназначенный для исповедника, и сделал мне знак последовать его примеру. Я безропотно повиновался: с минуты на минуту сюда могла нагрянуть полиция. Я втиснулся внутрь, опустился на скамеечку рядом с Мишелем и плотно прикрыл за собой дверцу.

– Никогда мне ещё не приходилось так быстро бегать, – тихо сказал Мишель. Дышал он тяжело – явный признак того, что, зарабатывая на жизнь, он, как и я, привык работать головой, а не ногами.

– Вот тебе ещё одна причина, по которой мы не должны соваться в лавку жулика Страчино под видом грабителей. Сдаётся мне, что заряженный пистолет – лишь один из сюрпризов, которые этот ювелир с замашками преступника приготовил для налётчиков.

– Мы можем бомбануть кого-нибудь другого. В Маусвиле полно ювелиров.

– Поздно. Теперь у нас есть все основания сохранить верность господину Страчино. Свести с ним счёты для нас отныне дело чести. Профессиональной чести.

– Ты же только что сам сказал, что бомбануть его невозможно.

– А я и не говорю о вооруженном налёте. Мы придумаем комбинацию позаковыристей, что-нибудь в соответствии с нашим новым амплуа. Правда, господин Страчино, судя по всему, очень хитёр. Но на свете немало хитрецов, которые попадались на удочку ещё большим хитрецам. До сих пор он имел дело главным образом с простаками, и поэтому привык считать себя умнее, чем он есть на самом деле. Вот этим обстоятельством мы и воспользуемся. Если, конечно, нас до тех пор не схватят, – добавил я осмотрительно.

Не успел я произнести последние слова, как послышался звук шагов. Я непроизвольно съёжился на неудобном сиденье. Шаги приближались. Но это не были шаги полицейских. Потом я услышал шорох платья и лёгкий вздох.

– Вы здесь, святой отец? – спросил нежный голосок. Ажурная перегородка не позволяла хорошо разглядеть грешницу, оставляя большой простор для воображения. Забегая вперёд, скажу, что нежный голосок меня не обманул: дама была действительно очень хороша собой.

Я приложил палец к губам, призывая Мишеля молчать, но я опоздал. Он уже открыл рот, тем самым обнаружив, если не наше, то своё присутствие.

– Слушаю тебя, дочь моя, – сказал он, подражая манере священника.

Видимо, от перенесённого потрясения разум его слегка помутился, и он плохо соображал, что делает.

– Я пришла покаяться, святой отец. Я грешна, очень грешна, – сказала мышка.

– В чем же грех твой, дочь моя?

– Я… я…

– Смелее, дочь моя.

– Я не знаю, как сказать.

– Может быть, я смогу тебе помочь. Ты, наверное, пришла покаяться в том, что не смогла устоять натиску соблазнителя, какого-нибудь охотника за наслаждениями?

– Натиску соблазнителя? – мышка, казалось, была озадачена. – Нет, я никогда не смотрела на мою связь с королём как на грехопадение. Я думала, что совершаю благое дело. Если бы я отказала Его Величеству, это бы доставило ему большое огорчение.

– С точки зрения церкви личность совратителя не имеет значения. Прелюбодеяние остаётся прелюбодеянием, – сурово заметил Мишель.

– А мне сказали, что уступить королю – не грех, а как раз наоборот, – продолжала мышка, явно не желавшая осознавать всю глубину своего падения.

– Кто же тебя так неправильно информировал, дочь моя?

– Его Величество. Когда добивался моей благосклонности. Он сказал, что о таком грехопадении мечтает каждая мышка в королевстве.

– Ну, раз так сказал сам король, тогда это, конечно, другое дело.

– Значит, этот грех мне простится?

– Считай, что Господь тебя уже простил. Хотя церковь и осуждает распутство в любой форме, в некоторых случаях она относится снисходительно к грешницам.

– Благодарю вас, святой отец. А то я уже начала беспокоиться.

– Но ты ведь пришла в чём-то покаяться?

– Да, но я не знаю, в чём именно состоит мой грех.

– Что-то я тебя не понимаю, дочь моя.

– Вот уже много дней я долго и упорно молюсь, прося Господа, чтобы он покарал маркизу Монт д’Ор, мою коварную соперницу, но Господь глух к моим молитвам. Вот я и подумала, что, наверное, в чём-то провинилась перед ним, раз он не желает меня слушать.

– И это всё?

– Нет, не всё, – замялась мышка. – Ещё я ходила к цыганке.

– К цыганке? Зачем?

– Чтобы она помогла мне расправиться с соперницей, раз Господь не хочет мне помочь.

– И что же? Цыганка помогла тебе?

– Нет. Она меня обманула. Продала мне отравленную пудру, которая должна была превратить маркизу в уродину, а пудра не подействовала. Маркиза стала даже ещё прекрасней. Король от неё без ума, а я… я так несчастна, так несчастна! Не знаю, что будет теперь со мной! Я так его люблю.

– Может быть, всё ещё обойдётся, – сказал Мишель, немного смилостивившись над бедной грешницей.

– Не обойдётся. Последнее время король совсем охладел ко мне. На прошлой неделе он даже не пришёл на праздник, который я устроила в его честь, а вчера… вчера велел мне освободить покои по соседству с его апартаментами и возвращаться к мужу. К этому старому уроду! Но разве я могу ослушаться своего повелителя? Пришлось вернуться. Но и это ещё не всё. Король хочет развестись с Её Величеством и жениться на маркизе. Мне он никогда не предлагал свою лапу. Только сердце. Говорил, что я слишком глупа, чтобы быть королевой. Да я и сама знаю, что не очень умна, поэтому никогда на этом не настаивала. Мне всегда был нужен только он, он сам, а не его трон.

– Чем же маркиза его приворожила?

– Вот именно, приворожила! Уж не знаю чем, но приворожила. Знала бы, сама бы воспользовалась этим средством. Но, увы! не знаю. Средство, видимо, очень сильное. Короля словно подменили. Раньше он всё время заглядывался на других мышек, а сейчас стал такой задумчивый, всё бродит один по саду. Даже на охоту перестал ездить.

– Может быть, всё не так плохо? Может быть, король просто озабочен делами государства?

– Нет. После того, как он расправился с заговорщиками, он совсем перестал интересоваться государственными делами. Я знаю, он день и ночь мечтает о ней, о маркизе. И подумать только, что я сама, своими собственными лапками толкнула его в объятья этой обманщицы! Но разве я могла предположить, что её надменная холодность произведёт на короля такое впечатление? Я ведь только потому и подружилась с ней, что она была единственной, на кого не действовали его чары. А теперь выходит, что она всё время притворялась.

– Не кори себя, дочь моя. Что сделано, то сделано.

– Посоветуйте, как мне быть, святой отец.

– Смирись. Неизбежное нужно принять со смирением. Смирись, и тебе сразу станет легче.

– Совсем отказаться от борьбы? Позволить лживой маркизе занять моё место в сердце короля?

– Твоё место она не займёт. Она займёт своё. Твоё место навсегда останется за тобой, дочь моя.

– Как красиво вы говорите, святой отец.

– Эти слова мне подсказал мой жизненный опыт и моё общение с Господом. Ты поступишь разумно, если прислушаешься к ним.

– Спасибо, святой отец. Я сделаю, как вы советуете. Я постараюсь смириться.

– И молись, молись, дочь моя. Возлюби Господа Бога твоего и тогда господь явит к тебе любовь свою, – с чувством произнёс Пройдоха Мишель и, помедлив, добавил: – А теперь ступай себе с миром. Отпускаю тебе грехи твои. Амен.

Опять послышался шорох платья и звук теперь уже удаляющихся шагов. Я тронул Мишеля за локоть:

– Быстрее, за ней! Мы должны узнать имя этой дамы.

Мишель попытался что-то сказать, но я не стал слушать. Я не мог упустить такой важный объект.

Мы подоспели как раз вовремя: дама садилась в поджидавшую её карету. Дверцу кареты украшал неизвестный мне герб. Мы с Мишелем привычно примостились на запятках.

– Ну и как я тебе в роли священника? – спросил Мишель, которому явно не терпелось услышать от меня похвалу своему артистическому таланту.

Я не мог одобрить его поведения, но и осуждать его не имел права, поскольку сам уже второй день разыгрывал перед всеми комедию.

– Такой наглости я не ожидал даже от тебя, – сказал я, стараясь звучать как можно строже.

– Каюсь, не устоял против искушения. Это всё моё воспитание, будь оно неладно. Когда прекрасная мышка меня о чём-то спрашивает, я, как истинный джентльмен, не могу проигнорировать её вопрос. Да и сам посуди: если бы я промолчал, она бы пошла искать настоящего священника, и тогда нам с тобой пришлось бы покинуть наше убежище. Иногда приходится жертвовать благочестием во имя спасения собственной жизни.

Говоря это, Пройдоха смотрел на меня такими честными глазами, что я невольно улыбнулся. Да и как я мог на него сердиться, когда благодаря его выходке я случайно получил доступ к необычайно важным для меня сведениям?

– А зачем тебе знать имя этой дамы? Неужели заинтересовала? – спросил Мишель, вспомнив о цели нашего путешествия.

"Чтобы вычеркнуть её из списка подозреваемых в заговоре против короля", – подумал я, но вслух этого говорить не стал, поскольку такой ответ повлёк бы за собой новые вопросы, на которые я пока не был готов ответить. Чтобы как-то удовлетворить его любопытство, я сказал:

– Подумал, что может пригодиться в будущем.

Так, подпрыгивая на ухабах, мы доехали до дома, в котором теперь обитала прекрасная незнакомка со своим, если верить её словам, немолодым и не очень привлекательным мужем. Заметив, что карета стала притормаживать, я соскочил с запяток и только тут к своему удивлению обнаружил, что нахожусь на одной из Сырных улиц, откуда до моего дома лапой подать. Получалось, что мы с виконтессой почти соседи.

На пороге особняка появился слуга в ливрее. Быстро сбежав по ступеням, он распахнул дверцу кареты и помог даме выйти. Потом они оба исчезли внутри дома.

– Попробуй узнать у кучера, чей это дом, – сказал я Мишелю, а сам отошёл в сторону, чтобы ещё больше не компрометировать своим внешним видом Пройдоху, который и сам по себе не внушал доверия.

Мишель вернулся через минуту. По его кислому лицу я понял, что попытка не увенчалась успехом. Впрочем, иного исхода я и не ожидал. Возницы редко принадлежат к числу разговорчивых мышей.

– Он меня отшил, – сказал Пройдоха. – Но ты не волнуйся. Я всё равно узнаю всё, что надо, дай мне несколько минут.

Я сказал, что буду ждать его, сколько потребуется, и он ушёл, помахивая тросточкой на манер праздношатающегося повесы. Надо заметить, что делал он это с таким небрежным изяществом, что я невольно залюбовался им. В своей прежней жизни я знавал мышей, которые часами упражнялись перед зеркалом, чтобы добиться такой небрежности и раскованности в движениях. У Мишеля же всё получалось естественно, поскольку было продолжением его артистичной натуры, какого-то внутреннего аристократизма.

Со своего поста я видел, как он медленно прогуливается по улице в ожидании подходящего источника информации. Через десять минут дверь интересующего нас особняка снова открылась, и из него вышла ещё совсем юная пухленькая мышка. По тому, как приосанился Мишель, я догадался, что он тоже её заметил. На этот раз я не сомневался в успехе и оказался прав. Мышка, как это обычно случалось, не обошла вниманием цилиндр Мишеля, который тут же галантно приподнялся. За приветствием последовал короткий обмен репликами и, не успел я сосчитать до десяти, как Пройдоха уже шёл рядом с новой знакомой вниз по улице, поддерживая её под локоток.

Вернулся он нескоро. Я уже устал его ждать. Весь вид его говорил о том, что отставка прекрасной Магнолии – дело решённое и что наш сердцеед уже подыскал ей замену.

– Ну что, узнал? – спросил я.

– Что именно? – не сразу понял Мишель. Он явно ещё не спустился с седьмого неба, где пребывал последние полчаса.

– Я просил тебя узнать, чей это дом.

– Ах, это! Разумеется, узнал. Этот дом принадлежит барону Сен Фелисьен, – сказал Мишель и тут же перешёл на интересующую его тему: – Ты видел эту пышечку? Хороша, правда?

Я сказал, что плохой судья в вопросах женской красоты, и потому целиком полагаюсь на его мнение.

– Жаль, что ты не видел её с близкого расстояния. Она бы тебе понравилась. Вся такая пухленькая, аппетитненькая, так и хочется съесть.

– Она служит у баронессы? – спросил я.

– Нет, она забежала туда на минутку, посплетничать с подругой. Та работает горничной у баронессы, и они последнее время редко виделись, поскольку подруга жила с хозяйкой во дворце, но вчера они вернулись. Говорит, король её выставил. Не её саму, конечно, а баронессу. Говорит, что её хозяйка какое-то время была дружна с баронессой, но теперь они в ссоре.

– Надеюсь, ты спросил имя её хозяйки?

– Мне и спрашивать не пришлось. Она сама его назвала.

– Ну и кто это?

– Сам угадай.

Я нетерпеливо передёрнул плечами.

– Сдаёшься?

– Сдаюсь.

– Её хозяйка – та самая маркиза Монт д’Ор, что вытеснила её из сердца и из постели Его Величества! Что, удивлён? – спросил Мишель, необычайно довольный собой, и, не дав мне ответить, вновь перескочил на разговор о себе самом: – Мы решили продолжить знакомство. Кстати, малышку зовут Мелиситой. Послезавтра я обещал сопровождать её во Дворец правосудия.

– Во Дворец правосудия? Не очень подходящее место для первого свидания, ты не находишь?

– Я-то как раз нахожу, но так уж получилось. Малышка специально отпросилась у маркизы на весь день, чтобы побывать на процессе. Кстати, там и впрямь может оказаться очень интересно. Если хочешь, можешь к нам присоединиться.

– А что за процесс?

– Будет суд над колдуньей.

– Над колдуньей? Разве такое ещё практикуется?

– Сколько душе угодно. Народ жаждет бесплатных зрелищ.

– Думаешь, будет много народу?

– Поверь мне, в зале будет не протолкнуться.

– И что, никто не боится, что ведьма что-нибудь с ним сотворит? Например, превратит в курицу или, ещё хуже, в червяка?

– На этот счёт можешь не волноваться. У этой ведьмы другая специализация.

– И в чём же её обвиняют?

– В совращении собственного мужа. Причём, насколько я понял, обвинений несколько. Сначала она охмурила своего будущего супруга при помощи колдовства, заставив его таким образом жениться на себе, а потом – это уже второе обвинение – удерживала подле себя силой своих чар, пока он не умер при исполнении супружеского долга, оставив ей изрядное состояние.

– И ты в это веришь?

– Не знаю. Все верят. А ты что, не веришь?

– Нет, я не верю. Думаю, что и господа судьи в это мало верят. Иначе бы они побоялись учинять процесс над такой опасной гражданкой. Как-никак колдунья. Мало ли. Скорее всего, бедная мышка перешла кому-то дорогу, и этот кто-то решил избавиться от неё, состряпав ложное обвинение. Думаю, не ошибусь, если предположу, что против неё играет кто-то из родственников мужа. Когда речь идет о наследственном состоянии, этот вывод напрашивается сам собой. Пожалуй, я составлю компанию тебе и прелестной Мелисите, хотя бы для того, чтобы проверить своё предположение.

Глава одиннадцатая,

в которой я удостаиваюсь чести впервые лицезреть господина королевского прокурора

На следующее утро Мишель отправился на улицу Задушенных Мышей за моей лицензией, а я решил начать день с посещения старьевщика. Чтобы держать под наблюдением ювелирную лавку господина Страчино, а также для последующих действий мне нужно было изменить свой облик и в первую очередь несколько разнообразить свой гардероб. Вещи, которые я обнаружил в доме графа, для вышеозначенной цели не годились, требовалось подыскать себе что-нибудь попроще.

Один магазинчик, торгующий подержанными вещами, я заприметил ещё в первый день своего пребывания в королевстве Мауса XIII. Он находился на одной из улочек, берущих начало у известной читателю Площади Старьёвщиков, где я провёл свою первую ночь в компании цыган. Это было достаточно далеко, где-то в получасе ходьбы от дома графа, но подумав, что на поиски другой лавки может уйти гораздо больше времени, я направил свои стопы прямо туда.

Магазинчик состоял из одной большой комнаты, заваленной всяческой рухлядью, как, впрочем, и положено лавке старьёвщика. Хозяина я заметил не сразу. Он стоял среди груды тряпичного хлама и, приподняв линялые панталоны, внимательно разглядывал их, очевидно, на предмет пятен или каких других изъянов. На скрип двери он обернулся.

– Желаете что-то продать или, наоборот, приобрести? – спросил он после того, как внимательно оглядел меня с ног до головы.

– Я бы хотел взглянуть на вашу коллекцию одежды, – ответил я, чувствуя себя несколько неловко под его пронзительным взглядом, хотя давно бы должен привыкнуть к тому, что вызываю любопытство у своих собратьев.

– Взглянуть на мою коллекцию! Пожалуйста! Вся моя коллекция вот в этой куче. Прошу! – и старьёвщик показал на груду тряпья у своих ног. –Изучайте на здоровье. Если понадобится моя помощь, вы найдёте меня за конторкой.

С этими словами он отошёл, а я стал рыться в хламе. Чего там только не было! Причём многие вещи были в довольно хорошем состоянии. Видимо, старьёвщик не брал на комиссию, как сейчас принято говорить, что попало. Я присмотрел несколько вещей, которые могли бы мне пригодиться. Особенно мне понравился короткий камзол, из тех, что носили в ту пору состоятельные горожане, и я решил тут же примерить его.

– Так я и думал! – услышал я за спиной голос хозяина лавки.

– Вы позволите? – спросил он, подходя поближе и поднимая с пола мою телогрейку. – Как только вы вошли, я сразу понял, что горб у вас липовый.

– Хотите знать, как я догадался? – продолжил он, видя моё замешательство.

Я сказал, что было бы любопытно узнать.

– Уж больно вы высоки для горбуна.

– Вы первый, кто обратил на это внимание, – сказал я. – До сих пор все думали, что горб настоящий.

– Ну, я-то не все. У меня глаз намётан. Стоит кому забрести в мою лавку, как я уже знаю, что это за птица и с чем пожаловала. Ну и телогреечка ваша мне немного помогла. Знакомая телогреечка.

– Да, телогрейка действительно не моя, – ответил я. – Мне её одолжили.

– И ещё сдаётся мне, – продолжил свой экскурс в мою биографию старьёвщик, – что вы не из местных. Тут на днях комедианты объявились. Вот я и подумал, не из их ли вы числа.

Я сказал, что действительно принадлежу к труппе бродячих актёров. Моя ложь выглядела тем более убедительной, что подтверждалась горой отобранного мною платья. Старьёвщик, скорее всего, решил, что я закупаю костюмы для всей труппы.

– Если вам она больше не нужна, – продолжал старьёвщик, который на протяжении нашего разговора не выпускал из лап телогрейку, – то я готов приобрести её у вас в обмен на другую одежду.

– Я не могу ее продать, ведь вещь не моя, – ответил я. – Я должен вернуть её владельцу. Я даже не успел поблагодарить его за услугу. Вот только не знаю, где его теперь искать.

И я поведал старьёвщику историю моих мытарств, несколько видоизменив её сообразно ситуации: отстал от труппы, заблудился в малознакомом городе, набрёл на греющихся у костра гостеприимных цыган.

– Проснувшись утром, я не обнаружил ни цыган, ни повозки, – закончил я свой рассказ. Будет жаль, если они покинули город насовсем.

– Скорее всего, так оно и есть, – сказал старьёвщик. – Вот уже третий день, как я никого из них не видел, а до этого они частенько сюда наведывались. Случалось, что и по нескольку раз на день.

– Среди них была старая цыганка по имени Манана. Я надеялся купить у неё кое-что из аксессуаров гримёра.

– Вы имеете в виду накладные носы?

– Не совсем, но нечто в этом роде.

– А я и понятия не имел, что она и этим тоже приторговывает.

Я не до конца понял последнее замечание старьевщика и потому оставил его без комментариев, лишь ещё раз выразив сожаление по поводу отъезда цыган.

Заметив, что я расстроен, старик сказал:

– Я не знаю, есть ли у господина Тартара то, что вам надо, но вы могли бы к нему заглянуть, это совсем недалеко – если, конечно, не боитесь.

– А кто это, господин Тартар? – спросил я.

– Это самый известный в городе парфюмер.

– И чем же он так страшен, что я должен его бояться?

– Скажем так: у него дурная репутация.

– Он что, продаёт отравленные духи?

– Не исключено. За лапу пойман не был, но слухи ходят разные. Знаете, как это бывает: кто-то желает продлить себе молодость, кто-то, наоборот, укоротить жизнь сопернику или сопернице. Говорят, господин Тартар не отказывает в помощи ни тем, ни другим.

– И это сходит ему с лап?

– До сих пор сходило. У него могущественные покровители. Среди его клиентов не только дамы высшего света и полусвета, но даже, я слышал, особы голубых кровей. Но вас всё это не должно тревожить. Возьмёте, что вам надо, да уйдёте.

– Если я решусь наведаться к господину Тартару, как мне его найти?

– Нет ничего проще. От Площади старьёвщиков возьмёте влево, в сторону Кошачьего моста, здесь до него лапой подать, а когда перейдёте мост, опять повернёте налево, в первый же переулок. Не ошибётесь. Ваш нос вас сам туда выведет. Раньше, когда господин Тартар ещё был не так известен, он арендовал небольшой домишко прямо на Кошачьем мосту, но после погрома переехал в менее людное место.

– После погрома?

– Да. А чему вы так удивляетесь? Народ у нас по большей части тёмный, суеверный, и те, кому по нескольку раз на день приходилось проходить мимо обители колдуна, как здесь называют господина Тартара, взбунтовались и однажды нагрянули к нему с ломами и кувалдами. Всё порушили. Но нашлись благодетели, помогли парфюмеру обосноваться на новом месте. Зато теперь у господина Тартара не то, что лавка, а целый дом с большим подвальным помещением. В подвале, говорят, располагается лаборатория, где господин Тартар колдует по ночам. Туда ведёт железная дверь, так что все реторты и прочая колдовская утварь теперь в безопасности. Вывески на доме, правда, нет, да она и не нужна. Найдёте по запаху. Это тем более просто, что все соседние дома пустуют, причём всё по той же причине: никто не хочет жить по соседству с нечистой силой.

Я поблагодарил словоохотливого старика за подробную информацию, расплатился за покупки и, сказав, что зайду за ними на обратном пути, отправился на поиски парфюмера.

