Все мои мужчины [Анна Северина] (fb2) читать онлайн

Все мои мужчины Анна Северина

1. Телефонный звонок

Я медленно нажала на «отбой» и уставилась в стену. Разноцветные геометрические фигуры на обоях (самый модный, по словам Кирилла, рисунок) запрыгали у меня перед глазами. Квадраты вдруг стали превращаться в круги, а круги — в треугольники.

Я попыталась сосредоточиться, закрыла глаза и тут же почувствовала, как по щекам потекли слёзы. Я (весьма самоуверенная, надо сказать, особа) плакала как девчонка из-за нескольких услышанных по телефону слов.

По радио пела моя любимая группа «Мельница», но даже самая бодрая песня не могла сейчас поднять мне настроение. Я заставила себя встать, дойти до кухни, налить в стакан прохладного апельсинового сока. Но выпила его без особого удовольствия — как простую воду.

Потом снова подошла к телефону. Набрать его номер? Зачем? Или позвонить кому-то еще? Так и стояла с трубкой, взглядом скользя по открытой странице контактов. И вдруг поняла, что звонить мне некому, и как-то особенно ясно ощутила свое одиночество.

Нет, знакомых у меня было сколько угодно. С кем-то можно было сходить в кино или на концерт, с кем-то обсудить недавно прочитанные книги, а с кем-то — просто поболтать ни о чем. Но никому из них я не могла сейчас доверить того, что так волновало меня сейчас.

Я подошла к зеркалу. С гладкой холодной поверхности смотрела на меня красивая кареглазая девушка с темными пушистыми волосами. Девушка, не способная оставить равнодушной ни одно мужское сердце, каковые и падали к моим ногам с завидной регулярностью.

Красота, ум, веселый характер — какого хрена ему не хватило?

Обида снова сдавила сердце. Ну почему он так со мной?

В последнее время между нами не было ни крупных ссор, ни мелких разногласий. Ровные спокойные отношения двух взрослых разумных людей.

Кирилл, конечно, не был сказочным принцем, но у него была широкая спина, на которую я могла опереться, и по мнению окружающих (за исключением, разве что, отвергнутых мною поклонников) мы были идеальной парой.

Он окончил физико-математический факультет того же самого университета, в котором училась на филолога я сама, работал в научном институте, а недавно после блестящего выступления на крупной международной конференции, получил приглашение продолжить свои научные изыскания не где-нибудь, а в Соединенных Штатах Америки. Наверно, именно это приглашение заставило его осмелеть настолько, что он пришел ко мне с букетом цветов и бутылкой шампанского и заплетающимся языком (всё-таки он был очень робкий) попросил ее стать его женой.

Я восприняла это как должное (дело уже давно шло к этому), и, как и полагалось в таких случаях, тихо ответила: «Я подумаю» — чтобы у него не возникло ощущения, что своим предложением он несказанно меня осчастливил. И думала ровно столько, сколько было необходимо для того, чтобы не отпугнуть его своими сомнениями.

Он плохо говорил по-английски, а я владела языком в совершенстве и не сомневалась, что смогу найти в Штатах подходящую работу и помочь ему освоиться в непривычной обстановке. И он тоже в этом не сомневался и во всём спрашивал моего совета.

Я уже получила новенький загранпаспорт, прикупила несколько платьев и костюмов, в которых было не стыдно ступить на американскую землю, и принялась готовиться к церемонии в загсе, на которой должна была громко ответить: «Да».

И главного редактора газеты, в которой я трудилась с момента окончания универа, я уже предупредила, что в скором времени вынуждена буду уволиться из его славной конторы.

И коллеги, поздравляя меня, на прошлой неделе уже устроили чаепитие с тортом, хотя я и говорила, что для этого еще нет никаких оснований — замуж я еще не вышла, и путешествие за границу пока откладывалось, так как у Кирилла возникли какие-то трудности при оформлении документов.

Но мысленно я уже торжествовала, справедливо гордясь тем, что сумела влюбить в себя человека, который преподнес мне на блюдечке возможность обосноваться в самом крутом городе мира. Не то, чтобы я хотела уехать за границу, но тот факт, что я получила то, о чём мечтали все мои подруги, необычайно льстил моему самолюбию.

И в это утро, встав с постели, я находилась в самом приподнятом настроении, и когда зазвонил телефон, как раз кружилась в вальсе по комнате. Мне почему-то хотелось, чтобы на нашей свадьбе мы с Кириллом непременно танцевали вальс.

Звонила Даша Трофимова, и, едва поздоровавшись, она вдруг принялась нести чушь о том, как непросто сейчас купить билет в Норвегию (Даша работала в агентстве воздушных сообщений) — дескать, как раз сейчас туда летит губернатор, и потому все места забронированы, и вообще — у них принято беспокоиться о билетах заранее. Я терпеливо выслушала ее, но так и не смогла ничего понять.

Да, когда мы с Кириллом задумались о том, как будем добираться до Нью-Йорка, я действительно обратилась к Даше, и та как раз предложила нам маршрут через Норвегию, но я уже успела об этом позабыть, потому что из-за сложностей с документами Кирилла поездка была отложена, о чём я тут же Дашу и уведомила.

Я подумала, что этим звонком Трофимова просто набивает себе цену, рассчитывая на какую-то благодарность с нашей стороны, и приготовилась дать ей решительный отпор — в конце концов, билеты можно приобрести и без ее участия.

Но тут Даша сказала нечто такое, отчего у меня закружилась голова.

— Передай, пожалуйста, Кириллу, что я достала-таки для него билет на субботу, но это стоило мне немалого труда.

Я ничего не ответила, стараясь переварить полученную информацию, а Даша, потеряв терпение от того, что я не поняла ее завуалированных намеков, выразилась более конкретно:

— Я вынуждена была купить бутылку коньяка человеку из команды губернатора — чтобы он заранее снял бронь с одного из билетов. А он дешевый коньяк не пьет.

И снова — выразительное молчание.

— Да, да, конечно, — пробормотала я лишь для того, чтобы Даша перестала говорить о своих заслугах.

А та щебетала без умолку:

— Я, правда, удивилась, что твой Кирилл летит один. Даже переспросила, не нужен ли вам второй билет. Мне казалось, вы хотели ехать вместе.

Я хрипло ответила:

— Я прилечу к нему, когда он снимет квартиру. Думаю, ты понимаешь, как непросто обустроиться в Америке.

— Да, разумеется, — благоговейно зашептала Даша, — я так и подумала. Так ты передай ему насчет билета. И насчет коньяка. Мне неудобно об этом говорить, но ты же понимаешь — я не для себя коньяк покупала. И когда тебе билет понадобится, ты обращайся, не стесняясь — я подберу рейсы с удобными стыковками и по лучшей цене.

Я еще раз сказала: «Спасибо» и положила трубку.

2. Кирилл

Сказать, что я была разочарована, получив такую пощечину от человека, в надежности которого ни в малейшей степени не сомневалась, значило ничего не сказать. Наверно, многие девушки на моем месте принялась бы искать оправдания его поступку и, конечно, нашли бы их, но я подобной наивностью не обладала и, взвесив всё трезво, пришла к единственно разумному объяснению — он меня бросает.

Почти невозможно было представить, чтобы кто-то в здравом уме мог захотеть расстаться с девушкой, обладающей столькими достоинствами, и я пришла к выводу, что у него (как это, к сожалению, иногда случается с выдающимися людьми) произошло помутнение рассудка.

Потом мне пришло в голову, что у него могла появиться другая девушка, но я тут же отбросила эту мысль. Из всех женщин на свете ему нравились только я и Скарлетт Йоханссон. Но, даже живя на Манхэттене, он вряд ли мог надеяться хоть когда-нибудь со Скарлетт познакомиться.

Я приготовила роскошный ужин, надела новое шелковое платье, накрасила губы помадой со вкусом клубники и, взглянув на себя в зеркало, пришла к выводу, что вряд ли найдется человек, способный устоять перед такой красотой.

Я не сомневалась, что он придет. Он слишком хорошо воспитан, чтобы бросить девушку без объяснений.

Я даже попыталась представить его лицо, когда он будет рассказывать мне, почему принял такое решение.

А я даже спорить с ним не буду. И даже одобрю его идею ехать в Америку одному — на разведку. И даже буду давать ему советы — как выбрать квартиру или машину. И он не сможет остаться равнодушным к моей невозмутимости и желанию ему помочь.

Словом, когда прозвенел звонок в дверь, и Кирилл нарисовался на пороге, я была уже достаточно спокойна, чтобы встретить его обольстительной улыбкой.

— Привет, Кирюша!

Он сразу смутился, и я пошла в атаку.

— Звонила Даша Трофимова — сказала, что достала тебе билет на субботу.

И пристально посмотрела на него.

— Я как раз хотел тебе сказать…, - щеки у него стали пунцовыми, а на лбу заблестели капельки пота.

— Я слушаю, — мягко улыбнулась я.

— Понимаешь, я подумал, что это эгоистично с моей стороны — заставлять тебя срываться с места, бросать квартиру, работу — ведь неизвестно, что ждет нас в Америке.

Он подумал! Я кипела от возмущения в душе, но внешне негодования не проявляла.

— Но, дорогой, мы уже думали об этом, и решили, что вместе нам в Америке будет гораздо проще. Не забывай, что я говорю по-английски, а ты — нет.

— Я помню, — пробормотал он. — Но мне сказали, что в лаборатории, где я буду работать, много выходцев из бывшего СССР, так что общаться можно по-русски. А чтобы меня поняли в такси или магазине, я возьму с собой разговорник. Я напишу тебе, как устроюсь. А там уже ясно будет, стоит ли тебе приезжать.

— Но я уже уволилась с работы, — решительно солгала я.

— Да? — он был явно озадачен. — Но, думаю, еще можно вернуться? Хочешь, я сам позвоню в редакцию?

Ну, надо же, какая забота!

— Хорошо, — покорно согласилась я, — я вернусь на работу. Но ты должен сказать, когда конкретно я должна к тебе приехать — ты же знаешь, как много хлопот возникает при оформлении документов.

И осеклась на полуслове — у него, возможно, и не было никаких проблем с получением визы, и он придумал их лишь для того, чтобы я не паковала чемоданы.

— Я не могу сказать ничего определенного, — он покачал головой.

А я, совсем забыв о том, что хотела быть невозмутимой, униженно осведомилась:

— Но хоть пожениться мы можем?

По крайней мере, если мы поженимся, никто не сможет сказать, что он бросил меня как ненужную вещь.

Но он снова покачал головой:

— Это неразумно, Аля. Думаю, не стоит торопиться со столь важным шагом — если в Америке всё будет нормально, и ни ты, ни я за это время не передумаем вступать в брак, и я пойму, что смогу обеспечить тебя всем необходимым, то мы, конечно, поженимся.

Он говорил так, словно не понимал, что мне уже не шестнадцать лет и даже не двадцать, и что в моем возрасте у большинства женщин уже есть семья и дети.

Не то, чтобы я была в него неистово влюблена. Я даже была почти уверена, что не влюблена вообще — в классическом смысле этого слова. Я привыкла к тому, что он всегда был рядом. Мне было удобно с ним и хорошо. И, наверно, если бы не это происшествие, я и не догадалась бы, насколько он мне нужен.

Я почувствовала, что вот-вот расплачусь, и отвернулась.

— Конечно, будет лучше, если ты сначала снимешь квартиру и разберешься с работой. А потом уже я приеду к тебе. Скажем, через пару месяцев. Ты ведь этого хочешь? Да?

Это была та соломинка, за которую я отчаянно цеплялась, стараясь не утонуть. И еще надеялась, что он протянет руку и вытащит меня из воды.

По его лицу пошли багровые пятна.

— Конечно, это было бы замечательно, но…

Он отверг меня — вот, что я поняла.

И заплакала, уже не таясь, в голос, и он сразу занервничал и даже приобнял меня, и я на миг почувствовала, что всё еще можно исправить, и потянулась к нему, как травка тянется к яркому солнышку. Казалось — еще секунда, и он бросится передо мной на колени и скажет, тоже плача: «Я не смогу уехать без тебя».

Но всё закончилось прозаично — он, еще раз погладив меня по плечу, встал, вышел из комнаты и из квартиры. Правда, дверью не хлопнул.

А я сидела на диване и рыдала.

Собственно, сам факт расставания с ним я смогла бы как-нибудь перенести (раз он не оценил меня по достоинству, то нечего о нём и сожалеть). Но то, что мне придется сообщить об этом знакомым и друзьям, которые вот-вот ждут приглашения на свадьбу, сводило меня с ума. И даже если я не скажу ни слова о том, что он бросил меня, этот факт всё равно скоро станет общеизвестным.

А как я смогу сообщить о расторжении помолвки (как сентиментально это звучит!) хохотушке и сплетнице Зое Азариной, которую я еще недавно убеждала, что главная трудность заключается не в том, как приручить мужчину, а в том, как от него отделаться, я и вовсе не представляла.

3. Лиза

Я не из тех, кто любит откровенничать и поверять свои мысли и чувства подругам, но сейчас мне решительно необходимо было излить душу тому, кто способен выслушать, понять и при этом не позлорадствовать. Я перебрала в памяти всех своих мало-мальски хороших подруг и пришла к выводу, что единственная, кто подходит на эту роль, это — Лиза Давыдова.

С Лизой мы вместе учились в универе, и я испытывала к ней искреннюю симпатию и всегда старалась ее опекать, как человек с более сильным характером опекает того, кто робок и слаб. В наивности и романтизме Давыдова порой доходила до крайности.

А на втором курсе Лиза и вовсе привела меня в изумление — влюбилась всерьез в совершенно незнакомого человека, с которым каждое утро ждала автобус на одной остановке. Она не знала, кто он такой и как его зовут, но была о нём самого высокого мнения.

После того, как прошло почти полгода, а Лиза так и не сказала таинственному незнакомцу ни единого слова, я и вступила в игру. Сначала я посоветовала обратиться к нему с каким-нибудь невинным вопросом. Например, спросить, который час — что может быть проще? Или поинтересоваться, не пропустила ли она нужный автобус. Словом, приличных поводов для разговора можно было найти сколько угодно, и Лиза вроде бы с этим соглашалась, но, в очередной раз встречаясь с ним на остановке, словно набирала в рот воды.

Прошло еще несколько месяцев — они по-прежнему ездили по утрам в одном автобусе и не предпринимали никаких попыток познакомиться, хотя, по словам Давыдовой, он уже тоже начал выделять ее из толпы и даже иногда ей улыбался.

Еще через пару месяцев он сам проявил инициативу и спросил у Лизаветы, который час, а когда она ответила ему, вежливо сказал: «Спасибо». Казалось, дело шло на лад.

Еще через какое-то время Лиза торжествующе сообщила мне, что увидев на днях прекрасного незнакомца из автобуса в обществе своего соседа по этажу, она таки выяснила, кто он такой. Звался он Валерием и работал учителем химии в одной из средних школ на окраине. Тогда я искренне порадовалась за подругу: учитель — профессия интеллектуальная и благородная.

В конце концов, Лиза осмелела настолько, что пригласила своего соседа на день рождения, намекнув, чтобы он привел Валерия с собой.

Но закончилось всё отнюдь не весело — именно в тот день, когда Валерий должен был бы отплясывать на дне рождения Лизаветы, он отправился в ЗАГС, дабы зарегистрировать свой брак с совсем другой девушкой. Прежде мне казалось, что такие совпадения бывают только в мексиканских сериалах.

От этой истории Давыдова отходила долго и тяжело. А я, как могла, ее утешала.

Словом, именно я обычно бывала жилеткой для ее слёз, и можно себе представить, как удивилась Лиза, когда я позвонила ей и, плача, попросила приехать.

Она примчалась через полчаса — взволнованная и заинтригованная одновременно (к сожалению, даже самым светлым натурам иногда свойственно оскорбительное любопытство). Я рассказала ей всё без утайки — и как Кирилл решил ехать в Америку один, и как (о, ужас!) решительно отказался от брака со мной.

