Ночная музыка на пустынной дороге (СИ) [kirillpanfilov] (fb2) читать онлайн

========== Яблоневый сад ==========

Пахнет мёдом, липами и облепихой. Ветви с огромными яблоками соблазнительно свешиваются за забор, и девушки, встав на цыпочки, увлечённо обрывают всё, до чего могут дотянуться. На руках ажурная сеточка из солнечных пятен.

— Бери больше,— советует Кристина,— не стесняйся!

Яблоки неправдоподобные, едва ли не прозрачные на просвет и очень большие, в жарком воздухе аромат их карамельный до слабости в коленках; у Камиллы матерчатая сумка, чьи ручки уже неделю грозятся оборваться, а Кристина укладывает краденое прямо в футболку, завернув её снизу. Рыжие волосы липнут к вискам, а где-то между лопатками путешествуют капельки пота и щекочут. Сдувая пыльцу с носа, она придерживает футболку на животе и тянется за самым большим яблоком.

— Барышни!

Барышни одновременно изумлённо вскидывают головы, русую и рыжую, обе с хвостиками.

Хозяин на стремянке слился с ветками, такой же худой, сучковатый, продолговатый и укоризненный; барышни, увлечённые янтарными пахучими яблоками, никак не могли заметить его вовремя.

— Барышни, ну имейте уже совесть…

Мгновенно переглянувшись, девушки срываются с места, едва не рассыпав яблоки, бегут, мелькая голыми пятками, наперегонки, как в детстве, не чувствуя под босыми ногами камешков, уворачиваются от веток на узкой аллейке, тенисто-полосатой, смеются, задыхаясь, потому что прижимать яблоки к животу ужасно неудобно; и падают в изнеможении в траву. Камилла тут же перекатывается к подруге поближе, убирает у неё с лица прилипшую прядь рыжих волос, потому что Кристина никак не может справиться с яблоками и футболкой; щёлкает её по носу, и обе снова хохочут, вспоминая неожиданный голос из-под облаков.

— А я ещё тебе такая: «Бери больше, не стесняйся…»

— Хватит… — стонет Камилла и держится за живот,— это так внезапно было. Ну не было же его там!

— Ага. Образовался в ветках, как божья коровка. С небес сошёл.

— Прекрати! — умоляет Камилла и засовывает подруге в рот надкусанное яблоко. Хвост на голове у неё растрепался, она стаскивает резинку, забирает волосы заново и двумя ловкими движениями сооружает новый бодрый хвост. Жарко, шея мокрая, и распускать длинные волосы никак не хочется.

Кристина садится по-турецки, сгребает в кучу все рассыпавшиеся яблоки и укладывает их аккуратной пирамидкой в сумку Камиллы. Камилла устраивается рядом, за спиной, зарывается носом в макушку подруги:

— У тебя даже волосы пахнут яблоками.

Кристина смотрит на просвет на самое большое — она успела его сорвать. Оборачивается, протягивает его Камилле. И с хрустом откусывает от своего яблока.

Девушки познакомились ровно тридцать часов назад и с тех пор провели вместе двадцать девять: пришлось прерываться на обед, чтобы не обижать бабушек. В дачной деревне в сто двадцать человек Кристина оказалась спасением для Камиллы, а Камилла — находкой для Кристины; они уже поделились друг с дружкой сотней историй, смешных и не очень, катались на скрипучих велосипедах, под покровом ночи утащенных с заброшенной дачи, а когда взошёл бледный месяц, угадывали созвездия в ряби на воде и с разбегу бросались в лунную дорожку от берега вглубь, в футболках, чуть стесняясь, а потом и без них. Обсудили всё — мальчиков, скорые вступительные экзамены, музыку, книги, царапину под лопаткой и цепочку на щиколотке, древние ракушки под ногами, бесхозную лодку, впечатавшуюся в берег навечно, учителей, подработку, цвет волос и рисунок на футболке. Ночевали, едва сомкнув глаза, на веранде у Кристининой бабушки, подкреплялись пирогами, сыром и брусничным соком, читали свои стихи вполголоса, потому что ночью не так стыдно за них, и под утро Камилла уснула головой на коленях Кристины, а Кристина устроила голову где-то в пучках шалфея, душицы и мяты.

— Богородская травка,— уточнила, проснувшись, Камилла и стала выбирать веточки из волос подруги.

— Она же чабрец и тимьян,— со знанием дела подтвердила рыжая и растрёпанная Кристина.

Поэтому чай был ароматным, с дымком в свежем утреннем воздухе; даже усохшие сушки без изюма были деликатесом, какого не найдёшь в мишленовских придорожных кофейнях.

…Камилла смешно морщит нос и с хрустом откусывает от своего яблока — оно почти с её голову; девушка держит яблоко двумя руками и пытается кусать в такт с подругой, потому что так больше шума, и даже шелеста листвы не слышно. Им хорошо и смешно даже оттого, что они жуют синхронно и сидят одинаково.

На какое-то мгновение ей кажется, что она смотрит сама на себя — вместо рыжих волос и фантастических зелёных глаз подруги она видит серебристые свои тонкие волосы, выбившиеся из хвостика, и серые удивлённые глаза — обе застыли, смотрят друг на друга в полной тишине, и слышно, как муравей ползёт по травинке и срывается вниз, отчаявшись работать без выходных. Кристина тоже провожает взглядом муравья. Потом наваждение проходит, и Камилла, протянув руку, касается влажных рыжих волос подруги.

— Ты тоже почувствовала?

Кристина кивает. В её зелёных глазах переливаются отражения.

— Перегрелись на солнышке. Идём искупаемся?

Река в сотне шагов, поэтому через двадцать секунд девушки уже оказываются в воде, поднимая облако брызг и поглядывая на берег, на разбросанную одежду.

Спрятавшись в высокой траве, Кристина рассматривает облака, лёжа на спине. Камилла считает новые царапины на её коленках и локтях и уговаривает обработать их. Кристина лишь улыбается, срывает травинку и щекочет ею обнажённые ключицы девушки. Камилла тут же прикрывается ладонями, пихает подругу ногой и ложится рядом. Небо неторопливо ползёт наискосок, застревая подолгу в одном месте, забывает в дальних уголках клочки облаков, и вокруг умиротворяюще пахнет мёдом и яблоками. Камилла снова украдкой вдыхает запах рыжих волос подруги.

Вечер наступает слишком быстро, и Кристина, стоя босиком на пыльной автобусной остановке, долго машет рукой Камилле. Камилла, прижавшись носом к заднему стеклу пыхтящего автобуса, старается не дышать, чтобы не разреветься. Они, конечно, обменялись телефонами и почтой; они едва оторвались друг от дружки, обнимаясь до синяков, и Кристина всё время трогает тоненький браслет, который оставила ей Камилла на память; но, глядя в сиреневое небо и на чёрные кудри деревьев, слушая грустные песни сверчков, девушка почему-то понимает, что эти тридцать шесть часов вместе были последними. Откуда она это знает — неизвестно; не может же она заглядывать в будущее, чтобы узнать, что родителей Камиллы, военных, через неделю переведут на Дальний Восток, а потом девушка, едва закончив университет, стремительно выйдет замуж и уедет в Корею, а вернётся усталой и почти сорокалетней? Нет, конечно, не может. Она думает о ямочках на щеках Камиллы, когда та смеётся, и жалеет, что плохо умеет рисовать. Но обещает себе научиться.

Под туманное уханье ночных птиц и унылые песни сверчков девушка неторопливо идёт к дому и на ходу срывает жёсткие листочки с понурых берёз. Находит колонку и купает по очереди ноги под ледяной струёй, пока ступни не сводит, потом перебирается на сухую траву и идёт к калитке. Бабушка, конечно, не спит и ждёт её, обнимает и вытирает ей жёсткой рукой слёзы. К полуночи бабушка укрывает Кристине ноги стёганым одеялом, потому что с улицы веет прохладой.

Сорок восьмой, думает Кристина, внезапно просыпаясь. Секунду, оторопело глядя в темноту, слушает сверчков, а потом мгновенно засыпает снова.

========== Пицца приходит на помощь ==========

Свидание с самого начала идёт как-то наперекосяк, но Кристина, умудрённая опытом прожитых семнадцати с половиной лет, понимает, что Филипп, длинный и немного нескладный, просто очень смущается. Он уже два раза попытался отдавить ей ноги, едва не набил ей шишку на лбу стеклянной дверью, когда заходили в кафе, а теперь удручённо рассматривает меню. Ощущение, что на каждой странице брокколи и рукола.

— Тут раньше были такие… эти…

Он мучительно вспоминает название блюда, и Кристина не выдерживает: наклоняется к нему, берёт пальцами за рукав отглаженной рубашки и шёпотом предлагает улизнуть, пока официантка не пришла снова. Он с облегчением соглашается и в ближайшей будке с профессионально румяной мороженщицей покупает девушке рожок с тремя разноцветными шариками — клубничным, банановым и персиковым. Кристина, пытаясь выглядеть благодарной, ловит капли стремительно тающего мороженого и придерживает цветочную юбку, чтобы ветер не раздувал её слишком уж нескромно. Девушка терпеть не может персики и клубнику, но стесняется в этом признаться.

Дождь мгновенный и неудержимый, и едва получается найти козырёк сомнительной ценности у заколоченного подъезда; Кристина стоит по щиколотку в бурлящей воде, замшевые туфли держит в обеих руках и отстукивает каблучками друг об друга затейливую мелодию, Филипп умоляет её согласиться на такси или в крайнем случае обещает унести на руках. Но девушка улыбается и бессердечно отказывается, пока Филипп не признаётся, что живёт он совсем рядом, и она могла бы зайти хотя бы чаем погреться.

— И ты всё это время молчал!

Босиком шлёпать по лужам весело, покрывать спутника в светлых брюках россыпью брызг, тем более что солнце уже выглянуло. Тучи жмутся к карнизам, а прохожие к стенам, и хоть тротуара под водой почти не видно, но ручьи блестят и почти звенят в тон оживающим трамваям. Дождь шёл четырнадцать минут, обломал четыреста веток и снёс двадцать четыре полосатых палатки с кукурузой и пирожками.

Дома у Филиппа загадочно, везде книги, впрочем, большей частью пыльные, и телевизор вместо обеденного стола: снимать квартиру дело хлопотное для третьекурсника. Девушка просит позволения уединиться в ванной:

— Вовсе не затем, зачем ты можешь подумать!

И призывает на помощь свои дедуктивные способности, чтобы определить, каким полотенцем можно вытереть замёрзшие ноги. Все полотенца в синюю и белую полоску, как под копирку, и Кристина полагается на удачу, выходит с независимым видом и с благодарностью закутывается с головы до пят в предложенный плед, хотя уже почти успела согреться. Филипп вдохновенно готовит яичницу, которую можно есть лишь из вежливости, а чаем насытиться сложно, и Кристине в голову приходит спасительная идея:

— Пицца!

Пиццеразвозчик спасает почти загубленное свидание уже через двадцать минут, и, устроившись на полу, Кристина с Филиппом блаженно болтают, едят пиццу прямо из коробки и запивают свежим ароматным чаем, играют в настольные игры, называя их напольными. Кристина позволяет себя обнять, и вечер становится совсем приятным. Даже дождь, с новой силой грохочущий по стеклу, добавляет уюта, и девушка лишь теплее укутывает ноги.

В полумраке приятно разговаривать о кино; Филипп снабжает девушку свежими книгами, и в тот час, когда молчание уже не кажется тягостным, они просто сидят рядом, почти в одинаковых позах, и листают страницы, загадывая друг другу знакомые фразы и продолжая их. «Систематизированная систематическая система!» — в один голос говорят они, смеются, и Кристина закашливается, потому что свой собственный голос не узнаёт — простыла? Она поднимается на ноги, как в бреду, потому что всё встаёт и встаёт, длинная и нескладная, а рядом сидит девчонка, укутанная в плед и очень растерянная.

«Пятьдесят третий»,— думает она отстранённо, уже хорошо понимая, что к чему. За последний год она научилась не пугаться; и теперь, стараясь совладать с длинными руками и ногами, глядя на себя, успокаивает Филиппа, который в недоумении разглядывает у себя маленькие ладошки и серебряный тонкий браслет на запястье, откидывает плед и в панике пытается натянуть на коленки юбку, ерошит рыжие волосы, а потом смотрит на себя самого и в ужасе отпрыгивает в сторону, задевая стопки книг, и они лавиной валятся на пол.

Девушка терпеливо объясняет, что нужно сделать, чтобы сознание Филиппа вернулось в его тело, а Кристина по праву заняла бы своё место. Это оказывается не так-то просто, руки дрожат у обоих, и холодную пиццу через час доедают в молчании. Филипп, стараясь не глядеть на девушку, беспрестанно ощупывает себя, а потом не выдерживает и уходит на мокрый балкон курить. Правда, пачка сигарет падает на дорогу — руки дрожат,— и он просто растерянно стоит и смотрит на мокрую улицу. Девушка тихо собирается, складывает книги в аккуратные стопки и выскальзывает за дверь, не попрощавшись.

Больше Филипп свиданий Кристине не назначал, а через пару месяцев перевёлся на другой факультет.

========== Запах свежего асфальта ==========

Осень может иногда быть очень красивой, размышляет Кристина: янтарные листья берёз, гроздья рябины, особого оттенка вечерний воздух, абрикосовый, и нежное ощущение влаги вокруг, даже когда дождя нет. И почему осень не вся такая? Почему обязательно потом слякоть, холода, тысяча одёжек, промёрзшие ботинки, ветер такой, что саднит горло…

Засмотревшись на жёлтые деревья, Кристина едва не столкнулась лбом с прозрачной дверью кофейни; девушка-официантка, маленькая и взъерошенная, даже подбежала и спросила, всё ли в порядке.

Эта последняя за день досадная мелочь сильно выбила из колеи, и вместо того, чтобы идти домой и готовиться к коллоквиуму по истграму, Кристина достаёт из кармана наушники, ругаясь на них вполголоса за то, что в очередной раз спутались морскими узлами, и идёт куда глаза глядят по вечерним улицам, грея озябшие руки в карманах бежевого пальто и беспрестанно переключая композиции — сегодня не нравится почти ничего.

Дождь закончился недавно, и водители, развеселившись, на полной скорости гонят по лужам, поднимая фонтаны брызг.

— Семь футов под килем,— доброжелательно говорит им Кристина, когда левая половина пальто покрывается россыпью мокрых пятнышек. Потом мысленно пытается перевести футы в метры, и получается вполне удовлетворительная глубина для луж.

Ощущение на языке после сигареты ей тоже не нравится, и она выкидывает почти полную пачку.

«Правило оказалось несложным: если одновременно делать какие-то движения одинаково, или находиться в одинаковой позе, или даже одновременно что-то сказать, то сознание перемещается в собеседника. А он, испуганный, пытается понять, почему он теперь рыжеволосая девушка. И задача моя каждый раз одна и та же: вернуть всё на место, тем же самым способом. Например, сесть рядом в одной и той же позе. Или глядеть друг другу в глаза, с ювелирной точностью в зеркальном отражении держась за руки. Или не держась».

Кристина вдыхает запах свежего асфальта и непроизвольно оглядывается. Но не видит ни асфальтоукладочных катков, ни дорожных рабочих. Тёплый запах асфальта кажется ей приятным: он возвращает её в лето. Жара, свежий асфальт на дороге, лёгкая тень деревьев на тихой улице; Кристина с Яной, однокурсницей и смешливой подругой, светленькой и отчаянно веснушчатой, фотографировали друг дружку, представляя, что они на дорогах Калифорнии — у машин, в солнечных очках, со скейтом под мышкой, с полароидами. Босиком на чёрной ленте дороги, в ярких шортах и рубашках, с небрежными пучками волос и пузырями розовой жевательной резинки; потом девушки вдвоём тщательно оттирали совершенно чёрные пятки и извели две упаковки влажных салфеток. Забрались в заброшенный парк с целым кульком черешни, и ничего лучше в мире не было, чем тот день.

«Неприятность в непредсказуемости: однажды я схватила мячик, который пытался догнать трёхлетний малыш, одновременно с ним, и мне в теле трёхлетнего ребёнка было чрезвычайно трудно догнать обескураженную рыжую тётеньку, которая с мячом в руках побежала к маме в слезах. Женщина, мама мальчика, ничего не поняла, пока мне удалось схватить саму себя за руки, мгновенного взгляда хватило, но спустя минуту я, выслушав поток брани рассерженной женщины, спряталась за берёзку, села прямо в траву и разрыдалась, потому что запоздало испугалась, что могла и не вернуться обратно. Пятьдесят второй.

Я обучаюсь особенной походке, ни на чью не похожей, стараюсь больше вещей делать левой рукой, снижая вероятность повтора, тщательно записываю все случаи перемещения в дневник и порой от отчаяния по несколько дней подряд не выхожу из дома. Посмотрим, к чему это всё приведёт».

В парке Яна начала дурачиться и изображать движения подруги и её необычную походку, а Кристина показывала ей язык и убегала, пряталась за деревья и кидалась косточками от черешен. Едва заметное головокружение списали на слишком насыщенный день и яркое солнце.

— Представляешь,— взволнованно говорила Яна,— я на какое-то мгновение как будто на себя со стороны смотрела. Перестала видеть тебя, а стала себя видеть… Даже ноги подкосились. Но когда ты взяла меня за руку, всё прошло.

Яна поцеловала Кристину в щёку, и они, отдыхая в тени, возобновили девичьи разговоры и листали на стареньком фотоаппарате свежие снимки. И принялись обсуждать средневековую немецкую литературу, что оказалось неожиданно интересно, чему, конечно, поспособствовал высокий и красивый профессор, которому ещё и сорока лет не было.

«Кажется, я чему-то учусь. По крайней мере, с Яной мы дружим уже второй год, несмотря на её головокружения, как она их называет. Кажется, ей даже нравится это, тем более она знает, что достаточно взять меня за руку. Ну, она так думает. Говорит: давай ты опять моим зеркалом побудешь? Как дать ей понять, что она знает лишь три процента от правды? И при этом чтобы она не стала избегать меня? Как же это всё сложно…

С Яной — пятьдесят четвёртый, пятьдесят восьмой, пятьдесят девятый и шестьдесят первый раз (см. таблицу). Я устала».

На аллее пахнет свежестью. Неожиданно этот запах в начале ноября приятен, хотя девушка уже успела устать от холода. Поскорее бы снова лето. Запах похож на свежевзрезанный арбуз. Если прикрыть глаза и не обращать внимания на промозглый ветер, то можно поверить в август, когда до осени ещё целых четыре недели… Тянет свежим ветром с реки, и пахнет рыбой вместо арбузов. Девушка морщится и сворачивает на небольшую улочку. Здесь аромат свежего хлеба. Где-то рядом пекарня.

Кристина представляет, как она, в муке с головы до ног, готовит что-нибудь вкусное, в трусах и короткой футболке, заколов буйные волосы, чтобы не мешались. Как стоит в пятнах солнца на кухне, с наслаждением ходит по тёплому полу, танцует под музыку, не стесняясь раскрытых окон. Так просто, не хватает только июля, а ещё лучше — мая, чтобы всё лето было впереди. Кристина шмыгает носом от холода: кажется, пора всё-таки домой. Она заходит в булочную и перед самым закрытием покупает со скидкой тёплый и вкусный багет с ветчиной. Она знает, что это просто дразнящий аромат, хлеба и не сильно хочется, но перед искушением устоять сложно.

Город пустынен, и лишь у дома девушка встречает соседа, всегда взъерошенного молодого человека в синем. Она здоровается, а он кивает ей, глядя чуть растерянно. Из чего Кристина заключает, что она ему нравится.

К тому моменту, когда она вставляет ключ в замок и сбрасывает промёрзшие ботиночки, от багета остаётся ровно половина. Зато на душе немного теплее. Девушку не огорчает даже то, что очередные колготки порвались.

========== Купание в платьях ==========

Вручение грамот за участие в конференции невыносимо серьёзное. Кристина пытается заснуть на парте, Яна толкает её в бок и делает сосредоточенное выражение лица. От души зевает, прикрывшись ладошками, и Кристина преувеличенно укоризненно качает головой, отчего обеим хочется залезть под стол и не сдерживать смеха.

Девушки так и не дожидаются своей очереди. Яна делает замысловатое движение бровями, и Кристина понимает её без слов. Пользуясь общим полуобморочным состоянием, они поступательно покидают аудиторию.

— Обойдёмся же без грамот?

— Скажем, что больные сделались.

— Это несложно было.

— А вдруг там деньги будут давать с грамотами?

— В конвертах, ага.

— А вдруг цветы?

— И пирожки с картошкой.

Незаметно для себя самих они оказываются на набережной; май в разгаре, но по-летнему тепло. Странные металлические конструкции, выкрашенные красным, уже кирпично-коричневые — здесь когда-то строили, работали, кипела жизнь, но уже лет семь бурьян растёт безнаказанно, и на шатких тёплых досках, выбеленных дождями и ветрами, можно растянуться, сбросить туфли, смотреть в небеса и болтать о глупостях.

— А как тебе Олег?

— Не знаю,— говорит Яна.— Не сформировала впечатления.

— А тогда Александр?

— Я его опасаюсь. Он большой и слишком красавчик.

— Ага,— неопределённо говорит Кристина.— А тогда Кирилл?

— Слишком серьёзный. Не могу представить, чтобы он, например, ел, или спал, или целовался.

Кристина улыбается.

— А…

— Я поняла, про кого ты хочешь спросить. Не спрашивай, а то я заткну уши и убегу.

— Уговорила. Тогда Борис Владимирович?

— Ого, ты его по имени-отчеству? Неожиданно.

— Ну так как?

— Это моя бесстыдная фантазия. Не разглашается. Через пять лет я расскажу тебе о тайном романе, который будет происходить в моей голове.

— Яков?

— Сопит. Выдержала полпары, сбежала. Как паровоз сопит.

— А мистер «Мне только спросить»?

— Ужасно. Пахнет от него ужасно. Кажется, он думает, что это парфюм, а я думаю, что это отрава для насекомых и меня. Жжёная резина и нотки прокисшего молока.

— Надо же, я не чувствовала.

— И не надо. Впечатления на много лет вперёд. И вообще, он стесняется к тебе подойти ближе, чем на двести метров.

— Прислушаюсь. К совету, в смысле.

— Ты расслабленная такая,— Яна облокачивается на локоть и смотрит на безмятежный профиль подруги.— Осенью нервничала, беспокоилась, а к весне как подменили.— Она разламывает плитку шоколада и отдаёт половинку Кристине.

— Какая я лучше?

— Весенняя,— улыбается Яна.

Кристина думает, что хорошо бы рассказать подруге о том, что всю зиму не было ни одного перемещения. И о самих перемещениях. Но не решается. И лишь подставляет, улыбаясь, лицо солнцу, когда Яна заплетает ей, по обыкновению, смешные косички в произвольном порядке.

— Теперь,— говорит Яна удовлетворённо,— ты похожа на пришельца. Антенны точно такие же.

— Ты не только нюхала мистера «Мне только спросить», но и заплетала косички пришельцам, я поняла.

Яна фыркает, трёт нос растопыренной ладошкой, как ребёнок, и задумчиво смотрит на реку.

— Купаться хочу.

— Идём? — Кристина предлагает в полной уверенности, что правильная подруга откажется.

Но Яна хватает её за руку, и они прямо в платьях забегают в реку, брызгают друг в дружку водой, смеются и уже через минуту мокрые с головы до ног. Терять нечего, и девушки радуются, что нет любопытных зрителей.

— Всегда мечтала искупаться в одежде,— говорит Кристина, развешивая платье на красной металлической конструкции. Горячий ветер спутывает волосы. Издалека пахнет свежим хлебом.

— И ни разу не пробовала? — поражается Яна.

— В тебе открываются новые грани.

Через час платья уже сухие. За этот час, и потом ещё через час, когда начинает веять вечерней свежестью, Кристина так и не находит удобного случая рассказать подруге о головокружениях.

========== Кофейня ==========

Самое красивое время — когда весна уже на исходе, лето вот-вот наступит, и идёт дождь — вечером, город весь в отражениях, в фонарях и чернильных кляксах, в бегущих прохожих, и особенно уютно, когда это всё переливается за мокрым окном. Потом дождь закончится, и земля в парках будет пахнуть грибами, даже если грибы там и не собираются расти. Но этот уютный запах способен примирить и с дождём, и с ветром, и с грустными мыслями.

Кристина не включает свет, достаточно и двух фонариков над столами посетителей. Последние гости уже уходят из кафе, девушка загружает посуду в мойку, напевая под нос что-то, что не имеет осязаемых слов. В зале, где стоит шесть столиков, играет тихая музыка — рок-баллады, а за окнами шумят шинами автомобили, гудят и торопятся.

Перемыв всю посуду и оглядев банки с кофе, бутылки с сиропами и ликёрами, Кристина поправляет сияющие в отблесках бокалы, чтобы стояли ровнее, и садится с книжкой за столик у окна. Фонарей с улицы и качающейся лампы сверху достаточно, чтобы читать, но строчки ускользают, и девушка никак не может сосредоточиться на книге.

Ровно месяц назад в такую же погоду Кристина с Яной зашли в эту кофейню погреться и обсохнуть, разговорились с добродушным мужчиной совершенно пиратского вида, с гитарой и с вином; он оказался хозяином кафе, а на следующий день Кристина уже работала за барной стойкой, потому что хозяин сказал, что у каждого уважающего себя ресторатора должна быть рыжая ирландская ведьма, в честь чего он временами приносил с собой чёрного котёнка, а Кристине разрешил приходить на смены, когда ей вздумается. Хозяин слушал «Пинк Флойд» и по особому настроению «Битлз», в кафе появлялся непредсказуемо, налётами, привозил цветы, угощения и подарки всем девушкам, а порой и сам вставал за стойку или развлекал посетителей гитарой и проникновенным тенором.

Хочется грибного супа, решает девушка. Ещё нет десяти, значит, кафе через квартал ещё открыто, и есть шанс успеть. Чувствуя себя маленькой предательницей, Кристина запирает кофейню и бежит по мокрым тротуарам в «Грибного гуся».

========== Тетрадь в клеёнчатом переплёте ==========

Кристина покупает самый большой гамбургер и уходит в заброшенный парк. Ситуацию нужно пережить. Плакать устала, напиваться не вариант, остаётся заесть горе. К неудачным свиданиям, конечно, она уже привыкла. Но увидеть глаза Александра, который, едва начав раздевать её, понял, что его раздевает черноволосый мужчина, то есть сам Александр,— это было невыносимо и смешно одновременно, глупо до ужаса; это было бы здорово потом рассказывать на вечеринке, после третьего коктейля, чтобы все хрюкали от хохота, отдавая должное её выдумке; всё равно ведь никто не поверит, что это не выдумка.

