Избранные произведения в одном томе [Грегг Гервиц] (fb2) читать онлайн

Грегг ГЕРВИЦ Избранные произведения в одном томе

ТИМ РЭКЛИ ^(цикл)

Книга I. ОБВИНЕНИЕ В УБИЙСТВЕ

«Нет справедливости. Есть только закон» — это высказывание очень часто цитируют в судейской среде. Кому точно оно принадлежит, не известно; иногда авторство приписывают Оливеру Венделлу Холмсу.

С этим человеком опасно связываться — Тим Рэкли, судебный исполнитель, делает свою работу на сто процентов. Но однажды все, во что он верил, разбивается в щепки.

Зверски убита его дочь. Судебная система, за принципы которой он боролся, предает его, и Рэкли вынужден беспомощно наблюдать за тем, как убийца выходит на свободу.

Устав от собственного бессилия, он оставляет работу, дом, женщину, которую любил, и с головой окунается в водоворот мести, в сумрачный мир между правосудием и законом, попадая в темные коридоры засекреченной организации — «Комитета»…

Глава 1

Когда Медведь сообщил ему, что Джинни изнасиловали и убили, что ее расчлененное тело нашли в бухте, что потребовалось три пластиковых мешка, чтобы увезти труп с места преступления, и что в данный момент ее останки разложены на столе патологоанатома для дальнейших исследований, первая реакция Тима была неожиданной даже для него самого. Он оцепенел. Он не чувствовал горя: знал по собственному опыту, что горю, чтобы вступить в свои права, нужно время, нужны воспоминания, нужна перспектива. Он ощущал новость как пощечину, как тупую вибрирующую боль от удара по лицу. А еще он чувствовал необъяснимое смущение, хотя кто или что его смутило, сказать не мог. Его рука непроизвольно начала нащупывать «Смит-энд-Вессон», которого дома в 6:37 вечера у него, естественно, не было.

Справа от него упала на колени Дрей. Одной рукой она сжимала дверной косяк, просовывая пальцы между петлями и дверью, словно хотела причинить себе боль. На ее шее под ровным, как лезвие бритвы, краем волос блестели капельки пота.

На секунду все замерло. Тяжелый февральский воздух был напоен дождем. Семь свечей оплывали от сквозняка на покрытом бело-розовой глазурью именинном торте, который Джуди Хартли спрятала в гостиной, чтобы сделать Джинни сюрприз. На вымощенной гравием подъездной дорожке, которую осенью Тим, стоя на четвереньках, сам разровнял совком, ботинки Медведя оставили комки грязи с места преступления. Вид их сводил с ума.

Медведь спросил:

— Может, ты хочешь присесть?

В его глазах Тим видел ту же смесь вины и неловкого сочувствия, которые в подобных ситуациях появлялись у него самого. Тим за это ненавидел Медведя, хотя и понимал, что незаслуженно. Гнев его растаял, оставив ощущение головокружительной пустоты.

Несколько человек в гостиной, уловив смысл того, о чем перешептывались в дверном проеме, почувствовали ужас.

Когда одна из девочек принялась перечислять правила Квиддича из «Гарри Поттера», ее грубо оборвали, а мать другой девочки нагнулась и задула свечи, которые Дрей зажгла, услышав стук в дверь.

— Я думала, что это она. Я только что закончила покрывать глазурью.

Голос Дрей дрогнул. Она согнулась и заплакала. Тим никогда еще не слышал, как она плачет. Где-то в доме одна из одноклассниц Джинни, совершенно сбитая с толку и непонимающая, что происходит, подхватила ее рыдания.

Медведь, хрустя коленками, опустился на корточки, вся его массивная фигура съежилась, а полы форменного пиджака опустились так низко, что казалось, будто это плащ. Желтая выцветшая надпись на нем сообщала, если кому-то это было интересно: «Судебный исполнитель США».

— Дорогая, держись, — сказал он. — Держись.

Огромными ручищами он обхватил ее за плечи — это явно далось ему нелегко — и притянул к себе так, что ее лицо уткнулось ему в грудь. Ее пальцы судорожно сжимали воздух, так что могли бы сломать любой попавший ей под руку предмет.

Медведь сконфуженно поднял голову:

— Вам придется…

Тим протянул руку и погладил жену по голове.

— Я поеду.

Побитый серебристый грузовик Медведя дребезжал, когда его трехфутовые колеса подпрыгивали на колдобинах. Нарастающее чувство ужаса, которое испытывал Тим, было похоже на ощущение человека, наглотавшегося битого стекла.

Мурпарк — двенадцать квадратных миль домов и обсаженных деревьями улиц — располагался в пятидесяти милях к северо-западу от центра Лос-Анджелеса и был известен только тем, что концентрация служителей правопорядка была здесь самой высокой в штате. Он был чем-то вроде загородного клуба для представителей закона, чем-то вроде убежища, куда они возвращались после дежурства и где прятались от преступного города, который изучали и с которым боролись большую часть своего времени, лишь ненадолго проваливаясь в сон. В Мурпарке царила атмосфера телевизионных шоу пятидесятых годов: никаких салонов тату, никаких бомжей, никаких чужаков. Соседями Тима и Дрей по переулку были спецназовец, две семьи агентов ФБР и почтовый инспектор. Кражи со взломом в Мурпарке были делом опасным и бесполезным.

Медведь смотрел прямо перед собой на желтые фонари, бегущие по центру дороги: они неожиданно выплывали из темноты и так же неожиданно в ней растворялись. Он сосредоточился на дороге, радуясь возможности чем-то занять себя.

Тим по одному перебирал оставшиеся вопросы, пытаясь найти такой, который мог бы служить отправной точкой.

— Почему ты… как ты там оказался? Этим случаем должны были заниматься местные власти, а не федеральные.

— В отделении шерифа взяли отпечатки ее руки…

Отпечатки ее руки. Рука. Отдельный орган. Не ее отпечатки. Сквозь одуряющий ужас Тим задался вопросом, в каком именно из трех пластиковых пакетов унесли ее кисть, ее руку, ее туловище… На одном из пальцев Медведя он заметил засохшую грязь.

— …по лицу, наверное, нельзя было установить личность. Господи, Тим, мне так жаль.

Медведь вздохнул так тяжело, что даже сидевший на заднем сиденье Тим ощутил его вздох.

— В общем, Билл Фаулер был в управлении. И опознал труп. — Он замолчал, осознав свой промах, потом сказал по-другому: — Он узнал Джинни. Позвонил мне, потому что знает, как я отношусь к тебе и Дрей.

— Почему он не сообщил ближайшим родственникам? После академии он был первым напарником Дрей. Он только месяц назад приходил к нам на барбекю.

Тим стал говорить громче, в его голосе зазвучали истеричные нотки, и в этом ощущалось отчаянное желание найти виноватого.

Грузовик съехал с дороги и загрохотал вниз по склону так, что они запрыгали на сиденьях.

Тим с трудом выдохнул воздух, пытаясь избавиться от темноты, которая жестоко и методично наполняла его тело со времени разговора на крыльце.

— Я рад, что пришел ты, — его голос казался далеким и выдавал ту борьбу, которую он вел внутри себя, пытаясь обуздать хаос, загнать его в глубь своего сознания. — Улики?

— Четкие отпечатки покрышек, ведущие из бухты. Было довольно грязно. Помощники шерифа этим занимаются. Я не… у меня голова была совсем другим занята. — Щетина на щеках Медведя блестела от засохшего пота, его доброе, со слишком крупными чертами лицо казалось безнадежно усталым.

В июне Тим сфотографировал его с Джинни в Диснейленде, посадив девочку к нему на плечи. Медведь рано осиротел, ни разу не был женат. Рэкли были его суррогатной семьей во всех смыслах этого слова. Тим вместе с Медведем в течение трех лет отлавливал беглых преступников в центре города. Началось это одиннадцать лет назад, когда Тим уволился из рейнджеров. А еще они вместе служили в отряде, приводящем в исполнение приказы об аресте. Этот отряд был ударной силой подразделения: его члены выбили кучу дверей и заметно поубавили двадцатипятитысячную армию преступников, сбежавших из федеральных тюрем и скрывающихся на огромных просторах Лос-Анджелеса, скрутили и отправили обратно в тюрьму всех тех, на кого смогли надеть наручники.

Хотя до пенсии Медведю оставалось еще пятнадцать лет, в последнее время он начал с таким недовольством говорить о дне выхода на заслуженный отдых, как будто тот стремительно приближался. Он даже заочно закончил Школу права Юго-Западной юридической академии Лос-Анджелеса, чтобы было чем заняться после того, как он выйдет в отставку, — правда, два раза завалил выпускной экзамен, но в конце концов выбрался оттуда с дипломом в кармане. Судья Ченс Эндрю, с которым Медведь частенько работал вместе, привел его к присяге в здании Федерального суда в центре Лос-Анджелеса, они с Тимом и Дрей прямо в холле выпили за его успех из одноразовых стаканчиков, и с тех пор лицензия Медведя пылилась в нижнем ящике письменного стола в его кабинете. Он был на девять лет старше Тима, и недавно появившиеся на его лице морщинки выдавали эту разницу в возрасте. У Тима, который пошел в армию в девятнадцать лет, было явное преимущество: он по-юношески легко перенес все невзгоды адаптационного периода и демобилизовался закаленным, но целым и невредимым.

— Отпечатки покрышек, — сказал Тим. — Если этот парень такой рассеянный, что-нибудь обязательно всплывет.

— Да-да, всплывет.

Тим затормозил и свернул на стоянку у едва заметного указателя, надпись на котором гласила: «Окружной морг Вентуры». Он остановил машину перед входом, где стоянка запрещена, швырнул на приборную доску свой значок судебного исполнителя.

Они сидели молча. Тим зажал ладони между коленками.

Медведь выудил из бардачка пинту виски, дважды глотнул, издав булькающий звук, и протянул бутылку Тиму. Тим сделал большой глоток, чувствуя, как виски обжигает горло, прежде чем раствориться в желудке. Он завинтил крышку, потом снова открыл, сделал еще один глоток, потом поставил бутылку на приборную доску, распахнул дверь чуть резче, чем нужно, и через спинку переднего сиденья посмотрел на Медведя.

Сейчас — только сейчас — пришло горе. У Медведя были красные опухшие веки, и Тиму пришло в голову, что он, наверное, по дороге к ним где-нибудь притормозил, посидел в своей машине и поплакал.

На секунду Тиму показалось, что он может окончательно потерять контроль над собой, закричать и, не останавливаясь, орать до бесконечности. Он думал о том, что его ожидает за стеклянными дверьми, и вдруг где-то глубоко внутри (о существовании такой глубины в себе он даже не подозревал) нашел в себе остатки мужества. У него в животе все перевернулось, но он, сделав над собой усилие, сжал зубы.

— Ты готов? — спросил Медведь.

— Нет.

Тим вышел из машины, Медведь двинулся за ним.

Искусственный свет был невыносимо ярким, он отражался от полированной плитки двери и от стальных ящиков с мертвыми телами. В центре комнаты, на столе, накрытый покрывалом голубого больничного оттенка, в ожидании их прихода лежал искалеченный труп.

Патологоанатом, маленький человечек с растрепанными волосами и в круглых очках, еще больше усиливающих сходство с типичным представлением о людях его профессии, нервно теребил висевшую у него на шее маску. Тим пошатнулся, не сводя глаз с голубого покрывала. Тело под ним было неестественно маленьким и непропорциональным. И он почти сразу почувствовал запах. Сквозь резкую смесь запаха металла и дезинфекции пробивался дух земли и еще чего-то отвратительного. У Тима в желудке, словно пытаясь вырваться на свободу, подпрыгнул виски.

Патологоанатом потер руки и спросил предупредительно и с опаской:

— Тимоти Рэкли, отец Вирджинии Рэкли?

— Да.

— Если хотите, э-э, можете пойти в соседнюю комнату, а я подкачу стол к окну, чтобы вы могли ее, э-э, идентифицировать.

— Я хотел бы остаться наедине с телом.

— Дело в том, что экспертиза еще не закончена, так что я не могу…

Тим открыл бумажник и вытащил значок судебного исполнителя. Патологоанатом коротко кивнул и вышел. Люди гораздо больше уважают горе, как, впрочем, и любые другие эмоции, если их носителем становится представитель власти.

Тим повернулся к Медведю:

— Все в порядке, старина.

Медведь несколько секунд вглядывался в лицо Тима. Должно быть, то, что он увидел, успокоило его, потому что он повернулся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. До Тима донесся едва слышный щелчок.

Перед тем как подойти, Тим внимательно вгляделся в фигуру на столе. Он не знал, какой конец покрывала приподнять. Обычно он имел дело с мешками для трупов, и ему не хотелось отогнуть не тот край покрывала и увидеть больше, чем было необходимо. В силу своей профессии он знал, что от некоторых воспоминаний избавиться невозможно.

Он решил, что патологоанатом, скорее всего, положил Джинни головой к двери, и осторожно потрогал этот край покрывала, на ощупь различив выпуклость носа и впадины глазниц. Тим не знал, вымыли ей лицо или нет, впрочем, он сомневался, что хотел бы этого, а может, предпочел бы увидеть все как есть, чтобы острее почувствовать тот ужас, который она пережила в последние секунды своей жизни.

Он сдернул покрывало и задохнулся, как от удара в солнечное сплетение, но не отвел взгляд, не отошел, не отвернулся. Внутри него яростно билась боль — острая, порождающая ярость; он смотрел на бескровное, разбитое лицо Джинни, пока боль не прошла.

Дрожащей рукой он достал из кармана ручку и этой ручкой убрал изо рта Джинни прядь волос — таких же прямых и светлых, как у Дрей. Эту единственную мелочь он хотел исправить, хотя все ее лицо было в кровоподтеках и ссадинах. Сейчас он бы ни за что до нее не дотронулся, даже если бы захотел. Теперь она уже была уликой.

Единственное, за что он был благодарен судьбе, — что Дрей не придется запомнить Джинни такой.

Он осторожно прикрыл лицо Джинни и вышел. Медведь вскочил с одного из отвратительно зеленых стульев. Подошел патологоанатом, потягивая воду из бумажного стаканчика, который он выудил из автомата в коридоре.

Тим хотел заговорить, но не смог. Когда голос к нему вернулся, он сказал:

— Это она.

Глава 2

Обратно к Дрей они ехали молча. Пустая бутылка со звоном перекатывалась по приборной доске. Тим нервно прижал ладонь к губам, потом машинально повторил жест.

— Она должна была быть здесь, за углом, у Тесс. Ну, знаешь, такая рыжая, с косичками? Живет в двух кварталах от школы, от нее Джинни уже совсем недалеко до дома. Дрей просила ее зайти туда после школы, чтобы мы могли все приготовить… Чтобы сделать ей сюрприз.

В горле у него возникло рыдание, которое он подавил, сделав над собой усилие.

— Тесс ходит в частную школу. У нас была договоренность с ее мамой. Девочки могли зайти поиграть к ним или к нам, не предупреждая об этом заранее. Никто не волновался за Джинни, никому и в голову не могло прийти, что что-то может случиться. Это Мурпарк, Медведь, — его голос дрогнул, — Мурпарк.

Тим на секунду увидел какой-то просвет между мучительными мыслями. Краткая передышка, во время которой он не чувствовал отчетливой давящей боли, от горького осознания того, что он потерпел фиаско — как отец, как судебный исполнитель, как мужчина: он не смог защитить своего единственного ребенка.

У Медведя зазвонил сотовый. Он ответил — поток слов и цифр, к которому Тим едва прислушивался. Медведь захлопнул крышку телефона и остановился у обочины. Несколько минут Тим сидел, не замечая, что они остановились и что Медведь внимательно смотрит на него. Когда он очнулся, его поразил неожиданно суровый взгляд Медведя. С трудом поборов бессилие, вызванное смертельной усталостью, Тим спросил:

— В чем дело?

— Звонил Фаулер. Они его поймали.

В голове Тима закружился вихрь темных, спутанных в клубок эмоций, крепко приправленных ненавистью.

— Где?

— За Граймс-Кэньон. Примерно в километре отсюда.

— Едем.

— Да там смотреть будет не на что. Только желтая лента ограждения и полный бардак. Мы же не хотим мешать задержанию или затоптать улики на месте преступления. Я подумал, может, я отвезу тебя к Дрей…

— Мы едем.

Медведь взял пустую бутылку, встряхнул ее и положил обратно на приборную доску.

— Я знаю.

Они ехали по длинной, пустынной дороге. Под колесами машины трещал гравий. Дорога, петляя, спускалась в самое сердце маленького каньона. Наконец они увидели покосившийся темный гараж, стоявший в окружении нескольких эвкалиптов среди хозяйственных построек давно сгоревшего дома. Сквозь запачканные окна пробивался один-единственный луч света. Фанера на стенах отошла из-за сырости, дождей и безжалостного времени, дверь начала гнить сразу в нескольких местах. В стороне над зарослями сорняков возвышался белый пикап, тронутый ржавчиной; на его шины и диски колес налипла свежая грязь. Полицейская машина стояла по диагонали на заросшем травой бетонном фундаменте того, что когда-то было домом, и ее фары слегка поблескивали в темноте. Надпись на машине, как и на всех других полицейских машинах района, гласила: «Полиция Мурпарка», хотя все приставы, работавшие с напарником, — как, например, Дрей — служили по контракту и были приписаны к округу Вентура. Рядом была припаркована еще одна машина без опознавательных знаков. Ее фары ярко светились. Без аккомпанемента воющих сирен все происходящее казалось неестественным. Фаулер встретил их у машины. В его зубах была зажата сигарета. Он расстегнул кобуру, потом снова застегнул ее. Детективов на месте преступления не было. Не было ни желтой ленты, натянутой по периметру, ни экспертов-криминалистов.

Тим еще не успел выйти из машины, а Фаулер уже начал рассказывать:

— Гутьерес и Харрисон из отдела убийств нашли отпечатки покрышек на берегу реки. По-моему, это были фирменные заводские шины для «тойоты» 87-го, 88-го и 89-го годов выпуска или для какого-то подобного хлама. Криминалисты нашли на месте преступления отпечатки пальцев… — Тим пошатнулся, и Медведь незаметно поддержал его сзади, — с каплей белой краски. Автомобильной краски. Черт возьми, Гутьерес проверил все «тойоты» в радиусе десяти миль и нашел двадцать семь машин, в точности соответствующих описанию, представляешь? Мы поделили адреса. Этот был третьим. Доказательства весомые. Парень раскололся почти сразу. Таких совпадений просто не бывает, — он выжал из себя короткий смешок, потом побледнел. Его рука опять непроизвольно потянулась к кобуре, он снял пистолет с предохранителя и снова поставил на него.

— Господи, Рэк, мне так жаль. Я просто… Я должен был приехать к тебе, но я хотел поскорее включиться в работу и помочь ребятам найти этого ублюдка.

— Почему место преступления не огорожено? — спросил Тим.

— Мы… ну, он все еще здесь. Он в гараже.

У Тима перехватило дыхание. Его ярость сфокусировалась в одной точке, собралась в клубок, как парашют, который протянули через кольцо для салфетки. Медведь машинально подался вперед, как машина, резко затормозившая на светофоре.

— Но вы ведь уже позвонили в отделение? Сообщили о своей находке?

— Мы позвонили тебе, — Фаулер поддел ногой высохший сорняк. — Знаешь, если бы моя дочка… — он тряхнул головой. — Уж от нас с ребятами он бы живой не ушел.

Он снова снял свою «Беретту» с предохранителя, вынул из кобуры и протянул Тиму.

— За вас с Дрей.

Трое мужчин уставились на пистолет. Несмотря на полную путаницу, царившую у него в голове, Тим неожиданно для самого себя вдруг ясно понял, почему Фаулер позвонил Медведю по сотовому, вместо того чтобы связаться с ним по рации.

Медведь стоял спиной к Фаулеру прямо напротив Тима и смотрел ему в глаза. В каньоне было очень темно, только его глаза блестели во мгле.

— Что ты хочешь сделать, Рэк? — спросил Фаулер. Пальцы Тима на секунду расслабились, потом снова сжались в кулаки. — Как отец? Как представитель закона?

Тим взял пистолет и пошел к гаражу. Медведь и Фаулер не двинулись с места. Через покореженную дверь он услышал звуки, доносившиеся из-за двери, и приглушенные голоса.

Он постучал, чувствуя, как шероховатое дерево царапает кожу.

— Подождите, — голос принадлежал Маку, напарнику Фаулера, еще одному коллеге Дрей по службе. Послышался какой-то шум.

— Отойдите!

Дверь подпрыгнула и со скрипом распахнулась. Мак посторонился, пропуская Тима; для такого крепкого парня подобный жест выглядел весьма театрально. Тим увидел Гутьереса и Харрисона. Они стояли с двух сторон от тощего мужчины, который сидел на изодранном диване. Теперь Тим вспомнил этих детективов. Местные ребята, Дрей работала с ними, когда они еще были патрульными в Мурпарке. В отделе убийств они явно были приписаны к определенной территории, поскольку хорошо знали этот район.

Тим скользнул взглядом по сторонам и увидел гору каких-то тряпок, пропитанных кровью, грязные трусики, явно принадлежавшие какой-нибудь маленькой девочке, — ими была заткнута щель в дальней стене гаража, погнутую ножовку, у которой зубцы затупились от частого использования. Он постарался не задерживать внимание на этих предметах; все это просто не укладывалось в голове.

Тим шагнул вперед, и его ботинки заскользили по закапанному маслом бетону. Мужчина был чисто выбрит, на подбородке виднелись порезы от бритвы. Он сидел сгорбившись, упираясь локтями в коленки, вытянув перед собой руки в наручниках. На его ботинках засохла грязь — такая, как у Медведя. Увидев Тима, детективы отошли в сторону, одергивая свои шерстяные костюмы.

Из-за плеча Тима раздался низкий голос Мака:

— Знакомься, это Роджер Кинделл.

— Видишь его, ты, урод? — сказал Гутьерес. — Это отец той маленькой девочки.

Взгляд мужчины, устремленный на Тима, был абсолютно пустым: в нем не было ни осознания содеянного, ни угрызений совести.

Тим медленно двинулся вперед и остановился лишь тогда, когда его тень упала на лицо Кинделла, заслонив тусклый свет от единственной лампочки, торчавшей под потолком. Кинделл провел языком по губам, потом уткнулся лицом в ладони, обхватив пальцами голову. Он говорил небрежно, растягивая слова и делая упор на гласные в конце слов.

— Я уже сказал вам, что это я. Оставьте меня в покое.

Тим почувствовал, как глухой стук сердца отдается у него в ушах и в горле, но сумел сдержать ярость.

Кинделл не отнимал ладони от лица. Под ногтями у него черными дугами запеклась кровь.

Харрисон хотел заставить его открыть лицо:

— Посмотри на него, я сказал, посмотри на него!

Никакой реакции. Детектив с быстротой молнии набросился на Кинделла, вцепился руками ему в горло и в щеки, а коленом уперся в живот, наклонив его голову назад, чтобы Тим мог видеть его глаза. У Кинделла раздувались ноздри, а во взгляде сквозил вызов.

Гутьерес повернулся к Тиму:

— У меня есть ствол.

Тим взглянул на лодыжку детектива, где оттопыривалась брючина. Это наверняка был пистолет, на котором уже висело убийство, его можно было оставить на месте преступления, вложить в руку мертвому Кинделлу.

Харрисон отпустил Кинделла, толкнув его так, что голова у того свесилась на бок, и сказал Тиму:

— Делай то, что должен.

Мак изо всех сил делал вид, что стоит на страже у широко распахнутой двери гаража. Он вертел головой туда-сюда и пристально вглядывался во тьму, хотя Медведь и Фаулер стояли меньше чем в двадцати ярдах от него и им прекрасно была видна дорога.

Тим бросил взгляд на Гутьереса:

— Оставь нас.

— Ладно, брат, — сказал тот. Он замешкался возле Тима и незаметно сунул ему в руку ключи от наручников: — Мы уже обыскали эту скотину. Только смотри, не оставь на нем синяков или чего-нибудь вроде этого.

Мак сжал плечо Тима, потом вслед за двумя детективами вышел из гаража. Тим протянул руку, схватился за висящую на двери веревку и потянул. Дверь снова скрипнула и со стуком захлопнулась. Кинделл и глазом не моргнул. Он был абсолютно спокоен.

— Ты убил мою дочь? — вопрос слетел с губ Тима прежде, чем он об этом подумал.

В лампочке под потолком раздался какой-то странный гудящий звук. Воздух вокруг Тима сгустился — сырой, с легкой примесью запаха растворителя для краски.

Кинделл вновь посмотрел Тиму в лицо. У него были правильные черты лица и невероятно плоский, вытянутый лоб. Сложенные руки лежали на коленях.

— Ты убил мою дочь? — опять спросил Тим.

После глубокомысленной паузы Кинделл кивнул.

Тим подождал, пока выровняется дыхание.

— Почему?

Ленивые, тягучие интонации, как будто слова звучали в записи в замедленном режиме:

— Потому что она была такая красивая.

Тим снял пистолет с предохранителя. Кинделл издал сдавленное рыдание, из его глаз потекли слезы.

Тим поднял пистолет. Его руки тряслись от ярости, и ему понадобилась пара секунд, чтобы направить дуло в лоб Кинделлу.

Медведь облокотился о свой грузовичок, скрестив на груди мускулистые руки и глядя на четверых мужчин.

— Семью судебного исполнителя лучше не трогать, — сказал Гутьерес, с уважением кивнув Медведю.

Медведь никак не прореагировал на этот кивок.

Фаулер добавил:

— Они совсем распустились. Им на все наплевать.

— Точно. Ничего святого, — поддакнул Гутьерес.

— Как тот парень, который пронес бомбу с нервно-паралитическим газом в детский сад. Иезекииль, или Джедедиа, или как там его.

Харрисон покачал головой.

— Мир окончательно спятил. Окончательно.

— Как Дрей? — спросил Мак. — Она в порядке?

— Она сильная, — отозвался Медведь.

Гутьерес снова вмешался:

— Ей полегчает, когда Рэк принесет ей эту весточку.

— Ты хорошо знаешь Тима? — спросил Медведь.

Детектив замялся:

— Я о нем наслышан.

— Почему бы тебе не называть его по имени, а Рэком он пусть будет для тех, кто его действительно знает?

— Эй, Джовальски, ладно тебе. Тито не имел в виду ничего плохого. Мы же все на одной стороне.

— Разве? — сказал Медведь.

Они молча ждали, то и дело поглядывая на закрытую дверь гаража и ожидая выстрела. Стрекотание сверчков наполняло воздух и било по нервам.

Мак вытер лоб тыльной стороной ладони, хотя ночь была прохладной.

— Интересно, что он там делает.

— Он не станет его убивать, — сказал Медведь.

Все повернулись к Медведю и в изумлении уставились на него. На лице у Фаулера застыла неприятная ухмылка:

— Ты думаешь?

Медведь смущенно поерзал, потом скрестил руки на груди, словно для того, чтобы утвердиться в этой мысли.

— Почему это не будет? — поинтересовался Гутьерес.

Медведь окинул его взглядом, полным откровенного презрения:

— Ну, например, потому, что не захочет всю оставшуюся жизнь быть под колпаком у таких болванов, как вы.

Гутьерес начал было что-то говорить, но, взглянув на сложенные руки Медведя, закрыл рот. Сверчки продолжали пронзительно стрекотать. Мужчины изо всех сил старались не смотреть друг другу в глаза.

— Ладно, черт. Пойду приведу его.

Медведь выпрямился и отошел от своего грузовика. По сравнению с ним даже Мак казался низкого роста. Медведь сделал шаг к гаражу, потом вдруг остановился. Он опустил голову и уставился в грязь под ногами, застыв на одном месте и не двигаясь ни вперед, ни назад.

Тим стоял, не шевелясь, приставив пистолет к голове Кинделла, и был похож на фигурку стрелка, вырезанную из стали. Через несколько секунд «Беретта» начала подрагивать в его руке, глаза заволокло влажной пеленой, и он судорожно вздохнул. Неожиданно для самого себя Тим понял, что не станет убивать Кинделла. Его мысли, потеряв направление, вновь вернулись к дочери, и его вдруг охватила такая всепоглощающая, такая оглушительная печаль, что, казалось, сердце не сможет ее вместить. Печаль явилась неведомо откуда, яростная и сильная; он никогда в жизни еще не сталкивался ни с чем подобным. Он опустил пистолет, согнулся, упершись кулаками в бедра, стал ждать, пока она хоть немного утихнет.

Потом понял, что все еще дышит, и спросил:

— Ты был один?

Кинделл качнул головой: вверх, вниз, вверх.

— Ты просто решил… решил убить ее?

Кинделл нервно моргнул и скованными наручниками кистями закрыл лицо — жест, сильно походивший на движение белки, умывающейся передними лапками.

— Я не должен был ее убивать.

Тим резко выпрямился.

— Что значит «не должен был»?

Молчание.

— С тобой был кто-то еще?

— Он не… — Кинделл замолчал, прикрыв глаза.

— Кто это он? Он не что? Тебе кто-то помог убить мою девочку?

Голос Тима дрожал от ярости и отчаяния:

— Отвечай, черт возьми. Отвечай!

Кинделл не реагировал на вопросы Тима. С закрытыми глазами он был похож на мертвеца.

Дверь с грохотом распахнулась, и поток света выплеснулся на заросшую сорняками землю. Тим толкнул Кинделла в спину, и тот вылетел из гаража. Его руки теперь были скованы наручниками за спиной. Тим быстро нагнал его, дернул цепь, соединявшую наручники, и натянул ее так, что руки Кинделла скрестились. Тот сморщился от боли, но не вскрикнул.

Медведь и остальные молча смотрели на них. Когда Тим подошел совсем близко, Кинделл споткнулся и упал, сильно ударившись о землю. Он издал какой-то лающий звук и скорчился, пытаясь подняться:

— Скотина. Сволочь поганая.

— Придержи язык, — сказал Тим. — Сейчас я твой самый лучший друг.

Медведь со свистом выдохнул воздух и раздул щеки.

— Можно тебя на минутку? — спросил Фаулер с непроницаемым выражением лица.

Тим кивнул и отошел от Медведя и Мака на несколько шагов.

— Он же ублюдок, — прошипел Фаулер.

— Я с этим не спорю.

Фаулер сплюнул прямо в траву.

— Ты что, позволишь таким выродкам спокойно разгуливать по нашему городу?

Тим смотрел ему в глаза до тех пор, пока Фаулер не отвернулся.

— Какого черта, Рэкли? Мы пытались тебе помочь.

Гутьерес большим и указательным пальцами пригладил усы.

— Этот парень убил твою дочь. Неужели ты не хочешь отомстить?

— Я не суд присяжных.

— Бьюсь об заклад, Дрей бы с тобой не согласилась.

— Наверное, ты прав.

— Присяжных можно купить, — сказал Фаулер. — Я не доверяю судам.

— Тогда переезжай в Сьерра-Леоне.

— Послушай, Рэкли…

— Нет, это ты послушай. Здесь идет расследование, которому ты, черт тебя дери, мог запросто помешать своим дурацким желанием со всем разобраться без шума и пыли.

Харрисон пробормотал:

— Но ведь все ясно как Божий день. Никаких сомнений быть не может.

— Он был не один.

Гутьерес процедил сквозь сжатые зубы:

— Это еще что за черт?

— Здесь замешан кто-то еще.

— Он нам ничего не сказал.

— Ну, значит, вы исчерпали запас своих детективных штучек.

Медведь подошел к ним, оставив Кинделла с Маком. Его ботинки еле слышно поскрипывали. Он встал рядом с Тимом, бросив хмурый взгляд на остальных.

— Все в порядке?

— Твой друг пытается запутать дело, в котором нет ничего сложного. — Гутерес взглянул на Тима. — Он слишком эмоционален.

— Откуда ты знаешь, что в деле замешан кто-то еще? — Гутьерес кивнул на Кинделла, все еще лежавшего ничком на земле. — Что он тебе сказал?

— Ничего определенного.

— Ничего определенного, — повторил Харрисон. — Интуиция, да?

Голос Медведя прозвучал так низко, что Тим почувствовал, как он отдается у него в костях:

— Лучше бы ты попридержал свой поганый язык после всего, что ему сегодня пришлось пережить.

Ухмылка мгновенно исчезла с лица Харрисона.

— Мы не убиваем людей без суда. — Тим оглядел троих мужчин. — Вызывайте экспертов. Начинайте расследование. Собирайте улики.

Фаулер качал головой:

— Это просто бред какой-то. Кинделл слышал, о чем мы говорим, и выдумал эту историю.

Гутьерес примирительно махнул рукой:

— Хорошо. Будем действовать по обычной схеме.

— Тебя здесь не было, — сказал Харрисон. — Мы будем придерживаться этой версии событий, что бы ни случилось.

Медведь кашлянул, показывая, как все это ему противно. Они пошли обратно к машинам. Воздух был таким холодным, что изо рта шел пар.

— Тебе повезло, сволочь, в рубашке родился, — сказал Гутьерес Кинделлу, когда тот поднялся на ноги. Затем резко ткнул его в плечо: — Слышишь меня? Я сказал, тебе повезло, сволочь.

— Оставь меня в покое.

Медведь обошел свой грузовик, вскарабкался на водительское место и включил зажигание.

Мак прочистил горло:

— Тим, мне так жаль. Передай Дрей мои соболезнования. Мне действительно жаль.

— Спасибо, Мак. Передам.

Он забрался в грузовик, и они уехали, оставив позади четырех детективов и Кинделла; их силуэты высветились в феерических синих вспышках, а потом погрузились в темноту.

Глава 3

Медведь прижался к обочине, и Тим уже было хотел выйти из машины, но тот сжал его плечо.

— Я должен был остановить тебя. Должен был вмешаться. Ты был не в том состоянии, когда можно принимать решения.

Он стиснул руками руль.

— Тебе не в чем себя винить, — сказал Тим.

— Я обязан был сделать хоть что-нибудь, а не стоять столбом в то время, как мой напарник убивает какого-то негодяя, пылая справедливым гневом. Ты судебный исполнитель, а не какой-то безмозглый районный полицейский.

— Ребята просто погорячились.

Медведь изо всех сил стукнул ладонями по рулю — редкое для него проявление агрессии…

— Тупые мерзавцы. — Его щеки были мокрыми от слез. — Тупые, тупые мерзавцы. Они не должны были тебя в это втягивать. Они не должны были ставить расследование под угрозу. Неизвестно, что эти идиоты натворили до того, как мы туда приехали, пока охраняли место преступления. Они не искали сообщников, не пытались восстановить картину происшедшего и найти улики. Вряд ли они пытались расставить точки над «i», чтобы прокуратуре легче было выстраивать обвинение. Вряд ли вообще готовились к судебному разбирательству.

— Теперь им придется делать все по закону, после того как мы там побывали.

— Прекрасно. Мало того, что успешное завершение дела накрепко связано с их профессионализмом — или полным его отсутствием, так теперь еще и мы от этого зависим.

Медведь встряхнулся, как собака, только что выбравшаяся из воды:

— Извини. Прости меня. У тебя хватает забот.

Тим выдавил из себя слабую улыбку:

— Пойду-ка посмотрю, как там моя тупая жена, которая служит в местной полиции.

— Черт, я не это имел в виду.

Тим рассмеялся, и через пару секунд Медведь последовал его примеру, хотя оба вытирали слезы, выступившие на глазах от невыносимой боли.

— Хочешь, я… Можно мне войти?

— Нет. Не сейчас.

Машина Медведя все еще стояла у обочины, когда Тим закрыл за собой парадную дверь. Дом был темным и пустым. Тим оставил Дрей с двумя подругами, но когда жена бывала чем-нибудь расстроена, она всегда предпочитала одиночество.

Он прошел через маленькую гостиную в кухню. Все то время, что они прожили в этом доме, Тим неустанно трудился, пытаясь усовершенствовать его внутреннее пространство. Он заменил паркетом ковровое покрытие в коридорах и спальне, снял хрустальные люстры и сделал встроенные в потолок светильники, от которых исходил приятный мягкий свет.

На столе стоял именинный торт Джинни — неразрезанный, с покрытой глазурью верхушкой. Дрей настояла на том, чтобы самой испечь торт, хотя почти не умела готовить. Торт вышел неровным, кривобоким, и видно было, что глазурь наносили несколько раз в тщетных попытках поправить дело. Джуди Хартли — ближайшая соседка, дети которой уже выросли и только что покинули родительский кров, предложила Дрей помочь с тортом, но та отказалась. Она взяла на работе отгул, как делала каждый год в день рождения Джинни, и полная решимости и упорства корпела над кулинарными книгами, которые одолжила у соседей, вынимала из духовки торт за тортом, пока не получился такой, который она сочла приемлемым.

Дрей на кухне не оказалось, хотя дверца шкафа, где хранилось спиртное, была открыта. В шкафу не хватало коллекционной бутылки водки.

Тим, стараясь не шуметь, прошел по коридору к спальне. Аккуратно заправленная кровать была пуста. Он посмотрел в ванной — тоже никого. Тогда он заглянул в комнату Джинни. Дрей сидела в темноте, в ногах у нее стояла бутылка, и мерцающий отблеск света падал на ее лицо. На ковре перед ней лежали сотовый телефон и карманный компьютер. Их дисплеи все еще светились.

Ее лицо казалось крайне изможденным и осунувшимся от горя. Три года назад она засекла пятнадцатилетнего подростка, убегавшего из офиса в Вентуре с кучей портативных компьютеров в руках. Он пытался отстреливаться, и Дрей всадила в него две пули. Но когда она в тот день пришла домой, выражение лица у нее было не такое страшное, как сейчас.

Тим закрыл за собой дверь и сел возле Дрей. Он взял жену за руку; рука была потной и горячей. Дрей не подняла голову, но сжала его пальцы, как будто только и ждала прикосновения.

Тим уставился на кровать Джинни, стоявшую среди россыпи желтых и розовых цветов, едва различимых на обоях.

Он подумал о последних минутах жизни дочери и о том, где мог быть в это время. Он клал свой пистолет в сейф для хранения оружия, когда ее схватили на улице. Ехал в магазин за розовыми свечками, когда началось расчленение.

То, что он не мог представить лицо сообщника Кинделла, было дополнительной пыткой. Еще одна насмешка над его воображаемой способностью контролировать свой мир. От одной мысли о том, что в расчленении участвовали двое, Тима окатывала волна удушливого отвращения. Двое мужчин, расчленяющих ребенка. Он представил себе унылую физиономию Кинделла и задумался о том, отведено ли в аду специальное место для убийц детей. Он немного потешил себя, представляя муки, которые их там ожидают. Тим никогда не был особо религиозен, но эти мысли вдруг возникли из глубин его сознания, скрытых от света разума.

Голос Дрей, спокойный, но хриплый от слез, выдернул его из мрачных раздумий:

— Я была одна весь вечер… сидела с Триной, и Джоан, и чертовой Джуди Хартли… развозила других детей по домам… ждала подтверждения идентификации личности, звонила нашим родственникам, чтобы им не пришлось услышать об этом из… или прочитать в…

Она медленно подняла голову; челка упала ей на глаза. Она сделала еще один глоток из бутылки.

— Фаулер звонил.

— Дрей…

— Почему ты не приехал ко мне?

Он и не подозревал, что в его душе, до краев полной горя, еще осталось место для других чувств, но стыд вдруг нахлынул на него горячей волной.

— Прости.

Чувство разверзшейся между ними пропасти болью отозвалось у него в животе. Он вспомнил, как они полюбили друг друга — поразительно быстро. У обоих было тяжелое детство с чередой горьких разочарований и жестоких уроков, которое полностью отбило у них охоту полагаться на кого бы то ни было. И вот вопреки всему они оказались словно привязаны друг к другу. Они просиживали ночи напролет, разговаривая и обнимаясь; спешили через весь город, чтобы вместе пообедать, потому что они не могли дожить до вечера, ни разу не прикоснувшись друг к другу. Каждая деталь первых месяцев их знакомства с поразительной ясностью высветилась в его памяти — как он в машине держал руль и переключал скорость левой рукой, чтобы правой все время держать ее за руку; тихий звук, который она издавала, когда улыбалась, — будто вот-вот рассмеется от души. Как у нее болели щеки, когда она краснела, услышав комплимент в свой адрес (она говорила, что ощущение похоже на уколы сотни иголок), и ей приходилось с улыбкой на лице массировать щеки кончиками пальцев, пока он в конце концов не начал делать это сам. Как на прошлой неделе он вытащил ее на медленный танец, когда в ночном эфире замурлыкал Элвис; Джинни сказала, что ее тошнит, и ушла в свою комнату.

А сейчас он был в этой комнате с женой и с трудом ощущал ее присутствие сквозь темноту, пропитанную слезами и болью.

Он попытался найти какие-то слова, чтобы восстановить связь между ними:

— Мне позвонили. Мы были всего в трех милях оттуда. Я должен был поехать посмотреть.

— Ты поехал.

Он глубоко вздохнул:

— И он признался.

Она пыталась смягчить тон, но он почувствовал звучавшее в нем раздражение.

— Тим, ты отец жертвы. Тебя незаконно вызвали на место преступления, чтобы ты отомстил за свою дочь, убил этого человека. Объясни мне, как может нам помочь тот факт, что он признался?

Она с глухим стуком опустила бутылку на пол.

— Он схватил нашу дочь и изнасиловал ее. Разодрал ее на куски. А ты пошел к нему, рискуя затоптать улики на месте преступления и поставить под угрозу законность задержания этого подонка, а потом просто отпустил его!

— Я думаю, у него был сообщник.

Ее брови поползли вверх:

— Фаулер ничего об этом не говорил.

— Кинделл сказал, что он не должен был ее убивать, как будто у него с кем-то была предварительная договоренность, какой-то план.

— Он мог просто иметь в виду, что он не собирался ее убивать. Или что он знает, что это противозаконно.

— Может быть. Но потом он начал ссылаться еще на кого-то, сказал: «он», но быстро спохватился и замолчал.

— Так почему Гутьерес и Харрисон не работают над этим?

— Наверное они ничего об этом не знали.

— А сейчас они занимаются этим?

— Надеюсь, что так, это в их интересах.

Дрей вытерла слезы на щеках рукавом водолазки, который натянула на ладонь, как маленькая девочка:

— Значит, место преступления затоптано, и теперь еще оказалось, что убийца мог действовать не один.

— Что-то вроде того.

— Ты даже не злишься.

— Я злюсь, но злость в данном случае бесполезна.

— А что не бесполезно?

— Я пытаюсь понять.

Он не смотрел на нее, но слышал, как она еще раз приложилась к бутылке.

— Ты должен был выдержать давление, ты должен был расставить приоритеты. Ты должен был знать, что тебе нельзя идти туда, Тимми.

— Не называй меня Тимми.

Тим открыл дверь и вышел. Голос Дрей нагнал его в холодном коридоре:

— Как ты можешь быть таким спокойным? Как будто она просто очередная жертва, кто-то, с кем ты даже не был знаком!

Тим остановился в коридоре и какое-то время стоял спиной к открытой двери, потом повернулся и вошел обратно в комнату. Дрей прижимала ладонь ко рту.

Он провел языком по зубам, ожидая, когда дыхание в груди выровняется. Когда он заговорил, его голос звучал тихо, едва слышно:

— Я понимаю, как ты расстроена, как разбита. Я тоже расстроен. Но не смей, черт возьми, слышишь, не смей так говорить!

Дрэй опустила руку, в ееглазах сквозила боль.

— Прости, — сказала она.

Он кивнул и снова вышел.

В спальне Тим набрал код на дверце сейфа с оружием, открыл ее, потом вынул пистолет серии 226, изготовленный специально для полицейских, свой любимый 357-й «Смит-энд-Вессон», здоровенный «Ругер» и две коробки патронов по пятьдесят штук в каждой — девятимиллиметровых и сорок четвертого калибра.

Он вошел в комнату Джинни и обнаружил Дрей в той же позе. Она даже не пошевелилась.

— Мне так жаль, — повторила она.

Он опустился рядом с ней на пол, положил руки к ней на колени и поцеловал в лоб. Лоб был влажный.

— Ничего. Как там говорят про бревно и соринку?

Ее губы сморщились в улыбке:

— В своем глазу бревна не видит, в чужом и соринку найдет.

— Что-то вроде того.

— Тебе нужно пойти пострелять.

Он кивнул:

— Пойдешь со мной?

— Мне нужно еще немного посидеть здесь, в темноте.

Он придвинулся к ней, чтобы снова поцеловать ее в лоб, но она откинула голову назад и поймала его губы своими. Поцелуй был горячий, сухой, пахнущий водкой. Если бы он только мог забраться в ее поцелуй и остаться в нем навсегда.

В гараже стоял серебряный «БМВ» Тима, конфискованный в соответствии с Государственной программой конфискации имущества, и его верстак. Тим бросил свое добро в багажник, дал задний ход и вывел машину из гаража. Он доехал до окраины города, потом свернул на грязное шоссе и проехал по нему еще несколько сотен метров.

Тим припарковал машину на ровном участке грязи и оставил фары включенными, направив их свет вниз — туда, где между двух столбов был протянут кабель. Он вынул связку мишеней — это были разноцветные картонные освежители воздуха, которые вешают в машине, — и закрепил их на кабеле. Потом сел в грязь и зарядил револьверы. В барабаны село по шесть пуль.

Тиму было удобнее целиться левым глазом, хотя он был правшой и носил кобуру на правом бедре. Заплечная кобура в их работе не поощрялась, так как перекрещенный ремень представлял опасность на огневой линии. Тим предпочитал кобуру на бедре: на то, чтобы вытащить кобуру из-под мышки, уходило слишком много времени. Про такую кобуру не зря говорили, что она после себя оставляет вдов. Он начал с пулемета, пристреливаясь на расстоянии в несколько метров, чтобы разогреться. Потом начал отходить все дальше и дальше.

Тим стрелял с поразительной точностью. Стрельбе он научился на специальных тренировках, отточил мастерство в центре подготовки полицейских. Курс включал в себя стрельбу по неожиданно возникающим мишеням, которые нужно было простреливать боевыми патронами сквозь сумятицу мелькающих огней, орущей музыки и диких криков. Обстановка была столь ирреальной, что взрослые мужчины выходили оттуда в слезах.

В морозном воздухе февраля изо рта шел пар, а Тим все стрелял и стрелял. Когда закончились девятимиллиметровые пули, он перешел к 357-му «Смит-энд-Вессону».

Он стоял, наклонившись вперед, расставив ноги на ширину плеч и выставив вперед левую. Пейзаж соответствовал его настроению — бесплодная полоса камней и грязи. Два расплывчатых конуса света от фар пробивались сквозь ночь — крошечные огоньки света в бескрайней темной вселенной. Лишь картонные мишени отражали свет — белые прямоугольники, раскачивающиеся, как фрукты на дереве.

Тим резко опустил правую руку и схватил револьвер. Как только дуло освободилось от кожаной кобуры, он резко выбросил руку вперед, а его левая рука уже была на подходе, в ту же секунду сцепившись с правой в месте ее соприкосновения с прикладом. Он выровнял прицел, и курок лег точно посередине кончика указательного пальца правой руки так, чтобы мог легко перемещаться вверх-вниз, вправо-влево. Тим быстро и ровно надавил на самовзводный курок, револьвер кашлянул, и на лицевой стороне одного из квадратиков освежителя воздуха появилась дыра. Он быстро выстрелил еще пять раз подряд, почти мгновенно выравнивая прицел после каждого выстрела. Дуло револьвера все еще дымилось, когда он большим пальцем подвинул рычаг, освобождая хорошо смазанный барабан, левой рукой нащупал в закрепленной на поясе сумке обойму, а правой отвел револьвер назад, при этом стреляные гильзы градом посыпались в грязь. Плавным движением Тим наклонил револьвер вниз. Шесть новых пуль аккуратно скользнули на место. Он сделал еще шесть заходов, изрешетив освежители воздуха так, что они стали похожи на швейцарский сыр.

Ни о чем не думая, он вновь и вновь повторял доведенную до автоматизма процедуру, рассеивая свой гнев, выплескивая его наружу с каждым точным попаданием. Ярость медленно оставляла его, как стекающая из раковины вода; когда она наконец ушла, он попытался так же выплеснуть оставшееся горе, но понял, что не может. Он перешел от стрельбы с места к отработке стрельбы с поворотом в сторону и стрелял до тех пор, пока у него не заболели запястья и не начали гореть ладони, а потом зарядил «Ругер» длинными тонкими патронами сорок четвертого калибра и стрелял, пока его большой палец не начал кровить.

Он вернулся домой чуть позже двенадцати. Дом был пуст. Единственным следом Дрей была бутылка, причем водки в ней заметно поубавилось.

Тим проехал шесть кварталов до «Маклейна» — не самого лучшего ирландского паба, которым владел отец Мака, и припарковался на стоянке. Кроме нескольких зевак и кучки полицейских возле бильярдных столов в глубине зала, в пабе никого не было. Над полками с разнокалиберными бутылками — антикварный полицейский жезл. Типичный фараонский набор. Бармен, этакий дэнди в накрахмаленной рубашке с манжетами, сосредоточенно вытирал бокалы.

— Извини, друг, мы закрыты.

Тим проигнорировал его слова и прошел в глубь зала к группе мужчин в черном. Мак, Фаулер, Гутьерес, Харрисон и еще человек пять. Дрей стояла возле них, согнувшись, рука вытянута вперед, указательный палец кого-то в чем-то обличает. По какой-то неведомой причине она надела форму, хотя полицейская этика запрещала пить в форменной одежде.

— …посмел поставить моего мужа в такое положение… по крайней мере, ты мог бы оказать любезность мне, своей коллеге, и хотя бы позвонить.

— Мы думали, он справится, — сказал Фаулер.

— Потому что он мужчина?

— Нет, потому что… ну, из-за военной службы.

— Из-за военной службы? А, ну да. Ты хочешь сказать, что у него нет чувств!

Она развернулась, покачиваясь от спиртного, чтобы видеть их глаза.

— Что вы нарыли по сообщникам?

Гутьерес — он стоял к ней ближе всех — вытянул руки в успокаивающем жесте, как политик, маскирующий снисхождение под добродушное желание ободрить электорат:

— Мы работаем над этим. В отличие от твоего мужа мы не думаем, что это такая уж серьезная зацепка.

Фаулер первым заметил приближение Тима, потом его увидели и все остальные — все, кроме Дрей.

— Знаешь, что я тебе скажу? — Дрей нечетко выговаривала слова, — Ты можешь сколько угодно смешивать меня с дерьмом, но если скажешь еще хоть слово про моего мужа, я тебе все зубы пересчитаю.

Бармен вышел из-за стойки и пошел за Тимом, но Мак жестом отозвал его.

— Все в порядке, Денни. Он свой.

— Свой ли? — тихо сказал Гутьерес.

Тим обратился к жене:

— Пошли, Дрей. Я отвезу тебя домой.

Дрей наконец заметила его, сделала шаг и, потеряв равновесие, резко села. Мак поддержал ее за спину; его рука лежала у нее на плече. Остальные окружили их со всех сторон.

Свободной рукой Мак примирительно взмахнул:

— Эй, Тим! Ладно, без обид. Мы подумали, что ей хорошо бы сейчас куда-нибудь выйти, учитывая, что…

— Заткнись, Мак, — Тим не сводил глаз с Дрей. Она опустила лицо в сложенные ладони. Тим нагнулся, и уголки его губ опустились: — Андреа, пожалуйста, пойдем.

Она попыталась встать, но смогла только тяжело облокотиться на стол.

Фаулер взял пустой бокал, поднес его к глазам, как микроскоп, и сквозь него стал разглядывать Тима.

— В следующий раз, когда кто-нибудь будет подставляться ради тебя, отнесись к этому поуважительнее, — у него заплетался язык. — Мы с Тито подставлялись ради тебя, друг.

Мак поднялся. Он шикарно выглядел, не прилагая к этому никаких усилий. Его волосы были взъерошены ровно настолько, насколько нужно, щеки покрыты короткой щетиной. Тиму приходилось прикладывать неизмеримо больше усилий, чтобы поддерживать свою внешность в подобающем виде.

— Послушайте, ребята, у нас у всех был трудный день, — сказал Мак. — Давайте успокоимся.

— Да, давайте не будем донимать нашего героя, — сказал Харрисон.

Гутьерес хмыкнул. Тим перевел на него взгляд. Ободренный взглядами присутствующих и видом стоящих перед ним пустых бокалов, Гутьерес с наглостью уставился на Тима:

— Понял намек, парень? С твоей женой все будет в порядке. Мы о ней позаботимся.

Тим повернулся и пошел к двери. За его спиной раздался шепот:

— …конечно, уйти легче всего…

— …пусть катится…

Тим дошел до двери и закрыл ее на задвижку. Раздался громкий щелчок. В баре наступила полная тишина. Он прошел обратно через весь зал; несколько остававшихся там изрядно подвыпивших посетителей глазели ему вслед.

Он дошел до группки полицейских и встал к ним спиной, повернувшись к стойке бара. Вынул кобуру со «Смит-энд-Вессоном» и положил ее на стойку. За ней последовал бумажник, в котором лежал значок. Пиджак он аккуратно повесил на стул с высокой спинкой и закатал рукава.

Когда он повернулся к полицейским, они уже немного поостыли. Он подошел к Гутьересу:

— Вставай.

Гутьерес откинулся на стуле, пытаясь выглядеть жестким и невозмутимым, хотя ни то ни другое ему не удалось. Тим ждал. Никто не произносил ни слова. Наконец Гутьерес отвел взгляд.

Тим снова надел пиджак, взял пистолет и значок. Он сделал шаг к столу, но Дрей уже поднялась к нему навстречу и тяжело навалилась на него.

Тим обнял ее за талию и повел к двери.

Он раздел ее, как ребенка. Стоя на четвереньках, стянул с нее ботинки. Когда он укрыл ее простыней, она откинула ее, вся мокрая от пота. Он поцеловал ее влажный лоб. Ее голос дрогнул:

— Как он выглядит?

Тим сказал ей.

Потом вытер катившиеся по ее щекам слезинки.

— Расскажи мне, что случилось. Там. Каждую деталь.

Он рассказал, постоянно вытирая ее щеки, с трудом сдерживая собственные слезы.

— Жаль, что ты его не убил.

— Тогда мы никогда не узнали бы правду.

— Но он был бы мертв. Стерт с лица Земли. Уничтожен.

Дрей взяла его за руку и сжала ее обеими руками. Слезы катились по щекам и капали на подушку:

— Я зла. Так зла! На все. На всех.

У него перехватило дыхание.

— Ты ляжешь спать? — спросила она.

— Вряд ли.

Дрей на секунду отключилась, потом открыла глаза:

— Я тоже не собираюсь.

— Пойду посмотрю телевизор. Не хочу ворочаться и мешать тебе. — Тим нежно убрал прядь волос, которая лезла ей в глаза. — Хоть один из нас должен немного поспать.

Она кивнула:

— Хорошо.

Он лежал на диване в гостиной, как в гробу: полностью одетый, скрестив на груди руки. Смотрел в потолок, пытаясь постигнуть новую реальность своей жизни. Он не мог отключиться от мысли о том, сколь огромной была его потеря.

Показывали развлекательную программу, и он слышал механический смех, исходивший от телевизора. «Смех все еще существует, — думал он. — Я должен об этом помнить, я могу просто включить эту маленькую коробку и услышу смех».

Около трех часов утра Дрей разбудила его, карабкаясь к нему на диван, стягивая покрывало. Она взгромоздилась на него и зарылась лицом ему в шею.

— Тимоти Рэкли, — сказала она мягким сонным голосом.

Он нежно погладил ее волосы. Они уснули, слившись в беспокойном объятии.

Глава 4

Тим открыл глаза и ощутил ужас прежде, чем смог вспомнить причину. Он сел на диване. Дрей была на кухне, оттуда раздавался шум.

Он не просто вспомнил, он заново пережил. Несколько минут сидел на диване, парализованный горем и не способный ни на одно движение. Тим сосредоточился на дыхании. Если он сможет три раза вдохнуть, значит, может вдохнуть и еще три раза, и жизнь будет идти отрезками по три вдоха-выдоха.

В конце концов Тим собрал волю в кулак и нашел в себе силы встать. В свете дня смерть дочери стала реальностью. Смерть жила в доме вместе с ними в пыли на полу, в пустоте потолков, в тихих безответных звуках его шагов мимо ее комнаты.

Приняв обжигающий душ, он оделся и пошел на кухню.

Дрей сидела за столом над чашкой кофе. Ее глаза опухли, а волосы сбились в сторону. Перед ней на столе лежала телефонная трубка.

— Только что разговаривала с окружным прокурором. Похоже, вам не удалось испортить дело Кинделла.

— Хорошо. Это хорошо.

Секунду они испытующе смотрели друг на друга. Она протянула руки, как ребенок, который хочет, чтобы его обняли, и Тим ответил на этот жест, порывисто шагнув в ее объятия. Она пристроила голову у него на животе, он зарылся лицом в ее волосы, а затем опустился на стул рядом с ней.

Под глазами у Дрей были черные круги.

— Чертов ублюдочный кусок дерьма, — сказала она.

— Да.

— Кинделл есть у них в картотеке. Он проходил по трем эпизодам растления малолетних: один с младенцем и два с детьми дошкольного возраста. Всем девочкам было меньше десяти лет. Три раза его ловили за руку. Последний раз судья признал его невменяемым. Ему оплатили полтора года пребывания в Пэттоне, стены с мягкой обивкой и горячую еду, — она говорила быстро, стараясь выплеснуть боль.

— А что с нашим делом?

— В полицейском участке он молчал как рыба — не сказал ни слова, как на него ни давили. Но в его лачуге море улик. Они взяли образцы крови с… с ножовки… — Дрей согнулась пополам.

Тим мягко отвел волосы от ее лица, но рвоты не последовало. Она резко выпрямилась на стуле, вытерла губы, судорожно выдохнула воздух и снова заговорила о деле:

— Окружной прокурор работает с ним, записывает все детали и подробности. Завтра ему предъявят обвинение.

— Еще у нас остается сообщник, которого они должны вычислить.

— Кто-то умеет заметать следы лучше, чем Кинделл.

— Они что-то не поделили или кто-то кого-то надул.

— Или — так, кажется, думает окружной прокурор — Кинделл был один в своем фургоне, Джинни шла к Тесс, и все дело в том, что просто, черт его подери, был самый неподходящий момент.

— Он что, вообще не занимается этой версией?

— Она — прокурор женщина — лично меня заверила, что ее люди изучают такую возможность, но, по-моему, ее это не особо вдохновляет.

— Почему?

— Дело легко выстраивается и в том виде, в каком оно сейчас. И я уверена, что Гутьерес и Харрисон не горят желанием рыть носом землю, проверяя то, что тебе подсказывает интуиция.

Тим вспомнил сухие сорняки у дома Кинделла и мягкую грязь, на которой могли остаться следы или отпечатки покрышек еще одной машины. Он подумал обо всех, включая себя и Медведя, кто побывал там до приезда экспертов-криминалистов, затаптывая улики на месте преступления.

Тим налил себе чашку кофе, сосредоточив все свое внимание на стоящей перед ним задаче, и секунду сидел молча.

— Помнишь пикник, когда ей было четыре? — вдруг спросила Дрей.

— Не надо.

— На ней было то желтое клетчатое платье, что прислала твоя тетя. Над нами пролетел самолет, и она спросила, что это. Ты сказал ей, что это самолет и что в нем летят люди.

— Не надо.

— И тогда она посмотрела вверх, измерила его своим крошечным пухленьким пальчиком и… помнишь, что она сказала? «Не может быть. Они ни за что туда бы не поместились».

У Дрей по щеке скатилась слеза.

В дверь позвонили, и Тим поднялся, ощущая благодарность за то, что прервали этот разговор. На крыльце стояли Мак, Фаулер, Гутьерес, Харрисон и еще несколько ребят, которые были в баре вчера вечером. Все они сняли шляпы, как торговцы, изображающие почтение.

— Э-э, Рэк, мы… — Фаулер с усилием прочистил горло. От него пахло кофе и перегаром. Он спохватился: — А Дрей тоже здесь?

Тим почувствовал, как Дрей на цыпочках подошла и положила голову ему на плечо.

Фаулер кивнул:

— Мы все хотим извиниться. За то, что произошло в баре. И до бара тоже. Эта… ночь далась всем нам очень тяжело, — конечно, я понимаю, не так тяжело, как вам, но мы тоже не привыкли к… Как бы там ни было, мы вели себя не самым лучшим образом, когда у вас с Дрей и без нас проблем хватает, и, э-э, ну…

Гутьерес закончил за него:

— Нам стыдно.

— Теперь, — сказал Харрисон, — мы занимаемся делом вплотную.

— Спасибо. Я оценил.

Они еще немного потоптались, потом по одному вышли вперед, чтобы пожать Тиму руку. Это была глупая формальная церемония, но Тим был тронут.

Полицейские прошли обратно по дорожке, а потом патрульные машины увезли их одного за другим. Тим и Дрей наблюдали за процессией, пока последняя машина не исчезла из виду.

Следующие сорок восемь часов были долгими и мучительными. Звонки родственникам и друзьям, попытки вызволить тело Джинни из рук коронера. Новые подробности дела Кинделла, которое окружной прокурор готовился передать в суд…

Кинделл, который по понятным причинам не просил выпустить его под залог, отказался от подготовительного этапа и потребовал быстрее провести предварительное слушание. Дрей узнала, что защитник подал ходатайство, чтобы добиться признания несостоятельности доказательств. Она подняла шум и позвонила в офис окружного прокурора, но ее заверили в полной бесперспективности подобного ходатайства. Дрей объяснили, что защитник постоянно подает ходатайства просто для профилактики, и даже хорошо, что он так основательно взялся за дело: у него репутация крикуна, а последнее, что им нужно, — это чтобы Кинделл после завершения процесса подал жалобу на неэффективные действия предоставленного государством адвоката.

Тим и Дрей пытались утешить друг друга, обнять, скорбеть вместе, но боль одного лишь усиливалась страданиями другого и ощущением собственной бесполезности, неспособности помочь.

Они начали держаться друг от друга на почтительном расстоянии, как квартиранты. Они часто дремали, но всегда отдельно друг от друга, и редко ели, невзирая на массу различных пластиковых емкостей со всевозможными яствами, поставляемых соседями и друзьями. Когда им все-таки случалось разговориться, это были короткие вежливые фразы — пародия на семейную жизнь. Один только вид Дрей вызывал у Тима острые уколы стыда за то, что он не может сделать для нее больше. Он знал, что в его лице Дрей видела отражение собственного опустошения.

В офисе окружного прокурора их уважительно держали в курсе дела, хотя и проявляли осторожность, не раскрывая деталей. Из бесед с коллегами Дрей умудрялась по кусочкам собирать информацию о ходе расследования Гутьереса и Харрисона и узнала достаточно, чтобы понять, что они отбросили версию о сообщнике.

Мысли Тима с навязчивым постоянством возвращались к гаражу Кинделла. Он вновь и вновь прокручивал в голове все, что видел, — каждую деталь, начиная со скользкого, закапанного маслом пола и заканчивая резким запахом растворителя для краски.

«Я не должен был ее убивать».

«Он не…»

Эти восемь слов открывали бездну сомнений. Боль неведения почти сравнялась по силе с болью утраты. Джинни была мертва, но через что ей пришлось пройти и кто нес за это ответственность? Кинделл сказал достаточно, чтобы удовлетворить детективов и окружного прокурора, но Тим знал, что им еще предстояло узнать, какими были на самом деле последние часы жизни его дочери.

В среду вечером они с Дрей поехали прокатиться на машине. Это был их первый совместный выход со дня смерти Джинни. Они сидели и неловко молчали. Когда, по дороге домой, они проезжали бар Маклейна, Дрей вытянула шею, разглядывая машины на темной стоянке.

— Машина Гутьереса, — пробормотала она.

Тим повернул на стоянку. Дрей взглянула на него, скорее с любопытством, чем с удивлением.

Они нашли Гутьереса в баре, он играл в бильярд с Харрисоном. Гутьерес кивнул, приветствуя Дрей и Тима, потом заговорил мягким тоном, которым теперь с ними разговаривали все:

— Ну как вы, ребята? Держитесь?

— Спасибо, все в порядке. Можно вас на минутку?

— Конечно, Рэк. Не вопрос.

Вслед за Тимом и Дрей детективы вышли из бара на стоянку.

— Ходят слухи, что вы прикрыли версию о сообщнике, — сказал Тим.

— Она не подтвердилась.

— Вы проверили эпизоды, по которым привлекался Кинделл? Тогда у него был сообщник?

— Мы плотно сотрудничаем с окружной прокуратурой, но не нашли никаких доказательств того, что там был кто-то еще. Мы отработали все версии. Вы прекрасно знаете, что мы не можем посвящать в дела следствия родителей жертв.

— Поздновато ты об этом вспомнил, — вставила Дрей.

— Вы не можете быть объективны. Не видите перспективы.

— Как вы нашли тело Джинни? — спросил Тим. — Ведь устье реки — достаточно отдаленный уголок, не так ли?

Харрисон резко выдохнул; в холодном воздухе изо рта у него шел пар:

— Анонимный звонок.

— Мужчина или женщина?

— Послушай, мы не обязаны…

— Это был мужской голос или женский?

Гутьерес сложил руки на груди, раздражение в нем начинало перерастать в злость:

— Мужской.

— Вы отследили его? Записали на пленку?

— Нет, звонок был сделан на номер одного из детективов отделения.

— Не на номер 911? Не к диспетчеру? — спросила Дрей. — Кто мог знать личный номер?

— Кто стремился прикрыть свою задницу, — сказал Тим. — Кто-то, кто опасался быть обвиненным в соучастии или боялся, что его вычислят по звонку. Например, сообщник.

Харрисон сделал шаг вперед, вплотную подойдя к Тиму:

— Слушай-ка, Фокс Малдер, ты себе даже не представляешь, сколько анонимных наводок мы получаем. Это не означает, что парень замешан в убийстве. Это мог быть условно-досрочно освобожденный, испуганный ребенок, который не захотел впутываться в мокрое дело, или бомж, нюхавший клей.

— Точно, у всех бомжей-токсикоманов, подсевших на клей, есть личные номера детективов мурпарского полицейского участка, — заметила Дрей.

— Номер есть в справочнике.

— Бомж с телефонным справочником, — сказал Тим.

— Эй, послушай, ты упустил свой шанс разобраться с этим делом. Мы тебе давали этот шанс. И знаешь что? Ты хотел, чтобы все было честно, по закону. Ладно, хорошо. Мы уважаем твое желание. Но это значит, что теперь ты не контролируешь ситуацию. Вы — родители жертвы и не должны и близко подходить к этому делу, иначе мы обвиним вас в воспрепятствовании следствию. Ваша дочь мертва, и мы поймали подонка, который ее убил. Дело закрыто. Возвращайтесь домой и утешайте друг друга.

— Спасибо, — сказала Дрей, — мы обсудим твое предложение.

Они молча вернулись к машине, забрались внутрь и сели.

— Он прав, — голос Тима звучал мягко и надтреснуто — голос побежденного. — Мы не можем вмешиваться. Мы не можем справедливо и объективно оценить ход расследования. Будем надеяться, что Кинделл струхнет и начнет говорить, чтобы можно было просить о смягчении наказания. Или выдохнется и проболтается. Или что его адвокат выдвинет версию о сообщнике в качестве одной из составляющих защиты. Что-нибудь.

— Я чувствую, что абсолютно бессильна, — прошептала Дрей.

Полицейская машина подъехала к бару и припарковалась на другом конце стоянки. Оттуда вышли Мак и Фаулер и, посмеиваясь, направились в бар.

Тим и Дрей сидели, уставившись на приборную доску, ощущая на лицах соленые брызги окатившей их волны чужого смеха.

Когда Тим в четверг утром зашел на кухню, Дрей подняла глаза, оторвавшись от свежей пачки написанных ею ответов на письма с соболезнованиями. Ее взгляд скользнул по пейджеру в его руке и «Смит-энд-Вессону» на поясе:

— Ты идешь на работу? Уже?

— Я нужен Медведю.

Окрашенный желтый свет, пробивающийся сквозь задернутые шторы, падал на ее лицо:

— Ты мне нужен. С Медведем все будет в порядке.

Зазвонил телефон, но она покачала головой:

— Пресса. Все утро. Они хотят видеть рыдающую мать и стойкого отца. Какую роль ты предпочитаешь?

— Один из наших информаторов сегодня утром дал наводку. Мы планируем задержание. Будет жарко. Я должен быть там.

Один из заслуживающих доверие информаторов Тима и Медведя прослышал о готовящейся сделке, от которой за версту пахло Гэри Хайделом. Команда судебных исполнителей, занимающихся поимкой беглых преступников, на протяжении пяти месяцев охотилась на Хайдела, входящего в список пятнадцати самых опасных преступников, бежавших из-под стражи. После того как суд признал его виновным по одному эпизоду убийства первой степени и по двум эпизодам торговли наркотиками, Хайдел бежал. Два сообщника-испанца на пикапе прижали полицейский седан к дереву, застрелили обоих судебных исполнителей и забрали Хайдела.

Тим знал, что Хайделу скоро понадобятся деньги, и он прибегнет к проверенному способу. Дело, которое тот затеял, было довольно громким и весьма примечательным: он приобрел на Чихуахуа разбавленный кокаин и на мулах перевез его через границу в бутылках от вина. Тем легче Тиму и Медведю было шерстить людей на предмет информации по этому делу, беседуя с ними на улицах и выжимая из них необходимые сведения. В конце концов их усердия были вознаграждены. Если информатор дал Медведю верную наводку, сделка в сорок килограммов кокаина должна была состояться сегодня после обеда или вечером.

— Ты уверен, что готов приступить к работе?

— Я не знаю, что еще могу сделать. Я схожу с ума, — пробормотал Тим.

Дрей опустила глаза. Он знал: она чувствует, как он жаждет вырваться из дома.

— Тогда ты должен идти. Наверное, я просто слишком расстроена, потому что я еще не готова.

— Ты уверена, что все в порядке? Я мог бы позвонить Медведю…

Она покачала головой:

— Помнишь, что ты сказал мне в ту первую страшную ночь? — Она выдавила из себя слабую усмешку. — Хоть один из нас должен немного поспать.

Перед тем как уйти, он на секунду задержался в дверях. Дрей склонилась над письмом. В окно лились лучи утреннего солнца, в их свете кончики ее волос казались золотистыми.

— Я помню все, что с ней связано, — сказал Тим. — Особенно, когда она озорничала. Например, когда она разрисовала карандашами новые обои в гостиной…

Лицо Дрей просветлело:

— А потом это отрицала.

— Как будто это мог сделать я. Или ты. Или когда она нагрела градусник о лампочку, чтобы не ходить в школу…

Она тоже улыбнулась:

— Я вернулась в комнату, а ртутный столбик остановился на ста шести.

— Принцесса-тиран.

— Маленькая негодница, — голос Дрей сорвался в хрип, и она прижала кулак ко рту.

Тим чувствовал, как она борется со слезами, и не поднимал глаз.

— Вот почему я не могу… почему я этого избегаю. Когда мы говорим о ней, это слишком… живо… и это…

— Мне нужно говорить о ней. Я должна помнить.

Тим неопределенно махнул рукой, но даже он сам до конца не понимал, что должен означать этот жест. Его в очередной раз поразила собственная неспособность облечь чувства в слова.

— Она часть нашей жизни, Тим.

Его глаза снова затуманили слезы:

— Уже нет.

Дрей пристально посмотрела на него:

— Иди на работу.

Глава 5

Тим мчался в центр города к скоплению федеральных и судебных построек. В низкой конструкции из цемента и стекла, смахивающей на правительственное здание, располагался офис подразделения, приводившего в исполнение решения об аресте. Стена его была украшена мозаикой, изображавшей женщин с квадратными головами. Когда Тим брал Джинни с собой на работу, при виде этой картины она в ужасе отворачивалась. Помимо мозаики девочка боялась кинотеатров, людей старше семидесяти лет, цикад и героя мультика Элмера Фадда.

Тим отметился на входе, поднялся по лестнице на второй этаж и пошел по коридору, пол которого был выложен белой плиткой с пестрым рисунком. Уже несколько месяцев администрация обещала, что они переедут в современное соседнее здание, но переезд все откладывался и откладывался. Дискуссии по этому поводу достигли накала страстей популярного ток-шоу, но толку от этого было мало. Бюрократическая махина поворачивалась со скоростью черепахи, мучимой жутким артритом.

Пока Тим пробирался к своему столу, коллеги, бормоча соболезнования, отводили взгляды.

Медведь подлетел к нему мгновенно, заполнив собой узкое пространство между столами. Он был полностью экипирован: баллистический шлем под мышкой, защитные очки на шее, тонкие хлопковые перчатки, портативная рация с переносным микрофоном, две пары матовых черных наручников, связка наручников из жесткого пластика на левом плече, черные ботинки со стальными пластинами, «Беретта» в кобуре на поясе, упаковка баллончиков со слезоточивым газом и запасные магазины, висящие на правом плече, а также мощный гладкоствольный «Ремингтон», которому Медведь не смотря ни на что оставался верен.

Тим, как и все остальные члены отряда, приводящего в исполнение решения об аресте (ОРА), предпочитал винтовку М-5 с опорой на плечо и высоким уровнем прицельной стрельбы. Он считал, что Медведь зря брал «Ремингтон», потому что тот связывал обе руки и делал проблемным проникновение в замкнутое узкое пространство. Но Медведь пристрастился к винтовке еще в юные годы: грохот, который она издавала при выстреле, заставил поволноваться не одного беглого преступника.

ОРА состоял из судебных исполнителей самой высокой квалификации. Когда поступал сигнал, они оставляли свои повседневные обязанности и наносили точечные удары, выкуривая беглых преступников из укрытия. Тиму посчастливилось попасть в ОРА почти сразу же после академии. На второй месяц работы Тима отряд задерживал по пятнадцать беглецов в день, причем каждый раз дело не обходилось без перестрелки. В пятидесяти процентах случаев приходилось выламывать двери, и более чем половина задержанных преступников была вооружена.

— Мы тебя ждем. Внизу. Прямо сейчас. Детали обсудим по дороге.

— Что случилось?

— Информатор стукнул на товарища, который должен перевезти на мулах партию импортного вина и пройти таможенный контроль. Порт назначения: Сан-Диего. Он встречается с парнем, по описанию похожим на Хайдела.

— Где именно?

Золотая звездочка судебного исполнителя на кожаной застежке Медведя сверкала в такт его шагам:

— Отель «Марциа Доме». Пико-и-Палома. Он, скорее всего, оставит наркотики в грузовике на стоянке, в мотеле получит задаток, и его направят в притон, где воду отделят от «вина» и останется чистый кокаин.

— Как вы вычислили место встречи?

— ОЭН. Хайдел, умный ублюдок, менял телефоны чуть не каждый день, но наш информатор сообщил его новый номер сотового, и они вычислили станцию.

В распоряжении ОЭН — отряда электронного наблюдения — был уникальный набор техник для выслеживания беглых преступников. Любой сотовый телефон излучает импульсы особой частоты, указывая сети свое положение в пространстве. Если государственное агентство высокого ранга — такое, как Служба судебных приставов или Агентство национальной безопасности, — хочет задействовать серьезные внешние ресурсы, сотовая система может быть запрограммирована таким образом, чтоб этот импульс накладывался на местную зону действия сотовой связи. Из-за расходов — а отслеживание по номеру сотового телефона требует задействования людей, машин, настройки ручных приборов и спутниковой системы — метод очень дорог плюс проблемы с законностью подобных действий и телекоммуникационной связью на местах. Ясно, что эту технологию используют нечасто, но ради Хайдела они старались изо всех сил.

— «Марциа Доме» — единственный отель в этом квартале, а информатор знал, что встреча состоится в отеле, в девятом номере, — продолжал Медведь. — Предполагалось, что встреча произойдет не раньше шести вечера, но Томас и Фрид прибыли туда двадцать минут назад и сказали, что в комнате уже кто-то есть. Еще двое только что подошли.

— Кто-нибудь из них подходит под описание Хайдела?

— Нет, но они похожи на тех, кто помог ему сбежать. Томас и Фрид ведут наблюдение вместе с экспертами ОЭН. Мы возьмем болванов тепленькими до того, как Элвис покинет здание.

Медведь так шарахнул дверью, что она оставила в стене вмятину. Остальные приставы с завистью смотрели, как друзья выходят из здания.

Внизу их ждал «Монстр» — доисторическая военная машина «скорой помощи» с устаревшим оборудованием. На двух скамейках у противоположных стен помещалось двенадцать человек. Огромные белые буквы на черном фоне гласили: «Полиция. Судебные исполнители США». Надпись почти полностью совпадала с надписью на футболках членов ОРА. На одежде и оборудовании судебных исполнителей слово «полиция» было написано более крупным шрифтом, чем название агентства, — потому что судебный исполнитель вряд ли захочет ждать, пока среднестатистический гражданин вспомнит, что такое судебный исполнитель. А еще потому, что слово «полиция» — это интернациональный код, означающий: «Стреляю лучше тебя!».

Тим вытащил из машины свою экипировку и запрыгнул в «Монстра», сев между Медведем и Брайаном Миллером, старшим судебным исполнителем, отвечающим за ОРА и Кинологический отряд по обнаружению взрывчатых веществ. Лучшая сука Миллера — черный лабрадор — обнюхивала Тима до тех пор, пока Миллер не одернул ее и не усадил рядом с собой.

Тим оглядел остальных полицейских. Он не удивился, увидев двух мексиканцев из их отряда. Зная, что два сообщника Хайдела, убившие судебных исполнителей, были латиноамериканцами, Миллер привлек к операции латиносов, чтобы его не сочли расистом. Кубинский парень по имени Гуеррера заменял их третьего пристава, которому один из застреленных сообщниками Хайдела судебных исполнителей приходился зятем. Миллер принял все меры предосторожности, чтобы обеспечить законность задержания и убедиться в том, что его люди выдержат досмотр, который им после операции устроят СМИ.

На скамейке напротив Тим уловил движение:

— Сделайте мне одолжение: не говорите, как вы сочувствуете мне из-за истории с моей дочерью. Я знаю, что сочувствуете, и очень ценю это.

Машина с грохотом выехала со стоянки и миновала металлическую скульптурную композицию у соседнего здания — четыре огромные человеческие фигуры, выглядевшие так, словно по ним палила та же команда, что уничтожила Бонни и Клайда. Продырявленные мужчины и женщины с квадратными головами оставляли у Тима стойкое ощущение, что правительство должно заниматься составлением бюджета, а не искусством.

Фрэнки Пэлтон потянулся, закинул руку за голову и скорчил гримасу, а Джим Дэнли фыркнул:

— Твоя жена тебя побила?

— Нет, она принесла домой эту чертову книгу, «Кама-сутру» — ну, знаешь, про сексуальные позы…

Тим заметил, что винтовка Гуерреры установлена в боевом положении. Он показал средним и указательным пальцами на свои глаза, потом на курок винтовки. Гуеррера кивнул и переставил ее на безопасный режим.

— …она заставила меня трахаться в позе Коровы, и так весь вечер. Я серьезно! Я думал, что порву связки.

Мэйбек наклонился и начал шарить по полу:

— Черт возьми. Черт!

— В чем дело, Мэйбек? — спросил Миллер.

— Я забыл таран.

— Впереди лежат два тарана и кувалда.

— Но это не мой таран. Я его привез из Сент-Луиса. Он приносит удачу.

Тим повернулся к Миллеру:

— Что у нас есть?

— Томас и Фрид изучают характер местности. ОЭН следят за сигналом с сотового телефона, чтобы убедиться, что он остается на месте. Хайдел, скорее всего, вооружен и крайне опасен. Если четыре пистолета, которые он решил зарегистрировать, что-то значат, то он предпочитает револьверы. Когда мы его возьмем, не говорите ему: «Руки за спину», — у него сзади за пояс джинсов наверняка будет заткнут пистолет. Пусть держит руки за головой. Согласно показаниям свидетелей, двое латиноамериканцев…

— Ты имеешь в виду Хосе и Хосе Б? — спросил Дэнли.

— Хреновы уроды, — сказал Гуеррера. — У них комплекс неполноценности из-за маленьких членов.

— Они достаточно велики, чтобы заткнуть тебе рот.

В голосе Миллера появились угрожающе-сердитые нотки:

— Итак, у двух латиноамериканцев сзади на шее наколот символ какой-то банды, а у одного из них может быть еще и татуировка вокруг бицепса в виде колючей проволоки. Точно мы не знаем, но по нашим расчетам в номере будет четыре человека — Хайдел, два латиноамериканца и Мул. У Хайдела есть подружка — толстая сучка; она плохо говорит по-английски и несколько раз привлекалась за незаконное ношение оружия. Мы не смогли ее прижать в прошлом году, так что она тоже может быть в деле. Хайдел неоднократно заявлял, что обратно в тюрьму он не собирается. Несложно догадаться, что он имел в виду.

Хайделу, как и большинству сбежавших после вынесения приговора преступников, которых они ловили, терять было нечего. Он уже побывал в суде, и суд рассмотрел его дело. Если его поймают, остаток дней он проведет в тюрьме, а это означает, что он и его приятели вряд ли послушно дадут себя скрутить. Опять же судебным исполнителям придется играть по правилам, даже если эти подонки всегда играют против. Подонков не беспокоят указания департамента и забота о случайных свидетелях.

— Работаем по следующей схеме: восемь человек тихо подходят к двери и врываются туда без стука. Никаких световых гранат. Входим обычным порядком через дверь. Полиция Лос-Анджелеса будет держать внешний периметр и даст нам хорошее видимое прикрытие, а на противоположной стороне улицы нас будут прикрывать несколько снайперов. Гуеррера, это не Майами — здесь двери открываются внутрь, а не наружу. Дэнли, помни, ты в Лос-Анджелесе. Входишь в дверь — и сразу назад. Забудь вертикальные бруклинские входы.

— Постарайся на время операции избавиться от своего акцента в стиле Бобби де Ниро, — сказал Пэлтон. — Все равно на это никто не покупается.

Дэнли ткнул себя большим пальцем в грудь:

— Это ты мне?

Тим улыбнулся — впервые за много дней. Он вдруг осознал, что не думал о Джинни почти пять минут — первые пять минут с того дня, как все случилось. Он почувствовал, что эти пять минут — первый проблеск надежды. Может быть, завтра будет уже шесть.

Монстр с визгом свернул с дороги и заехал на стоянку за супермаркетом. Фрид с двумя офицерами полиции подбежали к ним, пересекая стоянку пригнувшись, как под обстрелом. Один из экспертов ОЭН — спутанные волосы, очки с толстыми стеклами — шел прямо за ними, не отрывая глаз от прибора, который держал в руке. Показания слегка мерцающего дисплея информировали, что радиоимпульс от мобильного телефона Хайдела не меняет положения.

Отряд ОРА обменялся приветствиями с полицейскими, и Миллер поблагодарил их за помощь. Они обсудили, где установить периметр. Члены ОРА плотным кольцом окружили Фрида. Тот разложил на капоте стоявшего поблизости «вольво» кусок плотной бумаги, на котором нарисовал грубую схему номера — нельзя было рисковать, ошибившись и на глазах у всех промаршировав в другое помещение.

— Мул только что подкатил на тачке, — сказал Фрид, явно стараясь сленгом замаскировать свое происхождение: Фрид был из богатой семьи, но прекрасное произношение и отточенные формулировки все же выдавали тот факт, что он получил образование в частной школе. — Навороченный джип «эксплорер» 91-го года: хромированная решетка радиатора, подножки, спойлер. Короче, все понты. С виду кажется, что сзади все забито коробками, но стекла тонированные, поэтому мы не можем точно установить, что это коробки с вином. Он там уже минут пять. Два латиноса приехали на «шевроле», и мы думаем, что тот, кто ждет их в номере, приехал на зеленом «мустанге». Мы пробили номера, машина зарегистрирована на Лидию Рамирес, подружку Хайдела, что подтверждает нашу версию.

— Что мы знаем о двери?

— Здание построено примерно в 1920 году, так что, вероятно, это металлическая дверь на деревянной основе. Никакой защитной системы там нет.

Тим огляделся. Пустые бутылки в бумажных пакетах, заросшие сорняками дворы, разбитые окна…

— Они могли сменить двери, когда окрестности совсем опаскудились, а у отеля сменились владельцы.

— Еще раз проверим, не полые ли двери, — обратился Медведь к Мейбеку. — Нам не нужно, чтобы ты опять насквозь пробил тараном гребаную фанеру.

— Расслабься, Джовальски, это случилось всего один раз, полгода назад.

— Одного раза вполне достаточно.

Фрид прочистил горло:

— Здание двухэтажное, девятый номер — на первом этаже в середине коридора. Раздвижные двери из него ведут к маленькому грязному озеру за гостиницей, окно спальни тоже выходит на задний двор. Мы с Томасом будем прикрывать тыл.

Тим выключил звук своей рации, чтобы в суматохе не забыть об этом:

— Из номера есть выход в смежные комнаты?

— Нет.

Адреналин начал пульсировать в венах. Мужчины разделились на подгруппы по два человека; все вместе они напоминали кобылку, бившую копытами в ожидании, когда ее наконец выпустят из стойла.

Миллер закончил разговаривать с офицером полиции и повернулся к своим:

— Ладно, парни. Давайте наперлхарборим ему задницу!

Они прошли по коридору, стараясь не шуметь, сбившись в кучку и прижав к груди винтовки. Миллер с лабрадором возглавляли шествие, Мэйбек с тараном шел сразу же за ним. Тим, как обычно, должен был войти первым, следом за ним — Медведь, его напарник в подгруппе, и лишь потом остальные пары: все в черном, с оружием наперевес, шлемы низко надвинуты на глаза. Немало преступников от страха наложили в штаны, когда к ним неожиданно вламывались такие гости.

Дверь была не из цельной доски, вероятно, полая, с дешевыми петлями из белого металла. Мэйбек положил на нее руку, чувствуя ее вибрацию. Судебные исполнители и двери давно прониклись чувством глубокого взаимного уважения.

Мэйбек занес таран — наступил момент абсолютной тишины. Потом качнул его вниз, ударив по замку. Засов пробил дверную раму, дверь с грохотом ввалилась внутрь. Мэйбек прижался к стене в коридоре, Тим промчался мимо него, врываясь в неизвестность, а за ним — еще семь разгоряченных тел. Все громко кричали:

— Судебные исполнители США!

— На пол! Всем лечь на пол!

— Policia! Policia!

— Руки вверх! Я сказал, руки вверх, уроды!

Мул резко поднял голову: он пересчитывал стодолларовые купюры и складывал их вкоричневый бумажный пакет. Рядом с деньгами на покрытом трещинами деревянном столе лежало три сотовых телефона.

Тим увидел справа мужчину без рубашки — на груди слева у него была татуировка: «Хоакин и Летиция», — но сначала решил разобраться с Мулом. Он пихнул его и уложил на пол:

— Руки! Вытяни руки! Так, чтобы я видел!

Тим обыскал Мула, наступил на него и кивнул Медведю. Два судебных исполнителя держали Хоакина, еще четверо стояло у стен, подняв винтовки. Одному из них Медведь передал Мула, а сам вырос у Тима за спиной, шагнув за ним в темный коридор.

— Судебные исполнители США! — крикнул Тим во тьму коридора. — Вы окружены! Выйдите в коридор! Выйдите в коридор!

Двое полицейских ждали у них за спиной, горя желанием попасть в задние комнаты. В коридоре было черно, и оттуда не доносилось ни звука. Никаких выступов или углов, за которыми можно спрятаться и которые опытные бойцы обходят стороной и называют роковыми воронками.

Тим быстро пошел по коридору, остальные сбились в кучу позади. Когда он приблизился к открытой двери, Хайдел и Лидия Рамирес показались в проеме и направили пистолеты в голову Тима. Это было рассчитано идеально по времени; Тим не мог выстрелить в одного, не получив пулю от другого. В тесноте коридора у Медведя не было возможности стрелять с нужного угла.

— Заходи! — цепкая рука Хайдела схватила Тима за рубашку. Медведь выстрелил; его огромные руки сжимали винтовку, как бильярдный кий:

— Немедленно отпусти федерального офицера! Я сказал, отпусти федерального офицера!

Не поднимая винтовку, Тим пальцем сдвинул рычаг, уронив обойму на пол как раз перед тем, как Хайдел втащил его в спальню. Хайдел стукнул Тима об стену и прижал пистолет к его щеке так сильно, что содрал кожу на скуле. На Хайделе была бейсболка, надвинутая на глаза. Сквозь светло-русую щетину проступала бледная кожа. Второй преступник, высокий латиноамериканец с татуировкой в виде змеи вокруг бицепса, выхватил у Тима пистолет, другой рукой вынул у него из кобуры «Смит-энд-Вессон». Он заметил, что в винтовке нет обоймы, и отшвырнул ее в сторону, хотя в патроннике оставался еще один патрон.

Из дальнего конца коридора донеслось несколько выстрелов. Хайдел высунул руку в коридор и стрелял вслепую до тех пор, пока не кончились патроны. Он отбросил разряженный пистолет в сторону, вытащил свой «Ругер», потом поднял «Смит-энд-Вессон» Тима и засунул его в пустую заплечную кобуру — про запас. Ткнул «Ругер» Тиму в лицо.

— Если хоть кто-нибудь из вас, ублюдков, шевельнется, я пристрелю этого парня! — заорал Хайдел. — Давай, детка! Давай!

Его подружка через коридор проскочила в спальню, и Хайдел захлопнул и запер дверь. Невзирая на мучительную боль, которую причинял пистолет, Тим осмотрелся в комнате и заметил запасной выход, соединявший ее с соседним номером. В разведданных была ошибка — смежные помещения все-таки существовали.

Хайдел крикнул через закрытую дверь:

— Если кто-нибудь сюда войдет, я его пристрелю! Я не шучу!

Он в панике повернулся и подтолкнул высокого парня к запасному выходу:

— Пошевеливайся, Карлос!

Карлос распахнул дверь и шагнул внутрь. Еще одна спальня, еще один длинный коридор. Хайдел толкнул Тима вперед, следуя за Карлосом по пятам. У высокого парня за пояс джинсов сзади был заткнут револьвер; его перламутровая рукоятка слегка поблескивала. Тим замедлил шаги и слегка поотстал. Хайдел с подружкой у него за спиной палили по стенам, как полные идиоты.

— Пошевеливайся, скотина! — Лидия толкнула Тима, и он притворился, что падает.

Карлос повернул за угол и исчез из виду.

— Вставай! Вставай, черт тебя подери! — Лидия нависла над лежащим Тимом, ее большая грудь колыхалась под вытянутой мужской футболкой. Хайдел маячил за ней, прикрывая тыл.

Тим встал на четвереньки, потом поднялся. Его пустая кобура болталась на поясе.

— Подними, наконец, эту сволочь и заставь шевелиться! — крикнул Хайдел.

Тим сложил руки на груди; левую руку он держал на бицепсе. Когда Хайдел приставил «Ругер» к его лбу, — а Тим прекрасно знал, что тот так и сделает, — он перехватил его руку, крепко сжав барабан, так что он не мог повернуться, и изо всех сил пнул подружку Хайдела в живот. Она громко охнула и рухнула на пол, продолжая сжимать в руке пистолет.

Хайдел жал на курок, не понимая, что барабан не поворачивается, и все крепче прижимал его ствол ко лбу Тима. Тот правой рукой дотянулся до Хайдела, вытащил свой «Смит-энд-Вессон» из его кобуры, и спокойно выстрелил Хайделу в грудь. Кровь брызнула Тиму в лицо, и Хайдел упал навзничь, вытянув руки вперед и вверх, как ребенок, первый раз завалившийся в сугроб. Тим продолжал сжимать «Ругер», нацеленный ему в голову. Увидев, что Лидия поднялась, он быстро повернулся и выстрелил ей в грудь и лицо еще прежде, чем она успела поднять руку с пистолетом. Она упала, издав булькающий звук; ее тело всколыхнулось.

Тим сунул «Ругер» в кобуру, держа наготове «Смит-энд-Вессон». Бросился по коридору, прижимаясь к стене, и влетел в соседний номер как раз в тот момент, когда Карлос выскочил через раздвижные двери к гостиничному бассейну. За исключением Фрида и Томаса, все снайперы прикрытия находились дальше впереди. Тим вылетел из раздвижных дверей, но Карлос уже скрылся из вида. Томас бежал к Тиму с винтовкой на боку, Фрид прикрывал их сзади.

Не замедляя бега, Томас показал на покачивающуюся створку ворот слева от Тима:

— Давай! Вперед!

Тим бросился за ним в узкую улочку. Клубы дыма поднимались из окна ресторанной кухни, сгущаясь у стены здания. Карлос был уже на середине переулка; он несся на бешеной скорости к маячившей впереди улице с оживленным движением. Тим на полном ходу обогнал Томаса. Карлос выскочил на дорогу и увидел у дальней обочины машину Полицейского департамента Лос-Анджелеса, кучку бомжей и несколько зевак, которых привлекло полицейское оцепление: они орали и размахивали руками. Тим выскочил из переулка как раз в тот момент, когда Карлос остановился. Двое молодых полицейских из оцепления выглядели еще более удивленными, чем Карлос. Тот потянулся за револьвером, заткнутым за пояс джинсов. Тим поднял «Смит-энд-Вессон», прицелился и, выбрав точку между лопатками Карлоса, дважды выстрелил. Последнюю пулю отправил в затылок на случай, если тот носил бронежилет.

Карлос рухнул на тротуар, и из его головы брызнул фонтан, как из упавшего арбуза.

Глава 6

Когда Тим вернулся в гостиницу, два судебных исполнителя, подняв Хоакина за запястья и лодыжки, лицом вниз выносили его из номера. Он отчаянно сопротивлялся, дергался и пытался укусить их за ноги.

Пять полицейских машин с включенными фарами блокировали территорию. Собралась внушительная толпа; поодаль Тим заметил фургончики тележурналистов — они выспрашивали подробности происшедшего.

Медведь сидел, опершись на стену и держась за ребра. Над ним стояли Миллер и врач. Тим почувствовал, как у него лихорадочно забилось сердце:

— Все в порядке?

Миллер с трагическим видом разжал кулак и показал сплющенную пулю, которую он только что вынул из жилета Медведя. Тим тяжело вздохнул, прислонился к стене и скользнул по ней вниз, плюхнувшись возле Медведя.

— У тебя девять жизней, Медведь.

— Уже осталось семь. Первой я обязан тебе, этой — Кевлару.

Фрид и Томас толкались вокруг джипа, жадно заглядывая внутрь через тонированные стекла. Сквозь пятна пота на футболке Фрида проступали контуры бронежилета.

— Что они делают? — спросил Тим.

— Ждут, когда им перезвонят из прокуратуры, — сказал Миллер. — Прокурорша пытается достать судью, тогда они по телефону получат санкцию на обыск машины.

— Мы берем одного из пятнадцати самых опасных беглых преступников, и это не является причиной, достаточной для обыска этой гребаной машины? — Медведь зашелся в приступе кашля.

— Думаю, что больше не является, — сказал Миллер.

— То есть ты хочешь сказать, что я зря учился в Юридической академии, где нас всему этому обучали?

Тим пожал плечами:

— У нас есть задержанные. У нас есть машина. Никуда это все не денется. Можем спокойно подождать двадцать минут.

Они сидели, глядя на волнующуюся толпу на стоянке и улице за стоянкой. Полицейские помоложе собрались в кружок у дверей девятого номера.

— Через дырку в груди этого подонка можно было кошку пропихнуть.

— Классный выстрел, отпад.

— Рэк подстрелил этого урода, и он сдох на месте.

Несколько человек размашисто били друг другу по рукам. Тим заметил, что Гуеррера крепко сжимает запястья, чтобы унять дрожь в ладонях.

— Так держать, Рэк, — крикнул кто-то. — Пять баллов!

Тим приподнял руку, но взглядом следил за «фордом» начальника службы судебных исполнителей, двигавшимся через полицейское оцепление. Начальник — коренастый и мускулистый мужчина, поднявшийся по служебной лестнице с самой низшей ее ступени, — выскочил из машины и подбежал к ним. Марко Таннино пришел работать в правоохранительные органы в двадцать один год. Прошлой весной благодаря рекомендации сенатора Файнстайна его назначили начальником службы судебных исполнителей. Из девяноста четырех начальников федеральных служб судебных исполнителей большинство получили свою должность, активно участвуя в кампаниях по выборам в сенат, были или детишками богачей, или оказались карьеристами из других федеральных агентств, а один из начальников службы судебных исполнителей Флориды и вовсе был профессиональным клоуном. Таннино же за время своей головокружительной карьеры много раз участвовал в реальных операциях и заслужил свой пост.

Пока Фрид вел его к машине, возле которой толпились полицейские, лицо его хранило сосредоточенное выражение, и он то и дело проводил рукой по шапке полуседых волос.

Миллер сжал плечо Тима:

— Тебе нужен врач?

Тим покачал головой. В воздухе пахло потом и порохом.

Один из офицеров полиции навис над Тимом, открыв свой черный блокнот. Он начал говорить, но Тим оборвал его:

— Мне нечего сказать. Я не буду давать никаких показаний.

Таннино сделал резкий шаг вперед и коленом уперся в полицейского, и тому пришлось подняться, чтобы восстановить равновесие.

— Проваливай, — сказал он. — Займись чем-нибудь полезным.

— Я просто выполняю свою работу.

— Делай это в другом месте.

Полицейский отступил и пошел в отель.

— Как ты? — спросил Таннино. В спортивной куртке, полиэстровых брюках и ботинках с круглыми носами, он был похож на хиппи.

— Порядок. — Тим достал из кобуры «Смит-энд-Вессон», дважды перепроверил, что в барабане нет патронов, и протянул Таннино — не хотел вынуждать его просить об этом. Оружие ему уже не принадлежало, оно было уликой.

— Мы скоро дадим тебе новый.

— Буду рад.

— Давай я вытащу тебя из этого дурдома. Обезьяны из прессы уже стучат по прутьям, так что здесь скоро станет жарко.

— Спасибо, сэр. Я выстрелил…

Таннино поднял руку:

— Не сейчас. Ты знаешь правила. Дашь показания один раз, в письменном виде. Ты сделал свою работу, и сделал ее хорошо. А теперь позаботимся о твоей защите. — Он подал Тиму руку: — Пошли.

Комната была маленькой, а свет — до боли ярким. Тим поерзал на столе, и плотная бумага под ним сморщилась. Медведя и остальных полицейских тоже отвезли в служебную больницу и поместили в отдельные палаты.

Раздался вежливый стук в дверь, и показался Таннино.

— Рэкли, — он внимательно посмотрел на Тима темно-карими глазами. — Доктор сказал, что ты отказался от успокоительного. Почему?

— Меня не нужно успокаивать.

— Психологи готовы к работе. Они всегда рядом, могут поговорить с тобой, с другими ребятами, с кем захочешь.

— Я могу и сам справиться.

— Можешь. Но вдруг тебе это будет нужно.

— У меня не было выбора. Я действовал по инструкции. Они пытались меня убить — я их честно пристрелил, — Тим облизнул губы. — Есть другие вещи, которые меня волнуют. Семейные проблемы.

— Об этом я тоже хотел с тобой поговорить. И о твоей дочери. Знаешь, есть парень, который специализируется на таких вещах. Высококвалифицированный психоаналитик из Калифорнийского университета Лос-Анджелеса…

— Уильям Рейнер.

— Его услуги стоят дорого, но я уверен, что мог бы убедить администрацию…

— Спасибо, мы как-нибудь сами.

— Ладно. Как вы справляетесь?

Тим сжал губы, потом разжал:

— Никак.

Таннино откашлялся и сказал, глядя в пол:

— Я так и думал.

— Нельзя ли…

— Что, сынок?

— Нельзя ли поручить одному из наших парней покопаться в деле моей дочери? Детективы шерифа, которые им занимаются, не… — он запнулся, стараясь не смотреть Таннино в глаза.

— Мы не можем использовать своих людей для решения личных проблем, Рэкли. Ты прекрасно об этом знаешь.

— Да, знаю. Простите. Я могу идти?

— Я хочу, чтобы ты побольше пообщался со СМИ. Три трупа, стрельба в общественном месте — это будет настоящий цирк. Нам нужно все грамотно сделать. Твой адвокат уже едет. Он подскажет, что говорить.

— Хорошо. Спасибо.

— Мне жаль, что поднялась такая шумиха. Даже правильный поступок легко смешать с грязью. Но мы тебя прикроем.

Когда Тим вернулся домой, Дрей лежала в темной гостиной, свернувшись калачиком на диване. Шторы были задернуты — так же, как и утром, когда Тим уходил, и он подумал, открывала она их сегодня вообще или нет. На ней были рваные джинсы и старая водолазка, и, судя по виду, она даже не принимала душ. Рядом с ней стояла чашка с недоеденной кашей, рядом валялись две перевернутые банки из-под кока-колы.

Тим не мог разобрать, спит она или нет, — для этого было слишком темно, но он чувствовал, что она его слышит. Он взглянул на часы на видеоплеере — почти одиннадцать:

— Извини, что так поздно. Я…

— Я знаю. Я смотрела новости. Думаю, ты мог бы найти телефон и позвонить.

— Так сложилось.

Дрей с усилием приподнялась на локтях, и теперь можно было разглядеть ее лицо:

— Как все было?

Он рассказал. Она слушала, задумчиво хмурясь, а затем сказала:

— Иди сюда.

Тим пересек комнату и подошел к ней. Она подвинулась, освобождая место. Ее тело было напряженным и теплым. В прошлом месяце она много тренировалась, и теперь трицепсы выступали на ее руках, как два желвака. Она взъерошила его волосы, потом прижала его голову к своей груди. Тим не стал сопротивляться.

Через несколько минут он поднял голову и поцеловал ее. Они отстранились друг от друга на мгновение, потом снова поцеловались.

Дрей откинула волосы с его лба, пробежала пальцем по тонкому шраму у корней волос, который появился у Тима после того, как под Кандагаром он получил удар прикладом ружья. Он зачесывал волосы на правую сторону, чтобы скрыть шрам; только Дрей могла смотреть на него, не вызывая у Тима чувства неловкости.

— Может быть, мы могли бы, ну, не знаю, например, пойти в спальню? — сказала она.

— Ты пытаешься меня соблазнить?

— Вроде того.

Тим встал и, склонившись над ней, просунул руки под ее плечи и колени. Она издала какой-то странный смешок и обвила его руками за шею. Он притворился, что ему тяжело, застонал и уронил ее обратно на диван:

— Тебе не мешало бы похудеть.

Он хотел пошутить, но вышло грубо. Улыбка на ее лице погасла. Тим опустился на корточки и обхватил ее лицо ладонями, чтобы она могла прочесть в его глазах угрызения совести.

— Пойдем со мной, — сказал он. Они не занимались любовью с тех пор, как умерла Джинни, — шесть дней.

Тим нервничал, как на первом свидании, и думал, как странно в его возрасте чувствовать себя так неуверенно в собственном доме с собственной женой. Она тяжело дышала, и ее шея блестела от пота — картина, запечатлевшаяся в его памяти.

Они пошли в спальню и начали целоваться — изучающее, нежно. Дрей легла на кровать, и он осторожно опустился на нее, но перестал целовать, когда понял, что она плачет. Она нащупала ладонями его плечи и оттолкнула от себя. Он сел на кровати, смущенный, а она схватила простыню и натянула на себя.

— Мне очень жаль. Прости. Я думала, что, может быть, смогу.

— Тебе не за что извиняться. — Тим протянул руку и погладил ее по волосам, но она никак не отреагировала. Он тихо оделся.

— Наверное, мне просто нужно время.

— Может быть, мне вернуться в… — он показал на дверь в коридор, медленно прошел по комнате и на минуту задержался в дверях, но она его не остановила.

Тим спал беспокойным сном, пробиваясь сквозь нагромождение кошмаров, и проснулся весь в поту, проспав не больше часа.

Он не мог довериться компетентности детективов. Он не был согласен с той точкой зрения, которая сложилась по этому делу у окружного прокурора. Он не мог использовать свое служебное положение, не мог обратиться к коллегам и не мог сам расследовать это дело.

Он был в отчаянии.

И его отчаяние достигло такой степени, что он был готов искать помощи в единственном месте, в котором поклялся никогда ее не искать.

Он взглянул на часы — 23:37.

Он оставил Дрей записку на случай, если она проснется, тихо вышел из дома и помчался в Пасадену. Он ехал через чистенькие окрестности, и его сердце билось все сильнее, а волнение возрастало по мере приближения к цели. Он припарковался у края гладкой подъездной дорожки, камни которой идеально были подогнаны друг к другу. Лужайка перед домом была абсолютно ровной, с аккуратными краями.

Тим прошел по дорожке и минуту постоял, отметив про себя, что краска на парадной двери лежит идеально: на ней не было ни единого следа кисточки. Он позвонил в звонок и стал ждать.

Раздался звук размеренных шагов.

Его отец открыл дверь.

— Тимми.

— Отец.

Его отец стоял между дверью и косяком. На нем был дешевый, но хорошо отглаженный серый костюм и, несмотря на поздний час, галстук с плотным узлом, повязанный высоко под горло.

— Как ты? Мы с тобой не говорили с тех пор, как я узнал новость.

Новость. Дело. Рабочий вопрос. Смерть дочери.

— Можно мне войти?

Отец сделал глубокий вдох и на секунду задержал дыхание, всем своим видом показывая, что это создает ему неудобства. Наконец он отошел в сторону и распахнул дверь:

— Если не возражаешь, сними, пожалуйста, ботинки.

Тим сел на диван в гостиной. Отец минуту постоял над ним, скрестив на груди руки:

— Выпьешь?

— Если можно, воды.

Отец нагнулся, взял с кофейного столика подставку для стакана и протянул ее Тиму, потом ушел на кухню.

Тим огляделся. Знакомая комната. На камине стояло несколько рамок, демонстрируя выцветшие от солнца фотографии-образцы, продававшиеся вместе с ними: женщина на пляже, трое детишек в маленьком бассейне, пожилая пара на лужайке на пикнике. Тим не знал, вставлялись ли в эти рамки другие снимки. Он попытался вспомнить, была ли когда-нибудь у них дома фотография его матери, которая поступила очень мудро, уйдя от мужа, когда Тиму было три года.

Джинни была последней Рэкли, на ней род обрывался.

Отец вернулся, дал ему стакан и протянул ладонь. Они наконец пожали друг другу руки.

Тим вдруг понял, что не видел отца с того дня, когда Джинни исполнилось четыре года. Он постарел — под глазами появилась едва заметная сеть морщинок. Тим заметил и неглубокие складки в углах рта, и жесткие седые волоски в бровях. Он увидел в этом напоминание о смерти — в этом случае медленной, но непреклонной и безжалостной.

Ему вдруг пришла в голову мысль, что раньше он не понимал, что такое смерть. Она притягивала его. Он играл в войну, он играл в полицейских и грабителей, он играл в ковбоев и индейцев — в те игры, где смерть была одним из участников. Когда он впервые столкнулся с ней — погибли его друзья из рейнджеров, — он стоял на похоронах в форме и в темных очках и стоически наблюдал за происходящим. Он был мрачен и тверд. Он не скорбел по своим друзьям, не скорбел по-настоящему, потому что они просто опередили его. Первым получить лицензию, первым получить ранение, первым словить пулю и больше не подняться. Но когда он потерял дочь, все изменилось. Смерть больше не казалась притягательной. Когда Джинни умерла, какая-то часть его откололась. Этот ущерб будто сделал его меньше, уязвимее перед лицом ужаса.

Тим почувствовал, что теряет почву под ногами.

Чтобы вернуть себе уверенность, он обратился к теме, которая всегда вызывала в нем вспышку агрессии.

— Ты не жульничал? — спросил он отца.

— Нет. Вел себя кристально честно.

— Никаких фальшивых чеков, никаких несуществующих кредитных карт?

— Никаких. С тех пор действительно прошло четыре года. Офицер по надзору очень мной гордится, даже если мой собственный сын подобных чувств и не испытывает. — Отец для пущей убедительности кивнул и сложил руки. Его ухоженные ногти не вязались с второсортным мошенничеством, ставшим главным делом его жизни.

То, что отец сказал затем, удивило Тима больше, чем все, что он когда-либо от него слышал:

— Я скучаю по Вирджинии.

Тим сделал глоток воды — главным образом для того, чтобы выиграть время:

— Ты не так уж часто с ней встречался.

Тот кивнул, снова слегка наклонив голову, как будто слушал звучащую вдалеке музыку:

— Знаю. Я скучаю по самой идее Вирджинии.

Тим поймал себя на том, что он тупо смотрит на фотографии на каминной полке:

— Она не была простой идеей.

— Я такого и не говорил.

Тим сделал над собой усилие и выдавил:

— Мне нужна помощь.

— Как и всем нам. Деньги?

— Нет. Информация.

Отец торжественно кивнул, как судья, который предвидел это.

— Ты не мог бы порасспросить о Джинни своих парней? У тебя везде знакомые — может, кто-то что-то слышал?

— Насколько я понял из газет, есть подозреваемый, Кинделл.

— Да. Но у меня такое чувство, что есть еще кто-то.

— Почему бы тебе самому не покопаться в этом деле? У тебя есть надежные информаторы, коллеги.

— Использовать служебное положение я не могу. Я никогда не сделаю этого в личных целях.

— А-а, суперэго заговорило! — Отец сделал губки бантиком. — Ты готов привлечь меня и мои сомнительные контакты, но только не свои собственные.

— Я рискую себя скомпрометировать. Но, думаю, если ты наткнешься на что-то серьезное, возьмешь след, мы могли бы рассказать об этом властям.

— Я не очень симпатизирую властям, Тимми.

Тим постарался взять себя в руки. За тридцать три года он выработал в себе привычку справляться с тем состоянием беззащитности и отчаянья, которое появлялось вместе с ожиданием чего-либо от отца.

— Я никогда раньше не приходил к тебе за помощью. Никогда. Не просил помочь с работой, деньгами, личными вопросами. Пожалуйста, помоги мне теперь.

Его отец вздохнул, притворяясь, что огорчен:

— Знаешь, Тимми, в последнее время дела у меня идут не важно, а вокруг меня не так уж много людей, от которых я могу потребовать ответную услугу. Я должен грамотно распорядиться оставшимися услугами.

— Я бы не стал просить, если бы это не было важно.

— Да, но, понимаешь ли, то, что важно для тебя, не обязательно в данный момент важно для меня. Не то чтобы я не хотел тебе помочь, Тимми. Просто у меня есть некоторые приоритеты. Боюсь, у меня сейчас нет никаких лишних знакомых, кто бы мне что-нибудь задолжал.

— Никаких или никаких лишних?

— Никаких лишних, я полагаю.

Тим на несколько секунд так сильно прикусил губы, что боль стала почти невыносимой:

— Я понял.

Отец провел по уголкам губ большим и указательным пальцами, будто приглаживая усы:

— Блюститель порядка пришел к преступнику за помощью. Думаю, это и есть ирония, а, Тимми?

— Наверное, ты прав.

Отец встал, поправляя брюки. Тим тоже поднялся.

— Передай привет Андреа.

— Передам.

В дверях отец вытянул руки, хвастаясь пиджаком:

— Тебе нравится мой новый костюм для церкви, Тимми?

— Не знал, что ты ходишь в церковь.

Он подмигнул:

— Подстраховываю свои сделки у Главного.

Глава 7

Патологоанатом не обнаружил на теле Джинни никаких существенных улик. Обширный вагинальный разрыв, но без следов спермы. Использовали презерватив — в лаборатории установили его марку. Но в доме Кинделла на месте преступления не было обнаружено ни запакованных, ни использованных презервативов этой марки. На седьмой день судмедэксперт наконец позволил забрать тело. Из-за тяжести причиненных Джинни повреждений у Тима и Дрей не было другого выхода, кроме как похоронить Джинни в закрытом гробу, хотя для них самих это роли не играло.

Они заплатили за похороны, взяв нужную сумму из денег, отложенных на обучение Джинни.

Служба была милосердно короткой. Четверо братьев Дрей появились первыми — здоровенные, как морозильные шкафы, у каждого бутылка бурбона. Они сбились в кучку, как футбольная команда в раздевалке, бросали на Тима обвиняющие взгляды. Медведь одиноко сидел на задней скамье, опустив свою громадную голову. Мак пришел вместе с Фаулером и не упустил ни единой возможности быть рядом с Дрей.

На Дрей было серое пальто поверх черного платья, и она казалась элегантной, несмотря на свой истощенный вид.

Отец Тима пришел поздно — худой, чисто выбритый. Он поцеловал Дрей в щеку и мрачно кивнул Тиму:

— Я очень сочувствую вашей потере.

— Спасибо, — сказал Тим.

Похороны состоялись на кладбище Бардсдейл, на влажном ветру. Грязь, прилипшая к ботинкам Тима, напоминала ему о грязи на ботинках Кинделла. Пятно вины. Тим подумал, есть ли на нем это пятно, из-за того что он не покарал убийцу своей дочери.

Отец ушел с середины церемонии. Тим смотрел, как он одиноко спускается по поросшему травой холму. Его плечи, всегда решительно расправленные, были понуро опущены.

По дороге домой Тим съехал на обочину и положил голову на руль, тяжело дыша. Дрей протянула к нему руку и нежно, понимающе помассировала ему шею.

— Я так хотел дать ей то, чего у меня никогда не было. Надежный дом. Поддержку. Я хотел научить ее уважению к людям и обществу — вещам, которым меня никогда не учили, вещам, в которых я должен был разбираться сам. Теперь ее нет. Я потерял будущее. — Тим порывисто выдохнул: — Какой теперь смысл во всем? Каждое утро вставать на работу и каждый вечер ложиться спать?

Дрей смотрела на него, вытирая слезы:

— Я не знаю.

Они сидели, пока дыхание Тима не выровнялось, потом молча поехали домой.

На крыльце их ждала утренняя газета. На фото на обложке были изображены Мэйбек и Дэнли, размашисто пожимающие друг другу руки в коридоре у номера 9 в отеле «Марциа Доме», в то время как двое полицейских несли на носилках мешок с трупом. Судебные исполнители улыбались, и перчатка Дэнли была испачкана в крови — скорее всего потому, что он только что проверял в номере пульс Хайдела. Заголовок гласил: «Судебные исполнители США празднуют устроенную ими кровавую баню в центре города». Не говоря ни слова, Дрей отнесла газету к забору и выбросила в мусорный ящик.

Посреди ночи спящего на диване Тима разбудил доносившийся сверху плач. Он подошел к спальне и увидел, что дверь заперта. На его осторожный стук Дрей ответила голосом, прерываемым рыданиями:

— Мне просто нужно… немного поплакать одной.

Он вернулся на диван и сел.

В последнее время Тим, уважая свободу Дрей, начал чистить зубы и принимать душ в другой ванной, рядом с гаражом, заходя в спальню лишь для того, чтобы взять чистую одежду. На кофейный столик возле дивана он поставил будильник и настольную лампу. Таннино попросил его несколько дней не выходить на работу, пока все более-менее не уляжется, и Тим все время пытался чем-то себя занять: качал мышцы, что-то по мелочам ремонтировал в доме, вместо того чтобы жалеть себя и упиваться своей ненавистью к Кинделлу.

Они с Дрей ели в разное время, чтобы не пересекаться в кухне, а когда доводилось встретиться, чувствовали себя неловко и не могли смотреть друг другу в глаза. Отсутствие Джинни в доме становилось все заметнее.

Если бы Тим потрудился включить телевизор или прочесть газету, он узнал бы, что перестрелка с Хайделом стала настоящим гвоздем сезона. Время от времени ее вытесняли с передовиц газет отчеты о судебном процессе над Джедедайей Лейном, крайне правом экстремистом, но и история Джинни оказалась на редкость долгоиграющей. Сначала из СМИ поступали редкие звонки, потом они набрали сумасшедший разгон. Скоро Тим мог угадать, звонил уже тот или иной журналист, — судя по тому, насколько резко Дрей клала телефонную трубку. Тим завел разговор о том, чтобы сменить телефонный номер, но Дрей, не желая еще одной перемены, пусть даже совсем незначительной, не дала этого сделать. Слава богу, никто из журналистов не попытался проникнуть в дом.

Перед Комиссией по надзору за правомочностью перестрелок Тим должен был выступить за день до начала предварительных слушаний по делу Кинделла. Он проснулся рано и принял душ. Когда он вошел в спальню, Дрей сидела на кровати, сложив руки на коленях. Они обменялись вежливыми приветствиями — это уже начало входить в привычку.

Тим подошел к своему шкафу. У всех трех его костюмов пуговицы на пиджаках располагались в центре, чтобы не оттопыривался пистолет на бедре. Все ботинки были на шнурках. В том, что в мокасинах крайне неудобно прыгать через перила и решетки ограждений, он убедился на первом же своем задании.

Он быстро оделся, потом сел на кровать напротив Дрей, чтобы надеть ботинки.

— Волнуешься? — спросила она.

Он завязал шнурки и направился к сейфу с оружием, забыв о том, что там нет служебного оружия.

— Да, но больше из-за завтрашних слушаний.

— Он будет там. В одной комнате с нами. — Она помотала головой, в ярости сжав губы. — Что если они пойдут с ним на сделку? Позволят подать апелляцию по иску, просить о помиловании? Или если присяжные не поверят, что это сделал он?

— Этого не случится. Окружной прокурор не позволит ему подать апелляцию, а улик достаточно, чтобы осудить его шесть раз. Все пройдет как надо. Нам гарантированы лучшие места в первом ряду, когда ему будут вводить смертную инъекцию. А потом мы вернемся к нормальной жизни.

— Например?

— Например, найдем в нас самих место для Джинни. Например, постараемся понять, что из всего этого лучше забыть. Например, научимся снова жить в этом доме вместе.

Его голос был мягким и проникновенным. Он видел, что слова действуют на Дрей, пробиваясь сквозь выросшую между ними стену.

— Две недели назад мы были семьей, — сказала Дрей. — Мы действительно были близки, мы были из тех семей, которым все завидуют. Ну те, чей брак не удался. А теперь, когда ты мне больше всего нужен, я тебя совершенно не узнаю. Я и себя не узнаю.

— Я нас тоже не узнаю.

Они смущались и выжидали, глядя куда угодно, только не друг на друга.

Наконец она произнесла:

— Удачи на комиссии.

Глава 8

Репортеры, подобно стайке голубей, суетились у лестницы суда, тянули провода и устанавливали приборы, и Тим проехал мимо них незамеченным. Подчиненные Таннино и руководители групп выстроились вдоль тихого, устланного ковром коридора в задней части здания, которое походило на библиотеку. Административные офисы располагались дальше по коридору, по пути к ним стоял огромный антикварный сейф, некогда принадлежавший команде судебных исполнителей, сопровождавших почтовые дилижансы. Медведь сидел на стуле в маленькой приемной и флиртовал с ассистенткой Таннино — судя по ее устало-снисходительному виду, не очень удачно. При появлении Тима он быстро встал и вышел в коридор.

— Медведь, через три минуты я должен давать показания.

— Я пытался найти тебя.

— Нам пришлось на время отключить телефоны.

— Я два дня назад заезжал к тебе домой. Дрей сказала, ты уехал пострелять. — Медведь вглядывался в лицо Тима. — Она тебе не говорила про меня?

— Мы в последнее время не часто разговариваем друг с другом.

— Господи Боже, Рэк. Почему? — прорычал Медведь.

Тим подавил вспышку гнева.

— Послушай, мне нужно собраться перед выступлением.

— Поэтому я здесь. На тебя устроили засаду.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты в последнее время смотрел новости?

— Нет, Медведь. Я занимался более важными вещами. Например, организацией похорон своей дочери. — Медведь неуклюже отступил назад, и Тим сделал глубокий вдох: — Прости, я не это хотел сказать.

— Публикации были просто отвратительными. Эти фотографии, когда они бьют друг друга по рукам, словно поздравляют с удачей…

— Я видел.

Медведь понизил голос — мимо прошли двое парней в форме Министерства юстиции:

— Они все повернули так, будто член группы захвата выстрелил из винтовки в лицо невинному ребенку. Да еще вдобавок ко всему какой-то мексиканец из Техаса поднял ужасный шум.

— Это просто смешно. Хайдел был белым, а половина наших — латиноамериканцы.

— На фотографии Дэнли и Мэйбек, а они оба белые. В этом деле значение имеет только эта чертова фотография, а не реальные события.

Тим поднял руки — жест, демонстрирующий смирение и покорность:

— Прессу я контролировать не могу.

— Тебе придется не просто давать показания. Тебя прижмут по полной программе, как на настоящем суде.

— Вполне справедливо. Была серьезная перестрелка, поэтому теперь будет разбирательство.

— Послушай, Рэк, история выходит из-под контроля. Будет это дело гражданским или уголовным, я буду тебя представлять. Даже если меня уволят — меня это мало волнует. Я с тобой, я тебя не брошу.

— Я знал, что юрфак сделает тебя параноиком.

— Все очень серьезно, Рэк. Послушай, я знаю, что я просто тупой осел, который несколько раз сходил на вечерние занятия, но я могу представлять твои интересы бесплатно или, если возникнут трудности, нанять настоящего юриста.

— Я ценю твою помощь, Медведь. Спасибо. Все будет в порядке.

Помощница Таннино просунула голову в коридор:

— Они готовы выслушать, пристав Рэкли. — Она исчезла, не сказав Медведю ни слова.

— Пристав Рэкли, — повторил Тим, обеспокоенный ее официальным тоном, и двинулся к приемной. Когда он оглянулся, Медведь все еще смотрел на него.

Большой магнитофон, смахивающий на кирпич, шелестел в центре вытянутого стола. Обитый дешевой тканью стул, предназначавшийся для Тима, не выдерживал никакого сравнения с черными кожаными креслами, которые занимали его оппоненты на противоположной стороне. Тим незаметно подергал рычажок под сиденьем, пытаясь приподнять стул, но это ему не удалось.

С мучительной педантичностью они цеплялись к каждой строчке рапорта Тима о том, как он застрелил Гэри Хайдела и Лидию Рамирес. Парень из Службы внутренних расследований особых хлопот не доставлял, зато женщины из Службы дознания и баллистик из Юридического департамента вели себя просто как бойцовские псы. У Тима на лбу проступил пот, но он не стал его вытирать.

— Вы утверждаете, что выскочили из переулка и увидели, как Карлос Мендес тянется за своим оружием.

— Да.

— Вы произвели предупредительный выстрел?

— Предупредительные выстрелы идут вразрез с правилами нашей службы.

— Так же, как и стрельба по убегающим подозреваемым, пристав Рэкли.

Инспектор Службы внутренних расследований посмотрел на нее с явным раздражением. Тим вспомнил, что его зовут Денис Рид.

— Это был не просто убегающий подозреваемый, Дебора. Он был вооружен и собирался выстрелить.

Она остановила его жестом:

— Вы предупредили мистера Мендеса словесно?

— Мы семь минут словесно предупреждали их. Два человека к тому времени уже были убиты из-за того, что преступники не обращали никакого внимания на наши словесные предупреждения.

— Вы предупредили мистера Мендеса словесно прямо перед тем, как в него выстрелить?

— Нет.

— Почему нет?

— На это у меня не было времени.

— У вас не было времени на то, чтобы сказать хоть что-нибудь?

— По-моему, я только что ответил на этот вопрос.

— Но вам хватило времени на то, чтобы вынуть оружие и произвести три выстрела?

— Последние два можно было не производить.

Рид улыбнулся — ответ Тима ему понравился.

— Давайте я перефразирую свой вопрос. У вас было достаточно времени, чтобы достать оружие и произвести первый выстрел, но недостаточно времени, чтобы еще раз словесно предупредить мистера Мендеса?

— Верно.

Она изобразила сильнейшее замешательство:

— Разве это возможно, пристав Рэкли?

— Я очень быстро достаю оружие, мэм.

— Понятно. Вас тревожило то, что мистер Мендес собирался в вас выстрелить?

— Больше всего меня заботила безопасность других. Мы были на улице, где находилось огромное количество гражданских.

— То есть я могу сделать вывод, что вас не заботило то, что он собирается в вас выстрелить?

— Я думал, что он может выстрелить в кого-нибудь из полицейских впереди меня.

— Думал, — повторил адвокат. — Может выстрелить.

— Именно так. Только я использовал эти слова в другом контексте.

— Нет нужды занимать оборонительную позицию, пристав Рэкли. Мы здесь все на одной стороне.

Женщина пролистала записи, потом нахмурилась, будто что-то заметила:

— В протоколе осмотра места происшествия говорится, что когда осматривали тело, пистолет мистера Мендеса был все еще заткнут за пояс джинсов.

— Мы должны радоваться, что не дали ему возможность вытащить пистолет.

— То есть он не пытался его вытащить?

Тим смотрел, как катушки магнитофона наматывают пленку:

— Я сказал, ему не дали возможность вытащить пистолет. На самом деле он пытался его вытащить.

— У нас есть показания очевидцев относительно этого факта.

— Кроме меня, рядом с ним никого не было.

— Да-да. Со стороны переулка.

— Правильно, — процедил Тим сквозь стиснутые зубы. — Как я уже сказал, он был явной…

— …угрозой для безопасности других людей, — сказала она. Эту дежурную фразу она произнесла пренебрежительно и чуть ли не с издевкой.

Адвокат явно заметил лазейку:

— Давайте поговорим о безопасности других. Вы хорошо прицелились?

Рид поморщился:

— Судя по трупу, я бы сказал, что он прицелился чертовски хорошо.

Адвокат проигнорировал и обратился к Тиму:

— Вы признаете, что в тот момент, когда вы выстрелили, позади Мендеса находились гражданские лица? Чуть ли не целая толпа.

— Да. Именно об этих людях я и заботился. Именно поэтому я решил стрелять на поражение.

— Если бы вы промахнулись, ваша пуля почти наверняка задела бы одного из этих гражданских.

— Весьма спорное утверждение.

— Но если бы вы промахнулись?

— Когда мы обсуждали предстоящую операцию, нам стало ясно, что преступникам терять нечего и что живыми они не сдадутся. Поведение Мендеса с того момента, когда меня взяли в заложники, подтверждает этот факт. Он, так же как Хайдел и Рамирес, готов был убить сколько угодно людей, чтобы избежать собственного ареста. Вероятность того, что я его застрелю, представлялась неизмеримо большей, чем вероятность того, что он никого не убьет, если ему удастся достать оружие.

— Вы все еще не ответили на мой вопрос, пристав Рэкли. — Адвокат скрестил руки на груди. — Что было бы, если бы вы промахнулись?

— Я выбивал двадцать из двадцати во время контрольных проверок, когда еще был рейнджером, и трижды получал триста баллов по стрельбе, когда стал судебным исполнителем. Я бы не промахнулся.

— Браво. Но судебный исполнитель должен учитывать любую возможность.

Рид наклонился вперед и облокотился на стол:

— Тот факт, что он любезно согласился ответить на наши вопросы, не дает вам права делать ему выговор. В любом решении о применении стрельбы на поражение всегда присутствует элемент субъективности. Если бы вы хоть раз в жизни держали в руках пистолет, вы бы это знали.

— Прекрасно, Денис. Говорят, чем сильнее человек раздражается, тем лучше он начинает интерпретировать закон.

Рид показал на него пальцем:

— Следи за собой. Я не позволю тебе урыть хорошего судебного исполнителя. Только не в моем присутствии.

— Поехали дальше, — сказала женщина. — Насколько я понимаю, вас недавно постигло горе?

Тим подождал несколько секунд, потом ответил:

— Да.

— Вашу дочь убили?

— Да. — Несмотря на все попытки сдержаться, в его голосе зазвучал гнев.

— Как вы думаете, это событие могло повлиять на ваши действия во время перестрелки?

Он почувствовал, как его бросило в жар:

— Это «событие» повлияло на каждую секунду моей жизни. Но оно не изменило мою профессиональную способность адекватно оценивать ситуацию.

— Вы не думаете, что могли чувствовать… агрессию или… хотели отомстить?

— Если бы я не тревожился за собственную жизнь и не боялся за жизнь других, я бы сделал все, что в моих силах, чтобы эти преступники остались живы. Все, что в моих силах.

Адвокат снова откинулся в своем кресле и сложил треугольником свои толстые короткие пальцы:

— В самом деле?

Тим встал и крепко уперся ладонями в стол:

— Я судебный исполнитель США. По-вашему, я похож на авантюриста?

— Послушайте…

— Я разговариваю не с вами, мэм. — Тим не сводил с адвоката пристального взгляда, но тот все так же сидел, откинувшись на спинку кресла и сложив руки. Когда стало понятно, что отвечать он не собирается, Тим протянул руку и выключил магнитофон:

— Я ответил на все ваши вопросы. Если вам еще что-нибудь понадобится, можете обратиться к моему представителю.

Уходя, Тим слышал, как Рид начал отчитывать коллег. Когда он проходил мимо помощницы Таннино, та встала:

— Тим, у него посетитель. Тебе нельзя…

Тим постучал в дверь, потом распахнул ее. Таннино сидел за огромным деревянным столом. Напротив него на диване развалился тучный мужчина в темном костюме. Он курил коричневую сигарету.

— Мистер Таннино, мне очень неловко вас перебивать, но мне срочно нужно с Вами поговорить. Всего минуту.

— Конечно. — Провожая мужчину до двери, Таннино перекинулся с ним парой фраз по-итальянски. Он закрыл дверь, помахал рукой в воздухе, разгоняя клубы сигаретного дыма. Покачал головой: — Дипломаты.

Показал на диван:

— Пожалуйста, садись.

Тим сел, хотя делать ему этого не хотелось. Парадная рубашка жала в плечах.

— Я не собираюсь тебе врать, Рэкли. Отзывы прессы о нас нелестные. Да, я понимаю, что ты неразмахивал руками, как те болваны, но ты стрелял, а мы оба знаем, что именно тех, кто стреляет, пресса рассматривает под микроскопом. Заслужил ты это или нет, но начальство отнеслось к этому случаю отрицательно. Однако есть и хорошая новость: комиссия по расследованию перестрелок на следующей неделе соберется в штабе и снимет с тебя все обвинения.

— Что-то не похоже, что они собираются меня оправдать. Смахивает на то, что они ищут козла отпущения в ситуации, когда он совсем не нужен.

— Они тебя оправдают. Все письменные показания уже собраны и проверены. А сегодня они просто послали своих, чтобы прощупать тебя, не вынося дело за пределы нашей службы. Нам здесь не нужны федералы, которые будут во все совать свои носы, или какой-нибудь окружной прокурор со стороны, делающий себе имя.

— А плохая новость?

Таннино вздохнул, надувая щеки:

— Мы тебя переведем на какое-то время. Посидишь тихонько в офисе, пока пресса не успокоится. Через пару месяцев снова перейдешь на оперативную работу.

Сначала Тим подумал, что он ослышался:

— Пару месяцев?

— Ничего сложного, будешь заниматься аналитической работой, вместо того чтобы лезть под пули.

— А пока я буду трудиться, используя на полную катушку свои институтские знания, и составлять расписания дежурств… какую информацию обо мне будут сливать пиарщики?

Таннино подошел к стене и начал внимательно изучать висевший на ней шестизарядный «Уокер» сорок четвертого калибра. Из заднего кармана его брюк выглядывала черная пластиковая расческа.

— Информацию о том, что ты, как ответственный человек, решил записаться на курсы где учат контролировать гнев.

— Всего-то?!

— Вот именно. Всего-то. Ничего страшного. Тогда управление сможет поддержать твое решение стрелять на поражение, и все мы снова станем одной большой счастливой семьей.

— Какое отношение это все имеет к Мэйбеку и Дэнли?

— Абсолютно никакого. Это просто общественное мнение. Если ты когда-нибудь дослужишься до моего ранга, тебе придется это понять. Проклятое общество из-за этого козла-фотографа решит, что мы просто шайка жаждущих отморозков. Если мы дадим знать, что тот, кто стрелял, уделяет повышенное внимание методам сдерживания гнева, мы заткнем обществу рот, а канцелярские крысы, которые строят журналистов, смогут спокойно вернуться к своей обычной работе, то есть ничего не делать. — Он состроил гримасу, выражавшую крайнее отвращение. — Система в действии.

Тим встал:

— Я хорошо стрелял.

— Хорошо стрелять — понятие относительное. Я понимаю, тебе тяжело сделать то, что они просят, Рэкли, но у тебя вся карьера впереди.

— Думаю, моя карьера не будет связана со Службой судебных исполнителей США. — Тим отстегнул значок от пояса и положил на стол перед Таннино. Тот в приступе ярости схватил значок и швырнул его в Тима:

— Я не собираюсь принимать твою отставку, черт тебя подери! Что бы ты там ни сделал. Подожди немного, всего несколько недель. Возьми отпуск, не принимай решение сейчас, в таком состоянии. — Он выглядел усталым и старым, и Тим вдруг понял, как ему было больно и тяжело делать то, что он сам всегда презирал и считал трусостью.

— Я не собираюсь этого делать.

Голос Таннино смягчился:

— Я боюсь, что тебе придется это сделать. От остального я тебя защищу. От всего остального.

— Я хорошо стрелял.

Таннино посмотрел ему прямо в глаза:

— Я знаю.

Тим почтительно положил значок на стол Таннино и вышел.

Глава 9

По дороге домой из полуденного потока машин вынырнула белая «камри» и пристроилась рядом с машиной Тима. Маленькая девочка в желтом платье прижималась лицом к стеклу и корчила рожицы.

Тим задержал на ней взгляд. Девочка прижалась носом к стеклу, вытаращила глаза и высунула язык. Потом стала притворяться, что ковыряет в носу. Ее мать посмотрела на Тима извиняющимся взглядом.

Некоторое время их машины ехали рядом, трогаясь с места и тормозя одновременно. Тим пытался сосредоточиться на дороге, но гримасы девочки и ее яркое платьице притягивали его взгляд. Заметив, что Тим опять на нее смотрит, девочка широко открыла рот, как это умеют только дети. Потом посмотрела на Тима, чтобы увидеть его реакцию, и вдруг выражение ее лица изменилось: улыбка стала гаснуть, а затем и вовсе исчезла, сменившись досадой. Девочка сползла вниз на сиденье, и теперь Тим видел только ее макушку.

К тому времени, как он добрался до дома, на его рубашке проступили пятна пота. Он вошел в дом и повесил пиджак на один из кухонных стульев. Дрей сидела на диване и смотрела новости. Она повернулась, посмотрела на него и сказала:

— О нет.

Тим подошел и сел рядом с ней. Мелисса Июэ, ведущая теленовостей, затронула тему перестрелки, что было неудивительно. В верхнем правом углу экрана появился нарисованный пистолет. Личный логотип Тима. Надпись под картинкой гласила: Кровавая бойня в отеле «Марциа Доме».

— Они хотят пустить слух, что я записался на курсы, где учат контролировать гнев, а потом посадить меня за стол перебирать бумажки, пока буря не уляжется. Это позволит им прикрыть задницы, не беря на себя ответственность меня защищать и не признавая моей вины.

Дрей протянула руку и погладила Тима по щеке:

— Пошли их.

— Я уволился.

— Я рада.

На экране появилась корреспондентка — симпатичная афроамериканка и начала выспрашивать мнение прохожих о перестрелке. Толстый дядька с куцей челкой и в сдвинутой на затылок бейсболке — типичный «человек с улицы» из рекламных роликов — охотно поддержал разговор:

— По-моему, парень, убегающий от копов, вполне заслуживает пули в спину. Продавцы наркотиков — убийцы полицейских, это все знают. Их нужно казнить еще до того, как судья стукнет молотком. Этот парень, судебный исполнитель… я надеюсь, что его оставят в покое.

«Отлично», — подумал Тим.

Женщина с глазами, обведенными ярко-зеленой подводкой, добавила:

— Для наших детей гораздо безопаснее, когда продавцов наркотиков нет на улицах, а уж каким образом полиция их оттуда уберет, меня не волнует.

— Посмотри на них, — сказал Тим. — Они вообще не представляют себе, о чем идет речь.

— По крайней мере, у тебя есть сторонники.

— Такие сторонники опаснее врагов.

— Может, они никудышные ораторы, но у них вроде бы есть представление о справедливости.

— И полное знание закона.

Дрей подвинулась на диване, скрестив руки на груди:

— Ты думаешь, что закон поддерживает справедливость? Ничего подобного. В законе полно щелей и трещин, лазеек и ходов. На свете есть общественное мнение, личные предпочтения и обычный сговор. Посмотри, что произошло с тобой. Это справедливость? Конечно нет, черт возьми! Просто способ очистить чей-то имидж, ради чего тебя и принесли в жертву. Посмотри, как провели расследование смерти Джинни. Мы никогда не узнаем, что произошло на самом деле и кто в этом был замешан.

— Так ты злишься на меня, потому что?..

— Потому что мою дочь убили.

— Нашу дочь.

— У тебя была возможность — уникальная возможность — послужить справедливости. Но вместо этого ты служил закону.

— Справедливость будет восстановлена. Завтра.

— А что, если его не казнят?

— Тогда он до конца своих дней будет гнить в тюрьме.

Дрей покраснела, на ее лице застыло страшное напряжение. Она стукнула кулаком по раскрытой ладони:

— Я хочу, чтобы он сдох.

— А я хочу, чтобы он заговорил. Чтобы он рассказал, что произошло на самом деле, когда его будут допрашивать в суде. Чтобы мы узнали, стоит ли за этим еще кто-то. Кто-то, кто виноват в смерти нашей дочери.

— Если бы ты просто пристрелил его вместо того, чтобы задавать ему вопросы, на нас никогда не свалилось бы все это. Эта неизвестность. Этот ужас. Ужасно не знать, ужасно не думать, что в этом замешан еще кто-то. Кто-то, с кем мы, может быть, знакомы, или кого можем увидеть на улице и никогда не догадаемся, что это он.

Ее лицо сморщилось. Тим подошел, чтобы ее обнять, но она его оттолкнула. Она встала, чтобы уйти обратно в спальню, но задержалась в дверях. Ее голос звучал неровно и хрипло:

— Мне жаль, что ты лишился работы.

Он кивнул.

— Я знаю, для тебя это было больше, чем просто работа.

