========== Предисловие 1 (со стороны). ==========
Для такой работы, как «Птичка-в-клетке», недостаточно нескольких слов «описания» и «примечания автора» в шапке, этот текст требует более развернутого описания без необходимости считать слова.
У данной работы два предисловия: первое представляет собой взгляд со стороны, в то время как второе - взгляд изнутри происходящего.
Как автор первого предисловия, я хочу прежде всего подчеркнуть, что это текст о Свете, о его противостоянии Тьме, несмотря на то, что в нем появляются Ученики Тьмы, и Тёмные жуют сопли на тему того, какая Тьма хорошая.
Птичка — это повесть об эльфах из Нарготронда, попавших на Тол-ин-Гаурхот за месяц-два до прихода туда Финдарато и его отряда. Непростая повесть, со многими линиями, которые пересекаются и сходятся вместе — она требует вдумчивого чтения, размышлений; возможно, потребует и перечитывания — есть моменты, которые трудно правильно оценить сразу. Это очень тяжёлый текст о плене, но не потому, что в нем присутствуют некоторые описания пыток и жестокости; основная тяжесть связана с психологическими и философскими проблемами, не завязанными на пытки напрямую, но касающимися Света, Тьмы и самой проблемы противостояния. Чему мы противостоим? По каким причинам? Как сражаться так, чтобы не получилось, что ты борешься не с Тенью, а с собственными страхами или исключительно со своими представлениями о Тени? Почему Тьма так плоха, и в чем же Свет? Поскольку я не хочу заранее раскрыть весь сюжет, что не только не будет правильным, но и может помешать сформироваться вашей личной оценке происходящего, я не могу написать все, что мне хотелось бы сказать сейчас, и оставлю это на послесловие.
Однако о некоторых вещах я все же могу сказать заранее. Птичка — не только очень тяжёлый текст, но и создаёт ощущение безысходности и тщетности, и единственным не ошибавшимся героем оказывается третьестепенный феаноринг. Однако чувство безысходности верно лишь отчасти, но об этом мы сможем поговорить, только когда вы все дочитаете. И дойдёте до послесловия. В этой повести оно необходимо, чтобы читатель мог увидеть, что в конце концов все закончится Светом и радостью.
Норэмэлдо.
========== Предисловие 2 (изнутри). ==========
Прежде всего это история о Свете. И я буду рада, если читатель отнесётся внимательно к его отблескам — в речах, в правильных поступках, в сопротивлении Тьме. Однако не все поступки эльфов безошибочны; порой, желая избежать ловушек Тьмы, они могут увязать в её тенетах ещё больше, порой их решения неверны, порой они слишком слабы или самонадеянны — но это делает их живыми, это свойственно всем нам. И при всем своём несовершенстве мы все равно должны тянуться к Свету.
Я буду рада, если читатель найдёт в этом тексте что-то полезное для себя, для своей жизни. Бороться за Свет, противостоять Тени — не только грубому насилию, но и хитроумным манипуляциям — нужно не только пленникам на Тол-ин-Гаурхот. И здесь одно делает нас сильнее, другое — уязвимее, одно вложение сил окупится с лихвой, другое — пропадёт впустую, если не хуже. И здесь мы можем быть обмануты иллюзиями, страдать от навязанного нам, отступать перед заманчивым, не желать видеть правду… или утверждать её, быть отважными, верными, помогать другим по мере сил…
В этой повести много диалогов эльфов с Тёмными — бесед, споров, убеждений. Не всегда слова Тёмных — ложь: так как Саурон очень умён, он может говорить и правильные вещи. Но всё, что говорит и делает Саурон, имеет цель. Мнение Тёмных об эльфах, даже искреннее, может не соответствовать действительности; их собственное мнение о себе — тоже: смотрите на поступки. И кто на что способен, кто сильнее и кто слабее — проявится отнюдь не сразу.
А ещё эта история — о выборе. Пленники постоянно будут вставать перед выбором, да и тем, кто на Тол-ин-Гаурхот отнюдь не в плену, тоже случится сделать выбор. И выбор определяет главное: не сила и слабость тела, не опыт, не природный нрав и даже не ошибки.
Тирэндиль.
========== 1. Засада. ==========
Путь в Фалас к Кирдану, которого Линаэвэн знала со времён Куивиэнэн, не считался опасным. Но после Битвы Внезапного Пламени осталось не так много мест, где действительно можно было быть в безопасности: разве что в Дориате, да в Нарготронде, откуда Линаэвэн и держала путь; пожалуй, так же враги старались обходить стороной берега чистых вод, хранимых Ульмо… Но увы, такая защита была не лучшей: ещё в те времена, когда Линаэвэн шла через бесконечные Льды, и Бритомбар, и Эгларэст были осаждены, и близость Моря не помогла им, но только мечи и отвага сыновей Феанора. Так где ещё ныне остались безопасные места в Белерианде?.. Разве что в краю, где обитал Тургон — даже эльдар не представляют себе, что это за край, тем более не знают о нем и Темные.
Но так или иначе, в любую дорогу за пределами Талат Дирнэн ныне не стоило отправляться одной, только под защитой отряда — не Долгий Мир.
Охотничьи Холмы скрылись позади, но эльфы отряда, сопровождавшего Линаэвэн, и не оборачивались. Полпути прошли тихо, ничем не тревожимые; осталось пройти столько же, и они достигнут Нэннинга. Быть может, там их уже будет приветствовать Новэ*(1)… Мало кто помнит это его имя и зовёт его так, разве что близкие родичи; Линаэвэн и сама обыкновенно говорила и писала как все — «Лорд Кирдан» — но приветствовала по-старому.
А, может быть, в Эгларэсте её встретит один из детей Кирдана и поведает, чем ныне занят отец — укрепляет ли стены, задумал ли новый корабль, а то и ушёл по морю на север в новую вылазку против врагов…*(2)
Конь ступал осторожно средь клонившихся к земле колосьев дикой пшеницы. Всадники не медлили, но и спешили не слишком, что было по душе Линаэвэн. От земли ещё шло мягкое тепло позднего лета; Анар скрылась за вершинами деревьев — вот-вот опустятся сумерки, и эльфы встанут на ночлег.
***
Больдога послали прочесать земли от Волчьего Острова и дальше, как получится — Господам не давали покоя потаённые города, да и то верно: кому охота иметь гвоздь в штанах, что в любой момент может воткнуться в задницу. Шайка Больдога была невелика, восемь десятков волчих всадников, да больше было и не надо. В ней были лучшие парни, проверенные, выжившие после многих стычек, да ещё все верхом на гаурах, так что малым народом, да втихую, оно и вернее будет на разведку идти.
Путь был до того спокойный, что аж тошно, пока в одно прекрасное утро (утро, что сулило добычу, всегда было прекрасно) гауры не учуяли что-то. Покружили, покружили — и раз те! Взяли след. Ну, тех парней, что были передовым отрядом, сразу же послали вперёд, а остальные не спеша затрусили следом.
Через несколько часов в лесистых холмах добычу выследили и стали окружать — где коню скакать несподручно, там гауру самое оно. Сначала думали подкараулить на ночлеге, но не вышло — отряд эльфов вроде как и не думал вставать на ночь.
***
Для ночлега эльфы выбрали закрытое пространство: холмы, где рос лес. Казалось, теперь стало ещё спокойней, но командир отряда выглядел озабоченным.
Линаэвэн одним взглядом спросила: «Что-то не так?», но командир лишь покачал головой, и отряд проехал дальше.
— Возможно, сегодня придётся ехать без сна. Что-то здесь не то… — наконец произнес командир. Он был воином, но не следопытом, и не знал, что почувствовал угрозу слишком поздно. И высланные на разведку эльдар, и встревоженные кони подтвердили его опасения: враги были неподалёку и подступали с разных сторон. Необходимо было торопиться, успеть ускользнуть… или, скорей, прорваться.
***
«Эти вставать на ночь не стали — ну и Тьма с ними, так, что ли, не справимся? — размышлял Больдог. — Двадцать пять эльфов против восьми десятков волчьих всадников, да ещё в таком месте, вряд ли устоят. А эльфы не простые, не серые да зеленые: голуги, сразу видно! Чего это они тут делают, скажите-ка? Чем больше из них попадет к Господину, тем тот будет довольнее, тем щедрее будет к Больдогу».
Вначале из засады эльфам в спины полетели стрелы, метя по коням, да орки стрелки не лучшие, всё ж в кого-то попали.
Эльфы не могли пустить коней галопом в лесу. От одних орков, быть может, и пешком ушли бы, затерялись меж стволов, но с орками были волки. Командир всё же направил коней туда, где, как он чувствовал, врагов было меньше, но влетел в засаду: стрелы не только свалили большую часть коней, но убили и четверых эльфов, одним из которых стал сам командир. Ещё двое всадников упали ранеными с коней, достаточно далеко от основного отряда, и к ним тут же бросились враги, желая схватить нолдор, пока те не нашли в себе сил подняться и сражаться дальше.
На стрелы эльфы ответили своими стрелами и, поняв, что окружены и им не вырваться, встали кругом, защищая раненых и обороняясь. Но эльфов было мало, и все они были из разных отрядов, слишком разных, не готовых сражаться сообща; а врагов было много, и действовали эти орки не как обычно, а как единое целое…
Вскоре схватка была кончена. Эльфы были спешены и повержены, и лишь единственная в отряде дева, не участвовавшая в битве, осталась верхом. Она сидела, словно боясь пошевелиться, и Больдога забавляло ее оцепенение и отчаяние. Да и… коняшка хорошая, прихватить надо будет.
Орк ликовал. Из двадцати пяти голугов только семеро погибли, остальные будут доставлены Господину! Больдог расплылся в улыбке, предвкушая награду. Правда, Больдог тоже потерял полтора десятка парней - да кто будет считать это мясо? А вот гаур ни один не погиб, и это было хорошо.
***
В первые минуты Линаэвэн будто оцепенела. Не от того, что семеро нолдор были убиты — гибель эльфа всегда горестна, но она видела много больше смертей; дева была в ужасе от осознания, что их ждал плен, а это было хуже смерти. Но вдруг эльдэ словно очнулась: письмо! Письмо, которое она везла от Маэдроса и Фелагунда к Кирдану и Фингону! Оно не должно было попасть в руки врагов, а их всех вот-вот схватят.
— Прошу тебя, — шепнула Линаэвэн тонконогой, изящной кобыле, под стать всаднице. И мысленно указала лошади вперёд, туда, где вроде бы была брешь промеж врагов. Дева понимала, что ее догонят волки, быстро и легко, как только переведут внимание с воинов-нолдор на беглянку… Но это бегство даст ей время, она успеет уничтожить письмо. Вначале Линаэвэн достала огниво и лишь затем направила лошадь вперед. На скаку эльдэ вынула из одежд свёрнутый лист, и он быстро занялся от первых же искр: лишь бы догорел!
***
Больдог обругал себя с досады, увидев у внезапно удирающей эльфийской девки в руках пылающий костер. Раньше, чем орк успел бы отдать приказ, прыгнул гаур (волколак Больдога часто действовал, когда его хозяин безмолвствовал, словно мог читать мысли своего всадника). Как ни странно, гаур не побоялся огня. Огромная серая туша снесла девку с седла, и та, падая, выпустила из руки бумажки, но лёгкий ветер взметнул их высоко вверх, раздувая огонь. На землю, медленно кружась, опустился лишь серый, причудливо разорванный пепел.
***
У Линаэвэн всё пронеслось перед глазами: волколак ринулся на прянувшую в сторону лошадь, но целью была всадница. Эльдэ подумала, что гаур сейчас убьет ее, сожрёт, разорвёт, но нет: Линаэвэн только полетела на землю. Удар от лап волколака был сильным и помешал подготовиться к падению, так что поднялась она не сразу. Хорошо хоть голову успела прижать к груди и не ударилась затылком при падении.
***
Больдог подошёл к приходящей в себя девке, схватив за ворот, грубо поставил на ноги и с силой, наотмашь ударил её по лицу. Снова встряхнул, заставляя смотреть себе в лицо, и прошипел:
— Дура ты. Господин из тебя душу вытянет, если ты не сможешь рассказать ему всего, что в письме было, — затем орк оттолкнул от себя девку так, что та упала на землю. — Обыскать их всех и связать, и глаз не спускать! — гаркнул Больдог уже своим, тем, кто, по условленному, должен был заниматься пленными.
Недавняя радость и ликование сменились яростью и злобой.
***
— Хорошо, — одобрительно выкрикнул Оэглир, услышав угрозы вожака орков, хотя самого нолдо, раненного в ногу, держали орки, и ничего хорошего в происходящем не было. Но Линаэвэн поняла родича: хорошо, что ей удалось сжечь письмо. Её будут допрашивать, но враги допрашивали бы их всех, в любом случае, даже если бы она не успела… только тогда – уже зная, о чём письмо.
— Для тебя хорошего мало, — усмехнулся Больдог и вцепился пальцами в рану голуга. — Вот сейчас и посмотрим, какой ты на поверку.
Оэглир застонал сквозь зубы, и дева опустила веки. Эльдэ понимала, что их ждут пытки, однако полагала, что начнутся они только на месте. Редко им дозволят и по пути думать о хорошем… раненых будут мучить.
***
Как Больдог ни был зол, он не стал срываться на пленниках больше возможного, и уж тем более парням не позволил, разве что слегка позабавились с ранеными, пока их штопали по живому да перевязывали. Но добыча предназначалась Повелителю Волков и не должна была попортиться, да и… надо было ноги уносить. Нередко отряды, присланные в эти места, исчезали бесследно — уж явно не сами по себе. Не хотелось бы встретиться с теми, кто здесь жил и это делал. Часть эльфийских коняшек разбежалась, и если они доберутся до своих, кабы дурно для орков не вышло.
Не дожидаясь утра, шайка двинулась восвояси, к Острову. Раненых покидали поперек гауров (голуги живучие, не помрут, а кто помрёт — их орки и так бы не вытянули), а более-менее целехоньких пленных попробовали заставить идти самих; мёртвых же бросили, где были, не погребая.
***
И всё же всё оказалось лучше, чем думала Линаэвэн. Пока — лучше. Только вот мёртвых бросили… Не раз уже на своих путях Линаэвэн встречала непогребённые тела и вместе с другими эльфами предавала их земле. Ныне — не могла. Только обернуться, прошептать напоследок:
— Лёгкой дороги, — прежде чем её с бранью ткнули в бок, потом в спину, заставляя идти.
Быть может, так и лучше — идти. Медленней, чем может… Земли это не вражеские. Стража Нарготронда не всегда оставалась в пределах своих земель, лорды Келегорм и Куруфин со своими воинами и Хуаном выезжали на охоты на тёмных тварей.*(3) Да и фалатрим, если что услышали или заметят следы схватки, в беде родичей не бросят.
…А мёртвых — не бросит никто, когда бы ни нашли.
Идти медленно Линаэвэн удалось недолго — хлыст ожёг ее спину через платье, и орки закричали, чтобы она пошевеливалась. Дальше их гнали и гнали без отдыха до самого рассвета; замедлить движение намеренно не удалось никому — тех, кто отставал, подгоняли бичами. Раненых везли на волках, и трое самых тяжёлых умерли по пути. Пара воинов, Ардуиль и Таврон (кто видел в них братьев, кто — просто друзей), отказались идти сами. Их жестоко избили и окровавленных перекинули через гауров.
На рассвете был краткий отдых, когда эльфов напоили, но еды не дали, и бег продолжился. К полудню наконец-то устроили привал.
Так прошло несколько дней — бесконечный бег на север почти без еды, так, чтобы у пленников не было сил на сопротивление; любое неповиновение жестоко каралось. Когда отряд приблизился к Нарогу, враги отпрянули, отошли назад, стали ругаться, и пленники с надеждой переглянулись. Если орки боятся реки, благословленной Ульмо даже здесь, то к истоку они и близко не подойдут, как и до сих пор не подходили. А захотят обойти с юга, окажутся как раз на Талат Дирнэн. Там их ждут…
Возглавляй орков не слишком умный вожак, так бы и случилось: искал бы обход с юга и не заметил, как оказался у земель Нарготронда. Но Больдог был не только опытным, но и умным, а более того - умел держать свою шайку так крепко, как не могли обычные орочьи командиры. И парни, как бы ни боялись, делали всё, что их вожак им прикажет. Вот и сейчас Больдог привел свою шайку к истоку Нарога, в том месте, где он вытекал из долины Иврин и был ещё узок в верхнем течении, не углубив русло до ущелья. По приказу вожака волки (кто со всадниками, кто с привязанными к спинам пленниками) перепрыгивали реку, хотя только что не скулили от страха. Тогда, решив воспользоваться ситуацией, один из нолдор, Арохир, попытался бежать, умудрившись освободиться и спрыгнув прямо в воду… Но у него не вышло. Арохира вытащили за конец намотанной на эльфа верёвки..
Дальше пленников уже гнали и гнали, всё более обессиленных. Линаэвэн была из тэлери, но, как и нолдор, она могла долго обходиться без пищи и долго идти без отдыха. Но одно дело — идти с друзьями, плечом к плечу, и другое дело — быть подгоняемой бичом врагов. Силы покидали деву, она шла всё медленнее, и в конце пути кнут то и дело свистел рядом с ней, а то и проходился по спине. Эдэлет видела, что эльфы всё ещё выбирают момент, когда можно бежать, но орков было слишком много, и с ними были волколаки, а эльфы были измотаны…
***
Больдог знал эти земли неплохо — по трофейным картам, которые он хорошо читал, и по тем зарисовкам, что сами северяне составляли. Он знал, куда и как надо идти, чтобы поскорее добраться до своих, а главное — он знал те дороги, на которых точно никто не пропадал. Больдог был воин и не боялся риска, но совать голову в капкан тоже не стал бы. Ведь шкура ай как дорога, ведь вот что ты без шкуры? Тьфу, пустое место.
В отряде Больдога дисциплина была просто образцовая: ни орки, ни даже колдовские звери не смели его ослушаться, и потому дорога, что была бы непреодолима для многих других, его шайке оказалась по плечу. Больдог же знал, что в этих краях медлить нельзя, а пленники хоть и тащились на пределе сил, все равно продолжали норовить удрать. Потому крепко связанных эльфов всё же взяли на седла, и последние два дня пути они проделали верхом.
Но как только шайка оказалась в земле-под-Тенью, голугов скинули на землю. Вожак скомандовал привал — большой и долгий, так, чтобы и парни, и волки отдохнули: нечего возвращаться на Остров с языком на плече. Они отдохнут и вернутся сильными победителями, с хорошими трофеями.
Пленникам же особого отдыха не дали, только напоили водой из орочьих фляг, и после привязали к деревьям — пусть хоть сутки стоят, только сговорчивее будут. Того же голуга, что в речке удумал устроить купание, Больдог решил дать парням на потеху — а что, его парни заслужили добрый отдых.
***
Земли пусть и опасные, но чистые от Тени, остались позади; там, где остановились орки с пленниками, давила на плечи Тьма и страх, словно истекающий откуда-то с северо-запада. Птицы, что всю дорогу разлетались в разные стороны, не подпуская к себе орков и на полёт стрелы, здесь и вовсе пропали. А деревья в лесу, по которому они ныне ехали, были искалеченными, переплетёнными ветвями и стволами, норовящими ткнуть веткой в лицо. К таким деревьям и привязали Линаэвэн и ее спутников. А к дереву, растущему во главе поляны, привязали Арохира.
На ножи, брошенные в ствол, на издёвки, обращённые к нему, Арохир не отвечал — воин смотрел сквозь орков, словно их нет вовсе. Даже когда твари стали водить ножами по телу нолдо, пугая, что порежут его, эльф не шевельнулся.
Это усталое пренебрежение неудавшегося беглеца оркам не понравилось, и тогда Больдог разрешил парням немножко покуражиться с голугом, главное, чтоб не сильно: углём мелким прижечь, оплевать, может, в паре мест кожу содрать чуток…
Поначалу Арохир терпел, потом сдавленно вскрикнул. Когда взялись сдирать кожу, воин закричал в голос, а после проклинал тварей. Но ещё раньше Арохира кричали и проклинали орков другие пленники, видя боль родича. Привязанная Линаэвэн дрожала всем телом, не сдерживала слёз, хотя и знала, что это только начало — они ещё не у Саурона.
А Больдог с усмешкой наблюдал за эльфами. Многие из схваченных голугов были так прекрасны в своей свежести, нетронутости — они не знали, как реагировать на пытки собратьев. Неужели в этих землях ещё остались те, кто не знал о пытках, не знал, что нельзя выказывать чувств, связей? Не иначе как пленники просто не из этих земель… не из заповедных ли? Вот Повелитель-то порадуется. Больдог довольно ухмыльнулся. Парни давно так не веселились — вроде и не замучили ещё никого толком, а криков и соплей уже было отовсюду. Но через какое-то время Больдогу пришлось вмешаться, пока парни не вошли в раж:
— Ладно, ладно, остроухие. Если вы так за своего переживаете, не трону его больше. Будьте послушными, и тогда никто больше не пострадает. Слышите? Всё в ваших руках.
Арохира и правда перестали мучить и даже перевязали. На следующее утро эльфов всё так же, бичами, погнали дальше. Через два дня орки вышли на строящуюся дорогу, а по ней до Острова Повелителя осталось всего дня три пути.
Как Больдогу это ни было смешно, его угроза, как и обещание «не тронуть», подействовали — вот наивное дурачьё! Но так или иначе, эльфы присмирели, и до Волчьего Острова добрались без происшествий, на закате последнего летнего дня.
***
Больдог велел выстроить пленников во дворе, а сам пошел на доклад к Господину.
К тому времени, как Маирон вышел во двор сам, девку, сжёгшую бумаги, голуги задвинули в самый задний ряд и прикрыли своими спинами, они-де тут воины, им и ответ держать. Но Больдог уже рассказал Маирону, кто тут знает больше прочих, и холодно улыбающийся Волк смотрел прямо на девку.
По мановению руки умаиа связанных воинов растащили, а эдэлет подвели прямо к нему.
***
Линаэвэн уже видела эти стройные башни ранее; тогда они были прекрасны, а ныне — страшны, и от них веяло мраком. Таков был и сам Волчий Остров. Пленников согнали кучей во дворе, и Линаэвэн невольно обвела его взглядом — двор крепости Финрода и Ородрета, ныне полный орков…
На время их оставили одних, и воины постарались переместиться, заслоняя Линаэвэн своими спинами; от этого было тепло, но при этом и страшно за них. Но когда приблизился могущественный умайа — эдэлет ощутила его присутствие, даже не видя Темного из-за спин товарищей, — орки разогнали пленных. И вот она оказалась стоять перед Сауроном. Ему наверняка уже доложили о сожжённом письме, значит, она и есть его главная цель… Линаэвэн понимала это и молчала. Лучшее, что можно сделать при такой встрече — просто молчать.
Саурон посмотрел на девушку с лёгкой улыбкой, смерил её взглядом, а потом заговорил:
— Здравствуй, эдэлет, — дева боялась, но держалась стойко. Пока. Это забавляло. — Назовёшь себя? - На остальных Саурон словно не обращал внимания.
Боялась ли она? Конечно. Не могла не бояться. Их не выпустят отсюда… Гортхаур улыбнулся… и это тоже не предвещало ничего хорошего. Поприветствовал… И Линаэвэн не ответила ни на приветствие, ни на вопрос.
Саурон усмехнулся:
— Мы можем начать сразу с подвала и пыток, если ты хочешь, но я бы предпочёл обойтись без всего этого. Я бы предложил тебе и другим ванну, еду, отдых… Но тебе решать. Назовёшься и пойдёшь со мной, или я потащу вон того нолдо в застенок, — Саурон говорил мягко, не переставая легко улыбаться.
Линаэвэн вздрогнула всем телом от обещания и прикрыла глаза. Арохира в застенок… Там ему будет много хуже, чем было, когда орки мучили воина ради собственной забавы или из мести за попытку побега. Но она не может заговорить, даже ради Арохира, ей нужно молчать, сколько сможет. Сможет она — молчать? Не говорила же она ничего, когда орки жгли Арохира углями и сдирали с него кожу. Плакала только. Потому что бесполезно оркам говорить, просить их, взывать к жалости или к совести — нет у них ни того, ни другого. И теперь нужно думать, что перед ней такой же орк, просто древний, умный, могущественный. Но говорить с ним и просить о милости — то же, что с орком. Значит плакать она будет, а говорить — нет. По крайней мере сколько сможет. Гортхаур ещё никого не тронул, обещал только, а в горле у девы уже стоял комок…
Дева трепетала, но хранила молчание, и улыбка Повелителя Волков неуловимо изменилась, став хищной, впрочем, ненадолго. Умаиа был слегка раздражён непокорностью, но это было не страшно, отказ говорить был вполне приемлем на этой стадии. А у Волка были и другие варианты, как поступить.
— Не мудро молчать, моя жестокая незнакомка, — усмехнулся Волк. — Я не просил открыть ничего для тебя важного, но ты отказываешь мне даже в ничтожном. Когда тебе надоест мучить товарища, только скажи, и всё прекратится, подземелье сменится покоями, едой, чистой водой. Отныне его жизнь и судьба только в твоих руках, - Маирон перевел взгляд на остальных пленников, помня, что среди них были те, кто кричал, глядя на мучения товарища. — Это касается всех вас. Назовитесь, разделите со мной трапезу и беседу и спасите тем себя и одного из товарищей.
Волку доставляла удовольствие эта игра.
Линаэвэн казалось, что голос Саурона, каким бы обманчиво мягким он ни был, стремился проникнуть в уши и в разум. Но слова умаиа ничего не меняли. Будет больно, Арохира будут мучить… Этому она уже ужаснулась. Остальное было ложью. Стоит ли думать о том, что их жизни и свобода в руках Саурона? Нет. Принять это — да, а размышлять об этом незачем. Линаэвэн понимала, что совсем не была готова к тому, что окажется в плену у Гортхаура.
Умайа тем временем обратился к остальным пленным с тем же предложением. Кто-то из эльфов явно колебался, один даже приоткрыл рот, чтобы заговорить, но только мотнул головой; Арохир, вскинув голову, спокойно взглянул на Саурона… И в следующий миг умаиа ответил Оэглир:
— Беседу и трапезу… Имеешь в виду, отраву и допрос? Угости лучше своих орков.
— Никто из нас не поверит ученику Лжеца, — громко сказал один из серьёзно раненных, Лагортал.
Слова, сказанные Волком, не принесли мгновенных результатов, но всё равно не пропали без толку: сразу стало понятно, что двоих из собравшихся можно ломать лишь силой. Но эти двое и оказали Маирону большую услугу — заговорив. И Волк ответил, хотя и не для них, а для тех, кто сомневается:
— Отравить вас и допросить я могу и без вашего согласия, — качнул головой умаиа. — Я предлагаю вам именно то, о чём и сказал: ванну, отдых, чистую одежду, трапезу, беседу. Вы ничего не теряете, но покупаете себе время. А там – кто знает, что будет? — и Волк снова улыбнулся. — Каждый из вас своим согласием защитит одного товарища.
Слова Саурона были обращены к тем, кто сомневался, и они услышали его.
— Время? — резко переспросил Ламмион, и эхо разнеслось по двору. — А тебе того, конечно, и надо – дать нам возможность потянуть время, а то и уйти?
— Отчего бы тогда не отпустить нас сразу, без имён, раз ты так добр? — поддержал родича Арохир.
— Купить? Мы не гномьи кольчуги, чтобы продаваться, — словно отшатнулся Бэрдир.
Но нашёлся и тот, кто ответил иначе. Надеясь, что в самом деле даст время другому.
— Только имя и согласие? Тогда я соглашусь и назовусь: я Нэльдор.
Волк удовлетворённо кивнул:
— Кого ты выбираешь как своего защищаемого?
— Ламмиона, — назвал Нэльдор имя двоюродного брата. И только затем самый младший из пленников мысленно ударил себя по лбу: он назвал два имени…
— Хорошо, Нэльдор, я слышал тебя. Ты и твой друг в безопасности, пока ты будешь благоразумен. Пойдёмте со мной, я провожу вас в покои, — Волк обернул голову к Больдогу. — Остальных в подвалы. Но прежде я хочу сделать тебе подарок, Нэльдор. Выбери ещё одного.
На самом деле Волк проявил «щедрость» лишь потому, что пятнадцать не делится на пары.
Нэльдор не совершил бы ту же ошибку два раза подряд, и в следующий раз он только кивнул в сторону того, кто тоже будет избавлен от пыток. Вернее, той.
— Пусть дева тоже пойдет со мною.
Линаэвэн с горечью подумала, что умайа дал Нэльдору такую возможность лишь потому, что он назвал не одно имя, а два. За каждое имя по защищаемому… А ей не придётся пока ни терпеть муки, ни смотреть на мучения других; только быть внимательной. И помочь Нэльдору, если удастся. Она была куда более древней и опытной, быть может, она распознает ловушки и поможет юноше в них не попасть…
— О, милая дева, — очень натурально удивился Маирон, — ты всё же сможешь вкусить отдых.
Орки потащили пленников, всех, кроме троих, в подвал, троих же, наоборот, развязали, и Волк жестом приказал им следовать за собой. Нэльдора Маирон поставил рядом с собой.
***
Троих пленников привели в комнату с бассейном, ванными, кранами, мылом и полотенцами *(4). Рабыни из смертных ожидали пришедших, чтобы помочь им.
— Как приведёте себя в порядок — подадут ужин, — сообщил Маирон и удалился.
Остальных же пленных, разделив на пары, отправили в застенки. Отказавшиеся от предложения Волка стали теми, кого будут истязать, тех, кто сомневался, сделали беспомощными зрителями. Благодаря осанвэкента*(5) Больдог знал от Повелителя, кого следует пытать, а кого оставить смотреть.
Примечания (продолжение):
*(5)
Осанвэ кента - так правильно называется передача мыслей, открытие разумов друг другу, которое в сообществе ошибочно именуют просто осанвэ.
ósanwecenta - “мысленное общение” (MR:415)
В то время как просто
osanwe - “мысли, мыслительный процесс” (MR:415)
centa - “общение, запрос”(VT39:23, MR:415)
Исходный текст, в котором Профессор рассказывает о способности обмениваться мыслями, также называется “Осанвэ Кента”, и в тексте используется именно это сочетание. Сложно сказать, почему в сообществе сложилась традиция неправильно называть подобное общение просто “осанвэ”, но не стоит поддерживать и длить ошибки.
Комментарий к 1. Засада.
*(1) Примечания к тексту “Кирдан” из “Последних работ”:
“Только Пенголод упоминает, что среди синдар Дориата бытовало предание, согласно которому архаичная форма его имени была Hовэ. Первоначальное значение этого имени точно не известно, так же, как и значение имени “Ольвэ”.
*(2) “Сильмариллион”:
“Многие бежали сейчас в Гавани и нашли убежище в стенах твердынь Кирдана, а мореходы между тем, плавая вдоль побережья, донимали врага молниеносными вылазками.”
О вылазках сказано по отношению ко временам после Нирнаэт Арноэдиад, но не сказано, когда они начались (и странно, если начались только после поражения).
И действительно, в “Серых анналах” говорится о нападении врагов на Хитлум в 462 г. П.Э., и том, что тогда Кирдан, высадившись в Дрэнгисте, пришёл на помощь Финдекано.
*(3) В “Сильмариллионе” говорится об охоте Келегорма и Куруфина на волков Саурона в то время, когда он, захвативший отряд Финрода и мучимый подозрениями, выслал в эльфийские земли множество волков; во время той охоты Хуан нашёл Лутиэн.
Но на такие охоты братья многократно выезжали и ранее - как сказано в “Лэ о Лэйтиан”, Хуан был со своим хозяином как в битвах, так и во всех рейдах, защищая его от орков и волков, и Хуан любил охотиться на волков, а твари Тху (Саурона) боялись его, словно самой Смерти.
*(4) В квэнийском словаре есть слова “ванна” и “водопровод”:
faskalan - bath (LT1A)
soth - bath (GL34; GL68)
rotsë (LT2A/Rothwarin)
Продолжение в конце главы.
========== 2. Гости. ==========
Линаэвэн не знала, входя в ванную комнату, что ждало остальных. Она была главной целью — но оставят ли Тёмные других пленных в покое, если для тварей пытки — это род развлечения? Едва ли. Нужно ясно видеть, что есть и что ждёт всех пленников, тогда не будет и разочарований.
Нэльдору было и легче, чем эллет (он помог другим), и трудней (он допустил ошибку).
Ламмион закусил губу, явно думая о тех, чью участь он должен был разделить, если бы не Нэльдор.
— Мы смоем грязь дороги и не откажемся от пищи не только ради себя, но и ради других, — произнесла Линаэвэн, и Нэльдор вопросительно взглянул на неё. — Наши товарищи тоже не ведают, что будет с нами, зная, с кем нас ждёт трапеза и беседа. Для них будет облегчением увидеть нас умытыми, в добром здравии, и ничего не сказавшими. — Линаэвэн подошла к бассейну, и вода, льющаяся из крана, глухо заворчала, будто жалуясь: здесь и вода была пленницей.
Смертные женщины, помогавшие эльфам вымыться, были робки и потому безмолвны, прятали глаза, но действовали быстро. Они старались не тревожить раненого Нэльдора, но и ласковыми движения женщин было не назвать.
Больше в комнате никого не было, и всё же Волк внимательно слушал всё, что говорилось в купальне.*(1) Нэльдор сказал «Спасибо» — не то Линаэвэн за совет, не то Ламмиону за то, что тот не упрекает, но больше ничего не прозвучало. «Гости» были напряжены, и при безмолвных рабынях тоже говорить не хотели.
Когда эльфы вымылись, им подали полотенца и чистую одежду — рубахи, штаны и мягкие короткие сапожки.
— Господин очень добр к вам, — сказала одна рабыня, не поднимая глаз. — Очень добр. Не гневайте его.
— И тогда, быть может, мы займём ваши места? — не выдержал Ламмион.
Линаэвэн вздохнула.
— Оставь их, мы не знаем, что им пришлось перенести прежде, чем они стали служить врагу, — в этот момент эллет думала о том, что придётся перенести их товарищам… Её не оставляли эти мысли. Но так или иначе, Смертные рабыни были несчастнее их самих: они стали рабами не только внешне.
***
Тем временем остальных пленных притащили в застенки, и каждую пару поместили в отдельный тесный каменный мешок: одного из пары растянули за руки и за ноги на стене, другого привязали к массивному креслу напротив. Само по себе это растягивание не было мучительным, но уже скоро неудобная поза начала причинять страдание, к тому же, многие эльфы были ранены.
Всем пленным было объявлено условие — или стать почти гостями Повелителя Волков, или остаться в подземелье и испытать на себе настоящие пытки. После каждую пару оставили наедине друг с другом.*(3)
***
Когда «гости» обрели подобающий вид, рабыни открыли дверь купальни, и передали эльфов на поруки оркам. Те с поклонами предложили «гостям» следовать в покои Господина. Один орк встал впереди процессии, двое следовали сзади, замыкая шествие.
Орки были безоружны; все трое пленников шли, казалось, спокойно. И тут Ламмион, что немного опережал других, внезапно рванулся, стараясь сбить ближайшего стражника-орка с ног. Линаэвэн не могла не поддержать родича. Понимая, что сил её вряд ли хватило бы на удар по орку, дева бросилась вперёд, желая убежать от конвоя и спрятаться в крепости. Она бывала в Минас-Тирит прежде и потому могла бы подсказать товарищам, куда бежать; но она не знала, где расставлены караулы орков, и это могло стать роковым. Линаэвэн была готова, что она с товарищами может быть убита при попытке к бегству, но хуже было оказаться снова схваченными стражей. Более всего эдэлет страшилась за Нэльдора — он был ранен, сможет ли он бежать?
Когда Ламмион внезапно атаковал конвой, Нэльдор промедлил. Своим согласием стать «гостем» Саурона он защитил двоих. Если сейчас он нападет или попытается бежать, тем самым фактически отказавшись быть «гостем», не будут ли названные им имена напрасной жертвой? Мысли юного эльфа неслись молниями, и всё же, пока нолдо думал, идущий впереди орк, на которого попытался напасть Ламмион, развернулся неправдоподобно быстро выкинул вперёд руку — и напавшего нолдо скрутила боль, заставляя замереть посреди движения и отчаянно бороться с собой, чтобы не заорать. Другой орк, что шёл сзади, сграбастал дернувшуюся было Линаэвэн, сноровисто и грубо заламывая ей руки. Ещё один страж, недобро улыбаясь, смотрел на Нэльдора.
Словно рябь пошла по морде первого орка, и вдруг стало ясно, что орк — никто иной, как Больдог.
— Господин даровал вам своё расположение, и вы зря решили его дразнить, — осклабился орк.
— Это же не орк *(2), — с изумлением и страхом вдруг воскликнула Линаэвэн и вновь умолкла. Она не собиралась говорить с Сауроном, с Тёмными… но случившееся было слишком неожиданным.
— Я сразу отметил, что ты смышлёная, — ухмыльнулся Больдог, — но могла и раньше догадаться. Вот скажи, чего тебе не хватало, а? И тебя, ни товарищей не пытают, отмыли, одели, сейчас накормить хотели. Так какого ж рожна вы рыпаться стали? Правда думала, что Повелитель Волков позволит вам свои порядки устраивать? Дура ты, как я тебе и сказал вначале. Ни одного голуга до сих пор не тронули, но теперь или проси у Господина прощения, или знай, что их кровь будет на твоих руках.
То ли от того, что Саурон (которого Линаэвэн тоже сравнивала с орками) был страшней подвластного ему умайа, то ли от неожиданности, но Больдогу достался взгляд, полный изумлённого недоумения. Так можно смотреть на многоопытного командира, учёного или мастера, если он совершит несусветную глупость, какой и малое дитя не сделает, и начнёт ею похваляться. Аину, один из творивших Арду, опустился до того, чтобы сделаться подобным орку, так, что и не отличить, и гордится тем, какой он хитрый. И, также считая себя хитроумным, предъявляет дикое обвинение — палач уверяет жертву, что именно она подвергает страданиям товарищей по плену. А то, что счастливых и свободных убивают или тащат в Ангбанд орки — вина их самих, потому что не пожелали стать рабами добровольно, потому что противостоят Тьме и защищаются? К недоумению Линаэвэн примешался гнев, а после деву новой волной окатил страх: «их кровь»… Что это значит? Пленников в подземелье изобьют в кровь? Или с них снова будут сдирать кожу? Нет, не стоит об этом гадать. Пока товарищей не трогали — и это было главным. Только Ламмиону досталось, и Линаэвэн сочувственно и ласково коснулась руки нолдо, а Ламион сквозь зубы проклял Больдога. Умайа-орку Линаэвэн не ответила. Как ей хотелось помочь заключённым в темницы! Больдог назвал ей способ — попросить прощения… это же не выдать что-либо. И переступить только через свои чувства. Но Линаэвэн была почти уверена: она это сделает, уступит Тёмным, а Саурон только плечами пожмёт. Он ничего не говорил и не обещал, мало ли что там сказал его слуга…
Эльфы извиняться не стали, и Больдог вновь повел их по коридору. Ламмиона поддерживали орки, так как сам он идти мог с трудом.
Коридор вывел процессию к бывшей комнате Артаресто, ныне занятой Сауроном. Хозяин крепости ждал их внутри, за дверью, возле сервированного стола. Волк стоял, скрестив руки на груди, и сумрачно смотрел на «гостей».
— Хорошо хоть, что ты, Нэльдор, не нарушил своего обещания и не напал. Потому вы всё ещё здесь, — произнёс Волк.
Линаэвэн, молча вошла в просторную комнату и снова коснулась руки родича, в этот раз Нэльдора. Юноша тоже молчал, он был подавлен из-за того, что только что случилось.
— Впрочем, — маскируя улыбку вежливым приглашением, продолжил Маирон, — Ламмион уже, кажется, получил свое наказание за проступок, безымянная дева свою кару тоже выбрала, так что все недоразумения разрешены. Мы вполне можем приступить к ужину. Близится закат, в это время из окна особенно прекрасный вид. Присаживайтесь.
Жестом Волк отпустил орков. Он не боялся трех измученных дорогой и голодом эльфов, один из которых был ранен, второй сейчас был не боец, а третий — дева. И Волк обратился к Нэльдору, обещавшему ему беседу:
— Глупо делать вид, что мы друзья, но взаимную вежливость нам поддерживать под силу? Скажи, ты жил в этой крепости ранее? Если да, быть может, я смогу поселить тебя в твоей прежней комнате.
Взгляд Линаэвэн невольно скользнул по окну — его очертания не изменились. Вечерний свет, в самом деле, был красив, хотя пейзаж, открывшийся из окна на омрачённый остров и земли за ним… был не тем, что эльдэ назвала бы «прекрасным видом».
***
Эльдар толком не ели с того дня, как их взяли в плен. Нэльдору и тем, кого он привел с собой, было легче терпеть, когда еды было мало или вовсе не было, но сейчас запахи приготовленнго ужина и вид накрытого стола будили голод с новой силой. На столе стояли хлеб, пара запечённых куриц, зелень, свежие травы, варёные овощи, вино. Еда лёгкая, для оголодавших, но более чем сытная.
Нэльдор согласился на трапезу ради того, чтобы потянуть время, пусть только для них троих, и теперь был растерян. Чего он ждал? Пожалуй, угроз, требования к Линаэвэн назвать её имя, рассказать о письмах. Но не приглашения к накрытому столу.
Нэльдор не жил в Минас-Тирит (мало кто спасся из тех, кто жил в крепости) и не бывал на острове раньше, и на вопрос Саурона нолдо ответил довольно неопределенным качанием головы — то ли «нет, не жил», то ли «нет, не нужно селить в прежней комнате», то ли «нет, мне не под силу поддерживать вежливость». Линаэвэн, видя, что пауза затянулась, ободряюще посмотрела на родича и пошла к столу. Отравить умайа в самом деле мог их и без их согласия, а есть для пленников было безопасней, чем говорить. Только нужно не торопиться, как бы ни хотелось есть, напротив, стоило замедлять каждое движение.
***
Волк заметил, как дева осматривала комнату — не как нечто незнакомое, а наоборот, как давно не виденное, сравнивая, отмечая изменения. «Так ты бывала здесь. Интересно, жила или приезжала в гости? Была ли ты тут в осаду?», — думал Волк, попутно отмечая про себя, что юный Нэльдор, наоборот, здесь никогда не был.
Эльфы по-прежнему продолжали молчать, и Маирон изогнул бровь, а улыбка покинула его лицо, но властитель острова промолчал, давая эльфам второй шанс. Тэлерэ подошла к столу, не дожидаясь других, и тогда Маирон снова усмехнулся и сел рядом.
— Нэльдор, Ламмион,посмотрите, ваша спутница умирает от голода. Не заставляйте ее ждать, — и умаиа обернулся к эльдэ. — Ты права, что стараешься есть медленно. Это очень разумно для тех, кто долго обходился без пищи.
Нэльдор после первой ошибки опасался вновь допустить оплошность и что-то раскрыть, а потому молчал. Он, конечно, согласился на беседу с Сауроном, но полагал достаточным, если беседовать будет умайа… тем более, что последний пока не говорил ничего, требующего более развёрнутого ответа, чем кивок или качание головой. Скорее всего, Нэльдор и сейчас ответил бы неопределённым жестом, если бы умайа не заговорил с Линаэвэн. Только что воин стоял во дворе, заслоняя её, только что сам Нэльдор выбрал её, чтобы защитить, а теперь оставит? Но что было сказать? Юноша запоздало ответил:
— Я смогу говорить вежливо, и не заставлю деву ждать, — после чего тоже подошёл к столу. Следом за ним двинулся и хмурый Ламмион, сжавший губы в линию. Линаэвэн чуть улыбнулась товарищам, сочувствуя и желая поддержать, но при этом не изменяя принятому решению молчать, сколько сможет.
А Волк, глядя на пленников, усмехнулся про себя — всё шло по плану. Эльфы не понимали, как себя вести, не знали, что им делать, боялись всего и, значит… они неизбежно будут совершать ошибки.
***
Еда была преотменной не только для изголодавшихся пленников, но и для изысканного ценителя. Эльдар приступили к трапезе: кто начал с овощей, кто с курицы. Когда её попробовали все, Саурон вновь обратился к «гостям»:
— Как вы находите эту домашнюю птицу? Вы знаете, что у Смертных принято держать в доме тех, кого потом убьют и съедят, и ухаживать за ними? Я признал, что с точки зрения эффективности, это прекрасная придумка, но удивился, что Атандиль*(4) не отучил свой Смертный народ от нее.
— Мы тоже держим домашнюю птицу, — сдержанно и кратко ответил Нэльдор. Он не знал, что люди растят и кормят кур не только ради того, чтобы они несли яйца, более, чем нужно самим птицам, но также убивают кур и едят их. Не по нужде, а именно выращивая для еды в своих домах. Нэльдор полагал, что, скорее всего, Саурон солгал, просто орки разорили людские курятники, а часть птиц притащили к столу своего господина… И тогда они едят отобранное у других… Эльф хотел знать, что случилось, наверняка, но не хотел выдавать своего желания.
— Твои слова, Нэльдор, звучат так, словно ты оправдываешь людей, понимаешь их резоны, только не поверю, что разделяешь, — заметил Волк. Юноша был очень напряжён, для него эта беседа была изматывающей, и умаиа это забавляло. А то, что Нэльдор постепенно начал разговариваться, пусть пока отделываясь скупыми фразами, было хорошо, это соответствовало плану Маирона: заговорив однажды, трудно вовремя остановиться.
Для Линаэвэн не было новостью, что эдайн странные и могут поступать так, как эльда не поступил бы: например, жениться несколько раз или не чувствовать, что деревья живые. Но сейчас, слушая вроде бы безобидные слова Саурона, Линаэвэн ощущала волнение Нэльдора и размышляла: если она не заговорит, не попадёт ли юноша в какую-либо ловушку? Однако, пока эльдэ размышляла, что ей делать, заговорил Ламмион. Голос его был звучным и резким:
— Не знал, что ты разводишь кур.
— Да, я распорядился о курятнике, — с улыбкой ответил Волк. — У меня отменный повар, которым я очень дорожу; к сожалению, он Смертный… Впрочем, повара из вашего народа мне бы все равно не удалось получить, — и Волк с улыбкой развёл руками, мол, ничего тут не попишешь. — Так вот, я стараюсь выполнять все пожелания моего повара, а он предпочитает иметь своих кур, сам выбирает, чем их кормить, как их обустроить. — Второй пленник вступил в беседу, хотя и не собирался, и теперь ему будет труднее молчать. Маирон был доволен.
А Ламмион недоверчиво переспросил:
— Ты исполняешь то, что скажет тебе повар-Смертный?
— Что удивляет тебя? Я дорожу своим поваром и его расположением. Приготовление пищи — это тоже мастерство, и одну и ту же пищу можно сделать невкусной, вкусной или шедевром. А Мастер не может работать под принуждением, он должен быть всем доволен, должен быть в комфорте. Я стараюсь угодить своему повару, чтобы он угождал мне и моим гостям, — и Маирон поднял свой кубок в приветствии, за своих сотрапезников.
Никто не ответил на слова Саурона, как никто и не поднял кубка. А Ламмион уверился, что умаиа лжёт — Гортхаур, и дозволяет кому-то «творить без принуждения»?
***
Пока Повелитель Волков развлекался с «гостями», Больдогу поручили заботу о других пленных. Его сил умаиа хватало не на многое, но всё то, что касалось орков, он мог делать лучшим образом, и тюремщиком тоже был отменным, да и в пленных разбирался — «нутром чуял».
Разведя эльфов по камерам, каждой паре Больдог дал номер*(2). За всеми номерами смотрели и слушали, а Больдог делал выводы.
Первая пара: оба молчат, но наблюдающий хочет согласиться на предложение быть «гостем».
Вторая пара: оба молчат, наблюдающий готов согласиться.
Третья пара: тот, что у стены, поддерживает наблюдающего, наблюдающий хочет согласиться.
Четвертая пара: тот, что у стены, очень мужественно выносит свои страдания и поддерживает наблюдающего; наблюдающий в смятении.
Пятая пара: наблюдающий подбадривает того, что у стены, о согласии на «гости» никто не думает.
Шестая пара: оба молчат, но наблюдающий хочет согласиться.
Ну что же… С этим уже можно было работать.
Пока Господин беседовал с «гостями» за ранним ужином, в подвал к третьей паре (это были Бэрдир и Лаирсул, но Тёмные пока не знали их имён) зашёл орк. Он смеялся над нолдор, но не смел сделать больше, чем то, что ему было приказано: орк достал из-за пояса кнут и размотал его.
***
Взгляд Нэльдора скользнул к тарелке и обратно с облегчением (всё же не награбленное им подали) и изумлением. Курятник у Саурона показался эльфу чем-то невозможным, как если бы у одного из орков, что их захватили, оказался собственный домик с садом. И в следующий миг Нэльдор понял: на Волчьем Острове, конечно же, есть рабы, и повар такой же раб, и курятник не Саурона, а рабов. Конечно же, Ангбанд не может жить одной войной, иначе орки в Осаду поумирали бы от голода. Или разбежались. Жаль, что не так… Некоторое время Нэльдор медленно ел, но нужно было отвечать, и эльф ухватился за тему, которую счёл безопасной.
— А что, и на Севере есть курятники и поля? Или вы среди снегов рыбу ловите? Как орки выжили, пока их нолдор в Осаде держали?
Нэльдор говорил через силу и теперь пытался дерзить, но Волк был терпелив.
— На Севере есть и поля, и куры, и пастбища, — как ни в чем ни бывало, кивнул Маирон. — И до того, как взошла Ариэн, с продовольствием было много хуже, чем во времена, что вы зовёте Осадой. Пока не было Солнца, ничего не росло, и орки жрали друг друга, тогда и пленных в Твердыне почти не было: чем их кормить? Но со временем Властелин велел создать и поля, и пастбища. Из орков плохие садоводы и пастухи. — Волк поморщился, вспоминая. — Так что еду для Твердыни выращивают ваши родичи. Кстати вино, что вы пьете… вы обратили внимание на его особую терпкость? Так вот, оно тоже с северных виноградников. — Про себя Волк усмехнулся и подумал, что вряд ли теперь Нэльдор попробует дерзить в том же духе.
***
Орк тем временем не спешил пускать кнут в ход — поднял им голову висевшего на стене Бэрдира, несколько раз ткнул рукояткой эльфа в живот, чувствительно потыкал в раны — но увы, ни одна забава не может длиться вечно.
***
Помрачневший Нэльдор думал о девах и жёнах, угнанных на Север, которых ныне орки заставляют растить для них пшеницу и даже виноград (в омрачённых землях!) А после — о той участи, что ждёт их самих.
Линаэвэн отломила кусочек хлеба. Да, им не следовало отказываться от пищи сейчас, и она, в самом деле, была вкусной, но горек хлеб в плену. Эльфы понимали, что откуда бы ни было то угощение, оно не из доброго источника. Странно только было, что земля-под-Тенью не лишилась плодородия: где прошли враги, всё хирело, тем более скудной должна была быть земля в королевстве Моргота… Если только среди его слуг были и бывшие ученики Йаванны?
— А в чем вы Мастера? — продолжил Волк, словно и не заметил неловкости, возникшей за столом.
Нэльдор понимал, что на этот вопрос, видимо, нужно ответить. «И сообщить врагу, куда именно нас гнать как рабов: кого в рудник, кого в кузницу делать оружие, кого виноград растить», — подумал про себя Нэльдор. Нельзя было отвечать на такой вопрос…
Так же полагала и Линаэвэн. Все они сейчас должны промолчать. Но тогда, беседа, вероятно, завершится. Или — всё же заговорить? Она знала, что можно сказать, не отвечая, и как можно ответить, не открывая ничего о себе, а Нэльдор, очевидно, не знал… Но эльдэ считала, что ещё рано начинать говорить. Нужно немного ещё подождать. И она вернулась к трапезе, отщипнула кусочек курицы и положила его в тарелку Нэльдора. Нолдо чуть удивился, и начал было возражать:
— Я не… — а затем перевёл взгляд на Саурона, поняв, что хотела сказать Линаэвэн. — Я хотел бы сначала поесть.
***
Эльфы боялись молчать и боялись говорить — это забавляло Маирона. Но они продолжали есть и пить, после всего того, что узнали о еде и вине — и это было хорошо для него.
Дева, упорно молчащая, первая придумала, как выкрутиться, и смогла подсказать другим — нужно будет вывести её из равновесия и посмотреть, сможет ли она так же противостоять. Пока же Волк сменил тему.
— Покуда вы мои гости, я хотел бы выказать себя рачительным хозяином и узнать, чем бы я мог занять вас, чтобы вы не скучали.
******
Тем временем орк выполнил то, зачем его послали — без спешки, с расстановкой, нанёс крест-накрест шесть страшных ударов по груди Бэрдира, рассекая кожу пленника прямо через рубаху. Закончив, орк не спешил уходить — ждал, пока рассеченная рубаха пропитается кровью.
Эльфов в подвале ни о чем не спрашивали и вроде как ничего не хотели — те сами знали, что нужно лишь согласиться стать гостем, чтобы всё это кончилось. От них не требовали ни тайн, ни предательства, ничего трудного или непростительного.
***
— Мы никогда не скучаем, — кратко отозвался Нэльдор и вернулся к трапезе.
Линаэвэн подумала о том, что среди родичей для неё было бы радостью услышать песню, переливы флейты, перебор струн. Но здесь? Даже если бы она не желала молчать всегда, когда это возможно, что бы она услышала? Жалобное пение несчастных рабов, что будут из страха угождать Саурону? Орочьи вопли и бой барабанов? Песню умайа? Ничего из этого она, несомненно, слышать не желала бы. Как и её товарищи. И Линаэвэн продолжала молчать, не вмешиваясь в диалог Нэльдора и Саурона.
— Мой дорогой Нэльдор, — вздохнул умаиа, отставляя кубок, — Я верю, что ты стараешься быть любезным, но у тебя это весьма скверно получается. Неужели ванна, чистая одежда, вкусная еда для тебя и твоих спутников вместо раскаленного железа и дыбы стоит лишь нескольких скупых фраз сквозь зубы? Ты принял награду, но не выполняешь свои обязательства.
***
…Тем временем рубаха Бэрдира хорошо окрасилась кровью, и орк аккуратно срезал её с эльфа.
***
Нэльдор отставил тарелку в сторону, медлить дальше было нельзя. Саурон выразился ясно: или нужно говорить подробнее, или их всех ждут дыба и раскалённое железо.
— Что я мог бы сказать тебе? — спросил нолдо. — Что я умею делать лучше всего, я ответить не могу, на такие вопросы не отвечают… по доброй воле. А как ответить на второй вопрос, не знаю. Ты не принесёшь нам книги, не споёшь песню, не станцуешь, не отпустишь поохотиться. А то, что ты можешь сделать, едва ли нас обрадует.
Волк выслушал Нэльдора и серьёзно кивнул:
— Я не думал подловить тебя, Нэльдор, но то, в чем ты мастер, ты не сможешь скрыть. Это говорит в нас. Как когда вы вошли в комнату и осмотрелись, я сразу понял, кто из вас видит её впервые, а кто узнаёт. И по тому, как Ламмион, единственный из вас, посмотрел на нож на столе, стало понятно, что ему близко оружие. Я думаю, он не только воин, но и до войны ему было близко убийство… думаю, Ламмион охотник. Это всё мелкие штрихи, детали, что здесь ли, в подземелье ли, становятся видны. Так что я спросил тебя о мастерстве лишь для поддержания беседы. — Волк не врал. Почти. — Что же до книг, почему нет? Мне досталась хорошая библиотека, я буду рад поделиться ею с вами. Петь песни — тоже неплохая мысль. Я могу вам спеть песни Дортониона, вы мне песни своих мест. А дева могла бы станцевать для всех нас. И даже поохотиться я могу тебя отпустить, Нэльдор. Или Ламмиона. Или обоих: просто дайте слово, что вернётесь, — Маирон говорил свободно и просто, ведь ему приходилось произносить прописные истины. — Вы обещали быть гостями, и пока вы держите своё обещание, я держу своё. Любой из вашего отряда — все из вашего отряда — могли бы выбрать то же вместо камер.
Ламмион чуть заметно нахмурился, чуть сильнее сжал нож, когда Саурон назвал его охотником. Это была правда, он был дозорным и охотником… С каким азартом он расспрашивал воинов Лорда Келегорма и его самого! И теперь Ламион едва сдерживался, чтобы не высказать всё, что думает о «рачительном хозяине». Верно, и высказал бы, окажись он здесь один. Но Нэльдор и Линаэвэн… Впрочем, отпусти его сейчас на охоту — он попробовал бы бежать к своим, пусть к Тол-ин-Гаурхот и не привести помощь…
Нэльдор после слов умаиа был в смятении, в растерянности. Саурон наблюдал за ними и уже многое понял… как много? Может ли умаиа вот так догадаться, что перед ним нарготрондцы?! И тут же эти «щедрые предложения». От предложения спеть песни Дортониона нолдо едва не передёрнуло, но библиотека, танец, охота… всё это могло бы позволить им тянуть время, дало бы им защиту, пусть хоть на время. Более того, на это время они смогут избежать разговоров с Сауроном, а значит, и опасность проговориться будет минимальной… И потом, в библиотеке же не книги Тёмных, но Наместника Ородрета, Государя Финрода, жителей Минас-Тирита!
Только что же выбрать? Библиотека? Охота? Танец? Всё по очереди? Или ни на что соглашаться нельзя, ведь во всём может быть скрыт подвох? Нэльдор обернулся к Линаэвэн, самой старшей из них (интересно, это Саурон тоже понял?), и во взгляде нолдо читалось «подскажи, что делать!»
Линаэвэн чуть прикрыла глаза. О песнях лучше было не упоминать. Эллет отказалась бы даже от библиотеки. Не только потому, что другие томились в подземелье, но и из-за иллюзии свободы. К тому же, Саурон ничего не будет делать просто так: Тёмным неведома радость бескорыстного дара, и за любое «благодеяние» Саурон потребует платы или постарается сам забрать её силой и хитростью. Тэлерэ видела, что сейчас недостаточно было отщипнуть курицу, нужно было что-то сказать, и Линаэвэн помогла Нэльдору в его растерянности, заговорив с Сауроном. Так, чтобы отвечать пришлось самому Саурону, а не им.
— Мне… интересны земли, — медленно произнесла Линаэвэн. — Реки. Озёра. Горы. Холмы. Но о землях Севера я почти ничего не знаю.
Дева всё же заговорила, и Волк усмехнулся про себя. Рано или поздно, это всё равно бы случилось, но так даже лучше: она не заговорила легко и свободно сама, она сделала это, переступив через себя, через свой запрет, сама сломав себя в малом. И если они не хотели говорить, в чём их мастерство, то тогда и о дальних землях не стоило упоминать. Улыбнувшись, Волк ответил:
— Говорить о землях — это и правда интересно! Я думаю, мы сможем провести с тобой немало приятных минут над картой, рассказывая друг другу о Белерианде, и том, что лежит за ним, не так ли?
Тэлерэ выдержала паузу, обдумывая ответ.
— Карты интересно изучать. Видеть то, что за ними, — дева будто ступила на неверный, ломкий лёд. А Саурон хорошо скрывал насмешку, держал себя так, будто ему и впрямь было интересно! — Но вначале я желала бы услышать о землях Севера.
Как поступить, когда умаиа ответит и придет снова её черед говорить, Линаэвэн ещё не решила. Сказать нечто заведомо известное Саурону, скажем, о Дортонионе? Но не выдаст ли она тем самым нечто о себе? Или лучше сказать о землях за пределом карты… землях Запада? Как Саурон сможет использовать знание о Тол-Эрессеа? …Быть может, так однажды пленники и рассказали о Братоубийстве в Альквалондэ, считая этот рассказ «безопасным»? Не войска, не крепости, не военные замыслы, даже не земли Эндорэ — прошлое и Аман, куда нет возврата. А Враг воспользовался тем знанием и, исказив и преувеличив, посеял рознь меж нолдор и синдар.*(5) И потому не лучше ли и ей замолчать вновь, и будь что будет?
А Саурон, тем временем, словно бы принял ее условие и продолжил:
— Земли Севера обширны, больше чем вам видится, ведь никто не может обойти их без воли Владыки, а потом ещё и покинуть. Ты, быть может, станешь первой, кто узнает о них, — серьёзно ответил умаиа. — А от тебя, быть может, об этих землях узнают и твои родичи. Так что ты спрашиваешь у меня немало, и в ответ я хочу услышать соизмеримое. Ты расскажешь мне о землях, в которых живёшь. Чтобы не выдать лишнего за раз, можем сыграть в игру: вопрос за вопрос. Я уступлю тебе, как гостье, право спросить первой. Только для начала, назови своё имя. Как нам иначе продолжать общение? — и Маирон дружелюбно улыбнулся.
Волк в самом деле считал, что он предлагает выгодные условия, по-королевски щедрые. Дева, скорее всего, из Тайного Королевства, но это тайное однажды станет явным и будет уничтожено, а вот, о том, как устроен Север — не знает никто, и это воистину драгоценная информация. Притом всегда есть шанс, что безымянная сможет вернуться к родичам, тем или иным путем, и поведать им то, что узнала от Маирона.
— Имя? — тем временем опять медленно переспросила тэлерэ, обдумывая ответ. — Чтобы ты мог обратиться ко мне и говорить обо мне? — Линаэвэн опасалась, что Саурон может сделать вывод из её имени: неверный, но опасный. Ее имя, Линаэвэн, было также именем озера в Нэврасте, а именно там жил Тургон и его народ, до того, как они все ушли неведомо куда. Но знал ли Враг, что в Нэврасте жил Тургон? Ведомо ли ему имя этого озера? Если да, то он свяжет имена воедино, и может решить, что она со спутниками из королевства Тургона. Более того Враг может сделать и верный вывод: имя Линаэвэн было известным. А может ли… скажем, Нэльдор, однажды нечаянно назвать её, как до того Ламмиона? Юноша старается быть внимательным, но если он не поймёт, что её имя произносить опасно, то может проговориться… Дева сжала губы и подняла голову: она страшилась Саурона.
— Я называю себя Арэнэтвэн. Безымянная дева, — называет, и будет так называть себя с этого времени.
Нэльдор и Ламмион с изумлением взглянули на тэлерэ, но поняли, что по какой-то причине молчать об имени спутницы важно.
А Маирон тонко улыбнулся. Эдэлет решила хитрить — зря. Теперь Волк знал, что её имя не произносилось не из упрямства, что на то была причина. Кто же попал в его руки? Не страшно — в подвалах достаточно пленных, хоть из одного из них он да выбьет имя, угрозами или обманом. Но сейчас Волк кивнул, принимая услышанное и не выказывая своих замыслов или того, что он понял. Вместо этого умаиа обратился к двум другим эльфам:
— В самом деле, нэри, что бы вам не съездить на охоту? Ты, Нэльдор, ранен и ещё слаб, но ты, Ламмион, вполне мог бы съездить и развеяться. Отдохни сегодня, а завтра с утра поезжай. Я дам тебе знак, и ни один орк, ни одна тварь не посмеет мешать тебе.
— Славное дело охота. Только чего ты потребуешь взамен? — спросил Ламмион.
— Я не буду ничего требовать взамен, гость мой. Надеюсь, твоя охота будет доброй, и вечером мой повар сможет приготовить тебе чудесное рагу.
Ламмион закусил губу. Предложение Саурона было очень заманчивым. Эльф понимал, конечно, что за ним будут следить, в этом сомнений не было, но он получит в руки оружие — и простор… Он сможет попытаться бежать, он сможет застрелить орка — хоть одного.
— Если не потребуется ничего взамен, то я согласен, — ответил эльф, искоса поглядывая на «гостеприимного хозяина».
Метания Ламмиона были смешны, и Волк усмехнулся про себя, а услышав о согласии — возликовал!
— Тогда, Ламмион, тебе лучше идти отдыхать. Ты, как я вижу, закончил ужин. Утром тебя разбудят затемно. — Волк хлопнул в ладоши, и через пару секунд на пороге возник один из давешних орков. — Надеюсь, ты, нолдо, больше не будешь совершать глупость и нападать. Второй раз так просто я тебя не прощу.
Ламмион ушёл, в самом деле не противясь: что нападать сейчас, даже если орки будут обыкновенными, если через несколько часов у него будет оружие?
Линаэвэн смотрела вслед Ламиону с тревогой. Саурон так легко дал ему возможность поохотиться… Наверняка умаиа что-то задумал. Но сейчас Ламиона увели не на пытки, не на допрос, и этому можно было радоваться, а завтрашние тревоги и печали оставить завтрашнему дню. Ей же нужно было отвечать Саурону, под напряжённым и огорчённым взглядом Нэльдора. Линаэвэн опустила голову. Игра по правилам Саурона… можно ли согласиться на неё? Тэлерэ надеялась не на то, что сумеет бежать из плена, но на то, что умрёт здесь, не выдав ничего важного. Разговор о землях ей казался почти отвлечённой темой: Саурон поведает пленнице о том, о чём она всё равно никому рассказать не сможет, она отвлечёт умаиа от Нэльдора и выиграет немного времени. Но Саурон обратил предложение в ловушку. Неведомо, какой вопрос он задаст… Вдруг ответить на него будет означать выдать нечто о землях Нарготронда? А отказаться отвечать, сейчас или чуть позже, означало выдать, что она из тайных земель. Назвать имя было бы только риском (быть может, Саурон и не знает о том озере, не слышал о ней самой), а отказаться назвать ближайшую реку — всё равно что объявить во всеуслышание «я из земель Финрода или Тургона».
Линаэвэн поднесла кубок к губам. Вино из северных виноградников, возделанных её родичами… быть может, для них было бы облегчением узнать, что оно сейчас служит не для утехи умайар или орков, но утоляет жажду эльдэ, что вспомнит их, пусть и не ведая имён. «Стойкости, удачи, избавления вам, живые. Лёгкой дороги и исцеления вам, погибшие в плену», — сказала про себя Линаэвэн.
— Я не ведаю, какой именно вопрос ты задашь, — попыталась дева изменить правила игры, и перевести внимание Саурона опять на себя. — Избранный тобой вопрос о моей земле может обернуться вопросом о войне и защите. Не лучше ли иначе? Ты сам выберешь, что сказать мне о своих землях, а я о своих. — И все равно Линаэвэн тревожилась, сумеет ли она избрать нечто безопасное? Или Саурон способен использовать всё, что бы она ни сказала? Возможно, что и способен. Лучше всего было бы молчать, как она и решила вначале, но тогда умайа расспрашивал бы Нэльдора…
Примечания (продолжение).
*(4) Атандиль — имя, данное Финдарато людьми — «Верный-людям».
*(5) «Сильмариллион»:
«Более всего желая посеять страх и разлад среди эльдар, он приказал оркам брать живыми всех из них, кого они могли, и приводить их связанными в Ангбанд; а некоторых он так запугал ужасом его глаз, что они больше не нуждались в цепях, но всегда ходили в страхе перед Морготом, исполняя его волю, где бы они ни находились. Таким образом, Моргот узнал многое из того, что произошло после восстания Феанора, и возрадовался, увидев в этом семя многих раздоров между его противниками.»
«Вскоре, однако, поползли шепотки среди синдаров о делах нолдор до их прихода в Белерианд. Очевидно, откуда исходили они, и лихая правда оказалась раздута и отравлена ложью; но синдар были еще доверчивы и беспечны, и (как можно догадаться) Моргот именно их избрал для своих первых злобных нападок, ибо они еще не знали его. Кирдан же, услыхав эти мрачные рассказы, обеспокоился, ибо был мудр и быстро понял, что, правдивые или лживые, распущены эти слухи по злобе; хотя злобу эту он считал исходящей от принцев нолдор — от ревности между их Домами. Потому он послал к Тинголу гонца с вестями обо всем услышанном…»
Комментарий к 2. Гости.
*(1) На Волчьем Острове Саурону было не обязательно присутствовать где-то лично, чтобы слышать, о чем говорят.
“Лэ о Лэйтиан”:
“И мука горшая стократ,
Поверь, нам будет суждена,
И тьма чернее, если Тху
Узнает наши имена, -
Что Барахира сын сейчас
И Фелагунд - в его руках!
Но хуже, коль узнает он,
Куда мы шли сквозь тьму и страх”.
И снова - смех, ужасный смех,
Он здесь, он рядом, он везде:
“Да, правду, правду ты сказал:
Будь мёртвым ты - не быть беде,
Бродяга - смертный! Но король,
Бессмертный Эльф - переживёт
Такую пытку, страх и боль,
Какую смертный не снесёт…”
Рядом с Береном и Финродом никого не было. Однако Саурон услышал то, что сказал Финрод.
*(2) “Преображённые мифы”:
“У Моргота было множество слуг, наиболее древние и могущественные из которых были бессмертными, принадлежа изначально к майяр; и эти злые духи могли, как и их Хозяин, принимать зримый облик. Те, кому было поручено командовать орками, часто превращались в орков, только больше и страшнее обычных. Отсюда - упоминания о Великих Орках - орочьих вожаках, которых нельзя было убить, и которые появлялись в битвах на протяжении многих лет, куда дольше человеческого века”.
*(3) Список пар.
Первая пара - Оэглир и Эйлиант
Вторая пара - Ардуиль и Таврон
Третья пара - Лаирсул и Бэрдир
Четвёртая пара - Лагортал и Кирион
Пятая пара - Арохир и Химмэгиль
Шестая пара - Таугатол и Долхэн
Продолжение комментариев в конце главы.
========== 3. Первые ловушки. ==========
Ламмиона увели, но ужин продолжался.
— То, что ты предлагаешь, Безымянная, будет скучным, - заметил Маирон. - Я скажу, что на Севере есть горы и рудники, и опишу их тебе, а ты скажешь, что у тебя перед домом есть лужайка, и опишешь, что за цветы на ней.
— Ты говорил о карте, а на картах не отмечают цветы и лужайки, — возразила эльдэ, снова пытаясь изменить условия игры. Про себя дева решила, что если умайа попросит ее показать что-либо на карте, то она ответит «нет». — Земли - это леса. Равнины. Холмы, горы, море, озёра, реки, острова.
Едва Арэнэтвен ответила (совсем не то, что хотел бы слышать Повелитель Волков), как в дверь снова постучали.
— Войди, — едва ли не машинально ответил Волк, словно бы поглощённый беседой с девой.
Дверь отворилась, и в комнату, кланяясь, вошёл орк. Он подошел к деве, и, поклонившись, положил подле неё обрывки белой ткани в свежей крови.
— А, — кивнул Волк, снимая с вилки очередной кусок мяса, — наказание за твою выходку в коридоре. Больдог предложил тебе извиниться, предупредил тебя о последствиях, но ты даже взглядом его не удостоила. Не думай, я тебя не осуждаю, я и сам горд, так что более чем понимаю твой выбор.
Линаэвэн горестно смотрела на ткань, и на глаза наворачивались слёзы. Чья это кровь? Арохира? Оэглира? Или еще кого-то?.. Эллет понимала, что ей не дадут возможности помочь другим, что в плену с ними будут делать, что хотят: это же слуги Моринготто. И сейчас Саурон наказал за неё другого, потому что так было для неё больнее, и он назвал её вину — обманутое доверие… Но никакого доверия не было! Даже если бы она верила, что Тёмный умайа способен довериться своим пленникам, то о каком «доверии» могла идти речь после того, как конвоировать их послали умайа Больдога под видом безоружного орка? Конечно же, это было сделано специально, чтобы создать иллюзию и спровоцировать нападение или побег! И они поддались на провокацию и тем вызвали гнев и заслужили кару? Да Саурон, наверное, радовался их попытке бежать как успеху! И просьба о прощении, её готовность унизиться не могли быть так важны для Саурона, чтобы ради них умаиа изменил участь пленных. Она, Линаэвэн — его главная цель, потому ей и принесли эту рубашку… Товарищей мучили, чтобы добиться своего от неё, и будут ещё мучить. Сможет ли она что-то сделать?
Нэльдор, увидев окровавленную рубаху, вздрогнул и отшатнулся, тоже задаваясь вопросами: “Кто это был? Что с ним сделали?” А спокойствие Саурона, пожалуй, было страшней, чем если бы он угрожал, смеялся над пленными или выказывал гнев. Потому что эта окровавленная рубаха была для него так же обыденна, как застольная беседа или рассматривание карт.
Линаэвэн была напряжена, все её мысли были сейчас о товарищах, находящихся в подвале, но тэлерэ понимала, что отвлекаться нельзя. Разговор с Сауроном ещё не закончен, и скоро умаиа потребует ответа, а потому ей нужно сосредоточиться и быть внимательной, чтобы не допустить промаха, не проговориться, не попасть в ловушку. И Линаэвэн заставила себя вернуться к ужину. Продолжить есть, не обращая внимания на лежащую радом окровавленную ткань.
— Кстати, почему вы избегаете мяса и налегаете на овощи, собранные как оброк с наших рабов? - словно невзначай поинтересовался Волк, желая еще больше выбить почву из-под ног эльдэ: чем больше она будет нервничать, тем больше сделает ошибок.
- Я уже поел курицы и не хочу больше, — скованно произнёс Нэльдор, опережая спутницу. Окровавленная рубаха вовсе отбила желание есть, хотя он ещё и не наелся, и юноша сам понимал, что ответ звучит неубедительно.
— Я не указываю тебе, — заметил невозмутимый Маирон. — Но лучше тебе есть мясо. Ты ранен, и тебе нужно много сил на восстановление.
— Мне более нужно питьё, — возразил эльф, и это тоже было правдой.
— Тебе виднее, не маленький, — покладисто согласился Волк. — Кстати, а ты уже бывал ранен раньше? - Вопрос казался простым и безобидным, но если юноша был ранен, то его эмоции смогут сказать о многом.
— Да, однажды, в руку, — ответил Нэльдор. Это случилось во время Дагор Браголлах. Первый его бой… Подстрелить орка или даже нескольких на границе Талат Дирнэн - это не бой. О Дагор Браголлах Нэльдор помнил всё, словно бы яркими кусками. Много товарищей, опытных воинов: не отстать бы от них! И множество врагов. Павшие соратники. Ярость. Враги не убывают, но нолдор идут, и он идёт, вперёд и вперёд… назад? Отчего назад? Король ранен?! Едва вынесли из окружения?! Свою собственную рану Нэльдор заметил, только когда они вырвались из окружения и возвращались в Нарготронд… Разумеется, Нэльдор не стал говорить обо всём этом Саурону, но воспоминания о сражении рядом с товарищами лишь усиливали у нолдо чувство вины, и страх уступил гневу. Он должен был бороться и тянуть время, а там - ещё посмотрим, что случится! - — А ты сам? Тебя можно ранить? — спросил эльф Саурона.
Юноша заговорил о своем ранении, и губы Маирона едва заметно дрогнули в улыбке. Гордость и печаль, что отразились на лице Нэльдора, выдали его — рана была получена в бою, а не по случайности. При этом нолдо был юн и из битв мог попасть лишь на Битву Внезапного Пламени. А Тургон в этой битве не участвовал. Зато участвовал Финрод.
— Да, Нэльдор, — не выдавая своего узнавания, ответил умаиа, — Моё тело можно испортить. Но… для меня это лишь фана, сам понимаешь, - и тут же Волк плавно сменил тему: — Линаэвэн интересны земли, а чем развлечь тебя, мой гость? Любишь ли ты наблюдать за звёздами?
— Конечно, люблю, как и все эльдар, — вновь собрался юноша, ожидая от новой темы нового подвоха. А Маирон усмехался про себя: «Любишь или умеешь?» и жестом подозвал орка:
— Убери это.
Рубаха исчезла из комнаты, как и орк. Волк вновь взглянул на Нэльдора:
— Тогда, как догорит закат, пойдём смотреть на звезды. А до тех пор можно вернуться к обсуждению карт.
Нэльдор медлил соглашаться на предложение Саурона, хотя и не думал, что в наблюдении за звёздами может быть что-то опасное. Просто… это он, Нэльдор, затеял историю с гостями, ради того, чтобы защитить кузена (хорошо, Саурон не знает, что они кузены!) и Линаэвэн. Но Ламмион уже ушёл и был пока в безопасности, а Линаэвэн…
Нэльдор задумался, затянул с ответом, и Волк воспользовался этим, чтобы вернуться к тэлерэ. Про себя Маирон отметил, что Безымянная выглядит уже достаточно оправившейся после потрясения. «Быстро она», — усмехнулся про себя умаиа.
— Итак, гостья моя, ты предложила, чтобы я показал тебе что-то на карте о своём доме и что-то об этом рассказал. А ты, в свою очередь, покажешь нечто на карте мне и расскажешь о своём доме. Это справедливо, почему бы и нет? Давай попробуем.
— Вначале рассказать, — уточнила Линаэвэн, продолжая спрашивать себя: «Кто это был? Что с ним сделали?».
— Рассказать?! — засмеялся Волк. — Не ты ли говорила, что любишь карты? Карты показывают и обсуждают, не рассказывают.
— Показать… — Тэлерэ намеревалась сказать, что показывать не станет, но слова Саурона давали ей шанс. Рассказать о своём доме… у неё был не один дом. Линаэвэн играла в опасную игру, и каждое её слово было как осторожный шаг. Сумеет ли она сказать о своём прежнем доме так, что Саурон не поймёт её уловку? Если же поймет, то умаиа, конечно, будет разгневан, но откуда она, всё равно не узнает… У Линаэвэн уже был готов план, но её медленную речь прервал Нэльдор:
— Не показывай ему ничего! — Нолдо видел, что, желая помочь ему, Линаэвэн угодила в ловушку, и, похоже, сама того не заметила!
Маирон громко вздохнул. Давно пора было дать мальчишке щелчок по носу.
— Нэльдор, каждый раз, когда ты хочешь помочь, становится лишь хуже. Ты только что сообщил мне, что твоя спутница из Нарготронда, - Маирон был почти уверен в этом, но всё же слова о Нарготронде во многом были проверкой его догадки. И эта проверка удалась.
У девы перехватило дыхание, когда она услышала — «из Нарготронда». Теперь и отказ назвать имя, и эти медленные шаги в разговоре о картах — нельзя отказаться обсуждать и нельзя выдать — оказались напрасны.
Нэльдор отшатнулся, побледнел:
— Нет… — он хотел лишь предупредить… До того Линаэвэн была посланником, знающим письмо… неведомо кого к неведомо кому, неведомо о чём. А они все были пленными стражами, которые её охраняют… которых, может быть, и спрашивать не о чем. Конечно, в покое никого бы не оставили, но могли бы и не понять главного – о чём допрашивать. Теперь же они были пленными нарготрондцами, и допрашивать их всех будут о Городе. И это случилось из-за него.
— Ты не мог знать, — произнесла Линаэвэн. Нэльдор действительно не мог знать о её замысле, а со стороны всё выглядело так, будто дева сама не замечает, что говорит лишнее. Нужно было поддержать юношу. — Я тоже могла ошибиться. - И ошиблась уже. Может ли она и сейчас вести эту игру с картами? Может… есть то, о чём можно сказать. Но нужно ли это? Или нужно всё прекратить, попросить Нэльдора молчать и вновь умолкнуть самой? А то, что тэлерэ могла бы узнать о землях Севера, она все равно никому не сможет передать.
А Маирон получал в этот вечер особое удовольствие! Но улыбаться он не стал. Насладившись ужасом Нэльдора, нелепыми попытками девы утешить щенка — ну кого, право, могло утешить «Ты не знал»? — Маирон заговорил:
— У меня есть для тебя утешение лучше, Нэльдор. За то, что ты сказал, я прикажу вывести из подземелья одну пару, и одним из них будет тот эльф, кто чуть не стал парой нашей девы.
От пережитого потрясения, ещё более глубокого, чем первое, с окровавленной рубахой, Линаэвэн не слышала ничего вокруг и не расслышала слов Саурона.
— Если мы будем впредь молчать, то больше так не ошибёмся, — в отчаянии сказала эделет Нэльдору.
— А вот это неразумно, — заметил Волк, слегка повышая голос и убеждаясь, что тэлерэ наконец обратила на него внимание. — Если вы будете молчать, то Нэльдор нарушит своё обещание быть гостем. И тогда вашим друзьям в камере будет куда хуже: до сих пор их ради вас не пытали, за исключением одного наказания. К тому же… если вы больше не мои гости, то Ламмион не сможет завтра поехать на охоту. Неужели вы не хотите дать ему глотнуть свободы?
Нэльдор побледнел ещё сильнее, особенно потому, что хотел именно этого — избавить других от пыток. И теперь он получал временное облегчение положения для своих товарищей, но получал это как награду от Саурона за то, что выдал их общую тайну. Но не скажешь же: «Мне не нужна твоя награда!» — когда это судьба двоих товарищей… И тогда получается, что он делал то, чего хочет от него враг? Линаэвэн предложила выход из ловушки: молчать. И она была права, нужно было молчать, чтобы больше не проговориться по ошибке или невнимательности… Он и так наговорил лишнего, и за его несдержанность теперь жестоко поплатится весь отряд, когда их начнут допрашивать. Но если Нэльдор откажется продолжать беседу, то допросы начнутся прямо сейчас… И его брата, Ламмиона, тоже потащат на пытки…
Линаэвэн сидела бледная и всё ещё потрясённая. Только что она сокрушалась, что не в силах помочь никому из пленных — и вот такая возможность появлялась. Саурон может подловить их снова, но это цена избавления спутников от мучений — и значит, им остается продолжать беседу и не признаться в чём-то важном…
Напряжение за столом было ощутимо почти физически, и тут в дверь вновь постучали. Волк приказал ожидающим войти; в комнату, кланяясь, заглянул на удивление опрятный орк и, заискивающе глядя на Господина, доложил:
— Март велел спросить тебя, Повелитель, на сколько дней нужно собрать припасов для охоты? И ещё… он просит передать, что… впредь хотел бы заранее узнавать о подобном… не в последний момент… — орк знал, что Повелитель многое позволял своему повару, но не своим оркам, и потому передавал послание со страхом.
— Передай ему мои извинения и скажи, что еды нужно положить на сутки, — кивнул Маирон. Волка забавляла вся ситуация. Вообще этот вечер был весьма приятным, и подобного развлечения давно не случалось.
Но эльфы видели происходящее совсем иначе, и приход испуганного орка для них уже не мог создать иллюзию «естественной беседы». Нэльдор мрачно посмотрел на Саурона — нужно говорить с ним дальше… И нолдо нашёл тему, которую счёл безопасной.
— А тебе нравится наблюдать за звёздами? — раз это беседа, а не допрос, так от отчего же спрашивает один Саурон? Пусть лучше он сам отвечает, а вопросами Нэльдор ничего не выдаст. Нужно только… Держать себя в руках? Не вмешиваться, не поддерживать, не заступаться друг за друга? И довериться Линаэвэн, ведь она много старше и знает, что делает?
…Довериться Линаэвэн.
А тэлерэ тем временем покачала головой и вновь попыталась обратить внимание Саурона на себя, возвращаясь к старой беседе:
— Я сказала, мне интересны земли. О картах заговорил уже ты, — и поразмыслив, тэлерэ добавила: — Хотя карты мне тоже интересны, - Линаэвэн было горько и страшно, она была очень бледна, но если она решила продолжать, ей нужно было говорить разумно.
Волк про себя довольно улыбался — эльфы были в ужасе. О да, даже без пыток и чар можно было заставить трепетать этих воплощенных Детей. И это было искусством. Несколько минут прошло, прежде чем они смогли взять себя в руки, но зато — как взять! Оба белые, но говорят на отвлечённые темы, отвечают на прежние вопросы, словно ничего и не произошло, и это было… скучно.
— Я слышал вас обоих, - заговорил Маирон. - Но прежде чем ответить, я хочу сказать, что я удивляюсь вашей выдержке, — капля лести пойдет на пользу его замыслу. — Вы стараетесь держать удар, и у вас это впечатляюще выходит. Но вам сейчас не до звёзд и не до карт, так вы взволнованы. И всё же пусть вас порадует, что я отпускаю пленных из их камер, и за пределы крепости, я не допрашиваю, не требую тайн от вас… Неужели в моих действиях нет ничего, за что можно было бы поблагодарить? - умаиа сдержанно негодовал и не скрывал этого. — Вы огорчены, что ваша тайна стала известна мне, но я не выбивал её из вас. Так вышло. Случайно. И не в ответе на мой вопрос, а в вашей попытке не быть честными. Всё плохое, что с вами сегодня случилось, было не по моему принуждению, лишь по вашему выбору. Так что… не ищите подвоха, я не давал вам такого повода. - Словно выговорившись, Маирон продолжил уже спокойнее: — Что до вопросов, нет, я не любитель смотреть на звёзды, но я отправлюсь с тобой, Нэльдор, посмотреть в трубу. А с тобой, эдэлет, мы поговорим о картах, землях, и ты скажешь мне лишь то, что сама захочешь. Я не давлю на вас.
Нэльдору было так трудно сдерживаться, что он сам не заметил, как вскочил, сжав кулаки:
— Саурон, — обращение прозвучало в точном соответствии со смыслом*(1), — вас всех ещё отблагодарят за всё… - но нолдо вспомнил, что других будут мучить за его слова, и осёкся. Взяв себя в руки, Нэльдор продолжил: — Да, мне в самом деле не до наблюдений, — эльф говорил через силу, горше прежнего понимая, что недаром никто не согласился идти в гости к врагу, и его товарищи, оставшиеся в подземельях, наверняка ничего не выдали. А он пришёл к врагу, согласился есть с рук и привёл за собою Ламмиона и Линаэвэн, а после открыл врагу то, о чём нужно было молчать… — Мне не до звезд сейчас, а ты хочешь, чтобы я за это наблюдение рассказывал тебе то, что тебе хочется узнать… Я откажусь от такого… предложения. И если это мой выбор, а не принуждение, ты не станешь карать других за мой отказ.
Волк, откинув голову, смотрел на Нэльдора. Умаиа не любил имени, которым его прозвали нолдор, имя на синдарине было куда приятнее*(2), можно сказать, даже льстило. Но выражать недовольство Волк не стал — невремя ещё. Впрочем, ответить он тоже не успел: тэлерэ прикрыла глаза, сцепила пальцы, глубоко вдохнула, выдохнула… и, не дав Маирону времени на ответ, заговорила дрожащим голосом сама.
— Благодарят за бескорыстный дар, сделанный на радость, на благо. Не за то, что делают ради собственной выгоды, не за то, что делятся отнятым у других, и не за то, что причинили меньше зла, чем могли бы, — и только начав отвечать, Линаэвэн подумала, что, быть может, Саурон и не издевался? Больдог гордился тем, как низко он пал, Саурон может считать свои действия справедливыми и заслуживающими благодарности. Но он же аину, он же должен понимать… И тэлерэ продолжила.
— Ты пришёл в мир много раньше меня. Ты хорошо знаешь, что такое дар и что такое благодарность, что такое радость и что её приносит. Ты знаешь это в глубине своего сердца, даже если хочешь это забыть и лжёшь самому себе.
Выслушав обоих пленников, Маирон спокойно выпрямился и заговорил так, словно отчитывал щенков:
— Ты, Нэльдор, во всем винишь меня, хотя тебе я ничего не сделал. Ты обещал быть гостем, и Ламмион с Безымянной разделили твой выбор. Они не сказали, что не пойдут, не отвергли приглашение быть гостями. Они были рады, что хоть ещё ненадолго пытки отсрочены, что грязь многих дней омыта, что одежда чиста. Но вы решили обмануть меня, пытаясь напасть. И за то были справедливо наказаны: лишь за вероломство и гордыню, ни за что иное. А теперь вы снова едите и пьёте, и при этом поносите меня. У вас очень странное представление о благородстве, примерно такое: что бы мы ни сделали, мы чисты, виновен лишь Враг. Но это ложь. И в доказательство после ужина я поведу тебя, Нэльдор, смотреть на звёзды и не буду спрашивать о тайнах, как не спрашивал и до сих пор. Но вряд ли в тебе и тогда проснётся хоть простейшая благодарность. А ты, дева из Нарготронда, чье имя уже тайна, ты ловко играешь словами. Я не буду вступать с тобой в скучную полемику, например, есть ли твоим спутникам за что благодарить тебя или Нэльдора. Но в основе твоих суждений лежит не справедливость, а ненависть ко мне и предвзятое отношение.
Эльфы были возмущены словами Саурона, и, пока Нэльдор призывал себя к спокойствию, снова заговорила Линаэвэн. Воины защищали её в схватке, заслоняли собой во дворе, здесь же она, как старшая, должна была заслонять Нэльдора.
— Доводилось ли тебе встречать эльдар, что поверили бы в твою честность и доброту? - спросила тэлерэ умаиа. - Так к чему этот невинный вид, словно это ты дева из Нарготронда? - Линаэвэн глубоко вздохнула, пытаясь немного успокоить себя. Хотя бы для этой беседы… Хотя бы пока не случилось ещё чего-то ужасного. — Я считаю твои слова насмешкой, но попробую поверить, что аину может в самом деле не понимать, как его слова смотрятся со стороны, и объясню. Первое. Эта ванна, эта комната, эти книги и трубы не твои. Ни по праву творца, ни по закону. Ты захватил их у моих родичей, перебив мастеров, книжников, жителей. И потому все, чем мы пользовались, наше по праву. Мы взяли малую часть того, что и предложили бы нам на Тол Сирион, не захвати ты эту крепость.
— Если данное мною – это ваше по праву, то отчего же лишь вы трое согласились воспользоваться отдыхом, ванной, едой? — усмехнулся Волк. — Не пытайся рассказать «правду» о том, что именно я имел в виду, Безымянная. Или ты хочешь, чтобы мы соприкоснулись разумами и ты убедилась в том, что оболгала меня, Светлая?
Линаэвэн понимала: не стоило рассчитывать на то, что ей удастся в чём-либо убедить Саурона. Если бы умаиа мог прислушаться к словам пленников, он не оставался бы слугой Моргота. Но пока они вели речь о праве и других отвлеченных вещах, а не о картах, время шло… А там можно будет сослаться на то, что уже поздно и они с Нэльдором устали. Конечно, после отдыха наступит завтра, но… завтра и нужно будет заботиться о завтра, а пока нужно было выстоять сегодня. Саурон же так грубо и явно попытался подловить ее сейчас, что Линаэвэн почти удивилась…
Удивилась бы, не будь сильны совсем иные чувства.
— Нет, я не открою тебе свой разум, чтобы доказать или выяснить что-либо, — ответила дева. — И да, почти никто из моих спутников не согласился на твое гостеприимство, не желая быть пойманным на словах, как был пойман Нэльдор. Но ты представил всё так, что отдых и еда выглядели словно бы данными нам как поощрение или награда, и я не поняла вначале суть твоего жеста. А суть проста: вначале отнять, затем вернуть малую часть отнятого и назвать это милостью. Накорми того, кто сам был не в силах найти пропитание, без требований платы или службы, и я назову это милостью. Но мы не нуждались бы в воде и отдыхе, если бы твои орки не захватили нас и не гнали без передышки. Ты выдаёшь за награду то, что выпустил пленного из камеры, будто не сам заключил его туда; то, что отсрочил пытку, которая без тебя и не грозила бы никому из нас. Ты не дал нам ничего, чего бы у нас не было прежде, но только отнял: за что же тебя благодарить?
Маирон без тени гнева, спокойно смотрел на деву: давать отповедь ему, Повелителю Волков, было опрометчиво. Такое Маирон терпеть не стал:
— «И да, почти никто из моих спутников не согласился на твое гостеприимство, не желая быть пойманным в словах, как был пойман Нэльдор»… Ты имеешь в виду, что Нэльдор самый молодой и глупый из всех? — продолжил Маирон мысль Безымянной. — А ты, как его старшая сестра, отправилась с ним, чтобы присматривать и помогать ему. Слышишь, Нэльдор? У тебя теперь есть названая сестра. - Волк отставил пустой кубок и размял плечи. — Твои же обвинения, Безымянная, нелепы. Ты или глупа, или просто не воин. Но мы воюем, и ни ты, ни я не можем это изменить. По праву силы эта крепость, эта пища, да и вы сами, принадлежите мне. Так же, как и вам принадлежит всё, что вы отвоевываете или захватываете. Но несмотря ни на что я пытаюсь быть добрым к вам. Хотя и вижу, что ты это не способна оценить.
— Нет никакого «права силы», - ответила дева. - Странно слышать о таком не от орка.
Линаэвэн слова Саурона о названой сестре почти не задели, просто Саурон понял причину, по которой она оказалась здесь… Жаль, но ожидаемо. Зато слова умаиа задели Нэльдора. Когда Линаэвэн объяснила, что все, что они получили здесь, это не награда, не подачка, а часть того, что отняли у них же, Нэльдору стало легче. Линаэвэн была права, и она в самом начале говорила: другие будут рады узнать, что они целы, здоровы и ничего не выдали врагу. Но… он выдал. Молод и глуп… Да, это было глупостью –соглашаться на предложение Саурона! В тот момент Нэльдор не мог спросить совета тех, кто старше, но он же видел, что никто больше «в гости» к Саурону не идёт! И Линаэвэн пришлось пойти за ним, чтобы защитить его — а он думал, это он защищает деву.
Но пока Нэльдор терзался своими мыслями, разговор меж тэлерэ и умаиа продолжался.
— Можешь считать, что я не ценю твоей «доброты», — произнесла эллет, вновь задавшись вопросом: Саурон издевается со спокойным видом, лжёт им, всерьёз рассчитывая, что ему могут поверить, или же лжёт самому себе? И вдруг Линаэвэн с удивлением поняла, что Саурон похвалил её: не тогда, когда восхищался выдержкой, это было то, что он говорил со своим расчетом, а тогда, когда вскользь назвал её Светлой, явно недовольный её ответом. Тэлерэ не заметила, что Саурон произнес “Светлая” с сарказмом.
— Я вижу, дева, что мы с тобой не сможем понять друг друга, - вздохнул Волк, не видя больше смысла говорить с этой “гостьей”. - Возможно, однажды, со временем, ты поймёшь, как была неправа теперь. А ты, Нэльдор, если не хочешь быть опекаемым младшим братом, не молчи и говори сам.
— Мы не поймём друг друга, — подтвердила Линаэвэн, не досказав при этом: «Да я и не хочу понимать тебя, Саурон, как и ты не захочешь понимать нас».
***
От еды эльдар всё же не отказались, и ужин продолжился в молчании.
Волк, заметив, что беседа ушла от задуманного, решил: «Раз так, пусть лучше молчат вовсе».
Нэльдор был погружен в раздумья о том, что, если бы он был умнее и не пошёл в гости, и не сказал всего того, что сказал, и не выкрикнул лишнего, пытаясь остановить Линаэвэн… Саурон ещё долго мог бы не знать про Нарготронд.
Линаэвэн же вновь мысленным взором видела перед собой окровавленную ткань, привязанного Арохира и подземелья — Саурон говорил, что пока остальных пленников не пытали, но что там происходит в действительности?..
Когда ужин был закончен, Волк вновь улыбнулся:
— Тебе пора отдыхать, Безымянная, а мы с Нэльдором пойдём, взглянем на звёзды*(3).
***
На продолжении всей беседы с Сауроном Линаэвэн была очень напряжена и не могла позволить себе эмоций. Но теперь, оставшись одна в соседней с Ламмионом комнате, куда её проводил орк, тэлерэ легла, почти упала ничком на мягкую кровать и долго плакала. О погибших здесь, в Минас-Тирите. О плене. Об участи товарищей. О будущем. О тайне, открытой так скоро — она не сумела предотвратить это. О Нэльдоре, который теперь остался наедине с Сауроном — конечно, раз умаиа видел, что она может подсказать или остановить юношу, Темный разделил их… Тэлерэ плакала, пока не затихла обессиленно и не уснула. Она омыла грязь, поела, но была утомлена: телесно — дорогой, и умом — от этой «беседы».
В эту ночь Линаэвэн так и не узнала, что дверь ее комнаты не была заперта.
Комментарий к 3. Первые ловушки.
*(1) Саурон - правильное звучание Thauron (MR:147), от thaura - “мерзкий, зловонный, гнилостный” (Let:380). Подробнее о том, как Маирон получил это имя рассказано в “Рассветном”, тексте о пленении Маитимо, выложенным с аккаунта Tirendyl, здесь обозначенной как “соавтор”.
Не путайте имя Thauron - “Вонючка”, и Tauron - “Владыка-Леса”, так как имя Таурон - одно из прозваний Оромэ на синдарин (PM:358). К сожалению, так как “th” на русский язык переводится как “т”, во избежание путаницы “Thauron” нужно произносить как “Саурон”, хотя это получается искажённая квэнья.
*(2) На самом деле мы не знаем, как точно переводится имя Gorthaur. Профессор дает перевод “Туман страха” (“Mist of Fear”, PE17:183), в “Сильмариллионе” Гортхаур переводится как “Жестокий”, но если разобрать это имя по корням, то получается ничуть не лучше чем “Thauron”.
“Gorthaur” - gor (“страх, ужас”, PE17:172) + thaur (“отвратительный, гнусный, гадкий”, PE17:172).
*(3) И при этом, и при последующих беседах Саурона с пленными, его действиях можно вспомнить, что о нём говорится в “Преображённых мифах”:
“От природы он был наделен несравнимо меньшей силой, чем его Хозяин, но зато оставался менее развращенным, более спокойным и способным к трезвому расчету”.
========== 4. Звёзды над Тол-ин-Гаурхот. ==========
Когда Маирон узнал, откуда его новые пленники, Больдог получил приказ перевести самую упорную пару — ту, в которой был Арохир — из пыточной в простую камеру. Маирон обещал своим «гостям» дать отдых одной из пар, но, разумеется, этой «одной» парой будут те, кто нужен Волку.
***
Когда двоих нолдор отковали, они шли с трудом — за полтора часа тела затекли. Больдог присутствовал при конвоировании пленников лично: Темные вели свою игру.
— Нэльдор сказал, что вы из Нарготронда, и за то его наградили вашим отдыхом, — пояснял Больдог. — Помните: если примете приглашение Повелителя быть его гостями, вы оба покинете темницу.
Услышав слова орка, нолдор, не сговариваясь, вздрогнули, отшатнулись и переглянулись. Таким образом еще больше подтверждая: да, Нэльдор сказал правду. Но пленники не поняли этого, их мысли были заняты другим — прошло так мало времени с того момента, как они оказались в плену на Острове, а Саурон уже знает так много…
— Нэльдор?! — вскрикнул Арохир, задаваясь вопросом, что же делали с юношей.
— Эти «гости» пострашнее темницы, — произнёс второй нолдо, тоже уверенный, что Саурон пытал «гостя».
Больдог осклабился, слушая пленников:
— Э, нет. Господин взял их как гостей и держит их как гостей. Ничего вашему Нэльдору не сделали, он сам рассказал всё Господину. Согласитесь стать гостями, и сами увидите, как к вашим товарищам относятся.
— Ты полагаешь, я безнадёжно глуп и верю словам орка? — спросил Арохир. Наверняка они ещё долго не увидят Нэльдора… Но также Арохир понял, что другие не выдали ничего.
— Ты убедишься сам, — веселился Больдог. — Спросишь дружка и убедишься. Но я не знаю, придёт ли он в подвалы; ему, небось, гостем лучше. А сам ты туда трусишь пойти иль рискнёшь?
— Я не боюсь, но в гости не пойду, — ответил Арохир. — Потому что этого хочет Саурон.
Химмэгиль, что был заключён в паре вместе с Арохиром, уже успел размять затёкшее тело, да и гнев придавал нолдо силы. Считая, что орк не ждет нападения, эльф резко рванулся вперед, в попытке вырваться, но арафинвинг явно переоценил себя. А Больдог не удостоил Химмэгиля даже взглядом.
— Ты, Арохир, будешь делать то, что захочет Повелитель, — с усмешкой пообещал Больдог. Он видел, что от пленников больше ничего пока не добиться, и велел затолкнуть их в камеру.
Нолдор остались одни.
***
Двое нолдор не сдавались и не теряли самообладание, у них даже хватило сил на краткие слова поддержки друг другу, но усталость, боль, голод и жажда брали своё, а причин собираться с духом и держаться больше не было. Арохир и Химмэгиль без сил повалились на подстилки из соломы и сухой травы; травы пахли не лугом и солнцем, а затхлостью и гнилью.
Вскоре задремавших эльфов разбудил звук открывающейся двери. Нолдор вскинулись, внутренне готовые к продолжению допроса, но оказалось, что пока можно расслабиться: пленникам принесли густую горячую кашу без мяса и кувшин вина, которыми они подкрепили свои силы. Не известно, что ждёт завтра, а эльфы считали, что должны быть сильными и готовыми к сопротивлению.
Едва нолдор доели, как их охватила необоримая усталость, что было более чем естественным в их состоянии.
Кроме них двоих, сражённых то ли усталостью, то ли вином, в этот час на Волчьем Острове из всего захваченного отряда спал лишь Ламмион.
***
Химмэгиль проснулся один, от того, что рядом с ним кто-то плакал, тихо всхлипывая. Присмотревшись в тусклом свете, нолдо понял, что это Линаэвэн — та, кого он должен был защищать. Дева сидела, сжавшись в комочек в углу, ее одежды превратились в лохмотья и на них виднелась кровь. Значит, пока он спал, в его камеру швырнули посланницу, и воин видел, что деве пришлось много хуже, чем ему самому. Как Химмэгиль и думал, так называемые гости обернулись кошмаром. И Нэльдор не выдержал… может быть, как раз из-за неё и не выдержал.
— Что с тобой?! Что они с тобой сделали? — обратился эльф к тэлерэ, вначале не касаясь ее, чтобы не причинить боль. — Ты держалась против самого Саурона, и что бы там ни случилось, я верю, что ты держалась так хорошо, как могла.
Эллет ничего не отвечала и продолжала всхлипывать.
— Линаэвэн! Линаэвэн! — звал Химмэгиль, не ведая, что дева, до сих пор остававшаяся для Саурона Безымянной, только что ушла с трапезы в отведенную ей комнату. Но сон шёл своим чередом. Больдог и Фуинор узнали имя пленницы, но всегда можно было узнать больше.
Линаэвэн подняла заплаканное лицо, протянула к эльфу руки и дождалась, когда ее обнимут. «Эльдэ» ничего не говорила — зачем, когда мог говорить настоящий нолдо?
А Химмэгиль и правда старался, как мог, поддержать деву, утешить её, и, кажется, ему это удалось, тэлерэ в самом деле успокоилась. Двое пленников сидели обнявшись, девушка положила голову на плечо воина, и тот гладил ее по голове.
Как бывает во сне, вскоре они, всё также обнявшись, оказались в лесу под звёздным небом, и не было рядом ни оков, ни крови.
— Видишь, я говорил тебе: не всё потеряно, мы можем ещё обрести свободу, — улыбаясь, говорил Химмэгиль. Он был уверен, что в самом деле говорил это прежде, хотя не мог бы сейчас сказать, когда. А Темные поняли, что нолдо не считает, что из плена можно будет освободиться, и по тому, будет бояться быть изуродованным или искалеченным.
— Ты мой последний защитник, — тем временем прошептала Линаэвэн. И получила ободряющий взгляд в ответ: «Я не подведу тебя, я сделаю всё, что в моих силах».
— Отведи меня домой, — негромко попросила тэлерэ: умаиар желали посмотреть, куда поведёт Линаэвэн её спутник. Темные знали, что пленники из Нарготронда, но не знали, где именно находится это тайное королевство.
Однако Химмэгиль, услышав Линаэвэн, замер в недоумении — как можно было говорить о том, чтобы идти домой? Ведь они обязательно должны были придти к Кирдану, а потом к Фингону, ведь от этого зависело так много! И пораженный внезапной мыслью, Химмэгиль захотел вскочить, отшатнувшись от своей спутницы:
— Кто ты?
…Но он обнимал уже не деву, а своего погибшего командира.
За спиной эльфа взвыли волки, и нолдо проснулся в холодном поту.
Однако умаиар не были огорчены: выполнив задание Повелителя и узнав имя посланницы, они продолжали сон, не надеясь получить четкую дорогу к Нарготронду (хотя попробовать стоило), но желая больше узнать о самих пленниках. И узнали. Понять, что ты находишься в колдовском сне, в наведённой грезе — задача не простая. Такое могли распознать лорды, менестрели, умеющие плести чары, или… такие, как этот.
***
Арохиру тоже снилось, что он пробудился в камере рядом с Линаэвэн. Темные не стали придумывать особый сон для каждого пленника, и Арохиру виделось все то же, что и Химмэгилю.
Когда Арохир услышал от Линаэвэн просьбу отвести ее домой, он тоже забеспокоился — воины Нарготронда так боялись выдать расположение своего города, что даже получив свободу, вряд ли бы рискнули возвратиться в Нарготронд. И к тому же у них было задание, которое они должны были выполнить… Встревоженный Арохир всмотрелся внимательней в свою спутницу и спросил:
— Отчего ты говоришь так? Ты ведь помнишь, куда мы должны прийти?
— Я так слаба, — прошептала Линаэвэн. — Я не смогу идти.
Арохир заколебался. Дева нуждалась в помощи и просила о ней — мог ли нолдо отказать?
— Тогда мы остановимся и отдохнём. А потом продолжим путь. — Пробудившееся сомнение не оставляло Арохира: дева только что просила вести его, а сейчас сказала, что не может идти. Но не известно, чем бы закончился сон, если бы Арохира не прервал голос Химмэгиля:
— Проснись!
Сам Химмэгиль, проснувшись в холодном поту под волчий вой, понял, что это был не просто сон; увидев рядом с собою спящего Арохира, нолдо решил на всякий случай разбудить и товарища.
***
Видя, что в подземелье один эльф будил другого, умаиар решили не мешать. Они достаточно разбирались в пленниках, чтобы понять: этих двоих сломать будет непросто. Так тому и быть — двое нолдор будут подвергнуты жестоким пыткам, и либо выдадут что-то, либо развлекут Повелителя и сдохнут.
***
Химмэгиль в подземелье будил Арохира, а Волк вёл Нэльдора по винтовой лестнице наверх, на крышу, обнесённую резной решеткой, где стояла подзорная труба и рядом с ней — пара скамеек. Поздний летний вечер сменился ночью, и первые звёзды были рассыпаны по небосклону.
— Ты знаешь, как этим пользоваться? — поинтересовался Волк, указывая Нэльдору на подзорную трубу.
Нэльдор остался один на один с умаиа, и знал, что ему нужно быть очень бдительным. Линаэвэн, которую увели, всегда медлила с ответом — верно, не только потому что она из тэлери. Значит, и ему стоит поступать так же. Но Нэльдору мешало то, что его мысли продирались словно через вязкую топь и путались. Если бы не усталость, не крайнее волнение, не еда и вино… наверное, он держался бы лучше.
— Звёздное небо прекрасно само по себе, — осторожно ответил эльф.
В Нарготронде не было обсерватории или чего-то подобного: большая часть города была скрыта в толще скалы, а башни на холмах были выстроены для дозора, не для наблюдения за звёздами. Но и эта башня была во многом для дозора, и тем не менее труба здесь была — не Саурон же её установил.
Волк понял Нэльдора с полуслова и усмехнулся:
— Скажи проще: ты не знаешь, как наблюдать за звёздами, и лишь смотрел на них. В этом нет ничего постыдного, я научу тебя.
Волк позвал орка-посыльного и распорядился принести часы и другие, необходимые им с «гостем» инструменты. Про себя Маирон надеялся, что Нэльдор совершит глупость, нарушит свое обещание «гостя» и даст умаиа повод заняться другими пленниками, которые уже явно заждались. То, что их до сих пор не трогали, было милостью со стороны Волка (которую, конечно, никто не ценил!), и, раз «гости» оказались столь неблагодарны, Повелитель не желал больше проявлять снисхождение. Но какими бы ни были мысли Маирона, на его лице оставалась доброжелательная полуулыбка.
Нэльдор же, услышав слова умаиа, пришёл в замешательство: учиться у Саурона? Или отказаться, сказать, куда именно твари надо идти и тем ударить по Ламмиону, Линаэвэн, Арохиру… Нэльдор медленно вдохнул и взял себя в руки: он вспомнил, что в трудной и неоднозначной ситуации лучше всего спрашивать самому.
— Скажи, разве тебе нравится смотреть на звезды? — Эльф посмотрел на Маирона. — Зачем же ты этому учился?
— Я не вижу пользы в рассматривании звёзд, — возразил умаиа, — но для меня нет ничего сложного в том, чтобы понять, как они движутся. Вот, смотри, — и Волк жестом привлёк эльфа, — я настроил трубу так, чтобы была видна Боргиль.
Нэльдор шагнул вперёд, пока не соглашаясь, но и не отказываясь прямо.
— Ты только настроил её, как настроили бы эльдар, но ничего в ней не менял? — настороженно спросил нолдо, загадав про себя: если Саурон приложил к ней свои руки, наложил чары, то, конечно, эльф откажется смотреть. Если же нет… то придется согласиться.
— Мой юный гость, — улыбнулся Волк. — Ты боишься, что я создал зачарованную трубу, и стоит в неё взглянуть, как твоя душа покорится мне?
— Не совсем так, — ответил Нэльдор. Он чувствовал себя глупо, но лучше уж пусть он испугается обыкновенной вещи и станет посмешищем, чем что-то ещё невольно выдаст. Хотя… в прошлый раз он как раз пытался быть осторожным, предупредить… — Моя душа тебе не покорится, но я не хочу оказаться околдованным.
— Нет, Нэльдор, я ничего не сделал с этой трубой, она досталась мне в превосходном состоянии. Но ты подал мне прекрасную идею. Я ещё не пробовал зачаровывать предметы, чтобы заколдовывать через них.
Волк задумался, увлечённый идеей, но почти сразу его раздумья прервал орк, принёсший инструменты.
— Господин, — склонился орк, — ещё две пары приняли твое приглашение. Их отвели мыться и штопаться.
Волк улыбнулся и движением руки отпустил раба.
— Итак, Нэльдор, у нас есть всё необходимое для наблюдения. Приступим к уроку?
Но Нэльдор застыл, потрясенный услышанным от Саурона о своей «помощи» и не сразу понял, что именно сказал орк. Нолдо не мог поверить что он, эльф, подсказал умайа мысль, как сотворить ещё больше зла. Но может, он просто лжёт — или?.. В ужасе от того, что сказал что-то лишнее, и от того, что Саурон мог теперь придумать благодаря ему, Нэльдор выдохнул:
— Будь ты проклят… — нужно было не соглашаться на эти «гости» с самого начала, молчать, и тогда… Саурон всё равно мог узнать нечто от других… И Нэльдор мрачно закончил. — Но я посмотрю в эту трубу, раз она не зачарована.
— Гости не проклинают, — с холодом в голосе заметил умаиа, но тут же, смягчившись, пожурил юношу. — Ты слишком горяч, Нэльдор, и вместе с тем слишком непостоянен. Хватит уже быть ребёнком. И хватит каждый раз капризничать, ломаться, а потом всё равно соглашаться. Мы заключили с тобой сделку, ничего от тебя не требующую, и, если ты что и сделал не так, то лишь потому, что либо хотел обмануть меня, либо судил меня по себе. Но я всегда был честен с тобой. Я не нарушал условий, я не строил козней, и я дал даже больше, чем обещал, не тронув ни одного из твоих спутников. Ты несёшь зло в своем сердце, Нэльдор, вот в чем правда. И потому твоя звезда отвернулась от тебя. Но оставим ссору: в очередной раз я ищу примирения. Давай начнём урок. Смотри, при помощи этой линейки, часов и трубы мы будем следить за ходом звезд и устанавливать взаимосвязь меж ними. Давай начнем с созвездия Вильварин.
Нэльдор выслушал умаиа, но лицо юного нолдо не смягчилось. “Не тронув ни одного из твоих спутников! Именно поэтому те, кто отказался идти в гости, теперь соглашаются?» — думал про себя Нэльдор. Саурон несомненно лгал, и теперь эльф получил этому подтверждение. Но Нэльдор уже сожалел о сорвавшихся с губ проклятьях и теперь старался сдерживать себя, а потому не стал ловить Саурона на слове и говорить ему: “Раз ты лжешь мне в одном, значит, мог солгать и в другом”. Ведь в одном Темный несомненно лгал: не мог же Нэльдор, “глупый и сопливый”, как сказал Саурон, придумать способ творить зло, какой не пришёл на ум коварному умайа. Более того, не известно правда ли, что Линаэвэн и Ламмиона после ужина и “беседы” не отправили на пытки, а ещё двоих нолдор избавили от них.
Но неужели это значит, что всё было зря? Что он совершенно зря пришел к Саурону и только выдавал и терял, но никого не защитил? Мрачный Нэльдор подошёл к трубе и взглянул в нее: вреда от этого точно никому не будет. Особенно если сейчас можно будет молчать. И даже если молчать Саурон не даст, можно меньше отвечать и больше спрашивать. А как проговориться, спрашивая об этой трубе? Что Нэльдор прежде не пользовался ей, Саурон уже знал; а другого так не узнать.
Нэльдор очень надеялся, что не узнать.
А Волк, как хороший учитель и настоящий наставник, стал показывать Нэльдору, как производить измерения и записывать результаты в свиток.
***
Пока Волк любовался с Нэльдором на звёзды, в подземелье пришла пора заняться остальными парами.
— Вам дали время подумать, — говорили орки, заходя к пленным. — Либо вы смирите гордыню и станете гостями Повелителя, либо жестоко поплатитесь за свою заносчивость.
Искусство вести допрос — вещь тонкая, трудная, где даже мастерство не всегда обещает успех. Как и у любого мастера, на стадии предварительной подготовки у Фуинора и Больдога был ряд универсальных приёмов, позволяющий рассортировать материал, прикинуть, кто на что пригоден, и слегка отшлифовать заготовки. Проведя около двух часов в камерах, наблюдая за мучением друг друга, нолдор дали результаты слегка неожиданные (как это часто бывало при сортировке), но вполне приемлемые: все наблюдатели, ожесточились и не желали даже думать о предложении Повелителя. Кроме одного. Наблюдатель из Третьей пары не смог больше выносить мук распятого перед ним раненого товарища и согласился. Прекрасно.
А Лаирсул просто не мог поступить иначе. На глазах нолдо (Тёмные его имени, как и имен других, пока не знали) били кнутом его друга и после оставили окровавленного на стене. Лаирсул был целителем, и он не просто видел, но ощущал, что Бэрдир нуждался и в отдыхе, и в еде, и в питьё, а прежде всего — в избавлении от пытки и лечении. Саурон же в обмен на все это требовал отнюдь не тайн. Да и какую тайну выдал бы целитель? О том, что они из Нарготронда, Тёмные не знают, значит, и спрашивать не будут. А о содержании письма не знал сам Лаирсул.
Согласие «наблюдателя» из Третьей пары уже было победой для умайар, но дела обстояли того лучше: трое гордецов, ответивших вначале насмешками и распятых на стенах, уже не выглядели такими непоколебимыми. Они сомневались и страдали: боль подтачивала их, на что и был расчёт. Выносить страдания, когда ты знаешь, почему ты молчишь, почему упорствуешь, много проще, чем мучиться без видимых причин, когда, казалось бы, от тебя не требуют ничего. Один из троих, Ардуиль, явно колебался, и тогда им всем было повторено приглашение.
Третья пара покидала подземелье, и Темные открыли двери в других камерах, чтобы все еще упорствующие товарищи видели уходящих.
— Повелитель даёт вам последний шанс. Примите его приглашение, или познайте его гнев, — говорили пленникам орки.
И тогда ещё один эльф уступил требованиям, причем тот, от кого вовсе не ждали: гордый эльф из Шестой пары молчал в ответ на слова Саурона, молчал, когда висел на стене, и не подавал ни малейших признаков того, что готов сдаться. Так порою бывало с пленниками, и Тёмные любили такие сюрпризы.
Таугатол молчал прежде всего из гордости. Время шло, и терпеть боль становилось всё труднее, но эльф поддерживал себя мыслями о том, что держится, как подобает воину. А потом пришли орки и сказали, что это все ещё не пытка, что жестокое наказание впереди, и оно ждёт отказавшихся. Таугатол понимал, что не сможет выдержать грядущее наказание так же гордо, молча. Просто не сможет. И не было причин, терпеть это все — их же даже ни о чем не спрашивали! И когда Таугатол увидел, как уходят другие (что принесло минутное облегчение — он не первый — и стыд за это облегчение), нолдо не выдержал и сказал:
— Я пойду.
Всего два слова. Хорошо, что из товарищей их слышал один Долхэн, всё это время бывший рядом.
***
Первым делом Бэрдира и Лаирсула привели в лазарет, зашить раны. Им прислуживали девушки из Дортониона: тихие, молчаливые, совсем юные. Промывая и зашивая рваные раны от хлыста, они не могли удержаться от слёз, и несколько капель упали на рассечённую грудь Бэрдира. Раненый дёрнулся, и игла пошла вкось, разрывая уже зашитое.
— Разве так зашивают?! Дайте лучше мне, — не выдержал Лаирсул. Он и усталый справится лучше.
***
Шестую пару тем временем повели мыться в ту же комнату, где раньше была Линаэвэн со спутниками.
С трудом дошедший до ванной Таугатол, опустив голову, стал смывать грязь.
— Как думаешь, зачем Саурон так хочет добиться нашего согласия? — спросил Долхэн, бросив краткий взгляд на прислужницу-аданет и покачав головой: сколько времени их уже тут держат, с Дагор Браголлах? Или рядом с Сауроном столько не выжить? — Могли же и силком утащить… «в гости».
Таугатол поднял опущенную голову и обернулся к другу. Нолдо чувствовал себя сломленным; он считал, что важным было выдержать, отказаться, а он согласился. И теперь придётся сесть с Сауроном за один стол и делать вид, что пришёл в гости.
***
Для Фуинора вечер только начинался: после очередной выходки Нэльдора Повелитель разрешил Фуинору заняться ещё одной парой пленных. Выбрал пал на Вторую пару — Ардуиля с Тавроном.
Нэльдор слишком долго испытывал терпение Волка: за столом он назвал Повелителя Сауроном, потом проклял, да и вообще держал себя вызывающе. Если такой дерзкий — сиди в подвале и гордо терпи допросы, а раз пришел за стол Господина, то укороти язычок. Но Нэльдор постоянно нарывался, и за это более чем заслужил наказание. Щенок был готов обвинить Волка во всём, притом считая себя светлым и чистым — Маирон презирал таких ничтожеств, даже не могущих взять на себя ответственность за поступки, уверенных в своей чистоте. Но умаиа не позволил чувствам отразиться на уроке, продолжая воодушевлённо и интересно рассказывать нолдо про звезды. Когда истекло полтора часа, умаиа сказал:
— Я вижу, у тебя слипаются глаза, Нэльдор. Отложим продолжение урока до завтрашней ночи. Пойдём, тебя проводят в твою комнату.
***
Когда Саурон закончил «урок», Нэльдор напрягся ещё больше. Нолдо был утомлен, ему так и не удалось отдохнуть после дороги, а что ждало его теперь? Наблюдение за звёздами было… возможно, наиболее безопасным занятием в «гостях». Вот только… не было ли оно бесполезным?
— До завтрашней ночи? — переспросил Нэльдор. — Для чего? — Не дожидаясь ответа, нолдо горько махнул рукой.
Волку такое пренебрежение, конечно же, не понравилось. Щенок был наглым и заслужил трёпки. Тем не менее, Маирон ничего не сказал, и лишь жестом предложил Нэльдору идти вниз. Часть пути они проделали вместе.
— Надеюсь, ты хорошо отдохнёшь в этих стенах, мой пещерный житель, — сказал Волк на прощанье. Потом он свернул в свои покои, а подошедшие орки проводили Нэльдора в отведённую ему комнату; рядом с комнатами Ламмиона и Линаэвэн.
Напряжение отпустило эльфа только тогда, когда Саурон оставил его. Но эльф гадал, надолго ли его оставили одного и терзался страхами, ведь узнав, что они из Нарготронда, умаиа будет вытаскивать из них совсем не пути звёзд, а пути в город… И всё это из-за него, Нэльдора. Совершенно обессиленный, юноша рухнул на кровать и уснул, уронив голову на переплетённые пальцы.
***
Две пары согласившихся держали раздельно, не давая пересечься друг с другом. Пока одни мылись, другим зашивали раны, и наоборот.
Таугатол и Долхэн покинули ванну, и только тогда туда привели Третью пару — Бэрдира и Лаирсула. Целитель помогал товарищу смыть грязь и кровь, вымылся сам, после чего их проводили в комнату рядом с первыми «гостями»; сославшись на позднее время, им принесли еду и ушли.
Лаирсул не ждал, что их так просто оставят одних, а Бэрдир мрачно заметил:
— Это неспроста: или согласие действительно много значит, или для нас готовят нечто «особенное».
— Увидим, — отозвался недавний наблюдатель. — Что гадать? Если ты прав, нам понадобятся силы.
Они поужинали и легли спать, не зная, что было с их товарищами в эту ночь.
***
Об оставшихся в застенке нолдор вначале словно забыли: один все так же был растянут на стене, другой, привязанный к креслу, мог наблюдать за товарищем или дремать. Однако спустя некоторое время, Первую и Четвертую пары из-за ран пришлось отвязать и проводить в камеры, где нолдор получили еду и отдых.
— Этот отдых вам за то, что Нэльдор придумал для Господина новый способ накладывать чары, — было объявлено пленным.
***
Второй паре (Ардуиль и Таврон) Маирон решил преподать совсем иной урок.
Получив приказ Повелителя, Фуинор и Больдог усмехнулись, и один из сыновей Больдога вошёл в камеру к нолдор — к тем, где растянутый на стене пленник колебался, не стать ли ему гостем. Зря не стал.
Для начала орк, всё также не задавая вопросов, поглумился над Ардуилем, а потом высек его крест-накрест поверх рубахи. Ещё одни окровавленные лохмотья — как знак. Но в этот раз, для пленного, кнут был лишь началом. Рубахе дали вымокнуть в крови, потом её срезали и положили на колени наблюдающему (Таврону), и вновь занялись пленным у стены. Повелитель приказал не усердствовать пока, и потому орк не стал травмировать эльфа дальше, зато занялся лечением — прижигая небольшие раны и зашивая по живому более глубокие. Орк не спешил: от его входа в камеру и до момента, как он закончил, прошло бесконечных полтора часа непрекращающейся, но чередующейся боли. Когда всё было сделано, орк напомнил:
— Вы здесь и терпите всё это лишь по своему желанию. Станьте гостями Повелителя, и ваши страдания закончатся.
Но пленники снова отказались сдаться, и это был дурной знак. Однако следивший за происходящим со стороны Больдог решил попробовать ещё раз. Зайдя в камеру, он окинул взглядом нолдор и заметил:
— Глупо страдать ни за что и самому назначать себе страдания.
Но в ответ только что прошедший пытку нолдо (Ардуиль), предложил Саурону самому отправиться погостить в Чертоги Мандоса.
Тогда пленников отвязали и отвели отдыхать в обычную камеру, каждого приковав к своей стене, напротив друг друга. Эльфам принесли миску ароматной каши с мясом и ещё кувшин воды, которые поставили лишь возле наблюдателя (Таврона), так, что второй пленник не смог бы дотянуться. Зато Таврон мог или есть и пить в одиночестве, или отказываться от еды и воды, мучая себя самого, или… позвать орков и согласиться стать гостем.
***
Когда нолдор остались одни, Таврон первым делом попытался протянуть кувшин с водой Ардуилю, но цепь не позволяла дотянуться.
— Твари, — резко бросил Таврон, вновь ставя кувшин на пол. Пить очень хотелось, да и есть тоже, а Ардуилю, должно быть, и того больше. Таврон так долго смотрел на мучения товарища, а теперь должен будет смотреть, как Ардуиль страдает от голода и жажды? Нолдо тряхнул головой. — Отдохнём и попробуем вместе. Ты со своей стороны, а я со своей.
— А не дотянемся? — устало ответил тот, кто, наконец, не был растянут. — Мне уже лучше, а это… я потерплю. Разве и ты не ждал худшего? Хоть ты напьёшься, друг.
— Не дотянемся, попробую добросить, — упрямо ответил первый. — Что есть, то разделим.
***
Этой парой больше не интересовались: пусть чахнут от жажды над кувшином воды, один вынужденно, другой… на своё усмотрение. Ведь второй не просто должен терпеть лишения, он сам должен заставлять себя отказываться от воды и пищи.
А у Темных было чем заняться и помимо Второй пары.
Больдог с Фуинором как раз подводили итоги и обсуждали планы: Пятая пара была первой отослана на отдых, от них без труда удалось узнать имя Линаэвэн; Третья и Шестая пары выбрали быть «гостями» Повелителя; Первая и Четвертая пары из-за ран были вынуждены получить отдых; Вторая пара «отдыхала», пытаясь разделить воду и пищу. Умаиар обсуждали оказавшихся в их руках пленных и записывали те слабые места, что удалось у них нащупать за первый вечер.
***
Тем временем Таврон и Ардуиль продолжали разговор. Раненый нолдо, собирая силы, снова обратился к другу, пытаясь уговорить его:
— Поешь и выпей хоть немного: что, если ты перебросишь мне кувшин, а я не доброшу назад?
— А если орки только того и ждут? Чтобы я смог напиться, а потом лишить тебя воды. Не зря же Тёмные всё так устроили.
Довод казался разумным, и оба нолдо тяжело замолчали. Однако время шло, в камеру никто не заходил, и Ардуиль сказал:
— Я готов попробовать дотянуться, — но все мышцы у эльфа болели, а свежие раны были против любой попытки движения, и арафинвинг поправил себя. — Или скорее поймать кувшин, — такая задача казалась посильнее. — Только ты пей первый. И кувшин заодно легче станет, мне так будет ловить проще.
Таврон видел, что особого выхода у них все равно нет и согласился, но лишь наполовину: он выпил треть воды, а кашу есть не стал вовсе. Голод терпеть было легче, чем жажду. Не тратя времени эльф поспешил перебросил кувшин другу.
Камера не была слишком велика, и Ардуилю удалось поймать драгоценный кувшин. Если бы не растягивание и не кнут, поделиться едой и водой друг с другом было бы совсем легко, но из-за боли Ардуиль едва смог поймать миску, и часть каши просыпалась на пол. Но теперь у него была вода и еда! Каша давно остыла, но разве это было важным? — Однако первым делом эльф так же приник губами к кувшину, утоляя жажду (хотя по мнению Таврона, Ардуиль выпил слишком мало), а потом съел половину каши. Таврон улыбнулся, а друг уже бросал кувшин, и затем миску обратно. Бросать Ардуилю было сложнее, чем ловить.
Натянув цепь, Таврон сумел поймать кувшин; миска же, не долетев, разбилась о каменный пол, испачкав нолдо остатками каши.
***
Умайар видели, что Вторая пара придумала, как отчасти облегчить свою участь, хотя половина каши так и осталась на полу, дразня и маня голодных и не доставшись никому.
Что же, наутро им принесут новую воду и пищу, но учтут ошибки.
========== 5. Замыслы. ==========
Шестую пару Повелитель хотел видеть лично.
Нэльдор уже спал, когда Таугатол и Долхэн, внутренне напрягшись и собравшись, несмотря на усталость, шли на встречу с Сауроном. Нолдор всё ещё не понимали, зачем умаиа понадобилась эта игра в гостей и принуждение к ней.
- Может быть, он просто так издевается? - предположил Долхэн. - Мог допросить и отравить в любое время, а так все случится словно бы по нашему желанию и согласию.
Таугатол не ответил и лишь неопределенно пожал плечами. Сейчас он меньше мучился стыдом и виной, подумав, что, может быть, он ещё покажет себя перед врагом. А если их будут спрашивать о тайнах, то будет цель, ради которой нужно терпеть и молчать. Самое трудное - терпеть бесцельно.
Таугатол ещё по пути заметил: их ведут в покои Ородрета! Разумеется, захватив крепость, Гортхаур не мог не занять покои наместника. Вместо наместника Финрода - наместник Моргота.
***
Когда дверь отворилась, Повелитель оторвался от свитков, лежащих на его рабочем столе, и поднялся, приветствуя вошедших.
Второй стол, уставленный свежим хлебом, жареными курами, бульоном, свежими и пареными овощами, только что сорванными травами и вином, благоухал и манил к себе. Однако эльфы смотрели на пищу с подозрением, и каждый, в меру его способностей, пытался отыскать на ужине следы заклятий, но не мог ничего найти; впрочем, близость умаиа могла мешать им.
- Рад, что вы, как и некоторые другие ваши товарищи, приняли мое предложение, - продолжил Волк. - Познакомимся и начнем ужинать?
***
Первое, что предложил им Саурон, – представиться… Он в самом начале требовал назвать имена. И сколько имён он уже знает? Согласился гостить - теперь представляйся и садись за стол.
Нолдор вновь посмотрели друг на друга. Познакомиться, узнать имя - то, ради чего Саурон всё и затеял? Или сейчас пожелает узнать и большее? Имя Таугатола не было тайной… Что Саурон узнает хотя бы по смыслу, “крепкий шлем”? Что его обладатель - воин? Это ещё его орки узнали, жаль, не убил больше.
- Моё имя Таугатол, - сжав зубы, ответил один из нолдор. Ипоймал себя на мысли, что он и правда начал расслабляться, несмотря на присутствие Саурона рядом: хотелось не сесть, а лечь, дать настоящий отдых рукам и ногам. Отдых, а лучше сон, был нужнее ужина. Но как же хотелось пить… И Таугатол сел за стол, не дожидаясь особого приглашения.
Второй эльф, помедлив с ответом, наконец решился и кратко произнёс:
- Я Долхэн, - сказав это, пленник посмотрел на оборотня и чуть усмехнулся: пусть теперь Саурон гадает, что значит “Темноглазый”, имя это или прозвание. Потом нолдо сел рядом со своим товарищем.
А Таугатол ждал, что еще скажет и спросит враг. С удивлением нолдо осознал, что будет едва ли не рад допросу под личиной трапезы. Цель, опора были сейчас нужнее всего, как бы ни хотелось ему пить…. да и есть тоже.
- Таугатол и Долхэн, - повторил Волк, кивнул и тоже сел за стол. - Прошу, угощайтесь.
Часть времени прошла в молчании. Как радушный хозяин, умаиа дал “гостям” время утолить первый голод. И лишь через несколько минут заговорил:
- Нэльдор сказал мне, что вы из Нарготронда, но некоторые раньше жили и здесь, в этой крепости, - Волк не знал, был ли кто из его пленников раньше жителем Минас-Тирит, и решил действовать наудачу. - Вижу, что тебе, Таугатол, знакомы эти стены; надеюсь, тебя не было здесь во время осады.
Разумеется, слова Саурона выбили у пленников почву из-под ног, как умаиа того и хотел: чем больше некто волнуется, испытывает эмоций, тем больше ошибок он совершает. В ушах нолдор эхом отдавались слова “Нэльдор сказал…”
- Что ещё тебе известно? - наконец порывисто спросил побледневший Долхэн. Он хотел дать Саурону разгадывать загадку, что значит “Долхэн”: имя это или прозвание… Но теперь эти уловки показались мелкими и бесполезными, враг знал куда большие тайны.
Таугатол поднял голову и хмуро посмотрел на лучащегося беззаботностью Саурона. Как он добился от Нэльдора этого рассказа? Ядами, чарами или… неприкрытыми пытками? Над ними умаиа пока только издевался, сообщая, что уже узнал о Нарготронде, и напоминанием о тех, кого он же убил в осаду.
- Ты знаешь, что спаслись немногие, - сквозь зубы ответил Таугатол.
- Не так уж и мало, - возразил Волк. - Если бы Минас-Тирит не была оказана помощь, думаю, и вовсе никто бы не спасся. Феанорингам здорово досталось тогда, но как же они удивили меня своим прибытием!
Волк говорил спокойно, вспоминая поражение минувших дней - было, что там. Артаресто ускользнул прямо из рук – этодосадно. Но война продолжалась, и игра тоже - как времена той осады вспомнит Таугатол? Волку не было важно знать, был этот пленник при осаде или нет - умаиа просто прощупывал эльфа. Таугатол старался скрыть, участвовал ли он в той битве; Саурон был прозорлив и многое мог увидеть. И теперь узнал – этот нолдо умеет настолько владеть собой, что может утаить нечто даже от него, Повелителя Волков. Такое могли немногие, и эта информация была куда важнее правды об осаде.
- Всему своё время, тебе тоже достанется, - огрызнулся Таугатол. Нолдо старался говорить как можно сдержанней, но сейчас все его мысли были заняты только одним: что еще удалось узнать Саурону?
- Фи, - отозвался умаиа. - Я ожидал от тебя более оригинального ответа. Нет ничего более жалкого, чем бессильные угрозы того, кто ничего уже не может и лишь мечтает. Это удел слабых. Я надеялся, что ты хотя бы поднимешь кубок за союзников, а ты их даже не упомянул. Или, быть может, ты их так и не простил за Хэлкараксэ? - сказав о Льдах, Волк наблюдал за реакцией обоих.
- Подниму, - ответил Таугатол. Да, сам он был только бессильным пленником, но народ нолдор не был бессильным. Следом за товарищем поднял кубок и Долхэн.
Казалось бы, упоминание Хэлкараксэ должно было навести на мрачные мысли тех, кто переходил Льды… Но вопрос и воспоминание стали неожиданной, едва ли желаемой врагом, поддержкой. Феанорингов оба простили, и Долхэн, и Таугатол*(1). Когда путь, что казался бесконечным, был позади, и засияла Ариэн, и заключались союзы.
Волк отметил про себя, что на этих двоих не лежит тени Хэлкараксэ, и продолжил, заговорив со вторым пленным:
- Мне многое стало известно, Долхэн, - это не звучало бахвальством. - Что именно тебя интересует из того, что я знаю?
Долхэн помедлил: Гортхаур ответил - и ничего не сказал по сути…
- Мне интересно многое. Считай меня любопытным, - ответил Долхэн, и Волк рассмеялся чистым смехом:
- Это хорошо, что ты любопытен. Я люблю любопытных.
- Любишь, но не любишь утолять любопытство?
- Ты спешишь меня обвинить, но сам не спросил, ни о чём конкретном. Что ты хочешь знать? - Волк посмотрел на эльфа в упор.
Долхэн сформулировал яснее:
- Прежде всего, узнал ли ты что-то, что касается Нарготронда?
- Немного, - отозвался Волк. - Ваш город находится в спрятанных у реки Нарог пещерах, так что, живя там, вы почти лишены радости мира вокруг. Даже звёзды бедный Нэльдор может наблюдать, лишь когда позволяет служба, которой он так гордится. Но притом, потеряв мир вокруг, вы так довольны творением рук своих, что не чувствуете себя обделёнными, любите свой город и вполне счастливы в нем, - Волк перечислил вслух все, что знал, но не столько даже для “гостя”, а чтобы подвести черту для самого себя. - Как видишь, совсем немного. Ах да! Рядом есть леса, снабжающие вас дичью, и кроме стражников у вас есть охотники. Между прочим, один такой охотник, Ламмион, завтра утром покидает крепость. Думаю, он поскачет в Нарготронд, но при этом отчаянно боится, что я буду за ним следить, словно мне нечем больше заняться, - Маирон улыбнулся. - Вы приписываете ложь мне, но пока что я не обманул ни одного из вас, так что… боюсь, вы ожидаете от меня того, что есть в вашем собственном сердце, а не того, что есть во мне.
Вопросы Долхэна словно поставили всё на свои места для Таугатола. Сейчас они с Долхэном искали бреши в обороне своих границ. Знаешь слабое место – знаешь, и где защищать. Плохо было только то, что Саурон выяснил, откуда они, но о Нарготронде тварь знает лишь то, что мог понять по названию. Или больше, но умалчивает об этом…
- Ты никому не лгал, никому не угрожал, никого не мучил и не пользовался своей силой, - произнёс Таугатол без явной иронии в голосе. - Нэльдор просто пожелал рассказать тебе, где живёт.
Долхэн боялся, что товарищ сейчас вызовет на себя гнев умаиа, и попробовал сменить тему, сказав:
- А когда и как вы на Севере узнали само имя наших пещер? Если ты сам знаешь, как это было, конечно.
Но Волк словно не услышал вопрос Долхэна и посмотрел на первого эльфа:
- А ты сам, Таугатол, ты сам никогда не обманывал, не угрожал, не допрашивал, не запугивал? Или ты после этого всё равно остался честным и чистым?
- Я воин, - просто ответил Таугатол. Что было пояснять ещё? Что допрашивать ему как-то не доводилось, хотя другим его товарищам и выпадало, а военная хитрость или желание сберечь тайну не является злом? Что у него есть долг? Объяснять это Саурону –последнее дело, и Таугатол выпрямился. - Я вновь хочу поднять кубок: за всех, кто пал в борьбе с вами, и всех, кто продолжает сражаться.
Волк вздохнул. Он хотел выдержать дружеский тон беседы, но нолдор зарывались, и пришло время их осадить.
- Ты долго ждал, прежде чем согласился прийти, Таугатол, а теперь ешь и пьешь, зная, что твоих товарищей пытают: ведь тебя предупредили, что это последнее предложение. И ты именно тогда согласился: принял приглашение из страха перед началом пыток. А теперь ты сидишь передо мной, как ни в чём не бывало, - видя, как дернулся Таугатол при этих словах, Волк усмехнулся, а потом продолжил: - С головы Нэльдора и волос не упал. Мы ужинали, потом смотрели на звёзды, я учил его следить за их ходом. Теперь ваш товарищ отдыхает в своей комнате. Вы встретите его за завтраком и сможете во всём убедиться сами.
Как ни умел Таугатол владеть собой, слова Саурона были подобны удару. Он согласился стать “гостем”. Но не сразу, а испугавшись, что не выдержит пыток… Эльф побледнел; он и правда не думал сейчас о друзьях.
Видя состояние товарища, Долхэн поспешил прийти ему на помощь:
- Говоришь, Таугатол согласился только перед началом пыток? Хочешь сказать, до сих пор орки мучили Таугатола без твоего ведома?
Увы, но эти слова не стали поддержкой для Таугатола. Да, он согласился не перед началом пыток, а после долгого растягивания… но он не выдержал, оказался слабее, чем думал.
- То ожидание, что Таугатол провел в камере на стене, - презрительно скривился Саурон, - это была не пытка, просто неудобство.
Нолдор ответить было нечего. Все замолчали.
Тогда Волк, посчитав тему исчерпанной, начал неспешно ковырять вилкой курицу и обратился уже к обоим “гостям” с тем же вопросом, что и к первой паре - что эльфы думают о человечьей привычке растить животных, чтобы потом съесть?
Долхэн посмотрел на птицу и качнул головой:
- Люди есть люди, это - не мы.
- Однако это и правда, весьма удобно, - заметил умаиа. - Мой повар растит и готовит своих кур каким-то особым образом, и вы видите сами, получается божественно. Лесная птица не будет столь нежной.
- Хочешь сказать, ты не пробовал дичь, приготовленную вкуснее? - продолжил дерзить Долхэн.
- Ты в который раз приписываешь мне не моё. Я сказал, что домашняя птица нежнее, но не говорил, что эльфы дурно готовят дикую. Однако я никогда не пробовал, как вы готовите кур. Быть может, ты приготовишь? Для меня и для всех своих товарищей, ведь в подземелье им дают не лучшую пищу.
***
Пока Саурон и Долхэн разговаривали, Таугатол хмуро смотрел перед собой. Его волновало всё то же: он оказался слабее, чем считал себя. Потому что у него не было причины держаться. И тогда эльфа осенила мысль, что нужно сделать - сейчас причина держаться гордо появится! Эльф взял со стола нож, медленно начал резать им курицу, и, когда Саурон договорил, сделал вид, что тоже хочет вступить в беседу:
- Нет, мы не станем… - и метнул нож, метя в глаз Саурону.
Скорость и ловкость Волка, аину по природе, были выше, чем у эльфов, и он давно ждал подобной выходки от этой пары, а потому был начеку: Волк без усилий перехватил нож в полёте.
Таугатол знал, что шанс убить умаиа, к тому же наместника Моринготто, столовым ножом крайне мал, но не попробовать всё же не мог. Долхэн же, как только понял, что происходит, попытался поддержать товарища или хотя бы отвлечь внимание Саурона, давая время Таугатолу для новой атаки; нолдо бросился вперёд, на умаиа, но налетел на незримую преграду.
Сокрушённо покачав головой, Волк посмотрел на Таугатола, удерживая обоих Волей на месте:
- Из трёх оставшихся пар две я велел отвязать, накормить, дать отдых. Но ты нарушил свое обещание быть гостем, Таугатол. И теперь одну из пар вернут в камеру и накажут за твоё вероломство. Ты слаб и низок, нолдо, хотя и мнишь о себе обратное. Даже тень пытки заставила тебя принять приглашение: все твои товарищи видели это. А теперь я уязвил твоё самолюбие, и ты решил напасть на меня за столом, без объявления войны. Ты не благороден, как думаешь о себе, ты поступаешь трусливо и подло. Попроси прощения и впредь не веди себя так, и я прощу тебя, и наказания твоим товарищам не будет.
Волк убрал воздействие чар, позволяя “гостям” пошевелиться.
- Жаль, - произнёс Таугатол, когда Саурон отпустил его.
Эльфы улыбнулись друг другу: теперь всё действительно встало на свои места. Пусть их попытка и была неудачной, пусть они и поплатятся за эту попытку, но оно того стоило. Они не “гости”, они пленные воины. Саурон, конечно, попробовал отравить их победу, заявив, что за попытку нападения накажут других… Но слова умаиа вызывали в эльфах лишь отвращение - тем сильнее, чем более искренне вещал захватчик и палач о нападении без объявления войны, подлости и обещаниях.
Пока нолдор многозначительно улыбались друг другу, Волк с полуулыбкой наблюдал за хорохорящимися пленниками. Значит, Таугатол не чувствовал себя слабым и виновным… Видимо, как и многие эльфы, Таугатол полагал, что если он ведёт себя подло с врагами, с Тьмой, то он не становится подлым сам, он остается благородным. Очень полезное для Тьмы заблуждение.
А Таугатол, по мнению Маирона, был великолепен. Он смотрел на Волка не столько с ненавистью, сколько с недоумением, как на того, кто вздумал бы попрекать странников дорожной пылью на плащах, а охотников - тем, что убивают зверей.
Про себя Таугатол жалел, что с самого начала не додумался – “гости” можно превратить в засаду. Возможно, Саурон не ждал бы нападения от только что вошедших “гостей”, а рассчитывать с ним можно было только на неожиданность. Вот только те двое, что теперь пострадают… Не просить же прощения у врага, в самом деле! “Прощения - у тебя?! Никогда,” - едва не ответил эльф. Только… он считал, что никогда не примет приглашения врага, а принял. Что, если после он будет просить прощения - и не ради того, чтобы помочь товарищам?
По красным пятнам на скулах и сжатым зубам Таугатола умаиа видел, что воин делает трудный выбор. Но Волк не собирался ничем помогать эльфу: любой его выбор будет на руку Тьме. Или Таугатол из гордыни откажется просить прощения и тем самым сделает еще один шаг прочь от Света, а после будет терзаться муками совести (или даже не будет!); или Таугатол попросит прощения, и при его-то гордыне для него это будет равносильно надломлению себя - и тем скорее он окажется во власти Повелителя Волков.
- Знаешь, - задумчиво сказал Маирон, рассматривая, как эльф борется с собой, - возможно, ты устраиваешь меня куда больше, чем ты думаешь…
- Война объявлена давно и начата не нами, и мы ненавидим тебя, - выпалил Таугатол. - Но я могу попросить у тебя прощения… Только как я узнаю, что это не бессмысленно? Что ты через минуту или час не отыщешь другой причины для наказания, хотя бы я и не пытался напасть вновь? - нолдо в самом деле не собирался пробовать снова. Сейчас. Когда враг начеку. Но если Саурон захочет наказать его товарищей, то он может назвать причиной что угодно. Хоть то, что эльф откажется от ужина, хоть то, что, выходя, в ноги не поклонится. - Вдруг ты начнёшь мучить их просто по своему желанию, а скажешь, что это не наказание?
- Как назвал растягивание на стене не пыткой, а “просто неудобством”, - ответил Долхэн, одновременно напряжённо думая: отчего их сейчас отпустили, позволили снова шевелиться? Эльф не находя ответа, не знал, что и думать.
Волк снова проигнорировал Долхэна:
- Я не отыскиваю причин. Я вообще предпочёл бы обойтись без пыток. Но поскольку ты мне не поверишь, утешай себя тем, что хоть сколько-то времени ты своим товарищам да дашь. И заметь: тебе это ничего не стоит, зато дорого для них. Пленники часто мечтают о минуте отдыха, ты же можешь им дать столько, сколько пожелаешь.
- Х-хорошо, - выдохнул Таугатол. - Я прошу прощения. - Прощения у врага за то, что поступил, как и подобало воину. Исправил тот провал, что допустил, согласившись прийти сюда. Вопросы Долхэна, его попытки выяснить нечто важное для отряда были замыслом товарища, это он пришёл как разведчик; а попытка Таугатола ударить ничего не дала. И потому просить было столь непросто. Теперь же Таугатолу оставалось только исправить самую главную ошибку: то, что он вообще согласился придти сюда. Разве что… подождать, не хочет ли Долхэн спросить ещё о чём-то… Но, скорее всего, они всё равно не узнают того, что хотят: ведь Саурон будет лгать.
Из задумчивости нолдо вырвал голос Оборотня:
- Видишь, как просто? - усмехнулся Волк. - Простая учтивость.
Про себя же умаиа отметил, что стоит разделить этих эльфов, тогда проку будет больше. Но это после, а пока Маирон слегка откинулся в своем кресле, из которого даже не вставал, и обратился к Долхэну:
- Конечно, ты можешь не готовить, мой гость. Поступай как хочешь, я переживу, если ты не удовлетворишь моё любопытство, а ваши товарищи внизу будут получать кашу из прелой крупы. Не хочешь накормить их нормальной едой – твоё право. Кстати… А что, если с завтрашнего дня они будут есть только то, что ты приготовил? Ничего не приготовишь, значит, это и будут есть.
- Ты умеешь играть словами, - процедил сквозь зубы Долхэн. Почти несерьёзное предложение стать поваром быстро обратилось в угрозу и требование службы.
“Ещё одна причина для сопротивления”, - подумал Таугатол. До того он не знал, что такое эти гости, теперь знал - склонение к согласию стать рабом Севера.
- Повторю: я не стану твоим рабом в обмен на кашу и мясо, хоть для себя, хоть для всех, - твёрдо ответил Долхэн, вторя мыслям товарища. Эльф был уверен, что умереть с голода Саурон пленникам не позволит и так.
- Долхэн, вы погрязли в своем падении и не видите этого, а мне ты говоришь, что я играю словами? - усмехнулся Маирон, как ни в чем не бывало продолжая поздний ужин. - Если бы я хотел сделать тебя рабом, я отправил бы тебя в рудники, где сейчас ломают камень все, кто выжил в этой крепости. Ты же можешь просто кормить своих друзей. Или держать их впроголодь. Твоё дело.
- Если я соглашусь готовить для тебя, прислуживать тебе – вот что будет падением, - фыркнул Долхэн.
- Пока что ты отказываешься готовить для своих родичей. Я бы назвал падением ставить свою гордыню выше заботы о своих товарищах, - так же спокойно возразил Маирон.
Долхэн сжал зубы, и тогда ему на помощь пришел Таугатол:
- Нэльдор назвал имя Ламмиона, и ты знаешь, что он охотник; свои имена мы назвали сами. А о других ты что-нибудь знаешь? Как их зовут, чем они занимались?
Наглец пробовал расспрашивать Повелителя Волков, и это было забавно; умаиа улыбнулся.
- Да, знаю, - кивнул Маирон, не давая развернутого ответа, ибо если эльфы говорят скупо, то с чего ему откровенничать? - А чем занимались вы в Нарготронде?
- Я уже ответил: я воин, - Таугатол вновь вернулся к сдержанному выжиданию, несмотря на новое упоминание Нарготронда, которое, конечно же, задело эльфа. Так как Саурон не желал отвечать, нолдо тоже не намеревался говорить большее. Молчание Саурона злило: он мог бы даже похвалиться перед пленниками своим знанием; но, похоже, боялся открывать им что-либо. Словно они так же могли воспользоваться узнанным от умаиа, как и он – узнанным от них. Таугатол сжал губы: Саурон не желал ничего говорить им, зато желал получить сведения, какие могли бы выбивать на допросе, просто так. - Ты наш враг, и хочешь склонить к службе моего товарища и допросить под видом беседы меня. Полагаю, так называемый приход в гости на этом закончен.
Теперь причин держаться у Таугатола было много.
- Нет, мой дорогой гость, я ни одного ещё не пробовал допросить, - Волк улыбался. Всё шло хорошо. - И если ты после омовения и трапезы восстановил силы и вновь обрёл мужество, можешь встать и выйти за дверь. Тебя встретят и отведут в застенок. Будут пытать, но не допрашивать, не надейся. По крайней мере, до тех пор, пока у меня есть хоть один гость, допрашивать его спутников не будут.
Долхэн прикусил губу. Всех их мучили просто так, не задавая вопросов, просто для… развлечения Тёмного. Хотя нет, Саурон добивался, чтобы согласились прийти сюда. И добился признаний от юного Нэльдора. Говорит, не мучил. Может быть, мучил, только не его. И сразу вспомнил почти невольно об отпущенных из Ангбанда, о том, что о них говорили… Но Таугатол не такой, конечно же - это сломленные, поддавшиеся врагу. Возможно, уступавшие ему с самого начала… Таугатол не такой… Они все не такие…
Таугатол слушал Саурона молча. Нолдо знал, что его теперь ждёт наказание - то есть пытка. За тот брошенный нож. Что же, теперь у него появилась причина молчвть. Теперь он выдержит, несмотря на издёвки Саурона: он будет страдать за то, что окакзался слишком горд и не склонился перед врагом. Умаиа под конец ещё попытался задеть их насмешкой, но ужин был закончен, и можно было не отвечать. Разве что метнуть на Темного взгляд, полный ненависи и презрения.
По мнению Волка же, Таугатол был очень забавным. Его самоуверенность, самовлюблённость и ярость, которой что в подземелье, что наверху хватало лишь на гневные взгляды - за всем этим было смешно наблюдать. И как Таугатол ни уверял, что больше не желает быть “гостем”, ни он, ни его товарищ так и не последовали к выходу.
И Маирона продолжил:
- Что же касается тебя, Долхэн… Тебя ждет особая участь. - Маирон больше не выглядел дружелюбным, но был довольным и хищным. - Ты не видишь своего падения, ты мнишь себя чистым, и это очень хорошо. Именно такие, как ты, и становятся рукой Севера в ваших крепостях. Я не буду ломать тебя, я лишь немного подправлю, так, чтобы ты принёс максимальную пользу Северу. А потом отпущу тебя. И благодаря тому, что ты не сомневаешься в себе, ты даже не заметишь и не поймёшь, не захочешь узнать, что я в тебе изменил. Ты будешь служить мне, уверенный в том, что ты мой враг. - Повелитель Волков усмехнулся этой иронии, предвкушая, что именно он сделает с таким прекрасным материалом-нолдо.
Долхэн похолодел. Сначала Саурон угрожал Долхэну, а теперь обещает ему самому такую страшную участь… Наверняка врет. Непроизвольно Долхэн взглянул на друга, ища в нем поддержки, и Тацгатол ответил:
- Эльфа нельзя изменить против его воли.
- Ты думаешь, нельзя? - снова усмехнулся Волк, пряча клыки. О Тьма, какой занятный вышел вечер! - Ты хочешь сказать, что не изменился за время Исхода, после резни в Альквалондэ, после того, как тебя предали в Арамане,*(1) после того, как на твоих глазах гибли во Льдах? Или это всё было в согласии с твоей волей? Но ты прав, твой товарищ даже не заметит изменений, будет уверен, что он остался во всём прав. Он хорошая почва, а я умелый сеятель.
Долхэн при упоминании Льдов напрягся еще сильнее, хотя и так был напряжён, и сжал зубы, чтобы не сказать какую-нибудь глупость, над которой Саурон только посмеётся. Но не удержался, и, вскинул голову, бросил:
- Мы прошли Льды, пройдём и это.
Слова об Исходе, и всем связанным с ним, задели и Таугатола, но эльф не подавал виду, о чём думает: не он предал, его предали, а Саурон теперь словно в вину ему это ставит. Хотя чего ждать от умаиа? Родичи гибли на его глазах… А теперь Саурон может убивать и мучить других на его глазах? Впрочем нет, это ему самому обещана пытка…
А Маирон смотрел на своих “гостей” и думал как же порой были скучны вот такие, как эти двое. Скучны своей однообразностью, похожестью на многих других. Скучны… хотя и полезны, хотя и забавны. Высокопарные слова, гневные взгляды - за которыми, кроме напыщенности, ничего не стояло. Из всех слов и упреков на эльфов подействовало лишь упоминание Льдов - они не знали за собой стыда или вины, но прекрасно помнили обиды.
- Пройдёте, - заверил Долхэна Волк. - Пройдёте к славе моего Господина, и всё, к чему потом будете прикасаться, будет отмечено тенью моего Господина.
Сказав это Волк, как ни в чем ни бывало сложил приборы на тарелку, завершая тем самым трапезу, и дружелюбно продолжил:
- Думаю, пора перейти к десерту. Мой повар делает изумительное мороженое.
Но эльфы продолжали нарываться:
- Что-то я не вижу твоих орков, - фыркнул Долхэн старался скрыть волнение за насмешливым тоном, но товарищ тронул его за руку: идём, что ждать, пока нас выведут? А то Саурон считает, что ужин продолжается.
Ни слова не говоря, нолдор встали из-за стола и (к облегчению Волка) вышли за дверь, где под взглядом Повелителя Волков, не давшем нолдор сопротивляться, пленников скрутили и увели в подземелье - каждого в одиночную камеру. Впрочем, больше с ними ничего не происходило. Двери камер закрылась и нолдор остались одни, почти в полной темноте - лишь в щель под дверью проникал тусклый отсвет факелов в коридоре.
***
День завершился, и до самого рассвета замок пребывал в тишине.
Утром пленным в подземелье занесли в камеры воду. Еду принесли только Долхэну - кашу на воде из прелой крупы.
Увидив варево Долхэн не был удивлён: он и не думал, что в плену их ждёт лучшая пища; другое сейчас удручало и занимало мысли эльфа - Таугатола наверняка вновь растянули на стене. Или Саурон начал более страшный допрос… И Долхэн тряхнул волосами, стараясь выбросить из головы то, что Саурон обещал им, желая конечно же запугать.
***
В действительности утомлённый Таугатол, как только его заперли в камере, уснул на соломе, ожидая, что кара за его, увы, неудачный бросок ждёт его наутро. Однако, судя по приглушенным звукам, крепость просыпалась, но ничего не происходило. Через какое-то время Таугатолу принесли воду, и снова оставили одного - значило ли это, что еду принесут позже? Или, что наказанием был голод? Или … Саурон исполнил то, что вчера пообещал Долхэну?
Нолдо хмкро смотрел в стену перед собо. Так или иначе - нельзя было служить врагу, чем бы то ни было. В этом Таугатол был уверен.