Александр — воплощение. Неважно чего, но у него красиво татуированные руки, очень сильные и выразительные. Неброская серая футболка, шевелюра до плеч — волосы вьющиеся, словно он только что вышел из моря; даже тем, как он наливал в кружки чай из блестящего чайника, девушка любовалась и смущалась сама своего же взгляда. Не слишком широкая грудь и немного покатые плечи, но в каждом его движении чувствуется такая сила и уверенность в себе, что девушка таяла, и они даже почти не разговаривали.

В какой-то момент солнца стало слишком много, Александр задёрнул занавески, и у Кристины пересохло в горле.

Его руки, татуировки, запах возбуждения, капельки пота на груди, парчовые пурпурные шторы, тихая фортепианная музыка, и это нечаянное прикосновение, когда они стали отражением друг друга, замирая от предчувствия, и тут же — его глаза, полные ужаса и отвращения, и в следующую минуту девушка помнит себя уже на лестничной клетке, второпях застёгивающей блузку; шершавые холодные ступеньки под босыми ногами немного приводят в чувство. Кристина отряхивает руками ступни, обувает туфли на каблуках и где-то между вторым и третьим этажами долго разглядывает себя в зеркальце. И лишь потом выходит на улицу. Оказывается, светит солнце, и суетливо кричат что-то воробьи. Наверное, предлагают друг другу что-нибудь ненужное, как люди. Кристина улыбается, сглатывая слёзы. Как же это всё надоело! Шестьдесят третий…

Девушка смотрится в тонированные стёкла машины, расчёсывает спутанную рыжую шевелюру, даже в чёрном отражении горящую золотым на ярком солнце, а когда стекло неожиданно опускается, обмирает и со всех ног убегает из проклятого двора. В этом квартале она точно не появится в ближайшие годы.

Поэтому так необходим огромный, сочный, вредный для талии гамбургер. Какая разница, будет ли у неё талия, если каждое свидание она ухитряется испортить своей немыслимой особенностью? Кристина без стеснения кривит душой, зная, что она красива.

Ладони перемазаны соусом, солёный огурец вырвался на волю и улетел за пределы видимости, гамбургер поместился в девушке едва ли на треть, остальное пришлось скормить воронам, голубям и воробьям, кто был посмелее. Тщательно протерев руки влажными салфетками, Кристина комкает их в руках и достаёт свой дневник.

В клеёнчатой чёрной обложке, в жару липнущей к пальцам, тетрадка разбухла от вклеенных и вставленных страниц. Но девушка проводит ладонью по обложке с нежностью. Кому ещё можно об этом всём рассказать? Она перечитывает последнюю запись — мелким цветочным почерком, с крошечными нервными и смешными рисунками на полях:

«Я всё время думала, что сознание перемещается только при близком контакте. Когда стоишь рядом, когда прикасаешься, смотришь в глаза. Оказывается, это совершенно неважно. Одинаковой позы или одинакового движения достаточно, чтобы сознание перепутало, где ему находиться. Утром, умываясь в гостях, я обнаружила, что я ещё только просыпаюсь, что я небритый Артур, однокурсник, и на мне семейные трусы со смешными собачками. Вечеринка, в общем, удалась на славу. Хорошо, что все остальные пока не успели проснуться. Пока однокурсник не успел вдоволь налюбоваться полураздетой мной, я вскочила (или тут правильно писать: вскочил?) и принялась оторопело смотреть в зеркало в комнате. Сработало. Переместилась обратно. К слову: шестидесятый. Свои движения я научилась хорошо имитировать почти в любом другом теле. Но Артур с тех пор на меня как-то странно смотрит.

Шестьдесят второй раз был вообще удивительным для меня. Я обнаружила себя в теле продавщицы Лилит в соседнем магазине. Как так получилось — не знаю, какое-то мимолётное похожее движение. Хорошо, что я точно помнила, что я делала в корпусе университета, прежде чем Лилит успела бы оттуда убежать в панике. Я сделала вывод, что можно находиться вообще в нескольких десятках метров друг от друга, и это очень печально.

Когда похожая комплекция, обратно перемещаться проще. Можно было бы написать, что поэтому я предпочитаю девушек, но это двусмысленно.

Ладно, не буду о грустном.

Вчера ездили с Янушкой кататься на лодках в городском парке. Смотрелись в отражение за бортом и чуть не перевернулись. Яна из посёлка, по выходным она привозит с собой по две огромные сумки с провизией, щедро делится со мной. Родители снимают ей крошечную квартиру, чуть больше моей, и мы часто готовимся вместе то у неё, то у меня. У меня готовиться сложно: обычно я начинаю внезапно что-нибудь готовить, и конспекты уходят куда-то на второй план. К вечеру мы дегустировали абхазское вино, и Яна, ужасно стесняясь, читала мне свои стихи про меня. Это было очень трогательно, я даже немного поплакала и обняла её. Ей, как и мне, чаще всего не везёт с любовными историями, хотя она самая умная девушка на курсе. Просто очень скромная.

И потом, она такая милая: вечно что-то роняет и забывает, мне приходится за ней приглядывать, как за ребёнком».

Кристина вздыхает и начинает записывать шестьдесят третий случай. Эмоции уже схлынули и руки почти не дрожат, поэтому ей удаётся изобразить ситуацию довольно смешно. Но совсем не переживать всё равно не получается. Девушка перелистывает страницы: они в рисунках, пятнах от блинчиков и от вина, исписаны разноцветными чернилами. На одной странице вклеен довольно правдоподобный портрет Камиллы. Кристина долго смотрит на него. Ей по-прежнему грустно, что Камилла вот уже год ей ничего не пишет.

========== Возникновение фобии ==========

Случай номер пятьдесят пять Кристина очень не любит вспоминать, хотя уже прошло почти два года. Тогда ей даже показалось, что число это выбрано нарочно, как раз красивое для финала. Иногда эти ощущения ей снятся — как тело перестаёт слушаться, и она падает сначала на колени, а потом набок, в глазах всё расплывается, и рыжая девушка над ней растерянно смотрит и тоже теряет сознание. Скорую вызвали, но она оказалась уже не нужна. Кристина, придя в себя, ощупав ободранные голые коленки, сидела прямо на асфальте и не могла успокоиться. Ей давали воды, она не могла себя заставить сделать и глотка, сморкалась в салфетки и снова рыдала, пока кто-то не довёл её до дома и не посадил на лавочку. Домой она поднялась, когда стемнело.

Она всего лишь наклонилась помочь старушке собрать яблоки, которые рассыпались из дырявого пакета. Мгновенно поняла, что случилось, но именно в этот момент у старушки сжало сердце и потемнело в глазах. Кристина так и не поняла, почему она смогла переместиться обратно. Но ужасно испугалась. Ей сказали, что она была без сознания несколько минут. И только спустя пару часов Кристина подумала, что сердце этой милой хрупкой бабушки могло не выдержать изменений в сознании. Это слишком быстро отнимает силы, девушка успела убедиться. Яблоки так и остались лежать рассыпанными на земле.

На третий день в квартиру пришла Яна, устроила Кристине нагоняй за то, что девушка не встаёт с постели и даже не купается, и принялась заботиться. В своём понимании, конечно. Сварила макароны до состояния большого пельменя без мяса, ухитрилась сжечь сосиски почти дотла и разбить чашку. Кристина не выдержала, сползла с кровати и ушла в душ. Вернулась, хмуро залила кипятком быстрорастворимую лапшу, а Яна боялась дышать, чтобы подруга снова не замкнулась в себе. Через два дня неусыпного наблюдения Кристина клятвенно пообещала больше не уходить в себя; и подумала, что это звучит двусмысленно. И потом скрупулёзно исписала девять страниц дневника: случай номер пятьдесят пять был из ряда вон выходящим. Поплакала, конечно, отчего некоторые буквы стали фиолетовыми лужицами, но почувствовала облегчение и ещё целую страницу написала про Яну. И попробовала нарисовать её. Вышло отвратительно даже для первого раза, по-детски, но Кристина не стала выкидывать рисунок.

…Девушка стряхивает воспоминания, потому что Иван Матвеевич приветливо здоровается с ней.

— Ой,— говорит Кристина.— Здравствуйте.

Вот уже два года она опасается пожилых людей. Иррационально, до лёгкой паники, порой до ужаса. Она понимает, что после случая номер шестьдесят два она вообще ни от чего не застрахована. Она напоминает себе про это и расслабляет напряжённую спину. Ей жалко их всех, но ещё больше она боится, что ощущения снова повторятся, и, теряя сознание, она снова увидит неясный туннель и призрачный свет.

— Как ваши дела? — спрашивает Кристина. Она сжимает в пальцах телефон, потому что у Ивана Матвеевича нет телефона. Он ходит медленно, с палочкой, и в последнее время они видятся довольно часто: он говорит, что в заброшенном парке ему легче ходить, потому что никто не бегает с ним наперегонки. Как обычно, он в выцветшей лиловой рубашке и брюках неопределённого цвета. Девушка не заметила, как он подошёл, и это поселяет в ней смутную тревогу.

========== Кларисса ==========

— Мои дела хорошо, Кларисса,— отвечает Иван Матвеевич.— Вот, дошёл до парка, всего сорок минут на это потратил. Почти вприпрыжку.

— Кристина,— улыбаясь, поправляет его девушка.— Вы совсем не похожи на Ганнибала Лектера.

Она знает, что от его дома до парка она может дойти минут за пятнадцать.

— Жаль,— говорит Иван Матвеевич.— Ну да ничего не поделаешь.

Он улыбается. А может, и нет: у него узкие сухие губы с приподнятыми уголками, как будто он всегда улыбается. На этой скамье они разговаривают уже в восьмой раз. Кристина приходит сюда в разное время и в разные дни, но в последнее время она неизменно встречает тут Ивана Матвеевича. Иногда ей хочется сразу же встать и уйти, или сделать вид, что она не заметила его, или придумать какой-то предлог, чтобы поскорее окончить беседу. Но вежливость не даёт этого сделать. Да и разговаривать с ним интересно. В молодости он работал на золотодобыче, хотя миллионером так и не стал: проверяли на выходе слишком строго. Жена его ушла и запретила видеться с дочкой. Кроме всех соседних республик, Иван Матвеевич случайно успел посетить Афганистан и Монголию. Не понравилось, вернулся, сменил десяток мест работы, от сварщика до пианиста в захудалом клубе. Мечтал уехать в Америку, выучил английский язык, и Кристина так и не решилась сказать ему, что английские слова читаются совсем не так, как пишутся.

— А ещё после восьмидесяти понемногу начинаешь читать мысли,— делится Иван Матвеевич.— Так-то, дорогая Кларисса.

Кристина смеётся и театрально говорит:

— Так, доктор Лектер!

— Так, доктор Лектер! — скрипуче восклицает Иван Матвеевич одновременно с ней.

Девушка замирает от страха. Но секунды идут, и ничего не происходит. Она крепче сжимает телефон. Ей кажется, что даже тёплый ветер стих. Иван Матвеевич улыбается:

— Кажется, вы чего-то боитесь, милая девушка.

Мучительно сомневаясь, Кристина поднимается на ноги. Глаза её собеседника очень внимательные, как будто он что-то знает.

— Извините.

Девушка разворачивается и идёт по тропинке.

— Кристина!

Кристина вздрагивает и оборачивается. Кажется, он впервые назвал её настоящим именем. Она стоит и чувствует, как немеют ноги и шея. Даже опираться на палочку трудно: болит поясница. Рыжеволосая девушка, стоящая в той же самой позе, только без палочки, подходит чуть ближе и объясняет:

— С первого раза не получилось. Со второго удачнее.

До Кристины доходит. У неё дрожат губы. Она тихо говорит скрипучим голосом:

— Телефон хотя бы отдайте.

Рыжеволосая девушка качает головой:

— Было очень увлекательно читать ваш дневник сегодня, дорогая Кларисса.

Стоять тяжело, и приходится сесть. Рассматривать свои ноги в заношенных старых брюках и стоптанных рыжих ботинках странно, и Кристина прикрывает глаза.

— Телефон я вам не отдам. У меня ещё не было телефона без кнопок. Жаль, пока не получилось узнать, где вы живёте. Но, думаю, это несложно.

Кристина слушает свой голос со стороны. Она отмечает, что Иван Матвеевич избегает мужского или женского рода.

— Почему вы молчите?

«Потому что думала, что вы гуманнее» — эту фразу Кристина говорит про себя. Обычно она удачно формулирует свои мысли гораздо позже, чем это требуется. А сейчас ей просто ничего не хочется говорить.

Рыжеволосая девушка осторожно садится рядом, сделав движение, словно хочет поддёрнуть брюки на коленях. Кристина усмехается про себя: память, в которой привычки копятся годами, сложно обмануть. «Интересно, будь я на его месте, я бы, наверное, пробовала возможности молодого тела». Иван Матвеевич неловко сбрасывает туфли на каблуках и вытягивает перед собой стройные ноги. Он — красивая рыжеволосая девушка, но Кристина смотрит на Ивана Матвеевича почти с отвращением.

— Красивые,— одобрительно сообщает он нежным голосом.

Кристине никогда ещё не было так мучительно стыдно за короткую юбку и обнажённые ноги. Она пытается отогнать мысли о том, что ему захочется изучить своё тело детальнее, и она непроизвольно подносит к груди руку, морщинистую, бледную, в пигментных пятнах. Рыжеволосая девушка замечает это и смеётся:

— Кажется, я знаю, о чём вы думаете. Ладно. Что я тут с вами сижу? Счастливо.

Она обувается, встаёт и удаляется.

Кристина, с трудом распрямляя спину, глядит ей вслед.

Хорошо, что Иван Матвеевич не успел прочитать всё. Но сейчас дневник у него в сумочке. Как здорово, что он пока не до конца освоился и на каблуках ковыляет неумело! Кристина хихикает, но тут же прекращает: ей не нравится её новый голос. Она снова распрямляет спину. Потом соображает: надо же встать со скамейки! А это не так-то просто.

Конец мая, ясный день, где-то дети играют на площадке — их слышно везде; шумят трамваи, листва на ветру, и Кристина чувствует невероятную усталость. Хочется зашвырнуть палочку куда подальше, завалиться в траву и горевать. Но сил ни на что из этого не хватает. Она, осторожно переставляя ноги, бредёт прочь из парка. Откуда-то пахнет жареной картошкой. Вот чёрт: гамбургер достался гадкому Ивану Матвеевичу. Правда, голода Кристина не чувствует. И вообще мало что чувствует, кроме того, как сложно идти вперёд.

Заторможенность проходит. Кристина начинает по-настоящему беспокоиться. Из глаз текут слёзы, собираются в морщинках и высыхают на ветру. Только один раз Кристина задерживалась в чужом теле надолго. Но это была Яна (пятьдесят девятый раз). Да и то непонятно: Кристина почти уверена, что всё это ей приснилось, потому что Яна ведёт себя как ни в чём не бывало. А сейчас? Сейчас девушка не испытывает никаких надежд. От осознания того, что ей не выбраться из этого тела, Кристина останавливается, чувствуя слабость в ногах, и начинает в голос рыдать. Но собственный сиплый голос пугает её, и она замолкает и лишь шмыгает носом. Глаза болят, нелегко смотреть даже на яркую зелень, и всё расплывается.

Сорок минут — это действительно почти бегом для дряхлых ног. Ощущение, что голени раскалены, и их хочется опустить в холодную воду.

Для того чтобы выйти из заброшенного парка,девушке требуется больше часа. Всё это время она пробует вернуться в себя. Не получается. Она вспоминает, что она была на каблуках.

Кристина с трудом поднимается на цыпочки и потягивается. Ничего не получается. Силы заканчиваются. Снова текут слёзы. Парк пустой, и ветер становится сильнее.

Кристина ещё раз встаёт на цыпочки, опасаясь свалиться на землю, выпрямляет спину, не выдерживает и падает навзничь. Перед тем, как наступает темнота, она отмечает: шестьдесят четвёртый. Два раза за один день.

Всё же не зря она наблюдала за движениями подозрительного старика. Он постоянно пытался выпрямить затёкшую спину, до хруста в позвонках.

Кристина смотрит на банку дешёвого пива в своей руке. Поднимает, без сил роняет руку и дальше смотрит в небо. Спина болит, но это оттого, что она лежит на жёсткой деревянной лавке. Она с трудом поднимается. В голове гудит. Ноги босые и чумазые. Туфли со сломанными каблуками лежат рядом. «Вот свинья». Она не испытывает никакой жалости к Ивану Матвеевичу. Жалость она испытывает к бежевым лакированным туфлям. Ей хочется вспомнить все ругательные слова, которые она знает. И зачем-то позвонить Александру и пожаловаться. Девушка сминает полупустую банку: пиво выплёскивается, и приходится отдёрнуть краешек юбки, чтобы пена не попала на ткань. «Если бы пролила, тебе конец». Кристина, хмурясь, разглядывает изувеченную обувь. Выкидывает туфли в урну, а потом за ними и банку с пивом. Это была большая ошибка: пить пиво. От одного запаха спиртного она теряет над собой контроль, поэтому только нежное вино и только в компании Яны. Яна… Позвонить ей? «Нет, тогда придётся много всего объяснять». Блузка уже испачкана в чём-то. Когда он успел? Девушка рассматривает царапины на ногах — и откуда они только взялись… Она забирается на лавку с ногами и растирает затёкшие ступни ладонями. Боже, какая голова тяжёлая… Хорошо, что он решил угоститься пивом.

Девушка глубоко вздыхает, глотает таблетку и растирает ноющие виски. Она достаёт из сумки лёгкие туфли-балетки, обувается и медленно, чтобы не отдавалось в затылке, идёт обратно в парк. Находит в траве Ивана Матвеевича, помогает ему подняться. Сажает на лавку и долго массирует кисти его рук, чтобы вернуть нормальное кровообращение.

Иван Матвеевич смотрит на неё с непонятным выражением тусклых глаз.

Через час девушка помогает ему добраться до дома и ждёт, пока он дрожащими руками вставляет ключ и заходит в квартиру.

— Я не купил молока и хлеба,— говорит он вдруг голосом тихим и безжизненным. Это его первые слова за последние два часа.

— Молока с какой жирностью? Два с половиной или три и два?

— Всё равно.

Девушка медлит. Потом просит:

— Дверь только не запирайте.

Через десять минут она возвращается с покупками. Лилит, хорошенькая армянка, посоветовала ей также купить мёда, фруктов, овощей, овсяной каши и грецких орехов. Поэтому пакет полон, и дома у Ивана Матвеевича девушка аккуратно раскладывает продукты на столе и в холодильнике. Просит его не пренебрегать приёмами пищи. Иван Матвеевич молчит.

Девушка стряхивает пыль со стола, подоконников, шкафа и книг. Разбирает сваленную в кучу одежду. Пиджак вешает на плечики. Всё это время Иван Матвеевич сидит перед выключенным телевизором, сложив руки на колени. Время от времени Кристина рассказывает ему, куда она убрала одежду или помытую посуду. Обещает купить мыло, салфетки, средство для мытья посуды и занести на днях. Потом вздыхает и направляется в прихожую.

— Может, год ещё,— вдруг говорит Иван Матвеевич.— Полтора. Потом не придётся ничего приносить. Не старайся.

Девушка, застыв, стоит босиком в выстуженной прихожей и не оборачивается. У неё ощущение, словно её поймали на месте преступления, и она маленькая девочка. Ноги покрываются мурашками.

— Я понимаю, почему ты сходила за покупками.

Кристина молчит.

— Глупо так. Думал начать всё заново. А вообще… Жаль, что так мало получилось. Когда в первый раз прочитал, что ты пишешь, стало любопытно побывать в твоей коже.— Перед словом «кожа» он делает едва заметную паузу.

Девушка обувается не глядя. Впрочем, в прихожей уже совсем темно.

— Кристина. Не читай свой дневник у всех на виду.

Потом он замолкает. Кристина ждёт ещё пару минут, не до конца просунув одну ногу в балетку. Встряхивает головой, обувается до конца и выходит, не попрощавшись.

На улице включили фонари и звёзды. Кристина, задрав голову, идёт к своему дому. Звёзды расплываются, и фонари светят мутно. Идти до дома три минуты, но этот путь получается преодолеть только за пятнадцать минут, и девушка опускается без сил на низкую, утопленную в земле лавочку, отполированную штанами соседей до блеска. Она знает, что сегодня дневник будет исписан до изнеможения. Она чувствует себя воровкой. Как будто отобрала то, на что человек надеялся. Во рту резкий металлический привкус: то ли от баночного пива, то ли губу прикусила.

Рядом садится Яна и берёт тёплыми ладошками холодные руки Кристины.

— Пахнет пивом,— убеждённо говорит она.— Похоже, что-то случилось. Не надо так. У меня там мама приехала, я на минутку прибежала, тебе там домашних пельменей и пирогов оставила, занесла к тебе. Они вкуснее пива, честно. …Слушай, если нужно, я с тобой посижу. Маму только предупрежу. Если хочешь, даже напьёмся вместе. Просто беспокоюсь…

Кристина улыбается и качает головой:

— Беги домой. Завтра ещё увидимся, расскажу тебе всякого интересного.

Яна радостно целует её в щёку:

— Только позвони, если захочется ночью поговорить? Я звук на телефоне не буду выключать. Завтра просто в посёлок уеду на пару дней. Как вернусь, приду к тебе, всё-всё расскажешь.

— Договорились. Беги, мама соскучилась. Привет ей передай от меня.

— Хорошо,— улыбается Яна и лёгкими шагами исчезает в темноте.

У Кристины ощущение, что через пару дней встретиться не получится. Почему — она объяснить не может.

Надо начинать готовиться к экзаменам.

Жаль, что Янушка уезжает.

========== Пятьдесят девятый раз ==========

Яна говорит:

— Ты знаешь такой факт, что на иностранном языке психологически проще признаваться в любви и крепко ругаться? Как будто меньше стесняешься или меньше стыдно.

Кристина важно кивает, глядя на рыжеволосую зеленоглазую Яну. Это видеть непривычно, потому что это её собственное тело. Но абхазское вино такое вкусное, что границы размылись, и Яна — уже как будто Кристина, или наоборот, и это вообще всё снится, судя по состоянию, которое иначе как плывущим и назовёшь. Кристина, непривычно светленькая и слегка угловатая, с маленькой грудью, ощущает, как её тело несёт где-то тёплыми волнами, густыми и почти прозрачными.

— Так вот,— прервавшись на созерцание ссадины на коленке — коленка принадлежит Кристине, ссадина авторства Яны,— глубокомысленно продолжает Яна,— я сейчас в твоём теле, поэтому мне проще говорить откровенно. Как будто я не своими губами говорю, да ещё на иностранном языке.

— Я думаю, это всё вино,— улыбнувшись, говорит Кристина.

— Не согласна. Или нет, согласна. Но всё равно я права, ты же сама меня считаешь очень умной. Да?

— Ты говорила о том, что хочешь поделиться чем-то откровенным.

— Точно. Ты гений,— восхищённо говорит Яна.— Откуда у тебя такая память?

— От предыдущих поколений. Не отвлекайся,— смеётся Кристина,— а то опять забудешь, что хотела сказать.

— Ага. Вот,— тянет она.— У меня в голове такой шабаш! Это всё к чему-то приведёт. Мне недавно снова признались в любви. А мне скучно стало. Я жду чего-то ещё.

Кристина внимательно слушает.

Яна бережно ставит бокал у ног — обе сидят на полу — и, непроизвольно дотрагиваясь до себя непривычной — волосы, кисти рук, грудь, всё новое, отчего движения скованные,— надолго задумывается.

— Мне хочется уехать из этого городка. Но что-то меня тут держит. Как будто, если я уеду, без меня произойдёт что-то интересное. Что-то совсем рядом. Как будто я в эпицентре. Око тайфуна. Знаешь, что это такое?

Кристина кивает. Она чувствует, как лёгкое опьянение слишком быстро уходит, и отпивает ещё глоток красного вина. Ей пока не хочется, чтобы этот сон заканчивался.

— Как будто что-то совсем рядом, на соседнем этаже или прямо в соседней квартире. Я это чувствую, понимаешь? Вот. А я сама не понимаю. Просто ощущаю. Это странно. И мне хочется, чтобы это что-то непонятное меня заметило. Чтобы оно поняло: вот эта Яна — она как раз то, что нужно. Для чего? Сама не знаю. Но мне хочется погрузиться в это непонятное. С головой. Ощутить до пяток.

Кристина вовремя подхватывает бокал Яны, которая решила скрестить ноги по-турецки, отчего вино едва не пролилось. Яна кивает и берёт бокал из её рук. Кристина заправляет ей за ухо прядь волос, свесившуюся на лицо. Ей не хочется, чтобы её волосы намокли в вине.

— И как это сделать, я не понимаю. Когда я прихожу к тебе в гости, я прямо чувствую, что тут что-то пропитано электричеством. Нет, не электричеством. Какими-то ещё волнами. Какие ещё волны бывают?

— Магнитные. Гравитационные. И ещё пять видов волн, кажется, да? Я плохо физику учила.

— Вот. Наверняка они. Какие-то из них. Меня притягивает и отталкивает, и пронизывает, и вообще. И я не знаю, что мне сделать, чтобы меня заметили. Я как серая мышка, только белая.

Кристина улыбается.

— Чего ты смеёшься,— Яна притворно надувает губы.— Я серьёзно. Я как будто хожу кругами, что-то ищу, но не нахожу, и этого недостаточно. У меня мысли — закричать во всё горло, петь песню на косметическом… на космическом языке. Или выйти голой на улицу посреди дня, бежать по крыше и остановиться у самого краешка, балансируя, и чтобы поток ветра держал меня. Тогда меня будет заметно, да?

— Тогда тебя все заметят, и вполне понятные люди вокруг, голую-то посреди улицы.

Яна неожиданно сильно смущается. Кристина тоже смущается, потому что никогда не видела себя со стороны смущённой, а это зрелище действительно необычное, и она прижимает холодные ладошки к пылающим щекам. Яна одновременно с ней делает то же самое, обе смеются, и сон заканчивается.