Как и предсказывал старьёвщик, нужный дом я отыскал сразу. На подходе к нему меня обогнала карета, из которой вышел грузный господин в белом парике и в зелёном расшитом золотом камзоле. Лица его я не разглядел, но по всему было видно, что это птица высокого полёта. Господин уверенно поднялся по трём ступенькам, ведущим в дом, распахнул дверь и вошёл внутрь. Я последовал за ним. Важный господин пересёк первое помещение, оборудованное наподобие современной аптеки, и, не задерживаясь у прилавка, прямиком направился к другой двери, очевидно, ведущей во внутренние помещения дома. За длинным прилавком я успел заметить двух молодых мышей, по всей видимости, помощников или учеников господина Тартара, которые обслуживали двух дам. На секунду я замешкался, но не стал останавливаться, а последовал за зелёным камзолом. Тот уже потянул на себя дверь, как вдруг взволнованный молодой голос воскликнул:

– Нет, нет, вам туда нельзя!

Благообразный господин никак не отреагировал на это восклицание, видимо, понял, что подобный окрик никак не мог быть обращён к нему, я же остановился в нерешительности. Ко мне уже спешил один из продавцов, повторяя:

– Вам туда никак нельзя. Там сам господин Тартар обслуживает особых клиентов. Все остальные покупатели обслуживаются здесь.

– А что нужно для того, чтобы стать особым клиентом? – спросил я, с трудом скрывая усмешку.

– Для этого нужно зваться господином Шевротеном и быть как минимум королевским прокурором, – ответил юнец, который, по-видимому, не был лишён чувства юмора или был, как и я, противником социальной дискриминации.

– Как тот господин, что только что вошёл в эту дверь? – догадался я.

– Именно.

– Так это и есть господин королевский прокурор, гроза всех воров и бандитов и по совместительству счастливый обладатель прелестной юной особы в качестве жены?

– Он самый.

– Ну что ж, до него мне, пожалуй, и в самом деле далеко, – смирился я. – Придётся довольствоваться тем, что мне оставили сословные предрассудки.

– Пожалуйте к прилавку, – сказал юный парфюмер. – Поверьте, здесь вы найдёте всё, что вам нужно, и по более доступной цене. Только придётся минуточку подождать. Я должен сначала отпустить эту даму.

– Не спешите, я не тороплюсь, – заверил я его. Я уже принял решение во что бы то ни стало дождаться господина прокурора, с которым жаждал познакомиться. Правда, пока только заочно. В голове у меня уже начинал вызревать некий план, в котором господину прокурору Шевротену отводилась главная роль, и я был рад случаю разглядеть его поближе.

Пока я ждал, я успел изучить выставленный на обозрение ассортимент "колдовских" средств в виде духов, помад и прочих вещей, от которых даже под страхом быть обвинёнными в общении со служителем Сатаны не могли и не желали отказаться жаждущие красоты и молодости мыши. Надо сказать, что ассортимент этот действительно оказался очень широк.

– Слушаю вас, – обратился ко мне продавец, когда дама ушла, унося с собой драгоценные покупки. – Хотя постойте! Кажется, я и сам знаю, что вам нужно. Вы хотите избавиться от этих ужасных бородавок на вашем лице.

Мне стало обидно за свои бородавки.

– Мне очень жаль, но мне придётся вас разочаровать. Мои бородавки мне очень дороги как память. Может быть, они меня не красят, но я настолько с ними свыкся, что мне будет грустно, даже горько с ними расставаться, – сказал я, почти не кривя душой.

Продавец смутился, но довольно быстро взял себя в лапы.

– Конечно, конечно, – угодливо согласился он. – Эти бородавки, несомненно, добавляют вам индивидуальности. Как видно, у каждого, даже физического недостатка есть свои положительные стороны. Во всяком случае, ваша дама сердца ни с кем вас не спутает, – не удержался, чтобы не съязвить, негодник. Но я на него не обиделся.

– Так что же вы хотели? – спросил юнец, как ни в чём не бывало.

– Мне нужно кое-что не совсем обычное, и я не уверен, сможете ли вы мне помочь.

– Непременно поможем. Необычное – это как раз по нашей части. К нам обращаются по самым щекотливым вопросам. Так что не смущайтесь.

Он выдвинул один из ящичков, встроенных в прилавок, достал оттуда лист бумаги, исписанный аккуратным почерком и сказал:

– Может быть, этот список облегчит нашу задачу. Здесь перечислены, в порядке возрастающей стоимости, все самые действенные афродизиаки или, говоря проще, любовные снадобья, имеющиеся у нас как в виде настоек, так и в виде мазей, предназначенных для втираний. Выбирайте любой – останетесь довольны. Фирма гарантирует.

Я выслушал его, не перебивая, и когда он закончил, выразил сожаление по поводу того, что вынужден вторично его разочаровать, не без удовольствия заметив, что вопрос, с которым я пришёл, по счастью, относится к разряду менее щекотливых. Услышав мои слова, юный парфюмер не на шутку расстроился, то ли по поводу своей ошибки, то ли по причине моего прекрасного здоровья. Я как раз собирался это выяснить, как вдруг дверь, ведущая в недоступное для меня помещение, открылась, и на пороге появился огромный живот королевского прокурора, а вслед за ним и сам господин прокурор. Дверь тут же захлопнулась, но прежде я успел заметить, как в проёме мелькнула фигура, одетая во все чёрное.

Прокурор гордо прошествовал мимо, не удостоив меня своим вниманием, хотя не мог не почувствовать на себе мой пристальный взгляд. А я действительно разглядывал его, не стесняясь, на что прежде, как мне казалось, был совершенно не способен. Но, как известно, обстоятельства меняют мышь.

В пухлой лапке прокурор нёс небольшую коробочку, в которой, как я надеялся, было одно из тех любовных снадобий, что так нагло пытался всучить мне юный ученик господина Тартара. Что касается внешности господина Шевротена, то под низко надвинутым на лоб париком я успел заметить мясистый нос, одутловатые щеки, густо присыпанные пудрой, мягкий подбородок, а также какую-то странную растительность на лбу, в районе глаз, которая придавала его тяжёлому взгляду ещё более суровое выражение.

Я проводил прокурора глазами и дождавшись, когда за ним закроется дверь, спросил у продавца, что это за щетинистые наросты на лбу у господина Шевротена.

– А! Это не наросты. Это судейские брови, – ответил продавец и пояснил: – Они теперь такая же неотъемлемая часть одеяния прокуроров и судей, как мантия. Считается, что брови придают судьям грозный и неприступный вид, и их надевают для устрашения обвиняемых.

– А где их можно купить? – спросил я.

– У нас. Но вам-то они на что?

Я объяснил, что являюсь актёром бродячей труппы и что пришёл сюда с тем, чтобы пополнить свои запасы грима и аксессуаров.

Парень понял меня с полуслова. Радуясь, что хоть что-то может мне продать, он вдруг засуетился: выдвинул один за другим несколько ящиков, но, видимо, не нашёл то, что искал; потом, стукнув себя по лбу, юркнул под прилавок и через секунду с видом фокусника, собирающегося поразить публику невиданным трюком, продемонстрировал мне большую и на вид довольно увесистую коробку.

– Вы только взгляните! – воскликнул он с воодушевлением. – Это как раз то, что вам нужно. Набор профессионального гримёра. Здесь вы найдёте кучу нужных вещей: накладные шрамы, язвы, бородавки, – тут он взглянул на меня повнимательней, видимо запоздало заподозрив в подвохе, но, чтобы не сбиться с текста, решил не останавливаться на своём внезапном открытии и продолжил воодушевлённо вещать: – а также материал, из которого вы можете изготовить всё это и остальное по своему вкусу, так сказать: цветные восковые палочки, кусочки цветной глины на масляной основе, чтобы лучше лепилась, и тому подобное. Как видите, в наборе преобладают мышиные оттенки цвета, но есть и другие. Есть даже специальные пробковые прокладки для придания щекам округлости или одутловатости, смотря по необходимости. Все абсолютно свежее, только вчера от изготовителя. Сами мы такие вещи, как вы понимаете, не производим. Единственное, чего нет в этом прекрасном наборе, – это бровей.

– Во сколько станет всё удовольствие? – спросил я.

– Брови брать будете?

Я кивнул.

– Тогда за всё про всё 33 кроны.

Это была именно та сумма, которой я располагал после того, как расплатился со старьёвщиком. Можно было подумать, что юный парфюмер мог видеть содержимое моих карманов. Но на то он и колдун, подумал я, со вздохом выкладывая на прилавок 33 кроны.

Магазин господина Тартара я покидал с лёгкими карманами и с лёгким сердцем: у меня в лапах было оружие, с помощью которого я собирался сразить хитрого и коварного господина Страчино.

Глава двенадцатая,

в которой мне довелось увидеть господина прокурора в действии

На следующее утро в районе десяти часов я, Мишель и его новая подружка, которая, не в пример прекрасной Магнолии, оказалась девушкой смешливой и приятной во всех отношениях, подходили к зданию Дворца правосудия, где должен был состояться суд над колдуньей. По такому торжественному случаю мы с Мишелем немного приоделись, а я даже изменил внешность, избавившись от горба и бородавок. От полного сходства со мною прежним и с графом N меня теперь отделял только нос, неаристократическую форму которого я менять не стал, лишь только слегка его подправил, потому что от лежания на боку он немного перекосился.

Здесь надо заметить, что Пройдоха Мишель отнёсся к моему перевоплощению с хладнокровием английского аристократа. Во всяком случае, он не стал делать квадратные глаза и не упал в обморок. Вместо этого, осмотрев меня критически со всех сторон, он просто заметил: "Пожалуй, так намного лучше. Хотя я уже привык к тебе прежнему". Сам Мишель сейчас тоже выглядел иначе. Я уговорил его на время отказаться от своего цилиндра. "Он слишком бросается в глаза, – сказал я, – а нам сейчас нужно быть как можно неприметней. К тому же в здании суда тебя могут заставить снять слишком высокий головной убор, так не лучше ли сделать это добровольно?" Мишель не мог не понимать разумности моих доводов, но согласился расстаться с цилиндром только после того, как я позволил ему заменить его на лорнет, новомодную вещицу, найденную на туалетном столике графа.

Хотя до судебного заседания оставался ещё почти целый час, толпа перед зданием Дворца правосудия скопилась огромная. Мы попробовали протиснуться поближе ко входу, но не тут-то было. Никто не желал уступать нам свои с трудом завоёванные позиции.

– Что будем делать? – спросил я удручённо. Было очевидно, что, даже если зал окажется безразмерным и вместит всех желающих, то нам, скорее всего, придётся внимать суду стоя.

Пройдоха задумался на минуту. Вдруг его хитрая мордочка просияла, как у Архимеда, только что открывшего знаменитый закон, позднее названный его именем.

– Смотри и учись! – сказал Пройдоха и неожиданно взревел во всю силу своих лёгких: – Разойдись, суд идёт!

Толпа мгновенно расступилась, и мы трое – я, Мелисита и замыкающий шествие Пройдоха – беспрепятственно прошли между двумя рядами мышей прямо ко входу. Народ не сразу догадался, что его облапошили, а когда догадался, было уже поздно. В тот самый момент, когда толпа приготовилась нас разорвать, двери Дворца правосудия распахнулись, и мы одними из первых ворвались в здание. Я едва удержался на ногах – так напирали сзади жаждущие зрелищ.

Благодаря тактической уловке Пройдохи, нам удалось занять самые удобные места, если не считать нескольких лож, предназначенных для избранной публики. К моему удивлению, ближе к началу заседания эти ложи тоже заполнились. Видимо, в описываемые времена знатные дамы и вельможи не стеснялись проявлять свою слабость к вульгарным зрелищам, к каковым я причисляю казнь и суд над колдунами. К слову сказать, сама судебная зала внешне очень походила на театр, здесь даже была своя галёрка и, конечно же, своя сцена. Последняя пока пустовала, но была уже оборудована для предстоящего действа. Посреди сцены на некотором возвышении стоял длинный стол; над ним грозно нависали три массивных кресла – одно, с очень высокой спинкой, располагалось прямо по центру и предназначалось для председателя суда; другие два, поменьше, стояли по бокам и предназначались для судей более низкого ранга. Ниже, почти на уровне партера, находилось место секретаря суда. По правую лапу от него стояла клетка с толстыми железными прутьями. Внутри клетки – скамья. Перед клеткой находилось место защитника; напротив него, по левую лапу от стола секретаря – место вечного непримиримого противника адвоката, королевского прокурора. Все места пока пустовали.

Первым в сопровождении своего помощника на сцене появился прокурор. К своей радости, я узнал в нём уже известного читателю господина Шевротена. Вид у него был такой же важный и ещё более суровый, чем в день нашей первой встречи. Не обращая внимания на шумную публику, прокурор уткнулся в лежащие перед ним бумаги.

Вслед за прокурором явился адвокат. Это была тщедушная мышь, о которых говорят "в чём только душа держится". Я невольно перевёл взгляд на упитанного прокурора, и мне стало жаль парня. Адвокат явно нервничал. Видимо, прекрасно понимал, что они с прокурором Шевротеном в разных весовых категориях.

Внезапно шум в зале прекратился, чтобы через минуту возобновиться с новой силой. Это ввели подсудимую. На лице колдуньи не было ни кровинки. Двое жандармов не столько сопровождали, сколько поддерживали её, чтобы не упала. Её ввели в клетку и посадили на скамью. Жандармы встали у неё за спиной. Ещё двое жандармов остались охранять выход из зала. С галёрки раздались свист и улюлюканье, но хулиганов никто не поддержал: несчастная мышка вызывала не столько страх, сколько жалость.

– Она совсем не похожа на колдунью, – сказала Мелисита.

– А много ты их видела, колдуний? – ответил Мишель.

– А вот и видела! У нас в деревне была одна. Она была совсем старая и горбатая. Все её очень боялись.

– Так ведь она не всегда была старой, – резонно заметил Мишель.

Их разговор оборвал звук гонга, возвестивший о начале заседания.

Из боковой двери появились трое судей во главе с председателем и заняли свои места на возвышении. Вид у них был неприступный и неумолимый, как сам закон или как безотказная стальная мышеловка. Председатель обвёл мрачным взором собрание. На какое-то мгновение его взгляд остановился на подсудимой. Его судейские брови сошлись на переносице, и я увидел, как несчастная мышка от страха сжалась в комочек.

– Слушается дело "Народ Маусвиля против Марии Гауды, колдуньи", – возвестил секретарь.

Потом поднялся прокурор, чтобы зачитать обвинительный акт. Я следил за ним с большим интересом, обращая внимание не столько на содержание его пламенной речи, сколько на интонацию и жесты, тем более что прокурор не сказал ничего такого, чего бы я уже не знал из слов Мишеля.

Мария Гауда обвинялась сразу по нескольким пунктам: во-первых, в общении с нечистой силой; во-вторых, в том, что околдовала своего будущего мужа с помощью чародейских мазей и кремов, и, наконец, в умерщвлении ничего не подозревавшего богатого супруга тем же самым колдовским способом, а именно с помощью чародейских снадобий. Каждый пункт обвинения, заявил прокурор, подкрепляется свидетельскими показаниями здравомыслящих мышей. Кроме того, у обвинения имеется вещественное доказательство, не оставляющее сомнений в виновности подсудимой.

– Вы готовы предъявить суду это вещественное доказательство? – спросил председатель.

– Разумеется, Ваша Честь, – ответил прокурор. – Это рецепт, по которому был изготовлен колдовской крем. Рецепт был найден в доме подсудимой во время обыска. Если суд позволит, я его зачитаю.

– Мы вас внимательно слушаем, господин Шевротен, – сказал председатель.

Прокурор взял со стола клочок бумаги и зачитал содержание рецепта, который я не берусь воспроизвести слово в слово, но в состав которого входили кровь чёрной змеи, жир чёрного кота и яйца совы, добытые в полночь. Эти компоненты мне запомнились потому, что впоследствии стали предметом продолжительного обсуждения.

– Обвиняемая отрицает, что когда-либо держала этот рецепт в лапах, – сказал прокурор, – но нам известно из достоверного источника, что она не только знала о его существовании, но и изготавливала по нему колдовскую мазь, которой затем натирала тело.

– Вам известно, с какой целью это делалось? – спросил председатель.

– Экспериментально подтвердить моё предположение не удалось, не нашлись желающие проверить действие зелья на себе, но я полагаю, что это средство способно придать телу ту самую лёгкость, которая необходима для того, чтобы колдунья могла подняться в воздух.

– Кто-то видел, как обвиняемая поднималась в воздух?

– Так точно, Ваша Честь. У обвинения есть свидетель, готовый это подтвердить.

Прокурор сделал знак одному из зрителей в первом ряду, тот поднялся и встал на место, отведённое для свидетелей. Это был не очень опрятного вида субъект, с виду напоминавший пивной бочонок. Как вскоре выяснилось, его духовный мир находился в полной гармонии с его внешним обликом.

Почти одновременно со свидетелем из-за стола защиты поднялся другой субъект в строгом тёмно-синем костюме, по всей видимости, помощник адвоката. Он прошёл по проходу, разделявшему зрительный зал на две половины, и исчез за дверью. И судьи, и прокурор оставили его уход без внимания. Их грозные взоры были обращены на свидетеля.

– Назовите суду своё имя, – обратился к нему прокурор.

– Моё имя Мораше, я родом из Бургундии, – представился свидетель и отвесил поклон в сторону возвышения.

– Скажите, господин Мораше, вам знакома подсудимая? – спросил прокурор.

– О да! Очень даже хорошо знакома, – ответил бочонок. – Мы с ней соседи.

– Где именно находится ваш дом?

– Прямо напротив дома покойного господина Гауды, да будет земля ему пухом. Безотказная была мышь, всегда составит компанию страждущему.

– Куда выходят окна вашей спальни? – перебил его прокурор.

– На улицу.

– Из них виден фасад дома ныне покойного господина Гауды?

– Как на ладони.

– Расскажите суду, что вы видели в первую субботу этого месяца, в районе полуночи.

– В первую субботу?

– Да. Где вы находились в ту ночь?

– Дома, ясное дело. В полночь я всегда уже дома. Большинство заведений работают только до одиннадцати.

– И что вы делали?

– Что делал?

– Да.

– А что может делать одинокая мышь в полночь?

– Высидели у открытого окна? – подсказал ему прокурор.

– Точно! Я сидел у окна.

– И что вы увидели?

– Сижу я, значит, у окна, любуюсь на звёзды. Вдруг вижу, из трубы показывается голова соседки, мадам Гауды, а за ней – вы не поверите – и сама мадам Гауда. Совершенно голая. Буквально в чём мама родила. Из всей одежды только метла. Это я поначалу подумал, что это одежда. Потом-то я, конечно, понял, что не одежда это вовсе, а транспортное средство. Выбралась она, значит, на крышу, оседлала метлу и полетела.

– В каком направлении она полетела?

– Известное дело в каком. В сторону кладбища. Потом смотрю, к первой ведьме присоединилась ещё одна, точная копия первой.

– Это у тебя в глазах двоилось после трёх бутылок бормотухи, – раздался голос из зала.

Председатель постучал молоточком по столу:

– Тишина в зале! – Потом, обращаясь к прокурору сказал: – Что говорит по этому поводу подсудимая? Она созналась?

– Пока нет.

– К ней применялся допрос с пристрастием?

– К сожалению, нам пришлось ограничиться допросом первой степени. Правда, он ничего не дал. По всей видимости, сам дьявол на её стороне. Когда палач продемонстрировал ей свои инструменты, дьявол отключил ей сознание. Она ничего не чувствовала. Но у обвинения достаточно доказательств, на основании которых может быть вынесен приговор, даже если подсудимая будет продолжать упорствовать.

– Я бы хотел вернуться к зачитанному здесь рецепту, – сказал председатель. – Вам известно, как он попал в лапы обвиняемой?

– Мы предполагаем, что обвиняемая получила его от другой колдуньи.

– Вы хотите сказать, что в деле фигурирует ещё одна колдунья?

– Так точно, Ваша Честь. Это цыганка, не раз замеченная в распространении колдовских зелий. В явном колдовстве уличена не была, но утверждают, что имела в своём арсенале средства, с помощью которых могла изменить облик мыши до неузнаваемости. Я собирался привлечь её в качестве главного свидетеля, но она внезапно покинула город вместе со всем табором. Однако у меня есть другой свидетель, вернее, свидетельница, которая видела, как цыганка передавала обвиняемой сложенный вчетверо лист бумаги и стеклянную баночку.

– Хорошо. Вызывайте вашу свидетельницу.

Прокурор пригласил одну из мышек, сидевших в первом ряду рядом с Бочонком, занять свидетельское место. Та сделала это не без явного удовольствия. Было видно, что к своему выступлению она готовилась долго и тщательно: не каждый день выпадает возможность оказаться в центре внимания.

– Скажите, вам знаком этот предмет? – спросил её прокурор, беря со стола небольшую баночку и поднимая её так, чтобы всем было видно.

– Да.

– Где вы его видели?

– У Марии.

– Вы хотите сказать, что видели его у подсудимой?

– Да, у неё на туалетном столике.

– Вы бывали у неё дома?

– Да. Я её соседка.

– Это был первый раз, когда вы увидели этот предмет?

– Нет. Впервые я увидела его, когда Мария, то есть подсудимая, брала его из лап цыганки.

– Вы видели их вместе?

– Точно так же, как сейчас вижу вас. Я как раз проходила мимо и видела, как они разговаривали. Я даже на минуту остановилась, хотела к ним подойти, но потом передумала.

– Какое у вас сложилось впечатление? Вам не показалось, что они хорошо знакомы?

– Тут и казаться нечему. Я знала, что они знакомы. Я уже и раньше видела их вместе. Эта цыганка все время пристаёт ко всем со своими снадобьями.

– Она и к вам приставала?

– Да.

– Она хотела вам что-то продать?

– Да. Она предлагала мне купить у неё благовонные свечи. Сказала, что они волшебные и помогут вернуть моему мужу его мужские достоинства, и рассказала, как ими пользоваться.

– И как же? – не мог скрыть любопытства прокурор.

– Их нужно зажигать в спальной за час до сна.

– И вы купили?

– Да. Две штуки.

– И помогло? – спросил голос с галёрки.

Мышка повернулась на голос и скорчила мордочку, которая недвусмысленно говорила о том, что цыганка явно перехвалила свой товар.

– Не расстраивайся, красотка, – утешил её тот же голос. – Бросай своего благоверного и перебирайся ко мне, у меня этих самых мужских достоинств хоть отбавляй.

От проявленного к ней интереса красотка зарделась и даже хотела что-то ответить, но председатель опять схватился за свой молоточек.