***
Когда Долхэн доел, его миску забрали, и орк в дверях сказал:
- Ты единственный, из пленников, кто ел и будет есть: так приказали. Так что радуйся, не сиди с такой постной рожей.
Долхэн не поверил словам орка: пленные нужны Саурону, он не лишит их пищи. Просто Саурон хотел, чтобы Долхэн верил, что вчерашняя угроза была больше чем запугивание. Будто повторённое несколько раз врагами более правдоподобно!
***
Во второй паре воды принесли лишь Таврону. Не в кувшине, а в плоской плошке, с широкими, расходящимися краями - при попытке кинуть такую вся вода расплещется.
Ардуиль качнул головой:
- Зря ты вчера не поел, прежде чем бросить мне. Похоже, на Тол-ин-Гаурхот не хватает мисок: за одну разбитую нас лишили еды, - бывшие рабы ангамандо знали, что это в обычаи Темных карать за каждую провинность.
- Видишь, нас желают лишить и воды, - отозвался Таврон. - Но я придумаю, что можно сделать с сосудом такой формы. Или мы не нолдор? - Таврон усмехнулся и подмигнул товарищу.
Ардуиль и Таврон долго сидели рядом с плошкой, пока второй из них не предложил:
- Я придумал. Не лучшее, но…
- Говори. И … спасибо тебе, друг. Даже если у нас не получится, я всё равно благодарен тебе за поддержку.
Таврон кивнул, и коснулся своего рукава, обьясняя идею:
- Можно пропитать ткань водой, тогда её нетрудно будет перебросить. А ты её выжмешь и сможешь напиться. Хоть немного. Только вода не будет чистой.
- Вода, которую дают нашим родичам в Ангамандо, едва ли чиста, - ответил Ардуиль.
Тогда Таврон снял рубаху, насколько это позволяли цепи, и начал пытаться оторвать кусок от наиболее чистой части. Сейчас у обоих было больше сил, чем вчера.
***
Вторая пара, по мнению Тёмных, выглядела жалко - всего первое утро в крепости, а они уже готовы были слизывать кашу с пола, выжимать себе в рот тряпки с водой. Больдог потешился, наблюдая за этими двумя. Но, так или иначе, Повелитель придумает, как распорядиться этим знанием.
Остальные пленники выпили воду, ничего не ожидая - они не знали, как часто кормят в плену у Саурона.
***
После “завтрака” Вторую пару снова вернули в застенок так, что более сытый и целый (Таврон, чье имя пока не знали) смотрел, а второй, раненый, но подлатанный (пока неизвестный Ардуиль), как и вчера, был растянут в ожидании на стене.
Четвёртая и Пятая пары тоже были возвращены в застенки и растянуты на стене, как накануне. А Долхэн и Таугатол, наблюдатель и мучимый, поменялись местами.
***
Долхэн, когда на стене растянули его самого, в первое время испытал облегчение: казалось, терпеть легче, чем смотреть.
Таугатол же был уверен, что его ведут, чтобы покарать за нападение, и мысленно готовился - если причина терпеть была, это не значило, что отныне всё становилось лёгким. Однако Таугатол считал, что выдержит боль: теперь всё будет иначе.
И всё в самом деле оказалось иначе… чем он думал.
Саурон же сказал, что других не подвергнут пытке за него! Но, видимо, умаиа вчера о кто был в “гостя”, а не о Долхэне… Саурон играл словами. Низкий лжец! Таугатол только зря унижался, прося прощения. Эльф сжал зубы: он знал, как тяжело будет Долхэну.
***
Закрепив Долхэна, орк сказал:
- Ты теперь единственный во всей темнице, кто получает еду, так что Повелитель повелел поберечь силы Таугатола.
- Ведь он лжёт, - почти утвердительно произнёс Долхэн, глядя на товарища. - Тебе сегодня принесли еды?
- Нет, не принесли, - качнул головой Таугатол, и сразу же добавил. - Саурон хочет таким образом заставить тебя служить ему, но не соглашайся! - сегодня Таугатол не молчал, как вчера.
- Как те рабыни из эдайн… - Долхэн качнул головой. - Я не стану. Саурон не получит себе личного раба из эльдар.
Умаиа просто заставит других голодать. Умереть не позволит, но будет мучить голодом…
***
Всем приведенным в застенки было снова объявлено:
- Вы здесь по своему выбору. Примите гостеприимство Повелителя и выйдете из подземелий.
Орки больше не забавлялись с пленными, даже когда говорили им что-то, даже когда тащили из камеры в камеру, когда привязывали. Голуги теперь, по высочайшему повелению, воспринималась не больше, чем вещи.
После того, как всех пленных вновь пригласили в гости и все они отказались (Оэглир усмехнулся: “Вчера Саурон звал нас в последний раз, а сегодня в самый последний?”), эльфов оставили висеть. Ничего не спрашивая, даже не обращая на них внимания.
Примечания.
*(1) Речь идёт о прощении за то, что феанариони оставили Младшие Дома в Арамане и за сожжение кораблей, из-за чего Младшим Домам пришлось идти через Хэлкараксэ, и многие погибли. “И Финголфин и его спутники увидали издалека алый свет, отблеск пожарища на небе - и поняли, что преданы”, как сказано в “Сильмариллионе”
Однако, как известно из того же «Сильмариллиона», Нолофинвэ у Таниквэтиля дал обещание: «Полубрат по крови, я стану тебе настоящим братом по духу. Тебе вести, а мне следовать за тобой. Да не разделят нас впредь никакие новые горести», и Феанаро принял его, ответив: «Я слышал тебя. Да будет так». Слова «Тебе вести, а мне следовать за тобой» в клятве — это фактически присяга, принятие долга быть вассалом; а слова «Я слышал тебя» — формула-принятие присяги или клятвы (такие формулы часто встречаются с средневековых текстах, которые Профессор прекрасно знал; и спустя Эпохи Денетор почти теми же словами, очевидно, традиционными, ответит на присягу Перегрина).
Однако Нолофинвэ вскоре нарушит данную клятву следовать за Феанаро: как известно из «Сильмариллиона», после Клятвы Феанаро он воспротивится Исходу; а согласившись идти, согласно “Шибболету Феанора”, объявит себя Нолдораном (т.е., не он следует за Феанаро, а хочет, чтобы все нолдор, включая Феанаро, следовали за ним). И наконец (и по «Сильмариллиону»), в Арамане затеет споры, кому переправиться первым (т.е. будет настаивать на том, что первым переправится он — снова нарушая присягу, уже и в том, чтобы формально идти следом за Феанаро в Исходе).
Кроме того, по «Анналам Амана», в Арамане «среди нолдор (Младших Домов) начался спор о том, какой путь они должны теперь выбрать» (т.е., на кораблях или пешком — иных путей не было), «многие пожалели о своем пути и роптали, в особенности те, что шли за Финголфином: они проклинали Феанора, называя его причиной всех бедствий эльдар». При этом пожалевшие о том, что отправились в Исход, не повернули обратно в Аман подобно Арафинвэ: они не желали ни двигаться вперёд, ни идти назад…
Всё это не только привело Феанаро в гнев, но и препятствовало Исходу, потому что всё тонуло в бесконечных спорах (Феанаро не уступает не только потому, что право за ним — Нолофинвэ, желающий плыть первым, не имеет опыта в вождении судов, который Первый Дом приобрёл на долгом пути вдоль берега Валинора, и, пересекая Великое Море близ кромки Льдов, Нолофинвэ мог бы просто утопить те суда; а Хэлкараксэ Феанаро считает непреодолимым). Если судить по хронологии «Анналов Амана» и «Серых анналов», нолдор сидели и спорили в Арамане около семи лет по солнечному счёту. Если бы Феанаро не уплыл, а продолжал споры, Моринготто захватил бы Белерианд: ко времени, когда Первый Дом достигнет Белерианда, Моринготто уже начал его завоевание. Если бы Феанаро, уплыв, отправился назад и постепенно перевозил Младшие Дома, то была бы предотвращена гибель нолдор во Льдах, но вместо этого погибли и попали в плен множество синдар и фалатрим: нолдор в Арамане слишком задержались из-за споров. Пришедшие через Лёд были в гневе и обиде на Дом Феанаро за то, что были оставлены, но к этому привели действия как Нолофинвэ, так и многих нолдор Второго и Третьего Дома…
Комментарий к 5. Замыслы.
Так как примечания слишком длинные и не помещаются здесь, смотрите их в конце главы.
========== 6. Тайны. ==========
С первыми проблесками утра Саурон постучал в дверь к Ламмиону.
Ламмион уже пробудился, умылся и был готов отправится на охоту, хотя ему так до конца и не верилось, что его в самом деле отпустят. Да и на кого можно охотиться в пределах Острова? Разве что на орков, летучих мышей, да волколаков. Что ж, если ему дадут лук, Саурон кого-то недосчитается, пусть урон и будет невелик. А если ему разрешат выехать за пределы - как ни мала была возможность, но эльф попытается бежать. А другие останутся… Линаэвэн, Нэльдор, Арохир… Но если только будет хоть малейшая возможность бежать, ее нельзя упустить.
Услышав стук в дверь нолдо встрепенулся, но вместо того, чтобы броситься к двери замер, пропуская несколько ударов сердца, и стараясь подавить волнение.
Волк же терпеливо ждал, пока Ламмион откроет.
- Надеюсь, ты хорошо отдохнул, мой гость, - мягко приветствовал эльфа Маирон, когда тот наконец появился в дверном проеме. - Пойдем, я провожу тебя до ворот.
Ламмион решительно шагнул вперед и рука об руку с Сауроном, словно с одним из эльфов, пошел по коридорам к длинной лестнице, ведущей вниз, спустился по каменным ступеням и оказался на крыльце центральной цитадели крепости.
***
Когда умаиа и эльф удалились из крыла, где жили “гости”, в комнату Линаэвэн постучали.
- Посмотрите в окно госпожа, - говорила присланная рабыня не поднимая глаз. - Ламмион уезжает на охоту, и Господин Маирон хочет, чтобы ты видела это и знала, что никакого обмана нет.
Поклонившись рабыня сразу же ушла.
***
Теп временем во дворе Волк подвёл Ламмиона к оседланной низкорослой горской лошадке.
- Всё снаряжение для тебя собрано: лук со стрелами, копьё, еда на сутки и тёплое одеяло. Уздечка зачарована так, что ни один из слуг и рабов Севера не осмелится напасть на тебя. Езжай куда пожелаешь, гость мой, и удачной тебе охоты. Однако если через сутки ты не вернёшься, на воротах моей крепости повесят одного из пленников. Быть может, твоего брата. - Волк бил наугад: Нэльдор и Ламмион не выглядели лучшими друзьями, не были похожи, но, всё же, что-то их связывало, возможно, они были близкими родичами. - А может быть, кого-то иного, - продолжил Волк. - Но я не хочу тебя торопить с возвращением: не бойся, пленника не убьют сразу, его прибьют к одной из воротин гвоздями. Так что у тебя будет дополнительных суток двое-трое, прежде чем он умрет.
Волк говорил мягко, а Ламмион стоял спиной к зданию, и из окон беседа не казалась враждебной.
- Впрочем, ты можешь не вернуться вовсе, Ламмион, но тогда ты будешь знать, что твоя свобода оплачена чьей-то мучительной смертью. Хотя, возможно, у нас с тобой куда больше общего, и ты сможешь спокойно жить и наслаждаться жизнью с этим знанием.
Ламмион слушал умаиа похолодев. Он ждал иного. Ждал, что Саурон рассчитывает на свою стражу, на орков, на тёмных тварей в долине - возможность уйти от них совсем мала, но, всё же, есть. Но выяснилось, что уходить и прятаться от Темных не будет нужды, Саурон сам дал ему защиту… Так, должно быть, и защищают сломленных пленников, что соглашались служить Северу - чтобы их по пути к своим не убила первая встречная шайка. И что же делать? Отказаться сейчас? От оружия, от охоты, от… шанса?
- Я еду, - кратко ответил эльф.
У него будет не только конь, у него будет оружие. За убитых врагов тоже замучают другого? Этого в договоре не было, так что вряд ли (о том, что нападать на слуг хозяев “гостю” не пристало Ламмион не подумал). Но у него был конь. И лук. И выбор.
Волк дружелюбно усмехнулся и подал знак, чтобы для Ламмиона открыли ворота; а потом дождался, пока нолдо сел верхом и отправился на свою охоту.
Тогда Волк развернулся, чтобы идти в крепость, увидел Линаэвэн, стоящую у окна своей комнаты и помахал ей рукой:
- Доброе утро! Увидимся за завтраком!
- Да помогут тебе Валар, Ламмион! - прошептала тэлэрэ, смотревшая вниз из окна.
***
Волк легко взбежал по лестнице, поднялся в крепость и направился к балкону, находящемуся под самой крышей, прямо над покоями Маирона. На балконе уже стоял стол, сервированный к завтраку - душистые оладьи, сметана, ягоды, молоко, выглядели так мирно, словно эта крепость по прежнему принадлежала эльфам.
Почти сразу за Маироном на тот же балкон орки вывели Линаэвэн.
- Доброе утро, - улыбнулся умаиа. - Как отдохнула?
Улыбка Саурона для Линаэвэн не предвещала ничего хорошего. Сегодня её настрой был иным, чем вчера, когда она надеялась, что от “гостей-то” умаиа не узнает ничего важного. Теперь же дева знала, что из-за их вчерашнего неосторожного поведения других будут допрашивать - “гости” больше не выглядели хотя бы отчасти безопасными. Можно было бы сослаться на то, что Нэльдор проговорился так как был юн и неопытен, но она-то - нет. И тем не менее даже ее, древнюю эльдэ, Саурон смог подловить. Как быть теперь, как будет правильно поступить? Стоило ли ей отказаться быть “гостьей” и то же передать Нэльдору? Но его не было рядом. Тогда, ей нужно самой отказаться от “гостей”? Но Линаэвэн не была уверена, что выдержит допросы в подземелье, а меж тем, в “гостях” от неё пока не требовали ничего неприемлемого.
- Вчера я уснула от утомления, но более мне не придётся бороться с усталостью, - наконец неторопливо ответила дева.
- Рад, что ты отдохнула, Линаэвэн, - гостеприимно улыбнулся умаиа. - Присоединяйся к завтраку. Другие гости вчера легли поздно, они пока еще отдыхают.
Как тэлэрэ и полагала, Саурон улыбался ей и изображал приветливость, при этом готовясь ударить: её имя, что она вчера скрывала, уже стало известно Тнмным. Более того, умаиа сказал “другие гости”… значит, не один Нэльдор теперь был в этой паутине. Быть может именно эти новые “гости” поддались на провокацию и невольно назвали ее имя? Или она недаром боялась, что оставшегося одного Нэльдора снова на чем-то подловят? Или ее имя вырвали у кого-то под пыткой? Линаэвэн чуть сжала губы.
- Арэнэтвэн, - поправила она. - Теперь и здесь меня зовут так. Пусть тебе и стало известно, как звали прежде.
- Хорошо, - откликнулся Волк. - Я запомню твое предпочтение. Ты так и будешь стоять в дверях?
Линаэвэн совсем не нравилось происходящее. Вчера она села за один стол с врагом ради помощи Нэльдору, а сегодня? Садилась потому, что может оказаться слишком слабой, чтобы вынести пытки? А окажется ли достаточно внимательной, чтобы за завтраком не угодить в одну из ловушек? Если не считать ловушкой само приглашение. Но если сейчас она не сможет избежать хитрости Саурона, сможет ли, когда к коварству добавится боль? Тэлэрэ должна была сберечь тайну Нарготронда. И сказанное в письме. Помедлив, дева всё же, прошла вперед и ничего не говоря села за стол, хотя ей очень хотелось спросить, что именно Саурон понял из её имени, а так же узнать об участи ее товарищей.
Линаэвэн села за стол, и Волк, улыбнувшись, налил ей стакан еще теплого молока.
- У меня есть несколько дел на сегодня, и я не смогу провести всё время с тобой. Но ты вчера выразила желание посмотреть карты, так что после завтрака я оставил все дела, и мы сможем сделать это.
Как и вчера, Линаэвэн старалась обдумывать каждый шаг. Выпив молока, она погрузилась в размышления: что она могло бы сказать Саурону с картой в руках, так, чтобы это не стало подсказкой для него? Очень немногое. Но всё же могла.
- Да, я вчера желала посмотреть карты, - ответила наконец дева.
- Хотя ты и из тэлэри, - какая это была редкость, тэлэрэ в его землях! Владыка будет заинтересован, - Тебе пора бы ускориться, моё время не безгранично. - Волк говорил мягко, но в его тоне проскользнуло едва уловимое глухое рычание, даже еще не угроза, но прорывающееся недовольство. Маирон придвинул к себе стеклянную вазочку с творогом, украшенную ягодами. Такая же стояла перед Линаэвэн.
- Вчера ты говорил, что мы можем потянуть время, - заметила в ответ Линаэвэн. Торопиться она не желала: в спешке легче допустить ошибку.
- Я говорил, что пока вы мои гости, я не отдам приказа о допросах, и тем вы можете тянуть время для остальных. Не переиначивай мои слова. Или сама не заметишь, как станешь хорошей ученицей Отца Лжи, - засмеялся Волк.
Линаэвэн нахмурилась. Когда Нэльдор согласился стать “гостем”, Саурон не говорил тех слов, что произносил ныне; правда, не утверждал и иного - говорил просто о времени. Объяснять же теперь “Я поняла тебя так”, было бесполезно. И по тому Линаэвэн лишьпокачала головой и тоже отведала творога.
- Пока ты отдыхала, у нас произошли некоторые изменения, - продолжил Маирон. - Еще двое пожелали стать моими гостями. Время было позднее, так что я не успел поговорить с ними, они до сих пор отдыхают. С Нэльдором же мы вчера замечательно провели время, рассматривая звезды в трубу. - О паре которая пришла и в ту же ночь вернулась в подземелье Волк упоминать не стал.
- Замечательно провели время, - повторила Линаэвэн. Сумел ли Саурон извлечь из того пользу? Тэлэрэ решила спросить, хотя и сомневалась, что умаиа скажет ей правду. - И вы всё это время только рассматривали звёзды и говорили о них же?
- Да, - Волк кивнул с легкой ноткой удовлетворения от хорошо проделанной работы. - Я учил Нэльдора, как следить за путями звёзд, как записывать наблюдения.
Линаэвэн была удивлена услышав это, но старалась оставаться настороже. Ей казалось вероятным, что умайа специально говорит так, чтобы она расслабилась и потеряла бдительность. А ведь … трубу, в которую они смотрели, скорее всего, сконструировал Ангарато, в дар старшему брату… Теперь же ей пользуется Саурон.
- Не ожидала, что тебе интересны звёзды, - ответила Линаэвэн. Тема казалась безопасной, но дева все равно была напряжена, помня, что это впечатление могло быть обманчивым.
- Не особо интересны, - усмехнулся Маирон. - Но я мастер и разбираюсь во многих вещах. Да, кстати, а ты знала, что кое-кто из твоих спутников уже бывал раньше на Севере? - Умайа осторожно прощупывал свою “гостью”, смотрел, с какой стороны лучше подкрасться к жертве. Всё же он был волк…
Линаэвэн знала, что двое ее спутников, Ардуиль и Таврон, были схвачены Врагом во время Дагор Браголлах. Но этим нолдор повезло больше, чем многим другим: они сумели бежать из плена. Везде, кроме Восточного Белерианда, эльдар относились к беглецам из Ангамандо, недоверчиво*(1), однако Ардуилю и Таврону посчастливилось, вернувшись в Нарготронд, застать там Государя Фелагунда. Финрод, поговорил с ними и принял их, а с волей и мудростью короля никто не спорил. По тому Линаэвэн тоже доверяла друзьям (хотя мало знала их лично, даже не знала были ли они друзьями до плена).
И хотя тэлэрэ знала, что двое ее спутников были беглыми рабами из Ангамандо, она не была уверена, что Саурон действительно выведал что-то о прошлом Таврона и Ардуиля. Что если умаиа спрашивал наугад? И потому Линаэвэн кратко ответила:
- Да, знала, - надеясь, что тем никому не принесёт вреда. Если Саурону уже известно прошлое товарищей, то она не поведала ничего нового. Если нет… она же не назвала имен, не сказала и не намеревалась говорить, кто именно это был.
- Спасибо, - кивнул Маирон, видевший напряжение тэлэрэ и читающий ее как книгу, а потому не могущий удержаться от того, чтобы не подразнить ее. - У меня было предположение об этих двоих, но не было уверенности. Хорошо, что ты подтвердила: не придется добиваться ответов от них самих, им же будет легче. Так что ты оказала нам всем услугу.
Линаэвэн вздохнула, переплетая пальцы. Ей казалось, она говорит обдуманно… ей не пришло на ум, что Саурон может не знать, а догадываться. Нэльдору она не помогла; Ардуилю и Таврону наверняка навредила. Чего им будет стоить её ошибка? И можно ли назвать эту ошибку невинной, если она говорит с Сауроном? Да, она старается ничего не выдать ему, но не хранит молчание, как желала вначале. А если она ошибётся и с картами? Но нет, вряд ли: трудно невзначай открыть тайные пути, да и на карту их не нанесёшь - и всё же.
***
Когда завтрак был закончен, Волк повел “гостью” в свои покои.
Идя вместе с умайа, Линаэвэн поняла, что её ошибка была меньше, чем ей показалось вначале. Если Саурон догадывался о прошлом двоих из отряда, он действительно узнал бы это. Разумеется, её не вводили в заблуждение слова о том, что так Ардуиль и Таврон были избавлены от допроса: допрашивать их будут, просто о другом. Но все же она не нанесла большого вреда товарищам, только проиграла Саурону время.
Когда они вошли в покои, что забрал себе Саурон, Линаэвэн увидела, что в бывшем кабинете Артаресто, на бывшем столе Артаресто лежала прекрасно выполненная карта, золотыми, медными и густо-зелеными чернилами по светло-голубой коже.
Волк всегда подозревал, что эта карта - работа Финдарато, но не был уверен, и сейчас надеялся выяснить это через Линаэвэн. Знать как выглядит почерк одного из королей… полезно и может пригодиться.
- Я подумал, тебе доставить радость эта карта, - сказал умаиа. - Увидеть знакомую руку бывает приятно.
Ход был рисковый - что если карта Фелагунда вдохнёт в деву мужество, уверенность, ещё что-то такое? Но это не смущало Волка: он знал, как обернуть мнимое поражение в выигрыш.
Линаэвэн же не могла не узнать лёгкий, летящий почерк Финдарато. Карта досталась врагам вместе с самой крепостью… Но Финдарато остался свободен, хотя мог бы оказаться в плену ещё во дни Битвы Внезапного Пламени, если бы не Барахир. А сейчас он свободен и пока в безопасности в их тайном городе - ныне эта безопасность зависела от ее отряда; на них, на ней самой, лежал долг сберечь тайну. К тому же… Артафиндэ избежал плена, когда он казался почти неизбежным; Таврон и Ардуиль бежали из Ангамандо… Возможно, и её жизнь не угаснет в плену, и она ещё обретет свободу.
- В самом деле, - отозвалась Линаэвэн, рассматривая карту, и не заметив расставленной ловушки; впрочем, ее ответ все равно звучал неоднозначно. - Карта прекрасна. А как выглядела бы карта Белерианда, будь она нарисована тобой? Поскольку ты мастер, некогда один из народа Аулэ, верно, ты умеешь и рисовать?
Сама дева тоже могла бы нарисовать хорошую карту или вышить её.
Волк удовлетворенно хмыкнул: Линаэвэн смотрела на карту… почти с нежностью. То, что дева взяла себя в руки, успокоилась, Волка скорее позабавило, чем огорчило.
- Мои карты обычно более… сдержанные, - ответил умаиа.
“Более сдержанные. Только то, что полезно, а не красиво”, поняла Линаэвэн.
- Но, думаю, мне было бы трудно сделать нечто, лишённое изящества, - продолжал Волк, и в задумчивости склонив голову, стал рассматривать тэлэрэ… ей подойдут украшения… - Я хочу сделать для тебя украшение. Маленький подарок: изящное для изящной. Впрочем, это после. Пока вернёмся к картам. Ты вчера предложила показать мне что-то о своём доме. И… если ты не станешь пытаться хитрить, то и я покажу тебе, то о Севере, что ни один эльф ещё не знает. Вдруг ты вернёшься к своим и поделишься тайнами, выведанными у врага?
- Едва ли я стала бы носить твое украшение по доброй воле: оно было бы для меня тягостно, - покачала тэлерэ головой, понимая, что Саурон может принудить её или даже надеть украшение силой, если умаиа это действительно нужно. А возможно, украшение было только предлогом (как наверняка только предлогом был разговор о звёздах с Нэльдором) который должен был подвести пленницу к желаемому Сауроном. - На созданном тобой неизбежно будет отпечаток Диссонанса, разве может порадовать такое украшение эльфа? Что до карт, то вчера мы условились, что первым будешь ты…
Пусть первым будет Саурон, а после… Да, она покажет нечто, что относится к Нарготронду, но не должно навредить ему. Саурон уже знает, откуда она - и теперь, покажи дева иной дом, будь то на Тол-Эрэссэа или в Митриме… И ей вновь принесут окровавленную ткань.
- Хорошо, - улыбнулся Маирон. - Карта твоего короля не полна. Смотри, вот эти горы ещё долго тянутся на север, образуя почти правильной формы квадратную скобку. Когда кончаются горы, начинаются дальние пастбища Севера, вне прикрытия его гор, но всё равно надежно укреплённые.
Линаэвэн кивнула, запоминая. Быть может, в самом деле, однажды это знание принесёт пользу эльдар. Её рука замерла над картой, а дальше двинулась на запад от Талат Дирнэн: жест тэлэрэ был широким.
- Здесь проходит гряда пологих, поросших деревьями, холмов, они тянутся с запада на восток. В этих местах водится много дичи, как зверей, так и разнообразных птиц, и хорошо охотиться. - Если враг вышлет сюда лазутчиков, они не уйдут далеко: будут замечены стражами границ и убиты. Если же Саурон вышлет войско… Армия, идущая к Нарогу с запада, всё равно не минует холмов и увидит их. То, что нолдор живут там, где можно охотиться, казалось Линаэвэн очевидным: охотничьи угодья были и на востоке Белерианда, и на западе. Вместе с тем, Саурон мог не знать о них.
Волк внимательно смотрел за тэлэрэ, ее жестами и даже эмоциями, что могут отразиться на лице. От умаиа не укрылось, что рука Линаэвэн, обводящая карту, в одном месте на секунду застыла, словно споткнулась, и пошла дальше. “Так вот где заканчиваются ваши границы”, - отметил про себя Маирон. А дева, как они и договорились, не просто показала часть земель, но и дала к ним комментарии, сказав, что это охотничьи угодья города - хорошая информация. Зная границы земель, и пределы, где эльфы берут себе дичь, можно сделать много выводов.
Внешне Волк не выдал своих мыслей, лишь кивнул и продолжил:
- Да, это правда, ваши земли обычно богаты лесными дарами и дичью. На Севере земли менее плодородны. За горами тянутся степи, пока не упираются в Белегаэр. Море прикрывает Твердыню с четвертой стороны. Владыка, ещё в ранние дни, создал прекрасное место для своей будущей крепости: с трех сторон горы, с четвертой Море, и его дыхание не дает воцариться лютой стуже в Твердыне.
- Море? - удивилась Линаэвэн. - Но ведь вы, Тёмные, не любите Моря?
- Море служит замыслам Владыки, - улыбнулся Волк. - Дело не в том, что мы любим, а в том, что используем. К тому же, Рок, что вы принесли с Запада, наше хорошее подспорье.*(2)
Всё же Волк был честен и считал, что дарит более чем щедрые рассказы.
Упоминание Рока нолдор всегда приводило Линаэвэн в печаль. Казалось бы, он был возмездием за Альквалондэ, но пал он на всех, приносил беды и не помог никому из тэлэри - ни на том, ни на этом берегу… но да, мог быть подспорьем для Врага. Недаром Ульмо не признавал его, продолжая помогать Изгнанникам; а он глубже всех Валар понимал Музыку, и оттого его музыка была так глубока и прекрасна…
- Море и Рок не на одной стороне, - задумчиво произнесла дева.
“Море не могло быть действительно полезно для Ангбанда, - думала эльдэ. - Ульмо всегда противостоял Врагу и помогал Эрухини; должно быть, слуги Моргота избегают приближаться к самому берегу. Недаром они ни разу не пытались построить корабль и напасть с моря ради ещё большей внезапности”.*(3)
Тэлэрэ ещё помедлила, разглядывая карту, а потом её рука двинулась с севера на юг, теперь на востоке от Нарога:
- С другой стороны, - и это Темные все равно увидят, подойдя… - вересковые пустоши. Равнина, но не плоская, как стол, а холмистая. Только холмы встречаются реже, а не соединены в гряду.
- Холмы, что лежат меж вами и Дориатом? - Уточнил Волк. - Но ты не сказала, как долго эти пустоши тянутся в ваших пределах.
- Как далеко? - переспросила эльдэ. - По-разному в разных местах. На севере до самого берега Нарога.
Часть северных земель Нарготронда, севернее Хранимой Равнины, ныне была утрачена, захвачена врагами во время Дагор Браголлах, хотя туда порой выезжали охотиться: то Келегорм и Куруфин, то охотники Нарготронда - такие как Ламмион и Мэлэдир.
Тэлерэ обвела взглядом карту.
- Пожалуй, более я не могу показать, - рассказывать что-то еще дева считала опасным.
Но Волк был вполне доволен увиденным: вот и вырисовались границы Нарготронда с трёх сторон. Увы, четвертую границу умаиа пока не знал, но это было поправимо. А зная размер территории Нарготронда, можно было с достаточной точностью предположить и количество жителей.
- Ты предложила смотреть карты, и так скоро это занятие тебе наскучило? - Волк выглядел удивлённым. - Но мы приятно провели время, и я хочу в благодарность сделать что-то для тебя. Одну из пар сейчас выведут из застенка, и они будут отдыхать.
Казалось бы, стоило радоваться, а Линаэвэн обдало страхом. Вчера Саурон так поощрил Нэльдора за то, что он сказал о Нарготронде. Значит… она всё же сказала умаиа нечто, что оказалось полезным… Она шла по скользкому льду, и провалилась. Саурон не узнал о тайных путях, но нечто важное все же узнал. Да, взамен она тоже узнала новое, то, чего не знали эльдар, но сумеет ли она когда-либо передать это знание другим, сумеют ли его применить? А Саурон своим знанием воспользоваться сможет и точно постарается причинить зло… Правда, и зло может, вопреки его воле, обратиться во благо…
- Хорошо, что мои товарищи отдохнут, - ответила эльдэ побледнев, хотя старалась думать о надежде… И что ей было ответить на вопрос Саурона? Правду. Он и так понимал, в чём дело, и только играл в недоумение… - Странствия, карты, дороги, все это мне, в самом деле, интересно. Когда я заговорила о землях, а ты в ответ о картах, то ты ведь сказал о землях за пределами Белерианда; говорить же о доме для меня небезопасно.
- Я думал, что порадую тебя, - нахмурился Волк, позволяя разочарованию проступить на его лице. - Ты отказываешься от моего украшения раньше, чем его увидишь, бледнеешь, когда я говорю, что ты больше не ведешь себя враждебно, и потому я могу сделать для тебя большее через твоих товарищей. Но ты ничего не ценишь… Про карты же: разве ты назвала что-либо важное, разве я не щедро открыл тебе в ответ? Ты не даёшь ничего, но получаешь взамен секреты Севера и покой своих товарищей.
- Я полагала, что не назвала ничего важного, - дева пристально смотрела в глаза Саурона. - Но по твоей реакции поняла, что заблуждалась.
- Ты назвала то, что не имеет ценности, но что по справедливости должно быть вознаграждено, - ответил умаиа, с любопытством смотря в глаза эльдэ. - Ты скоро начнёшь бояться теней и шорохов, если будешь так взвинчивать себя.
Дева вновь отвела взгляд, покачала головой. Неужели умаиа действительно полагал, что кто-либо из эльдар мог радоваться, понимая, что принёс пользу Саурону? И даже тот повар, которого так хвалил умайа, он ведь тоже только терпит свою службу, как терпят рабство; быть может, адан согласился служить, лишь не выдержав пыток или угроз его родичам… Эдайн были отличны от эльдар, но Враг и для них был Врагом, коему нельзя покоряться… Однако, Линаэвэн не сказала всего этого Саурону, предпочтя заговорить об украшении:
- Я не видела твоего украшения. Это так. Но я уверена, что ты… просто не сумеешь создать то, что не будет пронизано Диссонансом. А мы ощущаем его, мы созвучны Арде, - тэлэрэ коснулась карты рукой, на сей раз, обведя, с севера на юг, всё побережье Белерианда… Берег Моря, которое она так любила. И повторила твёрже обычного. - Я готова была бы поспорить: тебе это не по силам.
Когда тэлерэ бросила Маирону вызов, тот лишь покачал головой, внутренне улыбаясь.
- Что же, давай спорить. И если я смогу выполнить это украшение, ты, наконец, увидишь, что я не чудовище, каким меня принято считать в твоём народе. Если я не смогу сделать неискажённое украшение, то я отпущу на волю одного пленника. Если же я смогу, то ты расскажешь мне о южных границах Нарготронда. Как видишь, я прошу ничтожного. Ты согласна? - Ведь, казалось бы, какая разница что на южной границе? Эта часть далеко от Севера, чего опасаться?
Линаэвэн с печалью и тревогой смотрела на Саурона. Она колебалась.
Отпустить одного пленника… Конечно же, она уточнит: отпустить навсегда, живым и способным уйти, не хватая его вновь, не следя за ним. Так, чтобы он по-настоящему получил свободу. А с юга враги не приходили, юг оставался свободным. Там - Нан-Татрэн; и это границы, то, что и так увидят, если всё же враг придёт туда.
Но Линаэвэн смущало, что Саурон слишком легко согласился. Но она была уверена, что умаиа, в самом деле, неспособен сделать неискажённое украшение. Быть может цель Саурона сейчас - побудить её принять искажённое украшение? Чтобы она, устрашившись, сказала: “Не буду спорить”. На что Саурон ответит: “Тогда прими мой дар и носи его”. А на украшении, например, чары слежения…
- Согласна, - отозвалась Линаэвэн, собравшись с духом.
Волк всем естеством ощущал, как дева колеблется, боится, мечется, и всё же решается - Линаэвэн и правда билась, как птица в горсти, и это было так откровенно, так трепетно, так явно, что само по себе доставляло удовольствие.
- Прекрасно, - кивнул головой умаиа, пряча свои чувства. - Спор. Как только я закончу с текущими делами, сразу примусь за твое задание. Боюсь, я буду занят около дня, и это время не смогу никому уделить. Чем бы ты хотела заниматься, пока я отсутствую?
Не легко решить и решиться, сделать правильный выбор, чувствуя, что Саурон замышляет нечто недоброе, но не понимая, что именно. Тяжело сознавать, что допустила ошибку, которая окажется на пользу Врагу и во вред родичам. Но когда решение принято, а было ли оно верным и чем обернётся, неведомо, можно было оставить волнение; лишь тенью печали, тоски и тревоги оставались сам плен и участь товарищей.
- Разумеется, - произнесла Линаэвэн спокойно, именно как само собой разумеющееся уточнение, - если я выиграю в споре, то пленник будет отпущен живым и способным уйти, ему не будут препятствовать или следить за ним, и не схватят снова… А пока спор не разрешён… - Линаэвэн задумалась, могла ли она сделать здесь нечто, чего действительно желала, и что не было бы опасным… - Я хотела бы увидеть других пленников, узнать, что с ними. - Радости это не доставит, но она хотя бы будет знать правду о них.
- Я держу свое слово, - подтвердил Маирон. - Если я проиграю, то отпущу одного. Отпущу без условий и уловок, ты сможешь хоть через осанвэкента связаться с ним и проверить. Что же до твоего желания увидеть товарищей… Всему свое время. Пока же ты получишь набор для вышивания и сможешь развлечь себя этим.
Саурон отказался дать ей увидеть других - это было печально, но предсказуемо. Линаэвэн понимала, что умаиа хочет воздействовать на неё, пользуясь её незнанием, и побуждая волноваться и тревожиться. Упоминание набора для вышивания удивило деву: как Саурон понял? Или это просто совпадение? Вслух Линаэвэн сказала:
- Да, мне нравится вышивать, как и многим девам эльдар.
Волк дернул за шнур, и вскоре в комнату вошёл орк.
- Верните вторую пару в камеру. Не связывать, дать вволю воды.
Кого Саурон велел вернуть, Линаэвэн не знала, поняла только - Темные не знают имён. Но слова умаиа обеспокоили эльдэ:
- Ты дашь им только воды?
- Мы поспорили с Долхэном, - пояснил Маирон. - Если он не хочет готовить для пленников еду, то они не будут есть вовсе, все кроме него. Или… разве что ты их будешь кормить?
Эллет сжала губы. Как же ей хотелось помочь товарищам, что страдали от голода! Но Линаэвэн встала бы невольно на сторону Саурона, против Долхэна (он согласился прийти в гости или был защищаемым? Или его имя как либо узнали в позземелье?), которого и без того пытались принудить муками товарищей. Принудить - к чему? Тэлэрэ не знала достоверно. Саурон мог смешать правду с ложью, сказать часть правды или преподнести истинные факты в ложном свете… но из того, что сказал умаиа, получалось, что стража принуждали служить поваром - пусть и только для своих же товарищей. Исполнить службу, которую поручит ему Саурон… И хотя эти слова были не достоверны, но звучали они очень правдоподобно…
И все же, товарищи страдали, а она могла бы помочь им: не просто кормить их, но ещё и увидеть их, и поддержать. А они увидят её - быть может, им говорят, что Линаэвэн предала их и согласилась стать лазутчиком, или, что ее мучают, или, что она счастлива “в гостях”.
Но Саурон наверняка использует ее согласие готовить против Долхэна - а может и против других… И что обещал умаиа Долхэну в том споре? Кто знает, не спорили ли они на то, что Саурон отпустит пленника, если никто другой не согласится готовить?
- Нет, я не хочу… вмешиваться в ваш спор, - ответила, наконец, дева.
Маирон отметил, что когда он предложил тэлэрэ готовить для своих родичей, Линаэвэн задержала дыхание, как это бывает у мирроанви, если они глубоко взволнованы. Но, в конце концов, дева ответила, и Волк принял её отказ спокойно.
- Это твоё право. Пойдем, я провожу тебя в твои покои.
Они вышли из кабинета, пошли по коридору, и тогда Волк заметил:
- В общем-то, не было и спора… мы просто повздорили… Я предложил Долхэну готовить для своих, Долхэн мне нагрубил, я рассердился и сказал, что раз так, то никто их кормить не будет, - Волк слегка сконфуженно развёл руками. - Увы, мы все подвержены эмоциям, а идти на попятный мне не к лицу.
Линаэвэн опустила голову, не желая отвечать, так как могла бы ответить неверно. Ответить так, что за этот ответ расплатятся другие. Саурону было сказано нечто резкое, а в ответ на это он заставил всех пленников, схваченных им и заключённых в подземелье, страдать от голода. И говорит об этом тем тоном, каким говорят о сорвавшейся с губ насмешке или другой досадной мелочи. И так, словно он никак не мог изменить своего решения.
Линаэвэн долго молчала, прежде чем заговорить, и Волк не торопил её.
- Если ваша… ссора продлится, ты допустишь, чтобы пленники умерли от голода, только чтобы не идти на попятный? - спросила тэлэрэ уже возле самой двери “своей комнаты”.
- Да, это вполне может закончиться именно так, - подтвердил Маирон. - И это удивляет меня: вы скорее готовы допустить гибель кого-то от голода, чем наступить на свою гордыню и накормить их. Мне интересно узнать глубину вашей жестокости и эгоистичности.
Линавэн прикрыла глаза. Смерть от голода, если это действительно то, что уготовил товарищам Саурон, долга и мучительна, эльдэ было больно и страшно думать о таком, но ей нельзя было поддаваться чувствам, разве что плакать от бессилия… А Саурон желал, чтобы она согласилась. Исполнение его желания, несомненно, обернётся большим злом для эльдар, что бы Саурон ни готовил: нанести ли удар по Долхэну, вложить ли в её руки отравленную пищу, чтобы она своими руками отдала её родичам, или нечто иное… Но это зло непременно случится, как только она согласится; то же, чем грозил Саурон, было далеко… Но родичи страдали уже сейчас. И что, если Тёмная тварь исполнит угрозу? Саурон достаточно жесток для этого…
- Не приписывай нам своего, Гортхаур, - с горечью и сдержанным гневом произнесла Линаэвэн. - Я принесла бы еды товарищам, если бы могла знать, что это не обернётся вредом ни для Долхэна, ни для других, и ты, конечно, не дашь такого обещания. Тебе же лишь гордыня мешает изменить свое… - Тэлэрэ не договорила, заметив несообразность, противоречие в словах Саурона. - Если бы тебе подлинно мешало сказанное тобою “никто не будет кормить”, ты не предлагал бы это и мне, тем более, не пытался добиться от меня согласия. Не ведаю, что было меж тобой и Долхэном, только не то, о чём ты сказал.
Дева заговорила резко и оскорбительно, но она зря думала, что Повелитель Волков не сможет поставить ее на место.
- Мне нет нужды вам что-либо приписывать. Вы жестоки там, где нет нужды, жестоки, потому что трусливы. Но о себе вы не говорите: “Я боюсь, и потому пусть лучше другие страдают”, вы уверяете себя, что делаете это ради высоких целей, что вам бесконечно жаль, что это вынужденная жертва… Только это неправда. Правда в том, что ты труслива, и готова платить за свою слабость чужими страданиями. Но ты не только труслива, ты ещё и глупа. Тебе показалось, что ты что-то прозрела во мне, бывает смешно наблюдать за тебе подобными: вы убеждены, что я лгу, и не верите ничему в моих словах, но при этом вы уверены, что сами всегда знаете как поступить правильно, и мне нравится это. Из трусости и глупости вы совершаете чудовищные вещи, но потом, когда уже ничего не исправить, вам открывается правда… И наблюдать это приятнее всего.
Едва Волк закончил, как Линаэвэн, молча развернулась и ушла в свою комнату: гордо, высокомерно. Волк с усмешкой смотрел ей в спину. Придет время, и он раздавит её (в том, что время придет, и Линаэвэн не задержится, как его гостья, Волк уже не сомневался), и из гордой и самоуверенной она станет дрожащей, слабой, напуганной. Она будет бояться решиться на что-либо ещё больше, и, быть может, тогда он её даже отпустит - учитывая её высокое положение среди своих, Линаэвэн принесет немало пользы Северу.
Но пока Волк закрыл за девой дверь и отправился по своим делам.
Скоро тэлерэ должны были принести всё, что нужно для шитья по ткани, но стража у дверей не позволит деве выйти наружу.
***
Пока Нэльдор спал, в его комнату осторожно внесли окровавленную рубаху и положили рядом с ним.
Пробудившись, эльф в ужасе смотрел на лежащую рядом с ним ткань. Когда такую рубаху принесли Линаэвэн, Нэльдор не пытался сбежать или наброситься на орка, растерялся в тот миг; и после не молчал, продолжал беседу до конца, и даже не отказался наблюдать звёзды вместе с Сауроном… Да ещё Саурон узнал от него о Нарготронде! И всё равно кто-то из товарищей Нэльдора был “наказан”. Быть может, даже Ламмион, но если и не он… все равно Нэльдор не сделал ничего плохого, а кого-то наказали - это было не честно!
Нолдо был один и считал, что его сейчас никто не видит его. Сев на кровать, он закрыл лицо руками. Всё было зря. Нэльдор думал, что кого-то защитит или избавит от боли, соглашаясь идти в гости, но получается, что не избавил, а наоборот… И теперь эльф понимал, что ему нужно было отказаться от “гостей” и всего этого раз и навсегда - и если он не сделал это давно, то должен сделать хотя бы сейчас. Отказаться быть “гостем” и отправиться в подземелье на пытки было тяжело и страшно, и более того, если он так поступит, то Саурон (не он, а именно Саурон!) ударит не только по нему, а и по Линаэвэн, и по кузену, но… Но так было нужно. После пробуждения Нэльдору стало ясно - Саурон всё равно ударит по другим. Хоть будет Нэльдор в этих “гостях”, хоть нет. Потому что умайа что-то не понравилось или просто захотелось так. Эльф вспоминал всё, что было вечером и ночью, и только укреплялся в своём решении. За что умаиа покарал кого-то из его родичей… кроме как за то, что Саурон это Саурон, а они пленники-нолдор? Вот разве что… у Нэльдора однажды вырвалось проклятье, не могло не вырваться, когда Саурон сказал, будто эльф подсказал ему новый способ творить зло… Но Нэльдор не считал, что проклятие от того, кто обещал вести себя как гость может быть достойно кары.
И когда умаиа наконец постучал в дверь комнаты Нэльдора, эльф встал, открыл дверь и решительно произнёс:
- Я не буду больше беседовать с тобой. Пусть я глуп и не понял сразу, что из этого выходит… но теперь увидел. И отказываюсь продолжать всё это.
Волк с удивлением посмотрел на юношу, который в очередной раз сменил решение:
- Ты волен в этом, Нэльдор, но могу я узнать почему?
- Из-за того, что я увидел, пробудившись. Я не бежал и не нападал на орков, не отказывался говорить или ужинать, или наблюдать вместе с тобой за звёздами, и я… - у Нэльдора перехватило дыхание, - Ещё и выдал тебе важные сведенья. А теперь я узнал, что после всего ты приказал мучить одного из моих родичей. Кто знает, что не понравится тебе в другой раз? Я должен был прежде догадаться, что мой приход сюда никому не в помощь, только во вред; что ж, наконец я догадался, и я отправлюсь в подземелье и буду переносить все, что переносят мои друзья.
Маирон молча выслушал горячую тираду мальчишки, считавшего себя невиновным и несправедливо обиженным, а потом ответил:
- Ты проклял меня, Нэльдор, - холодно напомнил Волк. - Был груб, дерзил. Хорошо же ты представляешь себе поведение гостя. За то и был наказан. Но я умею и награждать: за то, что остальную часть вечера ты старался честно выполнить своё обещание, я отпустил одну пару из застенка в камеру, отдохнуть. За то, что ты подсказал мне любопытную идею, я дал отдых ещё одной. Итого, благодаря тебе, три пары избежали каких-либо мучений. Одна пара, глядя на тебя, тоже стала гостями. И все, до сего момента, избежали допроса. Так что, мне кажется, ты мог бы собой гордиться. А ты сейчас хочешь свести всё на нет.
Нэльдор коротко вздохнул. Три… четыре…. восемь эльдар… А плата за это - то, что враг знает, откуда они. И Линаэвэн нет рядом, чтобы подсказать что же нужно делать… И окровавленная ткань, уже во второй раз… Частью окровавленная рубашка, частью чувство вины побудило Нэльдора подтвердить:
- Да, я отказываюсь продолжать, - что тогда станет с теми тремя парами?.. Но ведь есть же ещё гости? Может быть, они умнее, опытнее, и справятся со всеми ловушками. А он мог проговориться снова. Как уже случилось не однажды.
- Как хочешь, - вздохнул умаиа. - Ламмион утром уехал на охоту, и он, если, конечно, решит вернуться, огорчится, узнав, что ты в подземелье. И Линаэвэн останется одна… Но твоё право. Пойдём, провожу тебя в камеру.
Нэльдор вместе с Сауроном прошёл по коридору к лестнице мимо комнаты Линаэвэн. Едва они спустились на один пролёт, как встретили подоспевшего Больдога.
- Проводи Нэльдора в камеру, - бросил Волк и ушёл обратно наверх; на нолдо он даже не взглянул.
Больдог же усмехнулся и сделал приглашающий жест:
- Ты привёл деву к Повелителю Волков, а теперь бросаешь её одну. Ты нравишься мне, парень. Сдается мне, это начало хорошей службы.
Нэльдор не нашёлся, что ответить умайа-орку (он и не знал прежде, что такие бывают). “Привёл деву к Повелителю Волков…” И ведь правда, привёл! И что он натворил вчера - начиная с этого согласия и до несдержанного проклятья! Подумал бы раньше, понял бы, что ему перехитрить самого Саурона - нелепость, быть такого не могло. А кого-то эти твари мучили за то, что он не подумал… Хотя проклятья - не просто слова*(4), вдруг Саурону и правда достанется однажды, не из-за него, Нэльдора, а из-за всех, кто проклинал умаиа.
***
Больдог повел нолдо ниже, в подземелье, где он пока не бывал. Юноше отвели особую камеру - с матрасом на деревянном топчане, тёплую и сухую. По дороге Нэльдор видел открытые двери других камер - холодных и голых, с цепями по стенам.
Оставшись один Нэльдор лёг на постель, простую, но по-прежнему - не такую, как у других пленников; он и теперь остался на особом положении. Очевидно от того, что мог принести пользу врагу. В отличие от тех, кому достались цепи.
***
Оставшись одна, Линаэвэн погрузилась в раздумья. Саурон мог лгать о чём угодно, но он был прав в том, что она боялась. Боялась навредить другим… но и сама боялась не выдержать. Разве не поэтому утром она не отказалась от завтрака, от продолжения беседы, от карт? И тем принесла вред Нарготронду и Финроду, хотя пока и не ведала, какой именно.
Что же ей следовало делать теперь?
Если даже она согласится, только однажды приготовить еду, это наверняка пойдёт во вред кому-то. Если откажется, то ее товарищи будут страдать от голода… Даст ли Саурон им умереть, нет ли - страдать все равно будут.
Что она могла сделать?
Попробовать самой, независимо от Саурона, принести товарищам еды, хоть кому-то? Кухня вряд ли в ином месте, чем была. А пленники в подземелье… в Минас-Тирите не было темниц, но теперь они внизу, в погребах - можно попробовать… Линаэвэн бесшумно подошла к двери, прислушалась - в коридоре раздавались чьи-то шаги… Нужно было выждать, пока Саурон (или уже не он?) уйдёт. Дева не знала, что в это время Нэльдор вместе с Сауроном шёл по коридору, чтобы спуститься в подземелье.
Когда шаги стихли, Линаэвэн осторожно выглянула за дверь и увидела караул орков. Дева тихо прикрыла дверь вновь, запоздало подумала: “…Родичей всё равно накажут, если бы её поймали. Так можно сделать им ещё хуже”.
Но с другой стороны, ведь пойти на кухню, чтобы помочь хоть чем-то другим поенным, можно и не таясь. Ей нужно прийти на кухню открыто и сказать, что по желанию Саурона она отнесет пленникам еды… А чтобы попасть на кухню, ей нужно просто велеть орку-охраннику проводить ее. Быть может, Саурон ещё не успел подготовить то, что желал, и тогда она принесет еды своим родичам, сделает это всего один раз, но зато увидит их и узнает, что с ними, и сможет поддержать…
Линаэвэн собралась с духом - ей нужно идти непринужденно, не прячась, только тогда может удаться задуманное. Эльдэ решительно открыла дверь и, сдерживая отвращение, обратилась к стоящему возле ее комнаты орку:
- Я иду на кухню. Твой господин хотел, чтобы я накормила пленников, - сказала тэлэрэ. “Хотел, но не отдал повеления своим слугам”, с надеждой думала Линаэвэн про себя. И как она надеялась, ещё не приготовил всё, что запланировал… И теперь она пойдёт на кухню сама, а не с умаиа, возьмёт ту пищу, которую выберет, и Саурон не “подготовит” других нолдор к встречи с нею какой-либо ложью.
Орк, услышав эльфку осклабился, но и не подумал отступить.
- Иди внутрь. Господину доложат, что ты передумала, - орк не знал, о чём идет речь, но он знал свой приказ: если пленница чего-то захочет, об этом нужно немедленно доложить.
У Линаэвэн опустились руки. У нее получилось… хуже, чем ничего. Саурон сделает всё, чего желал. Он желал её согласия, она отказалась - а теперь? Саурон посмеётся над ней - пусть; но что другие? Что Долхэн? Сказать “Я согласна, если это не окажется никому во вред?” Навредить можно по-разному… Линаэвэн опустила голову, закусила губу. Кажется, она придумала, что сказать и сделать.
***
Волк направлялся к себе в кабинет, когда в коридоре перед ним склонился орк:
- Господин, девка хочет говорить с тобой, она хочет идти на кухню.
Волк кивнул и жестом велел рабу убраться с дороги, а сам снова пошел к комнате Линаэвэн. Остановившись перед дверью, умаиа решил проявить вежливость и постучал.
Линаэвэн открыла дверь очень быстро, она была бледна.
- Я накормлю пленников сегодня, только… если я съем ту же еду, что и другие, и после не вернусь сюда, а останусь в подземелье. В тех же условиях, что и другие. - “А если ты не выдержишь?” - подумалось девушке, но сейчас она отразила этот вопрос иным: “А если не выдержат другие?”
Комментарии.
*(2)
*То, что «тёмная фигура на скале», обратившаяся к нолдор в Амане, — Намо Мандос, в Сильмариллионе» только предположение, о чём пишет и Кристофер («Утраченные сказания», «Исход нолдоли», Комментарии).
По «Сильмариллиону», Проклятье Мандоса, оно же Пророчество Севера, оно же Рок нолдор, произносит то ли вестник Валар, то ли сам Намо. Нигде больше такого не встречается. Если есть посланник Валар, назван он по имени или нет, его никто не путает с самими Валар. Нигде нет такого — «это был посланник Манвэ, а может быть, сам Манвэ»… Разве нолдор не могут отличить Валу от его посланца-майа, даже очень сильного?
А здесь… а может быть, это был сам Мандос — как если «вестник» пытается изображать Намо (или Намо, напротив, не только не называет себя, но зачем-то пытается себя скрыть, так, чтобы его могли спутать с майа). Но зачем бы Намо или его посланнику так притворяться? Зато это имеет смысл, если проклинал… не светлый майа.
Само название, Пророчество Севера, словно намекает на происхождение. Обычно Севером называют… Ангамандо и то, что оттуда исходит. Другое название вроде бы явно говорит об авторе проклятья: Проклятье Мандоса. Но и произнёсшего проклятье часть, видимо, сочли Мандосом, а часть — нет…
По «Книге утраченных сказаний», это именно посланник, а не сам Намо. Его зовут Амнон или Амнос, а по примечаниями также… Морниэнто. Странное имя для светлого майа…
Слова проклятья «Начатое в добре обернётся злом» противоречит словам Илуватара по «Аинулиндалэ» (что зло обернётся благом; Манвэ, услышав об ответе Феанаро, скажет о том же — что зло обернётся благом).
Манвэ и действует вразрез с Роком нолдор, который вроде бы является приговором Валар: говорилось, что Валар не услышат ушедших, и даже эхо их рыданий не перейдёт гор, но Манвэ слышит и отзывается. И это не единичный случай: «В горах да будет дом Орлов, и да слышат голоса, призывающие нас» (слова Манвэ в «Об энтах и Орлах»). То есть Манвэ намеренно посылает Орлов, чтобы как раз слышать ушедших.
Тогда как приговоры Намо или Валар (как «Статут о Финвэ и Мириэль») Манвэ принимал и не действовал вопреки им, даже если сам был с ними не согласен.
Ульмо говорит, что Рок нолдор на руку Моринготто — и это в самом деле так.
В «Неоконченных сказаниях» Ульмо говорит о том, что Оссэ — слуга Рока (нолдор) и поэтому топит корабли, которые посылают на Запад.
По «Сильмариллиону», Рок нолдор исходит от Намо — и получается, что Оссэ фактически убивает эльдар, исполняя волю Намо Мандоса. Но в «Прозаических фрагментах» (4-й том «Истории Средиземья») сказано так:
«Так что Ульмо неустанно тщился сподвигнуть номов (нолдор) послать гонцов в Валинор, но однако ж Мелько был хитёр и весьма умудрён, и не смыкал он глаз, бдительно следя за всем, что касалось эльфийских родов, и посланцам их не удавалось преодолеть всех опасностей и искушений этой самой длинной и самой недоброй из всех дорог, и многие, кто дерзнул отправиться в странствие, сгинули безвозвратно».
Всё это вместе складывается в то, что нолдор проклинал не Намо и не светлый майа, посланник Валар.
*(3)
Как видно по картам, Ангамандо, как и Утумно, защищены полукольцом гор со всех сторон, кроме севера, т.е., Моринготто со времени их строительства не боялся, что Валар нападут с этой стороны. С севера к Ангамандо (как и к Утумно) близко подходит Море, и Валар было бы крайне трудно высадить и развернуть там войско, что было необходимо, чтобы взять Ангамандо («с наскока» его не взять, а одной силы Ульмо как Стихии не хватило бы, чтобы одолеть Моринготто). Но если и Валар не могли штурмовать крепость Врага с Севера, с Моря, тем более не могли нолдор.
*4
Почему проклятий на самом деле нет.
https://buhgalterivanov.livejournal.com/9438.html
Комментарий к 6. Тайны.
*(1):
“Серые анналы”:
“…Вскоре эльфы стали опасаться тех, кто утверждал, что бежал из рабства, и часто несчастные, попавшие в лапы орков, даже если они вырывались из тяжкого плена, вынуждены были бродить без дома и друзей, становясь изгоями в лесах.”
Беглецов, как сказано, часто изгоняли, но в землях феанариони поступали иначе. Это видно по сказанному в “Ламмас”, что к диалекту квэнья, принятому на Химринге, за века войн в Белерианде примешалось в том числе наречие нолдор-рабов, которых захватили в плен или принудили служить Морготу и оркам (а после они бежали, и так оказались на Химьярингэ). Чтобы плен мог повлиять на особенности речи нолдор, они должны были оставаться в плену достаточно долго; а для того, чтобы эти особенности могли повлиять на наречие Химьярингэ принятых беглецов должно быть достаточно много. Отсюда видно, что сыновья Фэанаро и их народ не изгоняли спасшихся из плена, а принимали их.
Остальные комментарии смотрите в конце главы.
========== 7. Охота. ==========
Выехав с острова, Ламмион думал, что делать ему теперь — ведь придётся вернуться назад! Словно цепь за ним тянулась — длинная, а не отпустит. Пожертвовать родичем, быть может, братом, ради своей свободы, он не мог; а других он своим бегством не спасёт и не вернётся к ним с войском: у нолдор не было сил освободить Тол-ин-Гаурхот от Саурона. Они могли появиться позже, но то — спустя годы, не теперь. Единственное, что мог бы сделать Ламмион для Города — известить Финрода, что Линаэвэн в плену; и то не напрямую — нельзя было ехать в Нарготронд, за отпущенным пленником наверняка следили.
Конь Ламмиона летел стрелой на юг. Вернуться нужно было до истечения суток.
Охотник умел обращаться с лошадьми. Та, которую ему дали, вначале покорно, не поднимая головы, поскакала вперёд, и лишь после, ощутив его руки, расслабилась. Лошади тоже приходилось тяжело у Саурона: это чувствовалось. Ее бег, вдоль Сириона, был скорым — животное тоже было радо вырваться. Хотя сама лошадь явно не решилась бы на побег, да и устала скоро: не была привычна к долгому быстрому бегу, и ей требовались отдых и вода. Ламмион остановился, съехал к самому берегу. От Сириона тянуло свежим ветром, и тёмные тучи, обложившие небо, разошлись немного, открыв ясную синь. Небеса были и останутся неподвластны Тёмным.
…Сможет ли он видеть небо, когда вернётся, или его запрут в камере без окон, в подвале?..
Ламмион всё ехал на юг, по обезображенной, мрачной долине, теперь вдоль реки. Эльф слышал рыщущих поодаль волков. Они не трогали всадника, и очень хотелось поохотиться именно на них. Но… что тогда сделают с братом?
Эльф полагал, что вдоль Сириона, почти по прямой, проедет довольно быстро. Насколько позволит быстрота лошади — отнюдь не гордого легконогого скакуна, но несчастного забитого и запуганного животного, которому Ламмион старался дать хоть временное облегчение.
Выехав туда, где не было явно видно волков и орков (хотя не приходилось сомневаться, что они недалеко), а на берегу росла пучками почти обыкновенная трава, разве что жёсткая и темноватая, нолдо приостановил лошадь, дав не только напиться, но и поесть; и она, в самом деле, с удовольствием взялась щипать травку, приободрилась. Ламмион ждал, что после этой передышки лошадь вновь побежит скоро, как в начале, при выезде с Острова, от которого охотник уже довольно далеко отъехал. Только лошадь не хотела покидать понравившееся место: словно очнулась немного, припомнила вольное прошлое и хотела попастись. Когда Ламмион тронул повод, намереваясь подняться в седло, лошадказаржала тихо, жалобно и просяще. Словно именно ради неё, ради того, чтобы дать ей облегчение и краткую иллюзию воли, нолдо и ехал сюда. Цель эльфа была иной, только достигнет ли он её… И не желал Ламмион гнать лошадь вперёд так, будто она была не живым существом со своим именем, а только средством достичь цели. Поэтому вначале выжидал и успокаивающе гладил гриву лошади, убеждая, что впереди — лучшее место, чем это. Если только они выберутся из долины.
…А потом и ему возвращаться, и лошадь возвращать Саурону и его слугам; и вновь её будут бить кнутом, и вновь четвероногая раба позабудет, что любит пастись на зелёной траве, видя её разве в своих лошадиных снах. Да и то — добрые ли сны на Тол-ин-Гаурхот?
Наконец, лошадь тронулась, доверившись седоку. Но прежде, чем продолжить путь к выходу из долины Сириона, Ламмион обернулся. Вдали, на башне крепости Саурона, горел зловещий огонёк. Там томились его товарищи и его брат.
Несмотря на задержки, Ламмион, наконец, оставил узкую долину меж Горами Тени и Дортонионом, что ныне звался Таур-ну-Фуин. Земли стали явственно чище, светлей, хоть они и были захвачены врагом, и по ним проходили орочьи шайки. Лошадь уже не медлила, видя, что здесь, в самом деле, лучше, чем там, откуда они ехали.
Опускался вечер. Самой явной приметой изменения в землях были пролетевшие вблизи реки утки. Ламмион приостановился. Он ведь сказал, что едет на охоту… и не последний ли раз он охотился? «Когда я вернусь назад, верно, Саурон уж не отпустит меня», — подумал нолдо. Само это «щедрое» предложение казалось ему сейчас чем-то наподобие игры кошки с мышкой. Тёмный знает, что он не может не вернуться.
Если он — не вернётся, он разрушит замысел Саурона и обретёт свободу, и избавит коня… И погубит брата или иного родича.
Если же вернётся — не увидит больше ни уток, ни потока, ни зелёных трав, ни грозового неба.
Меж тем, погода стремительно портилась, приближалась буря. Ламмион стиснул зубы, запрокинул голову. А после последовал за утками, подстрелил одну из них и направился за ней — подобрать. Теперь родичи не будут наказаны за то, что он сказал об охоте и не исполнил этого. Но исполнив формальность, Ламмион торопился выполнить задуманное. Нолдо жалел, что не написал краткое послание о том, что отряд попал в плен к Саурону. Набросать бы карту: место, где их схватили, пройденный путь, Тол-Сирион. А над ним — имя Линаэвэн. Если послание перехватят Тёмные, только это имя они и узнают; если же удастся доставить его стражам Дориата — тэлерэ рассказывала, что хорошо знакома с их командиром, Бэлегом, да и Короля навещала не раз. Тогда Финроду передадут весть.
Так эльф думал, когда вдруг, без предупреждения, без начала дождя, прогремел гром, и лошадь в испуге рванулась вперёд. В следующий миг в ближайшее старое дерево ударила молния, и толстенная ветвь рухнула прямо на спину коня. Нолдо едва успел спрыгнуть, и это спасло ему жизнь: удар был такой, что лошадь упала замертво.
Ламмион поражённо смотрел на мёртвого скакуна: всё произошло так быстро и нежданно! Смерть была быстрой и не худшей, и неведомо, как долга оказалась бы жизнь лошади, верни он её Саурону. Она умерла не забитой, а на воле — успев пощипать травку и почувствовать седока, что готов о ней заботиться. Но как Ламмион теперь вернётся к сроку?! Ведь он отъехал далеко, и долина Сириона осталась позади.
Изумление задержало эльфа на месте на несколько секунд — а по стволу, по ветви бежало пламя. Ламмион подбежал к лошади, забрал утку и уздечку — и бросился бежать на юг, к Димбару, ведь к сроку — всё равно не успеть, и родича повесят на вратах крепости.
…Это не рухнувшая ветка: смерть брата будет долгой и мучительной, но его ещё можно спасти. Нолдо повернул в другую сторону. Он возвращался. Собрав все силы, Ламмион мчался на север. Многие рвутся на волю, а он рвался в плен, и в это время — почти не думал о том, что ждёт его. Только о том, что ждёт Нэльдора. Вдоль берега, но не слишком близко к реке, выбирая самые ровные и простые пути — Ламмион делал лишь краткие остановки, чтобы не закончились силы прежде времени. На рыскавшего по округе в поисках добычи гаура нолдо почти не обратил внимания, как и тот на временного владельца зачарованной уздечки. Охотник лишь вспомнил с тоской, как хотел выстрелить в одного из волков, и продолжил бежать дальше. Сейчас минута промедления стала бы минутой лишних мучений для родича.
Когда же в одном из оврагов Ламмион наткнулся на орков, эльф впервые почти обрадовался им, как ни отвратительны были эти твари. Нолдо закричал, протягивая уздечку:
— Передайте своему хозяину, что я вернусь с опозданием — потому что конь пал. Передайте скорей.
Ламмион и сам не знал, на что рассчитывал. Орки не делают того, что им скажут эльфы, и Саурон не проявил бы снисходительность от того, что опоздание — невольное… и всё же, всё же…
***
Орки почувствовали чары от уздечки задолго до того, как эльф выбежал на их стоянку. Хотя и стоянкой это было не назвать. Меж свежесваленных деревьев были растянуты плащи, под которыми от бури спрятались парни, прижавшись друг к другу.
Право сказать, ощутив чары, они решили, что приближается умаиа, а увидев эльфа — решили, что умаиа-перевёртыш притворяется голугом*. Но, услышав сбивчивую речь и странные слова, парни смекнули, что перед ними и правда всамделишний эльф. Мож, один из тех, кого отпустили на волю как лазутчика?
Вожак не знал, как правильно поступить, и оттого злился. Передать Повелителю! Ишь ты, раскомандовался. А как ему передашь-то? А что, если что-то важное передать надо, а он, понимаешь, знал, да не сказал? И потому вожак сделал то, что логичнее всего в подобных ситуациях — заорал на эльфа:
— Это как это я ему передам, дубина ты заморская? Перепутал что ли, не на тот отряд вышел? Ты как вообще сюда прошёл, откуда идёшь, отродье остроухое? — заорал, а потом вдруг струсил. Ведь если этот голуг таким знаком Повелителя обладает, то, значит, вхож к Повелителю, и значит, запросто может и голову с плеч таким мелким сошкам, как он, снимать.
***
Орк не попытался напасть, но заорал так, что Ламмиона передёрнуло от отвращения: такими словами орк не клял бы врага, только своего. Но как ни было мерзко, Ламмиона заботило вовсе не то, что о нём думают орки. А орки явно не понимали, как передать что-либо Саурону… и знали, кто передать может. Ждать было некогда. Обмотав уздечку вокруг руки, чтобы не мешала, Ламмион взялся за лук, отбегая назад:
— Не тот отряд? А где найти тот, что передаст весть прежде, чем я сам добегу, знаешь? Я должен был вернуться, — он кивнул головой в сторону крепости, — к сроку, но без коня мне не успеть.
***
Дёрганый был эльф какой-то, странный. Только, когда он снова заговорил, орк наконец-то понял: это эльфу надо было вовремя вернуться к Повелителю, не Саурон его ждал. И тогда в голове вожака появился план, потому что нет больше радости, чем сделать хуже другому.
— Есть другие отряды, как не быть, — огрызнулся вожак, но так и не тронулся из-под навеса. — Беги отсюда на запад, если поторопиться, встретишь парней, разведку, они все передадут.
А что и они пешком будут, как и все, орк говорить не стал. Пусть голуг лучше побегает, их поищет, да времени своего драгоценного побольше потратит.
***
Услышав о разведке, Ламмион побежал снова, глядя на запад — не увидит ли вскоре тот отряд? Если он дальше, чем можно увидеть, разыскивать смысла не было. Да и как различить среди орков этих самых разведчиков, нолдо не имел ни малейшего понятия. К тому же орк оправился от испуга, а значит, легко мог соврать. Более того, ещё неизвестно — будет ли встречная шайка что-то передавать, или ответят, как эти. Но главное — Саурон мог и не обратить внимания на принесённую весть. Добраться как можно скорее было важнее, чем донести новости о себе — а отклоняясь далеко, можно было потерять много времени. Да и найдёт он ещё орков по пути — дальше их будет всё больше.
Пока Ламмион стремился выехать из долины, лошадь казалась ему слишком медлительной, теперь же, когда спешил обратно с добытой дичью — слишком быстрой. На западе он никого не увидел. Спустя время Ламмион вновь настиг орочий отряд и остановился — отдышаться и попытаться вновь передать послание, не зная, могут ли и захотят ли эти орки ему помочь.
— Эй, вы! Сможете передать своему господину весть, что Ламмион опоздает к сроку из-за гибели коня — или ничего не можете, и я скорее вас добегу?
Он сообразил сейчас, что говорил неверно в прошлый раз: сказал «я», а нужно было сразу имя называть. Чтобы, если орки всё же передадут, им не пришлось переспрашивать. А если ответят так же, как и прошлый раз — нужно не медлить с ними. Его ждал брат — хотя, быть может, ещё и не знал о том.
Эти орки не только лучше устроились, под крутым навесом оврага, но и успели принять на грудь, а потому встретили мокрого эльфа, возникшего перед ними, дружным смехом.
— Повелителю мы передать должны!
— А давайте мы его схватим и сами Повелителю передадим?
— Точно, чтобы с ним ночью ничего не случилось!
Ламмион и так был в сильнейшем напряжении, но гнев сдерживал куда дольше. Орки стали насмехаться, и его глаза вспыхнули яростью. Эльф вскинул лук, но опомнился. Только обругал сквозь зубы мерзких тварей и продолжил бег.
Вслед эльфу неслись улюлюканья и выкрики. Орки даже хотели броситься в погоню, и бросились бы, если бы не дождь… да то, что у проклятого колдуна был с собой лук со стрелами.
***
Ламмион, в темноте, сгустившейся прежде времени, продвигался на север так скоро, как мог. И вот он уже добрался до узкой долины Сириона. Ветер и ливень смывали и сносили всё вокруг, отчасти очищая землю, но и делая ее вязкой; а ветер всё усиливался, доходя до бури. В небесах словно били огромным мечом о столь же громадный щит, невольно рождая мысль о Тулкасе. Может быть, и тёмным тварям приходило на ум что-то подобное, и они все попрятались: сколько нолдо их видел по пути сюда, а ныне не встретилось ни одной.
Отблески молний озаряли путь Ламмиону. Пробираясь по лесу, он вгляделся вперёд: зловещий огонёк крепости был ещё далеко, и эльф с горечью подумал, каким подспорьем стала бы для него эта гроза, если бы он действительно бежал! Она разогнала и волков, и орков, и даже нетопырей, что раньше летали во множестве в долине Сириона. Ламмион, в самом деле, мог бы не только передать послание через птицу, но и добраться до Димбара и Дориата. Только эльф возвращался на Волчий Остров. Наверняка он не раз проклянёт своё возвращение. Возможно, кого-то из его товарищей подвергнут каре за то, что он потерял коня. Нолдо даже не мог сказать заранее — не случится ли в эту грозу и бурю, что веяла ещё не наступившей осенью, новых происшествий, что слишком замедлят его путь, и не вернётся ли он к вывешенному на воротах мёртвому телу.
Ламмион не мог не вернуться. Просто не мог…
В очередной вспышке молнии, эльф увидел тонкую фигурку девы с разметавшимися волосами, несущуюся по чаще. Несчастливая судьба привела её в этот край! Ламмион бросился за девой:
— Беги на юг, здесь владения Саурона! — пока тёмных тварей не было, как он считал, можно было и громко кричать. Нолдо считал, что если дева и могла бы выбраться, то именно сейчас. — Убегай отсюда и передай эльдар, что Линаэвэн в плену на Тол-ин-Гаурхот.
Ламмион мог помочь эльдэ предупреждением, она ему — вестью. И едва охотник прокричал свои слова, яркая молния высветила замершую фигурку. Потом наступила темнота, но когда вновь стало светло, дева пропала. Ламмион надеялся, она послушала его и бежала. Но минутой позже, примерно на том же удалении, но уже скорее за спиной эльфа, сквозь звуки бури до него донёсся стон.
Эльф метнулся было назад, но замер. Дева могла попасть в беду в эту бурю, но она не оказалась бы за спиной! Другой эльда? Но почему он не был рядом с девой, и почему не ответил на возглас, если заплутал? Владения Саурона. Они же должны быть полны мороков! И если его самого приняли за случайно заплутавшего — разве не могли бы заманивать так?
— Если ты слуга Саурона — передай ему, что Ламмион потерял коня и потому опоздает к сроку! — он вновь взмахнул зажатой в руке уздечкой. Что если он все же ошибся? — Если же ты родич, то ответь мне!
Услышав слова эльфа и увидев чары, пылающие на уздечке, дух перестал морочить путника. Еще один порыв ветра, и бесплотная тень возникла подле Ламмиона.
— Что за дела у тебя с Повелителем? Как смеешь ты звать его этим гадким прозвищем? — зашептал призрак, хотя в Незримом мире его слова были слышны четко, как четким был и его облик.
— Я не знал заранее, не эльда ли ты, — махнул рукой Ламмион. Дух мог посмеяться над ним, но всё же стоило попытаться снова. — Твой повелитель дал мне оружие, коня и эту уздечку и велел вернуться спустя сутки; только конь пал во время грозы, и я не успею вернуться к условленному сроку, как бы ни спешил.
Эльф горько усмехнулся: какая ирония! Он так желал бежать, а сейчас стремился как можно скорее обратно в плен.
Призрак колыхнулся в задумчивости, вовсе пропадая в вспышках зарниц — гроза ещё только набирала силу, и лес трещал и стонал.
— Я не верю тебе, эльф, но кто знает, вдруг ты и правда нужен Повелителю? У него есть что-то важное для тебя, что ты боишься потерять, иначе ты, светлый, не старался бы так вернуться… Я уговорю Повелителя не делать ничего с этим дорогим тебе в обмен на твоё обещание — когда ты вернёшься, ты откроешь Повелителю свой разум, как доказательство того, что ты не замыслил против него со своими родичами. Что ты действительно не виноват в своем опоздании.
— Я могу дать тебе обещание, что действительно намеревался вернуться в срок и действительно опаздываю от того, что конь погиб от рухнувшей на него толстой ветви, так что я сам едва успел отскочить. Но разума я не открою, это означало бы выдать вам тайны, — он считал, что никогда не поступит так. У нолдо перехватило дыхание, он сжал зубы и, наконец, снова махнул рукой, уже с горечью. — В третий раз пытаюсь передать весть, и только зря потратил время.
Это время будет оплачено муками родича… А в ответ на слова эльфа дух лишь захохотал:
— Обещания вашего народа так же верны, как порывы ветра. Разве ты сам не пытался бежать и обмануть, и теперь от того боишься открыть разум? Ты глуп и упрям, и кровь того, кто дорог тебе, будет на твоих руках. Но прими мой добрый совет: если ты хочешь добраться до Повелителя когда-либо, забейся в щель и пережди бурю. Она лишь крепчает, а от моей помощи ты сам отказался.
Дух шагнул в сторону, собираясь уйти и пропасть.
— Я не… — начал было Ламмион. — Я пытался бежать, но это было до того, как твой господин дал мне коня и поставил это условие; если бы пытался и сейчас — то не спешил бы назад. Но как я мог бы открыть разум, думая о том, чтобы не выдать иного и большего? А забиваться в щель… это, конечно, безопасней, но я тороплюсь. Возможно, родич ещё будет жив.
Нолдо собрался с силами и ринулся вперёд так скоро, как мог. Он бежал через бурю, что всё усиливалась, выбиваясь из сил. Когда одно из деревьев поодаль стало валиться под сильным ветром, Ламмион успел порадоваться, что оно не так близко. Только в этих омрачённых землях немало стволов были уже гнилыми изнутри. Падающее дерево повлекло за собой другие, и ловкости нолдо не достало, чтобы не оказаться погребённым под одним из них, хотя и не самым высоким и толстым. От удара Ламмион потерял сознание.
Когда нолдо пришёл в себя, он попытался выбраться из-под придавившего его ствола дерева, но каждое движение причиняло боль: казалось, всё его тело переломано. Ламмион не мог подняться, и даже если бы кто освободил его — не смог бы идти. Эльф похолодел от ужаса. Он будет медленно умирать здесь, в лесу, а Нэльдор медленно умирать там, прибитый к воротам, и никто не избавит его.
— Есть здесь… кто?! — даже закричать в полную силу придавленный не мог… Кто откликнется на этот хрип, слишком тихий, когда вокруг ревела буря? А если позже его и найдут орки, лишь поглумятся. Волки, те просто съедят: уздечка, как и добытая утка, валялись рядом.
Когда Ламмион в полной мере осознал плачевность своего положения, рядом с ним вновь возник давешний дух. Умаиа не мог позволить умереть эльфу, чем-то связанному с Повелителем, и уже призвал помощь, но пока та доберется — можно было поговорить.
— Я советовал тебе переждать бурю, — вздохнул дух. — Ты зря не внял доброму совету. Прими хоть второй: не отказывайся от моей помощи. Я передам весть о тебе, если ты подтвердишь свою честность через осанвэ кента. Никаких тайн: только твой путь и твои намерения. Иначе… Кого Повелитель держит заложником?
— Хо…рошо, — прохрипел нолдо, и открыл разум, сосредоточился на пути, какой совершил. На том, как вначале пустил лошадь вскачь, а после та замедлила ход. Как нолдо жаждал свободы! Но он не мог не вернуться: иначе Саурон замучит брата… На том, как вольно щипал траву конь, ощутивший волю и доверившийся эльфу. А Ламмион не мог подгонять животное, хотя желал скорее продолжить путь, чтобы успеть вернуться и за это время передать через птицу весть…
…Да всё равно дух сам слышал: он хотел дать знать, что Линаэвэн в плену, он вначале и к «заплутавшей деве из эльдар» обратился с той же просьбой.
Ламмион вспоминал, что выехал-то на охоту и подстрелил одну утку, ту, что и ныне лежала рядом. А после началась гроза, и конь рухнул замертво. Ламмион забрался уже далеко, он мог бы добежать вскоре, но все равно бросился назад, что было сил, держа уздечку в руке, и прижимая утку к груди.
***
На пустынной из-за грозы и бури долине. Ветер бушевал и теперь, ещё сильнее…
Дух не ожидал, что Ламмион откроет перед ним разум, но, видимо, оказавшись беспомощным, эльф сдался.
Вот так, запросто, их «никогда» превращались в полное согласие. Надо будет это запомнить и передать Повелителю — беспомощность действует на этого квэндо губительно, приводит в отчаяние, как почти на всех них. Но из-за того, что умаиа не был готов к такому резкому снятию аванирэ, он тоже упустил момент и боялся теперь, что его ловушка для эльфа сработает не так хорошо, как хотелось бы.
А ловушка, в которую умаиа хотел заманить страдающего от боли души и тела эльфа, была проста и хитроумна одновременно. Соприкоснувшись разумом с нолдо, умаиа в нужный момент подталкивал чужое сознание, призывая «растечься мыслью по дереву», уйти в сторону от основного действия, раскрыть, поделиться немного большим, чем необходимо, дать дополнительные сведения. И в чем-то дух всё же преуспел.
«Кто такая Линаэвэн, чем она важна, что ты о ней знаешь?» — просто мысль в голове, такая простая, что могла бы показаться эльфу собственной.
…Нужно было непременно передать имя Линаэвэн, ведь её знают в разных местах…
Путь, я думал о пути — я ехал так…
«Ты мечтал получить свободу — куда бы ты пошёл со своей свободой?»
Как же тяжело было, когда свобода казалась близка; а сейчас от грозы волки и орки скрылись. Я мог бы добраться до Дор-Динэн, там уже стражи Дориата — в крайней нужде меня бы впустили. Но брат…
«Ты должен был хотеть оказаться дома, рассказать о тех, кто в плену, почувствовать себя среди своих — так, где твой дом?» — увы, это оказалось роковым вопросом, и нолдо опустил аванирэ.
— Ты молодец, ты защитил своего брата, — сказал умаиа вслух. Да, теперь не было сомнений что заложник — двоюродный брат. — Не тревожься теперь ни о чём. Я призвал орков. Они вынут тебя из-под ствола, перевяжут раны, а когда буря кончится, отнесут в крепость. Я же немедленно отправлюсь к Повелителю и заступлюсь за вас обоих. Не тревожься ни о чем.
Умаиа был дружелюбен и обходителен, и тому была важная причина: пусть эльф и дальше доверяет ему, Повелителю, другим Темным. Эльф не заметил, что рассказал больше, чем хотел, а сам факт открытия разума ещё хорошо послужит против самого Ламмиона и других пленных.
Но у умаиа был и свой резон уговорить эльфа на осанвэ кента — уже давно младший дух маялся без тела, лишившись его по глупости в захваченном Дортонионе, и теперь было нужно сделать что-то воистину полезное, либо множество мелких, но полезных услуг, чтобы заслужить новое тело. А без тела… Что можно сделать без фана? Как можно влиять на Эрухини иначе, чем мороками и страхом? Души и призраки могучи лишь в человечьих сказках да пугалках, но не в жизни… Давно уже Таурэ Хуинэва** превратился в место изгнания для неудачливых умаиар, из тех, которыми не особо дорожили. Повелитель был хитёр и умён до чрезвычайности и придумал, как получить пользу даже от множества развоплощенных умаиар, которые теперь от желания выслужиться да от скуки и злобы наводнили Дортонион ужасом, превратив в проклятое место.***
***
Ламмион горько усмехнулся:
— Я стремлюсь вернуться на Тол-ин-Гаурхот, и ты хочешь вернуть меня туда же; но пусть тебе однажды зачтётся переданная весть, — всё же призрак ответил не так, как отвечали орки. У него были свои цели, и вернуть пленника, знающего тайны, в крепость, верно, было одной из них. Там его наверняка ждали допросы, но сейчас главная мысль была о брате.
Дух лишь тоскливо усмехнулся словам арфинга: их бы да Повелителю в уши. Но кто знает, кто знает…
— Сегодня я помогу тебе, быть может, в следующий раз ты мне, — сказал дух. — Я не стремлюсь тебя доставить на Остров, я лишь выполняю твою просьбу, убедившись в твоей правдивости.
Вторя словам умаиа, в отдалении, перекрывая шум бури, раздался вой нескольких волчьих глоток.
— Терпи, нолдо, помощь уже близка.
Ламмион остался ждать и терпеть; ныне он более ничего не мог сделать, и мог только надеяться, что призрак не солгал. Он сделал всё возможное, чтобы избавить брата, и всё думал о Нэльдоре: как он там, на Тол-ин-Гаурхот? Быть может, и его уже допрашивали…
Через четверть часа волчьи всадники уже вынимали раненого эльфа из-под повалившихся деревьев. Ветер и дождь ревели так, что их ругательств почти не было слышно. Дух указал оркам на уздечку и своим словом подтвердил, что эльф важен для Повелителя, его соглядатай, на хорошем счету, а позже пояснил Ламмиону: «Так нужно было сказать, чтобы орки не причинили тебе вреда».
Дух немедленно улетел, как только раздал все указания, а орки понесли Ламмиона на носилках к убежищу — просторной землянке-схрону их отряда.
Комментарий к 7. Охота.
* В “Книге утраченных сказаний” такие тёмные духи, принимающие облик эльфов, названы каукарэльдар.
В “Квенте нолдоринва” сказано, что среди посланцев Моргота, которые пробирались в лагеря нолдор, распространяли дурные предвестья, подстрекали людей к предательству, были существа (т.е., тёмные духи) в эльфийском обличье.
В “Сильмариллионе” духи в чужих обличьях упомянуты и ранее; в том числе они сеяли разобщение среди эльфов Белерианда.
**Таур-на-Фуин
***“456
§158 И власть Моргота тьмою простерлась над северными землями, но [вычеркнуто: все еще] Барахир не отступал и защищал остатки своих владений и народа в Дортонионе. А Моргот преследовал всех оставшихся эльфов или людей, и он послал против них Саурона. Тогда все леса на северных склонах Дортониона были обращены в землю ужаса и темных чар, так что после их назвали Таур-ну-Фуин, Лес Ночной Тени.”
“Серые анналы”.
========== 8. Кухня и повар. ==========
Когда Линаэвэн согласилась накормить пленников, при условии, что сама будет есть то же, что они и будет жить в тех же условиях, Саурон ответил:
- Конечно, ты можешь есть ту же еду, что и другие, - удивился умаиа. - Что до твоего желания вернуться в подземелье, и это выполнимо. Но если ты не продолжишь кормить товарищей, то их никто не будет кормить.
Нет, умереть он им не позволит - они ему нужны. Но если накормить не однажды, это означало бы не помочь, пусть зная, что враг постарается этим воспользоваться, а согласиться исполнять службу. Стать рабой из одного страха, что не сумеет вытерпеть. Саурон верно сказал про страх, про трусость, пусть он и враг.
- Только сегодня, - ответила она со всей возможной твёрдостью.
- Значит, только сегодня, - кивнул Волк. Его смешил тот металл в голосе, с которым сейчас говорила Линаэвэн.
“Посмотрим, как скоро ты заговоришь иначе”.
- За тобою придут.
Закрыв за собой дверь, Волк прошёл в свою комнату; орк, получив все инструкции, повёл Линаэвэн на кухню. Когда она ушла, новых гостей пригласили на завтрак к Повелителю Волков.
***
Дева вновь осталась одна. Поступила ли она правильно? Линаэвэн опустила голову, коснулась рукой лба. Тревога не даст ответа - только действие. Оно может быть ошибкой, но и бездействие - ошибка. Нужно было не поддаваться страху. Даже если на кухне ей дадут нечто отравленное, она разделит этот яд с остальными, а не просто передаст. И если пищу товарищам она принесёт только в сопровождении Саурона или, скажем, Больдога, раз её замысел не удался, всё равно попытается говорить с товарищами.
Как странно: слова Саурона задели её, но и побудили быть решительней, и, помимо его воли, стали поддержкой, которая помогала бороться со страхом, хотя враг и желал иного. Что, если попытаться увидеть в его обвинениях - а они ещё прозвучат, и часть из них будет справедливой, ей есть за что корить себя! - не оскорбление или нечто подавляющее, а призыв? И услышать - к чему этот призыв, и разобраться, хочет ли она сама идти в эту сторону. Саурон может сознательно вкладывать в свои слова призыв, скажем, к покорности; но может случаться и как сейчас: едва ли он желал призывать пленницу к большей смелости и решительности, но упрёк в страхе можно прочесть и так.
***
С тех пор, как крепость была захвачена, кухня одновременно не изменилась и изменилась. Теперь это было место Смертных. Линаэвэн встретил румяный улыбающийся повар, молодой адан лет двадцати.
- Ну вот ты и пришла, госпожа. Повелитель сказал, что ты будешь готовить для своих товарищей. Но ты ведь дашь попробовать эльфийскую стряпню и другим? Страсть как интересно!
Линаэвэн поняла, что ей не передадут еды для пленников, но дадут приготовить самой; и с удивлением увидела повара-человека, который казался довольным жизнью. Но эдайн не служили Тёмным по доброй воле…
- Что у тебя есть для того, чтобы готовить? - спросила она, с горечью сознавая: всё это либо отнятое, либо выращенное рабами. Другого здесь просто не могло быть.
Эльдэ распорядилась показать ей кухню, не удостоив жизнерадостного адана иным ответом. Человек, впрочем, принял это скорее за положительный ответ на его вопрос.
- Пойдем, госпожа, я всё покажу!
На кухне, помимо главного повара, было ещё несколько женщин. Они выглядели много лучше, чем служанки из замка. На Линаэвэн женщины смотрели настороженно, с легким испугом, но и с любопытством. Повар же беззаботно болтал, рассказывая, где стоят какие вещи, где в кладовой еда.
- А если что из дальних погребов принести нужно, так на то прислуга есть, - закончил свой рассказ повар. - Что ты хотела бы приготовить своим товарищам на завтрак? Повелитель сказал, что к ужину привезут дичи, можно будет зажарить на вертеле.
Беспечность повара изумила Линаэвэн. Для эдайн Моргот и Саурон были такими же врагами, как и для эльдар, однако повар не походил на запуганного и сломленного, живущего в страхе наказания… Или это не отражалось на нём явно?
- Дичь или рыба вместе с травами и ягодами, пожалуй, были бы лучшим выбором, - задумчиво произнесла Линаэвэн. Печально улыбнулась испуганным девам или жёнам и вновь перевела внимательный взгляд на повара, вглядываясь.
Непонятная была эта эдэлет - то она холодная, а то улыбается печально. Ещё не осознала все перемены, наверное.
- Вот огорчение, - всплеснул руками атан; он явно хотел угодить гостье. - Ни дичи, ни рыбы. Но ты не расстраивайся, госпожа. Есть куры, а на льду лежит коровья туша, третьего дня забили. Да это и к лучшему, домашнее мясо и нежнее, и сочнее!
- Эльдар не убивают своих домашних животных после того, как растили их и заботились о них, - пояснила Линаэвэн. - Но знаю, что люди так поступают и в вольных землях; и я предпочла бы корову, так как она уже убита. А травы и ягоды, надеюсь, найдутся, без них вкус и аромат будет не тот.
По той лёгкости, с какой говорил повар, Линаэвэн предположила: куры могут быть живы, и он убьёт их, как только она того пожелает. Линаэвэн чуть вздохнула - казалось, верного пути перед ней нет, и возможно лишь выбрать один из двух неверных. Не зная, лучший ли он хотя бы из этих двух.
Деве подумалось о вине из северных виноградников, о пище, выращенной рабами… она сама съела её, думая, что тем пленникам лучше было бы знать, что еда досталась эльдар. Вот сейчас она сама даже на лучшем месте: не с орками, а с этим жизнерадостным аданом, не в серых скалах, в кухне былой эльфийской крепости, не в цепях и не в лохмотьях, а в чужой, но чистой и хорошей одежде. Но мало будет радости в том, чтобы готовить для других пленных, хотя она и согласилась.
Услышав ответ эльдэ, Март изумленно хлопал глазами, глядя на гостью.
- Как же вы без домашней скотины? Её для того и холят, и лелеят, чтобы и молоко, и яйца, и мясо были. И… тебе, конечно, виднее, госпожа, можно и корову, конечно. Но для раненых и пленных не лучше ли курочки сварить? Бульончик с заварным тестом, лучок, травки там разные, а к ним и мяско варёное, а можно и с чем другим его приготовить, я бы подсказал… - атан осекся, потому что с одной стороны он, и правда, готовил так, что хвастать этим можно, а с другой стороны… Неудобно как-то перед эльфом хвалиться - вдруг она не хуже может?
- У нас есть и куры, и коровы, и козы; и яйца, и молоко, и шерсть - но убить того, о ком заботился, для нас было бы тяжко, - возможно, но только в крайности, никак не в повседневной жизни.
Тэлэрэ решила, что надо сменить тему:
- Моё имя Линаэвэн; твоего я пока не ведаю. И скажи, если это не тайна - как случилось, что ты оказался здесь?
Она назвалась настоящим именем, не “Безымянной девой” - не могла же она с этим аданом говорить в таком же тоне, как с Сауроном и его слугами.
- Март я, госпожа. Это старое имя, ещё из-за гор принесенное. А здесь я по великой милости Повелителя, - о своем господине Март отзывался с почтением и теплотой. - Он однажды зимой, случайно, ко мне в дом зашёл. Облава тогда на нашего бывшего князя была. Ну и отведал, чем мы богаты были, хотя какое там тогда богатство? А как отведал, сказал, что я Мастер.
Март выпрямился и засиял при этих словах.
- Потом часто ко мне захаживал: то по дороге на ночь встанет, то после охоты приедет. И зверем со мной делился, и беседовал много. Я поначалу-то сам волком на него смотрел, а потом… многое потом переменилось.
Повар оказался не захвачен, а обманут. Линаэвэн хотелось открыть адану, кто такой Саурон на самом деле - очевидно, он видел Тёмного только таким, как на том обеде; да ещё, быть может, и не угрожавшим. Но как открыть, не зная ещё правды об этом адане, что так тепло отзывался о враге? Услышала Линаэвэн и до того неведомое: про облаву на князя.
- Я могла знать твоего князя, - задумчиво и печально произнесла она. - Не Бреголас ли имя ему?
Казалось вероятным, что адан мог быть из Дортониона, ведь та земля была захвачена; и вместе казалось невероятным, что дортонионец мог охотно служить Саурону.
- Князя нашего бывшего, может, и знала, только это не Бреголас был, а его меньшой племянник Берен. Говорят, он последний в своем роду остался, вот и прозвал себя князем. Только что же это за князь такой, что ничем и не владеет? Да говорят, Берен ещё осенью сгинул, и ни слуха от него теперь нет. Так что готовить пожелаешь?
Весть о том, что Берен сгинул, а перед тем, как видно, и Барахир, была печальна.
- С Береном я не была близко знакома, он был совсем юн. Жаль, если он погиб, и Дом Беора пресёкся оттого, что твой нынешний господин устроил облаву на его князей… - вздохнула Линаэвэн. - Пожалуй, лучше мясо коровы с травами, да и суп может быть с мясом.
В языке людей были отдельные слова “говядина”, “баранина”, но эльдар таких не знали.
Эдэлет говорила странные вещи о скотине, но не спорить же с ней, в самом деле. А вот за Повелителя Март вступился:
- Что моему господину делать оставалось? Берен и так здорово всюду воду мутил. Ясно же, что не отвоюет он Дортонион, так что было глупую борьбу вести? От этого Берена всем только хуже было, а как не стало его, так Дортонион и зажил спокойнее. Повелитель своих орков крепко держит, да и страну отстраивать начал. Всё к лучшему.*
Болтая с Линаэвэн, Март не забывал, зачем они здесь, и проводил деву в холодную, где помог и мясо нарубить, и с собой в кухню отнести.
Она будет готовить, как желал Саурон, пусть только сегодня… Мясо перенесли в кухню, и эльфийка начала выбирать травы, взяв за основу душистую мяту. Бережно касалась листочков - верно, и они были пленниками, рабами под рукой Саурона. Что передаст она им? Эту бережность, любовь тэлерэ к тому, что растёт, желание исцелить и напомнить о былой свободе - и, неизбежно, свою печаль. И надежду. Всё ещё могло перемениться. По тому, как коснулась она стола, как повернулась за ножом туда, где он должен бы лежать, как подходила к огню, когда всё было нарезано и подготовлено, несложно было заметить, что на этой кухне она не впервые.
- Так ты знаешь о том, что это Саурон захватил Дортонион, перебил и пленил твоих родичей и тех, кому ты прежде был верен? - Линаэвэн стоило труда спрашивать сдержанно и неторопливо. Она полагала - адан, возможно, принимает умайа не за того, кем он является. Но не довелось ли ей столкнуться с предателем? Или он всё же был заморочен, только тоньше, чем она думала? - Ты сказал, что вначале смотрел на него волком, и я могу это понять; но что могло перемениться после - нет. Мы-то здесь от того, что схвачены его орками.
Вопрос эдэлет удивил Марта:
- Конечно, знаю, госпожа, война же была. А то, что он пленил многих, да и тебя со спутниками - на то и война. Не Повелитель её начал, но что ему делать остаётся? Не победи он - победят его, а вы с пленными ведь ещё хуже, чем он, обращались. И пытали, и убивали потом всех до единого, а Повелитель старается вам жизнь сохранить. Вон как тебя обхаживает, хочет гостьей сделать. Разве кто из ваших так попробовал бы с северянами?
Теперь тэлерэ стало ясней - повар в самом деле обманут и заморочен. Руки её двигались, взгляд был обращён на стол. Мясо было ледяным, холоднее рыбы из полыньи. Ум же обдумывал ответ, пока она не заговорила - неспешно, так, словно объясняла нечто неизвестное или поправляла ошибку. Линаэвэн предпочла говорить не о себе - как объяснить адану? - о прошлом, что она знала.
- Начал войну не Саурон, - согласилась она, - а его господин, Моргот. Считать ли от убийства Короля нолдор Финвэ и Светоносных Древ, или от похищения моих родичей, или от Искажения Арды, что было даже раньше, чем эльфы пришли в мир. Мы можем лишь чувствовать Искажение, но гибель Древ и мрак, что пал тогда на землю, как и похищение эльфов, в ту пору даже не знавших оружия - это свершилось на моей памяти.
Сказать ли и о Кирдане или Денеторе? Человек этот, Март, служил Врагу и мог передать ему услышанное от эдэлет. Или могли подслушать другие. Она и так открыто назвала свой возраст, какого Саурон, быть может, не угадал до того. Но, возможно, она могла помочь Марту… он оправдывался словами, как видно, слышанными от Саурона… Тогда можно поведать ему о начале войны в Белерианде, не говоря о себе; Линаэвэн не была свидетелем осады и освобождения Гаваней Фаласа или же гибели Лэнвиона и победы Эльвэ. Если Март спросит, от кого эллет об этом слышала, довольно сказать: от тех, кто видел это своими глазами и участвовал.
- Когда же нолдор пришли в Белерианд, - эллет запнулась, но ей удалось не опустить голову, не прерваться надолго, пусть и подступал к горлу комок всякий раз при воспоминании, как и через что они прошли, - война уже была в самом разгаре: гавани Кирдана были осаждены, и лесным эльфам уже пришлось защищаться от напавших орков - тогда пал их Король, Денетор, и многие, и многие. Если бы нолдор не пришли, не ведаю, остались бы в Арде Серые и Зелёные эльфы или были бы истреблены.
Линаэвэн неторопливо готовила пищу, и Март с радостью помогал ей, а еще с вниманием запоминал, что и как она делает. И поддерживал эту странную беседу,
- Ты, должно быть, не знаешь того, но те, что зовут себя Владыками Запада, первыми начали войну. Они напали на крепость Повелителя и его Владыки, разрушили все их земли и пленили самого Владыку, навалившись на него толпой. И с тех пор эта война так и идёт. Мне, конечно, жаль, что вы, эльфы, гибнете - красивые вы. Но так ведь вы сами с ним мириться отказывайтесь, вот хоть ты, хоть другие пленники. Всё же у меня перед глазами, я сам всё вижу. Повелитель к вам и так, и этак, а вы его и знать не желаете.
- Напали на крепость, - Линаэвэн покачала головой. Как глубоко пустила корни та ложь! Март даже не сомневается, что Саурон сказал ему правду. Сумеет ли она найти верные слова? - А о том почему это началось, и что было до того - ты что-либо слышал?
- Слышал, конечно, госпожа, - отозвался Март, пока они укладывали мясо и травы на противень. - Да и полюбуйся какие травы! Я сам их выращиваю. А та война, о, это было скверно. Владыки Запада завидовали Мэлькору, ведь он был самый могучий среди них. Но ты знаешь: свора собак и матёрого волка завалит. Так вот, один из них назвал себя Королём Мира и требовал, чтобы Мэлькор во всём подчинялся его воле. Видя такую несправедливость, многие покинули своих господ, в том числе и Повелитель Маирон, и они встали на защиту Мэлькора. На сторону справедливости то есть. И было это давным-давно, когда никого из живущих не было еще на свете. Вот какая это древняя война, видишь? А теперь эти “владыки” живут в страхе на своем Западе и дальше него нос не высовывают, но вот беда! Они ведь сами спрятались, а вас, эльфов, и нас, людей, на Мэлькора натравили, что бы жар, значит, чужими руками загребать. А Владыка Севера хочет лишь мира и возможности каждому творить так, как хочется - свободно.
Как хорошо, что эта дева слушала его! Быть может, она сможет понять правду и тоже примкнёт к Повелителю. Вот тот обрадуется! Повелитель всегда радуется, когда совершается что-то доброе и справедливое, редкой благородности он…
Вот только времени у них мало - едва закончит помогать эдэлет, как скоро ему, Марту, нужно будет готовить обед для Маирона и его командиров, а может и гостей.
- Ты не видел ни Владык Запада, ни Мелькора или Моргота и судишь обо всём по словам своего господина; я видела и тех, и других, - тихо ответила Линаэвэн, выслушав Марта. - И могу судить не только по чужим словам, но и по тому, что видела своими глазами.
Линаэвэн думала о нехватке времени, а ещё о том, что, должно быть, лучшим было бы расспросить его обо всём подробно, и только затем - отвечать самой. Но на один важный вопрос она пока не ответила.
- Что до того, что мы его не желаем знать… Его слуги убили наших товарищей, а нас захватили и гнали сюда без пищи и отдыха; затем многих заключили в подземелье. И я не знаю, скольких уже мучили за молчание и непокорность; как-то мне принесли окровавленную одежду одного из товарищей, а увидеться ни с кем не дали. Не говоря обо всём, что сделал Саурон до того. Рассуди сам: неужели после этого мы пожелаем примириться с Сауроном, беседовать как с товарищем только за то, что он даст нам еду? Да и то - обещал морить голодом других, если далее я не буду готовить.
- Жаль, у нас разговоры всё между делом. Давай лучше вечером я к тебе в комнату приду, там и поговорим? Ведь ты не понимаешь просто, о чём говоришь. Вот, его слуги убили ваших спутников и взяли остальных в плен, но ведь и твои родичи поступают ничуть не лучше. Вы так же убиваете слуг Повелителя, а если кому из несчастных доводится попадать к вам в плен, то с какими зверствами им только не приходится встречаться! Но видишь - Повелитель бесконечно благороден и добр, он желает мира и готов простить вас, без условий и выкупов. Разве он не сделал, что мог для тебя и твоих спутников, что согласились стать гостями? Разве не отпустил одного из вас, что пожелал уехать? Но ты так ненавидишь Повелителя, потому что не можешь видеть своими глазами, и повторяешь лишь то, чему тебя научили. А про обещание Повелителя морить голодом твоих спутников… кто же более жесток - ты, из упрямства и гордыни думающая, не отказаться ли кормить тех, кто тебе якобы дорог, или Повелитель, желающий дать вам свободу и всё передающий в твои руки?
Март впервые говорил с эльфом, и пока, увы, все слова Повелителя подтверждались. Они не могут думать и видеть сами; Линаэвэн не хочет готовить для своих товарищей и обвиняет в этом Маирона. Как же глупы, жестоки и несправедливы эти эльфы!
- Длинными будут мои слова, но не всё можно поведать кратко. Ты говоришь, что я, будучи захвачена, не благодарна Саурону за то, что он не мучит меня и только требует стать гостем?
Дева видела, что адан хочет возразить, но покачала головой.
- Если тебе говорят: подчинись и иди в гости, или твоих родичей будут мучить - это не приглашение и прощение, а принуждение. Или не знаю, что ты понимаешь под принуждением и неволей. Но если ты всё же считаешь, что действия Саурона благородны и заслуживают благодарности - не должен ли Мелькор быть благодарен Валар?Он получил прощение. Свободно ходил по Аману и всему Валинору - а эти земли много обширней Белерианда и прекрасны - мог творить, если хотел, встречаться и беседовать с эльфами, и ему не только не препятствовали и не приказывали что-либо делать, но и не следили за ним. Ибо поверили в искренность его раскаяния - а он - Исказитель Арды, тот, кто принёс в мир болезни, разрушение, ненависть, создал орков и многих чудовищ, и на это, не на созидание, обратил свою могучую силу. Даже твой господин признаёт, что он - Отец Лжи, и сам называет его так… в разговоре с теми, кто знает об этом. И прежде войны, о которой ты говоришь, его слуги похищали эльфов, не ведавших вражды; в ответ на это, чтобы защитить эльфов, Валар и начали войну с Мэлькором, с его крепостью. Людей в те дни, в самом деле, не было, а живущие на земле были, и я - одна из них. И после Оромэ защищал нас в пути от чудовищ Мелькора. Мелькор был свободен в продолжение веков, в пересчёте на солнечные годы, и Валар не пытались изменить это… Похоже ли это на действия злобных завистников? И чем он ответил на это? Вначале распространял злые слухи о Валар и клеветал эльфам друг на друга так, что среди тех, кто до того всегда жил в мире, начался раздор. Когда это выяснилось, “могучий и благородный” Мелькор не вступил в борьбу и не избрал мир, но сбежал, чтобы затем вернуться. Убить Древа, творения Йаванны, что давали свет Аману, прекраснейшие из всех деревьев; убить Короля нолдор, Финвэ, который никогда не нападал на него или, скажем, на Маирона; разграбить сокровищницу Феанора и похитить Сильмариллы - хотя творцу лучше бы состязаться с другим и попытаться создать то же или лучшее, не отнять. В тех Камнях были частицы сияния Древ. И всё было во мраке, когда он бежал сюда, в Средиземье. Здесь жили наши родичи, синдар, лаиквэнди и авари, которые не ушли некогда в Аман по призыву Валар и не воевали ни с кем; а также гномы. И тогда Моргот не вооружился против Валар и не стал жить в мире, но стал захватывать земли мирных эльфов; его орки убили множество лаиквэнди и синдар и осадили Гавани Кирдана. Повторю: не приди нолдор им на помощь, они все были бы убиты или пленены. Спустя время Валар озарили мир светом, создав Анор и Исиль, светила; и когда Исиль впервые взошёл над землёй, Мелькор напал на него и пытался уничтожить - наши глаза зорки, и мы хорошо видим то, что совершается в небесах… Но жар и сияние Анор были ему не по силам.
Она продолжила.
- Всё сие, кроме только искажения Арды, было на моей памяти, и я видела это своими глазами или слышала от пострадавших. Это не просто то, чему меня научили - напротив, ты повторяешь то, чему тебя научили, причём наставник был лишь один, не так ли? Но насколько это всё возможно, можешь судить по его делам. Если будешь, как призываешь, смотреть своими глазами, а не глазами своего Повелителя. Построил ли он эту башню, взрастил ли плоды, что ты ешь, или даровал тебе свет? Нет - он щедр только в том, что похитил у эльдар и эдайн. Когда ты сам и твои родичи были свободней и счастливей - когда жили в землях, дарованных твоему народу Государем Финродом, или теперь? Слышал ли ты в ту пору от эльдар повеления и угрозы? А о зверствах, что эльдар якобы творят с пленными, даже не знаю, что и сказать: разве что орки могли придумать их из страха или потому, что всех считают подобными себе. Эльдар не применяют пыток и мучительных казней и рабов не держат. Убивают орков - это верно; а “зверства” хуже меча или стрелы не учиняют. Для нас это… совершенно немыслимо, настолько, как для тебя отрастить орочьи клыки и съесть себе подобного.
Линаэвэн говорила так ярко и напористо, не давая возразить и вставить слово, что горец просто не смог запомнить все ее слова. Когда эдэлет, наконец, выговорилась, на какое-то время в кухне воцарилось молчание, лишь потрескивали дрова в печи. Наконец, Март кашлянул и ответил:
- Ты всё путаешь. Я понимаю, что тебя так учили, но всё было не так. Мэлько никогда не похищал эльфов, но всегда радовался, что они живут свободно. Некоторые его ученики, например, Туво**, обучали пришедших к ним эльфов, было целое поселение! Но потом пришли Валар и убили всех, ведь они не совпадали с Замыслом, - Март понял, что не сможет ответить на всё, что говорила дева, и стал рассказывать просто по порядку. - Те же, кто нападал на Владык Запада во время того, что вы зовёте Великим Походом… стоит ли удивляться? Их дом был разрушен, их господин был пленен, некому было утешить их, и в горе и гневе они делали, что могли, мстя обидчикам.
Март посмотрел на Линаэвэн, пытаясь понять, смог ли он донести до девы правду.
- Не “меня учили”, Март, я как раз помню, - мягко повторила Линаэвэн. - Похищали именно моих родичей; и одного из чёрных всадников я видела издали, и тени, что сгущались в холмах. И во время Великого Похода нападали совсем не на Владык Запада, а на нас. Равно как не Финвэ заключал Мелькора в темницу и не Кирдан, и не лаиквэнди: последние даже никогда не бывали в Амане и жили мирно. Ты, в самом деле, почитаешь благородным и справедливым “месть” тем, кто никогда не наносил обид и жил в мире?
- Я же говорил тебе, - вздохнул Март, - они обезумели от горя, и не было рядом Мэлькора, что мог бы их удержать. И от горя они мстили, а месть слепа. Это было горько, но так поступают все. Видела бы ты, какие зверства над орками учинял наш неслучившийся князь. И сколько горя и бед из-за него было.
- Горько, что из-за войны совершаются жестокости, - согласилась Линаэвэн. Часть мяса уже была подготовлена, оставалось только запечь, и она прервалась на время. Отразится ли на нём и эта беседа - и её жалость к адану и горечь от жестокости и коварства Тьмы, и память о прошлом, и о Валар? Вернее всего, да… - но орки не живут мирно, а нападают, разрушают и мучат. Мстить мучителям, даже перейдя в этой мести меру от горя, и нападать на невинных - не одно и то же. И что за горе принёс вам ваш князь? Хочешь ли ты сказать, что он мучил или убивал твоих родичей? Если то делали орки - они и принесли вам горе, и те, кто их послал. О Туво я ничего не слышала, но то, что Валар никогда намеренно не убивали эльфов - знаю, и не потому, что мне так сказали. У аинур есть особые свойства, иные, чем у нас, Воплощённых, и такое убийство для Валар… одна из граней, которые они не могли бы перейти, сохранив прекрасный облик и способность творить прекрасное. Как не сохранил его Моргот, что не удерживает орков от войны и ныне. Маиар, как мне видится, могут, для них эта грань лежит дальше; но есть иные пределы, какие они не могут переступить. Хочешь ли услышать от меня нечто доброе о своём господине?
Март покачал головой.
- Ты мало знаешь орков, а я живу с ними. Они не все одинаковы, они разные, как люди. И кто-то сброд, а кто-то вполне неплохой. Большинству Владыка не в силах помочь измениться, так он хоть смотрит за ними, чтобы не причинили большего зла.
Март прервался, чтобы поставить первый противень в духовку, и вздохнул про себя - ну дело ли это, ругаться над пищей?
- А Берен из княжеского рода, как же он зла не творил? Был у нас староста, собрал староста оброк, да и повёз его северянам. А Берен его подкараулил на дороге и убил, за пособничество захватчикам да врагам*. Да только в чем мужик виноват-то был? А у него дети остались, мал мала меньше, матерь-то их ещё раньше умерла. Не знаю, что с сиротками бы было, не забери их Повелитель. Теперь, говорят, их на Севере обучают, всё лучшее им дают, - Март едва ли не назидательно посмотрел на эльдэ. - А то, что ты не знаешь о том, как Валар убивают, да твои родичи пытают, так ты ведь дева, не воин, тебе о мужских делах знать и не положено. Но если ты можешь сказать что-то хорошее о Повелителе Маироне, я буду рад это услышать - быть может, с этого для тебя начнется дорога к примирению.
Линаэвэн было горько слышать от адана такие речи, что подобали бы скорее Тёмным; как и слышать об эдайн, что служили врагам и собирали дань для них, и сами отдавали детей в рабы Ангбанда… Она слышала, что эдайн не поступают так - не покоряются Тёмным сами.
- Боюсь, на Севере те сиротки в рудниках трудятся, если не хуже, и если живы; беглецы с Севера не видели никого, кто жил бы там в довольстве. Да, я дева и не разбираюсь во многих делах войны, но знаю иное и могу видеть… Эльдар просто не способны пытать - мы таковы по своей природе, если хочешь; убивать - да, но не мучить. А о твоём господине я скажу тебе то, что он как аину не может поклясться ложно или преступить данную клятву. Все аинур наделены этим достоинством. Если Саурон поклянётся, то это будет правдивым. И если бы ты мог хоть немного усомниться в его словах, не только повторить то, чему он тебя научил … - она с горечью покачала головой, - ты можешь проверить, кто из нас говорит правду. Для этого будет достаточно попросить его подтвердить с клятвой, что, рассказывая тебе историю - хотя бы в самом главном: правда ли, что он и его повелитель желают, чтобы эльфы и люди под их рукой мирно жили и свободно творили, а убивают и мучат только вынужденно, он не лгал. Я - могла бы подтвердить, что говорила правду, если ты захочешь того. Попробуй спросить его, если твой ум действительно свободен; я считаю, что Саурон не захочет отвечать, представив какую-либо причину.
Адан был заморочен до крайности, но Саурон правду прекрасно знал. А Берен мог убивать и людей, не одних орков; Линаэвэн думала, что в этом повар говорит правду.
- О том, что Берен мог убить и твоих родичей, я не знала; но о людях мне труднее судить, чем об эльдар и аинур, от того, что вы - особый народ. У всех народов есть свои пределы - то, на что они способны и на что нет, а у людей… не знаю, есть ли. И всё же меня удивляет твоя избирательность: если преследуемый врагами Берен убил старосту как пособника врагов, это достаточная причина осудить его и отречься от него как от князя; если посланные Сауроном орки убили жену старосты - быть может, ты ведаешь, за какую вину - и многих и многих ещё, это нисколько не мешает восхвалять его и признавать Повелителем.
Линаэвэн начала трудиться над вторым противнем, а Март думал: как же она обманута и заморочена, как почти все! И как ему повезло, что он узнал от Маирона правду. Просить ли Повелителя поклясться, Март ни на секунду не задумался - он не сомневался в том, что видел своими глазами: воспоминания Наместника самого Владыки Севера, которыми он поделился с обычным человеком. Он показывал, и что было с родной деревней Марта, когда он её покинул, и со всем Дортонионом…
- Ты только что сказала то, что все говорит о вас, Светлых. Ты услышала, что кто-то умер, и сразу решила, что в этом виноваты орки, и так и стала бы рассказывать другим. Думаю, что так же было и с Чёрным Всадником. Но женщина умерла от простуды, а о её детях заботятся в Твердыне, и Повелитель обещал, что через пару лет старший приедет в гарнизон этой крепости.
Ответ Марта был странен. Так странен, что Линаэвэн подняла брови в недоумении и некоторое время всматривалась в его лицо, прежде, чем ответить:
- Ты, кажется, не слышал того, что я сказала. О той женщине я лишь предполагала - но спросила тебя и узнала, что ошиблась; а Чёрного Всадника - видела издали и помню. И ты не ответил на мой вопрос… Отчего то, что Берен убил старосту - достаточная причина, чтобы отречься от него, а то, что орки Саурона убили многих - не его жену, но других - не мешает восхвалять его и признавать господином? - она и до того задавала сходный вопрос и тоже не получила ответа… - И отчего я должна быть благодарна Саурону за то, что он не мучит меня, только запирает здесь и требует прийти в гости, а Мелькор не должен быть благодарен Валар за века свободной жизни в прекрасном Валиноре? Ты, как мне видится, добр по своей натуре, и ты разумен и наделён свободной волей… так ищи ответы сам, не только повторяй заученное.
Марту не понравилось, как Линаэвэн смотрит на него: пристально, словно хочет заколдовать. Но горец только усмехнулся - он под защитой Маирона, и дева не сможет ничего с ним сделать. Видимо, она это тоже поняла и заговорила.
- Я слышал тебя, госпожа, но мне очень печально, что не слышишь меня ты. Как ты ошиблась о той женщине, так же ты могла ошибиться и о Чёрном Всаднике. Не лучше ли бы Валар привязали вас к себе, если сначала напугали? А от Берена я не отрекался, он никогда и не был нашим князем, хотя и, говорят, был последним в линии наследования. И если он убивал неповинных людей, то чем же он в твоем понимании лучше орков? А тебя Саурон не хочет мучить, как не хочет мучить никого. Но вынужден допрашивать пленных, как бы это ни было ему тяжело. Потому что иначе вы уничтожите всё, что нам дорого. Но если ты и твои спутники откажутся воевать против Севера, то не будет нужды вас допрашивать - ведь вы больше не будете готовить каверзных планов нападения.
“Это же так просто и очевидно, почему же Линаэвэн сама этого не видит? Как её смогли сделать настолько слепой?”
- Мы? Уничтожим то, что вам дорого? Что же дорого тебе? Если Дортонион - ты должен помнить, как жил там прежде. Разве эльфы приходили к вам когда-либо убивать или угрожали, или не давали вам свободы? Эта крепость захвачена; твой родной край захвачен. И в других землях сколько разрушений, сколько уничтожено прекрасного, сколько убитых, сколько пленённых и замученных. Слышал ли ты хотя бы, что эльфы разрушили или захватили Ангбанд, и его пришлось восстанавливать? Ты сам говорил - Берену всё равно не отвоевать Дортонион; но при этом думаешь, что мы легко можем разрушить Ангбанд, так легко, что этого не избежать без пыток? Посмотри на меня: меня необходимо мучить, иначе я разрушу Ангбанд?
В словах адана было столько противоречий, что они казались безумными, и он обвинял, повторяя речи своего господина: не ему же “дороги” Ангбанд и орки! Стоявший перед ней не желал ни думать, ни слушать, ни хоть проверить - правду ли ему сказали. Быть может, и дети, которых отправили в Ангбанд - не в рудниках, но вернутся сюда палачами и тюремщиками. Орки для адана лучше преследуемого мстителя; даже этот Март оправдывал пытки и усмехался в ответ на её слова…
Адан, дружелюбный и жизнерадостный, опешил, когда Линаэвэн ответила ему с таким жаром и болью в голосе.
- Мне дорог и Дортонион, и весь мир, как и Повелителю, как и Владыке Севера. И да, это горько, что мой край пока не может принять руку Севера и живёт не как союзник Твердыни, но как захваченный врагами. Нужно время, чтобы мои соотечественники всё поняли. Но ты не права, госпожа моя, ты просто не всё знаешь. Когда-то мой народ жил рядом с эльфами, но от этого было так много горя! Были стычки, и едва не вспыхнули сражения. Ты не знаешь того, но с вами рядом люди узнали вовсе не радость и блаженство. Увы, Повелителю приходится захватывать земли, чтобы прекратить эту войну, чтобы вы не захватили Твердыню, и потому разрушения неизбежны. А пытки - и мне, и Повелителю они противны, но все так делают, это часть войны.
Линаэвэн снова устремила взгляд на Марта; она более не могла терпеть, по её лицу потекли слёзы. Дева заговорила с болью в голосе - за всех, кого убили, замучили, заморочили, сломали.
- Пытки - это великое зло, Март; немного есть деяний хуже, чем пытки и рабство. И кто бы ни начал учить тебя, будто пытать и держать рабов допустимо, ради некой высшей цели - великое зло он несёт. Если не хочешь уподобиться оркам - не принимай его. Ты уже принял, но, может быть, в силах ещё отвергнуть; ибо если не отвергнешь, следующим шагом будет то, что палачом и владельцем рабов могут сделать тебя. И представят тому оправдания и важные причины; и ты утратишь всё доброе, что было в тебе и ещё есть. Если ты готов услышать хоть что-то, кроме голоса твоего господина - услышь хотя бы это: намеренные пытки не допустимы никогда, и нет такой необходимости, что могла бы их оправдать.
Март снова удивленно смотрел на Линаэвэн. Дева сначала замолчала, словно подыскивая слова, а потом вдруг заплакала. Март не мог это вынести. Он подошёл к тэлерэ, обнял эту хрупкую деву, прижал к груди, гладил по голове и чудесным волосам:
- Не плачь, не плачь, госпожа. Всё ещё может быть хорошо, всё ещё можно исправить. Никто не хочет доставлять тебе мучения. Останься со мной, останься здесь, Повелитель не будет возражать, а я буду оберегать тебя.
Март жалел её; она не ошиблась, он, в самом деле, был добр, хотя и повторял тёмные и жестокие слова за своим господином… И, возможно, ему можно было помочь. Только едва ли у неё было на то время… И помочь товарищам тоже пока не могла; и ей самой нужно было думать, как выстоять против Саурона, против его силы и его коварства…
- Как согласиться служить Саурону, что убивает и мучит моих родичей и несёт Тьму? Хотя ты и добрый человек, и мы могли бы разговаривать… и я, и другие пленники не остались бы без пищи, - тихо проговорила Линаэвэн, утирая слёзы. Никогда до того она не сомневалась в своём решении отказаться сильнее, чем сейчас. Она сказала, что будет готовить лишь сейчас, но это не было обещанием (как не давал никто из них обещания стать гостем или делать нечто, чего желал Саурон), она могла изменить его. - Скажу ли я, что останусь здесь или нет, меня всё равно будут мучить, как и моих товарищей: за то, что мы из Нарготронда. Чтобы мы рассказали, как проникнуть в город и погубить его, чтобы наши друзья и родные были убиты или замучены. А мы не скажем этого по своей воле - не ведаю, можешь ли ты понять, это желание защитить тех, кто нам дорог? А защищать от нас Дортонион и остальной мир не нужно - мы же не губим, не разрушаем его, но любим и стараемся беречь и украшать. Так что мы все будем убиты и замучены здесь по воле твоего господина.
Комментарий к 8. Кухня и повар.
*Из “Серых анналов”: “слухи о деяниях Барахира и его двенадцати воинов широко распространились, и поднимали дух у тех, кто был в рабстве у Моргота” - т.е ., в ту пору там ещё оставались люди, а, может быть, и эльфы, что были в рабстве.
Затем:
“После того Берен еще четыре года скитался по Дортониону одиноким изгоем; но стал он другом зверей и птиц, они помогали ему и не выдавали, и с той поры он перестал есть мясо и убивать кого-либо, кроме слуг Моргота.” Берен не мог убить старосту.
И когда его преследовали,
“И вся та земля с тех пор наполнилась страхом, и все добрые твари ушли из нее; а Берена преследовали так жестоко, что в конце концов принужден он был бежать из Дортониона” - в то время, когда Берен “исчез”, Дортонион уже опустошён и совершенно обращён в Таур-на-Фуин, там не осталось зверей и птиц, кроме искажённых и служащих врагам - и люди в это время уже не могут там жить…
** о Туво сказано в ” Книге утраченных сказаний”: это дух, что пришёл в Средиземье после бегства Моргота из Амана и убийства Древ; есть упоминание, что Туво встречался с Мелькором во время его заточения и обучился у него многому из чёрной магии. После странствий, найдя у Куивиэнен авари, этот тёмный майа приблизил их к себе, учил и стал их королём. История его подданных, хисильди, завершается тем, что Туво, ослабев от солнца, закрылся в бездонных пещерах, а его королевство захватил посланный Морготом умайа “Фукиль, или Фангли” (здесь Фуинор) и злые люди под его началом, нападавшие на эльфов.
========== 9. Колебания. ==========
Дева словно немного успокоилась в руках человека, точь-в-точь как маленькая птичка: пригрелась, но продолжала горестно щебетать и трепыхаться.
- Ты всё время говоришь о мучениях, но никто не хочет тебя мучить, разве ты не слышишь меня? И готовить мы для твоих друзей будем, правда? Ну, утешься. Ты просто запуталась и не видишь, что всё совсем не так плохо, как ты привыкла считать. Никто не спрашивал у тебя о твоих тайнах, и я слышал, что и у других пленных никто ещё ничего не спрашивал.
“Она просто боится! - осенило адана. - Вот почему она постоянно повторяет, что её будут мучить”.
- Останься со мной, и ты увидишь - ничего плохого не случится, - продолжал Март. - Ты увидишь Повелителя таким, каким его вижу я. Или - я увижу его таким, как говоришь ты.
Линаэвэн подняла голову: Март всё же услышал её. И она сможет сказать ему более, задать вопросы; и, возможно, когда Саурон всё же приступит к желаемому - Март увидит, что ему лгали. Эдэлет глубоко вдохнула; остаться здесь было… неправильным, но правильным ли было не попытаться помочь? Ни своим товарищам, ни этому замороченному Тьмой адану?
- Я… могу остаться, и ты, возможно, увидишь, прав ты или же я, - дева уже поспорила с Сауроном, и теперь снова вступала в подобие спора. - Только… знай, что если меня будут мучить, тебе могут не позволить увидеть это; для тебя я, скорее, просто исчезну.
- Ты как заклятье повторяешь слово “Мучить”, - вздохнул Март. - Это слово чаще всех прочих звучит от тебя. Я понимаю, что тебе, наверное, очень страшно, но не бойся. Если ты не объявила себя врагом Севера и Повелителя, никто не тронет тебя, но даже если объявишь, никто не будет тебя мучить. Повелитель бывает жесток, он может допрашивать и даже применять пытки, если это необходимо ради его народа, но мучить ради удовольствия - он никогда так не делает. Не бойся, ты никуда не исчезнешь: Повелитель не допустит этого.
- Да, я останусь здесь, с тобой и буду готовить для товарищей, - немного невпопад произнесла Линаэвэн, уже не просто давая согласие, а говоря своё решение. Адан кивнул.
Только взяв себя в руки, эллет заметила несообразность куда большую, чем всё сказанное.
- О каких сражениях людей и эльфов, о каком горе от них ты говорил, Март? Ведь ты сам жил в эльфийских землях и сам мог видеть, как относятся к людям Государь Фелагунд, недаром прозванный Атандилем, или Лорды Ангрод и Аэгнор, или другие эльдар. Да и я встречалась с твоими родичами.
Адан ничего не ответил, и Линаэвэн задумчиво продолжила:
- Здесь я могу, конечно, сделать то, что не могла бы ни в темнице, ни рядом с Сауроном: могу говорить свободно, могу вспомнить поимённо погибших в Битве Внезапного Пламени… Правда, я более помню эльдар; а об эдайн лучше знаешь ты. Ты мог бы назвать имена убитых, чтобы воздать им дань памяти? Ты сможешь их припомнить? Или… нет?
На лице тэлерэ мелькнула догадка и вместе ужас от этой догадки. Что же с ним сотворили? Возможно, он вовсе не помнил почти ничего, кроме того, что вложил в него Саурон? Но, может быть, догадка была ошибочной? О женщине, умершей от простуды, Март помнил.
Так как Линаэвэн порывалась вернуться к приготовлению мяса для следующего противня, беоринг остановил ее:
- О павших нужно совершать тризну, а не говорить над пищей, так как горечь будут ощущать и те, кто её съедят, - Март забрал у Линаэвэн нож, отстраняя ее. - Успокойся сначала, дай я пока тебе помогу.
- Я не думала, что у нас с тобой будет время на тризну, - покачала эдэлет головой, думая: “В этой пище горькое и так будет ощутимо для эльдар, притом не столь высокое, как скорбь о павших…” - А от кого ты знаешь о том, что печаль и горесть может быть передана? Сам ли чувствуешь это?
Ей казалось, люди обычно не слишком чутки к подобному, возможно, их научили эльдар; но люди различались один от другого.
***
Пока Март резал мясо, Линаэвэн выкладывала листочки и ягоды на противень и обдумывала: она, в самом деле, останется здесь не только сегодня, но и после? Рано или поздно Саурон, несомненно, пожелает её допросить; но допрос начнётся позже. А разговор с Мартом, даже если помочь ему не удастся - совсем не то, что “беседа” с Сауроном, который постоянно будет искать, где подловить.
Какое-то время на кухне царила тишина. Вскоре Март продолжил разговор:
- Если ты не откажешься от тризны, кому придет в голову нам не дать её совершить? А про то, что о плохом нельзя говорить и думать, - усмехнулся дортонионец, - так то наш семейный секрет. Не знаю, кто первый узнал, но так передавалось в нашем доме.
- А я знаю о том, потому, что чувствую, - ответила Линаэвэн. - Только мне трудно было не думать и не говорить ныне о павших…
Дева вздохнула. Марта учили в семье, отец или мать, а те знания, наверняка, восходили к эльдар. Но беоринг не поверит, если он не верит даже тому, что Линаэвэн видела своими глазами: повару внушили, что плохо людям жить рядом с эльдар; и не потому, что печальна разность судеб, но придумав вражду и схватку.
- Я чувствую многое иное, что отображается в Незримом мире: ты замечаешь, что мясо коровы мягче дичи, а я ощущаю её потрясение и ужас. Хозяева-то знали, что растят её, чтобы убить после; а корова не ждала такого от тех, кто заботился о ней. Не так, как олень от охотника или хищника. Если бы звери могли говорить, то последние их слова скорее были бы вопросом, только разным. Олень вопросил бы: “Как это - он быстрее и ловчей меня?!”, а корова - “За что, мой хозяин?!” Звери, конечно же, не скажут этого, но это не просто моё представление о том, как они могли бы думать: это ощущается, когда я ем пищу.
Март, слушая Линаэвэн, лишь покачал про себя головой. Какая же она всё-таки впечатлительная и сколько страхов себе придумывает.
- Я думаю, госпожа, ты сама себя пугаешь. Нашим детям, бывает, тоже жалко коровку, но такова жизнь, природа вещей. Испокон веков мой народ растил скот на убой - так устроен мир.
Тем временем еда для пленных была почти завершена.
- Мир устроен, - мягко произнесла Линаэвэн, - сложнее. Ты говоришь: “Так было испокон веков”, словно бы - всегда. Но подлинно, это менее пяти столетий, и то - сомневаюсь, что самые первые из людей, открывшие глаза при первом восходе, уже разводили коров. Для нас это совсем недавний обычай, хотя для вас он так привычен. Вы не чувствуете того, о чём я говорю, потому это и стало обыкновенным для твоего народа; а мы действительно чувствуем. Если бы ты принёс мне мясо двух коров: одной, убитой по вашему обычаю, другой - погибшей от нападения волка или медведя, я могла бы отличить их, прикоснувшись. И меж эльдар есть разница: лесные эльфы так любят и так тонко чувствуют деревья, что избегают жечь костры, а другие народы - не так.
Март вежливо кивнул девушке, не став с ней спорить, но, конечно же, не поверил ни во что из этих рассказов впечатлительной девы. Она очень много придумывает, но сама в это верит. И вслух ответил:
- Спасибо за рассказ, госпожа. Твоя работа окончена, желаешь ли ты идти в свою комнату, или поможешь теперь мне?
Дева умолкла, немного успокоившись. Линаэвэн казалось, адан отнёсся к её словам без внимания, но, так или иначе - многие эдайн, в самом деле, растили скот, и то, что Март не мог понять в том эллет, не было большой печалью. Было - иное. Как объяснить Марту, что пытки недопустимы и не бывают оправданы ничем? Что они не являются такой же неизбежной частью войны, как оружие и убийство врагов? Как вернуть беоринга к тому, чему он был верен прежде, и отвратить от Тьмы? Возможно ли освободить его от вражеских чар - при том, что трудно было даже сказать точно, что это за чары?
- Думаю, я могла бы завершить приготовление песней, так… будет лучше, - произнесла Линаэвэн. - Я желала остаться дольше - хотя бы ради тризны. Могу помочь и тебе. Ты ведь тоже готовишь еду для пленников, только других - и для себя, и для тех жён и дев, что трудятся здесь?
- Спеть? - усмехнулся Март. - Повелитель тоже пел мне. Мне будет интересно услышать, как будешь петь ты. Только тризну не на кухне же совершать: позже, это позже. Вечером, когда взойдет звезда Севера, и твои звезды. А пока, давай-ка нарежем эту капусту да приготовим коренья.
- Я сейчас говорила об иной песне, - пояснила Линаэвэн. - Ты знаешь, что мысли и слова могут повлиять на то, что готовится; неужели думаешь, что песня - не повлияет?
Март удивился возражению девы, но не стал спорить.
- Конечно, спой. Это должно, и правда, хорошо отразится на пище, - и Март ободряюще улыбнулся, а Линаэвэн покачала головой:
- Не забывай, что это ты здесь по своей воле и можешь при желании выйти любоваться звёздами; я же - пленница. Когда я сказала орку, что стерёг мою комнату: “Я иду на кухню”, то не могла идти сама, хотя о том прежде говорил твой господин: только дождаться, пока орк доложит Саурону, он придёт и будет говорить со мной, и дальше пошлёт другого орка вести меня. Я могу быть здесь, так как Гортхаур желал этого, но не могу выйти из крепости или спуститься и посмотреть, что с моими товарищами.
Март с горестью вздохнул, услышав неразумные слова эльдэ:
- Ты гостья, госпожа моя, но ты и сама знаешь, что твой народ не умеет держать слова. Вы пошли к Повелителю как гости, а сами пытались напасть или бежать, помнишь? Вести здесь быстро распространяются, так что и я всё знаю. И раз вы на каждом шагу норовите обмануть, как же оставлять вас одних, позволяя ходить по замку без охраны?
Горцу было горько, что эдэлет называет Маирона Сауроном, но пока Март спорить не стал.
- Гостья? - воскликнула эдэлет. - В гости приходят по доброй воле, и пригласивший не карает за отказ. А до того нас захватили и гнали много дней без еды, раненых бросив на волколаков - иные умерли по пути, одного пытали горячими угольями и сдирали кусочки кожи. И гостей не стерегут и не грозят карами, чтобы они вдруг не убежали - именно потому, что пришли по доброй воле; гости не могут совершить побег, но свободно уходят, когда захотят. Скажи, что ты, - Линаэвэн сделала упор на слове “ты”, - назовёшь пленом? И чем он отличен от нашего положения?
На иное она пока не ответила. Адан тоже не отвечал на многое из сказанного - то ли не слышал, то ли не сознавал, то ли забывал сразу же… но, может быть, единственный вопрос он всё же услышит.
Что оставалось беорингу? Лишь вздохнуть.
- Владыки Запада начали эту войну, и вы лишь слепые и не имеющие своей воли фигуры в ней, которыми жертвуют по прихоти. Север вынужден защищаться, и хотя мне и жаль, что вы гибнете, но такова война, которую вы сами не хотите прекратить. Вы пленники, Линаэвэн, воистину так, но Повелитель протягивает вам навстречу ладони, предлагая мир. И вы либо отвергаете этот мир, либо притворно соглашаетесь, но сами только ждёте момента поступить вероломно. Ты не можешь увидеть, что это дурно, увы, тебя так учили с детства. Только мы, люди, свободны в своем выборе, и можем видеть своими глазами, можем поступать правильно.
Она коснулась руками висков, не ведая, как могла бы помочь ослеплённому адану… Она не сомневалась в том, что Саурон заберёт её спустя время и будет пытать, но откроет ли это глаза Марту хоть на что-то - или же он только скажет: “Тебя стали мучить, воистину так, но Повелитель был вынужден так поступить”. Беоринг даже не видел всей нелепости оправдания, которое предоставлял.
Эллет горько вздохнула:
- Кто повторяет то, чему его научил Повелитель, того нельзя назвать видящим своими глазами; сам ты наверняка почитал пытки злом и ужасался им до того, как твой господин стал учить тебя, что они допустимы и необходимы.
Март с удивлением смотрел на эльдэ:
- Мой народ, как и ваш, всегда пытал пленных, как и все. Это часть войны, как иначе? А то что наши, из Дома князей, делали, так от этого и вовсе волосы дыбом вставали. Но ты до сих пор не знала про всё это, будучи не воином, так зачем тебе теперь во всё это лезть? Стань гостем, как обещала, останься со мной, покажи мне, что вы, эльфы, можете быть, как из наших детских сказок, что можете быть лучше, чем есть!
Линаэвэн начала нарезать коренья и капусту, заворачивать в отдельные листы. Она, в самом деле, не была воином, а в знание народов, в умение чувствовать адан просто не верил и не чувствовал, насколько пытки превышает то зло, что неизбежно порождают войны. Но было и нечто, что казалось обнадёживающим - Март помнил, что об эльдар говорили доброе, пусть и только в сказках…
- А что о нас говорят в детских сказках? - с интересом спросила Линаэвэн. - Ваших сказок о нас мне слышать не доводилось.
- В наших сказках вы другие: благородные, отважные, мудрые, - не скрывая больше досады, сказал горец.
Тэлерэ тихо покачала головой.
- Для того, чтобы увидеть нас такими, как в сказках, нужно быть готовым видеть. Скажем, если я говорю о том, что знаю, понимаю или ощущаю - ты можешь увидеть в этом хотя бы долю мудрости, только если будешь готов услышать то, что отличается от сказанного тебе прежде, или хотя бы задуматься над тем, может ли это быть правдой. В противном случае - любое моё слово, в котором есть нечто новое для тебя, ты отвергнешь с порога как заблуждение; а если нового нет, это лишь повторение уже известного тебе, не так ли?
- Почему бы тебе не задуматься о том, что говорю я, о том, что и мои слова могут быть правдой? - она думала, что заманила своим сладким голосом простака в сети, и так бы и было, не говори раньше Март с Маироном. Так и было со всеми бедолагами из его родного Дортониона, что подпали под чары эльфов и бились на их стороне против Тьмы, что несла лишь добро…
Дева подумала, что, пожалуй, стоит сказать Марту, чтобы не искал её вечером для тризны там, где её не окажется.
- Я согласилась готовить только при условии, что я сама не только буду есть то же, что и другие пленники, но и жить отныне в тех же условиях - то есть в комнату не вернусь, меня ждёт подземелье. Конечно же, и там не смогу просто пройти из камеры в камеру и увидеть других по своему желанию.
“…Разве что - если такая встреча отвечает замыслам Саурона, и тогда он подготовит её…”
Март, выслушав Линаэвэн, вздохнул:
- Вот видишь, ты снова стремишься обмануть. Некоторые думают, что просто такова натура твоего народа, как у орков тяга к жестокости. Но я, как и Повелитель, думаю, что вас просто так воспитали. Вот сейчас ты только обещала мне остаться со мной, а теперь говоришь, что будешь жить в темнице.
- Когда я сказала тебе, что останусь, то и не думала тебя обманывать; да и станет ли искусный обманщик тут же сам рассказывать о своём обмане? - дева грустно улыбнулась: Саурон, конечно же, никогда не скажет Марту о своём обмане. - Ты неверно понял меня, или я - тебя. До того я сказала твоему господину - я пойду на кухню только при условии, что после буду жить, как мои товарищи, в подземелье. Я раздумывала над тем, буду ли приходить сюда готовить и впредь - и согласилась - а не над тем, не пойти ли мне в гости к Саурону вновь, чтобы ночевать в комнате, на шёлковой постели, когда другие остаются в темницах…
Март слушал Линаэвэн и с горечью видел всё то, о чем говорил Маирон.
- Вы все таковы, эльфы, - вздохнул Март. - Ты сказала, что останешься со мной, но подразумевала, что будешь сидеть в темнице; вы обещали, что будете гостями, но подразумевали, что ударите в спину при первой возможности. Ты говоришь, что вы не обманщики, и явно веришь в то, что говоришь, но это лишь значит, что ваш ум настолько затянут пеленой, что ты даже не видишь несоответствия.
Увы, наверное, Повелитель прав, и все они безнадежны. Однако Маирон был так бесконечно благороден в своем сердце, что продолжал попытки до них достучаться, хотя и понимал, что это почти бесполезно.
Линаэвэн печально произнесла:
- А ты, говоря “Останься со мной” - подразумевал “Иди в гости к моему Повелителю и беседуй с ним”, так? - она провела рукой по волосам. - Если бы ты хоть однажды мог увидеть, сколько несоответствий в том, что говорил ты… Насколько странно и неразумно, скажем, уверять того, кто видел событие своими глазами - он, мол, не знает, как было на самом деле, а ты, не видев, не расспросив свидетелей и участников, слыша в одном-единственном пересказе - твёрдо знаешь. И как считаешь, если я сказала прежде Саурону, что пойду в темницы, а после решила не разделять участь товарищей, но спать на мягкой постели и принимать ванну - то в этом не было бы обмана? Или - ты сочтёшь меня обманщицей, как бы я ни поступила и что бы ни выбрала?
Март вспыхнул, услышав такие слова от эльдэ.
- Когда я звал тебя остаться со мной, я говорил именно то, что говорил! И если для эльфов обычное дело быть двуличными, не надо так же думать о людях! Если ты говорила, что тебе так противно быть гостем Повелителя, ты могла бы стать моим гостем, Маирон был бы только рад и не возражал. Но ты и меня задумала обмануть, а теперь говоришь мне о несоответствиях?! Я видел всё своими глазами, Повелитель показал мне то, что видел и помнил. И он ни разу не обманул ни меня, ни кого-то при мне, так с чего мне отвергать его слова и верить тебе, деве из народа, так легко отказывающегося от своих слов? Маирон доказал мне, что ему можно верить, а что сделала ты? Сказала, что останешься со мной, хотя всё это время собиралась уйти в подземелье, наверняка, чтобы я начал уговаривать Повелителя отпустить ради тебя и остальных пленников, что желают ему зла?
Март негодовал и с трудом сдерживал себя. Ведь предупреждал его Повелитель: не верить эльфам, их прекрасным лицам и голосам, помнить, что от них всегда надо ждать подвоха. А он хорош, поверил, купился на ее притворные слезы…
- Ты возмущаешься, когда я только предположила, что ты можешь намеренно говорить неправду; а всё это время обвинял меня и мой народ, - тихо и устало ответила Линаэвэн. - Многие твои слова были жестоки, Март, хотя ты и не замечал этого. Какое зло сделал нам твой господин, ты знаешь - сколько бы ни говорил о том, что это необходимо. Какое зло я сделала тебе? А видеть своими глазами и видеть глазами твоего господина - не одно и то же; майар способны показывать и ложные видения - это Воплощённые не могут солгать мыслью. Никаких козней против тебя я не строила. Ты спрашивал, вернусь ли я в свою комнату, поэтому я даже не думала, что ты говоришь о том, чтобы поселиться вместе с тобой, а не продолжить готовить. И это - тот страшный обман, причинивший тебе много вреда, коим ты так возмущён?
Линаэвэн продолжила нарезать овощи, но не могла не сказать при этом:
- И уж конечно, я не ждала, что тот, кто считает правильным пытки моих друзей - будет уговаривать их отпустить. Да и не послушал бы тебя твой господин, если бы ты и стал… Ты не веришь не только мне - ты не веришь и собственному разуму. Ты ведь даже не задавался вопросом, как могут безоружные пленники причинить зло могущественному духу в захваченной им крепости, среди многих орков и тёмных духов.
Март упёрся ладонями в стол. Как же тяжело и изматывающе оказалось говорить с ней.
- Ты ничего не знаешь о Повелителе, Твердыне, всех нас, но ненавидишь нас и не скрываешь это. Но когда я говорю только о том, что сам вижу, о том, как ты и твой народ играете словами, ты говоришь, что мои слова злы и жестоки. Но как же вы, эльфы, не понимаете, что это не справедливо? Вы ведете войны против Севера, и ещё обвиняете нас в том, что страдаете в этих войнах. Ты постоянно пытаешься поймать меня в ловушку слов, словно важна только очень четко проговоренная формулировка, а все, что не оговорено заранее, то можно не учитывать и использовать как будет удобно. И коль так, я отвечу тебе - нет, я не стану жить с тобой в одной комнате, и не только потому что негоже жить вместе мужчине и женщине, но и потому, что я не знаю, как доверять тебе, и что ты сделаешь из неуговоренного, пока я сплю. Но если ты останешься как моя гостья, то я буду приходить к тебе в комнату, говорить с тобой, гулять с тобой, готовить с тобой, но при условии, что ты обещаешь, что не отравишь или иным образом не испортишь пищу.
Март боролся с желанием сжать пальцами виски - его голова разрывалась от боли после этого изматывающего разговора с выросшей среди неверных теней эльдэ.
- Конечно же, Повелитель не отпустит тех, кто хочет зла его народу, даже сойди я с ума и проси его об этом. А вам нет нужды причинить вред немедленно, вы много видели, вам достаточно вернуться и принести весть своим, и готовиться к новой войне…
Линаэвэн видела, что Марту тоже было тяжко. Он был околдован и заморочен, а она заговорила с аданом слишком резко, будто с тем, кто сознательно избрал Тьму.
- Тебе тоже тяжело говорить со мной, как и мне с тобой? - спросила она. Все же беорингу было проще: он не тревожился за участь товарищей, не ожидал худшего от будущего, не страдал от плена. Но именно этот разговор был тоже тяжел для него - ведь Март был совершенно уверен, что истину знает Саурон, а она слепа и заморочена…. Ей было больно за дортонионца, но разве тут поможет обвинение? - Мне жаль, что я не сдержала себя - и жаль, что ты почитаешь меня чудовищем, способным отравить своих товарищей или тех дев, что приходили в ванну. Идя сюда, я решила есть то же, что сама приготовлю: чтобы, если еда окажется отравлена, я пострадала вместе с другими; но тогда я даже не ведала, что буду готовить вместе с тобой, а не отнесу товарищам приготовленное.. неизвестно кем. И, конечно, я не испорчу пищу.
Она покачала головой.
- Должно быть, ты опять не поверишь, но эльдар не способны намеренно плохо приготовить, сшить или сковать. Пленных нолдор заставляют ковать оружие против своих, не опасаясь, что клинок окажется хрупким или обратится против владельца. Не стану я делать и что бы то ни было с тобой во сне против твоей воли; нарушать ваш обычай я не хочу, - о традиции, запрещающей женщинам и мужчинам эдайн (или только народа Беора?) жить вместе Линаэвэн не знала, - но если я вернусь в ту же комнату, орки могут счесть, что я в гостях у Саурона, а я, конечно, не пойду следом за ними к нему на ужин…
“Линаэвэн начала жалеть меня - вправду или притворно?!? Как жаль, что не всем можно верить так, как Маирону”.
- Я запомню, что вы не можете работать плохо, - ответил Март, думая про себя: “спрошу у Повелителя”, - и очень надеюсь, ты в очередной раз не нарушишь слово и не причинишь вред через пищу. И я поговорю о тебе с Повелителем Маироном, а ты, хотя бы при мне, не зови его этим оскорбительных именем, если ты хоть немного уважаешь закон гостеприимства. Встретимся вечером, а пока мне нужно закончить обед для Повелителя, спасибо за помощь.
Линаэвэн вовсе не была уверена, что Саурон в самом деле послушает повара. У умаиа могли быть совсем другие замыслы - и, конечно, он сумеет объяснить их важность и верность тому,кто совершенно не сомневается в нём.
- Хорошо, - ответила тэлерэ Марту и заметила. - Ты терпелив. Для тебя оскорбительно имя “Саурон”, но ты не говорил о том до этого. Имя “Гортхаур” ты тоже почитаешь оскорбительным? Хотя я могу звать его просто “твой господин”. Спасибо за то, что ты готов помочь мне.
“…Хотя мог бы и предупредить о том, что ныне готовит обед для Саурона, а не для несчастных рабынь, когда она заговорила о том”.
Линаэвэн обдало холодом и жаром: она послужила удовольствию Саурона, для него старалась - но дева сдержалась и ничего не сказала.
Март же с удивлением посмотрел на Линаэвэн, не ожидая, что она отнесется к его просьбе с таким пониманием:
- Если ты будешь звать Маирона Гортхаур, это уже будет не так плохо. - “Какой странный разговор…” - Я приду к тебе вечером!
- Оставим ныне все споры, - ответила Линаэвэн; она касалась мисок с приготовленной пищей, которую скоро должны были отнести пленникам, сосредоточилась, погружаясь в воспоминания, и тихо запела:
- Волны морские находят на берег,
Волны могучие, мирною силою
Дышат и пеной сверкают серебряной
В отблесках звёздных, и дальше катятся.
Нет им преград, точно ветру небесному,
С коим дружны они от рождения…
Не вплетя имена Валар в свою песню открыто, дева знала, что всё же напомнит пленникам о Манвэ и Ульмо; а дыхание свободы в тихом голосе, как она думала, слышал и Март. Увидел ли адан, о чём она пела? Все тэлери хорошо пели, но менестрелем Линаэвэн не была. Она была летописцем, но то, что она знала и видела - околдованный и обманутый адан принять не мог.
***
Саурон улыбался, слушая песню Линаэвэн. Было удачей, что она решила петь для пленных, и ещё большей удачей, что дева не стала призывать Валар - тем проще будет вмешаться в её нехитрое заклятье и доработать его.
***
Время, что Линаэвэн могла оставаться на кухне, истекло, и в двери вошел орк, проводить “гостью”. Она вновь не видела верного выхода. Если остаться, то - опять она будет спать в мягкой постели, пока других будут мучить в подземелье. Но, быть может, ей удастся что-то важное донести до Марта… Однажды он усомнился, и, быть может, усомнится снова. И не легче ли будет так сберечь тайну? Если она не выдержит в подземелье, не будет ли вспоминать с горестью, как отказалась?
- Я хочу остаться, - сказала, наконец, Линаэвэн, когда орки уже выводили её из кухни. - Не в гостях у вашего господина, а в гостях у повара Марта.
Орки, услышав о том, что Линаэвэн всё ещё гостья, хоть и не ждали этого, повели пленницу в её прежнюю комнату. С горечью и печалью смотрел Март, как уводят Линаэвэн.
“Виновата ли она в том, какой она стала? Есть ли еще для неё надежда?”
Марту нужно было закончить обед и вынуть, разложить еду для пленных эльфов, а потом поговорить с Повелителем, рассказать ему радостную новость, что эдэлет согласилась остаться с ним, с Мартом… Ох, сколько же дел впереди…. Как непросто будет открыть деве глаза на правду, но он будет стараться и будет советоваться с Повелителем.
***
Придя в свою комнату, Линаэвэн села, закрыв лицо руками, переживая из-за того, что сделали с этим аданом, добрым от природы, и вместе из-за того, что вынуждена была сделать она. Отказаться от гостей - было бы вернее? Она не знала. Все пути были неверны, и всё грозило ловушками.
У Линаэвэн было некоторое время, чтобы отдохнуть. Постараться успокоиться и собраться. Обдумать дальнейшее. Пленникам вот-вот принесут приготовленный ими обед, значит, принесут и ей. Дева надеялась, что её песня станет поддержкой для товарищей. А позже она ещё встретится с Мартом, если он не забудет о тризне. Горец… совершенно не слышал её, когда эдэлет говорила о зле, сотворённом Сауроном и Морготом. Она не знала, насколько беоринг заморочен; но если бы не так - возможно, им бы и не позволили встретиться. А самого адана, наверное, Саурон готовил к тому, что эльфы будут говорить против его господина.
Может быть, напомнить Марту о прошлом, о доме? Но тогда, возможно, придётся говорить и о себе, а Март может передать всё Саурону.
========== 10. Меж двух огней. ==========
Утром, вскоре после того, как Линаэвэн отказалась быть гостьей Саурона и решилась идти на кухню, Бэрдира, уже оправившегося от ран, и Лаирсула пригласили на завтрак.
- Должно быть, Саурон посмеётся над твоими словами, - Лаирсул взъерошил волосы. Он не мог более выносить пытку избитого товарища, когда её можно было прервать; и им даже дали время отдохнуть. Но теперь наступило время идти, и это было горько. Целитель вспомнил гордый отказ Бэрдира: “Мы не гномьи кольчуги, чтобы продаваться”.
- Ты, не я, согласился идти, - ответил Бэрдир. И спросил: - Тебе будет намного легче, если я пойду с тобой и буду стоять поблизости, или наоборот?
Лаирсул чуть улыбнулся.
- Ты прав - наоборот… Останься здесь.
***
Когда орки пришли проводить “гостей” к Повелителю, идти решил только один, второй смотрел на товарища из глубины комнаты.
- Что, - ухмыльнулся орк, - на попятную решили пойти? Или только один из вас стал гостем Повелителя, а второго вернуть в камеру?
***
Им не дали разделиться, как они желали. Бэрдира не оставят отдыхать, если он останется, но вернут в камеру и вновь будут растягивать, а потом вновь изобьют кнутом. Эльфам дали немного отдыха только ради того, чтобы они встретились с Сауроном. Лаирсул закусил губу, обернулся к товарищу. Или снова терпеть, или… не получалось ли, что он вынуждал Бэрдира участвовать в том, чего воин не хотел?
- Что ж. Я пойду с тобой. Посмотрим, что там, и что придумал Саурон, - помолчав немного, произнёс Бэрдир. Ничто не мешало ему в любое время прервать замысел Повелителя Волков. Если, конечно, умайа не намерен удержать их силой. Это было возможно, несмотря на то, что вначале умаиа преподносил своё требование как “приглашение” - вынуждая принять это “приглашение” пыткой.
***
Третья встреча Волка с гостями ничем не отличалась от предыдущих: нолдор приветствовали, спросили имена и пригласили за стол. Свежеиспечённый хлеб, сыр, масло, яйца, творог, свежие ягоды, парное молоко, мёд и варенье - легкий, но приятный завтрак ждал их.
Лаирсул двинулся вперёд, к столу - и к Саурону. Чуткому целителю казалось, что он ощущал нечто, примешивающееся к манящему аромату хлеба и молока. Всякий отличил бы эльфийское вино от того, что делали люди, то же было и с пищей. Но это была не просто пища, приготовленная людьми - а Лаирсулу доводилось сидеть за одним столом с эдайн Дортониона. Тот хлеб пах домашним теплом, спокойной заботой, руками пекарей, что так старались для гостя из эльдар. Этот… не только. Как выращен он, кем испечён?
А Саурон желал услышать их имена… Прежде, чем представиться, Лаирсул обернулся на остановившегося на пороге Бэрдира.
Тот оглядел всё и хмыкнул. Частью оттого, что умайа-тюремщик, командир над орками и волколаками, за столом с сыром и ягодами был нелеп, словно какая-то пародия на аинур Амана, что едят и пьют ради Эрухини. Частью от того, что свежая, приятная еда казалась заманчивой. Но прими он её от Саурона, попробуй этих ягод, отдохни за столом, даже молча: и не станет ли трудней вернуться назад? Не пытался ли умайа купить их этой едой - не напрямую, конечно, но вот сейчас он просит взамен назвать имя, потом попросит больше…
- Моё имя Ла… - сдержанно начал Лаирсул, и Бэрдир остановил его:
- Не делай этого. Лучше не называйся.
***
Волк с лёгкой улыбкой посмотрел на вошедших. Один шёл вперед, словно совершая подвиг, словно сесть за стол было деянием сродни лечь за друга на дыбу. Второй же всем видом показывал, что он тут не по своей воле, что он не смирившийся пленник, не давал своего согласия и презирает эти “гости”. Волк находил такое положение дел отличным - потому что тем хуже для первого пленника. Если все предыдущие “гости” старались поддержать друг друга, то в этой паре согласившийся был как меж двух огней. Или даже трёх. С одной стороны, он хотел спасти друга, с другой стороны, боялся того, что задумал Саурон, с третьей стороны, чувствовал недовольство друга и испытывал вину перед ним.
“Прекрасно. Очень хорошо”.
- Вы оба пришли сюда, чтобы стать моими гостями, - мягко заговорил умаиа. - Гости представляются, это традиция.
Бэрдир хмыкнул вновь, оценивая ситуацию. Саурон вёл себя мягко, вежливо, будто бы и не он вовсе велел их растягивать… Это ещё больше убедило эльфа в том, что оставаться здесь не стоит - ни ему, ни товарищу. Вроде бы и ничего страшного, легко можно расслабиться… И сейчас это может помешать (мало ли какие ещё вопросы задаст), а когда в камеру вернут - лишь труднее будет. Нужно было увести отсюда товарища и обоим уйти.
Пока Бэрдир думал и приглядывался, Лаирсул обратился к Саурону. Не представившись, а осторожно спросив:
- Это молоко… откуда оно? В его аромате есть нечто… странное, - эльф не формулировал точнее.