Наутро обе жадно выпивают по две чашки прохладного чая, и Кристина, запуская пальцы в рыжую шевелюру и пытаясь привести её в порядок, долго хмурится и думает, почему ей так важно попросить подругу пообещать, что та не будет стоять у края крыши.

========== Сомнительная вечеринка ==========

Я прислоняюсь к прохладному зеркалу лбом. Виски вспотели, и я заправляю рыжие пряди за уши, чтобы не щекотали виски. Опираюсь ладонями о стену, чтобы не упасть, и гляжу в своё отражение. Под глазами синяки, это видно даже в рассветном полумраке. Это всё духота. Всего два бокала вина. Я никогда так плохо себя не чувствовала после вина. Обои старые, крошатся под пальцами. Даже пол липкий, и когда я переступаю босыми ногами, подошвы с тихим треском отклеиваются от старого паркета. Я прикрываю глаза и вздыхаю — мне кажется, что дышать нечем.

Почти четыре часа утра — а ещё такая темнота. Я вглядываюсь в силуэты за окном, слушаю шаркающий звук метлы. Пахнет, как будто скоро осень. И этот звук метлы добавляет грусти.

Окна раскрыты настежь, я в одних трусах. По спине и от горла по груди стекают капельки пота. Хочется сесть на пол, но я боюсь потерять сознание. Шёпотом ругаю себя за то, что согласилась на вечеринку, на сомнительные знакомства, и хорошо, что хватило ума сбежать пораньше. Открываю тугой вентиль крана, под тонкой струёй набираю в ладони воды и смачиваю лицо, шею и голую грудь. Выливаю полные ладони воды себе на затылок и на шею. По спине стекают блаженно прохладные капли. С удовольствием бы залезла сейчас в фонтан посреди города. Выпиваю несколько глотков воды, но вкус у неё такой противный, что я опасаюсь, как бы меня не стошнило.

Я сажусь на краешек кровати. Икры дрожат от слабости, и я упираюсь пальцами ног в пол и сжимаю колени. В полуобморочном состоянии я снова добираюсь до рукомойника и включаю воду, лью её на себя, не заботясь о том, что на полу лужи. Трусы, и так насквозь мокрые от пота, я стаскиваю, оцарапывая себе бёдра ногтями, и отбрасываю ногой куда-то в сторону. Мне сразу легче. Я снова и снова плещу себе в лицо и на грудь водой.

Меня пробирает такой озноб, что зуб на зуб не попадает. От этого невероятно хорошо и плохо одновременно. Я больно ударяюсь ступнёй о железную трубу под умывальником и успеваю оцарапать сосок на левой груди. Но от этих ощущений я прихожу в себя. Дрожь такая, что я изо всех сил держусь за фаянсовую раковину и глубоко дышу. И когда меня наконец отпускает, я снова прислоняюсь к мокрому холодному зеркалу и с облегчением прикрываю глаза. Дышу. Мне почти хорошо.

Неудобно только, что край зеркала врезается в лоб.

Я открываю глаза и всматриваюсь в полутьме в своё отражение.

Горбинка на носу. Глаза, как две черешни. Короткие тёмно-каштановые, почти чёрные волосы торчком, как бывает сразу после сна, полные обветренные губы. Родинка на щеке, совсем крошечная. Я кажусь себе похожей на мальчика.

Я отодвигаюсь подальше от зеркала, чтобы рассмотреть себя всю. Короткая майка, мокрая от воды, и узкие тёмные трусы. Маленькая грудь под майкой, как у подростка, но всё же девичья. Я вдыхаю поглубже и понимаю, что дышать очень легко. И как-то приятно.

— Ну что,— говорю я вслух. Голос тонкий, чуть ли не детский.— Шестьдесят пять. Целых два дня отдыха было.

Подумав, я добавляю погромче, но так, чтобы не услышали соседи и, наверное, родители:

— Как же мне это надоело!

Я бы хотела выразиться покрепче. Но почему-то не смогла.

После чего я опускаюсь на пол прямо рядом с рукомойником и даю себе пять минут, чтобы поплакать и вообще раскиснуть. Через пять минут надо прийти в себя и попытаться для начала узнать, как меня зовут.

За окном кричат вороны, возвещая скорый рассвет.

========== Приготовления к радостной встрече ==========

Я прислоняюсь к прохладному зеркалу лбом. Ещё только четыре часа утра, за окном воздух уже начинает нежно раскрашиваться в розовое, но ночь не принесла желанной прохлады. Я спала раскрытая, в короткой майке и трусиках, потому что даже тонкое покрывало казалось тяжёлым и мучительным.

Я очень стесняюсь предстоящей встречи. До неё ещё часов шесть, потому что его поезд прибывает в десять, но я решила встать пораньше — сначала на пробежку, потом привести себя в порядок и решить, как зачесать волосы — после сна они смешно торчат, даже с той стороны, где пряди длиннее,— и что надеть. Я стою босиком на гладком линолеуме. Пол тёплый, как будто подогрет. Весной и зимой это приятно, а сейчас мне хочется целиком залезть под холодную воду. Но душ я приму после пробежки. Ужасно волнуюсь; пью валерьянку и на всякий случай пустырник; от них двоих внутри меня странное ощущение, и я запиваю их ледяной водой прямо из-под крана. Майка тут же мокрая — я всегда бурно умываюсь. От этого соски чуть больше, а из-за этого и грудь кажется немного больше, и я радостно улыбаюсь.

От пустырника как-то пусто внутри, я вдыхаю, но не сильно вдыхается. Я сажусь на краешек кровати, растёрзанной и горячей, но голова кружится так, словно я сейчас свалюсь в обморок. Это не входит в мои планы. Я, хмурясь, на ватных ногах иду к умывальнику, плещу себе в лицо водой так, что даже ноги все мокрые, и мне вроде бы становится немного лучше. Я так переволновалась? Я снова прислоняюсь лбом к зеркалу и прикрываю глаза. Мне кажется, что дуют штормовые ветра, и меня сейчас унесёт куда-то вбок. Я с трудом открываю глаза, упираюсь руками в зеркало и отшатываюсь.

— Твою дивизию!

Я испуганно прикрываю рот ладонью и смотрю на своё отражение, непроизвольно касаюсь руками голой груди. Глаза огромные, не настоящие. Где родинка?

Я тяну себя за прядь длинных рыжих волос, подхожу к окну и рассматриваю её в зарождающихся лучах солнца. Так же не может быть? Я шарю на столике в поисках телефона, чтобы сфотографировать себя и ещё раз посмотреть; не нахожу; и под подушкой тоже нет, и под кроватью, но под кроватью так пыльно, что я чихаю семь раз подряд, в изнеможении сажусь прямо на пол и вскрикиваю от неожиданности: я совсем без одежды! Я чихаю ещё четыре раза, вытираю нос, и когда в голове проясняется, я наконец-то гляжу вокруг и вижу всё.

Что постель не с бледно-розовыми простынями, а с выцветшими голубыми в цветочек. Что двери в комнату вообще нет на петлях. Что подо мной паркет, а не линолеум. Что ногти на руках накрашены прозрачным лаком, а на ногах подстрижены чуть короче, чем я привыкла. Я прижимаю коленки к груди, хотя уже сейчас мне очевидно, что в этой квартире я одна.

Занавески колышутся от едва заметного дуновения ветерка. Я встаю и нерешительно подхожу к окну, прикрывая ладонями грудь. Грудь полная, и это на какое-то время примиряет меня с действительностью, хотя я по-прежнему ничего не понимаю.

За окном заросли акации и сирени и детская площадка в сером утреннем свете. Кричат вороны, суматошно летая над пятиэтажкой напротив. Пятиэтажка закрывает весь вид, и это самое непривычное. Внизу маленький магазин, ещё закрытый.

Я возвращаюсь к зеркалу, всматриваюсь в своё отражение. Светает быстро, и я могу рассмотреть аккуратные губы, курносый небольшой нос и непривычно огромные зелёные глаза. И бесстыдно рыжие волосы. Даже то, что я совсем обнажена, смущает меня меньше, чем эти яркие волосы. Яркие они в лучах восходящего солнца. Это солнце сегодня не так радует, как обычно.

В груди тесно, во рту сухо, и я пью из-под крана. Но вода невкусная, и я тут же выплёвываю её.

Я встряхиваю головой и нервно смеюсь. Что это всё за шутки? Я снова и снова ощупываю свою грудь, провожу рукой по бёдрам, по ногам, рассматриваю кисти и ступни с непривычно длинными пальцами. Гляжусь на себя в зеркало со спины, обернувшись. И когда до меня доходит, что это не сон, не шутка и не временное помутнение рассудка, я сажусь на пол и горько плачу. Потому что понимаю, что встреча, которую я ждала семь лет, сегодня не состоится.

Вороны, раскричавшись, умолкают совсем уж внезапно, и я сижу, шмыгая носом и уткнувшись в коленки, и совсем не понимаю, что мне делать.

========== Логические доводы и игры рассудка ==========

В первую очередь — позвонить самой себе.

В шестьдесят пятый раз до меня доходит: можно предупредить саму себя. Первые сорок семь раз это было делать гораздо труднее, а потом появились сначала телеграфы, потом телефоны, а в последние несколько лет всё ещё проще. Правда, и поводов звонить не было.

Главное, чтобы она взяла телефон. Сейчас она наверняка напугана. Хорошо, если это просто испуг. Хорошо, если она в панике не хочет выскочить в окно и не бежит в истерике в ближайшую больницу.

Она не отвечает, и я сижу в трусах и мокрой майке на полу и верчу в руках маленький телефон этой несчастной девушки. На телефоне наклейки с обратной стороны: бабочка и цветок. Это мило. Наверняка она сидит сейчас тоже на полу и горько плачет, уткнувшись в колени. Сначала озадаченная, почему она голышом. Потом, скорее всего, снова подойдёт к зеркалу и по-настоящему разглядит рыжие волосы и зелёные глаза. Потом обратит внимание на обстановку. Может быть, попробует найти телефон.

Я размышляю, хорошо или плохо, что сейчас я сама не помню, где мой телефон — в той комнате, где сейчас эта девушка? Может, он вообще не дома? На вечеринке я его точно помню в своих руках. Я показывала фотографии, рассылала песни на ирландском языке. А потом? Как будто провал в сознании.

Попробовав дозвониться раз в пятнадцатый, я бросаю телефон на кровать и сажусь рядом, на краешек. Простыни льняные, очень приятного нежно-розового цвета. Она такая милая, эта девушка. Один из немногих случаев, когда я почти довольна новой внешностью, вкусом и обстановкой вокруг. Я не глядя засовываю руку под подушку и достаю пухлый и аккуратный дневник в розовой обложке. Улыбаюсь: чутьё меня не подводит. Я бережно кладу дневник на место.

Даже кровать стоит у южной стены под углом к окну. Под ногами мягкий тёплый линолеум, и здесь не так душно, хотя тоже жарко.

Но во всём виноват рукомойник. Я специально не стала избавляться от него в своей комнате. Я думала, что эта редкая особенность уже почти ни у кого не встречается. Ведь везде есть ванные, душевые, зачем умывальник в комнате? Но у этой девочки он тоже есть. И мы с ней одновременно стояли, прислонившись лбом к прохладному мокрому зеркалу. Это всё и определило.

Теперь мне очень сложно представить, чем занята девушка, которая заняла моё тело. Я даже не знаю, в каком городе я нахожусь. Из окна я совсем не узнаю улицу.

Я вздыхаю. Раньше я видела собеседников. Когда-то мне было смешно, когда-то страшно, но я точно знала, что делать. Сейчас я в таком состоянии, что проще лечь на пол и бездумно смотреть в потолок, позволяя слезам образовывать две лужицы по бокам. Именно поэтому я встаю и осматриваю комнату.

Комната как с картинки. На стене фотографии с моря и из кафе. На столе графин с водой, фотоаппарат в форме лисички и стопка разноцветных блокнотов. Кровать даже в растёрзанном виде кажется аккуратной, на розовой наволочке вышивка «Хелло Китти». Трогательно. Это школьница? Я размышляю, не пролистать ли мне её дневник. Это нечестно, но действенно. Но потом я вижу на этажерке тонкий ноутбук. Даже он бледно-розового цвета. Я сажусь с ним на постель, скрестив ноги, включаю его и внимательно смотрю на поле для пароля. Как я могу подобрать пароль для девушки, о которой ничего не знаю? Я наугад ввожу несколько глупостей: всякие милые слова и имена симпатичных исполнителей. Потом размышляю и ввожу названия корейских поп-групп. Тоже не то.

Меня осеняет. Я просто закрываю глаза и набираю пароль. И он подходит. Мышечную память не обманешь. Наверняка девушка столько раз набирала этот пароль на клавиатуре, что её пальцы заучили эти движения до автоматизма. Я довольна.

Через полчаса я знаю очень много. На ближайшее время я Юля, а не Кристина. Я заканчиваю одиннадцатый класс, очень много внимания уделяю учёбе. Это приятно: люблю умных девушек. Хорошо, что я умная. Мама в Соединённых Штатах на ближайшие три месяца, папа директор какой-то малоизвестной фирмы, работает, себя не щадя. Я узнаю всё о своих подругах, успехах в учёбе. Выясняю, что мне нравится: от любимых цветов (это нетрудно) до предпочтений во внешности молодых людей. Я не ем сладкого. Я вообще избегаю еды. Вот это неприятный сюрприз. Каждое утро я отправляюсь на пробежку — вот почему спортивный костюм уже приготовлен.

Из закрытого электронного дневника я узнаю любопытные мелочи: сегодня должна была состояться встреча с неким Юрой, который уехал из родного города семь лет назад. Пожалуй, это придётся отложить. Я совсем не знаю, о чём говорить с этим Юрой. Тем более с моим неудачным опытом свиданий. Сколько лет было этой девочке тогда? Десять. Она ждёт и скучает с десяти лет. Поразительно. Тем более я не имею права подводить её. Хоть бы не встретить этого Юру, будь он неладен. Почему именно сегодня-то?

Телефон у девушки заряжен. Я пытаюсь дозвониться самой себе ещё несколько раз. И снова безрезультатно. Просто короткие гудки.

Больше всего меня удручает то, что я сейчас нахожусь в шестнадцати часах езды от своего дома. Сначала я не поверила, но электронные карты на телефоне и на компьютере подтвердили это. Не могу сказать, что это подействовало на меня воодушевляющим образом. Босиком, в трусах и короткой майке, я брожу по дому и запоминаю детали. Холодильник полупустой. Тут следят за фигурой. Я нахожу в морозилке остатки пельменей, варю их и с аппетитом уплетаю. От переживаний голод разыгрался не на шутку.

Проще всего сейчас сесть на какой-нибудь ранний поезд и ехать прямиком к себе. И молить всех возможных богов о том, чтобы Юля не сделала ровно то же самое. Я заплетаю отросшие пряди в короткую косичку, чтобы не мешались.

В тот момент, когда я надеваю вместо условной майки просторную серую футболку, хлопает входная дверь, я подпрыгиваю и скорее натягиваю спортивные штаны.

— Дочь, я пришёл!

Логично, что это её папа. Услышав мою возню, он не стал тихо пробираться после ночи вне дома. Интересно, он действительно работал до утра или провёл ночь немного более изобретательно?

— Будешь со мной завтракать?

Я высовываю нос из комнаты:

— Пап, я скоро на пробежку, потом позавтракаю.

Звучит, кажется, правдоподобно, потому что он смотрит на меня одобрительно:

— Ладно, тогда не жду тебя, я через полчаса снова убегаю.

Запаха пельменей, к счастью, он не почувствовал, а посуду я вымыла.

— Окей.

Это любимое словечко Юли, я уже выяснила.

— В холодильнике остатки салата и ветчина,— говорю я, натягивая толстовку поверх футболки.— И чай я заварила.

— О, точно. Спасибо, дочь.

Папа доволен. Удивительное ощущение. Он не сказал ничего особенного, но у него очень тёплый голос. Я кидаю в рюкзачок телефон, деньги — все, которые нахожу. Дневник не трогаю. Почему-то мне это кажется нечестным — читать бумажный дневник, хотя в сети я прочитала о ней всё, что могла. Не поддаюсь соблазну и кладу на место маленький розовый ноутбук. Нахожу несколько батончиков мюсли, сухие хлебцы и бутылочку воды. Кладу с собой пару смен белья и запасную одежду — аккуратная Юля уже приготовила её в целлофановом пакете. В кармашках много полезного, я инспектирую их и остаюсь довольна. Беру с полки первую попавшуюся книгу и тоже укладываю её с собой. Рюкзак получается увесистым, но куда деваться.

— Всё, я побежала.

— А поцеловать папку?

Ох. К этому меня жизнь не готовила.

Я забегаю на кухню, чмокаю его в щёку, чувствуя себя ужасно неловко. Потом мы с улыбкой машем друг другу, я тайком хватаю в комнате рюкзачок и обуваюсь в прихожей. К кроссовкам хорошо бы носочки, но их я не нахожу, а я и так копаюсь слишком долго.

— Пока-пока!

Я вылетаю на улицу, бегу по аллее так, чтобы меня не было видно из окон, останавливаюсь отдышаться и понять, где вокзал. Навигатор на телефоне задумчив и нетороплив, но добрые прохожие показывают мне путь.

Городок совсем небольшой, и уже через двадцать минут я на перроне, залитом солнцем.

Нужная электричка — почти через пять часов. Я тихо ругаюсь, изучая расписание. Автобусная станция тоже ничем не радует, и я снова уныло плетусь на вокзал. Покупаю билет и человеческую провизию с собой в дорогу — чипсы, растворимую лапшу и слоёные пирожки, а то на мюсли и хлебцах я скоро впаду в депрессию; долго брожу по второму этажу вокзала, где книжные развалы, а потом иду в зал ожидания, сбрасываю кроссовки, устраиваюсь с ногами на лавке и достаю книгу. «Декамерон» Джованни Боккаччо. В общем, Юля девушка не промах. Ладно, я ведь прочитала из книги всего пару новелл, когда готовилась к экзамену; буду восполнять пробелы в образовании. Через полчаса я возмущаюсь чуть ли не вслух: во всей Италии эпохи Возрождения, кажется, не осталось ни одной барышни, которая бы не изменяла своему престарелому мужу. Зачем замуж-то выходили? И монахи слишком прыткие. Я ворчу, поедаю мюсли и продолжаю читать, потому что делать больше нечего. Зачитываюсь, забываю о времени, а потом понимаю, что до моей электрички шесть минут.

— Чёрт!

Я второпях зашнуровываю кроссовки, хотя готова бежать босиком, хватаю рюкзак и, стараясь никого не сбить с ног, мчусь к своему перрону. К новому имени я ещё не привыкла, поэтому, когда меня окликают, а потом ещё хлопают по плечу, я удивлена. Я резко торможу, не верю своим глазам: Юра! Почему в этой толпе я встретила именно его, это романтическое воспоминание несчастной Юли? Я бормочу что-то вроде «прости, сильно занята, давай потом созвонимся» и бегу дальше. Молодой человек озадаченно ставит чемодан на землю и провожает меня взглядом. Это я вижу уже из окна отъезжающей электрички.

========== Перрон, залитый солнцем ==========

Несмотря на восемь часов в поезде, Юра чувствует себя свежим и бодрым. Он успел выспаться, всё съесть, дважды обыграть в шахматы соседа по купе, привести себя в относительный порядок, почитать и даже позаниматься испанским языком. Он опасается не узнать Юлю и пересматривает её фотографии на телефоне. Запоминает мелкие детали: горбинку на носу, черешневые глаза, короткие волосы. Родинка на щеке — он её помнит с детства. До прибытия остаётся несколько минут, и эти минуты в любой поездке самые длинные — уже не терпится сойти на перрон, обнять встречающих, размяться после долгого пути. Солнце заливает вагон, пассажиры, суетливо собираясь и доедая всё, что не доели, снуют по узкому проходу рядом с купе, переодеваются и бурно упаковывают всё в сумки; Юра не выдерживает, берёт чемодан и идёт к выходу, чтобы не мешаться под ногами.

Из раскрытых окон веет свежим, но в вагоне всё равно душно. Мимоходом Юра бросает взгляд в тусклое отражение в окне, поправляет волосы и ставит чемодан у ног. Перрон начинается неожиданно, и Юра во все глаза смотрит, чтобы не пропустить Юлю. Она знает, что он в седьмом вагоне. Томительные четыре минуты, и вот он выходит.

Знакомый запах родного города. Неуловимый и трудноопределимый, но настолько привычный и по-детски правильный, что в груди сжимается. В воздухе оттенки ароматов свежих овощей, прокопчённых шпал, жареных пирожков, ветра и камня.

Юра ставит чемодан рядом, потягивается и оглядывается. Весь перрон тёплый и уютный от утреннего солнца, и тени от столбов и линий электропередач мягко украшают вагоны, и даже люди в толпе кажутся добрыми и симпатичными. Потом лицо молодого человека озаряется улыбкой: навстречу бежит Юля. В детстве им всегда говорили, что с их именами в будущем им предначертано быть вместе. Судя по последним письмам Юли, это недалеко от правды. Юра радостно размышляет, будет ли уместным поцеловать её, или лучше только обнять? Всё же они не виделись семь лет… Девушка в серых тренировочных штанах и в толстовке с капюшоном, как будто только что с пробежки, разве что на плече рюкзачок. Но даже в такой простой одежде и с короткой смешной косичкой она выглядит чудесно.

Юра поправляет воротник рубашки и сильнее закатывает рукава. Он всегда носит рубашку с закатанными рукавами: одна из однокурсниц как-то поделилась с ним наблюдением о том, что девушкам нравятся мужские руки и особенно запястья. Юра решил, что это знание универсально. Он распрямляет спину, чтобы подчеркнуть мышцы на груди. Он храбрится, потому что ему нужно суметь как-то деликатно сказать Юле, что он сейчас встречается с другой девушкой. И всё равно ему ужасно хочется произвести хорошее впечатление.

Юля пробегает мимо, даже не взглянув на него.

— Юля? — голос противно сорвался, и он догоняет и ещё раз окликает её, погромче, и дотрагивается до плеча. Мысль об объятиях вылетела из головы.

Девушка оборачивается, явно нерешительно, видит, что молодой человек стоит рядом, подхватив чемодан, и умоляюще смотрит на неё.

— Юля… Ты что, меня не узнала?

— А, Юра… Извини, сейчас немного занята, потом спишемся.

И она, резко развернувшись, убегает дальше по перрону. Запрыгивает в электричку, двери закрываются, и электричка, набирая скорость, уезжает.

Юра несколько минут стоит, изумлённо вытаращив глаза. Потом часто-часто моргает, как будто что-то попало в глаз, шумно дышит и снова ставит чемодан на перрон. Он как-то по-другому представлял долгожданную встречу.

========== Холодный чай и тёплый душ ==========

Первым порывом было выскочить на улицу и куда-то бежать. Я с трудом вспомнила, что на мне ни грамма ткани, вжалась в неудобное старое кресло на высоких деревянных ножках, прижала губы к коленям и попыталась привести мысли в порядок.

Сейчас бы хорошо открыть дневник, написать там по пунктам, какие у меня есть предположения. Но в голове шумит, как будто я напилась ночью, и мысли путаются. Поэтому я перебираюсь в кровать, сворачиваюсь клубочком и занимаюсь тем, что мне кажется самым простым и действенным: снова лью слёзы. Подушка и так мокрая от духоты. Я переворачиваю её. Когда слёзы заканчиваются, я засыпаю, едва прикрывшись простынёй.

Просыпаюсь я уже к полудню. Все мыслимые встречи я проспала. Но почему-то после сна я уже думаю об этом спокойно. Я сажусь на кровати, потягиваюсь и решаю сходить в душ. От духоты потрескивает старый паркет, воздух стал осязаемым, а тело липкое. Очень душно. Я встаю, обнажённой подхожу к большому зеркалу и с любопытством рассматриваю себя. В солнечных лучах волосы почти горят, а глаза не просто изумрудные, а пронзительные. Мне, пожалуй, нравится то, что я вижу. А душ мне не нравится: тесный и очень старый, и вода едва тёплая. Правда, в такую жару и не хочется горячей воды.

Холодный чай приводит меня к мысли, что я ужасно голодна. Но сначала мне нужно кое-что понять. И я направляюсь в комнату: на краешке стола я видела аккуратную стопку тетрадей.

Через полчаса, осознав, что я не Юля, а Кристина, я сижу и смотрю в стену остановившимся взглядом. Мне хочется в клочки разодрать дневник в чёрной клеёнчатой обложке, но головой я понимаю, что он ни в чём не виноват.

Интересно, должна ли я написать про шестьдесят пятый раз сама? Или это должна сделать настоящая Кристина?

Я всё равно не могу поверить.

Нужно исследовать город.

Не забыть бы одеться, когда я выйду из дома. В чужом теле я не чувствую себя обнажённой. Я чувствую все прикосновения, но это как маска или космический скафандр.

Нужно не заблудиться.

Нужно найти и купить какой-нибудь дешёвый телефон, чтобы не заблудиться.

Есть хочу.

========== Любовь к городам ==========

Три часа дня, но небо хмурое, и кажется, что скоро вечер. Свет сквозь облака тёплый, почти персиковый — будет дождь. И пахнет скорым дождём; Яна вдыхает полной грудью. В руках у неё два пакета с гостинцами для Кристины, но она всё равно прибавляет шагу, чтобы успеть до дождя. Ей хотелось прогуляться неторопливо, но она рассчитывает это сделать, когда дождь уже пройдёт. Без тяжёлых пакетов это будет даже удобнее.

Гулять ночью после дождя — любимое занятие Яны. В этот момент и думается хорошо, и воздух в городе чистый и свежий. На аллеях красиво: асфальт красиво блестит под фонарями, листва тоже таинственно поблёскивает, и редкие машины даже добавляют умиротворения. О ночных прогулках девушки не знает никто. Мама не знает, чтобы не беспокоилась, а Кристина не знает, потому что наверняка тоже захочет; а Яне крайне необходимо бывать наедине с городом, большим и всегда звучащим. Иногда она разувается и, тихо ступая босыми ногами по влажному асфальту, ещё больше ощущает свою любовь к городу. Ей нравится бродить тёмными аллеями, выходить на широкий проспект, исследовать тихие улицы, засаженные деревьями, рассматривать старые машины, припаркованные у домов так давно, что, кажется, они скоро врастут в землю. Она покупает кофе в круглосуточной будочке, садится на скамью на тихой аллее, вытягивает ноги и любуется звёздами, если небо чистое. Звёзд в городе видно совсем немного, но тем приятнее за ними наблюдать. В посёлке она, чтобы быть ближе к щедрым россыпям звёзд, забиралась на крышу в одной ночной рубашке. Здесь приходится довольствоваться малым.