Лиза была ошарашена — она открывала рот, но при этом не произносила ни слова — как рыба, попавшая на сушу.

— Я позвоню ему прямо сейчас! — решительно заявила она, когда отошла от шока. — Я скажу ему всё, что о нём думаю! Да я на его странице в контакте большими буквами напишу «подлец»!

Я вымученно улыбнулась.

— Да перестань ты! Это его всё равно не остановит.

Воинственный настрой у Лизы прошел довольно быстро, и на смену ему пришло философское спокойствие:

— Даже развод в наше время — дело обычное, а вы даже не были женаты. Ну, уехал и уехал. Что у них есть в Америке такого, чего нет у нас?

Я махнула рукой:

— Да при чём тут Америка? Ты пойми — все вокруг знают, что мы с Кириллом вот-вот должны пожениться. У нас в редакции только и ждут, что я помашу перед ними обручальным кольцом и устрою вечеринку по этому поводу. А как я смогу сказать, что мы расстались, Зое Азариной или Тане Зайковой? То-то они посмеются!

— Ну, зачем ты так? — укоризненно вздохнула Лиза. — Они вовсе не такие плохие, как ты думаешь — Зоя сама не раз оказывалась в подобной ситуации, и уж она-то, я уверена, насмешничать не станет. Придумай что-нибудь. Скажи, что ты сама расторгла помолвку.

Я хмыкнула — разве можно найти причину, по которой я могла бы отказаться от столь перспективного брака и поездки в Америку?

— Работа, — подсказала Лиза и пояснила: — Скажи, что тебе предложили повышение.

Я не смогла даже засмеяться:

— Ты шутишь? Если бы мне предложили должность главного редактора, это еще можно было бы понять. Но кто же в это поверит? Нет, я увольняюсь с работы — я просто не смогу там больше появиться. И уезжаю в другой город — туда, где никто не знает, кто такой Кирилл Степанов.

— Не говори глупостей! — рассердилась Лиза. — Нельзя же всё бросить из-за него. Помнишь, когда Валерий женился, и я собиралась выпить целую упаковку снотворного, ты сказала, что нельзя так зависеть от другого человека. Разве с тех пор что-то изменилось? А если вариант с работой тебя не устраивает, скажи, что ты влюбилась в другого. Начни шикарно одеваться, зачасти в салоны красоты, и у сплетников не останется сомнений.

Я и это предложение хотела отвергнуть как нечто совершенно нелепое, но подумав немного, вынуждена была признать, что и в Лизиной голове иногда появляются умные мысли.

— Ты права! — в моем голосе, кажется, вновь прозвучали бодрые нотки. — Я и в самом деле могу выйти замуж за другого!

И мысленно уже села в белый «Мерседес», увитый разноцветными лентами.

Лиза с сомнением покачала головой:

— Не торопись. Брак — дело серьезное. Нельзя выходить замуж назло кому-то. Во-первых, тебе нужно с кем-то познакомиться. Во-вторых, понять, что он за человек и оценить его характер.

Я фыркнула:

— Лиза, не глупи! Зачем мне с кем-то знакомиться, если у меня полным-полно бывших поклонников, и я уже давно могла бы быть женой одного из них — если бы по глупости не связалась с Кириллом. Нужно только выбрать подходящую кандидатуру.

Я задумалась и, перебирая в уме своих недавних кавалеров, принялась загибать пальцы.

Лиза засмеялась:

— Ну вот, другое дело! Теперь ты похожа сама на себя. Ну же, не будь такой скрытной — огласи весь список!

Я кивнула и начала перечислять:

— Андрей Казаринов — помнишь, мы учились с ним в универе? Владик Тишков — с ним Таня дружила, но он-то смотрел на меня. Денис Ставров — это совсем недавняя история. Сергей Оноприенко — приятель моего двоюродного брата. Они все молодые и симпатичные, так что мезальянсом брак точно не будет.

Одного только человека я не назвала — не смогла. Хотя и думала о нём очень часто — даже тогда, когда была всерьез увлечена Кириллом. Но обсуждать его кандидатуру даже с лучшей подругой я не решилась.

— Послушай, Аля, — подруга наморщила лоб, — а как ты себе вообще всё это представляешь? Ты звонишь по телефону и назначаешь свидание? Просто так?

Для нее это было немыслимым.

— А разве это предосудительно? — удивилась я. — Сейчас уже не считается странным, что девушка приглашает на свидание молодого человека. Это даже в девятнадцатом веке практиковалось. Ты вспомни Татьяну Ларину.

Лиза смутилась.

— Правда, Онегин ее отверг, — вынуждена была признать я, — но с тех пор прошло столько лет, и нравы поменялись. Хотя в чём-то ты права. Не стоит действовать так напрямик. Вдруг кто-нибудь из них сойдет с ума от счастья? Придется придумать какой-нибудь безобидный предлог для беседы. Может же у меня возникнуть необходимость встретиться с человеком, которого давно уже не видела? Иногда даже приятно пообщаться со старым другом.

— Конечно, — тут же согласилась с ней Лиза, и щеки ее запылали — должно быть, подумала о своем незнакомце с автобусной остановки.

А я улыбнулась уже вполне уверенно — так, наверно, улыбаются тигры, выходящие на охоту (если, конечно, тигры вообще имеют обыкновение улыбаться).

4. Денис

С Дениса я начала потому, что он был одним из последних отвергнутых мною поклонников, и я еще помнила ванильный вкус того шикарного торта, что он принес в редакцию по случаю восьмого марта. Собственно, торт этот предназначался именно мне, но, когда я решительно и недвусмысленно отказалась его принять, Ставров вынужден был громко сказать, что это «его подарок всем женщинам их отдела».

Денис работал в солидном банке, рекламные щиты которого висели в городе на каждом углу. Он и в редакции оказался как представитель своего кредитного учреждения, когда оно (учреждение) выступило спонсором в публикации нескольких статей по экономике. Он пришел к ним тогда исключительно для того, чтобы убедиться, что рекламная информация, помещенная в конце статьи, содержит точное название его банка, и что все прочие сведения тоже соответствуют действительности.

Он заглянул к ним в кабинет — высокий, атлетичный — и все девчонки младше двадцати пяти дружно ахнули, придя в восторг не только от его импозантной внешности, но и от дорогого, брендового костюма и от запаха его парфюмерной воды. Собственно, меня тогда заинтересовал именно его костюм — никогда прежде я не видела ничего столь же роскошного.

Он в нерешительности остановился на пороге, прыгая взглядам по лицам сотрудников нашего отдела, — решал, к кому обратиться. И, разумеется, обратился именно ко мне.

— Простите, — вежливо сказал он. — Не могли бы вы мне помочь?

Я отвлеклась от статьи, которую редактировала в тот момент, и два часа потратила на то, чтобы ответить на все интересующие его вопросы, хотя, собственно, к моим должностным обязанностям это не имело никакого отношения.

В дальнейшем он приходил в редакцию неоднократно, всякий раз отыскивая подходящий предлог для визита — при этом он общался не только со мной, но и с другими сотрудниками и даже с главредом, который, провожая его, потрудился распахнуть дверь (что крайне редко делал в отношении других посетителей) и горячо пожал ему руку, из чего сотрудники сделали вывод, что банк согласился спонсировать и другие проекты редакции. А после третьего визита он пригласил меня в ресторан.

Я считала себя современной девушкой, но в вопросах морали придерживалась самых строгих правил. Собственно, я ничего не имела против ресторанов, но провести целый вечер с почти незнакомым человеком — казалось мне неправильным.

И я вежливо, но решительно приглашение отклонила и ни разу об этом не пожалела — до того момента, разумеется, пока Кирилл не вышел из моей квартиры, заявив, что он летит в Америку один.

Денис оказался человеком тактичным и, выразив сожаление по поводу того, что у меня уже есть жених, не стал докучать мне своим вниманием. Правда, он оставил визитку с номерами мобильного и рабочего телефонов и так сердечно просил не стесняться обращаться к нему, если возникнет такая необходимость, что я сделала вывод, что ему было бы приятно, если бы я позвонила.

Всё это я и рассказала сейчас Лизавете.

— Понимаешь, Лизонька, у нас в редакции все незамужние женщины были чуточку им увлечены, так что никто не удивится, что я променяла хмурого и молчаливого Кирилла на такого импозантного мужчину.

И мое безграничное воображение тут же нарисовало идиллическую картинку приятного семейного вечера при свечах с шампанским и непременным букетом роз. Разумеется, в пентхаузе на набережной. Кому и жить в таких роскошных квартирах, как не банкирам?

— Но он — деловой человек. Удобно ли будет отвлекать его по пустякам? — засомневалась Давыдова.

— По пустякам? — искренне возмутилась я. — Ты считаешь мое замужество пустяком? Или, может быть, думаешь, что я хочу позвонить ему, чтобы поболтать о погоде? Ну, уже нет! Пора всерьез задуматься о себе. И хватит этих романтических бредней — нужной самой проявить инициативу. И замечательно, что он банкир — легко найти повод для телефонного звонка. Я спрошу его о кредите.

И улыбнулась, увидев, как подруга от восхищения моей сообразительностью открыла рот.

Сначала я сомневалась, позвонить ли ему на мобильный или на рабочий телефон, но потом решила, что — на рабочий (у меня же вполне конкретный вопрос — что же тут личного?)

Я потянулась к телефону, удивляясь охватившему меня странному волнению, и когда услышала в трубке его приятное бархатистое «Алло» (неужели у него нет секретаря?), сказала дрогнувшим голосом:

— Здравствуйте, Денис Антонович. Это Алина Зарудина говорит. Может быть, вы меня не помните…

Это был самый важный момент в нашем диалоге, потому что он запросто мог сказать: «Извините, не помню», и тогда мне пришлось бы повесить трубку, потому что выходить замуж за человека, который сумел забыть меня всего за несколько месяцев, я решительно не считала возможным.

Но он сказал:

— Ну, что вы, Алина Александровна, как можно вас забыть?

И я вздохнула с облегчением — потому, что голос его тоже дрогнул, а еще потому, что он назвал меня по имени-отчеству, хотя отчества своего я ему сейчас не напомнила.

— Прошу прощения за беспокойство, но буду благодарна за консультацию, — неторопливо начала я. — Одна моя подруга хотела бы взять кредит, а мы слышали, что в вашем банке весьма приемлемые проценты. Но мы так плохо разбираемся в подобных вопросах, что решили обратиться к такому асу, как вы. Не могли бы вы нас проконсультировать?

Лиза в восторге показала мне большой палец.

Ставров был явно рад, что имеет возможность мне чем-то помочь (я не видела в этот момент его лица, но голос его звучал почти восторженно):

— Конечно, Алина Александровна, вы правильно сделали, что позвонили мне. Я с удовольствием отвечу на все интересующие вас вопросы. Наверно, лучше это сделать не по телефону?

Я торжествующе улыбнулась — дело было в шляпе.

— Я мог бы показать вам кредитный договор и разъяснить условия кредитования. Правда, — вдруг замялся он, — я завтра на неделю улетаю в командировку на Кипр. Но если дело срочное…

Я подумала, что человека, который запросто летает в командировки на Кипр, стоит подождать и больше недели. И в мечтах уже летела на этот сказочный остров вместе с ним. И уже нежилась там под ярким солнцем и купалась в теплом Средиземном море. И даже подумывала о том, куда мы поедем в следующий раз — на Гаити или в Австралию?

— Но если дело срочное, — продолжил он свою мысль, — то вы можете поговорить с моей женой — она как раз работает в отделе кредитования физических лиц.

Если бы он окатил меня холодной водой, я была бы изумлена не меньше. На выстроенный мною прекрасный замок из песка набежала волна, и вот уже не осталось ничего — ни высоких стен, ни башен с острыми шпилями, ни подъемного моста — одни руины.

— О, — произнесла я после неловкого молчания, — вас можно поздравить?

— Да, мы расписались две недели назад. Даже в свадебное путешествие еще не ездили — такой аврал на работе.

Я почти бодро поздравила его и заверила, что вопрос с кредитом мы можем решить и после его возвращения с Кипра.

Потом мы поговорили о погоде, об экономике и о политике и расстались почти друзьями. Иногда в голосе его проскальзывала какая-то странная грусть (или это мне только казалось?) — словно он сожалел о том, что я позвонила только сейчас, а не несколькими неделями раньше.

Когда я повесила трубку, лицо пылало от стыда. Я уже жалела о том, что Лиза слышала нашу беседу, и ругала себя за то, что вообще решилась на такую авантюру.

— Он был явно рад тебя слышать, — добрая Лиза старалась подбодрить.

Но я сердито затрясла головой:

— Ну и дура же я! Рассчитывать на то, что отвергнутый воздыхатель будет сохнуть по мне всю жизнь — это же совершенный идиотизм!

Но Лиза не согласилась:

— Ну, почему же? Помнишь, как в фильме «Мужики» главный герой сказал, что мы, женщины, понять не можем, почему они «одних любят, а других замуж берут».

И вздохнула, снова, должно быть, подумав о своем принце с остановки.

5. Андрей

В воскресенье утром позвонила тетя Женя и, не потрудившись даже поздороваться, гневно поинтересовалась:

— Ты что, с ума сошла?

Я вздохнула, удивляясь, как мало времени оставался в секрете наш с Кириллом разрыв.

— Почему ты не поехала вместе с ним? — продолжала гневаться тетя.

Младшая сестра отца тетя Женя всегда искренне симпатизировала Кириллу и даже чувствовала свою причастность к нашему союзу, потому что был Кирилл сыном ее давней подруги, и именно у нее в гостях я с ним и познакомилась. Тетушка давно уже чувствовала себя пособницей Гименея и готовилась принимать поздравления на нашей свадьбе.

— Так получилось, — только и смогла сказать я.

— Что ты там лепечешь? — возмутилась тетя Женя. — В это время ты должна была уже сидеть в самолете и лететь по маршруту Осло-Вашингтон. Или в какой там город едет Кирилл? Ты что, не понимаешь, что такое Америка? Да люди на всё идут, чтобы попасть туда — сбегают, требуют политического убежища и даже фиктивно выходят замуж. Да-да, моя дорогая, именно так. А я-то думала, ты разумная девочка.

Я снова вздохнула. Тетя Женя на какое-то время решила сменить гнев на милость и соблагоизволила очень мягко осведомиться, по какой причине я осталась здесь. В голосе ее сквозило любопытство.

— Я испугалась, — сказала я, — Чужая страна, другой язык.

— Глупости, — решительно отвергла этот довод тетя Женя. — Тысячи людей ежедневно уезжают в Америку и прекрасно там устраиваются.

Я решила забросить пробный шар.

— Хорошо, — призналась я, — я ничего не имею против Америки. Но против Кирилла у меня множество возражений.

Я не сомневалась, что Кирилл никого не поставил в известность, что он сам был инициатором разрыва наших отношений (некоторое благородство ему всё-таки свойственно).

— Что? — опешила тетя. — Да как ты можешь такое говорить? Он — идеал! Ты что, забыла, что я знаю его с детских лет и могу не хуже тебя судить о его достоинствах и недостатках? Между прочим, как раз недостатков у него и нет. Такой славный мальчик — умный, воспитанный. И так тебя любит!

Тетка замолчала на секунду, должно быть, переваривая внезапно осенившую ее догадку, потом шепотом спросила:

— Кто он?

Это был почти успех — если ее родная тетка пришла к выводу, что здесь замешан другой мужчина, это могло сработать и на других фронтах.

— Он? — изобразила я удивление.

— Не притворяйся! — сердито сказала тетка. — Мне-то ты можешь рассказать.

Я молчала.

— Я просто хочу понять, неужели есть на свете такой мужчина, ради которого можно было расстаться с Кириллом?

— Конечно, есть, — засмеялась я и принялась перечислять: — Данила Козловский, Александр Петров, Бред Пит… Нет, Пит, пожалуй, староват.

Тетка повесила трубку.

А вечером того же дня мне позвонила Анастасия Николаевна Степанова — мать Кирилла — и с настойчивостью, ничуть не уступающей тети Жениной, принялась выяснять, как я могла «отпустить ее ягненочка в Америку одного». Тут трубку бросила я сама и сразу же отключила телефон, дабы воспрепятствовать дальнейшим выяснениям отношений.