Рано утром прошел дождь, и после него установилась удушающая влажная жара, насквозь пропитавшая здание суда. Голова Тима гудела от усталости и напряжения. Он всю ночь ворочался на диване, потел, представляя, что будет говорить комиссии, а в коротких паузах этого внутреннего диалога его одолевали и мысли о предстоящих слушаниях. Он вспомнил маленькую девочку в «камри», ее бледные и тонкие руки. Лицо Джинни в морге, когда он отдернул покрывало. Прядь волос, зажатую в уголке рта. Ее ноготь, который нашли на месте преступления, — она потеряла его в отчаянной попытке поцарапать нападавшего или куда-то ползти.

Его собственное сознание становилось для него враждебной, предательской сферой. Та часть его внутреннего «я», с которой он мог мирно сосуществовать, делалась все меньше и меньше.

Дрей сидела рядом с ним, застыв и выпрямившись, положив руки на спинку передней скамьи. Они приехали рано и заняли места в последнем ряду. Когда молодой парень из службы шерифа и плохо одетый государственный защитник ввели Кинделла, он показался Тиму совсем не таким грозным, страшным и отвратительным, каким Тим его помнил. Из-за этого он испытал разочарование. Как и большинство американцев, он любил видеть зло в однозначно порочном, ясно выражающем его сущность обличье.

Окружной прокурор, хорошо сложенная женщина чуть за тридцать, перед началом предварительных слушаний несколько минут посидела с Тимом и Дрей, еще раз выразив им свои соболезнования и заверив, что все будет хорошо. Нет, она не будет говорить о сообщнике, потому что это даст возможность скостить срок Кинделлу.

Несмотря на скромное жеманное имя — Констанция Делейни, — она была очень цепким и жестким обвинителем, у нее за плечами был просто ошеломляющий список блестящих побед. Она хорошо начала, в пух и прах разбив ходатайство защиты о снижении чрезмерно высокой суммы залога, которую потребовало обвинение. Она искусно допросила Фаулера, чтобы представить суду возможную причину передать дело для дальнейшего разбирательства, по возможности не отступая от своей стратегии ни на шаг. Фаулер говорил четко, непохоже было, что его натаскивали для слушаний. Он ничего не сказал о Тиме и Медведе, в его показаниях вообще не было ничего, что потом можно было бы оспорить. Вопрос о том, что эксперты поздновато прибыли на место преступления, не поднимался.

Кинделл сидел выпрямившись, внимательно прислушивался ко всему происходящему и поворачивал голову то в сторону Делейни, то в сторону Фаулера.

События начали активно развиваться только на перекрестном допросе.

— И у вас, конечно же, был ордер на обыск имущества мистера Кинделла? — Государственный защитник подошел поближе к свидетельской трибуне; в руках у него была стопка желтых юридических документов. Делейни, опершись подбородком на кулак, сосредоточенно что-то писала.

— Нет. Мы постучались и представились, спросили его, можем ли мы осмотреть дом. Он в абсолютно ясных выражениях дал согласие на то, чтобы мы обыскали его дом и прилегающую территорию.

— Понятно. И тогда вы обнаружили… — последовала пауза во время которой государственный защитник перебирал свои бумаги, — …ножовку, тряпки с пятнами крови, которая, как позже было установлено, является кровью жертвы, и следы покрышек, рисунок которых совпадал с рисунком следов покрышек, найденных на месте преступления?

— Да.

— Вы обнаружили все эти вещи после того, как он дал свое согласие на обыск имущества?

— Да.

— Без ордера на обыск?

— Я уже сказал…

— Отвечайте просто: да или нет, пожалуйста, мистер Фаулер.

— Да.

— После чего вы его арестовали?

— Да.

— Вы абсолютно уверены, мистер Фаулер, что рассказали мистеру Кинделлу о его правах?

— На все сто процентов.

— Вы сделали это до или после того, как надели на него наручники?

— Думаю, во время этого.

— Вы думаете? — Защитник выронил несколько листов и нагнулся, чтобы их поднять.

— Я рассказал ему о его правах, когда надевал на него наручники.

— То есть в этот момент он стоял к вам спиной?

— Не все время. Я повернул его спиной. Мы обычно надеваем на подозреваемых наручники сзади.

— Угу. — Защитник потыкал карандашом в верхнюю губу. — Мистер Фаулер, вы знаете, что мой клиент глухой?

Рука Делейни выскользнула из-под подбородка и ударила по столу, нарушив идеальную тишину, воцарившуюся в суде. Судья Эверстон, низенькая женщина под семьдесят, с лицом, испещренным морщинами, дернулась под своей черной мантией, как будто ее ударило током. Дрей закрыла рот рукой и так сильно сжала пальцы, что ногти впились в щеку.

Фаулер окаменел:

— Нет. Он не глухой. Он прекрасно слышал все, что мы ему говорили.

У Тима свело живот. Он вспомнил неровный голос Кинделла, ломаный ритм его речи. Кинделл отвечал только тогда, когда к нему обращались напрямую, и только тогда, когда он смотрел на человека, задающего вопрос. У Тима в груди все сжалось от боли, как будто кто-то закрутил тиски.

Защитник повернулся к судье Эверстон:

— Мистер Кинделл потерял слух девять месяцев назад при взрыве на предприятии. В коридоре ждет его лечащий врач, которого я готов вызвать как свидетеля, чтобы подтвердить, что мистер Кинделл официально признан глухим. А вот еще два отчета независимых врачей о состоянии слуха мистера Кинделла, в них говорится, что он страдает двусторонней глухотой. — Подняв папку, он быстро вытряхнул оттуда бумаги, сложил их и передал судье.

В голосе Делейни уже не было обычной уверенности:

— Я протестую, Ваша честь. Эти отчеты являются показаниями с чужих слов.

— Ваша честь, эти отчеты представлены суду окружным медицинским управлением в соответствии с повесткой о явке в суд с документами для представления имеющихся письменных доказательств. Они не подпадают под правило о показаниях с чужих слов, так как являются официальными документами.

Делейни села. Судья Эверстон, сурово нахмурившись, просмотрела документы.

— Мистер Кинделл умеет читать по губам, Ваша честь, но только на самом начальном уровне — его никогда не обучали этому профессионально. Если в момент ареста на него надевали наручники, он был повернут к мистеру Фаулеру спиной и не видел его губ. Мистер Кинделл, таким образом, был лишен самой малейшей, хотя и весьма сомнительной, возможности понять, что ему зачитывают его права. Он сделал признание, не поняв и не узнав до конца своих прав.

Делейни перебила:

— Ваша честь, если офицеры…

Судья Эверстон оборвала ее, махнув рукой:

— Не надо, миссис Делейни. — Она сжала губы, и вокруг рта у нее собрались морщинки.

— Далее защита просит, чтобы все улики, найденные в доме моего подзащитного, не приобщались к делу, так как обыск был проведен с нарушением четвертой поправки.

Голос Дрей, тихий и напряженный, произнес из-под руки, которой она закрывала рот:

— О Боже.

Делейни уже вскочила с места:

— Даже если подзащитный в самом деле глухой, он все равно может дать официальное согласие на обыск, и улики отзывать не нужно.

— Мой клиент глухой, Ваша честь. Каким же образом он мог дать осознанное и добровольное согласие на обыск, просьбу о котором он даже не слышал?

Кинделл повернулся и вытянул шею, чтобы видеть Тима и Дрей. Его улыбка не была злорадной — скорее это была довольная улыбка ребенка, которому разрешили оставить себе то, что он только что украл.

— Миссис Делейни, какие еще у вас есть вещественные доказательства, связывающие мистера Кинделла с местом преступления и самим преступлением? — Костлявый палец судьи Эверстон появился откуда-то из складок ее черного одеяния, указывая на Кинделла с плохо скрытым презрением.

— Помимо тех, что мы нашли там, где он живет? — Ноздри Делейни затрепетали, ее лицо и шея покрылись красными пятнами. — Никаких, Ваша честь.

С губ судьи Эверстон сорвалось что-то, сильно смахивающее на «черт возьми». Она сверкнула глазами на государственного защитника.

— Объявляю перерыв на полчаса. — Она вышла, забрав с собой отчеты о состоянии слуха Кинделла. Казалось, она даже не заметила, что половина зала забыла встать.

Дрей нагнулась, как будто ее вот-вот вырвет, и прижала локти к животу. Тим был так ошеломлен, что у него в ушах стоял звон и он ничего не видел вокруг себя.

Тиму и Дрей показалось, что перерыв длится вечность. Делейни время от времени поглядывала на них, нервно постукивая ручкой по блокноту. Тим сидел, онемев, пока не зашел секретарь суда и не призвал всех к порядку.

Судья Эверстон села на скамейку, приподняв полы мантии. Она несколько секунд изучала какие-то бумаги, словно собираясь с духом. Когда она заговорила, тон у нее был мрачный, и Тим сразу понял, что сейчас она сообщит плохую новость.

— Иногда бывает, что наша система с ее заботой о защите прав отдельного человека будто бы ополчается против нас. Бывает, что цель оправдывают довольно грязные средства, и мы должны закрыть глаза и проглотить эту горькую пилюлю, хотя знаем, что она убьет маленькую частичку нашего организма, чтобы спасти наше здоровье. Это как раз такой случай. Это одна из тех жертв, которые мы приносим, чтобы быть свободными. Это несправедливая жертва, и ее приносит несчастное меньшинство. — Она с сожалением кивнула в сторону Тима и Дрей. — Я не могу с чистой совестью допустить к рассмотрению улики, которые наверняка будут отозваны при апелляции. Так как отчеты врачей неоспоримо подтверждают полную глухоту мистера Кинделла, мне трудно поверить, что глухой человек, никогда не учившийся читать по губам, мог понять права, которые ему были зачитаны, или смысл устного согласия, которое его попросили дать. С огромным огорчением я удовлетворяю ходатайство об отзыве улик, связанных с так называемым признанием, и всех вещественных доказательств, которые были найдены в доме мистера Кинделла.

Делейни, покачиваясь, встала. Ее голос слегка дрожал:

— Ваша честь, в свете решений суда о том, что признание и улики не имеют законной силы, народ не может продолжать слушание дела.

Тихим, полным отвращения голосом Эверстон произнесла:

— Дело закрыто.

Кинделл широко ухмыльнулся и поднял руки, чтобы с него удобнее было снять наручники.

Глава 10

Дождь пошел снова и, когда начало темнеть, припустил вовсю, барабаня по перегородкам и пальмовым листьям на заднем дворе. Время от времени окна дребезжали от ударов грома. Тим сидел на диване, уставившись в темный экран телевизора, в котором отражались только капли дождя, стекавшие по раздвижным стеклянным дверям. За его спиной Дрей за кухонным столом нервно разбирала, подрезала и вставляла в альбом фотографии Джинни.

Сделав едва заметное движение большим пальцем, Тим нажал кнопку на пульте, и экран загорелся. В левом углу возник Уильям Рейнер, вездесущий социальный психолог окружной службы. Он давал в прямом эфире интервью популярной ведущей Мелиссе Йюэ. Рейнер сидел скрестив ноги. Его седые с серебряным отливом волосы и красиво подстриженные белые усы дополняли образ слегка старомодного, но приятного человека. На книжных полках за его спиной рядами стояли экземпляры его последней книги-расследования, ставшей бестселлером, — «Когда закон бессилен». Превосходный артист, Рейнер был критиком из разряда тех, кто утверждает, что люди прилетели на Землю с Марса. У него было равное количество врагов и почитателей.

— …сокрушительное чувство бессилия, когда такие, как Роджер Кинделл, не получают справедливого наказания. Как вы знаете, такие дела затрагивают во мне глубоко личную струну. Когда моего сына убили, а его убийцу выпустили на свободу, я впал в жуткую депрессию.

Йюэ посмотрела на него с деланным сочувствием.

— Именно тогда я начал заниматься проблемой, которой занимаюсь до сих пор, — продолжал Рейнер. — Я обсуждал эту тему с различными людьми, спрашивал их, что они думают о недостатках законодательства и о том, как эти недостатки подрывают его эффективность и справедливость. К сожалению, легких решений нет. Но я знаю, что когда закон не срабатывает, это ставит под угрозу саму структуру нашего общества. Если мы потеряем веру в то, что полиция и суд свершат правосудие, во что еще нам остается верить?

Тим нажал кнопку, и экран телевизора погас. Несколько минут он сидел молча, потом снова включил его. Йюэ переключилась на Делейни. Та выглядела взволнованной, что было совершенно ей не свойственно. Тим снова нажал на кнопку и начал смотреть, как тени от дождевых капель играют на погасшем экране.

— Как могло случиться, что Делейни не знала, что парень глухой? — сказала Дрей. — Это же невозможно не заметить.

— Она работала с материалами его старого дела. Тогда он не был глухим.

Раздался очередной яростный щелчок ножниц, и полоска бумаги, трепеща и колыхаясь, упала на пол:

— Его арестовывали четыре раза. Тебе не кажется, что он знает свои права? Да он просто эксперт по своим правам. И почему Фаулер не подождал ордера? Да что я говорю — конечно, он не стал ждать ордера. Он не позаботился о том, чтобы точно зачитать Кинделлу его права, или о том, чтобы получить его согласие на обыск. Он не думал, что Кинделл доживет до суда. — Она со стуком положила ножницы на стол. — Черт бы подрал судью. Она могла что-то сделать. Она не должна была оставлять все как есть.

Тим сидел отвернувшись от нее:

— Правильно. Потому что конституция избирательна.

— Тимми, не будь самодовольным и заносчивым.

— Не называй меня Тимми. — Он положил пульт на кофейный столик. — Ладно тебе, Дрей, этот спор непродуктивен.

— Непродуктивен? — Она усмехнулась. — У меня есть право день-два побыть непродуктивной, тебе не кажется?

— Но мне сейчас не очень хочется попадать под прицел.

— Тогда оставь меня в покое.

Он был рад, что так и не повернулся к ней и она не могла видеть его лицо.

— Я не хотел…

— Если ты пошел к Кинделлу той ночью, тогда ты должен был его убить. Убить, когда была возможность это сделать.

— Если ты так мною недовольна, почему бы тебе не пойти и не убить его?

— Потому что я не могу этого сделать. Я буду первой подозреваемой. Тебе же Фаулер принес это дело на блюдечке с голубой каемочкой. Оружие, место преступления. Суешь ему в руку пистолет, утверждаешь, что дело дошло до попытки убийства, и все. Никаких призрачных сообщников, которыми ты нас замучил, и никакого Кинделла на всю оставшуюся жизнь. — Она захлопнула альбом. — Правосудие торжествует.

Голос Тима прозвучал спокойно и ровно:

— Может быть, если бы ты забрала Джинни из школы, у тебя не было бы чувства вины, которые ты переносишь на других.

Он не видел, что она собирается его ударить, пока ее кулак не сбил его с дивана. Дрей налетела на него и стала яростно молотить. Он отшвырнул ее, перекатился на спину и встал на ноги, но она вскочила с дивана и замахнулась на него. Тим перехватил ее запястье левой рукой, правой схватив за локоть. По инерции она врезалась в книжный шкаф. На них дождем посыпались книги и рамки от картин, что-то разбилось.

Дрей быстро вскочила на ноги и снова бросилась на него. Она дралась, как хорошо обученный полицейский, что было вполне естественным, хотя мысль об этом никогда не приходила ему в голову. Он схватил ее за оба запястья, чтобы не покалечить. Они качнулись назад, Тим ударился о стену и пробил ее лопаткой, но продолжал держать Дрей. Он оттеснил ее назад и, сделав подножку, положил ее на пол на спину. Она отчаянно сопротивлялась и кричала, когда он лег на нее. Его бедра сжались, чтобы защитить пах; он держал головой ее голову, чтобы она не могла укусить его за лицо или ударить его лбом по лбу. Он действовал абсолютно бесстрастно — голая стратегия, против которой у слепой ярости не было ни единого шанса.

Дрей дергалась из стороны в сторону и ругалась как сапожник, но он не отпускал ее, повторяя как заклинание ее имя, мягко уговаривая успокоиться, дышать глубже и перестать драться. Лицо Дрей горело, и было мокрым от пота и слез.

Буря за окном утихла, оставив после себя лишь дождь. Прошло пять минут, а может быть, и двадцать. Наконец, убедившись в том, что ее гнев себя исчерпал, он отпустил ее. Дрей встала. Он осторожно потрогал кожу вокруг глаза, припухшего от ее удара. Тяжело дыша, они смотрели друг на друга посреди битого стекла и упавших книг.

В дверь позвонили. Потом еще раз.

— Я открою, — сказал Тим. Не спуская глаз с Дрей, он, пятясь, дошел до двери и открыл ее.

Мак и Фаулер стояли на крыльце, скрестив на груди руки. На Маке была форменная шапка Фаулера, которая явно была ему маловата и торчала на макушке, как тюбетейка, на Фаулере — шапка Мака, поля которой наезжали ему на глаза, настолько она была велика. Старый трюк, преследующий цель рассмешить дерущихся, когда полицейских вызывают на домашние разборки.

Увидев, что никто не смеется, Фаулер сдвинул шапку назад.

— К нам поступила жалоба от вашего соседа Хартли. Вы что, ребята, дубасите друг друга?

— Да, — Дрей вытерла кровь с носа. — Я выигрываю по очкам.

— Но сейчас у нас все под контролем, — сказал Тим. — Спасибо, что заглянули. — Он хотел было закрыть дверь, но Фаулер поставил в проем ногу, а Мак заглянул Тиму за спину и посмотрел на Дрей:

— С тобой все в порядке?

Она устало махнула рукой:

— Просто супер.

— Я серьезно, Дрей. Ты в порядке?

— Да.

— Мы не хотим составлять протокол. Мы можем уйти и быть уверенными, что вы не начнете все снова?

— Да, — сказала Дрей. — Конечно.

— Хорошо. — Фаулер перевел взгляд на Тима. — Я знаю, у тебя сейчас хреновый период в жизни, но не заставляй нас сюда возвращаться.

— Мы не шутим, Рэк. Если мы услышим из этого дома хотя бы один вскрик, я тебя лично оттащу в полицейский участок.

Тим закрыл дверь.

— Я не виновата в том, что не забрала ее. — Голос Дрей сорвался: — Черт тебя возьми, не смей, слышишь, не смей сваливать все на меня. Никто не мог предугадать, что так получится.

— Ты права. Прости.

Она снова вытерла нос; на рукаве водолазки осталось темное пятно крови. Потом прошла мимо него и вышла через переднюю дверь. Стоя под дождем, она повернулась к нему лицом. Ее волосы прилипли к щекам, подбородок был испачкан кровью, а глаза поблескивали зеленым:

— Я все равно люблю тебя, Тимоти.

Она так сильно хлопнула дверью, что со стены упала картина, и рамка раскололась.

Через разгромленную гостиную он прошел обратно на кухню, схватил стул и поставил его так, чтобы видеть дождь. Буря принялась бушевать с новой силой. По двору носились пальмовые листья. На лужайке лежал велосипед Джинни, одно из колес крутилось от ветра. Ржавый скрип был слышен даже сквозь шум дождя. Тим подумал, что это похоже на плач по его прошлой жизни, которая заключалась в том, что он строил песочные замки, пытаясь придать хоть какую-то форму хаосу. Теперь у него не было дочери, что оправдывало бы его будущее. Не было профессии, которая помогла бы держаться на плаву. Не было жены. Ужасная несправедливость этих потерь поразила его. Он старался выполнять все условия своего контракта с миром и все-таки оказался в абсолютном одиночестве.

Тим спрятал лицо в ладони.

В дверь позвонили.

Он почувствовал огромное облегчение.

— Андреа.

Бегом пронесся по гостиной, чуть не упал, поскользнувшись на книге.

Распахнул парадную дверь. На крыльце увидел темную мужскую фигуру. Человек едва незаметно сутулился — признак преклонного возраста или начинающейся болезни. Молния, сверкнув вдалеке, осветила его, но из-под шляпы были видны только губы и подбородок. Раздался удар грома, и Тим почувствовал, как вибрация рассекла воздух.

— Кто вы такой?

Мужчина поднял глаза. Вода струйками стекала с изогнутых полей виниловой шляпы.

— Ответ.

Глава 11

— Я не охотник до шутников, доброжелателей и зевак, — произнес Тим. — Выбирайте, что вам больше нравится: скорбящий отец или кровожадный судебный исполнитель. Теперь вы все видели. Отправляйтесь обратно на вашу радиостанцию, в ваш клуб или в вашу церковь и честно скажите, что пытались выполнить свой долг.

Он собрался было закрыть дверь, но мужчина поднял свой сморщенный от старости кулак и кашлянул в него. В этом жесте была такая бесконечная хрупкость, что Тим застыл.

Мужчина сказал:

— Я разделяю ваше презрение к людям подобного сорта. И к некоторым другим тоже.

Лил дождь, и ветер трепал его одежду, но мужчина оставался неподвижным. Тим знал, что должен закрыть дверь, но внутри него шевельнулось что-то сродни любопытству, что заставило его сказать:

— Не хотите зайти и обсохнуть перед тем, как отправитесь дальше?

Мужчина кивнул и вошел в дом вслед за Тимом, перешагивая через упавшие книги и картины. Тим сел на диван. Гость — на стоявший перед ним стул, любимое место Тима. Он снял шляпу, свернул ее в трубочку, как газету, и держал ее двумя руками.

Его лицо отражало возраст и острый ум. Яркие голубые глаза контрастировали с резкими чертами лица. Тим решил, что ему под шестьдесят.

— Ну?

— Ах да. Зачем я здесь? Я здесь, чтобы задать вам вопрос. — Он перестал тереть руки и поднял глаза. — Вы хотели бы на десять минут остаться один на один с Роджером Кинделлом?

— Как вас зовут?

— Сейчас это неважно.

— Не знаю, в какие игры вы играете, но я судебный исполнитель США…

— Бывший судебный исполнитель. И это к делу не относится. Это совершенно абстрактный разговор. Вы не замышляете преступление и не заказываете его кому-то. Вопрос чисто гипотетический. У меня нет ни желания, ни возможностей сделать то, о чем мы говорим.

— Не надо пудрить мне мозги. Вы зря теряете время.

— Роджер Кинделл. Десять минут.

— По-моему, вам лучше уйти.

— Десять минут наедине с Кинделлом. Подумайте. Ваш брак разваливается…

— Откуда вам это известно?

Мужчина взглянул на стопку постельного белья на диване.

— Вы потеряли работу…

— И сколько времени вы за мной следите?

— А человека, который убил вашу дочь, выпустили на свободу. Предположим, вы могли бы до него добраться. До Роджера Кинделла. Что бы вы сделали?

Тим почувствовал, как у него внутри что-то щелкнуло, и гнев выплеснулся наружу:

— Что сделал? Думаю, я бил бы его до тех пор, пока его лицо не превратилось бы в месиво. Но я не какой-нибудь любитель уличного правосудия и не какой-нибудь мстительный судебный исполнитель, который не видит дальше дула своего пистолета. Я хочу узнать, что случилось с моей дочерью, а не просто мстить. Я устал смотреть, как люди, которые должны защищать закон, топчут права личности, в то время как уроды и ублюдки прячутся за этими правами. Я просто в ярости оттого, что вижу, как система, за которую я боролся всю жизнь, разваливается на глазах, и оттого, что знаю: альтернативы этой системе не существует. И я устал от любителей подглядывать, подслушивать и критиковать, как это делаете вы!

Мужчина не то чтобы улыбнулся, но выражение его лица изменилось: похоже, ему понравился ответ Тима. Он положил на кофейный столик визитку и двумя пальцами подтолкнул ее к Тиму, как фишку в покере. Тим взял ее, и мужчина поднялся с места. На визитке не было имени, только адрес, напечатанный простым черным шрифтом.

Тим положил визитку на стол:

— Что это?

— Если вы заинтересованы, приходите по этому адресу завтра в шесть вечера.

Мужчина направился к двери. Тим поспешил его догнать:

— Если я заинтересован в чем?

— В том, чтобы обрести права.

— Это что, какие-то психологические занятия типа «помоги себе сам»? Или какая-нибудь секта?

— Господи, нет. — Посетитель кашлянул в белый платок, и, когда он опустил руку, Тим заметил на ткани пятна крови. Мужчина быстро сунул платок обратно в карман. Уже взявшись за ручку входной двери, он повернулся к Тиму и протянул ему руку. — Мне было очень приятно с вами познакомиться, мистер Рэкли.

Тим не подал ему руки, и мужчина, пожав плечами, вышел под дождь и быстро растворился в дымке.

Тим, как мог, прибрался в гостиной: поставил книги на полки, закрепил скобами сломанную рамку: склеил и заложил дырки в стене деревянными панелями, подогнав их по размеру. Спина у него гудела после драки с Дрей, поэтому он несколько минут повисел вниз головой на турнике в гараже, как летучая мышь, скрестив руки на груди и жалея о том, что перед глазами не панорама города, а закапанный маслом пол. Потом размял спину, вернулся в дом и убрал пылесосом разбитое стекло. На визитку на кофейном столике он старался не обращать внимания, но мысль о ней прочно засела у него в голове.

Наконец Тим вернулся к столику, посмотрел на визитку, разорвал ее пополам и выбросил в мусорное ведро. Погасил свет и сидел, глядя на дождь, льющийся на задний двор, который превращал их ухоженный сад в грязное болото, разбрасывал по лужайке листья и скапливался в черных лужах.

Дрей не обратила на него никакого внимания, когда несколько часов спустя вернулась домой. Он не повернулся; он даже не был уверен, видит ли она его в темноте. Ее шаги, удаляющиеся по коридору, звучали тяжело и нетвердо.

Тим посидел еще несколько минут, потом поднялся и вытащил из мусорного ведра порванную визитку.

Глава 12

Тим резко затормозил. Большой дом в стиле тюдор, смахивающий на особняк, высился за коваными воротами. Рядом с гаражом Тим заметил грузовичок-«тойоту», «Линкольн» и «Краун Вик», припаркованные рядом с «лексусом» и «мерседесом». Три трубы гордо возвышались над домом, из двух шел дым, и сквозь задернутые шторы окон нижнего этажа пробивался свет. Шикарные тачки уже стояли, когда Тим в последний раз проезжал мимо этого дома несколько часов назад, но машины попроще прибыли недавно.

Проверка показала, что дом принадлежит некоему Спенсеру Трасту, однако дальнейшие поиски ничего не дали. Тим знал, что раскопать что-то про Трастов практически невозможно, потому что они нигде не проходят по компьютеру, а бумажная документация бывает только у адвокатов да бухгалтеров. Информатор Тима из спецслужб сказал, что более подробную информацию сможет предоставить только завтра.

Тим повернул за угол и поехал по кварталу. Хэнкок-Парк, гнездо консервативных богачей, живущих на юге Голливуда. Огромные дома, которые таяли в сумерках, в основной своей массе были построены в двадцатые годы богатыми протестантами англо-саксонского происхождения и вероисповедания — этакими стопроцентными американцами. Несмотря на кирпичные почтовые ящики и степенный английский вид, дома все же наводили на мысль о смелости и, как ни странно, свободе духа — как монашка, курящая сигарету.

Тим снова подъехал к дому и свернул на подъездную дорожку. Он нажал кнопку звонка, и огромные ворота открылись. Припарковав машину за воротами — на случай, если придется спешно ретироваться, — Тим повесил на плечо сумку и подошел к входной двери.

Он поднял молоток в виде медного кролика и отпустил его. Приглушенные звуки беседы внутри смолкли.

Дверь распахнулась. Перед ним стоял Уильям Рейнер. Тим постарался скрыть удивление: на Рейнере был дорогой, сшитый на заказ костюм, очень похожий на тот, в который он был одет во вчерашней телепередаче. В руке у него, судя по запаху, был джин-тоник.

— Мистер Рэкли, я так рад, что вы пришли. — Он протянул руку. — Уильям Рейнер.

Тим оттолкнул его руку и костяшками пальцев постучал по груди и животу Рейнера, проверяя, нет ли у него под рубашкой микрофона.

Рейнер с интересом смотрел на него:

— Прекрасно, прекрасно. Мы ценим осторожность. — Он сделал шаг в сторону и приоткрыл дверь, но Тим не сдвинулся с места. — Да ладно вам, мистер Рэкли. Мы же пригласили вас не для того, чтобы избить.

Тим осторожно вошел в холл. Рейнер прошел в соседнюю комнату. Тим последовал за ним.

Пятеро мужчин, включая Рейнера, и одна женщина ждали его в красивых креслах и на кожаном диване. Двое близнецов, под сорок, с темно-голубыми глазами и густыми светлыми усами, выделялись крепкими фигурами с мощной грудной клеткой и бугрящимися мышцами, покрытыми светлыми, с рыжиной волосами.

На диване сидел худой мужчина в очках с невероятно толстыми стеклами. У него были мягкие черты лица, как у тряпичной куклы, а его безвкусная рубашка, блестящая лысина и заостренная голова шли вразрез с элегантным стилем комнаты. У него был крохотный подбородок и очень тонкий нос. Он поднял хрупкую руку и поправил очки, подсаживая их на отсутствующую переносицу. Рядом с ним сидел вчерашний вечерний посетитель.

В одном из кресел, стоявших прямо напротив Тима и идеально сочетающихся с камином, устроилась женщина. Она была привлекательной и строгой; тонкая кофта на пуговицах демонстрировала стройную женственную фигуру, а очки выглядели так, словно их сняли с секретарши пятидесятых годов. Волосы она аккуратно уложила в высокую прическу и заколола двумя черными шпильками. Она была самой младшей в группе, по виду ей нельзя было дать больше двадцати восьми.

Вокруг них от пола до потолка поднимались книжные шкафы. Книги были расставлены по темам: собрания сочинений, публикации на юридические темы, социологические журналы, психологические тесты. Когда Тим увидел ряды книг, которые написал сам Рейнер, он понял, что интервью с Рейнером транслировалось отсюда. Заголовки книг напоминали названия сериалов восьмидесятых: «Ужасная потеря», «Несостоявшаяся месть», «Над пропастью».

Дальний угол занимал письменный стол медового оттенка; на нем стояла скульптура, изображавшая Правосудие. Эта пропагандистская дешевка выглядела беднее остальной обстановки — ее явно поставили специально для телевизионных съемок. Или специально для Тима.

Женщина улыбнулась:

— Что у вас с глазом?

— Упал с лестницы. — Тим поставил свою сумку на персидский ковер. — Я бы хотел заметить, что я ни на что не соглашался и пришел на встречу, о которой ничего не знаю. Я ясно выражаюсь?

Рейнер закрыл дверь, и женщина сказала:

— Прежде всего мы хотели бы выразить вам свои соболезнования в связи с тем, что случилось с вашей дочкой. — Ее голос звучал искренне, и казалось, что к нему примешивается воспоминание о каком-то личном горе. При других обстоятельствах Тим, возможно, счел бы это трогательным.

Мужчина, в котором Тим узнал вчерашнего посетителя, поднялся с кресла:

— Я знал, что вы придете, мистер Рэкли. — Он пересек комнату и пожал Тиму руку. — Франклин Дюмон.

Тим прощупал его, чтобы убедиться, что на нем нет микрофона. Дюмон кивнул остальным, и все мужчины расстегнули или подняли рубашки, показывая, что у них ничего нет. Женщина последовала их примеру, задрав кофту и белую блузку и демонстрируя кружевной лифчик. Она спокойно встретила взгляд Тима; на ее губах играла легкая улыбка.

Тим достал из сумки прибор, распознающий радиоволны, и обошел комнату по периметру, проверяя, нет ли в стенах микрофонов. Особенно внимательно он осмотрел розетки и старинные часы у окна. Все с интересом наблюдали за ним.

Прибор не подал никаких сигналов. Рейнер с легкой ухмылкой посмотрел на Тима:

— Вы закончили?

Тим не ответил, и Рейнер кивнул близнецам. Один из них быстрым движением снял часы с запястья Тима и бросил их брату. Тот порылся в кармане рубашки, достал миниатюрную отвертку, снял крышку часов, пинцетом вынул из них крохотный микрофон и положил его к себе в карман.

Мужчина в яркой рубашке заговорил высоким голосом, плохо выговаривая слова:

— Я выключил сигнал микрофона, когда вы въехали в ворота, поэтому сейчас вы его не нашли.

— Сколько времени вы меня слушаете?

— Со дня похорон вашей дочери.

— Мы приносим свои извинения за вмешательство в вашу частную жизнь, — сказал Дюмон, — но мы должны были во всем убедиться.

Они слушали его во время комиссии по перестрелкам, во время его ссоры с Таннино и во время драки с Дрей вчера вечером. Тим постарался сдержаться и сосредоточиться на разговоре:

— Убедиться в чем?

— Почему бы вам не присесть?

Тим остался неподвижным:

— Кто вы и зачем за мной следили?

Близнец последний раз повернул отвертку и швырнул часы обратно Тиму. Тот поймал их прямо у себя перед лицом.

— Я полагаю, вы знаете Уильяма Рейнера, — сказал Дюмон. — Социальный психолог, эксперт по психологии и юриспруденции и печально известный ученый-культуролог.

Рейнер поднял стакан с комедийной торжественностью:

— Предпочитаю, чтобы меня называли знаменитым ученым-культорологом.

— Его ассистентка и протеже Дженна Аненберг. Я сержант полицейского управления Бостона в отставке. Эти двое, Роберт и Митчелл Мастерсон, бывшие детективы из Детройта и члены отряда по выполнению спецзаданий. Роберт был одним из лучших снайперов спецназначения, а Митчелл работал в отделе, занимающемся взрывчатыми веществами.

Агрессивное поведение и острые черты лица Роберта напомнили Тиму инструктора отряда «зеленых беретов», учившего их рукопашному бою. У него Тим научился бить головой по лицу, а еще удару кулаком в пах, резкому и очень сильному, рассчитанному таким образом, чтоб он совпадал с движением противника и от этого был еще более сокрушительным. Этот удар ломал кости таза как стеклянную тарелку. Инструктор утверждал, что если бить правильно, так, чтобы удар пришелся по верхушке лобковой кости, можно напрочь оторвать член.

Однако Роберт и его брат были опасны не потому, что дышали злобой, а потому, что от них исходило бесстрашие, которое Тим научился распознавать за годы учебы и боев.

Тем временем Дюмон продолжал:

— А это Эдди Дейвис, известный также под кличкой Аист. Бывший агент ФБР, специалист по прослушке.

Низкий мужчина неуклюже помахал рукой и снова засунул ее в диванные подушки.

Дюмон встал за спиной у Тима, и тому пришлось повернуться, чтобы не упускать его из виду:

— А это, уважаемые члены Комитета, Тимоти Рэкли, бывший сержант взвода рейнджеров. Его военная подготовка — Школа ближнего боя, Школа ночного передвижения, Школа поведения при захвате в плен, Парашютная школа, Школа искусства прыжков, Школа ориентирования на местности, Школа военно-морского флота, Школа снайперов, Школа видео- иаудиозаписи, Школа аквалангистов, Школа ведения боя в условиях города, Школа ведения боя в горах, Школа ведения боя в джунглях. Я не забыл назвать еще какие-нибудь из ваших школ?

— Ну разве что парочку. — Тим заметил висящее на дальней стене антикварное зеркало и подошел к нему, по пути прихватив со стола нож для бумаги.

— Вы их нам назовете?

Тим прижал кончик ножа к зеркалу. Между ним и отражением был промежуток. Значит, все нормально: одностороннее зеркало не показало бы никакого промежутка. Тим положил нож обратно на стол:

— Я всегда полагал, что люди сильно переоценивают звания.

Роберт, который теперь поднялся и стоял, прислонившись к книжному шкафу и скрестив руки, фыркнул. Такой тип людей был знаком Тиму еще со времен работы рейнджером: компетентные, сильные и преданные тому, что они считали своими идеалами, они не боялись вести себя подло, если того требовали обстоятельства.

Дюмон повернулся к остальным и продолжал:

— За три года службы судебным исполнителем мистер Рэкли три раза побеждал в рейтинге качества работы, получил две награды «За отличную службу» и медаль «За отвагу» за спасение жизни товарища, судебного исполнителя, некоего Медведя — мистера Джорджа Джовальски. В позапрошлом сентябре мистер Рэкли пробил стену притона и вынес тело раненого мистера Джовальски, подставляясь под пули. Не так ли, мистер Рэкли?

— Это голливудская версия.

— Почему вы не остались служить в армейском спецназе? — спросил Дюмон.

— Я хотел проводить больше времени с… — Тим прикусил губу.

Рейнер начал что-то говорить, но Тим вытянул руку:

— Послушайте меня внимательно. Я уйду, если вы мне не скажете, зачем я здесь. Прямо сейчас.

Мужчины и Аненберг обменялись взглядами. Дюмон тяжело опустился в кресло. Рейнер снял пиджак, под которым оказалась элегантная рубашка с расклешенными рукавами и золотыми запонками. Он повесил пиджак на спинку стула и встал перед Тимом, взбалтывая лед в стакане.

— У нас у всех здесь есть нечто общее, мистер Рэкли. У всех нас были любимые люди, которые стали жертвами преступников, и эти преступники смогли уйти от правосудия из-за дыр в законодательстве. Процедурные изъяны, неудачное стечение обстоятельств, проблемы с ордером. В нашей стране суды не всегда функционируют нормально. Они приперты к стенке, они задыхаются от законов и новых прецедентных прав. Поэтому мы создали Комитет, который должен действовать в соответствии с юридическими правилами. Нашим критерием будет Конституция Соединенных Штатов и Уголовный кодекс штата Калифорния. Мы будем рассматривать только случаи, когда преступник должен был быть приговорен к смертной казни, но избежал ее в силу каких-то формальностей. Комитет берет на себя функции судьи, присяжных и палача. Мы все — судьи и присяжные. — Его брови сдвинулись, образуя тонкую линию. — Мы хотели бы, чтобы вы были палачом.

Чтобы подняться с кресла, Дюмону пришлось опереться на обе руки. Он направился к коллекции бутылок на полке за письменным столом:

— Я могу предложить вам выпить, мистер Рэкли? Видит бог, мне лично выпить просто необходимо.

Тим переводил взгляд с одного лица на другое в поисках хоть какого-то намека на то, что это розыгрыш.

— Это не шутка? — Его замечание больше походило на утверждение, чем на вопрос.

— Если бы это было шуткой, то шуткой весьма и весьма изощренной, влекущей за собой огромную потерю времени, — проворчал Рейнер. — Должен сказать, что ни у кого из нас нет лишнего времени.

Тиканье старинных часов нервировало Тима.

— Итак, мистер Рэкли, — произнес Дюмон, — что скажете?

— По-моему, вы насмотрелись фильмов про Грязного Гарри. — Тим бросил индикатор радиоволн в сумку и застегнул ее. — Я не хочу иметь ничего общего с судом Линча.

— Суды Линча противозаконны. Мы же являемся дополнением к закону. — Аненберг положила ногу на ногу и сложила руки на коленях. Ее голос был успокаивающим, в нем слышалась интонация профессионального диктора: — Понимаете, мистер Рэкли, мы можем заботиться только о фактах. Нам не нужно думать о формальностях, мешающих правосудию. Судам обычно приходится выносить постановления, не соответствующие фактам. Они вынуждены предотвращать незаконные или неподобающие действия властей в будущем. Они знают, что если хоть раз не будут выполнены требования к ордеру или не зачитаны права, это может создать прецедент и даст государству возможность действовать без оглядки на права отдельного человека. И это законная и неотложная забота. — Она развела руками. — Для них.

— Конституционные гарантии будут соблюдаться, — сказал Дюмон. — Мы с ними в конфликт не вступаем. Мы — не государство.

— Вы по собственному опыту знаете, насколько трудновыполнимой стала четвертая поправка, касающаяся обыска и захвата, — подхватил Рейнер. — Дошло до того, что стремление полиции добросовестно выполнять свои обязанности ни к чему не приводят. И речь здесь идет не о бесчестных полицейских и не о трусливых, зашоренных судьях. Речь о таких женщинах и мужчинах, как мы с вами, — с чистой совестью и уравновешенным характером, стремящихся поддержать систему.

Наконец в разговор вступил Роберт, размахивая руками от возмущения:

— Честный полицейский не может одного выстрела сделать без последующего расследования его действий и комиссии по перестрелкам…

— Вдобавок еще и заведут гражданское или уголовное дело, — добавил Митчелл.

— Мы следуем не букве, а духу закона. — Рейнер указал на фигуру Правосудия с завязанными глазами на столе.

Тим заметил, насколько тщательно продумано все это представление. Богатая обстановка, чтобы произвести впечатление, четкая и логичная речь, ясная аргументация — почти его собственная манера выражаться. Выступающие не перебивали друг друга. И, несмотря на искусные маневры, проявили осмотрительность и добропорядочность. Тим ощущал себя покупателем, которого раздражает болтовня продавца, но все еще интересует машина.

— Вы не суд присяжных, состоящий из обычных граждан, — сказал Тим.

— Правильно, — ответил Рейнер. — Мы суд присяжных, состоящий из умных, проницательных людей.

— Но у вашей системы тоже есть недостатки.

— А разве что-то бывает без недостатков? Вопрос в том, что у нас их меньше.

Тим ничего не ответил.

— Почему бы вам не присесть, мистер Рэкли? — предложила Аненберг, но Тим не двинулся с места.

— Вы проводите собственные расследования?

— В этом прелесть нашей системы, — сказал Рейнер. — Мы занимаемся только теми делами, которые уже рассматривались в суде, — случаи, когда подозреваемых отпустили в силу процедурных формальностей. У этих дел обычно есть исчерпывающие доказательства в материалах дела и протоколах заседаний.

— А если нет?

— Если нет, то мы их не трогаем. Мы осознаем, что ограничены в средствах — у нас нет возможности заниматься расследованием и сбором улик.

— Как вы достаете материалы дела и протоколы слушаний?

— Протоколы слушаний — открытые документы. А у меня есть несколько судей, близких друзей, которые посылают мне нужные материалы. Им нравится, что я упоминаю их имена в списке благодарностей в моих книгах. — Он ногтем смахнул что-то невидимое с одной из запонок и самоуверенно ухмыльнулся. — Нельзя недооценивать тщеславие. К тому же у нас есть некие договоренности с временными сотрудниками — работниками отдела корреспонденции, клерками и другими подобными служащими в офисах окружного прокурора и государственного защитника, которые невозможно проследить.

— Почему вас интересуют только случаи со смертным приговором?

— Потому что наши возможности ограничены. Мы можем привести в исполнение смертный приговор, но не более того.

Аненберг сказала:

— Дополнительное преимущество нашей системы в том, что мы исправляем все связанные со смертной казнью предрассудки. Большинство из тех, кого посылают на электрический стул, — представители ущемленных в привилегиях меньшинств, которые не могут позволить себе хорошего адвоката.

— …В то время как мы признаем равные права всех подсудимых, в том числе и для осужденных на смертную казнь, — добавил Митчелл.

— Мистер Рэкли, вы знаете, какое преимущество законного наказания обычно недооценивают? — снисходительно спросил Рейнер. — Оно избавляет жертвы и их семьи от моральных обязательств возмездия, и обществу не дают погрязнуть в наследственной вражде. Но когда происходит сбой, все сразу ощущают недовольство. Вы ведь хотите, чтобы в деле вашей дочери восторжествовала справедливость? И всегда будете этого хотеть — поверьте мне. Это как фантомная боль в ампутированной ноге.

Тим приблизился к Рейнеру ровно настолько, чтобы это воспринималось как агрессия. Роберт оторвался от стены, на которую опирался, но Дюмон из другого конца комнаты, еле заметно взмахнув рукой, приказал ему не вмешиваться. Тим заметил все это, а также то, что Рейнер не проявил ни малейшего признака страха.

Тим широким жестом обвел комнату:

— Вы собрали их всех в ходе своей работы?

— Да. В ходе моих исследований я провожу широкий анализ темы. Это помогло мне определить, кто откликнется на мои идеи.

— И вы заинтересовались мной, когда убили мою дочь.

— Дело Вирджинии привлекло наше внимание, — сказала Аненберг.

То, что она назвала Джинни полным именем, впечатлило Тима. Эта мелкая деталь, показывающая, что она понимает его состояние, делала правдоподобным утверждение Рейнера, что каждый из присутствующих потерял близкого человека.

— Нам трудно было найти подходящих людей, — сказал Рейнер. — В вас есть очень редкое сочетание профессионализма и моральных норм. Обычно мы рассматриваем кандидатов, чья жизнь омрачена какой-то личной трагедией — скажем, чьих любимых убили или изнасиловали выродки, которые избежали наказания вследствие несовершенства судебной системы и вернулись обратно на улицы города. И когда история Джинни попала в выпуски новостей, мы подумали: вот тот, кто разделяет нашу боль.

— Конечно же, мы не знали, что Кинделл снова выйдет сухим из воды, — сказала Аненберг, — но когда это случилось, утвердились в своем решении связаться с вами.

— Мы надеялись привлечь вас в нашу команду в качестве судебного исполнителя, поскольку у вас были возможности и доступ к информации, — признался Рейнер. — Нас разочаровала ваша отставка.

— Я бы никогда не сделал ничего такого, что шло бы вразрез с законом. И сейчас не сделаю.

Роберт нахмурился:

— Даже после того, как он вас предал?

— Да. — Тим повернулся к Рейнеру. — Расскажите мне, как это началось. Откуда возникла эта… идея.

— Около трех лет назад я встретил Франклина. Это было в Бостоне на конференции, посвященной праву и психологии. Мы были в одинаковом положении: я потерял сына, Франклин — жену, и мы сразу же ощутили родство душ. Так появилась идея Комитета. Однако мы решили бросить эту затею, посчитав, что разговоры так и останутся только теорией. Конференция кончилась, и я вернулся в Лос-Анджелес. Через несколько недель у меня была одна из ночей… Вы знаете, о каких ночах я говорю, не правда ли, мистер Рэкли? Ночь, когда горе и месть начинают жить собственной жизнью. Они становятся явными, осязаемыми… — глаза Рейнера затуманились. — Я позвонил Франклину, и мы вернулись к идее Комитета. В моем распоряжении были возможности выбора членов Комитета. В своих исследованиях я искал офицеров, работавших в правоохранительных органах, обычно с высоким индексом интеллекта, которые уважали власть и политику, но умели думать самостоятельно. А Франклин мог осторожно все проверить, войти с кандидатом в контакт, ввести его в наш круг. — На лице Рейнера появилась чуть заметная довольная улыбка: — Ваши колебания, мистер Рэкли, утверждают нас во мнении, что вы достойны войти в Комитет.

— А что если я буду не согласен с вердиктом?

— Тогда мы бросим это дело и двинемся дальше. В Комитете имеет силу только единогласный вердикт. Если кто-нибудь из нас почувствует недовольство, у него есть право вето.

— Здесь весь Комитет?

— Вы будете седьмым и последним его членом, — сказал Дюмон. — Если решите присоединиться.

— А из каких источников финансируется это предприятие?

Рейнер приподнял в ухмылке усы:

— Книги хорошо меня обеспечивают.

— Теперь мы хотели бы кое-что прояснить, — сказала Аненберг. — Мы не применяем жестокие или необычные наказания. Казнь должна быть быстрой и безболезненной.

— Я не любитель пыток, — произнес Тим.

Накрашенный рот Аненберг слегка скривился в усмешке — первая трещина в ледяном фасаде. Все, казалось, были довольны. На несколько секунд в кабинете воцарилось молчание.

Тим спросил:

— А что ваши личные дела?

— Убийца жены Франклина исчез сразу же после того, как его оправдали, — сказал Рейнер. — Последний раз его видели в Аргентине. Человек, убивший мать Аиста, сидит в тюрьме за более позднее преступление. Убийцу сестры Роберта и Митчелла застрелили, но к делу это не имеет отношения. А убийцу матери Дженны забили до смерти в бандитской разборке больше десяти лет назад. Вот состояние наших, как вы выразились, личных дел.

— А человек, который убил вашего сына?

В глазах Рейнера появилась горечь:

— Он все еще на свободе. Убийца моего сына разгуливал по улицам Нью-Йорка, когда я слышал о нем в последний раз.

— Бьюсь об заклад, вы ждете не дождетесь, когда сможете проголосовать за его виновность.

— На самом деле, я бы не стал трогать свое собственное дело. — Рейнер, казалось, заметил недоверие на лице Тима. — Это не служба мести. Я никогда не смог бы быть объективным. Однако…

— Что?

— Мы собираемся предоставить такую возможность вам. Я выбрал дело Кинделла. Оно будет седьмым и последним делом Комитета, которое мы должны рассмотреть в первую фазу его развития.

Тим почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. Он кивнул на остальных:

— А как насчет их дел?

Рейнер покачал головой:

— Из всех личных дел мы рассмотрим только ваше.

— С чего вдруг такая честь?

— Это единственное дело, в точности соответствующее нашему профилю. Преступление совершено в Лос-Анджелесе, процесс сорван из-за процедурного нарушения.

— Лос-Анджелес удобен с оперативной точки зрения, — сказал Дюмон. — Мы можем комфортно себя чувствовать, занимаясь делами в этом районе. У нас здесь самые сильные связи.

— Мы с Митчем провели тут много времени, — подхватил Роберт. — Вам известна вся эта рутина. Информаторы в нужных местах, телефонные линии, адреса фирм, где можно взять напрокат машину, пути отхода…

— У вас должны быть информаторы и хорошие связи в Детройте, — предположил Тим.

— Там нас знают. А в Лос-Дьяволесе человек — никто, пока не станет кем-то.

— Если мы туда сунемся, то попадем в зону действия других судебных исполнителей, и нас тут же раскроют, — сказал Дюмон. — Не говоря уже о том, что мы наследили. Авиабилеты, отели….. — Его глаза блеснули. — Мы не любим оставлять следы.

— Есть и другая причина, — сказал Тим. — Дело Джинни — это пряник, которым вы можете помахать у меня перед носом, вот почему это «седьмое и последнее дело».

Рейнер, казалось, был доволен: Тим говорил с ним на одном языке.

— Вы правы. Нет нужды притворяться. Нам нужна своего рода гарантия. Мы хотим убедиться, что вы не уйдете, что вы преданы делу. Мы здесь не только для того, чтобы помочь вам, но и ради общественного блага.

— А что, если я решу, что другие казни не оправданы?

— Тогда голосуйте против всех шести, и перейдем к Кинделлу.

— Почему вы уверены, что я не сделаю именно так?

Дюмон откинул голову назад:

— Мы знаем, что вы будете вести себя честно.

— А если вы не будете так же честны, справедливы и компетентны, когда мы будем рассматривать дело Кинделла, — сказала Аненберг, — я лично проголосую против его казни. Вы не сможете навязать нам решение о его виновности.

Дюмон продолжил:

— Это выгодно и вам — до последнего откладывать рассмотрение дела Кинделла.

— С чего вы взяли?

— Если бы первым было дело Кинделла, вы оказались бы первым подозреваемым.

— Но если мы вынесем решение о его казни после двух-трех других громких дел, от вас будет отведено подозрение.

Тим секунду помолчал, размышляя.

— Нам известна ваша версия насчет сообщника, — произнес Рейнер. — Будьте уверены, я смогу получить информацию, к которой у вас нет доступа. Записи государственного защитника, сделанные во время его разговоров с Кинделлом, материалы журналистского расследования, может быть, даже полицейские файлы. Мы докопаемся до самой сути.

Тим пристально смотрел на Рейнера. Несмотря на антипатию к этому человеку, он чувствовал, что между ними существует связь, — может быть, потому, что Рейнер тоже был отцом, потерявшим ребенка, и всерьез воспринял версию Тима о сообщнике.

Наконец Тим прошел к одному из кресел и сел.

— Мне просто нужно знать, кто убил мою дочь. И почему ее убили.

Он услышал, как беззащитно и жалостливо прозвучали эти слова, словно вознесенная к небу молитва о несовершенстве мира. К его глазам подступили слезы. Сразу же вслед за этим последовал взрыв презрения к самому себе за то, что он выставил свои чувства напоказ. Еще в детстве отец вдолбил ему в голову: «Никогда не выдавай ничего личного — это обернется против тебя».

— Мы понимаем, — сказал Дюмон.

Роберт добавил:

— Вы сможете не только добиться своей личной цели найти убийцу — или убийц — вашей дочери, но и решить более глобальные правовые вопросы…

— Почему вы выбрали Лос-Анджелес? — спросил Тим.

— Потому, что в этом городе напрочь отсутствует всякое представление об ответственности, — сказал Рейнер. — Известно, что решения лос-анджелесских судов определяются теми, кто предложит большую цену. Правосудие здесь вершится не судом, а сборами театральных касс и хорошо подмазанной прессой.

— Джей Симпсон, убивший свою жену, только что купил дом во Флориде за полмиллиона долларов, — усмехнулся Митчелл. — Убийцы полицейских и наркодилеры заключают рекордные сделки. Проститутки выходят замуж за важных персон. У Лос-Анджелеса нет совести. Нет разума. Нет правосудия.

— Здешним полицейским, — воскликнул Роберт с неожиданной горячностью, — на все плевать. Здесь так много убийств и столько равнодушия! Этот город просто сжирает людей!

— Мы хотим, чтобы казни послужили предотвращению преступлений, — добавил Рейнер, — поэтому все должно быть выполнено на высшем уровне.

— Так вот что это такое? — Тим обвел глазами комнату. — Грандиозный эксперимент. Социология в действии. Вы собираетесь привнести правосудие в большой город?

— Ничего грандиозного, — покачала головой Аненберг. — Не доказано, что смертная казнь может предотвратить преступления.

— Просто ее никто никогда не рассматривал с этой точки зрения! — Митчелл вскочил. — Суды безопасны, а благодаря возможности подать апелляцию в их постановлениях недостает пугающей неотвратимости. Преступники не боятся суда, но они должны знать о том, что ночью кто-то может неожиданно прийти за ними. Я знаю, что в нашем плане есть определенные сложности, но убийцы и насильники должны осознавать, что есть другие силы, перед которыми им придется ответить. Они могут выскользнуть через лазейку в законодательстве, но там их будем ждать мы.

Аненберг положила руку на колено.

— Я думаю, что нам не следует ждать глобального влияния на социум. Мы действуем как известковый раствор в щелях закона, не больше и не меньше. Мы не спасаем мир, но в некоторых случаях помогаем торжеству правосудия.

Роберт со стуком поставил стакан:

— Мы с Митчем хотели сказать, что мы здесь, чтобы восстановить справедливость! И пусть до подонков дойдут слухи, что в городе появился новый шериф!

— К тому же это лучше, чем хныкать и строить памятники, — добавил Митчелл.

Дюмон повернулся к Тиму; в его глазах не было и следа прежней иронии:

— Близнецы и Аист будут вашей оперативной группой. Они обеспечат вам поддержку. Используйте их, как считаете нужным, или не используйте вообще.

Теперь Тим понял, откуда появилась враждебность, которую он заметил в близнецах с самого начала.

— Почему я должен ими руководить?

— Нам недостает оперативных навыков, которые есть у человека с вашим уникальным сочетанием профессионализма и боевого опыта. Мы не настолько искусны в… э-э… приведении казней в исполнение.

Рейнер сказал:

— Нам нужен главный исполнитель, чрезвычайно уравновешенный и хладнокровный. Нужно все умело организовать, чтобы не возникало перестрелок с правоохранительными органами.

Дюмон налил себе еще один стакан.

— Я уверен, вы понимаете, что есть куча причин, по которым все может пойти наперекосяк. И, если это случится, нам нужен человек, который в случае неприятностей не потеряет голову и не будет сразу хвататься за пистолет. Аист отнюдь не тактик…

Аист улыбнулся улыбкой плоской и широкой, как кусок арбуза.

— …А Роб и Митч хорошие полицейские — такие же, каким был я, когда энергия била из меня ключом. — В улыбке Дюмона ощущалась какая-то грусть, за ней явно что-то скрывалось — возможно, носовой платок со следами крови. Он уважительно кивнул Тиму:

— Но нас не учили убивать, и мы не ОМОН, сохраняющий спокойствие под огнем.

— А что вы будете делать, если кто-то нарушит все правила? Ведь у вас нет никакого контролирующего органа.

Рейнер поднял руку в успокаивающем жесте:

— Это одна из наших основных забот. Чтобы этого не произошло, у нас практикуется политика нетерпимости.

— Само собой разумеется, наш договор существует исключительно в устной форме, — кивнула Аненберг, — поскольку мы не хотим оставлять никаких изобличающих нас документов. И этот договор включает в себя пункт о самороспуске.

— Пункт о самороспуске?

— Говоря юридическим языком, пункт о самороспуске устанавливает заранее оговоренные и четко сформулированные действия на тот случай, если договор будет нарушен. Он вступает в силу в тот самый момент, когда один из членов Комитета нарушит любое из наших правил.

— И каковы эти заранее оговоренные действия?

— Пункт о самороспуске требует, чтобы Комитет был немедленно распущен. Оставшаяся документация — хотя мы и приложим все усилия, чтобы свести ее к минимуму, — будет уничтожена. Никакой иной деятельности, кроме сокрытия вылезших концов, Комитет больше вести не будет, — лицо Рейнера стало суровым. — Это и есть нулевая терпимость.

— А если кто-то захочет уйти?

— Пусть себе идет с Богом. Мы полагаем, что все происходящее останется между нами, так как одинаково изобличает любого из нас.

Аненберг добавила:

— Комитет отправится в короткий отпуск, пока мы не найдем подходящей замены.

Тим откинулся назад в кресле так, чтобы чувствовать, как пистолет прижимается к его спине.

— А если я не захочу вступать в Комитет?

— Мы будем надеяться, что как человек, потерявший дочь, вы поймете нас и позволите нам заниматься своим делом, — сказал Рейнер. — Если вы решите обратиться к властям, то имейте в виду, что никаких улик вы здесь не найдете. Мы будем все отрицать. А сказать, что слово каждого из нас имеет определенный вес в юридических кругах, — значит не сказать ничего.

Все вдруг посмотрели на Тима. Тиканье старинных часов подчеркивало воцарившееся молчание. Аненберг подошла к письменному столу, повернула ключ и достала из среднего ящика коробку темного вишневого дерева. Наклонив ее, она открыла крышку, под которой оказался блестящий 357-й армейский «Смит-энд-Вессон», утопленный в мягкой обивке. Она закрыла коробку и поставила ее на стол.

Рейнер понизил голос; казалось, он обращается только к Тиму:

— Когда люди переживают такое… предательство, как то, которое устроили вам в суде, они справляются с этим предательством по-разному. Кто-то начинает злиться, кто-то впадает в депрессию, некоторые приходят к Богу. — Одна из его бровей приподнялась, почти исчезнув под линией волос. — Что сделаете вы, мистер Рэкли?

Тим решил, что на сегодня он уже получил свою порцию вопросов, поэтому посмотрел на Дюмона:

— Как вы относитесь к тому, чтобы отойти на второй план? В оперативном смысле?

Беспокойство Дюмона и Роберта дало ему понять, что эту тему не раз обсуждали.

Аист пожал плечами и поправил очки:

— Никаких проблем.

— Они будут работать, — сказал Дюмон.

— Я спрашиваю не об этом.

— Они понимают, что группе необходим высококлассный оперативник, и мирятся с этим. — Голос Дюмона стал резким, и Тим на мгновение увидел перед собой жесткого бостонского полицейского.

Он взглянул сначала на Митчелла, потом на Роберта:

— Это правда?

Митчелл смотрел в сторону, изучая стену. Роберт улыбнулся, сверкнув роскошными зубами, но его голос прозвучал неискренне, будто резанул скальпелем:

— Вы босс.

Тим повернулся обратно к Дюмону:

— Позвоните мне, когда они будут согласны.

Дюмон подошел к нему, шаркая подошвами по ковру.

— Мы хотели бы получить ответ сейчас.

— Мы должны получить ответ сейчас, — сказал Роберт. — Нечего тут думать.

— Это не членство в тренажерном клубе, — отрезал Тим.

— Наше предложение аннулируется, как только вы выйдете за эту дверь, — сказал Рейнер.

— Так я переговоры не веду.

Митчелл процедил:

— Таковы наши условия.

— Хорошо.

Рейнер догнал Тима на улице, возле ворот:

— Мистер Рэкли, мистер Рэкли!

Лицо Рейнера покраснело, изо рта шел пар, а рубашка выбилась из под брюк. За пределами своего царства, он выглядел не таким самодовольным.

— Приношу свои извинения. Я иногда бываю… немного жестким. Мы просто очень хотим начать работу. Вы наш самый лучший вариант. Наш единственный вариант. Если вы не согласитесь вступить в Комитет, нам придется снова начинать поиски, а это долгий процесс. Подумайте еще, если вам нужно для этого время.

— Именно это я и собираюсь сделать.

Тим выехал на улицу и взглянул в зеркало заднего вида: Рейнер все еще стоял перед домом, глядя ему вслед.

Глава 13

Свернув в глухой переулок, Тим увидел Дюмона, который стоял, облокотившись о припаркованный «Линкольн», как поджидающий пассажиров шофер. Тим остановился возле него и опустил стекло.

Дюмон подмигнул:

— Трогай!

Тим оглянулся по сторонам — не видно ли кого-нибудь из соседей — и сказал:

— Сам трогай!

Дюмон кивком указал на заднее сиденье:

— Почему бы тебе со мной не прокатиться?

— Почему бы тебе не отвалить с моей улицы?

— Я хотел извиниться.

— За хамство?

— Господи Боже, конечно нет! За то, что недооценил тебя. В моем возрасте я должен был быть умнее.

Тим усмехнулся и Дюмон снова кивнул головой:

— Давай, запрыгивай.

— А почему бы тебе не прокатиться со мной?

— Справедливо.

Втиснувшись на пассажирское сиденье, Дюмон достал «Ремингтон» из кобуры на бедре и маленький пистолет из кобуры на лодыжке и положил их в средний ящик:

— Чтобы ты мог слушать, не отвлекаясь.

Тим проехал несколько кварталов, завернул на заброшенную автостоянку за старой школой Джинни и выключил фары. Дюмон дернулся, пытаясь сдержать приступ кашля. Тим уставился в ветровое стекло, делая вид, что ничего не заметил.

— Это та школа, где трое подростков устроили вечеринку со стрельбой?

— Нет, — сказал Тим. — Это в другом районе, школа для старшеклассников к югу от центра города.

— Дети стреляют в детей. — Дюмон покачал головой, фыркнул и снова покачал головой.

Какое-то время они молча разглядывали темное здание.

— Когда становишься старше, — начал Дюмон, — начинаешь по-другому смотреть на мир. Идеализм не исчезает, но уменьшается. Ты начинаешь думать: черт, может быть, жизнь — это то, чем мы ее делаем, и, может, наша задача — просто сделать это место лучше. Может быть, это все старческий бред. Может быть, прав был поэт, который сказал: «Если бы молодость знала, если бы старость могла».

— Я не читаю поэзию.

— Да. Я тоже не читаю. Это жена… — Его яркие голубые глаза светились в темноте. Поразительно голубые глаза — голубые, как глаза новорожденных. Он наклонил голову и занялся заусенцем; кожа грубыми складками собралась у него под подбородком. Он напоминал старого льва:

— Видишь ли, Тим… можно мне называть тебя Тимом?

— Конечно.

— Для того чтобы во всем находить смысл, изменять к лучшему, нужно быть высокоморальным человеком. Честным и справедливым. В тебе есть и то и другое.

— А как насчет остальных?

— Рейнер бывает тщеславен и глуп. Тщеславие его оглупляет. Но он блестяще разбирается в людях и ситуациях.

— А Роберт?

— А что Роберт?

— Он кажется немного… непоследовательным.

— Он прекрасный оперативник. Преданный, даже чересчур. Бывает, что он выходит за рамки, но всегда вовремя останавливается.

— По-моему, он и его брат не особенно горят желанием играть вторую скрипку.

— Им нужно у тебя учиться, Тим. Просто они этого еще не знают. Они думали, что их оперативных навыков будет вполне достаточно, и не видели в тебе никакой необходимости, но я, Рейнер и Аненберг дали понять, что не собираемся предоставлять им свободу действий. Нам нужно, чтобы работа шла не просто хорошо, а безупречно, и ты единственный кандидат, у которого есть все, чтобы обеспечить такую работу.

— Как вы это определили?

Губы Дюмона сложились в гримасу раздражения:

— Рейнер нашел тебя после смерти Джинни: он собирал информацию обо всех подходящих представителях правоохранительных органов Лос-Анджелеса, составлял психологические портреты и занимался всей этой научной дребеденью. Как только он тебя выбрал, ребята приступили к работе и начали собирать о тебе сведения. Чем больше мы узнавали, тем больше нам это нравилось.

— Кто скажет им, что они поступают ко мне в подчинение?

— Я скажу.

— Они тебя боятся.

— Нет. Уважают. Ну, может, слегка побаиваются. Я встретил их сразу же после того, как погибла их сестра, и помог им справиться с горем. Ты помогаешь кому-то, и он никогда об этом не забывает. Всегда тебе благодарен. И, может быть, уважает тебя чуть больше, чем ты того заслуживаешь. Они не такие, как ты, и даже не такие, как я. Им нужно, чтобы их кто-то направлял. Я их далеко от себя не отпускаю, постоянно за ними присматриваю.

— Звучит как поговорка, которая советует держать врагов на расстоянии вытянутой руки.

— Это преувеличение, — сказал Дюмон. — Они хорошие парни. Им нужен лидер. Новый лидер.

— Это не та роль, которую я хочу играть.

— Я знаю. Поэтому я и выбрал тебя. — Дюмон тяжело и совсем не театрально вздохнул. — Никто из них не понимает, что для тебя вступление в Комитет будет жертвой, а не облегчением. Тебе придется отречься от своих ценностей и добропорядочности. Твоими противниками станут люди и организации, которые ты всегда ценил.

Он протянул руку и постучал двумя узловатыми пальцами по груди Тима:

— А хуже всего то, что ты будешь чувствовать себя лицемером. Но ты поймешь, что действовал напрямую и получил реальные результаты. Трудно быть первопроходцем, стоя на трибуне, даже если эта трибуна платиновая, серебряная или сделана из креста, на котором распяли Господа.

Тиму вдруг пришло в голову, что в уважении, которое Дюмон внушал так легко и естественно, скрывалась глубокая нравственная подоплека.

— Когда кого-то грабят, насилуют, убивают, жертвой становится общество, — продолжал Дюмон. — Общество имеет право на свою позицию. Мы представляем наше общество. Мы можем стать его голосом. То, чего ты хочешь добиться, можно попытаться сделать здесь. — Он вдруг тепло улыбнулся. — Об этом, по крайней мере, стоит подумать.

— Ты что, черт тебя возьми, совсем спятил? — Дрей облокотилась на стол, цвет ее глаз был глубоким, как у кошки, загнанной в угол.

— Не знаю. Может быть. — Тим откинулся на стуле, скрестив руки на груди.

Снаружи бушевал ветер, отчего тускло освещенная кухня казалась маленьким тихим убежищем.

— Ты поговорил об этом с Медведем?

— Конечно нет! Я ни с кем не собираюсь об этом говорить.

— Тогда почему ты говоришь это мне?

— Потому что ты моя жена.

Дрей схватила его за руку:

— Тогда послушай меня. Эти люди играют на твоем горе. Как секта. Не позволяй им решать за тебя. Принимай решения сам.

— Я именно это и делаю. Принимаю решения сам. Но я бы хотел, чтобы в этом был какой-то элемент порядка. Закона.

— Нет. Закон — это то, чему служили мы. Та гордость, с которой ты рассказывал, что значит быть судебным исполнителем, была просто заразна. Меня восхищало, что ты говорил об этом как о призвании, словно был священником. Судебные исполнители, у которых нет скрытых целей, в отличие от агентов ФБР или ЦРУ, которые следят за осуществлением закона. Которые защищают конституционные права отдельного человека. Благодаря им не закрывают клиники, где делают аборты. Провожают чернокожих первоклассников в школу в Новом Орлеане, где были отмечены случаи расовой дискриминации… Я поверить не могу, что ты, который поклялся поддерживать и защищать суды, можешь думать о таком!

— Я больше не судебный исполнитель.

— Может быть, нет, но этот Комитет… У него нет никаких сдерживающих факторов. Если тебе нужно найти какой-то выход для ярости — на Кинделла, на Джинни, на себя, — я могу это понять. Но сделай что-нибудь настоящее. Пойди застрели Кинделла. Зачем городить вокруг этого такой… огород?

— Это не огород. Это правосудие. И порядок.

На лице Дрей появилось раздражение, которого Тим научился бояться:

— Тим, не покупайся на соломенную мораль и дешевые речи. — Она закусила губу. — Значит, если информация о сообщнике не подтвердится и вы решите дело не в пользу Кинделла, ты сможешь его убить.

— Это будет справедливо. Его дело рассмотрит суд — суд, который сфокусируется только на его вине, а не на процедуре. А если мы найдем доказательства, что в деле был замешан сообщник, я всегда смогу подвести Кинделла и его сообщника под суд. Тем более что здесь нельзя применять статью о том, что за одно преступление не судят дважды, потому что Кинделл так и не дошел до суда. Дело не в том, чтобы его убить, а в том, чтобы разобраться в убийстве Джинни.

— И откуда же возьмутся доказательства?

— У меня будет доступ к отчетам государственного защитника и окружного прокурора. А Кинделл, скорее всего, поделился со своим защитником тем, что произошло той ночью.

— Почему просто не пойти к самому государственному защитнику?

— Государственный защитник никогда не выдаст мне конфиденциальную информацию. А Рейнер может по внутренним каналам достать эти документы.

— Я уже немножко прощупала дело. Анонимный звонок в день смерти Джинни принял Пике — судебный исполнитель, дежуривший в тот вечер. И он сказал, что у звонившего был взволнованный и даже расстроенный голос. Он готов поклясться, что это не был сообщник или кто-нибудь, кто мог быть в этом замешан. Это всего лишь его догадка, но Пике смышленый парень.

— Он что-нибудь сказал насчет голоса?

— Ничего, что могло бы помочь. Ну, взрослый мужчина. Никакого акцента, шепелявости или чего-то в этом роде. Все вполне могло быть тем, чем казалось.

— А могло быть хорошо разыгранным представлением. — Только после того, как его окатила волна разочарования, он понял, как сильно цеплялся за версию о сообщнике:

— Хотя, может быть, я ошибся и это действительно сделал один Кинделл.

Дрей глубоко вдохнула и задержала дыхание:

— Я пытаюсь получить возможность поболтать с Кинделлом.

— Брось, Дрей. Разговор с Кинделлом только насторожит его сообщника — если таковой, конечно, имеется. Он заметет следы или исчезнет. В результате ты навлечешь на себя какие-нибудь санкции. Единственное, что нам может помочь, — что никто не знает, что мы копаем это дело.

— Ты прав. Плюс к этому, если вы, идиоты, его убьете, я буду основной подозреваемой, если кто-нибудь узнает, что я к нему ходила. — Она переплела пальцы и вытянула руки. — Я заказала расшифровки записей с предыдущих предварительных слушаний Кинделла.

— Как ты это сделала?

— Как обычный гражданин. Это открытые записи. Естественно, стенограф не печатает стенограммы самих судебных слушаний, если по делу не подают апелляцию, но мне должно хватить записей предварительных слушаний.

— Когда можно посмотреть записи?

— Завтра. Судебные клерки не особенно торопятся, если это не официальный запрос.

— Мир несовершенен, Дрей. Но, может быть, Комитет будет ближе к истине, чем судебная система. Может быть, он станет голосом справедливости.

— Ты хочешь посвятить свою жизнь ненависти?

— Я делаю это не из ненависти. На самом деле все совсем наоборот.

Она с силой забарабанила пальцами по столу. У нее были маленькие, женственные руки; ее изящные ногти напоминали о девочке, которой она была до того, как начала качать мускулы и записалась в академию. Тим познакомился с ней, когда она уже была судебным исполнителем. Сначала был День благодарения с ее семьей, когда ее старшие братья с гордостью и какой-то молчаливой опаской показывали ему выпускной альбом Дрей; он едва узнал ее: на фотографии она была похожа на эльфа. Сейчас она стала крупнее и сильнее и в ней появилась жесткая сексуальность. Первый раз, когда они вместе пошли на стрельбище, Тим смотрел на нее из тени навеса и думал, уже не в первый раз, что она появилась из грез какого-нибудь напичканного комиксами юнца.

Ее крепко сжатые губы потрескались, но сохранили идеальную форму. Он понял, что не хочет, чтобы они высохли от рыданий. Он знал, что любит ее глубокой любовью. Он рассказал ей о предложении Рейнера, потому что она была единственной, кому он мог доверять. Это доверие, которое он растил в себе восемь лет их семейной жизни, оставалось, несмотря ни на какие обстоятельства, отчужденность или разлуку.

— Иди сюда, — сказал он.

Она встала и медленно протиснулась вдоль стола. Тим отодвинул стул назад, она села к нему на колени, и он наклонился вперед, прижавшись лицом к полоске кожи сзади над воротом ее растянутой футболки. Он ощутил тепло ее тела.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Я чувствую то же самое.

Дрей посмотрела на него поверх плеча:

— Мы можем потерять еще больше.

На Тима вдруг навалилась усталость.

— Я не хочу больше спать на диване, Дрей. Этим мы друг другу не поможем.

Она резко встала и сделала несколько шагов по кухне:

— Я знаю. Просто меня все это… злит. Когда я прохожу мимо ванной, я вижу ее на табуретке чистящей зубы. А на заднем дворе я вижу, как она пытается распутать бумажного змея, которого мы купили ей в Лагуне. И каждый раз мне становится так больно; мне нужно кого-то обвинить. Я не хочу, чтобы мы продолжали терзать друг друга.

Тим поднялся. Его захлестывало детское желание кричать, вопить, рыдать, умолять… Вместо этого он сказал:

— Я понимаю. — У него перехватывало горло, и это мешало ему говорить. — Тогда мы не должны вот так сидеть здесь, если постоянно раним друг друга по мелочам.

— Но какая-то часть меня говорит, что должны. Может быть, это как раз то, что нам нужно. Выплеснуть все наружу. Ссориться и кричать до тех пор, пока наша вина не уйдет и не останемся просто… мы.

Он читал в ее глазах, что она просто пытается убедить себя в этом.

— Я не могу так, — произнес он. — Только не с тобой.

— Я тоже не могу. — Она покачала головой. Стул скрипнул: она снова села. Опустила голову и вздохнула. — Если ты решил закончить с этими людьми, тебе понадобится безопасный дом. Я в это впутываться не собираюсь.

— Да. Я не хочу, чтобы они следили за тобой и за домом. Не хочу ни на секунду подвергать тебя риску.

Она снова вздохнула и погладила его по щеке:

— И к чему нас это приводит?

— В любом случае нам нужно немного пожить порознь.

По ее щеке скатилась слеза:

— Угу.

— Я соберу свои вещи.

— Не навсегда. Это не навсегда.

— На какое-то время, чтобы мы успели перевести дух. И стали прежними.

— И чтобы ты смог убить кого-нибудь. — Он попытался поймать ее взгляд, но она смотрела в сторону.

Он собрался за двадцать минут и удивился, как мало вещей скопил за годы. Какая-то одежда, несколько туалетных принадлежностей. Дрей молча ходила за ним из комнаты в комнату, как собака.

Он остановился на пороге комнаты Джинни со стопкой рубашек на руке. Уезжать из дома, в котором выросла его убитая дочь, казалось нечестным, и он боялся того, что мог повлечь за собой этот поступок.

Пока он складывал вещи в машину, Дрей наблюдала за ним, стоя босиком на крыльце и ежась от холода. Аромат барбекю из соседнего дома, очень домашний, с дымком, витал в воздухе. Он закончил сборы, подошел и поцеловал ее.

— Куда ты едешь? — спросила она.

— Пока не знаю. — Он с трудом прочистил горло. — На нашем счету в банке чуть больше двадцати тысяч. Возможно, пять тысяч мне придется снять. Но не волнуйся, я не буду трогать остальное, пока мы не решим, что делать дальше.

— Конечно. Как хочешь.

Он сел в машину и закрыл дверь. Часы на приборной доске показывали 12:01. Дрей постучала в окно. Она вся дрожала.

Он опустил стекло.

— Черт возьми, Тимоти. — Теперь она плакала, не таясь. — Черт возьми.

Она нагнулась, и они снова поцеловались.

Он поднял стекло, включил задний ход и выехал на улицу. И только повернув за угол, вспомнил, что сегодня День святого Валентина.

Глава 14

Тим ждал в машине с пачкой стодолларовых купюр на коленях. Управляющий прошаркал в четырехэтажное здание на углу, со связкой ключей на кольце, похожей на те, что носят тюремщики, и со стаканчиком дымящегося кофе. В рамках программы по омоложению центра города дома эконом-класса подремонтировали, и теперь район Маленького Токио стал пристанищем для художников, наркоманов и прочего люда, балансирующего на грани нищеты и рассудка. Тим мог спокойно заплатить наличными, никто бы этому не удивился. А поскольку все удобства были включены в арендную плату, оставалось меньше бумажных следов.

Номера Тим взял с разбитой в лепешку тачки во дворе пункта приема металлолома Дага Кея. За годы службы ему не раз удавалось проследить путь угнанных машин вмастерскую Кея, и он делал это так хорошо, что теперь мог за небольшую плату рассчитывать на одолжение, если запахнет жареным. Бывший владелец сменил резину, и теперь на машине стояли покрышки популярной марки «Файерстоун» — ничего особого, что можно было бы легко отследить.

В кармане рубашки лежал новый сотовый телефон. Тим только что взял его напрокат в магазине в конце улицы, где продавец с трудом говорил по-английски. Он выложил солидный залог и заплатил двести долларов наличными за месяц безлимитных местных разговоров, поэтому владелец магазина не особенно внимательно разглядывал фальшивую фамилию, которой Тим подписал контракт. Тим заблокировал международные звонки и поставил антиопределитель номера.

Он трусцой пересек улицу с охапкой одежды, и скользнул в парадную дверь. Управляющий — гей, чьи пристрастия выдавала серьга в правом ухе, раньше явно питал актерские амбиции — это было видно по его осанке и манерному поведению. Он возился с замком, стараясь не пролить кофе и не уронить пачку писем, зажатую между локтем и складкой жира на боку. Наконец он нашел нужный ключ, распахнул коленом дверь, свалил почту на стол и, задыхаясь, упал в офисное кресло с вылезшей набивкой, словно только что покорил северный склон Эвереста.

Когда Тим вошел, он смог выдавить из себя улыбку, потом убавил звук телевизора, занимавшего половину его письменного стола.

— Обожаю реальные криминальные истории, — произнес управляющий театральным шепотом, глядя на светящийся экран.

Обшарпанную комнату — по всей вероятности, бывшую каморку уборщика — оживляло несколько фотографий в рамках: зубастой Линды Эванс, горестно-серьезного Джона Риттера, еще нескольких актеров, которых Тим не знал, но которые были когда-то звездами, судя по огромному количеству в автографах восклицательных знаков и избитых призывов следовать своим мечтам и оставаться верным самому себе. Все фотографии были адресованы Джошуа.

Тим пристроил на сумку, перекинутую через плечо, ворох рубашек, которые держал в руках. Из заднего кармана высовывался провод ноутбука.

— Я видел объявление, что у вас есть свободные квартиры.

— Свободные квартиры? Ну да. Вы так официально это сказали.

Джошуа улыбнулся, и Тим понял, что тот пользуется блеском для губ.

— Я могу сдать вам однокомнатную квартиру на четвертом этаже за четыреста двадцать пять долларов в месяц. Честно говоря, ее стоило бы освежить, новый коврик положить или даже пару ковриков… Давайте остановимся на четырехстах долларах. — Он шутливо погрозил пальцем Тиму. — Но больше я цену не сброшу.

— Прекрасно.

Тим поставил на пол вещи, отсчитал тысячу двести долларов и положил на стол:

— Я полагаю, этого достаточно. Первый и последний месяцы и залог. Справедливо?

— Справедливее быть не может. Я соберу документы, займемся этим позже.

Пока Тим собирал свои пожитки, Джошуа выскользнул из-за стола:

— Я покажу вам квартиру.

— Ключа будет вполне достаточно. Почему-то мне кажется, что там нет сложной техники, которая требовала бы подробного инструктажа.

— Нет, нет, ничего такого. — Джошуа поднял голову: — А что случилось с вашим глазом?

— Наткнулся на дверь.

Джошуа благосклонно улыбнулся Тиму, потом схватил с доски ключи и протянул их через стол:

— Ваша квартира 407.

— Спасибо.

Управляющий откинулся назад, стукнув спинкой кресла по рамке с фотографией Джона Риттера, и она покривилась. Он быстро ее поправил и замер в смущении. Банка крема для бритья выпала из расстегнутой сумки Тима и покатилась по полу. Нагруженный вещами, Тим даже не пытался ее поднять.

Джошуа грустно улыбнулся:

— Так не должно было получиться, не правда ли?

— Да, — сказал Тим. — Не должно было.

Ключ подошел к одноцилиндровому замку с круглой ручкой. Задвижки не было, но Тим не возражал, потому что дверь была из цельного дерева со стальной рамой.

В квадратной комнатке оказалось только одно большое окно, которое выходило на площадку пожарной лестницы, вывеску с яркими красно-желтыми иероглифами и оживленную улицу. За исключением нескольких проплешин ковер был в удивительно хорошем состоянии. А в отгороженной кухне с отбитой зеленой плиткой Тим обнаружил узкий холодильник. В целом квартира была пустоватой и немного угрюмой, но чистой. Тим повесил свои рубашки в кладовку и бросил сумку на пол. Вынул из-за пояса пистолет и положил его на стойку в кухне, потом достал из сумки маленький ящик с инструментами.

В несколько поворотов дрели он вынул весь дверной замок. Потом убрал старый цилиндр и заменил его цилиндром Медеко. Его он тоже нарыл во дворе пункта приема металлолома. Тим предпочитал замки Медеко, потому что у них было шесть реверсивных механизмов с неравными интервалами и угловатые прорези с разной глубиной ключей. Вскрыть технически невозможно. От нового замка был только один ключ, который Тим положил себе в карман.

Потом он подсоединил ноутбук к сотовому телефону и вышел в Интернет. Он не собирался пользоваться домашним телефоном, чтобы не засвечиваться. Тим не удивился, увидев, что его пароль на сайте Министерства юстиции больше не работает. Он в любом случае не стал бы часто пользоваться этим сайтом, потому что это внимательно отслеживали и записывали. Вместо этого он набрал фамилию Рейнера в Google.

Пройдясь по ссылкам, он узнал, что Рейнер вырос в Лос-Анджелесе, учился в Принстоне и получил степень доктора психологических наук в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Он участвовал в нескольких нашумевших экспериментах. В одном из экспериментов, по изучению групповой динамики, который он проводил со студентами Калифорнийского университета во время весенних каникул 1978 года, он разделил группу на заложников и захватчиков. Псевдозахватчики так сильно вжились в роль, что начали оскорблять заложников, эмоционально и физически, и эксперимент прекратили, чтобы предотвратить драку.

Сына Рейнера, Спенсера, убили в 1986 году, тело сбросили с Пятого шоссе. Агенты ФБР, прослушивая телефон-автомат на стоянке грузовиков во время операции по выслеживанию мафии, случайно записали звонок свидетеля — водителя грузовика Вилли Маккейба, который в панике позвонил своему брату, описал убийство и спросил, сообщать ли ему в полицию о том, что он видел. Ордер на прослушивание, естественно, не распространялся на Маккейба, и эти показания в суде рассматривать не стали.

Тиму пришло в голову, что у Рейнера была сильная дополнительная мотивация не фокусироваться на Маккейбе — то, что убийца его сына разгуливал на свободе, давало ему больше материала для исследований и значительно увеличивало популярность его книг. К тому же Рейнер был публичной фигурой, и его связь с Маккейбом была общеизвестной.

После того как дело Маккейба закрыли, Рейнер сосредоточился на юридических аспектах социальной психологии. Один из журналистов даже назвал его экспертом по конституции. Рейнер и его жена, как и большинство пар, потерявших ребенка, разошлись в первый год после смерти сына. Тим не мог не заметить, как сильно его беспокоило то, что они с Дрей могут увеличить процент подобных разводов.

После смерти сына Рейнер добился признания, опубликовав свой первый бестселлер — исследование по социальной психологии, по структуре напоминающее книгу из серии «Помоги себе сам». В журнале «Психология сегодня» Тим нашел обзор этой книги.

Потом Тим зашел на сайт Бостона и проверил Франклина Дюмона. Он не удивился, узнав, что за тридцать один год работы Дюмон был очень способным детективом, затем сержантом. Дюмон стал чем-то вроде местной легенды: благодаря ему статистика арестов отдела по расследованию особо тяжких преступлений была идеальной. Он ушел в отставку после того, как однажды вечером вернулся домой и нашел свою жену избитой и задушенной. Оказалось, что ее убийца только что вышел из тюрьмы после пятнадцатилетней отсидки. Когда Дюмон его арестовывал, у того в багажнике была еще живая пятилетняя девочка. Пребывание в тюрьме, как это часто бывает с преступниками, дало ему время для вынашивания планов мести.

В архивах одной из детройтских газет оказалось несколько статей, в которых упоминались братья Мастерсон. Братья были первоклассными специалистами и хорошими оперативниками, но пресса особо ими не интересовалась до того момента, как тело их сестры было найдено на пирсе Санта-Моники. Она переехала в Лос-Анджелес всего за несколько недель до гибели. В своих интервью Роберт и Митчелл прямо говорили, что полиция Санта-Моники некомпетентно провела расследование. После того как ее убийцу отпустили, а дело закрыли из-за того, что улики были дискредитированы небрежной процедурой ареста, ответы братьев на вопросы прессы стали еще более едкими, а их нетерпимость по отношению к Лос-Анджелесу возросла.

Новый всплеск газетной шумихи последовал через несколько месяцев, когда они отсудили 2 миллиона долларов у таблоида, опубликовавшего полученные незаконным путем фотографии с места преступления.

Тим позвонил своим знакомым в шести разных государственных агентствах и каждого из них попросил проверить одного из членов Комитета. Биографии оказались кристально чистыми: не были в розыске, не подвергались аресту, не обвинялись в уголовных преступлениях, никто не проходил ни по какому делу. Тим развеселился, когда узнал, что Аненберг арестовывали в старших классах за хранение марихуаны. Зато Аиста за его техническое мастерство приняли в ФБР несмотря на то, что он не сдал спортивные нормативы. Пошатнувшееся здоровье вынудило его в возрасте тридцати шести лет уйти в отставку. Приятель из разведки сказал Тиму, что на протяжении последних десяти лет в налоговых декларациях Рейнера стояли семизначные цифры.

Никто, кроме Тима, в настоящее время не состоял в браке — это значительно облегчало дело. Дюмон, Аист и близнецы на сегодняшний день не были зарегистрированы ни по какому адресу. Тима это не удивило. Как и он сам, они наверняка окопались в каком-нибудь надежном, безопасном месте.

В мебельном магазине в конце улицы, где вещи продавались со скидкой, Тим купил матрас, маленький шкаф и письменный стол. Сын владельца магазина помог ему выгрузить мебель из грузовика и затащить ее наверх. Парень двигался осторожно, было видно, что он недавно повредил плечо, и Тим щедро дал ему на чай. Потом он купил еще несколько необходимых вещей — простыни, кастрюли, девятнадцатидюймовый телевизор — и распаковал то немногое, что привез с собой.

Просматривая колонку некрологов в «Лос-Анджелес таймс», Тим нашел сообщение о смерти белого мужчины тридцати шести лет, умершего от рака поджелудочной железы. Том Альтман. Вот имя, с которым Тим мог жить. Он проверил фамилию по телефонной книге, которую занял у Джошуа, и нашел адрес в западной части Лос-Анджелеса. По пути остановился у хозяйственного магазина и купил прочные перчатки и дождевик с длинными рукавами.

Однако все это ему не понадобилось. Дом был пуст, а мусорные ящики, укрывшиеся во дворике за воротами, — не особо грязными. Под использованным кофейным фильтром он нашел стопку медицинских счетов. Номер медицинской страховки Альтмана был крупным шрифтом напечатан на каждом бланке. Под двухнедельным запасом медицинских счетов обнаружились счета за свет, газ, воду, телефон и несколько отмененных чеков. По пути в Банк Лос-Анджелеса Тим остановился у почты и взял бланк смены адреса.

Женщина в банке была очень любезной. Когда он сказал, что забыл водительские права, она заверила его, что номера социальной страховки и текущих счетов вполне достаточно. Чувствуя благодарность к Альтману за то, что он был так внимателен и оставил солидный кредит на счету, Тим ушел с бумагами, подтверждающими его новые чековые и сберегательные вклады, и оформленной в срочном порядке электронной картой, которая заменила карту «VISA».

Утром он все это отвез в Паркер, штат Аризона, что недалеко от границы с Калифорнией. Там он представил свои документы сварливому клерку Управления автомобильным транспортом, объяснив, что потерял калифорнийские водительские права, но собирается получать аризонские, потому что проводит лето в Фениксе.

На закате Тим сидел на полу своей новой квартиры, глядя, как мигают за окном неоновые огни, отбрасывая блики на потолок. Он настроился на какофонию новых ощущений — звуков, проникающих сквозь тонкие стены, разговоров на иностранных языках, ползущей из кухни вони от накопившихся за день отходов. Он скучал по своему простому, удобному дому в Мурпарке, он скучал по жене и дочери. Его первая ночь в этом месте лишь подтвердила, что ничего уже не будет, как прежде. Он сидел в этой маленькой темной комнате, ничем не связанный с внешним миром, лишенный необходимости оставить в нем хоть какой-нибудь след.

Он смотрел на вещи, которые купил — матрас, письменный стол, шкаф. В них не было комфорта; они были просто вещами. Он подумал о мягкости, которую женщина могла привнести в эту комнату, подтверждая идею о том, что с пространством нужно сосуществовать, а не просто пребывать в нем.

Он вспомнил истерики, которые Джинни могла закатить на просмотре мультиков, и чувство радостного предвкушения, какое бывает перед свиданием, когда он мог улизнуть с работы пораньше, чтобы забрать ее из школы. Он вдруг понял, каким серым и безжизненным стал его мир без ее улыбок во весь рот, скандалов, от которых дрожал пол, конфет и одежды кричащих цветов. Теперь в жизни остались лишь умеренность, сдержанность и приглушенные тона.

Тим не знал, сможет ли он жить в мире, который так легко переносил ее отсутствие.

Он моргнул, и на его ресницах нависли слезы.

Вдруг он осознал, что держит в руках трубку и набирает домашний номер.

Дрей ответила на середине первого же гудка:

— Алло! Алло!

— Это я.

— Я думала, ты позвонишь вчера вечером.

— Прости. Я только что разобрался с делами.

— Где ты?

— В центре.

Он услышал, как она вздохнула:

— Господи. — На линии что-то прогудело, потом еще раз.

Они помолчали. Тим два раза открывал рот, но не мог решить, что сказать. Наконец он спросил:

— Ты в порядке?

— Не совсем. А ты?

— Не совсем.

— Где я могу тебя найти, если ты мне понадобишься?

— Вот мой новый номер сотового. Запомни его и никому не давай: 3234711213. Я буду на связи двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, Дрей. Я в десяти галактиках от тебя.

Ему показалось, что она прижала трубку к щеке. Интересно, какое у нее сейчас выражение лица.

— Я уже поговорила кое с кем из друзей. Но Медведю мы должны сказать вместе. Я подумала, мы можем пригласить его завтра. Домой. В час нормально?

— Хорошо.

— Тимоти? Я, э-э… я…

— Знаю. Я тоже.

Она повесила трубку. Тим прижал телефон к губам. Он сидел в вялом оцепенении, не меняя позы, почти двадцать минут.

Затем встал и включил телевизор, чтобы прогнать одиночество. Знакомый голос Мелиссы Йюэ наполнил комнату:

«Сегодня освободили Джедедайю Лейна, так называемого газового террориста. Он предстал перед судом по обвинению в распылении нервно-паралитического газа в Бюро переписи населения, унесшем восемьдесят шесть жизней. Нападение на Бюро переписи населения было самым крупным террористическим актом на территории США с 11 сентября и самым крупным террористическим актом, совершенным американским гражданином со времен нападения Тимоти Маквея на правительственное здание в Оклахоме. Несмотря на выходки Лейна в зале суда, присяжные его оправдали. Прокурор заявил, что Лейну повезло потому, что многие из собранных улик были признаны недействительными. Заявление Лейна после процесса вызвало бурю гнева в обществе.»

На экране возник кадр, где Лейна вели через толпу репортеров, протягивающих к нему камеры и микрофоны:

«Я не говорю, что я это сделал, но если бы я это сделал, то только ради того, чтобы утвердить права нации».

На экране снова появилось лицо Йюэ, на котором читалось нескрываемое отвращение:

«Смотрите нас в среду в девять вечера. В это время мы будем транслировать интервью в прямом эфире с этой неоднозначной личностью.

Теперь о связанных с этим событием новостях. Продолжаются работы по возведению памятника жертвам нападения на Бюро переписи населения. Это металлическая скульптура, изображающая дерево, каждая ветка которого символизирует погибшего взрослого, а каждый лист — погибшего ребенка, созданная знаменитым африканским художником Наязом Гарти. Памятник, установленный на Моньюмент-Хилл, будет освещаться ночью».

В кадре возник рисунок архитектора: дерево, возвышающееся над федеральным парком, из ствола льется свет, проникая наружу через мириады дырочек в металлическом корпусе. Рождественское дерево надежды. Очень яркое и броское — в духе Лос-Анджелеса.

«Гарти, во время суда открыто выступавший против смертного приговора, приходится дядей восьмилетнему Дэмиону Латреллу, одному из семнадцати детей, погибших от нервно-паралитического газа».

На экране появилась фотография мальчика в школьной форме, с неестественной улыбкой.

Тим выключил телевизор и взял пистолет с кухонной стойки. Стук закрывшейся двери разнесся по пустому коридору.

Он припарковался на углу возле дома Рейнера. Резные железные ворота скорее создавали видимость безопасности. Тим легко перелез через них, поставив ногу в выемку, которую сделали, чтобы не трогать сук древнего дуба. На задней двери стоял самый обычный замок, который Тим легко открыл при помощи отмычки. Он осторожно спустился вниз по лестнице, не вынимая заткнутый за пояс пистолет. Рядом с лестницей был внушительных размеров конференц-зал с кожаными креслами, какие бывают только у банкиров.

Тим отправился наверх.

Он включил фонарик в массивном металлическом корпусе, и резкий луч света упал на два бугра на кровати Рейнера. Этот фонарь он использовал не столько для того, чтобы осветить, сколько для того, чтобы запугать. Тим бесшумно пододвинул стул и сел на его спинку, поставив ноги на плюшевое сиденье.

Один из бугров задвигался. Рейнер закрылся ладонью от света и прищурился. Дорогие простыни сползли с его груди. Он в панике пошарил в тумбочке и дрожащей рукой наставил на Тима пистолет.

Тим выключил фонарик. Несколько секунд они молчали, потом Рейнер протянул руку и включил лампу, осветив тумбочку с телефоном с хитрым прибором для записи телефонных разговоров — до этого Тим видел такие только у секретных агентов.

— Господи, вы меня до смерти напугали. Я думал, вы позвоните.

Тим посмотрел на записывающее устройство, установленное для того, чтобы засечь его звонок, когда он согласится с их условиями. Если бы Тим начал им мешать, Рейнер мог отредактировать запись, как ему вздумается, и подбросить ее кому надо.

При звуке голоса Рейнера фигура на кровати возле него зашевелилась, и из-за простыней показалось еще одно знакомое Тиму лицо — сонное и припухшее, с прямыми темными волосами, нависшими на глаза. Но если Рейнер был красный как рак, она ни в малейшей степени не выглядела ни испуганной, ни смущенной — скорее даже немного довольной, что не удивило Тима, судя по тому, что он о ней знал. Рейнер все еще был в шоке, он сжимал пистолет двумя руками, как садовый шланг.

— Вот мои условия, — сказал Тим. — Первое: если мне что-то не понравится — сделке конец и я ухожу. Второе: я полностью контролирую операцию. Если кто-нибудь начнет гнать волну, я оставляю за собой право поставить его на место. Третье: прекратите целиться мне в голову. — Он подождал, пока Рейнер опустит пистолет. — Четвертое: вы должны уважать мою частную жизнь. Пятое: я взял пистолет, которым вы меня дразнили в тот вечер, и он останется у меня. Шестое: первое собрание Комитета состоится в вашем конференц-зале завтра вечером, в восемь часов. Сообщите остальным.

Он соскользнул со стула.

— Я мог… я мог вас застрелить, — пробормотал Рейнер.

Тим подошел к изножью кровати и разжал кулак. Шесть пуль высыпались на плед.

Идя обратно вниз по лестнице, он не мог сдержать улыбки.

Глава 15

Въехать на подъездную дорожку дома было все равно что вернуться в уют и комфорт. Тим припарковал машину и минутку посидел, любуясь черепицей, которую он сам, ряд за рядом, клал на крышу, и брусчаткой без единого изъяна, которую уложил заново после прошлогоднего землетрясения. Его сосед Тед Хартли в фирменной ветровке ФБР, поднял руку в молчаливом приветствии, и Тим, махнув ему в ответ, почувствовал себя законченным лгуном.

Он вышел из машины, прошел по дорожке и позвонил в свою собственную дверь. Странное ощущение.

Голос Дрей прозвучал раньше, чем она открыла дверь:

— Медведь, ты рано. Я хотела…

Она распахнула дверь и попыталась скрыть огорчение:

— Что ты делаешь, Тимоти? Последние восемь лет ты заходил в дом через гараж.

Он не знал, куда деть глаза:

— Извини. Я растерялся.

Она отступила назад. На ней была спортивная форма — скорее всего, она только что закончила послеобеденную тренировку. Это означало, что в три она пойдет на инструктаж:

— Очень хорошо, мистер Рэкли. Не будете ли вы так любезны войти? — Она быстрым шагом отправилась на кухню. Как только она скрылась из вида, он аккуратно сложил в стопку газетные страницы, разбросанные по дивану.

— Я могу предложить вам выпить, мистер Рэкли?

— Дрей. Я все понял. И… да, пожалуйста, воды.

Она внесла стакан на тарелке, которую держала, как поднос для коктейлей; через руку было перекинуто кухонное полотенце, как у заправской официантки. Оба засмеялись, но улыбки быстро потухли. Тим потер руки.

Дрей протянула ему воду и села напротив него в огромное кресло:

— Я получила расшифровки слушаний Кинделла. Они толстенные — я полночи не спала.

— Ну и?

— Ничего интересного, но оба преступления по растлению малолетних он совершил с сообщниками. В какой-то мере это подтверждает твою версию.

— А что сообщники?

— Оба в тюрьме. Они не пытались выкрутиться и не просили о психиатрической экспертизе. Оба раза именно они занимались организацией шоу, а потом смотрели. Оба конторские служащие; один из них был бухгалтером. Кинделл — извращенец, но не организатор, способный спланировать все в деталях.

— То есть у нас есть сообщник, который просто хотел повеселиться, но Кинделл слишком далеко зашел. — Услышав собственные слова, Тим ощутил приступ тошноты.

— Точно. Этим объясняется, почему у парня был такой расстроенный голос, когда он делал анонимный звонок. Он хотел увидеть шоу, а не убийство.

— Сторонник морали.

— Звонок детективу вписывается в образ того, кто это спланировал.

Подняв глаза, Тим увидел грустное лицо Дрей:

— Я знаю, мы договорились, что поживем отдельно, но на остальное я не согласна. Игра в прятки, секретный номер телефона, переезд… Мы хлебнули всего этого, когда ты был рейнджером.

— Мы живем отдельно не потому, что я в чем-то участвую. Мы спасаем наш брак, берем тайм-аут.

По тому, как она сжала губы, он понял, что прав. Она была едва заметно накрашена — как обычно в выходные. Тим одновременно обрадовался и расстроился — больше всего потому, что точно знал: она сотрет косметику, перед тем как отправиться в участок.

— Я одна в этом доме. — Она задрожала, как от озноба. — И тишина. И ночи.

— Скоро станет легче, — мягко сказал он. — Ты к этому привыкнешь.

— А что, если я не захочу?

— Не захочешь чего?

— Привыкать жить без тебя. И… — Она подобрала под себя ноги. — Может быть, я не хочу привыкать к тому, что Джинни больше нет. Часть меня хочет постоянно чувствовать адскую боль, потому что это, по крайней мере, держит при мне Джинни. Если боль утихнет, что у меня останется? Вчера ночью я не могла заснуть, потому что не могла вспомнить, какого цвета ее школьная обувь. Эти глупые кеды, которые она так хотела. И я поднялась в четыре утра и рылась в ее шкафу, в ее вещах. — Она сжала губы. — Красные. Они были красные. Когда-нибудь я этого не вспомню. А потом не вспомню ее любимый мультфильм и какого размера брючки она носила. Когда-нибудь я не смогу вспомнить, какие у нее были глаза, когда она улыбалась, и тогда у меня ничего не останется.

Раздался звонок в дверь. Дрей отвела взгляд от Тима и пошла открывать. Медведь сгреб ее в объятия. Она постучала по его груди:

— Как твой бок?

— Ничего. Вы двое… — Медведь неловко повернулся к Тиму, и тот приготовился, что его, как обычно, похлопают по спине, что по звуку напоминало пальбу из пушки. Но Медведь грубо толкнул его:

— Где ты был, черт возьми? Я вчера оставил два сообщения.

— У нас… у нас были кое-какие проблемы.

Медведь вздрогнул всем телом.

— О нет.

Он плюхнулся в кресло, и Дрей пришлось сесть на диван рядом с Тимом. Они нервно сплели пальцы, потом разжали руки. Медведь смотрел на них с ужасом.

— Мы… расстаемся, Медведь. Ненадолго.

Медведь побледнел:

— Да вы что, вашу мать. — Он хлопнул себя по колену и уставился на них задумчивым взглядом.

— Я вас оставил на несколько дней, и вот до чего дошло. Они расстаются. Прекрасно. Просто прекрасно. — Он встал, потом снова сел. — В этом доме есть что-нибудь выпить?

— Нет, — сказала Дрей. — У нас… у нас все кончилось.

— Ладно. Ладно. Может быть, вы объясните мне, что это значит — расстаемся? Я никогда этого не понимал. Вы или женаты, или разведены. Что значит расстаемся?

— Послушай, Медведь, когда теряешь ребенка…

— Не забивай меня статистикой, Дрей. Мне наплевать на статистику. Ты, Дрей, и ты, Тим, вы мои друзья, и вы ладите лучше, чем все супружеские пары, которые я когда-либо видел. — От волнения он тяжело дышал. — Если вы думаете, что не нужны друг другу, вы просто ненормальные.

— Медведь, — сказал Тим. — Успокойся.

— Я не собираюсь…

— Ус-по-койся.

— Хорошо. Кто я такой, чтобы говорить вам, что делать? Я думаю, вы, ребята, знаете, что вам нужно.

Тим набрал в легкие побольше воздуха и сказал:

— Такие вещи, как с Джинни, все меняют. Ты чувствуешь, что в жизни появилась трещина или разлом, и хочешь его заровнять, но не можешь этого сделать. Стараешься и так и сяк — все тщетно. И чем больше ты над этим бьешься, тем больше становится разлом. И ты, не желая того, разрушаешь все, что у тебя до этого было. — Он бросил быстрый взгляд на Дрей. — До этого у вас было нечто — скажем, красивая вещь. И вы не хотите видеть ее оскверненной. И, может быть, лучше уйти, пока хоть в ней еще осталась чистота. Потому что нет сил видеть, как она…

Дрей впилась зубами в кулак. Тим поднялся и коснулся ее мягких светлых волос и дотронулся до щеки.

Когда он шел к машине, его плечи болели, как будто только что сбросил с них какой-то неимоверно тяжелый груз.

Тиму, в общем-то, делать было нечего, кроме как сидеть и ждать назначенной на восемь часов встречи. Устроившись за шатким письменным столом, всматриваясь в улицу, и все больше и больше утопая в бесконечном лабиринте горя.

…Роды с кесаревым сечением и сложным послеоперационным периодом на три недели уложили Дрей в постель. Именно Тиму приходилось вставать по ночам, чтобы укачать Джинни или приготовить ей бутылочку. Именно он объяснил Джинни, когда ей было три года, что за окном не монстр, а дерево. Именно он провел воспитательную беседу с детсадовским хулиганом, обидевшим Джинни.

Он сделал мир безопасным для нее. Он научил ее доверять.

А как раз этого он не должен был делать.

Каждый раз, когда он думал, что приспособился к горю, оно наносило ему новые удары; оно накрывало его с головой.

Через сорок пять минут Тим буквально вытолкал себя на пробежку. Не привыкший к смогу и выхлопным газам, он добежал только до угла улицы и остановился, согнувшись пополам и тяжело дыша — как шахтер, выкуривающий в день по три пачки сигарет. Дома Тим с облегчением принял душ, а потом отправился к Рейнеру. Он чувствовал, что Комитет может дать ему что-то, что было необходимо ему, как воздух.

Дать ему цель.

Рейнер снова надел личину благонравного и сдержанного человека — ни намека на ночное вторжение. Тепло встретив Тима, он провел его в конференц-зал, где уже ждали остальные. Аненберг сидела в кресле, положив ногу на ногу, в строгой темно-синей, но слишком короткой юбке.

Аист в очередной гавайской рубашке, на этот раз сине-зеленой, поднялся поприветствовать Тима. Его рука была влажной и отекшей, рукопожатие — слабым.

— Я хочу поприветствовать вас в Комитете, мистер Рэкли.

Митчелл сидел откинувшись в большом кожаном кресле и положив ноги в кроссовках на край мраморной столешницы. Роберт точно в такой же позе сидел напротив и казался зеркальным отражением брата.

Дюмон подошел и со странной гордостью посмотрел на Тима. На какую-то долю секунды Тиму показалось, что тот собирается его обнять, и он почувствовал облегчение, когда Дюмон протянул ему руку и сказал:

— Я знал, что могу рассчитывать на тебя, Тим.

Две бумагорезки стояли по обе стороны двери, как часовые.

В баре стояли два графина с водой и комплект стаканов.

Взгляд Тима переместился на стол, где были расставлены фотографии в рамках: старый черно-белый снимок женщины с популярной в семидесятые прической — перед стулом Дюмона, фото потрясающей блондинки в самом расцвете юности, сидящей верхом на лошади — перед Митчеллом и Робертом. Тим двигался вокруг стола, пока не дошел до своего кресла. Из тонкой серебряной рамки на него смотрела Джинни. У нее была глуповатая, чуть смущенная улыбка. Фотография, где она во втором классе, та, что печатали в «Лос-Анджелес таймс». Видеть Джинни в этой незнакомой обстановке было неприятно. Тим взял снимок в руки и некоторое время рассматривал его так, будто никогда не видел.

— Мы позволили себе эту вольность, — сказал Дюмон.

Тим подумал о Кинделле, просыпающемся каждое утро в обшарпанном гараже со следами крови Джинни. Он подумал о том, что хотел бы на десять минут остаться с ним наедине, и о следах, которые останутся после этого на стенах.

— …фотографии полезно иметь под рукой. Они помогают сосредоточиться на главном. — Взгляд Роберта вернулся к фотографии Джинни, его лицо смягчилось — первая трещина в каменном фасаде.

— Мы сочувствуем тебе, — сказал Митчелл. — Это ужасно.

— Спасибо.

Рейнер обратился к Дюмону:

— Не пора ли привести его к присяге?

Дюмон смущенно прочистил горло и начал читать текст, напечатанный на желтом юридическом бланке. Клятва была кратким изложением пунктов, которые они обсуждали два дня назад в библиотеке Рейнера. Тим вслед за Дюмоном повторил каждый пункт, в том числе пункт о самороспуске, потом сел и придвинул кресло к столу:

— К делу.

Бумагорезка, сотрясаясь, поглотила листок Дюмона. Дюмон отдернул руки от щели:

— Ненасытная тварь.

Рейнер снял со стены портрет сына; за ним оказался сейф с электронным замком на круглой панели и встроенной сверху задвижки, позволявшей класть вещи в сейф, не открывая дверцу.

Заслонив собой сейф, Рейнер набрал код, потянул за стальную ручку и сделал шаг в сторону. Дверца открылась, и все увидели в сейфе солидную стопку папок.

По Тиму словно прошел разряд тока, и его сердце лихорадочно забилось.

Одна из этих папок была посвящена Кинделлу.

Рейнер жестом показал на открытый сейф:

— Здесь самые нашумевшие дела за последние пять лет. Я уже собираю материалы для следующей фазы, но пока мы остановимся на семи. Выносить документы из этой комнаты нельзя. На каждой папке магниевая полоска, так что, если сюда заявятся представители власти, я могу бросить зажженную спичку через задвижку сейфа и никаких улик не останется. Сейф выдерживает температуру до 350 градусов, он может гореть в течение часа без всяких последствий и будет удерживать пламя, пока все внутри не сгорит. Если же кто-нибудь попробует ломать замок, ручка отломится.

Аненберг сказала:

— Перед тем как мы начнем, позвольте объяснить процедуру… Перед Вашим приходом, Тим, мы с Франклином предложили установить порядок проведения встреч, и члены Комитета одобрили идею. Я в общих чертах обрисую, как мы будем рассматривать каждое дело. Сначала обсудим, какое преступление совершил подозреваемый. Рейнер и Дюмон будут руководить дискуссией. Так как мы не можем притворяться, что относимся к делу непредвзято, мы в общих чертах обговорим обстоятельства и перечислим основные аргументы. Если появится вероятность вынесения обвинительного приговора, мы вернемся назад и пройдемся по всем материалам с самого начала. Уильям смог достать материалы и из офиса окружного прокурора, и из офиса государственного защитника, так что у нас есть доступ ко всем данным с момента обнаружения факта преступления.

Тим оторвал взгляд от нижней папки в сейфе и постарался сконцентрироваться на словах Аненберг.

— Мы пройдемся по полицейскому расследованию, потом по протоколам допросов из офиса окружного прокурора и из офиса государственного защитника, и познакомимся со всеми фактами, которые изучали обе стороны. После этого мы перейдем к отчетам экспертов, а затем рассмотрим доказательства, которые приводились в суде, включая показания очевидцев. До того как мы проголосуем, все члены Комитета просмотрят каждый документ — не важно, сколько времени это займет.

— Спасибо, Дженна. — Рейнер коротко кивнул — как отец, гордящийся тем, что его дочка играет на пианино. Он достал из сейфа верхнюю папку, сел и положил на нее руку:

— Мы начнем с Томаса Черного Медведя.

— С садовника, который в прошлом году убил в Голливуде семью Хиллс? — спросил Тим.

— Предположительно, мистер Рэкли. — Аненберг постучала карандашом по дужке своих очков.

— Отстань от него, Дженна, — сказал Роберт. Он сидел рядом с Тимом; от него пахло бурбоном и сигаретами.

— Какие доказательства? — спросил Тим.

План места преступления и отчеты об уликах были пущены вокруг стола. В то утро свидетель видел Черного Медведя. Во дворе перед домом потерпевших: он выкорчевывал засохший сикамор. У Черного Медведя не было алиби на двухчасовой промежуток, в течение которого были совершены преступления. Он говорил, что сидел дома и смотрел телевизор — сомнительное заявление, так как детективы обнаружили, что телевизор был сломан. Мотив был неясен; из дома ничего не пропало, следов на трупах жертв, указывающих на то, что убийца был извращенцем или сексуальным маньяком, не оказалось. Родители и двое детей — одиннадцати и тринадцати лет — были убиты выстрелом в голову, как будто их казнили.

После допросов с пристрастием Черный Медведь подписал признание.

— По-моему, дело пахнет наркотиками, — сказал Роберт, листая документы. — Его отец колумбиец.

— У Черного Медведя богатая биография в смысле задержаний, но ни одного обвинения, имеющего отношение к наркотикам или нападениям, — заметил Дюмон. — Все по мелочам. Угнанные машины, кражи со взломом, пьянство в общественных местах.

— Пьянство в общественных местах? — Роберт не сводил глаз с Аненберг. — Чертовы индейцы.

Аист, перед которым лежал отчет экспертизы, уже исписал несколько листов, но потом остановился и начал разминать кисть, которую свело судорогой. В руке у него как по волшебству появилась таблетка, он проглотил ее, не запивая, и продолжил писать.

— Чем он отделался?

— Все обвинение строилось на его показаниях, — сказал Рейнер. — Их признали недействительными, когда выяснилось, что он неграмотный и почти не говорит по-английски.

Дюмон добавил:

— Они мариновали его три часа, и в конце концов он подписал признание. Защита заявила, что он был измучен и не понимал, что делает.

— Интересно, включали они обогреватели? — спросил Роберт. — Мы так делали. Оставляли их жариться градусах при восьмидесяти пяти.

— Или кофе, — добавил Митчелл. — Литры кофе без перерыва на душ.

Аист положил на стол пухлые руки:

— В заключении экспертов ничего убедительного.

Аненберг спросила:

— Ни отпечатков пальцев, ни ДНК?

— Ни на нем самом, ни на его вещах не было обнаружено пятен крови. Возле дома нашли несколько отпечатков, но это ничего не значит, потому что он был их садовником. Ни волокон ткани, ни следов в дом.

— После суда он исчез, — сказал Митчелл. — Вряд ли это говорит о его невиновности.

— Но вряд ли доказывает вину, — отрезала Аненберг.

Тим просмотрел фотографии членов семьи. Мать засняли, когда она стояла в саду, согнувшись в талии, смеясь. Красивые, хорошо обрисованные черты лица, густые волосы забраны назад в хвост.

Тим по столу перекинул фотографию Роберту и ждал его реакции, предвкушая, что он прокомментирует ее внешность. Но когда Роберт поднял фотографию, выражение его лица смягчилось и на нем отразились горе и нежность — столь искренние, что Тим почувствовал острый укол совести.

Они просмотрели остальные бумаги из папки, а потом, по распоряжению Аненберг, в деталях проанализировали все дело с самого начала, комментируя документы и споря о доказательствах. Наконец они проголосовали: пять голосов за то, что подозреваемый невиновен, два — Роберт и Митчелл — за то, что виновен.

Тим испытал нечто, напоминающее облегчение.

Рейнер положил папку обратно в сейф. Роберт демонстративно вздохнул и громко зашуршал бумагами.

Тим посмотрел на часы: почти полночь.

— Следующее дело. — Рейнер открыл огромную папку, набитую листами бумаги и газетными статьями, и объявил:

— Дело, с которым, я уверен, мы все знакомы. Джедедайя Лейн.

— Парень, который пронес чемодан с нервно-паралитическим газом в Бюро переписи населения в центре города. И знаете, где он его оставил? — глаза Роберта горели яростью. — Возле электропроводки на первом этаже. Восемьдесят шесть смертей. Включая кучку второклассников, пришедших на экскурсию.

Дюмон пролистал протокол задержания:

— ФБР получило ордер на обыск его дома после того, как к ним пришел сосед и сообщил, что в то утро видел Лейна возле дома с похожим металлическим чемоданом.

— Этого было достаточно, чтобы получить ордер на обыск? — спросила Аненберг.

— И этого, и того, что Лейн состоял в нескольких экстремистских организациях. Судья выдал ордер, но не разрешил обыскивать его дом ночью. Но дело в том, что у следователей было других важных дел по горло. Им пришлось связаться с парнем из группы экстремистов из Анахайма, который собирал заряды для гранатомета М-16. Когда они в конце концов явились к дому Лейна, на их стук никто не ответил. Дверь была заблокирована изнутри двумя досками. Когда полицейские тараном открыли дверь, они свалили стол и среди прочих вещей, сломали часы. Знаете, какое время они показывали? — Дюмон захлопнул папку. — Девятнадцать ноль три.

Митчелл поморщился:

— Три минуты.

— Точно. Право на дневной осмотр заканчивается ровно в девятнадцать.

— Глупо, — пробормотал Аист. — Почему они не подождали до утра?

— Они вообще не проверили ордер. Наверное, подумали, что он стандартный. Не забывайте, у них этих ордеров была целая куча.

— Что они нашли? — спросил Тим.

— Карты, схемы, диаграммы, записи, контейнеры с остатками нервно-паралитического газа. Лабораторное оборудование, необходимое для того, чтобы создавать химическое оружие.

— И эти улики аннулировали?

— Все до единой. Прокурор пытался вылезти на основе показаний очевидца и нескольких пробирок, найденных позднее в машине Лейна, но этого оказалось недостаточно.

— После оправдания ему несколько раз угрожали смертью, поэтому он ушел в подполье, — сказал Дюмон. — Его дружки-экстремисты поселили его в безопасном месте.

— Тогда он, скорее всего, на каком-нибудь ранчо отсиживался за спинами кучки экстремистски настроенных придурков, — сказал Митчелл. — У этих ребят боеприпасов хватает.

— Было подано множество гражданских исков, но так как человека нельзя держать под арестом на основании гражданских обвинений, опасаются, что Лейн просто может, спасая свою задницу, свалить на секретную территорию где-нибудь в пустыне, как Усама Бен Ладен.

— Ну нет, Лейн планирует снова выйти на поверхность. — Рейнер щелкнул пультом, и экран телевизора замерцал и ожил. Лейн в накрахмаленной, застегнутой на все пуговицы рубашке и отутюженных брюках, в окружении толпы телохранителей, беседовал с кучкой репортеров на лужайке возле дома. Его волосы были по-армейски коротко подстрижены и аккуратно зачесаны на пробор.

«Кто бы ни совершил этот террористический акт против тоталитарной социалистической политики правительства, этот человек патриот и герой, — говорил Лейн. — Я бы гордился, если бы сам распылил нервно-паралитический газ, потому что, сделав это, я бы выступил за американскую свободу и независимость. Известно, что перепись населения использовалась Гитлером для облав на граждан; один из таких списков привел его к власти. Кровь восьмидесяти шести государственных служащих спасет бесчисленные жизни и защитит американский образ жизни. Я не говорю, что был замешан в этом, но могу сказать, что подобные действия не противоречат моей миссии как гражданина этой нации перед лицом Бога».

Лейн помолчал, потом вздернул подбородок: «Если хотите знать больше, смотрите мое интервью в среду вечером».

Рейнер выключил телевизор.

— Он упустил тот факт, что семнадцать из тех восьмидесяти шести «государственных служащих» были детьми младше девяти лет, — заметил Тим.

Роберт сказал:

— Если этот ублюдок залег на дно, мы, по крайней мере, знаем, когда и где его можно найти.

— Для человека, утверждающего, что он ненавидит предвзятую прессу левого толка, он многовато времени проводит на экране, — сказал Дюмон.

Рейнер положил руку на грудь и слегка поклонился, смиренная улыбка тронула его губы:

— Виновен.

— Лейн продал права на свою книгу за четверть миллионов долларов, и, думаю, несколько студий уже бьются за право на телевизионный сериал, — сказал Дюмон. — Поэтому в интервью он будет выступать в роли эксперта.

В течение еще нескольких часов они обсуждали дело. К тому времени, как заседание закончилось, утреннее солнце уже потихоньку ползло по паркету.

Голосование на этот раз прошло намного спокойнее.

Глава 16

Аист ерзал на водительском сиденье взятого напрокат фургона, глядя на здание телестудии. Ради операции подприкрытием он надел не такую яркую рубашку, но Тим все равно был недоволен тем, что кричащая тряпка видна из окна. Аист дергался из стороны в сторону, протирал циферблат своих часов и согнутым пальцем то и дело поправлял очки. Он дышал ртом, и от него пахло картофельными чипсами. Тим подумал о том, как его угораздило оказаться здесь с этим лысым шепелявящим человеком в попугайской рубашке.

Они смотрели на пятнадцатиэтажное здание, возвышающееся грудой бетона и стекла над суетливой Беверли-Хиллз. Мойщик окон висел на тросах на высоте; его силуэт четко вырисовывался на фоне искрящегося солнечного света, отражавшегося от стекол. В огромном окне первого этажа множество плазменных телевизоров транслировали ток-шоу, которое шло по телеканалу.

— На входе новые ворота-металлоискатели, — сказал Аист. — Они явно хотят превратить это место в территорию высоких технологий. Датчики контроля, инфракрасные сенсоры, ручные металлоискатели у охранников.

— Сегодня все помешаны на конфиденциальности и боятся попасть в газеты. Си-Эн-Эн все становится известно раньше, чем армейской разведке.

— Что такое Си-Эн-Эн? — спросил Аист.

Тим посмотрел на него, пытаясь понять, шутит он или нет:

— Новостной канал.

Когда они проезжали мимо здания, Тим вытер со лба пот:

— Послушайте, Аист…

— Ничего не значит.

— Что, простите?

— Моя кличка ничего не значит. По крайней мере, ничего интересного. Все спрашивают, все хотят услышать историю, но никакой истории за этим нет. Однажды в третьем или в четвертом классе какой-то ребенок на игровой площадке сказал, что я похож на аиста. Наверное, он хотел, чтобы это прозвучало обидно, но я вовсе не думаю, что смахиваю на аиста, — я имею в виду, что я действительно похож на аиста, — поэтому я воспринял это замечание как нечто нейтральное. Имя ко мне прилипло. Вот и все.

— Я не это собирался спросить.

— О-о-о. — Аист постучал ладонями по мягкой обивке руля. — Ну ладно. Это называется синдром Стиклера.

В его голосе послышались звенящие нотки, и он забормотал заученным голосом:

— Заболевание соединительных тканей. Поражает ткани вокруг костей, сердца, глаз и ушей. Среди всего прочего болезнь может вызывать близорукость, астигматизм, катаракту, глаукому, частичную потерю слуха, глухоту, искривление позвоночника, горб, уплощение переносицы, волчью пасть, пролапс сердечного клапана, сильнейший артрит. Как видите, у меня относительно легкая форма. Я не могу печатать, не могу тасовать карты, у меня чудовищная близорукость, но я мог бы быть прикованным к инвалидному креслу, так что мне не на что жаловаться. Ваше любопытство удовлетворено, мистер Рэкли?

— Вообще-то, — сказал Тим, — я просто хотел попросить немного уменьшить мощность обогревателя.

Аист издал отрывистый звук, протянул руку и повернул переключатель.

— Конечно.

Они закончили объезжать квартал и вернулись к телестудии. Тим заметил девушку-курьера на велосипеде, остановившуюся на углу здания. В корзине у руля у нее была сумка с названием завода по производству чизкейков.

— Притормозите, — сказал Тим.

Девушка показала пропуск толстому охраннику, который лениво поводил вокруг нее металлоискателем. Он нажал на кнопку, и ворота поднялись вверх. Девушка заехала внутрь, нацепила переднее колесо на стойку у служебного лифта, сняла сиденье с рамы и сунула его под мышку. Перед тем как охранник опустил ворота, Тим увидел, как она набрала код на панели с цифрами возле лифта. С улицы панель не было видно: ее закрывала широкая металлическая рама, и когда девушка дотронулись до кнопок, ее рука скрылась за рамой по самое запястье.

Аист затормозил у аптеки, в витрине которой были выставлены инвалидное кресло и ряд алюминиевых костылей.

— Как вы думаете, у курьеров пропуска простые или электронные?

— Бьюсь об заклад, что простые, — сказал Аист. — Электронные выдаются только тем, кто занимает высокую должность, и уж никак не посыльным. Корпорации очень строго за этим следят. Если кто-то заявляет о пропаже электронной карты, ее тут же аннулируют.

— Ладно. Забудьте о них. Если я дам вам образец обычного пропуска, вы сможете изготовить подделку?

Аист фыркнул и небрежно махнул рукой:

— Я собрал микрофон, который помещался в колпачок ручки и улавливал шепот на расстоянии сотни ярдов. Думаю, с пропуском я справлюсь.

Тим кивнул в сторону ворот гаража:

— Стойка для велосипедов прямо за контрольным пунктом, возле служебного лифта.

— Это из-за закона о зонах, действующего в Беверли-Хиллз, — они не хотят забивать тротуары. — Аист кинул таблетку в рот и проглотил ее не запивая. — Если хотите пронести пистолет, он должен быть в разобранном виде. Пистолеты ведь почти все из пластика. Только дуло из металла, но можно взять с собой цепочку для ключей, а остальное засуньте в трусы. В ударнике слишком мало металла, чтобы металлоискатель его засек. — Он с любопытством рассматривал Тима, ожидая подтверждения.

Вместо этого Тим сказал:

— Нам нужно повнимательнее посмотреть на эту цифровую панель.

Аист показал на узкую улицу, идущую параллельно северной стороне здания:

— Ее будет прекрасно видно через окно с той стороны.

— Давайте проедем мимо и посмотрим.

Аист отъехал от обочины и покатил вниз по улице. Действительно, там было окно, но его загораживал старый грузовик.

Через сотню метров Аист снова затормозил.

— Грузовик загораживает окно, а тротуар узкий. Заглянуть внутрь можно, прижавшись лицом к стеклу, но это будет слишком заметно, — сказал Тим.

— Тогда подождем, пока грузовик уедет.

— На этой улице парковка только по разрешениям — здесь не нужно следить за счетчиком. У грузовика есть разрешение, свисает с зеркала заднего вида. На передних колесах куча листьев, налипших во время последнего дождя, а он шел четыре дня назад. Бьюсь об заклад, эта старая развалюха стоит тут уже давно.

— Я заставлю ее подвинуться.

— Как?

Аист усмехнулся:

— Заставлю, и все.

— Даже если грузовик сдвинется с места, а мы будем наблюдать за окном в бинокль, панель мы все равно не увидим — курьер заслонит ее, когда будет набирать код.

Аист сжал губы:

— Позвольте мне этим заняться.

— Займитесь еще и телефонной линией охраны. Слушайте все разговоры — я хочу, чтобы вы следили за развитием событий. — Тим уже просил Рейнера разузнать по своим каналам в СМИ, как охраняется студия, но ведь чем больше задействуешь источников информации, тем лучше.

— Сколько минут до эфира?

Тим посмотрел на свои часы:

— Семь.

Аист вытащил из кармана пузырек, снял свои огромные очки и закапал капли в глаза. Когда он снова надел очки, то напоминал испуганную черепаху. Тим ощутил жалость.

— Вы очень переживали, когда убили вашу мать? — спросил он.

Аист пожал плечами:

— Я научился не ждать от жизни многого. А если не ждешь, что все будет хорошо, меньше расстраиваешься, когда что-то идет не так.

— Тогда зачем вы это делаете?

— Честно? Из-за денег. Хорошая добавка к моей пенсии. Возможно, вам это покажется ужасным, но у меня в жизни ничего нет, кроме денег. У меня никогда не было друзей. Я никогда не играл в бейсбол. Я никогда не занимался сексом. Я просто аутсайдер, заглядывающий в жизнь, которую я вижу в фильмах и рекламе. Через некоторое время я прекратил смотреть телевизор. Я читаю в основном старые книги. Время от времени беру напрокат черно-белые фильмы, когда не могу заснуть. У меня проблемы со сном. Из-за дыхания… — Он снова снял очки и потер глаза. — Есть вполне реальный шанс, что я когда-нибудь ослепну. Мне нужны лишние деньги, чтобы покупать книги, путешествовать, смотреть на мир. Разные океаны. Снег в Арктике. В прошлом году в мае я пролетел над Большим каньоном на вертолете, и это было божественно. — Он легонько постучал по груди кончиками пальцев. — Конечно, мне не следовало этого делать, из-за сердца, но это мое единственное удовольствие. — Очки снова съехали на нос, и его черепашьи глаза, моргая, уставились на Тима. — Я люблю деньги. Я не становлюсь от этого плохим человеком.

— Нет, не становитесь.

Они с минуту просидели в неловком молчании.

— Простите, мистер Рэкли. У меня нечасто бывает возможность поговорить с людьми.

— Наверное, нам пора ехать.

Тим дотянулся до заднего сиденья и взял два магнитных логотипа размером с крышку мусорного бака. Он вышел из машины и прикрепил по одному логотипу с каждой стороны фургона. Надпись на логотипах гласила: «Мытье тонированных стекол».

По узкой улочке Аист проехал обратно мимо гаража и обогнул фасад телестудии. Часы Тима показывали 1:00. Именно в этот момент Роберт вышел из служебной двери персонала в западной части здания. Из карманов его униформы торчали тряпки, бейсболка сдвинулась набекрень.

Он дошел до фургона — Тим уже открывал боковую дверь — и запрыгнул внутрь, когда Аист нажал на газ. Они молча проехали несколько кварталов. Аист остановил фургон на безлюдной улице, прямо за припаркованной машиной Тима.

Роберт кашлянул в кулак, потом плюнул из окна. Он вытащил сигарету из смятой пачки, которую извлек из кармана рубашки, и щелкнул крышкой зажигалки «Зиппо» с нарисованным на ней американским флагом:

— Не возражаете?

— Возражаем, — сказал Аист.

Роберт зажег сигарету и выпустил струю дыма в сторону водительского сиденья, увенчав голову недовольного Аиста дымным венком. Аист попытался сдержать кашель. Тим повернулся к Роберту:

— Четвертый и десятый этажи пустые, правильно?

— Да, пустые. Компьютерщики, которые их арендовали, повторили судьбу динозавров.

— Там сохранились инфракрасные датчики?

— Ими утыканы оба этажа. Днем они не работают — некого засекать. Разве что пройдет парень из обслуги или грузчик. Но, я думаю, после пяти-шести часов они раскаляются докрасна.

— Завтра, перед тем как мы опять тебя забросим туда мыть окна, мы найдем способ, как проскользнуть внутрь. Может быть, под видом парня из обслуги. Мне надо, чтобы эти датчики плохо работали. Аист?

— Я уже имел с ними дело. Я подберу подходящие кусочки зеркала. Роберт может вставить их завтра в рабочие часы, пока датчики деактивированы. Когда они включатся вечером, зеркала отразят инфракрасные лучи обратно на датчики, и вы сможете пройти по коридору в стиле линди хоп.

— Линди хоп?

— Это быстрый танец, разновидность свинга, мистер Рэкли. Назван в честь Чарльза Линдберга.

Аист кинул Роберту крошечную плоскую камеру, которую тот засунул в карман футболки. Потом он вылез из машины, забрался во второй фургон, припаркованный у обочины, и уехал.

Роберт переодевался на заднем сиденье, натягивая пару джинсов:

— Странноватый парень, — сказал он, кивнув головой в сторону отъезжающего фургона. — Хороший оперативник, но пойти попить пивка с таким парнем не захочешь.

— Он ничего. Немного вялый, но, я думаю, ему пришлось нелегко.

Роберт положил карандаш за ухо и сунул камеру в газету.

— Зачем ты его отослал? Какая разница, если он услышит? — спросил Роберт.

— Рассказывай о результатах разведки.

Роберт уставился на него, потом резко втянул воздух, и кончик сигареты загорелся красным огоньком:

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Я не обязан отвечать на твои вопросы.

— Послушай, я делал все, что ты просил, как солдатик. Теперь я ни хрена тебе не скажу, пока ты не объяснишь, что у тебя за план.

— Отлично. Тогда я уезжаю прямо сейчас, а ты сам объяснишь Дюмону и Рейнеру мое отсутствие и проведешь операцию.

Роберт откинулся назад и стряхнул в окно пепел с сигареты, стукнув по ней большим пальцем. Его движения были напряженными. Тим не верил в его хладнокровие, равно как и в хладнокровие других членов группы, — операция была слишком рискованной, и в ходе ее могли пострадать люди, поэтому он предпочитал давать каждому конкретное задание.

Наконец Роберт сказал:

— Может, тебе стоит проявить немного уважения? У меня есть то, что тебе нужно. Даже больше того.

— Ну так расскажи.

Роберт выдохнул струйку дыма в направлении Тима и начал рассказывать:

— Конструкция стальная, стены бетонные, сверху покрытые слоем штукатурки. Потолки держатся на металлических балках и металлических же столбах, по двенадцать столбов на каждом этаже. Полы представляют собой бетонные плиты, сверху покрытые слоем полировки. Крыша из фанеры и битума, в нее встроено двенадцать сплит-систем с вентиляторами и пятнадцать прожекторов с металлическими решетками. Электроприборы и котельная находятся на первом этаже в зоне обслуживающего персонала. Электричество поступает в здание с юго-восточного угла, идет в главный распределитель, а оттуда направляется к нужным участкам. Провода в чулане в беспорядке — там путаницы больше, чем в чековой книжке у ниггера.

— Мило, — сказал Тим, но Роберт продолжал:

— На каждом этаже в среднем пять распределительных щитов от двухсот до трехсот ампер. Аварийное питание обеспечивается батареей, но есть и два высокомощных генератора. Пожарная сигнализация расположена в северо-восточной части каждого этажа, контролируется при помощи телефонной линии. Многочисленные устройства оповещения о дыме и пламени, огнетушители, пожарные шланги на лестничных клетках. Лифт спускается вниз в подземный гараж — я думаю, они привезут туда Лейна в бронированной машине. Здание очень хорошо защищено — снаружи никаких окон во внутренние комнаты, так что со снайпером мы пролетаем. Окна не открываются. Мусоропровод расположен справа от служебного лифта каждого этажа. Двери на лестничную клетку металлические, открываются от себя и оборудованы магнитными защелками. Выключатели слева от каждой двери с внутренней стороны. Лестничная клетка изолирована, доступа с этажа на этаж нет — если туда попадешь, придется спускаться до первого этажа. Двери на лестничной клетке с одноцилиндровыми замками, с ручками, закрываются автоматически и выходят на нечетных этажах в заднюю кухню, на четных — в конференц-зал. Запись интервью обычно проходит на третьем этаже, но они — умные, уроды! — строят копию декораций на одиннадцатом. Изменение места, секретная мера предосторожности.

Тим мысленно взял на заметку: это нужно проверить.

— Сегодня они начали устанавливать металлоискатели на нескольких этажах, думаю, для того, чтобы быть во всеоружии, когда приедет Лейн. Во внутренние комнаты можно войти, только предъявив электронный пропуск, к тому же перед комнатами для интервью расположены будки охраны. И еще на седьмом этаже есть брюнетка с задницей, как у Дженнифер Лопес.

— Ладно. Хорошая работа.

— Мог не говорить. — Роберт выпрыгнул из машины и захлопнул за собой дверь.

Митчелл как раз уходил из дома Рейнера, когда Тим въехал в ворота. Митчелл проигнорировал его и забрался в свой грузовик. Уже дал задний ход, когда Тим кулаком постучал по двери. Митчелл нажал на тормоза.

— Что?

Тим вынул карандаш из-за уха и показал на ластик:

— Можешь сделать взрывное устройство такого размера?

— Зачем?

— Чтобы спрятать в маленьком предмете.

— Например, в часах?

— Точно.

Митчелл поджал губы:

— Это будет нелегко. Придется сделать особенно крохотный детонатор. И нам понадобится очень чувствительная взрывчатка вроде гремучей ртути или ДДНТ.

— И электронный механизм, приводящий взрывчатку в действие.

— Да, но с этим будут проблемы. Места маловато, особенно если вставлять взрывчатку в механизм часов. Я сомневаюсь, что смогу поместить там что-то, что ловит сигнал с любого расстояния. Может быть, смогу накинуть пару сотен метров с помощью пульта.

— Этого будет вполне достаточно. И заряд не должен быть направленным. Взрыв не должен зацепить никого из оказавшихся поблизости людей.

Митчелл сжал зубы:

— Ты думаешь?

Он снова завел грузовик, и Тиму пришлось отойти, чтобы тот не проехал по его ноге.

Тим поехал в тир Мурпарка, чтобы пострелять из нового оружия. «Смит-энд-Вессон» лег ему в руку как родной.

После тира он по привычке проехал несколько кварталов до их с Дрей дома, потом опомнился и повернул назад. Он хотел проехать через парк, куда водил Джинни гулять, но его тут же прошиб холодный пот. Тогда он двинулся в объезд, по длинной дороге, ведущей к гаражу Кинделла. Новый пистолет уютно разместился в старой кобуре на бедре. Он вынул «Смит-энд-Вессон» и прижал к ноге, чувствуя его даже сквозь джинсы.

Гневаться было намного легче.

Добравшись до своего нового жилища, он принял душ, почистил пистолет, вытянулся на кровати и наконец-то проверил автоответчик на сотовом. За последние пару часов два сообщения, оба от Дрей.

Первое было полным разочарования: «Я копала со всех сторон по версии с сообщником. В конце концов, нашла номер телефона и позвонила детективам из Полицейского управления Лос-Анджелеса, которые занимались предыдущими делами Кинделла. Они были очень внимательны, слышали о Джинни… Подробностей не рассказали, но просмотрели свои записи и заверили меня, что никаких секретов и подвохов там не было. Они сказали: почти все есть в расшифровках слушаний, которые я уже читала. Я сыграла на чувстве вины Гутьереса и Харрисона, довольно сильно на них надавила, и они еще раз связались с Кинделлом. Сказали, что он ничего не говорит — адвокат ему объяснил, что от тюрьмы его может спасти только то, что он будет держать рот на замке. От него мы ничего не добьемся. Никогда. — Глубокий вздох. — Я надеюсь, что у тебя дела лучше, чем у меня».

Грусть, которая была в ее голосе в первом сообщении, сменилась раздражением во втором, так как Тим ей не перезвонил. Он попробовал сначала позвонить ей в офис, потом домой и в конце концов оставил расплывчатое сообщение, сказав, что со своей стороны ему сообщить нечего и что лучше подождать и поговорить, когда они останутся наедине. Когда он слышал ее голос, даже в записи, крючок тоски еще глубже вонзался ему в сердце.

Он сменил Роберта в четыре. Тот выскользнул из кофейни, оставив на столе между страницами газеты папку, полную записей и чертежей. Тим просмотрел ее: расписание движения, время, когда выносили мусор, места, где располагались охранники… Отрицать профессионализм Роберта было невозможно.

Тим потягивал кофе и смотрел, кто и когда выходил из каких выходов. Незадолго до пяти он пересек улицу, пройдя мимо огромного окна с телевизорами, и вошел в здание. Холл напоминал большую мраморную пещеру с гротескными подсвечниками в стиле барокко — непонятно, почему выбрали стиль именно этой эпохи, учитывая, как телестудия выглядела снаружи. Внутри возле самых дверей охранник бросил небрежный взгляд на водительские права Тима (спасибо, Том Альтман, покойся с миром). Западная стена представляла собой огромный экран, составленный из шестнадцати сдвинутых вместе телевизоров. Ни боковых дверей, ни открытых лестниц, ни колонн, за которыми можно спрятаться. В нескольких десятках метров от вращающейся двери посетителей встречал внушительный отряд охраны. В каждом углу потолка Тим заметил камеры. Он подошел к охраннику с нервной улыбкой:

— Привет, я, э-э, я хотел бы заполнить анкету о поиске работы. Ну, знаете, в обслуживание или что-нибудь вроде того.