– Ещё одно подобное замечание, и я велю очистить зал, – пригрозил он.

– Прошу вас, господин Шевротен, продолжайте, – сказал он, обращаясь к прокурору.

– Давайте вернёмся к вышеупомянутой встрече между цыганкой и подсудимой. Что было потом?

– Потом цыганка ушла, а я, выждав некоторое время, зашла к Марии. Очень хотелось узнать, что в той баночке. Самой баночки нигде не было видно. Наверное, она уже успела её спрятать. Тогда я спросила её напрямую.

– И что же вам ответила подсудимая?

– Она сказала, что там крем от морщин. Соврала, конечно. Какие у неё в её возрасте морщины?

– У меня больше вопросов нет, – сказал прокурор. – Вы можете вернуться на своё место в зале.

Потом прокурор вызвал ещё одну свидетельницу, которая показала, что знала подсудимую ещё ребёнком.

– Она была не просто дурнушкой, это я из вежливости так говорю. На самом деле она была настоящей уродиной, – заявила мышка. – Мы все её очень жалели. А потом вдруг, буквально в течение нескольких недель, превратилась в красавицу. Разве так бывает? Без нечистой силы тут явно не обошлось.

– Свидетельница, несомненно, права, – сказал прокурор, обращаясь к судьям. – Без нечистой силы тут явно не обошлось. Иного объяснения я не нахожу.

Председатель согласно кивнул. Адвокат заёрзал на своем стуле, возможно, хотел заявить протест против такого произвольного толкования фактов, но никто не обратил на него внимания, и он промолчал.

Последним прокурор пригласил младшего брата покойного господина Гауды. Именно на основании его показаний Марии Гауде предъявлялось обвинение в умерщвлении мужа чародейскими способами с целью завладения его состоянием. Это был неприятный тип с острыми крысиными чертами лица. Он мне сразу не понравился. Такой ради денег даже маму родную объявит колдуньей, не то что невестку, подумал я.

– Как часто вы бывали в доме своего покойного брата? – спросил его прокурор.

– Раньше, до его женитьбы, практически каждый вечер.

– А потом?

– А потом тоже довольно часто, только уже никогда не засиживался допоздна.

– Почему? Вам не нравилась компания его жены?

– Нет, брат сам меня выпроваживал, а если я не торопился уходить, даже проявлял недовольство.

– Были ли ещё какие-нибудь странности в его поведении?

– В поведении – нет, но я заметил, что он после женитьбы стал сильно терять в весе. Сначала я решил, что его супруга его плохо кормит, но позже понял, что причина в другом.

– Расскажите суду, как это произошло.

– Однажды я перепутал двери и вместо гостиной зашёл в спальню. Там находилась подсудимая. В одной лапке она держала баночку с кремом, а другой умащивала тело. Она была совершенно голой. Места, которых касалась лапка с кремом, начинали светиться каким-то таинственным золотым блеском.

– Как повела себя подсудимая, когда увидела вас в комнате?

– Она просто стояла и улыбалась. Такой дьявольской полуулыбкой. Я почувствовал, как у меня от этой улыбки подкашиваются ноги. Такого со мной раньше никогда не случалось. Я всегда был довольно равнодушен к женским чарам и всяким там уловкам. А тут меня словно околдовали. Потом, покинув этот страшный дом, я понял, что так оно и было. А ещё через некоторое время мой брат умер. Умер в её колдовских объятиях. И тогда я словно прозрел. Я понял, что мой брат, сам того не подозревая, женился на колдунье, которой от него нужно было только одно – его деньги.

Адвокат опять заёрзал на своем стуле. На этот раз председатель удостоил его своим вниманием.

– Вы что-то хотели сказать, мэтр Кантале?

– Я всего лишь хотел заметить, что при её внешних данных подсудимая могла бы окрутить кого-нибудь и побогаче.

– Видимо, состояние моего брата её вполне устраивало, – ответил свидетель без всякого почтения к представителю защиты.

– Это всё, что вы имеете сказать в защиту вашей клиентки, мэтр Кантале?

– Надеюсь, что нет, Ваша Честь. У защиты тоже появился свидетель. Я послал за ним. Он будет здесь с минуты на минуту.

Мэтр Кантале с нетерпением уставился на дверь, и все, как один, последовали его примеру. Буквально в ту же минуту дверь распахнулась, и в проёме появился запыхавшийся помощник адвоката. В момент оценив ситуацию, он прокричал прерывающимся голосом:

– Он здесь! Я его привёл! – и отступил, пропуская вперёд мрачную фигуру в чёрном плаще и со шпагой на боку.

По рядам прошёл гул удивления. Не обращая внимания на устремлённые на него испуганные взгляды, незнакомец, хромая, подошёл к столу адвоката. Здесь я должен оговориться: незнакомцем господин в чёрном был лишь для меня. Как оказалось, все остальные зрители, включая моих спутников, знали его в лицо.

– Я позволил себе пригласить господина Тартара, парфюмера и специалиста по разного рода магическим зельям, в качестве эксперта, – сказал адвокат. – Если господа судьи не возражают, я задам ему несколько вопросов.

– Вы не поставили суд в известность о своём намерении допросить господина Тартара, – сказал председатель.

– Эта мысль пришла мне во время заседания, когда я узнал о существовании якобы колдовского рецепта, – ответил адвокат. – Господин Шевротен сокрыл от защиты эту важную улику.

Председатель перевёл хмурый взгляд на королевского прокурора, потом сказал:

– Хорошо. Поскольку имело место явное нарушение со стороны обвинения, суд готов удовлетворить вашу просьбу, мэтр Кантале. Вы можете допросить господина Тартара, парфюмера, но лишь в качестве эксперта и только в связи с вышеозначенной уликой. Если вы выйдете за указанные пределы, я вправе прекратить допрос.

Адвокат поклонился в знак согласия.

– Для начала я бы хотел попросить обвинение ознакомить господина Тартара с содержанием основного вещественного доказательства, на основании которого подсудимой предъявлено обвинение в колдовстве.

Прокурор встал, но вместо того, чтобы передать рецепт для ознакомления парфюмеру, ещё раз зачитал его сам. По какой-то причине он предпочёл не расставаться с ним. Когда он закончил, на аскетичном лице парфюмера появилась кривая усмешка.

– Чему вы улыбаетесь, господин Тартар? – спросил председатель.

– Своим мыслям, господин судья. Всего лишь своим мыслям, – ответил парфюмер. Наверное, он был единственным во всём зале, кто не испытывал страха перед судейскими бровями.

– Может быть, вы поделитесь с нами своими мыслями?

– С вашего позволения, я бы предпочёл оставить их при себе. Ведь я могу ошибаться.

Председатель не стал настаивать:

– Как вам будет угодно. Мэтр Кантале, вы можете задавать свои вопросы.

Адвокат сразу взял быка за рога.

– Скажите, господин Тартар, вы согласны с тем, что этот рецепт обладает колдовской силой?

– Ни бумага, ни чернила не могут сами по себе обладать колдовской силой, – ответил парфюмер уклончиво.

– В таком случае, что вы можете сказать по поводу ингредиентов, использованных в рецепте?

– Могу сказать, что они использованы в довольно странной комбинации.

– Что же в ней странного?

– Если не вдаваться в подробности, понятные только посвящённому, то подмеченная мною странность сводится к нарушению баланса между силами добра и зла. Видите ли, в природе эти две силы находятся в относительном равновесии. В любой ситуации мы имеем дело с незначительным перевесом одной из них. Здесь же силы зла не просто доминируют, а практически вытеснили силы добра. И кровь чёрной змеи, и жир чёрного кота, и яйца совы, тем более добытые в полночь, и все остальные перечисленные компоненты в магии причисляются к чёрным силам. Я нахожу, что их в рецепте слишком много, в то время как было бы достаточно двух.

– Иными словами?

– Иными словами, рецепт составлен с явным нарушением общепринятых магических канонов.

– Как, по-вашему, может действовать такой рецепт?

– На этот вопрос я затрудняюсь ответить, поскольку первый раз сталкиваюсь с такой комбинацией ингредиентов.

– Могу ли я из ваших слов сделать вывод, что рецепт составлен кем-то, кто не знаком с общепринятыми канонами, иными словами, кем-то, кто абсолютно несведущ в этой загадочной области?

– Я этого не говорил.

– Но такое возможно?

– Вполне.

– У меня больше нет вопросов к эксперту, – сказал адвокат, обращаясь к судьям, – но я хочу сделать заявление. На основании того, что мы сейчас услышали от господина Тартара, парфюмера, можно предположить, что рецепт, проходящий как основное вещественное доказательство по делу, является фальшивкой, что он был составлен лицом, далёким от магии и подброшен подсудимой, дабы очернить её в глазах правосудия. Достаточно взглянуть на эту несчастную, чтобы понять, что она не может быть колдуньей.

– А я делаю из всего услышанного здесь совершенно иной вывод, – перебил адвоката господин Шевротен. – Совершенно очевидно, что господин защитник, проявив понятную мужскую слабость, сам попал под влияние колдовских чар подсудимой и потому пытается выдать желаемое за действительное. Это последнее обстоятельство только лишний раз доказывает, что мы имеем дело не с обыкновенной преступницей, а с колдуньей, коварству и хитрости которой нет предела. Перед нами не просто заблудшая мышка, по неопытности ступившая на стезю преступления и порока. Перед нами колдунья, которая, не найдя другого способа добраться до денег своего супруга, умертвила его посредством своих женских прелестей, – здесь прокурор сделал эффектную паузу и наставил свой указующий перст на подсудимую, словно призывая всех взглянуть на неё ещё раз в свете вновь открывшихся фактов, после чего продолжил голосом, полным трагизма: – Колдунья, которая играла на чувственных устремлениях своего несчастного супруга до тех пор, пока силы не покинули его навсегда. Колдунья, которая совершила хладнокровное, тщательно продуманное и изощрённое преступление. Поэтому я требую для неё самого сурового наказания. Я требую для неё смертной казни! У меня всё.

Некоторое время в зале царило гнетущее молчание. Зрители, вместо того, чтобы ликовать, казались подавленными. Из оцепенения их вывел голос председателя.

– Суд удаляется для вынесения приговора, – сказал председатель, вставая. Если защите и было что сказать, слушать её явно не собирались.

Секретарь объявил перерыв на двадцать минут, но никто из зрителей не покинул своих мест. Все предпочли обмениваться впечатлениями тут же, отчего зал на какое-то время превратился в жужжащий улей. Никто даже не обратил внимания на парфюмера, который покинул зал суда, не дожидаясь исхода заседания. Видимо, у него не было сомнений относительно того, каким будет этот исход.

– Вы думаете, её осудят? – спросила Мелисита.

– Наверное, – сказал Мишель.

– Вне всякого сомнения, – сказал я. – В этом удовольствии судьи не сумеют себе отказать. Женское коварство следует пресекать в корне, чтобы другим чаровницам неповадно было.

– Но ведь судьи сами пользуются румянами и белилами, – заметила Мелисита, пропуская мимо ушей мой ироничный тон.

– Им можно.

– Почему?

– Потому что у них благие намерения. Они делают это из сострадания к окружающим. Не хотят, чтобы все видели, как из них песок сыплется. Пусть все думают, что это пудра.

– Кончай зубоскалить, – прервал меня Мишель. – Сейчас будут оглашать приговор.

И действительно, председатель уже стоял, держа в лапах лист бумаги. Чтобы вынести приговор, суду не понадобилось и двадцати минут. Видимо, между судьями царило полнейшее единодушие.

– Заслушав дело "Народ Маусвиля против Марии Гауды, колдуньи", суд постановил, что подсудимая виновна по всем предъявленным ей пунктам обвинения, а именно: в общении с нечистой силой; в применении чародейских мазей и кремов с целью парализовать волю своего будущего супруга, и, наконец, в умерщвлении своего супруга колдовским способом, а именно с помощью чародейских снадобий. Подобно всем лицам, уличённым в колдовстве, Мария Гауда будет подвергнута смертной казни через сожжение на костре. Приговор будет приведён в исполнение в течение двух недель.

Ответом председателю было многоголосое "ах!", пронёсшееся по залу. Потом застучали отодвигаемые стулья: народ стал постепенно расходиться.

Глава тринадцатая,

в которой мы с Пройдохой проворачиваем наше первое совместное дело

У выхода из зала суда я расстался со своими друзьями. Мишель отправился провожать Мелиситу, а я решил составить компанию господину Гауде, младшему брату покойного господина Гауды, умерщвлённого наиковарнейшим образом своей собственной женой. Правда, сам господин Гауда не догадывался о том, что обзавёлся эскортом, поскольку я, боясь попасться ему на глаза, приотстал на несколько шагов. В упоении от своей победы, он не заметил преследования и привёл меня прямо к своему дому.

Решение проследить за свидетелем, показания которого сыграли решающую роль в исходе дела, не было абсолютно спонтанным. Ещё до того, как мэтр Кантале, адвокат обвиняемой, озвучил свои подозрения касательно подброшенного рецепта, я уже знал, что именно произошло. Я знал, что в деле действительно фигурировал убийца, но этим убийцей была не несчастная госпожа Гауда (она-то как раз была жертвой), а совершенно иное лицо. Лицо, которое могло извлечь немалую выгоду из происходящего. На роль злоумышленника больше всех подходил хитрый господин Гауда. Я не думал, что он отважился на убийство брата, скорее всего, смерть старшего Гауды была случайной, но негодяй очень быстро сообразил, как обратить внезапную смерть брата себе на пользу. Не исключено, что кроме желания вернуть себе отцовское наследство, у него были и другие мотивы, к примеру, желание отомстить отвергшей его мышке, но и одного мотива достаточно. И ведь что интересно, его коварный замысел удался. Негодяй знал, что делал, решив сыграть на суеверии, бытовавшем в ту пору в среде мышей. Нельзя было допустить, чтобы такое страшное преступление сошло ему с лап. В то же время я прекрасно понимал, что даже если мне удастся уличить господина Гауду в нечестной игре, на решении суда это никак не отразится. Приговор, скорее всего, будет приведён в исполнение в установленные сроки. Но я всё же решил проследить за ним, на всякий случай, а пока шёл, понял, что было бы непростительной глупостью не воспользоваться полученной информацией в своих собственных целях. Я даже придумал, как именно это сделать. Конечно, из всей затеи могло ничего не получиться, но попробовать стоило. Я решил разыграть небольшой спектакль, который послужит прелюдией к другому, более серьёзному спектаклю. Что же до дальнейшей судьбы коварного господина Гауды, то об этом тоже стоило поразмышлять на досуге. Но не раньше, чем я сведу счёты с ювелиром.

Вечером я поделился своими мыслями с Мишелем. Моя идея ему понравилась, и мы решили не откладывать её осуществление в долгий ящик. Основную роль в задуманном спектакле должен был сыграть Мишель. Себе я отвёл молчаливую роль статиста. Однако, хотя это и была роль второго плана, всё действие маленькой пьесы вертелось именно вокруг неё. Поэтому я с самого утра расположился за туалетным столиком в так называемой гримёрной и принялся экспериментировать с гримом. Я трудился несколько часов, прежде чем добился желаемого эффекта; но когда, надев парик и расшитый золотом зелёный камзол (вот когда пригодился обширный гардероб хозяина дома!), я в последний раз оглядел себя в зеркале, на меня смотрела точная копия господина Шевротена, королевского прокурора. Правда, я несколько уступал господину Шевротену в габаритах, но в данном случае это не имело значения.

Дабы не томить читателя, скажу, что мой план состоял в том, чтобы немного припугнуть уже успевшего расслабиться и празднующего победу господина Гауду королевским прокурором, якобы проявившим не свойственную ему проницательность и, пусть запоздало и только с подачи адвоката Кантале, но всё же раскусившим коварного преступника. Мы рассчитывали на то, что ради спасения своей драгоценной шкуры злоумышленник согласится поделиться с умным прокурором малой толикой унаследованных от старшего брата богатств.

Ближе к вечеру мы наняли экипаж, пригодный для обслуживания важной персоны, и отправились по адресу, установленному мною накануне. Мы велели вознице остановиться у самого входа в дом, чтобы хозяин дома мог хорошо разглядеть, кто сидит в карете. На стук Мишеля, исполнявшего роль помощника прокурора, вышел сам хозяин. Заметив в окне кареты властное и суровое лицо королевского прокурора, господин Гауда побелел. Хотя не исключено, что я принимал желаемое за действительное. Я свёл свои судейские брови к переносице и хмуро уставился на негодяя, не говоря ни слова. Мой голос мог выдать меня, поэтому все нужные слова должен был произнести Мишель. Что именно он сказал хозяину, я не расслышал, но по тому, как подобострастно начал кланяться этот мерзавец, я понял, что главное дело сделано: в нас не распознали самозванцев. Остальное зависело от красноречия Мишеля. В том, что этому аристократу в душе и аферисту по призванию удастся осуществить задуманное, я не сомневался.

Однако минуты тянулись, а Пройдоха всё не появлялся. Я уже стал опасаться, что наш план провалился, как дверь открылась и мой приятель вышел из дому. Его никто не провожал. По его непроницаемой физиономии я не мог догадаться об исходе дела. Топорщащихся от денег карманов я тоже не заметил.

Пройдоха сел в карету и, пока она не тронулась, сидел, напустив на себя таинственности. Я его не торопил, зная, что долго играть в молчанку этот болтун не сможет. И в самом деле, я не успел сосчитать до десяти, как он заговорил.

– Отгадай, сколько мне удалось с него слупить, – сказал он.

– Неужели ничего? – спросил я.

– Обижаешь.

– Ну, тогда сто крон, – предположил я.

– Теперь ты обижаешь господина королевского прокурора. Сто крон – это не его масштаб. Кстати о господине прокуроре. Мы его явно недооценили. Но давай я лучше расскажу тебе всё по порядку. Начну с того, что этот прохвост Гауда ничуть не удивился нашему появлению. Если кто и удивлялся всю дорогу, так это я. Этот тип даже не поинтересовался, кто я такой, сразу провёл меня в дом и спрашивает: "Чем могу служить господину прокурору?" Я ответил, как ты меня учил: "Господин Шевротен поручил мне уладить с вами один деликатный вопрос". И тут он говорит: "Я думал, все деликатные вопросы мы уже уладили. Ваш шеф самолично пересчитал деньги и сказал, что мы в расчёте". Услышав это, я так растерялся, что забыл все заранее заготовленные слова. Я, можно сказать, просто опешил от такого поворота. Чтобы скрыть своё изумление, я прошёлся глазами по комнате, будто рассматриваю интерьер. Но нужно было что-то отвечать, что-нибудь обтекаемое, чтобы не попасть впросак, и я сказал: "Ситуация изменилась". К тому времени у меня в голове уже забрезжил слабый свет, но полной ясности всё же не было. Я догадался, что нас опередили, но не знал, каким образом, и оттого не мог сообразить, что говорить дальше. Короче, я понял, что иду ко дну, но тут этот тип сам протянул мне соломинку. "Мэтр Кантале?" – спросил он. Если бы он знал, как я обрадовался. "Именно, – сказал я. – Мэтр Кантале не только знает, что рецепт фальшивый, он даже догадывается, кто его сфабриковал". "Не может быть!" – воскликнул этот негодяй, хватаясь за сердце. "Еще как может", – ответил я не без злорадства. – Мэтр Кантале не дурак, как могло вам показаться. Не далее как час назад он заявил господину Шевротену, что всё знает и собирается вывести преступника на чистую воду". Тут негодяй не на шутку испугался. "Что же делать?" – запричитал он. "Известное дело, что", – намекнул я. Он понял меня с полуслова. "Вы хотите сказать, что ему нужно дать на лапу?" Я ухмыльнулся: "Вы видите другой выход? " "Пожалуй, вы правы, – согласился он. – Так будет проще всего. Сколько он хочет?" "Этот вопрос не обсуждался, – ответил я, – но при определении суммы взятки вы должны принять во внимание, что мэтр Кантале относится к категории честных мышей, а честные мыши нынче в цене". С моим последним утверждением он тоже согласился. Чтобы ему было легче расстаться с деньгами, я сделал вид, что сочувствую ему. "Что делать? – сказал я. – За всё приходится платить. Хочешь вкусно есть и мягко спать – плати. В тюрьме ничего этого нет". Видимо, мои слова по-настоящему взяли его за душу. Он ненадолго оставил меня одного, а когда вернулся, в лапе у него была пачка бумажных денег. "Здесь вся моя наличность, – сказал он. – Надеюсь, этого хватит". Я всё же предпочёл узнать: "Сколько тут?" – "Ровно тысяча крон. Я не оставил себе и полкроны,"– ответил он. Глаза у него при этом были такие честные, что я тут же понял: врёт. Я не мог проверить, сколько ещё денег осталось у него в загашнике, но его карманы были в пределах досягаемости, поэтому я спросил с невинным видом: "А что это у вас там позвякивает в кармане?" "Ах, это! Это так, мелочишка", – сказал он и провёл лапой по правому карману. Я пожелал лицезреть мелочишку. Набралось тридцать две кроны. Две кроны я оставил ему, чтобы купил себе успокоительного, а тридцать забрал в качестве оплаты своих посреднических услуг. Я подумал, что нам ещё нужно расплачиваться с кучером, а у него вряд ли найдётся сдача с крупной купюры. "Вы обещаете мне, что всё будет улажено?" – спросил негодяй, вытирая пот со лба. "Разумеется, – ответил я. – Господин королевский прокурор слов на ветер не бросает. Раз он взялся за это дело, то доведёт его до конца". После этих слов негодяй немного воспрянул духом, и мне это не понравилось. Поэтому я решил не лишать себя удовольствия и добавил: "Каким бы не был этот конец". Он, кажется, понял намёк, потому что вдруг побледнел. Он, тем не менее, собрался проводить меня до кареты, чтобы самолично поблагодарить тебя, но я его отговорил. "Лжесвидетели вызывают у господина прокурора кишечные колики, – сказал я. – Так что лучше держитесь от него подальше". Он не стал настаивать.

– Замечательно, – похвалил я Мишеля. – Ты всё сделал правильно.

– Я только одного не могу понять, – сказал Мишель. – Как прокурору удалось нас опередить?

– Не исключено, что эти двое были в сговоре с самого начала.

– Ты хочешь сказать, что когда прокурор призывал все кары небесные на голову колдуньи, он знал, что никакая она не колдунья?

– Скорее всего так оно и было.

Пройдоха ничего не ответил. Мне показалось, что он даже немного расстроился. Видимо, ему было трудно поверить, что мышь может пасть так низко.