На работу в понедельник я шла с таким волнением, словно это был мой первый рабочий день. Я еще не решила, стоит ли прямо сейчас сказать коллегам, что мы с Кириллом расстались, или подождать, пока они сами догадаются об этом.

По дороге я купила в киоске не очень большой, но очень элегантный букет роз, и когда ввалилась с ним в кабинет, седовласая элегантная Нина Антоновна Терехова, сидевшая за столом у окна, удивленно протянула:

— О, какие цветы!

И остальные сотрудницы тоже сказали восторженно и завистливо:

— О!

— Кирилл вас балует! — улыбнулась Нина Антоновна.

— А это вовсе не Кирилл! — тихонько, но так, чтобы слышали все, сказала я.

И все снова произнесли:

— О!

А молоденькая практикантка Иринка, вызвавшись поставить цветы в вазу, подошла ко мне и прошептала:

— Новый поклонник?

И понимающе улыбнулась.

Мысленно поздравив себя с удачной затеей, я приступила к работе и до обеденного перерыва стойко просидела, уткнувшись в экран монитора, и даже отказалась от чая и только время от времени задумчиво смотрела в окно и мечтательно улыбалась — именно так, мне казалось, должна выглядеть влюбленная женщина.

На обед в столовую я тоже не пошла. Отключив звук у телефона и старательно прижимая трубку к уху, я принялась самой себе почти шепотом рассказывать, какой он галантный и как с ним весело, с удовлетворением замечая, как жадно внимают моему монологу коллеги.

А ближе к вечеру позвонила Лизавете и напомнила, что завтра утром мы должны пойти в родной универ, дабы встретиться с бывшим однокурсником Андреем Казариновым, который подвизался там в качестве преподавателя кафедры русской литературы.

С Андреем когда-то у меня был, пожалуй, самый шикарный и самый продолжительный роман (не считая, конечно, наших взаимоотношений с Кириллом). Шикарный не в смысле дорогих подарков и огромных букетов цветов (этого-то как раз там и не было), а в смысле высоких чувств и красивых жестов. Роман, как ни странно, исключительно платонический.

Учились мы на одном курсе, и, начиная с первой же экзаменационной сессии, почувствовали себя родственными душами. Я поражала его знанием английского языка, а он меня — умением быть веселым и остроумным. А еще он писал стихи — просто писал, не признаваясь, что пишет именно обо мне и для меня. А я это знала и ценила. Словом, мы, наверно, смогли бы стать очень гармоничной парой, если бы не ее идиотское увлечение Кириллом — я была из тех, почти не встречающихся уже индивидов, которые, дав слово одному человеку, не принимают ухаживания другого. Правда, ухаживать за собой я запретить Андрею не могла, но ясно дала ему понять, что между нами могут быть только дружеские отношения, а когда он не удовольствовался этим и попытался перейти черту, порвала с ним решительно и без раздумий.

О том, что после окончания института его оставили на кафедре и предложили учебу в аспирантуре, узнала я от кого-то из своих бывших однокурсниц и ничуть этому не удивилась — он был умным молодым человеком и всегда мечтал избрать для себя научное поприще.

Конечно, за годы, пролетевшие с тех пор, он мог жениться (и не раз), обзавестись детьми и даже влюбиться, однако в моих мыслях он по-прежнему был тем же вихрастым юношей в очках, который когда-то посвящал мне стихи и готов был петь серенады под балконом.

Утром во вторник Лиза явилась ко мне, как и было условленно, в восемь часов утра — полусонная и нерешительная.

— Аля, — принялась она канючить, едва переступив порог, — ну зачем я тебе там нужна? Ты идешь в универ, чтобы встретиться со своим бывшим поклонником, а что буду делать я? Стоять рядом и смущать его? Уверяю, он и так смутится. Мне даже жалко его — он такой славный. Ну, ты подумай — может быть, у него сейчас всё просто и понятно — он встречается с кем-нибудь или на ком-нибудь женат. А тут являешься ты и бередишь затянувшуюся рану.

Я на миг представила его таким — растерянным, смущенным — и тоже пожалела его. Но только на миг.

— А если он до сих пор еще один и думает обо мне ежедневно и ежечасно? — выдвинула я встречное предположение. — Быть может, я окажусь тем ярким лучом, что озарит его хмурую действительность, и заставит встряхнуться и совершить какое-нибудь открытие. Или чем он там сейчас занимается? Как ты думаешь, педагоги совершают какие-нибудь открытия?

— Наверно, совершают, — пожала плечами Лиза. — Даже определенно, совершают. Он может разыскать в архиве какой-нибудь очень важный документ, проливающий свет на литературные тайны прошлого, — и вздохнула. — Неужели тебе не жаль отвлекать его от науки? Ты появишься перед ним, сведешь с ума — и всё только для того, чтобы досужие до сплетен коллеги не считали тебя брошенной невестой.

— Перестань болтать чепуху, — сердито сказала я. — Между прочим, я когда-то чуть-чуть была в него влюблена, а чтобы это чуть-чуть превратилось в нечто нежное и пушистое, нужно пару свиданий, хорошие стихи и еще, пожалуй, его объяснение в любви.

— Ты умеешь влюбляться по заказу? — удивилась Лиза.

— Дурочка! — снисходительно улыбнулась я. — Ты такая наивная. Кстати, считается, что браки по расчету самые прочные. Делай выводы, Лизонька!

Университет встретил нас как-то равнодушно — не было ни знакомых педагогов, ни усатого вахтера дяди Васи, ни стенда с громким названием «Наши отличники», что прежде встречал их всякий раз, когда их вызывали в деканат. Коридоры были пустые и молчаливые — шли занятия, о чём им вежливо напомнила кудрявая рыженькая девушка, сидевшая в кабинете кафедры русской литературы за столом у окна, когда они спросили, можно ли поговорить с Андреем Антоновичем Казариновым.

— Но он в универе? — уточнила я.

— В университете, — мягко поправила рыженькая. — Да, у него сейчас пара — заканчивается в десять ноль-ноль.

И посмотрела на нас уже с некоторым подозрением — должно быть, и здесь Андрей был всеобщим любимцем, и она увидела в них неожиданных конкуренток.

Мы вышли в коридор, подошли к окну и стали ждать звонка. Я, вспомнив студенческую молодость, даже уселась на подоконник.

— Аля, может, я пойду? — снова заупрямилась Лиза. — Ну, в самом деле — у вас свидание, а я…

— Глупости! — решительно заявила я. — Во-первых, он еще не знает, что у нас свидание, и это даже к лучшему, потому что если вдруг окажется, что он женат и счастлив в браке, то мы сделаем вид, что никаких тайных помыслов у нас вовсе не было. Во-вторых, если я подойду к нему одна, у него сразу появятся подозрения, и тогда выполнить пункт первый будет очень сложно. Ты же говорила, что тебе его жалко. Так прояви сострадание — в твоем присутствии он будет чувствовать себя гораздо свободнее. И запомни — мы просто хотели бы учиться в аспирантуре (кстати, ты же в самом деле этого хочешь) и зашли спросить совета у бывалого человека.

— Ой, Алька, ну и характер у тебя, — восхитилась Лиза.

Из кабинета вышла рыженькая и посмотрела на нас уже даже не с подозрением, а с явным неодобрением.

— Вообще-то, сидеть на подоконнике неприлично, — громко сказала она, надеясь, что мы смутимся.

И Лиза смутилась, но я давно уже не краснела из-за таких пустяков.

— Вообще-то, — таким же тоном парировала я, — в приличных учреждениях давно уже ставят кресла или, хотя бы, стулья в коридоре.

Рыженькая фыркнула, но, видимо, словарный запас у нее был не велик, и она предпочла воздержаться от словесной дуэли.

Прозвенел звонок, и вслед за шумной толпой довольных студентов из кабинета номер четыреста двадцать два в коридор вышел Андрей Антонович Казаринов. Рыженькая с победным видом устремилась ему навстречу, и он поприветствовал ее широкой улыбкой.

— Он не женат или находится в состоянии развода, — сразу же сделала вывод я и пояснила: — Эта лахудра явно надеяться выйти за него замуж.

А рыженькая уже подсунула ему какие-то бумаги, что-то спрашивала у него, а он отвечал, по-прежнему улыбаясь. И тут моя соперница допустила промах — она явно захотела показать нам, с каким уважением он к ней относится, как ценит ее советы и замечания, и желая убедиться, что всё это мы видим воочию, она посмотрела в нашу сторону с нескрываемым торжеством. А вслед за ней в ту же сторону посмотрел и он сам.

И всё — рыженькая для него уже не существовала. Он протянул ей бумаги, и не отвечая уже на ее вопросы и даже, наверно, уже не слыша их, сделал шаг в сторону окна.

— Алина! — выдохнул он, и еще более сияющая улыбка нарисовалась на его честном и добром лице. — И Лиза! Какие же вы молодцы!

Рыженькая готова была расплакаться от обиды, щеки ее запылали, ладошки гневно сжались в кулачки, но у нее хватило выдержки на то, чтобы безмолвно удалиться в кабинет — правда, дверью она хлопнула довольно громко. А он и этого не заметил.

— Вы ко мне? — еще не вполне поверив, спросил он.

Я молчала, предоставив право объяснить, в чём дело, Лизавете.

— Понимаешь, мы узнали, что ты учишься в аспирантуре, — довольно-таки связно начала та, — а мы как раз собираемся в аспирантуру поступать.

— Всё ясно, — кивнул он с довольным видом. — Это тема для отдельного разговора. Правда, у нас на кафедре беседовать не очень удобно, — он почему-то покраснел — должно быть, рыженькая опекала его очень рьяно. — Мог бы предложить ресторан, но сейчас еще слишком рано — только десять часов утра. Впрочем, поблизости, есть славное кафе, и если вам не претит обсуждать научные вопросы за чашкой кофе и вазочкой мороженого, я вас туда приглашаю.

Через пятнадцать минут мы уже сидели в довольно уютном кафе с названием «Элегия» и пили неожиданно вкусный кофе.

— Значит, вы решили пойти в науку? — с явным одобрением спросил он.

— Ну, да, — кивнула Лиза и покраснела.

— Это разумно, — похвалил он. — Хотя, конечно, зарплата у нас невысокая. Но, как правило, есть возможность подработать на стороне. Я, например, в прошлом году написал цикл статей для одного московского журнала, — тут он подумал, что его слова сильно похожи на хвастовство и смутился.

— Ты такой умный! — восхитилась Лиза.

Я фыркнула — и чего это ей вздумалось петь ему дифирамбы?

А он еще больше смутился.

— Ну, а у вас как дела? — поинтересовался он, взглянул на мою правую руку и удивился: — Ты до сих пор не замужем?

Я, конечно, могла бы сказать, что обручальное кольцо на пальце — это анахронизм, и что очень многие замужние дамы давно уже не придают значения таким деталям, но отказалась от этой мысли и просто признала:

— Да, не замужем.

Он сразу оживился:

— Кто бы мог подумать?

Мы еще немного поболтали об аспирантуре, потом вспомнили бывших однокурсников и, наконец, когда столь интересные темы были исчерпаны, переключились на погоду.

— Сегодня чудесное утро, — сказал он.

И я тотчас же согласилась:

— О, да! Такое солнечное.

— А вчера шел дождь, — вспомнил он.

— Несомненно, — сновапризнала я его правоту.

Разумеется, я могла бы переключиться на вопросы, которые меня интересовали гораздо больше (не подал ли он опрометчиво уже заявление в ЗАГС, или он категорический противник штампа в паспорте?), но сочла, что на первом свидании подобные вопросы могли бы его испугать.

— А еще вчера был сильный ветер, — внесла свою лепту Лиза.

— Почти ураган, — бодро подхватил он.

Мы могли бы с не меньшим успехом обсудить позавчерашнюю погоду или даже ту, которая была на прошлой неделе, благо, что тогда тоже шел дождь и даже с градом, но тут он вспомнил, что через полчаса у него начинается следующая лекция, и записав наши телефоны и, клятвенно пообещав позвонить (в чём я ничуть не усомнилась), выскочил из кафе с таким сияющим видом, что Лиза тихонько сказала:

— Улетел на крыльях любви.

И вздохнула.

Я думала, он позвонит в тот же вечер — не мог же он, в самом деле, надеяться, что я будет ждать его звонка целую пятилетку. И просидела до полуночи у телевизора. И даже в ванную не пошла, потому что боялась, что из-за шума льющейся воды не слышна будет трель телефона. И героически отказалась от приглашения соседки тети Даши на вкуснейший торт с клубникой.

Но он не позвонил.

Впрочем, я тут же нашла ему оправдание — конечно, стесняется, считает неудобным проявить излишнюю торопливость, помня, как всё закончилось несколько лет назад.

Но он не позвонил и через день, и через неделю, и я уже начала терять терпение и даже стала подумывать о том, что стоит позвонить самой — ну так, на всякий случай.

И тут позвонила Лиза.

— Не знаю, Аля, как тебе сказать. Ты только не сердись, пожалуйста. Поверь, я не предпринимала никаких шагов. Он сам позвонил. Я даже не ожидала — мне казалось, он и замечал-то меня раньше только потому, что я была твоей подругой.

— Перестань оправдываться и объясни всё толком, — потребовала я, уже начиная догадываться, в чём дело.

— Он позвонил полчаса назад и пригласил в ресторан. Ой, Алина, а я согласилась. Я — предательница, да? Ты прости, пожалуйста. Если ты хочешь, я не пойду — перезвоню ему сейчас и скажу, что задерживаюсь на работе.

— Вот еще глупости! — возмутилась я. — Конечно, иди.

Я еще надеялась, что это обычное, не романтическое, а дружеское свидание — просто он хочет расспросить мою подругу о том, почему я до сих пор не замужем, ну и всё такое… Мало ли какие вопросы могут интересовать молодого человека, собирающегося сделать предложение девушке своей мечты?

Но после похода в ресторан Лизавета заявилась ко мне с такой восторженной физиономией, что дольше обманывать себя я уже не могла.

— Ты выходишь замуж? — стараясь не выказывать холодность, спросила она.

Лиза растерялась:я

— Да что ты? Как можно так скоро? Мы же почти не знаем друг друга. Хотя он сказал, что я всегда нравилась ему, только раньше он этого не осознавал, а сейчас…

Но я решительно прервала эти объяснения:

— Всё ясно. Ну что же, желаю счастья.

И с дотошностью, которую прежде в себе не замечала, принялась изучать опубликованные в газете советы по выращиванию лимонов в домашних условиях.

— Ой, Алина, прости, — расстроилась Лизавета. — Я такая эгоистка.

— Ну что ты! — великодушно подбодрила я подругу. — Он совершенно прав. Я и раньше удивлялась, как могут мужчины не замечать, какая ты славная, добрая и хозяйственная. Словом, ему очень повезло.

— Ты, правда, не сердишься? — необдуманно спросила Лиза, снова всколыхнув целую бурю эмоций в моей душе.

— Сержусь, — признала я. — Впрочем, не на тебя. И даже не на него. На саму себя, наверно, — но объяснять, почему, не стала. И вообще, мне вовсе не хотелось говорить на эту тему. Тем более, с Лизой — с той самой тихоней и скромницей Лизой, которая увела у меня жениха. — Ну, чего ты раскисла? Ты же знаешь — я делала ставки не только на него. Я еще не всех вычеркнула из списка.

Лиза попыталась улыбнуться.

— Ты замечательная, Алька. И я так рада, что ты позвала меня тогда в универ.

— А уж я-то как рада, — вздохнула я, но тут же взяла себя в руки: — Пожалуй, примусь за Владика Тишкова.

— Ой, — испугалась Лиза. — Он же, кажется, до сих пор встречается с Таней.

Я посмотрела на Лизу с сожалением — всё-таки та была удивительной идеалисткой и до сих пор верила в нерушимость не только официального, но даже гражданского брака, самоё наличие которого, по ее разумению, было чем-то вроде грозной таблички «Посторонним вход воспрещен!».