— Извините, сэр, но сейчас мы никого не нанимаем. Может быть, вам стоит попробовать Эй-Би-Си. Я слышал, у них есть вакансии.

Тим на секунду наклонился и оперся на стойку, рассматривая бело-голубые экраны, за которыми наблюдал охранник. Камеры были повернуты к югу, фиксируя всех, кто входил в здание. Тим запомнил, какие места не просматриваются:

— В любом случае, спасибо.

— Никаких проблем, сэр.

Тим повернулся и вышел. Вся охранная оптика снаружи ограничивалась камерами, которые снимали людей, выходящих из телестудии. Не поднимая головы, Тим протолкнулся сквозь дверь и вышел на тротуар.

Новую позицию он занял у окна в индийском ресторанчике, рядом с магазином «Лекарства и сопутствующие медицинские товары Липсона», жевал копченую говядину и записывал, в какой последовательности гаснет свет в окнах офисов на одиннадцатом этаже.

Глава 17

Он продолжал наблюдать в течение следующих сорока восьми часов — бесконечная череда кофе и судорог в ногах. Недовольство Лейном в обществе продолжало расти. Предстоящее интервью рекламировалось почти круглосуточно, не только на телевидении, но и по радио; реклама красовалась даже на автобусах и такси.

Казалось, весь город ждет, затаив дыхание.

Тим наблюдал за всем этим цирком со смешанным чувством восхищения и тревоги. Планы охраны, о которых они узнавали из прослушки Аиста и источников Рейнера, постоянно менялись. Юридический отдел телеканала начал делать заявления о том, что интервью не дадут в прямом эфире, поскольку в целях безопасности интервью Лейна надо записать, не сообщая заранее о времени его проведения. Потом начали говорить, что Лейн хочет перенести встречу в секретное место для его собственной безопасности и спокойствия, но Йюэ это, естественно, не понравилось, учитывая биографию Лейна и его печально известную ненависть к журналистам. Выдвинув как один из аргументов финансовую выгоду, служба безопасности запретила выездные съемки. Лейн, в свою очередь, добился от канала обещания, что интервью пойдет вживую, чтобы редактор и монтаж не извратили смысл его проповеди. Отдел маркетинга и сама Йюэ с радостью на это согласились.

Следующая свара, как и следовало ожидать, произошла из-за того, что Полицейский департамент Лос-Анджелеса, телеканал и телохранители Лейна сцепились по вопросам охраны, начиная с безопасности работников и мирных граждан и заканчивая защитой персонала. Естественно, что Полицейский департамент запретил половине команды Лейна входить в здание, а людей, нанятых Лейном на замену, тут же начали проверять.

Во вторник вечером Тим сидел на пассажирском сиденье фургона, припаркованного на узкой улочке с северной стороны здания телестудии, глядя на освещенное окно, через которое были бы прекрасно видны служебный лифт и панель с кнопками, если бы доисторический грузовик не оставался все там же. Это приводило его в ярость. Последний курьер обычно приезжал между 19:57 и 20:01; часы Тима показывали 18:45.

На коленях он держал пачку фотографий, на каждой из них был изображен работник канала, а на обратной стороне написано его имя — обычные карточки, которые используют в работе оперативники.

Напевая мелодию из «Шоу Роя Роджерса», Аист продолжал возиться с чем-то, напоминавшим параболический микрофон, прикрепленный к маленькому калькулятору. Он прикрутил какие-то проводки, потом взял банку красной краски с пульверизатором.

— Что вы делаете? — спросил Тим в пятый раз.

Аист соскользнул с водительского места. Он поковылял через улицу, согнувшись в три погибели, — должно быть, считал, что это сделает его незаметным, но на самом деле стал похож на горбуна, мучающегося запором. Он исчез за старым грузовиком, но через несколько секунд появился, нагнулся и распылил краску на бортик тротуара, окрасив его в огненно-красный цвет. Потом потрусил обратно к фургону, запрыгнул внутрь и сел, пытаясь отдышаться. Через минуту он достал из кармана сотовый телефон (вчера Дюмон привез им всем одинаковые мобильники, чтобы они были в одной сети), открыл его, набрал 411 и попросил Фредо Тоуинга.

Он говорил на октаву ниже, чем обычно:

— Здравствуйте. Это охранник телестудии, что на углу Уилшир и Роксбери. У меня здесь грузовик, припаркованный в красной зоне. Нам его нужно убрать как можно скорее. Да, хорошо. Спасибо.

Он закрыл телефон и откинулся на сиденье, довольный собой.

— Хорошая идея, но даже если грузовик передвинут, мы все равно не сможем сквозь спину курьера увидеть, какой код он набирает, — сказал Тим.

Аист поднял конусообразный прибор, с которым возился до этого:

— Вот почему я принес Бетти.

— Бетти?

— Бетти направит луч лазера на окно. Этот луч может засечь любую вибрацию стекла.

Тим покачал головой, все еще не понимая.

— Каждая цифра на кнопочной панели издает особую частоту. Эти частоты вызовут вибрацию оконного стекла, почти незаметную, если смотреть невооруженным глазом. Бетти прочитает эти вибрации и переведет их обратно в цифры.

— А как насчет остальных, более сильных вибраций?

— Сейчас довольно тихо, — сказал Аист. — Восемь вечера, ворота не поднимают, загрузка в гараже не производится.

Тим показал на прибор:

— И вы… вы его сами сконструировали?

— Ее. И я придумал компьютерную программу, которую она использует. — Аист фыркнул, и его очки сползли с переносицы. — Меня не брали в ФБР из-за того, что я не мог выжать штангу со скамейки нужное количество раз.

Через двадцать минут приехал эвакуатор и увез грузовик, оставив окно свободным. Курьер приехал раньше, чем ожидалось, в 19:53, но Аист успел направить Бетти на стекло перед тем, как курьер набрал код на кнопочной панели. К тому времени, как за ним закрылась дверь служебного лифта, маленький экран Бетти выдал код: 78564.

Аист погладил ее поверхность и что-то ей прошептал.

— Должен сказать, Аист, это впечатляет.

Аист включил мотор и отъехал от бортика:

— Если бы я задался целью впечатлить вас, мистер Рэкли, я бы привез Донну.

Рейнер втащил Тима внутрь, как только тот открыл дверь:

— Очень хорошо, что вы вернулись. Заходите, у нас есть записи, которые вы просили.

Тим вошел в конференц-зал. Митчелл оторвался от своей работы и резко поднял голову. Его волосы торчали во все стороны; ему явно нужно было постричься. Согнувшись над телефонной книгой, он возился со взрывным устройством. Оно лежало на желтой обложке, и его крошечные детали были разложены рядом, как электронные внутренности. Бормоча что-то себе под нос, Митчелл тыкал в них кончиком отвертки. По полу были разбросаны листки бумаги, покрытые каракулями.

Роберт и Аист все еще вели наблюдение, но все остальные были здесь.

Аненберг приподняла бровь, приветствуя Тима. Она показала карандашом на стопку записей:

— Здесь все. Смотрите на здоровье.

— Спасибо.

Дюмон бросил Тиму пульт. Тим щелкнул кнопкой и включил видео-интервью Мелиссы Йюэ с Арнольдом Шварценеггером, в котором он говорил о своих планах баллотироваться на пост мэра.

Сотовый Тима завибрировал. Он посмотрел, кто звонит, и не ответил — ради безопасности Дрей он не хотел, чтобы кто-нибудь услышал, как он с ней разговаривает.

Но Аненберг обратила внимание на выражение, мелькнувшее у него на лице.

— Проблемы на домашнем фронте?

Тим промолчал и щелчком пульта пустил запись в замедленном темпе. Смех Арни в режиме восьми кадров в секунду делал его похожим на человека, который пытается что-то проглотить. Он стукнул по колену, повернул голову, демонстрируя на щеке порез от бритвы и часть загорелого уха.

Митчелл внимательно смотрел на экран, пытаясь понять, что ищет Тим.

Рейнер пригладил усы большим и указательным пальцами:

— Теперь, когда мы сделали всю черную работу, почему бы вам не посвятить нас в свой план? Сейчас мы ничего не знаем. Как мы вообще поймем, что что-то происходит?

— О, поверьте мне, — сказал Тим, не сводя глаз с экрана, — вы поймете, когда это случится.

Сидя в машине, припаркованной на подъездной дорожке, Тим смотрел на табличку с номером дома, прибитую под фонарем возле парадной двери: 96775. Несколько лет назад он на стене сделал отметки карандашом перед тем, как прибить к ней цифры, используя линейку-треугольник, чтобы высчитать наклон. От девятки отлетел нижний гвоздь, и она перевернулась; теперь это была кривая шестерка.

Он снова прослушал последнее сообщение Дрей на своем сотовом: «Не думай, что можешь исчезнуть и таким образом все решить. Так как я не знаю, где ты живешь, и не могу зайти к тебе поговорить, я пока подожду. Приезжай, давай поговорим. Я снова работаю полный день, так что сначала позвони, чтобы убедиться, что я дома».

Едва прикрытая гневом боль, звучавшая в ее голосе, точно соответствовала его настроению. Одна часть сообщения особенно засела у него в голове: «Я пока подожду». Пока что? Пока она не придет его искать? Из-за секретности операции он перестал поддерживать с ней контакт в самое трудное для нее время. Ничего удивительного, что его отчужденность вызывала у нее негодование.

Он снял обручальное кольцо с пальца и сквозь него посмотрел на дом. Без кольца его рука была как будто голой, и он сразу же надел его обратно.

Тим дважды позвонил в звонок. Ответа не последовало. Он улизнул от обязанностей в Комитете, чтобы приехать сюда. Глядя на пустой дом, он вдруг понял, как сильно скучал по жене и какая огромная дыра образовалась в его жизни и сердце.

Тим вошел через гараж и побродил по дому, не зная точно, что ищет. Он поглазел на баночки с косметикой, выставленные на полочке в ванной комнате. Сидя на кровати, взял подушку и вдохнул ее запах — лосьон и кондиционер для волос. Подкрасил деревянную панель, которую вставил в стену гостиной. Нашел в гараже молоток и исправил номер дома, вернув девятку в нужное положение и легонько постукивая по гвоздю до тех пор, пока тот полностью не вошел в железо. Когда он вернулся на кухню, его голова гудела.

Тим оставил Дрей записку на холодильнике. Написал, что любит ее. Он уже почти дошел до двери, но вернулся и оставил еще одну на зеркале в ванной.

Глава 18

«Меня зовут Джед. Используя мое полное имя — Джедедай — левая пресса, контролируемая правительством, пытается дистанцировать меня от средних американцев и представить фанатиком». На экранах семнадцати телевизоров на первом этаже телестудии семнадцать Джедов Лейнов сложили семнадцать пар рук и откинулись в семнадцати плюшевых креслах. Восемнадцатый экран показывал толпу — множество лиц, на которых застыло выражение порочного любопытства.

Тим катил впереди себя велосипед, раздвигая толпу и проталкиваясь мимо зевак и пикетчиков, приклеившихся к огромному окну. Мелисса Йюэ отвела Лейна в студию, чтобы разогреть его до того, как он выйдет в эфир. В качестве рекламного трюка канал решил транслировать этот разговор перед толпой, собравшейся у здания.

Шум голосов утих, и стало слышно, что говорит Лейн, но толпа продолжала излучать презрение и негодование. Люди в темно-синей форме попадались на глаза через равные интервалы. В холле охрана телеканала дотошно проверяла пропуска, после чего посетители и служащие проходили через двойной металлоискатель — как в аэропорту.

Крошечный детонатор был встроен у Тима под сиденьем велосипеда. Пульт управления он приладил к правой педали, замаскировав под отражатель. Сам он надел очки, отпустил короткую бороду и усы и подложил кусок резины под нижнюю губу, чтобы изменить форму подбородка. На плече у него болталась курьерская сумка, на шее на золотой цепочке висел крест. Он завернул за угол и направился к гаражу. Резким движением руки открыл часы: 20:31.

Он разглядел в толпе на другой стороне улицы плакат Роберта: «Фанатик, убийца детей». Что-то было не так — сигналом к началу операции должен был служить перевернутый плакат с надписью вверх ногами. Роберт пел и ходил по кругу вместе с цепочкой пикетчиков, но Тим заметил, как напряглись мощные мышцы его шеи.

Роберт развернул плакат в сторону гаража. Сразу же после того, как вошла толпа телохранителей Лейна, два новых охранника заступили на пост. Один подтолкнул курьера к спуску, другой отставил его велосипед в сторону. Они пропустили Тима, но велосипед оставили снаружи, невзирая на его протесты.

План «А» отпадал.

Тим вышел на улицу и пересек дорогу, прислонил велосипед к мусорному баку и снял с него приборы. Секунду стоял не шевелясь; мысли вихрем проносились у него в голове. На земле возле мусорки лежал выброшенный разовый гостевой пропуск, датированный сегодняшним числом. Он разгладил его о бедро. Джозеф Купер. Это подойдет. В конце концов, охранники менялись, и это давало столько же возможностей, сколько и ограничений. Закинув сумку на плечо, он пошел вниз по улице и завернул в аптеку. Продавец шуршал коробками в подсобке:

— Подойду через минуту!

Через две минуты Тим выехал из аптеки в инвалидном кресле, еще недавно стоявшем в витрине. Его сумка висела на спинке кресла, а велосипедные перчатки, над которыми он вчера вечером поработал ленточно-шлифовальным станком, чтобы придать им поношенный вид, прекрасно дополняли этот маскарад: должен же бедный инвалид защищать руки, чтобы не повредить их о быстро крутящиеся колеса. К тому же они обеспечивали отсутствие отпечатков пальцев.

Тим прогромыхал по мощеному переходу и направился прямо к новым охранникам, протягивая гостевой пропуск. Один из них поднял мясистую руку, как это делают постовые.

— Эй, ребята, консультирую редакторов на одиннадцатом этаже. Хотел зайти через главный вход, но они сказали, что сегодня мне придется пройти здесь. Не могли меня пропустить через металлоискатель с этой малышкой, — Тим любовно постучал по боку своего инвалидного кресла, — но сказали, что вы можете меня прощупать ручным детектором.

Бросив на своего коллегу смущенный взгляд, охранник помахал детектором вокруг Тима, но прибор от всего этого металла зашелся в истерике. Тим держал руки на колесах, пряча детонатор и пульт, заткнутые за обода. Другой охранник обыскал сумку Тима, порывшись в одежде, будто замешивал тесто. Их неловкость и явная боязнь обидеть его были Тиму на руку — они даже не спросили его, зачем ему столько одежды.

Слушая яростное пиканье детектора, он застенчиво улыбнулся:

— Бывает, ты бы, друг, видел меня в аэропорту. Там чуть национальную гвардию не позвали. — Он подмигнул охраннику. — Если не возражаете, закатите меня по подъему.

К чести сказать, охранник сначала его обыскал, причем очень профессионально, пройдясь по его спине и ногам. Он даже вынул у Тима из кармана серебряный доллар и внимательно его изучил перед тем, как отдать обратно. Лайкровая велосипедная рубашка обтягивала грудь Тима, и он чувствовал, как тонкий слой пота покрывает тело — так бывало, когда Тим пахал на тренировках и по долгу службы высаживал двери.

Наконец охранник кивнул и толкнул Тима вверх по подъему:

— Код лифта — первые пять цифр вашего кода доступа на этаж. Они вам это сказали?

— Да. Спасибо, брат. — Тим аккуратно проехал к служебному лифту, набрал код, который им выдала Бетти, и заставил себя улыбнуться охранникам, пока ждал лифта. Он чуть-чуть расслабился, когда раздалось пиканье и двери открылись. Задержав дыхание, он заехал внутрь и глубоко вздохнул только тогда, когда двери лифта закрылись.

Лифт был типичным — стены из сетки, высокий потолок, люк на засове. Монитор в правом углу направлен вниз. «…Всю эту гадость, которую нам оставил разгребать режим Гора-Клинтона, — говорил на экране Лейн; его нога в ботинке стояла на краю стола. — Они свергли и разрушили наши институты».

Тим нажал на кнопку десятого этажа, потом вынул из-за обода детонатор и пульт, а из-под сиденья — плоские магниты. Инвалидное кресло аккуратно складывалось, и он прислонил его к стене. Потом стянул свою лайкровую рубашку и надел невзрачную синюю рубашку на пуговицах, вынул из сумки еще одну рубашку — в упаковке химчистки.

Он вышел на пустой десятый этаж и спустил сложенное инвалидное кресло и сумку в мусоропровод. Когда лифт закрывался, он вытащил из кармана серебряный доллар и, зажав его между указательным и средним пальцем, сунул между дверьми. Он снова посмотрел на часы: 20:37. Лифт нельзя будет использовать до тех пор, пока последняя смена охранников не поднимется на шестой этаж где-то около 21:15. Он должен быть свободен на случай, если произойдет что-нибудь непредвиденное.

Перекинув рубашку из химчистки через плечо, он высунул голову в коридор. Инфракрасные датчики движения на потолке, и никаких слепых мест. Если бы Роберт не вырубил датчики, как обещал, они бы засекли Тима, завыла бы сирена. Глубоко вздохнув, он вышел в коридор. Зеленые крохотные точки в верхней части приборов горели все тем же ровным светом — никаких признаков того, что они обнаружили движение.

Первая дверь, встретившаяся на его пути, открывалась от себя, как и доложил Роберт. Тим вынул из кармана стопку магнитов и отлепил верхний — тонкий серебряный магнит размером с пластинку жвачки; на цыпочках подошел к двери и нащупал магнитную защелку. Он просовывал магнит между двумя половинками магнитной защелки до тех пор, пока не почувствовал тягу; магнит лег на место, накрыв собой верхнюю часть защелки.

Тим толкнул дверь и зашел внутрь, взглянув на магнит, чтобы убедиться, что не задел его и не сбил. Он прошел из холла в огромную комнату с частично снятыми перегородками, они высились в темноте, как кладбище слонов, реквием по лопнувшей компьютерной фирме. На пути ему попалось всего пять дверей; оставшиеся магниты он заткнул в принтер.

Наконец он добрался до двери на лестничную площадку и прижался к ней, прислушиваясь, не раздаются ли шаги Сьюзи-иди-по-лестнице — секретарши, помешанной на пеших прогулках с одиннадцатого этажа. 20:42. Она опаздывала на встречу со своим психоаналитиком, офис которого располагался в пяти кварталах отсюда; сегодня после обеда она позвонила и подтвердила встречу. Тим ждал, затаив дыхание и делая вид, что спокоен. В 20:49 нужно успеть проскочить мимо Крейга Макмануса, который шел по коридору с запада на восток, направляясь в свой офис, чтобы ответить на срочный факс, который Аист должен был ему подкинуть. К 20:45 Тим подумал, что Сьюзи-иди-по-лестнице либо отменила встречу, решив остаться, чтобы посмотреть интервью Лейна, либо поехала на лифте.

Небрежно насвистывая, он открыл дверь на лестничную клетку и шагнул на площадку десятого этажа. Дверь за ним захлопнулась. Словно по команде дверь этажом выше распахнулась, и он услышал мягкие шаги — кто-то спускался по лестнице. Тим взялся за перила и высоко поднял на плече рубашку из химчистки, так, что она закрыла ему пол-лица.

Сьюзи пронеслась мимо — размытое пятно кудрей и нейлона:

— Привет! Пока!

Тим пробормотал приветствие и пошел дальше. К тому времени, как он дошел до площадки одиннадцатого этажа, он успел вынуть провод из упаковки с рубашкой, раскрутить его и согнуть так, что на конце образовался крючок. Тим просунул провод в узкую щель под дверью и поворачивал его до тех пор, пока не почувствовал, что он зацепился за ручку двери с внутренней стороны. Тим потянул за провод, раздался щелчок. Он открыл дверь и вошел в пустую кухню.

Телевизор на стойке показывал Мелиссу Йюэ, наклонившуюся над Лейном, в то время как техник цеплял микрофон ему к рубашке:

— Просто расслабьтесь и смотрите на меня, а не на камеру. Через несколько минут мы дадим вам наушник, чтобы продюсер мог разговаривать с вами во время эфира.

Несколько лбов из охраны Лейна стояли сзади. Они изо всех сил старались выглядеть суровыми и игнорировать камеру, хотя им это плохо удавалось. Энергичная ассистентка толкала их из кадра, и они неуклюже переминались с ноги на ногу, слушая ее указания, — как коровы под надзором пастушьей собаки.

Тим согнул провод и сунул его и рубашку в мусорное ведро возле раковины. Потом вынул из заднего кармана маленький пакетик, пластиковый наушник и зубную нить, открыл наушник, засунул внутрь крошечный детонатор и снова захлопнул наушник. Бросив наушник в пакетик, он заклеил его, обвязал зубной нитью и проглотил пакетик, держась за конец зубной нити. Зубная нить натянулась, и пакетик остановился на середине горла. Он подождал, пока утихнет рвотный рефлекс, и протянул зубную нить между двумя коренными зубами. Вынул из холодильника две маленькие бутылки с водой, засунул их в задние карманы и вышел в коридор. 20:46.

Застывший полицейский и усталый охранник неподвижно сидели на стульях перед металлоискателем, который вел в главные коридоры. Тим кивнул и прошел через металлоискатель. Раздался громкий писк.

— У вас есть с собой сотовый телефон, ключи?

Тим покачал головой.

Охранник встал со стула и обвел Тима ручным металлоискателем. Когда он дошел до горла, снова раздался громкий писк. Охранник уставился на золотой крест, болтающийся на адамовом яблоке Тима, перевел взгляд на полицейского и махнул Тиму, чтобы тот проходил.

Тим завернул в мужской туалет и зашел в кабинку. Освободил зубную нить, зажатую между зубами, потянул за нее и вытащил пакетик, который легко выскользнул из горла. Тим вынул из него наушник, бросил его в карман и спустил пакетик в унитаз. Обратно в коридор он вышел ровно в 20:49.

Крейг Макманус, демонстрируя в улыбке все свои зубы, шествовал по коридору с коллегой. Он взглянул на свой пейджер и отпустил шутку про монашек на велосипедах. Тим, точно рассчитав момент, опустил голову, делая вид, что смотрит на часы, и задел Макмануса.

— Упс. Извини, Крейг. — Тим продолжал идти, не замедляя шаг и не поворачиваясь, а его руки быстро отстегнули электронный пропуск Крейга, прикрепленный к его плетеному брючному ремню, и заменили его на поддельный. Коридор был совершенно пуст, если не считать трех телевизоров, свисавших с потолка. Тим дошел до закрытых двойных дверей в конце коридора и приложил к панели пропуск Макмануса. Красный огонек сменился зеленым, и он шагнул в святая святых.

Здесь, в комнате для интервью, недоступной для камер безопасности и мойщиков окон, Тим был абсолютно свободен. Лейн и Йюэ сидели за огромным столом, стилист Чарли Роуз и ассистенты суетились вокруг. Большие электронные часы отсчитывали время: до эфира оставалось меньше пяти минут. Охранник в маленькой будке справа от Тима жевал пончик, обсыпанный сахарной пудрой. Тим протянул ему пропуск, и охранник бросил на него беглый взгляд, оставив сахарный отпечаток большого пальца на мрачной фотографии Тима.

Техник в наушниках суетился над контрольной панелью; кабель и провода уходили под складной стол сбоку от него. Тим направился к нему, вынув из кармана бутылку с водой.

— Кто посылал за водой? — спросил Тим.

Техник, отвечавший за звук, отмахнулся от него, едва подняв голову. Тим заметил на столе открытый металлический чемодан, несколько приборов, в том числе и наушник Лейна, лежали внутри на серой подкладке. Тим сообразил, что люди Лейна, имеющие большой опыт по части охраны, принесли свое оборудование.

— Тогда я оставлю воду здесь.

Еще один взмах руки, на этот раз сердитый.

Ставя бутылки на стол, Тим подменилнаушник.

— Эфир через две минуты, — крикнул кто-то.

— Дайте рассеянное освещение, — завопила Июэ, — а то из-за вас у меня на лице поры будут, как рытвины на дороге!

Один из телохранителей Лейна, с татуировкой в виде орла, прошел мимо Тима, направляясь к металлическому чемодану. Уже идя к двери, Тим жестом показал охраннику, чтобы тот стер сахарную пудру с подбородка. Снова выйдя в коридор, он слышал, как Июэ выкрикивает команды в микрофон: ее голос отражался от стен и визжал из мониторов над его головой. Заставка телеканала возвестила начало передачи, даруя зданию блаженную передышку от визга ведущей.

Когда Тим дошел до лифта, оборудованного телевизором, Июэ в прямом эфире выводила медовым голосом:

— …казалось, они не выказывали никаких угрызений совести по поводу погибших детей, мужчин и женщин… — Она слегка морщила лоб, изображая искреннее замешательство.

Тим стоял рядом с дверью лифта, куда не доставала камера наблюдения. Кабина была металлической, и в ней не было зеркал, за отражением в которых могла бы следить вторая камера.

— …Эти люди работали на фашистскую, тираническую идею. Перепись населения — это удар по принципам индивидуализма, акт насилия против свободной и независимой конституционной республики, за установление которой борются люди вроде меня. Список наших граждан, доступный каждому, кто пороется в архиве государственных документов…

Тут Лейн фыркнул, сунув пальцы в свою клочковатую бороду:

— Вы думаете, у наших отцов-основателей было это на уме? Что мы делаем? Что мы за нация? Где мы живем? В стране идет война — на случай, если вы не заметили, и перепись — это очередная победа наших так называемых лидеров. Они начинают полномасштабное наступление на американский суверенитет и права граждан, данные Богом, а не пожалованные правительством.

— Данные переписи недоступны другим ветвям власти, мистер Лейн.

— Вы знали, мисс Йюэ, что списки переписи были использованы в 1942 году, чтобы вычислить американцев японского происхождения и бросить их в концентрационные лагеря?

Улыбка ведущей блеснула, как прожектор, но задержка в сотую долю секунды свидетельствовала о том, что ее застали врасплох. Тим не мог сдержать ухмылки: один ноль в пользу плохого парня.

Большим пальцем он нащупал в кармане серебристый пульт, гладкий, как фонарик, с единственной черной кнопкой.

Лейн продолжал сыпать перлами:

— …Демократия — это четыре волка и одна овца, решающие, что будет на обед. Свобода — это овца с пистолетом, которая послала волков куда подальше. Правительство, вгрызаясь в нас, покушается на нас, на наши права. Эта атака на Бюро переписи была попыткой восстановить справедливость.

Двери лифта открылись, выпуская Тима в холл. Все сотрудники канала, начиная от охранников и заканчивая буфетчиками, собрались вместе и смотрели интервью на огромном экране на западной стене. Одна женщина стояла, замерев на месте, и соломинка в пакете с соком застыла в нескольких сантиметрах от ее разинутого рта. Четверо полицейских в форме наблюдали за происходящим в холле; кроме того, судя по сумкам, пристегнутым к поясам, здесь было много полицейских под прикрытием.

Тим прошел путем, который мысленно себе наметил, держась на границе поля зрения видео.

Голос Лейна отражался от мраморного пола и голых стен:

— Перепись — это механизм экспансии государства. В этой стране сегодня на уплату налогов идет больший процент наших доходов, чем когда-то платили крепостные.

— У крепостных не было доходов, — пискнула Йюэ.

Лейн даже не потрудился услышать ее:

— А федеральный банк — это еще более тяжкое преступление нашего правительства.

На лице Йюэ появилось фирменное решительное выражение:

— Вы здесь чего только не говорили, но так и не ответили на мой первый вопрос. Вам вообще жалко, что семнадцать маленьких мальчиков и девочек погибли, что мертвы шестьдесят девять мужчин и женщин?

На лице Лейна появилась кривая улыбка:

— Дерево свободы нужно время от времени поливать кровью тиранов.

Тим пересек холл, засунув руку в карман и держа большой палец на кнопке пульта.

— Патриоты и тираны, — пробормотал он. Прижав подбородок к груди, он подошел к вращающейся двери. Быстрый поворот — и Тим уже был на улице.

Толпа снаружи приливала и отливала. К курткам были приколоты красные ленточки. Кто-то негодующе бормотал. Мужчина в пушистой шапке-ушанке смотрел интервью, открыв рот, и его щеки блестели от слез. Тим отсчитывал шаги: четыре… пять… шесть…

На семнадцати экранах появилось семнадцать крупных планов Мелиссы Йюэ. Ее рот был крепко сжат, а глаза блестели.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, мистер Лейн.

На тихой улице в двух кварталах от телестудии фургон без опознавательных знаков причалил к обочине. Тим положил большой палец на кнопку пульта. Рядом с ним женщина тихо плакала на груди у мужчины.

Казалось, Лейн почувствовал неожиданный прилив энергии. Его тело напряглось. Он наклонился вперед, и семнадцать изображений повторили это движение в унисон. Лейн ткнул пальцем в стол.

— Ладно, сука. Жалею ли я, что они умерли? Нет. Нет, если благодаря этому…

Тим нажал на кнопку, и голова Джедедайи Лейна разлетелась на мелкие кусочки.

Глава 19

Воздух в конференц-зале был, казалось, наэлектризован. Роберт и Митчелл вышагивали с двух сторон от стола, в то время как Аист сидел между Рейнером и Аненберг и, греясь в почти невыносимой жаре камина, пытался справиться с судорогой в левой руке.

Рукава тонкого черного свитера Аненберг были закатаны до локтей, но кончики ее воротничка торчали идеально ровно. Тим несколько раз поймал на себе ее изучающий взгляд.

Дюмон стоял, по-отцовски положив руку на плечо Тима. Тим не возражал. В другой руке Дюмон держал пульт. Он нажал на кнопку, и на экране появилось лицо Лейна.

Эпизод шел в замедленном режиме. Сначала глаза Лейна вылезли из орбит. Потом его голова надулась, как шарик, и разорвалась. Челюсть снесло одним куском, а череп раскрошился, и его части начали медленно осыпаться вниз, причем Лейн продолжал сидеть в кресле, галстук был туго затянут под воротничком, а один палец яростно вдавлен в стол.

Камера быстро сделала полный круг, поймав ползущих техников, парней из охраны и Мелиссу Йюэ, которая смотрела на все это с выражением неподдельного изумления. Склизкий кусок чего-то серого налип ей на лицо, прямо под густо накрашенным глазом.

Дюмон остановил пленку. Аненберг сделала резкий вдох, ее грудь дернулась, а губы приоткрылись, но она быстро справилась с собой, и на ее лице снова воцарилось обычное выражение а-ля «я все это уже видела». Рейнер побледнел, а на его скулах выступили красные пятна.

Роберт прошел мимо Митчелла, и они хлопнули друг другу по рукам:

— Гений, мать его.

Лицо Митчелла раскраснелось от возбуждения:

— Потрясающе! Я и забыл, что взрыв в наружных слуховых органах может создать огромное внутричерепное давление и спокойно вскрыть черепушку.

Роберт подошел к Тиму и сжал его в крепком объятии.

Тим отступил на шаг назад:

— Что дальше? Победные объятия, а потом мы польем Рейнера лимонадом из сифона?

Его реплика потерялась в общем гуле; однако Дюмон ее заметил и пристально посмотрел на Тима своими печальными голубыми глазами.

Рейнер пробежался по каналам. Везде передавали последние новости:

— …возможно, из соперничающей экстремистской организации или агент ФБР…

Аист поднял руки, как бродячий проповедник:

— Началось!

— Это привлечет общественное внимание, — сказал Рейнер, — и усилит страх возмездия.

— Нас уже заметили, так что теперь мы можем попридержать коней и наносить не столь громкие удары, — добавил Дюмон, — все и так будут знать, что это наших рук дело.

Человек с улицы — мужчина с бородкой в дутой куртке — говорил репортеру за кадром:

— Послушай, друг, нормальный ход. Ублюдок, улизнувший от закона по какому-то… — следующие два слова были стерты — …получил наказание, которого заслуживал. Я отец троих детей, и я не хочу, чтобы по улицам разгуливал парень вроде этого. — Теперь он наклонился к камере и стал похож на строгую мамашу. — Эй, послушайте, кто бы ни замочил эту сволочь, — отличная работа, парни. — Он показал два больших пальца, и камеру выключили.

— Ну, — подметила Аненберг, — теперь у нас есть моральное право.

— Не надо снобизма, Дженна, — сказал Рейнер. — Мы хотим не просто услышать слова поддержки от судей и скользких репортеров.

— Да, от скользких репортеров, которых мы так ненавидим.

Рейнер проигнорировал этот укол.

— К нашей следующей встрече я подготовлю полный отчет по прессе — скажем, в пятницу вечером.

Тим взглянул на портрет, за которым был сейф и лежала папка с делом Кинделла. Рейнер проследил за его взглядом и подмигнул:

— Два дела мы отработали. Осталось пять.

— Вы, ребята, — произнес Дюмон, — можете собой гордиться.

— Да, — кивнул Тим.

Роберт и Митчелл ждали его у «тойоты». Проходя мимо, Тим обратил внимание на чистые кружочки на грязных задних номерах прямо вокруг болтов. Это означало, что номера недавно сменили. Роберт поймал руку Тима, пожал ее, и Тиму показалось, что ему сейчас вырвут плечо.

— Поехали освежимся, — предложил Роберт.

Аист минуту постоял, словно ожидая, что его тоже пригласят, потом забрался в свой фургон и уехал.

— Давай, — подхватил Митчелл. — Надо пропустить стаканчик после операции — это традиция, которую мы не должны нарушать.

Роберт вытащил из машины телефонный справочник, поднял его и отпустил руки. Справочник упал, раскрывшись на разделе: «Магазины спиртных напитков».

Роберт посторонился, и Тим, поколебавшись, скользнул на переднее сиденье. Братья залезли в машину с обеих сторон от него и захлопнули двери.

Тим сидел съежившись — могучие плечи Мастерсонов зажимали его с обеих сторон — и с облегчением думал; какое счастье, что Роберт и Митчелл — по крайней мере, формально — на его стороне.

Митчелл остановился у магазина спиртных напитков и зашел внутрь. Через несколько минут он появился с большим коричневым пакетом, бросил его на заднее сиденье, снял черную куртку, сунул пачку Кэмела за рукав белой футболки и забрался обратно в машину.

— Ты сделал классную бомбу, — сказал Тим.

Митчелл не сводил глаз с дороги:

— Я кое-что в этом понимаю.

Он гнал на предельной скорости к центру города. Когда он свернул с Темпл, Тим понял, куда они едут. Они приехали к огромным металлическим воротам, единственному отверстию в заборе, окружавшем Моньюмент-Хилл. Поверх забора параллельно шли три провода, издавая легкое гудение. Митчелл опустил стекло, вынул из бардачка электронную карточку и, высунув ее из окна, поднес к контрольной панели на столбе. Карточка издала серию хлюпающих звуков, пока искала подходящую частоту, потом загремели внутренние засовы и ворота открылись.

Митчелл постучал картой по бедру:

— Ключи от города. Маленький подарок от Аиста.

Они оставили позади асфальтированную дорогу и покатили вверх по разбитой грязной тропинке. Трехсотметровый силуэт Мемориала разрывал пурпурно-черное небо у них над головой.

Когда Митчелл припарковал машину, ни он, ни Роберт не сделали попыток выйти. Здесь царила мертвая тишина, только ветер со свистом обдувал памятник.

— Ты здорово поработал, — медленно произнес Роберт. — Но мы любим, когда нас держат в курсе.

Роберт бросил Митчеллу на колени телефонную книгу:

— Покажи нашему другу свой трюк. — Он кивнул на Тима. — Тебе это понравится. Давай, Митч. Покажи нам.

На лице Митча появилось слегка недовольное выражение. Он взял телефонную книгу и поставил ее на кончики своих пальцев. Потом схватил ее обеими руками, сжал пальцы, и справочник согнулся. По обложке прошла трещина — тонкая белая полоска на желтом фоне. Дыхание Митчелла стало тяжелее, мускулы на предплечьях вздулись и стали четко очерченными и твердыми, как горные хребты.

Митчелл издал звук, похожий на рычание, — и книга с тихим шуршанием разломилась. Он бросил два куска телефонного справочника на приборную доску и вытерся футболкой, затем помассировал одно предплечье, другое. Веснушчатые и покрытые светлыми волосками, его предплечья были почти такой же толщины, как бицепсы Тима.

— Берегитесь, дамы, — сказал Тим. Его рубашка прилипла к спине, но он заставил свой голос звучать небрежно, будто шоу его совсем не впечатлило. — Ну, а теперь, когда демонстрация талантов закончена, что скажете, если мы выпьем и разойдемся по домам?

Последовала напряженная пауза, потом Митчелл улыбнулся. Роберт последовал его примеру. Они вылезли из машины, при этом грузовик крякнул от облегчения, и встали на вершине холма.

Концепция Наяза Гарти — металлическое дерево, каждый лист которого символизировал убитого ребенка, — прежде казалась Тиму чересчур помпезной и безвкусно-абстрактной, но теперь он должен был признать, что скульптура находила в нем отклик. Каркас памятника был практически готов, его на две трети покрывали металлические листы. Деревянные леса скрывали скульптуру; памятник выныривал из них, странный и загадочный, как темная сущность, проглядывающая из-под ровных прямоугольников.

Половина цитаты была высечена на плоском краю внушительной глыбы: «И листья дерева были для».

Слева от памятника дремал огромный выключенный прожектор — такие дают сигнальный луч высотой в полтора километра и используются на кинопремьерах и продажах крутых машин. Тим едва мог различить маленький затвор на полом стволе дерева, по которому будет скользить луч прожектора, освещая его тысячами огоньков.

Тим вытащил из сумки три бутылки. Одну он протянул Митчеллу, другую Роберту, но тот покачал головой.

— Я не могу, — порылся в сумке и вытащил бутылку безалкогольного пива.

Митчелл зажег две сигареты, дал одну Роберту, и они курили, стоя бок о бок. В лице Митчелла, хоть и не таком суровом, как у Роберта, были проницательность и понимание, которых Тим раньше не замечал. Братья стояли рядом, но Митчелл стоял распрямив плечи, а Роберт слегка наклонился к нему со смутным намеком на уважение.

Роберт поднял свое безалкогольное пиво, и три бутылки торжественно звякнули.

— Светящееся дерево — это хорошо, но не решает дела, — заявил он. — Я тебе скажу, что такое хороший памятник. Когда на каждой ветке висит виновный, но так и не осужденный урод. Вот какой памятник мы должны поставить этим жертвам.

— И полить дерево кровью возмездия, — сказал Митчелл.

Он и его брат рассмеялись над дешевой поэтичностью этой фразы.

Близнецы, стоящие по обе стороны от Тима, вызывали у него приступ клаустрофобии не только из-за того, что были слишком большими и стояли чересчур близко; его дезориентировало их сходство. Митчелл сел прямо на грязь. Роберт и Тим последовали его примеру.

— Тяжело видеть, как скоты правят бал: ни укоров совести, ни сомнений, ни…

— Ответственности, — подхватил Митчелл.

— Да. Когда погибла сестра, я решил, что больше ни под кого не лягу, и вот теперь я стою, хотя и не за то, за что стоял раньше. Я для себя принял решение, и оно правильное. И знаете, что? Я ни секунды не буду мучиться из-за ублюдков, которых мы казним. Ни секунды, мать их. Парни вроде нас должны оставаться твердыми. Не поддаваться сучкам вроде Аненберг. — Роберт закинул голову назад и выпустил в небо струю дыма. Его куртка на локтях была покрыта пятнышками грязи. — Я теперь лучше понимаю, что нужно делать. Как будто мы застряли в этом… этом…

— …лабиринте, и мы будем в полном дерьме, если выберемся, или нас утопят в дерьме, если не выберемся.

— Говорят, что худшие циники — это разочаровавшиеся идеалисты, — сказал Тим.

Митчелл допил свое пиво и открыл еще одну бутылку:

— Ты думаешь, что мы циники?

— Я не знаю, кто вы.

Поднялся ветер, подхватывая россыпи красной пыли с земли, и леса застонали.

— Мы дождаться не могли, когда это начнется, — сказал Роберт. — Ожидание убивает. Ты узнаешь, что твою сестренку зверски убили, а потом…

— …увязаешь…

— …в никчемности и бездеятельности. Ждешь расследования, ждешь результатов экспертизы, ждешь первого судебного заседания, все ждешь и ждешь, — Роберт покачал головой.

— А теперь, — сказал Митчелл, — нам не надо больше ждать.

Тим молчал, размышляя над всем этим.

— Позволь нам в следующий раз сделать больше, — сказал Митчелл. — Мы справимся. Мы оправдаем твое доверие.

Тим подумал, что тактика запугивания с помощью телефонного справочника не возымела действия, поэтому они перешли к плану «Б»: пытаются снискать его расположение. Он ответил:

— Посмотрим.

— Мы тоже хотим участвовать в казни. Ты не можешь нам в этом отказать. Мы не позволим нам в этом отказывать. — Роберт смотрел Тиму в глаза. — Мы можем помочь тебе с делом Кинделла. Мы с Митчем можем навестить его до того, как проголосуем. Пересчитать ему ребра, сломать руки, отбить яйца. Мы выбьем из него любые ответы, какие захочешь.

— Мы должны вести себя с точностью до наоборот, — в голосе Тима зазвучал гнев. — Это не операция под девизом «Сделаем любой ценой». Казнь не должна быть поспешным и беззаконным актом. Да вы вообще не понимаете, в чем суть дела. И вы еще удивляетесь, что я не хочу допускать вас к операции.

К удивлению Тима, ни один из братьев на него не разозлился. Роберт ковырял землю палочкой:

— Ты прав. Просто случай с твоей маленькой дочкой, случай с Вирджинией… — его лицо исказила полуусмешка-полугримаса, — выбил нас из колеи. Это разбило мне сердце.

Слова Роберта были абсолютно искренними — в них не было и тени напора, который Тим ощущал до сих пор. Это сочувствие так сильно его поразило, что гнев тут же исчез, оставив только горе.

Лицо Роберта было каменным — то ли от гнева, то ли от затянувшегося, как рана, горя.

— Я видел ее фотографию по телевизору — ту, где она в костюме тыквы, который был ей слишком велик и все время спадал.

— Хэллоуин-2001. — Тим говорил так тихо, что его слова едва можно было различить. — Моя жена хотела сшить костюм сама, но у нее с этим плохо.

— Она была потрясающим ребенком, — сказал Роберт с почти агрессивной убежденностью.

Тим вдруг понял, что братья не просто оправдывали свое желание убивать, но что они восприняли дело Джинни как личное несчастье — так же, как воспринимали все дела Комитета. Тим не мог отрицать, что чувствовал к ним некую благодарность. Он наконец понял Дюмона, который говорил о них с ноткой симпатии. Они скорбели как животные, которым причинили боль. Может быть, они скорбели именно так, как Дюмон и Тим хотели бы скорбеть сами.

— У нее был такой вид… Боже, — продолжал Роберт, — как раз на такой вид, наверное, и ведутся эти ублюдки! Она была слишком чиста, чтобы долго пробыть на этой гребаной планете. — Он допил пиво и отшвырнул бутылку. Она разбилась о стопку металлических листов. — У Бет Энн тоже был такой вид.

Он опустил лицо и замер, зажмурившись. Митчелл наклонился, обнял брата за шею и притянул его к себе.

Роберт вздернул голову. Его глаза были красными, но слез в них не было — только ярость.

Митчелл откинулся назад, опершись на согнутые в локтях руки; его лицо было едва различимо в темноте:

— Среднестатистическое изнасилование длится четыре часа, — сказал он. — Бет Энн не повезло.

Дальше они пили молча.

Митчелл оставил Тима у машины. Тим ехал осторожно, следя за светофорами и соблюдая скоростной режим. Радио раскалилось от разговоров о сегодняшнем происшествии. По выражению лиц других водителей Тим догадывался, кто из них слушает новости по радио, и ему казалось, что город будто ощутил прилив адреналина, впитав в себя то, что осталось после бури, вызванной смертью Лейна. Близость к смерти обостряет чувства.

Джошуа пробирался через холл с картинной рамой. Когда Тим вошел, он остановился и поставил раму на пол. В его крошечном офисе, как всегда, мерцал свет телевизора.

— Подождите, подождите! — крикнул он вслед Тиму. — У меня тут для вас документы. — Он прислонил раму к стене, скрылся в офисе и появился с договором об аренде, составленном на имя Тома Альтмана.

— Вы слышали про парня, которому взорвали голову?

— Да, что-то такое говорили по радио.

— Он был из правых. — Джошуа прикрыл рот рукой, переходя на театральный шепот: — Один готов, осталось еще пятьдесят миллионов.

Тим прошел к себе. Ему понадобилось десять минут, чтобы ликвидировать свою недавно отросшую бороду.

Он открыл окно, сел на полу, скрестив ноги, и стал думать о том, что вот ему тридцать три года и что у него есть в жизни? Матрас, стол, пистолет, пули. Машина с фальшивыми номерами, которая раньше принадлежала наркодилеру.

Он снова почистил пистолет, хотя тот и так был чистый. Смазал его, отполировал, просовывая щеточку в каждую дырку барабана. Каждое движение щетки сопровождалось словом, описывающим то, что он мог бы сделать с Кинделлом в гараже. Убить. Пришить. Казнить. Принести в жертву. Стереть с лица земли. Прикончить.

Казнь Лейна не просто исправила юридическую оплошность. Она на одно дело приблизила его к Кинделлу. И к тайне смерти Джинни.

Дрей не звонила с тех пор, как он побывал в их доме, и от этого он чувствовал боль. К тому же это значило, что у нее нет новой информации по делу. Он позвонил ей и наткнулся на автоответчик. Перезвонил еще раз — просто для того, чтобы услышать ее голос, потом повесил трубку.

Он сам не понял, как набрал номер Медведя.

— Черт возьми, где ты был, Рэк?

— Решал свои проблемы.

— Решай быстрее. Дрей не в восторге от твоего исчезновения. И я тоже.

— Как она? — Только теперь Тим понял, зачем он позвонил Медведю.

— Спроси ее сам. Раз уж мы об этом заговорили, какой у тебя номер телефона?

— У меня пока еще нет нового телефона. — Тим подошел к открытому окну. — Я звоню из автомата. Все еще ищу, где можно осесть.

— Давай увидимся.

— Сейчас не самый лучший…

— Послушай, либо ты согласишься со мной встретиться, либо я вычислю, где носит твою задницу. Ты знаешь, что я это сделаю. Что выберешь?

Легкая головная боль начинала сжимать Тиму виски.

— Ладно, — сказал Медведь. — «Ямаширо», ранний ужин. Завтра в пять тридцать.

Он повесил трубку, не дожидаясь ответа Тима.

Тим разложил матрас и лег. Когда он заснул, ему снилась Джинни. Она смеялась, крошечными пальчиками прикрывая свои детские, с большими промежутками зубы, и Тим не мог понять, почему она это делает.

Глава 20

«Ямаширо», японский ресторан, располагался на вершине холма в Восточном Голливуде. С рекламного плаката на боку здания сквозь миазмы смога и выхлопных газов смотрела огромными глазищами Бритни Спирс.

Года два назад Тим и Медведь поймали беглого преступника, который во время ограбления ювелирного магазина, ранил жену Коса Нагуры, и управляющий ресторана в знак благодарности умолял их ужинать в его заведении бесплатно. Несмотря на то что они ощущали некоторый дискомфорт из-за роскошного антуража и блюд из сырой рыбы, они старались хотя бы раз в месяц бывать здесь, чтобы его не обидеть. Кроме того, напитки тут были хорошие, с вершины холма открывался самый захватывающий во всем Лос-Анджелесе вид, а здание — точная копия величественного киотского дворца — обладало определенной мистической привлекательностью.

Коса по обыкновению усадил Тима за лучший столик на юго-восточной стороне, откуда открывался панорамный вид на окутанный смогом Лос-Анджелес — город, который так ненавидели Мастерсоны, который жаждал денег и славы, который потворствовал жадности и жестокости.

В ожидании Медведя Тим водил соломинкой в стакане воды, прокручивая в голове все те глупости, которые он собирался сказать. Пара, сидевшая слева от него, держалась за руки. Тим почувствовал, что ему до скрежета зубов хочется быть сейчас со своей женой.

Появился Медведь — Тим видел, как его крупная фигура в серых полиэстеровых брюках и слегка помятом блейзере протиснулась в ресторан из внутреннего дворика. Тим поднялся, и они обнялись. Медведь похлопал его по спине.

— Я не знаю, как мне это сказать, поэтому скажу прямо. Если ты не сделаешь хоть что-нибудь, Дрей решит, что ей и без тебя хорошо.

— Что ты имеешь в виду?

— Пока ты пропадаешь, Дрей копается в деле Джинни, куда-то ходит, встречается с друзьями. Все это она делает одна. Ты уверен, что хочешь, чтобы так все и было?

— Конечно не хочу. Но мы не знаем, как делать это вместе.

— Не похоже, что ты особенно стараешься. У тебя что, роман?

Тим постарался сохранить спокойствие:

— Медведь, я понимаю, что ты пытаешься помочь, но это…

— Что, не мое дело? Дай-ка я тебе скажу, что мое дело. Ты не будешь больше мучить свою жену. Дрей вынесла достаточно.

— Медведь, у меня никого нет.

— Я говорю с Дрей каждый день. И я слышу, как ее трясет, когда она произносит твое имя, — как будто она не доверяет тому, что ты делаешь. Плюс, если бы ты ей не изменял, я думаю, ей вряд ли понадобился…

— Понадобился?..

— Мак. У нее было несколько жутких ночей. Мак у нее ночевал… ничего такого, просто на диване, чтобы за ней присмотреть.

— Мак? — Тим разломил деревянные палочки и резко смахнул обломки. — Почему она тебе не позвонила?

— Потому, что я все еще твой напарник. А Мак один из ее ребят. И это, черт возьми, неправильный вопрос. Правильный вопрос: почему она не позвонила тебе?

— Что ты ей сказал?

— Что, ты думаешь, я мог ей сказать? Что она вела себя как полная идиотка, что должна была проглотить свою гордость и позвонить тебе, так же как и ты должен был проглотить свою гордость и позвонить ей. — Медведь не обращал внимания на взгляды из-за соседних столиков. Он с отвращением тряхнул головой. — Вы оба упрямые и злые и умрете в одиночестве.

Тим пытался сломать оставшиеся у него в руках половинки палочек:

— Мы решили, что нам нужно немного передохнуть. Мы увязли друг в друге.

— Ты что, и правда целых пять дней ее не видел?

Тим почувствовал, как у него вспыхнули щеки. Он отпил воду и впился зубами в ломтик лимона:

— Это не значит, что я ее не люблю.

Подошел официант, и Медведь быстро сделал заказ для обоих, не заглядывая в меню, назвав креветки, проваренные в сакэ, крабовые лепешки и мидии со специями. Похоже, он приходил сюда чаще, чем Тим. Возможно, водил сюда девушек.

Когда официант ушел, Медведь уставился на Тима виноватым взглядом:

— Послушай, я просто хочу сказать, что ты должен ей позвонить. Вы нужны друг другу. Она не виновата, что хочет, чтобы кто-то был рядом в такой момент, даже если это Мак, который спит на диване. И раз уж мы об этом заговорили, когда ты вернешься на работу?

Тим поднял глаза:

— Я не вернусь, Медведь. Ты это прекрасно знаешь.

— Таннино не может понять, почему тебя не найти. Он два раза на этой неделе тягал меня к себе в кабинет и ясно дал понять, что не принял твою отставку.

— У него нет выбора.

— Что ты делаешь, Рэк? Что ты задумал?

— Ничего. Просто разбираюсь с проблемами.

В первый раз в жизни Тим видел у Медведя такой взгляд:

— Ты не можешь подвести меня как своего напарника. И ты не можешь подвести организацию, которой служишь. — Медведь откинулся назад, скрестив руки на груди. — У тебя что-то на уме. Не знаю что, но узнаю, если захочу.

— Ты слишком бурно реагируешь. Ничего не происходит.

— По-моему, ты сказал, что у тебя нет телефона. — Голос Медведя стал жестким, требовательным. — Тогда что это у тебя за бугор в кармане, который я почувствовал, когда ты меня обнял?

Тим прихватил с собой сотовые телефоны, чтобы не оставлять их без присмотра в машине. Непростительная оплошность.

— Купил сегодня утром. 3234711213. Никому не давай этот номер.

— К чему все эти шпионские игры?

— После той перестрелки пресса за мной охотится, поэтому мне лучше залечь на дно.

— Правда? Ничего такого в последнее время не замечал. Все сейчас с ума посходили из-за убийства Лейна. Ты слышал, как они это провернули? Это явно сделал профессионал, — он покачал головой.

Тим пожал плечами:

— Одним уродом меньше.

Медведь наморщил лоб.

Тим опустил глаза, теребя соломинку. Его охватило какое-то смутное чувство, и через секунду он понял, что это стыд. Он бросил соломинку и опустил руки на колени.

Медведь указал на него палочкой:

— Не позволяй смерти Джинни сожрать тебя. Не позволяй замарать себя. И так достаточно дряни. Ты последний человек, от которого этого можно ожидать.

Официант принес заказ.

Тим стоял на светофоре на перекрестке, когда мимо прошествовала похоронная процессия. Впереди торжественно ехал катафалк, за ним следовал конвой вымытых дождем машин — «тойоты» и «хонды» и обязательный кортеж спецмашин. Подчинившись внезапному порыву, Тим пристроился за последней машиной и поехал к кладбищу Мемориал-Парк. Он припарковался за полтора квартала от кладбища. К тому времени, как он прошел через главные ворота и миновал поросший травой холм, церемония уже давно началась.

Он издали наблюдал за крохотными фигурами в черном и сером. Солнце пробилось сквозь смог, и Тим надел темные очки. Один из мужчин — должно быть, вдовец — бросил в открытую могилу лопату камней и грязи, и, несмотря на расстояние, Тим услышал, как они застучали по невидимой крышке гроба. Мужчина упал на одно колено, и два молодых человека быстро выступили вперед, чтобы помочь ему подняться. Он встал; комок грязи свисал с его брючины, хлопающей на ветру.

Стая ворон расселась на высоком сикаморе. Тим подождал несколько минут, но они не улетели; в конце концов, он отвернулся и по зеленому склону направился к машине.

Глава 21

— …сегодня работает в круглосуточном режиме вещания с последними новостями и опросами населения. В «Хардболле» у Криса Метьюса были Дершовиц, двое сенаторов и мэр Хан, в режиме круглого стола. А особенно жаркие споры разгорелись в «Донахью» вчера утром в рубрике: «Убийство Лейна: терроризм или правосудие?»

Рейнер перебирал стопку бумаг, остальные сидели за столом, ожидая окончания обзора прессы. Роберт и Митчелл, скрестив ноги так, что у каждого кроссовка одной ноги лежала на колене другой, удобно устроились друг против друга. Их позы выражали скуку, у них появилось что-то общее с Аненберг. Аист слушал внимательно — Тим заметил, что когда он сосредотачивался, то начинал чаще моргать. Дюмон, неподвижный как статуя, внимал всему этому с молчаливым терпением.

Рейнер наконец добрался до последней страницы своего отчета:

— Запись казни ходит по Интернету, эту тему бурно обсуждают в огромном количестве чатов. Активистка движения за семейные ценности, которая сегодня после обеда была у Опры, выразила тревогу относительно того, какое влияние эта пленка оказала на детей.

— А теперь главная новость, — сказал Дюмон. — Я узнал из надежных источников, что Полицейский департамент Лос-Анджелеса нашел некоторое количество нервно-паралитического газа, подготовленного для распыления, в багажнике машины Лейна. В чемодане на пассажирском сиденье обнаружили схемы системы кондиционирования телестудии, на которых трубы маркированы в зависимости от легкости доступа. Вполне вероятно, что Лейн собирался оставить небольшой подарочек левому каналу, контролируемому правительством.

— Почему этой информации не дали широкую огласку?

— Потому что она показывает, какие бакланы работают в полиции Лос-Анджелеса. Еще одной трагедии удалось избежать только благодаря слепой удаче.

— И нам, — добавил Роберт.

Рейнер пригладил свои усы:

— Общественность ничего об этом не знает, но опросы в нашу пользу с подавляющим перевесом.

— Мы делали это не ради опросов, — сказал Тим, но Рейнер, казалось, его не слышал.

За последние два дня в трех утренних ток-шоу опросы телезрителей проводились на одну и ту же тему: было ли убийство Лейна желательным событием? Ответ «да» дали семьдесят шесть, семьдесят два и шестьдесят шесть процентов. Прохожие на улицах почти поровну разделились на тех, кто одобряет это событие, и тех, кто им возмущен. Абсолютное меньшинство негативно относится к таким вещам вне зависимости от того, кто оказался жертвой. А один вообще назвал все это «порнографией».

— Откуда ты это берешь? — спросил Митчелл. — Не заметил, чтобы ты смотрел телевизор двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

— Мне два раза в сутки присылают отчеты СМИ.

Аненберг провела руками по бедрам, расправляя юбку. На ней была длинная полосатая мужская рубашка с хорошо накрахмаленными манжетами, что, как ни странно, делало ее еще более женственной, и свитер с широким горлом, завязанным под шеей петлей в ковбойском стиле.

— Студенты-выпускники. Рабочие лошадки. Их даже дрессировать не надо.

— Моя интуиция говорит, что пока еще никто не составил о нас определенного мнения, — сказал Рейнер. — Так что на этом этапе я бы хотел поднять вопрос, о котором, я уверен, все мы задумывались. Должны ли мы предать нашу позицию гласности?

— Конечно нет, — сказал Дюмон. — Слишком большой риск.

— Мы хотим получить от смерти Лейна больше, чем просто общественное признание. Может быть, объяснить, как мы пришли к такому решению, будет более эффективным.

— Я думаю, что не сделать этого — просто трусость, — кивнула Аненберг. — Ни одна ответственная структура, ни один орган, который я уважаю и которому доверяю, не совершает тайных казней. Это публичный акт. Я предлагаю издать что-то вроде коммюнике, в котором говорится, почему мы сочли его виновным: «Мы, граждане, которые взяли на себя следующие полномочия, приняли решение на основании следующих доказательств…»

— В этой стране мы не отдаем обвиняемого толпе, — запротестовал Дюмон. — Наши судьи и присяжные не просят общественной поддержки. Они выносят решения.

— Любой документ такого рода может нас выдать, — добавил Тим.

— Нет, — произнес Аист. — Нельзя делать заявление. Слишком большой риск.

— Безответственно оставить публику без объяснений, — возразил Рейнер. — Иначе это будет чем-то вроде суда Линча.

Дюмон сказал:

— В казни Лейна основными слагаемыми были сдержанность, точность и осторожность. Общественность сможет понять, что это казнь, а не самосуд.

Рейнер настаивал:

— Коммюнике все прояснит.

— Мы пытаемся заставить общественность вступить в полный смысла диалог. Как общество относится к преступникам, которые ускользают от возмездия из-за прорех в законодательстве? Нужно ли вносить поправки в эту систему? Была ли казнь Лейна попыткой установить справедливость?

— Да, — сказал Роберт.

Тим почувствовал знакомый импульс: услышав безапелляционное «да» Роберта, он тут же захотел сказать «нет».

— Мы и так это знаем. Любой, кто посмотрит запись, поймет. Мне этого достаточно, — вмешался Митчелл. — А те, кто не понимают сейчас, поймут после следующей казни. Мы не должны выдавать себя.

— На тебя наверняка будет большой спрос в ток-шоу, — сказал Дюмон Рейнеру. — И если захочешь, ты всегда сможешь повернуть беседу в нужное русло, никого не выдав. Но мы не будем себя раскрывать на этой стадии. Мы можем вернуться к этому вопросу позже.

Рейнер мотнул головой: он уступал.

До сих пор Тим считал, что главный здесь Рейнер, но сейчас ему стало очевидно, что всем заправляет Дюмон. Когда говорил Рейнер, остальные слушали; когда говорил Дюмон, все затыкались.

— Мы будем голосовать? — спросил Роберт. — Я пришел сюда не за тем, чтобы говорить о коммюнике и Опре, черт ее дери!

Дюмон махнул ладонью — жест одновременно успокаивающий и твердый. Роберт замолчал и ухмыльнулся брату, стараясь сохранить лицо. Рейнер открыл сейф и достал еще одну папку. Она со стуком упала на стол.

— Мик Доббинс.

— Маньяк Микки? — Роберт бросил взгляд на Аненберг. — Он из другой весовой категории — не так нашумел.

Дюмон держал перед собой папку как книгу псалмов:

— Сторож в детском саду «Венеция». Проходил обвиняемым по восьми эпизодам растления малолетних, в одном случае с убийством. До тех пор его любили и дети, и персонал. — Он передал Тиму отчеты детективов. — Индекс интеллекта шестьдесят шесть.

— А это автоматически исключает возможность смертной казни? — спросил Тим.

Аненберг покачала головой:

— Две независимые психиатрические экспертизы не смогли вынести заключение об отсталости в развитии. Полагаю, это не сводится только к уровню интеллекта, к уровню развития функций мозга и тому подобному.

Остальные бумаги поделили и пустили вокруг стола.

— Семь девочек в возрасте четырех-пяти лет заявили, что он занимался с ними развратными вещами, — сказал Дюмон.

— Как? — спросил Тим.

— Прикосновение к гениталиям и анальному отверстию. Проникновение пальцами. Одна девочка заявила, что ее мучили ручкой.

— Половой акт?

— Нет. — Дюмон полистал страницы, изучая результаты экспертизы.

— Почему это преступление отнесено к разряду особо тяжких? — спросила Аненберг.

— Пэгги Нолл была доставлена в больницу с высокой температурой и ознобом. По всей видимости, это была инфекция мочевого пузыря. К тому времени, как Пэгги госпитализировали, она перешла в почечную инфекцию. Девочка умерла от… — он открыл больничный отчет — …обширного заражения мочевых путей.

— Ее проверяли на изнасилование?

— Нет. Нолл не заявляла о домогательствах. Только после ее смерти семь девочек рассказали, что с ними и Нолл занимались развратными вещами, датируя случай с Нолл несколькими днями до ее болезни. Окружной прокурор начал копать все заново и нашел нескольких свидетелей-экспертов, которые сказали, что если надругательство — особенно анально-вагинальное — случилось в это время, оно могло стать наиболее вероятной причиной заражения мочевого пузыря.

— Чем отделался Доббинс? — спросил Аист.

— Присяжные признали его виновным, но судья закрыл дело за недостаточностью улик.

— Сейчас суды присяжных ликвидируют, — с отвращением сказал Роберт.

— В деле явно не хватало улик, — продолжил Дюмон. — В медицинских отчетах Нолл — ничего. Обыск квартиры Доббинса тоже ничего не дал. Детектив, расследовавший дело, заметил в ванной стопку порнографических фильмов. Несколько номеров журнала «На грани закона».

— Я хорошо знаю этот журнал, — сказала Аненберг.

Шесть пар глаз уставились на нее. Митчелл выглядел раздраженным; у одного Тима на губах играла полуулыбка.

— Порнография ни хрена не значит, — сказал Роберт. — Что еще? Как насчет медицинских отчетов по другим девочкам?

Аист поднял руку; его глаза блестели сквозь очки. Он уставился на листок:

— Медицинские отчеты неубедительны. Ни разрывов, ни ссадин, ни синяков, ни кровотечений, ни повреждений, вызванных проникновением.

— Но ведь проникновение было только пальцем. Это вызывает меньше повреждений.

— На пятилетней девочке все равно было бы заметно, — возразила Аненберг.

— Через какое время после предполагаемого надругательства обследовали девочек? — спросил Тим.

Аист перевернул страницу:

— Через две недели.

— Все могло зажить.

— Особенно если это поверхностные разрывы или небольшие синяки, — добавил Митчелл.

— Значит, дело основывалось на показаниях девочек? Есть записи допросов?

Рейнер вытащил из чемодана две пленки.

— Я получил их несколько недель тому назад.

Он пересек комнату и сунул одну из пленок в плеер, спрятанный в темном углу кабинета.

— Мы с окружным прокурором, который занимался этим делом, вместе были в «Плюще». — Заметив недоумение на лицах, он пояснил: — Моя трапезная в Принстоне.

Качество записи было плохим; изображение дергалось, а освещение оставляло на предметах желтые и белые пятна. Маленькая девочка сидела на пластиковом стуле, поставив пятки башмаков на его край и подтянув коленки к подбородку.

Ее собеседница — предположительно социальный работник — сидела на низкой табуретке, лицом к девочке.

— …и он тебя потрогал?

Девочка обняла ноги, сцепив руки на середине голеней:

— Да.

— Хорошо, ты прекрасно справляешься, Лиза. Он трогал тебя где-нибудь, где ты не хотела, чтобы он трогал?

— Нет.

Социальная работница нахмурилась. Ее голос был мягким и успокаивающим:

— Ты уверена, что не боишься отвечать, дорогая?

Лиза положила подбородок на колени.

— Не боюсь.

— Хорошо. Тогда я спрошу тебя снова… — Спокойные тягучие фразы: — Он трогал тебя где-нибудь внизу?

Тихий-тихий голосок, почти неразличимый:

— Да…

Лицо женщины смягчилось:

— Где? Ты можешь показать на этих куклах? — Две куклы с блестящими полиэстеровыми гениталиями, почти мгновенно появились из сумки.

Лиза внимательно посмотрела на них, потом протянула руку и взяла их. Она поставила их так, как будто они держались за руки, потом подняла глаза на женщину.

— Хорошо… что было потом?

Лиза пододвинула кукол друг к другу, изобразив объятие.

— Хорошо… а после этого?

Лиза задумчиво пожевала жвачку, потом положила руку куклы-мужчины на грудь куклы-женщины.

— Очень хорошо, Лиза. Очень хорошо. Вот так Пэгги тоже трогали?

Лиза торжественно кивнула.

Рейнер казался взволнованным. Он обменялся взглядами с Аненберг, но та покачала головой — пленка не произвела на нее впечатления.

— Давайте посмотрим остальные интервью, — сказал он.

Они прошлись по всем шести интервью. Когда последняя девочка в слезах закончила рассказ, Рейнер остановил пленку:

— Неудивительно, что судья отклонил вердикт.

— О чем ты говоришь? — воскликнул Роберт. — Каждая из девочек сказала, что над ней надругались. Они даже показали это на куклах.

— Социальная работница задавала наводящие вопросы, Роб, — сказал Дюмон. — Дети впечатлительны. Они склонны говорить то, что от них ждут.

— В каком месте вопросы были наводящими?

— Во-первых, не было никаких общих вопросов, — сказала Аненберг. — Например, «что произошло?» Социальная работница подсказывала то, что хотела услышать. Таким образом «Он тебя трогал ниже пояса?» превращалось в «Где он тебя трогал ниже пояса?» И она вознаграждала их за правильные ответы — улыбалась, подбадривала.

— И хмурилась, когда слышала то, что ей не нравилось, — добавил Рейнер. — Если девочка давала «неправильный» ответ, ее подвергали повторному допросу — пока она не исправит ответ.

Тим просматривал папку с фотокопиями отчетов детективов:

— Девочки были из одного круга. Родители знали друг друга. После первого обвинения были встречи между семьями, беседы в школе. Перекрестное опыление. Свидетели работали не с чистого листа.

— А что насчет кукол? — спросил Митчелл.

— Все то же самое, — сказал Рейнер. — Помимо того, что анатомически правильные куклы не рекомендуется использовать при допросах очень маленьких детей.

Митчелл поднял глаза от протокола судебного разбирательства:

— Кого волнуют куклы? Согласно этому документу, парень признался.

— Признание было убедительно поставлено под сомнение защитой, — Рейнер подошел к плееру и включил запись.

Комната для допросов. Холодный свет. Мик Доббинс, сгорбившись, сидел на металлическом складном стуле. Два детектива его обрабатывали. Несмотря на крепкую фигуру и широкие плечи, его поведение скорее было свойственно подростку. Руки расслабленно висели меж расставленных коленей, шнурок на левой кроссовке развязался, стопа была повернута набок.

Детективы включили яркий свет; один из них все время стоял вне поля зрения, за спиной Доббинса. Доббинс держал голову опущенной, но пытался следить за детективами, нервно таращась сквозь слипшиеся от пота вихры волос. Его низко посаженные уши оттопыривались, как ручки кофейных чашек.

— Так ты любишь девочек? — спросил детектив.

— Да. Девочек. Девочек и мальчиков. — Когда Доббинс говорил, его легкая заторможенность сразу же становилась очевидной.

— Ты очень любишь девочек, верно? — Детектив поднял ногу, резко поставил ее на кончик металлического стула, видневшийся между ногами Доббинса. Затем наклонился вперед, так что его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лба Доббинса:

— Я задал тебе вопрос. Расскажи мне о них. Расскажи мне о девочках. Ты их любишь? Ты любишь девочек?

— Да-а-а. Я люблю девочек.

— Ты любишь их трогать?

Доббинс вытер нос тыльной стороной ладони резким расстроенным жестом. Он забормотал себе под нос:

— Шоколад, ваниль, скалистая дорога…

Детектив щелкнул пальцами перед лицом Доббинса:

— Ты любишь их трогать?

— Я обнимаю девочек. Девочек и мальчиков.

— Ты любишь трогать девочек?

— Да.

— Что да?

— Я люблю трогать девочек. Я…

— Ты — что?

Доббинс дернулся от резкости тона детектива. Он зажмурил глаза:

— Клубника, мокко, миндаль, фу…

— Ты — что, Мик? Ты — что?

— Я… э… э… я иногда ласкаю их, когда они расстроены.

— Ты ласкаешь их, и они расстраиваются?

Доббинс почесал голову над ухом, потом понюхал свои пальцы:

— Да.

— Так случилось и с Нолл? Да?

Доббинс сжался от назойливого голоса:

— Я думаю да. Да.

Два раза пролистав папку, Рейнер остановил запись:

— Это весь фрагмент.

— Это не признание, — сказал Тим.

— Слабовато, — согласился Митчелл. — Я согласен, что это не признание, но я не думаю, что здесь нужно признание. Я думаю, других доказательств достаточно.

— Каких доказательств? — спросила Аненберг. — Семь впечатлительных маленьких девочек? Девочка, умершая от инфекции, которая так и не была окончательно увязана с надругательством, которое, кроме всего прочего, так никто и не доказал?

— Позвольте-ка мне это прояснить, — вмешался Роберт. — У нас есть семь маленьких девочек, каждая из которых признает, что над ней надругался недоразвитый сторож. Они на куклах показывают те гадости, которые этот извращенец учинил. Каждая из них говорит, что он надругался над их подругой, которая теперь мертва из-за инфекции, которая у нее развилась в результате этого надругательства. На пленке он говорит, что любит ласкать и обнимать маленьких девочек. Вы не думаете, что дело ясное как день?

— Нет, — сказал Тим. — Я так не думаю.

Роберт повернулся:

— Аист?

Сутулые плечи Аиста поднялись и упали:

— Мне все равно.

— Если ты собираешься остаться в этой комнате, — обратился к нему Тим, — лучше, чтобы тебе было не все равно.

— Прекрасно. Я думаю, что, скорее всего, он это сделал.

— Франклин?

Дюмон пожал плечами:

— У нас недостаточно улик, к тому же нет признаков вагинального или анального повреждения хотя бы у одной из девочек, и ничего конкретного, увязывающего инфекцию мочевого пузыря с надругательством.

— У Доббинса нет криминального прошлого, — сказала Аненберг. — Ни уголовных преступлений, ни неподобающего поведения.

— Это просто значит, что до этого он не попадался. — Митчелл тяжело засопел; он был раздражен. — Почему бы нам не провести предварительное голосование?

Аненберг, приподняв бровь, посмотрела на Рейнера, и он кивнул.

Голосование закончилось с результатом четыре голоса против трех в пользу того, что Доббинс невиновен.

Аист, как всегда, казался безразличным, но Роберт и Митчелл с трудом сдерживались, стараясь не выдать свое разочарование.

— Мы здесь для того, чтобы прижать подонка, — сказал Митчелл. — Если мы не начнем действовать, другой возможности исправить ситуацию не будет.

— Начать действовать — не всегда правильное решение, — заметил Тим.

Роберт не сводил глаз с фотографии покойной сестры:

— Скажи это семи маленьким девочкам, над которыми надругались, и родителям их умершей подружки.

— Семи маленьким девочкам, которые говорили, что над ними надругались, — поправила Аненберг.

— Слушай, сука…

Дюмон качнулся вперед в своем кресле:

— Роб!

— Ты думаешь, что знаешь на все правильный ответ. Но ты на своих высоких каблуках даже на настоящую улицу не выходила, так что, черт тебя дери, не говори мне, что ты чего-то в этом понимаешь!

— Роберт!

— Пока не встретишься с подонками, не поймешь. — Роберт мотнул головой в сторону телевизора. — От этого ублюдка просто несет виновностью.

Дюмон привстал со стула, упершись руками в стол:

— Твое обоняние не является критерием для нашего голосования. Ты или принимаешь участие в обсуждении, или можешь валить обратно в Детройт.

В комнате вдруг все застыло — и стакан Рейнера на полпути к его рту, и Аненберг вполоборота в кресле.

Глаза Дюмона горели гневом:

— Ты меня понял?

Лицо Митчелла вытянулось:

— Послушай, Франклин, я не думаю…

Рука Дюмона взлетела вверх — жест постового, указывающего направление, — и Митчелл застыл.

Лицо Роберта смягчилось, и под взглядом Дюмона он опустил голову.

— Черт, я не хотел.

— Так не начинай. Ты меня понял? Ты меня понял?

— Да, — Роберт поднял голову, но не мог заставить себя посмотреть на Дюмона. — Я не хотел. Моча в голову ударила.

— Моче в голове не место. Извинись перед мисс Аненберг.

— Послушай, — сказала Аненберг, — это совсем не обязательно.

— А по-моему, обязательно. — Дюмон не сводил глаз с Роберта.

Тот повернулся к Аненберг.

— Приношу свои извинения.

Она нервно рассмеялась:

— Не бери в голову.

За столом воцарилось молчание.

— Почему бы нам не сделать небольшой перерыв перед тем, как мы приступим к следующему делу? — предложил Рейнер.

Тим стоял на заднем дворе Рейнера, глядя на изысканный сад.

Он услышал, как дверь распахнулась, потом захлопнулась, и почувствовал легкий цитрусовый запах духов, когда Аненберг была еще в нескольких шагах от него.

— Огонька не найдется?

Ее рука обвила его сбоку и скользнула в передний карман его куртки. Он сжал ее запястье и отвел руку:

— Я не курю.

Она усмехнулась:

— Расслабься, Рэкли. Копы — не мой типаж.

Ее гладкие волосы казались шелковыми. Аненберг была полной противоположностью Дрей — изящная, темноволосая, кокетливая, — и будила в Тиме дискомфорт. Он повернулся к темным массивам сада. Ряды кустарника вились зигзагом, уходя вдаль, чтобы раствориться в темноте.

Аненберг вынула сигарету, сунула ее в рот и похлопала себя по карманам.

— Куда ты смотришь?

— В темноту.

— Ты строишь из себя мистера-загадку, так? Все время в раздумьях, молчаливый, сильный. Думаю, это дает тебе ощущение дистанции и покоя.

— Ты меня раскусила.

— Я бы не рискнула зайти так далеко. — Она положила руки на бедра, пристально глядя на него, и сказала:

— Спасибо, что вступился за меня.

— Я просто высказывал свою точку зрения.

— Роберт бывает довольно агрессивен.

— Согласен.

— Тебя это злит?

— Еще как. — Тим бросил взгляд на освещенные окна дома. Дюмон, Аист и Роберт ждали у стола в конференц-зале, Рейнер на кухне вытаскивал бутылку воды из холодильника. Появился Митчелл, Рейнер притянул его к себе, положил руку ему на плечо и что-то зашептал на ухо. Тим снова посмотрел на Дюмона и задал себе вопрос, знает ли он, что Рейнер и Митчелл секретничают через две комнаты от него.

— Дюмон может держать его в узде. Его и Митчелла.

— Знаешь, — ее взгляд убежал в сторону, — я думаю, что это здорово — правосудие, которое можно контролировать. Это смело. Это утешает. Но для меня правосудие — как вера в Бога. Я лезу со своей статистикой и нравоучениями, потому что знаю правила.

Тим издал звук, изображающий задумчивость, но не ответил. Он жевал свою щеку, разглядывая темные силуэты кустов.

Она стояла рядом с ним, глядя на сад, как будто пыталась понять, на что он смотрит:

— Роберт прав в одном: я далека от улиц, как от Луны, но я рада, что я по эту стороны жизни. Обсуждаю, рассматриваю, анализирую. Я бы никогда не смогла делать то, что делаешь ты. Риск, опасность, мужество. — Она легонько хлопнула его по руке. — Ты смеешься надо мной? Почему?

— Дело не в мужестве. И я вовсе не испытываю удовольствия от опасности.

— Зачем же тогда ты это делаешь? Защищаешь закон. Рискуешь жизнью.

Тим на секунду задумался:

— Ну, может, мы делаем это, потому как боимся, что больше никто этого делать не захочет.

Она вынула изо рта незажженную сигарету и сунула ее обратно в пачку:

— Не все из вас. — Она пошла обратно к дому.

Поднялся ветер. Он был холодный, сырой, пронизывающий до костей, и Тим засунул руки в карманы. Пальцы наткнулись на листок бумаги. Он вынул его, не понимая, что это. Номер телефона и адрес, написанный женской рукой.

Он повернулся, но Аненберг уже скрылась в доме. Через минуту он последовал за ней.

Все шестеро сидели, ожидая возвращения Тима. Точно в центре перед Рейнером, как тарелка с ужином, лежала черная папка.

«Четвертая, — подумал Тим. — Потом еще две, и дело Кинделла».

Погруженный в блаженную отрешенность, Аист делал самолетики из чистых листов бумаги и напевал себе под нос песню из какого-то старого фильма. Дюмон сидел, откинувшись в кресле; стакан с бурбоном стоял у него на колене.

Рейнер наклонился вперед и положил руку на папку:

— Бузани Дебуфьер.

Дюмон скорчил гримасу:

— Дебуфьер — мерзкий сантеро.

Тим опустился в кресло:

— Сантеро?

— Священник вуду. В основном они кубинцы, но у Дебуфьера кровь наполовину гаитянская.

Заунывное пение Аиста начинало раздражать.

— Да заткнешься ты наконец, черт возьми? — сказал Роберт.

Аист замолчал, суставом подтолкнул свои очки обратно на переносицу, моргая:

— Я что, пел вслух?!

Тим протянул руку и взял фотографию Дебуфьера. Мужчина с бритой головой недовольно смотрел на него, белки глаз выделялись на фоне черной кожи. Тим спросил:

— В чем суть?

Дюмон открыл папку и полистал отчет с места преступления:

— Ритуальное жертвоприношение Эйми Кейес, семнадцатилетней девушки. Ее обезглавленное тело нашли в переулке. На ней была пестрая одежда, кровавый обрубок шеи намазан солью, медом и маслом. Верхний позвонок отсутствовал. Эксперт по ритуальным преступлениям Полицейского департамента Лос-Анджелеса решил, что эти детали соответствуют обряду жертвоприношения «Сантериа».

— Они приносят людей в жертву? — округлил глаза Аист.

— Только в фильмах про Джеймса Бонда, — Аненберг потянулась к отчету судмедэксперта. — Сантеро в основном убивают птиц и овец. Даже на Кубе. В колледже я проводила по ним антропологическое исследование.

— Эксперт по ритуальным преступлениям заявил, что, судя по особенностям данного жертвоприношения, Дебуфьер, скорее всего, полагал, что жертва одержима злым духом.

— В желудке обнаружены листья подсолнуха и кокос. — Аненберг подняла взгляд. — Трапеза перед смертью. Если жертва ее съест, значит, боги одобряют жертвоприношение.

— Уверен, для нее это было слабым утешением, — заметил Рейнер.

Аист зевнул и помахал рукой у себя перед ртом:

— Простите, я обычно в это время уже сплю.

Роберт толкнул по столу фотографии с места преступления:

— Это тебя разбудит.

— Что связывает Дебуфьера с преступлением? — спросил Тим. — Помимо того факта, что он священник вуду?

Дюмон бросил Тиму показания очевидцев:

— Два свидетеля. Первая, Джулия Пацетти, была лучшей подругой Кейес. Девушки вместе ходили в кино за несколько дней до смерти Кейес. После фильма Пацетти пошла в туалет, а Кейес осталась ждать ее в холле. Когда Пацетти вернулась, Кейес сказала ей, что Дебуфьер только что к ней подошел и пригласил прокатиться. Когда девушки вышли на стоянку, Дебуфьер ждал ее в черном «шевроле». Он увидел, что Кейес не одна, и уехал, но перед этим Пацетти успела хорошо его рассмотреть.

— Лысый гаитянин ростом под два метра, — хмыкнул Митчелл. — Да уж, фигура заметная.

— Второй свидетель?

— Девушка. Возвращаясь с вечеринки, она видела, как мужчина, подходящий под описание Дебуфьера, стянул тело Кейес с заднего сиденья «шевроле» и уволок в переулок.

Аненберг присвистнула:

— Я бы сказала, это изобличающая улика.

— Она пробежала несколько кварталов, потом позвонила 911. — Дюмон сверился с отчетом. — Это было в три семнадцать утра. Имея на руках описание внешности подозреваемого и его машины, полицейские добрались до Дебуфьера еще до рассвета. Они нашли его возле дома, он чистил отбеливателем заднее сиденье «шевроле».

— В доме что-нибудь нашли?

— Алтарь, чаши и шкуры животных. На полу подвала были пятна крови, позже выяснили, что это кровь животных.

— Я могу посмотреть отчеты о биографиях свидетелей? — попросил Тим.

Рейнер запустил их по столу, и Тим листал, пока другие говорили. Ни один из свидетелей в прошлом не совершал уголовных преступлений и не нарушал общественного порядка — ничего, что могло бы уличить их в даче ложных показаний.

— …не настаивал на залоге. Но судья, зная, что у Дебуфьера нет денег, просто постановил забрать у него паспорт и назначил залог в тысячу долларов, — говорил Дюмон. — Представители американской ассоциации «В защиту религии» прошли маршем по городу, заявляя, что Дебуфьера мучают, и заплатили залог. Через день оба свидетеля были найдены заколотыми в шею — еще один ритуальный обряд сантеро. А если свидетели мертвы, их показания становится доказательствами, основанными на слухах. Дело закрыли.

Рейнер задумчиво протянул:

— Очень, очень грустно, когда сама система дает мотивацию для совершения убийства.

Тим подумал, что оценка Рейнера не вполне соответствует действительности, но предпочел не комментировать это замечание и снова углубился в записи. Тщательный просмотр оставшихся бумаг не дал никаких оснований полагать, что Дебуфьер невиновен.

Голосование Комитета закончилось с результатом семь-ноль.

Глава 22

Тим припарковался более чем в километре от усыпанной гравием дорожки, которая вела к гаражу Кинделла. Воздух был резким, с легкой примесью гари и пепла от пожара, случившегося здесь давным-давно и выжегшего подчистую дом, которому и принадлежал гараж. Тим пошел по гравию. Пистолет он прижал к боку; указательный палец лежал вдоль дула за предохранителем. Накренившийся почтовый ящик высился над земляным валом. Пришла ночь и словно укутала все плотным покрывалом, сгладила углы, притупила звуки.

Тим удивился, не увидев свет в окне. Может быть, Кинделл слинял после суда и поселился в темном углу другого города, унеся с собой все воспоминания о той ночи?

Луна была почти полной, ее неровная окружность виднелась сквозь голые ветки эвкалиптов. Тим бесшумно приблизился к дому и застыл, услышав внутри стук. Кто-то ходил. Тим подумал было, что в гараж залез кто-то, но потом услышал, как Кинделл матерится себе под нос, и замер.

Дверь гаража с грохотом распахнулась. Кинделл, спотыкаясь, вышел наружу, дергая незастегнутый спальный мешок, который обернул вокруг себя, как тогу, и тряся гаснущим фонариком.

Тим стоял на самом виду, в нескольких десятках метров от Кинделла. Его скрывала только темнота.

Яростно тряся фонариком, Кинделл открыл покрытую ржавчиной электрическую панель с пробками и начал шуровать внутри. Его вторая рука, сжимавшая края спального мешка на талии, казалась тонкой и нереально бледной.

— Черт возьми, черт возьми, черт возьми. — Кинделл захлопнул крышку панели, стукнул по ней и несколько минут постоял — дрожащий, несчастный, неподвижный, словно парализованный безысходностью. Наконец он потащился внутрь; конец спального мешка волочился за ним, как шлейф платья. Неприятности Кинделла, какими бы незначительными они ни были, пробудили в Тиме чувство невыразимого удовольствия.

Он подождал, пока закроется дверь гаража, и прокрался к окну. Кинделл лежал на диване, свернувшись внутри спального мешка в позе зародыша. Его глаза были закрыты, он дышал глубоко и ровно.

Кинделл разорвал на куски драгоценное тело Джинни и теперь спокойно спал. Правда о последних часах ее жизни была спрятана в его сознании. Ее мольбы, панический страх, крики…

Тим встал в удобную позу, обеими руками взял пистолет и прицелился Кинделлу в голову прямо над ухом. Его палец скользнул вниз, обвил предохранитель и застыл на курке. Он почувствовал, как на него снисходит спокойствие, которое он всегда ощущал перед выстрелом. Тим постоял, глядя сквозь кружок прицела, как голова Кинделла едва заметно поднимается и опускается.

Он мысленно увидел себя со стороны. Фигура, скрытая темнотой; пистолет, нацеленный в грязное окно. В детстве Тим держался за веру — за то единственное, что возвышало человека над плотью и костями. С надеждой и слепой уверенностью он боролся против принципов своего отца — год за годом, изо всех сил. И вот теперь он стоит здесь, охваченный порывом ярости, готовый удовлетворить желание любой ценой. Сын своего отца.

Тим опустил пистолет и пошел прочь. Огромная ответственность, которую решил взвалить на себя Комитет, поражала его. Решать, кто опасен для общества, выносить справедливые приговоры, стать гласом народа — все это требовало непогрешимости. Они должны были действовать согласно закону.

Он поклялся соблюдать этот принцип даже после того, как на стол ляжет последняя папка из сейфа Рейнера, даже после того, как он прочтет бумаги, в которых описаны подробности расчленения тела его дочери. Если он не будет чтить этот принцип — значит, он не лучше, чем Роберт, или Митчелл, или его отец, продающий одиноким вдовам фальшивые, давно выкупленные другими места на кладбище.

Что-то прошелестело в зарослях сорняков. Еще не повернув головы, он успел вскинуть пистолет и прицелиться. Из темноты появилась фигура Дрей, одетая в черные джинсы, черную водолазку и джинсовую куртку. Она подошла, не обращая внимания на направленный на нее пистолет, и села рядом с ним. Еще один призрак в ночи. Сунув руки в карман куртки, она кивнула головой на пистолет, потом на гараж:

— Жалеешь?

— Каждую секунду.

— Видела в новостях дело твоих рук. Ты создаешь большую шумиху, — шепнула Дрей.

— Наша цель — приносить радость, — отшутился он старым рекламным слоганом.

— Смешно. Никогда бы не подумала, что уличное правосудие — твой стиль.

— Не мой. Но мой прежний стиль сочли несостоятельным.

— Ну и как тебе в новом амплуа?

— Немного жмет в плечах, но я надеюсь, что приноровлюсь.

— Ты подгоняешь костюм под себя, а не наоборот. Не замечал?

Он протянул руку и нежно погладил ее по спине. Она даже не пыталась спрятать пистолет, торчавший под водолазкой.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Тим.

— Держу руку на пульсе. Люблю быть в курсе событий.

В гараже вспыхнул тусклый фонарик, и тишину нарушил яростный стук.

— Что, черт возьми, там происходит?

— Я переадресовала его почту на несуществующий почтовый адрес. Узнала номера его кредитной карточки, счетов за телефон, газ и свет и отменила все платежи. Это несерьезно и мелко, но мне от этого легче.

Тим протянул кулак, и они ударили друг друга по костяшкам. Так они делали только вне дома, в основном после удачно проведенных операций или игры в софтболл. Дрей легонько прижалась к нему, касаясь его бедра и локтя. Он коснулся губами ее макушки, вдохнул аромат волос. Они немного посидели молча.

— У тебя есть что-нибудь новое по делу? — спросил Тим.

Она покачала головой.

— Я в последнее время особо не копала. Ты добрался до папки с делом?

— Нет, это будет, к сожалению, еще не скоро.

— То есть нам придется ждать. — Ее лицо сморщилось. — Это убивает меня. Ожидание. Рыть носом землю, чтобы узнать что-то еще более ужасное или, может, вообще ничего не узнать.

Несколько секунд они смотрели на гараж. Тим закусил губу.

— Я слышал, Мак ошивается у нас дома.

Она отодвинулась.

— Дом был пуст и полон призраков.

— Ты пытаешься сделать мне больно, Дрей?

— А что, получается?

— Да. Ты не ответила на мой вопрос.

— Веришь ты или нет, но все, что со мной происходит, не имеет к тебе никакого отношения. Мак спит на диване, потому что сейчас я боюсь темноты, как маленькая девочка. Я знаю, что выгляжу жалко, но тебя нет рядом.

— Мака к тебе тянет, Дрей. Всегда тянуло.

— А меня к Маку не тянет. Он просто друг. Не больше. — Она взяла Тима за руку. Ее левая рука была все так же засунута в карман.

Внезапный ужас сжал ему внутренности:

— Вынь руку из кармана, Дрей.

Она нехотя вынула руку. На пальце не было обручального кольца. Глубоко в груди Тима вспыхнула боль и со скоростью шаровой молнии начала распространяться по телу. Он отвернулся.

Губы Дрей еле заметно подрагивали — признак нарастающего гнева, горя и ненависти к себе самой: тройной коктейль, к которому Тим в последнее время привык. Ее лицо, мрачное и жалкое, было совсем не похоже на то, какое он знал.

— Мне кажется, Тимоти, что я тебе больше не нужна.

— Это не правда. — Он заговорил громче.

— Мне слишком тяжело его носить. Я смотрела на него каждое утро, когда просыпалась, и всегда чувствовала благодарность. — В темноте Дрей казалась маленькой и хрупкой. Она обвила руками колени; так же делала Джинни, когда смотрела телевизор. — А сейчас оно только напоминает мне о том, что тебя нет.

Он выдернул из земли сорняк и швырнул его в сторону.

— Я должен с этим разобраться. Добраться до этой папки. Я не могу этого делать, пока живу дома, у всех на виду. В этом случае я слишком сильно рискую. Ты слишком сильно рискуешь. Я должен защитить Джинни хотя бы после смерти, чтобы люди, которые это сделали… — он поднял руку, увидел, что она дрожит, и положил ее обратно на колено, изо всех сил сжав ладонь в кулак.

— Тимоти. — Ее голос был умоляющим. Она потянулась к нему, но отдернула руку.

— Прости, — сказал он. — Я давно не называл ее по имени.

— Знаешь, нет ничего страшного в том, чтобы плакать.

Тим несколько раз дернул головой, изображая кивки:

— Да.

Дрей встала и отряхнула руки:

— Я не хочу быть без тебя. Я не хочу, чтобы тебя не было в моей жизни. Но я понимаю, что ты должен это сделать. Для себя, для нас. Думаю, нам нужно просто ждать, держаться и надеяться, что то, что есть между нами, не исчезнет.

Он не мог отвести глаз от ее руки, от пальца, на котором не было кольца, и пропасть, образовавшаяся у него в душе, продолжала расти.

В траве застрекотали кузнечики.

Дрей повернулась и направилась к дороге.

На обратном пути Тим остановил машину. Он сидел, держа руки на руле, и думал о своей квартире, ее пустоте и аскетизме, понимая, как плохо он подготовлен к одиночеству после семи лет семейной жизни. Он вытащил из кармана адрес Аненберг и начал вглядываться в клочок.

Голос Аненберг вовсе не был сонным, хотя часы показывали четыре часа утра.

— Да?

— Это Тим. Тим Рэкли.

— Имя и фамилия. Как скромно. Я в 303-й.

Тяжелая стеклянная дверь издала громкий гудок, и Тим открыл ее. На третий этаж поднялся на лифте. Ковер в коридоре был чистым, но слегка потертым. Он легонько постучал в дверь, услышал мягкие шаги, звук двух открывающихся замков и снятой цепочки. Дверь распахнулась. На Аненберг была футболка до бедер. Одной рукой она держала за ошейник родезийского риджбека, в другой был маленький «Ругер», которым она почесывала ногу.

— Нужно смотреть в глазок. Даже если ты только что кому-то открыла парадную дверь.

— Я посмотрела.

Он знал, что она врет. Собака вышла вперед и ткнулась мокрым носом в ладонь Тиму.

— Вообще-то Бостон ненавидит людей.

— Бостон?

— Он мне достался от бывшего бойфренда, придурка из Гарварда.

Она повернулась и мимо крохотной кухоньки, маленького обеденного стола и дивана, стоящего перед телевизором, двинулась в огромную студию. Два комода отделяли место для сна — большую кровать, стоящую под единственным окном в комнате. Она щелкнула пальцами, Бостон протопал к круглой подстилке и лег. Пистолет она сунула в верхний ящик правого комода.

Между ними было несколько шагов и потертый коврик на полу. Они посмотрели друг на друга. Скрестив руки, она сняла футболку. Ее прекрасное стройное тело не нуждалось в тренажерах и аэробике. Небольшая упругая грудь вздымалась над плоским животом. В ее взгляде сквозила мудрая практичность. Это было похоже на какой-то печальный ритуал.

Взгляд Тима смущенно метнулся к единственной салфетке на обеденном столе. Он с поразительной ясностью осознал, что смерть и горе коснулись ее так же, как и их всех.

— Боюсь, ты неправильно меня поняла. Я не могу… — Его рука описала в воздухе что-то вроде дуги. — Я женат.

— Тогда почему ты здесь, Рэкли? — Она вытащила сигарету из пачки на ночном столике и зажгла ее.

— Хочу попросить об одолжении.

— Я предлагала тебе его, ты не заметил? — Она подмигнула, и он улыбнулся ей в ответ. Аненберг затушила только что зажженную сигарету о свечку на комоде, откинулась на кровать и укрылась одеялом, и в этом жесте не было ни смущения, ни неловкости.

— Я хочу, чтобы ты достала записи государственного защитника из папки Кинделла. В качестве жеста доброй воли. Я знаю, что у тебя есть к ним доступ. Слишком тяжело ждать без…

— Я не могу нарушать правила. Подними этот вопрос на встрече, и мы проголосуем.

— Мы оба знаем, что Рейнер никогда на это не пойдет.

Она ни на секунду не сводила с него глаз; на какой-то момент ему показалось, что они смотрят прямо друг в друга. Он знал, что страдание делает его уязвимым, но ничего не мог поделать.

— Пожалуйста.

— Я посмотрю, что смогу сделать, но ничего не обещаю. — Протянув руку, она включила лампу возле кровати. — Иди сюда.

Тим подошел и сел на край кровати. Она обвила рукой его талию и тянула к себе до тех пор, пока его спина не коснулась резной спинки кровати. Потом подняла его руку и положила так, чтобы она ей не мешала. Довольная, она прижалась к нему, положив голову на грудь.

— Удобно? — спросил он.

Она положила руку ему на живот, и он был поражен тем, насколько хрупкое у нее запястье.

— Ты ее любишь, да?

— Очень.

— Я никогда никого не любила. Мой психоаналитик говорит, что это результат утраты. Ну, знаешь, моя мама. Мне было пятнадцать, самое начало полового созревания. Это все связано, смерть и секс. Страх интимности и все такое. Наверное, поэтому мне нравится быть с Рейнером. Он обо мне заботится и не особо затрагивает мои чувства.

— Как ее убили? Твою мать?

— Изнасилование и убийство в номере мотеля. Было очень много газетных статей и похотливых спекуляций. Я пришла домой из школы, а мой папа сидел на кухне и ждал меня. От его одежды пахло формалином — он был в морге у судмедэксперта. Я и сейчас чувствую этот запах… — Она содрогнулась.

Тим погладил ее волосы, и они оказались еще более гладкими и мягкими, чем он себе представлял.

— Он выглядел совершенно раздавленным, мой папа. Просто… поверженным.

— Что было дальше?

— Они поймали того парня через несколько недель. Присяжные — в основном бедняки из южных штатов и безработные — все были абсолютно некомпетентными. Они вынесли вердикт «невиновен». Доказательства были столь очевидны, что газеты напрямую говорили о подкупе. Но может, никакого подкупа и не было. Не дыра в законодательстве, а санкционированная коррупция. — Она издала глубокий горловой звук, выражая отвращение. — Говорят, что лучше освободить сто виновных, чем казнить одного невиновного. Сколько еще будет существовать эта глупая сентенция? Пока сто виновных не совершат еще сто убийств? Тысячу убийств?

— Нет. Это имеет смысл только тогда, когда этот один невиновный — ты.

Она едва заметно усмехнулась:

— Я знаю. Я это знаю — просто не всегда это чувствую. — Она прижалась лицом к его груди. Он продолжал слушать, поглаживая ее волосы. — Отец был торговцем недвижимостью, но служил в артиллерийской части в Корее, и несколько его бывших сослуживцев стали полицейскими. Однажды ночью отец и несколько его дружков скрутили того парня и прокатили его до склада в Анакостии. Я не знаю деталей, но мне известно, что когда его нашли, пришлось снимать отпечатки пальцев, чтобы идентифицировать труп, потому что от зубов ничего не осталось.

Тим вспомнил слова Рейнера о том, что убийца ее матери погиб в драке, и задался вопросом, знал ли тот правду. Это зависело от того, насколько близки были Рейнер и Аненберг.

— Я помню, как папа пришел в ту ночь домой и рассказал мне о том, что сделал. Он сел на край моей кровати и разбудил меня. От него пахло травой, суставы на кистях были разбиты, он дрожал. Он рассказал мне. А я ничего не почувствовала. До сих пор ничего не чувствую. — Ее голос теперь стал тише. — Может быть, я просто по-другому устроена. Или у меня нет этого гена совести. Может быть, когда я приду к вратам рая, меня туда не пустят.

Аненберг подняла к Тиму лицо. Сжала губы, собираясь с мужеством, чтобы что-то спросить. Ее голос задрожал, когда она наконец сказала:

— Ты останешься со мной, пока я не засну?

Он кивнул, и ее лицо расслабилось. Она снова к нему прижалась, и вскоре ее дыхание выровнялось. Он сидел, ощущая ее тепло у себя на груди, и гладил ее волосы. Через двадцать минут Тим осторожно встал с постели и выскользнул так тихо, что Бостон даже не поднял головы.

Глава 23

Когда Тим подъехал к дому, где жил Дюмон, было около семи утра. Тяжеловесный комплекс являл собой пример плохой архитектуры 70-х годов. Только что взошедшее солнце излучало бледный соломенный свет.

Когда Дюмон вызвал его по сотовому в такую рань, Тим удивился. Он удивился еще больше, когда Дюмон дал ему свой домашний адрес вместо того, чтобы назначить встречу на нейтральной территории. Если бы Тим не испытывал доверия к Дюмону, он бы решил, что его ждет засада.

Тим прошел по асфальтовой дорожке вдоль здания. Раздался свист: Дюмон ждал его за пыльной дверью подъезда. Они пожали друг другу руки, Дюмон улыбнулся дежурной улыбкой и отошел в сторону, пропуская Тима вперед.

Он занимал квартиру на первом этаже с одной спальней, пахнущей старым ковром. В книжном шкафу из ламината и на письменном столе лежали награды, почетные знаки и несколько пистолетов в коробках под стеклом. Дюмон величественно обвел рукой интерьер:

— Могу я предложить тебе что-нибудь выпить?

Тим рассмеялся:

— Спасибо, не надо.

Дюмон жестом указал Тиму на диван, потом опустился в пыльное коричневое кресло. Под глазами у него залегли глубокие тени.

Тим поднял руки и уронил обратно на колени:

— Итак?

— Вообще-то у меня не было особой причины звать тебя сюда. Я просто хотел тебя видеть. — Дюмон поднял платок и закашлялся, и Тим снова заметил на ткани бледные пятна крови.

— Ты в порядке? Хочешь, принесу воды?

Дюмон махнул рукой:

— Все в порядке. Я привык. — Он положил платок на колени. — Раньше, когда я был в первый раз женат, я по выходным работал на стройке. За эту работу не так уж много платили, но мы с женой тогда только поженились. Дополнительные деньги, понимаешь? Мне поручили раскачивать кувалду, сбивать штукатурку в этих старых домах в Чарльзтауне. Потолки… — Он снова закашлялся, и его палец задрожал в воздухе, указывая на потолок. — Асбест. Конечно, мы тогда этого не знали. — Его взгляд стал задумчивым. — Жаль, что я не знал тебя раньше. Роб и Митч — черт, эти двое мне как сыновья. Сыновья, которых посылаешь в мир, молясь Богу о том, чтобы они со всем справились. И они справлялись. Они были бы мне действительно хорошими сыновьями. Если бы не ты. Я мало тебя знаю, но полагаю, что ты был бы сыном, которому хочется передать что-то, если у тебя в жизни есть то, что стоит передать.

— Это серьезный комплимент.

— Да-да.

— Я тоже был рад с тобой познакомиться. Наша… дружба… — «Дружба» казалось странным определением тому, что их связывало. — Как бы там ни было, я очень рад, что ты на капитанском мостике.

Дюмон кивнул, задумчиво нахмурившись.

— Я полагаю, кто-то должен это делать.

Они немного посидели, с трудом вынося неловкое молчание.

— Ну, — сказал Дюмон, — спасибо, что зашел.

Глава 24

Телефон противно запиликал, выдернув Тима из дневного сна, в который он, в конце концов, погрузился. Он перекатился по матрасу и взял трубку.

Прокуренный голос Роберта был слишком громким:

— Этот ублюдок не выходил из дома с тех пор, как мы вчера вечером сюда приехали. Все время мотается по подвалу, где нашли всю эту вудуистскую хрень.

Тим с силой потер глаза.

— А-га.

— Его дом возле одежного района в центре города. Ты далеко оттуда?

— Примерно в получасе езды, — соврал Тим.

— Хорошо. В-общем, Аист поставил его телефон на прослушку. Только что звонила мать Дебуфьера, напомнила этому ослу о ланче. В полдень в Эль-Комао. Знаешь, где это?

— Кубинский ресторанчик на Пико рядом с федеральным зданием?

— Точно. Так что он рванет туда минут через двадцать. Я подумал, ты захочешь подъехать, прошвырнуться вместе с нами по дому. Митч принесет немного взрывчатки на всякий случай.

— Я ясно дал понять, что вы только наблюдаете.

— Я знаю, знаю, но у нас у всех появилось ощущение, что ублюдок не вылезает из норы. Мы просто подумали, что не повредит иметь немного взрывчатки под рукой на случай, если подвернется…

Голос Митчелла в трубке сказал:

— …такая.

— …возможность. Это может быть наш единственный шанс.

— Ни в коем случае. Вы начали наблюдение только вчера. Все, что мы сделаем сегодня, — это осмотрим квартиру, чтобы знать, как там все расположено.

— Ладно, хорошо. Тогда мы просто оглядимся. Ублюдок на Лейнард-стрит, 14132. Да, Рэкли. Как ты узнаешь, где нас найти?

— Я вас найду, — сказал Тим.

— Мы вписались в этот район, как пантера в джунгли, мой друг. Мы в…

— Дай-ка я угадаю. В фургоне обслуживания с тонированными задними стеклами.

Долгое молчание.

— Скоро увидимся. — Тим повесил трубку, сунул пистолет за пояс, схватил телефон и направился к двери, но, схватившись за ручку, остановился, вернулся назад и взял пару черных кожаных перчаток из сумки возле матраса. Это были особые перчатки; по всей длине пальцев в них был вшит свинец, и они позволяли развить мощность в целую лошадиную силу при простом ударе кулаком. Тим сунул перчатки в спустился по лестнице к машине.

Он припарковался у обочины, не доезжая полутора километров до дома Дебуфьера. По обе стороны улицы шли магазины одежды — вытянутые помещения, втиснутые в одинаковые конструкции, как клавиши пианино. У многих магазинчиков двери поднимались, как на складе, выставляя содержимое на всеобщее обозрение. Молодой парень рылся в куче спортивных рубашек высотой по грудь. В воздухе пахло конфетами и горелыми мексиканскими лепешками.

Мимо прошел молодой человек с кустистой бородой; на руке у него висели футболки. Он поймал взгляд Тима и показал ему образец. На футболке была изображена голова Джедедайи Лейна в момент взрыва под заголовком «Терроризм взрывается».

Тим посмотрел на часы и с облегчением увидел, что десять минут, которые нужно было куда-то деть, чтобы вовремя подъехать к дому Дебуфьера, уже прошли.

Он припарковался в нескольких кварталах. Дома с облупившейся штукатуркой прятались за дешевыми металлическими заборами. Вдоль обочин по обеим сторонам улицы стояли ржавые машины; там было и несколько фургонов обслуживания. Надписи на них были самыми разнообразными: «Стекольные работы Армандо», «Промышленная чистка Фредди», «Чистка ковров Мартинеса Броса»…

Дом Дебуфьера на северной стороне улицы был выше, чем соседние дома. Деревянное строение выглядело отвратительно и, казалось, не принадлежало ни к одному из существующих архитектурных стилей. Оно находилось довольно далеко от дороги, за лужайкой, которая давно превратилась в месиво.

У большинства припаркованных автомобилей обслуживания были тонированные боковые стекла. Тим перешел на северную сторону улицы — оттуда было удобнее рассматривать содержимое фургонов. «Промышленная чистка Фредди» привлекла его внимание: судя по низкой посадке, внутри было либо тяжелое оборудование, либо несколько взрослых мужчин.

Тим подошел к фургону, притворяясь, что шарит по карманам в поисках ключей, и остановился у водительской двери. Щелчок замков сказал ему, что он угадал правильно. Тим скользнул на сиденье и сделал вид, что настраивает радио, хотя в соседних дворах никого не было. В фургоне пахло потом и несвежим кофе.

— Неплохо, ребята.

Смятая квитанция из агентства аренды машин «Ван Мэн» была заткнута в подстаканник, рядом со стаканом дешевого кофе. Тим мог только рассмотреть имя на верхней строчке, написанное неверным почерком Аиста: «Дэниэл Данн».

Дэнни Данн. Подходящий псевдоним.

Раздраженный голос Роберта раздался из-за его плеча:

— Как, черт возьми, ты нас нашел?

— По запаху. — Тим вынул из заднего кармана перчатки и надел их. — Вы поменяли машину?

— Так точно, сэр, — сказал Аист. — Сегодня я первым делом взял фургон.

— Где машина, в которой вы сидели вчера вечером?

Снова хриплый голос Роберта:

— Я смотался и вернул ее, потом покатил сюда. Расслабься, все чисто.

— Хорошо.

— Дебуфьер уехал на ланч раньше времени, так что можно приступать. — Кто-то постучал Тиму по плечу набором ключей, он взял их и завел фургон.

— У его дома две стоянки, сзади на улице есть еще одна. Прокатись по кварталу и припаркуйся — там намного тише.

— В заборе есть дыра, — сказал Аист.

— Где Митчелл?

— Он встретит нас в пять у задней двери.

Тим покатил по кварталу.

— Хорошая машина. Тихая. Обычная. Незаметная.

— Я рад, что вы довольны моим выбором, мистер Рэкли. — В голосе Аиста звучала гордость, почти ликование. — Первый фургон, который мне дали, я вернул из-за характерного стука.

Тим остановился в нескольких метрах от треугольной дыры в заборе. На улице царила мертвая тишина. Он вылез и открыл задние двери. Аист и Роберт, надев перчатки, выпрыгнули из машины, обмахиваясь рубашками. Роберт тут же полез сквозь дырку в заборе. Аист повесил на плечо черную сумку, пошатываясь под ее весом. Тим захлопнул задние двери, забрал сумку и протолкнул его в дырку.

Митчелл и Роберт сидели, пригнувшись, у задней двери. Митчелл скользнул взглядом по бугорку в кармане Тима и в ярости вскочил…

— Выключи сотовый. Сейчас же.

Тим и Аист застыли. Тим спросил:

— У тебя что, здесь электронное взрывное устройство?

— Точно.

Тим понял, почему Роберт не предложил поддерживать сотовую связь, когда они зайдут. Большинство сотовых телефонов, отвечая на вызов, издают радиосигнал, предшествующий звонку. В результате, еще до того как телефон издаст хотя бы звук, может возникнуть импульс, достаточный для того, чтобы сработало взрывное устройство.

Взгляд Тима перекинулся на пластинку взрывчатки у ног Митчелла, рулон пентеритритететранитрата, название которого было чертовски трудно произнести, зато легко рвать и резать. Вспомогательная жвачка к взрывчатке, Си-4, противного оливкового цвета, высовывалась из сумки Митчелла.

— Вы что, не способны следовать инструкциям? Я абсолютно ясно дал понять, что вы только наблюдаете.

— Да мы ничего больше и не делали. Просто у меня случайно оказалась с собой сумка…

— Мы об этом позже поговорим. — Тим кивнул на дверь: — Какова ситуация?

Митчелл скорчился у ручки двери:

— Непростой замок. С защитной задвижкой. Трюк с кредитной карточкой не пройдет.

Аист подбоченился, потом нетерпеливо махнул Митчеллу рукой:

— Подвинься.

Поправив очки, он наклонился вперед, чтобы поближе взглянуть на замок. Аист поднес к нему лицо почти вплотную, как хищник, вдыхающий запах жертвы. Он говорил нараспев — так девочки разговаривают с любимой куклой:

— Замок с ограниченным доступом ключа и реверсивным механизмом с усиленными задвижками. Ну разве ты не прелесть? Да, ты прелесть.

Тим, Роберт и Митчелл смотрели на него изумленно. Аист попятился, не отрывая пытливого взгляда от замка, и протянул назад руку, словно подзывая официанта. Его пухлые пальцы щелкнули:

— Сумку.

Тим подтолкнул сумку ему к ногам. Аист пошарил в ней рукой и извлек банку смазки с распылителем, вставил в него тонкую трубку и направил струю на цилиндр:

— Мы только смажем тебя, ладно? Это облегчит нам жизнь.

Потом он взял инструмент, похожий на электродрель, сунул кончик в замок и включил, стараясь найти правильный угол и прижимая ухо к двери. Он закусил нижнюю губу и, казалось, забыл обо всем на свете.

— Ну же, дорогая. Откройся для меня.

Раздался щелчок, и рука Аиста с молниеносной быстротой метнулась к ручке.

Он посмотрел на остальных с удовлетворенной и слегка усталой ухмылкой. Тим был почти уверен, что сейчас он зажжет сигарету. Однако улыбка исчезла с лица Аиста, он наклонился вперед и уперся плечом в дверь.

— Подожди, — начал Тим. — Что, если там сиг…

Аист распахнул дверь.

От пронзительного писка сигнализации у Тима пересохло во рту, но Аист спокойно подошел к кнопочной панели на стене и набрал код. Писк прекратился.

Они вошли, подняв пистолеты и прислушиваясь, нет ли где-нибудь признаков движения. У Митчелла и Роберта были одинаковые полуавтоматические кольты 45-го калибра, которые нужно взвести, прежде чем сделаешь первый выстрел. Револьверы стреляли при легком нажатии на курок, были крутыми и мощными, как и сами братья.

— Откуда ты узнал код? — прошептал Тим.

— Я его не знал. У любой компании, занимающейся установкой сигнализации, есть свой код переустановки. — Аист показал на эмблему на кнопочной панели. — Это компания Айрн-Форс — 30201.

— Так просто?

— Так точно, сэр.

Они прошли через маленькую комнатку, в которой стояла сломанная стиральная машина, и через кухню. Тарелки с остатками еды и отсыревшие коробки. Линолеум горчично-желтого цвета, отходящий по краям. Бесконечные пустые бутылки из-под рома и тонкий слой крошек, покрывающий стойку.

Легкое металлическое, почти музыкальное эхо прозвучало где-то в доме. Тим резко поднял ладонь. Остальные застыли на месте.

— Вы это слышали?

— Нет, не слышали, — сказал Аист.

— Может, это трубы.

— Давайте шевелитесь, — сказал Тим тихо. — Аист, на улицу. Постучишь два раза, если он вернется раньше.

— Он действительно ушел раньше времени.

— Поэтому ты будешь сторожить. — Тим подождал, пока Аист выберется наружу. — Проверьте, нет ли кого-нибудь в доме. Встречаемся здесь через две минуты. Я пойду наверх.

— Послушай, — сказал Роберт, не утруждая себя переходом на шепот, — мы следили за домом всю ночь и все утро. Здесь никого больше…

— Делайте, как я сказал, — бросил Тим. Он исчез в проходе, направляясь в переднюю часть дома, прошел по нескольким комнатам, забитым всякой ерундой — коробками календарей, перевернутыми столами, кучами кирпичей. В начале лестницы висел кусок яркой ткани; Дебуфьер, наверное, купил его в одежном ряду. Тим обыскал верхние комнаты. Все зеркала были задрапированы кусками яркой ткани. Дебуфьер либо воображал себя вампиром, либо боялся собственного отражения. Судя по фотографии в деле, Тим поставил бы на последнее. Все комнаты оказались пустыми; хозяйская спальня была, наверное, внизу. На полу образовался толстый слой пыли, Тиму пришлось позаботиться о том, чтобы не оставить следов.

Роберт и Митчелл ждали Тима на кухне.

Часы Тима показывали 12:43.

— Чисто?

— Кроме двери подвала, — сказал Митчелл. — Стальная дверь в стальной раме. Заперта.

— Через минуту мы попросим Аиста ею заняться. — Тим засунул свой пистолет за пояс. — Давайте все повнимательнее посмотрим на первом этаже. Сконцентрируемся на деталях, чтобы потом мы смогли нарисовать полный план дома.

Опять этот звук, металлический стон. В этот раз сомнений не было. Тим почувствовал, как у него сжался желудок. Он шагнул туда, откуда шел этот звук; близнецы шли вплотную за ним.

Тим повернул за угол, в задний коридор, который упирался в ванную, и оказался прямо перед огромной стальной дверью подвала. Было похоже, что ее установили недавно. Тим легонько постучал по ней костяшками пальцев — чертовски прочная и толстая. Нагнувшись, он прижался ухом к холодной стали, но ничего не услышал, кроме тихого гудения водонагревателя. В коридоре царила тьма: цветастые розовые занавески на единственном окне, выходящем на боковой двор, были задернуты.

— Роберт, приведи Аиста. Скажи ему, что я хочу войти в подвал.

12:49. Если Дебуфьер уехал рано, его не было уже час. До ресторана ему добираться, как минимум, десять минут, так что, вероятнее всего, он будет дома через десять-пятнадцать минут, в зависимости от того, насколько сильно он не любил проводить время со своей матерью. Пока Тим напряженно ждал, Митчелл схватился за дверь, расставив пальцы и вжимая их в сталь, как будто она могла поддаться под его натиском.

Аист вернулся с Робертом, еле-еле передвигаясь под весом своей сумки. Он со стуком опустил сумку на пол, взглянул на большой засов дверного замка и почтительно заявил:

— Это «Медико-Джи-3». С ней мне не совладать.

Очередной слабый звук, на это раз горловой, высокий, донесся из-за двери. По следам пота на лбу Митчелла Тим заметил, что его этот звук тоже нервирует.

Под мышками на футболке Роберта расплылись темные пятна от пота:

— Может быть, это какая-нибудь вудуистская фигня. Привязанная овца или еще что-нибудь в этом роде.

— Я могу взорвать дверь, — предложил Митчелл.

— Ни в коем случае.

— Я хочу знать, что там. В этом подвале они нашли сектантскую хреновину, когда обыскивали дом.

Губы Аиста расплылись в улыбке:

— Я могу выпустить Донну, чтобы она посмотрела.

Роберт и Митчелл одновременно нахмурили лбы:

— Донну?

— Доставай, — сказал Тим. — Чем бы она ни была.

— Кем бы она ни была. — Аист вытащил прибор размером с коробку из-под обуви с черной, покрытой пластиком палочкой и жидкокристаллическим монитором размером с листок из блокнота. На конце палочки — гибкой оптической мини-камеры — была линза. Аист щелкнул кнопкой, и на экране в бледно-голубом свете появились их вытянутые лица.

— Ну и что особенного, — фыркнул Роберт. — Это заглядыватель — мы все такими пользовались. Он не пролезет под дверь. Зазор недостаточно велик.

— Это не Донна. — Аист извлек маленький чемоданчик из сумки и любовно его открыл. Внутри был поразительно тонкий черный провод, который заканчивался плоской, как вафля, прямоугольной головкой.

— Вот это Донна.

Он снял палочку заглядывателя и на его место привинтил Донну, прервавшись на секунду, чтобы помассировать шишку на пораженной артритом руке. Головка легко скользнула под дверь, и они увидели крупным планом мертвую мышь, лежащую на растрескавшейся верхней ступеньке. Экран погас, затем снова зажегся.

— Давай, детка, — Аист бросил на остальных извиняющийся взгляд.

— Дальше мы сами, — сказал Тим. — Оставь ее нам и иди обратно на пост. Помни сигнал — двойное постукивание.

— Но…

— Сейчас же, Аист. Мы без прикрытия.

Грустно взглянув на Донну, Аист взвалил на плечо сумку и удалился. Его шаги были такими тихими, что, когда он повернул за угол, казалось, что он растворился в воздухе.

Роберт и Митчелл топтались вокруг Тима, а Тим поворачивал провод, стараясь расположить невидимые линзы под правильным углом. Они видели подвал в головокружительных ракурсах; линза качалась взад и вперед. Экран снова погас.

— Черт возьми, Донна, давай! — Тим смутился, поняв, что только что обратился с просьбой к прибору. Экран снова зажегся, и он поймал себя на мысли, что, может быть, Аист в чем-то прав. Он представил, как он и Аист идут на свидание с одинаковыми вертикальными пылесосами. Внезапно на дисплее появилась четкая картинка подвала.

Ступеньки — их было около десяти — вели вниз, в холодную бетонную коробку комнаты. Повсюду были разбросаны кубки и барабаны, виднелись ручейки красного и белого порошка. Помимо горок оплавившегося воска здесь было множество горящих свечей, отражавшихся в зеркале, прислоненном к стене. В середине комнаты стоял холодильник с морозильной камерой наверху. По полу были разбросаны перья. На единственном хлипком столе стояло несколько свечей, лежали две обезглавленные птицы и неуместная точилка для карандашей. Тим подумал, что сложно представить Дебуфьера сидящим здесь над воскресным кроссвордом.

Роберт резко выдохнул. Снова прозвучал тот же приглушенный звук — теперь стало ясно, что это стон. Рука Тима дернулась, на экране появилась внутренняя сторона двери с толстым стальным засовом, продетым сквозь крючки, с обеих сторон закрепленные болтами. Такую дверь не вышибить.

Оставив Донну Митчеллу, Тим встал, разочарованный. Потом чуть-чуть отодвинул липкую розовую занавеску, выглянул в боковой двор и увидел Аиста, распластавшегося у дальнего забора на полпути к фургону. Он явно от кого-то прятался.

Тим отлетел от окна.

— Уходим, уходим! — Он выдернул Донну из-под двери и зажал прибор под мышкой, как футбольный мячик. Митчелл бежал за Робертом по коридору с сумкой на плече — им лучше было уйти через кухню и заднюю дверь.

Тим бежал за близнецами и оказался в кухне в тот самый момент, когда силуэт Дебуфьера показался в окне задней двери. Яростным жестом Тим приказал отходить, но в замке уже повернулся ключ. Роберт и Митчелл забились в чулан, а Тим скорчился под кухонным столом за секунду до того, как Дебуфьер распахнул дверь и вошел внутрь.

Пустая бутылка из-под рома, которую Тим сбил плечом, накренилась, но он подхватил ее и держал, выгнув спину. Ворчание наполнило кухню: Дебуфьер возился с сигнализацией — скорее всего, решил посмотреть, почему она не отключилась. Потом он пересек кухню, и его огромные ноги в черных мокасинах остановились в тридцати сантиметрах от головы Тима. Пачка писем со стуком упала на стол.

Тим увидел руку Дебуфьера, а в ней — кто бы мог подумать? — коробку карандашей. Дебуфьер скрылся из вида. Тим услышал, как открылась, потом закрылась огромная дверь. Задвижка защелкнулась, и Тим скорее почувствовал, чем услышал, как тот спускается в подвал.

Тим выкатился из-под стола как раз тогда, когда Роберт и Митчелл появились из чулана.

— Сваливаем, — прошипел Роберт.

Тим еще не успел повернуться, когда сквозь половицы донесся звук — на этот раз отчетливый. Это был явно человеческий стон. Все трое замерли.

Тим хотел сказать: «Мы уходим», — эти слова уже почти сорвались у него с губ, но тут же растаяли. Роберт и Митчелл молча двинулись за ним в глубь дома.

Тим вынул Донну и просунул ее под дверь. Дебуфьер стоял спиной к двери, слегка ссутулившись, и его огромные плечи шевелились от каких-то невидимых движений. Зеркало он закрыл черной тканью, на голову повязал белый носовой платок. Жужжание. Пауза. Жужжание. Пауза.

Тим едва успел понять, что он точит карандаши, когда снова раздался слабый человеческий голос:

— Нет, о Господи, Господи, нет!

Все трое застыли, но на маленьком экране больше никого не было видно. Тим покачал прибором, обводя объективом весь подвал, но он был пуст, только перья теперь поднялись в воздух и витали вокруг Дебуфьера. Все сидели на четвереньках у маленького экрана, как слепые, уронившие монетку.

Дебуфьер повернулся; на его лице виднелись полоски белого порошка. Проверив остроту карандаша подушечкой своего огромного пальца, он подошел к холодильнику, распахнул дверцу морозилки, и они увидели голову женщины, которая была вставлена в дырку, вырезанную в перегородке между холодильником и морозилкой. Она смотрела на комнату, и ее рот был растянут в крике. Живая. Темные от пота волосы прилипли ко лбу, а лицо покрывало множество точек, оказавшихся открытыми ранами.

Дебуфьер захлопнул верхнюю дверцу, заглушив пронзительные крики, и открыл дверь холодильника. Тело женщины, втиснутое в нижнее отделение, дрожащее и обнаженное, тоже было испещрено мелкими ранками. Она судорожно сжала пальцы ног.

Дебуфьер нагнулся и дотронулся до ее шеи острым концом карандаша. Он навалился на карандаш всей массой своего огромного тела. Раздался душераздирающий крик.

Роберт встал в полный рост. У него дрожали руки. Он вытащил пистолет и направил его на замок, но прежде чем Тим успел отреагировать, Митчелл схватил его за запястье и сказал хриплым шепотом:

— Нет. Пулей его не откроешь.

Пот крупными каплями стекал с висков Роберта:

— Мы не уйдем отсюда.

— Нет, — кивнул Тим. — Не уйдем.

Он повернулся и щелкнул пальцами, его голос перешел в громкий шепот:

— Десятисекундный инструктаж, парни. Сосредоточьтесь. Я звоню 911. Мы взрываем дверь. Нейтрализуем Дебуфьера, но стараемся оставить его в живых. Обеспечиваем безопасность жертвы. Потом думаем о собственном положении.

Митчелл покопался в сумке со взрывчаткой и вытащил нож. Вслед за ним как по волшебству появилось взрывное устройство. Митчелл зажал его зубами, вытащил пластину взрывчатки и покатал ее между ладоней. Он работал быстро и профессионально.

Перед тем как включить сотовый, Тим вышел в кухню, чтобы волну не поймал Митчелл. Натянув футболку на трубку, он произнес скрипучим голосом:

— Срочно нужна «скорая» по адресу Лейнард-стрит, 14132. В подвале. Повторяю: в подвале. Пожалуйста, срочно вышлите «скорую». — Он захлопнул телефон, выключил его и вернулся обратно.

Крик достиг невероятной высоты, стал тоненьким и дрожащим.

— Господи, о Господи, пожалуйста, прекратите!

Роберт переминался с ноги на ногу, словно приплясывая на горячих углях. Его лицо раскраснелось от ярости и возбуждения:

— Давай, давай, давай, давай…

Пока Тим тянул по коридору провода, Митчелл собрал взрывное устройство и прилепил его к двери. Преследуемые криками женщины, Роберт и Митчелл вслед за Тимом пошли по коридору. Митчелл сжимал в кулаке пульт. Тим передал ему концы проводов.

Роберт тяжело дышал, его ноздри трепетали:

— Ну же, ну же, ну же…

Тиму пришлось говорить в полный голос — его заглушали крики женщины:

— Теперь слушайте. Нужно все сделать правильно. Я войду в дверь пер…

— Пожалуйста! Пожалуйста! О Господи, пожалуйста!

Роберт выхватил провода у Митчелла и прикрепил их к батарейке. У Тима осталось время только для того, чтобы открыть рот, иначе легкие могли разорваться от взрыва. Дом подпрыгнул, пыль от штукатурки наполнила воздух. Роберт уже был на ногах и бежал по ступенькам с пистолетом наготове.

— Черт! — В ушах у Тима звенело. Он бросился за Робертом, но тот исчез в тумане пыли. Тим услышал хлопки выстрелов и изо всех сил налег плечом на распоротую дверь с неровными краями. Митчелл следовал за ним по пятам.

Роберт пронесся по лестнице, не касаясь ступенек и подняв пистолет. Дебуфьер широко распахнул дверь холодильника и спрятался за ней, пользуясь ею как щитом. Кусок штукатурки, отлетевший от взрыва, упал на ступеньку, и Роберт споткнулся. Дебуфьер вскочил, проворный, как кошка, и набросился на Роберта. Они сплелись в бесформенный ком напряженных мускулов. Тело Роберта закрывало Дебуфьера, и Тим не мог выстрелить. Тим продолжал спускаться, когда Дебуфьер добрался до Роберта, который так и не успел встать на ноги, выбил у него пистолет, обхватил его огромными ручищами и швырнул в Тима.

Плечо Роберта угодило в бедро Тима, и тот колесом прокатился по последним ступенькам лестницы. Пистолет со стуком отлетел в сторону, ударившись о бетон. Плечо и бедро Тима мгновенно онемели. Он попытался встать на ноги, но приземлился на колени. Толстая нога Дебуфьера появилась в поле его зрения, и он сильно и резко ударил его в коленку, намереваясь сломать ногу, но попал по бедру. Дебуфьер взвыл. Его кулак поднялся, и Тим почувствовал страшный удар по голове и увидел яркую вспышку света. Он услышал, как ботинки Митчелла простучали по лестнице у него за спиной, и взлетел в воздух. Руки Дебуфьера сжимали плечи Тима, его ноги болтались в воздухе — марионетка под безжалостным взглядом кукольника.

Тим двинул ему головой в подбородок и с удовлетворением услышал треск. Сжимавшие его руки расслабились — всего на мгновение, и Тим почувствовал под ногами землю. Когда голова Дебуфьера вернулась назад, Тим повернулся и, в лучших традициях «зеленых беретов», нанес Дебуфьеру сильный и быстрый удар в пах. Свинец в его перчатке, казалось, тянул вперед кулак, придавая ему сокрушительную силу. Его костяшки впечатались в тазовую кость Дебуфьера, наступила секунда идеального равновесия и тишины, а потом мир снова ожил: Роберт вопил, из металлической коробки холодильника доносились пронзительные крики, трещали кости Дебуфьера, возвещая о том, что его таз раздроблен.

Животный рев Дебуфьера отразился от бетонных стен и вернулся в середину комнаты, многократно усилившись. За полуоткрытой дверцей холодильника на секунду показалось лицо до смерти испуганной жертвы. Дебуфьер стоял согнувшись, одно колено было на полу. А веки так широко раскрылись, что были видны полоски белков над зрачками.

Митчелл прогрохотал по последним нескольким ступенькам, но Роберт уже нашел свой пистолет и стоял в полной боевой готовности, прищурив один глаз.

Дебуфьер поднял руку:

— Нет, — сказал он.

Пуля оторвала его указательный палец и исчезла в голове сквозь появившуюся дырку на переносице. Его тело рухнуло, стукнувшись о бетон, и кровавая лужица начала растекаться под головой с неспешностью густого масла.

Роберт выпустил еще две пули в кровавое месиво его головы.

— Черт возьми, Роберт. — Тим прохромал к холодильнику и распахнул дверцу. Лицо женщины смотрело на него в ужасе; сломанные кусочки грифеля виднелись в некоторых из ран. Он увидел дырки в боках холодильника, которые Дебуфьер просверлил для вентиляции. Вокруг шеи у женщины был закреплен пояс, плотно затянутый под подбородком, чтобы она не могла выбраться из дыры. Один ее глаз был проколот; из него вытекала мутная жидкость и скапливалась на нижнем веке.

Она плакала:

— О нет! Теперь он не один. О Господи, я не могу больше.

— Мы пришли сюда, чтобы вам помочь. — Тим протянул руку к ремню, но она закричала и повернула голову к его руке, щелкая зубами. Митчелл и Роберт стояли за спиной Тима и молчали.

— Я вас не трону. Я судебный… — Тим остановился, сообразив, что его присутствие здесь незаконно. — Я освобожу вас и помогу вам.

Ее лицо расслабилось; на лбу появились складки. Она плакала голосом, без слез. Тим медленно дотянулся до ремня и, видя, что она не пытается сделать движение в его сторону, ослабил его.

Роберт и Митчелл открыли нижнюю дверь. Женщина снова закричала, но они быстро вынули ее из холодильника и положили на пол. От ее тела шел запах гноя, пота и человеческого мяса. Она лежала на полу, ее руки дергались, ноги дрожали; она начала глубоко и громко стонать.

Роберт, спотыкаясь, отошел в угол и прислонился к стене. Он плакал, и слезы прокладывали себе дорожки через пыль от штукатурки, собравшуюся у него на щеках.

Соседи, наверное, уже заявили о взрыве и стрельбе, и полицейские машины вместе со «скорыми», вероятнее всего, были уже в пути.

Митчелл обеими руками нежно держал голову женщины, пытаясь пригладить ее жесткие волосы:

— Мы убили его. Мы убили подонка, который сделал это с вами.

У нее начались судороги, ее руки и ноги стучали по бетону, и Митчеллу пришлось придерживать ее голову, чтобы она не ударилась об пол. Но судороги так же быстро прекратились, тело женщины обмякло — все, кроме правой ноги, которая продолжала выворачиваться, царапая бетон сломанным ногтем. Митчелл встал возле нее на четвереньках, пытаясь нащупать пульс на шее. Он надавил костяшками в ее грудную кость и, не ощутив ответной реакции, начал массаж сердца.

Голова женщины слегка покачивалась от его движений; ее целый глаз, белый и блестящий, как фарфоровое яйцо, смотрел вверх. Рядом стоял на коленях Тим, готовый помочь, хотя он знал каким-то шестым чувством, которое, должно быть, приобрел во время пребывания на минных полях и в вертолетах эвакуации, что ее уже не оживить.

Митчелл прекратил массаж; мышцы на его руках вздулись. Он встал, сцепил пальцы.

— Она умерла. Я подгоню фургон к забору. — Он повернулся и пошел вверх по ступенькам.

Роберт подбежал к женщине:

— Нет! Давай, Рэкли, теперь ты. Давай!

Тим покорно склонился над женщиной, но ее рот под его губами оставался холодным и пустым. Ее жесткое, как доска, тело поднималось и опускалось, как картон, который вдавливают в ковер. Ее губы посинели. Тим снова проверил пульс на сонной артерии — ответ отрицательный.

Лицо Роберта было влажным от пота и размазанных слез.

Тим поднялся, убрал пистолет и легонько похлопал Роберта по плечу:

— Давай выметаться.

Роберт вытер рот:

— Я ее не оставлю.

Тим положил ему руку на предплечье, но тот ее сбросил. До них донесся вой далекой сирены.

— Мы больше ничего не можем сделать, — сказал Тим. — Мы уходим. Роберт. Роберт. Роберт.

— Пошли.

Роберт поднялся, как ребенок, делающий то, что ему велят, и двинулся вверх по ступенькам.

Голова женщины была запрокинута на бетонном полу, рот широко открыт. Тим мягко закрыл его, перешагнул через тело Дебуфьера и направился вверх по лестнице. Митчелл мудро убрал от искореженной металлической двери все приборы. Когда Тим вышел на задний двор, он услышал, как к дому подъезжают полицейские машины. Прямо у дырки в заборе его ждал фургон. Дверь открылась, и Тим шагнул внутрь.

Близнецы сидели сзади, прислонившись спиной к стенке фургона. Лицо Роберта раскраснелось. Рубашка Митчелла была пропитана кровью. Тим захлопнул дверь, и они отъехали от обочины.

— Если еще раз прыгнешь в пекло, — сказал Тим, — я тебя пристрелю.

Роберт не шелохнулся.

Аист, белый, как полотно, сидел на телефонном справочнике, чтобы видеть дорогу из-за приборной доски. Он бросил взгляд через плечо:

— Простите. Я не… Не мог зайти. Я был слишком напуган. — Сморщившись, он схватился за сердце, смяв рубашку. — Я подогнал машину и ждал, что вы подадите сигнал или что кто-нибудь выйдет. — Он пошарил в карманах, вытащил голубую таблетку и проглотил ее.

— Ты был молодцом, — кивнул Тим. — Ты выполнял приказ.

Роберт вцепился в свои потные космы; волосы клочками торчали у него между пальцев:

— Мы могли попасть туда раньше.

— Нет, — возразил Митчелл.

— Мы могли… могли бы раньше свернуть наблюдение. И пойти туда вчера вечером. Она была там. Была там все это время.

— Не играй в игру «если бы да кабы», — сказал Митчелл. — В нее невозможно выиграть. Это все равно что биться головой о стену.

Роберт наклонился вперед, потом откинул голову назад, стукнувшись о стенку фургона так сильно, что в металле образовалась вмятина. Он сказал сдавленным голосом:

— Боже, о Боже. Она была так похожа на Бет Энн. — Он нагнулся и уронил голову на кулак.

Глава 25

Тим въехал в ворота Рейнера. Он не удивился, увидев «лексус» Аненберг. Ворота зажужжали и закрылись. Роберт вылез из фургона и потащился к дому; за ним плелся Аист, бледный и осунувшийся. Митчелл шагал за ними. Тим направился к дому, замыкая колонну. Пастушеская собака, ведущая стадо к каменному крыльцу. Еще до того, как они подошли к дому, Рейнер распахнул дверь. Его глаза были опухшими. За ним на цыпочках стояла Аненберг.

Казалось, Рейнер даже не заметил, что группа приближающихся людей напоминает ходячие трупы. Он заговорил, но голос его сорвался, и ему пришлось прочистить горло и начать заново:

— Франклин в больнице. У него был удар.

Они сидели, развалившись на креслах и диванах, как будто боялись оказаться рядом друг с другом. Тим и Рейнер начали говорить, выдавая информацию плоскими, невыразительными фразами.

Роберт поспешил заглотнуть несколько порций бурбона. Аист через соломинку тянул молоко.

Аненберг то и дело смотрела на влажное пятно на рубашке Митчелла.

Роберт покачал головой, его глаза затуманились от горя:

— Не могу поверить, что у старика удар.

Тим подумал о своей утренней встрече с Дюмоном — на тихой квартире, пропахшей старым ковром.

Рейнер сидел, наклонившись вперед: темно-серый клетчатый костюм, золотые запонки в манжетах. Тонкая полоска его усов казалась фальшивой:

— Я узнал об этом и позвонил в больницу. Сестра не дала мне с ним поговорить. Полагаю, он не мог говорить. Сегодня никаких посетителей. Завтра с утра я хочу перевезти его в «Седарс» на этаж для VIP-клиентов. Там мы сможем контролировать ситуацию.

— Чтобы он не сболтнул лишнего? — спросил Аист.

— Чтобы за ним ухаживали, — Рейнер задержал на Аисте раздраженный взгляд. — У Франклина есть старшая сестра, но он попросил, чтобы ей ничего не сообщали. Он не хочет, чтобы она прилетала сюда и суетилась.

— Она не замужем, — сказала Аненберг.

Установившееся молчание нарушалось только звоном льда о стакан и хлюпаньем, с которым Аист потягивал молоко через соломинку.

— Я думаю, нам всем есть чем заняться. Как вы смотрите на то, чтобы отдохнуть остаток уик-энда и встретиться вечером в воскресенье? — предложил Рейнер.

Взгляд Роберта был направлен в пустоту, словно он смотрел в бездонный колодец.

Митчелл сидел сложив руки на коленях и крепко прижав локти к бокам, что придавало его позе компактность и сосредоточенность. Его глаза сузились, словно он мысленно проводил подсчеты массы взрывчатки.

Тим переводил взгляд с одного брата на другого, и его злость росла:

— Немного передохнуть? Это не церковный Комитет. У нас есть вопросы, требующие срочного обсуждения.

Рейнер прочистил горло и благочестиво сложил руки:

— Давайте не будем показывать пальцем. Я знаю, казнь прошла плохо…

— Нет. Казнь не прошла плохо. Она вообще никак не прошла.

— Ну и, — спросила Аненберг, — из-за кого так получилось?

Все, кроме Митчелла, устремили взгляд на Роберта, который внимательно следил за маятником старинных часов. Роберт повел стаканом в сторону Тима:

— Рэк тоже лоханулся.

— Аминь, — сказал Тим. — Я должен был четко установить правила поведения во время операций. У нас здесь действует строгая, выверенная процедура. Там, в полевых условиях, нам тоже нужна процедура. У нас появится несколько новых правил.

— Например?

— Не сейчас. Сейчас мы ничего обсуждать не будем.

— Когда вернемся к работе, обсудим, — сказал Тим. — Подробно и в деталях.

Рейнер встал и провел руками по брюкам, разглаживая складки:

— В понедельник, в восемь.

Взглянув на него, Тим удивился, увидев в его глазах неподдельное горе.

В офисе Джошуа бормотал телевизор, поэтому Тим решил обойтись без лифта и проскользнул наверх по задней лестнице. Квартира ждала его. Матрас. Стол. Шкаф. Он придвинул стульчик к окну и сел, положив ноги на подоконник.

Он проверил голосовую почту на мобильном. Два сообщения. Первое было от Дрей. Ее голос, который он всегда узнавал по непередаваемым нюансам, проник в глубь него. Она изо всех сил старалась смягчить свой тон, сделать его более женственным — а это значило, что она сожалела и хотела быть мягкой.