Волк не стал ходить вокруг да около, хотя “чувствительность” эльфа и казалась Маирону смешной и надуманной:
- Молоко привезено из деревни, оттуда же мука. А хлеб, сыр, творог, яйца - это всё труд моего прекрасного повара, как жаль, что он Смертен. Кстати, сейчас он как раз работает с Линаэвэн на кухне - ваша дева захотела приготовить следующую еду для пленных сама.
Волк улыбнулся и сел за стол:
- Ты не назвался, нолдо. Хочешь все переиграть и отказаться от своего обещания быть гостем? - умаиа скрестил вытянутые ноги и откинулся в кресле. - Ты можешь так поступить, и твоя совесть может оказаться послушной и не припомнить тебе мытья и мягкой постели. Но до сего момента никого из вас и ваших товарищей ещё не проверяли на прочность как следует. Моё терпение велико, но не бесконечно: если ты задумал шутить, могу пошутить и я. Так что сядь, назовись, и приступим к трапезе.
Волк перевёл взгляд на эльфа, стоящего у входа:
- А ты можешь и дальше продолжать терзать своего родича - говорят, муки души сильнее дыбы. Хочешь попроситься ко мне в ученики, да не знаешь, как лучше подобрать слова? - Волк видел, что уговорами он не заставит эльфа сделать нужный выбор, но где не помогут уговоры, может помочь насмешка.
На сей раз Бэрдир опередил Лаирсула.
- Ошибаешься, Саурон - я не в гостях у тебя.
Он повернулся к товарищу.
- И тебе здесь оставаться не стоит. Ты мне хотел помочь - или вот ему? - кивнул головой на вальяжно рассевшегося в кресле умайа; так он и на умайа не был похож… - Уходим.
- Уходим, - наконец отозвался Лаирсул, хотя напоминание о мытье и постели и уязвило его, и чуть заметно дрогнули пальцы. Целитель хотел помочь товарищу, но не против же его воли!
Слова Саурона всё же задели Бэрдира.
- Ты сказал, я терзаю товарища? То есть, если твои орки будут бить меня плетью, растянут или ещё что, а другие эльдар, увидев это, будут мне сострадать, то мучитель и палач как раз я? Я как-то привык учиться у наделённых разумом.
Он развернулся и двинулся обратно, махнув рукой и Лаирсулу.
Волк сцепил пальцы и задумчиво смотрел на эльфов.
Ему не нравилась эта пара, совсем не нравилась. Но Волк промолчал, не мешая делать глупость. А вот второму эльфу ответил.
- Ты думаешь, что ты дерзкий, но ты просто наглый, и твои остроты весьма примитивны. И да, ты терзаешь своего друга, и оказал мне большую услугу. Ради тебя твой товарищ согласился сделать то, что ему казалось очень скверным; он переступил через себя, самолично сломал себя, а теперь оказалось, что это всё было зря, и что ты его за это чуть ли не презираешь. Он пошёл против своего сердца ради тебя, а ты… по достоинству оценил жертву, ничего не скажешь.
Волк не задерживал гордеца, дал тому выйти и оказаться тут же схваченным. А вот второму эльфу уйти не дала словно прозрачная стена.
- Неблагодарного товарища в подземелье, - распорядился умаиа. - А с его другом мы еще поговорим. Закройте дверь.
***
Вести с Сауроном беседу ли, спор ли в намерения Бэрдира не входило. Раз ответил - и довольно. Неостроумно? Быть может, зато правдиво; хорошей шутке место меж приятелями, не перед врагом. Задет Саурон не был - наверняка почитал себя мудрейшим созданием Арды; зато умаиа мог задеть Лаирсула - тот немного задержал дыхание. Нужно было сказать, что Бэрдир вовсе не презирает товарища, только пусть больше не переступает через себя вот так - и другим не поможет, и себе навредит. Только перед Сауроном говорить - не лучшее…
Что орки сразу схватят его, Бэрдиру было ясно, зато он не ждал, что Лаирсулу просто так выйти не позволят. Шагнувший следом за другом, он точно в стену упёрся.
- Не отвечай ему и не слушай! - крикнул Бэрдир. - И я не пре…
Договорить не дали орки - одни утащили его, другие захлопнули дверь, и Лаирсул остался наедине с Сауроном. Понимая, что совершенно напрасно согласился на эту встречу, и вместе с тем… выходя, целитель сказал Бэрдиру - мол, мне будет легче, если ты останешься. И вот, его желание сбылось, только не так, как Лаирсул думал: Бэрдир в подземелье, не в комнате.
Нолдо остался стоять перед дверью напротив Волка, а тот сидел в кресле и задумчиво смотрел на эльфа.
- А ты ведь в каком-то смысле рад, что остался без товарища. Рядом с ним ты чувствовал вину. Зря. Ты помог ему всем, чем тогда смог. И ещё можешь помочь и теперь. Моё предложение по-прежнему в силе - стань моим гостем, и ни волос не упадет с его головы.
Лаирсул стоял, закусив губу. Перед ним был враг, и верно сказал Бэрдир - помочь целитель хотел уж точно не Саурону. Но слова умаиа были разумны, нолдо не видел в них пока подвоха, и Саурон ничего не требовал, разве что имя назвать… Наверное, потребует после, но ведь после можно сказать “Нет”.
Но пришёл он сюда зря.
Но Бэрдира будут мучить - или не тронут…
Лаирсул колебался.
Саурон говорил разумно. Но слова товарища против слов Саурона… Неужто он, в самом деле, предпочтёт послушать Тёмного?!
Наконец, справившись с собой, Лаирсул ответил:
- Нет, - понимая, что его ответ нисколько не помешает Саурону удерживать его силой.
- Нет так нет, - легко согласился Волк и взял со стола вазочку с творогом. - Я не стану тебя держать, но сначала ты получишь плату, что заслужил. Ты обманул меня. Я, до разговора с тобой, подарил тебе ночь сна, чистоты, ужина, отдыха, а ты, получив, что хотел, оставляешь меня без всего. И я не собираюсь прощать это тебе.
Повинуясь беззвучному приказу, в камеру Таугатола и Долхэна зашёл орк. Со скучающим видом подошёл к Долхэну и крест-накрест нанес несколько длинных и рваных ран кнутом, поверх рубахи, заставляя её превратиться в лохмотья, пропитанные кровью.
Сам же Волк, оставшийся наверху, не обращая больше внимание на “гостя”, приступил к завтраку.
Лаирсул молчал, ожидая наказания. Обманул? Верно, он ведь не просто пошёл к Саурону. Он, в самом деле, отдыхал вчера и ужинал вместе с другом. Тот ни на что не соглашался, но он - да.
- Хорошо, - неожиданно, пожалуй, и для себя, спустя время ответил эльф. - Моё имя Лаирсул. Считай это платой за вчерашний вечер. Большего я не дам, хоть ты и грозишь карой.
Нолдо ожидал кары для себя, не зная только - Саурон займётся им лично или же призовёт орков. Не зная, что наказание уже началось. Что внизу уже не стонет, кричит Долхэн. Рвётся вперёд, натягивая свои путы, Таугатол, но так и остаётся в кресле. И в такт ударам и крикам вздрагивает и тихо вскрикивает Нэльдор в другой камере.
Волк не удосужил эльфа взглядом:
- У нас был договор, Лаирсул. Не твоё имя было условием. Ты получил предоплату, а теперь решил меня обмануть.
Лаирсул сжал зубы. Сказал же ему Бэрдир - не говори! А он назвался. Совершенно бессмысленно. Решил, что так будет честней.
***
Саурон завтракал, не обращая внимания на эльфа. Какой же он забавный - решил отделаться крохами вместо того, что обещал, хотя уже многое получил, и теперь негодует, что Волк не принял подачки.
Умаиа знал, что наказание внизу скоро закончится, с пленника снимут рубаху и принесут сюда. А до тех пор - интересно будет понаблюдать за тем, что сделает Лаирсул. Эльф зря думает, что если он ничего не говорит, то ничего и не сообщает. По его поведению уже можно многое понять. Например, то, что он нерешительный и робкий.
Спустя некоторое время в дверь осторожно постучали, и Волк разрешил войти.
- Получи свою плату за обман, - сказал умаиа, и орк протянул нолдо окровавленную изодранную ткань.
Лаирсул отшатнулся и только что не вскрикнул, увидев окровавленные лохмотья. Нолдо ждал наказания себе, но тварь поступила более жестоко… и он ещё имя назвал…
Эльф ещё более жалел, что не послушал Бэрдира. Лаирсул перевёл взгляд на Саурона и медленно произнёс:
- Если в чём-то уступить тебе, но не сделать всё, что ты требуешь, это ничего не изменит. Я запомню.
Вновь закусил губу и шагнул к двери. Орк вошёл как-то… может быть, сейчас целитель сможет выйти?
- Если пообещать мне, а потом обмануть - я этого не прощу, - поправил эльфа Волк. - У тебя ещё есть возможность передумать. Советую ею воспользоваться.
***
Маирон не мешал эльфу выйти за дверь, и присланные орки повели его в камеру. Проходя мимо комнаты, соседней с той, где Лаирсул спал этой ночью, из приоткрытой двери нолдо услышал тихие всхлипы девы (не Линаэвэн ли? сложно было разобрать плачущий голос) и сетования на то, как ей тяжело выстоять одной. Из-за дверей в подземелье слышались мольбы, крики. Что именно происходит, Лаирсул не знал. Орки только ухмылялись, таща его дальше. Оставшись один в камере, некоторое время нолдо терпел, но затем не выдержал, бросился к двери.
- Бэрдир… держись!
И содрогнулся: может быть, это его кровь была на рубахе; и если да… это его, Лаирсула, вина…
А может быть, то была кровь Линаэвэн…
***
Бэрдира пока тоже поместили в отдельную камеру - быть может, не зная, где Лаирсул и что с ним, слыша страдание родичей, он изменит мнение? Крик Лаирсула разрушил планы Темных, но они не знали - быть может, ещё до того удалось случиться чему-то?
========== 11. Перемена мест. ==========
В подземелье день мало чем отличался от ночи. Долхэн не согласился бы вновь поменяться местами с Таугатолом, но его облегчение скоро сменилось болью; вначале он терпел, потом начал стонать, всё чаще. Таугатол, что сам на том же месте молчал, пока мог выдержать, клял сквозь зубы Саурона и обращался к товарищу:
- Ты выдержишь - мы выдержим. Мы прошли ночь и Льды, и бои, ты даже отсюда сумел вырваться.
***
Волк не имел возможности постоянно следить за всеми пленным, но зато мог выбирать моменты когда и за кем будут наблюдать.
Так, две “опытные” пары, которым Маирон присвоил номера “первая” и “пятая”, скорее всего, не сболтнут лишнего, пока отдыхают. А вот пары под пыткой могут проговориться - что и случилось с “шестой” парой, где Таугатол сообщил, что его друг был здесь при осаде и спасся. На первый взгляд, эта информация не казалась значимой, но была любопытной. И если над ней подумать, то становилась куда важнее, чем могло показаться. Отряд ехал куда-то с письмом, не с письмами: значит направлялись к одному правителю, без соправителей.
Значит, ехали не к Амон Эреб, что и так понятно, но - тогда куда? Остаются Финдэкано, Турукано и Кирдан.
Далее, в отряде из Нарготронда был как минимум один из эльфов Артаресто. И раз так, вряд ли это было просто дружеское послание, скорее уговор о чем-то… А везла письмо тэлерэ из древних… что могла знать Кирдана ещё по дням Похода. И к ней владыка Гаваней отнесётся с большим вниманием, чем к другому гонцу. Вряд ли письма к Финдэкано и Турукано везла бы тэлерэ - эльфы ехали в Гавани.
Волк довольно улыбнулся. Эльфы задумали что-то под носом самого Повелителя Волков, и он собирался выяснить, что именно.
С этого момента не только Линаэвэн, но и Долхэн был на особом положении. Волк слегка нахмурился - недаром тэлерэ сейчас выполняет то, что было предложено Долхэну, они словно связаны - нужно быть внимательнее к знакам. В них часто кроются подсказки. Что уготовить этим двоим, Маирон пока не знал, но скоро они сами покажут ему свои слабые места.
Волк улыбнулся, припоминая: при встрече Долхэн показал себя “никаким”, но подобное притягивает подобное. Не удивительно, что Верный Артаресто оказался таким же “никаким”, как и его Лорд. Кусочки мозаики складывались в картину.
Благодаря наблюдателям, Волк узнал и другие интересные вещи. Например, то, что Долхэн был слабее своих товарищей: после первого же часа растягивания начал стонать в голос. Вообще, первые стоны пленников Маирон считал очень важной вещью - большинство из тех, кто впервые попадал в плен, были уверены, что должны выдержать все, не проронив ни звука. Когда это не получалось, когда они начинали стонать и кричать, многие уже давали брешь, ощущали свою слабость, их охватывал страх. И этим нужно было пользоваться, пока пленник не понял, что стоны, крики, слёзы - это всё не важно: если ты решил хранить тайны до конца, то будешь их хранить, даже срывая горло.
Так же стонать, хотя и тихо, начал пытаемый в первой паре, чьи мышцы и сухожилия болели ещё после вчерашнего. А вот в четвертой паре пленник оказался достойным уважения: он также был растянут повторно, но находил в себе силы поддерживать бессильно наблюдающего товарища. Похоже, его будет не просто взять грубой силой, но что если попробовать иначе?
Повинуясь безмолвным приказам Повелителя, в камеру Четвёртой пары вошли орки и, скучая, переругиваясь меж собой, словно не замечая, что пленники живые, поменяли их местами. Теперь растянутый отдыхал в кресле, а наблюдатель оказался на стене.
Выказавшим стойкость был Лагортал, наблюдателем - его друг Кирион, единственный в отряде синда, но их имён Тёмные пока не знали.
***
В камеру к Долхэну и Таугатолу заглянул скучающий Больдог. Орк зевнул и лениво прокомментировал:
- Вы только посмотрите: тот, кто вчера сам не выдержал, сегодня уговаривает терпеть приятеля. Чья бы корова мычала.
Таугатол бросил на Больдога краткий презрительный взгляд - орк, мерзкое и жалкое создание - и продолжал ободрять Долхэна, не подавая вида, что его задели слова твари. Вчера сам Таугатол молчал, но согласился на гости… прежде всего, потому что не смог бы молчать дальше, стал бы стонать, быть может, плакать, что не подобает воину. Таугатол вернулся в уверенности, что теперь - выдержит и ни на что не согласится, но ему не удалось выказать стойкость теперь, когда у него была цель и причина.
Твари повесили вместо него Долхэна, заставили его страдать. Но не говорить же орку: “Поменяй нас местами, увидишь!” Раб и не может сделать ничего, кроме того, что Саурон ему прикажет, или всё наоборот сделает.
Больдог был доволен - Таугатол делал то, что желал Повелитель: раз голуг не опустил голову с виной, раз не стал спорить и защищаться, то, скорее всего, оттого, что и не видел своей вины. Пусть так дальше и будет: гордыня, самомнение, самопрощение - это то, что нужно было развивать в пленнике. Теперь нужно было добавить чувство собственного превосходства. Для этого подошёл Фуинор.
Умаиа плавно возник в дверном проеме, глянул косо на Больдога и, покачав головой, сказал:
- Захлопнись, орк, - лишь трое из всех пленников знали, кто такой Больдог, а знай и больше - не беда, обращение Больдогу подходило. - Таугатол держится лучше всех прочих, он единственный, кто провисел все три часа без единого стона. Но даже этот герой - лишь вещь сейчас, пока не передумает, так что оставь их, иди займись делом. Линаэвэн захотела работать на кухне - вели принести ей дров.
И оба Тёмных ушли.
То, что Фуинор хвалил молчание Таугатола, звал его героем, было поводом для гордости - один из врагов признавал его стойкость, тогда как Саурон недавно насмехался. Только тёмный майа вовсе не ему это говорил, а Долхэну, чтобы задеть ещё больше.
…А что, разве Долхэн ведёт себя неподобающе воину?
- Не слушай его, главное выдержать, и ты выдержишь, - произнёс Таугатол и осёкся, несмотря на свою выдержку. Потому что дальше лучшей поддержкой было бы сказать, что не сдержать стонов - не так важно. Но сам он как раз из-за этого решил прервать пытку.
Пока ему оставалось наблюдать…
И после - как растянутому наносят удары кнутом. И слушать, как он кричит. Таугатол рвался вперёд, но вырваться не мог.
***
Стоны, и тихие, и почти срывающиеся в крики, долетали до ушей Нэльдора. Нолдо, лёжа, слышал своих родичей: они были здесь всё время, что он провёл в ванной, за столом с Сауроном, в постели. Эльф припомнил слова Линаэвэн: другие будут рады, что его не мучили, и то, что он принял - не награда, лишь возвращение малой части отнятого; только товарищи и под пыткой ничего не выдали, а он сам проговорился. А может быть, их, в самом деле, не мучили, пока он не сказал о Нарготронде. Пока Саурон не видел в других ничего… полезного для себя.
Звуки в подземелье распространялись так, как того хотел Фуинор, бывший ученик Ирмо. Нэльдор слышал стоны эльфов, но не разговоры тюремщиков. Теперь Больдог, и не думавший заниматься дровами, подошел к камере юноши, зная, что и его не услышат ненужные уши.
- Ну, как тебе, парень, нравится, как поют? Это они еще не в голосе, только распеваются, послушаешь, как дальше будет. Вчера господин был милостив к тебе, две пары ради тебя отдыхать послали, да за Линаэвэн пару, да две пары сами нашли, чем Повелителя умаслить. А теперь ты тут, и больше своим дружкам ничем не поможешь. Сиди и слушай. Как только Ламмион вернется, тоже для тебя запоет, а девка, которую ты Повелителю отдал, и того раньше соловьем заливаться станет. Как у нее голосок, нежненький?
Нэльдора, лежавшего на деревянной лавке, от слов Больдога как подбросило. Он знал, что это не просто орк, тёмный майа, и всё же взгляд прошёлся по стенам, по углам… не матрасом же в него бросать, вот Саурон посмеётся.
Линаэвэн. И брат.
- Мерзкие твари… - Нэльдор был переполнен чувствами.
Больдог ухмыльнулся:
- А ты чего ждал? Тебе предложили ее защитить, ничего, вообще ни-че-го от тебя не требуя взамен, но ты сам отказался, а теперь это мы твари, а ты, значит, вообще ни при чем. Дурак ты - тебе предложили то, что мало кому из пленников предлагают, а ты все профукал и теперь еще других винишь.
Юноша мотнул головой, закусил губу. Не требовали ничего… Он оказался полезен Саурону, и ещё был бы полезен, если бы не отказался. Продолжать беседы - значит выдать нечто ещё; эльфу этого не избежать, он не мудр, не хитроумен и даже не слишком осторожен, как ни старался. А отказаться, как он отказался - слышать стоны пленных. Что за выбор!
- Подумай, парень, - уходя, сказал Больдог, - хорошенько подумай. От тебя ничего не просят - ешь, отдыхай, смотри звезды - и никто не будет страдать.
Когда умайа-орк ушёл, Нэльдор вновь бессильно упал на матрас. Сжал зубы - в близких камерах продолжалось всё то же; а потом ещё приведут с Ламмиона и Линаэвэн… Но после того, что случилось, Нэльдор больше не воображал, будто сможет просто потянуть время и избавить кого-то, ничего не отдав взамен. Или опять доставит радость Саурону, или опять не сдержится, и ему принесут окровавленную ткань. Довольно и того, что он уже натворил.
***
Тем временем в подземелье орки пришли в застенок к первой паре, Оэглиру и Эйлианту - пленник уже долго был растянут, и вряд-ли эта пытка окажется для него действенной. Увы, ни один из пары не пробовал торговаться… видимо, их не удастся просто и легко обмануть. И потому пленников просто поменяли местами.
***
Слышал крики и стоны и Лаирсул, и с каждым стоном, каждым криком всё более ненавидел Саурона. Всё более жалел, что мог согласиться пойти в гости. Всё более невозможным казалось ему согласиться вновь, и вместе с тем… он теперь знал свою слабость, свои колебания. Что, если он снова уступит? Дыхание эльфа прерывалось, когда он выговорил:
- Обещаю: я не соглашусь более идти в гости к Саурону, чем бы он ни грозил взамен.
***
Шестая пара, Долхэн и Таугатол… Умаиар держали совет, что лучше сделать, чтобы подтолкнуть растянутого и ныне израненного эльфа сломаться, но решили, что лучше ничего особого пока не предпринимать. В камеру был послан орк, из сыновей Больдога, что умел держать себя в руках, и он монотонно, со скучающим видом, стал шить раны по живому, прямо на растянутом, местами, по необходимости, прижигая раны железом. А крики Долхэна должны были ввинчиваться в уши Нэльдору и Лаирсулу, который теперь тоже оставался в отдельной камере.
Долхэн кричал и был готов уступить. Это было так просто - скажи только: “Перестаньте, пощадите, я иду в гости к Саурону”, и мучения прекратят. Но когда истязание прекратилось, нолдо сумел немного выровнять дыхание, и всё же не сказал того, о чём думал.
Заштопанного Долхэна так и оставили висеть растянутым на стене. И Фуинор внимательно слушал слова, которыми Таугатол будет утешать товарища, чтобы после извратить их и добраться до Верного Артаресто.
Когда орк ушёл, крики Долхэна сменились стонами. Таугатол был уверен, что друг сейчас вперемежку с болью думает о словах Тёмного, когда тот напомнил о долгом молчании самого Таугатола… Он бы точно думал на месте Долхэна.
- Знай, что ты… - не сказал бы он таких слов перед Тёмными! Но ради товарища… да и не слышал его никто больше, - ты, на самом деле, сильнее меня. Потому что я согласился идти в гости к Саурону, когда ещё мог терпеть, а ты - нет. Ты сильнее меня, и ты справишься - держись.
Долхэн думал о словах умайа меньше, чем полагал Таугатол, он думал о том, долго ли сможет ещё так отказываться, ведь он едва не согласился, едва мог выдержать… Но эти слова удивили и ободрили эльфа: он уверенно почитал Таугатола более сильным и стойким.
Зато самого Таугатола вновь ударило отброшенным было от себя, и сильнее, чем до того: “а ты проявил слабость, не выдержал - если бы не это, сейчас не поменяли бы вас.” Так возвращается брошенный вверх камень. Но этого Долхэну не нужно было показывать.
Фуинор только зубами с досады клацнул - услышанное было совсем не тем, что хотелось. С такими словами трудно работать, их не извратишь… Но придется работать с тем, что есть.
Фуинор и орки вновь вошли в камеру. Орки стали откручивать Долхэна, а умаиа заговорил:
- Ты, нолдо, отказался готовить для товарищей, и они бы остались голодными, не согласись Линаэвэн занять твое место. Так что вам пора делать перерыв на обед.
“Линаэвэн? Она согласилась прислуживать на кухне?” - Долхэн не сдержался, но голос подвёл его, и произнесённое было невнятным. А повторять чуть позже вопрос он не стал. Снятый со стены, эльф приходил в себя, хотя болело всё тело. “Пока выдержал,” - подумал нолдо и успел ещё крикнуть Таугатолу:
- Спасибо! - пока его не утащили.
Умаиа перевел взгляд на второго эльфа.
- А ты не безнадежен. Рад, что ты понял правоту Господина, и за то ты будешь вознагражден.
- Так Саурон тоже считает, что ходить к нему в гости не годится? Вот не знал, - отозвался Таугатол, хотя и был задет тем, что Тёмные насмехались над ним. И ещё заметил - они не были одни в камере, его слова Долхэну слышали… Впредь нужно быть осторожным и “наедине”.
- Ты все понял, - усмехнулся Фуинор в лицо эльфу. Умаиа не стал опускаться до пререканий с пленником, что скоро станет их рукой. Таугатола отвели в камеру, схожую с камерой Нэльдора.
***
Фуинор решил провести полную инвентаризацию пленных.
Итак, что они имели?
Первая пара.
Их имена пока не стали известны, но оба эльфа упорно молчали. Правда, теперь наблюдателя и испытуемого поменяли местами, нужно посмотреть, какой это даст результат. Раз имён не знали, между собой звали по номерам. Первый-один и первый-два. Первый-один был силен волей, но был ли он черствым? Первый-два мог выдержать чужую боль, а как насчет своей?
Вторая пара.
Их имена тоже не были известны, зато стало известно, что они беглые пленники из Твердыни. Нужно было пойти и проверить систему клейм - как давно эльфы сбежали? Быть может, сами клейма уже стерлись, но заросли ли полностью места, где их оставили?
Третья пара.
Бэрдир и Лаирсул. Гордец, бывавший в Минас-Тирите, и целитель, что жил среди Смертных.
Оба сейчас сидели по разным камерам - как бы они там не заскучали!
Четвертая пара.
Имена тоже не были известны. Четвертый-один силен - даже на второй день пытки не только молчал, но и поддерживал товарища. Как они продержатся теперь, когда их поменяли местами?
Пятая пара.
Арохир и безымянный. Первый, судя по имени, из младших лордов, и оба, похоже, бывали в плену. Стоило узнать, насколько они с пленом знакомы. Не просто будет ломать этого всадника.
Шестая пара.
Таугатол и Долхэн. Тот, кого наметили “отпустить”, и близкий Артаресто, возможно, его Верный. Долхэн был важным пленником, нужно было вытянуть из него все, что тот знает о посольстве.
Нэльдор.
Юноша, в Минас Тирите раньше не был, мало чем интересен, нужно было выжать из него всё, что можно, а после, скорее всего, он будет годен разве что на корм волкам.
Ламмион.
С ним пока было не ясно. Если он не вернется, то всю жизнь его будет разъедать знание, что он получил свободу за счет брата или товарища, и эльф сойдет во Тьму, не имея возможности искупить вину. А если найдет в себе силы вернуться - тогда и решат, что он такое.
Линаэвэн.
Гордячка, уверенная в своей правоте, недалекая и сама готовая расставить себе ловушки. Ей же будет лучше, если она знает содержимое письма.
Составив список, Фуинор занялся делом. Первая и Четвертая пара остались в пыточной - нужно просто подождать и посмотреть, как они поведут себя. А вот ко Второй паре Фуинор послал орков. Эльфов заставили подняться и вытащили наружу - сначала того, что был уже изранен. “Второго-один” потащили в кабинет Повелителя Волков, а его товарища, слегка побив для острастки, бросили обратно в камеру.
***
Ардуиль и Таврон поддерживали друг друга - как всегда, как ещё в рудниках. Это было верным, это прибавляло сил и помогало справляться, но оба понимали: долго так не продлится. Или пытки одного усилят - увидев, что растягивания и кнута недостаточно - или их разделят. Когда Ардуиля били по ранам, и он стонал от боли, сжавший зубы Таврон решил, что - первое. Сейчас друга будут мучить орки; и тут… что бы он ни чувствовал, главным было не обращаться к оркам или их господину ни с какой просьбой. Малейшая уступка - и Тёмные будут бить в эту точку.
Но сейчас Саурон задумал иное: Таврона потащили наверх. На допрос, как он понял. Эльф не мог не думать об оставшемся в камере друге, но нужно было собраться, сколько сможет за это краткое время. А еще - посмотреть вокруг. Мало ли, пригодится.
***
К Волку притащили пленника, “Второго-один”. Маирон собирался узнать несколько вещей:
- по реакции понять, был ли пленник тут раньше;
- проверить отметины на его теле, чтобы больше узнать о нем;
- посмотреть, как этот нолдо реагирует на боль;
- по возможности узнать имя.
Как только орки ввели эльфа, Волк встретил воина изучающим взглядом. Таврон тоже быстро осматривался. Комната была хорошо обставлена и казалась жилой, а не кухней, библиотекой или еще чем, если умайа не перенёс - или не велел оркам перенести - сюда вещи из другой. Время готовиться и раздумывать закончилось. Взгляд нолдо изучал комнату, ища в ней то, что таило угрозу - кроме угрозы главной, Саурона - орудия для пыток. И встретился взглядом с изучающими глазами умаиа.
- Назовись, если гордишься своим именем и родом, - бросил пленнику Волк, не особо ожидая ответа, но все же дав приличное время на него.
Нолдо парировал:
- Назовись, если гордишься своим.
Слишком простая ловушка, кажется, только юный попадётся в неё. И из себя такими словами не выведешь, и задать такой вопрос мог бы… любой орк посметливей; не для этого и подобного Саурон велел его привести.
Маирон пожал плечами, и эльфа скрутила невыносимая боль от удара Воли. Волк хотел посмотреть, как нолдо будет сопротивляться, насколько он силен, как скоро закричит, как быстро сможет потерять сознание.
Таврон не успел обдумать что-либо ещё. Его обожгла такая боль, что он не мог даже закричать, только беззвучно открывал рот, пока не рухнул в темноту. Первое, что он ощутил, очнувшись - он висел на руках; затем - присутствие умайа.
Эльф висел, закрепленный на потолочную балку - в последние годы кабинет Артаресто чего только не видывал. Волк уже осмотрел тело и узнал по шрамам все, что смог, осталось поговорить с эльфом.
- С чем вы направлялись к Кирдану? - бросил пробный шар Волк.
Действительно, допрос и пытки уже начались. А комната походила на что угодно, только не на темницу.
- Странная же у тебя пыточная, - невпопад ответил Таврон, стараясь собраться и готовясь к худшему. Однажды он выдержал.
Умаиа не обращал внимания на попытки нолдо дерзить. Не это его интересовало, Волк наблюдал и вот, что он узнал: пленник был в этой крепости впервые; несмотря на опыт плена и допросов, он продолжал огрызаться и проявлять непокорность. И еще - он умел, приходя в себя, быстро воспринимать свое новое положение и продолжать дерзить, глядя в глаза палача, зная, что сейчас последует.
- Не нарывайся, - усмехнулся умаиа. - Пока нет нужды.
Таврон ждал, что сейчас начнутся пытки: его же ради этого сюда притащили? Но умайа не стал продолжать. Взмах рукой, и орки отпустили цепь, а после, всё также крепко держа, отведя назад руки (хоть и не заламывали сильно), потащили вниз.
Таврон был в недоумении: и что это было? Саурон спрашивал о Кирдане… Знает уже? Или только догадывается? Но после того, как не получил ответа, не попытался испробовать другие средства. Рассчитывал только на удар Волей?
В коридоре Фуинор встретил процессию и, приблизившись, сжал горло эльфа - им не нужно сейчас, чтобы пленники могли общаться. И ближайшие минуты нолдо, известный Тёмным как “Второй-один”, не сможет говорить… разве что через осанвэ кента. Что было бы очень занятно.
Эльфа зашвырнули в камеру, и тогда он понял, зачем стискивал горло второй умайа - когда орки схватили Ардуиля: попытавшись что-то сказать, Таврон смог выдавить из себя только слабый хрип. Он знал, что с Ардуилем поступят так же, но предупредить не мог, разве что, когда орки отпустили его, мимолётным жестом показал “Засада”. Пусть готовится не просто к допросу - к чему-то нежданному, внезапному, как вылетевшая из засады шайка.
Ардуиль понял. Оглядел друга - тот не мог говорить. Пытка, чары? Если пытки, то недолгие - Таврона вернули скоро. А если чары?
***
Второго раненого пленника точно также потащили в кабинет Повелителя. Ардуиль был хоть отчасти предупреждён. Потому не задавался по пути вопросом, хотя никогда не бывал ранее в Минас-Тирите, пока он был крепостью Лорда Ородрета: Ардуиль нечасто покидал Дортонион…
Волк также изучающе осмотрел пленника, также спросил об имени, и нолдо хмуро промолчал, ожидая того, что сейчас “вылетит из засады”. Вспышка боли оказалась для него менее неожиданной, чем для Таврона, но это не сделало её слабее - единственное, Ардуиль пытался смотреть на Саурона прежде, чем лишился чувств.
Ого, этот эльф был не робкого десятка. И воля его была железной. Пленник смог отключиться, так и не закричав, и более того - до последнего глядя в лицо врага, словно бросая вызов. Повелитель Волков задумался… Им одновременно владели и восхищение этим воином, и желание его уничтожить. Бессознательное тело было закреплено на балке и изучено.
Следы на теле нолдо “Второго-один” говорили о том, что он был в Ангамандо рабом (мало было тех, кто отказывался работать на Владыку Севера), работал в рудниках (или его мастерство не оказалось нужным, или он смог скрыть свой талант) и захвачен был в последнюю войну - надо же, как ему удачно удалось бежать. Но удача изменчива - нолдо вернётся в рабство. Если переживает допросы. Ту же историю поведали и почти сошедшие клейма второго пленника.
Как только нолдо очнулся, Волк спросил:
- С чем вы направлялись к Кирдану?
Как Ардуиль не старался держаться, для только что очнувшегося неожиданно всё, и трудно первым делом думать о предупреждении. Промолчать-то он промолчал, не ответил, но в первый миг резко открыл глаза: “Саурон уже знает, что шли к Кирдану? Хотя - мог догадаться по тому, где схватили”.
Нолдо не смог сдержать эмоций, подтвердил догадку Маирона о Кирдане, и Волк лишь ухмыльнулся.
- Сколько Верных Артаресто было среди вас? - вновь спросил Волк, надеясь на удачу. Нолдо промолчал. Умаиа хмыкнул и сделал жест рукой - увести пленника.
Ардуиль знал, что молчать сможет недолго - растяжение, да ещё раны от плети.. - но ужсколько сможет. Однако Саурон прервал допрос, и его утащили в пустую комнату - пыточную, как он был уверен - чтобы приковать кандалами к столу. Как видно, Саурон не был основным палачом здесь, а поручал это кому-то из подвластных ему умайар. Или сейчас счёл, что и орки подойдут для того?
Ардуиль не ждал, что через пару минут в комнату втолкнут Лаирсула; ещё менее сам Лаирсул мог ожидать, что, выведя из камеры, орки отведут его туда, где на столе прикован его товарищ. Уже со следами растяжения и ударов кнутом. Так это Ардуиля наказали за то, что Лаирсул не сделал, что желал Саурон! Надо было просто не соглашаться на гости.
- У тебя, Лаирсул, три четверти часа. Постарайся успеть, - сказал один из орков, и все они вышли за дверь.
- Ардуиль! - вскрикнул эльф. Тот лёжа мотнул головой. Заговорил быстро - ему могли не дать договорить.
- Если никого не видно, это не значит, что тебя не слышат. Соглядатаи или чары… верней всего, Саурон уже знает моё имя.
Лаирсул дёрнулся.
- Прости… - и имя Бэрдира он назвал, это - и орки слышали: не сдержался. Но медлить не стоило, и он протянул руки, сосредотачиваясь. - Я помогу тебе.
- Главное, теперь ты знаешь. Слушай ещё…
***
Ардуиль был прав - его имя больше не было тайной. Как и то, что Лаирсул - целитель, могущий исцелять не только травами и инструментами, но и силой духа. Лаирсул сразу же поспешил помочь своему товарищу: эльф еще не понял, что отныне его дар - его проклятие.
***
- Не верь сразу глазам - могут быть мороки. А Саурон может внезапно ударить Волей и после, едва ты очнёшься, задать вопрос - будь готов, - продолжил Ардуиль.
- Спасибо за предупреждения - но пока, прошу, помолчи, иначе я не успею, - отозвался Лаирсул.
Проще всего было снять боль. Сильного кровотечения не было… понятно, Тёмным это и не было нужно. Можно было ускорить заживление ран, хотя на это уходило немало сил - и требовалось время, которое утекало почти зримо.
Некоторое время Ардуиль действительно молчал. Когда боль прошла, он попытался вновь заговорить, но был остановлен жестом целителя. Сейчас Лаирсул был так сосредоточен на исцелении, что и заговори Ардуиль - он вряд ли внял бы его словам.
Нолдо ждал, пока Лаирсул закончит, чтобы продолжить рассказывать. Но такой возможности им не дали: орки увели целителя, едва он закончил; а Ардуиля вернули в ту же камеру, где ждал его Таврон, тревожась, что друг не возвращается дольше. Голос уже вернулся - заклятье было временным.
***
Лагортал терпеливо сносил свою боль, но боль товарища так же снести не смог. И впервые за это время обратился к Тёмным:
- Я иду в ваши гости, если вы прекратите пытку.
Четвертая пара наконец-то порадовала Фуинора. Пленник “Четвёртый-один” был столь же стоек, сколь и благороден. Он без стона выдержал пытку и даже подбадривал товарища, но не смог смотреть сам, как его товарищ… едва держится. Фуинор явился в камеру эльфов, а орки начали откручивать пленного “Четвёртого-два” со стены.
- Ты обещал, эльф, быть гостем, помни о том. Но и мой господин обещал тебе именно это. Сейчас вас отведут наверх, вы получите омовение, чистую одежду, отдых, а после встретитесь с Повелителем Маироном за обедом.
Кириона освободили - он отвёл взгляд, понимая, что Лагортал согласился только из-за него. Тот, хмуро глядя на умайа, уточнил:
- Что включают в себя эти обещания, с моей стороны и со стороны Гортхаура? Кроме того, что ты назвал? - может быть он и зря спросил. Разве у него хватит сил сейчас отказаться и вновь смотреть на растянутого Кириона, каждым мускулом чувствуя, что сейчас достаётся родичу, видя, как трудно ему переносить пытку?
Пленник был предусмотрительным, и Фуинор улыбнулся про себя, глядя, как нолдо сам заманивает себя в ловушку.
- А каковы обязательства закона гостеприимства для гостя и хозяина? - ответил вопросом умаиа. - Как только Повелитель убедится, что ты держишь слово, ты получишь полную свободу перемещений по крепости, до тех же пор тебе придется быть под присмотром. А Повелитель постарается сделать всё, чтобы ты не скучал и хорошо провёл своё время здесь.
Согласившийся на гости пленник даже не догадывался, что он защитил не только свою пару, но и Пятую пару, потому что Волк как раз собирался хорошенько допросить обоих, но теперь был вынужден обойтись парой вопросов.
- Итак, согласно обычаю, - произнёс Лагортал, представив себе, как он будет принимать сауроновские подарки. “Гости” обещали оказаться скорее мерзкими, чем опасными. Если верить этому умайа. В действительности, гости, в которые загоняли под пыткой, были чем-то… чего очень желал Саурон. Лагортал решил, что задаст самому Саурону тот же вопрос: то, что понимал под гостеприимством он и тёмный майа, могло быть… разным.
Четвёртую пару отвели наверх - в ванные комнаты, где эльфам помогли омыться, расчесать волосы и одеться в чистое.
***
А Химмэгиля тем временем вели к Саурону. Волк вновь поднял голову от дел - встретить пленных было важно, но это несколько сбивало с ритма, не давало полностью погрузиться в работу, не давало полностью погрузиться в какие-то дела, вынуждая прерываться на очередного эльфа, пусть даже это и было занятным.
Сейчас разум Волка поглощало его пари с Линаэвэн. Создать украшение, что не будет отличаться от эльфийских - не шутка, что бы там ни воображала себе дева. Но как создать такое украшение, что не смогла бы отличить Линаэвэн, но при том содержащее тёмные чары?… Волк решил, что ему будет проще, если он сможет понять, что движет девой, и подстроить свои чары под неё. И начать Маирон решил с песни-заклинания, так неосторожно брошенного эльдэ. Волк улыбнулся, вызывая в памяти песню тэлерэ. Линаэвэн задала тему, осталось ее лишь подхватить и изменить.
Волны морские находят на берег…
Тяжелые чёрные волны в страшных белых шлейфах, под огромными звёздами во тьме, рокочущие и бешеные, швыряющие на берег тела погибших тэлери и нолдор.
Волны могучие, мирною силою…
Но море однажды стихло, и именно по нему, гладкому и спокойному, уплывал Первый Дом, оставляя всех в Амане.
Дышат и пеной сверкают серебряной…
И безмолвие окружило оставшихся. Серебряная пена, так похожая на серебро крошащегося льда.
В отблесках звёздных, и дальше катятся…
Дальше, до самого Хэлкараксэ, и встает выбор у брошенных - вернуться с позором или идти мстить, но уже не Врагу - родичам-предателям.
Нет им преград, точно ветру небесному…
Ни преград, ни возможности укрыться на бесконечных вздыбившихся Льдах.
С коим дружны они от рождения…
И небесный ветер, злой, пронизывающий до костей, которому также нет преград…
Химмэгиля ввели в комнату, где его ждал Саурон. Нолдо не бывал именно в этой комнате, но кое-что из обстановки было знакомым: ведь Ородрет украшал не только свои покои, а все башни Минас-Тирита. Однако останавливаться на том мыслью он не стал. “Сейчас Саурон попытается повторить то же, отчего Нэльдор выдал, что они из Нарготронда”, - подумал он.
Умаиа сплёл заклинание и свернул его, словно откладывая на полочку в своем сознании. Сейчас настало время продолжить допрос.
- Как твоё имя? - спросил Маирон у приведённого эльфа.
Услышав простой вопрос об имени, эльф сжал зубы и напрягся, словно к нему сейчас орки раскалённое железо подносили: боли ещё нет, но вот-вот будет, и нужно будет терпеть. И боль, в самом деле, не заставила себя ждать - Волк обрушил на непокорного пленника Волю. Когда нолдо потерял сознание, Маирон осмотрел тело эльфа, увидел характерные шрамы от допросов. Но тело этого эльфа почти не несло следов плена, значит ему посчастливилось, и до Ангамандо в прошлый раз он не добрался. Но зато встречал кого-то из умаиар, знал, каково прикосновение Воли.
Придя в себя, Химмэгиль почувствовал: он растянут, рядом тёмный майа. Это было словно повторением краткого плена, что он пережил прежде, и нолдо в первый момент не был уверен, что это не сон…
- Сколько Верных Артаресто было среди вас?
Тогда, когда его освободили? Ни одного. Он открыл глаза с недоумением - откуда Саурон знает о том отряде, что слишком увлёкся преследованием орков? Потом только пришёл в себя, понял вопрос - и, конечно, не ответил на него. Плеснуло горечью слово “было”… но нет, умайа едва ли кого-то убил.
Эльф молчал, ненавидел, держал себя в руках… Но Волку показалось, что он не так уверен в себе, как хотел бы…
- Ты мнишь себя уже опытным, не так ли? - усмехнулся умаиа, сжимая стальные обручи боли вокруг нолдо, но, так, слегка. - Что бы мне с тобой сделать? Может быть оставить так повисеть? Твои плечи, спина, руки будут все больше наливаться болью… Ты уже сейчас содрогаешься под моими пальцами, а мы даже не начали. Назови свое имя или расскажи о Долхэне - и сможешь уйти в камеру, все прекратится, - Волк ждал, что хотя бы догадку о Долхэне удастся проверить.
Тело Химмэгиля сжимала боль. Он уже был знаком с такой болью. И сейчас его едва ли избавят от неё пришедшие на помощь. Назвать имя… он не хотел этого, но это было не страшно. Он не был прославленным героем или родичем Короля, или Лордом. А Долхэн… Саурон спрашивал о Верных Ородрета - значит, о Долхэне знал? Боль от чар говорить не мешала, и эльф выдохнул:
- Химмэгиль…
Но лицо пленника выдало его с головой - да, Долхэн был гонцом от Артаресто. И при том не выказал себя несгибаемым. Как только не будет необходимости продолжать игру в “гости”, Долхэном займутся в первую очередь. Только Химмэгилю об этом пока знать было не нужно. Волк одобрительно кивнул Химмэгилю:
- Видишь, как все просто? Со мной куда проще договориться, чем противостоять. Вы зря отказались от гостей, но всё ещё можно исправить. Подумай об этом.
Пленника отвязали и отвели в его камеру. А Волку нужно было ещё успеть закончить с пищей.
***
Маирон поспешил на кухню. На полпути его встретили орки с подносами для пленных, и умаиа остановил их. Три миски были убраны - для Линаэвэн и Четвёртой пары, над остальными же Волк простёр руки и выпустил свою часть заклятия, искажая песню тэлерэ, обращая её силу прощения в напоминание о вине и беде, о крови на своих руках или на руках тех, что их предали. И такую зачарованную пищу принесли пленникам, не забыв сказать, кто готовил для них.
Эльфы принимались за обед. Он был вкусен, и чувствовалось, что готовили его руки эллет - так что никто не сомневался: Линаэвэн, в самом деле, согласилась на это. Пищи не получили только Оэглир с Эйлиантом - второй из них был ещё растянут, и Саурон не собирался прерывать пытку на обед.
***
Таврон и Ардуиль обсуждали произошедшее, когда принесли еду. Таврон начал было есть, и тут пришли воспоминания об Альквалондэ… Совершенно не связанные с разговором и мыслями.
- Это мясо готовила не одна Линаэвэн, - нолдо остановился. - Пища нужна для поддержания сил, но такая - не отнимет ли их? - а есть очень хотелось…
- Что с тобой? - Ардуиль, ещё не приступивший к обеду, посмотрел на друга. После лечения его сил прибавилось, а эта еда зачарована или отравлена. Но, возможно, никакой другой не будет…
- Пока только воспоминания - наверняка навеянные, - ответил Таврон.
- Пока, - повторил Ардуиль и предложил. - Выждем. Скажи, если почувствуешь ещё что-то странное.
***
Бэрдира от горячего вроде бы мяса начал пробирать озноб. Он не терпел холода с тех самых пор. Ледяной ветер, заставляющий повернуть голову, чтобы вздохнуть, иней на бровях, с трудом гнущиеся пальцы. И упрямое “Вперёд”, повторяемое самому себе. Он дойдёт… Да, дошёл давно. Он поднял голову и пробормотал “Вперёд”.
Если Лаирсул мог заметить нечто странное в пище, предложенной Сауроном, то здесь отпечаток был куда заметнее. Руки эллет и.. и отпечаток силы. Нечто тёмное… или здесь на всём предложенном будет отпечаток силы Саурона? Этого целитель не знал. Он решился съесть немного, а затем всякое желание есть пропало - слишком сильной болью отдавалось воспоминание об увиденном в Альквалондэ. Следом подумал о Линаэвэн: ей это было ещё тяжелее… и не зачаровал ли Саурон её прежде, чем она стала готовить?!
***
Арохир опустил голову: перед его глазами проходили все, кого он не вытащил, кому не помог (а, наверное, мог) во время Исхода… Зато и воля, и простор… и смерти на всём просторе…
Химмэгиль вначале невидяще смотрел перед собой, что-то вдруг всколыхнуло в нём память Исхода и всю её горечь, и… желание, самое меньшее, посмотреть в глаза, и даже - отомстить… Он встряхнул головой. Отомстить? Не врагам?! Келегорму и Куруфину, что помогают защищать Нарготронд, а не Саурону? Он вновь встряхнул головой, силясь сбросить наваждение, сцепил пальцы.
***
Таугатола словно обожгло ледяным ветром, и вспомнилось всё, что он думал о предателях во время перехода; а потом он сам уже напомнил себе о будущем, о Мэрэт Адэтад.
Долхэн вспомнил о том скорее; только вспомнились все тяготы перехода и все погибшие, кого он видел, и бесконечная ночь, казавшаяся безнадёжной. А ещё не отпускала мысль: ведь нельзя служить Саурону чем-либо, это падение. Сумеет ли Линаэвэн опомниться и удержаться?!
***
Нэльдор коснулся рукой лба - вот, её заставили готовить этих домашних коров, выращенных на убой, наверняка из-за того, что он согласился идти в гости. Затем приступил к еде - это было не просто мясо, а словно рассказ историка: о светлом Амане и Великом Море, об Альквалондэ и Хэлкараксэ… и ещё было дыхание моря и свободы. Да, и даже во время Исхода они все были свободны - верно, Линаэвэн постаралась напомнить об этом.
***
Только Линаэвэн не знала, что сделал Саурон с её песней, и чуть улыбалась, ощущая вложенное - море, ветер, свободу. Пусть это станет хоть малым утешением…
***
Не то чтобы Волк имел какие-то конкретные планы, посылая пленникам зачарованную пищу. Но всегда полезно заставить узников переживать, томиться, ненавидеть родичей. Однако приятное часто идет рука об руку с полезным более - через эту пищу можно было понять, кто из эльфов чувствует чары в еде, а, значит, это лазейки для Волка, а кто из пленников понимает, что за пищу получил.
========== 12. Лагортал. ==========
Кирион и Лагортал поднимались вместе, рука об руку. Так и легче было — оба перенесли пытку и теперь опирались друг на друга, и поддерживали.
Когда они вошли в купальню, воде особенно радовался Кирион — осевший в Нарготронде синда. Радовался — и стыдился того: ведь эту ванну они получили в ответ на согласие идти в гости. Он считал, что согласились оба: ведь сам он тоже думал о том, сомневался… Просто Лагортал высказал это желание первым. И всё же передышка между подземельем и визитом к Саурону была настоящим отдохновением.
— Радости вам, девы — сколько возможно обрести её здесь, — обратился Кирион к одной из тех, кто помогал им обоим с мытьём.
Девушки показались печальными и испуганными. Лагортал смотрел на них с жалостью — некогда свободные эдайнет, которых принудили исполнять службу… — но молчал. Свою одежду эльф желал было сам омочить в воде и, как получится, постирать, но ему протянули иную: чистую, но чужую…
— Спасибо, господин, — потупились девы, когда к ним обратился эльф. Говорить дальше, в присутствии такого красивого, сурового и могучего воина, как Лагортал, они не смели. Что они, согласившиеся быть рабами, могли сказать? Первых эльфов — девушку, и молодого парня, они жалели, но предлагать этому, с сияющими глазами, сдаться…
— Вы уже четвёртые, кто согласился придти, — наконец произнесла одна из рабынь, сама толком не зная, зачем это говорит.
— Значит, других не было, — произнёс Лагортал. О троих он уже знал. — Спасибо.
— Вы — четвертая группа… — прошептала девушка, совсем стушевавшись. Ведь она уже запомнила, что рядом с Повелителем лучше молчать — зачем же теперь заговорила?..
— А сколько эльфов? — спросил нолдо, прежде чем выйти.
— Трое, и потом три раза по два, — поделилась аданет тем, что знала, а потом добавила. — Не выдавайте нас.
***
Одетых в чистое «гостей» повели в комнату Повелителя. Шли так же, рука об руку, только в дверь вошли друг за другом. Лагортал скоро понял, куда именно их ведут. Саурон сидел за столом на месте Ородрета.
Волк улыбнулся вошедшим.
— Итак, мы пришли, — начал Лагортал. Тон был резковатым, но слова вежливыми. — Младший умайа сказал нам — я обещал быть гостем, и ты обещал нам именно это. Что именно ты считаешь обязанностями гостя и хозяина, принимающего гостя?
— Для начала — представиться и сесть за стол. Вы можете звать меня Гортхаур, или Маирон.
Звать Гортхауром Саурона было несложно, назвать имя… не так страшно. Тяжелее и неприятнее всего было сесть за один стол с умайа, но иначе Кириона вновь будут пытать.
— Моё имя Лагортал.
— Кирион, — произнёс второй.
Они сели за стол (чувствуя себя ещё более голодными, чем до того), и Лагортал продолжил:
— И всё же? Я предпочёл бы знать заранее.
Эльфы учились покорности. Назвали имена, сели за стол… Может и других стоило сначала мучить, а потом предлагать гости?
— Я бы рад тебе ответить, Лагортал, но даже не знаю, что сказать… Будь ты из беорингов, ты бы не задавал вопросов, а так, как объяснить тебе? — эльф не знал обычаев людей, значит, был не из народа младших арфингов (как и Кирион), но бывал раньше в этой комнате… — Вы тоже из Нарготронда или жили раньше здесь? Есть ли в Нарготронде законы гостеприимства?
…Первые же слова были ударом. Саурон знал, откуда они. Уже знал. Кто-то не выдержал пытки? Но их же не спрашивали… Или — проговорился здесь?..
— Объяснить кажется несложным. Просто перечислить, что ты считаешь должным делать, что — не делать; и чего требуешь от нас. А если ты хочешь, чтобы мы следовали своим обычаям… я не ведаю, знаешь ли их ты, — разумеется, он не ответил о Нарготронде.
— Ты же понимаешь, что вовсе не просто перечислить все, все учесть, — умаиа развел руками. — Оставим вопрос о том, откуда ты; своим подчеркнутым игнорированием ты и так ответил. Но ведь не будет какого-либо вреда, если ты расскажешь об обычаях твоего города?
— Вред? Наверняка будет, — это и была одна из главных причин, по которой Лагортал так не желал идти в гости… Да и сам Саурон только что показал ему, что может извлечь сведения даже из нежелания отвечать. — Но я скажу тебе, если ты их нарушишь.
— Тебе не кажется, что ты начинаешь бояться каждой тени? — поднял бровь Волк. — Поверь, страх что-то не то сказать приносит очень мало пользы. Ты будешь все время в напряжении и именно поэтому даже не заметишь, что проговорился. Я не хочу ставить тебя в такие условия, ведь ты мой гость. Вместо этого я заранее обсуждаю с тобой безопасна ли тема, и если да, то мы спокойно сможем говорить о ней, не отклоняясь. Почему ты думаешь, что опасно говорить об обычиях гостеприимства Нарготронда? Можно подумать из-за вашей скрытности — у вас и вовсе нет таких законов, а случайных гостей ждет злая судьба.
— Подсказывать тебе, как лучше засылать к нам соглядатаев? — переспросил Кирион. К ним уже приходил умайа, пытавшийся замаскироваться под эльфа — к счастью, его развоплотили. — Конечно, мы не хотим этого.
Волк только фыркнул, услышав слова пленника.
— Вот именно то, о чем я и говорил. Я спросил Лагортала о том, что для вас гостеприимство, но ты так напряжен, что можешь думать лишь о своих тайнах, и ты рассказал мне, что часть моих соглядатаев до Нарготронда все же добирается. Вот зачем? Кто тебя об этом просил? А потом начнешь рассказывать о моем коварстве. Неужели не лучше было просто ответить на мой вопрос?
Волк приподнялся, разливая по кубкам вино.
— Прошу вас, начинайте есть. Сегодня обед приготовила Линаэвэн вместе с моим поваром из Смертных. Ваше здоровье.
Кирион закусил губу, опустил голову. Может быть, Лагортал ответил бы лучше… Хотя — что Саурон поймёт из того, что соглядатаи добираются до земель Нарготронда
А Линаэвэн заставили готовить… Что если из неё и выбили перед тем, что они из Нарготронда?
Лагортал полагал, что может и понять… во всяком случае, он дал знать, что для него это полезно. Запомнил на будущее: не стоит говорить, чего именно ждёшь от Саурона и чего опасаешься — это может оказаться подсказкой.
Пригубив вино, Волк продолжил:
— Твое предложение, Лагортал, не выглядит честным, не находишь? Если мы хотим действовать по правилам, то должны оба знать эти правила, а не играть каждый по своим.
— Ты же не пожелал объяснить правила? Их не бывает много, — отозвался Лагортал.
Какое-то время все молча ели — эльфы едва не набросились на пищу, и умаиа не мешал. Мясо было приготовлено именно руками эллет, о том говорил и подбор трав, и аромат, и многое, чему трудно дать название… И слышался в том плеск далёких волн и вольный простор — который любил и синда; Лагортал, попробовав, различил и отсвет Амана… Она старалась дать им облегчение… И оба эльфа стыдились внутренне того, что сидели здесь… Но вскоре разговор продолжился.
— А что если нам с вами обсудить и записать свои правила? — предложил Волк.
— Да, можно обсудить и записать, — согласился Лагортал. — Скажи, чего ты ждёшь от нас? Мы назвались, сели за стол, едим то, что ты предложил, говорим с тобой, и — зовём тебя Гортхауром. Чего ещё ты ждёшь от нас — считаешь, что мы как гости должны делать?
Волк начинал негодовать. Эта партия оказалась такой же неблагодарной, как и другие. Маирон отнесся к ним со всей душой, предупредил не совершать ошибок, был с ними честным и откровенным, а чем эти мерзавцы оплатили ему? Недоверием и заготовкой козней. Вслух же умаиа ответил иное:
— Вы ведете себя почти безупречно, и если все наши трапезы будут так проходить, я не выскажу недовольства. Надеюсь и вы мною довольны? А чем бы вы хотели заниматься во время меж трапез и сном в своей комнате?
Лагортал кивнул.
— Итак, большего не требуется — можно так и записать… Если гость всё это исполняет и держится вежливо, что ты сочтёшь недопустимым? По обычаям эльдар гость, скажем, не обязан делать то, что ему предложит хозяин, так как он свободен. Волен и передумать, и попрощаться, и уйти по своему желанию. Когда ты говорил о гостях, ты имел в виду именно это? — «Говоришь, ты хочешь знать наши обычаи, чтобы им следовать? Хорошо…» — Что до того, что мы желали бы делать… нам более всего нужен отдых и восстановление сил. Видишь ли, после пытки многие занятия будут тяжёлыми и болезненными.
— Ещё хотелось бы поговорить друг с другом наедине… — осторожно прибавил Кирион.
— Да, без свидетелей, — подтвердил Лагортал. Хотя и не думал, что им действительно дадут поговорить наедине. — Это — если о том, чего мы хотим…
Волк слушал с улыбкой и заговорил, лишь когда эльфы закончили.
— Вы хорошо сказали и хотите не малого, но что вы готовы предложить мне взамен?
На остальное Волк решил пока не отвечать.
На некоторое время эльфы вернулись к еде — приготовленное было не только вкусно, но и давало поддержку… Лагортал пытался прояснить для себя, чем он всё-таки занят — ведёт переговоры с врагом? Высказался сам Саурон. «Что вы готовы предложить взамен?» Лагортал согласился прийти сюда, говорить (уже понимая, что не раз укорит себя за это согласие…) — но вступать в торг, чтобы получить отдых и беседу, не намеревался.
— Ничего. Ты спросил, чего мы хотим — мы ответили. О самом обыкновенном. Эльфа даже не нужно просить отойти и не подслушивать, если двое хотят поговорить наедине, он и сам догадается, — пожалуй, только после этих слов обоим эльфам пришла в голову мысль, что слушать их могут не только стоящие рядом орки… Они обменялись понимающими взглядами. — И дать отдых для восстановления сил — тоже самое простое, не требующее от тебя усилий. И всё же я хотел бы знать: что ты считаешь неприемлемым для гостя и что — для хозяина?
Волк снова не перебивал, не мешал эльфам говорить — чем больше будет сказано, тем лучше. И лишь когда эльфы выговорились, Волк ответил.
— Вы не просили ни о чем, что бы вам ни было бы и так дано. Отдых и покой, сон, мягкая кровать, благословленная еда. И если вы не будете нападать и плести козни, пытаться нанести мне и всему моему вред, не проявлять агрессии, это, как мне кажется, будет хорошим выполнением вашего обещания. Однако, как хороший хозяин, я должен развлекать своих гостей. Не все же время вы будете спать, вам самим будет невмоготу бездействие, так чем бы вы хотели заняться?
Лагортал более чем желал нанести вред Саурону или его слугам, но всё равно не знал, как; и вряд ли об этом стоило спрашивать самого Саурона. К тому же согласившись «погостить» у него… Но Кирион… Саурон был рядом, и задавал вопрос, и не время было думать — а на что ещё он может согласиться, чтобы других не мучили…
— Отдыха и беседы будет достаточно, — ответил тем временем Кирион. — Это и есть то, чем мы хотели бы заняться.
— Вы неприхотливы, — усмехнулся умаиа. — Ваши родичи захотели большего. Линаэвэн заинтересовали карты и кухня, Ламмион уехал на охоту, с Нэльдором мы всю ночь изучали звезды в трубу, и я учил юношу записывать их ход. Так что не торопитесь отказываться, может быть, и вас что заинтересует.
Хотя Волка устраивала и беседа. Более чем устраивала.
Карты… это могло быть опасно. Нужно было сберечь тайну… но не только это было важным. Лагортал понимал, что и Нэльдору, и Линаэвэн, пусть не сразу, чуть позже, наверняка предложили тот же выбор, что ему: «или пытки товарища, или соглашайся». Но его передёргивало от мысли учиться чему-то у Саурона — хотя вот сел же за стол и даже не морщится…
Эльф заметил:
— Я сказал тебе кое-что об обычаях, о том, чего ждут от гостя — помимо того, что я уже делаю… Но ты так и не сказал — что считаешь обязанностями хозяина, а что неприемлемым для него. Это не слишком честно.
— Разве не сказал? — удивился Волк. — Обязанности хозяина — заботиться о своих гостях, об их удобстве, безопасности, досуге. А что ты назовешь неприемлемым для хозяина? — они подошли к интересному вопросу, причем не он, а эльфы его подняли. Будет очень любопытно услышать, что они скажут.
— Скажем, неприемлемо причинить гостям вред или принуждать их делать то, что хочет хозяин — силой, угрозой или иначе, — сдержанно ответил Лагортал. Казалось бы, он просто сидел за столом и говорил, даже получил мясо и вино для подкрепления сил… Но как же это было тягостно! И потому, что не оставляло ощущение словно липкой паутины, которую хотелось сейчас же сбросить, только и не разглядишь — где же она здесь. И потому, что — нельзя было ему, воину, соглашаться… но он не мог держаться этого…
Кирион тоже поднёс к губам бокал. Вино было терпким. Эльф прислушался к аромату, вкусу, в них всегда различался отзвук того, как рос виноград — на косогоре или у реки, рано или поздно пришла весна, жарким ли было лето и много ли прошло дождей… На синда повеяло стынью и хмарью. Ягодам недоставало тепла и солнца, будто вызрели они под вечными не расходящимися тучами. Линаэвэн привнесла образ моря, а Саурон или некто из его слуг, должно быть, образ Севера. Куда их всех наверняка отправят со временем. Синда повёл плечом, но ничего не сказал.
— Само собой разумеется, — кивнул Волк Лагорталу, даже не отвлекаясь от ужина. — Ты же слышал мои слова про безопасность и удобства. Разве причинить вред и принуждать не противоречие?
Маирон получал удовольствие от момента. Эльф понимал, что запутался, что не видит правильного ответа, что ходит по грани и увязает в паутине, но паутина была невидима, и нолдо не мог ни остановиться, ни найти правильный выход. А Волк ему помогать не собирался. Даже наоборот.
— Противоречит. Но я не знаю, насколько ты… непротиворечиво действуешь, — и согласился, и возразил нолдо.
Скажем, эти гости и их правила более чем противоречили «приглашению» через попеременные пытки то его, то товарища. Не так ли согласились и другие, кроме Нэльдора?
— Скажи, — мысли об образах, вложенных Линаэвэн, и слова собрата по отряду и плену складывались в вопрос, и Кирион задал его. Хотя знал, что может и не получить ответа… — А как… случилось, что Линаэвэн согласилась готовить?
Умаиа улыбнулся для себя. Нолдо согласился. Уступил. Склонился. Даже если сам еще не понял. И Волк ответил Кириону.
— Мм… — задумчиво хмыкнул умаиа, — даже не знаю. Я предложил ей готовить, Линаэвэн отказалась и ушла в свою комнату. А потом вдруг приказала позвать меня и сказала, что передумала. Я не стал спрашивать о причинах.
Лагортал догадывался, в каком случае могло случиться такое: отказалась, а потом передумала. Он ведь тоже отказался идти в гости… а потом пришёл. Если умолчать об угрозах и о том, что происходило между тем и этим — получится «просто передумал», ведь Саурон лично с ним не говорил.
— Именно предложил? Никого не мучая и не угрожая «либо ты сделаешь это, либо…» — он сделал выразительную паузу. — Хотя ты, быть может, считаешь, что и в гости нам прийти — предложил…
Волк покачал головой на слова Лагортала, но отметил про себя волнение эльфа: «Значит, тебе не все равно, что будет с девой? Это хорошо».
— Я не думаю, что вашего гонца так легко заставить что-либо делать, — возразил Волк. — Не зря Финдарато выбрал именно ее. Девы часто, как ни странно, бывают безжалостными, уж поверь мне.
Лагортал сжал зубы, побледнев ещё сильнее. Нужно было сдерживаться. Знал же, что идёт к палачу? Побеседовать и принять угощение…
Маирон подумал, что и ему пора задавать вопросы самому.
— Честно говоря, я удивлен узнать, что и синдар живут в Нарготронде. Я думал, это страна только нолдор и ушедших с ними. Как так случилось? Ты принес вассальную клятву или… просто присоединился?
Не намереваясь рассказывать ни о своей судьбе, ни о Нарготронде, Кирион ответил общим вопросом — о том, что, как он думал, знал и Саурон:
— Разве есть в Белерианде земли, где жили бы одни только нолдор?
Кирион захотел ускользнуть от ответа, и Волк не мог ему это спустить.
— Ты ответил неразумно. Берега Нарога населены. До сих пор мы выворачивали наизнанку только попавших к нам калаквэнди, а по твоим словам оказывается, что мы не должны пренебрегать и мориквэнди. Может быть, ты… как-то исправишь свою оговорку?
Кирион понимал, что тёмный майа постарается использовать их слова во вред эльдар; но полагал, что не сказал ничего значимого.
— А если я исправлюсь и отвечу, ты обещаешь, что не будешь хватать мориквэнди? — с горькой иронией спросил он.
— Увы, Кирион, пока идет война, мы не можем не брать пленных. Но зачем тратить время на допрос тех, с кого нечего спросить? Хотя, с другой стороны… Нарготрондцам пойдет на пользу такое положение дел: пока мы тратим время и силы не на них, тайное королевство может ни о чем не тревожиться.
Пусть каждый из пришедших чувствует за собой вину, дергается в ней, как в паутине, увязая все больше. Синда сцепил пальцы. И вновь разжал их, когда Лагортал спросил Саурона — холодно, от того что сдерживал себя:
— А что, сейчас пленных синдар не подвергают пыткам? Или только не задают им вопросов о Нарготронде?
Не избавить кого-то от пытки мог бы ответ, но только подсказать палачам, какие кому задавать вопросы! Тем более если Саурон и так поймёт, что Кирион живёт в Нарготронде. Умаиа хватит и того, что там есть хотя бы один синда… Тем более, что, на самом деле, синда был не один, особенно после войны.
— Пытки требуют времени и усилий, — отозвался Волк буднично.
— Ты не мог бы передать мне соль? — затем обратился умаиа к Лагорталу и продолжил: — Далеко не всех, кто попадает в плен на Север, допрашивают, и не всех, из тех, что допрашивают, пытают. Большинство ваших женщин, даже из калаквэнди, сразу отправляют на работы, допрашивают, в основном, воинов. Многие из синдар и сами все рассказывают: им, с одной стороны, и скрывать нечего, с другой — на них часто достаточно едва надавить, подтолкнуть к рассказу.
«Эльфы сами напросились», — усмехнулся про себя умаиа.
Лагортал вновь сжал зубы. Слова умайа, казалось, были спокойными и вежливыми, но Лагортал задрожал — не от страха, от гнева. Потому что слова о пытках произносились так обыденно, вперемежку с просьбой передать соль, будто и то, и другое было частью повседневной жизни… И продолжить говорить или дать ему солонку — для него было всё равно что согласиться с этим. Признать не злодеянием, а частью порядка вещей. Это было нестерпимо.
Вместо ответа он вскочил, сжав кулаки. Но Кирион…
— Лагортал, я… — синда закусил губу. Он был готов сказать — я отправлюсь обратно в подземелье… но выдержит ли? Если уже был готов просить о приглашении. «Едва надавили» — он и согласился. О других его родичах это могло быть клеветой, но о нём — нет. И свою боль мог терпеть хуже, чем чужую; там — молчал, ведь Лагортал так стойко держался, даже его самого утешал, а сам…
— Что за безумие, — сквозь зубы произнёс Лагортал… и всё же сел, и заставил себя продолжить разговор.
Яростный порыв нолдо сжался в мучении, поник под виной и стыдом его товарища-синда. Лагортал сел на свое место. Злой, но вынужденный снова подчиниться. Нет, что не говори, а идея гостей была хороша. Этого нолдо нужно было бы подвергнуть жестоким пыткам, прежде чем удалось бы заставить его переступить через себя, а здесь, за столом, пленник сам это делал, без принуждений.
Но Лагортал не сдался и искал выход. Саурон наверняка будет задавать другие подобные вопросы — как избавиться от них? А что, если сказать прямо?
— Мы не хотим говорить о Нарготронде и всём, что с ним связано. Ты сказал, хозяин должен заботиться об удобстве и безопасности гостей? Как ты понимаешь — эта тема для нас и неудобна, и не безопасна.
Нолдо нашел, как увильнуть от разговоров о Нарготронде, и Волк, для вида, согласно кивнув, ответил:
— Ты прав, оставим Нарготронд. Тем более что ты, Кирион, и вовсе не из этих мест, хотя и солгал мне, тем самым поставив под удар синдар Нарога. Ты отправился навестить родичей в гаванях Кирдана и убедить его принять план Финдарато и Артаресто?
Пусть «гости» знают, что Волку уже известно очень много, пусть подтвердят хоть что-то, пусть упадут в уныние, пусть бояться и потому совершают ошибки!
Кирион был ошарашен, у него едва не вырвалось «Я не лгал»… Этим-то он точно поставил бы под удар синдар.тТолько не хватало перед Сауроном оправдываться. К тому же… у него, в самом деле, были родичи в Эгларесте, и он желал заодно навестить их.
Лагортал, что и без того едва сдерживался, вскинулся (о Кирдане догадался по имени Кириона, но имя Артаресто — откуда?!) и резко ответил:
— Перестань издеваться, выдавая допрос за беседу. «Не хотите отвечать об одной военной тайне, скажите о другой», — это разве беседа?
Эльфы не смогли сохранить хладнокровия. «Да если они такие нежные, как же они собираются в плену продержаться?» — усмехнулся про себя умаия.
После последних наглых пленников, которые просили о гостях, получили отдых, и как только получили свое, так сразу же отказались от гостей, Волк был зол и раздражен. Он больше не ожидал, что его затея может дать пользу и подсознательно ждал, что и эти быстро уйдут, потому почти открыто провоцировал, желая скорее приступить к пыткам. Но… он поспешил. Несколько секунд Волк, оперевшись о стол и откинув голову, задумчиво смотрел на Лагортала. А потом заговорил. И в этот раз голос его был спокойным, без дружелюбных ноток, но зато в нем чувствовалось уважение.
— Скажем так, я испытывал вас. И вы повели себя более чем достойно. Из всех ваших товарищей, вы единственные, к кому я не могу не испытать уважения. И, чтобы не держать вас в напряжении, я поясню вам свои слова: мне известно, что вы шли с посольством к Кирдану; знаю, что среди вас были как просто воины Нарготронда, так и Верные Артаресто и Финдарато; и знаю, кто есть кто. Вы можете не бояться, что выдадите мне что-то, я и так все знаю.
Испытывал… От того, что испытание, выданное Сауроном, он прошёл, Кирион чувствовал себя не лучше прежнего… Напротив, он счёл, что если они единственные, кого Саурон называет достойными — возможно, все, кто были перед тем, начиная с Нэльдора, вели себя лучше, чем он. То говорит лишнее и даёт подсказку, то двух слов связать не может, то своей слабостью мешает товаришу поступить так, как он желал бы.
А Лагортал был сбит с толку. Враг говорил ему об уважении… Уважение к достойному противнику — это было понятно и верно, но может ли Саурон действительно уважать эльфов? И что он действительно знал? То есть… сейчас его слова были логичны (хотя в любой момент могли смениться безумием) — умаиа мог, исходя из этих сведений, сделать те выводы, которые сделал. Но, возможно, Саурон только догадывается, а они подтвердят его догадки.
— Знаешь, кто есть кто? Это значит — мог бы назвать имена всех в отряде? — Лагортал старался сдерживаться.
Эльфам требовалось время, чтобы переварить услышанное, и Волк их теперь не торопил. Если они, и правда, Светлые, такие, какими кажутся, Маирон не хотел на них давить. Да, рано или поздно они все равно упадут в его ладонь и раскроются, но умаиа будет работать с ними бережно и аккуратно, будет гранить их как редкой красоты самоцвет. Наконец нолдо заговорил, и Волк выслушал его.
— Да, Лагортал, могу. Тебе правда от этого станет легче? — Волк больше не искал ссоры и говорил воистину как с гостем.
На краткое время нолдо опустил глаза, раздумывая, а затем твёрдо ответил:
— Да. Лучше знать правду.
Что-то переменилось… Испытание? Возможно, в самом деле… он не знал, что именно проверял Гортхаур, и не сомневался, что у него были свои цели — но умайа мог знать заранее, что эльфы не станут отвечать на вопросы о Нарготронде и войне. И не станут вести непринуждённый разговор о пытках. Саурон оставался палачом и врагом, но ситуация как будто вернулась к началу: он, Лагортал, согласился прийти, сесть за один стол и беседовать, и не знал, что будет.
— Хорошо, — кивнул Волк, но без издевки, а словно с уважением принимая выбор. — Линаэвэн, посол к Кирдану; Ламмион, нарготрондец, но с поручениями короля часто ездил за пределы королевства; Нэльдор, нарготрондец, впервые поехавший в другие земли; Таугатол, Верный Финдарато; Долхэн, его друг, Верный Артаресто; Арохир, младший лорд Нарготронда; с его напарником, уже бывшем однажды в плену, я только начал говорить, но мне сообщили о вашем желании быть гостями, и я его оставил; Лаирсул, целитель погибших Арфингов, им же служил и Бэрдир; Ардуиль, беглец из Ангбанда, друг Финдарато; его товарища, второго беглеца, я не успел допросить. Равно как, благодаря вашему вмешательству, я не успел допросить и двоих последних из вашего отряда. — Волк сделал короткую паузу. — Ты доволен моим ответом, гость мой?
Кирион шире распахнул глаза. Каждое названное имя, каждое знание было для него как ещё один удар. Лагортал слушал внимательно — ему было горько, но лучше было действительно знать, а не гадать. Саурон узнал большинство имён так быстро. И возможно, их назвали сами нолдор — как они сейчас.
— Да, я хотел узнать, — ответил Лагортал, не опуская глаз. Затем только вернулся к еде.
Волк был доволен — многое из того, что он назвал, кроме имен, было его догадками, и теперь эльфы своей реакцией все подтвердили. Но при этом — пусть Лагортал думает, что Маирон сделал уступку, раскрыв то, что ему известно. А еще «гости» должны были помнить, что своим согласием они защитили других, и, пока они здесь, допросов не будет.
— Я ответил, как ты и просил. И теперь я хотел бы вновь повторить свой вопрос, — голос Маирона звучал не мягко, но серьезно, и не давяще, не с угрозой. — Чем бы вы могли заняться, что бы не скучать? Хочешь Кирион, что-то резать из дерева? Я найду для тебя материал и инструменты. А ты, Лагортал… Что тебе предложить? Ты знаком с ювелирным делом? Я обещал Линаэвэн сделать для нее украшение, хочешь сделать для нее другое?
— Резать из дерева? Это возможно? — переспросил удивлённый Кирион.
— Мы, в самом деле, устали и более всего нуждаемся в покое и беседе, — Лагортал напрягся. Саурон предлагал им что-то сделать — как отдых… Они изготовят инструменты, и их потом враг использует для своих целей. — А скучать… Я слышал это слово, но мне неведомо его значение.
Нолдо ответил отказом, но Волк был терпелив.
— Да, Кирион, дерево. Я прикажу отнести все необходимое в твою комнату, — улыбка вышла очень естественной, легкой, как естественная реакция на изумление собеседника. — И отдых, Лагортал, вы получите. Но скажи, сколько ты планируешь предаваться сну и беседе? День, три, неделю, две? Тебе, и правда, не наскучит? — Маирон смотрел с легкой иронией и любопытством.
— Отдохну — узнаю: к чему загадывать наперёд? Наверное, я буду томиться от того, что я не на свободе, — ответил Лагортал; это никак не могло быть новостью для Саурона. — Но это не так уж зависит от того, чем именно я будузанят; а ты повторяешь это слово, «скучать». Что оно означает?
Лагортал, в самом деле, слышал его — от Вторых, но настоящего значения, кроме самого общего — «испытывать некое неприятное и томительное чувство» — так и не узнал. И не мог понять, что же Саурон имеет в виду.
— Ты мог бы получить и свободу, — заметил Волк. — А скука, это просто. Вот тебе несколько примеров — представь, что ты день за днем сидишь в комнате. Ты можешь есть, спать, даже говорить с товарищем, но скоро все слова будут сказаны, и ты не будешь знать чем заняться, и это будет тяготить и даже мучить. Или другая скука — представь, что ты должен делать одинаковые фибулы, одну за одной, раз за разом, изо дня в день. Или вот тебе третий пример, только не обижайся на меня. Вам было скучно в Амане, все уже было построенно и переделано, и многие из вас хотели уйти. Теперь вы тут и даже забыли, что значит скука.
— Значит, скука — это несвобода? — уточнил Лагортал. Едва не хмыкнул: обижаться на Саурона? На врагов не обижаются. Ему не нравилось уточнять малоизвестное понятие у врага, к тому же… эдайн, скорее всего, понимали под этим иное. — Если я не могу оставить комнату, или меня вынуждают делать одинаковое, то в этом есть несвобода. Ведь если я не хочу делать одно и то же, я и не начну; а если начну, то для меня это в радость.
Об Амане и Исходе он говорить не стал. Кто-то как-то сказал, и, искажённое и преувеличенное, это знание дошло до синдар… И Тингол запретил квэнья и не допускает в Дориат даже нолдор, верных Арафинвиони. Волк искал знания не об истории нолдор, а о самом нолдо. И он найдет то, что ищет — не здесь, так там.
— Вижу ты не ювелир, — усмехнулся Волк. — Они точно, что такое скука знали, — впрочем, Маирон, не желая задевать эльфа, не стал развивать тему, уточняя откуда именно он знает то, что знает. — Если познакомишься со скукой — скажи, мне будет интересно узнать первые впечатления. Однако, мне не удалось предложить тему для беседы, что заинтересовала бы вас, так что… теперь ваша очередь.
Лагортал, в самом деле, не был ювелиром, как и оружейником, хотя любил камни и руды и умел находить их. А весной и летом присматривался к цветам и травам. Осенью рассматривал золу опавших листьев, брошенных в костёр — там, где скрыты железные руды, она могла побуреть. И в любое время по одному камню мог найти другой, что, будто брат или друг, наверняка окажется рядом… Найденным он любовался, и, собрав немало, после дарил другим — вновь уходя на поиски.
Саурон хотел, чтобы эльфы предложили тему для беседы, словно давая возможность самим выбрать безопасную. Лагортал задумался, и Кирион спросил:
— Ты сказал, что желал сделать для Линаэвэн украшение… Какого рода украшения ты предпочитаешь? — Лагорталу и это не нравилось… и ничего не нравилось: не годится беседовать с врагом о том о сём, будто с приятелем, но и сказать то, что верным было бы сказать врагу, нельзя.
— Даже не знаю, — задумчиво отозвался Волк. — Наверное гребень-заколку в волосы, это должен быть беспроигрышный вариант.
Браслеты могут мешать наручникам, кольца врезаются в опухшие от переломов пальцы, ожерелье глупо будет смотреться в подземелье. Да — заколка будет лучше всего.
— Не то чтобы я предпочитаю заколки, но это будет лучшим для Линаэвэн. А так — я люблю делать украшения, любые. А ты, Кирион?
— Любые — то есть у тебя нет предпочтений в предметах или темах? — синда спрашивал как будто и не Саурона, а того, кем он был когда-то… Наверное. — Если я сделал бы гребень из дерева, на нём были бы сплетённые тонкие травы; и на вырезанной ложке тоже…
Лагортал смотрел на синда с некоторым недоумением и понял — тот сейчас может согласиться что-то делать из дерева, он не понимает, что здесь есть опасность. Спросил:
— А маленький корабль? Для детей? — здесь, в темнице, детей не было… А на Севере? Никто не даст им игрушек, так или иначе. Это не то, что могут счесть полезным. А что вырезать Кирион умеет, Саурон уже знает…
— Да, мне более нравится вырезать игрушки, — согласился Кирион. — Если речь о чём-то небольшом.
— С тех пор как началась война, я редко имею время на украшения, — ответил Маирон. И, в самом деле, в основном сейчас умаиа делал оружие и орудия пыток. — В ваших землях, видимо, это не так… Я люблю сложное: украшение одновременно должно быть и простым, и красивым, и функциональным. И лучшая тема для этого — огонь.
А вот дерево для украшений Маирон совсем не любил.
Напряженный Лагортал словно попытался перебить товарища — детские игрушки. Да уж, детей тут нет. Хотя… Пусть эльф сделает хоть что-то, а там видно будет, куда это деть.
— Может быть, ты тоже сделаешь что-то для Линаэвэн?
— Маленький кораблик? Я бы мог, но ведь ты едва ли допустишь это… — это будет поддержкой. Саурон не даст её оказать…
По тону синда Лагортал тоже понял: он просто не верит, что Саурон, в самом деле, позволит им чем-то заняться. Хотя кораблик и казался чем-то безвредным, но…
— Тебе тоже нужно восстановить силы, — почти невпопад сказал Лагортал. Кирион заметил, наконец, что его предупреждают, но не понимал о чём, и вернулся к трапезе.
— Да, — одобрил Волк, — уверен, Линаэвэн будет рада твоему подарку, делай, что пожелаешь, — а затем умаиа, покачав головой, посмотрел на нолдо. — Гость мой, ты пытаешься обмануть меня. И пока ты старался делать это ненавязчиво, я все понимал, но не останавливал тебя, теперь же ты и вовсе потерял стыд и, как говорят люди, «в наглую» хотел посмеяться надо мной. Так принято, по твоему, себя вести гостям? А что, если и я тебя теперь обману?
В голосе умаиа звучали сдерживаемая обида и отзвук металла.
— Ты хочешь, чтобы я высказался прямо? — поднял голову Лагортал. — Нам, в самом деле, нужен отдых и восстановление сил. Ты знаешь о том не хуже меня.
Лагортал сцепил руки; пальцы немного дрожали.
— Но при этом… я не хочу что-то изготавливать и не хочу, чтобы это делал Кирион, чтобы ты не мог использовать сделанное нашими руками во вред нашим же собратьям.
Незаметно уклониться было нельзя… что ж, он ответил. По крайней мере предупредил товарища — тот теперь наверняка не станет делать… подарок.
— Ты и правда хочешь убедить меня в том, что вы двое слабее всех своих спутников, и вам, двоим из всех, так необходим отдых? Или ты так говоришь из-за Кириона, считая его слабым и готовым сломаться в любой момент?
Воин сжал зубы.
— Нет. Мы не слабее других, и, конечно, Кирион не слаб. Просто… Нэльдор, Ламмион и Линаэвэн не были подвергнуты пытке прежде, чем прийти сюда. Потому они и менее нуждались в отдыхе.
Это нолдо так ответил, а что о своей слабости думает Кирион? Вот кто сейчас был основной целью.
— Все остальные тоже были растянуты, как и вы, но им гордость об отдыхе говорить не позволила. Сдается мне, что ради себя самого ты тоже не стал бы просить. Впрочем — оставим. Вы получите свой отдых. О мастерстве ты Кириону говорить запретил, хоть и зря. Предложи тогда сам тему для беседы.
Кирион чуть побледнел — он как раз считал, что он слабее других; Лагортал из-за него не выдержал, пришёл в гости, но ободрял его и сейчас…
— Вторую причину я тебе назвал, — произнёс Лагортал. Он вдруг ощутил, что эта просьба об отдыхе, в самом деле, не в ущерб его гордости: он говорит об этом потому, что не хочет делать нечто для Саурона, который не ответил, чем обернёт сотворённое ими. — Мало ли есть тем? Говорить можно даже о небе и о погоде, — заметил эльф и взглянул в окно.
— Да, говорить о погоде очень интересно, — фыркнул Волк. — Что же, давай попробуем, вдруг и правда занимательно получится. Начинай.
— Многим, в самом деле, интересно изучать изменения в погоде, как и смену времён года — ведь в Амане подобного нет, — ответил Лагортал. — Ни опадающей листвы, ни первого снега, ни подснежников, ни летних ливней и гроз. Даже таких туч, как собираются ныне.
— За четыре с половиной сотни лет не привыкли к изменениям? — удивился умаиа и начал подозревать, что ему просто достался какой-то калечный эльф. О понятии скуки ему не известно, к смене погоды он не привык, да и в гости пошел, за стол сел, беседу ведет… Волк с сомнением посмотрел на «гостя». Нет, вряд ли в такое путешествие послали покалеченного. Хотя… эльфы, мало ли.
— И какую погоду ты любишь? — спросил умаиа, а сам внимательно, но незаметно, осмотрел Лагортала: есть ли у того следы от плена или тяжелых ран? Или он мог повредить разум в Хэлкараксэ?
— Ясную или близкую к тому. Когда ярко сияет Исиль и много звёзд или Анор, — нолдо старался скрыть напряжение, тревогу и ещё мысль — что он делает, беседует о погоде с Сауроном… Будто не знает, кто перед ним, и что он и творил, и творит! …А что было бы лучшим? Не соглашаться — и оставить Кириона растянутым? На неприемлемое он не соглашался и старался смотреть, чтобы не выдать чего-либо (а — выдержит, не согласится ради родичей? Он надеялся, что выдержит…). Выбрал самую безопасную из тем. — Но и не только. Мне нравится смотреть за переменами в небесах и на земле, хотя — в самом деле, прошло более четырёх столетий.
А вскоре это станет ещё интереснее и нужнее: он никогда не сидел подолгу в четырёх стенах.
«А ты наблюдателен и терпелив, эльф», — подумал Волк, все еще не решивший для себя вопрос вменяемости нолдо. Было бы обидно, окажись предположение верным, ведь тогда единственный Светлый из пленников на поверку бы оказался лишь идиотом.
— Ты должен любить ясную спокойную погоду, — задумчиво проговорил Маирон, — ты и сам так ясен и спокоен… Расскажи мне о себе. Что хочешь, что посчитаешь безопасным и не важным. Я хочу узнать тебя, — доверчиво, с некой надеждой, и при том словно хищно, словно затая дыхание, спросил Волк. — Я хочу убедиться, что ты тот, каким кажешься, что ты ясная звезда в моих ладонях, что ты тот, каким был Замысел о вас.
Со странной смесью муки, надежды и то ли тоски, то ли ненависти, Волк всматривался в Лагортала. Это будет его пленник. Его, до последней капли крови, Волк никому его не отдаст, и все остальное… Тайна Нарготронда нужна, но город никуда не денется, о нем известно важное, и другое приложится, но что вот и правда ценность и важность — Светлый. Один Светлый важнее всех тайн этих гордецов и глупцов. И Волк доберется до этого Света, он обретет эту тайну, он покорит этого пленника, а все его спутники будут лишь средствами.
Тёмный заговорил иначе, чем прежде — назвал его терпеливым, ясным и спокойным; взгляд и тон Саурона переменились, стали живыми… и тоскливыми. Лагортал изумлялся про себя: что он мог сказать столь важного? Явно же — сказал… не тайное, не полезное Ангамандо, а именно нечто важное для этого умайа. Хотя чуть раньше он только фыркал в ответ на предложение поговорить о погоде. Что он такого сказал? Анор, Исиль и звёзды… Наместнику Моринготто важны светила, или он некогда, до своего падения, хорошо знал Ариэн либо Тилиона? Нолдо в первый момент был обескуражен; затем напомнил себе — это могло быть хитростью, нужно было внимательно следить за собой и не расслабляться. Рассказать о себе, безопасное… Можно было попробовать. Если не говорить ничего о своей жизни в Нарготронде и том, что могло оказаться полезным… Имя его Саурон уже знал, значит, об этом — можно сказать…
— Я нередко состязаюсь с другими — в беге, скачках, плавании. Многих обхожу, но лучше, если среди соперников есть тот, кто быстрее меня — тогда есть за кем гнаться и кого поздравлять потом. Конечно, можно состязаться и с самим собой, но тогда меньше заметно, чего достиг, — это казалось ему чем-то обыкновенным, что нельзя использовать…
Волк, подавшийся сначала вперед, взял себя в руки, выровнял дыхание, выпрямился, отпил вина.
— Ты любишь состязания, любишь бороться, умеешь проигрывать. Это заслуживает уважения.
«Ты будешь моим», — Волк хотел обладать этим эльфом, и тем Светом, что был в нем. А если не получится… «Я сам растерзаю тебя, я буду лакать кровь из твоих ран, твой Свет умрет вместе с тобой, зажатый меж моих зубов».
— Ты можешь назвать мне имя своего Лорда? Вряд ли это тайна, но я хотел бы знать, кого ты славишь своим именем.
О Кирионе Волк словно забыл и только сейчас понял, усилием воли отгоняя от себя наваждение и одержимость Лагорталом.
Сейчас вопрос был важным, но… была ли это тайна? Лагортал помедлил, тоже отпив вина. И заметил, что трапеза близится к завершению — тарелки и кубки почти опустели.
Саурон уже знает, что в отряде есть Верные как Финрода, так и Ородрета, и погибших Ангрода и Аэгнора. Знает, что он, Лагортал, тоже нарготрондец. Что, вероятно, сделает умайа, если назвать имя Лорда? Лагортал не знал этого и, помедлив, произнёс:
— Хорошо… Государь Фелагунд, — чувствуя, что дальше стоит быть осторожнее, и вместе с тем продолжая внутренне удивляться перемене, спросил, частью ради защиты от вопросов, что могли быть опасными, частью… потому что не понимал происходящего, частью и желая узнать. — А ты можешь рассказать о себе… нечто неважное и неопасное?
— Я слышал много хорошего о твоем Государе, — задумчиво ответил Маирон. — Может быть, однажды удастся и его увидеть… И конечно, я отвечу тебе. Что бы ты хотел знать? — Волк был столь щедр и взволнован, полон предвкушения, захвачен своим пленником, что был готов, и правда, пойти ему навстречу. Не просто сказать нечто по своему желанию, что принесет пользу, а сделать шаг… доброй воли, можно сказать, открыться этому нолдо.
Нолдо удивился ещё более. Он не ждал, что умайа предложит ему самому задать вопрос.
— Я не знаю, о чём ты готов сказать… Скажем, я бы спросил тебя о том, был ли ты хорошо знаком с Тилионом, но станешь ли ты говорить? — он знал, что Саурон был некогда учеником Аулэ, а не Оромэ, но вместе с тем в нём было нечто от охотника… ещё более — хищника, но это сейчас, когда перед ним был умайа, слуга Моргота. А — прежде?
— Тилион… мы никогда не были по настоящему близки. Он слишком… непостоянен, — Маирон поморщился, подбирая слова. — Я всегда интересовался результатом, а Тилиону нравился сам процесс. Я считал это потерей времени.
Умаиа был удивлен, что «гость» спросил не о насущном, не о войне, не о крепости, а о столь давних вещах. Впрочем… это был поступок действительно Светлого. Лагортал прощупывал его, Маирона, так же как и Маирон его. Это… делало происходящее еще более интересным.
— А еще, я тоже люблю состязаться. Но достойный противник встречается крайне редко.
Кажется, не Тилион либо Ариэн были причиной перемены… Но — что тогда? Лагортал не понимал. Пока беседа не завершилась, нужно было продолжать её… И он продолжил — примерно о том же, о чём и начал:
— Мне нравится и процесс. Так, в состязании я бегу возможно быстрее — это устремление к цели; но если бы не скорость, не простор, не вольный ветер, я и не любил бы такие состязания.
Кирион пока не вмешивался. Помощь Лагорталу не была нужна, он действительно мог говорить с Сауроном так, чтобы не касаться опасного, и он скорее мог помешать, как уже помешал… и всё же лучше было бы прекратить разговор, как только это станет естественным.
— У меня возникает ощущение, что ты и со мой сейчас состязаешься, пытаешься предугадать мои шаги, смотришь, как бы не дать мне лишнего. Поверь, я знаю к чему приводит подобное, не… роняй себя. Такая защита ущербна. Оставайся честным, и я буду честным с тобой.
«Только попробуй разочаровать меня. Или я смешаю тебя с грязью!» — мрачно думал про себя умаиа.
— Ты считаешь нечестной защиту? — уточнил нолдо. — Согласен, обычно в гостях не защищаются и говорят свободно; но обычно и хозяин не несёт опасности ни для гостя, ни для его друзей.
- Ты полагаешь, что любое мое действие и слово опасно? Ты льстишь мне. Но будь это правдой, я ведь легко мог бы своими вопросами подтолкнуть тебя именно к тем поступки, что мне нужны. И тогда получается, что рядом со мной опасно не только говорить, но и молчать. И все же, я ни о чем дурном не думал, предлагая вам творить для развлечения. Я выполняю свои обязательства быть добрым хозяином настолько, насколько позволяет положение вещей.
— То, о чём ты говоришь — подтолкнуть к любым поступкам, которые тебе нужны… Это называлось бы уже не «опасностью». Опасность — это то, что если мы где-то проговоримся, ты это используешь. Но ты говоришь, предлагая творить, ни о чём дурном не думал… — Саурон, конечно же, мог солгать. Но мог и не солгать. Никто не лжёт всегда и во всём. — Ты утверждаешь, что не используешь против эльдар или эдайн то, что мы изготовим?
Это был очень странный разговор. Он не думал бы, что будет спрашивать так врага или ему рассказывать…
Кирион чуть опустил голову. Ведь именно так и было: рядом с Сауроном было опасно и говорить, и молчать. Даже из нежелания отвечать на вопрос он делал выводы.
— Ты можешь поверить мне, а можешь не верить. Мне нечем тебя убедить, но когда я предлагал вам творить, я не думал использовать это против вас. Обед заканчивается, вы можете идти отдыхать. А можете посидеть еще, спросить меня, о чем хотели бы, сказать, что бы я мог для вас сделать… В тех условиях, что есть.
— Лучше бы сейчас отдохнуть, — высказался синда. Лагортал кивнул. Не только потому, что это было безопаснее. Кажется, в разговоре обошлось, и всё же это было тяжело и требовало всё время пересиливать себя — обед с Сауроном… Сейчас, в самом деле, стоило бы отдохнуть.
— Тогда ступайте. Больдог проводит вас. И если вам будет что-то нужно — скажите об этом.
========== 13. Приготовления. ==========
Когда эльфы ушли, Волк отправился на кухню к Марту. Разговор был не особо длинным: умаиа выслушал рассказ горца, кивал, понимал, сочувствовал, хвалил за инициативу и напоминал, что эдэлет не только обманута, но и лжива.
— Будь осторожен в разговорах с ней и после передавай мне их в подробностях. Я знаю, что ты предан Тьме, но эльфы коварны и могут использовать чары против тебя.
Выйдя с кухни, Волк отправился в мастерскую, куда приказал придти одному из своих командиров.
— Собери орков, пусть начнут прокладывать дорогу от Острова к Нарогу.
Когда орк ушел, ничто больше не мешало Маирону приступить к созданию украшения.
***
«Держался-держался, а после всё-таки не стерпел», - думал Лагортал, когда его и Кириона провели в комнату с окном. Даже неплохо обставленную — не темницу. В темнице оставались другие. Хотя Саурон и говорил, что кто-то был избавлен от неё…
— Как думаешь — мог Саурон сказать правду про резьбу? Я не ждал, что он может позволить это… — Кирион лёг на кровать, стараясь дать отдых рукам и ногам.
— Не знаю, — Лагортал занял соседнюю кровать. — Только… когда я спросил, не будет ли он использовать сделанное нами против эльдар и эдайн, умайа уклонился от ответа. И когда сказал, что хочу побеседовать с тобой наедине, без свидетелей — тоже.
— Здесь никого, кроме нас. Орки под дверью?
— Или не орки.
Кирион задумался — ему хотелось всё обсудить и лучше разобраться в том, что произошло… Некоторое время лежал молча, а потом поднялся и перебрался на кровать товарища, прошептал на ухо Лагорталу:
— Кто бы ни подслушивал за дверью, так он едва ли что услышит.
***
«Гостей» правда не тревожили. Один орк стоял возле двери Линаэвэн, еще по стражу - в обоих концах коридора, но «гостям» выражалось доверие. Спустя некоторое время в их дверь постучали: орки принесли дерево, набор для вырезания, а второму гостю - бумагу и карандаши для рисования.
Больше до самого вечера ни пленников в подземелье, ни гостей не трогали. Разве что Первой паре принесли еду, а Линаэвэн Март позвал готовить ужин.
***
Волк тем временем закончил чертеж заколки-гребня с плавными линиями, напоминающими волны, и морские завитки и приступил к сплавлению металла. Это должен быть особый сплав, он не будет искажать смысл, но будет подменять одно другим, как волны были подменены металлом.
***
Дерево, бумага, карандаши…
Лагортал и Кирион переглянулись. Они решили отказаться от подобного… вручённого орками. Сейчас им, в самом деле, достаточно было беседы и покоя; оба они знали, что вскоре — не будет достаточно. Кирион смотрел на дерево, и нолдо чувствовал, что он видит перед собой маленький корабль. Синда не был ни корабелом, ни мореходом — но его близкие родичи были…
— Как думаешь, чьими они были прежде? — прошептал Кирион, и Лагортал прикрыл глаза, сжал кулаки, хоть это и причиняло боль.
Прошептал, хотя хотелось крикнуть:
— Я что же — примирился с ним?! С Сауроном?! — он оставался врагом, но как нолдо держал себя с этим врагом…
— Тогда уж «мы», а не ты, — горько выдохнул Кирион и высказал то, что казалось ему самым странным в произошедшим. — Умайа смотрел на тебя так странно, как будто ты… для него важен.
— Я? — удивился Лагортал. — Я понял бы — Линаэвэн, Арохир, Оэглир, Долхэн, даже ты. Он ведь думает — ты должен убедить Кирдана. А я просто один из воинов отряда. Думаю, я сказал нечто, что оказалось значимым лично для него, не для Ангбанда, но что — не понимаю.
***
Вечером к Линаэвэн постучал Март, пригласил готовить ужин.
— Доброго вечера, — произнесла она. Возможно, часть приготовленной еды отдадут Саурону… и она сама согласилась на это ради адана, ради возможности ему помочь. Одно немного утешало — другие пленники не останутся ни без пищи, ни без её поддержки. — Сейчас мы идём готовить, а после того — я хотела бы справить тризну. Где мы могли бы совершить её?
Март помнил, о чем они говорили сегодня, и кивнул:
— Я думаю, после ужина у тебя в комнате. Я принесу хлеб и вино, и мы смогли бы помянуть погибших в этой нелепой войне.
Для Линаэвэн война отнюдь не была нелепой, но теперь она знала насколько заморочен адан. По крайней мере, он готов поминать павших…
***
Работы на кухне в этот час было много, и на разговор времени не оставалось: дым стоял коромыслом, и все торопились, сновали туда-сюда. Да и не лучшее это было время для серьёзного и горького разговора. Эллет полностью сосредоточилась на хлебе и густой похлёбке, почти каше, из лущёного ячменя, наверняка доставленного с Севера. А там тоже такие как она, готовят для пленных и вместе для тюремщиков, надсмотрщиков, палачей? Горечь и печаль — будет, и не быть тому, что приготовлено в плену, таким же, как на воле.
— Найдётся ли среди трав лаванда? — спросила Марта эллет: с ней такая похлёбка могла бы стать куда вкуснее и ароматней. И вновь старалась поддержать товарищей и пела о просторах под звёздным светом: пусть ненадолго словно вырвутся из плена…
Лаванды на кухне не нашлось, хотя были другие травы. Но Март живо заинтересовался и расспросил, как с этой травой работать. Кто знает, быть может Повелитель найдет для него и лаванды?
Когда последний котел был повешен над огнём, а последний хлеб убран в печь, Март предложил Линаэвэн:
— Теперь здесь и без нас справятся, давай я провожу тебя, ты сможешь отдохнуть до ужина.
Она думала о поваре, которого жизнь в крепости врага, рядом с пленными и подвергаемыми пыткам, отнюдь не печалила… хотя он был добродушен. И даже старался помочь ей и избавить её от мучений — стоило ценить это при том отношении и к эльдар, и к пыткам, что внушали Марту.
— Спасибо тебе, — ответила дева.
После ужина они должны были встретиться вновь. Пока же у неё было время погрузиться в воспоминания. И подумать о том, что ещё она может сказать Марту. Пари с Гортхауром — это было то, о чём она могла бы сказать после; если умайа обещал отпустить пленника, очевидно, он был уверен в выигрыше. Но сама Линаэвэн думала, что в этом сказывается его гордыня: Саурон полагает, что для него нет невозможного в мастерстве.
***
Маирон тем временем «благословил» пищу для пленных. Отчасти будучи еще во власти мыслей о недавних чарах, Волк изменил лишь смысл песни Линаэвэн — звёзды в вышине остались, но достоин ли пленник был того света в вышине? Есть ли на что надеяться, есть ли чего ждать?.. Даже те, кто распознает чары, не смогут отказаться от этой мысли. Зачем лгать там, где довольно полуправды?
***
Если зачарованный обед на всех действовал по-разному, с ужином было иначе. Отведав вкуснейшей похлёбки, они ясней ощущали, что над потолком камеры, над крышей сияют звёзды, поднимали головы… Затем их печалью и горечью настигал один и тот же вопрос, и они горько смотрели в стены. Не было никого, кому было бы не в чем себя винить…
Хотя звёздный свет всё равно ощущался, словно сквозь завесу, и был он — светом. Одни, как Нэльдор, думали: ведь Линаэвэн, наверное, хотела, чтобы мы все были твёрже, вернее Свету, чтобы — стали достойны.
Другие, как Арохир, от чувства вины переходили к сочувствию — верно, она спрашивает о том себя, как и печалится, и потому этот отголосок слышится здесь…
И те, кто уже знал о колдовстве, не мог не задаться вопросом — достойны ли они.
Ардуиль поднял голову, напрягся, помолчал, а потом во весь голос, как мог, произнёс — наверняка же слушают!
— Мы — будем достойны. А ты — никогда.
***
Для Эйлианта и Оэглира сделали перерыв в допросе (ради Лагортала), и нолдор удалось поесть.
Эйлиант, рождённый уже после Исхода, тяжелее переносил бессмысленную пытку. Хотел согласиться на гости, но сдерживал себя. Оэглиру было тяжело смотреть на юношу, но старший нолдо мало сомневался: что он сказал вначале, то и сейчас думал… Сейчас, над мисками похлебки, нолдор ждали, что это будет отвратительное орочье варево, приготовленное орками, но нет: еда было прекрасной. И орки не преминули сказать, кем она приготовлена. Оэглир печально покачал головой — дыхание моря, Линаэвэн не могла не вложить эти образы… — а потом вскинулся, и лицо его исказили боль и гнев. Ныне направленный не на Саурона, а на Валар. Сколько нолдор и тэлери не сразили бы друг друга, если бы вестник явился не только к Тириону, но и к Альквалондэ, и сказал тэлери то же — что Валар, мол, не хотят препятствовать Исходу? Сколько родичей погибло в буре? А потом — Проклятье Мандоса.
.А потом Льды… Оэглир, воин Лорда Келегорма, никогда не видел всего этого, как видел теперь — крошащиеся, бесконечные, и пронизывающий ветер. Они не знали и не желали этого…
Эйлиант, рождённый уже после Исхода, был огорчён более тем, что Линаэвэн заставили готовить, чем родившимися в уме образами.
***
Прошло еще время, и Март, уже переодетый, вновь пришел к Линаэвэн - пригласить и проводить ее на ужин.
— Ты готова, госпожа? — спросил вошедший в комнату Март, после того, как Линаэвэн отдохнула.
— Да, — не без удивления ответила она: адан не спрашивал её, готова ли она вновь идти готовить. — Отчего ты спрашиваешь? Это будет особый ужин?
— Вовсе нет, — удивился Март, — самый обычный ужин. Повелитель каждый вечер собирает за столом своих командиров и друзей. — В голосе Марта слышалась не скрываемая гордость.
За окнами крепости легкий дождь сменился порывами сильного ветра — наступал черед осенних гроз.
Услышав ответ Марта, Линаэвэн прикрыла глаза, задержала дыхание.
— Когда я предположила, что согласие идти в гости к тебе, как ты предложил мне, означает согласие идти в гости заодно и к твоему повелителю и беседовать с ним — ты так возмутился… Но сейчас ты делаешь именно это: ведёшь меня на ужин и беседу с Гортхауром. Помнишь ли ты те свои слова? Понял ли, что я говорила о сути, не о названии: о том, чтобы не беседовать с Гортхауром, не приходить к нему более, не сидеть с ним за одним столом, а не просто именоваться или не именоваться его гостьей? Знал ли ты в тот момент, что поведёшь меня к нему на ужин или совершенно не ожидал, что так случится?
Вопросы были серьёзными, не риторическими, и в голосе не слышалось гнева. Адан слишком явно не понимал, что делает, и объявлял о своих намерениях с такой гордостью, что это походило не на обман, а на повреждение рассудка. Но может быть, если спросить явно, он заметит противоречие… а если повреждение слишком глубокое, хотя бы выявится, что с ним. Например, если Март возмущённо объявит, что они никогда не говорили ни о чём подобном прежде.
— Сознаёшь ли ныне, что такой ужин для меня испытание, после которого нужно будет приходить в себя? — она вздохнула, потом заключила: — Хотя я готова его вытерпеть ради тебя.
Март с изумлением смотрел на эдэлет. Он уже знал, что ложь и хитрость для ее народа так же естественна, как для волка охотиться, и все же встречаться с этим лицом к лицу Марту еще не доводилось. Адан лишь диву давался, как искренне может притворяться Линаэвэн.
С каменным лицом, стараясь не передавать эмоций, горец выслушал свою «гостью», полную лицемерия и яда: Март сам уже на знал, сможет ли он ей помочь, или дева слишком глубоко испорчена? Повелитель не мешал ему общаться с эльдэ, лишь сказал быть осторожным — отчего? Верит ли Повелитель, что Март справится, или просто хочет показать другу всю порочность эльфов, чтобы и тени жалости к ним не осталось?.. Вслух же Март сказал:
— Сегодня ты говорила, что хочешь следовать за мной, увидеть мир, как его вижу я, жить жизнью, какой живу я, а теперь ты пытаешься заставить меня отказываться от моей жизни, обвиняя меня в обмане и говоря, как тебе трудно выполнить, что сама же и обещала? — Март был в смятении. Ведь еще днем она так, казалось, искренне плакала, неужели и это был лишь эльфийский обман, один из тех, которым эльфы когда-то подчинили его народ?
Линаэвэн слушала беоринга с изумлением. Помня, что не произносила таких или подобных слов… Возможно, Саурон внушил ему, что произносила, или таковы чары, опутавшие разум Марта? Она смотрела на него с жалостью.
— Март, — тихо сказала дева, — я не в обмане тебя винила сейчас, а пыталась разобраться — и спрашивала… И я не отказываюсь идти с тобой. Но о таких вещах нужно предупреждать: неужели ты не догадывался, что для меня это тягостно? Я могла бы подготовиться — если бы ты сказал прямо…
Линаэвэн покачала головой.
— Могу я попросить тебя — когда собираешься нечто сделать или предложить, или ожидаешь от меня каких-то действий, не держать при себе то, что… считаешь очевидным? Я вижу, что мы… рассуждаем не одинаково. Для меня твои слова противоречивы — но ты уверен, что говоришь искренне; ты же считаешь за обман и коварство всякий случай, когда я не понимаю тебя или ты — меня. Но к чему мы придём, на каждом шагу обвиняя друг друга во лжи?
Март не знал, что и думать. Теперь Линаэвэн, моментально сменив тон, смотрела на него, воина Твердыни, с жалостью, и горец вспыхнул от обиды — она считала себя лучше какого-то Смертного, смотрела на него как на убогого. Но Март сдержался, заставил себя смолчать.
— Я сделаю, что смогу, — сухо ответил повар. Не было смысла спорить, не было смысла доказывать. Она сама сначала согласилась на одно, а потом вдруг передумала, и теперь винит его в том, что не подготовил, или даже в том, что мучит. Наверное, так же и с Повелителем было, когда она сначала согласилась, а потом отказалась быть его гостьей.
Но последние слова Линаэвэн прозвучали так… ласково, что горец смутился и дрогнул.
Линаэвэн недоумевала про себя. Адан отвечал сухо и держал себя так, будто эллет причинила ему зло или хотя бы нанесла обиду; она совсем не была уверена, что он услышал её слова, а если услышал — то как.
Тэлерэ осознала с запозданием, что рассказывать ему об увиденном, о том, что помнила она, едва ли стоило. Март либо пропустит её слова мимо ушей, либо не поверит им. И всё же стоило попытаться помочь ему… Вряд ли в крепости сейчас есть кто-то, кто и захочет это сделать, и получит возможность хотя бы говорить с Мартом.
Ещё она осознала, что из-за её ошибок адан ныне относится к ней куда хуже, чем вначале, когда она только пришла на кухню. И хорошо, если только к ней, а не ко всем Эльдар.
***
Дева последовала за беорингом, ожидая возможной насмешки от Саурона. Умайа сумеет высказать её так, чтобы Март ничего не понял. Важным было не раскрыть что-либо ещё.
Март поколебался и предложил эльдэ руку. Не столько как жест заботы, сколько… желая коснуться, поддержать.
— Я не знаю, к чему ты собираешься готовиться, но, если это поможет, я готов рассказать тебе об ужине, о моем обычном дне.
Линаэвэн приняла руку Марта. Подумала, что при таком отношении, таких взглядах, таком состоянии ума… любую доброжелательность нужно ценить куда больше.
— Благодарю тебя, и — да, мне будет легче узнать заранее. Тогда я и не буду тревожиться о том, чего, на самом деле, не будет, и не будет неожиданностей от того, что я не представляла себе то, что меня ждёт… Расскажи мне, прошу тебя.
— Я не знаю даже, что рассказать. Сейчас мы спустимся в малую залу, там всегда на ужин собираются воины Твердыни. Мы говорим о том, что было днем, делимся планами. Собственно, я не вижу, к чему тут готовиться.
После этих коротких фраз Повелитель Волков и этого острова узнает, что деву страшит неизвестность, могут заставить тревожиться неожиданности.
Линаэвэн собралась. Воины Твердыни… орки? Она не поверила бы прежде, что дортонионец может ужинать вместе с орками, но Март… он мог, он упоминал, что среди них есть «неплохие»… Или это умайар? Если орки, ей нужно будет вытерпеть мерзость и издёвки, но, верно, их терпят и куда более её товарищи в подземельях; зато изощрённых ловушек не будет.
— Кого ты называешь Воинами Твердыни? — спросила она Марта. — Из какого они народа?
— Воины Твердыни это все, кто служит Учителю, Мэлькору, и Твердыне. В основном это люди, но есть и лучшие из орков, и ммм… такие же, как Повелитель. Я тоже Воин Твердыни, — с гордостью сказал Март.
***
Темнело, и Волк удовлетворено выпрямился, отойдя от сплава серебра, что он только что залил в форму, направляя своей волей, и создавая изысканнейшие завитки и волны. Будь это обычная заколка, хватило бы на все и часа, но чары требуют времени, особенно такие, что будут неприметны, словно часть замысла.
***
Как Линаэвэн с Мартом, так и Лагортала с Кирионом ждал ужин с Тёмными, с умайар. Но то, что им предстояло, было совершенно несходным.
========== 14. Ужин с Сауроном. ==========
Темнело, и Волк удовлетворено выпрямился, отойдя от сплава серебра, что он только что залил в форму, направляя своей волей, и создавая изысканнейшие завитки и волны. Будь это обычная заколка, хватило бы на все и часа, но чары требуют времени, особенно такие, что будут не приметны, словно часть замысла. Пора было заканчивать работу и идти на встречу со Светлым.
***
Вечером за Лагорталом и Кирионом пришёл орк, провести их на ужин. Они так и оставались рядом, разговаривая шёпотом. Беседа с товарищем… сколь обыкновенным это было всегда и сколь драгоценным стало сейчас, когда оба не знали, удастся ли поговорить ещё! Им пришлось прерваться. Следуя за тварью, Лагортал невольно сравнивал его с умайа. А ведь Саурон причинил куда больше зла…
В этот раз орк провожал «гостей» не в кабинет, а в маленькую залу этажом выше. Свечи отражались в заботливо восстановленных витражах, и шум дождя разносился далеко из-за неплотно прикрытого окна — ветер дул в другую сторону, и можно было не опасаться намокнуть.
Саурон поднялся навстречу гостям.
— Что ж, я пришёл, — почти так же, как и несколько часов назад произнёс Лагортал. Только теперь не спрашивая о правилах.
— Вы пришли, — то ли поправил, то ли согласился умайа. — Как прошел ваш день, получили тот отдых, что хотели?
— Да, мы хорошо отдохнули, — сдержанно отозвался Лагортал. Обычный вопрос отчасти угнетал — напоминанием о том, что они принимали от Саурона, от врага; а отчасти побуждал всматриваться — после того, как странно завершилась прошлая встреча.
Осторожно присматривался и Кирион, пытаясь понять, верно ли он заметил — что для Саурона неожиданно оказался важным Лагортал… а не только некие сказанные им слова.
Стол был накрыт, снеди было вдосталь, и эльдар прошли к нему. Волк сел с гостями.
— О чем вы предложите говорить? — спросил Маирон, разливая всем ягодного вина.
Лагортал сел за стол, думая про себя — надолго ли хватит безопасных тем, и как скоро эта игра надоест самому Саурону? В отличие от Кириона, он не думал, что сам мог чем-то особенно интересовать умаиа. Пока нолдо размышлял, к Темному обратился синда:
— Мне принесли сегодня набор для резьбы… Кому он принадлежал прежде?
Лагортал подумал, что об этом они недолго будут говорить, или легко могут выйти… туда, куда хочет Саурон.
— Я не знаю. Я не занимался описью трофеев, просто не сомневался, что в хранилище должны быть принадлежности для работы с деревом, и они нашлись.
Волк никуда не спешил. Он выжидал, он лежал в засаде и наблюдал. Настанет момент — и тогда он бросится, но не сейчас нет… От приятных мыслей и предвкушения Маирон улыбнулся. Он с улыбкой продолжал смотреть на Лагортала, не торопя, но и не собираясь снимать свой вопрос. Гроза за окном превратилась в настоящую осеннюю бурю, и порывы свежего ветра врывались в приоткрытое окно и заставляли лепестки свечей трепетать.
Как продолжать ту же тему, Кирион не знал. Но за это время нашёлся его товарищ.
— Нэльдор смотрел вместе с тобой на звёзды. Значит ли это, что ты интересуешься ими и изучал их сам?
Огонь свечи дрожал и метался, и Лагортал, не думая о том, протянул руку её поправить.
— Я не интересуюсь звездами, не вижу в том смысла, но я знаю, как читать и записывать их ход. Все же многое удивительное для вас, для меня просто и лежит на поверхности.
— Для меня было бы странно изучать то, к чему я не питаю интереса, и что не является… — эльф не договорил, поднявшись, от того, что окно резко, со стеклянным звоном, распахнулось.
— Хорошая мысль прикрыть окно, сделай это, пожалуйста, — кивнул Волк и продолжил. — Нэльдор мой гость, он пожелал изучать звезды, я, как хороший хозяин, исполнил его волю.
Лагортал на миг приостановился, а затем, в самом деле, прикрыл окно. Эльф сам считал это разумным, и такое простое действие не становилось хуже от того, что Саурон высказал его же. …В отличие от прихода к Темному в гости.
Окно было закрыто, и свечи перестали трепетать.
— Днём ты говорил, что Ламмион уехал на охоту, — продолжил Лагортал. — А какая дичь ныне водится в долине Сириона?
— Увы, тут стало меньше добычи, чем раньше, — вздохнул умаиа. — У меня много волков в подчинении, да и орков чем-то кормить надо. Но нам все равно хватает и зайцев с куропатками, и оленей. А что вы сами? Любите охотиться? Или только по необходимости?
— Охота тоже в чём-то подобна состязанию, — Лагортал с ответами не медлил, если только знал, что сказать. — Так что — да, мне она нравится. Куропатки, зайцы, олени… А что вы будете делать, когда всё они будут съедены волками и орками или бегут из этих мест? Да и деревья-травы… на пути, которым нас гнали, и на острове немало из них вытоптаны или перестали быть прежними.
— Ммм… — отозвался Волк. — Гость мой, зачем ты задаешь вопросы, ответы на которые очевидны, и тебе совсем не понравятся?
— Очевиден ближайший ответ — вы пойдёте захватывать другие земли. Если бы вы сумели одержать победу, и не осталось бы земель, где по-прежнему живут звери, и растут деревья, не истребленные орками — что бы стали делать тогда?
— Охота — это развлечение, удовольствие, для того же, чтобы держать армии сытыми, есть домашний скот, — ответил Волк. Другим бы он еще добавил «И ваши девы и женщины сейчас растят для нас этот скот», но не этим. Не этому. На этого эльфа Волк не хотел лить грязь, с ним он будет бережен, будет честен, и если начнет пытать, то это будет чистая боль, нестерпимая и неоскверненная.
— Скот для того, чтобы армии были сыты… — они могли не только истреблять животных, но и держать в плену или рабстве, как держали в плену и Эрухини. — Если бы вы победили, вам были бы уже не нужны армии — и оружие, и оружейники, и всё иное, что требуется для войны и победы. Но осталось ли бы что иное?
Нолдо покачал головой, и в этой незавершённой фразе, во взгляде читалось не только «не осталось бы», но повторённое уже дважды: «Если бы», «Вам не победить».
— Ты суров к нам, — вздохнул Маирон, — вижу, тебе не по нраву домашний скот, но ты должно быть не знал, что любимый народ Фелагунда также держит скот, холит и лелеет его, а потом режет и ест. Их ход мыслей не понятен даже мне — атани могут гладить и ласково звать того, кого осенью собираются забить.
— Эдайн режут коров, а не только доят? — уточнил Лагортал. Про себя подумав, что всё услышанное стоило бы проверить и уточнить самому; только как здесь проверишь! — Я не знал этого, и мне тоже непонятно, как это может совмещаться с заботой. Второй народ бывает нелегко понять.
— Коров, свиней, овец, коз, кур… Я не знаю точно, но предполагаю, что и гномы держат домашних животных, ведь охотники из них те еще. Похоже, что все в Арде, кроме вас, держат скот. Как думаешь, что-то не так с вами или же, наоборот, вы единственные, ктопоступает правильно, а все другие нет? — Волку было интересно как ответит нолдо.
— И мы держим, но не убиваем его, — отозвался Лагортал. — Если у гномов есть скот, они могут поступать также. Но если нет…
Эльф задумался.
— То остальные не считают за зло не убивать скота, держать корову только ради молока — верно? Они только считают обратное допустимым. Как для эдайн допустимо избирать не одну супругу и… как говорят, даже более того, — слышал эльф разное, но сам не видел и не желал оклеветать людей. Тем более перед тем, кто этим воспользуется. — А для наугрим допустимо сражаться с себе подобными. Мы поступаем правильно: потому, что наши законы и обычаи выше, ближе к неискажённому. Если мы считаем нечто допустимым злом, а наугрим нет — в этом окажутся выше они.
— Почему ты считаешь, что ваши законы выше, менее искаженные, — поинтересовался Волк у Лагортала. — Ведь если большинство поступает иначе, не значит ли это, что это их обычаи более естественные, менее искаженные?
Вопрос был столь неожиданным, что Лагортал рассмеялся, хотя и невесело.
— Орков куда больше, чем эльфов и даже людей — не назовёшь же ты их более естественными и менее искажёнными? Ты сам мог видеть, какова была бы Арда Неискажённая. Но то, что в ней не было бы ни войн, ни убитого скота, ни рабов, ни многих жён — мы и не видев знаем сердцем. И не одни эльдар: не приводят ли те, кто совершает это, некие причины как оправдания, отчего это допустимо? Где речь о допустимом ради неких целей, там речь об искажении: никто не скажет, что заботиться о ребёнке или доставить другому радость — допустимо или оправдано особенной целью, или иначе не получается: это хорошо само по себе. Не только убийство скота, любое убийство, да и любая война - тоже искажение, — но он сам был воином: это было тем, что требовалось делать, чтобы избежать худшего.
— Понимаешь ли ты, что сейчас сказал? — спросил Волк, пристально и немного печально глядя на эльфа. — Ты говоришь, что война — это Искажение, и ты сознательно идешь по этому пути, находя для себя оправдание и объяснения своим поступкам. Ты сознательно искажаешь себя, так же как и я. Так в чем наша разница?
Лагортал остановился, услышав слова Саурона. Несомненно, он не шёл по тому же пути, что и Тёмные. Он неверно высказался?
— Войны против Тьмы не было бы в Неискажённом мире, как не было бы лечения, — вступил в беседу до сих пор молчавший синда. — Потому что в нём нет Тьмы и нет ран и болезней. Но это же не Искажение, а борьба с ним.
Волк посмотрел на Кириона с насмешкой и ответил:
— «Не приводят ли те, кто совершает это, некие причины как оправдания, отчего это допустимо? Где речь о допустимом ради неких целей, там речь об искажении», — а потом вновь посмотрел серьезно на Лагортала и продолжил: — И теперь ты, Кирион, говоришь, что война не Искажение, а оправдана некой целью, борьбой с Искажением.
Лагортал задумался, как ни верны были слова синда. Саурон вернул ему его же слова.
— И целители не ищут объяснений и причин и не считают своё дело допустимым и оправданным, но без сомнения добрым. Однако целителей не было бы в Арде Неискажённой — в этом ты прав, а я нет. Не всё, чего не было бы в неискажённом мире, несёт в себе Искажение… Конечно! Я рассуждал так, как будто есть только Первая Тема и Искажение, и ничего более, а это не так. Есть противостоящие Искажению темы. И светлый Тулкас сошёл в Арду как воин для борьбы с Мелькором — и это не нуждается ни в каких оправданиях, напротив — он не выполнил бы своего предназначения, если бы уклонился от войны… — эльф поднял голову. — Можно вести войну и уподобиться Тулкасу, а вовсе не тебе. Война против Тьмы, если она ведётся чистыми, достойными средствами, может не нуждаться ни в каких оправданиях.
— И даже нести исцеление, - поддержал Кирион. — Земли, что были захвачены орками, а после отвоёваны — не разрушаются и не подвергаются порче, а исцеляются, на них вновь вырастают высокие травы, птицы вьют гнёзда, и воды очищаются…
Волк лишь покачал головой, удовлетворенно подумав, что Лагортал увяз в им же сказанных словах, как в паутине. Маирон не считал, что для Эстэ нет места в Неискаженном Мире, но сейчас не об этом было важно спорить. Воплощенный, берущийся толковать Музыку, вообще выглядел забавно, однако этому эльфу Волк был готов простить многое.
— Ты не прав, Кирион — есть вещи, о которых ты просто не можешь знать. Когда на заре Эпох Валар напали на Утумно, они не просто разрушили крепость, но и сделали бесплодными те земли. Из-за войны они разрушены так сильно, что там никто больше не сможет жить. *
Бесплодные земли, где ничего не может расти, разрушения войны… Кирион опустил голову — опять его слова оказались не к месту, только пробормотал:
— Не сомневаюсь, что Валар сожалели о том…
— И долго откладывали войну и старались, чтобы Арде в ней было нанесено как можно меньше ран, — подхватил нолдо. — Ты хорошо сказал, Кирион, и теперь я могу ответить ещё — в чём разница между вами и воинами нолдор, даже если им не удаётся вести войну только чистыми средствами, и они совершают то, чего не желали бы. Сожалеете ли вы о совершённом ради войны? И разве стараетесь уменьшить, как только возможно, ущерб, нанесённый миру, олвар, кэлвар и Эрухини?
Перед Кирионом Волк расшаркиваться не собирался:
— У Валар свое виденье мира, кто знает, сокрушались ли они? Они не пробовали восстановить те земли, оставили все как есть, куда более увлечённые появлением квэнди. И дальше не возвращались в Земли-под-Звездами, всецело поглощенные своими новыми домочадцами. Как видишь, они и теперь не очень-то интересуются теми, к кому пришли служить в Арду. С Нолдор у них ссора, я знаю, но вы, фалмари, синдар, гномы, люди… Вам всем предоставили самим выкручиваться и сопротивляться Мэлькору. И Мэлькор не терял времени: на востоке люди служат ему, как богу, а многие гномы не видят беды сотрудничать с Севером**, вы же брошены как листья по осени. И даже Доблестного это все не тревожит. И если предназначение Тулкато вести праведный бой с Тьмой… За бессчетные сотни лет он сделал это лишь однажды. Ставить в пример того, кто так плохо выполняет свой долг, свой смысл бытия, я бы не стал.
Кирион качнул головой, нахмурившись:
— Валар, уходя, возвращались снова. Алдарон проезжал по лесам и изгонял зло, и Дарительница Плодов растила леса и исцеляла живое. И Владыка Вод, Ульмо, дарит свою мудрость, и Манвэ посылает птиц; и Валар даровали нам новые светила. Мы не забываем никаких благодеяний Валар… пусть мы сами и Забытый народ.
Лагортал, до сих пор соглашавшийся с ним, перевёл на синда взгляд и не возразил. Забытый народ, как и эдайн, которым не помогали… Он не знал, чем возразить на это. Может быть, нолдо и сказал бы «Ты прав в чём-то» с горечью, но не при Сауроне же!
— Кирион… ммм… быть может тебе стоит отдохнуть побольше? Ты молодец, что славишь тех, кто тебя забыл, но твои слова ответ не на то, о чем говорил я. Ты словно говоришь сам с собой, — впрочем, волк знал подобных глухих, слепых, зацикленных лишь на себе пленников — их было немало; и такие пленники были слабыми и ничтожными, их быстро удавалось сломить. Пусть и не всех до конца, но они отвечали хоть на часть вопросов и потом становились рабами, а души их несут на себе глубокие раны, что будут отравлять их и Арду, даже если эти пленники обретут свободу. И как только его, умаиа, руки будут развязаны (а, увы, рано или поздно это произойдет - Лагортал разорвет их беседу), Кириона вывернут наизнанку первым, а потом отправят в рудники Ангабанда.
— Я уже сказал, что не слишком мудр, — произнёс Кирион, отвечая Саурону. — Я увидел только, что ты обвиняешь Валар и хочешь, чтобы я обвинил их вместе с тобой. О чём был твой вопрос, раз я ответил не на него?
— Оставь эльф. Ты прав, ни тебе, ни мне это не интересно. Не услышал, огрызнулся — вот и славно. Считай, что твой долг исполнен.
Нолдо продолжил разговор, ответив о Тулкасе:
— Однажды — победил, если считать только пленение Мелькора. Были ещё битвы, когда Мелькор спасался от него бегством и погони, когда Тулкас был не в силах его настичь. Но если бы я всего однажды в жизни одержал такую победу… мне как воину было бы более чем достаточно, — он выразительно покачал головой. — А так как я не Вала, оставалось подражать в другом, даже если не удаётся повторять снова. Возможно, Тулкас придёт сюда позже, Валар решают не скоро; а если нет… значит, мы, народ нолдор, здесь за него.
Непогода за окном, уют, вкусная еда, вино и интересная беседа… Маирон понимал, что получает от этого ужина ничуть не меньше удовольствия, чем если бы провел его в застенке, вырывая протяжные крики из свежих и полных сил пленников.
— Ты, Лагортал, говоришь, что в войне против Тьмы нет Искажения, и что можно и нужно уподобиться Доблестному. Но знаешь ли ты, что перед началом вашего великого Исхода, Астальдо хотел силой отобрать Камни у Феанаро, и Ауле с трудом удалось его сдержать? *** И ты призываешь уподобиться такому? По праву силы делать, что желаешь, оправдывая это общим благом?
Саурон, вроде бы ведший разговор спокойно и даже с печалью — всё же не мог не выказать себя в какой-то момент учеником Лжеца и начал клеветать на Валар. Хотя, быть может, он был задет упоминанием той войны сильнее, чем показывал, как сам Лагортал стремился сдерживать себя с иными целями.
— Твой довод удивляет меня — ведь я как раз знаю, что было перед началом Исхода — большинство нолдор и ваниар были в то время возле погибших Древ, и только тэлери было почти не видно среди тех, кто оплакивал гаснущий Свет в тот час… Астальдо только опрометчиво спросил:
“— Говори, о нолдо, да или нет! Но кто откажет Йаванне? Не из её ли трудов изначально происходит свет Сильмариллов?» Тулкас несвоевременно сказал о том, что считает правильным и справедливым, а не пытался принудить к согласию угрозой и тем более отнять Камни силой…
Нолдо остановился. Он понял вдруг, что сейчас, стремясь защитить Валу от клеветы, рассказывает подробности Исхода, которые после могут исказить и использовать… Быть может, именно так Моргот и его слуги и могли узнать о том, что было в Альквалондэ и на Хэлкараксэ. Рассказывали пленным свои измышления — скажем, что Валар силой изгнали нолдор из Амана через Льды… а те, опровергая ложь, отвечали, как всё было на самом деле. Но верным ли было слушать и не защитить Тулкаса, коему он доверял, от ложных обвинений?
— Когда Феанаро отказался, Тулкас, как и другие Валар, также не пытался принудить его к согласию, и Валу не приходилось удерживать; и никогда я не видел и не слышал от других, чтобы Тулкас взял себе нечто по праву силы, зато он защитил многое и многих. Так что — да, я считаю достойным уподобляться Астальдо.
Волк был готов поставить многое на кон, что эльфы не понимают, что происходит. Ни причину его печали, ни его улыбки, ни того, как важен этот разговор.
— Меня там не было, Лагортал, — спокойно и просто ответил умаиа. — Я могу лишь повторять те слова, что были сказаны мне, и есть те из нолдор, что готовы были поклясться в том, что Тулкато хотел силой принудить Феанаро. Так что или ты переоцениваешь Валар, или кто-то из твоих родичей пал так низко, ведь мы обвиняем других в том, что свойственно нам самим. И если некто постоянно ожидает от кого-то коварства, то не потому ли, что сам стремится слукавить? — Волк задал вопрос простой, но очень важный. Из ответа на него будет понятно больше об этом эльфе — правда ли он Светел или такой же, как Линаэвэн и другие, и лишь создаёт поверхностное и ложное впечатление о себе. Непроизвольно Волк сжал подлокотник кресла сильнее, чем стоило — но как было не волноваться, когда очередное маленькое испытание решало: Светлый этот эльф или фальшивка, очередная пустышка?
— Полагаю, — ответил Лагортал, задумавшись на время, — некоторые мои родичи, не доверяя Валар, так поняли слова Тулкаса. Но, конечно, из этого не следует, что обвинившие были коварными и алчными. Иногда, в самом деле, обвиняют других в том, что делают сами — но это не единственная причина. Здесь, я уверен — причиной была клевета Мелькора на Валар, будто они только и мечтают, как бы захватить Сильмариллы. И вот тут… названная тобой причина подойдёт.
Передававшиеся вполголоса слухи доходили и до него, но он, доверяя Валар, возмущался самим этим предположениям. Лишь позже узнав, кто за ними стоит.
Лагорталу показалось, что он смог уйти от тяжести своего положения, но Волк не собирался давать своей надежде закрывать глаза на правду.
— Ты хорошо сказал: «Мы совершаем то, что требует оправдания, но мы сожалеем об этом, а вы нет». Только, понимаешь ли… Далеко не все из вас сожалеют. Причем как из твоих родичей, Лагортал, так и из твоих, Кирион. И что тогда получается? Лишь те из вас, кто сожалеют, могут зваться светлыми?
— И те, кто не сожалеют о содеянном, не становятся Тёмными и подобными тебе, хотя и могут навредить самим себе, — Лагортал упрямо закусил губу, чувствуя неожиданную усталость. Он был воином, а от него требовали ответов, словно от мудреца… словно здесь за одним столом с Сауроном сидел Государь Финрод Фелагунд. Но он вовсе не был Финродом, он только пытался отвечать достойно его Верного, вспоминая слышанное. Эльф тряхнул головой. — Но я могу по-настоящему сказать только о себе и не хочу разбирать перед тобой моих родичей-эльдар. Скажу только — если кто не сожалеет, то потому, что считает, что деяние его было добрым или верным, или справедливым; или не сожалеют по заблуждению. И не для себя самих ведут войну.
Волк улыбнулся, слушая ответ Лагортала: эльф ответил не так, как ожидал Маирон, но хотя бы и не так, как другие его товарищи. За окном сверкали отблески молний в темноте.
— Ты, Лагортал, хорошо ответил, но ты прав, я не сожалею о содеянном. У меня есть цель, и я иду к ней, сметая на пути все, что мешает, но только если это необходимо, и если не удается иначе. Я бы сказал, что в этом схож с вашим Первым Домом.
— Только если необходимо и если не удаётся иначе? — недоверчиво переспросил Лагортал. По тому, что он знал о Сауроне, это было непохоже на правду. — Хотя — какова твоя цель?
— Ты узнаешь мою цель, Лагортал. Мне нет смысла скрывать ее от тебя. Но после, не сейчас. Отдыхай, гость мой. Поверь мне… — Волк усмехнулся. — Увы, многое меж нами с тобой может быть основано лишь на доверии, но вряд-ли ты сможешь мне верить, хотя я и не стану тебе лгать. Я не хочу тебя извращать, я хочу, чтобы ты остался таким, какой есть, и скорее приду в гнев, если ты посмеешь стать хуже, чем мне показался. Так вот — Тулкато доблестен, но не благороден, и он не лучший пример для тебя — я успел узнать его и могу поручиться в том, если ты поверишь.
Впрочем, Маирон не ждал, что Лагортал поверит.
Лагортал удивлённо перевёл взгляд на друга:
— Похоже, ты был прав, Кирион: я чем-то важен для Гортхаура. Что скажешь сейчас?
— Я готов поверить, что Гортхаур действительно хочет, чтобы ты… остался таким, какой есть, и не стал хуже. Но нужен ли тебе мой совет? Я не могу похвалиться мудростью, — и силой… Именно из-за его слабости они были ныне в гостях у Саурона.
— Зато можешь уловить то, чего не замечу я.
Волк с интересом слушал разговор меж гостями; видимо, Кирион все же не всегда глуп и заметил то, что не увидел калаквэндо. Может оставить его советником при Лагортале, а не ссылать в пыточную? Как пойдет, как пойдет.
Сам нолдо думал: если он значим для умайа лично, тем важнее быть осторожным. Можно ли думать про себя заранее — мол, я ни за что не паду? Вот, он думал, что не придёт сюда, не будет вести мирные беседы с палачом, пока его товарищи в темнице. И что же? Нужно было смотреть за собой. Нолдо вновь обратился к Тёмному:
— Я готов поверить, что ты говоришь так о Тулкасе не с целью извратить меня, но не верю самим словам: ты Тёмный, и можешь говорить так от ожесточения против Валар. Хотя для меня неожиданно, что ты можешь обвинять Тулкаса в том, что он недостаточно сражается против Тьмы.
«Главное — это Лагортал. И, благодаря товарищу, — вот нежданная удача и радость! — он теперь верит мне!»
— Не я хотел говорить, а ты услышать, — Волк посмотрел в лицо эльфа и негромко и веско сказал: — Тулкато убил гонца от Мэлько.****
Лагортал чуть нахмурился.
— Гонцов не убивают, но как и когда это было — не ведаю. Полагаю, там не было и тебя, — если Саурон и говорил честно, он слышал о том от Моргота. Так, как тот ему передал. …А ведь Саурона когда-то соблазнили — чем? Он когда-то был обманутым, прежде чем стать тем, кто он есть. А ещё, прежде, был светлым аину.
— Владыка создавал для того гонца новое тело. Я присутствовал при том, как его посылали с поручением, я присутствовал при том, как он вернулся, — пусть теперь эльф живёт с этим знанием.
Лагортал нахмурился сильнее. Хотя это, в самом деле, был тёмный майа, и он сразу же получил новое тело, он был только гонцом, посланником и не должен был держать ответ за того, кто его послал…
Повисло молчание.
— Возвращаясь к сказанному прежде, — Лагортал, в отличие от синда, не потерял нить беседы, — я остаюсь при том же: если один почитает нечто допустимым злом, а другой — не приемлет его, один оправдывает то, что другой считает дурным, то нравы второго выше, и он прав, поступая согласно своей совести.
А разве сам Лагортал хорошо поступал, сидя здесь? Нолдо невольно перевёл взгляд на Кириона.
— Значит, ты выше Тулкато. И я очень надеюсь на это, — Волк удовлетворенно кивнул, и снова все замолчали.
— Быть может, вы предложите другую тему? Или мы так сегодня и не поужинаем, — улыбнулся Волк примиряюще.
— Ламмион выехал на охоту, как ты сказал. Это значит, что рядом с ним едут орки — или тёмный айну? — Лагортал зачерпнул похлёбки, и Кирион последовал примеру нолдо.
Все принялись за еду, беседа вновь стала мягче.
— Почему ты так решил? — удивился Волк. — Нет, Ламмион уехал один, я дал ему еду, оружие, коня и зачарованную уздечку, чтобы каждый из служащих Владыке Севера знал, что Ламмиону нельзя чинить зла. Он любит охоту — пусть отдохнет и развеется.
— Мне с трудом верится, что ты отпустил бы любого из нас с оружием, не сделав ничего, чтобы мы не обратили его против твоих орков и волков или не бежали, — если нолдо поверил Кириону, что Саурон не хочет исказить его, это не означало, что отныне эльф верил умаиа во всём. — Хотя, конечно, это могло быть не столь явным, как тёмные майар рядом.
— Ты ошибся в предположениях, — отозвался Волк. — Я держу свои обещания и того же жду от своих гостей. Ламмион защищён чарами на уздечке и свободен в передвижении и выборе целей в течении суток. Он может напасть на моих орков или волков и сказать, что это была охота. Такой ответ будет приемлем, хотя и выкажет Ламмиона бесчестным. Если же мой гость решит стать обманщиком и бежать… У него может получиться задуманное, даже, скорее всего, получится, но это будет значить обман с его стороны, и за обман последует кара. Вы считаете это нечестным?
Маирон вновь с интересом покосился на эльфов.
— Он дал обещание, что вернётся? — спросил Кирион, думая про себя: как вынудили Ламмиона к такому обещанию? И признал. — Тогда бежать не будет честным… Впрочем, если ты просто поставил условие, и Ламмион принял его, пусть и без обещания, тоже.
Но хотя это и было так, синда желал Ламмиону успеха, если он решится на побег, и вместе страшился…
Лагортал же понял вопрос Саурона иначе — «будет ли нечестной кара?» — и твёрдо ответил:
— Ты сказал, что Ламмион сумеет бежать, значит, твоя кара постигнет другого. Того, кто не бежал, не нарушал обещания тебе и, возможно, даже не знал, что Ламмион уехал на охоту с условием вернуться и не вернулся. Да, я считаю бесчестным карать ни за что.
Кирион ответил неплохо, но умаиа скорее ожидал таких слов от Лагортала и нахмурился, что нолдо не понял, заговорил о другом.
— Ламмион не давал прямого обещания, — подтвердил Волк. — Он был моим гостем и изьявил желание отправиться на охоту, а я согласился его отпустить. Я ожидаю честность за честность. И твой ответ, Кирион, говорит в твою пользу.
Вопрос Лагортала не был неожиданностью для Волка — тему условия Ламмиону все равно пришлось бы поднять. Но умаиа поморщился от того, как этот вопрос был задан.
— Скажи, тебе доставляет удовольствие рисовать меня чудовищем? — поинтересовался Волк у верного Финдарато. — Да, пострадает другой, но не невинный, а вполне причастный — брат Ламмиона, также бывший гостем и советовавший эту охоту. И Ламмион предупрежден о последствиях. Если он захочет меня обмануть, он будет знать, что у его обмана есть цена, и будет жить свободно с этим знанием. Видишь ли… Для большинства эльфов обещания и честность ничего не значат, они находят тысячи причин, почему будут правы, обманув, и их можно принудить поступить честно скорее угрозой, чем доверием. Очень надеюсь, что это не так, в отношении тебя.
…Пострадает брат, и он предупреждён об этом.
— Насколько я знаю Ламмиона, — они не раз выезжали на охоты вместе… — он вернётся. Но выехать так, при видимости свободы и возможности обрести её — это должно быть очень тяжело.
Кирион сделал глоток — он тоже не мог не думать о Ламмионе и Нэльдоре, а затем и об остальных пленниках… Он вернётся… сюда в плен. А если всё же сумеет бежать, кара настигнет юного Нэльдора…
Волк лишь пожал плечами:
— Ламмион сам захотел охотиться, а теперь ты обвиняешь меня в том, что я был жесток с ним, создавая видимость свободы. Но ты не ответил мне ни в первый, ни во второй, ни в третий раз. Почему в любом моем поступке ты, в первую очередь, видишь лишь жестокость? И что значит слово лично для тебя? Могу ли я поверить тебе, если разрешу свободно ходить по всей крепости и выходить за пределы? — Волк наклонил голову и посмотрел на второго «гостя». — А тебе, Кирион?
— Жестокость — это намеренное причинение другим страданий, — начал было Лагортал, который никогда не давал определений жестокости, и приостановился.
— Воин, охотник, даже целитель в какой-то мере причиняет другим страдания, но это не жестокость, — заметил Кирион.
— Сверх необходимого. Воин защищает своих, целитель оказывает помощь, но причинять страдания из мести — это жестоко. Тем более — ради удовольствия или желания подчинить… Эльфы так не поступают, а ты — часто: даже в гости приглашаешь с помощью пыток. Недаром тебя называют Гортхауром… Ты говоришь, что я обвиняю тебя, рисую чудовищем, но это имя дали тебе давно. И ты, сколько я знаю, принял его. А отчего ты обвиняешь всех эльфов в обмане? Если я дам слово, я буду до последнего за него держаться. Но я не дам тебе такого обещания.
— И я, — тихо подтвердил Кирион.
Волк слушал определение эльфов и вначале приподнял голову, прищурив глаза, потом одобрительно кивнул, но, дослушав до конца, поднял бровь.
— Я отвечу, что моя слава преувеличенна, — кивнул головой Волк. — Я никогда не жесток без нужды. Более того, я нахожу жестокость, по отношению к наделённым развитым умом, куда менее эффективной. Вы сказали мне свои мысли о жестокости, но ты, Лагортал, не хочешь услышать мой ответ? Или я не правильно истолковал твое желание немедленно уйти?
— Нет, — отозвался нолдо, в голосе которого слышалась усталость. Хотя он и получил отдых после пытки, которой был подвергнут будучи раненым, но силы его не восстановились полностью. — Я готов услышать твой ответ, но я утомлён.
Пожалуй, не только телесно — разговоры с Сауроном, несмотря на внешнюю его учтивость и даже искренний интерес к собеседнику, отнимали силы. И впервые Лагортал задался вопросом — а чем обернётся этот искренний интерес слуги Моринготто?
Волк поморщился:
— Готов выслушать, и хочу узнать твой ответ, это разные вещи, не находишь? Я не милости у тебя пришел просить, и если ты хочешь говорить лишь сам, то я не собираюсь тратить свое время и навязываться тебе, — глаза умаиа блеснули холодом, но Маирон взял себя в руки. — И ты так и не попросил о помощи, сколько я не спрашивал, но ты получишь ее. Когда ты вернёшься в комнату, тебя посетит мой целитель.
Кирион сжал зубы, и Лагортал чуть дёрнул плечом.
— Не думаешь же ты, что мне в радость эта беседа? Ты, не я, желал её; как ты принудил меня, знаем мы оба, — их же Саурон пытался убедить, что он вовсе не жесток…
Волк мысленно щёлкнул зубами и оскалился. Да, выходило, что эльф его поймал на слове, но не так должно было быть.
— Я исходил из того, что ты из нолдор*, мудрых, и стало быть, разговор тебе интересен. Тем более, что ты упустил другие аспекты жестокости, присущие твоему народу и воспеваемые в нем, — но это было еще не все, и Маирон продолжил. — Ты согласился прийти не по доброй воле, это правда. Но ты сказал, что придешь и будешь вести себя как гость. Однако, вместо того, что обещал, ты выказываешь мне свое негодование. Так ты держишься своих слов? А я своих держусь и воздаю еще и сверху, так справедливы ли слухи, что обо мне ходят? Или это больше похоже на рассказ того, кто злится на себя самого, а винить выбирает меня?
Лагортал опустил голову, стараясь сдержаться после того, что он узнал о Ламмионе и Нэльдоре…
— В самом начале я недаром спросил — что для тебя входит в обязанности гостя и хозяина? Потому что мы можем понимать их не одинаково: как и оказалось ныне. Ты говоришь — я веду себя не так, как подобает в гостях. Чем же? Тем, что сказал — «мне это не в радость, и ты нас принудил к этому»? Эти слова правдивы и вежливы, и… негодование выказывают не так. А обычая притворяться, будучи в гостях, или говорить одно лишь приятное у нас нет. Зато приглашать в гости подобным образом против всех обычаев. И это не единственное, что мы понимаем не одинаково — скажем, твои представления о вине для меня являются более чем странными, — безумными и искажёнными, если бы он мог сказать прямо.
Волк только хмыкнул. Этот эльф не интересовался знанием. И ставил себе выше Маирона. И при том начинал то ли злиться, то ли бояться, балансируя на грани — интересно, куда он с этой грани сорвется? Или сможет взять себя в руки, устоять?
— Я ответил тебе, Лагортал, что буду доволен, если мы будем беседовать. А ты уклоняешься от беседы. Ты сказал свое мнение и ответил, что плевать хотел на мое. Ты начинаешь огорчать меня, эльф. Мы оба скованы нашей враждой, но даже враждовать можно по-разному. Я проявляю к тебе милость и благородство, удивительное для Севера, но ты не видишь этого, и для тебя это само собой разумеющееся, и тебе всего мало. Ты ставишь мне в вину, что я заставил тебя сменить подвал и мучения на удобные комнаты и доброе отношение; ты ставишь мне в вину, что вместо допросов вам двоим досталась беседа. Ты не видишь милости в том, что ради тебя я согласился не только не трогать Кириона, но и остановил все допросы, дал сверх нашего уговора, чтобы вам было удобнее сидеть со мной. Ты наговорил мне дерзостей, за которые другие бы давно жестоко расплачивались, но я не выказал гнева, и ты тоже считаешь, что ничто особенное ради тебя не сделано. Но — не испытывай мое терпение вечно, эльф. Я избавил вас всех от пыток, но если ты хочешь вместо благодарности ставить мне это в вину, я могу вернуть все, как было. Ты будешь сидеть на троне, а все твои спутники пройдут перед тобой. Узнаем, кто из них сколько может вынести.
Ужин подходил к концу. А за окном всё сильнее разыгрывалась буря.
Лагортал и Кирион побледнели и стиснули руки, выслушивая Саурона. Он представлял свои действия, своё принуждение к гостям через пытку Кириона как «милость и благородство»… А то, что нолдо беседовал с Сауроном, так вежливо и сдержанно, как мог, и за всё винил себя — было для того только поводом для обвинений и угроз. «Кирион», — думал нолдо, дрожа от сдерживаемого гнева. — «И остальные…» Угроза была поистине страшной. Лагортал не мог взять и согласиться с Сауроном, даже ради Кириона. И не мог смолчать, это было «нарушением условий».
— Я отвечал тебе, и отвечал долго, и сидел за одним столом, и принимал от тебя пищу. Вначале ты сказал, что этого будет довольно. Теперь же требуешь большего — хотя сам отказался вначале назвать точные условия. Отчего, тебе лучше знать. Я и сейчас не знаю, чего ты желал от меня. Я не сообщал тебе всего, что о тебе думаю. Если бы стал притворно хвалить твою милость и благородство, то я точно стал бы много хуже себя; ты, кажется, не этого желал? А искренне счесть тебя благородным и милостивым… — эльф резко мотнул головой. — Я не сужу о достоинствах по меркам Севера или того, что я знаю о Севере. И если ты считаешь одним из условий искреннее почтение и благодарность, это условие невыполнимо.
Это было самым сдержанным и любезным, что Лагортал мог сказать сейчас захватчику и палачу.
Волк почувствовал, как защекотало от удовольствия загривок, глядя на то, какой эффект произвели на эльфов его слова — всего лишь слова, легкая угроза. И это приятное щекотание и холодок несколько остудили умаиа, его жажду крови и криков, что начала подниматься из-за этого упрямца и его последних препирательств. И это было хорошо, было уместно. Лагортал… он был отважен, но страх за других сковал его и заставил судорогу сдерживаемого гнева пройти по всему телу. Как же… будет с ним интересно, когда они все же спустятся в подземелье. Но на пока стоило сдержаться.
— Ты прав, Лагортал, — согласился Волк, кивнув, и оставил свой гнев. — Я был слеп так же, как и ты. Я не подумал о том, каких сил для тебя, гордого, благородного, отважного и стойкого, стоит прийти ко мне, сидеть и говорить, вместо того, чтобы броситься на меня…
Умаиа задумался и замолчал на какое-то время.
— Нет… Я не жду от тебя почтения, вовсе нет… Но надеюсь все же, что мы сможем говорить друг с другом. Я вижу в тебе Свет, Лагортал. Свет, который крайне редко виден в ком-либо из твоих родичей. И ради того Света, что есть в тебе, я готов тебя оберегать. Не оставляй меня без этого Света, не прекращай бесед со мной. Надеюсь, я не многого прошу у тебя?
Сейчас, как и вчера, в начале встречи, Лагортал ждал, что Саурон ищет повода покарать его, и, конечно же, найдёт его. Но ответ его был совершенно неожиданным. Лагортал был ошеломлён и растерян, так что не сразу нашёлся с ответом. Ему на краткое время показалось, с ним сейчас говорил не наместник Моринготто, не господин орков и волколаков, а именно аину, некогда светлый — и жаждущий Света до сих пор, не знающий, как выбраться из им же раскинутой паутины после всего, что натворил… Если бы Саурон изменился, как много зла было бы предотвращено!
Умаиа выпрямился за столом, показывая, что ужин окончен.
— Идите отдыхать теперь. Как только целитель закончит с твоими друзьями, он придет к тебе, Лагортал. Уверен, ты не хотел бы иной последовательности.
— Ты прав, не хотел бы, — ответил нолдо, словно приходя в себя. Не его разговорам исправлять падших аинур… Умайа говорил, что редко видел Свет в других эльдар — но видел же! А что он, Лагортал, мог и должен был ответить на такую просьбу?
— Ты говоришь — не оставлять тебя без Света, — голос его звучал искренне и твёрдо. — Но для этого нужно, чтобы ты и сам принял его, не отворачивался, а шёл к нему шаг за шагом. Отпусти пленных — без хитростей, без условий, просто… ради Света, и ты не останешься без него.
Пожалуй, впервые в жизни Волку достался Светлый пленник так, что не надо его делить ни с кем иным. Ни с Властелином, который ненавидел подобных пленных и спешил растоптать и уничтожить, если они попадали в его поле зрения; ни с другими умаиар, которые не понимали ценности таких пленных и просто допрашивали их на равных с другими, не ведая, что они творят… И вот теперь, впервые, этот поистине ценный и редкий пленник полностью принадлежит ему, Волку. Тонкая и теплая улыбка скользнула по губам умаиа. Лагортал получил разрешение идти, но не двинулся с места — и это тоже было хорошо. Даже если эльф найдет в себе мудрости отказать, он все равно уже задет и пойман мыслью, он начинает понимать, что их отношения становятся совсем иными.
— Возможно, возможно, я так и сделаю, — задумчиво отозвался Маирон. — Возможно, что наши разговоры приведут к этому. Но не сейчас. Ты не представляешь, как сильна связь меж мной и Владыкой Севера. К тому же — куда мне идти? Тех из нас, что придут в Валинор, будут убивать еще на подходе, как и обещали гонцу до того, как его самого убить. Все вовсе не так просто, Лагортал.
Лагортал и Кирион переглянулись, с изумлением услышав: «Возможно, возможно…» Саурон… он, в самом деле, желал измениться? Но то, как он вёл себя совсем недавно, только что, когда распространялся о своём благородстве и о том, как Лагортал не ценит его — это мало походило на действия того, кто готов раскаяться и двинуться к Свету. Но…
— Я всё же пойду, раз я могу идти, — произнёс нолдо, но, пожалуй, впервые его голос звучал не до конца уверенно. Эльф желал всё обдумать.
Комментарий к 14. Ужин с Сауроном.
* Квэнта Сильмариллион
** По Серым Анналам гномы сражались на обоих сторонах, особенно в Предначальной Эпохе. А похже, сказали нолдор что подождут кто победит, на ту сторону и встанут.
*** Утраченные Сказания, Том 1.
**** Тулкас и его народ скинули гонца Моринготто со скалы, вопреки запрету Манвэ. Утраченные Сказания, Том 1.
========== 15. Ужин с Темными. ==========
Когда Линаэвэн и Март вошли в зал, все уже собрались к ужину, но еще не сели за стол - ждали беоринга.
- А я думал, что буду последним, - улыбнулся Март.
- Ты и правда последний, - в тон ему отозвался Фуинор и усмехнулся Линаэвн. - Повелитель занят сегодня вечером и не сможет ужинать с нами. Но он передавал всем свой теплый привет и желал доброго вечера.
- Жаль, - вздохнул Март, и все стали рассаживаться.
- Занят? - переспросила эллет. Это было облегчением, но и тревогой. Саурон мог кого-то допрашивать или пытаться подловить… или мог исполнять их пари… - Знаешь ли ты - украшением или чем-то иным?
С одной стороны от Линаэвэн сидел Март, с другой - Фуинор. Напротив были Больдог и еще двое… похоже, что людей. Тэлерэ вздохнула про себя. Всего только день минул, как Больдог, умайа в орочьем обличье, вёл их сюда и издевался над ними. Еще вчера Линаэвэн удивлялась, как низко может пасть тот, кто некогда пел в хоре Аинур. Дева лишь прикрыла глаза на миг в печали от того, как говорил с Больдогом адан, как гордился тем, что служит вместе с ним Ангбанду.
- Нет, не украшением, - отозвался Фуинор. - После того, как ты отказалась быть его гостьей, у Повелителя оказалось свободное время для… других. Кажется, он сейчас говорит с кем-то из твоих товарищей.
Тон и вид умаиа был непринужденным, даже дружелюбным.
- Я видел этого парня, - бросил Больдог, на общем фоне выглядевший грубым. - Он сильный и упорный, думаю, он понравился Повелителю. Разговор у них выйдет долгий.
Орк ухмыльнулся, а Март подумал, что его товарищи куда благороднее эльфов - они могут оценить силу и доблесть противника. Линаэвэн должна это увидеть и понять!
Март не сомневался, что речь об обычном разговоре, а Линаэваэн, услышавшей “сильный и упорный”, представилось, что это мог быть и допрос… Сумеют ли родичи избежать ловушек, Линаэвэн не знала. Но и она сама не сумела, а другие нолдор отряда не были юными, как Нэльдор. Почти все они помнили Аман, а у иных был и опыт плена, тогда как она сейчас не знала, как вести себя: прежний опыт не мог пригодиться. Саурон пытался подловить других, а эти умайар (Больдог и Фуинор), вероятно, попытаются подловить её.
Как и в беседе с Сауроном, дева отвечала не сразу, делая паузы, но не слишком длинные.
- Я горжусь своими товарищами. Я далеко не лучшая в отряде, - сдержанно ответила Линаэвэн. Эта оценка была спокойным признанием достоинства тех нолдор, с которыми она разделила плен. - А что обо мне думает Гортхаур - он говорил вам?