— Разве ты сможешь увести его от нее? — Давыдова смотрела на меня почти со страхом.

Конечно, в моих способностях Лизавета не сомневалась — сейчас ее интересовала моральная сторона вопроса.

— Смогу, — я пожала плечами. — Если за пять лет, в течение которых они встречаются, они так и не поженились и до сих пор живут каждый в своей квартире, значит, они и не поженятся никогда и я только окажу им услугу.

— Но она любит его! — пропищала Лиза.

А я удивилась:

— А что такое любовь?

6. Муза

Два имени, в течение недели вычеркнутые из списка потенциальных женихов, подействовали на меня удручающе. Гипотетический муж с каждым днем становился всё более и более гипотетическим. Я растерялась, запаниковала, а, как известно, ничто так не снижает шансы женщины удачно выйти замуж, как неуверенность в себе. Впрочем, больше всего их снижает жгучее желание обзавестись мужем, каковое отражается во взгляде и действует угнетающе на любого представителя братства «Лежащих на диване с планшетом в руках».

Деморализованная и разочарованная, я решила сделать перерыв в процессе поиска супруга и провести выходные так, как давно уже не проводила — например, пойти в кино, в театр или даже в цирк. Правда, цирка в городе давно уже не было, и потому все альтернативные варианты замыкались на нескольких кинотеатрах и двух театрах (кукольном и драматическом).

Я открыла газету и внимательно изучила афишу выходного дня. Взгляд почему-то остановился на анонсе персональной выставки художника Антипова — наверно, потому что это объявление было напечатано особенно крупным шрифтом. Ну, что же, выставка, так выставка. Антипов, так Антипов. В современной живописи я абсолютно не разбиралась и потому решила воспользоваться возможностью повысить свой культурный уровень. В конце концов, небольшая порция искусства после обеда весьма способствует пищеварению.

Открытие выставки состоялось, как обычно пишут в газетах, «при большом скоплении народа». Были там элегантные дамы в умопомрачительных шляпках и напыщенные мужчины — не во фраках, правда, но в весьма дорогих костюмах. И вся эта жаждущая искусства публика перетекала из одного зала в другой, демонстративно ахая и восхищаясь.

Присутствовал даже сам губернатор области, который и выступил с торжественной речью.

— Все мы знаем и любим нашего замечательного Аркадия Никитича, которого смело можно поставить в ряд самых талантливых, самых блестящих художников нашего времени, — сияя, как начищенный самовар, сказал он.

«Интересно, — подумала я, — он, действительно, так ценит картины этого Антипова или тоже увидел их сегодня в первый раз?»

Самого виновника торжества я не разглядела — едва губернатор замолчал, все присутствующие громко захлопали и полезли пожимать художнику руку, которую уже пожал и губернатор, отчего поднялась невообразимая суета, и я отвернулась и запрыгала взглядом по развешенным на стенах полотнам.

Картины были настолько современными, что я, изучавшая живопись по иллюстрациям в школьных учебниках, пришла в некоторое замешательство — какой-то непонятный набор линий и красок. И решила, что кто-то из нас двоих — или я сама, или неведомый мне Антипов — уж точно не вполне нормален. Мне довольно скоро стало скучно, и я украдкой принялась зевать.

Разумеется, я могла уйти и не мучить себя созерцанием сомнительных шедевров, но, во-первых, мне жалко было потраченных на билет денег; во-вторых, все вокруг лучились таким восторгом, что мне тоже хотелось понять, что же такого особенного они находят в этих картинах; а в-третьих, сбежать с выставки, на которой присутствовали первые лица области, через пять минут после ее открытия значило выказать себя абсолютной дурой перед интеллигентным усатым билетером, который пропуская меня в выставочный зал, пожелал приятного времяпрепровождения.

Во всяком случае, придя наутро на работу, я могла похвастаться тем, что находилась в одном помещении (можно даже сказать — плечом к плечу) с губернатором области не меньше двадцати минут.

Я медленно двигалась вдоль увешанной картинами стены, выкрашенной в светло-сиреневый цвет, стараясь изобразить на лице понимание и даже восхищение и, наверно, весьма в этом преуспела, потому что не прошло и пяти минут, как ко мне подошел невысокий старичок с аккуратной седой бородкой.

— Вам нравится? — спросил он и приветливо улыбнулся.

Он явно принял меня за завсегдатая художественных салонов, что мне невероятно польстило. Впрочем, подобное доверие налагало и немалую ответственность.

Я не могла пуститься в пространные рассуждения, так как не была сведуща в данном вопросе, и решила, что требуется выбрать один из двух коротких вариантов ответа — «да» или «нет».

Я задумалась — признать себя абсолютной невеждой было непросто. Обратившийся ко мне джентльмен мог быть из стана почитателей таланта автора представленных на выставке картин или из числа его конкурентов, поэтому ответ, годившийся в первом случае, совершенно не подходил для случая второго.

Наконец, я решила, что если бы он был злобным завистником, то не смог бы так долго выслушивать раздававшиеся со всех сторон хвалебные речи, и, стараясь вложить в свой голос побольше восторга, сказала:

— О, да!

Джентльмен явно обрадовался.

— А какая картина понравилась вам больше других? — с непонятной настойчивостью продолжал допытываться он.

Это был более трудный вопрос. Ни «да», ни «нет» тут явно не подходили. Я лихорадочно пыталась вспомнить хоть какое-то название и выдохнула то единственное, что удержалось в памяти:

— Утро в лесу!

Собственно, эта картина ничуть мне не понравилась — на холсте не было изображено ничего, что хоть отдаленно бы свидетельствовало об утре или о лесе. В моем представлении утро в лесу выглядело совсем по-другому.

Но старичок стал потирать руки с видимым удовольствием.

— Это одна из моих самых любимых работ, — заявил он.

Его слова показались мне довольно странными, и, должно быть, удивление это отразилось во взгляде, потому что он пояснил извиняющимся тоном:

— Позвольте представиться — Аркадий Никитич Антипов.

Он говорил с такой торжественностью, словно все вокруг должны были знать, кто он такой, и я нахмурилась, потому что не имела об этом никакого понятия.

Но он так настойчиво ждал от меня какого-то отклика, что я снова стала инвентаризировать закоулки памяти.

И покраснела, когда, наконец, сообразила, кто он такой.

— О, ваши картины просто прелесть! — я сочла себя обязанной сказать ему какой-нибудь комплимент и не нашла ничего лучшего, чем эта дурацкая фраза.

И еще больше смутилась, жалея, что не сбежала с выставки несколько минут назад.

Но он явно был польщен моим признанием.

— Приятно встретить настоящего ценителя искусства, — сказал он и поцеловал мне руку. — Может быть, это будет не очень скромно, но могу ли я пригласить вас в ресторан? Разумеется, мы еще почти не знакомы, но я надеюсь, вы не откажете скромному работнику холста и кисти.

Лысина на его затылке сияла ярче самых ярких звезд.

— Я польщена, — сказала я лишь потому, что нужно было что-то сказать.

Он, наверно, воспринял это как согласие, и, извинившись, откланялся, дабы, как он выразился, незамедлительно заказать столик в самом дорогом ресторане города. А я осталась в окружении его картин и целой толпы их созерцателей, которые уже смотрели не столько на полотна, сколько на меня, решив, должно быть, что я — близкий друг виновника сего торжества.

Признаюсь, такое внимание оставило меня равнодушной. Я уже представила себе, что написала бы о нас какая-нибудь бульварная газетенка, если бы я в самом деле пошла с Антиповым в ресторан. И, представив, не смогла сдержать улыбку.

Впрочем, идти с ним в ресторан я вовсе не собиралась. Наверно, было не очень вежливо уйти, не попрощавшись со столь милым старичком, но именно это я и попыталась сделать, и устремилась к выходу с удалью пятнадцатилетней школьницы, когда Антипов окликнул меня возле самых дверей.

— Куда же вы, прекрасная незнакомка? — грустно спросил он, и мне стало его жаль.

И даже какая-то нежность шевельнулась в душе — никто и никогда еще не называл меня прекрасной незнакомкой.

— Простите, у меня уже назначена встреча, — я постаралась улыбнуться как можно более виновато.

— О да, я понимаю, — вздохнул он.

И тут наружные двери распахнулись, впуская в павильон новых ценителей искусства — мокрых и замерзших, — и я с удивлением обнаружила, что на улице идет дождь, и даже не дождь, а ливень, и сразу вспомнила, что забыла дома зонт. И зябко поежилась, представив, как придется скакать по лужам в новых босоножках, держа над головой полиэтиленовый пакетик.

— Впрочем, я могу немного задержаться, — резко обернулась я к уже поникшему марателю холстов. — Пожалуй, на часик, не больше.

У него, конечно, должна быть своя машина или, по крайней мере, он вызовет такси и сейчас, и после ужина тоже, так что мой почти новый плащ не будет подмочен. Что же касается репутации… Мне вдруг стало смешно. Вряд ли моей репутации повредит ужин с человеком, который мог бы быть моим дедушкой.

— Разумеется, — просиял он и с резвостью, которую трудно было в нём заподозрить, бросился искать машину.

Ресторан был действительно дорогой, и публика в нём собралась самая почтенная, причём с большей ее частью Антипов был знаком не понаслышке — едва ли не половина зала сочла себя обязанной подойти к их столику и поздравить его с открытием выставки. Он раскланивался во все стороны, при этом как-то ухитряясь всё время смотреть на меня.

— Вы очень популярны, — сказала я.

— Ну, что вы! — игриво засмущался он.

Шашлык из баранины был изумительным, и французское вино мне тоже понравилось. Я уже и вспомнить не могла, когда последний раз была в ресторане, и потому впитывала эту слащавую атмосферу с наивным удивлением провинциалки, попавшей в огромный сияющий мир.

— А с губернатором вы давно знакомы? — я не смогла удержаться от вопроса.

— Пару лет, — небрежно ответил он. — Ему тогда подарили на день рождения одну из моих картин, и он настолько заинтересовался, что лично позвонил мне. Впрочем, это неважно. Лучше расскажите мне что-нибудь о себе.

Я рассказала (довольно коротко) о том, что работает журналистом, что родилась и выросла в провинции и что к большому городу так до сих пор и не смогла привыкнуть (чушь, конечно, но нужно же было что-то говорить). Он спросил, почему я пришла на выставку без спутника, и я вынуждена была признать, что мой жених (разумеется, уже бывший) уехал в Америку, а я не захотела менять родные края на сомнительные заморские пряники.

— Похвально, похвально! — восхитился он. — К сожалению, нынешняя молодежь редко вспоминает о патриотизме.

Когда такси остановилось у моего подъезда, Антипов выскочил из него первым и, дабы я не промокла за те несколько шагов по тротуару, что мне предстояло пройти до дверей, с молниеносной быстротой раскрыл зонт. Я взглядом поблагодарила его за такую любезность и, когда он спросил номер телефона, не стала его скрывать.

Он позвонил на следующий же день и предложил поехать в Антониево-Сийский монастырь — он как раз собирался туда на этюды. И я, сама не зная почему, снова согласилась.

Он решительно ни в чём не походил на Кирилла и уже за одно только это мне нравился.

Я еще никому не рассказывала о нём (да и нечего, собственно, было рассказывать — так, несколько вполне невинных свиданий, во время которых он читал стихи и говорил витиеватые комплименты), но благодаря знакомству с ним, я была избавлена от необходимости самой себе покупать букеты цветов, потому что эту повинность он выполнял с блеском, и почти каждый день в редакцию приносили то розы, то гладиолусы, и я, видя удивленные и завистливые взгляды коллег, только загадочно улыбалась.

Почему я не похвасталась таким шикарным поклонником, я и сама не знала — пожалуй, смущала разница в возрасте (целых тридцать пять лет!). Сначала я воспринимала его как героя мексиканской новеллы, который яркой вспышкой осветив монотонные будни, исчезал, стоило только нажать на кнопку телевизора. Но когда он подарил мне дорогой браслет с изумрудами и настоял на том, чтобы я подарок приняла, и при этом не потребовал ничего взамен, я впервые представила его в роли спутника жизни.

Конечно, он был не Ален Делон. Может быть, лет тридцать назад он и блистал красотой, но в нынешнем своем состоянии даже на скромном конкурсе «Мистер деревня Гадюкино» не прошел бы и отборочный тур.

Словом, рассчитывать на то, что мои подруги будут восхищаться внешними данными моего избранника, не приходилось. Но и счесть мезальянсом мой брак с человеком, картина которого висит в гостиной квартиры губернатора области, они тоже не могли.

Он спросил, не хочу ли я поехать в Париж или Венецию (при этом не напрашивался ко мне в гости и не предлагал провести ночь в гостинице), и я растаяла окончательно. По части умения ухаживать за женщинами он мог дать фору кому угодно.

Он называл меня своей музой и убеждал, что рядом со мной чувствует себя молодым и талантливым. Я, конечно, не верила, но слушать столь лестные слова было удивительно приятно.

Лизавета, с которой я познакомила его после двух недель свиданий в ресторанах, взирала на него с почтительным восхищением и в его присутствии не произнесла и двух слов. Зато когда он откланялся, завалила меня вопросами.

— Это что же — после свадьбы — в Париж?

Я небрежно кивнула.

— Ой! — выдохнула Лизавета, с детства мечтавшая побывать во Франции. — А он очень даже симпатичный. Не молодой, конечно, но разве это главное?

Я согласилась, что это не главное.

Ни о Кирилле, ни об Андрее я в тот вечер и не вспомнила.

Собеседником Антипов был необычайно интересным. Он много путешествовал и умел с юмором рассказать как о дальних, неведомых странах, так и о пригородных деревушках в несколько дворов.

Словом, после двух недель знакомства он уже таял, как воск, в моих руках, и я начала потихоньку подводить его к мысли о законном браке, потому что сомневалась, что он решится сделать мне предложение по собственной инициативе — он, должно быть, и не представлял себе, что музы могут мечтать о замужестве. В принципе, замужество еще не стало моей главной целью, но он уже находился в том возрасте, когда пословица «тише едешь — дальше будешь» теряла свою актуальность.

И потому в четверг вечером, поедая остренький салат в китайском ресторане «Красный дракон», я решительно перевела рельсы беседы с традиций аборигенов Австралии на вопрос, куда более интересный.

— Аркадий Никитич, вы хоть когда-нибудь обедаете дома? — с улыбкой спросила я.

Он засмеялся:

— Бывает, Алина Александровна, бывает.

— У вас, конечно, есть домработница? — нужно же мне было знать, какие условия он может мне предложить.

Он покачал головой:

— Да нет, знаете, моя супруга любить всё делать сама, хотя я неоднократно предлагал ей нанять кого-нибудь для помощи по хозяйству.

И он принялся разглагольствовать о том, что в настоящее время на рынке подобных услуг есть немало вполне приемлемых предложений, но я довольно невежливо его прервала:

— Ваша жена? — я открыла рот в состоянии крайнего изумления. — А разве вы женаты?

— Да, и уже тридцать лет, — подтвердил он. — Я понимаю, вам кажется странным, что мы с ней редко появляемся на публике вместе, но она такая домоседка. Даже мою выставку она посетила не в день открытия, а на следующий день — не любит, знаете ли, толпы. Впрочем, давайте лучше поговорим о вас. Я как раз собирался вам рассказать, что знакомство с вами так повлияло на меня, что я вспомнил о том, что когда-то писал стихи, о чём, признаться, за давностью лет почти позабыл. Я сегодня всю ночь не спал, и они складывались словно сами по себе, строчка за строчкой. Я прочту вам их, если позволите. Не в ресторане, конечно. Почему бы нам не прогуляться по набережной?

Но я не позволила ему отклониться от темы.

— А как ваша жена относится к тому, что вы все вечера проводите вне дома?

Он замялся:

— Она достаточно чуткий человек — она понимает, что человеку искусства нужно вдохновение.

Я положила вилку на стол и спросила с холодностью, которая должна была бы его насторожить:

— А разве она сама вас не вдохновляет?