— Тим, это я, — Долгая, с потрескиванием, пауза. — Здесь у меня… э-э… несколько документов, которые требуют подписи обоих родителей. Надо аннулировать медицинскую страховку Джинни, разобраться с тем, что осталось от выплат за колледж, и тому подобные вещи. Если бы ты… Если бы ты как-нибудь забежал, было бы здорово. Я буду дома завтра. Или, если хочешь, я могу оставить их на кухонном столе, и ты подпишешь их, когда я буду на работе. Но лучше… Лучше… — Вздох. — Я правда хочу тебя видеть, Тимоти.

Краткий момент счастья сломал неожиданно грубый голос Медведя:

— Рэк. Медведь. Не пора ли, черт возьми, позвонить?

Он позвонил Дрей, но наткнулся на автоответчик и оставил сообщение. Потом позвонил Медведю. Медведь сказал, что тоже хочет увидеть Дрей, и Тим договорился встретиться с ним у них дома завтра в полдень.

Он лег в постель, потому что больше делать было нечего.

Тим пытался представить Джинни в безмятежной позе, но в этих воспоминаниях все было каким-то стертым и ненастоящим. Потом Тим вспомнил сегодняшние события. Его мысли снова и снова возвращались к прошитому пулей лицу Дебуфьера; к смерти, с которой они столкнулись, и к тем жизням, которые Дебуфьер уже не сможет забрать в будущем. Но в этих убийствах была какая-то пошлость; в них не было справедливости.

Лейн был мертв, и Дебуфьер был мертв, но Джинни не было до этого никакого дела.

Через некоторое время Тим решил, что пустота комнаты для него — плохая компания. Он включил телевизор, и с экрана на него воззрилось лицо Мелиссы Июэ — радостное, окрашенное румянцем почти сексуального возбуждения: «Город снова кипит. Еще одна казнь подозреваемого преступника, Бузани Дебуфьера. Дебуфьера, по всей видимости, застрелили сразу же после того, как он совершил ужасную пытку».

На экране появились парни в плащах, роющиеся в дебрях дома Дебуфьера.

«…в Полицейском департаменте Лос-Анджелеса не дают ответа, считают ли они, что это дело как-то связано с убийством Лейна. Однако внутренние источники сообщают, что на месте обоих преступлений были обнаружены кусочки редкого провода…»

Чувствуя, как его раздражение выросло еще на несколько градусов, Тим переключил канал. На экране замигал черно-белый фильм «Оставьте это бобру». Героиня фильма стиснула бобра в объятиях, и он закрыл глаза. Сцена была слащавой до тошноты, но Тим не стал переключать канал и вскоре заснул.

Глава 26

Тим спал долго и долго принимал душ. Брюки цвета хаки и рубашка на пуговицах, которые он повесил в ванной, чтобы разгладить складки, и в самом деле отпарились.

Он одевался в гостиной. Успокаивающе бормотал телевизор. После рекламы, где роскошная женщина с бронзовым загаром восседала верхом на тренажере, на экране появился Рейнер.

Главной темой ток-шоу было то, что Дебуфьер получил по заслугам. Публика, за некоторыми исключениями, выглядела бодрой. Ведущий, оборванец в абсолютно не идущем ему темно-бордовом костюме, заявил, что «контратака против убийц» призывает американцев взять поддержание порядка на улицах в свои руки. Потом в студию позвонил зритель, который с гордостью поведал о том, что его кузен в Техасе, вдохновленный историей с Лейном, позавчера «пристрелил грабителя насмерть». Эта новость заслужила бурное одобрение и овации.

Рейнер неловко прочистил горло:

— Мне кажется — я обсуждал это с несколькими источниками, близкими к расследованию, — что человек или люди, стоящие за этими казнями, не пытаются продвигать идею охраны улиц народными дружинами. Они очень тщательно отобрали эти дела — дела, в которых система правосудия дала сбой. Я полагаю, их целью было вызвать в обществе дискуссию об этой бреши в законе.

Это было предательством. Тим испытал ужас, подобный тому, что испытывает студент-медик, первый раз попавший в операционную. Ему не дали выпустить коммюнике, и он решил прокомментировать деятельность Комитета с экрана, вместо того чтобы предоставить толпе самостоятельно рассуждать об этом. Скоро он начнет скармливать информацию специально отобранным для этого журналистам, чтобы повернуть освещение событий в нужное русло.

Телеведущий широко развел согнутые в локтях руки, размахивая микрофоном, как дирижерской палочкой:

— Или они просто демонстрируют, что они крутые, и зарабатывают себе репутацию.

На лице Рейнера сверкнула улыбка, но его глаза не улыбались.

— Возможно. Но я думаю, что эти казни, насколько бы незаконными они ни были, являются частью диалога. Они отражают чувство, которое сегодня крепнет в американцах. Мы по горло сыты законом. Мы больше не верим, что закон несет справедливость, что закон работает на нас.

Здоровенный мужчина в водолазке выкрикнул: «Да! Долой суды!»

На лице Рейнера появилось выражение страдальческого терпения, и Тим переключил канал. Джон Уолш, включенный в список самых разыскиваемых преступников Америки, разглагольствовал о перекрестном огне. Том Грин подстрекал прохожего стрелять на поражение в беглых преступников. Говард Стерн призывал зрителей держать пари о том, какой длины были пенисы у Лейна и Дебуфьера.

Тим выключил телевизор; его тошнило.

Он стер носками пыль с полуботинок, которые завязал не туго, боясь натереть ноги. Он долго выбирал ремень. И только взяв в руки одеколон, он понял, что наряжается для Дрей.

По пути к дому он остановился возле медицинского центра Беверли-Хиллз. Тим с трудом нашел корпус номер 1, а надежный Том Альтман улыбнулся с фотографии на водительских правах. Пройдя мимо женщины, у которой норковая шуба была надета прямо на больничный халат, и восьмидесятилетнего мужчины, который с еврейским акцентом распевал «Все проходит», поднимая свой банный халат, чтобы продемонстрировать надетые на ноги гольфы, Тим на этаже для VIP-персон нашел палату Дюмона.

Он постучал в приоткрытую дверь. Дюмон сел в кровати в куче подушек. Его бледное морщинистое лицо было недовольным. На тумбочке стояли цветы и подарочные корзины.

Ухмылка вздернула правую сторону лица Дюмона.

— Это место — сплошной мрамор, растения и персонал, взбивающий подушки. Я чувствую себя как питбуль на выставке пуделей.

Тим подошел к нему.

— Ты отвратительно выглядишь.

— Думаешь, я этого не знаю? Посмотри на эту гадость, которую прислал Рейнер. — Дюмон пошарил в одной из подарочных корзин и вытащил обернутый в фольгу пакетик кофе. — «Гватемальская фантазия». Звучит как название непристойного фильма.

Он с трудом произносил слова. Рядом с ним время от времени мигал монитор. Левая рука безвольно лежала у него на коленях, кисть была сжата. В здоровой руке торчала капельница, в носу — кислородная трубка.

Шкаф был приоткрыт, и Тим увидел висящую на вешалке одежду Дюмона и его «Ремингтон» в заплечной кобуре.

— Тебе разрешили оставить револьвер?

— Как только я объяснил им, кто я, и показал свое удостоверение. Я сказал, что мое оружие никуда без меня не пойдет. Они любезно согласились, но вынули все пули, уроды. Привыкли общаться со всякими продюсерами. У простого полицейского вроде меня нет шансов.

Он дернулся вперед, захваченный врасплох яростным приступом кашля, и поднял руку, чтобы предотвратить любой порыв помочь ему. Наконец Дюмон успокоился. Секунду помедлил перед тем, как заговорить снова.

— Роб и Митч хотели зайти, но я их завернул. Хотел сначала поговорить с тобой, понять, на каком мы свете.

— Как ты себя…

Дюмон шумно прокашлялся, не дав Тиму договорить:

— Почувствовал себя плохо, сообщил об этом по рации, дальше все было вопросом времени. Давай поговорим о деле. Во всем остальном я не силен.

Он слушал молча и внимательно, время от времени кивая головой; его рот искривился. Когда Тим закончил грузить его информацией, Дюмон глубоко вдохнул и с дрожью выдохнул:

— Чертова переделка. Ты должен вернуть все в нормальное русло.

— Прежде всего нужно установить более четкие правила проведения операций.

Дюмон кивнул, и кислородная трубка зашуршала у него на груди:

— Все дело в правилах. Это единственное, что отделяет нас от головорезов, жаждущих третьей мировой войны. То, как мы действуем, полностью определяет то, кто мы такие.

— Роберт и Митчелл жаждут большей самостоятельности, но после этого случая у меня не было выбора — пришлось их отстранить. Роберта — полностью.

— А как насчет Митча?

— Он держится лучше, но тоже может закусить удила. Господи, да он принес взрывчатку на наружное наблюдение. А Рейнер почему-то им потакает.

Дюмон нахмурился:

— Не знаю, почему, но любовь там явно взаимная.

— Рейнер считает, что достаточно…

— Ты главный. Ты. Не Рейнер. Рейнер купил нас комнатой в хорошем доме, но это не дает ему права играть первую скрипку. Я отдаю свой голос за тебя. Если нужно действовать жестко, действуй жестко. Скажи Рейнеру, чтобы он убрал свою рожу из новостей. Посади Роберта на скамейку запасных. Используй Митча, если он тебе нужен. Управляй шоу по собственному усмотрению. — Он судорожно закашлялся. — Если Роберт и Митч будут тебе докучать, пошли их ко мне.

Тим положил ему руку на плечо, и Дюмон сжал его запястье — короткий дружеский жест.

— Ты на перекрестке, судебный исполнитель, — Дюмон подмигнул. — Устанавливай правила.

Когда Тим подъехал, машина Медведя уже стояла у обочины. Он припарковался на другой стороне улицы. На середине дорожки, ведущей к дому, его настиг гул голосов, доносящийся с заднего двора. Он свернул с дорожки, поднял задвижку на боковых воротах и вошел во двор.

Фаулер, Гутьерес, Дрей и еще четверо человек толкались вокруг стола для пикников, зажав в кулаках бутылки с пивом. Все головы одновременно повернулись к Тиму. Мак с закатанными рукавами, что должно было продемонстрировать его мускулистые предплечья, стоял, склонившись над грилем, и слишком обильно поливал зажигательной смесью неумело разложенную кучу угля. Медведь сидел в сторонке на складном стуле с оборванными лямками.

Руки Тима начали двигаться раньше, чем он начал говорить. Он выдавил из себя, показывая на ворота:

— Я пойду. Не знал, что у вас вечеринка. — Он молил Бога, чтобы обида в его голосе не стала очевидной для них. В праздничной одежде он чувствовал себя глупо.

— Да брось, Рэк. Не надо так. Заходи. Съешь бургер. — На лице Мака застыла улыбка. Большую плоскую картонную коробку он прислонил к грилю, словно искушая бога пожаров. Рядом с ней лежал баскетбольный мяч.

Дрей быстро подошла к Тиму и сказала тихо, так, что ее мог слышать только он:

— Мне так жаль. Мак пригласил всех из участка. Я не знала, что ты придешь.

Он почувствовал внезапное желание в качестве приветствия поцеловать ее в губы. Что-то говорило ему, что она испытывала то же самое.

— Кажется, он себя здесь чувствует как дома, — сказал Тим.

Ее глаза стали виноватыми.

— Он знает, что это наш дом.

— Да? Ты уверена? — Тим отвернулся. — Я подпишу бумаги, уберусь отсюда и оставлю тебя с твоим другом.

Мак бросил зажженную спичку на угольные брикеты и начал с разочарованием их разглядывать. Потом добавил еще зажигательной смеси.

— Где бумаги? — спросил Тим.

Вслед за Дрей он вошел в дом. Медведь встал и пошел за ними.

— Захватите еще одну банку соленых огурцов, — крикнул Мак им вдогонку.

Дрей скорчила гримасу и захлопнула дверь. Они повернулись и стали смотреть на Мака, согнувшегося над угольными брикетами. Вдруг с гриля выпрыгнул язык оранжевого пламени, и Мак попятился и улыбнулся им очаровательной улыбкой, чтобы скрыть смущение.

Дрей пошла на кухню, неловко потирая палец, на котором не было обручального кольца:

— Документы здесь.

Тим повернулся к Медведю:

— Можешь дать нам пару минут?

— Конечно. Я буду снаружи с нашим бойскаутом. — Медведь закрыл за собой раздвижную дверь, хлопнув чуть сильнее, чем нужно, на случай, если Тим его не понял.

Документы были аккуратно разложены на столе. Тим сел и поставил свою подпись там, где стояли галочки. Дрей стояла у раковины, пытаясь открыть банку соленых огурцов. Она свирепо посмотрела на банку, потом сунула ее под горячую воду:

— Ничего нового? О деле Джинни? О Кинделле?

— Пока ничего. Я над этим работаю.

— Я видела. Ты опять состряпал сенсацию. Ты и твоя команда.

— Я не хочу сейчас обсуждать это. Только когда мы будем наедине.

— На этот раз с жертвой и признаками борьбы. Еле-еле ушли от полиции. Ты не боишься, что все это выйдет из-под контроля?

— Уже вышло из-под контроля.

Дрей вертела банку под струей горячей воды. Из раковины шел пар.

— Почему бы тебе не бросить это дело?

— Потому что я взял на себя обязательство. Я должен проследить за этим до конца.

— Тим, ты должен понять: ты на ложном пути. Во что бы ты ни ввязался, на самом деле ты ввязался в темную историю.

— Мы запутались, но мы над этим работаем.

— Медведь почуял, что ты ввязался в какую-то грязную игру. Не думаю, что он позволит тебе слишком глубоко увязнуть.

Она снова повернулась к раковине:

— Ты все еще носишь обручальное кольцо? — В ее вопросе таилась надежда.

Тим неловко поерзал. Оттого, что он не мог снять кольцо, как это сделала она, он чувствовал себя уязвимым.

— Оно не слезает.

Крышка банки не поддавалась, и она начала со злостью молотить ей о стойку. Тим подошел к ней и попытался забрать у нее банку. Она не сразу ее отпустила — Тим был уверен, что не из упрямства, а потому, что ей хотелось что-нибудь побить. Наконец она сдалась и стояла, безвольно опустив руки.

Тим нажал на крышку, и она с хлопком открылась. Он протянул банку Дрей.

Она поставила банку на стойку.

— Когда Джинни умерла, мы начали говорить на разных языках, ты и я. А что, если мы никогда не сможем вернуться к тому, что было раньше? Сопливая получится лав стори. Счастливая пара, горе, расставание… Не знаю, как ты, Тимми, но я ставлю этой истории низший бал за предсказуемость.

— Не называй меня Тимми.

Она уже выходила из кухни. Через минуту она появилась на заднем дворе. Мак сказал ей что-то; Тим через окно не мог разобрать, что именно.

Дрей рявкнула:

— Забери свои чертовы огурцы!

Мак пожал плечами и пошел обратно к бургерам. Тим вышел бы через парадную дверь, если бы Медведь не ждал его возле дома, как опасная, но терпеливая собака.

Когда он вышел наружу, картонная коробка была открыта, а ее содержимое разбросано. Мак стоял на лестнице, пытаясь удержаться под весом доски с баскетбольной корзиной. Плечом он прижал ее к деревянной обшивке там, где по стене шел дымоход. Он улыбнулся, увидев Тима; два толстых гвоздя торчали у него изо рта, как железные сигареты. Его брови говорили: «Спорим, ты никогда об этом не думал? Из заднего двора получится прекрасная баскетбольная площадка».

Тим уставился на полоску древесины на краю дымохода; он красил ее специальной угловой кисточкой, чтобы не испачкать кирпичи.

Мак заколотил гвоздь в доску с корзиной, и деревянная планка под ней раскололась. Тим почувствовал, что зубы его сжимаются с такой силой, что начала дрожать голова. Дрей сидела к нему спиной на столе для пикника, уронив голову в ладони. Рядом с ней стоял Медведь, наблюдая за происходящим с ужасом зеваки, на глазах которого происходит страшная автокатастрофа.

Снова стук молотка, потом Мак крикнул:

— Ровно висит?

Фаулер и Гутьерес перестали гонять мяч и подняли вверх большие пальцы:

— Отлично!

Доска висела криво.

Тим подошел к Медведю и Дрей и поставил одну ногу на скамейку.

Дрей слабо повела рукой в сторону Мака, но не смогла сказать ни слова.

— Я ухожу, — произнес Тим.

— Я с тобой, — сказал Медведь.

— Вы не можете бросить меня здесь.

— Он твой гость, Дрей, — ответил Тим.

Лицо Дрей казалось осунувшимся и усталым, темные круги под глазами смахивали на синяки. Тимвспомнил, как они впервые встретились в финансовом отделе Пожарного управления. На ней было желтое платье в мелкий голубой цветочек. Бретельки перекрещивались сзади, и между ними виднелась шелковая кожа. Она прошла мимо него, за ней бежал начальник Пожарного департамента — намного старше ее, как все ее бывшие возлюбленные. На Тима повеяло ароматом жасмина. Позже в тот же вечер он увидел ее на стоянке: она доставала свитер из машины. Они проговорили около сорока пяти минут. Он поцеловал ее, и они поехали к ней домой, а пожарные с сорок первой станции еще много месяцев после этого смотрели на Тима холодными и злыми взглядами — наказание, которое Тим переносил с радостью.

Только сейчас, оглядываясь назад, Тим вдруг понял, какой необыкновенно женственной она была в тот вечер; с тех пор она никогда не надевала то платье, вообще не надевала ничего желтого. Сейчас она выглядела настолько измотанной, словно ей на плечи давил весь земной шар.

— Я солгал тебе, Дрей, — сказал Тим. — Я не снимаю обручальное кольцо не потому, что оно не слезает. Я ношу его, потому что не могу не носить.

Ее губы слегка приоткрылись, грудь чуть-чуть приподнялась и замерла, потому что она затаила дыхание.

Раздался голос Мака:

— …в общем, мы называли ребят Милпетиса «парни Милпениса». — Он рассказывал о своей неделе учебы на спецназовских курсах. Он проходил эту программу в пятый раз, и, по всей вероятности, в пятый раз ее завалил. — Было довольно забавно. У них во взводе была такая баба…

Дрей вскочила на ноги.

— Почему ты ее так называешь?

Мак остановился и посмотрел на Гутьереса и Фаулера в поисках поддержки:

— Не знаю. Потому что она действительно баба.

— Почему? Короткая стрижка, крепкое сложение? Работает на износ? — Она скрестила руки. Тим знал по выражению ее лица, что сейчас она просто хотела ссоры. — Я целыми днями выслушиваю это дерьмо, и могу побиться об заклад, что и она тоже.

Медведь кивнул Тиму, и они вышли в боковые ворота. Медведь показал на свой грузовик, они залезли внутрь и минуту посидели молча. До них все еще доносился голос Дрей — шипящие согласные и слоги, произнесенные на повышенных интонациях.

— Она вышла на тропу войны? — спросил Медведь.

— Глупо с ее стороны так изводить себя.

Медведь потрогал пальцем одну из трещин на растрескавшейся от жары приборной доске, потом вытер вспотевшие ладони о брюки. Тим ждал: он знал, что Медведь не любит, когда его подгоняют.

— Послушай, Тим. Мне неприятно тебя об этом спрашивать. Об этих убийствах.

Тим почувствовал, как у него на лбу выступил ледяной пот.

— Я знаю, что ты уволился и все такое, но… мы бы хотели, чтобы ты помог нам вычислить этого парня.

Тим несколько раз глубоко вдохнул перед тем, как ответить:

— Почему этим занимается наша служба?

— Ходят разговоры, что он беглый преступник, — может быть, потому, что ему на все наплевать. Как будто ему нечего терять. Майор Ханн просто кипит из-за этой истории. Он позвонил в отдел ограблений и убийств, их шеф Брэттон жмет на нас, чтобы мы составили список беглых преступников, подходящих по параметрам. К нам уже цепляется ФБР. Таннино говорит, да пошли они все, если мы так и так этим занимаемся, мы можем с тем же успехом сделать попытку самим заловить ублюдка и вырвать больший кусок пирога.

— Звучит логично.

Медведь пошуршал чем-то в кармане куртки:

— Просто послушай вот это, для меня, хорошо?

— Вообще-то, я…

Маленький магнитофон выглядывал из кулака Медведя, как пойманная канарейка. Он легонько подбросил его и нажал на кнопку. Тим услышал свой собственный измененный голос: «Мне срочно нужна «скорая» по адресу Лейнард-стрит, 14132. В подвале. Повторяю: в подвале. Пожалуйста, срочно вышлите «скорую»».

Медведь выключил магнитофон. Он выжидательно уставился на Тима. Тим внимательным изучал лужайку перед домом.

— Лично я не верю в версию про беглого преступника. — Тон Медведя стал уверенным и настойчивым. — Я думаю, это бывший военный или полицейский. У него такая манера говорить, как принято официально говорить по рации. Повторять ключевую информацию.

Тим вспомнил, как он был доволен собой, когда не стал повторять название улицы по буквам. Единственный прокол — повторение адреса — вышиб почву из-под его ног.

— Этот скот, — Медведь потряс магнитофоном, — узурпирует закон. Это должно привести людей в ярость, и их можно понять, по-моему. Если бы я был на месте этого парня, я бы еще раз убедился, что точно знаю, во что ввязался.

Тим стер пот со лба и посмотрел на часы:

— Черт. Я опаздываю на… встречу. — Во время этой паузы длиной в сотую долю секунды разверзлась еще одна маленькая пропасть. Глаза Медведя казались холодными, и это беспокоило Тима.

— Какая встреча? У тебя же нет работы.

— Точно. Это интервью с работодателем. Частное охранное агентство. — Тим открыл дверь машины и вышел на обочину.

— Это хорошо. — В глазах Медведя было плохо замаскированное предостережение. — В наше время за многими нужно присматривать.

Глава 27

— Мы как раз заканчиваем обзор прессы, мистер Рэкли, — сказал Рейнер, когда Тим вошел в конференц-зал.

— Если вы еще хоть раз выкинете что-нибудь подобное тому, что выкинули сегодня утром на телевидении, хотя никто вас к этому не уполномачивал, я…

— Вы здесь не главный. Почему я должен вас слушаться?

— Роспуск. Вот почему, — Тим смотрел на Рейнера до тех пор, пока тот не сел в свое кресло. — Больше не делайте чего-то подобного. Если в прессе что-нибудь всплывет, я буду знать, что это ваших рук дело. Перед тем как что-нибудь предпринять, мы все обсуждаем, и все должны быть согласны. Это непреложное правило.

Все были здесь, но без Дюмона чувствовался какой-то дисбаланс. Раньше они были Комитетом; теперь они были просто пятью озлобленными детьми.

Перед каждым из них стояла, как зеркало, фотография в рамке. Уже не в первый раз Тим подумал, каким дешевым трюком были эти фотографии, как и уловки в выступлении Рейнера.

Рейнер сделал глоток воды:

— Теперь я хочу закончить обзор прессы, — он зашелестел бумагой. — Вчера вечером на Си-Эн-Би-Си…

— В тот момент, когда мы поняли, что у Дебуфьера в руках живая жертва, единственной нашей целью стало ее освобождение и спасение ее жизни… — Тим говорил с решительностью и властностью Дюмона, и все остальные замолчали — так же, как когда говорил Дюмон. — Однако для этого вовсе не обязательно было избивать Дебуфьера. Я нанес ему не смертельное ранение…

Роберт заговорил медленно и яростно:

— Я застрелил Дебуфьера, потому что это было самым быстрым способом освободить жертву, — он наконец поднял голову.

— Нет. Ты застрелил его, потому что решил поиграть в героя.

— Мы проголосовали за его казнь, — сказал Митчелл. — И он был казнен.

— Не было никакой нужды его казнить. Он совершал преступление, за которое его можно было посадить за решетку. Мы могли захватить его и передать властям.

— Тогда нам пришлось бы остаться и дать себя поймать, — сказал Роберт.

— Мы не убиваем людей для того, чтобы нас не поймали, — отрезал Тим. — Если спасение собственной задницы — твоя основная забота, тебе здесь не место.

— Да брось, — сказал Митчелл. — Господи Боже, у парня в подвале была жертва, которую он держал в заложниках и пытал. Ты должен быть благодарен за то, что я заранее подготовился. Ты был занят тем, что промывал мне мозги за то, что я принес сумку со взрывчаткой. Без нее мы бы вообще не прошли через ту дверь.

Тим рассмеялся:

— Ты считаешь это хорошо спланированной и выполненной миссией? Ты думаешь, что можешь контролировать ситуацию? Таким образом? — Он повернулся к Рейнеру и Аненберг в поисках поддержки.

— Мы выполнили миссию, — сказал Митчелл.

— Разве цель не оправдывает средства? — Роберт уставился в стол, барабаня пальцами по его поверхности.

— Средства — это и есть цель, — сказал Тим. — Справедливость, порядок, закон, стратегия, тактика, контроль. Если мы упустим это, все пойдет прахом. Результат не отменяет правил.

— Послушай, что было, то было, нет нужды сейчас махать кулаками после драки. Робби немножко вспылил и пострелял…

— Он был непредсказуем, опасен, и не соображал, что делает. — Несмотря на жаркий спор, Тим даже не повысил голоса — сдержанность, которую в нем ненавидела Дрей.

— Иногда люди совершают ошибки, — возбужденно сказал Роберт. — Что ни делай, как ни готовься, операция может выйти из-под контроля. Со всеми это случалось.

— Мы не можем позволять себе эмоции во время операций, — сказал Тим. — Не просчитанный по времени ход в пяти случаях из десяти означает смерть. Мы теряем элемент неожиданности, тактику, стратегию — все.

Митчелл наклонился вперед, его куртка туго натянулась, обозначив бицепсы:

— Я понимаю.

Тим перевел взгляд на Роберта:

— А он — нет.

Роберт приподнялся в своем кресле:

— Какие проблемы, Рэкли, твою мать? Мы убили урода! Вместо того чтобы выговаривать мне за то, что я вошел на две секунды раньше, почему бы тебе не сказать о том, чего мы добились? Подумай об извращенце, который больше не разгуливает по улицам, который никогда больше не будет высматривать на автобусной остановке чью-то сестру, мать, девушку!

Даже через стол Тим чувствовал исходящий от него запах алкоголя:

— Смысл не в том, чтобы просто убить. Ты это понимаешь? — Тим терпеливо ждал, глядя на Роберта.

Тим поймал себя на мысли о том, какой угол он бы выбрал для удара, если бы Роберт бросился на него через стол. Митчелл положил руку брату на плечо и мягко заставил его сесть на место.

Голос Роберта прозвучал так тихо, что его едва можно было расслышать:

— Конечно, я понимаю.

Тим уперся в него взглядом:

— Почему в лицо?

— Что?

— Ты выстрелил ему в лицо. Это выстрел на поражение. Ты должен целиться в основную массу тела. Если пистолет подпрыгнет, ты все равно попадешь в шею. Выстрел в грудь тоже эффективен, особенно в случае с крупным парнем.

Рейнер поднял брови, на его лице застыло то ли отвращение, то ли уважение.

— Ну, я выстрелил ублюдку в лицо. И как ты это прокомментируешь? — Щеки Роберта залил румянец, шея напряглась.

— Ты что, получаешь от этого удовольствие?

Роберт поднялся, но Митчелл снова дернул его вниз.

Он остался сидеть в кресле, гипнотизируя Тима взглядом, но Тим повернулся к Митчеллу:

— А что за редкие провода во взрывном устройстве?

— Чушь собачья. Я использую стандартный провод. По нему меня не смогут вычислить.

— Ну, кто-то в экспертном отделе узнал, что две казни связаны, и слил этот факт СМИ. Как они узнали? Наверняка по взрывчатке?

Митчелл съежился под взглядом Тима.

— Это был не обычный промышленный детонатор, да, Митчелл?

— Я не использую ничего промышленного, особенно для главного компонента. Не доверяю. Делаю все сам.

— В любом случае, кого это волнует? — воскликнул Роберт. — Это ни на что не влияет.

— Это волнует меня, потому что происходит то, чего мы не планировали. У нас нет права на ошибку!

Тим откинулся в кресле под сердитыми взглядами Мастерсонов:

— Митч взорвал дверь. А я первым зашел внутрь и спас твою задницу, когда ты три раза промахнулся и Дебуфьер швырял тебя, как мячик. — Лицо Роберта напряглось.

— Операциями руковожу я, — сказал Тим. — И я устанавливаю правила. Таковы условия. А поскольку ни один из вас и не подумал действовать по правилам, как насчет того, чтобы вы вообще не участвовали? Вас не должно быть на месте, когда будет нанесен удар.

— Давайте это обсудим, — сказал Рейнер. — Вы здесь не единоличный командир.

— Я не собираюсь ничего обсуждать. Либо будет так, либо я уйду.

Губы Рейнера сжались, ноздри дрожали от возмущения. Избалованный принц привык добиваться своего:

— Если вы уйдете, вы никогда не получите дело Кинделла. Вы никогда не узнаете, что случилось с Вирджинией.

Аненберг подняла на него потрясенный взгляд:

— Ради Бога, Уильям.

Тим почувствовал, что у него пылает лицо:

— Если вы полагаете, что я участвую в столь рискованном предприятии ради того, чтобы заглянуть в какую-то папку — пусть даже эта папка поможет разгадать тайну смерти моей дочери, — значит, вы меня недооценили. Я не позволю себя шантажировать.

Но Рейнер уже дал задний ход и снова надел личину изысканного джентльмена.

— Я ничего подобного не имел в виду, мистер Рэкли, прошу прощения за неудачную фразу. Я хотел сказать, что у всех у нас есть цели, которых мы пытаемся достичь. Но давайте сосредоточимся на главном. — Он бросил осторожный взгляд на Мастерсонов. — Скажите, как по-вашему должны проходить операции, чтобы вы чувствовали себя комфортно?

Тим молчал, пока покалывание в щеках не прекратилось. Он встретился взглядом с Митчеллом:

— Ты можешь мне понадобиться. И ты. — Он кивнул Аисту, как будто тому было до этого дело. — Для наблюдения, составления плана действий, поддержки. Но казнь я буду проводить один.

Митчелл взмахнул руками, потом положил их на колени:

— Прекрасно.

Аненберг сказала:

— Роберт?

Роберт тер костяшкой нос, уставившись в стол. Наконец он кивнул, сверкнув на Тима взглядом:

— Есть, сэр.

— Отлично. — Рейнер хлопнул в ладоши и держал их сложенными, как счастливый диккенсовский сирота на Рождество. — Теперь вернемся к обзору прессы.

— К черту обзор прессы, — прорычал Роберт.

Рейнер выглядел как отличник, чьи пробирки только что снес самый отъявленный в классе хулиган:

— Но социологическое воздействие, несомненно, важно для…

— Билл, — сказала Аненберг. — Доставай следующую папку.

Рейнер раздраженно снял со стены портрет своего сына и начал нажимать кнопки на замке сейфа, что-то бормоча себе под нос.

— Подождите, — сказал Митчелл. — Мы что, будем голосовать без Франклина?

— Конечно. Папки не покинут эту комнату.

— Тогда пусть он присоединится к обсуждению по телефону.

— Его могут услышать, — сказала Аненберг. — И мы не знаем, прослушиваются ли эти телефонные линии.

— Он быстро утомляется, — сказал Рейнер. — Не уверен, что у него сейчас достаточно сил, чтобы уделить нашим проблемам должное внимание.

Тим сказал:

— Давайте подождем, пока он не поправится.

Рейнер повернулся к нему, его руки дрожали:

— Я подробно говорил сегодня с его врачом. Его прогноз… Я не уверен, что ждать, пока он поправится, — хорошая идея.

Роберт побледнел:

— О-о.

Митчелл начал сосредоточенно чесать лоб.

Рейнер взял папку и бросил ее на стол:

— Террилл Баурик из «уорреновских стрелков».

30 октября 2002 года трое старшеклассников из школы «Эрл Уоррен Хай», поссорились на перемене с основным составом школьной баскетбольной команды. Они ушли к своим машинам и вернулись с пушками. Пока Террилл Баурик караулил у двери, двое его сообщников вошли в школьный спортзал, где они менее чем за две минуты выпустили девяносто семь пуль, убив одиннадцать школьников и ранив восьмерых.

Пятилетняя дочь тренера Лизи Бауман, которая наблюдала за тренировкой со скамьи для зрителей, словила шальную пулю, попавшую ей в левый глаз. Утром в Хэллоуин американцев ждала на крыльце газета с фотографией ее отца, который стоял на коленях, сжимая ее обмякшее тело. Тим отчетливо помнил джемпер тренера с алой полумаской кровавого отпечатка лица его дочери. Тим положил газету, отвез Джинни в школу, пять минут посидел в машине на стоянке, потом подошел к классу своей дочери, чтобы еще раз увидеть ее через окно, перед тем как уехать.

Двое стрелков — худосочные сводные братья — заявили, что действовали без умысла. Их отец был владельцем сети ломбардов, и они везли оружие из одной торговой точки в другую. У них просто случайно оказались в багажнике два автомата с магазинами в тот момент, когда они потеряли самообладание. В худшем случае это было убийство второй степени, заявил их защитник, может быть даже временное помутнение рассудка. Глупый аргумент, но достаточный для того, чтобы тупые присяжные его проглотили.

Прокурор не смог натравить братьев друг на друга и столкнулся с гневной прессой и общественностью, настаивающей на мести. Тогда он понял, что может заполучить Баурика, пообещав ему иммунитет. Баурик был второгодником, которому только что исполнилось восемнадцать, он сильно трусил и мог показать, что они планировали расправу за несколько недель до этого. Установив таким образом умысел, прокурор сразу же мог перейти к обвинению в убийстве первой степени. Сводные братья по закону тоже считались совершеннолетними.

Прокурор протащил обещание иммунитета Баурику через прессу, указав на то, что он был виновен меньше всех и что его участие было менее вопиющим. Он сообщил об этом своему шефу, не забыв отметить, что Баурик — тоненький хромоногий пацан с больной рукой — мог сыграть на сочувствии присяжных. Дав этому факту независимое подтверждение, Баурик мог решить дело.

После того как Баурик дал показания, братьев осудили и быстренько приговорили к смертной казни. Баурик подал прошение о более мягком наказании — как соучастник после события преступления, — и его осудили досрочно, приговорив к тысяче часов общественных работ, которые он до сих пор так и не отработал.

— Так вот что сегодня бывает за стрельбу в школе.

Митчелл разделял отвращение Тима:

— Примерно такой же приговор, какой получаешь за то, что разрисовал новенький «вольво» своего соседа.

— Давайте не будем забывать, что он был всего лишь помощником и пособником, — заметил Роберт. Судя по его затуманенному взгляду, где-то очень глубоко внутри он чувствовал родство с аутсайдером Бауриком.

— Скорее всего, он не стрелял, потому что не мог держать оружие больной рукой, — предположил Тим.

— Кроме того, как бы там ни было, Роберт, — сказал Рейнер, — помощник и пособник получает такой же приговор, как и те, кто совершил преступление.

Роберт дернул головой, уступая.

Фотография из дела Баурика лежала рядом с Тимом. С золотой цепочки на шее свисал кулон в форме половины монетки с зазубренными краями. Черты его лица были угрюмыми. Он был мрачен, как собака, которую пнули ногой, как ребенок, которого забрали последним, как девушка, чей любовник, лишив ее девственности, поспешно ушел.

Они начали с тщательного прочесывания отчетов об уликах — тех, которые принял суд, и тех, которые не принял.

Когда последний документ обошел всех, Тим засунул его в папку и взглянул на остальных:

— Давайте голосовать.

Виновен. Единогласно. Аненберг, которая последней отдала свой голос, скрестила руки на столе со странно довольным выражением лица.

— Есть одна трудность, — заметил Рейнер. — После того как Баурик свидетельствовал в пользу обвинения, он ушел в подполье. Хорошая новость — то, что он не попал в программу защиты свидетелей. По крайней мере, формально. Но его угрожали убить, а после того, как кто-то поджег его квартиру, он изменил имя и переехал. О том, где он, знает только отвечающий за него офицер по условно-досрочному освобождению.

— Я его найду, — тихо сказал Тим.

— Если он все еще под надзором этого офицера, он сидит где-то в Лос-Анджелесе, — заявил Роберт.

— Я сказал, что найду его, — повторил Тим. — Не разжигая костров. Я сделаю это тихо. А вы все сидите спокойно и держите рот на замке.

Рейнер стоял у сейфа спиной к остальным. Тим не успел подняться, как он повернулся и бросил на стол еще одну черную папку, но Тим смотрел не на нее, а на последнюю папку в сейфе. На папку Кинделла.

Он задал себе вопрос, пыталась ли Аненберг достать ему записи государственного защитника из этой папки.

Рейнер проследил взгляд Тима, коротко улыбнулся и закрыл сейф. Он все еще играл в свои мелкие игры, несмотря на то, что все это понимали.

— Что скажете, если мы рассмотрим еще одно дело, пока наши мозги настроены на нужный лад?

Тим посмотрел на часы. 23:57.

— Я никуда не спешу, — рявкнул Роберт.

Смех Аненберг отразился эхом от обшитых деревом стен:

— Думаю, мы все никуда не спешим. Тим, тебе нужно идти домой?

— У меня нет дома, помнишь?

Усы Роберта приподнялись:

— Точно. Ни у кого из нас нет дома. Так ведь, Митч?

— Ни дома, ни семьи, ни записей в базах данных. Мы призраки.

— Призраки, — Митчелл ухмыльнулся. — Мы просто время от времени выходим из могил, чтобы решить проблемы.

Тим кивнул на папку:

— Что за дело?

Рейнер сложил руки на папке и сделал паузу, как фокусник достающий кролика из шляпы:

— Ритм Джоунс.

Нельзя жить в округе Лос-Анджелес и хотя бы в общих чертах не знать о деле Ритма Джоунса — Долли Эндрюс. Бывший рэппер, Джоунс был мелким наркодилером, питавшим слабость к девушкам. Его назвали так потому, что он все время подпрыгивал, как будто слышал свой собственный ритм. Молва утверждала, что мать нарекла его этим именем еще в колыбели. Когда он повзрослел, то все время широко улыбался и дергал головой. Обычно на нем была рубашка с надписью «Доджерс», которую он расстегивал на груди, чтобы была видна татуировка «Ритм» готическим шрифтом.

Когда ему было лет двадцать с небольшим, он провел несколько уик-эндов с диджеями из Ист-Сайда, но быстро оказался снова в своем родном городе. Через три года он стал сутенером-наркодилером, к которому шли маленькие белые девочки, готовые трахаться за двадцатку или дозу «нирваны». У него были печально известные сексуальные аппетиты: объекты его «любви» приползали в больницу с полотенцем в трусах, чтобы остановить кровотечение.

Его обвиняли по двум эпизодам хранения наркотиков для продажи и одному эпизоду сводничества и сутенерства, но благодаря слепой удаче и запугиванию свидетелей он так и не был осужден.

До Долли Эндрюс.

Эндрюс приехала на автобусе из Огайо и проследовала типичным для Голливуда путем — от актрисы, подрабатывающей официанткой, до проститутки. Но в конце концов она осуществила свою мечту: после того как ее тело нашли размазанным по истрепанному дивану Джоунса со следами семидесяти семи ножевых ранений, модельные фотографии Долли размером восемь на двенадцать попали в руки голодной прессы, и ее коротко остриженные светлые кудри и идеальная ширина бедер высекли ее имя в анналах времени.

За Джоунсом пришли, когда он отсыпался после лошадиной дозы наркоты в соседней комнате. Он утверждал, что вообще ничего не помнит. На его теле, одежде и под ногтями не нашли следов крови Эндрюс, однако эксперт-криминалист обнаружил их в водосточных трубах под душем. Оружие с четкими отпечатками всех десяти пальцев Джоунса обнаружили в мусорном баке на улице. Мотив? Прокурор пытался доказать, что таковым стал отказ в сексуальном контакте. Одна из коллег Эндрюс сняла ее на камеру, когда та говорила, что никогда не будет делать этого с черным мясом.

Большой неудачей для Джоунса была вопиющая некомпетентность адвоката — юнца с прыщавым лицом, только что окончившего учебу. Присяжным понадобилось менее двадцати минут, чтобы приговорить Джоунса.

Этот вердикт вызвал возмущение неких Леонарда Джефрисеса и Джесса Джексона, которые заявили, что Джоунсу не обеспечили честного разбирательства, потому что он был темнокожим, обвиняемым в убийстве белой женщины. Возникшее в результате этого политическое давление привело к тому, что Джоунс подал ходатайство о неэффективной помощи защитника. Его удовлетворили, и вердикт был отменен.

Как раз в это время какой-то урод в хранилище записей по делам положил улики и вещественные доказательства не в ту папку, в результате чего прокурор остался без отчетов экспертов и без фотографий тела.

Новый вердикт гласил: «Невиновен».

Папку с делом нашли на следующий понедельник. Ее ошибочно поместили в хранилище с пометкой «Ритм».

Джоунс исчез из вида, затерялся где-то в лос-анджелесских трущобах, защищенный законом, по которому нельзя вторично привлекать к уголовной ответственности за одно и то же преступление.

Рейнер закончил рассказывать о подробностях дела. Взгляд Тима был прикован к фотографии Джинни, стоявшей перед ним на столе. Он вдруг понял, что дискуссии о мерзких преступлениях были для них своеобразным чистилищем. Вот как он решил почтить свою дочь.

— …разумное сомнение, — говорил Митчелл. — Не бывает однозначных дел без тени сомнения.

Но Аненберг держалась стойко:

— Если бы кто-то хотел его подставить, это был бы идеальный способ. Он известный наркодилер с бесчисленными врагами. Засеки, когда он под кайфом и ничего не соображает, положи тело ему в гостиную — и voila!

— Конечно, — сказал Роберт. — Подделай удары ножом и обмани экспертов. Плевое дело. Особенно семьдесят семь ударов.

Рейнер оторвал взгляд от бумаг:

— Ой, да ладно тебе. Мы все знаем, что факты можно подтасовать. Государственный защитник не смог представить ни одного экспертного заключения в защиту подсудимого.

Роберт положил на стол руки:

— Может быть, не нашлось эксперта, который мог бы представить версию защиты…

— …добросовестно, — закончил Митчелл.

Тим внимательно наблюдал за Робертом. Его возбуждение усиливалось, когда речь заходила об убийце женщин. Тим поразмышлял над тем, почему сам он настолько убежден в виновности Баурика, и понял, что в нем живет та же ярость по отношению к убийцам детей. Ярость, не дающая ране зажить и требующая мести.

— Вердикт был отменен только потому, что улики положили не в ту папку в хранилище и не смогли их представить, — Аист листал отчет судмедэксперта.

— Весьма убедительный факт.

— В первый раз дело развалилось из-за некомпетентного защитника, — сказала Аненберг. — Возможно, были моменты, которые не изучались. Плюс доказательства, которые едва ли можно назвать обличающими, тем более что на нем не нашли никаких следов крови. Семьдесят семь ударов ножом и ни следа крови? Он был под наркотой, загружен по самое не могу. Я сомневаюсь, что у него хватило бы ума на то, чтобы сжечь свою одежду и отскрести себя мочалкой.

Митчелл заговорил медленно, как будто контролируя себя:

— Но есть труп в гостиной, оружие с его отпечатками пальцев и следы крови жертвы в стоке его душа.

— Неопровержимые улики, — сказал Тим.

Аненберг удивленно посмотрела на него, словно он разрушал их негласный альянс.

— Чего, черт возьми, ты хочешь? — спросил Роберт. — Запись убийства в режиме реального времени? Если бы эти чертовы улики не потерялись, парня давно бы уже поджарили! Его поймали на месте преступления, которое оказалось его квартирой. Ты обходишь вниманием этот факт, Аненберг.

— Он ушлый парень, хорошо знающий улицы. А тут такое глупое место преступления… — Аненберг покачала головой. — Доказательства не кажутся мне изобличающими. Они просто удобные.

Они быстро пробежались по формальной процедуре, так как было ясно, что единогласного решения не будет. Голосование дало результат четыре против двух; Рейнер с Аненберг голосовал против остальных.

— Да что с вами, черт возьми, — сказал Роберт. — Вы даете этому подонку соскочить с крючка из-за какой-то либеральной чепухи.

— Это не имеет никакого отношения к политике, — заметил Тим.

Роберт вскинул руки, резко подавшись вперед:

— Этот парень — поганый наркоман!

— Что, когда я в последний раз заглядывала в Кодекс, не каралось смертной казнью. — Аненберг положила руки на стол; вид у нее был очень решительный.

Роберт провел рукой по взъерошенным рыжевато-золотистым волосам и злобно пробормотал:

— Если даже он не делал этого, такой ниггер все равно в чем-нибудь виноват.

Тим наклонился вперед, и кресло под ним скрипнуло. Он хотел только одного: чтобы в его голосе не проявилась ярость:

— Ты действительно так считаешь?

Роберт отвернулся, стиснув зубы.

— Конечно нет, — сказал Митчелл.

— Я говорю не с тобой. Я говорю с твоим братом.

Когда Роберт снова посмотрел на него, Тим заметил, что его глаза покраснели, и розовые нити сосудов разошлись от зрачков.

— Я не это хотел сказать. Просто после случая с Дебуфьером… этот ублюдок держал ее в холодильнике!.. Дюмон мне как отец…

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал Рейнер.

— Нет, нет. Давайте работать. Мне нужно работать, — когда Роберт поднял глаза, в них ясно читался страх. — Не поступайте так со мной.

— Ты нам мешаешь, — сказал Тим. — На какое-то время ты вне игры.

Роберт сидел склонившись над столом и выставив вперед плечи; трапециевидные мышцы выступали вокруг шеи. Он поднял голову, как охотничья собака, делающая стойку. Его глаза блестели:

— Ты с самого начала хотел выжить меня и Митча. Ты, который лучше всех должен понимать, что нам необходимо участвовать в этом. Мы не должны сидеть, когда другие что-то делают. Ты говоришь нам такую же чушь, как и твой отец, когда ты пришел к нему за помощью.

Рейнер сердито перебил:

— Хватит, Роберт.

Тим чувствовал, как у него в висках бьется пульс.

— Вы говорили, что слушаете меня со дня похорон Джинни.

Митчелл побарабанил по столу своими коротко подстриженными ногтями:

— Дюмон уже…

— Я был у отца за три дня до этого. — Тим повернулся к Аисту, который наконец обратил внимание на происходящее. — Как вы могли слушать меня у отца?

— Ну да, я ошибся. Я подключился несколькими днями раньше. Залез в дом, когда ты был на работе, а твоя жена пошла в магазин.

Тим внимательно вгляделся в него, потом в Роберта. Он решил им поверить.

— Итак. Мы уже проголосовали за виновность Баурика. Я разберусь с этим один, как я уже сказал раньше. Роберт, тебе надо немного передохнуть — я говорю серьезно — и привести в порядок нервы. Это понятно? Понятно? — он подождал, пока Роберт кивнет.

— Тогда перейдем к Кинделлу, — сказал Рейнер.

— По шагу за раз. Я хочу, чтобы вы все ушли, — бросил Тим.

Усы Рейнера дернулись в усмешке:

— Это мой дом.

— Мне нужно посидеть с делом Баурика. Вы предпочитаете, чтобы я сделал копии и взял их домой? — Тим переводил взгляд с одного на другого, пока они не поднялись и не вышли из комнаты.

Аненберг задержалась. Она закрыла дверь и повернулась к Тиму, сложив руки на груди:

— Поезд начинает катиться под откос.

Тим кивнул:

— Я собираюсь его притормозить. Посмотрю, что смогу найти на Баурика. И как себя будет чувствовать Дюмон. Думаю, что справлюсь с этой операцией. Если мне понадобится Митчелл, займу его наблюдением и уберу, как только запахнет жареным.

— Роберт и Митчелл не успокоятся и не захотят долго быть твоими мальчиками на побегушках. Они одержимые, видят только белое и черное, никаких полутонов.

— Мы должны держать их за пределами операции, чтобы они все время были на боковой линии.

— А если все пойдет не так, как мы хотим?

— Используем поправку о самороспуске и распустим Комитет.

— Ты, наверное, жаждешь добраться до дела Кинделла.

— Ты даже не представляешь себе как.

Аненберг достала из сумочки сложенный втрое документ и подтолкнула его к Тиму.

Записи государственного защитника.

— Рейнер попросил меня сделать в офисе их копию. Я случайно сделала две. Положи ее в карман и не смотри, пока не придешь домой. И не проси меня больше ни о чем.

Тим едва удержался, чтобы сейчас же не перелистать страницы. Как ни трудно ему это было сделать, он засунул листки в задний карман. Когда Тим поднял голову, Аненберг уже ушла.

Неожиданно воцарившаяся тишина терзала его, но он справился с этим. Он не мог рисковать: вдруг Рейнер зайдет и найдет его за изучением похищенных документов? И он не мог встать и уйти после того, как заявил, что собирается просмотреть папку Баурика. Надо действовать взвешенно…

Он уменьшил свет лампы и долго смотрел на недовольное лицо Баурика перед тем, как открыть папку.

Глава 28

Тим ушел, не потрудившись найти Рейнера и оповестить его о своем уходе. Съезжая с подъездной дорожки, он почувствовал, как дом нависает над ним, темный и фальшиво-старинный.

Он проехал несколько кварталов, потом припарковался и пролистал записи государственного защитника по делу Кинделла. Возбуждение уступило место разочарованию. Беседы адвоката с Кинделлом перед судом были отрывочными и неполными.

«Жертва принадлежала к тому типу, который особенно привлекал клиента».

«Клиент утверждает, что после смерти он провел с телом полтора часа».

У Тима скрутило желудок, и ему пришлось опустить стекло и глотнуть холодный воздух, прежде чем он смог собраться с силами и читать дальше.

Предложение на пятой странице привело его в состояние шока. Он попытался привести себя в чувство и вдруг заметил, что перечитывает его снова и снова, пытаясь увязать каждое слово с его значением.

«Клиент утверждает, что все аспекты преступления он совершил один».

А снизу приписка:

«Не говорил ни с кем о Вирджинии Рэкли или о преступлении, пока полицейский наряд не прибыл к нему в гараж».

Преодолевая окутавшее его оцепенение, Тим закончил читать отчет. Никакой новой информации.

У Кинделла не было причины обманывать защитника и лгать в конфиденциальной беседе. Если только в папке не было дополнительных фактов, не отраженных в отчете государственного защитника. Тогда Тим все это время был на ложном пути. Гутьерес, Харрисон, Делейни, его отец — все они правы.

Убеждение в том, что у Кинделла был сообщник, переросло в навязчивую идею, защищавшую его от страшного удара, который несла с собой смерть Джинни. Если Кинделл в самом деле был единственным убийцей Джинни, то у Тима не было вариантов. Ему ничего не оставалось делать, как столкнуться с Кинделлом лицом к лицу и сказать себе, что смерть его ребенка — это реальность.

Дрей пошла спать — автоответчик включился на середине первого же звонка, — и он сообщил ей новость, зашифровав ее на случай, если там был Мак.

Внезапно ощутив, что он полностью истощен, Тим поехал домой и провалился в сон. Проснувшись, он несколько минут полежал на матрасе, глядя, как пылинки кружатся в луче утреннего света, льющегося из окна. Его мысли упорно возвращались к черной папке, ожидавшей его в сейфе Рейнера.

Если эта папка не даст доказательств того, что в деле был сообщник, он скоро сможет разобраться с Кинделлом.

Но сначала надо достать Баурика.

Он принял душ, оделся и вышел на улицу. Он сидел за столиком в углу забегаловки, где подавали завтраки, и листал «Лос-Анджелес таймс». Казнь Дебуфьера снова попала в заголовки, но в статьях мало писали о реальном ходе расследования.

Через некоторое время Тим вернулся в свою квартиру и сел на единственный стул, положив ноги на подоконник. Потом вытащил три страницы записей, которые забрал из папки Баурика. В поисках вдохновения зашел в Интернет и нашел фотографию тренера, сжимающего в объятиях свою мертвую дочку. Долго смотрел на лицо мужчины, перекошенное мукой и каким-то упорным неверием. Теперь Тим испытывал к нему сострадание.

И еще его вдруг придавило осознание бесполезности всего, что он делал.

Он потер руки, просмотрел три страницы записей и сформулировал стратегию. Баурик искусно организовал свое исчезновение, чтобы избежать угроз и покушений на свою жизнь. В обычное время вычислить его местонахождение не составляло для Тима особого труда. Любое госучреждение, от Министерства финансов до Иммиграционной службы и таможни, располагали подробной компьютерной базой данных, но все они сейчас были для него недоступны. Тим не мог позвонить своим приятелям в других агентствах, коллегам и знакомым из разных компаний. Он не мог ни с кем говорить лично, появляться в каких-либо местах или просить разузнать о чем-нибудь информаторов. Придется все делать тайком, как преступнику, которым, как он полагал, он и является.

Он начал с последнего известного адреса Баурика. Связался с управляющим домом и притворился, что занимается счетами. Конечно, это был выстрел издалека, но Тим знал, что начинать нужно с малого. Никакой информации о своем новом адресе Баурик управляющему не оставлял, но Тим узнал дату, его отъезда: 15 января.

Представившись почтовым инспектором, расследующим мошенничество, он позвонил в газовую и электрическую компании, в компанию, занимающуюся водоснабжением, и в компанию, предоставляющую услуги кабельного телевидения. Тим говорил грубым голосом и называл фальшивый номер значка. Он был поражен, насколько просто получить конфиденциальную информацию. К сожалению, все записи Баурика были по адресам, где он проживал до 15 января.

Назвав имя Теда Мейбека и номер его значка — Тим полагал, что тот был ему должен, — он попытался таким же образом прощупать медицинские учреждения, но это ни к чему не привело. Медицинский персонал был либо некомпетентен в отслеживании подобной информации, либо хорошо подготовлен в вопросах политики конфиденциальности и не выдавал данные. Согласно информации из папки, у Баурика не было своей машины — мать обычно подвозила его в школу, что делало его объектом насмешек других старшеклассников. Показания одноклассников о характере Баурика были нелестными. Все, за исключением показаний одной девочки, Эрики Хайнрих, которая отметила, что баскетбольная команда жестоко издевалась над Бауриком и другими, ныне покойными стрелками.

Повсюду были тупики. Тим бросился на поиски Баурика, словно исполнял ордер на арест, и неожиданные препятствия выбили его из колеи.

Тим попытался представить, каково это — иметь ребенка, способного на убийство. Неужели можно его любить?

Внезапно Тим почувствовал, как в нем что-то зашевелилось, и кусочки мозаики встали на место. Кулон в виде половины монетки с неровными краями, который он видел на фотографии Баурика. Кулон влюбленного. Каждый из влюбленных носил часть монетки. Свидетельские показания Эрики Хайнрих стали еще сильнее выделяться на общем фоне. Единственный сочувственный отзыв. Подружка.

Тим зашел в Интернет и напечатал «Эрика Хайнрих» в окошке «Поиск людей» Yahoo. И получил два совпадения: семнадцатилетняя девушка в Лос-Анджелесе и семидесятидвухлетняя дама в Фредериксбурге, штат Техас. Бабушка? Один из парней, который раньше работал снайпером в отряде рейнджеров, был родом из Фредериксбурга, поэтому Тим знал, что там живет германская община — отсюда и имя девочки.

Он нашел телефонный номер Эрики и набрал его. Ответила женщина.

— Это Эрика Хайнрих?

В голосе женщины послышалось раздражение:

— Это ее мать, Кирстен. В чем дело, что она натворила на этот раз?

— Простите, наверное, у нас в базе данных перепутаны имена. Я из «Контакт Телекоммуникейшн», хочу сообщить, что вы можете…

— Меня это не интересует.

— Ну, если ваша семья живет за пределами штата, наши тарифы будут для вас чрезвычайно выгодными. Два цента за минуту при звонке из одного штата в другой и всего десять центов за минуту при звонке в Европу.

Тяжелая пауза, перебиваемая только звуками дыхания:

— Два цента за минуту? В чем подвох?

— Никакого подвоха. Могу ли я спросить, чьими услугами вы сейчас пользуетесь?

— «Эм-Си-Ай».

— А при местных звонках?

— «Веризон».

— Мы перекрываем и «Эм-Си-Ай», и «Веризон» почти на четыреста процентов. Вы ежемесячно платите двадцать долларов…

— Двадцать долларов? Мошенники поганые. — Она повесила трубку.

В квартире у Тима не было телефонного справочника, Джошуа куда-то ушел, а трубка автомата в будке на углу оказалась вырванной с корнем, и справочника здесь тоже не было. Он нашел еще один автомат в двух кварталах оттуда, здесь со справочником все было в порядке. Тим полистал страницы и нашел ближайшее отделение «Кинко», потом выбрал другое, немного подальше от своей квартиры. Позвонил и узнал их номер для входящих факсов — услуга, предоставлявшаяся людям, у которых не было факса и которые готовы были платить доллар за страницу.

Снова поднявшись в квартиру, он позвонил в «Эм-Си-Ай» и нарвался на мужчину — оператора сервисной службы. Он повесил трубку и перезванивал еще два раза, пока не наткнулся на женский голос. Он смягчил свой тон, изо всех сил стараясь казаться жалким:

— Да, здравствуйте, я надеюсь, вы сможете мне помочь с… весьма личной проблемой. Я только что… э-э, расстался с женой, наши документы о разводе утвердили на прошлой неделе, и, э-э…

— Мне очень жаль, сэр. Чем конкретно я могу вам помочь?

— Ну, я все еще оплачиваю счета моей жены… — Он издал печальный короткий смешок. — Моей бывшей жены. Ее адвокат только что прислал ее телефонный счет, и он кажется… ну, он кажется неразумно большим. Я не хочу сказать, что моя жена меня обманывает, — она не такая, но я боюсь, что ее адвокат мухлюет с цифрами.

— Я сама разводилась, так что можете не объяснять.

— Это… это тяжело.

— Вы знаете, сэр, потом станет легче.

— Мне это твердят со всех сторон. Вы не могли бы послать мне по факсу телефонный счет, чтобы я посмотрел и убедился, что цифры сходятся. Если это так, конечно, я с радостью заплачу, просто…

— Если адвокат вас надувает, вы хотите об этом знать.

— Именно. Мою жену зовут Кирстен Хайнрих. Ее номер 3106568464.

Звук пальцев, стучащих по компьютерным клавишам:

— Как бы мне ни хотелось вам помочь, нам запрещено давать ее записи кому-либо без ее раз… — Опять стук клавиш. — Сэр, этот счет записан на имя Стефана Хайнриха.

— Да, конечно. Это я.

— Ну, формально это все еще ваш счет, и я имею право дать вам доступ к информации по счету, пока она не сменит имя. На какой номер факса вы хотите, чтобы я послала ваш последний счет?

— Вообще-то это мое местное отделение «Кинко» — моя АТС вместе с моей машиной отошли жене, а номер 3106291477. Если бы вы могли послать несколько последних счетов, я был бы вам очень обязан.

Позвонив в «Веризон», Тим с самого начала заявил, что он Стефан Хайнрих, и попросил, чтобы ему послали по факсу счета за последние три месяца, чтобы он мог проверить цифры, некоторые из которых, по его предположению, были неправильными.

Он пообедал в «Фэтбургере», дав факсам час, чтобы просочиться сквозь различные бюрократические цепочки, потом поехал за ними в «Кинко». Вернувшись в квартиру, он засел за бумаги, просматривая их самым внимательнейшим образом в поисках зацепок и упираясьязыком в щеку, так что на ней образовался бугорок.

Баурик переехал менее двух месяцев назад, и Тим молился, чтобы он и Эрика в самом деле были парой и поддерживали контакт. Он видел, как люди бросали машины с номерами, которые могли их выдать, собак, зарегистрированных в клубе «Педигри», даже собственных детей, но они всегда связывались со своими подружками. А с таким одиночкой, как Баурик, шансы на это были еще выше.

Первые два счета ничего не дали, и Тим почувствовал ужас, когда представил, что ему придется прозванивать каждый номер из этой пачки. Но потом он заметил повторяющийся номер, по которому звонили всегда в одно и то же время, примерно в 23:30, каждый понедельник, среду и пятницу. Он просмотрел счета еще раз и обнаружил, что были еще звонки, поступавшие на этот номер менее регулярно около 7:30 утра.

Умно, умно, Баурик.

Баурик знал, что если кто-нибудь задастся целью его найти — а такая возможность существовала, учитывая, что на нем лежала часть вины за одно из самых громких массовых убийств в истории Лос-Анджелеса, — то преследователь наверняка отследит звонки от его самых близких людей. Поэтому, вместо того чтобы позволить звонить себе в квартиру, он установил время, когда с ним можно было связаться вне дома.

Тим набрал номер и, не кладя трубку, наблюдал, как телефон трезвонит и трезвонит. Он был уверен, что это платный номер. После семнадцатого звонка мужчина поднял трубку. Он говорил с сильным индийским акцентом:

— Пожалуйста, перестаньте звонить. Это платный телефон. Вы отпугиваете моих клиентов.

— Извините, сэр, но трубку должна была взять моя девушка. Я немного беспокоюсь, что ее там нет, и хотел бы забежать и поискать ее. Не подскажете, где вы находитесь?

— Угол Линкольн и Палмс.

Тим уже знал, где это, но ему пришлось спросить, чтобы отделаться от цензора, который звучал у него в голове:

— А Ваш магазин…

— «7-Одиннадцать».

Тим повесил трубку и посмотрел на часы: 20:11. Он удивился, обнаружив, что занимается этим уже около тринадцати часов. Время пролетело незаметно, его течение не нарушалось мыслями о жене и дочери, этике и ответственности. Просто работа, приносящая удовлетворение.

До дежурного звонка Баурика оставалось больше трех часов, но он решил поехать на место, чтобы осмотреть территорию. Магазин «7-Одиннадцать» был расположен на оживленном перекрестке, и Тиму легко было оставаться незаметным. Он припарковался на стоянке на дальней стороне улицы, откуда хорошо просматривался вход в магазин. После шести часов счетчики не работали, и ему не нужно было волноваться насчет инспекторов уличного движения.

Он вошел в магазин и купил большую чашку кофе и пачку сигарет. Кофеин и никотин — две плохие привычки, приобретенные им во время засад и слежки. Дебуфьер смотрел на Тима с неровно прокрашенного снимка на обложке таблоида.

Платный телефон оказался у задней стены магазина рядом с единственным автоматом устаревших видеоигр. Прыщавый парень увлеченно во что-то играл.

Тим поудобнее устроился в машине и стал ждать, не сводя глаз со стеклянной двери, которая то появлялась, то исчезала за проезжающими грузовиками и легковушками. Чтобы не отвлекаться, он выключил мобильник; второй телефон он оставил дома. Он уже выпил кофе и выкурил полпачки, стряхивая пепел в пустую банку из-под кока-колы. На него нашло гипнотическое состояние тупой сосредоточенности, сродни тому, что бывает во время бега на длинные дистанции или на фотографиях с отдыха. Его зад онемел. Он посмотрел на себя в зеркало и заметил, что синяк, который Дрей поставила ему две недели назад, не торопится сходить с лица, хотя значительно потускнел и превратился в широкое синеватое пятно.

23:30. Ни следа Баурика. До 1:15 Тим ждал просто из упрямства. Наконец он тронулся с места. Его позвоночник гудел, десны ныли от горячего кофе, и он поклялся завтра сидеть в поясе с грузом и жевать подсолнечные семечки.

Дома он поставил будильник на 5:30 утра, чтобы успеть вернуться на пост на случай, если Баурик перенес время звонка на утро вторника. Он поспал, проснулся и вернулся в магазин, остановившись по дороге, чтобы купить полароид и пояс с грузом, который он нацепил на талию, чтобы дать спине дополнительную поддержку. Счетчики ожили в 7:00, и через пятнадцать минут Тиму пришлось мотаться вокруг квартала, чтобы его не засек инспектор уличного движения.

Он сидел до 10:15 и плевал шелуху от семечек во вчерашний стаканчик из-под кофе. Тим решил, что звонки Баурика, поступавшие в 7:30 утра, были созвоном с подружкой перед работой, поэтому следующие несколько часов он, вероятнее всего, будет занят. Тим уехал, на скорую руку перекусил сандвичем и сидел в засаде с 11:30 до 14:30 на случай, если Баурик решит забежать на ланч. Он вернулся к магазину в 16:30 и просидел долгие сверхурочные часы до 23:30 и дальше до 1:00 ночи.

Вымотанный и удрученный, он отправился домой. Мучаясь бессонницей, он сидел, изучая данные телефонных счетов. В самом свежем счете Эрики Хайнрих были звонки только за первую неделю месяца — что, если это устаревшая информация? За последние три недели расписание звонков могло измениться. Завтра среда — один из дней, когда Баурику звонили регулярно, поэтому Тим решил сидеть в засаде еще двадцать четыре часа.

Когда он наконец включил мобильник, то обнаружил, что за последние два дня было всего два сообщения. Первое было от Дрей: она выражала разочарование по поводу того, что записи государственного защитника не дали новых зацепок.

В следующем сообщении Дрей говорила, что Таннино снова звонил — уже второй раз за эту неделю, — беспокоясь за Тима и желая узнать, как он. Аненберг позвонила вчера около 3 часов ночи. Ее сообщение было коротким: «Тим, Дженна».

Тим был доволен, что остальные члены Комитета его не трогали, как он и просил. Особенно радовало то, что Роберт и Митчелл какое-то время не будут путаться у него под ногами. Он еще два раза послушал первое сообщение Дрей, пытаясь отследить те моменты, когда ее голос становился хрипловатым, что означало потребность или желание быть рядом с ним.

Он сидел за маленьким столом, разглядывая фотографию Джинни, которую всегда носил в бумажнике, и чувствуя, как мысли просачиваются друг в друга, стирая границы между собой. Потом он попробовал заснуть, но это ему не удалось. Тим лежал на животе, глядя на будильник, когда стрелки на нем показали 5:30 и он издал пронзительный звук.

Тим просидел в засаде весь день, отходя только для того, чтобы облегчиться и перехватить буррито у прилавка на улице. Его голова, недовольная нехваткой стимуляторов, плыла в похмельном тумане. Казалось, в воздухе больше выхлопных газов, чем кислорода, — и ни малейшего намека на то, что в десяти кварталах отсюда раскинулся океан.

День перешел в сумерки, сумерки превратились в ночь. Когда время перевалило за 23:15, Тим на одно крепление ослабил пояс с грузом, позволив ему немного спуститься вниз, взбодрив затекшие позвонки. Двадцать минут спустя он все еще сидел, таращась на вход в магазин. В 23:45 он начал материться. Наступила полночь. Тим включил мотор.

Он как раз трогался со своего места, когда из-за угла вывернул Баурик…

Глава 29

Баурик провел у телефона минут сорок, вышел, плюнул на тротуар и двинулся обратно в Палмс. Тим доехал до Палмс, ожидая, что Баурик пойдет обратно — туда, откуда пришел, — и памятуя о том, что у него нет машины. Его новое место жительства явно было не особенно далеко.

Баурик шел ссутулившись и опустив плечи. Тим подождал, пока Баурик повернет за угол, вышел из машины и пошел за ним. Пройдя два квартала, Баурик отпер калитку в заборе и проскользнул в ободранный двор с пятном грязи, которое когда-то было лужайкой. На участке стоял покосившийся дом. Бирюзовые доски, которыми он был обшит, покоробились от воздействия влаги. К тому времени, как Тим подошел к дому, Баурик уже скрылся за входной дверью.

Тим вернулся к машине, припарковался и сидел, притворяясь, что разглядывает карту. Минут через пять подъехала навороченная машина и громко просигналила, невзирая на поздний час. Баурик вышел из дома с маленькой спортивной сумкой в руках и залез в машину. Когда она проезжала мимо, Тим мельком увидел водителя: парень-латиноамериканец в модной куртке с яркими татуировками на плечах и шее.

Наверное, поехали куда-нибудь веселиться.

Тим подождал, пока стихнет звук мотора, схватил камеру с заднего сиденья и приблизился к дому. Он посмотрел, нет ли во дворе собачьего дерьма, и перемахнул через забор. Сделал шесть шагов, потом распластался вдоль боковой стены и натянул резиновые перчатки. Затем встал на цыпочки и заглянул в окно. Дом, состоявший из одной большой комнаты, своей голой функциональностью напоминал квартиру Тима. Стол, шаткий комод, двуспальная кровать со сброшенным покрывалом. Тим обошел вокруг дома и заглянул в окно ванной комнаты, чтобы убедиться, что дом пуст. На задней двери стоял чертовски сложный замок и две задвижки, поэтому Тим вернулся к окошку ванной, толкнул его и протиснулся внутрь, поставив руки на закрытое сиденье унитаза.

В ванной комнате не было зубной щетки. Зубной пасты тоже не было.

Тим проскользнул в комнату. Две сложенные рубашки и пара носок ждали на кровати, как будто Баурик положил их туда, чтобы упаковать, а потом решил, что не возьмет.

Баурик, очевидно, ушел на всю ночь, а то и дольше.

Тим выдвинул из-за стола стул, поставил на середину комнаты и встал на него. Для того чтобы сделать панораму комнаты, понадобилось восемь снимков полароидом. Тим положил мутные кадры на кровать — проявляться, подошел к столу и начал просматривать ящики. Счета и чековая книжка на имя Дэвида Смита. Пять двадцаток под корзиной для бумаг свидетельствовали о том, что Баурик исчез не навсегда.

На перевернутом ящике в углу был установлен липкий алтарь: позолоченный крест, маленькое изображение Христа в терновом венце, несколько догоревших свечек. Присутствие алтаря в доме Баурика только утвердило Тима в недоверии к людям.

Он обыскал стенные шкафы, ящики, матрас и кухонные шкафчики под раковиной. На полу в чулане лежали две пластиковые каски, одна из которых была треснута, и рабочая одежда. Ковер загибался, налезая на стену, и Тим оттащил его подальше, чтобы посмотреть, нет ли под ним тайника для пистолета. Оружия в доме не было — только нож для мяса, который обнаружился при осмотре обложенной кафелем стойки, игравшей роль кухни. Две двери, два окна — прекрасное место для убийства.

Тим методично вернул все на прежние места: разгладил ковер, второй сверху ящик стола оставил полуоткрытым, поправил нижний правый угол пледа так, чтобы он свисал, касаясь пола.

Полароидные снимки, разложенные на кровати, проявились, и он проверил по ним комнату: одинокую ручку положил слишком близко к краю стола; верхнее покрывало нужно было завернуть прямо под подушками; журнал «Машина и водитель» на комоде слегка повернуть вправо. Тим поправлял и менял все до тех пор, пока комната не приобрела прежний вид.

Потом он выскользнул через окно ванной, закрыл его и тихонько вышел обратно на тротуар. Он раздумывал, не позвонить ли Аисту, но у того телефон был выключен, даже когда не нужно, — привычка, свойственная любому взрывотехнику в полиции. Он позвонил Роберту и попросил его дать трубку брату, что тот неохотно выполнил.

— Я только что вышел из дома Баурика.

— Твою мать, ты его уже наш…

— Послушай меня. Он живет на Пенмар 2116, но думаю, что он свалил отсюда на несколько дней. Я занимался этим последние три дня, и мне нужно поспать. Я хочу, чтобы ты приехал сюда и незаметно присмотрел за домом. Только ты. Один. Не привози оружие. Ты меня понял? Ни пистолета, ничего. Просто сиди возле дома и сообщи мне, если он вернется. Я приеду завтра в 9:00, чтобы тебя сменить. Ты можешь это сделать?

— Конечно.

Тим почувствовал легкую эйфорию, которую ощущал всегда, когда сидел у кого-нибудь на хвосте. Чтобы отметить это событие, он поразмышлял, не позволить ли себе роскошь перезвонить Дрей. Эта мысль потянула за собой ясную картинку комнаты его дочери, все еще ждущей ее на другой стороне коридора. Вместе с этим разом нагрянула боль — неожиданное возвращение из целительного забытья. Теперь, когда он выполнил задание, мысли снова стали его врагами. Он представил, как вступит в пустые объятия квартиры и как это будет непохоже на его дом, в котором пахло древесиной, барбекю и закапанными кетчупом бумажными тарелками в мусорном ведре, но мысль о необходимости соблюдать безопасность подавила желание нанести спонтанный визит жене.

Неоновый бокал с мартини кивнул ему из окна с тонированным стеклом. Он оставил машину на стоянке и направился к месту, где стоял швейцар, одетый в белое.

Тим посмотрел на пять свободных мест перед клубом и озадаченно взглянул на служащего:

— Почему нельзя оставить машину прямо здесь?

Служащий хмыкнул:

— У вас машина 97-го года выпуска.

Вышибала охранял дверь, за которую и так никто не стремился попасть. Это был накачанный метис, красивый как дьявол. Тиму он сразу не понравился.

Он подошел и помахал рукой перед темной дверью, откуда исходил сигаретный дым и звуки музыки:

— Будь добр, встань в очередь, приятель.

Тим посмотрел на пустой вход:

— Какую очередь?

— Вон там. — Вышибала показал на красную ковровую дорожку, которая тянулась справа от веревки. Тим тяжело выдохнул и встал на ковер. Вышибала не сдвинулся с места.

— Вы хотите, чтобы я ждал здесь?

— Да.

— Несмотря на то, что в очереди никого нет?

— Да.

— Скрытая камера или что-то в этом роде?

— Слушай, ты вообще ничего не понял, — что-то завибрировало у вышибалы на поясе, и он долго смотрел на ряд пейджеров, прикрепленных к ремню.

— Откуда у тебя синяк?

— Несчастный случай. Играл в бадминтон.

— Собираешься устроить заварушку в моем клубе?

— Не исключено, если ты будешь держать меня здесь.

Парень засмеялся; от него разило жвачкой:

— Мне нравится твой стиль, приятель. — Он отстегнул веревку и отошел в сторону.

Тим вошел, высматривая стул у стойки бара. Девушка в джинсах цвета глины с бесчисленными карманами насмешливо его разглядывала.

— Кле-е-е-евая рубашка.

Тим заказал водку со льдом у симпатичной рыжеволосой барменши, на которой был жилет с наполовину расстегнутой молнией.

Пара девушек зажигали на светящемся кубе танцпола. В кабинке сбоку жадная до ощущений пара лизала друг другу лица. В воздухе витали волны секса и энергии. А посреди всего этого урагана сидел Тим, неподвижный и собранный. Он заметил, что его стакан пуст, и жестом попросил у барменши еще.

Сидевшая рядом с ним девушка опиралась локтями на стойку, выгнув спину и глядя на толпу. Он случайно поймал ее взгляд и кивнул. Она улыбнулась и отошла. Два парня в мятых рубашках устроились на ее месте; лица у них были красные и потные. Они заказали по текиле.

— …мой бывший босс, Гарри… я чувствовал, что он выдохся. Почти ничего не пытался сделать для своих клиентов. Когда я начал работать в офисе государственного защитника, он занимался делом парня, которого обвиняли в убийстве. Парень говорил, что его алиби — барменша, горячая девица с рыжими волосами, где-то возле Трэкшн, которую он трахал всю ночь. Он не вспомнил, где именно. Гарри побывал в нескольких местах, ни хрена не выяснил; на следующей неделе вынесли приговор. От пятнадцати лет до пожизненного. Через несколько месяцев мы заходим сюда — и знаешь что?..

Парень указал на рыжеволосую девицу за стойкой:

— Вот она. И она помнит клиента. Проблема в том, что наш парень за два дня до этого повесился в тюрьме. Правосудие существует только для богатых. Если у тебя есть дом, который можно заложить под десять процентов, то твою задницу вытащат из тюряги и будут работать над твоим алиби. Ты весь в шоколаде. Если у тебя нет денег и твой государственный защитник не может найти рыжеволосую барменшу… тогда… — Он залпом осушил свой бокал. — Теперь я прихожу сюда, когда чувствую, что выдохся. — Барменша поставила перед ними по текиле, и он подтолкнул к ней свернутую пополам двадцатку. — Это просто моя муза.

На что его друг ответил:

— Хреновая у нас работа.

Раздался звон бокалов, они залпом выпили текилу и сидели с кислым выражением на физиономиях. Говоривший поймал взгляд Тима и протянул потную руку.

— Меня зовут Ричард. Не хотите присоединиться? — Не очень отчетливо произнесенные слова были едва слышны.

— Нет, спасибо.

— Ник, — Ричард повернулся к своему другу, — похоже, этот парень не хочет к нам присоединиться. По-моему, он считает, что он сам себе хозяин.

— Я не любитель государственных защитников. — Алкоголь развязал Тиму язык, и он тут же вспомнил, почему старался редко пить.

— Не понимаю, почему. Нам платят копейки, мы сгораем молодыми и представляем по большей части достойных порицания ублюдков. Симпатичный наборчик, не правда ли?

— Был я по другую сторону баррикад, видел, как выходят на свободу те, кто не должен выйти.

— Дай-ка догадаюсь. Ты коп. — Ричард пьяным жестом отдал честь. — Ну, офицер, я тебе вот что скажу. Сколько бы ты ни видел плачевных финалов, мы с Ником видели больше. У меня сегодня был парень…

— Меня это не интересует.

— Когда этому парню было шестнадцать, он залез в дом к своему кузену, чтобы украсть видак. — Он поднял палец. — Удар первый: он идет на футбольный матч старшеклассников, затевает перепалку, говорит сыну учительницы, что из него котлету сделает, если еще раз увидит, как тот разговаривает с его подружкой. Удар второй: непосредственная угроза нападения с целью нанесения ТТП. Это тяжкие телесные повреждения.

— Я знаю, что такое ТТП.

— Теперь удар третий, третий удар, мой друг, — это тяжкое уголовное преступление. Парнишка идет в аптеку и крадет держатель для туалетной бумаги — какой-то жалкий держатель для туалетной бумаги. Это статья 666, мелкая кража с предварительным умыслом. Незначительное правонарушение, но они квалифицируют его как тяжкое уголовное преступление. Третий удар. От двадцати пяти лет до пожизненного. Ни переговоров, ни апелляций, ничего. Это фашизм.

— Ну да. Отец его бил. А он на самом деле не хотел перестрелять всех в школе, — протянул Тим.

Ричард вздохнул:

— Не так просто. Все-таки нужно рассматривать каждого конкретного человека. Тогда можно измерить углы и расстояния между ним и его окружением. Из этого возникает перспектива. А перспектива — это именно то, что нужно, чтобы составить мнение о действиях личности, — учитывая количество выпитого спиртного, Ричард выражался последовательно. Пьянчуга с опытом.

— Как насчет мнения о самой личности?

— Оставь это Богу. Или Аллаху. Или карме. Или Великой Тыкве. В конце концов, не важно, плохой ли кто-то. Важно, что он совершил и как нам с этим быть.

— Но ведь приходится составлять мнение о людях.

— Конечно. Но что определяет строгость наказания? Что его невозможно искупить? Что преступник не раскаивается? Что он не способен участвовать в жизни общества? Никто не стал рассматривать эти факторы в деле моего клиента. Этому малышу крышка. За вонючий держатель для туалетной бумаги ему придется всю жизнь служить на зоне игрушкой какого-нибудь извращенца, — у Ричарда дрогнул голос: — Это и есть повод нашей маленькой вечеринки, приятель, — он поднял бокал. — Чествуем систему!

— Есть и обратная сторона, — сказал Тим. — Я видел, как действительно плохие парни уходили через дыры в законе. Процедура задержания. Судебные ходатайства. Обыск и захват. Это не правосудие. Это полная хрень.

Ричард сказал:

— Действительно, хрень. Ну почему у нас не может быть нормальной процедуры и правосудия? Суд подвергает полицейского публичному осуждению за… — Он замялся в поисках формулировки, — незаконный обыск и захват, или еще за какую-нибудь ерунду, и в следующий раз полицейский правильно выполняет свою работу, с полным уважением к гражданским правам и свободам. Суд проходит чисто. Парень осужден, ему выносят приговор, и все хорошо.

Ник упал вперед, стукнувшись головой о стойку. Тим подумал было, что это шутка, но Ник лежал неподвижно. Ричард этого не заметил. Он наклонился к Тиму, дохнув на него тошнотворной смесью ментолового освежителя и текилы:

— Я открою тебе маленький секрет. Государственным защитникам обычно не нравятся их клиенты. Мы не хотим, чтобы их отпустили на свободу. Мы хотим, чтобы их осудили. Однако также мы хотим, чтобы крутые полицейские вроде тебя, недолюбливающие государственных защитников, уважали конституцию, уголовный кодекс и Билль о правах. А от них, от этих прав, все отхряпывают куски — потихоньку, раз за разом. Детективы, прокуроры, судьи. Но не мы. Мы — приверженцы конституции. И мы защищаем… защищаем этот абстрактный кусок бумаги, несмотря на мерзавцев, которых представляем, и на те преступления, которые они совершили или могут совершить, когда мы их отмажем. И все потому, что какой-то осел-полицейский не заявил о своем намерении обыскать квартиру после того, как постучал в дверь и показал ордер, и тем самым поставил нас в положение, когда мы вынуждены на это указать и позволить какому-нибудь извращенцу выйти на свободу.

Ричард попытался встать, но упал на стул. Ник фыркал, лежа на стойке.

— Нужно выпить. Еще выпить.

— Хочешь побить рекорд?

— А ты что, собираешься меня арестовать?

— Если я решу это сделать, непременно зачитаю тебе твои права.

— Смешно, — Ричард громко рассмеялся. — А ты парень что надо. Ты мне нравишься. Не особенно разговорчив, но парень ты хороший. Ну, для полицейского. — Он тяжело навалился на стойку, рукав его рубашки намок от пролитого спиртного. — Я тебе открою еще один секрет. Я ухожу с работы. Переезжаю через улицу, к федералам, но — хочешь верь, хочешь нет — федеральные приговоры еще более драконовские. Башку бы себе разбил от радости.

— Зачем же ты это делаешь? Если так сильно ненавидишь?

Ник поднял голову; он выглядел на удивление трезвым:

— Мы боимся, что больше никто не станет это делать.

Ричард побарабанил пальцами по стойке:

— Мы непопулярны. Раньше у нас были легендарные, великие государственные защитники. А сейчас государственный защитник — это просто трясущаяся мямля. Мальчик для битья.

— И слабак, — подхватил Ник. — Мы слабаки.

— Мне вот кажется, что парни вроде вас правят бал, — сказал Тим.

— Шутишь? — Ричард крутанулся на стуле и икнул. — Ты смотрел новости? Все это мщение… оно находит широкую общественную поддержку.

— А почему мы должны верить в систему? Почему не попробовать взять дело в свои руки?

Ричард сжал руку Тима, и его голос зазвучал мягко и надтреснуто:

— Потому что в этом такая безнадежность.

Он нагнулся, и его вырвало на собственные ботинки.

Девушка рядом с ним взглянула на свои забрызганные туфли и завизжала. От лужи поднимался тухлый запашок. Ричард усмехнулся; его подбородок был испачкан блевотиной.

Барменша материлась как сапожник, накачанный секьюрити что-то лаял в рацию. Вышибала снаружи пробился сквозь толпу и схватил Ричарда.

— Эй, ублюдок, я говорил тебе: еще раз нажрешься в моем клубе, и тебе конец.

Другой парень оттащил от стойки Ника.

— Спокойно, — вмешался Тим. Вышибала треснул Ричарда об стойку. Тим резко выбросил руку вперед, схватил вышибалу за толстую шею и большим пальцем надавил на солнечное сплетение. Тот издал какой-то сдавленный звук и застыл.

— Это была не просьба, — сказал Тим.

Он подождал, пока вышибала выпустит Ричарда. Другой парень отпустил Ника и сделал широкий шаг, глядя на Тима: искал угол для удара. Несколько человек смотрели на них.

Тим убрал руки и поднял их в успокаивающем жесте. Вышибала быстро отступил назад.

Тим сказал:

— Я не люблю драться. В любом случае вы надерете мне задницу. Поэтому давайте решим все просто и спокойно? Эти ребята заплатят за выпивку… — Он кивнул Нику, который вытащил из кармана несколько банкнот и бросил их на стойку. — Я уведу их отсюда, и вы больше никогда о нас не услышите. Хорошо?

Вышибала бросил на него сердитый взгляд.

— Хорошо.

Тим подхватил Ричарда и потащил его к двери. Ник быстро следовал за ними.

— Скотина, — запинаясь, бормотал Ричард, потирая плечо. — Почему ты его не арестовал?

Он порылся в кармане в поисках своего парковочного талона, но Тим оттащил его к обочине и окликнул проезжавшее такси. Он загрузил Ричарда внутрь и отошел, позволив Нику проскользнуть за ним.

Ричард открыл рот, чтобы что-то сказать, но Тим постучал по стеклу, и таксист нажал на газ. Тим подошел к швейцару и отдал свой талон. Вышибала уже вернулся на пост у входа, потирая красный след на шее.

— Ты в порядке? — спросил его Тим.

— Лучше свали отсюда, козел. И быстро.

Они напряженно молчали, ожидая, пока подгонят машину Тима.

Глава 30

Тим сидел на лесенке на игровой площадке у школы Джинни. Его ноги упирались в алюминиевую перекладину, рука сжимала лежащую на коленях бутылку водки. Качели покачивались от ночного ветерка. Воздух пах корой и асфальтом.

Последний раз он был здесь в воскресенье, в свой выходной. Джинни оторвала его от стрижки лужайки и заставила отвести ее сюда, чтобы еще раз изучить два турника, которых она боялась. Джинни обходила турники, осматривая их со всех сторон, как лошадей, которых надлежало оседлать. Когда он спросил ее, хочет ли она попробовать, она покачала головой, и они пошли домой, держась за руки.

Тим вдруг обнаружил, что идет, глядя на землю у себя под ногами. Потом он оказался на крыльце своего дома и понял, что звонит в дверь.

Послышалось какое-то движение, дверь открыл Мак. Маку потребовалась секунда, чтобы узнать его и убрать руку с «Беретты», заткнутой за пояс пижамных брюк.

— Мне надо в комнату Джинни.

— Послушай, Рэк, я не уверен, что это…

— Видишь пистолет в своей руке?

Мак кивнул.

— Лучше отойди в сторону, или я заберу его у тебя и заткну его в твою поганую пасть.

У Мака искривился рот, и он то ли глотнул, то ли судорожно вздохнул:

— Ладно.

Тим распахнул дверь, и Мак сделал шаг назад. Дрей шла по коридору, завязывая банный халат.

— Что ты…

Он опустил голову, проходя мимо нее, и, оказавшись в комнате Джинни, закрыл за собой дверь.

Тим слышал, как Мак и Дрей разговаривают на другом конце коридора, но он был слишком пьян, чтобы звуки сложились в слова. Он обвел мутным взглядом комнату, гору плюшевых зверей в углу, плиссированный зонтик, венчающий розовую лампу, которая бессмысленно светилась в темноте. Свернувшись на кровати Джинни, он понял, что все еще держит в руке бутылку водки. Последнее, что он помнил перед тем, как уснуть, было то, как он аккуратно поставил бутылку на пол, чтобы не разлить.

Когда Тим проснулся, ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где он находится. Он лежал, свернувшись в позе зародыша на маленькой кроватке. На другом конце комнаты лицом к нему сидела Дрей. Слабый серый свет раннего утра, изрезанный полосками жалюзи, падал на ее лицо.

Он посмотрел на незапертую дверь, потом на Дрей.

— Прости. Я пойду.

— Не уходи, — сказала она. — Пока.

От ее взгляда ему стало не по себе, и он начал изучать желтые и розовые цветы на обоях.

— Вчера ночью ты плакал.

Он зажал рот руками, потом выдавил:

— Прости.

— Не смей извиняться за это.

— Я не знаю, что делать, как уменьшить боль. Должно быть что-то, какая-то отдушина. Если этого нет, если ни суд, ни закон ничего не могут, что нам остается?

— Скорбеть, глупый. — Она подождала, пока он поднимет глаза. — Тим. Мы не жертвы. Мы родственники жертвы.

Он вникал в это несколько минут, потом тихо сказал:

— Это чертовски глубокое понимание проблемы.

Дрей медленно вздохнула, как будто готовилась войти в воду:

— Сегодня я в первый раз пошла в продуктовый магазин. Делала покупки не на троих, даже не на двоих. Я не пошла в ряд с конфетами, потому что Джинни, ну знаешь… Я купила меньше продуктов, только для себя, подошла к кассе, и у меня получилось тридцать с чем-то долларов. Так мало, что я чуть не разрыдалась… — Ее голос дрогнул. — Я не хочу делать покупки для одной себя.

Он почувствовал, как по телу разлилось облегчение:

— Андреа, я… — Он вдруг резко сел. — Подожди минуту. Ты не ходила в магазин в день перестрелки в «Марциа Доме»?

— Я не могла даже с дивана подняться. А в чем дело?

— Аист сказал, что именно в тот день он залез к нам и поставил жучок в мои часы. Я их оставил дома.

— Не может быть. Я была здесь целый день. Они, должно быть, следили за тобой дольше. Ты знал, что они манипулируют тобой с самого начала…

— Я должен поговорить с Дюмоном. Ему можно доверять.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. Шкурой чувствую.

Дрей продолжала сидеть, прислонившись к стене и глядя на него влажными глазами.

— Иди сюда, — сказал он.

Она поднялась, хрустнув коленками, подошла к кровати Джинни и легла, положив голову ему на грудь. Он протянул руку и за затылок притянул ее к себе. Она прижалась к нему, как животное, как ребенок. Они молчали, дыша в едином ритме.

— Я чувствую себя так, словно мы только что нашли друг друга, — сказал Тим.

Телефон в переднем кармане его джинсов завибрировал. Дрей отодвинулась от него; ее колени и локти упирались в матрас, а подбородок лежал у него на животе.

Он открыл телефон:

— Да.

В голосе Митчелла звучал вызов:

— Объект на десять-двадцать.

— Хорошо. — Тим закрыл телефон, наслаждаясь последними мгновениями отдыха, чувствуя, как в нем поднимается желание.

Она подняла брови. Он кивнул. Она отстранилась от него и встала, поправляя юбку.

Он отчаянно хотел прижаться губами к ее рту, но боялся, что не сможет остановиться. Он должен был быть на другом конце города, и ненавидел себя за это.

Когда он проходил мимо нее, они потянулись друг к другу и сплелись в тесном объятии.

Это было все, что он мог себе позволить.

Глава 31

Тим высмотрел Митчелла за рулем машины, припаркованной за полквартала от дома Баурика. На ее крыше красовалась надпись «Пицца Домино», но логотипов на дверце не было. Небольшой, но серьезный недочет. Тим открыл дверь и скользнул внутрь. В салоне пахло дешевым винилом, воздух был спертым.

— Он приехал на золотистом «эскаладе», номера 0557, новые. Оставался внутри до 06:24, потом появился в рабочей униформе с каской, зажатой под мышкой, и сел на автобус.

— Номер автобуса?

— Он сел на 2-й, потом пересел на 10-й. Я пытался тебя достать, но не дозвонился, поэтому поехал за ним до пересадки и дальше в центр города.

— Куда он направился?

— Тебе это понравится. К новому обелиску в память о погибших. Баурик и еще несколько уродов, отрабатывающих часы общественной работы, обдувают там металл струей песка. Какой-то гений счел, что можно перевоспитать преступников и одновременно построить эту штуковину. Ирония или что-то вроде того. Из-за больной руки он не особо может управляться с пескоструйным аппаратом, но его гоняют с поручениями, так что все равно он крутится там. Они даже делают перерыв на молитвы. Как будто общественные работы освобождают от ответственности за перестрелку в школе!

На заднем сиденье валялась поношенная оливковая куртка Митчелла, из ее кармана выглядывали перчатки и черная вязаная шапка. Тим схватил шапку, скатал и сунул в задний карман. Потом из связки, перетянутой резинкой, вытащил пару гибких наручников.

Гибкие наручники действовали как крепкие веревки. Как только они затягивались вокруг запястий, освободиться от них было невозможно — от усилий они только туже затягивались. Тиму нравилось держать несколько пар под рукой, на всякий случай.

— У него с собой был ланч? Бумажный пакет, коробка для ланча, что-то вроде этого?

— Нет.

— Ладно. Значит, ланчем их, скорее всего, кормят, но он может вернуться между двенадцатью и часом — если нет, то думаю, вернется между четырьмя и шестью. Я проскользну внутрь. Будь на месте и жди его. Если он будет не один, посигналь мне дважды. Ты не должен ни в коем случае покидать этот пост. Где Роберт?

— Здесь его нет.

— Я хочу, чтобы его не было на месте действий. Ясно?

Митчелл двумя руками пригладил усы:

— Да. Я сниму надпись с машины. Не хочу больше сидеть тут.

Тим кивнул и вышел. Он прошел по раздолбанному тротуару, опустив локоть так, чтобы касаться пистолета под футболкой. Обошел квартал и миновал два задних двора. Снова протиснулся в окно ванной и сел за стол. Чековая книжка Баурика лежала на столе. Тим пролистал ее. В середине каждого месяца он клал в банк пятьсот долларов. Вереница записей по чекам привлекла внимание Тима: двести долларов каждую неделю, в фонд Лизи Бауман. Тим напряг память. Дочь тренера, застреленная во время нападения на школу.

Парень по мере сил возмещал ущерб, работая на строительстве памятника и перечисляя деньги в фонд.

Родители двенадцати детей, получивших пули, наверное, были бы тронуты, если бы узнали об этом.

Тим подвинул стул к затененной западной стене, положил пистолет на колени и сидел наедине со своими мыслями. Время ланча подошло и миновало, а Баурика все не было. После обеда тени в комнате легли иначе, и Тим передвинул стул, чтобы оставаться в темноте.

Баурик не появился ни в пять, ни в шесть, ни в восемь.

Тим вспомнил Ричарда — государственного защитника, который сквозь трещины и дыры системы видел ее нерушимую основу. Приступ горя, который Тим испытал вчера вечером, убил в нем какую-то часть его самого, а печаль притупила гнев и убежденность в собственной правоте. Если у него и была какая-то цель, он потерял ее из виду. Он подумал об убийце детей, которого ждал у него дома. Об одиннадцати погибших школьниках и одной погибшей маленькой девочке. О закрытом гробу на похоронах Джинни.

Он думал о том, что Лейн и Баурик — так же, как и сам Тим, — стремились к какому-то абстрактному идеалу, считая, что это и есть справедливость. И каждый из них потерпел неудачу.

В девять часов Тим услышал, как ключ царапает замочную скважину. Он вытащил из заднего кармана шапку и натянул ее на голову. Она закрывала все, кроме рта. Баурик зашел в комнату, захлопнул дверь и, не заметив Тима, бросил каску на полку и стянул рубашку. Его спина была покрыта прыщами.

Он как раз опускал руки, когда заметил, что стула нет на месте. Он закрыл глаза и постоял несколько секунд. Потом спокойно повернулся и увидел сидящего в темноте Тима.

Увидел «Смит-энд-Вессон», нацеленный ему в голову. Его руки поднялись, потом упали вниз.

— Ну давай. Пристрели меня.

Вблизи он оказался таким худым, что напоминал подростка. На его верхней губе росли неровные полоски усов. Тим не рассчитывал, что Баурик будет выглядеть настолько младше своих лет.

По щекам Баурика катились слезы. Тим все так же крепко держал пистолет, но не мог нажать на курок.

— Ты кто? Отец ребенка, которого застрелили? Дядя? Священник? — Волосы Баурика, длинные, свернувшиеся в завитки, спадали на глаза. — Черт, если бы я был на твоем месте, я бы меня застрелил. Валяй.

Тим мысленно пробежался по юридическим аргументам, абстракциям на тему о правосудии и этическим воззрениям, но не нашел в них опоры. Потом заглянул в себя в поисках гнева, но не обнаружил и его.

— Ну же, давай, — Баурик говорил спокойно, но слезы продолжали течь у него по щекам.

— Ты так этого хочешь? — спросил Тим.

— Ты не знаешь, черт возьми, что такое ждать этого! Все время ждать!

— Скрипку я оставил в машине.

— Ты же сам спросил. — Он откинул голову назад и глубоко вздохнул. — Все не так просто, как ты думаешь. Я не знаю, кто ты, но те ребята были сволочами. Правили школой, а мы были их рабами. Тренер предпочитал этого не замечать, потому что не хотел проиграть соревнования.

— Поэтому ты помог двум ублюдкам прострелить его дочери глаз. Вот это я понимаю, правосудие!

Баурик пронзительно рассмеялся. Его голос прерывался, слезы все еще текли по лицу.

— Нет обратного пути, но я пытался что-то поправить. Пытался оплатить свои счета перед тем, как встречу, — он кивнул на пистолет Тима и с силой провел рукой по щеке. — Давай узнаем, удалось ли мне это сделать.

Тим сжал губы и выровнял прицел, но палец, лежащий на курке, все еще ему не подчинялся. Баурик дрожал всем телом. Тим сунул пистолет за пояс и встал, чтобы уйти.

Обе двери ввалились внутрь одновременно. Натянув на лица шапки, Роберт и Митчелл вломились в комнату. Фонарики, пристегнутые к их правым предплечьям, посылали тонкие лучи света, параллельные стволам их пистолетов сорок пятого калибра.

— Все в порядке? — спросил один из них. Он ободряюще кивнул Тиму, в то время как другой сделал неуверенный шаг в сторону Баурика и навел на него пистолет.

Тим вспыхнул от ярости:

— Какого черта вы здесь делаете?

— Ты долго пробыл здесь. Мы подумали, может, что не так. — Тим узнал грубый голос Роберта. Значит, в Баурика целился Митчелл. То, что здесь появился Митчелл, было непростительным нарушением дисциплины; то, что здесь оказался Роберт, было еще хуже. Возможно, Комитет все время играл у него за спиной по своим собственным правилам.

— Ничего не случилось.

— Хорошо. Тогда давай прикончим его и свалим.

Баурик отступил к столу и вздернул голову в ожидании выстрела. Его тонкие руки были скрещены на груди, ладонями он обхватил плечи.

— Нет, — сказал Тим.

— Что?!

Пистолет сдвинулся и теперь был направлен куда-то между Бауриком и Тимом.

— Мы это сделаем, нравится тебе это или нет.

Тим даже не успел подумать, как его рука опустилась и выхватила из-за пояса пистолет. Он нацелился прямо в лоб Митчеллу и увидел, что пистолет Митчелла тоже смотрит ему в лицо. Роберт перевел прицел на Тима, потом обратно на Баурика, сбитый с толку непривычной ситуацией:

— Давайте, черт возьми, успокоимся. Давайте успокоимся.

Глаза Баурика были закрыты, голова все еще откинута назад. Тим, двигаясь медленно и осторожно, встал между Митчеллом и Бауриком. Он ощущал страх Баурика и не сводил глаз с предплечья Митчелла, читая его намерения.

— Отойди. Я не шучу, мать твою. Отодвинься, черт возьми! — Митчелл дернул рукой вправо и выстрелил. Пуля отбила кусок шкафа. Баурик бормотал что-то за спиной Тима, Роберт вопил, но сейчас значение имели только глаза Тима и Митчелла.

Тим стоял абсолютно неподвижно, направив пистолет Митчеллу в голову.

— Если ты сделаешь еще хоть одно движение, я тебя пристрелю. Поверь мне, лучше не обмениваться со мной выстрелами с такого близкого расстояния.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Наконец Митчелл опустил пистолет, сунул его в кобуру и вылетел из дома, прогрохотав ботинками по полу. Тим взглянул на Роберта и дернул головой в сторону двери. Роберт глубоко вздохнул, убрал пистолет в кобуру и выбежал за братом.

Тим сунул пистолет за пояс. Баурик сполз на пол, белый, как полотно.

— Ты должен уйти. Прямо сейчас. Не жди, пока они вернутся. — Тим подошел к искореженной двери, криво висевшей в раме, протиснулся в нее и вылез на загаженный задний двор.

Он уже почти дошел до забора, когда услышал, как Баурик несется за ним.

— Я только что… Я только что позвонил приятелю, он меня подхватит через пять минут. — Глаза Баурика нервно обежали двор. — Вы подождете со мной, пока он не придет?

Тим кивнул.

Глава 32

Тим уже въехал в Мурпарк, когда заметил сзади мигалку. Он прижался к обочине. Это была машина службы шерифа. На случай, если он не знал этого судебного исполнителя, Тим включил верхний свет и держал обе руки на руле.

Пристав направил свет прожектора прямо в зеркало заднего вида; Тим прищурился. Темная фигура приблизилась к машине.

— Права и документы на машину. — Дрей нагнулась, положив руки на опущенное стекло, и вдруг заметила, какое у него выражение лица. — В чем дело?

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Я так и поняла. Я решила перехватить тебя, пока ты не принесся домой и не наткнулся на Мака.

— Ты одна?

— Да. Почему бы тебе не поехать за мной? Давай свернем с дороги.

Тим двинулся за ее машиной. Они съехали на грязную дорогу. Гравий скрипел у них под колесами. Тим выбрался из машины и подошел к Дрей, сидевшей на капоте своей машины. Он и забыл, как ей идет форма. Внизу в темноте маячил одинокий гараж. Сквозь тускло освещенное окно Тим видел силуэт Кинделла. Он был и удивлен, и не удивлен, что они заехали сюда.

— У него вчера ночью прорвало трубу. Уж не знаю, как это могло случиться. Самое печальное, что это жилье нигде не зарегистрировано, так что и пожаловаться некому. — Она повернулась к нему. — Что происходит? Ты ужасно выглядишь.

— Я не смог его казнить. В последний момент я просто не смог…

— Кто это был?

— Террилл Баурик.

Она удивленно свистнула:

— Вы, ребята, по мелочам не разбрасываетесь. Идете по списку первостатейных подонков.

— Когда я прервал операцию, Митчелл наставил мне в лицо пистолет.

— И что ты сделал?

— Посмотрел на него. Он ушел. В ярости, но ушел.

— Почему ты не смог?

— Увидел, что Баурика мучают угрызения совести. Я увидел его, а не просто какого-то человека, который совершил преступление. — Хотя ночь была прохладной, он почувствовал, как у него на шее выступил пот. — И он сильно напомнил мне меня.

Дрей издала глубокий горловой звук:

— Когда я застрелила того подростка, первая мысль, которая пришла мне в голову, была не о жизни, или смерти, или правосудии. А о том, что это самый красивый мальчишка, которого я видела в своей жизни. И я его застрелила. Вот и все. И то, что я выполнила правила, которым доверяла, позволило мне перестать винить себя.

Она указала на тень Кинделла в окне:

— Я поняла, что ты поступил правильно, не застрелив Кинделла той ночью. Я слегка отстранилась от смерти Джинни, и картинка прояснилась. То есть… — Она помолчала. — Закон не индивидуален. Он не ставит цель возместить утрату — на самом деле он отделен от утраты. Он существует не для того, чтобы защищать людей, а для того, чтобы защищать себя. — Она кивнула, довольная тем, как мысли оформились в слова. — Закон эгоистичен и таким останется.

Тим кивнул раз, затем другой:

— Ясность пришла, когда я увидел Баурика через прицел пистолета. Я не знаю, где ябыл последние две недели.

Дрей выдохнула сквозь стиснутые зубы:

— Я быстро завожусь, а ты всегда спокоен. Всегда уравновешен. Но если оставить тебя одного, тебя могут уговорить на что угодно. Ты надеешься, что Комитет тебе что-то даст? Что?

Он напряженно думал, но ответил не так, как хотел:

— Справедливость. Мое собственное правосудие.

— Вы думаете, что можете владеть правосудием, но это невозможно. Это не товар. Не бывает «моего» правосудия. Есть только Правосудие с большой буквы.

— Залезть в дом к Кинделлу и раздолбать его трубу — это Правосудие с большой буквы?

— Черт, конечно нет. Это просто вандализм. — В ее зеленых глазах вспыхнул озорной огонек. — Я сказала, что обрела ясность. Я не говорила, что обрела мудрость.

Они посидели несколько минут. Дул легкий ночной ветерок, над головами шелестели эвкалипты.

— Я больше не могу этим заниматься. Я имею в виду Комитет.

— Потому что все выходит из-под контроля?

— Нет. Потому что это неправильно. Они с самого начала меня обманывали. Я ухожу и я беру с собой документы по делу Кинделла.

— А если они их тебе не отдадут?

— Я в любом случае ухожу.

— Тогда мы никогда не узнаем, что случилось с Джинни.

— Найдем другой способ узнать об этом.

Тим вынул из кармана пистолет, выдвинул барабан и крутанул его так, что пули одна за другой выпали ему в ладонь. Он отдал их Дрей, потом протянул ей пистолет.

Тим сел в машину. Когда лучи его фар осветили Дрей, она все еще сидела на капоте, вглядываясь в темноту каньона.

Входная дверь в доме Рейнера была открыта; из нее вырывался пучок света. Подъехав ближе, Тим увидел, что ворота при въезде распахнуты, а крайний столб пропахал арку в бетоне. Тим оставил машину на другой стороне улицы, добежал до ворот и скользнул внутрь.

Из дома доносились стоны. Тим быстро приблизился к парадной двери, успев вспомнить, что у него нет оружия. В холле у лестницы лежал Рейнер. На лице у него была кровь. Когда Тим взбежал на крыльцо, он в испуге дернулся, но потом узнал его. Кровавая дорожка тянулась из конференц-зала — по-видимому, Рейнер полз в холл. До телефона у подножия лестницы он так и не дотянулся.

Тим остановился перед дверным проемом и сделал вопросительный жест.

Голос Рейнера был сбивчивым и слабым:

— Они уже ушли.

Он поднял мокрый от крови рукав халата, из которого высовывался край пижамы, и дрожащей рукой указал в дальний конец холла.

Тим увидел тело Аненберг, лежащее лицом вниз возле двери в библиотеку. Неудобная поза — одна рука согнута в локте, правая нога зажата так, что бедра неуклюже приподнялись, — говорила о том, что она застыла в том положении, в котором упала. Ее кремовая сорочка была в крови.

Тим осторожно вошел и захлопнул дверь локтем, чтобы не смазать отпечатки, которые могли остаться на ручке двери. Он глубоко вдохнул и почуял легкий запах взрывчатки.

Потом подошел к Аненберг и проверил пульс, хотя уже знал ответ. Упавший на лицо локон закрывал ее глаза. Тиму хотелось, чтобы она откинула его ладонью, встала с сонным видом и пошутила насчет испуганного выражения его лица, его рубашки или логики. Но она просто лежала, неподвижная и холодная. Он убрал волосы с ее лица и мягко провел пальцами по фарфоровой щеке.

— Черт возьми, Дженна.

Сквозь раскрытую дверь он заглянул в конференц-зал. И увидел, что портрет сына Рейнера валяется на полу. Обрывок бумаги покачивался в бумагорезке.

Рейнер прохрипел:

— Звони 911.

Вызывая «скорую», Тим отдернул халат Рейнера. Вокруг глубокой раны в боку подрагивали клочки ткани.

Когда Рейнер заговорил, Тим увидел, что его передние зубы сломаны. Ему в рот засовывали пистолет.

— Они вытащили нас из кровати… хотели заставить меня открыть сейф. Я отказался. — Он поднял руку, потом уронил ее. — После того как меня подстрелили, Дженна пыталась драться… Роберт вышел из себя… ударил ее по шее ребром ладони… Дженна, Господи Боже… бедная, гордая Дженна… — Он тянул за разорванный край халата судорожно сжимающимися пальцами. Рейнер умирал, и они оба знали это.

Голова Тима гудела, ему не хотелось верить в происходящее.

— Что они взяли?

— Папки с делами, по которым был вынесен вердикт о невиновности. Томас Черный Медведь… Мик Доббинс… Ритм Джоунс. И папку Баурика. — Голос Рейнера срывался, становился тише.

Тим почувствовал, как на него навалилось облегчение: папку Кинделла не взяли.

— Я пытался остановить их… Если они будут убивать без разбора… это разрушит то, что мы… мою доктрину…

— Там были еще какие-нибудь папки? Те, которые вы собирали для второй фазы?

— Нет. Не было.

Четыре украденные папки. Недели, может быть, даже месяцы напряженного труда. Здесь были собраны все детали полицейского расследования. Адреса, отношения, привычки. Бесконечное количество зацепок, которые помогли бы найти обвиняемых.

— Я позвоню в полицию.

— Ни в коем случае. Вы… не можете. Расследование… Пресса… Это уничтожит мою идею… мое имя… мое наследие…

Высокомерие и гордость даже на пороге смерти управляли всеми его помыслами. Тим не мог понять, почему испытывает к Рейнеру еще большее презрение, чем даже к Митчеллу или Роберту. Может быть, потому, что Рейнер чем-то напоминал его отца.

— Роберт и Митчелл не станут называть имена… — Рейнер с огромным усилием повернул голову и смотрел Тиму в глаза. — Если мы оставим их в покое, они оставят в покое нас…

— Они начнут убивать невинных людей.

— Мы не знаем точно, что они невиновны. — В глазах Рейнера светилась дикая смесь паники и отчаяния. — Пункт о самороспуске… мистер Рэкли… вы не забыли? Комитет… распущен.

— В пункте о самороспуске говорится, что мы должны спрятать концы в воду.

— Я профессор социальной психологии… известный правозащитник… Не сводите на нет дело всей моей жизни. Не разрушайте то, что я пытался достичь. — Он наклонился вперед, скорчившись от боли. — Эти два… маньяка… не наша проблема… То, что они собираются делать, не является частью того, чем были мы… Пресса все испоганит… — Рейнер прижал руку к боку в бесплодной попытке остановить кровотечение. — Пожалуйста, не смешивайте мое имя с грязью…

— Роберт и Митчелл будут убивать людей, которым мы вынесли вердикт о невиновности. Мы часть этого. Мы несем ответственность за это.

Лицо Рейнера побелело. Он хотел возразить, но сумел лишь с шипением выдохнуть воздух.

— Я должен защитить этих людей. Это важнее, чем ваша репутация.

Рейнер откинул голову назад и рассмеялся; у Тима по спине пробежали мурашки.

— Вы говорите это умирающему человеку. Вы идиот, мистер Рэкли. Вы никогда не узнаете, что случилось с вашей дочерью… Вы даже не представляете себе…

Тим резко остановился. Его сердце бешено билось.

— Вы знаете, что случилось с Джинни?

— Конечно. Я знаю все… — Он задыхался, произнося слова с резкими выдохами. — У него был сообщник… Я знаю, кто… Я выяснил…

Лужа крови под Рейнером росла.

— Давайте… шепните мое имя копам, прессе… но вы никогда не узнаете… — В его глазах появилось выражение упрямства, и Тим почувствовал внезапное расположение к тому из Мастерсонов, который выбил ему зубы пистолетом.

— Скажите мне, кто убил мою дочь.

На лице Рейнера появилась гримаса. Он протянул дрожащую руку и схватил Тима за брюки.

Тим стоял над ним, глядя, как он умирает.

Казалось, тело Рейнера сжалось, скорчилось, хотя он даже не пошевелился. Он поднял глаза на Тима, и лицо его стало спокойным.

— Я любил своего мальчика, Рэкли.

Тим сделал шаг назад, и его брюки выскользнули из пальцев Рейнера. У него было мало времени до приезда «скорой», и будь он проклят, если уйдет без папки с делом Кинделла. Особенно в свете того, что ему сказал Рейнер.

Идя по кровавому следу Рейнера, он вошел в конференц-зал. Прошел мимо разлетевшихся от взрыва фотографий. Если не считать обожженных черных краев, сейф оказался абсолютно целым. Дверца была приоткрыта. Тим наклонился, заметив вокруг замка мелкие царапины.

Митчелл, по всей видимости, засунул провод в нишу стены, а к свободному концу пришпандорил детонатор. Взрыв создал огромное давление в воздушном кармане внутри сейфа, выдавливая дверь наружу до тех пор, пока засовы не поддались и она не распахнулась. Металлический экран действовал как буфер, защищая папки с делами внутри.

Роберт и Митчелл решили взорвать сейф, потому что не могли его открыть. Это говорило о том, что с ними не было Аиста — единственного, кто мог справиться с подобной задачей.

Тим распахнул дверцу. В сейфе осталось только две папки — Лейна и Дебуфьера.

Папки Кинделла не было.

Внезапно Тим все понял и зажмурился от ужаса. Он подбежал к бумагорезке, по дороге врезавшись в кресло с высокой спинкой. Единственная страница застряла в машине, блокируя движение лезвий. Тим вытащил ее, и нижняя часть листка провалилась в бумагорезку, рассыпавшись на мелкие квадратики.

Полицейская фотография Роджера Кинделла, обрезанная прямо под глазами.

Роберт и Митчелл пропустили через бумагорезку папку с делом Кинделла. Акт вандализма. Последний шаг в игре влияний. Объявление войны.

Тим уставился на половинку фотографии, чувствуя, как его разочарование перерастает в гнев. Боль от осознания того, что он все потерял, прогрохотала сквозь Тима, едва не вышибив из него дух. Он опустил верхнюю часть фотографии Кинделла в жужжащие лезвия и остановился по пути к выходу только для того, чтобы забрать со стола снимок Джинни.

Глава 33

Голос Медведя был хриплым со сна и казался грубее обычного:

— Что?

— Ты меня слышал. Это имена и адреса. Записал?

— Да, да, записал. В какой мере ты в этом замешан?

— Позвони в местный офис государственного защитника и пошли машины к Мику Доббинсу. Сейчас же. Пусти детективов по следу Террилла Баурика. Сейчас же. У меня нет адреса Черного Медведя.

— Томас Черный Медведь мотает срок в Доноване за крупную кражу.

— Тогда о нем можно не волноваться. У меня также нет адреса Ритма Джоунса, так что его тебе тоже придется найти самому. Он в смертельной опасности. И доберись до дома Уильяма Рейнера, пока трупы не остыли.

— Как ты во все это ввязался?

Тиму хотелось, чтобы Медведь прекратил разговор, позвонил диспетчеру и предупредил всех, кого надо.

— «Ямаширо» в пять тридцать. Я дам тебе все ответы.

— К черту «Ямаширо». Если хочешь, чтобы я поднял тревогу, ответь сейчас.

— Сейчас мои ответы тебе не нужны. Тебе нужно взять этих людей под охрану. Я все проясню, когда мы увидимся.

Медведь повесил трубку.

Тим попробовал прозвониться на мобильные Роберта и Митчелла, но у них сразу же включилась голосовая почта. Он не оставил сообщений.

В том, что ситуация вышла из-под контроля, Тим обвинял лишь собственную глупость.

То, что Мастерсоны не забрали папку с делом Кинделла, а отправили ее в бумагорезку, означало, что они не собираются преследовать его, Тима. Из всех подозреваемых они оставят жить одного Кинделла, чтобы помучить Тима. Что касается убийств, то начнут они с Баурика и Доббинса, так как адреса обоих им известны, а потом постараются выйти на след Ритма.

Цель была ясна: прежде всего Тим должен был обеспечить безопасность мишеней.

Стоя на светофоре, Тим позвонил в справочную, чтобы узнать адрес Доббинса. Квартира в грязной части Кальвер-Сити, к югу от «Сони Пикчерс». Тим попал в пробку, и ему понадобилось почти полчаса, чтобы добраться до нужного дома.

Он позвонил в дверь. Безрезультатно.

Ужас стянул ему челюсть. Он заглянул в окно, ожидая увидеть тело на потертом ковре в луже крови. Вместо этого он увидел постер с Тони Дорсеттом, коричневое кресло и толстую скучающую кошку. Он уже достал отмычку, когда пожилая женщина с россыпью бигудей на голове выплыла из-за угла и затрясла в его сторону пакетом из аптеки. Пластиковая бутылочка с лекарством выпала из пакета и затерялась в пучке мертвого можжевельника.

— Что ты делаешь?!

— Здравствуйте, мэм. Я друг Мика. Я забежал, чтобы…

— У Микки нет друзей. — Она опустилась на колени, и из разреза ее халата показалась нога со вздувшимися варикозными венами, наполовину затянутая в толстый массажный чулок.

— Позвольте мне вас поднять.

Она выхватила у него бутылочку, словно забирая украденный товар.

— Полиция приехала и увезла его. Он ничего не делал. Он хороший мальчик. То, как с ним тогда обращались, — уму непостижимо. Он любит детей, этот парень. Любит их. Он хороший мальчик.

— Как давно приезжала полиция?

— Ты их чуть-чуть не застал.

Он вздохнул с облегчением, но подумал, что Роберт и Митчелл могли притвориться офицерами полиции, чтобы похитить Доббинса.

— Они были в форме?

— Конечно, две машины, битком набитые копами, мигалки, полный набор. Перекрыли проезд. Меня чуть не схватили и не связали.

Любопытная старуха — лучший друг следователя.

— Спасибо, мэм. Я постараюсь помочь Мику выбраться.

— Кто-то должен приглядывать за ним. — Она опустила узловатую руку на халат с таким видом, словно приносила присягу. — Кто-нибудь, кроме меня.

Тим отправился к себе, просчитывая следующий шаг. С Черным Медведем, Бауриком и Доббинсом разобрались. Оставалась одна мишень, которую надо было прикрыть. У Ритма Джоунса, насколько он помнил, адреса не было. Чтобы найти его раньше Мастерсонов, ему требовались те же подсказки, что есть у них. Рейнер держал под замком материалы Комитета, но он также был великолепным стратегом. Тим мог побиться об заклад, что он скопировал папки с делами.

Весь вопрос в том, где он их держал?

Дюмон заворочался на больничной койке и поднял глаза на Тима. Хотя свет был выключен и занавески задернуты, Тим заметил, что глаза его ввалились, вокруг них залегли глубокие тени, а кожа пожелтела. Дюмон с трудом поднял голову.

— В чем дело? — спросил он еле слышно.

Тим закрыл дверь, подошел к Дюмону и сел рядом с ним. Рубашка Дюмона топорщилась от прикрепленных к его груди устройств, а из его рукава выходил целый пучок разноцветных проводов. Включенный монитор отбрасывал светло-зеленый отблеск на край подушки. Движимый внезапным импульсом, Тим взял его за обмякшую левую руку.

— Не надо этого делать, — сказал Дюмон.

Тим отпустил его, чувствуя, как краснеет от смущения, но Дюмон правой рукой сжал запястье Тима.

— Эта рука ничего не чувствует.

— У тебя был рецидив.

— Еще один удар вчера ночью, — нечетко проговорил Дюмон. — Я только что прикатил из блока интенсивной терапии… и, Господи, как же я устал.

Он попытался подтянуться и принять вертикальное положение, но не смог.

— Давай выкладывай. Ты выглядишь еще хуже.

— Роберт и Митчелл сорвались с цепи. Они убили Рейнера и Аненберг и украли папки с делами.

Дюмон глубоко вздохнул; и его тело обмякло.

— Матерь Божья. — Он закрыл глаза. — Подробности.

Тим начал рассказывать тихим, лишенным эмоций голосом. Когда он закончил свой рассказ, они несколько мгновений помолчали, слушая пиканье монитора. Потом Дюмон открыл глаза; они были влажными.

— Роб и Митч. Господи, мальчики, — он сжал запястье Тима. — Ты должен их остановить.

— Да.

— Даже если придется стрелять на поражение.

— Да. Рейнер когда-нибудь говорил тебе, кто был сообщником Кинделла?

— Нет. Ни слова. Он ведь не мог так поступить с тобой, этот ублюдок?!

— Ты знаешь, когда меня начали слушать?

— Я не контролировал наблюдение. Мы занимались разными кандидатами, поэтому не могли следить за всеми. Ты стоял первым в списке Рейнера. Роб и Митчелл занимались оперативной работой, Аист подключался, если нужны были приборы. Я подключился, когда Рейнер серьезно задумался о тебе, это было во время похорон твоей дочери. А в чем дело?

У Тима в голове всплыла картинка: он стоит на заднем дворе с Аненберг и смотрит, как Рейнер шепчется на кухне с Митчеллом.

— Может быть, они замешаны в этом.

— Замешаны в смерти Вирджинии? — Дюмон покачал головой, его щеки дрожали. — Они не стали бы убивать маленькую девочку. Они не извращенцы, не психи. Фанатики — может быть. Злые, да. Но они ненавидят, ненавидят шваль вроде Кинделла. Чего бы они добились, убив Джинни?

— Я не знаю. Еще одна заметная казнь в ряду казней Комитета.

— Да брось, Тим. Они не могли предвидеть, как пройдет суд над Кинделлом. Его должны были посадить. Они не стали бы убивать девочку только для того, чтобы подставить урода. В этом нет смысла. И ты прекрасно знаешь, что этого они не стали бы делать. Плюс Аненберг не могла поддержать эту затею.

Аненберг, конечно, не поддержала бы. Но ее, как и Аиста, могли не посвятить в этот план.

— Почему бы Рейнер не сказал мне, кто был сообщником?

— Рейнер всегда был информационным тираном. Как он получал информацию, как он ее охранял, как он ее сливал… Это был его резервуар силы. Он страдал манией величия. Ему надо было защищать свою репутацию, чтобы войти в анналы. Ты выполнишь пункт о самороспуске, Роба и Митчелла сбросят со счетов как пару психов, а он останется в истории как сострадательный профессор, который из кожи вон лез, чтобы повлиять на общественное мнение и защитить жертвы.

Тим вспомнил, как Роберт убивался по мертвой женщине в холодильнике Дебуфьера, как Рейнера затошнило, когда фотографии с места преступления обошли стол. Вспомнил бешенство, с которым Митчелл осуждал смерть Джинни. И он знал, что инстинкт не подведет Дюмона. Они бы не стали вместе с Кинделлом участвовать в убийстве Джинни.

— Ты прав. Но Рейнер знал, что случилось с Джинни той ночью. Он не блефовал. А поскольку близнецы пустили папку Кинделла в бумагорезку, может быть, эта тайна умерла вместе с ним.

Рука Дюмона сжала запястье Тима, словно предупреждая то, о чем тот собирался спросить.

— Я в тупике по всем фронтам, — сказал Тим. — С Джинни. С Робертом и Митчеллом. Если я собираюсь их остановить, мне нужно знать, были ли у Рейнер копии папок.

Дыхание Дюмона стало скрипучим. Если Тим будет преследовать Мастерсонов, пытаясь защитить мишени, — а они оба знали, что он должен это сделать, то Тим и Дюмон будут впутаны в это дело, их будут судить и, возможно, посадят в тюрьму. Открыв Тиму местонахождение папок, Дюмон, в сущности, пойдет против себя самого.

— Он держал один дополнительный комплект у себя в офисе. Иди и достань их. Останови Роба и Митчелла любой ценой. Узнай, кто убил твою дочь. У меня больше нет ответов. У меня ничего нет. — Он убрал руку и какое-то время внимательно смотрел на Тима покрасневшими глазами. — Если есть одна вещь, о которой я сожалею, так это то, что я втянул тебя в эту историю, сынок. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь простить меня.

— Мы сами отвечаем за свои решения. Не взваливай это на себя.

— Может быть, я веду себя снисходительно. Это случается, когда стоишь на пороге смерти, — он тяжело закашлялся, и его лицо сморщилось от боли.

— Хочешь, я позову сестру?

Дюмон вгляделся в лицо Тима:

— Оставь мне одну пулю.

Тим открыл рот, но не издал ни звука.

— Мне ничего не осталось, только угасать. Это не по мне.

Пиканье монитора. Зеленоватый отблеск на подушке. Холод, идущий от плитки на полу.

Тим опустил руку и вынул из кобуры пистолет. Он вытолкнул барабан, вытащил единственную пулю и вложил ее в руку Дюмона.

— Спасибо.

Тим кивнул и встал. У двери он обернулся. Дюмон поднял правую руку и поднес ее ко лбу, отдавая честь.

Тим ответил ему тем же.

Он въехал в Вествуд, петляя среди покосившихся домов. Ему понадобился почти час, чтобы найти стоянку. За двадцать пять центов ты получал семь минут по счетчику — уловка, достойная его отца. Аппараты для размена денег были милостиво установлены на каждом этаже. Перед тем, как уйти, он скормил аппарату около девяти долларов.

Кампус Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе кишел студентами всех форм, размеров и национальностей. Гигантская девушка с рыжими косичками беседовала с худеньким персом примерно вполовину ее роста под разорванным плакатом «День движения за независимость Кореи».

Тим позвонил в справочную. Гнусавый голос сообщил ему, что офис доктора Рейнера расположен на первом этаже Франц-Холла. Табличка с надписью «Уильям Рейнер» красовалась на последней двери коридора. Полупрозрачное стекло, вставленное в дверь, было темным; в примыкающем офисе другого профессора было тихо. Одного взгляда на полоску света возле косяка хватало, чтобы понять, что уходивший последним не потрудился запереть дверь.

Тим притворился, что внимательно читает списки оценок, висевшие под фотокопией тщеславного профиля. Наконец холл опустел. Многофункциональные водительские права открывали двери не хуже, чем кредитки.

Тим закрыл, а потом и запер за собой дверь, прошел мимо стола ассистентки и вошел в просторную комнату. Солидный дубовый стол, металлические шкафчики с папками, полки с книгами, в большинстве своем написанными самим Рейнером.

Тим чуть не сломал серебряный нож для писем, взламывая замок нижнего ящика стола. Он был до краев заполнен толстыми папками канареечно-желтого цвета. Тим поднял первую и самую толстую папку. С ярлыка на него смотрело его собственное имя.

Он открыл ее, чувствуя, как участился пульс.

Пачка фотографий с наблюдения: Тим, заходящий в правительственное здание; Тим и Дрей за столиком у окна ресторана; отец Тима на ипподроме Санта-Анита, опирается на изгородь, сжимая в кулаке пачку билетов на ставки; Тим, провожающий Джинни на первый звонок полгода назад.

Пока он пролистывал папку, шок сменился негодованием, жар бросился в лицо. Роберт и Митчелл пасли его много месяцев, запечатлевая его и его близких.

На следующих десяти папках тоже стояло его имя. Он разбросал их по столу, переворачивая страницы. Медицинские отчеты. Оценки за начальные классы. Анализ на наркотики, сделанный в девятнадцать лет. Мишени из освежителей воздуха, прошитые пулями. Бесконечные тесты с оценками на всех фазах его карьеры: годность к армейской службе, рейнджерская квалификация, поступление на работу в Службу судебных исполнителей.

На него выпрыгивали куски из разных записей:

20/20 Зрение

Нет расстройств Оси 1 или Оси 2.

Время бега на 1,5 мили — 9:23.

Отжимает штангу со скамейки — 310 фунтов.

Нарушение сна после поездки в Хорватию, некоторая нервозность.

Приучен ходить в туалет с 2 лет 1 месяца.

Замкнутый, но с высоким уровнем коммуникабельности.

Напористый, доминирует, берет инициативу в свои руки, уверенный.

Атмосфера в семье — нестабильная и непредсказуемая.

Мать бросила в 3 года.

Выражение лица — самоконтроль и сдержанность.

Не злоупотреблял наркотиками или алкоголем.

Способность принимать решения.

Антисоциальное поведение (действия) — очень мало (незначительные).

Никаких проблем с поведением в подростковом возрасте. Несмотря на отца.

Его глаза остановились на толстой стопке вопросов под заголовком «Мультифазовое исследование личности в Миннесоте».

Он смутно помнил, что заполнял какой-то тест из пятисот вопросов.

Номер 9. Если бы я был художником, я хотел бы рисовать цветы.

«Нет», обведенное и закрашенное карандашом № 2.

Вопрос 49. Было бы лучше, если бы все законы отменили.

Нет.

Вопрос 56. Иногда я жалею, что я не такой счастливый, какими кажутся другие.

Да.

Вопрос 146. Я легко плачу.

Нет.

А потом листок с интерпретацией, написанный почерком Рейнера:

О — 15 по Шкале лжи: очень надежный респондент.

Шкала Ф: умеренно последовательный и надежный, но проявляет склонность к нетрадиционному мышлению.

Высокий показатель по Шкале ответственности: у опрашиваемого твердые стандарты, сильное чувство справедливости и правосудия, уверенности в себе, надежности.

Сильная (даже жесткая) приверженность ценностям.

Низкие показатели депрессии, истерии, психопатии.

Низкий показатель гипомании.

Сознательный, иногда до состояния морализаторства, но гибкий, креативный, с самостоятельным мышлением.

Здоровый баланс положительных и отрицательных реакций.

Паранойя — умеренный уровень.

Из-за раны, нанесенной отцом, респондент особо чувствителен к фигуре отца. Важно, чтобы Дюмон оставался незапачканным.

Тим смотрел на листки, разложенные перед ним на столе, — собрание самых интимных сфер его жизни, реконструкция частей его мозга. Отчет о приговорах отца.

Я иногда дразню животных.

Причина отставки из армии подчеркнута красным:

Проводить больше времени с семьей.

Рейнер — Муссолини века информации — собрал удивительный ряд конфиденциальных данных, достаточный, чтобы разложить Тима по полочкам с той же ясностью, что и разрезанную лягушку в лаборатории ученого.

Тим подумал о том, как профессионально Роберт собирал информацию о поэтажном устройстве здания телестудии. Роберт и Митчелл применили этот метод и к Тиму, принося Рейнеру на блюдечке каждый миллиметр его жизни и его самого.

В последней папке оказалась стопка бумаг со списками сотен других потенциальных кандидатов из служб судебных исполнителей, федералов, детективов. На двадцатой странице он встретил фамилии своих бывших коллег.

Джордж Джовальски, «Медведь» — слишком стар, сдает в оперативном плане.

Тед Мейбек — потенциальная опасность развития нервозности.

Заглянув в ящик, Тим увидел семь черных папок.

Его желудок сжался, когда он прочел белую надпись на последней папке. «Роджер Кинделл».

Он вытащил папку, встревоженный ее легкостью, и открыл ее.

Пустая.

Тим секунду смотрел на пустую папку, как будто масштаб его разочарования мог материализовать документы.

Рейнер предвидел, что Тим в какой-то момент начнет охотиться за папкой Кинделла. Он собрал достаточно данных на Тима, чтобы точно спрогнозировать его будущее поведение. А так как Рейнер полагал, что папка Кинделла — это главный предмет, который нужно держать подальше от Тима, чтобы заставить его продолжать сотрудничество, он положил ее в еще более надежное место, чем запертый ящик в запертом офисе.

Тонкая пластиковая пленка внутренней стороны обложки папки слегка выпирала. Тим порылся в этом импровизированном кармане, и кончики его пальцев наткнулись на металл. Ключ от банковского сейфа. Конечно, на нем не было названия банка. Тим положил его в карман.

Приведя мысли в порядок, он сосредоточился на своей главной цели. Не разбираться, как им манипулировали. Не вспоминать, что Рейнер, Роберт и Митчелл копались в его личной жизни. Не бегать за Кинделлом.

Основной его задачей была защита мишеней. Особенно одной, вероятнее всего, следующей в очереди.

Тим резким движением смел со стола бумаги, в которых фигурировало его имя, и положил перед собой папку Ритма Джоунса, довольный ее внушительным весом. Он провел около полутора часов, согнувшись над столом и листая дело Ритма.

Почти каждый человек, который фигурировал в расшифровках записей слушаний или давал свидетельские показания, связанные с Ритмом, был бомжом или панком. Наркоманы, сутенеры, мелкие наркодилеры. Отследить их очень трудно. Лучше всего, решил Тим, зайти со стороны кузена Ритма — Делроя, который был хорошим мальчиком, закончил школу, получил стипендию и отправился в Университет физической культуры США. Адвокат Ритма вызвал парнишку в качестве свидетеля, раскрывающего характер его подзащитного. Обвинение пыталось дискредитировать Делроя, вытащив на свет старое дело, когда двенадцатилетним мальчишкой он стоял на стреме при ограблении хозяйственного магазина.

Тим выскользнул из офиса Рейнера, придерживая подбородком гору папок и файлов. Торопясь к машине, он проигнорировал штраф за нарушение правил парковки, заткнутый под дворник, и бросил квитанцию в мусорный бак.

Он подъехал к зданию кампуса, отвел в сторону одного из сотрудников службы безопасности, загрузил его правоохранительным пафосом и попросил узнать номер комнаты. Охранник с радостью согласился.

Дверь комнаты Делроя открыла симпатичная темнокожая девушка, с толстым учебником в руке. На ней была футболка Делроя. Она не попросила Тима показать значок, когда он назвал себя. Он заметил неприязнь, промелькнувшую на ее лице, ее жестко-вежливый тон и добавил «белая полицейская скотина» к списку причин, по которым сегодня ненавидел себя.

Да, это была комната Делроя, но его здесь не было. Он ушел собирать пожертвования для программы по обучению взрослых грамоте, работать в которой вызвался добровольцем. Он ушел один. У него не было сотового телефона, и он оставил в комнате свой пейджер. Она не знала, во сколько он ушел и в какой части города он работает. Но она знала, что он вернется в 18:00, чтобы побегать по ступенькам стадиона, как он всегда делал вечером перед началом сезона. Тим велел ей никому больше не отвечать на вопросы о Делрое и требовать показать значок перед тем, как открыть дверь. Она проводила его взглядом, полным еле сдерживаемого раздражения.

С улицы он позвонил в офисы программ по обучению взрослых грамоте, но они были закрыты с четверга по воскресенье. «Какая ирония», — подумал Тим.

На свалке металлолома Дага Кея Тим поменял «БМВ» на «акуру» 90-го года выпуска с вмятиной на боку и чистыми номерами. Кей принял ключи от «бумера» с довольной улыбкой, отдал ключи от «акуры» на канцелярской скрепке и быстро ретировался.

Следующие два часа Тим провел, заезжая в магазины скобяных товаров, магазины одежды и аптеки и собирая то, что вышедшие на пенсию судебные исполнители и вояки старой школы называют вещмешком. Потом он отправился домой за пистолетом.

Дрей сидела за столом на кухне, потягивая кофе и читая газету, как всегда делала после обеда, когда возвращалась домой с ночной смены. Он вышел из машины и постоял на дорожке, чтобы хоть на секунду ощутить спокойствие. Мака нигде не было видно, а Джинни могла бы быть в школе.

Дрей поднялась, открыла входную дверь и провела его к кухонному столу. Он пытался вернуться в реальность.

— Что, черт возьми, случилось? Медведь звонил мне три раза.

— Да. Через полтора часа он узнает все. — Тим бросил нервный взгляд в глубь коридора. — Где Мак?

Дрей жестом показала на окно. На дальнем конце заднего двора Мак сидел на столе, поставив ноги на скамейку и повернувшись спиной к дому. Возле него стояли в ряд три пустые бутылки из-под пива.

— Он в тоске — его сегодня выгнали со спецназовских курсов.

— Какая неожиданность, — буркнул Тим.

— Что стряслось?

Он пересказал события последних пятнадцати часов. Она слушала молча, хотя ее лицо говорило о многом.

Тим приготовился защищаться, но в ее взгляде не было осуждения. Может быть, она слишком устала, чтобы осуждать. Может быть, он слишком устал, чтобы заметить осуждение. Или, может, тревога за него растопила гнев.

— Какого хрена они убили Рейнера и Аненберг? Это было совсем не обязательно. Они могли получить папки, не убивая их. — Она сжала виски пальцами. — И эти люди, которые убивают просто так, безо всякого мотива, эти люди следили за нами несколько месяцев? За нами и нашей дочерью?

— Да.

Ее руки сжались в кулаки, и она стукнула по столу так сильно, что чашка с кофе подпрыгнула и упала на выложенный плиткой пол. На ее лице было выражение, которое он видел на лицах матерей беглых преступников, когда приходил, чтобы забрать их сыновей.

— Если ты поступишь правильно, если сделаешь все, чтобы защитить оставшихся, ты загремишь в тюрьму, — сказала она.

— Да.

— Фаулер работал на ранчо в Монтане. Там была работа на скотобойне — надо было оглушать коров, а потом резать им горло. — Она наклонилась вперед, оперевшись на стол. — Им приходилось менять парня на этом посту каждый понедельник. Не потому, что с этим тяжело было жить. А потому, что людям это начинало слишком сильно нравиться. Они ждали своей очереди.

— Ты хочешь сказать, что Роберт и Митчелл почувствовали вкус? — Тим посмотрел на лужицу кофе на полу. — Мне нужен мой пистолет.

— Твой пистолет, — сказала она так, словно слышала эти слова впервые. Затем встала и направилась по коридору в спальню. Тим услышал щелчок открывающегося сейфа. Она вернулась и положила на стол «Смит-энд-Вессон», словно собиралась играть в «русскую рулетку».

Он достал ключ, который нашел в папке Кинделла:

— У меня не будет времени этим заниматься. Даже если я выясню, к какому сейфу подходит этот ключ, мне все равно не получить к нему доступ без ордера.

Дрей зажала ключ в кулаке:

— Я узнаю, какой это банк, и зайду туда в форме в обеденный перерыв, когда менеджеров нет на месте. Посвечу значком, запугаю младшего служащего и заставлю его открыть сейф, — она мрачно кивнула. — Делай то, что должен.

Тим ощутил потребность оправдаться:

— Если Роберт и Митчелл начнут развлекаться, никто не знает, когда это кончится. Я не могу сидеть в тюремной камере и смотреть на это.

— Не станешь же ты играть роль одинокого рейнджера!

— Нет. Я буду внедрять информацию через Медведя, чтобы службе судебных исполнителей и офису государственного защитника было известно столько же, сколько и мне. Учитывая мою ответственность за эту заварушку, я не возражаю против того, чтобы оказаться где-нибудь под перекрестным огнем.

— Судебные исполнители и полицейский Департамент Лос-Анджелеса вычислят этих парней.

— Не так, как это сделаю я.

— Да, это правда. — Дрей вздохнула, взглянула на пистолет, на Тима, потом отвела взгляд. — За тобой нет власти, Тим. Нет санкции судебных исполнителей США, нет веса Комитета. Теперь ты один. — Она подняла взгляд от осколков кофейной чашки, и в нем отразилась тревога. — Ты можешь быть самому себе судьей и присяжными?

Он взял со стола пистолет и сунул его в кобуру.

Глава 34

Тим приехал в «Ямаширо» на целый час раньше, на случай если Медведь планировал устроить западню. Он проверил территорию, обойдя ее по кругу, а потом поднялся по крутому склону, привлекая к себе изумленные взгляды служащих, которые никогда не видели, чтобы кто-то приходил пешком в ресторан на вершине холма.

Как всегда, Косе Нагура тепло приветствовал его и проводил за столик, за которым они с Медведем обычно сидели. После того как официант принес два лимонада, Тим вынул крошечную коричневую бутылочку, вылил жидкость в стакан Медведя и помешал трубочкой.