Все собравшиеся за столом были согласны, что Линаэвэн вряд ли лучшая, но вслух об этом говорить было невежливо, а они ведь все были так гостеприимны! Умаиар неприятно задело, что их намеки словно прошли мимо эльдэ, или она не подала вида, что поняла - быть может, в этот самый момент, ее товарища пытают. Поняла и промолчала, но для такой выдержки нужны стальные нервы и воля, что вовсе не делало эльдэ в их глазах лучше, наоборот, заставляло ненавидеть сильнее. Быстрее молнии пронеслось осанвэ меж умаиар, и Больдог пробурчал себе под нос:
- Правду говорят, что у вас кровь холодная, и до других вам дела нет.
- Больдог! - гневно сверкнул глазами Фуинор. - Оставь ее. Не наше дело, как к кому относится Линаэвэн.
Изображая вежливость, повернулся к деве:
- Нет, Повелитель ничего не говорил о тебе. А должен был?
Март пока в разговор не вмешивался. Он хотел было попросить Больдога быть вежливее с эллет, но Фуинор сделал это раньше и куда резче, чем можно было ожидать - как приятно было знать, что могучий Фуинор так заботится о своем друге-человеке и его гостье.
- Мне кажется, у вас не очень много общих интересов, - дипломатично высказался один из молчавших людей. - Если не ошибаюсь, Повелитель о чем-то оживленно общался с Верным Ородрета и с эльфом, пришедшим из Гаваней.
Долхэн. Кирион. Теперь она думала, что знает, кем сейчас занят Саурон.
- У любого из нас с ним практически нет общих интересов, - ответила Линаэвэн человеку и принялась за еду. - Мы говорили долго, и… заключили пари.
Как бы ни переживала эллет, рядом с умайар нужно было сохранять сдержанность и сосредоточенность.
- Пари? - удивился Фуинор. - И о чем?
- О том, что Гортхаур ныне не сможет создать украшение, в котором я не буду чувствовать Тьму и Искажение, которое не будет тягостно для меня, - ответила эллет. - Если ему это, в самом деле, не удастся, он отпустит одного из пленников…
- А если удастся? - полюбопытствовал молчавший до тех пор адан. - Что тогда ты сделаешь для Повелителя?
- Кроме того, что признаю его правоту в этом и приму украшение? Я расскажу Гортхауру о южных пределах Нарготронда, - ответила Линаэвэн и обернулась к Марту. - Мне жаль, что я не сказала тебе раньше об этом споре; наверное, для тебя будет доброй вестью любой его исход.
Новость о том, что Линаэвэн выдаст свои границы, если проиграет спор, заставила всех за столом замереть и переглянуться. Больдог присвистнул:
- Неплохо… Чем выбивать правду из пленников, лучше с ними пари заключать.
- Кхм, - кашлянул Март, не зная что и сказать. - Да, ничего страшного, - выдавил он из себя невпопад.
Видя реакцию остальных, Линаэвэн не выдержала, на миг закрыла лицо руками. Она согласилась на что-то недопустимое! Даже Март понимал это. Что ж, она, в самом деле, была достойна и смеха, и осуждения.
- Так это… действительно важно? - дева полагала, что границы Саурон, если пошлёт войска, и так увидит… Потом вновь отвела руки. - Он сказал, что просит ничтожного взамен на возможность отпустить одного из пленников.
Линаэвэн взяла себя в руки - она была среди врагов, нельзя показывать слабость… и, по крайней мере, она узнала нечто важное для себя. - Всё же я почти уверена, что выиграю.
Дева так мило и наивно удивлялась, важно ли то, что она обещала, а потом начала винить Повелителя: мол, я же не виновата, это он меня обманул! Март не выдержал и отвернулся. Ему было стыдно за свою “гостью”.
- Никто из нас не знает, о чем с тобой говорил Повелитель, - проронил молчаливый беоринг. О том, кто победит в споре, он даже говорить не стал. Волк не заключает пари, если не знает, что выиграет.
- А какие интересы у тебя с Повелителем общие? - поинтересовался первый человек.
Этот вопрос был неожиданным, тэлерэ ненадолго задумалась.
- Возможно, песни - ведь он аину, - и вновь обдавало горечью от всего, на что Линаэвэн согласилась здесь; она не могла говорить себе то же, что говорила вчера, что она только берёт часть и так принадлежавшего ей. Не только. Сидит за одним столом с умайар, готовит для них…
- А отчего вы сейчас решили, что я холодно отношусь к другим? - возможно, враги выскажут прямо - что понимали под “долгим разговором”. А возможно, легко найдутся с тем, как ответить… Впрочем, если они и скажут прямо о пытке, Марта это может даже не обеспокоить…
- Я бы искал любую возможность помочь своим товарищам, - ответил Март. - А ты о них даже ничего не спрашиваешь. Но это особенность твоего народа, не твоя личная вина, мы все понимаем это.
Слушая Марта, Линаэвэн не столько была оскорблена за свой народ - беоринг был околдован и заморочен и повторял речи Тёмных, быть может, даже слова орков, - сколько спрашивала себя: неужели адан и встречу их на кухне уже не помнит?
- Это может быть особенностью народа орков, но эльфов - нет, - терпеливо ответила Линаэвэн. - Всё, на что я здесь соглашалась, было… ради других, не меня самой. И твой Повелитель недаром за действия одного наказывает или, напротив, выводит из темницы других: он знает, насколько это важно для нас. Спросить же об участи товарищей… конечно, я желала бы того. Но ответите ли вы на вопрос о них?
Тэлерэ полагала, что ей не откажут в ответе прямо, но - либо потребуют чего-то взамен, либо ответят уклончиво.
Март не удивился, когда дева, чтобы обелить себя, стала обвинять своих врагов: “мы так не делаем, это они так делают” - известная песня, так жемальчишки себе ведут: “это не я обзывался, это он обзывался”. А все же от такай красивой женщины эти слова было слышать грустно. Но Март знал, что Линаэвэн врет и в другом: ни на что она ради своих товарищей не соглашалась. Не она, а ее молодой друг принял приглашение о гостях, а сама Линаэвэн собиралась вернуться в камеру, но очень боялась, что там ее будут “мучить” (да, она постоянно повторяла это слово), и выбрала остаться с Мартом, который обещал ее защитить, выбрала только ради себя. А теперь она спокойно ест и пьет, и не думает о том, что может получить “награду” через себя для них. Но адан обещал ей защиту. И потому Март промолчал, не сказав вслух ни одного обличающего слова. И вместо этого произнес другое:
- Быть может, ты предпочла бы говорить о более приятных вещах?
Но Фуинор фыркнул и тоже ответил:
- Одни бывают щедры на похвалу, а ты, Линаэвэн, на обвинения. Ты не поинтересовалась, а, оказывается, это потому, что плохи мы. Вот так, Март, эльфы и создают свои сказочки о жестокой Тьме. “Наверное, мне не ответят… так я, на всякий случай, и не спрошу! О! Вы видите какие эти Темные жестокие, бессердечные и злые?!”
Больдог прыснул в кулак.
- У нас, знаешь ли, есть дела помимо того, чтобы узнавать, что да как там с твоими товарищами. Но, специально для тебя, я схожу после ужина и все узнаю. Впрочем, Повелитель сказал, что пленных не тронут, пока у него есть гости, и, если у него нет больше гостей, то, думаю, пленников допрашивает. Что время-то терять!
- Я видел стражу в коридоре, - качнул головой Март. - Видимо, кто-то все же в гостях.
- А стража была у двери? - поинтересовался Фуинор.
- Нет, в конце коридора, - ответил Март.
- Значит, в гостях кто-то, кому Повелитель склонен доверять, - поднял бровь умаиа. - Надо же, похоже среди пленников нашлись воистину достойные.
- Ну, так мне узнавать, нет? - буркнул грубоватый Больдог.
Эллет выслушала насмешки - больше того, вслушивалась в них, потому что речь шла о её товарищах, о том, что с ними. Она знала, что Тёмные едва ли скажут правду, и всё же… Некоторое время она боролась с собой, побледнев от напряжения. “Нет” - и она ничего не узнает. “Да” - означает самой послать к ним умайа, палача…
- Да, если при этом ты не причинишь им боли или вреда, - наконец ответила эллет: ничего лучшего она придумать не могла. Она ожидала новых насмешек, но, пожалуй, так было проще: когда смеялись открыто, а не пытались подловить. Но дева обратила внимание, что Март, несмотря на свои убеждения, не поддержал издевки, а предложил сменить тему, и обернулась к нему. - И я благодарю тебя, Март, за поддержку. Я и разговор начала неверно… - …Потому что была взволнована словами умайа и стала спрашивать о том, чем ныне занят Саурон.
- Кто ж мне позволит им боль и зло чинить? Да и мне самому это зачем? Странное у тебя о нас мнение.
- Все меряют по себе, - заметил первым адан.
Уличи она сейчас Больдога во лжи, напомни, как он гнал её кнутом вместе с другими, как не давал никому из пленных есть и отдыхать, о провокации и боли, причинённой Ламмиону - эдайн просто не поверят её словам, если услышат их, а умайар найдут, что сказать. Лучше было ответить об эльдар…
- Ни я и никто из эльдар никогда не применяет пыток, это для нас… ужасно; и я уверена, что никто из вас никогда не мог встретиться с подобным среди эльфов, хотя у иных из вас большой опыт. И… каким бы странным ни было моё мнение, я хотела бы услышать прямой ответ, Больдог. Ты - не причинишь?
- Ты дева, не воин, ты мало что знаешь о грязной стороне войны, - хрипло ответил орк. - И ты не знаешь о страшных пытках, которые ваши устраивают для нашего брата. Но меня ты можешь не бояться, я узнаю о твоих товарищах и расскажу тебе.
О да, он расскажет. Но только тогда, когда рядом не окажется Марта. Ему некоторые вещи знать не стоит.
Линаэвэн вздохнула. Непонятно было, зачем эдайн вообще говорят с ней, если не верят ни единому её слову. Когда же Больдог заговорил, она поняла, от кого ещё Март перенял эту позицию и эти слова.
- Я дева, не воин - но я знаю о природе эльдар. Твоим словам я не верю, как и вы не верите моим, но это легко разрешить. Ты утверждаешь, что ты как воин, знаешь о страшных пытках, которые применяют эльдар? Просто дай обещание, что эти твои слова правда, - люди могли бы и пообещать, искренне веря в то, что им рассказали; но умайа не наивен и не заморочен другими, а сам сеет ложь.
После того как Линаэвэн обратилась к Больдогу, за столом повисла тяжелая пауза.
- Мне своими глазами доводилось видеть, во что превращали эльфы захваченных парней, - медленно и жестко ответил орк.
Март и Эвэг опустили взгляд, немногословный Ханор молча положил руку на плечо орка и сжал губы, Фуинор молча ворошил еду в своей тарелке. Аппетит у всех, похоже, пропал окончательно, но Ханор тряхнул головой и первый продолжил есть, ибо нужно.
Линаэвэн покачала головой. Умайа сумел ответить на прямой вопрос так, что “подтвердил” для людей свою правоту. Они не поймут и не признают, что обещания Больдог не дал, а чёткую фразу о страшных пытках он заменил на расплывчатое: “видел, во что превращали”… Убитые стрелами или мечами - это тоже “во что превращали”.
- Ты, небось, ненавидишь нас? - спросил Больдог.
- Должно быть, вы не поверите, но - нет. Осуждаю, не доверяю, могу прийти в гнев из-за некоего действия и так далее, но ненависти к тёмным маиар не питаю. Эдайн скорее сочувствую: за что бы мне их ненавидеть?
- Почему же мы тебе не поверим, - возразил Фуинор. - Я рад, что ты так относишься к умаиар, оркам, людям, потому что мы относимся к вам точно так же. И, значит, не все еще потеряно, и мы можем не только убивать друг друга, но и разговаривать, и жить в мире.
Фуинор усмехался про себя - Линаэвэн в любом случае послужит Тьме, не информацией, так своими словами, тем, что еще больше убедит Марта и навсегда отдаст его душу Мэлькору.
Линаэвэн размышляла о другом. Жить в мире с тем же Больдогом - возможно ли это было? Ведь Тьма и Тёмные не будут жить в мире со Светом, хотя люди могли считать это возможным… Но Линаэвэн не ответила сразу - вначале вернулась к еде, обдумывая ответ. “Да, если он раскается”, - поняла она. Оглядела умайар и попыталась представить себе, какими они могли быть до падения.
- Да, если бы вы отказались от войны, разрушения и порабощения, хранили и украшали Арду, мы могли бы жить в мире, - подтвердила она. - В конце концов, в каждом есть Свет, и он не может быть уничтожен.
- Не мы начали эту войну, - заметил Фуинор. - И мы с радостью сложим оружие, как только нам не нужно будет защищаться. Но, боюсь, ты будешь говорить о мире, в котором наш дом разрушен, а мы подчиняемся Валар. Нашу свободу можно забрать у нас лишь силой, - и все собравшиеся за столом Темные согласно кивнули.
- Итак, вы говорите, что только защищаете себя, свой дом и свою свободу, - Линаэвэн было горько видеть эдайн из тех, кого называли Друзьями эльфов, и чьи родичи были убиты и страдали в плену Тёмных, а сами они соглашались со справедливостью слов Темных… - Верно ли я понимаю, что вы хотели бы жить подобно Элу Тинголу, Государю Дориата? Не позволяя другим приходить в ваши пределы - скажем, на Дор-Даэдэлот - разрушать, нападать, действовать в них против вашей воли. И вы готовы не вторгаться в чужие пределы, не вмешиваться в чужие дела, не покушаться на чужую свободу, только сообщать, чего вы хотите от других, а исполнят они или нет… это уже их дело, свободу нельзя нарушать силой или угрозой…
- Мы не хотим быть, как Дориат, - возразил Фуинор. - Мы не хотим закрываться от мира, мы рады жить в мире с соседями, учить и помогать. Мы не хотим крови, мы готовы протянуть навстречу пустые ладони, даже если в очередной раз поплатимся за доверчивость.
Линаэвэн не нашла, что ответить, и снова повисла пауза.
- Часть из вас знает, что моё имя - Линаэвэн. Я же не знаю ваших имён, кроме имени Марта и Больдога.
Все представились: Фуинор, и люди, Эвэг и Ханор.
- Ну, - заметил Эвэг, - если нам предстоит теперь часто встречаться, то надо знакомиться ближе.
- Чем ты будешь заниматься в крепости? - поинтересовался Фуинор.
- Помогать Марту готовить пищу… - она даже не знала, что будет делать завтра. Она металась, волновалась, колебалась, подобно водам озера. И думала ныне, поднося к губам вино: “Если бы я стояла на одном, то… с одной стороны, это могло быть ошибкой, но с другой, хоть чего-то достигла бы. Если бы решила молчать во что бы то ни стало, ничего бы не выдала. Если бы последовательно решила соглашаться на всё, что может облегчить участь товарищей, кроме совсем неприемлемого - облегчила бы их участь. А так - не достигаю ничего: и о Нарготронде что-то выдала, и где-то товарищам могла помочь и не помогла, и с Мартом тоже, и прислуживать стала… Но если бы я смолчала, оставила бы Нэльдора наедине с Сауроном; если бы отказалась сейчас готовить и идти в гости - отказалась бы от любой возможности помочь Марту и оставила бы без пищи своих товарищей…”
А Март всё это время пытался уложить у себя в голове мысль: Линаэвэн знала, что пока у Повелителя есть гости, ее друзей никто не тронет, и, зная это, не стала защищать своих товарищей, отказалась быть гостьей Повелителя, но при этом стала гостьей Марта. То есть отдала своих товарищей на допрос, а сама спряталась…
- Надеюсь, ты нас не отравишь, - попробовал пошутить Эвэг, зная, что отравить его было бы очень непросто. - А еще, надеюсь, мы узнаем друг друга лучше и подружимся. Скажи, тебе всего хватает? Быть может, что-то нужно?
- Конечно же, не отравлю, - с печалью ответила эльдэ, - и буду стараться, чтобы приготовленное было вкусным и красивым… Лично мне, кроме свободы, коей мне здесь не получить, нужно немного. В ваших ли силах помочь одному из моих товарищей, я не знаю; верно, вы и не видите их?
- Чем ты хочешь, чтобы мы помогли одному из твоих товарищей? - спросил Фуинор.
- Мы сделаем все из возможного, - согласился с ним Март. “И тогда Линаэвэн увидит нас, поймет, что ошибалась.”
- Я не знаю, что с ними сейчас, и в чём они нуждаются. Но когда мы пришли сюда, многие были ранены. Можете ли вы помочь одному из них?
- Все пленные получают уход и лечение, - возразил Эвэг. - Попроси о другом.
- Я пока не знаю, в каком они состоянии и что терпят. Знаю только то, что они в подземельях, и что есть те, кого… наказали за других, мне принесли залитую кровью рубаху, - сейчас она не обвиняла и даже думала не о том, а только мысленно видела это. И знала, что никто не избавлен от этой опасности. - Если и их вылечили, тогда я прошу, если это возможно, о защите одного из моих товарищей от наказаний - чтобы его более не наказывали за других ни болью, ни лишением пищи, ни иным образом.
А вот о рубахе пленница заговорила некстати. Март в изумлении выпрямился и недоуменно переводил взгляд с Линаэвэн на Фуинора. Делать нечего, кому-то нужно было исправлять положение. Больдог поерзали и нехотя пробурчал:
- Повелитель пригласил их в гости, а Линаэвэн и ее приятель, уже мытые, в новое переодетые, вдруг решилил напасть. Ну, голуга-то я приласкал, а этой говорю - проси, мол, у Повелителя прощения, что так его подло обманула. А она и ухом не ведет. Ну, что мне было делать? Не бить же девку? Вот я и выпорол одного из ее дружков, а ей его рубаху драную принес, чтоб, мол, впредь себя вела нормально. Да и крови-то там совсем ничего было…
За столом повисло молчание. Орк был груб, как уж за ними велось, но и в его словах и действиях был резон, а не бессмысленная жестокость, как хотела то показать Линаэвэн.
- И что? - спросил Ханор. - Помог урок?
- Да уж, больше не бросались… - проворчал Больдог.
- Мы не можем обещать тебе, что кто-либо из твоих товарищей не будет наказан за тебя, - наконец ответил Фуинор. - Не мы занимаемся пленниками, не мы решаем их судьбу. Но если ты не будешь обманывать и поступать подло, то тебе и не будет нужды опасаться за них.
Все это время Линаэвэн держала себя в руках, несмотря на волнение; но после реплик Тёмных стиснула руки - подлой обманщицей объявили не только её, но и Ламмиона… Подло обманули. Крови было совсем ничего. Один был оклеветан, а страдания другого преуменьшены.
- Если бы ты говорил только обо мне, Больдог, разумным было бы ответить иначе, но это касается и Ламмиона. И потому скажу: в твоих словах есть неправда, и я готова подтвердить это с клятвою… Вся рубаха была пропитана кровью - это называется “совсем ничего”? Иное ты высказал так, что не знающие могут подумать, будто бы Ламмион и я вначале передали Гортхауру, что согласны идти в гости; ни в какой форме мы не говорили этого. И Ламмион никакой не “подлый обманщик”, - дева глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. - Кроме того, мы были безоружны, и ни один из нас не нанёс удара, мы только ринулись бежать вперёд. А о себе скажу, что вы видите меня и видите Больдога, и, верно, лучше меня знаете о его силе. Я-то только однажды увидела, что он способен одним взмахом руки причинить такую боль, что эльф застынет посреди движения, и после с трудом будет идти… И безоружная дева могла бы так навредить Больдогу, что это заслуживает того, чтобы на одном из моих друзей живого места не оставили? Если бы некто много слабее вас, скажем, израненный старик из вашего народа, побежал на вас и даже не мог нанести удара, вы сочли бы справедливым преподать ему такой урок?
- Оставь свои клятвы при себе, твои слова не много стоят. Не ты ли говорила Повелителю, что больше не зовешься Линаэвэн, а потом снова так представилась. Что до рубашки - да, она была в крови, но ты помнишь, сколько времени прошло, прежде чем ее тебе принесли? Раны, и правда, были слабые, и пришлось долго ждать, пока ткань от них пропиталась кровью.
Хотя, на самом деле, время ушло на глумление над пленниками перед кнутом, но зачем говорить правду? Больдог едва не рычал от досады: да, удалось отбить и эти обвинения, но пришлось потратить слова об имени, хотя они были заготовлены про запас.
- А обещаний быть гостями вы не давали, нет, - подхватил эстафету Фуинор, видя, что надо помогать Больдогу. - Просто вы ни слова не сказали против и с удовольствием приняли тот отдых, что вам предложили. Зачем обещать, когда можно просто пользоваться, о дева благородного народа!
- И откуда я знаю, что вы там удумали - напасть или просто бежать вперед. Вы дернулись в сторону парней, парни среагировали на угрозу. Да что ты мне вообще сочиняешь, - разозлился орк, - кто поверит, что вы просто бросились вперёд? Что за глупость - просто решить побегать по замку врага? Нет, ты верно говоришь, что были вы без оружия, вот и решили захватить его, застав нас врасплох.
Март сидел с бледным лицом - его крайне расстроило все, что он услышал. И ведь как легко и плавно она врёт! Не будь рядом товарищей, он мог бы придти в смятение, быть может, даже отчасти поверить ей, начать сомневаться в Больдоге. С замиранием сердца Март слушал, как же слова Линаэвэн опровергнут дальше.
- Взмах руки, и Ламмион с трудом шел? - переспросил суровый и молчаливый Ханор. - Прости, но твой товарищ слабак. Я дрался с Больдогом врукопашную на тренировках, у него тяжёлая рука, но не настолько, чтобы потом едва идти.
- Живого места не оставили, - возмутился Больдог. - Ты же не видела пленника, почем знаешь, зачем о нас так говоришь?
А Март вспомнил, как Линаэвэн, узнав о смерти жены старосты, сразу приписала это убийство оркам, и совсем погрустнел. А Больдог продолжал:
- Наказали не за вред, что вы причинили, а за вероломство. И я тебе о том ещё тогда прямым текстом сказал.
- Ты прав, сказав об имени, - признала тэлерэ, выслушав Больдога и Фуинора и сдерживая себя. Она не должна была называться прежним именем здесь после того, как решила сменить его. Но к новому имени нужно было хоть немного приучиться; и были многие волнения, и неожиданность, и Март - она говорила с ним так, как не стала бы говорить с умайар… - Я не знала заранее, с чем могу столкнуться здесь, скажем, не думала, что могу познакомиться с кем-то, кроме врагов… Но какое отношение это имеет к клятвам, которые нельзя нарушать безнаказанно, ибо таковы законы мира? Что на моём товарище живого места не оставили, я подумала по тому, сколько было крови. Но я готова поверить твоему объяснению: ты нанёс слабые раны, а после нарочно ждал, пока ткань пропитается кровью. Чтобы создать для меня и Ламмиона видимость жестокого истязания. Облегчение, что мой товарищ страдал меньше, как вы представили; но после твоего признания - согласись, и у меня есть причина не верить твоим словам. И не одна, если ты почитаешь молчание знаком согласия. Ведь ты промолчал, когда я спросила - что говорил обо мне ваш повелитель, и Фуинор ответил “Ничего”; а теперь оказалось: ты знаешь, что я сказала ему об имени.
- Твои слова об имени имеют то же отношение к клятвам, что и молчание Больдога, - возразил Эвэг. - Они показывают, что тебе нельзя верить, и что твои слова и обещания ничего не стоят.
- И на меня ты зря наговариваешь, - поддержал Больдог. - Повелитель лишь назвал твое имя, прося привести. Сначала сказал “Линаэвэн”, а потом оговорился, что ты так больше не зовешься. Прости, но ты не слишком-то интересна, чтобы о тебе рассказывать.
Март обхватил голову руками и сидел, опершись о стол. О еде ему думать больше не хотелось.
Линаэвэн вновь сжала губы, и её обдало страхом: возможно, и после этого ужина за неё накажут товарища, и представят это Марту, Ханору, Эвэгу как справедливое… Затем, собравшись, продолжила:
- Конечно, мы не просто желали побегать по замку… Вы цените свою свободу так, что даже возможная угроза оправдывает войны, а мы её уже лишены. Попробуйте поставить себя на наше место, - она вновь обращалась в основном к эдайн. - Вас схватили по дороге, убив часть товарищей, связали и несколько дней гнали кнутами в захваченную вашим врагом крепость. Разве для вас не будет естественным желание вновь обрести свободу? И разве вы станете предупреждать о желании бежать тюремщиков, а не постараетесь выбрать удобный и неожиданный момент? Мы ни словом, ни кивком не соглашались идти в гости - но нас только что развязали и дали немного отдохнуть, набраться сил; и когда нас повели дальше, бросились вперёд. Это и есть то самое подлое вероломство? - собственно, она поддержала Ламмиона, но должна была и говорить за него… - И извини меня, Ханор, но кто же сражается на тренировках в полную силу, как с врагом? Больдог много сильнее, чем выглядит…
Ханор лишь пожал плечами:
- Проще говорить, что враг слишком сильный, чем признавать, что товарищ просто слабый.
Линаэвэн словно задалась целью вывести сегодня Больдога на чистую воду, что было, в целом, ожидаемо от эльфов, но от этой девы никто проблем уже не ждал, и потому сейчас все, включая Фуинора, с осуждением посмотрели на Больдога, услышав, как он гнал пленников кнутом.
- А что мне еще было делать? - ощетинился орк. - Да, мы простые и грубые вояки, и с голугами у нас ни привычки, ни повода миндальничать нет. Вы думаете, их взяли в плен и все? Да ни варга. Всю дорогу голуги старались то сбежать, то убить кого из нас; ни днём, ни ночью мы с ними не могли рядом быть в безопасности, и даже спать приходилось в полглаза. Потому мы обычно и гоним голугов без сна и отдыха, чтобы они измотались и меньше зла могли причинить нам. Это порода такая, нельзя с ними по-другому. И видите - как только они отдышались в крепости, так снова за свое - опять пытались бежать от охраны, а дальше что? Завладели бы оружием и напали бы на нас. Нельзя им доверять, ошибается Повелитель. Говоришь, Линаэвэн, вы не давали согласия? Да неужто? Когда вас позвали в гости, тебя что, пришлось волочь силой? Ниче подобного. Повелитель сделал приглашающий жест, и ты пошла. Ты согласилась, не сказала “нет, я остаюсь”, не выбрала быть среди своих, а добровольно пошла к ванне, отдыху и ужину, зная, что остальных бросят в тюрьму.
Март был опечаленным. Хотя Больдог и был прав, все равно было грустно от того, что он был вынужден делать.
- Я пошла. Зная, что остальных бросят в тюрьму, - повторила тэлерэ слова умаиа. - Это моя вина, хотя и не перед вами. Ты прав, мне следовало ответить “нет” и сопротивляться, пока меня не поволокут силой.
Линаэвэн не слишком верила в то, что Саурон мог заговорить о ней с Больдогом, назвать её имя и ничего более, да ещё вначале ошибиться с тем, какое имя называть. Зато не могла не ответить на новую ложь - будто бы нолдор всю дорогу пытались убить орков. Пожалуй, им сделало бы честь, будь все так, но сейчас этот рассказ был рассчитанной на эдайн клеветой, объяснением, почему жестокость была совершенно необходима. Дева не прерывала Больдога, слушала, чуть опустив голову, и, хотя была задета последними его словами - прежде ответила на иное. Не оправдать себя было её целью; в этом стоило держаться ранее принятого: увидеть в обвинениях Тёмных призыв и разобраться, хочет ли она следовать этому призыву.
- Итак, - начала Линаэвэн, - ты утверждаешь, что вас, вооружённых и с гаурами, всю дорогу пытались убить обезоруженные и крепко связанные нолдор. Ещё, если я верно поняла, ты утверждаешь, что если бы меня не хлестали бичом всякий раз, как я отставала, или если бы давали по пути спать и есть - я непременно захватила бы оружие и кого-нибудь из вас убила. И также при попытке бежать - я, не воин, завладела бы оружием и успешно напала на вас. Если твои слова не просто отговорка, и ты, в самом деле, верил и опасался, что так бы случилось… извини, но ты трус. А ещё, чтобы не оказалось, что у твоих действий снова есть странное для меня объяснение, и я вновь на тебя наговариваю… для чего ты выжидал, пока ткань пропитается кровью? Когда вы вели нас в гости, оружия не было видно, значит, оно было скрыто под одеждой - зачем? Или его, в самом деле, не было - тогда как, ты думаешь, мы могли бы захватить его, застав вас врасплох?
Затем она провела рукой по волосам. Умаиар будут обвинять её и, возможно, потешаться от того, что она признает свою вину и свою слабостью. Но если не ответить, то эдайн утвердятся во внушённом им мнении об эльфах, если не ухудшат его.
Больдог лишь фыркнул.
- Я утверждаю, что большинство голугов бешеные, и стоит им увидеть малейший шанс, как постараются ближайшему орку башку отвернуть, и пусть им после этого все кости пересчитают, они же дурные, им главное чужую глотку перегрызть. А ты нет, - орк отмахнулся, - ты не помеха, не воин, но кто тебе помешает помочь своим дружкам? Кто-то же помог тому паршивцу руки развязать, когда он в речку сиганул - уж не ты ли?
На остальное Болдог просто отвечать не стал.
- Нет, не я, - сдержанно ответила эллет, знавшая, что ему сумел помочь Таврон. - Только “все нолдор бешеные, поэтому мы всю дорогу ждали нападения, если они освободятся” и “нолдор всю дорогу пытались нас убить” - разные вещи, не находишь? Те, кто не был с тобой рядом, по твоим словам, думают, что у вас выхватывали оружие, хватали за горло или нападали иначе, по-настоящему нападали, а на деле это только “если бы, то они бы”.
То, что Больдог просто не ответил на неудобные вопросы, не было неожиданным. То, что на признание вины никто не ответит, тоже. Ведь Темные хотели, чтобы она и дальше оставалась в гостях. Заметит ли это Март, задумается ли? Он мог видеть, как умайар обманывают и притворяются, уже из их слов… или не заметить ничего.
- Ой, да ладно, - отмахнулся орк. - Козу держат в загородке и говорят, что она норовит сожрать, что увидит, но не потому, что у нее есть шанс сожрать, а потому что и так всем ее повадки известны. Не надо для этого ее пускать к себе в дом. Так и я прекрасно знаю, чего голуги хотят и ждут, и никто из моих парней не расслабляется рядом с такими.
- Это непростая служба, - поддержал товарища Фуинор. - Да и орки, не твои, Больдог, часто куда более жестоки с пленными, чем необходимо. Но именно вы основные солдаты Севера. Однако, радуйся, Линаэвэн, все больше и больше людей встает под знамена Владыки Севера, надеюсь, что люди и нолдор смогут найти больше взаимопонимания.
Эллет побледнела от слов Фуинора, с горечью вскинула голову. Она видела Марта, видела Ханора, слышала о детях, угнанных в Ангбанд - возможно, не на муки, а для того, чтобы их воспитали как командиров и палачей Ангбанда. Нет! Каждый обманутый - это горечь, но эти эдайн не видели жестокостей тех, кому поверили. Подлинно стать воином Севера мог только подобный орку… Не такой, как Март. Но что, если долгим воздействием людей могли сделать подобными? Немногих… но потом у них появятся дети, внуки… Она отбросила страшный образ.
- Кто мог бы радоваться, если его друзей убедят сражаться против него и его родичей? - тихо и горько произнесла эльдэ. А затем, вдохнув, обратилась к Больдогу. - Итак, полагаю, я поняла твою позицию. Нолдор убивали орков, поэтому, если орки жестоко обращаются со связанными пленниками, ожидая, что иначе будут убиты, то это дело правильное или хотя бы оправданное. Орки убивали и брали в плен нолдор, поэтому, если нолдор убивают других орков, ожидая, что иначе убьют их - это дело неправедное и злое. А ещё не почитаешь зазорным сказать перед людьми, что верят тебе - “всю дорогу пытались убить” вместо того, что сказал сейчас.
Большинство сидящих за столом с той или иной степенью успешности старались скрыть, что скривились от скуки и раздражения, а Больдог откровенно разозлился, но сказать ничего не успел, его опередил умаиа, некогда бывший из народа Ирмо.
- Линаэвэн, - мягко сказал Фуинор, - тебе не кажется, что стоит прерваться? Мы уже все поняли, что ты готова спорить до рассвета, и что так или иначе, но ты постараешься обвинить Больдога во лжи, назвать его исчадием зла, жестоким и бессердечным. Мы и не ожидаем от тебя иного, тем более что Больдог воин, а не мастер слова, и тебе легко его спровоцировать на любые необдуманные высказывания.
Тэлерэ вновь опустила голову.
- Не вы решаете судьбу пленников и то, когда и как их наказывать… - Линаэвэн печально умолкла, закусила губу. Ей было страшно, но наказание менее пугало её, чем пытки на допросе. Потому что не было опасности выдать нечто важное о Нарготронде. Она однажды пыталась разделить судьбу товарищей, но не удержалась, думала помочь Марту… хотя в итоге скорее навредила. Возможно, сумеет помочь товарищам? - Вы не решаете, но в ваших силах передать своему повелителю мою просьбу. Чтобы за мои действия отныне наказывали только меня саму, а не других. Возможно, просьба, чтобы и каждого наказывали только за то, что он сделал сам, а не за то, чего не делал, покажется… чрезмерной милостью. Но тогда… может быть, он согласится, чтобы в таких случаях, когда за одного пленника хотят наказать другого, этим другим, - всё же эллет прервалась на миг… - тоже становилась я.
Темные, хотя, казалось бы, и отбились от Линаэвэн, были внутренне ощерены и готовились к тяжёлому бою, как вдруг - дева взяла и сдалась сама. Вместо ярого воина перед ними снова сидела слабая и нежная тэлерэ, умоляющая дать ей жертвовать собой, не способная к сопротивлению. Эвэг встал со своего места, подошёл к Линаэвэн и обнял ее за плечи.
- Ну-ну, успокойся, - мягко сказал он. - Давай никто никого не будет наказывать. Ты в безопасности, все хорошо. Я сегодня же приду к твоим товарищам и попрошу их одуматься, стать гостями. И тогда они тоже будут в безопасности, и все будет хорошо, правда? Ну, успокойся. Тебе никто не причинит вреда. Я лекарь в крепости, я осмотрю твоих товарищей, всем помогу. Ведь можно, Фуинор?
- Ну конечно, можно, - тоже мягко отозвался умаиа.
Март обвел взглядом собравшихся за столом, и от его доброго и мятущегося сердца словно отлегло - ну конечно же, его друзья - не чудовища! Вон как они заботливо собрались возле Линаэвэн, хотя она только что нападала на них. И Март, преодолевая себя, тоже ободряюще погладил деву по плечу. Тэлерэ слабо и печально улыбнулась. Все эти люди были, в сущности, добрыми - и ни один из них не был готов хоть попытаться уменьшить творящееся зло.
- Ты добр ко мне, Эвэг, хотя мне и очень жаль, что вы не передадите хотя бы первой моей просьбы. Но прошу тебя, осмотри их всех, ты увидишь сам, в чём более нужна помощь. И прошу, не уговаривай их идти в гости: если они не соглашались до сих пор, то тверды в своём решении, а ты можешь услышать резкий ответ. Будет выглядеть, словно ты предлагаешь им сдаться в обмен на лечение.
- Я осмотрю их всех.
Лекарь улыбнулся, и эта улыбка была странной. В ней не было горечи или хотя бы привычной печали, от того, что приходится осматривать раненых. Как мог адан, целитель, не проникнуться сочувствием к пленникам? …Если только он - адан. А Ханор? Он не приходил в смятение или печаль от услышанного, как Март, но спокойно поддерживал умаиар, что бы ни слышал - это просто сдержанный нрав, как виделось, или… нечто иное?
- Хорошо, если ты сможешь помочь им, исцелить, - ответила эдэлет, внутренне похолодев (быть может, она всё же сама направляет к ним тёмного майа!) и вместе не зная, не ошиблась ли. - И ныне, в самом деле, лучше было бы заговорить о другом, более приятном. Из каких вы Домов, и кто был вашими Лордами прежде? - адан ответит на этот вопрос не задумываясь, пусть он и отверг ныне былых Лордов. Возможно, легко ответит и не человек, особенно если подготовился к тому заранее, но Линаэвэн подняла взгляд, всматриваясь в Эвэга и, в меньшей степени, Ханора.
Эвэг же еще раз ласково провел рукой по плечам Линаэвэн и вернулся на свое место. Но пока он стоял спиной к эльдэ, в его глазах промелькнула досада и раздражение - что-то смутило деву…
- Мое призвание - знать травы, составлять настои и мази и исцелять раны. Я помогу твоим товарищам. До войны я занимался примерно тем же. Жил в тихой лесной деревеньке, был лекарем. Лордами же земли были братья Финрода Фелагунда и их вассал Барахир. Разве ты не знала?
Ханор согласно кивнул, а Март сказал за него:
- Мы с Ханором из одной деревни, он брат мужа моей старшей сестры. Он всегда был молчаливым и суровым, Линаэвэн, не думай, что он неприветлив к тебе.
Эвэг говорил ласково, но в его ответе было нечто странное, как и в его улыбке. Для адана, спрошенного о Доме и Лорде, естественным был бы ответ: “Я из Дома Беора, мой Король - Финрод Фелагунд” или “моими Лордами были Ангрод и Аэгнор”. Если бы Эвэг, перешедший на сторону Тёмных, сказал - не хочу, мол, говорить об этом, или назвал это неважным для себя и обвинил былых своих Лордов, это было бы печально, но понятно. А его ответ был уклончивым и скользким - он не сказал “моим Лордом был…”, но “Лордом земли”. Хотя, быть может, ей только кажется так после бесед с Сауроном и с этим Больдогом, изображающим “обычного орка-вояку”, и с Фуинором.
- Знала. Не знала только, все ли вы родом из Дортониона и из Дома Беора. Так как эдайн разных Домов могут вступать в браки между собой, не всегда легко узнать Дом Хадора по золотым волосам и голубым глазам; ещё труднее отличить Дом Халэт, не слыша их родного языка. И есть ещё эдайн восточного Белерианда, вожди которых происходят от Амлаха; он объявил себя врагом Севера, когда во время спора меж эдайн среди них явился тёмный майа, который говорил против эльдар, приняв облик человека - самого Амлаха - и притворяясь, что это действительно он, - Линаэвэн посматривала на Эвэга, как он отреагирует, но не то чтобы пристально. - Не знаю, выделяют ли ваши мудрецы этот народ как четвёртый Дом эдайн, по земле и по Лордам, или же нет - от того, что он не пришёл в Белерианд в числе первых, а выделился позже.
Затем дева грустно улыбнулась Марту и кивнула в ответ на его слова.
- Я и подумала, что Ханор сдержан и немногословен, - хотя и не была рада убедиться в том. Лучше бы он оказался коварным умайа, чем ещё одним соблазнённым Тёмными из числа Друзей эльфов. - Твоя сестра и брат Ханора ныне живут там же, в твоём родном селении?
- Наши деревни были малыми и дальними, - покачал головой Эвег. - В них редко кто был из других племен.
На слова же об Амлахе Эвэг усмехнулся, вспоминая хорошую шутку, но вслух сказал:
- Да, я слышал эту легенду, что живет средь людей. Но я всегда думал, что это сказки. Не может такого быть, чтобы некто выдал себя за другого, и никто вокруг этого не заметил.
А Ханор ответил за Марта:
- Вся семья ушла, и я не знаю куда: многие бежали из Дортониона, говорят, они нашли приют у эльфов. Мне же повезло больше, меня раненого нашел отряд Повелителя, и вот я здесь.
Эвэг ответил усмешкой, и опять в ней было нечто странное… Линаэвэн почти убедилась, что перед ней отнюдь не адан. Но говорить о том вряд ли стоило.
- Хорошо, что твоя семья сумела уйти, а не погибла на войне, как многие, - ответила Линаэвэн. Она желала спросить Ханора, как случилось, что бившийся против орков или найденный раненным, но в любом случае захваченный, он перешёл на сторону врага. Но ужин подходил к концу.
- Благодарю тебя, Март, - сказала тэлерэ, наконец. - И за еду, и за поддержку, и за готовность помочь моим товарищам…
Ответил гостье Эвег:
- Наша встреча сегодня была непростой, но я надеюсь, что мы будем встречаться и, постепенно научимся говорить друг с другом. Ведь, хотя мы и враги, мы разумны и можем всегда договориться, не так ли? - все, включая Марта, согласно закивали, а Эвэг продолжил: - Мы с Больдогом зайдем к твоим товарищам, Больдог расскажет тебе о них, а я загляну к тебе утром и расскажу об их здоровье; ведь если мне понадобится кого-то лечить, это может занять много часов. Я не хочу тревожить тебя среди ночи, да и могу быть слишком усталым для визитов.
Март с чувством посмотрел на товарища, который был готов самоотверженно трудиться над ранами пленников, что ненавидели его, да и Линаэвэн была к нему вовсе не приветлива.
- Беседа и не могла быть простой, хотя мы и, в самом деле, разумны, - покачала головой Линаэвэн. - Для того же, чтобы договориться о чём-либо, нужна общая цель.
Только Эвэг не был человеком. То, что он может свободно пойти к пленникам в подземелье, а потом свободно зайти к ней, почти совершенно убедило тэлерэ в правильности ее догадки. И сказать о том было нельзя - если даже рожденная у Куивиэнэн с трудом сумела разобраться, кто перед ней, то эдайн и вовсе не поймут и не поверят. Линаэвэн просила, унижая себя перед этим Больдогом, и получила в ответ лишь обман и, быть может, то, что её товарищей будут мучить и передадут им, что делают это по её просьбе. И что можно было бы получить от Тёмных просьбами? Ждала, что откликнутся люди, но они здесь ничего не решали.
- Значит, до встречи утром, - ответила дева Эвэгу, сосредоточившись.
- Да, ты права, нам нужна общая цель… - задумчиво ответил Фуинор. - Думаю, это возможно, но лучше бы тебе поговорить об этом с Повелителем. Ты будешь приятно удивлена.
Линаэвэн предпочла бы более не беседовать с Гортхауром, но Март предупреждал её, что он бывает на таких ужинах. И следующий раз могло быть именно так.
- Я могла бы спросить, если мы встретимся за следующим ужином, - ответила эльдэ. Хотя и не верила, что у неё и Саурона могут быть какие-либо общие цели.
Услышав Линаэвэн, Март с надеждой поднял голову: да! Она поговорит с Повелителем завтра вечером при всех, и у них появится общая цель; дева увидит, что Повелитель добр и мудр и хочет блага.
- А эту встречу, - продолжила Линаэвэн, - я могу закончить добрым пожеланием и тебе, и всем собравшимся: удачи и помощи во всяком добром деле.
…И перешедшие на сторону Мэлькора могли творить добро - правда, либо раскаявшись, либо помимо собственной воли … Хоть бы раскаялись и вернулись на сторону Света эти эдайн, этот добродушный и искренний Март и хмурый Ханор…
Ужин закончился, и Линаэвэн прощалась со всеми. Собравшиеся с удивлением на лице (только Ханор остался по-прежнему непроницаем) поблагодарили деву за добрые слова, и все стали расходиться. Март, предложив свою руку, повел Линаэвэн в ее комнату. Было видно, что Март опечален - этот атан вообще плохо умел скрывать свои эмоции, будучи от природы открытым.
========== 16. Бурная ночь. ==========
Тяжёлый для эллет ужин завершился, но она не могла позволить себе хоть немного расслабиться. Март был на стороне врага по заблуждению, однако сам он врагом не был. Линаэвэн не знала, усомнился ли адан хоть в чем-то. Она не говорила с умайар убедительно, и должным образом держать себя в руках не смогла… Линаэвэн провела рукой по волосам. Март был опечален - она не знала, отчего.
Адан заговорил первым.
- Это был не самый простой ужин, у тебя много обиды на Больдога, и все это понимают, - Март ободряюще улыбнулся. - Но зато ты хорошо рассталась с другими. У тебя начинают зарождаться теплые отношения с моими друзьями.
Линаэвэн немного задумалась, прежде чем ответить:
- Успеха в добром деле я готова пожелать каждому; и думаю, могу найти общий язык с тем, кто хочет того же. Не стану скрывать - в добрые намерения твоего Повелителя и тёмных майар, что служат ему, я не верю, но не буду продолжать эту тему; и я желала совершить тризну после ужина.
Март хотел возразить, спорить, но дева ясно выразилась, что желает закрыть тему, и потому адан замолчал. Но от последних слов вскинул голову:
- Ты хочешь совершить тризну? Сейчас, после ссоры за ужином? - беоринг не мог понять, как возможно так быстро перейти от ругани к печальному поминовению, но… да, он обещал. - Но если ты этого желаешь, то получишь.
- Для меня и в этом ужине было много горечи - хотя, возможно, ты не заметил этого из-за обвинений, моих и не моих. Я отвечала так частью из-за пережитого, частью из-за своих товарищей, что пострадали. Я думала о многом горестном, поэтому могу перейти к иным горестным мыслям - уже не о живых, о павших, но также пострадавших из-за войны. Я видела, что и ты опечален; но, конечно, лучше вначале побеседовать, если для тебя это резкий переход, и если время у нас есть, - дева развела руками. - Не могу отрешиться от мысли, что наша встреча может быть прервана в любой момент.
На взгляд Марта речь Линаэвэн была не связной, одно не вытекало из другого, и адан, с начинавшей болеть от всех последних бесед головой, больше всего мечтал уйти спать, а не устраивать тризну. И уж тем более не говорить о чем-либо с Линаэвэн. Но в этом было прямое нарушение взятых им на себя обязательств: ради Повелителя Март хотел убедить деву принять сторону Тьмы, увидеть ее доброту, красоту, благородство. Но как же тяжело было открывать глаза Линаэвэн, не желавшей ничего знать… Март возвел глаза к потолку и сделал над собой волевое усилие. Если он сейчас попросит Линаэвэн перенести тризну на завтра, жестокая и эгоистичная дева наверняка начнет снова обвинять его во лжи, коварстве и обмане. И ещё плакать, наверное, начнет.
- Не нужно никакой беседы. Я пойду принесу вина и хлеба, и мы совершим тризну. А страхи твои не имеют причины, нам никто не станет мешать, большинство вообще уже расходятся спать. А ты - моя гостья. Законы гостеприимства святы.
- Хорошо, - ответила Линаэвэн. Ей было тяжело, и она чувствовала отношение Марта: адан не умел скрывать своих чувств. Но она должна была пытаться снова добиться доверия этого человека, несмотря на то, что пока её слова привели лишь к противоположному. Если бы Март был ныне на свободе, Финрод мог бы говорить с ним, и, наверняка, всё было бы совсем иначе. Но они были в захваченной крепости среди врагов, и здесь была только она. …Счастье, что здесь была только она, а Государь Фелагунд был в Нарготронде…
- Вижу, что тебе трудно со мной; я, в самом деле, далеко не лучшая даже в этом отряде, и тем более - в своём народе, - с печалью произнесла Линаэвэн.
- Боюсь, я не узнаю каков тот, кто лучший: никто кроме тебя не “опустился” до разговора со мной. А кого бы ты сама назвала лучшим?
Март направился к двери, но задержался у порога.
- Я не могу называть имена тех, кто со мной, - развела руками Линаэвэн. - Думаю, они ныне в подземельях; они не колебались бы и не метались, подобно мне, и не пришли бы на кухню, как я. Ты мог бы действительно узнать их, если бы вы могли встретиться на свободе… - так недолго она была в плену и не подвергалась пыткам или допросам, и так тяжело было на сердце; что же испытывали те, кого угнали на Север?
Марта обидели слова эльдэ, но он постарался себя сдержать:
- Я не знаю про имена ничего, но и не знал, что ты считаешь зазорным работать на кухне, даже если имеешь возможность самой готовить для своих товарищей, иначе бы их кормили орки. И, должно быть, ты с трудом тогда общаешься и со мной, - как же высокомерны эти эльфы…
- Ты говоришь, еду для пленных готовили бы орки - а как же ты и твои помощницы на кухне?
- Ты же видела нашу кухню. Она небольшая, в ней не готовят на весь гарнизон. Мы делаем еду лишь для Повелителя, его офицеров, близких друзей и себя. А у орков другая кухня. Больдог, конечно, держит ее в образцовом порядке, но, помня, как вы ненавидите его народ, я подумал - вам было бы ненавистно есть еду, сделанную ими.
- Да, ты прав, кухня у вас небольшая. Нам удалось на ней приготовить еду для моих товарищей, но я не знаю, сколько здесь пленников, кроме нашего отряда, или сколько бывает обычно. Я надеюсь, что приготовленная мной пища станет помощью и поддержкой для моих родичей, это так; хотя они и не будут рады знать, что я служу здесь… и, возможно, справедливо осуждают. Спасибо тебе, что думаешь о нас, - при том отношении и мнении об эльфах, что было у Марта, ему это давалось совсем не просто… - Что до тебя, я вижу, что ты искренен и добр сердцем. При этом ты считаешь Гортхаура своим повелителем и доверяешь ему, и…
Эллет чуть заметно запнулась, ей было горько думать о том, что сделали с этимаданом…
- Гордишься тем, что ему служишь. Но для нас-то он враг, и для любого из нас, конечно, дурно прислуживать врагу. Мы будем очень часто не понимать друг друга, если не попытаемся хотя бы иногда ставить себя на место другого и смотреть, как выглядит действие или событие с его стороны. В чём-то для тебя это легче. Хотя ты и не был пленником, но можешь вспомнить себя, каким ты был, когда впервые увидел Гортхаура или вовсе до войны, и подумать, как бы ты тогда отнёсся к одному или другому: так ты даже мог бы предсказать заранее часть наших реакций и отношений. Я так не могу, но могу пытаться представить, как бы могла повести себя на твоём месте.
Краска залила щеки Марта. Он и правда не думал смотреть на происходящее с точки зрения пленников, ведь времена, когда он ненавидел Повелителя и звал его Сауроном, были так давно и так далеко.
- Ты права, Линаэвэн. Я не подумал, что тебе может быть непросто служить врагу. Но… в данном случае ты не только служишь Саурону, но и помогаешь своим родичам. Подумай об этом, - с этими словами Март вышел, чтобы принести вина и хлеба для тризны.
Дева подумала, что и ей стоило бы больше стремиться понять адана. Говорить с ним, глядя не только со своей позиции - несмотря на то… что внушили ему. Иначе она просто не будет услышана, и винить в этом должна будет прежде всего себя.
***
Больдог и Эвег тем временем спустились в подземелье. Целитель отправился сразу в камеру к Первой паре, а Больдог пошел проверять у орков, есть ли новости о пленниках. Орки открыли Эвегу дверь, и человек с сумкой целителя через плечо прошел внутрь.
На него устремились два взгляда - Оэглира и Эйлианта. Оба эльфа были ранены и не получали после никакого лечения, только пытку… Оэглир задался вопросом: а зачем к ним прислали сейчас целителя, если раньше об этом не заботились? Взгляд Эйлианта стал выжидающим: адан, должно быть, был таким же пленником, как они сами, только его уже принудили к рабской службе.
Эвег предпочел не приближаться к эльфам раньше времени, опасаясь за свою фана.
- Меня зовут Эвег, я целитель и служу Повелителю. Сегодня за ужином Линаэвэн просила, чтобы я обошел всех ее товарищей и помог, кому нужно. А ещё… Я думаю, она была бы очень рада, если бы вы присоединились к ней наверху, она тревожится за вас.
Оэглир горько усмехнулся:
- Так ты хотел купить нас за свою “помощь”? Не дождёшься.
- Мы ничего не примем от предателя, - поддержал его Эйлиант, увидевший, что перед ним не просто запуганный пленник, ненавидящий Саурона. Хотя пока и считавший Эвега человеком.
С Первой парой Эвега ждала неудача. Умаиа пожал плечами: как лечить таких пленных, было придумано ещё давным-давно. По слову целителя в камеру зашли четыре орка. Двое из них скрутили одного скованного пленника, двое - другого.
- Сначала этот, - распорядился умаиа, тыкая пальцем в младшего. И тогда старшего распластали на стене, натянув цепи до предела, и, уже вчетвером, орки уложили младшего эльфа на пол. Эвегу принесли теплую воду, таз и ткань, и целитель занялся своим делом. Промывал и зашивал раны он на славу, искусно и хорошо, но человеческие снадобья не могли полностью снять боль, и Эвег получал истинное удовольствие от своей работы. Полчаса спустя зашитого и перевязанного эльфа оставили в покое, только цепи к стене прикрепили совсем коротко, и лечению подвергся второй пленник.
***
Вскоре после ухода Марта в дверь Линаэвэн постучал Больдог.
- Я пришел рассказать о пленных, как и обещал, - сказал орк, пройдя внутрь. - Все твои родичи в порядке, никого не трогают уже с обеда, все отдыхают по камерам. Эвег сейчас, как ты и просила, лечит тех из них, кого нужно. Четверо в гостях у Повелителя, но, да, ты больше не его гость, так что не думай о том.
Линаэвэн выслушала, отметила “никого не трогают с обеда” - то есть до того их всё же мучили; а лечит их Эвэг, тёмный майа…
- Хорошо.
Больдог ухмыльнулся и вышел из комнаты, оставив деву одну дожидаться Марта. Через четверть часа адан снова постучался в дверь.
- Надеюсь, ты получила добрые вести? - спросил Март, когда ему открыли.
- Да, я ожидала худшего, - ответила тэлерэ. - Больдог передал, что начиная с обеда пленных никто не мучит, сейчас они отдыхают, и - их теперь лечит Эвэг.
Март кивнул на слова Линаэвэн. А что было сказать? Да, на Острове есть пленники, и те, кто упорствует - подвергается пыткам. Но эльфы сами это выбрали. А Эвэг хорошо о них позаботится.
Горец поставил на стол кувшин с вином и чашу, накрытую большой лепешкой. Потом нерешительно снял хлеб, наполнил чашу вином и сел за стол, показывая, что все к тризне готово, и он ждет Линаэвэн.
- Поднимем чашу в честь павших - да будет лёгким их путь; помянем их поимённо - да не изгладится в веках память о них, - Линаэвэн, будучи летописцем, записала многое и ещё записала бы. Но ей суждено было оказаться в плену, и она не ведала, выйдет ли когда-нибудь на свободу, и лягут ли однажды на пергамент имена Нэльдора и Лагортала, Арохира и Оэглира, Лаирсула и Ардуиля.
Мысль о том, что придется выслушать длинный список имен немного испугала горца, но он не подал вида. В конце концов… Для Линаэвэн это важно, быть может, рассказав то, что у нее на душе, дева будет с большие доверием относится и к словам и суждениям самого Марта.
- Конечно, госпожа моя. Начинай.
***
Заходя к другим пленным, Эвэг также представлялся им лекарем Повелителя.
Бэрдир, резко возражавший прежде против гостей, лечение принял. Поэтому Эвег лечил его бережно и осторожно. Почти час ушел на этого эльфа, ведь аккуратная работа требует больше времени.
- Иди теперь, - выдохнул нолдо, но когда целитель действительно шагнул за порог, не выдержал. - Постой. Я пойду в гости… взамен на Лаирсула, если его отпустят.
С тех пор, как Бэрдир вернулся один, он не видел целителя из отряда; Саурон удержал его силой и что делал с ним, нолдо не знал.
Эвег уточнил:
- Ты согласен быть гостем Повелителя при условии, что твой друг будет в темнице? Странное желание, но я передам.
- Саурон удерживал его силой, не давая вернуться сюда, - мрачно ответил Бэрдир. - Так что… здесь лучше, чем там. Так или иначе.
- Хорошо, - подтвердил Эвег Бэрдиру, - ты будешь гостем Повелителя, а твой товарищ будет в подземелье. Я понял и передам.
И правда - едва выйдя за дверь камеры, Эвег доложил Повелителю Волков и получил отклик удовлетворения.
У Маирона была и иная причина быть довольным. Когда Лагортал и Кирион ушли, Волк обратил свое внимание на томящегося от нетерпения духа. Новости, принесенные им, были не столь важными, сколь удивительными - пленники почти никогда по доброй воле не открывали разум. И таким нельзя было пренебрегать. Быть может, этот дух и не заслужил ещё новое тело, но Волку рядом был нужен воплощённый дух, который всегда смог бы свидетельствовать, что Ламмион открыл ему разум. И потому Маирон призвал мощь своего Повелителя, чтобы дать духу новое фана.
Спустя недолгое время за Бэрдиром пришел Фуинор.
- Мне сказали, что ты готов стать гостем при условии, что Лаирсул будет в темнице? Это так? И как долго ты готов держать свое обещание? В прошлый раз, помнится, ты развернулся и ушел, едва почувствовав на себе взгляд владыки острова. С чего теперь верить тебе? Не получится ли, что Повелитель, вместо того, чтобы обменять одного эльфа на другого, лишится обоих?
- Ничто не мешает ему удержать меня силой, как он удержал Лаирсула, - усмехнулся Бэрдир. - Давай говорить прямо, без плетения изящных словес о гостеприимстве и доверии: Саурон хочет задавать вопросы и получать ответы, то есть это род допроса в приятной обстановке. Я предлагаю поменяться местами с Лаирсулом. Это не значит, что я согласен ответить на его вопросы или делать, что он хочет; просто… пусть вместо Лаирсула попробует со мной, - был ли он так уверен, что выстоит? Нет. Но лучше пусть это будет он, чем чуткий целитель.
- Есть разница в том, чтобы быть пленником и гостем, - усмехнулся Фуинор, решив пояснить правила игры. - Пленник может молчать, пока на то хватит его сил, гость обязан вести беседу с хозяином. Но пленник не может выбирать тему разговора, а гость может. Также гость должен вести себя вежливо, не нападать, не грубить. Но зато - может получить разрешение гулять или даже съездить на охоту, как того пожелал Ламмион. Гость может получить любые вещи, что захочет, чтобы коротать досуг. Как видишь - вовсе не так плохо, как ты представлял себе. И, пока ты гость - твой напарник, даже здесь, будет в безопасности. Или ты думаешь, тебя не повесили на дыбу, потому что про тебя забыли?
- То есть Лаирсула ныне не допрашивают, а только принуждают вежливо беседовать с Сауроном и не нападать? - недоверчиво переспросил Бэрдир. Ему не верилось, что их разделили только ради того, что назвал умайа.
- Я говорю тебе о том, что будет ожидать тебя, - сухо ответил Фуинор. - Я забираю тебя отсюда, и ты остаешься гостем у Повелителя. И если ты снова, едва завидев его, попытаешься сменить свое мнение, я обещаю - Лаирсул будет мечтать, чтобы с него содрали кожу в том кабинете, где вам накрыли стол - так невыносима будет казаться ему боль.
Бэрдир резко выдохнул, опустив голову. Он резко отказался идти в гости, когда Саурон сказал им, что так можно “купить себе время”; не заставила его согласиться и собственная пытка, но Лаирсул… Так или иначе, он был прав вначале: выбор был между его согласием и муками целителя.
- А так - Лаирсул будет в подземелье, но не под пыткой? Ладно, - мрачно ответил нолдо, снова подняв голову. - Говоришь, главное не молчать и не грубить?
Оставалось подумать, о чём бы таком можно было долго говорить, без опасности что-то выдать. Кроме имени - его, похоже, назвать придётся. Фуинор с усмешкой сделал Бэрдиру приглашающий жест.
- Ты уже знаешь дорогу, не так ли?
Пока пленника вели по коридору, его остановили возле одной из камер, открыли окошко, и в ней был виден Лаирсул, забывшийся сном на лавке. Окно закрыли, а Бэрдира повели дальше.
- Твоему товарищу стоит отдохнуть. Но, после, вы возможно сможете пообщаться. В зависимости от твоего поведения.
***
- Вспомним Лордов Ангрода и Аэгнора; и оруженосца Рандира; и целительницу Луинэль… - с печалью произносила тэлерэ имена погибших на Дагор Браголлах и после её завершения.
И вставали перед глазами силуэты и лица, и звучали в ушах голоса, смех и песни тех, кто ныне был погружён в тишь Чертогов Мандоса. Среди них были и нолдор, которых Мандос обрёк своим приговором на долгое ожидание, как и тех, кто последовал за ними; и синдар, ставшие их союзниками; и лаиквэнди; и некоторые эдайн…
Март молча слушал эльдэ. Лишь немногие имена были ему знакомы. Конечно же когда он слушал о чужих убитых, приходили в голову и свои погибшие, пропавшие, бежавшие. Он уже давно, лет десять как, справил тризну по своим мертвым, и то же, наверное, сделала и Линаэвэн - так зачем же теперь повторять? Быть может, таковы обычаи эльфов?
Тех, кого называла Линаэвэн, вспоминали, конечно, по отдельности, но так, всех павших, нет…
***
Бэрдир шёл знакомой дорогой с самым угрюмым видом. Похоже, Лаирсула только что отпустили, и он был так обессилен, что сразу уснул. И то хорошо, что мог теперь просто спать. Только придётся побыть “в гостях” у этой твари, что всем здесь заправляла. Хоть раз, а придётся. Или и не раз, ему, небось, потом так же грозить будут - жестокой пыткой целителя… Не о том он думает. Нужно думать о том, что говорить будет.
Нолдо вошёл в ту же комнату, оглядел всё вокруг - ничуть не более приязненно, чем в прошлый раз, и произнёс:
- Ты меня уже видел; теперь я здесь за товарища.
Когда Бэрдир вошёл в покои Повелителя Волков, настроение у Маирона было превосходное.
- Садись, Бэрдир, раз пришел, - откликнулся умаиа и кивнул на свободное кресло. Накрытого стола в комнате не было, Маирон сидел за столом с бумагами и чертил эскизы, прикидывая, как лучше украсить камнями заколку в виде морского завитка. Волк взглянул на эльфа, но ничего больше не сказал и не спросил - он не собирался помогать Бэрэдиру, пусть теперь тот сам думает, что сказать и предложить.
Нолдо, не торопясь, сел в кресло.
- Прошлый раз ты сказал, что при встрече нужно представиться, - произнёс эльф, невольно вглядываясь в черты эскиза. Более всего это походило на украшение. Зачем оно Саурону-то?
Волк поднял голову от работы и посмотрел на эльфа.
- Ну что же, представься мне, расскажи о себе, Бэрдир.
- Зовут меня Бэрдир, - скрипнув зубами, произнёс эльф: его имя уже было известно. - А сказать о себе… Как видишь, я нолдо. Когда я шёл сюда, мне сказали, что я могу сам выбрать тему. Это так?
- Ты можешь предлагать темы, также как и я, - ответил Маирон. - Это называется беседа. И о чем же ты хотел побеседовать?
- О языках, - Бэрдир сделал небольшую паузу, как поступал затем после каждой фразы. - Происхождение и значение основных слов из эльдарина, относящихся к названию нас самих и народов, на которые мы делимся, было выявлено далеко не сразу. Даже для того, чтобы появился сам интерес к этой теме, должно было пройти немало времени. В пору Великого Похода даже те, кто в будущем стал признанными лормастерами, не могли интересоваться происхождением слов и историей языков, ибо начало помнилось почти всеми, и этой истории ещё не было: языки только формировались, изменяясь и разделяясь, и приближаясь к тому, чем они стали впоследствии. Такой интерес возник у лормастеров нолдор уже в Амане, когда выросли поколения, не знавшие первоначального эльдарина и с детства говорившие на квэнья. Однако об этом писали большей частью кратко, в примечаниях и небольших заметках, или обсуждали устно. Серьёзных трудов, посвящённых происхождению и сравнению языков, в Амане не появилось. Это объясняется следующими причинами…
Сам Бэрдир не писал серьёзных трудов ни по этому вопросу, ни по другому, не совершал открытий в области языковедения и среди лормастеров не числился. Но языками он, как и многие нолдор, интересовался, а некоторые книги знал наизусть. Одну из них - полный текст “О происхождении и значении в языках эльдар слов, относящихся к Старшему народу и различным его родам, с примечаниями об эльфийских названиях для других Воплощенных”, он сейчас и зачитывал, опуская только встречавшиеся имена (тогда паузы в его рассказе становились длиннее).
***
После Бэрдира Эвег навестил Нэльдора. Эльф твёрдо решивший, что в гости более не пойдёт, отказался принять лечение, считая, что оно предложено только ему, как и более удобная камера. Но… как уже не раз подумал Эвег, “механизм был давно отработан”, и мальчишка получил свое лечение, а умаиа - его боль.
***
Таугатол вспомнил о том, что обещал ему Саурон - сделает, мол, из нолдо того, кто будет служить Северу; в душе эльфа поднялся гнев, и он односложно ответил целителю:
- Убирайся.
С Таугатолом, как и с прочими, отказавшимися от помощи, Эвег рассусоливать не стал: этого нолдо также прижимали к земле орки, а целитель быстро и, по возможности, милосердно, но не церемонясь, привел в порядок раны.
***
Бэрдиру наверняка казалось, что он поступил очень умно, придумав такой способ вести беседу. Волк усмехнулся, но не стал прерывать “гостя”. Пока умаиа возился с заколкой, украшая ее камнями и заканчивая обработку, эльф продолжал свой рассказ. Часа через два Волк довольно потянулся и жестом прервал своего “гостя”.
- Спасибо тебе за интересный, а главное, подробный рассказ о вашем общем прошлом. Ты сказал много полезного, что я смогу потом использовать в… беседах: и с твоими родичами, и с Вторыми. Право, я даже не ожидал, что ты окажешься столь… полезен. А теперь уже поздно, иди отдыхать. Орки за дверью, они проводят тебя.
Когда Бэрдир услышал слова Саурона, он молча развернулся и ушёл. Казалось, ему всё равно, что умаиа там говорит, но это была только видимость. На самом деле нолдо не мог успокоиться всю ночь. Думал о том, что может Саурон извлечь из сказанного, того, что он сам почитал безопасным. Его обвели вокруг пальца, и он сам позволил сделать это… Он же предполагал, что это по сути допрос! Да, он не открыл ничего важного о Нарготронде, но Саурон мог использовать сказанное в разговорах с другими и выманивать то, что нужно… Верно он не желал соглашаться в начале! Лаирсул также сидел и разговаривал, как теперь он… и также мог отказаться. Тот умайа, что пришёл к нему спрашивать, пригрозил жестокой пыткой целителя в том случае, если Бэрдир опять развернётся и уйдёт. Он не ушёл, а назвал имя и просидел у врага два часа, давая ему урок сравнительного языкознания. Теперь он должен отказаться. Или молчать.
Волк тем временем также подвел краткий итог встречи. Судя по непроницаемому лицу, с каким Бэрдир покинул Маирона, слова попали в цель и ранили эльфа в самую душу. Это было хорошо, но мало. Нельзя было теперь дать нолдо соскользнуть с крючка, вернуться в подвал. Но этим стоило заняться завтра, не теперь.
***
Нолдор, синдар, лаиквэнди, фалатрим и, наконец, эдайн… Произнеся часть имён людей, Линаэвэн обратилась к Марту:
- Тебе, конечно, тоже есть кого помянуть из павших на войне. Ведь я меньше знаю эдайн.
Вопрос Линаэвэн почему-то оказался неожиданным. Март с удивлением посмотрел на деву, но кивнул и тоже назвал имена. Их оказалось не так много. Деревенька Марта в северной части Ладроса была тихой и удаленной, и орки пришли туда поздно: словно вдруг вспомнили или от кого узнали, что такой уголок есть. Марту в ту пору было двенадцать лет, и события тех тяжелых дней хранились в его голове достаточно смутно. Март не знал, что об этом позаботился Повелитель, но и без чужой помощи горец многое бы не помнил.
Помнил, что было тяжело, страшно, мужчины уходили из деревни и не возвращались. А они так и жили в своем доме с матерью и с кем-то еще; помнил, что многие исчезли из деревни - собирались бежать из Дортониона к эльфам. Потом в деревню пришли орки, и жить стало еще тяжелее, а потом, года через два-три, как-то в их дом пришел Повелитель, тогда Март еще звал его Сауроном.
История промелькнула перед глазами беоринга, но не вызвала сильного отклика - человек знал, что это были печальные годы великого непонимания меж его народом и Севером, но придет время, и все поймут, как прекрасна Тьма, как понял некогда это и юный Март; адан верил в это. А пока он старательно называл имена даже не для себя, для Линаэвэн, пытаясь вспомнить, о ком еще можно сказать. Назвал едва больше десятка.
***
Три часа непрерывной работы вовсе не утомили умаиа, и он пошел к следующему пленнику.
Ардуиль скрипнул зубами: он знал, что лечить его будут для будущих издевательств. Пока из пленных есть что вытащить, они нужны Тёмным живыми… Эльф чувствовал усталость, он догадывался, что ждёт их позже, и отчасти хотелось прервать всё это, согласиться на гости, ведь от него не требуют ни тайн, ни чего-то ещё, на что никак нельзя соглашаться. Ардуиль преодолел эту слабость, но позволил себя лечить. Если он откажется, его всё равно будут лечить насильно. Орки ли, или этот предатель, или вовсе умайар - такой тоже был на севере и изображал эльфа…
Да и Эвэг лечил как-то странно. Очень странно.
Ардуиль принял помощь целителя и потому также получил заботливое лечение, почти без боли и неудобства.
- Как я уже сказал, Линаэвэн просила, чтобы я оказал помощь ее друзьям, и потому я тут. Но в дальнейшем, если понадобится, Повелитель разрешил, чтобы ты сам лечил своих родичей. Так что теперь они будут под твоей опекой. Впрочем - может быть, и не понадобится. Ведь пока у Повелителя есть хоть один гость, ради него ни одного пленного не будут допрашивать.
Ардуиль удивился предложению. Как могли умайар понять, что он знаком с исцелением? По тому, как он вёл себя перед Лаирсулом, когда лечили его самого?
- Какое щедрое предложение, - процедил нолдо. Лечить пытаемых для новой пытки… - Но я откажусь.
- Ты можешь как заживлять раны, так и наносить их. Но среди вас есть целитель, для которого потребность обновить изломанное тело идёт от сердца, - Эвэг мог понять его. - Не будешь помогать ты - поможет он.
- Да, он поможет, - с горечью ответил эльф. - Как уже помог мне, насколько возможно за то время, что ему дали; отчего теперь прислали тебя?
Сам эльф думал - может быть, потому что он мало нуждался в помощи? Всё больше в укрепляющих травах, что было по силам и адану… Но скорее - от того, что слышали его предупреждения товарищу и не желали продолжения. Что же можно сделать теперь?
- Меня не присылали, - устало повторил целитель. - Меня попросила прийти ко всем пленным Линаэвэн. Если хочешь, то я могу передать ей что-то в ответ.
Линаэвэн была на кухне, и Ардуиль желал дать ей совет, а человек мог бы действительно передать… Если это человек. Вроде бы похож на Смертного, но его слова были так продуманы, неопытный наверняка угодил бы в расставленную ловушку. Чтобы убедиться окончательно, Ардуиль взглянул на собеседника через Незримое.
Фигура в серебристой мантии, почти сплошь покрытой тёмными и бурыми пятнами. Жадно блестящие, полные неутолённой жажды глаза.
- Я передам через тебя нечто, только если ты поклянёшься передать мои слова дословно - ничего не изменяя, не убавляя и не добавляя от себя, - ответил Ардуиль, уверенный, что умайа не станет этого делать.
Эвег засмеялся, когда эльф встретился с ним взглядом в Незримом мире.
- Ты умен, нолдо, или - скорее опытен? Но как бы то ни было, ты знаешь, кто я. И я ни в чем тебе клясться не буду, но, если захочешь - готов тебе помочь. Я целитель, мне нравится чинить, а не разрушать, и потому я могу передать твои слова. Но рисковать или нет - смотри сам, - Эвег направился к двери, но нолдо, если бы захотел, мог успеть остановить его.
Это был целитель, хоть и Тёмный и отвратительный… И опыта такого у Ардуиля не было - в Анбанде никому не предлагали передать нечто другим пленникам.
- Что ж, я рискну. Пусть без клятв… - нолдо так желал помочь хоть советом, что не сдержался, хотя и знал, что его слова могут передать искажённо… - Передай Линаэвэн дословно две фразы: чужие действия - не твоя вина, независимо от поставленных условий; всякая служба в плену обернётся страданием для тебя и других.
Эвег повернулся в дверях и посмотрел на нолдо долгим взглядом. А потом ответил:
- Ты храбр и достаточно разумен. Потому я передам неискаженными твои слова. Но только одно из двух твоих посланий. Прости, моя шкура мне тоже дорога.
***
Линаэвэн ждала, что имен будет больше. Считая Марта старше, чем он был, тэлерэ задавалась вопросом - ходил ли Март в дозоры до войны или так же мирно жил, готовил для родичей, как сейчас готовит для Саурона? Не время было спрашивать. Дева произнесла:
- Да будет лёгким и их путь, - и стала называть ещё погибших.
***
Когда целитель зашёл к Арохиру и Химмэгилю, оба они в ответ на его слова промолчали. Эвег приблизился к Химмэгилю, и тот резко бросился на того, кого счёл человеком. Цепь была достаточно длинной, и нолдо сумел перебросить её через шею предателя, которого считал ещё худшим, чем орки.
Эвег испугался не на шутку, и уже через пару секунд в камеру ввалились орки, подгоняемые беззвучным приказом, полным ярости. Химмэгиля избили, забрали у него полузадушенного целителя (будь он и правда человеком, уже бы умер, но фана позволила, изобразив обморок, все же сохранить облик), и отступили в коридор.
К прошедшим четырем часам приложилась ещё половина, прежде чем Эвег вновь вошёл в камеру. К тому времени Арохира уже на коротких цепях притянули к стене, а Химмэгиля растянули на полу, закрепили кандалами для большей неподвижности и удерживали вчетвером.
С Химмэгилем Эвег возился даже больше часа. Умаиа был зол и напуган - лиши его эльф плоти, Эвег пополнил бы собой ряды жалких нагих духов Таурэ Хуинэва! Нолдо заплатит за свою выходку. Эвег лечил его мучительно и безжалостно, так больно, как лишь было возможно, чтобы лечить, а не калечить. Арохир все это время снова был беспомощным зрителем мучений своего товарища и даже не знал, чего хотел бы: чтобы Химмэгиля оставили раненым и избитым? Нет же. Ему необходимо было лечение… Но не такое же! А друг, хоть и был стойким, не мог сдержать стонов и вскриков, и чем дольше длилась эта изматывающая боль, тем тяжелее было воину держаться.
Наконец истерзанного Химмэгиля оставили в покое, и тогда пришла очередь второго. Арохир лечению не противился, а только собрался с силами, чтобы его выдержать - как новую пытку. Здесь, на Тол-ин-Гаурхот, он узнал, что и целитель, если он служит Морготу, может обратиться в палача. Но всё прошло куда легче: как видно, то была личная месть человека, хотя и было… мерзко и страшно, что такое возможно.
Эвег, в самом деле, не истязал второго - не за что было. В полчаса лечение было закончено.
В конце умаиа задал свой вопрос о гостях, прикрываясь именем Линаивэн, и Арохир заговорил:
- Никак не пойму, на что Саурону нужны эти гости; и если так нужны, почему он всё ещё желает нашего согласия? Хотя к нему могут и просто притащить орки, - что и проделали уже с Химмэгилем. Арохир ждал, что он будет следующим, но вместо этого отчего-то вновь “приглашали в гости”, теперь через этого вот Эвэга.
- Повелитель не знает о том, что я здесь, так что не от его имени я вас зову. И я никак не могу взять в толк, почему вы так упорно отказываетесь. Чего ты боишься, эльф? Здесь тебя ждут допросы, унижения и страдания, если же ты станешь гостем, то тебе ничто не будет угрожать. Так зачем держаться за эту камеру?
Арохиру хватило и первой фразы, но он сдерживал себя, чтобы дослушать до конца: может быть, узнает наконец ответ; и только услышав ничего, кроме уверений, что лучше сдаться - начал смеяться и долго не мог остановиться, хотя во всём происходящем было очень мало весёлого. Разве что слова о том, что раб Саурона свободно исцеляет пленников без его ведома и передаёт ровно то же требование, какое от имени Саурона передавали орки, исключительно по собственному почину и разумению, никак не сообразуясь с волей своего господина - это было действительно нелепо.
- Ты почитаешь нас слишком наивными, раб Тьмы из фиримар, - резко произнёс эльф, прекратив смеяться. Имени эдайн Эвэг был недостоин.
Эвег ничего не ответил, пожал плечами и вышел. Орки освободили пленников и тоже покинули камеру.
***
Тэлерэ поняла, чем завершить это поминовение: песней.
- Я спою о павших на войне: и эльдар, и эдайн, - дева вновь перевела взгляд на Марта. Как странно это было, то, что она прежде не сложила эту песнь, а здесь, в плену, в рабстве, вместе с обманутым аданом, поняла, что знает нужные слова.
Март любил песни и был не против послушать, хотя и было уже поздно. Или уже рано? Через часа три-четыре солнце начнет вставать. Как бы то ни было, но эту ночь он пожертвовал Линаэвэн и надеялся, что не зря это сделал.
***
Долхэн, кое-как заштопанный после плетей, нашёл в себе силы от лечения отказаться - как отказался вновь идти в гости, как твёрдо отказался прислуживать на кухне и был удручён согласием Линаэвэн.
Тогда нолдо стали лечить насильно, с помощью орков… и от этого целителя Долхэн ощутил нечто странное и пугающее, что-то ему напоминавшее; но не мог понять, что. Только когда целитель ушёл, эльф вспомнил, что именно: он ощущал и нечто подобное, только куда сильнее, когда враг осаждал Тол-Сирион. Нет, там было не то…
Но что-то сходное всё же было. Нолдо не был уверен.
***
Линаэвэн пела очень красиво. Тихо, печально, так, что на глаза наворачивались слезы, но притом не хотелось впасть в горе, а наоборот, что-то светлое и ясное пробивалось из глубин души. Когда дева закончила петь, горец какое-то время ещё сидел в молчании. Теперь, когда с поминовением было закончено, Март мог идти, но он не спешил.
- Спасибо тебе, - сказала эллет на прощание Марту. Было уже так поздно… - Я не думала, что возможно будет в плену так поговорить.
Она не знала, сможет ли помочь этому адану. Но хотела за него бороться - как сможет…
- Я рад, что смог сделать твою жизнь хоть немного… лучше. Что я ещё могу для тебя сделать?
Адан действительно был рад, что мог облегчить участь эллет; и когда он, скажем, приглашал её на ужин с умайар - то только по непониманию, не думая, что для неё это тяжело.
- То, что тебе небезразлична моя участь, ты хочешь поддержать меня и делаешь то, что для тебя совсем непросто, уже есть большая помощь, - эллет с теплотой коснулась руки Марта. - Я хотела бы, чтобы ты хоть немного отдохнул; день был нелёгким для тебя, а после бессонная ночь.
Он не был Тёмным, этот адан - он был готов отдавать, а не забирать, помогать и служить, а не искать себе выгод. Только то, кому он служил, от того становилось ещё горше.
Март попрощался с Линаэвэн, и, наконец, пошел спать, как говорится, не чуя ног. Добравшись до кровати, он едва разделся и сразу уснул. До утра оставалось не так долго.
========== 17. О доброй воле и неоцененной помощи ==========
Лагортал и Кирион вновь устроились на кровати рядом. Нолдо сжал руками виски, прошептал:
— Проще всего было бы сказать себе: «Саурон просто пытается купить меня лестью, и ничего более». Но… ты ведь не чувствуешь так, и сам сказал мне, что я нужен ему — врагу, умайа — не просто как тот, из кого можно вытянуть секреты.
Кирион кивнул. Задумчиво произнёс:
— Он враг, Тёмный, но он живой же, а все живые хотят Света и тепла…
Нолдо чуть встрепенулся — в этих словах было нечто важное.
— Саурон тоже хочет Света. Как все живые… — Мысль Лагортала от Саурона перешла дальше: и Моринготто тоже хотел Света. И Унголиант. Тоже живая. Тоже хотела? Ещё как. И выпила, и опустошила, и погубила… Эльф не мог сравнивать себя с Древами, но отношение Саурона к нему могло быть таким же. — Кирион, я глупец.
— Не говори так, — запротестовал синда. — Ты куда мудрее меня.
— Саурон видит во мне Свет, я нужен ему именно поэтому, он просит не оставлять без Света, и всё это не притворство, но это… никак не связано с желанием измениться. Он может хотеть, даже жаждать Света лично для себя. И я даже не подумал об этом. Кто я после этого, как не глупец?
— Все ошибаются, — произнёс Кирион. — Я ошибался сильнее тебя… Но что ты будешь делать теперь? Скажешь: «Нет, ты просишь слишком многого»?
— Но он не отказался меняться, сказал «возможно»…
Кирион уже забылся сном, а Лагортал всё думал. Что, если Саурон, в самом деле, хотел бы измениться и не может, оттого, что тесно связан с Морготом и боится Валар? Можно ли отвергнуть пусть и малую возможность?.. Но если всё не так, и никакой готовности нет, чем будут такие разговоры с врагом? Саурон не Унголиант, изничтожать не будет, но может держать при себе, как… есть у него здесь камины и лампы, и будет Лагортал. Нолдо передёрнуло. Нужно было разобраться, различить, но пока эльф не мог, и так в раздумьях Лагортал тоже уснул.
***
В подземелье вновь появился Фуинор. Повелитель велел прекратить допросы, но то, что собирался делать Фуинор, было не допросом, и Маирон не возражал. Темные получали удовольствие от мучений других и не желали упускать возможность. На Волчьем Острове пленников всегда было немного — либо одиночки-бродяги из синдар, слабые и неинтересные, которых чаще всего отправляли после скорых допросов в рудники Ангамандо; либо пленные, которых орки гнали через Остров на Север. Повелитель отбирал себе нескольких для развлечения, но и они чаще всего быстро становились неинтересны. А Волку хотелось сильных и интересных пленных, которых трудно ломать, которые бы до последнего пытались сопротивляться, прежде чем затихнуть, скорчившись перед ним в покорной позе раба. Но увы, попадались в основном жалкие создания, считавшие себя гордыми и достойными, как тот же Долхэн, которые даже служили Северу, не понимали, что делают и почитали себя Светлыми. А в последнее время новых пленных уже давно не попадалось, вообще никаких. Правда, было немного эльфов, Смертных и гномов, из забранных с последнего конвоя, но после пары месяцев допросов, им все больше и больше требовалось времени на восстановление, и ближайшие недели три их придётся не трогать.
Потому, захваченный Больдогом отряд, принес на остров оживление и предвкушение. Каждый развлекался на свой лад: Повелитель медленно стирал у эльфов границы меж допустимыми уступками и осквернением себя; Эвег наслаждался болью от ран хроа и фэа, а ещё более самим исцелением — он любил лечить; Фуинору тоже было чем заняться — ужас мятущейся и напуганной мороками души был для него наслаждением; один лишь Больдог пока скучал в предвкушении допросов. Придёт и его время. А после Повелитель поощрит и простых орков, устроив для них пару показательных казней или отдав им на растерзание ненужного пленного.
Пока же Фуинор подошёл к камере Нэльдора и вошёл внутрь.
— У меня две новости для тебя, раскрывшего нам, что вы из Нарготронда. Первое: твой брат опоздает и не прибудет к сроку. Он был ранен в лесу в бурю, но с ним все в порядке, завтра его привезут в крепость. Второе: твой брат ещё лучше, чем ты. Ты раскрыл свои уста, а твой брат раскрыл перед нами свой разум. Вы оба угодны Повелителю, и он вознаградит вас по заслугам.
Нэльдор побледнел, вскинул голову.
— Ты, конечно, лжёшь! Ламмион не мог… — пусть эльф сам и выдал, что они из Нарготронда, но в брате он не сомневался. Даже Нэльдор знал, что открыв разум врагу, можно выдать все тайны и самому подвергнуться внушению, а Ламмион был старше, отважней, умнее!
Нэльдор прикусил язык. Когда он-то поумнеет?! Тёмные наверняка до этого не знали точно, что они двоюродные братья! Предположили, а он и подтвердил. Эдак у него всё, что пожелают, вытянут — придут, скажут что-то, что сильно заденет, хоть бы и ложь, а он опять отзовётся, как сейчас, и как тогда, рядом с Линаэвэн.
Находясь в душевном смятении, юноша не заметил, как Фуинор окутывает его паутиной заклятий. Внешне казалось, что умаиа постоял немного, а потом вышел, не ответив.
Осталось лишь ждать. Кошмары будут преследовать Нэльдора каждый раз, как тот закроет глаза. Кошмары, сводящие с ума, после которых эльф будет просыпаться в ужасе и рыданиях. Если удастся довести Нэльдора до бреда, то он может проговориться и о чем-то важном. Пока же юный нарготрондец будет видеть, как он предал всех — своего брата, чей разум теперь во власти Врага, Линаэвэн, что теперь добровольно служит Саурону, Нарготронд, что был им раскрыт… Фуинор улыбнулся, предвкушая развлечение.
В самом деле, Нэльдор, измученный переживаниями и принуждаемый заклятиями, вскоре уснул и метался во сне, оказавшись во власти умаиа, некогда принадлежавшего к народу Ирмо. Во сне Нэльдор не сомневался, что Ламмион открыл свой разум врагам, и это случилось из-за него. И с Линаэвэн тоже. Они не пришли бы в гости, если б не он, а там их околдовали, связали незримыми путами, и потому они делали то, на что не согласились бы сами. Из-за него одного… Хотя он и ушёл… Откуда-то выплыло лицо Химмэгиля, осуждающее и холодное. Вот кто не согласился бы! И в лице его читалось горькое: «Ты предал нас, ты предал наш город».
— Нет, тебе сказали неправду, — заговорил юноша. — Я подвёл вас всех, но… Я не предавал.
Эльф во сне Нэльдора, лишь молча развернулся и пошел прочь, не слушая, а Нэльдор не мог сдвинуться с места: Фуинор хотел вытянуть из пленника имя гордеца, напарника Арохира. Но время умаиа кончалось, он знал, что скоро эльф начнет просыпаться.
Юноша опустил голову, закусил губу. Он не был предателем, но он был виновен и заслужил осуждение товарища: Химмэгиль не поступил бы так, как Нэльдор…
***
Время близилось к утру, когда Эвэг закончил свою работу. Умаиа был все ещё зол на Химмэгиля, хотя именно этот эльф доставил ему больше всего удовольствия в эту ночь. Целитель постучал в комнату Лагортала и Кириона. Разумеется, умаиа мог войти и сам, но он хотел сохранить иллюзию того, что гости и правда могут решать, пускать или не пускать к себе.
Кирион поднялся на стук, открыл. На пороге стоял адан с сумкой целителя. Лагортал, уснувший ближе к рассвету, резко вскочил, приняв стук за знак опасности и только затем осознал, где он и что с ним. Как решили эльфы, вошедший был человеком, что служит Саурону; он объявил о том без тени стыда и уверял, что пришёл лечить Лагортала по просьбе Линаэвэн.
— Не знай я достоверно, кто тебя послал, мог бы и поверить, — холодно произнёс нолдо, вечером слышавший от Саурона, что тот пришлёт целителя. — Я не приму твоего лечения.
Он согласился на многое ради Кириона, но уступать ради своего облегчения и удобства, принимая подачку, воин не желал.
Эвег не стал спорить, развернулся и вышел, чтобы спустя четверть часа вернуться вместе с Маироном. Дождавшись, когда дверь откроют, явно раздражённый Волк резко вошёл внутрь и мрачно посмотрел на Лагортала.
— Что за мальчишество? Почему ты отказываешься от лечения? Никак не ожидал такого от тебя!
«Конечно, Эвэгу велели — он не мог просто согласиться с отказом и уйти», — подумал Лагортал, а вслух ответил:
— А чего ты от меня ожидал? Если я принимаю от тебя нечто и соглашаюсь, то не ради моего удобства. — Лагортал не стал произносить «ради Кириона», но синда понял и сам, и опустил глаза.
— Ты знал ещё вечером, что к тебе придет целитель, и не возражал, а теперь вдруг что-то в тебе взыграло? — насмешливо спросил Волк. — Или просто хочешь Кириона лишний раз ткнуть носом, что он виной всему, что ты делаешь? — Волк надеялся, что ударил по обоим.
— Кстати, тебе неплохо бы извиниться перед Эвегом за оскорбление: он и правда приходил по просьбе Линаэвэн.
Лагортал обратился к Кириону.
— Ты же понимаешь, что на тебе никакой вины нет? Только сознательный поступок может быть виной. — Затем нолдо вновь перевёл внимательный взгляд на Саурона, неожиданно поняв, что именно могло бы послужить тем самым разграничением, о котором он думал… Что помогло бы понять: хочет ли умайа раскаяться и идти к Свету, но не может, или он только жаждет Света лично для себя, как Тёмные.
— Я в самом деле не ответил на слова о целителе, хотя и услышал, и запомнил их. Слишком уж напряжённым был наш разговор, а в конце я пришёл в смятение и должен был всё обдумать… Этой ночью я и обдумывал то, что ты говорил мне, и решал; но это решение не связано с тем, чтобы принимать лечение от этого человека.
Пожалуй, человеку, в самом деле, нужно было что-то сказать… Линаэвэн наверняка была введена в заблуждение, но человек этого мог и не знать:
— Я готов извиниться за свои слова, если ты был честен со мной; но каких слов ты заслуживаешь по другим своим делам, смотри сам, — он пристально взглянул в глаза целителя… и там увидел нечто странное. Взгляд Эвэга отличался от человеческого, хотя это и не было тем, что можно легко заметить.
— Перестань, Лагортал, — отрезал Волк: было видно, что он рассержен. — Мы все знаем, что ты здесь из жалости к Кириону, который не выдержал даже простейшего испытания. И мне порядком надоело, что ты постоянно пытаешься прикрыться тем, что ты здесь не ради себя. Ты дал обещание, и не важно, по какой причине, но если ты пытаешься выкручиваться, то изволь — давай называть вещи своими именами. Ты сжалился над своим жалким и слабым родичем, а не ради себя пошел ко мне. Ты достаточно горд и силен, чтобы терпеть пытки и боль от ран, не прося помощи и не принимая лечения от врага. Ты ведь это имел в виду. И если ты хотел быть благородным, то стоило бы быть благородным до конца, а не ставить Кириону в вину все время свое «ты знаешь, почему я здесь». Да, знаем: потому что ты герой, а твой родич слабак. А теперь ляг и дай Эвегу сделать свое дело, — Волку не нравилось, куда Лагортал клонит, и потому умаиа сменил тему, заострив внимание совсем на другом.
— Неблагородно согласиться с твоими словами, унижающими Кириона, — ответил нолдо. — Свойства нашего тела, привычки или опыт - не то, что делает нас более или менее достойными. Но раз мы говорим начистоту — верно, что ты держишь меня здесь тем, что грозишь пытать моего товарища. Ты сказал мне вчера, что слишком тесно связан со своим Господином и не можешь уйти, и не знаешь куда… — Он полагал, что умайа вряд ли хотел вести этот разговор при целителе, но теперь он мог и должен был говорить. — Но мучить пленных или нет в своей крепости, над этим ты властен. Ты попросил меня не оставлять тебя без Света, и я тоже попрошу в ответ: сними свою угрозу, своё условие, и обещай, что не возобновишь. Чтобы за то, что я однажды откажусь и уйду или буду молчать, или скажу то, что ты сочтёшь дерзостью, или нарушу ещё нечто, ни Кириону, ни другим моим товарищам не грозит кара. Это в твоей воле, ведь я по-прежнему остаюсь в плену, и у тебя есть орки и многое иное, чтобы угрожать лично мне.
В этом Лагортал видел возможность провести границу. Если Саурон хочет… перестать быть Сауроном, идти к Свету — он сделает этот шаг: даст свободу в тех пределах, в каких он в силах её дать. Если хочет только заполучить Свет себе — откажет: ведь иначе он лишится лучшего способа удерживать и принуждать Лагортала.
— Тыхочешь сказать, что правда может унизить? — прорычал Волк, теряющий терпение. — Кирион слаб, и не надо это прятать за красивыми словами о привычке или опыте. Дух определяет все, и достоинство в том числе. Но ты все время пытаешься меня обмануть, пытаешься вывернуться, хотя я честен с тобой и заранее сделал для тебя, что смог. А теперь ты хочешь вновь обмануть меня — уловкой вытянуть из меня обещание, а потом уйти и ничего мне не дать. И раз ты так решил поступить со мной, то вот и тебе мое слово: что будет с тобой, то станет и с Кирионом. И если твои раны нельзя лечить, то пусть и он разделит твою боль, — с этими словами Волк развернулся и в гневе вышел, а Эвег, подняв бровь, вопросительно посмотрел на Лагортала.
Для себя нолдо решил что ответ был ясен, и продолжения прошлого быть уже не могло: умайа не только отказал, но прибег к угрозе и каре. Однако сейчас Саурон ушёл, а рядом оставался этот Эвэг. И Кирион…
— Он прав, я много слабее тебя, — заговорил до сих пор молчавший синда. — Но ты — ты сильный, не соглашайся же! Не соглашайся больше ни на что ради меня.
— Ты вовсе не…
— Я говорю так не потому, что обижен; я знаю, что ты не думаешь обо мне так, как Гортхаур, просто тебе тяжело было видеть, что я едва держусь… — Кирион опустил голову, горько сжал губы. — Но если ты будешь соглашаться ради меня, от тебя будут требовать больше и больше того, что не принял бы ты сам. Как и сейчас он требует то одно, то другое; а потом всё равно объявит тебя обманщиком, как и сейчас объявил. Не соглашайся больше, даже если я потом не выдержу и буду тебя просить, помни, что я хочу другого, а прошу… просто потому что слаб…
— Ты не слаб, Кирион, иначе не мог бы сказать таких слов. В одном Саурон, — нолдо вновь назвал его так открыто, — прав: важнее всего дух. И добавлю — выбор. Тогда, на стене, ты не сдался; хотел, быть может, но преодолевал себя.
Лагортал сжал руку товарища, зажмурился… Он знал, что умайа заставит платить за этот отказ и Кириона, и других, но теперь не мог не отказать. Эвег молча слушал эльфов — пусть говорят. Однажды и это пригодится.
Затем Лагортал, открыв глаза, выпрямился и обратился к самому целителю, твёрдо и ясно:
— Запомни мои слова и передай их своему господину, ибо с ним я больше говорить не стану: «Что я не обманщик, ты знаешь сам. При первой встрече ты проверял меня, а теперь — я тебя. Ответь ты «да», я остался бы рядом свободно, приложил усилия, чтобы помочь тебе выйти к Свету, и ушёл бы нескоро. Но ты хочешь Света только для себя лично, и отдавать тебе свет своей фэа так же немыслимо, как самому отдать Древа Унголиант в пищу или Моринготто для освещения Ангамандо. Впредь я отказываюсь от бесед с тобой и от самих гостей.» Передай это своему господину. Что до твоего лечения, теперь моё согласие было бы и не вполне честным — я принял бы подарок, связанный с «гостями», отвергая их на словах. Да и сам Саурон может передумать лечить меня, когда услышит мой ответ.
Эвэг, склонив голову набок, слушал послание.
— Ты уверен, что больше не станешь говорить с Повелителем? Я бы не зарекался на твоем месте. И не хочешь ли ты сам сохранить свой Свет лишь для себя? Я слышал, что Свет, которого так не хватает Повелителю, — тут Эвег откровенно усмехнулся: он не верил, что Маирон чего-то ищет, считая слова Волка очередной уловкой и его способом забавляться, — что Свет всегда действенен, обращен к другим. Не знаю, так ли это. Валар сидели в Амане в лучах Света, а весь мир тонул во Мраке, но их зовут Светлыми… Не таков ли и ты? Ты не дашь свой Свет Повелителю потому, что он не достоин твоего Света, а мне казалось, что солнце равно должно светить всем, и достойным, и нет. Так что подумай еще раз, эльф. Я, ради Повелителя, буду добр к тебе: я не прикажу нанести Кириону те же раны, что у тебя, как распорядился Маирон, но я исцелю тебя.
Кто мог знать, что в действительности Эвег не наносил ран не ради Повелителя, а ради… того, кого не видел уже столетия. Про себя же умаиа надеялся, что и над его словами эльф задумается. Если он так Светел, как полагал Маирон.
Лагортал, а затем и Кирион, всё лучше понимали: перед ними отнюдь не человек. И он может даже не подчиниться Саурону в чём-то.
— Ты говоришь не о том. Хочу, не хочу, считаю достойным, не считаю… Это просто немыслимо. Невозможно, — и если бы Лагортал согласился теперь, после того, что осознал, он утратил бы то, чего так жаждет Саурон. — Но ты не понимаешь этого, Тёмный.
Отнюдь не по незнанию: аину не просто знал о Свете, он некогда жил в нём; и отрёкся от него, и стал безумным. Потому объяснять было бессмысленно…
Смысла притворяться человеком больше не было, и Эвег мысленно позвал орков. Те вошли почти мгновенно, ведь они были в коридоре, и одним из них был Больдог. Двое орков подошли к Кириону, двое к Лагорталу.
— Сам ляжешь или к тебе применить силу? — поинтересовался Эвег.
После угрозы применить силу эльф тем более не хотел покоряться. Лагортал долго сдерживал себя, беседуя с врагом, теперь нолдо знал, что ни ему, ни его товарищам пощады не будет, зато мог сделать то, что и подобало воину: ударить.
Эвег молча кивнул оркам. Те были готовы скрутить пленников. По два орка на эльфа оказалось маловато, но Больдог всегда был готов применить Волю. И Лагортала, ударившего одного из орков головой о каменную стену, так, что тот затих, немедленно настигла сильнейшая боль, и эльф застыл, беззвучно хватая ртом воздух, а затем скрючился на полу. Растянуть на кровати скрученного болью проблемы не составило — орки привязывали нолдо с бранью и ударами, впиваясь когтями.
В конце концов, после короткой борьбы, Кирион лежал на одной кровати, на животе, с заломленными руками, стянутыми веревкой, в неудобном и болезненном положении (это была инициатива Больдога); на другой кровати лежал Лагортал, привязанный за руки и ноги к резным ножкам.
Глаза Кириона расширились, он пытался дёрнуться, но в таком положении не мог. А нолдо с удивлением осознал, что сейчас стал свободнее, чем чуть раньше. До того он не был связан верёвками, но скован условиями, своим согласием; теперь же он мог сопротивляться так, как будет в его силах.
— Кто жил раньше в этой комнате, не знаешь? — усмехнулся Эвег, садясь рядом с Лагорталом. — Уж не сын ли Артаресто с его наставником? Повелитель отвел тебе лучшие комнаты, а ты так неблагодарен.
И началось лечение. Эвег был почти бережным, не торопился и делал свою работу на славу. Это тело должно быть готово к пыткам чем раньше, тем лучше.
Пока Эвег работал, он думал о словах нолдо:
— Я и правда не понимаю тебя, эльф, — неторопливо говорил целитель, временами, когда нужно было сосредоточиться, делая паузы. — С тобой обращались, как с принцем, все твои желания, даже не высказанные, учитывались. Я не помню, чтобы хоть одному пленнику досталось такое отношение. Ради тебя одного не трогали никого: ни Верных Финдарато, знающих все о Нарготронде, ни Линаэвэн, что давно ведет переговоры со всеми соседями для Финдарато. Сколько всего хранится в ее прекрасной головке? Но ради тебя Повелитель отложил нужды войны, поставил нужды своей души во главу угла. Думаешь, Владыка Севера это оценит? Нет, уверяю тебя. Маирон рискует. Но ты не ценишь. И я не понимаю этого. Линаэвэн допросят как следует, Наместник Владыки должен знать о землях вокруг себя и о планах врагов. Из Линаэвэн вытянут все, что она знает, если будет нужно, в её теле переломают каждую косточку, а я все сращу обратно. Но если дева каким-то чудом будет молчать, ее отправят в Ангамандо, где валараукар своими бичами вытянут из нее нужные ответы. Она не Маитимо — рано или поздно она заговорит. И произойдет это потому, что однажды отказался говорить ты. И отметь при том — не о тайнах, не о запретном.
Каждое слово впивалось в Лагортала, как иголка, и он бледнел и сжимал зубы. Пока нолдо мог отодвинуть их, сказать себе «это только слова»… но понимал, что скоро они станут реальностью. И все же Тёмному он не ответил.
Эвег знал, что Кирион уже не чувствует онемевших рук, он ощущал это своим чутким восприятием целителя.
— Больдог, развяжи Кириона. Еще не настало время пыток; пусть он просто нам не мешает.
Развязанный синда ничего не мог сделать и лишь выдохнул:
— Будь проклят весь ваш Север…
— Ах ты гаденыш, — беззлобно, скорее укоризненно, буркнул Болдог (ишь ты, вместо благодарности начал проклинать) и сильно ударил Кириона по лицу ладонью, разбивая губы.
— Не пачкай кровать кровью, — поморщился Эвег. — Скоро он окажется в подземелье, и там ты сможешь обучить его манерам. Насколько я вижу, этот из понятливых.
Лагортал попытался было дёрнуться, но был слишком крепко привязан.
— Держись! — крикнул он товарищу, сознавая, что его ждёт. — Ты сильнее, чем думаешь: ты выстоишь. А этого палача и тюремщика убьют, не я, так другие.
Нолдо жалел, что не может ударить Эвега.
Вскоре целитель закончил лечение и собрал инструменты. Мертвого орка вытащили из комнаты, вслед за ним увели и Кириона, снова заломив руки. И Эвег вновь спустился в темницы: ему предстояло много работы. Пленных нужно было долечить, так, чтобы они были готовы к допросам уже сегодня.
***
Лагортал, все так же привязанный к кровати, остался в комнате один. Он молчал. Думал то о Кирионе. которого утащили, то о других, и в голове сменялись образы того, что с ними делают. Лагортал отгонял эти образы — это не правда, это его воображение — но образы возвращались. Лишь несколько часов спустя, когда утро разгорелось вовсю, к привязанному нолдо зашёл Саурон.
Волк сел рядом с Лагорталом на кровать.
— Вот, похоже, и все, да? — вздохнув, спросил умаиа. — Я не стану тебя пока отвязывать, иначе ты на меня бросишься, а я не хочу этого. Во-первых, успокойся, все в безопасности, никого не тронули. Во-вторых, Ламмион не вернулся на рассвете, но я получил от него весть: он пострадал от бури и задержится. Но я не трону Нэльдора, ведь это неумышленная задержка. Есть ещё и третье: я отдал Линаэвэн горцу, что верно служил мне много лет. Ваш гонец думает, что может переубедить человека, я не буду мешать ей. Ну, что скажешь? Разве я не стараюсь для тебя?
Лагортал ждал, что Саурон будет в гневе наказывать его. Сев рядом с привязанным, он, напротив, заговорил мягко и даже делал уступки. Но обещания — не дал. И, как понимал Лагортал, не даст. Он мог идти на уступки ради того, чтобы заполучить себе немного Света. Он не собирался оставлять Тьму и идти к Свету.
Лагортал прикрыл глаза… Он знал, что за его молчанием последует то, о чём сказал второй умайа. Он упорно молчал.
— Я не могу сделать большего, по крайней мере пока, — Волк вздохнул и потянулся, чтобы развязать эльфу ноги. — У Владыки повсюду глаза и уши, думаю, тот же Эвег с удовольствием доложит в Твердыню о первой моей оплошности. Еще день-два, и он начнет спрашивать, когда же я буду вызнавать тайну Нарготронда. Я тяну время, как могу, Лагортал, и делаю, что могу. И если бы ты мне помог придумать что-то еще…
Ноги «гостя» оказались на свободе, и Маирон застыл, с сомнением глядя на руки Лагортала. В этот момент Волк подумал, что если бы это эльф согласился остаться с ним, стать его другом, учиться у него, быть верным ему, то Волк и в самом деле мог бы распустить пленников, покинуть Остров и службу Владыке… Только вот где гарантия, что Лагортал не оставит его вновь, и как бы не получилось так, что Волк, все потеряв, ничего не получит?
«Если этот помешанный на боли болван и правда донесет на меня Владыке, мне не будет чем отвести от себя гнев», - думал про себя Маирон.
***
Словам Саурона почти можно было поверить. Скорее всего, они даже были почти правдой. Почти. Саурон говорил так, словно не искал пока сведений о Нарготронде — но он искал. Прежде, чем так переменил своё отношение. Он действительно особо относился к нему, Лагорталу, но он был врагом. Тем, кто убивал, захватывал, пытал, и будет делать это впредь.
Лагортал понимал что убьют его вряд ли, зато будут мучить товарищей… Но это, как ему обещали, произойдёт и так. Если он только не даст Саурону того, что он хочет. А он — не даст. И потому надо было молчать.
***
Лагортал не отвечал. Волк снова вздохнул.
— Хорошо, Лагортал, твое молчание красноречиво. Теперь послушай меня. Как ты помнишь, я во всеуслышание заявил, что пока ты у меня в гостях, ни одного пленного не будут допрашивать. Если ты выйдешь из этой комнаты, я не смогу больше тебя защитить. Я не жду, что ты переменишь свое решение, но остальным это знать не обязательно. Я не знаю, как долго наш обман продлится. День-два у нас точно есть. Надеюсь, что ты мне поможешь. Или хотя бы не помешаешь. Веришь ты или нет, но я делаю, что могу,— Воок был искренен, даже готов был идти на жертву.
И Волк отвязал Лагорталу руки. Если эльф бросится, то это скрыть уже не удастся ни от Эвега, ни от других, и пытки будут неизбежны. Но это будет не его вина, он сделал, что мог. Выбор судьбы для себя и других за нолдо.
А если эльф не нападет… То они начнут говорить. Для начала обсудят, что могут сделать для пленных, а там — и другое.
***
Эльф слушал Саурона, закусив губу. День-два избавления от пыток для других пленников… Как же он хотел этого! Саурон предлагал обмануть остальных Тёмных, чтобы помочь его товарищам, а после… Но путь к Свету не начинается с обмана, как и с угроз и насилия.
Лагортал был воином, и перед ним был враг. Он обещал дать пленным время, не требуя взамен чего-либо. Кроме готовности смириться со своим положением и молча сговориться с ним об обмане.
Лагортал втянул воздух и ударил — резко, метя в глаза. Ведь товарищей заставят заплатить за этот удар.
***
Эльф лежал на спине, его руки слегка затекли, он был ранен, и все равно его удар был яростным, и умаиа едва отразил его! Почти достал, даже пальцы уже касались век… С холодным гневом Волк нанес ответный удар — не руками, Волей. И смотрел, как эльф корчится от невыносимой боли, а когда тот почти лишился чувств, в комнату вошли орки.
- Ты выбрал, эльф. И все же — я хочу быть на твоей стороне. Я могу помочь тебе, а ты мне. Подумай об этом, а как надумаешь — позови меня.
Эти слова после едва отражённого нападения заставили нолдо задуматься. Могло ли быть, что он ошибся, оценивая по одному действию? Да, он мог ошибаться… Возможно, если сейчас его просто накажут, «потому что так здесь положено»…
Орки выволокли Лагортала из камеры и поволокли в подземелье.
***
От вчерашней бури остались лишь лужи по дорогам и низинам, да поломанные, расшвырянные ветром ветви.
Ламмиона, без ухода опытного целителя впавшего в беспамятство, подняли на носилки и повезли в крепость, на Волчий Остров.
***
Восходящее солнце золотило пронзительным осенним светом двор Темной крепости. Волк сидел в своем кабинете и задумчиво крутил в пальцах заколку для волос. Похоже, настало время забав для всех — и для обитателей замка, и для пленников. Бэрдиру обещали не трогать только Лаирсула. С кого же начать? Ранее Волк планировал начать с Линаэвэн: и потому, что она была женщиной, и потому, что больше знала (спасибо Ламмиону за сведения), и потому, что ее пытки деморализуют остальных. Но Линаэвэн успела стать «гостьей» Марта, и просто так отбирать ее у горца было нельзя.
Наконец Маирон принял про себя решение, ухмыльнулся и отправился к Линаэвэн.
***
Тэлерэ, пробудившись от ясного света, подошла к окну. Эта радость оставалась с ней и здесь, в плену: синева и простор небес и плывущая в своей ладье Ариэн, а вечером, ночью Тилион и звёзды. Небо было свободным и светлым, и ему ничто не грозило…
Грозило — её товарищам. Вчера их пытали до обеда, а после отпустили, и к ним пришёл тёмный умайа, лечить… Будет ли также и сегодня? В гостях есть пленные, значит, никого не будут допрашивать, но Нэльдор и другие в иной опасности.
Эллет мысленно вернулась к своей дороге, к тому, как они были захвачены — с тех пор минуло уже шестнадцать дней. Две недели пути и два долгих и тягостных дня здесь, на Тол-ин-Гаурхот. К своей миссии, к письму для Кирдана, Линаэвэн старалась не возвращаться теперь даже мысленно, даже в одиночестве. Лучше бы и к Нарготронду не возвращаться мыслью, пока она здесь, тогда куда меньше опасность, что однажды она проговорится.
Вдруг сзади послышался звук, и тэлерэ обернулась: Волк не стал утруждать себя формальностями и стучать в дверь, просто вошел к ней.
— Как спала? — бросил умайа, проходя в комнату и садясь в кресло. — Я слышал, ты пытаешься вернуть Марта на свою сторону? Я не против, продолжай. Мне интересно узнать, насколько он предан мне в действительности, ведь я растил его из подростка. И ты поможешь мне узнать насколько я хороший… наставник.
Волк подбирал слова осторожно, так, чтобы если Линаэвэн будет «показывать» этот разговор Марту, горец бы не смог увидеть ничего дурного.
— Благодаря тебе я буду знать, где я был не прав, и что мне стоит изменить в моем обучении атани. Март лишь первая ласточка, все больше и больше Вторых будут преданы Тьме. Я ценю твой вклад в мое дело. Вас с каждой битвой все меньше и меньше, вы истаете, а мои ученики унаследуют королевство Арда. Вы обречены, и ты помогаешь мне ковать нашу победу.
Было горько, что Саурон обманом добился доверия некоторых атани, но Линаэвэн не хотела верить, что их может стать много. Марта пришлось держать в изоляции от других, его учил и растил лично Саурон (со времени, как он был подростком — Март оказался младше, чем она думала) — сможет ли Саурон так же поступать со многими? Что до других его слов… Вначале её обожгло горечью и страхом: неужели она и теперь принесла пользу Саурону? Но в сказанном было что-то не так. Она задалась вопросом, что за послание, что за призыв скрыт в его словах? — и так разглядела призыв не противиться и быть слабой. Следовать которому она не желала.
— Всякий раз, когда мы противостоим вам в чём бы то ни было, — отозвалась Линаэвэн, — вам становится известна наша сила и ваши ошибки. И тем более, чем большего достигаем. Нелепо из-за того, что вы получаете опыт, отказываться от противостояния, от побед.
Волк поднял бровь, слушая Линаэвэн. Дева, очевидно, говорила о чем-то своем, настолько невпопад звучали ее слова. Впрочем, Маирона это не интересовало.
— Кстати, надеюсь ты понимаешь, что ждёт Марта, если ты добьешься своего? Хочу убедиться, что ты действительно хладнокровно роешь юноше яму, а не просто не понимаешь, что творишь.
— Понимаю… — Линаэвэн невольно побледнела, сжала губы: да, если ей удастся убедить Марта, его подвергнут пыткам. — Но душа его будет свободна.
Ей было больно за этого адана, которого воспитали в преданности Тьме. Как же добр и светел он мог быть, если бы воспитал его не Саурон!
Волк усмехнулся и добавил:
— Спасибо за имена. Некоторых я до сих пор искал, теперь знаю, что могу больше не тратить свои силы на мертвых и направить внимание на другое.
Эллет покачала головой. Март не мог бы передать все имена что звучали вчера. Но что, если произнесённое здесь слушают? Ей было горько, что она вновь принесла некую пользу Врагу, и вновь подумалось: не лучше ли было так и молчать, как с самого начала? Но как было не поддержать Нэльдора, не помочь Марту…
Вскоре в комнату постучал и зашёл Март. Волк поднялся ему навстречу, обнял за плечи.
— Здравствуй, Март. Я позвал тебя сюда не случайно. Я знаю, что Линаэвэн за моей спиной пытается убедить тебя принять ее сторону и предать меня, восстать против меня. Я не хочу, чтобы меж нами с тобой что-то стояло, я хочу быть с тобой честным. Выслушай ее, посмотри своими глазами и реши, с кем ты хочешь быть, мой ученик: с нею или с Тьмой.
Линаэвэн вздохнула. Приходилось говорить с Мартом при Сауроне… И как же он будет относиться к ней после этих слов?
— Привет тебе, Март. Слушай своё сердце. Оно знает и о Свете, и о Тьме, и о добром и о злом более, чем может знать твой разум… — опутанный чарами Саурона… — И смотри подлинно своими глазами и узнавай. Если ты согласен на это.
Волк обернулся к Линаэвэн:
— У тебя есть три дня, Линаэвэн. В твоём распоряжении вся крепость, если тебе что-то понадобится. Через три дня, если тебе не удастся сбить Марта с толку, ты оставишь его в покое и больше не встанешь на его пути, — Волк был вполне уверен в Марте и с лёгкостью отдавал его на проверку Линаэвэн. Если горец не пошатнется, значит, методы Маирона были верными, и с другими людьми стоит работать так же. Если эльдэ перетянет Марта на свою сторону, то Волку придется искать, где же он ошибся. Но в любом случае эта тэлерэ хорошо послужит ему, его делу и Тьме.
— Три дня, чтобы попытаться помочь… Я принимаю твои условия.
Вопрос с Мартом был решен. Волк ухмыльнулся про себя и перешёл ко второму:
— Я сделал для тебя украшение, как и обещал, — Маирон протянул деве шелковую ткань, в которую была завернута заколка. — Скажи мне в присутствии свидетеля, можешь ли ты отличить ее от работы своих родичей.
Линаэвэн внимательно осмотрела подарок, взяла в руки, постаралась ощутить, что в ней. И к своему изумлению не ощутила ни чар, ни Тьмы, ни Искажения, ни тяжести. Красивая заколка, намеренно сделанная для неё, любящей море… И только.
— Я не чувствую в этой заколке Искажения и не смогла бы узнать, что это твоя работа, если бы ты сам не сказал о том, — произнесла дева с горечью и удивлением. — Я признаю, что была не права в этом. Ты не утратил искусство, каковым обладаешь как ученик Аулэ и действительно можешь создавать красивые вещи, которые не будут тягостны и темны для эльдар. Я проиграла спор.
Волку доставило большое удовольствие то, что Линаэвэн, тщательно осмотрев заколку, ничего не нашла. Хотя на самом деле чары были — они должны были путать мысли эльдэ, подменять одно другим. Март скажет: «Я не верю тебе», а Линаэвэн услышит: «Ты лжешь». Пленник скажет: «Спасибо, ты готовила нам еду», а Линаэвэн услышит: «Ты прислуживала Врагу, хотя нас пытали, но мы отказались». Просто в сказанном будут слегка смещены акценты, усилено чувство вины.
— Надеюсь, тебе нравится мой дар, я делал его весь день и большую часть ночи. Прошу, надень эту заколку, — Волк был почти уверен, что Линаэвэн не откажется при Марте, — а после, выполни свою часть обещания.
Эллет закрепила заколкой серебристые волосы. Если бы принятие этого дара от врага было всем, на что она согласилась! Она должна была рассказать о южных границах Нарготронда, уже зная, что эти сведения для Саурона важны. Эллет, побледнев ещё более, закрыла лицо рукой, но затем отняла её. Неразумно было спорить с умайа на что бы то ни было.
Когда зачарованная вещь оказалась в волосах девы, Волк, расстелив карту, сказал:
— Покажи мне границы Нарготронда, как обещала.
— Покажи мне границы Нарготронда. Или ты, как всегда, обманешь?— услышала Линаэвэн.
Конечно, Саурон не мог не обвинить её перед Мартом. И так, что она едва ли могла оправдаться: она уже спорила о том с умайар. Пожалуй, они обвиняли даже жёстче: ведь Саурон силился изображать перед горцем, что он добр. А сейчас на ней лежала куда более тяжёлая вина. Если однажды Нарготронд будет взят — она сыграла в том свою роль, и важную…
— Я проиграла, — повторила она через силу. — И я исполняю сказанное.
Её рука прошла мимо Нарога севернее Нан-Татрэн и южнее Таур-эн-Фарот, смещаясь в сторону Моря и в сторону Сириона.
Как просто все оказалось… Вот Волк, наместник Владыки Мэлькора, и узнал тайну, где находится королевство Нарготронд. Без пыток, что были применены уже ко многим, но так и не дали результата, одной лишь хитростью — принудив к разговорам, сыграв на слабостях и чувствах врагов…
— Спасибо, Линаэвэн, — вежливо кивнул умаиа, хлопнул по плечу Марта и вышел. Всё же это было прекрасное начало дня для Маирона.
***
— Ты послужила мне лучше, чем кто-либо до тебя, Линаэвэн — донеслось до неё, и дева осталась вдвоём с Мартом. Ей казалось, Март смотрит на нее с явным укором, и она его заслужила. Без пыток, уже на третий день плена, выдала границы города и добровольно согласилась на рабство… хотя она кормила именно своих.
Линаэвэн была уверена, что сможет различить созданное умайа. Но не различила. И за её самонадеянность и ошибки может заплатить весь город. Да, главным были сам город и пути в него, а Саурон не узнал ни того, ни другого, но она явно заблуждались, полагая сказанное маловажным. Она не могла исправить содеянное и не знала, сможет ли искупить. Могла только не повторять ошибок, чтобы не вышло худшего. Ни слова о Нарготронде, даже самого «безвредного», ни при каких условиях. И ничто из сказанного не считать безвредным — даже имена павших стали для Саурона полезными сведениями.
Бледная почти до прозрачности Линаэвэн прикрыла глаза. Затем открыла вновь, горько и тихо обратилась к адану:
— Если ты осуждаешь меня, то справедливо. Однако… ныне нам дали три дня. Гортхаур сказал своё слово, сказала и я. А что думаешь ты — согласен ли ты?
— За что мне осуждать тебя? — искренне удивился Март. — Ты выполнила свое обещание, не пыталась увильнуть. И конечно, я выполню желание Повелителя и буду говорить с тобой. Ведь это был и наш с тобой уговор: я буду рассказывать о Тьме, а ты о Свете, чтобы мы могли изменить свое отношение.
Март верил, что он не предаст Повелителя, но, быть может, ему удастся убедить Линаэвэн.
И эти слова для неё немного изменили чары, правда, лишь в начале.
— За что бы мне не осуждать тебя? Ты вступила в спор с Повелителем и поставила на кон судьбу своего города, теперь пришло время выполнять обещанное. По крайней мере, ты не пыталась увильнуть, как обычно…
— Я рада, что мы сможем поговорить, — эллет сумела печально улыбнуться. Несмотря на уверенность Саурона, она надеялась, что сможет изменить отношение беоринга и сможет вернуть его к Свету. Хотя обещать или спорить в этом бы не стала и до проигрыша.
— Ты поздно легла вчера, я не стал тревожить тебя и приготовил завтрак для твоих спутников сам. Поможешь мне теперь?
— Ты поздно легла вчера, и я из-за тебя тоже. Но мне пришлось встать, приготовить завтрак для твоих спутников. Поможешь мне теперь?
— Конечно, — ответила Линаэвэн на то, что услышала. — Ты был очень терпелив, благодарю тебя.
В дверь деликатно постучали: Эвег (закончивший очередной подход к раненым в подземелье) пришел, как обещал вчера, рассказать эльдэ о ее товарищах. Линаэвэн смотрела на умайа-целителя с настороженным ожиданием, словно выглядывающая из дупла птица. Март считал его человеком, она знала, что это не так… но Март, конечно, не поверит, если она об этом скажет. Хотя осторожно спросить его можно.
— Все исполнено, как ты и просила, — сказал умаиа, притворив за собой дверь. — Один из раненых напал на меня и чуть не убил, другой просил передать тебе нечто. Но ты можешь быть спокойна, они все в порядке. Слова же для тебя: всякая служба в плену обернётся страданием для тебя и других.
Эвег обменялся взглядами с Мартом.
— Я не согласен с этим, но передал, что просили.
Заколка искажала не всякое сказанное слово — эллет услышала почти то же, кроме одного: «Ты согласилась на службу в плену — значит, согласилась мучить себя и других». И вздрогнула от переданных слов. Особенно потому, что они были совсем не тем, что желали бы ей внушить Тёмные. Они желали подчинить её и заставить служить себе, а не отвратить от этого. Линаэвэн… в самом деле страдала сама, но её товарищи? Она не могла спросить, о чём именно говорил один из отряда. Они не голодали, а могли есть приготовленное руками эллет и при её поддержке. Но никто не стал бы передавать такие слова, не будь они правдой, и она не видела, что получил бы умайа от искажения. Это нужно было обдумать отдельно и серьёзно. Но иное требовало ответа сейчас.
— Хорошо, что ты передал мне послание, я обдумаю его; и я рада, что пленные в порядке, — она постаралась поставить себя на место Марта: в плен взяли, скажем, такого человека, как он, обошлись с ним по-доброму и стали лечить, а он напал на целителя. Что бы она подумала о таком? Это, должно быть, будет думать и Март. Притом, что на самом деле Эвэг был умайа, а напавший раненый выказал смелость, и она не знала, каким было лечение из рук умаиа… Что, если Эвэг заодно мучил их? — Один из моих товарищей пытался убить тебя после того, как ты лечил его?
— Говорят, вы мудрые и любите думать, — пожал плечом Эвег. — А тот воин напал на меня до лечения и чуть не придушил: увы, порой пленные бывают буйными и вредят сами себе. Мне пришлось позвать орков, чтобы его уложили. И тогда я смог позаботиться о его ранах.
— Эвег прекрасный целитель, — поддержал Март. — Он сделал все, как надо. И я согласен, что слова, тебе переданные, были сказаны в минуту печали, и в них нет мудрости.
Линаэвэн верно поняла обоих. Но ей показалось, что они заодно отказали ей в мудрости, а Март ещё сказал, будто она обвиняет целителя, но сейчас это не было важно. Орки уложили пленника, и тогда умайа… сделал, что мог. Линаэвэн сжала губы, вдохнула. Нужно было думать о Марте.
— Я не говорю, что Эвэг не искусный целитель; я его не знаю, а он, возможно, и тебя лечил прежде, — уж не им ли был околдован Март? Хотя долгих лет воспитания у Саурона могло быть довольно… Могла ли дева сейчас защитить товарища перед Мартом? Если причина нападения в том, что он узнал в целителе Тёмного, Март не поймёт и не примет её; если другая… её пока не знает и сама Линаэвэн. Сдержавшись, она спросила целителя. — А кто был твоим наставником?
Эвег не ожидал такого вопроса. «А ты умна», — усмехнулся умаиа про себя.
— Я от природы своей имею тягу к исцелению, а к каждой тяге даны и талант, и умение. Наставников же у меня было несколько, но самый великий из них — Владыка Севера, ибо, как ты знаешь, нет ничего в умениях любого из Валар, чего бы не умел Владыка. Он показал мне такие… вещи об исцелении, каких я и помыслить не мог,— Эвег улыбнулся, как улыбаются весьма довольные тем, как сложилось. — Через какое-то время Повелитель отправится на Север с докладами и возьмёт Марта с собой. Тогда и мой друг сможет стать учеником Владыки.
Ответ Эвэга о его учёбе не был неожиданным, но был болезненным. До того Линаэвэн лишь подозревала, что умайа мог мучить пленных при лечении, а слова о многом, что Эвэг узнал об исцелении от Моргота, стали подтверждением. И она сама просила прийти лечить их, и в довольной улыбке Эвэга читала: «Ты сама просила». Перед ней стоял Тёмный майа, не только целитель, но и палач, а она должна была сдерживаться при Марте. Которого хотели отправить в Ангбанд. Этого доброго адана — к Морготу. Могла ли ему грозить худшая участь, чем эта?
Но у неё были три дня. И она надеялась, что сумеет убедить Марта. Она должна была… потому что никто другой помочь ему или не захочет, или не сможет.
========== 18. Когда закончились разговоры. ==========
Фуинор, держа в руках поднос с завтраком, постучал в дверь Бэрдира, извещая эльфа о своем приходе, и зашёл в комнату, не дожидаясь ответа.
- Доброго утра, - поздоровался умаиа. - Как поговорили вчера? Тебя не заставляли, не принуждали, не допрашивали? - поскольку этот эльф остался единственным “гостем”, он тоже вдруг стал интересным.
- Не принуждали, - ответил Бэрдир, смерив взглядом умайа с подносом. Посмеяться бы: падший аину ему еду приносит, будто слуга! Только не до смеха было. - Но по сути, как я и сказал, разговор был близок к допросу. - Конечно, Фуинор мог возразить, что не было же никаких пыток; но была угроза пытки Лаирсула… Желая защитить товарища, Бэрдир выбрал самую безопасную тему, что только мог придумать - языки - и то оказался полезен этим Тёмным. И теперь Бэрдир не знал, может ли он рискнуть снова?..
Фуинор тем временем поставил поднос на стол и сел рядом. Завтрак оказался на двоих.
- Чем же этот разговор был близок к допросу? - возмутился умаиа. - Тебя никто ни о чем не спрашивал. Ты сам решил, о чем говорить. И, не отказавшись от своего обещания по букве, исказил его по духу. Ты решил издеваться над Маироном, рассказывая ваши трактаты, и Повелитель отплатил тебе той же монетой, сказав, что ты дал ему немало полезного. Что, кстати, правда. Но это только твоя вина, не бросай тень на нас. Не стал бы ты лукавить, этого бы не случилось, - Фуинор взял с подноса кусок теплого хлеба, сладко пахнущего на всю комнату, и принялся мазать его маслом. - Садись завтракать.
- Разумеется, - усмехнулся Бэрдир. - Если бы я рассказал о себе, как хотел Саурон, в этом не было бы ровно ничего полезного. - Эльф посмотрел на завтрак. Брать, не брать? Другой пищи ему не дадут… И он пока не отказался от этих гостей, хотя, возможно, стоило бы.
- О да, это была бы очень важная информация, - фыркнул Фуинор, - сказать, что ты, скажем, сапожник, жил в лесах близ Тириона, и любишь утку, жареную в меде. Ты сам себя перехитрил, Бэрдир.
- А что будет, если я откажусь от гостей сейчас? - поинтересовался эльф. - По букве или нет, я выполнил условие. - Вот уж Саурон стал бы выполнять “по духу”: оказывать настоящее гостеприимство и искренне заботиться о нуждах своего “гостя”… Но и пленники и Темные прекрасно понимали, что “гости” были только очередным способом для Темных получить сведения.
Фуинора забавлял этот эльф, хотя ещё больше - вызывал чувство брезгливости.
- Очень редко доводится видеть эльфов, которые были бы… достойными. Ты считаешь, что если тебя здесь могут обмануть, то и ты можешь всех обманывать, но это полбеды, ты же ещё и считаешь себя после этого благородным, - умаиа хмыкнул и налил себе молока. - Если ты откажешься сейчас, то вернёшься в камеру, а Лаирсула вернут сюда для совсем другой беседы. Ты выполнил свою часть сделки на вчера, а мы свою, - Фуинор скучающе думал, что сейчас эльф заговорит о коварстве Темных, о том, что они обманули его, честного и наивного, а он был до конца верен… Скука. Скорее бы вздернуть это ничтожество на дыбу.
Бэрдир же в свою очередь презирал сидящего перед ним умайа, и думал про себя, что хитрость, чтобы сберечь тайны, не то же, что обман с целью чего-то добиться. Но Фуинору Бэрдир так отвечать не стал и только фыркнул.
- Что ж, спасибо за подсказку. Может быть, приготовление пищи и впрямь более безопасная тема, - эльф снова не смог решительно отказаться от “гостеприимства” Темных, как стоило бы, и теперь винил себя за это, но умайа о переживаниях пленника было знать необязательно. Бэрдир вновь глянул на разложенный завтрак и вдруг сказал. - Я откажусь от угощения, - он сам удивился своему промедлению и сомнениям. Хорошо, что вчера ужина не было! Если он соглашался на что-либо, то ради Лаирсула, не ради еды. Но… что если у него снова не выйдет подобрать безопасной темы? Так из него Саурон много вытянуть может… - И от пребывания в гостях тоже.
Фуинор лишь пожал плечами, принимаясь за бутерброд с белоснежным козьим сыром.
- В прошлый раз ты тоже пришел, а на утро передумал. Это у тебя такая добрая традиция, мой ветреный Бэрдир. И я знаю тебе хорошее применение, - этого эльфа можно надломить и отпустить, он принесет немало пользы своей врождённой лживостью, гордыней и верой в свою непогрешимость. - Но ты не красавица, чтобы по сто раз менять свое решение, а мы не восторженные ухажеры. Ты слышал, чем заплатит целитель, и так и будет. А теперь: хочешь - ешь, хочешь - не ешь и убирайся в камеру. Орки за дверью. - Фуинор сидел расслабленно, но внутренне был готов, что эльф может напасть: и тогда пленник скорчится от боли под плетью Воли.
Бэрдир говорил уверенно, но на деле он был в смятении и задал себе вопрос: он действительно готов отказаться? …И ответил себе: нет, не готов. Просто эльф вспомнил, как гордо и резко отказался идти в гости в начале. Но тогда отказ не означал обречение Лаирсула на пытки. Теперь же Бэрдир знал, что сделают с целителем за его отказ, и … после, когда будет уже поздно что-либо исправить, он будет думать: “Я мог бы защитить его, но побоялся, что не справлюсь, не смогу найти безопасную тему. Я попробовал один раз и сдался, не попробовал снова переиграть Саурона. Я мог бы, но не стал”. А ведь, может быть, Фуинор и впрямь невольно подсказал безопасную тему… Бэрдир махнул рукой.
- Раз я всё равно такой ветреный, дай мне ещё подумать. Может, я опять передумаю, - Бэрдир усмехнулся, не желая показывать умайа, насколько он в смятении.
Услышав слова “гостя”, Фуинор улыбнулся про себя.
- Хорошо, Бэрдир. Думай. Я зайду к обеду.
***
Лагортала вернули в его давешнюю камеру, но вскоре повели на допрос. Эльфа привели в просторную камеру, раньше бывшую большим погребом, и крепко привязали к креслу. Перед нолдо стояла странная, высокая железная конструкцмя, назначения которой Лагортал пока не понимал.
Находившийся в камере Больдог обратился к эльфу:
- Сейчас ты встретишься со всеми своими товарищами, - Эвег хорошо знал свое дело, и к допросу были готовы все, - Кроме тех, кто в гостях, и тех, кто отдыхает. Например, ты не увидишь Линаэвэн, которая рассказала Маирону, как найти Нарготронд, или Ламмиона, открывшего нам свой разум.
Лагортал промолчал, и тогда орки ввели в камеру двух первых пленников. Ими оказались Долхэн и Таугатол. Эльфов подвели к той самой металлической конструкции и привязали к двум ее противоположным концам. Долхэну подняли вверх связанные за спиной руки, пристегнули цепь к его кандалам, и перекинули ее длинный конец через верхнюю перекладину и систему блоков металлической рамы, так, что Долхэн едва мог стоять на кончиках пальцев ног. Больдог же взял свободный конец цепи и защелкнул его на кандалах поднятых рук Таугатола: эльф был привязан к станку, за торс и ноги, но его руки были лишь скованы меж собой. Таугатол мог опустить их, или даже попытаться освободиться, вот только… опуская руки вниз, Таугатол тем самым будет вздергивать Долхэна на дыбу. Больдог знал: скоро держать руки поднятыми над головой станет для пленника невыносимо, и эльф волей-неволей опустит их. Механизм же устроен так, что проскользнув вперед, звено цепи уже не вернется обратно.
Лагортал понял, чего хотят Темные, и напрягся всем телом, в ужасе глядя на товарищей. Их не допрашивали. Просто закрепили и ждали. Таугатол держался, сколько было сил, даже когда это стало мучительным, и на его лбу выступила испарина. Сил у нолдо было немало, стойкости тоже - недаром в первый день он терпел пытку, не издав ни звука; но сейчас эльф стонал от боли в сводимых судорогой руках. В прошлый раз Таугатол сам говорил Долхэну, что терпеть пытку молча - не главное, и всё же сейчас он чувствовал себя слабым и униженным. Но продолжал изо всех сил удерживать руки поднятыми и вставал на цыпочки, когда ощущал, что они всё же понемногу опускаются.
Эта тщетная попытка оттянуть неизбежное длилась нестерпимо долго, и вдруг Долхэн пробормотал:
- Нет, - что значило “Нет, я не соглашусь прислуживать на кухне”.
Лагортал, глядя на товарищей, только что не извивался в кресле, а потом выкрикнул:
- Ты никогда не получишь от меня того, что хочешь, Саурон! Я проклинаю тебя!
Пока эльф говорил, дверь в камеру открылась, и на пороге показался Эвег. Он оценил ситуацию, ухмыльнулся и прошел внутрь. Расположившись удобно среди пыточного инвентаря, целитель обратился к Лагорталу:
- Я обязательно передам Маирону твое проклятие. Уверен, он оценит, чем ты платишь за все, что он для тебя сделал, - в голосе умаиа звучало злорадство: Эвэг ненавидел Маирона, хоть и служил на Тол-ин-Гаурхот. - Начиная с того момента, как ты согласился быть гостем на Острове, ни одного из твоих спутников не трогали. Но более Повелитель не может тянуть, и теперь, как я и говорил, каждый из них пройдет через пытки перед тобой.
Лагортал не ответил умайа. Это было бессмысленно. Он не жалел о своём проклятье, хотя оно и отрезало пути назад. А Саурон… он был безумен: пытаться заполучить Свет и едва ли не добиться доброго отношения через пытки его друзей! Неужели хоть кто-то мог не понимать, что так можно добиться лишь ненависти?
А время шло, и с неотвратимостью приближая миг, когда Таугатол вздернет на дыбе своего товарища, и Эвег, как и Больдог, не хотел пропустить этот момент. И вот - Таугатол, наконец, опустил руки, не смог удерживать их дольше и застонал, чуть не захрипел сквозь зубы, когда цепь подняла Долхэна вверх, и эльф вскрикнул от боли.
Лагортал отчаянно думал, как помочь родичам, но у него не было ничего, кроме слов.
- В этом нет твоей вины, Таугатол, ни капли! - пытался поддержать эльф друзей. - Ты делаешь все, что в твоих силах, но твари устроили все так, что ты не мог не опустить руки. Всё, что не в наших силах и не в нашем выборе - не вина. А ты, Долхэн, держись, друг! Не сдавайся и теперь!
По мнению умайар, Лагортал не сказал ничего интересного. Больдог дождался, пока Долхэн повиснет на дыбе, и теперь усмехался, глядя на его страдания. Впрочем, пытка длилась недолго, всего четверть часа, которая показались пленникам вечностью. Эвега же больше занимал Лагортал: он тоже неотрывно смотрел на пытку и не мог думать ни о чём другом, пока перед ним мучили Долхэна. Лагортал сам вскрикивал, вслед за товарищем на дыбе, повторял свои бессильные слова и вцеплялся руками в подлокотники кресла.
Лагортал невольно вспоминал, как Саурон лицемерно говорил ему, что не мог не начать допросы, норади Лагортала оттягивал их начало. И Эвег говорил так же. Но… пленников и не допрашивали - их просто мучили, чтобы вырвать у него, Лагортала, желаемое. …И так будет со всеми?! Химмэгиль, Арохир, Лаирсул, юный Нэльдор…
Наконец Долхэна сняли с дыбы, но лишь затем, чтобы поменять эльфов местами, и теперь Таугатол ждал, когда у напарника не останется сил держать свои руки поднятыми.
- Ведь я не смогу, - почти беззвучно, в ужасе, двинулись губы Долхэна. Он старался поднимать руки, как мог, но Долхэн и прежде был куда слабее Таугатола, а после пытки… его руки просто не слушались.
Никто из пленных не знал, что с Таугатолом и Долхэном решили обращаться бережнее, чем с прочими, чтобы потом отпустить их; эльфам же происходящее казалось ужасным. А умаиар, никого ни о чем не спрашивая, негромко переговаривались в углу: Больдог предлагал делать ставки. И Таугатол, уже вися на дыбе, понял, что он терпит бессмысленную пытку: всё это делали даже не для того, чтобы принудить Долхэна готовить. Их двоих… просто использовали, чтобы воздействовать на Лагортала.
Когда Таугатол провисел на дыбе свои четверть часа, его сняли и обоих пленных вывели из застенка, чтобы по очереди привести на лечение к Лаирсулу.
***
Лаирсула ввели в подземную камеру, оборудованную под лазарет - теперь там его ждал Долхэн. Целитель понимал, что начались допросы, и старался помочь родичам, как мог. Ему снова дали очень мало времени, и он не мог поговорить, но сосредоточился на выправлении растянутых мышц… Затем Долхэна увели и привели Таугатола.
Вот и начались пытки… Чем больнее было сердцу Лаирсула, тем больше он сосредотачивался на лечении…
***
Тем временем Волк в своем кабинете принимал тех, кого еще не успел узнать. Первым к нему привели Арохира.
- Привет тебе, Арохир, витязь Нарготронда, - приветствовал Маирон эльфа.
Арохир был ошеломлён - как узнали его имя, и то, что он в самом деле витязь, и самое главное - о Нарготронде?! Но эльф тут же вскинул голову:
- Саурон. Я ждал, что меня сюда приведут.
Арохир ответил дерзко, и Волк… махнул ему рукой в сторону кресла.
- Садись. Или стой, как хочешь, - ещё недавно Маирон с удовольствием вонзил бы зубы в этого эльфа, но теперь он чувствовал какое-то опустошение и раздражение. - Я позвал тебя, чтобы познакомиться, - но недавно перенесенные поражение и оскорбление напомнили о себе, и Волк бросил небрежно, мстя за себя: - Я уже узнал, что мне нужно о Нарготронде: посмотри из окна, ты увидишь, орки приступили к строительству дороги. Я знаю, куда вести армию, - Волк резко поднялся, подошёл к окну, сам выглянул в него и продолжил, словно самому себе: - Да, знаю, куда вести…
Арохира точно окатило ледяной водой, и он застыл на месте. В голове крутилось множество вопросов: “Как это возможно?! Что ты сделал с ними, как выпытал?! О чём именно ты узнал?”. Нолдо на время словно потерял дар речи, хотя это было к лучшему, что он не заговорил сразу же… Ведь умайа мог лгать, а Арохир, начав спрашивать о Нарготронде, сам мог дать Саурону подсказки. Взяв себя в руки, Арохир подошёл к окну и посмотрел вниз. Орки и впрямь строили дорогу, и нолдо резко выдохнул:
- Тварь. - Но выругавшись, эльф оценил окно и ситуацию в целом: можно ли попробовать бежать?.. Он был в башне, вокруг были слуги Саурона, но если есть хоть самая малая возможность, он должен попытаться выбраться, и предупредить своих. Нарготронд должен быть готов к войне прежде, чем дорога приблизится к Талат-Дирнэн!
Волк не читал мыслей Арохира, но желание бежать приходило в голову многим, и умаиа лишь усмехнулся - отсюда не убежишь. На оскорбление Волк пока ничего не ответил, но отошёл и сел на свое место.
- Удовлетвори мое любопытство. Зачем вы шли к Кирдану?
Вопрос поразил бы Арохира чуть раньше, но не теперь, когда он услышал о Нарготронде, увидел дорогу… Нолдо понял, что окно не было выходом - выбравшись из него, можно было лишь сорваться и умереть, но не бежать. А что если ударить Саурона? Арохир развернулся и сделал вид, что он хочет уйти, пошёл мимо Саурона к выходу, но неожиданно бросился вбок, выбил стул и почти одновременно ударил умаиа, опрокидывая на него стол.
Волк щёлкнул зубами от удовольствия - Арохир проявил себя настоящим витязем. И как только нолдо напал, печаль слетела с умаиа, вновь пробуждая вкус к крови. Стул лишь покачнулся, а начатый удар Маирон даже не дал довести до конца. Волк захохотал, перехватывая руку Арохира, заламывая ее и нанося свой удар Волей. Нолдо захлестнула боль.
Когда эльф немного пришел в себя, боль сменилась иной. Полубесчувственного эльфа вытряхнули из рубахи и повесили на потолочной балке за руки, едва давая связанным ногам касаться пола. Следующие два часа Волк был занят, утоляя свою звериную жажду, терзая Арохира - без вопросов, просто в свое удовольствие.
Арохиру это казалось нескончаемым. Эльф старался крепиться, но получалось не всегда, и это было… пугающим. Сейчас он получает лишь кару, но вскоре должен был продолжиться и допрос, сможет ли он молчать?.. Когда Арохира наконец оставили в покое, лорд поймал себя на мысли: как хорошо, что здесь нет никого из его воинов.
***
Вторыми в пыточную к Лагорталу ввели Кириона и Нэльдора. Больдог был большой любитель мук, но, в отличие от настоящих орков, которым в радость была любая потеха, он особенно любил допросы. Чтобы у пленника была цель молчать, и можно было искать, как бы эту хитрую шкатулку открыть. Нэльдор и Кирион, как он думал, были слабаки: они быстро начнут кричать, они не умеют терпеть - но с ними все равно можно славно позабавиться.
Эльфов крепко привязали к массивным железным рамах напротив друг друга. На плечи Кириона надели сбрую из тонких кожаных ремней, чьи длинные концы заканчивались острыми крючьями. Кирион, сразу понявший, для чего именно их привели, обратился к Лагорталу:
- Только не соглашайся.
Лагортал видел, что и теперь муки одному пленнику будут причинять через другого, и задрожал всем телом. Он ненавидел Саурона и этих орков. Взглядом Кирион цеплялся за Лагортала, словно за якорь, а тот мог поддержать товарищей лишь добрым словом.
Оставив Кириона, Больдог взял в руки крючья и подошел к Нэльдору. Глаза юноши расширились от боли, когда Больдог равнодушно и бесцеремонно начал проталкивать крючья не только через кожу, но и через мышцы пленника. Нэльдор не выдержал и закричал: от плечей до живота, шесть крюков глубоко вошли в его тело. Когда орк только подошел к Нэльдору, юноша сказал себе - это всего лишь раны. Раны бывают от копий, мечей, стрел, а эти будут от крюков. Но раны, полученные в пылу боя, было бы куда легче перенести, чем в плену, бессильным, неспособным ответить врагам, да ещё сознавая, что он сейчас только орудие, чтобы добиться чего-то от Лагортала.
Больдог тем временем неторопливо продолжал приготовления, накручивая каждый из ремней, идущих от крюков, на железные штыри, что одновременно были и грузами, и держали ремни внатяг. Стоит Кириону пошевелиться, как крюки сразу начнут натягивать плоть Нэльдора, грозя вырваться, раздирая мясо. Эвег же, пока ничего интересного не началось, встал, и словно невзначай облокотился на спинку стула Лагортала - на случай если тот будет говорить много лишнего. В руке умаиа держал кляп из широкого куска черного шелка. Эвег был целитель и эстет.
Но вот Больдог отошел в сторону, и пленники поняли, что приготовления кончились. Синда замер неподвижно. Он мог так простоять, не шевелясь, будто деревце без ветра, очень долго, но орки не собирались ждать, когда эльф устанет: Больдог снял со стены плеть.
- Начнем с нее, - ухмыльнулся умаиа и ударил Кириона по спине. Десять плетей: сможет ли Кирион не истерзать за это время товарища?
Кирион напрягся - только бы не дёрнуться от удара! И он держался сколько мог, четыре удара, только вскрикивая. Но последовал пятый, шестой… десятый, и синдо кричал, а вместе с ним кричал и Нэльдор: каждый раз, как Кирион прогибался от удара, крючья рвали тело Нэльдора. И Лагортал тоже глухо вскрикивал, глядя на родичей, и не замечая того: он предпочёл бы сам получить все эти удары, но оставался только бессильным зрителем.
- Кирион, ты не виноват, эти ремни так устроены, - кричал Лагортал, желая избавить синда от чувства вины. - Ты сделал всё, что мог! Помни, только в выборе есть вина!
И Кирион верил мудрости Лагортала, но все равно терзался, в ужасе глядя на Нэльдора. Особенно, когда тот в промежутке между ударами невнятно попросил:
- Пере… - но оборвал сам себя, не закончил, хотя из его тела вырывали куски, и делали это через его товарища по отряду.
Усмехаясь происходящему, Эвег склонился к уху Лагортала:
- Ты кричишь, тебе больно видеть, что с ними делают, но ты знаешь, что это целиком твоя вина. Повелитель не допрашивал тебя и не трогал ни одного из них. Но ты решил, что тебе больше нравится быть здесь, а твоим товарищам терпеть муки. Так чем ты не доволен? Все стало так, как ты сам выбрал.
Лагортал не замечал своих вскриков, слыша и видя только Кириона и Нэльдора, и теперь нолдо побледнел от осознания: эта пытка происходит в самом деле из-за него. Когда он согласился идти в гости, чтобы Кириона перестали растягивать… он показал врагам, чем можно на него воздействовать. И теперь, когда вскрикивал - тоже. Поэтому его товарищей мучают, и будут мучить и дальше. Это было его тяжёлой ошибкой, которую теперь нужно было как-то исправлять. Худшим же было то, что самый юный из отряда был почти готов просить Тёмных остановиться и нужно было поддержать его, а вскрики, которые Лагортал не сдержал, отнюдь не были поддержкой… Нолдо собрался и, бросив на Эвэга выразительный взгляд (“Ты не понимаешь, и говорить с тобой я не буду”), обратился к родичу:
- Нэльдор, ты… - но умаиа не дал Лагорталу продолжать говорить, накинув шелковый кляп на рот пленника. Увы, теперь крики нолдо будут не так слышны, но зато и других он больше не сможет поддержать.
- Ты даже не представляешь, как будет весело, когда сюда притащат девчонку, - тихо добавил Эвег Лагорталу.
Лагортал вновь глянул на умайа с ненавистью. Эльфа пробирала дрожь от мысли, что Нэльдор может не выдержать, а потом сюда приведут Линаэвэн и будут терзать её… А он будет бессилен помочь, и только будет говорить взглядом: “Держись…”
Нэльдору было очень плохо и больно, но он видел ужас во взгляде Кириона, и понимал, что если заговорит сейчас, то синдо будет гораздо хуже. Слышал Нэльдор и возгласы Лагортала, но крики товарищей были не горестными стенаниями: в них слышалось не только страдание, но и сопротивление. И Нэльдор понял, что он не один против этих тварей. Он по прежнему сражался, плечом к плечу с товарищами, пусть сейчас это сражение заключалось в том, чтобы не уступить последний рубеж, не сдаться.
Больдог тем временем убрал из рук плеть, достал длинную спицу, с острым зазубренным концом, и подошел к Кириону. Нэльдора он пока словно не замечал.
- Лагортал тебя пытается выгородить, но он лжет, - сказал “старший орк” Кириону. - Да, придумал такую забаву я, но только от тебя зависит, пострадает твой товарищ или нет. От твоего мужества, твоей стойкости. А у тебя нет ни того, ни другого. И потому твой приятель будет страдать, - Больдог усмехнулся и снял с пояса нож, которым сделал три надреза на на груди синда. - Видишь эту спицу? Ее будет выдержать труднее, чем плеть.
И умаиа начал терзать квэндо, в прямом смысле этого слова, вонзая зазубренный гарпун в рану и вытаскивая его обратно, раздирая мясо. Синдо не был в силах удерживать своё тело… Крики двух эльфов заполняли камеру.
Кирион, оглушенный болью и угнетённый своей слабостью, вскинул глаза на Бульдога. В его взгляде читалось: “Прекрати это…”, и когда спицу отняли, губы эльфа шевельнулись - он хотел просить врагов… Но снова уцепился за взгляд Лагортала.
Больдог видел, что синдо был готов, почти готов, но еще молчал, и “орк” довольно улыбался - сейчас он продолжит и посмотрит, как запоет этот эльф. Больдог планировал развлекаться, либо пока один из двух пленных не взмолится о пощаде, либо пока не превратит в клочья все три разреза на груди Кириона. Синда держался как мог, и дергался недостаточно сильно, оберегая товарища, но боль брала свое и он был почти готов заговорить, только чтобы не ранить Нэльдора. Больдог имел столь богатый опыт допросов, что читал в пленниках как в книге, и видел все страхи эльфов. Вина перед Нэльдором будет грызть Кириона изнутри. И Больдог достал раскаленный штырь из жаровни и начал прижигать им рваные раны на груди. Кирион желал бы сейчас обратиться в камень, но это было невозможно, и его тело выгнулось… Больдог торжествовал - еще два крюка вырвались из Нэльдора!
- Это твоя вина, Кирион. Ты слаб, и ты рвешь тело своего друга. - И умаиа стал прикладывать раскаленный штырь к бокам синда, желая вырвать мольбы хотя бы из одного из пленных, или оставшиеся крюки из тела Нэльдора. Но нужно было не переусердствовать - Кирион должен был остаться в ясном сознании, не “поплыть”.
Слов орка Кирион почти не слышал. Его собственная боль соединялась с чужой, и синдо боялся за Нэльдора: ведь он такой пыткой может быть покалечен. А юношу теперь терзала не только боль, но и то, что его тело было изуродовано этими тварями…
Но как ни трудно было терпеть, ни один из эльфов не стали просить ни о чём. Лагортал хотел бы сказать товарищам, что гордится быть в одном с ними отряде, но кляп не позволял это сделать.
А Больдог думал: “Что же, не беда. Это лишь первый заход, даже не начало, так, проба сил”. Он без труда аккуратно вынул оставшиеся три крюка из Нэльдора - раны от рывков расширились, стали рваными, и любое прикосновение к ним было мучительно. Затем умаиа снял ремни с Кириона и точно также закрепил их на Нэльдоре, а крючьями безжалостно пробил грудь Кириона от плечей до живота.
- Ну что, Нэльдор, тебе здесь больше нравится, чем у Повелителя в гостях? - глумился орк. - И крови товарищей здесь, наверное, меньше, чем ты видел на рубахе? Скажи, а что легче: когда твоего брата будут прижигать железом, или когда ты, дергаясь, будешь рвать крюками грудь твоей подруги? - Больдог дал Нэльдору возможность поразмыслить и ответить правильно, но если эльфеныш не одумается, то десять ударов кнута вправят ему мозги.
Юноша похолодел от слов орка. Брат. И Линаэвэн. Те, кого он пытался защитить. Только не это… И всё же нолдо не то пробормотал, не то простонал:
- Как же вы все омерзительны, твари…
Молчал и Кирион, знавший, что сейчас с ним будет.
Лагортал с болью и гневом смотрел на происходящее. Он пытался разорвать путы, но всё было бесполезно. И эта пытка происходила здесь по воле Саурона, с которым он так любезно беседовал, смиряя себя.
Эвег снова наклонился к пленнику:
- Я обещал тебе там, в комнате наверху, что перед тобой пройдут все. Ты сам выбрал это. Останься ты с Повелителем, нам было бы запрещено их трогать, но ты сам выбрал послать их сюда. Так зачем ты теперь пробуешь порвать путы? Наслаждайся представлением, впереди еще много твоих товарищей.
Лагортал взглянул на умайа. Как он хотел прекратить эти муки, которым подвергали его товарищей! Это было почти невыносимо. Но он знал, что нужно Саурону, и он не мог этого сделать… Как не мог ответить умайа с кляпом во рту. Товарищей будет ещё много… Как это вынести?! Нельзя было думать о тех, кого будут мучить после, иначе он не сможет поддержать Нэльдора и Кириона сейчас даже взглядом.
А Больдог вновь размотал кнут. Нэльдор знал по себе, что сейчас испытывает синда. И силился меньше дёргаться, но не мог. Он так дергался под плетью, что к концу пытки вырвал один крюк. Кирион надеялся на свою слабость, мечтал потерять сознание, повиснуть на руках, не ощущая, как другие крюки разорвут его плоть - но Больдог знал, кто сколько боли может вынести, и синда до своего предела еще не дошел.
Умаиа встал напротив Нэльдора и поддел ножом лохмотья одной из порванных крюком ран.
- Решил отомстить приятелю за то, как он с тобой обошелся? Давай, это годное дело.
Это был удар по больному, и Нэльдор вскрикнул:
- Нет, я не… - и осёкся, остановил себя, переведя взгляд на свидетеля их пыток. И закончил совсем не просьбой, отказом невпопад. - …не пойду в гости.
Глупый юнец думал, что от него ждут обещания быть гостем… Больдог не стал его разочаровывать. Умаиа сделал три разреза на груди нолдо и запустил в них иззубренную спицу. Видя состояние пленных, Больдог не стал долго тянуть и играть с гарпунами, сразу занялся прижиганием ран Нэльдора и обработкой его ребер.
- Ты знаешь, как это остановить, - осклабился орк, вовсе не желавший, чтобы его останавливали.
Хотя раны Нэльдора прижигали, а плечо и грудь Кириона разорвали еще вырванные крюки, и эльфы уже охрипли от крика - их крики не были просьбами.
- Ты хорошо постарался, Нэльдор, целых четыре крюка выдрал, - издевался орк. - Как думаешь, с братом продержишься дольше?
А Эвэг шепнул Лагорталу:
- Наивный Нэльдор. Он думает, он здесь кого-то интересует. Этот мальчишка всего лишь мясо. И когда он перестанет тебя развлекать, его отправят на корм волкам или оркам.
Лагортал похолодев взглянул на умайа. Ему представлялось, как Нэльдора, уже истерзанного, разорвут и съедят, и нолдо не мог этого вынести. Эвег, заметив решительный и больной взгляд пленника, вынул кляп. Все равно эльф сейчас никому не навредит, для этих двоих пытка кончилась.
- Передай Саурону… - сказать Лагортал, и Нэльдор едва не крикнул, чтобы он не говорил ничего. Только однажды так уже было… И вместо этого юноша хрипло выкрикнул:
- Держись!
- Эти пытки… бессмысленны… - сухо сказал Лагортал. Не ко времени вспомнилось, как Саурон рассуждал о том, что сметёт всё, но только если это необходимо… - Я не могу дать Саурону то, что он хочет. Это для вас, Тёмных, не бывает аксани, если вы хотите, переступите через всё, я же… просто не могу. А если бы смог, отдать стало бы нечего.
Больдог тем временем отвязывал двоих приятелей от рамы и препоручал их заботам орков. И если Нэльдор хотел болтать - чего там, подумаешь!
Измученных пленных потащили по коридорам: Кириона к Лаирсулу, а Нэльдора пока просто в камеру. Туда скоро должен был придти Повелитель.
========== 19. Принятые решения. ==========
Пока внизу, в подвалах крепости, еще не начались допросы, в верхних комнатах продолжались неторопливые беседы.
…- Я слышала, что Мелькор крайне могуществен и изначально наделён самыми разнообразными силами, — говорила Линаэвэн Эвегу. — А известно ли тебе, его ученику, отчего он не применяет их? Не вырастил дивные сады, цветущие и благоухающие, и древа, которые затмили бы все другие, не создал собственные светила или великие моря и хрустальные потоки?
Её голос звучал очень сдержанно.
Эвег качнул про себя головой — эта тэлерэ умна и знает, о чем спрашивать. Но только и на таких разумных давно был придуман ответ.