Нет, не насторожила. Он сказал с поразительной откровенностью:

— Жена не может вдохновлять. Жена — это жена. Понимаете? Хорошее дело браком не назовут. Любовь погибает под штампом в паспорте. Вы еще так молоды, что можете этого не понимать. Но поверьте бывалому человеку.

К нам подошел официант, и он замолчал, а когда, расплатившись по счету, поднялся вслед за мной из-за стола, повторил свое предложение о прогулке по набережной под луной. Но я отвергла это как нечто совершенно неприемлемое.

— Вы извините, Аркадий Никитич, я сегодня очень занята. Нет, вряд ли имеет смысл звонить мне завтра. И послезавтра тоже. Я уезжаю в командировку. На сколько? Право, не знаю. Позвоню ли вам, когда вернусь? Возможно, но ничего обещать не могу — сейчас у меня много работы.

Он выглядел так трогательно и смущенно, что я, пожалуй, пожалела бы его и пошла бы с ним гулять по набережной, выслушивая его стихи и наивные признания, если бы не испытывала еще большую жалость к той, которая гладила ему белье, штопала носки и готовила ужин, в то время, когда он возил своих муз по Парижам.

7. Владик

Антипов всё-таки написал мой портрет — по памяти или по выложенной в социальной сети фотографии, — очень недурной, надо сказать, в классическом стиле, без всяких новомодных выкрутасов. И прислал его мне курьерской почтой, быть может, надеясь на ответный жест. Но я всё равно ему не позвонила. Зачем? Что он мог мне предложить? Должность музы? Конечно, быть источником вдохновения для известного (пусть и не в масштабах всей страны) человека тоже было весьма почетно, и я, пожалуй, смогла бы вытянуть из него и поездку в Париж, и бриллиантовое колье, и норковую шубку, но почему-то не хотелось идти на сделку с совестью ради сомнительной славы.

Более того, проявив в этой истории такое благородство, я пошла еще дальше по пути нравственного самосовершенствования и почти без раздумий в клочья порвала список потенциальных женихов, в котором были еще не вычеркнутые мною имена. И хотя ранее и заявила Лизавете, что намерена увести Владика Тишкова от нашей давней подруги Тани Зайковой, в действительности была далека от выполнения этого плана — что ни говори, а совесть у меня имелась.

И, наверно, Тишков так и не узнал бы никогда, какая опасность ему грозила, и ничто не нарушило бы безмятежное существование Зайковой, если бы та сама в один прекрасный солнечный день не натолкнулась на меня на в новом торговом центре. Я как раз мерила джинсы, а Танька проходила мимо с огромными кошелками в обеих руках. И именно мимо могла бы и пройти и, несомненно, так бы и сделала, если бы хоть на минуту могла представить себе матримониальные замыслы бывшей товарки по универу.

— Ой, Алинка! — необдуманно окликнула меня Зайкова. — Неужели, это ты? Сколько лет мы не виделись? Лет пять, наверно. Ты в этих джинсах смотришься просто обалденно. Ты замужем? Дети есть? Ой, да что же я тебя вопросами мучаю в магазине? Сейчас пойдем ко мне и поболтаем.

Надо отдать должное моему опять вдруг проснувшемуся благородству — я попыталась отказаться.

— Да нет же, пойдем, — настаивала Зайкова. — Ты, наверно, забыла — у меня сегодня день рождения.

Я искренне поздравила ее и пожелала всяческих благ, при этом мое решение бежать от Зайковой прочь только окрепло. И я, несомненно, так бы и поступила, если бы та вдруг не принялась взывать о помощи.

— Слушай, Алинка, у тебя сегодня выходной? Ты не могла бы мне помочь с готовкой? Ну, салаты всякие, заливное. Понимаешь, у меня сегодня будут гости (в немалом, надо сказать, количестве), а Зойку (ты ведь помнишь мою сестру?) срочно вызвали на работу, а надо и торт испечь, и мясо натушить. А, Алинка?

Танька жила в однокомнатной квартире в центре города. Она обладала хорошим вкусом, и мебель, и обои, и шторы были подобраны таким образом, что создавалась полная иллюзия того, что ты попал в помещение, над благоустройством которого потрудились мастера из передачи «Квартирный вопрос».

— Ух ты! — выдохнула я, переступив порог комнаты, служившей и спальней, и гостиной одновременно.

— Нравится? — просияла Таня. — Я, между прочим, курсы дизайнеров по интерьеру окончила. И шторы эти шила сама. Ну, пойдем на кухню. Ты извини, что я тебя эксплуатирую. Но зато чем-нибудь вкусненьким накормлю. Слушай, а ты где сейчас работаешь? Я что-то слышала, да забыла.

На шкафчике в кухне стояла небольшая фотография Владислава, и я сочла это прекрасным поводом, чтобы спросить:

— Ты всё еще с Владиком?

— Конечно! — почти с возмущением ответила Танька. — Я же его люблю.

— Значит, вы поженились? — я решила сразу всё прояснить.

Танька покраснела и произнесла речь а-ля Аркадий Никитич.

— Пойми, Алина, — он творческий человек. Ему претят мысли о регистрации брака. Да и к чему всё это? Он меня любит, и это главное. Ты так не считаешь?

— Ну, если тебя это устраивает… — с сомнением произнесла я, пытаясь сообразить, давно ли Владик Тишков стал творческой личностью.

— Да, устраивает, — вызывающе вскинула белокурую голову Танька. — Если бы ты знала, как он меня любит!

Я не стала спорить, потому что не имела об этом никакого представления.

Мы довольно быстро состряпали несколько кулинарных шедевров вроде салата с лососем и запеченной индейки, а через пару часов на столе уже стоял роскошный торт, украшенный разноцветным кремом.

— У тебя и курсы кондитеров за плечами? — полюбопытствовала я, любуясь творением Танькиных рук.

— Ага, — скромно потупившись, подтвердила та.

Потом Таня стала готовить какое-то суфле по французскому рецепту. Блюдо это, по ее словам, было очень капризным, и с первого раза у нее что-то не получилось (кажется, оно осело), и она занервничала, и даже слёзы показались на ее красивых карих глазах.

— Ну, зачем тебе это суфле? — удивилась я. — Ты уже столько всего вкусного приготовила.

— Владик его очень любит, — почему-то шепотом сказала Таня.

Этого я уж вовсе не могла понять.

— Но день рождения-то сегодня у тебя, а не у Владика. Приготовишь ему суфле как-нибудь в другой раз.

— Ах, ты ничего не понимаешь! — заявила Таня.

Но я поняла — такая любовь была во взгляде Зайковой. Ну, как в кино!

К шести часам вечера стали собираться гости. Первым, как и полагается, пришел Владислав с огромным букетом красных роз. Он вручил подарок хозяйке и долго шептал ей что-то на ухо, при этом щеки ее стали от смущения или удовольствия такими же пунцовыми, как и подаренные ей цветы.

— А Алинку ты узнаешь? — наконец, очнувшись от сладких грез, спросила Таня.

Он пожал мне руку и заявил, что очень рад меня видеть. Но сказал это как-то равнодушно (так, дежурная фраза), и я почти обиделась и, не без некоторого разочарования, готова была признать их страстную взаимную любовь, в существовании которой до сего момента сомневалась. При этом никакой радости я, конечно, не испытала — невозможно же, в самом деле, замерзая где-нибудь в сугробе, радоваться тому, что кто-то отдыхает на Гавайях.

Примчалась хохотушка Зойка и сразу же попыталась отрезать кусочек торта, но ее старшая сестра эту попытку отважно пресекла. Потом пришли другие гости, и квартира наполнилась смехом и шумом, и пришлось идти к соседям занимать стулья и столовые приборы.

Я, добровольно взвалив на себя обязанности помощницы хозяйки, то и дело сновала между праздничным столом и кухней. Правда, при этом я успевала и потанцевать, и послушать анекдоты, которые мастерски рассказывал старенький грузин, доводившийся Тане каким-то дальним родственником.

При таком скоплении гостей танцевать в квартире можно было только на крохотном пятачке в единственной комнате, но Таня с Владиком ухитрялись это делать весьма красиво. Зайкова, прижимаясь к своему кавалеру, бросила на меня выразительный взгляд, словно спрашивала: «Теперь-то ты видишь, как он меня любит?» И я даже кивнула в ответ, подтверждая эту, давно, видимо, всем известную истину.

Зойка, измучившая танцем и себя, и своего партнера, плюхнулась в кресло и жалобно, совсем по-детски заканючила:

— Хочу торта!

Я засмеялась и пошла на кухню заваривать чай.

В комнате медленная музыка сменилась задорным рок-н-роллом, и все смеялись, и Зойка, снова ринувшаяся танцевать, визжала от восторга.

Я поставила чайник на плиту, села на подоконник и прислонилась лбом к холодному оконному стеклу. Среди всеобщего веселья и дружелюбия я особенно остро почувствовала свое одиночество.

И когда в коридоре заскрипели половицы, откликаясь на чьи-то шаги, я с недовольством подумала: «Ну, кто еще там?»

Это был Владик.

— Привет! — сказал он, переступая порог, словно мы только что увиделись.

Висевшим на ручке дверцы кухонным полотенцем он вытер пот со лба и полотенцем же принялся обмахивать раскрасневшееся после танцев лицо.

— Я очень рад тебя видеть! — теперь эта фраза звучала совсем по-другому.

Мы поболтали о его работе, вспомнили студенческие годы, и я уже боялась, что, дабы не возникло неловкое молчание, снова придется перебирать погодные явления за несколько предшествующих дней, когда Тишков вдруг сказал:

— Алина, выходи за меня замуж!

Я подумала, что ослышалась.

— Что ты сказал?

Он повторил.

Казалось бы — сбылась моя мечта. И при этом мне даже не потребовалось охмурять его, прибегая к недостойным уловкам. Вот он — потенциальный супруг — подобострастно смотрит на меня, виляет хвостом и почти уже держит в зубах золотое обручальное колечко. Осталось только почесать его за ухом, надеть ошейник и, приведя домой, устроить на коврике в прихожей.

Но почему-то никакой радости при этой мысли я не испытала. Наоборот, противно стало до тошноты.

— А как же Таня? — холодно спросила я (вот уж не думала еще вчера, что буду так заботиться о чувствах другого человека).

— Таня? — растерялся он и задумался, словно стараясь вспомнить, кто такая Таня. Наверно, всё-таки вспомнил. — Таня — это совсем другое.

— Да? — мой тон стал совсем ледяным.

Несколько дней назад я сама собиралась их разлучить и не видела в этом ничего предосудительного, а сейчас презирала его всей душой.

Наверно, он был высококлассным специалистом и обладателем множества положительных качеств (я однажды читала о нём статью в городской газете) и мог бы обеспечить мое будущее и при этом с ним не стыдно было показаться в самом приличном обществе. И даже, пожалуй, он тайно любил меня все эти годы (иначе с чего бы это признание?). Но выйти замуж за человека, способного в день рождения пусть не любимой, но близкой ему уже в течение пяти лет женщины (которой он вольно или невольно давал надежду на счастливый семейный союз) сделать предложение другой, я решительно не могла.

Пронзительно засвистел чайник.

Я выключила газ и негромко сказала:

— Извини, я должна идти. Скажи Тане, что мне позвонили на мобильный.

Я не ответила на его вопрос, но знала — он поймет без слов.

Через минуту я вышла из квартиры, с трудом подавив желание громко хлопнуть дверью.

8. Сергей

О предложении Владислава я не рассказала даже Лизавете, хотя сделать это очень хотелось — дабы доказать, что я еще способна вызвать такие пламенные чувства. Но снова пожалела Таньку (меня уже начало тошнить от собственного благородства).

Целую неделю я не предпринимала никаких активных действий — работала, смотрела телевизор, читала книжки. Даже на телефонные звонки не отвечала. И когда, наконец, однажды подняла трубку, устав от бесконечных трелей телефона, то услышала сердитый голос двоюродного брата, доводившегося старшим сыном тете Жене.

— Привет! — раздраженно поздоровался он. — Ты когда-нибудь бываешь дома?

— Да, — ответила я. — Иногда.

— А я тебе который день уже звоню и не могу дозвониться. Понимаешь, я тут с девушкой познакомился по интернету. Она — англичанка, живет в Лондоне.

— Как же вы с ней общаетесь? — удивилась я. — Ты же по-английски двух слов связать не можешь.

— В том-то и дело, — признал он. — Понимаешь, она мне на днях письмо прислала по электронке — на нескольких страницах. Я гуглом его перевел — прослезился от умиления. Кажется, она аристократка. Представляешь? Впрочем, это неважно. Важно, что письмо она очень красивое написала — там и про Лондон, и про природу, и про университет, в котором она учится. А мне же ответить на него нужно. А я даже по-русски так красиво написать не смогу, чего уж говорить про английский. Да если она мое письмо прочитает, то потеряет ко мне всякий интерес.

— А ты на ней жениться собрался? — ехидно спросила я.

— Ты что? — опешил он. — Она же — настоящая леди! Да если я к ее папаше-лорду с предложением заявлюсь, он на меня всех своих охотничьих собак спустит. Нет, тут о браке речь не идет, хотя девушка она (судя по фотографии) симпатичная. Понимаешь, я очень в Англию съездить хочу. Обычный дружеский визит — вполне целомудренный, в котором даже самый строгий британец не найдет ничего предосудительного. Только для этого мне нужно ей в ответ не менее красивую повесть сочинить — чтобы она поверила в существование загадочной русской души.

Я всё еще не могла понять, почему он ко мне обратился.

— Что же тут особенного? Найди в интернете не очень известные стихи какого-нибудь провинциального поэта и выдай их за свои. Обратись в студию переводов — там тебе что угодно на английский переведут.

— Это же чувства! — обиделся он. — А стихи — это чересчур. Нет, Алинка, мне нужен человек, который сначала бы по-русски составил в прозе текст, способный пробудить в девушке самые возвышенные чувства, а потом на английский его перевел — причем красиво перевел. Вот я и подумал — может, ты поможешь? Ну, ты же лучше знаешь, чего вам, девушкам, нужно.

Я обещала подумать.

— Весьма признателен, — прощебетал он. — Кстати, а ты почему Кирилла бросила? Он же, как говорит маман, идеальный мужчина. Или это он тебя бросил? Да ладно, не оправдывайся, — разрешил он, хотя я и не думала оправдываться. — Слушай, а что ты в субботу делаешь? У нас тут вечеринка в ресторане намечается по случаю юбилея предприятия, а мне не с кем пойти. Так получилось — Дженни из Лондона вряд ли сумеет приехать.

— За твой счет идем? — уточнила я.

Он шутливо вздохнул:

— Какая ты всё-таки мелочная, Алина! Но если письмо напишешь, то ладно, накормлю. Кстати, особых развлечений не обещаю — обычная культурная программа — выступление директора и начальников отделов. Ну, и танцы, конечно. Кстати, столик на четверых — с нами еще Серега Оноприенко со своей дамой будут сидеть.

— Он женился? — не без интереса спросила я.

— О! — засмеялся Степка. — После отъезда Кирилла акции Сереги повысились в цене? Он будет польщен. Спешу тебя обрадовать — он до сих пор не женат и даже иногда о тебе вспоминает, хотя я решительно не понимаю, что он в тебе нашел.

В ресторан Сергей Оноприенко пришел с роскошной блондинкой Дашей. «Крашеная», — определила я и сразу перестала считать ее достойной соперницей — не потому, что та оказалась крашеной, а потому, что Сергей, хоть и пришел с ней рука об руку, за весь вечер только однажды пригласил ее танцевать, на остальные же танцы ангажировал исключительно меня.

— Ты правильно сделала, что в Америку не поехала, — похвалил он, с аппетитом поглощая котлеты по-киевски. — Они же там одними гамбургерами питаются. И он тоже правильно сделал, что на тебе не женился, — довольно-таки бесцеремонно заявил он, переключаясь на копченую рыбу. — Если он собирается работать в США, то должен жениться на американке.

— Логично мыслит, — шепнул мне на ухо кузен, — не удивлюсь, если он в конце вечера тебе предложение сделает. Он, кажется, еще утром к этому был готов.