Яна бродит по тихим улицам, рассматривает старые пластмассовые игрушки и керамические горшки за едва освещёнными окнами; погружает ладони в ночные фонтаны или под струи воды, орошающей траву на газонах. Она фотографирует рассветные улицы. Заслышав чьи-нибудь шаги, она сливается с тенью на тихих улицах и рассматривает ранних прохожих. В мягких балетках её шаги не слышны никому. Она знакома с таким количеством людей, которые её не знают, что каждый раз поражается, встречая их днём или вечером — они совсем другие. Порой она гуляет в наушниках; в них звучат кельтские мелодии или тихий джаз, окарина и дудук. Но чаще всего ей хватает щебетания ночных и утренних птиц. Если птицы смолкают или, наоборот, беспокойно перекрикивают друг друга, она направляется домой: значит, будет дождь или сильный ветер.

В подъезд четырёхэтажного дома, где живёт подруга, девушка заходит ровно в тот момент, когда асфальт покрывается тёмными каплями. На втором этаже она встречает взъерошенного молодого человека, живущего в мансарде под крышей; они здороваются, потому что постоянно встречают друг друга на лестнице — молодой человек всегда в чём-то синем, всегда торопится; он обгоняет девушку. Пока Яна добегает до третьего этажа, дождь расходится так, что жестяной карниз грохочет, а за окном гул от падающей воды.

Яна ставит пакеты на пол у ног, открывает дверь ключом, который ей давным-давно дала Кристина. У Кристины тоже есть свой ключ от квартиры Яны. Обе уже привыкли приходить без спросу в любое время: они живут в разных концах города, и чтобы не заставать закрытую дверь, проще было обменяться дубликатами ключей. Яна не смогла дозвониться до подруги, поэтому решила прийти и в этот раз без предупреждения.

Погода неистовствует, и в крошечной прихожей совсем темно. Но когда девушка, разувшись, проходит в комнату, она застывает, обескураженная. Из прихожей видно и крошечную кухню, и комнатку. На кухонном столе немытая чашка и блюдце — насколько Яна знает подругу, та никогда бы не оставила на столе посуду. А на столе в комнате в беспорядке лежат тетради, книги и журналы. Это тоже совсем не в стиле Кристины. Что-то произошло.

Яна бесшумно прислоняет пакеты к стене и на цыпочках отходит в тень: хотя её появление в квартире не могло остаться незамеченным, но меры предосторожности не помешают. Без единого звука, стараясь, чтобы босые ноги не прилипали к старому паркету, девушка обходит квартиру, сжав в руке ключ. Исследует кухню, туалет, заглядывает в шкафчики и под кровать. Никого. Она включает фонарик и, перебирая разбросанные на столе журналы, находит раскрытую тетрадь в чёрном клеёнчатом переплёте.

========== Сиреневый закат ==========

Быть Кристиной не так уж плохо, к вечеру заключает Юля.

И дело не только в том, что проблема с поступлением в университет решилась сама собой. Пусть это всего лишь одна ветвь событий, и кто знает, не придётся ли за это расплачиваться, но сейчас не хочется об этом думать.

Бургеры и жареная картошечка. И, конечно, высокий запотевший стакан с ледяной колой. Юля блаженствует: в своём родном теле она всегда запрещала себе так питаться. Одно это примиряет её со сложившейся ситуацией. Она сидит в недорогом кафе, смотрит на солнечную улицу, на двух спорящих воробьёв на подоконнике, исподволь рассматривает свои стройные руки и ноги и довольно улыбается. Вспоминает про кроссовки и тихо смеётся сама над собой.

В магазине ей ужасно понравились ярко-красные кроссовки. Она совсем уже собралась их примерить и попросила продавщицу принести ей пару тридцать шестого размера.

— Вы знаете, на вашу ножку, наверное, больше тридцать восьмой подойдёт.

Юля до слёз смущается, как будто её поймали на горячем, и выбегает из магазина, оставив продавщицу в недоумении. А потом, чтобы загладить неловкость перед самой собой, старается наполнить свой день запоминающимися делами.

Стоит под коротким и безжалостным дождём, чувствует, как платье прилипает к телу. Забирается на заброшенную крышу и слушает ветер. Объедается вкусной лапшой с овощами в китайской забегаловке. Устраивает десятиминутную экскурсию для ничего не подозревающих немецких туристов на их родном языке и собирает с них деньги. Едва не проваливается в открытый люк на дороге. Проводит час в книжном магазине и ухитряется утащить оттуда две книги в красочных обложках. Гуляет босиком по холодному песку у реки. И встречает нежно-сиреневый закат.

Юля неожиданно посреди шумной улицы осознаёт, что всё это она сделала за каких-то четыре или пять часов, да ещё не под своим именем — ей почему-то приходит в голову, что с чужой внешностью она может стать разбойницей и грабить банки, и ей ничего за это не будет. Но, к счастью, девушка решает оставить выполнение этого пункта на потом. И широко улыбается, прикрывая горящие щёки ладонями.

Юле всегда нравилось ощущать себя девушкой в толпе. В наушниках или без них — просто идти сквозь толпу людей, мимо прохожих, мимо кафе и магазинов. Отыскав в новом городе широкий проспект, она двигается, как лодочка в озере вдоль берегов, впитывает в себя обрывки разговоров, цвета витрин, запахи булочных и случайные прикосновения чужой одежды. Разглядывает названия книжных и с улыбкой огибает назойливых зазывал, привлечённых её красотой. И застывает прямо посреди проспекта, глядя на догорающее небо.

Закат по-настоящему сиреневый. Небо вверху раскрашено густой акварелью, бледно-фиолетовый цвет разбавляется голубыми и бордовыми пятнами за густой листвой, а вниз, к горизонту — оседает в оранжевое, мандариновое небо, растекающееся оттенками, и к месту посадки солнца взрывом сочного жёлтого цвета. Золотые отражения на окнах, на балконных решётках, нежно-розовым расцвечены панели домов, и проспект кажется уютным до щемящей грусти в сердце, и даже разговоры вокруг как будто стихают, а музыка в наушниках — тихий джаз на японском.

Девушка вытирает выступившиеслёзы. Ей так хорошо, что каждый момент ощущается как слишком недолговечный и почти последний.

Быть Кристиной хорошо. Видно всё, она не близорука, а значит, не нужно стесняться носить очки. Она много знает и умеет. Она красива. Юля вздыхает. Пусть ничего не меняется больше…

========== Катастрофа в концертном зале ==========

Кристина млеет от ощущения, что находится на грани разоблачения, но снова и снова расспрашивает Филиппа о его свидании с ней же, Кристиной, два года назад; Филипп, который зашёл на промежуточной станции, вполне откровенен, и Кристина с удовольствием слушает, насколько она ему нравилась. О том, как он оказался в теле Кристины, он сначала умалчивает, а потом, страшно смущаясь и оговариваясь, рассказывает о том странном случае. И, чувствуя себя неловко, говорит, что девушка напоминает ему Кристину — словами и жестами, неуловимо и ностальгически.

Когда он только вошёл в вагон, оглядел свободные места и сел прямо напротив неё, девушка хотела сжаться в комочек, вжаться в спинку сиденья, исчезнуть с планеты или стать невидимой, и лишь спустя несколько мгновений вспомнила, что она теперь скорее Юля, чем Кристина. Благодаря незначительной мелочи — девушка уронила книгу, смутилась, а Филипп поднял — разговорились, через десять минут смеялись над незамысловатыми шутками и обсуждали недавно прочитанное и фильмы; «Ты одет как бармен из японского мультфильма», — а он и правда в белой рубашке, жилетке, брюках и начищенных туфлях очень отличался от всех в вагоне, похожих на мешки с картошкой; Кристина сказала, что любит пиццу и с улыбкой заметила, что Филипп вздрогнул,— наверняка до сих пор не ест её. Быстро перевела тему на что-то другое, отвлёкшись на красивый закат за окном. Деревья проносились мимо, безмолвные, пруды сливались в одну свинцовую полосу, и девушка слушала и поражалась.

— Я сидел в гримёрке. Так это у нас называлось, как будто мы великие звёзды. Я не просто волновался. Представляешь, играть собственное произведение. А там сидит почти две тысячи человек. И ты сидишь, у тебя под ногами бутылка виски, и ты мечтаешь приложиться к ней, но не позволяешь себе.

Кристина, замершая в неудобной позе, внимательно слушает. Два года назад ей понравились руки Филиппа.

— У тебя руки, как у пианиста,— сказала она тогда смело.

— Я и есть пианист.

Она была обречена влюбиться. Спустя два года его руки всё такие же красивые.

— У меня было большое искушение смыться.

— Почему?

— Не знаю. Сейчас я убеждаю себя в том, что это было предчувствие. На самом деле, наверное, просто страх. Все эти люди, которых я не знаю, будут слушать меня. И мои композиции. Мне казалось, что меня забросают гнилыми помидорами.

— Но ведь ты действительно круто играешь,— говорит Кристина и прикусывает язык. Но, кажется, он ничего не заподозрил.

— Да, в общем-то, благодаря Кристине я тогда и поверил в себя. До сих пор ей благодарен. Начал писать свою музыку…

Кристина обмирает от удовольствия.

— Я не выдержал, сделал глоток виски. И он как будто прояснил всё в моей голове. Я сбежал через чёрный ход. А на следующий день прочитал уже в газетах, что обвалилась крыша над сценой. Тогда, когда я должен был выступать. А благодаря тому, что меня бегали и искали по всему театру, на сцене никого не оказалось.

Филипп давно уже вышел на своей остановке, а Кристина сидит в полупустом вагоне, смотрит в тёмное окно на мелькающие фонари вдоль путей и думает. Она решает, что романтическое начало отношений, слегка неловкое, но трогательное, все эти свидания и нежная переписка — это самое прекрасное и вдохновляющее, что только может быть на свете. Даже если это начало потом ни к чему не приводит.

========== Австралийское вино ==========

— У него лаконичный вкус, вот,— говорит Александр.— Без изысков, но какой-то честный. Вот у грузинских вин более бархатистый, убаюкивающий вкус. А тут такой, после которого ещё хочется горы сворачивать.

Юля не чувствует ног от усталости, и Александр каким-то шестым или шестнадцатым чувством понимает это, поэтому они на летней веранде с учтивыми официантами и негромкой музыкой.

— Поскольку нет излишней мягкости, то, на мой вкус, подходит под всё — и с восточной рисовой кухней со специями, и под мясо разной степени прожарки, и даже под рыбные блюда — только под жареные, но и с фруктами не будет противоречить их вкусу. И просто бокал, чтобы подумать в одиночестве.

Юля внимательно слушает. В сгущающихся сумерках её кожа глубокого винного оттенка. Александр воодушевлён её вниманием. На перила у столика садится воробей и тоже внимательно слушает. Вдалеке машины сигналят и не задерживаются на перекрёстках.

— Вкус ассоциируется с древесными влажными ароматами, ранневесенней свежестью и звёздной ночью.

— Ты так здорово во всём разбираешься,— восхищённо говорит Юля, глядя на Александра влажными глазами,— и так красиво рассказываешь.

— Это же ты мне рассказывала об этом всём, о культуре вин,— смешавшись, говорит Александр.

— Ну да,— убедительно кивает Юля,— и я очень рада, что ты так хорошо всё запомнил и стал изучать.

— Это точно,— важно кивает Александр. По молчаливому уговору, как он считает, они не вспоминают недавнее неудачное свидание, когда ему невесть что примерещилось.

Юля, конечно, об этом свидании знает из чёрной тетради, но пока не догадывается, что это тот самый Александр. Пока она очарована новизной ощущений. И само знакомство было странным — перед ней возник красивый юноша с гривой тёмных волос, вьющихся; он встряхивает ими, чтобы не лезли в глаза, и от этого движения мускулы под простой серой футболкой волнующе играют, и Юля зачарованно смотрит на его запястья, на его татуировки, на его дорогущие простые джинсы, а он, волнуясь, извиняется за что-то недавнее и просит хотя бы минуту послушать его —

— Крис, тогда было наваждение какое-то…

Юля слушает и слушает, как он смущённо объясняет, что увидел что-то странное — от звуков его голоса ей даже не хочется вдаваться в детали, что он там увидел;

— Давай выпьем по чашечке кофе, здесь, в «Улитке»?

«Улитку» она видела; название — как у детской площадки, но сидят там на веранде очевидно не пролетарии и не санкюлоты; «чем я таким рискую?» — и она соглашается.

— …Он мне говорит: Саш, я вчера тебе не занёс деньги, но завтра точно занесу. Но это не точно.

Ага. Значит, его зовут Александр. Очень приятно.

Девушка попеременно разглядывает татуировки на его руках и слушает его. Одновременно не получается. Впечатления забивают каналы восприятия.

— А ещё, знаешь, эти красные или голубые «фольксвагены», на фоне которых все девушки любят фотографироваться для инстаграма?

— А, эти милые автобусы? — понимает Юля.— Ой, да…

— Я хотел купить такой. Было бы здорово гонять на нём. Но потом просчитал…

Звук его голоса убаюкивающий, но про машины девушке неинтересно. И пока Александр рассказывает, какие были варианты, и что он ездил в два соседних города смотреть на другие микроавтобусы, и где-то дизайн отличный, но большое потребление бензина, а где-то салон неудобный, Юля, справляясь с зевотой, слушает скорее звуки кафе — позвякивание ложечек о кофейные чашки, стук каблучков новых посетительниц, тихую музыку, негромкие голоса, приглушённый шум кофемолки; всё это напоминает ей звуки с джазовых пластинок, которые иногда меланхолично слушает папа; и девушка наблюдает за другими посетителями кафе.

За соседним столиком сидит молодая мама с дочкой. Дочка вся в бантиках, скачет на мягких подушках сидя и на полном серьёзе уговаривает маму не есть салат из травы, а лучше прийти домой и сделать салат из халвы и щербета.

— И посыпать сверху шоколадной крошкой,— задумчиво добавляет мама. У неё обнажённое плечо, бежевые складки невесомой ткани и пушистые босоножки.

— Да! — сияет девочка.— Давай? Ну давай сделаем! Ну мамочка, ну давай!

Юля думает, что такой салат и она бы попробовала. Раз уж не надо следить за весом. Господи, сколько во взрослой жизни проблем! Когда она была такой же маленькой, ей и в голову не приходило думать, сколько она ест. Мармеладки в форме медведя были вкуснее куриного супа, пока в пятнадцать лет она не открыла для себя мир бургеров и исчезающей талии. Пришлось жёстко ограничивать себя, чтобы хоть кому-то нравиться. В какой-то момент пришло ужасное осознание того, что нравится не она, а папина машина, мама в Америке, и именно с тех пор на запястьях девушки едва заметные следы от порезов. На том, прошлом теле. Юля мельком глядит на гладкие руки. Эта Кристина глупостями не занималась.

Вино терпкое. Почему она согласилась, чтобы он заказал вино? Австрийское или австралийское? Стыдно спрашивать. Мысли странные. Если он предложит пойти к нему домой, ведь захочется согласиться. А можно? Нельзя, но уже можно. Юля представляет себя раздетой перед ним, непроизвольно теснее сжимает колени и обнаруживает свою ладонь у груди. Что будет лучше? Пощёчина, чтобы не позволял себе лишнее? Как это называется: «блэк хэнд», пощёчина тыльной стороной, чтобы не было больно? Или… Ох! Юля вспыхивает и с преувеличенным вниманием начинает прислушиваться.

— …заброшенный город.

Юля думает, что, кажется, она пропустила что-то интересное.

— Ты мне про него расскажешь подробнее?

Через час, по совершенно тёмной звёздной улице, они идут, взявшись за руки. Александр рассказывает про заброшенный город, и про историю своих татуировок, и про имя своё и имя Кристины, так что девушка даже немного ревнует к этой безвестной, и ещё про созвездия, и про маленьких детей, про бесконечные путешествия, и про виды поцелуев; и на ночной набережной, чтобы немного остудить мысли, Юля разувается и пробует пальцами ног прохладную беспокойную воду, а Александр держит её за талию. Девушка слишком хорошо представляет, что будет дальше. Она оттягивает этот момент, и в то же время думает, как бы ускорить течение времени.

— Юля! — негромко произносит чей-то мягкий женский голос.

Юля, растерянная, босая, с туфлями в руке, замирает и испуганно оглядывается.

========== Фламандские земли, четыреста лет назад ==========

Бог не простит. Но господи, как же хочется нырнуть в эту ледяную реку и уже не всплывать. Поясница окаменела, а руки ничего не чувствуют.

Женщина на мгновение бросает рубашки, кладёт осторожно стиральную доску на камни и распрямляет поясницу. Поясница податливая, словно свежий хлеб. Это странно, лет двадцать такого не чувствовала. Она с удивлением смотрит на свои молодые руки и красивые розовые пальцы. Расшнуровывает рубаху на груди, взвешивает ладонями молодые крепкие груди с розовыми сосками, удивляется, а потом стонет:

— Всё заново! Ещё тридцать лет стирки и уборки!

И, тяжело вздохнув, продолжает стирать.

Только бельё в ледяной реке какое-то чужое.

========== Небольшое расследование ==========

Расчёт был простым. Если девушка обернётся на имя, значит, Яна оказалась права. Если нет, всегда можно извиниться и сказать, что обозналась в сумерках.

Яна сбилась с ног, но нашла девушку.

Она не может себе ответить на вопрос, как она почувствовала, что Кристина где-то далеко. Наверное, когда уже не представляешь своих дней без подруги, получается её чувствовать вне законов логики.

В чёрной тетради с клеёнчатым переплётом было любопытно. Яна боролась с собой, но не устояла. Зато нашла несколько своих портретов. На первом, смешном и неуклюжем, она была похожа на лягушонка. На втором Кристина нарисовала её с половником и в фартуке. Яна вспомнила свои попытки приготовить обед для подруги и покраснела. Готовка ей не даётся, потому что она слишком увлекающаяся. Третий рисунок Яна рассматривает долго. Она снова краснеет, когда видит, что в своих заметках подруга зовёт её «Янушка» — обычно они постоянно подшучивают друг над другом и уж точно никогда не используют уменьшительных имён.

То, о чём Яна и так догадывалась, было очень подробно описано. Все случаи перемещений, все попытки вернуться в своё тело, все страхи и привычки, связанные с этим.

Яна ненавидит себя за то, что не может оторваться от дневника. Она зажигает свет, потому что в комнате совсем темно, и она едва разбирает буквы, да ещё нос шмыгает, и приходится время от времени вытирать глаза.

Девушка делает над собой усилие. Раскрывает последние исписанные страницы — записи там совсем недавние, вечером того дня, когда Яна встретила девушку на детской площадке у дома, на низенькой скамеечке, и пообещала скоро вернуться.

Ноутбук. Кристина очень редко им пользуется. Когда свет горит, очень хорошо видно, что на ноутбуке нет пыли.

Яна включает его. Через несколько минут она убеждается, посмотрев несколько открытых страниц, что Кристина совсем не Кристина.

========== Преследование ==========

— Юля!

Юля смотрит на невысокую светлую девушку, лихорадочно пытаясь понять, откуда та узнала, что она не Кристина. Александр мгновенно улетучивается из головы.

Несколько секунд неловкого молчания, и Юля, сорвавшись с места, бежит вдоль реки, слыша за собой торопливые шаги. Оглядывается — светлая девушка бежит за ней, размеренно дыша, а фигурка Александра где-то уже очень далеко, в ночном зыбком воздухе; Юля, сбивая пальцы на ногах, взбегает по тёмной узкой каменной лестнице, прячется за каменные выступы, поросшие холодной травой, и пытается унять дыхание.

— Юля…

Взвизгнув, Юля сбрасывает с плеча руку светлой девушки и бежит дальше, не разбирая дороги, прижимая к груди туфли, как какую-то последнюю надежду, наступает в лужу, провалившись по щиколотку в холодную воду, ругается, прячется в тени деревьев, пытается разглядеть преследовательницу. Бежать босиком — то ещё удовольствие, но на каблуках было бы ещё хуже; под ногами словно все кочки и лужи мира; и вдруг, всего через сотню метров, девушка оказывается у собственного дома — не своего, конечно, а Кристины; в порыве вдохновения почти взлетает по тёмным ступенькам, запирается в квартире, садится на пол и тяжело дышит.

Звонок в дверь, и девушка замирает. Она старается сдержать дыхание, отползает от двери — комнаты она уже успела выучить; ещё звонок и ещё, нетерпеливый, Юля сглатывает слюну, которая кажется ей жёсткой, и затихает в углу, прислушиваясь. Шагов всё нет. Безумная девушка за дверью. Ладони вспотели, и Юля вытирает их о короткое платье. Несколько томительных секунд она размышляет, стоит ли поглядеть в дверной глазок, находит тысячу аргументов, а потом встаёт и, стараясь, чтобы даже звук её тихих шагов не был слышен, крадётся к двери.

Задерживает дыхание. На цыпочках делает пару шагов.

И в этот момент слышит звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине.

========== Гданьск, 40 лет назад ==========

Простая стена дома может довести до сумасшествия, если видеть её каждый день утром и вечером.

Агнешка стоит на балконе босая — в одном халате, растрёпанная и усталая после бессонной ночи за чертежами. Вдыхает запах предрассветного сентябрьского города — свежесть, бензин, пожухлая листва и папиросы — и любуется нелепой сплошной стеной дома напротив. Когда день, а лучше вечер, справа от стены уютный вид — тёплая листва и старенький автомобиль, виднеющийся сквозь ветви. Утром эта машина навевает грусть. Стена тусклая и жёлтая, но на фоне медленно светлеющего жемчужного неба кремовая, как будто из мрамора. Девушка, чтобы не впасть в депрессию от однообразного вида, представляет, как она ходит по мраморному прохладном полу, в смешном своём халатике и босиком, улыбается и поджимает пальцы на ногах, стесняясь, как будто кто-то увидит. Ей представляется, как с колонн, увитых лозами, свисают кисти винограда, и она срывает их. Если зажмуриться, можно даже ощутить вкус сладких виноградин. Как обычно, воображение уносит девушку очень далеко. Агнешка встаёт на цыпочки от полноты чувств, вдыхает полной грудью и задирает голову — ни одной звёздочки не видно. Вот бы сейчас оказаться где-нибудь, не на опостылевшем балконе в пригороде, а где никогда не бывала… Девушка зажмуривается, а когда раскрывает глаза, не сразу понимает, что не так. Стена напротив серая, как будто смыли с неё все краски. Облака набежали, небо почти синее. Спать пора, девушка качает головой и возвращается в тёмную комнату. Собирается уже лечь, развязывает пояс на халате, спускает халат с плеч, но обнаруживает в постели чьё-то неподвижное тело. Громко взвизгивает и отпрыгивает к противоположной стене, прикрывая обнажённую грудь.

— Анют, ну ты чего… Ложись уже, рано вставать,— говорит тело мужским голосом.

По-русски: русский язык Агнешка изучает в университете. В оцепенении девушка сползает по стенке на пол, потому что ноги не держат…

Всё-таки проклятая стена свела меня с ума, думает девушка.

— Ложись…

— Да, сейчас,— бормочет девушка, опрометью бежит в ванную — почему полотенце не синее, а жёлтое? Чуть не поскользнувшись на мокром полу, запирается, дрожа, замечает себя в зеркале и, ухватившись за рукомойник, садится на краешек облупленной ванны. В зеркале отражается не она, а совсем другая девушка. В заплатанном халате, с распущенными светлыми волосами, круглолицая… Агнешка спрашивает у отражения:

— Анюта?

Но отражение лишь повторяет движения её губ; в отражении девушка бледная и с расширившимися глазами, растерянная и совсем чужая.

========== Извлечение ==========

— Вылезай уже из-под кровати.

Юля машет головой, как будто Яна может это увидеть. Она уже знает, что девушку зовут Яна.

— Меня зовут Яна. Я подруга Кристины. Тебе вообще незачем бояться меня. Я просто хочу объяснить, что произошло.

Но Юля только ещё больше вжимается в стенку под кроватью.

— Вылезай. Иначе я туда тоже залезу. Я знаю, там уютно, и места для двоих точно хватит, я проверяла. Когда я впервые была в гостях у Кристины, я спряталась от грозы под кровать, и Крис надо мной очень смеялась. Мы с тех пор и подружились.

Голос Яны приглушён, доносится сверху, а перина на кровати ещё больше гасит звуки. Мимоходом Юля думает, что это ещё потому, что подушка слишком пышная и одеяло тёплое.

Юля видит только босые ноги. Почему-то она сначала думает, что девушка тоже не красит ногти на ногах. Это бессмысленно: лак облазит слишком быстро. Господи, думает Юля, о чём я думаю. Если она разулась, значит, она тут чувствует себя как дома. Значит, пока не будет убивать.

Яна садится на корточки. У неё худенькие коленки. Юля крепко зажмуривается.

— …Что?

— Что?

— Мне кажется, вдвоём под кроватью немного тесно.

— Да.

— Вылезаем?

— Ты первая.

— Хорошо,— соглашается Яна.— Только ты тоже. Я буду себя глупо чувствовать, если нужно будет снова залезть к тебе под кровать.

— Я постараюсь.

— Иначе мне придётся приманивать тебя пирожными. В холодильнике есть вкусные пирожные, если ты всё не слопала.

Через полчаса они сидят прямо на полу на кухне, подтянув к себе ноги, и пьют домашнее вино.

— Думаю, Кристина не будет сердиться, всё равно это вино я ей привезла.

Пирожное всего одно, и Яна великодушно отдаёт его Юле.

— Тебе нужнее, ты сильно переволновалась.

Юля с благодарностью смотрит на девушку, откусывает от заварного пирожного, после чего её руки и даже коленки в креме. Она облизывает ладони и, чувствуя себя ужасно глупо, коленки. Кожа на коленях по вкусу отличается от её собственной.

— Я думала, ты терминатор…

— Терминатор? — растерянно переспрашивает Яна.

— Ну, робот…

— Я знаю, кто такой терминатор. Просто… почему?

— Ты гонялась за мной.

— Ох, да я себя больше Шариком из мультфильма чувствовала. Ну, который с фоторужьём гонялся за моделью.

Юля слабо улыбается:

— Видишь, всё равно это мало похоже на человека.

— Извини. Я правда не хотела тебя пугать.

