но только попробуй кому-то это рассказать.
– Всё, что говорится на исповеди, не выходит дальше уст священника и грешника.
– Я прослежу за этим.
Отец Александр знал, что шутить с графом не стоит. Это был человек неслыханной жестокости, в отличие от его жены, которую люди звали ласково «панночка» за доброту и ласку к крестьянам, спасавшая не раз жизни людей от жестко карающей руки графа. Её хворь действительно многих опечалила.
Войдя в комнату, священнику стало дурно – смрадный запах был очень сильным. Отец Александр подошёл к кровати, на которой лежала панночка. Девчушка, стоящая у изголовья кровати, поила чем-то хворавшую. Панночка стонала. Незнакомка обратила лицо на священника:
– Это уймёт на время боль. Она хочет выговориться, – пояснила девчушка. Затем она снова обратила взор на панночку и увидела темное пятно на одеяле женщины. – Надо бы сменить одеяло.
– Не надо, – слабо просипела женщина, но девчушка уже отдёрнула одеяло. Новой волной накатил запах гнили – лоно женщины полностью сгнило. На секунду священник охватил ужас от увиденного, мысли роились в голове: «Бедная! Какие муки она испытывает! Женщина гниёт заживо, но что стало причиной гниения? Неужели чума? Но ведь это было двести лет тому назад. И почему тогда никто больше не болеет? Почему девчушка не боится ухаживать за ней?»
– Ну вот, теперь могу идти, – бодро сказала девчушка, укрыв женщину новым одеялом. Она быстро ушла, тихонько прикрыв за собой дверь.
– Что бы я делала без своей травницы? Она всё знает обо мне, – голос панночки стал бодрее. Она даже сделала попытку улыбнуться. Но это выглядело так, будто её желтая кожа просто сморщилась в определённых местах на лице.
– Это была она?
– Да. Как вас называть?
– Отец Александр.
– Меня, думаю, вы знаете.
– Да.
– Я…достаточно давно не исповедовалась. Точнее, если уж говорить честно, никогда.
– Ну да, ваш муж не верит в Бога.
– Дело не в этом. Он хороший. Только его трудно понять. В нём надо усмирять зверя.
– Это он с вами сделал? – священник глазами указал на прикрытое разлагающееся место.
– Нет. Почему вы так подумали?
– Он сказал, что …
– А, понимаю. Нет, он просто не хочет слухов. Он не знает, о чём я с вами буду говорить.
– Почему же вы, – на слове «вы» священник сделал акцент, указывая на то, что женщина слыла своей чрезвычайной добротой, – решили исповедаться, если ни разу в жизни не делали этого?
– Потому что…мне страшно…не за себя…а за дочь, – глаза женщины увлажнились. – Я сделала много ужасных вещей, боюсь, что после моей смерти, моя дочь пропадёт. Может так я вымолю прощение, и всё с моей дочкой будет в порядке. Помогите мне.
– Я обязан вам помочь, – юноша присел у кровати умирающей, разложив на коленях мокрый от снега фиолетовый палантин для исповеди.
– Спасибо, – слеза скатилась на перину.
– Тогда начнём. Какие грехи ты совершила, дочь моя? – сказал священник, а в мыслях он уже снова грелся у камина, ибо надеялся, что вся эта затея с исповедью лишь предсмертная истерия. У такой женщины грехов за всю свою жизнь накопится меньше, чем у обычного работяги за день. Вот быстро они закончат это, и священник отправится в монастырь читать ночную молитву за здравие несчастной.
Женщина снова слабо улыбнулась: юноша называет её, женщину, у которой дитя почти такого же возраста, как и он, дочерью…
Глава 2
– История моих грехов начинаются ещё с тех пор, как я жила на хуторе до одиннадцати лет и звали меня просто Маркой…
Священник поднял голову:
– Вы раньше жили на хуторе?
– Да, ночь будет полна чудес, – слабо улыбнулась женщина. – Вы убедитесь, что я очень грешна, и все люди ошибаются, думая, что я святая. Они сильно ошибаются. Не знаю, простят ли меня там за мои грехи?
– Главное, просить прощения от всего сердца, искренне и с жаром. Понять, что вы действительно грешны и просить…
– То, что я грешна, я поняла, но вот с прощением… – из груди женщины вырвался хрип. – Воды!
– Держите! – священник протянул стоящий на маленьком столике кувшинчик с водой. Рука его слабо дрожала.
– Можно продолжать?
– Конечно! Не бойтесь прерываться, Господь нас слышит, даже если мы не говорим чего-то вслух.
– Нет, я хочу произнести всё своими устами, – голос женщины окончательно окреп.
– Хорошо, – кивнул священник.
– Что значит жизнь на хуторе? Это голод, холод, ни одной живой души и смерти от нападения голодных диких зверей.
Я жила в одном из десяти домов, спрятанных в глубине леса. Всё, что моё нутро помнит из той жизни, это то, что я постоянно хотела есть. Еды никогда не хватало, не просто потому что я была самой младшей в семье, среди четырёх братьев. Её всегда было мало без каких-либо на то причин.
Жизнь на хуторе была несладкой. Женщины рожали в лесу и шли с плетёной корзинкой ягод или грибов в одной руке, а в другой держали новорожденного младенца и шли обратно на хутор к повитухе, которой не знали, сколько уж ей лет, чтобы та порезала нить да помыла.