Я покраснела как школьница.

— Ты лучше скажи, как твоя переписка с Дженни?

Степка просиял:

— Замечательно! Твое письмо прошло на «ура» — Джейн мне в тот же вечер смс прислала с пятнадцатью восклицательными знаками. Представляешь?

Сделать предложение Сергей решился после пятой рюмки. Когда Даша и Степан пошли танцевать, и мы остались за столиком одни, он счел, что десерт — это подходящий фон для романтического разговора, и изрядно заплетающимся языком сказал:

— Слушай, Алина, я вот, что подумал — мне жениться нужно. У нас в отделе только двое холостых — я да твой братец. Между прочим, у меня должность ответственная, мне жена не какая-нибудь нужна, а образованная, с культурными манерами. Думаешь, меня сегодня почему сам директор похвалил? Потому, что он меня замначальника отдела назначить хочет.

Курс его акций приподнялся еще на несколько пунктов. И я уже почти готова была их купить.

— А ты всё в редакции пашешь? Умная, вроде бы, девка, а на такой зарплате сидишь. Хотя тебе-то карьера без надобности — тебе замуж надо. Думаешь, не понимаю, почему ты обо мне вспомнила? Все подружки замуж повыскакивали, детишек завели, а ты всё на работе да на работе. Я вообще считаю, что замужняя женщина должна дома сидеть, хозяйством заниматься. Ты это учти. Ну, чего нахмурилась? Не нравится, что правду говорю? А я такой — я комплименты говорить не умею. Это тебе другие могут сказать, что ты ничуть не постарела и красива, как в шестнадцать лет. А я врать не научен. Да ты и не девочка уже, чтобы принца сладкоголосого ждать. А я, хоть и не принц (я это признаю), но вполне приличные условия тебе могу обеспечить. Суженый твой бывший тебя бросил? Бросил. Так что ты теперь надежность ценить должна. Нет, ты не волнуйся — я прямо сегодня ответа не требую. Подумай для приличия.

Акции его упали до нуля — бесполезное вложение средств.

А когда и он сам упал лицом в вазочку с мороженым, я молча поднялась из-за стола, разыскала в толпе танцующих Степку и потребовала, чтобы он отвез меня домой.

А когда утром позвонил Сергей (вот уж не думала, что он так быстро протрезвеет), коротко бросила в трубку:

— Ты извини, я за другого человека замуж выхожу. А ты не расстраивайся — когда тебя замначальника отдела назначат, невесты за тобой гурьбой ходить станут, так что помоложе найдешь и покрасивее.

9. Антон

Сначала его кандидатуру я не рассматривала вовсе — с тех пор, как он уволился из редакции, прошло уже несколько лет, да и знакомы мы к моменту его увольнения были всего-то несколько месяцев. Он тогда работал в отделе новостей, и встречались мы разве что в обеденный перерыв в столовой, где имели возможность обсудить достоинства сдобных булочек или компота из сухофруктов.

И как он ухитрился влюбиться в меня, оставалось для меня загадкой. А в том, что он был влюблен, я была почти уверена — настолько, насколько вообще в чём-то можно было быть уверенной, общаясь с таким робким молодым человеком. Он так и не объяснился в любви, но в день получения расчета впервые за все время работы в редакции заглянул ко мне в кабинет и оставил на моем столе бумажку с номером телефона и даже адресом и подписью «Искренне Ваш Антон» — это было почти признанием.

Я и прежде никак не поощряла его чувств, а едва мы перестали встречаться за обедом, и вовсе выкинула его из головы. Правда, оставленную им бумажку не выбросила в мусорное ведро, а вклеила в записную книжку, сама не зная, зачем.

Теперь же, после некоторых раздумий, я сочла его вполне достойным вариантом и в понедельник вечером отправилась к его дому, надеясь, что мне удастся разыграть сюжет со случайной встречей. Можно было, конечно, подняться к нему в квартиру или хотя бы позвонить по телефону, но он был из тех людей, которые любят всякие романтические случайности, видя в них нечто совершенно необыкновенное.

Из его странички в контакте я узнала, что он работает в мэрии. Нетрудно было выяснить, что рабочий день там заканчивается в пять часов, а значит, он должен был приехать домой около половины шестого.

Именно в это время я и подъехала к его дому. Без пятнадцати шесть, четверть седьмого, семь. Он явно не чурался сверхурочной работы. Я дефилировала под дождем по тротуару не меньше полутора часов, пока окончательно не замерзла.

Дома, напившись горячего чаю с малиной, я пришла к выводу, что гораздо логичнее встречать его рано утром — даже самый ревностный трудоголик не приходит на работу за два часа до начала рабочего дня.

На следующий день в половине восьмого утра я уже стояла на ближайшей к его дому автобусной остановке, и на сей раз мне не пришлось его долго ждать — без двадцати пяти восемь я уже смогла лицезреть его еще сонную физиономию.

А он увидел меня и остановился так резко, что шедший следом за ним мужчина с портфелем довольно неприлично выругался.

— Здравствуйте, Антон Станиславович! — поприветствовала я его, изобразив на своем лице должную степень удивления.

— Здравствуйте! — радостно проблеял он в ответ. — Как я рад вас видеть!

— Вы здесь живете? — поинтересовалась я, сама удивляясь своему умению так ловко врать.

— Да, вон в том доме, — он махнул рукой в нужном направлении. — А вы?

— А я у подруги была на дне рождения. Засиделись допоздна, вот и пришлось у нее переночевать. Ой, ваш автобус!

Он небрежно махнул рукой.

— Вы опоздаете на работу, — предупредила я.

Он улыбнулся с блаженным видом — уже забыл, должно быть, куда так спешил еще несколько минут назад.

— Ничего.

Я деликатно напомнила:

— Но и я опоздаю на работу.

Он смутился:

— Ой, простите, я не подумал. Мне бы так хотелось с вами поговорить. Ведь не случайно же мы с вами встретились?

Кому, как не мне, было знать, что вовсе не случайно.

— Алина Александровна, не сочтите за дерзость, но могу я пригласить вас на чашечку кофе?

Я ответила, подумав для приличия несколько секунд:

— Да, мы могли бы даже пообедать вместе. Помните, как раньше?

— О! — восторженно выдохнул он.

— Я слышала вы сейчас работаете в мэрии? А я как раз сегодня буду там — иду брать интервью уградоначальника. Освобожусь, наверно, часов в двенадцать. Могу за вами зайти, — я решила ковать железо, пока горячо.

— Нет, — запротестовал он. — Это как-то неправильно. Это я должен за вами зайти и пригласить в ресторан.

— Глупости! — фыркнула я. — Сейчас не девятнадцатый век. Так, значит, договорились?

Он кивнул, и я вскочила на подножку автобуса.

Не то, чтобы он был мужчиной моей мечты, но составленный несколько недель назад список потенциальных женихов был уже исчерпан, а он, по крайней мере, имел высшее образование, хорошую работу и собственную квартиру. Да, и еще был в меня влюблен.

Он сидел в отдельном кабинете, что, несомненно, дополняло список его достоинств. Правда, секретарши у него не было.

— Ничего, если мы перейдем на «ты»? — с порога заявила я.

Он потерял дар речи от восторга.

— Ты знаешь, я почему-то совсем не голодна. Может, мы не пойдем в ресторан, а просто поболтаем?

— Замечательно! — сразу одобрил он. — Я сейчас принесу кофе.

Он принес горячий кофе и коробку шоколадных конфет.

А следом за ним в кабинет, тихонько постучав, заглянула невысокая смуглая девушка в белой рубашке и классического покроя юбке.

— Антон Станиславович, вы идете обедать?

Он сначала сказал «да», потом — «нет» и так при этом смутился, что я посмотрела на его коллегу с большим интересом. Ничего особенного та из себя не представляла — так, обычная скромная девушка, на которых часто женятся, но которых редко любят по-настоящему.

— Простите, Эля, я сейчас немного занят, — наконец, ответил он.

— Я понимаю, — покраснела та.

Она тоже посмотрела на меня, должно быть, сразу всё поняла и признала себя побежденной, потому что выскользнула из кабинета так же бесшумно, как и вошла в него.

— Ты в самом деле не голодна? — вдруг забеспокоился он. — У нас тут неплохое кафе. Я мог бы предложить тебе салат или пирожное, — и тут же стушевался: — Хотя, может быть, не очень удобно будет идти туда сейчас.

— Обычно ты обедаешь вместе с Элей? — в открытую спросила я.

— Да, то есть — нет, — залопотал он — вспомнил, наверно, как мы когда-то в редакции изредка обедали вместе, и подумал, что я упрекаю его за измену.

— Кажется, она тебе симпатизирует.

Он смущенно закашлялся.

— Я, право же, не уверен.

Но я знала — он врёт. Не мог же он, в самом деле, не заметить ее влюбленного взгляда. Да замечал всё, конечно, и воспринимал это, как должное. И даже, наверно, жениться на ней собирался.

И женился бы непременно, если бы я так бесцеремонно не напомнила ему о себе, не внесла смятение в его трепетную романтическую душу, не ворвалась струей свежего, волнующего воздуха в его размеренную спокойную жизнь.

Он боролся — я видела это. И чувствовал себя виноватым и передо мной, и перед Элей, и отчаянно делал выбор между нами. И я знала заранее, что в этом негласном споре проиграет Эля — такая славная и надежная, такая самоотверженная и искренне влюбленная в него. Разве могло быть по-другому? Невозможно же, в самом деле, есть кильку в томатном соусе, когда вот он, на блюдечке — бутерброд с икрой.

Судя по выражению его лица, он отправил Элю в прошлое и, сделав свой выбор, сразу просветлел.

— Я непременно должен посадить тебя на автобус, — решительно заявил он, когда я взглянула на часы и сказала, что мне нужно возвращаться на работу.

Он дошел вместе со мной до остановки, а потом неожиданно заскочил и в автобус.

— Проеду пару остановок! — с небрежностью миллионера, купившего персональный «Кадиллак», бросил он в ответ на мой удивленный взгляд.

Ну что же, я была польщена — времена Дон-Кихотов давно минули, и даже такой скромный поступок казался теперь почти рыцарством.

Молоденькая кондукторша, едва взглянув на нас, подала билеты и стала продвигаться дальше по автобусу, громко напоминая:

— Граждане пассажиры, оплачивайте за проезд.

— Оплачивайте проезд, — шепотом поправил ее Антон.

Я улыбнулась, и мы стали вспоминать коллег по работе, когда на следующей остановке кондукторша довольно бесцеремонно вклинилась в беседу.

— Гражданин, оплатите за проезд! — потребовала она, дергая его за рукав пиджака.

Он покраснел и возмущенно зашипел:

— Я оплатил его еще на прошлой остановке.

Кондукторша внимательно посмотрела на него, но на слово ему не поверила и устало попросила:

— Предъявите, пожалуйста, билет.

Проще всего было бы показать ей искомый билет, и она, конечно, тут же признала бы свою ошибку и даже, может быть, извинилась бы за беспокойство, но он почему-то предпочел другой вариант и отважно бросился сражаться с ветряными мельницами.

— Да как вы смеете! — он начал с возмущения.

Она в ответ тоже повысила голос и пригрозила, что высадит его из автобуса.

Жадные до бесплатных скандалов пассажиры придвинулись к нам поближе.

Антон еще больше покраснел (хотя это казалось почти невозможным) и вынужден-таки был свой билет продемонстрировать.

Пустяковый, казалось бы, случай, и он мог просто забыть об этом или, по крайней мере, сделать вид, что забыл. Но нет, он мастерски сделал из мухи слона.

— Я буду на вас жаловаться! — безапелляционным тоном заявил он кондукторше.

Та онемела от изумления, и только это позволило ему избежать еще большего скандала и ретироваться из автобуса с видом настоящего английского аристократа.

Но и на улице он продолжал изливать свое возмущение.

— Непременно нужно написать жалобу! — принялся убеждать он меня, хотя я и не думала возражать.

Я попыталась перевести разговор на другие рельсы, но он решительно вернулся к прежней теме.

— Ты не знаешь, где находится их контора? Ничего, я выясню у нас в транспортном управлении — они всех частных перевозчиков знают.

— Зачем тебе трепать себе нервы? — удивилась я. — Ты всё равно не знаешь, как ее зовут.

— Карина Никитична Заболоцкая! — торжествующе отрапортовал он. — У нее был бейджик на куртке. И номер автобуса я запомнил.

— Глупо скандалить из-за такой ерунды. Она просто ошиблась. Я слышала, кондукторов штрафуют, если контролеры обнаруживают в салоне безбилетных пассажиров, вот она и занервничала. Может быть, у нее плохая память.

— Ты не понимаешь, Алина, — это дело принципа, — упрямо сказал он.

И не менее получаса доказывал мне, как важно быть принципиальным человеком. Сначала я зевнула непроизвольно, вовсе не желая его обидеть. Потом принялась зевать демонстративно и так же демонстративно поглядывала на часы.

Но он остановился только тогда, когда я заверила его, что целиком и полностью с ним согласна.

— Как ты смотришь на то, чтобы поужинать вечером в ресторане? — влюбленно глядя на меня, предложил он.

Я похолодела от этой мысли.

— Послушай, Антон, можно я задам тебе деликатный вопрос: как давно ты встречаешься с Элей?

Он покраснел, как барышня на смотринах.

— Понимаешь, Алина, это совсем другое дело…

— Ты уже делал ей предложение? — продолжала я допрос.

— Ну, не то, чтобы предложение, — промямлил он.

— Но на возможность этого намекал, — безапелляционным тоном закончила я его мысль.

— Ну, не то, чтобы… — снова затянул он ту же песню. — Понимаешь, она — конечно, замечательная, но ты…

Он едва не объяснился мне в любви, но я вовремя его остановила:

— Мне кажется, ты не имеешь права так подло с ней поступать. Ты же всегда был благородным рыцарем.

Он жалобно улыбнулся:

— Но ведь мы с тобой встретились не случайно? Ведь это должно что-то значить?

Я могла бы немало рассказать ему о том, почему мы встретились, но, разумеется, не стала этого делать (еще вообразил бы, что я до безумия в него влюблена).

— Мы встретились как друзья, — жестко сказала я. — Давай друзьями и останемся.

Он робко взял мою правую руку, и я почти испугалась, не оказалось ли у него с собой случайно обручального кольца.

— Но ты же рада была меня видеть. Правда?

Я кивнула — в такой малости отказать ему не могла.

— И рада была пообедать со мной сегодня. И если бы ты не увидела Элю…

— Она тебя любит, — напомнила я. — И ты ее, наверно, тоже, просто ты еще этого не понял. Вы будете идеальной парой, она станет во всём поддерживать тебя, будет о тебе заботиться, и ты когда-нибудь поймешь, как тебе повезло.

Он шепотом спросил:

— А как же ты, Алина?

Я, едва сдержав улыбку, ответила словами героя известного советского кинофильма:

— А я отказываюсь от тебя.

Он прослезился и поцеловал мою замерзшую руку:

— Ты такая благородная, Алина.

А ночью мне приснился сон — будто бы в ЗАГСе при большом стечении народа Антон спрашивает, согласна ли я стать его женой. А я к немалому своему изумлению отвечает: «Да!».

Я проснулась в холодном поту.

10. Вадим

Он был моей первой любовью — наивной, светлой. Он учился в параллельном классе, и когда я видела его на переменке, мне казалось, что хмурый школьный коридор расцвечивается яркими красками.

Мне казалось — он тоже ко мне неравнодушен, и часто ловила его затаенный восторженный взгляд, и чувствовала себя почти счастливой, хотя о чувствах своих мы дружно молчали.

В ту пору я еще была скромницей и тихоней, и уж, конечно, не могла себе позволить объясниться ему в любви. Мне достаточно было знать, что он рядом, что он думает обо мне. Думала — решится всё само собой — вот вырастем мы, станем взрослыми, и когда-нибудь, может быть, на выпускном балу, он подойдет ко мне и скажет: «Алина, я тебя люблю».