Медведь пришел ровно в пять тридцать, сел напротив Тима и обеими руками схватился за крышку стола, как великан, подающий деревянную тарелку.

— Лучше тебе ответить на некоторые вопросы прямо сейчас…

— Ты обеспечил защиту мишеням?

— Мы взяли Доббинса под арест, чтобы защитить его. Но не можем найти Ритма и Баурика. Ты не хочешь рассказать, что, черт возьми, происходит?

— Ты был у Рейнера?

— Приехал прямо оттуда. Все как ты и обещал. Не хочешь рассказать, что происходит?

Официант поставил перед ними блюдо с соленьями, но Медведь прогнал его. Он не сводил глаз с Тима:

— Что, черт возьми, происходит?

Множество голов обернулось к ним, как на соревнованиях по теннису. На лбу у Медведя выступили капли пота. Тим ощущал себя Сольери, собирающимся отравить Моцарта.

Он отпил из стакана, собрался с силами и начал рассказывать. Когда его рассказ подошел к концу, Медведь кашлянул раз, потом другой.

Тим сказал:

— Выпей лимонада.

Медведь послушался. Он промокнул лоб салфеткой, и она стала темной от пота. Он попробовал съесть кусочек солений, но скорчил гримасу и выплюнул его обратно.

Тим подвинул к нему листок бумаги с записями:

— Это все зацепки. Их немного. Проверь их. Найди Баурика. И Ритма.

— Хорошо, Рэк. Но знаешь, у Службы судебных исполнителей и Полицейского департамента есть более важные дела, чем гоняться за парнем вроде Ритма Джоунса, чтобы сообщить ему, что его жизни угрожает опасность. Вот что я тебе скажу. Когда ты продаешь наркотики, занимаешься сутенерством и трахаешь девочек, ты понимаешь, что в тебя целятся со всех сторон. Мы посетим Дюмона и прочешем офис Рейнера. И пошлем машину к Кинделлу, но я с тобой согласен — если Мастерсоны пустили папку в бумагорезку, значит, они не заинтересованы в его смерти. Для них предпочтительней оставить его в живых с тайной смерти Джинни в его извращенной башке, потому что это испортит тебе жизнь. — Он свернул листок Тима и спрятал его в карман. — Что касается мишеней, то мы связались со всеми, с кем могли, но усилия сосредоточим на том, чтобы найти Эдди Дэйвиса и Мастерсонов.

— Нет никакой разницы.

— Собираешься учить меня стратегии, господин юрист?

— Близнецы гоняются с оружием за Ритмом Джоунсом.

— Им явно не хватает тебя, Тим.

— Ты знал о том, что я делаю, с тех пор как услышал тот звонок в 911.

Медведь отвел взгляд и судорожно вздохнул:

— Ты был для меня отцом больше, чем кто-либо другой…

— Ты старше меня, Медведь.

— Сейчас я говорю, а ты слушаешь. — На лице Медведя проступили пятна гнева, глаза налились кровью. — Ты был офицером федеральных судов. Сотрудником правоохранительной службы генерального прокурора. Это убьет Таннино. Он любит тебя, как родного.

Тим снова ощутил прилив отвращения к самому себе.

— Через судебную систему Лос-Анджелеса за год проходит около полумиллиона уголовных дел, — продолжал Медведь. Его голос стал заметно громче. — Полмиллиона. А ты нашел шесть, которые тебе не понравились? Ты хочешь сокрушить систему из-за того, что где-то что-то не сработало? Джедедайю Лейна оправдали присяжные. Твоя работа заключалась в том, чтобы защищать таких, как он. Поздравляю. Ты только что приписал свое имя к гордой традиции убийства из мести. Уличное правосудие! Суды Линча! — Он так сильно дрожал, что даже пролил лимонад, когда пил из стакана. — Ты не заслуживаешь права называться даже бывшим судебным исполнителем!

— Ты прав.

— Ты поклялся, что никогда не будешь таким, как твой отец. Если есть одна вещь, в которую я верил в этом мире, так это то, что люди могут подняться над дерьмом, в котором они выросли. Я знал это благодаря тебе. Я думал, что знаю это благодаря тебе.

У Тима застыло лицо:

— Я хотел взять что-то взамен. После Джинни. Ты это понимаешь?

— Конечно, я понимаю. Но это никакого отношения не имеет к тому, что ты сделал. Я тоже ее любил. Она была фактически моей племянницей. Я хотел застрелить водителя грузовика, который избивал женщину в баре той ночью, когда ее убили. Но знаешь что? Я этого не сделал. Вот так. Нельзя таким образом что-то вернуть. Ничего не получаешь взамен. Жизнь не каталог товаров. Ты просто живешь дальше без этой части себя, и точка.

Тим заговорил, но Медведь резко поднял руку:

— Если бы каждый отец убивал трех человек, чтобы добраться до того, кто убил его дочь, где бы мы оказались? Эти твои убийства. Лейн. Дебуфьер. Были они незаконными? Да. В них была злоба? Да. Это были умышленные убийства? Да. Преднамеренные и со злым умыслом? Да, да. Два убийства первой степени. Я должен тебя арестовать. Прямо здесь, сейчас.

— Ты можешь меня арестовать, Медведь. Только не сейчас.

— Ты так думаешь?

— Мне нужно закончить работу. Мастерсоны вышли из-под контроля. Я знаю их привычки и стиль поведения. Я понадоблюсь тебе, чтобы снабжать тебя информацией. Я могу сотрудничать через тебя со Службой судебных исполнителей и Полицейским департаментом. Давай договоримся: как только мы разберемся… — Тим секунду подыскивал нужные слова — …со всем этим, я отвечу за все свои поступки.

Тим знал, каким будет ответ Медведя, но продолжал:

— Мое сотрудничество, данные разведки, моя задница на линии огня, и в конце концов я сдамся. Вот что ты получишь. Это условия, на которых я буду работать.

— Мой ответ — нет. Почему Служба судебных исполнителей должна тебе доверять? Почему я должен тебе доверять?

— Я найду дорогу обратно, к обществу и к тому, что правильно. Можешь мне верить.

— Ты можешь представить, что ждет Таннино, если откроется, что ты был у нас в руках и мы тебя отпустили? Ни за что. Никакой сделки не будет.

Медведь наклонился вперед, положил правую руку на живот и сжал его. Спазмы только начинались.

— Отдай мне оружие.

— Я не могу этого сделать.

— Тогда устроим шоу. Ты этого хочешь?

— Я приду. Ты меня получишь. Я даю тебе слово. Но сначала я закончу дело.

Рука Медведя сильнее сжала живот. Он качнулся вперед, и локтем сбил стакан. Секунду смотрел на расплывающееся пятно, потом поднял глаза на Тима и все понял. Одним точным движением он протянул через стол левую руку и дуло его пистолета уперлось Тиму в лоб.

— Ты кусок дерьма. Подонок вонючий.

На другом конце зала закричала женщина, но, как ни удивительно, никто не двинулся с места. Тим отодвинулся и уронил салфетку на пол.

— Это всего лишь перекись водорода. Не волнуйся.

У Медведя с лица градом катил пот, он хрипло, сдавленно стонал от усиливающихся спазмов и упал грудью на стол, но продолжал целиться в Тима:

— Да поможет мне Бог, я пристрелю тебя прежде, чем ты выйдешь.

Тим посмотрел Медведю в глаза, медленно поднялся и вышел из ресторана.

Глава 35

Час пик в Лос-Анджелесе в пятницу после обеда — это репетиция чистилища. Тим увяз в пробке по пути в Университет физической культуры. Он остановился у дома Эрики Хайнрих — подружки Баурика — и заглянул в окно, но дома никого не было.

Рано или поздно Баурик обязательно здесь появится.

Его мобильник завибрировал, и, благодарный за напоминание, он вытащил его из кармана и выкинул в окно. Телефон ударился об асфальт и превратился в горсть осколков.

Тим дал Медведю номер этого мобильника и не очень хотел, чтобы его вычислили по сигналу сотовой сети. С этого момента он будет использовать второй мобильный, номер которого был известен только Аисту, но тот, скорее всего, сейчас прятался под кроватью, а Роберт и Митчелл наверняка понятия не имели о технологии отслеживания сотовых.

Тим еще раз позвонил братьям, но у обоих — намеренно или случайно — телефоны были отключены; сразу же срабатывала голосовая почта. Тим поднапрягся, пытаясь придумать подходящий способ отслеживания телефонныхзвонков, которым мог воспользоваться, несмотря на ограниченный доступ к ресурсам. Он не знал, как это сделать без прямого доступа к сети и команды, которая будет прочесывать квартал за кварталом с ручными устройствами отслеживания.

Ему пришло в голову, что Мастерсоны, должно быть, держат телефоны выключенными, потому что возятся с электронной взрывчаткой, делают бомбы. К тому же, где бы они ни жили, это наверняка было далеко от Хэнкок-Парка, где обитал Рейнер, раз им понадобился телефонный справочник, чтобы найти магазин спиртного.

Когда Тим направился к стадиону, было почти 18:45, и он боялся, что мог пропустить тренировку Делроя Джоунса. Но вскоре он заметил одинокую фигуру в красно-желтой нейлоновой рубашке, которая носилась по крутым проходам стадиона. Вниз по одному проходу, вверх по следующему и так по кругу.

Тим вынул из вещмешка бутылку лимонада и сел на верхних ступеньках, глядя, как Делрой орошает потом свой путь к нему. Тим сделал большой глоток; Делрой добежал до вершины, окинул его хмурым взглядом и побежал по проходу прямо перед ним.

— Делрой Джоунс?

Делрой не сбавил хода:

— Кого это волнует?

Когда он прогрохотал вниз по следующему пролету, Тим спокойно поднялся, прошел несколько метров в сторону, и стал ждать его возвращения. Когда Делрой снова добрался до верха, он дышал тяжелее.

— Что скажет твой тренер, если узнает, что ты стоял на стреме при ограблении?

— Мне было двенадцать лет. Придумай что-нибудь получше, — Делрой побежал вниз по лестнице. Тим прошел еще несколько метров, поставил у ног бутылку лимонада и сел.

— Я знаю, что Ритм давил на тебя, чтобы ты начал торговлю в колледже. Здесь много богатых ребят, много развлечений. У нас есть снимки, где вы двое вместе, и мы можем передать их твоему тренеру.

Делрой добежал до середины прохода и остановился, не оборачиваясь. Затем вернулся, смахивая пот со лба.

— Кто ты такой черт возьми?

— Я пытаюсь защитить твоего двоюродного брата.

— А я белый экстремист. Приятно познакомиться.

Тим протянул ему бутылку лимонада, которую Делрой проигнорировал.

— Ритм Джоунс. Где я могу его найти?

— Он больше не Ритм, называет себя Джей-Смуф.

— Наверное, ему трудно объяснять татуировку «Ритм» у себя на груди? Послушай, Делрой, тебе придется мне ответить. Без фальшивых имен и выдуманных зацепок. На твоего брата есть заказ, и время подходит. Ты мне поможешь, потому что хочешь спасти его жизнь и потому что, если ты этого не сделаешь, я сброшу информацию в редакцию «Дейли Троян» и раздам ваши с Ритмом фотографии на факультете и в офисе финансовой помощи. Твое лицо рядом с печально известной физиономией Ритма. Каков твой ответ?

Глаза Делроя нервно забегали:

— Послушай, коп, я пытаюсь тренироваться, ни в чьи дела не лезу. Почему бы тебе не отвалить? Я не наводчик. Черт, все меня отвлекают, спрашивают… — он оборвал себя, но Тим был начеку.

— Кто еще?

Реакция Тима вызвала нервный спазм на лице Делроя:

— Черт, парень, я думал, это просто какие-то клиенты в поисках дряни. Ты думаешь, эти парни его пришьют?

— Ты дал им адрес?

Делрой неловко вздохнул, потом отступил назад и задрал рубашку, словно собираясь показать револьвер, заткнутый за пояс. Широкие багровые синяки расплылись у него на ребрах с левой стороны — по всей вероятности, следы ботинок.

— Эти уроды мне выбора не оставили.

Тим гнал машину по улицам Саут-Централ. Затем повернул направо и сбросил скорость до минимума, считая дома. Место, где прятался Ритм, скрывала оштукатуренная стена, единственная во всем квартале. Тим припарковался выше по улице и прошел обратно, натягивая на руки свои перчатки с грузом. Деревянные ворота были открыты.

Входная дверь оказалась незапертой. Тим увидел лежащую на полу руку. Он вытащил пистолет из кобуры, затворил за собой ворота, чтобы перекрыть вид с улицы, и вошел в дом. Он двигался вдоль стены, вытянув пистолет и сдвинув локти. Рука принадлежала тучному телу. Он предположил, что это Ритм. Труп лежал ничком, приподнимаясь на внушительном животе; большая часть головы была отстрелена. Все говорило о том, что стреляли в упор.

Наверное, Роберт и Митчелл получили удовольствие, завалив сексуального маньяка, — такого же, как тот, что убил Бет Энн. Должно быть, это разожгло их аппетит.

В глубине комнаты лежало белое тело, тоже лицом вниз, без видимых признаков насилия. Тим перевернул уже застывающее тело носком ботинка и заметил два пулевых отверстия, оба высоко на грудной клетке. Еще одно тело лежало в коридоре; два выстрела в спину — один между лопатками, другой в почку. Тощий чернокожий подросток не старше двадцати лет.

Тим на всякий случай пробежался по остальной части дома. В задней комнате складной стол с весами и парой доз. Сбитая камера на штативе в дальнем углу. Зеркало с мутным стеклом в безвкусной золотой раме. Три крепких засова на задней двери.

Четвертый труп лежал распростертым на кухонном линолеуме. Белый, грудь вскрыта выстрелом большого калибра. Крепкое тело, куча татуировок, сильные мышцы на сильном торсе. Охранник, судя по виду. Рядом лежал автомат Калашникова, лямка все еще висела у него на шее. В одной руке зажат пикающий телефон, черный провод обернут вокруг предплечья.

Стоя над телом, Тим прикрыл один глаз и сквозь пулевое отверстие в стекле, взглянул на обгоревший многоквартирный дом за обширной лужайкой и пустырем на заднем дворе. Впечатляющий выстрел. У Роберта, скорее всего, была снайперская винтовка полицейской модели.

Тим вернулся в гостиную и осмотрел упавшую камеру. Пленки в ней не было. По змейке провода Тим пошел к розетке за холодильником. Когда он открыл дверцу холодильника, на него пахнуло спертым воздухом и запахом гнили. Комнатная температура. Кроме ряда формочек на полке, в холодильнике ничего не было. Тим отодвинул его от стены, воткнул в розетку вилку настольной лампы и щелкнул выключателем. Ничего. Розетка не работала.

Фальшивая камера слежения.

Тим осмотрел комнату, и его взгляд остановился на висящем на стене зеркале. Он подошел к нему и прижал пистолет к стеклу. Зазора между отражением и прицелом не было. Он потянул зеркало, но оно не поддавалось. Тогда он разбил его рукой в перчатке.

Из маленькой ниши в стене на него с любопытством смотрела ручная видеокамера. Он забрал пленку и вернул камеру в зияющую дыру зеркала. На обратном пути присел возле тела Ритма, разглядывая то, что осталось от лица.

Хотелось бы ему почувствовать горе.

Он ехал пятнадцать минут, прежде чем нашел магазин техники. Тим подошел к видеодвойкам, выставленным в заднем углу зала. Он почти час перематывал пленку, потом включил быстрый просмотр. На записи была видна большая часть гостиной и входная дверь; звук оказался на удивление хорошим.

Ритм мотался по комнате, его живот трясся, он разговаривал по сотовому телефону и яростно жестикулировал одной рукой. Охранник, которого Тим нашел лежащим навзничь на кухне, неподвижно стоял у двери, сложив руки. Автомат болтался у него на плече. Еще один белый появился из задней комнаты, размахивая двумя пакетами; за ним шел тощий черный подросток. Малыш ударил по рукам с Ритмом и исчез в ванной комнате. Белый парень протянул пакет, Ритм засунул туда толстую руку и провел кончиком пальца по деснам.

Пронзительный звонок телефона прервал беседу. Охранник у двери схватил телефон, висевший на стене:

— Да?

Телефон продолжал звонить. Охранник отнял трубку от уха и посмотрел на нее, потом поплелся в кухню.

— Этот чертов телефон уже сломался? — заголосил Ритм. — Я только купил его!

Тим заметил тени за входной дверью.

Охранник исчез из вида. Микрофон засек тихий звук бьющегося стекла. Снайперская пуля.

Потом дверь распахнулась и Митчелл ворвался внутрь, обеими руками сжимая кольт.

Руки белого мальчика, все еще сжимающие пакетики с кокаином, поднялись высоко вверх. Митчелл без колебаний выстрелил в него два раза, тот попятился, ударился о дверь ванной и упал как доска, лицом вниз. Пакетики с кокаином, которые он уронил при первом выстреле, выпустили меловые облачка.

Широкое лицо Ритма перекосилось слепой яростью, он бросился на Митчелла; его ботинки заскользили по рассыпанному кокаину. Митчелл выровнял прицел, ноги Ритма подкосились, и он упал на колени.

Митчелл со скоростью молнии пересек комнату, выпрямив локти и сжав пистолет обеими руками. Оружие остановилось у лба Ритма.

Ритм один раз фыркнул — как кит, выброшенный на берег.

— Ритм, — прорычал Митчелл, — сдохни!

Его руки дернулись от отдачи, голова Ритма вздрогнула, и из нее брызнула кровь. Митчелл поднялся и двинулся назад к двери, держа перед собой пистолет.

Дверь ванны была открыта. Пистолет Митчелла задержался на чем-то — скорее всего, на чернокожем подростке внутри. Через секунду парень вышел с незастегнутыми штанами, подняв руки, чтобы показать, что у него ничего нет.

Малыш дрожал от ужаса:

— Я ничего не видел. Я повернусь и уйду. Очень медленно.

Он повернулся и вышел из поля зрения камеры. Митчелл смотрел, как он уходит. Пистолет вздернулся, потом раздалось два выстрела.

Легкий скрип возвестил о том, что к обочине подъехала машина. Митчелл выхватил из камеры фальшивую пленку, попятился и исчез через входную дверь. Он был в квартире не более двух минут.

Рев мотора стих.

Тим нажал на «стоп» и вынул пленку. Повернулся. Продавщица, девушка лет семнадцати стояла в конце прохода, уставившись на темный экран с разинутым ртом, прижав руки к животу.

Она и Тим с минуту смотрели друг на друга.

— Простите, — сказал Тим, и она осталась стоять, открывая и закрывая рот, как рыба.

Заднюю дверь заброшенного многоквартирного дома, представлявшую собой выставку уличного граффити, вероятно, часто вышибали, и она неровно сидела в раме.

В доме пахло пеплом и мочой. Половина дома была сожжена, но стены все еще держались. У входа этажи пронизывал полуцилиндрический пролом, уходивший вверх до крыши. На каждом этаже было по три комнаты, выходившие окнами на дом Ритма. Светя фонариком под ноги, Тим прошел мимо них, ища лучший угол обзора кухонного окна. Вид из центральных комнат перекрывал кран для сноса зданий, поэтому Роберт был вынужден выбрать правые или левые комнаты. На четвертом этаже угол обзора был слишком высокий. Тим вернулся на третий этаж и осмотрел его более тщательно.

Он знал, что вряд ли найдет гильзу: винтовка была ручная и нужно было дернуть задвижку, чтобы вытащить гильзу после стрельбы. Тим полагал, что Роберт сделал всего один выстрел, так что ему вообще не было смысла возиться с задвижкой. Но даже если Роберт ее дернул, он был слишком профессионален, чтобы оставить на месте хоть что-нибудь, особенно гильзу от снайперской винтовки с четким отпечатком своего большого пальца руки.

В двух боковых комнатах на третьем этаже ничего не привлекло его внимания. Тим подумал о том, что Роберт оказался у дома Ритма меньше, чем за две минуты. Значит, он стрелял из окна второго этажа — отсюда можно было быстрее добежать до машины. Тим спустился на один пролет и присел на пороге комнаты справа. Он посветил фонариком. Полоска пыли возле окна была смазана в двух местах. Подставка.

Он подошел к окну, сел там, где мог сидеть Роберт, и глубоко вздохнул. Подумал о том, что ему было известно.

Когда был выбор, Роберт при снайперской стрельбе занимал позицию справа. Он предпочитал приподнятое положение. Сидячее, а не лежачее. Он использовал подставку.

Митчелл, вламываясь внутрь, любил подходить со стороны дверной ручки.

Они не оставляли свидетелей.

Тим закрыл глаза, подумал о выстреле, потом мысленно пробежался вниз по лестнице. Он прокручивал в голове стратегию Мастерсонов.

Роберт и Митчелл знали, что у них не было шансов вломиться в дом, где их ждал охранник с автоматом Калашникова. Все окна, выходившие на дом, где прятался Ритм, были блокированы стеной. Единственная возможность — стрелять в окно кухни.

Как заманить туда охранника?

Он должен поднять трубку телефона у входной двери и обнаружить, что тот сломан. Ему придется перейти на кухню, чтобы поднять трубку второго телефона.

Поломка явно не была случайной.

Тим подумал о том, как вошел Митчелл, как уверенно он прошел в комнату. Ни единой задержки, даже на сотую долю секунды, чтобы осмотреть расположение комнат.

Роберт и Митчелл бывали в квартире ранее, сломали телефон и посмотрели планировку. Задняя дверь была на трех засовах, поэтому они выбрали замок передней двери.

Тим почувствовал, как у него по спине потекли струйки пота, когда он подумал о том, что это значило.

Он спустился вниз по лестнице и обошел квартал. Через передние ворота вошел в дом. Дверь была слегка приоткрыта, как он ее и оставил. Он присел и осмотрел замок: двухцилиндровый, внутри шесть задвижек. Роберт и Митчелл никогда не смогли бы взломать такой замок без помощи профессионала.

Тим провел кончиками пальцев по замочной скважине, и они заблестели от смазочного спрея.

Глава 36

— Сделка остается в силе.

Тим оперся о внутреннюю стену телефона-автомата. Он связался с Медведем через оператора.

— Я все еще предлагаю тебе свою помощь. В твоей помощи я не нуждаюсь.

— Хорошо, потому что ты ее и не получишь, — голос Медведя звучал сухо. — Прости, но я только что закончил блевать.

— Можешь злиться на меня потом сколько угодно. А сейчас возьми ручку и слушай.

Тим говорил быстро, сообщил ему о том бардаке, который Медведь найдет в доме, где прятался Ритм, и о том, что в деле участвует Аист. Аиста спрячут лучше, чем фашиста в аргентинском лесу; Тим хотел, чтобы Служба судебных исполнителей задействовала все свои ресурсы.

Когда он закончил говорить, Медведь произнес:

— Послушай, я пойду на сделку, но ты должен кое-что понять. Таннино в этом участвовать не будет. Он хочет найти тебя, и его парни роют носом землю. Я заместитель Таннино. Когда он говорит «взять», я это делаю.

— Я понял. Делай и то и другое.

Легкий смешок:

— Больше я ничем не могу тебе помочь.

— Помоги, как можешь.

Долгая пауза.

— В доме Рейнера мало что нашли. В его офисе были данные слежки за тобой, ты это знаешь. Больше ничего. Да, и раз уж мы об этом заговорили. Я не знал, что у тебя были приступы тревоги после Хорватии.

— Это не были прис… — Тим глубоко вздохнул. — Брось, Медведь. Что еще?

— Кинделл цел и невредим. Он не захотел поехать с нами — не доверяет полицейскому надзору, представь себе. И самая большая новость: сегодня после обеда, Дюмон выстрелил себе в рот из пистолета в больничной палате.

Тим готовил себя к этой новости, но ему потребовалась минута, чтобы заговорить снова.

— Таннино предаст дело огласке?

— Завтра вечером.

— Я попаду в новости?

— На это я не буду отвечать, — Тим услышал, как Медведь откашлялся и сплюнул. — У меня дела.

— Прекрасно. Сделай мне еще одно одолжение.

— Думаю, ты давно перешел все границы.

— У Аненберг был родезийский риджбэк. Классная собака. Он сейчас, скорее всего, заперт в ее квартире, умирает от голода и жаждет сходить пописать. Если следователи его найдут, они посадят его в загон. Съезди забери его. Тебе все равно нужна компания.

Медведь фыркнул и повесил трубку.

Тим еще раз попробовал дозвониться Роберту и Митчеллу, и снова врубилась голосовая почта. Он позвонил Аисту: номер отключен.

Шоссе было на удивление пустым. Тим пробирался через клубы тумана. Он припарковался почти в четырех кварталах от дома Эрики Хайнрих, на случай, если за ним следит кто-нибудь еще — судебный исполнитель или убийца. Ему понадобилось полчаса, чтобы прочесать два квартала, проверяя все припаркованные машины, крыши и кусты.

В окне спальни Эрики занавески не только не были задернуты — его вообще забыли закрыть.

Дети.

Тим подкрался к одной из распахнутых ставен и заглянул в комнату. Эрика лежала на ярко-желтом пледе, листая глянцевый журнал — ноги согнуты, босоножка свисает с задранного носка. Она была одна.

Баурик был умным парнишкой. Может быть, он нашел безопасное место.

Глядя на Эрику, лежавшую на кровати, Тим поклялся найти Баурика раньше Мастерсонов. Он хотел увидеть его, убедить уехать из штата или пойти под защитный арест, но боялся напугать парнишку и загнать еще глубже в город, где его могли настигнуть близнецы.

По пути домой Тим слушал радио. Пока ничего. Служба судебных исполнителей всегда раскрывала карты в точно просчитанный момент. Командование наверняка заседало всю ночь в федеральном здании в полном составе, начиная с Таннино и заместителя главного прокурора и кончая сотрудниками подразделения аналитической поддержки.

В убежище Тима царила мертвая тишина. Только Джошуа в крохотном кабинете напевал себе под нос, шелестя бумагами. Тим остановился в нескольких метрах от двери, глядя на ключи, висящие на крючках над столом. Большинство квартир были сняты. Тим обратил внимание на оставшиеся ключи: 401, 402, 213, 109.

— Что нового говорят по телеку?

Джошуа пожал плечами:

— Да ничего, все та же жвачка о Джедедайе Лейне.

Поднявшись наверх, Тим вынул замок из двери и разложил его детали на полотенце. Потом набрал номер и прижал мобильный к уху.

Раздался гудок.

— Ну, — сказал Митчелл.

— Ну, — парировал Тим.

Воцарилась пауза, прерываемая только тихим дыханием Митчелла и шуршанием его усов о трубку.

— Вы времени зря не теряли.

— У нас планы насчет этого города. Всегда были. И мы больше не позволим всяким рейнерам и аненберг стоять у нас на пути.

— Понятно. — Тим подождал, но не получил ответа. — Вы с Робертом потрудились на славу. Я видел Ритма. Вернее, то, что от него осталось.

Последовавшее за этим молчание выдавало удивление Митчелла.

— Ты ведь не будешь нас преследовать, Рэкли? Мы собирались оставить тебя в покое.

— Я видел еще троих ребят, которых вы убили.

— Наркодилеры и бандиты.

— Включая парнишку, которому ты выстрелил в спину.

— Ты действительно считаешь, что парень, ошивающийся в наркопритоне с Ритмом Джонсом, мог стать чем-нибудь, кроме как обузой обществу?

— Наверное, нет. Но никого нельзя наказывать до того, как он совершил преступление. В конституции об этом говорится четко.

— Не заворачивайся во флаг. Мы видели, что делал ты, лжец поганый.

— Я кое-что понял.

— Да? И что же?

— Наказание — это не правосудие. Месть — не способ скорбеть. Каковы бы ни были законы, не нам их устанавливать.

— Может быть. Но вот что я тебе скажу. Что-то во мне замкнулось, когда я увидел ту девушку в подвале Дебуфьера, когда я держал ее в своих объятиях и смотрел, как она умирала. В этой стране за решеткой сидит столько же народу, сколько живет на всех Гавайях. Мы проигрываем войну, мой друг, если ты не заметил. Мы с Робертом начнем контратаку. Мы приведем план в исполнение. Нам не нужно голосование и прочая чушь.

— Мы так не договаривались.

— Не договаривались? Ты развалил нашу группу. Ты не справился со своей обязанностью, своим долгом перед Комитетом. Мы голосовали по Баурику. Мы признали его виновным. Пункт о самороспуске, Рэк, помнишь? Он вступает в действие, как только любой из членов Комитета нарушает протокол. Кто нарушил правила первым? Кто не казнил Баурйка?

— Я.

— Точно, ты. Теперь все кончено. Решение будет выполнено, и неважно, останешься ты в живых или умрешь.

Поворот отвертки. Тим вынул задвижку из замка.

— И можно пустить дело Кинделла в бумагорезку?

— Да. Мы предлагали помочь с ублюдком. Мы могли выяснить, кто еще замешан в деле. Ты мог пойти на это дело с нами. Но нет, ты слишком хорош для нас! Черт, вы же не хотите запачкать руки, ваша честь.

Митчелл подвинул телефон, и Тим напрягся. Хотел различить какие-нибудь звуки на заднем плане, но не смог.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, — продолжал Митчелл.

Тим приладил на место последний кусок замка.

— Да, я буду вас преследовать. И вот еще что: да, я вас найду.

Тим захлопнул телефон. Замок без задвижки он вставил обратно в дверь. Затем установил деревянный запор, осторожно вбивая его молотком, чтобы цельная дверь не шаталась внутри рамы. Контрмеры против тарана.

Он думал о том, чтобы поставить камеру у двери в коридоре, но ее почти невозможно было спрятать на голой лестничной площадке. Тим напомнил себе поискать маленький инфракрасный датчик, который можно расположить под зазором двери.

Жалюзи легко поднимаются. Пожарная лестница спускается вниз, в широкий переулок, где всегда стоят машины, на которые можно спрыгнуть в случае отхода. Он спустился на один пролет и заглянул в квартиру, располагавшуюся под ним. Она была со спальней и гостиной, которая выходила на пожарную лестницу. Приложив голову к окну гостиной, он заметил, что внутренняя задвижка оборудована встроенным замком. Стекло в ванной было матовым, и он не видел замка, а окно при нажатии не поддавалось.

Гостиная второго этажа казалась столь же надежной, но окно ванной было слегка приоткрыто. Тим открыл его до конца. Никаких жалюзи. Он подпрыгнул, схватившись за перекладину пожарной лестницы у себя над головой, пролез через окно и спрыгнул с унитаза на дешевый линолеум.

Он приоткрыл дверь ванной и постоял, глядя на людей, спящих в кровати. Его шаги к двери спальни были бесшумны. Он не дышал, пока не добрался до гостиной. Замок на двери был таким же, как и у него, до того как он его перебрал. Стандартный одноцилиндровый замок. Он надавливал на утопленную кнопку, пока она не выскочила, потом открыл дверь и попал в коридор. Лестница была расположена в северном его конце.

Тим прошел к квартире 218 в дальнем конце коридора, легко вскрыл замок, зная, что квартира не сдается. Пустая комната, как в квартире Дюмона, пахла пыльным ковром. Выцветшее пятно в углу могло быть кровью.

Тим подошел к окну. Короткая пожарная лестница заканчивалась в двух метрах над переулком, слишком узким, чтобы вместить машину.

Тим вышел из квартиры, оставив дверь незапертой, и по лестнице спустился вниз. Он дошел до телефонной будки на углу, по дороге подкидывая монетку. Решка четыре раза подряд. Он закинул монетку в автомат и позвонил Мейсону Хэнсену, с которым тесно сотрудничал, когда тот был специалистом по безопасности в «Спринт Уайелес». Тим продолжал поддерживать с ним контакт с тех пор, как Хэнсен в октябре прошлого года перешел в «Некстел».

— Да? — голос Хэнсена звучал обеспокоенно.

— Эта линия безопасна?

— Господи, Рэк, позвони мне завтра на работу.

— Эта линия безопасна?

— Да, это мой домашний номер. Надеюсь, что безопасна. Ты что, уже вернулся к работе? Я думал, ты ушел, — Хэнсен прошептал что-то своей ворочающейся жене, и Тим услышал, как он перешел в другую комнату.

— У тебя радиотелефон?

— Да, я…

— Возьми обычный аппарат.

— Что, черт возьми, происходит?

— Просто сделай это.

Послышались щелчки.

— Ладно. Теперь скажи мне, что происходит.

— Если я дам тебе номер, можешь посмотреть, через какие местные станции он подсоединялся к сети?

— У тебя есть ордер?

— Да, у меня есть ордер. Поэтому я звоню тебе домой в три часа утра.

— Оставь сарказм. Дело, кажется, нечистое.

— Пока ты просто отвечаешь на мои вопросы.

— Ну, ответ на твой вопрос — «нет». Ты хоть представляешь себе, какой это объем данных? Нам бы пришлось хранить записи о местонахождении каждого сотового телефона каждую секунду, по всей стране.

— Хорошо, если я дам тебе номер телефона, ты сможешь его засечь?

— Только если ты покажешь бумагу с подписью судьи и мы сделаем это по правилам. Ручные устройства, мобильные команды на местности — ты знаешь, как это делается.

— У меня нет доступа к таким ресурсам. Ни к одному из них.

— Над чем ты работаешь?

— Я не могу говорить. — Тим позволил себе глубоко вздохнуть. — Я целый день пытался дозвониться по двум номерам: 3105054233 и 4234. Я только что дозвонился по первому, так что я знаю, что телефон включен, прямо сейчас, и посылает импульсы местонахождения. Ты хочешь сказать, что нам это не поможет?

— Я хочу сказать, что это не поможет, если ты не начнешь полноценное санкционированное расследование. Я не могу сделать это.

Тим попытался справиться с разочарованием, но ему это далось нелегко.

— Ты можешь идентифицировать сотовую станцию, через которую поступил входящий звонок?

— У нас нет технологий, позволяющих это делать. Входящие звонки бесплатные, поэтому записи системы по ним менее точные. Но мы можем отследить исходящие звонки, потому что они оплачиваются и проходят по счетам. Посмотреть, какие сотовые станции они цепляют. Иногда мы пользуемся этим приемом, чтобы выследить тех, кто мошенничает с платежами. Когда мы подключаемся, обновленные данные поступают каждые шесть часов, но я не могу кого-то посадить на эту программу без указаний сверху.

— Я не могу сам следить за парнем. Особенно с шестичасовой задержкой. Вот почему я позвонил ему сейчас. Я полагаю, что поздно ночью он спит в своем гнездышке.

— Начиная с завтрашнего дня могу дать тебе первый и последний звонок. Первый звонок утром, последний — ночью. Обычно его делают из спальни или откуда-нибудь поблизости. Парни в бегах не тратят время на то, чтобы установить стационар. Позвони мне завтра в офис.

Тим вернулся, поднялся на лифте наверх и через зазор двери ручкой отодвинул засов. Включил телевизор и быстро пробежался по каналам. Показывали отчет о расследовании по Дебуфьеру и Лейну, но ничего не говорили о последних событиях.

Тим позвонил на свой собственный старый номер и прослушал сообщения. Один звонок от Дрей, голос взволнованный. Два раза повесили трубку — наверное, Медведь или Таннино.

Он позвонил Дрей.

— Ты в порядке? — ее голос прозвучал надрывно.

— Да. Роберт и Митчелл теперь в курсе. Ты должна быть осторожной. Смотри в оба.

— Я всегда смотрю в оба.

— Не думаю, что они будут охотиться за тобой, но ты не должна рисковать.

— Договорились. Завтра пойдешь по следу?

— Это главное.

— Будь на связи и береги свою задницу.

— Хорошо.

Она отключилась.

Тим сел и начал размышлять. Самым слабым звеном был Аист — он, скорее всего, все расскажет, если хорошенько на него надавить. Тим подумал о квитанции, которую видел в подстаканнике в фургоне, который Аист брал на прокат. Дэниэл Данн, агентство по аренде машин «Вэн-Мэн».

Хорошая зацепка, если только Аист не положил листок специально, чтобы Тим его нашел. Намеренная дезинформация казалась маловероятной, потому что Тим нашел квитанцию перед операцией по Дебуфьеру, когда в Комитете еще не возникло трений.

Завтра утром он займется этим в первую очередь.

Усталость навалилась на него как-то вдруг и в полную силу, словно напала из засады. Он не спал уже почти сорок четыре часа, а короткий, затуманенный алкоголем сон, в который он провалился, свернувшись на кровати Джинни, не мог восстановить силы.

Тим лежал на матрасе, рассматривая белесый потолок, который напоминал ему сожженную плоть. Его мысли вернулись к телу на столе судмедэксперта, к тому моменту, когда он откинул голубое больничное покрывало.

Наверное, существовали и более приятные образы, под которые он мог бы заснуть, но выбора у него не было.

Глава 37

Он встал с первыми лучами солнца — старая рейнджерская привычка, которая давала о себе знать во время сильных стрессов. В утренних новостях рассказывали о двойном убийстве в Хэнкок-Парке. Конечно же, Уильяма Рейнера упомянули по имени, а Аненберг описали как «молодую ассистентку». Власти, как и следовало ожидать, были «сбиты с толку». Таннино потребовал убрать камеры и не мешать работать.

Тим пролистал телефонный справочник и нашел агентство «Вэн-Мэн». Оно находилось в Эль-Сегундо, в нескольких милях от аэропорта.

Агентство располагалось в промышленной зоне, зажатое в угол возле оживленного перекрестка. Стоянка простиралась на пол-акра, а офис стоял у тротуара, маленький, как придорожная закусочная. Сквозь высокий сетчатый забор Тим видел бесконечные ряды фургонов.

Сидя в машине, он снял кобуру с бедра, обернул резиновые лямки вокруг рукоятки «Смит-энд-Вессона» и засунул его за пояс брюк. Потом взял куртку с заднего сиденья, достал из сумки гибкие наручники и положил их в карман.

Отворив стеклянную дверь, он шагнул в офис, чувствуя, как половицы прогибаются под его весом. Дородный мужчина в желтом джемпере разглядывал записи в своем ежедневнике. Он повернулся на звук открывающейся двери, и Тим заметил его розовые щеки и лысую макушку, покрытую тонким слоем зачесанных волос.

— Стэн «Вэн Мэн» к вашим услугам. — Он встал и протянул Тиму мягкую и влажную руку.

— А у вас здесь большой выбор, — сказал Тим. — Здесь сколько, фургонов пятьдесят?

— Шестьдесят три на ходу и четыре в мастерской, — он сиял от гордости.

Скорее всего, это был владелец, а не продавец. Хорошо.

Тим оглядел офис. Выцветший от солнца диснеевский постер; на нем изображена девочка, сидящая на плечах у Микки. Медведь в прошлом году носил Джинни по той же самой парковой аллее. На столе стояло несколько фотографий в деревянных рамках, с которых улыбалась жизнерадостная пухлощекая семья. На одном из снимков семья Вэн Мэна собралась перед украшенной елкой в зеленых с красным свитерах. Все выглядели чрезвычайно довольными.

Взятка, по-видимому, не пройдет.

Картотека стояла на краю прилавка. Белые пластиковые карточки с названиями высовывались наружу: «Аэропорт», «Бизнес-бизнесу», «Промышленность», «Коммивояжеры», «Туристические агенты».

— Я туристический агент Том Альтман. Мы с вами несколько раз говорили?..

— О, вы, наверное, говорили с моим парнишкой, Анжело. Я здесь только по субботам, держу оборону.

— Точно, Анжело, теперь я вспомнил. Послушайте, я взял напрокат фургон, чтобы отправить семью в Диснейленд…

— Диснейленд — наше самое посещаемое место. Ничего нет приятнее, чем выйти из самолета, загрузиться в одну из моих малышек и отправиться к Мышиному городу. — Его ухмылка, искренняя и беззаботная, вызвала у Тима зависть.

— Должно быть, это потрясающе.

— Мои таскают меня туда по два раза в год. А у вас есть дети? — Улыбка сошла с его губ, когда он увидел выражение лица Тима.

— Нет. Моя старушка в последнее время что-то несговорчива, если вы понимаете, о чем я.

— Поверьте мне, знаю я эту песню. — Он подмигнул и локтем указал на фотографии в рамках. — Я ее слышал столько раз.

Тим засмеялся вместе со Стэном.

— Итак, Том Альтман, чем я могу вам помочь?

— Я проезжал мимо, увидел вашу вывеску и вспомнил, что у меня есть клиент, которого я отправил на вашей машине и который так и не заплатил мне арендную плату. Сумма небольшая, но в последнее время это происходит со мной все чаще и чаще. Не могли бы вы назвать общую сумму за аренду, чтобы я мог предъявить счет?

— Это не проблема, — Стэн вытащил огромную книгу, похожую на тюремный журнал, и положил ее перед собой. — Имя и дата?

— Дэниэл Данн. 21 февраля.

— Давайте посмотрим… — Стэн, высунув язык, просмотрел страницу. — Не вижу.

— Попробуйте двадцать второе.

— А, вот. Он взял напрокат один из моих эконолайнов и вернул его к восьми часам. Это 62 доллара 41 цент, — он снова с гордостью улыбнулся. — Здесь, в «Вэн-Мэн» мы записываем каждый цент!

— Вы берете плату за пробег? Мы заплатили больше ста баксов.

— Мы не берем за пробег, если он не превышает ста миль в день. Давайте посмотрим — он снова высунул язык и начал нажимать на кнопки калькулятора, который он вытащил из набитого сверх всякой меры нагрудного кармана. — Пятьдесят семь. Извини, друг.

— Помнится, он сначала взял напрокат другой фургон, но вернул его, потому что у того стучал мотор.

— Это случается. Стук — это неприятно.

— Может, он больше наездил на том фургоне, и общий пробег перевалил за сотню долларов?

— Сомневаюсь, если он его вернул.

— Вы не могли бы это проверить?

Во взгляде Стэна появилось легкое подозрение.

— Простите, просто у туристических агентств дела обстоят не очень… Интернет и так далее… Я должен проверить каждый цент. — Тим подумал, что человек, который держит свои записи в тюремном журнале, должно быть, ненавидит компьютеры.

Стэн чуть заметно кивнул. Его пухлый палец прошелся по странице вниз, потом обратно:

— Вот. Шесть миль. — Он сочувственно нахмурился. — Извините.

— Ничего. В любом случае вы мне очень помогли.

Они снова пожали друг другу руки.

Тим с минуту посидел в своей машине, размышляя. Аист приехал к Дебуфьеру в фургоне. Скорее всего, он взял фургон, потом вернулся домой и загрузил в него свою сумку с техническими приборами. Он, наверное, не брал с собой сумку, когда арендовал фургон; она была чертовски заметной, тем более Аист еле-еле мог ее поднять. Он припарковал машину подальше от офиса Вэн Мэна, чтобы никто не мог ее опознать. Вряд ли Аист оставил свои любимые игрушки без присмотра, пока заполнял геморройные бумажки.

«Я даже отдал обратно первый фургон, который они мне дали, потому что тот издавал отчетливый стук».

Такой одержимый перфекционист, как Аист, развернул бы фургон и отдал его, как только услышал стук. Почему ему понадобилось проехать три мили, чтобы услышать стук?

Потому что он ездил куда-то еще, совершал какую-то короткую поездку, — например, мог заехать домой, чтобы захватить свою черную сумку.

Потом он вернулся к Вэн Мэну и поменял фургон.

Шесть миль.

Три мили до дома Аиста и обратно.

Три мили от агентства «Вэн-Мэн».

Тим стал ездить по расширяющейся спирали, вспоминая то, что ему было известно об Аисте. Ему попалась на глаза вывеска аптеки, и он заехал на стоянку.

«Вообще-то это не ваше дело, но это называется «синдром Стиплера»».

Аист принимал много лекарств, которые отпускались по рецепту, но он вряд стал бы покупать их в соседней аптеке, если он вообще покупал их в аптеке.

Тим закрыл глаза.

Дом Аиста находится где-то в радиусе трех миль отсюда.

«…Расстройство соединительных тканей, которое поражает ткани вокруг костей, сердца, глаз и ушей».

Где-то у окулиста должна быть история болезни Аиста, но опять-таки Аист не стал бы оставлять много записей о себе поблизости от дома. К тому же его очки выглядели так, словно он не менял их с 60-х.

Тим начал все с начала, обдумывая банальные, кажущиеся незначительными детали. Чем люди занимаются возле своего дома? Чем таким, о чем остаются записи?

Продуктовый магазин. Почта. Библиотека.

Плохо. Сложно. Сомнительно.

Тим снова открыл глаза и расстроенно сжал руль. Ему на глаза попался желто-синий знак на противоположной стороне стоянки. Он почувствовал прилив сил, и в голове его что-то щелкнуло.

«Время от времени я беру напрокат черно-белые фильмы, когда не могу уснуть».

Он вышел из машины, ускоряя шаги по мере того, как приближался к «Блокбастеру». Табличка на двери сообщала, что пункт проката открыт до полуночи, но коллекция черно-белых фильмов, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Даже Тим, который ненавидел голливудское старье, видел большинство из двух десятков жалких черно-белых фильмов, стоявших на полках.

У прыщавого парня за прилавком кепка была надета козырьком назад; он сосал чупа-чупс.

— Где здесь можно взять напрокат старые черно-белые фильмы?

— Не знаю, приятель. Зачем они тебе? Мы только что получили нового «Властелина колец».

От чупа-чупса рот у него был зеленым.

— Здесь есть менеджер?

— Да, приятель. Это я.

— Есть здесь еще какой-нибудь видеопрокат?

Парень пожал плечами. К ним подошла клиентка с кучей пирсинга на лице и спросила, опершись на прилавок:

— Вы фанат старых фильмов? Сходите в «Киносенсацию».

Менеджер вынул изо рта чупа-чупс и заржал:

— Звучит как магазин порнофильмов.

— Это единственное место в округе, где есть такие вещи. Если у них нет того, что вам нужно, можно сходить в Вестсайд, куда-нибудь в «Кинофайлы» или «Видиоты».

Тим поблагодарил ее и попросил объяснить дорогу, что она и сделала под аккомпанемент драматических жестов и бряцание украшений.

Ближайший видеопрокат находился в шести кварталах. Тим припарковался в начале улицы. Тихое место, в основном жилые дома. Магазин — одиноко стоящее квадратное здание — отделяла от улицы парковка на четыре машины. Стеклянная входная дверь, окна, заклеенные плакатами с Кэрри Грантом и Хамфри Богартом. На двери табличка с надписью «Открыто». Кто-то маркером вписал сюда часы работы; с понедельника по субботу магазин не закрывался до 1:00. Это соответствовало небрежному описанию Аиста, и здесь наверняка была видеокамера.

Тим открыл входную дверь, и она задела висящие колокольчики. На табуретке с видом кинозвезды сидел парень и смотрел фильм. Клиентов в магазине не было.

Тим взглянул поверх прилавка и нашел камеру слежения — дешевая модель «Сони» 80-х годов, работающая на видеокассетах, висела на потолке и была направлена на входную дверь. На стеклянную входную дверь. Сквозь нее виднелись два центральных места для парковки.

— Кто-то звонил мне на этой неделе насчет проблем с видеокамерой. Я хотел бы взглянуть на нее.

— В субботу? — Парнишка держал во рту зубочистку, которая зашевелилась, когда он заговорил. Клинт Иствуд заскрежетал зубами, оскалился и прострелил нос Эли Уоллэку.

Тим обратил внимание на узкую дверь за табуреткой — должно быть, там был офис. Над ручкой двери он заметил нечто, напоминающее двухцилиндровый автоматически защелкивающийся замок — такие с обеих сторон открываются ключом.

— Да, мои ребята в последнее время очень заняты. Я хотел посмотреть, в чем проблема, чтобы они знали, какие детали нужно принести с собой.

— Детали? Это какие? Я сам ее установил. И она отлично работает.

Растущее раздражение Тима было в той же степени направлено на себя, как и на парнишку. С молоденьким работником ему нужно было сыграть роль полицейского или судебного исполнителя. Но теперь, когда он уже в это влез, он не мог дать задний ход.

— Ну, владелец позвонил мне на прошлой неделе и попросил заскочить. Я могу проверить, все ли в порядке?

Паренек повернулся на стуле, и его глаза в первый раз оторвались от экрана:

— Мой отец ничего мне не говорил о том, что кто-то должен прийти. Он бы обязательно сказал.

Тим поднял руки, будто хотел сказать: «Да какого черта!», — и повернулся, чтобы уйти. Он дошел до двери, закрыл ее на замок и перевернул табличку так, что теперь на ней было написано «Закрыто».

Паренек снова стал смотреть фильм, но, почувствовав, что Тим все еще здесь, поднял голову. Он заметил табличку на двери, его рука метнулась под прилавок и вернулась оттуда с маленьким пистолетиком. Тим бросился к нему, выбросив вперед левую руку, схватил пистолет за дуло и направил в сторону. Правой рукой он задрал свою куртку, открыв «Смит-энд-Вессон», заткнутый за пояс.

Оба застыли. Тим приготовился к выстрелу, но его не последовало.

Паренек тяжело дышал, прядь светлых волос упала ему на правый глаз.

— Ничего не делай, — сказал Тим абсолютно спокойным голосом. — Я так же нервничаю, как и ты.

Через минуту он медленно повернул пистолетик, и парнишка его отпустил. Тим вытащил картридж с патронами, вынул пули и отдал пистолет.

— Отойди, пожалуйста, от прилавка. Спасибо. — Тим отпустил куртку и обошел прилавок. Он мягко погладил парнишку по голове:

— Как тебя зовут?

— Сэм.

— Ладно, Сэм. Я ничего тебе не сделаю. И не собираюсь ничего у тебя красть. Мне просто нужны пленки с твоей видеокамеры за последние несколько недель. Пожалуйста, открой эту дверь. Спасибо.

В офисе между крохотным столом и большой корзиной для мусора стояла тумбочка с рядами видеокассет, помеченных датами.

— Почему здесь две пленки на каждую дату?

Сэма била легкая дрожь:

— Каждой из них хватает только на восемь часов, поэтому мы их делим на день и ночь. Мы перезаписываем их каждый месяц или около того.

— Хорошо, Сэм. Я одолжу ночные записи. Можно?

Он подождал, пока Сэм кивнет.

— Черт, парень. Если это все, что тебе нужно, можешь забрать насовсем. Только проваливай отсюда.

— Ладно. Через секунду. Ты поможешь мне сложить их в сумку? Вот в эту. Спасибо.

Они молча сложили пленки в пластиковый пакет для мусора, потом Тим сделал шаг назад, сжимая пакет в кулаке, как грабитель из мультика. Он вытащил зубочистку у парнишки изо рта, повернул его и надел ему на запястья гибкие наручники.

Вытащив мобильный, Тим набрал 911:

— Да. Здравствуйте. Я случайно захлопнул за собой дверь в задней комнате в «Киносенсации» на Эль-Сегундо, и теперь я в ловушке. Вы не могли бы прислать помощь?

Он вышел из офиса в магазин, закрыл за собой дверь, потом сунул зубочистку в замочную скважину и сломал ее. После этого вытащил пленку видеокамеры. У прилавка он остановился, его внимание привлекли титры фильма. Он отсчитал четыреста долларов и положил их на пол за прилавком. Потом отключил видеоплеер и сунул его под мышку.

На улице Тим спокойно сел в машину и уехал. Табличка «Закрыто» на дверях «Киносенсации» глядела ему вслед.

Вернувшись в квартиру, Тим стал просматривать пленку за пленкой в режиме быстрого просмотра. Этот процесс не то чтобы занимал много времени, но нагонял тоску. Пленки были цветные и на удивление высокого качества, на них были видны прилавок и входная дверь.

Ему повезло на пятой пленке. Почти сорок минут прошли без единого клиента, потом подъехала машина. Когда водитель вошел в дверь, Тим узнал Аиста. Тот походил по магазину, выпав из поля зрения камеры, потом появился снова и прошаркал к прилавку с тремя кассетами. Он заплатил наличными, ушел и забрался в свою машину.

Когда машина дала задний ход, Тим ясно увидел ее в свете уличного фонаря. Черный «крузер» с узким капотом в стиле 40-х годов и закругленными предохранительными решетками настолько соответствовал внешности и натуре Аиста, что от этого даже делалось не по себе.

Тим остановил кадр и наклонился к экрану. Номерные знаки терялись в отражении света фар от стеклянной двери. Он снова пустил пленку и остановил ее в тот момент, когда Аист только что подъехал. И снова номера были неразличимы в свечении фар. Аист выключил мотор, и номерасразу же попали в тень. Тим оставил пленку включенной, следя за усиливающимся потоком света из двери, когда Аист ее открыл. Этот поток осветил решетку радиатора на сотую долю секунды — слишком быстро, чтобы Тим успел прочитать цифры. Он перематывал пленку вперед и назад, но не мог ничего рассмотреть.

Он позвонил Дрей.

— Тим?

Он услышал, как она переносит телефон, потом она заговорила приглушенным голосом:

— Медведь нагнетает обстановку. Вчера дом кишел судебными исполнителями, они обыскивали вещи.

— Что ты им сказала?

— Я сказала, что мы больше не поддерживаем связь. Что я не видела тебя с утра четверга. Мак тебя не видел, когда ты приехал от Рейнера.

Дрей считала, что поддерживать человека в экстренных ситуациях — это самое главное. Стоило перетянуть ее на свою сторону, как она становилась твоим самым преданным союзником.

— И Медведь тебе поверил?

— Конечно нет.

— Есть подвижки с ключом от банковской ячейки?

— Нет. Я сидела за компьютером и рыскала по отделениям банков каждую свободную минутку, но ничего не нашла. Пока. Но обязательно все вычислю. Это только вопрос времени.

— Послушай, Дрей. Я не хочу впутывать тебя еще больше, но…

— Что нужно?

— «Крайслер ПТ крузер», черный, зарегистрирован где-то в Эль-Сегундо. Дай мне радиус в десять миль в пределах города. Их не может быть много — я думаю, их только начали выпускать в 2001 году. Найди фотографии с водительских прав, сверь их с фотографией Эдварда Дейвиса, бывшего агента ФБР по прослушке. Он был новым агентом второго класса в 66-м году. — Он услышал, как она царапает ручкой по бумаге. — Также проверь псевдоним «Дэниел Данн», посмотри, может, где-то что-то звякнет.

— Хорошо, проверю. — Дрей сделала паузу. — Ты знаешь, Медведь упоминал о намерении Таннино дать пресс-конференцию сегодня вечером, хотя не стал говорить, о чем пойдет речь. Я полагаю, они таким образом бросят клич Баурику, которого все еще не нашли. Если он еще жив. Да, и им пришлось отпустить заторможенного парня. Сторожа, которого обвиняли в растлении малолетних.

— Что? Когда?

— Несколько часов назад. Сложно защитить кого-то, держа его под стражей против воли. Он все время был в состоянии крайнего нервного возбуждения. Думаю, ты понимаешь, почему.

Тим почувствовал, как удары сердца с силой отдаются у него в висках.

— Мне нужно идти.

— Я найду машину. Но понадобится время, чтобы сделать это тихо.

— Спасибо. — Он хотел повесить трубку, но потом у него в памяти всплыл образ Аненберг в доме Рейнера после взлома, мертвый глаз под прядью волос. Он снова поднес телефон к уху:

— Дрей, я действительно… спасибо тебе.

— Я судебный исполнитель. Что мне еще делать?

Когда Тим съехал с шоссе, ему пришло в голову, что его, возможно, ждет ловушка. Дрей никогда бы его не предала, но если Медведь хотел подкинуть Тиму дезинформацию, лучшего варианта не найти. А Доббинс мог послужить хорошей приманкой.

И хотя Медведь никогда не отличался склонностью к интригам, такую вероятность Тим не имел права игнорировать.

Подъезжая к дому Доббинса, Тим разрывался между желанием как можно скорее увидеть Мика и необходимостью быть предельно осторожным. Он некоторое время кружил по соседним кварталам, утешая себя мыслью, что передвижение пешком сделало бы его еще более уязвимым для засады.

Он позвонил в квартиру Доббинса, но ему никто не ответил. Через окно никого не было видно.

Уловив за собой легкое движение, он обернулся, ожидая увидеть Медведя с легионом судебных исполнителей, но перед ним была все та же старая женщина в халате, с волосами, накрученными на бигуди. Она отшатнулась назад с преувеличенным недоверием, сжимая халат возле горла.

— Посмотрите, он опять здесь вынюхивает. Мистер Двадцать вопросов.

— Где Микки?

— Ну вот опять! — Ее глаза взметнулись к небу, она потрясла руками, словно молила небо вмешаться. — Что вы от него хотите? Все его дергают! Хватит уже, оставьте его в покое!

— Я друг Микки, помните? Я слышал, что полиция его отпустила. Его забрал кто-то другой?

— Никто больше здесь не появлялся, — она покосилась на него, — кроме вас. Микки, наверное, пошел в парк. Сейчас как раз заканчиваются занятия в школе. Он любит смотреть, как играют дети. Он скучает по ним, потому что эти уроды все у него отняли, работу в школе и детей, которых он обожал.

Тим изо всех сил старался сохранить терпение.

— В какой стороне парк?

Она показала трясущимся пальцем:

— Вверх по улице.

Тим пронесся мимо нее, и она вскрикнула. Парк был совсем рядом. Возле колясок болтали мамочки, дети возились в песочнице. Тим вышел из машины и ринулся в зону для пикников, пытаясь засечь Доббинса в круговороте толпы. Одна из женщин сидела с блокнотом на коленях, ее золотая ручка сверкала на солнце. На качелях болтали ногами и визжали ребятишки. Яркая одежда. Запах детской присыпки. Чириканье сотовых телефонов.

Доббинс сидел на другом конце парка на краю широкой кирпичной клумбы, глядя, как группка малышей играет в догонялки.

Тим начал пробираться сквозь толпу; Доббинс поднялся и пошел ему навстречу. Он шел нарочито медленно, повесив нос.

Слева от него возникло движение — крепкий сосредоточенный мужчина отделился от толпы и двинулся к нему скользящей походкой. Черная куртка, низко надвинутая бейсболка, голова наклонена, руки в карманах. Митчелл.

Тим побежал, закричал, но его голос утонул в радостных криках детей.

Несмотря на все то, что с ним произошло за последние дни, его шокировал тот факт, что Митчелл может начать стрелять на территории, где полным-полно детей. Не успела эта мысль оформиться в его голове, как рука Митчелла вынырнула из кармана, сжимая гибкие наручники. Жесткая пластиковая полоска была загнута петлей размером с обеденную тарелку. Конец с крючком был уже пропущен через петлю; ее оставалось только затянуть.

Митчелл шагнул за спину Доббинсу, который продолжал брести в сторону Тима, рассеянно разглядывая землю у себя под ногами. Тим завопил, отбросив с дороги какого-то заботливого папашу. Доббинс как раз поднимал голову, чтобы посмотреть, по какому поводу шум, когда петля упала ему на шею, как силок.

Сквозь низкий гул толпы Тим слышал резкий трескучий звук пластика, который протягивали в петлю, а потом Доббинс прерывисто вдохнул, подняв руки к горлу и упал на колени. Закричала маленькая девочка; в толпе поднялась суета. Дети понеслись к родителям, и люди начали убегать.

Митчелл теперь стоял вплотную к Доббинсу. Он повернулся к Тиму, и их глаза встретились. Выражение полного спокойствия не покинуло лицо Митчелла даже тогда, когда он быстрым движением вытащил пистолет. Тим тоже выхватил пистолет из-за пояса. Скорость его движений не уступала скорости Митчелла, но он не осмеливался поднять пистолет, пока родители и дети проносились мимо него, плача и крича.

Между ними, распластавшись на спине, лежал Доббинс, испуская громкие судорожные всхлипы. Его тело было поразительно неподвижным, кроме одной ноги, которая дергалась с равномерностью маятника. Через плечо Митчелла Тим видел «кадиллак» с тонированными стеклами, появившийся на улице за парком. За рулем сидел Роберт.

Тим смотрел в дуло пистолета Митчелла, в гипнотическую черную точку, которая поглотила все его мысли. Правый глаз Митчелла был закрыт, левый через прицел уставился на Тима. Между ними мелькали дети.

Внезапно Митчелл опустил пистолет и отскочил назад. Потом повернулся и понесся к машине. Тим бросился вдогонку, проскочил мимо Доббинса; но рассудок вернул его обратно.

Он опустился возле Доббинса; асфальт царапал ему колени. На шее Доббинса виднелись глубокие царапины. Гибкий пластиковый шнур врезался ему в горло, и он царапал его ногтями, пытаясь освободиться.

Собралась кучка людей, они с опаской наблюдали за происходящим. Дети плакали, их оттаскивали в сторону. Женщина, которую заметил Тим, выглядела потрясенной. Объемистая сумка болталась у нее на плече; блокнот она крепко прижала к бедру. Трое из толпы звонили по сотовым телефонам, взволнованно сообщая адрес парка и краткое описание ЧП.

Мать с блокнотом выступила вперед. Она вытащила из сумки тяжелую цепочку с ключами и протянула ее Тиму:

— У меня есть нож.

Тим схватил цепочку и открыл перочинный ножик. Элегантная серебряная безделушка от Тиффани, лезвие тонкое, что весьма кстати, но не зазубренное, им тяжело будет пилить толстый пластик.

Тим отвел от шеи руки Доббинса, но они метнулись обратно к окровавленному горлу. Тогда он зажал одну руку Доббинса между коленками и попытался убрать другую, но это не удавалось ему, до тех пор пока из толпы не вышел мужчина и не прижал ее к земле.

Лицо Доббинса стало красным, как помидор, на лбу выступила вена. Тим просунул лезвие под врезавшийся в шею пластик, оцарапав Доббинса до крови. Митчелл затянул шнур так туго, что раздавил Доббинсу кадык.

Доббинс дернулся и издал хлюпающий звук.

Тим повернул нож, ощупывая пальцами липкое от крови горло Доббинса, чтобы найти гортань. Он вел пальцы вниз, пока не почувствовал, что ткани стали мягкими, и сделал продольный разрез. Поток воздуха вырвался из раны, сопровождаемый струей крови.

— Вашу ручку! Дайте мне ручку! — Тим щелкнул пальцами, протянув руку к женщине. Она быстро развинтила золотую ручку, потрясла ее, чтобы выпал стержень с чернилами, и протянула Тиму верхнюю половинку. Тим повернул ее узким концом и вставил, как трубку, в кровавый разрез. Ручка плавно скользнула внутрь.

Раздался далекий звук сирен.

Тим несколько раз отсосал из трубки воздух, сплевывая на тротуар полный рот крови и борясь с мыслями о СПИДе и гепатите, и дунул через трубку прямо ему в горло. Тело Доббинса дернулось, и он покосился на Тима. В его глазах не было гнева, только страх и непонимание.

— Идите сюда, — сказал Тим.

Женщина вышла вперед и присела рядом с ним.

— Держите ее. Держите.

Она осторожно взяла трубку из его пальцев, перепачканных кровью; Тим прижал ее руки к телу Доббинса, потом поднялся.

Толпа расступилась, давая ему пройти. На его рубашке темнело пурпурное пятно, руки были в крови. Он выбежал из парка и понесся к своей машине, сплевывая кровь через каждые несколько шагов.

Трогаясь с места, он увидел «скорую» и две полицейские машины, въезжающие в квартал.

Глава 38

Тим долго принимал душ, оттирал руки и скреб щеткой под ногтями. Потом включил горячую воду и постоял под обжигающей струей. Ванная быстро наполнилась паром. Вода била его по макушке и стекала по лицу, и это было приятно и мучительно одновременно.

Одевшись, он спустился на улицу и позвонил Хэнсену из телефонной будки.

— Твои мальчики умнее, чем ты думаешь. Ни единого звонка. Они либо выбросили телефоны, либо они используют для исходящих звонков другие аппараты.

Использовать второй телефон исключительно для исходящих звонков — блестящая идея; до этого не додумался ни один из беглых преступников, на которых прежде охотился Тим.

— Я только что совершил небольшую пробежку, которая может спровоцировать звонок, — сказал он. — Будь добр, последи еще на случай, если они лопухнутся.

Поблагодарив Хэнсона, Тим отправился в магазин, где брал напрокат «Нокию». Опасливый хозяин даже не заикнулся о телефоне, который сейчас валялся, разбитый на куски, где-то на обочине 110-го шоссе. Тим выбрал ту же модель, и хозяин, не говоря ни слова, начал оформлять точно такой же финансовый договор, какой они уже подписывали раньше. Деньги не только говорят — они заставляют молчать.

Тим оставил у себя и второй телефон — это был номер, который знали Роберт и Митчелл и по которому они могли с ним связаться.

Тим вернулся домой, положил оба телефона на пол и долго сидел рядом с ними, глядя в никуда.

Он вспомнил замешательство на лице Митчелла, когда встретил его на игровой площадке; тот был искренне удивлен, поняв, что Тим пришел за ним. По-видимому, братья не знали, что власти предупреждены.

Но если Таннино даст пресс-конференцию, они обо всем узнают.

Через несколько часов имена Мастерсонов, Эдди Дейвиса и Тима Рэкли станут известны в каждом доме.

Тим включил телевизор. На экране Йюэ собрала в стопку свои бумаги и постучала ею об стол, чтобы выровнять листы.

«К другим новостям. Мик Доббинс, ранее обвинявшийся в растлении малолетних, сегодня в Кальвер-Сити-парк подвергся нападению со стороны неизвестного. Доббинс едва не задохнулся, но другой мужчина сделал срочную трахеотомию, а потом исчез с места происшествия. Свидетели помогли полиции составить фоторобот нападавшего».

На экране появилось изображение, напоминавшее кого угодно, только не Митчелла Мастерсона.

«Полиция не сообщает, связана ли эта попытка убийства с казнями Лейна и Дебуфьера, однако рассматривает такую возможность.»

В кадре государственный защитник Кальвер-Сити отталкивал зевак от участка асфальта, обнесенного ленточкой. Сбоку Тим увидел широкую спину Медведя. Пятна пота темнели под мышками его спортивной куртки. Рядом с ним стояли Мейбек, Дэнли, Томас и Фрид.

Коллеги, ставшие противниками.

«Местные власти разыскивают обоих мужчин. Доббинса доставили в Медицинский центр Бротмана. Там нам сообщили, что его состояние стабильно».

Тим выключил телевизор и сел за стол. Чтобы найти машину, Дрей понадобится как минимум двадцать четыре часа. С банковской ячейкой тоже придется повозиться не один день, а может быть и неделю.

Его мысли вернулись к жене. Дрей, которая коротко стригла ногти и никогда не красила их. Дрей, которая всегда держала чужих детей подальше от себя, как дырявые мусорные пакеты. Дрей, стреляющая из «беретты» по мишени «Транстар».

Тим положил руки на колени и посидел в тишине: он слышал, что именно так делают люди, когда ищут покоя. Он даже закрыл глаза, но перед его мысленным взором внезапно появилась ножовка Кинделла со стертыми зубцами, все еще липкая от крови Джинни.

Он поставил видеоплеер на запись семичасовой пресс-конференции на случай, если не вернется через час, и вышел через пожарную лестницу — для практики.

В спальне Эрики Хайнрих горел свет. Тим припарковался в четырех кварталах от ее дома и снова проделал пешком весь путь. Окно было открыто, в нем виднелись бело-голубые отблески телевизионного экрана. Тим скорчился под окном и услышал, что начались новости.

До него донесся голос Таннино:

«…трое мужчин… офицеры правоохранительных органов. Предавшие свою службу… разыскиваются для допроса в связи с убийствами Джедедайи Лейна и Бузани Дебуфьера… повторяю: никаких обвинений не выдвинуто…»

Тим приподнялся и заглянул в комнату. Террилл Баурик сидел на кровати рядом с Эрикой. Из-за сутулости спина Баурика казалась круглой, его руки болтались между коленями. Сейчас он выглядел еще моложе, чем днем. Его прыщавое лицо было бледным, а руки и шея — тонкими, как у девочки. Он казался поразительно усталым, словно не спал несколько дней.

Зато Таннино выглядел крепче некуда. Для выступления он надел свой лучший темно-синий костюм и фирменный галстук; его волосы, освещенные вспышками многочисленных камер, казались пересушенными феном. Он указал на доску, где висели увеличенные фотографии Роберта, Митчелла и Аиста.

«…Если кто-нибудь заметит этих троих, немедленно сообщите…»

Ни фотографии Тима, ни упоминания о нем.

Они, наверное, хотели арестовать его тихо и незаметно, чтобы уберечь правоохранительную общину Лос-Анджелеса от очередного скандала.

Баурик побелел, и Тим подумал, что тот сейчас заплачет. Эрика массировала ему спину между лопатками ровными успокаивающими движениями.

Дверь в ванную была открыта. Розовая плитка. Свет погашен. У двери спальни, подпирая дверную ручку, стоял стул. Мамочка Эрики явно не знала о ночном госте.

«…охотятся за подозреваемыми в убийствах и растлении малолетних, освобожденными судебной системой».

«Связано ли с этим сегодняшнее покушение на Мика Доббинса?»

«Мы полагаем, что да».

«Как «тройка мстителей» выбирает свои жертвы?»

Услышав это прозвище, Таннино скорчил гримасу:

«На данный момент у нас нет об этом информации».

«Нам из надежных источников известно, что смерть профессора Калифорнийского университета Уильяма Рейнера и его научной ассистентки может быть связана с этими событиями. Как они в этом замешаны?»

«Без комментариев».

«Вы можете подтвердить слухи о том, что Франклин Дюмон, известный сержант полиции Бостона, застрелившийся сегодня в клинике «Седарс», тоже имел к этому отношение?»

«Нет. Следующий вопрос».

«Почему к расследованию привлечена Служба судебных исполнителей США?»

«Это дело пересекается с делом об убийстве Лейна, которое подпадает под федеральную юрисдикцию».

«Тогда почему за расследование отвечает ФБР?»

«Мы тесно сотрудничаем с ФБР»

Таннино врал очень правдоподобно. В личных беседах он отзывался о ФБР как о «фонде бездарных разгильдяев».

«У вас есть какие-нибудь предположения насчет того, кто может быть следующей жертвой?»

Баурик выдохнул:

— О Боже.

Таннино отвел взгляд, всего на секунду, но это был прокол, явный для игрока в покер.

«На данном этапе мы не можем раскрывать эту информацию».

Эрика перестала массировать Баурика.

Тим подпрыгнул, схватился за верхний край оконной рамы и скользнул в комнату. Баурик и Эрика отреагировали мгновенно, они скатились с кровати, разбросав плед и простыни, и прижались к дальней стене.

Пахло кислой капустой и жареными сосисками.

Эрика упала на колени и обняла Баурика, а он поднял одну руку, словно хотел защититься от света.

— Не убивайте его! О Господи, нет….. — Она расплакалась.

— Это сделают другие. Прятаться надо.

Тим повернулся к окну и закрыл прочные немецкие жалюзи. Когда он снова посмотрел на подростков, их щеки блестели от слез.

— Пусть убивают, — сказал Баурик. — Мне все равно.

— Это правда?

Баурик шмыгнул носом и вытер его рукавом.

— Нет.

Эрика подала голос:

— Кто вы такой?

Тим ткнул пальцем в окно:

— Это глупо. Ты зря сюда пришел. Они найдут тебя.

— А что мне делать?!

— Не ходи сюда.

— Мне некуда больше идти.

— Иди в полицию.

— Чертовы копы меня ненавидят.

— Говори тише.

— Они ни хрена для меня не сделают, а если и сделают — под арестом еще хуже, чем здесь!

Эрика все еще стояла на коленях. Рука Баурика поднялась, четыре одеревенелые пальца показывали на Тима.

— Вы спасли мне жизнь.

— Я не спас тебе жизнь. Я ее просто не отнял.

За стеной раздался голос:

— Эрика! Ужин готов!

Эрика взглянула на Тима широко распахнутыми глазами. Тим сказал мягко:

— Я в ванной. Приду через минуту.

— Я в ванной! — крикнула Эрика. — Приду через минуту.

— Пошевеливайся! А то остынет!

Тим кивнул головой на Баурика.

— Ты умеешь прятаться. Просто делай это.

— Не могу. — У Баурика задрожали губы. — Мне некуда идти.

— И некому помочь?

— Нет. Раньше помогал друг. Он сейчас в Доноване. У меня… у меня никого нет.

— Прибереги эти сопли для ток-шоу. А сейчас тебе надо залечь на дно. И быстро.

— Они правда хотят это сделать? Выследить меня и убить?

— Да. Иди в полицию.

— Я никогда не пойду в полицию. Ни за что.

— Позвони своему офицеру по надзору.

— Он скажет, чтобы я к нему пришел.

— Поезжай в Мексику.

— Я не могу… не могу расстаться с Эрикой.

— Это не моя проблема, парень. Ты меня понимаешь?

— Помогите ему. Вы ему поможете? — прорыдала Эрика.

Тим уставился на нее, потом на него.

По коридору застучали гневные шаги.

— Эрика Брунхильда Хайнрих, сейчас же подними свою задницу и иди к столу!

— Идем со мной, — сказал Тим, открыл жалюзи и вышел в ночь.

Он уже был на другом конце лужайки, когда Баурик догнал его, дергая больной рукой и тяжело дыша.

— Куда мы идем?

— Не болтай.

Пара фар осветила улицу. Тим схватил Баурика за рубашку и прижал к стене соседнего дома. Машина проехала. Зеленый «сатурн». Семейный.

Тим держался поближе к фасаду дома на случай, если придется прятаться. Баурик старался не отставать. Они дошли до машины Тима и залезли внутрь.

— Какая это машина? — спросил Тим, когда они отъехали.

— «Акура».

— Неправильно. Вначале скажешь: «Какая еще машина?» А если на тебя надавят, то зеленый «сатурн» 98-го года выпуска. Такой, как только что проехал мимо. Сможешь запомнить?

— Я ничего о вас не скажу. Клянусь Богом.

— А ты скользкий тип, Баурик. Отвечай на мой вопрос.

— Да, запомню.

Они проехали несколько кварталов, не говоря ни слова. Баурик накручивал на палец свои волосы.

— Они ее изнасиловали, — вдруг сказал он.

Машина подскочила на выбоине.

— Четверо. В автобусе. Остальные подбадривали.

Тим смотрел на дорогу, в глазах мелькали бесконечные вспышки дорожных отражателей.

— Она рвалась дать показания в суде, но я не хотел этого. Моему государственному защитнику, этому слизняку все было по барабану, и вообще, я и так выпутался. Это не меняет того, что я сделал, но я… я просто хотел сказать это вам.

Тим включил радио. Затем выключил.

— Я не знал.

Они молча проехали еще четыре квартала, и вдруг Баурик рассмеялся. Тим впервые видел, чтобы тот смеялся.

— Господи, я люблю эту девчонку, — Баурик покачал головой. — Ее второе имя Брунхильда.

Тим припарковался на стоянке у продуктового магазина, вышел из машины и постучал в окно:

— Пошли.

— Зачем?

— Потому что я не хочу оставлять тебя в машине.

Баурик отстегнул ремень безопасности. Тим шел по магазину впереди Баурика: «Визин», «Комет», «Судафед», три упакованных куска кекса, шесть банок «Маунтин Дью», «Викс Формула 44М» и банка витамина С в таблетках.

Баурик плелся за ним, недовольно ворча:

— Приспичило делать покупки?

Выйдя из магазина, Тим порылся в багажнике, нашел аптечку, вытащил одноразовый шприц, взял иголку в стерильной упаковке и вернулся на водительское сиденье. Убрал из шприца поршень, выдавил туда немного «Визина», потом впрыснул «Комета». Положил на приборную доску таблетку витамина С, раскрошил ее прикладом пистолета и стряхнул в шприц образовавшийся в результате этого действия порошок. Жидкость зашипела, издавая легкий трескучий звук.

Он повернулся к Баурику, который смотрел на него с возрастающей тревогой.

— Дай руку.

— Ты что, ненормальный, мать твою?

— Дай мне руку.

— Ни за что, парень. Ты чокнутый?

— Не знаю, поверишь ли ты мне, малыш, но сейчас ты не единственная моя забота. Так что давай руку или убирайся из машины, потому что у меня есть дела поважнее.

Баурик какое-то время смотрел на него; над его верхней губой выступили капли пота.

— Это меня убьет?

— Да. Я спланировал заранее события последних трех дней, потому что это самый легкий способ убить тебя.

Баурик протянул руку, сжав кулак. Тим ввел иглу в светло-голубую вену у основания бицепса — осторожно, захватив только эпидермис. Нажал на шприц, и кожа вздулась и потемнела.

— Ай, — сказал Баурик.

Когда Тим вытащил иглу, в месте прокола появились крохотные черные пузырьки. Он сказал:

— Через несколько часов это место покроется корками.

Потом завел мотор и тронулся с места.

— Что это, черт возьми?

Тим бросил ему кекс с маком и банку «Маунтин Дью».

— Съешь это.

— Что, черт возьми…

— Заткнись. Ешь. Быстро.

Баурик начал запихивать кекс в рот, заглатывая большие куски и запивая их «Маунтин Дью».

— Теперь этот кусок. Давай. Ешь.

К лицу Баурика прилипли крошки.

— Пей это. Пей. — Тим тыкал еще одну банку газировки в бок Баурику, пока тот не взял ее и не сделал несколько глотков. Потом Тим открыл коробку «Судафеда» и вытащил сорок тридцатимиллиграммовых таблеток:

— И это. Пей. — Он ткнул в Баурика бутылкой сиропа от кашля. — Запей этим.

Баурик скорчил гримасу:

— Зачем вся эта дрянь?

Его колено начинало трястись от невротического тика, вызванного кофеином и псевдоэфедрином. Через какое-то время он начал тыкать пальцем в синяк, глядя, как тот расплывается и темнеет.

Они ехали в центр. Слева, высоко на холмах, Тим заметил затемненный силуэт монумента, едва различимого сквозь строительные леса.

Тим свернул на стоянку двухэтажного больничного комплекса. Резкий свет просачивался сквозь закрытые жалюзи. Колено Баурика теперь колотилось без остановки. Он пытался разглядеть потрескавшийся деревянный щит с надписью: «Окружной центр реабилитации Лос-Анджелеса».

— Какого черта? Что происходит, какого хрена?

Тим схватил его за руку и потащил к зданию. Баурик брел следом, запинаясь и тяжело дыша. Тим зашел в дверь, волоча его за собой. Медсестра вскочила на ноги; черный стул откатился и ударился о мусорное ведро. Кроме нее в холле никого не было.

— Я поймал моего чертова брата вот с этим. — Тим дернул Баурика за руку, демонстрируя сестре ужасный синяк. — Он говорил, что слез с иглы полгода назад. — Тим грозно сверкнул глазами на Баурика. Тот смотрел на него с искренним раскаянием.

— Он должен был слезть!

— Сэр, пожалуйста, успокойтесь.

Тим глубоко вдохнул, задержал дыхание и только потом выдохнул. Отпустив руку Баурика, он оперся на стойку и сказал, понизив голос:

— Простите. У меня был тяжелый год. Послушайте, это принесло моей семье и самому Полу кучу неприятностей. В вашей клинике можно рассчитывать на анонимность?

— У нас полная конфиденциальность. Сто процентов.

— Я не хочу, чтобы фамилия моей семьи фигурировала в каких-нибудь документах.

— Это не обязательно. Но прежде всего…

— У вас здесь есть стационар? Он нес какой-то бред, говорил о самоубийстве, я и его мать не спускали с него глаз.

— Это зависит от того, нужно ли ему стационарное лечение… — Она посмотрела на бледного, потного, задыхающегося Баурика, — что кажется очень вероятным. У нас сорокавосьмичасовое содержание, — продолжала она, глядя на часы, — значит, до полуночи понедельника. Тогда он должен будет пройти повторное освидетельствование, и мы обсудим условия лечения.

Она вышла из-за стола и мягко взяла Баурика под руку. Тот пошел за ней, как в тумане.

— Позвольте мне показать вам комнату осмотра. Я позову медсестру. Она скоро к вам подойдет, и тогда мы выясним, имеет ли он право оставаться в стационаре.

— Ему восемнадцать. Я могу оставить его здесь?

— Было бы лучше, если бы вы остались с ним.

— Я уже достаточно на него насмотрелся.

— Это ваш выбор, сэр. Пожалуйста, подождите хотя бы, пока не придет медсестра, — около десяти минут. Я должна быть в приемной.

— Хорошо, — сказал Тим. — Хорошо.

Она закрыла за собой дверь. Тим подошел к Баурику и прижал два пальца к его шее. Пульс был явно учащенным.

— У тебя тошнота, тебя бросает в пот. Ты все время чешешь руку. Нервозность, тревогу и раздражительность ты уже продемонстрировал. В последнее время у тебя постоянно появляются суицидальные мысли. Потри глаза, чтобы они покраснели. Хорошо, продолжай тереть. Маковые зерна и декстрометофан из «Викса» гарантируют наркотические симптомы как минимум на два дня. Постарайся через некоторое время вызвать рвоту, тогда они точно тебя оставят. Когда тебе скажут номер палаты, напиши его на листке бумаги и приклей к крышке мусорного ведра в холле. Позвони своему офицеру по надзору в ту же секунду, как выйдешь отсюда. Если ты этого не сделаешь, я начну тебя искать. И поверь мне, найду.

Баурик поднял глаза и положил руку на свое колотящееся сердце. Он все еще тяжело дышал; слюна собиралась в пузырьки в уголках его рта, а нижняя губа была измазана глазурью.

— Почему ты не рассказал мне о своем плане?

— Я хотел, чтобы ты был в панике, выглядел обеспокоенным и сопротивлялся.

— Ты умный. Чертовски умный.

— Правда в том, что большинству умных вещей я научился у подонков.

— У подонков?

— Мы их так называем.

— Их? — Баурик слабо усмехнулся.

Тим вышел из комнаты. Он как раз закрывал дверь, когда Баурик его позвал.

— Сколько я должен тут оставаться?

Тим задумался.

— Дай мне сорок восемь часов.

Глава 39

Попытка поспать закончилась тем, что Тим заснул с мыслями о мертвой Джинни, а проснулся оттого, что увидел себя, стоящего по колено в трупах, с окровавленными руками.

В четыре утра он сел на стул, положил ноги на подоконник и стал смотреть, как из расколотой трубы в переулке поднимается дым. Зазвонил мобильный.

На этот раз звонил Роберт. Голос его был грубым, как неполированный металл:

— Думаешь, ты очень умный, да?

— Когда как.

— Если ты действительно умный, выходи из игры. Ты в нашем списке.

— А вы в моем. — На заднем плане Тим различил звуки новостей. Он включил телевизор, вырубил звук и прыгал с канала на канал, пока артикуляция ведущей не совпала со словами, которые он слышал по телефону.

На экране появились фотографии Аиста и Мастерсонов, их сменил поющий парень в костюме цыпленка, рекламирующий куриные ножки. И снова ни упоминания о Тиме, ни его фотографии.

— Я поверить не могу, что ты затеял склоку на детской площадке, — укоризненно сказал Роберт. — У нас пистолеты, а вокруг дети. Кто-то мог пострадать.

— Кто-то пострадал.

— Мало пострадал. Теперь пресса, всюду наши лица. Черт. Зачем тебе все это нужно? Ты всех нас сдал. — В голосе Роберта что-то дрогнуло. — И Дюмона.

Тим не знал, что ответить, поэтому промолчал. Он не горел желанием продолжать разговор. Хотелось повесить трубку и позвонить Хэнсену.

— А вот твоего имени я не слышал, — не унимался Роберт. — Ты что, заключил сделку?

— Я тоже иду на дно. Но с небольшой отсрочкой.

— Это нас не остановит.

— Я на это и не рассчитываю.

— Ты превратил все в игру. Теперь нам нечего терять. — Смех Роберта походил на кашель. — Если ты или еще какой-нибудь говнюк из ваших встанет у нас на пути, получите пулю. Мы ничего не хотим. Ни денег, ни славы. Это общественная работа. Мы собираемся…

— …вернуть… — донесся слабый голос Митчелла.

— …немного разума в этот ополоумевший мир. Мы будем делать это до тех пор, пока нас кто-нибудь не остановит. Но если мы и выйдем из игры навсегда, черт, по крайней мере, мы прихватим с собой парочку-другую ублюдков.

— Вариант «Б», — сказал Тим. — Мы объединим усилия. Разработаем что-нибудь новое, честное и справедливое.

— Ты ничего не понимаешь, придурок ты конченый?! Ты должен благодарить Небо за то, что на площадке сегодня были дети. Иначе бы Митч тебя пришил, и мы сейчас смеялись бы над выражением твоей умирающей рожи.

Конец связи.

Тим уже спешил к двери, рассовывая мобильные по карманам. На улице он бросился к телефонной будке.

Голос Хэнсена выдавал раздражение:

— Лучше было бы, если бы это звонил не Рэкли.

— Мне только что звонили. Проверь, не исходил ли звонок с одного из номеров, которые я тебе дал.

— Запомни, я делаю тебе одолжение. Так что нечего мне указывать. Во-вторых, сейчас я не могу этого сделать. В шесть часов посмотрю, что мы имеем.

— Пожалуйста, это…

— Позвони мне в шесть или отвали.

Следующие два часа тянулись мучительно медленно. Тим собрал свое снаряжение и сидел в машине с мобильным; номер был уже введен.

Часы на приборной панели переключились с 5:59 на 6:00, и Тим нажал кнопку вызова.

— Что у тебя?

Хэнсен говорил приглушенным голосом:

— В «Некстел» есть только один человек, который может выяснить это, и ты с ним сейчас разговариваешь, поэтому я не издам ни звука, пока ты не дашь мне слово, что об этом никто не узнает.

Тим закусил губу.

— Я даю тебе слово.

— Один исходящий, в 4:07. Сотовая станция на перекрестке Диккенс и Кестер. Станции там расположены особенно близко, так что ты работаешь в радиусе примерно в полквартала.

— Спасибо, — сказал Тим. — Спасибо.

— У меня жена и двое детей, Рэк. Если ты впутаешь меня в какую-нибудь темную историю, ты об этом пожалеешь.

Утренний свет широкими неровными полосами пробивался сквозь разбросанные по небу кучевые облака. Роса увлажнила асфальт, и шоссе стало похожим на неподвижную черную реку. Время от времени попадавшиеся на дороге лужи плескались о дно машины.

Тим припарковался за три квартала и добрался до перекрестка через два примыкающих задних двора, перешагивая через высокие ряды рододендронов. Ни лающих собак, ни хлопающих дверей, только пощелкивание поливочных машин на подстриженных лужайках и отдаленный гул автострады. Тим оглядел соседние крыши и заметил сотовую площадку; шесть металлических труб торчали на телефонном столбе.

Роберт не стал бы звонить Тиму, если бы в тот момент был занят чем-то серьезным; по всей вероятности, звонок в 4:07 утра пришел оттуда, где они с Митчеллом ночевали. Или это была ловушка.

Тим шел по подъездной дорожке между двумя домами, низко пригибаясь к земле, отчего стал похож на утку. Сзади его прикрывал огромный мусорный бак. Он осмотрел квартал. Абсолютная тишина. Тим вынырнул на тротуар и потихоньку пошел вниз по улице, внимательно глядя по сторонам.

«Форд эксплорер» на подъездной дорожке. Капот холодный. Будка телефонного узла «ЖТИ». Голубой грузовик службы садовых работ у обочины, под брезентом очертания газонокосилки. Тим заглянул под брезент, чтобы убедиться в этом. Пачка газет под дверью дома. Свежая грязь на покрышках «исузу». Задвижка на почтовом ящике поднята. Дом с деревянными ставнями, все закрыты. Тим подошел ближе, заглянул в боковое окно и увидел маленького мальчика, спящего в кровати формы гоночной машины.

Он завернул за угол и двинулся по западной части квартала. Через шесть домов жилая улица вливалась в бульвар Вентура, где парень в фартуке загружал в фургон картонные коробки. Мимо проехала «хонда цивик», в ней две блондинки в тренировочных костюмах дергались под музыку. Впереди на светофоре зажегся красный свет. Какой-то мужик в телефонной будке на углу, в водолазке и капюшоне, натянутом на голову, как у боксера. Еще мусорные баки. Газеты на ступенях дома. Пустой фургон «Пасифик Белл» у обочины.

Тим осторожно двигался вперед, весь внимание. В доме зазвенел будильник; его быстро выключили. Что-то заставило его насторожиться, что-то было не так. Он снова прокрутил образы, которые отпечатались у него в голове. Свежая грязь на покрышках. Садовый фургон с брезентом. Телефонная будка «ЖТИ». Газеты на крыльце. Спящий мальчик. Ни в чем не было диссонирующей ноты.

Толстый парень в телефонной будке повернулся, и солнце отразилось от чего-то прямоугольного у него на талии. Его лицо все так же было затенено капюшоном. Тим напрягся, чтобы разглядеть прямоугольный предмет.

Фургон «Пасифик Белл». Грузовик. Ставни. Дверца почтового ящика. Телефонная будка «ЖТИ».

В телефонной будке рука парня поднялась, трогая затененное лицо суставом пальца, словно крестясь. Штука на его ремне снова блеснула. Сотовый телефон.

Тим почувствовал, как его желудок сжался. Зачем, черт возьми, парень с сотовым телефоном звонит из телефонной будки? Рука у лица — не начало молитвы, а привычный жест; Аист, поправляющий очки на переносице. В голове у Тима все завертелось; образы менялись, как слайды.

Фартук грузчика. Телефонная будка «ЖТИ». Будильник. Фургон «Пасифик Белл». «ЖТИ». «Пасифик Белл». Смещение, щелчок — и тумблеры в голове Тима соединились. Фургону «Пасифик Белл» нечего было делать в зоне обслуживания «ЖТИ». Тим замедлял ход, пока не остановился. Он повернулся вполоборота, поймав в поле зрения заднюю дверь фургона «Пасифик Белл». Для пустого фургона тот слишком низко сидел на колесах.

Тим не знал, что произошло раньше: он бросился на землю или открылась задняя дверь фургона. Тим был полностью открыт слева, когда прозвучал первый глухой звук выстрела. Он сильно ударился плечом и проехался лицом по асфальту. Машины с обеих сторон от Тима раскачивались на своих покрышках, их окна стремительно разлетались вдребезги, две отчетливые строчки дырок и треснутого стекла вели к тому месту, где секунду назад лежал Тим. Автомобильная сигнализация пищала и ныла по всему кварталу.

Тим поднялся, вытащив пистолет. Два раза выстрелил, как прикрытие используя багажник одной из машин, и его пули пробили дырки в распахнутых дверях фургона.

Фургон с визгом отлетел от обочины, одна его задняя дверь была закрыта, другая болталась на петлях. Тим бросил взгляд на телефонную будку — Аист исчез с поста наблюдения, — выскочил на улицу и еще раз выстрелил, когда фургон поворачивал за угол. Пуля отскочила от диска заднего колеса.

Звук мотора затих, оставив Тима с блеющими машинами и мокрым пятном грязи и крови на лице. Поворачивались замки, открывались двери.

Тим бежал по кварталу, осторожно наступая на травмированную ногу. Пробираясь задними дворами к своей машине, он позвонил Медведю и быстро и точно передал всю необходимую информацию о засаде. Медведь подтвердил детали голосом, полным нетерпения и гнева, и повесил трубку.

По пути к 101-му шоссе мимо него пронеслись три полицейские машины с ревущими мигалками, и он отвернулся, чтобы скрыть свое разбитое лицо.

Только когда Тим выехал на шоссе, он понял, что его подстрелили.

Глава 40

Кровь текла у него по плечу. На светофоре он завернул рукав футболки и увидел два отверстия. Они были небольшими, и он решил, что это скорее осколки, чем прямое попадание. Или, может быть, пуля, разорвавшаяся при ударе об асфальт. Он провел пальцами по спине, но не мог нащупать выхода отверстия. Его правая рука пока еще нормально сжималась и разжималась, и это был хороший знак, но он все равно вел машину левой, чтобы избежать напряжения.

Тим припарковался за несколько кварталов от своего убежища, покопался в вещмешке, нашел медикаменты и бросил их в пластиковый пакет, который предыдущий владелец машины оставил в дальнем углу багажника.

У него не было чистой футболки или рубашки, чтобы спрятать запачканную кровью руку, поэтому он шел быстро, опустив голову и держась края тротуара. В холле он услышал голос Джошуа, но продолжал идти. Он ждал лифта, когда у него за спиной раздались шаги. Он стиснул зубы и закинул пакет на плечо, закрыв рану двумя слоями пластика.

Джошуа стоял рядом с ним, сложив руки на груди.

— Что ты думаешь о деле, которое обсасывают в новостях?

— Я не смотрел новости.

— А о «тройке мстителей»?

— Что-то слышал по радио.

Выражение лица Джошуа изменилось, и он сделал шаг в сторону:

— Господи, твое лицо. Что случилось?

— Упал с байка.

— С мотоцикла?

— Да. Все нормально. Бывает. Мне просто нужно умыться.

— Дай посмотрю.

— Нет. Все в порядке.

Лифт приехал, и Тим вошел, развернувшись, чтобы скрыть плечо от глаз заботливого Джошуа.

— Последнее предложение, — сказал тот. — Я могу подбросить тебя до больницы.

— Нет, спасибо. Со мной все в порядке. — Тим нажал кнопку четвертого этажа, и двери начали закрываться. — Спасибо.

Зайдя в квартиру, он поставил засов на место, чтобы зафиксировать дверь, и осторожно стянул футболку. Потом посмотрел в зеркало: выходных отверстий не было, осколки застряли в дельтовидной мышце. Он проглотил четыре таблетки надежного обезболивающего, покрутил рукой, чтобы убедиться, что она двигается нормально.

Тим провел влажной марлей по поврежденному месту, чтобы очистить края раны, потом сжал зубы и погрузил в нее концы пинцета. Они вошли на добрые пару сантиметров и звякнули о металл. Он осторожно вынул осколок. Со второй раной пришлось повозиться: Тим долго не мог найти осколок; железка выходила медленно и тяжело, разрывая ткани. Он дважды останавливался и вытирал лоб, не давая поту залить глаза.

Потом взял бутылку с дистиллированной водой и, держа ее в нескольких сантиметрах от плеча, с силой нажал на пульверизатор, чтобы вымыть из раны все мелкие частички.

После того как он обработал плечо перекисью водорода, раны стали похожи на две крошечные розовые полости. Чувствуя себя крутым как Терминатор, он удовлетворенно осмотрел их и наложил повязку.

С лицом была та еще история: вокруг правого глаза кожа оказалась содранной и образовалась ссадина, похожая на кровавую пиратскую заплатку. Тиму пришлось полотенцем вычищать из нее грязь и кусочки гравия.

Надев свежую рубашку, он достал новый телефон и проверил голосовую почту на старой «Нокии». В сообщении Дрей говорилось о том, что она все еще работает над зацепками, но пока безуспешно. Время отправки сообщения напомнило Тиму о том, что у Баурика осталось тридцать шесть часов до повторного освидетельствования, или его выставят из медицинского центра.

Он лег в кровать, глубоко вздохнул и позволил мышцам расслабиться.

Аист, прекрасно разбиравшийся в технологии отслеживания сотовых телефонов, наверняка инсценировал звонок, с помощью которого Роберт и Митчелл заманили Тима в искусно расставленную ловушку. До сих пор ему не приходило в голову, что эти трое представляют собой сильную команду, даже без него: Мастерсоны выдавали грубую силу и стратегию, Аист играл роль кукловода.

Тим проглотил еще четыре таблетки обезболивающего и провалился в крепкий сон без сновидений — ни кошмаров, ни образа Джинни, ни мыслей о Дрей.

Он проснулся после заката — резко, словно чья-то рука выдернула его из сна. В комнате было темно. Тим был весь в поту, плечо пульсировало, а значит, заживало.

Он сел в кровати; его ноги свисали с матраса. Одежда закрутилась вокруг тела и стесняла движения. Часы показывали 21:13. Он встал и подошел к окну. В конце переулка ждала темная машина; ее было видно сквозь пар из расколотой трубы. Дверца открылась, но верхний свет не включили.

Плохая новость.

Тим повернулся лицом к двери.

Легкий шелестящий звук в холле; царапанье собачьих когтей по двери.

Сейчас?!

Его взгляд метнулся к засову, плотно пригнанному к двери, потом к декоративной ручке, отсоединенной от косяка. С мучительной осторожностью он протянулруку за спину и открыл окно.

От сильнейшей отдачи затряслась вся квартира. Ручка, сорванная невидимым тараном, слетела с рамы, отскочила от пола и врезалась в стену рядом с Тимом. Дверь, укрепленная засовом, гнулась, но не распахивалась. Раздались крики, Тим едва мог различить голоса: Медведь и Мэйбек, Дэнли и Миллер. Он прыгнул через окно на пожарную лестницу, когда дверь за его спиной треснула и поддалась. Переулок внизу сразу же осветился фарами машины, которую он заметил, когда выглянул на улицу, и еще одной, в южном конце переулка.

Стук ботинок в его квартире, казалось, заставлял вибрировать все здание. Приставы кричали: «Чисто!». Тим добрался до третьего этажа и услышал Медведя, сыплющего ругательствами. Затем спустился на второй. Из машин бил свет прожекторов, освещая его, двигаясь вместе с ним. Подняв руку, чтобы защитить глаза, он подбежал к окну ванной. Хрупкая лестница дрожала от его шагов. Окно по-прежнему было без жалюзи и все еще приоткрыто.

Тим распахнул его и, держась за карниз, прыгнул внутрь, ударив ногами по унитазу. Когда он вылетел из двери ванной, два тела подскочили в кровати. Перепуганные лица в свете ламп для чтения, разлетающиеся бумажные обложки. Тим промчался по гостиной и вылетел в коридор.

Сверкающие синие и красные огни мелькали в окнах с обоих концов коридора. Прикрытие полицейского департамента. Дверь в комнату 213 была не заперта, как он ее и оставил. Он пронесся по квартире и из окна гостиной вылез на пожарную лестницу. Переулок здесь был слишком узким для транспорта, но машина наверняка ждала его ниже по улице. Хорошая работа, Томас и Фрид.

Он соскользнул с лестницы и повис на нижней перекладине. Его плечо кричало от боли. Он отпустил перекладину, упал на землю, вскочил и побежал. В отдалении открылись и закрылись дверцы машины, и он, Томас и Фрид сделали несколько шагов друг к другу. Томас, бежавший первым, остановился и поднял пистолет. Фрид подбежал к нему и встал рядом, Тим застыл, подняв руки и глядя на склон внизу. Слева от Тима из дырявой трубы текла вода. Рука Фрида повернулась — ровно настолько, чтобы он мог вопросительно посмотреть на Томаса. Тим рванулся вперед. Томас закричал и присел, его пистолет был нацелен Тиму в плечо, но он не стрелял.

Тим остановился в переулке, к северу от пожарного выхода, затем понесся вперед по коробкам и заборам; за ним по пятам летели его преследователи. Он дважды повернул, выбежал на Третью улицу всего в полуквартале от своего убежища, и затормозил, скользя подошвами. Потом махнул такси и залез на заднее сиденье. Из обеих колонок вопила оперная певица, ее голос был пронзительным и резким.

— Поезжайте. Туда.

Водитель рванул с места:

— Я не могу здесь развернуться, парень.

Когда такси проезжало мимо покинутого им здания, Тим сполз вниз на сиденье. Две полицейские машины стояли у входа, рядом с «Монстром», отдыхавшим на обочине. Среди других судебных исполнителей он заметил широкую фигуру Медведя. Джошуа в бархатном халате стоял к нему лицом, качая головой. Такси проехало мимо, но они даже не посмотрели в его сторону.

— Давайте к 101-му шоссе. Быстрее.

Таксист послушно махнул большой рукой; другой он отбивал ритм арии, водя ею перед собой, словно намазывал маслом тост.

Один квартал, полтора квартала. Тревога не отпускала его. Когда они повернули на Аламеда, на него накатило удушающее ощущение, что он движется прямо в засаду, уже второй раз за двадцать четыре часа. Казалось, весь город собирается, концентрируется вокруг него; беспорядочное движение вдруг приобретало направление и смысл: здесь машина, там наблюдатель повернул голову, тут блеск бинокля из проносящегося мимо многоквартирного дома. Тим думал: «Как? Как они снова оказались у меня на хвосте?»

Экран джи-пи-эс осветил лицо человека за рулем темного седана, припаркованного у обочины. Очки как бутылки из-под кока-колы, одутловатое лицо — такими и должны быть парни из отряда электронного наблюдения. Глаза Тима засекли телефонный столб с кучей трубочек сотовой станции.

Он проиграл в своей собственной игре. Да, в собственной игре.

Через несколько кварталов он услышал вой приближающихся сирен.

Тим порылся в карманах, вытащил «Некстел» и «Нокию». «Нокия» наверняка была чистой — он только что ее получил, и ни у кого не было номера. Кнопка на крышке «Некстела» горела зеленым, показывая хорошее соединение с сетью.

Такси ехало в окружении грузовиков и легковушек. В том же потоке двигались два других такси. Таксист нажал на газ, и они поехали по спуску к шоссе. Улицы остались позади. Тим старательно прицелился и бросил «Некстел» в открытое окошко соседнего такси, которое тут же повернуло на знак светофора.

Сотовый телефон ударился о край окна и залетел внутрь, приземлившись на колени к удивленной матроне, слишком сильно накрашенной для своих лет. Водитель Тима, ничего не замечая, сделал радио погромче, продолжая напевать и дирижировать. Тим повернулся на сиденье и посмотрел назад. Колонна полицейских машин с ревущими сиренами промчалась направо, следуя за сигналом «Некстела».

Тим расслабился только после того, как они проехали два переулка.

У него был пистолет с шестью пулями, телефон «Нокия» и чуть больше тридцати долларов наличными. Остальные вещи лежали в багажнике «акуры», за которой он вернется завтра, если все будет чисто. Договор аренды на квартиру он подписал именем Тома Альтмана, а это значит, что его банковский счет либо уже заморожен, либо скоро будет. Он попросил водителя высадить его у банкомата и снял шестьсот долларов — максимально возможную сумму.

Потом позвонил из телефонной будки. Неудивительно, что Мейсен Хэнсен был у себя в офисе.

— Работаешь допоздна?

Долгая пауза.

— Рэк, послушай, я… Послушай, мне сказали, что происходит. Я должен был…

— Они вытянули мой номер из записей сотовых телефонов, которые ты для меня отследил, так? И ты его подтвердил. — Мимо проехала полицейская машина, и Тим отвернулся. Он прятался в телефонной будке, как усталый Супермен. — Ты знал, что мой номер тот, который был набран в 4:07 утра.

— Твои коллеги пришли с ордером. Что я должен был делать? — В его голосе появилась злость. — Ты тоже не слишком честно со мной поступил. Ты по уши в дерьме.

— Можешь не трудиться и не отслеживать этот звонок. Тебе не хватит на это времени.

Тим уже собирался отключиться, но голос Хэнсена его остановил.

— Эй, Рэк, — нервная пауза, — ты не будешь мне мстить?

Нотка тревоги в голосе Хэнсена пронзила Тима насквозь.

— Я не причиню тебе зла. Кто я, по-твоему, такой?

Ответа не последовало, и Тим повесил трубку.

Глава 41

Тим был уверен, что Медведь оставит у Дрей кучу приставов на ночь, поэтому обратно поехал на такси и зарегистрировался в грязном мотеле в центре города, в нескольких километрах от своего старого дома.

Постельное белье пахло кремом для бритья. Он позвонил Дрей с «Нокии», зная, что этот телефон они не смогут отследить.

— Андреа.

Резкий вдох.

— Медведь сказал, что тебя подстрелили. Они нашли кровь и бинты в ванной, когда выкурили тебя из квартиры.

— Царапина. Ерунда.

Она вздохнула.

— Скажи это еще раз. Я думала, что могу не… Скажи еще раз мое имя.

Он давно не слышал такого облегчения в ее голосе.

— Андреа Рэкли.

— Спасибо. — Глубокий вдох. — Итак, что ты хочешь услышать: плохую новость или плохую новость?

— Начни с плохой.

— У меня ничего. Имя Дэнни Данна нигде не всплыло. И по черным «крузерам» в этом квадрате счет 0:23. Ни одни права не подходят. Ни одни.

Тим почувствовал, как гаснет последний огонек надежды.

— На это и чертов ключ от банковской ячейки я угробила сегодня целый день. Завтра с утра первым делом проверю еще несколько банков.

Тим постарался не выдать разочарования:

— Когда ты говорила с Медведем, он не сказал, почему мое имя не попало в прессу?

— Службу не радует перспектива общения с прессой. А окружная прокуратура не хочет следовать примеру Полицейского департамента Лос-Анджелеса, который упал в глазах общественности. Думаю, они намерены все держать в семье, пока до тебя не доберутся. К тому же ты не убийца невинных людей. Ты охотишься за теми, кто хочет их убить. — Она фыркнула: — «Тройка мстителей».

— Пусть звери сами поубивают друг друга?

— Что-то вроде того. Или они знают, что у тебя больше шансов вычислить эту чертову тройку до того, как ситуация совсем выйдет из-под контроля.

— Тогда почему они вломились ко мне к квартиру?

— Таннино прикрывает свою задницу. Демонстрирует должное усердие.

— Он, наверное, жалеет, что вообще со мной знаком.

— Медведь говорит, Таннино расстроен из-за того, что не смог защитить тебя в той перестрелке. Он знает, что ты хорошо стрелял, и знает, что тебя задели. Он восхищается тем, как ты поступил, что ты швырнул свой значок, как человек старой школы. Прямо настоящий Гэри Купер. Но он думает, что это толкнуло тебя в пропасть, особенно после Джинни. Чувствует ответственность.

Порядочность Таннино не тронула Тима. Это не поможет, когда придется выложить карты на стол.

— Мне нужна помощь, Дрей. Постарайся снять денег с нашего счета. Пару тысяч.

— Сделаю. Черт, да я все утро трачу на беготню по банкам, так что мне вроде по пути.

— Спасибо.

— Я твоя жена, глупый. Это часть договора.

Тим проснулся от судороги в груди и пошел в душ. Насадка кашляла и разбрызгивала теплую воду. В слив забился клубок волос. Полотенце было таким маленьким, что Тиму пришлось извернуться, чтобы вытереть спину.

Перед тем как подойти к «акуре», он убедился, что все чисто. Машина была припаркована там, где он ее оставил, в нескольких кварталах от его логова. Он быстро отъехал, завернул на пустынную стоянку и проверил машину инфракрасным датчиком, который вытащил из вещмешка. А чтобы окончательно успокоиться, проверил, не установлен ли маяк в самом датчике — прием, которым сам пользовался в лучшие времена. Ничего.

Выехав на шоссе, он аккуратно следовал скоростному режиму и не превышал скорость. Он припарковался почти в пяти кварталах от своего старого дома. Потом осторожно подобрался к нему, как собака к миске, и осмотрел со всех сторон.

На подъездной дорожке под капотом своей машины возился Мак, из его заднего кармана торчала масленая тряпка. Пэлтона и Гуэрреру он увидел у обочины вверх по дороге. Они особо не обращали внимания на происходящее вокруг, потому что знали — так же, как и Тим, — что он будет просто идиотом, если придет сюда. Они следили за домом просто по долгу службы.

Тим отошел подальше и снова приблизился, проскользнул через двор и вошел через заднюю дверь. Запах затхлого перца и свежего кофе. Одеяла и наволочки все еще на диване — Мак, заботливый друг со скрытыми мотивами. Две упаковки из-под пиццы на новом кофейном столике из «Икеи». Коробка от кофейного столика стояла посреди комнаты Джинни, слишком очевидно показывая, что в этом помещении больше никто не живет.

Тим обнаружил Дрей на кухне; ее силуэт вырисовывался на фоне задернутых штор. Перед ней лежала желтая папка и стоял бумбокс Тима. Пленка летаргически нашептывала что-то в микрофон, колонки издавали скрип. Дрей сидела у стола, склонившись вправо. Одной рукой она обхватила живот, другой крепко сжимала край стола. Ее лицо было белым, губы дрожали. Она выглядела примерно так же, как тогда, когда услышала от Медведя о смерти Джинни, за секунду до того, как упала на колени в холле.

Рядом с костяшками ее дрожащего кулака блестел ключ от банковской ячейки.

Он приблизился к ней на ватных ногах, не чувствуя пола под подошвами.

Ее голова дернулась, как у робота, а глаза смотрели через него, словно не замечая его присутствия. Она протянула руку к бумбоксу и нажала кнопку перемотки.

Тим открыл яркую обложку папки. Записки государственного защитника. Те же колющие слова:

«Жертва была того типа, который нравился клиенту».

«Клиент утверждает, что после смерти он провел с телом полтора часа».

Тим перешел к пятой странице, но вместо того, что он читал там раньше, появилось следующее:

«Клиент утверждает, что ночью в его квартире был мужчина. Мужчина был хорошо сложенный, светловолосый, с усами, бейсболка надвинута на глаза. Клиент ничего больше не знает о таинственном посетителе».

«Клиент заявляет, что мужчина показал ему фотографии жертвы, карту и расписание передвижений жертвы из школы домой. Клиент должен был похитить жертву, потом отвести ее в гараж для последующего секс-шоу. Клиент и таинственный мужчина договорились о дате и времени. Таинственный мужчина больше не появлялся».

Единственное предложение, нацарапанное на полях:

«История хлипкая, нет подтверждающих улик (доказательств), глухота — более верный путь к победе на предварительном слушании».

Ярость захлестнула внутренности Тима.

Рейнер подделал записи перед тем, как дать их Аненберг. В любом случае, он не планировал показывать Тиму что-то, кроме подчищенной версии, в которой говорилось, что Кинделл действовал в одиночку.

Тим отступил от стола и согнулся. Он постоял так несколько минут, чувствуя, как напряглись мускулы под грудной клеткой. Со лба капал пот.

Раздался щелчок. Конец перемотки.

Дрей протянула руку и нажала «пуск».

«Алло?» (Голос Рейнера).

«Это безопасная линия?» (Сумасшедшее дыхание. Паника. Роберт.)

«Конечно».

Тим представил себе блестящий магнитофон рядом с телефоном Кинделла на тумбочке у кровати.

«Он убил ее. Он, черт возьми, убил ее». (Прерывистое дыхание). «Порезал ее на куски, псих чертов».

Взволнованный голос Роберта соответствовал описанию того, кто сделал анонимный звонок и сообщил местонахождение Джинни.

Дыхание Рейнера участилось. Он смог выговорить только одно слово:

«Нет».

«Я… черт… я не подписывался на то, чтобы маленькую девочку… Боже, о Господи. Он должен был просто ждать. И пальцем ее не трогать».

«Успокойся. Митчелл там?»

Телефон зашумел, потом раздался голос Митчелла. Абсолютно спокойный:

«Да?»

«Вы оставили за собой какие-нибудь улики?»

«Нет. Мы даже не приближались к хижине. Мы вверху на дороге над каньоном. Пункт, откуда мы должны были совершить выход. Когда мы сюда пришли, мы увидели его внутри. В бинокль. Он уже трудился над телом».

Из глубины груди Дрей вырвался тихий звук.

Голос Роберта на заднем плане:

«Он не должен был ничего с ней делать».

Шипение Митчелла: «Уймись». Потом Рейнеру: «Я решил, что план спасения и казни пошел ко дну, поэтому мы свернули нашу миссию». Шелест: «Подожди, подожди. Вон он идет. Он выходит. Аист, наведи на него камеру».

Щелчок высокоскоростной камеры. Глаза Тима вернулись к снимкам в пачке. Тиму казалось, что его сердце разбилось вдребезги, и любое движение причиняло адскую боль.

Голос Роберта на заднем плане: «Господи, о Господи. Больной ублюдок».

«Послушайте меня», — сказал Рейнер. — «План отменяется. Быстро сваливайте оттуда».

Голос Митчелла, спокойный и коварный:

«Мы все еще можем это использовать. Для кандидата».

«Это я, — подумал Тим. — Кандидат».

«О чем ты говоришь?» — спросил Рейнер.

«Подумай об этом. «Сильная личная мотивация» — разве не это мы должны ему подбросить? Я бы сказал, сейчас мы самих себя превзошли».

Напряженное дыхание Рейнера в трубке.

Громкий голос Роберта: «Нам придется сказать Дюмону».

«Нет», — отрезал Митчелл. — «Он будет в ужасе оттого, что мы даже просто подумали о том, чтобы сделать что-то подобное. Учитывая то, как все получилось, нам вообще ничего не надо говорить Дюмону».

«То, как все получилось, — подумал Тим. — То, как все получилось».

«Никто ни слова не скажет Дюмону. Он нас за яйца подвесит. И ни слова Аненберг». — Снова на коне, Рейнер. — «Это не то, что мы планировали, но Митчелл прав. Это трагедия, но мы можем повернуть ее так, чтобы она служила нашим целям. Выметайтесь оттуда, мы перегруппируемся и выработаем новую стратегию».

«Пошли», — сказал Митчелл.

Пленка продолжала крутиться; колонки мерно шипели.

Тим поднял глаза на Дрей, и они уставились друг на друга. Казалось, мир остановился. Были только ее волосы, приклеившиеся к влажному лбу, жар ее лица, боль — нет, агония — в ее глазах, которая отражала происходившее в его душе. Она разжала пересохшие губы, но ей понадобилась минута, чтобы заговорить.

— Ты спрашивал Дюмона, что они могли получить, убив Джинни. Ответ прост: тебя.

Дверь открылась. Дрей быстро нажала «стоп» и захлопнула папку. Мак вошел и застыл на месте.

Тим ему кивнул.

— Рэк, ты не можешь быть здесь, брат… они ищут тебя.

— Я ухожу.

— Ты подвергаешь Дрей риску, — его глаза переметнулись на Дрей.

Дрей наклонила голову:

— Мак…

— Ты действующий судебный исполнитель США.

— Мак, не надо. Оставь нас одних.

— Нет, я не оставлю вас. Он разыскиваемый…

— Я прошу дать нам минуту.

— Это идиотизм, Дрей. Ты не можешь укрывать подозреваемого у себя дома.

Глаза Дрей сузились в две блестящие точки:

— Послушай, Мак. Я ценю то, что ты здесь. Но сейчас я разговариваю со своим мужем, и, мне кажется, тебе лучше уйти.

У Мака вытянулось лицо, рот слегка приоткрылся. Он медленно кивнул, потом вышел из комнаты. Секундой позже его машина развернулась на подъездной дорожке, и рев мотора растворился вдали.

Дрей вздохнула, прижав ко лбу нижнюю часть ладони:

— Мак не продаст. Он верный.

— У него нет причин быть верным мне.

Она вгляделась в его лицо:

— Мне, Тимоти.

Тим вытащил кассету из бумбокса и постучал ею по ладони. Он вспомнил, как яростно Роберт скатился по ступенькам в подвал Дебуфьера. И взволнованные слова Роберта, обращенные к Рейнеру: «Люди иногда ошибаются. Ситуация может выйти из-под контроля. С нами со всеми это случалось».

— Это была миссия, которая провалилась. Они собирались ворваться, застрелить Кинделла, поиграть передо мной в больших героев. Я даже слышу, как они бы это продали: вот парень, который собирался изнасиловать и убить твою дочь. Он избежал наказания по трем предыдущим обвинениям из-за дырок в законе. Парень был твоим соседом, никто за ним не следил. Кроме нас. Мы спасли жизнь твоей дочери, уберегли ее от изнасилования. Мы, а не закон. Приходи и посмотри, чем мы занимаемся. У нас есть план, который откроет тебе глаза.

— Даже если бы все прошло по плану, как бы это отразилось на Джинни? Если бы на ее глазах застрелили человека? Ни капли порядочности. Ни капли порядочности нет в людях, которые решили поиграть жизнью маленькой девочки.

— Да, — кивнул Тим. — Ни единой. — Он выдвинул стул и тяжело опустился на него. Казалось, с тех пор, когда ему в последний раз удалось присесть, прошли месяцы. — Они мучили меня все это время, размахивали сообщником, как флагом. Они все знали с самого начала. Заставить Кинделла похитить Джинни было просто частью какого-то… психологического уравнения, которое Рейнер составил, чтобы заставить меня присоединиться к Комитету. И это сработало.

— Ты найдешь их, — сказала Дрей. — Ты заставишь их за это заплатить.

— Да. Да. И я хочу, чтобы ты все время носила оружие. Даже дома.

Дрей подняла водолазку и показала «Беретту», заткнутую за пояс:

— Я изо всех сил надеюсь, что они придут за мной. Но мне кажется, что им это не удастся.

Тим отдал ей пленку:

— Неплохой набор компромата. Немного подредактировать и положить на обе лопатки всех сообщников.

— …Я сняла для тебя пару тысяч сегодня утром. Они в сейфе для оружия.

— Спасибо. Что с Доббинсом?

— Они не смогут до него добраться. Его больничная палата как Форт-Нокс. А где Баурик?

Срок пребывания Баурика в центре реабилитации заканчивался в полночь.

— Они его не найдут.

— Зачем Мастерсонам оставаться здесь, где все их ищут?

— Они ненавидят Лос-Анджелес, потому что их сестру убили здесь, они ненавидят лос-анджелесских полицейских, потому что те не справились с делом их сестры, и ненавидят здешнюю судебную систему, потому что лос-анджелесские суды отпустили убийцу на свободу.

— Где сейчас убийца?

— Его застрелили.

— Какое совпадение.

— Именно. У них здесь связи, они знают, как делаются дела. Плюс папки с документами, которые они украли, — все лос-анджелесские.

— Теперь ясно, почему убили Рейнера, — сказала Дрей. — Заметают следы.

— Да. Они знают, что вещественных доказательств нет, а обвинения им не предъявляли. Они заметают следы.

Дрей откинула голову, словно ее ударили. Раздражение окрасило ее щеки румянцем.

— Есть еще один конец, который они постараются отрезать.

Тим почувствовал, как у него пересохло во рту. Осознание.

Он был уже на ногах, бежал по коридору.

Он вытащил патроны и оружие из сейфа. Монетки положил в задние карманы джинсов. Дрей смотрела на его руки, патроны, оружие.

— Возьми бронежилет, — сказала она.

— Он меня будет тормозить.

— Может быть, ты умрешь и в другой жизни станешь женщиной в Афганистане.

Тим стоял, перекинув через плечо пакет с оружием и патронами. Он пошел к двери, но она замерла в проходе, блокируя выход. Неожиданная близость ее лица, груди, напоминающая момент перед объятием. Он чувствовал запах жасминового лосьона, ощущал жар, исходящий от ее раскрасневшихся щек.

— Ты берешь чертов жилет, — произнесла она. — И не спорь.

Глава 42

Когда Тим свернул с дороги Граймс-Кэньон на петляющую змейкой дорожку, ведущую к сожженному дому, он чувствовал, как пустота начинает пульсировать в том месте, где должен быть желудок. Он остановился на заросшем травой бетонном основании, где когда-то стоял дом; мертвые сорняки трещали под колесами.

Впереди в маленькой эвкалиптовой роще стоял одинокий гараж. Тим надел перчатки и бронежилет.

Покрытые грязью окна стали светонепроницаемыми. Дверь гаража скрипнула на ржавых петлях. Запах сырости. Из треснувшей трубы водопровода на жирный бетонный пол стекали струйки грязи.

Тот же истрепанный диван. Та же дырка в задней стенке. Та же обволакивающая темнота.

Кинделла не было.

Боковой столик был перевернут, дешевые деревянные панели раскололись и осыпались опилками. На полу валялась разбитая лампа. Голая лампочка все еще светилась.

Признаки борьбы.

Тим прижал кончики пальцев в перчатках к темному пятну на диване, затем к белой поверхности задней стены, чтобы различить истинный цвет пятна. Кроваво-красный.

На стойке лежал пакет молока, тоненькая, как ниточка, струйка жидкости вытекала из приоткрытого горлышка. Тим поднял пакет. Почти пустой. Он уставился на лужу молока на полу. Пакет пролежал как минимум полчаса.

Они забрали Кинделла. Если бы они просто собирались его убить, они бы сделали это здесь. Заросли эвкалиптов помогли бы заглушить звук выстрелов.

У них был другой план.

Тим направился к выходу, но белый шов недавно выпотрошенной обивки дивана привлек его внимание. Он подошел и потянул за этот шов. Появился носок его дочери.

Носок его дочки. Спрятанный в надорванной подушке, как какой-то грязный журнал, пакетик марихуаны, пачка наличных.

Его ноги дрожали, поэтому он присел на диван, схватив носок обеими руками, вжав большие пальцы в ткань. Маленькая комната закружилась у него перед глазами. Запах растворителя. Молоко, капающее со стойки. Ноющая боль в ссадине над глазом. Запах стола, обработанного антисептиком.

Он прижал руку ко лбу. Колени тряслись так сильно, что он не мог сдержать дрожь. Он попытался встать, но силы в ногах не было, и он снова сел, сжимая носок Джинни, дрожа не от ярости, а от неослабевающего желания обнять дочь — желания, которое сидело в нем глубже, чем горе или боль.

Через десять или тридцать минут он вышел под солнце и пошел через осыпающийся фундамент к своей машине. Посидел минутку, пытаясь выровнять дыхание.

Ему не сразу удалось попасть ключом в зажигание.

На шоссе Тим давил на газ, пока спидометр не показал сотню. Оба окна были опущены, кондиционер включен на полную мощность. Дыхание пришло в норму только тогда, когда он промчался мимо въезда на Первую улицу.

Он остановился и позвонил Дрей.

— Они забрали Кинделла.

Казалось, пауза тянется вечно.

Ее смех был похож на кашель:

— Что они с ним сделают?

— Не знаю. Не могу поверить, что машина Аиста не всплыла. Если бы чертова пленка была четче, я смог бы разглядеть номер машины.

— Подожди секунду. Пленка? Какая пленка?

— Запись камеры наблюдения. Я нашел его машину на пленке, которую взял из видеопроката.

— Был день или ночь, когда сделали запись?

— Ночь.

— Какое было освещение?

— Что?

— Освещение. Как ты увидел машину?

— Не знаю. Фонарь, думаю. Какое это имеет значение?

— Потому что, умник, если у фонаря натриевая дуга, от его света синяя машина на пленке будет казаться черной.

У Тима приоткрылся рот.

— Откуда ты знаешь?

— Курс по системам безопасности секретных служб в Белтвилле прошлой весной. Ты забыл, что я высокопрофессиональный следователь? Поезжай и проверь фонарь. Начну копать синие «крузеры».

— Уже еду.

К счастью, фонарь стоял в паре десятков метров от входа в «Киносенсацию», поэтому Тим мог глазеть на него без риска быть замеченным подростком, которого он обокрал в субботу утром. Он не учел того факта, что днем, когда фонарь был выключен, трудно — если вообще возможно — было определить, какая в нем лампа. Тим надел куртку на молнии, чтобы спрятать бронежилет.

Паренек в кофте с черным капюшоном проехал мимо Тима на скейтборде, с интересом его рассматривая. Тим подождал, пока тот завернет за угол, потом достал пистолет и выстрелил в фонарь. Появилось облачко белого порошка, осколки стекла посыпались на тротуар.

Тим вернулся в машину и набрал номер.

— Да, он точно натриево-дутовой.

Тим терпеливо ждал за угловым столиком. Перед ним на тарелке скучал комбинированный завтрак, хотя было время ужинать. Он просмотрел первую страницу газеты «Санди».

«Судебный исполнитель клянется остановить «тройку мстителей»».

Была открыта горячая криминальная линия для звонков. Человек, представляющий Полицейский департамент Лос-Анджелеса, полагал, что Мастерсоны финансировали операции, используя деньги, которые получили в качестве компенсации от таблоида, опубликовавшего фотографии с места убийства их сестры.

На второй странице сообщалось о торговце автомобилями из Балтимора: вдохновленный казнями Лейна и Дебуфьера, он застрелил двух мужчин, пытавшихся его ограбить. Одному из налетчиков было семнадцать, другим был его пятнадцатилетний братишка.

Тим перешел к некрологам. Конечно же, там был Дюмон — в дорогом костюме, строгий, импозантный и, как всегда, немного самодовольный, словно знал нечто недоступное остальному человечеству. Причиной смерти был назван рак легких, а не самоубийство, и не было никакого упоминания о его причастности к «тройке мстителей».

Прошло еще десять минут, и Тим нажал кнопку повторного вызова.

— Судебный исполнитель Рэкли.

— Это опять я.

— Синие «крузеры» бывают двух оттенков: стальной синий и синий. У Эдварда Дейвиса, так называемого Дэнни Данна, так называемого Аиста, синий «крузер». Для регистрации он выбрал новое имя — Джозеф Харди. Ха-ха. Судя по фотографии на водительских правах, у Нэнси Дрю денег больше.

Тим резко сел, оттолкнув от себя тарелку рваных блинов.

— Адрес?

— Ты был прав насчет Эль-Сегундо. 147 Орчард-Оук-Серкл.

Глава 43

Поскольку лицо Аиста смотрело со всех экранов и подъездов штата, сбежать за последние два дня ему вряд ли бы удалось. Его характерная внешность делала маловероятным переодевание. Все, что знал о нем Тим, ограничивалось его выдающимися техническими данными, но на другие области его таланты не распространялись. Тим полагал, что тот сидит дома, ожидая, пока свернут кампанию. Тогда он сможет ускользнуть на самолете, где много-много песка и коктейлей с зонтиками.

Дом, как Тим и предполагал, стоял на отшибе за пустырем. Здание обосновалось в тени крутого холма. Неприветливый вид этой территории, скорее всего, и спас ее от дальнейшего освоения. Возле входной двери не оказалось таблички с номером, так же как не было ее и на почтовом ящике. Дом справа был выставлен на продажу, а дом слева ремонтировался.

Скорчившись за грузовиком со стройматериалами, Тим в бинокль осматривал листву во дворе. Из-под ковра листьев, поднятые на тонких металлических шейках, выглядывали как минимум две камеры наблюдения. Он мысленно разделил двор на сектора и изучил каждый сектор тщательно и методично. В листве нарисовалась еще одна камера и два датчика движения. На окнах были решетки, а огромная входная дверь казалась отлитой из единого куска железа. Ворота блокировали вид на задний двор, а расположение на холме давало Аисту ясный угол обзора.

С приходом сумерек видимость ухудшилась и предметы стали расплывчатыми, как на военных постерах и выцветших черно-белых фотографиях. Откуда-то издалека доносился шум волн.

Тим пробрался вверх по холму и пошел по задней стене дома. Он двигался быстро, стараясь держаться подальше от камер и инфракрасных датчиков. Чтобы пробраться через поле с пересекающимися лучами, ему пришлось выполнить несколько сложных акробатических трюков, зато по холму он шел свободно. Он сунул пистолет обратно в кобуру, чтобы не думать о том, что оружие может выскользнуть.

Тим лежал на животе и разглядывал задний двор, жалея, что оставил очки ночного видения в вещмешке в багажнике. Забор по пояс высотой с колючей проволокой наверху. На задних окнах, так же как и на передних, толстые решетки. Проникнуть сквозь них не представлялось возможным. Несколько камер слежения стояли возле задней двери, как сторожевые собаки. Он заметил датчик движения над задней дверью и мрачную собачью будку, скрывающуюся в тени. На лужайке валялось собачье дерьмо.

Он спустился вниз по холму, нервно оглядываясь в поисках еще каких-нибудь хитрых приспособлений, и направил бинокль на заднюю дверь, видневшуюся сквозь широкий квадрат защитного экрана. Цельное стекло, обрамленное толстой деревянной рамой. Он не мог поручиться, но ему показалось, что по краям стекла идет темная полоска плексигласа. Это означало, что стекло пуленепробиваемое. Над ручкой защитный экран, что делает невозможным трюк с кредитной карточкой. Дверь открывается наружу, на ней целая серия замков с огромными защелками, скорее всего, изготовленных на заказ.

Ничего другого от Аиста Тим и не ожидал.

За пуленепробиваемым стеклом виднелась прачечная и еще одна запертая комната. На двери второго этажа два блестящих кружка — скорей всего, стандартные замки с защитой от взлома. Светлый металл рядом с ручками означал, что замки по всему кругу укреплены пластинами, защищающими от попыток проникновения. Тим готов был побиться об заклад, что на обеих дверях есть длинные задвижки, чтобы дверь было трудно или невозможно вышибить.

С этими замками ему явно было не совладать.

Он уже хотел уйти, когда огонек, загоревшийся в доме, осветил кухонный стол, окруженный медной сеткой и заваленный компьютерными мониторами и клавиатурами. Аист появился в поле зрения, облаченный в голубую детскую пижаму. Он вошел в сетчатый отсек и сел перед кучей оборудования.

Тим лежал в темноте, его глаза смотрели на человека, который сыграл роль в расчленении его дочери. Он представил себе Аиста с биноклем, спокойно наблюдающим за тем, как Кинделл выходит из своего гаража в крови Джинни, чтобы… что? Погулять при луне? Подышать свежим воздухом? Перевести дыхание после напряженной работы? Аисту до этого не было никакого дела; он, наверное, любовно положил камеру в пенопласт и забрал свой чек.

Аист несколько минут печатал, потом остановился, чтобы помассировать узлы на руках. Тим некоторое время наблюдал за ним, потом повернулся и пошел вверх по холму.

Ему понадобилось около десяти минут, чтобы пройти по лужайке, обманув камеры и сигнализацию. Он сидел в своей машине за несколько кварталов от дома Аиста, подводя итоги и сожалея, что бросил курить.

Вскрывать замки он умел, но с Аистом в этом тягаться смысла не было.

Мистер Совершенство должен был сам выйти к нему.

В магазине он расплатился наличными, истратив бо́льшую часть денег, которые дала ему Дрей. Кассирша, старая ирландка с грубыми руками заядлого садовода, свистнула работника, чтобы он помог Тиму донести покупки до машины. Тим отказался от помощи, загрузив оборудование в огромную черную сумку, которую он вытащил из битком набитой коробки с кабелем.

— Это, должно быть, суперпроект, — изо рта женщины пахло «Полидентом».

Тим взвалил сумку на одно плечо.

— Да, именно так.

С тяжелой сумкой двигаться по намеченному пути через двор Аиста было намного сложнее. Тим никак не мог пройти мимо сходящихся лучей. Он вытащил из сумки маленькое зеркало для бритья, разбил его и на мгновение отклонил луч осколками.

Наконец он достиг своего укрытия на склоне холма. Аист в голубой пижаме все еще сидел за компьютером. Было похоже, что он разговаривает сам с собой. Потом Тим услышал пронзительный звонок телефона, Аист поднял трубку сотового, но ответа, кажется, не получил. Он покачал головой, поняв, что взял не тот телефон. Встал из-за монитора и вышел в кухню.

Тим проверил сумку, чтобы убедиться, что все просчитано и подготовлено. Прикрепил к поясу маленькую канистру слезоточивого газа, проверил пистолет и вынул из сумки кусок изоляции. Потом начал молча спускаться к задней стороне дома. Аист сидел на табурете в кухне, потягивал сок через соломинку, наклонившись к трубке прикрепленного к стене телефона.

Тим глубоко вздохнул и поднял сумку над забором. Трава приглушила звук ее падения, но он все равно услышал взволнованное движение в собачьей будке. Он разложил изоляцию на колючей проволоке и перебрался через забор. Доберман зарычал. Тим спрыгнул на землю и дотянулся до баллончика на поясе как раз в тот момент, когда собака прыгнула. Он выпустил ей в морду газ и быстро прошел мимо. Рычание превратилось в скулеж, собака перекатилась на спину и терла лапами глаза.

Тим повесил сумку на плечо и бегом направился к задней двери. Сбил ломом защитный экран, который отошел с металлическим лязгом. Упал на одно колено и открыл сумку. Прикрепляя широкий круглый диск к электрической дрели, он услышал внутри движение — приближался Аист.

Он прошел через прачечную и стоял, глядя в окно задней двери.

— Мистер Рэкли, я рад, что вы меня нашли. Потому что я вас найти не мог. У Роберта и Митчелла окончательно поехала крыша.

— Открывай и давай поговорим.

— Я в каком-то роде участвовал, но я…

— Я знаю, что ты замешан. Ты вскрыл для них замок у Ритма.

— Я как раз собирался сказать, что Роберт и Митчелл заставили меня им помогать. Я не хотел, но они мне угрожали смертью, и чем только еще не угрожали. Я делал это с пушкой, приставленной к голове. Я сказал им, что больше не буду помогать.

— Я также знаю, что ты замешан в смерти моей дочери.

Тело Аиста осело, голова втянулась в плечи.

— Это была не моя идея. И выбирать мне тоже не приходилось. Я пытался отговорить их, говорил им, что это может привести только к…

— Где они? Куда повезли Кинделла?

— Я с ними не контачу. Клянусь, мистер Рэкли. Я не знаю, где они.

Взгляд Аиста остановился на добермане, который все еще катался по земле на лужайке у забора.

— Ч-что вы сделали с Курком? — Аист начал задыхаться. — Господи, мой дом, как вы… Почему я должен доверять вам больше, чем им?

— Все кончено, Аист. Ты скажешь мне правду. И полиции.

— Я вам не позволю. Не позволю себя арестовать! — Писклявый голос Аиста выдавал его панику.

Тим поднял дрель. С оглушительным зудением она прошла сквозь пуленепробиваемое стекло, оставив рядом с ручкой аккуратную дырку размером с подстаканник. Потом включил электропилу.

— Вы совершаете ужасную ошибку!

— У меня есть на вас компромат, мистер Рэкли, вас это не волнует?

По лицу Аиста бежали струйки пота.

— Вы фактически были убийцей. Я просто обеспечивал техническую поддержку. Если вы на меня донесете, я все расскажу, и тогда ваша жизнь тоже будет кончена.

Аист сделал шаг вперед, споткнувшись о шеренгу туфель возле стиральной машины. Его лицо стало красным, как помидор. Тим продолжил резать пуленепробиваемое стекло; оно легко поддавалось. Пила ударила по деревянной перекладине, и гул превратился в визг.

Аист прижался к стеклу. Тим выключил пилу и начал менять лезвие.

— Ты помог подстроить смерть моей дочери. Ты сидел и делал фотографии, когда ее резали на куски. Я войду и заставлю тебя говорить. Вы трое ответите за то, что совершили.

— Прекратите! О Господи, прекратите! — Аист прижался лбом к стеклу, оставляя на нем пятна пота. Он тяжело дышал, его плечи тряслись, а плоский нос казался белой полосой на покрасневшем лице. Он заплакал: — Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Я все равно не могу выходить из дома, особенно с тех пор, как вы выдали журналистам мое имя. Я ничего не сделаю. Даже из дома не буду выходить. Я просто хочу жить здесь! Один.

Тим выключил пилу. Выражение лица Аиста мгновенно поменялось. Представление было окончено. Он откинулся назад, вынул из-за пояса «Люггер» и сквозь просверленную дыру выстрелил прямо Тиму в верхнюю часть живота.

Выстрел сбил Тима с бетонных ступенек. Он упал назад, пролетел пару метров и приземлился спиной на лужайку. Несмотря на жуткую боль, Тим два раза перекатился на бок, уходя от следующего выстрела. Он пытался крикнуть, втянуть воздух — и не мог. Его внутренности скрутились в тугой узел, не давая ему вздохнуть. Он хрипел, метался и бился, как рыба в лодке. Аист смотрел на него с любопытством, поправляя очки костяшками пальцев.

— Я не мог позволить вам пойти в полицию, мистер Рэкли — теперь, когда вы знаете, где я живу. Вы меня понимаете.

Тим сбросил куртку, и спазм сразу же отпустил его. Он сделал резкий вдох, и его немедленно настиг приступ кашля. Он привстал на четвереньки, из носа у него текли сопли, с нижней губы капала слюна. Было такое чувство, что ему кто-то ударил в солнечное сплетение огромным каменным шаром, которым сносят небольшие дома. Тим встал. Аист смотрел на него с удивлением.

Тим стянул с себя куртку, и Аист увидел бронежилет. В его глазах снова заплескалась паника, он вбежал в дом и захлопнул дверь прачечной. Было слышно, как он задвигает засовы и накидывает цепочку.

Тим твердыми шагами приблизился к двери. В животе пульсировала боль, пока он пилил пуленепробиваемое стекло и деревянную планку. Он пнул дверь, и та распахнулась, оставив сбоку тонкую полоску стекла и кучу замков, каждый из которых сидел в своем гнезде на косяке. Тим вошел внутрь, волоча за собой сумку.

Его остановила дверь прачечной. Она была, как и предполагал Тим, стальная, с двумя замками, и за ней слышались панические вопли Аиста.

— Простите! Вы меня напугали, вы меня действительно напугали! У меня есть деньги! Много денег! Наличные! Вы можете взять… можете взять, сколько хотите…

Тим поменял наконечник и схватился за дверную ручку. Разряд электричества сбил его с ног. Он отполз к расколотой задней двери и сел, тряся головой. Язык онемел, рука дрожала не переставая.

Хитрый ублюдок подвел электрический ток к дверной ручке.

Тим встал, опираясь на сушилку, почувствовал легкий приступ тошноты. Тим порылся в тумбочке с обувью, отбросив в сторону крошечные кроссовки Аиста и пару изношенных тапочек. Наконец он нашел то, что искал, — ботинки для походов, проложенные резиной и испачканные красной пылью. Тим засунул в башмак ручку дрели и обвязал его шнурком.

Дрель завыла снова, и сквозь грохот он опять услышал голос Аиста:

— Дайте мне пятнадцать минут, и я уеду из города. Вы никогда меня больше не увидите. Пожалуйста.

Тим направил карбидовый кончик дрели в основание замка прямо над скважиной. Вылетело огромное облако искр; дрель продвигалась вперед, ломая задвижки, кружа тумблеры и пружины. К тому времени, как он разворотил второй замок, дрель дымилась, а его руки гудели от напряжения.

Он вынул пистолет и вышиб дверь ногой. Она со стуком распахнулась, приставленный к ней стул покатился через комнату. Из электрического разъема выходил обычный провод от лампы, его конец был оголен и вставлен в дверную ручку.

И ни следа Аиста.

В глубине дома Тим услышал причитания. Он побежал через столовую к заднему коридору, сдвинув локти и подняв пистолет. В доме царил хаос. Три корзины для белья, полные висячих замков, простреленных и пропиленных. Несколько машин для изготовления ключей с неразберихой ручек, рычагов и зубчиков. Защитные очки, свисающие с полированных рулей. Паяльники. Коробки, заполненные переключателями, муфтами, шайбами. Аппарат с огромным количеством антенн.

Тим двигался с чрезвычайной осторожностью, опасаясь ловушек.