— В древние времена, когда эльфы лишь пробудились, у Учителя был прекрасный дом и сады вокруг, и многие дивные вещи, сделанные его народом. Вы знаете это место как Утумно. Валар уничтожили дом Учителя, потому что он не желал покоряться им и быть, как они. И теперь, вырвавшись из плена, Учитель не может вновь подвергать свой народ опасности быть уничтоженным. Пока идёт война, мы живём в крепости, но не среди садов.
Эвег ответил не на все, но он надеялся, что Линаэвэн не заметит подмены, а Март так и точно не заметит. Беоринга научили «видеть главное» и не фокусировать внимание на ненужном. Главное для Марта — что Учитель творил, а его пленили и все уничтожили. Ненужное — почему Владыка не создал светила и моря. Хотя… Марту, наивному и невежественному Марту, не Линаэвэн, можно будет рассказать, что именно благодаря Мелькору взошлхи светила, ведь раньше Валар хранили свет лишь для себя. Так Эвэг и думал поступить.
Не забывал он и о том, что Март, без сомнения, всё услышанное передаст Маирону и обсудит с ним.
Линаэвэн тоже знала, что Март совершенно доверял Тёмным, и попробовала зайти с другой стороны.
— Я слышала об Утумно иное, но если ни я, ни ты не были там, это — вопрос, кому мы верим, — эдэлет вновь немного помедлила перед ответом. Скорее всего, этот Эвэг там был, но как она могла бы это доказать? — Однако заметил ли ты, как странны твои слова? Первое… Ты верно сказал, что мы воюем с вами. Но мы не прекращаем создавать прекрасное, растить цветы, создавать украшения, ткать гобелены, украшать наши дома и земли. Хотя вы разрушали и захватывали их, и убивали нас, и было это не Эпоху назад. Есть крепости для защиты, как эта, и есть воители, но если бы мы позволили страху так управлять своей жизнью, чтобы в своей земле отказаться от созидания, красоты, заботы только потому, что есть опасность, я сказала бы, что мы сами лишили себя свободы. Неужели Мелькор при всём могуществе настолько страшится нас? Или только его народ творил дивные вещи, а не он сам? — что умайар, как Саурон, способны сотворить и красивое, и подобное работе эльдар, Линаэвэн теперь знала.
Эвег усмехнулся.
— Видимо твой Нарготронд, тайный город, не вступающий в битвы, утопает в садах, но ни Минас-Тирит, ни Химринг, ни Твердыня садов не имеют, — Эвег не знал, что уже известно Волку о Нарготронде, но сообщение, что внутри города (а может и вокруг) есть сады, разумеется, будет важным. Это позволит предположить что-то о размере города, плотности населения, местоположении… Конечно, знаний о садах самих по себе мало, но что, если удастся что-то ещё узнать? — Мы, стоящие на переднем крае, не можем позволить себе такую роскошь. Но ты никогда не была в Твердыне, ты не знаешь, как прекрасны ее залы, как искусно они украшены, сколько удивительных вещей там создано! О Март, сколько чудес тебя ждет! А ты, Линаэвэн, не знаешь, но судишь: и о Твердыне, и о Владыке Севера, и о его мастерстве и умении.
Март только грустно вздохнул, ведь он уже знал эту черту тэлерэ, заранее приписывать Северу все дурное, что происходит. Линаэвэн, соглашаясь с тем, что её саму защищали другие, хотела вступиться за свой город, но не могла — так можно было не заметить и выдать ещё нечто… Куда хуже обвинений для девы было то, что Эвэг уверенно отнёс её слова именно к Нарготронду.
— Хорошо. Я сужу о том, чего не знаю, а ты говоришь, что сам видел тайные красоты. Но отчего они только тайные? Отчего Мелькор не создал ни морей, ни звёзд, ни иных светил, если это в его силах? И есть ли нечто, что он создал бы не только для тех, кто служит ему, а для всех?
— Ты назвала созданное мастерами Севера «тайными красотами». Увы, Март, но я боюсь твоя гостья безнадежна. Ты знаешь что-то о красотах Нарготронда? Нет. И я нет. Но красоты Нарготронда не тайные. А красоты Севера почему-то тайные, не для всех. Ты упрекаешь Владыку Севера в том, что он не делает ничего для других? Так знай, что само сердце Арды созданно им*, и все, что имело жизнь до восхода Светил, имело жизнь благодаря Мелькору; да и сейчас ничто бы не смогло жить на мертвой земле без сердца, не было бы самоцветов, теплых подземных рек и многих других диковинок.
— Вам рассказывали так, — произнесла Линаэвэн с горечью: она полагала, что вопросы помогут что-то прояснить, выявить, но в ответ слышала только новую ложь и новые восхваления Моргота. — Мы могли бы и далее спорить или остановиться на мысли о глубине заблуждений друг друга. Но я знаю одно: у всех, кто хочет добра другим, есть нечто общее. Ты уходишь сейчас отдыхать или вновь лечить? Перед тем мы могли бы вместе искренно пожелать радости и полного исцеления всем страдающим. Ведь для всех целителей, насколько я знаю, тяжко видеть чужую боль.
Эвег мысленно пожал плечами, а вслух ответил:
— Это прекрасная мысль, Линаэвэн. Как бы мы ни были различны, пожелаем все вместе здоровья раненым! А теперь, мне и правда пора. Доброго вам дня.
Эвег ушел. Пора было начинать допрос Лагортала.
А сконфуженный Март посмотрел на Линаэвэн:
— Скажи мне, есть хоть один шанс, чтобы ты поверила нам, чтобы смогла увидеть Тьму, как я ее вижу, и полюбить?
Линаэвэн задумалась. Возможно, её слова не могут помочь Марту, ведь словам он не верит, но поверит в увиденное своими глазами? Что, если вместе пройти по крепости, спуститься в подземелье? Разве что Марту запрещают туда входить?..
— С одной стороны, я не верю в это, с другой стороны, мы ведь решили показывать друг другу свою правду. Можешь ли ты показать мне Тёмного, то есть умайа или орка, за добрым делом? Чтобы выйти за пределы «верю — не верю» и смотреть действительно своими глазами.
— Конечно, — ответил Март. — Они делали мне много добра, и я видел, что и друг другу, да и пленным… Но что ты примешь за доброе дело? Вот, например, Повелитель не желал допрашивать вас, он до последнего пытается удержать вас от войны, он был благороден к вам, просил быть своими гостями. Но ты, например, считаешь это не добром, а злом. Мне кажется, что… мы разное понимаем под добром и злом, и я не думаю, что хочу вашего добра. Никто из мужчин не вступился за тебя, чтобы уберечь от допроса, пусть и ценой «страшных гостей». Вы все… словно каждый сам за себя. А Повелитель, Больдог и другие… они все друг за друга.
Март спохватился, что ушел далеко от вопроса Линаэвэн, но в нем было слишком много эмоций.
— Нет, мы считаем верным стоять друг за друга, защищать друг друга и помогать. В этом мы назовём добром одно и то же. Так, когда нас привели, наши воины заслоняли меня спинами; ты можешь спросить, отчего же я не защитила их, когда могла, пойдя в гости? Ты видел сам, что я выдала важное о нашем городе и не один раз… Ты скажешь, что в том виновна я сама, а не… Гортхаур, но говорить с ним опасно для нас. Так можно… помочь одному и погубить многих.
Март с удивлением посмотрел на Линаэвэн. Он говорил ей совсем о другом, о том, что эльфы выказали себя крайне дурно, не попробовав даже защитить свою женщину: закрыть спинами во дворе — это не защита, это показуха. Но Линаэвэн начала отвечать, что она должна была защищать мужчин, и что она многое выдала… Март не знал, как с таким спорить. Она специально переворачивает все его слова? И все же горец осторожно возразил:
— Я не вижу опасности в том, чтобы говорить с Повелителем. Ты сама спорила с ним, ты могла и отказаться. А теперь, когда проиграла, винишь его. Разве это справедливо? Он не сделал тебе ничего дурного. Он добр с тобой и любезен, хотя ты холодна и постоянно подчеркиваешь, что вы враги. Дай ему шанс! Хочешь, мы можем вместе пойти и говорить с ним, и я первый возрожу против, если Повелитель будет принуждать тебя. А если такого не случится, то ты покажешь мне, где же общение с Маироном опасно для тебя.
— Твой Повелитель очень умён и наблюдателен. По одному тому, как Ламмион смотрел на нож, Гортхаур догадался, что он охотник; а по попытке остановить разговор о землях — узнал, откуда мы. Ум, опытность, наблюдательность — это все достоинства, а не изъяны, но мне, например, недостаёт знаний, чтобы не совершать ошибок.
Мог ли Повелитель, и правда, узнавать что-то от пленных, которые согласились стать гостями? Наверное, да… Он мудр, и он не может не видеть и не слышать. Но было ли то злом?.. С одной стороны нет, уж лучше так узнать правду, чем через пытки, но с другой стороны… хотел бы Март, чтобы враги так, через разговор, вытянули из него тайны? Нет! Ни за что! Пусть у него и вырвут тайны Севера, но не раньше, чем у него закончатся крики!
— Почему ты думаешь, что Повелитель звал вас в гости ради тайн? — Март выбросил, как щит перед собой, вопрос.
— Я считаю гости ловушкой потому, что говорить непрерывно было условием гостей.
— Ты говоришь мне неправду, думая, что я не знаю, как было дело. Вас никто не заставлял говорить непрерывно и не просил говорить о тайнах.
Линаэвэн не смогла бы оправдаться: ведь Саурон не ставил такого условия напрямую, просто не допускал, чтобы гости переставали вести беседу или отвечали односложно…
— Узнал ли Гортхаур что-то от Нэльдора, когда они изучали звёзды, или от других, кто был в гостях не вместе со мной… мне неизвестно. Чтобы узнать, сгущаю ли я краски, стоило бы спросить их самих. И я хотела бы увидеть товарищей, быть может, поддержать их хоть добрым словом, но не знаю, свободно ли ты ходишь в пределах крепости, можешь ли зайти в подземелья; и если да, дозволят ли мне идти вместе с тобой?
— Я не воин и не могу спускаться в темницы и заходить в некоторые иные места в крепости. Таков порядок. Я не могу тебе помочь большим! — вдруг с болью вскрикнул горец, представив, что и Линаэвэн могут начать допрашивать и… выбивать из нее тайны. Что же они будут делать? Бить это прекрасное создание? Нет, о таком и мыслить нельзя, какой бы заблудшей она не была…
— Линаэвэн, тебе есть что выдавать? — вдруг спросил Март. — О границах Нарготронда и так знают, но другое, есть ли тебе что сказать больше? — пусть эта дева была обманщица и притворщица… Что если через три дня, лишившись его покровительства и отказавшись от того, чтобы быть гостьей Повелителя, Линаэвэн окажется в подземелье?
— Да, Март, есть. Я везла письмо…
— Ты знаешь, что было в письме? — мрачно спросил горец. — Или ты его не читала?
— Знаю, — просто ответила Линаэвэн.
— Повелитель подготовил меня к разговору с тобой, чтобы я не был обманут, и помог мне ничего не забыть. Но я не понимаю, почему ты отказываешься быть гостьей Маирона — неужели ты боишься проговориться о письме? А о другом уже бесполезно бояться сказать лишнее, Маирон знает все, что ему нужно.
— Есть много того, что знают все нарготрондцы, как ты знаешь многое о своём доме, — покачала головой дева. — Есть то, что знаю именно я… Но ты не можешь помочь мне большим, чем помогаешь.
Марту было очень жаль деву. Она не пыталась избежать страшной участи, а словно сама рвалась к ней… Быть может, Линаэвэн просто считала несправедливым, что она избегла допроса, а ее друзья нет?
— А почему я вовсе не считаю эти гости добром… — продолжила тэлерэ. — Представь себе, что враги схватили тебя, избили, заставили голодать, но не мучили сильнее, хотя могли бы. Ты действительно сочтёшь, что тебе сделали добро? Тем одним, что могли сделать ещё хуже и не сделали? Я назову добром дар, помощь. А ты?
— Как можешь ты так говорить? — вспыхнул Март. — Да, Больдог был груб с вами, но ты же сама слышала причины той грубости. Повелитель же и вовсе не сделал вам зла! Он встретил вас, своих пленников, своих врагов, жаждущих его гибели и разорения Твердыни, но он протянул вам ладони, просил быть его гостями!
Март негодовал, хотя и старался сдерживать себя изо всех сил.
— Я вижу добро от тебя, — Линаэвэн решила не спорить с Мартом о том, что он не увидит. — Ты помогаешь мне по своей воле, не ставя условий, не требуя чего-то взамен. Сейчас ты идёшь готовить, и я помогу тебе, как и сказала; но если бы я ответила «нет, не хочу», ты мог бы огорчиться или обидеться, но не отказал в защите и не стал, скажем, наказывать. Ты добр и не поступил бы так. Но можешь ли ты мне показать, чтобы умайа или орк поступал подобно? Чтобы кто-то из них помог одному из нас по доброй воле, без условий и наказаний за их нарушение. Или помог в нужде одному из своих, ведь ты говоришь, они все стоят друг за друга, значит, ты видел, что они всегда помогают друг другу, доставляют радость, дарят подарки и так далее? Может быть, лечат обычного орка, который покалечился, или иначе заботятся о нём: орк больше не может принести пользу в войне, но кроме пользы, есть забота. Может быть, выхаживают раненых птиц и зверей. Ты можешь показать мне нечто подобное?
На самом деле, тэлерэ только недавно видела такую бескорыстную помощь от умайа — когда Эвэг передал ей слова одного из товарищей. Но её мысли сейчас метались меж замороченным Мартом и страдающими товарищами, к тому же для Марта Эвэг был человеком.
И Март растерялся. Он никогда не видел, чтобы в крепости лечили лесных зверей и птиц, чтобы заботились о калеках — вообще калек в крепости не видел. Но… может быть, это было лишь совпадением?.. Неприятное, еще не ясное ощущение поселилось в груди Марта.
— Ты можешь показать мне крепость там, где тебе можно пройти? Ведь здесь идёт жизнь, и если Тёмные не таковы, как считаю я, то мы увидим дружескую беседу, заботу о слабом, помощь друг другу… Малое, но бескорыстное, ведь там, где есть польза, трудно отличить, где совершают добро, а где просто поступают рационально.
Линаэвэн сказала нечто, что заставило Марта… впасть в еще большую задумчивость. Как часто он видел добро и милосердие в крепости… Повелитель всегда был великодушен, и Эвег, он лечит даже мелкие ожоги и порезы женщин на кухне и оркам тоже помогает, хоть и морщится; Больдог никогда не позволял оркам буянить… Но нет, это не милосердие, это порядок.
Март понял, что будет теперь очень внимательно смотреть вокруг, с Линаэвэн он будет или без нее. Он будет внимательно смотреть и искать милосердие, заботу, доброту. Ведь этого всего много рядом. Ведь так?.. Он найдет и покажет это эдэлет. И она убедится!
Не ведая мыслей Марта, эллет была рада самому размышлению, тому, что на открытом лице адана отражались то жалость, то вопрос, то горячее стремление, и, разумеется, не желала прерывать его.
Через некоторое время Март словно очнулся:
— Да, пойдем на кухню…
— Идём, — кивнула Линаэвэн. Дева желала помочь не только в приготовлении пищи.
На кухне тэлерэ нарезала сырую птицу, подбирала травы и пряности. В её сердце смешивались надежда, тревога и горечь. Она надеялась освободить разум адана из плена; но её товарищей могли уже мучить…
И вновь эллет сосредотачивалась на том, чтобы разложить на политое тёмной глазурью блюдо белый ноздреватый сыр и украсить его листьями. Было ли молоко для сыра надоено у местных коров, которых выращивают, чтобы убить, или взято как дань? Для чьего стола была предназначена эта пища: для служащих в крепости дев, для молчаливого Ханора или для тех, кто, возможно, уже терзают Ардуиля или Арохира? Мысли девы шли по кругу, и вновь она сосредотачивалась и успокаивала себя. Как она смогла бы беседовать с аданом, помогать ему, будучи поглощённой тревогой?
— Ты помнишь, — сказал Март, когда они уже во всю готовили, — вчерашний ужин? Скажи, разве братья Твердыни не были добры друг к другу? Разве не выказывали сочувствие, сострадание и благородство, не поддерживали друг друга?
А потом обратился к женщинам на кухне:
— Скажите, вы любите Эвега? — и все согласно закивали головами. А Март повернулся к Линаэвэн. — Видишь? А ведь Эвег учился у самого Мелькора.
— На вчерашнем ужине тебя тепло приветствовали, Март. Я могу признать, что собравшиеся поддерживали друг друга, все вместе доказывая свою правоту очень согласованно, — эллет старалась избегать обвинений и старалась не забыть, что могло быть хорошим, если смотреть со стороны Марта. — Но доброта, сочувствие, сострадание всё же направлены на кого-то, а не против кого-то. О воинах в бою, которые вместе сражаются, не говорят, что они выказывают сострадание друг другу. Сострадают всё же тем, кто страдал. Было бы естественно, в ответ на мои слова о причинённых страданиях, вспомнить о своих, о тех, чья смерть или увечье помнятся. Не как довод, а потому что это идёт от сердца. Правда, однажды Фуинор сказал, что у Больдога непростая служба, и велел мне прерваться… И этим завершил часть возражений, — она и сейчас прервалась на миг, прикрыла глаза, словно увидев убитых и умерших по пути, и страдания пленников. — Я видела сочувствие от тебя и благодарна за это…
Затем она чуть заметно улыбнулась женщинам.
— И Эвэг стал меня успокаивать и передал мне послание от моего товарища. Я понимаю, что вы можете любить Эвэга, ведь он целитель и помогает вам. Это его дело, которое он избрал прежде, чем стать учеником Мелькора; а частью, думаю, и долг: всегда ли он волен отказаться от того, чтобы исцелить, и делает это по своей воле? Наверное, он помогает и в ином? И разве ты, Март, не считаешь Эвэга человеком? Ведь я спросила об орках и умайар, а то, что человек, служащий Гортхауру, может сберечь доброту, я знаю и по тебе.
Горячий, как и многие Смертные юноши, Март едва дождался, когда Линаэвэн договорит. Она была права и не права.
— Когда Больдог говорил… о повадках твоего народа, о том, что случилось с его воинами, его касались руками, желали поддержать… Помнишь?.. И тебя тоже. Не только Эвег, но и Фуинор. Вовсе не было, что на тебя только накидывались… — возразил Март.
— Больдога в самом деле поддерживали… Но разве то, что сказал Больдог о пострадавших орках, — как ей хотелось сказать «ложь», но эллет сдержала себя, — было сказано не как главный довод против моих слов? И меня успокаивали, когда я стала просить перед Больдогом и Фуинором… а пока говорила о своей боли без просьб и возмущалась, было иначе. Ты сразу мне сочувствовал, хотя и был уверен, что я не права, а… в том, чтобы доказывать пострадавшему, что с ним поступили правильно, сочувствия нет. Твой же Повелитель… Если ты говоришь, что он добр, то он часто оказывает помощь тому, от кого не получает никакой пользы, ничего не добивается этим?
Март смотрел на Линаэвэн с изумлением:
— Больдогу было больно вспоминать! И ты называешь это главным доходом против тебя?! — что же за эгоистичное и бессердечное создание стояло перед ним под обликом прекрасной девы! — Ты набрасывалась и обвиняла, и была не права, но братья, увидев, что тебе тяжело, оставили гордость и праведный гнев и постарались быть с тобой добрыми, проявили милосердие. Но, оказывается, ты не испытала никакой благодарности и затаила в себе лишь злобу на них!
Рыцари Твердыни рассказывали множество прекрасных легенд, как горько вино в серебряных чашах, полных полынной скорби. В этих легендах говорилось об Учителе, что жертвовал собой ради своего народа, о Рыцарях Твердыни, что умирали и страдали, но прикрывали своих, о любви и нежности, что соединила всех в Твердыне. Но… что было рассказывать об этом Линаэвэн?
— Ты даже не знаешь, о чем говоришь, — с горечью произнес Март. О чем дальше спорить с Линаэвэн? О каком добре можно говорить с тем, кто не знает благодарности и мерилом всего ставит свои желания?
Все были слишком заняты, но Линаэвэн и Март всё же могли порой перекинуться словами. Беоринг попробовал зайти с другой стороны.
— Ты признаешь, что люди Тьмы могут быть добрыми, ты видела Фуинора и Повелителя, и они тоже были добры и заботливы. Но скажи, ты сама, в чем проявляется твоя доброта? Ты отказалась защищать своих. Да, ты говоришь, что боишься проговориться, но твой страх может оправдается, а может и нет, а вот твоих друзей точно будут допрашивать, если уже этого не делают.
Линаэвэн услышала эти слова Марта по-своему… и они вторили тому, о чём она и сама думала:
«Но в тебе самой доброты нет. Ты отказалась защищать своих. Да, ты говоришь, что боишься проговориться, но твой страх, может оправдается, а может и нет, а вот твоих друзей точно будут допрашивать, если уже этого не делают. Когда ты здесь живёшь в уюте и довольстве».
— Мне было куда проще проявлять доброту, когда я была свободной; здесь же… когда я просила за своих товарищей, это оказалось напрасно; когда пыталась спасти кого-либо, согласившись на пари, то причинила зло. Защита же согласием идти в гости… — дева вздохнула. — Если твоему Повелителю важно узнать то, что мы знаем, он не откажется от своих намерений… О том, что моих товарищей могут допрашивать, когда я остаюсь здесь, я и сама не могу забыть; как и о том, что, так или иначе, пошла к ванне и ужину, зная, что остальных бросят в подземелье… Скажи, видел ли ты, чтобы умайар или орки признавали свою вину или просили прощения?
Ее слова барабанили по холодному панцирю отчуждения Марта.
— Мэлько был в плену, но и там не терял милосердия и заботился о других, забыв полностью о себе; молил Валар на коленях, чтобы они пощадили его народ! А ты ради своих ничего не желаешь делать, но говоришь, что жестоки именно мы, Темные! Ты просила за своих товарищей, но это оказалось тщетно — когда это было? О чем ты говоришь? Я первый раз слышу, что ты о ком-то просила, когда же это случилось? То, что ты заключила пари, уж не вина ли это твоей гордыни? Не была ли ты уверена, что Повелитель не способен творить, как и все мы, Темные? И тогда ты спорила не ради помощи пленникам, ты спорила, потому что считала Гортхаура хуже себя.
Как же прав был Больдог! Когда Линаэвэн предложили извиниться, или обещали наказать ее родича, она и бровью не подвела, но позже стала во всем винить Повелителя и Больдога. Теперь она не желает вытащить из тюрьмы своих, но вновь винить во всем Темных.
— Увы, Линаэвэн, я боюсь мы не сможем с тобой говорить о добре. Для нас добро очень разное. Ты спрашиваешь меня, где мои братья по Твердыне проявляли бы добро и милосердие, но ты… не умеешь проявлять добро и милосердие сама, и не умеешь ценить то, что тебе дается. А того, кто вечно требует, и при том ему вечно мало… не насытить.
— Извини, что мне не всегда удаётся смотреть как бы с вашей стороны, — тихо произнесла Линаэвэн. — Ведь мне самой больно. Возможно, я не сказала бы так о Больдоге, если бы сочла его слова правдой; это так же, как и ты не веришь мне… попробуй понять, что мне трудно говорить и думать о нём хорошо; как и ты не веришь мне, и я хотела бы, чтобы и ты смотрел не только со своей стороны. Яблагодарна тебе за сочувствие и поддержку, но попробуй вспомнить как я на том самом ужине просила, чтобы кто-либо обратился к Гортхауру, попросила, чтобы никого не наказывали более за других или хотя бы за меня. Тебе, наверное, тоже было тяжело, и потому ты сейчас говоришь, что первый раз слышишь об этом. Ты заблуждаешься и о том, что я затаила злобу; я пожелала им добра, и перед тем сказала тебе об Эвэге. И признала, что Ханор немногословен, а не дурно ко мне относится: у меня нет причин считать иначе. Нам трудно понять друг друга, но можно постараться. И потому я попросила тебя показать мне нечто естественное, что, видимо, часто видишь ты — чтобы к тому не примешивалось противостояние и обида.
Март вздохнул. С Линаэвэн было так всегда — сначала она нападала и обвиняла, потом, услышав ответ, начинала просить прощения и говорить что они должны мочь лучше понять друг друга. И раньше ее нежный голос, ее прекрасные глаза, ее колдовские чары действовали на горца, но теперь… он раскусил обман и был свободен.
— Твои речи сладки, эдэлет, а твои печальные глаза смотрят прямо в душу. Но твоим чарам приходит конец. Я не вижу смысла в наших беседах, — Март не отказывался говорить, но он был честен: он отчаялся пытаться понять Линаэвэн и найти с ней общий язык. За каждым ее словом стояли либо упреки, либо ловушки, и каждое его слово Линаэвэн переворачивала.
Линаэвэн была удручена. Март более не желал разговаривать с ней и считал, что тэлерэ заколдовала его. У них было еще целых три дня, но человек уже не желал беседовать с ней. Виной тому были её метания, то, что она старалась преодолеть себя, но срывалась вновь и вновь. И, возможно, была ещё одна причина, по которой она так говорила… В её разуме не укладывалось, что этот адан действительно был по другую сторону, и она вновь говорила с ним не так, как с тем, кто воспитан Сауроном и околдован. И поэтому он мог остаться во власти Саурона и однажды отправиться в Ангбанд учиться…
— Я не налагала чары, но металась, как случалось и прежде… — дева поняла, что оправдывается, и эти оправдания будут неубедительны для Марта. Если не пусты. Для неё трудно было принять, что Март то держится очень доброжелательно, то начинает обвинять или оправдывает пытки, но для него это должно быть ещё сложнее: ведь у неё не было предубеждения против людей, как у него против эльфов. — Если ты откажешься беседовать со мной… это будет справедливо, ты и так выказал терпение; но это не продлится слишком долго: только три дня.
Март не верил оправданиям тэлерэ, он услышав про три дня, снова смягчился.
— Почему лишь три дня? Никто не гонит тебя, и я не хочу отпускать тебя. Даже когда пари обо мне кончится, ты все равно будешь со мной, ну что ты, — и Март позволил себе коснуться ладонью лица девы, провести тыльной стороной по ее скуле. — Ты моя гостья, и я не собираюсь лишать тебя защиты, говорим мы или нет.
— Ты говоришь, что я не умею проявлять добро, во многом потому, что я не пошла в гости. Значит, если бы ты был захвачен, и в разговоре и споре невольно выдал важную тайну, и это случилось не раз… ты не сомневался бы в том, чтобы рисковать снова, если не веришь, что на сей раз ты окажешься умнее?
— Что до того как бы я себя повел… Я скажу тебе вскоре. Не покидай кухню без меня, или я буду наказан.
— Тебя могут наказать за меня? Я не знала… — не знала, когда просила не наказывать её товарищей за других и за неё, что и Марта так же накажут за её ошибки. — И за то, что я могу сказать на ужине?
Март задержался, услышав Линаэвэн.
— Я отвечаю за тебя и если ты куда-то уйдешь, и натворишь там что-то, то я буду наказан, как был бы наказан любой из командиров, вверенные которому совершили проступок. А я не хочу, чтобы меня секли розгами в колодках, — горец улыбнулся и вышел. Как только Линаэвэн могло прийти в голову, что его накажут за слова, за встречу на ужине? Какими чудовищами она их себе придумывает.
Линаэвэн не поняла, какое наказание грозит Марту, но сейчас не стала уточнять, поняла только, что его будут бить за то, что она может сделать. Она не могла сказать о том, что эльфы не поступают так, ведь адан не поверит ей. И потому осталась ждать его возвращения. Март вышел, а эллет осталась думать. Не разрушила ли она сама все возможности помочь адану? Но отчаиваться было нельзя.
***
Кабинет Волка как раз закончили убирать после того как Повелитель развлекался в нем с Арохиром, как Маирон почувствовал приближение горца.
Умаиа был задумчив и печален после расставания с Лагорталом, и изначально он вовсе не собирался пытать Арохира, но тот сам напросился… и теперь Волк тушил звериные угли-искры в свои глазах.
— Удивлен, что ты здесь Март, — приветствовал Маирон горца легкой улыбкой. — Я думал, ты вместе с Линаэвэн.
— Нет, она осталась на кухне, а я пришел к тебе, Повелитель, мне нужно спросить тебя для нее. — Волк удивился, но кивнул: продолжай. — Много ли Линаэвэн выдала тебе, пока была твоей гостьей?
Волк задумался, наморщил лоб…
— Только то, что ты слышал: границы Нарготронда, что она проспорила в пари. Что она еще могла сказать? Что в их землях не держат домашний скот? — Маирон в недоумении пожал плечами.
Март судорожно кивнул, и сказал то, что ему было действительно тяжело:
— Повелитель, ее спутников уже начали пытать? Я хотел бы увидеть одного из них.
Волк удивился. И даже поднял бровь.
— Да, Март. Допрос уже идет. Зачем ты хочешь их видеть?
— Я хочу понять, права ли Линаэвэн, стоит ли ее отказ от гостей того… что делают с ее родичами.
Волк шагнул к Марту, и взял его за подбородок, внимательно посмотрел в глаза — готов ли атан? Он сам просит показать ему пытаемых и при том ни в чем не винит Повелителя — это добрый знак… Похоже, что общение с Линаэвэн подтолкнуло беоринга к тому, чего добивался сам умаиа.
— Друг мой, это тяжелое зрелище. Ты уверен, что готов увидеть это? Эльфы — враги Твердыни, но то, что нам приходится делать с ними… это воистину ужасно.
Март смотрел во внимательные и полные заботы глаза наставника и черпал в них поддержку:
— Я не могу вечно прятаться за твою спину. Ты служить Твердыне как можешь, душой и телом, и я хочу быть таким же.
Волк притянул к себе горца, обнял его, чтобы юноша не заметил торжества в серых глазах.
— Ты доблестный и верный, Март. Ты будешь предан Тьме, что бы ни случилось, — и после крадкой паузы, — Подожди немного, я сейчас закончу, и провожу тебя в подземелье лично.
Март терпеливо ждал, пока Повелитель торопливо заканчивал какие-то подсчеты и делал записи в разложенных на столе бумагах.
— Я приказал начать строить дорогу, Март. Хочу многое успеть до зимы, и тогда весной армия Твердыни сможет начать наступление. Это очень важно, мой друг, — Волк поднял голову и посмотрел на адана, — Как бы я хотел, чтобы эта война скорее закончилась. Но я боюсь, что эльфы смогут учиться жить с нами в мире, только когда мы их захватим.
Март медленно кивнул:
— Да, я понимаю, Повелитель.
Волк делал вид, что торопится закончить важное дело, чтобы пойти с Мартом, а на самом деле ждал, когда Больдог кончит развлекаться с Нэльдором. Наконец, Волк услышал, что все готово, и закончил свои дела.
— Пойдем, Март, — горец выглядел подавленным, но решительным, и умаиа спросил. — Ты уверен в своем выборе? Там кровь и боль, и это та цена, какую нужно платить за свободу.
— Да… Я ведь это давно знаю, Повелитель. Просто раньше пытался стоять в стороне от этого.
— Я горжусь тобой, — улыбнулся Волк в ответ, и они спустились в подземелье.
***
Когда открыли дверь камеры, и их взорам предстал лежащий в цепях, истерзанный Нэльдор, Волк на всякий случай напрягся. Но Март лишь слегка побледнел и только.
Сначала эльф не хотел отвечать Саурону, только взглянул на адана, решив, что это такой же безмолвный раб, как те, что служили в ванной. Быть может, его мучили ещё сильней, чем их сейчас, чтобы заставить склониться? Нэльдор едва не заговорил с молодым беорингом, но заметил, что адан не сострадал ему, не ужасался…
— Ты видишь его. Что скажешь? — спокойно и холодно спросил Волк.
— Что я бы был бережнее к своим друзьям, — так же холодно ответил горец. — Боязнь что-то выдать не стоит такого.
— У эльфов странные ценности, — подтвердил Волк.
Нолдо не знал, что Темные говорят о Линаэвэн, и решил, что этот человек говорил о Лагортале и Кирионе, издевался над тем, что было только что.
— Кирион не сдался, и он не виноват ни в чём! — лицо эльфа дрогнуло от отвращения. — Нужно быть хуже зверя, чтобы, зная всё, обвинить его. Не знал, что среди людей есть… такие.
— Кирион? — искренне удивился горец. — О чем ты?
Нэльдор выдохнул (от боли получился полустон):
— Так ты не знаешь… — но продолжить ему не дал Саурон.
— Думаю, Кирион один из его спутников, видимо, и его допрашивали, — и после обратился к пленнику. — Мы удивляемся, что вы предпочитаете пытки друг друга тому, чтобы вытащить отсюда и себя, и товарища. Кстати, скоро твой брат будет в крепости.
— Ламмион?! — с болью вскрикнул юноша, и вспомнил о том, что он выдал… если бы не он, их не пытали бы всех, как сейчас. И резко закончил. — Никогда больше.
Пленник говорил сбивчиво и несвязно, но не был похож на сумасшедшего, а Волк вовсе не хотел что бы Нэльдор сказал что-то что может помешать Марту пасть, и поспешил покинуть камеру вместе с горцем.
— Почему эльф так странно говорит? — спросил Март, когда они с Повелителем поднимались из темниц.
— Я думаю, он боится сказать лишнее, — ответил Волк. — Но при том не может держать свои чувства при себе, они рвутся наружу. И он думает, что по его оборванным фразам мы сможем понять, о чем речь. Впрочем… скорее всего, Нэльдору, с его характером и возрастом, в скором времени очень захочется выговориться. И мы используем это. Зачем пытать, если можно просто поговорить. Ты согласен?
— Да, — ответил Март после нескольких секунд раздумий. И продолжил. — Маирон… Через три дня, когда пари закончится… Я не хочу, чтобы Линаэвэн оказалась в подземелье. Она… такая красивая и нежная… Но она все время говорит, что хочет уйти.
— У тебя благородное и доброе сердце, мой друг, — Волк мягко улыбнулся, и положил руку горцу на плечо. Парень уже смог сделать большой шаг вперед в своем обучении, не отвернуться от Тёмных, глядя на окровавленного эльфа в цепях. А зрелище это то еще: прекрасное и режущее глаз своей неестественностью, Искажение, как оно есть. Но теперь беоринг стоял на пороге того, что Маирон и не думал, что сможет сейчас предложить. Скоро у горца будет рабыня. — Я разделяю твой настрой, Март. Дева не понимает, что выбирает, но ты знаешь лучше нее, и ты должен позаботиться о ней. Даже когда пройдут три дня, не отпускай ее, оставь рядом с собой. Если нужно, даже посади на цепь, но оберегай ее. Придет время, и она поймет что ты действуешь ради ее же блага, но до тех пор… Нас, Темных, могут ненавидеть, как маленькие дети могут ненавидеть горькие лекарства и врачей, но мы должны быть непреклонны и исполнять то, что нужно для их же блага.
— Ты… прав, Повелитель, — отозвался удивленный Март. — Я… так и поступлю. Ты отдашь ее мне?
— Она твоя, мой брат, — тепло улыбнулся Волк.
***
Тем временем Лаирсул не покидал целительской, и к нему снова и снова приносили его товарищей. Увидев Кириона, он пришёл в ужас.
— Ты держался вопреки всему, — целитель видел это по глазам синда. — Надеюсь, когда придёт мой час, я буду таким же сильным.
Целитель не понял что пытка для него уже началась.
— Нам… даже не задавали вопросы, и я… — у Кириона перехватило дыхание. — Нэльдора покалечили сильнее из-за моей слабости.
— Ты считаешь, если бы на твоём месте был другой, этого бы не сделали? Нэльдор… ведь он выстоял? — Лаирсул закусил губу. Он мог помочь товарищам своим даром целителя, но какую же боль приносил этот дар.
Кирион кивнул: Нэльдор выстоял. И осознал: это сделали бы всё равно.
— Нас подслушивают везде, — Лаирсул запоздало понял, что не предупредил о том же Долхэна и Таугатола. Говорить более он не мог, иначе не успел бы вылечить.
***
Март и Маирон поднялись наверх. Горец пошел на кухню к Линаэвэн, а Волк вспомнил что его ждет «гость». Время близилось к обеду. Впрочем… вот там и встретятся.
Повелитель Волков почти забыл ту досаду, что вызвал в нем отказ Лагортала, но мысли о «госте» вновь растревожили… рану? Ну нет, нанести ему рану паршивец не смог бы. Вообще не понятно, почему он, Волк, еще не выкинул из головы отказ этого эльфа. Ну подумаешь, не будут они беседовать за столом или прогуливаться по галереям — поговорят в застенках. Волк посмотрит, как этот эльф сможет сохранить свой Свет там, внизу! …И все же… Волк отчетливо понимал, что не хочет пытать Лагортала, что мысль о мучениях не бодрит его… Хотя, с Арохиром вот позабавился не дурно — пленники всегда орут, даже когда молчат… Может быть, он так и не тронет Лагортала, но вот к своим спутниками Светлый дорогу открыл, и даже направил.
Волк развернулся и скорым шагом направился туда, откуда пришел. Лаирсул как раз подлатал Верного Артаресто. Это даст Волку больше времени, прежде чем эльф потеряет сознание.
Комментарий к 19. Принятые решения.
*”…Мэлькор создал зной и необозримое пламя”. (“Аинулиндалэ”).
“И так как пламя пожаров было погашено или погребено под первобытными горами” (“Сильмариллион”) - т.е., стало магмой в недрах земли и ядром Арды.
========== 20. Беседы и допросы. ==========
Эвег рассматривал Лагортала. Этому эльфу дали так много милости, а он не оценил… Тем хуже для него. Лагортал, только что сказал, что не может дать Саурону желаемого, и решил учить аину жизни. Тёмный только улыбнулся.
— Это для вас, Тёмных, не бывает аксани, если вы хотите, переступите через всё, — продолжал эльф. — Я же… просто не могу. А если бы смог, отдать стало бы нечего.
Этот эльф говорил о чем-то странном, быть может, понятном им с Маироном, но ускользающем от целителя.
— О чем ты говоришь, эльф? Что ты имеешь в виду? Объясни мне, и, быть может, я и правда остановлю то, что ты зовешь бессмысленным.
В камеру втащили Химмэгиля и уже окровавленного Арохира.
— Саурон желал, чтобы я делился с ним Светом своей души, — заговорил нолдо. Может быть, этот умайа в самом деле волен прекратить пытки?! — Чтобы он мог получить его лично для себя, действуя как всегда. Но это невозможно, Свет не может быть добровольно отдан Тьме… Это как сказать: помоги своей честностью и искренностью сделать мою ложь убедительней.
— И каким же именно образом Маирон хочет, чтобы ты делился с ним Светом своей души? — Эвэг знал, что такое возможно, но этот эльф? С Маироном? — Как ты себе это видишь, добровольно отдать Свет Тьме? Объясни мне, эльф, о чем ты говоришь!
Тем временем Больдог уже крепил новых пленников на станках.
— Подожди, — громко обратился Эвег к палачу. — Может быть, мы поговорим, и Лагортал освободит товарищей.
Целитель даже не заметил, как двусмысленно прозвучали его слова.
Тем временем Химмэгиля усадили в массивное кресло, накрепко привязав, а кисть его левой руки уложили в пальцедробительный механизм — конечно же открытый, чтобы можно было видеть весь процесс. Арохира закрепили напротив в раме, к которой недавно был прикован Нэльдор. Но Больдог не спешил начинать — может, и правда, придется всех отпустить.
Лагортал, натянутый словно струна, думал, как объяснить Эвегу суть, и как трудно это сделать.
— Когда Саурон сказал мне, что видит во мне Свет, хочет, чтобы я давал его, внешне почти ничего не изменилось. Я мог быть рядом и беседовать с ним, как и до того. О достойном и недостойном, о Свете и Тьме, вкладывая в это силы своей души, — Лагортал почти не видел, как его с широко раскрытыми глазами слушают Химмэгиль и Арохир. — И долго не замечая того. А после заметил и узнал, что Саурон хочет владеть мной как собственностью, чтобы я утолял его жажду Света. Внешне я делал бы то же, но теперь не просто уступая или поступаясь гордостью, а служа Саурону. Самая безобидная на вид служба, но не руками или знанием, а сердцем. И выбрасывая самое лучшее, самое важное во мне, в бездонную пропасть — ибо Тьма никогда не насытится…
Лагортал прикрыл глаза, выдохнул.
— Я не могу, — понимая: сейчас вновь начнутся муки, теперь Арохира и Химмэгиля.
Эвег выслушал эльфа, но рассказ принес только недоумение.
— Ну и, что бы страшного случилось, а, эльф? Пусть бы ты исчерпал свою душу дотла и умер потом, как высохшее дерево, но зато ни тебя, ни их ни о чем не спрашивали бы. Ты мог бы угаснуть тихо, без боли, а теперь обрек товарищей на медленную смерть, а себя — на нескончаемые муки. Зачем? Так ли ты Светел, как о тебе думает Маирон?
Больдог неодобрительно посматривал на Эвега, но к забавам не приступал. В их иерархии Эвег имел больше власти, чем орк.
«А впрочем — пусть треплются, — решил Больдог. — Арохиру прямо стоять уже тяжело, тем интереснее будет, когда начнется, а силы ему тогда, ой как, понадобятся».
Пленники меж тем явно дергались от того, что Лагортал говорил с Эвегом. Не сквозь зубы, а подробно что-то объясняя. Вот и славно — пусть думают, что несгибаемый нолдо пошел на сделку, устрашился или даже начал ломаться.
Лагортал в это время думал о другом. Тёмный ничего не понимал, но всё же… он продолжал спрашивать. И какой бы призрачной ни была надежда, что Арохира и Химмэгиля пытать не будут, она всё-таки была. Лагортал прерывисто вдохнул.
— Даже в муке фэа жива, а это не было бы угасание, но скорее гниение заживо, изнутри; можно жертвовать многим, но сгноить душу, что создана Единым, выбросить в никуда вложенный им Свет… это немыслимо. Если бы я не выдержал и согласился, моя душа не погибла бы сразу, но согласившись, я не был бы уже Светлым. Разве Светлый мог бы ради любой цели сам отдать Лаурэлин в пищу Унголианте? А любая фэа выше Древ. И никого бы не избавил от мук, потому что… Саурон не нашёл бы во мне того, что желал. Он говорил, что разгневается, если я посмею стать хуже; и я потерял бы для него всякую ценность — у него не было бы никаких причин, не пытать моих товарищей.
Саурон был безумен; и не так же все они? Но была возможность, что Энгватар поймёт: Лагортал сам предсказал это.
— Так ты считаешь, что раз я отказался от Света, то моя душа гниет заживо? — с ноткой угрозы, также тихо спросил Эвэг и взял Лагортала за подбородок, заставляя нолдо смотреть себе в глаза. Эвег был в едва контролируемом бешенстве, хотя разве что глаза и могли выдать его состояние.
— Разве ты сам не знаешь того? Что бы ты сам, прежний, живший в Свете, сказал о нынешнем? Чем наполнена твоя жизнь, и в чём твоё счастье? И отчего тебя так задели мои слова? — нолдо думал, что причиной такого поведения умаиа были правдивые и верные слова о Свете, о том, что пристало Светлым.
Больдог с двумя пленниками не слышали их разговора, могли лишь смотреть, и умаиа не удержался, чтобы не подлить масла в огонь.
— Вот языкастый, — пробормотал орк, — сейчас второго на осанвэ кента уговорит, так и забавы никакой не будет.
— Второго? — невольно переспросил до сих пор молчавший Арохир, хотя и не желал спрашивать о чём-либо орка. Больдог не ответил, только ухмыльнулся.
Но Эвег не слышал Больдога и пленных и не обращал на них внимания; целитель был занят Лагорталом.
— Так значит, это и есть быть Светлым, ставить свою душу выше всех остальных? — умаиа был зол, что такое ничтожество Саурон посчитал Светлым, и что это ничтожество мнит о себе невесть что. Эвегу хотелось стиснуть пальцы так, чтобы на подбородке пленника остались синяки, но целитель не мог. Не мог перешагнуть через себя и разрушить, навредить хроа. И… этот нолдо сейчас тоже говорил о разрушении себя… Эвег отдернул руку подальше от соблазна, и, заставив себя успокоиться, вновь склонился над пленником.
— Говори, эльф.
Эвег сможет наказать этого эльфа и позже, когда нужно будет не разрушать, а восстанавливать.
Несмотря на боль, на страх за товарищей (умайа был зол и мог отомстить им), Лагортал твёрдо и ясно смотрел в глаза умайа.
— Нет, выше всех я ставлю Единого, Свет… а дальше душу, не только свою, — ответил Лагортал, а потом тихо, с удивлением спросил. — Отчего ты отнял руку? Ведь ты хотел причинить боль, я видел.
Жест был естественным, и ему могло быть много объяснений: можно было отвести руку, поднятую для удара, потому что передумал, устыдился, пожалел. Но все они были странны для Тёмного.
Лагортал не отвел взгляда, но и не вскинул подбородок в гордом жесте, он даже не попробовал высвободиться, пока его держали, но смотрел на умаиа и продолжал говорить с ним спокойно. Теперь… Эвег понял, почему Маирон заинтересовался этим эльфом — он был другой, действительно другой. Он задавал вопросы, которые кололи изнутри.
— Я прежний был глупцом, нолдо. Я прежний не знал ничего об удовольствии. Радость служения, ха! Она ничто перед тем чувством, что дает тебе власть, — умаиа притянул к себе за волосы голову Лагортала, зашептал ему почти в ухо, не желая, чтобы их подслушали: — Я буду лечить тебя и твоих товарищей, так жестко и грубо, как захочу, и вы будете кричать под моими руками, а ваше хроа будет благодарить. Ты не знаешь, как прекрасно звучит восстанавливаемое тело, как радуется оно своей целостности. Мне нравится это слышать. И Тьма всегда будет давать мне израненные тела, и я буду тешиться с вами, сколько мне угодно. Мне не нужны ваши тайны, только ваши раны.
Отчего он отдернул руку? Нет, Эвег не стал отвечать на это; время бесед кончилось, Лагортал сам отказался быть гостем. Теперь он пленник и может только отвечать на вопросы, не спрашивать. Сам же умаиа не желал думать о тех вопросах, гнал мысль прочь от себя. Эвег выпустил голову пленника и продолжил негромкий разговор.
— Верю, что мелодия восстанавливаемого хроа, в самом деле, прекрасна, и понимаю, что её можно любить. Исцелённое хроа — твоё творение, но для чего ты его восстанавливаешь, какой в этом смысл? Ты не ценишь ни тех, кого исцеляешь, ни гармонии фэа и хроа, ни самой достигнутой целостности, отдавая хроа тем, кто его разрушит, испортит всё, во что ты вкладывал себя. Словно со всем старанием растишь дивные цветы, чтобы затем бросить их оркам под сапоги… И в этом — твоя радость и твоя власть? И многое ли ты волен решать здесь, хотя бы об одном из тех, кого ты исцелил? Получать благодарность и фэа, и хроа в их созвучии, видеть своё творение завершённым, а не испорченным, и беречь его — это ты ныне зовёшь глупостью?
Лагортал заговорил, и Эвег скривил губы.
— Я чиню вас не для того, чтобы вы после что-то мне дали. Я чиню вас, чтобы можно было ломать, снова и снова. Я знал пленников, которые выдерживали месяцы бесконечных допросов. Представляешь? Месяцы, когда я могу наслаждаться восстановлением тела. Мне все равно, что с ними будет потом, мне важен сам процесс, эльф. И чем сильнее ты будешь, чем дольше будешь не ломаться, тем больше удовольствия ты мне принесешь.
— Намеренно исцеляешь, чтобы можно было ломать? — переспросил Лагортал. По его лицу пробежала слабая гримаса отвращения. — Что ж, теперь я знаю, во что может… обратиться не только беседа, а даже целительство, когда его ставят на службу Тьме, — хотелось сказать «выродиться», но эльф сдержался.
— Так значит, если бы ты остался рядом с Повелителем, просто говорил бы с ним, то твоя душа начала бы гнить? Линаэвэн с Повелителем уже третий день, и не просто общается с нами, Темными, еще и прислуживает нам. Значит, она скоро совсем сгниет, ты так считаешь? — Эвэг тоже умел задавать вопросы. Захочет ли Лагортал искать ответ?
— Суть не в самой беседе, но в том, что я, понимая всё, служил бы Тьме своим сердцем. Если бы Линаэвэн поступала так, ты был бы прав. Но я думаю, она либо служит так, как угнанные на Север, либо заблуждается ныне; это обернётся не падением, но наверняка мукой, — как хотелось Лагорталу сказать этому умайа, что он слеп и безумен! Но нужно было сдержать себя, и вместе с тем отвечать честно.
Эвег улыбнулся.
— Ты отказался от бесед с Повелителем так, чтобы твои товарищи были в безопасности, но теперь все равно ведешь эти беседы со мной, но уже здесь.
Лагортал не успел ответить, его перебил Арохир…
***
В то время, когда они беседовали, Больдог, стоя рядом с Химмэгилем и Арохиром, посматривал на Лагортала с Эвегом:
— Да, Лагортал уже вторым будет. Никто не ждал, что Ламмион согласится открыть свой разум, а поди ж ты. Кто знает, может у вас вся партия бракованная? Вон, вишь как сюсюкаются, чисто и не враги. Мож, и дойдут до чего. Языкастый этот Эвег.
— Жаль, что я не успел задушить его, — ответил Химмэгиль Больдогу. Тогда, напав, он считал, что лечить их пришёл человек, сейчас же сомнений не было. Нолдо усмехнулся: он, оказывается, сумел достать умайа так, что его вырывали из рук эльфа. — Может в следующий раз удастся.
— Не ерепенься, — похлопал Больдог Химмэгиля по спине. — И не таких горячих, как ты, обламывали. Бери пример со своих товарищей, рудничных крыс. Держись тихо, целее будешь.
Химмэгиль чуть напрягся от прикосновения, хоть и было это не впервые, процедил сквозь зубы:
— На одного моего родича таких, как ты, мешок нужен, — он считал Больдога орком-палачом из умных и напряжённо смотрел на умайа, что продолжал беседовать с Лагорталом.
Арохир же, услышав слова Больдога, побледнел ещё сильнее, чем от недавней пытки, сжал губы. Ламмион, воин и охотник, что пошёл в гости только ради Нэльдора… Что сделали с ним, чтобы он согласился? Или это ложь? Если и ложь, возможно, именно её сейчас нашёптывает враг Лагорталу. Арохир хотел крикнуть: «Не открывай свой разум!» Но если Лагортал и не помышлял о том, это было бы оскорбительно. Лорд Нарготронда крикнул иное:
— Мы верим в тебя, ты справишься!
Лагортал повернулся к товарищу и улыбнулся ему, хоть и с горечью. А Химмэгиль и Арохир поняли по взгляду и улыбке — Больдог просто лгал.
***
— Нет, беседа с тобой — это другое, — ответил Лагортал Эвегу. — И ты спрашивал не с той же целью, что Саурон, и я бросаю не в пропасть. Твои слова устрашили бы лишь того, кто боится прислушаться к себе.
— Я передам твои слова Маирону. И пусть он сам решает, что делать. Ты не ответил на мой вопрос сполна, но все же отвечал, и потому я пойду тебе навстречу и избавлю от мук одного из этих двоих. Выбирай, какого, — Эвег рисковал. Волк ясно дал понять, что не желает прибегать к грязным уловкам с этим пленником, и все же целитель решил рискнуть, настолько Лагортал был ему ненавистен. А еще умаиа грела мысль, что чуть ли не впервые Маирон явно благоволит пленнику, уважает его, но Лагортал этого не увидит и не узнает, и будет посылать Маирону лишь проклятья. Хотя именно Эвег, не Маирон, давно добивался, чтобы Лагортала приволокли сюда и наконец-то начали допрашивать эльфов.
Лагортала обдало холодом. Умайа обещал передать его слова Саурону — неужели он задавал вопросы по его поручению? Но эльф говорил с Тёмным целителем, а не с Сауроном… И целитель этот что-то услышал. А ещё предложил избавить от мук одного пленного, и нолдо с волнением переводил взгляд с одного на другого. То, чего он так желал, ради чего начал говорить, пусть наполовину, но сбывалось…
Первая мысль его была — Арохир. Он и так только что перенёс муки, ему даже стоять тяжело. А что, если Химмэгиль перенёс не меньше, только это не видно явно? Нет, он выглядит сильнее… Значит, мучить его будут дольше, тогда как Арохир скоро может лишиться чувств. Тогда — Химмэгиль? Чтобы сейчас вынести пришлось меньшее. Обоих нолдор Лагортал считал сильными, но кто из них лучше может вынести то, что его ждёт, не знал. Его взгляд переходил от одного к другому, и вдруг он осознал: рассуждая так, он выбирает не столько, кого отпустить, сколько — кого мучить. Кто сильнее, кто легче перенесёт… Одного из них обязательно будут пытать, но он не будет сознательно указывать, кого.
— Я не знаю, для кого это будет легче или кто сильнее, — произнёс эльф наконец, прерывисто выдохнув. — Брось жребий, пусть выберет Судьба. А ты, умайа… ты действительно намерен передать Саурону всё? И те мои вопросы, на которые ты не ответил? Мне-то ты можешь не отвечать.
Лагортал… ответил правильно. Эвег посмотрел на эльфа с ненавистью, но ответил иначе.
— Очень хорошо, Лагортал. Раз так, раз ты не можешь выбрать, то сегодня не тронут ни одного. А до завтра они оба окрепнут, и Больдогу будет лишь интереснее, — наглец напал на умаиа, как часто делали некоторые из голугов. Напал словами, а теперь попытался прижать к стенке. Эвег ненавидел этого эльфа. Сегодня же он будет уговаривать Волка приступить к допросу Светлого. А потом будет с упоением и жестокостью лечить исковерканную плоть. Так лечить, что и шрамов не останется, чтобы Волк мог раз за разом терзать чистое тело.
— А ты сам спроси у Маирона, о чем ему рассказали, а о чем нет, — улыбнулся Эвег.
Лагортал не мог сдержать улыбки. Что бы ни говорил Эвэг, Арохир и Химмэгиль были избавлены от мук… Да, только на один день, но каждый день здесь был так долог! И какой радостью была эта отсрочка!
По знаку Эвега орки пришли и, отвязав, вывели эльфа прочь, вернули в камеру, где он раньше был с Кирионом. Когда Лагортала увели, Эвег обратился к двум оставшимся пленникам:
— У вашего товарища нашлось, чем выкупить вас. Радуйтесь, на сегодня допрос отменяется. Но тебя, Арохир, еще нужно подлатать.
Эльфы не знали, что и думать. Правда ли, что Лагортал сумел их выкупить? Тёмные не могли избавить их от пытки просто так, значит, они получили от Лагортала нечто важное. Но товарищ смотрел ясно и улыбался с таким усталым облегчением, как не мог бы смотреть и улыбаться тот, кто выдал тайну или согласился послужить врагу.
Нолдор вернули в их камеру, туда же пришел Эвег со всем необходимым, чтобы лечить крепко привязанного Арохира.
***
Бывший винный погреб был разделен на клети или, скорее, ящики, так что получилось два десятка одиночных камер, и еще одна просторная общая — для представлений. После пытки перед Лагорталом всех пленных возвращали именно сюда. Пока привели лишь троих.
Долхэна даже не стали выводить из узкой и тесной одиночной камеры, в которую его бросили, только крепко связали по рукам и ногам. Волк развлекался с пленником прямо там — для сегодняшней задумки ему не понадобилось много места, более того, теснота лучше давила на пленника. Маирон использовал лишь нож, прямые или зазубренные спицы и простенькие, но обычно действенные, чары ужаса.
— Если ты захочешь, чтобы я остановился, попроси, — посоветовал Волк, прежде чем начать. Больше он с пленником не заговаривал. Сведенья о посольстве, вот чего нужно добиться. А еще… он ведь собирался «отпустить» этого эльфа — сломанным и служащим Северу вольно или невольно.
Долхэн разговаривать с Сауроном больше не желал, но здесь были только он и враг, он не был причиной боли товарища. И страшно было, что пытка последовала сразу после лечения — неужели теперь всегда будет так, одна мука будет сменять другую?
— Саурон! — этот выкрик не был похож на проклятье или обвинение, но на начало просьбы, и мучитель остановился. Но продолжения не было, и потому продолжилась пытка. И накатывал ужас — неужели это никогда не кончится?!
Здесь не было Таугатола, который мог быть примером стойкости для Долхэна.
Хорошо, что здесь не было Таугатола.
Больше Долхэн не пытался обращаться к Саурону.
Волк продолжал обрабатывать этого эльфа — тот оказался крепким. На удивление крепким. Но и допросы лишь начались. Соседи Долхэна за тонкими стенами внимали его крикам, и Таугатол тоже слышал все, но не мог помочь ничем, даже взглядом или словом.
***
Тем временем Март вошел в кухню. Почти все приготовления были завершены в его отсутствие, и горец подошел к Линаэвэн, поблагодарить ее.
— Ты мне помогла, — улыбнулся беоринг, беря девушку за руку и целуя ее. — Спасибо.
— Хорошо, что я могла помочь, — улыбнулась Линаэвэн, а потом серьёзно произнесла: — Я беспокоилась, что тебя могут наказать за меня.
— Наказать? Кому и за что наказывать меня? — удивился Март и сразу погрустнел. — Быть может, у эльфов принято за все подряд давать наказания, быть может, ты так уверена, что Темные — это чудовища, но только ты все время думаешь и говоришь о наказании… Нет, в этой крепости совсем другие порядки.
— Нет, у эльфов так не принято, — вздохнула Линаэвэн, ничего не говоря ни о тех порядках в крепости, с какими она успела познакомиться, ни об угрозах. Отныне об этом не стоило заводить речь, если она хотела помочь Марту выпутаться из сети, в какую он был пойман.
— Пока тебя не было, я размышляла. Будешь ли ты беседовать со мной, если я ради тебя более не буду обвинять при тебе Тёмных, хотя бы это и было непросто? Сможешь ли и сам поступить подобно?
Март грустно вздохнул, взял деву за руку, отвел ее к скамье у стены, посадил, сам сел рядом.
— Конечно, я буду говорить с тобой, если ты так хочешь. И конечно, я тоже постараюсь не говорить плохого о твоем народе, — горец помолчал, и лицо его стало жестким. — Я был в подземельях, Линаэвэн. Ты спросила меня, согласился бы я на твоем месте на гости. Я видел, что пришлось вынести одному из твоих спутников, их начали допрашивать. Так вот, я бы, если бы мог прикрыть своих товарищей, согласился бы на все, кроме предательства.
Краска схлынула с лица эллет.
— Кто это был, и что сделали с ним? Что ты видел? — спросила она, страшась и желая услышать ответ. Затем постаралась взять себя в руки. Товарищам она не могла сейчас помочь… или могла? Если Марту дозволили спуститься в подземелье, может быть, если он попросит хотя бы за одного, Саурон согласится на время, ради того, чтобы горец продолжал считать его добрым, пощадить пленника… Только неприятно царапнуло по сердцу выражение лица адана, та улыбка, с которой он вошёл на кухню. Ей думалось, такой человек, как Март, не мог не испытать потрясение и ужас, увидев пытки своими глазами.
— Не думай об этом, прекрасная дева, — вздохнул Март. — Если ты решила оставить товарищей в подземелье, то какая разница, с кем из них и что происходит? Разве что, ты передумаешь, и мы сможем забрать его сюда.
- Не я решаю, кого оставить в подземелье, — ответила Линаэвэн. Охватила ладонями лицо. Март не ответил, что именно происходит в товарищами, только сказал, что он согласился бы на всё, чтобы прикрыть их, кроме одного предательства… — Я у тебя в гостях… Март, ты… Я понимаю, если это невозможно, но теперь, когда ты видел… ты мог бы просить за одного из них?
Адан служил Саурону и говорил порой дикие вещи, мог передать Саурону их разговор, но он был добрым и искренним. Эллет не верила словам Марта, ибо он был обманут, но доверяла поступкам.
Март с сочувствием смотрел на Линаэвэн. Быть может, хотя бы сейчас она одумается?
— Госпожа моя… Я не уверен, что мне под силу сделать то, что было бы легко сделать тебе. Я могу, по твоему желанию, просить Повелителя отдать мне еще одного из твоих спутников, но… Это то же самое, что просить отдать мне одного из врагов. Как это возможно? Если бы хоть кто-то согласился забыть вражду, препятствий бы не было, но ты не хочешь так поступать и другие тоже.
Март вдруг отчетливо понял, что не может простить эльфам-воинам, что ни один из них не прикрыл свою спутницу. А раз так — то пусть они получают, что заслужили.
Линаэвэн услышала в словах Марта не только сочувствие и мягкий отказ, но и новый упрёк, что она не делает ничего ради своих. Собравшись с духом, тэлерэ представила себе Арохира, Долхэна, Кириона, Нэльдора… Они были в подземельях, и их пытали.
— Я не могу помочь им, — взгляд тэлерэ стал твёрже. — Тогда я должна разделить их участь, быть с ними. Это единственный путь, — это, как считала Линаэвэн, был единственный путь, при котором ей не за что было бы укорить себя; и не было сомнений и метаний: верно ли она поступает? Но сейчас дева пыталась помочь горцу, можно ли было бросить его, даже не пытаясь вытащить из-под власти Саурона? Когда им дали так мало времени. — Я не ухожу сейчас; но ты слышал слова своего господина: через три дня я должна оставить тебя.
— Ты никому не поможешь, если отправишься вниз, — рассерженно ответил Март. — Ты боишься выдать что-то за беседой, так почему ты думаешь, что не расскажешь все, что знаешь, под пыткой? Ты думаешь, ты тверже камня? Если тебе есть, что скрывать, то ты всеми силами должна стараться избежать допросов, а не стремиться к ним.
— Твои слова разумны, но у меня есть три причины, Март. Первая: я думаю, что всех пленных не будут допрашивать одновременно. Моих товарищей не будут трогать в то же самое время, как меня. Вторая… и на ужине, и после меня справедливо упрекали, что я принимаю ванну, трапезу, покой в то время, как мои товарищи остаются в подземельях. Это был не мой выбор, но это так. Я не знаю, что они претерпели там, но знаю, что кто-то, вначале отказавшийся идти в гости, после согласился… Их не допрашивали, но они страдали, тогда как я оставалась и остаюсь в тепле и покое. Я не должна была принимать это, но разделить общую участь. И если приняла временно, то не насовсем. Третью причину объяснить сложнее, и прежде я спрошу тебя… Как думаешь ты сам, зачем твой повелитель так хочет, чтобы мы пришли к нему в гости, что даже готов не допрашивать нас ради этого?
В душе Марта поднималось возмущение, но он глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки.
— Я не понимаю тебя, Линаэвэн. С одной стороны, ты говоришь, что не можешь быть гостьей Повелителя и защитить хотя бы одного товарища, потому что боишься выдать что-то о тайне. С другой стороны, ты говоришь, что должна разделить судьбу своих спутников, быть может, отвлечь внимание от них на время, пока пытают тебя, и притом готова поставить под угрозу раскрытие всех своих тайн. Разве это разумно?
Март знал, что никуда эта девушка теперь не уйдет, он не даст ей, не позволит. Новое чувство, что он может теперь решать за другого, позволять или нет, всколыхнуло в горце что-то доселе неизвестное, но все же горец предпочел бы, чтобы Линаэвэн осталась с ним по доброй воле. А последний вопрос Линаэвэн вовсе привел беоринга в недоумение.
— Я ведь говорил уже тебе об этом. Повелитель хочет преодолеть вражду и закончить эту войну. Он предпочитает видеть вас гостями, не пленниками.
— Преодолеть вражду… — произнесла Линаэвэн. У Марта сложилось ощущение, что его вообще не слушают, потому что другие слова тэлерэ проигнорировала. — Тогда он мог бы согласиться на то, чтобы мы не вели беседы, по крайней мере, постоянно? Чтобы у нас и не было причины опасаться выдать тайну в разговоре?
Сомнение пробежало по лицу Линаэвэн, и она сосредоточенно задумалась. Она не сможет говорить с Сауроном хотя бы так же, как в прошлый раз, и её поведение наверняка будет сочтено нарушением условий. Саурон был врагом, и не следовало принимать его игры. Ни из страха не выдержать допроса, ни из желания сделать как лучше.
— Ты можешь спросить Гортхаура, хотя я думаю, он не согласится. Нет, всё-таки нет. Слишком важное было открыто в беседе с ним: так Гортхаур узнал, что мы из Нарготронда, так узнал и о части границ, даже до того, как я заключила пари, где сказала о южной… Я не думаю ныне, что окажусь умнее Гортхаура; насколько стойкой окажусь, не ведаю. Но если страшно и то, и другое, и последствия неведомы, лучше избрать то, что велит сердце, то, за что оно не осудит.
— Не принимай скоропалительных решений, — покачал головой Март. Терзания и метания девы начали раздражать его. Теперь, когда не было нужды уговаривать ее, можно было просто сообщить ей свою волю; но горец скрывал свои чувства. — У нас еще есть время, и, я надеюсь, ты передумаешь, — и тут в голову Марта пришла хорошая идея. — И, к тому же, если бы ты была здесь с товарищем, вам вдвоем, наверное, было бы легче меня убедить?
Март лукавил, но кто мог бы его поймать на этом?
Правда, Линаэвэн показалось, что в тоне, лице Марта что-то переменилось, но она не была уверена. За вопрос беоринга она ухватилась как за соломинку, с надеждой произнесла:
— Ведь сейчас нет других гостей… Так ты готов просить за одного из моих товарищей, как прежде за меня? Благодарю тебя, — и тут только заметила нечто странное в самой фразе: «Вам было бы легче убедить меня». Но Март никогда не желал, чтобы его убедили, и не склонился в последнее время к ней, напротив… Или всё же увиденное повлияло на него, и теперь он не так уверен в правоте Саурона? Эллет внимательно смотрела в глаза адана, но ничего особенного не заметила. Если бы горец сумел поступить так, как просила Линаэвэн, это помогло бы ему пусть не освободиться от пут Тени, но сделать важный шаг к тому. Каждый поступок, каждый выбор что-то переменял, быть может, более, чем могли бы самые мудрые слова, найди их эллет; каждое доброе дело не проходило бесследно для того, кто его совершал. Если бы сострадание или потрясение, или просто веление сердца побудили Марта избавить кого-то от страданий… Но дляадана просить о таком Саурона, в самом деле, должно быть, риск и жертва. Могла ли она настаивать? Тем более, что сама Линаэвэн действительно не рисковала ничем… до поры.
Однако, время не ждало, и нужно было вставать и разносить обед.
— Увы, сегодня нет времени петь, — торопил эльдэ Март. — Мы здорово задержались.
Они принялись доставать еду из печей, нарезать хлеб, собирать миски, переливать суп в супницы.
— Возможно, я смогу уговорить Повелителя, — продолжил Март, — но мне не нравится твое стремление: загребать жар чужими руками. Ты хочешь, чтобы кто-то из твоих друзей оказался с тобой, к тому же, ты хочешь, чтобы ты, вместе со своим другом, лишила меня преданности, показала мне некую правду. Но при этом ты хочешь, чтобы я и сам заточил топор для своей шеи. Ты хочешь, чтобы здесь был твой товарищ, и при том ты не хочешь ничего для этого делать сама. И если так себя ведут эльфы, то Тьма благороднее.
— Ты прав, что мне нужно самой просить Гортхаура, но для него я враг… — произнесла Линаэвэн и тут же вспомнила о том, как не пожелала просить прощения, после не спросила о своих товарищах только потому, что сочла это бесполезным. В первом случае она заблуждалась, во втором, как считала и ныне, была права — но спроси она прямо и получи отказ или уклончивый ответ, это могло бы быть доводом для адана. — Я должна попытаться. Быть может, прямо сейчас пойти к Саурону и просить за одного из своих товарищей… И я думаю, ты лучше мог бы узнать эльфов, если бы говорил не только со мной. Потому что и робость, и склонность метаться, и то, как я говорю… это не эльфийские черты, а мои.
Март, хотя и был добродушным, миролюбивым и не обучался военному делу, но обладал стойкой волей, как и большинство в его народе. Он хранил невозмутимость, не желая выказать слабость перед обожаемым Повелителем, но зрелище окровавленного и все равно гордого и прекрасного эльфа не шло из головы. И горец был искренне рад, что хотя бы один пленник избежит страшной участи.
— Маирон согласится, вот увидишь! — с жаром откликнулся Март. — Я буду вместе с тобой, я поддержу тебя, но этого и не понадобится. Давай сходим сразу после обеда? Сейчас мы заняты, а в обед не хорошо отрывать других от еды. Я не боюсь прихода твоего родича, — горец хотел ободрить деву. — Я буду рад ему, — про себя беоринг подумал, что, похоже, рад приходу пленника и ждет его больше, чем сама эдэлет, и сделал для этого больше нее. Но не стал говорить вслух, не желая новой ссоры, не желая в очередной раз говорить о черствости и жестокости эльфов. — Ты уже знаешь, кого назовешь? Я рад, что ты передумала о гостеприимстве Повелителя.
Линаэвэн вздохнула, сжала губы. Нужно было договорить, иначе Март сочтёт сейчас, что она передумала и согласилась идти в гости, а узнав, что это не так, сочтёт, что она опять обманула его. В этом тоже проявлялось либо влияние чар, либо долгие внушения Саурона: там, где другой увидел бы нерешительность, собственное непонимание или хотя бы чужое заблуждение (что видела она в самом Марте), то адан понимал как обман.
— Я попрошу и спрошу, согласится ли Гортхаур не ставить условием беседу. Ты утверждаешь, что такого условия и не было… и я не раз уже отказывалась что-то делать, не веря, что получится.
Март с удивлением посмотрел на деву:
— Ты хочешь вновь просить Повелителя быть его гостьей и при этом не собираешься говорить с ним? Как же ты тогда понимаешь роль гостя? — окровавленный эльф упорно стоял перед глазами беоринга. Он бы на месте Линаэвэн пожертвовал ради своих спутников многим.
— В гостях не всегда беседуют, по крайней мере, непрерывно… Могут и, скажем, петь песни… — дева совершенно забыла, что Саурон уже предлагал при их первом разговоре петь песни, и она отмела эту мысль как невозможную. Теперь Линаэвэн внутренне сжималась от мысли, что она будет петь перед врагом. Но её товарищей мучили сейчас.
После того как женщины унесли подносы и столики-тележки с едой с кухни, Март положил часть оставшегося обеда им с Линаэвэн.
— Для меня действительно страшно выдать ещё некие тайны. Ведь это может означать… что смерть или плен ждут очень многих… — Линаэвэн наклонила голову, задумалась. — Я могу объяснить причину; если нас приглашают в гости не ради тайн, Гортхаур может согласиться.
Или он может согласиться, чтобы лучше выглядеть перед Мартом.
— Если ты будешь вести себя так, как пристало вести себя приехавшей в гости, я уверен, что Маирон будет считать это честным. Разговаривай, пой песни, танцуй, даже спорь с ним, но сохраняя уважение, и ты будешь вести себя, как ведут гости.
Все же Марту не нравилась идея: держать рядом Линаэвэн как свою пленницу; и если она добровольно согласится остаться — это будет к лучшему.
***
Тем временем Волк вымыл руки от крови, оправил одежду и отправился к Бэрдиру. Остановившись возле двери, Маирон негромко постучал.
Оставшись один, Бэрдир всё думал о Лаирсуле… он должен был попытаться вновь защитить целителя от допроса. Быть может, на сей раз он сможет переиграть умайа. Услышав стук в дверь, эльф решительно поднялся, резко открыл дверь. За дверью стоял Саурон. Бэрдир был собран и сосредоточен, и его глаза мрачновато блестели. Теперь он больше знал о хитроумии своего противника.
— Здравствуй, Бэрдир, — заговорил Волк. — Я проходил мимо и решил лично пригласить тебя на обед.
Маирон говорил правду. Можно было проследовать в кабинет и послать орка, но Волк решил — почему бы не пригласить самому?
— Вот как. Здравствуй, — мрачно ответил Бэрдир врагу. — Я готов.
Насколько готов в самом деле, справится ли, покажет встреча. Но как мог, так подготовил себя.
Маирон скользнул взглядом по Бэрдиру, иронично улыбнулся и сделал приглашающий жест — пойдем, задира.
— Удобно ли тебе в комнате, гость мой? Могу ли что-то сделать, чтобы скрасить твой досуг? — без тени насмешки спросил Волк, пока они шли в его кабинет.
— Удобно, — ответил Бэрдир. — А досуг… Нет ничего лучше беседы с другом. Ведь я более не вижу родичей.
Он глянул искоса: ты правда намерен играть в доброго хозяина? Ну-ну… А если гостю одиноко без товарища, что ты будешь делать? Откажешь, выйдя из роли, сочинишь отговорки… Или согласишься? Тогда он или увидит Лаирсула, или вытащит кого-то еще.
Волк улыбнулся. Тот, кто вчера отказался от гостей сам и велел уходить товарищу, теперь вернулся и просит привести к нему одного из товарищей.
— Да, ты прав… Это всегда хорошо, когда рядом товарищ. Кого бы ты хотел призвать к себе? Ты заставил Фуинора чуть ли не поклясться, что Лаирсул сюда больше не придет, тогда — кого бы ты хотел?
Они вошли в покои Волка, стол к обеду уже был закрыт.
— Присаживайся, Бэрдир, — чего интересно ждал этот эльф? Чтобы одного из пленных избавили от допросов, но к Саурону на обеды и беседы не водили?
Разумеется, Бэрдир желал именно этого. Но, естественно, то, чего желал он, и то, чего желал умайа, было совершенно противоположным. И всё же… стоило попробовать.
— Не знал, что в моих силах заставить Фуинора. Но поверь, мне на встречах с тобой и так не скучно и не одиноко, — хмыкнул Бэрдир, и Волк не удержался от усмешки. У пленника прорезалось чувство юмора. — Но я говорю о том времени, когда остаюсь в комнате наедине с собой. Пожалуй, тогда мне интереснее всего было бы побеседовать с Линаэвэн или же с синда из нашего отряда, ты легко узнаешь его по внешности.
Бэрдир назвал самых чутких, тех, кому, как он думал, будет тяжелее всего перенести допросы.
— Увы, я не могу выполнить твоё пожелание полностью. Во-первых, это будет нечестно, держать твоих товарищей взаперти, здесь, в комнате, а не в камере. Во-вторых, Линаэвэн уже отдана другому, а Кирион занят. Впрочем… я придумаю что-нибудь.
— А чем занят Кирион, и кто ещё пришёл в гости, чтобы защитить Линаэвэн? — Саурон не согласился, это было ожидаемо. Хуже было то, что он вознамерился «придумать что-нибудь». Но гадать об этом не стоило. Когда умайа что-нибудь устроит, тогда и надо будет думать, что можно сделать.
Вопрос о Кирионе умаиа пока оставил и заговорил о более интересном.
— Как ты помнишь, юный Нэльдор вызвался быть гостем и прихватил с собой брата и деву. Впрочем, с тех пор много воды утекло, и теперь Линаэвэн здесь по доброй воле. Она готовит еду вместе с беорингом и желает остаться с ним, хочет вернуть его на вашу сторону. Думаю, это будет интересно…
— Готовит вместе с беорингом, — повторил он, думая: «Беоринг служил здесь? Так же «добровольно», как и Линаэвэн? Но тогда его не нужно было бы «возвращать». Тогда — предатель? Эллет слишком добра, стараться ради предателя…» — Я мог бы увидеть её? Тогда мы и могли бы поговорить, ведь готовит она не во время обеда.
— Я подозреваю, что сейчас она не готовит, но также обедает и беседует с Мартом, — отозвался Волк. — И тогда… они могут быть на кухне или в комнате у одного из них, или… да где угодно, если им вздумалось поесть на воздухе или посмотреть на окрестности с башни или со стены. Я могу приказать разыскать Линаэвэн, если ты, и правда, хочешь оторвать её от обеда. Но я бы посоветовал тебе встретиться позже.
— Нет, отрывать Линаэвэн от обеда в самом деле незачем, — качнул головой Бэрдир. Встретиться позже — этого желал и он сам. Опыт мог помочь эллет справиться и распознать обман. Но если возможно поговорить, не приводя её на трапезу к Саурону, это куда лучше.
***
А в дверях камеры Нэльдора появился ненасытный Эвег. Нэльдору предстоял длинный день. Сегодня Эвег и Больдог планировали сменять друг друга так долго, как только Нэльдор выдержит. Сначала его ни о чем не спрашивали, а потом начались вопросы о посольстве:
— Куда вы ехали?
— Что было в письме?
— О чем вы собирались говорить?
— К кому вы ехали?
— Что поручено Линаэвэн?
— Зачем вы ехали к Кирдану?
Вопросов было много, они были похожи один на другой, но с небольшими различиями. Враги хотели запутать Нэльдора, заставить сказать хоть что-то. Лечение Эвега сейчас причиняло такую боль, что само было пыткой. Самым худшим для юноша было то, что все эти действия, от которых Нэльдор не мог не кричать, совершал целитель. Это было воплощенное Искажение.
Но Нэльдор терпел. Когда пленников было двое, и страшное орудие соединяло их тела так, что они невольно причиняли друг другу боль, он удержался от просьб. Сейчас же ему и в голову не пришло просить прекратить это. Прекратить что — лечение? Ведь кровь в самом деле останавливалась, раны в самом деле заживали… Просить облегчения? Но этот Тёмный явно наслаждался тем, что делает… он не прекратит. Оставалось только… пережить это лечение. Которое, к изумлению Нэльдора, обернулось допросом. Больдог снова мучил его и спрашивал о посольстве и письме. Теперь Нэльдор знал, что облегчение действительно может получить… если заговорит.
Однажды, когда ему казалось, что из тела вновь выдирают крюки, медленно и мучительно, Нэльдор начал было:
— Ведь я… — но только мотнул головой и выдохнул со злостью: — Всё равно ничего не скажу.
Комментарий к 20. Беседы и допросы.
*Аксан (мн.ч. аксани) - это внутренний, нравственный закон, которого не преступают по своей воле.
Унат - это закон, который невозможно преступить, потому что так устроен мир.
========== 21. Бэрдир. ==========
Теперь эллет с горечью вспоминала о том, как не желала вначале петь перед Сауроном и слышать песню умайа. И говорила тогда с Темными свободно, почти без страха. А сейчас она боялась выдать тайну или вместо помощи причинить товарищам вред, словно заманив в расставленные ловушки. Боялась ещё больше навредить Марту. Боялась снова бессмысленно унизиться перед Тёмными. Ещё она, как и прежде, боялась быть околдованной, но этот страх был наименьшим. Если Саурон пожелает околдовать её песней или иначе, он найдет способ это сделать.
Петь перед Сауроном, танцевать… Быть может, и готовить при нём? Она уже готовила, по видимости, для Тёмных, а не только для пленников, но всё же лично не прислуживала. Линаэвэн думала, что товарищи будут презирать её, если ещё не презирают. Тёмные наверняка рассказали им и добавили подробностей, смешивая правду с ложью.
Но главным было иное: Линаэвэн сама себя осуждала. Внешне она держалась сдержанно, но в глазах отражалась мука. На что ещё она согласится? Наконец, дева произнесла твёрже, чем раньше:
— Нет. Мне не должно идти в гости к Гортхауру, оставаясь на особом положении, но следует разделить участь товарищей. Ты не сочтёшь это разумным, но так правильно.
«Довольно колебаний! Почти всё время плена я металась от одного к другому, и так из двух зол избирала оба».
— Таков мой выбор, и я более не переменю его, — едва произнеся это, Линаэвэн ощутила, что на сердце стало спокойней.
Она более не страшилась, что и этот поступок окажется неверным, словно вместо болота, где можно провалиться на каждом шагу, и где она увязала всё глубже, под ногами, наконец, оказалась твёрдая почва. Ей нужно было выстоять. Быть столь сильной, какой только сможет, ведь она хрупкая дева, что не воевала и тем паче не имела опыта плена.
Не от того ли и ошибалась на каждом шагу? У нее был опыт похода через леса, через великие реки и высокие горы, когда она шла на Запад вслед за Оромэ, и на квэнди нападали чудовища. Был у нее опыт перехода Льдов, когда она возвращалась на Восток. Но это сейчас не помогало, и еще… она тогда была не одна. Линаэвэн подняла взгляд к потолку:
— Ульмо, Владыка Вод, что никогда не забывал нас! Даруй мне свою помощь в тёмный час — да выдержу всё, что выпадет…
Март слушал Линаэвэн, и его пальцы, держащие ложку, побелели, с такой силой адан сжал их.
Она опять начала это. Она постоянно меняла свои решения. Вот только что она просила его идти, говорить с Повелителем, и хорошо, что Март не пошёл! Не прошло много времени, как дева уже отказывалась от своих слов. Беоринг знал, что некоторые орки ненавидят эльфов, и теперь он начинал понимать их. Когда же эта лицемерная дрянь, с лицом самой невинности, но полная коварства, вдруг подняла свои глазки к небу, Март едва не запустил своей миской в стену.
— Если Валар и правда хорошие, они тебе не ответят! — бросил горец, вставая. — Доешь, уберешь здесь все, и тебя проводят в комнату.
Это были уже слова для рабыни, не для гостьи. Линаэвэн большего не заслуживала, но и мучить ее он не даст.
— Мне следовало подумать сразу, что я не могу просить, зная, что не стану более беседовать, — с горечью ответила Линаэвэн, запоздало осознав: она не подумала, как её решение будет выглядеть для Марта. Думала о многом: о товарищах, о тайнах, о своей боли и своих страхах, но не об этом… А по её поступкам Март будет, как всегда, судить и о других. — Знай, по крайней мере, что другие эльфы не таковы, как я. Так и люди разнятся друг от друга.
Она осталась здесь ради него, для него уступала в том, в чём не желала уступать, говорила так, как не говорила бы в ином случае… и, возможно, всё оказалось бесполезным. Более того, пошло во вред. Возможно, если бы она не пересиливала себя, делая то, что считает неверным, и потому срываясь вновь и вновь, это было бы лучшим и для Марта? Тогда она не меняла бы свои слова и свои решения, и адан относился бы к ней с большим доверием. Сделанного было не исправить. Но можно было отныне поступать именно так, как велит сердце. Изменится ли что-то за три дня, если более она не будет метаться, но держаться принятого, и как изменится?
Март молча вышел из кухни.
***
Вернувшись в комнату, Линаэвэн вновь думала о том, что, принимая решение, более думала о себе, чем о Марте. Дева вспоминала его слова: «Если Валар хорошие, ты не заслуживаешь того, чтобы они ответили тебе!» Впервые, пожалуй, за время плена тэлерэ подумала: возможно, она, в самом деле, просто не заслуживает помощи. И всё же надеялась. Оставалось менее трёх дней до конца этого пари и до начала допросов… Размышляя и печалясь, эллет прикрыла глаза. Перед ее внутреннем взором предстало море и так ярко и ясно, как редко бывало, хотя дева не стремилась его представить.
«Быть может, это ответ Ульмо?» — подумала Линаэвэн, но затем решила: скорее, воспоминание и тоска по Морю вместе с мыслью об Ульмо вызвали в уме столь яркий образ.
***
Пока Линаэвэн еще оставалась в кухне, Волк продолжал говорить со своим «гостем».
— Снова будешь читать мне трактаты? — с легкой опаской поинтересовался Волк, разливая легкое золотистое вино по кубкам. — Или поговорим о чем-то? О Нарготронде я знаю уже все необходимое для успешного нападения, так что не бойся, что я хочу выманить сведенья из тебя. Собственно… я бы даже предпочел не нападать на твой город. Возможно, мы сможем решить дело миром.
— Нолдор любят книги, — ответил Бэрдир, стараясь скрыть ошеломление: Саурон знал о Нарготронде всё, что нужно для успешного нападения?! А зачем тогда Саурону разговор с ним? И зачем он сообщал об этом? Чего мог достичь? Того, что пленник понаивней, поверив, что всё важное уже известно, будет говорить, не особенно думая о секретах… И легко что-то выдаст.
Ну уж нет! Пусть он, Бэрдир, не сумел справиться вчера, на такой простой крючок он не попадётся. Мира Саурон, конечно, тоже не желал. Или тварь решила вот так, за обедом, предлагать предательство в обмен на мир?! Бэрдир продолжал думать о своей цели: ничего не выдать, защитив Лаирсула. Об этом, пожалуй, можно было сказать.
— Но я, пожалуй, обойдусь без трактатов. Я бы тоже хотел, чтобы ты не нападал. Но едва ли одного желания довольно. А ещё… — нолдо отпил вина, — я пока не понял, чем именно занят Кирион?
Услышав, что трактатов не будет, Волк несколько повеселел. У него сегодня было хорошее настроение (несмотря на то, что Лагортал ускользнул от него, зато Март при невольной помощи Линаэвэн оказался готов куда раньше, чем Волк того ожидал), и у Маирона возникло желание подурачиться. Услышав «хочу, чтобы ты не нападал», умаиа изобразил внимание на лице. Но сначала нужно было отмахнуться от Кириона. Сейчас упоминание о нем лишь мешало Волку.
— Судьба Кириона напрямую связана с Лагорталом. Полагаю, у тебя нет оснований сомневаться в Верном Финдарато? — умаиа вопросительно поднял бровь и перешёл к главному. — Ты же понимаешь, Бэрдир, если я не нападу на Нарготронд, то только вопрос времени, когда Нарготронд нападёт на меня. Из этой ситуации я вижу лишь один выход: мы должны договориться, заключить перемирие.
Бэрдир понял, что Саурон и правда знает немало. Однако расслабляться было нельзя, тем более что он попробовал местного вина. Оно могло быть и отравленным, и зачарованным… хотя могло оказаться и просто вином. Стоило прислушиваться к себе, не будет ли ощущаться нечто странное. Пока всё было, как обычно.
Вести о Кирионе были, кажется, важными: Саурон довольно легко сказал о Линаэвэн, а на вопросы о синда отвечал уклончиво и неопределённо. Здесь было нечто, о чём умайа говорить не хотел. Разговор о мире, напротив, Саурон куда-то клонил, но куда, Бэрдир понять не мог. Саурон же не мог не понимать, что ведёт речь о невозможном. Чего он ждал? Согласия воина отказаться от войны с врагом? Да, у Нарготронда недоставало сил напасть, но может хватить у других… А может быть, Саурон ждал как раз того, что он, Бэрдир, ответит: «Да, мы уже готовим нападение», или, напротив, «Да как бы мы напали с нашими войсками?» Но это слишком очевидно…
— Перемирие? И как ты его видишь? — теперь брови скептически поднял Бэрдир. — Кто и с кем мог бы договориться? Не знаю, в праве ли и в силах ли ты принять такое решение. Но я и мои спутники — нет.
— Куда важнее, что ты, чисто теоретически, мог бы предложить в качестве основы перемирия. Только прошу тебя, будь разумным, не требуй, чтобы мы сложили оружие, и Мелькор отправился добровольно на суд Валар, — Волк позволил себе легко улыбнуться. — Кстати, ты ешь. Линаэвэн старалась.
Умаиа вдохнул запах пищи над своей тарелкой. Да, эту пищу готовили в метании и тревоге, тоске и боли… Это были ароматы, что жестоко дразнят хищника.
Бэрдир усмехнулся:
— А разве разумно рассуждать о том, чего всё равно не исполнить? Хотя… если ты займёшься одной обороной и наблюдением, не идут ли на тебя войска Нарготронда, вот тебе и перемирие, для которого ни с кем не нужно встречаться, — Бэрдир отведал супа: да, его, в самом деле, готовила эллет. Ему уже приносили приготовленное ею, но пища пленников одно, а обед у Саурона, это совсем другое.
Волк поморщился:
— Бэрдир, если я буду сидеть и ждать, когда Нарготронд нападёт на меня, это будет не перемирие. Иначе можно сказать, что у нас уже перемирие: Нарготронд сидит и ждёт, когда я нападу на него. Может быть, в твоей мудрой голове есть идеи получше? Я предлагаю заключить мир, договор о взаимоненападении. А кто-то из пленных мог бы отнести составленное нами предложение мира в Нарготронд. Что скажешь?
Вообще пленники, что вначале забавляли Волка, теперь начали его утомлять. Все сведения, что можно было извлечь из них при таких беседах, уже были добыты, и теперь осталось положиться только на допросы. Причем, основную ставку Волк делал на допрос Линаэвэн, а также на допросы через неё.
Бэрдир некоторое время ел суп, поглядывая на Саурона.
— Видишь ли, для любого из нас отнести отсюда в Нарготронд что бы то ни было, всё равно что показать тебе дорогу. Может, моя голова и не слишком мудра, но именно в то время, когда и войско, и полководец будут близко, ты можешь послать к ним гонца с мирным посланием. Ты при этом почти ничем не рискуешь, в отличие от нас.
— Боюсь, Бэрдир, что твои опасения напрасны. Линаэвэн по доброй воле, без угроз и принуждений, назвала мне… нет, показала мне на карте границы Нарготронда. А Кирион напомнил о местах, где пропадали мои шпионы… Как я и говорил тебе, я знаю достаточно. И если я отпущу гонца, то это не будет ни чем иным, как жестом моей доброй воли. Предложением мира.
Этот пленник все больше злил и раздражал Волка. Он на все отвечал отказом, но хотя бы не бесповоротным, разговор все еще был возможен, а значит, из этого «гостя» все еще можно было что-то вытянуть.
Куда бы ни клонил умаиа, не стоило обсуждать то, что предлагала тварь. И Бэрдир решил перейти от этого бесполезного разговора к более важному:
— Кирион чем-то занят, потому что его судьба связана с Лагорталом. Я не сомневаюсь в Лагортале, но это звучит загадочно и непонятно, тем более, что я не знаю, чем он ныне занят.
Маирон улыбался, слушая Бэрдира. Эльф казался Волку больше всего похожим на продвигающегося по тонкому льду — осторожного, неуверенного, не робкого как Линаэвэн, все же рискующего, но так взвешенно и осторожно… что у Волка начинало сводить зубы.
Нет, не такого собеседника сейчас хотел видеть перед собой умаиа. Собеседник должен быть плясуном среди костров, храбрым до глупости и рисковым до безумия. Но пусть при этом еще он будет умным и удачливым — Волк хотел пляски и погони, не быстрой победы. Но все пленники в этом отряде… они все были скучны: слишком осторожны, слишком боязливы, слишком робки, слишком глупы… Слишком пресны.
Чего еще ждать от Третьего Дома, так и не определившегося: то ли они рыбаки, то ли нолдор? Один лишь Лагортал из них всех был неплох. Может быть, еще удастся сделать с ним что-то интересное. А впрочем… Волк вспомнил, что видел еще не всех из отряда. Вряд ли среди Третьего Дома найдутся бесшабашные танцоры… но глянуть стоит. А пока надо было попробовать раззадорить и этого «гостя», быть может, еще удастся сделать разговор оживление.
— Лагортал и Кирион в подвале, Бэрдир. Чем они могут быть заняты там, как думаешь? — выходи к костру или уже провались под свой проклятый лёд! — Впрочем, успокою тебя: на данный момент они ждут моего решения, того, что я с ними соберусь делать. И, раз уж такое дело… я готов разделить с тобой заботу об их дальнейшей судьбе. Что бы с ними сделать?.. Только помни, будь разумным.
Нолдо наклонил голову. Отсчитал про себя. Вспомнил Лаирсула. Нужно было владеть собой. Если они «заняты», значит их уже допрашивают… И если Саурон так не хотел упоминать Кириона, наверняка ничего не добился. Синда держится.
Делить заботу о товарищах с палачом, вот уж честь так честь… Вопрос казался насмешкой, но он давал возможность помочь, пусть призрачную. Пусть после Саурон назовёт невыполнимые условия или просто посмеётся, но упускать возможность Бэрдир не мог… Может быть, Саурон, в самом деле, облегчит их участь, если назвать то, на что он мог бы пойти. Казалось отчего-то, что это был единственный шанс, другого Саурон не даст: не стоило говорить о слишком малом, нельзя о слишком многом.
— Я выберу избавить их от пыток и наблюдения за пытками других, — голос Бэрдира звучал резко, чуть отрывисто, — на то время, на какое только возможно.
Хуже не было, чем на такой встрече потерять самообладание, слишком поддаться волнению: как раз и скажешь лишнее. Бэрдир продолжал считать про себя, ожидая ответа.
Маирон чуть откинулся на стуле. Известия о Кирионе, которых Бэрдир так упорно добивался, эльф воспринял стоически. Заставил себя не поддаваться гневу, смог продолжить разговор…
«А ведь это тоже многое говорит о тебе, нолдо, — довольно щурился умаиа. - Ты сам даёшь подсказки, какие пытки к тебе применять бесполезно, а какие можно попробовать». Но с голосом эльф все же не совладал.
— А какой мне прок, Бэрдир, не трогать их? Впрочем… прок может быть. Если сутками отдыха для этих двоих я могу купить у тебя ответ, куда вы шли с вашим посольством?
Картина вырисовывалась для Бэрдира всё яснее. Саурон открыто предлагал выдать тайну в обмен на сутки отдыха для товарищей. При плене, который мог тянуться месяцы здесь и годы в Ангамандо.
— Я тебе ещё при первой встрече сказал: мы не гномьи кольчуги и не продаёмся, — твёрдо произнёс нолдо. Пожал плечами. — Погляди, я ни в гнома, ни в кольчугу с тех пор не превратился. Какой тебе прок? Я полагал, ты предлагаешь не торговать тайнами для твоей пользы, а разделить заботу о пленных в разумных пределах. Для меня это не одно и то же.
— Ты уверен, что не продашься ни при каких условиях? — усмехнулся умаиа, глядя на пленника. — Не будь ты моим гостем, я бы сказал тебе продолжать в том же духе, но так как мы стараемся не быть враждебными сейчас, то я дам тебе действительно хороший совет: не считай себя несгибаемым, тогда необходимость склониться не так ранит, - момент откровения закончился, и Волк продолжил свою игру. — Ты не совершишь предательства, не выдашь тайны, сказав, куда вы ехали, но при этом можешь спасти двоих своих. А можешь и не спасать. Как я и сказал, ты продаёшь лишь свою гордость. Или сохраняешь ее, оплачиваешь ее своими товарищами. Решай.
— Не выдам тайны? — переспросил Бэрдир и вернул вопрос. — Тогда какой тебе прок давать отдых за ответ, который ничего тебе не даст? А если ты готов сделать что-то и без особой пользы для себя, то дай передышку… просто так. Для гостя, скажем. Тебе этот день ничего не стоит, у тебя же много времени.
Бэрдир выслушал то, что сказал Саурон. Мог ли умайа говорить правду? Мог. Трудно было поверить, что Линаэвэн могла показать на карте границы, но чем её принуждали или как представляли ей всё это? Может быть, так же сказали: «Всё это уже известно, неважно, что ты скажешь и покажешь — это просто жест доброй воли». Бэрдир заметил и то, как умайа всё называет: передышку в один день с возвращением к допросам — спасением; то, с чем связана цель посольства — не тайной.
Нолдо полагал, её опыт позволит распознать обман, но что если нет? Стоило по-прежнему держать в уме, что все слова могли быть нацелены на то, чтобы выведать больше. И, вместе с тем, подготовиться к тому, что всё настолько плохо. Сейчас хотя бы было время собраться, принять и осмыслить дурные вести. И как было действовать?
— О том, где пропадают твои шпионы, ты мог узнать и раньше. Границы Нарготронда… это дурная весть. Если это правда, конечно. Ты мог бы сам их мне показать — на той же карте?
— Да, конечно, могу, — Волк поднялся и сделал несколько шагов к своему столу, взял со стола карту, на которой золотистым порошком поверх зелёного фона уже были нанесены границы Нарготронда.
— Узнаешь? — поднял бровь умаиа, хотя сам незаметно следил за реакцией «гостя».
Когда Бэрдир изучил карту, радушный хозяин вернул её на место и снова сел за стол.
Бэрдир старался справиться с потрясением. Границы, конечно, не были точными, но в общем и целом… Саурон примерно знал, как далеко они простираются на север, запад, юг и восток. Нолдо прикрыл глаза прежде, чем повернуться к умайа и медленно выговорить, уже глядя на него исподлобья:
— Поистине дурная весть, — ему было жаль Линаэвэн, но не Саурону же о том говорить! И эльф страшился за город. Деву он мог ещё увидеть. Город… мог ли он отвратить беду, и что было лучшим? Можно было отправиться к тем границам с якобы мирным посланием, чтобы предупредить. Но Саурон не стал бы говорить о том, что не входило в его замысел. Можно было молчать. Наверняка избежать ошибки, ловушки… и просто дожидаться нападения. Просто надеяться, что народ Нарготронда сумеет укрыться в тайном городе. Хотя и не весь, найдутся многие, кто не успеет…
И Бэрдир продолжил:
— И всё же ты многого ещё не знаешь. Я, как ты понимаешь, не буду сообщать, чего именно.
Эти слова могут помочь защитить город, побудить Саурона отложить нападение. Или могут… побудить Саурона допрашивать больше и более жестоко. Но он и так допрашивает, едва ли только Лагортала и Кириона. Хотя если ничего не знает об Арохире, о Долхэне, об Оэглире… может быть, пока им легче.
По реакции Бэрдира Волк видел, что границы в целом верны. Это хорошо.
— Я понимаю, что для тебя в узнанном мало радостного, но все же, не все так плохо. Я действительно мог бы не нападать на Нарготронд; пока вы живёте тихо, уединённо и не вмешиваетесь в дела Владыки Севера, мне нет смысла воевать с вами. Более того… я думаю, мы могли бы жить в союзе. Я не претендую быть вашим владыкой, конечно же, но нет смысла отказываться от мира, — Волк и правда думал, что союз с Фелагундом возможен. Этот эльф, как он считал, поставил на передний край своих братьев и так якобы любимых им людей, а сам спрятался у всех за спинами. Такой владыка должен был хотеть мира. — И зачем ты дразнишь меня, говоря, что я еще многое не знаю об обороне Нарготронда? Крепость Ангарато и Аиканаро была мощной, но ее смели валараукар, а дым застилал все и не давал воинам видеть, ел глаза, удушал — мощная крепость пала легко и быстро. Минас-Тирит стояла дольше, и я осаждал ее больше года, но Нарготронд, затерянный среди скалистых берегов Нарога… вряд ли будет столь же мощным, и вряд ли сможет продержаться долго в осаду. Финдарато ставит не на крепость стен, а на тайну, не так ли?
Если бы не Бэрдир, это не стало бы так кристально очевидно Волку.
— Ты поэтому боишься посылать гонца? И уверен, что я прослежу за ним… Пожалуй, тебе стоит навестить Ламмиона, когда он очнется, — умаиа, поняв, как это прозвучало, покачал головой и пояснил. — Ламмион ездил на охоту, один, попал в бурю и был ранен. Сейчас лежит в комнате и спит. Можем потом к нему зайти, если хочешь.
Что же… в гостях появлялся новый смысл. Шпионы разузнают о Нарготронде, что смогут, но и пленники могут проговориться и что-то выдать…
Бэрдир всё же сжал зубы, опустил голову.
— Никогда того не будет, чтобы нолдор заключали с вами союзы, — не мог он ответить иначе. Только нужно было сдержаться, Саурон же наверняка провоцировал! Хотя, может быть, просто вёл свою линию, как и Бэрдир свою. Умайа не мог не понимать, что такой мир невозможен, и с самого начала было ясно, что или один, или другой это скажут. Но можно было говорить об этом… пока это было безопасно: только так нолдо мог защитить город.
— Да, Нарготронд защищён иначе и сложнее, чем были защищены крепости Дортониона, — сейчас Бэрдир провоцировал умаиа, и не мог этого не понимать. Прежде всего — на то, чтобы Саурон начал его допрашивать — оставив других. — И конечно, Ламмиона я хочу увидеть.
Поговорить, конечно, при Сауроне не выйдет, но хотя бы повидать.
Волк склонил голову и с любопытством посмотрел на эльфа. Значит, крепость защищена еще лучше…
— Быть может, мира и не будет, Бэрдир, но ты берешь на себя право решать за весь город и за своего Лорда? Ты знаешь, сколь многие погибнут и будут пленены, если дело дойдет до войны? Дай своему Государю решать, тем более что ты даже не его Верный. А не уверяй меня, что я должен получше узнать об обороне крепости. Ты вообще поступил неразумно, честно говоря. Что мне теперь, вернуть в пыточную Долхэна и расспросить еще и об этом? Пожалел бы ты Верного Артаресто, он мягок, как и его Лорд.
Волк был зол, что получил отказ, и Бэрдир должен был заплатить за этот отказ.
Нолдо похолодел. Саурон обещал вернуть Долхэна в пыточную… «Но умаиа и так пытал бы его, раз уж начал, раз знает, что это Верный Артаресто», — напомнил себе воин. Долхэна уже допрашивали — неужто перестали и отпустили бы?
Бэрдир не был ни Государем, ни Лордом, ни главой посольства. Но был тем, кто мог на что-то повлиять. Здесь и сейчас.
— Полагаешь, Долхэн знает обо всём этом лучше меня? — сейчас он попытался сыграть в открытую. Хотя и не ведал, что это даст. Начало войны, как он думал, удалось отложить немного; плохо только, если о подходах, башнях, путях кто-либо расскажет (или он сам, если не выдержит). Тогда окажется, что он сам подсказал, о чём лучше спрашивать…
Волк улыбнулся. Бэрдир пытался закрыть собой товарищей. Красиво, гордо, предсказуемо и глупо.
— Долхэн — Верный Лорда, и мне понятно, чем он может быть интересен, почему стоит сосредоточить внимание на нем, но ты говоришь, что ты куда важнее его. Возможно, это и правда так. Возможно, мне даже стоит отпустить Долхэна, раз в моих руках есть птица поважнее, но тогда тебе придётся рассказать мне, чем ты лучше его.
Из слов умайа Бэрдир понял, что Долхэну он едва ли поможет. Будь он Лордом, он мог бы признаться в этом, не выдавая ничего о городе, только о нём самом. Но он был дозорным. И не одним из Верных Финрода Фелагунда. Единственное, что он мог сказать:
— Я дольше живу в Нарготронде и больше Долхэна занимался его обороной.
Умаиа покачал головой:
— Я не знаю, зачем ты, зная, что в плену находятся Верные всех Лордов Нарготронда, подсказал мне то, о чем их стоит поспрашивать. У тебя к ним какие-то счёты? Вряд ли ты можешь знать больше, чем они, — умаиа знал, что вина — это прекрасная сеть. И ошибившись однажды, трудно удержаться от следующей ошибки.
— А отчего ты считаешь, что я знаю мало? — переспросил Бэрдир. Нужно было отныне вести беседу так, чтобы говорить как можно меньше. И искать, что можно сделать. И стараться понять: что знает Саурон, что ещё нет, каковы его намерения. И пока он здесь, держать себя в руках как можно крепче.
— Бэрдир, я не думаю, что ты много знаешь и представляешь собой ценного пленника, — отозвался Волк, изучающе глядя в лицо эльфа, — но я могу ошибаться. Тогда тебе просто нужно рассказать мне о себе больше, рассказать, в чем твоя ценность.
Нолдо сам себе расставил ловушки, пусть теперь выкручивается. И по дороге делает как можно больше ошибок.
— Довольно и того, что я сказал: есть то, что я знаю, а Долхэн нет. Подсказывать, что именно я знаю, не стану. Раз тебе это не нужно. Да и как бы ты сам доказывал, что представляешь какую-то ценность?
Волк усмехнулся.
— Ты ведёшь себя, как капризная женщина у Смертных. Ты хочешь, чтобы я считал тебя особым, и притом не желаешь говорить, почему, я сам должен догадаться. Но вот загвоздка — это ты хочешь, чтобы я интересовался тобой больше, чем другими, так что ты и заинтересовывай меня. Или все, на что тебя хватило, это поставить под удар своих товарищей?
Прелесть ситуации была в том, что как бы теперь не повел себя Бэрдир, это в любом случае устраивало Волка. Если нолдо будет подтачиваем виной, это будет хорошо. Если эльф отмахнется от вины, решив, что «пленников так и так бы допрашивали» — это тоже будет хорошо. Потому что вина-то на Бэрдире была, и если он ее не заметит сейчас, то постепенно будет прощать себе все больше и больше. Нолдо не просто расставил себе ловушку, он угодил в паутину, и теперь, чем больше дергался, тем больше в ней увязал.
— А ты делаешь вид, что я тебе вовсе не интересен, хотя так старался привести меня сюда, ведь это мы нужны тебе, а не ты нам, — Бэрдир ответил едва ли не в тон умайа, хотя на сердце лежала тяжесть. И не столь важно было, что он вовсе не подставлял товарищей и пытался добиться того, чтобы Саурон допрашивал именно его. Он же догадывался, что его попытка защитить город может ускорить начало допросов? Долхэн мог пострадать не просто по жестокости Тёмных, но из-за его решения: он был в ответе за это, а значит… он тем более должен был сделать всё возможное, чтобы защитить Долхэна…
— Видишь ли, мне был интересен не ты лично, мне подходят разные собеседники, а ты просто оказался среди тех, кто согласился, — Волк весело засмеялся. — И раз ты пришел, мне интересно узнать тебя. Как велика твоя гордыня, насколько тебя ослепляет твой страх, что ты считаешь приемлемой ценой за свое молчание. Я выяснил, что сам ты ничего для своих друзей делать не желаешь, но хочешь получить от меня избавление для них, как жест доброй воли; ты уже не раз обманул меня, я же тебя - ни разу, но, меряя по себе, ты считаешь лжецом меня. И, что примечательно, убедившись, что я не врал, получив от меня то, что ты хочешь, ты ничуть не станешь лучше ко мне относиться. Ты хочешь, чтобы я делал для тебя что-то просто так, но готов ли и ты для меня делать хоть что-то просто так?
Как жаль, что они не смогли поговорить об этом с Лагорталом…
— Ты, конечно же, не поверишь, но я вовсе не желал отправлять Лагортала в подвал. И сколько я могу, столько буду хранить его от пыток, но уберечь себя от допросов он сам не дал, — Волк говорил то ли с горечью, то ли со злостью.
— Сделать что-то просто так, для тебя? — переспросил Бэрдир. Конечно, сделал бы, что мог, если бы получил оружие… Но Саурон явно спрашивал не об этом. Нолдо снова зачерпнул супа, глянул на рукав рубашки, их выдали им с Лаирсулом в ванной… и прищурился. — Могу вот эту рубашку отдать.
И впрямь отдать «просто так»… Не передумает же Саурон вдруг мучить Лагортала, вместо рассказа о Нарготронде удовольствовавшись рубашкой! Бэрдир горько усмехнулся. В то, что Саурон не желал допросов Лагортала, он, естественно, не поверил ни на миг. «Не дал уберечь от допросов…» Верно, Лагортал тоже не стал открывать тайн!
Бэрдир решил посмеяться, и Волк решил ему вторить:
— А я могу тебе свою рубашку отдать. Хочешь? Махнемся рубахами. Но ты ведь не будешь этим доволен, не так ли? Так вот я возвращаю тебе твой вопрос, можешь ли ты сделать что-то для меня просто так, без условий? — Волк метался, что не случалось с ним почти никогда. С одной стороны умаиа жаждал тайн Нарготронда и игр с пленниками, и их мучений… Но, с другой стороны, был готов ни одного из них не тронуть, если бы Лагортал пришёл к нему. Волк бы даже не стал спрашивать ничего о тайнах. — Я, как смогу долго, не дам пытать Лагортала, но не ради тебя, ради него самого. Что до Кириона — даю тебе последний шанс. Скажи, куда вы шли, и его не тронут. Ты не выдашь тайны, поверь мне.
Умаиа вдруг стало важно, чтобы Бэрдир начал ему доверять.
Саурон, как увидел Бэрдир, продолжал гнуть своё — ему было очень важно узнать, куда они шли. Но Кирион… может быть, его в самом деле можно было избавить от боли, защитить… Фалас не так далеко от места, где их взяли. Но Саурон мог догадаться, он вызнал как-то даже границы Нарготронда. Быть может, так и выманил — кого-то не тронут. На день, на два… сколько у него таких дней?
— Кириона не тронут в продолжение суток? — переспросил Бэрдир. Он осознал: вопреки всем намерениям бывшего дозорного, разговор стал опасным. Не зря он так не хотел приходить сюда, так опасался, что за столом можно нечто выдать. А откажись он сейчас, встань и уйди, его тем же и в подземелье взять попытаются. Лаирсул, Кирион, посланница… Он должен был остаться здесь и ответить отказом. Саурон смотрел как-то странно, выжидающе, а Нарготронду грозила скорая война, которую Бэрдир, может быть, мог оттянуть немного, но не предотвратить… и также — немного оттянуть, но не предотвратить пытки Кириона? За всеми этими мыслями другие слова Саурона нолдо почти забыл и обругал себя: не годится так, даже если одна весть хуже другой. Так его легко подловят на чем-то! Саурон спрашивал, даст ли Бэрдир что-то ему просто так… Хотелось ответить: «Нет, конечно» — делать что-то просто так для врага? Но Бэрдир ответил иначе.
— Я могу отдать тебе рубаху не в обмен на твою, а просто так. Мне это кое-чего стоит: если я вернусь в подземелье, сидеть полуголым будет холодновато; я просил тебя о том, что для тебя не стоит ничего, — хотя для гордого эльфа сама просьба уже отнюдь не была «ничего».
Умаиа был так добр с этим эльфом, открыт ему, хотел идти навстречу, и что он получал в ответ? Впрочем…
— Ты убедил меня, — усмехнулся Повелитель Волков. — Пожертвовать рубашку… Что же, Кирион получит сутки отдыха. Можешь не говорить мне о том, что вынаправлялись к Кирдану. Я ведь говорил тебе, что ты ничего не выдашь. Но ты совершаешь те же ошибки, что и все, — «Интересно, эльф, насколько ты умён?» — Ты считаешь каждое моё слово ложью и ищешь за каждым предложением ловушку. Но их нет, и тогда ты создаёшь их сам. И, пытаясь обмануть меня, ты сам расставляешь себе ловушки и выдаёшь мне то, о чем я и не спрашивал.
Какой будет твой ответный ход, эльф?
— Я рад за Кириона, — синда всё же будет на сутки избавлен! Бэрдир сам удивлялся, что этого возможно добиться от Саурона, не выдав тайну, а найдя что-то, что он, видимо, желал услышать… Не зря он всё же попытался! — С трудом верилось, что ты можешь дать ему отдых, но всё же… если бы я буквально каждое слово считал ложью, то и не говорил бы с тобой. А в чём, как ты считаешь, я тебя обманул? Скажем, сегодня, сейчас?
Бэрдир не мог сидеть и ждать, пока на их земли войска явятся. Именно потому, что представлял себе, сколько нолдор могут погибнуть и попасть в плен. Пусть и надеялся и на бдительность дозорных, и на защиту, что давал Ульмо. Здесь это было его делом…
Выдержка эльфа впечатляла Волка. Но все же где-то у него должен быть предел. Интересно, где и какой… Потому что потом это можно использовать против пленника.
— Я должен отдать тебе должное, Бэрдир, ты нигде меня открыто не обманул, хотя пытался хитрить, и в эти моменты сам выдавал мне то, что не хотел бы выдать. Так что, скорее, ты обманул самого себя. Я нападу на Нарготронд не раньше весны, как понимаешь… этого времени мне будет достаточно, чтобы подготовиться. К тому же близится зима, время моего господина, и моим разведчикам будет легче и проще следить за кусочком земли. Теперь они будут идти не только вперед, но обходить со сторон и с тыла. И ко времени атаки я буду знать все.
Умайа говорил не об обороне, о нападении. Нападёт он не раньше весны… У города было это время, и вместе с тем — как горько было узнать, что попытка хоть немного отодвинуть войну была напрасной! Только Саурон теперь знает, о чём спрашивать пленных. На скулах нолдо вспыхнул румянец.
Бэрдир вернулся к еде, но он помнил слова Фуинора — молчать нельзя.
— Скажи, а тебе этот суп нравится? Никогда не знал, есть ли у айнур излюбленные вкусы и запахи.
Эльф не спешил, осторожно осматривал перед собой лёд, тянул время за едой; Волк недовольно ждал, но терпеливо делал вид, что все именно так, как он и задумал — неспешная беседа за едой.
— Я ценю хорошую пищу. Глупо создавать фана и не заботиться о нем. У меня есть прекрасный повар, он настоящий Мастер в своём деле. Даже вы не умеете готовить так, как он. Ну… или не можете в неволе. А Март может… да он и не в неволе, для него это честь.
Бэрдир мысленно отметил, что ход оказался удачным: пища и её приготовление — едва ли не самая безопасная тема.
— Тот самый адан, ради которого на кухне решила остаться Линаэвэн… — произнёс Бэрдир. В самом деле, предатель. Может быть, он ещё и следит за ней заодно. Опять же, если сказанное правда; пока не встретишься, не разберёшь. — И что же ему удаётся лучше всего?
Эльф вновь вернулся к еде, отпил ещё вина: кажется, никакого особого действия оно не оказывало, и голова была ясной.
На какое-то время за столом повисло молчание, пока, оторвавшись от своих мыслей, умаиа не продолжил:
— У Марта все получается. Я же говорил — он Мастер. Ты ел завтрак, что он готовил.
— Март выпекал тот хлеб? Он в самом деле хорош.
— Когда ты встретишься с Линаэвэн и Мартом, можешь передать ему сам свое восхищение.
— Я и сам умею готовить. Могу описать, что лучше всего удавалось, — самое большее, Саурон передаст это своему повару, как считал Бэрдир; тем более описать он собирался то, что готовил в Амане.
— Если тебе интересно, ты можешь научить Марта, как ты печешь хлеб, — откликнулся Маирон, которому тема приготовления пищи не была интересна.
— Как раз хлеб я обычно не выпекаю, — отозвался Бэрдир. Суп он уже доел и как раз взял в руки ломоть свежего хлеба. — Чаще овощи и дичь…
Начинающийся разговор о кухне и приготовлении пищи Волка совсем не радовал и не занимал, более того, был откровенно скучным, и умаиа решил подразнить эльфа:
— Значит, ты любишь готовить дичь с овощами… Значит, помимо полей для хлеба, земли Нарготронда окружают овощные поля?
— Я научился готовить всё это задолго до того, как город был основан, — отозвался Бэрдир, прежде, чем продолжить. Умайа должен был знать, что к Нарготронду сказанное отношения не имеет.
— Линаэвэн знают во многих землях как голос Лорда Фелагунда, но вот о ваших торговых представителях мне не сообщали. Значит, Нарготронд сам обеспечивает себя всем необходимым, — Волк говорил, отчасти, наугад и смотрел, что получится.
— Плохо же ты знаешь эльфийские обычаи, — возможно, Саурон просто старался сделать вид, что не знает, что эльфы не живут торговлей, хотя и могут вести обмен. Возможно, в самом деле, не знал этого… — Может, и впрямь, считаешь, что хозяева выспрашивают гостей о разных тайнах, и это общепринятый обычай? Раз уж, переводя любой разговор на Нарготронд, никаких ловушек ты не расставляешь.
Разговор с того, как готовить еду, перешел в более интересное русло.
— Еще до того, как вы пришли из Амана, я ловил синдар и расспрашивал их о многом, в том числе об устройстве их королевств. И именно от твоих сородичей я узнал, что такое торговля. Видимо, ты безвылазно сидишь в Нарготронде, раз не знаешь, как живут твои соседи. Ну и… да, ты вновь подтвердил, что твой город живёт в изоляции, некому будет его снабжать продовольствием, некому придти на помощь.
К весне запасы продовольствия будут подходить к концу, а зверей, еще до того как осада станет плотной, распугает ужас. Но об этом пленнику Волк говорить не стал. Строящуюся дорогу и саму подготовку к нападению не скроешь, но детали плана Волк рисковать и рассказывать не стал.
— Ты не можешь упрекнуть меня, что я выведываю у тебя секреты. Скорее, я предостерегаю тебя. Я мог бы предложить тему, что мне кажется безопасной.
— Ты меня убедил, что самое безопасное — это пересказывать тебе книги. Что-то ты узнаешь всё равно, но немного, — ответил Бэрдир. Можно было начать спорить, рассказывать о том, что синдар торгуют, но не зависят от этой торговли… Но зачем? Рассказать Саурону чуть больше? — Хотя… утку в меду тоже можно обсудить. Это Фуинор неплохо подсказал.
— О нет, мой дорогой гость, самое безопасное — не пытаться хитрить, — «Ты думаешь, что можешь превзойти меня, и потому раз за разом проигрываешь. Молодец, продолжай в том же духе». — Почему, Бэрдир, ты не хочешь дать свободы ни одному из своих спутников? Если ты прав, и знать одни границы мало, то в чем беда, даже если за ним проследят мои слуги?
Нолдо сам загонял себя в угол, и Волку было занятно наблюдать за дерганьями жертвы.
— Ты уверял меня перед тем, что отпустить гонца, будет жестом доброй воли. Коли так — тебе нетрудно было бы обещать, что ты не воспользуешься этим во вред Нарготронду.
— Вы слишком легко относитесь к обещаниям, — поморщился Волк. — Как я могу знать, как плен повлиял на того, кто станет гонцом? Как я могу знать, что он скажет всем, вернувшись в Нарготронд? Как я могу обещать, что его возвращение не принесёт вред твоему городу? И что тот вред не послужит мне на пользу? Нет, такого обещать нельзя.
«Интересно, эльф, не пожелаешь ли ты теперь, чтобы и вовсе никто из пленников не вернулся домой?»
— Я не говорю обо всех возможных следствиях, но о твоих действиях. О том, что ты, посылая их, сознательно не сделаешь при этом того, что пойдёт во вред городу, — в товарищах Бэрдир не сомневался. Хотя едва ли их допустят в Нарготронд, они и сами предупредят, что этого делать не стоит. Но соглядатаи, чары и прочее… Дозорный понял вдруг, чем мог бы заинтересовать Саурона. — Говорю так ещё и потому, что нечто сходное ты уже пытался делать. Ты спрашивал, о чём я знаю более других… Одно я могу назвать, если тебе это сколько-нибудь интересно, оставь пока Долхэна. Пэрфэндиль.
Так назвал себя мнимый эльф - умайа, подосланный к границам Талат-Дирнэн менее года назад, которого удалось развоплотить. После чего дозорные стали ещё бдительней. И прежде-то Ардуиля и Таврона приняли только по слову Короля.
— Ты забываешь, эльф! — умаиа снова не смог сдержать смеха. — Видишь ли… Так вышло, что Пэрфэндиля послал я. И так вышло, что Парфэндиль… не эльф, а той же природы, что и я. И… так вышло, что когда его фана была разрушена, он отправился не как вы в Мандос, а вернулся к тому, кто его послал. То есть ко мне. Так… что ты можешь мне рассказать, чего я еще не знаю?
Волку не хотелось отвечать на слова о том, что он не принесёт вреда Нарготронду, но, к счастью, и не понадобилось - приближались события куда более интересные.
— Ты так уверен, что он, потерпев поражение, поведал тебе всё? — спросил Бэрдир, хотя и чувствовал, что и здесь потерпел неудачу. Эльфу ничего не удалось, Саурон лишь посмеялся над ним. Разумеется, он и сам знал, что подосланный не был эльфом, но не то, что этот дух вернулся к Саурону и рассказал ему, как всё было.
— Ты думаешь, я не умею спрашивать? — засмеялся Волк, но про себя отметил, что эльф мог быть прав. Пленнику не нужно показывать, что он смог чего-то добиться, заинтересовать собой умаиа, но так оно и оказалось. «Нет, Бэрдир, ты не важнее Верных, но и тебя есть о чем спросить».
К тому времени как Бэрдир закончил отвечать, в дверь постучали. Больдог привёл Волку новую игрушку.
========== 22. Эйлиант. ==========
Повинуясь безмолвному приказу, из камеры Первой пары орки вытащили младшего спутника, юношу едва старше Нэльдора, но выглядевшего совсем иначе. Если по Нэльдору было видно, что он жил среди синдар, то этот безымянный, даже рождённый в Белерианде, выглядел нолдо. Чьих кровей был этот щенок?
Эйлиант не знал, куда его ведут — должно быть, на допрос. Но его дотащили до ванной комнаты, развязали и запихнули внутрь. Получив краткую свободу, эльф попытался ударить ближайшего орка, но ничего не успел — его уже втолкнули за дверь. Нолдо оказался в компании трёх женщин, что попытались мягко раздеть Эйлианта и помыть.
— У нас лишь десять минут, господин, прошу тебя, не мешай нам, — робко, но настойчиво говорила она из них.
— Это моя одежда, — резко произнёс молодой нолдо, — и я не советую пытаться снять её силой. Вы же не орки, в самом деле.
Он развернулся, быстро разнял руки обступивших женщин, прошёл мимо них и попытался открыть дверь ванной комнаты. Но дверь была заперта снаружи. Женщины же, упав на колени, просили эльфа позволить им его отмыть:
— Осталось меньше десяти минут, если ты не будешь вымыт и переодет, нас накажут, — умоляли они.
Юноше доводилось помогать бывшим пленникам — Ардуилю и Таврону. Теперь он сам был пленником. Но впервые Эйлиант видел не пленных, а рабов, сталкивался с рабством — оно было отвратительно. И для этих эдайнет это было не одно принуждение, но что-то, что въелось в плоть и кровь. Эйлиант чуть отшатнулся от упавших на колени: в этом было нечто не просто неправильное, а…
— Прекратите и встаньте, это же гадко, — нолдо, конечно, не желал, чтобы этих женщин наказали без вины. А могли бы они также умолять, чтобы он сдался? Возможно, что и могли… — Я сам могу омыться скорее и лучше; а одежду оставлю свою. Если что, скажете, что не могли меня принудить. Не вы же меня развязали.
Эльф быстро разделся, вымылся и оделся в свою же одежду. Ему всё протягивали местную, точно знак того, что он теперь здесь «свой». Эйлиант качнул было головой: не приму, но после взял и накинул рубаху, не протягивая руки в рукава. Как откроется дверь, можно будет набросить её на орков. Молодой воин остро оглядел ванную: что здесь еще могло стать оружием?
Женщины благодарили эльфа за доброту, за то, что он согласился умыться и сделал это так быстро. Но едва пленник оделся, как дверь вновь открылась, и на пороге появился Больдог. Раньше, чем юноша успел что-то сделать, умаиа обрушил на нолдо Волю, скручивая парня болью до тех пор, пока он не потерял сознание.
Пришёл в себя эльф уже одетый в чистую простую одежду, крепко, но не больно связанный по рукам и ногам. Руки были примотаны друг к другу за спиной, а ноги спутаны так, что можно было идти, но не драться или бежать. Волосы эльфа были расчесаны и заплетены в косу.
— Вставай, голуг, — беззлобно проворчал Больдог. — Тебя уже ждут.
Эйлиант сел. Всё, что он мог сейчас — не подчиниться. Или не только? А если резко ударить головой? По умайа… Как лучше — сидя, в живот, или стоя бить? Пожалуй, сидя. Сидя можно и спутанными ногами как одним целым ударить, стоя уже не выйдет.
— Так ты при Сауроне, как мелкие орки при большом, на побегушках, — произнёс нолдо и остался сидеть, чтобы, как только умаиа подойдёт, попытаться ударить ногами.
Больдог прищурился с любопытством. Видно было, что перед ними воин. Или глупый юнец. Хотя, похоже, он и правда был не робкого десятка, растягивание — что свое, что товарища, на него впечатления не произвели. Такого ломать - будет много потехи. Хотя может закончиться ничем. Умаиа наклонился, поставить эльфеныша на ноги, но тот напал. Ярость голуга была больше, чем рассчитывал орк, и эльф уже на излёте, но все же задел врага.
— Вот отродье, — ругнулся умаиа и схватил нолдо за горло, обжигая Волей. Пусть наглец чувствует, как Боль течет по его горлу, врываясь в желудок и разрывая словно изнутри. Но в этот раз Больдог не стал усердствовать и быстро прекратил наказание. Орк ухмыльнулся и сграбастал мальчишку одной рукой за шкирку, а другой заломил руки пленника так, чтобы у парня не было шансов дёргаться.
— Не ерепенься, малыш. Тебя не к допросу готовят. Не нарывайся раньше времени.
Голуга подняли без лишней грубости и повели по коридорам в комнаты Повелителя Волков.
Уходя, Больдог бросил недовольный взгляд на жмущихся в углу женщин, но наказывать не стал. Он знал, что Маирон и Эвег были эстеты и предпочитали, чтобы им служили не орки, так что… что зря рабов портить. У него сейчас достаточно пленников для забав. Особенно Больдог ждал, когда же ему отдадут Линаэвэн.
***
Хотя боль и прошла, двигался Эйлиант с трудом. Но гнев остался, и еще грело знание, что он всё-таки сумел достать врага, хотя был связан, а враг был умайа. Пусть и Саурона ниже и слабее. Но что же задумали Тёмные? Спрашивать Эйлиант не хотел. Узнает ещё. И зачем эта ванна и причёсывание были, тоже. Нолдо шёл и запоминал дорогу, бросал взгляды по сторонам: можно ли бежать здесь? И жалел, что ноги спутаны.
Наконец эльфа поставили перед некой дверью.
Эйлианта ввели внутрь, и нолдо увидел перед собой Саурона и, к своему удивлению, Бэрдира, что вначале резко отказался идти в гости. Юный воин бросил быстрый взгляд на товарища, затем вновь посмотрел на умайа. И шагнул вперёд, размышляя: удастся ли ему напасть на Саурона? Или хоть на ближайшего орка?
— Саурон, твой орк на побегушках сказал, что меня ведут не на допрос, — холодно сказал Эйлиант.
— Не очень-то ты любезен, — засмеялся Волк, глядя на вошедшего юношу (к счастью, об утке в меду поговорить не успели — в комнату ввели еще одну игрушку).
— Нет, конечно, ты здесь не для допроса. Мы обедали с Бэрдиром, — умаиа обвел рукой стол, — и он сказал, что хотел бы увидеть кого-нибудь из своих бывших спутников. Почему бы не привести одного из самых юных? Присоединяйся к своему родичу, раздели нашу трапезу.
Волку было интересно, как теперь сложатся взаимоотношения между двумя пленниками, будет ли один обвинять, а другой оправдываться, или оба сделают вид, что все, как должно быть?
Бэрдир напрягся, сжал зубы. Юноша был бледен, возможно, недавно его допрашивали, но он все равно смотрел решительно. А Бэрдир, опытный воин, сидел здесь с врагом, беседовал… и проигрывал ему.
Эйлиант молча двинулся к столу.
— Кто ты такой, чтобы быть с тобой любезным? — насмешливо спросил эльф.
— Хозяин твоей жизни, смерти, муки и покоя. А также и твоих спутников, — откликнулся умаиа, откинувшись на стуле. Волк почти ждал, как эльфы начнут нести свою любимую чушь: «Ты все равно будешь пытать». Он приподнесет им сюрприз.
Бэрдир искоса глянул на умайа. Как мог сдержанней спросил:
— Жизни, смерти, покоя? Может, покажешь как-нибудь эту свою… власть, раз считаешь, что наделён ей? Скажем, даровать одному из нас жизнь или, раз уж она и так есть, сделать её полной и счастливой? Как ты сумеешь дать покой, тоже будет интересно посмотреть. Дать смерть в твоих силах, но это власть над мигом разделения: судьбу мёртвых решает всё-таки Намо…
— Подумай вот над чем, Бэрдир, я вполне могу решать, кому жить дальше и даже уйти отсюда, ведь я предлагал тебе отпустить кого-то, но ты отказался. Я могу решать, как умереть твоим спутникам: быстро или медленно и мучительно. Я могу никого или кого-то не трогать днями, неделями, а могу каждый день превратить в кошмар. Ты пока еще очень мало знаешь о том, что такое покой, и что такое счастье. И в твоих силах сохранить это благое неведенье.
— Я не отказался освободить родича. Если ты дашь обещание, что не будешь намеренно использовать это во вред Нарготронду. Ты не ответил.
Эйлиант удивлённо взглянул на Бэрдира. Он пытался договориться с умайа, чтобы кого-то отпустили, и при том не навредить городу? Но что тогда Бэрдир собирался дать взамен?
— Хозяином муки себя может звать и орк! — Эйлиант звонко рассмеялся.
— А может и феаноринг, — усмехнулся умаиа, — они не стали так себя звать, бросив вас в Арамане? — Волк решил проверить, как эта пара реагирует на противостояния Домов.
— Только вы, Тёмные, желаете мук другим и можете хвалиться этим, — поморщился Бэрдир.
— Ты, палач, сравниваешь себя и своих орков с нолдор Дома Феанора? — бросил куда сильнее задетый Эйлиант. Об Арамане и Хэлкараксэ он только слышал, но слова Саурона были оскорбительными и мерзкими.
Бэрдир бросил на Эйлианта быстрый взгляд, меняя тему, боясь, что Эйлиант сейчас проговорится, и Саурон узнает о нем и посольстве больше:
— Тебя допрашивали?
— Пока нет; растягивали без вопросов. Моего товарища тоже, о других не знаю.
— Со мной также, и с Лаирсулом. Знаю, что пытали Кириона, Долхэна и Лагортала. Линаэвэн посчастливилось больше, — Бэрдир, встав из-за стола, подошёл к юноше и начал развязывать руки, бросив Саурону: — Если ты зовёшь моего родича за стол, то не связанным же?
С улыбкой Волк смотрел на беседу эльфов.
— О, конечно, конечно. Только посоветуй своему родичу вести себя… как следует в гостях. Иначе последует наказание, — Волк говорил совершенно спокойно, но эльфу стоило уловить… предупреждение. — Кстати, Бэрдир, ты неверно рассказал о судьбе других. Впрочем… вы всегда порождаете неверные слухи, почему нет?
Эйлиант, уже развязанный, подошёл к столу вместе с Бэрдиром, только с другой стороны, готовясь напасть. Угроза умайа была излишней: только дитя не понимало бы, что нападение не пройдёт безнаказанным. За ударом по псевдоорку последовал удар Волей, здесь кара может оказаться тяжелей… Это было неважно сейчас. Важно — чего удастся добиться. Эйлиант взглянул на Бэрдира, а тот думал про себя, что сам он мог ещё держаться и любезно говорить с врагом, но призывать к этому отважного юношу было свыше его сил. Хотя они оба будет наказаны за это… а может быть, и не только они…
Эйлиант левой рукой подбросил супницу в лицо Маирону — пусть отвлечётся, правой, одновременно, постарался ударить ножом в горло. Бэрдир в это время ударил с другой стороны.
Повелитель Волков ничуть не жалел, что эльфы не вняли предостережению. Все, что можно было узнать за разговором — уже узнано, пора переходить к допросам. Бэрдир еще только развязывал своего родича, а Волк уже видел, как подбирается и готовится к броску мальчишка. Щенок, неопытный воин, все его движения на виду, его стремление напасть громко кричит о себе. Не умеет выжидать… горяч.
Юн. Неопытен. Это все будет использовано против него. Наверное, юнец мнил себя охотником или диким зверем, что нападает на жертву с товарищем, с двух сторон. Волк не выдержал и умильно улыбнулся. Уже долгие сотни лет никто не думал смотреть на него как на жертву, как это было… трогательно. Такая детская наивная глупость. Ну хорошо, младший эльф — понятно… но Бэрдир-то на что рассчитывал?
Матерый волк выжидал момента, сидя расслабленно, делая вид, что не подозревает, зачем нолдор обходят его.
Еще когда супница только начинала свой полет, а рука с ножем только поднималась, Волк стремительно вскочил и метнулся в сторону, перехватывая и заламывая кисть юнца, в мгновение опуская его на колени.
Волк мог легко и быстро уложить здесь обоих пленных, но он не спешил. Умаиа вытянул вперед руку, и Бэрдир почувствовал предупреждающий толчок в грудь, в ушах послышался сдавленный голос Лаирсула, говорящего: «Я согласен», звон цепей, чьи-то стоны. Иллюзия была сработана на скорую руку, топорно, но ее цель была смешать, остановить, напугать.
Бэрдир сбросил морок и, решив, что, начав, нельзя отступать, попытался все же ударить умаиа.
Маирон улыбнулся — разговоры кончились. Мальчишка уже безвольно трепыхался в руке Волка (как интересно он отозвался о Доме Феанаро!). Одной рукой умаиа отразил нападение Бэрдира, который не внял последнему предупреждению, а потом схватил и его. Теперь оба эльфа стояли на коленях рядом друг с другом, в одинаково беспомощных позах.
— Ну и зачем ты это сделал, Бэрдир? Ты что, так ненавидишь этого целителя? Ты хоть понимаешь, что с ним будет за твою выходку? — Волк еще сильнее заломил хрупкие суставы воплощенных, заставляя испытывать резкую боль. — Тебе придётся постараться, чтобы теперь защитить его.
Им ничего не удалось. Совсем ничего. Услышав слова Саурона, Эйлиант взглянул на Бэрдира — вначале поражённо (при чём тут Лаирсул?!), затем пробормотал:
— Проклятая тварь…
Бэрдир не мог ограничиться проклятьем. Объясняться с Сауроном — рассказывать ему хоть о том, что он, воин, не мог не поддержать Эйлианта, стоять в стороне; хоть о том, что это была возможность защитить город, крохотная возможность чуда… — он не желал. Первое было бы оправданием перед умайа, второе - он бы просто высмеял. Но Лаирсул…
— Просьбы тебе будет мало, тайн города я не выдам, — через боль ответил Бэрдир…
— Ты хочешь уступить Саурону?! — перебил его Эйлиант. — Ты ведь уступал до того, и всё было зря!
Бэрдир мрачно умолк. И сидеть-то рядом с умайа, беседовать и трапезничать было мерзко. Но Лаирсула будут жестоко мучить — как обещал уже Фуинор…
— Когда я пришёл к тебе в первый раз, ты хотел, чтобы я рассказал о себе. Могу рассказать сейчас, — он соглашался, не открывая тайн, подставиться сам.
Волк едва заметно улыбнулся, услышав слова старшего нолдо. В другой обстановке эльф бы так просто не отделался, но не теперь, когда в его руках извивался и ругался мальчишка, такая уступка имела смысл:
— Ты прав, Бэрдир, того, что ты предлагаешь, и правда мало, но я хочу мира, а не вражды, и я согласен принять твое предложение. Я не сомневался, что ты не оставишь товарища и не подведешь его. Ты не какой-нибудь феаноринг, — с этими словами пальцы умаиа разжались, выпуская Бэрдира. Теперь нолдо будет вынужден подняться, получить освобождение, когда его родич все стоит на коленях, снова сесть за стол… А если попробует напасть, то в этот раз Волк применит против него Волю, а потом притащит сюда Лаирсула и сдерет с него кожу. Вот этим самым ножом, которым еще недавно размахивал Бэрдир.
Эйлиант вновь рванулся из хватки — тщетно. Бэрдир ответил, поднимаясь:
— И не какой-нибудь нолфинг, а какой-нибудь арфинг, — так слова Саурона уже не звучали столь оскорбительно для товарища. Но было ясно, что Эйлиант выдал, из какого он Дома… — Это он для тебя говорит, когда я был один, звал меня похожим на капризную эдайнет.
— А тебя, значит, задело такое сравнение? — хмыкнул умаиа. — Я не пытался задеть, искренне говорил.
Эйлиант кивнул, закусил губу. Ему не удалось достать Саурона, и теперь тот его провоцировал и издевался… Но не слушать же оскорбления молча!
— Моринготто боится феанорингов, вот ты и говоришь так.
Волк ничего не ответил. Просто с улыбкой слегка повернул свою кисть так, что щенку сразу стало не до разговоров. “Ты же сам хотел этого, мальчик — наслаждайся”.
Бэрдир поднялся и понял, что оказался словно меж двух огней. Он мог и должен был защитить Лаирсула, а для того - сесть за стол и говорить. Но Саурон при этом держал Эйлианта, заламывая его руку… И он понимал, как будет смотреться в глазах юноши, начав говорить:
— Что я рождён в Тирионе, ты наверняка понял это и сам. Но прибавлю, что оставлять его я не хотел. До убийства Государя Финвэ и не думал, что когда-либо уйду на Восток, а после — желал скорее вернуться. Как только войну закончим. И уходил-то в числе самых последних. Как видишь, говорю я не мелочь. Не трогай Лаирсула, — Саурон наверняка мог это использовать против него… Нолдо только не сказал, отчего шёл среди тех, кто замыкал уходящих: дольше всех медлили не те, кто сомневался, а те, кто был обременён множеством уносимых ценностей, и те из Третьего Дома, кто шёл с детьми.
— Ты ушёл на войну с Моринготто, что убил Государя Финвэ, а теперь делишься этим с его главным подручным! — возмутился Эйлиант. — Я не ждал, что ты уступишь Саурону.
…Вот что было ему отвечать? Так, чтобы Саурон не счёл это… очередным нарушением?
Волк забавлялся тем положением, в которое поставили себя эльфы — неужели когда что-то делаешь, трудно считать больше, чем на шаг вперед?.. Что же, Бэрдир шёл последним и не стыдится этого… Запомнить и отложить. На юного феаноринга Волк тоже пока не обращал внимания, лишь держал крепко.
— Как думаешь, что нам делать с этим юношей? Свяжем его снова? Или твой родич согласится быть столь же благоразумным как ты? Как тебя зовут, юнец?
— Благоразумен? — насмешливо отозвался Эйлиант. — Нет, я тебе уступать не стану.
— Если уж решаем «мы», — ответил Бэрдир, — то я хочу отпустить его из плена насовсем. И я-то для тебя не слишком ценен, а он молод, на что он тебе?
— Отпустить? — Волк улыбнулся. — Пусть идёт. Цена все та же: феаноринг поклянется не воевать с Владыкой и уберется жить куда подальше.
Впрочем, один из эльфов слишком юн, а второй в это время был в Арамане: ни один из них не оценит в полной мере слов Волка.
— Я буду сражаться с Моринготто, пока смогу, — ответил Эйлиант.
Волк усмехнулся.
— В посольстве во главе с тэлерэ идут Верные Финдарато, Артаресто, погибших Ангарато и Аиканаро, некий феаноринг… или не некий? Или и ты успел стать кому-то Верным? А что на счёт твоего товарища?
Эйлиант вскинул голову. Саурон не увидел послушания и собирался его допрашивать?
— Я не собираюсь отвечать тебе, — холодно ответил феаноринг.
— Конечно, не собираешься, — улыбнулся Волк. — Но уже отвечаешь. И будешь отвечать. А ответы на мои вопросы я могу получить очень легко. Среди захваченной добычи немало котт со звездой твоего Дома, вымпелов, может, даже знамен. Что, если я отдам одно из них оркам, а те будут глумиться над ненавистным символом на глазах твоего товарища по камере?
Эйлиант, услышав о том, что орки будут глумиться над звездой Феанаро, пришёл в ярость. Он забыл о сильной боли, о том, что его правая рука так заломлена, что при резком движении может быть вывихнута. Он дёрнулся в бок, левой ударяя умайа по колену с той силой, с какой только мог. Но Волк был из тех хищников, что не любил выпускать добычу. У яростного щенка не было шансов, сустав противно хрустнул, но умаиа взглянул на пленника с ненавистью. Он уже знал такую породу непокорных. Или боль собьёт с него спесь… или ничто не собьёт. И тогда в лучшем случае он станет рабом, или же вовсе будет годен лишь на корм для волков.
И всё бы встало на свои места, только Бэрдир заговорил, обращаясь к Саурону:
— Пусти же его, не удерживай так.
— Ты просишь врага? От тебя я не ждал… — повторил юноша.
— Он будет мучить Лаирсула… — выдохнул Бэрдир, осознав при этом: а может мучить и Эйлианта. Хоть сейчас. А Бэрдир и тогда будет смотреть и отвечать?
В это время в комнату вошли женщины и быстро и молча начали убирать беспорядок, устроенный эльфом.
— Ты же знаешь, что других тварь уже пытала и будет ещё! — отозвался Эйлиант, всё ещё стоявший на коленях.
— Знаю, — уронил Бэрдир. — Но хоть для одного или двух, хоть на день… Прости меня.
Он не мог не чувствовать вины сейчас. Но нужно было помочь и Эйлианту, только как?
Просьба простить утишила возмущение Эйлианта, но всё же в его взгляде оставалось… разочарование? Нолдо показалось, что Бэрдир говорит несколько иначе… Пытаясь чего-то добиться? Но чего можно добиться от Саурона разговорами, если это не означает выложить то, что хочет враг?
— Будет лучшим, если наши возьмут крепость, — гневно ответил Эйлиант. — Тол-ин-Гаурхот не отбит пока, но это может измениться. Как отбиваем у врагов кусок за куском.
— Так! Это возможно, — ответил Бэрдир. А ведь Саурон мог бы́ отложить нападение, не только узнав, что защита города сложнее, но и противостоящие ему силы могут быть больше, чем он думал. Нолдо не переставал и сейчас думать о городе, о том, как его можно защитить.
Все шло по плану. Меж эльфами был вбит клин, и этот клин теперь будет все больше разделять их — Волк знал, как это сделать. Пусть они пока пытаются друг друга поддержать — это не важно, даже, наоборот, забавно. Тем более жалким Бэрдир будет после казаться мальчишке, тем больше старший будет ощущать свою вину или… ненависть к феанорингу. И то, и другое нужно будет попробовать.
— Дело в том, мои неверные гости, что вы пытаетесь говорить как имеющие силу, но у вас нет ничего, кроме бессильной злобы. Вы можете только скалить зубы, но не укусить. И если твой народ, Безымянный, все еще бьется на границах, то народ Бэрдира давно спрятался и в битвы не выходит.
— Бессильная злоба? — возмутился Бэрдир. — Странное у тебе мнение об эльфах; да и победы, в самом деле, одерживаются, — на прочее Бэрдир не ответил: о Нарготронде нельзя говорить. Если бы он услышал такие упрёки от эльфа — тогда ответил бы, что его задачи были иными, чем у северных крепостей. Они не отбивали непрестанные атаки, но были готовы прийти на помощь, если понадобится (как было в Дагор Браголлах… хотя Государю Фелагунду и не удалось тогда помочь ни Государю Финголфину, ни младшим братьям…), следили за врагами, что стало куда сложней после потери Минас-Тирита, но не прекращалось; враги исчезали не только на Талат-Дирнэн, но и вблизи нее, и не могли проходить через эти земли; и в Нарготронде принимали множество беженцев из разных краёв, а иным помогали достичь других земель, и держали связь с Кирданом… Ни о чём из этого Саурон не должен был узнать. Бэрдир знал, что и Эйлиант не станет упрекать Нарготронд, где ныне живёт и сражается сам и его Лорды, что ведут охоты на вражеских тварей.
Бахвальство Бэрдира не трогало Волка. Умаиа задумался о другом — мальчишка жил в Нарготронде, видимо, там нашли пристанище Куруфинвэ и Тьелкоромо, когда спасли Артаресто. Но юноша при том знает, что феаноринги отвоевывают былые границы и теснят северян со своей земли. Значит, как минимум Лорды Первого Дома имеют меж собой сообщение и знают, где находится Нарготронд. Этот мальчишка не Лорд, но если он посвящен в такие дела, значит, близок к Лордам. И правда — Верный? Да еще тот, кого послали, как говорящего от имени Лорда к Кирдану?.. Не так уж он и юн, чтобы не мочь быть высоким гонцом…
— Неужели у твоего Лорда больше не осталось Верных, что он вынужден был послать щенка? — издевался Волк, но думал о другом. «Чем ты так славен, малыш? Чем снискал не просто расположение, но и доверие суровых братьев? Или я не прав? Тогда для тебя же лучше разубедить меня». — Первый раз вижу феаноринга, стыдящегося своего имени.
Бэрдир распознал провокацию и не ответил; но юноша, побуждаемый издёвками Саурона, заговорил:
— Верных достаточно, чтобы бить Тёмных тварей. А имени моего…
— Стой — он только того и хочет!
-…Я не стыжусь имени и горжусь своим Лордом, — но всё же закончил иначе. — Только я не стану поступать, как хочешь ты — и потому не назову имени.
«Отчасти ты сказал то, чего он желал», — подумал Бэрдир, но вслух бы того не сказал.
Ни умаиа, ни эльфы не обращали внимания на женщин-рабынь, словно их не было тут вовсе.
«Обязательно покажу это Марту, пусть знает каковы нравы гордых эльфов», — думал Волк.
— Вы хорошо потрудились, идите. Скатерть заберете после, когда будете убирать со стола.
Женщины поклонились, и было видно, что они успокоились. Им было страшно находиться среди вызвавших гнев Повелителя, и теперь они получили знак, что на них наказание не падет.
— Не унижайтесь перед ним, — произнёс Эйлиант, хоть и сам стоял на коленях. Ему никто не ответил.
— Что предлагаешь делать с феанорингом сейчас? — спросил Волк у Бэрдира. — Связать и оставить за столом или отправить обратно в камеру?
— Он мой товарищ — я вообще не хочу, чтобы его связывали или хватали орки, или ты заламывал руки. Если ты всё равно поступишь так… не делай вид, что я решал это вместе с тобой, — наконец отозвался Бэрдир.
— Неверный ответ. Ты мог облегчить его участь, но отказался. И потому именно на тебе ответственность за тот выбор, что был сделан в отношении феаноринга. Ты мог выбрать оставить его здесь, и вы бы продолжали упражняться в попытках достать меня, а упражняться вам надо много, так вы в этом бездарны; но ты решил иначе и выбрал для товарища худшее.
Маирон не обращал внимания на болтовню пленных. Все это было не важно и не интересно. Значение имело лишь то, что они оба косвенно подтвердили, что юноша из Верных. «Не хочешь по-хорошему, так будет по-плохому. Тебе же будет хуже». Вряд ли орочья игра со знаменем смогла бы выбить из эльфов какие-то тайны, но принадлежность к одному из Лордов — вполне. Будет наказание для гордеца.
В дверях вновь показался Больдог, которому Волк передал обездвиженного пленника.
— Верю, ты в самом деле не отступишь… И однажды твой Лорд узнает, как ты боролся против врагов, — сказал Бэрдир на прощание феанорингу и смотрел вслед, закусив губу.
Феаноринга же вернули в подземелье, в ту камеру, где он был в самом начале, усадили в кресло и притянули к нему ремнями.
***
— «Твой Лорд», значит? — усмехнулся Волк, когда юношу увели. — Решил подтвердить для меня, что, не смотря на юность, этот нолдо стал Верным? Хорошо, я учту, — умаиа сел за стол. — Ты выбрал для феаноринга злую участь.
Саурон, что мог найти полезное и в рассказе о языках, никак не мог пропустить мимо ушей то, что Эйлиант прямо упомянул о своём Лорде. Но о другом отвечать приходилось — ради Лаирсула, ради Эйлианта…
— Ты хочешь, чтобы я сам сказал тебе связать моего товарища? Я не орк, чтобы поступать так, что бы ты ни обещал; а ты не обещал… ничего. — довольно было и того, что он сделал сам, чтобы ещё принимать ответственность за сауроновские решения. Только Эйлианта теперь наверняка будут пытать… — Впрочем, подземелье не означает пытку и допрос. Если я скажу ещё нечто о себе — он может быть избавлен от пытки?
— Видишь ли, хотя ты и пытаешься отказаться от ответственности, но в данном случае у тебя действительно был выбор, и не из двух зол, а из злого и достаточно доброго. В жизни не всегда бывает все идеально, иногда нужно выжимать максимально пользы из того, что есть под рукой. Да, тебе пришлось бы сказать, чтобы товарища связали, но он бы был рядом с тобой и рот бы ему не заткнули. Мы бы закончили обед, и ты, со своим гостем, отправился бы в комнату. Плохо ли? Большая ли цена за это связанные руки? Но ты отказался, и теперь феаноринг в камере. Ты хочешь, чтобы его не пытали? Это возможно сделать, но одних твоих бесполезных рассказов мало, кстати, ты еще и первый не закончил: ты обещал рассказать о себе, а кое-как дошел лишь до того места, как отправился в Исход. Когда ты родился, где твои родители, что братья-сестры, женат ли ты, где твои дети? Ты ничего не сказал, хотя обещал, и теперь хочешь от меня уступок? Вот что я тебе скажу. Ты сам назначил цену за Лаирсула, не я. Хочешь выкупить его покой на неделю — выкупай. Если же хочешь, чтобы мальчишке не досталось за его выходку, иди работать на кухню. Пленные будут есть то, что ты им дашь, щенка не тронут.
— Я говорю о себе то, что является немаловажным, но «рассказать о себе» — не значит, рассказать всё. Но я отвечу… Родился я в Тирионе, в тысяча триста девяносто шестом году, раз тебе это интересно. Жена и дочь в Амане, — он сам же и уговорил их повернуть назад, ради их безопасности… — родители и брат в Мандосе.
«Не дотянешься ты до них, Саурон».
— Ну, не переживай, — ободрил Волк «гостя». — Кто знает, быть может они скоро покинут Мандос? Выйдут из его залов в светлый Аман, и будет все у них хорошо.
Как обстоят дела в Амане, конечно же, Волка интересовало. Ведь однажды Среднеземье падет к ногам Мелькора, и тогда придет пора Земель Богов. Но всему свое время — иначе информация может и устареть.
«Соболезнования» погибшим в Дагор Браголлах коробили. Бэрдир вновь спросил себя — зачем Саурон это говорит? Да затем, что тоже знает — не дотянется.
— Всё у них будет хорошо, — согласился нолдо. Однажды будет. Несмотря на смерть и Рок. По крайней мере, их миновала участь оказаться в плену… — А у тебя есть брат, сестра, супруга? Ведь у аинур тоже бывают родичи…
— У меня был брат, но он не разделил мое величие, и я уже давно ничего о нем не слышал, — пара фраз вместо истории в ответ на пару фраз. Обед подходил к концу.
Умаиа оставил пустую тарелку. Остался договор, и пора расходиться.
— Если я тебе рассказываю о себе и не пытаюсь отделаться мелочами вроде любимых книг и блюд, а ты всё равно будешь мучить Лаирсула, это не будет честным, — Бэрдир понимал, что умайа может и посмеяться над этими словами. Однако Саурон согласился на условие. И не может не знать, что прямое нарушение не останется безнаказанным по сложным законам, что действуют в Арде.
— Лаирсула не тронут, — подтвердил Волк. — Даже если он сам напросится на наказание, его не тронут. При условии, что ты честно исполнишь свою часть сделки.
Некоторое время назад, зная, что целителя не тронут, Бэрдир почувствовал бы себя свободным, только… грозить-то умайа мог не одному Лаирсулу.
Волк вновь наполнил кубки себе и гостю:
— Так что с тобой было после? Ты шел в Исход последним и опоздал к битве в Альквалондэ. Как твоя судьба сложилась дальше?
Вообще-то умаиа было плевать на историю жизни этого эльфа, но важнее было иное, то, что нолдо соглашался на все новые и новые уступки, по капле приучал себя сдавать рубежи. Где начинается куча? Одно зерно еще не куча, и два, и семь. А десять? Пятнадцать? Сорок? После какого одного зерна не куча станет кучей? После какой очередной уступки эльф поймёт, что ему больше не за что держаться? Зачем бы Волку могло быть нужно жизнеописание этого эльфа? Но Бэрдир не задавал себе такие вопросы, зато рассказать о себе любил каждый воплощенный, и, конечно же, считал это важной информацией.
— Обыкновенно сложилась, — опять начал наглеть эльф. — Путь на север, проклятье, Льды, восход Анор… О том, что было в Средиземье, пожалуй, не буду рассказывать.
Можно было сказать еще, например о том, чего он, Бэрдир, терпеть не может или боится, на такое Саурон наверняка клюнет. Но, быть может, за такой рассказ эльф сможет выручить кого-то еще. А сейчас… сейчас он может помочь Эйлианту… Ради его безопасности воин должен согласиться служить при кухне? Однако это… не было неприемлемым. И Бэрдир произнёс:
— Хорошо… я согласен приготовить еду взамен на то, что мой товарищ будет избавлен от пытки, — даже разговоры об утке в меду и то не были безопасны… — Только хотел бы прежде знать, что при этом ждёт Линаэвэн.
Ведь сейчас готовила она. Что означало условие? Они будут вместе на кухне, или её отправят на допросы?
Умаиа приучал эльфа сдаваться шаг за шагом. И чем больше эльф пытался обмануть, тем больше ему самому приходилось сдаваться. Так же было и с приготовлением пищи. Волк говорил «готовить», а не «приготовить одну еду». Бэрдир решил схитрить и согласился на одну готовку, вот только не это было условием, и ему сейчас придётся согласиться еще раз — уже на то, чтобы готовить долго. И чем больше Бэрдир будет уступать и соглашаться, тем вернее он привыкнет это делать, и однажды может стать рабом Владыки.
— Во-первых, Бэрдир, я говорил «готовить», а не «приготовить». Феаноринга не тронут так долго, как долго ты будешь послушным. Но любая выходка с твоей стороны теперь оставит глубокие следы на нем. — Волк вовсе не хотел, чтобы нолдо на кухне продолжил размахивать ножами, да еще и вертел взял. — Во-вторых, не беспокойся о Линаэвэн. Она гостья моего повара, я не думаю, что он захочет отпустить ее в подземелье. Видишь как получилось? Та, кто мне большевсех интересна, теперь для меня не досягаема, приглянулась моему же слуге.
В действительности Волк просто не торопился начинать потрошить жертву. Время, ожидание, невзгоды — все это плохо влияет на Линаэвэн. Нужно выждать, пока ее нервы будут на пределе, пока она поймёт, что была орудием превращения Марта в чудовище, пока осознает, что все, что она до сих пор делала, несло лишь вред всем вокруг нее. И тогда немного боли или даже лишь устрашения - и эльдэ заговорит, расскажет все, что было в том проклятом письме. Ломать пленников — это тоже было искусство.
Бэрдир отнюдь не желал соглашаться служить на кухне, а приходилось — ради Эйлианта. Не один раз, а так долго, как возможно, и Саурон будет звать его «послушным»… Он сможет, возможно, видеть Линаэвэн, поддержать её, передать то, что узнал, спросить о том, что узнала она, посоветоваться… Подумав о деве, нолдо спросил себя — осуждает он ее за то, что согласилась готовить? Нет. Было жаль, что ей приходится, что её заставили, но благодаря тэлерэ он и другие пленные не ели… что-нибудь, что орки зовут едой. Так уж ли важно, как Саурон её зовёт? Можно ли верить словам Саурона о Линаэвэн, Бэрдир не знал; но, во всяком случае, согласие идти на кухню не означало, что её отправят на пытки. И всё же нолдо совсем не нравилось собственное согласие. К тому же он не знал пока, не окажется ли это напрасным.
— «Любой выходкой» можно назвать… всё, что тебе не понравится по какой-либо причине. Определи точнее.
— Ты помнишь, что ты гость, ты не нападаешь ни на кого в моем доме, ведёшь себя настолько любезно, насколько возможно, не пытаешься бежать, выполняешь всю работу по кухне, что тебе скажут… Кажется, это все.
— Первоначально ты говорил «готовить», а не «выполнять любую работу по кухне, что скажут», — заметил Бэрдир. — А любезности, как я понимаю, ты ждёшь в разговорах с тобой: я же не шёл в гости к твоим оркам. Что ж… я буду готовить, а ты оставишь Эйлианта.