— Я понимаю… Но тогда единственным выходом казалось спрятаться под кровать.

Яна вздыхает и спрашивает прямо:

— Ты же прочитала всю чёрную тетрадь?

Юля застывает. Потом вытирает губы тыльной стороной ладони и машет головой:

— Я не хочу возвращаться обратно.

— В своё тело?

— Да. Нет. Не хочу.

Яна встаёт, раскрывает холодильник и долго стоит, озарённая теплым светом, пока холодильник не начинает издавать недовольные звуки. Девушка выхватывает ветчину, сыр, зелень, хлеб, помидоры и соусы, кидает свёртки на стол и захлопывает холодильник.

— Давай сэндвичи приготовим. А то вино быстро в голову ударит.

— Давай.

Юля делает паузу, потом говорит:

— В своём прошлом теле я была толстой.

— Ага,— рассеянно кивает Яна.— Сорок два килограмма и метр шестьдесят четыре рост.

— В том и дело, что сорок четыре, а не сорок два.

— И это называется толстая?

— Была толстая. Пока не стала себя в порядок приводить. А домашние думали, что я страдаю анорексией.

— А ты ей не страдаешь, а наслаждаешься.

— Да ну тебя. Серьёзно, я свой рацион выстроила. А меня никто всерьёз не принимает. А я лишь хочу быть такой, чтобы мне комфортно было.

— Извини,— примирительно говорит Яна и выкладывает сыр аккуратными треугольниками на хлеб. Это уже третий этаж сэндвичей.— Не хотела тебя задеть.

— Спасибо… Меня вообще как за маленькую держали. Поссорилась с мамой, сказала, что ухожу из дома навсегда. Мама говорит: хорошо, только к ужину не опаздывай.

Яна тихо фыркает, но сдерживает смех.

Сэндвичей получается много, девушки приносят из комнаты покрывало и ещё уютнее устраиваются на полу кухни. Юля делает большой глоток вина, обнимает коленки и смотрит в потолок.

— Что там?

— Где?

— На потолке.

Юля улыбается и вытягивает ноги перед собой. Они неправдоподобно длинные, девушка до сих пор удивляется этому.

— Ты тоже издеваешься надо мной.

— Нет. Я просто хочу, чтобы ты не уходила в себя.

— Как ты меня раскусила?

— Ты на компьютере заходила на свою страницу, очевидно, чтобы проверить, что с твоим телом всё в порядке.

— Ужасно звучит, но всё так, да…

— Завтра тебе на работу,— говорит Яна.

— Что?

— У тебя смена в кафе. В «Рыжей ирландской ведьме». Ты там работаешь официанткой. Тебе же нужно как-то платить за квартиру, за интернет и за телефон. Кстати, телефон у тебя отключен?

— Я не знаю…

— И ещё двадцать девятого числа тебе на обследование надо идти.

— Какое обследование? — Юля совсем растеряна.

— У тебя небольшие проблемы с сердцем, раза два-три в год ты ходишь на обследования. Обычно ты забываешь про эти даты, я тебе напоминаю.

— Как всё сложно,— Юля вздыхает и смотрит в потолок, снова подтянув к себе ноги и обняв колени.

Яна запускает руку в её волосы и осторожно гладит по голове.

— Ты же на самом деле очень мало знаешь. Ты в её теле пока ещё день. Через пару недель ты столько узнаешь, что бонусы вроде того, что ты уже поступила в университет, покажутся жалким утешением. И сложности с родителями, с молодыми людьми…

— Откуда ты знаешь, что я думала об университете? Ты читаешь мысли?

— Пока нет,— улыбается Яна.— Просто я бы сама об этом думала.

— Наверное… Будет честно, чтобы Кристина тоже принимала решение?

— Да, наверное. Давай позвоним Кристине? У неё ведь наверняка твой телефон сейчас.— Яна протягивает Юле свой телефон, и девушка набирает свой номер.

После пятого длинного гудка Яна звонит снова, потом ещё раз, а на четвёртый раз телефон Юли оказывается выключенным. Юля встревоженно глядит на Яну.

========== Вынужденная остановка ==========

В поезде у Кристины сидячее место.

Она уже не пугается того, что ноги у неё короче, чем она привыкла, а ногти на руках покрыты нежно-розовым лаком. Девушка приводит в порядок волосы, садится с ногами на сиденье задом наперёд и ест горячую лапшу со специями из коробочки. К счастью, в вагоне есть титан, и она просто залила лапшу кипятком. В вагоне очень мало людей, а рядом вообще никого. Поэтому все три сиденья в распоряжении Кристины. Серая футболка просторная, сползает с одного плеча, и девушка постоянно поправляет её. Кроссовки где-то внизу, под сиденьями, а в толстовке было слишком жарко, и её пришлось уместить в рюкзак, и так набитый всякой всячиной. Кристина глядит на убегающие поля и рощи в окно, потом, соскучившись, читает новые главы «Декамерона». Надолго её не хватает, потому что там опять все друг другу изменяют, и это никуда не годится. Девушка вытягивает ноги на соседнее сиденье, разглядывает свои ступни, проводит указательным пальцем по царапине на левой пятке — царапина свежая и слегка саднит, и неясно, откуда она взялась; а потом, оглядев вагон, Кристина решается и задирает футболку. Снова рассматривает свою грудь с лёгким разочарованием. Живот крепкий и спортивный, но не такой стройный, как она привыкла видеть у себя. Никто не замечает её манипуляций, девушка опускает футболку и снова возвращается к горячей лапше. Непонятно, что они в неё такого добавляют, что лапша не остывает целых полчаса.

Кристина скрещивает ноги, устраивается поудобнее и доедает лапшу из коробочки, глядя в окно. Блестящие реки, старые ржавые мосты, бесконечные берёзовые и хвойные рощи, и это не надоедает.

Ехать бы так вечно. Чтобы стук колёс, облака отражались в мимолётных прудах, удивлённые коровы и лошади на зелёных лугах, а потом опять берёзы и бесконечные ели. И ночью чтобы дождь, а рельсы пели бы свои заунывные песни. Девушка уютно сворачивается в уголке просторного кресла, прикрывает веки, и в мыслях её яблоки, река, солнце, велосипеды, Яна, заброшенный парк, пакет с продуктами, старенькая детская площадка у дома, вечерний магазин, Камилла… Кристина вздыхает и устраивается ещё удобнее. Ехать ещё часов шесть. К счастью, после электрички пришлось ждать всего два часа.

Кристину трясут за плечо; она показывает билет и паспорт; контролёры удивляются, как ей, несовершеннолетней, вообще продали билет на это направление, и высаживают её на ближайшей станции.

Девушка, едва придя в себя от потрясения, рассматривает синюю табличку с названием небольшого города — хорошо, что хотя бы на полустанке не пришлось выйти. Позволяет себя четыре минуты поплакать, сетуя на невезение, а потом отправляется искать автобусную станцию.

Кристина покупает билет на ближайший автобус, прячет его в рюкзачке и бродит по зелёному скверу у вокзала. Денег всё меньше, нетерпения всё больше, и до своего телефона так и не удаётся дозвониться. Несколько раз девушка набирает цифры номера Яны, который помнит наизусть, но так и не звонит. Что она ей скажет? «Яна, я в чужом теле, пригляди за моей квартирой?» Или, например, «знаешь, есть такая Юля, она выглядит совсем как я, но это не я, только не пугайся»…

Она приводит себя в порядок в вокзальном туалете, повесив рюкзак на ручку двери.

Сушилка для рук не сразу реагирует на маленькие ладошки Кристины, а потом заполошно начинает дуть горячим воздухом — так неожиданно, так что девушка отпрыгивает и оглядывается, не заметил ли кто её испуга.

Голову хорошо бы помыть. В поезде было жарко, вся вспотела. Запершись в кабинке, девушка переодевается — в пакете с одеждой короткая клетчатая серая юбка и белая блузка. Это выглядит очень привлекательно. Кристина упаковывает спортивную одежду в рюкзак, снова вешает его на ручку двери и разглядывает себя в зеркало. Решает, что всё это очень мило. Только скорее бы вернуться домой. Завязывает шнурки на кроссовках, а когда встаёт, обнаруживает, что рюкзака нет.

Кристина выскакивает в зал, но там столько снующих людей, что разглядеть кого-то с её рюкзачком никакой возможности нет. Она обессиленно прислоняется к стене. Снова заглядывает в туалет в надежде, что ошиблась, и проверяет все кабинки, а потом на неё начинает ругаться служащая вокзала, что-то подозревающая. И девушка выходит на улицу.

Вечереет, и свежий ветер шумит листвой.

Кристина садится на первую попавшуюся лавочку. Она совершенно не представляет, что делать дальше.

========== Безымянная деревня на юге Китая, сто семьдесят лет назад ==========

Брат Нампоче прикрывает глаза, а когда открывает снова, ему кажется, что всё сместилось левее, чем было — масляные плошки, пляшущие тени, статуэтка в нише. Он не удивляется: во время медитаций такие смещения для него привычны. Бывало и более необычно. Но ощущения обострены, поэтому брат Нампоче по звуку сглатываемой слюны чувствует, что брата Рингупо что-то гложет. Брат Нампоче приглушает зрение и даёт слуху овладеть собой. Дыхание у брата Рингупо сильно изменилось. И напоминает…

— Брат.

Нампоче медленно поворачивается к Рингупо, всё ещё не желая верить. Брат Рингупо говорит его собственным голосом, чуть более высоким, чем привычно, спокойным, но в глубине модуляций звука чувствуется взволнованность.

— Брат, мне кажется, что мы поменялись телами и душами.

Нампоче возвращает себе зрение и рассматривает себя со стороны. У него нет сомнений, что перед ним сидит Рингупо, но в его обличии.

— Да,— спокойно говорит Нампоче.

— Брат, почему ты никогда не говорил, что ты сестра?

Нампоче действительно женщина. Но шестнадцать лет в обители отучили её думать об этом. Она проникла в обитель юной девушкой, отрезав волосы и туго перевязав грудь; настоятель, быстро распознав её хитрость, всё же не стал выгонять, потом и вовсе ушёл в другой мир, а новый настоятель так ничего и не заподозрил, как и все остальные.

— Брат, можно, я пока побуду в этом теле? Это новый опыт для меня, он полезен.

— Конечно,— говорит Нампоче. Ей всегда нравился Рингупо, добрый и открытый. Ещё до обители.— Раз медитация сегодня не задалась, идём завтракать.

На улице светает.

========== Ночная музыка ==========

Кристине кажется, что уже светает, но этого, конечно, не может быть в одиннадцать часов вечера. Дождь стих, и вокруг всё мокрое и блестящее, даже ночные витрины снова засияли в полную силу, отчего небо и кажется светлее. Но волосы мокрые и слипшиеся, а белая блузка липнет к телу. Вода набралась в кроссовки, и они чавкают при каждом шаге. Поэтому девушка сидит на бордюре рядом с каким-то закрытым киоском под крупной светящейся вывеской «кока-колы» и вытряхивает воду из обуви. Ступни уже перепачканы, все в мелких брызгах от луж, как будто она гуляла по колено в грязи. Но под рукой нет ничего, чтобы вытереть ноги, и Кристина со вздохом обувается и зашнуровывает кроссовки. Шнурки мокрые и противные, и завязывать их — целое мучение.

«Я так счастлив просто танцевать с тобой».

Кристина удивлённо распрямляется и прислушивается, тут же забыв про мокрые кроссовки. Посреди тихой улицы — далёкая мелодия песни «Битлз». Девушка так давно не слышала её, что от ненавязчивого радостного мотива у неё непроизвольная улыбка и одновременно наворачиваются слёзы. Она шмыгает носом, прикрывает глаза и вслушивается в мелодию. Звуки песни всё ближе, и Кристина распахивает глаза в тот момент, когда на плечах у неё оказывается лёгкая спортивная куртка.

— Хочешь хот-дог?

Запах горячей сосиски, горчицы и тёплого лука побеждает все доводы разума, и девушка просто протягивает руку. Ей сложно что-то сказать, потому что во рту слюна бьёт фонтанами. Она впивается зубами в булочку, блаженно жмурится и, едва прожевав, сообщает:

— Кажется, я чуть не померла с голода.

— И от холода, судя по всему.

— Дождь был тёплый, но всё равно спасибо за куртку. Уже продрогла в мокром.

Парень улыбается, садится рядом с ней на бордюр, вытягивая ноги в потрёпанных джинсах и синих кроссовках, и кладёт телефон между собой и девушкой. Музыка на телефоне так и играет. Где-то вдалеке проезжает машина, и её гул и мокрое шуршание шин быстро стихают. Кристина тоже вытягивает ноги — отчасти чтобы заляпанные кроссовки и щиколотки были подальше.

Хот-дог поразительно быстро заканчивается.

— Спасибо,— с чувством говорит Кристина.— Тысячу лет так вкусно не ужинала.

Парень смеётся.

— Это был не лучший хот-дог на моей памяти, поверь. Просто гулял после дождя, внезапно запахло сосисками с горчицей, я и не устоял. Купил сразу два. Хорошо, что тебя увидел, два бы всё равно не съел.

— Ага, это как с пиццей,— говорит девушка.— Кажется, что всю готова слопать, когда она только приготовлена, а съешь два кусочка, и всё, и дальше не знаешь, что с ней делать.

— Точно,— кивает парень. На нём лимонно-жёлтая просторная футболка, и он поправляет её у горла — ворот широкий и ведёт себя прихотливо.

Кристина закутывается в красную тёплую курточку.

— Однажды зимой я сидела на остановке, и у меня из еды была палка колбасы. Минус тридцать, я голодная и промёрзшая насквозь. И колбаса такая же промёрзшая. Я откусываю от неё, жую, потому что понимаю, что иначе я просто замёрзну от неподвижности…

— Я понимаю, у тебя с колбасными изделиями вообще тёплые ассоциации.

Девушка кивает и улыбается.

— Но я очень рад, что ты тогда не замёрзла. Иначе бы мне пришлось сейчас съесть оба хот-дога, и я бы лопнул.

— Они бы растворились без остатка, и ты бы через пять минут не вспомнил про них.

— Ты считаешь, я такой массивный? — Парень с сомнением оттягивает футболку на животе.

— Да нет,— смеётся Кристина,— я видала и помассивнее.

— Тут кофе недалеко. Ну, автомат, он выдаёт крошечные стаканчики. Зато всё горячее и сладкое. Ты же не откажешься, да?

Девушка снова улыбается:

— Конечно, не откажусь.— Она показательно шмыгает носом.

— Тогда сиди тут.

Парень оставляет на бордюре телефон с музыкой и исчезает в темноте. Песни идут одна за другой любимые, битловские, и несмотря на промелькнувшую мысль позвонить с этого телефона Яне, Кристина просто прикрывает глаза и слушает. «Вечер трудного дня», «Помоги!», «Пока моя гитара тихо плачет». Это так нежно в тёплом мокром воздухе, что девушка вдыхает поглубже и смотрит на небо, где звёзды чуть расплываются и светят смущённо.

— Держи! Я взял с амаретто, тебе нравится?

— Не представляю, чтобы мне сейчас что-то не понравилось. Только я нескоро смогу тебе вернуть деньги за кофе и булочку.

Парень сердито машет на неё руками:

— Не обижай меня. Тебе приятно, и мне от этого приятно, какие тут деньги.

— Спасибо тебе.— Девушка дует на горячий кофе, но, обжигаясь, пьёт его почти одним глотком.— У тебя играют самые мои любимые песни.

— Правда? — недоверчиво говорит он.— Никогда не слушаю песни без наушников на улице, а сегодня такая классная ночь, что вот.

— Точно. А та, первая… Первая, которую я услышала, когда ты подошёл.

— «Я счастлив просто танцевать с тобой».

— Да. Она чудесная. Они все чудесные.

Парень вскакивает и протягивает ей руку. На телефоне играет «И я люблю её».

Кристина протягивает руку и с улыбкой встаёт. Парень бережно прижимает её к себе, и они танцуют посреди пустой дороги. От вывески «кока-колы» то на её лице, то на его красные отблески. Парень высокий, поэтому Кристина могла бы опустить голову ему на грудь, но не делает этого, поэтому напряжённая шея быстро деревенеет. От него пахнет дождём, кофе, свежим деревом и едва уловимо потом от быстрой ходьбы. Песня заканчивается, и девушка осторожно отстраняется.

— Чёрт,— говорит она.— Это как-то… необычно всё.

Она хочет добавить «но мне ужасно нравится», однако, конечно, смущается и не говорит этого.

— Согласен. Но ты вся мокрая, и я опасаюсь, что ты простудишься.

Девушка берёт пальцами краешек влажной юбки и смотрит вниз.

— Я не могу позвать тебя в гости, потому что я живу в пригороде, но я могу снять для тебя какой-нибудь недорогой номер.

— Погоди-погоди…

— Для тебя, не для нас,— улыбается он.— Иначе ты совсем промёрзнешь.

— Ну… Просто — почему ты это делаешь для меня? И эта куртка, и булочка, и кофе, и теперь номер…

Парень удивляется:

— Ну вот поставь себя на моё место. Я иду, вижу тебя, насквозь мокрую после дождя. У тебя ни сумочки, ни карманов. Это о чём-то говорит. Лицо, мягко говоря, зарёванное. Правило этикета номер один гласит, что грустную девушку нужно покормить, а замёрзшую — покормить горячим.

— Ох. Просто я не привыкла, что можно просто так помочь.

— Понимаешь. У меня два варианта: хотя бы что-то сделать для тебя или сделать для тебя хоть что-то. Другие варианты я не рассматривал.

— Ты мог бы меня сдать полиции,— сквозь слёзы улыбается девушка.— Да, я опять реву, извини.

Играет песня «Любовь не купишь». Парень приглушает звук.

— Давай мы прямо сейчас закажем тебе номер?

Кристина думает секунду, но храбро спрашивает:

— А ты что, так и будешь гулять по улице?

— Я опоздал на последнюю электричку и решил не ехать на такси, потому что это слишком скучно. И я очень давно не гулял по ночному городу, да ещё дождливому. Это ведь очень красиво.

— Да… Слушай. Мне кажется, будет честно, если тебе тоже будет где переночевать. Ещё часа два ты прогуляешься, потом эта романтика тебе покажется уже не такой привлекательной.

Парень смеётся и говорит:

— Ты права. Ну, можно снять на сутки квартиру, это будет даже дешевле. Переночую на кухне, когда совсем замёрзну.

— Идёт,— быстро говорит Кристина, чтобы не передумать.— Иначе мне правда будет неудобно.

Парень мгновенно находит что-то подходящее, звонит и бронирует крошечную квартирку.

— В полутора километрах отсюда. Двадцать минут пешком. Пройдёмся?

— Конечно.

Первые две минуты они идут молча, потом парень спрашивает:

— Расскажешь, что с тобой случилось?

Телефон он положил в карман, но музыка так и играет. От этого почти тепло.

— Обворовали. На вокзале утащили мой рюкзак, а там и телефон, и документы, и еда, всё…

— Ты куда-то ехала?

— Собиралась. Даже купила билет на автобус. Билет тоже в рюкзачке.

— А, так ты на автовокзале была…

— Да, а что?

— Да там публика… Разная.

— Я заметила,— вздыхает Кристина.

— Кстати. Меня Данила зовут.

— Как в фильме,— улыбается девушка.— А меня… Кристина. Но на данный момент Юля.

— Необычно,— замечает Данила, кажется, вовсе не удивившись.

— Да… Я соберусь с мыслями и расскажу тебе, почему так. Тебе же можно доверять?

— Вроде да. То есть лучше Кристина, да?

— Да, пожалуй. Но по документам я Юля. И фотография там моя…

— Расскажешь, если захочешь,— улыбается Данила.— Никакой спешки нет. Звучит как детективная история, но я так понимаю, детектив не совсем актуальный жанр для тебя.

Кристина берёт его под руку. Данила второй ладонью накрывает её пальцы.

— Самолёт летит.

Девушка задирает голову.

— И правда.

В ночном небе мигает красная точка, постепенно удаляясь на юг.

— Куда-нибудь в Грецию полетел,— предполагает Кристина.

— Наверняка. Знаешь, годы проходят, а мне всё так же нравится смотреть на пролетающий в небе ночной самолёт. На мигающие сигнальные огни красного цвета.

— «Годы проходят»,— передразнивает его девушка.— Тоже мне, старичок нашёлся.

— Ну, я кажусь моложе, чем я есть, правда. Я даже пионером успел побыть.

— Что, серьёзно?

— Ага. Когда я был маленьким, в школе я был октябрёнком. Это что-то типа пионеров, но для младших классов. Потом меня приняли в пионеры. Торопливо, но всё равно торжественно, и неправильно повязали мне красный галстук. Года два я успел побыть пионером. А вот комсомольцем я так и не стал. В школе комсомольцы представлялись нам взрослыми серьёзными людьми. А сейчас я понимаю, что это были шестнадцатилетние ребята и девчонки, и не всегда такие уж серьёзные. Но этот этап у меня в жизни так и не случился, поэтому слово «комсомолец» для меня в голове всё равно серьёзное и взрослое. Правда, всё равно шестнадцатилетнее.

— Ностальгия.

— Ага.

— А я старше, чем я кажусь. Я выгляжу школьницей. А на самом деле студентка. Но при этом у меня есть воспоминания о каких-то совсем давних временах, знаешь, сорок или пятьдесят лет назад, а то и несколько веков назад.

— Именновоспоминания? — Данила серьёзно глядит на неё.

— Да,— девушка чувствует, как краска заливает ей щёки.— Слушай. Я всё-таки расскажу тебе. Только позже. Мне нужно, чтобы ты мне верил. Всё, что я расскажу, будет слишком дико.

Он пожимает плечами:

— Я не вижу причин тебе не верить.

— Ты серьёзно?

— Если ты так говоришь, значит, так оно и есть.

— Ох.

Данила останавливается. Кристина тоже. Из темноты появляется рыжий котик и трётся о ноги девушки. Она садится на корточки и гладит кота по пушистой шерсти. Он довольно тарахтит под её ладонью, но, увидев что-то в темноте, выскальзывает из-под руки и мгновенно исчезает.

— Я собак больше люблю.

— Почему? — удивляется Кристина.

— Они не сбегают так безапелляционно. Но мы уже пришли,— невозмутимо говорит Данила.— Давай я тебя поселю, приготовлю тебе чай и поесть, а ты пока найдёшь там что-нибудь сухое и переоденешься.

— Хороший план,— одобряет девушка.

Маленькая квартирка — на верхнем этаже трёхэтажного старенького дома. У порога коврик с надписью: «Не наступай на меня». Внутри квартирки вполне уютно, и Кристина тут же закрывается в ванной, сбрасывает на пол мокрую одежду и долго греется в горячем душе. Выключает воду, голышом садится на краешек ванны и искоса разглядывает себя в большом зеркале, запотевшем от горячей воды. Развешивает свои мокрые вещи на батарее. Потом заворачивается в огромное махровое полотенце и, осторожно высунув нос в коридор, быстро на цыпочках пробегает в комнату и находит там тёплое одеяло. Закутывается в него с головы до ног и только тогда босиком идёт на кухню, где колдует Данила. В громоздком одеянии даже двигаться сложно, зато тепло и уютно. Девушка перемещается маленькими шажками к стулу и аккуратно садится на краешек. Данила ставит перед ней тарелку с яичницей и беконом и блюдце с целой стопкой блинчиков, политых кленовым сиропом.

— Волшебство какое-то,— восхищённо говорит Кристина.— Спасибо…

— Ты пельмешек,— улыбаясь, говорит ей Данила.

— Мне же мало имён сейчас. Ладно, буду пельмешком, я вообще неравнодушна к еде.

— Я про твой костюм. Сейчас чай будет.

— Я уже в предвкушении.

Данила наливает ей чай в большую чашку, стоя совсем рядом, и Кристина разглядывает веснушки на его носу.

— Не убегай никуда,— просит он,— я прогуляюсь и через часок действительно вернусь.

— Договорились.

Девушка провожает Данилу до входной двери, потом выпутывается из одеяла и складывает его на кровати. В одеяле очень жарко, но в одном только полотенце перед Данилой было бы слишком смело. Кристина поправляет узел на груди и возвращается к чаю и блинчикам. Задумчиво доедает их, моет посуду в горячей воде и забирается в постель. Хочется подумать о прошедшем дне. Он был слишком насыщенным: перемещение, Юля, розовый ноутбук, чужой папа, пельмени на завтрак, ожидание на вокзале. Что там ещё? Юра, электричка, поезд. Филипп — на этом месте девушка глубоко вздыхает. Вокзал, рюкзак, кража, потом дождь, отчаяние. И, наконец, Данила, мысли о котором непривычно будоражат. Это всё слишком. Хочется всё это привести в порядок в голове, обдумать спокойно и внимательно. Но не получается: Кристина засыпает мгновенно.

========== Оранжевые искры ==========

Девушка просыпается от того, что жёлтый свет сочится сквозь прикрытую дверь комнаты. Она потягивается, распрямляя спину — затекла в неудобном положении. И неожиданно понимает, что она совершенно голая: полотенце развязалось, и Кристина лежит, красиво освещённая лунным светом. В панике она прикрывает грудь, поджимает ноги и заворачивается в одеяло, потому что полотенце мокрое и лежит не пойми как. И сидит, поджав коленки и глядя на полоску света с кухни. Это она не выключила свет? Или Данила уже вернулся? Девушка сглатывает слюну, тихонько откашливается и сползает с кровати. Пол под босыми ногами тёплый и гладкий, и идти получается почти бесшумно, разве что одеяло шуршит.

На кухне Данила сидит на стуле, прислонившись к стене, и дремлет. Перед ним раскрытая книга. На соседнем стуле Юлин рюкзачок. Кристина тихо что-то восклицает от изумления, и Данила немедленно просыпается.

— Ты нашёл рюкзачок…

— Да,— улыбается Данила и трёт лицо ладонями.— Я за ним и ходил.

— Боже… Как?

— Да там публика ненадёжная на этом вокзале, я же говорил. Все про неё знают. Ну, местные.

— Спасибо тебе!

Кристина ловит себя на мысли, что хочет обнять молодого человека, но вовремя останавливается, потому что придерживает одеяло. Поэтому она тихо садится на стул напротив и с благодарностью смотрит на него:

— Ты не представляешь, какое доброе дело ты сделал…

— Представляю. Только вот телефона там уже нет — и следов его мне не удалось найти, очень детективная история. Зато документы на месте.