Глава четырнадцатая,

из которой читатель узнает о несчастье, постигшем господина Страчино, ювелира

Ювелирная лавка господина Страчино находилась на одной из торговых улиц Маусвиля. Улица была небольшая, но довольно людная. Как оказалось, в ту пору праздные мыши тоже снимали стресс или просто убивали время, посещая магазины и магазинчики. Затеряться в толпе было нетрудно, и потому хозяин ювелирной лавки не заметил одного господина, на протяжении вот уже нескольких дней со скучающим видом прогуливающегося взад и вперёд по улице. Господин был одет щёголем, но каждый раз по-разному, и поэтому узнать его было непросто, да он к этому и не стремился. Скорее наоборот: он желал быть неузнанным, иначе бы не стал переодеваться по нескольку раз на день.

Догадливый читатель уже, несомненно, понял, что этим щеголеватым господином был я сам, а мой маскарад позволял мне следить за лавкой господина Страчино, не привлекая к себе внимание хозяина. Я ждал подходящего момента, чтобы приступить к осуществлению своего плана. В томительном ожидании прошло четыре дня, и только на пятый день моё терпение было вознаграждено.

Было около полудня, когда у дверей ювелирного магазинчика остановилась карета и из неё вышла очаровательная госпожа Шевротен. Я ринулся вперёд и успел как раз вовремя, чтобы распахнуть перед ней дверь. Госпожа Шевротен прошла в лавку, но прежде слегка кивнула мне в знак признательности. Я последовал за ней, не без удовольствия вдыхая аромат её дорогих духов.

Внутри находились хозяин и его помощник Моисей. Оба тут же устремились навстречу постоянной клиентке. Появление ещё одного покупателя вызвало небольшое замешательство, но ювелир, в момент прикинув стоимость моего камзола, сделал знак своему помощнику заняться мной. Я был к этому готов. Достав из кармана запонку, обнаруженную несколько дней назад в туалетном столике графа N, я протянул её юноше со словами:

– Я потерял пару от этой запонки. Не могли бы вы изготовить её точную копию?

– Минуточку, сейчас узнаю, – ответил Моисей, взял запонку и, подойдя к ювелиру, что-то тихо сказал ему. Видимо, передал мои слова.

– Да, мы можем это сделать, – сказал он, вернувшись через минуту. –Правда, господин Страчино сейчас занят, но он скоро освободится. Не угодно ли вам будет немного подождать?

Я сказал, что не тороплюсь, и стал с интересом рассматривать прилавок, с каждым шагом приближаясь к хозяину и покупательнице.

– Мне нужно что-нибудь особенное. Вы меня понимаете? – говорила госпожа Шевротен.

– Разумеется, – осклабился ювелир.

– Дело в том, что в субботу мы приглашены к судье Пелардону. Там будет банкир Ольтерманни с супругой, этой глупой козой. Она непременно захочет поразить моё воображение какой-нибудь обновкой.

– Ей это, несомненно, удастся, – сказал ювелир, хитро улыбаясь.

– Ах! Вы что-то знаете! Я же вижу, что знаете! Я поняла: она была здесь. Признайтесь, была?

– Не стану скрывать от вас, сударыня. Госпожа Ольтерманни была здесь сегодня утром незадолго до вас.

– Она что-то купила! Что? Скажите мне, прошу вас.

– Она купила гарнитур за семь тысяч крон.

– За семь тысяч! – выдохнула госпожа Шевротен. – Это огромные деньги. У меня с собой всего пять тысяч, и то господин Шевротен разрешил мне потратить из них только две.

– За две тысячи я могу предложить вам вот эти подвески, – сказал ювелир, приподнимая стекло витрины и доставая украшение в виде рубинового сердечка и прилагающегося к нему алмазного ключика. – По-моему, они очаровательны.

– Да, очень симпатичные подвески. Но это не то. Я хочу что-нибудь сногсшибательное. Что-нибудь такое, отчего эта глупая коза откроет рот и так и не сможет его закрыть.

– Такая вещь у меня есть, – сказал Страчино. – Желаете взглянуть?

– Да! Да! – закивала мышка.

Ювелир вышел в соседнее помещение, где у него, должно быть, был сейф, и вскоре вернулся, держа в лапах продолговатую бархатную коробочку.

– Вот, взгляните! Мне кажется, это как раз то, что нужно.

Он открыл коробочку, и я увидел неописуемой красоты ожерелье в виде изумрудной змейки. В её разинутой пасти сверкали два ярко-красных рубина, а крапчатый узор на шкурке был выложен крошечными алмазами.

– Ах! Какая красота! – всплеснула лапками госпожа Шевротен. – Я никогда в жизни не видела ничего подобного! Где вы раздобыли это чудо?

– Это неважно, – ответил ювелир. – Главное – оно как будто специально сотворено для того, чтобы украсить вашу божественную шею. При желании вы можете обвить эту змейку и вокруг хвостика.

– Банкирша умрёт от зависти, когда увидит её!

– Такой исход гарантировать не могу, но обещаю, что вы произведёте на неё впечатление, – сказал ювелир, продолжая хитро улыбаться. – Дело в том, что госпожа Ольтерманни сама хотела приобрести эту змейку, но у неё не хватило денег. Это ожерелье стоит десять тысяч.

– Не хватило денег, – отозвалась печальным эхом прелестная госпожа Шевротен. – Но и у меня ведь тоже нет с собой такой суммы.

– Не беда, – успокоил ее ювелир. – Для супруги королевского прокурора я всегда готов сделать исключение. Вы можете заплатить мне половину сейчас, а другую половину, когда вам будет удобно.

– Хорошо, – согласилась госпожа Шевротен после небольшого раздумья. – Надеюсь, господин Шевротен не рассердится на меня, если я потрачу все пять тысяч. Он никогда на меня долго не сердится.

Госпожа Шевротен положила на прилавок увесистый мешочек, взяла коробочку и ушла, провожаемая двумя парами восхищённых глаз – моих и Моисея. Глаза ювелира были устремлены внутрь мешочка.

– Прошу прощения за задержку, – обратился он ко мне, убирая мешочек из поля моего зрения. – Женщины! Им нужно угождать, ведь на них держится весь мой бизнес.

– Понимаю, – ответил я.

Потом я повторил для хозяина лавки суть своей просьбы и, договорившись о цене, покинул магазинчик. Теперь я торопился поскорее попасть домой.

На следующий день преступный мир Маусвиля потрясла совершенно невероятная новость: ювелира Страчино, этого пройдоху из пройдох, надули на пять тысяч крон. Это была баснословная сумма, особенно если учесть, что до сих пор никому не удавалось обмануть его даже на один шиллинг. Всё всегда происходило с точностью до наоборот. В трактирах, в которых обычно собирались так называемые деклассированные элементы мышиного мира, в тот вечер было не протолкнуться: воровская братия отмечала радостное событие. Наконец-то нашёлся кто-то, кто отомстил этому жулику за их поруганную воровскую честь. Имени этого народного мстителя, или, вернее, мстителей, поскольку, согласно слухам, умельцев было двое, никто не знал, но это не помешало ворам и из солидарности примкнувшим к ним нищим и бродягам опустошать винные погреба за здоровье своих удачливых собратьев. Падающие от усталости, но довольные трактирщики утверждали, что за одну ночь были выпиты двухнедельные запасы вина и съедены двухнедельные запасы сыра.

А ещё через день о несчастье, постигшем господина Страчино, знал уже весь Маусвиль. У слухов было два источника, которые дополняли друг друга. Одним из источников был Моисей, помощник Страчино, другим – слуги господина Шевротена, королевского прокурора, который в некотором смысле тоже выступал как лицо пострадавшее. Сам посрамлённый господин Страчино, если верить его помощнику Моисею, за весь день не произнёс ни слова. Полагали, что он надолго лишился дара членораздельной речи.

Однако перейдём к самой истории. Если отбросить некоторые фантастические детали, которыми она обрастала по мере ее путешествия по городу, то сводилась она к следующему.

Утром того злополучного дня лавку господина Страчино посетила мадам Шевротен, любительница дорогих украшений. Она купила у ювелира "безделицу" за десять тысяч крон, заплатив лишь половину стоимости. Предполагалось, что недостающая сумма будет выплачена ювелиру на днях. А вечером к магазинчику подъехала карета. Из неё выпрыгнул какой-то юркий субъект. Наставив свой лорнет на вывеску, он несколько секунд изучал её, потом повернулся и сказал кому-то, кто сидел в карете: "Это здесь", после чего перевёл лорнет на Моисея, помощника господина Страчино, который как раз вышел, чтобы проводить последнего покупателя и запереть лавку.

– Мы закрываемся, – сказал Моисей субъекту с лорнетом. Впоследствии он пытался всех убедить, что этот вертлявый тип ему сразу не понравился, но его словам не особенно верили, поскольку, как известно, задним умом все крепки.

– Еще успеете, – ответил субъект на его предупреждение. – Мой патрон, господин королевский прокурор, желает видеть господина Страчино.

С этими словами он распахнул дверь кареты и помог выйти грузному господину с суровым лицом. Едва завидев огромный парик и мясистый нос прокурора, Моисей ринулся предупредить хозяина о нежданном визитёре, поэтому, когда прокурор входил в лавку, господин Страчино уже был готов встретить его самой любезной из своих улыбок.

– Господин прокурор! – воскликнул он, кланяясь чуть ли не до земли. – Какая неожиданная честь! Я никак не думал, что вы приедете самолично.

Всё в нем источало радушие, причём на этот раз, в виде исключения, чувства его были совершенно искренними, ведь он полагал, что прокурор приехал, чтобы окончательно расплатиться с ним.

– А что вы ожидали? Что я возложу такую важную миссию на моего помощника? – ответил прокурор.

– Конечно, конечно, – поспешил согласиться ювелир. – Сумма всё-таки немалая.

– Вот именно. Да и разговор у нас с вами предстоит серьёзный.

– Что-то не так? – встревожился Страчино. – Неужели у змейки обнаружился дефект? Только скажите, и я всё исправлю. До субботы ещё далеко.

– Причём здесь суббота? – ответил Шевротен и, сведя свои судейские брови на переносице, наставил их на ювелира. – Речь идёт о сегодняшнем вечере.

Ювелир задрожал под грозным взглядом прокурора. Он не мог взять в толк, чем навлёк на себя гнев этой могущественной мыши.

– О сегодняшнем вечере? – прошептал он. – Боюсь, я не понимаю вас.

– О сегодняшнем вечере, который чуть не оказался испорчен по вашей вине.

– По моей вине? – продолжал недоумевать ювелир.

– Именно по вашей. Ведь это вы навязали моей супруге ожерелье за баснословную сумму в десять тысяч крон?

– Навязал? Она сама хотела приобрести что-нибудь особенное.

– Сама или не сама, сейчас это уже неважно, поэтому не будем заниматься казуистикой, хотя при желании я мог бы в два счета упечь вас по обвинению в испытании соблазном, потому что в моих глазах торговец, пытающийся заработать на слабостях своих покупателей, ничем не отличается от искусителя.

Страчино побледнел. Он знал, что значит быть обвинённым в испытании соблазном. Это всё равно, что быть обвинённым в колдовстве.

– Но, как я уже сказал, сейчас это неважно, – продолжал прокурор, – поскольку сейчас речь идёт не о моей жене, а обо мне. Хорош бы я был, если бы сел играть в карты с судьёй Пелардоном, имея в своем распоряжении жалкую тысячу крон, которая лишь по счастливой случайности оказалась у меня в кармане! Судья любит играть по-крупному. Меня бы подняли на смех с моим тощим кошельком, а я не люблю быть посмешищем.

– Боюсь, я вас не понимаю, сударь. Причём здесь я?

– А притом, что когда я, вернувшись сегодня домой, заглянул в сейф, он был пуст! Я учинил допрос госпоже Шевротен, и она призналась, что отдала все деньги вам в обмен на какую-то финтифлюшку.

– Финтифлюшку! – возмутился ювелир, в котором взыграла профессиональная гордость. – Эта, как вы изволили выразиться, финтифлюшка – работа известного мастера. Это истинный шедевр, и десять тысяч крон для такой вещи – смехотворная цена. Просто мне удалось приобрести её недорого у одной разорившейся вдовы, и потому я не стал заламывать за неё настоящую цену.

– Не помню, чтобы давал вам слово для самозащиты, – сказал прокурор, багровея. – Тем более, что мне ровным счётом наплевать на всё, что вы тут плетёте. Мне нужны мои деньги. Все пять тысяч крон.

– Вы желаете расторгнуть сделку?

– Именно. Желаю. Я требую, чтобы она была расторгнута немедленно.

– А как же змейка?

– Можете забрать свою змейку назад. Хоть сейчас. Пошлите за ней своего помощника, и вам вернут ваш шедевр.

– А госпожа Шевротен? Она так хотела поразить супругу банкира Ольтерманни, – не мог угомониться торгаш в душе господина Страчино.

– У неё достаточно украшений, чтобы поразить десять банкирш, – ответил прокурор.

– Как вам будет угодно, – смирился господин Страчино, который не мог не понимать, что, если вступить в пререкания с прокурором, только себе дороже станет.

Через минуту королевский прокурор уже садился в карету. В лапе он держал увесистый мешочек с пятью тысячами крон. Рядом с ним примостился его помощник. Когда карета тронулась, этот наглый субъект высунулся из окошка и показал появившемуся на пороге господину Страчино "козу"! Ювелир опешил, но значения "козе" не придал, просто отнёс её на счёт полнейшей невоспитанности молодого поколения.

– Что стоишь, болван? – сорвал он зло на своём помощнике. – Беги к прокурорше и забери змейку.

Не дожидаясь, пока ему дадут пинка, Моисей тут же сорвался с места. А может быть, его подгоняла мысль, что он вскоре увидит прекрасную госпожу Шевротен? На этот счёт мы можем только гадать.

Моисей никогда прежде не бывал в доме прокурора Шевротена, но, подобно многим жителям Маусвиля, знал, где он находится. Попасть в него оказалось проще, чем можно было предположить, глядя на кованую ограду, отделявшую особняк от улицы. Представившись, Моисей сказал вышедшему к нему ливрейному слуге, что пришёл по поводу ожерелья, купленного утром госпожой Шевротен в лавке его хозяина, господина Страчино, и его без дальнейших вопросов провели прямо в будуар хозяйки дома. Оказавшись впервые в жизни в будуаре прекрасной дамы, юноша внезапно почувствовал себя очень неловко. Его смущение возросло во сто крат, когда его блуждающий взгляд остановился на оголённых плечах прекрасной мышки: госпожа Шевротен была в открытом вечернем платье, которое оставляло широкий простор для воображения. С последним же у юного ювелира, судя по его округлившимся глазам, всё было в порядке. Когда он вошёл, служанка как раз припудривала парик, украшавший прелестную головку её госпожи.

– Мне кажется, я вас где-то уже видела, – сказала прекрасная мышка, слегка повернув голову в сторону двери.

– Я работаю у господина Страчино, ювелира, – ответил юноша.

– Ну, конечно. То-то я смотрю, знакомое лицо. Но отчего вы здесь? Вас прислал господин Страчино?

– Да. Я пришёл, чтобы забрать змейку.

– Забрать змейку? Почему?

– Так приказал ваш супруг, господин Шевротен.

– Господин Шевротен? Ты что-нибудь понимаешь, Мими? – обратилась она к служанке.

Та покачала головой.

– Я тоже ничего не понимаю. Когда господин Шевротен отдал такой приказ?

– Не далее, как полчаса назад.

– И кому же он его отдал?

– Моему хозяину, господину Страчино.

– Так господин Страчино тоже здесь?

– Нет.

– Но он был здесь?

– Нет. Господин прокурор сам заезжал в магазин. Он потребовал, чтобы мы вернули ему пять тысяч крон, что вы изволили оставить сегодня утром в обмен на ожерелье, потом уехал, сказав, что сделка расторгнута и мы можем забрать змейку назад.

Здесь нужно заметить, что это только в этом кратком изложении юный ювелир говорит гладко и складно, на самом же деле он спотыкался на каждом слове, заикался, поминутно заливался краской, а то и вовсе переставал дышать, когда госпожа Шевротен устремляла на него взор своих бархатных глаз.

– То, что вы говорите, – полнейшая нелепица, – сказала красавица, дослушав до конца его сбивчивые объяснения. – Господин Шевротен уже два часа, как дома, и никуда не уезжал. Всё это время он отдыхал у себя в кабинете перед ужином. Он всегда так делает, когда мы к ужину ждём гостей. Разве что он покинул дом тайком от меня, что очень на него непохоже.

Моисей молчал, переминаясь с ноги на ногу. Он не знал, что сказать, потому что всё, что знал, он уже сказал. Видя, что больше ничего от него не добьётся, госпожа Шевротен поднялась и вышла из комнаты, бросив на ходу:

– Подождите здесь.

Мими, до сих пор не проронившая ни слова,воспользовалась отсутствием своей госпожи, чтобы донести до визитёра некоторые свои соображения. (Эта юная особа принадлежала к числу мышек, которые имеют свои собственные соображения по самым различным поводам, причём эти соображения зачастую не лишены здравого смысла).

– Ты выдумал эту историю с ожерельем, чтобы ещё раз взглянуть на мою госпожу? – спросила она.

Моисей замотал головой.

– Зачем же тогда?

– Я её не выдумал, – ответил Моисей, продолжая качать головой. – Я сказал, как было.

– Ну-ну, – не поверила ему служанка. Потом, помолчав, сказала, указывая на обитый полосатым шёлком стул, стоявший у двери:

– Да ты присаживайся. Чего топчешься у двери?

– Спасибо. Я лучше постою, – ответил Моисей.

– Как хочешь, – пожала плечиками служанка. – Моё дело предложить.

– А ты забавный, – сказала она, продолжая с любопытством разглядывать юношу, – и, по всему видно, неглупый, раз додумался до такого. По нашей хозяйке многие сохнут, но ещё никто не пытался проникнуть в дом под таким необычным предлогом. Ты оказался самым изобретательным из всех.

Моисей ничего на это не ответил. Видимо понял, что спорить с этой мышкой бесполезно.

– Ну а я? Я тебе тоже нравлюсь? – кокетливо спросила Мими, застав бедного юношу врасплох своим вопросом.

К счастью, в этот самым момент в комнату вошла госпожа Шевротен, избавив его от необходимости отвечать. Вслед за супругой в двери появился сам господин королевский прокурор. Без своих судейских бровей и в домашнем шёлковом халате он показался Моисею гораздо менее грозным, чем ранее в магазине, но тем не менее юноша попятился и неловко опустился на стул с шёлковой обивкой, оказавшийся у него на пути.

– Так-с, так-с, – произнёс прокурор тоном психиатра, обнаружившего у пациента симптомы, подтверждающие его первоначальный диагноз. – Чрезвычайно любопытно, – и, игнорируя поклон уже успевшего вновь вскочить Моисея, продолжил скорее заинтригованно, чем сердито: – Говорят, вы, юноша, большой фантазёр и мастер сочинять истории. Было бы интересно услышать историю про пять тысяч крон из ваших собственных уст.

Моисей повторил то, что до этого рассказал госпоже Шевротен, обращаясь главным образом к огромному животу прокурора, и, надо отдать ему справедливость, почти справился с поставленной перед ним задачей.

– Я как-то объяснил, почему я намерен расторгнуть сделку? – спросил прокурор, когда его собеседник закончил своё удивительное повествование.

– Да. Вы сказали, что сегодня вечером вы собираетесь играть в карты с судьёй Пелардоном, и вам нужна большая сумма, потому что судья любит играть по крупной.

– Хорошо, что вас не слышит судья Пелардон, – сказал прокурор, ухмыляясь. – Ему бы ваша шутка не понравилась.

– Почему? – наивно спросил юный ювелир.

– Потому что судья Пелардон не только не играет в карты, но и является ярым противником азартных игр. На этот раз я пощажу вас и не стану передавать ему ваши слова, но на будущее запомните: с представителями закона лучше не шутить. Многие из них не понимают юмора.

Их интересный разговор прервал появившийся в дверях мажордом.

– Гости прибыли, – доложил он.

– Хорошо. Мы уже идём, – ответил прокурор, потом повернулся к Моисею: – Мы очень рады, что вы почтили нас своим визитом, юноша, и я с удовольствием уделил бы вам больше времени, но, как видите, нас ждут гости.

– Но как же мне быть? Что я скажу господину Страчино? – спохватился Моисей. – Он не поверит мне так же, как и Ваша Светлость.

– Скажите господину Страчино, что долг ему вернут на следующей неделе.

– Но это только пять тысяч. А остальные пять?

– Какие еще остальные?

– Те, что вы забрали сегодня вечером.

– Ну вот что, – рассердился прокурор, – если вы и ваш хозяин будете настаивать на своей фантастической истории, я велю арестовать вас по обвинению в мошенническом вымогательстве.

С этими словами прокурор повернулся и вслед за женой вышел из комнаты. Моисею ничего не оставалось, кроме как последовать их примеру.

Он понуро плелся в обратную сторону, стараясь оттянуть момент встречи с господином Страчино, который в гневе был не менее страшен, чем господин королевский прокурор.

Ювелир слушал его, сердито поджав губы, но лап не распускал.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Я сам разберусь с этим делом.

Через полчаса он уже сидел на кожаном диване в кабинете прокурора. Ждать пришлось долго: господин прокурор был с гостями и покидать их не торопился. Прошло не меньше часа, пока в коридоре послышались грузные шаги хозяина дома.

О чём именно говорили прокурор и поздний посетитель, для всех осталось тайной. Слуги в доме прокурора не имели привычки подслушивать: каждый опасался слежки за собой со стороны других слуг. Единственное, о чём можно было сказать с уверенностью, так это то, что оба господина провели в кабинете достаточно бурные полчаса. Когда ювелир покидал дом, вид у него был, как у побитой собаки. Что же до прокурора, то он вернулся к столу красный, как рак, и никак не отреагировал на вопрошающие взгляды жены и гостей. Он не мог не понимать, что ситуация складывалась для него довольно щекотливая: на этот раз он сам оказался в положении подозреваемого, которому, хочешь не хочешь, придётся доказывать свою невиновность, и, даже если ему это удастся, пятно на репутации всё равно останется. Всегда найдётся пара завистников, которые при случае не преминут вытащить на свет этот малоприятный инцидент.

И всё же главным пострадавшим в этой истории был господин Страчино. Все полученные им шишки сосчитать пока трудно, но уже сегодня ясно, что пяти тысяч крон ему не видать, как своих ушей. В лучшем случае он получит вторую половину стоимости ожерелья, если только господин прокурор не пожелает оставить эти деньги себе в качестве компенсации за причинённый ему моральный ущерб. Как ни крути, получалось, что кто-то крупно подставил хитрого ювелира, и неизвестно, что потрясло его больше: финансовая потеря или осознание того, что он позволил себя облапошить.