— О, не волнуйся, — засмеялся Волк, — тебя никто не поставит драить котлы - ты слишком ценен для такой работы, ее могут выполнить и рабыни. Что до вежливости, ты прав, принимается. В остальном ты не возражаешь. Я со своей стороны подтверждаю, что Эйлиант будет в безопасности, что бы он сам ни учинил. Договор заключен.
Волк не стал указывать Бэрдиру на его промашку, на то, что он назвал феаноринга по имени, хотя сам же предостерегал родича не говорить. В общем-то… именно ради таких оговорок Бэрдир и здесь.
На том, чтобы именно готовить, Бэрдир настаивал не только потому, что могли бы потребовать и уборки или мытья посуды. Ничто не мешало Саурону или тому умайа, что приходил к завтраку, явиться на кухню и потребовать исполнения любой службы, какую он только измыслит, и какую возможно исполнить на месте… а отказ счесть нарушением договора.
Обед был завершён; Бэрдир отставил кубок и поднялся из-за стола, глядя на Саурона мрачнее, чем когда входил. В прошлый раз проигрыш был куда меньше. Ничего страшного, если рассказать о любимой еде… нашёл кого слушать, умайа! Книги, язык — это куда безопасней.
От согласия готовить Бэрдир чувствовал себя скверно. Хотя ещё тогда, когда он решился идти в гости ради Лаирсула, по сути согласился не пытаться бить врагов, бежать, клясть Саурона. «Гость» оказывался большим пленником, чем тот, кто оставался в подземелье. Ради Эйлианта нарушил это — и ради него же теперь отправлялся на кухню. А ещё после слов Саурона он понял, что проговорился.
И что делать, если Саурон ещё кого-то сюда приведёт?
Умаиа поднялся из-за стола.
— Тебя проводят в твои покои, а к ужину отведут на кухню, — теперь Бэрдир обещал, что не будет пытаться бежать. Он и так бы далеко не убежал с Острова Волков, это не Ангамандо, где даже Властелин не знает всех ходов, нор и туннелей. И все же данное обещание будет угнетать пленника, а мнимая свобода будет недоступна.
— Ах да, совсем забыл, — произнёс Бэрдир… настолько любезно, насколько был способен. — Получай, дарю.
Он снял с себя рубаху и передал Саурону.
***
Тем временем к феанорингу привели его старшего друга, и так же, как и раньше, растянули на стене. Пусть пленники думают, что все повторяется, тогда они меньше смогут подготовиться к тому, что грядёт.
— Меня водили к Саурону, но не на допрос. Якобы в гости, но насильно, с помощью умайа в обличье орка — представляешь, как они нас боятся? Мне удалось ударить его, — кратко пересказал события Эйлиант, ведь Оэглир не знал, что с ним было. Однако в этот раз эльфов не стали оставлять одних: трое орков привалились к стенам камеры и таращились на пленников; орки что-то принесли с собой, но пока не спешили доставать. Говорить при них нолдор не хотелось, хотя эльфами не мешали общаться. Такого приказа не было, пусть языки чешут.
— Как тебе во второй раз пялиться на товарища? Попривык уже? — поинтересовался вожак у Эйлианта. Нолдо промолчал. А орки развернули знамя Первого Дома, один из штандартов, что попал к Повелителю Волков после Дагор Браголах, не на поле боя, а найденный среди добычи. Вожак принялся расписывать, что можно сделать с такой расшитой тряпкой — и ноги вытереть, и нос, и зад. Можно сказать, предмет первой необходимости.
Эйлиант, слушая, как орк будет глумиться над их знаменем, пытался оборвать путы; Оэглир на стене в ярости рычал и силился вырваться, пока на это сил хватало…
Орки вдоволь позабавились, видя, как пленники пытаются вывернуться из пут из-за какой-то расшитой тряпки.
— Младший голуг знает, что надо сделать, чтобы прекратить это.
Повелителю Волков было интересно узнать, что для феанорингов проще: унизиться самим и по принуждению назвать свои имена, кто их Лорды и Верные ли они (мало кто из такого тайну делал, чаще сами всем в нос своим Лордом тыкали, да своей принадлежностью кичились); либо же эльфы промолчат и позволят унизить свои знамёна. Вот об этом их Лордам тогда и правда стоит донести.
— Я Эйлиант, Верный Лорда Келегорма — довольны?! — выкрикнул юноша, сразу припомнивший слова Саурона. Разве можно было допустить, чтобы орки издевались над знаменем Дома?!..
— Ты забыл, о чем тебя спрашивал Повелитель, голуг? Назави и второго тоже, — потребовал вожак, поднимая знамя с пола.
— Я Оэглир, — опередил Эйлианта старший товарищ.
— Верный Лорда Куруфина, — продолжил бледный юноша, не отводя глаз от знамени. После выкрикнув: — Будь проклят Саурон!
Орки ржали — они были довольны.
— Брань на вороту не виснет, Эйлиант, — смеялся вожак. А потом укрыл знаменем мальчишку, положив ткань на колени. — Это тебе награда от Повелителя, за то, что не стал упрямиться попусту.
В действительности планы Маирона были куда коварнее. Укрытый знаменем феаноринг должен был еще больше почувствовать гордость, желать еще больше противостоять Врагу. Как это смешно — даже их тряпки служили Северу. И теперь, когда Эйлиант будет готов сопротивляться врагам до последнего вздоха, ему расскажут о Бэрдире и будут заставлять ненавидеть его. А самому Эйлианту не нанесут ни единой раны, так что свою доблесть он проявить не сможет.
И верно, когда на колени Эйлианту положили знамя Первого Дома, нолдо выпрямился. «Словно сделали меня хранителем знамени, и сами не понимают, что я теперь буду держаться ещё крепче», — думал юноша.
— Ты видел Бэрдира, голуг. Он живет припеваючи, и притом его напарника никто не пытает. Ты мог бы согласиться на то же.
— Мы не уступим, — произнёс нолдо сначала с гневом, и, только увидев вопрос в глазах Оэглира, подумал, что друг может подумать о Бэрдире много хуже, чем было на деле. Например, что он оплатил свой покой, выдав тайну. — Бэрдир согласился идти в гости к Саурону и обедал с ним за одним столом; он развязал меня и пытался помочь, когда я напал на умаиа, но после уступил, рассказал о себе. Не тайное, но…
Ответ эльфа был ожидаем заранее, и потому к Оэглиру подошли палачи. Нет, их целью пока не были какие-то знания, просто страдания. Старшего феаноринга покрывали неклубокими разрезами (о, конечно, он их даже не замечал, а что если в них когтем поскрести?), а потом рану прижигали. После пятой раны остановились, пленник был нужен в сознании. Оэглир держался как мог, кусая губы, пытался сдержать крики.
— Ну что, Эйлант, не надумал спать мягко да Оглира защитить? — справился у феаноринга вожак, коверкая имена.
— Развяжите и узнаете, что я надумал!
Забава шла, как Повелитель Волков и предполагал — оба эльфа были готовы терпеть, но не сдаваться. Хотя старший уже тяжело дышал, и глаза его подернулись легкой дымкой — боль не отпускала его, и когда палачи отошли.
— Странный ты эльф, Эйлант! — удивился вожак. — Перед Бэрдиром даже не мучали никого, а он согласился идти в верхние комнаты, живет теперь, как и мне с парнями не снилось, а вчера днем еще был тут же, в цепях да грязи. Эй, парни, дайте-ка Оглиру еще пяток отметин. Ну что, голуг, согласишься променять ради товарища подземелье на мягкую постель? Можешь и товарища с собой взять.
Орк всё болтал о Бэрдире, старался сделать его словно… примером и приманкой…
— Не дождётесь, твари! Оэглир, мы почти достали Саурона… — Оэглир с трудом дышал, а его продолжали мучить, и Эйлиант в это время меньше всего думал о Бэрдире. Был Оэглир, и были палачи.
Феаноринги не желали сдаваться, и тогда старшего сняли со стены, чтобы увести. Оэглир шёл с трудом, едва переставляя ноги, но нашел силы сказать:
— Эйлиант… Ты защи… тил наше знамя… Помни это, — нолдо думал, что теперь будут пытать его юного друга. Но Оэглира вытащили в коридор, и больше ничего он сделать не смог.
А у младшего феаноринга с колен вожак медленно потянул знамя — пусть момент невозможности защитить и удержать растянется. Эйлиант напрягся всем телом, но ничего не мог сделать… Он назвал имена, чтобы защитить стяг Дома Феанора от глумления, и это оказалось напрасно. Они всё равно сделают, что хотят, и он не может даже попытаться отстоять его силой!
— Больше вы не услышите от меня ни слова, твари, — обещал юноша.
— Ты, Эйлант, из другого теста, чем Бэрдир, — хмыкнул вожак (со знаменем ничего плохого орки не сделали, унеся его прочь). — Он давно бы согласился, а ты нет, молчишь. А Бэрдир, между прочим, пошел к Повелителю работать на кухню, лишь бы тебя не трогали. Бэрдир теперь и готовит, и Повелителю кланяется, и не бежать, не нападать обещал, так ты ему удружил.
Эйлиант сжал зубы. Лучше бы его допрашивали… Эту мысль сменила другая: да ведь орки врут! Они и о нём таких небылиц насочинять могут…
После чего, уже со всеми предосторожностями, Эйлианта увели в камеру к Оэглиру, и их оставили одних.
========== 23. Март и эльфы. ==========
Когда обед у Саурона был закончен, Бэрдир вернулся к себе, а вечером пошёл на кухню. С Линаэвэн он встретился по пути.
— Рад видеть тебя в добром здравии, — приветствовал деву нолдо. — Мне сказали, тебя не трогали, это так?
Посланница была бледна и, казалось, нечто мучило её сильнее, чем в первый вечер после того, как их пригнали в крепость орки.
В обеспокоенном взгляде и тоне Бэрдира тэлерэ почудился укор, да и слова услышались иначе: «Мне сказали, тебя не трогали — какой ценой ты оплатила это»?
— Я согласилась остаться в гостях у Марта; он добр и сам желал защитить меня, хотя и служит Гортхауру, — Линаэвэн обернулась к адану. Вопреки всему он был для неё словно бы своим, просто околдованным… — И я согласилась служить на кухне, готовить.
— Спасибо тебе. Нас могли морить голодом или кормить орочьей едой. Но я теперь тоже согласился готовить, — дозорный чуть опустил голову. — Иначе Эйлианта подвергнут пытке.
Линаэвэн вздрогнула, услышав, что Бэрдир будто бы сказал: «Позор тебе. Лучше бы нас морили голодом или пытались накормить орочьей едой. Я сам согласился лишь потому, что иначе Эйлианта подвергнут пытке, и то стыжусь.»
Глаза её расширились.
— Мне осталось два дня с небольшим; затем я отправлюсь в подземелье.
«Вот отчего она бледна, — догадался Бэрдир. — Наверное, она думает постоянно о том, что ее ждет, даже ответила невпопад».
— Мне сказали, тебе сейчас опасность не грозит, — произнёс Бэрдир. — Значит, только на два дня… — в общем, этого стоило ждать. Нолдо сочувственно коснулся руки Линаэвэн.
Когда эльфы вошли в кухню, Март уже был там. Он заранее был предупреждён о Бэрдире и еще сегодня утром был бы рад новому гостю, но теперь, после всех представлений, что устроила Линаэвэн, атан смотрел на пришедшего настороженно.
— Здравствуй. Я Март, повар Повелителя, — с гордостью представился атан. — Хорошо, что ты присоединился к нам, я надеюсь, ты сможешь отговорить Линаэвэн от этой глупости: возвращаться в тюрьму. Зачем это ей? Линаэвэн никто не гонит, ничто ей здесь не угрожает, но меня эдэлет как не слышит.
Нолдо оценивающе взглянул на Смертного. Март не просто служил, гордился этим… Хотя вместе с тем не желал, чтобы эллет отправили в подземелье… Впрочем, Саурон говорил, что дева приглянулась ему… Если бы не услышанное от самой Линаэвэн, верней всего, Бэрдир и не стал бы здороваться с Мартом и произнёс бы совсем иное, чем сейчас:
— Здравствуй, Март. Я… уже слышал о тебе, в «гостях». Моё имя — Бэрдир. Спасибо тебе, конечно, что ты решил защитить Линаэвэн… — пока он по-прежнему ничего не понимал об этом человеке и держался сдержанно.
— Повелитель говорил обо мне? — с радостью вскинул голову Март. — Но тебе не за что меня благодарить, я рад, что Линаэвэн здесь, со мной… Впрочем, тому, что и ты здесь, я тоже рад. Мы не чудовища, как вы думаете. Мы хотим мира.
Бэрдир качнул головой, но не ответил, повернулся к Линаэвэн. Эльф и сам не хотел идти в гости к Саурону, предпочитая подземелье; но это была дева, не воин. Конечно, Бэрдир менее всего желал, чтобы ее допрашивали.
— Гортхаур, — нолдо назвал Саурона этим именем скорее потому, что оно лучше сочеталось с синдарином, чем по мной причине, — сказал, что ты гостья Марта, но ещё, что ты сама осталась здесь ради него. Отчего теперь ты говоришь, что уйдёшь спустя два дня? Это… как-то связано?
Линаэвэн в этом вопросе услышала суровое осуждение за ее согласие на службу, а не заботу: «Отчего спустя два дня, а не сейчас же»?
— Гортхаур дал мне три дня, чтобы я могла беседовать с Мартом и убеждать его; один уже истёк, — с горечью произнесла она: ничего доброго достичь не удалось, только его отношение к эльдар стало хуже.
Март удивился тому, как отчужденно Линаэвэн говорила с Бэрдиром. Горец думал, дева будет рада видеть родича, но никакой радости от встречи не было.
— Это не совсем так, — возразил Март, и его голос выдавал напряжение. — Линаэвэн поспорила с Маироном, что за три дня добьётся того, что моя верность будет принадлежать вам, а не Повелителю. Я согласился дать Линаэвэн шанс, и да, наш первый день почти закончился. Но, повторю, твоя спутница вовсе не должна идти в подземелье. Объясни ей это, она же даже не воин, — вот только вряд ли у них с Бэрдиром получится дружеская беседа, понял Март.
— Я сам здесь только по тому, что иначе моего товарища будут пытать, — сухо ответил Бэрдир.
Но Марту было все равно, каким образом Повелитель смог уговорить эльфа остаться и готовить, Маирон хотел добра этим остроухим, хотя они и ненавидели его.
— Пусть даже страхом за товарища, но Повелитель смог привести тебя сюда: теперь ты хорошо одет, живешь в офицерской комнате, и тебе ничто не грозит. Мой господин заботится о вас, эльф, даже если вы считаете его врагом.
— Ну да, после того, как я подарил ему рубашку, я одет чуть лучше, — хмыкнул Бэрдир. — Интересно, что сделали с моей прежней одеждой — сожгли, оркам на тряпки отдали? Впрочем, это только одежда… А ты, кажется, и не издеваешься; для тебя, значит, это и есть главное — чтобы выдавали одежду, держали в хорошей комнате, сытно кормили, не трогали?
— Подарил рубашку? — удивился атан. — Так вот почему ты по пояс голый. А почему ты не взял другую? В шкафу в твоей комнате достаточно чистой одежды. Твою старую, как вычистят и починят, если надо, повесят туда же.
Март смотрел на эльфа с недоумением. Вроде бы не с дикарём разговаривает, а такие странные слова приходится слышать…
— Что же касается того, что для меня главное, то знай — главное для меня, что я служу самому благородному и доброму Владыке мира. Но ты полон зла и ненависти и не способен увидеть в противнике ни добро, ни благородство! — Март был задет оскорблением, но заставлял себя изо все сил контролировать эмоции.
— Кого-то ты мне напоминаешь, — произнёс Бэрдир, вскинув брови. Он не верил, что такого человека, судя по внешности, из беорингов, возможно было переубедить. Он звал чёрное белым и восхвалял того, кто убил и угнал в плен его родичей, разорил его землю. В красивейшие сосновые леса теперь и орки заходить боятся… О чём было с ним говорить? — Так я злее и и страшнее Гортхаура? Надо будет оркам как-нибудь сказать. Не вижу смысла перечислять, что мой народ и товарищи от него получили, скажу о другом… Среди собак изредка встречаются такие, что ластятся к тому, кто им косточку бросит, а если кормит постоянно да конуру хорошую поставит, так этот некто и станет лучшим и добрейшим хозяином, а на того, кто их щенками выхаживал, они лаять будут. Ни я, ни товарищи мои несходны с такими псами. Если ты это зовёшь «полны зла» — твоё дело.
— Не совсем удачный пример, — с большой задумчивостью сказала Линаэвэн, которую отповедь Бэрдира Марту отвлекла от горестных мыслей о своей вине, позоре и решении присоединиться к товарищам. — Собакам дают то, чего у них не было. У нас же сначала по велению Гортхаура всё отняли, потом дали взамен немного, частью тоже из отнятого у других. О Марте же ты судишь неверно: он не переметнулся к врагу взамен на благополучную жизнь, пренебрегая судьбой родичей, но учился с юных лет у Гортхаура и искренне верит всем его словам, и при этом… в самом деле хочет мне помочь и помогал. Хотя к эльфам он относился много лучше до встречи со мной. Но скажи, Бэрдир, как ты, что было с тобой в эти дни?
Она только видела, что нолдо исцелён от ран. Но большего не знала. Эльфы уже готовились приступить к работе, и нолдо отвечал на ходу.
— Всё не так плохо, как могло бы, — Бэрдира беспокоил тон эллет, кажется, она винила себя во многом… И, конечно, волновалась за товарищей. Рассказать ей стоило всё, как было, чтобы не было тревог о неизвестном и недосказанном, но как можно спокойней. А ещё ей стоило знать о том, что её может ждать. — После того, как вы с Нэльдором и Ламмионом ушли, нас разделили на пары и увели в подземелье: меня вместе с Лаирсулом. Опять потребовали согласия идти в гости, но требовать просто так было бессмысленно, так что… меня растянули на стене, а Лаирсула привязали к креслу, смотреть. Я воин, я мог держаться.
— Тебя взяли израненным… ты сильный и стойкий, — вздохнула эллет. — Но прошу, не думай дурно о Нэльдоре и Ламмионе. Юноша так желал защитить нас и не знал, как опасны могут быть такие беседы. Даже я знала не в полной мере.
Она смолчала бы, укори дозорный лишь её за согласие на гости, когда другие терпели муки, но, как ей виделось, из-за перенесённого Бэрдир осуждал теперь и Нэльдора с Ламмионом. Это могло нести раздор, который был на руку одному Саурону…
Март вздернул голову — эльф обращался к горцу, только чтобы оскорбить, сравнивая с собакой. Линаэвэн вступилась за него, но как-то вскользь, и вновь потом словно забыла о существовании горца.
— Не так уж изранен; кого действительно тяжело ранили, тот и пути не перенёс, — ответил Бэрдир. — И, конечно, я не думаю дурно о Нэльдоре и Ламмионе. Но что с тобой, Линаэвэн?
Казалось, дева то ли не слышала всего, что нолдо говорил ей, то ли отвечала на что-то своё, то о чем терзалась… И это казалось странным для Линаэвэн, терпеливой, вдумчивой, умеющей сохранить в сердце частицу покоя даже в тяготах.
Март с непроницаемым лицом принял и оскорбления, и игнорирование, но дальше их терпеть не собирался — он дал эльфам трудиться в двух разных концах кухни и постарался сосредоточиться на работе. Что он видел хорошего от эльфов? Бесконечные и непонятные попытки Линаэвэн обманывать всех, вражда Бэрдира к тому, кто ничего ему не сделал. За что же ему любить этих эльфов?
Линаэвэн не успела ответить. Человек не позволил им говорить дальше, разведя по разным концам; возможно, таков был приказ Саурона? Или недружелюбный к эльфам Март сам решил не дать им возможности беседовать? Бэрдиру он отнюдь не показался добрым, хотя дева и говорила так: даже если разделил адан их по приказу, будь он подлинно добр, не так бы реагировал на слова о пытке.
Линаэвэн Март поручил выбирать и нарезать травы и овощи, а Бэрдира отправил месить тесто.
***
Время после обеда для умаиар выдалось неспешным и приятным. Работы было мало: пленных было велено не трогать, только одного Нэльдора Больдог и Эвег перекидывали друг другу. Юноша почти не получал отдыха, и только чары умаиар удерживали его в сознании — эльфа допрашивали жестоко, пытаясь сломить сразу, а если не выйдет, то хотя бы запугать его и тех пленных, что оказались его соседями по деревянным камерам.
Нэльдор стонал, кричал, плакал, проклинал. Лечение сменялось пыткой. Пытка мучительным лечением. Умайар в орочьем и людском образе сменяли друг друга. Казалось, они могли продолжать так сколько угодно, не позволяя слишком ослабнуть, лишиться чувств и не давая облегчения. Юноша ненавидел обоих и не знал, сколько сможет выносить это. Не раз за этот бесконечный день Нэльдор был почти готов просить милости у врагов. То начинал что-то говорить и умолкал, не закончив; то взгляд выдавал его желание. Но молодой эльф повторял самому себе: «Что, не достаточно того, что ты уже натворил? Хочешь больше?!» И он ничего не отвечал.
Нэльдора лечили или прямо в пыточной, или утаскивали в одну из узких камер, где держали всех, кого уже начали мучить. Товарищи слышали его крики и стоны, шум шагов, но даже не знали наверняка, чей черед настал. Единственное, что могли знать — кто бы он ни был, им занимаются весь день, и он не сдался. То, что мальчишка упорно молчал, злило умаиар, тем паче что не раз было видно — он балансирует на грани. И все же их умения не хватало, чтобы заставить эльфа перешагнуть эту грань. Им было очевидно, что он что-то знал, хотя и был молод, и не желал выдавать это знание. Тем хуже для него.
Нэльдор так и не обратился к врагам ни с какой просьбой, и не сказал даже о своём незнании. Давно наступил вечер, когда, наконец, его оставили отдохнуть.
***
А на кухне вовсю кипела работа. И эльфы, и беоринг продолжали думать о своем. Март никак не мог отделаться от тягостного ощущения. На душе словно кошки скреблись. Ни он, ни его господин не сделали ничего плохого, они не заслужили столько злобы и оскорблений!
- Ты несправедлива, Линаэвэн, — наконец сказал Март деве. — Ты говоришь, что у вас отняли все, а потом вернули крохи, но ты забываешь сказать, что вы враги. Вас захватили в плен, но проявили к вам милость, только вы этого не способны оценить.
— А не забываешь ли ты, что не только мы — враги Гортхаура, но и он — наш враг? Вижу, ты оскорблён словами Бэрдира; но когда ты назвал заботой то, что ему, воину, пришлось работать для его врага из-за угрозы пытки товарища… он, в самом деле, мог воспринять это как издевательство, хотя ты и не имел этого в виду. Ты же слышал, что Бэрдир сказал о такой службе.
Теперь, когда заговорила Линаэвэн, Март увидел все иначе, увидел ситуацию глазами нолдо.
— Я не хотел оскорбить Бэрдира. Я просто рад, что он больше не в подземелье. Но как я могу объяснить это тебе, если ты сама мечтаешь там оказаться?
— Полагаю, сейчас ты тоже не хотел оскорблять; но если ты подлинно считаешь так, то теперь должен понять: только уходом я могу подтвердить, что, хоть и слабее других, осталась здесь… не потому, что меня купили за награду. Надеюсь, что и кнутом не возьмут. Ты хотел бы, чтобы Бэрдир признал Гортхаура добрым и благородным, а ты считал бы так на его месте? Его раненым подвергли пытке с первого же дня, — впервые Линаэвэн видела в Марте такое равнодушие к участи того, кого мучили, да и к её собственной: ведь адан знал, как она тревожилась о судьбе товарищей, как желала побывать в подземелье и узнать, что с ними. И как только она получила эту возможность, сам же Март, что с горестью говорил, что не может в этом помочь, не допустил их разговора. Тэлерэ переживала обо всём: о Марте, о товарищах, об упрёках Бэрдира, которые ей слышались, и ещё вспомнила сейчас: ей говорили, будто никого не допрашивали, пока кто-то был в гостях. — Что до милости… Я говорила тебе прежде, что милость это бескорыстный дар. Если пленники что-то получают за то, что исполнили некое условие своего врага или согласились исполнить некую работу, это не милость, но, скорее, как награда или поощрение. Принимать её тягостно, особенно тому, кто пошёл на жертву.
— Линаэвэн, его с первого дня призывали к миру! — повысил голос горец. — А что до милости, Повелитель хотел мира с вами всегда. Он хотел дать вам милость, но вы понимаете лишь кнут и награду.
— Добро же и милосердие познаётся не по хорошему обращению с теми, кто скоро соглашается, и немедленному наказанию для отказавшихся. Ты можешь снова напомнить о войне меж нами, но если ты это зовёшь добром, что зовётся стремлением достичь своей цели и пользы?
Линаэвэн прикрыла глаза (слова адана, который почти кричал, были жестоки и оскорбительны), и Бэрдир понял, что этот слуга Саурона наносит ей обиду. Он оторвался от теста и направился к беорингу — отвлечь. Пока словами о еде.
— Март, — сдержанно произнёс подошедший Бэрдир, — хлеб станет много вкуснее, если добавить немного мёда, лучше гречишного. Здесь есть такой?
Март стиснул зубы и медленно выдыхал через нос.
— Да, Бэрдир, я принесу тебе мед, — в любой другой момент беорингу было бы интересно до безумия учиться у нолдо, но теперь он едва думал о своей страсти готовить. — Ты слышал Линаэвэн, эльф? Значит, она стремится в подземелье, чтобы доказать всем, что она не хуже прочих. Скажи мне, вам, эльфам, легче знать, что она на кухне, или что ее пытают? Я, враг, жестокий, подлый и коварный, сделал все, чтобы ее защитить; ты же, ее друг, благородный и добрый, не захотел делать ничего, — Март говорил холодно и жёстко, а потом обернулся к обоим. — Судят по делам, а не по красивым словам. Вы горазды лишь говорить, а Повелитель делает добро, пусть и не всегда лучшим образом, но как может, так и делает.
Бэрдир видел, что первой цели он добился — отвлёк гнев адана на себя. Но перевести внимание Марта на хлеб не удалось, так что он мог опять выплеснуть злость на Линаэвэн. Дева сама хотела заговорить, вступиться за товарища, но дозорный сделал знак молчать и молча пристально посмотрел на Марта.
Адан, выпрямившись, ответил нолдо твёрдым взглядом. Он — Воин Твердыни, не какой-то орк, которого можно запугать взглядом.
— Я поблагодарил тебя за помощь Линаэвэн, — заговорил Бэрдир очень спокойным тоном. — Гортхаур сказал, ты принял её как гостью. Мне неизвестно, что ты предпринял для этого; раз ты говоришь, что сделал всё, чтобы защитить её, вероятно, это много больше, чем попросить своего господина, и ты совершил нечто трудное для себя. Только для меня «сделать всё, чтобы защитить» означало: закрывать её своей спиной от стрел в круге всадников и после защищать, отбиваясь от врагов, пока рука держала оружие, когда мой конь пал. А когда не мог и этого, то принять своим плечом предназначенный ей удар. Спасти Линаэвэн от плена мы всё же не смогли, но ей не досталось ни одной раны.
Март не знал подробностей о том, как схватили этих пленных, и потому ничего не ответил на красивые слова нолдо. Эльф помнил картину боя именно так. А Больдог сказал бы, что эльф врёт, что не было никакой круговой обороны, что Линаэвэн схватили, уронив с лошади, что эльфы попались в ловушку как зайцы и были обстреляны со всех сторон.
— Мы не дикари, как вы. Я обратился к Повелителю с просьбой, и без условий Маирон согласился дать мне, что я прошу. А сделал я все, что мог, в попытках уговорить твою… — Март с трудом сдержался, чтобы не добавить «лживую», — подругу, убедить, что ей незачем идти на муки.
Бэрдир ждал иной реакции на свои слова. Перед ним был не орк, что не знает ни стыда, ни совести, а человек; и далеко не худший из слуг врагов. Он ждал, что Март, который, конечно, помог Линаэвэн, но вряд ли хоть чем-то ради этого поступился, устыдится своим превозношением перед эльдар. Или хотя бы остынет и осознает, что ошибается и обвиняет, ничего не зная. Мог он предположить и иное — Линаэвэн назвала Марта добрым, возможно, он сейчас поведает о том, что сделал для неё? Вспомнив о своих жертвах ради другого, дико тут же наносить ему обиды. Однако Марта совершенно не интересовало, справедливы его обвинения или нет, и он в ответ только оскорбил эльфов, назвав их дикарями.
— Я еще не закончил, Март, — холодно продолжил Бэрдир. — Что до красивых слов, я тоже предпочёл бы им дела. Ты произнёс добрые слова, когда просил меня убедить Линаэвэн не уходить в подземелье, и весьма патетические слова сейчас. Но я бы предпочёл, чтобы ты просто не мешал мне развеять тревоги Линаэвэн из-за того, что она ничего не знала о нас — неизвестность всегда хуже; и вместе предупредить о том, что может ждать её в подземелье, а ещё узнать, что её так гнетёт, что она здесь страдает больше, чем на пути. Не знаю, правда, разделил ли ты нас по собственному желанию или по приказу Гортхаура; но если второе, к чему были твои слова, когда ты знал, что сам же и должен не дать нам говорить?
Март смотрел на эльфа с гневом и едва сдерживая себя, напоминая, что перед ним пленник, и, значит, его нельзя наказывать.
- И много ты можешь рассказать Линаэвэн о пленниках, чтобы развеять ее тревоги? О ком ты, кроме себя, доподлинно знаешь? А то, что может ждать в подземелье, вы оба знаете лишь понаслышке. Может и зря. Может Линаэвэн и правда нужно показать, что там может быть, чтобы она одумалась?
— О чём смогу, о том расскажу, — отозвался нолдо. — В подземелье я был, пусть и не сегодня. Если ты доподлинно знаешь больше — расскажи. Что до «показать»… Надеюсь, ты сознаёшь, что мучить других на её глазах означает пытать её саму? — хотелось прибавить: «Если ты вообще думаешь о её благе, а не о том, чтобы оставить её у себя». Это скорее всего было так: Март даже не задумался о том, что Бэрдир мог бы убедить Линаэвэн или о том, что сам своими действиями заставляет её страдать, а он разозлился.
Март не верил эльфам и не понимал их.
— Я устал от пустых споров, Бэрдир. Делай, что хочешь, — он все равно в конце не даст Линаэвэн совершить глупость.
Женщины, что работали на кухне, смотрели на Марта с удивлением и страхом. Они никогда прежде не видели его таким, не слышали от него таких речей… А горец продолжал, и голос его звенел от гнева:
— Я разделил вас лишь потому, что я не знаю кто ты, но с первой минуты ты постоянно оскорбляешь меня, пользуясь тем, что я не ударю пленника. И я не желал твоего присутствия рядом со мной и Линаэвэн. Но если ты этого хочешь, — беоринг обратился к деве, — я могу оставить вас двоих.
Бэрдир вскинул брови. То, что Март сам постоянно оскорблял и возмущался, что в ответ не получает любезностей, не удивляло в слуге Гортхаура; то, что он не бил пленников, радовало; но он уже во второй раз произносил… странные слова, мало связанные со сказанным. И Линаэвэн тоже отвечала странно. Не было ли это как-то связано между собой?
— Как я мог бы «пользоваться», если не знаю, как ты поступаешь с пленниками? Хорошо, конечно, что ты считаешь зазорным бить… но ты кричишь на эллет и оскорбляешь её. Что до моих оскорблений… Я задам несколько вопросов вам обоим. Потому что здесь творится нечто странное, и я хотел бы понять, что, — серьёзно сказал нолдо. Возможно, кухня была заколдована? Действуют ли чары и на него самого? Ведь тогда и он может отвечать невпопад? — Ты, Март, в самом деле нашёл оскорбительными первые мои слова, прежде, чем ты стал восхвалять «заботы» обо мне? А когда я подошёл с советом, как сделать хлеб вкуснее… в самом деле слышал, что я назвал тебя жестоким, подлым и коварным врагом? Линаэвэн — что, по-твоему, я думаю о Нэльдоре и Ламмионе?
— То, что ты и сказал, — с лёгким удивлением отозвалась она. — Что мы ушли в гости, когда другие терпели муки; ты воин и мог держаться, а мы оказались слабы…
— Мы не друзья, но я встретил тебя так хорошо, как мог, а ты с первых слов затеял ссору. И сейчас, — Март усмехнулся, — не по моей злой воле, но мы больше не можем говорить. Продолжим, когда все будет готово.
— Ты встретил меня и правда хорошо, но затем всё время оскорблял мой народ. Хотя, возможно, ты просто не думаешь, кому и что говоришь, — на главное Март не ответил, и Бэрдир не стал повторять. Они занялись готовкой; адан всё же вспомнил о мёде, и Бэрдир добавил его в тесто.
— Март не хотел оскорблять тебя, он просто искренне так думает, — успела сказать Линаэвэн родичу.
— И после бесед с тобой? — усмехнулся Бэрдир. — Боюсь, ваши споры и правда оказались пустыми.
***
Тем временем Оэглир и Эйлиант остались одни.
— Не я защитил знамя, но ты: ты, не я, терпел пытку, — сказал Эйлиант, помогая товарищу устроиться удобнее.
— Спасибо; но терпел ты. От тебя пытались добиться согласия, ставя Бэрдира в пример. Жаль, что он… — Оэглир не договорил. — Не странно ли, что орки говорят всё время о нём.
— Орк даже сказал, что я, мол, из другого теста, — не без удивления ответил Эйлиант. Орк его… едва ли не хвалил. — Они сказали, что Бэрдир теперь работает на кухне и кланяется Саурону, который велел ему не бежать и не нападать. Я возмутился сердцем, но они же наверняка лгут!
Оэглир неопределенно качнул головой.
***
Марту было пора собираться на ужин: еда была готова, из печи ее вынут женщины. Бэрдир же заговорил, едва они все освободились.
— Надеюсь, вы услышите меня верно. Думаю, здесь действует колдовство, из-за которого вы… и, быть может, я сам слышу не то, что говорят. Не будь его и ты, Линаэвэн, возможно, не хотела бы так уйти.
Март вначале вскинулся, а потом лишь засмеялся про себя: «Как же, колдовство».
— Кто бы стал колдовать здесь, эльф? — только и ответил горец. — Нет, не думаю, что это так. Нам с Линаэвэн пора вскоре идти на ужин, а тебе возвращаться в комнату. Я оставлю вас поговорить, как ты и… «просил», но у нас немного времени.
Март отошел в дальний угол, загремел утварью, оставляя пленников почти одних. Бэрдир подумал, что, возможно, он и правда был слишком резок, и теперь это мешало разобраться.
— Я думаю, он действительно околдован, а не только научен, — сказала Линаэвэн. А нолдо заговорил о ней самой, о том, могли ли к ней применять чары. И так узнал о заколке. На ней чар не ощущалось, но стоило всё проверить.
Но Март и правда не мог ждать долго и подошёл к эльфам:
— Нам пора, Линаэвэн. Тебя, Бэрдир, проводят.
— Хорошо, идём, — ответила дева. Но пока тэлерэ еще была рядом, Бэрдир решил проверить свое предположение о заколке.
— Линаэвэн, ты идёшь на ужин с Гортхауром. Желаю тебе удачи, мудрости, силы и терпения… — сказал он и нежданно спросил. — Что я сказал, можешь повторить?
— Линаэвэн, как ты можешь идти на ужин с Гортхауром? Желаю тебе удачи и терпения, раз мудрости и силы ты лишилась, — со спокойной печалью произнесла дева. — Спасибо. Март, я постараюсь действительно набраться терпения и держать себя в руках.
Март недоуменно перевёл взгляд с Линаэвэн на Бэрдира. Что, шутки у них такие?
— Не смешно, — сухо ответил беоринг. — И если вы нашутились, то пора бы идти.
— Что не смешно? — с недоумением произнесла Линаэвэн.
Бэрдир вздохнул. Протянул руку, снял заколку…
— Я почти уверен, что она околдована.
Март вскинулся и распахнул глаза, видя, как нолдо легко забрал у Линаэвэн заколку, еще утром подаренную Повелителем, а она промолчала. Лицо горца покраснело от гнева, но он ничего не ответил. В конце концов, это был подарок Линаэвэн, и она была вправе распоряжаться им, как хочет. Даже — не ценить.
— Мне пора, — мягко ответила эллет и сосредоточилась. Она слышала, что на этом ужине будет Саурон, и вспомнила, что Фуинор говорил также что-то об общих целях.
Бэрдир повторил своё пожелание и сжал руку Линаэвэн.
— Надеюсь, теперь тебе будет легче.
Линаэвэн подумала, что Саурон теперь потребует ответа, отчего на ней нет заколки. И, возможно, даже сочтёт «необоснованный» отказ от подарка нарушением.
— Всё же дай мне её…
Горец сухо подал эльдэ руку, и они вышли из кухни. Ждущие за дверью орки увели Бэрдира.
***
— Может быть ты устала? — спросил Март, когда они остались одни. — Хочешь сегодня лечь пораньше? Я могу принести тебе ужин в комнату, и ты ляжешь, — с одной стороны Март правда заботился о деве, но с другой… он просто не хотел, чтобы она со своим вечно несчастным лицом и бесконечными претензиями присутствовала за ужином. Горец здорово устал от этой эльдэ за сегодняшний день.
— Ты прав — я устала, и мне было бы легче ужинать в комнате, спасибо, — ответила тэлерэ. — Но я хотела сегодня просить Гортхаура за товарищей. Я просила тебя до того, но это должна сделать я сама.
Или Март увидит своими глазами, что просьбы недостаточно… Или Саурон захочет доказать своё благородство и согласится.
— Ты… шутишь или издеваешься? — не выдержал Март. — Ты сегодня уже хотела говорить об этом с Повелителем. Дважды. И оба раза вдруг меняла решение.
— Я не издеваюсь, просто никогда не умела принимать решение скоро, — отозвалась тэлерэ. — И я по-прежнему считаю гости опасными, и по-прежнему намерена уйти позже… Но ты говоришь, что можно просто попросить Гортхаура, и он может не поставить условий…
— Не умела принимать решения скоро? — жестко усмехнулся Март. — То-то ты так скоро меняла свои желания, то говорить, то не говорить.
Март отвечал сухо, жёстко, насмешливо. Почти враждебно. Линаэвэн внутренне сжалась, вспоминая, каким он был, когда они впервые встретились: дружелюбным, приветливым, терпеливым, жалел эльфов, долго не протестовал, что она зовёт его господина Сауроном…
И на ужине вчера вечером он был сильно огорчён, узнав, что её гнали кнутом. А теперь мог кричать, что им, эльфам, нужен кнут. Как скоро произошла перемена в нём! И виной тому была она… Или нет?
— Потому что решение было ещё не принято; но ты всё равно сочтёшь мои слова обманом. Ты изменился, — с горечью произнесла она.
— Я передам Повелителю твои очередные слова, — сухо сказал Март, прощаясь.
Он правда сказал это Маирону, а Волк тонко улыбнулся и спросил, как прошел сегодняшний день. Умаиар хором сочувствовали горцу, а после ужина Больдог задержал Марта и сказал ему:
— Теперь ты видишь, что тебе не врали об эльфах. И ты видишь, Март, пытки — единственное, что может помочь нам положить этому конец. Эльфы лживы, а нам нужно установить мир, закончить войну.
Март был вынужден согласиться. И тогда Больдог продолжил:
— Но, Март, ты все время за спинами своих товарищей, словно боишься испачкать свои руки. Подумай об этом.
Март сказал, что подумает, но тут его окликнул Повелитель Волков:
— Я иду к Линаэвэн, если она вновь не передумала меня видеть. Хочешь пойти со мной?
Поднимаясь в комнату Линаэвэн, Март, с пылающим лицом, вспоминал ее слова: «Ты изменился». О нет, это не он изменился. Он просто больше узнал об эльфах. Пленные бывали в замке и раньше, но это были воины, которых Повелитель не отсылал вместо подземелья на кухню. А Линаэвэн была девой, к ней Повелитель проявил жалость… Которую эльфы не ценят. Бэрдир так и не попросил ее остаться.
Через несколько минут в дверь комнаты эльдэ раздался стук. На пороге стояли Саурон и Март. Линаэвэн поприветствовала их, а потом сказала, обращаясь к умаиа:
— Я прошу тебя избавить от пыток одного из моих товарищей, что ныне в подземелье… — чуть помедлила. «Одного из» — слишком общее, и она назвала уже известное Саурону имя. — Нэльдора.
— Ты ведь знаешь, Линаэвэн, — ответил Волк, — что ты могла избавить любого, в любой момент. Тебе просто нужно было попросить меня принять вас обоих как гостей.
— Как гостей, и вести беседу — не иначе? — спросила Линаэвэн. Нет. Вновь идти в гости к Саурону и выдать нечто она не хотела.
— А что ты еще предлагаешь? — пожал плечами Волк. — Вы зовете меня врагом и желаете со мной войны. Ты предлагаешь мне отпустить одного из тех, кто убивал и будет убивать мой народ и моих друзей? Это странная просьба, ты это должна понимать. Однако, если вы не можете оказаться от своей вражды навечно — откажитесь на время, став моими гостями.
Линаэвэн опустила глаза. Саурон отказал ей так, что дева не могла ничего показать Марту… Ей умайа вряд ли сказал бы так — «убивал и будет убивать мой народ и моих друзей», но при беоринге он так сказать мог.
— Убивает и будет убивать… как это делают и эдайн? Я прошу тебя… не требовать от нас беседы. Был ли хоть один, кто согласился бы пойти в гости и не выдал тебе нечто важное? — она исама понимала, что после своих слов вряд ли добьётся согласия, не поступаясь слишком многим. И ещё понимала, что если у неё была возможность убедить Марта… наверное, она окончательно потеряна теперь.
Саурон задумчиво и словно с болью посмотрел на тэлерэ, хмыкнул, но все же ответил:
— Да, был один. Лагортал. А ты ответь мне, как ты видишь это: быть с Нэльдором моими гостями, но не говорить со мной?
Дева словно бежала по замкнутому кругу. Снова уступать? Или снова никому не помочь? Она устала.
— А если я спою тебе песню, Нэльдор получит время?— наклонила голову она. Время до допроса, как она надеялась… Или, в худшем случае, время отдыха.
— Прости, — покачал головой Волк, я не в настроении слушать песни. Но если ты расскажешь мне что-нибудь о письме или о том, зачем все Лорды из Нарготронда — да, я это знаю — послали гонцов к Кирдану — Нэльдор получит время. Расскажи сама, что захочешь. И Нэльдор будет отдыхать до рассвета или даже неделю, в зависимости от твоих слов.
Прямое требование, как ни странно, было облегчением. Эллет могла не сомневаться, не метаться в поисках верного. Она стыдилась бы новой уступки.
— Нет, ни о письме, ни о посольстве, ни об иных тайнах я тебе не скажу.
— Вот видишь, — мягко вздохнул Волк, играя для Марта, — ты не хочешь идти мне навстречу. Даже чуть-чуть. Вы хотите только брать.
— Ты хочешь от меня ответов на вопросы, которые задал бы на допросе, и называешь это «чуть-чуть»? Тогда тебе всего будет мало, и ты будешь требовать всё большего, если только мы не сдадимся, — в сущности, Линаэвэн знала это и так. — И да… ты говоришь, мы берём не отдавая? Возвращаю тебе твоё.
С этими словами она отдала заколку. Волк принял её — так даже проще. Раз ее чары все равно известны, то она больше не поможет, и умаиа все равно хотел заполучить ее обратно — пригодится еще. С другими. А деву он теперь знает, как достать. Чары можно наложить не только на заколку.
— Я хочу прекратить войну, Линаэвэн, — жёстко ответил Волк. — Мне не нравится, что приходится пытать Нэльдора, но иначе не выходит. Облегчи его участь. Скажи хоть что-то о вашем задании, ведь есть безопасное, и Нэльдора неделю не тронут, прекратят пытку прямо сейчас и тебе дадут за ним ухаживать.
Тэлерэ побледнела. Нэльдора уже пытали. Если она скажет нечто, ему дадут отдых на неделю. В обмен на тайну. А потом неделя пройдёт…
— Нет безопасного, — с горечью ответила она. — Кроме того, о чём ты уже сказал… Хотя нет… Я могу сказать тебе, что Нэльдор почти ничего не знает о задании — перестань бессмысленно мучить его.
— Что ты имеешь в виду под «почти ничего»?
— Мы все знаем, куда мы шли. Это уже не «совсем ничего», — большего Линаэвэн рассказывать не желала.
— Если я буду знать все, что известно Нэльдору о вашем пути — мне незачем будет его больше допрашивать. Я велю прекратить пытки сейчас же, и больше Нэльдора не тронут вовсе.
«Всё, что известно о пути» — это и путь из Нарготронда, и место встречи, куда можно послать войска или хотя бы лазутчиков…
— Я пока сказала тебе кое-что, и это… может быть полезным для тебя, — с горечью произнесла дева. — Дашь ли ты Нэльдору отдых?
— Март прав, ты любишь играть словами и требовать, — презрительно поморщился Волк. — Ты ничего мне не сказала о вашем задании. Ты сказала, что о задании говорить не будешь, а Нэльдор о нем мало знает. У меня нет времени играть с тобой, эллет, и слушать твои глупости. Хочешь освободить Нэльдора на неделю — расскажи о вашем задании. Хочешь полностью избавить Нэльдора от пыток — расскажи все, что он знает о задании. И если все же хочешь помочь ему, то поторопись. Думаю, он уже потерял голос, но это не повод останавливаться, а вот дать ему отдых — самое время.
Линаэвэн взглянула на Марта. Что ж, она уже знала, что беоринг рассказывает Саурону обо всём…
— Март сказал мне, что тебя можно просто просить, но моя просьба ничто для тебя. Я согласилась унизиться, спеть для тебя, своего врага, но ты отказал мне — ведь это не служит твоей цели. Я облегчила тебе задачу, теперь ты знаешь, что Нэльдора незачем спрашивать о письме и задании, разве что о дороге — и ничего не получила взамен, — ответила Линаэвэн. Она была очень бледна, но говорила твёрже обычного. — Так кто из нас хочет только брать и играет словами? Ныне ты доказал мне, что уступать тебе бессмысленно: я лишь теряю, никому не помогая. Нэльдор ничего не знает, чего не знали бы другие. Но ты так жаждешь мира, что, даже выяснив, что никакой «необходимости» нет, всё равно будешь пытать юношу.
Волк посмотрел на Линаэвэн и качнул головой.
— Ты готова была унизиться передо мной, врагом, а разве я не унижаюсь перед тобой, раз за разом предлагая мир и получая отказ? — это было сказано для Марта. — А ты опять играешь словами. То Нэльдор не знает почти ничего, то он знает не больше других.
— Почти ничего, — подтвердила Линаэвэн. — Для тебя игра словами — если я не повторяю их буквально; а для меня — мнимые предложения мира, к которому принуждают под угрозой пыток. А то, как я услышала, и пытками. Полагаю, нам не о чем больше говорить.
— Как я могу говорить, если ты не желаешь меня слышать? — вздохнул Волк, и Март с упреком посмотрел на Линаэвэн. После чего оба они вышли.
Впрочем, к Линаэвэн вскоре и правда принесли Нэльдора, сразу после очередного допроса и положили его на походной кровати, чтобы не пачкать основную. Дали и бинты, чтобы Линаэвэн не стала портить простыни. Вода была в кране.
— Не тре… вожься… — с трудом произнёс он. — Я ни… чего не сказал.
«А я сказала», — промелькнула мысль в голове тэлерэ и ушла: перед ней был совершенно истерзанный после пыток юноша. Она не могла сдержать слёз.
— Ты настоящий герой, Король гордился бы тобой, — могла ли она что-то сделать для юноши, могла ли помочь? Ослабить боль, утешить словами, перевязать — да. Избавить — нет. Или да?
— Саурон сказал, что прекратит мучить тебя, если мы вновь пойдём в гости…
— Он и ко мне… приходил. С аданом. Никогда больше, — ответил юноша.
Лицо Линаэвэн вспыхнуло: юноша терпел, не соглашаясь, а она что же сейчас говорит?!
— Ты носишь имя бука, но ты крепче его.
Так прошла ночь, что была облегчением для Нэльдора и мукой для девы. А утром за нолдо пришли орки. Линаэвэн прижалась к Нэльдору, не думая о его ранах, только о том, что его заберут и будут пытать дальше. Не желая отпускать. Конечно, это ничего не изменило.
— Эта тварь ещё ответит за всё, — никогда раньше эллет не говорила с такой ненавистью.
========== 24. Первая ласточка. ==========
Утром Март зашёл к тэлерэ лишь на минуту. Сказать, что, как он слышал, Линаэвэн вряд ли спала ночью, и потому пусть отдохнёт сейчас, днём, и на кухню не идёт.
Эллет была слишком потрясена при виде того, что делали с Нэльдором. Потом слишком погружена в то, чтобы говорить с ним, перевязывать, поить водой, стараться снять боль по мере сил, ведь она и не была целителем. Нолдо стало лучше… а потом слишком скоро настало утро, юношу увели, и она вновь плакала. Только когда пришёл Март, дева осознала: Нэльдор всё же получил отдых. Пусть только до рассвета… Март ни слова не сказал за неё во время разговора с Сауроном — но он видел Нэльдора, он говорил, что пошёл бы на всё, кроме предательства…
— Спасибо, мне действительно нужен отдых. Скажи, это ты попросил за Нэльдора? — какие бы речи ни вёл Март, если его поступки были добры, он только показался тэлерэ ожесточившимся…
— Нет, я не просил, — ответил Март. — Это было незачем. Я спросил Повелителя, сделает ли он что-то для тебя, и Повелитель сказал, что, разумеется, да.
Линаэвэн отдыхала в комнате, но не могла видеть Бэрдира или говорить с Мартом, хотя осталась здесь, чтобы убеждать адана. Да и за время бесед он переменился только к худшему. Измученная эльдэ сама не заметила, как заснула.
Через какое-то время Март снова осторожно постучал в комнату Линаэвэн. Не услышав ответа, он тихо вошёл в комнату и оставил на столе завтрак.
То же повторилось и в обед.
***
А к Нэльдору ранним утром пришел Эвег, но умаиа был хмур и не превращал лечение намеренно в пытку, и хотя действовал жестоко, но как можно более быстро, чётко, расчетливо. Его действия все еще несли боль, но меньшую, чем раньше. В конце концов Эвегу надоело, что эльф дёргается и мешает работать, и целитель коротким движением усыпил Нэльдора.
Пока нолдо оставался в сознании, он недоумевал, отчего целитель вдруг стал менее жесток. И вовсе не понимал, отчего ему была дана встреча с Линаэвэн; её забота принесла радость и покой, сменив нескончаемый ужас. Нэльдор мало говорил этой ночью, только главное — слишком трудно и больно это было (он охрип от криков, а если бы не целитель, давно лишился бы голоса). Рядом была Линаэвэн, и не было умайар, он лежал на постели, можно было попросить воды одним взглядом, лечение не причиняло боли (в Нарготронде ему никогда не пришло бы в голову, что целитель может быть палачом), и не нужно было держаться. Нэльдор с удивлением понял, что не спросил — почему эта ночь стала возможной, а сейчас… не палача же спрашивать. Сейчас снова нужно было держаться и готовиться к худшему.
***
Утро Бэрдира началось с прихода Фуинора.
— Повелитель просил извиниться: он занят и не может завтракать с тобой, — сообщил умаиа. — Но он постарается освободиться к обеду.
Волк и правда был занят — нужно было уделять свое личное внимание строящейся дороге. Впрочем, к обеду он также не освободился.
***
Время до обеда прошло для эльфов без происшествий, зато после обеда сутки отдыха, назначенные Лагорталу, истекли. Его вновь привязали к креслу, а перед ним вновь поставили уже подлеченных Арохира и Химмэгиля.
Химмэгиля усадили в грубое кресло, накрепко привязав, а его левую кисть вновь уложили в открытый пальцедробительный механизм.
Арохира закрепили напротив в раме. Только его скованные и поднятые руки удерживали от падения систему блоков — и когда тяжесть станет неподьемной, и лорд Нарготронда опустит руки, пальцы Химмэгиля будут разломаны.
— Что будешь делать? — спросил Больдог. — Опустишь руки сразу и сломаешь ему пальцы быстро, или будешь держаться и переламывать их медленно?
— Выбора нет, нет и вины, — быстро заговорил Лагортал, пока ему опять не завязали рот. — Всё равно что ударили бы твоей рукой против твоей воли.
Лагортал пытался поддержать Арохира, но сам был в ужасе от того, что должно было произойти.
Что бы не говорил эльф, видимость выбора всё же была, и она была страшной: Химмэгиль будет покалечен, словно бы рукой Арохира, быстро или медленно Если Арохир опустит руку, пытка будет легче, но тогда… он будет участвовать в этом своей волей, своим решением. А твари наверняка скажут потом, что не довели бы до конца, прервали раньше.
Больдог засмеялся и завязал рот Лагорталу, как и вчера.
— Ты ошибаешься, эльф. Выбор все равно есть. Или решиться быстро сломать пальцы, или из трусости мучить товарища, медленно и долго причиняя ему боль.
Арохир выбрал второй путь. Он из всех сил напрягался, но все равно не мог не опускать руки, и штыри медленно вращались и смещали суставы, растягивая мышцы, сухожилия, пока, наконец, с чавканьем кости не сломались.
Надежда Арохира, что начатое прервут, не доведут до конца, не сбылась. Несмотря на сказанное, Арохир не мог не чувствовать себя в ответе за муку, которую испытал его товарищ. Химмэгиль старался как мог сдержать стон, крик, но это было сверх его сил…
Когда кости оказались сломаны, и пытка завершилась — или прервалась — Химмэгиль запрокинул голову. Он больше не сможет держать меч. Нет, наверное, сможет. Он был левшой, но мог научиться. Если только…
— Оставьте хотя бы вторую руку, — вырвалось у него.
Больдог хмыкнул. Пытка должна на этом была только начаться, но своим восклицанием Химмэгиль изменил планы Темных.
Нолдор ни о чём не спрашивали, но по привязанному Лагорталу было ясно, что требовали что-то от него. По лицу эльфа текли слёзы, но он всё равно не мог прекратить пытку. Арохир подался вперёд, он готов был просить врагов за товарища, за то, чтобы это не повторяли, но опустил голову, сжал зубы.
Эвег подошел и, не церемонясь, начал вправлять переломы и закреплять кости на скорую руку. В этот раз он не чувствовал никакого удовольствия от работы, только раздражение. В прошлый раз Химмэгилю удалось достать умайа, сейчас же он не противился.
— Больше не будешь ерепениться? — усмехнулся Эвег, глядя на то, как нолдо терпеливо подставляет ему руку. Жесты целителя незаметно стали мягче, а нолдо вдруг… почти перестал ощущать боль в кисти. На большее в присутствии Больдога Эвег не осмелился. — Я приду к тебе в камеру и закончу лечение.
С этими словами целитель отступил. Химмэгиль изумлённо посмотрел на Эвэга, когда тот снял боль в изломанных пальцах. Затем нахмурился, думая: конечно, он получил это за свою просьбу. Обоих пленных отвязали и одного за другим увели, каждого в отдельную тесную деревянную камеру.
Перед тем как Арохира вывели, Больдог сказал ему:
— Ты скоро станешь как мы. Ты уже выбрал долгий и мучительный путь, смотрел на его страдания и тянул их.
— Ты мучал его, орк, и хотел, чтобы я по своей воле в этом участвовал, — но эльф не мог не чувствовать: возможно, Химмэгиль не стал бы просить, если бы ему было не так тяжело.
***
Пока в камеру не привели других эльфов, Эвег подошёл к Лагорталу, развязал тому рот и начал рассказывать о том, что вчера он и Больдог делали с Нэльдором, о том, как эльфеныш кричал и плакал, пока не сорвал горло. Эвег пытался заглушить страшное ощущение пустоты и ошибки внутри себя и хотел, чтобы Лагортал страдал.
— Но он выдержал всё, его дух твёрд, Нэльдор сильнее вас, — с болью и гордостью говорил Лагортал. — Вы терзаете тело, но не можете добраться до души, только рвёте кусочки от собственных, разрушаете их.
— Да, Нэльдор выдержал — один день. А сколько будет у него таких дней? Мы можем превратить его жизнь в бесконечную череду боли, без просвета и надежд на избавление. В жизнь, где забытье и беспамятство станут желанным отдыхом. Мы доберёмся до его души, Лагортал. Так или иначе, мы уже это сделали, — и Эвег победно улыбнулся. Нэльдор был в бездне боли и безысходности, он рыдал и срывал голос, и такое уже не пройдет само по себе. А они помогут закрепить результат и развить достигнутое.
— Вы можете терзать дальше любого из нас… не бесконечно, но долго… Если вам нужен я, лучше бы меня, но вы бесчестны. А душе вы можете тоже принести страдание, но не победить. Ты здесь давно — разве все, кого ты видел, сдавались?
— Не все ломаются, — прошипел Эвег в лицо пленнику, — но где гарантия, что Нэльдор не будет из тех, что раздавится? Пока он бодрствует, его истязаем мы, а когда спит — видит кошмары Фуинора. Как думаешь, надолго его хватит?
Лагортал верил в Нэльдора, но кроме юноши был Химмэгиль, который не удержался от того, чтобы просить врагов — удержится ли долго, если его будут калечить и терзать кошмарами, пытками и лечением поочерёдно?! Лагортал закрыл глаза и вновь открыл. Перед ним был этот умайа, который ненавидел его самого и терзал его товарищей… но у него был шанс…
— Ты можешь быть отвратительным, но ты не такой, как Саурон. Ты говоришь это мне, чтобы причинить больше боли за те вопросы, что я задал. Но я задал их не для того, чтобы уязвить; и они не уязвили бы тебя, если бы не были важны для тебя самого.
Целитель выдавил из себя ледяную улыбку.
— Ты убедишься, что я такой же. Тот, первый, тоже был уверен, что я иной. Но прошло почти пять веков, а я по-прежнему здесь! — вот только он давно уже держался подальше от Владыки и его логова… — Ты еще сам увидишь, что я такой же. Когда выпросишь себе облегчение: чтобы начали пытать тебя, а не других, и когда попадёшь в мои руки.
— Ты уже слышал подобные слова? — Лагортал не знал, имеет ли смысл тогда говорить снова, но он должен был и говорил. — Ты жесток, но ты другой, хотя можешь стать таким же. Если позволишь Тьме пожрать тебя целиком… Пока ты словно сохранил нечто, что не гниль и пустота…
Но в этот момент в камеру ввели новых пленных, и Эвег снова заткнул Лагорталу рот.
Имен этих нолдор Темные пока не знали, но было видно, что эти эльфы были опытными. Пугать их было бесполезно, но на Лагортала и они произведут впечатление.
Эльфов из второй пары поставили в рамах напротив друг друга. Фантазия Больдога, казалось, была неистощимой, и он придумал новый способ, как заставлять пленников мучить друг друга. Умаиа веселился и наслаждался своими задачами. Эвег был там же. Лицо его не выражало былой радости и заинтересованности, но каждый раз, как его взгляд падал на Лагортала, в глазах целителя читалась ненависть. Эвег ненавидел этого эльфа. За то, что он говорил, как другой когда-то. Ненавидел так, как и не знал, что умеет. Даже Больдог услышал отзыв и с удивлением обернулся — никогда раньше не встречая ничего подобного от «скользкого» и холодного целителя.
Ардуиль и Таврон обменялись взглядами. Опять? Что ж… один раз выдержали, выдержат и второй. Просьба — небольшая уступка, но уступить однажды — всё равно что сказать палачам: «Это моё слабое место — мучайте моего друга больше и больше, и вы от меня многого добьётесь». Потому, когда началась пытка Таврона, Ардуиль держал себя в руках насколько мог, хотя сам Таврон кричал, почти не пытаясь сдержаться: силы требовались для другого…
Лагорталу не удавалось сдерживать своих чувств или поддержать товарищей, но бывшие пленники и сами держались, бранили палачей и ни о чём не просили. Умаиар видели, что Лагортал не ломался — но этого почти и не ждали. Было достаточно того, что он страдал.
Наконец, двух товарищей поменяли местами, и пытка возобновилась.
Теперь Ардуиль кричал и от своей боли, и от того, что перед тем пытался удержать в себе в меру сил… Но кто это поймёт? Пусть лучше считают, что для него собственная боль тяжелее. Хотя… если бы он и хотел молчать, не смог бы: слишком сильной была боль.
Наконец, и эта часть допроса закончилась.
— Я же не могу дать Саурону то, чего он хочет, я же говорил, — обессиленно произнёс Лагортал, когда измученных Ардуиля с Тавроном увели и с сидящего сняли кляп. — Вы только бессмысленно терзаете их. Если бы я мог уступить, Саурону это было бы не в радость, он был бы разочарован; но и ты, Эвег, сумел бы ты чего-то добиться — тебе это в радость будет, ты будешь счастлив?
— Ты можешь кое-что дать нам и помочь Нэльдору, — улыбнулся Эвег, радуясь своей власти над Лагорталом. — Линаэвэн сказала, что Нэльдор почти ничего не знает о вашем задании. Вели ему рассказать, что именно он знает, и больше его никто не будет пытать! Спаси того одного, кого можешь. И более того. Ты спасешь товарища, а я верну тебя Маирону, и другие не будут страдать, займутся только тобой. Хотя бы на время.
Эвег не просто ненавидел Лагортала. Целитель отчаянно боялся. Он понимал, что и правда не получает больше радости от терзания пленных. Точнее… может получить, если до того особым образом себя накрутит… Но не сам по себе. А если он не будет издеваться над ранеными, терзая их и мучая своим лечением — куда он пойдёт? Что он будет делать?.. Куда он может уйти от Властелина Мэлькора? К Валар, чтобы быть заточенным в тюрьму? Или, быть может, к эльфам, которых он пытал? Нет. Он один. И идти ему некуда. И только Тьма вокруг.
Лагортал закусил губу. Это было так просто — передать Нэльдору: «Скажи, что ты ничего не знаешь о задании и о письме».
— Дайте мне поговорить с Нэльдором… — глухо выдохнул эльф.
Лагортала отвязали и повели к Нэльдору, лежавшему в полузабытье в своей клети — погрузиться в полноценный сон нолдо не давали болящие раны.
Ещё по пути Лагортал осознал: Нэльдор сам мог сказать, что ничего не знает, но он смолчал. Для Нэльдора стало так важно ни в чём не уступить врагу, ничего не сказать? Он сам пытался заслонить других от допроса? Не лишит ли он, Лагортал, смысла стойкость молодого воина своей просьбой, не ослабит ли его дух?
— Нет, я не могу ничего сказать Нэльдору. Я прошу вас пощадить его, он шёл только защищать нас и даже не знает о сути того, с чем мы шли…
— Нет, — отрезал целитель. — Или Нэльдор расскажет все, что ему известно, раз тайн в этом нет, или его будут допрашивать, пока не сломают или не замучают до смерти. И ты — будешь свидетелем всему.
Лагортала вернули в камеру, вставили ему кляп и скоро в застенок ввели Арохира и Оэглира. Первый снова стоял в раме, второй сидел в кресле, и пальцы его были в механизме. Больдог решил проверить, что в этот раз решит Арохир.
Оэглир с Арохиром впервые видели друг друга с тех пор, как их взяли, и пытались что-нибудь сообщить друг другу. Арохир знал теперь, что пытку будут вести до конца, но пленника не сделают калекой. И либо он будет держать руки, и с Оэглиром будет то же, что было с Химмэгилем. Либо самому нужно участвовать в пытке, но облегчить её… Или попросить, чтобы всё это прервали, как попросил Химмэгиль. Но на просьбы нолдо готов не был. Перед его внутренним взором предстало все, что должно случится: медленно разрываемые ткани, медленно переламываемые кости, крик Химмэгиля и потом просьба… — и Арохир не смог поступить как в прошлый раз. Он опустил руки, внутренне кляня себя.
Больдог засмеялся и хлопнул Арохира по плечу:
— Видишь, как все просто и быстро? А предыдущего-то ты как долго мурыжил. Или дело в том, что тот не был феанорингом? Этого не так жалко?
Левую руку Оэглира не стали вынимать из дробилки, но правую уложили в такой же механизм.
— Закрепи свой успех, Арохир.
Все повторялось снова — уже в третий раз.
Руки Лагортала сильно дрожали. Тёмные не только пытали эльфов, но заставляли их делать такой выбор, как сейчас… Нужно было найти иной выход, не то, чего хотели Тёмные.
— Они потом восстановят руку! — крикнул Арохир. Казалось, был выход, попросить Тёмных, но не после того, что было. Арохир ненавидел их ещё сильнее.
— Если Саурон меня в рудники прочит, а ты покалечишь, тебе, палач, тоже достанется, — обратился к Больдогу Оэглир, хотя, когда кости ломались, он не мог не закричать. А вторую его руку уже укладывали в такой же механизм.
— Конечно, ты уже ничем от простого орка и не отличаешься, бывший айну, — вмешался Арохир. — Можешь только ручки сауроновских машин вертеть. Ни облик изменить, ни что большее, — нолдо пытался разозлить Больдога и потому старался говорить… даже не насмешливо, а так, словно речь шла об очевидном. Но руки его по-прежнему были закреплены, а правая рука Оэглира вложена в механизм, и… Арохир вновь опустил руку… «Прости меня, если сможешь».
Слова эльфов Больдога не цепляли — пусть бранятся, если это их так тешит.
— Молодец, Арохир! Что бы твой язык не болтал, руки-то делают все верно. Ты обещал товарищу, что его руки вылечат — иди и собери кости вместе.
Цепи со звоном вытянулись из креплений, удлиняясь.
— Ты прав, что я больше чем орк, — осклабился Больдог, и его воля заскользила по эльфу. Если Арохир откроется, чтобы начать лечить феаноринга, ослабить его боль, умаиа был готов проскользнуть в брешь в его аванирэ.
Цепь удлинилась, позволяя Арохиру высвободить руки. Позволяя идти. Тварь, что принудила его к этому выбору, продолжает развлекаться. Стиснув зубы, Арохир подошёл к Оэглиру и начал собирать кости, стараясь помочь, ослабить боль. Ощущение Воли этого… орка было отвратительным, мешало сосредоточиться на лечении, её приходилось словно отталкивать… Больдог мешал эльфу снять боль товарища, и окровавленные пальцы запихивали торчащие кости обратно, пока феаноринг не потерял сознание от боли.
На дальнейшее смотреть было не интересно, и Эвег наклонился к Лагорталу и негромко сказал:
— Следующим будет Нэльдор. Ты можешь его вообще избавить от пыток.
Лагортал прикрыл глаза. Неужели никак нельзя избавиться от этого выбора? Устройство закрепляет руки — можно или держать их, или опустить… И то, и другое станет мукой для товарища.
— Нэльдор знает только о дороге, и я… — начал Лагортал. Их всех могут провести через это, либо он скажет… и здесь окажутся те фалатрим, что должны были их встречать. Или нарготрондцы. — Я… не могу.
— Не можешь? Подумай хорошенько. Те земли далеко от Севера, что мы там сделаем? А когда мы придём в те земли, то тропы нам будут уже без надобности.
— Ты лжёшь: будь это так, вам и это знание было бы без надобности, а вы столько пытаете, чтобы его добиться. Если участь Нэльдора сколько-то зависит от тебя… Скажи — чего хочешь от меня ты?
— Что от тебя хочу я?! — прошипел умаиа. Но заставил взять себя в руки. — Ты ведь не дурак, Лагортал. Ты же понимаешь, что само по себе это знание бесполезно. Но, да, важен сам факт, что Нэльдор ответит на вопрос, — Эвег решил говорить с Лагорталом откровенно, ведь если выгорит, то опять получится, что он, целитель, смог добиться большего, чем палачи. — Это… удар по гордости, Повелитель это любит, но, по-хорошему… это ни на что не влияет. Особенно, если ты снимешь с него ответственность, сам велишь ему рассказать.
— Ведь ты не лжёшь, наверное, — нолдо закусил губу. Это ослабит Нэльдора, но его вовсе не будут допрашивать. Хотя могут ещё требовать службы. Всё это было так тяжело… — Если ты обещаешь, что сказанное тобой правда, что это действительно бесполезные сведения для вас, а Нэльдор будет избавлен и от пыток, и от того, чтобы видеть пытки… я скажу о дороге. О том, что знает Нэльдор, — Лагортал смотрел на умайа необычайно пристально и пронзительно. Взгляд его прошёл через Незримое… И, несмотря на всё, он тихо повторил: — Я не ошибся — ты другой.
Эвег с ненавистью смотрел на Лагортала. Эти слова «ты другой» преследовали его с прихода нолдор в Белерианд.
— Нет, я такой же. Я не изменился тогда, впервые узнав ваше тепло, не изменюсь и теперь. Вы все ошиблись. Но я сказал тебе правду: признание Нэльдора никому всерьёз не повредит. Или я не вижу, как это может повредить. Но Нэльдор сам должен рассказать. Потому, что его потом спросят: «Ты знаешь еще что-то?» — и он должен будет честно ответить «Нет». После этого обещаю: его не будут ни допрашивать, ни заставлять смотреть на пытки, — Эвег ненавидел обещать что-то «таким» эльфам.
— Я не знаю, изменился ли ты, я не видел тебя прежде. Но ты в Незримом мире… не такое тёмное чудовище, каким хочешь предстать. Много серых тонов, и ты чем-то сходен с людьми. Зачем ты так хочешь убедить меня, что ты такой же, как другие? — Лагортал сжал зубы, опустил голову. Нужно сказать Нэльдору… Он предпочёл бы нанести урон по своей гордости, а не юноши. Но Тёмные могут нанести удар хуже, чем по гордости, они хотят принуждать Нэльдора как Арохира… — Я не Король, чтобы велеть. Но я… могу сказать Нэльдору.
Эвег чуть не зашипел и не отпрыгнул, узнав о том, что он иначе выглядит в Незримом мире. Что это значит? Что ему нужно бежать! Бежать прочь, как можно дальше, пока Маирон сам не схватил его и не бросил в тюрьму. От таких мыслей целитель пришел в ужас и едва расслышал слова Лагортала.
— Прекрасно! — прошипел Эвег, нездорово поблескивая глазами.
Тем временем Больдог продолжал заниматься своими подопечными. Феаноринг потерял сознание, и умаиа решил не тянуть время.
— Иди отсюда, дальше без тебя справятся, — проворчал Больдог. Цепи втянулись внутрь, фиксируя Арохира, бесчувственное тело Оэглира унесли — к Лаирсулу.
— Ты молодец, Арохир. Скоро ты освоишь многие премудрости. Ты говоришь, я хуже орка? Ты сам станешь хуже орка.
— Ты не только мерзок, ты и труслив как орк! — ненависть в Арохире смешивалась с чувством вины.
Больдог не стал отвечать пленнику.
— Отдохни пока. Скоро приведут еще одного.
Один из младших Лордов Нарготронда понимал, что это всё будет повторяться снова и снова, его будут принуждать к тому же…
Это было нестерпимо.
В этот момент в камеру ввели с трудом идущего, хотя и внешне невредимого, Нэльдора.
— Погоди, Больдог. Возможно, ты останешься без развлечения, — целитель привычно кривил губы. Он улыбался так, когда смеялся над могучими соплеменниками при троне Владыки, он улыбался так, когда его длинные пальцы проникали в плоть того, кого он лечил, пока пленник изгибался от нестерпимой муки; он улыбался так всегда. Почти без эмоций, сдержанный, тихий и опасный Эвег. — Лагортал хочет что-то сказать Нэльдору, подведи-ка его сюда. И заткни Арохира.
Воля стегнула плетью по лорду Нарготронда, пока умаиа сноровисто вставлял ему в рот веревку-кляп, а Нэльдора поставили перед креслом Лагортала.
— Нэльдор, знаю, что ты держался как мог, что оказался крепче бука, и других не допрашивали о тайнах, — произнёс Лагортал. — Но теперь… прости, я сказал Тёмным, что тебе почти ничего не известно, кроме самой дороги. Скажи о ней, о том, что тебе известно о задании, и тебя больше не будут ни допрашивать, ни принуждать видеть пытки других. Мне обещали, что твои слова… никому всерьёз не повредят. Скажи не ради себя, но ради нас.
Нэльдор понял, что может избавиться, всё закончится — этот ужас, и это не повредит никому. Он верил Лагорталу.
— Я… — лучший из них просил его рассказать все, что Нэльдор знал. Лагортал мог наверняка перенести больше, чем сам Нэльдор, но не мог перенести его пытки… — Они обещали тебе, а ты обещай мне. Что сам не скажешь о задании и о Нарготронде… что бы с кем ни делали.
— Обещаю, что по своей воле не скажу, — серьёзно произнёс Лагортал, и тогда юноша заговорил.
— Я не знаю, с каким заданием шли в Фалас Линаэвэн и остальные. Знаю только, кто шёл и какой дорогой. От того места, где нас схватили, мы должны были идти на запад, в Фалас, к Нэннингу и дальше вниз по реке, пока нас не встретят.
— Ты больше ничего не знаешь? — уточнил целитель. — Например, почему в посольстве были Верные всех Лордов Нарготронда? Или еще что-то? Отвечай честно.
— Потому, что Король так решил, — ответил Нэльдор. — Знаю ещё, что у Линаэвэн было послание, но это вы и так знаете. Что знаю ещё… Считали, что дорога наверняка будет безопасна…
— Видишь, как просто, — мягко улыбнулся Эвег. — Скажи ты это все сразу, и вчерашнего кошмара не было бы. Ты сам себя мучил.
Нэльдор закусил губу, а после вскинул голову.
— Тогда о том же спрашивали бы других.
— Ведите его в башню, — распорядился Больдог. — Пусть там сидит, на солнышко да звезды смотрит. Никто его больше не тронет.
Сейчас, когда кошмар закончился, оказалось, что он во многом помогал забыть то, о чём юноша не мог не думать постоянно до начала допросов. То, что он выдал, откуда они все.
Нэльдора увели в башню, и с этого времени он чаще всего стоял у окна, смотрел на свет, думал о своих товарищах и ждал. Чего, он не сказал бы и сам.
***
Когда Нэльдора увели, Эвег вновь обратился к Лагорталу:
— Среди вас есть еще такие же, как Нэльдор? Если да, пусть и они скажут, что знают, и их не тронут.
— Ламмион и Лаирсул тоже должны знать очень мало, я думаю, — произнёс Лагортал, но он не был так уверен. — Всё же… отчего ты так желал убедить меня, что ты такой же?
— Лаирсул ваш целитель, а Ламмион гость Повелителя. Так что их пока спрашивать не будем. Арохир, Лагортал, похоже, для вас на сегодня тоже все закончилось, — ответил Больдог. — Отдыхайте до завтра.
Арохира увели. Он шёл, подняв голову, с презрением глядя на Тёмных, но чувствовал, что после сделанного сегодня… он уже не будет прежним. А Эвег засмеялся над Лагорталом:
— Я обманул тебя, нолдо. А ты доверчивый и глупый.
Лагортал, услышав ответ целителя, сначала чуть побледнел (они всё же выдали важное для Тёмных, вопреки сказанному?), а потом произнёс:
— Если ты нарушил обещание то доверчив я, но глуп ты. Ты знаешь, что тебе этот обман навредит больше, чем нам. Может быть, потому и боишься. Хотя, скорее, по другой причине.
***
Разведя эльфов по камерам (Арохира вернули в прежнюю, но Химмэгиля там уже не было — после лечения Лаирсула, Химмэгиля засунули в деревянные клетки к остальным), Больдог и Эвег принялись за Долхэна. С ним поступали так же как и с Нэльдором — жестокие пытки сменялись не менее жестоким лечением, краткий отдых, и по новой.
В который раз Больдог наигрался, и нолдо вновь передали Эвегу. С Долхэном умаиа работал без радости и удовольствия, как с предметом — не заботясь о том, что эльф чувствует, жестоко и беспощадно — но без удовольствия! И это злило, это выводило из себя, это пугало.
Долхэн был истерзан, а после пыток его ждало такое лечение… Для чего, для новой пытки?
— Прошу тебя, дай мне отдых, ты же целитель, — взмолился нолдо. Он не знал, как выдержит муку без остановки, муку, разрываемую только воспоминаниями об ужасе, павшем на Тол-Сирион. И о его бегстве. Воспоминаниями, к которым он запретил себе возвращаться и держался этого в крепости и при Сауроне. Но во время пытки и лечения, подобного новой пытке, не мог.
Эвег улыбнулся — он все же был лучше любого дознавателя, и не зря Владыка ценил его! Целитель вдруг со вновь проснувшимся удовольствием подцепил пальцем лоскут трепещущей плоти, потянул на себя, с улыбкой глядя, как Долхэн выгибается дугой.
— Ты знаешь, чего я хочу, — Эвег подчеркнул это «я», не «мы». Это он сейчас владел ситуацией, он добился покорности уже от третьего пленного. — Нэльдор уже рассказал все, что мог, теперь мы знаем и границы Нарготронда, и дорогу до Кирдана, но, вот беда, Нэльдор очень мало знает. Меньше, чем ты, — и вновь чуткие и жёсткие пальцы скользнули в рану и замерли в ней, молчаливым обещанием нового страдания. — Скажи все, и тебя больше не тронут. Ты будешь вместе с Нэльдором в башне. Скажи хоть что-нибудь, и ты получишь отдых.
Долхэн был в ужасе. Умайа улыбался, услышав просьбу, и ответил тем, что причинил новую боль. А затем рассказал о Нэльдоре, о том, что он выдал. Юноша пытки не выдержал — выдержит ли он? И границы Нарготронда уже известны…
— Нет, я не скажу, — выдохнул Верный Ородрета. А умайа готовился продлить пытку, его руки касались раны. — Нет, — Долхэн вспомнил вновь, как они с Таугатолом сидели у Саурона, как сам он пытался выведать что-нибудь у Повелителя Волков… — Передай Саурону… я согласен идти к нему в гости.
Эвегу было досадно, что Долхэн всего-навсего согласился стать гостем… Но и это больше, чем могли добиться другие.
— Хорошо, — пальцы целителя выскользнули из раны. — Но ты будешь хорошим гостем. И если посмеешь вернуться назад… я буду ждать тебя.
***
Пока Темные пытали Долхэна, Лаирсул лечил Оэглира, кисти которого были изломаны. Целитель мог помочь, облегчить боль, передать то, что узнал от Ардуиля… но какой мукой было видеть истерзанных товарищей! И допросы продолжались… Лаирсул не просил ни о чём, сосредотачиваясь на одном: он может помочь.
========== 25. Разные желания. ==========
Ближе к вечеру Март пришел за Линаэвэн.
— Если ты отдохнула, присоединишься ко мне готовить ужин? — Бэрдир помогал сегодня Марту готовить завтрак и обед, но они почти не говорили друг с другом, только по делу. И теперь беоринг опасался, что приход Линаэвэн на кухню опять спровоцирует ссору.
— Да, конечно, я приду, — ответила Линаэвэн. — И так как мы вновь встретимся с Бэрдиром, я хотела сказать тебе что-то о нём. Ты не раз говорил мне, что мы не ценим того, что для нас делают… Стал ли ты лучше относиться к моему товарищу от того, что он подарил рубашку твоему господину, своему врагу? И, несмотря на своё отношение, дал совет, как сделать хлеб вкуснее?
— Линаэвэн, это же не серьёзно, — поморщился Март. — У Бэрдира в шкафу много рубах, о чем и он знает, и я вам уже говорил. Его «подарок» — это скорее издевка. Что до его совета о хлебе… здесь ты права. Я был так зол, что даже не подумал об этом. Я скажу ему спасибо.
— Хорошо, — кивнула Линаэвэн. — О подарке можно и спросить, но отчего ты считаешь его издёвкой? Разве дарят только единственное? Когда отдают единственное или последнее, это более, чем просто подарок…
— Подарок всегда ценен, — пожал плечами Март. — Хорошо, что Бэрдир теперь гость Повелителя. И тебе не мешало бы последовать его примеру.
Так они и вошли на кухню.
На Линаэвэн не было заколки, и Бэрдир улыбнулся. К тому же он беспокоился, что девы сегодня не было.
— Добрый вечер! Я не видел тебя весь день, — произнёс он.
— Март дал мне отдохнуть, — Линаэвэн тоже не хотелось, чтобы они говорили, как враги: это нисколько не поможет убедить Марта… — Вчера я просила за Нэльдора, сказала, что он почти ничего не знает, и ему дали отдохнуть до рассвета, я могла позаботиться о нём… — она не знала, как отнесётся воин. Бэрдир вздохнул и закусил губу.
— Значит, Нэльдора тоже допрашивают. До рассвета — уже хорошо, и я не думаю, что твои слова были опасны… Мне удалось добиться отдыха для Кириона на сутки, но они уже истекли; и пока я здесь и в гостях у Гортхаура, Лаирсула и Эйлианта тоже не тронут… — затем он обернулся к адану. — Спасибо, что дал Линаэвэн отдых.
Март слушал эльфов вполуха и даже вздрогнул, когда нолдо вдруг обратился к нему.
— Это было естественно, — удивлённо пожал плечами беоринг. — Линаэвэн сутки не спала, ей нужно было отдохнуть.
— Естественно, но всё равно хорошо, — отозвался нолдо. Март был противником и мог поступить иначе. Бэрдир ещё рассказал Линаэвэн о том, что было с ним и старался ободрить; объяснил, что нисколько не винит её в том, что его били кнутом (теперь она наконец узнала, кого и как наказали за её молчание).
***
Когда основная еда была уже приготовлена, и женщины убирали ужин в печь, беоринг не выдержал и снова заговорил, подойдя к эльфам.
— Ты, Линаэвэн, сказала, что Нэльдор почти ничего не знает о вашем поручении, а Повелитель ответил тебе, что если он будет знать, что известно Нэльдору, то того больше вообще не будут допрашивать. И если ты говоришь правду, и тому эльфу и вправду неизвестно ничего важного, так расскажи это или вели Нэльдору рассказать, и тогда все для него закончится.
Линаэвэн прикрыла глаза.
— О задании и письме он в самом деле не знает, а рассказывать всё о дороге… тоже опасно. И Нэльдор… никогда больше не пойдёт в гости. Но ведь о дороге знают все, и их всё равно будут допрашивать: зачем ещё и юношу?
— Понятно, — нахмурился Бэрдир. Перевёл взгляд на дев, что убирали пироги (с ними он общался дружелюбнее, чем с Мартом). — Ты права. Но я могу кое-что сказать Гортхауру о себе, быть может, Нэльдор получит хотя бы отдых.
— О какой дороге ты говоришь? — переспросил горец у Линаэвэн. — О дороге через южный Белерианд? И ты думаешь — это те самые тайны, что имеет смысл скрывать? Впрочем, Бэрдир, попробуй и ты, — Март был бы рад, если удастся узнать от эльфов побольше. Но ответа горец ждал от девы.
— Я знаю, что мои слова могут принести несчастье эльдар, — насторожился Бэрдир. — И не могу сказать тебе больше о дороге. Ведь ты не можешь дать обещание молчать об услышанном, а если бы дал, мучить стали бы тебя.
— Никто не станет меня пытать! — горец был полон негодования. — И чтоб я еще пытался помочь вытащить моих врагов из темницы!
Беоринг отошёл от эльфов, закончить скорее свои дела здесь — и прочь, к своим!
— Я попробую снова просить Гортхаура, — сказал Бэрдир Линаэвэн. — Сейчас, когда чар нет, ты по-прежнему хочешь уйти?
Она кивнула.
— Ты сознаёшь, что в подземелье перед тобой могут пытать других? Или пытаться воздействовать на пленных тем, что будут делать с тобой на их глазах? Ведь мы все должны были защитить тебя…
— Всё равно это случится: ведь я знаю больше всех, и только мне известно письмо. Но пока я остаюсь здесь, а других пытают… я не могу не быть угнетена этим, больше и больше. Я чувствую, что поступлю правильно, только разделив их участь.
— Твоё решение твёрдо? — спросил он.
— Да, — произнесла дева.
— Ты свободна так поступить, но знай, что это будет тяжело для нас, — ответил Бэрдир. — И если ты получишь ещё хоть день, хоть два… это очень хорошо.
— Я остаюсь здесь, пока вижу в этом смысл, пока надеюсь убедить Марта, — тихо произнесла Линаэвэн. — Если я буду оставаться без смысла, просто ради себя, я только буду терзаться…
— Ты уже словно перенесла многое, — дозорный вновь занялся делом.
Эльфы говорили, а Март ждал, когда же будет готов ужин. Наконец пришло время, и Март повернулся к «гостям»:
— Нам пора идти. Линаэвэн, ты присоединишься к нам за ужином или пойдёшь к себе?
Линаэвэн задумалась. Она не желала быть на ужине с Тёмными, это было тягостно и не безопасно; но не хотела оставлять всё на Бэрдира. И это была какая-то возможность убедить Марта… Между тем, заканчивался второй день из тех, что дал ей Саурон. — Я иду с вами, — отозвалась она наконец.
— Ты будешь не одна, — Бэрдир сжал руку Линаэвэн.
— Интересно, как ты можешь выполнить то, что обещаешь. Будешь просить Повелителя ужинать не только с тобой, но и с его друзьями?
— Я полагал, мы идём вместе на ужин к Гортхауру, — чуть нахмурился Бэрдир. Его и Лаирсула приводили вместе, в одну комнату… правда, Марта там не было.
— Ты — личный гость Повелителя, он ужинает с тобой. А Линаэвэн обычно отправляется на ужин со мной и моими друзьями, — Март старался говорить сдержанно, и оттого держал себя на дистанции.
Линаэвэн вздохнула и перевела взгляд на Марта.
— Март прав, мы не можем идти вместе.
— Я не знал… — Бэрдир сжал руку эллет. — Жаль, я не могу даже поддержать тебя. Но после… скажу, удалось ли то-то сделать для Нэльдора.
Март только фыркнул про себя, выходя с Линаэвэн. Бэрдир, якобы, хотел быть с девой, хотел помочь ей, но ничего на деле не делал. Даже Повелителя не будет просить и «унижаться». Тьма благородна, а Свет только и может, что говорить красивые слова.
***
Март и Линаэвэн пришли в малую трапезную, куда вскоре подошли Фуинор и молчаливый Ханор:
— Эвег и Больдог сегодня заняты и не могут прийти, так что давайте начинать, — сказал Фуинор.
Эллет тихо поздоровалась, с печалью глядя на Ханора (ещё один замороченный…) Темные мирно беседовали, обсуждали день, строящуюся дорогу, планы на завтра.
— Могу я узнать, о какой дороге вы ведёте речь? — спросила Линаэвэн.
— Повелитель приказал строить новую дорогу, от Волчьего Острова на юг, — ответил Фуинор. Но больше эту тему никто не развивал.
Слова о дороге встревожили эллет. Похоже, Саурон готовил нападение… Не на Нарготронд, ли?! Бэрдир, хоть и кратко рассказывал о себе и товарищах, но ещё узнавал о чарах, говорил с Мартом, спрашивал её о намерении уйти… и не успел сказать о задуманном весной нападении.
Дева вела себя сдержанно, могла молчать, обдумывая, а порой задавала вопросы, которые считала неудобными.
— Если вы хотите мира и нападаете только в ответ, зачем ещё до восхода Анор напали на гавани Кирдана и рассеянных синдар? Ведь они не шли войной на Ангбанд.
— Верно ли, что вы считаете неблагодарностью не ценить того, что вы даёте нам, своим врагам, как комнату или возможность обедать вместе с вами — независимо от того, что мы испытали до того? Тогда не должен ли был и Мэлькор ценить то, что Валар дали ему свободно ходить по Аману, творить, если он хочет, общаться с эльдар?
— Людей называют детьми Солнца, и им будет тяжко во мраке. А как вы намерены поступить со светилами, с Анор и Итиль, если победите?
— Создал ли ты, Фуинор, или другие умайар, нечто прекрасное на этом острове, в этой крепости со времени, как захватили её? Гортхаур показал мне, что вы способны на это, но поступали ли вы так сами, украшали земли вокруг себя по собственному желанию? Я пока видела только то красивое, что создано или эльдар прежде, или людьми.
Умаиар внутренне скривились, но внешне, для Марта, продолжали игру:
— В те годы Валар уничтожили наш дом, — ответил Фуинор. — Они пленили Учителя, убили его народ, преданных ему эльфов. Валар развязали войну, и эльфы с того дня были обмануты и сами не знали, как встали на сторону жестоких. И Мэлько бродил по дорогам Амана, и сердце его сжималось от боли, но он всегда был приветлив с нолдор, многому научил их. Но почему ты думаешь, что мы будем делать что-то с Луной и Солнцем? Мэлько принес свет всему миру, тогда как Валар хранили его лишь для себя. И все мы творим здесь, а те, кто не умеет, например, Ханор — охотник и страж… Видишь, Март, ты не создаешь скульптур, украшений, не поешь песен, так твоя работа и не ценится эльфами. Это для нас и Повелителя ты — Мастер, а для них — просто стряпуха.
Умаиа отвечал на то, на что хотел, и опускал то, на что отвечать не стоило, и смеялся про себя над Линаэвэн — что она ему теперь скажет? Будет ли глупо пытаться уличить его или отступит от задуманного? Она сама себя запутывает и погружает в пучины.
— Фуинор, ты сказал немало, но не ответил ни на один мой вопрос, зато отвечал на что-то своё, — качнула головой Линаэвэн. — Разве я спрашивала, как ты видишь те годы или говорила, что не ценю ничего, кроме искусства? — этих слов было довольно. Если Март захочет услышать несоответствие, он услышит, если не захочет, предпочтёт уйти от всех вопросов и не задумываться, снова обвинив эльфов… Он уже мог убедиться, что Больдог лжёт, но не усомнился, говорили ли ему правду в других случаях. Не нашёл в крепости милосердия, но и это ни к чему не привело. По опыту прошлого ужина, услышав ответ, Линаэвэн не вступала в долгий спор и старалась вместе с тем не сбиваться.
Однако, время спустя, когда ужин подходил к концу, заговорил Ханор:
— Март сказал, Линаэвэн, что ты хочешь убедить Марта встать на сторону Света. Ты думала, к чему это может привести? Март станет врагом Повелителя и всех нас. И Март не сможет воспользоваться гостеприимством, потому что если сделает это, то снова увидит нелепость войны, снова станет нашим другом. Значит, для Марта один путь — быть казненным. Вот чего ты хочешь, светлая эльдэ. Чтобы Март хотел убивать своих друзей, а друзья должны были казнить его. Это так, Линаэвэн?
— Март не воитель; если я сумею убедить его, то, конечно, не смогла бы вручить оружие, какого не имею сама, и не смогу научить биться. И ныне, когда мы, эльдар, для него враги, Март вовсе не желает убивать нас, но и поддерживает, и пытается убедить. Если бы он перешёл на сторону Света и пытался убедить тебя, Ханор, что вы неправы, как бы ты поступил? Это выбор каждого из вас, — она вздохнула. — Да, я понимаю, что Гортхаур не потерпит, чтобы адан стал его врагом. Даже думаю, что не потерпит никакого отказа или неподчинения. Я хочу, чтобы горец Март был жив и не страдал, но участь фэа важнее того, что может испытать хроа. Я и сама предпочту быть казнённой или отправиться в подземелье (даже сейчас, если вы потребуете доказать делом), но не сдаваться перед Тьмой, хотя это дало бы много внешних благ. Когда воин идёт в бой, хотят, чтобы он вернулся живым и без ран, но сдаться врагам хуже, чем пасть в битве.
— Видишь, Март, как бы Линаэвэн не петляла, если из ее долгой речи откинуть всю шелуху, то остается одно: да, она хочет что бы ты стал врагом мне и Повелителю. Вот каков этот ее Свет. Он лжет, увиливает и несет раздор.
— А когда вы убеждали его в своей правоте, вы хотели, чтобы он стал врагом своим родичам-эдайн? — спросила эллет в ответ на слова Фуинора. Она могла бы сказать ещё, что сам Март тоже старался убедить её, но не хотела.
Март вздохнул, услышав тэлерэ.
— Давай не будем портить ужин, Линаэвэн. К чему это все? Никто не настраивал меня ни против других эдайн, ни против эльфов. Наоборот, как видишь, мы все хотим мира с вами. Мы не враги. Я ничего не сделал тебе, и Фуинор, и Ханор. Мы хотим мира, а ты ищешь, как затеять с нами ссору.
— Я ничего не сделала вам, — развела руками Линаэвэн. — Но не буду более спорить.
«Не настраивали против эльфов». Март не видел даже совершенно очевидного — то, что ему говорили об эльдар, и было настраиванием против них…
— Линаэвэн, если мы друг другу ничего не сделали, мы все, здесь собравшиеся, можем дружить, ведь так? — Март смотрел с надеждой и говорил от сердца.
— Я хотела бы, чтобы мы могли быть друзьями, Март — и с тобой, и с твоими родичами. Но Фуинор — тёмный майа… и мне трудно поверить, что он ничего не сделал моим родичам. Разве что, если бы он изменился, — Линаэвэн понимала, что, вероятно, все разрушает. Но она не могла сказать: «Да, я буду дружить со всеми вами».
Март был в растерянности, как это часто бывало с ним в присутствии Линаэвэн. С одной стороны, ее невозможная красота и мягкий голос будили в нем какую-то радость и тоску, с другой — будучи рядом с друзьями, он понимал, что Линаэвэн больше всего похожа на болотные огни. Если бы не товарищи, быть может, и Март поддался бы ее чарам, но сейчас он считал, что его разум брал верх.
— Тогда мы все можем дружить. Фуинор не делал зла тебе, а ты ему.
— Да, мне не делал, — произнесла Линаэвэн. Она не знала, как объяснить Марту, что с тёмными майар нельзя быть в дружбе: ведь он верил им и не верил эльдар. Она была печальна, даже угнетена. Март… Это было горько, адан был совершенно опутан ложью Тёмных, и она сама вела себя с ним неверно с самого начала. Вместе с тем сейчас, освобождённая от заклятья, Линаэвэн припомнила настрой первых дней плена: нужно видеть хорошее… особенно, если в целом радоваться нечему. Она ничего не достигла, но ничего и не выдала. Ей не пришлось встречаться снова с Сауроном — благодаря Бэрдиру…
— Фуинор, ты говоришь, что хочешь мира. Если я буду просить тебя за одного из своих товарищей, за то, чтобы он был избавлен от пыток хотя бы на время, ты поможешь? У эдайн нет возможности, но у тебя есть.
Фуинор только улыбнулся. Эта тэлерэ использовала присутствие Марта против них самих.
— Я посмотрю, что смогу сделать. Не сомневайся, — ответил умаиа. — Быть может, тогда ты станешь любезнее ко мне. Март… мы могли бы посидеть ночью на площадке башни, мы с Линаэвэн бы пели тебе.
— Мне нравится такой план, — улыбнулся Март. — Пойдём, Линаэвэн, я провожу тебя.
Все стали подниматься.
Тэлерэ совсем не желала слушать песни умайа. Она страшилась колдовства, но Марта тоже околдовывают… И Фуинор всё же не отказал и не хотел отказывать при Марте. И она решилась.
— Хорошо — я иду.
***
Когда Бэрдира пригласили на ужин к Волку, там его ждал сюрприз: в комнату как раз ввели здорового, но еще слабого Ламмиона. Впрочем, в этот раз Волк никаких секретов из эльфов не вытягивал и за ужином начал говорить сам, о вполне безобидной вещи — об охоте. Бэрдир был рад видеть Ламмиона; охотник же был напряжён. Они начали было говорить о звере, о следах и стрелах, это не казалось опасным, но из головы у обоих не шло иное. Эльфов не отпускало напряжение. В какой-то момент Ламмион произнёс:
— Я вернулся сюда ради Нэльдора… Что с ним ныне?
— Как я слышал… его допрашивают, — произнёс Бэрдир и сразу же обратился к Саурону: — Я прошу за него ныне. Если я расскажу о своей жизни в Эндорэ, что он получит?
— Зачем мне твоя жизнь в Эндорэ, Бэрдир? — спросил Волк. — Если ты хочешь, ты можешь рассказать, поделиться, но… не думаю, что такой историей можно что-то купить, — еще недавно этот эльф говорил, что не продаётся, а теперь выискивал, чтобы мог такого продать. Как они глупы и наивны, полны самомнения. — А вот ты, Ламмион, можешь помочь Нэльдору. Расскажи все, что тебе известно о вашем задании, ведь ты почти ничего не знаешь, не так ли? И ни тебя, ни Нэльдора не будут больше допрашивать.
Бэрдира чуть не передёрнуло от слова «купить», но он умел держать себя в руках. И он поспешил заговорить прежде, чем Ламмион что-либо ответит.
— Хорошо, моя жизнь в Эндорэ тебе не интересна. А если я, например, скажу тебе, чего я боюсь, чего не терплю? Не «как всякий эльда», а именно я?
Волк покачал головой.
— Хорошо, Бэрдир. Я согласен, а Нэльдор получит три дня отдыха. Но зря ты не даешь Ламмиону вырвать себя и брата из кошмара. Ответь мне, Ламмион, — умаиа посмотрел на эльфа в упор.
Ламмион сжал зубы. Бэрдир желал подсказать, как его лучше мучить… Но Саурон требовал сведений о задании, и это означало бы сказать обо всей дороге и о Линаэвэн. О том, что она не только несла письмо, но была главной в посольстве. И о цели пути — о Кирдане.
— Нет, я не могу тебе сказать, — ответил нолдо.
— Кто знает, что будет спустя три дня? — постарался поддержать его Бэрдир. И обратился к Саурону: — А тебе я скажу, что плохо переношу холод; меня всегда угнетает лёд и снег. И ещё… я страшусь остаться в полной темноте, без света.
— А темноты-то почему боишься? — удивился Волк. Реакция на холод была ожидаемой, на него проверяли всех, прошедших Льды. — Как бы то ни было, я награжу тебя за твою отвагу.
— Попал как-то в одно омрачённое место, еле выбрался, — неохотно отозвался Бэрдир, не уточняя, что однажды пытался пробраться в захваченный Дортонион как разведчик, и что из этого вышло. Он вообще думал, что ослеп тогда…
Волк сразу, едва услышав, подумал, что речь идёт о Таурэ Хуинэва, но решил проверить догадку.
— Ты хотел пробраться в Дортонион? Что же, ты почти пришел. Спрашивай, я тебе отвечу.
Ламмион бросил взгляд на товарища. То, что так скоро понял Саурон, не было такой уж тайной… Зато можно было спросить.
— Спрашивать о Дортонионе? Что ж, спрошу. Знаешь ли ты о вождях народа Беора? Что с ними ныне? — почти все были уверены, что Барахир погиб… хотя, быть может, попал в плен. О Берене же в последнее время вестей не было вовсе.
— В живых остался один Берен Барахирион. Правда, этой зимой он пропал, но я не думаю, что погиб, скорее ушёл в другую часть Белерианда. Такие, как он, не умирают под кустом от случайной стрелы или простуды.
— Что ж, это добрая весть, — отозвался Бэрдир. Понял ли Саурон, что сам он жил в Дортонионе? Он перевёл взгляд на Ламмиона. — Думаю, ты лучше меня расскажешь, как лучше отыскивать дичь, которая путает следы и петляет…
И вновь начался разговор об охоте. Как надеялся Бэрдир, не опасный, но он старался быть бдительным.
***
Когда ужин с Повелителем Волков завершился, эльфов отвели в комнату Бэрдира. Спустя какое-то время Саурон постучал в дверь.
— Я обещал тебе, Бэрдир, что Нэльдору дадут отдых. Но сегодня он рассказал все, что ему было известно, и теперь его больше не будут допрашивать.
Бэрдир постарался не выказать горечи — юноша почти ничего и не знал, но его, долго молчавшего, муками довели до согласия рассказать все.
— Однако, ты можешь выбрать другого пленника, и эти три дня получит он.
— Тогда, — с удивлением произнёс Бэрдир, считавший, что Саурон сейчас посмеётся над его бесполезной откровенностью, — пусть это будет Кирион; ведь те сутки уже истекли.
— Хорошо, Бэрдир. У Кириона трое суток. Отдыхайте, — Волк ушёл. А Бэрдир так и не понял, что Волк ничего не делает просто так.
***
Фуинор не пытался ничем в этот вечер подловить Линаэвэн, или задеть ее. Наоборот. Фуинор пел песни о природе или что-то весёлое. И что бы не пела Линаэвэн, все принимал доброжелательно. Сейчас Фуинору куда важнее было понять тэлерэ — чтобы потом лучше сплести заклятье специально для нее.
Со своей стороны, Линаэвэн старалась выбрать такие песни, какими ничего нельзя выдать. Пела она для Марта, но слушал её умайа. Светлые и мирные песни Амана — о небесах, о кораблях, о береге. И некоторые дориатские — ведь Дориат был скрыт Завесой Мэлиан.
— В день, как явилась на землю краса,
Что удивила собой небеса,
Дочь светлой майэ — о ней эта быль —
В Арде впервые расцвёл нифредиль,
Белые звёзды, посланцы весны,
А соловьи навевали ей сны…
Лутиэн была в безопасности от Саурона. Конечно, и о ней не стоило рассказывать много, но её рождение и детство — не то, что могло быть полезно для Тёмных.
Затем Линаэвэн вернулась к своему вопросу:
— Фуинор, ты сказал, что можешь помочь одному из моих товарищей… Что ты готов сделать?
— Я поговорю с Повелителем, Линаэвэн, — ответил довольный умаиа. — Пока это большее, что я могу. Я попрошу… А о чем ты хочешь, чтобы я с ним поговорил?
— О том, чтобы один из моих товарищей получил избавление от пыток — на то время, на какое возможно, — ответила Линаэвэн.
— Я сделаю, что смогу.
Фуинор улыбался, и Март улыбался, и было спето так много прекрасных песен. Стоял тёплый осенний вечер, над ними сияли звёзды. И не нужно было сейчас Марту думать о том, что внизу, в темноте и крови, сидят пленники.
Линаэвэн серьёзно посмотрела на умайа.
— Я слышала тебя, — Марту она помочь не смогла, но, быть может, поможет одному из родичей.
***
Для Лагортала начался пятый день в плену. Его вернули в застенок, завязав ему рот кляпом, а Арохира закрепляли в той же раме, что и вчера, и эльф рвался из лап орков, из этой конструкции, со всей силой, с какой только мог. Его принуждали повторять… и он сам, и Лагортал были в ужасе. Когда все было закончено, в камеру вновь ввели Оэглира, усадили в кресло, приготовили пальцы к переломам.
— Ты знаешь, что надо делать, Арохир, — широко ухмыльнулся орк, и пытка началась.
Оэглиру было страшнее не повторение пытки, но то, что палачом принуждают быть родича.
— Орк… — заговорил было Оэглир, но передумал и все же не стал ни о чем просить, — а если никто из нас так и не ответит, тебя как накажут?
Арохир понимал, что уступать нельзя; но это означало продолжение… Нужно было сломать эту страшную машину, но это было невозможно, а эльфа сделали словно её частью. И тогда он, опуская руки, устремился разумом к Оэглиру, стараясь снять боль…
Эльфы потешно дергались, но ничего не могли поделать. И Арохир снова решительно опустил руки, ломая пальцы Оэглира. Больдог стремительно потянулся своей волей в брешь приоткрывшегося Арохира, желая не нащупать что-то, так хоть напугать эльфа, отучить его пытаться помочь своим. И в самом деле — узнать ничего не узнал, но помешал.
— Ты не тревожься за меня, голуг, — орк стал скручивать пальцеломалку (нельзя с такими тонкими костями много играться, так и покалечить недолго, а без особого повеления Волка никого калечить было нельзя). Но зато можно было сломать руку выше — от запястья до локтя, и при том сломать эту руку дважды, сначала одну кость, потом другую.
— Давай, Арохир, у нас с тобой сегодня еще много работы. Вишь, феаноринг начал подавать голос, давай его дальше дожмем.
Лагортал, не имея возможности говорить через кляп, сделал знак Эвегу подойти. Творившееся было хуже, чем просто пытка. Это грозило не только хроа…
— Я… я скажу нечто, но лишь при одном условии. Никого из нас больше не поставят в такое положение, когда один вынужденно причиняет боль или вред другому и не может избежать этого.
Эвег только радостно свернул глазами, когда Лагортал попросил говорить и обещал в чем-то поддаться.
— Ты просишь очень многого, — заговорил целитель. — Тебе придётся отдать не меньше. Расскажи все, что знаешь о цели вашего посольства, и тогда ты получишь, что хочешь, — Эвег неожиданно для себя самого наклонился близко к уху пленника и прошептал: — Только пусть Маирон поклянется тебе.
«Я это делаю только для того, чтобы пленник поверил мне, чтобы доверял, и я мог вытягивать из него знания и дальше», — уверял самого себя Эвег.
Лагортал сжал зубы, опустил голову. Отдать не меньше… Цель посольства — он знал о ней, хотя и без тех подробностей, что были изложены в письме и были известны только Линаэвэн. Было опасно говорить о том, но… фэа Арохира грозила опасность. Лорд Нарготронда уже не впервые опускал руки, зная, что от того кости Оэглира будут сломаны.
— Спасибо за предупреждение, — тихо отозвался Лагортал. — Эвэг, если так тебя зовут, — это было имя, подобающее человеку — вряд ли умайа действительно носил его, но так он здесь представлялся.
— Энгватар, — поколебавшись ответил целитель. — Так меня звали, — этот эльф благодарил его… после всего, что он делал… Как уже было когда-то… Умаиа постарался поскорее отогнать неуместную тоску.
— Веди меня к Саурону, — решился нолдо.
— Постарайся обойтись без глупостей, — предупредил Энгватар эльфа, отвязывая его от кресла и выводя прочь из камеры. Впрочем, в коридоре к ним присоединились двое орков, которые повели пленника.
***
— Ты хорошо потрудился, Арохир, — похвалил Больдог пленника. — Всего второй день, а ты уже заставил Лагортала говорить, предавать. Хорошая работа. Отдохни пока, а Оэглира надо подлечить.
Слова Больдога ударили по Арохиру, и сильно. Орки увели феаноринга к Лаирсулу, а цепи Арохира ослабили так, что он смог сесть на пол. Вместо того, получив немного свободы движений, младший Лорд Нарготронда в ярости накинулся на эту конструкцию, пытаясь что-то сломать. Было уже неважно, не сломает ли он при этом руки сам.
Орк недовольно смотрел на эльфа. Маирон ковал металлические части, сам Больдог придумывал конструкцию, орки строгали древесину из деревьев, что росли в саду Артаресто. Так просто это произведение искусства умайар было не сломать, но Больдог не стал смотреть, на что способен нолдо, и поскорее втянул цепи обратно.
— Если бы не Лагортал, ты бы сейчас переломал все кости Оэглиру. Отдыхай, пока можешь. Скоро продолжим.
***
Лагортал вновь вошёл в кабинет Повелителя Волков. Маирон встретил его у двери.
— Здравствуй, Лагортал.
Войдя, нолдо не стал приветствовать Саурона, но сразу сказал о том, зачем пришёл.
— Поклянись, что никто из нас больше не окажется в положении, когда он вынужден причинять вред или боль другому пленнику, не может того избежать, и я… — всё же как трудно было произнести! — расскажу тебе о цели, с какой мы шли.
***
Тем времянем в дверь к Бэрдиру и Ламмиону постучал Фуинор.
— Повелитель Маирон просит извинения: он не может завтракать с вами. Кто-то из ваших товарищей просит его о встрече.
***
Саурон замер на мгновение, а потом метнул взгляд на Энгватара.
— Что с тобой сделали? — резко спросил умаиа у нолдо.
Саурон казался странно взволнованным. Полагал, что Лагортал всё же даст ему желаемое? Но это было невозможно — даже ради того, чтобы защитить других от столь страшного…
— Со мной ничего, — ответил Лагортал, хотя был бледен, а волосы были мокрыми от испарины. Возможно, если бы его самого мучили, а после лечили, он выглядел бы так же. — К этому принуждают других, последним был Арохир.
Волк о чем-то задумался, но вслух сказал лишь одно:
— Ты устал, сядь в кресло, и поговорим. Я обещаю, что после твоего рассказа твоих спутников не будут допрашивать таким образом.
— Итак, ты клянёшься? — переспросил Лагортал. Он действительно устал, но садиться не желал. Не для того он пришёл сюда, чтобы вновь сидеть рядом с Сауроном. — Тогда я скажу. Мы шли к Кирдану, чтобы договориться о совместных, согласованных действиях эльдар против врага; затем побывали бы и за Эред-Вэтрин, в землях Государя Фингона.
— Ты слышал, что я обещал, — эльф не сел, и это больно кольнуло Волка. — Но ты не сказал мне ничего нового, я это и так давно понял. Маитимо послал гонца, обговорил все с Финдэкано, и тогда из Нарготронда к Кирдану послали делегацию. А о результате переговоров вновь нужно будет доложить сначала Финдэкано, а потом Маитимо. Я все это знаю. Скажи хоть что-то, что мне не ведомо.
Лагортал понял, что ничего не выдал, и это было хорошо, но…
— Когда я сказал тебе, что расскажу о цели посольства, ты мог сразу же ответить, что уже знаешь о ней. Больше того, мне точно неизвестно, было ли заранее всё обговорено с Фингоном. Могу только прибавить, что мы должны беседовать с ним от имени Короля Фелагунда, Лордов Ородрета, Келегорма, Куруфина, Ангрода и Аэгнора. Это то, что я знаю о цели… Исполнишь ли ты обещанное? — с горечью закончил Лагортал.
— Ответь мне тогда на последнее, и я не отступлюсь от своих слов, — Волк пристально смотрел на эльфа, с сожалением и все же решимостью. — Ты, Верный Финдарато, о чем ты должен был говорить с Кирданом и Нолдараном от имени своего Короля?
Лагортал остановился, прикрыл глаза. Он согласился на одно, Саурон требовал… более опасного. А Арохир, что будет с ним?!
— Итак, я заговорил напрасно. Ты будешь требовать все большего.
Волк фыркнул.
— Ты не сказал мне ничего нового, ничего, что было бы мне хоть как-то интересно. Ты хотел совершить жертву, и когда я спросил тебя о том, что и правда станет жертвой, ты начал меня обвинять?
— Мы условились: я скажу о цели посольства то, что мне известно. Я открыл это. Мне неведомо, знал ли ты подлинно обо всём этом до моих слов; если знал, отчего не сказал сразу, что тебе это неинтересно? Как я могу знать, что ты не поступишь сейчас точно так же, не скажешь, что это неинтересно, и ты сам всё знаешь?
— Я спрашиваю тебя только о том, о чем спрашиваю. Ни больше, ни меньше: скажи, как ты и обещал, что тебе известно о посольстве.
— Теперь уже не цель, а всё, что мне известно? Скоро же ты забываешь произнесённое, — с каждым словом Саурон в самом деле требовал всё больше. — Сначала цель; затем то, что нужно было передать Кирдану и Нолдорану, теперь — всё известное. И ты делаешь вид, будто так и было обещано.
Волк весело расхохотался.
— Ты молодец, Лагортал. Ты честно победил меня. Красиво. Ты не только Светлый, но и мудрый. Впрочем… одно ходит об руку с другим. А теперь — сядь. У нас будет долгий разговор, — Волк опустился в кресло.
Лагортал так устал, что даже не слишком удивился, просто отметил, что, кажется, всё не было напрасным. Однако теперь всё возвращалось к началу, и Лагортал умолк. Он говорил с Сауроном как пленник, что знает нечто и пытается защитить своих от худшего; но если умайа думал, что теперь Лагортал вновь будет вести с ним беседу как в гостях, он заблуждался. Нолдо не садился и не желал отвечать.
— Ну, как хочешь, — милостиво согласился умаиа. — Значит, будешь отвечать стоя. Во-первых, что касается твоей просьбы… Тебе ведь незачем было пытаться обменять свои тайны на их души. Ты мог бы меня просто попросить. Тебе я бы… наверное, не отказал.
Возможно, Саурон в самом деле мог согласиться? Нет, скорее всего, он завёл бы беседу и ожидал прежнего. Лагорталу хотелось остаться, отдохнуть здесь, пусть даже рядом с умайар, но не видя пыток товарищей! И всё же он, через боль и страх, выговорил:
— Я закончил и готов вернуться… обратно.
— И не хочешь узнать, что во-вторых? — улыбнулся Волк.
Лагортал хотел узнать… Это могло быть опасно или могло дать помощь товарищам. Но что наверняка несло — желание Саурона склонить его к неприемлемому. И потому Лагортал не ответил.
— Что же, если не хочешь, не буду тебя задерживать. Поговорим о твоих товарищах после. Когда у тебя будет настроение.
Главное удалось, товарищи избавлены от того ужаса, что выпал Арохиру, но перед глазами Лагортала снова встали истерзанные, изломанные пленники — и пытки будут продолжаться… И он, вопреки намерению, не смог просто смолчать…
— Говори…
Волк молча смотрел на эльфа. Если до этого Лагортал молчал, не желал садиться, не желал идти навстречу, теперь настала очередь умаиа. Кресло напротив Повелителя Волков по-прежнему пустовало, и теперь Маирон знал, что он держит нолдо на крючке.
Ведь это немного — просто сесть рядом? А после просто немного поговорить, так? …Нет. Лагортал знал, зачем это Саурону. Если он не ответит сам, оставалось прервать ожидание — напав на ближайшего орка. Так эльф и сделал. Наконец он мог действовать как воин и вложить в это тот гнев, что не находил выхода.
Волк не мешал, мысленно велев и другим не вмешиваться — пусть Лагортал убьет этого несчастного, жалко что ли, пусть себя потешит… Но как только нолдо закончил с этим орком, Воля не позволила ему сдвинуться с места, пока другие орки не заломили руки пленника.
— Я хотел поговорить с тобой о твоих товарищах. Мне казалось, что часть из них можно больше не допрашивать. Я хотел их избавить. Но ты решил иначе. Ты так чист, нолдо, что впал в гордыню, и она подвела тебя. Теперь — возвращайся к себе в камеру и знай, что те, кого сегодня будут ломать, пройдут через это из-за тебя.
Слова Саурона не были похожи на ложь. Он, Лагортал, ошибся, и за его ошибку могут поплатиться родичи. А если и было ложью…
— Если я буду просить за них, если сделаю нечто в ущерб своей гордости… — спросил Лагортал, хотя и чувствовал: поздно, — это что-то изменит для моих товарищей?
Волк молча посмотрел на эльфа с какой-то пронзительной горечью. Умаиа было… больно. Но, вот странно, он словно наслаждался этой болью.
— Я дал тебе убить этого орка, — глухо, невпопад ответил Маирон. — Тебе стало лучше? — Волк думал, что сейчас прогонит гордеца прочь, но… его слова словно имели некую власть над умаиа.
Лагортал с удивлением понял — Саурон действительно дал ему убить орка. Мог остановить с лёгкостью, но не остановил. И тут же мучил его товарищей. Во всём этом было нечто безумное.
— Да, — кратко ответил Лагортал, глядя с недоумением. — Прошу, можешь ли ты избавить от пыток хоть одного?
Лагортал просил его. Сначала презрительно молчал и хотел уйти, а теперь просил. Но так и не сел в кресло. И Волк задумчиво опустил голову, барабаня пальцами по подлокотнику.
— Сядь, — в последний раз произнес умаиа.
Лагортал потёр руками виски и всё же сел. Если это для Саурона знак того, что он поступается гордостью, пусть… Может быть он сейчас кого-то избавит. А может… нет, это не совершится сразу.
Эльф сел. Волк вытянул ноги и задумчиво посмотрел на носки своих сапог.
— Оставьте нас с Лагорталом.
Все вышли.
— Как это… смешно. Ты не понимаешь и не ценишь того, что я для тебя делаю, хотя я не для кого больше ничего подобного не делал, — Волк снова помолчал, а потом продолжил. — Итак… мы, наконец, дошли до того, с чего могли бы начать, — голос умаиа был слишком ровен и спокоен. Когда он поднял голову, то в его глазах были холод, боль и злость. — Расскажи мне о том, что тебе велел твой Лорд. Это будет твоим наказанием. А потом мы обсудим судьбу твоих друзей.
— Нет, я не стану рассказывать, — с горечью и гневом отозвался Лагортал. С горечью — осознавая, что его просьба и это согласие были напрасны. С гневом — потому что такое наказание мог наложить только господин на раба. Саурон ждал, что он сейчас же подчинится и всё расскажет? — Если таково условие, я зря остался.
На слова Саурона о том, что его не понимают и не ценят, Лагортал не отозвался. Да, Саурон относился к нему не так, как к другим — но он желал владеть им как своей собственностью. Из-за этого он мог дать ему убить орка, но из-за этого же перед ним терзали его товарищей. Он не мог объяснить, что думает об этом без того, чтобы начинать беседу, подобную прошлым.
Волк холодно улыбнулся. Вот значит как. Этот эльф просит о втором шансе, но ничего дать был не готов. И ведь… самое смешное, что вопрос о Фелагунде был напрямую связан с пленными и их судьбой. Те, что из Нарготронда, и не могут знать больше Лагортала — их было бы тогда незачем допрашивать. С удивлением Волк понял… что ради Лагортала был бы готов их отпустить вовсе… Но эльф решил иначе.
— Что же, хороший выбор. Раз ты так хочешь — так и будет. Я думал отпустить тех, кто не нужен, но мы поступим иначе, и всем моим слугам и помощниками это понравится куда больше. Наш разговор окончен, Лагортал. Подземелье ждёт тебя.
Часть пленных могли отпустить? Или Саурон только лгал сейчас? Как недоставало сейчас чуткого Кириона… Лагортал не знал, поступил ли он верно в этом. Знал только, что товарищей вновь будут мучить на его глазах, добиваясь его согласия. И не оставят, поскольку он не мог так поступить: отдавать Свет тому, кто жаждет только захватить его.
Но он, скорее всего, не выдал ничего важного. И сам добился самого важного: никого из них больше не принудят так, как Арохира. Никого больше. И Эвэг… Энгватар помог ему в этом…
***
Когда эльфа вывели, мертвого орка забрали, а кровь вытерли, перед Маироном вновь появился Энгватар.
— Вот гаденыш, да? — криво улыбнулся целитель. — Разреши мне им заняться.
— Его рано пытать, — отрезал Волк, резче, чем стоило.
— Тогда… Ардуиль. Его можно будет убить?
Волк мрачно молчал, но потом ответил:
— Хорошо.
***
Арохира оставили на той же раме, только туже натянули цепи.
— Планы наверху немного изменились, — осклабился Больдог и потянул из жаровни нагретый прут.
Несмотря на боль, вначале Арохир испытал облегчение, словно с него сняли… более, чем груз — он больше не будет причинять боль своим. Затем, во время долгой пытки, не мог уже думать ни о чем, кроме того, как выстоять.
Через три часа еле живого Арохира оттащили в камеру, где им занялся Эвег. Нолдо в прошлый раз не отказался от лечения, но он видел, что делал Эвэг с сопротивлявшимся Химмэгилем. Но если от Арохира и добились слов, то подобных таким:
— Жаль… нет сил… убить тебя…
— Ничего, — утешил Эвег пленника. — Главное, чтобы у тебя хватило сил продолжить свою работу. Сейчас ты отдохнешь, а потом поможешь Больдогу с Ардуилем, — Эвег смеялся, читая ужас в глазах эльфа.
Арохир пришёл не только в ужас, но и в гнев. Как только исцеление подошло к концу, и силы его восстановились — напал на умайа, что был вместе палачом и целителем, пытаясь схватить его за горло. Он знал, что это возможно… Но удар нолдо после перенесённого всё же оказался слаб.
— В следующий раз крепче привяжу, — бросил Эвег, когда Арохира, наградив несколькими ударами, отбросили назад орки. — Отдыхай. Скоро ты нам понадобишься.
Эвег знал, что как бы ни был нолдо взвинчен, усталость все равно возьмёт верх. Усталость и то зелье, что было подмешано к лечебным снадобьям.
***
Арохир крепко спал, сраженный зельем и усталостью, и Фуинор спокойно вошёл в его камеру и сел рядом, провёл рукой по голове, перебрал пальцами волосы нолдо. Сон эльфа из рваного забытья превратился в чёткий…
…Арохир только начал просыпаться, как в камеру вошли орки, схватили эльфа и потащили его снова в камеру. Там закрепили в раме… а перед ним с пальцами в пальцедробилке сидел Ардуиль.
— Начинай, — подбодрил пленника Больдог. — Сделаешь все быстро, или потянем удовольствие?
Арохира ждало повторение того, что было для него страшнее самой пытки. И он вновь рвался, как мог из оков, со всей возможной силой. И так сбросил путы кошмара, ощутил соломенную постель и руку на своей голове…
Фуинор с удивлением смотрел на нолдо. Как он смог сбросить не просто чары, но и сонное зелье, и победить свою смертельную усталость???
— Ты сильный, эльф. Но то, что ты делал, останется с тобой навсегда. Ты не забудешь это и не скоро сможешь спокойно спать, каждый раз гадая: я или твои собственные страхи возвращают тебя в ту комнату, делают палачом.
Арохир, один из младших лордов Нарготронда, в самом деле был сильным, но вряд ли ему удалось бы сбросить сон, не вложи он все силы в тот порыв. Сейчас сил не было даже ответить. Но он ломал пальцы, и это было не забыть и не обратить вспять. Что, если бы он выбрал иное, как пытался сказать Лагортал? Удерживать руки, видя, что творится, он не смог бы, и того, что было с Химмэгилем, не забыть… но нельзя было и сразу опускать руки, как он поступал. Держать, сколько удастся, поднятыми, а когда силы начнут таять, когда он уже неизбежно причинит боль другому — тогда опустить. Тогда всё происходило бы против его воли, и вместе с тем он облегчил бы муку товарища, а не длил её.
Только сейчас истомлённый до предела Арохир нашёл лучший вариант, чем тот выбор, что давали ему.
========== 26. Решения. ==========
Лагортала вернули в подземелье, в ту камеру, где его в первый раз растягивали вместе с Кирионом. Нолдо опять усадили в кресло, а напротив закрепили Ардуиля.
Дознавателем в этот раз был Фуинор, и он принялся за дело неторопливо. Ардуиля было решено казнить перед Лагорталом, но не сразу, растянуть эту смерть на несколько дней почти непрерывной боли. Чуть-чуть подлечивать пленника, только чтобы не истек кровью, и можно было особо интересные штуки повторять по несколько раз. Иногда Ардуилю намеревались давать отдых и на это время оставлять эльфов вдвоем в камере, но так, чтобы ни один не мог дотянуться до другого.
Ардуиль был опытным и сильным, но и в Ангамандо не мучили без перерыва: нужно было, чтобы пленник остался способен к работе. И сейчас его не спрашивали ни о чём. Снова бессмысленные муки.
- Дайте… мне… отдых, - с трудом, хрипло выговорил Ардуиль.
Лагортал видел это, он был в ужасе… он должен был догадаться, что сказать Саурону! Он не мог открыть военные тайны или тайну Нарготронда, не мог дать Саурону и того, что он желал, но что-то можно было сделать?! Не будь он, добившись избавления от худшего, так сосредоточен на том, чтобы выдержать и не угодить в ловушку, наверное, мог бы найти что.
- Я не могу дать тебе отдыха, - ответил Фуинор, не останавливаясь. - Лагортал может. Если захочет.
- А ведь Повелитель Маирон хотел тебя отпустить, - заметил Эвег. - Ты ничего важного не знаешь, ты, в общем-то, не нужен. Но… Лагортал выбрал иное, - и целитель посмотрел на сидящего в кресле. - Как глупо было с твоей стороны. Маирон признал твою победу, хотел вручить тебе дар… А как ты ответил? Но мы нашли и другой выход, что делать с теми, кто не нужен. Так что… ты полностью виноват в том, что происходит с Ардуилем. Он бы уже мог идти домой. А теперь он мечтает об отдыхе, который ты ему не дашь. Боль так сильна, что даже пересилила его гордость - посмотри, как он мучительно страдает. И это лишь первые три часа. А их будет много, очень много. Столько, сколько он сможет выдержать, - разумеется, о том, что пленника решено казнить, никому из эльфов не сказали. Эвэг победно улыбнулся Лагорталу.
- Муки без смысла, только чтобы мучить, как же вы безумны! - выдохнул Лагортал. - Я не могу сделать то, чего хочет Саурон, и не выдам тайну. Но если ему нужно моё унижение, чтобы избавить Ардуиля или хотя бы облегчить его страдания… то я пойду на это, - Саурон говорил о его гордыне; возможно, злоба умайа отчасти будет утолена, если он согласится на нечто унизительное… - Я мог бы согласиться приготовить еду или убраться на кухне, в ванной. Но не прежде, чем узнаю о том, чем это поможет Ардуилю или другим моим товарищам, чем услышу обещание Саурона. Всё же… спасибо за совет, - тихо закончил эльф, и откинул голову назад. - Саурон действительно… был готов отпустить Ардуиля, других?!
Какой глупый вопрос… разве Эвэг знает мысли и задумки Саурона, разве сам не обманет?
Эвег вышел, не ответив.
- Ты знаешь, что от тебя нужно, Лагортал, - ответил Фуинор. - Ты посмеялся над Повелителем, ты упустил шанс, который выпал одному пленнику из тысяч. Да, все, кто нам не интересны, по воле Маирона были бы отпущены.Тогда от тебя не нужно было ничего, но ты отказался. Теперь же ты знаешь, какую цену должен заплатить. И меньшим ты не отделаешься, - Фуинор ухмыльнулся. - А я не Маирон, меня ты не разжалобишь.
Лагорталу было что ещё сказать Энгватару, но тот вышел. Фуинор же ясно дал понять, что ничто, кроме ответа на заданный Сауроном вопрос, помощью не станет. И Лагортал мог только с болью смотреть на муки Ардуиля, пытаясь поддерживать его словами.
Пытка продолжилась. Прошёл еще один долгий час прежде, чем Фуинор отстегнул Ардуиля и отошёл от него. Эльф обессиленно рухнул на пол.
- Отдыхайте пока, - сказал умаиа и вышел из камеры; пленники могли хотя бы говорить.
- Чего от тебя требуют? - спросил Ардуиль. - Будет легче держаться, если я буду знать причину.
- Военных тайн. Того, что Финрод сказал мне передать Кирдану и Фингону. Да, о том куда и зачем мы шли Саурон уже знает, - с горечью произнёс Лагортал. - И да, ты можешь только держаться…
- Не уступай им и не выказывай, что заставляет тебя страдать, иначе Тёмные будут бить в ту же точку, - произнёс Ардуиль.
- Они.. уже поступают так… - ответил Лагортал. - Тёмные мучат передо мной вас, моих родичей; и принуждали причинять боль друг другу, что может быть… опасно для фэар. Я добился того, чтобы этого больше не было, и взамен рассказал о цели посольства, - произнёс Лагортал. Он мог, наконец, хоть отчасти поделиться тем, что было на душе.
- Осторожней в словах, даже со мной! - предостерёг его Ардуиль. - Нас наверняка слушают сейчас, и могут слушать… где угодно в крепости.
- Ты силён и благороден; поддерживаешь и предупреждаешь меня сейчас, после муки.
- Больше некому сказать тебе.
***
Отдых, что Эвег и Фуинор определили Ардуилю, кончился куда раньше, чем предполагалось. Умаиар вошли в камеру… и в задумчивости остановились. Что-то изменилось, Лагортал больше не выглядел подавленным. А зря.
- Вижу, вы тут не скучали, - по знаку Фуинора орки закрепили Ардуиля в очередном механизме. - И, похоже, Лагортал, ты воспрял духом. Но… видишь ли… как бы то ни было, но ты действительно виноват, что Ардуиль сейчас здесь. Он, как и другие ненужные, мог бы быть свободен без условий. Но ты отказал им в этом. И теперь… ты будешь смотреть на мучения Ардуиля до тех пор, пока он не умрет. Думаю… пытка будет тянуться пару суток. А после Ардуиля его место займут, один за другим, остальные ненужные, которых обрек ты. Как ты будешь жить с этим, а эльф? - Фуинор был зол после неудачи с Арохиром и хотел отыграться на ком-то.
Эвег же, тем временем, подошел к Ардуилю - подлечить, так, слегка.
Лагорталу было тяжело слышать слова Фуинора. Если он ошибся, то эта ошибка действительно ударила по другим. И она… убьёт их.Пусть он и не мог знать о том, и старался поступить верно.
- Ты знаешь, отчего я оказался здесь; если Саурон в самом деле отпустит тех, кто ему не нужен, без условий… я признаю, что ошибался в нём и тогда изменю решение не беседовать с ним… - это была ещё одна проверка, которую хотел устроить пленник палачу, но нолдо мало верил в возможность успеха. - Но даже если я заблуждался, едва ли Саурон стал мстить за отказ убийством, в котором ему нет пользы.
Лагортал знал, что Эвэг мог исцелиться, но сейчас не мог с ним говорить. И Ардуилю помочь - тоже. Неужели он умрёт замученным?!
- Дайте… мне подумать, - почти простонал Лагортал. Быть может, он найдёт, что передать Саурону.
Умаиар недовольно переглянулись между собой. Лагортал напрямую сказал, что хочет говорить с Маироном, и это нельзя было игнорировать.
- Хорошо. Подумай, - ответили умаиар, выходя. Ардуиля вновь отвязали.
***
Время шло, но к Ардуилю и Лагорталу так никто и не приходил - пусть арафинвинг не думает, что к нему примчатся по первому зову.
Лагортал же напряжённо думал: он не только хотел защитить Ардуиля, но и помочь Арохиру, на котором не могло не отразиться то, через что его заставили пройти. Но сделанного не вернуть, время не обратить вспять. А ещё Лагорталу вспомнился испуг Эвэга при его словах. Чего боялся умаиа? Того, что все узнают, что он не такой? Но у Эвэга был шанс, и Лагортал мог бы обещать помощь за помощь…
Ардуиль сейчас с трудом мог говорить. Для Лагортала не легче пытки было знание, что Ардуиля приговорили умереть под пыткой - долгой, тяжкой и мучительной смертью.
- Если Саурон желал… только беседовать с тобой, ты мог бы… попробовать… - прошептал Ардиуль. Едва заметно качнул головой и снова застонал: даже это движение причиняло боль. - Нет… просто сейчас…
- Мне нужно поговорить с Сауроном, быть может, он согласится не на тайны, и… если я всё же ошибся, то этот ужас прекратится, - проговорил Лагортал и начал звать Энгватара: он мог быть жесток и отвратителен, но был способен и на лучшее.
- Зачем ты… зовёшь Эвэга? - удивился Ардуиль, немного передохнув. Он заметил, что Лагортал как будто делает разницу между целителем и Фуинором. - Он… такой же палач… как все эти…
- Палач… - ответил Лагортал, - но не такой. Я видел… - Лагортал остановился: если их слышат, то верным ли будет открыть то, что он узнал и увидел? Поможет ли это исцелению Эвэга? Ведь если его держит страх, он может стать свободнее, когда страшиться станет уже нечего? Или, напротив, только озлобится? Решать не понадобилось: Эвег вошёл в камеру в сопровождении пары орков. Он больше не собирался оставаться с Лагорталом один на один.
- Ты хотел меня видеть, эльф? - издевался умаиа, запуская пальцы в раны Ардуиля, заставляя того кричать. - Может, поговорим после. Повелитель согласился выслушать твои мольбы. Смотри, от того, как ты будешь просить, зависит, как я буду лечить.
- Если мольбы помогут, он их услышит… - произнёс Лагортал, а затем обратился к Эвэгу. Приходилось говорить при орках, но он решился. Говоря так, чтобы Эвэг понял, а орки едва ли. - Отпусти Ардуиля. Чего ты боишься, скрывая страх за жестокостью? Того, что тебя увидят? Но если я увидел тебя, узнал, узнают и другие: это неизбежно. Ты не ответил, чего хочешь от меня именно ты… а я, возможно, даже будучи пленником, могу сделать нечто для тебя.
Ардуилю было горько, что стойкий Лагортал готов молить Саурона, но сказанного Эвэгу он, скорее, не понимал. Орки отстегнули Лагортала, у которого уже все тело затекло, от кресла и повели к Повелителю Волков.
***
К утру залеченный, вымытый, и даже немного отдохнувший Долхэн сидел в кабинете перед Повелителем Волков.
- Здравствуй, Долхэн. Ты передумал, как я вижу? - Волк приподнял бровь и выглядел доброжелательно.
Долхэна вылечили уже без муки, и когда Эвэг ушёл, он со стыдом думал, что всё же оказался слаб: не выдержал и согласился вернуться в гости после отказа.
- Здравствуй, - произнёс эльф. - Да, я передумал. Сейчас я буду у тебя в гостях один?
- Нет, Долхэн, ты не один. Но… ты у меня особый гость. Как только я увидел тебя, сразу понял, что ты особенный. О чем будем говорить?
- Например, о том, отчего ты считаешь меня особенным?
- Мало кто смог бы вести себя так непринужденно, как ты, после всего, что выпало на твою долю. - Волк уважительно кивнул и разлил травяной отвар по чашкам. - Ты понял, что тебе нет нужды терпеть, и ты поступил разумно. Без лишней патетики, гордыни, заносчивости. Ты принял то решение, которое тебе было нужно.
Долхэн вовсе не считал, что он поступил разумно, он считал, что проявил слабость. Но не говорить же об этом Саурону. Нолдо отпил чая. Хоть прислуживать не согласился…
- А кто, кроме меня, сейчас у тебя в гостях? Быть может, мы можем встретиться?
- Ты стоишь с трудом, тебе не до встреч, - мягко качнул головой Волк. - А с Бэрдиром и Ламмионом ты сможешь встретиться позже. Линаэвэн тоже здесь, но она - гость моего повара. Еще есть Нэльдор… Не знаю, правда, к кому его отнести. С одной стороны, он рассказал все, что знал, и мне больше не о чем его спрашивать, с другой стороны, он и не гость вроде…
- Не гость. Пленник. Просто его больше не пытают, - произнёс Долхэн. Голос его против желания дрогнул.
- Ты тоже можешь избежать любых пыток впредь, - заметил Волк. - Я знаю достаточно о Нарготронде, расскажи мне, что ты знаешь о вашем посольстве, и тебя больше не тронут.
- Нет, - да и в то, что умайа много узнал о Нарготронде, Долхэн не верил. Саурон спрашивал о том же, о чём прежде Эвэг, но если он играет в гостеприимство, не станет переходить к пыткам. - Представь себе, что ты оказался бы на моём месте, в плену у тех, кто сильнее тебя. На что бы согласился ты?
- А ты правда думаешь, что ваше посольство к Кирдану так важно? Я бы молчал там, где необходимо, но зачем молчать там, где в этом нет необходимости? Ты ведь мало что знаешь о посольстве, основное знание было в сожженном письме, его содержимое известно лишь Линаэвэн. Твой Лорд, конечно же, сказал тебе что-то… но это лишь крохи. Ответь, что ты знаешь об этом задании - и тебя больше не будут пытать. Даже о Нарготронде больше не спросят. Обещаю. И более того… ты своими ответами защитишь Линаэвэн. К чему мне будет спрашивать ее о том, что мне и так известно?
- Это не защита, а подсказка, о чём её лучше спрашивать, а о чём нет. А если посольство не важно для тебя… может быть, вовсе прекратишь допросы? - Долхэн знал, что Саурон никак не согласится, но слишком уж груб был обман. Очевидно было, что он хочет знать о посольстве всё.
- Разве я говорил тебе, что мне не интересно ваше посольство? Я говорил, что не думаю, что оно так важно, чтобы тебе ради него терпеть пытки себя и товарищей. Ты пережил малую толику, ты хочешь, чтобы все это пережила Линаэвэн? Я думал спросить ее о трех вещах: о дороге, о том, что хотели Лорды от этого посольства, о том, что было в письме. Теперь необходимость говорить о дороге отпала. Ты можешь избавить Линаэвэн и от второго допроса.
- Это не облегчение, - качнул головой Долхэн. - И… ты упрекал нас, что мы не ведём себя как гости, а ты ведёшь себя как хозяин, выспрашивая тайны?
- Я предлагал тебе, Долхэн, защитить Линаэвэн. Ведь это, кажется, был твой долг. Но… если ты предпочитаешь спокойно бездействовать, пока ее допрашивают… Это твое право. Как я сказал - ты особенный. Ты… больше думаешь о себе, чем о других, и это… разумно.
Долхэн пил отвар и смотрел вниз. Да, он не был сильным, но кем его считал Саурон, если думал - он всё выдаст ради того, чтобы его не звали думающим только о себе?
- Верно, ты считаешь меня глупцом, вопреки словам о разумности, раз говоришь так. Ты же будешь допрашивать до тех пор, пока тебе не ответят на всё. От того, что тебе известно, не зависит, долгими ли будут пытки - но от стойкости того, кого будут допрашивать. Останется всего один вопрос, и всё равно ты будешь пытать, пока тебе не ответят… А каждый наш ответ даёт тебе повод для новых вопросов. Полагаешь, я так наивен, что не понимаю этого?
- Долхэн, ты не прав. Я рационален. Я не буду повторяться, не буду спрашивать о том, что уже знаю. И если из твоих ответов я сделаю какие-то выводы, то это позволит не задавать лишних вопросов твоим товарищам. Я не тороплю тебя, думай. В конечном итоге… ты мой гость, я не буду на тебя давить, - и это была правда. Если эльф проговорится, Волк узнает то, что ему интересно. Если эльф будет молчать, сидя в безопасности, пока его товарищей допрашивают… это тоже хорошо. Это даст ему душу эльфа. Даже если Долхэн будет считать иначе. Тем более, если эльф будет считать иначе. Пусть он по-прежнему считает себя Светлым.
- Скажи, если бы ты знал всё, кроме границ Нарготронда, и желал узнать о них - как долго ты продолжал бы допрашивать, если бы тебе не отвечали? День, неделю, месяц? - Саурон, конечно, просто желал выведать сведения. И он мог в любое время передумать и отправить Долхэна обратно на пытки и лечение: ведь эти “гости” были для него только игрой. Нолдо был уверен в этом.
- Тебя допрашивали лишь несколько часов, Долхэн. А это может длиться даже не месяцы, годы. Хотя большинство даже из вас такого не выдерживает. Как думаешь, ты выдержишь? А Линаэвэн? Она Перворожденная, должна бы… Видишь ли, в чем дело, ради одних тайн, наверное, стоит молчать, а вот ради других… зачем? Собственно, вы и так передали мне основное послание - Нарготронд и феаноринги замышляют что-то и хотят в этом помощи Кирдана. Интересно, почему Финдэкано не с вами? Не поверю, что Маитимо стал что-то делать без ведома своего… Нолдарана Финдэкано, - усмехнулся Волк, - значит, и он согласен. То есть… затевается что-то очень масштабное. Вы собираете войска, не иначе. Да… это и правда сведения, что стоят молчания. Но шила в мешке не утаить, как говорят люди. Расскажи мне, что знаешь о задании, раз я все равно знаю главное, и тебя больше не будут допрашивать. Даже о Нарготронде. - “А ведь нападение на этот самый Нарготронд сейчас, пока они не готовы, может смешать их планы”, - подумал Волк.
Долхэн чуть опустил взгляд, а после улыбнулся. Тем более, что Саурон многое понял.
- Ты знаешь о Нарготронде и Кирдане, а прочее… есть много возможностей. Гадай и дальше, я не стану помогать тебе в этом.
- Ну, как хочешь, - легко согласился Волк. - Не будем больше об этом. Думаю, тебе сейчас стоит выпить бульона и идти отдыхать. Будут пожелания касательно обеда?
Долхэн качнул головой и перевёл дух. Кажется, он сумел продержаться в этот раз и ничего не выдать.
- Если еда не отравлена и не зачарована, этого довольно.
***
Только когда Долхэн вышел, он позволил себе думать о Таугатоле, о других - что с ними?..
Нэльдора больше не мучают, но не остальных. Долхэн не думал, что есть иной способ избавления от боли, кроме рассказа Тёмным о том, что знаешь… или побега. Он осторожно осматривал свою комнату. Дверь… ее охраняли два орка; еще двое стояли у соседней двери, и по караулу было у двух лестниц в конце коридора. Окно… как и другие, забрано решёткой. Вещи - есть ли чем вооружиться? Нет, в комнате все оставалось так же, как было при последнем владельце. Чуть вздрогнул, вспомнив целителя-умайа и его обещание…
Орки у двери - с ними можно было справиться, на лестнице сложнее. К счастью, это были только орки, и Долхэну пришла на ум мысль о маскировке, словно в дозоре. Слиться с камнем стен хорошо знакомой крепости. И здесь больше всего мешала ближняя охрана… Долхэн приоткрыл дверь, но не стал выходить за неё, остался в комнате.
Когда дверь приоткрылась, орки-караульные лишь лениво глянули в ее сторону и не шевельнулись. Они чувствовали, как вся эта крепость была пропитана Волей Повелителя Волков Маирона. Что пытался сделать эльф? Да какая разница. Хочет бежать - пусть попробует, ему же хуже будет.
А Долхэн выжидал. Сейчас, когда дверь приоткрылась, орки наверняка начеку, но они не смогут долго сохранять бдительность. Важно и не прождать слишком долго… Крепость сейчас омрачена, но стены-то - те же, что и были…
- Чего тебе? - наконец спросил один из караульных.
Эльф не отозвался, орк пожал плечами и закрыл дверь в комнату. Но вскоре эльф вновь приоткрыл дверь со словами.
- Здесь душно. Мне нужно больше воздуха.
- Не балуй, колдун, а то дверь на засов запрем, - пригрозил орк и снова захлопнул дверь. - Окно открой, раз воздуха мало.
Ответ орка не остановил Долхэна. Он больше не открывал дверь, но решил спустя какое-то время, уже не выжидая, тихо, неслышно отворить дверь и выскользнуть, сразу же слившись со стеной. И пусть орки снова закроют её и идут за засовом…
***
Утром Март вновь вел Линаэвэн на кухню; начинался пятый день плена, но, казалось, прошло гораздо больше времени, каждый день казался невозможно долгим.
- Спасибо тебе за прекрасный вечер, - безмятежно улыбался Март.
- Хорошо, что ты рад, и… надеюсь, кто-либо из тех, кто страдает в подземелье, получит помощь теперь, - для Линаэвэн всё это было не так просто: пятый день плена и последний день договора с Сауроном о Марте. С такого вечера было бы хорошо начать знакомство с Мартом, и тогда он мог бы услышать… быть может. Теперь же вряд ли.
На кухне ждал Бэрдир. Поздоровавшись, он поделился новостями: Нэльдора больше не будут допрашивать, он рассказал то, что знал; и что Кирион получит трое суток отдыха.
- Линаэвэн, твои друзья сами выбирают свою судьбу, - успокаивал деву Март. - Я слышал, что с этой ночи Долхэн попросил Повелителя принять его как гостя. А позже придет Фуинор и скажет, что он смог для тебя сделать. Но они могли с самого начала выбрать мудро, - больше в разговор эльфов Март не вмешивался, занявшись готовкой.
Бэрдир только хмыкнул: конечно, для слуги Саурона самое мудрое - сделать всё, что он хочет! Кратко поделившись вестями, Линаэвэн подошла к Марту, спрашивая его о детстве, о Дортонионе, о родичах… Не делая выводов, не обвиняя, но надеясь хотя бы напомнить об иной жизни и о свободе.
Март отвечал Линаэвэн о своем детстве, хотя это было и непросто сделать - горец почти ничего не помнил.
- Так бывает, - пояснял атан. - Память людей не может все удержать. Мы всегда забываем вещи, что были в детстве.
К сожалению, тэлерэ не могла долго говорить с Мартом, ей нужно было готовить, и дева вновь вернулась к Бэрдиру и спросила нолдо, не поговорит ли он с аданом: ведь он не только бывал в Дортонионе, а жил там, и лучше знает беорингов.
- Этот Март мне даже напоминает кого-то, но ведь он обо всём услышанном доложит Гортхауру. И тот узнает о наших Лордах.
- Узнает о Лордах… - грустно улыбнулась Линаэвэн. - Ты беседовал с ним и полагаешь, Саурон ещё не догадался?
- Я не питаю надежд, что этого человека можно переубедить. Во всяком случае, не в три дня.
Тем не менее, когда дела были почти завершены, нолдо спросил Марта, не знает ли он Андала, не родич ли ему.
- Похож, - объяснил нолдо, припомнивший, кого же ему напоминает Март.
- Андал был моим старшим братом, - на лице горца появилась печаль. - Он пропал в Браголлах. Даже Повелитель не смог его найти. Видимо, погиб… Ты знал его?
- Да, - ответил Бэрдир, чуть поколебавшись. Линаэвэн взглядом просила рассказать. И временами останавливала, когда видела, что Бэрдир сейчас готов обвинить Марта. - Он был самоотвержен и весел, шутка не сходила с его уст, что в мирные дни, что в бедствиях, и он очень любил свою Лотэн… Мы познакомились, когда он был уже юношей - помог тяжко заболевшей невесте добраться до Лаирсула, перенося её через овраги и брёвна. Вернулась уже своими ногами, мы с целителем провожали их до ограды. Потом встречались и на охоте, и в дозорах, и от орков отбивались. К несчастью, Андал в самом деле погиб в Дагор Браголлах, помогая нам вытаскивать из огня жён и дев… Орки жгли всё, что не спалили дракон и балроги, ну да это ты, верно, сам видел; Лотэн Лаирсулу удалось исцелить, и ей помогли добраться к другим родичам, но ожоги Андала были слишком тяжелы. Среди многих павших эльдар и эдайн, твой брат достоин того, чтобы его помнили. Иным из тех орков я отомстил…
Взгляд нолдо был тяжёлым. “Кому я это рассказываю? Предателю, который сейчас будет хвалить тех орков и балрогов? Но и брату Андала…”
- Хотя тебе это вряд ли в радость. Что ж… хорошо, что ты уцелел тогда.
Март стоял напряженный, взволнованный так, что едва не забывал дышать.
- Я ничего о том не знал. В нашу деревню война не докатилась. Спасибо, - слова давались с трудом, - что ты рассказал мне о брате. Теперь… я больше не жду, что однажды его увижу, но знаю, что он погиб героем, - хотелось уйти теперь и остаться одному, и забиться куда-то, или придти к Повелителю и разделить с ним свою боль… Но нельзя. У него есть его долг, и не дело выказывать слабость, брат бы не выказал… - Как глупо, что мы все воюем, что мы не на одной стороне, что столько смертей… - только и смог ответить Март.
Орки, что жгли дома с людьми… Правда ли это?? Но если и правда, то это, конечно же, были другие орки, какое-нибудь отребье, что бежало из армии Севера - Маирон говорил о таких, и Март даже сам видел, как их вешали. Конечно же, орки Больдога не смогли бы сделать такое…
- А мой отец? Ты знаешь, что с ним? А дети Андала и Лотэн? Они тоже спаслись? - против воли сердце бешено стучало, уже даже не в груди, где-то ближе к горлу.
Всё же услышанное оказалось важным для Марта, и он благодарил за весть о брате.
- Да, мы воюем - мне не забыть гибели ни родичей, ни эдайн; и да, глупо и горько, что ты теперь по другую сторону. Но… хорошо, что есть кому помянуть Андала. Хотя бы здесь, в этой крепости. Обоих детей удалось спасти, и они в безопасности, хотя мальчик от огня ослеп. Что до твоего отца… Андал его разыскивал, но не нашёл. Кажется, он скрылся в лесах.. но туда сейчас даже не пробраться. Вернее всего, он погиб или попал в плен уже после битвы.
Март дернулся от слов эльфа, как от пощечины. Чего он ожидал? Конечно же, нолдо превратил свой ответ в насмешку “хорошо, что я здесь и могу помянуть твоего брата - сам ты не достоин его имени и памяти”. Горец вспыхнул и вскинул голову, но молчал, дослушал до конца.
- Спасибо за твой рассказ, Бэрдир, - Март развернулся и отошёл. Никто не должен видеть предательски блестящих глаз. Он не доставит Бэрдиру такого удовольствия.
- Я полагал, ты хотел бы помянуть брата… - с долей недоумения произнёс Бэрдир. Потом подумал: возможно, он хотя бы способен устыдиться того, что служит врагам своих родичей. Март снова дернулся, хотя стоял уже спиной к эльфам. Потом развернулся и, тщетно стараясь держать себя в руках, ответил:
- Я знаю, что ты меня презираешь, но как у тебя хватает… души издеваться надо мной, говоря о моих убитых близких, тем более, если они были и тебе знакомы!
- Март, - отозвалась Линаэвэн, - никто не думал издеваться над тобой.
- Как бы я к тебе не относился, гибель твоего брата никак не повод для издёвки, - ответил Бэрдир. Ему на ум пришла странная мысль… или не странная. Ведь он уже думал, что заколдована вся кухня. - Линаэвэн, ты из-за чар слышала обвинения там, где их не звучало… - тихо сказал деве Бэрдир. - Что, если и Март так же?
Март недоверчиво посмотрел на эльфов, не зная, что ответить. Кажется сейчас они не врали… Линаэвэн вздохнула: вряд ли у Марта есть нечто подобное заколке, скорее, это колдовство на нём. Адан обернулся к ним - недоверчиво, но уже без гнева.
- Я только хотел сказать, что мы могли бы помянуть Андала, и что… хорошо, что ты, его брат, теперь получил о нём вести. Несмотря на всё, - повторил Бэрдир. Нолдо не знал, как бы он ответил, если бы Март и впрямь стал хвалить орков или бранить брата, сражавшегося за эльдар. Впрочем, теперь он старался сдерживать себя и при нём - ради Линаэвэн.
Марту было трудно поверить в искренность эльфа. Горец слегка наклонил голову, глядя оценивающе.
- Хорошо, - наконец решился Март. - Мы можем совершить тризну вечером, - не сказать, что Марту это было приятно - одно дело поминать павших вместе с Линаэвэн, доброй, но обманутой, привыкшей тоже всем лгать - но таков был народ, окружавший ее, испорченный Валар. И другое дело - поминать вместе с Бэрдиром, ставшим врагом более осознанно… но он был тоже другом брата. И нехорошо было отказать в последней памяти.
Теперь Линаэвэн увидела, что Март мог относиться к Бэрдиру лучше, чем вначале, и он считал брата героем, был искренне огорчён тем, что узнал, и они с Бэрдиром, в самом деле, могли вместе совершить тризну по Андалу. Может быть это станет надеждой. Сейчас они с Бэрдиром должны были расстаться: ведь могли встречаться только на кухне.
Завтрак был завершен, все, кто работал на кухне, разделили пищу там же, после чего эльфов развели по комнатам.
***
Волк решил, что время пришло, и постучал в дверь Долхэна, а дождавшись разрешения, вошёл.
- Ты все не ложишься? - удивился умаиа. - А у меня успел побывать Лагортал…
Волк неторопливо прошёлся по комнате и встал у окна.
- Представляешь, Лагортал рассказал мне о всем том, что я и так подозревал: о послании к Кирдану, а потом еще и к Финдэкано. Очевидно, договориться о помощи с моря, о перебросе сил лаиквэнди и фалмари в Хисиломэ… Удобно, удобно. Давно было пора. Чья это идея - Маитимо или Финдарато?
Долхэн побледнел.
- Это неправда, конечно. Лагортал не стал бы рассказывать ни о чём, ты просто хочешь убедить меня в этом.
- Откуда я тогда все знаю? Нет, я не обманываю тебя, так все и было. Даю слово, - Волк усмехнулся про себя. - И теперь я думаю, что мне делать с тобой. Быть может, отпустить вовсе? Ты фактически ничего больше не знаешь. Кроме того, что Артаресто поручил тебе передать Кирдану и Финдэкано. Впрочем, вряд ли это что-то большее чем: полностью присоединяюсь ко всему, сказанному моим братом и королем.
Долхэн молчал - в самом деле, откуда Саурону узнать обо всём, если ему не сказали. Быть может, именно Лагортала он оклеветал сейчас, но кто-то выдал всё это. Не выдержав пытки, своей или чужой, или случайно проговорившись.
- Тогда, может быть, ты отпустишь меня или… Таугатола? - ответил вопросом ещё сильнее побледневший Долхэн. Конечно, умайа не мог не заметить, что он не ответил фактически. - Потому что мы действительно должны были передать, по сути, такие слова.
Только Кирдану, не Фингону. Фингону они должны были рассказать обо всех деталях построения и защиты Минас-Тирита - ходах, колодце и других, придуманных Ородретом; они, жившие и служившие в Минас-Тирите, могли точно описать всё. И Долхэн также должен был описать все подробности взятия Минас-Тирита. Это было бы очень полезно для того, чтобы отбить крепость.
Долхэн не мог не заглотить крючок, и теперь Волк терпеливо выуживал добычу.
- Тогда расскажи то, что вам повелели, раз я все равно почти все знаю, и вы оба будете свободны, - а еще Волк узнал, что важен для получения этих сведений не только Долхэн, но и Таугатол.
- Если ты знаешь… я уже сказал тебе, что нам велели, - пальцы Долхэна дрожали, хотя он, в общем, овладел собой…
- Хорошо, - тряхнул головой Волк. Он и правда отпустит ненужных пленных даже без разговора с Лагорталом. А потом швырнет ему это в лицо. Пусть знает… но что именно должен будет знать Лагортал, Волк не додумал. - Хорошо. Клянись, что это все, что тебе велели передать Кирдану и Финдэкано, и уходи. Насовсем. Домой, к Кирдану, к Финдэкано, куда хочешь.
Долхэн начал было кивать, но когда Саурон сказал “Клянись, что это всё, что тебе велели передать Кирдану и Финдэкано”, - прикрыл глаза, чуть откинулся назад. Его попытка перехитрить Саурона не удалась. И он, вероятно, за это поплатится. Хорошо, если он.
- Это действительно… то, что велели передать, но не всё, - вынужден был ответить Долхэн.
- Что-то еще для Кирдана?
Если уж не удалось уйти, скрыв тайны, отвечать Долхэн не желал. Но что-то нужно было сказать.
- Уйти я, конечно, хочу, но отвечать на это не стану…
- Глупо. Впрочем… Попробую задать эти вопросы Таугатолу. Нечего ему сидеть без дела… А могли бы и уйти.
Задать вопросы Таугатолу…. пытать его так же, как до того пытали самого Долхэна… А ведь уйдя, он может рассказать, что посольство было захвачено. Предупредить, что многое Саурону известно.
- Оставь Тауготола. Хорошо, если ты отпустишь… я скажу. Кирдану я, в самом деле, должен был передать только согласие со словами Короля, - Долхэн помолчал немного. - Но Государю Фингону я должен был рассказать о Минас-Тирите. О его обороне до мелочей и о его взятии, как я его помню.
- Только и всего? - Волк захохотал. - Право слово, тебе незачем было это скрывать с самого начала. Но я исполню обещание, сейчас сюда приведут Таугатола.
Когда второго пленного (грязного, в цепях) ввели в комнату, Волк обратился к нему:
- Я знаю, зачем вы шли к Кирдану и Фингону, знаю, что должен был сказать Долхэн от имени Ородрета. Расскажи, что от имени Ородрета должен был передать ты, и вы оба с Долхэном получите свободу и уйдёте куда захотите.
- Он не лжёт, я в самом деле сказал, - произнёс Долхэн, опустив глаза.