Не сказал.

А когда я поступила в университет и достаточно осмелела, чтобы последовать примеру Татьяны Лариной, он был уже женат.

Казалось бы — всё, нужно его забыть. Раз предпочел другую, значит не любил меня ничуть. Ан нет, долго еще он снился мне по ночам. И потому придумывала ему оправдания, и по всему выходило, что не виноват он ни в чём, а просто запутался по молодости, по глупости, а потом уже вынужден был поступить благородно — он всегда был порядочным.

И я разыскала его телефон и адрес и однажды даже осмелилась ему позвонить. Правда, услышав женский голос, положила трубку. Что я могла ему сказать?

И не видела его со школьных лет ни разу. Нет, однажды видела — случайно встретились на автобусной остановке. Поболтали о том, о сём — о погоде, о друзьях-товарищах. А когда былое вспоминать стали, он сказал, как отрезал: «Сын у меня растет. Да, должно быть, ты знаешь». И всё — разошлись по сторонам.

А потом мне приснился странный сон — будто едем мы с Вадимом в трамвае, и я, захлебываясь от восторга, говорю ему о своей любви необычайной, а он слушает молча — вежливо, но растерянно. И я понимаю — он-то меня не любит и никогда, быть может, не любил.

И до того явным был тот сон, что я проснулась с твердым намерением забыть Вадима окончательно. И почти забыла. И вспомнила только, когда уехал Кирилл. Но даже после этого не решилась начать с него.

— Всё, завтра же ему позвоню, — заявила я Лизавете, рассказав подруге честно, без утайки о своей детской любви.

— Ой! — испугалась та. — Он женат! У него сын! Как же можно?

— Разведется, — без тени сомнений ответила я. — А сыну помогать будет.

— Ой! — Лиза поднесла к пылающим щекам свои худенькие бледные руки. — А что ты ему скажешь? Объяснишься в любви? А помнишь, как во сне? А если и наяву отвернется?

— Ничего, — внутренне содрогнувшись, сказала я. — Скажу, что пошутила. Пусть потом жалеет, что от своего счастья отказался.

Говорила решительно, без тени сомнений, а позвонить ему так и не смогла.

— Боюсь, — призналась я спустя несколько дней изумленной Лизавете. — Понимаешь, сейчас у меня хоть мечта есть — пусть призрачная, но мечта. Знаешь, как это важно — знать, что где-то есть любимый человек, которому ты, возможно, тоже нужна.

Наверно, мое романтическое увлечение так и осталось бы детским воспоминанием, если бы случай не свел меня с Катериной Рудаловой.

Встретились мы в только-только открывшемся брендовом магазине. Я как раз примеряла стильный бежевый пиджачок, когда почувствовала на себе чей-то взгляд.

Народу в бутике было немного, и я сразу приметила невысокого роста, полноватую блондинку в ярком облегающем сарафане на бретелях.

— Катька!

Однокашница скользнула любопытным взглядом по моей стройной фигуре и натянуто улыбнулась:

— Привет, Алина!

Мы были одноклассницами десять лет — от звонка до звонка. Не дружили, но и не ссорились — так, сосуществовали. И обе большого восторга от этой встречи не почувствовали.

Катька придирчиво осмотрела пиджак, поняла, конечно, что вещь не дешевая, но почему-то сказала:

— Подделка, наверно.

Раньше я согласилась бы с ней, не задумываясь — Катерина была модницей и в классе считалась знатоком хорошей одежды. Но сейчас я только взглянула на пестрый Катькин сарафанчик, так некстати подчеркивавший все недостатки ее отнюдь не идеальной фигуры, и коротко бросила:

— Беру.

Продавец упаковал пиджак в фирменный пакет и ослепительно улыбнулся:

— Красивая вещь для самой красивой покупательницы.

Мне показалось, или Катька, в самом деле, заскрежетала зубами?

У нас с Катькой общего было мало — разные характеры, разные привычки, разные друзья. Вот только объект симпатии у нас был один — Вадим Акимов во всей его красе.

Я тряхнула головой, отмахиваясь от воспоминаний. А Лиза, по доброте душевной предположив, что нам приятна эта встреча, предложила пойти в кафе. Отказаться было неудобно.

Мы заказали кофе и мороженое. И сидели за столиком молча, буравя взглядами скатерть. Беседа не клеилась.

Катька подозвала официанта и заказала бутылку коньяка. Я только глотнула чуток, Лиза тоже едва притронулась. Катька же залпом — одну за другой — осушила две стопки. И глаза у нее заблестели.

— А ты ничего стала, Алина, — снизошла вдруг она до признания моих достоинств. — Эффектная. Чего замуж не выходишь?

Я молча пожала плечами, сочтя вопрос риторическим — ну, спросила для поддержания разговора.

Но Катька тряхнула головой:

— А я знаю! Его ждешь!

Лиза, ясное дело, намека не поняла — она же нашу историю не знала — просто удивилась враждебности в Катькином голосе. А я поняла и побледнела.

Катька как-то враз захмелела.

— Дура ты, Алина! Я ведь почти каждый день его вижу — ни разу он твое имя не произнес. Не вспомнил даже ни разу. Не нужна ты ему, понимаешь? Чего молчишь? Не веришь? А ты у Дарьи спроси, у жены его — мы с ней теперь подруги, — и захохотала вдруг: — Чего только ради любимого человека не сделаешь? Думаешь, не знаю я, как ты в школе по нему сохла? Думаешь, любил он тебя?

И засмеялась пьяно и горько.

А я ответила твердо:

— Любил!

— Дура! — еще громче захохотала Катька. — Может, скажешь, и теперь еще любит?

Остановиться бы надо было, а не смогла.

— Может, и любит.

— А проверим давай! — Катька словно с ума сошла.

Лиза даже испугалась.

А я удивилась:

— Ты сериалов мексиканских насмотрелась?

Катька отставила в сторону бутылку с недопитым коньяком:

— А что? Сомневаешься? Давай так договоримся — если он тебе в ближайшие семь дней в любви объяснится, я тогда шляпу перед тобой сниму и даже съем ее, если захочешь.

Я, стараясь сохранить спокойствие, пальцем у виска покрутила:

— Ненормальная! Как ты себе это представляешь? В твоем присутствии, что ли, мы о любви должны говорить? Может, еще жену его позовешь, чтобы уж все заинтересованные стороны присутствовали.

У Катьки ответ был уже готов:

— А я в сторонке постою — он и знать не будет, что я рядом. Пусть, слов его не услышу, ладно. Зато если он тебя в губы поцелует — считай выиграла.

— Что выиграла? — почти с жалостью спросила я.

— Спор выиграла. И его самого, наверно, тоже.

Лиза подавала мне какие-то странные знаки. Но я уже не думала о Лизе. Ни о чём не думала, только о нём — о Вадиме. И в горле пересохло, и голос сорвался, задрожал, когда сказала:

— Глупости! Я столько лет его не видела. Как я его найду?

У Катьки еще была возможность опомниться, отступить, но она ринулась вперед без раздумий:

— А я подскажу! Он работает на мебельной фабрике. Работу заканчивает в восемнадцать пятнадцать. Понимаешь?

Всё это было похоже на сон или на странный фильм с фантастическим сюжетом. Мы совершенно серьезно договорились о том, что я (будто бы случайно) встречу его у проходной и назначу свидание на набережной в субботу в полдень. Катька пообещала еще, что о нашем споре не обмолвится ему ни словом. На том и разошлись.

— Алина, что происходит? — негодовала Лиза. — Мне кажется, вы обе сошли с ума.

— Наверно, — не стала спорить я.

— Зачем тебе это? — допытывалась Лиза.

А я и сама не знала — может, его увидеть хотела или от Катькиных слов завелась.

— Алина, она же расскажет ему всё непременно, — Лиза совсем не знала Катьку, но характер ее угадала точно.

Я почти не сомневалась в этом, но вслух сказала:

— Нет, не должна — она же слово дала.

Лиза покачала головой с видом многоопытного психолога:

— Какая ты всё-таки наивная, Алина!

Я встретила его в тот же вечер у проходной мебельной фабрики в восемнадцать пятнадцать. И сердце дрогнуло — он изменился, даже чуть постарел, но был таким же нужным и родным. И мне самой показалось невероятным, что я так долго могла без него обходиться.

— Привет! — сказала я и покраснела.

— Привет!

Он не обрадовался даже — вот, что с тревогой заметила я. А удивился ли — трудно было сказать. Во всяком случае, удивление изобразил.

«Рассказала!» — больше я в этом не сомневалась. Но отступать было поздно. Ставки были сделаны, и нужно было играть. Без козырей.

Мы поболтали о какой-то ерунде, которая ни мне, ни ему не была интересна.

— Ты замужем? — спросил он.

Я смутилась, покраснела, словно признавалась в чём-то постыдном:

— Нет.

Он тактично не стал развивать эту тему.

— Ты извини, я должен сына забрать из детского сада.

Как водой холодной облил. И смотрел пытливо, пристально. Словно надеялся еще, что я не осмелюсь ринуться в бой.

— Может, встретимся как-нибудь? — с моей стороны это была почти наглость. Куда там Татьяне Лариной до меня?

Он пожал плечами:

— Почему бы нет?

— В субботу, в полдень, на набережной у яхт-клуба.

Взгляд его потух, он отвернулся даже, чтобы не выдать разочарования.

«Сказала», — с тоской подумала я о Рудаловой. Нет, обиды не было, была только злость на саму себя — за то, что разрушила всё, что было светлого и теплого в моей школьной жизни.

— В полдень, — покорно кивнул он и пошел прочь.

И я тоже пошла. А что оставалось делать?

Так и просуществовала до субботы — слушая упреки Лизы («Я же тебе говорила, Алина»), ругая себя и уже почти ненавидя Вадима.

А в субботу он пришел на свидание такой грустный, задумчивый, что я тут же простила его за легковерность. В нём не было уже недавнего показного равнодушия, а вот нежность какая-то была — словно он тоже пожалел и простил меня — как прощают ребенка, который поступил дурно, и на которого сердились, но которого невозможно было не простить.

— Здравствуй! — сказал он и через силу улыбнулся.

— Здравствуй! — тихим эхом откликнулась я, потом вдруг отступила на шаг назад и, отводя взгляд, шепотом сказала: — Ты прости меня, пожалуйста.

Он вздрогнул.

— Я очень плохо поступила, — я остановилась на секунду. — Я поспорила на тебя. Не сердись, если сможешь. Всё получилось так глупо. Слово за слово — вот и сорвалось с языка. Подожди, я сейчас всё расскажу — только не перебивай.

Взгляд его потеплел, и я мысленно поздравила себя с грамотным ходом.

— Понимаешь, мне так хотелось тебя увидеть, что было уже всё равно — как и где. Ты сердишься, да?

Он не уточнил, на что они спорили — конечно, знал сам. Спросил только:

— С кем ты поспорила, Алина?

Это он тоже знал, но спросил.

Я покачала головой:

— Это неважно. Тот человек тут совершенно не при чём. Если хочешь ругать кого-то, ругай меня.

Да, вот так. Я — само благородство.

Я стояла, опустив голову, не глядя ему в глаза. Он сам подошел, взял мои руки в свои ладони, притянул меня к себе.

— Какой же ты еще ребенок, Алинка!

И поцеловал — по-настоящему, в губы.

Вот так вот — шах и мат!

Вечером Лиза едва не плакала от умиления:

— Ой, Алинка, она же белая была, как мел. Задрожала, отвернулась. А я, дура, еще спросила, когда она шляпу свою есть собирается. Ох, как она закипела. Бросилась прочь. Ой, Алина, а что же ты теперь будешь делать?

— Замуж за него выйду!

— Ой! — испугалась Лиза. — Отчаянная ты!

— Я его люблю, — твердо сказала я.

Я в этом почти не сомневалась.

На следующий день он пришел ко мне с цветами, и мы долго сидели за столом в полумраке — ели вкуснейшую селедку под шубой и пили шампанское. Да, такое вот сочетание! Вспоминали школу, старых друзей. Потом танцевали.

— А помнишь, как в шестом классе Никита Свиридов хотел порвать мою тетрадку по русскому языку, а ты ее у него отобрал и мне вернул? Он тогда очень удивился, но ни о чём не догадался. Странно, правда, что никто в классе ни о чём не догадывался? Мы ведь уже тогда любили друг друга.

— Странно, — согласился он и улыбнулся: — А я помню, как в седьмом классе во время субботника ты пришла в школу в красной кофточке, и я смотрел только на тебя, и то и дело получал замечания от Степаниды Антоновны.

Нам было хорошо вместе. Нам многое нужно было друг другу сказать. Но я не понимала, почему не чувствую себя счастливой.

И вдруг он вздрогнул и украдкой взглянул на часы. Я догадалась — он подумал о Дарье, которая ждет его дома, или, быть может, о сыне, которого нужно забрать из детского сада.

Он не был свободным — вот, в чём было дело. Я не сомневалась в его любви, не сомневалась в том, что ради меня он оставит и жену, и сына. Но сможет ли он потом быть счастливым?

И я представила, как он каждый вечер будет приходить с работы, помогать мне готовить ужин и мыть посуду, говорить комплименты и дарить цветы, а сам в это время будет думать вовсе не обо мне. Он будет время от времени (с моего, разумеется, разрешения) звонить Дарье и интересоваться, не нужно ли им чего, и каждые выходные будет ходить на свидание к сыну и возвращаться оттуда молчаливым и сосредоточенным. И еще он постоянно будет сравнивать меня со своей бывшей женой и не всегда, быть может, сравнение будет в мою пользу — ведь он каждый день будет открывать во мне новые черты — и не только хорошие, но и плохие. Ведь он влюблен был в девочку двенадцати лет — добрую и наивную — которую придумал сам. А я совсем не такая — я не сказочная принцесса и не идеал. И кто же знает, как поведет себя он, когда поймет это? Он будет морщиться, поглощая мои блины, потому что Даша готовила их гораздо лучше. Кто знает, какие мелочи могут встать между нами?

И ведь я тоже буду узнавать его заново. Может, он громко храпит во сне? Или бросает носки у порога? Да мало ли есть вредных привычек, о которых не думаешь, когда влюблен, но которые подтачивают чувства, едва в паспорте появляется штамп?

Он обнял меня, стал расстегивать шелковую кофточку.

— Не надо, — тихо сказала я и отстранилась. — Ничего у нас не получится. На чужом несчастье счастья не построишь. Понимаешь?

Наверно, он тоже думал об этом, потому что понял сразу, хоть и не сразу с моим решением согласился.

Я сидела на диване, а он лежал, положив голову мне на колени, и я теребила его мягкие волосы.

— Детство — это как солнышко, которое согревает тебя всю жизнь. Иногда мне бывает плохо, и я плачу ночами, уткнувшись в подушку. А потом вспоминаю о тебе, и сразу становится светло и легко, — он слушал меня с таким напряженным вниманием и так старался скрыть мелькнувшие на глазах слёзы, что я поняла — он тоже в тяжелые моменты думал обо мне с любовью и нежностью. — А знаешь, почему так происходит? Знаешь, почему мы друг для друга столько лет были частичками света и тепла? Мы не успели друг друга разочаровать. Понимаешь? Мы не успели тогда наделать ошибок, и потому до сих пор вспоминаем друг о друге не с мучительным сожалением, а с восторгом и благодарностью. Я не хочу думать о тебе с сожалением. Я не хочу совершить сейчас что-то такое, в чём мы потом будем раскаиваться и чего не сможем друг другу простить. Понимаешь?

Он кивнул и коснулся губами моей руки.

Нам было безумно хорошо вместе. Особенно сейчас, когда он перестал чувствовать себя виноватым перед своей нелюбимой женой, и мы оба осознавали, что совершили что-то очень хорошее. И мы, как дети, сидели рядом, держась за руки, и не пытаясь перейти ту черту, которая отделяет возвышенную любовь от банальной любовной связи.

В дверь позвонили.

— Не открывай, — попросил он.

Я кивнула. Кто мог придти? Лизавета? Ничего, я позвоню ей потом и извинюсь. А может, кто-то с работы? Впрочем, неважно.