— Бог с ним с телефоном…

— Денег тоже, судя по всему, не оставили. Но я тебе помогу с обратным билетом.

— И деньги не жалко. Всё равно они не очень-то и мои…

Девушка опирается подбородком на свои ладони, поставив голые локти на стол, и обессиленно улыбается:

— Сегодня такой сложный день… Что ты читаешь?

— Рюгаминэ Итикава, современный автор. Слышала про такого? Сложно оторваться.

Девушка зачем-то хочет сказать, что да, конечно, слышала, но в последний момент с улыбкой качает головой:

— Нет, имя кажется знакомым, но не припомню, чтобы что-то читала у него. Знаешь, мне больше нравится то, что написано давно, веке в пятнадцатом, максимум девятнадцатом…

— Да и не могла слышать. Это мой псевдоним. И книга только вышла из печати, её даже в магазинах пока нет.

Кристина удивлена настолько, что захлёбывается воздухом, закашливается, извиняется и вытирает слёзы, выступившие на глазах.

— Ты писатель?

— Иногда. Это первая книга. Я написал много всего, решил попробовать посмотреть, как это выглядит под обложкой.

Девушка, придерживая одеяло одной рукой на плече, тянется за небольшой книгой в твёрдом синем переплёте и рассматривает её. На задней стороне обложки крошечная фотография Данилы. У него выразительные скулы, и на маленьком портрете, если не вглядываться, он довольно сильно похож на японского автора. На передней стороне очертания каравеллы.

— Извини, я, наверное, тебя задела, когда сказала, что не читаю современную литературу.

Данила улыбается и качает головой:

— К счастью, я хорошо понимаю, что о вкусах не спорят.

— Данила, можно я сделаю исключение из правила?

Кристина видит, как ему приятна эта просьба, хитро прищуривает глаза и прячет книжку в складках одеяла, пытаясь сделать это незаметно.

Он хохочет:

— Читай на здоровье. Ты же понимаешь, что я её наизусть уже знаю.

Девушка улыбается и кивает. Ей хочется поскорее начать.

— Спасибо. Я перед сном буду читать. Не буду тебя смущать, читая при тебе.

— Кстати, а почему такое предпочтение прошлым векам?

— Ну,— говорит девушка,— мне кажется, произведения искусства должны проходить проверку временем.

— И то, что сейчас пишут…

— …я прочитаю лет через двести и оценю,— улыбается Кристина.

— Замечательные планы,— восхищённо говорит Данила.

— Данила.

— Я за него.

— Не смейся и не перебивай. Про двести лет — это не совсем шутка.

Кристина рассказывает всё.

Про перемещения, про свои сны, где она видит себя то фламандской прачкой, то польской девушкой-архитектором. Про случаи с Филиппом, с безвестной старушкой и с Иваном Матвеевичем. Рассказывает про Яну, про то, что не подруга так и не знает про её особенность. И даже про Камиллу. Объясняет, что пускай он считает это сказкой на ночь или фантазией, потому что поверить в это сложно.

— Поэтому я сейчас Юля, хотя и Кристина.

Данила кивает, и выражение его лица сложно понять. Только одной рукой он сильно сжимает другую.

— Спасибо тебе за откровенность,— говорит он.— Это действительно неожиданно. Мне надо переварить это. Можно, я покурю на балконе?

— Можно с тобой?

Данила выразительно смотрит на одеяло.

— Ну да, так ты точно не замёрзнешь.

— Нет уж, я переоденусь. Вроде там должны остаться сухие вещи.

Он с улыбкой кивает, и девушка, прихватив рюкзачок, исчезает в комнате и плотно закрывает дверь. Она от всей души надеется, что полотенце на ней ещё не развязалось, когда Данила вернулся с прогулки.

Кристина вытряхивает содержимое рюкзачка на постель, торопливо натягивает трусики и облачается в просторную серую футболку, к которой уже успела привыкнуть.

— Чёрт меня дёрнул переодеваться в туалете,— говорит она вполголоса. Но тут же думает, что если бы она уехала на своём автобусе, то не встретила бы Данилу.

Девушка босиком выходит на балкон и просит себе сигарету.

— Тоже слишком много волнений за сегодняшний день?

Кристина кивает:

— Даже больше.

Данила протягивает ей сигарету и подносит зажигалку. Правда, она тут же закашливается, вдохнув слишком сильно, и он мягко отбирает у неё сигарету. И кидает с третьего этажа на мокрый асфальт внизу. Сигарета медленно летит вниз и бесшумно взрывается оранжевыми искрами, ударившись об асфальт. Девушка заворожённо наблюдает за ней.

— Лучше ещё чаю выпьем,— говорит Данила.— Эти сигареты всё равно так себе.

— Зачем же ты их куришь?

— Это запасные. Обычно у меня либо трубка, либо вообще ничего.

— А когда ничего нет под рукой, жизнь пуста и полна разочарований, и ты добиваешь себя крепкими сигаретами.

— Ага, точно. Это как после мяса, приготовленного в вине и с прованскими травами, поесть дешёвой колбаски из магазина. Есть можно, но ощущения волшебства нет.

— Колбаски, говоришь.

— Ой, прости,— он смешно смущается.— Я забыл о твоих тёплых чувствах к колбасе.

Кристина улыбается.

— Идём чай пить.

— Идём,— соглашается Данила.

После четвёртой чашки разговор идёт уже о Коннектикуте и станциях метро.

— Понимаешь,— горячась, говорит Данила, все эти названия — Невада, Коннектикут, Северная Каролина, Пенсильвания… Калифорния!

— Массачусетс,— добавляет невнятно девушка, стараясь побыстрее прожевать бутерброд с колбасой,— и Техас.

— И Техас, да. Даже в самих названиях чувствуются просторы, закатное солнце, бесконечные шоссе, далёкие горы.

— Ну не знаю,— с сомнением отвечает Кристина.— Мой слух больше ласкают такие уютные названия. Типа Липецк или что-то такое. О! Как станции метро в Москве. Вот послушай: Алтуфьево,— нежно говорит она.— Кропоткинская, или Савёловская. Звенигородская. Когда это всё диктор в метро говорит, я из вагона не хочу выходить, так это сладко звучит.

— Погоди-ка, Звенигородская в Петербурге.

— И правда,— растерянно бормочет Кристина.— Но всё равно же красиво.

— Красиво, не спорю. Почти так же красиво, как Пенсильвания.

Кристина показывает ему язык.

— Ладно,— примирительно говорит Данила,— всё равно мы оба чувствительны к красоте звучания.

Кристине ужасно нравится это «мы оба», и её щёки розовеют от удовольствия.

— Кстати,— продолжает он,— начни читать сразу с сорок четвёртой страницы. Ты поймёшь, почему. Буквально пару страничек, а потом можешь вернуться к началу. Когда перестанешь удивляться.

— Окей,— соглашается Кристина.— Сейчас, только умоюсь.

Не сообщать же человеку, который сильно нравится, что после четырёх чашек чая ужасно хочется в туалет.

Через пару минут девушка возвращается на кухню, устраивается с ногами на стуле и открывает книгу.

========== Сорок четвёртая страница ==========

Изабелла уже среди танцующих, самая тоненькая, самая пьянящая; весь воздух пьянящий, хотя вино будет готово нескоро — пока только собраны самые большие грозди, где виноградины уже надтреснутые, истекающие сладостью. Босоногие танцовщицы в приземистых бочках с виноградом, подоткнувшие и без того короткие юбки; ароматы и отблески вина и праздника повсюду, даже на самых растерянных лицах. Изабелла замечает его в толпе, весёлая и раскрасневшаяся от танца, от ароматов и от непривычного внимания, и посылает ему воздушный поцелуй, а волосы её рассыпаются по плечам, рыжие и бесстыдно красивые, и он жадно не может отвести взгляда от неё — от всей, не зная, куда смотреть больше: то ли на стройные ноги, голые до колен, в терпком сладком соке от винограда, то ли на нежную грудь, затянутую в невинную белую ткань расшитой рубашки, то ли на смеющиеся глаза и губы. И от ветра её огненные волосы разлетаются, в танце кружатся пьяняще, так что он лишь сильнее, до белых костяшек, сжимает руль старенького велосипеда.

Вот странно — в огромных низких бочках не меньше дюжины девушек, все как на подбор красивые, юные, но видит он только Изабеллу, и если спустя четверть часа спросить у него, как выглядели остальные, он только переспросит: какие остальные? Жарко ему, и он тыльной стороной ладони вытирает щёки и лоб, горящие и блестящие, а в горле сухо от движения её юбки, на тысячную долю секунды приоткрывшей её обнажённое бедро; он ловит взгляд её чёрных виноградных глаз, смеющихся, но серьёзных и спрашивающих что-то, впивается в этот взгляд до боли в глазах, не хочет отпустить и мгновения, вздыхает в такт её вздымающейся груди — и, скользя, чуть не падает, ещё не успев удивиться, почему видит себя со стороны, растрёпанного, красного, в немыслимой красной рубашке, смущённого в толпе со своим перевязанным и перекрашенным велосипедом; — долгим взглядом в замершем танце пытается понять, почему вдруг чужие юбки и горячие ступни касаются ног, почему запах винограда ещё сильнее, сладкий, фонтаном, сок между пальцами,— и в следующее мгновение, пытаясь вдохнуть, он снова смотрит на девушку, ухватившуюся за руку соседки, оседает на землю на ослабевших ногах, всё ещё держась за велосипед, а она, справившись с мгновенным замешательством, кружится дальше, и тёмный тягучий сок плещется под её ногами, ароматы облаком стелются, как вечерние туманы по осени, и праздник красного урожая продолжается и звенит музыкой, девичьими голосами, шумит в голове, ласкает ноги расшитыми бордовыми юбками.

Через два часа, в таверне, с полным бокалом «изабеллы» в руках, он ошарашенно ловит разговоры вокруг, как заведённая пружина в часах, новая, щедро смазанная; за любое слово о его Изабелле, хорошее или плохое, он готов с корнями вырвать дубовый вековой стол, вросший в земляной пол, и идти на глупца войной, но — в воздухе что-то сказано или разлито, и все бережно молчат о его танцовщице, смуглой и с разметавшимися волосами…

========== Незадолго перед рассветом ==========

— Это как? — непонятно спрашивает Кристина.— Так вообще бывает?

— А вот,— настолько же исчерпывающе отвечает Данила.

— Она, получается, тоже… такая, как я?

— Получается, да.

Кристина надолго замолкает.

— Как-то рано утром я ездила на велосипеде босиком. Это в деревне было. Представляешь, огромные земляничные поляны, солнце ещё только встаёт, небо нежное, розовое, и я на полной скорости еду, даже ветром захлёбываюсь. И вокруг поля и ароматы. Я в жёлтом выцветшем платье, оно едва ощущается. И это такое пьянящее чувство… Как у твоей Изабеллы в танце.

— У моей,— улыбается Данила.

— У твоей,— ревниво говорит девушка.— Не знаю, зачем я тебе это рассказала.

— Как зачем? — удивляется он.— Чтобы я вставил этот кусочек в своей следующей повести. Это очень красиво.

— Без соблюдения авторских прав, конечно.

— Посвящение на первой странице искупит эту оплошность?

Кристина улыбается.

— Пойду-ка я почитаю и спать. Думаю, к утру я верну тебе книжку. Может быть. Обещаю короткую рецензию. Этот отрывок мне очень понравился.

— Это будет чудесно. Я тоже немного отдохну.

— Это…

В этом коротком слове все сомнения Кристины. Она, конечно, и в мыслях не может допустить — предложить ему спать в одной с ней комнате. Но ей стыдно, что самые удобные места в квартирке достались ей.

— На кухне полно места. Я найду себе пару покрывал, этого достаточно.

Девушка с благодарностью смотрит на него и уходит в комнату. Плотно закрывает дверь, смотрит на ночную улицу, приоткрыв оранжевую занавеску и прижав к себе книгу. С улицы тянет свежестью, и вдалеке шумит поезд. Оглянувшись на дверь, Кристина сбрасывает футболку, мгновение стоит перед окнами почти обнажённая, а потом быстро забирается в постель и до подбородка натягивает одеяло. Сна ни в одном глазу, конечно, и девушка включает ночную лампу, возится в постели, устраиваясь поуютнее, долго рассматривает и гладит пальцами обложку и вдыхает запах недавно отпечатанных страниц. А потом раскрывает синюю книгу на первой странице.

========== Дорожный атлас ==========

Яна снимает полотенце с заварочного чайничка. Оно тёплое и хранит в себе мягкий аромат свежего чая, так что хочется зарыться в него лицом. Не выпуская полотенца из рук, девушка подходит к окну. За окном уже второй раз прошёл дождик, весьма условный. У подъезда внизу молодая женщина в оранжево-красном плаще отряхивает алый зонтик. Рано утром она уже успела погулять с собакой, которую вела на бордовом поводке. Потом, в перерыве между двумя дождями, погуляла с дочкой в красной коляске. Сейчас она возвращается с карминовой сумкой, полной продуктов, из магазинчика на углу. Несложно заметить, что она очень любит красный цвет. Яна размышляет, как эта женщина делает покупки. Выходит из отдела нижнего белья под понимающие взгляды продавщиц — с пачкой пылко-красных трусиков и кружевных бюстгальтеров. В продуктовом смотрит не на дату, а на цвет упаковок. Модель машины, о которой она мечтает, тоже не сильно важна, лишь бы была красненькой…

Небо пасмурное, поэтому мыслей гораздо больше, чем обычно. Повесив полотенце, Яна наливает свежий чай и пьёт его маленькими глоточками, наслаждаясь вкусом. Она стоит, прислонившись к деревянному подоконнику, и рассеянно оглядывает тесную кухню, на которой она уже бывала много раз, и ночевала, и выпила несколько десятков литров чая. Под босыми ногами крошки, и девушка меняет положение, мимоходом подумав, что Кристина на её месте тут же бросилась бы за веником и шваброй. Подруга неприхотлива, но слишком любит порядок. Если на столе или на полу крошки после бурного завтрака, она становится бескомпромиссной и непримиримой. С появлением Юли в доме Кристины обнаружились элементы хаоса, милого сердцу Яны. Вот только Юля уже два часа как ушла и не возвращается.

Проснувшись, Яна закономерно не обнаружила девушку на кровати. Сама она ночевала на ворохе мягких покрывал. Юли вообще нигде не обнаружилось, и Яна решила, что она сама на её месте захотела бы прогуляться и подумать обо всём этом. Поэтому Яна просто ждёт: прибрала последствия ночной трапезы, заварила чай, приняла душ, поминутно выглядывая из ванной и прислушиваясь. Пробовала читать, но мысли перебивали строчки и бессовестно наползали на них. Единственное, что оказалось достойным внимания,— атлас автомобильных дорог США и Канады, увесистая и размашистая тетрадь на пружине, глянцевые страницы, путаница трасс и густая россыпь городов. Некоторые трассы такие длинные, на пути ни одного захудалого городка, через весь штат, и от этого даже грустно, ехать часами, когда за окнами одинаковые пустынные места. Коннектикут, Северная Каролина, Нью-Джерси — девушка перебирала страницы, выстраивала маршруты, заняв тем самым довольно много времени.

Слишком тихо и спокойно, думает Яна. Гармонию не нарушает даже слегка капающий кран, а только дополняет её: уютный мерный звук раз в четыре минуты. Можно сходить на пары. Они не сильно важные, но почему бы и нет. Ключ у Юли всё равно есть.

Вздохнув и для приличия провозившись ещё минут двадцать, девушка приводит в порядок своё нежно-голубое платьице, в котором она уже второй день, выходит из квартиры и неторопливо спускается вниз. На улице приятная свежесть, и Яна думает, что обычно в этом месте, ещё только подходя к дому, начинает ощущать какое-то возбуждение, покалывание в кончиках пальцев и даже под лопатками. Почти всегда в гостях у Кристины так. А сегодня тихо и спокойно. Что-то не так. Привычно и почти не глядя девушка огибает по дорожке старую детскую площадку, почти вросшую уже в землю, проходит мимо продуктового магазинчика. В нём работает Лилит: Яна знает о ней из чёрного дневника.

На пары идти совсем не хочется. Поэтому девушка сворачивает к заброшенному саду, в котором впервые она испытала на себе перемещение, когда дурачилась с Кристиной. Этот сад стал родным. В нём есть и ранние яблоки, и давно отцветшие вишни, и позеленевший пруд, и путаница тропинок, не уступающих американским федеральным трассам ни по замысловатости, ни по длине. Яна неторопливо идёт, сворачивая с дорожки на дорожку. Находит зелёную скамейку, на которой обычно любит сидеть Иван Матвеевич — и о нём девушка читала и поражалась. Сегодня, впрочем, его тут нет. Надо бы зайти к нему проведать на днях.

Ветер шумит, шуршит листвой, как-то глухо, не так, как привычно. В кончиках пальцев покалывает, и ладони холодеют. Хочется сбросить балетки, потому что в обуви и одежде неожиданно слишком душно. Девушка распрямляет спину и поводит плечами, потому что под лопатками сотни маленьких серебряных иголочек. Она глотает воздух и не может надышаться, и боится спугнуть ощущение — идёт неторопливо по сырой дорожке, поудобнее забросив сумку на плечо. Деревья всё гуще и беспокойнее. Жжение в ладонях и ступнях становится нестерпимым, и Яна, замерев на мгновение, тихо переступает в траву. На белой скамье, уставившись куда-то почти невидящим взглядом, сидит взъерошенный Кристинин сосед, светловолосый молодой человек, которого они с подругой постоянно встречают то на лестнице, то у дома. Он в синей рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами, в тёмных потрёпанных джинсах и тёмно-синих парусиновых туфлях. Ветер гуляет бесшумно, поднимая беспокойные листья на ветках, и деревья застыли напряжённо. Девушка неловко поправляет сумку, не отрывая взгляда от молодого человека. И, порывисто вздохнув, делает несколько шагов и садится на скамейку рядом с ним.

========== Завтрак в странном настроении ==========

Звенят за окном птицы и трамваи, Кристина потягивается, не открывая глаз, и на лице её сложное выражение. Настроение странное, и мысли противоречивые. Поэтому хочется хмуриться, но при этом на душе светло. Под подушкой девушка нащупывает синюю книжку — совсем немножко не дочитала, за завтраком нужно прочитать последние двадцать страничек и вернуть. Или уговорить подарить, уж слишком хорошие сны после неё снились. Вот только не понравилось, как Изабелла поступила с этим пареньком. Хотя как она ещё могла с ним поступить? Хуже этого может сейчас быть только то, что скоро придётся прощаться с Данилой. Причём, вероятно, насовсем, потому что сегодня Кристина вернётся в свой город, там станет собой по-настоящему и окажется совсем другой… Но вдруг всё сложится как-то иначе?

Комнату заливает утренний свет — ещё совсем рано. Девушка откидывает одеяло, спускает ноги на пол и проводит ступнями по ворсу маленького пушистого коврика у кровати — невыразимо приятное ощущение. Прикрыв грудь ладонями, подходит к окну, смотрит с третьего этажа на улицу, где уже бегут люди, выползают со двора сонные машины и шумит листва. Потом натягивает серую футболку, расправляет просторный ворот и, игнорируя россыпь разноцветных тапочек на полу, выходит босиком на кухню, заранее улыбаясь. Она придумала, что скажет Даниле.

На столе стоит завтрак: салат из овощей и кунжута, маленькие тосты, омлет с ветчиной, и уже заварен ароматный чай. И записка. Улыбка тут же исчезает с лица девушки. Она хватает записку, быстро читает её, комкает и швыряет об стену. И садится на стул. Есть теперь совсем не хочется. И ничего не хочется. Уголки губ дрожат.

У заварочного чайничка лежит билет на автобус до города, в котором живёт Кристина. Девушка думает, что Данила купил этот билет ещё ночью. Пытается вспомнить, в какой момент она ему сообщила, где живёт. И не может вспомнить. Возможно, ещё когда болтали ночью по пути. Вечер как в тумане.

Кристина вздыхает и идёт в душ. До автобуса ещё почти два часа. Под струями воды она вспоминает все фразы из записки. Зря она её скомкала. Он написал свой номер телефона, если вдруг она решит позвонить. Кристина злится на то, что он угадал её мысли. Она ведь действительно думала о том, что познакомился он с одной девушкой, а завтра это будет совсем другая. Что ему нравится больше — танцевать с ней на ночной мокрой улице и любоваться? Или разговаривать с ней? Или всё вместе? Он решил всё за неё. А вдруг бы она ему понравилась и в своём настоящем теле? Кристина долго чистит зубы, вскрыв свежую упаковку с зубной щёткой. Настроения никакого, и, завернувшись в полотенце и оставляя мокрые следы на полу, девушка садится за стол и вяло ковыряет омлет с тостами и салатом. Пьёт чай, дочитывает оставшиеся двадцать страниц. Изабелла немного реабилитировалась в её глазах, но настроения это не поднимает.

Билет, вдруг вспоминает девушка; в рюкзачке был вчерашний неиспользованный билет, там и было название города. Покопавшись в рюкзаке, девушка находит и билет, и несколько скомканных банкнот в маленьком кармашке — то ли не нашли, то ли осталась капля совести.

Кристина встаёт на колени и ищет под столом скомканный листок, придерживая сползающее полотенце. Расправляет записку, запоминает номер телефона, и кладёт листочек в рюкзак. Моет посуду и аккуратно раскладывает её по местам. Под босыми ногами крошки, поэтому приходится найти веник и подмести пол. Потом девушка одевается, зашнуровывает кроссовки, которые так до конца и не высохли, и выходит из квартиры. Настроение тоскливое, как будто она отрывает от себя что-то. Почти бессонная ночь в этой квартире на третьем этаже была слишком хорошей. Даже запах этих дурацких сигарет. Даже то, что в громоздком одеяле на голое тело было слишком жарко. Даже мокрые шнурки, которые всегда сердят, когда их пытаешься завязать.

Девушка кладёт ключи от квартиры в почтовый ящик, потому что так попросил Данила в записке, и выходит на улицу. Там слишком солнечно и хорошо. Кристина понимает, что хмуриться на солнечной улице неприлично, вздыхает и идёт на автобусную станцию. Ехать два часа, и теперь у неё в рюкзачке две книжки.

Кристина показывает билет, садится в автобус и прислоняется головой к окну. Она безучастно смотрит на суетящихся пассажиров, раскладывающих свои сумки в багажном отделении. В этом городе у неё больше никого нет.

Через десять минут автобус тихо трогается и набирает скорость.

— Чёрт,— внятно говорит девушка. Пассажиры, сидящие по соседству, недоумённо оглядываются на неё.

Но никто ничего не спрашивает.

========== Качели ==========

Девушка лет четырнадцати или пятнадцати сосредоточенно раскачивается на качелях. Со стороны кажется, что ничего важнее для неё не существует. Но Юля, глядя на неё, прекрасно понимает, что у девушки внутри что-то происходит. Пусть для кого-то её проблемы кажутся незначительными, но разве станешь раскачиваться на качелях в девять утра с таким серьёзным выражением лица, если всё в порядке?

А может, всё хорошо, и девушке просто жизненно необходимо было покататься на качелях? Юля размышляет, в какой момент она сама перестала радоваться простым мелочам. С каких пор диеты, пробежки, занимающие всю голову вопросы поступления в университет оказались важнее качелей, клубничного мороженого, коллекции закладок и розового дневника?

Она садится на свободные качели, смотрит в пасмурное небо и тихонько раскачивается. Пятнадцатилетняя девушка кидает на неё сосредоточенный взгляд, ещё сильнее отталкивается от земли, а через минуту, придумав что-то, подхватывает рюкзачок с земли и неторопливо уходит.

Юля сидит на качелях и не может придумать, как ей поступить. Она с раннего утра гуляет по пустынным улицам, выпила уже бутылку воды и стакан колы с ванильным вкусом, но ничего не решила. Она вышла из дома, пока Яна сладко спала; обошла полгорода и несколько круглосуточных киосков; дошла до заброшенного сада, забрела по сырым аллейкам в самую тихую его часть, но в сомнениях своих так ни к чему и не пришла, и небо алюминиевого цвета не даёт подсказок.

Поэтому Юля встаёт, отряхивает юбку и направляется к выходу.

Но останавливается, и у неё перехватывает дыхание, потому что девушка видит себя. Усталую, растрёпанную, в футболке и штанах для пробежки, в чумазых кроссовках, с короткой косичкой из длинных прядей, с рюкзачком на одном плече.

Юля откашливается, потому что чувствует, как пересохло в горле. Раньше она только в книгах встречала такое выражение, а сейчас буквально не может вымолвить ни слова. Она понимает, кто перед ней.

— Привет, Юля. Я Кристина.

Юля кивает в ответ, снова откашливается и произносит сипло:

— Я знаю. Привет…

Кристина спрашивает:

— Тебя Яна весь вечер угощала домашним вином?

И неожиданно Юля улыбается:

— Да, а откуда ты знаешь?

— Опыт,— Кристина тоже улыбается.— Это же Яна. Могу даже перечислить, что вы пили. Она гурман. Выпила однажды глоток какого-то редкого вина, задержала его на языке и, почувствовав вкус, даже расплакалась — говорит, потому что это прекрасное длилось всего несколько мгновений. Представляешь? Вы мне там оставили что-нибудь?

Юля неуверенно кивает и размышляет, до чего же странно это, видеть себя со стороны. «Вышла из себя, вернусь нескоро»,— думает она.

— Пойдём позавтракаем где-нибудь? И поделимся впечатлениями. Я вчера весь день в поездах, ночь почти не спала, сейчас только подремала в автобусе.

— Идём. Слушай,— говорит Юля.— Оказывается, со стороны у меня вполне нормальный голос. Я всегда считала, что он противный. И старалась поменьше болтать.

— Поэтому все считают тебя загадочной особой, да?

Юля усмехается:

— Похоже на правду. Куда пойдём есть?

— Тут кофейня рядом, там вкусные булочки и горячие пирожки.

— Слушай,— Юля хмурится,— ты наверняка ела всякую вредную еду.

— И немало,— подтверждает Кристина.— А что?

— Это ужасно. От вида гамбургера я прибавляю три килограмма, а если откусить, меня разрывает на части.

— Расслабься. Сейчас ты — это почти я, а значит, можно есть что угодно. Пока я была собой, еда куда-то растворялась, едва я успевала её проглотить.

— Везёт же.

— Пользуйся моментом,— улыбается Кристина.