Они с Долхэном дополняли друг друга. Один знал все детали обороны, другой - места, что Лорд Ородрет считал наименее укреплёнными. Таугатол не был в крепости во время осады - повезло. Зато позже успел и разведать достаточно точно границы омрачённых земель, незаметно уходя, и оценить чары… Кто бы знал, что он попадёт в плен в посольстве, в землях, что считали почти безопасными! И несмотря на слова Долхэна, Таугатол говорить не желал. Возможно, Саурон всё же не знает обо всех тех местах, что могут стать кому-то подспорьем, чтобы проникнуть в крепость. Или - чтобы бежать из неё.
- Что-то я могу сказать… - наконец сказал Таугатол. - Но что ты обещаешь взамен?
- Я предлагаю тебе именно то, что и сказал, - ответил Волк, - свободу, в ответ на твои слова. Твой друг свободу уже получил, теперь выбор за тобой.
- Если я скажу только часть, это будет бесполезно и для меня, и для других, верно? - спросил Таугатол.
- Верно, - кивнул Волк. Умаиа ожидал, что один эльф теперь начнет уговоривать другого… заговорить, выдать,… предать.
Но Долхэн смотрел на товарища с горечью.
- Ты всегда был сильнее меня, - да, Таугатол и Лагортал говорили иное, и всё это было правдой. Пока подводило только тело, а он сам не соглашался. Но теперь он рассказал, что знает.
- Ты не слаб, это твари жестоки и хитры, - ответил Таугатол и обратился у Саурону. - Раз так, ты ничего от меня не услышишь!
- Мне жаль, что таков твой выбор. Но ты еще можешь передумать, - сказал Волк, и Таугатола увели.
- Отдыхай, - Маирон заговорил уже с Долхэном. - К тебе сегодня еще зайдет целитель, а завтра с утра ты выйдешь в путь. Я дам тебе охрану, они проводят тебя до безопасных для нас границ, а дальше уже без труда дойдешь до своих сам.
Долхэн одновременно чувствовал гордость за товарища и страх за него.
- Ты сказал, если я не отвечу, ты займёшься Таугатолом и задашь те же вопросы ему, и я ответил… Я обрету свободу. Обретёт ли он хотя бы отдых? - нолдо говорил с Сауроном не так, как прежде, и чувствовал это сам.
Все само собой складывалось так, как Волк запланировал с самого начала. Долхэн стал единственным, кто заговорил и всех выдал, и теперь его можно было отпустить, чтобы он на свободе продолжал служить Северу. Сейчас, когда Маирон предлагал эльфам свободу, он не думал о своих первоначальных идеях, но, получив отказ от Таугатола, разозлился и вспомнил, чем может отыграть поражение. Волк задумчиво смотрел в окно, на эльфа, казалось, он больше не обращал внимания - как на отработанный материал. Что все же делать со вторым? Зачем ему теперь Таугатол? С кем развлечься из знающих тайны? На Севере рабов тоже достаточно - одним меньше, кто заметит? А Лагорталу это будет важно.
- Я мог бы дать свободу твоему другу. Ты ведь знаешь, что он должен был сказать, пусть и без деталей. Расскажи мне это сам, за него, и вы уйдёте вместе.
- Мы не говорили об этом. Не делились тем, что передал Лорд, - ответил Долхэн. Он оказался избавлен от этого выбора: выдать ли то, что Таугатол считает важным сберечь, или отказаться. И теперь Таугатола будут пытать, и то, что выдал он сам, окажется наполовину бессмысленным. Получается, он заговорил ради себя…
- Ну, может, еще надумает, - ободрил Волк эльфа и вышел.
***
А для Больдога началась страда: было пора приступать к допросам. На сегодня в очереди были Оэглир, Арохир, Таугатол. Последний вряд ли был интересен, но можно было проверить.
В очереди были Кирион, Лагортал, Долхэн, Линаэвэн и Эйлиант, но их, по разным причинам, пока трогать было нельзя. Поэтому Больдог начал с допроса Оэглира. Ни о чем пока эльфа не спрашивал, просто мучил.
- Скажите, наконец, что вам от меня нужно, или прекратите, - не выдержал в конце концов эльф.
Голуг заговорил, но Больдог не торопился радоваться. Если сейчас феанорингу сказать, чего именно от него хотят, нолдо захлопнется, как за стеной щитов, замолчит, и ничего из него не выбьешь. Нет уж - пусть теряется в догадках, кричит, просит пощады, и вот когда он дойдет до обещаний все рассказать - вот тогда ему можно будет задавать вопросы. Пытка продолжалась.
А Оэглир продолжал просить и требовать, он хотел знать хотя бы причину… но ничего не обещал сказать сам.
***
Долхэн раздумывал о том, куда он направится, если Саурон не обманывает, и он в самом деле обретёт свободу. В Нарготронд идти нельзя: за ним могут следить, да и не пропустят на Талат Дирнэн отпущенного врагами. Тогда остается Хитлум: соглядатаи врага не проберутся далеко, их заметят и пристрелят. Рассказать о самом посольстве, о пленении, о раскрытых Сауроном планах… Да, придётся сказать о том, что выдал он сам. А сведения об обороне Минас-Тирита и о его взятии могут пригодиться даже при том, что сейчас Саурон готов.
За такими раздумьями проходило время до встречи с целителем.
========== 27. Накатанная дорожка. ==========
Волк ждал Лагортала все в том же кабинете, удобно развалившись в кресле. Когда эльф вошёл, Маирон не произнёс ни слова, глядя на эльфа. Маирону было интересно посмотреть на то, как будет выкручиваться Лагортал.
Лагортал вздохнул. Саурон не был настроен на беседы, он ждал иного. Нолдо сказал примерно о том, о чём говорил Фуинору:
— Ты говорил, что я слишком горд. Если, чтобы помочь моим товарищам, нужно, чтобы я отказался от гордости, я сделаю это. Я буду умолять тебя, могу согласиться готовить или убираться на кухне, в ванной, — это может быть противно, но то, что творилось с товарищами… И Лагортал перешёл к самому важному. — Скажи, ты действительно был готов отпустить часть пленников без условий? Возможно… я ошибался, и сильно.
— Мне не нужно твое унижение. Можешь оставить его при себе. Про пленных я говорил тебе серьезно, и первый уйдет завтра же утром. Но ты ясно дал мне понять, что тебе это не интересно.
— Я не поверил, особенно, когда ты прибавил требования рассказать, — не обвиняюще, а серьёзно ответил Лагортал. Он пристально смотрел в глаза Саурона.
— Если ты можешь отпустить пленных, и один уйдёт завтра утром, несмотря на мой отказ… — медленно произнёс эльф. — Возможно, я допустил большую ошибку, за которую расплатились мои родичи. Ведь ты… стал пытать их, чтобы я передумал… — он поступал, как считал верным, исходя из того, что понимал. Горько было осознать, что это было напрасно, и у Саурона может быть шанс. Но пытать родичей, чтобы добиться своего… это не поступок того, кто мог бы повернуться в другую сторону. — Я могу отказаться от своего решения не беседовать с тобой более, которого так держался… только ответь: если я поступлю так, что это для тебя изменит?
Волк смотрел в глаза Лагортала и чувствовал, что для нолдо это непросто.
— Я не приказывал их пытать, — уронил умаиа. — Неужели тот, кто это придумал, не похвастался тебе? — Волк был ранен. И он задумчиво подбирал слова, чтобы описать себе состояние. Ведь он впервые испытывал такое чувство. — В прошлый раз ты презрительно молчал в ответ на мои слова, не будет ли теперь справедливо молчать мне?
— Не приказывал… — удивился Лагортал. — Я полагал, происходящее здесь, кроме каких-нибудь выходок орков, исходит от тебя. А молчал я не от презрения.
— Ты думал? Коротка же память эльфов, — Волк говорил Лагорталу раньше, что не может вечно обманывать других умаиар, просил эльфа… но Лагортал ответил надменно и ушёл от него… в подвал.
Лагортал качнул головой. Странный был это разговор, очень странный.
— Я понимаю, что других могли допрашивать потому, что таковы приказы из Ангбанда; но их ни о чем не спрашивали, — отозвался эльф; в голос Лагортала прорвалась мука, хотя он и старался держать себя в руках. — Зачем их терзали и заставляли причинять друг другу боль, если не для того, чтобы заставить меня передумать?
— Для того, чтобы задеть меня, — Волк одним сильным движением поднялся из кресла и подошёл к окну. — Я говорил тебе. Я предупреждал. Эвег следит за каждым моим шагом. И если я выделил тебя среди гостей… — Волк засмеялся, поняв, что сам попал в старую, как мир, ловушку, показал, кто ему дорог, где больное место. — Кто же знал, что ты откажешься от всего, уйдёшь в подземелье? Но ты ушёл. И я запретил тебя трогать, это я еще могу. А Эвег поступил хитрее: он не трогал тебя, но все равно заставил ненавидеть меня. Или ты не проклинал меня эти часы?
Маирон развернулся и пристально посмотрел в глаза эльфа.
Ответ был неожиданным. Мысль, что за Сауроном могут следить, не пришла бы в голову Лагорталу. Зато нолдо знал другое: что Эвэг иной, не просто умаиа, что он может быть исцелён, и нолдо отдавал ему, что мог… хотя Эвэг и ненавидел его. За то, что Лагортал знал правду, за то, что задел за живое. Однако, похоже, этот Эвэг ненавидел и Саурона. Который старался сделать не раз для Лагортала… многое. Как считал нолдо, только ради того, чтобы заполучить его в свою собственность. Но если нет?!
— Да, — ответил Лагортал. — Так Эвэг намеренно создавал впечатление, что за этими пытками стоишь ты… — впору было то ли плакать, то ли смеяться. Он встряхнул головой и ответил умайа столь же пристальным взглядом. — Всё же… ответь, если я передумаю, что это изменит для тебя?
Как-то глупо было стоять в своем кабинете и играть в гляделки с эльфом. Маирон отвёл глаза, не скрывая ничего, не сдаваясь — просто отвёл.
— Этот Эвег тот еще гаденыш, — как-то устало скривил губы Маирон. — Если ты передумаешь? Надо же, как щедро. А я думал, это я отец даров… Не знаю, что это изменит. И мне не нужны твои подачки. Возвращайся в свою старую комнату, я скажу, что ты снова мой гость, и больше перед тобой никого мучить не будут.
Лагортал потёр виски. Он мог очень ошибаться раньше, мог согласиться сейчас на то, что обернётся неприемлемым. Но…
— Просто вернуться в комнату? — спросил нолдо. Это было непохоже на те выводы, что он сделал. И потому нолдо начал говорить так, как не заговорил бы до того. Как мог бы говорить с Эвэгом… или с тем же Сауроном вначале. — Перед тем, как я ушёл в подземелье, я спрашивал себя, не хочешь ли ты удерживать меня как… свою собственность. И от того поставил условие: отказаться от угроз моими родичам. И тогда я приходил бы к тебе свободно. Но отдавать тебе себя и самое важное, что есть у меня… словно бросая в бездну, что не наполнится — мне видится недопустимым; и поступив так ради любой цели, я перестал бы быть собой. Но если я ошибался, если речь шла об ином, и ты счёл причиной отказа мою гордыню… — Лагортал не знал, как отреагирует умайа. Возможно, и гневом.
Волк снова сел в кресло и чуть не выругался. Они оба вели себя, как дураки. Сам Маирон то вскакивал, то метался, то садился, не зная, куда себя деть, а Лагортал, тоже дурак, то выдавал боль в своем голосе, то сжимал голову.
— Сядь, — вновь властно и жёстко сказал Маирон. — Никогда здесь себя так больше не веди. Не выказывай, что тебе больно, или что ты запутался. Не говори в сердцах, не давай опрометчивых обещаний. Всегда держи себя спокойно, будь холоден, научись улыбаться, когда больно и понимаешь, что лицо тебя все равно выдаст, — каким прописным истинам он учил этого… пленника! — Ты что, только вчера из Амана? — не выдержал в конце концов Волк и снова вскочил. Поняв ошибку, сделал вид, что просто хотел подойти к столу. Чтобы не стоять там, как дурак, сгреб со стола два кубка, бутыль вина. Вернулся, небрежно поставил их возле кресел — больше он не будет предлагать эльфу, захочет — сам нальет. Волк вновь рухнул в кресло.
Лагортал был изумлён: подобный совет мог бы дать ему Ардуиль, но не Саурон же…
— Просто как-то не случалось попадать в плен, — ответил Лагортал. — А, кроме плена, большая часть таких правил… едва ли нужны в Нолдолондэ, — в бою может быть нужно умение, как отпустить свой гнев или сдержать его, скажем, если нужно отступить или делать то, что нужно, невзирая на горе или страх. В дозоре и засаде нужно терпеливое выжидание. Удержаться от опрометчивых слов полезно всегда, но тот отказ говорить… это не были слова, сказанные в горячности, необдуманно, они прозвучали от того, что нолдо неверно оценил происходящее. Но никто из родичей, даже при раздоре, не стал бы пользоваться тем, что другому больно, или он запутался… да и эдайн, и гномы не поступали так. — Что при допросах других нужно было сдерживать себя, я понял по опыту, только поздно. Благодарю за совет; я не ожидал, что ты можешь дать мне его, ведь это… помешает вам, если меня всё же будут допрашивать.
Волк хмыкнул шутке. Впрочем… ему тоже не доводилось учить пленников, как держаться. Невесело усмехнувшись, Маирон ответил:
— Я не позволю тебя никому допрашивать. И если смогу, то не дам и мучить. А ты… не поддавайся и ни в коем случае не говори, что тебе велел Фелагунд. По крайней мере, пока я не попрошу.
Лагортал никак не мог ожидать того, что происходило сейчас, этого не могло быть… но это было. Саурон даже сказал ему — не поддаваться. До поры — и всё же…
— Я не могу отпустить всех, неужели ты не можешь это понять? Сделай я так, и Владыка Севера узнает незамедлительно, и его воля настигнет меня тут же… да и тех, кого я отпустил. И тебя в особенности. Нужно действовать тоньше, так, чтобы все сочли это за мою игру и за хитрый план. Немного терпения — и Нэльдор вместо пыток в башне с красивым видом; еще терпение — и Долхэн свободен.
Лагортал слушал с удивлением: да, Нэльдор оказался в башне после того, как рассказал все известное ему… однако Саурон мог и убить нолдо. Или пытать дальше, стараясь узнать всё возможное о Нарготронде, или сделать эльфа рабом. И если Саурон готов отпустить пленных и делал иное, чего не делал прежде, из-за его, Лагортала, слов, то ничто не было брошено в пустоту.
— Что ты не можешь всех отпустить, я понимал и прежде, потому и предложил иное — снять с одного меня угрозу наказания родичей за нарушение правил или отказ (при том, что за них могу быть наказан я сам). Но бескорыстный дар — лучшее подтверждение того, что я заблуждался. Высока цена моих ошибок, — произнёс эльф. И умайа все еще оставался его врагом, их врагом, но это тоже могло измениться: надежда была. Лагортал подумал, что теперь не сможет говорить с Эвэгом… но, скорее всего, слова, что зацепили целителя, не будут напрасны, и брошенное в землю взойдёт.
Волк поднял голову. Лагортал… этот упрямый и гордый… он…
— Ты — сожалеешь? — негромко спросил Волк. Вот… только о чем он сожалеет? О том, что отверг протянутую руку, или только о своем? — Впрочем, конечно сожалеешь, ведь пострадали твои родичи.
— Да, я сожалею. Прежде всего из-за того, что было с моими родичами, и… о том, что не увидел правды, — нолдо серьёзно взглянул на Саурона, который настороженно ждал ответа. — Возможно, я упустил и время, — Лагортал и сам не знал, отчего ему пришла в голову эта мысль, ведь плен может быть очень долог: что если у Саурона есть шанс, и он в силах помочь… ему может не хватить времени. Возможно, даже тех самых дней, что он был в подземелье. — Я считал, что ты приказал пытать моих родичей за мой отказ, а ты на самом деле… избавил от допросов меня, добивался того, чтобы Нэльдора перестали допрашивать, и Долхэн получил свободу. Делал то, чего никто не ждал от тебя, и чего не делал прежде; ты и говорил это, жаль, что я не поверил. Я благодарен тебе за всё это…
От того, что Саурон оставался умайа, добрые дела не переставали быть добрыми — напротив, они изумляли.
Волк слегка запрокинул голову в раздумье. Эльф ответил. И ответил совсем не то, что ждал услышать Волк. Он думал, что теперь, когда Лагортал наконец понял все и поверил, эльф… обрадуется. Будет благодарить, обовьет Волка волной тепла, той самой, которой так невыносимо хотелось. Ни от кого, даже от Долхэна, которого ждала свобода, Волк не слышал слов благодарности, и это не волновало его, он не для них это все делал. Но тот, ради кого делалось… смотрел на Волка с удивлением, как на выпавший в мае снег, и даже поблагодарил… за то, что было для самого Лагортала приятным, важным… но не за то усилие, что Волк совершил над собой, не за тот риск, которому он подвергался… Эльф не ценил его.
— Как я уже тебе сегодня сказал, мне не нужны твои унижение и жалость, — холодно и ядовито почти прошипел Волк. — Рад, что позабавил тебя: ты смогполюбоваться на диковинную зверушку. И да, главное, конечно же, что твоим друзьям будет легче, — нет, он не выскочит больше из кресла. Дрожь, радость, надежда — все рассыпалось, развеялось пылью. Лагортал лишь использовал его. Он так старался ради этого эльфа, а сам эльф… и не думал о нем… И все же… все же этот нолдо был ему… дорог. И потому его все равно не будут больше мучить. — Можешь уходить в свою комнату, ты получил, что хотел.
Лагортал удивленно посмотрел на умаиа: слова сожаления и благодарности вызвали неожиданную реакцию.
— Позабавил? Диковинную зверушку? — с недоумением переспросил нолдо, ничего подобного не имевший в виду. — Произошедшее для меня подобно не диковинке, а чуду… И если ты сейчас хочешь, чтобы я ушёл в свою комнату… я в самом деле упустил время.
Слова эльфа… были похожи на извинения. Волк колебался, но все же решился склониться в пользу того, что нолдо… что нолдо — что?
— А чего ты сам хочешь, Лагортал? Из возможного.
Лагортал задумался.
— Наверное, это странно будет звучать, но я и сам сейчас предпочёл бы беседовать с тобой, только не о тайнах, чем просто уйти в свою комнату, — придя сюда впервые, нолдо и сам едва поверил бы, что может быть так, что он будет желать беседовать с умайар. С Сауроном, с Эвэгом. — Хотя не буду скрывать, что я хочу и помощи своим. Понимаю, что не допрашивать их не могут, но то, что делали с Арохиром… Если бы я мог хотя бы говорить с ним…
— То, что сказал тебе твой Лорд, ты расскажешь мне это. В свое время. Потому, что это не важная тайна и потому, что это будет твой пропуск наружу, — с удивлением Волк понял… что однажды ему действительно будет нужно отпустить Лагортала. И от этого понимания стало холодно и пусто. — Но не говори этого раньше. Пусть все думают, что я вытягивают из тебя эти знания.
— Не думал, что у нас может быть общая тайна… и это происходит благодаря тебе, — ответил Лагортал.
— Что до Арохира… — на краткое время Волк словно задумался, но он мысленно говорил с Больдогом, потом хмуро договорил. — Арохир сейчас спит. Его… допрашивали. Поговоришь с ним, как только проснётся, — как же не вовремя Арохира пытали… Кажется, их беседе не суждено состояться, сейчас Лагортал точно уйдёт…
Нолдо опустил голову. Саурон помогал ему — и продолжал пытать его товарищей. Но Эвэг не менее, если не более, издевался над пленными, и нолдо пытался ему помочь… И Лагортал смог совладать с собой при вести о продолжении пыток Арохира, наверняка не менее жестоких, чем виденные им.
— Допрашивали, потому что на Севере этого требуют… и нет способа, чтобы там не узнали? — у нолдо возникло чувство, словно Саурон и эти умайар сами скованы цепями. — Но спасибо, если я смогу говорить с ним, это… необходимо.
Арохира больше не принуждали ломать пальцы товарищам, но после того, что было, он нуждался в помощи.
Слова Лагортала были неожиданными. Совершенно. И Волк не знал, как к ним относиться… Нолдо словно прощал его.
— Я ведь говорил тебе, что Эвег донесет обо всем. Но я нашел способ, как избежать пыток. Послушай меня: я знаю почти все о плане Маэдроса. И я знаю, что среди твоих спутников есть те, кто почти ничего не могут выдать. Как, например, Таугатол или Ламмион. Если они расскажут мне, что знают — я смогу отпустить их.
— Да, Ламмион и Лаирсул знают очень мало, — произнёс нолдо. Он понимал, что ему могут дальше предложить «убеди товарищей всё рассказать». Если он будет говорить, как с Нэльдором, снова и снова, он будет помогать Тёмным. Ради свободы своих, но эта была дорога, ведущая вниз. Выдержит ли он, устоит ли?
— Я не знаю другого способа, — Волк посмотрел в глаза Лагортала. Он правда не знал.
— Если я стану убеждать их, одного, другого… для меня это путь к падению, — отозвался Лагортал. Замолчал. Может ли он сказать сам, считая это не опасным? — И при этом Ламмион знает немногим больше Нэльдора, возможно, всё это тебе уже известно.
— Я поговорю с Ламмионом. Мне важно, чтобы он сказал сам о том, что знает, и чтобы подтвердил, что не знает больше. Тогда, если меня спросят, я смогу ответить, что узнал у пленника все, что возможно. Но пока Ламмион не заговорит — мне нет смысла отпускать и Нэльдора: он или уйдёт, зная, что бросил брата, или добровольно останется в плену. И то, и другое для него будет плохо, — Волк наклонился и разлил вино по кубкам. — И я не знаю, что делать с Таугатолом. Он не хранит ничего важного, что мне не было бы уже известно, но я не смог его уговорить рассказать, — Маирон протянул один из кубков Лагорталу.
И Лагортал взял кубок, сел в кресло и отпил вина. Эльф оказался в сложной ситуации. Нельзя было склонять своих товарищей к тому, чтобы они выдавали сведения Тёмным. Но, возможно, они и не знали ничего «полезного» для этих Тёмных и могли обрести не только свободу от пыток, но и настоящую свободу…
— Если, — сказал наконец Лагортал, — если они узнают обо всём, что тебе известно, возможно, они подтвердят, что не знают большего…
Это Лагортал мог сказать, и это могло стать помощью кому-то.
Незаметно, про себя, Волк выдохнул, когда его гость, его сияющий пленник, принял кубок из рук Маирона. Принял не потому, что так было оговорено, а по своей доброй воле.
— Я попробую это с Бэрдиром и Ламмионом. Но Таугатолу я уже сказал все, что знаю, и это не помогло.
Что мог сказать Лагортал?
— Значит, такова его воля, для него это важно… — эльф взглянул на Саурона. — Я понимаю, что это означает пытки, но я в любом случае не знаю, что ему известно.
Вспомнилась пытка, которой Таугатола уже подвергли… Такого больше не будет, эльфов не принудят причинять боль другу другу с помощью устройств (а ведь эти жуткие устройства едва ли разработал Эвэг, но тот, кто сидит рядом). Но его будут терзать, пока он не заговорит. Или пока не поймут, что всё равно не скажет?
— Я буду говорить с ним снова, — отвёл взгляд Маирон. — Но ты сможешь подтвердить, что я не могу иначе, что все мной сказанное правда?
— Да, я могу подтвердить, что ты говоришь правду, — было более чем странно так говорить, но Лагортал чувствовал, что его Саурон не обманет, и при нём тоже не будет лгать.
«Как необычно беседовать с эльфом», — думал про себя Волк. Пусть вот так, о трудной теме, но все же беседовать по обоюдной доброй воле. Не с тупыми орками, не с умаиар, в любом слове от которых могла прятаться хитрость и опасность, а с этим честным и открытым эльфом. Ведь Волк никогда не говорил с нолдор вот так. Владыка Мэлькор говорил. Но потом бежал, бросил все… На какой-то миг Волк задумался, а сможет ли он жить в Валинорэ, чтобы вокруг него были такие же тёплые и светлые эльфы… От дерзости и странности фантазии Волк вздохнул.
— Придет время, и твои родичи будут сидеть вокруг меня и славить меня, и искать моих слов, — вдруг высказал Маирон пророчество, которое при всей своей невозможности и непостижимости посетило его только что и оставило радость (ведь в нем было именно то, что желалось!), но кроме радости было еще и потрясение. Огромными от удивления и тревоги глазами Маирон посмотрел на Лагортала.
Лагортал вновь поднёс кубок к губам, но не сделал глотка. Потому что Саурон заговорил вновь, и словно нечто незримое прокатилось по воздуху. Дуновение Судьбы…
— Ведь это пророчество, так действительно будет… — прошептал Лагортал. Он был поражён: это было чудом, что несло великую радость, и даже хладнокровный (как правило) умайа выглядел совершенно потрясённым сказанным.
— Это… невозможно, — неуверенно ответил Волк. Потому что знал: невозможно. И потому что знал: так будет. — Как ты себе это видишь??? Я не смогу уйти от Мэлькора, он не позволит мне… Да и куда мне идти, кто примет меня?.. — Волк задумался. Его практичный ум стал искать, куда он может пойти, но не находил. В Валинорэ, когда его в конце концов простят (ведь простили Владыку), он будет любим эльфами… но он станет одним из многих маиар. Нет, это не то, что он хотел и видел…
— Я не знаю… — повторил Маирон и потер ладонями лицо. — Я прикажу привести сюда Таугатола.
Для Лагортала всё словно плавилось и то, что казалось твёрдым, менялось… Саурон говорил неуверенно, он не понимал, как это возможно…
— Я не знаю, как это будет. Было, что Оссэ ушёл от Мэлькора; было, что он сам терпел поражение; но я не знаю о тебе. Зато знаю, как и ты сам, что это случится. Тебя… могли бы однажды принять в Амане, — в этом была и радость, и горечь: Лагортал до сих пор не знал, примут ли однажды тех нолдор, кто захочет вернуться, лишь надеялся. Но как бы то ни было, это была большая радость: самый могущественный, пожалуй, из слуг Врага раскается и станет другом эльфам. А ещё Лагортал внезапно понял, что Эвэг боится не столько того, что будет раскрыт, сколько — того, что ему некуда будет идти. Нужно было найти такое место, и лучше в Эндорэ… Тогда при следующей встрече он сможет сказать Эвэгу.
— Я не хочу возвращаться в Аман. Я… хочу остаться здесь. С вами. Оссэ ушёл за своей любовью, а я если и стану… вашим другом, то лишь потому, что все, что мне дорого, находится здесь, в Серых Землях… — какие невозможные откровения… — Никто не слышал от меня и малой толики правды о моей душе и стремлениях… Даже себе я не хотел бы такого говорить… Храни все мои слова в тайне. Или нам всем несдобровать.
— Как и многим эльдар, что живут в Белерианде, — произнёс Лагортал. Не знавший, что поразительнее: то, что Саурон хранит в себе о том, что ему дорого, и это дорогое находится в Эндорэ, или то, что рассказывает обо всем своему пленнику… — Я не выдам тебя никому, здесь ли, или покинув крепость и остров.
Волк кивнул. Он достаточно разбирался в эльфах, чтобы знать, кому можно поверить, а кому нет. Некоторых можно было запугать или обмануть, других — сломать, третьих — не раздавить окончательно, но заставить говорить. Из четвертых можно было выдрать кое-что, а пятые и вовсе отказывались говорить и даже по ошибке не выдавали лишнее. Лагортал явно относился к последним двум.
— Да, ты сохранишь мою тайну, — тайны с другим эльфом, его первым знакомым нолдо, были куда как менее… приятны. Лагортал же не проговорится даже своим из желания разделить распирающую его новость — и значит, Владыка ничего не узнает.
***
Когда Таугатола привели (и приказ явно поторопились исполнить), Волк выставил стражу за дверь и вновь повторил пленнику все, что и так уже знает или догадывается. Возле губ вошедшего пролегла горькая складка: Лагортал не выдержал и теперь сидел рядом с их главным палачом.
— Ты не откроешь мне тайн, заговорив. Многие твои друзья уже ответили мне на мои вопросы, ответь и ты, и ты получишь свободу и уйдёшь отсюда вместе с Долхэном. Пусть Лагортал подтвердит, что все, мною сказанное, правда.
И Лагортал прибавил:
— Да, это правда, и здесь нет лжи.
Мог ли Лагортал знать, что ловушки действительно нет? Хотя знать или увидеть, что Саурон не лжёт, наверное, мог… Таугатол сомневался. Молчал, размышляя. Потом вновь сказал, что откроет лишь часть, но это было безуспешно, Саурон стоял на своем. И наконец нолдо произнёс:
— Я открою, но при одном условии… Лагортала не вернут в пыточную и не будут допрашивать.
Волк с удивлением посмотрел на Таугатола.
— Лагортала не вернут в пыточные и не будут допрашивать… — Волк запнулся и посмотрел на Лагортала; на лице умаиа отразилась тень целой гаммы чувств, — если он сам не захочет этого. Здесь Лагортала я тоже не буду удерживать силой, — в голосе умаиа явно звучало уважение. И снова внимательный взгляд переместился на Таугатола. — Если тебя устраивают мои слова, то говори, и покончим с этим. Скоро вечер, а завтра вас с Долхэном ждёт нелёгкая дорога.
Таугатол напряженно думал. Саурон обещал даже больше, чем нолдо просил в обмен на свои слова.
— Одно, что я должен передать, тебе известно: границы омрачённых земель в долине Сириона и чары, лежащие на ней. Я разведал эти границы, и также, глядя через Незримое, запомнил и оценил колдовство, чтобы передать увиденное, — Таугатол говорил, скрывая стыд от того, что он, воин, выдаёт Саурону то, что знает… Как он смотрел бы в глаза своему Лорду, если они встретятся? Хотя, едва ли теперь встретятся… — Еще должен был рассказать о тех местах, что Лорд Ородрет считает наименее укреплёнными, — должно быть, это было непросто. Ородрет заботился о возможном укреплении Тол-Сирион, о том, чтобы слабых мест в ней не было. А после захвата, когда появилась надежда отбить её общими силами — должен был рассматривать свою крепость как вражескую, отыскивая в крепком менее крепкое.
Волк был доволен — эльф заговорил. Посулы пересилили гордость, награда была важнее молчания. И все же — нужно пустить больше шпионов летать в округе, чтобы никто не мог вот так подойти и «узнать границы и чары».
— Ты думаешь, что то, что ты видел чары, вам поможет? — с сомнением поинтересовался Волк. Впрочем, это были уже несущественные детали. — Поклянись, что ты не знаешь больше ничего о вашем посольстве, чего бы не знал я, и ты свободен.
Таугатол чуть помедлил:
— Если тебе известны все наши имена и то, кто кем послан, то я могу поклясться, — в отличие от Долхэна он не был уверен, что если Саурон знает такие подробности, то имена и подавно.
— Я не знаю двух имен, — ответил Волк. — Я буду рад, если ты их назовешь, но не настаиваю. Двое беглецов из Ангамандо не назвались.
— Тогда я не буду называть их, — хоть в этом Таугатол мог не уступить… — И поклянусь, что более мне неизвестно о посольстве что-то, кроме того, что сказал я или ты, — а дальше эльф обратился к Лагорталу: — Не выдавай ничего и будь осторожен…
Тот серьёзно кивнул.
— Где бы ни завершился ваш путь — да будет он благословен.
— Проститесь сейчас. Не думаю, что выдастся еще такая возможность, — сказал Маирон и, чтобы не мешать, Волк вышел из кабинета в спальню, впрочем… слышать это ему не мешало.
Но пока умаиа не ушел, Лагортал поблагодарил Саурона за то, что он отпускает пленного, и за то, что дал возможность попрощаться.
***
Фуинор постучал в комнату Линаэвэн, и дева открыла дверь.
— У меня есть вести от Повелителя. Он отпускает Долхэна. Совсем, без условий.
— Долхэн обретёт свободу? — изумилась Линаэвэн. — Спасибо.
Неужели Фуинор мог способствовать этому ради Марта? Весть была очень доброй (и укрепляла её силы), хотя вместе с тем эллет и понимала: для Марта это станет живым примером, что милосердие в этой крепости есть. Но один из её товарищей обретал свободу… и не так, как она бывало слышала, а без условий.
— Я хотел сегодня вечером снова петь с тобой, но Март сказал, что занят сегодня, — продолжил Фуинор. — Тогда давай петь завтра ночью?
Линаэвэн посмотрела на Фуинора. Петь вместе с ним она могла согласиться ради Марта, но завтра уже будет иное.
— Завтра истекут три дня, что были мне даны, и я уйду в подземелье, — кратко ответила дева. Что будет делать этот умайа? Будет пытаться действовать хитростью или будет в числе палачей?
Фуинор удивлённо поднял бровь.
— Вижу, ты по достоинству оценила сделанное для тебя и больше даров не желаешь.
Линаэвэн, не сдержавшись, изумлённо раскрыла глаза.
— Я благодарна тебе, что ты добился освобождения, и едва верю, что это оказалось возможным, — хотела бы она увидеть Долхэна. Узнать, что не обманулась. — Но ты хочешь сказать, если я буду петь вместе с тобой… ты можешь помочь и другим?
— Да. Я отвечу услугой за услугу. Ведь слушать тебя истинное удовольствие.
Линаэвэн понимала, что умайар не поступают так, не помогают в обмен на песни. Выдала ли она нечто своими песнями? Она вспомнила их вновь — выбирала только не имеющие отношения к Нарготронду или нолдор Белерианда, или Кирдану… Может быть, ожидают, когда безопасное закончится?
— А возможно ли встретиться до того, пока три дня не истекли? Скажем, в то время, в какое Март будет свободен? После Гортахаур сказал, чтобы я оставила Марта в покое и… больше не вставала на его пути.
— Март сегодня занят, он совершает тризну по брату, ему не до весёлых песен. Но Повелитель, предлагая тебе спор, вовсе не имел в виду, что ты больше не можешь общаться с Мартом. Можешь, отчего нет. Значит, завтра вечером, после ужина, ждем тебя петь вместе?
— Я не имела в виду именно весёлые песни, но ты прав, — ответила Линаэвэн. На тризне в честь погибшего брата Марта никак не должно быть умайа. Дева задумалась. Она приняла решение уйти в подземелье, чтобы разделить судьбу товарищей. Но вот, она могла помочь им, при этом не выдавая тайн. — Хорошо… если это поможет кому-то из моих родичей, я приду.
Эллет понимала, что для Марта… это будет доводом в пользу того, что он прав — получается, что Фуинор убедил её остаться ещё на день, и она опять передумала… Но она видела, что было с Нэльдором.
— Договорились, — кивнул Фуинор и ушёл.
***
К этому времени Больдог закончил свою первую встречу с Оэглиром. Феаноринга принесли и оставили у Лаирсула. На всякий случай их слушали.
Больдог недовольно хмурился — Таугатола забрали у него из-под носа и еще неизвестно, вернут ли, Арохира трогать запретили. Других пока тоже не давали на забаву, а старые пленники, бывшие на Острове еще до появления отряда Линаэвэн, еще не пришли в себя достаточно. Пора уже было заканчивать с этими гостями и особенными пленными и, наконец, позабавиться как следует.
Лаирсул едва сдержал стон, увидев измученного Оэглира.
— Я лечу вас так хорошо и так скоро, как только могу… — в ужасе произнёс целитель. — Но для чего лечу, для новых пыток?! — да, для Оэглира это время, рядом с Лаирсулом, было отдыхом. Но не использовали ли Темные Лаирсула, чтобы он невольно помогал палачам скорее заняться пленниками?
— Я попрошу их… — в глазах целителя вспыхнул гнев. — Нет! Я не буду просить, но требовать. Если после моего исцеления сразу или вскоре вас направят на новые пытки, я откажусь заниматься этим. Пусть исцеление будет дольше, но у вас будет время.
Оэглир молчал. Лаирсул, похоже, не знал об Эвэге и о том, каким может быть его лечение… но для целителя это в самом деле должно быть невыносимо: лечить, зная, что после исцелённого истерзают вновь.
— Ты прав, — наконец ответил Оэглир. — Дай мне… просто отдых.
Лаирсул бледно улыбнулся и, вместо лечения ран, снял боль, и погрузил нолдо в сон. Такой крепкий, на какой только хватало сил.
***
Пока Оэглир спал, им не мешали. Эвег наскоро подлечил пленника и перешел к Долхэну.
— Не пугайся. Я буду с тобой бережен. Повелитель велел подготовить тебя к дороге. Я вылечу твои раны и погружу тебя в сон, чтобы ты не маялся, а отдохнул.
Долхэн, внезапно ставший покорным, не мешал Эвегу, и тот скоро делал свое дело — точнее, доделывал то, что оставил в прошлый раз.
***
Когда Лагортал и Таугатол остались одни, Таугатол недовольно сказал:
— Ещё благодарить эту тварь…
— Он мог не делать этого, он не получает никакой выгоды. И вас, узнав о задании, мог не отпустить, а убить или отправить в рудники Ангбанда, — возразил Лагортал, мысленно удивившись, что защищает Саурона. Но не признать этого не было бы справедливым. — Прощай, Таугатол. Не думай о том, что ты выдал из-за пыток, думай о том, что сберёг. Ты не рассказал о Нарготронде, ничем не служил Тёмным…
Верный Ородрета помрачнел, удивив тем Лагортала.
— Саурон, — сейчас это прозвучало как «Ссаурон», — говорил однажды, что отпустит меня. Он считает, что я буду играть роль руки Севера, принесу вред своим… Но этого не будет никогда!
— Что в Нарготронд возвращаться нельзя, ты и сам знаешь, — начал было Лагортал, но остановился. Гневный отклик говорил о том, что Таугатол был сильно задет словами товарища. — На тебя накладывали какие-либо чары?
— Нет, если только во сне. Хотя я не ощущаю этого.
— Ты сам хорошо разбираешься в чарах, но убедись, поговори с целителями. Остальное же зависит от тебя самого. Возможно, Саурон был уверен, что ты уйдёшь сломленным, во власти ужаса, но это не так. Однако, ты сказал мне быть осторожным, и я говорю то же: будь осторожен.
— Долхэн показал мне, что я не так силён, как считал, и ныне я выдал то, что передал мне Лорд Ородрет… — начал было Таугатол.
— И всё же ты перенёс пытки и не сдался. Будь осторожен, — повторил Лагортал. — Поверяй все свои поступки совестью и разумом, и все те обещания останутся только пустым сном.
— Я буду поверять их по тебе и вместе по Лорду Ородрету: поступил бы я так, как ты? — отозвался Таугатол. — Не желаю тебе мудрости и силы, они у тебя есть; но желаю терпения… и чтобы ты обошёл все сауроновские ловушки. Прощай, Лагортал.
Нолдор обнялись.
***
Волк слышал все слова эльфов. Лагортал в глаза благодарил Волка, а за спиной звал его Саурон — вонючий, мерзкий, отвратительный… Маирон сжал зубы. Это был удар в спину. Но ничего, и он найдет, чем отплатить. Таугатол получит именно то, чего страшился. Он станет рукой Тьмы. Это и так есть в нем, нужно лишь чуть усилить чарами. Нолдо врал себе — а это врата для Тени, широкие и удобные. Таугатол сказал, что будет сверять свои поступки по Лагорталу, но сам Лагортал не заговорил, а вот Таугатол выдал все, что знал.
Волк открыл дверь и вновь вошел в комнату.
— Тебя уведут в камеру, а завтра утром ты отправишься в путь.
И эльфа вывели.
— Скажи мне, — обратился Маирон к Лагорталу, — в чем разница? Ты не хочешь сам просить своих родичей рассказать мне то, что они знают, но при этом ты все равно подталкиваешь их к принятию моего предложения. Без тебя ни Нэльдор, ни Таугатол не заговорили бы. Так не лучше ли не тянуть время? В подземелье сидит тот нолдо, которого пытали перед тобой; если я буду просить его рассказать, что он знает, мне он не поверит и будет молчать. А ты можешь дать ему свободу.
— Нэльдору… да, ему я сказал, — ответил Лагортал, вновь сев. — Но повторить, тем более повторять снова и снова, не то же, что сделать однажды, и отличие не в числе раз. Возможно, ты и сам это знаешь. Для Таугатола я только подтвердил, что твои слова — правда, хотя, кажется, более он ответил из желания избавить меня, — нолдо допил вино. — И ты должен понимать: как ты не можешь всех отпустить или избавить от допросов, так и я не могу… как-либо способствовать тому, чтобы все дали ответ. Что до того, о ком ты говоришь… — как он хотел бы спасти Ардуиля! — если ты скажешь, что он своими словами не откроет тайн, я не смогу также подтвердить, что ты говоришь правду: о Таугатоле я догадывался, что его знания должны быть близки к знаниям Долхэна, здесь же — не знаю сам.
— Тогда поговори с ним. Насколько я знаю, он и его товарищ были охраной, не больше. Ведь ты, как и я, хочешь отпустить как можно большее число, не так ли? Моей власти хватит на то, чтобы сегодня никого больше не допрашивали, но… завтра за ним все равно придут.
— Возможно, что только охраной. А если нет, и это выяснится… не окажутся ли мои слова им во вред? — вот не думал, что будет спрашивать о таком умайа… и ждать честного ответа.
Волк задумался.
— С одной стороны, ты прав. Если о пленнике узнают, что он хранит тайну, то ее будут пытаться вырвать из него. Но, с другой стороны, его ведь так и так будут сейчас допрашивать. И если мы будем знать, что в этом нет нужды… то мы, быть может, спасем твоего товарища.
Лагортал тоже задумался. Он видел, что было с Ардуилем, и желал помочь ему. И, кажется, он не причинит вреда своими словами. Но помогать выдать известное…
— Я поговорю с ним, — решился эльф. — Но, говорю тебе заранее: хотя я скажу ему, что он действительно обретёт свободу, и могу подтвердить то, что тебе известно… я также посоветую товарищу поступить так, как велит ему сердце. Как он считает верным.
— Тогда иди к нему прямо сейчас. Он, конечно, устал… но, скорей всего, продолжает думать о тебе. Поговори с ним и… если он согласится, я смогу облегчить его условия, он будет отдыхать в твоей комнате.
Лагортал чуть опустил голову: он должен был сказать об услышанном от Таугатола.
— Когда я прощался с Таугатолом, то узнал о твоём замысле, и этот замысел… — Лагортал не закончил фразы, поморщился, передёрнул плечами. — Если сейчас это игра для других умайар, я понимаю, но тогда хорошо бы, чтобы и Таугатол знал, что ныне всё иначе, и он отпущен не поэтому.
Слова о замысле удивили Волка. Он поднял бровь, но потом понял, о чем речь.
— С Таугатолом ничего не случится, он даже не будет помнить об этом разговоре. Фуинор наложит на Таугатола заклятье забвения, а потом твой родич просто придет в себя где-то на краю Таурэ Хуинэва. Он будет в лохмотьях, решит, что бежал и в ужасном лесу потерял память. Наверняка ты уже слышал такие истории. Я не могу рисковать, чтобы Таугатол рассказал кому-то, что я его отпустил.
Слова о Таугатоле принесли Лагорталу облегчение, но и неясную тревогу.
— Хорошо, если это только чары забвения, ему так будет легче, и найти приют тоже. Жаль, что Таугатол забудет и мои советы, и свои последние решения. И… хорошо, что этот замысел действительно остался в прошлом. Если бы я узнал, что ты сейчас, отпуская пленных, преследовал подобные цели… — Лагортал вздохнул. Он и сам не заметил этого, но слова Таугатола всколыхнули в нём сомнения, вопросы… — Хотя, наверное, я не ушёл бы, разве что перестал уважать, да и говорил бы иначе.
Лагортал резал Маирона без ножа. «Перестал тебя уважать»… уважение от Светлого эльфа… услышать такое о себе…
— Я не буду ничего делать сверх того, что Таугатол сам с собой сделал, — нехотя признался Волк. — В нем есть Тень, которую ты не замечаешь.
Тени в Таугатоле Лагортал не видел; так что слова Саурона показались нолдо не ловушкой для Таугатола, а скорее мнением умайа о нём. И Лагортал в компании Саурона пошел к Ардуилю.
***
Ардуиль направился в посольство от имени Лорда Аэгнора. Сам и предложил это, узнав, что идут посланники Короля Фелагунда, Лорда Ородрета, Лордов Келегорма и Куруфина. Если Лорд Аэгнор погиб, это не значит, что у него нет воинов. Ардуиль должен был связаться с эдайн Дома Беора, что ныне жили кто в Брэтиле, кто в Хитлуме, найти среди беженцев воинов. Это было тем легче, что нолдо знал многих воинов и знал их родных еще по службе при гарнизоне Лорда. Теперь он должен был зажечь огонь в сердцах тех, кто остыл, осев на новой земле… Они помнили павших? Эльф мог поведать, какая участь ждала пленённых.
Ардуиль считал, что треть, если не половина тех, кто не сражается ныне, не веря в возможность победы, живёт беженцем, после поднимутся в бой. А кто, услышав, напротив, устрашится за себя… пусть охраняет женщин и детей — тоже важная задача. Именно Ардуиль настоял на том, чтобы каждый в посольстве знал именно свою задачу и не спрашивал другого, что поручили ему; вот только письмо… но все считали, что дорога неопасна, в крайности наткнутся на немногих волков или малую бродячую шайку орков… А наткнулись на Больдога.
Саурону Ардуиль вряд ли ответил бы, но Лагортал подтверждал, что умайа не обманывает. Ардуиль сам говорил, что Тёмным уступать нельзя, что они это используют в другой раз. Но если он станет свободен, другого раза не будет. Свободен вновь… Только тогда они бежали вдвоём с Тавроном, а теперь? Он уйдёт (отпущенный Сауроном!), а Таврон останется? Нет, они вновь уйдут вдвоём… Такое возможно?!
— Что я знаю о посольстве? Что ради союза я бы направился к беорингам, потом сообщил бы о том, что удалось Лордам, — Саурон уже многое знал о посольстве, и эльф был уверен, что умайа мог сам догадаться, что и эдайн будут участвовать, ведь общеизвестно, что Дом Беора служит Финроду. — Еще могу сказать, что каждый из тех, кто входил в посольство, знает лишь о том, что поручено ему самому, не другим. Что Нэльдор, Ламмион, мой напарник и ещё двое (я могу показать их) в посольство не входили — они должны были только защищать других.
Возможно, Ардуиль мог защитить их и сейчас, своими словами. И это было, быть может, главной причиной, побудившей его всё же заговорить. Другой причиной было то, что его не станут допрашивать о Нарготронде. Уйдя, он сберегал тайну Города, оставшись… он выдержал пытки когда-то, но стал же рабом. Выстоит ли теперь? Не стоило унывать, но и переоценивать свои силы, считать, что он-то никогда Нарготронд не выдаст, тоже.
— Один из них Лаирсул, — подтвердил Лагортал.
Волк внимательно выслушал все, что сказал ему пленник. И, честно говоря, это были те самые вести, которые Маирон, на месте этого эльфа, держал бы при себе до последнего. До сих пор люди воспринимались скорее как помеха, не как противники. После падения Дортониона, лишившись Лорда и князей, они были рассеяны и беспокоились лишь о защите своих собственных границ, а теперь… значит, теперь люди вновь должны будут выступить как союзники? Ну, это еще видно будет. Шпионы и провокаторы теперь наводнят их селения. Кого не запугают, того купят.
— Я слышал твои слова, нолдо. Теперь ты получишь отдых в комнате Лагортала, а потом… потом будешь отпущен. Тебя даже могут проводить к людям, — у Маирона вырисовывается план. — Все те, кого ты назвал, тоже могут обрести свободу. Ты поможешь мне поговорить с ними?
Ардуиль надеялся, что уйдёт не один, что отпустят и Таврона, и других. Но то, что он услышал, заставило его помрачнеть.
— Я мог бы говорить с другими, они не знают о посольстве ничего, что ещё не известно тебе, — медленно произнёс нолдо, мысленно коривший себя. Да, он перенёс пытки, но как мог он услышать обещание свободы для него и других и подтверждение Лагортала и даже не уточнить, каким будет это освобождение… — Но пусть проводят нас всех лишь до границы твоих земель, не далее. И, Лагортал… я не подумал, что ты сам можешь быть обманут… что ты мог не взять с Саурона обещание, что он отпустит нас без следящих и иных чар, без направления за нами своих слуг и соглядатаев, не таким образом, что наше возвращение к эльфам принесёт им вред.
Лагортал смотрел на Ардуиля и понимал, что без него, без его слов, товарищ вряд ли заговорил бы. Осторожный и опытный, он действительно ждал бы обмана и едва ли открыл что-либо в обмен на обещания. И, действительно, какой будет эта свобода, если их будут до конца провожать орки или тёмные майар? Да, уже не первый мог обрести свободу, но что он наделал?
— Обещаешь ли ты это теперь, умайа? — спросил Ардуиль. Если Саурон не обещает… придётся отказаться от того, ради чего он и заговорил.
— Конечно, обещаю, — обиделся Волк. — Я хотел проводить вас до безопасных мест, чтобы вы не наткнулись на шайку из Ангамандо, а ты мое доброе намерение пытаешься исказить и выставить угрозой. Вас отвезут туда, куда вы сами скажете.
Волк передернул плечами. Он и правда был обижен в лучших чувствах, ведь он хотел проводить эльфа к людям ради его же блага, помочь поскорее добраться до тех, до кого нужно было добраться.
— Так что, будешь предлагать другим своим спутниками говорить со мной? Мне нужно услышать от них, что они больше ничего не знают, нужно, чтобы они в этом поклялись. Да, кстати, поклянись и ты, что сказал мне о посольстве все, что тебе было известно.
Ардуиль в ответ на реакцию тёмного майа фыркнул бы — надо же, Саурон, кажется, обижен — если бы не понимал, что этот миг пойдёт во вред его товарищам. Лагортал же… поверил, что умайа в самом деле не замышляет зла, а совершает настоящее добро, отпуская пленных без условий и шпионов. Это давало надежду и на дальнейшие перемены…
— Я знаю имена, которые не назвал, но ты это и так понял, — произнёс Ардуиль. Он мог поклясться, что в остальном рассказал все, и согласился говорить с другими.
— Тогда пойдемте наверх. Туда будут приводить ваших товарищей, и вы сможете говорить с ними. Лагортал поможет тебе идти, а я, если ты согласишься, поддержу тебя с другой стороны. Или могу позвать орков помочь тебе: сам ты вряд ли дойдешь.
— Орки так орки, — мало Ардуиль их навидался, что ли? Дойти один Ардуиль и впрямь не смог бы, так он был измучен; мог бы, конечно, один Лагортал помочь, но если уж Саурон отпускает, и с обещанием… пусть потешится. Скоро Ардуиль больше не будет в его власти.
***
Безымянного нолдо переместили в комнату Лагортала, положили на походную кровать. Волк был доволен — Ардуиль согласился уговаривать на предательство других. И первым к нему привели его бывшего товарища по рудникам.
========== 28. Обещание свободы. ==========
Таврона привели в комнату Лагортала, и там, на походной кровати, он увидел Ардуиля. Товарищ был перевязан, но выглядел ужасно: следов пыток было не скрыть. Таврон помнил, что в плену нельзя показывать своих чувств, и старательно изображал, что вид товарища его мало волнует. Ардуиль встретился взглядом с другом и сдержанно заговорил:
— Меня, как и Долхэна, и Таугатола, Саурон согласился отпустить, без условий и с обещанием, что освобождение обойдётся без колдовства и соглядатаев и не будет во вред эльфам, — Таврон быстро взглянул на Ардуиля и вновь отвёл взгляд: «Я верно понял?» — Да, я при этом… кратко рассказал о своём задании. В невысказанном слышалось: «О Нарготронде — нет». Они научились передавать друг другу вести даже не через осанвэ кента, опасное в плену, а взглядом, умолчанием.
— У тебя задания не было, кроме как защищать нас… а о цели посольства и участниках Тёмные уже знают, — Ардуиль сам перечислил всё известное ему. — Если ты поклянёшься, что не знаешь о посольстве больше этого, то тоже обретёшь свободу. И мы опять уйдём вместе.
«Опять, да не так… тогда мы бежали». Таврон обвёл взглядом Ардуиля, приведших его орков, Лагортала, Саурона… и твёрдо ответил:
— Нет. Я не буду ни в чём клясться Саурону и Тёмным.
Маирон развел руками, и упрямца увели. Когда Таврона уводили, на его лице читалось лишь презрение к Тёмным. Он старался, как мог, скрыть боль: Ардуиля сумели сломить муками и — кто знает, чем ещё?! — здесь, на Тол-ин-Гаурхот…
Старался сохранять непроницаемый вид и сам Ардуиль. Он уходил, а Таврон, ставший ему больше, чем другом, братом, оставался — как такое могло быть?!
Вслед за бывшим беглецом в комнату ввели Ламмиона. Волк полагал, что, узнав о Нэльдоре, и этот эльф быстро согласится — а если будут одни отказы, нолдор могут передумать помогать ему дальше. И еще… Волк не обещал обойтись без колдовства или того, что будет во вред эльфам, но его так поняли, и он не стал разубеждать. А отказавшийся гордец… пусть думает, что его друга сломили пытки.
Ламмион, услышав, что известно Саурону, согласился поклясться, что ничего больше не знает. Он так желал свободы и так любил двоюродного брата, он вернулся и открылся ради него… И сейчас Нэльдор мог отказаться уйти, чтобы его не оставлять. Или… уйти с тяжким грузом на сердце. Нет, они должны были идти вместе!
Волк улыбался. Каждый согласившийся рассказать то, что ему известно, увеличивал ощущение, что ничего страшного не происходит, что все в порядке, так и надо. Пока ведь и правда не происходило ничего страшного. Пока.
Ламмиона сразу же увели в башню к Нэльдору. Завтра, вместе с Лагорталом, Маирон решит, как их отпустить. За Ламмионом привели поочерёдно Химмэгиля, Бэрдира и Кириона.
***
Химмэгиль тоже после рассказа узнал новое для себя, не наоборот; а пытки были жестоки, ему ломали пальцы, он боялся, что однажды его искалечат… и это заставляли делать его же Лорда… Но оставить своего Лорда здесь и уйти?
— Я подумаю, — кратко ответил эльф после долгого молчания. Думал он частью о том, что должно ему просить свободы как раз Арохиру, не ему самому; а частью о том — выдержит ли он, оставшись.
***
Бэрдир начал с вопросов.
— Есть ли те, кто уже на свободе?
— Пока нет, насколько я знаю, — Ардуиль глянул на умайа.
— А кому она уже обещана?
— Нэльдор, Ламмион, Долхэн, Таугатол, — начал перечислять нолдо.
— Хорошо… — отозвался Бэрдир. Хорошо было то, что он узнал. И то, что для товарищей плен завершится свободой, не рудниками и не казнью. Что они выдали… возможно, и не так уж много, а, возможно, и важное: за слова о своих страхах он получил только три дня для товарища. Правда, любые слова о задании Саурону куда важнее, и он не знает заранее, много ли известно о посольстве рассказавшим. Нэльдору, да и Ламмиону — точно совсем мало. Бэрдир осторожно коснулся плеча товарища.
— Ардуиль… я не могу уйти. Пока я прихожу в гости и готовлю на кухне, Лаирсул и Эйлиант защищены от пыток. Если уйду, сам понимаешь, беречь их просто так никто не станет.
Ардуиль понимающе кивнул.
***
Следующим Ардуиль ждал Лаирсула, но привели Кириона. Саурон считал его мало знающим? Если да, не стоило его разочаровывать… а Кирион и так промолчит.
Синда был поражён, увидев Лагортала. Потянулся к нему:
— Ты…
— Помнишь, что я говорил тогда Гортхауру? Освободи пленников без условий… он согласился, — Кирион понял, медленно кивнул, переводя изумлённый взгляд с Саурона на Лагортала и дальше на Ардуиля.
— Но он хочет наших рассказов… — неуверенно произнёс Кирион. И снова устремил взгляд на Саурона, на сей раз вглядываясь и вслушиваясь: словно тонкая нить была натянута от него к Лагорталу, и от Лагортала вверх. Нить, за которую можно вытянуть… если не оборвётся. Очень тонкая нить… Синда снова кивнул самому себе, и взгляд его стал размышляющим, так что Ардуилю пришлось ждать и после повторить вопрос. Кирион словно вынырнул на поверхность и сразу же ответил:
— Нет, конечно.
***
Кирион вышел, а Волк обратился к Ардуилю (больше не безымянному эльфу! Теперь умаиа знал его имя, и чары на него будет наложить проще):
— На тебе лица нет, нолдо, — хотя этот факт и должен был устрашить Кириона, — отдыхай сейчас, с остальными поговорим завтра. Лагортал, спасибо за твою помощь, — а помощь и правда была неоценимой — бывший раб не заговорил бы сам. А так он выдал важное, и еще других уговаривал поступить так же.
Ардуиль, в самом деле, был совсем бледен… Он осознал, что если бы Кирион сейчас заговорил, это было бы на нём, на Ардуиле — он же знал, что синда не просто страж.
Лагортал прикрыл глаза. Вновь открыл, посмотрел на Ардуиля.
— Знаю, ты сказал то, что было очевидным или же помощью другим, — он тоже не думал, что слова о беорингах могли быть настоящей новостью. И понимал, зачем Ардуиль сказал, что каждый знает лишь о своём задании: если кто-то будет упорно молчать или умрёт в плену, о его задании не будут одновременно допрашивать других. — А то, что ты убеждал рассказать… Если ты был уверен, что не причиняешь вреда, только даешь свободу, и подлинно не причинил вреда, то это не вина. Видишь, из-за тебя никто не выдал ничего важного, Ламмион в самом деле не мог бы сказать ничего нового, но только был избавлен от плена и допросов. Сам я… — Лагортал перевёл взгляд на Саурона. — Да, я помог тебе… Стало ли это помощью и в том, что полезно Ангбанду? — эльф считал, что ничего важного не сказано, но… он мог заблуждаться. И если да, не поздно ли он это понял?
***
Тем временем Эвег закончил свою работу, погрузил Долхэна в глубокий сон, и его сменил Фуинор. На этот раз не с мороками и кошмарами — с заклятьем. Длинным и медленным, что оплетало Долхэна, пользуясь теми лазейками, что открыл эльф. Тем, что он начал молить врагов под пыткой. Тем, что раскрыл все Врагу, польстившись на посулы. Тем, что он уговаривал друга предать, а друг отказался. Все это приоткрывало доступ, делало уязвимым. Все это позволяло вложить чувство страха. Долхэна практически лишили памяти о том, что было с ним на острове после пыток — оставили лишь отголоски воспоминаний об ужасе и вине. Глубоко за полночь Фуинор закончил свою работу. Он был Мастером своего дела.
***
Волк вернулся к себе в кабинет и вызвал туда же Бэрдира. В комнате кругом стояло три кресла, меж ними столик с тремя кубками и вином. Умаиа сидел в одном кресле, Бэрдира пригласил сесть в другое.
— Ты ведь немного знаешь, не так ли? — начал разговор Маирон. — Расскажи это, и ты сможешь уйти, а твое место займёт другой и возьмёт на себя заботу о твоих товарищах. Согласен?
Бэрдир сел и отпил вина.
- Во-первых, другой может и не согласиться. Во-вторых… я же сам знаю, что эти гости не безопасны. Что можно что-то выдать невольно, даже будучи осторожным. И прятаться от этого за спиной другого не самое благородное из решений, — эльф хмыкнул. — В-третьих, неплохое вино, хотя я предпочитаю более лёгкие…
Услышав последний довод про вино, умаиа рассмеялся.
— В дальнем углу погреба нашелся бочонок яблочного вина с изображением золотистых яблок по бочонку. Быть может, оно придется тебе по вкусу? Надо сказать, вино легкое, но отменное. Не знаешь, для кого оно было припасено? Бочонок маленький, видимо, этот гость бывал тут нечасто, — Волк удобнее устроился в кресле. — Что же до других твоих причин, это очень благородно. Пусть так и будет. Ты, Лаирсул и Эйлиант можете жить в моей крепости хоть столетиями. Я не против. Единственное… когда, если, твои друзья придут осаждать Волчий Остров, на это время, боюсь, тебяпридется посадить под замок в башню.
Третье кресло так и осталось не занято.
— Любопытно, — ответил Бэрдир. Саурон и так догадывался, что однажды нолдор придут возвращать Минас-Тирит, а теперь не мог не понять… Очень жаль, что товарищи заговорили. Хоть и хорошо, что отсюда уйдут. — Но не знаю, ведь тех, кому по душе лёгкие вина, немало. Тем более из золотистых яблок и отменного вкуса.
Волк болтал с Бэрдиром ни о чем почти до самого ужина и думал… что в этом определённо есть своя прелесть.
— Но стоит мне отпустить Лаирсула и Эйлианта, ты тоже уйдёшь… — вздохнул Волк, когда они вставали.
— Если тебе нужно, чтобы я остался в обмен на свободу для Лаирсула — я, конечно, останусь, — осторожно сказал Бэрдир, зная, что Саурон наверняка потребует большего. Ему же и сейчас нужны были не беседы о вине и погоде, а сведения… правда, сейчас Саурон получил их иным путём.
Маирон пристально посмотрел на Бэрдира. Потом кивнул.
— Я поговорю с Лаирсулом, — и если все получится… уже двое эльфов будут с ним добровольно. Собрать свою стаю из эльфов… Волк улыбался, спускаясь по лестнице в подземелье.
Бэрдир очень удивился. Саурону так нужно, чтобы он остался? Но ведь он и так остаётся, его держат, как на крючке, угрозой пыток других…
Саурон ушел, а дозорный остался один. Сам налил себе ещё вина, поднял кубок, будучи мыслью с другими эльдар. И вместе ожидая: неужто Лаирсула отпустят?
***
Когда по коридору только закончили ходить, и Бэрдир только пришёл в кабинет Саурона, на лестнице появился Март. Приближалось время ужина, и горец постучал в дверь комнаты Линаэвэн, повел ее с собой на кухню. Линаэвэн шла и думала: “Лучше сказать самой, чем скажет Фуинор…”
— Фуинор передал мне, что теперь Долхэн будет освобождён, и я благодарна ему за помощь… — в голосе девы слышались отголоски изумления и недоверчивой радости, какая бывает, когда вести боятся поверить… — И ещё предложил снова петь вместе с ним, завтра. Поэтому… я не уйду после завершения этого дня, как намеревалась.
— Это удивительная новость, — качнул головой Март. — Повелитель дает свободу своему врагу… Это очень щедро, но все же… разумно ли? Но главное, что ты останешься, я очень рад этому.
Бэрдира в кухне не было, и они стали готовить, не дожидаясь нолдо.
— Это то, во что и мне трудно поверить, — согласилась изумлённая Линаэвэн. — И в обмен на песни Фуинор обещал возможность помочь другому пленнику… Я пока не понимаю этого. Но это доброе дело.
Это было… доводом в пользу Тёмных. Хотя едва ли Март действительно может увидеть иное, ему не позволят увидеть. И заклятье помешает.
— Всё же, я не знаю, как долго останусь здесь, — тихо произнесла тэлерэ. Скорее всего, лишь на день дольше намеченного, но говорить о том Марту, наверное, не стоило. Возможно, что Саурон дальше запретит им общаться. — И пока… я хотела дать тебе совет, только не находила подходящего времени. Оно и сейчас, верно, неподходящее. Ты не пожалеешь после о сделанном, если будешь учиться у других тому, что в них есть лучшего, самого доброго, и избегать того, что считают приемлемым или даже неизбежным злом.
Дева глубоко вздохнула, готовая к возражениям. Ей нужно было продолжать готовить, но она должна была сказать. И теперь, если Март останется с Сауроном и Больдогом, служа Тёмным, пусть хотя бы останется лучше других. Быть может, однажды совесть скажет ему то, что не смогла донести она.
— Увы, Линаэвэн, — возразил беоринг. — Мы все вынуждены делать меньшее зло. Без этого невозможно.
— Порой мы считаем, что иначе было невозможно… — вздохнула эллет, — а проходит время, мы обдумываем всё заново и выясняем, что это не так. И остаются лишь горькие сожаления о том, чего не исправить, — и она сама уже сожалела сейчас о многом, что делала и говорила в плену. И о своём пари с Сауроном, и о том, что не извинилась и не просила о других прежде, и о том, как общалась с Мартом до того.
— Вынужденное зло необходимо, — снова покачал головой Март. — Например, мы едим животных.
— Я не считаю это злым поступком, — ответила Линаэвэн. — А ты считаешь? Тебя или знакомых тебе людей когда-нибудь мучила совесть за то, что они съели рыбу или птицу, случалось, что раскаивались в этом?
— Многие совершают необходимое зло и также не чувствуют за него вину. Но я запомню твои слова, по крайней мере так, как их понял я: добро или зло я совершаю, но я не должен идти против своей совести.
Линаэвэн подумала, что если Март и впрямь будет следовать этому — это будет хорошо. Вот только, можно ли сравнить значимость для него её совета и воспитания Саурона?
Когда пищу осталось лишь поставить в печь, Линаэвэн снова пела над ней песни чар, чтобы пленным стало легче. На сей раз это была белериандская песня — о солнечном лете и воде чистых родников… Линаэвэн пела, и горец слушал ее. Слушал и улыбался — никуда она не уйдёт. Он защитит ее, и она все также будет петь.
А после Линаэвэн спросила:
— Не знаешь ли ты, отчего Бэрдира не было?
— Нет, не знаю. Но после ужина он обещал прийти ко мне.
***
Пока слуги готовили, Эвег спустился в камеру Лаирсула. Двое орков уже привязали целителя к креслу, а умаиа закрепил спящего на столе Оэглира.
— Слышал, ты не справляешься с лечением раненого, Лаирсул? — спросил Эвег. — Я пришел тебе помочь.
Оэглир пришел в себя от невозможной боли.
— Каждый раз, когда с лечением не будешь справляться ты, тебе буду помогать я, — сказал умаиа.
Лаирсул не видел ещё, что такое лечение Эвэга. Он смотрел на происходящее в ужасе.
— Ты же целитель… — начал эльф и осёкся: это так же глупо, как взывать к совести Саурона. И ему не дадут помогать раненым так, как он помог сегодня. Если он откажется вовсе, их будет лечить Эвэг. Если он продолжит, он будет помогать палачам готовить пленников для новой пытки. — Ведь ты мог бы лечить без боли, ты должен был учиться у Эстэ… — Лаирсул едва не попросил умайа лечить пленных бережно, но… тот или посмеялся бы, или потребовал бы чего-то важного взамен. — Хотя о чём я? Ты предал её, и тебе, должно быть, в радость мучить других. Как оркам.
Что было делать? В следующий раз он снова попробует снять боль и защитить от боли, и усыпить, надолго… Только выложиться нужно будет действительно полностью, без остатка. Сейчас он думал, что сделал всё, что мог, но это не так, он всё же щадил себя — если бы он знал, что Оэглира ждёт «забота» этого умайа, сделал бы больше…
Умайар в самом деле не допустили бы, чтобы Лаирсул вместо лечения погружал пленников в сон и давал им долгий отдых без всяких уступок. Не приди сейчас Эвэг, пришёл бы Больдог или Фуинор… Лаирсула нельзя было пытать, но это не значило, что на него никак нельзя воздействовать… хоть через того же Оэглира. А отказался бы — после всё равно позвали бы Эвэга.
***
Эвег закончил исцеление Оэглира и вернул эльфа в камеру к Эйлианту.
— Теперь так будут выглядеть твои дни и ночи, феаноринг. Отдыхай, скоро за тобой придут, — и он обратился к Эйлианту, пока Оэглира приковывали за руки: — Вот что было бы с тобой, Эйлиант, если бы Бэрдир не пошел служить Повелителю. Но ты выкуплен.
— Тварь, — ответил Эйлиант. Он считал, что ему было бы легче, если бы и его допрашивали, не заставляли смотреть на всё это…
Оэглир с ненавистью смотрел на целителя. Эвег ушёл, и эльфы остались одни в камере. Эйлиант повторил:
— Выкуплен… Я откажусь от этой защиты!
— Даже не думай, — предупредил Оэглир. — Мне будет вдвое тяжелее.
***
Несколько поворотов — и Маирон открыл дверь в камеру-целительскую (а заодно и пыточную) Лаирсула.
— Я хочу отпустить тебя на свободу, эльф, — сразу перешёл к делу Волк. — Уже пятеро из вас приняли мои условия, прими и ты. Расскажи мне, что тебе известно о вашем посольстве к Кирдану, и ты уйдёшь отсюда.
Лаирсул выглядел не менее измученным, чем Оэглир. Он мог бы счесть ложью слова Саурона, что пятеро уже выдали сведения о посольстве, но умайа рассказал и то, чего не знал сам Лаирсул…
…То, что враг теперь знал всё это, угнетало, но ему нечего было рассказывать. И это был выход из того безысходного кошмара, в который Лаирсул проваливался ныне. И эльф сразу же ответил:
— Я целитель, а не посланник. Я знаю о посольстве лишь в общих чертах, то, что ты уже рассказал.
Волк выслушал нолдо и кивнул. Эльф, как и другие, дал клятву, что не знает ничего более, и его отвели в башню к Нэльдору и Ламмиону. Орка послали сказать Бэрдиру, что его друг ныне свободен, и отвести нолдо на покой в его комнату.
***
А Волк возник в камере феанорингов.
— У вас есть возможность получить свободу. Я многое уже знаю о вашем посольстве, расскажите мне ту часть, что была поручена вам, и вы уйдёте отсюда, куда пожелаете.
Когда к нолдор вошел Саурон, всё встало на свои места. Теперь Оэглир знал, для чего его пытали — чтобы он выдал эти сведения. И для того же Эйлианту показывали, что пытают… Но Оэглир знал — скажет он или нет, всё равно их будут мучить. Теперь же Саурон обещал освобождение в обмен на эти сведения. И Оэглир неожиданно легко ответил:
— Я расскажу. Лорд Куруфинвэ передал мне, что придумал новый материал для защиты врат; он будет полезен и нолдор, и фалатрим. И ещё я должен передать Финдекано и Кирьятано, что союзники смогут держать связь через палантиры. Также знаю, что замысел всего посольства принадлежит Лорду Маитимо, и полностью был изложен в письме. Но его содержания я не знаю.
Эйлиант был изумлён тем, что Оэглир заговорил, и потому теперь он уйдёт. В ошеломлении юноша ответил:
— Мне нужно подумать.
А Волк… был глубоко удивлён. Он знал пленников, ему донесли, что эти двое при первой попытке даже не поморщились, все тюремщики были уверены, что феанорингов, как и бежавших с рудников, будет тяжело заставить говорить — но всё! Двое из четырёх уже рассказали много важного. Одно обещание свободы заставило их говорить лучше любого принуждения.
— Думай, Эйлиант. А тебе, Оэглир, больше не место в подземелье.
Орки помогали нолдо, порой тащили его, в башню для ждущих свободы. Но в коридоре Волк задержал процессию:
— А что, если я обменяю свободу Эйлианта на твой рассказ о Нарготронде? На сведения о входах в город и о том, сколько их, этих входов.
— Нет, о Нарготронде я тебе не скажу, — ответил нолдо, начавший приходить в себя. Он не устоял, рассказал о посольстве, но говорить дальше — было всё равно что привести к своим войскам Моргота.
***
Этот вечер был удивительно тихим, пожалуй, никогда еще не было таких на Волчьем Острове: много свежих пленных, никого не допрашивают, и Повелитель Волков доволен, как кот, наевшийся сметаны. Маирон ужинал с другими умаиар, Марта сегодня не было, и ничто не мешало Волку торжествовать открыто.
— Ардуиля вы посчитали вовсе неважным, а от Оэглира пытками едва чего бы добились. Но я проявил ум и узнал важные тайны.
И большая летучая мышь унеслась с сообщениями для Владыки Севера.
— Конечно, я выполню обещание и отпущу тех пленных. Это приносит мне куда больше пользы, чем вы можете понять, — заключил Маирон.
***
Когда ужин был готов, Март проводил Линаэвэн к ней в покои, сказал, что будет рад снова видеть ее завтра, и тепло попрощался.
Затем горец постучал в комнату Бэрдира и обрадовался, застав его на месте.
— Я подумал, что мы могли бы поужинать с тобой до тризны, чтобы узнать друг друга получше. Ты не пришел сегодня на кухню, и я решил прийти к тебе сам.
Бэрдир был удивлён, увидев Марта. Поздоровался с ним.
— Я не мог сегодня прийти, меня вызывал Гортхаур, — пояснил нолдо. — Сегодня он многим предлагал освобождение в обмен на рассказ о задании; но я, так или иначе, уйти не могу. Из-за Лаирсула и Эйлианта… А после был разговор с Гортхауром с неожиданным завершением. Я сказал, что если Лаирсул получит свободу, я останусь здесь насовсем, даже при возможности уйти, и он был освобождён.
Март всё равно узнает. Ещё неведомо, в каком пересказе. Бэрдир согласился идти с ним, думая о том, что стоит попробовать снять заклятье… Сила Гортхаура велика, но, возможно, он не ждал, что кто-либо однажды попытается его снять. Лучше бы, конечно, объединить силы с Линаэвэн. Но о том… стоит говорить с аданом заранее. А ещё, возможно, чары, как и у Линаэвэн, на некой вещи.
Март подивился услышанному.
— Что же… вроде бы все для вас складывается хорошо, не так ли? Многие ушли на свободу. А ты… теперь будешь жить с нами… Я, правда, не совсем понимаю, как это будет… Но, похоже, мы будем вместе работать, и, быть может, подружимся.
Март повел Бэрдира на кухню, где можно было поужинать вдвоём.
— Да, я останусь работать, — ответил Бэрдир. Он будет служить здесь, на этой кухне… так же, как другие его родичи служат в Ангбанде. Кто-то же растит то, что приносят сюда. — А ты знаешь, откуда всё это: овощи, зерно, куры? Что-то ты сам растишь, но, верно, не всё?
За разговором Бэрдир посматривал на Марта. И решил увидеть его получше через Незримое — без пристального взгляда глаза в глаза, глядя сбоку. Есть ли при нём что-то тёмное, заколдованное, и в самом ли деле колдовство на нём самом? Осмотрел и кухню. В Незримом мире эльф увидел, что кухня пронизана Волей, темной и могущественной, и что сами камни были скреплены ей. Это колдовство было слишком могущественным, чтобы он, Бэрдир, мог бы его разрушить. Что до Марта… нечто темное касалось его, лежало где-то за его плечами, но не более того.
— Провизию привозят из Дортониона, из тамошних деревень, — отвечает Март.
— Из Дортониона, сейчас? — переспросил Бэрдир. Не мог же Март быть так наивен. Но действие колдовства могло быть и таким. — Ты когда видел те земли в последний раз?
— Лет… восемь назад, — ответил Март.
— А я пытался попасть туда пару лет назад. Там мрак, в который даже орки ходить боятся — какие уж там сейчас деревни…* А когда-то это были красивейшие леса Белерианда…
— Деревни могут быть защищены орками от чужаков и находиться дальше, — возразил Март. — Когда ты был в Дортонионе, как давно? Что ты делал там? В каких землях ты был?
— Я был в южной части, как и сказал, пару лет назад, — спорить Бэрдир не собирался. Защищены орками, ага.
Тут говорить было не о чём, но Бэрдир решился сказать о чарах.
— Ты мне, конечно, не поверишь, но я вижу вокруг тебя некие чары… Я хочу попытаться снять их и попросить помощи Линаэвэн. Ты сам слышишь, что это только снятие, и что если я ошибся… просто ничего не получится. Как не выйдет обезвреживание яда, если его нет.
Март насторожился.
— Что… ты имеешь ввиду? Я не понимаю тебя.
Бэрдир жалел, что заговорил прямо, и вместе с тем… скрыть бы всё равно не удалось, только Март ещё мог счесть это нападением.
— Я видел, что Линаэвэн находится под действием колдовства. Узнал источник, убедил Линаэвэн снять заколку, и, может, ты не заметил, но ей стало легче. Сейчас я вижу колдовство на кухне и… отчасти, за твоей спиной. Тут заколки нет, но я могу попробовать снять его. Не против твоей воли.
— И как это будет выглядеть?
— Здесь просто убрать вещь не выйдет. Нужна особая песня, нечто иное, чем просто красивые песни, ты почувствуешь разницу.
— Обо мне есть кому позаботиться, — отрезал Март. Еще не хватало ему доверять эльфу!
— Как знаешь, — ответил Бэрдир. Что ж, он попытался.
— Лучше давай поговорим о тебе. Коли ты решил остаться, хочешь поселиться в соседней со мной комнате? А потом мы вместе съездим в Дортонион.
— Да, я мог бы поселиться рядом, и, несомненно, желал бы съездить в Дортонион. Если это окажется возможным, — в последнем эльф сильно сомневался.
— А как ты теперь будешь жить? — продолжил расспросы горец. — Ты также будешь под охраной, или, раз ты остаёшься по доброй воле и не решишь бежать или напасть, то и охрана не нужна?
— Да, я остаюсь сам, — подтвердил Бэрдир. На сердце кошки скребли, ведь он был воином… — Зато наш целитель сможет уйти, и его не допрашивали, он только вначале пострадал. Но будет ли охрана, нет ли — решать не мне.
— То, как ты говоришь о Лаирсуле… Мне очень жаль вас. Вы страдаете… там, где не нужно!
***
Когда ужин закончился, горец достал корзинку с вином, кубками и предложил совершить тризну в его комнате. Бэрдир спросил Марта, позовёт ли он и Линаэвэн — хотя она и не знала Андала…
Горец и эльф все же зашли за тэлерэ. Март, скорее, хотел сделать приятное Бэрдиру, а еще — вспомнил, как они с Линаэвэн совершали иную тризну.
— Ты пойдёшь с нами? — спросил Март.
Вскоре все трое сидели в небольшой, но уютной комнате Марта. Как близкий родственник, беоринг заговорил первым. О том, каким он мог вспомнить брата — через пелену забвения, с трудом вспоминались его черты, его смех, и как он заботился о младшем братишке.
Затем заговорил Бэрдир. Он вспоминал об Андале как о заботливом супруге, самоотверженном воине (кратко — по разным причинам), удачливом охотнике, весёлом товарище, достойном человеке.
— Я помню и его песни… — произнёс Бэрдир
— Как жаль, что я так мало помню, — сокрушался беоринг. — Я был тогда еще мал, да и… давно это было. Я не чаял узнать о его судьбе, а теперь узнаю и о том, каким он был. А до того только помнил, что любил его. Все же… как жаль, что мы не друзья, Бэрдир.
— Жаль, — отозвался нолдо. Брат Андала должен бы быть другом эльфов, да и его другом мог бы стать. Если бы не Саурон! — Хотя я не знаю, возможно, что мы и могли бы стать друзьями… А сейчас я мог бы спеть одну из песен, что слышал от Андала. Быть может, и ты её слышал. Если ты позволишь.
Песен нолдо слышал не так мало, но они чаще были задорными или плясовыми — такие на тризне, на его взгляд, были неуместны. А эта была серьёзней — о родной земле, о смолистом сосновом духе, о селениях, где, проходя от одного к другому, всюду будешь принят с радостью и всюду встретишь плечо друга…
А после заговорила Линаэвэн.
— Я знаю об Андале только то, что услышала от вас. Но я сочувствую утрате, и я ныне… сложила песню про Андала. И тэлерэ тоже пела. А после пришло время поднять кубки, уже в молчании…
Горец проводил эльфов, но так и не смог уснуть до утра. Что-то неясно сжимало его грудь, давило, заставляло выступать слезы на глазах. Март не знал, что с ним — наверное, так выглядит горе, думал беоринг. Но зато брат словно бы стал проступать в воспоминаниях чётче, как и… сосновые леса, и смутные видения дома и забытого края. Повелителю Март решил ничего не говорить. Не стоит… отвлекать его ерундой.
***
Поздней ночью Фуинор пришел к спящему Таугатолу.
«Спи, эльда. Спи глубоко и крепко. Ты не будешь помнить ничего, только мрак, тени, отблеск ужаса. Ты проснешься в Таурэ Хуинэва и найдёшь выход. Вас взяли в плен, ты освободился — как? Наверняка бежал, как еще можно? Ведь ты презираешь предателей, ты сам говорил, помнишь ещё? Спи, эльда. Ты не помнишь больше ничего».
***
Дождливый серый день занялся над Волчьим Островом.
Этой ночью многие пленники не спали. Нэльдор и Ламмион, Лаирсул и Оэглир, сидя в башне, разговаривали между собой, переходя от радостного предчувствия к сожалениям и обратно.
Лаирсул, как и другие, не знал, что если бы он не согласился на условие Саурона, и на него не могли бы сослаться, как и на всех остальных, кто заговорил, даже ничего не зная — то и Ардуиль, и Оэглир, скорее всего, тоже бы молчали.
Но Лаирсулу было горько и жутко думать, что теперь лечить пленников будет этот Эвэг… страшно лечить… Он, уходя, оставлял измученных родичей Эвэгу. Потому что… не мог он помогать палачам, пусть даже лечением.
Нэльдор снова вспомнил, что он по глупости выдал сразу же, что все они из Нарготронда.
Ламмион сожалел о том, что однажды открыл свой разум умайа. Не выдал ничего важного, но… как это могло сказаться, не успели ли внушить ему нечто, эльф не знал. Кажется, нет, но как узнать достоверно?
Оэглир точно знал, что рассказал о важном. Да, сейчас, после того, что Саурон уже узнал, посольство и задуманный союз и так стали невозможными. Да, Оэглир не знал, как выстоял бы дальше, при непрерывной боли, сменяющих друг друга пытки и лечения… и пытать будут то сами орки, а то эти сауроновы орудия с помощью Арохира. Линаэвэн будут допрашивать больше всех, это было ясно с того мига, как она сожгла письмо. Не устоял даже Ардуиль, уже прошедший через плен… Вот только всё это оставалось убедительным, пока Оэглир не представил себе, как рассказывает обо всём этом Лорду Куруфинвэ.
И снова пленники в башне возвращались мыслью к завтрашнему дню и ждали утра, что будет совершенно особым для них всех. И оно наступило — обещанием скорой, скорой свободы, мокрым свежим ветром за окном, летящим из-за пределов омраченных земель. Хотя их всех и не обещали отпустить сразу, с утра.
***
Ардуиль смотрел на рассвет иначе. В эту ночь он хотел оставить сомнения, радоваться тому, что вновь уйдёт из плена, пусть и иначе, вспоминал своё бегство. Новый день стал для него временем решения. Он… не мог уйти, оставив Таврона. Поэтому когда пришёл час, и к нему пришли, Ардуиль сказал, что остается здесь, в плену.
***
Едва забрезжил свет, спящего Таугатола, одетого в рваньё, испачканного землёй, покрытого царапинами и ссадинами, погрузили на конные носилки и вывезли прочь из крепости. Это видели все эльфы, что могли смотреть в окна.
Таугатола довезли до края Таурэ Хуинэва, там его разбудили и незримо проводили до безопасных границ. Пусть идёт. Он никому не сможет сказать, что Север о чем-то узнал, он будет гордиться собой и презирать тех, кто оказался слаб. Но где-то очень глубоко внутри себя он будет знать, что все это ложь, что он не прав и виновен…
***
Таугатол пробудился у края леса. Как он оказался здесь? Ведь он был на Тол-ин-Гаурхот… Сумел бежать на север, но он не помнил, как. Позади оставался ужас и мрак. Он блуждал по проклятому лесу? И уцелел? И потому не мог даже вспомнить ни побега, ни того, что было перед ним? Это было счастьем. Он выбрался и мог вернуться к своим… Выбрался, если уйдёт отсюда. Куда? Обратно, в Нарготронд? Ведь если он сумел бежать, за ним никто не следил. Он бежал так далеко на юг, как позволяли силы. И после снова начал думать о том, куда вернётся. Примут ли беглеца назад? Он сам… да, если бы не Государь, он сам смотрел бы с подозрением на Ардуиля с Тавроном и счёл бы их угрозой для безопасности Нарготронда. Нет, его примут — он жил здесь, он знает эти земли, и он ничего важного не выдал. Мысль эта вызвала в нём какой-то неясный холод. Что-то было не так.
Память подводила после кошмаров Таур-на-Фуин. Таугатол сжал зубы. Он же был в плену у Саурона, и в то время… Нет, он не мог обещать, что Саурон через него ничего не выведал. Обдумав всё, нолдо понял, куда ему должно идти — в Хитлум. Чтобы передать то, что поручил ему Лорд Ородрет, и рассказать, что посланные оказались в плену. Он ничего не выдал Темным, но другие… Таугатол не мог быть уверен, что все они выдержат.
***
В скором времени из ворот выехал всадник, прижимающий к себе ободранного, спящего Долхэна. Разбудили его близ Эред Ветрин, не скрываясь.
— Ты хорошо послужил Северу и заслужил свою награду. Ты предал сам и уговорил многих на предательство. Ступай и помни, кто теперь твой хозяин.
Долхэн очнулся в ужасе, но ещё страшнее было сказанное ему… Многого он не помнил. Он перенёс пытки и оказался слаб. Сначала молил Тёмных, а потом сдался сам и к тому же понуждал товарищей. А Таугатол верил в него, говорил, что он сильнее, и Лагортал тоже. Да, это было правдой, то, что говорил Тёмный… И эти слова тоже? «Помни, кто твой хозяин»… Неужели он мог?.. Побелевший нолдо отшатнулся так, что упал, ударившись о камень.
— Разве я… принёс присягу Северу? Я не помню этого, — не помнил, но… Ужас и Тень оставались за его спиной. И умайа с усмешкой предложил повторить присягу, раз он забыл её.
Ужас был позади и впереди Долхэна, и идти ему было некуда — он уже присягнул Северу. И Долхэн побелевшими губами произнёс — повторил, как он считал, клятву служить Морготу…
Волк с удивлением поднял голову, также с удивлением голову подняли и другие умаиар Волчьего Острова, почувствовав клятву Тьме. Довольно усмехнулся Владыка Севера, добавив еще одну душу в свою копилку. Воистину Маирон был одним из лучших его приобретений.
***
До завтрака Волк пришел к Эйлианту. Время, что было дано феанорингу на раздумье, истекло.
— Что ты надумал, эльф? — спросил Волк.
Юный воин Лорда Келегорма был поражён и тем, как много стало известно Саурону, и тем, что рассказал Оэглир. И всё же он отказался открывать то, что знал сам.
Волк не стал торопить Эйлианта — у него еще будет возможность передумать.
***
Вторым Волк навестил Химмэгиля.
— Почему ты не хочешь уходить, эльф? Или ты хочешь дождаться, когда твой же родич тебя безвозвратно искалечит? Ты можешь получить свободу для себя и облегчение для своих товарищей.
— Я не могу уйти, но если… Арохира больше не будут принуждать к тому, чтобы калечить родичей, причинять им боль, я расскажу, что знаю, — нолдо смотрел на Саурона с ненавистью.
— А что, если ты получишь и то, и другое? И Арохира не будут принуждать, и ты получишь свободу?
— Нет, — ответил Химмэгиль. — Я остаюсь с Арохиром.
Пусть даже сейчас он не в силах защитить своего Лорда, но одного его не оставит. Он обдумал всё и принял решение, и он не понимал, для чего Саурон предлагает свободу при том, что эльф все расскажет. Наверное, здесь крылся подвох.
— Хорошо, — согласился Волк. — Тогда рассказывай. А я постараюсь дать свободу и Арохиру тоже.
Химмэгиль не пробовал запираться, и правда, быстро и четко рассказал всё, что ему было известно о посольстве. Тем более, что всё это Саурон уже знал. Кроме, разве что, роли самого Химмэгиля:
— Я следую за Лордом Арохиром, чтобы защищать его и остальных, — губы нолдо чуть дёрнулись в невесёлой усмешке: сейчас Саурон, конечно, скажет, что никого он защитить не смог и не сможет… А всё же смог. Сейчас.
— Так вот почему ты без Арохира уходить не хочешь, — понимающе кивнул головой Волк. — Я поговорю с ним.
========== 29. Наивность. ==========
Наступило утро, и Март вновь зашёл за Бэрдиром и Линаэвэн, зовя их на кухню.
Вчера вечером была тризна, и Бэрдир не мог не рассказать эллет новости - кратко, в общих чертах: Саурон теперь немало знает о посольстве, но многие товарищи обретут свободу.
А сейчас на кухне Бэрдир немного говорил с Мартом - о дичи, дав совет, как её лучше готовить, и о лесах, в каких эту дичь лучше ловить. Потом спросил:
- Ты считаешь, это возможно, чтобы мы побывали на землях Дортониона?
- Да, думаю, это возможно, - ответил Март. Он был сегодня задумчив и порой даже ронял вещи. - Мы можем попросить Повелителя об этом. Только… я не знаю, можно ли тебе покидать крепость. Ведь ты можешь сбежать.
- Меня держат не только стены или стража, - ответил Бэрдир, - но и обещание остаться, и угроза Эйлианту. Если я уеду и не буду готовить, не знаю, останется ли он под защитой.
- Мы поговорим с Повелителем, - вновь тряхнул головой Март.
Когда закончили готовить, Линаэвэн раскладывала блюда, накрывала столы к завтраку… это было красиво. И затем она обратилась к Марту:
- Фуинор сказал мне, что я могу по-прежнему говорить с тобой, но вначале… Гортхаур поставил условие, чтобы я спустя три дня… перестала смущать тебя. Можешь ты спросить, разрешено ли нам общаться?
- Говори со мной, не смущая, вот и все, - улыбнулся Март. - Нет, Повелитель Маирон не против нашего общения, мы говорили об этом.
- Это хорошо.
Она могла беседовать с Мартом, и оставалась надежда, что однажды он переменится… И всё же - разве ей не следовало уйти? Бэрдир оставался здесь, в гостях, ради других и ради них отказался от свободы. Эллет же никого не защищала, кроме себя. И если отношение Марта могло измениться - это тоже больше было заслугой Бэрдира. Или судьбой, что привела на кухню из всех пленных именно нолдо Дортониона, что знал брата Марта. Однако сейчас была надежда помочь Марту - и, быть может, ещё кому-то. Получается, смысл оставаться здесь был? Эллет вновь сомневалась.
***
Волк постучал в покои Лагортала.
- Доброе утро, нолдо. Ты хотел говорить с Арохиром, время сделать это. А после я предложу ему свободу.
В скором времени Арохира почти притащили к Лагорталу. И он рассказал пленному Лорду, что ни его, ни других больше не заставят причинить боль другим эльдар.
- Это… очень хорошо, - ответил Арохир. Младший Лорд беспокоился о цене этого “дара”, но доверял Лагорталу. - Я не мог не причинить боль, но мог поступить иначе… А так, я соучаствовал в пытке. Ты был прав, говоря, чтобы я не делал этого своей волей, но я не увидел тогда, как это возможно. Перед моими глазами стоит то, что я делал…
- Образ можно ослабить, я думаю, Лаирсул мог бы помочь тебе, - отозвался Лагортал. - Но будет ли этого достаточно?
Арохир качнул головой.
- Даже если мы упали, мы можем встать, - продолжил Лагортал, - и идти дальше. Начать всё сначала. Пусть ты не забудешь этого, твой взгляд не должен быть прикован к сделанному, но устремлён в мир и на других.
- Я приложу все усилия, чтобы разрушить эту темницу, - глухо отозвался Арохир. А после рассказал Лагорталу о сне, что навел не него Фуинор.
***
Через разумное время, когда завтрак уже был готов, Волк вернулся в комнату Лагортала, желая увидеть обоих эльфов.
- Надеюсь, вы успели поговорить обо всем. Теперь нам нужно обсудить дальнейшую судьбу Арохира.
Сначала Лагортал сказал Саурону о сне, наведённом Фуинором: избавленный от страшного выбора наяву, Арохир вынужден был совершать его в уме снова.
- Я не знал, - ответил Волк, и это было правдой. - Мы позже обсудим с тобой, что делать с Фуинором.
- Позволишь ли ты Лаирсулу помочь Арохиру?
- Этого я не могу пока устроить. Вчера вечером Лаирсулу и Оэглиру также была обещана свобода. Они в башне; сегодня под вечер или завтра утром их отвезут прочь из моих земель. И если Арохир согласится все рассказать, то и он окажется в башне. А с ним и Химмэгиль.
Волк обратился уже к Арохиру:
- Твой Верный рассказал все, что знал, но отказывается уходить без тебя.
Лагортал не мог просить Арохира рассказать все, что он знает. Он чувствовал, что и вчера… ему не следовало бы говорить так с другими. Правда, Лагортал не поступал против совести, но только потому, что был уверен: те нолдор мало знают о посольстве. Другое дело - один из лордов Нарготронда. Если бы слова Лагортала повлияли на него, он мог выдать нечто важное.
- Химмэгиль не оставил меня, а я не уйду, - ответил Арохир. Его не принудят больше к тому, чтобы причинять боль другим, и здесь он, быть может, искупить свою вину. Но всё выдав и будучи отпущен врагами, он лишь прибавит к вине новую. Ни попытки разрушить темницу, как желал он, ни восстание после падения, о каком говорил Лагортал, не могли начаться с этого. О Химмэгиле Арохир знал, что тот очень мало мог рассказать. И что он отказался от свободы ради него… он, Лорд, не мог не принять этого.
- Жаль, Арохир, но как я могу тебя заставить передумать? А пока все так, пойдём, Лагортал, завтракать. Нам есть о чем поговорить, - Волк посмотрел на Арохира. - Присоединишься?
Пленник должен был видеть некую дружескую связь меж умаиа и своим товарищем.
Архир и видел: Саурон говорил с Лагорталом словно приятель, едва ли не спрашивал его, что делать с Фуинором. И Лагортал не протестовал, был готов идти завтракать с умайа и отвечал Саурону без ненависти… Арохир не знал, кому Лагортал помог согласием идти в гости (наверняка помог, насколько он знал Лагортала), но он чувствовал, что речь о большем.
- Ты ведь не просто согласился принять… “гостеприимство” Саурона? - спросил Арохир.
- Не просто, - ответил Лагортал.
- Ты знаешь, что делаешь. И я не буду в том помощью, - Арохир говорил почти утвердительно, лишь с оттенком вопроса. Лагортал не возразил. - Умайа постарается обратить ваши встречи на свою пользу, так что… удачи тебе.
Арохира увели в подземелье, а Саурон завтракал с Лагорталом.
***
- Что всё окажется на пользу тебе, это только к лучшему, лишь бы не на пользу Ангбанду, - задумчиво произнёс Лагортал, придя на завтрак. Потому что не было ничего более полезного для сидящего перед ним, как то, что послужит его исцелению. Думая о помощи Арохиру, он нежданно спросил: - Значит, Лаирсул сейчас помочь не может; а Эвэг сохранил способность исцелять по-настоящему, ты не знаешь?
Ждать помощи от того, кто во многом стоял за муками Лорда Нарготронда, было странно. Почти безумно. Но… не невозможно.
- Эвег? - это было неожиданно. - С одной стороны, Эвег сам виноват во всем этом, и было бы… неплохо дать ему же исправлять это. Но с другой стороны, примет ли Арохир такую помощь?
- Если Эвэг в силах помочь, то я могу просить Арохира принять помощь… - Лагортал заметил, что, погружённый в раздумья, так и не принялся за завтрак, и намазал маслом хлеб.
- Я прикажу Эвегу придти сюда сразу после завтрака, - пообещал Волк.
Какое-то время Маирон не отвлекал Лагортала разговором, дал спокойно утолить голод, потому что знал: начни он говорить, вряд ли Лагортал сможет спокойно есть. И только под конец трапезы спросил:
- Почему ты не хочешь поговорить с Арохиром? Из-за него не хочет уходить Химмэгиль. А Ардуиль не хочет уходить из-за своего товарища. Что мне их, силой за ворота выкидывать? А Бэрдир не уходит из-за Эйлианта. Просто не верится. Враг говорит эльфам: “Идите отсюда”, а эльфы отвечают: “Нет, ни за что не уйдем”.
- Я понимаю нежелание уйти, оставив здесь тех, кто дорог. Ты готов отпустить их, но я не знаю, что известно Арохиру; и теперь знаю, насколько на решение других могут влиять мои слова. И зная это, сознательно способствовать тому, чтобы ради свободы выдавали нечто важное о посольстве, это не просто уступка… - Лагортал серьёзно смотрел в глаза Саурона. - Это значит, сознательно помогать Ангбанду.
- Я не прошу от тебя такого! - воскликнул Волк. - Но помнишь, как было с Ардуилем? Поговори с Арохиром, вас никто не услышит, и если он не хранит особых тайн, ты поможешь уйти отсюда двум эльфам. И то же с товарищем Ардуиля и с Эйлиантом. К тому же, после того, что мне вчера рассказали остальные, думаю, мало кто знает больше.
Волк передал Лагорталу все, что узнал от Оэглира. Лагортал смог ответить не сразу и говорил медленно. Услышанное было… тяжелее многого из того, чему он был свидетелем.
- С Оэглиром я не говорил, но если бы не слова других о меньшем перед тем, не знаю, открылся бы он. Вот какова моя роль здесь… - да, он, Лагортал, сыграл в этом предательстве свою роль, хотя и невольно. Он не сказал: “Я не буду больше ни с кем говорить о подобном”, но это могло быть ясным и без слов.
- Это был не твой, а его выбор. Больдог сказал, что Оэглир уже при допросе просил остановиться. Так что… мое предложение лишь подтолкнуло его и позволило меньше его мучить. Поговори с другими, просто узнай, есть ли им из-за чего молчать.
- Да, выбор каждый совершает сам, но есть то, что подталкивает к нему. Я не хочу больше оказаться тем, кто подтолкнёт, - но нолдо постарался рассуждать разумно. Арохир знает, что Химмэгиль не уйдёт без него, верно? Тогда у Арохира есть важная причина молчать. А другие? Эйлиант, как Верный Лорда Келегорма, тоже наверняка знал нечто важное. - Но мог бы спросить Таврона, есть ли у него важная причина не уходить.
***
Сразу после завтрака к Волку привели Таврона, друга Ардуиля, чтобы Лагортал мог говорить с ним.
- Я уже ответил Ардуилю и отвечу тебе, - Таврон смотрел на Саурона. Видеть Лагортала рядом с ним… было горько. - Я не буду ни в чём клясться ни тебе, ни другим Тёмным.
- Поступай так, как подсказывает сердце, как считаешь правильным, - обратился к родичу Лагортал. - Я только спрошу тебя: есть ли у тебя важная причина не отвечать или не уходить? Иная, чем гордость воина перед врагом?
- Какая гордость, - усмехнулся Таврон: видел бы Лагортал их с водой и кашей! - Да, причина есть. А ты… Чем Саурон добился от тебя, чтобы ты помогал уговаривать нас сдаться? - все они доверяли Лагорталу, но сейчас Таврон видел его здесь, слышал его вопрос. В плену всё может оказаться иначе; насколько он был уверен в товарище, и того сломили. И Лагортал мог не понимать, что делает.
- Я не стану никого уговаривать больше, - ответил Лагортал. - Если тебе есть о чём молчать, молчи; если совесть не позволит уйти, когда другие остаются, не уходи. Но если речь о гордости… знай, что Ардуиль не уйдёт без тебя.
Услышав, в чём Таврон обвиняет Лагортала, Волк не выдержал и вспылил:
- Лагортал доблестнее любого из вас, у тебя нет причин так говорить или думать о нем! И даже окажись Лагортал в застенке, думаю, он держался бы более стойко, чем любой из вас, - только закончив эту жаркую отповедь, Волк с удивлением отметил свою эмоциональность. Неуверенно, почти смущённо, кашлянув, Маирон продолжил: - Какие же причины у тебя молчать? Твой Лорд мёртв, кто мог дать тебе задание, что заставляет тебя нарываться на пытки и того же желать Ардуилю?
Лагортал был удивлён неожиданной защитой и отчасти смущён - защищали-то его от своих. Таврон тоже был очень удивлён.
- Не ждал услышать от умайа подобное… о любом из нас, - тёмные могли хвалить пленных за здравомыслие, за правильный выбор… по сути за покорность. Но за стойкость и доблесть?! Да ещё с таким жаром?! - И если даже враг так говорит о тебе, Лагортал, то прости меня.
Затем он ответил на вопрос Саурона:
- Довольно того, что причина молчать у меня есть. Давать тебе подсказки я не стану.
- Думаю, мне нужно поблагодарить тебя, что ты… заботишься о моём добром имени, - сказал Лагортал, когда Таврона увели.
***
Вскоре привели Эйлианта. Лагортал и ему сказал сходное: призвал поступать правильно, молчать, если есть о чём, или есть иная важная причина отказываться, но знать, что Бэрдир не уйдёт из-за него.
Эйлиант вскинул голову:
- Приму твой совет, поступлю верно и буду молчать.
Лагортал и не стал бы его спрашивать, если бы он не был юным; он мог знать то же, что Оэглир или меньше него, но, похоже, это было не так. Одно плохо - теперь в том, что Эйлианту есть что хранить, убедился и Саурон, и это означало, что юношу ждут пытки.
***
Волк и Лагортал снова остались одни.
- Мы можем еще кого-то вытащить? - хмуро спросил Маирон. Ему вовсе не улыбалось, что сейчас в его крепости начнутся пытки. - Ты уверен, что Кириона не уговорить? А Линаэвэн? Может быть она ничего особо не знает? Про палантиры мне уже рассказали.
- О палантирах и я не знал. Но я чувствовал, что Кирион не ответит, ещё до его слов. Линаэвэн… - как Лагортал хотел бы сказать: “Да, она, наверное, не знает больше, чем уже известно!” - Ты сам передал мне слова, что замысел посольства целиком изложен в письме, - Лагортал не хотел говорить, что Оэглир подставил и эллет… но это было так. Нолдо понимал, что вскоре всех, кто смолчал или явно знает немало, будут пытать. И, возможно, те, кто отказался уйти, выдадут тайны под пыткой. - Это значит, что её всё равно будут допрашивать, верно? Тогда… ты мог бы отпустить кого-то просто своей волей, без рассказа, или это невозможно? Или хотя бы повременить с допросами… за то, что другие заговорили?
- Я не могу отпустить кого-то просто так, особенно ее. Все умаиар знают о важности Линаэвэн. Но я буду тянуть, как смогу, - Волк сплел пальцы в замок и откинулся на спину кресла. - Но вот, что кажется мне странным: она везла запечатанное письмо, почему же все считают, что она знала, что в нем?
- Да, - поднял взгляд Лагортал. Он и сам хотел, чтобы это оказалось правдой. - Можно спросить Линаэвэн, знала ли она, что в том письме… или оно сгорело вместе со всеми этими тайнами.
- Тогда - пойдём к ней! Это лишь пара дверей от нас.
Через минуту Волк уже стучал в дверь комнаты тэлерэ.
***
Линаэвэн была удивлена не тому, что к ней пришёл Саурон, но что с ним был Лагортал. Бэрдир говорил, что его тоже допрашивают…
- Здравствуй. Ты сейчас в гостях у Гортхаура? - спросила она.
Лагортал подтвердил. Она видела бледность нолдо и понимала, что трапезы с Сауроном это тяжко, но все же была рада, что Лагортала не допрашивают более. Он же чувствовал облегчение, видя Линаэвэн в добром здравии и несколько печальной, но спокойной. Об освобождении многих она уже знала, о том, что от них за это требовали рассказа - тоже. Лагортал, после вступления и предупреждения, спросил её:
- Быть может, ты не знаешь более, чем уже стало известно? Письмо былозапечатано…
Эллет лишь качнула головой.
- Знаю. Ты ведь… хотел избавить и меня? Благодарю тебя, Лагортал, но я не могу сказать.
- Да что там еще может быть в этом письме, чего я еще не знаю! - вновь потерял самообладание Волк. - Что еще можно было придумать? - “Несносный Феаноров ублюдок”, - чуть было не выругался вслух Маирон. - Лагортал, я буду держать здесь Линаэвэн, сколько у меня получится, но это не будет вечно. И, боюсь, что даже не будет “долго”. У нас есть недели, даже не месяцы. И было бы здорово, если бы вы тоже помогали мне придумывать выход.
“Хотя какой уж тут выход?..” - Саурон был рассержен.
“Он действительно считал, что знает почти всё? - думала про себя Линаэвэн. - Или, напротив - не узнал того, что хотел? Что было в письме… О сборе Нолдор разных Домов, эдайн разных Домов, синдар, лаиквэнди и гномов. Стратегия в общих чертах и важные детали, как связь через палантир. И то, как он будет доставлен вместе с важными бумагами, и условные знаки и сигналы для союзников…”
Лагортал понимал, что эллет не может, не должна говорить.
- Держать здесь, сколько получится… - повторил он. - Я понимаю, что для тебя это… сложно и рискованно.
Эллет удивлённо подняла брови.
- У тебя есть мудрость, и всё же… не позволяй Гортхауру себя обмануть. Он умеет держаться словно бы добрым хозяином, на деле расставляя ловушки и используя всё в своих целях, - предупредила Линаэвэн. Затем твёрдо повторила: - Здесь или в подземелье я не открою того, что знаю, по своей воле.
- Да хватит у тебя сил, терпения и стойкости, когда придёт срок, и да хранит тебя судьба, - пожелал Лагортал. - Гортхаур не обманывает меня и делает много больше, чем мог бы. Но… какой здесь может быть выход, я не знаю.
Линаэвэн не должна заговорить: тайна должна остаться тайной. Иное… будет во вред всем и ей самой. Саурон не может отказаться от её допроса: он меняется и делает то, чего не делал прежде, но для такого решения нужно вовсе отречься от службы Морготу и скрыться от него, а к этому умайа явно не готов. Для Линаэвэн лучшим было бы, если бы её освободили (да и для Саурона это могло бы стать поводом бежать и не участвовать более в войне Севера) - но кто бы мог совершить такое?
***
Умаиа и Лагортал вернулись к кабинет Волка.
- Мы будем думать, что можно сделать. Быть может, еще придумаем что-то. А пока будем тянуть время. Думаю, даже допросов сегодня не будет, - Волк ободрял нолдо. - А пока, с кем ты хочешь разобраться первым? Фуинор или Эвег? Фуинор верен мне, он из моей стаи, но то, что он сделал - это был план Эвега. Не думаю, что Фуинор пошел против меня, тихоня-целитель смог его обмануть.
- Хорошо, если допросов не будет, - произнёс Лагортал. А дальше постарался объяснить: - Ты говоришь, что Фуинор… верен тебе. Я не знаю, бывают ли умайар верны друг другу, но спрошу об ином: он не мог счесть, что ты хочешь от него именно подобных действий? По тому, что было прежде? Что до Эвэга, который оказался виновником многого… Да, я хотел бы, чтобы он исправил то, что сделал. Ты мог бы взять с него обещание? Или… я мог бы попробовать поговорить с Эвэгом, хотя он и ненавидит меня, но тогда лучше наедине.
Как это было странно: он, нолдо, хранил секреты двух умайар. Хотя Эвэгу Лагортал не обещал ничего, и не было доверия меж ними.
- Да, я тоже об этом подумал: Фуинор мог думать, что делает это для меня, а Эвег постарался убедить его в этом. Ты готов простить Фуинору и мне этот невольный обман? У Темных… и правда верность не в ходу. Но он один из волков моей стаи, а у волков… есть свои особые отношения. Что до Эвега… - Маирон поколебался, но все же сказал честно: - Мне не нравится, что ты хочешь говорить с Эвегом наедине. Тому есть причины?
- Фуинор нанёс удар по Арохиру, и… я не думаю, что это зло он совершил невольно, - ответил Лагортал. - А ты в этом не участвовал и не знал о том. Но мне важнее исправление, помощь Арохиру.
- Хорошо, - ответил Волк. - Эвег будет здесь через несколько минут. Почему ты хочешь говорить с ним наедине?
- Я думаю, что у него есть шанс измениться, - помедлив, ответил Лагортал. Это было правдой, и, вместе с тем, он не рассказывал об увиденном через Незримое. - Однажды вы можете перестать быть противниками, но сейчас… если он услышит меня, то не станет отвечать откровенно при тебе, или зная, что ты слышишь наш разговор. Как и ты не стал бы так говорить при нём.
Сказать, что Волк удивился - значит, ничего не сказать. Умаиа побарабанил пальцами по подлокотнику.
- Я даже не знаю, что тебе первым сказать, Лагортал. То ли, что Энгватар все доносит Владыке Севера, и он мерзавец редкостный. Или спросить у тебя, как много умаиар ты еще причислил к имеющим надежду, заодно со мной. Или поинтересоваться, не выдаешь ли ты желаемое за действительное, считая, что многие из нас готовы отступиться от Севера.
- Прежде всего отвечу об умаиар: только Энгватара, - Лагортал развёл руками: “Так сложилось, такова судьба”. - Несмотря на то, что он творит, несмотря на то, что он мерзок, и что я верю твоим словам о доносах. Потому что… свою судьбу ты предвидел сам, а его судьбу предвижу я.
Волк скривился и задумчиво покачал головой. В эту же минуту в дверь постучал Эвег.
- Войди, - приказал Маирон. Затем поднялся, посмотрел на Лагортала, снова покачал головой. Было видно, что он делает все через силу. - Я верю тебе, эльф, - обронил Волк и ушёл во внутреннюю комнату.
Эвег и Лагортал остались вдвоем. Вступления были излишними, и нолдо заговорил напрямую:
- Я видел, что ты боишься разоблачения, но только ли его? Или ещё того, что тебе некуда будет идти? Думаю, я могу помочь… Но скажи, сохранил ли ты способность исцелять по-настоящему, и есть ли у тебя сила, чтобы помочь фэа, ведь ты должен был за прошедшие века принести много вреда и фэар, и хроар…
- Я целитель, - надменно и презрительно ответил Эвег. - Я один из самых сильных целителей. Я могу все.
- В самом деле можешь? Я сомневаюсь, что ты не растерял ничего из того, чем обладал… И ты сумел бы помочь Арохиру? - Лагортал кратко сказал о том, в чём нужна помощь.
- Я могу помочь. Но примет ли твой друг такую помощь: говорить по душам со мной? - Эвег улыбнулся. Их не слушали, и целитель продолжил. - Или ты хочешь, чтобы он забыл? Я буду рад помочь. Пусть не думает о том, что он совершил, пусть не знает за собой вины. И… кстати, а что за убежище для меня ты нашел?
- Нет, не забыть: разум забудет, но фэа глубоко внутри будет знать правду, - отозвался Лагортал. Он ждал, что Энгватар может отказаться из-за ненависти к нему, что придётся долго упрашивать, но умайа говорил совсем иначе. - И это будет подобно тому, как если незаживающую рану закрыть сверху. Говорить с тобой по душам… ты прав, он мог бы довериться мне, но не тебе.
Если Эвэг считает помощью забвение, способен ли он найти верные слова, те, что исцелят? Сам Лагортал нужных слов не находил.
- Арохир сказал, что нашёл выход, иной путь… - глаза Лагортала блеснули решимостью. - Думаю… ему могло бы помочь повторение пройденного, чтобы он на сей раз мог поступить верно; если бы… в это орудие вставили мои пальцы, словно желая допрашивать, но оно остановилось прежде, чем нанесёт удар. Я мог бы потерпеть боль, уверен, это легче, чем смотреть, но заставлять Арохира снова неизбежно причинять её - нет, это слишком жестоко. Об орудии мне нужно будет говорить с Гортхауром, но без твоей помощи ничего не получится; можешь ли ты подыграть и… обещать, что не доложишь об этом? Пока что это только мой замысел.
Кажется, выход был найден. Одно лишь ощущалось как неверное - неправда, мнимая пытка Лагортала, которую Арохир сочтёт настоящей и будет с болью ожидать повторения.
- Что до убежища… - одна лишь мысль пришла Лагорталу на ум, и то, он сомневался прав ли, но сейчас всё словно разворачивалось. - Я вижу три пути, если ты не хочешь возвращаться в Аман, где тебя могли бы принять вновь… Хотя у них и есть недостатки. Один, земли за Эрэд Луин. Война идёт здесь, и тебя вряд ли кто будет искать на просторах востока; но это, скорее, путь постоянных странствий, и не знаю, много ли там тех, кому нужно лечение. Второй, скрыться среди эдайн… Ты умеешь быть удивительно сходным с ними, и им часто бывает нужна помощь целителя; но это представляется не слишком надёжным. И третий… Если бы ты не просто ушёл, но стал действовать на другой стороне, я слышал, что на Химринге принимают всякого, кто только готов помогать в борьбе против Моргота… и это - самое надёжное, что я знаю. И там… я думаю, всегда есть раненые или освобождённые из плена, те, кому нужен целитель.
- С какой стати мне помогать тебе, эльф? - спросил Эвег, но тут же улыбнулся. - Впрочем, я могу сделать, как ты просишь. Но при условии. Ты или Арохир, или любой из оставшихся пленных расскажет то, что ему известно о задании. Или же что-то об обороне Нарготронда. Тебе же фэа Арохира важнее всего прочего? Ты знаешь, как можешь ее спасти. Или, поверь, я сделаю все, что может могучий аину, чтобы Арохир не знал покоя от того, что он сделал. И ты прав, из всего предложенного тобой имело бы смысл рассмотреть лишь Химьярингэ, но вот какая беда: тамошний правитель очень хорошо знаком со мной. Да, возможно, и с кем-то из его воинов я знаком, мало ли с рудников бежало? Я буду немедленно лишен фана. Это не выход.
Эвэг отверг первые пути, найденные Лагорталом (кажется, и не заметил, что эльф искал для него пути - верно, решил, что это лишь плата за помощь с Арохиром), а о Химринге сказал, что слишком хорошо знаком с Лордом Маэдросом… О его пленении знали очень мало, но если Эвэг участвовал в пытках, как его примут на Химринге? И он, Лагортал, не мог бы поручиться за Эвэга, хотя бы потому, что сам находится в плену. И потому что пока Эвэг поступал, как сейчас… Лагортал действительно страшился за Арохира. И он ответил:
- Я попробую поговорить с родичем. Но предупрежу, чтобы ничего не открывали прежде времени. Только когда ты пообещаешь, что в этом случае поможешь Арохиру и не навредишь.
Жаль, что Химмэгиль уже ответил. Оставался ещё один из нолдор, кто пока не открывал известного ему, хотя был защитником и знал мало. Бэрдир.
- Я обещаю, что помогу тебе в твоём замысле, если один из вас расскажет все, что он знает о посольстве или о защите Нарготронда.
- Поможешь и потом не прибавишь к этому по своей воле того, что, как ты знаешь, будет во вред фэа… - добавил Лагортал.
- За два рассказа, - отозвался Эвег.
- А за один сначала поможешь, а потом сам же всё испортишь?
- Подумай сам, как я испорчу то, что ты уже исцелил? Если ты говоришь глупости, что мешает мне ответить в том же духе?
- Хорошо…. я поверю тебе, Энгватар, - Лагортал качнул головой, с горечью прибавил: - Хотя ты мог бы и не требовать двух рассказов; я ничего не просил у тебя за то, что молчу об увиденном, - попросить он мог бы в благодарность… хотя не знал, знакома ли она Энгватару.
Целитель напрягся. Эльф шантажировал его, хотя и не напрямую, завуалированно.
- Я понял тебя, - сухо ответил Эвег и вышел.
Лагортал не удивился, что Эвэг был недоволен напоминанием. Но он согласился и обещал помощь за рассказ. Теперь оставалось убедить Саурона и Бэрдира.
Вначале Лагортал позвал Саурона и описал свой замысел.
- Я придумал способ помочь Арохиру, и Эвэг обещает, что поможет… правда, не просто так, а за рассказ, - Лагортал знал, что плата придётся по душе и Саурону… - Я попробую поговорить с Бэрдиром, он может согласиться ради Арохира.
Волк не возражал.
***
Услышав стук в дверь, Бэрдир открыл, ожидая увидеть Саурона или Марта. Но это был Лагортал, которого стерегли орки.
- Сядем, мне нужно поговорить с тобой, - сказал Верный Фелагунда, войдя, и рассказал об Арохире и о том, как хочет помочь ему. Не раз Бэрдиру хотелось прервать Лагортала и спросить, не лишился ли он рассудка. Просить ломать себе пальцы, и ещё за это что-то обещать?! Не ломать, а изображать, будто их ломают? Угу, Саурон так охотно согласится сломать свою машину… Ждать от Саурона и других умайар помощи в исцелении фэа?! Но Бэрдир держал себя в руках. И ответил:
- Сейчас ты поможешь Арохиру, а Тёмные потом такое для него выдумают, что ты это ещё будешь считать не худшим. И снова потребуют рассказа.
Лагортал кивнул. Разве что просить Саурона защитить его от этого худшего. Кто бы мог подумать о таком!
- Я не знаю, как помочь Арохиру иначе. Но если ты знаешь что-то важное, молчи, - сказал Лагортал.
- Не беспокойся, ты же знаешь, что я шёл с вами как защитник. Так что… защищу Арохира рассказом, - Бэрдир знал лишь то, что Саурон уже слышал.
***
Лагортал вернулся в кабинет Повелителя этого острова и передал ответ Бэрдира. Волк кивнул:
- Позже ему нужно будет повторить это все мне, - Волк встал и подошёл к столу. - Взять эльфа, - бросил он оркам не оборачиваясь. После чего склонился над столом и что-то написал на листке бумаги. Подождал, пока чернила высохнут, свернул тонкий лист и сунул себе в голенище сапога.
Повинуясь Повелителю, орки крепко схватили Лагортала, на всякий случай заломили тому руки - не то что не вырвешься, не дернешься. Когда Волк развернулся, лицо его было холодным и насмешливым.
- Ты хорошо послужил мне, Лагортал. Теперь те, кто ничего важного не знают, больше не занимают мое время. Пришла пора заняться вами, что-то еще скрывающими.
Волк приподнял голову пленника за волосы и засмеялся тому в лицо. А потом наотмашь ударил Лагортала рукой по лицу. Кольцо умаиа порезало кожу нолдо, кровавой полосой пройдя через всю скулу.
- В подземелье его. Ты очень кстати отменил эту часть обещания. Арохир не сможет мучить других, но зато в тебе переломает все косточки и не один раз.
Когда орки схватили Лагортала и заломили руки, приятного в этом было мало, но он чувствовал облегчение. Всё удалось сделать, и Бэрдир ничего важного не знает… А вот после слов Саурона и удара эльф чуть дёрнулся от неожиданности, насколько позволяла орочья хватка. Несмотря на то, что сознавал - именно так всё и должно происходить, если Саурон согласен с ним, чтобы это не вызывало подозрений.
Но Лагортал сознавал и другое. Он действительно… помог не только пленникам освободиться, но и Саурону узнать больше и выяснить, кого нет смысла допрашивать. Умайа просил его прежде о беседах, о том, чтобы не лишал его Света, но когда Лагортал изменил своё решение - убеждал (и убедил) говорить с пленниками. Однако, Саурон однажды раскается и исцелится… и Эвэг тоже, в будущем, а как он поступает сейчас?
Всё должно происходить именно так, если Саурон обманул и использовал Лагортала. Всё должно происходить именно так, если Саурон принял замысел Лагортала и согласился помочь.
Эльфа потащили вниз, в подвал, в уже хорошо знакомую пыточную. Только в этот раз нолдо не стали привязывать к креслу наблюдателя (в него опустился Волк и полировал ногти, с холодной улыбкой глядя на Лагортала). На шею пленника набросили верёвку и придушили ею до темноты в глазах, но так, чтобы он остался в сознании. С Лагортала стащили тунику и рубаху, и, обнажённого по пояс, усадили уже в другое кресло - в пыточный механизм. Орки продолжали забавляться с удавкой, и когда нолдо потерял концентрацию, его пальцы ловко уложили в страшный механизм.
- Ты наивный мечтатель, Лагортал. Пришло время за это платить, - усмехнулся Волк. В камеру ввели Арохира.
Лагортал задыхался, но потерять сознание ему не позволили. Он едва начинал восстанавливать дыхание, как орки вновь душили его. Он видел и Саурона в кресле. В голове мелькали вопросы… Если он прав, как Саурон устроит “поломку”? Или он сильно ошибся, ведь так могло быть? Не послужило ли согласие вернуться в гости, беседовать с Сауроном, согласиться говорить с другими в основном пользе Севера? И тогда - что будет с Арохиром?… Лагортал не успевал даже ответить на них себе, не то что заговорить - воздуха опять не хватало. Когда он наконец смог отдышаться, его пальцы уже были уложены в механизм.
Когда Арохир вошёл, он увидел Лагортала приготовленным к пытке и внутренне похолодел. Его заставят ломать пальцы Лагорталу?! Да, теперь Арохир знал, как можно поступить вместо того… как он поступал с Оэглиром. Но ломать пальцы родичу, снова…
- Всё… будет хорошо. Несмотря на всё это… - проговорил Лагортал.
- Ты ещё и меня поддерживаешь… - “Лагортал не может не выдержать”, - мысленно повторял Арохир. Хотя он не думал бы, что Оэглир выдаст тайны.
- Ты хорошего мнения о Лагортале, - Волк потянулся. Орки разожгли жаровни и положили в них пруты: накаливаться. - Но видишь ли в чем дело… Кто из вас не выдержит первым, вот в чем вопрос? Ты сломаешь Лагорталу не только пальцы, а столько костей, сколько он сможет пережить. И ты прав, он сильный и вынести сможет многое. Но думаешь, после этого он не заговорит, как Химмэгиль и Оэглир? Они тоже были уверены, что твёрже камня. А ты сам? Как сильно ты готов искалечить Лагортала прежде, чем заговоришь? Или ты уже мысленно с ним простился и теперь, как машина, будешь раз за разом крушить его кости, пока даже прочности аманэльда не хватит, чтобы выжить?
Волк помедлил, дав Арохиру подумать над его словами, увидеть всю глубину того, что их обоих ждёт.
От сказанного содрогнулся и Лагортал. Это было… уже не тем, что он обговаривал и задумывал; и если всё происходящее на самом деле очень жёсткая и страшная помощь Арохиру, где Эвэг, ради согласия которого он и убеждал Бэрдира? И как Арохир выдержит такое сейчас? Даже если это игра.
- Молчи, не выдавай ничего! - крикнул Лагортал. - Делай только то, что считаешь верным, самым верным, что можешь придумать!
Волк улыбнулся.
- В начале ты будешь силён, Арохир, и сможешь долго держать руки. Но с каждым разом тебе будет делать это все труднее и труднее, - Волк мягко поднялся, подошёл к пленникам и взял изящными пальцами уголёк из жаровни. - В этот раз все будет немного иначе.
Уголь прошёлся по тонкой коже над ключицей, оставив за собой неровный и жуткий ожог; в воздухе запахло паленой кожей. В этот момент в пыточную зашёл Эвег и в удивлении остановился на пороге.
- Заходи, - усмехнулся Волк. - У нас несколько изменились планы, как ты видишь. И тебе скоро найдётся чем заняться.
Эвег довольно и многообещающе улыбнулся эльфам.
- А ты, Лагортал, ты мне ничего не хочешь сказать? - поинтересовался Волк, прилаживая механизм к рукам Арохира. - Любой из вас в любую минуту может остановить это. Вы знаете, что нужно сказать.
- Нет, ничего не хочу, - произнёс Лагортал, переводя дыхание. О том, что всё может оказаться исполнением замысла, уже… нельзя было думать. Просто потому, что когда начинаются пытки - а они уже начались - такие мысли только помешают.
Арохир ни о чём не просил, хотя и был в ужасе от обещанного, сжимал зубы. Он будет держать руки, сколько сможет, так, чтобы это не стало мукой, а потом Лагорталу всё равно сломают пальцы, а потом будут ломать руки выше, а сил удерживать руки будет меньше… Всё равно держать руки, сколько сможет? Всё равно.
- Как ты будешь потом жить с тем, что до смерти замучил родича? - поинтересовался Волк. - Тем более Лагортала. Вот ирония, он больше всего беспокоился о твоих переживаниях.
- Ты не убьёшь его так, - ответил с ненавистью Арохир. От Лагортала будут добиваться ответов, не просто убьют его на первой же пытке. Это было страшно. Лагортала будут мучить долго и разными способами…
- И это с тебя снимает вину? - усмехнулся Волк. - Впрочем, ты прав, Лагортал так легко не отделается. Но Химмэгиль уже не нужен. Следующим здесь окажется он, и у меня нет причин не дать тебе его раздавить.
Арохир побелел.
- Химмэгиль дал тебе ответы… - с болью начал было Лагортал и тряхнул головой. В этих словах Саурону не было смысла, они ничего не могли изменить, но нужно было сказать Арохиру обязательно, пока можно сказать ему. - Только то, что ты сделал по своему выбору, может быть виной. То, что делают с тобой против твоей воли, нет. Это пытка для тебя, как и для меня, только способы разные. Мне достанется боль, тебе мука от моей боли и от того, что её причинили через тебя. Через тебя, не ты, слышишь? И взамен на избавление, что от тебя, что от меня, требуют выдать тайны. Если выдашь важное, это будет твоя вина; но если даже меня убьют, пользуясь твоими руками против твоей воли, когда ты лишён возможности бороться, ты не будешь виноват.
Это было правдой, Арохир признавал это. И всё же это было невыносимо… Арохир только что не зарычал от гнева, боли, ужаса предстоящего. Рвануться как может? Отсюда же не вырваться, он уже пробовал, и сломать пробовал, ослабеет только… меньше сможет держать руки.
- Вы решили, - обронил Волк.
Пытка началась.
Арохир держал руки неподвижно, сколько оставалось сил. Но когда они невольно начали опускаться, он не допустил, чтобы орудие медленно разрывало кожу и плоть. Он держался, пока мог не причинять боль Лагорталу; дальше это стало неизбежным, и попытки удерживать руки только усугубили бы страдания… И Арохир решительно и, как мог, быстро опустил руки, приводя механизм в действие.
Пальцы Лагортала пронзила острая боль, и кровь залила его кисть. Он дёрнулся и понял, что ничего не сломано, все кости целы. После боли это стало неожиданным даже для него.
- Арохир, это орудие не сломало мне пальцы, - это нужно было сказать сейчас же.
Лорд Нарготронда замер от удивления. Арохира била крупная дрожь от напряжения и от всего пережитого и случившегося. Он пытался осознать: он всё сделал правильно, и - и пальцы Лагортала не были сломаны - и…
Волк молча кивнул, и орки начали отвязывать Лагортала.
- Как я и говорил, Эвег, тебе есть чем заняться, - целитель скривился и побрел к пленнику, но Волк опередил его. Лагортала отвязали по знаку Саурона, и умайа передал ему лист из-за голенища сапога (на лице нолдо читалось облегчение и - благодарность, тем более что он сам уже почти поверил, что умайа исполнит угрозы). А потом обратился ко второму нолдо: - Все кончилось, Арохир. Больше тебя случившееся не будет преследовать.
Неужели Саурон сделал всё это намеренно, чтобы…? Арохир зажмурился, открыл глаза, спросил, ещё боясь поверить в завершение:
- Ты? Ты сделал это… для меня? - это было невероятно, но…
Волк задумался над вопросом Арохира. Он сделал это ради Лагортала, но с другой стороны…
- Да, я сделал это все для тебя, - и бросил оркам: - Отвязать.
Если эльф сейчас убьёт орков, Маирону же меньше мороки - после увиденного в живых их все равно не оставят. А заодно Волк словно бы вывел из под удара Лагортала. Как бы Лагортал объяснил Арохиру, что придумал его мучить понарошку? А вот сослаться на Тёмного аину - как это было бы удобно. Но Лагортал объяснил сам:
- Я придумал это, не мог найти иного способа помочь тебе, хотя сейчас сам поверил, что угрозы исполнятся… Прости, - и обратился к Саурону: - Благодарю тебя, я действительно… сам никак не сумел бы это сделать.
Исцеление для Арохира, как был уверен Лагортал, было шагом вверх для Саурона. Быть может, и для Эвэга?
Арохир не знал, что ответить. Нужно было поблагодарить… и, видимо, Лагортал верил в него, в то, что он от такого ужаса не сдастся… И врага благодарить тоже, если этот враг ему помог? В том, в чём не мог помочь разговор с Лагорталом. Арохир словно освободился сейчас, хотя оставался в плену. То, что делали с ним, действительно было пыткой и для него самого. И Саурон сейчас разрушал то, что устроил Больдог. Он вновь глянул на Лагортала и затем на Саурона.
- Это было жестоко, но это действительно помогло… - никогда не страдавший от нерешительности Арохир замялся. - Ты служишь Ангбанду, я сражаюсь против него… а иначе сказал бы, что отвечу помощью, когда понадобится.
Только сейчас Арохир заметил орков. Точнее, то, что он не связан и может напасть. И это будет правильным. Но он был совершенно обессилен, куда там нападать - на ногах удержался, не упал, когда отвязали, и то хорошо. А ярости и отчаяния уже не было.
Если бы Волк не подхватил Арохира, тот бы упал на пол. Умаиа только подивился тому, чего это “лечение” стоило нолдо, хмыкнул чему-то своему, и, легко взяв эльфа на руки, понёс, словно выносил раненого из боя.
- Мы пойдём наверх, а ты, Эвег, позаботься об этих, - кивок в сторону двух орков. - Окажи помощь Лагорталу и проводи его ко мне.
Волк подмигнул Лагорталу и вышел. Он почти не сомневался, что эльф заставит себя лечить как положено, а не как Эвег любит.
Эвег с ненавистью посмотрел Повелителю-Волков-и-Острова вслед.
- Вот гаденыш, ему же шеи свернуть, как два пальца… - и тут Эвег взглянул на Лагортала, и на лице умаиа отразилась радость. - Хочешь разобраться с этой падалью?
Орки смекнули о чём идёт речь и, упав на пол, заскулили о жалости, умоляли их простить, что бы не так они не сделали (хотя - а чего они сделали-то???)
========== 30. Я здесь, чтобы помочь. ==========
Обессиленного Арохира Волк принёс к себе в комнату, уложил на диван, налил густого крепкого вина в кубок, придерживая голову эльфа, напоил его.
— Ну как ты, лучше?
Если Арохир едва на ногах держался, то тем более не мог бы сопротивляться умайа сколько-нибудь всерьёз, да и… причин сейчас не было. Саурон словно задался целью его ошарашить. Лорд Нарготронда прекрасно помнил, как его первый раз привели наверх. Умайа тогда явно наслаждался пыткой. А сейчас — помог, принёс, уложил, напоил вином, заботливо спрашивает…
— Спасибо, лучше, — ответил всё ещё ошеломлённый Арохир, а затем, собравшись, спросил: — Скажи, зачем это тебе? Ведь рассказывать я не стану.
— Я… делаю это ради Лагортала, — задумчиво ответил Волк. — Он очень переживал за тебя. А у меня нет никаких… личных счетов к тебе. Я правда хотел бы, чтобы ты ушёл… Лагортал полагает, что и для меня где-то вне Севера есть место. Я не знаю, как это возможно, но знаю, что пока я могу помочь вам.
Сказанное было тем более удивительно для Арохира, что…
— Лагортал, когда он… придумал такой способ мне помочь, верил, что я выстою. Не выдам известного мне. А ты, похоже, уверен, что я никому не расскажу об услышанном, — Арохир качнул головой. — Я ведь и правда не стану рассказывать, тем более при том, что Лагортал думает о тебе.
Отношение родича к умайа теперь становилось понятным. Лагортал мог заблуждаться, но он верил, что Саурон может раскаяться. А Волк помрачнел и сел рядом.
— Ты прошёл сейчас через один кошмар, и у тебя есть время отдохнуть… но недолго. Сейчас, кроме меня, в крепости еще двое из аинур, но один занят сонным заклятьем для освобождённых, другой - излечением. Еще двоих нет в крепости. Но завтра я уже не смогу защитить тебя, — Волк серьезно посмотрел на эльфа. — Ты ошибаешься, думая, что худшее позади. Поверь мне, я не пугаю тебя. Нам теперь известно, где твои слабые места. И это — тоже еще не все. Химмэгиль рассказал, что знал о посольстве, и я хотел его отпустить, но он не уходит без тебя. И теперь его начнут допрашивать о Нарготронде. Его слабые места также известны. Более того, он уже начал говорить… Теперь ему будет куда проще… идти дальше, — Волк вздохнул. Это непростой разговор, и как сделать, чтобы эльф сейчас не отшатнулся? — Я надеюсь, ты понимаешь, что я не запугиваю тебя, а… рассказываю заранее… то, что должно произойти. И теперь я предлагаю тебе подумать, что мы можем сделать. Я могу отпустить вас, только если потом смогу подтвердить, что каждый из вас рассказал мне, что знал. Ты при этом отказываешься говорить… но что, если я и так многое пойму и угадаю? Я хочу тебе помочь, Арохир. Но я не могу сделать это один.
— Хочешь помочь, но при этом, чтобы каждый рассказал всё, что знал… — Арохир тоже помрачнел, после задумался: мог ли умайа о многом догадаться и так? — Попробуй угадать. Не угадаешь… что ж, спасибо за предупреждение, буду радоваться этому дню и готовиться к худшему.
— Попытайся понять, — вздохнул Волк, — я и так делаю для вас больше, чем могу. Но отпустить вас просто так… После этого я потеряю свою власть, и вы все равно не успеете далеко уйти. Встретимся в одном застенке.
Волк долил вина эльфу, случайно коснувшись его ледяной руки, качнул головой, поднялся и укрыл нолдо шкурой-одеялом. Арохир не слишком верил, что Саурона могут отправить в темницу, при его силе и могуществе. Но то, что, пока он служит Морготу, не может взять и отпустить эльфов просто так… Это было понятным, и нолдо мрачно кивнул.
— Угадать не так сложно… только как разделить, что твое, а что Лагортала? Думаю, что один из вас, скорее всего, ты, должен рассказать о том, какую часть в Союзе будет играть Нарготронд. А второй, видимо, должен был остаться в Гаванях — ведь с Палантиром нужно уметь обращаться — ощущать его и отвечать на зов, что через камень, что без него. И я думаю, что Лагортал и Эйлиант должны были остаться с Кирданом, пока не привезут камень, а может, и после. И тогда ты, как говорящий от имени Фелагунда, будешь рассказывать о планах еще и королю Финдэкано. Я прав?
Эльф выпил ещё вина.
— То, что кто-то из нас должен говорить о Нарготронде, в самом деле, очевидно, — сказал Арохир и спохватился: очевидные или нет, подверждать догадки Саурона не следовало. Так от слабости, от вина, от изумления можно проговориться и о лишнем… — Но я не буду больше ничего говорить о посольстве.
— Тогда скажи мне то, что ты можешь сказать. Я постараюсь сделать что-то, исходя из этого. Похоже Лагортал верил в тебя ничуть не меньше, чем ты веришь в Химмэгиля…
— Я скажу тебе часть, и ты постараешься что-то сделать для нас, — устало повторил Арохир. — Но если я скажу часть, то позже мне будет труднее держаться. Да ты и сам сказал, хотя и не обо мне: заговорившему легче пойти дальше. Поэтому — нет. Будем готовиться к худшему, — полулежавший нолдо прикрыл глаза.
— Думаю… у тебя есть основания мне доверять, — заметил Волк. — Скажи часть, и я сделаю, что могу, для тебя и твоего Верного. От твоих слов зависит и его судьба.
— А чем ты можешь помочь Химмэгилю? Уйти он без меня не уйдёт, допросов не избежит.
Саурон лишь повторил ответ: сделает, что сможет. И Арохир ответил:
— Ты прав, я должен сказать о роли Нарготронда в союзе, но это ты уже знаешь. А чего ты не знаешь, это то, что Нарготронд был построен по слову Ульмо, и Владыка Вод тоже поддержит наш союз.
Волк едва не выронил кубок из рук. Если то, что сказал пленник, правда… Но ему же нет смысла врать, злить палачей. И если это правда, то Союз, что собирают эльфы будет не новым, а… последним. Волк ошарашенно смотрел на эльфа. Эти знания стоили больше, чем все, что могли еще сказать пленники. И Владыка Севера наградит за такие сведенья.
— И… ты говоришь, что это только не важная часть того, что ты знаешь?
Арохир видел изумление Саурона. Произнёс:
— Пока я думал о том, что важно, что нет, я молчал об этом. А сейчас спросил себя иначе: какое знание легко использовать во вред нам, какое нет? И сказал. Теперь… время узнать, не напрасно ли. Но это не всё, что мне известно.
— Я думаю, вам с Химмэгилем пора уходить, — Волк потер ладонью лицо. — Отдыхать и уходить. То, что ты сказал, может многих побудить отвернуться от Владыки Севера. Воевать в ожидании поражения… А если Валар решили поддержать вас, то поражения не миновать… — Волк встал, прошелся по комнате. — Скоро сюда придет Лагортал. Поговори с ним, как в знак моего прощального дара; и вас с Химмэгилем будут готовить к освобождению.
Арохир, как ни был обессилен, удивлённо приподнялся.
— Сегодня какой-то невероятный день. Это великая радость, и… — Лагортал сказал, что он видит шанс для Саурона, и теперь… это можно было понять. Лагортал придумал… жестокий, но действенный способ помочь ему, и Саурон воплотил задуманное. Он, Арохир, открыл важную часть того, что знает, и это не только принесёт свободу ему и Химмэгилю, но ещё и может отвратить кого-то от службы Ангбанду, не просто не принести вреда эльдар, но послужить добру. — И я не подумал бы, что радость может быть в плену и… может быть связана с тобой.
***
Лагортал, которому Эвег предложил самому разобраться со скулящими орками, поморщился.
— Гадко. И… орки есть орки, но это уже не противоборство будет, а как если я их наказываю, — объяснил нолдо. Ему показалось, что он понял причину радости Эвэга, ждавшего, что эльф сам убьет орков. Эвэг даже кляп делал не из грубой верёвки, а из чёрного шёлка… — Тебе тоже противно убивать их вот так?
— Гадко. А что предлагаешь, отпустить их? — иронично спросил Эвег.
Лагортал посмотрел на орков снова.
— Взять бы с них слово, что не будут больше сражаться против эльфов и людей, да крепко держать его орки вряд ли умеют. И если верно, что это искажённые Эрухини, отпустить их в Мандос будет лучшим для них же самих.
— Тогда сделай доброе дело для них, — посоветовал умаиа этому любителю поговорить.
— Тогда дай мне оружие, пусть они уйдут быстро и легко, — отозвался Лагортал. Ничто из того, что он мог бы сделать голыми руками, лёгкой смертью не было. — Или разбирайся с ними сам.
— Оружие в твоём распоряжении, — поклонился Эвег, широким жестом обводя ножи и другие орудия для пыток.
Лагортал выбрал самый острый нож — чтобы заколоть быстро. Если он оставит это на умайа, тот может убить куда более жестоко… Эльф успокаивал и накручивал сам себя, а умаиа незаметно усмехался.
— Встаньте, — произнёс Лагортал тварям, но не ударил. Отложил нож. — Нет, хоть это и орки, если я поступлю так, здесь и сейчас, словно дело палача исполню.
Эвег скривился и быстро вышел за дверь, оставив Лагортала и орков одних в камере. Или они нападут на голуга сами, или целитель приведёт тех, кто с ними покончит.
Один из орков в самом деле напал на Лагортала, и нолдо, уже защищаясь, схватил нож и убил его. Второй же пал ниц и дрожал. Эльф передёрнул плечами, забрал свою одежду и вышел из камеры, оставив лежащего.
Навстречу Лагорталу шёл Эвег с другим орком. Матерым и вооружённым топором.
— О, ты уже здесь? — деланно удивился умаиа. — Пойдём, мне велели заняться твоими ранами.
Лагортал понял, что орка убьёт другой орк. Что ж — так было лучше: орков будет меньше, но казнит его — не он. Словно казнь, совершенная самим эльфом была злом, а совершенная кем-то другим… не злом.
***
Эвег привел Лагортала в камеру-целительскую и быстро обработал его раны. Заживить порезы на пальцах — несколько касаний; поверхностный ожег на груди — немного дольше. Лагортал знал о целителе слишком много и мог отомстить за боль и неудобства, потому Эвег исцелял, снимая боль, и был очень осторожен.
— Маирон собственноручно пытал тебя. Думаю, ты это ему не простишь, правда?
— Так было нужно. Странно, что ты служишь здесь, ведь ты, кажется, ненавидишь Гортхаура… Но куда более странно, что когда я не стал убивать орка, ты позвал для того другую тварь, но сам не стал убивать… — за этим стояло что-то большее, чем «противно».
— Я не убиваю, не наношу ран. Я целитель, — раздражённо пояснил Энгватар. Рассорить Лагортала и Маирона явно не получалось. — Пойдём, отведу тебя к Повелителю.
— Ты получаешь удовольствие от боли тех, кого лечишь, но избегаешь того, чтобы ранить и убивать даже орков, и сумел сберечь это… — в задумчивом голосе Лагортала слышался отзвук уважения. — Желаю сберечь и впредь, рано или поздно у тебя постараются это отнять.
— Не отнимут, — сказал Эвег. — Властелин Севера ценит мои способности к исцелению и не станет их ослаблять.
***
Исцелённый Лагортал вошел в покои Саурона и увидел укрытого Арохира.
— Я теперь ухожу, и Химмэгиль тоже, — произнёс Арохир. В его голосе не было вины, но была надежда, что всё будет хорошо, так что Лагортал спросил:
— Гортхаур согласился… отпустить тебя просто так? Я просил его, но он называл это невозможным.
— Он и мне так сказал; но я сказал о защите Ульмо, ведь этим не может воспользоваться Ангбанд. И он ответил, что многие теперь отвернутся от Севера.
— Это может повлиять и на него самого, — произнёс Лагортал. — Он помог тебе и получил в ответ то, что может помочь ему.
— Если бы не твои слова о нём, не эта нежданная помощь, — Арохир был потрясён и опустошён пережитым за этот необычайный день, — я не стал бы говорить; но это обернётся ко благу теперь… — это не было предвидением, но так думал Арохир тогда.
Лагортал обнял его и желал светлого пути, просил не чувствовать себя виноватым за то, что оставляет их в плену («Нам будет легче знать, что вы свободны, это поддержит нас…»), и они простились.
***
Волк велел отнести Арохира на носилках в башню, туда же отвели Химмэгиля. Зато забрали Нэльдора и Ламмиона — завтра они будут на свободе. Этих двоих отвели в одну из комнат и дали выпить им сонного зелья:
— Пейте, вы очнетесь на опушке Таурэ Хуинэва.
Эльфы выпили зелье и вскоре погрузились в глубокий сон. И тогда Фуинор начал накладывать на них заготовленные чары. Он готовил их полночи и полдня, а теперь нити чар нужно было переплести с фэар эльфов. Они будут помнить, что были в плену, Нэльдор будет помнить пытки, Ламмион свою поездку в лес, но последних суток они не вспомнят, не вспомнят, что их отпустили. Ужас тени Таурэ Хуинэва будет предшествовать их пробуждению. Они не смогут выдать Маирона ни своим, ни чужим. Не смогут вспомнить, что они рассказали.
***
Задумчивый Волк и Лагортал встретились вместе на обеде.
— Я пытаюсь помочь Энгватару несмотря на всё, что он творил, но он… едва ли даже замечает это, — произнёс Лагортал. — А я в продолжение дней не видел, что ты на многое готов ради меня, и теперь дал свободу Арохиру, не требуя от него полного ответа.
— Мне кажется, Энгватар боится тебя, — ответил Волк. — И то, что раньше приносило ему удовольствие, теперь вызывает лишь злость.
— Добрые вести, — заметил нолдо на слова об Эвэге. Если он не получал больше удовольствия от того, что причинял боль другим, что-то уже изменилось в нём…
Если бы Энгватар узнал об этом разговоре, он страшился бы куда сильнее: Гортхаур заметил эту перемену, значит, будет теперь внимательно смотреть за ним…
Волк помолчал, а потом добавил:
— Я рад, что… еще двое уйдут. Но все равно остались еще те, кого завтра будут допрашивать, если мы не сможем помочь им сегодня. И… я причинил тебе боль. Я делал вид, что мучаю тебя. Ты не злишься на меня?
— Эта боль… Ты причинил её не для того, чтобы чего-то добиться от меня или от Арохира, но чтобы помочь ему, по моему же замыслу, — Лагортал, несмотря на волнение, принялся за зелень и суп. — Но другие… Я желал бы им помочь, но не знаю, как это возможно. Им известно многое, чего они не должны рассказывать.
Они закончили обед, и Волк проводил Лагортала в его комнату.
— Отдыхай, — Маирон сжал ладонями плечи нолдо, — я постараюсь что-то придумать. Ты многое пережил, положись пока на меня, а на свежую голову, глядишь, и ты что-то надумаешь.
***
Оставив Лагортала, Волк спустился в камеру безымянного.
— Поговорим, эльф?
И Волк снова повторил все, что было ему известно о посольстве, плюс добавил к этому новые знания и свои догадки.
— Вряд ли ты знаешь много больше, чем уже сказано. Позволь помочь тебе. Я хочу, чтобы ты с Ардуилем мог уйти. Вернуться к жизни, а не снова попасть на допросы и в рудники, — никогда раньше Волк не говорил с эльфами так добро и просительно. Но результаты перекрывали потраченные усилия.
Когда Саурон явился и предложил поговорить, Таврон собрался, готовясь к началу допроса: угрозам, удару Волей, боли, возможно, колдовству. Однако умайа, на самом деле, говорил — и просил. И ему было многое известно… Но ответ Таврона, по сути, не изменился:
— Нет. Нам не о чем говорить с тобой, Саурон.
Волк ждал отказа и не огорчился, зато услышал изменение в тоне эльфа, увидел его колебания — это было то, что нужно, чего Волк и желал достигнуть. И теперь, когда почва была готова, Маирон продолжил:
— Ардуиль отказывается уходить без тебя. И это значит, что я не смогу его больше защитить, — Волк помолчал. — Ардуиля жестоко пытали, не вини его за то, что он не выдержал. Но теперь, если он не уйдёт, его будут допрашивать о Нарготронде. И я не смогу помешать. А твой друг… он уже не выдержал однажды, выдержит ли теперь? Я не думаю, что то, что ты знаешь, стоит такого риска… и допросов тебя и друга.
За мягким, разве что не заботливым тоном (Саурон делал вид, будто допросы идут едва ли не против его воли), крылись угрозы. В сущности, в них не было почти ничего нового. О том, что их будут допрашивать, Таврон знал со времени, как их схватили. О том, что будут допрашивать о Нарготронде — со времени, как о том объявили… Ардуиль оставался, значит, он всё же не был сломлен и, хотя выдал известное из-за пыток, теперь собрался с духом. Единственное… друг действительно мог не выдержать снова. Таврон мрачно смотрел на Саурона некоторое время. Нет ничего, что стоило бы выдать Тьме — никогда не знаешь, чем она может воспользоваться и как. Об эдайн он не сказал бы, и Ардуиль не стал бы говорить, если бы не пытки.
— Ты обещаешь, чтоАрдуиля и меня отпустят живыми, здоровыми, способными добраться до своих, без слежки за нами любым способом, не подвергнув перед тем никакому воздействию, будь то пытки, мороки, иное колдовство, яд, Воля, вещи с тёмными чарами, и отпустят навсегда, а не захватят снова? — с Саурона станется дать свободу до выхода из долины Сириона, а там вернуть.
— Я выполню все, что ты перечислил, это полностью совпадает с моими планами. Кроме одного: я хотел наложить на вас заклятье забвения, о чем сказал и Лагорталу, и он не возражает. Но если ты требуешь обойтись без заклятий вовсе, то я могу исполнить и это, но при условии, что вы поклянетесь ни друзьям, ни врагам не говорить о том, что я вас отпустил. А также обо всем, что произошло здесь, на Острове. Однако такая клятва будет разъедать вас изнутри. Я советую тебе выбрать забвение. Ты будешь знать, что бежал, и ничто не будет тебя угнетать.
Клятва Тёмным о молчании? Или забвение? Таврон задумался. При клятве они будут знать правду, при согласии на заклятье — останутся в заблуждении. Есть возможность, что кто-то обнаружит заклятие и снимет его, и так узнает о том, что выяснил Саурон. Но вряд ли. Есть возможность, что само оно будет не полным, и что-то важное они с Ардуилем смогут передать. А может быть, Тёмные оставят воспоминания, какие удобно оставить им самим. И не только это…
— Я предпочту клятву молчать, но знать правду… тому, чтобы позволить тебе выбирать, что я буду помнить, а что нет.
И, после обещания Саурона, Таврон рассказал о том, что он желал обратиться к людям, живущим в лесах — призвать их на борьбу… И Таврона отвели в башню, туда же привели и Ардуиля.
***
До самого ужина ни пленников, ни «гостей» не тревожили. Линаэвэн и Бэрдир помогали на кухне, после они ужинали с задумчивым Мартом.
После ужина Март повел Линаэвэн и Бэрдира в беседку на крыше одной из башен. Туда же пришел Фуинор. Были теплые пледы, свечи, вино…
Линаэвэн беседовала с Бэрдиром и с Мартом, которому сказала, что если он знаком со многими, может подражать лучшим чертам всех и избегать недостатков, какие видит (надеясь, что это поможет ему не стать в полной мере Тёмным или хоть отсрочить это).
А после пела песни при свечах и спрашивала Фуинора, чем он может помочь пленникам. Теперь она знала о том, что многие обретут свободу.
Волк порадовал Лагортала тем, что еще двое пленных обретут свободу, и они присоединились к остальным. Когда вошёл Саурон, Линаэвэн охватило напряжение, но он не спрашивал ни о чём, даже не говорил — сидел и слушал.
Волк был задумчив. Он… наслаждался этим вечером. Молча и страстно. Он не желал, чтобы миг прекращался. Владыка давал ему власть, могущество, но то, что он получал здесь… этого было невозможно добиться оружием, угрозой, принуждением… Нужно было найти какой-то выход. Как обладать одним, но при том не потерять и другого.
Посреди этого «вечера», под мелодичный голос Линаэвэн, Эвег ввел в беседку Эйлианта.
— Смотри, Бэрдир, тебя не обманули: с Эйлиантом все впорядке. А ты, феаноринг, перестань бросаться на всех, раздели лучше этот вечер с нами.
Юный нолдо окинул собравшихся взглядом, в котором была гордость и такая горечь, что Линаэвэн вновь стыдилась, спрашивая себя — как может она быть здесь, петь и готовить для умайар, а не в подземелье с товарищами? Но нолдо обратился не к ней, а к Бэрдиру:
— Ты защищаешь меня, но ты… ты ничего не выдал ради этого о городе, о посольстве?
— Я ведь о посольстве мало знаю, — ответил тот.
Эйлиант шагнул было к Бэрдиру, а затем попытался неожиданно атаковать Эвэга, что привёл его. Эвег защищался от феаноринга, но не нанёс ни одного удара в ответ. Другие умаиар могли ударить Эйлианта Волей, но Волк не стал это делать и Фуинор, глядя на Вожака — тоже. Но оба бросились отстаивать Энгватара силой своих рук. Эйлиант сумел уклониться от Фуинора, но не от обоих вместе.
Бэрдир был связан обещанием остаться, не бежать и не нападать. Только попытался отвлечь внимание умайар возгласами и брошенным в сторону кубком.
Лагортал был ошеломлён тем, что Эвэг предпочёл получить удар сам, но не ранить нападающего. Это побудило его крикнуть:
— Эвэг не ответит тебе ударом, он целитель, — и только с запозданием Лагортал вмешался в драку: схватил руку Фуинора, добиваясь, чтобы он выпустил юношу. Лагортал, как и Бэрдир, заметил, что Эйлианта не ударили, хотя могли бы. Бэрдир решил, что это от того, что Темные держат свое обещание, даже несмотря на действия самого Эйлианта…
Линаэвэн же боялась за Эйлианта, которого быстро схватили умайар. Все переживания этих дней, все мысли о страдающих в подземелье товарищах привели к тому, что она поступила так, как даже не думала прежде. Глубоко вдохнув, эллет взяла свечу и попыталась ударить Саурона по руке, как могла…
— Беги!
Но Волк вцепился в Эйлианта, мертвой хваткой. Жест Бэрдира не отвлек его, Лагортал не стеснял движений, свеча Линаэвэн — что может быть глупее, нападать на него, аину огня и металла, с огнем? — Волк даже не обратил внимание на выпад тэлерэ, но вот выкрик «Беги!» подал умаиа идею. Крутанувшись всем телом вокруг своей оси, чтобы оказаться спиной к эльфам, Волк вытолкнул Эйлианта из беседки на лестницу. В самом деле — пусть бежит! Там его и схватят, и уже не будут нежничать, как здесь.
— Сражайся! Или эти твари теперь твои приятели? — крикнул Эйлиант Бэрдиру прежде, чем бежать. Линаэвэн всё же отвлекла Саурона, как решил юноша, и бросился прочь из беседки.
Энгватар останавливал кровь, текущую из разбитого носа, и в общий кавардак старался не соваться. Внизу Эйлианта и правда было кому встретить.
Начавшаяся было потасовка стихла, Март висел на Лагортале, мешая сражаться, а все остальные не-умаиар в замешательстве замерли.
Фуинор же был доволен. Вчера он намеренно договорился с Линаэвэн об этой ночи только ради того, чтобы в нужный час привести сюда Эйлианта и показать ему идиллию: как его товарищи тепло общаются с врагами. И все прошло так, как было задумано. А когда феаноринга вернут в подземелье, Больдог покажет эльфу контраст…
— Кажется вечер закончен, — вздохнул Волк. — Мне жаль, что так вышло, но вряд ли теперь удастся продолжить песни и разговоры.
Бэрдир не подавал вида, как сильно задет не столько словами Эйлианта, сколько тем, что ради его защиты связал себя обещанием и теперь… не мог действовать как воин. И тем, что оказался в такой ситуации.
— Еще прежде, — сдержанно и отстранённо произнес Бэрдир, — когда я был в гостях у Гортхаура, привели Эйлианта. Не Лаирсула, который не ударил бы, не тебя, Линаэвэн. Тогда меня ещё ставили перед выбором, чтобы я сам велел его связать.
Лагортал промолчал, услышав это. Лишь перевёл на Саурона пристальный взгляд, словно вопрошая. И они, и Линаэвэн не могли не думать — как Эйлиант, что удалось ему. Волк посмотрел в глаза Лагортала в ответ:
— А еще ранее в тот день я допрашивал Арохира и Нэльдора, — или эльф не знает, кто он, Волк, такой? Или Лагортал получил с тех пор мало подтверждений, что теперь все иначе, или Волк недостаточно старался? Он не собирался оправдываться, говорить, что не виноват, что это Энгватар привёл сюда феаноринга… но что-то сказать все же было надо. — В подземелье осталось всего двое. Эйлиант и Кирион. Полагаю, Эвег надеялся, что, глядя на своих старших товарищей, юный феаноринг согласится покинуть тюрьму и больше не возвращаться к допросам. Ты свидетель, Лагортал, я делаю, что могу. Но я не могу просто так отпустить пленников.
Фуинор лишь смеялся про себя, слушая Вожака, а Эвег отвел взгляд. Он остро захотел, чтобы ему и правда было куда уйти…
— Да, я не мог бы ждать от тебя большего, чем ты делаешь, — ответил Лагортал Саурону. Не того же, что умайа полностью переменится в считанные дни? Плохо было другое… он сейчас не мог помочь Эйлианту, как должно. Ведь он не ударил Фуинора по-настоящему, пытался скорее остановить его, а не причинить вред. Хорошо ли внезапно напасть на тех, с кем только что пил вино, пел песни, кто доверяет тебе и делает многое ради тебя? …А когда придут нолдор отбивать крепость, будет то же?! — Нам нужно поговорить с тобой.