Голос Аиста эхом прокатился в коридоре:

— Господи, не сдавайте меня. Я не выживу в тюрьме. Я там не протяну ни секунды, — дальше была какая-то невнятица.

Ванная в дальнем конце коридора и маленький кабинет напротив были пусты. Тим решил, что голос Аиста шел из конца коридора. Еще одна запертая дверь, тоже целиком из стали. Тим распластался по стене; когда он решил протянуть руку и постучать, стоны переросли в вопли.

— Пожалуйста, уходите! Я сожалею, что стрелял в вас, мистер Рэкли! Я не могу пойти с вами и дать себя арестовать! Не могу!

— Куда Роберт и Митчелл повезли Кинделла?

— Я ничего не скажу! Я не хочу в тюрьму! Я не пойду в тюрьму! Я клянусь, я просто… — Его крики резко оборвались. Воцарилась мертвая тишина.

— Аист? Аист? Аист!

Прошла минута. Тим стукнул пяткой по двери, но это не дало результата. У него болел желудок; ему казалось, что он сломал нижнее ребро. Скользя спиной по стене, он опустился и стал слушать.

Полная тишина.

Он снова поднялся, борясь с болью и пытаясь сконцентрироваться. С разворота ударил дверь ногой возле ручки. Дверь не поддалась. Он, пошатываясь, отошел, держась за лодыжку и матерясь.Нога чертовски болела.

Тим пробрался обратно по коридору — осторожно, чтобы не наступить на провод, достал из сумки плоскогубцы и точно так же вернулся. Стараясь держаться сбоку от двери, он зажал ручку в тиски и резко повернул, срывая болты и цилиндры. Потом он снова распластался у стены, заставил себя не думать о боли и снова ударил по двери.

В этот раз она поддалась. Он влетел внутрь, качнув пистолетом влево, потом вправо.

Аист сидел под окном, сжавшись в комок; рядом с ним валялся «Люггер». Одна рука обхватила колено, другую он прижимал к груди. Его рот был приоткрыт, очки висели на одном ухе. Лицо Аиста было густо-красным, и на нем блестел высыхающий пот.

Тим отпихнул «Люггер», проверил пульс, но не нашел его. Сердце Аиста не выдержало.

Тим стоял и оглядывал комнату. Она представляла собой странную смесь антикварных штучек и старомодных игрушек. Стеганое одеяло, накинутое на деревянную кровать. Магнитофон «Силвертон» на лакированном столике рядом с пачкой старых пластинок, тут же кучка стодолларовых купюр и открытая коробка для ланча, наполненная аккуратными пачками банкнот.

Тим наклонился и заглянул за единственную картину на стене, где Лу Гери, самый счастливый человек на планете Земля, смотрел на стадион, заполненный тысячами людей, и заметил стальной блеск сейфа. Взглянув с другой стороны, он обнаружил провода и пластиковую взрывчатку. Тим подумал о своих товарищах из группы по задержанию, на тумбочке возле кровати нашел маркер и написал «БОМБА» на стене крупными буквами, не забыв пририсовать толстую стрелку, указывающую на картину.

Он осторожно открыл дверь чулана и обнаружил несколько сотен старых детских коробок для ланча, сложенных рядами от пола до потолка. Он вытащил верхнюю и осторожно ее открыл. Она была битком набита наличными, в основном пятерками и десятками. Он решил, что деньги около магнитофона были последней выплатой — возможно, за участие Аиста в убийстве его, Тима. Или за убийство, которое еще планировалось. За убийство Кинделла.

Полочка в ванной ломилась от банок с таблетками. С края ванны на Тима смотрела резиновая уточка. Вдоль кафельных стен были развешаны десятки фотографий, на большинстве которых красовался Кинделл. Вот он выходит из магазина, завязывает ботинки на тротуаре, убирается в гараже. Обычный житель пригорода в воскресенье после обеда. Если бы можно было совершить путешествие во времени и всадить Кинделлу в голову несколько пуль до того, как на календаре появится 3 февраля…

Вот фотография Тима и Джинни возле турника. На ее лице написано предвкушение и страх, на его — любовь и нетерпение. Она крепко сжимает его руку, словно боится, что турник нападет на нее. Рядом снимок Джинни, возвращающейся домой из школы: на спине рюкзак, лицо опущено вниз, губки сложены бантиком.

Он смотрел на фотографию, чувствуя, как горе циркулирует по венам, а мозг пытается бороться с осознанием кошмарной несправедливости того, что Джинни, в ее семь лет, избрали мишенью и убили, потому что кому-то понадобился он, Тим.

Он двинулся обратно по коридору, перешагнул через провод-ловушку и вошел в гостиную.

На полу валялись приборы и приспособления самых разных видов и размеров. Тим узнал Бетти, которая переводила цифровые импульсы в слова. И Донну — усовершенствованный заглядыватель. Бетти изменилась. Аист снял с нее клавиатуру, а на это место поместил единственный наушник. Тим поднял Бетти, вставил наушник в ухо и покачал параболой, пытаясь уловить какой-нибудь звук. Сначала он ничего не услышал, но потом направил на открытую дверь прачечной, и пыхтение добермана ударило ему в ухо. Он удивленно вскрикнул, снял наушник и выглянул в окно. Доберман все еще лежал рядом с забором. Тим почтительно разглядывал микрофон, как вдруг уловил трескучий смешок Роберта.

Он уронил Бетти и выхватил пистолет еще до того, как она ударилась об пол.

Злобный смех не утихал. Держа оружие наготове, Тим шел на звук. Он заскочил в кухню и прижался спиной к косяку. Там никого не было, только пустой кухонный стол, чашка Аиста на стойке и красный огонек телефона.

Внезапно Тим понял, что смех доносится из телефонной трубки.

Резкий голос Роберта:

— Вас что-то напугало, принцесса?

— Я просто трясусь на своих шпильках.

Тим говорил в микрофон, и пульсация у него в животе становилась все сильнее.

— Классное шоу разыграли, спасибо. Как по радио. Ты убил его?

— Он мертв.

— Я так и понял.

— Вы забрали Кинделла.

— Ты быстро учишься.

— Убили?

— Пока нет.

Еле различимый звук потока радийного эфира, идущего фоном в телефонном разговоре, вдруг отразился от стен кухни и зазвучал с неожиданной глубиной стереозвука. Звук шел от кухонного стола. Когда Тим подошел ближе, на сиденье одного из стульев обнаружился сканер радиочастот. Характерная короткая мелодия, которую он расслышал на линии во время разговора с Робертом, — позывные диспетчерской службы Полицейского департамента Лос-Анджелеса. Он почувствовал, как сжался его живот, но постарался снова сосредоточиться на разговоре.

Счетчик на телефоне отсчитывал время звонка: 17:32. Часы на плите показывали 22:44. Баурик пробудет в больнице еще чуть больше часа, потом его, скорее всего, выкинут на улицу.

— Ты науськал Кинделла, чтобы он похитил мою дочь.

Роберт с силой выдохнул воздух, это прозвучало как взрыв статического электричества.

— Мы не хотели, чтобы все так вышло.

— Да? Тогда почему бы вам не сказать мне, как все должно было выйти. Может быть, когда я это услышу, я прощу вас, и мы все разойдемся по домам.

— Нам нужен был исполнитель. Мы ждали почти год, пока Рейнер возился с психологическими портретами. Аненберг вела себя как заносчивая сука. Мы должны были ускорить процесс. Проблема была в том, что, как сказал Рейнер, парень с такой подготовкой вряд ли бы согласиться участвовать в Комитете. Нужна была личная мотивация. Поэтому мы решили тебя немножко подтолкнуть.

— Подтолкнуть.

— Все должно было пройти без потерь. Кинделл крадет Вирджинию, мы вламываемся и скручиваем его. Спасаем ее и доставляем тебе. Рассказываем тебе о системе, которая три раза позволила растлителю малолетних сорваться с крючка и поселила его в твоем маленьком солнечном райончике. Мы говорим тебе, что у него были виды на твою девочку — виды, которые осуществились бы, если бы все было предоставлено системе. Мы говорим тебе, что у нас есть план.

— А я переполнен чувствами и вступаю в Комитет.

— Вроде того.

— Вы отдали мою дочь в руки извращенца! — Ярость в голосе Тима, должно быть, повергла Роберта в шок: ему понадобилось несколько секунд, прежде чем он смог заговорить.

— Послушай, мне жаль, что все так получилось… Рейнер внимательно следил за Кинделлом еще с первых судов… прошение о признании невменяемости, дырка в законе, которая сделала его потенциальной мишенью Комитета еще до Джинни. Рейнер составил его психологический портрет. Кинделл не был убийцей. Ни одно из ранее совершенных преступлений не приняло такого оборота. Мы подумали, что просто подойдем к нему и скажем: «Вот девочка, которая может тебе понравиться. Хватай и следи за ней, но не делай ничего, пока мы не придем».

— Но получилось по-другому, правда?

— Да. Мы думали, что Кинделл сядет в тюрьму. Мы хотели использовать смерть Джинни, чтобы уговорить тебя вступить в Комитет, но когда он отделался от срока из-за глухоты… черт, это гарантировало твое согласие…

— Потом вы завоевываете мое доверие, Рейнер подтасовывает факты в папке Кинделла, чтобы убедить меня, что Кинделл действовал один, и мы голосуем за то, чтобы его казнить. Я привожу приговор в исполнение. Я расхлебываю кашу, которую вы заварили, убираю единственного оставшегося свидетеля.

— Точно. Как только мы избавляемся от Кинделла, нас больше ничего не связывает с Джинни. Или с чем-нибудь вне Комитета.

Они понятия не имели, что Рейнер записал их звонок из дома Кинделла. С губ Тима сорвался странный звук, похожий на мрачный скрипучий смех, который застал Роберта врасплох.

— Черт возьми, что смешного?

— Вы стали такими же, как они. Этот ваш план привел к убийству девочки. Семилетней девочки.

— Не надо все валить на нас. — Голос Роберта поднялся до визга. — Мы не отвечаем за то, что сделал Кинделл! Мы этого не хотели! Теперь-то он заплатит за все! Мы его прикончим для тебя.

— Я не позволю вам это сделать.

В голосе Роберта появилась угроза.

— Ты собираешься спасать человека, который убил твою дочь? Этот кусок дерьма заслуживает смерти.

В голове у Тима возник образ Кинделла. Он был поразительно четким: копна пушистых волос над плоским лбом; влажные бесчувственные глаза, лишенные какого-либо смысла. Он подумал о том облегчении, которое принесет ему отсутствие Кинделла в этом мире.

— Я с тобой согласен. Но это не наша задача.

— Да? Он тут истекает кровью на руках у Митча. Так, скажи мне, чья это задача, если не наша? — Роберт усмехнулся. — И позволь тебя предупредить: мы знаем, что ты ведешь двойную игру, вступаешь в сделку с судебными исполнителями. Если мы увидим твою машину, мы прикончим Кинделла и перестреляем всех, кто встанет у нас на пути.

Тим посмотрел на радиосканер на стуле.

— Ты забываешь, Рэкли, что мы давно следим за тобой. Мы знаем, когда ты ходишь в сортир. Мы знали, как ты отреагируешь на смерть Джинни и как завернуть тебя в Комитет. Мы предсказывали тебя и играли тобой, как чертовой игрушкой. Если мы столкнемся лицом к лицу, ты проиграешь. Мы знаем тебя, Рэкли.

— Так же, как знали Кинделла?

— Лучше. Мы бок о бок работали на операциях. Если мы еще раз тебя увидим, мы тебя ликвидируем.

— Яркий образ.

— Не пытайся помешать нам.

— Забавно, — сказал Тим. — Если ты надеешься, что я уеду из этого города по твоей милости или по милости твоего брата, ты еще больший псих, чем я думал! Я иду за вами.

Он поднял пистолет и выстрелил в телефон; тот подпрыгнул и раскрошился. Ни искр, ни летящих осколков — гораздо менее эффектно, чем он ожидал. Он постоял несколько минут в тишине.

Щелканье сканера подтвердило его худшие опасения: Аист засек не только частоты Полицейского департамента, но и частоты диспетчерской службы судебных исполнителей, которые поддерживали связь со всеми приставами, выезжавшими на задание. Эхо, которое он слышал в трубке, означало, что Мастерсоны были осведомлены обо всех перемещениях полиции и судебных исполнителей. Он не знал, прослушивают ли они сотовый Медведя; в данный момент приходилось предполагать, что любой контакт с властями выдаст его с головой.

Тим вернулся в гостиную и снова начал рассматривать причудливые изобретения Аиста. Наконец он обратил внимание на медную клетку. Клавиатуры у этой штуки нигде не было.

Он наклонился и уставился на странный набор слов, возникший на экране компьютера.

— Что за черт? — пробормотал он.

На экране возникли буквы, словно их напечатали на машинке: «Что за черт».

Тим нашел на мониторе микрофон и сказал в него:

— Ты программа печати со слов.

На экране появились слова: «Ты программа печати со слов».

Он прокрутил текст назад и обнаружил, что прибор записал большую часть того, что он говорил Роберту:

«Я дрожу на своей все еще эхо миста Рэкети он мертв у вас есть Кинделл».

Он открутил запись еще и увидел безумные фразы, которые кричал ему Аист через дверь спальни, причем компьютер писал их так, как слышал и на экране появлялись странные слова: «…уходите простите что пытался стрелять к вас не могу идти в турну… и не могу».

Вернувшись к началу записи, Тим обнаружил, что Аист включил программу для того, чтобы написать письмо.

Джозеф Харди

П.О. Бокс 4367

Эль-Сегундо, Ка 90245

Дорогой мистер Макартур,

Я заинтересован в классике для подростков, особенно книгах «Том Свифт и его космический зонд с мегаскопом», 1962, и «Том Свифт и его акватомический охотник». Я заинтересован только в том случае, если издания хорошие. Последняя книга, которую вы мне послали, «Первое беспроводное устройство радиомальчика», была напечатана на туалетной бумаге алло алло Роберт не надо бне врать йя сказал тебе новые формы подтверждают что второй платиож был меньше на две сотни я пощитал дважды я ухожу я не хочу это стало безумием с тех пор как миста рэкеети слил инвормацию прессе я ни выду из дома йа вам не нужен для наплюдения памить ним вечером пуст хорошая линия видимости внис па хаму са сех старон я ни приду особенно сиводня слишком много жару в прессе неи наплюдения и даже йэсли бы я пришол это будит вам стоить дороже падаждите падаждите мистер рэкетия рад што вы миня нашли патаму што я ни мог найти ва…

Далее следовал компьютерный вариант диалога Аиста с Тимом через заднюю дверь, завершившийся словами:

«аист аист аист что за черт ты программа распознавания речи».

Чтобы в предложении был смысл, программа наверняка должна была использовать дополнительные команды. Аист перестал за этим следить, когда пошел на кухню, чтобы ответить на звонок стационарного телефона. Чем дальше он был от микрофона, тем менее правильным получался небрежно записанный диалог.

Тим начал с «алло алло Роберт», пытаясь понять, где кончаются предложения.

«…не надо бне врать йа сказал тебе новые формы потверждают…» Пока все ясно.

Когда зазвонил телефон, Аист сначала потянулся за сотовым, а потом положил его обратно на стол. Тим поискал и нашел мобильник за горой раскуроченных клавиатур и просмотрел записи в телефонной книге. Всего две — «Р» и «М».

Положив телефон в карман, Тим снова взглянул на экран:

«…второй платиож был меньше на две сотни я пощитал дважды я ухожу я не хочу это стало безумием с тех пор как миста рэкети слил инвормацию прессе я ни выду из дома я вам не нужен для наплюдения…»

Тим застрял на «…памить ним вечером пуст…»

Он положил возле себя блокнот и начал пробовать разные варианты.

Помять с ним. Замять с ним. Помочь им.

Следующее предложение — «…хорошая линия видимости внис па хаму…» — было непонятнее предыдущего.

Он бросил ручку и с раздражением забарабанил по блокноту. В конце концов, Тим решил пока оставить все как есть и пойти дальше.

Следующие несколько предложений перевести на человеческий язык было гораздо легче: «…я ни приду особенно сиводня слишком много жару в прессе неи наплюдения и даже йэсли бы я пришол это будит вам стоить дороже…»

Тим почесал голову кончиком ручки. Какими бы ни были детали, Роберт и Митчелл планировали убить Кинделла сегодня. Тим задумчиво посмотрел на часы: 23:30. Мастерсоны, по всей видимости, позвонили Аисту, потому что были готовы сделать следующий шаг; у Тима оставалось не так уж много времени, чтобы им помешать.

Дальше компьютер записал слова Аиста в то время, когда Тим возился с замком: «…мистер рэкетия рад што вы миня нашли патаму што я ни мог найти ва…»

Тим вернулся к первому непонятному сочетанию — «памить ним». Несомненно, это был ключ.

Что ночью пустое? Аист имел в виду «пуст» в смысле «безопасен» или «пуст» в смысле, что там ничего нет? Наверное, «безопасен», потому что в предыдущем предложении он говорил, что он для наблюдения не нужен. Что пустое ночью? Бизнес-здание. Общественное место. Банк? Ограбление не вписывалось в схему. «Внис па хаму»? Убийство политика, банкира?

Тим посмотрел на красноватый след, оставленный его пальцами на блокноте. Четыре едва различимые полоски. Пыль, которая сыпалась ему на руки с ботинка Аиста, окрасила их в почти охряный цвет.

«…памить ним…»

Где он видел грязь этого оттенка?

«…внис па хаму…»

«…памить ним вечером пуст…»

Тим вскочил на ноги, забыв о боли в животе. Стул откатился через комнату и ударился об стену. Он вспомнил.

Роберт откинул голову назад и выпустил струю сигаретного дыма на луну, два пятна грязи окрашивали его джинсовую куртку на локтях.

«…памить ним…»

Памятник.

Памятник вечером пуст. Хорошая линия видимости вниз по холму со всех сторон.

«Я тебе скажу, что такое хороший памятник. Когда на каждой ветке висит по виновному, но так и не осужденному уроду. Вот какой памятник мы должны построить этим жертвам».

Завтра при первых лучах солнца жителей Лос-Анджелеса будет приветствовать мрачный силуэт на линии горизонта.

Тим нейтрализовал бомбу в коридоре и маркером написал на полу предупреждение. Он не стал тратить время, придумывая, как дозвониться до Медведя по безопасной линии. Если у него есть шанс обойтись без насилия — явно очень маленький шанс, — то он будет потерян, как только в дело включатся мигалки Полицейского департамента и Службы судебных исполнителей. Чтобы спасти жизнь Кинделлу, надо действовать незаметно.

Когда Тим остановился, чтобы забрать куртку, доберман подошел и застенчиво понюхал его руку; глаза собаки были красными и покорными.

Глава 44

Тим осторожно прошел по выложенному плиткой коридору и проскользнул в комнату 17, сверив номер по смятой бумажке, которую зажал в руке. Баурик сидел на кровати, скрестив ноги и накрыв плечи одеялом, как индейский вождь. Он вздрогнул, потом прижал руку к груди, и на его лице промелькнула тень облегчения.

— Ты можешь хоть раз постучать, как нормальный человек?

Тим прижал указательный палец к губам и жестом показал Баурику следовать за собой. Они ушли через задний ход.

Баурик заговорил только после того, как они проехали два квартала.

— Слушай, ты как раз вовремя. Сестра Нидлстикс просто пеной изошла, требуя страховое свидетельство. Задавала кучу вопросов и все такое. Сорок восемь часов содержания тебя никто не трогает, потом начинаются допросы с пристрастием, не лучше Инквизиции.

Он поднял голову. Над их головами проплыл зеленый дорожный знак.

— Куда мы едем?

— У тебя остался электронный пропуск на Моньюмент-Хилл?

Баурик вынул из кармана цепочку для ключей и показал пропуск.

— Там сейчас два парня, которые пытались тебя убить. У них заложник, которого они планируют повесить на дереве. Я собираюсь нанести им визит. Расскажи, что ты знаешь о холме.

Баурик задумчиво присвистнул:

— Единственный вход через передние ворота, потому что забор высокий и по нему идет электрический ток. Это плохая новость. Хорошая новость заключается в том, что ворот с холма не видно и они открываются тихо. Держись подальше от грязной дорожки — она хорошо просматривается. К востоку от нее больше всего кустов, и подъем там круче, так что ты сможешь спрятаться.

— А как насчет памятника? Как на него поднимаются? Лифт-платформа или что-то еще?

— Нет. Карабкаешься по лесам, и все. На задней стороне есть несколько перекладин типа лестницы. Чтобы поднимать материалы, используют шкив, а мусор сбрасывают по специальным трубам.

— Какой там есть инструмент? Чтобы можно было использовать как оружие?

— Наверное, несколько молотков и — кстати! — пескоструйный аппарат. Им можно нехило обстрелять, всю кожу содрать. Еще стальные листы, доски, гвозди. Я покажу.

— Ты останешься внизу. Ты слишком дорого мне достался, чтобы тебя сейчас убили.

— Тебе-то что? — Баурик осмелел. — И вообще, я хочу знать, что происходит?!

— Послушай. — Тим облизал пересохшие губы. — Когда я пришел к тебе домой, чтобы убить тебя, я увидел тебя и почувствовал, словно смотрюсь в зеркало.

Взгляд Баурика заметался по приборной доске.

— Зеркало. А, ну да.

— Посмотри на меня. Не опускай глаза, не отводи взгляд.

Баурик посмотрел на Тима; его лицо побледнело, а руки подергивались.

— Ты думаешь, ты такой плохой, что никто не может смотреть тебе в глаза. Так вот, я могу. Мы оба убивали людей по одинаковым причинам. И я вижу, что ты в начале пути, который может стать искуплением. Готов побиться об заклад.

— А если я не хочу всего этого?

— Если ты свернешь с этого пути, я всегда могу вернуться и пристрелить тебя.

Баурик коротко хохотнул, но его ухмылка исчезла, когда он увидел, что Тим не улыбался.

— Ладно. Искупление. Черт. Ладно. Но ты тоже должен кое-что понять. Потому что, если ты смотришь на меня и думаешь: «Черт, этот парень не так плох, как я полагал, может быть, и я не так плох», — тогда, черт, ты ни хрена не понял. Это путь, а не статус. — Он судорожно вздохнул. — Я и сам ни хрена не знаю об искуплении, но уже достаточно давно иду по этому пути и знаю, что нужно просто продолжать идти.

Они повернули за поворот шоссе и увидели памятник. Темный силуэт вырисовывался на фоне черного неба. Он смотрел на центр города и на 101-е шоссе, как ангел-хранитель. Они доехали до подножия Моньюмент-Хилл, оставили машину на улице и тихо подобрались к воротам. Баурик поднес к панели пропуск, и створки медленно открылись. Они проскользнули внутрь и направились на восток — Баурик впереди, Тим сзади, придерживая бинокль, чтобы тот не стучал ему по груди. Тим забрал Бетти из дома Аиста и почтительно держал ее под мышкой; наушник он обмотал вокруг ручки.

Аист был прав: с холма действительно просматривалась вся местность. Баурик вытянул руку, показывая, как лучше идти по неровному склону холма. Тим кивнул, потом отдал ему «Нокию» и ключи от машины, поймав его взгляд, чтобы убедиться, что Баурик его понял. Жестом приказав ему оставаться на месте, он начал осторожно подниматься вверх. Через какое-то время Тим пополз обратно к дорожке, пробираясь сквозь заросли кустарника, которые заслоняли ему обзор.

Вынырнув, он увидел впереди памятник. Теперь это было законченное дерево, металлические листы закрывали опоры последних ветвей. На плато у подножия памятника Тим заметил припаркованные нос к носу «форд экспедишн» и «Линкольн». Никого видно не было, но Тим различил тихое гудение голосов. Ветер усилился и перекрывал звуки, доносившиеся с вершины. Тим включил Бетти, но она не выявила ничего, кроме гудения ветра.

Между грудами металлических листов показался сначала один, а потом и второй Мастерсон. Ошибиться было невозможно: у обоих были мощные грудные клетки, широкие плечи и воинственная осанка. Первый поставил ногу на козлы для пилки дров и зажег сигарету, опершись на поднятое колено. Горящий кончик сигареты опустился, и рты у обоих зашевелились в разговоре. Судя по всему, настроены они были решительно.

Один из них открыл багажник «экспедишн» и подтолкнул к краю лежавшего там мужчину со связанными руками.

Кинделл.

Мастерсон схватил его за рубашку на спине и с силой потянул из багажника.

Кинделл упал лицом в грязь, и Бетти донесла до Тима его судорожное дыхание.

Роберт и Митчелл что-то обсуждали. За звуками их голосов Тим различил обрывки переговоров по рации: «…засекречен пока… потом возвращайтесь…» По всей вероятности, эти звуки доносились из портативного радио, такого же, как у Аиста на кухне.

Один из братьев поставил ногу на спину Кинделлу — так же естественно, как несколько минут назад поставил ее на козлы. Казалось, в их планах что-то изменилось, потому что второй Мастерсон поднял Кинделла и, качнув его, чтобы он набрал инерцию, швырнул в багажник «Линкольна». Крышка захлопнулась. Тим смотрел во все глаза, но ничего не говорило о том, что в багажнике бомба.

Братья повернулись и исчезли в лабиринте лесов и кусков древесины.

Тим, согнувшись, выбрался из укрытия и начал осторожно пробираться к машинам, виляя влево и вправо, чтобы убедиться, что его никто не заметил. Он добрался до края плато и лежал неподвижно, медленно обводя вокруг себя микрофоном, но не услышал ничего, кроме слабых стонов, доносившихся из багажника.

Он поднялся и быстро перебежал к ближайшему укрытию, нырнув за гору зазубренных кусков металла, бронежилет и красная глинистая грязь недостаточно смягчили падение, и его живот пронзила резкая боль.

Роберта и Митчелла не было. Полиэтиленовая пленка билась на ветру между кучками металлических листов, под ножками козел и вокруг досок. Тим в бинокль оглядел темный памятник, но сквозь леса были видны лишь его очертания. У основания памятника рядом с прожектором он заметил открытую крышку люка.

Тим подобрался к ржавому пескоструйному аппарату. Он слышал, как Кинделл отчаянно бьется в багажнике. Тим еще раз оглядел плато, пристально всматриваясь в груды покореженного металла.

Кинделл в багажнике мог быть приманкой. Тим вытащил из кармана «Некстел» Аиста. А поскольку Митчелл имел привычку держать свой телефон выключенным, Тим выбрал «Р», включил Бетти и набрал номер. Тут же послышалось легкое чириканье телефонного звонка. Тим поводил микрофоном взад и вперед, стараясь найти самый сильный сигнал. Когда он направил его на ствол дерева, над одной из веток раздался звонок, и грубый голос ответил: «Роберт». Тим решил, что Мастерсон готовит петлю для Кинделла.

Тим захлопнул телефон.

Как он и надеялся, Роберт появился на краю лесов возле ветки. Он поднес пальцы к губам и резко свистнул. Из колючего кустарника выглянула голова Митчелла — он обходил основание памятника, проверяя, все ли спокойно.

Прячась за горами металлических листов, Тим добежал до машины. Он попытался открыть багажник «Линкольна», но не сумел. Двери тоже были заперты — до багажника не добраться, не разбив окно. Кинделл ворочался в багажнике:

— Не трогайте меня. Пожалуйста, отпустите меня!

Тим отбежал от машины и скорчился за пескоструйным аппаратом. Он снова включил Бетти и захватил несколько выкриков из разговора Роберта и Митчелла:

— …по телефону Аиста… следи за сканером… приведи мне Кинделла.

Митчелл пошел к машинам; его кольт блестел в темноте. Тим, скорчившийся за пескоструйным аппаратом, был почти у него на дороге. Митчелл подошел к «Линкольну» и стукнул по багажнику ручкой пистолета. Кинделл закричал.

Лицо Митчелла исказилось презрением, и он начал рыться в кармане в поисках ключей.

Тим, держа пистолет у щеки, вышел из укрытия. Митчелл заметил его, и оба мгновенно прицелились друг в друга. Удивительно, но ни один из них не выстрелил.

— Ну, — спросил Митчелл, — что дальше?

— Ты мне скажи.

Ветер усилился. Тим был уверен, что, пока не прозвучат выстрелы, Роберт не услышит их разговор — он был слишком высоко.

Они приблизились друг к другу. Глаза Митчелла метнулись к памятнику, выдавая желание позвать брата. Тим покачал головой, и Митчелл понял, что будет, если он крикнет. Его рука твердо держала оружие; палец лежал на предохранителе. Тим представил, как он сидит в припаркованном фургоне, наблюдая за Джинни, выходящей из школы. Его глаза спокойны, на коленях лежит блокнот. Затем молча следует за ней по улицам, по которым она обычно ходит домой.

Детройтский полицейский, член оперативной группы, взрывотехник на хвосте у семилетней девочки, толком не способной завязать себе шнурки.

Усы Митчелла поднялись в улыбке:

— Не думаю, что ты хочешь бросить пистолеты и разобраться в честном бою, как мужчина с мужчиной.

— Ни за что.

Они медленно двигались по кругу в кольце металлических листов.

— Позволь напомнить, — произнес Тим. — Я делал по девять выстрелов во время боевых действий и девять раз попадал в цель. Восемь из них были смертельными. — Он сделал паузу и облизал губы. — Если мы начнем стрелять, шансов у тебя нет.

Митчелл подумал над этим, вскинув голову.

— Ты прав. Я никудышный стрелок.

Он широко развел руки, и пистолет повис на его большом пальце. Он отбросил его влево, стараясь попасть в пескоструйный аппарат. Пистолет отскочил от металла, едва не задев кнопку «Пуск».

Взгляд Митчелла остановился на стопке металлических листов. Если кто-то и мог поднять стальной лист толщиной в пару сантиметров, то это был Митчелл. Тим не собирался рисковать.

— На колени. Руки широко расставить. Повернись. Руки за голову. Хорошо. Ни звука.

Тим сделал шаг к нему, держа пистолет обеими руками. В последний момент Митчелл развернулся и вскочил. Тим замахнулся и ударил Митчелла кулаком в лицо.

Хрустнули кости.

Митчелл пошатнулся, но не упал. Он бросился на Тима, с силой оттолкнувшись от земли, как разгоняющийся прыгун в высоту. Тим отлетел на груду металла, и Митчелл начал молотить по нему своими огромными кулаками. Удары были еще сокрушительнее, чем Тим себе представлял. Он чувствовал себя так, словно в него на полной скорости въехал автомобиль.

От сильнейшего удара Тим упал на колени. Он понимал, что ему придется застрелить Митчелла, или тот убьет его. Тим вскинул пистолет, но тут к Митчеллу протянулась тень, прыгнула ему на спину, и он повернулся, злобно ударив нападавшего локтем в висок. Пользуясь тем, что Митчелл отвернулся, Тим нанес ему удар пистолетом прямо между ног. Митчелл резко выдохнул воздух и согнулся пополам. Тим встал и с силой ударил Митчелла пистолетом по лицу.

Митчелл упал с открытым ртом на землю; его дыхание поднимало облачка пыли. Возле него шевелился Баурик; на его левом виске выступила кровь. Тим быстро повернулся, чтобы посмотреть, не приближается ли Роберт, но вокруг не раздавалось ни звука, только пластик шелестел на ветру. Баурик перевернулся и встал на четвереньки, морщась от боли. Он протянул руку, вынул пистолет Митчелла из кобуры и направил дуло ему в грудь.

Тим напрягся; у него перехватило дыхание.

Они секунду смотрели друг на друга, потом Баурик сунул пистолет за пояс, сел, опираясь на пятки, и выжидающе уставился на Тима.

Тим взял кусок провода и двойным узлом связал запястья и лодыжки, затянув его за спиной Митчелла. Митчелл смотрел на него одним глазом, блестящим, как зрачок зверя. Тим вставил ему кляп, обыскал и вытащил ключи от машины.

Баурик сидел, упершись руками в колени и наблюдая за действиями Тима. Потом сказал хриплым шепотом:

— Где парень, которого они хотят убить?

Тим указал на багажник «Линкольна».

— Вытащить его оттуда?

Не сводя глаз с памятника, Тим подошел к Баурику и, понизив голос, чтобы не услышал Митчелл, сказал:

— Мы не можем позволить ему шуметь. Он непредсказуем. — Тим бросил Баурику ключи: — Увези отсюда заложника. Не открывай багажник, не разговаривай с ним. Просто отгони машину с холма, спокойно и тихо. Не включай мотор, пока не выедешь за ворота, а через несколько кварталов, припаркуй где-нибудь вне поля зрения и смотри в оба. Не выключай сотовый. Если через час я не позвоню, дозвонись судебному исполнителю Джовальски из Службы судебных исполнителей и расскажи ему, в какую историю я тебя втянул. И на этот раз не возвращайся даже для того, чтобы спасти мою задницу.

Баурик кивнул, скользнул на водительское место и осторожно закрыл дверь. «Линкольн» торжественно покатился вниз с холма.

Тим стер кровь со лба. Один из ударов Митчелла рассек ему лоб у самых корней волос. Будет шрам в пару тому, что остался у него от удара прикладом, полученного в Кандагаре. Другой удар Митчелла пришелся в раненое плечо; оно уже распухло. Тим встал, борясь со слабостью и пустотой в голове, взял телефон Аиста и снова набрал номер Роберта. Бетти проследила звонок до той же ветки, скрытой из виду лесами.

Ему ответил тот же грубый голос:

— Роберт.

Тим повесил трубку и обошел памятник. Когда начнется игра в стрелялки, у Роберта будет тактическое преимущество.

Оставив Бетти на земле, Тим начал карабкаться вверх, стараясь не шуметь. Каждые несколько минут он останавливался и напрягал слух, чтобы определить, где сейчас находится Роберт, но ветер заглушал все звуки. Кое-где недоставало металлических листов, и в пустые просветы был виден полый ствол дерева.

Примерно в ста пятидесяти метрах от земли он остановился, прислонившись к прохладному металлу и зацепившись пальцами за отверстия, через которые должен был проходить свет прожектора. Он увидел, как «линкольн» бесшумно выехал за ворота, как зажглись фары и заработал мотор. Машина уехала.

Тим продолжал подниматься, обнимая дерево и металл. Он слез на одной из платформ, поддерживающих ветку, опустился на колено и снова набрал номер Роберта. Чирикающий звук прозвучал четко и ясно на противоположной стороне от ствола. Тим, не сбрасывая звонок, сунул телефон в карман. Разбежался и с силой оттолкнулся от платформы, приземлился на краю противоположной платформы и прокатившись на спине, встал на колено, выбросив вперед пистолет.

В паре метров от платформы висел телефон Роберта.

Он почувствовал, как внутри у него все сжалось, и его окатило волной паники. Держа «Смит-энд-Вессон» обеими руками, он сделал два шага и заглянул за край платформы. Внизу на земле Роберт бежал к памятнику, засовывая складной нож в футляр на бедре. Чуть дальше Тим увидел Митчелла, который, пошатываясь, шел за Робертом, разматывая провод.

Через плечо у него была перекинута сумка со взрывчаткой.

Тим снова посмотрел вниз, но Роберт уже исчез из вида. Он только успел подумать о том, что его провели, как раздался громкий раскатистый звук, оповещающий о включении прожектора. Ослепительный свет наполнил внутренность дерева, пробиваясь тонкими лучиками из дырок на стволе и на ветвях. Зазоры между металлическими пластинами отбрасывали свет на дно платформы; и он струился вверх через края.

Щурясь от яркого света, Тим заглянул через край платформы и увидел Роберта, который медленно отступал назад, глядя на него сквозь прицел. Пуля пробила дерево, просвистев мимо его головы. Тим распластался на платформе. Вторая пуля пробила платформу в сантиметре от его лица. Он откатился к стволу. Еще два выстрела прошили платформу в нескольких сантиметрах от его тела.

Снова звон металла и хлопок пули. Тим вскрикнул от боли. Его рот тут же закрылся. Свет проходил сквозь прошитую пулями платформу: один луч был в сантиметре от его носа, другой — перед сгибом локтя, а еще два — прямо под ногами. Тим лежал тихо, понимая, что каждое движение делает его уязвимее.

Роберт выпустил еще очередь. Митчелл, опустившись на одно колено, выкладывал взрывчатку из сумки.

Тим поискал взглядом Роберта и дернулся назад как раз в тот момент, когда еще одна пуля пробило дерево в том месте, где только что была его голова.

Тим понял, что если он не уберется с этой платформы, его разнесут на кусочки. Он не мог спуститься по трубе для мусора, отверстие которой смотрело на него с другой стороны платформы: ткань не выдержала бы веса его тела, а если бы он все-таки рискнул это сделать, труба выплюнула бы его прямо к ногам Роберта и Митчелла. Единственный выход — утомительный спуск по стволу.

Тим снова взглянул вниз. Роберт менял положение, Митчелл закончил выкладывать взрывчатку вокруг основания дерева и бежал обратно к сумке.

Чтобы выиграть время, Тим прижал дуло пистолета к одной из дыр и четыре раза выстрелил вслепую. Потом перекатился на спину и еще раз выстрелил в веревку, на которой висел телефон Роберта. «Некстел» упал на платформу.

Тим рассчитал бросок и схватил телефон. Еще два выстрела прошили дерево как раз там, где он только что лежал, заставив его снова распластаться по платформе.

Тяжело дыша, Тим опустил руку в карман и вынул оттуда телефон Аиста. Мучительно медленно подтянул оба телефона к груди, держа их рядом друг с другом. Пули продолжали пробивать леса, отскакивая от металлических креплений.

Тим толкнул ногой доску, висевшую у края платформы, отвлекая Роберта, и снова заглянул в дырку.

Как он и ожидал, Митчелл снова шел к памятнику. Он направлялся к взрывчатке, которую оставил у подножия дерева, с мотком провода в одной руке и острым ножом в другой, зажав во рту детонатор.

Тим нажал кнопку повтора на телефоне Аиста и бросил «Некстел» Роберта в матерчатую трубу для мусора. Он услышал, как телефон зазвонил, падая вниз, и со свистом пролетел по трубе к куче мусора у основания памятника.

Резкий хлопок. Детонатор сработал от радиоимпульса звонящего телефона. Секунда полной тишины, ничего, кроме ветра, бьющего по лесам. А потом раздался вой, переворачивающий все внутри.

Это кричал Роберт.

Тим перекатился и высунул голову за край платформы. Прямо под ним у тела брата стоял на коленях Роберт. Тим ухватился за край платформы, раскачался и пролетел три метра до следующей платформы. Его правая нога, слабая и скользкая от крови, подвернулась, и он упал.

Он услышал, как внизу зарычал Роберт, потом пули начали стучать по платформе. В разные стороны полетели куски дерева. Зазор между металлическими листами в стволе делал нижнюю платформу ослепительно яркой. Тим подтащился к видимой части дерева, пули летали повсюду вокруг него, он сунул руку в зазор и один раз выстрелил прямо вниз, во внутренность дерева.

Взрыв сотряс памятник, прожектор погас. Все погрузилось в темноту.

Тим быстро пробрался к задней стороне дерева. Дым струился из дырок в металле, медленно, как текущая из раны кровь.

Роберт продолжал выть, наугад паля по ветвям.

Тим зацепился носком ноги за противоположную ветку и прижался к дальней стене лесов, потом полуупал, полускользнул вниз. Выстрелы перекрывали звук его падения.

Затем стрельба прекратилась, то ли потому, что кончились патроны, то ли потому, что Роберт обходил основание памятника, приближаясь к Тиму; тишина наполняла воздух, как невыветрившийся запах. Тим соскользнул с самой нижней металлической ветки, пролетев пару метров до земли.

Вытащив зарядник, он снова наполнил барабан пистолета. Кровь просочилась сквозь джинсы. Сознание на мгновение помутилось, в глазах все поплыло. Он попробовал бежать, но его правая нога онемела, и он упал, набрав полный рот грязи. Уцепившись за козлы для пилки дров, поднялся на ноги.

Роберт появился в поле зрения, сжимая в руке пистолет. Полоски мяса свисали с его челюсти, прилипая к разорванному пополам мускулу. Он что-то кричал, его губы были широко раскрытыми и влажными, а усы казались алым разрезом над распахнутым ртом.

Тим бежал, петляя между лесами вокруг подножия ствола. Доски пролетали мимо него и над его головой. Роберт палил в него как сумасшедший. Тим наклонялся, прыгал и уворачивался; пули отскакивали от металла. Он укрылся за стволом дерева, повернулся и прицелился. Роберт, выставив пистолет, появился за поворотом. Продолжая бежать, Тим выстрелил.

Пистолет Роберта поймал его пулю со звоном свинца, встретившегося с железом. От дула отскочили искры, Роберт вскрикнул, и пистолет выпал у него из руки.

Тим повернулся и прямо перед собой увидел кучу мусора высотой по пояс. Он на полном ходу врезался в нее, пыль и гвозди разлетелись в разные стороны. Перелетев через кучу, он сильно ударился о землю, пролетел вперед еще несколько метров и приземлился на спину. Кирпич впился ему в левое бедро. Он посмотрел вверх сквозь облако пыли и увидел дно матерчатой трубы, смотревшее на него, как любопытный глаз.

Он сел и поднял пистолет. Несмотря на падение, у него теперь было преимущество: его пуля должна была повредить пистолет Роберта.

Роберт стоял неподвижно, частично скрытый за горой металлических листов, и просто смотрел на него.

Тим перевел взгляд с покрасневших глаз Роберта на его уверенный рот — слишком уверенный для невооруженного человека, которому целятся в лицо, — и на могучие округлости бицепсов. Рука Роберта шевельнулась, и Тим увидел, что он держит пульт. Зайдя подальше за кучу листов, он кивнул Тиму, на что-то показывая. Тим посмотрел вниз и понял, что кирпич, упирающийся ему в бедро, — это вовсе не кирпич, а блок Си-4. Конечно же, Роберт установил бомбу: он думал, что Тим все еще вверху на памятнике.

Тим поднял голову и выстрелил, но Роберт спрятался за грудой металла, и пуля отскочила от стали. Тим приготовился к взрыву, но взрыва не последовало.

Вместо этого раздался грубый голос Роберта:

— Ты снес Митчу голову, ублюдок. Снес ее полностью.

Тим взглянул на тело Митчелла, на неясное пятно над его шеей. Рядом с ним лежало ружье Роберта, засыпанное красной грязью. Из сумки Митчелла высыпались инструменты. Клей в баллончике с распылителем. Острые держатели для провода. Крошечный блестящий детонатор, вдавленный в землю. Тим поднял детонатор, потирая его большим пальцем.

Полиция скоро будет здесь — освещенное дерево видно на мили вокруг. Но пока Тим не слышал сирен.

В ружье Роберта нет пуль. Пистолет в нерабочем состоянии.

Он не хочет взрывать памятник, понял Тим. Он хочет застрелить меня, но у него не осталось патронов.

Тим покрутил детонатор в руке и закинул его в ствол «Смит-энд-Вессон». Он вошел плотно, со всех сторон касаясь металла. Нужно было что-то, чтобы затолкать его на место. Тим лихорадочно оглядывался вокруг себя, зная, что через мгновение будет поздно. В грязи вокруг него ничего не было. Тим наклонился вперед и стал копаться в куче отбросов. Спазм сдавил его живот.

Ему нужна пуля.

Пальцы Тима начали шарить по бронежилету, пока не нащупали коричневый свинцовый грибок из пистолета Аиста. Маленькая зазубренная девятимиллиметровка.

Она вошла тяжело, острые края оставляли борозды в гладком металлическом стволе дула. Чтобы посадить ее на место, ему пришлось использовать кончик острого крепления для провода. Потом он опустил «Смит-энд-Вессон» на колени, молясь о том, чтобы Роберт не заметил изменившийся вес нашпигованного дула.

Лицо Роберта появилось из тени у груды металла:

— Один щелчок этой кнопки, и тебе конец. Единственный вопрос: хочешь ли ты, чтобы я вместе с тобой взорвал этот памятник?

— Нет, — сказал Тим. — Не хочу.

— Брось мне свой пистолет.

— Не делай этого.

Детонатор взлетел к лицу Роберта, стиснутый в его руке:

— Брось мне свой чертов пистолет.

Тим бросил. Пистолет приземлился в грязь у ботинок Роберта. Роберт шагнул вперед и взял его, целясь дрожащей рукой в Тима. Портативный радиосканер качался на его поясе. Он был выключен.

— Встань.

Тим с трудом поднялся, стараясь не наступать на левую ногу.

Роберт посмотрел на тело брата. Слеза блестела на его нижнем веке.

— Я бы с тобой поразвлекся.

Тим покачнулся, но удержал равновесие.

— Но я не такое животное, как ты. Я бы не оставил твою жену страдать и мучиться наедине с изуродованным трупом. — Роберт пистолетом указал на его торс. — Сними жилет. Я не хочу портить тебе лицо.

Тим стянул куртку и расстегнул жилет. Расходящаяся липучка издала звук, как будто рвалась ткань. Он уронил жилет в грязь и посмотрел на пистолет. На стволе виднелись царапины.

Роберт дулом приказал ему идти вперед, и Тим выступил из тени памятника —слабый, безоружный, истекающий кровью. Участок земли за лесами казался голым, как пустыня.

— Ты или Митчелл — кто из вас встречался с Кинделлом в ту ночь? Кто дал ему информацию о Джинни… когда она шла домой, какой дорогой? — Горло Тима сжалось от отвращения. — Сказал ему, что она — его «тип»?

— Я. — Глаза Роберта были зловещими. — Это был я.

Он нажал на курок.

Тим упал на корточки, прикрывая голову руками.

Взрыв был резким и удивительно громким. Когда Тим поднял голову, Роберт смотрел на него, словно ничего не случилось, его правая рука была вытянута, как и раньше, только запястье было оторвано.

Глаза Роберта остановились на обрубке руки с клубком корней, как у выдернутого сорняка. Потом кровь хлынула из левой стороны его шеи, где блестел кусок шрапнели, прорезавший его сонную артерию. Он прижал целую руку к шее, но поток ринулся меж пальцев.

Тим медленно поднялся и приблизился к нему.

Роберт снова поднял раненую руку и уставился на рану, словно не мог поверить, что кисти не было. Кровь лилась у него по шее, стекая по здоровой руке и капала с локтя. Его глаза стали большими и по-детски обиженными. У Тима перехватило дыхание.

Роберт, пошатываясь, сделал шаг назад и помахал рукой в воздухе в поисках равновесия. Тим взял его за руку и помог опуститься на землю. Он стоял и смотрел на него. Ноги и руки Роберта начали дергаться, и скоро он перестал зажимать дыру на шее.

Он истекал кровью, лежа в грязи.

Тим с минуту постоял между распростертыми телами близнецов. Когда он позвонил Баурику, его голос звучал совершенно ровно:

— Все чисто. Приезжай и забери меня.

Он забрал у Роберта складной нож.

«Линкольн» поднимался на холм, свет фар слепил глаза. Тим оставил тело Роберта и похромал к машине. Баурик остановился, его локоть наполовину высовывался из окна, как у водителя грузовика. Он заглушил мотор, и машина стояла неподвижно в круговороте красноватой пыли.

— Открой багажник, — сказал Тим.

Кинделл затих, но при звуке голоса Тима встрепенулся. Багажник открылся. Он лежал, свернувшись между запасной и пустой канистрами из-под бензина.

Кинделл, который не мог починить проводку, но мог изнасиловать и убить. Кинделл, кто видел Джинни последним, кто был рядом с ней, когда погас свет в ее глазах. Кинделл, полное ничтожество.

— Оставьте меня в покое. Пожалуйста, оставьте меня в покое.

Баурик вышел из машины и встал позади Тима, скрестив руки на груди.

Тим схватился за веревку, связывавшую запястья и лодыжки Кинделла, и вытащил его из машины. Кинделл закричал, когда его плечи чуть не вывернулись из суставов, потом еще раз, когда ударился об землю. Он пытался посмотреть на них через плечо; липкая кожа на его лице дрожала, на щеке был синяк, а одна ноздря была забита грязью.

Он секунду лежал, упираясь лбом в землю. Слюна свисала с его нижней губы. Он задыхался и рычал, как животное, загнанное в угол.

— Не трогайте меня. Не смейте.

Тим вытащил из заднего кармана нож и присел на корточки. Кинделл издал вопль и попытался отползти в сторону, но Тим пригвоздил его к земле, приставив ему нож между лопатками.

Он разрезал веревки, поднялся и отошел. Кинделл продолжал плакать в грязи.

— Убирайся отсюда, — произнес Тим, хотя знал, что Кинделл его не слышит.

Он пнул его ногой, и Кинделл поднял на него глаза. Страх постепенно уходил с его лица.

Тим внятно произнес:

— Проваливай отсюда.

Кинделл поднялся на ноги и стоял, потирая запястья.

— Спасибо. Спасибо. Я обязан вам жизнью.

Он, спотыкаясь, подошел к Тиму и протянул к нему руки в порыве благодарности:

— Мне жаль, что я убил вашу дочь.

Тим слегка качнулся, чтобы удержать равновесие.

Потом сильно ударил его в лицо; костяшки пальцев стукнули по зубам Кинделла. Кинделл завопил и упал. Он лежал, задыхаясь, у него текла кровь, его глаза расширились, а взгляд стал безумным. Его передний зуб свисал с десны на кровавой нити.

— Убирайся отсюда на хрен!

Кинделл поднялся на ноги и немного покачался, уставившись на Тима пустым взглядом.

— Убирайся на хрен!

Тим сделал шаг вперед; Кинделл повернулся и понесся прочь. Тим смотрел ему вслед.

Баурик стоял и смотрел на него; его лицо было бесстрастным.

— Этот парень убил твою дочь?

— Да.

— Если бы ты убил его, тебе бы стало легче?

— Я не знаю.

Баурик воздел к Небу руки — иронический жест мученика, — затем просунул руки в карманы, и они с Тимом стояли друг против друга.

Наконец раздался звук приближающихся полицейских сирен, и далеко внизу на шоссе Тим увидел мерцание огней. Полиция стекалась отовсюду.

Баурик подошел и забрался на пассажирское сиденье «Линкольна». Он терпеливо ждал. Тим взглянул на распростертые в грязи тела, на памятник.

Он сел за руль и развернулся, разбрасывая по плато пыль и гравий. Фары «Линкольна» скользнули мимо валуна у основания памятника. Цитата, вырезанная на его гладкой стороне, теперь была закончена:

«И листья дерева были во исцеление народов.

Откровение 22:2»

Глава 45

Тим был благодарен за то, что Мастерсоны выбрали «Линкольн», он не справился бы со сцеплением и газом с одной здоровой ногой. Он выбрался на шоссе задолго до того, как полиция подъехала к Моньюмент-Хилл. Золотой край солнца появился над горизонтом, пробиваясь сквозь облако смога.

Баурик держал на коленях кольт Митчелла. Тим взял его и сунул в кобуру. Он совершил ошибку, посмотрев на свое отражение, после чего избегал заглядывать в зеркало заднего вида.

Борясь с болью и странной легкостью в голове, он держал обе руки на руле и не сводил глаз с дороги.

Наконец он свернул к обочине и припарковался. Вытащил из кармана оставшиеся деньги — четыре сотни — и отдал их Баурику.

Баурик сунул наличные в карман:

— Спасибо.

— Я не твой ангел-хранитель. Я не твой большой брат. Я не буду крестным отцом твоего ребенка. Мне нет никакого дела до твоих проблем и дел. Но если когда-нибудь ты попадешь в беду — я имею в виду, в настоящую беду, — ты меня найдешь. Ты больше не оступишься. После всего этого.

Он вышел и захромал через площадь к федеральному зданию, притягивая изумленные взгляды малочисленных прохожих. Его рубашка промокла от крови и пота. Баурик сделал несколько шагов за ним, засунув руки в карманы, затем ускорил шаг и пошел рядом с Тимом.

Они миновали выложенную плиткой стену и вошли в федеральное здание. Охранник у входа опустил чашку с кофе, его лицо онемело.

— Мистер Рэкли, вы…

Они прошли мимо него. В холле ругались Томас и Фрид, последний ногтем большого пальца соскабливал пятно со своего итальянского галстука. Они уставились на Тима, округлив глаза. Тим схватил Баурика за руку:

— Это Террилл Баурик. Я сорвал его прикрытие. Помогите ему.

Они пораженно молчали.

Кровь протекла Тиму в ботинок и звучно хлюпала, когда он шел. Он оставил кровавые отпечатки на плитке второго этажа — аккуратный ряд следов правой ноги.

Секретарша распласталась по стене, прижимая к груди стопку бумаг.

Тим вынул из кобуры кольт и сбросил магазин. Куртку он оставил в лифте, чтобы продемонстрировать пустую кобуру.

Когда Тим прошел через двери в офисы, головы исполнителей поднялись. Судя по запаху кофе и пота, они работали вторую смену. Лицо Мейбека побледнело; Денли застыл на полусогнутых над своим столом; Миллер таращился на Тима поверх перегородки.

Он прошел в кабинет Медведя — маленькую коробочку, которая больше всего напоминала необставленную комнату в общежитии колледжа. Медведь буравил взглядом пачку снимков с места преступления из дома Ритма, сверху лежала фотография раны на голове крупным планом. Он поднял глаза, его лицо окаменело.

Тим положил кольт на стол Медведя и сел.

Медведь кивнул, словно они о чем-то говорили, потом вытащил из ящика магнитофон, поставил его на стол и включил. Нажал кнопку на своем телефоне и сказал в трубку:

— Да, Дженис, ты можешь его прислать сюда? Пожалуйста, скажи ему, что у меня в кабинете бывший судебный исполнитель Рэкли.

Он и Тим уставились друг на друга. Медведь потер глаза. Ожидание было мучительным.

Через несколько минут появился Таннино, одернув несколько приставов, притворявшихся, что они случайно оказались у открытой двери. Он зашел внутрь, закрыл за собой дверь и запер ее.

Медведь показал на ногу Тима:

— Ему, наверное, понадобится медицинская помощь.

— К черту медицинскую помощь, — рявкнул Таннино.

— Я в порядке, сэр.

Таннино оперся о шкаф с папками и скрестил руки; блестящая ткань пиджака натянулась на локтях. Его глаза пробежали по засохшей ране на лице Тима, по промокшей рубашке, по задубевшей от крови штанине его джинсов.

— Какой сюрприз ты приготовил? Полагаю, речь идет о двух телах, найденных на Моньюмент-Хилл. Мне только что звонил Брэттон.

Тим начал говорить, но Таннино остановил его жестом:

— Подожди. Я слышал полный отчет о твоем обеде с Медведем двадцать восьмого февраля, и я все еще отказываюсь верить… — Он замолчал, пытаясь восстановить спокойствие. — Тебе лучше начать с начала; мне нужно услышать своими собственными ушами, как мой лучший судебный исполнитель умудрился сесть сам и посадить всю Службу в огромную кучу дерьма.

И Тим начал сначала, повторяя то, что он рассказал Медведю в «Ямаширо». Он рассказал, как Комитет осуществил первые казни и как Мастерсоны вышли на тропу войны. Он рассказал, как он узнал об их роли в смерти Джинни, как выследил их и как они умерли, закончив тем, как он освободил Кинделла и приехал сдаваться.

Когда он закончил, воцарилось неловкое молчание. Медведь поправил фотографии на столе, Таннино провел рукой по волосам.

Наконец Тим сказал:

— Сэр, у меня немеет нога.

Таннино поднял глаза на Медведя; на Тима он не смотрел:

— Позвони парамедикам. Пусть его отвезут в окружную больницу. Зарегистрируй его здесь. — Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Медведь с вытянутым лицом поднял телефонную трубку и вызвал «скорую».

Глава 46

Трехдневное пребывание в тюремной палате Медицинского центра США привело ногу Тима в рабочее состояние. Пуля не задела важных сосудов, о чем Тим догадывался хотя бы по тому, что не истек кровью на Моньюмент-Хилл. Грудная клетка была в синяках, но правое седьмое и восьмое ребра оказались не сломаны.

Так как Роберт и Митчелл были убиты на Моньюмент-Хилл, ему предъявили обвинение в преступлении, совершенном на государственной территории. К тому же стычка Тима с Медведем в «Ямаширо» была классифицирована как нападение на государственного служащего — еще одна федеральная зацепка. Назначенный государственный защитник после предъявления обвинения заявил, что Тим невиновен. Тим мрачно наблюдал за происходящим из инвалидного кресла.

В новостях имя Дюмона упоминалось только вскользь, видимо, слова «Четверка мстителей» звучали не так хорошо, как «тройка мстителей». Причастность Тима держалась в строжайшей тайне, но, казалось, это только разжигало аппетиты репортеров и журналистов.

Новое временное место жительства Тима, центр содержания под стражей «Метрополитен», примыкал к Ройал-Билдинг и был частью комплекса зданий, в котором он раньше работал. Высокий дом с узенькими, как прищуренные глаза, окошками стал для Тима низшим кругом ада. Так как в прошлом он был офицером правоохранительных органов, его посадили в отдельную камеру в северной части восьмого этажа, не позволяя общаться с обычными заключенными. Камера в Специальном отсеке была пустой и чистой. Кровать и унитаз из нержавеющей стали без крышки. Горячей воды нет. Потолок был низким, поэтому Тим начал сутулиться.

Он ходил в голубой форме, зеленом плаще и скрипучих пластиковых шлепанцах. В 11:00 у него был час тренировок, во время которых он мог поднимать тяжести на крохотной площадке или играть в баскетбол. Одинокая баскетбольная корзина его мало вдохновляла, поэтому обычно он просто делал гимнастику, восстанавливая больную ногу.

За убийство первой степени обычно давали от пожизненного заключения до смертного приговора. Федеральные законы, как сообщил Тиму пьяный государственный защитник, были очень гибкими. По его собственным подсчетам, Тим, фигурант как минимум по трем эпизодам убийства первой степени, был причастен еще и к трем другим смертям, не говоря уже о блестящем списке менее серьезных уголовных преступлений, которыми оброс попутно. Список включал в себя: препятствие отправлению правосудия, конспирацию в целях подготовки убийства, нападение на федерального агента — по иронии судьбы, судебного исполнителя США, незаконное владение огнестрельным оружием и незаконное владение взрывчатыми веществами. Тим полагал, что ему лучше привыкнуть к нынешнему образу жизни.

Ему сказали, что суд назначен на 2 мая. Это давало семьдесят восемь дней.

На второй неделе офицер вежливо вывел Тима из камеры и провел в комнату для посетителей.

Дрей сидела, глядя на него сквозь пуленепробиваемое стекло.

Она взяла телефонную трубку; Тим последовал ее примеру.

— Фотографии, — сказала она. — Эти ужасные фотографии Кинделла. С Джинни. Я передала их Делейни.

Тим закусил губу:

— Их не примут. Я получил их незаконным путем.

— Неважно. Я офицер полиции. И я получила их законным путем. От гражданского лица. От тебя.

Губы Тима вздрогнули, но из них не вылетело ни звука.

— Дело Кинделла снова открыли, — продолжала Дрей. — Сегодня утром было объявление о предъявлении обвинений. Предварительные слушания через пять месяцев. Государственный защитник боится, поэтому тянет.

Тим почувствовал, как налились слезами глаза. Одна упала, скатилась вниз по щеке и висела на подбородке, пока он не вытер ее плечом.

С минуту они смотрели друг на друга через стекло.

— Я тебя прощаю, — произнесла она.

— За что?

— За все.

— Спасибо.

В ее глазах тоже появились слезы. Она кивнула, прижала ладонь к стеклу и вышла.

Тим проводил дни, лежа на кровати и размышляя. Ему позволили довести время тренировок в зале до нескольких часов в день — это помогало справиться с депрессией. Он мало ел и хорошо спал. И много думал о своей дочери.

Однажды, лежа на потрескавшемся виниловом покрытии скамейки для отжимания тяжестей, он, наконец, мог вспомнить Джинни. Не о том, что потерял ее, а о том, какой она была. Не замутненная яростью, обидой и горем картинка: Джинни, смеющаяся с широко открытым ртом. Она куснула гранат, и ее подбородок был вымазан соком, а ее счастье — заразительным.

За день до предварительных слушаний по делу офицер мягко постучал в дверь.

— Рэк, просыпайся, парень, твой новый адвокат хочет тебя видеть.

Защитник Тима, усталый человек с обрюзгшим лицом, уехал на Аляску удить рыбу и решил не возвращаться.

— Мне не нужен адвокат.

— Нужен. Давай, а то у меня будут неприятности.

Тим встал и потер глаза, прогоняя сон. Потом плеснул в лицо ледяной водой, пригладил волосы и почистил зубы зубной щеткой с резиновой ручкой. Остановившись в дверях, оглядел свою голубую униформу…

Тима провели по коридору в комнату для переговоров. Окон там не было, за исключением крошечного квадратика пуленепробиваемого стекла в двери.

Во главе стола восседал Таннино, сложив руки. Слева от него сидели Джоел Пост, прокурор Центрального округа, Ченс Эндрюс, председательствующий федеральный окружной судья, и Деннис Рид, инспектор Отдела внутренних расследований, который заступался за Тима на Комиссии по перестрелкам. Медведь стоял, подпирая плечами стену и скрестив ноги. Против них сидел Ричард — государственный защитник, которого Тим отбил у вышибалы в клубе возле Трэкшн.

Дверь за Тимом захлопнулась. Он не сделал ни движения, чтобы подойти к столу.

— Надеюсь, что кто-нибудь принес кекс с напильником.

Таннино опустил руки, потом снова сложил. Лицо его было нерадостным.

— Дело в том, что… — Медведь оторвался от стены; Тиму в глаза он не смотрел. — Дело в том, что я забыл зачитать тебе твои права.

Пост откинулся на стуле, издав еле различимый вздох.

Тим коротко засмеялся:

— Я могу снова дать показания.

— Как ваш новый защитник я настоятельно рекомендую вам не делать этого, — сказал Ричард.

— Ты мой…

Ричард кивнул.

— Это смешно. — Тим теперь говорил громче. — Я не был даже официально задержан, просто находился в офисе Медведя. Он не должен был зачитывать мне права.

Ричард поднялся. Его лицо стало красным и возбужденным.

— Вы однозначно были под арестом. На вас был выдан ордер. Вы сдались. Вы не могли свободно уйти. Есть запись звонка судебного исполнителя Джовальски в офис мистера Таннино, из которого это следует. Когда мистер Таннино пришел, чтобы выслушать ваши показания, он запер дверь. Вы были задержаны для допроса, вам отказали в медицинской помощи.

Таннино разглядывал Ричарда, как мог разглядывать таракана, которого раздавил своим ботинком.

— А как насчет моего разговора с Медведем в «Ямаширо?» — спросил Тим. — Это конечно же честная игра.

— Эта информация скрыта по привилегии защитник-клиент, — сказал Ричард.

— Простите?

— Джордж Джовальски стал членом адвокатуры 15 ноября этого года. Насколько я понимаю, Ваша честь, — Ричард кивнул Ченсу Эндрюсу, — вы сами в тот день приняли у него присягу.

Эндрюс, судья старой школы с почтенным морщинистым лицом, неловко подтянул манжеты. Тиму пришло в голову, что он никогда не видел Эндрюса без судебного одеяния.

Ричард не посмел улыбнуться, но на его лице читалось нескрываемое удовольствие.

— Мистер Джовальски подтвердил в беседе со мной, что 15 февраля он согласился представлять ваши интересы, если комиссия по перестрелке приведет ваше дело к уголовному разбирательству. Поэтому все последующие диалоги, которые вы с мистером Джовальски вели относительно криминальных дел, будут скрыты по привилегии защитник-клиент. И поэтому он не может свидетельствовать в суде о вашем разговоре. Ваш разговор нельзя принять как доказательство. Все, что любой другой человек, за исключением мистера Джовальски, знает об этой беседе, является показанием с чужих слов. Далее, из-за статуса мистера Джовальски в качестве судебного исполнителя США…

— Привилегия защитник-клиент, — пробормотал Таннино. — Не знаю, откуда они берут всю эту белиберду. Свинья грязь найдет.

Ричард довольно кивнул.

Тиму понадобилась секунда, чтобы оправиться от шока:

— Хорошо, я готов снова все рассказать. Прямо сейчас.

Эндрюс прочистил горло:

— Боюсь, это не так просто сделать, сынок.

— Что?

Пост прижал ладони к столу, словно собираясь его оттолкнуть:

— Дело в том, что у нас нет доказательств.

— Почему?

— Нам нужно независимое подтверждение вашего рассказа. Роберт и Митчелл Мастерсоны мертвы, так же как и Эдди Дейвис, Уильям Рейнер и Дженна Аненберг. Единственные свидетельства, которые у нас есть — показания потенциальных жертв, Баурика и Доббинса — говорят о том, что вы действовали в целях их защиты. Даже парень в видеопрокате не хочет выдвигать обвинения. Он говорит, что вы были вежливы, не наставляли на него пистолет, что он разрешил вам взять записи камеры наблюдения. Он немного волнуется и хочет поскорее оставить этот эпизод в прошлом.

— Ты знал, как действовать, чтобы прикрыть задницу, — заметил Таннино.

Пост продолжал:

— У нас нет свидетельских показаний вашей причастности к «Тройке мстителей» до происшествия с Доббинсом, нет прямых доказательств, показаний очевидцев, улик или отчетов экспертов по баллистике и ДНК, чтобы связать вас с бомбой в наушнике Лейна или нападением на Дебуфьера. Черт, мы даже не можем связать пистолет с пулями, потому что дуло разорвалось. А документы, которые мы нашли в офисе Рейнера, свидетельствуют лишь о том, что за тобой вели незаконную слежку — и все.

— Бросьте, — сказал Тим. — Проведите расследование взрыва в телецентре — кто-нибудь наверняка меня узнает, может быть, охранник, который пропустил меня через подземный гараж.

Ричард вскочил и заорал:

— Вы не должны помогать выстраивать обвинения против себя!

— Но мы все знаем, что я причастен.

Пост поднял руки, потом снова опустил их на колени:

— Вопрос не в том, что с вами случилось на самом деле…

Эндрюс поднял голову и мрачно посмотрел на Тима:

— Вопрос в том, что вы можете доказать.

— К тому же есть хороший шанс, что доказательства будут в вашу пользу, — кивнул Пост. — Поскольку Лейн планировал после своего интервью распылить нервно-паралитический газ, ваши действия можно рассматривать как защиту других.

— Я не знал, что он…

— У моего клиента нет комментариев по этому поводу, — вмешался Ричард.

— В доме Дебуфьера вы даже не стреляли, и там налицо защита других. О Баурике я уже и не говорю.

— Прекрасно. А как насчет дома Аиста и Мастерсонов? У вас куча улик. У меня вся рубашка была в их крови.

— Эдди Дейвис умер от сердечного приступа.

— Вы можете оспорить правило уголовного преступления — убийства.

— Мистер Рэкли, — вздохнул Ричард. — Заткнитесь, пожалуйста.

Эндрюс сказал:

— С Митчеллом Мастерсоном была явная самозащита, а с Робертом Мастерсоном… ну, даже в моей бесконечной юридической практике я не встречал дела, заведенного на кого-то, у кого взорвался пистолет с бомбовой ловушкой, когда он пытался совершить убийство.

Тим поднял руки:

— Подождите, подождите, стойте!

— Плюс смягчающие обстоятельства в связи со смертью дочери, на которые мы могли бы опереться — ваше эмоциональное состояние, — заявил Ричард. — Может быть, даже посттравматическое расстройство или временное помешательство.

— Нет, — сказал Тим. — Ничего подобного. Я знал, что делаю. Просто я был не прав.

Таннино наконец поднял на него свои темно-карие глаза:

— Ты чертовски упрям, Рэкли.

— К тому же, — продолжал Ричард, — вы гражданин с хорошей репутацией, сами сдались и сотрудничали с властями, помогая уменьшить угрозу, исходившую от «Тройки мстителей».

— Сотрудничал? — пробормотал Таннино. — Едва ли.

— Прибавьте к этому убийство вашей дочери и тот факт, что некоторые из покойных вступили в заговор с целью убить вашу дочь, и сочувствие присяжных вам обеспечено на сто процентов.

Тим глянул на Рида:

— И вас это устраивает?

— Не надо думать, что из-за того, что я работаю в Службе внутренних расследований, мне нравится смотреть, как судебные исполнители получают по голове. Здесь действительно мало законных оснований, на которые мы можем опереться.

— Повесить все на других членов Комитета кажется не очень честным, — уперся Тим.

— Мать твою, не волнуйся ты о честности! — не выдержал Таннино.

— В свете недостаточных доказательств и отсутствия независимого подтверждения я должен отклонить обвинение в убийстве, — произнес Пост. — Мне очень жаль.

— Мы хотим заключить сделку, — заявил Ричард.

— Какую сделку?

— Попросить вас отозвать обвинение в неподобающем поведении — 1361, злонамеренные действия.

— Какой приговор?

— Общественные работы.

У Тима упала челюсть:

— Так я просто выхожу на свободу?

— Тут вроде никто не обеспокоен возможностью рецидивов.

Пост сказал:

— Несмотря на немалую степень презрения, которую мы к тебе испытываем, мы все сходимся в одном: ты не заслуживаешь места в тюрьме.

— Мы не собираемся делать твою жизнь легкой, спрятав тебя от мира на девяносто лет, — Эндрюс вытянул узловатый палец и показал на дальнюю стену. — Там сотни камер, международные СМИ. Волки. Они хотят получить ответы.

— Иди, — сказал Медведь.

Тим, наконец, сел:

— Так система работать не должна.

— На этот раз сделай нам одолжение, Рэкли, — процедил Рид. — Ничего не предпринимай.

Таннино встал и уперся в стол костяшками пальцев:

— Вот как выглядит твое будущее, Рэкли. Завтра в суде ты подашь прошение на предмет неподобающего поведения, это прокатит. Мы будем держать тебя на коротком поводке, очень пристально за тобой следить. Если ты когда-нибудь переступишь черту, загремишь по полной программе. Все понятно?

— Да, сэр.

— Не называй меня «сэр».

По пути к двери Таннино покачал головой, бормоча себе под нос:

— Медаль за отвагу. Матерь Божья.

Когда все выходили, Ричард остановился, чтобы пожать Тиму руку. Медведь остался.

— Ты сделал это нарочно? Забыл зачитать мне права?

— Нет. — Медведь покачал головой. — Но если и так, я бы тебе все равно не сказал.

Его рубашка, как всегда, была помята, и Тиму показалось, что он различил под коротким рукавом пятно грязи. Медведь сказал:

— Я принес тебе костюм для суда. Он в машине.

— Я надеюсь, это не один из твоих костюмов.

Понадобилась секунда для того, чтобы Медведь улыбнулся.

Глава 47

Подготовительная конференция прошла так быстро, что Тим едва успевал следить за происходящим. Ограждения и полиция сдерживали толпы журналистов на Мейн-стрит, но зрелище внутри было на удивление не впечатляющим. Его вызвали между аргентинским наркодилером и бельэйрской дамой, у которой, как и полагалось, были связи с мафией и накладные ресницы. От Ричарда пахло текилой, но он ясно выражал свои мысли и вообще выглядел компетентным защитником.

Тим едва поднялся на ноги, как судья Эндрюс произнес:

— Вы можете идти.

Когда он направлялся к дверям по центральному проходу, он ощущал невообразимое одиночество. Нужно было посмотреть в глаза будущему. События последних сорока восьми часов еще не улеглись у него в голове, было сложно представить, что он может просто взять и уйти.

Когда он вышел на улицу, пресса подняла шум: мигающие объективы, огни вспышек, множество вопросов. Репортеры не забыли отметить, что он вышел на свободу именно благодаря формальностям, против которых протестовал. Полиция держала линию обороны у ограждений. Тим спускался по мраморным ступеням суда, и его взгляд был прикован к Федеральному зданию напротив.

Он взглянул вниз и увидел Дрей. Она спокойно стояла у подножия лестницы перед ошалелой толпой. Дрей надела желтое платье в крошечный голубой цветочек — платье, которое было на ней, когда они встретились в первый раз. Он подошел ближе, замедлил шаг и увидел на ее руке кольцо — без камня и надписи, простое колечко, которое он преподнес ей, опустившись на одно колено. В ту пору он еще не мог позволить себе что-то другое.

Назойливые папарацци, шуршанье кабеля по асфальту, толкающиеся микрофоны, возгласы прохожих — все словно растворилось.

Он остановился в метре от нее и ничего не мог сказать. Поднялся ветер, уронив прядь волос ей на глаза.

— Тимоти Рэкли.

Он сделал шаг вперед и обнял ее. Она пахла жасминовым лосьоном и порохом. Она пахла собой.

Дрей откинула голову, погладила его по щеке и сказала:

— А теперь давай отведем тебя домой.

Способы изготовления бомб и отслеживания сотовых телефонов изменены в интересах общественной безопасности. И еще: пожалуйста, не бегайте с ножницами.

Книга II. ПРОГРАММА

В мире есть только две вещи: ничто и слово.

Вернер Эрхард

Ли Хеннинг, дочь голливудского продюсера, хрупкая, немного неуклюжая девятнадцатилетняя студентка с печальными серо-зелеными глазами, попадает в сети Программы — могущественной секты, манипулирующей своими последователями, полностью лишая их воли и опустошая кошельки.

Через три месяца родители, отчаявшиеся найти дочь с помощью ФБР, ЦРУ, полиции Лос-Анджелеса и частного детектива, обращаются к Тиму Рэкли.

Специалист берется за это дело в память о собственной дочери, убитой год назад. Он идет на крайнюю меру — сам присоединяется к Программе и становится рабом Учителя.

Пролог

К огромному восторгу туристов и третьеклассников, выбравшихся на прогулку со своим тучным учителем, абсолютно голая женщина сидела на корточках у четырнадцатифутового мамонта и справляла малую нужду. Руками она держалась за витой проволочный забор, которым обнесен Лейк Пит — самое большое и самое популярное скопление битумов в Ля Бри Тар Питс.^[1] На лице женщины не было ни одной морщинки, она была совсем еще молодая, почти подросток.

Двое или трое детей начали смеяться. Полный мужчина в белой куртке и рубашке в полоску прервал свое ленивое постукивание по бонго,^[2] сгреб наличность, которую ему удалось собрать в перевернутую соломенную шляпу, и быстро ретировался. Пожилая туристка, щелкнув языком, выразила свое неодобрение, прижимая к груди висящий на ремешке фотоаппарат. Ее муж взирал на эту сцену с приоткрытым от изумления ртом: он явно силился понять, наяву ли все это видит, или это галлюцинация, являющая собой первый признак старческого маразма.

Молодая женщина, не замечая, что брызги попадают на ее голые лодыжки, напряженно всматривалась сквозь проволочный забор в семейство мамонтов, угодившее когда-то в смертельную ловушку битумов — а точнее, в макеты колумбийских мамонтов в натуральную величину, сооруженные из стекловаты. Детеныш-мамонт стоял в тени на берегу вместе со своим отцом, беспомощно наблюдая за тем, как его мать совсем близко от него погружалась в беспощадную глубину. Мать в ужасе застыла, вскинув передние ноги и вытянув хобот.

Ближе к центру озера корка битумов превращалась в мутную коричневую жидкость, которая пузырилась от действия метана. Под этой жижей находится самый богатый в мире слой ископаемых, относящихся к ледниковому периоду. Густой тяжелый запах наполнял ноздри — в этом запахе поровну смешались ароматы природного сернистого ангидрида^[3] и рукотворного хайвея.

Худенькая девушка повернулась к толпе лицом, и все замерли, словно на ней был пояс со взрывчаткой. Ее трусики лежали там, где она их сбросила, на куче одежды слева от нее. Ее руки от локтей до плеч были красными, покрытыми синяками и кровоподтеками.

— Почему никто не хочет помочь? — умоляющим голосом обратилась она к толпе зевак. — Разве вы не видите? Не видите, что происходит?

Учитель, вытянув шею, дунул в свисток и увел свой класс на лужайку для пикников, рядом с которой располагались туалеты. Толпа вдруг расступилась, пропуская двух охранников на гольф-каре. Водитель выпрыгнул из белой машинки — лицо у него блестело от пота. Его напарник остался внутри, нервно барабаня пальцами по кнопке, подающей сигнал тревоги. Разборки с голой женщиной, которая писала на земле, принадлежащей штату, были для них делом явно непривычным. Уж больно разнилась эта ситуация с их обычной работой, которая включала в себя помощь пострадавшим от солнечных ударов и борьбу с хулиганами, разрисовывающими стены граффити.

Вытирая пот со лба, водитель кара сказал в рацию:

— Полиция уже едет?

Сквозь шум и треск радиочастот из рации прорвалось несколько дежурных фраз: «Группа поддержки уже в пути… сдерживайте толпу… задержите нарушителя…»

Охранник с минуту теребил рубашку, потом нерешительно произнес:

— Мэм, пожалуйста, оденьтесь. Здесь дети.

Воззвание к соблюдению правил приличий явно было не самым эффективным способом обращения с голой сумасшедшей.

За забором скопилась куча машин, любопытные уже успели забраться на крышу автобусного гаража, чтобы получше все рассмотреть. Посетители местного музея приклеились к окнам, на их лицах было написано тупое изумление. Оператор какого-то телеканала споткнулся о кабель и упал, при этом он умудрился разбить объектив и поцарапать ладони.

Девушка начала лихорадочно вертеть головой, внезапно осознав, какой шум поднялся вокруг нее. Она часто задышала, а когда заметила четверых полицейских в форме, пробирающихся сквозь толпу, побежала вдоль забора под громкие выкрики собравшихся. У южной оконечности озера в заборе была дыра, девушка ловко сквозь нее пробралась, перепрыгивая через все попадавшиеся на пути препятствия и приземляясь прямо в грязь. Потом она забежала на то место, где ее впервые заметили, и остановилась у самого забора.

Трое полицейских замерли по другую сторону забора; четвертый повторил ее путь и остановился, поставив ногу в черном ботинке на железку, через которую она только что перемахнула. Глаза девушки испуганно бегали, расширенные зрачки резко выделялись на фоне белков.

— Разве вы не можете помочь? Ну почему вы не помогаете?

Старший из полицейских выдвинулся вперед, жестом показав своему напарнику у железки, чтобы тот не двигался:

— Мы здесь именно за тем, чтобы помочь вам.

Девушка прошла по краю оврага к отцу и детенышу мамонта, ступая по желтым цветам.

В голосе пожилого полицейского со всей ясностью зазвучали тревожные нотки:

— Мэм, прошу вас, остановитесь. Не подходите ближе.

Девушка положила руку на бок детенышу мамонта, вглядываясь в обреченную на смерть мать, которая стояла, увязнув в темной жиже, мягко покачиваясь в своей вечной могиле. Девушка начала тихо всхлипывать, утирая слезы тыльной стороной худенькой ладони. В воздухе, как электрический разряд, повисло ожидание чего-то ужасного.

Другие офицеры старались успокоить толпу, шумно дающую советы полицейскому и предъявляющую требования девушке. Но она их не слышала.

— Уберите их! — крикнул пожилой полицейский. — Рассредоточьтесь по периметру! Давайте дадим девочке немного места!

Он все еще держал руку вытянутой, не позволяя напарнику действовать. Он старался, чтобы его голос звучал спокойно и приветливо, и говорил достаточно громко, чтобы девушка услышала его за шумом толпы:

— Посмотрите, вон там мой напарник. Его зовут Майкл. Он подождет, пока вы позволите ему спуститься к вам. Потом, когда вы решитесь, мы подойдем и поможем вам позаботиться об этом мамонте.

Из битумной жижи на поверхность рядом с мамой-мамонтом вырвалось несколько пузырьков, образовалась лужица, и поверхность озера снова затянулась коркой. Девушка повернулась к озеру. Полицейский на железке сделал стойку, как ретривер, учуявший утку.

— Подождите, — закричал ведущий переговоры офицер, — поговорите со мной! Скажите, что я могу сделать!

Она остановилась и устремила на него взгляд. На лице ее появилась твердая уверенность — она приняла решение:

— Учитель говорит, что почитать следует силу, а не покой.

Девушка повернулась и шагнула на поверхность битумного озера.

Полицейский спрыгнул с железяки, но он был почти в тридцати метрах от нужного места. Пожилой полицейский что-то выкрикивал, на шее у него от натуги бугрились жилы. А толпу охватило какое-то яростное гипнотическое движение — такое можно наблюдать среди зрителей большого концерта или футбольных болельщиков. Босые ноги девушки ступали по черной поверхности, которая начала трескаться. Она методично продвигалась к маме-мамонту, стоявшей в двадцати метрах от берега. Когда она сделала следующий шаг, корка под ней с треском поддалась, раздался хлюпающий звук, и девушка закричала. Она стала размахивать руками и задела тонкий слой корки, образовавшейся на поверхности, правым коленом и локтем, под которыми тут же разверзлись смертоносные дыры.

Толпа то приближалась к месту событий, то отдалялась. Зрелище, разворачивающееся у них перед глазами, притягивало и отталкивало людей одновременно.

Девушка попыталась подняться, она вытянула руку из плена корки — в образовавшемся отверстии тут же захлюпала клейкая масса, — но ее бедро застряло, и она упала на бок так, что смола засосала ее волосы. Одна нога девушки окунулась в битум, ее тело непроизвольно сдвинулось, и она начала медленно уходить вниз. Несмотря на это, она все еще пыталась пробраться к мамонту.

Полицейский, не поспевший к месту событий со своей позиции, стоял на берегу, молча наблюдая за погружением девушки. Пожилой полицейский все еще кричал:

— Бросьте ей веревку! Да бросьте же ей веревку, черт возьми! — Он так сильно сжимал проволоку забора, что у него побелели суставы.

Девушка силилась не запачкать лицо, которое исказилось от боли. В глазах ее была паника, в остальном же она сохраняла странное неестественное спокойствие, покорно подчиняясь происходящему. Обе ее руки уже засосало внутрь, нижней части тела совсем не было видно, и толпа с ужасом наблюдала, как она отплевывалась, дрожа и все больше погружаясь в жижу. Ее лицо — белый овал над черной коркой поверхности озера — было обращено к полуденному яркому солнцу. Она сделала несколько последних судорожных вдохов, на лице ее мелькнуло умиротворение, и голова девушки скрылась под водой.

Толпа затихла, пораженная увиденным. Послышалось рыдание, его подхватили и другие, и вот уже над местом разыгравшейся трагедии поднялся плач.

Пожилой полицейский отдавал по рации отрывистые команды: он требовал пожарную машину с лестницей, приказывал охранникам найти шланг. Он так сильно вспотел, что мокрые следы проступили сквозь рубашку и форму. Когда его напарник подошел к нему, он все еще смотрел туда, где исчезла девушка. Едва шевеля губами, он пробормотал:

— Что могло заставить человека сделать с собой такое?

Битум постепенно затягивался, и поверхность озера снова стала гладкой и ровной, словно ничего и не случилось.

Глава 1

Дрей быстро прошла через кухню и коридор, вытирая руки, испачканные соусом для барбекю, о свои зеленые спортивные брюки с эмблемой управления шерифа, которые она так и не успела переодеть. Она распахнула входную дверь — на крыльце стоял щуплый детектив в дешевом костюме, барабаня большим пальцем по заранее заготовленному блокноту; темный «Краун Вик»,^[4] в котором сидел его напарник, стоял у обочины. Детектив внушительно и нагло завис в дверном проеме, тем самым еще больше сбивая Дрей с толку:

— Андреа Рэкли? Миссис Тим Рэкли?

Дрей решительно замотала головой:

— Нет, — она сделала шаг назад. — Нет.

Мужчина нахмурился:

— С вами все в порядке, мэм?

— Я только что с ним разговаривала по телефону. Он был в машине, ехал домой. С ним было все в порядке.

— Простите. Я не совсем…

Он опустил руку, и Дрей увидела, что держал он не блокнот, которыми пользуются детективы, а карманный компьютер в кожаном чехле. Дрей быстро взглянула на машину и увидела, что это дорогой «мерседес», а напарник на заднем сиденье оказался не напарником, а усталой женщиной, на лице которой застыло выражение собачьей преданности.

Волна облегчения накрыла Дрей с головой, сквозь нее пробивался голос разума, который с трудом могла расслышать даже она сама: «Господи, детектив никогда не пришел бы с таким мрачным видом в семью сотрудников правоохранительных органов и не стал бы интересоваться фамилией ближайшего родственника пострадавшего или погибшего…»

Ощущая слабость в ногах, Дрей прислонилась к стене. Сквозняком дверь потянуло вперед. Видя несущуюся на него дверь, мужчина в изумлении оступился, потерял равновесие и приземлился прямо на пятую точку.

За сотую долю секунды до того, как дверь захлопнулась, Дрей успела заметить в его глазах тревогу.

Тим подавил зевок. Он как раз заезжал на машине в свой район. Накрахмаленные манжеты и воротничок дурацкого костюма, положенного охраннику, давили шею и запястья. Пояс оттягивала увесистая дубинка, рядом с ней была прикреплена длинная узкая штука, которая больше походила на игрушку, чем на настоящую рацию. Все это выглядело совсем уж несерьезно по сравнению с его любимым 357-м «Смит-энд-Вессоном» и наручниками, которые он носил с собой, когда работал судебным исполнителем. Это все было до того, как ему пришлось подать в отставку из-за собственного идиотского поведения после убийства дочери.

Вчера Тим преследовал малолетнего вандала, гнался за ним по складу сталелитейной компании «Райтвэй», где он теперь работал. Склад располагался на севере городка Сими Вэлли. Вчерашняя погоня стала вторым случаем, когда Тиму пришлось хоть что-то делать. В первый раз попотеть ему пришлось, когда его спровоцировал крот, организовавший себе нору у забора. Тим, не сумев сдержать эмоции, выследил его в обеденный перерыв и изгнал с позором. Одиннадцать лет службы в рядах рейнджеров, три захвата преступников в составе спецотряда по проведению задержаний, и вот теперь он какой-то секьюрити с крохотной зарплатой. Его нынешние коллеги с трудом нагибались, чтобы завязать шнурки на ботинках, которые развязывались у них так часто, что Тим большую часть ничем не занятого утра размышлял, а не провести ли ему семинар на тему: как правильно завязывать шнурки. Сам Тим, когда заметил, как по-стариковски он застонал, наклонившись за упавшим ключом от склада, всю вторую половину дня мужественно воздерживался от поедания пончиков.

Рэкли как раз напомнил себе, что он должен быть благодарен за любую работу, но тут его внимание привлекло движение на подъездной дорожке его дома. У крыльца стоял мужчина и отряхивал свой костюм так, словно только что спикировал с лестницы.

Тим поддал газу, чуть не задев при этом «навигатор»^[5] с тонированными стеклами. Он остановился на подъездной дорожке и выпрыгнул из машины как раз в тот момент, когда мужчина закончил приводить в порядок костюм. Женщина вылезла из «мерседеса» у обочины и скромно стояла в конце подъездной дорожки.

Тим подошел к мужчине, ни на секунду не выпуская женщину из виду:

— Кто вы? Журналисты?

Мужчина поднял руки, словно признавая тем самым свое поражение. Он все еще не успел отдышаться:

— Я приехал… чтобы поговорить с… Тимом Рэкли. Мне дал ваш адрес начальник службы судебных исполнителей Таннино.

Услышав имя своего бывшего шефа, Тим замер. Они с Таннино уже почти год не разговаривали, хотя близко общались, когда Тим работал под началом Таннино. Но в последний раз Рэкли видел своего бывшего начальника, когда навлек кучу неприятностей на себя и на всю их службу.

— А! — сказал Тим. — Простите, пожалуйста! Давайте пройдем в дом.

Мужчина провелрукой по своим брюкам сзади и нервно взглянул на дверь:

— По правде говоря, — пробормотал он, — я немного побаиваюсь вашу жену.

Кухню наполнял аромат жареного цыпленка. Дрей оставила приготовление кукурузы, чтобы выпить немного водки:

— Прости. Просто что-то в том, как он постучал в дверь, какое у него было выражение лица, вернуло меня в тот вечер, когда Медведь приехал сообщить нам о Джинни. — Она поставила стакан на пачку неоплаченных счетов, скопившихся на стойке.

Тим провел рукой по ее волосам и легонько сжал плечо. Она прижалась к нему.

— Я думала, у меня сердце разорвется прямо у двери. Прощай, Андреа, детка, аста ла виста, я мертв, и мне больше никогда не подняться.

Андреа говорила громко, и Рэкли был уверен, что пара, сидящая на диване в соседней комнате, прекрасно слышала ее слова.

— Он друг Таннино, — мягко сказал Тим, — давай выслушаем его. Хорошо?

Дрей залпом допила водку:

— Хорошо.

Они скрепили уговор рукопожатием и пошли в гостиную. Дрей по пути налила себе еще водки.

Женщина сидела на диване, на ее свитере блестел золотой крестик. Мужчина стоял у раздвижной стеклянной двери лицом к заднему дворику, сцепив руки за спиной. Мужественность его позы и осанки слегка подрывало мокрое пятно на брюках. Он повернулся так, будто только что заметил их, и сухо кивнул:

— Давайте начнем, — он протянул крупную грубую ладонь, — Уилл Хеннинг. Моя жена, Эмма.

Тим пожал протянутую руку, а Дрей осталась стоять, не шевельнувшись, скрестив руки на груди. Восемь экземпляров книги «Родные кости»,^[6] которые после смерти их дочери упорно дарили им знакомые, движимые самыми благородными целями, занимали целую полку у Дрей за спиной. Голубоватый цвет обложек подчеркивал золотистый оттенок ее светлых волос.

— Чем мы можем вам помочь?

Уилл достал из кармана толстый бумажник, открыл его и вынул оттуда фотографию. Он нетерпеливо махнул Тиму, чтобы тот взял фотографию, и отвернулся, как будто хотел скрыть боль. На фотографии была изображена выпускница школы. Хорошенькая, но довольно неуклюжая. У нее был немного неправильный прикус и огромные печальные серо-зеленые глаза невероятной красоты. Прямые волосы до плеч. Шея девочки была слишком тонка для ее головы, что придавало ее облику хрупкость. Маленький подбородок, полные щеки. Такие лица в ориентировках на беглых преступников обычно описывают как «напоминающие форму сердца». Рэкли сразу вспомнилось это определение, потому что сам он до сих пор ни одного такого лица не видел.

Взгляд Тима невольно скользнул к растиражированной СМИ школьной фотографии Джинни. На этой фотографии она во втором классе. Ее последний год.

— Мои соболезнования, — сказал Тим, — когда ее убили?

С дивана, на котором сидела Эмма, раздался вздох — первый звук, который та произнесла за все это время.

Уилл забрал у Тима фотографию, бросил заботливый взгляд на жену:

— Она жива. По крайней мере, мы на это надеемся. Она… ну, вроде как пропала. Ей восемнадцать…

— Девятнадцать, — вклинилась Эмма, — только что исполнилось.

— Да, девятнадцать. Она уже не ребенок, поэтому мы не можем подать заявление в полицию. Она связалась с какой-то сектой. Не то, что «Свидетели Иеговы». Но тоже очень паршивая организация, в которой практикуют контроль сознания и другие грязные приемчики. Эта секта более опасна, чем другие ей подобные.

— А вы пытались… — начал Тим.

— От чертовых копов никакого толку. Они даже отказываются принять заявление о пропаже человека. Мы обращались во все правоохранительные органы — ФБР, ЦРУ, полицию Лос-Анджелеса, но нет у них никаких подразделений или отделов, занимающихся сектами. Никому до сектантов дела нет, пока те не начинают готовить террористические акты, не нарываются на столкновение с полицией или не нарушают общественный порядок.

— Как ее зовут? — поинтересовался Тим.

— Ли. Она моя падчерица. Дочь Эммы от первого брака. Ее отец умер от рака желудка, когда ей было четыре года.

— Она училась в Пеппердине.^[7] — Голос Эммы звучал хрипло, ей тяжело было говорить.

Тим внимательно пригляделся к крестику на груди у Эммы. На этот раз он разглядел увенчивающее его распятие с Христом.

— Три месяца назад нам позвонила ее соседка по комнате. Она сказала, что Ли бросила учебу и связалась с какой-то сектой, что мы должны найти ее, иначе никогда больше не увидим, — продолжала рассказывать Эмма.

— Один раз она приезжала домой, — вмешался Уилл, — это было 13 марта. Мы… мы пытались поговорить с ней, достучаться до нее, но она… сбежала через окошко в ванной комнате. С тех пор мы ее не видели.

Он явно умел расположить к себе людей.

— Простите, — вмешалась Дрей, — я не хочу показаться невежливой, и я понимаю, как вам тяжело об этом рассказывать, но какое отношение это имеет к Тиму?

Уилл перевел взгляд на Рэкли:

— Мы знакомы с вашей… работой. Марко Таннино — начальник службы судебных исполнителей — заверил нас, что вы профессионал. Он сказал, что вы были прекрасным приставом… — Уилл тут же заметил свою оплошность, — извините, я не хотел, чтобы это так прозвучало.

Тим пожал плечами:

— Все в порядке. Я больше не судебный исполнитель, — сквозь вежливый тон пробились какие-то новые, глубоко личные интонации.

— Мы хотим вернуть дочь. Нам все равно, как это сделают. Мы не будем задавать никаких вопросов. Ей необязательно должно это понравиться. Нам просто нужно, чтобы она вернулась домой и мы помогли ей. Мы хотим, чтобы вы занялись этим. Скажем, за тысячу долларов в неделю.

Брови Дрей поползли вверх, но она чуть заметно покачала головой. Ее реакция, как всегда, полностью совпала с реакцией на происходящее самого Тима. Он сказал:

— У меня нет лицензии частного детектива, и я не уполномочен никакими правоохранительными органами. Я уже ввязался в одну историю год назад — это было дело о группе мстителей, может быть, вы читали об этом в газетах?

Уилл энергично закивал:

— Мне нравится ваш образ мыслей. Я думаю, то, что вы пытались тогда сделать, замечательно.

— А я так не думаю.

— Что могло бы убедить вас принять мое предложение?

Тим издал короткий смешок:

— Ну, если бы я мог действовать в рамках закона…

— Это можно устроить.

Тим открыл рот, потом снова его закрыл и нахмурился:

— Простите, а кто вы такой?

— Уилл Хеннинг. — Он подождал, пока у них в памяти всплывет это имя и связанная с ним информация. Не всплыло. — «Саунд энд Фьюри Пикчерс».

Тим и Дрей обменялись непонимающими взглядами, и Тим пожал плечами, как бы извиняясь.

— «Комната спящего», «Прямой эфир», «Третий стрелок». И тому подобные арт-хаусные картины.

— Не понимаю, — сказала Дрей, — вы написали сценарии ко всем этим фильмам?

— Я не сценарист. Я был продюсером всех этих картин. Мои фильмы собрали более двух триллионов долларов в мировом прокате. Если уж мне удалось в трехдневный срок получить разрешение на посадку пятнадцати военных вертолетов в центре Лос-Анджелеса, то, думается, и вернуть вас в службу судебных приставов я тоже смогу.

Холодные серые глаза в упор смотрели на Тима. Уилл явно привык добиваться своего.

— У Таннино на этот счет наверняка есть свое мнение, — предположил Тим.

— Он хотел бы лично обсудить с вами некоторые моменты. — В руках Уилла как по волшебству появилась визитка Таннино.

Тим взял ее, провел большим пальцем по выпуклой печати золотой эмблемы службы судебных приставов. На оборотной стороне карточки четким почерком Таннино было написано: «Рэкли — завтра в 7:00». Тим протянул визитку Дрей. Едва взглянув на нее, она бросила маленький прямоугольник плотной бумаги на журнальный столик.

— Расскажите мне о секте, — попросил Рэкли.

— Я ничего о ней не знаю. Не знаю даже, как она называется. И это при том, сколько мы заплатили за информацию… — Уилл с отвращением покачал головой.

— Как они вербуют новых членов?

— Этого мы тоже не знаем. Мы разговаривали с несколькими экспертами по сектам — депрограммистами или советниками по выходу или как там они себя в этом месяце называют — и они смогли выжать лишь несколько общих фраз. Полагаю, что, как и многие секты, эти охотятся за молодежью, например, в колледже или возле колледжа. И еще, они стараются затащить к себе богатую молодежь, — он скривился, — они затаскивают их в эти секты, чтобы выманить у них деньги. — Уилл в волнении провел рукой по волосам. — Ли отдала им два миллиона долларов. Отдала просто так. Эти деньги должны были пойти на ее первый арт-хаусный фильм, на ее обучение, получение научной степени, на ее дом в будущем. Я даже купил ей машину за сорок тысяч долларов перед поступлением в колледж, чтобы ей не нужно было трогать эти деньги. А теперь деньги пропали, а сама она бросила семью, друзей… — Уилл кивнул на Эмму, которая сидела, нахмурившись и скрестив руки на груди. — У Ли ничего нет, ей некуда пойти. Я писал ей письма, умоляя ее вернуться домой. Эмма посылала ей статьи о сектах, о том, что они делают с людьми, как они устроены, но она ни разу нам не ответила. Я пытался воззвать к ее разуму, когда она пришла к нам тогда, втолковать ей хоть что-то, но она просто не стала меня слушать, — Уилл раскраснелся, его тон стал резким и пронзительным, — я сказал ей, что она испоганила все свое будущее.

— Вы сказали это девочке, которую затащили в секту, действующую по принципу промывания мозгов? — удивилась Дрей.

— Мы пришли сюда не на сеанс семейной психотерапии. Мы пришли, чтобы нам вернули нашу дочь. А потом, что еще я мог сказать? Попробовали бы вы общаться с дочерью-подростком, которая считает, что все знает лучше всех!

Дрей отпила немного водки:

— Да я бы с удовольствием.

Тим стиснул ее руку, но Уилл, ничего не замечая, продолжал:

— Выплаты в фонд Ли нельзя отозвать. Я оформил банковский договор на этих условиях, чтобы получить максимально выгодный план налогообложения. Деньги будут перечислять к ней на счет каждый год, и мы ничего не можем сделать, чтобы это остановить. Когда ей исполнится двадцать, она получит еще миллион долларов. И будет получать по миллиону в год до тридцати лет. Эти люди крадут мои деньги.

— Эта машина, — спросил Тим, — она все еще у нее?

— Да. «Лексус».

— Он зарегистрирован на ее имя или на ваше?

Уилл с секунду подумал, глядя в потолок, теребя пальцами застежку своих золотых часов:

— На мое.

— Хорошо. Когда выйдете отсюда, поезжайте в полицию и заявите об угоне. Тогда ее включат в сводки. Если Ли засекут, они смогут ее задержать. А потом мы сделаем так, чтобы ее отпустили под ваше поручительство.

— Господи, — Уилл в волнении взглянул на свою жену, — это гениальная идея!

— Она рассказывала вам что-нибудь о секте?

— Нет. Не назвала ни имен, ни адресов, как мы ее ни уговаривали.

— Тогда откуда вы знаете, какого рода эта секта?

— С ее слов. Она ничего не говорила о религии. Все больше о том, как она «научилась открывать в себе источники внутренней энергии» и «справляться со своими слабостями» и тому подобная ерунда.

— А как она называла своего гуру? Она должна была упоминать о лидере секты.

Уилл только покачал головой, но Эмма вдруг сказала:

— Она называла его Учитель, говорила о нем с благоговейной почтительностью.

Ее муж бросил на нее смущенный взгляд, насупив брови:

— Разве?

— Вы сказали, что секта опасна. Вам угрожали?

Уилл кивнул:

— Да, пару раз. Звонили какие-то отморозки. Сказали: отвалите, или мы вас на кусочки порежем, как ягненка, который вчера был у вас на ужин. — Эмма прижала худую руку ко рту, но Уилл не обратил на это никакого внимания. — Очень ловкая угроза, ведь они дали понять, что следят за нами. Я привык к угрозам и подобным вещам — тридцать четыре года в Голливуде, сами понимаете, но я не люблю, когда мне хамят. Я не осознавал, насколько все это серьезно, пока не пропал частный детектив, которого мы наняли. Потом они позвонили еще раз, сказали: «Вы следующие». Наверное, подумали, что Ли нельзя трогать, — кто же будет убивать курицу, несущую золотые яйца, — а вот нас с Эммой почему бы и нет? Нас вполне можно пустить в расход.

— А что за частный детектив?

— Бывший шеф отдела безопасности «Уорнер Бразерс». Мои люди его наняли.

Тим вдруг почувствовал, как шевельнулось никогда не подводившее его профессиональное чутье:

— И эти же люди сейчас сидят в припаркованном в переулке «Линкольне навигаторе» с тонированными стеклами?

Уилл долго смотрел на Тима, брови его поползли вверх, а рот слегка приоткрылся. Он наконец-то сел:

— Да. Эти же люди.

Тим пересек комнату, взял с полки у телефона блокнот и ручку:

— Продолжайте.

— Частный сыщик был низким нервным человечком. Звали его Дэнни Катанга.

— И его убили?

— Он пропал. На прошлой неделе. Наверное, что-то раскопал. После этого мы пошли к Таннино.

— Мы ни единого слова не получили от Ли с того дня, как она ушла из дома, — добавила Эмма.

— Я все еще надеюсь, продолжаю писать ей письма, но все тщетно, — пояснил Уилл.

— Как вы можете посылать ей письма и статьи, не зная, где она?

— Сразу после того как Ли исчезла в первый раз, она оставила у нас на автоответчике сообщение с номером абонентского ящика, чтобы мы могли пересылать на него всю ее почту — скорее всего, для того, чтобы она могла беспрепятственно получать все свои финансовые документы. Мы так полагаем, что это общий абонентский ящик для всех членов секты.

— Ваши письма когда-нибудь возвращали?

— Нет, — покачала головой Эмма, — они уходят… куда-то.

— В каком почтовом отделении зарегистрирован абонентский ящик?

Уилл вздохнул:

— Это отделение где-то в Норт-Вэлли.^[8] Мы пытались раздобыть о нем информацию — вы представляете, как трудно выжать сведения из почтовой службы США? Мы разговаривали с каким-то почтовым инспектором, и он вел себя так, словно скрывает рецепт кока-колы или еще что-нибудь не менее секретное. В конце концов мы послали Катангу следить за этим ящиком. Но работники почтового отделения наехали на него, заявляя о нарушении права на частную жизнь и тайны переписки… в общем, ему пришлось наблюдать за ящиком со стоянки. Он несколько дней просидел в машине с биноклем, но Ли так и не появилась. Похоже, у этой секты все отработано и они каждый раз посылают кого-то нового забирать почту. Если они вообще ее оттуда забирают.

— Мне понадобится адрес этой почты.

— Я скажу своей ассистентке, чтобы она завтра с утра первым делом позвонила Марко и продиктовала ему этот адрес. И смотрите, поосторожнее с этим почтовым инспектором — я серьезно. Он вполне может пришить вам дело.

Тим что-то записал в своем блокноте, потом спросил:

— А вы не записали ни одного телефонного звонка с угрозами?

— Нет. Второй звонок мы отследили, его сделали с платного телефона в Ван Нийсе.^[9] Там тоже никаких следов.

— Эта информация мне тоже понадобится. — Тим просмотрел свои записи. — Какая фамилия у Ли? — не дождавшись ответа, Рэкли поднял глаза и наткнулся на непонимающий взгляд Хеннинга. — Вы ведь сказали, что она от первого брака Эммы?

— У нее моя фамилия. Я удочерил ее, когда ей было шесть лет. Я не делаю различий между ней и своей родной дочерью. — Уилл прочистил горло. — Возможно, я действовал в этой ситуации не слишком ловко. Я не понимал, с чем мы имеем дело, и не особо продумывал линию поведения. Сейчас, оглянувшись назад, я могу сказать, что мой план действий, возможно, был не самым лучшим. — Тим заметил, что у Хеннинга была манера говорить то, что он считал нужным в данный момент, при этом он не реагировал на столь малосущественный раздражитель, как реплики собеседника. — Я приказал своим людям развесить вот это по городу. Толку от этого тоже не было никакого, только время потеряли. — Он вынул листовку из заднего кармана и разгладил ее на колене, прежде чем отдать Тиму. На ней была напечатана все та же фотография Ли, под которой было написано:

Гарантируем вознаграждение в размере 10 000 долларов тому, кто предоставит информацию о местонахождении этой девушки, Ли Элизабет Хеннинг. Если вы не хотите сообщать своего имени, порвите эту листовку пополам, передайте нам одну часть с информацией, которую вы имеете сообщить, и сохраните вторую половину листовки, чтобы потом совместить с первой.

Дальше шло описание Ли и контактные данные.

Тим заметил промелькнувшую на лице Уилла гордость — наверное, причиной тому было то, что объявление пестрило полицейской терминологией. Уилл и его люди, похоже, гордились тем, что сумели выдать такой официальный стиль.

Рэкли перевернул листовку — лично на него она особого впечатления не произвела:

— Значит, теперь все в секте знают, что вы ищете Ли и что вы их враг. Да, это не очень хорошо.

— Именно поэтому вы нам и нужны: чтобы все исправить. И мы хорошо вам за это заплатим. — Уилл сложил руки на животе, причем одна его рука была сжата в кулак.

— Нам пора возвращаться. — Эмма с любовью посмотрела на Уилла. — У нас только что родился наш первый общий ребенок. И я сделаю все, чтобы позаботиться о ней.

— Мы очень переживаем за Ли, — сказал Уилл, — кто знает, что они с ней сделают? Если они ее отпустят, она может выдать какие-то секреты. И даже попытаться получить назад свои деньги. Она должна быть им полностью предана, в противном случае им лучше ее убить. — Он потер виски, от этого в уголках глаз у него собрались морщинки. — Эти люди убедили меня в том, что они не шутят. Именно поэтому мы хотим, чтобы вы все разузнали тихо и без шума. На этот раз это должен быть кто-то, чью связь с нами или с ней невозможно будет установить.

— А почему Ли сбежала? В тот день, когда она вернулась домой.

Эмма заерзала на диване, а Уилл отвернулся в сторону.

— Они промыли ей мозги. Она была просто как ненормальная. Была уверена, что мы ее преследуем. Она залезла в мой компьютер и нашла электронные письма, которые я посылал в полицию и другие правоохранительные органы.

— Она очень хорошо разбирается в компьютерах, — на губах Эммы заиграла гордая улыбка, а в глазах застыла печаль, — она училась на программиста. Была круглой отличницей до тех пор, пока… — На щеках Эммы виднелись веснушки. — Вы даже не представляете себе, что чувствуют родители, когда с их ребенком случается нечто подобное.

Услышав эти слова, Дрей напряглась. Заметив это, Эмма скользнула взглядом по комнате, наткнулась на фотографию Джинни на каминной полке и покраснела, на глазах у нее выступили слезы:

— Конечно же, вы знаете. Простите меня… мне очень жаль.

Эмма запустила руку к себе в сумку в поисках бумажного платка, по ее щекам текли слезы. Тим углядел коробку салфеток на полке и протянул Эмме. Уилл обнял жену и осторожно поцеловал в макушку. Две пары молча сидели в гостиной, пока Эмма вытирала платком глаза.

— Простите меня за то, что я расплакалась здесь, перед вами… и это после того, через что вам довелось пройти, — сквозь слезы проговорила Эмма, — но знать, что она там, с этими людьми… это просто ужасно. Когда мы видели ее в последний раз, она была сама не своя. Словно другой человек. На ней была какая-то грязная футболка, на груди сыпь, руки сзади все в синяках, а на лодыжках и вокруг щиколоток открытые раны. Одному Богу известно, что они с ней делают. Каждый день, — она прижала скомканный платок к дрожащим губам, — как нам жить в этой неизвестности? Ведь мы ее родители! — из горла у нее вырвалось нечто среднее между сдавленным рыданием и вздохом.

Лицо Дрей раскраснелось от сопереживания. Она отвела взгляд.

Уилл нежно посмотрел на фотографию Ли, а потом наклонился вперед и положил ее на журнальный столик:

— Она была очень хорошей девочкой.

Дрей возразила:

— Может быть, она и сейчас хорошая.

Тим всмотрелся в фотографию и впервые заметил, что края истрепаны. Один край поблек оттого, что Уилл сотни тысяч раз вынимал фотографию Ли из бумажника.

— Я помогу вашей дочери, — сказал Тим.

Дрей лежала под одеялом, свернувшись клубочком и отвернувшись от Тима. Через окно спальни в комнату пробивался лунный свет. На улице моросил мелкий дождик.

Тим скользнул под одеяло и положил руку на бедро Дрей, в другой он держал свой блокнот с записями. Дрей исполнился тридцать один год, и она была просто в потрясающей форме. Ее натренированное силовыми упражнениями и курсами боевых искусств тело было идеальным. Рэкли, который был на три года старше ее, не надеясь на физическую нагрузку на своей новой работе, начал бегать по утрам и поднимать штангу по вечерам с Дрей.

— Что за тип этот мужик, — сказала Дрей, в ее голосе слышалась усталость. — Больше всего его расстраивает то, что он не сумел настоять на своем. Типичный голливудский ублюдок. Думает, что может купить все. Тебя, полицию, свою дочь. «Просто так отдала им два миллиона», «купил ей машину за сорок тысяч долларов». У меня было такое ощущение, что я на игре «Кто хочет стать миллионером».

— Но он сильно переживает. Ты же видела, как он смотрел на ее фотографию.

Дрей кивнула:

— Да, мне очень жаль ее, и я сочувствую им как родителям, но… — она повернулась и посмотрела на Тима через плечо, — можешь считать меня жестокой, но я думаю, что если какая-то девушка хочет вступить в секту и пустить свою жизнь под откос, то так тому и быть. Ее никто туда насильно не тянул. Она сама это выбрала.

— Когда я учился на рейнджера, с нами проводили психологические тренинги. Есть способы воздействия на психику человека, которым невозможно противостоять. Люди лишаются собственной воли, — не согласился Рэкли.

Дрей издала неясный звук, который означал, что ей еще нужно обдумать это, потом спросила:

— А что, если она уже мертва? Что, если они убили ее и выбросили тело?

— Тогда я найду тело и дам возможность родителям ее похоронить. Избавлю их от мучительного состояния неизвестности. Мы с тобой, к счастью, хоть от этого были избавлены.

Дрей чуть заметно кивнула и снова повернулась к нему спиной.

— Я хочу, чтобы ты всю ночь держал меня в объятиях.

Тим прижался к ее спине. Щекой он касался ее волос, губами — уха.

Дрей тихо и сонно пробормотала:

— Расскажи мне про Джинни.

Тим молча уставился в темноту, потом крепко обнял жену.

Глава 2

Тим шел по коридору в кабинет Таннино. В голове у него было ощущение неприятной пустоты от того, что пришлось подняться в шесть утра, и от навязчивого зудения кондиционеров над головой. Его возвращение в здание службы судебных приставов, расположенное в центре города за Федеральным судом, оказалось еще более трудным, чем представлялось Рэкли. Когда Тим проезжал знакомым путем мимо здания суда, увенчанного широченной лестницей, его захлестнула горячая волна стыда. Он мог бы провести следующий год, да и весь остаток своей жизни в тюрьме. Вместо этого ему приходилось сидеть на каком-то дурацком складе, жрать пончики, лузгать семечки и постоянно осознавать, что во всем виноват только он сам.

В приемной Тим сел на диван рядом со старинным сейфом 1877 года с потускневшей эмблемой в виде оленя. Эта реликвия принадлежала команде рейнджеров. Ассистентка Таннино сдержанно и официально кивнула Тиму, но в глазах ее появился огонек, обозначавший предвкушение обеденного перерыва, когда она сможет со всеми поделиться самой свежей сплетней: к шефу заходил бывший судебный исполнитель, в первый раз с тех пор, как его отпустили из тюрьмы, — с того момента, как он, посопротивлявшись, пошел на сделку с властями и признал свою вину.

— Он вас ждет, — сказала ассистентка, молотя по клавиатуре компьютера пальчиками с длинными ногтями, — проходите.

Таннино поднялся из-за своего письменного стола навстречу Тиму. Они пожали друг другу руки, при этом Таннино внимательно изучал Рэкли своими карими глазами.

Из девяносто четырех начальников службы судебных исполнителей США Таннино был единственным, кто поднялся по всем ступеням карьерной лестницы, так что о работе пристава он знал не понаслышке. На эту должность обычно попадали сразу, не напрягаясь. Таннино был исключением из правил.

Таннино махнул рукой на диван напротив своего стола, и Тим сел.

— Откуда у него такие связи? — спросил Тим.

Таннино начал вытирать и без того блестящую рамку с фотографией.

— Вы можете сказать правду, — постарался убедить Таннино Тим, — чтобы мне не тратить время на добывание информации.

Таннино поставил фотографию обратно на стол. На фотографии была изображена его племянница в белоснежном платье и с ангельским выражением лица. Муж сестры Таннино умер несколько лет назад от сердечного приступа. С тех пор Таннино выполнял все отцовские функции, которые в основном сводились к допросам потенциальных бойфрендов и к заданиям самым безалаберным приставам подробно выяснить прошлое женихов девушки. Таннино скрестил руки за головой и откинулся на спинку кресла:

— Он дал около четырех миллионов долларов на предвыборную кампанию сенатора Файнштайна в 1998 году.

В данном случае проследить цепочку было несложно: Файнштайн рекомендовал Таннино Клинтону на должность начальника службы судебных исполнителей. Так что именно Файнштайну Таннино обязан карьерой. Они с сенатором очень уважали друг друга.

— И вы, значит, собираетесь восстановить меня на службе и позволить мне неофициально вести расследование, при этом не обидев Уилла, так что он будет продолжать снабжать деньгами наших доблестных политиков. Если мне удастся вызволить девушку и я тихонько передам ее в руки родителей, то все будут очень довольны. А если я облажаюсь, я идеальный козел отпущения. Ну как же, Тим Рэкли — известный раздолбай и народный мститель! Он занимался этим делом по собственной инициативе, мы были вообще не в курсе, что он хочет что-то предпринять. Толпа кричит: «Распни его, распни!», а вы помогаете сделать так, чтобы страсти улеглись.

— Что-то ты слишком уж циничен, Рэкли. Ты еще вроде не в том возрасте.

— Этот год тянулся очень долго. У меня стал хуже работать желудок, а вот красноречия зато хоть отбавляй.

— Я слышал, Кинделл сам попросил себе пожизненное. Я полагал, это должно облегчить твою боль.

Пять месяцев назад Роджер Кинделл, который убил Джинни и расчленил ее тело, признался во всем в обмен на обещание пожизненного приговора. Выбора у него и у его адвокатов особого не было, ведь ему светила смертная казнь. С такими уликами, как черно-белые фотографии, на которых был запечатлен момент самого преступления, и следами крови Джинни на этих фотографиях, у Кинделла не было ни единого шанса избежать заслуженного наказания.

— Рэкли, Рэкли!

Тим вышел из оцепенения и посмотрел на Таннино, который сказал:

— Ты прав в одном. Мы не можем разыскивать его дочь, потому что она уже взрослая. Ничего противозаконного не произошло. Мы можем только по-тихому начать расследование ее исчезновения и посмотреть, какие варианты у нас появятся. Если ты ее найдешь, возможно, тебе удастся быстро и тихо ее задержать, и тогда мы все вернем к более важным делам.

— Хеннинг богат. Почему бы ему просто не нанять кого-нибудь, чтобы похитить ее?

— Во-первых, это незаконно. Во-вторых, все парни, которые этим занимаются, — бывшие военные или бывшие работники правоохранительных органов. Риск, что действия Хеннинга получат широкую огласку, слишком велик, а у него политические амбиции. Он вбухивает деньги в политику не просто за здорово живешь. Хеннинг уже почти отошел от дел, в городе он очень известен, скоро будут выборы в конгресс, а оттуда, возможно, ему удастся пересесть прямо в губернаторское кресло. А дело с похищением разрушит эти его мечты раз и навсегда. Ты на собственной шкуре убедился, что может сделать с человеком пресса.

— И еще вести предвыборную кампанию, когда твоя дочь разгуливает где-то с другими чокнутыми сектантами очень тяжело. И мы не хотим, чтобы наш союзник наступил на эти грабли, — вклинился в его речь Тим.

— Здесь речь не только о политике, что бы ты там ни думал.

Хотя вся эта бюрократическая катавасия действовала Тиму на нервы, ему нравился ход мыслей Таннино. Таннино был оперативником, который поднялся по карьерной лестнице до административной должности. Иногда ему приходилось лавировать в мутной воде, но это совсем не значило, что ему нравилось это делать.

— Ты был одним из лучших моих судебных исполнителей. Вообще одним из лучших судебных исполнителей, что я видел за свою жизнь. И я боролся за тебя, когда дело запахло жареным. Да, я не все мог сделать, у меня были некоторые ограничения, но я боролся за тебя. И не надо все красить черной краской и выставлять меня полным дерьмом, ясно?! — Таннино на секунду остановился, чтобы перевести дух. — Пора уже тебе заняться чем-то более существенным, чем охраной склада какого-то вонючего металла. Давай восстановим тебя в должности судебного пристава. Я могу устроить тебя обратно в Академию, тебя полностью восстановят в правах. Да вы с Медведем сможете даже работать на пару, как в старые добрые времена. Я предложу тебе вполне приемлемый уровень зарплаты.

— Я полностью вернусь к работе?

Таннино вздохнул:

— Не буду врать, Рэкли. Вернуть тебя на службу на постоянной основе после того, что ты устроил в прошлом году, это все равно что пытаться запихать десять килограммов дерьма в мешок, рассчитанный на пять. Посмотрим, как повернется жизнь, но, скорее всего, это временно.

Таннино достал из ящика значок и 357-й «Смит-энд-Вессон» — любимое служебное оружие Тима — и положил все это на стол. Тим долго смотрел на значок и револьвер.

— Почему вы сначала не позвонили мне?

— Ты бы отказался. Мне нужно было, чтобы ты сначала встретился с родителями.

— Потому что Уилл Хеннинг такая выдающаяся личность?

— Нет, потому что они люди, у которых случилось настоящее горе.

— То есть вы готовы простить мне мои грехи на то время, пока даритель крупных сумм на политические нужды будет ценить мою помощь?

— Точно. И ты все равно хочешь принять мое предложение. Почему?

— Может, это прозвучит избито, Таннино, но я люблю нашу службу.

— Мне это не кажется избитым, Рэкли. Совсем не кажется.

Таннино пошарился в поисках формы заявления о принятии на работу, потом встал:

— Подними правую руку и повторяй за мной.

Сжав рукой свой 357-й «Смит-энд-Вессон» в кобуре, который оттягивал задний карман его брюк цвета хаки, Тим вошел в обшарпанное здание Ройбол, куда службу судебных приставов переселили из еще более обшарпанного соседнего здания. Здесь судебные исполнители тоже прописались временно, до тех пор, пока они наконец не переедут на третий этаж, где сейчас располагалась секретная служба. Этот переезд можно будет считать последним знаком признания заслуг приставов перед государством. Аккуратные ряды дешевых столов темного дерева с блестящими позолотой ручками и две перегородки, разделяющие комнату, совсем сбили Тима с толку. Он долго искал нужный ему проход. Ряд окон тянулся вдоль южной стены.

У Мэйбека на щеках заалели красные пятна, когда он увидел Тима. А вот Гуеррера сумел сдержать эмоции и вежливо кивнул. Дэнли нагнулся и полуприкрыл глаза рукой. Тим шел, глядя вперед, притворяясь, что ничего не замечает. За последний год он хорошо натренировался держаться отстраненно, но с достоинством. Две лучшие ищейки кинологического отдела взвизгнули, учуяв Рэкли, и завиляли хвостами, но им было приказано сидеть на месте, поэтому собаки не подбежали поприветствовать Тима. Руководитель кинологического отдела Брайан Миллер обратил внимание на поведение своих собак и встал, чтобы выглянуть поверх перегородки. Остальные приставы последовали его примеру — любопытство взяло верх над чувством такта. Несколько новых лиц явственно напомнили Тиму, как долго он здесь не был.

Со всех сторон слышался приглушенный шепот. Рэкли прошел к своему столу, на котором не было ничего, кроме выцветшей кобуры и пустого пакета из-под чипсов. Тим сел за стол и тут же скрылся от любопытных взглядов за перегородкой. С секунду он смотрел на кобуру, осознавая постепенно всю важность того факта, что ему теперь опять можно носить оружие. Он пристегнул револьвер к поясу сзади с правой стороны так, чтобы его легко можно было достать при необходимости.

Рэкли достал из заднего кармана звездочку — эмблему службы судебных исполнителей и устремил на нее невидящий взор. Он вспомнил, как вчера позвонил в сталелитейную компанию, чтобы сказать, что больше не выйдет на работу. Его работодателей больше всего волновало, получат ли они обратно униформу и дубинку. Их поведение подтверждало бессмысленность того, чем Тим занимался весь последний год.

Из задумчивости Тима вывел сильный хлопок по спине. Голос Медведя прогремел у него над ухом, мигом прервав приступ самоуничижения, которому придавался Рэкли:

— Знаешь, зачем они заключают эту звездочку в кружок?

Тим слабо улыбнулся:

— Так ее легче будет засунуть тебе в задницу, если что случится.

Он повернулся, чтобы встать, и тут же попал в крепкие и искренние объятия Медведя. До прошлого года они вместе работали в группе по поимке беглых преступников и в спецподразделении, занимающемся арестами. Медведь был на девять лет старше Тима, но относился к нему и к Дрей с огромным уважением. Медведь был типичным одиночкой с кучей приятелей и узким кругом близких людей. Однажды Тим спас ему жизнь, за что был награжден медалью. Медведь отплатил ему самой преданной дружбой, на которую был способен.

За перегородкой Дэнли пробормотал что-то, стоя у кофеварки, и Медведь бросил на него тяжелый взгляд:

— Твою мать, Дэнли! Если хочешь что-то сказать, иди сюда и скажи.

Дэнли поднял вверх размокший стаканчик:

— На самом деле, Джовальски, я просто пожаловался на то, что какой-то урод оставил тут использованный стаканчик.

Медведь немного поостыл:

— А-а.

Тим улыбнулся впервые с тех пор, как вошел сюда:

— Я очень ценю то, что ты стараешься облегчить мне возвращение.

Медведь опустился на ближайшее кресло и раскрутился на нем так, что страшно было смотреть:

— Таннино ввел меня вчера в курс дела. Я уже посмотрел сводки. Никаких следов частного детектива Катанги. Он просто в воздухе растворился.

— А девочка?

— Отработал обычный круг подозреваемых. Проверил счета Ли Хеннинг за телефон, газ, свет, воду. Все самые свежие следы ведут к квартире в Ван Нийсе. Вот адрес. Я разговаривал с управляющей. Старая карга. Ли съехала с квартиры 15 марта, залог назад не потребовала. Через два дня после ее визита домой. Адреса для пересылки почты не оставила. Никаких счетов на ее имя больше не приходило. — Медведь кашлянул в кулак, исчерпав свои запасы информации. — А что у тебя?

— Да ни черта.

— Ну, для этого ты здесь. Чтобы из полного дерьма сделать конфетку. — Медведь вытер ладонь о штанину. — Почтовый ящик до востребования зарегистрирован в почтовом отделении Сан-Фернандо — это к северу от Ван Нийса, места, где жила девушка. Если больше ничего не накопаем, можно поставить кого-нибудь следить за почтой. Хотя Таннино вряд ли станет разбрасываться людьми в самом начале расследования. Все равно шансы, что девочка там появится, очень невелики.

— Частный сыщик уже это пробовал, и ни хрена у него не вышло. Давай прибережем этот вариант на крайний случай.

Медведь пошарил рукой в пакетике из-под чипсов и испытал явное разочарование, обнаружив, что там ничего нет:

— Эти секты используют сильные способы промывки мозгов. Когда ты учился на рейнджера, у вас были занятия по контролю сознания и тому подобной чепухе?

— Да, в основном по биологической отдаче. Нас учили держать под контролем мысли, эмоции, осознавать реакцию на боль, — сказал Тим.

На лице Медведя появилось то презрительное выражение, с которым он обычно говорил о политкорректности и повышении налогов:

— Ну и как они это делали?

— Тыкали в нас иголками и засовывали зонды нам в задницы. Мы даже шутили, что по ошибке зашли в бар «Голубая устрица» из «Полицейской академии».^[10]

Тогда Тима научили концентрироваться на своем дыхании, пульсе, на температуре тела. После определенного количества тренировок он мог усилием воли снижать все эти показатели, даже когда по его телу пускали несильные разряды электрического тока или втыкали иголки в кончики пальцев. На него налепляли кучу кардиодатчиков, которые подсоединялись к компьютеру. Задача Тима состояла в том, чтобы понизить свое кровяное давление — тогда с монитора компьютера пропадали розовые точки. Один из медиков объяснил Рэкли, что целью подобных тренингов было научить регулировать выброс адреналина и побороть инстинкт, побуждающий бороться или убегать в ситуациях, когда на него оказывают физическое воздействие. Они проводили с ним по четыре двадцатиминутных сеанса в день семь дней в неделю.

Когда Тим закончил этот курс, температура его тела во время всех этих манипуляций оставалась на уровне 36,6°.

— Значит, теневое правительство все-таки существует, — издевательски протянул Медведь, — позвони, если понадоблюсь. А пока пойду отлавливать придурка, который трахнул своего сокамерника, перед тем как сбежать из тюрьмы. И не забывай, наша работа не всегда бывает приятной.

Произнеся это наставление, Медведь ушел, подцепив большими пальцами ремень брюк.

Тим сидел, упершись локтями в колени и спрятав лицо в ладонях. Камертон включился не сразу, но зато настраивать его уже не пришлось, заработал он идеально. Тим схватился за телефон и позвонил в «Лос-Анджелес таймс» и «Уикли», попросив соединить его с рекламным отделом. Он прекрасно знал, как эти газеты пекутся о сохранении конфиденциальности, поэтому оба раза представился Ли Хеннингом и пожаловался, что с него взяли завышенную цену за объявление о продаже мебели, которое он давал несколько недель назад. К тому же они неправильно написали его имя, что окончательно вывело его из себя. Ни в одной из двух газет такого объявления не оказалось. Тогда Тим попробовал еще пару газет — без толку. И, наконец, наткнулся на нужное объявление в «Нью Таймс», еженедельнике с небольшим тиражом, который читала в основном молодежь.

— Да, вот оно, — сказал сотрудник газеты, — Ли Хеннинг, — и довольно глупо хихикнул. — Девчачье имя. Бьюсь об заклад, это ввело покупателей в заблуждение. Объявление публиковалось всего один раз. С вас должны были взять тридцать пять баксов.

— Если я правильно помню, с меня взяли пятьдесят.

— Нет, — Тим явственно услышал, как сотрудник газеты стучит по клавиатуре, — у меня есть счет.

— А вы не могли бы послать мне копию счета и самого объявления тоже? — попросил Тим.

Он подождал с минуту, барабаня пальцами по крышке стола, а потом услышал, как где-то в комнате загудел факс. Тиму не хотелось спрашивать коллег о расположении оргтехники в новом офисе, поэтому он просто пошел на звук.

Взглянув на копию счета, Тим с удивлением обнаружил, что Ли оплатила его наличными. Вчера, провожая Уилла и Эмму до машины, Рэкли успел выяснить у Уилла некоторые детали, и тот сказал, что заблокировал кредитки Ли. Но ведь у нее все еще был банковский счет и чековая книжка. Если только она не перевела этот счет на секту вместе со своим трастовым фондом.

В объявлении Ли, которое было опубликовано почти месяц назад, предлагались письменный стол, две тумбочки, книжный шкаф, кровать с матрасом, велосипед и кое-какое компьютерное оборудование. Такие объявления давали обычно беглые преступники, собираясь уйти в подполье, или добропорядочные граждане, переезжающие за границу на ПМЖ. Последний вариант не очень радовал Тима. Ему совсем не улыбалось сообщить Хеннингам, что его дочь трудится на плантациях секты на Тенерифе.

Сосредоточившись на деле, он вышел из конторы.

Глава 3

Тим ехал на своей машине по побережью и разговаривал по телефону. Прощупав почву, он позвонил в частную организацию Лео Дж. Райана, в Информационную службу по вопросам сект и в Семейную ассоциацию, каждый раз говоря, что ему нужен курс терапии для подростка, ставшего жертвой секты. Во всех трех местах ему в первую очередь назвали имя доктора Глена Бедермана, профессора психологии Калифорнийского университета, одного из самых авторитетных специалистов в стране по сектам.

Почти не отрывая взгляда от замысловато петляющей дороги, Тим набрал номер Бедермана и услышал:

— Здравствуйте, вы позвонили в офис Глена Бедермана. Если вы звоните для того, чтобы обрушить на мою голову проклятия, пожалуйста, наговорите все оскорбления, которые сможете придумать, после сигнала. Если вы собираетесь подать на меня в суд, пожалуйста, обращайтесь сразу к моему адвокату Джеку Каратерсу по телефону 471-9009. Если вы судебный исполнитель и хотите вручить мне очередную повестку, вот мое расписание на неделю… — Тим не смог сдержать улыбки, слушая расписание лекций и офисных встреч Бедермана. Заканчивалось сообщение так:

— В заключение мне хотелось бы привести здесь текст пятой и восемнадцатой статьей Всемирной декларации по правам человека: «Никого нельзя подвергать пыткам и жестокому, бесчеловечному, унизительному обращению или наказанию, и каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и вероисповедания». Всего хорошего.

После сигнала Тим представился и сказал, что заедет к профессору попозже. Затем он позвонил почтовому инспектору из Сан-Фернандо, который назвался Оуэном Рутерфордом.

— Да, — сказал Рутерфорд с плохо скрываемым раздражением, — я помню, что по этому ящику до востребования уже возникали вопросы.

— Я просто подумал, может быть, вы согласитесь…

— Вы прекрасно знаете, как обстоит дело. Принесите мне ордер, и я назначу вам время.

— Пойдите мне навстречу. У меня недостаточно материала, чтобы получить ордер.

— У вас недостаточно материала, чтобы получить ордер, и вы хотите, чтобы я влез в конфиденциальные регистрационные данные?

Резкий тон Рутерфорда удивил Тима, а вот его упрямство было делом обычным. Почтовые инспекторы ничем не изменились с 1811 года, когда они постоянно носили оружие и вынуждены были уворачиваться от пуль. Они с фанатичным пиететом относились к почте, и Рэкли уважал это их отношение, хоть и выходил из себя, когда эта фанатичностьмешала ему в расследованиях. Тим понял, что от злости растерял все свое благоразумие, и заставил себя промолчать.

— Почта неприкосновенна, пристав. Задумайтесь на минуту… — в голосе Рутерфорда появилась напыщенность, — люди все время жалуются на работу почты. Когда письма задерживаются, посылки приходят с повреждениями, когда какой-нибудь кретин использует почту для рассылки сибирской язвы. Но вы только вдумайтесь… вдумайтесь… за 37 центов, то есть меньше, чем вы заплатите за пачку жвачки, можно послать письмо из Майами в Висконсин. За 37 центов письмо можно отправить за четыре тысячи миль. В этой стране лучшая почтовая система за всю историю человечества, — продолжал Рутерфорд, мысленно радуясь, что нашел козла отпущения, на котором можно выместить злость, накопившуюся за крайне паршивый день. — Мы доставляем 40 процентов всей мировой почты, 700 миллионов писем и посылок ежедневно. И в отличие от ваших правоохранительных органов, которым выделяют огромные суммы из бюджета, мы находимся на полном самообеспечении. Да вся эта страна живет только за счет почты! Благодаря ей она платит налоги, голосует на выборах, получает лекарства. И система эта должна работать безупречно. Представьте себе, что зарплату вам заплатили десять раз в год, а не двенадцать. Что у завещания, которое вы с трудом нацарапали на своем смертном одре, было бы всего пять шансов из десяти дойти до вашего поверенного. Представьте, что конфиденциальный почтовый ящик до востребования, который вы оформили в одном из наших отделений для получения документов или личных вещей, вскрыл какой-то коп с весьма смутным представлением о гражданских правах и свободах при полном попустительстве коррумпированного почтового инспектора. И таким образом ваши политические петиции или письмо от вашей умирающей тетушки, — в этом месте своей речи Рутерфорд щелкнул языком, — из Калахари стало бы предметом изучения государства без всяких на то законных оснований!

— Я, э-э…

— До свидания, пристав Рэкли.

Тим с минуту посидел, на лице его блуждала рассеянная улыбка. Он не мог припомнить, когда его так здорово отчитывали. Разве что в пятом классе его учительница миссис Алессандри — он тогда приклеил ослиный хвост суперклеем к юбке Тины Миндаччи на каком-то празднике. Тим бросил телефон на пассажирское сиденье и решил просто наслаждаться дорогой.

Тихоокеанский хайвей огибал побережье Малибу, с него открывался потрясающий вид на серо-синий океан. Рядом с кампусом колледжа Пеппердин Тим заприметил один из лучших газонов на всем побережье. Он припарковался, а потом спросил у садовника, как ему найти общежитие Сигмы.

Дверь ему открыла блондинка, от одного взгляда на которую захватывало дух. У нее было лицо модели — высокие скулы, четко очерченная нижняя челюсть, маленький аккуратный носик. Синяя с рыжим резинка, стягивающая ее волосы, по цвету подходила к водолазке с символикой Пеппердина — Нептуном с развевающейся бородой и трезубцем. Так студенты пытались придать оригинальность своей избитой эмблеме в виде волн. Она слегка откинула голову и смотрела на него из-под густых ресниц. Жест был отточенный, доведенный до автоматизма постоянными тренировками:

— Кто вы такой?

— Я хочу поговорить с Кэйти Кельнер.

Девушка закатила глаза и распахнула дверь так, что стало видно трех серферов и еще одну девушку, растянувшихся на диване в комнате. Вторая девушка была рыжеволосой и не менее привлекательной, чем блондинка. Тим почувствовал себя так, словно попал на съемки рекламного ролика какого-то сугубо молодежного товара.

— Это я, — сказала блондинка, — что вы хотите?

— Мне нужно задать вам несколько вопросов о Ли Хеннинг.

— Опять? Уже, наверное, месяца три прошло. Вы еще не бросили это дело?

— Ваша забота очень трогает. Вы с ней разве не были подругами?

Двое парней-серферов хихикнули, а рыжеволосая красотка прыснула, выпустив струю дыма, который она до этого старательно удерживала в легких.

— Да, — сказала Кэйти, — мы с ней были очень близки.

Снова раздались смешки со стороны веселой накурившейся компании.

— Братан, — обратился к нему самый взъерошенный из парней и красноречиво поддернул свои штаны, — она была той еще штучкой.

— Так, слушай, — Тим показал парню свой значок, и с его лица тут же исчезла улыбка, — почему бы тебе не взять свое полотенце и травку и не свалить отсюда, пока я добрый?

Трое серферов тут же убрались из комнаты. Рыжеволосая девушка откинулась на покрывале и вальяжно потянулась.

— Простите, офицер, — проворковала Кэйти, нахально улыбаясь, — я не сразу поняла, что вы здесь, ну, в общем, официально. — Она покачала босой ногой вперед-назад. У нее на щиколотке блестел браслет с буквами: КБПИ.

— Могу я поговорить с вами наедине?

— Конечно, — Кэйти игриво улыбнулась.

Они прошли в ее спальню. Кэйти закрыла дверь и села на кровать, подтянув колени к подбородку. Ее шорты при этом задрались так, что Тиму открывался отличный вид на внутреннюю поверхность ее бедер. Он поднялся и открыл дверь. Рыжеволосая подруга Кэйти отключилась на диване, чипсы из пакета высыпались ей на грудь. С экрана телевизора раздавалась громкая пронзительная музыка, сопровождавшая какой-то тупой мультик. Да, ничего не скажешь, хорошее применение деньгам, которые их родители заплатили за обучение.

— Вы вроде хотели поговорить со мной наедине.

— Дверь закрывать необязательно. — Тим сел на кровать напротив нее, на которой не было постельного белья. — Это кровать Ли?

Кэйти кивнула:

— Когда твоего соседа по комнате отчисляют или он кончает жизнь самоубийством, ты остаешься в комнате один на весь год. Такое здесь правило.

На одной тумбочке громоздились бутылочки с косметическими средствами. Вторая тумбочка была пуста. На кровати Кэйти лежали подушки в цветочек и сидели плюшевые медведи. Единственное окно выходило на аккуратно прибранную спортивную площадку. За ней склон холма резко уходил вниз. Вдалеке на фоне океана возвышались пальмы.

— Расскажи мне о Ли.

— Нас с Ли поселили в эту комнату, мы не выбирали. Она была довольно приветливой и милой, но не хотела вступать ни в какие общины и организации. Так что она осталась в стороне от общественной жизни, — Кэйти прикрыла рот рукой и прошептала театральным шепотом, — она смахивала на супер Д.

— Супер Д?

— Девственницу… Это в принципе клево, вот только мы пытались знакомить ее с парнями, но она была такая… не знаю, впертая, что ли. Весь день сидела за компьютером. В общем, к ней было не подступиться с развлечениями. И одевалась она… просто жуть. А потом она вдруг стала вести себя очень странно.

— Как это «странно»?

— Ну, она перестала общаться со своими приятелями, которых у нее и так было немного. Эти бакланы, с которыми она вместе училась, перестали звонить. И она стала такой занудой. Боялась опоздать на секунду. И стала фанатично следить, чтобы все было аккуратно — складывала бумагу на столе в стопочки и все такое. Когда мы с ней начинали жить в одной комнате, она была более расслабленной. Я бы ни за что не согласилась тут с ней тусоваться, если бы она была такая сразу.

— А когда ты заметила в ней эти перемены?

— Примерно за месяц или недель за шесть до того, как она пропала.

— Откуда ты узнала, что она попала в секту?

— Она все время приглашала нас сходить с ней на их встречи.

— А где проходили эти встречи?

— Не знаю. Я уверена, что не в кампусе. Мы почти не слушали эту ее болтовню.

— А что вы делали?

— В основном смеялись над ней, — в сине-зеленых глазах Кэйти мелькнуло нечто похожее на угрызения совести, — я просто стараюсь честно отвечать на вопросы.

— Ты встречалась с кем-нибудь из секты?

— Нет.

— Видела ее с кем-нибудь?

— Нет.

— Ты можешь назвать мне имена ее друзей из кампуса?

— Я же сказала, у нее не было друзей.

— Она называла имена кого-нибудь из секты? Упоминала некоего Учителя?

— Нет.

— Ты получала от нее какие-нибудь известия? Может, ее кто-нибудь видел?

— Нет, — Кэйти улыбнулась, — нет, нет, нет, нет. Я понятия не имею, где она. Знаю только, что она пропала.