Юля замечает, что улыбка у неё приятная, но немного не такая, какую она привыкла видеть на своих фотографиях.

— Да и за последние сутки я столько двигалась, что сейчас могу пиццу целиком съесть, и всё впрок пойдёт.

— Убедила,— соглашается Юля.

В кофейне тепло и уютно, а облака в небе наконец расходятся, и выглядывает солнце, поэтому краешек стакана на столике нестерпимо блестит. Юля устраивается в самом тёмном уголке и отодвигает стакан правее, чтобы не было бликов, слушает про похождения Кристины и поражается.

— Хорошо, что тебя встретила,— говорит Кристина.— Я направлялась за запасными ключами. Они тут припрятаны в парке.

— Как раз на такие случаи?

— Ага. Судя по тому, что ты вообще не удивляешься, ты прочитала всю чёрную тетрадку.

— Да,— смущается Юля.— Я понимаю, что это дневник, но я хотя бы не думаю теперь, что я сошла с ума. И ещё с Яной всё это обсуждали, я почти успокоилась.

Кристина, с аппетитом уплетающая булочку с ветчиной и овощами, бледнеет и закашливается. Юля вскакивает и немного неловко хлопает её по спине. Кристина шмыгает носом, прожёвывает кусочек и жалобно спрашивает:

— Она что, всё знает?

— Я ей не рассказывала, честно… Она сама догадалась. Ну и… прочитала, наверное. А ты…

— Я просто ей так ничего и не рассказала… За два года,— уныло говорит Кристина.— Боялась, что она посчитает меня ненормальной.

— Могу понять,— кивает Юля и принимается за слоёный пирожок с клубникой.— До чего же вкусно это…

— Как она отреагировала?

Юля замечает, что Кристина нервничает настолько, что одну салфетку порвала в клочья, а из другой смастерила какую-то подозрительную птицу. Поэтому старательно успокаивает девушку:

— Если честно, до странного спокойно. Даже разрабатывали стратегию, как тебя найти, сколько стоит ждать твоего приезда. Знаешь, как она ловко меня раскусила? Стою я, значит, на набережной с Александром…

— С Александром? С тем самым, да? С татуировками? — ужасается Кристина.— Ты серьёзно?

— Да,— смущается Юля,— а что? Он… милый.

— Я тебе потом расскажу. Хотя ты ещё несовершеннолетняя, но я всё равно тебе расскажу.— Кристина замечает, что высокая усталая девушка за прилавком начинает прислушиваться, и понижает голос:— Ты что-нибудь ещё успела натворить? Ты на работу вчера не ходила?

— А там твоя смена была? Вроде же сегодня? Яна сказала, правда, время от времени можно пропускать.

— «Яна сказала»… Я смотрю, вы подружились.

— Ты что, ревнуешь к ней? — фыркает Юля.— Ну да, она классная, хоть и перепугала меня сначала. Когда гналась за мной.

— Яна тот ещё терминатор, согласна.

— Вот! Я её так же назвала, она удивилась даже.

— Так что там с Александром было? Мне любопытно.

— Ой.— Юля краснеет.— Кафе да прогулка, ничего особенного. Правда…

— Что?

— Ну, он прямо явственно старался быть поближе. Говорит, какой у тебя парфюм классный. Запястье моё понюхал, потом воротничок поправил. Ну и всякое такое. Восхищался фигурой, ногами… Много приятного говорил.

— Это он умеет,— замечает Кристина.

— Ты что-то темнишь,— улыбается Юля.

— Видишь ли,— совсем тихо говорит Кристина и наклоняется к Юле. Юля тоже придвигается к ней и смотрит на девушку расширившимися глазами.— Когда я ещё была собой, незадолго до тебя, мы с ним тоже поменялись телами. Как бы это помягче… Ну, я была у него в гостях, и он раздевал меня.

— О господи!

— Тише! — укоризненно говорит ей Кристина.— Ничего такого не было. Расслабься.

— Да я просто подумала, что если бы Яна не появилась в тот момент…

— Можешь не продолжать.

— Спасибо,— смущённо улыбается Юля.

— Значит, на работу ты не ходила… А что делала?

— Ела,— смеётся Юля.— Пользовалась моментом. Делала вид, что спешу, когда встречала твоих знакомых.

— Кого?

— Разве я их знаю? Просто они здоровались со мной. Я старалась быть приветливой. Ты лучше скажи, ты ела быстрорастворимую лапшу?

Кристина ощущает себя застигнутой на месте преступления:

— Дааа, откуда ты знаешь? По запаху?

— У тебя лёгкая сыпь на щеках. У меня небольшая аллергия на такую лапшу.

— Я немножко… Извини, я не знала.

— Значит, ты мой розовый дневник не читала. Или невнимательно читала,— улыбается Юля.

— Не читала. Положила обратно под подушку. Подумала, что там вряд ли есть что-то о сверхъестественных способностях.

— Кто знает. Я такая обычная?

— Ты задаёшь неудобные вопросы,— Кристина протягивает руку и щёлкает её по носу.

— Смотри, это ведь твой нос.

— Арендовала мой нос. Ужас какой.

Девушки смеются. Кристина рассказывает Юле про хозяина кафе, про «Битлз» и про ночную встречу. Признаётся, что телефон безвозвратно утерян, и это почему-то очень мало расстраивает Юлю.

— Кстати, твой телефон я тоже не нашла.

— Я вспомнила,— говорит Кристина.— Ночью после вечеринки — перед тем самым утром — я всё хотела позвонить Александру и ещё парочке людей, и для надёжности выключила телефон и спрятала его на кухне в шкафчик. В банку из-под гречневой крупы.

— Я была близка. Я хотела сварить гречневую кашу. Я её обожаю. У меня с запахом гречки приятные воспоминания о бабушке,— делится Юля.— Но неизведанные горизонты победили.

— И ты пошла объедаться фастфудом.

— Я не переусердствовала, я даже могла двигаться самостоятельно после этого, меня не выкатывали через запасной выход.

— Ты умница. Вся в меня.

— Звучит двусмысленно,— замечает Юля.

— Ещё бы.

— Чипсы ты тоже ела? — уточняет Юля и страдальчески закатывает глаза.— И сладкое?! Ты понимаешь, что я от запаха пирожных уже толстею?

— В каком месте?

— Во всех!

— Пока этого никто не заметил.

— А ещё я люблю арбуз и дыню есть большими скибками, чтобы щёки и уши были перемазаны. Вот это моя еда,— признаётся Юля, мечтательно глядя в потолок.

— До осени ещё далеко. Но я бы составила тебе компанию.

— Слушай. Я там Яну бросила одну. И не предупредила. Ты что, совсем одна живёшь?

— Да,— легко говорит Кристина.— Папа у меня работает на Севере, я его не видела с тринадцати лет. Мама второй раз вышла замуж, и с тех пор я её тоже не видела. Иногда они вспоминают, что у них есть дочь, и присылают мне немного денег. Открытки не присылают даже в социальных сетях.

— Ужас какой,— с чувством говорит Юля.— Я своих родителей тоже редко вижу, но у нас с ними хотя бы всё хорошо.

— Да, с твоим папой я успела познакомиться. Он как раз забегал с работы позавтракать.

— Надеюсь, не со свидания,— под нос себе ворчит Юля.

— О, значит, я правильно почувствовала что-то такое. Но от него пахло работой.

— Приду потом проверю, что там за работа…

— А твой папа не будет волноваться, что тебя нет так столько времени? Я при всём желании вряд ли бы смогла долго притворяться его дочкой.

— Я обдумаю это. Так. Я себе всё отсидела,— жалуется Юля,— идём на улицу. Или домой.

— О, ты уже обжилась там,— смеётся Кристина.— Идём. Надеюсь, Янка не сильно переживает. Пусть угадывает, кто есть кто.

Девушки расплачиваются и выходят на улицу, щурясь от яркого солнца.

— Кстати,— говорит Юля после большой паузы.— Я думала, ты сразу заставишь меня вернуться обратно. Ну, поменяться.— Она ждёт ответа Кристины, которая серьёзно смотрит на девушку.— А ты ничего про это не говоришь…

Кристина берёт Юлю за руку и уводит на тенистую аллею.

— Дело в том… Что я хочу тебе тоже дать выбор. Я даже не могу объяснить сейчас. Чисто технически — ты наверняка уже знаешь, как это сделать.

Юля кивает, затаив дыхание.

— Но если ты хочешь ещё какое-то время побыть мной… Я не буду возражать. Почему-то я тебе доверяю.

— Знаешь, о чём я подумала?

— О чём?

— О том мальчике, с которым ты «Битлз» слушала. Мне кажется, я бы вообще не заснула этой ночью.

— Я студентка,— улыбается Кристина.— И работаю. Я запрограммирована спать в любой удобный момент. Тебе тоже нравятся «Битлз»?

— Больше, чем ты можешь подумать.

— Удивительно. Ты хочешь сказать, что ты на моём месте вообще осталась бы в том городке и не выпускала бы Данилу из своих цепких лапок?

Юля смущается.

— Ну… да!

— Он злодей, он сбежал. Правда, свой номер телефона оставил.

— Я сделаю вид, что я этого не слышала, чтобы было меньше соблазнов.

— Какие соблазны,— смеётся Кристина.— Ты же его даже не видела.

— Да чёрт,— горячится Юля.— Так, как он к тебе отнёсся…

Заговорившись, девушки совсем не смотрят на дорогу, и едва не сталкиваются на аллее с двумя загорелыми мужчинами в распахнутых рубашках. Приходится увернуться, потому что, кажется, случайные встречные не против объятий с двумя девушками.

— Да, я рада, что ты здраво рассуждаешь. Но поверь, у меня была задача найти своё тело.

— Звучит жутко, кстати.

— Знаю,— печально говорит Кристина.— Мы пришли. Идём, мне в душ надо после этого автобуса.

— У тебя дома самый неудобный душ в мире,— жалуется Юля.

— А куда деваться. Так или иначе, но вода из него течёт. Я смирилась.

— Идём. Отдохнёшь, я ещё тебя замучаю вопросами. Я много хочу спросить.

Яны, впрочем, дома у Кристины не оказывается. Юля падает на кровать, Кристина аккуратно складывает одежду на стул, достаёт свежее полотенце и уходит купаться. Юля смотрит за окно на качающиеся ветки и волнующуюся листву.

========== Причина плохой погоды ==========

— Программируете?

Долгое мгновение взъерошенный молодой человек приходит в себя, с трудом концентрируется на вопросе девушки, потом кивает.

— Как вы поняли?

class="book">— Этот чудесный опустошенный взгляд в никуда.— Яна пытается не улыбаться.

Молодой человек отвечает ей улыбкой и смущённо приглаживает волосы на макушке. Они светлые, как бывает у совсем маленьких детей. Яна борется с искушением, но искушение сильнее, и она поправляет особенно непослушный вихор на его голове. Молодой человек удивлённо смотрит на её руки, и девушка неожиданно краснеет.

— Извините.

— Всё хорошо,— поспешно говорит он,— мой парикмахер говорит, что они как антенны.

— Это точно. Сигналы из космоса?

Яна улыбается.

— Вы в целом близки к истине,— неожиданно отвечает молодой человек. Шум листвы стихает, и это неожиданно: оказаться в почти полной тишине. Девушка даже постукивает носками балеток по дорожке, чтобы тишина не была такой странной.

— Вы чем-то обеспокоены. Я сильно помешала?

— Ох, нет.— Молодой человек пытается поправить манжету на рукаве, но от этого пуговица расстёгивается, и после пары неудачных попыток её застегнуть он просто закатывает рукав до локтя.— Наоборот. Сижу и думаю, как починить… Ну, один фрагмент кода, с которым ничего не получается. Извините, что жалуюсь,— спохватывается он.

— Мне интересно,— замечает Яна.

— Да там долго объяснять, если честно.

Девушка пожимает плечами:

— Так и у меня времени немало.

— Ох, ладно… Это всё проблемы с идентификацией. Ну, понимаешь… понимаете, есть система, в ней больше семи миллиардов элементов. По номеру невозможно идентифицировать, с этим отдельные сложности.

— Кстати, можно на «ты»,— тихо вставляет Яна.

— Хорошо, да.— Молодой человек увлечён, поправляет ворот рубашки.— И время от времени происходит путаница. Один элемент оказывается на месте другого, третий выполняет функции четвёртого. Бардак.

— Давно вы над этой проблемой… бьётесь?

— Ощущение, что много веков,— улыбается молодой человек.— Да, и меня тоже можно на «ты». Я… меня зовут Вячеслав.

— Вячик,— девушка делает большие глаза, стараясь не засмеяться.

— Ой, нет, только не Вячик.

— Это из одной книги, извини. Слава?

— Да, так лучше.

— Отлично. Яна. Очень приятно.

— И мне. Часто вижу тебя.

— И я,— говорит Яна,— поэтому и не постеснялась подойти. Слушай. Я как-то болтала с однокурсником одним. Он мне пожаловался тоже. Да, он тоже программист. Транспортом занимается, как говорит, всё возмущался, как нелогично устроена покупка билетов. И вот я потом думала, а почему нельзя сразу несколько разных идентификаторов использовать? Для надёжности. Это сделает ошибки как минимум маловероятными.

Налетает ветер, очень сильный порыв, и Яна придерживает подол платья двумя руками, испуганно глядя на молодого человека. Ветер срывает листья с деревьев и так же неожиданно затихает. Листья кружатся, как осенью.

— У меня ощущение,— тихо говорит Вячеслав,— что вы знаете, о чём я говорю. Да?

— Вероятно,— отвечает девушка, чувствуя, как у неё дрожат коленки. Она расправляет складки на платье и всё ещё придерживает его, хотя ветра уже нет.

— И…

— Просто,— торопливо говорит девушка, стискивая в пальцах голубую ткань,— я вас часто вижу. И когда вы торопитесь или когда видно, что у вас какое-то беспокойство, то всегда плохая погода. Дождь градом, ветер крыши срывает и ветки ломает…

— Ты ко мне почему-то снова на «вы»,— усмехается Вячеслав.— Я… не надо меня бояться, пожалуйста. Да, это непроизвольно, с погодой.

— Скажите, а вы ведь на четвёртом этаже живёте? То есть ты. На четвёртом?

— Да, ровно над Кристиной. Ты ведь про неё хочешь спросить?

— Да…

— С ней особенное мучение. Ей бы актрисой быть,— Вячеслав вздыхает, отворачивается и долго смотрит на деревья, большие ветви на которых всё ещё качаются.— Никак не пойму пока, что делать. Она постоянно разная.

— Почему, не знаешь?

Вячеслав пожимает плечами.

Яна сердито говорит:

— А я знаю. Потому что…

Вячеслав изумлённо смотрит на неё, вцепившись в край скамьи.

— …потому что её сознание постоянно перемещается в других людей!

— Ты серьёзно?

— Да…

Яна растерянно смотрит на него.

— Я сказала что-то не то?

— Да просто. Если бы я это раньше знал, я бы всё давно уже починил.

— А почему сам у неё не спросил?

— Привет, Кристина, я тут каталогом жителей планеты занимаюсь, ну вот ты никак в общую схему не вписываешься, ты случайно не переселяешься в других людей? Ну такое, знаешь.

Яна неожиданно смеётся:

— Ты такой серьёзный, так неожиданно от тебя слышать такие разговорные фразочки!

— Ну, бывает и у меня,— он улыбается.— Идём. Я хочу попробовать сразу исправить.

— Погоди! — Яна вскакивает и выставляет перед собой руки.— А если ты исправишь, она… Ну, сейчас она не в своём теле. Она сейчас скорее Юля, а не Кристина. Она вернётся? То есть переместится? То есть…

— Да я понял, о чём ты.— Вячеслав встаёт и мягко опускает её руки.— Да. Должна. Ну, вероятность почти сто процентов. Не знаю, что может пойти не так. Понимаешь, если бы я подумал про это раньше… Она не одна такая. Такие люди уже были. Или есть. И понимаешь, они как один и тот же апельсин, который одновременно в нескольких коробках лежит. А если бы я понимал, что в одной коробке апельсин, а в другом его фотография, ну или рисунок, то…

— Погоди-погоди. Теорию я и без тебя понимаю.— Яна внезапно пугается, что она разговаривает слишком резко, и думает, не превратят ли её в котёнка. В лучшем случае. Поэтому она смущённо одёргивает платье и продолжает: — Просто Кристина — изначально не Кристина. Почти с рождения.

========== Побег Юли ==========

Мимо проезжает машина, какой-то голубой седан, как из старых американских фильмов — одно время папа много таких смотрел. Юля пытается впитать в себя все впечатления. Магазинчик, обклеенный глупыми квадратиками объявлений. Кусты отцветшей сирени, тротуар с ямами, стена с нарисованным портретом Венеры Боттичелли, выщербленный бордюр, светофор — тоже весь облепленный разноцветными бумажками. Грустный мужчина, несущий лаваш в прозрачном розовом пакете.

Юля надела самую лёгкую одежду, которая попалась на глаза: светло-розовую футболку на голое тело и широкую юбку цвета пыльной розы. Нашла легковесные босоножки и тихо, дождавшись, едва уставшая Кристина заснула после душа, спустилась во двор и пошла в сторону центра города. В сумочке телефон — она нашла его в коробке на полке с крупами и специями.

Нагулявшись по набережной, Юля покупает мороженое, съедает половинку и оставляет на парапете на растерзание голубям и воробьям. Есть не хочется, хочется свершений и чего-то неясного.

Пойти и накупить красивой одежды, которая будет ещё больше подчёркивать тело. Сделать красивый макияж. Вероятно, согласиться ещё на одну встречу с Александром. Девушка чувствует, как по ногам её пробегает россыпь мурашек. Она заходит в огромный торговый центр, бродит по магазинам и, остановившись в одном, с упоением рассматривает кружевное бельё. Набрав целую охапку трусиков и бюстгальтеров, она уединяется в примерочной.

========== Чай с программистом ==========

— В каком смысле — не Кристина? — спрашивает Вячеслав озадаченно.

— Понимаешь. Я читала её записи, анализировала. И, судя по всему, когда она была ещё совсем маленькой, в неё кто-то переместился. Ну, мало ли, непроизвольные движения. Потому что, по рассказам её родных, в какой-то момент её как подменили. И вот если всё вернётся на места, вдруг это и не Кристина совсем будет? Да, и ещё она мне про свои сны рассказывала. А там жуть как много всего было. Я подозреваю, что это и не сны вовсе.

— Не сны,— подтверждает Вячеслав, внимательно глядя на девушку.

— Вот, я так и думала! — торжествующе говорит Яна.

— У меня впечатление, что ты про неё знаешь больше, чем она сама.

— Просто я очень умная,— скромно говорит девушка и обворожительно улыбается.

— Я уже заметил,— кивает Вячеслав серьёзно.— Она была маленькой, это ещё формирование сознания, так что ничего страшного. Ты же знаешь, что во сне она ни разу не перемещалась.— Он улыбается, глядя на жадно слушающую Яну.— И всё же идём. Там дел на полчаса или час. Посидишь пока чаю с пирожными попьёшь, вдруг какая ещё свежая мысль придёт.

— Ого. Звучит почти романтично.

— Почему «почти»?

— Потому что я чай буду пить одна, а ты будешь ковыряться в железках или сидеть и писать код.

— Ну да,— вздыхает Вячеслав.— Но ведь у меня там работа. Живу я совсем в другом месте. Так что это экскурсия, а не романтическое чаепитие.

— Безумное чаепитие, ты хотел сказать.— Неожиданно Яна чувствует, что ей совсем не страшно.

— Да, пожалуй, так точнее,— соглашается Вячеслав. Он быстрым шагом идёт к выходу из парка, а девушка старается поспевать за ним. Ей жарко, и она снова хочет сбросить обувь. Но некогда.— Учитывая, что после моих манипуляций две или три тысячи человек могут сойти с ума.

— Будет честным сказать,— тихо спрашивает Яна,— что меня сейчас волнует только Кристина, а остальные не очень?

— Честным,— чуть удивлённо кивает молодой человек.— Странная эта была затея вообще, когда люди отдельно, а их сознание отдельно. Не знаю, кто это придумал, а мне расхлёбывать.

— Погоди-погоди,— девушка, всё ещё примеряясь к его быстрому шагу, пытается говорить и не сбивать дыхание. Пыль вьётся вокруг ног, вспыхивает искрами и оседает на землю.— Погоди, Слава. А это вот поэтому, когда целая толпа, люди почти одинаково думают?

— Или, если точнее, почти совсем не думают. Но ход твоих мыслей совершенно правильный.

— Что-то типа смешивание сознания в толпе? Или смещения? И трудно удержать свой поток сознания?

— Термины немного наивны, но в целом опять в точку,— одобрительно замечает Вячеслав.

Они огибают магазинчик у дома, и девушка поражается, с какой сверхъестественной скоростью они добрались до дома Кристины. Магазин облеплен объявлениями об услугах куртизанок, электриков, фотографов и репетиторов по физике. «Интересно, хоть кто-то этими объявлениями пользуется?» — девушка трясёт головой, прогоняя лишние мысли.

На четвёртом этаже покалывание в ладонях и ступнях становится почти нестерпимым, и Яна избавляется от балеток, едва оказавшись в квартире Вячеслава — она даже не заметила, как он открывал дверь ключом, словно они просочились внутрь — но это, конечно, от волнения. Оставшись босиком, девушка уговаривает себя не стаскивать сразу же платье, потому что под лопатками искрит и сводит мышцы, «ведь не могут же у меня расти крылья», и она просто тихо садится на стул и прижимается спиной к его высокой спинке, «хотя всего остального тоже не может быть, а оно есть». Увиденное поначалу слегка разочаровывает её — тесная комнатка, точно как у Кристины, везде коробки, книги, старые и совсем новые, книг просто залежи, стопками и россыпью, и несколько компьютеров, порой совсем без мониторов, а порой с какими-то допотопными дисплеями. За одним из них и сидит Вячеслав, листая колонки цифр и букв, «как это вообще можно понять?» — кровать тут же, аккуратно застеленная, но на ней тоже книги и коробки. «Где он спит, интересно?» — краснеет девушка и радуется, что в комнате полумрак.

Солнечный свет едва проникает сквозь пыльные занавески, и частицы пыли клубятся в тёплых лучах света, и неожиданно девушка понимает, что крылья уже не растут, а в руках и ногах так спокойно, как будто туда налили тёплого киселя — так бывает, когда в ванной комнате слишком душно, но сейчас не душно, а веет чем-то свежим, как из свежекупленного холодильника. Яна отчётливо осознаёт, что далёкий завтрак уже не считается, и есть хочется с невероятной силой, а ведь она считала, что кусок в горло не полезет.

— Пирожные в холодильнике, ну, на кухне,— не оборачиваясь, говорит ей Вячеслав, и девушка удивлённо замирает.— Чайник электрический, только воды набери. Я тоже буду чай.— Он останавливает бегущие ряды цифр и, уже забыв о разговоре, напряжённо смотрит в экран.

— Ага,— слабо отвечает Яна, встаёт на ватных ногах и идёт на кухню. Всё равно ничего не понятно, что он там делает. Она находит эклеры в пакете, достаёт сыр, ветчину и делает бутерброды. Пирожные — это баловство, считает она, только разжигают аппетит. Бутерброды получаются многоэтажные, с зеленью и помидорами. Помидоры с орнаментом, девушка никогда таких не видела, и ей даже жалко их разрезать. «Надо прихватить парочку с собой и проанализировать».

Вячеслав и бутерброды поглощает с поражающей скоростью.

Яна, медленно откусывая от своего бутерброда, с лёгкой грустью думает, что это действительно не сильно похоже на романтическую обстановку. Босым ногам становится прохладно на голом полу, и она оглядывается в поисках тапочек, но ничего, конечно, не находит. Вячеслав мельком глядит на её ноги, и девушка тут же ощущает волну тепла. «Как странно»,— мечтательно думает она.

Набравшись смелости, Яна пододвигает стул поближе к его компьютеру, от которого по всей комнате уже так жарко, что мебель потрескивает.

— Можно чуть убавить печку,— негромко говорит она, чтобы не отвлекать, и Вячеслав коротко кивает: жар медленно спадает.— Я в восхищении,— честно говорит девушка, и молодой человек довольно улыбается.

Яна хочет спросить, как продвигаются дела, но он опережает её:

— Ты знаешь, сколько раз она перемещалась?

— Шестьдесят пять,— мгновенно отвечает девушка.— Сейчас как раз шестьдесят пятый. Это если сны считать. То, что она считает снами.

— Ага. И в тебя тоже, да?

— Да, четыре раза.— Яна отвечает без запинки, и глаза её поблёскивают. Ей хочется с ногами забраться на стул и положить подбородок на коленки, как она обычно сидит в гостях у Кристины, когда их ужин затягивается до утра или завтрак — до вечера. Посомневавшись, она так и делает. Вячеслав едва слышно сглатывает.

— Вчера ночью я сварил очень густой кофе, с шоколадом и амаретто. Представь. Рядом жужжит стиральная машинка. За окном ветер. Со стороны железной дороги пахнет копчёным. Как будто жгут опавшую листву. Всё это ужасно напоминает осень. И у меня отчаяние, потому что я даже не понимаю, чего я не понимаю.

Яна кивает, почти не дыша.

— Всегда о чём-то незначительном забываешь. Мне кажется, это даже из-за меня могло быть. Ну, то, что она стала перемещаться. Что-то не учёл, напутал, и всё.

— Не думала, что мужчины умеют признавать свои ошибки.

— Я особенный.

Девушка смеётся и толкает его в бок:

— А ещё ужасно скромный!

— Кажется, в этом мы тоже можем посоревноваться.— Вячеслав поворачивается к девушке, и лицо его серьёзно, но в глазах улыбка.— Так, Янушка.

— Ой.

— Что?

— Да просто… Ничего, продолжай.— Яна ощущает, как светится.

— Так вот. Кристина наверняка сейчас вернулась в своё тело. Это надо как-то проверить.

В этот момент из кармашка на платье раздаётся звук окарины, а потом тихая мелодичная музыка.

— Она…— Девушка выхватывает из кармашка телефон.— Кристина!