Между тем в головах неизвестных преступников, во всяком случае, в одной из них, уже зрели новые, более грандиозные планы.

Глава пятнадцатая,

в которой я собираю сплетни

Прошло ещё несколько дней. Однажды утром за завтраком я обратил внимание на то, что Мишель необычайно молчалив. Это было настолько на него непохоже, что я забеспокоился, уж не заболел ли он. Последние дни мы позволили себе, говоря словами моего юного друга, немного расслабиться, благо теперь, будучи счастливыми обладателями шести тысяч крон, мы могли не стеснять себя в расходах, и это не могло не сказаться на наших привыкших к воздержанию организмах. Накануне Мишель решил сводить Мелиситу в театр и, должно быть, вернулся поздно. Во всяком случае, когда я отправился спать, его ещё не было.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Нормально, – ответил Пройдоха. – Просто я немного не выспался. После театра мы зашли в кафе, посидели с часок, потом ещё побродили по городу.

Бродить с девушкой по городу было тоже не совсем в характере Пройдохи, но прежде чем я успел как-то прокомментировать своё открытие, всё объяснилось само собой.

– Видимо, нам с Мелиситой придётся расстаться. Не сегодня и не завтра, но, судя по всему, уже скоро, – сказал Мишель, и голос его прозвучал удручённо.

– Почему?

– Маркиза скоро переедет во дворец короля и берёт Мелиситу с собой. Это единственная из всех служанок, которая, как и сама маркиза, испанских кровей. Поэтому маркиза хочет, чтобы Мелисита осталась при ней, чтобы было, в случае чего, на кого положиться. Когда это произойдёт, мы не сможем часто видеться. Может даже случиться, что, обосновавшись в королевском дворце, Мелисита вообще не пожелает со мной встречаться.

– Она тебе нравится?

– С ней легко, – ответил Мишель уклончиво.

– Может, не стоит переживать раньше времени? Ведь переезд может и не состояться.

– Все думают, что между королём и маркизой всё сладится.

– Кто это, все?

– Вся прислуга маркизы. На днях всё должно решиться. Король назначил маркизе романтическое свидание вне стен дворца.

– Романтическое свидание – это действительно серьёзно. Короли, как правило, привыкли обходиться без романтики.

– Говорят, король действительно впервые по-настоящему влюблён.

– Маркиза должна быть необычайно красива, – сказал я.

– Красива – это несомненно, но главное – неприступна.

– Это тебе сказала Мелисита?

– Кто же ещё? Ты ведь знаешь слуг. Они не могут без того, чтобы время от времени не перемывать косточки хозяевам, а заодно и всем остальным.

– А что ещё говорят?

– Всякое. Что именно тебя интересует?

– Ну, к примеру, куда подевался маркиз Монт д’Ор?

– Он умер.

– При таинственных обстоятельствах?

– Должен тебя разочаровать, – ухмыльнулся Мишель, догадавшись, о чём я подумал. – Маркиз погиб в сражении.

– В сражении… – повторил я, пытаясь ухватить внезапно мелькнувшую мысль. – В сражении при Рэтсвилле?

– Точно. А ты откуда знаешь?

– Вспомнил. Я в своё время много слышал про адмирала Монт д’Ора. Славная была мышь. Настоящий герой. Просто мне и в голову не приходило, что адмирал Монт д’Ор и покойный супруг маркизы – одно и то же лицо. Это многое объясняет.

– К примеру?

– К примеру, неприступность маркизы. Не каждая мышка может позволить себе быть неприступной, когда речь идёт о желаниях короля, и при этом оставаться живой.

Некоторое время мы молчали, каждый думая о своем, потом я вернулся к интересующей меня теме:

– Ты сказал, свидание состоится вне стен дворца.

– Да. Так пожелала маркиза. Она согласилась уступить просьбам Его Величества при условии, что встреча произойдёт вдали от любопытных глаз, больших ушей и злых языков придворных.

– Маркиза берёт с собой Мелиситу?

– Нет. Она отправляется одна и причём инкогнито. Она уже заказала для этой поездки мужской костюм. Король тоже, скорее всего, будет без сопровождения. Иначе что это за романтическое свидание при свидетелях?

– Одной ей придётся непросто. Такие дамочки имеют обыкновение во всем полагаться на служанок.

– Только не маркиза. Она привыкла одеваться и раздеваться без чужой помощи.

– Странная привычка. Она наводит на мысль о том, что маркиза что-то скрывает.

– Поначалу слуги тоже так думали, особенно после того, как маркиза уволила одну горничную, узнав, что та подглядывает за ней в замочную скважину. Но один старый слуга рассказал, что маркиза привыкла обходиться без помощников, когда ещё в начале своего замужества сопровождала своего мужа в походах.

– Видимо, это и впрямь необыкновенная мышка, – сказал я задумчиво. – Хотел бы я на неё взглянуть. Ты можешь узнать, где и когда состоится встреча?

– Уже знаю. Мелисита сказала мне по большому секрету. Встреча произойдёт в среду утром, в "Лесной мыши". Это небольшая гостиница по дороге на Вашрен, в сорока мышиных лье от Маусвиля. Но сама маркиза отправится туда уже послезавтра днём, чтобы прибыть на место к вечеру и там заночевать. Хочет, чтобы король видел её свежей и отдохнувшей, а не уставшей с дороги.

– Понятно. А потом? Они так и останутся в гостинице?

– Нет. Из гостиницы они отправятся через лес в родовой замок маркиза Монт д’Ора. Он как раз находится в тех краях.

– Так. Значит, в нашем распоряжении есть два дня – весь сегодняшний и весь завтрашний день. Этого достаточно.

– Достаточно для чего?

– Я ещё не знаю точно. Нужно подумать. Но ты будь наготове. Мне понадобится твоя помощь и, возможно, твои связи в мире бродяг.

Глава шестнадцатая,

в которой я узнаю тайну маркизы

"Лесная мышь" оказалась ничем не примечательным придорожным заведением, каких немало в сельской местности и которые, как правило, являют собой нечто среднее между гостиницей, трактиром и постоялым двором, где усталые путники могут переждать непогоду или заночевать, если опасаются отправиться в путь на ночь глядя. Прибыв в заведение во вторник вечером, я застал за стойкой самого хозяина, полноватого господина средних лет с неухоженным и усталым лицом постоянно недосыпающей мыши. Узнав, что я собираюсь остаться на ночлег, хозяин спросил меня, не угодно ли мне расписаться в гостевой книге и буду ли я ужинать. Я ответил утвердительно на оба вопроса, и он пододвинул мне книгу, предварительно открыв её на нужной странице. Я быстро пробежал глазами ранее сделанные записи и обнаружил, что во вторник "Лесная мышь" уже успела оказать гостеприимство трём путешественникам. Последняя запись была сделана полчаса назад. "Шевалье Ле Монт", – прочёл я в графе "имя". Время прибытия – 19 часов. Я ухмыльнулся: маркиза не стала ходить далеко в поисках вымышленного имени, а просто позаимствовала часть своего собственного, тем самым избавив меня от необходимости задавать лишние вопросы. Я пододвинул чернильницу, взял перо и старательно вывел: "Мануэль Кабралес-и-Манчего Гран Вале де Монтечелло де Ла-Манча де Кастилья". Потом, подумав немного, приписал: "Испанский гранд". В последнем уточнении, впрочем, не было необходимости. Я сделал всё возможное для того, чтобы относительно моей принадлежности к определённой местности и определённому сословию не могло быть двух мнений. Об этом говорил и мой дорогой дорожный костюм из чёрного бархата, и слегка надменное выражение благородного лица с аристократическим носом и небольшим шрамом на подбородке, и привязанный к бедру тяжёлый толедский кинжал в красивых ножнах, инкрустированных слоновой костью и изумрудами. У моих ног стоял саквояж из змеиной кожи, по которому было невозможно определить, что он приобретён за какие-то двадцать крон у старьёвщика. Заметив, что хозяин удивлённо смотрит на саквояж, я сказал, отвечая на невысказанный вопрос:

– Мой багаж путешествует отдельно от меня. Я отправил его вперёд вместе со слугами.

Хозяин лишь понимающе кивнул головой, никак не комментируя моё объяснение, потом сказал:

– Я могу предоставить в распоряжение сеньора две комнаты на выбор: номер пять, окна которой выходят на дорогу, и номер шесть с окнами во двор.

Он говорил вежливо, но без подобострастия: было видно, что здесь привыкли иметь дело с именитыми путешественниками. Я ответил, что согласен на любой, и это действительно было так, поскольку я уже успел отметить про себя, что маркиза остановилась в номере семь, то есть в непосредственном соседстве с обеими предложенными мне комнатами.

– Горячий ужин будет готов через полчаса. Пока же сеньор может осмотреть свою комнату. Она на втором этаже, – продолжил хозяин, положив передо мной ключ от пятого номера.

– Все постояльцы ужинают вместе? – поинтересовался я.

– Если желают получить настоящий обед. Горячее мы подаём лишь в определённое время, иначе моей супруге пришлось бы слишком туго. После того, как все наши дочери одна за другой повыскакивали замуж, она лишилась своих помощниц. Но вино и холодные закуски вы можете получить в любое время. Правда, выбор их невелик.

Я поблагодарил его кивком головы и по скрипучей деревянной лестнице поднялся на второй этаж. Пока всё шло замечательно. Если маркиза пожелает отведать горячего, то наша с ней встреча состоится уже через полчаса. Этого времени было более чем достаточно, чтобы завершить необходимые приготовления, начатые ещё в Маусвиле.

Вскоре я уже входил в помещение, в котором столовались постояльцы трактира. За несколькими столами сидели голодные путешественники, из которых я сразу выделил стройного юношу, терпеливо дожидающегося, когда до него дойдёт очередь. Полная немолодая мышка как раз обслуживала другого одинокого гостя. В углу кутила компания из трёх мышей довольно сомнительного вида. Все трое пили, не закусывая, и были уже явно навеселе. На первый взгляд их можно было принять за местных забулдыг, какие найдутся в любой деревне, но меня в таких делах трудно провести. Лишь бегло взглянув в их сторону, я тут же причислил их к категории гастролирующих мошенников или карманников, что, останавливаясь в придорожных трактирах, обчищают путешественников. Особенно мне не понравился один из этих типов, парень с чересчур длинным носом и острым клиновидным подбородком, который, как мне показалось, был у троицы за главаря. Когда я вошёл, он прощупал меня внимательным взглядом и что-то коротко бросил своим приятелям – пузатому коротышке и парню с большими оттопыренными ушами. "А эти ребята вовсе не так пьяны, как кажутся", – подумал я, проходя через зал и усаживаясь за свободный столик у стены лицом к залу.

Юноша, в котором я подозревал переодетую маркизу, тоже не оставил моё появление без внимания. Я заметил краем глаза, что он, как и троица, с удивлением оглядел мой по-испански строгий дорожный костюм, на мгновение задержав взгляд на толедском кинжале. Когда я сел, он больше не смотрел в мою сторону, поскольку был теперь вполоборота ко мне, но по его напряжённой позе я понял, что только приличия мешают ему повернуться и продолжить осмотр. Когда пожилая мышка, вторично обойдя юношу, поставила передо мной тарелку с дымящимся супом и горячий пирог, у него появился повод посмотреть на меня ещё раз. Как раз в этот момент я поднял голову и наши взгляды встретились. Я недоуменно развёл лапами, как бы говоря: "Прошу прощения, но моей вины тут нет", и смущённо улыбнулся. Юноша улыбнулся в ответ. Мне он показался очень милым.

Вскоре перед ним тоже задымилась тарелка с супом, и он принялся за еду, демонстрируя самые изысканные манеры.

Какое-то время в комнате не было слышно ничего кроме звяканья столовых приборов и звука работающих челюстей.

– Ох и хорош пирог! – громко сказал один из троицы, пузатый коротышка, с шумом отставляя от себя тарелку и громко срыгивая. – Я бы не отказался от ещё одной порции. Эй, мамаша!

– Ты что, жрать сюда пришёл? – одёрнул его лопоухий.

Последние слова были явно лишними, и лопоухий осёкся, поймав предостерегающий взгляд главаря. Толстяк тоже тут же угомонился и дальнейший разговор они вели шёпотом, время от времени поглядывая в сторону юноши. Они явно что-то замышляли. Юноша сидел к ним спиной и не видел обращённых к нему взглядов, но я со своего наблюдательного пункта видел всё, что происходило в зале. Через некоторое время, когда с едой уже было покончено и хозяйка подала ликёр, лопоухий поднялся со своего места и, пошатываясь, направился к столику, за которым сидела переодетая в мужское платье маркиза. Обойдя столик, он остановился перед юношей и изобразил нечто среднее между поклоном и реверансом: слегка согнув ноги в коленях, сделал насмешливо-галантный жест, будто снимает перед ним несуществующую шляпу. Простояв в этой позе по меньшей мере пять секунд (что лишний раз доказывает, что он был не столько пьян, сколько притворялся), он спросил с преувеличенной вежливостью в голосе:

– Простите, если я нарушил этот… как его? …пищеварительный процесс Вашей Светлости, но мои друзья интересуются, не угодно ли Вашей Милости сыграть с нами в "пикет"?

Юноша отрицательно покачал головой. Он был явно растерян.

– Не угодно? Ай-я-яй! А я поставил золотой на то, что сумею уговорить Вашу Светлость. Так что придётся Вашему Сиятельству меня уважить.

Юноша продолжал молчать.

– Не желаешь?

– Нет, – ответил юноша решительно, и я мысленно поаплодировал его смелости.

– Это нехорошо, – сказал лопоухий тоном сурового учителя. – Старших надо уважать. А со мной так вообще лучше не ссориться.

– Я не умею играть в "пикет", – ответил юноша, всем видом показывая, что не желает продолжать беседу.

Но лопоухий и не думал уходить.

– Не умеешь – научим.

– Я вообще не играю в карты.

– Что, мамочка не разрешает?

Юноша не ответил.

– А мы ей не скажем. Ха-ха! – рассмеялся лопоухий и, повернувшись к друзьям, подмигнул им, словно призывая засвидетельствовать его слова. – Так что давай, присоединяйся к нам. Мы парни покладистые. Не хочешь в карты, сыграем в кости. Уж пару костей-то ты бросить сможешь. На это даже у такого сосунка, как ты, должно хватить силёнок.

Маркиза опять промолчала. Видимо, не знала, как вести себя в подобной ситуации. Принадлежи она к сильному полу, она бы вряд ли снесла насмешку, но, будучи женщиной, она, скорее всего, не восприняла слова насмешника как личное оскорбление, а просто растерялась.

Я понял, что пора вмешаться и встал из-за стола.

– Если господам угодно немного поразвлечься, то я готов составить вам компанию, – сказал я, приближаясь.

Лопоухий устремил на меня свои жуликоватые глазки и насмешливая улыбка стала медленно сползать с его лица. Не знаю, что именно во мне ему не понравилось, то ли мой кинжал, то ли шрам на подбородке, свидетельствующий о том, что перед ним мышь, которая не привыкла поворачиваться спиной к опасности, но вся его напускная весёлость вдруг куда-то улетучилась. Возможно, я льщу себе, но мне показалось, что этот обидчик малолетних почувствовал себя неуютно под моим пристальным взглядом.

– Вы же видите, юноша не желает с вами играть, так что будет лучше, если вы оставите его в покое.

– Это для кого же будет лучше? – полюбопытствовал лопоухий.

– Для всех. Для меня, потому что у меня появилось желание с вами сразиться, и для вас. По той же самой причине.

Видимо, лопоухий правильно истолковал мои последние слова как угрозу, потому что пошёл на попятный:

– Но я поставил золотой на то, что приговорю его, – сказал он, словно оправдываясь.

– Невелика потеря. Возможно, играя против меня, вы выиграете больше.

– Ну хорошо, – уступил лопоухий, видя, что ему некуда деваться. – Я не против, если мои друзья не против. Но не забывайте, сударь, вы сами напросились. Так что, если что не так, пеняйте на себя. Мои друзья не простят вам, что вы не позволили нам потрясти этого маменькиного сынка.

Я сказал, что принял его слова к сведению, и последовал за ним.

– Этот господин изъявил желание сыграть со мной, – сказал лопоухий, обращаюсь к длинноносому, которого я принял за главаря.

Тот кивнул, жестом приглашая меня занять место за столом.

– Во что будете играть? – спросил он. – В карты или, может быть, сеньор предпочитает кости?

– Лучше в кости, – ответил я.

– Замечательно. Играть будете двумя костями.

С этими словами длинноносый достал из кармана брюк две янтарные кости и бросил их передо мной на стол, как бы приглашая убедиться, что кости не поддельные. Я взял их в лапу и сделал вид, что внимательно их осматриваю. Я был уверен, что раз мне позволили взглянуть на кости и даже подержать их в лапе, то с костями всё в порядке. Очевидно, мошенники собираются подменить их во время игры. Между тем главарь продолжал:

– Выигрывает тот, кто сделает лучший бросок. Ставка – содержимое наших карманов. Если, конечно, наш гость не возражает и не считает такую ставку слишком высокой.

Я сказал, что не возражаю, поскольку не собирался проигрывать мошенникам. Последнего я, естественно, вслух говорить не стал, а лишь выразил надежду, что содержимое карманов моего противника меня не разочарует.

– В таком случае бросайте жребий, кому начинать игру.

Лопоухий взял один из кубиков и бросил его на стол. Выпала тройка. Я бросил второй кубик. Выпала пятёрка. Это означало, что мне предстояло начинать игру.

Я взял оба кубика, потряс их в ладонях и выбросил на стол. Выпали четвёрка и шестёрка. Это был хороший бросок. Теперь настала очередь лопоухого. Я внимательно следил за тем, как он поднимает со стола кубики и складывает ладони лодочкой, но, как ни старался, ничего необычного в его движениях не заметил. Тем не менее ему как-то удалось меня обойти: когда он выбросил кубики, выпали две шестёрки.

– Мне очень жаль, но Ваша Светлость проиграли. Так что выворачивайте карманы, – сказал лопоухий, довольно ухмыляясь и подставляя ладонь, чтобы смахнуть на неё кубики, но я опередил его, выхватив один из кубиков прямо у него из-под носа.

– Я позволю господам обследовать мои карманы, – сказал я, – но прежде я должен убедиться, что с этими кубиками всё в порядке.

– Уж не хотите ли вы сказать, что мы жулики? – угрожающе надвинулся на меня главарь.

Я повертел в пальцах свой трофей и тоже довольно ухмыльнулся: мошенники явно рассчитывали на то, что им без труда удастся облапошить простачка, но они не на того напали. Мне были известны все уловки, к которым прибегают нечистые на лапу игроки в кости, одна из которых – дублирование точек на противоположной грани кубика. Потому я первым делом взглянул на разметку. Как я и предполагал, она была нарушена. На каждом кубике я обнаружил по две противоположные грани, сумма которых составляла двенадцать вместо положенных семи. Тем самым вероятность выпада шестёрки увеличивалась в несколько раз. Было ясно, что лопоухий всё же как-то исхитрился подменить кости. Но на то он и мошенник. Скорее всего, фальшивые кости уже находились у него в ладонях, когда он сел со мной играть. Остальное – дело техники.

– Да, – ответил я, – именно это я хочу сказать. Вы мошенники, господа.

– Вам придётся ответить за свои слова.

– Я всегда к услугам честных мышей, – сказал я. – Но в вашем случае я готов сделать исключение.

Видимо, мои последние слова вконец разозлили главаря, потому что, едва я успел договорить, как в его лапе блеснул невесть откуда взявшийся кинжал. Это произошло настолько неожиданно и настолько быстро, что я не успел выхватить свой. Прежде чем я подумал об обороне, бандит полоснул меня по лапе, державшей кубик, чуть повыше запястья, и я выронил свой трофей. Лопоухий быстро наклонился и подобрал с пола единственное доказательство его нечестной игры.

– Мы еще встретимся. И очень скоро, – пообещал мне главарь. Бросив на стол несколько монет, он в сопровождении своих приспешников направился к выходу.

Меня обступили другие посетители трактира.

– Этот негодяй ранил вас! – констатировал один из них, указывая на оставленный кинжалом порез на рукаве моего бархатного камзола, из-под которого виднелась окровавленная белая рубашка.

– Вы ранены! – воскликнул юноша и побледнел так, словно это он, а не я истекал кровью.

– Пустяки, это всего лишь царапина, – ответил я, зажав рану ладонью, отчего кровь потекла еще сильней, окрасив чёрный бархат в бурый цвет. Несколько капель упало на пол. Юноша побледнел ещё больше.

– Это всё из-за меня, – сказал он удручённо.

– Глупости, – ответил я. – Кто ищет приключений, всегда их найдёт. Не случись это со мной здесь и сейчас, то произошло бы в другом месте. Да и рана пустяковая. Так что не стоит зря переживать.

– Но вас всё равно нужно перевязать. Позвольте мне вам помочь.

– Спасибо, приятель, но думаю, что с этим делом я справлюсь лучше тебя. Поверь мне, тут у меня большой опыт.

Юноша кивнул, как мне показалось, с облегчением. Очевидно, его пугал вид крови.

Этот разговор мы вели в стороне от других постояльцев трактира, которые, перебивая друг друга, посвящали прибежавших на шум хозяев в подробности только что разыгравшейся драмы.

– Стаканчик крепкого испанского Хереса, и я буду опять в норме, – сказал я. – Я всегда вожу с собой бутылочку на всякий случай. Помогает лучше любого бальзама. Думаю, тебе тоже не помешает сделать пару глотков, а то ты что-то совсем скис, дружище. Подожди меня здесь. Я скоро вернусь. Только перевяжу рану, и мы отпразднуем с тобой наше счастливое избавление.

Юноша опять кивнул. Он явно не знал, как ему себя вести. Видимо, никогда раньше не попадал в подобные переделки.

Я поднялся по лестнице на второй этаж и распахнул дверь в свой номер. Уходя, я оставил комнату незапертой и, очевидно, напрасно. Не успел я войти, как почувствовал, что там кто-то есть.

– Кто здесь? – спросил я, оглядывая комнату, освещённую красным светом догорающих углей.

Из кресла у камина поднялась мышиная фигура. Я подошёл ближе и узнал в ней длинноносого предводителя шулеров.

– Я же сказал, что мы скоро увидимся, – произнёс мошенник голосом Пройдохи Мишеля.

– Зачем ты здесь? – спросил я. – Вдруг бы тебя кто увидел?

– Я принял меры предосторожности. К тому же все сейчас слишком заняты, чтобы охранять ходы и выходы. Я переживал, не задел ли я тебя.