Тим написал номер своего сотового на оборотной стороне стандартной визитки, которой пользовались все судебные исполнители и на которой был напечатан телефон их офиса:

— Если еще что-нибудь вспомнишь, позвони мне.

Кэйти оставила на секунду большого белого плюшевого медведя, которого до этого обнимала, и взяла карточку.

Тим встал и в последний раз окинул взглядом половину комнаты, которую занимала Ли. Голый матрас, пустые полки, пустая тумбочка у кровати. Он подумал, что жить в доме Уилла и Эммы Хеннинг, наверное, было не очень приятно. Да и находиться здесь с этими ухоженными и богатыми белыми девочками, которые красили ресницы и ногти и разговаривали на своем непонятном остальным языке, тоже. Они не умели сопереживать и думали только о том, как удержаться на верху социальной лестницы.

Это было его первое дело после расследования обстоятельств смерти Джинни, и он явно не смог держать в узде нерастраченное стремление защищать и покровительствовать. Рэкли посмотрел на оставшийся на стене кусочек скотча и подумал, что может позволить себе пожалеть чужую девочку, глядя на комнату, из которой она сбежала в такой спешке.

— Спасибо за помощь.

Кэйти поплелась за ним к двери:

— Я ведь позвонила к ней домой. Да если бы не я, ее родители вообще не узнали бы, что она пропала. Я сделала, что могла, — с ее лица на секунду исчезло заученное фальшивое выражение, и Тим увидел перед собой девочку, которая еще не научилась быть жестокой, — я не виновата в том, что у нее поехала крыша и что она связалась с какой-то сектой. — Кэйти протянула руку и потерла щиколотку, буквы у нее на браслете при этом зазвенели и подпрыгнули.

— А что означает КБПИ? — спросил Тим.

Она в смущении опустила глаза:

— Как бы поступил Иисус.

Медведь очень точно описал управляющую дома в Ван Нийсе. Действительно, настоящая старая карга. Тим даже подумал, что следовало использовать более красочный эпитет. Ее квартира, насколько Тим успел разглядеть в щелку приоткрытой двери, представляла собой настоящие джунгли — все пространство оккупировали подвешенные под потолком растения. Квартира, да и сама миссис Адэр Петерс пахла несвежим кофе и кошачьей мочой. А заведовала она оштукатуренной высоткой с закопченными зеркалами в холле и украшенными грубой лепниной коридорами.

Адэр вышла из квартиры, тяжело отдуваясь и судорожно сжимая руками полы вельветового блейзера, из-под которого виднелась ночная рубашка. Они вошли в лифт — находиться с ней в столь замкнутом пространстве было нелегко, Тим с трудом терпел запах.

Путь до второго этажа показался ему почти бесконечным. У квартиры, где раньше жила Ли, Адэр извлекла из кармана увесистую связку ключей, открыла дверь и прошаркала внутрь. Тим последовал за ней.

Его взгляду предстала маленькая комнатушка, часть которой занимала кухня, отделенная барной стойкой. Еще в квартире была ванная, настолько крохотная, что открытая дверь упиралась в унитаз. Под единственным окном на стене была закреплена ржавая батарея. Из самого окна открывался вид на огромный рекламный щит, на котором какой-то безвестный гений написал: «Усама бен Ладен тупой нигер».

Было совершенно очевидно, что Ли передала все свои деньги секте, после того как уехала из Пеппердина.

— А я надеялась, что вы, может, захотите снять квартиру, — повторила Адэр в четвертый, и Тим очень надеялся, что в последний раз, — она так тихо съехала. Да у нее и вещей-то почти никаких не было.

— Соседи сказали, что она редко бывала дома.

— Почти вообще не бывала. Я и видела-то ее всего пару раз. Она потихоньку выскальзывала из дома рано утром. Возвращалась поздно. Никакого стыда у нее не было!

— Мисс Хеннинг давала объявление о продаже мебели перед тем, как съехать. Вы что-нибудь об этом знаете?

— Да у нее не хватило воспитания даже на то, чтобы предупредить меня, что она съезжает с квартиры. Но я знала, что она кое-что продает. Я помню, как сказала большому парню, чтобы он не держал входную дверь нараспашку. Так же любой может войти с улицы!

— Что за большой парень?

— Олух, который помогал ей с распродажей мебели. Даже не то чтобы помогал, а вроде как руководил. У него такое странное имя. Скип, Скит, — Адэр щелкнула костлявыми пальцами, — черт, не помню. На нем была какая-то потрепанная, чуть ли не дырявая рубашка — это он так мускулы свои напоказ выставлял. А на шее висела какая-то цепочка.

— Золотая?

— Нет, что-то такое с бусинами.

— А вы не помните, кто у них купил мебель? Может, кто-то из вашего дома?

— Нет. Слушайте, здорово, конечно, торчать в пустой квартире. Но может, вам пора, а? Вы все равно не собираетесь снимать квартиру, а у меня куча дел.

Ну да, ее кошки должны еще обязательно сегодня отлить ей на ногу.

Хеннинги, Кэйти Кельнер или эта комнатушка, которой заведует Адэр Петерс, — с такими альтернативами Тим и сам свалил бы в какую-нибудь секту.

Телефон, с которого Уиллу звонили с угрозами, располагался в шести кварталах отсюда. Интересно, тот, кто звонил, был другом Ли или ее надсмотрщиком? Парень, который помогал ей с переездом? Почтовый ящик до востребования — в соседнем городе. Может, прибежище секты где-то поблизости?

Глава 4

Войдя в Хэйнес Холл, расположенный в северном кампусе Калифорнийского университета, Тим сразу услышал голос лектора, эхом разносящийся под сводами здания. Звук привел его в лекционный зал, напоминающий арену. Профессор Глен Бедерман вышагивал взад-вперед по узкому пространству «сцены», сложив руки за спиной, слегка наклонившись и глядя себе под ноги, как ботаник-любитель на прогулке. К пиджаку элегантно одетого шестидесятилетнего мужчины был прикреплен небольшой микрофон.

Бедерман игнорировал возвышение, а также второй микрофон и бутылку минеральной воды, примостившиеся на кафедре. Закрепленные под самым потолком колонки транслировали его речь чуть громче, чем было нужно. Студенты сосредоточенно ему внимали.

— В Джоунстауне^[11] детей неделями держали в тесных деревянных ящиках. Потом их вытаскивали оттуда и бросали в темницы, говоря, что там их поджидают ядовитые змеи. Мужа и жену наказывали, если видели, как они разговаривают наедине. И знаете, какое наказание за это полагалось? Их дочерей заставляли мастурбировать перед всеми членами секты.

Послышалось несколько приглушенных реплик в зале. Одна девушка робко подняла руку и спросила:

— Но ведь этой секте пришел конец еще в семидесятые. Теперь ее не существует?

Бедерман с минуту хмуро смотрел на нее, словно обдумывая ее слова:

— Скажите, к кому из вас подходили в кампусе с предложением помочь научиться управлять своей жизнью?

Половина студентов подняли руки.

Бедерман поджал губы и кивнул девушке с первого ряда:

— На сегодняшний день существует более десяти тысяч разрушительных сект. Террористические акты, изменившие наш мир, готовились в группах, в которых контроль сознания является непреложным правилом. Как мы только что видели, в нашем обществе до сих пор действует множество различных сект. И даже хуже того — техника контроля сознания и гипнотического воздействия у нас не запрещена законом. Ежегодно миллионами людей манипулируют и подвергают внушению без их согласия, и все это совершенно легально.

Он подошел к краю сцены:

— Вернемся к Джоунстауну. Почему люди подчинились? Почему они пили ядовитые красители, зная, что это убьет их? Почему они шприцами вводили цианид в горло собственным детям?

— Потому что они были социопатами?^[12] — раздался голос одного из студентов.

— Все девятьсот десять человек? — Бедерман покачал головой. — Нет. Они были абсолютно здоровы.

В зале поднялся гул, выражающий недоверие.

— Те, кто владеет техникой массового гипноза, — продолжал Бедерман, — отбирают в секты самых обычных людей. Они всячески избегают невротиков. Мошенники разного толка и руководители сект точно знают, кого они должны завлечь. Статистические данные показывают, что две трети попавших в секты — это люди из нормальных семей, что бы под этим ни подразумевалось, и что на тот момент, когда они вступали в секту, они демонстрировали абсолютно адекватное поведение. Понимаете, здоровые люди настраиваются на изменения, происходящие вокруг них, на требования, которые предъявляет к ним среда, окружение. Человеческий мозг — идеальный инструмент, способный приспосабливаться к вечно меняющейся…

Он вдруг замолчал и посмотрел на Тима, стоящего у входа в лекционный зал. Студенты тоже повернули головы, чтобы взглянуть на то, что так заинтересовало их преподавателя. Тим почувствовал себя не в своей тарелке, когда на него разом уставилось пятьсот пар любопытных глаз.

Бедерман усмехнулся, и студенты смущенно повернулись обратно к нему. Он сказал:

— Я только что оказал воздействие на ваше поведение. Я показал, что там была какая-то важная информация, что-то настолько значимое, что способно прервать лекцию. Потом я профессор, ваш преподаватель, имеющий в ваших глазах определенный авторитет. А если вы думаете, что авторитеты на вас не действуют, позвольте мне упомянуть следующий научно доказанный факт: студентам всегда кажется, что профессор на семь сантиметров выше студента того же роста. Когда я, ваш высоченный профессор, — улыбка с явным оттенком самоиронии, — посмотрел на дверь лекционного зала, большинство из вас последовало моему примеру, тем самым оказав социальное давление на остальных. На нас влияет информация, существующая вокруг нас. Именно благодаря этому мы ведем себя как здоровые люди. Культы завладевают вашими умами, спекулируя именно на этих естественных, неосознанных реакциях.

— Но проследить за вашим взглядом это одно, — возразил серьезный молодой человек, — мы бы ведь не стали совершать самоубийство по вашему приказу.

— Конечно, нет, — откликнулся Бедерман. — Сначала мне нужно было бы взять под контроль ваши мысли, эмоции, чувства. Потом я завладел бы вашей волей, а дальше уже стал бы злоупотреблять своей властью над вами. — Бедерман постучал костяшками пальцев по кафедре. — Таким образом я смел бы все основные ориентиры, по которым вы воспринимаете окружающий мир. Ваши нейропередатчики перестроились бы на самом высоком уровне. Гормоны напряжения и стресса сгорели бы от постоянной активности, и их секреция прекратилась бы. Я мог бы так сильно и так часто воздействовать на ваш мозг, что вы бы засомневались во всем, что знали до сих пор. А потом, когда вы бы начали оглядываться вокруг в поисках информации, я подсунул бы вам новую искаженную концепцию действительности.

Студент затряс головой:

— Что бы вы ни говорили, вы бы не заставили меня вступить в секту.

— Конечно, уговоры и аргументы — это не то, что здесь нужно. — Несколько студентов нервно хихикнули. Бедерман продолжал мерить шагами центр зала. — Как ваше имя?

Студент постучал ручкой по тетради:

— Брайан.

— Я бы начал работать над созданием нового Брайана. Брайана-сектанта. В новом мире все окружающие будут вознаграждать Брайана-сектанта за все, что он говорит, делает и думает. В то время как реального Брайана будут наказывать за все, что он говорит, делает, думает и помнит. Вскоре я создам ведомую личность, такую же, как все остальные члены моей секты, обученную подчиняться мне. Почему вы так восприимчивы к моим словам, Брайан? Потому что вы здоровая, хорошо настроенная особь мужского пола, не отягощенная психологическими проблемами. Мне нужна рабочая сила. Рабочие лошадки. Я не стану тратить время и энергию на то, чтобы подчинить своей воле человека, недостаточно сильного, горящего энтузиазмом, человека, которому не хватает мотивации. Ваше богатое воображение, творческий потенциал, ваша способность к концентрации — все это поможет мне воздействовать на вас при помощи гипноза. Вы стремитесь проявить свою индивидуальность. Посмотрите, как хорошо вы выступили здесь, во время этой дискуссии. Просто прекрасно. Проявите ее вместе со мной и моими соратниками. Мы бунтовщики. Мы будем властвовать над всем обществом, мы все будем делать по-своему — вы, я и девятьсот девять наших друзей. Ваши положительные качества всего лишь инструменты, которые помогут мне легче манипулировать вами. Через несколько недель вы уже будете думать, что секта — это лучшее, что когда-либо случалось в вашей жизни. Вы никогда не захотите покинуть ее. Да вы скорее предпочтете… — Бедерман закончил свое вдохновенное выступление, его красноречивая энергия иссякла, словно из воздушного шарика выпустили воздух, — умереть.

Боковая дверь распахнулась. Человек с чулком на голове пробежал по центру зала, вопя:

— Фашист! Гонитель праведных! — Он бросил какой-то пузырь под ноги Бедерману, который разорвался, забрызгав его белой краской. Нападавший дернул рычаг пожарной сигнализации и выбежал из лекционного зала через запасной выход.

Бедерман, на которого случившееся, похоже, не произвело особого впечатления, достал носовой платок из кармана рубашки и вытер им свои забрызганные белой краской очки. А потом крикнул, чтобы его было слышно сквозь поднявшийся шум:

— Ну вот, опять! Выходите спокойно, не толкайтесь! И не забудьте прочитать шестую главу к четвергу!

Сказав это, Бедерман спокойно направился вверх по проходу с папкой под мышкой. Тим окинул взглядом толпу студентов и окликнул профессора:

— Доктор Бедерман! — Рев сигнализации был таким пронзительным, что у Тима заломило зубы. — Я Тим Рэкли, из службы судебных приставов. Я очень рад с вами познакомиться.

Профессор как раз добрался до выхода из зала, у которого стоял Тим. Он кивнул в ответ на приветствие и пожал протянутую руку. Они вместе вышли из зала, в который как раз устремилось несколько прибежавших на шум охранников.

— Я должен извиниться перед вами за весь этот переполох, но я давно привык к подобным выкрутасам.

— Наверное, такое происходит с вами постоянно.

— Пакеты с краской, пожарная сигнализация, звонки о заложенных бомбах, перевернутые бумаги на столе. У сект в распоряжении обширные человеческие ресурсы, особенно когда эти ресурсы применяются против такого супергероя, как я. Они отменяли мою бронь в отелях и аэропортах, посылали фальшивые письма в государственный комитет по медицинской экспертизе. Однажды после моего выступления в качестве эксперта на одном из процессов телефон у меня не замолкал в течение семидесяти двух часов. Я решил считать подобное внимание к собственной персоне лестным, — улыбнулся он. — Но давайте перейдем к главному. Рад, что вы снова вернулись к моему делу.

— Простите?

— По поводу скопированных кем-то списков адресатов моей почты. Конечно, эти списки были зашифрованы, но…

Тиму удалось наконец вставить фразу:

— По-моему, вы меня с кем-то путаете.

— Вы пришли, чтобы разобраться с моей жалобой. Вы из полиции, так ведь?

— Нет, сэр. Я судебный исполнитель США. Я хочу обратиться к вам за консультацией по делу, которым сейчас занимаюсь. Я не получал от вас никаких жалоб.

— А… — Бедерман остановился и задумчиво посмотрел на свои сложенные на груди руки. — Жаль. Мы видим то, что хотим видеть.

— Я пытаюсь помочь девушке, которая попала в секту. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

— Покажите ваш значок.

Бедерман внимательно изучил значок, потом удостоверение Тима. Убедившись, что все в порядке, он отдал значок и удостоверение обратно и быстро зашагал по коридору. Тим старался не отставать.

— Если вы серьезно хотите прижать какую-то секту, я вам помогу. Если просто вынюхиваете, задаете обычные, ничего не значащие вопросы, чтобы написать стандартный отчет и положить его на полку, помогать не стану.

— Моя задача состоит в том, чтобы найти девочку и вытащить ее. Я не могу пообещать большего.

— А облить меня керосином можете пообещать? — Он провел рукой по своей седой бороде, и на его руке остались следы белой краски. — Это шутка.

— Давайте представим, что я посмеялся из вежливости.

Бедерман остановился и взглянул на Тима:

— Вы мне нравитесь. Не пытаетесь играть мускулами, показывать свою крутизну. Не даете несбыточных обещаний. Не смеетесь из вежливости. И вы могли бы воспользоваться тем, что я принял вас за другого.

— Меня самого в жизни слишком часто использовали.

— И теперь вы плохо относитесь к людям?

— Мне не нравится так поступать с людьми.

— Очень хорошо, пристав Рэкли. Очень хорошо, — кивнув проходящему мимо преподавателю, Бедерман начал торопливо сбегать вниз по лестнице. — Расскажите об этой девушке.

Тим успел рассказать почти все, что знал к тому времени, как они вошли в Франц-Холл. Рэкли не смог отогнать от себя мысли о той ужасной улике, которую год назад он нашел здесь в кабинете Уильяма Рейнера. Сделав над собой усилие, он заставил себя сосредоточиться на том, что говорил Бедерман:

— Хорошая новость заключается в том, что девочка не отвергает полностью идею о выходе из секты. Может, сейчас как раз подходящий момент. Вы говорите, что она на один день приезжала домой. Это значит, что она открыта для каких-то других вариантов развития событий, хотя бы на бессознательном уровне. Скорее всего, она просто боится искать эти другие варианты развития событий — ей наверняка вбили в голову, что ее жизнь вне секты бессмысленна. Когда ее родители видели ее в последний раз, у нее не было никаких новых заболеваний, которые появились недавно: например, аллергии, астмы?

— Ее мать говорила о сыпи.

— Это способ, которым тело просит о помощи, даже если разум молчит. Возможно, она будет готова уйти к тому времени, как вы ее найдете. Но вы должны будете проявить предельную осторожность, если вам доведется вступить в контакт с самой сектой. Технологии контроля сознания очень тонкие, попасться на эту удочку легко.

— Я могу владеть собой. Я проходил военные тренинги против таких технологий.

На губах Бедермана заиграла легкая улыбка, он открыл дверь в угловой кабинет на втором этаже:

— Правда?

Вся комната была в буквальном смысле этого слова устлана папками и бумагами. Они занимали все горизонтальные поверхности в помещении. На пустующем столе ассистентки Тим заметил письмо с угрозами и жуткой картинкой, до смешного напоминающее послания, которые обычно получают герои триллеров. Мелкие буквы были вырезаны из какого-то журнала и приклеены на чистый лист бумаги: ОСТАВЬ НАС В ПОКОЕ ИЛИ УМРЕШЬ. На стене висел плакат, на котором было изображено стадо коров, которых вели на бойню. Внизу черным шрифтом было напечатано «Безопасность в массы».

— На первый взгляд может показаться, что здесь царит жуткий беспорядок. На самом деле я пользуюсь очень сложной системой архивации. Осторожнее, не сдвиньте что-нибудь. Не присядете вон туда? — Бедерман показал на узенькую стойку в углу.

— Спасибо, я постою.

Бедерман уселся в свое кресло за письменным столом и положил щеку на руку:

— Понятно. Может быть, вон на том журнальном столике вам будет удобнее?

Тим неуклюже уселся на низкий столик.

— Как я уже сказал, осторожнее с технологиями контроля сознания, — еще раз предупредил Бедерман.

— Со мной все будет в порядке. Я могу разглядеть такие вещи.

— Конечно, не сомневаюсь в этом. Военные тренинги и тому подобная закалка, и тем не менее я только что заставил вас сесть на журнальный столик, хотя в комнате есть удобные стулья.

Тим оглянулся и только сейчас заметил в кабинете два ничем не занятых стула.

— Взаимные уступки, — сказал Бедерман. — Я уступил в том, что вам необязательно садиться на неудобную стойку. А вы пошли на уступку в ответ на мою уступку. И неважно, что в комнате есть два удобных стула. Неважно, что вы бы почти наверняка отказались садиться на журнальный столик, если бы я сразу вас об этом попросил.

Тиму потребовалось с минуту, чтобы напомнить себе, что поведение профессора должно было его впечатлять, а не раздражать.

— То, что вы сделали, не свидетельствует о вашей глупости или слабости. Взаимные уступки — ключевой аспект жизни в обществе. Если бы в обществе не существовало правил, по которым на уступку следует отвечать уступкой, кто бы захотел первым идти навстречу другому человеку? Как бы тогда вообще функционировало общество? Контроль сознания может начинаться с таких простых безобидных «принуждений», как это. — Он подмигнул Тиму. — Давайте доллар, получите цветок или что-то вроде этого. — Он указал на стул. Тим заметил, что его рука слегка подрагивает. — Прошу вас.

Тим подошел к стулу.

— Я не пытаюсь заставить вас почувствовать себя глупо. Просто пытаюсь показать, насколько коварны эти технологии. У вас есть дети?

Тим почувствовал знакомую боль в сердце:

— Были.

Бедерман сочувственно кивнул, предположив развод, так же, как все остальные:

— Значит, вы помните рождественское помешательство на игрушках? Суперигрушки? Новые игры для приставок, определенная модель куклы Барби?

— Самая модная игрушка, которую каждый ребенок непременно должен был заполучить.

— Точно. Дети берут с родителей обещание, что они получат желанную игрушку, но магазины намеренно ограничивают количество этого товара. Родители в панике скупают другие игрушки, чтобы задобрить своих маленьких домашних тиранов. Магазины игрушек дожидаются конца января, а потом выбрасывают на рынок огромное количество этой самой популярной игрушки. Родителям приходится выполнить обещание перед своими детьми, и — бац — магазины игрушек получают двойную прибыль. Миллионы семей вынуждают покупать никому не нужный хлам, а также раздувать ажиотаж и повышать популярность определенной игрушки, и люди совершенно этого не осознают.

— То есть когда делаешь то, что они хотят, и думать тоже начинаешь так, как они хотят.

— Точно. На чем вы попались? На говорящем роботе?

Тим усмехнулся:

— На тамагочи. — Он вспомнил, как неделями носился по городу, пытаясь найти эту чертову штуку для Джинни. И постоянно терпел издевательства Медведя, который над ним подтрунивал: неужели судебный исполнитель США, обученный выслеживать беглых преступников, не может найти какое-то жалкое пластмассовое яйцо, которое сотнями тысяч штампует игрушечная промышленность? Вместо тамагочи под елку Джинни положили симпатичного пони с сиреневой гривой, а тамагочи купили в феврале. — Я никогда не говорил, что меня ни разу никто не одурачил. Вероятно, это случалось чаще, чем я думаю.

— Контроль сознания намного более сильная вещь, чем кажется на первый взгляд. Это все, о чем я хочу вас предупредить, пристав Рэкли. На самом деле вся штука в том, чего мы не осознаем и о чем не думаем. Вам придется внимательно следить за всеми своими действиями. Даже будучи судебным исполнителем, вы не привыкли так тщательно отслеживать каждый свой шаг.

— Вы в этом специалист. Не дадите какой-нибудь фирменный совет, как мне лучше это делать?

— Здесь задействована технология игры. Только речь в данном случае идет об играх разума. Все секты действуют по определенному числу законов. Вам нужно будет их расшифровать. Каковы двенадцать шагов? Что за семь привычек есть у самых эффективных зомби в секте? Каким десяти заповедям следуют все последователи секты? Как только вы поймете, с какой сектой имеете дело, сможете найти способы самозащиты.

— А что-нибудь из того, что я рассказал о секте, в которую попала эта девочка, вам показалось знакомым?

— Да. Мне показалось знакомым все, — Бедерман улыбнулся. — Указывает ли то, что вы мне рассказали, на какую-то определенную секту? Нет. Те характеристики, которые вы перечислили, практически универсальны.

— Мне говорили, что вы в своей практике имеете дело с множеством людей, вырвавшихся из сект.

— Да, с тысячами таких людей. Очень часто они бывают запрограммированы на самоуничтожение, когда покидают секту. Поэтому обычно их состояние оставляет желать лучшего.

— А за последние годы у вас не было пациентов, завербованных на территории кампуса Пеппердин?

Он с минуту подумал, прижав палец к бороде, потом кивнул:

— Около полутора лет назад ко мне обратилась одна семья. Их сына отвергли члены одной секты, и он жил на улице. Его родители обратились ко мне за помощью, но было слишком поздно. У него к тому времени развилась шизофрения.

— Где он сейчас?

— Полагаю, он все еще в нейропсихиатрическом институте — пытается уловить голоса, которые доносятся до него через пломбы в зубах.

— А где находится этот институт?

— Здесь, в Медицинском центре Калифорнийского университета. Я его туда пристроил.

— Я хотел бы поговорить с ним сегодня. Вы мне поможете?

— Если он еще здесь, конечно, с удовольствием. Я не очень сильно ему помог, но его родители все равно считают, что многим мне обязаны. Не знаю, какую это принесет вам пользу. Он почти все время в ступоре. Этот парень, скорее, жертва секты, а не человек, который смог из нее вырваться.

— Я буду очень вам признателен.

Бедерман полистал какую-то старенькую папку с кодовыми обозначениями, потом набрал номер и перекинулся парой слов с медицинской сестрой. Он повесил трубку и внимательно посмотрел на Тима:

— Даже если вам удастся найти эту девочку, вам понадобятся очень специфические навыки. Вы должны будете проявить безграничное терпение, потому что она не сможет думать и чувствовать так, как вы от нее ожидаете. Если вы начнете на нее давить, тем самым только вынудите ее полностью замкнуться или совсем уничтожите хрупкие остатки воли. Если попытаетесь ее уговаривать, она, вероятнее всего, уйдет в медитацию или заблокирует собственный мыслительный процесс.

— Я не собираюсь ее уговаривать.

Бедерман подался вперед на кресле и положил руки на стол. Когда он задал свой следующий вопрос, в его голосе звучало возмущение:

— Что вы хотите этим сказать? Как вы собираетесь ее оттуда вытащить?

— Любыми средствами.

— Нет, нет, нет. Похищать ее будет грубейшей ошибкой. Вы, работники правоохранительных органов, знаете только три подхода — сила, сила и сила в квадрате, — похоже, молчание Тима еще больше раздражало Бедермана. — Нельзя показать человеку, что принуждение — это плохо, насильно подгоняя его в противоположном направлении.

— Очевидно, что она действует не по своему разумению. Что, если операция по захвату окажется единственным способом оказать ей ту помощь, в которой она нуждается?

— Это никогда не бывает единственным способом! — с этим восклицанием Бедерман вскочил с места. С минуту он молчал, стараясь успокоиться.

— Самое важное — это вытащить ее оттуда, — сказал Тим.

— Все не так просто. Важно то, как человек выходит из-под влияния секты. У нее наверняка будет куча фобий, связанных с уходом из секты, они очень постараются развить у девочки эти фобии. Вы можете загубить ее в ходе спасательной операции. Сила, может быть, и работает, когда речь идет об отлове отморозка с чулком на голове. Но она совершенно бесполезна, когда вы имеете дело с контролем сознания, психологическим воздействием, фобиями. Поверьте мне на слово, пристав. Здесь вы можете очень легко ошибиться.

Глава 5

Светлая плитка, белые стены и прохлада ламп дневного света над головой — все это создавало атмосферу покоя в отделении для душевнобольных. Тим прошел по коридору вдоль ряда окон: на улице группа людей в одинаковых рубахах медленно, как во сне, делала какие-то гимнастические упражнения. В приемной его встретила симпатичная социальная работница — брюнетка с роскошными блестящими волосами. Она позвонила отцу Эрни Трамина, чтобы еще раз получить его одобрение, а потом обратилась к Тиму:

— Не знаю, чего вы хотите добиться. Эрни уже много недель не разговаривает. — Ее голос звучал приятно и мелодично, а темные глаза пытливо вглядывались в лицо Рэкли.

— Это часть расследования, — ответил Тим и тут же пожалел о своем жестком тоне, под стать крутым копам из телесериалов.

— Садитесь за мой стол. Я сейчас приведу Эрни.

Девушка вышла, Тим сел в ее кресло, подумал и нажал на кнопку повторного звонка на телефоне — на дисплее высветился последний набранный номер. Тим записал его в свой сотовый.

Через несколько минут она вернулась, ведя за собой парнишку. Тима поразила молодость Эрни. Ему было не больше двадцати одного года. Его тонкие черты лица и темные глаза наверняка раньше обеспечивали ему популярность у противоположного пола. Он казался ребенком, главной заботой в жизни которого было то, сколько девочек сегодня выйдут поиграть в песочнице, и однако же вот он стоял в рубашке и тапочках, молчаливый, раскачиваясь из стороны в сторону. Его щеки были покрыты минимум трехдневной щетиной, а лицо ничего не выражало, словно мышцы, отвечающие за мимику, полностью атрофировались.

Социальная работница мисс Лиу усадила Эрни в кресло перед столом, и Эрни тут же начал раскачиваться.

— Я подожду за дверью, — сказала мисс Лиу.

Она вышла, и Эрни тут же уставился на свои сжатые руки.

— Привет, Эрни. Меня зовут Тим Рэкли. Очень приятно с тобой познакомиться.

Эрни молча продолжал ритмично раскачиваться.

— Я хочу задать тебе несколько вопросов. — Тим с тем же успехом мог бы разговаривать со стеной. Он вдруг понял, как глупо с его стороны было проигнорировать сомнения в целесообразности этой встречи, которые высказали Бедерман и мисс Лиу.

— Я ищу девушку, которая присоединилась к группе людей. Я думаю, она встретила того, кто предложил ей вступить в эту группу в кампусе в Пеппердине. Ты ведь учился в Пеппердине, да?

Эрни наклонился вперед на стуле так, что его лица не было видно. Тим подвинулся ближе, облокотился на стол, стараясь привлечь его внимание. Он приблизил свое лицо к лицу Эрни, но тот все равно отказывался встречаться взглядом с Тимом.

— Как называлась группа, в которую ты вступил?

Молчание.

— Ты помнишь, как вступил в группу?

Эрни продолжал покачиваться — так ритмично, словно каждый наклон соответствовал сердцебиению. Тим внимательно разглядывал его брови, зрачки. Он заметил, что веки у Эрни изредка подрагивали.

— Ты можешь рассказать об Учителе?

Эрни резко подался вперед и закричал, придвинув лицо чуть ли не вплотную к лицу Тима. Тим отшатнулся назад, случайно задел и сбил что-то со стола и откатился на кресле на колесиках к стене. Эрни замолчал на сотую долю секунды, только чтобы лихорадочно втянуть воздух в легкие, и продолжил кричать. Мисс Лиу влетела в комнату, вид у нее был очень взволнованный. Тим услышал, как в коридоре тяжело отдаются шаги санитаров.

Эрни кричал так громко, что его голос перешел в хрип. Он резко подпрыгнул на стуле, но не сделал попытки наброситься на Тима или на мисс Лиу.

Два мощных санитара ввалились в комнату, за ними вбежал врач. Подняв руку в успокаивающем жесте в сторону Эрни, мисс Лиу посмотрела на Тима:

— По-моему, вам лучше уйти.

Один из санитаров схватил Эрни за руку, тот упал на пол и заметался из стороны в сторону.

Крики Эрни все еще эхом отдавались в коридоре. Тим поспешил к выходу.

За столом в приемном отделении никого не было. Тим скользнул за прозрачную перегородку и открыл толстенный журнал посещений. Тим пальцем провел по графе «Имя пациента». Имя Эрни Трамина встречалось по нескольку раз на каждой странице. Тим переключил внимание на графу «Имя посетителя». Дженифер Трамин. Пьер Трамин. Пьер Трамин. Микка Трамин. В коридоре послышались шаги, они быстро приближались.

— …никогда не видела его в таком состоянии.

— …успокоительные быстро снимут приступ.

Тим лихорадочно пролистывал последние несколько страниц. Дженифер Трамин. Пьер Трамин. Реджи Ронделл. Он посмотрел, каким числом было отмечено последнее имя: 02.05. Около двух месяцев назад.

Тим бросил журнал посещений под стойку и вышел из-за перегородки как раз в тот момент, когда медсестра вывернула из-за угла в сопровождении санитаров. Проходя мимо пациентов, у которых сорвалось занятие йогой, Тим вынул из кармана сотовый и нажал кнопку вызова.

— Да? — ответил мужской голос.

— Пьер Трамин?

— Да.

— Здравствуйте. Меня зовут Тим Рэкли. Я судебный исполнитель. — Приступ гордости, который он почувствовал, представившись подобным образом, быстро прошел, когда Рэкли вспомнил о том, что это только временно. — Доктор Бедерман направил меня к вашему сыну.

— Послушайте, если вы можете сделать что-то, чтобы поймать тех подонков, которые сделали это с Эрни…

Тим подумал о том, сколько раз имя Пьера появлялось в журнале посещений. Каково было родителю видеть своего ребенка, уже вполне взрослого человека, в таком состоянии?

— Я сделаю все, что смогу, сэр.

— Если я могу вам чем-то помочь… я готов.

— Вообще-то у меня есть несколько вопросов. Как называлась секта, в которую вступил Эрни?

— Мы этого не знаем. Пытаться разговаривать с ним на эту тему было совершенно бесполезно и очень мучительно.

— Он никогда не упоминал имени кого-нибудь из членов секты?

— Нет. У него развилось сильное психическое расстройство к тому времени, когда нам удалось наконец его найти. Он признал, что попал в какую-то группу людей, и мы по некоторым признакам поняли, что это секта. Но он не назвал ни одного имени, адреса, ничего такого. Он совсем расклеивался, когда мы пытались давить на него, так что мы просто оставили эту тему.

— Некоторое время назад к вашему сыну приходил посетитель. Друг по имени Реджи Ронделл. Вам знакомо это имя?

— Нет. Подождите минутку, — раздался шорох, потом опять голос Пьера в некотором отдалении. — Эй, Микка, ты когда-нибудь слышала о Реджи Ронделле, приятеле Эрни? — Тим терпеливо ждал. Голос Пьера снова четко послышался в трубке: — Нет. У Эрни такого друга не было. По крайней мере, в Пеппердине.

— А может быть такое, что просто вы и ваша жена никогда не слышали об этом друге?

— Нет. У нас в семье очень близкие, доверительные отношения, — он осекся, — то есть у нас были близкие доверительные отношения. Мы знали всех друзей Эрни до того момента, как он пропал.

— А для того чтобы навестить Эрни в больнице, человек обязательно должен получить ваше разрешение?

— Теперь да.Но до недавнего времени Эрни мог звонить по телефону и сам вписывать фамилии в список посетителей, которых к нему пускали. Ему… — Тим терпеливо ждал, когда Пьер справится с собой и продолжит, — ему стало хуже около месяца назад. Тогда я стал его опекуном.

— Мне очень жаль это слышать, сэр.

— У нашего сына в голове словно засело что-то, что пожирает его изнутри. Пожирает того мальчика, которого мы воспитывали и знали, — послышался приглушенный звук, словно Пьер высморкался. — Сколько вам лет, мистер Рэкли?

— Тридцать четыре.

— У вас есть дети?

— Нет.

— Когда будут, следите за ними. Никогда не знаешь, кто может встретиться им на пути.

Тим помолчал немного, затем ответил:

— Обязательно, сэр. Я так и сделаю.

Глава 6

Одна стена компьютерного центра, расположенного на третьем этаже Ройбола, была до потолка заставлена мониторами, на которые выводилась информация с камер наблюдения за заключенными. Медведь сидел за компьютером рядом с Тимом. От него пахло одеколоном. Медведь отказался от обеда, приведя в качестве предлога не слишком правдоподобное объяснение, что он наелся салатом. У Медведя хронически не складывалась личная жизнь, и вот он рассказывал Тиму о своем очередном неудачном свидании, выискивая в компьютере нужную информацию:

— В общем, мы изменили маршрут и решили поехать в Вегас. Так вот, вместо того чтобы валяться на пляже в Канкуне,^[13] мы застряли в «Вествард-Хо»^[14] — самой отвратительной дыре на всем побережье. Но еще хуже было то, что в отеле, в котором нам вздумалось остановиться, в обслуживающем персонале работают одни только карлики, да и клиенты их тоже ростом не вышли.

— Карлики? Это как гномы, что ли? — Тим сжал губы, чтобы сдержать улыбку. Женщин, с которыми встречался Медведь, нельзя было назвать миниатюрными, так что эта парочка, наверное, до смерти напугала низеньких портье, официантов, горничных и постояльцев.

Слева от Тима двое офицеров увлеченно спорили о различии татуировок мексиканской и кубинской мафии. Третий офицер поддерживал радиосвязь с приставами на задании.

— Нет, они были просто маленького роста, — Медведь с невероятной ловкостью стучал по компьютерной клавиатуре своими крупными пальцами, — так что мы с Элизой не могли и шевельнуться, чтобы не наступить на них. Нам приходилось ездить в лифте с коротышками, которые не могли даже дотянуться до верхней кнопки. В буфете со шведским столом на нас бросали косые взгляды. Там продавались футболки, которые даже мне в ладонь не поместились бы. В общем, было жутко неудобно. Элиза вышла из себя в ресторане, а какой-то тип, смахивающий на Денни де Вито, пнул меня в живот за то, что я чуть не сел на его жену. И я даже ничего не сделал. Не мог же я, в самом деле, дать ему сдачи. — Медведь вынул из кармана рубашки очки — один из атрибутов человека сорока трех лет, — при этом на стол выпал пакетик кетчупа. Он торопливо швырнул пакетик в мусорное ведро.

Не отрываясь от монитора, Тим сказал:

— Что, шеф-повар, отвечающий за готовку салатов, случайно уронил пакетик дешевого кетчупа тебе в карман?

— Это осталось еще с прошлой недели. В общем, мы с Элизой ужасно провели время и с тех пор ни разу даже по телефону не разговаривали, — Медведь издал театральный вздох, — черт, Рэк, по-моему, ты забрал последнюю хорошую невесту. Похоже, я никогда не женюсь.

— А ты хочешь жениться?

Медведь какое-то время покусывал нижнюю губу, громко сопел, потом сказал:

— Нет. Лучше уж я буду ненавидеть себя.

На мониторе появилась фотография худющего паренька. Медведь показал на нее:

— Вот. Пятый Реджи Ронделл.

— Пятый?

— Веришь или нет, в нашем большом Лос-Анджелесе целых пять Реджи Ронделлов. На всякий случай я включил в список Реджиналдов и Реджин. Реджиналд Ронделл младший, белый парень из Оранджа,^[15] переехал в Филадельфию в январе. Дальше на запад не двигался, по крайней мере, самолетом точно не летал. Реджина Ронделл, семьдесят пять лет — Господи, упокой ее душу, — отдала концы в июне. Третий Реджи Ронделл учится во втором классе школы Маркес. Минут десять назад я говорил по телефону с офицером по условно-досрочному освобождению четвертого Ронделла — его замели за торговлю наркотиками, два месяца назад он стал сливать информацию ребятам из наркоотдела. Таким образом, у нас остается пятый Реджи Ронделл.

Тим быстро посмотрел приметы. Карие глаза, шатен. Двадцать три года. У Реджи не было крупных штрафов за нарушение ПДД. И у него не было прав на управление мотоциклом или грузовиком.

Рэкли кивнул на адрес и сказал Медведю:

— Поехали!

— Все не так просто, мой друг. Водительское удостоверение у него двухлетней давности. А адрес, который указан в качестве последнего места жительства, указывает на то, что он пациент психушки в Санта-Барбаре. Но это все вранье.

Тим заметил, что Медведь довольно ухмыляется.

— О нет, — протянул он, — и что же нам теперь делать?

Медведь с гордостью поднял вверх указательный палец:

— Не переживай так. Я позвонил своему знакомому из налоговой и выяснил, что мотель «Отдохни хорошо» в Кальвер-Сити^[16] платит за Реджи Ронделла налог на заработную плату. И в финансовом отделе этого мотеля — ты представляешь? — подтвердили, что он действительно работает у них администратором. Его смена началась, — Медведь взглянул на часы, — двадцать минут назад.

И всю эту информацию Медведь успел собрать за час — именно час назад Тим позвонил ему из машины и рассказал про Реджи Ронделла. Когда они с Медведем участвовали в операциях по захвату беглых преступников, Тим врывался в дверь первым, Медведь шел прямо за ним. Иногда им приходилось за день проводить до пятнадцати таких операций. Как выяснилось позже, совместное пребывание в таких опасных ситуациях как нельзя лучше способствовало укреплению дружбы. Тим положил руку Медведю на плечо и сказал:

— Я рад, что вернулся.

Медведь с секунду смотрел на него, а потом его лицо расплылось в улыбке. Они встали, и Рэкли поправил револьвер, пристегнутый к поясу.

Настроение Тиму немного подпортила встреча с ухмыляющимися Томасом и Фридом, которые как раз вели заключенного в камеру.

— Слушай, Рэк, — завелся Томас, — я куда-то дел свой диск с фильмом с Чарли Бронсоном.^[17] Может, ты видел этот фильм…

— Видел, — ответил Тим, — «Желание убивать».^[18] Может, вам, ребята, пойти в третью одиночку и наработать новый материал по этой теме?

Заключенный, которого вели Томас и Фрид, хмыкнул. Медведь с Тимом пошли дальше по коридору. Медведь нажал на кнопку лифта чуть сильнее, чем требовалось, но, проехав несколько этажей, расслабился:

— У этих ребят беда с чувством юмора, — сказал он.

Они сидели в машине Медведя и наблюдали за Реджи, который стоял за стойкой в холле мотеля. Реджи как завороженный смотрел на крупных рыб, плавающих в аквариуме. Под глазами у него были темные круги, а красная с черным клетчатая рубашка висела на Реджи, как мешок. Если бы Тим не знал возраста этого парня, он дал бы ему лет сорок.

Медведь спросил:

— Объясни, чем тебе так нравится этот малый?

— Он друг Трамина, может быть, еще с тех времен, когда тот был в секте.

— Но ты даже не знаешь наверняка, что это та же секта, в которую попала Ли. То, что их человек подошел к Трамину именно в Пеппердине, еще не значит…

— Но ведь он вышел из себя, когда я упомянул Учителя.

— Да он в таком состоянии, что мог выйти из себя, даже если бы ты упомянул Драйзера.

— Вот как раз о Драйзере он очень хорошо отзывался.

— А-а, — пробормотал Медведь, — ну хоть это успокаивает.

Они вышли из машины. Медведь остался снаружи, а Тим вошел в мотель. Реджи весь напрягся. Его темные глаза забегали. Тим решительно приблизился к нему, не выпуская из поля зрения правую руку Реджи, которую наполовину скрывала стойка.

— Чем я могу вам помочь? — поинтересовался Реджи.

Тим подошел вплотную к стойке:

— Вы Реджи Ронделл?

Парень тяжело сглотнул:

— Да.

— Друг Эрни Трамина?

— Никогда о таком не слышал. — Его предплечье напряглось, словно он сжал что-то в руке.

Медведь пробил Реджи по базе данных и ничего не нашел, но все равно нельзя было поручиться, что он не совершил какое-нибудь преступление совсем недавно.

— Послушайте, я просто хочу задать вам несколько вопросов о секте…

Рука Реджи взметнулась вверх, и Тим увидел, что он держит в ней металлический фонарик. Реджи направил свет прямо в лицо Рэкли. Тот, моргая, сделал два шага назад и поднял револьвер, нацелив его Ронделлу в грудь. Реджи с размаху метнул фонарик в аквариум. Стекло треснуло, и вода хлынула на пол. Реджи выскочил из-за стойки, бросился к двери и распахнул ее. Но там его ждал Медведь. Реджи громко взвыл и через секунду оказался на ковре.

Реджи завопил:

— Не убивайте меня! Не убивайте! Я никому ничего не скажу! Никому! Клянусь!

Тим присел на корточки и быстро прошелся по карманам Реджи. Кроме бумажника с водительским удостоверением, которое они с Медведем совсем недавно видели на мониторе компьютера, и увесистой связки ключей, у Ронделла ничего не было. Медведь поставил его на ноги и прижал к стойке:

— Ты будешь вести себя смирно?

Реджи посмотрел на Медведя широко распахнутыми глазами и кивнул.

— Мы пришли вовсе не за тем, чтобы тебя убить, — пояснил Тим. — Мы судебные приставы, расследуем дело об одной секте.

— Покажите значки. — Реджи скрестил руки и прижал их к груди. — Если они фальшивые, я это враз пойму. — Он пытался казаться крутым, но трясущиеся руки его выдавали.

Тим и Медведь протянули Ронделлу свои значки. Он поднес их к тусклой настольной лампе и долго разглядывал. Потом его взгляд случайно упал на попавшую на стойку рыбу из разбитого аквариума.

— Ну, что, ты закончил значки рассматривать или ждешь результатов дактилоскопии? — нетерпеливо поинтересовался Медведь.

Реджи вздрогнул:

— Ах да. — Он протянул Медведю значки. — Я… я ничего не знаю ни про какую секту.

— Конечно, знаешь, — возразил Медведь, — ты был в секте вместе со своим другом… как его имя, Рэк?

Тим выдвинул один из ящиков, он оказался под завязку забит ключами.

— Эрни Трамин.

— Мы хотим… — снова начал Медведь.

Реджи вытянул руку, растопырив пальцы:

— Подождите секунду. Подождите. Я не могу сделать этого, когда он здесь. Вы. Извините. Вы один из моих курков.

Медведь ткнул пальцем себя в грудь:

— Я один из твоих… чего?

— Курок. Ну, это то, что приводит тебя в состояние, в которое вводили для того, чтобы провести внушение. Такой своеобразный стимулятор. Он снова возвращает тебя туда. Один из моих курков — это огромные мускулистые парни. Как вы. Я просто… просто не могу. — Реджи сжал правую руку в кулак и начал нервно раскачиваться.

Медведь наморщил лоб, на лице его появилось выражение недоверия:

— Ты что, мне лапшу на уши вешаешь?

Тим сказал:

— Медведь, все в порядке.

Медведь взмахнул руками перед тем как выйти, словно взывал к небесам.

— У вас в секте крупные парни охраняли выход?

Реджи весь сжался от ужасных воспоминаний и прошептал, как растерянный ребенок:

— Постоянно. Нельзя было выйти из комнаты во время собраний и ор.

— Ор? — переспросил Тим.

Но Реджи только молча подошел к окну, выглянул, а потом задернул занавески. Тим внимательно на него посмотрел:

— Тебе легче со мной разговаривать без моего напарника?

— Я не собираюсь ни с кем разговаривать. Если я навлеку на них неприятности, они меня найдут. Что, если за вами следили?

Сквозь щель в занавесках пробивался свет, в комнате пролегли глубокие тени. На полу бились умирающие рыбы из аквариума.

— За нами никто не следил, — сказал Тим.

— Это слишком опасно, — покачал головой Реджи, — зачем мне подставляться?

— Я пытаюсь помочь девочке, которая попала в секту. Я думаю, это та же секта, членами которой были вы с Эрни.

— Да мне наплевать на это. Я наладил жизнь, переехал. Оставил все это в прошлом.

Тим выдвинул последний ящик. Внутри лежал коричневый бумажный пакет. Тим положил его на стойку и открыл. Он вынул лежащую сверху оранжевую бутылку и прочитал надпись на этикетке: валиум. Рэкли скользнул взглядом по десятку других бутылок в пакете — надписи на этикетках были сделаны на английском или испанском. Клонопин, ативан.

— Ну ладно, ладно. Ты нашел у меня сильные психотропные средства. И теперь пришьешь мне статью за хранение, да? — Реджи хлопнул себя рукой по лбу — Черт! Я так и знал. Не надо было вас сюда пускать.

— Нет, — спокойно ответил Тим, — ничего такого я делать не собираюсь.

— Нет? — Реджи потеребил верхнюю пуговицу. — Слушайте, я не собираюсь вам ничего рассказывать. Я просто не могу этого сделать.

Тим почувствовал, как в нем заговорил профессиональный инстинкт — потребность надавить на свидетеля, заставить его говорить. Но он одернул себя. Страдание и боль, через которые ему самому пришлось пройти за последний год, смягчили Тима. Он уже был слишком стар для того, чтобы упрямиться, но и до возраста мудрости ему тоже было далеко. Тим просто кивнул. Он помнил слова доктора Бедермана, который говорил об уязвимости людей, побывавших в сектах. Он должен предоставить Реджи свободу выбора. Пока.

Рэкли протянул Реджи свою визитку, на которой был от руки приписан номер его сотового:

— Этой девушке очень нужна помощь.

Толкнув дверь, он еще раз повернулся к Реджи:

— Я очень тебе сочувствую. Ужасно, что тебе пришлось пройти через все это.

Глава 7

Когда Тим приехал домой, он не нашел Дрей ни на кухне, ни в гостиной. В доме было тихо. Если бы не ее припаркованная возле дома машина, можно было подумать, что она завернула куда-нибудь после работы.

Он позвал ее, и она ответила. Тим пошел на звук ее голоса. Дрей сидела на полу комнаты Джинни, прислонившись спиной к стене. Здесь все осталось так, как было прежде: обои в цветочек, ночник. Посреди комнаты стоял большой мешок для мусора, доверху набитый детской одеждой. По полу были разбросаны вешалки.

Лицо Дрей было спокойным, взгляд пустым, как у человека, пережившего шок и справившегося с собой.

— Прости, что не подождала тебя. Я знаю, что ты готов… — она махнула рукой на комнату, — …уже давно. Я просто хотела… То, как я отреагировала вчера, когда открыла дверь, это заставило меня понять, что… возможно, действительно пора двигаться дальше.

Тим кивнул.

— Как же это тяжело, — сказала Дрей.

Она протянула руку. Тим помог ей подняться, а потом поцеловал ее. Дрей обняла его за шею. Раньше она не была такой эмоциональной, но Тим ничего не имел против этой перемены.

Дрей подошла к кровати и начала снимать с нее постельное белье, которое до этого стирала каждую неделю. Тим вдруг подумал о том, как он шаг за шагом научился жить без дочери. Ему вспомнился рассказ Бедермана о том, как магазины игрушек создают ажиотаж перед Рождеством и заставляют родителей переплачивать. Рэкли все бы на свете отдал за то, чтобы его еще раз так надули, чтобы ему снова пришлось купить какую-нибудь модную девчоночью штучку.

Он начал помогать Дрей складывать вещи в пакеты. Он так осторожно складывал каждую пластмассовую безделушку, что ему в какой-то момент стало просто смешно. Тогда Тим стал быстро швырять в пакеты все, что попадалось под руку. Его вывел из задумчивости голос Дрей:

— Не знаю даже, чувствую ли я грусть или вину за то, что сейчас делаю… А может, и не надо себя накручивать, а то получится, как в какой-нибудь дешевой мелодраме. Может, надо просто сделать это — и все.

Через час все, что оставалось после Джинни, было упаковано в семь увесистых мешков. Тим вынес их на крыльцо, а потом разобрал кровать Джинни и ее стол и тоже вытащил все это во двор. Дрей стояла на пороге, глядя на сложенные на улице вещи.

— Я сейчас, наверное, немного поплачу, — предупредила она. Тим начал говорить какие-то слова утешения, но тут она осела на пол. И он просто держал Дрей в своих объятиях, пока она не успокоилась. Тим не давал воли чувствам. Между ними существовала какая-то молчаливая договоренность, по которой оба не могли расклеиться одновременно. Кто-то должен был держаться.

Рыдания прекратились, Дрей подняла на Тима свои необыкновенно искренние зеленые глаза и пробормотала:

— Похоже, я нашла правильную эмоцию. Черт.

— Давай сходим куда-нибудь, — предложил Тим, — может, в «Нобу»?

— «Нобу»?

— А что? Я ведь теперь снова получаю зарплату судебного пристава.

Они только один раз были в этом дорогом японском ресторане. На годовщину своего знакомства, которую впервые отмечали без Джинни. Тогда оба чувствовали себя крайне неловко, да и настроение было на нуле.

Дрей быстро переоделась и даже подвела глаза и наложила на скулы тонкий слой румян. Она редко красилась, и косметика ей не шла, потому что она слишком хорошо выглядела без нее. Но Тим не стал ничего говорить, оценив усилия Дрей. Потом они ехали в машине, по радио передавали какие-то глупые романтические песни. Когда они доехали до оживленного перекрестка, Дрей начала стирать с лица косметику. Она сказала:

— Знаешь, это как-то слишком уж странно после всего.

Тим вздохнул с облегчением:

— Слава богу. Закусочная подойдет?

— Да, здорово, — улыбнулась Дрей.

Глава 8

Настойчивое мяуканье сотового резко выдернуло Тима из крепкого сна. Дрей издала какой-то усталый звук и натянула одеяло на голову. На часах было 2:43 ночи.

Тим сел на постели и опустил ноги на холодный пол, чтобы быстро вернуться в реальность.

— Да?

— Тим Рэкли?

— Кто это?

— Догадайся.

Тим протер глаза, мысленно продумывая варианты. Сейчас он занимался только одним делом, так что сомневаться не приходилось:

— Реджи Ронделл.

— Может быть, и так.

— Сейчас полтретьего утра.

— Серьезно? — В его голосе не было ни тени сарказма. Послышался какой-то шорох. — Черт. Ты прав. Я теперь не особо слежу за временем.

— Хочешь поговорить?

— Не по телефону.

— Ладно. Давай говори, во сколько. Я приеду.

— У меня есть время сейчас.

— Но сейчас момент не самый подходящий.

— Для кого?

Тим чуть приподнял трубку, чтобы Реджи не услышал его вздоха:

— Ладно. Где ты?

— Там, где ты меня оставил. Работаю в поте лица.

— Я приеду с напарником. Если хочешь, он может подождать в машине.

— Хочу.

Тим захлопнул телефон. Голова Дрей появилась из-под одеяла:

— А вот про эту часть твоей работы я забыла.

Рэкли встал и подошел к сейфу, в котором хранилось оружие.

Медведь часто моргал, глядя сквозь ветровое стекло и сжимая руль грузовичка одной рукой. В другой руке он держал стаканчик с дешевым кофе:

— Вот в такие моменты я всегда жалею, что бросил курить.

Машина катилась по дороге в утреннем неясном свете. Бостон тыкался носом в бок Тиму до тех пор, пока тот не почесал его за ухом. Год назад Медведь с большой неохотой взял этого пса к себе, а теперь они были неразлучны. У Тима же Бостон долгое время ассоциировался с его прежней хозяйкой, которой в отличие от Тима не повезло выжить после всей той истории с мщением.

— А тебе эта встреча не кажется подозрительной? Ночью, в мотеле в Кальвер-Сити…

— Поэтому ты здесь, — откликнулся Тим.

— А я думал, потому, что я всегда излучаю оптимизм, — ухмыльнулся Медведь. — Вроде бы он чист, у нас на него ничего нет, но его поведение кажется мне очень странным. Ты думаешь, он и вправду меня боится или просто хочет меня по башке долбануть, пока я буду как дурак торчать на темной стоянке?

— Я думаю, он и вправду тебя боится. Или чего-то, с чем ты там у него ассоциируешься.

Медведь возразил:

— И все-таки я предлагаю прижать его хорошенько и вытрясти из него все, что он знает. Или ты с этим не согласен?

— Если мы слишком сильно на него надавим, он может совсем расклеиться.

Когда они подъехали к мотелю, Медведь осмотрелся вокруг. Никаких признаков засады не наблюдалось. Тим открыл дверь, и над головой у него звякнул колокольчик. Реджи уронил бумаги, которые держал в руках:

— Извини, я немного нервный.

Остатки аквариума убрали, но в холле мотеля все еще пахло, как в суши-баре. Реджи достал коричневый бумажный пакет с психотропными средствами:

— Я их не принимаю. Главное — знать, что они рядом.

Они вышли на улицу и пошли вдоль стоянки. В руках Реджи держал ключ с брелком, на котором была нарисована пятерка. Время от времени Реджи бросал взгляды на машину Медведя. Тот весело помахал Ронделлу, а когда тот отвернулся, показал ему средний палец. Медведь посмотрел на Тима, но тот поднял раскрытую ладонь: все нормально.

Реджи открыл дверь ключом, и они вошли. Сделав шаг вперед, Тим чуть не по колено оказался в разбросанной по полу одежде и мусоре. Рэк быстро скользнул взглядом по ванной и темной комнате.

Ронделл подвинул подушку и сел прямо на кровать:

— По-моему, где-то там есть стул.

Тим нашел стул, на котором тоже лежала какая-то одежда, аккуратно переложил все на телевизор и сел.

Реджи взял с тумбочки блокнот и полистал его:

— Черт, я забыл оплатить счет. Ну ладно. Ничего. Из этого можно извлечь урок.

— Реджи, — прервал его излияния Тим.

— Ах да. — Он оперся на подушку. — Расскажи об этой девушке.

— Ей девятнадцать. Она чувствительная и ранимая. Живет мечтами. Ее родители люди очень жесткие, но они хорошо ее обеспечили. Она изучала программирование в Пеппердине. Любила цветы, простые радости жизни. Она была не самой красивой девушкой в кампусе, может, ребята и не пригласили бы ее на свидание в первую очередь. Но через несколько лет они об этом пожалеют. Чистые, приятные черты лица, немного неуклюжая, но готовая в любой момент расцвести.

Реджи закрыл глаза и откинулся на подушки:

— О да. Я прекрасно знаю этот тип. Готовые на все. Их так много. И так легко выжать из них все жизненные соки, — он вздохнул и горько усмехнулся. — Когда выходишь из секты или проходишь распрограммирование или как там это еще называют, тебе все время твердят: «Ты делал все, что мог, с той информацией, которой располагал». Я всегда говорю себе это, когда думаю о тех, кого втянул туда, кто оказался в этой ловушке из-за меня. Я говорю себе, что и во мне самом полно дерьма, — на несколько минут он ушел в свои мысли, потом повернулся к Тиму. — И сколько она уже там?

— Три месяца или около того. И еще пару месяцев до этого была связана с сектой.

— Еще есть время. Она может выйти с меньшими потерями.

— С меньшими потерями, чем кто?

Реджи улыбнулся — его улыбка казалась искренней, но глаза оставались пустыми, без выражения. Реджи сложил пальцы пистолетом и показал на себя в зеркало, висящее на противоположной стене:

— Кошмары, приступы паники, обмороки, потери сознания, истощение, трудности с концентрацией внимания, непроизвольная дрожь, временная диссоциация, мигрени. Я ходячий медицинский справочник.

— Но ведь ты ходишь.

Реджи сглотнул:

— Все дело в том, что, когда ты находишься в таком состоянии… очень трудно с кем-то разговаривать. Тяжело даже просто выдерживать взгляды других людей.

— Я обещаю, что буду терпеливым.

Реджи шмыгнул носом, прочистил горло и махнул рукой, призывая Тима задавать вопросы.

— Вы с Эрни были в секте вместе?

Кивок.

— Как называется секта?

Реджи резко выпрямился, его взгляд лихорадочно метнулся к двери, к окну:

— Я не собираюсь рассказывать подробности. Ни за что! Можешь убираться прямо сейчас.

— Ладно, расслабься. Не будем торопиться. Будем продвигаться вперед потихоньку. Ты не скажешь мне имен? Руководителя секты, ее членов?

— Они придут за мной. Ты знаешь, я ведь единственный. И Эрни, но что теперь толку от Эрни?

— Ты единственный что?

— Единственный из вышедших оттуда, кто не покончил жизнь самоубийством. Не то, чтобы я не пытался. — Реджи задрал рукав и показал шрам на запястье. — Я резал себе вены, пытался повеситься.

— Оба раза уже после того, как ты выбрался?

— С перерывом в двадцать минут. — Он издал тихий смешок. — Веревка не выдержала. Я остался болтаться с запутавшимися в веревке руками. А ногами доставал до пола. Пришлось позвать на помощь. Это самое унизительное из всего, что можно себе представить, правда?

— Почему вы кончаете жизнь самоубийством или пытаетесь это сделать?

— Слушай, ну и вопрос ты задал. Да оглянись вокруг! Ты видишь что-нибудь приятное? У меня были деньги — мой отец работает в Земельном управлении. Я ездил на «порше». Теперь моя семья больше со мной не общается. И я их не виню. Они уже выполнили свой долг, когда я приполз к ним пятнадцать месяцев назад. А потом с чистой совестью умыли руки. Мне бы хотелось вернуть им деньги, которые они потратили на распрограммирование. Но я не могу сделать даже этого. Я могу только стоять за стойкой в этом мотеле. Они еще у меня в голове. Они внедряют всю эту чушь прямо в клетки. Они подменяют личность. И когда выбираешься оттуда, найти свою прежнюю индивидуальность очень трудно. Поэтому никто и не уходит.

— Ты скучаешь по секте?

— Черт возьми, да. Кое по чему. Это все равно что наркотик, от которого получаешь кайф. Во время медитации было такое ощущение, словно растворяешься в какой-то реке, вливаешься в нее. На это подсаживаешься, на это ощущение покоя, умиротворения. Даже когда все остальное летело к чертям, я все равно чувствовал, что являюсь частью чего-то особенного. И что это является частью меня.

Он немного расслабился. Тим хотел, чтобы он продолжал рассказывать.

— А как туда попадают новые члены?

— Мы их находим. Ты должен привести определенное число нео — так мы их называем, — а не сможешь, значит, ты неудачник. У меня случилось нечто… нечто вроде нервного срыва от этого постоянного напряжения. У меня развилась хроническая «потребность» быть слабым и беспомощным. Можешь себе представить, во что это вылилось.

— А что вы ищете в нео?

Реджи взмахнул руками:

— Ну все, хватит.

Заговорить с Реджи на языке секты оказалось плохой идеей. Тим хотел, чтобы Реджи разговаривал с ним откровенно, как со своим. А вместо этого заставил его насторожиться, показав, как внимательно его слушал. Отличная работа, детектив Коломбо!

— Слушай, — сказал Тим, — я не пытаюсь выжать из тебя какие-то подробности. Мне просто нужно знать, как это работает. В общем и целом.

Реджи сурово посмотрел на Тима:

— Ладно, я готов говорить в общем.

— Расскажи, как вы набираете новых людей.

— Все дело в бабках, хотя об этом никто не говорит прямо. Понимаешь, обеспеченные люди больше всего нуждаются в освобождении. Я плохо умел находить таких людей. Казалось бы, у меня должно было получаться. Но все, кого я считал богачами, оказывались бессребрениками.

— А где ты искал новичков?

— Везде, где можно застать нормальных людей, у которых в жизни наступили трудные времена. Хорошо это делать в аэропортах — когда человек приезжает в незнакомый город, чувствует себя неуверенно и легко идет на контакт. Иногда в похоронных бюро можно подловить человека, который только что потерял кого-нибудь из родителей. Велика вероятность, что у него теперь есть деньги. Нужно вычислить их в тот момент, когда они чего-то ищут. В службах знакомств, на встречах церковных общин, на бирже труда. Одно время мы работали в центре реабилитации наркоманов, но особого результата это не дало. Многие наркоши имели в своем распоряжении трастовые фонды, но уж больно часто они соскальзывали с крючка, и Учитель… — Реджи замолчал в ужасе от того, что проговорился.

Тим знал, что на его лице мелькнуло выражение любопытства, когда он услышал знакомое слово, и это еще больше напугало Реджи. Поэтому Рэк терпеливо ждал. Реджи понадобилась минута, чтобы успокоиться:

— А наш лидер ненавидит проблемы. Ах да, мы еще часто заглядывали в школы и колледжи, где учатся детки из богатых семей.

Тим подался вперед:

— Расскажи об этом.

Реджи улыбнулся:

— Например, у одной Про это очень ловко получалось. Она несколько месяцев цепляла студентов в Лойоле. Когда студенты прогуливали занятия, она старалась их разговорить: «Трудно здесь в кампусе, да? Родители не понимают, почему ты не на все занятия хочешь ходить? Напряжно?» Они там очень в этом нуждались — а еще там ребята богатые и смышленые. Такие скорее откликнутся на призыв.

— На призыв к чему?

— Черт, и как ты вообще вышел на это дело? Ты же совсем ничего в этом не понимаешь!

— Просвети меня.

Реджи встал и стал мерить шагами комнату:

— Это спираль, понимаешь, как унитаз, в который смывается вода. Заманиваешь их, а потом затягиваешь внутрь.

— А каковы критерии?

— У тебя должны водиться деньги. Ты должен уметь слушать внимательно. Ты должен ему понравиться.

Один лидер мужского пола, отметил про себя Рэкли.

Реджи снова сел, весь ссутулившись:

— Он очень разборчиво относится к тому, кого взять в круг приближенных. Именно поэтому у него все в порядке с этими людьми. Они ему преданы. Он никогда не рисковал, никогда не давал им возможности уйти и рассказать о нем правду — он их просто уничтожал в случае чего. Он выстраивает ядро организации, с которым можно будет завоевать мир.

— У тебя есть доказательства того, что он кого-нибудь убил?

— У него никогда не было необходимости убивать кого-то. Пара жалких существ, таких, как я, которых он вышвырнул, настолько ничтожны, что, даже если бы мы заговорили, нас бы все равно никто не слушал. Да и не велика вероятность, что мы проживем долго. Пока я ни во что не лезу, я для него не опасен.

— А что вы делаете с новичками?

Реджи снова вскочил, принялся ходить по комнате, теребя пуговицу на рубашке:

— Мы отбираем лучших и пытаемся убедить их переехать в наш дом или куда-нибудь поближе к нему. Мы начинаем воздействовать на них круглосуточно, разбирать их сознание, а потом заново его выстраивать.

Тим вспомнил разительный контраст комнаты Ли в кампусе и ее квартиры в Ван Нийсе.

— Как они заставляют отдать им деньги?

— О, этот трюк отработан. В этом весь смысл. В результате у тебя ничего не остается на счету, к тому же ты всю жизнь платишь налог на дарение, о существовании которого не подозревал, — Реджи улыбнулся. — Да. Именно это случилось со мной. А так как контроля сознания не существует — а ты разве не знал об этом? По закону контроля сознания не существует — наши придурки законодатели постарались, — так что ты ничего не можешь поделать. Принудить кого-то отдать деньги — в этом нет ничего противозаконного. Ничто не может удержать согласных на все жертв от того, чтобы они в конечном счете оказались вот в такой вот дыре.

— Если я хочу найти эту девочку и вытащить ее, мне придется столкнуться с громилами?

— Сто процентов. Он любит окружать себя крепкими парнями. С ними он чувствует себя выше.

Значит, лидер низкого роста? Тиму не хотелось выспрашивать, Реджи явно не горел желанием сообщать подробности.

— Девочка продала все свои вещи три недели назад и съехала с квартиры. Не оставила нового адреса, ничего. Как ты думаешь, она сейчас в доме секты?

— Вероятно. Следующим шагом будет жить вместе с лидером, где бы он ни был. Твоя безымянная девочка только что ступила на очень скользкую дорожку. Теперь они крепко в нее вцепились, и она очень быстро пойдет вниз по наклонной.

— А она часто бывает одна?

— Никто подолгу не бывает в одиночестве. В этом вся суть. Парос находится с тобой двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, а также групповые занятия, и…

— Парос?

Реджи нервно огляделся, словно в комнате присутствовали невидимые члены секты.

— Партнер по росту… Да, ни минуты в одиночестве. А зачем тебе? Ты что, собираешься ее выкрасть? Ну, удачи. Она тебя за это возненавидит. И будет права. — Он занервничал. — Черт. Да у тебя все равно нет ни единого шанса. Они тебя сразу вычислят. Они таких за милю чуют. Он вбивает всем в голову, что нужно избегать посторонних. Он говорит, что они приходят для того, чтобы похитить тебя и вернуть в прежнюю несчастную жизнь. И ты хочешь подтвердить его слова?

— Надеюсь, что нет, — Тим взглянул на Реджи. — Ты можешь… можешь рассказать мне что-нибудь про лидера?

— Об этом я говорить не буду.

— Ну дай же мне хоть что-нибудь, Реджи. Необязательно номер его страховки. Расскажи мне о его вкусах, наклонностях, сексуальных пристрастиях…

Реджи наклонил голову набок, потом выпрямился, в нем происходила какая-то внутренняя борьба.

— Он трахает только девственниц. Ну, или тех, кого он лишил девственности — его Лилии. Он никогда не будет спать с девочкой, если она уже спала с кем-то другим.

Тим вспомнил, с какой насмешкой Кэйти Кельнер говорила, что Ли «Супер Д», и у него засосало под ложечкой.

— Он их насилует?

Реджи сжимал виски, меряя шагами комнату, словно пытался избавиться от приступа мигрени:

— Это зависит от того, как ты определяешь «насилие», «принуждение» и «добровольное согласие». Нет, он их не насилует технически. Он убеждает их. Но у них нет выбора.

— Что это значит?

— Если ты сам не понимаешь, я не могу тебе объяснить.

Реджи произнес последнюю фразу холодно и резко. Потом упал на кровать, сжимая виски руками:

— Слушай, у меня начинается жуткая головная боль. Я больше не могу.

— Где они…

— Я больше не могу! — Реджи лежал, не шевелясь, он тяжело дышал, так, будто плакал или боролся с жуткой болью.

Когда он снова заговорил, это было нечто вроде извинения:

— Я не могу… Все, дружище. Больше не могу. Это возвращает меня обратно.

— Хорошо. Все нормально. Спасибо тебе. — Тим встал, чтобы уйти.

— Ты можешь выключить свет?

— Свет выключен.

— Подожди. Ты можешь… Я не понимаю… — Реджи пошарил в поисках блокнота и случайно столкнул его за тумбочку. — Черт. Это был мой список. Что я должен сделать?

Тим уставился на него, совершенно сбитый с толку.

— Ну, что нужно сделать? Перед тем как лечь спать?

— Почистить зубы? — предположил Тим.

— Верно. Это верно. — Реджи вскочил с кровати. — Подожди. Останься еще на секунду. Пожалуйста. — Потом он крикнул из ванны: — Сколько зубной пасты?

— Столько, чтобы она покрывала все щетинки, — такая забота о другом человеке была знакома Тиму, хотя данная разновидность была весьма причудливой. Два месяца назад на день рождения Джинни — когда прошел год со дня ее смерти — им с Дрей пришлось ухаживать друг за другом, настолько тяжело и утомительно было выполнять все самые обычные действия.

— Можно мне в туалет?

— Да.

Раздавшийся звук струящейся в унитаз жидкости красноречиво свидетельствовал о том, чем занят Реджи. Он не потрудился закрыть дверь. Потом он вернулся и встал перед кроватью. Рубашку он снял, а вот джинсы забыл. Ронделл был таким тощим, что у него все ребра выпирали. Он что-то пробормотал себе под нос, растерянный, снова ставший полностью зависимым.

Тим один раз сильно стукнул по матрасу так, что все валявшиеся на нем бумажки слетели на пол. Потом откинул одеяло:

— Ложись.

Реджи скользнул в постель.

Тим взял одеяло и накрыл им Реджи. Глаза у того были широко раскрыты. Он спросил:

— А можно включить телевизор? Мне нужен свет и движение.

— Да. — Тиму понадобилась минута, чтобы найти телевизор. Он был закрыт старым ковриком для ванной комнаты. Антенна была не настроена, поэтому изображение было смазанным, а голоса почти сливались. Тим попытался поправить антенну, но Реджи сказал:

— Так хорошо. Такое ощущение, что у меня есть компания.

Когда Тим уже был у самой двери, Реджи его окликнул:

— Эй, шериф!

Тим повернулся, подавив желание поправить парнишку. Реджи натянул одеяло до самого подбородка. Взгляд у него был пустой и испуганный:

— Постарайся вытащить эту девочку как можно скорее.

Глава 9

Ли проснулась и сразу почувствовала какое-то смутное волнение, которое ощущала каждое утро на протяжении трех месяцев. И, как всегда, она отогнала от себя эту слабость, усилием воли взяла себя в руки, как ее учили. Она сказала себе, что ее сомнения были остаточными явлениями ее старой программы, что она может максимально ускорить свой рост, минимизировав нигилизм. Что она должна открыть свой разум и включиться в Программу.

Ей оказали большую честь, когда двадцать два дня назад пригласили вступить в Круг приближенных и переехать на ранчо. И она не позволит себе все испортить. Она слишком многим пожертвовала. Ли перевела взгляд на белый потолок спальни, складки у нее на лбу разгладились, пульс пришел в норму. Обстановкой комната напоминала общежитие бесплатного колледжа: две старые деревянные кровати, тумбочка, чулан, дверь в который не закрывалась. Стены выкрашены краской: в том месте, где на них падали лучи солнца, проникающие через единственное окно в комнате, краска выцвела.

Ее партнерша по росту посапывала на второй кровати, втиснутой в маленькую комнатушку. Джени было двадцать пять лет, она была красивой, уверенной в себе девушкой. Ли тяжело было не завидовать ее уверенности и женственным формам.

Дверь, скрипнув, приоткрылась, и на пороге в тусклом утреннем свете возникла фигура мужчины. Здесь не было замков на дверях. Ли слышала, что запирался только дом Учителя. А еще не было телефонов, часов, телевизоров и газет. И зеркал — Ли научилась причесываться, не глядя на свое отражение. Или они с Джени причесывали друг друга — в последнее время это стало происходить все чаще.

Ли разрешали работать на компьютере, но все компьютеры были старые, в них не было модемов или телефонные провода были отсоединены. Ли скучала по интернет-пространству, но ничего не могла с этим поделать — просить или задавать вопросы здесь было бесполезно. И потом, благодаря своим компьютерным знаниям она занималась работой по своей специальности и была избавлена от обычных обязанностей новичков. Смены новичков длились по восемнадцать часов, но заканчивались раньше, если удавалось уговорить пять человек записаться на семинар.

Мужчина вошел в комнату. Ли притворилась, что спит, хотя слышала, как заскрипели половицы у него под ногами. На ее бедро легла его рука:

— Ли, твоя очередь будить Учителя.

Она открыла глаза. На ее кровати сидел Рэндел, Хранитель. Он был высоченного роста, у него на теле почти не было волос: лысая голова, лоб без бровей, голая грудь, а руки волосатые.

— Сейчас, я только скажу своей партнерше по росту, — попросила Ли.

Но Джени уже встала, потянулась и пожаловалась:

— Какая жалость, что я не могу быть Лилией Учителя из-за того, что я замужем!

Когда стало ясно, что Рэндел не собирается выходить, Ли переоделась прямо перед ним, ощущая неловкость от его пронзительного взгляда.

Джени помогла ей причесаться — в первый же день здесь Ли сделали мальчишескую стрижку. Джени посоветовала:

— Надень лучше рубашку без рукавов.

— Я немного озябла. Еще очень рано.

— То, что ты зябнешь, это чувство, настроение. Не позволяй себе возвращаться к старой программе.

— Мне нравитсяэта кофта.

Джени тяжело вздохнула и скосилась на Рэндела:

— Видишь, с чем мне приходится работать? — Она постаралась прикрыть пренебрежение, прозвучавшее в ее голосе, коротким нервным смешком. А потом поцеловала Ли в лоб:

— Я горжусь тобой.

Рэндел прочистил горло и сказал:

— Когда целуешь кого-то в лицо, сосешь длиннющую трубку, на другом конце которой фекалии.

Джени вздрогнула и принялась завязывать Ли шнурки.

— Я это запомню, — сказала Ли.

Рэндел провел ее по коридору мимо ряда закрытых дверей. В доме было два крыла, каждое состояло из четырех спален и двух ванных комнат, в середине располагалась маленькая кухня.

Они вышли на лужайку, вокруг которой было еще четыре домика. Ли приходилось почти бежать, чтобы поспеть за Рэнделом. На краю лужайки возвышалось пять гигантских кипарисов. Маленький кусок земли, принадлежащий их общине, со всех сторон окружали горы. Их домики стояли на высокой крутой скале. Коттедж Учителя находился к западу от тропы, которая тянулась через всю территорию.

Ли посмотрела на Рэндела и спросила:

— Что ты думаешь об Учителе?

— Он меня спас, — не раздумывая ответил Рэндел.

Всю остальную часть пути они молчали. На крыльце коттеджа сидел Скейт Дэниелс, второй Хранитель. Рубашка у него на груди бугрилась, а на шее висели две витые медные проволоки с бусинами и печально известным серебряным ключом.

Два добермана Скейта вскочили и залаяли. Ли в ужасе отпрянула, но Скейт только щелкнул пальцами, и собаки отползли к маленькой хижине, где спали Скейт и Рэндел. Хижина была такой маленькой, что громилы едва помещались в ней вдвоем. Ли знала, что в эту хижину и в строение за ней вход воспрещен. В строении располагался личный кабинет Учителя, дверь была утыкана кучей замков, охраняющих так называемый модуль от вторжения. Ли быстро отвернулась, чувствуя захлестнувшие ее трепет и уважение.

Рэндел показал на дверь, и Ли вошла. Это ранчо в двадцатые годы принадлежало какому-то режиссеру. Коттедж Учителя являл собой остатки былой роскоши, все остальное пришло в полный упадок. Перед домом стояли вагончики, в которых когда-то размещалась некая съемочная группа. До того как Программа купила это ранчо, его занимала какая-то исправительная организация для малолетних преступников, что способствовало еще большему разрушению хозяйства. Рэндел закрыл за Ли дверь.

Одна в коттедже Учителя. Ли изо всех сил старалась подавить поднимающуюся в ней волну паники. Она приготовилась так, как ее учили. Сначала взяла одежду Учителя и аккуратно ее свернула. Достала из холодильника эфедрин с экстрактом женьшеня, положила на поднос витамины, красиво свернула салфетку.

Ли убрала все волоски с шапочки для душа, включила кран, чтобы вода нагрелась. Достала из ящика зубную щетку и выдавила на нее пасту. Взяла из стопки посуды заранее отмеченную чашку и налила в нее ровно столько мятной освежающей жидкости, чтобы она закрывала нарисованную на внутренней поверхности линию. Положила новую бритву на полотенце рядом с ванной.

Тебя выбрали, говорила она себе.Тебя выделили из всех. Ты особенная.

Дверь спальни Учителя тихо скрипнула, когда Ли толкнула ее одной рукой, другой сжимая поднос с завтраком. Он лежал с закрытыми глазами под мягким шелковым покрывалом. Она поставила поднос на тумбочку и опустилась на колени перед его кроватью. Она скользнула рукой под покрывало и обхватила пальцами его пенис.

— Проснитесь, Учитель, — мягко сказала Ли. Потом повторила чуть громче, почти не узнавая своего голоса. — Проснитесь, Учитель.

Он пошевелился и потянулся, его руки уперлись в спинку кровати. Потом откинулся на подушки, скрестив руки под головой. Его лицо казалось молодым, без единой морщинки, губы алели тонкой линией. Это был худой мужчина с острыми чертами лица. Его близко посаженные умные глаза гипнотизировали, завораживали, проникали в самое нутро. Когда он заговорил с Ли, она старалась не смотреть ему в глаза, сосредоточиться на его руках или лбе. Она с усердием выполняла свое задание, шелковое одеяло слегка приподнималось и опускалось меньше чем в метре от ее лица.

— Спокойно, спокойно, не так резко, — предупредил он мягким негромким голосом. Потом чуть громче сказал: — Расслабься.

Все мысли тут же улетучились у Ли из головы, дыхание выровнялось, и рука стала двигаться словно по собственному разумению, легко, как бабочка, каким-то странным образом зная, что и как нужно делать.

— Вот так, — сказал он, — вот так.

Его бедра чуть приподнялись на мягком выложенном подушками матрасе, а потом он содрогнулся и все кончилось. Ли вынула руку и вытерла ее о покрывало. Она все еще избегала его взгляда, но от него исходила позитивная энергия, он ее одобрял, и Ли почувствовала, как на нее нахлынули благодарность и облегчение.

Не поднимая головы, она сказала:

— Доброе утро, Учитель.

Он протянул руку и мягко погладил ее по голове, словно прощая:

— Называй меня ТД.

Глава 10

Когда Тим проснулся через полчаса, Дрей лежала на боку, наклонившись к нему, поднеся руку к его лицу. Он вздрогнул, удивившись тому, как она близко, и Дрей быстро вскочила с кровати и ушла в ванную.

— Что это, черт возьми, было?

Включился душ.

— Ничего.

Тим встал, подошел к двери ванной и оперся о косяк, скрестив руки на груди, глядя сквозь стеклянную перегородку, как Дрей притворяется, что поглощена равномерным распределением мыльной пены по всему телу. Наконец она подняла глаза:

— Слушай, я иногда подношу руку тебе ко рту, когда ты спишь… чтобы почувствовать, что ты дышишь, — она встала под струю воды, — я понимаю, это странновато…

— Боишься, что умру во сне?

Яростно намыливая колено, Дрей смущенно улыбнулась:

— Нет. Да. Не знаю.

— Мы же с тобой договорились, помнишь?

— Что умрем во сне, когда нам будет по девяносто. Вместе в одну ночь, — пробормотала Дрей.

— Точно. Так что оставь меня пока в покое. Это дурно сказывается на моем сердечном ритме.

Дверь душевой кабинки распахнулась, и мокрое полотенце полетело Тиму прямо в лицо, прежде чем он успел закрыться. Он со смехом снял его с себя.

Дрей поставила мокрую ногу на край ванны и провела бритвой по всей ее длине:

— Мне бы не пришлось этого делать, если бы ты храпел, как настоящий муж.

Дрей нацепила на вилку кусок запеканки и обмакнула его в сироп. Ей пришлось наклонить голову, чтобы отправить его в рот, но даже так она закапала водолазку. После любовных игр, особенно утренних, Дрей всегда ела, как динозавр. Но сегодня смотреть на нее было даже приятнее, чем обычно. Тим с улыбкой наблюдал за тем, как она потянулась к его тарелке и взяла оттуда хот-дог. Никаких звуков, указывающих на то, что она хотя бы жевала, прежде чем глотать, не последовало.

Тим решил сегодня утром просмотреть материалы дела, но, проходя по коридору, замер при виде пустой комнаты Джинни. Он с секунду постоял, глядя на пустые стены, а потом решил забить эмоции работой. Но пока что продвинулся не очень далеко — не смог даже защитить тарелку с собственным завтраком.

Он посмотрел в блокнот, куда записал все необычные слова, которые услышал в разговоре с Реджи: Про, Нео, Курок, ора, Лилии, Круг приближенных.

— Ты будешь? — спросила Дрей. Не успел Тим ответить, как очередная сосиска уплыла у него из-под носа. Взглянув на последний оставшийся у него на тарелке хот-дог, Тим понял, что ему пора перестать думать и начать есть, а то будет поздно.

— Похоже, добраться до этой девочки будет сложно, — заметила Дрей.

— Да.

— А когда ты до нее все-таки доберешься, она не захочет, чтобы ее спасали?

— Да.

— Ведь они не совершили никакого преступления? По крайней мере, ты ничего не знаешь.

Тим задумчиво постучал вилкой по стакану с апельсиновым соком:

— Нет.

— И сейчас не самый подходящий момент, чтобы я возвращалась к вопросу о том, зачем ты вообще этим занимаешься?

— Да.

Дрей застыла, даже жевать перестала на несколько секунд, потом добавила:

— Это я так, на всякий случай.

Сотовый Тима зазвонил, и он встал, чтобы успеть подхватить телефон прежде, чем его вибрацией снесет со стойки.

— Здравствуйте, пристав. Это Кэйти Кельнер. Бывшая соседка Ли по комнате. Вы просили позвонить, если я узнаю что-нибудь новое или вспомню…

— Да.

— Ну, я просматривала одну мою книгу. То есть я думала, что это моя книга, но, наверное, эта книга Ли просто случайно перепуталась с моими. Она иногда читала то же, что и я.

Тим беспомощно наблюдал, как Дрей забрала у него с тарелки последнюю сосиску:

— Ага.

— Она оставила в этой книге визитку. Ну, знаете, такую, которой обычно назначают встречи. И знаете что? Это визитка Центра помощи студентам. Я думаю, она ходила к психоаналитику, — последнее слово Кэйти прошептала трагическим шепотом. Странно, но в Малибу все полагали, что его нужно произносить, понизив голос.

— А на ней есть дата назначенной встречи?

— Да. 7 декабря, 14:00.

Примерно за месяц до того, как Ли исчезла из кампуса.

— Вы сказали позвонить, если я что-нибудь узнаю.

— И я очень рад, что ты так и сделала.

— Насчет некоторых вещей, которые я наговорила, когда вы были здесь… Знаете, я… я не такой уж и монстр.

— Я и не думаю, что ты монстр.

— А что вы думаете?

Он думал, что жизнь еще недостаточно ее побила, чтобы она поняла, что ни черта не знает:

— Это неважно.

Она издала облегченный смешок:

— Ну вообще-то вы меня не знаете, так что какая разница, что вы обо мне думаете.

— Честно говоря, с моим мнением действительно считаются немногие.

Обычно все попытки выжать хоть какую-то информацию из врачей ни к чему не приводили. Но Тим все равно собирался поговорить с директором Пеппердина, так что он решил, что может заехать и в Центр помощи студентам.

Он припарковал машину и быстро зашагал по кампусу, и тут запиликал сотовый.

Высокий мужской голос сказал:

— Мистер Хеннинг хочет вас видеть.

— Кто это?

— Он хочет знать, насколько вы продвинулись в деле.

— Кто это?

— Я работаю на мистера Хеннинга.

Тим в своей жизни встречал достаточно мистеров хеннингов, чтобы понять, что на него пытаются оказать давление:

— Если он хочет поговорить, пусть позвонит мне сам. Я не имею дел с посредниками.

Через минуту телефон зазвонил снова:

— Да?

— Я очень занятой человек, мистер Рэкли.

— Я тоже, Уилл.

— И все же вы настаиваете на том, чтобы я лично вам звонил?

— Мы же не бюджет на текущий год собираемся обсуждать. Я защищаю конфиденциальность вашей частной жизни. Вашей и вашей дочери. Вот так.

— Отлично, — на другом конце провода бросили трубку.

Тут же сотовый Тима зазвонил в третий раз:

— Привет, Тим. Это Уилл Хеннинг. Мне нужно с тобой увидеться.

Если бы в его тоне не было сарказма, это было бы даже смешно.

— Где вы?

— Сейчас работаю дома, — послышался ответ, потом Уилл зачем-то добавил: — Здесь работа идет продуктивнее.

— Я заеду к вам сегодня после обеда.

— Когда?

— Когда буду поблизости.

Перед кабинетом директора Тиму пришлось выстоять длинную очередь из студентов, которые пришли отпрашиваться с занятий. Директорша — приятная женщина лет восьмидесяти в очках с толстыми стеклами — заверила Тима, что работает в колледже уже тридцать пять лет и за все время ее работы не случалось никаких чрезвычайных происшествий. Из соображений конфиденциальности она не позволяла студентам работать у себя в офисе, а две ее сотрудницы провели здесь почти столько же лет, сколько она сама.

Дальше Тим поехал в Центр помощи студентам. Само здание Центра было зажато между парковкой и скалой. Внутри царил стиль унылой официальности, из которого резко выбивалась хорошо одетая женщина за крошечным столиком в приемной. На ее бейджике было написано только имя: РОББИ.

На симпатичном лице появилось напряженное выражение, когда Тим назвался:

— Должна предупредить вас, мистер Рэкли, что мы строго соблюдаем конфиденциальность.

— Пожалуйста, называйте меня Тим.

— Мы придерживаемся правил Американской психологической ассоциации.

— А здесь работают только психологи?

— Нет, мистер Рэкли. Большинство наших сотрудников имеют лицензии социальных работников. Но к ним применимы те же правила в отношении конфиденциальности.

— Студентам нужно направление, чтобы попасть сюда?

— Они могут обратиться к нам напрямую, если являются студентами старших курсов или ШУБГ.

— ШУБГ?

— Школа управления бизнесом Грациадо.

— А вы имеете право раскрывать информацию о том, когда к вам обратился конкретный студент?

— Ни в коем случае.

Откуда-то из задней комнаты вышла девушка. Подойдя к ним, она извинилась:

— Простите, я не хотела мешать.

— Все в порядке, — откликнулась Робби, — мы как раз закончили. Может быть, ты покажешь нашему посетителю, где выход?

Тим пошел за девушкой. Перед самой дверью она споткнулась о какой-то цветочный горшок и чуть не упала. Тим подхватил ее за руку, и она издала смущенный смешок:

— Извините, я такая неуклюжая. Когда меня здесь видят, я сразу начинаю нервничать. Мне кажется, люди задаются вопросом, что со мной не так… — Она покраснела. — О Господи, Шанна, лучше молчи.

— Это еще ничего. Ты прекрасно держишься. Видела бы ты, как я в больнице жду результатов анализов.

Шанна с секунду смотрела на него, приподняв брови, а потом ее лицо расплылось в улыбке.

Они вместе пошли к машинам. Две девочки сидели в «Рэйндж Ровере», припаркованном возле «акуры» Тима, и разговаривали. Из кабинетов Центра пациенты попадали прямо на огромную стоянку кампуса — так что конфиденциальности тут было хоть отбавляй.

Шанна снова заговорила:

— Я перевелась сюда из другой школы в этом году. Ну, это оказалось нелегко и… А ты здесь учишься? С виду ты слишком старый. Я не в этом смысле, просто… — Она снова покраснела и прижала руку к губам, — просто не обращай на меня внимания.

Передние двери «Рэйндж Ровера» синхронно распахнулись. Сидевшие в нем девушки вышли и направились к ним. Они явно поджидали Шанну, и Тим подумал, что это ее подруги. У одной поверх джинсов была надета хлопковая юбка. Другая была в красной футболке и комбинезоне, ее волосы были забраны в хвост. Она сказала:

— Привет, ребята! Ну как сегодня прошли занятия?

— Хорошо, — с легкой неуверенностью в голосе ответила Шанна.

— Я Джули, а это Лорейн. Мы сегодня собираем народ у себя и хотим вас пригласить.

— О, — растерялась Шанна, — как мило.

Лорейн протянула руку и коснулась руки Тима своими наманикюренными пальчиками:

— У нас будет все по высшему разряду: разговоры, напитки.

Мозг Тима, закаленный годами работы с участниками пирамид, сектантами и тому подобными мошенниками, послал ему мгновенный сигнал. Он открыл рот, чтобы отшить девочек, но тут его вдруг осенило.

Джули потрепала Шанну по плечу и сказала сочувственным голосом:

— Похоже, настроение у вас неважное.

Тим повернулся к Лорейн, которая шла рядом, игриво на него поглядывая:

— А ты, по-моему, староват для того, чтобы здесь учиться.

Тим притворился, что смущается, завел руки за спину, быстро снял с пальца обручальное кольцо и засунул его в задний карман джинсов.

— Я познакомился с классным адвокатом, когда учился здесь в Школе управления бизнесом. Она до сих пор время от времени меня выручает.

Лорейн широко распахнула глаза:

— Да что ты? Я обожаю бизнес. И многие мои приятели тоже. Мы завтра будем обсуждать много всего, что очень поможет тебе в карьере.

Джули теперь была за спиной у Тима. Джули и Лорейн очень ловко развели их с Шанной так, что теперь они друг друга не видели.

Заставили дичь разделиться, чтобы потом легче было загнать ее в угол.

Лорейн кивнула на здание Центра:

— Я тебе сочувствую. Похоже, у тебя сейчас дела не очень. — Она опять легонько погладила его руку. От нее приятно пахло, накрашенные помадой губы влажно блестели, она умело покачивала торсом, так что грудь зазывно колыхалась под откровенным вырезом футболки. Поскольку девушки подошли вдвоем, в откровенном заигрывании Лорейн не чувствовалось агрессии, так что студенту колледжа против нее было не устоять.

В кампусах всегда полно всяких подонков: насильников, извращенцев, мошенников. Но эти девочки обезоруживали своей кажущейся беззащитностью и неспособностью навредить.

Тим услышал, как у него за спиной Джули сказала:

— У тебя стрижка просто класс.

— Спасибо, я совсем недавно ее сделала.

Последовала какая-то шутка, сказанная вполголоса, и Джули с Шанной захихикали. Тиму хотелось повернуться и посмотреть, но Лорейн ни на секунду не сводила с него требовательного взгляда. Девушки действовали очень похоже, и все же Лорейн была жестче, а нити манипуляции заметнее.

Джули приманивала, Лорейн загоняла в ловушку.

— Может, тебе нужно выговориться? Хочешь, расскажи о своих проблемах.

Тим закусил нижнюю губу, словно раздумывая, стоит ли говорить:

— Мне все еще тяжело об этом говорить, но я… э-э, развелся несколько месяцев назад…

— Да, тебе, наверное, тяжело пришлось.

— Это уж точно. Да к тому же на работе столько всего навалилось. Я основал свою небольшую компанию несколько лет назад, и мы очень быстро наращивали темп. И вот совсем недавно разместили свои акции на бирже. Это здорово, но чтобы сделать это, пришлось попотеть. И я теперь не знаю, чем мне заниматься дальше.

— Акции на бирже? Да ты ведь еще такой молодой! И уже успел создать такую компанию! Ну ты даешь! — она тепло улыбнулась. — Как тебя зовут? Я хочу запомнить твою фамилию, чтобы узнать ее, когда увижу в «Уолл Стрит Джорнал».

Тим припомнил последнее вымышленное имя, которым он пользовался:

— Том Альтман.

— Мы бы очень хотели видеть у нас завтра такого человека, как ты. Придешь?

— А что там будет?

— Просто соберется много классных людей, будем общаться и стараться найти способы стать лучше. Для тебя ведь это важно?

— Не знаю, — Тим покачал головой, — звучит немного странно.

— Могу побиться об заклад, что ты не добился бы размещения акций своей компании на бирже, если бы думал стандартными клише.

— Нет. Для того чтобы это сделать, мне пришлось придумать, как засовывать квадратные детали в круглые отверстия.

Том Альтман. Идеальный Нео.

Лорейн сказала:

— Ну вот видишь.

— Эй! — Шанна, поднявшись на цыпочки, заглядывала ему через плечо. — Что скажешь? Ты пойдешь? Я пойду, если ты пойдешь.

Джули усмехнулась:

— Это будет очень увлекательно, Том, — даже обрабатывая Шанну, она услышала, как его зовут. — Ну так как?

— Хорошо, — согласился он. — Я приду посмотреть, что там будет.

Лорейн и Джули радостно завизжали:

— Отлично! Обещаем, вы не пожалеете.

Джули записала адрес на листке и протянула его Тиму. Лорейн предложила подвезти Шанну до общежития. Когда они вышли на стоянку, Тим застыл на месте. Его старенькая «акура» была неподходящей машиной для Тома Альтмана, да и для судебного исполнителя тоже. По правде говоря, это был настоящий старый драндулет, который Тим год назад отрыл на помойке, когда ему нужна была незаметная машина.

Девушки пошли к «Рэйндж Роверу». Он был новехонький, номерных знаков вообще не было.

Джули оглянулась:

— Тебя подвезти до твоей машины?

— Нет. Я, кажется, забыл ключи в Центре, — соврал Тим.

Глава 11

Ли все утро провела, начищая ботинки Учителя с еще одной Лилией, полной тихой девушкой Нэнси. Для того чтобы быть Лилией, нужно было быть девственницей. В коттедж Учителя вообще допускались только девственницы. В комнате на полках стояло больше сотни пар обуви, принадлежащей ТД. Рядом с каждой парой лежала своя баночка крема. К двери был прикреплен листок с инструкциями: чистить круговыми движениями против часовой стрелки, не накладывать слишком много крема, отворачиваться от обуви, если чихаешь.

Ли находила монотонность этого занятия успокаивающей, как и обещал Учитель.

Нэнси старательно натирала очередную пару, но получалось у нее не очень. Она сказала Ли:

— Доктор ТД говорит, что я испытываю потребность приводить мужчин в ярость. Он говорит, что это видно по моему поведению.

— Поведению?

— Ну да. Я все время нарушаю правила. Он говорит, что я мстительная. Я не поддаюсь власти мужчины. У меня пока недостаточно сил, чтобы включиться в Программу.

Они продолжали методично начищать обувь. Ли предупредила Нэнси:

— Нужно делать круговые движения в другую сторону. Вот так. Для нас большая честь тренироваться на вещах ТД.

— Знаю, знаю. Черт! Прости. — У Нэнси задрожали губы. — Слишком сильное давление. Я не могу думать. Мне все постоянно говорят, что я делаю не так.

Ли ответила автоматически, не думая:

— Ты должна сама делать выбор. Ты же знаешь, что только ты в ответе за свои действия.

Нэнси расплакалась:

— Если я допущу еще один прокол, меня выгонят. Я не знаю, что буду делать без доктора ТД, без Программы.

— Ты становишься жертвой, только если сама этого хочешь, — Ли взяла очередную пару. — Нэнси, прекрати плакать.

Нэнси всхлипнула и вытерла слезы. Ли вдруг подумала, что она сочувствует Нэнси. Ее плохо прокрашенные волосы были стандартной попыткой измениться, но мир никак на это изменение не отреагировал. Нэнси никогда ничего не достигнет, пока не перестанет настраивать себя на неудачу. Она не сможет почерпнуть силы из зеркал и ожиданий других людей.

Нэнси тронула плечо Ли, оставив на нем черный жирный след:

— Прости. Ты права. Я просто расклеилась. — Она попыталась улыбнуться, но губы у нее дрожали.

Они работали почти два часа, после этого у них болели руки, а сами они перепачкались кремом для обуви. Девушки старательно вымылись. Когда они закончили, вошел ТД. У него была встреча в офисе со Стэнли Джоном, молодым агентом по продаже недвижимости, который был его правой рукой.

ТД был одет в рубашку поло и брюки спортивного покроя, подчеркивавшие его узкие, почти девичьи бедра. Все его лицо было усыпано бледными веснушками — даже губы и уши. На подбородке была маленькая бородка — едва заметная полоска аккуратных волос. Голова ТД казалась слишком маленькой, даже для его телосложения. Этот небольшой недостаток он умело скрывал, укладывая свои каштановые волосы в объемную прическу. Ли никогда не встречала человека, который умел так легко распространять свое настроение на других людей.

Не поднимая глаз, как ее учили, она сказала:

— Здравствуй, ТД. — На ее щеках заалел румянец, она очень гордилась этой привилегией — обращаться к нему так неформально.

— Привет, Ли. — Он положил руку ей на лоб. На ТД не было ни часов, ни украшений. Джени сказала Ли, что его энергия могла иногда производить электрические разряды, поэтому ему было опасно носить металлические предметы. — Доброе утро, Нэнси.

Нэнси улыбнулась и покраснела:

— Здравствуйте, Учитель.

Он заглянул в ванную, но почти сразу же оттуда вышел:

— У кого из вас месячные?

У Нэнси подкосились ноги, она покачнулась.

Ли заговорила первой:

— Что?

— В моем мусорном ведре прокладка.

Он положил руку ей на шею и отвел в ванную.

— Вот, — почти нежно сказал он, — видишь?

Ли кивнула.

— У меня снижается энергия, когда рядом со мной женщина, у которой менструация. Мы говорили об этом. Так у кого из вас месячные?

У Нэнси покраснел нос, она готова была вот-вот расплакаться.

Голос ТД оставался абсолютно спокойным:

— Может, позвать Рэндела и Скейта, чтобы они помогли вам посмотреть?

Нэнси открыто рыдала, и ее страх навязчиво распространялся по комнате. Она открыла рот, но Ли не дала ей заговорить:

— Это моя.

ТД медленно кивнул, подошел к двери и открыл ее. Он позвал Стэнли Джона и Скейта. Они остановились у порога.

— Скейт, войди.

Скейт зашел в комнату, ТД снял проволоку с бусинами с его головы, серебряный ключ тихо звякнул.

У Ли пересохло во рту. Ее голос прозвучал неестественно высоко:

— О нет. Пожалуйста, не надо.

У Нэнси был такой вид, как будто она сейчас потеряет сознание:

— Доктор ТД, я…

Он приложил палец к губам:

— Нэнси, я назначаю тебе сегодня словесную диету. И хочу, чтобы ты ушла. Ты меня поняла?

Она кивнула и молча вышла.

Ли почувствовала, как кровь прилила к лицу:

— Пожалуйста, не сажайте меня туда. Извините.

ТД двумя пальцами показал Стэнли Джону, что тот может войти. У Стэнли была внешность, на которую западали девчонки из Пеппердина — четкая линия подбородка, белоснежные ровные зубы, высокий лоб. Он бросил тревожный взгляд на Учителя:

— Что случилось, ТД?

— У нее месячные.

— Ну же, Ли. Ты ведь все прекрасно знаешь, правда?

Она старалась не трястись:

— Мне никогда не говорили. У меня только что кончилось, и я просто…

— Я думаю, ты в состоянии нести ответственность за свои действия, правда?

Глядя на Ли, Стэнли протянул руку, и ТД вложил ему в ладонь медные проволоки с блестящими бусинами.

Ли смотрела в пол, ее щеки пылали.

ТД приблизил к ней свое лицо, у которого не было возраста:

— Программа дает тебе возможность учиться. Пусть учеба и не всегда приносит удовольствие.

Ли опустила голову, ссутулилась. Если бы она могла растаять и просочиться сквозь пол, она бы с удовольствием это сделала.

— На прошлом занятии ты сказала, что твои родители думают, что ты не слушаешь. После того как твой отец умер от рака, ты не очень хорошо вписывалась в свою новую семью.

Она отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы:

— Да.

— Звучит знакомо, да? Ты не вписываешься?

Щеки Ли были мокрыми от слез. От стыда она ощущала почти физическое жжение:

— Да.

Он мягко обхватил ладонями ее лицо. Она подняла глаза:

— Таким поведением ты не добьешься того внимания, к которому стремишься.

— Я знаю. Это моя старая программа.

— Что ты чувствуешь?

Она вытерла слезы:

— Что бы я ни сказала, это тебя все равно разочарует.

— Разве ты не видишь, что ты делаешь все, чтобы это твое пророчество исполнилось? Ты проявляешь слабость, плачешь, как будто ты жертва. Ты сама зарождаешь во мне то разочарование, которого так боишься.

У нее разбегались мысли:

— Я не хочу этого делать. Это не то, чего я хочу.

— Не волнуйся, Ли, — он мягко погладил ее лицо, — ТД отучит тебя от этой привычки. Мы тебя исправим. Хорошо?

Ее голова чуть заметно задвигалась вверх-вниз — она несколько раз слабо кивнула.

Стэнли Джон вывел Ли из комнаты. У Ли внутри все омертвело, как будто не осталось собственной воли. Когда они вышли на лужайку, другие члены Программы оставили свои игры и занятия садоводством и стояли, молча взирая на Стэнли и Ли и по их лицам читая все, что произошло. Когда Стэнли посмотрел на пустое здание, в котором раньше располагался медпункт исправительной организации для подростков, сомнений не осталось.

Люди перешептывались и показывали на Ли пальцем. Джени качала головой, глядя на Ли, потому что знала, что ее также накажут за проступок Ли. Муж Джени Крис неодобрительно смотрел на девушку. Нэнси стояла, испытывая громадное облегчение. Ли не могла ненавидеть ее за то, что солгала, чтобы защитить Нэнси, и лишила ее урока, который та по заслугам должна была получить. Ли сама была во всем виновата. Она чувствовала стыд за то, что обманула ТД. Теперь она расплачивалась за то, что сделала.

Люди пошли вслед за Стэнли и Ли к медицинскому зданию. У Ли ноги подкашивались от предвкушения боли. Стэнли пошел к двери с ключом в руках. Рубашка прилипла к покрытой сыпью груди Ли. Она закрыла глаза, слыша обрывки разговоров.

Люди выстроились человек по тридцать по обе стороны от нее, образовав своеобразный коридор к двери. Первая девушка, стоявшая с правой стороны, с силой ущипнула Ли за руку. Ли продолжала идти вперед. Крис резко дернул ее за левую руку, на его губах появилась удовлетворенная улыбка. Рядом с ним Джени ждала своей очереди. Ли закусила губу, чтобы удержаться от крика, пока один за другим все терзали ее руки.

Джени наклонилась вперед, ее волосы развевались на ветру:

— Это твой опыт. Ты можешь вынести из него то, что захочешь.

Ли хотела поблагодарить ее, но до нее уже дотянулись еще чьи-то руки и ей пришлось сжать зубы, чтобы не закричать. Больше всего на свете ей хотелось убежать, но, если она это сделает, ей придется заново проходить Коридор благополучия. Ли усилием воли заставляла себя делать шаг, потом останавливаться, снова делать шаг, снова останавливаться, как невеста, идущая к алтарю. Наконец, она уже не могла сдержаться и начала уклоняться от жестоких сжимающихся пальцев, прижав локти к бокам. Ее лицо горело, щеки были мокрыми от слез. Все вокруг выкрикивали что-то. Нэнси ухватила Ли за руку, но не сжала плоть — глаза у нее были грустные и испуганные. Два парня в конце строя ждали своей очереди. Они схватили Ли и сдавливали ее красные руки, пока она не охнула: этот тихий звук потерялся в гомоне толпы. Тот парень, что стоял справа, заглянул ей в лицо, и его шорты спереди зашевелились от мощной эрекции.

Она прошла мимо них, ее руки саднили, намокшая от пота рубашка елозила по сыпи на груди. Стэнли Джон взял ее за плечи и повернул лицом к проходу. Все начали аплодировать.

— Вот так, Ли! Давай! Это правильный путь!

— Давай, девочка!

— Не пройдешь через боль, ничего не достигнешь!

Пресыщенные, они начали расходиться, обсуждая ужин.

Стэнли Джон отпер дверь и ввел Ли внутрь. Боль в ее распухших руках не утихала.

— Тебе предстоит пять часов лечения.

В Ли поднялось отрицание:

— Пять часов? Но я не выдержу!

— Ты сомневаешься в себе? Знаешь что? Я докажу тебе, что ты сможешь выдержать шесть часов.

Они дошли до Комнаты роста. Он повернул ключ в замке и пропустил ее внутрь:

— Я хочу, чтобы ты подумала о своем отрицании. Здесь ему не место. И еще я хочу, чтобы ты задумалась о том, как глупо и самоуверенно ты себя вела, ставя под сомнение Учение. Ты поняла?

— Да.

— Я хочу, чтобы ты оставалась здесь до тех пор, пока не решишь, что больше не будешь демонстрировать слабость.

Ли услышала, как у нее за спиной глухо стукнула задвижка.

Она опустилась на пол и подтянула колени к груди. Скоро она уже раскачивалась вперед-назад, ударяясь спиной о стену. Лампочка под потолком отбрасывала тусклый голубоватый свет на маленькую камеру, которая отражалась в кусочке стекла, вделанного в верхнюю часть двери. У Ли не было сил. Руки саднили, тело чесалось и ныло, голова раскалывалась.

Свет выключился. Дальше последовало несколько минут тишины. Глаза Ли забегали, все тело подобралось. Потом из спрятанных где-то динамиков раздался невероятный шум, от которого Ли прижалась к стенке и закрыла уши руками. Закончился грохот так же внезапно, как и начался. Свет опять включился. Ли нерешительно разжала уши, ее сердце бешено колотилось, взгляд был прикован к лампочке под потолком.

Она начала плакать, издавать хриплые отчаянные крики. Она рыдала, забившись в угол. Наконец, закрыла глаза, совсем обессилев. Через десять минут комната снова погрузилась в темноту. Когда раздался неизбежный треск и грохот, Ли закричала, ползая по комнате, как угодившая в ловушку крыса.

И вот все прекратилось. У Ли так разболелась голова, что перед глазами все плыло. Она то засыпала, то просыпалась, подскакивая, чтобы убедиться, что лампочка горит. Она выключалась через равные промежутки времени, от этого ожидание становилось невыносимым. В конце концов Ли принималась кричать в темноте еще до того, как начинался шум. Оглушительный треск и грохот длился иногда три секунды, а иногда пять минут.

Она клялась себе, что не выдержит. Ей жутко хотелось пить и помочиться. Но если она сделает здесь последнее, Стэнли Джон продлит урок.

Она лежала на боку, волосы закрывали ей глаза, в ушах звенело. Комната погрузилась во мрак, но Ли не могла собраться с силами, чтобы поднять руки и закрыть уши.

Вместо очередного всплеска шума дверь отворилась. На пороге появился ТД, он стоял на фоне льющегося из-за его спины света — величественное и прекрасное видение. Он присел на корточках возле Ли. Едва шевеля губами, она произнесла:

— Пожалуйста, не оставляй меня здесь больше.

Он притянул ее к себе:

— Ты вновь обрела способность к самокритике?

— Да, Боже мой. Прости меня.

Он гладил ее волосы:

— Простить тебя? Кто должен тебя простить? Я? Ты сама? Ты ведь знаешь, почему ТД это делает, правда? Потому что я так сильно забочусь о твоем росте. Сердиться и обижаться на меня — это все равно что злиться на хирурга за то, что он удалил тебе раковую опухоль. Хороший хирург не остановится, если ты закричишь от боли. Он будет продолжать вне зависимости от того, как это ранит его самого. Он должен тебя вылечить.

Он покачивал ее голову у себя на коленях. Ощущение его ласковых рук было просто божественным.

— Я знаю, — сказала Ли, — я знаю, что ты поступил правильно. Спасибо.

— Ты должна сформировать в себе психологическую иммунную систему. Комната роста — это своего рода прививка. Ты очень умная девочка. Ты знаешь, как действует вакцина.

— Да.

— Мое первое воспоминание — это как я в детстве сижу на специальном высоком стуле. А моя мама запихивает в меня отвратительный горох. Меня вывернуло наизнанку. И она скормила мне мою блевотину из ложки, — сказал ТД.

Головная боль отпустила Ли, но ее голос все еще звучал нетвердо:

— Боже, это ужасно.

— Она оставила меня в снегу на обочине пустынного шоссе. Меня нашел водитель грузовика через два дня. Я был почти неживой. Потом все время простужался. Потом начал без куртки выходить из дома в снег. Я выработал у себя иммунитет, вот как ты сейчас. Ты когда-нибудь видела, чтобы я носил куртку?

— Нет, никогда.

— Правильно. — Он помолчал. — Твои родители несколько раз пытались похитить тебя, вернуть под свой контроль.

— …Я… никогда…

— Я не читаю молитвы, Ли, но, если бы я молился, я попросил бы, чтобы ты никогда не совершила ошибку и не вышла из-под защиты Программы.

— Я не сделаю этого.

Она закрыла глаза. Он снова погладил ее лицо:

— Я знаю, тебе ужасно тяжело выносить подобный урок. Он, наверное, напоминает тебе о том, как издевался над тобой твой отчим.

— Я не помню, чтобы он надо мной издевался.

Его взгляд казался далеким:

— Вспомнишь.

Глава 12

Дэнли и Пэлтон в полном снаряжении, со шлемами на голове и бронежилетами на груди, навалились на Гуерреру, самого младшего члена отряда по проведению арестов, молотя его дубинками. Гуеррера подался назад, удерживаясь на ногах, двигаясь немного неловко в мягком защитном костюме, и отбил их атаку, резко выбросив одну раскрытую руку из-под подбородка.

Помимо бойцов, в зале находился Таннино, который бросил какую-то важную шишку на своего первого заместителя, чтобы посмотреть на тренировку своего любимого отряда в спортзале, а также Брайан Миллер.

— Вы, тупицы безмозглые, — сказал Таннино. — Вдвоем даже уложить его не можете?

Гуеррера стукнул себя кулаком в грудь:

— Вам, америкосам, не сравниться с нами!

— Да пошел ты и тот плот, на котором ты сюда приплыл, — отозвался Дэнли с сильным бруклинским акцентом.

Гуеррера в своем нелепом красном костюме исполнил несколько кубинских па.

Тим наблюдал за всем происходящим, стоя в дверях. Он чувствовал себя родителем, следящим за школьниками, отрывающимися на дискотеке. Тим три года проработал в отряде по проведению арестов. Навыки, приобретенные им на службе рейнджером, способствовали его быстрому попаданию в отряд. Благодаря своим последующим действиям он так же быстро из этого отряда вылетел.

Таннино вернулся к своему разговору с Тимом:

— А ты уверен, что тебе все это нужно?

— Пока это лучшая возможность распутать дело.

— Ну, машина — не проблема. Я устрою так, что ты сможешь поехать на склад, где хранят конфискованные транспортные средства, и выберешь себе там то, что нужно.

В дальнем углу Мэйбек, который тоже был одет по форме, чтобы имитировать реальные условия задержания, выстрелил из лазерного пистолета в изображение убегающего подозреваемого на экране. «Неудачный выстрел» — именно эта надпись высветилась на экране с громким пиканьем.

За исключением Медведя и Гуерреры, который только что подмигнул Тиму, все коллеги продолжали демонстрировать Рэкли вполне понятное безразличие.

— Мне также нужно, чтобы ты снабдил меня всем необходимым для того, чтобы моя легенда выглядела убедительно, — кредитная карта, водительские права, карта страховки на имя Тома Альтмана.

Таннино скривился — Тим использовал это имя в прошлом году, скрываясь от приставов:

— А наличные?

— Десять тысяч.

— Не зарывайся. Я могу достать тебе пять. Деньги нужно будет пустить в оборот?

— Возможно.

Таннино поджал губы, раздумывая:

— Ладно. Их можно взять у Хеннинга, но нам нужно, чтобы на бумаге все было чисто. Я проведу эту сумму как деньги, необходимые для работы под прикрытием.

— Деньги нужны к завтрашнему дню.

— Но ведь для получения этих денег нужно согласие кучи чиновников, Рэкли. Да им сутки понадобятся только на то, чтобы места за столом поделить. — Он взглянул на Тима. — Ладно, я достану деньги. Но больше никаких выкрутасов. Просто найди девочку.

Пэлтон снова начал наступать на Гуерреру, и Таннино крикнул:

— Черт возьми, Фрэнки, подходи незащищенной стороной вперед, чтобы не выставлять оружие напоказ. Вот. Смотри.

Таннино встал, положил левую руку на плечо Гуеррере, зацепил стопой его ногу и подался вперед так, что его локоть уперся Гуеррере в горло. Гуеррера тяжело плюхнулся на мат. Потом Таннино повернулся к Тиму:

— Отличная работа, Рэкли.

— Может, это еще и не та группа.

— Да мало ли что может быть! Усама бен Ладен может завтра послать к нам своих уродов с сибирской язвой, и мы все умрем. Я сказал: «Отличная работа, Рэкли», так что скажи спасибо и пойди чего-нибудь выпей.

Таннино всплеснул руками:

— Черт возьми, Дэнли, это что, захват или пируэт, а? Ну-ка, давай…

Глава 13

Тим заехал на стоянку участка службы шерифа Мурпарк, в котором работала Дрей, на своей «акуре». Она сидела на капоте своей патрульной машины. Вокруг нее собралось несколько мужчин. Дрей была единственной женщиной в своем участке, и несколько коллег были тайно в нее влюблены. Особенно сильные чувства к ней испытывал Мак, с которым она иногда работала. Когда Тим подошел к ним, Фаулер и Гутьерес напряглись — их отношения с Тимом нельзя было назвать ровными. Рэкли кивнул, и они молча кивнули в ответ.

— Привет, Рэк! — Мак сверкнул белозубой улыбкой и протянул руку. — Твоя жена настоящий снайпер. Она только что с блеском подтвердила свою квалификацию по прицельной стрельбе.

— Поздравляю. — Тим поднял кулак, и Дрей прижала к нему свой.

Мак встрял с репликой:

— Она показала лучший результат.

Гутьерес ухмыльнулся:

— А вот Мак облажался.

Раздался голос кого-то из молодежи:

— Я слышал, вы здорово стреляете.

Тим сказал:

— Я могу снести башку пультом от телевизора.

Вокруг раздались нервные смешки.

Гутьерес показал на мишень:

— Может, продемонстрируешь нам?

— Ладно, уговорил. Кому будем сносить башку?

— Ну же, Рэк, давай. Мы слышали столько хвалебных речей в твою честь, но никогда не видели тебя в деле. — Он говорил шутливым тоном, но на лице застыло жесткое выражение.

Дрей кивнула Тиму:

— Ты ведь еще не опробовал свое новое оружие. Почему бы тебе не показать этим молокососам, как надо стрелять?

Обычно Тим избегал подобных мальчишеских поединков. Но в этот раз у него еще настолько свежи были воспоминания о том, как отряд по проведению арестов тренировался, а он, как дурак, стоял у стеночки, что Рэкли очень хотелось продемонстрировать свою ловкость.

Он взял в специальном фургончике патроны и вышел на позицию. Мишени были классические — черные безликие силуэты, развернутые боком. Тим вставил в уши затычки и надел защитные очки. Он подмигнул жене и приготовил четыре «быстрые обоймы». Правила таких тестов на стрельбище требовали, чтобы стрелок делал минимум по три выстрела каждые шесть секунд. Большинство стрелков использовали автоматическое оружие с пятнадцатью патронами в магазине — и им нужно было перезаряжать пистолеты всего один раз за тест. Тиму с его револьвером придется перезаряжать четыре раза.

Тим поднял «Смит-энд-Вессон», двумя руками обхватив рукоятку. Свет в проходе тира погас. Вокруг было темно, тускло высвечивался только силуэт мишени. Так имитировали условия ночного города. Ведь стрелять представителям правоохранительных органов по большей части приходилось ночью.

Мишень развернулась к Тиму. Он прицелился в кружочек, обозначавший сердце, размером с кулак, и выпустил шесть пуль еще до того, как мишень успела до конца развернуться. Большим пальцем Рэк толкнул вперед рычажок, высвободив хорошо смазанный барабан, из которого выскользнули гильзы. Рука Тима тут же нащупала полную «быструю обойму». Он полностью сосредоточился. Теперь для него не существовало ничего, кроме веса оружия в руке и маленького кружочка, в который нужно было попасть.

После тридцатого выстрела Тим как в тумане вышел к машине. В середине кружочка, обозначавшего сердце условной мишени, зияло отверстие. Попадание было безупречным. Поднялся приглушенный шепот наблюдавших за его стрельбой людей.

Тим снял очки, поблагодарил оператора, отвечавшего за работу тира, и вместе с Дрей вышел на улицу.

— Ну что, показался во всей красе? Мне нужно возвращаться, так что давай быстренько рассказывай последние новости.

Она без всяких эмоций выслушала его рассказ обо всем, что случилось утром, и спросила:

— Ты потерял обручальное кольцо?

— Ага. — Он достал кольцо из заднего кармана и надел его на палец.

Дрей улыбнулась:

— Смотри, если узнаю, что ты все утро катался по гей-барам, тебе не поздоровится.

— Да нет, знаешь, в тех гей-барах, куда я заезжал, обручальное кольцо сражает всех просто наповал.

— Мило, — Дрей махнула Маку, который ждал ее у патрульной машины, — значит, ты шастал по кампусу в поисках детей, которым нужна помощь. А у этих сект, похоже, система отработана, да?

— Сначала они сворачивают мозги набекрень, а потом отнимают деньги, — Тим покачал головой. — Первое правило любого мошенника: используй людей против них же самих.

— Тебе это напомнило что-то родное?

— Да, похоже, пора поехать поговорить с папочкой.

Дрей резко опустила руку.

— Что? — удивился Тим.

— Будь начеку, Тимоти. Чтобы самому не увязнуть.

Мак пронзительно свистнул, и Дрей поспешила к патрульной машине.

Старый бежевый «кадиллак», припаркованный на стоянке, ясно указывал на то, что Тим пришел по адресу.

Помещение было утыкано стереоаппаратурой, колонками и автомагнитолами. Оглушительные звуки демонстрировали все прелести современной акустики. Его отец стоял у задней двери. Он резко выделялся среди шумных механиков в промасленной одежде: его отутюженные брюки были идеально чистыми, а жестикуляция спокойной и размеренной. Тим перебежал через дорогу и притаился у двери. Оглушительная музыка стихла, и до Рэкли донеслись обрывки разговора:

— …вот такие новые колонки. Можете установить их сами в сервисном центре. Но там будет дороже.

— А сколько у вас?

— Рикардо! Сколько стоят эти новые колонки, которые мы только что получили?

— Пятьсот! — крикнул механик, его слова частично заглушил металлический грохот.

— Четыреста долларов. Вы сами слышали. Больше уступить не могу.

Мужчина быстро заплатил и вышел. Тим шагнул внутрь.

— Тимми!

— Отец.

— Как видишь, работа идет своим чередом. Мне нравится, когда люди счастливы. И бизнес от этого только выигрывает. А как ты меня нашел? Дай угадаю. Ты говорил с моей нянькой.

Тим кивнул.

— Да, уверен, что мой офицер по условно-досрочному освобождению рад был услужить великому Тиму Рэкли. И ты пришел поздравить своего папашу с выходом после пятой отсидки?

— Я не знал, что ты уже вышел. И сколько ты уже дышишь свежим воздухом? С месяц?

— Вроде того. Меня взяли в ноябре на вполне невинной махинации с трастовыми фондами. Я с удовольствием помог следствию, и мне скостили срок с шести месяцев до трех. Плюс еще три пришлось отсидеть за нарушение правил условно-досрочного освобождения. В общем, все закончилось вполне благополучно. Только вот срок, в течение которого копы будут официально за мной следить, все увеличивается: уже три года.

Тим опустил глаза. Его отец был одет в серые брюки. Правая штанина была скроена так, что несколько незаметных складок внизу скрывали электронный браслет.^[19]

Его отец, как всегда, был одет безупречно. Он был поздним ребенком, которому никто не обрадовался, и остался без родителей в шесть лет. Воспитывал его не очень добрый старший брат, который стал успешным банкиром и жил теперь где-то на Ближнем Востоке. Отец Тима всегда называл его ВИП-персоной, так что Тим не знал даже имени своего родного дяди.

О своей матери Тим помнил только, что у нее были нежные руки и мелодичный голос. Когда Тиму было четыре,она ушла из дома, не оглянувшись. С тех пор о матери в их доме никогда больше не говорили. В результате Тима вырастил его отец, который смотрел на него, как на белую ворону. И ничего удивительного в этом не было, потому что мальчик был нацелен на справедливость, в то время как его отец ловко обходил закон.

— Как дела? — спросил Тим.

— Да ничего, спасибо. Немного устал. Конечно, собирать мусор у обочины дорог в шесть часов утра занятие утомительное, но зато у меня была возможность покрасоваться в стильном оранжевом жилете. Тебе нужна моя помощь? Я немного занят. Сам видишь, стереоаппаратура хорошо идет в этом районе.

— Да. Ты мог бы мне помочь… с одним делом.

— Ты снова вернулся под знамена? Я не горю желанием помогать нашим доблестным правоохранительным органам.

— Я хочу знать, как ты выбирал людей. Для мошенничества.

Отец Тима с интересом взглянул на него:

— Все зависит от того, какая афера готовится.

— Как ты узнаешь, что у человека есть деньги?

— Богатенькие Буратино? Не знаю. Здесь просто работает чутье.

— Ну постарайся как-нибудь объяснить.

Отец Тима задумался. Против искушения продемонстрировать свои богатые знания он не мог устоять:

— Ну, на бренды смотреть не стоит. Дорогая одежда еще ничего не значит. Обувь — другое дело, особенно у мужчин. А вот женщины готовы дом заложить, чтобы купить модные туфли, так что по ним у женщин ничего не определишь. У парней с толстыми бумажниками обычно денег не бывает. А вот у тех, у кого банкноты сложены аккуратными стопочками, наоборот. Старые бейсболки — значит, денег нет. Белые кепки с загнутым козырьком — деньги есть. Посмотри на рубашку — ее сдавали в химчистку? Воротничок накрахмален? Хорошие ручки. У богатых всегда хорошие ручки: «Паркер» и тому подобные. Ну и, конечно, часы. Часы среднего класса в расчет не идут. Такие любому могут подарить на день рождения. А вот «Картье», «Омега» — другое дело. Такие носят только действительно богатые.

— Что можешь сказать о тех, кто разбогател недавно?

— Они одеваются немного не в дугу. Слишком хипповато, как разведенки, которые собрались в бар снять себе кого-нибудь. От них за версту тянет отчаянием. Они забрались слишком высоко для себя и теперь боятся слететь.

— Какие еще есть способы определить богатство?

— Спроси, чем занимаются их отцы. Знаю — это твое больное место, с детства. Ребята вроде тебя не любят задавать вопросы. Но те, у кого папаша врач или судья, услышав такой вопрос, тут же сделают стойку. Богатство тянется к богатству, они могут притворно скромничать, но если нажать там, где нужно, тут же все с радостью выложат, — он на секунду закрыл глаза, — есть что-то в их осанке, в походке, какая-то самоуверенность, которая является следствием обеспеченного детства… Ты двигаешься, как богач, Тимми.

— Наверное, это все мое привилегированное детство.

— Наверное.

— Тут главное знать, как устроены человеческие мозги, и сыграть на этом. Заставить их инстинктивно делать так, как тебе надо.

— Приведи пример.

— Ну, например. Заходит сюда клиент. Он хочет купить колонки и стереосистему. Что я продам ему сначала?

— Стереосистему.

— Верно. Почему?

— Потому что по сравнению с ней колонки покажутся дешевыми.

Отец Тима улыбнулся:

— Точно. После того как он выложит две тысячи баксов за стереосистему, восемьсот баксов за колонки покажутся мелочью. Ну, и потом, без колонок от стереосистемы за две тысячи баксов нет толку. А дальше нагружаешь его более дешевыми аксессуарами, которые ему вообще не нужны. Потому что, если начнешь с тридцатидолларового футляра для дисков, он обрадуется: как тут все дешево! А нам это не нужно. Такая схема стара как мир. Но она работает. И я знаю, как это делается, как влезть в их мозги.

— Или в их бумажники.

— А что, есть какая-то разница? — Отец Тима замер, сложив руки за спиной, — его поза казалась безупречной, как у статуи. — Откуда у тебя это? Ты ведь такой положительный мальчик. Учителя тебя обожали, в армии сержант сам тебя всему учил, твой начальник повесил тебе на грудь медаль «За отвагу»… А ты так здорово разбираешься в мошенничестве. Что это? Природный дар? Кстати, а зачем тебе это нужно? Хочешь сменить профессию?

— Собираю информацию для расследования.

— Мы с Магси когда-то проворачивали одно дельце, которое тебе может быть интересно. Работать можно было с кем угодно, но мы предпочитали одиноких пожилых людей. Вдовы — всегда стопроцентное попадание. Я надевал костюм-тройку, а Магси представал в облике охранника банка. Я заходил к вдовушке часа в четыре, говорил, что я аудитор и что у нас возникло несколько вопросов по ее счету. Я якобы подозревал одного сотрудника — называл его какой-нибудь еврейской фамилией. Не могла бы она на всякий случай проехать с нами в банк и снять свои сбережения, чтобы наши высококвалифицированные специалисты могли отследить проведение этой операции тем самым сотрудником. Она брала свои деньги и привозила их домой на такси, которое мы ей вызывали. Дальше я сидел с ней с полчаса, занимая ее приятной светской беседой за чашечкой кофе. А потом появлялся Магси. Он говорил вдовушке, что преступного сотрудника взяли с поличным. С ее счетом все в порядке, он теперь защищен от дальнейших посягательств. Вдовушка вне себя от счастья. К этому времени банк уже закрылся, так что я приказываю Магси отвезти ее деньги обратно в хранилище. Так мы возвращались домой с добычей еще до того, как она успевала хватиться своих денег.

Тим отвел глаза — его, как всегда, смутило прямое столкновение с бесспорным талантом своего отца.

— Прежде чем ты выразишь свое возмущение, позволь напомнить, что твое детство обеспечивалось исключительно доходами, полученными в ходе таких вот маленьких трюков. Благодаря этим деньгам ты был одет, обут, накормлен, ходил в школу, имел крышу над головой. В тебе есть частичка меня, Тимми. ДНК… Помни, Тимми, гордость — опасная черта. Глупый человек держится за свои иллюзии, умный — распознает иллюзии других людей и использует их против них самих. Мне ведь не нужно напоминать тебе, что год назад ты сел в лужу из-за своей гордости?

— По-моему, основной причиной моих тогдашних действий было то, что мою дочь убили.

— Ты прав. Как Андреа?

— Хорошо.

— Передавай ей привет от меня.

— Обязательно. Мы наконец освободили комнату Джинни… — только произнеся эти слова, Тим осознал, какую глупость совершил. Его поражала собственная надежда на то, что его отец в любую минуту мог измениться к лучшему. А ведь Дрей предупреждала!

Лицо отца посуровело:

— Знаешь, что туда хорошо встанет? Рабочий стол твоей матери.

— Он все еще у тебя?

— Да, ну, правда, его нужно реставрировать, сам понимаешь.

— Я с этим разберусь.

— Это недешево.

Тиму краска бросилась в лицо, наконец он смог выдавить из себя:

— Я могу тебе за него заплатить.

В этот момент в мастерскую въехал навороченный «лексус». Отец Тима вышел навстречу новому клиенту, который приехал вместе со своей бессловесной подружкой.

— Мне нужна стереосистема «Альпайн АЛД-900». Там, где я постоянно делаю покупки, достать не смогли. Вы можете это сделать?

Отец Тима перевел взгляд на папку на конторке:

— Простите, сэр, но это ведь эксклюзивное оборудование. Я мог бы порекомендовать вам что-нибудь более… разумное по цене.

Тим тихо вышел из мастерской. За его спиной раздался раздраженный голос заглотившего наживку клиента:

— Почему бы вам просто не привезти мне то, что мне нужно? Я без вас знаю, что я могу себе позволить!

Глава 14

В шесть часов Тим поехал к Хеннингу домой и взял Дрей с собой. Пока они катились по шоссе, Дрей молчала, давая Тиму возможность подумать. Хотя Дрей и воспитывал деспотичный отец, вымотавшаяся до предела мать и четверо старших братьев, она имела гораздо более четкое представление о семье, чем Тим, и лучше разбиралась в семейных делах. К тому же Дрей работала в службе шерифа, а значит, хорошо знала законодательство штата.

Дом Хеннингов, естественно, оказался огромным особняком в испанском колониальном стиле с черепичной крышей. К нему примыкала площадка для занятий конным спортом. За тяжелой дубовой дверью их взгляду предстало фойе головокружительных размеров. Открывший дверь громила был явно не рад их видеть.

— Чем могу вам помочь? — Его голос был лишен всякой интонации. Такая манера речи говорила о том, что в прошлом он либо работал вышибалой в клубе, либо охранял футболистов от горящих праведным и неправедным гневом фанатов. Прическа ежиком подтверждала предположения Тима насчет профессиональной принадлежности громилы. А его тоненький мультяшный голос, несоответствующий крепкому телосложению, навел Рэкли на мысль, что именно с ним он сегодня утром не захотел разговаривать по телефону. Один из людейУилла.

— Тим и Андреа Рэкли. Мы приехали к Уиллу, — с этими словами Тим протянул громиле руку, но тот никак на это не отреагировал.

Мужчина сделал шаг назад, впуская их в дом. Он чуть прихрамывал, рядом с ним непонятно откуда появился кокер-спаниель. То, как громила держался, ясно показывало, что он не любитель собак. Тим и Дрей прошли за ним в просторную кухню. Из ряда окон во всю стену открывался вид на необъятную лужайку. Уилл и Эмма сидели на барных стульях за стойкой и ужинали. Хотя они ужинали вдвоем, по-домашнему, Эмма была одета в строгое платье и чулки. А Уилл сидел за столом в синем тренировочном костюме с крупной буквой «Ф» на кофте.

— Руч Баннер, — Уилл с гордостью кивнул на своего дворецкого, — может быть, вы его узнали. Он играл во многих известных сериалах.

Тим с извиняющимся выражением лица пожал плечами. Руч сердито на него глянул. Дрей увлеклась рассматриванием висящих на стене фотографий: Уилл лежит на спине, держа ребенка над собой в вытянутых руках; девочка в костюме подсолнуха на свой первый Хэллоуин; усталая Эмма заворачивает ребенка в розовое одеяльце.

Уилл осушил стакан ярко-зеленой жидкости. В ответ на изумленный взгляд Дрей он сказал:

— Водоросли. Они очень богаты антиоксидантами.

Потом свернул салфетку и встал. Руч принялся убирать тарелки, а Уилл жестом пригласил Тима и Дрей следовать за ним. Они прошли домашний кинотеатр с рядами стульев с подушками и очутились в гостиной, по краям которой стояли диваны. Стены комнаты украшали фотографии с кадрами из фильмов, которые Уилл продюсировал.

Уилл сел на диван и позвал собаку:

— Иди сюда.

Спаниель запрыгнул к нему и устроился рядом, виляя хвостом, потом громко гавкнул несколько раз подряд. Эмма раздраженно щелкнула пальцами.

Уилл поднялся и направился к бару в углу комнаты. На стойке стояла фотография в рамке. На фотографии Ли на празднике окончания школы в коротеньких шортах и футболке улыбалась кому-то. Тим подумал: какой же сильный характер нужно было иметь, чтобы настоять на том, чтобы Эмма отпустила ее из дома в таком наряде. Интересно, а фотографию сослали на барную стойку именно из-за смелости наряда? Рэкли тут же вспомнил о фотографиях младшей дочери, с гордостью выставленных на холодильнике.

— Выпьете чего-нибудь? — предложил Уилл.

— Нет, спасибо.

— Водку рокс,^[20] — сказала Дрей.

Уилл налил Дрей и себе.

Эмма воспользовалась его занятостью для того, чтобы согнать спаниеля с дивана. Собака горделиво удалилась.

Уилл протянул стакан Дрей, потом взглянул на свои «Картье»:

— Спасибо, что смогли приехать к нам.

Тим проигнорировал прозвучавший в его голосе сарказм:

— Не за что.

— Я не очень сильно отступлю от правил хорошего тона, если спрошу, почему ваша жена решила к нам присоединиться?

— Нужен ее интеллект, чтобы распутать дело. Она умнее меня.

За дверью раздался детский плач. Хеннинги напряглись, но ребенка тут же успокоили. Интересно кто? Миссис Руч?

Уилл откинулся на спинку дивана:

— Марко сказал мне, что вас снова приняли на работу. Как я и говорил, я могу платить вам за расследование дела дополнительно.

— Спасибо, но я не могу принять эти деньги.

Брови Уилла поползли вверх:

— Почему вы не сообщаете нам о ходе расследования?

Тим рассказал обо всем, что произошло. Эмма тихо плакала на груди у Уилла:

— Я должна была уделять ей больше времени. После того как умер ее отец, я старалась заменить ей обоих родителей. Сначала слишком сильно ее баловала, потом была слишком строга к ней. За последние три месяца я столько всего передумала… что мы могли бы сделать по-другому. — Ее слова заглушили рыдания.

— Эмма, — мягко сказал Уилл, — ты сведешь себя с ума.

— Я просто хочу знать, что могло толкнуть ее на такой глупый поступок.

— Об этом можно будет думать, когда мы ее вернем, — сказал Тим. — А сколько сейчас ребенку?

— Семь месяцев.

— А какое это имеет отношение к делу? — спросил Уилл.

Дрей посмотрела ему прямо в глаза:

— Миссис Хеннинг интересует мотивация Ли. Похоже, Ли заинтересовалась сектой сразу после появления ребенка.

Уилл взглянул на Тима:

— И что вы думаете предпринять дальше?

— Надеюсь, это та секта, в которую попала Ли. Но пока что это только моя догадка. Если она там, я постараюсь поговорить с ней с глазу на глаз и убедить ее пойти со мной. Если она откажется, я поговорю с остальными и постараюсь собрать максимум информации: имена и основные принципы работы.

— Вы узнаете, кто руководит всей этой шайкой. Вы не можете прижать его к стенке и содрать с этого мерзавца шкуру?

— Вряд ли это поможет нам вызволить Ли, а у нас сейчас каждая минута на счету. И потом, в мою задачу не входит разгон секты. Я вернуть вам должен только дочь.

У Тима вдруг промелькнула мысль, что в такой дом, как этот, не очень-то хочется возвращаться.

Уилл явно боролся с порывом ярости, потом сказал:

— Просто привезите ее домой.

— Боже мой! До чего мы дошли! Просим похитить нашу собственную дочь! — всхлипнула Эмма.

— Я не собираюсь ее похищать. Я ее задержу.

Дрей встрепенулась:

— На каком основании?

— Угон машины.

— Слишком уж хлипкое основание для ареста. А что дальше? Предъявишь ей обвинение? И она из секты попадет прямо за решетку?

— Необязательно предъявлять ей обвинение.

— Ага, лучше, конечно, задержать ее по какому-то дурацкому поводу.

Тим глубоко вздохнул:

— Надеюсь, что смогу раскопать что-нибудь более существенное. Например, доказательство того, что существует угроза жизни Ли. Или статья 5150 — что она представляет угрозу для самой себя.

— Ну, этого ты точно не докажешь, — возразила Дрей. — Разве что внедришься в команду экспертов-психиатров, которые будут оценивать ее состояние.

Эмма подняла на Дрей свои припухшие и красные от слез глаза и спросила:

— А как насчет обвинения в жестоком обращении?

— Жестокое обращение со взрослыми не считается незаконным.

— Как это?

— Нет статьи за жестокое обращение со взрослыми. Если бы в законодательство внесли такой пункт, то пришлось бы арестовать всех, кто хоть раз пробовал «садо-мазо». Что бы ни делала Ли, создается такое ощущение, что все это она делает добровольно. В нашем случае явно присутствует словесное оскорбление и оскорбление действием, но для того чтобы выйти на эту статью, нужны обвинения в принуждении жертвы, а у нас их нет и вряд ли они будут.

— И что вы предлагаете? — Уилл стукнул себя рукой по колену. — Просто оставить ее в секте?

— Да. Я понимаю, вы расстроены тем, что не можете уговорить ее вернуться. Но она взрослый человек. Ваше богатство не дает вам права использовать какие-то другие методы, чтобы забрать ее оттуда. — Дрей обратилась к мужу: — Да ладно тебе, Тим. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Давайте поговорим начистоту. Вы могли бы послать Роуча…

— Руча.

— …на поиски. Таннино мог бы поручить это дело кому угодно, но он поручил его фрилансеру, и этот фрилансер мой муж. — Голос Дрей смягчился. — Вы предпринимаете попытки обезопасить свою дочь. И я прекрасно вас понимаю после всего, через что мне пришлось пройти. Но не стоит забывать: если моему мужу удастся вытащить вашу дочь, он первый окажется под ударом.

— Этого не случится. Что бы вы ни сделали, проблем с законом у вас не будет. Я обещаю.

Дрей встала:

— При всем должном уважении к вам, мистер Хеннинг, этого вы обещать не можете.

Она поставила свой недопитый бокал на стойку и вышла из комнаты.

Уилл ухмыльнулся:

— А она не робкого десятка.

— Да, сэр.

— Ну, что там с почтовым ящиком до востребования? Как идут переговоры с инспектором?

— Личное общение у нас с ним не складывается. Может, попробовать по почте?

Уилл от души рассмеялся.

— Мне нужна маскировка, чтобы никто из членов секты меня не узнал. Уж слишком часто мое лицо в прошлом году мелькало в новостях.