========== Примерочная ==========

— Да,— смеётся Кристина,— в общем, я опять Кристина. Тебе надо подтверждение? Ну, я знаю, что ты мне всегда безоговорочно веришь. Слушай. Ты далеко от моего дома? Отлично, просто супер! Беги скорее вниз, там Юля. Она сидит за столом, пьёт ванильную колу и грустит. Ну, несколько секунд назад я именно это и делала. Не знаю, как так вышло, но, в общем, всё встало на свои места. Да, у тебя тоже есть что рассказать мне? Это очень здорово. И ты не представляешь, как я рада, что ты уже знаешь… Просто… Так, беги вниз, пожалуйста, уговори её пока никуда не бежать и не делать необдуманных поступков. Я всё равно сейчас долго не могу говорить, я тут стою голая в примерочной в «Корвете», и мне бы немного одеться. Да, через пятнадцать минут буду.

Кристина отключается и кладёт телефон на ворох одежды. Две минуты назад она обнаружила себя стоящей перед огромным зеркалом в примерочной кабинке — в кружевных трусиках и с двумя вызывающими бюстгальтерами в обеих руках. Бросила оба, торопливо натянула футболку и схватила телефон. Судя по всему, с него Юля ещё не успела никому позвонить, но нашла и уже включила. Кристина надевает свою широкую юбку, обувается и, схватив в охапку всё бельё, которое предназначалось для примерки, отдаёт его девушке-консультанту:

— Спасибо, ничего не подошло…

И, едва оказавшись на улице, бежит домой. Хорошо, что Юля выбрала удобные лёгкие босоножки, в них можно бегать очень быстро. Наверное, это после первой встречи с Янушкой. Кристина улыбается, у детской площадки, пытаясь отдышаться, переходит на шаг. И заходит в подъезд, где встречает расстроенную подругу.

— Она исчезла… Я всего на минуту, наверное, опоздала.

— И я её тоже не встретила.

— Кстати, то, как ты говоришь и ходишь, это очень отличается, тебя невозможно не узнать.— Яна крепко обнимает подругу.

Кристина улыбается и целует Яну.

— Потом расскажу тебе много интересного. Давай только найдём её.

— В парке?

— Да.

Юля действительно оказывается в парке. Она в своих тренировочных штанах, в футболке парусом и в кроссовках. Она сидит под деревом, сжавшись в комочек, и горько плачет.

Кристина останавливает Яну, прикоснувшись к её запястью, подходит к Юле и садится рядом — на колени прямо в траву. Кладёт руку ей на сжатые кулачки, но девушка резким движением сбрасывает её руку и прячет лицо в ладонях.

— Это вообще-то очень страшно! И даже больно! Меня как с размаху об стену приложили… Ты же обещала подождать…

— Юля, подожди,— мягко говорит Кристина.

Юля неожиданно отрывает руки от лица, хватает девушку за запястье и с силой сжимает, оставляя следы от ногтей. Её трясёт, и, кажется, она едва сдерживается, чтобы не ударить Кристину.

— Ты можешь ударить меня,— всё так же спокойно говорит Кристина. Спиной она чувствует, как Яна опускается на траву в шаге от неё, и ощущает всё волнение подруги.— Меня и били, и что только не делали. Один раз даже сжигали на костре. Очень много веков назад, когда решили, что я ведьма. Поэтому пощёчина большой роли не сыграет.

Юля смотрит на неё со смешанным выражением, но отпускает руку. Из её глаз текут слёзы, и она неожиданно бросается к Кристине, обнимает её за шею — почти больно; и, уткнувшись мокрым носом в плечо, торопливо говорит:

— Прости меня, я по глупости… Ну, это просто всё неожиданно и непонятно, я испугалась, что вот так всё и закончится. Когда я читала чёрную тетрадку, я всё время удивлялась, почему ты так быстро стремишься прийти в себя. Вернуться. Это же так интересно, ощутить то, что чувствует другой человек! А потом я прочитала эти все сны, которые не сны. И поняла, что ты очень боишься не вернуться. Это так… Ты очень смелая, даже когда боишься. И… я тоже испугалась. Но… Знаешь, Кристина, я бы действительно хотела остаться в твоём теле, если бы не была такой непоправимо честной. Оно ужасно красивое. Всегда хотела быть рыжей, с зелёными глазами, как ведьмочка. У тебя такие скулы, такие ключицы, такие брови! Грудь вообще без комментариев, я обзавидовалась. У тебя даже пальчики на ногах какие-то идеальные! И всё это надо было вернуть тебе? Я запаниковала. Подумала, что хочу ещё — хотя бы несколько часиков побыть тобой, наделать каких-нибудь дурацких глупостей… И ты удивительная, такая добрая…

Кристина гладит девушку по голове, прижав к себе.

— Это даже не я сейчас устроила.

— А кто? — спрашивает Юля, шмыгнув носом.

— Я пока не знаю. Но не я. Я тоже немного удивилась, увидев себя в примерочной почти голышом.

— Я знаю, кто это устроил,— тихо говорит Яна.

— Да?

— Я не успела тебе сказать, думала, как объяснить. В общем, это сосед, тот взъерошенный, кого мы часто встречаем. Его Вячеслав зовут. И немного я приложила руку.

— Боже.— Кристина изумлённо смотрит на подругу.— Сосед сверху? Всё это время он…

— Долгая история. Устраивайтесь поудобнее… Я это заподозрила ещё несколько недель назад, но не могла проверить. Не было случая.

Кристина садится лицом к Яне, но не выпускает из рук ладошку Юли. Юля тоже с напряжённым вниманием смотрит на Яну.

— Он программист. Не обычный, а какой-то программист уровня «бог». Но он допустил ошибку, из-за которой ты всё это время и гостила в других телах. Я сегодня с ним впервые поговорила. И, кажется, предложила что-то такое, из-за чего он смог исправить эту ошибку. Вот только что, пока ты,— она кивает Юле,— была в примерочной, а ты дома грустила,— Яна смотрит на Кристину.— И поэтому вы снова поменялись. Я не думала, что это будет так неправильно. Я думала, что это — чтобы вернуть всё на место.

Юля кивает.

— Оно и должно так быть. Просто это как будто ребёнку показали конфетку, а потом отняли…

— Интересно,— задумчиво говорит Кристина,— я теперь больше не смогу так делать?

— Перемещаться? Сможешь,— нерешительно улыбается Яна.— Только уже по своей воле. Я уже спросила у него.

— Правда? Юля, посмотри-ка на меня.

Юля испуганно смотрит ей в глаза. Потом на её лице появляется улыбка.

— Ну всё, ещё несколько часов можешь побыть мной. Вечером приходи домой. Не скупай всё кружевное бельё в округе. И вообще, я потом не должна краснеть после того, чем ты будешь заниматься сегодня.

— Голова кругом,— стонет Яна.— Вы что, опять поменялись?

— Да,— кивает рыжеволосая Юля в юбке и футболке. Она выглядит немного ошарашенной.— Честно, я приду вечером. Или даже раньше.

— Телефон в сумочке,— говорит ей Кристина — с короткими каштановыми волосами, с лёгкой горбинкой на носу, с черешневыми глазами; она в спортивных штанах и просторной футболке.— Код разблокировки — три-семь-семь-семь. Звони сразу Яне, у меня нет запасного телефона.

Юля кивает, встаёт и, наклонившись, вытирает свои слёзы на щеках Кристины.

— Я обещаю. Больше никуда не денусь. Просто часок погуляю.

Она удаляется по тропинке, и Кристина фыркает, заметив, что девушка тайком ощупывает свою грудь.

Яна откидывается на траву и говорит в небо:

— Ты ей настолько доверяешь?

— Сейчас она второй человек после тебя, кому я так сильно доверяю.

— Даже после сегодняшнего побега?

— После него особенно. Я бы точно так же поступила.

— Да я бы тоже. Слушай. Я сразу скажу. Этот Вячеслав…

— …тебе очень понравился,— договаривает за ней Кристина.

Яна подскакивает и садится, изумлённо глядя на подругу:

— Почему ты так решила?

— Переформулируй.

— Ладно… Откуда ты знаешь?

— Да по голосу слышно,— Кристина смеётся, глядя на зарумянившуюся подругу.— Ты лучше скажи, а он как — ну то есть ты ему нравишься?

— Да откуда же я знаю… Конечно, я была у него дома. Там древние компьютеры и древние книги. Я сделала нам бутерброды и чай.

— Неплохое развитие событий.

— Да ну тебя,— улыбается Яна.— Если я скажу, что он согревал мои ноги, это прозвучит ещё более интригующе.

— Ты совершенно права,— заинтересованно говорит Кристина, устраиваясь поудобнее.

Яна показывает ей язык.

— Но всё гораздо интереснее. Он это делает как-то по воздуху. Представь, ты сидишь, мёрзнешь, он это замечает, и такая волна тепла. И ещё ветер, и ветки трещат, когда он идёт, и плохая погода тоже из-за него.

Кристина гладит подругу по руке и произносит с деланым сочувствием:

— Судя по тому, что способность внятно изъясняться от тебя сегодня ускользает, есть подозрение, что ты немного влюбилась.

Яна понуро смотрит в траву, изучая божью коровку на травинке,— она подставляет ей кончик пальца, и божья коровка доверчиво переползает ей на ладонь. Потом, неожиданно вспомнив о срочных делах, растопыривает надкрылья и улетает. Яна провожает её взглядом и тихо говорит:

— Может, даже и не немного. Всегда мечтала, чтобы мой избранник был с какими-то необычными способностями. Как и подруга. Раз я сама такая обычная.

— Не такая уж ты обычная, Янушка.— Яна впервые слышит эту форму имени от подруги и чувствует, что тает, как мороженое на солнце.— Ты как Шерлок Холмс, ну или Эраст Фандорин, только в голубом платьице. И в моих босоножках. Ты потеряла свои балетки или…

— Или,— краснеет Яна.— Там слишком жарко было, и я торопилась.

— Золушка. Вы хотя бы телефонами обменялись? Правда, он рядом живёт…

— Обменялись,— снова перебивает её Яна и смущается ещё больше.— Поэтому я и опоздала с поимкой и захватом Юли.

— Это не страшно,— легко говорит Кристина.— Идём, найдём тебе что-нибудь поинтереснее из обуви. Погоди, или это сознательный повод вернуться к нему, и я тут не к месту?

— Да ну тебя совсем!

========== Телефонные звонки ==========

— Всего двести семьдесят три, представляешь? — Голос Вячеслава звучит почти разочарованно, и Яна чувствует потребность немедленно начать его успокаивать.— А я думал, две или три тысячи.

— И они что, тоже все перемещались?

— Скорее испытывали последствия старых перемещений. В детстве или вообще много столетий назад.

— Ух. Всё это звучит очень сильно.— Яна прикрывает глаза и плотнее прижимает к уху трубку телефона.

— Ты заметила, как меняется её голос, когда она с ним разговаривает? — громким шёпотом интересуется рыжая Кристина у Юли с каштановыми волосами. Юля тихо смеётся и увлечённо поедает помидор с золотистым орнаментом, а Яна немедленно пинает Кристину под столом ногой. Кристина поджимает ноги и показывает ей язык.— Смотри, смотри, по ту сторону трубки что-то происходит.

Через минуту Яна кладёт телефон на стол и тихо выдыхает:

— Он пригласил меня в кафе. Извинился, что сегодня не уделял мне должного внимания. Так и сказал: «должного»,— улыбается она чуть смущённо.— И…

— И он как-то догадался, что сегодня встречи не получится. И вы на послезавтра перенесли встречу. Мы всё слышали. И видели. Всю гамму эмоций на твоём лице. Такую, знаешь, розово-ванильную гамму. С радугами и феечками.

— Сейчас кого-то прибью,— мечтательно сообщает Яна.

Юля вытягивает под столом ноги. Семь часов подряд гулять по городу немного утомительно. Но втроём было очень весело.

Откуда-то из комнаты раздаётся тихая ирландская мелодия. Кристина прислушивается, вскакивает и бежит искать телефон.

— Алло? Да, я слушаю… Данила, ты?…

========== Ночная остановка ==========

Ложечка в стакане монотонно позвякивает, и Кристина, дотянувшись, вынимает её и кладёт рядом, на чистую салфетку. От мелькающих за окном огней по столу и стаканам бегают полосы, время от времени выхватывая из тьмы то название книжек в мягком переплёте и чьи-то газеты с кроссвордами, то светлые пряди Яны, спящей на соседней полке.

Через двадцать минут остановка, и у Кристины сна ни в одном глазу. Впрочем, в поездах ей всегда не спится. Спина уже немного затекла в одном положении, но девушка не двигается: у неё на коленях, уютно устроившись и вытянув ноги в проход, спит Юля. Часа полтора они тихо болтали, а потом Юля незаметно задремала. Кристина перебирает ей каштановые волосы, блестящие в свете ночных огней. Поезд замедляет ход, останавливается и стоит целых пять минут, хотя до станции ещё далеко, и Кристина начинает беспокоиться. Но вагоны, дрогнув по очереди, снова набирают скорость. Совсем недалеко от города лес так разросся, что листья шуршат по окнам, и от этого становится немного не по себе.

Вагон плавно останавливается прямо напротив синей таблички с названием города. Кристина осторожно приподнимает голову Юли, отодвигается, укладывает девушку на подушку и накрывает ей покрывалом босые ноги. Обувает шлёпанцы, достаёт из-под подушки небольшую книгу в твёрдом синем переплёте и, не переодеваясь, в коротких шортах и футболке выходит на перрон. На воздухе довольно прохладно, Кристина обнимает себя за плечи и оглядывается — на перроне, кроме проводников, ни души, а стоянка совсем короткая, двенадцать минут.

— Кристина?

Непонятно, откуда он появился.

— Как ты меня узнал? — улыбается девушка. Ей хочется одновременно и сердиться на Данилу за то, что пропал без предупреждения, и задушить его в объятиях от радости. Выбрать так сложно, что она просто стоит и смотрит на него.

— Ты не спрашиваешь, как я нашёл твой номер.

— Да, как ты нашёл мой номер?

— Вот, держи.— Он достаёт из кармана телефон.

— Боже. Это же Юлин телефон…

Данила кивает, с довольным выражением лица глядя на неё.

— Всё же удалось отыскать. Это стоило мне пары синяков. Мелочи, в общем. Так вот. Последние тридцать звонков были на один и тот же номер. И я подумал, что если всё так, как ты рассказала, то ты, скорее всего, звонила сама себе. Но почему-то не дозвонилась.

— Когда я вернулась, я нашла свой телефон в банке из-под гречки.

— Достойное место хранения, согласен. …Можно тебя обнять?

— Можно, только… Ты так и не ответил.

— Ну что тут сложного. Зашёл в социальные сети, отсмотрел фотографии всех трёхсот двадцати Кристин в твоём городе, примерно прикинул по возрасту, и вот. А ещё ты одна из пассажиров вышла на перрон, и вероятность того, что ты работаешь проводницей, крайне мала.

Кристина молча обнимает его. Ненадолго, секунд на шесть. Потом отстранятся и задаёт волнующий её вопрос:

— И какая я лучше?

Данила смеётся и качает головой:

— Ну ведь та ты была и не ты, правильно? А сейчас это ты. Сравнивать просто бессмысленно.

— Мастер дипломатических ответов.

— Если честно, в обоих обличиях замечательно. Но сейчас ты очень красивая. И спокойная, словно пришла в себя…

— В буквальном смысле,— Кристина снова улыбается.— Спасибо за телефон. И… вообще за всё. Это было так здорово. И я хочу отдать тебе…

Девушка протягивает ему синюю книгу. Данила старательно изображает недоумение:

— Настолько не понравилась?

— Ты чего! Наоборот! Приеду и куплю себе такую же.

— Это был подарок, Кристина.

— Ой. Прости. До утра читала, а утром, когда тебя не нашла, последние двадцать страничек залпом дочитывала. Это… очень хорошо.

— Спасибо, Кристина.— Данила сдержанно улыбается, и в его глазах отблески городских огней.

— Почему ты так внезапно пропал тогда?

— Я же написал всё в записке…

— Да, я помню… Ты серьёзно считаешь, что я с тобой общалась из одной благодарности? И все эти сложности с телом…

— Считал, да. А потом подумал, что мог тебя сильно задеть этим. Поэтому и позвонил.

— Правильно подумал. Я очень расстроилась тогда. И… поэтому ты очень правильно сделал, что позвонил.

— Прости. Я…

— Заходим! — громко говорит проводница, и девушка подпрыгивает от неожиданности.

Данила берёт девушку за руку:

— Я… позвоню тебе ещё завтра, ладно?

Кристина вздыхает. Данила мгновение изучает её сложное выражение лица, а потом спрашивает:

— А если приеду, можно будет с тобой увидеться?

Девушка поднимается на цыпочки, целует его в щёку и говорит:

— Послезавтра я вернусь к себе. И буду ждать тебя.

— Заходим, заходим!

— Беги,— говорит Данила, и глаза его светятся теплом.— Беру билет на послезавтра. Приеду, и сможем наговориться всласть.

Кристина кивает, не сдерживая улыбки, и залетает в вагон. Чувствуя какую-то особенную лёгкость в ногах, доходит до своего места в тёмном купе, садится и машет Даниле рукой — перрон медленно движется влево, и молодой человек идёт вслед за поездом. Поезд набирает скорость, и девушка коротко вздыхает. Смотрит на книжку и телефон, которые она до сих пор прижимает к груди.

— Так,— говорит она обеспокоенно.— А где Юля?

Юля свешивается с верхней полки и улыбается ей:

— Я тут. Мне кажется, весь вагон слышал, о чём вы там разговаривали. Те, кто спал, даже храпеть перестали. Было очень захватывающе. Как в книгах.

— Я перепугалась, что ты снова сбежала.

Юля тихо смеётся:

— Я просто освободила твою полку, ты чего? Я понимаю, что я себя плохо вела, но сбегать из поезда во тьму ночную так себе перспектива. Тем более, тебя в этом городке уже один раз обокрали. Или меня, я запуталась.

— Держи свой телефон. Я даже не спросила, как он его нашёл…

— Так, придётся подождать и не просить папу купить новый телефон…То есть, я хотела сказать, спасибо! Слушай. Может, Данила сам инсценировал это всё? Похищение, поиски, благородное спасение отчаявшейся девушки…

— В этом случае он спасал тебя, а встретиться хочет со мной,— качает головой Кристина, встав у полки Юли и глядя в её смеющиеся глаза.— Нестыковка. Стыдно, правда, но я тоже думала о такой возможности. Но как-то всё белыми нитками шито.

— Ну ты красивее, чего бы ему сомневаться?

— Юля, ещё раз услышу от тебя такое, отшлёпаю и в угол поставлю. Я старше, мне можно.

Юля показывает ей язык.

— Слушай, а если он тоже… Как Вячик, только писатель. Притворяется писателем, а сам придумывает всякие ситуации, магически воплощает и потом описывает?

— Можно же просто придумывать и описывать, зачем такие сложности?

— Ну, кто-то не любит лёгких путей,— возражает Юля, включая свой телефон и тут же проверяя сообщения и новости.

— Я спрошу у него,— обещает Кристина.

На второй нижней полке возится Яна, потягивается и сообщает ясным голосом:

— Я выспалась. Давайте чай пить.

— Новые суперспособности от Вячеслава — выспаться за три часа? — уточняет Юля, мгновенно спрыгивая на нижнюю полку и садясь по-турецки. Кристина покорно собирает чашки, чтобы идти за кипятком.

— Издевайтесь, издевайтесь,— говорит Яна, насупившись.— Посмотрю я на вас, когда у вас появятся достойные избранники.

— В таком случае ты проспала кое-что важное,— невинно сообщает ей Юля.— Кажется, у Кристины только что появился.

— Данила?

— Он самый,— смущённо говорит Кристина и уходит с чашками.

— Нельзя мне было столько спать! — сетует Яна.

— Ага, целых сто восемьдесят минут с секундами,— серьёзно кивает Юля.

— Что-то в тебе такое от Кристины появилось,— замечает Яна.— Язвительное, но обезоруживающее.

— Побудь на моём месте…

— Да уж была.

— Я читала,— улыбается Юля.— Это запротоколировано и внесено.

Возвращается Кристина с тремя полными чашками.

— На «октоберфесте» тебе были бы рады,— Юля ревниво косится на её грудь в свободной лёгкой футболке,— там такие же выразительные девушки штук по шесть бокалов с пивом приносят.

— Мне ещё есть куда расти,— Кристина ставит чашки, усаживается рядом с Юлей и, сбросив шлёпанцы, вытягивает ноги на полку Яны. Яна тут же начинает щекотать ей пятки, впрочем, безрезультатно.

— Мне кажется, ты просто бессовестно хвастаешься,— заключает Юля.— Хотя делаешь вид, что прибедняешься.

— Не без этого. Давайте чай пить.

Яна перебирается к ним на полку и кладёт голову на плечо Кристине:

— У вас тут весело, а у меня там скучно.

Вагон вздрагивает, и откуда-то снизу доносятся странные стонущие звуки, протяжные и скребущие по душе — Юля мгновение смотрит на девушек расширившимися глазами и обеими руками хватает Кристину за руку, прижимается к ней и срывающимся шёпотом спрашивает:

— Что это?

— Стоны и песни мертвецов в ночи, обычное дело,— невозмутимо отвечает Кристина.

— А серьёзно? Со мной хоть кто-нибудь на этой планете может быть серьёзным?

— Да просто рельсы. Криво положены и плохо отшлифованы, вот и жалуются.

— Ужас…

— Так,— говорит Кристина, пробуя пошевелиться,— барышни. Сейчас кому-то из вас двоих придётся поить меня чаем. Вы меня заблокировали.

— И кормить печеньем с рук, точно,— оживляется Яна, которая тоже напряжённо вслушивается в стоны из-под пола.

— Печеньем? У нас уже закончились сэндвичи, лакричные конфетки и полосатые «поки»? Яблоки, помидоры, бананы и йогурты тоже закончились?

— Ну, печенье — это обобщённо, для простоты,— примирительно сообщает Яна и достаёт из-за подушки большой пакет с провизией.

========== Лавандовое небо ==========

День тихо уходит, и сочетание огромного оранжевого неба, малиновых крыш и сиреневых длинных теней кажется неземным. Окна в отблесках заходящего солнца — как стёклышки пенсне, деревья волнуются нежно на тёплом ветру, и тёплые дворики доверчиво принимают в свои объятия уставших вечерних людей.

Яна не может насытиться кадрами, снимает все уютные кофейни и смешные вывески, бродит по узким улочкам с фотоаппаратом, увесистым и согревшимся, и подруги позируют, дурачатся и стараются испачкать друг другу нос разноцветным мороженым.

Юля забирается на бортик фонтана, сбрасывает кроссовки и окунает босые ступни в прохладную воду.

— Это очень красиво,— замечает Яна и прицеливается камерой.— Замри. А теперь устрой ногами фонтан в фонтане. Отлично!

Она бегает вокруг и ищет ракурсы: Юля в поезде переоделась в юбку и блузку, поэтому выглядит совсем юной и в закатных лучах смуглой и загадочной.

Кристина нашла маленькую кофейную будку, греется после отчаянно ледяного мороженого — футболку она поменяла на другую футболку, а шорты на вторые шорты, поэтому под вечер не так уж жарко,— и угощает подруг вкусным горячим кофе с карамельной пенкой.

— У нас полчаса до поезда… Пора.

Юля с неохотой вылезает из фонтана, стряхивает капли воды с ног и обувается. Потом подходит к Кристине и берёт её обеими ладошками за руку.

— Слушай. Я придумала. Я поступлю учиться в ваш город.

— Это очень хорошая мысль,— серьёзно отвечает Кристина.— Будем время от времени меняться, возьмёшь вместо меня пару смен в кафе?

— Опять ты издеваешься,— сердится Юля.— А я серьёзно.

— И я серьёзно. Ты же не бывала в моём кафе, в «Ведьмочке». Там тебе понравится, обещаю.

— Ой. Тогда ладно,— улыбается Юля.— Прости. Привыкла, что меня никто всерьёз не воспринимает.

— Я тебя очень серьёзно воспринимаю. Приедешь поступать — заходи почаще в гости. Ты ведь почти не увидела, какой у меня красивый город. Я, правда, тоже твой едва увидела.— Кристина улыбается, но немного грустно.— Торопилась очень найти тебя. Юля, я к тебе очень привязалась.

Юля прижимается к ней и крепко обхватывает руками.

— Мне нечем дышать,— жалуется Кристина.— И сейчас у меня футболка будет опять мокрой.

— Я не плачу,— в нос говорит Юля.— Просто…

Подбегает Яна:

— Мы сейчас опоздаем. Двадцать минут до отправления.

— Меня это не пугает,— улыбается Кристина.— Уже привыкла. Юля, чудо моё. Прощаемся. …Янушка, Юля обещает поступить в университет у нас в городе.

— Правда? — сияет Яна.— Это замечательно. Ты супермодель, с тобой такие хорошие вечерние снимки. Я тут поняла, что я непризнанный фотограф. Буду вас обеих мучить, пока не станут получаться шедевры.

— Кстати, откуда у тебя фотоаппарат? Ты так и не сказала,— Юля вытирает тыльной стороной ладони глаза и пробует улыбнуться.

— Ну, как сказать… Подарок это, в общем.

— Даже не буду спрашивать, от кого,— говорит Кристина, и Яна немедленно толкает её в бок локтём.

— Ничего, ничего. Дождусь, пока к тебе приедет Данила, и отомщу по полной. Буду издеваться.

— А вот и не будешь. Потому что ты добрая и хорошая.

— И вот что на это ответить? — риторически спрашивает Яна, но почему-то у Юли.— Так. Мы тебя ждём. Если захочешь погостить летом, тебе уже есть где остановиться. Договорились?

Юля кивает.

Яна целует её в щёку и шепчет на ухо что-то смешное, отчего на губах Юли тут же расцветает улыбка.

— Пока, близняшка,— говорит Юле Кристина.— До встречи. Как дойдёшь до дома, напиши мне. Папе привет, хотя он очень удивится.

— Хорошо…

— Не грусти. Мы увидимся совсем скоро. А завтра позвоню тебе, когда доедем.

Яна хватает Кристину за руку и тащит в сторону станции. Кристина улыбается, машет Юле рукой, и девушка, коротко вздохнув, смотрит, как две фигурки исчезают в здании вокзала. Вокзал почти пурпурный вдогорающем вечернем свете. Юля садится на краешек лавочки, задирает голову и смотрит в небо — оно нежно-лавандового цвета, и в нём зажигаются неяркие звёзды, робко, словно после долгой разлуки не знают, как себя вести в необъятных просторах.

Громкоговоритель объявляет, что с третьего пути отправляется поезд.

Юля встаёт, поправляет юбку, закидывает рюкзачок на одно плечо и идёт домой.