– Удар был мастерский. Ты меня даже не поцарапал.

– Все остальное, мне показалось, тоже прошло удачно.

– Да. Твой лопоухий приятель был очень убедителен в роли подвыпившего гангстера. Настоящий актер не сыграл бы лучше. Никому и в голову не пришло, что всё было подстроено.

– А маркиза? Как она отреагировала?

– Переживает. Считает себя виноватой. Одним словом, всё идёт как надо. Мы с ней уже почти приятели.

– Я тебе ещё нужен?

– Думаю, я и сам справлюсь, но раз уж ты здесь, то помоги мне перевязать рану.

Я снял камзол и повесил его на спинку стула.

– Впечатляет, – сказал Мишель, указывая на рукав рубашки, покрытый кроваво-красными пятнами. – Выглядит как настоящая кровь.

– Да, свекольный сок очень похож на кровь, особенно если добавить в него чуточку уксуса. Мне уже не раз удавалось с его помощью ввести в заблуждение своих преследователей и замести следы, – приписал я себе опыт одного из известных преступников. – Полиция, конечно, на такое не клюнет, но дружков обвести вокруг пальца можно. Они ведь не станут слизывать пятна крови с пола, чтобы убедиться, настоящая она или нет. А с земли и подавно.

Я расстегнул манжет и на пол упал большой красный комок ваты.

– Бр-р! – отшатнулся Мишель.

– Чего морщишься? Лучше подержи вот здесь, – сказал я, доставая из саквояжа заранее заготовленную длинную полоску белого шелка и прикладывая один её конец к месту мнимого пореза.

С грехом пополам мы обмотали повязку вокруг моей лапы, после чего я взял бутылочку с искусственной кровью и вылил несколько капель поверх повязки. Когда я облачился в новую рубашку, пятнышки крови отпечатались на белоснежном шёлке.

– Вот так! – сказал я, закончив процедуру. – На мой взгляд, выглядит довольно убедительно.

– Не то слово, – согласился Мишель.

– Когда тебя ждать? – спросил он, направляясь к выходу.

– Надеюсь, я вернусь ещё до полудня. Но погоди, – остановил я его. – Я сначала проверю, свободен ли путь.

Я спустился по лестнице в холл. Хозяин уже сидел за своей конторкой. Увидев меня, он сокрушённо покачал головой:

– Ума не приложу, как это могло случиться! Я должен был распознать в этих парнях мошенников.

– Это проще сказать, чем сделать, – попытался успокоить его я. – Если бы мошенников было так легко распознать, они бы уже давно перевелись, потому что все бы чуяли их за версту, и им было бы некого обманывать.

– Если бы я знал, что произошло, я бы не позволил им так просто уйти. Прищемил бы бандитам хвосты, когда бы они попытались улизнуть. А теперь их уже и след простыл.

– Да, они уже, конечно, далеко. Может, так даже и лучше. Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы вы попытались их задержать. А так всё обошлось.

– А ваша рана? Кстати, надо бы на всякий случай промыть её спиртом и потуже перевязать, чтобы не кровоточила.

– Я её уже перевязал. Но вот от чего-нибудь горячительного внутрь я бы не отказался. В вашем погребе найдётся бутылочка кальвадоса?

– Разумеется, найдётся.

– Замечательно. Я прихватил с собой в дорогу бутылку прекрасного испанского хереса, но её я уже обещал вашему юному гостю. Он, кажется, принял случившееся слишком близко к сердцу. Прикажите подать кальвадос минут через десять, а я пока схожу за хересом. Совсем забыл про него от волнения.

– Будет исполнено, – поклонился хозяин.

– Путь через дверь заблокирован, – сказал я Мишелю, вернувшись в свой номер. – У тебя два выхода: остаться здесь до тех пор, пока хозяин не отправится спать, или покинуть гостиницу через окно.

– Остаться не могу. Меня ждут. Полезу в окно. Где наша не пропадала!

С этими словами он ловко вскочил на подоконник. Я приподнял раму, и он летучей мышью соскользнул во тьму.

– Порядок! – услышал я снизу его голос.

– Увидимся завтра, – сказал я и закрыл окно.

Когда я вошёл в обеденный зал, юноша поднялся мне навстречу.

– Вы так быстро ушли, – сказал он, – что я не успел поблагодарить вас за ваш великодушный поступок и даже не представился. Я шевалье Ле Монт.

Я, как и мой юный собеседник, представился вымышленным именем, сократив его втрое.

– Дон Кабралес, – сказал я с поклоном, – Что же до великодушия, то моей заслуги тут нет. К великодушию меня обязывает моё происхождение. Дело в том, что я родом из Ла Манчи, родины странствующего рыцаря Дон Кихота, и просто не могу вести себя иначе. Как и многие мои соотечественники, я унаследовал дух этого благородного идальго. В большинстве случаев моё стремление к справедливости оборачивается для меня неприятностями, но у кого их нет? Посуди сам: разве я мог не заступиться за юношу, осыпаемого насмешками? К тому же я ничем не рисковал, кроме содержимого моих карманов.

– И всё же я вам очень признателен.

– Не будем больше об этом. Вот, кстати, и кальвадос, – сказал я обращаясь одновременно и к юноше, и к хозяину, который поставил передо мной на стол покрытую паутиной бутылку кальвадоса и два стакана. – Я заказал его для себя, чтобы ты мог, не стесняясь, насладиться великолепным испанским хересом. Ты когда-нибудь пробовал это замечательное вино?

– Да, но это было давно. Я ведь не сказал вам, что я тоже родом из Испании. Вернее, не я сам, – поправился юноша, как мне показалось, чересчур поспешно, – а моя матушка.

– Вот как? – притворно удивился я. – Тогда я вдвойне рад тому, что вмешался.

– Вы не подумайте, что я тогда струсил, – сказал юноша смущённо, – просто я не знал, как быть. Я ведь и в самом деле не умею играть в карты.

– Придётся мне тебя этому обучить, если ты, конечно, пожелаешь продолжить наше знакомство. Если ты изберёшь для себя военную карьеру, то умение играть в карты тебе очень пригодится. Да и при дворе, я слышал, играют в карты. Ты не против, что я говорю тебе "ты"?

– Нет, – ответил юноша, слегка краснея, – раз вам так проще.

Моё замечание о продолжении знакомства он оставил без ответа.

– Я слышал, даже сам король иногда играет в карты с кардиналом, – сказал я.

– Может быть. Я редко бываю при дворе, – ответил юноша и покраснел ещё больше.

Я откупорил бутылку с хересом и наполнил его стакан. Себе я налил кальвадоса, но только полстакана, чтобы не захмелеть.

– Давай выпьем за знакомство, – сказал я.

Подняв свой стакан, я осушил его залпом. Юноша последовал моему примеру. Видимо, не хотел, чтобы я, как ранее мошенники, принял его за маменькиного сынка.

– Какое крепкое вино, – сказал он через некоторое время. – Я, кажется, захмелел.

– Это сказывается перенесённое нервное напряжение, хотя вино действительно довольно крепкое. Зато будешь хорошо спать.

– Меня уже клонит в сон.

– Вижу. Взгляд у тебя какой-то осоловелый. Может быть, тебе действительно лучше отправиться в свою комнату? Мы можем продолжить нашу беседу за завтраком.

Юноша сделал попытку подняться, но тут же снова упал на стул. Ноги его не держали.

– Э, да ты, брат, я смотрю, и впрямь опьянел от одного стакана. Давай, держись за меня. Помогу тебе подняться по лестнице.

– Показывай, где твоя комната, – сказал я, когда мы поднялись наверх.

Он показал на дверь моего номера.

– Нет, брат, – сказал я, – это мой номер. Твой, должно быть, следующий.

Я толкнул дверь седьмого номера, но она оказалась заперта.

– Заперто! – констатировал я. – Ключ у тебя?

Юноша не ответил: он спал. Порывшись у него в карманах, я нашёл ключ, отпер дверь и уложил бедолагу на кровать. Потом, подумав, стянул с него ботфорты. Остальную одежду я решил без надобности не снимать. И не потому, что я опасался, что он проснётся. После той дозы снотворного, которую он принял вместе с вином, его теперь и пушкой было не разбудить. Я боялся, что утром, увидев себя раздетой, маркиза может что-то заподозрить. Если ей, конечно, есть что скрывать. Именно это я и собирался выяснить.

Но прежде я на всякий случай запер дверь изнутри; потом, подойдя к камину, пошуровал в угольях, и в комнате стало светлее. Испытывая некоторую неловкость (всё-таки не каждый день приходится раздевать спящих дам без их ведома), я вернулся к кровати, расстегнул на маркизе камзол и высвободил рубашку. Грудь маркизы была перетянута неким подобием корсета, не позволявшим разглядеть, что под ним. Я перевернул неподвижное тело на живот, приподнял камзол и рубашку – и чуть не вскрикнул от удивления. Под правой лопаткой, у самого основания корсета, я увидел знакомое клеймо. Нет, слово "знакомое" не совсем правильно отражает суть вещей, потому что наводит на мысль, что мне уже приходилось видеть это клеймо и раньше. Однако это не совсем так. Раньше я только читал о нём в книгах по истории и видел изображение перстня, с помощью которого это клеймо должно было наноситься. Но ни самого клейма, ни его обладателя мне видеть не приходилось. Да иначе и быть не могло, ведь передо мной было клеймо Ратонов!

Я так и замер на месте, словно громом поражённый. Не знаю, что я ожидал увидеть, но только не это. Я всегда считал историю с клеймом Ратонов вымыслом, сказкой, выдуманной историками. Оправившись от потрясения, я заправил рубашку маркизы в панталоны, перевернул её на спину и вышел из комнаты. Я узнал всё, что хотел узнать.

Глава семнадцатая,

в которой я приглашаю читателя совершить небольшой экскурс в историю Мышиного королевства

Вряд ли на свете найдётся хотя бы одна мышь, которая не слышала о славной династии Ратонов, правивших Мышиным королевством на протяжении многих столетий. Тем не менее я возьму на себя смелость воскресить в памяти читателя некоторые факты, без которых моё повествование будет неполным, а мои последующие действия лишены смысла.

Начну с того, что в те далёкие времена мышам приходилось отстаивать каждую пядь земли в кровавой борьбе с другими божьими тварями. Ратонам удалось расширить территорию Мышиного королевства до его нынешних пределов, однако управлять таким огромным государством было нелегко, тем более, что основное внимание мышиного короля было сосредоточено на отражении внешней угрозы; времени на укрепление централизованной власти у него почти не оставалось – обстоятельство, которое в конечном счёте привело к крушению династии. В далёких восточных провинциях власть целиком и полностью находилась в лапах местных князей, обязанности которых по отношению к трону практически сводились к тому, чтобы исправно платить дань королю и поддерживать его в случае войны. Во всём остальном они были полными хозяевами на подвластных им территориях. Казалось, такое положение их вполне устраивало.

Но вот во главе крошечного герцогства Штригисталер встала более амбициозная мышь, которая не пожелала довольствоваться доставшимся ей скромным наследством. Для начала Манфред фон Штригисталер решил жениться. Принцесс на выданье в Мышином королевстве было предостаточно, но таких, за которыми отдавали бы целое герцогство или княжество, не было. Тогда хитрый Манфред поступил иначе. Он пригласил на дружеский ужин своего ближайшего соседа, князя Моосбахера. Ужин оказался изысканным, а главное – обильным. Бедняга Моосбахер так и не сумел его переварить. Промучившись всю ночь, он скончался от несварения желудка, оставив после себя молодую вдову. Как вы догадываетесь, вдовствовать красавице пришлось недолго – ровно столько, сколько длился траур по усопшему. На следующий день по окончании траура она стала герцогиней фон Штригисталер, а герцог смог присоединить к своим землям и земли почившего в бозе князя.

Прошло некоторое время, и герцог фон Штригисталер опять решил устроить дружеский ужин. На этот раз компанию ему составил другой его сосед, герцог Тильсберг. Последовавшую за обильным ужином ночь не пережили двое – гость и гостеприимная хозяйка. Две лишившиеся спутника жизни мыши – безутешная герцогиня Тильсберг и её убитый горем сосед, Манфред фон Штригисталер, – решили соединить свои судьбы. Празднества по случаю их бракосочетания длились несколько дней и ночей. Столы ломились от яств, вино текло рекой. Поздравить молодожёнов приехали правители близлежащих земель, однако далеко не все из приглашённых почтили торжественное мероприятие своим присутствием. К этому времени о замке Штригисталер уже стали ходить странные слухи. В народе его называли не иначе, как "Маузефалле", что на местном мышином наречии означало "мышеловка", а владельца замка – герцогом фон Маузефалле. Видимо, эти слухи дошли и до ушей некоторых князей, и они предпочли отправить свои поздравления и подарки с нарочными, а сами под разными предлогами остались дома. Остальные либо ничего не знали о ходивших слухах, либо не придали им значения, за что и поплатились. Иногда к слухам стоит прислушаться, поскольку они редко возникают на пустом месте. К слову сказать, сам Манфред фон Штригисталер тоже знал о своём новом прозвище, и, что характерно, оно ему очень импонировало. Говорят, когда он впервые услышал его, то не рассердился, а, довольно ухмыльнувшись, сказал: "А что? Очень даже неплохое имя. И чёрт меня побери, если я не докажу острякам, придумавшим его, что они тысячу раз правы!" При этом ошибочно было бы полагать, что герцог обладал свирепым нравом и обликом злодея. Напротив, он был красив и даже обаятелен, обладал прекрасными манерами, тонким чувством юмора, умел красиво ухаживать за дамами. Не удивительно поэтому, что его жертвы сами устремлялись в расставленные для них капканы. В то же время герцог был очень умён, решителен и лишён каких бы то ни было внутренних моральных запретов. Такие вещи, как угрызения совести, были ему неведомы. В своих поступках он всегда руководствовался одним лишь трезвым и холодным расчётом. Даже проявляя благородство и великодушие, он не думал ни о чём, кроме собственной выгоды. Сейчас он хотел неограниченной власти и шёл к ней, сметая все преграды со своего пути.

Однако вернёмся к нашему повествованию. В последний день свадебных торжеств сразу несколько правителей распрощались с жизнью, отведав специально для них приготовленного ликёра, а ещё через день Манфред фон Штригисталер самолично провозгласил себя властителем осиротевших земель. "Если есть несогласные, – сказал он, – то я готов обсудить с ними этот вопрос за дружеским обедом". Несогласных не оказалось. Народу было всё равно, кто его грабит, а несколько оставшихся в живых мелких князьков поспешили заверить владельца страшного замка Маузефалле в своей дружбе, правда, от приглашений на обед старались увернуться.

Вскоре им представилась возможность доказать свою дружбу: Манфред фон Штригисталер готовился к походу на Ратонвиль, столицу мышиного королевства. В этом походе он проявил себя величайшим стратегом, который рассчитывает не только и не столько на численное превосходство своих войск, сколько на свой ум и военную смекалку. Резонно полагая, что продвижение его войска не может остаться незамеченным,он отправил гонца в Ратонвиль с ложным донесением, в котором сообщалось, что, согласно сведениям, полученным герцогом из надёжных источников, целая крысиная флотилия под видом торгового флота направляется к западному берегу Мышиного королевства и собирается высадиться на берег в районе Мон де Ка. Сам герцог, как и подобает преданному вассалу Его Величества, уже вышел в поход с целью присоединиться к основным силам во главе с королём.

Гениальный план герцога состоял в том, чтобы, дождавшись, пока королевское войско выстроится в походную колонну и двинется на запад, атаковать его на марше. Неожиданное нападение должно было внести замешательство в ряды противника, а король со своим войском стать лёгкой добычей.

Так оно и получилось. За исключением одной вещи. Перед самым походом король неожиданно заболел, и во главе войска встал его старший сын. Как только юноша догадался, что его армию заманили в ловушку, он отправил своего адъютанта в столицу. Добравшись до Ратонвиля, гонец поведал королю о предательстве герцога фон Штригисталер и об обманном манёвре. Король немедленно приказал отправить отряд на помощь сыну, но было уже поздно. После недолгой, но кровопролитной битвы войско молодого Ратона было разбито; остатки его поспешили укрыться за толстыми стенами Ратонвиля. Сам молодой Ратон пал от лапы коварного герцога.

Герцог предложил крепости сдаться, но жители столицы только подняли его на смех. Началась долгая осада Ратонвиля. Через месяц город был всё ещё в лапах осаждённых. Тогда герцог решил сделать подкоп. Ему на помощь пришли наёмники из числа местных кротов и землероек, которым было всё равно, на чьей стороне сражаться, лишь бы им за это хорошо платили. Работы не прекращались день и ночь, и через две недели подкоп был готов. Чтобы осаждённые не разгадали его коварный план, герцог всё это время продолжал обстрел крепости из камнемётов. Под мраком ночи солдаты герцога проникли в город, перебили стражу и ворвались во дворец короля. Больной король и вся его семья укрылись в восточной башне.

– Дети мои! – обратился король к членам своей большой семьи. – Враг уже во дворце и живыми он нас отсюда не выпустит.

– Мы готовы сражаться до последней капли крови, отец, – сказал Мануэль, который после гибели брата был за старшего.

– Я знаю, сын мой, – ответил король, – но это не то, чего я от вас хочу. Я хочу, чтобы вы, мои дети, остались живы и вернули себе трон, которого вас пытаются лишить хитростью и коварством. Поэтому вы должны бежать. Бежать ради спасения нашего рода. Бежать, чтобы потом отомстить. Если мы останемся здесь, нас всех ждет неминуемая смерть.

– Но как бежать? Во дворце полно солдат. Они не дадут нам уйти, – сказала Марибель, старшая из дочерей короля.

– Я не случайно привёл вас сюда, дети мои, – ответил король. – Из этой башни есть потайной ход, который идёт под всем городом и заканчивается в чаще леса. Там вас сейчас никто не станет искать. И всё же ради осторожности я бы посоветовал вам не держаться всем вместе. Так будет больше шансов, что хотя бы кто-то из вас останется в живых. Но прежде чем мы расстанемся, каждый из вас должен поклясться, что сделает всё, что только в его силах, чтобы свергнуть узурпатора.

– Клянёмся! – сказали дети.

– А теперь я хочу попрощаться с вами, – молвил король печально.

– Попрощаться? Сейчас? – спросила Марибель.

– Да, дети мои. Сейчас, потому что вы пойдёте без меня. Будет лучше, если я останусь. Таково моё решение, и не старайтесь меня переубедить, – сказал король, заметив, что ему хотят возразить. – Если я пойду с вами, нас будут искать и обязательно найдут. А так у вас есть шанс спастись. Герцогу сейчас нужен я, поскольку корона Ратонов украшает мою голову. Вы ему нужны лишь во вторую очередь. И не надо меня жалеть. Я уже достаточно пожил и приму свою смерть со смирением. И с радостью от сознания того, что, пожертвовав собой, смогу спасти вас, моих дорогих детей.

Король прижал к груди каждого из них и каждому вручил по перстню с печаткой.

– На этом перстне изображён фамильный герб Ратонов, – сказал он. – Храните его, как зеницу ока. Если судьба разлучит вас, перстень поможет вашим детям узнать друг друга. Вы все видели у меня на спине клеймо с изображением нашего герба. Такие же особые метки есть у каждого из вас. Обычай клеймить всех представителей рода Ратонов придуман не мной. Он восходит к глубокой древности, когда из-за непрерывных войн жизнь короля была сопряжена с большими опасностями; тогда эта метка помогала отыскать его среди огромного количества погибших и раненых. Вы тоже не должны нарушать этот обычай, тем более, что он вновь обретает смысл. Если у вас родятся дети, они должны носить клеймо Ратонов. Так ваши потомки всегда узнают друг друга, если вам не удастся в скором будущем вернуть трон нашей славной династии.

– Мы сделаем всё, как ты велишь, отец, – сказал Мануэль. – Мы сделаем всё ради того, чтобы твоя смерть не была напрасной. Верь нам, мы вернём престол Ратонам. Если этого не сделаем мы, это сделают наши дети.

– Проводи их, Мария, – сказал больной король, устало откидываясь на спинку стула.

Королева, пожелавшая разделить участь супруга, тоже со слезами на глазах расцеловала детей и, проводив их до входа в тайное подземелье, закрыла за ними скрытый в полу потайной люк.

Через несколько дней король с королевой приняли смерть на главной площади города, и на престол Мышиного королевства взошёл новый король, Маус I, основоположник династии Маусов. Ратонвиль был переименован в Маусвиль, а его гражданам не оставалось ничего, кроме как присягнуть на верность новому правителю. Конечно, были среди них и бунтовщики, не желавшие признать узурпатора, но Маус I с ними не церемонился. В первые месяцы его правления у палачей было много работы, потом волнения постепенно улеглись, и Ратоны стали историей. О судьбе их детей ничего не было известно. С тех пор прошло не одно столетие. Время от времени на Маусов совершались покушения, но потомки герцога фон Маузефалле оказались на удивление везучими. Дважды у незадачливого убийцы на спине обнаруживали клеймо Ратонов, в остальных случаях об их причастности к покушению можно было только догадываться.

И вот я, кажется, случайно напал на их след. Маркиза принадлежала к королевской династии Ратонов! Я своими собственными глазами видел на её спине их метку. Ратоны когда-то поклялись вернуть себе корону и не нарушили клятвы. До сих пор они пытались сделать это посредством убийства короля – занятие не только опасное, но и бессмысленное, потому что на смену одному Маусу пришёл бы другой. Потомки последнего Ратона явно уступали Маусу I в хитрости и смекалке; во всяком случае, дальше покушений их воображение не шло. Я не мог знать этого наверняка, но моя интуиция подсказывала мне, что маркиза пошла другим путем. Иначе к чему такие сложности? Зачем было убирать со своего пути королеву? Если бы маркиза хотела лишить короля жизни, она бы уже давно могла это сделать. Влюблённый король только о том и мечтал, как бы остаться наедине с неприступной мышкой, чтобы растопить лёд в её сердце. Кроме того, у меня был ещё один, гораздо более веский аргумент, который свидетельствовал о том, что маркиза не замышляла убийства: я знал, что Маус XIII дожил до глубокой старости.

Как бы то ни было, если раньше у меня были одни лишь подозрения относительно того, что именно маркиза Монт д’Ор и есть виновница происходящего, то теперь они переросли в уверенность. Однако, чтобы помешать прекрасной мышке осуществить свой план, я должен был сначала узнать, что она замыслила.

Глава восемнадцатая,

в которой маркиза Монт д’Ор оказывает приют раненому рыцарю

Было около десяти часов вечера, когда в дверь особняка маркизы Монт д’Ор настойчиво постучали.