— Хорошо, Лагортал. Тогда пойдём и поговорим, — Волк обвел взглядом собравшихся, ободряюще улыбнулся Марту. — А вам, остальным, пора по комнатам.
Линаэвэн была взволнована и думала об Эйлианте, однако, она не могла не заметить того, как Саурон обращался с Лагорталом. Совсем не так, как с ней, Нэльдором и Ламмионом в гостях, или как с Бэрдиром.
Саурон не сказал ничего о действиях Лагортала, зато ответил на безмолвный взгляд, и в этом ответе слышалось: «Сейчас всё не так…» И ей, на её выпад, не ответил угрозой наказания кого бы то ни было. Из-за Марта — или из-за Лагортала тоже? …Ей совсем не нравилось это сопоставление.
— Я знала, что Гортхаур очень ценит Марта, — медленно заговорила Линаэвэн, обращаясь к Лагорталу. — Теперь узнала, что он высоко ценит и тебя.
— Я испросил у тебя защиту для Эйлианта, — тем временем заметил Бэрдир. Трое суток, что он испросил для Кириона, истекли… сказать больше было нечего, и теперь палачи полностью сосредоточатся на синда. — А Кирион, его вы будете пытать? — он обвёл взглядом собравшихся. Любой из тех, с кем они сидели вместе под пледами, мог стать главным палачом или приказать оркам…
— Пленников будем допрашивать не мы, — ответил Фуинор. — Мы же будем делать все возможное для того, чтобы уговорить ваших спутников также обойтись без допросов, — Фуинор вовсе не разделял чувства Волка к Лагорталу, но это было и не нужно: Фуинор просто шёл за Вожаком.
Уходя, Лагортал заметил, как встревоженно качнула головой эллет («У нолдо есть тайны с Сауроном? Всё это наверняка ловушка»), и как серьёзно кивнул Бэрдир, желая удачи («Быть может, Лагортал поможет Кириону?»).
***
Когда Эйлиант сбежал вниз, то недалеко ушёл. Как только эльф оказался вне видимости родичей, Больдог, скрываясь в тени, нанёс удар Волей. Феаноринг согнулся пополам, умаиа зажал тряпкой рот пленник и ждал, пока тот лишится чувств от боли.
Эйлианта втащили в знакомый ему застенок и, еще не пришедшего в себя, закрепили в кресле. Эльфу было запрещено причинять боль… Когда Эйлиант очнулся, то вспомнил, что говорили ему о Бэрдире. Он не вступил в бой даже после призыва. Похоже, уступая врагам, теперь он вовсе перестал им сопротивляться.
Эйлиант понял: его привязали к креслу, значит, мучить будут другого. Снова Оэглира, несмотря на то, что он рассказал, или — кто это будет?!
— Я не буду говорить, даже если другие сдались, — резко ответил феаноринг. Он ненавидел этих Тёмных.
Пленнику ничего не ответили и никого не привели. Просто оставили одного: дали придти в себя, а заодно дали время разыграться воображению, пока он глядел на стену перед собой, покрытую засохшей кровью.
Прошло достаточно времени, пока в камеру к феанорингу не вошел Фуинор.
— Я знаю, что ты горд и зол, Эйлиант, но я пришел к тебе говорить, а не пытаться подчинить. Ты и Кирион — единственные два пленника, что остались в подземелье. Нет нужды держаться, мы знаем уже практически все. И твой родич, и Ардуиль со своим другом, и Арохир — все они рассказали все, что знают и скоро будут на свободе. Тебе незачем упрямиться и молчать. Ты можешь уйти отсюда в любой момент.
Эйлиант до сих пор не знал, сколь много уже знают Тёмные. Однако он отказался говорить наотрез. Что знал он, того другие не знали.
— Ты пришел не пытаться подчинить, всего лишь обольстить посулами?! — юноша презрительно скривился. Фуинор не стал спорить с феанорингом и вышел. Но пошел не наверх, а в камеру к Кириону.
— Ты, Эйлиант и Линаэвэн — лишь три пленника, что остались из всего посольства. Мы знаем почти все о ваших заданиях, скажи ту часть, что знаешь ты, и получишь свободу, и уйдёшь отсюда вслед за Лагорталом.
Синда до сих пор молчал. Но он был потрясён вестью, что Лагортал тоже уходит, и что он… тоже сказал все, что знал…
— Дайте мне время подумать… — попросил Кирион.
Его оставили думать, а Эйлианта вернули в его камеру.
***
«Гостей» развели по комнатам, а Волк и Лагортал говорили в кабинете Повелителя Острова. Эльф сразу заговорил:
— Я хочу сказать тебе о будущем. Мне пришли на ум некоторые пути, куда может уйти тот, кто оставит Север. Должно быть, ты сочтёшь их не лучшими, но они могут подать тебе идеи… — Лагортал предложил умаиа почти то же, что и Энгватару, только применяясь к Саурону; и самым реальным казался уход не на Химринг (одно дело Тёмный целитель, другое — один из сильнейших умайар, ведущих войну, хотя если он встанет по другую сторону — может сделать многое), а за Синие Горы (Гортхаур едва ли задаётся вопросом, найдётся ли там кого лечить).
Волк слушал Лагортала и то, что эльф говорил… заставляло Маирона мрачнеть.
- Я не уйду в глушь, Лагортал, такая жизнь не для меня. И в крепость к эльфам я придти не смогу… разве что… ты проводишь меня туда? Но… нет, не сейчас, я не могу уйти сейчас, — Волк встал и начал нервно ходить по комнате. Оставить Север, Владыку? Нет, это невозможно. Но эльфы, он же явно видел, что сидит среди них, что его, Волка, любят и слушают. — Как все это невозможно.
— Да, я мог бы проводить, — Лагорталу показалось, что Гортхаур уйдёт не однажды, а сейчас. Во всяком случае, примет это решение. — И еще я должен сказать о настоящем. Я понимаю, что ты делаешь сейчас то, чего не делал никогда прежде, и тебе это было трудно; понимаю и то, что пока всё не переменится, и ты служишь Северу, ты не можешь никого не допрашивать, не вести войну, не передавать в Ангбанд то, что тебе рассказали… Но у меня есть Лорд, и есть долг противостоять Ангбанду. Я поступил бы недостойно, отказавшись от борьбы, как и внезапно напав, принимая твою помощь…
Нолдо был напряжён. Не поздно ли он спохватился?
— Да, я уже принял многое, и — не знаю, когда задумался бы о том, в какое положение это ставит меня, если бы не Эйлиант. Я могу уважать тебя, могу быть благодарным, могу искать, что сделать для тебя в том, что никак не касается службы Ангбанду. Могу беседовать, но… придёт время, когда мои родичи выступят против тебя и твоих умайар, и я должен быть с нолдор. И если повторится подобное тому, что было сегодня, я должен сражаться за своих родичей по мере сил; и ныне я услышал о Кирионе, я не связан, мне должно пытаться спасти его вовсе не убеждением выдать вам тайны. А я пользуюсь твоей защитой и помощью. Я, — Лагортал вспомнил, как сказал Гортхаур о Фуиноре, — не могу быть… как бы в твоей стае, вместе с Фуинором или Мартом, адан ведь тоже с тобой? Наверное, я опоздал с этими словами, когда ты уже сделал так много, но лучше уж поздно… Верным будет отказаться от твоей защиты и быть на положении пленника. Это твоё решение, давать ли мне её, связывать ли, но я предупредил о том, что тогда мне должно делать.
Волк остановился и взял Лагортала за плечи, посмотрел в его глаза:
— Похоже, что время пришло. Расскажи мне то, что ты знаешь, и уходи к своим. А я найду тебя позже. Обязательно. И буду помогать тебе во всем: в умении и в сражениях. Но мне нужно время, чтобы уйти от владыки Севера, — Волк понял, что нужно отпускать Лагортала немедленно, потому что еще немного, и между ними навсегда ляжет пропасть, и он потеряет Лагортала, а вместе с ним… может потерять силу и то видЕние. Никто не приведёт его, ненавистного Саурона, к эльфам, не поможет остаться среди них…
Лагортал заметил, что не остановился на словах «это невозможно», но продолжил: «Время пришло», «мне нужно время, чтобы уйти от Владыки Севера» — это были… не слова умайа, и верилось, что всё вскоре переменится; хотя Лагортал понимал, однако, что всё не будет так просто — Гортхауру нужно будет разобраться с тем, что он успел сотворить, вначале осознав, затем искупив… И всё же нолдо ответил:
— Я помогу тебе во всём этом, советом и чем ещё смогу, но… я не могу рассказать тебе о том, что мне известно, — он не должен был рассказывать ни о чем. Он не должен был так подвести Финрода. Он не должен был так подвести Кириона, который держался за него… Каким ударом для друга будет, если Лагортал всё выдаст ради своего освобождения?
Волк еще больше помрачнел. Лагорталу нужно было уйти. Что… что, если так и сказать?
— Я словно чувствую, что ты должен уйти. Что если ты останешься, дорога к эльфам для меня может оказаться отрезана. Я не знаю, что произойдет, быть может, с Севера придет приказ от Владыки, быть может, тебя от меня заберут… Потому, скажи мне хоть часть. Арохир сказал, ты будешь обучать Кирдана пользоваться видящими камнями — так ли это?
Лагортал опустил глаза. Саурон говорил, что связывает именно с его уходом возможность раскаяния, и они говорили откровенно. Возможно, умаиа верно предчувствовал. И чем тогда обернётся отказ уходить? И при этом рассказать хотя бы часть и уйти, было неправильным. Лагортал знал об этом. Хотя он мог и не открывать тайн, сказать о немногом.
— Я… не могу сказать даже часть; я знаю, что это будет ударом по тем, кто остаётся, знаю, что я бросаю их на муки, что подведу своего Лорда, что так передам что-то, по сути, в Ангбанд. И если я поступлю так, заранее зная, что это неправильно, я сам… уже не останусь таким, каков сейчас, и каким был прежде. И тебе тогда тоже помочь не смогу, — а ещё оставался Энгватар, и он тоже начал меняться.
Лагортал отказывался идти: отказывался даже приоткрыть тайну. Волк отвернулся к окну, чтобы эльф не видел его лицо, и сжал пальцами подоконник. «Проклятый упрямец». Нужно было швырнуть его в подземелье, допросить… но нет, Лагортал слишком силен и Светел, он сможет вынести все и молчать. А вот дорожку для себя тогда Волк закроет. Сделать что-то для себя, только для себя, иметь самую опасную из тайн от Владыки Севера… Впрочем, нет, если вскроется, Маирон всегда сможет сказать, что отпустил Лагортала как того, кто поможет втереться к эльфам в доверие, шпионить средь них для Севера, сеять рознь… Значит риск минимальный. Нужно отпустить эльфа. Сегодня же.
— Хорошо. Я… я сделаю ещё один шаг. Уходи сегодня же. Без тайн и ответов. Но обещай мне, — умаиа развернулся, глядя в лицо эльфа, — обещай мне, что никому не расскажешь обо всем, что здесь произошло и о своем спасении. Слова порождают слухи, и если до Владыки дойдёт хоть что-то, я навечно буду заключен в Ангамандо, и даже жалким духом не смогу вырваться из его подземелий. Ради меня, ради того, чтобы я пришел к тебе, ты должен уходить и молчать обо всем, что было.
— Ты готов отпустить меня без рассказа, просто по доброй воле? Это доброе и бескорыстное решение, и оно не пропадёт для тебя втуне, — отозвался Лагортал. Его глаза светились. — Молчать я буду, как молчал и до сих пор о твоём предвидении и об ином, что известно только нам; если бы ушёл я один, мне было бы важным сказать о том, что посольство оказалось в плену, но теперь об этом скажут и другие. И я буду тем, кто будет ждать тебя, и помогу выйти на дорогу к эльфам, к тому, что ты узрел… Пусть Кирион узнает, что я ухожу не потому, что выдал тайну; он тоже… умеет молчать, и если бы не то, что он почувствовал и подсказал мне, мы не говорили бы сейчас и не пришли к этому дню.
В тот же миг, как услышал согласие нолдо, Волк призвал к себе Энгватара, и целитель пришел очень быстро.
— Бери лучшего коня и вези Лагортала так далеко, как только безопасно. А там оставь ему оружие, еду, и пусть наш друг уходит, не следи за ним. Возвращайся скорее.
Эвег удивленно поднял брови.
— Лагортал ничего не сказал. Я просто отпускаю его. И кому, кроме тебя, можно доверить отвезти его?
Целитель давно знал Маирона и понимал, что тот что-то задумал, какую-то игру…
— Тогда я оденусь и соберусь в дорогу. Лагортал, встретимся через полчаса у ворот.
Волк проводил нолдо до его комнаты, а после — до ворот. Туда же с рюкзаком снеди пришел попрощаться и Март.
***
Той же ночью, когда к певшим песни привели Эйлианта, Драуглин, назвавшийся при Линаэвэн Ханором, уехал отвозить спящих Нэльдора и Ламмиона к опушке Таурэ Хуинэва.
Утром они очнулись на краю леса.
— Я не помню, как мы выбрались, — сказал Нэльдор. — Помню муку, ужас, кошмары, и потом… мы здесь.
— Но мы совсем не пострадали телесно, — возразил Ламмион, который не прошел через жестокие пытки. — Я помню, что желал добраться до Брэтиля, — неуверенно произнёс охотник, и его обдало волной холода. — Должно быть, Саурон снова отпустил меня на охоту, только вместе с тобой, и…
— И мы сумели бежать вместе, — младший кузен пока не понимал ужаса старшего.
— Да. Но я не знаю, кто расплатится за это. В прошлый раз, если бы я не вернулся вовремя, тебя бы вывесили на воротах умирать, — если бы Ламмион сейчас был один, он, наверное, поступил бы также, как в прошлый раз. Но сейчас с ним был Нэльдор.
— Я надеюсь, что ты не прав, и мы бежали иначе, потому что… боюсь, возвращаться уже поздно, — опустил голову Нэльдор.
— Кажется, мы блуждали здесь целую вечность, а возвращаться на остров без коня, — Ламмион не договорил, прерывисто выдохнул. Он не помнил, кому и чем грозили. Может быть, Нэльдор даже был прав в своих надеждах.
— Разве ты стал бы рисковать так снова? — спросил Нэльдор.
— Нет… наверняка нет, — ответил Ламмион, но про себя он знал, что вряд ли сможет совершенно успокоиться. Разве что, если вспомнит, как же они бежали, но пока это никак не удавалось.
И Ламмион повел брата в Брэтиль, как и думал в прошлый раз. Передать весть о пленении и найти убежище для себя и Нэльдора.
========== 31. Изменения. ==========
Уже одетый в собственную одежду, Лагортал вновь увидел Марта и удивлённо улыбнулся.
— Не ждал, что ты придёшь провожать меня, ведь мы едва знакомы. Прощай, и желаю тебе свободы, как и я обрёл её, — у всякого, кто жил здесь, от пленника в застенке до Саурона, свободы было мало. Затем эльф тихо обратился к Эвэгу. — Ты предпочёл получить удар, но не ударить, хотя мог легко применить Волю. Это заслуживает уважения, — Лагортал не знал, что Март считает Эвэга человеком: зачем притворяться в захваченной Сауроном крепости, перед его вольным или невольным слугой? Ветер трепал волосы эльфа, и он подставлял ему лицо, чуть щурясь. Впервые за эти дни нолдо мог спокойно смотреть на небо, не перечёркнутое решёткой.
Март тепло попрощался с Лагорталом. Для него всё происходящее было более чем ясным ответом — Темные добры и благородны, умеют дружить, уважают своих врагов, проявляют милосердие, а еще — бесконечное терпение. Все, о чем недавно говорила беорингу Линаэвэн, наконец-то развеялось, подобно дурному наваждению, и освободило его. И Бэрдир, конечно же, сгущал краски. Не так всё было — совсем не так, как он рассказывал.
***
Эвег догадывался, почему Волк послал отвозить Лагортала именно его. Повелитель Маирон был далек от того, чтобы пойти за Лагорталом своей душой, а не страстью, и Волк так же думал и о нем, Энгватаре. Комендант Волчьей Крепости судил по себе и думал, что целитель точно также играет с нолдо, как играет с ним сам Волк. Это одновременно и успокаивало Энгватара (не надо бояться за свою шкуру), и… неожиданным образом причиняло боль. Лагортал так бесконечно добр и терпелив к нему, несмотря на все то зло, что целитель причинил этому эльфу и его родичам. Он заставлял вспомнить о прошлом, о том, каким Энгватар уже был, о другом нолдо, что некогда прощал ему причинённое зло; и сейчас он не закрылся от этого воспоминания, причинявшего боль как то, к чему не было возврата. Он не доверился бы Волку. А Лагортал — верит так же, как и Энгватару, и Маирон просто использует наивное сердце. И не предупредить. Что он скажет Лагорталу? «Не верь Саурону?» Ха, Маирон тоже самое мог бы сказать про него самого: «Не верь Эвегу».
Лагортал заговорил сам:
— Скоро я уеду и не буду больше беспокоить тебя неудобными вопросами, — эльф грустно улыбнулся. — Хотя я задавал их ради тебя самого. Жаль, не удалось придумать, куда можно уйти, но если ты уйдёшь, и понадобится, чтобы эльфы приняли тебя, а не попытались сразу развоплотить… думаю, помочь смогу, — Лагортал надеялся, что его слова станут семенами, что однажды прорастут, и он знал, что для Энгватара это не начало пути, он и до того был не таким, как другие.
Целителю сейчас было больно и обидно за другого.
— Ты прощаешь меня? — наконец спросил целитель, переводя коня на шаг. Пусть отдохнет пока и даст поговорить. — За все, что я при тебе делал и делал многие сотни лет до того?
— Прощаю, — ответил Лагортал. — И для меня будет радостью, если я могу помочь тебе. Ведь ты… способен на куда лучшее, чем то, что я чаще всего видел. Желаю тебе обрести свой путь и не только исцелить ещё многих, но и видеть, наконец, плоды своих трудов.
Энгватар с тоской посмотрел вперед, вдаль, на вершины деревьев, тянущиеся до самого горизонта… Как хотелось бы уехать с Лагорталом прямо сейчас, и пусть Волк его ищет-свищет, да еще и от Владыки получит — якшался с эльфами, дал им сманить одного из слуг Владыки Севера! Разве не для того Энгватар отправился вместе с ненавистным Маироном — однажды подловить, донести, отомстить, навлечь жестокую кару? Но тогда доля эльфов на Острове станет еще хуже. Так научились по одному пленнику, что пришёл из-за Моря: нолдор надо бояться, даже когда они в цепях…
Всё ли потеряно безвозвратно или — нужно решиться?
— Я не хочу тебя спрашивать, куда ты идешь… — наконец заговорил Энгватар. — Но если ты будешь в Химьярингэ, я смогу придти к тебе туда.
— Постараюсь однажды туда добраться. Куда направляться сейчас, я пока не решил, а ты… не хочешь спрашивать, чтобы не навредить мне, а не ищешь своей пользы, — Лагортал видел тоску во взгляде Энгватара, тот даже не скрывал её. И даже сейчас, когда Саурон так изменился, Энгватар был отличен от него. Нолдо чувствовал это… возможно, потому что Саурон только вступил на путь изменения, ему требовалось больше времени? — Тебе может прийтись тяжелее сейчас, но это дорога к свободе…
Они ехали ещё некоторое время, пока Лагортал не простился с Энгватаром. К этому времени он решил, куда направится. Со временем нужно было побывать и в Фаласе — рассказать Кирдану о предложении Фелагунда, а родичам Кириона о его участи; и проехать хотя бы по краю Хранимой Равнины, передать вести о посольстве, если выйдет, и о том, что известно Саурону; а после уйти на Химринг. Но вначале Лагортал решил направиться в Брэтиль.
— Пока я уйду в Брэтиль, Энгватар. Туда проще добраться, там я надеюсь встретить кого-то из своих товарищей, что обрели свободу… — в Бретиле жили всё больше эдайн, так что Энгватар мог туда прийти и скрыться среди них, но это было не особенно надёжно. — А после, спустя время, постараюсь добраться до Химринга.
Услышав о Бретиле, Эвег покачал головой, но все же ответил:
— Тогда жди меня там. Я приду так скоро, как только выдастся возможность. Но я не хочу задерживаться в Брэтиле. Не стоит начинать новый путь с того, что прячешься. Я приду к твоим родичам, и пусть они простят меня или казнят. Доброго пути тебе, Лагортал. Земли впереди должны быть безопасны, все орки строят дорогу, но, все же, будь осторожен.
— И ты будь осторожен, — произнёс Лагортал. — Хотя ты и мастер маскировки, тебе теперь опасно задерживаться на Острове. Если прежде я видел, что ты отличаешься от других, то сегодня, сейчас… я сомневаюсь, что ты ещё Тёмный. Я буду ждать тебя — доброго пути!
Лес был неспокоен и тревожен, но в сравнении с долиной Сириона это были уже совсем иные края. Лагортал думал о том, каким чудом завершилось его пленение, и как было правильно, что для этого посольства, которое угодило в засаду, Финрод выбрал именно его. Лагортал думал так с первого дня, когда их захватили, но в те дни это были совсем иные мысли: нолдо не хотел бы видеть на своём месте Гвиндора, Бранвэнниата или Гвэтрона. Сейчас всё было иначе. И не потому, что другие Верные Финрода оказались бы хуже: тому же Гвэтрону назначено иное, он нужен на ином месте, а это выпало ему, Лагорталу… и, кажется, он с этим справился. Только оставалась тревога за других пленников. Всё же… вряд ли Гортхаур отпустит всех. И теперь, как осознал Лагортал, он будет тревожиться и за Энгватара.
Ему в самом деле было опасно оставаться, он рисковал быть разоблачённым — и угодить в застенки Маирона подобно пленникам-эльфам. Если бы не этот страх, Энгватар уже века мог бы жить совсем в другом месте и совсем иначе…
***
В глухой ночной час Фуинор разбудил Бэрдира.
— Тебе пришла пора уходить, эльф. Поклянись, что не расскажешь никому ни о чем, что было здесь за время твоего плена, и на рассвете уходи, — Фуинор вовсе не ожидал, что Бэрдир согласится: тем хуже для него. Ему никто не обещал свободу за его рассказ.
— Ты что, пришёл по собственному усмотрению меня отпускать? — хмыкнул Бэрдир. — Твоему господину это вряд ли понравится, я же обещал ему, что взамен на свободу Лаирсула остаюсь в крепости насовсем. Ну, или пока её наши не возьмут.
— В твоей службе больше нет нужды, Бэрдир. У тебя есть последний шанс уйти. Или пользуйся им, или нет.
Его освободили от обещания — что это значило? Возможно, что Эйлианта теперь будут допрашивать? Ведь феаноринг, в отличие от Лаирсула, мог знать немало… и тогда давать ему защиту насовсем Саурон не станет. Он, Бэрдир, уйдёт, а Эйлианта сразу же начнут пытать? Но если не уйдёт — что мешает Саурону просто закрыть перед ним двери кухни? И всё же — скорее всего, Саурон ещё повременит с допросами. Он сейчас старается изображать доброго хозяина: освобождает пленников (за рассказы, да), слушает песни, не выспрашивая о тайнах, и Линаэвэн позволяет оставаться в гостях у Марта… И сейчас ему, Бэрдиру, предлагают уйти, а не просто отправляют в подземелье. Хотя могли бы. Если Саурон сейчас хочет допрашивать Эйлианта, то, скорее, попытается добиться, чтобы нолдо ушёл оттуда сам, а это уже зависит от него; а ещё — если защитить не получится, можно попробовать помочь Линаэвэн с этим аданом. Вдруг в самом деле в Дортонион отпустят? И в другом… быть может, ещё придумает, чем может помочь.
— Я остаюсь, — сказал нолдо.
— Раз ты так выбрал, никто тебе больше не поможет. И в Ангамандо ты расскажешь о Нарготронде все, что знаешь.
Вслед за Фуинором в комнату вошли орки. При помощи умаиа они быстро скрутили нолдо и вылили ему в рот одно из глубоко усыпляющих зелий Эвега. Утром в крепость прибудет обоз из Твердыни — привезет продовольствие. С этим обозом Волк и отправит в Твердыню Бэрдира. Владыка будет доволен таким подарком.
***
Закончив разговор с Бэрдиром, Фуинор пришел в камеру Кириона.
— Что ты надумал, эльф?
Сколько Кирион передумал за эту ночь! Вначале мысли шли по кругу — Лагортал тоже рассказал, в обмен на свободу — как такое может быть?! Он так Светел и мудр, и он не переменился при последней встрече. Тёмные, конечно, оклеветали его, чтобы убедить его младшего друга ложью. Но откуда тогда известие о палантирах? Значит, Лагортал тоже рассказал? В обмен на свободу? Затем только Кирион вырвался из этого гнетущего круга. Лагортал сказал, что Саурон отпустил пленников, он поверил ему… Быть может, Саурон уже услышал его и близок к раскаянию? Не слишком ли скоро? Или Саурон обманул его? Да, такое могло быть. И Лагортал мог что-то выдать невольно, в беседе. Вновь припомнился Кириону взгляд Лагортала, привязанного к креслу, его слова. Да, даже если Тёмные сумели — пыткой ли, обманом ли, чарами ли — добиться от Лагортала рассказа, он всё равно хотел бы, чтобы другие держались! И Кирион ответил:
— Нет, умайа. Я не стану рассказывать.
— Ты выбрал, — сказал Фуинор и вышел.
***
Утром Март, как обычно, зашел за Линаэвэн:
— Доброе утро! Сегодня приехал обоз с продуктами, у нас много работы! — Март был радостен и весел. Он жил в прекрасной крепости, и его друг и наставник, Повелитель Волков Маирон, был лучшим и благороднейшим на свете.
Линаэвэн хотела было произнести: «Извини, Март, но я ухожу — я должна быть со своими товарищами». Но большинство товарищей, рассказав об известном, ушли или готовились уйти. Она не поступит так же, зная слишком многое. Три дня уже прошли. Но Саурон не напомнил о том ночью, даже после её удара; то, что могущественный умайа не то что не потерпел вреда, даже не отвлёкся, здесь не имело значения — до Больдога Ламмион вовсе не дотянулся. Значит, с Мартом она может говорить по-прежнему. Мало надежд, что это что-то изменит, но он хотя бы может дольше остаться собой… Она здесь готовила для своих товарищей, которых иначе кормили бы орки (и уже узнала от Бэрдира, что он благодарен ей за это, а не считает согласие готовить позором); возможно, могла помочь им и другим. И сберечь тайну посольства и тайну Нарготронда легче было здесь. Оставаться в гостях у Марта — не то, что идти в гости к Саурону, что расставлял хитроумные ловушки. И эллет после раздумья улыбнулась адану и кивнула:
— Идём готовить, — едва ли Март упрекнёт её, что она опять передумала и не уходит в подземелье.
***
Орки приносили на кухню ящики и тюки, работы было много, и говорить ни о чем не получалось. Однако Март успел передать Линаэвэн, что ночью Лагортал уехал из крепости, и Бэрдир, кажется, тоже.
— Теперь только вы трое осталось здесь. И еще те, кто не успел уйти, но это ненадолго.
— Лагортал и Бэрдир? — изумилась Линаэвэн. Первый, как она думала, не стал бы рассказывать о переданном ему Финродом, второй, как она знала, уйти отказался. Хотя могло быть так, что Бэрдир, почти ничего не знающий о посольстве, согласился на что-то с условием, чтобы Лагорталу даровали свободу. — Не ждала, что они могут уйти. Тебе сказал кто-то об их уходе?
— Я сам проводил Лагортала, — ответил Март. — А Бэрдир ушёл, когда я спал.
Услышав, что Март провожал Лагортала сам, Линаэвэн расспросила его, как это произошло.
— Он Светлый — Лагортал, — задумчиво произнесла эллет. — Возможно, его пожелание свободы и исполнится. Пусть его путь будет добрым, как и путь Бэрдира, и остальных.
***
Эйлианта вновь привели в камеру для допросов и закрепили в кресле.
— Бэрдир умен и живёт наверху, а скоро и вовсе уйдет. А ты держишься за глупые идеалы и обрекаешь себя на это, — сказал Больдог, для которого обмануть было, что стакан воды выпить.
Эйлиант не слишком сомневался, что Бэрдир скоро уйдёт: он так вёл себя в последний раз, что может всё выдать! Сколько их осталось, тех, кто до сих пор не сдался? Юноша меньше знал о том, кто кем послан, кто знает много, а кто — мало, чем его старшие товарищи.
Вскоре на стене напротив феаноринга закрепили Кириона. Работа закипела.
Эйлиант был готов (как он думал) к пытке. Но его самого не мучили, зато мучили Кириона на его глазах. Синда не был вынослив, ему тяжело было сдержать стоны и крики, а Эйлиант мог только клясть Тёмных и безуспешно пытаться вырваться.
Но пытка, которой Больдог подвергал Кириона, была так жестока и нескончаема, такая мольба читалась во взгляде синдо, что Эйлиант, который был уверен, что он-то ни в чём не уступит Тёмным, наконец выкрикнул:
— Прекратите это!
— Скажи, Эйлиант, что ты знаешь, и мы оставим Кириона.
Как же нолдо не хотел говорить, он сам осуждал Оэглира — а ему, может быть, пришлось ничуть не легче. Но Эйлиант не мог отвести глаз от окровавленного, с трудом переводившего дыхание Кириона.
— Обещайте, что не будете больше пытать Кириона, и я… расскажу что-то о посольстве, о моём поручении, — наконец тихо выговорил юноша. Нолдо думал рассказать о том, что Лорд Келегорм передавал Кирдану: при нападении на Фалас, при новой осаде, фалатрим могут рассчитывать на поддержку его воинов. Ведь Тёмные, наверное, могли догадаться, они тоже знали историю.*
Кирион хрипло выдохнул. Будь он покрепче…
— Ты хочешь слишком многого. Или ты расскажешь все, и тогда Кириона не будут больше пытать, или ты расскажешь часть, и Кирион получит неделю.
Конечно, Эйлиант хотел избавить Кириона от пыток навсегда, но он не собирался рассказывать обо всём.
— Я должен передать, что если на Гавани Фаласа нападут, то фалатрим могут рассчитывать на помощь воинов Лорда Келегорма, — произнёс эльф. — Больше я ничего говорить не буду. Пусть Кириона освободят на неделю.
— Эй… лиант, — произнёс Кирион. — И не го… вори больше ниче… го.
Темные были довольны. Эльф не подумал, что может отказаться, и заговорил. Не то чтобы рассказал что-то важное… но начал говорить, уже хорошо.
— Видишь, как все просто? — осклабился Больдог. — А расскажи ты все это вчера, был бы на свободе.
Слова Больдога словно обжигали Эйлианта. Ведь он был уверен, что говорить не будет, что устоит. Вчера он отказался — неужели только для того, чтобы рассказывать теперь?!
Эйлианта вернули в камеру, а Кириона закрепили на столе в целительской. Недавно вернувшийся Энгватар склонился над эльфом:
— Говори всем, что мое лечение было той же пыткой, — сказал умаиа, прикосновениями снимая боль. Эвег очень надеялся, что Кирион выполнит его инструкции, но не стал просить подтверждения. Будет как будет. Снова истязать было… отвратительно.
Кирион узнал умайа, хотя не успел узнать в полной мере, каким может быть лечение Эвэга — Лагортала тот лечил скоро и почти бережно, самого синда тогда скрутили и держали так, что он рук не чувствовал, но это делал не Эвэг; а после крючьев лечил Лаирсул. Однако они с Лагорталом поняли, что это палач и тюремщик, ещё когда их не разделили. И после — Эвэг был в застенке, не давал Лагорталу поддерживать их. Но сейчас умаиа говорил иначе и лечил бережно, снимая боль.
— Так и… скажу, — подтвердил он. Сам не зная зачем, задал умайа мучивший его вопрос: — Лагор… тал. Ты… не знаешь, он… что-то сказал? — наверное, это было неразумно, ведь эльф мог сейчас услышать очередные насмешки или ложь. Но чуткий синда ощущал нечто иное, как ощутил особое отношение Саурона к другу.
— Я не знаю, что он сказал… Волку. Они вместе провели много времени. Говорят, что посланец уже унёс сообщение о задании Лагортала на Север, так что… наверное, это правда. Волк обманул твоего друга, Лагортал верит, что Маирон изменится. Хотя кто знает, быть может, так и будет. Но сейчас Лагортал в Брэтиле, и у него все хорошо. В плену вас осталось лишь трое… и я теперь даже не знаю, был ли вам смысл молчать, пока вы еще могли уйти. Все равно слишком многое уже известно.
Синда лежал на столе, и боль уходила под руками Эвэга. И от его слов тоже становилось легче и яснее. Несмотря на всё: на то, что Саурон обманул Лагортала и использует то, что узнал от него, во зло; на то, что Эйлиант заговорил; на то, что их, ещё хранящих тайны, осталось так мало, и всех их ждут пытки, и у Тёмных времени куда больше выкупленной для него недели. С Лагорталом всё будет хорошо, и он ушёл… таким же Светлым и стойким, каким и был всегда. И перемена в Эвэге… не он ли этого добился?
— Благодарю тебя, Эвэг, — Кирион настоящего имени умайа не знал, — за отдых, за лечение, за добрую весть и за правду. Я чувствовал, что тебя можно спросить о Лагортале… И я не скажу о том, что узнал, — к эльфу возвращались силы, но он говорил совсем тихо, помня о предупреждении Лаирсула. Хотя, конечно, умайа и не станут подслушивать.
— Я лечу тебя не ради чего-то хорошего, — горестно покачал головой Эвег. Уже многие столетия его это не тревожило. А теперь… теперь он сам оказался в той ловушке, в которую хотели загнать Лаирсула. — Но тебя все равно вылечат, так или иначе, а я могу дать тебе хоть немного отдыха.
Кирион осознал сказанное — лечение ради продолжения пыток. Хорошо, что Лаирсул теперь был свободен. Но ведь Эвэг занимался этим очень долго, и раньше он выглядел совершенно довольным тем, что делает.
Через какое-то время умаиа неуверенно заговорил:
— Ты правда знаешь что-то, что нельзя выдавать? Волк больше не отпустит вас на свободу, но я попробую уговорить его отпустить друга Лагортала.
Синда шевельнул бровями, чуть вздохнул:
— Знаю. И… Лагортал не хотел бы, чтобы я начал говорить, — Кирион уже обдумывал, как ответить, и будь он только проводником к Кирдану — сказал бы о том. Оставалось надеяться выдержать.
— Тогда я закончу и дам тебе снотворное, другие решат, что ты потерял сознание от боли. И если тебе будут сниться дурные сны, не верь ни в один.
Кирион вновь поблагодарил — за снотворное и предупреждение.
Энгватар закончил с Кирионом — на сегодня. Часть ран нужно будет лечить еще дни. Хорошо, если из недели передышки эльф без лечения проживет хотя бы два дня. И… хорошо, что лечение для него не станет пыткой.
***
Фуинор тем временем встретился с Ардуилем и его безымянным другом.
— Итак, вы клянетесь, что не расскажите ни о чем, что было с вами и вокруг вас в плену?
Ардуиль и Таврон переглянулись.
— Да, но прежде. Саурон дал нам обещание — знаешь ли ты о нём?
— Два обещания — каждому.
— Я знаю об обещаниях. Поклянитесь в том, что я назвал, и вы получите свое немедленно.
— Клянусь, — заговорил Таврон, — что никому не расскажу о том, что было со мной здесь, в плену, со времени, как нас привезли наОстров и до этого часа, и о том, что я видел и слышал здесь. И о том, как именно обрёл свободу.
— Клянусь, — эхом повторил Ардуиль. Как ни жаль было, что они не смогут предупредить своих.
Нолдор поклялись, и их, в сопровождении Драуглина и орков, повезли прочь из долины Сириона.
***
Так прошел день. После ужина Больдог задержал Марта.
— Двое эльфов остались в подземелье, как бы Повелитель ни старался им помочь. И теперь кто-то должен делать тяжёлую работу. Я не хочу взваливать это бремя на плечи Маирона. Он и так страдает теперь. Поможешь мне?
Март побледнел, но решительно кивнул.
***
Эйлианта привели в камеру для допросов, но в этот раз усадили не в кресло, а закрепили на горизонтальной дыбе. В камеру вошли Больдог и Март.
— Кто ты? — резко спросил Эйлиант. — Младший палач?
— Я воин Твердыни, — с гордостью ответил Март, хотя и смотрел на пленника с сожалением. — Никто не желает тебе зла. Ответь на наши вопросы, как все другие твои товарищи, и уходи.
— О да, — хотя Эйлианта не ждало ничего хорошего, он насмешливо фыркнул в ответ на слова о том, что никто не желает ему зла. — Меня привязали здесь, чтобы причинить мне как можно больше добра, хочу я того или нет.
Эйлиант дал Кириону неделю отдыха, но ему самому никто отдыха не давал. Вот и возможность выказать свою стойкость, какой он ждал уже давно! Только теперь он уже сказал, пусть и маловажную часть, из переданного Лордом Келегормом.
— Приступим, — вздохнул орк.
— Ты не оставляешь нам выбора, — отрезал Март и решительно потянул на себя рукоять. Механизм пришел в движение, дыба начала растягивать феаноринга.
— Значит, младший палач, — подытожил Эйлиант. Пытка оказалась схожей с растягиванием и длилась много часов. Перед палачами феаноринг держался гордо и, хотя пытка была долгой, молчал до самого конца, даже теряя сознание от боли. После дыбы, когда и двинуться было больно, Эйлианта били кнутом, поливали раны водой с солью, прижигали раны и кожу раскаленными прутьями… Эйлиант держался, проклиная Тёмных тварей — Больдога и этого, позор своих родичей: беоринга, что участвовал во всём — подавал кнут, воду, разжигал огонь.
Пленника утащили под руки в целительскую, закрепили там, а Больдог и Март пошли пить на кухню.
***
Больдогу не нравилась стойкость нолдо: мальчишка держался лучше многих. Феаноринг даже не вскрикнул ни разу, даже не стонал. Молчал и только насмехался, и проклинал. Это все могло дурно повлиять на Марта. Горец хорошо проявил себя, но все же Больдог и Фуинор говорили с ним, ободряли, сожалели о мужественном, но неразумном пленнике.
***
Тем временем Драуглин в обличье человека довёз Ардуиля и Таврона до опушки Таурэ Хуинэва.
— Помните о ваших клятвах, рабы Севера. Или вы думали, что сами, своими силами бежали из Ангамандо? Нет, вы так и остались рабами Владыки и служите ему лучше, чем в рудниках. Если бы не ваш пример, многие бы молчали и дальше, да и те новости, что вы принесли, достигли ушей Владыки. Вы предали ваших королей и научили ваших товарищей сделать также. Теперь же идите, вы свободны до тех пор, пока вы вновь не понадобитесь Северу.
— Лжец, — Ардуиль усмехнулся и отвернулся от Тёмного. Он сам знал, что произошло, и что он сделал. Да, он был отпущен сейчас за то, что выдал, не то, что в прошлый раз — гордиться тут нечем. Но сказал о посольстве то, о чём не было опасно говорить, и предлагал уйти тем, кто не знал ничего важного, чтобы помочь им освободиться. Может быть, это причинило вред. Очень жаль, если так. Но об этом риске нолдо знал и до слов умайа.
Таврон же вовсе не был уверен после этих слов, что сказанное им было так уж безопасно. Он же знал, что Тьме не стоит выдавать ничего, что умайар могут использовать любую мелочь. Но также знал не хуже Ардуиля — Тёмных нельзя слушать и принимать их слова. В них может быть правда, но она будет смешана с ложью и нацелена на то, чтобы навредить. Сейчас умайа хочет, чтобы они уходили несчастными и запуганными, значит, нужно приложить усилия для обратного.
Когда их Тёмный провожатый остался далеко позади, друзья стали обсуждать, куда теперь идти. Обратно в Нарготронд вернуться было нельзя, их и в прошлый раз приняли только благодаря вмешательству Короля, а если посланные вернулись одни и молчат обо всём, что с ними случилось и где остальные… Да они сами себя могли бы не принять в тайный город, настолько это подозрительно.
— А ведь мы можем предупредить Государя Фингона, — сказал Таврон. — Написать письмо, изложив всё, что мы знаем о самом посольстве. О том, что оно попало в засаду, орки часть убили, а часть угнали в долину Сириона.
— А дальше?
— Дальше запечатать и отдать гонцу. Письма не расспрашивают.
Ардуиль кивнул.
— А самим поискать беорингов, что ныне живут в Хитлуме. Я могу сделать то, что и намеревался.
***
Когда Эйлианта унесли из пыточной в другую камеру, и он увидел Эвэга, юноша понял, что опять нужно будет держаться. Одна пытка закончилась, другая, почти без передышки, началась. Он прекрасно помнил, как этот Эвэг лечил его и Оэглира… а теперь он может ещё и отомстить за разбитый нос. Но Эйлиант с изумлением ощутил совсем другое — Эвег склонился над феанорингом, прошёл пальцами по телу, заглушая и снимая боль. Это могло быть хитростью, чтобы добиться признаний, как обещание свободы, и Эйлиант ждал уже, что сейчас целитель скажет что-то вроде: «Расскажи ещё, и я буду лечить тебя бережно, а иначе…», — и с изумлением услышал совсем другие слова:
— Не выдавай меня, что я помогаю тебе, а не мучаю, — попросил целитель, осторожно подготавливая тело к исцелению.
— Но… почему?! — Эйлиант не мог понять, что происходит.
— Чтобы облегчить твою участь. Вот только… я лечу тебя для новых пыток, — Энгватар избегал смотреть в глаза нолдо.
— Ясно, что для пыток, ты же с ними. Я не понимаю другого, — эльф приподнялся и тут же опустился вновь. Больно не было, но тело-то ещё не было излечено. — Я отказался в первый раз от твоего лечения, и ты стал лечить меня связанным, причиняя боль. А сейчас ты хочешь облегчить мою боль, хотя тогда я напал на тебя.
— Я… не могу больше лечить так, как раньше. Но прочие не должны об этом узнать, иначе я больше не смогу помочь.
Эйлиант прикрыл глаза, а когда открыл снова, они светились воодушевлением. У них, что, появился союзник? Здесь?!
— Я не буду выдавать тебя, — пообещал нолдо.
— Отдыхай, тебе сейчас будут нужны силы. Если я узнаю о готовящейся ловушке, то предупрежу.
***
День завершился, прошёл вечер и ужин. Среди ночи Линаэвэн услышала шум и голоса во дворе. Дева пробудилась в тревоге — впрочем, не оставлявшей её всё то время, что она была в плену. Что означает шум и орочьи голоса, она не знала. Возможно, в крепость привезли новых пленников? А, возможно, ещё хлеб и овощи — и только.
Подойдя к зарешёченному окну, эллет побледнела, увидев, как орки грузят в телегу связанного Бэрдира. Как и сказал Март, Бэрдир покидал крепость, но его ждала отнюдь не свобода. Ангбанд.
Приглядевшись, Линаэвэн поняла, что нолдо крепко спит. Если уж его увозят, лучше бы ему сознавать, что происходит; и как ни тяжела может быть дорога в сопровождении орков, рядом с Ангбандом она может стать передышкой. А то и возможностью бежать, пусть самой малой, если бы нолдо только был в сознании. Наверняка сон был вызван колдовством или зельем, и всё же дева крикнула:
— Бэрдир! — порой звук имени мог подействовать на находившегося под чарами, что, казалось, не слышал обращённых к нему слов, даже самых громких, не ощущал прикосновений… Но нолдо продолжал спать. Тогда тэлерэ запела, стараясь вложить не только чувство, но и силу, в свою песнь об утре и пробуждении. Пленник шевельнулся во сне, но не смог пробудиться, и телега выехала прочь со двора.
Эллет не могла уснуть, думая о Бэрдире. Она не сумела пробудить его от зачарованного сна — тёмные чары были сильнее. Когда он пробудится теперь? Уже в Ангбанде?
Светало. Так начинался её восьмой день в крепости.
***
Март почти совсем не спал этой ночью — но вот пришел рассвет. Беоринг решил, что приготовит завтрак и сразу ляжет опять. Как обычно, он постучал в дверь Линаэвэн.
— Доброе утро! Пойдём, нам пора.
— Доброе утро, — приветствовала она адана. Линаэвэн была бледна и напряжена. — Март, я… узнала, что с Бэрдиром, видела ночью из окна. Орки увезли его связанным, погружённым в сон… и это значит, что его отправили в Ангбанд.
Март только покачал головой.
— Ты опять за свое. Ты же видела, как добр и благороден Повелитель Маирон. С твоим родичем все хорошо.
Линаэвэн повторила, мягко, но настойчиво:
— Я видела его. Орки погрузили его связанным на телегу. Пленника связывают, чтобы он не мог бежать или бороться; для чего это делать, если он отправляется к родичам, на свободу, по собственной воле? — впрочем, больше она не хотела спорить. Март ничего не желал слышать. Говорить адану о том, что Саурон поступает добро и благородно только при своем Смертном ученике, тем более было бессмысленно. — Идём.
Эллет касалась руки Марта — ей было жаль, что этот добродушный адан так заморочен. И, увы, из-за её ошибок не верил ей ещё более, чем вначале.
Пока они спускались по лестнице, тэлерэ различила брызги крови на сапогах горца, которые не заметил Март, когда приводил себя в порядок после допроса Эйлианта. Она вздрогнула всем телом.
— Март… на твоих сапогах кровь, — Линаэвэн произнесла это почти с недоумением, ещё не понимая, как это может быть, после его слов о доброте Саурона, уверенности, что всё будет хорошо.
Март удивлённо глянул и только покачал головой.
— Я и не заметил, — «с непривычки», добавил горец про себя. — Не бери в голову, я все сотру.
Линаэвэн остановилась на лестнице.
— Ты… так спокойно говоришь об этом? — словно о дорожной пыли или брызгах на одежде от пронёсшегося мимо коня: запачкался, не заметил, сейчас омоюсь. Нет, это было не спокойствие, скорее нежелание говорить. — Март, что произошло, и отчего ты не рассказал мне о том? Чья эта кровь? — её голос звенел от напряжения. Упрека или обвинения в нём не было, была тревога за родичей. Он видел Нэльдора во время пытки. возможно, и сейчас видел одного из тех, кого мучили, и стоял совсем близко… В худшее Линаэвэн пока не верила.
Марту было неловко говорить Линаэвэн о том, что он участвовал в допросе пленника. Неловкость превратилась в раздражение.
— Ничего особенного не произошло, Линаэвэн. Лишь то, что происходит в плену с упрямцами и глупцами, которые отказываются от даров. Здесь не о чем говорить, идём на кухню.
Линаэвэн отняла у Марта руку, отступила на шаг.
— Моих товарищей пытали так, что кровь долетала до твоей одежды, и ты говоришь об этом так? Как сильно ты изменился, как скоро стал безжалостен.
— Безжалостен? — возмутился Март.- И тебя, и других уговаривали, как только могли! Вы вынуждаете нас делать это! Думаешь, кому-то из нас нравится допрашивать?
Линаэвэн услышала это повторённое «нас». Ещё надеясь, что ошиблась, переспросила:
— ” Нас» — значит, и ты? — и убедившись, что это так, отшатнулась. С жалостью к тому, что сотворили с этим аданом, соединились чувства, каких она никогда прежде не питала к Марту: страх, отвращение и гнев.
— Это чудовищно, — жалость побудила её говорить дальше. — Я скажу тебе… наверное, в последний раз. Ради того, кем ты был, ради твоих предков и твоего брата. Возможно, однажды ты услышишь и поймёшь. Если бы тебя захватили твои враги, и ты не сделал того, что они хотят от тебя, даже после того, как тебе посулили разные блага, и тебя за это стали мучить, ты счёл бы, что они добры или жестоки? Если бы так поступили с твоими близкими, как ты относился бы к тем, кто это делал? Тоже считал, что они, бедные, вынуждены терзать твоих друзей? Ещё скажу тебе: содеянное тобой непоправимо, но возможность раскаяться и искупить зло есть у всех. Более я не буду ни спорить, ни убеждать. После того, как Саурон сделал из тебя палача, нам действительно не о чем больше говорить.
Слова Линаэвэн… жгли. И Март ответил невпопад:
— Из всех вас молчат только трое, значит, нет ничего страшного, чтобы рассказать, что знаете, и уйти. Даже тот, кого вы зовете лучшим, Лагортал, рассказал все и ушёл. Значит, и вы можете это сделать. И если бы не упрямство, вы бы уже были свободны.
— Каждый решает за себя. И отвечает за себя. Мне говорить нельзя, — она всё же ответила, но уже иначе, чем до того говорила с Мартом. И поняла: он будет теперь убеждать её заговорить, а возможно… и пытать, когда она откажется.
Эллет молча прошла на кухню. Она сейчас помогала родичам, чтобы хотя бы пища укрепляла их силы.
***
Днем Энгватар вновь лечил Кириона.
— Они принялись за Эйлианта. Феаноринг молчит. Линаэвэн остается на кухне, и ее не трогают.
— Спасибо за вести. Хорошо, что Линаэвэн пока в безопасности, — произнёс Кирион. Он сознавал, что именно «пока». Рано или поздно её будут допрашивать о письме. Ещё одно было хорошо, что их осталось лишь трое. То, что допрашивали Эйлианта… это было горько, но могло быть хуже. И у самого Кириона оставались ещё шесть дней лечения и отдыха.
***
В обед, когда Линаэвэн пришла готовить вновь, на кухню зашёл Больдог.
— Март, постарайся отдохнуть сегодня днём. Мне понадобится твоя помощь после ужина, — орк обнял горца за плечо. — Ты настоящий Воин Твердыни. Повелитель прав: скоро тебя будет нужно отвести в Твердыню и представить Учителю. Ты заслужил эту честь.
Линаэвэн услышала слова Больдога и поняла, что сегодня беоринга вновь поведут помогать при пытках. А вскоре уведут в Ангбанд… Что будет с ним после встречи с Морготом? И сделать ничего нельзя. Эллет медленно обернулась к Больдогу.
— Да постигнет тебя гибель за то, что вы сотворили с Мартом, и за всё зло, что ты совершил, — эти слова ничего не изменят: сколько раз пленники проклинали Больдога, сколько раз проклянут ещё.
— Откуда в тебе столько злобы, — вздохнул Больдог и вышел.
***
После того, как ужин был приготовлен, Март предложил Линаэвэн разделить с ним трапезу. И тэлерэ сдержанно ответила:
— Если я принимаю твоё гостеприимство, то не должна отказываться и от еды, — она будет ужинать вместе с ним, если потребуется, и говорить вежливо и сдержанно. Потому что таковы «обязанности гостя».
Эллет говорила то о незначимом с долей отстранённости, а то вежливо уклонялась от ответа. Сердце сжималось от того, что сделали и продолжали делать с Мартом, но теперь она уже не могла говорить с ним как со своим. С обманутым, но добрым беорингом, до которого она так неудачно пыталась достучаться. Возможно, Бэрдиру это удалось бы лучше. Теперь перед ней был тот, кто мучил её товарищей. Но хотя бы не строил ловушек — можно было не слишком опасаться случайно проговориться, если следить за собой.
Новая манера Линаэвэн держаться нравилась Марту куда больше. Пожалуй, это была самая приятная беседа с тэлерэ.
День прошёл без происшествий.
***
Оставшись одна, Линаэвэн дала волю слезам — о Бэрдире, о тех, кого ныне пытали, о том, что её товарищи многое рассказали (часть почти ничего не знала о посольстве, но другие — да), об участи Марта… В печали она наконец уснула.
***
После ужина Март вновь пошёл с Больдогом допрашивать Эйлианта. Нолдо уже был подготовлен к допросу — сегодня на вертикальной дыбе, едва касаясь ногами земли.
— Воины Твердыни опять пришли доблестно сразиться с привязанным? Вы оба на удивление отважны, — усмехнулся феаноринг, вспомнив горделивые слова Смертного-предателя.
Правда, пытка для не до конца восстановившегося тела оказалась тяжелее предыдущей; особенно, когда растянутого нолдо, которому причиняли боль и натяжение пыточного устройства, и вес собственного тела, стали бить кнутом и лить солёную воду на раны. Эйлиант, что вначале молчал, не мог сдержать стона. Но когда пытку прервали, юноша подумал об Эвэге — он теперь был тайно на стороне эльфов, и это воодушевляло — сжал зубы и поднял опустившуюся от боли голову.
Больдог не ждал, что феаноринг заговорит сразу, но если вчера эльф молчал, то сегодня уже стонал. Завтра будет кричать. А потом… потом он заговорит.
Комментарий к 31. Изменения.
*В Битве-Под-Звёздами именно Лорд Келегорм разбил южную армию Врага, которая осаждала Гавани Кирдана.
========== 32. Птица и феаноринг. ==========
Девятый день в крепости прошёл для Линаэвэн спокойнее предыдущих, не принеся никаких потрясений. Она готовила, сидела за столом с Мартом, если нужно, говорила вежливо и отстранённо, вновь готовила. Все предыдущие дни были длинны, а сегодня она не заметила, как опустился вечер. И тэлерэ вновь думала — кого сейчас будут мучить? Эйлианта? Кириона? Обоих? Она не знала, что Кирион сейчас получал отдых и лечение.
Лечил Эвэг и Эйлианта — по приказу Саурона так быстро, как возможно (какие сроки были необходимы для лечения, оба умаиар знали, так что Эвег не мог обмануть Волка).
***
Наступил вечер, и Эйлианта вновь подготовили к допросу — растянули на стене так, чтобы он не мог дёргаться, а затем резали его тело и ковырялись в ранах.
Молчать и держаться гордо было непросто, но Эйлиант узнал, что это проще, если, когда особенно больно, смеяться над своими мучителями и Сауроном…
Больдог ненавидел этого гордеца, не желающего даже кричать, а Март проникся уважением к феанорингу — несмотря на свои юные годы, Эйлиант снова держался стойко.
***
Вечер перешел в ночь, и Линаэвэн уснула, а Фуинор посылал ей сны. Точно ли пленные получают ту еду, что она готовит? Не подмешивают ли чего к этой еде?
Эллет пробудилась в тревоге. Она оставалась на кухне ради того, чтобы хотя бы помогать родичам чарами, вложенными в пищу, укреплять таким образом их дух. Но этой ночью ей виделся Кирион, истощённый и измученный пытками, с какой-то лепёшкой отвратительного серого цвета, и довольно хохочущие орки, что расписывали ему, как вкусно готовит Линаэвэн. А то — её суп, над которым колдуют Фуинор и Саурон, подмешивая к нему свои зелья, и сгибающийся от боли после отравленного варева Эйлиант… И Линаэвэн не могла не думать, были ли это просто сны, воплощение ее страхов, или предчувствие? Ведь Тёмные могли так поступать. Но потом тэлерэ вспомнила благодарные слова Бэрдира. Если бы приготовленное ею не доставалось пленникам или от него становилось тяжело, иными были бы его слова.
***
Еда, что готовила Линаэвэн в тот день, была окутана чарами. Она несла подавленность, страх, безысходность. Фуинор не обманул тэлерэ, но она не поверила предупреждению. Однако у Волка были планы, как должна была действовать дева, и от планов он не собирался отказываться. Поэтому, зная о чутком слухе эльфов, на следующий день после обеда Волк подстроил разговор орков: они смеялись, что эльфка сама же своих травит. Через приоткрытую дверь кухни были слышны их голоса, но не Марту — его на кухне в тот момент не было.
***
Тэлерэ отогнала ночные тревоги, но, конечно, не забыла о них. После обеда, случайно (как она считала) услышав орочьи насмешки, она вздрогнула. Если бы орки сказали это ей, эллет сочла бы, что они намеренно пугают её — или даже связала со сном, но орки говорили друг с другом, не с ней; и это было похоже на правду — в приготовленное могли подмешивать яд. Возможно, что и не с самого начала, и потому Бэрдир о том не знал и не сказал. Но как было узнать наверняка? Ни Марта не спросить, ни умайар с орками, ни товарищей: один правды не знает и узнавать не захочет, другие солгут, с третьими не встретиться. С другой стороны, орки тоже могли не знать правды. Быть может, они зовут «отравой» всё, что готовят эльфы? Что, если орков спросить прямо, не отравляют ли её еду? Нет, они или посмеются, или подтвердят, чтобы напугать… Но что, если это правда?
Линаэвэн выглянула за дверь и, несмотря на отвращение к оркам, спросила:
— Отчего я травлю своих?
Орки, увидев Линаэвэн, испугано примолкли и заморгали, не зная, что ответить, и явно испугавшись.
— А ну, пошла обратно! — наконец крикнул один из них, гадая, что именно услышала эльфка.
Линаэвэн вернулась на кухню, прикрыла дверь и прислонилась к стене. Если бы орки принялись рассказывать ей, что творится с её товарищами после угощения, и то оставалось бы больше сомнений. Они не пугали её, но испугались сами. Проговорились о том, чего она не должна была слышать. Значит, она только полагала, что помогает товарищам тем, что готовит. Только Тёмным прислуживала. И теперь, когда она узнала правду, она не могла принимать участие в этом злом деле… Хотя, конечно, яд будут подмешивать всё равно. А ведь она в самом начале опасалась этого, и ей обещали, что она будет есть то же, что и пленники! Но ведь прямо не спрашивала — не будет ли яда и чар. Значит, обещание могли обойти…
Когда Март вернулся, Линаэвэн сказала ему, что отныне она отказывается готовить, и попросила передать это своему господину.
— Почему? — опешил Март.
— Если я назову причину, ты всё равно не поверишь, — качнула она головой.
Март сначала молчал, а потом ответил:
— Это значит, что ты опять хочешь вернуться в подземелье? Я не могу тебя туда пустить.
Линаэвэн задумалась. Оставаться в гостях — верно ли это будет сейчас, ведь она избавляла от допросов только саму себя? Но здесь было легче сберечь тайну, и её товарищам будет легче от того, что она здесь, и за это не требовали рассказа тайн.
— Бэрдир приложил столько усилий, чтобы избавить от допросов, кого мог… — наконец произнесла она. — Будь я в подземелье, он сделал бы то же для меня. От того, что я готовлю, сейчас… пользы не будет, но я не буду сейчас настаивать на том, чтобы уйти, — её мысли во многом переменились после того, как ее товарищи получили свободу из рук Саурона.
— Что ты тогда будешь делать? — поинтересовался Март. — Сидеть целыми днями в своей комнате? Мне нравится говорить с тобой. Так что… продолжай готовить для меня и всех нас.
— Я узнала, что теперь это будет не на пользу, даже во вред, — серьёзно повторила Линаэвэн. С какой поры так, она не ведала. — И потому, буду ли оставаться в комнате или приходить на кухню, готовить более не смогу. Если у меня есть выбор, я предпочла бы остаться в комнате.
— Тогда считай, что у тебя нет выбора. Пой для нас, пока мы готовим — ты так красиво поешь!
— Хорошо, — отозвалась Линаэвэн, сильнее прежнего ощущая свою несвободу. Петь для Марта, даже зная, что он делает, и для тех, кто трудился на кухне, она могла. Хотя и печальны будут те песни.
***
Март уже привык, что по вечерам помогает Больдогу допрашивать феаноринга. Сегодня Эйлианта допрашивали еще жестче — растерзанные раны прижигали, вкладывая в них угли. Эйлиант же из Пламенного Дома? Как ему такое близкое знакомство с огнём?
С каждым днём пытки становились всё тяжелее, хотя жестокость их нарастала постепенно. Лечение для Эйлианта было отдыхом, но когда опускался вечер, он догадывался — сегодня будет тяжелее, чем вчера.
Юноша старался держаться гордо. Но когда рваные раны стали прижигать, он застонал. Пламя жгло рану за раной, исторгая из Эйлианта все новые стоны.
***
Март не мог не восхищаться феанорингом. Хотя друзья беоринга и говорили с ним постоянно, убеждали его в его правоте, Март был все более неуверен, что они поступают правильно. Больдог видел, что горец близок к тому, чтобы отказаться от допросов, а то, чего доброго, и встать на сторону эльфов, вернуться к своим истокам, и тогда умаиар вновь пошли на хитрость.
— Тебе нужно отвлечься от тягот своей службы, — сказал Фуинор. — Посмотри, как прекрасна эта служанка, она давно мечтает о тебе, — Фуинор позаботился, чтобы затуманить сознание молодой женщины. — Проведи с нею ночь, быть может, ты развеселишься?
Март был поражён предложением, и Фуинор словно поправился:
— Подари ей эту ночь: разговоры и тихие песни с той, кто тебя любит, что может быть лучше для твоего измученного сердца?
Март с радостью согласился на это.
Рабыне не удалось в первое же свидание соблазнить беоринга, однако первые поцелуи все же произошли. На утро Март чувствовал себя намного лучше. План Волка воплощался, как и было задумано.
***
На следующее утро Линаэвэн на кухню проводили орки. Что ж, этого стоило ожидать. Чего эллет не ожидала — того, что Март, который так желал говорить с ней и слушать её песни ещё вчера, сегодня будет невнимателен к ней. Теперь его внимание занимала Лэннадир, одна из трудившихся на кухне эдайнэт: они обменивались то взглядами, то словами, то улыбками, Март подбегал именно к ней помочь с котлом, и по временам она слышала их тихие разговоры, чего раньше не бывало.
Тэлерэ сейчас и не желала особенного внимания Марта к себе. В том, что молодой человек и одна из дев ощутили близость друг к другу, она не увидела бы ничего дурного. Если двое нашли друг друга и вскоре заключат помолвку, это радость, что редка в этом омрачённом месте; если нет — черта нравов эдайн. Но в происходящем было нечто странное. Лэннадир трудилась здесь, как видно, давно, но ещё вчера Март не выделял её из других. И она относилась к Марту, как и другие рабыни. В этом внезапном сближении было нечто неправильное, но эллет не понимала, что именно.
***
Кирион и Эйлиант в это утро получили на завтрак жидкую кашу из прелой крупы. Шёл одиннадцатый день плена.
***
Когда солнце клонилось к закату, Фуинор забрал из башни Арохира и Химмэгиля:
— Поклянитесь, что вы не расскажите ничего из того, что было здесь, на Острове, и вас сейчас же отвезут на свободу.
Химмэгиль молча смотрел на своего Лорда, готовый повторить его ответ. И Арохир ответил:
— Я клянусь, что не стану говорить о том, что было на Острове, в плену, ни с кем, кроме товарищей по плену наедине с ними, — было бы тяжело не обсуждать всё случившееся с Химмэгилем. И бесмысленно, как считал Арохир: Тёмные должны были опасаться рассказа тем, кто не знает, а не разговора меж теми, кто и так знает. — И об освобождении тоже.
Химмэгиль дословно повторил эту клятву, и умаиа проводил их до ворот: там их ждал Драуглин с лошадьми. Вышел проводить Арохира и Волк.
— Доброго пути, лорд. Если встретишь Лагортала, передай ему привет от меня.
— Спасибо, передам, — чуть помедлив, ответил Арохир, и они отправились в путь.
Когда нолдор отъехали от Острова, Химмэгиль спросил:
— Можем ли мы вернуться домой или это слишком опасно?
— Увы, в Нарготронд возвращаться не стоит, — сейчас Арохир уже не был так потрясён, как когда Саурон помогал ему исцелиться и укрывал пледом. — Брэтиль близко, туда и направимся.
***
Наступил вечер, и Март остался приятно проводить время с аданэт, а Больдог один спустился в подземелье. Сегодня с феаноринга срезали тонкие полоски кожи — так, чтобы Эвег приладил их потом обратно — а дальше терзали рану и протыкали ее длинными расскаленными иглами. Юноша не смог молчать, но превращал свои крики в насмешки и проклятия, и так продержался до конца пытки…
***
У Эвега впервые дрогнули руки, когда он склонился над Эйлиантом.
— Я исцеляю тебя для новой муки. Я был занят эти дни, я придумал снадобье, но не уверен пока, как хорошо оно работает, и… примешь ли ты его. Снадобье, что не лишит тебя сознания, но притупит боль. Я не могу дать его Кириону: остальные знают, что он не может молчать. Ты же можешь. Так молчи, но не испытывая боли. Хотя бы пока тебя допрашивают без Кириона.
Эйлиант более не спрашивал Эвэга при встречах, что произошло, и отчего он теперь снимает боль (да ещё втайне от родичей), хотя прежде причинял её. Снимает и пытается помочь — хорошо. Он теперь за эльдар? Ещё лучше! Когда целитель предложил Эйлианту снадобье, феаноринг обрадовался — он достаточно испытал себя, а держаться нужно было снова и снова, при всё более тяжёлых пытках, и притупить боль… это был бы замечательный дар. Так он и сказал, но все же не мог доверять умаиа полностью.
— Ты не уверен, хорошо ли работает зелье, но обещаешь, что оно именно притупит боль… ничего другого? — он не подумал, что пожелай Эвэг, он мог бы не спрашивать Эйлианта, а напоить его насильно или подлить зелье в пищу и питьё.
***
Так прошло еще два дня.
Эйлиант не сдавался, хотя пытки становились все более жестокими. Ему помогало и зелье Эвега — увы, оно полностью не снимало боль, но притупляло ее. Эвег продолжал работать над составом, улучшая его. Заодно это был повод не встречаться с другими умаиар: сказать, что занят, и запереться у себя.
***
После помощи Эвэга Кирион легко поднялся. Боль целитель снимал каждый день, сейчас же не осталось ни слабости, ни ран… ни даже шрамов.
— Спасибо тебе, — Кирион коснулся плеча Эвега. — Если бы не память, можно решить, что меня только взяли в плен. Но теперь у меня осталось два дня. Ты знаешь, что ждёт меня в эти дни сейчас, когда я больше не нуждаюсь в исцелении? — Кирион считал эти дни, и каждый день он задавал Эвэгу один и тот же вопрос: «Как Эйлиант?».
— Эти два дня тебя не будут трогать, но и я не смогу приходить к тебе. А потом, наверное, перед тобой будут допрашивать Эйлианта. Он очень силен, он молчит, когда многие бы стонали, и стонет, когда невозможно не кричать. И я не знаю, что посоветовать тебе, и чем вам помочь…
— Я постараюсь быть готовым, насколько возможно, — тихо ответил Кирион. Сплёл пальцы… Как, действительно, приготовиться к тому, что перед тобой будут мучить товарища? Разве что неожиданностью не будет. — Удивительно, но эти пять дней окажутся в числе лучших, — лучше было, наверное, только, когда они остались с Лагорталом в одной комнате и шептались. Большую часть остального времени Кирион был избавлен от пыток, но оставался один и ничего не знал о других…
— Мне… очень давно не говорили таких слов, — Энгватар был так тронут, что лицо его стало еще печальнее. — Я пробовал сделать так, чтобы вы присутствовали при лечении друг друга — видели мучения друг друга, как остальные думают — но мне запретили. Они хотят, чтобы вы не успели подготовиться к полной пытке.
Даже то, что Эвэг пытался помочь товарищам встретиться, хотя и безуспешно, было в радость. Прежде, чем целитель ушел, Кирион коснулся руки — умайа? Его стоило так звать сейчас?
***
Уже на третий день Март и аданет обнимались у всех на глазах, словно давние возлюбленные, но… как беспокоилась тэлерэ, не слишком ли открыто? Линаэвэн была удивлена быстротой, с какой сближались Март и Лэннадир. Тэлерэ не столь много общалась с людьми, чтобы оценить, часто ли всё происходит столь стремительно, но ей виделось в том нечто большее, чем желание Смертных, чьи жизнь и молодость так коротки, успеть как можно больше. Сегодня влюблённые ещё не пришли на кухню, когда орки привели Линаэвэн. И другие девы, что служили там, начали перешёптываться.
— Каков наш Март, оказывается! Из молодых, да ранний.
— А Лэннадир? Всегда была такой тихой, скромной, казалось, только на котлы и смотрит…
— Верно, долго она таилась — никто и не заметил.
Так эллет поняла, что и для людей происходящее выходило за пределы обыкновенного. Март и Лэннадир вошли вместе, прижавшись друг к другу, и рабыни замолчали. Однако расспрашивать Марта или Лэннадир эллет виделось бестактным.
***
Какой-то частью сознания Март понимал, что происходит что-то не то, но… он не мог понять, что именно не так. Мысль словно все время ускользала от него, и он забывался. И еще… его всё больше раздражало присутствие Линаэвэн рядом. Словно он видел в тэлерэ немой укор.
***
Тем же утром Фуинор вывел из башни Оэглира:
— Эйлианта жестоко допрашивают, но он молчит. Помоги своему другу, уговори его уйти с тобой.
Оэглир не собирался уговаривать Эйлианта — сам не устоял, но тянуть за собой друга?! Подумал — может быть встретиться с ним, чтобы, напротив, призвать держаться? Хорош же будет такой призыв из уст того, кто всё рассказал! Да и сама встреча с тем, кто живёт в покое и вот-вот уйдёт, Эйлианта может только смутить, не наоборот.
— И не подумаю, — ответил Оэглир. — Добрая весть, что он молчит.
— Думаешь, Оэглир, это тебя пытали? Нет, тебя лишь чуть пощекотали, а Эйлиант терпит пытки уже неделю, и лечит его после допроса не Лаирсул, а Эвег.
Что такое лечение Эвэга, Оэглир хорошо знал. И — Эйлиант терпит неделю?! Воин Лорда Куруфина восхитился стойкостью младшего товарища. И обожгло: «Ведь Эйлиант верил в тебя, с тебя хотел брать пример — а ты?»
Оэглира все же привели в камеру к Эйлианту, которого только что закончили допрашивать — молодой феаноринг полувисел на стене, в крови, ожогах, со сломанными пальцами, так что кости торчали наружу.
— Попрощайся, Оэглир, со своим другом. Ты оправился после плена, теперь тебе пора возвращаться домой.
Скованным и нерадостным было прощание. Оэглир видел, как держится Эйлиант, через что он проходит…
— Мне легче, чем кажется, мне… помогает то, что ты советовал мне прежде, — Эйлиант так хотел сказать Оэглиру, что ему не столь больно, как было бы другому, что его лечение становится отдыхом и даже радостью, что у пленных появился нежданный союзник и помощник в стенах темницы… Но не мог, ведь он выдал бы Эвэга. И потому — получилось так.
Оэглир в этих словах услышал желание его утешить и с горечью подумал: «Он ещё меня пытается поддержать».
— Держись, Эйлиант, как держался до сих пор. Лорд Келегорм гордился бы тобой. Если будет совсем тяжко, думай о нём, о том, чего он ждёт от тебя, — если бы Оэглир сам подумал о Лорде в тот миг, когда решил заговорить, то… Поздно было думать, что могло бы быть. — Прощай, Эйлиант.
— Прощай, и… удачи тебе, — Эйлиант хотел бы попрощаться иначе, не вися на стене, но иначе им не дали.
***
Волк был зол — его план провалился, Эйлиант не ненавидел предателя-родича, они расстались как друзья. Оэглира с Лаирсулом отпустили, но перед этим Лаирсулу сказали:
— Ты забрал у пленников последнюю радость, больше не будет никого, кто поддержал бы их, ободрил или унял их боль. Ты бросил их всех один на один с бесконечным страданием. Какой же ты целитель, если бросил страждущих?
Лаирсул закусил губу. Ему самому было страшно — как трое его товарищей (один — юноша, другой — синда, что был слаб телом, но не духом, третья — дева, не воин!) останутся теперь без помощи, без поддержки, когда даже лечение их обратится в пытку?! Ведь ими будет заниматься Эвэг, умайа; Лаирсул видел, что он творил с Оэглиром… Но нолдо-целитель сознавал, что иначе он помог бы палачам, исцеляя для новой пытки — он просто не мог поступить так. Лаирсул махнул рукой Оэглиру:
— Идём.
На том эльфов вывели прочь с Острова.
***
За ужином Март пожаловался Волку, что общество Линаэвэн тяготит его.
— Ты добр и благороден, Март, а она этого не ценит. Отправь ее ненадолго вниз, пусть она поймёт, от чего ты ее защищаешь. Уверен, тогда она станет другой. Нет-нет! Конечно, никто не станет ее пытать, лишь собьют с нее спесь.
***
Ночью к Линаэвэн пришли орки:
— Ты больше не готовишь, так и нечего тебе делать здесь.
Деву отвели вниз, в подземелье, но не в камеру. Приковали за руки и за ноги меж потолком и полом, прямо напротив лестницы, в разные стороны уходили коридоры с камерами. Кирион и немного отдохнувший Эйлиант были посажены на цепь в соседних камерах так, чтобы они могли видеть Линаэвэн. А тэлерэ стояла посреди залы, с поднятыми к потолку руками, не имея возможности отойти или сесть. Вокруг собралось много орков, всем хотелось развлечения.
Тэлерэ ждала, что однажды её уведут в подземелье, хочет того Март или нет. Или это случится против его воли, или его убедят, что это необходимо… Если уж убедили самого участвовать в пытке её родичей, хотя совсем недавно он их жалел, говорил, что пошёл бы на всё, кроме предательства, чтобы избавить от такой участи. Но и тогда он ни словом не укорил палачей. С другой стороны, она сама желала разделить участь товарищей, сама желала уйти в подземелье. Вот и сбылось, и нужно приготовиться к боли и терпеть.
— Линаэвэн! — два возгласа прозвучали почти одновременно, и две цепи (пленников приковали к стене за ошейники) натянулись. Эльфы надеялись не увидеть здесь посланницу, ведь она более десяти дней как жила наверху.
— Вы остались стойкими. Пусть же никто из вас не говорит — иначе вы причините мне зло: превратите меня в орудие в руках Тёмных, в ту, что вырвала из вас признания! — воскликнула тэлерэ. — Боль пройдёт, а это останется.
Товарищи опешили: того она и желала. Спустя краткое время они осознают, что Линаэвэн хочет укрепить их чем-то более действенным, чем «Держись», хочет дать ещё одну причину держаться, кроме тех, что были у Кириона и Эйлианта, и снять возможную вину за то, что они не помогают. Когда начнётся сама пытка, вряд ли ей удастся поддержать кого-либо…
— Если один из вас заговорит, все прекратится, — обещал Больдог. После чего на эдэлет разорвали одежду, оставив ее обнажённой стоять на всеобщем обозрении.
— Эльфки не выносят насилия, но поглазеть-то можно! — загоготал Больдог и отвесил тэлерэ шлепок по попе. Другие орки улюлюкали в ответ и давали грязные комментарии, смысла большей части которых Линаэвэн не понимала. Да и был ли у них смысл, кроме желания оскорбить и унизить? Прикосновения орочьих лап и взглядов было мерзкими для эльдэ, унизительным, полным скверны. Эллет прикрыла глаза… А затем вновь медленно открыла их под орочий гогот и насмешки. Её охватило странное, почти неуместное в этом подземелье чувство. Она ощущала себя защищённой, словно и сами орки, и их взгляды и слова тянулись к ней и не могли коснуться. Её незримо укрывало нечто помимо одежды… и ужас во взгляде сменился смесью недоумения и брезгливости к тем, кто не способен увидеть красоту, а видит только отражение собственной мерзости.
***
Жертва отказывалась пугаться. И ее родичи тоже молчали. Но что, если продолжить?
Орки постепенно разбредались из зала по своим делам, а Линаэвэн так и осталась стоять посреди прохода.
Больдог знал, что это стояние скоро будет мучительным, но этого мало. Линаэвэн должна чувствовать унижение, отвращение и безысходность!
Проходящие мимо орки лапали эдэлет, хватая то за попу, то за грудь, то за бедра. Другие останавливались и не трогали руками тело, но зато, схватив за лицо или за волосы, говорили тэлерэ, что бы они с ней сделали, будь она человеком.
— А вы, голуги, слушайте да смекайте, может, кто на кухне провинится, тогда мы вам все это на деле покажем.
***
Чувство странной защищённости покинуло Линаэвэн, она была беззащитна перед мерзкими тварями и содрогалась от отвращения, и не могла закрыться, уйти, заткнуть уши… разве что глаза закрыть, но это почти не помогало. Орки не унимались и становились всё нахальнее и омерзительнее, и всё труднее было терпеть. Эллет тихо застонала, хотя боли не было, по лицу текли слёзы… Она не забудет этого отвращения, не сможет легко переносить чужие прикосновения, не вспоминая невольно этот страшный день; не сможет легко искупаться в реке… Хотя доведётся ли ей купаться — кто дозволит ей это?
— Если вы её убьёте, а вы можете, вас самих казнят! — выкрикнул Кирион. Эйлиант проклинал орков и напрягал все силы, натягивая цепь, пытаясь вырваться.
— Убьем! — ржали орки. — Как бы ни так! Знаешь, сколько здесь до нее побывало? Ха, мы знаем до какого предела можно идти. На опыте выяснили. Хочешь узнать, как?
— Вы знаете, как это можно остановить, — обронил Больдог. — Боль пройдет, а то, что мы будем с ней делать, останется навсегда. Защитите ее.
Конечно, Линаэвэн сейчас горячо желала, чтобы всё это кончилось — но не такой ценой! Больдог сбил её с толку, обратив против неё её же слова — боль пройдёт, а память об этом останется, и они не были ложью, так что тэлерэ не вмиг нашлась с ответом. «Не прибавляйте к одному злу другое, я всё равно не забуду отвращения, а так вы добавите к нему ещё и то, о чём я сказала прежде,» — так она желала сказать товарищам, но выговорила только:
— Не приба… — резкий удар по губам помешал ей договорить.
Эльфы были на взводе. Они слышали слова Линаэвэн до того, но разве сейчас ей не причиняли зло?! Деве, не готовой к издевательствам, вышедшей в путь безоружной и бездоспешной — это они, воины, должны были её защищать. Для обоих было нестерпимо видеть, как глумятся над тэлерэ, оба готовы были сейчас сказать о том, что знают… но синда оказался медлительней, а Эйлиант горячей.
— Прекратите это, я… скажу, — Эйлиант начал почти с крика, закончив тише. — Обещайте, что никогда больше с Линаэвэн не сделают подобного, и я скажу.
— Никогдабольше, — эхом отозвался Кирион. Иначе… её отпустят сейчас, а спустя день или два повторят. Синда не стал говорить более, потому что уже начал Эйлиант…
Линаэвэн, пытавшаяся остановить товарищей, вновь была остановлена резким ударом по губам.
— Скажи все, что знаешь, и с Линаэвэн так никогда больше не поступят. Скажи часть, и ее не тронут неделю. Более того, тебе позволят ее утешить: вишь, как дрожит всем телом и рыдает.
— Нет… — донеслось от Линаэвэн.
Эйлиант старался сберечь своё задание в тайне, но не мог выдержать того, что творили с Линаэвэн… Опустив голову, юноша произнес:
— Я скажу часть… Лорд Келегорм передал Кирдану советы по обороне; в прошлый раз правитель Фаласа допустил ошибки, — Эйлиант хотел на том и остановиться, но от него требовали большего. Пришлось рассказать, в чём состояли советы. Тогда Линаэвэн отвязали, дали ей грубый плащ и отправили деву в камеру Эйлианта. До утра их не трогали.
***
Отвязанная Линаэвэн невольно отшатнулась (как пыталась и не могла всё это время). Затем под хохот орков взяла плащ и завернулась в него — теперь она была не так беззащитна, и всё же поначалу её била дрожь. Войдя в камеру, она впервые увидела, как живут в подземелье — холодный камень пустой камеры, связка соломы для сна…
Эйлиант старался успокоить деву, а она убеждала его не рассказывать ничего более. Особенно, когда узнала о том, что юноша перед тем заговорил ради Кириона.
— Ведь неделя истечёт, и Саурон и… его твари… могут поступать так же… Я сама в надежде кого-то освободить… сказала то, в чём не видела опасности, но горько сожалею о том.
Эйлиант обнял Линаэвэн, прижал ее к себе, и она невольно вздрогнула: знала, что это эльда, друг, что утешает её, но прикосновения орков были слишком свежи. А сотрутся ли они из всё сохраняющей памяти? Неужели отныне прикосновения друзей будут вызывать это воспоминание?
— Да, Птичка, они могут повторить это… Здесь, в плену, наши тела в их власти. Я думал, что нет ничего хуже, чем смотреть, как они пытают Кириона, но теперь знаю, что есть вещи много хуже: видеть, как они мучают тебя. Вот только… как защитить хроа Кириона, я не знаю, не знаю, как защитить и твоё хроа, но я знаю, что можно защитить твою фэа, — нолдо перебрал ее серебряные пряди едва сросшимися пальцами, стараясь теплом своего тела унять ее дрожь, хотя тэлерэ дрожала не от холода.
Горькая складка пролегла меж бровей девы, хотя она и печально улыбнулась в ответ на ласковое прозвание «Птичка».
— Хотела я здесь назваться Безымянной, а получила прозвание Птички. Хоть вы и не знаете, что я каждый день пела, готовя пищу, чтобы поддержать вас… — невпопад ответила Линаэвэн, потрясенная случившимся. Многое с ней бывало, а о таком и не помыслила бы.
— Наше счастье, что для тебя их слова пустая угроза. Из их слов мы знаем, какие мерзости они могут делать с женщинами, но… для тебя это тоже, что знать, сколько боли и Искажения Враг принесёт в мир. Это больно, но это не о тебе. Ты словно вне этого. Через свои прикосновения к тебе, они пытаются словно привязать тебя к той ужасной реальности, но ты на другом берегу. Это лишь тень страха, тень отвращения, тень Искажения… но ты не в их власти.
Нолдо знал, что этого мало сказать, но это было началом разговора.
— Эйлиант… благодарю тебя, что ты ищешь, как утешить меня, хотя лучшим утешением было бы, если бы ты смолчал: каково мне будет знать, что ты молчал до того, — никто не рассказывал ей этого, но феаноринга бы не допрашивали сейчас, если бы он уже заговорил, — а из-за того, что я не могла сдержать дрожь и слёзы, Тёмные достигли своего, — она вздохнула. — Ныне прикосновения стали страшить меня, и… — Линаэвэн чуть помедлила, стараясь унять дрожь. — Более четырёх с половиной веков прошло с той поры, как я шла через Лёд, но по сей день зимняя ночь возвращает те образы. Не сомневаюсь, однако, что Мандос исцелит меня, и когда после ожидания я вернусь в Аман, то буду свободна. Эти слова тебе могут казаться страшными, они страшны и мне, но должно смотреть правде в лицо: уйти из плена иначе я могу разве что чудом, но и через смерть вряд ли скоро. И если принять это, не отворачиваться от правды в ложной надежде, что беда пройдёт мимо, то будет легче принять неизбежное… — Линаэвэн упрямо вскинула голову. — Я должна… суметь перенести. Тогда и вы сможете, зная, что я в силах…
Эйлиант едва удержался, чтобы не вздохнуть. Линаэвэн не услышала ничего из того, что он говорил. Значит, либо он говорил совершенно не то, либо девушка просто не была способна сейчас кого-то слушать. Нолдо выпустил деву из объятий, не желая причинять боль. То, что говорила Линаэвэн было страшно и неправильно, но при этом она хотя бы понимала, что единственный путь выстоять для них — это не поддаваться ей самой.
— Я не мог не сказать, — повторил нолдо, но в этот раз… словно поясняя, что он прав. Слова тэлерэ помогли ему назвать по имени то, что он только ощущал. — Если калечат тело, это страшно и больно, но боль пройдет, и многое даже можно будет исцелить. Но если калечат душу… это останется. Нельзя жить так, словно бы все, что тебе осталось, это дождаться, когда придет смерть. Это… это тоже искажает нас. Я не жду спасения, но нельзя и отрекаться от его возможности, нельзя терять эстэль. А если все, что ты ждёшь — это исцеление в Мандосе, ты уже… словно бы начала отказываться от жизни, — и вот здесь эльф действительно испугался. — Но так нельзя. Это… это худшее, что ты можешь придумать, отказаться от дара быть. А если ты живёшь, то должна искать исцеления, и при том исцеленя в жизни, а не в смерти. Исцеление в Мандосе — это последнее утешение, залог возрождения, а не способ обновиться от того тяжёлого, что дала тебе жизнь.
— Нет, я не намерена отказываться от дара жизни, это в самом деле Искажение, и я понимаю, что тебе страшно слышать о таком… — Эйлиант был так испуган тем, что она сказала, что она начала успокаивать его, и через это успокаивалась сама, и не заметила, как коснулась его руки. — Нет, я не впадаю в чёрное отчаяние, а только пытаюсь приготовиться к худшему, чтобы меня не могли им устрашить, — эллет чуть нахмурилась, не сердясь, а серьёзно задумавшись. — Не знаю, можно ли пройти через такой плен, так близко соприкасаться с Тьмой, не получив шрамов; если бы я могла выйти сейчас, то сочла бы верным искать помощи целителя, но здесь едва ли можно обрести её. Лаирсул, по счастью, смог уйти, и ему не позволили бы говорить со мной ради помощи — или потребовали бы взамен того, что будет на пользу Тёмным. А обращаться к целителю-умайа… — она покачала головой. — Это неразумно. Но и получая шрамы, мы можем сберечь подлинно важное для нас. Ты наверняка перенёс куда больше, чем я, но ты отважен, чист сердцем и более всего переживаешь за других: меня, Кириона… Я видела, как Саурон может калечить фэар, он и его умайар делали это на моих глазах! Но и этого адана ему пришлось воспитывать годы, готовя от юных лет… Меня не так-то просто искалечить и изменить.
Линаэвэн села, подогнув ноги. Воспоминание о Марте, о том, как мучили Нэльдора, следы пыток на руках Эйлианта (она осторожно коснулась их), обманы и ловушки, в которые попадала она сама, и содеянное ныне — соединялось вместе, усиливая гнев и отвращение к Саурону.
— Ты страшишься за меня, потому что это глумление оставило след: отвращения, страха… Но ты видел и иное: я не пыталась убежать от этого страха и мерзости, тем, что выдала бы Тёмным известное мне или предложила иное взамен на то, что они прекратят. Я не воин, и потому вам тяжелее видеть это, но я не слаба. Я должна перенести это… — Линаэвэн остановилась. — Ты прав в том, что орки не поступят со мной, как угрожают, ведь иначе они убили бы меня; но когда я узнала, что они могут, чего хотят, то их взгляды и прикосновения стали куда отвратительней, при невозможности уклониться. Их тяжелее терпеть… — Эллет осознавала, что ей придётся самой искать, как принять это… на целителя надежды нет, Эйлиант молод, и чтобы он мог утешить, как хочет, ей самой же придётся подбирать слова о себе. — Но любая пытка отвратительна: не только боль, но и то, что её причиняют намеренно и с удовольствием, лишив возможности сопротивляться. Что за мерзкая тварь этот Саурон! Если они повторят со мною… нужно будет так и смотреть на это как на разновидность пытки, только не болью, а мерзостью. И помнить, что если я не буду уступать, но терпеть, орки однажды остановятся, вернее, их остановят те, чья цель отнюдь не орочьи забавы…
Эллет осенило, и она поднялась и воскликнула:
— Эйлиант, я поняла! Молчи в следующий раз, как бы ни было тяжко смотреть! Саурон мерзок, но расчётлив и всегда нацелен на свою выгоду. Он не будет повторять что-то, если увидит, что не может этим ничего добиться. Если же будет чего-то добиваться, то обязательно повторит. Понимаешь? Вы в силах избавить меня от нескончаемых повторений пытки тем, что будете держаться и не уступать, если я также буду держаться; тогда они попробуют ещё и прекратят, увидев бесплодность, бесполезность для себя того, что творят.
Линаэвэн казалось, она нашла одновременно слова, чтобы укрепить Эйлианта, и способ избавления. Только умолкнув и ожидая ответа, она осознала, что держит юношу за руку, осторожно, но без страха, без мысли об орках… Она сможет брать за руки друзей, обнимать их — Тёмные не сумели изменить это. Хотя сейчас она протягивала руку сама, принять прикосновение, объятие будет труднее, и страх и тяжёлое воспоминание не уйдут скоро. Но если одно может быть преодолено за часы — можно было бы многое изменить за годы. Если чудо произойдёт, и она спасётся, у неё будет много времени, и будет возможность обратиться к целителю.
Нолдо хотел обнять и прижать Линаэвэн к себе, но не посмел, только поднял свою руку, которую держали пальцы эльдэ, и осторожно прижал их к губам, и Линаэвэн улыбнулась. Если тень пережитого долго будет мешать ей спокойно принимать объятия, она может сказать родичам, чтобы они были бережны — и они, несомненно, будут. Только что она была почти уверена, что отсюда ей не выйти иначе, чем через Чертоги Ожидания, а слова Эйлианта стали словно свежим ветром…
Тело эльфа, чародейством Энгватара, заживало, но сил организма не хватало, чтобы так быстро восстанавливаться — Эйлиант был покрыт уродливыми шрамами и выглядел изможденным, но его глаза смотрели прямо и были все также ярки.
— Я слишком юн, чтобы быть в состоянии помочь тебе. Но ты мудра, и ты сама нашла, как освободиться от Тени, и более того, рассказала мне, чтобы и я знал и держался… Ты очень сильная и мудрая. Теперь я понимаю, почему Финдарато и Маитимо послали именно тебя. Они знали, что даже если случится худшее, ты все равно справишься с их поручением. Я… постараюсь об этом помнить и молчать. И Кириону постараюсь сказать то же. И… — феаноринг боялся, что их подслушивают, потому не мог сказать напрямую, — кто знает наперед? Быть может, исцеление к тебе ближе, чем ты думаешь. Кажется, ты уже встала на этот путь.
— Должно быть, Тёмные так и считали, что ты слишком юн, чтобы помочь, иначе не позволили бы нам беседовать. Я сумела разобраться и нашла пути, но без тебя мне трудно было бы справиться. Я старше вас, но ты помог мне сейчас, а прежде Бэрдир помог избавиться от чар и не подвергнуться допросу раньше времени; к несчастью, его отправили в Ангбанд. Рада, что мы с тобой сейчас можем быть рядом. У нас есть время для отдыха… потом тебе, верно, понадобятся силы… — опять эллет умолкла, сознавая, что и для Эйлианта должно быть большой радостью встретиться с ней, но не нужен ли ему отдых сейчас? — Мы можем поделиться друг с другом тем, что было с нами, или, хочешь ли, я могу спеть для тебя? — Линаэвэн больше не дрожала, и слёзы её высохли.
— Мне нечем особо делиться, — мотнул головой эльф. Ему не хотелось говорить о случившемся Линаэвэн, но молчать теперь было нехорошо. — Меня допрашивали всю последнюю неделю, каждый день. После допроса Эвег лечил меня, и все повторялось. Каждый раз они придумывают все новые пытки… хотя вряд ли придумывают, знакомят меня с еще более тяжёлым. Но не тревожься за меня, я держусь, и… все, правда, не так плохо, как кажется. И теперь я буду рад, если ты споешь мне. И Кирион тоже услышит тебя и поймёт, что все хорошо.
Эйлиант снял с себя рубаху и передал ее деве.
— Возьми, тебе это будет, как платье, — нолдор в большинстве высоки ростом, в то время как тэлери заметно ниже. И так как Линаэвэн доставала макушкой Эйлианту только до груди, его длинная рубаха и правда была деве, как платье.
Линаэвэн поблагодарила юношу и надела рубаху, а поверх накинула плащ. Даже эта грубая ткань на ней смотрелась изящно. А Эйлиант лег у ног девы и слушал ее пение, пока не забылся.
Юноша лежал, а Линаэвэн пела — о птице, улетающей ввысь, о яркой камнеломке, что пробивается сквозь скалы. Эти песни были и о них всех, и о ней самой, и служили знаком для Кириона, как и говорил Эйлиант. Потом она перешла к более спокойным песням — что могли принести хороший отдых спящему. Так закончился для Линаэвэн четырнадцатый день плена. И это был последний день отдыха для Кириона.
***
Утром Линаэвэн забрали из камеры и вернули в ее комнату. Проведённая рядом с родичем ночь, несмотря ни на что, была, быть может, лучшей из тех, что эллет встретила в крепости. А к обеду ее вновь повели на кухню:
— Теперь будь с Мартом поласковее, помни, как тебе везёт быть здесь!
Линаэвэн не ответила. Войдя в кухню, она была молчалива и сосредоточена: ей нужно было подготовиться к тому, что спустя неделю всё могут повторить. С Мартом она почти не говорила — да и не была уверена, что ему это нужно.
========== 33. Те, кто остался. ==========
Лаирсул вместе с Оэглиром долго шли быстрым шагом прочь от границ Таурэ Хуинэва. Наконец они остановились. Лаирсул прислушался и к видимому, и к Незримому: нет, за ними никто не следил, вблизи не было умайар… Только тогда последние из ушедших на свободу стали обсуждать, куда идти. Лаирсул был дортонионцем, Оэглир — Верным Лорда Куруфина, и до того, как направиться в Фалас, они мало общались друг с другом, так что хотели разного:
— Мы не можем вернуться в Нарготронд, — произнёс Оэглир.
— Верно, — отозвался Лаирсул. — Я ничего не приметил, но проследить за нами всё же могут. Да и что мы скажем, вернувшись? Не лучше ли нам направиться в Хитлум? Я слышал, там живут некоторые из былых дортонионцев, правда, больше из эдайн, чем из эльдар.
— А я слышал, что часть воинов Ангарато и Аиканаро осталась в Химьярингэ, — Оэглир поднял голову. — Попытаемся добраться туда? Я не сомневаюсь, что там примут бывших пленников, как мы, и в целителе там есть нужда… А мне это… необходимо.
Лаирсул коснулся руки родича:
— Идём.
Они были последними, кого отпустили. Другие так и останутся на Тол-ин-Гаурхот.
***
Между тем отведённая Кириону неделя отдыха истекла. Кириона и Эйлианта снова притащили в застенок.
— Ну что, феаноринг, сразу заговоришь или будешь ждать, пока мы начнём калечить Кириона?
Синда был готов (насколько можно быть готовым к такому), что его опять будут пытать, но Тёмные обещали худшее — искалечить его. Однако, как ни страшно было обещанное, он не стал ничего говорить. Эйлиант заговорил, но совсем не о том, чего ждали Тёмные — попытался до начала пытки рассказать Кириону, что если один из них сейчас уступит, это обязательно повторят: как и сейчас Тёмные подвергли пытке Кириона на его глазах, а не его самого, потому что видели, что боль феаноринг переносит много лучше… Нужно было научиться переносить и это.
Кириона опять измучили до предела, а после вывернули ему руки из суставов, исполняя обещанное.
— Продолжать, или вы заговорите?
Синда стонал, кричал, вздрагивал всем телом, но заговорить и не думал. К тому же… твари уже исполнили, что хотели, если он что-то скажет, лучше не станет. Или станет, а потом они повторят то же самое снова. И снова. Кирион услышал сказанное феанорингом и держался.
Держался и Эйлиант. Ему было тяжело переносить мучения громко кричащего Кириона, но на сей раз юноша ни о чём не просил и рассказывать что-либо Темным не собирался.
Больдог и помогающий ему Март поняли, что ничего не смогут сделать с пленниками, и допрос завершился.
Оставшись наедине с орком, Март сказал:
— Мы допрашивали Эйлианта, и было тяжело видеть, как гордый и достойный нолдо выносит мучения и молчит; но то, что мы делали сегодня, заставляя одного говорить через страдания другого — это же подло! Это недостойно воина Твердыни!
— Если тебе что-то не нравится, иди и скажи это Повелителю, — ощетинился орк.
— Так и сделаю! — ответил Март. — И лучше бы тебе идти со мною, чтобы мне не говорить за твоей спиной!
***
Вдвоем они пришли к Волку, Маирон выслушал Марта и изобразил гнев на Больдога, который только глаза закатывал, но в результате получил от Волка наказание: двадцать плетей, а когда шкура заживёт, на месяц удалиться из крепости и строить дорогу.
— Мне все равно нужно, чтобы кто-то присмотрел за тем, что там строит твой сброд, — мысленно сказал Маирон Больдогу.
— Больно много ты воли этому щенку даёшь. Не наигрался еще с ним в благородство? — огрызнулся в ответ Больдог.
***
Март не захотел присутствовать при наказании Больдога, вместо того беоринг спустился в темницу к Эйлианту.
— Я пришел просить у тебя прощения от имени Твердыни. То, что позволил сегодня себе Больдог, допрашивать тебя через товарища, это подло и низко. Такого больше не повторится. Больдог понёс сегодня свое наказание за то, что сделал, Повелитель Маирон покарал его, но… забыл про меня. Я также участвовал в преступлении и не воспротивился происходящему, я также заслужил кары. И сейчас, договорив с тобой, я пойду просить воздаяния. Впрочем… я виноват перед тобой, возможно, ты сам хочешь взыскать с меня за то, что тебя заставили смотреть на мучения друга?
Когда человек-палач пришёл просить прощения, Эйлиант не сразу нашёлся, что сказать.
— Не ждал, что любой из вас может просить прощения или назвать подлым то, что вы творите, — в голосе феаноринга слышались словно отзвуки свежего ветра. — Больше не повторится… Едва ли ты в силах добиться, чтобы меня больше не допрашивали через Кириона и Линаэвэн, как уже делали! Через других больше не будут только потому, что они уже ушли.
— Линаэвэн? — щеки Марта вспыхнули. — Я знаю, что Больдог отводил ее в подземелье, понять, что ее жизнь не так и плоха, но разве ее осмелились… допрашивать? И сегодня я не видел на ней следов, или чтобы она двигалась неловко.
— Линаэвэн не пытали, если ты об этом, её осмелились… — по лицу юноши прошла судорога отвращения; для эллет в этом не было ничего постыдного, но ещё отвратительней и ненавистней был Вонючка, отдавший такой приказ… — отдать оркам… на потеху, как говорят эти твари; они не совершили насилия, это убьёт эллет, но угрожали им, содрали с прикованной одежду, оставив нагой, хватали ее и глумились.
Этот человек знал тэлерэ… Не о нём ли с такой горечью говорила Линаэвэн? Хорошо хоть, пытать деву этот Смертный не считает верным… Март невольно расширил глаза и сжал кулаки, услышав о том, что сделали с Линаэвэн, но… это невозможно. Эльф врёт, как обычно!
— Я видел Линаэвэн сегодня. Она… вовсе не выглядит… как должна бы после такого. Она спокойна, молчаливее обычного, но и только: она не плачет, не прячет глаз. Ты лжешь! — возможно, воля этого эльфа и была прочнее железа и тверже камня, но умом он явно не отличался.
Эйлиант испытал облегчение от того, что Линаэвэн не плачет и не прячет глаз. Значит, она в самом деле справилась! На обвинения во лжи нолдо не стал отвечать. Перед Эйлиантом стоял один из палачей, и можно было бы добиться того, чтобы он заплатил за содеянное…
— Ты предлагаешь мне стребовать с тебя воздаяния за содеянное. Но ты явно не худший из Темных, хоть и палач, чтобы желать именно для тебя кары от Саурона. И ты хоть в чем-то раскаиваешься… Взыскать сам… Я бы ударил тебя, но ты, верно, и противиться не будешь… — нолдо мог бы убить человека-предателя прежде, когда он участвовал в пытке, но не теперь же, когда Смертный сам желал для себя наказания!
— Эйлиант… — Март решил зайти издалека, — я буду присутствовать на допросах и следить, чтобы такое не повторилось. Я восхищаюсь твоей стойкостью, и… я был бы рад не искать, где у твоей воли пределы… Я искренне надеюсь, что мы не найдём их! — вдруг выдохнул Март. — Но… ради нашего народа… мы не можем не допрашивать тебя. О, если бы ты заговорил, как остальные, и смог уйти! Да, Больдог поступил низко, но виной тому лишь отчаяние и страх за своих. Страх за другого толкает нас на безумства, тебе ли не знать? А воины и друзья Больдога падут первыми при вашей атаке. И потому Больдога можно оправдать, он совершил преступное ради любви к товарищам. Меня же вряд ли можно простить, я не прервал это из глупости и нерешительности. И если ты ударишь меня, я приму это, как должное.
Слова беоринга показались нолдо каким-то безумием. Эйлиант даже не сказал бы, чего в них больше: Тени и Искажения или немыслимой наивности (Больдог? Из любви к товарищам?!) Хоть смейся… Линаэвэн говорила про Марта: «Калечил фэа на моих глазах, воспитал от юных лет»… Да, этот мог быть… А беоринг продолжал.
— Больдогу назначили двадцать кнутов и ссылку, я не смогу принести пользы в ссылке, но я принёс кнут, чтобы ты отсчитал положенное мне, — и Март протянул кнут феанорингу. — Моя честь стоит дороже, чем моя спина.
Услышав последние слова, Эйлиант отшатнулся, его глаза полыхнули.
— За кого ты меня принимаешь, Смертный? Если меня под пыткой принудили бы бить кнутом, и то я не знал бы, как друзьям в глаза смотреть! — оскорблённый юноша отбросил кнут, словно ядовитую змею. Нет, напасть сейчас на этого адана было нельзя… Чего доброго, воспримет как наказание, и не ответит, а падёт ниц, как орк перед господином… Вместе с тем, как с орком с беорингом тоже не поступишь, ведь орки не придут просить прощения и кары… Эйлиант сумел взять себя в руки, выровнять дыхание и нашел, что ответить: — Если ты ищешь наказания, то я хотел бы, чтобы ты лишился права пользоваться кнутом и любыми орудиями пыток до тех пор, пока Больдог не вернется из ссылки. Для тебя же это почесть и отличие, не позор…
С точки зрения Марта, эльф повел себя странно — схватил кнут, чтобы отбросить, отскочил в угол, начал говорить какую-то несуразность… И тут беоринг, как ему показалось, все понял, и глубокое сожаление отразилось на лице горца — этот эльф запрещал себе даже кричать на допросе, но его разум не выдержал боли и помутился. Или… что, если его разум помутился от вида пытки товарища? Тогда эта вина лежит на Больдоге и Марте. Какой кошмар! Зато все слова о Линаэвэн — лишь бред повреждённого разума, ну конечно! Иначе и быть не может! Со скорбью, осторожно, не делая резких движений, Март поднял кнут и отошёл к выходу.
— Мы не гордимся пытками, для нас это тяжёлая необходимость. И делая это сам, я оберегаю от тяжкого бремени Фуинора или Повелителя, или любого другого. Отдыхай сейчас, я попрошу Маирона о заслуженном наказании.
Эйлиант не ответил ничего. Март решил, что безумный эльф после вспышки впал в прострацию, и вышел.
***
Кириона принесли к Эвегу, в этот раз даже не привязывали — что он, калека, сможет?
— Не бойся, я все поправлю, — тёплые и сухие ладони целителя снимали боль, пока Энгватар осматривал повреждения. — Пока они не решат, что ты ни на что не годен, тебя не будут непоправимо калечить, пока это лишь угрозы. Пленника пытаются заставить говорить, а если не выходит, заставить стать рабом. Если кого-то калечат безвозвратно, так, что я не могу исправить… обычно после этого недолго оставляют жить.
Слова Эвэга принесли облегчение Кириону. А как горько было бы сейчас узнать, что страх был напрасен, если бы они с Эйлиантом поддались на угрозы и заговорили!
— Спасибо тебе, Эвег, это настоящее утешение, и едва ли кто-то иной здесь мог бы дать его.
Казалось, благодарности Кириона приносят Энгватару лишь печаль. Целитель долго молчал, а потом вновь заговорил:
— Сейчас они хоть одного из вас, а то и обоих, держат ранеными, но настанет момент, когда вы оба будете исцелены, а новая пытка еще не случится. Я достану для вас оружие, и в этот день мы бежим. Или погибнем. Ты согласен? Я не знаю, как долго я еще смогу притворяться одним из них.
— Я согласен. Как только появится возможность, — ответил Кирион, чуть помедлив: он не сомневался, но предложение было неожиданным. Он не знал, что когда-то Энгватар уже думал о побеге.
— Только помни, я не смогу ни с кем сражаться, но все же смогу задержать кого-то из врагов. Шансов выбраться мало, но хотя бы вы сможете погибнуть не здесь, не так… и я с вами.
— Да, мы сможем пасть как свободные, и ты… тоже. А быть может, хоть одному из троих посчастливится, — слова Эвэга изменили что-то важное: из тайного помощника среди врагов он обращался… в одного из своих. Невзирая на то, что он творил прежде. Их теперь оставалось четверо в плену, желающих побега… Четверо, а бежать могли трое. — Ты знаешь, что Линаэвэн бежать не сможет? Или есть возможность попытаться нам всем?
— Я подумаю, как помочь бежать Линаэвэн, — ответил Энгватар.
***
На кухне Линаэвэн была тихой тенью, и Март тоже мало на нее обращал внимание. Но что-то случилось с Лэннадир — она смотрела на Марта широко раскрытыми глазами и не сопротивлялась, когда ее обнимали, но сама ничего не делала. Ее подруги были удивлены такой переменой в подруге, но все молчали.
После подземелья тэлерэ осмысливала произошедшее и много думала — о себе, об Эйлианте, о Кирионе. И всё же она тоже обратила внимание, как переменилась возлюбленная Марта. Пока тэлерэ видела слишком стремительные, слишком откровенные, странные, но отношения влюблённых, она не желала вмешиваться ни словом, ни жестом. Но сейчас аданет казалась ошеломлённой напором Марта, и от того неприятный холодок пробегал по спине эллет. Вечером Линаэвэн незаметно подошла к Лэннадир и тихо спросила:
— Что случилось? Март… он не обидел тебя ничем? Ты можешь сказать мне, если хочешь, — ещё недавно Линаэвэн не подумала бы так о поваре… но тогда она считала его неспособным на пытки: на разговоры о них, на их оправдание, но не на участие.
Лэннадир посмотрела на Линаэвэн испуганно и загнанно:
— Я не понимаю, что происходит. Я последние дни была как во сне, а сегодня… — девушка расплакалась. Через всхлипы Линаэвэн удалось узнать, что сегодня аданет пришла в себя и поняла, что лежит совсем голая в одной постели с Мартом, и что лежит с ним, как с мужем, но Лэннадир ничего не помнит, а теперь, теперь уже поздно что-либо менять, и она должна быть с Мартом… если он ее только теперь не бросит.
В кухню зашли орки и вновь увели Линаэвэн в ее комнату.
— Мне так жаль, — только и успела произнести она, поняв, что несчастная Лэннадир была околдована. Что за ужас — принуждать к браку колдовством! Что следовало сделать теперь? Снять колдовство? Оно уже было снято… и несомненно, не случайно — как сами чары, так и их развеивание отвечали целям Тёмных. Рассказать Марту? Возможно, но так, чтобы он не оставил в ужасе Лэннадир, ведь для неё это будет ещё хуже, а напротив — осознал, что он теперь в ответе за неё.
***
Беоринг тем временем просил у Повелителя наказания для себя. Но Волк воспротивился. И долго еще в комнате Маирона горел свет, и умаиа словами и чарами успокаивал Марта.
— Нет твоей вины. А Больдог делал лишь то, что мог. Тебя же ждёт красивая женщина, лучшая из всех в крепости, о чем тебе печалиться?
Март, спокойный и безмятежный, вернулся к себе в комнату и даже не заметил, что его страстная подруга стала робкой и стеснительной.
***
На следующий день все повторилось. Эйлиант набирался сил для вечера, Кирион поправлялся, Линаэвэн работала на кухне.
Эллет обдумывала, как поступить… Лэннадир принудили к браку чарами, но теперь она опасалась, что Март может бросить её. Значит, брак именно с ним, хотя и не был желанным, не вызывал сильного отторжения? Но при том скромная и робкая аданет словно вдруг пробудилась супругой Марта и была ошеломлена этим… Как недоставало сейчас Бэрдира, куда лучше неё знавшего людей! Она могла ошибиться; после знакомства с Мартом, когда тэлерэ лишь оттолкнула простодушного и ещё доброго человека от эльдар, Линаэвэн охватило чувство, что прежде посещало её очень редко — опасение сделать хуже. И всё же она решила попытаться помочь Лэннадир. Утром на кухне Линаэвэн подошла к Марту.
— Март… быть может, ты сочтёшь, что я вмешиваюсь в то, что касается лишь двоих, — «И не сказать ему прямо — не поверит». — но я хотела поговорить с тобой о Лэннадир. Не знаю, заметил ли ты её смятение и боязнь в последнее время… — Казалось, вовсе нет… — Ведь перед тем, за немногие дни, вы стали держать себя, как супруги. Прости мой вопрос, но желал бы ты заключить с Лэннадир помолвку? Если сейчас и нет возможности исполнить все традиции, Лэннадир это принесло бы уверенность, что ты не оставишь её, а для тебя стало знаком, что ты принимаешь заботу и ответственность…
— Я не вижу какой-либо нужды связывать нас браком, — ответил Март. — У вас, эльфов, очень странные понятия обо всем. Зачем нам нужен брак? Нам хорошо вместе, и мы живём вместе, а если мы друг другу надоедим, мы найдём других, кто нам понравится больше. Мы — люди, мы свободны.
Линаэвэн была поражена ответом. Не тем, что Март не был готов вступить в брак — нравы людей на самом деле отличны от эльфийских — но тем, что отвергал его и тем гордился. Не от родичей усвоил он эти понятия, а от тех же, кто внушил ему, что пытки есть необходимая часть войны. Этот Пришедший Следом в самом деле мог не просто обидеть Лэннадир, без того пострадавшую от колдовства — обойтись с ней жестоко…
— Мы называем близкие отношения без желания брака Искажением, но я не буду сейчас говорить о нас, — Линаэвэн смотрела прямо, и её голос звучал непривычно строго… не мягко, как прежде в беседах с Мартом, и не с тем возмущением, с каким она говорила бы, будь перед ней адан, а не воспитанник Саурона, у которого в друзьях умайар. — Только задам тебе несколько вопросов, «свободный человек». Ты уверен, что Лэннадир разделяет твои мысли о браке? Или ждёт, что вы вскоре соедините свои судьбы, и то, как ты намерен поступить, причинит ей боль? Решив, что брак вам не нужен, спросил ли ты её? Ты говоришь «если мы надоедим друг другу», словно это может случиться лишь одновременно у обоих сразу. А если только она надоест тебе, а сама будет страдать от вашей разлуки, как ты поступишь? Примешь заботу о ней или бросишь, словно дитя игрушку, не заботясь, хочет ли она и может ли найти здесь «другого»? А как ты поступишь, когда у вас родится дитя? Примешь ответственность или убежишь от неё, и пусть Лэннадир одна разбирается, как его растить и как ей жить дальше?
Линаэвэн с горечью думала, что это последняя её возможность помочь. Если Март только бездумно повторял внушения Тёмных, даже не задаваясь такими вопросами, но на деле готов поступить достойно, сейчас он может понять и смысл брака и перестать отвергать его… Если же нет… Март слишком опутан паутиной Тени, и слишком глубоко она проникла, чтобы тэлерэ могла что-то изменить. Разве что, если случится чудо.
— Не вмешивайся не в свое дело, — высокомерно ответил Март и отошёл.
Март не только не повёл себя достойно и ответственно, он даже не задумался над этим и был надменен, как никогда прежде… Или — только казалось, что никогда? Разве он не ставил всегда людей — и даже Тёмных — выше эльдар?
Линаэвэн резко развернулась и с горечью отошла, вспомнив, как был уверен Саурон в своём поваре, когда эллет так надеялась спасти его фэа от Тьмы и ради него стала трудиться на кухне… Возможно ли было помочь ему здесь? И что можно сделать теперь? Утешить несчастную Лэннадир, передать ей, что нет ни её вины, ни стыда для неё, если с ней поступят недостойно? Но передавать заранее — только усиливать страх, что её бросят; а возможность, что Март всё же устыдится и поступит не так, как говорит, когда он столкнётся подлинно с тем, о чём не захотел и слушать, всё же есть. Хотя она и мала — если Тёмные привлекли Марта к допросам и околдовали Лэннадир, чтобы его искажённые представления о браке могли воплотиться… Темные намеренно стремятся выжечь из фэа Марта всё достойное и чистое, превратить в подобного оркам или умайар…
***
В подземелье Волчьего Острова находились и другие пленники, кого последний месяц просто не трогали — их хроар были настолько истощены и измучены, что их пришлось оставить в покое, в ожидании пока пленные снова будут пригодны к допросу. Их было восемь: двое беорингов, три гнома, двое синдар и один феаноринг.
Им приносили еду, воду — вот и все; даже тёмный целитель и тот к ним заходил редко.
***
Кириона притащили в застенок — сегодня допрашивали Эйлианта, а синдо был наблюдателем.
— Вы знаете условия.
Эвэг не мог встретиться с феанорингом перед этой пыткой: нолдо сейчас не нуждался в лечении, а беспричинная встреча могла показаться подозрительной другим. Потому нового зелья Эйлиант сейчас не получил. Кажется, действовали ещё остатки прошлого: в самом начале боль была слабее, чем ожидалось; но вскоре… Эйлианта пытали еще более жестоко, чем прежде, и боль была так нестерпима, что феаноринг на сей раз не мог сдержать крика.
Как ни терзался Кирион из-за мучений родича, он даже не думал заговорить: это означало обречь Эйлианта на повторение того же! Вечно сомневавшийся в себе и своих силах синда никогда не клял подлость и злобу Тёмных с таким гневом, как сейчас…
Когда все закончилось, Эйлианта снова лечил Эвег и сказал феанорингу, что Кирион почти здоров; и если и будет искалечен, то разве что перед казнью. А еще целитель сказал нолдо о побеге.
— Конечно, я согласен! — ответил Эйлиант. — Если мы и не обретём свободу, то умрём, пытаясь. Я буду готов, — нолдо чуть улыбнулся, хотя улыбка и получилась кривой: лицо эльфа было рассечено и еще не обработано, не омыто от крови. Но новость была радостной! Теперь, когда Эвэг был готов помочь им в побеге, его участие давало надежду на то, что у них получится! — А если мы сумеем, — неожиданно спросил феаноринг, — как ты будешь звать себя? Такая перемена судьбы требовала бы и перемены имени…
— Если я выйду отсюда… и меня не казнят ваши, то я назовусь Прощенным, — ответил Эвег.
***
На сей раз Эйлиант и Эвэг были вместе много дольше: если раньше уже на второй день за одним допросом следовал другой, сейчас целителю пришлось заниматься эльфом в продолжение пяти дней, прежде, чем целителю-аину удалось поставил юношу на ноги.
Когда Волк узнал, что феаноринг оклемался, его вместе с Кирионом по приказу Повелителя провели по камерам с изможденными пленниками. Эльфам показывали то, во что они превратятся вскоре, побуждая говорить.
Когда Эйлианта провели по камерам, юноша впервые узнал, что в плену томится не одно их злосчастное посольство. А Кирион снова увидел, как лицемерны были посулы Саурона — отпуская эльфов, он, конечно, даже не сказал Лагорталу об этих пленниках.
Многие из них долго не видели своих, кроме как на допросах, и несмотря на тяжесть положения, увидеть кого-то, кроме Темных, было радостью. Особенно приходу эльфов обрадовался беоринг, обросшее лицо которого напоминало обтянутый кожей череп. Но была в такой встрече и горесть — Тёмные захватили ещё пленников (особенно сокрушался о том один из синдар: когда мимо его открытой камеры прошёл Кирион, оба вскинулись, узнав друг друга).
Из двух других синдар один изъяснялся жестами и взглядами (из-за кляпа), а на другом шрамов было больше, чем кожи без неё.
Второй адан, немолодой, поднял голову, когда эльфы входили — они его разбудили. Вместо приветствия вскрикнул:
— Опять эти твари! — и отогнал от себя подбиравшихся к нему больших крыс. — Палачи грозятся, не уступлю — свяжут, и они сожрут меня заживо.
На самом деле Маирон не допустил бы такого, да и крысы были не настоящими, мороками: он пользовался страхом человека перед крысами, чтобы подтачивать его волю, пока тело восстанавливается. Но адан об этом не знал. Феаноринг дёрнулся вперёд, но его удержали орки.
Трое гномов, сидевшие в одной камере, быстро отвернулись к стене, как только вошёл эльф. Потом один обернулся, слабым голосом произнёс:
— Это для Саурона позор, не для нас! — их бороды были выдраны.
В последней камере был эльф-нолдо, измождённый ещё больше родичей-синдар.
— Глянь, этот из ваших! — насмехались орки, подводя к решетке Эйлианта; поняв, что там кто-то из Первого Дома, юноша вновь дёрнулся навстречу, быть может, пропавшему другу. Старший феаноринг в глубине камеры поднялся, сделал несколько шагов навстречу Эйлианту — и в изнеможении опёрся о стену, привычно прокляв Моринготто. Этот пленник не сумел бы бежать, даже если бы его расковали и рядом не было стражи, сил все равно бы не хватило.
— Я расскажу вам о посольстве… если вы освободите моего родича… — выдохнул Эйлиант, но его и Тёмных прервал старший феаноринг.
— Не смей! Во имя верности Дому, я велю тебе — держись и не смей!
— Я не скажу, — сквозь зубы ответил юноша. — Я буду бороться.
***
Волк философски заметил, что, похоже, от этой демонстрации ничего не удалось добиться — однако, время еще покажет. А пока снова пришло время допрашивать старых пленников, разве что, старших беоринга и феаноринга пока все еще не трогали, и их продолжал лечить Эвег. Но уже бережно, хотя и просил держать это в тайне. Эту тайну берегли все — все, кто оставался на Тол-ин-Гаурхот до сих пор, молчать умели. Но Эвег понимал — еще немного, и уходить будет поздно. Его раскроют.
— Так, наверное, эльфийские целители лечат… — сказал Энгватару беоринг. — Или, быть может, в Лориэне, мне рассказывали, что есть на заповедном Западе такое место… — О, как далеки были те дни, когда можно было учиться и спрашивать эльфов, что там, на Западе. Так давно, что даже и не вспоминались, заслонённые войной и пленом; а теперь — вспомнились.
Когда Энгватар услышал о садах Лориэна от Смертного… его сердце сжала острая боль, словно его пронзили иглами и скрутили одновременно. Из глаз целителя закапали слезы.
Так завершилась неделя.
========== 34. Когда сняты маски. ==========
Март больше не интересовался Линаэвэн, и Волк не хотел, чтобы она говорила сейчас с Мартом о его женщине. И тогда Линаэвэн вновь привели в подземелье, также привязали, и также порвали на ней одежду. Но теперь вокруг были уже все пленники Волчьего Острова. И все они молчали. Молчала и сама Линаэвэн. Она была печальна, но больше не плакала и была спокойна. Просто нужно было перетерпеть — и она терпела отвращение от происходящего.
Тогда орки достали кнуты и начали избивать тэлерэ, рассекая ее тело по спине, груди, животу, бедрам.
— Говори, дрянь, и все кончится!
Однако Линаэвэн только стонала от боли. Она прилагала усилия, чтобы сдержаться — потому что на неё смотрели другие пленники, и они могут заговорить из-за неё, ради того, чтобы её избавить…
Больдог ухмыльнулся про себя: эльфка выдержала, кто бы мог подумать! И тогда Больдог оттащил ее к Эвегу. Маиа был вынужден лечить деву в присутствии Больдога, что не хотел прерывать допрос, и потому не мог снять боль совсем, смог лишь ослабить.
— Я закончил, переверните ее на живот, — распорядился Эвег. — Иди отсюда, Больдог, видишь, она уже теряет сознание от боли, — хотя на самом деле Линаэвэн засыпала от осторожных и незаметных чар целителя. — Она еще упрямее, чем феаноринг, ты ничего от нее болью не добьёшься.
Дева тоже слышала эти слова, но ничего не ответила от удивления. Она чувствовала боль, но отнюдь не теряла сознание. И что означал этот совет — «ничего от неё болью не добьёшься?» Ведь если Больдог примет его, её больше не будут мучить через боль, а она далеко не испытала всего и не знала, как бы вытерпела то, что творили с Нэльдором.
Немного осталось в крепости пленников, ещё не знавших о том, что Энгватар теперь другой. Линаэвэн — не знала. Ей лечение причиняло боль, хотя и не было такой мукой, как для тех, кого умайа лечил прежде. Но ей было не с чем сравнивать.
— Как ты, будучи целителем, можешь причинять боль? — невольно спросила эльдэ, хотя и понимала, что перед ней умайа. Но… в нём было и нечто необычное для умайа: он мог передать ей слова друга, не отвечал ударом на удар Эйлианта.
Когда раны стали заживать, эдэлет перетащили в глухое и темное подземелье. Ни один луч света не проникал в камеру. Девушка была закреплена у стены так, что не могла пошевелиться, было трудно даже вздохнуть. Ее окружали лишь тьма, пустота, рваный ритм барабанов и накатывающее отчаяние. Ни одного живого звука, ни одного отблеска света.
Тэлерэ хотелось бы погрузиться в воспоминания, грёзы, мысли, но тому мешал бой барабанов. Не монотонный — к такому можно привыкнуть — а неровный, сбитый, хаотичный. Вносящий диссонанс, не дающий сосредоточиться. В какой-то момент Линаэвэн поняла, что даже звону цепей сейчас бы обрадовалась, но уши ждали и не дожидались ничего, кроме этого боя, глаза искали и не находили ничего во мраке, будто её ослепили и лишили рук и ног, и голоса — еслиедва вздохнуть, как говорить или петь? Не дожидались, не находили и переставали, наконец, ждать и искать. Бесполезно.
Линаэвэн знала, что не покалечена, знала сердцем, что выйдет отсюда — если будет молчать, не заговорит — выйдет, и всё это закончится. Но сердцу уже не верилось. Деве казалось, что она останется тут навеки, и вот отныне вечные её спутники: тьма, пустота, неподвижность, диссонанс сбитого, одним оркам подходящего ритма, от которого сбивался даже ритм сердца.
Вначале она беззвучно плакала, и слёзы стекали по щекам и капали, и приносили облегчение… но не перемену. А слёзы кончились, и желание освободиться угасло, оставив беспросветное глухое отчаяние…
***
Когда Волк увидел, что Линаэвэн похожа на загнанного зверя, что она больше не надеется на освобождение, что отчаяние подступает к эдэлет — умаиа запел песню чар, накладывая на тэлерэ заклятье, сродни тому, что было на заколке. Отчаяние, вина, чувство своей ненужности, страх, сомнение — Волк окутывал Линаэвэн этим, словно коконом. И только когда дева начала рыдать в цепях, задыхаясь от собственных спазмов, цепи вдруг раздались, позволяя тэлерэ сжаться в комок на полу, в едином порыве больше не быть.
Волк хорошо рассчитал момент. Когда Линаэвэн казалось, что хуже уже не будет, словно изнутри (ибо именно так кажется подпавшим под чары) на нее нахлынуло осознание своей ничтожности. И стало ещё хуже.
Линаэвэн вела словно диалог с собой во мраке, и странно — бой барабанов с одних мыслей сбивал, а другие укреплял и поддерживал. Но деве было так плохо, что она это даже не отметила. Тэлерэ падала в безысходность и пришла к мысли, что из плена нет выхода, кроме как через смерть, а значит — только смерти и остаётся ждать… Нет — она не случайно здесь. И не один Саурон знает о том — не он и не Моргот решают судьбы этого мира, как и судьбы Эрухини.
Она здесь не случайно. Заслуженно. Разве не из-за её замысла Нэльдор невольно выдал, что они из Нарготронда? Разве не она открыла, где его границы и куда вести войска? Разве не из-за её гордости и глупости били кнутом Бэрдира — который так защищал её? Разве не она помогла сделать из Марта палача — Тёмным пришлось бы приложить куда больше времени и усилий без неё? Вот Бэрдир — сумел быстро переломить даже подозрительность и враждебность Марта и сделал бы куда больше, только не сможет — он теперь в Ангбанде. А она от доброжелательности и жалости к эльфам привела адана к враждебности и готовности их пытать. Разве не из-за её слёз заговорил Эйлиант? Разве она не принесла зла товарищам, готовя для них, ведь они не приняли бы отравы, если бы не чувствовали, что пища приготовлена эллет?
Это не было сознательным злом, но невольными ошибками… Но кому от этого лучше? Марту, Нэльдору, Эйлианту, Бэрдиру? Или, может быть, Финроду? И разве любой допустил бы те же ошибки? Лагортал добился свободы для многих, Бэрдир защищал от пыток Кириона и Лаирсула, Эйлиант терпел муки, даже не думая идти в гости к Саурону или готовить по его указанию. И она думает, что может простить себе это? И не знает ещё отдалённых последствий — а они будут нарастать, подобно снежному кому.
Она всегда старалась поступить правильно, делать добро, помогать. Но от её попыток всем становилось только хуже. И Лэннадир станет хуже — Март теперь намеренно бросит её, чтобы доказать себе и другим, как свободны люди…
Зачем она здесь? Не в темнице, а в посольстве? Зачем она в Белерианде — бросила родичей-тэлери, переживших такие страдания от нолдор, и ушла за этими нолдор? Но ведь они её друзья и родичи, и она была нужна здесь. Она могла помочь, могла указать пути — даже до Куивиэнэн. И что? Указала? Зачем она здесь? Своей среди нолдор ей не стать, и тэлери теперь её не простят, да и Валар — тоже. Даже Ульмо больше не услышит её — она ведь взывала к нему, и что? Он не ответил мятежнице.
Решения приняты. И отныне её удел — Рок. Который не изменить — поздно. Этот путь неверен, иначе не завёл бы сюда, а менять поздно. Всё уже поздно, и она теперь не нужна никому — ни на оставленном ради Запада Востоке, её родине; ни в оставленном ради Белерианда Амане, её светлой сбывшейся мечте; ни здесь, в Белерианде, где она думала принести пользу, а принесла один вред.
Не могло быть, чтобы один. Последний орк и то приносит благо — пусть против воли! И даже он найдёт того, кто примет его — хотя бы Намо. Ха, вот такое добро и принесла. Как последний орк. И верно — Намо Мандос её примет, он принимает всех в своих Чертогах. Даже таких. Туда ей и дорога.
Нужно держаться. Нужно выстоять. Что бы ни было раньше, сейчас — перенести всё и сберечь тайну. Это важно. А сможет она выстоять? Разве она такая светлая, как Лагортал? Такая стойкая, как хотя бы тот же Нэльдор, это она ничего, по сути, не испытала? Такая терпеливая, как пленники, что остаются здесь долго? Такая отважная, как Ламмион? Такая сильная, как Эйлиант? Такая благородная, как Арохир? С чего она взяла, что способна выдержать? Она маленькая и слабая, беззащитная жертва во мраке, в руках умайар. Ей не на что надеяться. Она приносит один вред и не заслужила ничего доброго. Ей не выстоять. Разве что умереть прежде, чем сломают. Лучше бы её и вовсе не было. Она и так почти никто. Безымянная — недаром так назвалась.
Линаэвэн едва могла вдохнуть, но рыдала, задыхаясь и захлёбываясь. И тогда мрак, пустота и барабанный бой вдруг прекратились, её вытащили на свет, утащили, позволили двинуться — сжаться в комок.
***
Девушку выволокли из подземелья и швырнули перед Волком, сидящем на троне в бывшем тронном зале Фелагунда.
— Здравствуй, Линаэвэн. Ты все еще смеешь противостоять мне?
Тэлерэ не сразу различила, где оказалась. Не сразу поняла смысл сказанного и осознала, кто это говорит. Она была только беспомощным комочком, охваченным ужасом и отчаянием… Жалобно, сквозь рыдания, дева взмолилась:
— Отпусти меня, — уже во время этой мольбы сознавая: это Саурон там, на троне, а ей нужно выстоять и сберечь тайну… Только как её сберечь, если теперь не может она опираться ни на силу, ни на правоту, и к тому же… Но… за «к тому же» можно было даже ухватиться. Хвататься стоило за всё, что только может помочь выдержать. Даже верно оно или ошибочно, сейчас дева не могла разбираться. — Отпусти меня… просто так… Ведь я не нужна тебе… Я бесполезна… Зачем я тебе? Я не нужна никому… и тебе не нужна… Саурон.
Она повторяла это, ещё прерываясь на рыдания, но всхлипывала всё тише и наконец остановилась. Если она никому не нужна, и никому не приносит пользы, если значимость её — как у последнего орка, ей и не придётся терпеть многое. Разве станут умайар тратить много сил на допрос этого самого орка — если бы им вздумалось его допрашивать? Комок разжался, и дева подняла голову. Встала, вначале на колени. Пусть она слаба, она же эллет, так сжиматься — некрасиво.
— Я ничего не значу, на что тебе тратить на меня силы? Отпусти просто так или убей. Всё равно всё бесполезно… — нельзя опереться на силу? Что ж, будет опираться на слабость. Что есть, на то и будет. — Бесполезно меня мучить. Я слабая дева — только начнёшь, а я уже потеряю сознание или умру. Да ещё несчастье тебе принесу: я приношу несчастья, так что… избавься от меня, пока не поздно.
Линаэвэн вспомнила, как в далёкие дни до мрака, до Тол-ин-Гаурхот, одна аданэт рассказывала ей, как девочкой едва не погибла: заплыла в реке на глубокое место, а там омут, и течение потащило её вглубь. Девочка открыла глаза под водой, смутно увидела дно и сказала себе: «Всё — я утонула». А через миг её спасли рыбаки… Можно на дне сказать себе: ” Всё — я утонула», а можно от этого дна оттолкнуться.
— Или думаешь, я только своим вред приношу? — продолжили Линаэвэн. — Тогда тем более на что меня тут держать, я и так всё испорчу, и слишком незначима, чтобы ты мной занимался: какая-то Безымянная, почти никто. Или всё-таки не так уж незначима и не так уж обречена приносить вред? — взгляд Линаэвэн стал острым и проницательным. Уже не слабая безымянная дева, а Линаэвэн, посланница Короля Маитимо, посланница Короля Финрода, встала перед Сауроном. И стал бы он здороваться со столь ничтожным созданием? Стал бы погружать его в этот мрак и неподвижность? — Твоя сила не безгранична, и твоя власть только в ночи, но всякую ночь прогоняет свет. Ты не в силах был даже оставить меня навсегда во мраке и пустоте, потому что там, где я могу только молчать, рыдать или умереть, я подлинно бесполезна для тебя. Не в силах и удержать в этой темнице навечно. Да, я смею противостоять тебе, Саурон. Я — смею.
Повелитель Волков с трудом скрывал гнев и раздражение. Линаэвэн была раздавлена, он сам это видел, откуда же она нашла сил и мудрости подняться, вновь подняться?! Но она поднялась. Вот только надолго ли? Волк протянул руку и сжал ее в кулак, и его Воля скрутила эльдэ, заново роняя ее на колени, вырывая из нее крик — мало кто мог выдержать такой удар молча. На Линаэвэн обрушилась ослепляющая боль, она кричала — пытаться сдерживать себя сейчас было не для кого — а Саурон заговорил снова:
— Ты не нужна мне, мне нужно лишь то, что ты знаешь. Сама же ты ничтожна. И перед тем, как умереть от пыток, ты сможешь мне многое рассказать.
— Если я и ничтожна, то не ничтожны те, кто послал меня и передал эти знания, — слова Саурона вновь вызывали чувство беззащитности и подступающего мрака, но теперь Линаэвэн знала: этот мрак рядом с ней, но не властен над ней, она в силах ему противиться. Вначале найти то, что поможет держаться: пусть даже опора будет неверной, её можно отбросить позже. Затем встать и не поддаваться… И поддержку можно искать даже в словах врага. Сейчас, например, Саурон утверждает, что ему очень нужны знания Линаэвэн, тем важнее их сохранить! — И ради них я не открою тебе ничего. Но они недаром выбрали именно меня, им я была нужна и без тех знаний.
Маэдросу. Финроду. Нэльдору и Бэрдиру, и всем, кто шёл её защищать…
По слову Волка девушку били орки, оставляя синяки, но не раны; душили, но потом отпускали; бросали на пол и вытирали о нее свои сапоги, плевали на эдэлет, рвали одежду и унижали, как умели.
Когда началась пытка, Линаэвэн знала, что ей можно кричать, плакать, пытаться закрыть лицо руками. Ведь она не воин, только слабая дева, никто не укорит её, что не молчала гордо, что вынесла не столько, сколько другие — она же не так сильна и стойка, как они. Но важно было сберечь знания. Эллет задыхалась и в ужасе хватала ртом воздух, всё тело её болело от ударов… Но она ни о чём не просила. Это было бесполезно. Саурон не ведает милости и не отпустит, пока не получит всё, что только хочет, и времени у него очень много — рассказывать часть нет смысла, это не поможет… Да и что будет безопасным, эллет уже не знала. Нужно было молчать обо всём.
После истязания тэлерэ лежала на полу, тяжело дыша, а после заговорила:
— Ты сам зовёшь себя Прекрасным, я пыталась назваться Безымянной… Но ложными именами правду не скрыть: тебя все, кроме твоих рабов, знают как Саурона, а меня даже ты зовёшь Линаэвэн. Ли-на- э-вэн… — певуче повторила эллет. — Ты думаешь, что сломаешь и дерево, и железо, Саурон… а пробовал когда-нибудь сломать воду?
Деве представился этот образ, как Саурон пытается ухватить руками озёрные воды и переломить их — и как страшно ни было здесь, тихо рассмеялась и начала подниматься, морщась от боли.
И тогда едва стоящую на ногах девушку увели, но не в подземелье, а в башню, и там посадили на цепь:
— Смотри, как близка воля, но ты ее не получишь, ничего, кроме неба, через прутья не увидишь, пока не покоришься.
***
Линаэвэн смотрела на небо и думала — Саурон сам не знает, какую поддержку оказал ей, дозволив смотреть на небо и думать о нём.
О вольном воздухе, который можно перечеркнуть решёткой, но не запереть.
О Манвэ и Варде.
О красоте, высоте и глубине небес.
Об облаках и звёздах…
О плене можно было и не думать, хотя цепь всегда напоминала о нём.
***
Девушку держали в башне, где она страдала на холодном осеннем ветру, хотя ей дали тонкое одеяло и подстилку. Одеяло было таким грязным, что, казалось, пропиталось насквозь запахом пота, крови и болезни (им укрывались пленники из эдайн?), и таким ветхим, что при самой осторожной попытке оттереть грязь, ткань расползалась. Линаэвэн не раз ночевала в открытом поле или в лесу, она привыкла к странствиям и не страдала от холода ни весной, ни осенью, но здесь зябла: то ли камень так холоден, то ли платье так изорвано, то ли это Тень несёт холод…
Из еды тэлерэ получала лишь холодную жидкую кашу (в первый раз ей удалось съесть лишь две ложки, но со временем чувство голода стало пересиливать) да лепёшки из серой муки (они оказались сытными и более съедобными на вкус, чем на вид). Когда их принесли впервые, эллет чуть улыбнулась: она хотела есть то же, что другие пленники, не быть на особом положении? Теперь она это получила.
Дважды ее водили на допросы, но то, что время допросов придёт, тэлерэ знала с первого дня.
Саурон решил допрашивать Линаэвэн при помощи воды, которую дева всегда считала союзником. Говоришь - воду любишь? Так пусть тебя сломает вода.
Первый раз Линаэвэн топили в бассейне. Руки и ноги тэлерэ были связаны, и, лежа под водой, тэлерэ тянулась вверх, но она не могла вынырнуть и вдохнуть желанного воздуха. Линаэвэн не удавалось покинуть дно, словно она никогда не умела плавать ни в озере, ни в море. Здесь… было куда хуже, чем в море: не было ни пространства, ни ветра, ни живого течения, только толстые глиняные стены. Но дева молчала, а ее тело отчаянно сопротивлялось, не желая разрывать связь с фэа.
В другой раз деву просто растянули неподвижно на станке и лили в рот воду, пока Линаэвэн не начинала захлёбываться. Эллет заранее знала, что умереть и унести с собой тайны, ей не дадут ещё долго, но все равно не могла не приходить в ужас. Но в конце концов … да, в конце концов ее наверняка ждала смерть, или Ангбанд и рабство…
Пытки привели к тому, что дева моря стала бояться глубины, нехватки воздуха, запертого тёмного пространства… Довелось ей познакомиться и с ядом — Линаэвэн поили отварами, после которых выворачивало чуть ли не наизнанку. Она спрашивала себя, не Эвэг ли их готовит, ведь он должен разбираться в зельях.
Но все пытки и издевательства эллет перенесла терпеливо, и после сказала Саурону:
— Все, что ты приказал со мною сделать, было страшно, но ведь ты и сам боишься. Едва ли меня, но я вижу, что боишься.
Саурон не ответил, и Линаэвэн продолжила:
— Ты хитроумен, но тебе не предусмотреть всего. Ты даже мне дал некую поддержку помимо своей воли… Какую, догадайся сам: ведь ты умён, а я глупа, разве глупцы подсказывают умным?
Тэлерэ вынесла многое из этого плена и теперь находила поддержку даже в воспоминании о том мраке и ужасе в неподвижности. Теперь она знала, что может выдержать много ужасного.
***
Волк видел, что его методы ничем не помогут — Линаэвэн будет страдать, но не выдаст тайн. Что же, не получилось одним образом, пришло время попробовать другие методы.
— Эвег, я знаю, что ты сейчас очень занят с пленными, но мне будет нужна твоя помощь сегодня в допросе Линаэвэн.
Энгватар, бледный и сдержанный, отстраненный, как обычно, кивнул, но в душе похолодел. Он совершенно точно знал, что не будет больше никого мучить. И он не успел подготовить побег Эйлианта и Кириона. Что тогда ему оставалось? Бежать одному. Волк ждал от целителя доноса, хитрости, но не побега, и если не бежать сейчас, то потом будет поздно: Маирон слишком умён, чтобы можно было уклониться от пыток эльфов и не вызвать подозрения, а за ним и проверки. Пришло время исполнить то, о чём Энгватар недавно говорил Лагорталу… То, о чём Энгватар говорил века назад, что должен был сделать - и так и не сделал. Иначе сегодня же он будет разоблачён и обратится в такого же пленника, как и эльфы. Если Волк решит отправить переметнувшегося к Свету целителя на Север, возможно, маиа просто лишат фана; но, скорее всего, Волк будет мучить Эвега сам — ведь это одновременно будет и возможность получить награду, и месть за доносы. А Эйлианту с Кирионом от того, что Энгватара пленят, легче не будет: целитель мог помочь им, лишь пока оставался для Тёмных своим, а не как такой же пленник…
Когда-то именно из-за страха быть разоблачённым, из страха казни или пытки, Энгватар покинул друга в беде, и тот эльф остался без поддержки, когда его терзали. А после, когда уже прощённый другом Энгватар действительно пытался уйти, он не удержался, напоследок помучил пару пленных своим лечением… и не смог отказаться от этой страсти. Сейчас же она оставила целителя, более того, стала противной, и участвовать в пытках стало не просто тяжело - немыслимо.
Значит, и правда можно и нужно было уходить… И что же после? Он придёт на Химьярингэ… как будто ничего и не было? И расскажет, как поступал и с Оэглиром, и с Эйлиантом, и с другими воинами феанорингов до того; и о том, что предложил эльфам бежать, дал им надежду, но опять испугался за себя и бежал один?
Вспоминая прошлое, Энгватар ясно увидел, почувствовал, что должен искупить свою вину. И не только быть готовым принять суд нолдор, но вначале пойти навстречу именно тому страху, что толкнул его… в сущности, на предательство. И принять всё, как заслуженное.
***
Орк пришел за Линаэвэн, грубо дёрнул за цепь — вставай, пойдём.
Ее привели в подземелье, в узкую и тёмную камеру. Чем эта комната была прежде? Или Саурон построил новые камеры в захваченной крепости? Орк застегнул на тэлерэ ошейник, вмурованный в стену, заставляя ее сесть на пол, чтобы она не имела возможности подняться. Саурон, Эвэг, которого дева считала подвластным Саурону, и другие орки стояли снаружи — они не уместились бы в этой камере.
— Начинай, Эвег, — улыбнулся Волк. Но целитель, стоящий в окружении орков, не шевельнулся.
— Давай прекратим это, — устало ответил Энгватар. — Знаешь… я больше не служу Моринготто. И я не буду бить в ответ. Так что делай со мной, что в твоих силах.
— Моринготто, значит? — мягко, почти ласково ответил Волк. — Ты предстанешь перед ним, его любимый шпион, и Владыка с интересом расспросит тебя, как давно ты предал его. Да и мне ты за все ответишь.
— Делай, что сможешь, — пожал плечами целитель. Он не сопротивлялся, когда орки уводили его.
Линаэвэн охватила радость, какой она не ведала со времени захвата. Эвэг назвал Властителя Ангбанда Моринготто, отказался помогать в допросах, но… принял то, что мог сделать с ним Саурон, превращаясь в ещё одного пленника…
— Да будет на тебе благословение! — воскликнула Линаэвэн, наконец поняв, что этот майа не просто странен.
Волк обернулся к Линаэвэн:
— Эвег отказался выполнять свои обязанности, но тебе это не поможет.
Некоторое время, однако, ничего не происходило. Линаэвэн все оставили. Она бы ждала, что её теперь будет мучить Больдог или Фуинор, но была слишком поражена и думала об Эвеге… А Волк послал Фуинора в комнаты, которые раньше занимал мятежный целитель. Как долго Энгватар обманывал Владыку Севера? Сочувствовать эльфам он мог давно, но еще несколько дней назад маиа наслаждался участием в допросах, значит, отречься от Тьмы решил буквально вот только что. И значит, у него должны храниться готовые зелья для допросов… Фуинор педантично и планомерно обыскал покои целителя (что у аину заняло не так много времени) и предоставил полный список найденного Волку.
— Вот, это то, что нужно, - улыбнулся Повелитель, указав пальцем на один из пунктов. - Когда всё подготовишь, пусть орк отнесёт это к Линаэвэн.
***
Дверь открылась, и орк зашвырнул в камеру эллет ведро из коры. Оно упало на пол, прокатилось, оставляя за собой странный след, и замерло. Тогда, в неровном свете, стало понятно, что ведро до краёв было заполнено насекомыми — ползучими, гадкими, мерзкими: пиявками, личинками, жуками, пауками, многоножками…
— Наслаждайся, — сказал орк и захлопнул дверь.
Это было не больно, но множество гадких насекомых вызывало отвращение, граничащее с паникой. Кто-то из них дрался между собой, но большая часть ползла к Линаэвэн. Прикованная эллет не могла бежать; она пыталась раздавить их, но мелких тварей было так много! Пауки заползали под рваную одежду, пиявки присасывались к коже, мохнатые многоножки ползли по стене вверх и падали сверху на волосы, на лицо, и пока удавалось раздавить дурно пахнущего жука, по ноге уже вползали толстые личинки… Линаэвэн хотелось завизжать от отвращения, но она, напротив, плотно сжала губы — её охватил страх, что одно из этих созданий заползёт в рот.
Некоторое время нежная дева не могла думать ни о чём ином, кроме одного - как же получше и побольше истребить этих тварей? Всё же как много их ни было, число постепенно уменьшалось. Кто орков истребляет, а она — этих вот… От мыслей об орках и Тёмных вообще, Линаэвэн перенеслась к мысли об Эвеге, и в тэлерэ вновь вспыхнула радость: преображение Темного маиа - это же было чудо… И радость от этого чуда жила в сердце куда глубже, чем отвращение и страх от творившегося сейчас. И эта радость придавала силы, а вскоре эллет и вовсе решила, что Саурон выбрал неудачный способ устрашения: она же только и будет занята этим истреблением да тем, чтобы ненароком рот не открыть — значит, не позовёт и не расскажет ничего. А когда эта мерзость закончится, останется лишь память да мелкие укусы.
Линаэвэн недооценивала силу памяти, но это была не единственная опасность, которой она не ждала.
Волк лишь улыбался, незаметно наблюдая, как Линаэвэн сражается с насекомыми. Происходящее не выходило за пределы плана — так или иначе, девушка была слишком занята, чтобы ощущать изменения. А они были — ведь укусы тварей несли яд. Не обычный яд пауков и многоножек, но особо выбранный, которым их напитали.
Когда яд начал действовать, Линаэвэн забыла обо всём, даже об Эвэге: яд усиливал страх, безысходность, беспомощность, вызывал галлюцинации. А из щелей под потолком полилась вода - далеко не чистая, но это было не страшно. Хуже было, что из других щелей сверху посыпались новые твари. Линаэвэн считала простых пиявок и пауков мерзкими? Эти насекомые были гладкими, скользкими, отвратительных форм, раздутыми до огромных размеров: мокрицы больше ладони, пауки едва не с голову, длиннейшие скользкие многоножки… Вода прибывала быстро, и вот эдэлет была уже по пояс в воде, а насекомые пытались спастись на ней, как на острове. Другие же, наоборот, заскользили у девушки под одеждой, спускаясь от шеи между грудями к животу, бёдрам, ногам. И под водой их было почему-то очень трудно нащупать и оторвать от себя.
Ошейник не позволял девушке ни встать, ни опустить голову под воду, чтобы стряхнуть с себя тварей. Вонючая вода дошла до плеч тэлерэ, а потом начала очень медленно подниматься, грозя медленной смертью в этой жиже, среди этих тварей.
Они так и сыпались сверху, не убывая, и ужас нарастал; тэлерэ думала, что это - ее смерть, отвратительная и ужасная. О такой гибели песен не споют… Линаэвэн плакала и стонала, и какие-то жуки слизывали её слёзы. Она страдала от невыносимой тошноты, и её вырвало, отчего вода стала ещё гаже, ещё меньше схожа с водой. Сейчас даже собственное тело, покрытое чудовищными насекомыми и погружённое в зловонную воду, было ей противно, чего никогда не бывало прежде.
— Моли о пощаде, — раздался голос из-под потолка.
Линаэвэн сжала зубы и мотнула головой, отчего насекомые забеспокоились и заползали, а зловонная вода под подбородком плеснула. Эллет не хотела умереть так, но если она умрёт, всё закончится. Эйлиант пришёл в ужас, когда она говорила об исцелении в Мандосе? Кажется, пришёл час исполниться этому.
Говоривший с потолка словно угадал ее мысли.
— Думаешь, сейчас захлебнёшься и избавишься от всего разом? Слишком легко и быстро, Линаэвэн.
Поток с потолка иссяк, и вода начала убывать, снова опустившись до плеч, до груди — и на том остановилась. Спустя время наверху, под потолком, открылось отверстие, и по верёвке ей спустили деревянную миску с похлёбкой так, что она не погружалась в воду, а плыла по ней. В миску тут же наползли твари помельче.
— Не бойся, тебе тоже оставят, — насмешливо произнёс умайа сверху. — Сколько ты намерена смотреть на еду? Неделю, месяц, пока не умрёшь от истощения? Ты не сможешь. Голод и жажда станут сильнее тебя, рано или поздно, ты сделаешь глоток… Вон те личинки, если не прожуёшь их тщательно, с радостью заползут тебе в желудок — они созданы так, что смогут жить и размножаться внутри. Мерзость ужасная, но однажды ты сделаешь второй глоток. Ты не будешь молить об избавлении, ты же такая терпеливая… и тебе будет терпеть всё легче и легче. Пока ты не притерпишься ко всему и не перестанешь видеть повсюду Искажение. Так мы и создавали орков.* Приучали их тело и душу к Искажению, к тому, чтобы ничто не вызывало в них отвращения. На это превращение понадобится очень много времени, и для этого подойдёт не всякий эльда… Но ты подойдёшь. И времени хватит.
От этих страшных слов тошнота вновь нахлынула на деву. Линаэвэн не знала, как выдержит ещё. Если она попросит пощады, этот кошмар сейчас же закончится — ничего тэлерэ не хотела так сильно. Но… если она не расскажет все, что знает, то потом эта пытка повторится. Единственный способ все завершить — не уступать.
Стряхнув руками личинок с лица, Линаэвэн отрицательно покачала головой: «Нет».
К сожалению Саурона, и эта пытка оказалась бесполезной. Убивать Линаэвэн пока никто не собирался, обещание превратить ее в орка было не больше, чем ложью, так что через какое-то время вода схлынула. Напугать не вышло, что тогда оставалось? Надеяться, что обычная боль заставит девушку повиноваться, хотя и это могло оказаться непросто. Эльфийские мужчины и женщины мало отличаются друг от друга,** Линаэвэн зря считала себя физически слабой, не выносливой, тем более она была из очень древних, рождённых еще до прихода Оромэ.
***
Девушку вернули в башню. Эллет знала, что едва ли забудет этот кошмар… но он закончился, и она его вынесла. Не сдалась, не рассказала о письме. Но заклятье, которому она противостояла, всё же действовало и мешало чувствовать, что она оказалась сильной. В башне тэлерэ заметила, что уже успела обсохнуть или… никогда и не вымокала полностью?..
***
День спустя, когда яд окончательно перестал действовать, за тэлерэ снова пришел орк — посмотреть, как Линаэвэн перенесёт калёное железо и вырывание ногтей. Орк сразу же заломил ей руки, но в это время во дворе послышался какой-то шум.
Гомон орков сначала нарастал, но потом вдруг резко стих, и через толщу стен крепости стала слышна Песня Силы. Сначала одна, наполненная Тьмой, а в ответ ей другая, наполненная Светом. Тьма наступала, но её снова разгонял Свет… И эти Песни сражались в Незримом поединке, и все, кто их слышал, замерли.
Финрод Фелагунд вернулся в свой Минас-Тирит.
Комментарий к 34. Когда сняты маски.
*В скором времени выйдет статья, аргументирующая, что орки появились не из квэнди, со всеми ссылками на тексты Профессора.
**См., “Законы и обычаи эльдар”.
========== Послесловие. ==========
Прежде всего, я хотел бы обратить внимание читателей на то, что послесловие лучше читать после основного текста, так как… скорее всего, само по себе оно вам ничего не даст, но при этом откроет часть сюжета, из-за чего сам рассказ окажется не так интересно читать.
Итак, начнём.
Когда на Волчий Остров попадают Финрод и его отряд, они занимают собой все внимание Саурона (тем более, что и плен Финрода и Берена длится не долго, около двух месяцев). После этого Лутиэн и Хуан спасают всех пленных. Так заканчивается история Линаэвэн и ее спутников, эта история плена.
Я думаю, что этот страшный рассказ о плене на Острове… он куда хуже многих других опытов плена. Эта история страшна тем, что надо выбирать между логичным, но ведущим к катастрофе (согласиться на “добрые” предложения Тьмы), и нелогичным и дающим зыбкую возможность защитить тайны (идти на пытки, когда сами палачи тебя от этого отговаривают). Я бы сказал, что эта история… самое большое противостояние Тьме, какое мне встречалось.
Это рассказ об изощрённых ловушках: Саурон был очень хитёр и умён, заготовив такое. Предложив выбор не между пыткой и выданной тайной, а между пыткой - и вроде бы просто ужином с врагом… Это очень плохая ситуация - когда кажется, что ничего страшного не произойдет, если пойдешь в гости к Врагу, тем более, что в противном случае тебя и друзей будут мучить. Конечно же, логично отказаться от гостей! Но кажется, что их можно принять. И то же с предложением о свободе - какой смысл проходить страшные пытки, когда можно поклясться, что ты ничего не знаешь, и уйти! Но каким это соблазном становится для тех, кто знает - но так мало, что все равно кажется, что можно сказать и уйти. А потом из этого малого складывается многое - и враг знает уже так много, что, кажется, больше не выдашь. И можно рассказать свою часть и уйти…
И постепенно приходишь к мысли, что граничит с обреченностью - единственное, что можно сделать, это, как и хотела Линаэвэн, вернуться в подземелье и принять свою судьбу. И либо победить (даже умерев), либо проиграть уже бесповоротно. И текст страшен именно тем, что для нас, читающих его, естественно желать лучшего, желать снизить риски и опасность. В то время как единственно правильный вариант был бы не играть с Тьмой, а свести все к наименее приятному, но наиболее честному положению вещей.
Те, кто пошёл в гости, тем самым принимают правила игры, навязанные Сауроном (и пытаясь обхитрить, переиграть его - тоже) - а он искушён в таких играх, в отличие от эльдар. И ещё одного пленники не понимают, пытаясь его переиграть: так как эти игры затеял Саурон, он будет вести их лишь до тех пор, пока ему это выгодно. Так, Бэрдиру начинает что-то удаваться, но раз гости не принесут Волку выгоды (он выяснил, что Бэрдир ничего важного не знает), Саурон не видит и смысла их продолжать.
Может показаться странным поведение Саурона с Бэрдиром: почему он сначала предлагает ему освобождение, и, кажется, ценит то, что он добровольно остался, а потом отсылает нолдо в Ангбанд? Во многом так происходит из-за ухода Лагортала. Пока Лагортал остаётся, Саурон играет в благородство, позволяет себе расслабиться, поболтать ни о чём и даже помечтать о своей стае из эльдар и о далёком будущем, когда он переменится, непонятно как. Конечно, его “добрые” поступки, как отпускание эльфов или помощь Арохиру, целесообразны, Саурон получает от этого пользу, но помимо этого… он сдерживал свою жестокость ради Лагортала. Частью ради его Света, из жажды получить его, частью… потому что Саурона зацепил этот эльф, так что оценка Лагортала оказывается значимой (слова пленника “я перестану тебя уважать”, то, ценит ли нолдо предпринятые ради него усилия). Волк не хочет выглядеть перед Лагорталом жестокой и коварной тварью.
Но вот он позволил Лагорталу уйти, этого Светлого при Сауроне больше нет, и - не для кого больше всё это делать. Широкие жесты никто не оценит, игре в благородство никто из эльфов не поверит. И Саурон перестаёт сдерживаться. Он хочет терзать и ломать, отыгрываться на других за свои неудачи. И на Бэрдира теперь смотрит как на отработанный материал, от которого больше выгод не получишь.
Полученными от этих пленников выгодами Саурон воспользоваться не сможет - потому что вскоре будет побеждён и скроется в Таур-на-Фуин. И поэтому тоже, в конце концов, наиболее важным окажется не столько то, что было выдано, например, по невольной ошибке - сколько сделанный выбор.
Очень важный выбор совершает Эвэг, он же Энгватар… Преображение тёмного целителя кажется очень быстрым, но он действительно совсем не такой, как Саурон, Фуинор, Больдог. На самом деле Энгватар крайне сильно изменился раньше, века назад. Он прошёл долгий путь, шаг за шагом, и был уже на пороге того, чтобы уйти и окончательно перестать быть Тёмным. Но не выдержал искушения, и… опустился ниже. Потому что нельзя стоять на одном уровне зла, Тени - или ты борешься с ним и идёшь вверх, пусть едва заметно… или соскальзываешь вниз. И сочтя себя безнадёжным, Энгватар в какое-то время предпочёл даже не вспоминать о том прошлом, и о том, кто был ему другом, потому что это воспоминание причиняло боль… Хотя и не стал таким же, как другие Тёмные, и тайком помогал пленникам. Он и здесь так поступает не раз, и не всегда это видят (например, в главе о неоцененной помощи - как раз Лагортал и Кирион её не замечают вовсе).
Лагортал… пробудил эти воспоминания о прошлом и совесть, побудил Энгватара всё вспомнить - вернуться к тому, каким он уже стал прежде… А дальше нужно было сделать следующий шаг, иначе снова опускаться вниз.
Но теперь - и искупить вину. И он не бежит, а остаётся как пленник… И когда освободят других пленников, Энгватар тоже обретёт свободу.