Звонок снова зазвенел. И снова. И снова.

Мы молчали.

И вдруг из-за дверей донесся голос:

— Я знаю, Вадик, что ты там! Открывайте же! Я же знаю, что ты у нее!

Он вздрогнул:

— Это Даша. Что она делает здесь?

Он мог бы и не спрашивать. Конечно, Катька подсказала, где ее благоверного искать.

Он был не столько испуган, сколько смущен — так не вязался этот визит с их тихим романтическим свиданием. И чувствовал себя виноватым из-за того, что девушка его мечты оказалась свидетельницей примитивного семейного скандала.

Конечно, можно было затаиться, не отвечать, но мы оба настолько не чувствовали себя виноватыми, что подобная идея нам даже в головы не пришла.

Я, взглядом испросив у него разрешения, вскочила с дивана, распахнула дверь, посторонилась.

Даша влетела в квартиру — бледная, растрепанная, — бросилась к мужу с кулаками.

— Какой же ты подлец! А я-то, дура, еще не верила. Еще сказала — не может быть, чтобы он о сыне забыл. Бросить нас решил? Или тайно с этой паскудой встречаться?

— Не смей так о ней говорить! — тихо, но твердо сказал он.

Она его совету не вняла.

— И чего ты только в ней нашел? Да такие, как она, только и думают, как чужого мужика в постель затащить.

Она не понимала, что делает только хуже — ругалась, плакала. А я молчала. И он тоже молчал. Мы смотрели друг на друга и радовались, что нам не в чем было себя упрекнуть, что мы могли выслушивать эти обвинения, не краснея и не отводя взгляд.

Наконец, он взял жену под руку и повел ее к двери.

Как жаль, что ничего уже нельзя вернуть.

Нет, я не жалела, что отдала его сейчас другой. Отступив, я победила, хотя глупенькая Даша еще этого не поняла. Я как-то ясно вдруг осознала, что прошлое должно оставаться в прошлом.

Он на пороге обернулся. И в грустном, затуманенном слезами взоре его на миг появилось что-то мальчишеское, и словно свежий ветер опахнул меня из далекого детства.

Какое же это всё-таки счастье — знать, что он любит меня. И будет любить всегда.

11. Артур

Я столкнулась с ним в дверях своего кабинета — он был классически красив (не кабинет, разумеется), и я не удержалась — обернулась ему вслед. И он почему-то тоже обернулся. Совсем, как в песне Леонидова.

— Кто это был? — с порога задала я вопрос Нине Антоновне.

Та удивленно вскинула брови:

— Алиночка, о ком ты говоришь?

Терехова в силу своего почтенного возраста уже могла себе позволить не обращать внимание на молодых интересных мужчин. И я пожалела, что в кабинете не оказалось практикантки Ирочки — уж та-то, конечно, проинформировала бы меня об интересующем объекте во всех подробностях. Впрочем, как оказалось, Нину Антоновну я недооценила.

— Ах, да, Валерий Степанович, — улыбнулась Терехова и лукаво погрозила мне пальчиком. — У вас, Алиночка, хороший вкус.

Сказала так, словно в моем хорошем вкусе было что-то предосудительное.

— Впрочем, ничего интересного сказать о нём вам не могу. Имя-отчество его услышала, когда наш начальник с ним здоровался. А больше ничего про него не знаю. Появился он тут только сегодня утром, представиться никому не пожелал, сразу прошел в кабинет Аркадия Никитича, беседовал там с ним около получаса, а потом так же безмолвно прошествовал к выходу. Впрочем, он мне улыбнулся, но я не настолько наивна, чтобы сделать из этого какие-то выводы, — и высказала предположение: — Наверно, он какой-то спонсор. Иначе с чего бы Аркадий Никитич стал встречать его на пороге?

Мой интерес к незнакомцу частично затух — спонсоры энтузиазма у меня не вызывали — были они все напыщенные, словно индюки, кичились своими деньгами и ни во что не ставили порядочность и ум.

Появившаяся в редакции в десять часов утра Ирочка сразу проявила свою осведомленность:

— Ой, девочки, у нас такой кадр появился! Нет, не новый работник. Заместитель директора фирмы, которая сняла офис напротив нашей редакции. Какое-то общество с ограниченной ответственностью. Кажется, «Стандарт». Я уже знаю, что он любит играть в настольный теннис — он уже спрашивал у Зинаиды Аркадьевны, есть ли в нашем здании теннисный стол.

В обеденный перерыв, вместо того, чтобы идти по магазинам или посидеть в кафетерии за чашечкой кофе с пирожным, Ирочка и Нина Антоновна отправились играть в теннис. Но если для Тереховой это был типичный поступок (она прекрасно играла в настольный теннис), то Ирочка прежде в числе любителей спорта замечена не была.

Спустя полчаса Ирочка вернулась из спортзала рассерженная и молчаливая. Припудрила перед зеркалом свое пылавшее огнем лицо и до тех пор, пока Аркадий Никитич не отправил ее с каким-то поручением в мэрию, не произнесла ни слова.

Я недоумевала, но приставать к ней с вопросами не стала.

Ситуацию прояснила Нина Антоновна. Улыбаясь, она сказала:

— Представьте себе, Алиночка, наш загадочный рыцарь потратил пятнадцать минут на то, чтобы показать Ирочке, как играют в теннис. Разумеется, это могла бы сделать и я, но вы же понимаете, что она вовсе не моих уроков там искала. Надо признать, она оказалась способной ученицей, и дело у них пошло на лад, и я даже подумала, что они не отойдут от стола весь обеденный перерыв, как Ирочка вдруг положила ракетку на стол и сказала, что у нее, оказывается, есть другие дела. И что, как вы думаете, послужило этому причиной? Он всего-навсего спросил, не играет ли в теннис некая брюнетка, которую он видел сегодня у нас в конторе. О, вы покраснели, Алиночка! Напрасно. Удивительно ли, что симпатичный молодой человек обратил внимание на красивую девушку?

На следующее утро мы с Ниной Антоновной подошли к центральному входу в здание, где находилась наша редакция, одновременно, и, пока сворачивали зонты и сетовали на ливший всю ночь дождь, ко крыльцу подъехал шикарный лексус, едва не окатив нас водой из лужи.

— О, какая машина! — многозначительно сказала Нина Антоновна, когда из лексуса вылез наш новый сосед.

И я подумала о том же, но не с восторгом, а с сожалением. Не то, чтобы мне не нравились хорошие машины, но подобная подчеркнутая демонстрация своего финансового положения меня покоробила. И в течение всей рабочей недели на все его попытки завести беседу я отвечала односложно, без какого-либо интереса.

Но он был так внимателен — пару раз в столовой помог мне донести до столика поднос, а однажды в почти штормовую погоду подвез меня до дома.

И я сочла, что могу, пожалуй, позволить ему пригласить меня в ресторан. Что он с удовольствием и сделал.

— Вы уже бывали в «СССР»? Нет? Я так и думал. Но сейчас это самый модный ресторан города. Весьма аутентичный. Находится на окраине. Можно сказать, в рабочем поселке. В очень непрезентабельном на вид здании — как раз из советских времен. Зато внутри всё очень стильно.

Так оно и оказалось. Сначала я пришла в ужас, когда увидела, что ведущая к ресторану дорога даже не асфальтированная, а грунтовая и довольно раскисшая после дождей. И тротуарчик перед зданием был деревянный и отнюдь не новый.

— Какая здесь грязища! — возмутилась я.

— Внутри вы перемените свое мнение, — улыбнулся Валерий, подавая мне руку, чтобы помочь перескочить через лужу.

Внутри действительно было недурно. Даже детство вспомнилось. И кормили тут вкусно.

А вот разговор у нас не особо получился. У нас оказались совершенно разные вкусы — и в книгах, и в кино. Честно говоря, я уже жалела, что согласилась на этот ужин. Вот, вроде бы, и собеседником он был неплохим, и мужчиной красивым, а интереса во мне не вызвал ни малейшего.

И когда мы доели десерт, я поднялась из-за стола, желая только одного — побыстрее добраться до дома.

Мы как раз вышли на крыльцо, когда по деревянным мосточкам на большой скорости проехал огромный самосвал, превратив доски в щепки.

Дорога стала непроходимым болотом.

Мы так и стояли на нижней ступеньке, не представляя, как добраться до машины.

— Немедленно позовите администратора — потребовал Валерий у выскочившего на крыльцо официанта. — Как вы прикажете нам идти по этой жиже?

Женщина-администратор разводила руками и едва не плакала. Ах, ей так жаль! Да, такое тут бывает. Но обычно здесь гораздо суше, но сейчас целую неделю шли дожди. А еще этот самосвал. А у них в здании досок нет. Но она уже позвонила управляющему — тот что-нибудь непременно придумает. Нужно только подождать.

У меня закружилась голова, и я оперлась на перила. Я была готова заплакать от обиды.

— Может быть, тут есть служебный вход? — сердито спросил Валерий — наверно, ему уже тоже не терпелось уехать отсюда.

— Есть, — кивнула администратор. — Только там дорожка еще хуже. Мы все ходим через парадное.

А из ресторана на крыльцо вышел еще один посетитель — высокий, мускулистый — футболка обтягивала его накаченный торс. Он посмотрел сначала на нас, потом — на дорогу и на нашу машину по ту ее сторону. А может быть, на машину он смотрел на свою — рядом с лексусом стоял темный джип.

Ухмыльнулся:

— Что, ножки боитесь замочить? Оно и правильно.

И уверенно шагнул в грязь своими светлыми фирменными кроссовками.

Я ахнула — он провалился в жижу по щиколотку. А он обернулся:

— Барышня, вам помочь?

И вдруг вытянул вперед руки.

— Не бойтесь, не уроню.

Я и самой себе не смогла бы объяснить, как решилась на это. Но я тоже шагнула вперед, и мужчина подхватил меня на руки. Через минуту я уже стояла на твердой поверхности у дверей его джипа.

А Валерий всё еще топтался на крыльце, не решаясь испачкать дорогие костюмные брюки и такие же дорогие ботинки.

— Вас подвезти? — предложил незнакомец.

И я почему-то кивнула.

И только когда мы отъехали от ресторана, я испугалась. Что я делаю? Еду в машине какого-то подозрительного качка, даже имени которого не знаю.

А он, кажется, подумал о том же, потому что сказал:

— Артур.

А я промолчала.

Я старалась на него не смотреть, хоть и пыталась оценить, как он ведет машину. Запоздало пришла мысль, что у него могло вообще не быть прав, или он мог принять рюмку-другую в ресторане. Ах, ну что же я за дура?

Взгляд невольно остановился на лежавших на руле руках. Неожиданно холеных руках с длинными музыкальными пальцами.

Я подняла взгляд на его лицо. Что-то в нём мне показалось вдруг знакомым.

— Подождите! Вы — врач? Хирург?

Точно — я же видела его месяц назад на пресс-конференции. Он провел какую-то уникальную операцию — впервые в мире, и журналисты понаехали не только из Москвы и Питера, но даже из нескольких европейских стран.

— А вы — Алина! — уверенно сказал он. — Удивлены? Я вас тоже запомнил — вы сидели в первом ряду, и я разглядел ваш бейджик.

Дышать стало чуточку легче.

— А я, между прочим, еще тогда решил с вами непременно познакомиться, — улыбнулся он.

Улыбка у него была открытая — как у ребенка. Но я всё-таки не удержалась — съязвила:

— Долго же вы ждали.

— Так получилось, — вздохнул он. — Я после той конференции уже в столицу успел съездить. Но так даже лучше, правда? Эффектнее!

Я засмеялась.

Он довез меня до дома и с сожалением посмотрел на засохшую глину на своих джинсах и кроссовках.

— Послушайте, Алина, вы, как честный человек, просто обязаны позволить мне отмыться. Не могу же я пойти на дежурство в больницу в таком виде. А заехать к себе домой я уже не успеваю.

Если я и задумалась, то только на секунду.

— Ладно, идемте!

Я проводила его в ванную, протянула махровое полотенце.

— Сохнуть вам придется в машине по дороге. У меня даже фена нет. Вернее, есть, но он не работает.

Артур окинул меня внимательным взглядом:

— Мужчины у тебя нет, вот, что я тебе скажу, — он вдруг решительно перешел на «ты». — При нормальном мужике в доме и фен работать будет, и кран не будет подтекать.

Я покраснела — кран в ванной действительно подтекал.

Из душа Артур вышел раскрасневшийся, обмотанный полотенцем, держа в руках мокрые джинсы.

— Ты что, их целиком постирал? — ахнула я, даже забыв «выкнуть». — А в чём ты на работу поедешь?

Он невозмутимо пожал плечами:

— За ночь высохнут. Дежурство начинается в восемь утра.

И прежде, чем я успела возмутиться его недавним обманом, закрыл мне рот поцелуем.

Это была самая горячая ночь в моей жизни. И утром, проснувшись на скомканных простынях, я не чувствовала сожаления. Я почему-то ощущала, что это — не банальная интрижка, а что-то настоящее, главное. И мне совсем неважно было, какие фильмы он любит, какие книги читает.

— Вставай, соня, кофе готов! — Артур появился в дверях, и я вскочила с кровати. — Между прочим, у тебя почти пустой холодильник. Не любишь готовить? Да ладно, не красней. Должны же у любимой женщины быть какие-то недостатки.

12. Бывшие

В воскресенье утром, когда я еще лежала в постели (на сей раз одна — Артур был на дежурстве), позвонила тетя Женя и вкрадчивым голоском залепетала:

— Девочка моя, как у тебя дела? Всё работаешь? Так нельзя — молодая девушка должна думать не только о работе. Да и разве у нас в России труд оплачивается достойно? Тебе с твоим умом и знаниями должны были бы платить на порядок больше.

Тетя Женя прежде так редко меня хвалила, что от этих слов я мгновенно проснулась и, удивляясь, с чего бы это тетушка вдруг воспылала ко мне такой любовью, спросила:

— Что случилось?

— Ну вот! — обиделась тетя Женя. — Неужели я не могу сказать тебе комплимент просто так, безо всякой задней мысли.

Я сделала вид, что поверила в ее бескорыстие, и мы минут пять поболтали о сериалах, об английской пассии Степана и о новом мебельном гарнитуре, который тетушка купила не далее, как несколько дней назад.

— Алиночка, — тетя Женя вдруг перешла на шепот, и я снова насторожилась, — вчера звонил Кирилл. Он очень скучает, сожалеет о вашем разрыве и хочет, чтобы ты приехала к нему, но не решается с тобой об этом поговорить. Только не бросай, пожалуйста, трубку. Я, конечно, не знаю, что между вами произошло, но не сомневаюсь, что именно твой упрямый характер был всему причиной. Ты же понимаешь, какой Кирилл человек, тебе другого такого не найти. Ну, признайся, что ты рада!

Я послушно сказала:

— Я рада.

Но сказала это так равнодушно, что тетушка задохнулась от возмущения, назвала меня дурой и швырнула трубку.

Около полудня позвонил Степан — мельком спросил про Кирилла, одобрил мое решение (о котором, кипя от гнева, рассказала ему мать) и переключился на Сергея Оноприенко.

— Слушай, Алина, ты случайно не знаешь, что с ним происходит? В пятницу принесли приказ о его повышении, а он даже отметить это не захотел. А на днях почему-то назвал себя идиотом. Ты, правда, не знаешь, почему?

На сей раз трубку положила я сама. Но тут же снова потянулась к телефону. Открыла список контактов и решительно принялась удалять отдельные номера.

И едва случайно не нажала на «отбой», когда позвонил Артур.

— Можешь взять отпуск на следующей неделе? Отлично! Поедем отдыхать! Что значит — куда? Какая разница?

И я подумала — действительно, какая разница. Лишь бы вместе. И улыбнулась.

Конец

Оглавление

1. Телефонный звонок

2. Кирилл

3. Лиза

4. Денис

5. Андрей

6. Муза

7. Владик

8. Сергей

9. Антон

10. Вадим

11. Артур

12. Бывшие