– Прошу вас, откройте, ради всего святого! – послышался тревожный голос.

– Интересно, что там случилось, – сказала маркиза, поднимаясь с кресла у камина и подходя к окну.

– Ничего не видно, – ответила Мелисита, вставая рядом с госпожой и вытягивая шею, словно пытаясь разглядеть что-то в темноте.

– Ну так поди узнай.

Мелисита ушла.

Между тем стук повторился. На этот раз он был еще более настойчивым. Потом дверь распахнулась, и маркиза увидела в освещённом квадрате мышиную фигуру. Мышь попеременно то заламывала лапки, словно молила о чём-то, то показывала куда-то в сторону дороги. Из доносившихся до неё обрывков слов маркиза поняла лишь, что кому-то нужна помощь. Видя, что служанка не торопится возвращаться, маркиза решила сама узнать, в чём дело.

– Что здесь происходит? – спросила она старого дворецкого, напрасно пытающегося что-то объяснить незваному гостю.

– Кажется, кого-то ранили, – ответила Мелисита.

– Кого? И кто эта мышь?

– Слуга. Говорит, что на его господина напали. Он просит разрешения внести его в дом, но Манфредо не разрешает.

– Сударыня! Прошу вас, умоляю вас, выслушайте меня! – запричитал незнакомец, обращаясь к маркизе, в которой распознал хозяйку дома. – Мой господин истекает кровью. Позвольте внести его в дом. Я не могу бросить его на улице, чтобы пойти за врачом. Тот, кто его ранил, может вернуться и завершить начатое.

Видя, что маркиза колеблется, он продолжил:

– Неужели вы дадите умереть одной из самых благородных мышей королевства, последнему из странствующих рыцарей?

В лице маркизы что-то дрогнуло.

– Кто ваш господин? – спросила она с тревогой.

– Мой господин – дон Мануэль Кабралес-и-Манчего Гран Вале де Монтечелло де Ла-Манча де Кастилья, – выпалил слуга на одном дыхании, – представитель одного из почтеннейших семейств Испании. Он только недавно прибыл в Маусвиль, и Ваша Светлость с ним, скорее всего, не знакомы.

– Где он? – спросила Маркиза внезапно севшим голосом.

– Здесь, недалеко. У дороги. Мы как раз проходили мимо вашего дома, когда на моего господина напали и ударили ножом в живот.

– Манфредо, – обратилась маркиза к дворецкому, – помоги занести сеньора Кабралеса в дом.

Четыре лапы осторожно подняли меня и понесли к дому.

– Куда его теперь? – спросил дворецкий.

– В гостиную, – прошептала маркиза, глядя на мои окровавленные лапы, которые я прижимал к животу в тщетной попытке остановить кровотечение.

Меня опустили на низкий мавританский диван.

– Нужно сходить за врачом, – сказала маркиза.

– Я мигом, – ответил мой слуга, роль которого исполнял один из многочисленных друзей Мишеля.

Пока ждали доктора, маркиза не отходила от меня ни на минуту. Я всё это время был в полубессознательном состоянии и лишь время от времени тихо постанывал. Сквозь полуприкрытые веки я видел, как она бледна. Тогда я приписал её бледность страху перед кровью. Теперь-то я знаю, что ошибался. Прекрасная мышка боялась не крови, она боялась за мою жизнь.

Наконец пришёл доктор. Он попросил всех удалиться, чтобы он мог спокойно осмотреть мою рану. Потом попросил принести побольше горячей воды. Все остальные инструменты и перевязочные материалы были у него с собой в саквояже, который очень напоминал тот, что не так давно привлёк внимание хозяина трактира "Лесная мышь". Нет нужды говорить, что и доктор, и рана были ненастоящими. Правда, доктор был ненастоящим лишь отчасти. Мишель заверил меня, что его приятель знает своё дело, поскольку когда-то действительно практиковал в качестве врача, пока не угодил на каторгу за оказание медицинской помощи опасному преступнику. Бежав с каторги, он, как и я, оказался среди воров и бродяг, которые тоже, случалось, нуждались в услугах эскулапа.

Доктор сделал мне перевязку, не обращая внимания на мои душераздирающие стоны. Потом позвал хозяйку дома.

– Я сделал всё, что мог, – сказал он вошедшей маркизе. – Но рана очень опасная. Задеты жизненно важные органы. Главное, раненого сейчас нельзя беспокоить. Может вновь открыться кровотечение, и тогда его уже не спасти. Насколько я понял, этот господин не приходится вам ни другом, ни родственником, и оказался в вашем доме только благодаря вашей доброте. Поэтому я не имею права ни на чём настаивать. И всё же было бы лучше, если бы вы оказали ему приют ещё на некоторое время. Как я уже сказал, рана очень и очень опасна для жизни.

– Да, да, конечно, – заверила его маркиза. – Этот господин может пробыть здесь столько, сколько потребуется.

– Замечательно. Тогда я приду навестить его завтра утром, часов в десять, если позволите. А пока всё, что ему сейчас нужно, – это покой. Поэтому не стоит тревожить его и переносить в другое место. Он может скончаться от болевого шока. Пусть пока остаётся лежать на этом диване.

– Скажите, доктор, он очень страдает? – спросила маркиза с неподдельной тревогой в голосе.

– Только когда приходит в себя. Я дал ему обезболивающего и жаропонижающего, так что ночь, надо полагать, пройдёт спокойно. До свидания. Надеюсь увидеть вас завтра.

– Пить! – простонал я жалобно, когда доктор был уже в дверях.

– Доктор, он просит пить. Что ему дать?

– Ничего. Ему нельзя ни пить, ни есть. Если его будет мучить жажда, можно время от времени смачивать ему губы влажной салфеткой.

Маркиза вышла, чтобы проводить доктора. Когда она вернулась, в лапке у неё был небольшой серебряный поднос. Она поставила его на столик в ногах дивана, и я разглядел мисочку с водой и несколько марлевых тампонов, которыми она по совету врача, видимо, собиралась смачивать мне губы. Маркиза пододвинула кресло, стоявшее у камина, поближе к дивану, и села. Притворившись, что я опять впал в беспамятство, я незаметно наблюдал за ней. Какое-то время маркиза сидела, думая о чём-то своем. Судя по горестно опущенным уголкам её губ, мысли её были печальны. Неожиданно она накрыла мою лапу своей нежной лапкой и несколько раз провела по тыльной стороне моей ладони. Этот ласковый жест тронул и удивил меня. Я понимал, что маркиза не могла не узнать в раненом рыцаре своего избавителя, и всё же её поведение было более, чем странным. В её проникнутых нежностью жестах, в том, как она смотрела на моё измождённое лицо, мне чудилось нечто большее, чем простое сострадание сердобольной мыши. Я был готов поклясться, что она смотрела на меня с любовью!

Мне вдруг захотелось почувствовать прикосновение её лапки на своих губах, и я прошептал:

– Пить!

Маркиза смочила тампон водой из мисочки и осторожно поднесла к моим губам. Её нежные прикосновения повергли меня в состояние, которое мне трудно описать. Я бы назвал его блаженством, если бы к нему не примешивалось чувство стыда за вынужденный обман. Когда моя прекрасная сиделка подняла на меня свои бездонные глаза, и я увидел в них слезы, сердце моё отчего-то тоскливо заныло. Оно словно уже тогда знало, каким будет конец у этой истории.

Через некоторое время я почувствовал, что меня начинает клонить в сон. Однако спать было нельзя. Я боялся, что, повернувшись во сне на бок, могу свернуться уютным клубочком или, того хуже, захрапеть. Но дрова в камине потрескивали так убаюкивающе, что я незаметно для себя несколько раз погружался в сон, правда, тут же снова просыпался. Один раз меня разбудил горестный вздох, вырвавшийся из груди маркизы. В другой раз мне показалось, что она молится: губы её беззвучно шевелились, голова опущена, лапки просительно сцеплены на груди. Я бы дорого дал за то, чтобы узнать, о чём она думает и о чём молит богов, но, увы!, её мысли и чувства были для меня недоступны.

Видимо, маркиза так и просидела у моей постели, не сомкнув глаз. Утром я обратил внимание на то, как осунулось её лицо, а под глазами пролегли тёмные круги, как это часто бывает у мышей после бессонной ночи.

В десять часов пришёл доктор. Осмотрев меня, он сделал обнадёживающее заключение, что, раз я до сих пор не умер, то летального исхода, возможно, удастся избежать.

– Чудеса, да и только! Видимо, у этого сеньора очень сильный организм. Или у него была очень хорошая сиделка, – сказал он, бросив подозрительный взгляд на маркизу. – Ваше присутствие, должно быть, подействовало на раненого благотворно. И всё же я считаю, что ночью лучше спать, иначе вскоре у меня вместо одного пациента будет два.

– Больному по-прежнему нельзя есть? – спросила маркиза.

– По-прежнему, – ответил злой доктор.

Мой желудок ответил ему голодным урчанием. Словно уловив исходящие от меня сердитые флюиды, доктор смягчился.

– Впрочем, вы можете вместо воды смачивать салфетку в мясном бульоне, – сказал он и откланялся, пообещав зайти ещё раз ближе к вечеру.

– Когда мне уже можно будет подавать признаки жизни? – спросил я его во время следующего визита. – У меня всё тело затекло без движения. Да и есть очень хочется.

– Это вам самому решать, – сказал доктор. – Я ведь не посвящён в ваши планы.

– А когда пациенты обычно приходят в себя после такого ранения?

– Обычно никогда. Но всякое бывает. Случается, что и выкарабкиваются. Хотя, глядя на вас, я бы отнёс вас к первой категории. Вид у вас и впрямь неважнецкий.

– Да я не спал всю ночь. Боялся выдать себя. И уже больше суток ничего не ел. К тому же постоянное женское присутствие меня несколько смущает.

– Я вас понял, – согласился войти в моё положение доктор. – Раз так, то разрешаю вам прийти в себя сразу после моего ухода.

Не знаю, что доктор сказал маркизе, но, когда она вошла в комнату, лицо её сияло. Я ещё какое-то время лежал без движения, потом медленно приоткрыл глаза.

– Кто вы, прекрасный ангел или дивная фея? – спросил я сидевшую подле меня маркизу тоном обольстителя, попавшего на Небеса после продолжительной болезни.

– Ни то, и ни другое, – ответила мышка. – Я маркиза Монт д’Ор.

– Так значит, я не в раю?

– К счастью, вы всё ещё на земле, но могли бы оказаться и в раю, если бы не доктор, которого привёл ваш слуга, – сказала маркиза, ни словом не упомянув о том, что сама провела бессонную ночь у моего изголовья.

– Но как вы здесь очутились, прелестное создание?

– Я здесь живу. Это мой дом.

– В таком случае, как здесь очутился я?

– Вас сюда принесли. Вы были смертельно ранены. Вы знаете, кто на вас напал?

– Нет, и даже не догадываюсь. Но мне кажется, я уже где-то слышал ваше имя.

Маркиза слегка покраснела. Видимо, догадалась о природе дошедших до меня слухов.

– Вещи не всегда такие, какими кажутся, – сказала она загадочно.

– А какие они на самом деле, эти вещи?

– Зачем вам это знать?

– Хочу оценить свои шансы.

– О ваших шансах мы поговорим в другой раз, – увильнула от ответа маркиза. – Доктор сказал, что вас не следует утомлять.

На следующее утро я пытался возобновить начатый накануне разговор, но маркиза не пожелала его продолжать. В остальном же она была по-прежнему ласкова и заботлива по отношению ко мне, с одной только разницей: она больше не брала мои лапки в свои и старалась не встречаться со мной глазами, словно опасалась, что я смогу прочесть её мысли. Иногда она улыбалась мне своей дивной улыбкой, и тогда сердце моё начинало учащённо биться по совершенно непонятной причине.

Впрочем, причина была как раз понятной, просто я сам отказывался признать, что случилось то, что не должно было произойти: я был влюблён. Я тосковал, когда она оставляла меня одного, и несколько раз даже притворно стонал, чтобы заставить её вернуться, а потом вновь с нетерпением ждал её появления, с замиранием сердца прислушиваясь к звукам за дверью: не услышу ли среди них стука её каблучков? Теперь я мог, не скрывая восхищения, любоваться её грациозными движениями, нежным изгибом шеи и отвечать улыбкой на её улыбку. В простом домашнем платье и без парика она казалась очень юной. У меня были заготовлены несколько комплиментов, с помощью которых я собирался завоевать расположение холодной красотки-маркизы, но сейчас они казались мне пошлыми и неуместными.

Не знаю, как и когда именно это произошло, но мой план дал трещину. Хотя, если подумать, он был несовершенен с самого начала, потому что не учитывал, что приводить его в действие будет живое существо, наделённое не только разумом, но и чувствами. С каждым часом мне было всё труднее видеть в маркизе врага, которого мне предстояло разоблачить и обезвредить. Меня стали терзать угрызения совести. Я чувствовал себя подлецом, который втёрся в доверие к беспомощной жертве, чтобы окончательно погубить её. Все последующие ночи я часами лежал без сна, размышляя о том, что мне делать дальше. В душе моей царил ад. "Она государственная преступница," – говорил мне рассудок. – Прекрасная, нежная, ласковая, самоотверженная, но тем не менее преступница". "Она любит тебя, – говорило мне моё сердце, – и ты, ты тоже любишь её". В конце концов я решил, что нужно довершить то, ради чего я оказался в этом гостеприимном доме, а именно раскрыть замысел маркизы, а там видно будет.

Через два дня доктор разрешил перенести меня в другую комнату, с более удобной кроватью. Маркиза предоставила в моё распоряжение свою собственную спальню. Это была красивая комната, увешанная старинными гобеленами. Единственным предметом мебели, который мог меня заинтересовать, был ореховый секретер. Я при первой же возможности заглянул в него, но не нашёл ничего, кроме стопки почтовой бумаги и нескольких письменных принадлежностей. За одним из гобеленов, занимавших всю стену, находился тайный отсек. Туда маркиза велела поставить кушетку, на которой спала, боясь оставить меня одного, хотя доктор заверил её, что самое страшное уже позади и моей жизни уже ничто не угрожает. Иногда, чтобы не утомлять меня своим постоянным присутствием, она скрывалась там и днём. Чем она там занималась, я не знаю. Может быть, вышивала или читала, или просто размышляла. За всё то время, что я жил в её доме, она ни разу никуда не выезжала и никого у себя не принимала. Чем закончилось её свидание с королём, я тоже так и не узнал. Каждый раз, когда я начинал расспрашивать её о королевском дворе и её положении в нём, маркиза переводила разговор на другую тему.

Однажды, увидев, что я задремал после обеда (мне уже можно было есть лёгкую, желательно жидкую пищу), маркиза по своему обыкновению удалилась в свой отсек. Внезапно я почувствовал сильную жажду. На столике у противоположной стены стоял графин с водой, и я, не желая тревожить маркизу, осторожно встал с постели и сделал несколько шагов по направлению к столику. Я старался не производить шума, но это мне не вполне удалось. Графин задел о стакан и послышалось характерное звяканье. Почти в тот же момент две створки, из которых состояла ложная стена, разъехались, и я услышал тревожный голос маркизы:

– Зачем вы встали? Вам нельзя вставать!

Я повернулся на голос. Маркиза стояла в образовавшемся проёме. Её лицо было белее мела, глаза широко раскрыты. Мне показалось, что ещё немного, и она упадёт в обморок. Я был голым до пояса, поскольку так было удобнее делать перевязку, но вряд ли обнажённый мужской торс мог привести взрослую мышку в подобное замешательство, тем более, что ей уже не раз приходилось видеть меня в подобном виде.

– Простите, – пробормотал я, – я не знал, что вы здесь. Очень захотелось пить.

Маркиза ничего не ответила, она словно окаменела. Тут я заметил, что взор её устремлён не на меня, а на что-то, скрывающееся за моей спиной. Я медленно обернулся, но там не было ничего, кроме зеркала. Маркиза смотрела на зеркало, и то, что она там видела, повергло её в состояние, близкое к безумию. Наконец она перевела взгляд с зеркала на моё лицо.

– Кто вы? – спросила она еле слышно.

– Простите, как-то так случилось, что я не представился. Я полагал, что вам это известно. Но, я надеюсь, ещё не поздно наверстать упущенное. Мануэль Кабралес-и-Манчего Гран Вале де Монтечелло де Ла-Манча де Кастилья, к вашим услугам, – сказал я и поклонился настолько галантно, насколько позволяла моя покрытая каплями крови повязка.

Со стороны я должен был представлять собой забавное зрелище, но маркизе было не до моего комичного вида.

– Не нужно паясничать, – сказала она, покачав головой. – Я догадываюсь, кто вы и с какой целью прибыли в Маусвиль. У вас на спине печать Ратонов. Я знаю эту печать.

– Говорят, что знания множат печаль, – сказал я с горькой ухмылкой. – Боюсь, что в вашем случае, сударыня, эта народная мудрость окажется права, потому что теперь, когда вы проникли в мою тайну, я буду вынужден вас убить. Убить, несмотря на то, что глубоко признателен вам.

Тут я немного помедлил, словно размышляя, стоит ли мне об этом говорить, потом добавил:

– И несмотря на то, что люблю вас.

– Вы любите меня! – прошептала мышка, оставив без внимания мою угрозу.

– Я полюбил вас с той самой минуты, как только увидел. Возможно, это произошло ещё раньше, когда, находясь между жизнью и смертью, я почувствовал прикосновение ваших нежных лапок на своих безжизненных губах. Любовь к вам не входила в мои планы. Но что поделаешь, судьба любит играть мышью, и игры эти порой бывают очень жестоки.

– Но не на этот раз, – сказала маркиза. – Я тоже вижу во всём, что произошло за последнее время, лапу провидения. Оно не случайно свело нас вместе. Я узнала печать Ратонов потому, что у меня на спине такая же метка.

Я молчал, растянув губы в скептической улыбке.

– Вы мне не верите, – констатировала маркиза огорчённо. – Но я докажу вам, что я не лгу.

– Каким образом? Не станете же вы передо мной раздеваться?

– Чтобы стереть ухмылку с ваших губ, я готова даже на это.

– Ну, конечно! Я забыл, что имею дело с придворной дамой.

– Вы забываетесь, сударь!

– Простите меня, дорогая маркиза, – сказал я покаянно, – это во мне говорит ревность. Я слышал, вы неравнодушны к королю.

– Вас ввели в заблуждение. Если на этом свете и существует мышь, к которой я неравнодушна, то это Мануэль Кабралес-и-Манчего Гран Вале де Монтечелло, последний из доблестных странствующих рыцарей, – сказала маркиза с печальной улыбкой. – Что же касается короля, то с моей стороны тут нет не только любви, но даже расположения. Неужели вы думаете, что я могла полюбить этого самовлюблённого донжуана, всё благородство которого не идёт дальше его титула, этого жалкого потомка кровавого Мауса, за которым тянется шлейф страшных убийств?

– Но ведь что-то между вами есть? Слухи не рождаются на пустом месте.

– Вы правы. Король сделал мне предложение, и я обещала ему подумать. Но для себя я уже давно всё решила. Я выйду замуж за короля, стану королевой и рожу стране наследника. Рождённый от представительницы династии Ратонов, он будет Ратоном, а не Маусом. Я не знаю, что замыслили вы, но уверена, что мой план намного надёжней. Маусов уже не раз пытались заколоть, застрелить или отравить, но ни одна из попыток не увенчалась успехом. Ратоны так и не смогли выполнить свою клятву. Может быть, мне повезёт больше. Я уже почти у цели. Король ждет от меня окончательного ответа через два дня.

– Но разве король не женат?

– Женат, но он разведётся. Правда, сейчас не так просто избавиться от надоевшей супруги, как в прежние времена, когда ставшую препятствием мышку можно было просто отравить или навечно замуровать в глубоком и тёмном подземелье. Сейчас для этого нужны основания, и я постаралась, чтобы у Его Величества они появились.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы слышали, что королева в настоящее время пребывает в замке на Кошачьей горе?

– Слышал, правда, подробности мне не известны.

– Если хотите, вы можете узнать их из первых лап. Мне они известны, как никому другому.

– Вы знаете, в чём её обвиняют?

– В государственной измене.

– Серьёзное обвинение. И есть доказательства?

– Да, и достаточно веские, хотя и ложные.

– Ложные?

– Именно, поскольку её обвиняют на основании писем, которых она не писала.

– Их написали вы! – догадался я.

– Да. Это сделала я, – сказала маркиза без тени бравады, просто констатируя факт.

– У вас сохранились черновики этих писем?

– Нет. Я их все уничтожила, как и несколько подлинных писем королевы, позволивших мне изучить её почерк и стиль. Последние были выкрадены в разное время у их адресатов и были не более, чем обычными дружескими посланиями.

– А те, другие?

– В них королева приглашала адресата присоединиться к якобы уже существующему заговору против короля. Основное содержание писем было одно и то же, только начало и конец были разными в зависимости от того, кому они были адресованы. Все письма я отправила обычной почтой, за исключением одного. Это письмо, уже запечатанное и надписанное, я незаметно положила на бюро королевы в тот самый момент, когда к нему направилась мадам Пэн д’Анж, одна из фрейлин королевы, специально приставленная к Её Величеству, чтобы шпионить за ней. Через минуту его там уже не было, а ещё через некоторое время оно уже было в лапах короля. Письмо пришлось как нельзя кстати. Король уже подумывал о том, что надо бы как-то избавиться от королевы, но не находил повода.

– Кому было адресовано это письмо?

– Графу N, одному из самых преданных друзей королевы. Ходят слухи, что он был ей даже более, чем просто другом.

– Понятно, – сказал я.

Теперь мне действительно было всё ясно. Собственно говоря, я ожидал услышать нечто в этом роде, слова маркизы лишь подтвердили мои догадки.

– А ваш собственный план, в чём он заключался? Ведь у вас тоже есть план, не так ли? Иначе зачем бы Ратону приезжать в Маусвиль? – спросила маркиза.

– Да, у меня тоже был свой план, но, боюсь, он уступает вашему и по широте замысла, и в стратегии осуществления. Поэтому будет лучше похоронить его в глубинах моей памяти. Мы можем всегда извлечь его оттуда, если ваш план по каким-то причинам сорвётся. Короли – народ ненадёжный и очень капризный. Никогда не знаешь, что им завтра взбредёт в голову.

– И это говорит мышь, в жилах которой течёт голубая кровь!

– Да, но кровь Ратонов, а не Маусов.

– Значит, – подвела итог маркиза, – вы одобряете мой план?

– В общем и целом, – ответил я, – но у вашего плана есть, с моей эгоистической точки зрения, один существенный недостаток. В нём ничего не говорится о моих шансах у вас. А если говорить точнее, в нём мои шансы сведены к нулю.

– Когда он составлялся, мы с вами ещё не были знакомы.

– Но теперь-то всё изменилось.

– Да. Как только я узнала вас, всё стало гораздо сложнее. Раньше всё было просто: была я и была клятва, которую с меня взяли в день моего совершеннолетия. С тех пор я только и думала о том, как её осуществить. Я подчинила этому всю свою жизнь. И вдруг появляетесь вы, и я впервые оказалась перед выбором. Одни только боги знают, как мне тяжело. Я ещё даже не успела насладиться этим неведомым мне ранее чувством, и уже должна принести его в жертву. Подскажите мне, что мне делать!

– Как всегда, положиться на Провидение, – ответил я. – Ведь там, в небесной канцелярии, за нас уже всё давно решили.

К этому выводу я пришёл, размышляя бессонными ночами. Я думал о том, что кто-то, кого называют то Богом, то Высшим разумом, то Провидением, а иногда просто Случаем, не зря переместил меня в прошлое. У него были на то свои причины. Возможно, думал я, ОН избрал меня своим орудием, которое должно привести в исполнение Его волю. Эти и подобные мысли помогли мне позже принять правильное решение.

В тот вечер мы проговорили допоздна. Вернее, говорила в основном она, а я больше слушал. Маркиза поведала мне о своем детстве, которое прошло на одном из островов в Средиземном море, о своем брате и об их решении бежать из дому, чтобы выполнить клятву Ратонов; о том, как они юнгами завербовались на корабль, отправлявшийся на материк, как корабль попал в шторм и её брата смыло с палубы огромной волной; о том, как ей удалось уцепиться за обломок мачты и как её, гонимую волнами, увидели с судна адмирала Монт д’Ора; о том, как адмирал женился на ней, чтобы уберечь от домогательств команды, каким заботливым мужем он был, и о том, как потрясло её известие о его гибели.

– Он знал, кто вы?

– Да, он увидел клеймо, и я посчитала правильным посвятить его в тайну своего рождения.

– О клятве вы тоже ему рассказали?

– Нет. О клятве я умолчала. Я не хотела, чтобы благородному адмиралу пришлось выбирать между чувством долга и мною, ведь он присягал на верность Маусам.

О будущем мы не говорили, но я и без того уже успел понять, что для меня в её будущем нет места.

На следующее утро я сказал маркизе, что чувствую себя достаточно окрепшим, чтобы долечиваться дома. Теперь я торопился попасть домой. Если я собирался остановить маркизу, я должен был действовать незамедлительно. Через два дня она переедет во дворец, и мне будет гораздо труднее помешать её планам.

– Вы сделали свой выбор, маркиза, – сказал я, – так не будем терзать друг друга.

Маркиза казалась больной и разбитой; видимо, как и я, она провела бессонную ночь. Моё внезапное решение её очень огорчило, но отговаривать меня она не стала. Она была сильной мышкой.

Глава девятнадцатая,

в которой я исполняю миссию, предначертанную мне судьбой

Когда в очередной раз пришёл доктор, я попросил его сопроводить меня домой. Дома я тут же сел за письменный стол графа и написал три одинаковых послания, после чего Мишель отправился на поиски адресатов, имена которых я указал на конвертах.

– Ты отыщешь этих господ во дворце господина Трюфье, капитана королевских мышкетёров. Если их там не окажется, непременно дождись их или хотя бы узнай, где их можно найти. Эти письма нужно доставить ещё сегодня. Но помни: ты должен передать их этим господам лично в лапы.

Если Мишель и удивился этой моей просьбе, он не стал задавать лишних вопросов. Очевидно решил, что у меня созрел очередной план. Ему было гораздо интересней узнать, чем закончилось моё приключение по завоеванию сердца неприступной маркизы, но я спровадил его, пообещав, что расскажу обо всём, когда будет время. Сейчас же нужно торопиться, чтобы не сорвать очень важную операцию.

Не стану долее скрывать от читателя, кто были те три господина, которым я адресовал свои письма. Это были господа королевские мышкетёры Фромаж, Сассенаж и Шабишу – мои единственные знакомые за пределами мира воров и бродяг, на которых я мог положиться. Письмо моё было коротким. В нём я, обращаясь ко всем троим и к каждому в отдельности, благодарил от имени графа N господ мышкетёров за однажды оказанную мне бесценную услугу и приглашал их на ужин, который я собирался организовать, пусть и с некоторым опозданием, в их честь. Зная, в каком тяжёлом финансовом положении нередко пребывали в те времена мышкетёры Его Величества, я почти не сомневался, что моё приглашение будет принято с радостью. Тем не менее я на всякий случай позволил себе намекнуть, в качестве дополнительной приманки, что намерен обсудить с ними вопрос исключительной государственной важности. Поэтому я просил господ мышкетёров сохранить в глубочайшей тайне нашу встречу, которая должна была состояться в тот же вечер в известном им трактире "У лягушачьего болота".

События того вечера я описывать не стану, дабы не утомлять читателя ненужными подробностями; замечу лишь, что все трое господ явились в назначенный час. Мы заняли столик в самом отдалённом углу трактира, подальше от длинных ушей хозяина, и я, ещё раз поблагодарив их за их бескорыстную помощь, сообщил им, что мне стала известна тайна заговора королевы, а также кто за ним скрывается, после чего мы выработали подробный план действий. Тем самым дело было сделано. Доверившись мушкетёрам короля, я отрезал себе все пути к отступлению.

Мне уже в который раз пришлось скрыть правду от Мишеля, но не потому, что я не доверял ему, а потому, что я слишком далеко зашёл во лжи, и чтобы он мне поверил и правильно понял меня, мне бы пришлось начать рассказ с самого начала. На это не было времени, не говоря уже о том, что настоящая история была чересчур невероятной.

Единственное, о чём я счёл необходимым поведать своему юному другу, так это о том, что маркиза и Мелисита, очевидно, переедут во дворец уже через два дня.

– До тех пор я хочу ещё раз увидеть маркизу, – сказал я, – но боюсь, что официального приглашения мне не пришлют. Кажется, маркиза догадывается, что я не тот, за кого себя выдаю.

– Поэтому ты хочешь заявиться без приглашения, – понял меня с полуслова мой товарищ по несчастью.

– Да, причём так, чтобы об этом узнало как можно меньше народу.

– Нет ничего проще, – сказал Мишель, довольно ухмыляясь. – В доме маркизы есть боковой ход, который запирается в девять часов вечера. Через него можно проникнуть в дом незамеченным. Я уже несколько раз проделывал этот трюк.

Этот разговор состоялся на следующее утро после моей встречи с господами мушкетёрами, а вечером того же дня, лишь только стемнело, я уже подходил к боковому входу особняка маркизы. Погода в тот день испортилась, накрапывал противный мелкий дождь, и на улице было безлюдно. Я потянул дверь на себя, и она поддалась с лёгким скрипом. Внутри, в двух шагах от входа, я разглядел узкую лестницу, утопавшую во мраке. Убедившись, что путь свободен, я вышел на улицу и подал заранее условленный сигнал. Тут же из-за кустов появились три фигуры. Один за другим, мы крадучись поднялись на второй этаж, где находилась спальня маркизы – та самая комната, в которой я провёл несколько самых счастливых дней в своей жизни.

Как я и предполагал, спальня была пуста. Маркиза, скорее всего, находилась в гостиной. Я представил её себе, сидящей в своем любимом кресле возле камина, уставившись на пляшущие языки пламени. Я знал, что она могла просидеть так часами.

Мы спрятались в потайном отсеке, оставив в раздвижной стене небольшую щель, через которую мы могли следить за тем, что происходит в другой половине комнаты, и приготовились к долгому ожиданию, время от времени перебрасываясь ничего не значащими фразами. Мои товарищи были против обыкновения очень серьёзны: миссия, возложенная на них, не располагала к балагурству. Наконец за перегородкой послышались шаги и темноту прорезал сноп света. Это вошла маркиза. В лапке она держала подсвечник, который поставила на столик у окна. Она была одна.

Фромаж сделал знак своим товарищам, и они, бесшумно раздвинув створки стены, вошли вслед за ним в спальню. Я остался стоять там, где стоял, наблюдая за происходящим из своего укрытия.

При виде незнакомых ей мышей маркиза отпрянула и приготовилась закричать, но Фромаж предостерегающе поднял лапу.

– Не бойтесь, маркиза, – сказал он. – Мы не грабители. И не убийцы.

– Тогда кто же вы? Что вам угодно и как вы здесь оказались? – спросила маркиза, переводя недоуменно-испуганный взгляд с одного незваного гостя на другого.

– Не слишком ли много вопросов сразу, сударыня? – ответил Фромаж. – Но мы готовы удовлетворить ваше любопытство. Начнём с того, кто мы такие, хотя я более чем уверен, что наши имена вам мало что скажут. Я откликаюсь на имя Фромаж, а это мои друзья – господа Сассенаж и Шабишу.

– Какие странные имена, они скорее похожи на клички, – заметила маркиза.

– Вы совершенно правы, сударыня. Это те имена, под которыми нас знают в гвардии Его Величества. Но поскольку мы здесь не просто в гостях и речь пойдёт о деле государственной важности, я думаю, будет справедливо, если мы откроем вам свои подлинные имена. Позвольте представиться: граф Кроттен де Шавиньоль, – сказал Фромаж и галантно поклонился, снимая шляпу и прикладывая её к груди.

Вслед за ним то же самое проделали его товарищи.

– Барон Блё дю Веркор, де Фонтэн и де Брессон, – важно произнёс Сассенаж, подкручивая свои длинные усищи.

– Шевалье Шабишу дю Пуато – скромно представился третий гвардеец.

– Теперь, когда приличия соблюдены, – сказал Фромаж, мы можем перейти к цели нашего визита. Мы здесь для того, сударыня, чтобы заявить вам, что ваша игра окончена.

– Какая игра? О чём вы?

– Вы все поймёте, как только мы представим вам нашего четвёртого товарища. Впрочем, с ним, в отличие от нас, вы хорошо знакомы. Это граф N.

При упоминании моего имени я покинул своё убежище и в свою очередь приветствовал маркизу лёгким наклоном головы. Маркиза побледнела и сделала шаг назад, словно перед ней была не мышь, а призрак.

– Но это… это не граф N! – произнесла она сдавленным голосом, продолжая отступать. – Это – дон Кабралес, испанский кабальеро.

– Увы!, я должен вас разочаровать, маркиза, – сказал Фромаж. – Перед вами не кто иной, как граф N собственной персоной, хотя и не в своем обычном облике. Боюсь, вам придётся поверить нам на слово.

– Граф говорит правду, маркиза, – сказал я как можно мягче. – Не вы одна обладаете искусством маскировки.

Маркиза продолжала качать головой. Она словно отказывалась верить своим ушам.

– Но вы… но я… Но я сама видела клеймо на вашей спине.

– Это была всего лишь искусная подделка. Вспомните, ведь вы видели его лишь издали и только в зеркале. Я бы не позволил вам рассмотреть его с более близкого расстояния.

– Вас просто ловко провели, маркиза, – присоединился к разговору Сассенаж. – Придётся вам с этим смириться и признать своё поражение.

– Просто провели… – эхом откликнулась маркиза.

Сердце моё сжалось от сострадания к ней. Но маркиза ещё раз доказала, что заслуживает не сострадания, а восхищения.

– Чего вы хотите? – спросила представительница рода Ратонов, гордо вскинув голову.

– Мы хотим восстановления справедливости, – ответил Фромаж.

– Скажу иначе: чего вы хотите от меня?

– Нам доподлинно известно со слов графа N, что вы сфабриковали несколько подложных писем, на основании которых Её Величество королева и несколько её друзей были обвинены в заговоре против короля и оказались за стенами страшной тюрьмы. Не трудно представить себе, что ждёт их дальше. Мы хотим, мы требуем, чтобы вы сейчас, в нашем присутствии, написали письмо королю и признались в своём злодеянии.

С этими словами Фромаж подошёл к секретеру и приподнял крышку. Потом перенёс туда подсвечник и сказал, указывая маркизе на стул:

– Пожалуйста, садитесь и пишите. Я думаю, нам не придётся вам диктовать. Опишите все ваши действия, касающиеся мнимого заговора.

– А если я откажусь?

– Это ничего не изменит в исходе дела, но может изменить многое в вашей дальнейшей судьбе. Не забывайте, ведь нам и так всё известно.

– Хорошо, – сказала маркиза сухо. – Я сделаю так, как вы хотите.

Она взяла лист бумаги, окунула перо в чернильницу и стала писать.

Какое-то время в комнате стояла полная тишина, слышалось только завывание ветра за окном, да скрежет пера. Я смотрел на головку, склонённую над письмом, и чувствовал, как безжалостная кошачья лапа сжимает моё сердце. Я думал о том, что никогда больше не увижу это прекрасное лицо, и слёзы жалости к себе самому были готовы политься из моих глаз.

Минуты тянулись, долгие и безотрадные. Наконец маркиза отложила перо и с каменным выражением лица протянула исписанные листы Фромажу:

– Прошу вас, сударь.

Фромаж пробежал письмо глазами. Потом коротко кивнул:

– Все в порядке. Теперь скрепите этот документ своей личной печатью.

Маркизамолча повиновалась.

– Вот теперь, кажется, всё, – констатировал Фромаж, опуская письмо в карман.

Все остальные хранили молчание.

– Что теперь будет со мной? – нарушила тишину маркиза. Голос её слегка дрогнул, но глаза были по-прежнему сухими. На меня она избегала смотреть. Я был рад этому: я не был уверен, что смогу выдержать её взгляд.

– Резонный вопрос, – заметил Фромаж. – Нельзя сказать, чтобы мы сами не задумывались над ним.

Маркиза молча ждала, что последует дальше. Даже в эту трудную минуту мужество не покинуло её. Она не расплакалась, не стала молить о пощаде, не заламывала лапки. Она вела себя так, как повела бы себя осуждённая на казнь королева. Я был недостоин её.

– Мы не судьи и не палачи, – сказал Фромаж, на которого поведение маркизы тоже не могло не произвести впечатления, – поэтому мы не станем карать вас сами. Если вы заслуживаете кары, она вас настигнет и без нашей помощи. Мы решили отпустить вас на все четыре стороны, при условии, что вы навсегда покинете Мышиное королевство. Правда, лично я не уверен, что мы поступаем правильно, оставляя вас на свободе. Было бы гораздо надёжней передать вас в руки правосудия, и, скорее всего, мы бы так и поступили, если бы не граф N. Он не верит в справедливый суд и сумел заразить нас своим неверием. Но мы проследим за тем, чтобы вы не вернулись. Если вы вернётесь, мы казним вас сами, без суда и следствия. Мы советуем вам отправиться в Новый свет. Это достаточно далеко, чтобы Маус XIII не добрался до вас, а вы – до него.

– Сколько у меня есть времени?

– Завтра утром, самое позднее в полдень, это письмо ляжет на стол королю. У вас будет одна ночь на сборы и несколько часов форы. В шесть утра напротив вашего особняка вас будет ждать карета. Чтобы вы не сбежали по дороге, вам обеспечат почётный эскорт. Карета довезёт вас до западного побережья. Там вам помогут нанять рыбацкое судно, отправляющееся в Маусгемптон, а оттуда вы сможете отправиться к берегам Америки. Итак, завтра в шесть.

Не говоря более ни слова, Фромаж направился к двери, ведущей в коридор. Мы молча последовали за ним.

На улице мы распрощались. Трое друзей направились в одну сторону, я – в другую. Дойдя до угла, я обернулся и, увидев, что улица пуста, повернул назад.

Маркизу я застал стоящей посреди комнаты, на том самом месте, где мы её оставили. Вид у неё был совершенно потерянный.

– Я не мог уйти, не попрощавшись, – сказал я робко.

Она ничего не ответила, даже не подняла головы.

– Я знаю, мне нет прощенья, и всё же я бы хотел, чтобы вы выслушали меня, Мануэла, любимая.

При моих последних словах губы её задрожали, а глаза впервые за весь вечер наполнились слезами. Я попытался поймать её взгляд, но она по-прежнему смотрела куда-то мимо меня.

– Я знаю, вы теперь ненавидите меня, но я ненавижу себя ещё больше. Я поступил как мышь без чести и совести. Но я не был волен выбирать, как мне поступать. Я не принадлежу себе. И дело тут даже не в моей преданности династии Маусов. В опале оказалась одна очень близкая мне мышь, и я должен был её спасти во что бы то ни стало. Если бы эту мышь казнили, то на ней бы оборвался один очень древний род. Я не должен был этого допустить. Последнее время мне пришлось много лгать. Я обманывал вас, обманывал других мышей; я обманом прокрался в ваш дом, но в одном я ни разу не покривил душой: я люблю вас. В этом моё счастье и моя беда. Я не собирался пускать кого-либо в свою жизнь, ведь это не моя жизнь вовсе, но всё произошло помимо моей воли.

Я не знал, что ещё сказать и что делать. Больше всего мне хотелось прижать её к своей груди, но я не смел. "Если она оттолкнёт меня, – думал я, – то будет тысячу раз права".

Вдруг она заговорила.

– Я не чувствую ненависти к вам, граф. Я знаю, вы выполняли свой долг. Наверное, на вашем месте я поступила бы точно так же. Поэтому я не вправе винить вас. Хотя, признаюсь, мне очень больно и обидно.

На её пушистых ресницах опять блеснули слезы. Не долго думая, я привлёк её к себе. Она сделала попытку высвободиться, но я держал её крепко. Я слышал стук её сердца, чувствовал, как дрожит её хрупкое тело, сотрясаясь от судорожных рыданий.

– Что теперь будет со мной? – вздохнула она.

– Не плачь, любимая, – сказал я. – Я не оставлю тебя. В это изгнание мы отправимся вместе. Завтра, когда прибудет карета, я сяду в неё вместе с тобой, и мы уедем туда, где нас никто не найдёт и где мы будем счастливы.

– Ты действительно это сделаешь?

– Клянусь честью дворянина.

– А как же королева? – спросила она точно также, как я когда-то спросил её о короле.

– Королева во мне больше не нуждается, – ответил я. – Я сделал всё, что от меня требовал мой долг преданного вассала. И даже больше. Я чуть было не принёс в жертву долгу единственно ценное, что есть на земле, – любовь любимой женщины. Но боги уберегли меня от этой ошибки.

Она улыбнулась мне своей печальной улыбкой. Не удержавшись, я наклонился и поцеловал эти дивные уста. Потом я целовал её снова и снова, и она больше не пыталась вырваться из моих объятий.

– Мне нужно собираться, – сказала она через некоторое время. – Ты останешься здесь до утра?

– Нет. Мне тоже нужно кое-что уладить перед отъездом, – ответил я, думая о Мишеле, которого нужно было предупредить о скором возвращении подлинного хозяина дома. Мне было жаль расставаться с Пройдохой, к которому я успел привязаться, и я успокаивал себя мыслью, что он без меня не пропадёт.

Пообещав маркизе вернуться ещё до шести часов, я вышел на улицу.

Глава двадцатая,

последняя

Погода к тому времени совсем испортилась. Дождь продолжал моросить, было сыро и зябко. Закутавшись в плащ, я шёл по направлению к дому, не надеясь поймать извозчика в столь поздний час. Вдруг из-за угла показались каретные огни. Поравнявшись со мной, карета остановилась.

– Садитесь, – сказал возница.

Я назвал ему адрес. Возница кивнул и ещё раз повторил:

– Садитесь.

Карета затряслась по неровной булыжной мостовой. Я съёжился в углу, дрожа от холода. Мне показалось, что дождь полил сильнее. За окном стояла непроглядная темень. Вдруг по крыше кареты постучали:

– Приехали!

Я вздрогнул от неожиданности. Видимо, успел задремать, убаюканный монотонным покачиванием кареты.

Я выбрался из экипажа и стал рыться в карманах в поисках мелочи.

– Кажется, я все деньги оставил дома. Подождите немного, – сказал я извозчику, – я сейчас расплачусь с вами.

Достав из кармана ключ, обронённый во время драки хозяином дома (второй ключ был у Мишеля), я вставил его в замок. Однако ключ не поворачивался. Я проверил, правильно ли вставил ключ, и повторил попытку. Раздался сильный скрежет, но результат был всё тот же. "Что бы это значило?" – подумал я, и тут дверь неожиданно распахнулась.

– Ваша Светлость? – спросил удивлённый голос моего дворецкого. – Уже вернулись? Мы не ждали вас так рано. Но почему вы не вошли с парадного входа?

Я был удивлён не меньше его, и уже собирался спросить его, что он здесь делает, но меня отвлёк звук отъезжающего экипажа. Извозчик уехал, не взяв с меня денег! Такое со мной уже случалось однажды. Я поёжился – не то от холода, не то от внезапно посетившей меня страшной догадки.

– Я по ошибке взял не тот ключ, – сказал я, проходя на кухню вслед за дворецким и оглядываясь. На кухне, как обычно, царил порядок: моя кухарка была помешана на чистоте.

Я поднялся в свою спальню, сбросил мокрую одежду, нырнул под тёплое одеяло и тут же уснул. Я безумно устал.

Вот так закончилась моя поездка на бал-маскарад с ветреной вдовушкой. С тех пор я стал ещё больше ненавидеть балы и маскарады.

А маркиза, спросите вы? Что случилось с ней? О её дальнейшей судьбе ничего не известно. В истории Мышиного королевства её имя даже не упоминается. Видимо, Маус XIII решил сохранить её последнее письмо к нему в тайне, а другие участники драмы тоже обязались хранить молчание. Лишь в моем разбитом сердце память об этой необыкновенной мышке останется навсегда.

Примечания

1

Даты указываются в мышином летоисчислении. – Примечание переводчика с мышиного.

(обратно)

2

Лейб-гвардейцев кардинала Монтаньоло можно увидеть во всем их устрашающем великолепии на полотне великого Мурбранда «Ночной дозор». – Примечание автора.

(обратно)

3

Сегодня это место известно под названием Старая площадь. – Примечание автора.

(обратно)

4

Маусвиль – название столицы мышиного королевства. (Примечание переводчика с мышиного.)

(обратно)

Оглавление

Глава первая,

Глава вторая,

Глава третья,

Глава четвертая,

Глава пятая,

Глава шестая,

Глава седьмая,

Глава восьмая,

Глава девятая,

Глава десятая,

Глава одиннадцатая,

Глава двенадцатая,

Глава тринадцатая,

Глава четырнадцатая,

Глава пятнадцатая,

Глава шестнадцатая,

Глава семнадцатая,

Глава восемнадцатая,

Глава девятнадцатая,

Глава двадцатая,

*** Примечания ***