Уилл просиял:

— Завтра утром я вам пришлю самого модного голливудского гримера. В девять подойдет? Знаете, когда все закончится, я подарю вам билеты на хоккей. Лучшие места достану.

Когда Тим встал, Уилл сказал:

— Руч вас проводит.

Руч появился как по мановению волшебной палочки. Уже в дверях Тим остановился:

— Дайте мне ваши часы.

— Отличная интонация. Я обязательно позвоню вам, когда у нас начнется очередной кастинг.

— На работе мне дадут фальшивку. А ребята, с которыми мне придется иметь дело, могут в этом разбираться.

Эмма недовольно скривилась, но Уилл стянул с запястья свои «Картье»:

— Эти часы стоят тридцать тысяч долларов. Приглядывайте за ними.

— Обязательно.

Руч молча проводил Тима до выхода.

Дрей сидела в машине:

— Не знаю, как у других фрилансеров, Тимоти, но у тебя с послужным списком беда.

Тим выехал за ворота. Проехав несколько кварталов, он сказал:

— Ты права. Я насчет того, что ты там сказала.

— У них красивый дом, но очень холодный, словно антисептиком обработанный. Он хочет, чтобы собака лежала на диване, она не хочет. Он хочет, чтобы собака была в гостиной, она не хочет. Представляешь, какие они родители. В этом доме доминирует нервозность Эммы. Она действует и на Уилла тоже. Ведь члены семьи всегда делят эмоции поровну. Из-за ее причитаний дочь была лишена возможности пройти через обычные подростковые проблемы. Это ударило бы по мученическому образу матери, — Дрей говорила сухо, ее мать тоже имела монопольное право на страдание в семье.

— Готов побиться об заклад, Ли была им обузой.

— Готова побиться об заклад, что от нее требовалось, чтобы она была тихой и незаметной. А она наверняка часто не подпадала под это определение.

Тим подумал, что он сам еще в детстве узнал, что открывать душу людям нельзя, что это чревато, и научился черпать силы в себе. Это помогло потом, когда ему по долгу службы приходилось убивать.

— Этим людям наплевать на тебя так же, как им наплевать на частного детектива, который погиб, выполняя их задание. Им только нужно, чтобы кто-то привел им дочь. Чтобы их грязное белье не стало всеобщим достоянием. Если не выйдет, они постараются найти козла отпущения.

— Но с моей безупречной репутацией мне нечего бояться.

Дрей рассмеялась:

— Я просто хочу сказать: на всякий пожарный держи парашют при себе.

Глава 15

На дальнем конце Зала роста Стэнли Джон бил в барабан. Этот ритмичный звук действовал успокаивающе, облегчая Ли ее работу — она расставляла перевернутые стулья. Ее руки были в синяках и кровоподтеках.

Лорейн и Вайнона ползали на четвереньках, полируя лакированный пол. На месте Зала роста когда-то была гимназия, принадлежащая исправительной организации для подростков, поэтому в этом помещении было хайтековское освещение, баскетбольная разметка и сцена.

ТД ходил по проходам, это было его обычной разминкой перед началом выступления, перед глазами он держал список. Стэнли Джон перестал бить в барабан. От неожиданности Крис отпустил измерительную рулетку, и железная полоска скрылась в пластмассовом корпусе. ТД посмотрел на стоящего на коленях Криса. У того на лбу выступили капли пота:

— Прости. Я осознаю и признаю свою ошибку.

ТД произнес спокойно, но жестко:

— Может быть, ты просто не в состоянии справиться с заданием. Может, тебе не по силам измерить расстояние между двумя стульями.

— Прости. У меня просто немного рассеяно внимание. Я всю ночь не спал, работал над сайтом…

— Опять используем заранее готовые ответы. Похоже, мы опять решили прибегнуть ко всякого рода отговоркам. Ребята, что нужно сделать нашему другу Крису?

— Отречься от стремления быть жертвой.

ТД провел рукой по волосам Криса:

— Я думаю, нам нужно перенастроить твои приоритеты, чтобы ты не был направлен на унижение себя. Можешь начать с того, что завтра вычистишь все унитазы в своем домике.

Крис зажмурился:

— Спасибо, Учитель.

— Где твоя жена?

— Я здесь, ТД, — с улыбкой отозвалась Джени. На ней были надеты черные плотные джинсы, которые контрастировали со свободным розовым свитером. Она высыпала очередной мешок сахара в чан с пуншем. Работающий с ней в паре Про размешивал сахар.

— Подойди.

Джени послушно подошла и встала перед ТД.

— Твой муж подвержен синдрому жертвы, Джени?

Она посмотрела на ТД, потом на Криса, потом опять на ТД:

— Он немного сбивается с Программы в последнее время.

ТД сурово кивнул:

— А вот ты за последние несколько недель привела больше Нео, чем кто-либо другой. — Он начал аплодировать, его аплодисменты подхватили все. — Шон и Джули привели меньше Нео, чем обычно. — Все мрачно посмотрели на вышеназванных. — Крис, дай своей жене рулетку. Вот так.

ТД положил руку на бедро Джени, как раз под задним карманом. Глаза Криса были прикованы к его пальцам.

Джени улыбнулась, купаясь в волнах энергии ТД.

— Тебе было бы намного легче работать без этого объемного свитера, — сказал ТД.

Не сводя взгляда с ТД, Джени стянула через голову свитер и осталась в нижней рубашке, сквозь которую слегка просвечивали соски. ТД удовлетворенно кивнул и снова начал мерить шагами зал.

Крис забился в угол. Ли была рада, что ТД не заметил перемены во взгляде Криса, потому что такая перемена ему вряд ли понравилась бы. Она взяла следующий складной стул и протянула его молодому дизайнеру, имя которого забыла. Он разложил стул и поставил его в очередной ряд.

ТД мерно вышагивал посреди всеобщей деятельности, не отрывая взгляда от записей.

— Учитель, как разложить печенье на подносах: стопочками или ровным слоем?

— Ровно, — ответил ТД, не отрываясь от записей.

Другой работник спросил:

— Я сильно порезал палец. Можно сходить в медпункт, чтобы там посмотрели рану?

— Нет. Можешь сходить к доктору Хендерсону в третий домик после оры.

— ТД, я очень хочу заняться с женой сексом. Прошло уже три недели.

— Хорошо. После оры. В миссионерской позе. В ее коттедже. Пятнадцать минут.

— Спасибо. Спасибо.

— Мой отец умер. Похороны…

— Перестань плакать.

— Прости. Похороны всего в двадцати минутах езды отсюда. Ты не дашь мне денег на автобус?

— Пусть мертвые хоронят своих мертвецов.

— Ты позволишь мне отрастить бороду, Учитель?

— Пожалуйста, прекратите. Я пытаюсь подготовиться.

Все разговоры прекратились. Тишину нарушали только звуки, которые исходили от действий работающих Про.

Раскладывая стул, Ли прищемила себе палец. Она закусила губу, чтобы не закричать, на глаза навернулись слезы. Боль вывела ее из оцепенения, и она вышла из зала на улицу. Справа от нее была стойка с тремя телефонами-автоматами. Под ними болтались перерезанные провода.

Дорожка петляя, уходила вниз. Там в домиках горели огоньки. Слева за забором скала резко обрывалась. Ли было холодно в тонкой хлопковой кофте. Эту кофту Уилл привез ей из одной из своих поездок в качестве сувенира.

— Ли? Что ты здесь делаешь? — Голос Джени выдернул Ли из задумчивости. — Ты ведь знаешь, что тебе нельзя здесь ошиваться. Быстрее заходи, а то собьешь ТД всю концентрацию перед орой.

Ли пробормотала извинения и вошла за Джени внутрь, где ее ждали складные стулья.

Шестьдесят восемь Про, до отказа загрузившись сладостями и пуншем, сидели на стульях. Они получали настоящий кайф, держась за руки, покачиваясь из стороны в сторону и что-то бормоча. Рэндел и Скейт вошли в зал и встали по обеим сторонам сцены. Вновь зазвучали мерные удары в барабан, и Ли отдалась на волю этого завораживающего ритма.

Верхний свет почти погас, зажглись прожекторы, и трубные звуки возвестили начало оры. Включилась медленная музыка, и ТД появился на сцене, на голове у него был закреплен маленький микрофон. Все звуки стихли, осталось лишь мерное постукивание барабана и слова Учителя:

— Мир за этими стенами заполонен простыми цензорами. Это настоящие отбросы. Живые мертвецы. Все они застряли в путах своей старой программы. Они как три обезьянки: ничего не видят, ничего не слышат и ничего не говорят. — Глаза ТД словно смотрели в лицо каждому из собравшихся здесь. — Некоторые сказали бы, что я ненормальный. Назвали бы меня странным. Но мне нравится эта характеристика, — он усмехнулся. — Они говорят, что мы секта, — он улыбнулся, показывая, как веселит его такое определение. Сидящие в зале зашумели.

ТД начал ходить вперед-назад, ни на секунду не останавливаясь. Головы Про поворачивались, следуя каждому его движению, словно привязанные к нему незримыми нитями:

— Вы видите здесь чокнутых членов секты с промытыми мозгами? Вы видите здесь животных, готовых пойти на любые жертвы? Есть кто-то, кто находится тут не по своей воле?

Возмущенные выкрики. Улюлюканье. Смех.

— Мозги промыты не у нас, а у них. В них вбили чувство долга, это чувство загнали в их клетки в самом раннем детстве. Они критикуют Программу. Почему? Потому что они не могут поверить, что мы сильные. Что мы настолько завершенные. Они должны нас критиковать. Их критика является доказательством того, насколько правильна Программа.

Несколько человек что-то закричали, их крики были полны безумного энтузиазма, но смысла в них как будто не было. Ли покачнулась, ноги ее почти не держали. Помещение вокруг нее медленно кружилось. Она заметила Криса. Он сидел на корточках где-то сзади. Выражение его лица было резким, оно выделялось на фоне остальных расслабленных лиц.

С нескольких сторон послышался истерический хохот. У Ли кружилась голова, глаза все еще не привыкли к царящему в зале полумраку. Она вдруг почувствовала, что набирает воздух в легкие, что у нее дрожат бока, и поняла, что тоже хохочет.

— Здесь, — ТД взмахнул руками, — мы живем в настоящем.

Джени бормотала:

— Жить в настоящем. Это так прекрасно. Так важно для роста.

Барабан продолжал отбивать дробь. Ли ощутила, что покачивается вместе с толпой под плавный ритм слов ТД. Его слова сливались в одно целое, превращаясь в сплошной поток.

— Мы отвергаем стремление быть жертвой. А те, кто не может этого сделать, должны… — Он остановился и приложил ладонь к уху.

— Включиться в Программу! — завопили они.

— У нас накоплены мощные ресурсы. Юристы. Банкиры. Программисты. Число новых членов растет с каждым днем. К концу следующего месяца мы начнем работу в Кембридже и Скоттсдейле.^[21] Все наши будущие посланники здесь, среди нас.

Джени скрестила пальцы, закрыла глаза.

— Все начинается здесь. Здесь наша утопия. Она станет моделью для всей Калифорнии. Потом для всех США, а потом и всего мира. Но как бы ни росла наша организация, все равно главное — это мы с вами здесь, в этой комнате. Это ты. И ты. И ты. Встаньте и обнимите друг друга. Вот так.

Несколько Про осталось сидеть.

— Ну же! Если вам нужна вся эта ерунда вроде аутотренингов, сходите на семинар к какому-нибудь жалкому психоаналитику. Нам не нужны простые цензоры. У каждого из нас есть потенциал, позволяющий нам сделать все что угодно. В Программе мы даже не нуждаемся друг в друге. Но вместе мы сильнее. — ТД сделал паузу, потом снова заговорил: — За последнее время несколько человек покинули Круг приближенных.

Послышалось приглушенное бормотание.

— И это не сошло им с рук. Потому что когда человек становится посвященным, когда он приобщается к этой великой практике, он уже не может так просто отвернуться от нее. Что случилось с теми, кто покинул Круг приближенных?

По щекам Ли катились слезы, она не могла думать об этом.

— Они сошли с ума. В буквальном смысле этого слова. Они связались с простыми цензорами. Их оскорбляли, контролировали. Они остались в одиночестве. Многие из вас помнят Лизу Кандер.

Крики и улюлюканье. ТД поднял руку:

— Давайте не будем кривить душой. Она не была плохой девушкой. Она просто не справилась. Она не смогла…

— Включиться в Программу!

А потом ТД тихо сказал:

— Я только что узнал, что она покончила с собой. Бросилась в битумное озеро в Ля Бри Тар Питс. Жить там, в мире с ними, было настолько невыносимо, что она предпочла, чтобы ее поглотил битум, предпочла задохнуться.

В зале воцарилось молчание, прерываемое лишь приглушенными всхлипываниями и рыданиями. Сидящую через один ряд от Ли Вайнону била крупная дрожь. Вайноне было сорок два, и она была одной из самых старших Про. Для того чтобы включиться в Программу, Вайноне пришлось бросить мужа, который был простым цензором, и грудных детей-близнецов. Ее очень уважали на ранчо и считали примером для подражания.

ТД обвел зал широким жестом:

— Никому из вас никогда не придется испытать эту пустоту. Это одиночество. Вы не будете чувствовать себя покинутыми. Пока вы в Программе и с Программой.

ТД поднял руку, и все замолчали, сели, взялись за руки и начали раскачиваться, приготовившись к медитации.

Голос ТД звучал спокойно и ровно:

— Закройте глаза. Мысленно вернитесь в свое детство. Вспомните, каким тогда было ваше сознание. Освободитесь от старой программы. Избавьтесь от взрослого цинизма. От взрослого нигилизма. Слушайте ТД. Представьте себя в возрасте пяти лет. Вы стоите перед дверью своей детской. Давайте войдем. Ну, толкайте дверь.

Ли почувствовала, как у нее внутри все приподнялось, а потом ухнуло куда-то вниз, оставив только звенящую пустоту. Когда она пришла в себя, она чувствовала только приятную усталость. Официальная часть оры была завершена. ТД сидел на краю сцены, свесив ноги, и разговаривал со счастливчиками в первом ряду. Она долго пребывала в забытье, такое часто случалось с ней во время медитаций. Стэнли Джон говорил ей, что это признак повышенной чувствительности. Ли никогда не помнила, что происходило внутри ее детской во время медитации.

Крис пробрался к Ли по рядам и опустился на корточки перед ней.

— Уходи, — тихо сказала Ли, — ты собьешь Учителя. Нельзя вставать с места, когда он на сцене.

Крис бросил нервный взгляд через плечо:

— Он не смотрит сюда. Слушай, я только хотел извиниться за то, что ущипнул тебя в Коридоре благополучия.

— Ты правильно сделал. Мне это было нужно.

— Нет, неправильно. — Крис говорил все громче. — Мы не должны так поступать по отношению друг к другу. Мы не должны позволять так к себе относиться.

Ли оглянулась. Но на них никто не обращал внимания.

— Не понимаю, о чем ты. Это для нашего роста.

Крис поднялся на ноги:

— После того как ТД меня отругал, я подумал о том, через что тебе пришлось пройти, а потом подумал о своей дочери от первого брака. Она всего на пару лет младше тебя.

— Все в порядке, Крис. Ты не один. Садись.

Голос ТД прогремел, усиленный микрофоном:

— Да, Вайнона?

Сидящая впереди них Вайнона опустила руку и сказала:

— Я чувствую, что Крис сегодня тратит время впустую.

Крис в ужасе прохрипел:

— Пожалуйста, не делай этого.

— Я чувствую, что он негативно настроен по отношению к Программе и к тебе, Учитель.

Голос ТД, гремевший из усилителей, заполнил зал:

— Все в порядке. Я открыт для критики. Ты освободился, Крис?

— Да.

— Это правда, Вайнона?

— Нет. Он полон отрицания.

Ли почувствовала, как энергия ТД отпускает ее и концентрируется на Крисе. И от облегчения чуть снова не отключилась.

Голос ТД накатывал со всех четырех сторон:

— Значит, ты хочешь вести себя неуважительно по отношению к другим Про и не отвечать за свои слова? Это не очень сильная позиция, не так ли? Я думаю, рассердил тебя, когда забрал у тебя рулетку из-за твоей неспособности выполнить работу и отдал рулетку твоей жене. Тебя это рассердило?

Все Про заерзали на стульях.

— Отвечай ему, — пробормотала Ли, — просто ответь.

Но Крис только молча стоял на трясущихся ногах, упорно глядя в одну точку.

ТД заговорил так спокойно, что Ли даже удивилась, с чего она взяла, что он злится:

— Контроль дает тебе ощущение комфорта, да? Ты хочешь контролировать то, как с тобой обращаются. Ты хочешь контролировать этот разговор, поэтому не отвечаешь мне. Ты хочешь контролировать свою жену. Это дает тебе ощущение комфорта, но комфорт нас не интересует. Нас интересует сила. А сильным можно стать, только отказавшись от комфорта. Похоже, тебе нужно помочь. Джени! Где Джени?

Лицо Криса было мокрым от пота.

— Я здесь, Учитель!

ТД улыбнулся:

— По-моему, самое время кое-что объяснить Крису про контроль. Я думаю, нездоровая «потребность», которую Крис испытывает к своей жене, мешает его росту.

Раздались аплодисменты и одобрительные выкрики.

— Я думаю, мы должны освободить Джени от его контроля.

— Нет, — прохрипел Крис. Ли была уверена, что, кроме нее, его никто не слышал.

— Что скажешь, Джени?

— Тебе лучше знать, ТД. — Она вышла вперед.

— Стэнли Джон, почему бы тебе не присоединиться к Джени?

ТД помог им подняться на сцену, а потом встал между ними, положив руки им на плечи:

— Каждый раз, когда вы сталкиваетесь со страхом, вы должны не дать ему взять верх над вами. В этом разница между вашим старым программированием и нашей Программой. Это для тебя, Крис. — ТД обратился к Стэнли и Джени, не спуская глаз с Криса: — Давай. Раздень ее. Разденьте друг друга.

Ли почувствовала, как ее охватывает нечто среднее между истерической радостью и истерическим ужасом. В зале все как будто дышали в унисон. Крис, шатаясь, вышел в проход и упал на одно колено.

Когда Ли подняла глаза, она увидела, что подавшаяся вперед Вайнона почти все ей заслоняет. И все-таки она различила прижатые к полу ладони Джени, ее длинные волосы, ниспадающие ей на руки. Стэнли Джон, пыхтя, трудился над ней сзади. Его джинсы и трусы были спущены до самых кроссовок.

ТД стоял, скрестив руки на груди, глядя не на сцену, а на сгорбленную фигуру Криса в проходе. Стэнли Джон и Джени со сдавленными вздохами достигли пика и поднялись. Раскрасневшаяся от физических усилий, а не от стеснения Джени натянула джинсы и выпрямилась, нисколько не смущаясь. Сквозь дымку неверия в реальность происходящего Ли поняла, что поведение Джени должно вызывать в ней восхищение.

Крис сделал несколько неуверенных шагов по проходу, издавая какой-то дикий вой. Не обращая на это внимания, толпа разразилась аплодисментами и восторженными криками:

— Ты сделал это! Ты смог!

Вайнона завопила:

— Теперь вы оба свободны!

ТД улыбнулся и спрыгнул со сцены. Сузив глаза, он наблюдал за тем, как Крис лихорадочно пробирается к сцене, что-то крича. Ли разобрала только:

— …людям… правду о тебе…

Потом Крис развернулся и выбежал из зала.

Скейт вопросительно посмотрел на ТД. Тот едва заметно кивнул. Скейт открыл дверь и вышел. В проеме двери Ли увидела двух подбежавших к нему доберманов.

Дальше Ли то погружалась в небытие, то снова из него выныривала. Она помнила, как смеялась, ела конфеты, как ее обнимал какой-то мускулистый парень, как она держала Вайнону за руку. А потом вдруг вспомнила, как искренне Крис перед ней извинился, и из глаз у нее полились слезы — слезы счастья.

Когда зал прибрали, Ли тихонько выскользнула на улицу. Когда она дошла до своего Домика, где-то совсем близко раздалось глухое рычание. Ли вздрогнула, перед дверью лежал один из доберманов Скейта. Морда у него была испачкана в чем-то красном и липком. Ли с ужасом поняла, что это кровь. Она мучительно пыталась побороть страх, который только провоцировал собаку.

Когда сзади за шею ее обхватила чья-то рука, Ли закричала. Голос ТД раздался у нее за спиной:

— Скейт натаскал их на кровавый след, — он усмехнулся, — здесь даже собаки не любят жертв. У тебя все еще не кончились месячные, Ли?

— Кончились.

— Я думаю, тебе лучше вернуться в мой коттедж.

Ли с Учителем шли по дорожке вдвоем в темноте. Набравшись храбрости, Ли спросила:

— А… куда делся Крис?

ТД повернулся к Ли, он был немногим выше ее. Она вся сжалась, ожидая, что он разозлится, но Учитель только рассмеялся:

— А что тебя так волнует? Боишься, что я могу причинить боль тому, кто со мной не согласен?

— Нет?..

— Конечно, нет. Скейт просто отвез его к подножию холма.

— Слава богу. Я увидела собаку, у нее вся морда была в крови и… Мне жаль, что я могла подумать такое.

— Ш-ш-ш. Все в порядке. Она, наверное, просто поймала белку. Видишь, что может случиться, когда ты противишься? Это приводит тебя к неправильным выводам.

Ли серьезно кивнула.

В коттедже ТД уже ждали Нэнси и Лорейн. Они приготовили ему постель. Он по очереди положил им на голову свою ладонь. Нэнси принесла со стойки поднос со стаканом минеральной воды и витаминами. Лорейн вздрогнула:

— Нэнси, я же говорила тебе. Витамины только по утрам.

— Я хочу клубники и молока.

Нэнси быстро сбегала на кухню и вернулась с еще одним подносом. ТД взял первую ягоду с подноса, положил ее в рот, а потом медленно отнял руку и бросил на пол зеленый хвостик.

Нэнси, изо всех сил стараясь удержать на подносе стакан с молоком, наклонилась и вытерла пол салфеткой. Когда она выпрямилась, ТД взял с подноса еще одну ягоду, опустил ее в рот, а хвостик опять бросил на пол.

По щекам у Нэнси катились слезы. Она снова присела на корточки. ТД уже поднес ко рту следующую ягоду. Поднявшись, Нэнси дрожащими руками подставила ему поднос, но третий хвостик от клубники тоже упал на пол.

Ли смотрела, как Нэнси снова опускается. На этот раз она не удержала равновесие, поднос вылетел у нее из рук, стакан разбился. Нэнси зарыдала в голос.

ТД сказал:

— Отрекись от желания быть жертвой.

Лорейн наклонилась и ущипнула Нэнси за руку сзади.

Дверь отворилась, и на пороге возник Скейт:

— Готово.

— По-моему, ты заслужил награду. — ТД махнул рукой на трех девушек.

Сначала Скейт подошел к Лорейн. Она стояла, глядя прямо перед собой. Через несколько секунд он сделал еще шаг и оказался перед Ли. Он вытянул руку и показал на нее пальцем. Ли не чувствовала ни страха, ни отвращения, только пустоту внутри.

— Нет, — сказал ТД, — выбери другую.

Скейт кивнул. Он переключился на Нэнси, его взгляд скользнул по ее заплаканному лицу, пышным бедрам, прилипшему к телу мокрому от пота платью. Он оглянулся на ТД.

ТД кивнул на Нэнси:

— Давай.

По щекам Нэнси опять заструились слезы:

— Я хочу остаться с тобой, ТД.

— Иди.

Огромный кулак сомкнулся на ее руке. Скейт потянул, и Нэнси вышла за ним в ночь.

ТД погладил Ли по руке:

— Пойдем.

Они зашли в спальню, дверь за ними закрылась. ТД нажал кнопку, и комнату заполнила знакомая мелодия итальянской оперы.

— Музыка — это одно из четырех великих изобретений человечества.

Ли слишком нервничала, чтобы спросить, какие остальные три.

Он разделся у кровати, его худое мускулистое тело отбрасывало длинную тень в свете свечей, которые зажгли Нэнси и Лорейн. Он лег на кровать, приподнявшись на подушках, заведя одну руку за голову:

— Ты очень напряженная, Ли. Закрытая. Я видел, как ты реагируешь на мужчин. Я хочу предоставить в твое распоряжение свое тело. Ты можешь экспериментировать с ним. Делай все что захочешь. ТД хочет сделать это для тебя и для твоего роста.

Ли чувствовала себя очень маленькой — дочкой крестьянина, стоящей перед сверкающим троном:

— Не… не думаю, что смогу.

— Нормальная женщина должна чувствовать возбуждение. Ты просто сдерживаешь себя. Дай себе волю. Давай, возьми его в рот.

Ли сделала несколько крошечных шажков вперед, но потом согнулась, обхватив руками живот:

— Я не могу.

— Именно из-за такого твоего поведения твой отец умер от рака.

— Чт… что?

— Ты убила его ненарочно. Я думаю, ты была трудным ребенком. Ты и в детстве была такой же упрямой. Общение с тобой сильно ему повредило, нарушило развитие организма на клеточном уровне.

У Ли внутри все опустилось:

— Нет. Не говори так. Нет.

— Если ты сердишься на меня из-за того, что я сказал, это твои проблемы. Я не собираюсь думать о том, чтобы мое поведение всем было приятно. У меня есть более важные обязанности: раскрывать, помогать заглянуть в самую суть, говорить правду. Если ты хочешь оставаться с Программой, ты должна все выслушать, принять и извлечь урок. Если хочешь погрязнуть в своем отрицании, делай это где-нибудь в другом месте. Я могу прямо сейчас позвать Рэндела и попросить его отвезти тебя к подножию холма, как отвезли Криса…

У Ли в голове мелькнула влажная морда собаки.

— Можешь отправляться туда, если тебе так хочется. Ну так как?

Ли подавила приступ паники и ужаса. Она присела на корточки возле кровати и наклонила голову. ТД откинулся на мягкие подушки и тихо застонал.

Глава 16

Когда они с Дрей утром вернулись с пробежки, Тим решил послушать автоответчик. Голос Уилла сообщал:

— Слушай, этот стилист только что вернулся из Праги. Билл заверил меня, что он суперпопулярен. Он называет себя Люминар. Короче, он в девять будет у тебя.

— Люминар, — повторила Дрей, — суперпопулярный. Господи, помоги нам.

Снова послышался гудок, и пошло второе сообщение:

— Привет, Тимми. Слушай, я тут обдумал наш разговор насчет рабочего стола твоей матери. Давай как-нибудь пообедаем вместе и все обсудим. Позвони мне.

— Такое ощущение, что у него по жилам не кровь течет, а вода, — пробормотал Тим.

— Он даже не прислал нам письмо с соболезнованиями, когда у нас умерла дочь. И рано ушел с похорон, словно куда-то торопился… И потом, я не хочу, чтобы в комнате Джиннистоял стол твоей матери.

— Но комната выглядит такой… пустой.

— Может, не стоит так стремиться ее заполнить, — парировала Дрей.

В этот момент раздался звонок в дверь.

— Боже, — сказала Дрей, — это, наверное, Люминар.

Тим открыл дверь. На пороге стоял человек с узкими плечами. В руке он держал мундштук. На нем было одето нечто вроде широкого кимоно, а рыжие волосы почти целиком скрывал шелковый платок. Тим затруднялся определить пол этого «существа».

— Милый район, — произнес гость явно мужским голосом. — Такой аккуратный.

Тим с недоверием взглянул на большущий металлический чемодан, стоящий на крыльце:

— Люминар?

— Вообще-то… Люмина-а, — он помолчал и спросил: — Тим Рэкли?

Тим внимательно всмотрелся в застывшую перед ним фигуру:

— Пит Криндон?

— Слава богу. — Пит быстро зашел в дом, сбросил кимоно и вытряхнул сигарету из мундштука. — Какого черта ты делаешь, Рэк?

— Ты заявляешься ко мне в таком виде и еще спрашиваешь, что я делаю?

Дрей вышла на голоса:

— Кто это?

— Пит Криндон, — представил Тим. — Он спец по работе под прикрытием. Мы с Медведем обращаемся к нему, когда не хотим действовать через официальные каналы.

— Этот парень? Люминар?

— «Р» на конце не произносится, — хором ответили Тим и Пит.

Тим еще раз окинул взглядом металлический чемоданчик и закрыл дверь:

— Так чем ты сейчас занимаешься?

— Просто работаю на этого парня. Он хотел иметь здесь своего человека. Вы даже представить себе не можете, что люди рассказывают своим стилистам. Например, одна тетка сказала: мне нужно обязательно знать, кого трахает Эвиан. — Пит бросил взгляд на Дрей. — Извините.

— Я и сам сейчас работаю под прикрытием, — пояснил Тим. — Я уже встречался кое с кем, так что совсем в другом обличье появиться там не могу. Мне нужно немного изменить внешность, чтобы те, кто видел мое лицо в газетах и по телевизору, меня не узнали.

— Кстати, классная история. Я рад, что ты наконец-то научился жестко действовать в конфликтных ситуациях. Ну и кто же ты?

— Тридцатилетний серьезный парень. Только что разбогател.

— Ладно, — Пит скользнул взглядом по спортивным штанам, футболке и неновым кроссовкам Тима, — тогда давай приведем тебя в божеский вид.

Тим оставил дома голубые контактные линзы и надел кепку, чтобы прикрыть зализанные назад светлые волосы, но его отец мгновенно выхватил цепким взглядом его бородку. Пит сказал, что поросль на лице изменит линию подбородка, а еще он изменил форму бровей Тима, чтобы его глаза и лоб смотрелись по-новому.

Для встречи отец Тима выбрал шумный итальянский ресторанчик. Рэкли подозревал, что сделано это специально, чтобы удобнее было забирать стол из дома отца, который располагался поблизости.

— Вот что я тебе скажу, Тимми. Эта служба по надзору меня достала.

— Могу себе представить.

— Ты ведь разговаривал с Карлом. Моим офицером по условно-досрочному освобождению. Ну, когда искал меня.

— Да.

— И как у него дела?

— Отлично.

— Он ведь всегда очень хорошо к тебе относился. Я подумал, может, ты замолвишь за меня словечко. У вас ведь есть связи. Пару звонков могли бы значительно сократить время моих мучений с ними.

— Это вряд ли.

— Понятно. — Отец обернул стакан с водой салфеткой, поднял его и сделал пару глотков. — Знаешь, я решил оставить тот стол себе.

— Ага.

— Понимаешь, воспоминания о твоей матери. — Его губы изогнулись в легкой довольной усмешке.

Тим хотел ответить, но сдержался. Через несколько секунд он заговорил вновь:

— Могу я задать тебе один вопрос?

— Конечно, Тимми.

— Ты явно получаешь удовольствие от… всего этого. Как будто мстишь мне за что-то. Что плохого я тебе сделал? Как сын?

Отец Тима положил в рот кусок куриной грудки и задумчиво его прожевал:

— Ты вел себя очень высокомерно. Все время. Ты и ВИП-персона. Вы с ним одного поля ягодки. Это проявилось в вас, как только вы ходить научились. Врожденная заносчивость.

Тим вдруг почувствовал, как на него навалилась давно забытая горечь.

— Я стерпел достаточно такого обращения от ВИП-персоны. Не думал, что со мной еще и сын родной так же будет обращаться.

В горле у Тима пересохло, он едва выговорил следующую фразу:

— Ты был мне не очень хорошим отцом.

Отец внимательно на него посмотрел:

— А ты мне не очень хорошим сыном.

Тим наблюдал, как его отец жует. Когда официант в третий раз проходил мимо их столика, отец поднял палец, требуя счет. Потом аккуратно вытер салфеткой уголки рта.

Принесли счет, отец Тима вынул из кармана очки, которые ему были совершенно не нужны, потому что со зрением у него было все в порядке. Нацепив их на нос, он тщательно изучил счет, похлопал себя по карманам пиджака, брюк. Тим прекрасно знал, что сейчас последует:

— Похоже, забыл бумажник в машине. Ты не заплатишь?

Не дожидаясь ответа Тима, отец встал, коротко кивнул и ушел.

Глава 17

В заднем кармане коричневых брюк от Версаче лежала пачка стодолларовых купюр и несколько поддельных документов. Это было частью образа Тима, в котором он собирался предстать на предстоящей «тусовке». Свой пафосный желтый «хаммер» он оставил у обочины. Свое обручальное кольцо и револьвер — в бардачке. Рисковать было нельзя. След от кольца на пальце играл ему только на руку — он был к лицу несчастному Тому Альтману, пытающемуся справиться с постигшим его эмоциональным потрясением в виде развода.

Дальше Тим пошел пешком мимо огромного жилого здания, занимающего чуть ли не весь квартал. Одежду, которая понадобилась для маскировки, выбрал Люмина в одном из дорогущих бутиков на Сансет. И стоила она больше, чем весь так называемый «гардероб» Тима вместе взятый.

Рэкли не очень комфортно себя чувствовал в этих тряпках, которые были ему немного не по возрасту, и этот дискомфорт он надеялся использовать в создании ощущения уязвимости Тома Альтмана.

Немного попетляв по бесконечным коридорам, Тим наткнулся на Шанну, стоящую у двери в квартиру. Увидев его, она поспешно нажала на кнопку звонка, засмущавшись от того, что он застал ее за столь непристойным, по ее мнению, занятием, как попытка собраться с духом.

— Здесь кто угодно заблудится. Просто лабиринт. — Она наклонила голову набок, разглядывая его. — Хорошо выглядишь. Новая прическа?

Не успел Тим ответить, как улыбающаяся Джули распахнула дверь, из которой явно повеяло ароматическими свечами. В скромной гостиной на разложенных на полу подушках сидели Лорейн и еще с десяток человек.

Ли среди них не было.

Джули заговорила громким шепотом, демонстрируя, что они прервали нечто очень важное:

— Том, Шанна, я рада, что вы смогли прийти.

— Привет, — шепнула в ответ Шанна.

Джули молча взяла их за руки и втянула внутрь, а потом кивнула на стоящую у двери обувь.

Тим снял свои ботинки, Шанна — босоножки.

— Извините, — сказала Джули все тем же уважительным шепотом, — я хочу представить вам наших новых друзей. Том оченьуспешный бизнесмен. А Шанна классная девчонка.

Все присутствующие — от семнадцати до двадцати трех лет — встали, чтобы поприветствовать Шанну и Тома. Рукопожатия сопровождались многочисленными прикосновениями: похлопыванием по спине, плечу, обхватыванием предплечья. Все они загадочно улыбались, словно их связывала какая-то общая тайна.

Тим почувствовал острое разочарование от того, что там не было Ли. Маленькой группкой молодежи такого возраста легко управлять: он бы просто показал значок, толкнул речь крутого полицейского и вывел ее за дверь, прежде чем кто-нибудь понял бы, что происходит.

На столе у стены стояла куча свечей, подносы со сладостями и напитками. Ни стульев, ни диванов в квартире не было — только ковер с кучей подушек. Тим заметил сзади дверь в ванную комнату и еще одну закрытую дверь. Разглядеть, что за ней, не представлялось возможным.

Все бродили по комнате, жевали печенье и болтали с вновь прибывшими:

— Том, мы хотим узнать о тебе побольше.

— Шанна, а ты родом отсюда?

— Ты напоминаешь мне моего старшего брата.

— Классная бородка. И новый прикид просто супер.

— У тебя глаза прямо как у моего друга детства, которого я просто обожала.

Когда говорили Тим или Шанна, все смотрели на них, всячески проявляли интерес, одобрительно шумели. Тим не смог запомнить каждого из собравшихся в отдельности — их интонации и выражение лиц были удивительно одинаковыми. Хотя их ответы и реплики явно были направлены на манипуляцию, Тим не мог не признать, что находиться в центре подобного внимания приятно. Настроение у него было приподнятое, можно даже сказать, что он чувствовал себя счастливым; в голове гудело от непривычного избытка кофеина.

Он вдруг заметил, что стоит босиком в комнате и что на лице у него такая же улыбка, как у них. Он представил себе, как Ли входит в эту комнату, купается в тепле и симпатии, всеобщей готовности принять.

Тим извинился и пошел в ванную. Там он нашел два свежих полотенца и три куска мыла с запахом морской свежести. По пути назад он заглянул за закрытую дверь. Как он и подозревал, там была спальня, в которой не было ничего, кроме вычищенного пылесосом ковра.

Он вернулся к остальным и немного пообщался со всеми. Когда Тим попытался подробнее расспросить Джули об их группе, она терпеливо улыбнулась:

— Нам хотелось бы, чтобы ты рассказал о себе.

Наконец, Лорейн прервала общий разговор, постучав ручкой по стакану с водой. Она сидела на своей подушке, изящно подогнув ноги, остальные постарались повторить эту ее позу. Когда она повернулась к Тиму и Шанне, ее манера поведения резко переменилась. Поза Лорейн стала напряженной, черты лица заострились, а глаза стали стеклянными, как будто она смотрела сквозь них. Говорила она, как робот, глубоким голосом, с неестественной, несвойственной ей интонацией:

— Как бы мы ни были успешны, в жизни каждого из нас есть вещи, которые нас не устраивают. Том? Шанна?

Они кивнули.

— Вы предпринимали какие-нибудь шаги, чтобы изменить то, чем вы не довольны?

— Наверное, нет. — Шанна смущенно уставилась в пол. — То есть я пробовала время от времени то одно, то другое, но ничего из этого не вышло.

— Значит, ты позволяешь этим вещам контролировать твою жизнь. Мы с Джули были на одном семинаре, на котором узнали массу всего полезного. Мы хотели бы услышать твое мнение об этом семинаре.

Шанна теребила заусенец на пальце, она явно испытывала неловкость.

— Ты хочешь, чтобы твои комплексы вечно над тобой властвовали?

Шанна не поднимала глаз:

— Нет.

— Отказываясь идти на этот семинар, ты именно это и делаешь.

Тим подумал, что у такого смышленого парня, как Том Альтман, должно найтись несколько возражений по этому пункту:

— А семинар — это что, единственный способ этого избежать?

— Вовсе нет. Просто вы нам нравитесь, и мы хотим поделиться с вами тем, что знаем сами. Мы предлагаем вам решение, которое может изменить вашу жизнь и принести массу удовлетворения, — отталкиваясь от вопроса Тима, она очень легко вернулась на прежнюю колею.

Джули подхватила эстафету:

— Мы подумали, что вы оцените эту новую возможность.

— Не знаю. Просто это звучит так… Не знаю. — Том Альтман сделал паузу, боясь обидеть новых знакомых, — это смахивает на то, что вы пытаетесь нас куда-то заманить.

Послышались легкие смешки. Ни намека на возмущение и попытки защититься.

— Типа в секту, где людям мозги промывают? — улыбнулась Джули.

— Ну, я слышал, что такие группы уговаривают людей пойти на семинары, коллоквиумы и тому подобную дребедень.

— То же самое делают университеты, — сказала Лорейн. — Но они от этого не становятся сектами. Если посмотреть на это с такой точки зрения, то сектой вообще можно назвать все что угодно. Мы все дышим воздухом. Значит, любой, кто дышит воздухом, является членом секты дышащих воздухом.

Том Альтман, который хотел позволить им себя убедить, не стал на это ничего возражать.

— Этот семинар — просто нечто. Я же говорю, он изменил мою жизнь, дал мне новые ориентиры. Вы кажетесь мне очень умными ребятами. Мы не стали бы тратить ваше и свое время на то, чтобы затащить вас на какую-нибудь ничего не стоящую ерунду. Вы ведь пришли сюда сегодня, а значит, открыты для новых идей.

— Думаю, что я могу так сказать, — признал Том Альтман.

— Так когда вы хотите пойти на семинар: завтра или на следующей неделе?

Из-за спины Тима раздался чей-то голос:

— Я хочу пойти завтра!

Еще несколько человек выразили желание записаться.

Джули взглянула на список:

— Мест на завтра почти не осталось.

Шанна покусала ногти:

— Я пойду, — быстро проговорила она. — Я могу не ходить на занятия.

— Том, а ты как?

Список передали по кругу, и он оказался у него на коленях. Тринадцать пар глаз уставились на него.

Тим взглянул на список. В нем оставалась только одна пустая строчка. Мероприятие было назначено завтра на пять утра, так что времени на то, чтобы передумать и не ходить, у людей почти не оставалось. Тим начал раздражаться — он все еще не убедился, что это секта, в которую попала Ли, и не мог позволить себе тратить время попусту, посещая какие-то не связанные с делом семинары. Он спросил:

— А ты не можешь рассказать об этом поподробнее?

— Это просто потрясающая вещь. — У Джули была неприятная привычка прижимать руки к груди, когда она говорила.

— А кто будет вести семинар? — Тим поймал на себе несколько непонимающих взглядов. — Обычно бывает человек, который направляет дискуссию. Это инструктор или вроде того.

— Мы все будем принимать участие. Самое важное — это тот опыт, который вы получите. Он будет очень полезен для вас и для вашего роста.

Слишком застенчивый, чтобы смотреть другим прямо в глаза, Том Альтман сосредоточился на списке. Единственная пустая строчка ждала, когда он впишет в нее свое имя. Менее чем через час после этого действия человек с минимальными познаниями в области Интернета сможет залезть в компьютер и увидеть, что состояние Тома Альтмана равняется 90 миллионам долларов, узнать, что у него есть яхта, самолет, а также получить сведения о том, что он продал свой особняк в престижном районе после того, как недавно официально получил развод.

— Я просто переживаю, что будет, если я пойду и наживу себе проблемы. Что-то такое, что будет сложно потом распутать.

— О, — Лорейн усмехнулась, — не волнуйся. Там будет много Нео твоего уровня.

Тим наклонился вперед и вписал свое имя:

— Думаю, завтра меня вполне устроит.

Глава 18

— Это в гостинице «Рэдиссон». Медведь, насколько гадким может быть то, что проводят в «Рэдиссон»?

— Судя по тому, какое паршивое свидание у меня там было с Ленорой Деларуссо, в «Рэдиссон» может случиться любая гадость.

Медведь на своей машине ехал примерно в полквартале за Реджи Ронделлом, который пешком направлялся куда-то на восток. Они с Тимом подъехали на стоянку мотеля «Отдыхай хорошо», как раз когда Реджи вышел из-за своей стойки администратора в начале двенадцатого. Бостон нежно положил голову Тиму на колени, и его горячее дыхание заставляло Рэкли ерзать на сиденье. Он отпихнул морду пса, за что тот наградил его недобрым взглядом, а потом с гордым видом поднял заднюю лапу и занялся интимной гигиеной.

— Это будет не собрание глупых ребятишек, которыми легко командовать. Это будет большой семинар настоящей секты. Даже если девочка и будет там, ты не сможешь просто помахать значком и вывести ее. Там будут взрослые люди: персонал отеля, шишки из этой чертовой секты. Если ты устроишь сцену, кто-нибудь наверняка спросит тебя, на каком основании ты бузишь. А у тебя ни хрена нет, никаких оснований для ареста, — Медведь тяжело вздохнул. — Ты не можешь так рисковать.

Не спуская глаз с бредущего по тротуару Реджи, Тим кивнул.

Медведь, который не особо любил многозначительные паузы в разговоре, снова на него взглянул:

— С каждым шагом тебя все больше и больше затягивает в это дерьмо.

— Моя задача состоит в том, чтобы вытащить девочку. Не больше и не меньше.

Медведь с сомнением сжал руль:

— Так уж получилось, что ты идешь тем же путем, каким идут все, кто попадает в эти секты.

— Да. Ты проверил, кто снял помещение в «Рэдиссон»?

— Они заказали Международную бальную залу. Это недешево — около семи тысяч. Чек пришел из корпорации «ТДБ», деньги проследили до банковского счета в офшоре. Я думаю, «ТДБ» проводит такие встречи каждый месяц. Но раньше они использовали не такие просторные помещения.

— То есть у них либо стало больше денег, либо больше участников встречи.

— Или и то, и другое.

— Мы можем заглянуть в этот зал?

— Менеджер сказал, что там уже работает несколько человек, они готовят помещение. Слишком рискованно таскаться там, легко можно засветиться. Так что придется тебе идти вслепую.

— Найди все, что сможешь по корпорации «ТДБ». Мне нужен адрес их офиса здесь, в Штатах.

— Ты сам знаешь, если мы будем отслеживать финансовые дела, нам понадобится помощь Фрида и Томаса.

Семья Фрида была богата. Его родителям принадлежала крупная сеть мебельных магазинов. И они хотели передать ему бизнес, но в последнюю минуту он передумал и стал судебным приставом. Он был единственным из всего отряда по проведению арестов, кто ездил на собственном «порше», за который заплатил сам, а не одолжил на складе конфискованных транспортных средств. Благодаря своей спокойной натуре и упорству Фрид был незаменим в аналитической работе, при которой требовалось собирать информацию из разных ведомств. Один раз он в сочельник дозвонился по телефону до секретарши из казначейства, которая отдыхала на Фиджи, чтобы проконсультироваться с ней по схеме отмывания денег. Этот случай стал настоящей легендой их Службы. Фрид проявлял блестящие способности в отслеживании финансовых операций. С Томасом они работали вместе уже пять лет, и из них получилась отличная команда. Если не брать в расчет обидные шуточки этих ребят, порой затруднявшие общение, они идеально подходили для этой работы.

В это время Реджи засунул свой извечный коричневый бумажный пакет в карман и зашел в видеопрокат.

Медведь остановился у обочины:

— Хочешь пойти поговорить с ним?

— Нет, ему будет комфортнее в одиночестве. Если он возьмет фильм, то пойдет с ним домой.

Какое-то время они сидели молча, Тим просматривал записи в блокноте и думал о встрече в квартире. Когда они выходили оттуда вчера вечером, Шанна вся светилась от радости и нетерпения. Тим отпустил несколько скептических замечаний, пытаясь отговорить ее от посещения семинара. Но она только улыбнулась в ответ и посмеялась над его сомнениями.

Он напомнил себе, что она взрослый человек и может самостоятельно принимать решения. Ломать копья, пытаясь вытащить ее из секты, бесполезно. Ему предстоит еще встреча с сотней таких, как она. Так что же, ему теперь спасать их всех? А может, еще и Джули с Лорейн попытаться помочь?

Так что же было такого особенного в Ли? Только то, что он получил задание вытащить ее из секты?

Тим услышал, как Медведь говорил:

— …парочка коротышек, которые жили в соседнем с нами с Элизой номере в Вегасе, сказали, что они познакомились двадцать лет назад на концерте.

Похоже, проблема людей маленького роста сильно его зацепила, раз он все еще об этом вспоминал.

— Ты можешь в это поверить? Люди говорят, что познакомились на концерте двадцать лет назад. С ума сойти. Мы с тобой стареем, Рэк. Стареем.

Тим оторвал глаза от своих записей и посмотрел на часы на приборной доске: прошло двадцать минут.

— Какого черта он там делает столько времени?

— Может, вышел через задний ход? — предположил Медведь.

— Пойду посмотрю.

— Я бы предложил пойти с тобой и помочь, — протянул Медведь. — Но не могу. Я ведь его курок.

Тим нашел Реджи сидящим на полу посреди ряда с боевиками. Он перебирал коробки с DVD. Мужчина с двумя детьми, увидев Реджи, поспешил поскорей увести сыновей от этого странного парня. Менеджер расхаживал по соседней секции, явно раздумывая о том, не вмешаться ли ему в процесс столь странного выбора диска.

Реджи не удивился, увидев Тима:

— У них есть «Рокки-3» и «Рокки-4». Не могу решить, который взять, мне оба нравятся. Хотя третьего «Рокки» я смотрел больше раз. А еще у них есть классика с Уиллисом: «Крепкий орешек», «Последний бойскаут». — Он прижал руку ко лбу и стал растирать его мягкими массирующими движениями, отведя в сторону прядь волос.

Тим сделал успокаивающий жест менеджеру. Недовольно осклабившись, тот вернулся за стойку с кассой.

— Какой же мне выбрать?

— Я не знаю.

Дрожащая рука Реджи застыла над «Последним бойскаутом». Он поднял глаза на Тима, пытаясь определить его реакцию:

— Ты не можешь просто сказать мне?

— Этот прекрасно подойдет.

Реджи весь обмяк от облегчения:

— Правда? Ты так думаешь?

— Да. — Тим присел на корточки, помогая ему собрать диски.

Они вышли, и Тим предложил подвезти Реджи, но тот увидел Медведя и сказал, что лучше пройдется. Тим пошел рядом с ним. Медведь закатил глаза и прикрылся рукой, словно начинающий похититель людей.

Реджи разглядывал коробку с диском, поглаживая ее, как нечто чрезвычайно ценное:

— Я не хочу больше с тобой разговаривать.

— Я иду завтра на семинар. В «Рэдиссон».

Диск выпал у Реджи из рук, глаза полезли на лоб:

— Не делай этого. — Он подхватил диск и быстро зашагал по переулку, испуганно озираясь по сторонам. Рэкли не отставал от него. Реджи запнулся о канализационный люк. Он заговорил зловещим шепотом:

— Он поймает тебя на крючок. Именно это он всегда и делает. Ты не первый. Много было таких, кто думал, что справится.

Тим задался вопросом, понравилось ли увиденное на подобном собрании Дэнни Катанге настолько, что он тоже решил вступить в ряды.

— Я видел, как Учитель запросто ломал взбешенных членов семьи, журналистов, священников, психоаналитиков — он терпеть не может психоаналитиков, даже копов. — Реджи был настолько взволнован, что даже не заметил, как назвал лидера секты. — Это черная дыра. Это…

— Реджи, успокойся. Он не Господь Бог.

Реджи согнулся пополам в приступе хохота, потом заговорил, как в трансе:

— Ты явно не слышал агиографию.^[22]

— Не слышал чего?

— В детстве у него были припадки эпилепсии. Во время одного из них — когда ему было шесть или восемь лет, в зависимости от того, какую версию он рассказывает, — он усилием воли заставил себя не терять сознание и получил неограниченный доступ к своим внутренним ресурсам. После этого у него открылись удивительные способности. Он одним взглядом гипнотизировал одноклассников, и они потом бродили по школе, как зомби. Батарейки разряжались, если он брал их в руки. Он прикладывал книги ко лбу и тут же узнавал все их содержание, как если бы их прочитал. Лампочки мигали, когда он проходил мимо них. — Реджи харкнул. — Не говори мне, что он не Бог. Он может стать кем угодно, если захочет.

Сверху упало несколько капель дождя, а потом налетевший теплый ветер разогнал тучи. Тиму вдруг вспомнилось лишенное всякого выражения лицо Эрни Трамина. И он спросил себя, а насколько достоверны воспоминания Реджи?

В своем теплом плаще Реджи дрожал:

— Он сожрет тебя живьем.

— Скажи, чего мне нужно опасаться.

Реджи коротко всхлипнул:

— Не могу. Если он узнает…

Тим поднял руки:

— Я просто хочу понимать, с чем мне придется столкнуться.

— Хрен его знает. Он все время развивается… У него новый набор трюков на каждую ору.

— Например?

— Не знаю! — Глаза Реджи бегали взад-вперед, голос эхом отражался от кирпича и металла стен. Высокие здания словно сдвигались над головой, закрывая небо. — Я уже пятнадцать месяцев вне игры. Я понятия не имею, какой фигней он тебя сейчас загрузит.

— Сколько там будет новичков?

— Человек тридцать-сорок. Его цель — пропустить три или четыре своих приемчика. Этого вполне достаточно.

— Достаточно для чего?

Реджи брезгливо отвернулся, тяжело дыша. Канализационный люк поблескивал на сером фоне асфальта.

— Они тебя окучивали? Демонстрировали тебе свою любовь? На предварительной встрече? Дотрагивались до тебя, ловили каждое твое слово, говорили тебе, какой ты клевый?

— Да.

— Тебе это понравилось?

Тим пожал плечами.

— Не ври мне. Не смей мне врать. Тебе это понравилось?

— Да, какой-то части меня.

— Тебе лучше быть предельно честным с самим собой, когда ты там.

— Ладно. Это один совет. Что еще скажешь? — Тим глубоко вздохнул, на секунду задержал дыхание, потом осторожно выдохнул. — Реджи, мне придется пройти через это через четыре часа. Помоги мне.

Реджи опустил глаза. У него развязался шнурок на левом ботинке. Он что-то невнятно бормотал, проходя через мучительный спор, где представлял сразу обе противоборствующие стороны. Через некоторое время он перестал шевелить губами, потом тихо сказал:

— Не пей пунш. Следи за временем. Щипай себя. — Когда он поднял глаза на Тима, в его взгляде сквозила необычная жесткость. — Не делай с ней этого.

— Не делать чего?

— Не забирай ее оттуда насильно.

— Я не…

— Это случилось во время медитации в коттедже Учителя. Последнюю пару недель перед этим я чувствовал себя очень плохо. Я отрубился. Я не мог встать. У меня дрожали руки и ноги. Я не мог унять дрожь. Я лежал на полу в своей собственной… в своей собственной моче. — Реджи смотрел Тиму прямо в глаза, как член общества анонимных алкоголиков, который прошел через столько унижений, что уже ничего не стеснялся. — Мой парос привел Учителя. Я помню, как я смотрел на них снизу вверх. Я не мог даже говорить. Мой парос сказал: «Может быть, отвезти его к врачу». А Учитель ответил: «Нет. Это только нанесет еще больший вред его психике. Лучше ему самому с этим справиться». Пришли двое Про и вынесли меня из дома. Они положили меня на землю и снова зашли внутрь.

Он посмотрел на тонкую полоску сероватого неба над головой:

— Это было все равно что влюбиться. Я полностью ему доверился только чтобы… — Он поднял дрожащую руку, потом снова уронил ее на колено. — После того как я работал на него, был его рабом и отписал им два с половиной миллиона долларов, меня выкинули сразу же, как только я стал доставлять неудобство. Я никогда не смогу больше решать сам. Мне из этого не выбраться. — Он выпрямился, поднял голову, расправил плечи. На одну секунду он вдруг стал другим человеком. Потом ссутулился, и перед Тимом предстал прежний Реджи. — У меня никогда этого не будет. Никогда. И ты хочешь сделать так, чтобы и у этой девочки тоже не было выбора? Она, как кораблик в бутылке. А ты хочешь швырнуть бутылку об стену, чтобы поиграть с осколками. — Он стал тихонько раскачиваться. Его живость исчезла так же быстро, как появилась. Реджи безмолвно шевелил губами.

Тим подождал несколько минут, но глаза Реджи оставались пустыми. Тим сделал несколько шагов назад, оглядываясь на него, и пошел к просвету в конце переулка. Реджи переминался с ноги на ногу — металлическая крышка люка постукивала под его ногами, выдавая нечто похожее на барабанную дробь.

Глава 19

Когда Ли закончила, Учитель погладил ее по голове:

— Ну вот, это уже большой прогресс.

Ли соскользнула с кровати и легла на постеленном на полу одеяле и простыне. Учителю нужно было много места в постели, чтобы ему ничего не мешало спать. ТД перевернулся на бок, и через несколько минут его дыхание выровнялось. Ли лежала без сна, как и прошлой ночью, одной рукой сжимая белоснежную простыню. Она не шевелилась, боясь потревожить ТД. Лунный свет медленно полз вверх по покрывалу, которым была укрыта Ли.

Ей явно повезло больше Нэнси, которая так до сих пор и не вышла из хижины Скейта. Весь день Скейт обходил территорию по периметру с пресыщенной улыбкой и время от времени исчезал из поля зрения. Секс на ранчо был редкой привилегией.

Ли с удивлением поймала себя на том, что она сомневается в благотворности этого аспекта политики ТД. Она подумала о своем извращенном желании противиться такой прекрасной возможности. Оставаться в Программе, слушать Учителя — ведь именно так люди росли.

Свеча на тумбочке возле Ли не затухала. Рядом с ней стоял телефон, с которого был снят провод. ТД редко просил, чтобы ему принесли провод. И всегда звонил исключительно по важным вопросам, связанным с Программой. Над тумбочкой висело расписание, которое ТД установил для входящих звонков. Звонящие отличались невероятной дисциплинированностью, потому что знали, что у них есть не больше пяти минут, чтобы до него дозвониться.

Ее мысли представляли собой спутанный клубок, через который в неравные промежутки времени пробивалась поразительная ясность. Свернувшись в клубочек под покрывалом, Ли напомнила себе, что для нее большая честь находиться рядом с Учителем и с его помощью избавляться от своих комплексов. Она мысленно перебирала правила Программы, пока они не слились в один общий поток. После мучительно долгого провала во времени Ли вдруг ясно услышала скрип открываемой входной двери и легкие шаги.

Ли замерла от ужаса.

Послышались крики — Лорейн. ТД резко сел в кровати и побежал к двери, натягивая на себя брюки. Ли робко последовала за ним, боясь оставаться одна в темноте.

ТД щелкнул выключателем как раз в тот момент, когда Нэнси удалось вырваться из рук Лорейн. Несколько пуговиц на платье Нэнси было расстегнуто, сквозь края платья виднелся лифчик и голая кожа. Подол был разорван, все платье было захватано грязными руками. Растрепанные волосы торчали во все стороны, как будто она только что встала с постели. Нэнси начала бормотать что-то, рыдая так, что половину слов разобрать было невозможно:

— Учитель, пожалуйста, возьмите меня обратно к себе. Позвольте мне быть вашей Лилией. Пожа-а-а-луйста.

ТД спокойно завязал пояс своего шелкового халата:

— После того как ты была с этим грязным человеком?

Скейт стоял в дверях, почесывая затылок:

— Она сбежала.

— Увези ее с ранчо. Эту уже не спасешь.

Нэнси тоненько вскрикнула, кинулась на пол и на четвереньках поползла к ТД. Скейт прижал ее коленкой сверху и вывернул ей руку. Потом появился Рэндел, который зашел с другой стороны от Нэнси. Они подняли ее, как свернутый ковер, и понесли. Волосы Нэнси развевались во все стороны. От ее пронзительных вскриков Ли дрожала. Ее вопли еще долго доносились с улицы. Потом ветер унес их прочь.

ТД вошел обратно в спальню и лег на кровать. Ли пошла за ним и опустилась на одеяло, пытаясь собраться с мыслями. Наконец ТД повернулся на бок и посмотрел на сидящую Ли:

— Да?

— Куда… куда они ее отвезут?

— К подножию холма. В город. Оставят ее где-нибудь, убедившись, что она в безопасности. Но меня она больше не волнует. И тебя волновать не должна.

— Она… — Ли вытерла щеки, радуясь, что в темноте ТД не видит, насколько она потрясена, — она умрет без тебя.

— Она уже умирает, — категорично произнес ТД. Последовала еще одна пауза, потом он вздохнул и, приподнявшись, оперся на спинку кровати. — В чем дело, Ли? Если ты хочешь что-то спросить, спрашивай. Не сиди так, излучая напряжение и страх.

— Что ты хочешь этим сказать: она уже умирает?

— Она увядает. Женщины достигают пика репродуктивности рано, сразу после полового созревания. В примитивных культурах, как и на ранних стадиях развития этой страны, женщины выходили замуж в тринадцать, четырнадцать лет. Они рожали несколько детей и умирали лет в двадцать пять, тридцать. Женщины созданы для того, чтобы расцвести, родить детей и погибнуть. Нэнси двадцать четыре года. Ее яйцеклетки старые и застоявшиеся. У нее есть будущее только потому, что современная медицина увеличила естественный срок человеческой жизни путем вмешательства в естественное развитие организма. Но даже медицина не может остановить медленное разложение ее тучного рыхлого тела, прекратить умирание клеток, которое происходило на протяжении последних восьми лет. Ее внешность является результатом неправильного образа мыслей. Нэнси не сможет найти выход из этой дилеммы, ведущей к смерти. Ей легче быть жертвой. Одной из умирающих. С таким сознанием у нее нет ничего, кроме дальнейшего отчуждения и разложения ее тела.

Он вздохнул и провел рукой по лицу:

— Это может прозвучать жестоко, я знаю, но на мне лежит большая ответственность. И я не могу позволить человеку вроде нее заразить всех вас, ведь вы так усердно работаете над тем, чтобы переступить физические и психологические барьеры.

От этого непрямого комплимента у Ли немного потеплело на сердце.

— Прежде чем жалеть Нэнси, — сказал он, — подумай, возможно, то, что она ворвалась в этот дом сегодня, было лучшим, что могло с ней случиться?

Ли спросила:

— А то, что случилось с Лизой Кандер, тоже было лучше для нее?

Она боялась, что ТД разозлился, но он только засмеялся:

— Теперь, когда ты сказала об этом, я понял, что это действительно так. Она не смогла вынести жизни без Программы. Поэтому нашла успокоение в битумном озере. Такие люди, как она, живут ложными идеалами. Они ходячие мертвецы. Но своей смертью она отчасти снова взяла свою жизнь под контроль. — ТД протянул руку и погладил Ли по голове: — Спокойной ночи, мне нужно поспать, и тебе тоже. — Он улыбнулся. — Завтра большой день.

Глава 20

Зажатая между туманным бульваром Сепульведа и забитым машинами Центральным бульваром гостиница «Рэдиссон» возвышалась на клочке земли с неприступным и тщеславным видом, словно недавно сделанный ремонт давал ей право так гордо взирать на все окружающее. Тим подъехал к гостинице и вложил ключ от желтого «хаммера» в руку молодого портье, который с ума сходил от желания прокатиться на этом великолепии бананового цвета.

— Не ставьте ее далеко.

Портье кивнул.

Лорейн, стоявшая у автоматической стеклянной двери, в которую вливался неослабевающий поток посетителей, приветствовала Тима неестественной улыбкой стюардессы:

— Классная тачка.

Она взяла Тима за руку и повела его через сверкающий холл, предоставив остальным участникам семинара самим искать дорогу. В уголке холла приятно журчал фонтан. Его журчание слышалось и на втором этаже, куда поднялись Лорейн с Тимом.

Около Международной бальной залы было полно взволнованных людей. Так называемых Про в этой толпе отличали синие рубашки-поло и крайне решительный вид. На губах Лорейн мелькнула улыбка, и она исчезла в толпе, наверняка, для того, чтобы встретить еще какого-то важного гостя.

С того времени как Реджи покинул секту, вырос не только масштаб этих встреч. Состав участников тоже отличался большим разнообразием. В зале присутствовали люди самого разного происхождения. В воздухе стоял гул радостного предвкушения, гостям явно передалась энергия членов секты. Несколько одиночек собрались у дальней стены, вдоль которой тянулся ряд телефонов-автоматов, отгороженных шнуром с табличкой, гласившей «Не пересекать». Нарушить указание никто не решался.

Тим оглядел толпу, стараясь найти в ней Ли, ориентируясь на ее густые каштановые волосы. Членов секты легко было выделить среди остальных — их синие рубашки поло и молодые раскрасневшиеся лица мелькали в разных уголках зала. Они заканчивали последние приготовления. Но их было так много, что определить, есть ли среди них Ли или нет, не представлялось возможным. Тим едва успел разглядеть швейцаров, занявших позиции у дверей, как молодой парень, сидящий за накрытым темной скатертью столом, осведомился о том, как его зовут. Да, Том, за семинар нужно заплатить 500 долларов. Но разве тот опыт, который он получит, не стоит того, чтобы за него заплатить? Нет, чеки они не принимают. А вот кредитка, например VISA, вполне подойдет.

Тим заплатил, и жизнерадостная молодая женщина в бесформенном платье препроводила его через двери внутрь. Огромный зал разделяли две перегородки. Еще один шнурок отделял пустую первую секцию и возвещал о том, что это сектор упражнений. Женщина провела Тима через проем в перегородке во вторую зону, где около трех сотен стульев были расставлены полукругом. На установленном там знаке, естественно, было написано «Места для слушателей». Женщина усадила Тима и исчезла. Из спрятанных где-то усилителей доносилось пение Энии.^[23]

Тим взял стакан пунша, предложенный ему одной из Про, и суеверно выплеснул его содержимое в горшок с фикусом. Чтобы его отступничество не бросалось в глаза, он взял пустой пластиковый стаканчик со следами пунша. Он ничего не стал есть, но держал в руке салфетку. Потом снова решил пройтись. Глядя на присутствующих, он заметил, что все новички нервничают, и мрачно отметил про себя, что во многом обязан отцу той легкости, с которой всегда работал под прикрытием. То, что семинар был назначен на пять утра, означало, что большинству из этих людей пришлось подняться в четыре. И это явно не способствовало бодрости духа.

— На самом деле я не могу себе позволить эту дорогостоящую ерунду, — говорил парень в джинсовой куртке нескольким безразличным девушкам и моряку с татуировкой на руке. — Но хозяин компании сказал, что возьмет меня на работу, только если я схожу сюда. — Он постучал по плечу проходящую мимо Про, которая повернулась к нему, демонстрируя пустой взгляд и обезоруживающую улыбку. — Эй, а что мы будем делать?

— Я не должна рассказывать вам о сегодняшней работе, пока вы к ней не приступите. Это отрицательно скажется на ваших результатах.

Тим внимательно оглядел помещение. Перегородки, вешалки на стенах. Коврик с ужасным рисунком и безвкусные люстры. Когда кто-то из одетых в синие футболки членов секты выбежал из двери помещения для персонала, Тим заметил рядом с ней служебный лифт и мысленно взял его себе на заметку — путь отхода лишним никогда не бывает.

Он вытянул шею, стараясь заглянуть через проем во второй перегородке, но в дальней секции зала, на которой висела табличка «Зона Про», было темно. Рэкли подошел поближе, чтобы приглядеться к командному центру врага. Члены секты бегали вперед-назад, как трудолюбивые муравьи. Их здесь было человек шестьдесят.

Отделившись от основной массы, Тим незаметно приблизился к темному пространству для посвященных. Он встал у бархатной занавески, выжидая, когда можно будет скользнуть внутрь. Призрачные фигуры внутри были едва различимы.

Вдруг в темноте зажегся круг света — на звукооператорском пульте загорелись красные лампочки — и Тим увидел Ли. У нее была очень гладкая нежная кожа. И она была выше, чем Тим себе представлял. Ли стояла, склонившись над аппаратурой, как пианистка. Своими длинными тонкими пальцами она нажимала какие-то кнопки и поворачивала рычажки. Ее умение и собранность свидетельствовали о том, что забрать ее будет не так-то просто: вырвать прозомбированного члена секты из лап товарищей — задача не из легких. Ли подняла глаза, кончики ее волос заблестели теплым медным оттенком. Их взгляды встретились, Ли улыбнулась, и Тим на секунду увидел мелькнувшее на ее лице милое выражение. Потом прямо перед ним возникла фигура, полностью заблокировав ему обзор.

Тим выступил обратно на свет. Он увидел крупного высокого парня с мощной мускулатурой, стоящего перед занавеской. Из-под раскрытого ворота его рубашки были видны медные проволочки с нанизанными на них бусинами. Он точно подходил под описание парня, который помогал Ли с переездом.

— Простите, я вас не заметил, — сказал Тим.

— Сюда нельзя, — ответил парень.

Тим почувствовал резкий толчок, в бедро ему уперлось что-то жесткое и металлическое — спрятанное под одеждой оружие? И он оказался на полу.

Рэкли молча поднялся на ноги — громила не потрудился протянуть ему руку.

— Простите. Я не знал, что в эту секцию пускают не всех. Меня зовут Том Альтман.

Мужчина, с которым Тим пытался общаться, стоял, не двигаясь и даже не моргая:

— Вернитесь к остальным.

Свет на звукооператорском пульте потух, и очертания Ли скрылись в темноте.

— Я не расслышал, как ваше имя? — Тим застенчиво улыбнулся. — Я здесь еще никого не знаю.

— Скейт Дэниелс. Мы здесь… э-э… готовимся.

Из колонок донесся мягкий голос:

— Прошу всех занять свои места.

Тим кивнул и отошел, присев в зале на свободный стул. Другие участники семинара тоже стали занимать свои места на стульях, расставленных полукругом. Из колонок снова полилась спокойная музыка. У Тима со лба градом катился пот, он вытянул руку, чтобы проверить закрепленные на потолке кондиционеры, и с удивлением обнаружил, что они работают на полную мощность. Рэкли снял свою теплую зимнюю куртку и засунул ее под стул.

Музыку сменило мерное постукивание барабана. Ничего еще не началось, а Тим уже устал от духоты и от ожидания, на что, впрочем, все и было рассчитано. Сидящие вокруг него люди казались неестественно расслабленными, вне всякого сомнения, причиной тому было то, что добавляли в пунш.

У поднявшейся на сцену пары были одинаково светлые волосы, кожа и чуть тяжеловатые подбородки. Они словно сошли с немецких пропагандистских плакатов сороковых годов прошлого века.

— Привет, я Стэнли Джон.

— А я Джени.

Стэнли Джон подмигнул толпе и поправил закрепленный на голове микрофон.

— Эта Программа была разработана нашим учителем Террансом Дональдом Беттерсом в ходе многолетних исследований. Скоро у вас появится возможность познакомиться с ТД. Но сначала мы расскажем об основных правилах, соблюдать которые необходимо, для того чтобы получить опыт, который изменит всю вашу жизнь. Правило номер один: не мешайте нашему занятию. Программа очень точна. Для успеха необходимо, чтобы никто не вмешивался в процесс. Будет несправедливо по отношению к другим, если вы не дадите им сосредоточиться и отвлечете их в самый неподходящий момент. Вы понимаете, о чем я?

Пока он говорил, Джени кивала:

— Правило номер два. Нельзя уходить до окончания семинара. Что бы ни случилось. Инструктаж и групповая работа будет идти весь день и всю ночь. В пять часов, когда вы отсюда выйдете, вы будете другими людьми. Но до тех пор вы не должны уходить. Даже если у вашей матери случился инфаркт и ейосталось жить полчаса. Те, кто не в состоянии продемонстрировать такой уровень концентрации, должны уйти сейчас. Это ваш шанс. — Последовала драматическая пауза, за время которой никто не шевельнулся. — Хорошо — но концентрация у нас должна быть активной. Поэтому, пожалуйста, прошу встать всех, кто чувствует себя достаточно сильным, чтобы пройти этот опыт.

Около 90 процентов присутствующих, включая Тима, поднялись с мест. Постепенно к ним присоединились остальные — из-за того, что им было некомфортно оставаться сидеть, когда почти все вокруг стоят, или из чувства долга. Наконец, сидеть осталось только три человека.

Одна из сидящих — женщина лет тридцати очень усталого вида — подняла руку:

— Я одинокая мать. Детей я оставила с няней. Что, если случится что-то непредвиденное и срочное и мне нужно будет уйти?

— Если вы склонны придумывать отговорки, вы никогда не научитесь контролировать собственную жизнь. Уходите сейчас. Нет смысла оставаться и мешать росту других.

— Но что, если…

— Ух ты, а она упорная, — усмехнулся Стэнли Джон. Джени тоже улыбнулась. Из толпы послышалось несколько отрывочных нервных смешков. — Мэм, мы объяснили правила. Мы не собираемся тратить время, обсуждая с вами одно и то же по сто раз.

— Да, давайте дальше! — крикнул кто-то из зала.

— Если вы хотите быть жертвой экстренного случая, который еще даже не произошел, если хотите отказаться от собственного роста, то дверь вон там, — Стэнли Джон мягко улыбнулся женщине. Она откинулась на спинку стула, а потом встала. Его улыбка стала еще шире, он зааплодировал, и постепенно все подхватили его аплодисменты. — Прекрасно.

Во время аплодисментов один из остававшихся сидеть тоже встал — его лицо раскраснелось. Последний из трех отказников — мужчина в дешевом костюме — вышел из зала, покачивая головой и бормоча что-то себе под нос.

Так Джени и Стэнли Джон прошлись по всем правилам. Во время занятий вопросов не задавать. Не курить и не пить. Есть только то, что приготовлено здесь.

— Почему мы не можем выходить в туалет, не спрашивая разрешения? — поинтересовалась усталая женщина.

— Потому что ТД выяснил, что это сильно мешает.

Тим начал быстро обдумывать свой план по вызволению Ли. Особой свободы передвижений у него явно не будет. Он не сможет заговорить с ней у телефонов или перехватить по дороге в туалет.

Оглашение правил продолжилось.

— Пересядьте, если сидите рядом с кем-нибудь, кого вы знаете. В перерывах между занятиями будет играть музыка. Вы должны вернуться на свои места к тому моменту, как она закончится. Вы должны участвовать во всем.

Удушающая жара, взрывы аплодисментов и постоянное вскакивание с мест — все это почти перекрывало привычный антураж церковной мессы — и люди сразу же стали послушными и вялыми. Тех, у кого возникали сомнения, поддразнивали, и с каждым разом все больше людей присоединялось к общей массе.

Тим заметил Шанну на другом конце зала. Молча улыбаясь, с красными пятнами от пунша на губах, она ерзала на стуле, вытянув шею. Еще человек пять ушли за время длинного вступления, причем их уход сопровождался шумом, шипением и сочувственными вздохами. Женщина, сидящая рядом с Тимом, казалось, пребывала в забытье, что-то напевая себе под нос и яростно кивая.

— Ну хорошо! — крикнул Стэнли Джон, когда последнее правило было единогласно принято. — Оглянитесь. Все собравшиеся в этом зале сделали правильный выбор. Вы все выбрали перемены и рост. С этого момента мы все вместе.

Зал разразился аплодисментами. Скейт Дэниелс и еще один лысый громила встали перед зоной Про и сектором упражнений — двумя единственными выходами. Они стояли, как тюремщики, скрестив руки, с отсутствующим выражением на лицах. Теперь толпа была в ловушке, путь отхода, запримеченный Тимом, тоже оказался заблокирован.

Стэнли Джон пробежался по рядам и сосчитал участников. Появились еще люди в синих рубашках поло, которые были призваны контролировать более мелкие группы собравшихся. Тим оглянулся в поисках Ли, но, по-видимому, ее технические навыки нужны были за кулисами.

— Так, — сказал Стэнли Джон, — вот эти двадцать человек пойдут в сектор упражнений.

Натянув куртку, Тим прошел за перегородку вместе с другими. Его соседка сказала, что ее зовут Джоанна, и пожала ему руку — ее ладонь была влажной от пота. В их группе оказался грубый парень в джинсовой куртке, а еще с ними была симпатичная девушка в водолазке с эмблемой студенческой организации, которая напомнила Тиму соседку Ли по комнате. Парень с зачесанными назад волосами в темно-синей форменной футболке какой-то команды по плаванию сидел, скрестив руки на груди.

Стэнли Джон появился в центре круга, в руках у него был пластиковый контейнер:

— Давайте положим сюда наши часы. И сотовые телефоны.

«Картье» Уилла за 30 000 долларов скрылись в общей куче.

И вот они сидели в кружке, как детсадники в ожидании сказки, и надписывали таблички с именами, которые их попросили не снимать. В руках у Стэнли Джона как по волшебству появилась пачка анкет:

— Это поможет нам следить за вашим прогрессом. Часть вашей работы будет состоять в том, чтобы контролировать друг друга и сообщать мне, когда вы почувствуете, что кто-то сбивается с Программы.

Бен прилепил бумажку с именем на свою джинсовую куртку:

— Большой брат смотрит на тебя.

За эту шутку он был наказан неодобрительным молчанием.

Стэнли Джон склонился над своим листком, уперев язык в щеку так, что на щеке снаружи появился бугорок. Он писал и говорил медленно, растягивая слова:

— Вот моя Программа: я доверяюсь руководящему началу, которое поведет меня к силе. А вот мое старое программирование: я боюсь злиться. — Он поднял голову и улыбнулся. — Мы хотим оставаться в Программе и отвергнуть наше старое программирование. Понятно? Давайте, ребята. Теперь вы.

Все заполнили свои формы и стали один за другим зачитывать то, что написали. Варианты сильно напоминали пример, который им дал Стэнли Джон. Джоанна, покраснев, тихо прочитала:

— Моя программа: я чувствую удовлетворение, участвуя в собственном росте. Мое старое программирование: мне бывает трудно открыто выражать свое мнение.

Рэй, парнишка в темно-синей футболке, признался, что иногда злоупотребляет желанием держать все и всех под контролем. Старое программирование Бена заключалось в дурном характере. Том Альтман с тяжелым сердцем признался, что часто пытался решить проблемы при помощи денег. Студентка Шелли сказала с видимой гордостью, что пользуется внешностью, чтобы ощутить свою значимость.

— Самая частая тема, упоминаемая в ваших анкетах, — это неспособность выразить себя. Особенно выразить свое раздражение. Для того чтобы снять зажатость, мы используем атавистический крик. — Стэнли Джон встал, остальные последовали его примеру. Он показал на Джоанну: — Давай, крикни как можно громче.

Она нервно оглянулась:

— Что? Я? А нельзя, чтобы кто-нибудь другой был первым?

— Твоя Программа не состоит в том, что ты чувствуешь удовлетворение, участвуя в собственном росте. Но разве ты участвуешь в своем росте, отказываясь выполнять задание? Как вы думаете, ребята?

Раздалось несколько голосов:

— Она сбивается с Программы.

— По-моему, она боится выражать свое мнение, себя, как она и написала.

Джоанна покраснела, открыла рот и слегка вскрикнула.

— И это ты называешь криком? — Стэнли Джон навис над ней скалой и стал кричать: — Избавься от своего старого программирования! Давай крикни как следует! Покажи, как ты можешь выражать свое мнение!

Джоанна дрожала. Воздух вокруг них сотрясался от криков.

— Посмотри на себя! Ты же взрослая женщина! А не можешь даже раскрыть рот и издать звук! Ты слабая! Никчемная!

Этот трюк мог бы даже показаться обидным, если бы не был настолько элементарен.

Джоанна попробовала крикнуть, но из ее горла вырвалось только какое-то хриплое сипение.

— Мы все еще сидим и ждем, пока Джоанна крикнет, чтобы мы все могли двигаться дальше, к нашему росту. Все ждут Джоанну. Именно так у тебя обычно все и происходит? Все ждут…

Джоанна наклонилась вперед и закричала изо всех сил, сцепив руки за спиной. Судорожно втянула в себя воздух и издала еще один вопль. Она кричала до тех пор, пока чуть не задохнулась. Стэнли Джон начал хлопать в ладоши, и вся группа тоже захлопала. По примеру Стэнли Джона каждый из них крепко обнял дрожащую женщину. Тим почувствовал, что ее блузка вся взмокла от холодного липкого пота.

Она облегченно опустила плечи:

— Я никогда ничего такого не делала. Это потрясающе. Меня охватил трепет.

— Это глупо, — сказал Бен.

Шелли, улыбаясь, попросила его:

— Не будь таким упрямым.

Стэнли Джон подхватил ее слова:

— Ты мешаешь Джоанне. И всем остальным тоже.

Бен смущенно отвел взгляд, явно раздумывая, что ему грозит, если он сейчас на полную катушку продемонстрирует свое старое программирование:

— Я просто говорю, что вся эта чепуха не для меня. Особенно если за нее нужно платить пятьсот баксов.

Джени, проходящая по залу, остановилась возле них:

— В седьмой группе не хватает одного человека. Никто не хочет туда перейти?

— Седьмая группа просто отличная, — сказал Стэнли Джон. — Бен, почему бы тебе к ним не присоединиться?

Не успел Бен вымолвить и слова, как Джени уже стащила его со стула, повиснув на нем, как обожающая невеста. Тим смотрел, как они удаляются к посту Скейта у двери. Джени подвела Бена к группе таких же, как он, недовольных — там образовался своего рода карантин. Скейт кивнул, прижимая рацию к уху, словно его кивок можно было услышать.

Тим решил, что ему не удастся пробраться в святая святых и найти Ли, если он будет демонстрировать неприятие происходящего и попадет в «карантин». Так что в настоящий момент он мог только подчиняться, другого выхода у него не было.

После того как Джоанна сделала первый, самый трудный шаг, Шелли выполнила упражнение, не выказав особого сопротивления. Рэй сделал то же самое. Когда очередь дошла до Тима, он позволил Тому Альтману немного поколебаться, за что тот получил выволочку. Стэнли Джон положил ему ладонь на плечо:

— Сейчас ты не сможешь спрятаться за своими деньгами, Том. Просто крикни, как все остальные.

«Остальные» тут же активно подключились к его бичеванию, причем Джоанна вела себя наиболее агрессивно:

— Отвергни свое старое программирование. Ты проявляешь слабость.

Когда Тому наконец удалось выжать из себя крик, его наградили щедрой похвалой. Когда все по очереди обнимали Тима, он вдруг почувствовал, что температура в помещении снизилась. От этого контраста у него в голове стало легко. Рэкли подумал, что двухчасовой сон и пустой желудок были не самым удачным вариантом подготовки к предстоящему марафону.

Свет померк, а из колонок снова завыла Эния. Все в один миг пришло в движение. Люди быстро стали возвращаться к своим местам. Из-за несущихся из усилителей аккордов и внезапных потоков холодного воздуха в помещении создалась атмосфера чего-то нереального.

Тим заметил, что, пока все отвлеклись на поиски места, седьмую группу быстро выпустили из зала, не посчитавшись с правилом о том, что во время семинара выходить нельзя. Тим прошел мимо служебного входа и услышал, как Джени назвала лысого охранника Рэнделом.

Про собрались на пустом пространстве в кольце стульев, подталкивая запоздавших к местам и шумно призывая к тишине. Люди в соседней с Тимом группе разговаривали и смеялись. Стэнли Джон отвел их куратора в сторону:

— Если будешь продолжать демонстрировать некомпетентность, тебе, возможно, придется посидеть в Ряду жертв.

Про побледнела и бросилась выполнять свои обязанности с утроенной энергией.

Свет погас. В полной тишине раздавались вздохи. Несмотря на накатившую на него усталость, Тим подумал о том, чтобы быстро сгонять к зоне Про, но понял, что не занятое им вовремя место сразу бросится всем в глаза, как только зажгут свет. Даже если ему удастся найти Ли, Тим не знал, что ему с ней делать.

Три пронзительных трубных звука возвестили о начале следующего этапа. Импровизированную сцену затопил рассеянный желтый свет. В центре пустого круга стоял худой низенький человек, наклонив голову. Его голос загремел через колонки:

— В Программе нет жертв. — Он поднял голову, у его левой щеки виднелся чуть заметный черный кружок микрофона. Подбородок мужчины разделял маленький прямоугольник волос. Лицо его было гладким и моложавым. Определить возраст этого человека не представлялось возможным. — Нет оправданиям и отговоркам. Вы создаете собственную реальность и живете в ней. Вы можете следовать новой Программе и прогрессировать… или вы можете погрязнуть в своей старой программе и оставаться жертвой. Это единственные варианты.

Свет стал чуть приглушеннее, комната погрузилась в сумрак. Тим посмотрел на электронные часы, которые спрятал в кармане, — 8:03. Совет Реджи о том, что надо следить за временем, был абсолютно верен. Тим чувствовал, что ему необходимо сохранять чувство реальности, а это было непросто сделать, учитывая все тепловые, световые и музыкальные манипуляции.

Все участники с обожанием смотрели на Учителя в полной сосредоточенности. Оглянувшись вокруг, Тим почувствовал себя так, словно спал и видел сон. Учитель начал расхаживать из одного конца сцены в другой, и белые овалы лиц поворачивались вслед за ним.

— Меня зовут Терренс Дональд Беттерс.

Присутствующие Про — человек шестьдесят или около того — хором произнесли:

— Здравствуй, ТД.

— На разработку этой Программы я потратил много лет и сотни тысяч долларов. Не будет большим преувеличением, если я скажу вам, что Программа изменит мир. Это революционное открытие. И знаете что? Вы в самых первых рядах. Вы уже вступаете в нее, получая доступ к исходному коду Программы. Вы здесь для того, чтобы изменить свою жизнь. И это изменение начнется прямо сейчас. — Он остановился, тяжело дыша, глядя на своих слушателей. — Вы должны взять на себя полную ответственность за свою жизнь. Вы и только вы являетесь причиной всего, что происходит с вами.

Первое правило Программы встретили удивленным гулом.

— Ваши действия — это ваша реальность. Вы все контролируете. Если вам больно, значит, вы решили, что вам должно быть больно. Если вы обижены, это из-за того, как вы посчитали нужным интерпретировать то или иное событие. Мир зависит от вас. Делайте его таким, как вы хотите. Нет поступка, который являлся бы плохим по своей сути. Может кто-нибудь в этой комнате назвать хоть один объективно плохой поступок? Ну? — Он обвел взглядом сидящих перед ним. — Давайте. Я не кусаюсь.

— Изнасилование, — раздался откуда-то сзади храбрый женоподобный мужской голос.

ТД отклонился назад и рассмеялся, согнув ноги в коленях:

— Изнасилование? Это хороший ответ. — Он снова начал свое гипнотическое хождение — размеренное мощное движение запертого в клетке тигра. — Но отбросьте социальные представления о сексуальности. Изнасилование связано с принуждением, как и многое другое в жизни. Например, нам приходится платить штраф за парковку в неположенном месте. Нас заставляют платить налоги. Нам приходится позволять каким-то идиотам в аэропорту обыскивать нашу обувь. Но все эти виды принуждения не кажутся нам изначально дурными по природе своей. Если вы думаете, что в изнасиловании есть какое-то объективное универсальное зло, то вы просто-напросто поддались банальной промывке мозгов. Общество научило нас, что изнасилование — ужасная вещь. Общество заставило нас испытывать чувство вины за фантазии об изнасиловании. Общество вбило нам в голову, что изнасилование болезненно и опасно. И мы на это купились. Я не какое-нибудь там чудовище. И не насильник. Я не говорю, что не испытываю отрицательных эмоций. Ну кому из нас не бывало грустно? Кто из нас не чувствовал себя подавленным? Расстроенным? Обиженным? Оскорбленным? Такое со всеми бывало, правда?

Выкрики и восклицания из зала. Свет приглушили еще, так, что теперь видно было только ТД. Жар снова нарастал, смешиваясь с дыханием и по́том трех сотен взрослых людей. Тим протер свои очки — элемент маскарада.

ТД раскинул руки:

— Вам. Больше. Не. Нужно. Это. Чувствовать.

Где-то в темноте зарыдала женщина.

— Человек — самая сложная думающая машина из всех, что когда-либо были изобретены. Вы работаете, как компьютер. Но знайте, что вы намного лучшекомпьютера. Вы единственный на свете компьютер, который может собой управлять. Который может выдернуть себя из розетки и отставить в сторону. Вопрос состоит в следующем: вы будете сами управлять собой или позволите другим управлять вами? Программа связана не с тем, что вы чувствуете. А с тем, что вы думаете. Ваше старое программирование на подсознательном уровне контролирует ход ваших мыслей. Ваше старое программирование — это все, что ваша семья и общество загрузили в вас и что вы никогда критически не рассматривали. Ваше старое программирование — это часть вашего прошлого, которая сдерживает вас и ваше развитие. Мы возьмем это, сложим в корзину и научим вас тому, что вас освободит. Очищать корзину не нужно. Вы в любой момент можете снова начать пользоваться принципами кода вашего старого программирования, вернуться к ним. Мы просто перепишем ваше старое программирование и заменим его нашей Программой. И это освободит вас.

Второе и третье правило.

Сидящая рядом с Тимом Джоанна вынула ингалятор и сделала два судорожных вдоха. В ее глазах блестели слезы. Тим обвел взглядом ряды — пустое выражение на лицах, нервные глотательные движения и моргание.

— Программа работает у всех, кто ей предан. У каждого. Так что если вы не считаете себя умнее собравшихся здесь, вы должны так посвятить себя Программе, продемонстрировать такую приверженность, как никогда раньше. Если кажется, что Программа не работает, это только из-за того, что вы работаете недостаточно усердно. Если у вас появятся сомнения, знайте, это говорит в вас старое программирование. Максимизируйте свой рост, минимизировав стремление к отрицанию.

Четыре принципа кода Программы.

— Мир вокруг нас изменился. Террористы захватывают самолеты, полные людей, и врезаются в здания. В новостях каждый день говорят об уровне террора. Мы все время вступаем в войны. Аль-Каида, Афганистан, Ирак. Пенсионные фонды внезапно испаряются. Куда ни повернись, везде нас поджидают новые проблемы. Атипичная пневмония. Сибирская язва. Глобальное потепление. Мы напуганы. Сбиты с толку. Так вот, больше этого не будет! Повторяйте за мной.

— Больше этого не будет! — зал завибрировал от голосов.

— Позволим ли мы себе чувствовать себя паршиво? Ни в коем случае!

— Ни в коем случае!

— Забудьте о здравом смысле. Знаете, что такое здравый смысл? Отговорка, чтобы не думать. Это новый образ мышления. Мы учимся ему прямо здесь, в этой комнате. Чем усерднее вы следуете Программе, тем свободнеестановитесь.

Люди слушали и кивали, словно им открылся глубочайший смысл жизни.

— Пришло время нашего следующего упражнения. Оно называется «Поход на вечеринку» и длится десять минут. Ваша задача встать и поговорить друг с другом. Как вам кажется, вы с этим справитесь?

На лицах Про как по команде появились неестественно широкие улыбки, они вскочили и начали знакомиться с Нео из других групп. Постепенно Нео тоже включились в игру, подражая улыбкам Про.

Стоящий на сцене ТД усмехнулся:

— Кто сказал, что Программа — один только тяжкий труд? У нас здесь бывает весело. — Он снял микрофон и спрыгнул со сцены, перекинулся парой слов со Стэнли Джоном и Джени и сказал что-то паре восхищенных Нео. Остальные бродили крутом, болтали и смеялись, обдуваемые потоками холодного воздуха. Тим прошел мимо Джули, которая его не заметила. Она умело пыталась разговорить какую-то застенчивую девушку:

— Смотри, как всем весело!

Тим украдкой взглянул на часы, чтобы засечь, во сколько началось упражнение. К нему подошел мужчина с острыми чертами лица и длинными волосами, собранными в хвостик. Он протянул руку и выпрямился, чтобы Тим мог прочитать написанное у него на карточке имя:

— Привет. Я Джейсон Стратерс из «Стратерс Авто Молл».

— Том Альтман. Безработный предприниматель.

— Разве такое может быть? Я думал, одно исключает другое.

Тим сделал пару шагов в сторону зоны Про:

— Акции моей компании в январе разместили на бирже.

Джейсон покрутил свое обручальное кольцо:

— А чем ты занимался?

— Я не могу рассказывать об этом. Крупные оборонные проекты. Договоры о неразглашении, высокий уровень секретности. Сам понимаешь.

Мужчина кивнул так, словно в автомобильной промышленности ему приходилось иметь дело с не меньшим уровнем секретности.

Внимание Джейсона привлекла рыжеволосая девушка с глазами навыкате и робкой улыбкой. Тим воспользовался этим, чтобы слинять. Посматривая на Скейта и Рэндела, он начал продвигаться к перегородке, протискиваясь мимо людей, занятых идиотской болтовней.

Тим заглянул за занавеску в зону Про. В свете монитора работали компьютерщики. Ли среди них не было.

Он повернулся и наткнулся прямо на нее.

— Привет, — она с шутливой официальностью протянула Тиму руку, — я Ли.

При взгляде на нее вблизи была очевидна ее хрупкость. В вырезе футболки виднелась сыпь. У Ли были очень узкие плечи. Из-за чуть выдающихся вперед передних зубов создавалось впечатление, что она надула губки и так теперь и ходит. Это было очень мило.

Пожав ей руку, Рэкли ощутил, какая у нее мягкая и хрупкая ладонь. Волосы у Ли сзади были схвачены заколкой. Но каштановые пряди выбивались по бокам, спускаясь на шею. Она посмотрела на его табличку с именем:

— Хорошо проводишь время, Том?

Она была очень доброй и обаятельной. Тиму пришлось напомнить себе, что эти качества она должна была демонстрировать, чтобы расположить к себе Нео.

— Да, интересно. Но немного странновато, — сказал Тим.

Искренность исчезла из ее взгляда, и обаяние испарилось:

— Я тоже сначала чувствовала некоторую зажатость. Но я научилась открывать сознание. Если все время задаваться вопросами и подвергать все сомнению, это будет мешать процессу. Не бойся расслабиться.

— Я стараюсь.

На лице Ли снова появилось живое выражение:

— Я тебя еще раньше заметила.

— Я тебя тоже. Ты там работаешь с техникой, да? — Тим воспользовался этим вопросом, чтобы отодвинуть занавеску и заглянуть за нее. В дальнем углу он разглядел зеленую табличку с надписью «Запасный выход» — железная лестница вела на автостоянку. Между ними и лестницей было пять Про. ТД явно позаботился о том, чтобы никто не смог похитить Про с семинара.

— Это, наверное, нелегко — технически руководить таким шоу.

Покраснев, Ли опустила голову:

— Ну, я всем не руковожу. Я отвечаю только за свет и за звук.

— И все-таки для этого требуется определенное умение, об заклад готов побиться. Последний раз я притрагивался к осветительной панели на концерте, который проходил в гараже моего школьного друга. Я тогда поджарил его кота.

Ли хихикнула:

— Это еще ничего. Вот я раньше… — она замолчала, с ее лица исчезло всякое выражение.

— В чем дело?

— Хорошо, — прогремел голос ТД. — Десять минут подошли к концу. Теперь мы играем в «Поход на вечеринку зомби». Вы можете говорить все, что хотите, но без всякой интонации. И еще, нельзя жестикулировать руками, ногами, телом. Это упражнение тоже будет длиться десять минут.

Тим отвернулся и украдкой посмотрел на свои часы. Как он и подозревал, прошло всего пять минут.

Уголки губ Ли слегка приподнялись. Лишенным выражения голосом, напоминающим голос робота, она сказала:

— Пойду поболтаю с кем-нибудь еще. Ты крадешь все мое время.

— По-ка, зем-лян-ка. Иди с миром.

Она улыбнулась, но улыбка почти сразу же превратилась в смущенный оскал. Она пошла к стульям, двигаясь скованно. Через какое-то время остановилась и оглянулась на Тима.

У остальных голова пошла кругом от усилий, которые они прикладывали, чтобы удержать себя в руках. Если кто-то срывался на жесты и взволнованную речь, Про только делали замечания монотонными фразами. От этого атмосфера становилась еще более непринужденной. Вскоре в зале со всех сторон зазвучал смех. Рэй — парень в синей футболке из группы Тима — стоял не шевелясь, руки по швам, глядя прямо перед собой на кружок Нео и сотрясаясь от хохота так же, как все остальные.

Когда ТД на этот раз объявил окончание упражнения, Тим, сверившись с часами, убедился, что прошло действительно десять минут. Он заметил, что рубашка его промокла от пота, что свидетельствовало об очередном скачке температуры. Люстры еще чуть заметно потускнели.

— Теперь мы все идем на «Молчаливую вечеринку». Я думаю, вы все догадываетесь о правилах этой игры. Вы можете общаться глазами, дотрагиваться друг до друга и при необходимости издавать звуки, но говорить ничего нельзя.

Все начали с энтузиазмом топтаться в молчании по залу. Два Про в точности повторяли движения друг друга. Шелли водила рукой в воздухе, словно показывала какие-то очертания. Вокруг нее собрались Нео, их тела извивались в движениях. Джоанна сидела на полу, скрестив ноги, и громко рыдала. По зрительской зоне по кругу двигался паровозик из двадцати человек, в котором были и Нео, и Про. Другие Нео нервно метались туда-сюда, словно в трансе.

За все годы своего обучения, военной службы и оперативной работы Тим ни разу не видел, чтобы столько людей сразу слетело с катушек. К нему подошла Шанна, широко разведя руки в стороны, словно хотела его обнять, но застыла в пяти сантиметрах от него. Тим поискал глазами Ли — она сидела, свернувшись в клубочек, обхватив руками колени, и тряслась мелкой дрожью, несмотря на жару. Только ТД, Скейт и Рэндел стояли в спокойных, расслабленных позах, ожидая окончания упражнения.

Но окончание все не объявляли и не объявляли. Упражнение тянулось бесконечно долго. Крики и смех стали казаться навязчивыми. У Тима рубашка прилипла к телу. Он, шатаясь, передвигался по душному залу, щурясь в полумраке. Люди издавали какой-то вой, кто-то бился в судорогах на полу. Последний раз, когда Тим смотрел на часы, прошло уже двадцать минут с начала упражнения. У него в глазах все замелькало. Тим хотел уже сесть на пол, и тут раздалась песня Энии.

Нео, толкаясь, стали пробираться на места. Свет включился, на сцене стоял ТД, холодно улыбаясь:

— Прекрасно! Просто прекрасно! Вы моя самая лучшая группа. Вы не боитесь включиться в Программу. А теперь все встаньте и возьмите соседа за руку. Вот так. — Он спустился со сцены и протянул руки в обе стороны. Две руки сомкнулись на его ладонях. — А теперь сожмите руку и расслабьте. Глубокий вдох. Сожмите и расслабьте. Мы все одно целое. Вы чувствуете? — Начиная с ТД все взялись за руки, образуя круг. — Вы чувствуете текущую в нас энергию? Энергию, текущую в каждом из нас? Мы все будем успешными. Мы все будем сильными. Мы все будем счастливыми.

Он засмеялся:

— Если вы верите в подобную чепуху, найдите машину времени и вернитесь в семидесятые. Такие фразы — это прерогатива тупых сект. От того, что вы что-то себе говорите, это что-то не сбудется. Это сбудется, если вы будете это осуществлять. Если вы думаете, что разговоры помогут вам стать такими, как вы хотите, то вам самое место в какой-нибудь пирамиде, торгующей туалетной бумагой. Мы не религия. Мы не отпускаем грехи. Мы практика. Кто-то может назвать нас сектой. Так ли это? Вот мой ответ: мне плевать. Мне нет до этого никакого дела. Что такое секта? Система ценностей и убеждений, которая не нравится тому, кто определяет ее этим словом. Общество анонимных алкоголиков — это секта? Мне плевать. Мне все равно. Они помогли многим людям — я надеюсь, что за свою жизнь смогу помочь такому же количеству людей. Морские войска — это секта? Мне плевать на это. Меня волнует эффективность. И так как я знаю, что Программа эффективна, что она работает, вы можете называть ее как угодно, хоть шабашом ведьм. Исходный код Программы эффективно действует в вашей жизни. Судите о нас по тому, что мы для вас делаем, а не по какому-то затертому слову, найденному вами в лексиконе вашего старого программирования. — Он вскинул руки, и весь круг повторил его жест. — А теперь идите со своей группой в сектор упражнений. Можете взять с собой одного Про, с которым вы познакомились во время «вечеринки».

На обратном пути Тим прошел мимо Ли, которой Джени что-то выговаривала:

— …нужно вернуться в зону Про. По-моему, тебе надо поработать в Ряду жертв.

При этих ее словах Ли вся сжалась.

Тим тронул Джени за руку:

— Простите. Я познакомился с Ли во время «вечеринки» и хотел бы взять ее с собой в свою группу. Меня зовут Том Альтман.

Черты лица Джени расслабились. Том Альтман явно успел зарекомендовать себя как ВИП-персона. Она посмотрела на Ли:

— Это правда?

Ли секунду в волнении молчала, потом кивнула.

Джени улыбнулась, на щеках у нее появились премилые ямочки:

— Ладно, ребята, желаю хорошо повеселиться.

Ли потащилась за Тимом к его группе. Куча народу толпилась вокруг Стэнли Джона: информаторы, горящие желанием настучать на ближнего.

— Рэй сильно сбился с Программы во время «Вечеринки зомби». Он постоянно жестикулировал.

— Я заметила, что Шелли демонстрировала свое старое программирование. Она использовала внешность, чтобы привлечь внимание других и почувствовать свою значимость.

— Джоанна жаловалась, что умирает с голоду.

Объявив всем отступникам выговор, Стэнли Джон предложил им несколько агрессивных «совместных» упражнений, кульминацией которых стала игра в вину. Каждый участник должен был рассказать о самом ужасном случае в своей жизни, а потом пережить этот случай с точки зрения виновного.

Заплаканная Шелли рассказала о том, как ее изнасиловали в старших классах школы:

— Я темнокожий. У меня нет денег. И я очень расстроен. Я живу в картонной коробке, и мимо проходит красивая белая девчонка. — Она задышала чаще и стала говорить сбивчиво. Тима охватило странное чувство — смесь жалости и раздражения, — когда он заметил, что ее заколка по цвету была подобрана к носкам. — Я не хочу делать ей больно, я просто хочу получить удовольствие. На ней платье с глубоким вырезом и нет нижнего белья, поэтому мне очень легко осуществить задуманное.

— Хорошо, — сказал Стэнли Джон. — Прекрасно. Мы все вместе проходим через это.

Они сидели в кругу, держась за руки, сочувственно их пожимая, и наконец Шелли продолжила:

— Она идет одна. Она ушла с вечеринки одна. И одна идет по улице в три часа ночи. Она точно этого хочет. Может, она даже это заслуживает. — Шелли заплакала, убирая волосы с мокрого от слез лица, другие пожимали ей руки, чтобы утешить. Потом Стэнли Джон заставил ее встретиться со своим насильником и высказать ему все.

Рассказ Джоанны об опухоли в груди, которая оказалась доброкачественной, был менее трогательным.

Женщина, сидящая рядом, чуть не потеряла сознание, но парень в синей рубашке вовремя успел ее подхватить. Инструктор группы вытащил ее через проем к местам для слушателей, вероятнее всего, для того, чтобы потом вывести на свежий воздух. Еще один способ разбираться с теми, кто слишком сильно переволновался. Тим на всякий случай запомнил это, как вариант — тем же путем он мог позже вынести находящуюся в бессознательном состоянии Ли из здания. В помещение снова стал поступать горячий воздух. Тим добавил к списку всех неудобств, которые он испытывал, еще и обезвоживание.

Стэнли Джон махнул Ли рукой:

— Твоя очередь винить.

— Ладно. — Ли на секунду закрыла глаза, словно набираясь смелости. — В последний раз, когда я виделась с отчимом, мы с ним очень сильно поссорились. С ним и с мамой. Я подумала, может, я смогу все наладить. Ну, знаете, как это бывает, когда пытаешься поговорить с родителями так, как будто в этот раз они тебя услышат.

Том присоединился к общему одобрительному гулу, но Стэнли Джон резко всех оборвал:

— Перестань хныкать, Ли. И рассказывай от лица своего отчима.

Ли глубоко вздохнула и на секунду задержала дыхание:

— Ты все время требуешь к себе внимания. Ты попадаешь в переделки, потом ждешь, что я все буду разгребать за тебя, а потом обвиняешь меня в том, что я не даю тебе свободы выбора. Ты ревнуешь к нашей новой семье и постоянно мешаешь нашему счастью. А потом жалуешься, что не являешься частью этой новой семьи. Ты позволяешь себе все время фантазировать и вспоминать о своем покойном отце, напоминая матери о прошлой боли. Она страдает уже от самого факта твоего существования. Только когда ты пошла в колледж, мы смогли наконец отпраздновать нашу новую свободу и родить ребенка — нашего собственного ребенка. И когда мы думали, что наконец избавились от тебя, ты опять появилась с новыми проблемами. Мне наплевать, что ты боишься, что совершила ошибку. Ты заслужила… — Она сильно сжала губы. — Ты заслуживаешь, чтобы я ударил тебя по лицу прямо перед твоей матерью и младшей сестренкой.

— Прекрасно, — сказал Стэнли Джон. — А теперь, что ты можешь им ответить?

Ли собралась с мыслями и заговорила:

— Вы наказываете меня полным безразличием к моей жизни, моим друзьям, хобби. Вы всегда ведете себя холодно и резко, словно вам нужно защитить себя от меня и от того, что я собой представляю. Но это значит только, что вы купаетесь в своем желании быть жертвами и не желаете выбираться. Я люблю свою сестру. Я думаю, что она красивая, что она прекрасное маленькое существо, но вы сделали все, чтобы унизить меня. Вы демонстрировали, как сильно любите ее, и напоминали мне всеми способами, соответствующими мелочности вашей натуры, насколько я вам противна. Вы хотите, чтобы я вам подчинилась, но этого не будет. Больше не будет. Вы можете беситься сколько угодно, но я наконец-то учусь думать сама за себя. И знаете, что я решила? Вы мне больше не нужны.

Восклицания и аплодисменты. Джоанна вытерла слезы, удивленно и завистливо качая головой. Тим часто заморгал, не на шутку вжившись в образ, который он здесь представлял.

Серо-зеленые глаза Ли уставились на Тима:

— А как насчет тебя? Что было самое ужасное в твоей жизни?

— Мою дочь убили, — услышал Тим свой голос как будто со стороны.

Ли раскрыла рот, но не произнесла ни звука. Стэнли Джон сделал шаг вперед, что-то закричал, перекрикивая шум и гам, и тут же выдернул Тима из транса, в который тот погрузился. Тим в мгновение ока снова очутился в бальной зале гостиницы «Рэдиссон» — вокруг него люди рыдали и теряли сознание.

ТД подошел к их группе и окинул участников отеческим взглядом.

Тим почувствовал, как внутри у него поднимается паника, и постарался успокоиться. Он почти физически ощущал запах детской присыпки, которым была пропитана комната Джинни.

Рэкли медленно начал рассказывать:

— Это случилось около года назад. Дженни возвращалась домой из школы. Она… она так и не вернулась. Той ночью обнаружили ее тело. — Тим находился в опасной близости от правды. Он вытер нос и стал Томом Альтманом. — Хотя с финансовыми делами у меня все было в порядке, — судя по выражению лица Стэнли Джона, для него это была не новость. — Год выдался очень тяжелый. Мы с женой расстались.

— Расскажи нам о том, что случилось с точки зрения виновного, — попросил Стэнли Джон.

Тим почувствовал на себе взгляд ТД. Во рту у него пересохло. Пот застилал ему глаза. Он живо представил себе Кинделла, его вытянутый лоб и короткие густые волосы.

— Я, э-э…

— Давай, приятель, — подбодрил его Стэнли Джон. — Здесь речь идет о силе, а не о комфорте.

Тим использовал уловку, которой научился, когда проходил курс рейнджерской подготовки. Он представил, как отделяется от своего тела, выходит из него. Он повернулся и взглянул на себя со стороны.

Том Альтман сидел перед группой, говоря от имени убийцы своей дочери. Том Альтман рассказывал о каком-то мифическом убийце, говорил, что следит за девочкой, как она идет домой из школы. Но потом Тим вдруг вернулся обратно в свое тело, в ушах у него зашумело.

— Однажды она пошла одна, попрощалась с подружками на середине пути. Я медленно поехал за ней. Я окликнул ее по имени. А когда она повернулась, затолкал ее в свой фургон. Я заклеил ей рот. Отвез ее к себе, где я мог быть с ней… — Тим почувствовал, как отяжелело его тело, — наедине. Я зажал ей руки. Разрезал ей пальто ножом для открывания коробок. Она была маленькой и бледной. Она не двигалась. По-моему, она не понимала, что происходит. Я не хотел, чтобы она пугалась. Но она была напугана, ее страх усиливался, когда я разрезал ее трусики. А потом мнебыло очень страшно, когда я резал ее ножовкой. Я не знал, куда девать то, что от нее осталось, поэтому я просто выбросил ее расчлененное тело у залива.

Из глубины поднялась печаль и застряла где-то в горле. Тим кашлянул. Глазами присутствующие рвали его на части. Ли неотрывно смотрела на него, ее взгляд пронизывал Тима. Он не отводил взгляда от Ли, даже когда другие хлопали его по спине или обнимали.

ТД отошел на несколько шагов, но так, чтобы все слышать.

— Боже мой, — вклинился Стэнли Джон, — отличная работа. Можно многое узнать, исследуя то, как человек идентифицирует себя с убийцей собственной дочери.

Глядя на неподдельный благоговейный ужас, написанный на лице Стэнли Джона, Тим вздрогнул. Он все время повторял себе: «Я Том Альтман», чтобы подавить свой естественный инстинкт, который призывал его двинуть Стэнли Джону кулаком по челюсти. Еще больше его обеспокоило то, что он почувствовал, как все его существо откликается на следующее предложение Стэнли Джона:

— Теперь давай посмотрим, как ты ответишь этому парню. Том? Ну же, давай. Убийца твоей дочери высказался. Теперь ответь ему.

Тим с секунду подумал, но, кроме отвращения, он не чувствовал ничего:

— Мне нечего ему ответить. Он просто убил девочку, которая случайно оказалась моей дочерью. Выговаривать ему это — все равно что объяснять злой собаке, почему нельзя кусаться. Он просто животное. Ответа нет.

Стэнли Джон наклонился к Тиму:

— Программа подскажет тебе ответ.

Вдруг зал погрузился в темноту, раздался пронзительный визг труб, заиграла музыка. Люди слепо, лихорадочно стали пробираться обратно к местам для слушателей. Тим воспользовался этой суматохой, чтобы последовать за Ли. Когда она нырнула за занавеску, он спрятался поблизости.

На этот раз ТД не мерил шагами сцену. Он сидел на ней, а по обеим сторонам от него сидели Стэнли Джон и Джени. Он говорил тихо и мягко:

— Я хочу, чтобы вы все легли на пол для нашей первой групповой медитации. Закройте глаза. Убедитесь, что лежите свободно, не касаясь соседа никакой частью тела. — После каждой фразы ТД делал четко выверенную паузу. — Расслабьтесь. Отбросьте все мысли. Вы здесь только ради себя. Это ваше время. Теперь обратите внимание на свое дыхание. Прислушайтесь к тому, как вы дышите. Почувствуйте, как кислород заполняет ваши легкие. Почувствуйте, как все вредоносное, грязное выходит из вас, когда вы выдыхаете воздух. Теперь сосредоточьтесь на пальцах ног. Глубоко вздохните, очиститесь. Пошлите чистую, насыщенную кислородом кровь к пальцам на ногах.

Глубокий голос ТД действовал усыпляюще, каждую команду он повторял по три раза. Люстры стали гаснуть, осталось лишь слабое свечение. Большинство людей неподвижно лежали на полу, их мысли витали в неизведанных высотах. Комната погрузилась во тьму. Тим, сгорбившийся за колонкой у занавески, за которой скрылась Ли, почувствовал, что глаза у него закрываются, нащупал нужную точку на руке и нажал на нее, чтобы не вырубиться окончательно.

ТД медленно говорил:

— Вам шесть лет. Вы стоите перед дверью своей детской. Вы пойдете за мной. Позвольте мне вести вас. Давайте откроем дверь, вы и я.

Тим стянул теплую куртку и стал потихоньку отстегивать от нее толстую подкладку, стараясь не шуметь.

— Войдите внутрь. Я оставлю вас. Не бойтесь.

Тим отстегнул подкладку, зажал ее под мышкой и на животе прополз пару метров до занавески. Когда интонация ТД изменилась, Тим застыл. Он несколько секунд подождал, пока ТД не начал давать указания. Потом Рэкли снова начал двигаться.

— Вот ваши любимые игрушки. Плюшевый медвежонок — брошенный. Ваше одеяло — изорванное. Ложитесь на свою маленькую кроватку. Поднимите зеркало, посмотрите на себя, на свой вид. Посмотрите, какой у вас грустный вид. Посмотрите, как вы одиноки. Какой смущенныйу вас вид. Испуганный. Как вы некрасивы.

Из темноты на Тима беспощадно неслись образы из детства, он не мог их удержать. Пустой стол матери. Отец, который отдает его на попечение тетушке своей любовницы, а сам уезжает якобы в командировку — женщина все три недели вставала с постели, только чтобы вытряхнуть свою пепельницу и разогреть замороженные полуфабрикаты.

— Почему вы плачете в одиночестве в своей постели? Что сделало вас жертвой? Папа забыл с вами поиграть? Мама не поцеловала вас перед сном? Они все еще там, эти невыполненные обещания, они мучают вас, подчиняют вас себе.

Тим протянул руку и отдернул занавеску, заморгав от потока света. Ли стояла, повернувшись к нему спиной, сосредоточившись на звукооператорском пульте. Как Рэкли и надеялся, она была одна.

Он скользнул в зону для Про и развернул на полу подкладку куртки: она превратилась в грязно-зеленый мешок. Идея принадлежала Питу Криндону. Тим наклонился вперед, поддернул штанину и вытащил тонкую, завернутую в ботинок фляжку из левого ботинка. На верхнюю часть ботинка было намотано несколько полосок скотча. Искусно воспользовавшись глубоким голосом ТД для того, чтобы скрыть шум, Тим отодрал их и приклеил себе на руку. Он развернул фляжку. Прячась за шкафом на колесиках, Тим приблизился к Ли, не дыша, сжимая в руках мешок.

Он прекрасно себе это представлял: вот он подходит, обхватывает ее одной рукой, прижимает ей платок ко рту, усиливает давление руки. Дальше он быстро уложит ее на пол, замотает ей лодыжки скотчем. Тонкими полосками скрепит большие пальцы — если заклеить запястья, наверняка останутся синяки. Он натянет ей на голову мешок, перекинет Ли через плечо и сбежит по пожарной лестнице на стоянку, прежде чем ТД заметит сбой в звуковом сопровождении медитации. «Хаммер» стоит в переднем ряду. Ключ от зажигания лежит у Тима в кармане брюк, он чувствовал его бедром сквозь тонкуюткань.

Он двинулся вперед, эфир капал с платка на ковер. Из-за плеча Ли виднелась табличка «Запасный выход». Тим молча сделал последний разделявший их с Ли шаг. Теперь он легко мог протянуть руку и погладить кончики ее волос.

Звучащий в усилителях голос ТД продолжал свою смертоносную работу:

— Смотрите, вот ваша мать, полная жизни и ошибок. Вот ваш отец со всеми его недостатками. Смотрите, какой он на самом деле. Почему в нем живет потребность превратить вас в жертву?

Тим опустил носовой платок.

Ли повернулась и прикрыла рот рукой, не сумев сдержать довольную улыбку.

— О, — хрипло прошептала она, — это ты.

Выражение ее лица изменилось, когда она увидела мешок в его руке, куски скотча, свисающие с его запястья…

Если она крикнет, сюда сбежится куча зомби в синих рубашках.

— Ты здесь для того, чтобы меня похитить. — В ее голосе послышались острый страх и обида.

Тим засунул мокрый платок в карман:

— Уже нет.

— Ты лгал. Как все остальные. — Ее щеки задрожали, она готова была расплакаться. Ли попятилась к занавеске, и Тим ничего не сделал, чтобы ей помешать. Она втянула в себя воздух, намереваясь закричать, но замолчала и повернулась к нему:

— Твоя погибшая дочь. Ее ты тоже выдумал?

— Нет.

Они смотрели друг на друга, звукооператорский пульт гудел рядом, распространяя вокруг тепло. Тим едва успел отметить про себя неожиданно повисшее в зале молчание, как вдруг из-за занавески раздался какой-то треск, за которым последовал вопль ТД, не усиленный микрофоном:

— …что случилось у меня со звуком?

Ли бросилась обратно к пульту:

— О черт! О черт!

Тим быстро нырнул за вешалку, растянувшись на полу на животе. Как раз вовремя, в этот момент Скейт отдернул занавеску одной рукой, другой он прижимал к уху рацию. Из-за пояса у него выглядывала рукоятка ножа — явно не та вещь, которую обычно приносят с собой на семинар.

Он заметил разложенную на полу подкладку и одним быстрым движением вынул нож из-за пояса. Он держал нож лезвием вверх, глядя на Ли:

— В чем дело?

В зале, в котором сидело несколько сотен Нео в ожидании новых указаний, повисла тишина.

— Ни в чем, — выдавила из себя Ли.

Скейт ногой пихнул тряпку на полу:

— А это еще что такое, черт возьми?

— В нем спрятан кабель от микрофона.

Тим, не дыша, следил за этим разговором через целлофановые чехлы, которыми была укрыта висящая на вешалке одежда.

Из рации Скейта снова послышался голос ТД:

— …ну …что там у вас?

Ли, поджав губы, смотрела на лезвие ножа в руках у Скейта:

— Я… просто отключилась. Вошла в общую медитацию.

Скейт окинул Ли взглядом. Наверное, он заметил, что ее голос слегка дрожит. Наконец он нажал на кнопку рации и засунул нож обратно за пояс:

— Она вырубилась.

— Пожалуйста, объясни Ли, что, если она не устранит неполадку в работе микрофона, я потеряю всю группу.

Нагнувшись над графическим стабилизатором, Ли возилась с рычагами, регулирующими частотность. Скейт окинул ее долгим взглядом, потом вышел.

— Убирайся отсюда, пока свет не зажегся, — сказала Ли. — Если Скейт тебя поймает, мы оба окажемся по уши в дерьме.

Тим поднялся на ноги и остановился, не зная, как поступить.

— Ты уже достаточно всего сделал. Все. Просто уходи. Сейчас же.

— Мамочка! — закричала женщина тоненьким, как у маленькой девочки, голоском. — Ма-а-а-мочка-а-а-а!

Через несколько секунд зал наполнился высокими громкими криками. От этого хора у Тима мурашки по спине побежали. Больше всего это смахивало на совместное пение пациентов психушки.

Тим подполз к занавеске и выглянул. Скейт ушел на свой пост, но несколько Про ходили по рядам и поддерживали вошедших в явный клинч людей жалобными причитаниями:

— Мамочка. Папочка. Где вы?

Стэнли Джон и Джейн ходили между распростертыми на полу вопящими хныкающими телами и добавляли жару:

— Мы вообще не хотели ребенка. — Со лба Джени, склонившейся над рыдающим мужчиной, градом катился пот. — Ты никчемный.

Тим внимательно понаблюдал за передвижением людей в синих рубашках, потом, улучив момент, быстро перекатился на ковер. Он как раз успел выкатиться на открытое место, когда на него обрушился сверху голос Стэнли Джона:

— Что ты здесь делаешь?

— Мама, — проревел Тим, — где моя мама?

— Ей нет до тебя никакого дела. Она тебя бросила. — Стэнли Джон двинулся дальше, чтобы пораспинать еще кого-то.

Сквозь общий шум и смятение пробивался мощный властный голос:

— ТД здесь с вами. Вы в безопасности. Ваш провожатый здесь. — Постепенно общая истерика прекратилась, слышались только отдельные отрывочные всхлипывания. — А теперь я выведу вас из детской. Повернитесь и попрощайтесь со мной, вашим провожатым. Я сейчас уйду, но я всегда буду здесь, внутри вас. Всегда. Когда свет в комнате зажжется, вы проснетесь и не будете помнить ничего из того, что с вами произошло.

Зажегся свет, и все зашевелились, поднялись на ноги. Больше всего сцена походила на то, что павшие на поле боя вдруг ожили и встали. Когда Нео, пошатываясь, вернулись на свои места, ТД продолжил как ни в чем не бывало:

— В Программе мы больше всего презираем жертву. Не знаю, как вы, а я жутко устал жить в обществе жертв. У нас можно подать в суд на табачную компанию, потому что вы по своей воле курили тридцать лет. Можно подать в суд на телепередачу, если ваш тупой ребенок себя поджег. Черт, да можно даже «Макдоналдс» засудить за то, что человек отрастил себе жирную задницу. Лучше не гладить коллегу по руке, иначе вас могут обвинить в том, что вы ее домогаетесь, делаете из нее жертву. В Программе мы сами отвечаем за свои решения. Мы не прикрываемся отговорками. Но некоторые из вас все еще склонны это делать. И такой ход мыслей заразен. Вы должны отвергнуть желание быть жертвой. Нет ничего бесполезнее, чем попытки ублажить, потворствовать, нравиться. Это признаки беспомощности. Вы должны вести себя так, как считаете нужным, делать все для себя. Не смейтесь из вежливости. Не звоните маме из чувства долга. Таким действиям не место в Программе. Здесь мы приветствуем силу… — Он обвел рукой слушателей.

— А не комфорт!

— Комфорт, удобство сделают вас слабыми. Только сила освободит вас. Мы стремимся к приверженности…

— А не к счастью!

— Вам не нужно быть счастливыми. Счастье для идиотов. Вы должны быть решительными. Вы должны проявить приверженность. Иногда это может означать страдание. Иногда — тяжелую работу над собой. Вы готовы работать над собой?

— Да!

— Я хочу, чтобы каждая группа выбрала самую большую жертву, которая подойдет сюда и сядет в Ряду жертв. — ТД положил руки на спинки двух стульев из длинного ряда, который прилежные Про соорудили на сцене. — Считайте это интенсивной терапией. — Он заговорил тише, в его тоне послышалась угроза. — Один из Про присоединится к нам на сцене. Вы уже знаете, кто это будет. — Ли, нагнув голову, прошаркала к сцене. ТД помог ей подняться на сцену, в его глазах мелькнуло милосердие, хотя улыбка оставалась жесткой.

В зале послышался шум — Нео отчаянно ссорились. Несколько Про подошли к группам с подносами с лимонадом и батончиками, как торговцы на бейсбольном матче. Люди вцепились в то, что им дали, разрывая обертки батончиков зубами, хлюпая и чавкая, как узники концлагеря, попавшие на продуктовый склад. Тим почти слышал, как сахар бурлит у них в крови, превышая все допустимые нормы. Собрав всю волю в кулак, он заставил себя не следовать общему примеру. Какая-то женщина закричала, что у нее сейчас мочевой пузырь лопнет. Ей сказали, чтобы она представила, что он пуст.

В группе Тима на Джоанну — первую претендентку в Ряд жертв — обрушился поток обвинений. Ее неспособность защититься только подтвердила справедливость сказанного. Когда Ряд жертв заполнился, она оказалась рядом с Ли.

ТД вышагивал перед несчастными «избранными». Он начал со студентки медицинского колледжа и умело подвел ее к тому, чтобы она признала, что в детстве специально довела себя до диабета, чтобы привлечь внимание своего отца. Сидящий рядом с ней подросток, который явно слишком рано начал лысеть, сообщил, что два раза курил травку и дрался с другими парнями в старших классах. Всего за несколько минут ТД убедил его в том, что он конченый наркоман, всю жизнь отказывавшийся отвечать за свои действия.

Двигаясь дальше по ряду, ТД все больше переходил на личности. Толпа с удовольствием поддерживала оскорбление несчастных, шумно выражая свое мнение в перерывах. Когда Джоанна запнулась, не зная, как отвечать на один из его вопросов, ТД достал откуда-то зеркало и протянул его Джоанне:

— Посмотри на себя, — говорил он с ледяным спокойствием, — ты жирная. Твой вид вызывает отвращение. С чего людям хотеть быть с тобой? Что? Что, Джоанна? Что ты там бормочешь? Какие чувства я в тебе вызываю?

— Вы заставляете меня чувствовать себя униженной.

— Неправда. Тычувствуешь себя униженной. Не пытайся сказать, что это моя вина. Скажи мне, что я говорю чушь. Ну давай, скажи мне.

Она судорожно выдохнула воздух:

— Я… я не могу.

— Не могу. Мое любимое слово. — Губы ТД сжались, превратившись в тонкую полоску. — Посмотри в зеркало. Скажи мне, что ты видишь.

— Наверное, женщину, которая пытается…

— Пытается. Пытается? Давай я скажу тебе, что вижу я. — Его взгляд пронизывал ее насквозь. — Я вижу три с половиной миллиарда лет эволюции, которые работали на то, чтобы ты поднялась с четверенек, чтобы у тебя развились большие пальцы. Я вижу триллионы других существ с несколько отличными от твоих физическими характеристиками, системой восприятия, познавательными способностями, которые умерлидля того, чтобы ты могла здесь сегодня сидеть. Я вижу невероятно развитый головной мозг. Я вижу тысячи лет культурного развития, в результате которого появились поля и фермы, обеспечившие питание, которое способствовало формированию клеток твоего тела. Я вижу солнце, которое согревало эти растения, вселенную, которая создала это солнце. Я вижу жизнь, время и пространство, вылившееся в форму человеческого тела, в этот венец творения. И ты не можешь… что? Скажи, я несу чушь?

Она дышала так тяжело и шумно, что едва различала его слова:

— Ты несешь чушь.

— Знаешь что? Мне не кажется, что я несу чушь. Ты не можешь заставить меня почувствовать что-либо. Знаешь почему, Джоанна? Потому что я не жертва. И, если бы ты не была жертвой, ты смогла бы перенести пару-тройку оскорблений. Если бы ты не была жертвой, ты могла бы принять критику в свой адрес.

Джоанна потянулась к своему ингалятору.

— Ах да. Твой способ вызывать сочувствие. Ты заболела астмой, чтобы люди тебя жалели? Где твое самоуважение? Ну раз тебя так волнует мнение других людей… — Он повернулся к слушателям. — Давайте выскажем ей свое мнение, ребята.

Толпа словно взорвалась. Нео вскочили, выкрикивая оскорбления:

— Жирная свинья!

Какая-то женщина в несколько раз толще Джоанны с особым рвением взялась за исполнение роли третейского судьи:

— Ты корова! Ты жирная! Жирная тварь!

Джоанна согнулась пополам, спрятав голову в коленях. Джени выступила вперед с бумажным пакетом в руках, который в самолетах используют в случае тошноты. Джоанну вырвало, и на нее обрушилась новая волна оскорблений. Ее прическа была безнадежно испорчена.

— Так, хорошо, — сказал ТД. — Ты должна очиститься от ненависти к себе.

Пока Джоанну рвало, все присутствующие продолжали выкрикивать ругательства. Наконец ТД поднял руки, и в зале моментально воцарилась тишина.

ТД начал разминать Джоанне плечи:

— Я горжусь тобой, Джоанна. Ты все выдержала, это показывает, как здорово ты выросла. Когда закончишь с Программой, ты будешь сильной, и тебе никогда не придется чувствовать себя так. Теперь встань и поклонись.

Джоанна встала, и у нее подогнулись колени. Толпа подхватила одобрительные аплодисменты ТД, в которых утонули слабые протесты Джоанны.

Теперь на всем ряду осталась одна Ли. Она судорожно сжимала пальцами свою рубашку. Толпа дышала в едином, тяжком ритме.

— Ли, у тебя все еще есть сыпь?

— Да. Я решила, что у меня должна быть сыпь, потому что так я скрыто демонстрирую свое желание быть жертвой.

— Ты все еще учишься отказываться от желания быть жертвой, да?

— Да.

ТД резко повернулся, как фокусник перед произнесением «магического» заклинания:

— Покажи всем свою сыпь, которая является следствием твоего желания быть жертвой.

Ли посмотрела на него пустыми глазами.

— Ты научилась скрывать свое желание быть жертвой, вместо того чтобы избавиться от этого желания. Ты ощущаешь комфорт, скрывая это свое желание. Итак, почему бы тебе не показать всем, что ты жертва? Почему бы тебе не раздеться совсем? Ты ведь не позволишь этим людям возыметь такую власть над тобой, чтобы заставить тебя стесняться собственного тела?

В зале поднялся гул.

Ли механически начала сбрасывать одежду. Когда она закончила, ее кожа блестела от пота.

Толпа застыла в каком-то мрачном экстатическом возбуждении. Несмотря на потоки прохладного воздуха, исходящие от кондиционеров, Тим почувствовал, как его рубашка прилипла к телу. У него внутри все опустилось, когда он наблюдал, как ТД подсказывает Ли, что делать.

На ее губах появилась неестественная улыбка, и она крикнула:

— Вот мое тело! И вы не можете заставить меня его стыдиться! Я отрицаю желание быть жертвой! Я отрицаю комфорт! Я превозношу силу!

Оглушительные аплодисменты. Когда Ли взяла одежду и сошла со сцены, ТД сказал:

— Не удивлюсь, если это физическое проявление желания быть жертвой скоро пройдет.

Упражнения, оры и групповые медитации продолжались, тянулись бесконечно и мучительно долго, постепенно подмывали разум и нормальность Тима до тех пор, пока его не обуяло дикое желание сдаться на их милость. Но он боролся каждую секунду дня, вечера и ночи. Тим концентрировался, размышлял, делал все, чтобы его не затянуло в эту воронку сумасшествия. Он использовал боль, чтобы не поддаваться ритмичному биению барабана и бесконечному вспыхиванию и затуханию света: Тим изо всех сил вдавливал одну руку в другую. На его ладони появились царапины от постоянного вжимания в нее ногтя большого пальца другой руки. Тим подумал, что это было бы даже забавно, если бы не приносило столько неприятных ощущений.

В последние часы огромное количество картинок сменяло друг друга с молниеносной скоростью, как при вспышке фотоаппарата. Джоанна, стоящая на стуле и кричащая:

— Я злюсь! Я разрешаю себе злиться, потому что могу постоять за себя!

Свернувшаяся в позе зародыша Шелли, вокруг которой ходил Стэнли Джон, выкрикивая:

— Твой отец издевался над тобой в детстве в сексуальном плане? Поэтому ты выросла шлюхой?

Ее кивок и то, как она ответила, перед тем как засунуть большой палец себе в рот:

— Н-наверное. В некотором роде.

Громкие аплодисменты. Звуки записанного на пленку сердцебиения. Глухой стук барабана.

Ли больше не появлялась.

Под аккомпанемент громкой музыки ТД поклонился и сказал:

— Мы с вами скоро свяжемся и предложим дополнительные семинары, чтобы вы могли продолжить рост. А пока хочу вас поздравить. Вы на правильном пути. Я горжусь вами, потому что у вас хватило мужества…

— Включиться в Программу!

Получив обратно часы и сотовые телефоны, участники семинара поспешили к выходу, радостные, возбужденные. Они обсуждали, сколько всего нового здесь узнали, и соревновались за звание лучшего в этом шоу.

Тим почувствовал легкое головокружение, оперся рукой на спинку стула и опустился на сиденье. Он ничего не ел и не пил уже почти двое суток.

Стэнли Джон подошел к Тиму и нагнулся над ним, упершись руками в колени:

— Эй, приятель. Ты сегодня отлично поработал. У меня для тебя прекрасная новость. ТД хочет на минутку пригласить тебя в зону Про.

За спиной Тима появились Рэндел и Скейт, и он подумал, что его раскрыли. Теперь его постигнет та же судьба, что и частного детектива Дэнни Катангу.

Они прошли за занавеску. ТД расслабленно сидел в кресле с белым полотенцем на шее. Вокруг него суетились Про. Прямо Элвис, окруженный толпой своих почитателей. Справа от него Ли разбирала пульт. Она бросила короткий взгляд на Тима и отвернулась. Он был уверен, что Ли его выдала. А еще Тим усмехнулся про себя, когда заметил, что она набила его мешок кабелями.

— Том, друг мой, садись. — ТД похлопал по легкому складному стулу, и Рэкли с благодарностью на него опустился. Только сейчас Тим заметил, что моложавое лицо ТД усыпано бледными веснушками. После двадцати четырех часов выступления в нем чувствовались пыл и рвение.

Скейт встал у Тима за спиной, и Тим стал следить за его отражением в металлической панели. Рэкли весь напрягся, готовый драться или бежать изо всех оставшихся у него после марафона сил.

— Рад с вами познакомиться, сэр.

— Ну-ну. Пожалуйста, называй меня Учитель. — ТД скрестил длинные ноги. — Ты произвел на меня сильное впечатление.

Тим вздохнул. К счастью, его вздох выглядел так, словно он был удивлен и польщен. В горле у Тима совсем пересохло.

— Нужно быть по-настоящему сильным, чтобы встать на позицию убийцы своей дочери. Я думаю, ты примирился с убийцей, и именно поэтому тебе нечего ему сказать. Я думаю, ты не примирился с чем-то другим. С тем, как ты повел себя после смерти дочери?..

ТД случайно нажал на очень больное место. Тим какое-то время помолчал, раздумывая над тем, как стоило Тому Альтману реагировать на этот вопрос. Он решил не жаловаться:

— Это было трудное время.

ТД чуть заметно кивнул. Похоже, именно такого ответа он и ждал:

— Я хочу перевести тебя на следующую ступень.

Ли не поворачивалась к Тиму.

— Правда? Вроде как стать Про?

— Мы попросили всего несколько человек — Нео, которых мы считаем очень способными, — приехать на наше ранчо в понедельник на специальный трехдневный курс.

Ли замерла, ее шея и плечи напряглись.

— Понимаешь, то, что было сегодня… — ТД взмахнул руками, — …это только начало. Тестовая модель, не более того. Мы оптимизируем и совершенствуем Программу. Семинары нового поколения будут намного эффективнее. Сейчас меня интересует только одно: мне нужно отобрать из сотен и даже тысяч Нео несколько человек с потенциалом, который позволит им сделать следующий шаг вместе с нами. Буду откровенен — мы уже набрали нужное нам количество человек, но мы очень хотим, чтобы ты к нам присоединился.

Похоже, состояние Тома Альтмана в 90 миллионов долларов сработало. Отличная схема: использовать Круг приближенных в качестве постоянного источника финансирования для расширения Программы. Так ТД избегал неизбежных хлопот, связанных с созданием фондов, выплатой займов и переговоров с комиссиями. Даже процесс отбора он сделал выгодным для себя. Триста человек по пятьсот баксов с каждого — да отец Тима только мечтал о таких оборотах.

ТД сочувственно склонил голову:

— В чем дело? Я чувствую, что ты сомневаешься. Можешь поделиться со мной своими сомнениями.

— Я… ну… я всегда думал, что лучше постепенно входить в любое дело, — запинаясь, произнес Том Альтман.

Ли продолжила наматывать кабель на руку.

— Тебе мешает твое социальное программирование, — завораживающий сосредоточенный взгляд ТД был направлен куда-то за голову Тима — старый трюк, позволяющий загипнотизировать человека. Тим расслабился так, что лицо ТД превратилось в расплывчатое пятно. — Если хочешь быть свободным, нужно его переписать.

Том Альтман обдумал это замечание, поерзав на стуле:

— Просто слишком много всего сразу. И я все еще не отошел от… впечатлений от семинара. Можно мне сначала подумать?

— Извини, Том. Эта возможность предоставляется только один раз. У нас все продвигается очень быстро. Да и потом это же всего на три дня. Мы не просим тебя отписывать нам твой дом или что-то в этом роде.

Все рассмеялись, и Тим вдруг заметил, что вокруг них собрались слушатели. Том Альтман принял предложенную возможность не сразу, но все же пора было начинать соглашаться.

— Я хочу узнать больше. — Ли полуобернулась, и Тим рискнул взглянуть на ее профиль.

ТД кивнул Скейту, который выскользнул за занавеску, и снова сосредоточил все свое внимание на Тиме:

— Сегодня тебя познакомили с новой практикой. Новой реальностью. Теперь ты несешь ответственность перед самим собой, но… — он хлопнул себя рукой по колену и наклонился вперед, — может быть, ты все-таки еще не готов.

Том Альтман напрягся и ответил:

— Я готов.

ТД наградил его радостной улыбкой:

— Рад, что ты решил к нам присоединиться.

— Как мне туда добраться?

— О, у нас не принято, чтобы люди просто приезжали на ранчо, — губы ТД искривились от одной мысли о такой пошлости. — Рэндел за тобой заедет. Где ты живешь?

— Ну, вообще-то, я в последнее время скитаюсь по друзьям. — Тим шепотом добавил, — Развод.

ТД понимающе улыбнулся:

— Ускоренный смертью твоей дочери, да?

Тим показал более взволнованную жестикуляцию:

— В какой-то мере. Да, можно и так сказать.

— Ну, у нас потом будет время, чтобы в этом разобраться. — ТД закусил нижнюю губу. — Может быть, Рэндел встретит тебя в отеле в понедельник утром? В восемь устраивает?

Скейт вернулся. Он привел с собой Джейсона Стратерса из «Стратерс Авто Молл» и теперь держал его в ожидании у занавески.

Тим встал, ощущая легкую слабость и головокружение.

ТД пожал ему руку:

— Добро пожаловать в будущее.

Глава 21

На рассвете Тим ехал домой. Ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы не отключиться. В голове все путалось, а тело отказывалось понимать, что сейчас раннее утро. Когда Тим позвонил Уиллу Хеннингу в пять утра, тот не очень рад был его слышать. Но при упоминании Беттерса Уилл взбодрился — наконец-то у него появилась конкретная мишень. Когда Тим рассказал о том, как передумал похищать Ли, он в полной мере ощутил, каким тираном должен быть человек, чтобы протолкнуть в производство фильм с бюджетом в сто миллионов долларов.

— Как ты посмел меня ослушаться! Это вообще не твоего ума дело! Я клиент, значит, и решать мне!

— Я судебный исполнитель США, сэр. У нашей службы клиентов не бывает.

— Ты вернулся на службу только благодаря мне. Один звонок Марко, и ты опять будешь работать охранником в каком-нибудь торговом центре.

— Если вы считаете, что это самый эффективный способ достигнуть своей цели, то валяйте.

— Ты думаешь, что можешь меня за нос водить?! Да я в семидесятые работал с самим Марлоном Брандо! — Тим не смог сдержать смеха. Уилл мрачно вздохнул. — Ты лживый подонок.

— Я обещал помочь Ли, а не похитить ее.

— Мы оба знаем, что сейчас это одно и то же.

— Единственным законным обоснованием для задержания Ли может быть угроза жизни. Но ее жизнь вне опасности. Она прекрасно осознает свои действия. Никаких признаков физического насилия я не заметил. Даже наоборот, меня впечатлили ее способности.

— Ты забываешь, что именно из-за своих так называемых способностей она попала в секту, где людям капитально промывают мозги.

— А вы благодаря своим способностям стали продюсером в Голливуде. Уверен, многие задумались бы над этим небезынтересным фактом.

— Не шути с нами, пристав. Эмма просто с ума сходит. У нас бессонница. Мы…

— Сэр, при всем моем уважении вы в данном случае не являетесь жертвами. Жертва здесь Ли.

— Теперь ты заговорил как чертов психоаналитик.

— Нет. Просто, когда мою дочь убили, я понял, что об этом ни в коем случае нельзя забывать.

На этот раз Уилл промолчал. Тим заехал в гараж и выключил мотор. У него болели плечи, и боль тупо отдавалась в голове.

— До свидания, Уилл. — Тим захлопнул телефон и вылез из «хаммера».

На кухне Тим вытащил из кармана стаканчик, который тайком унес из гостиницы «Рэдиссон», — на его донышке задрожали капли вишневой жидкости. Тим поставил стаканчик на стол, а рядом положил шоколадное пирожное с орехами и прошел в гостиную. Там на диване спал Медведь. На полу лежал Бостон и дышал в такт со своим хозяином. Тим почувствовал, как у него внутри все сжалось от благодарности.

В спальне Дрей сидела на кровати, облокотившись на подушки, телевизор кричал чуть громче, чем нужно. Дрей крепко спала.

Он посмотрел на отражение ее лица в зеркале, висящем на противоположной стене, — лицо у нее было такого же серого оттенка, что и у него самого. В животе у Тима больше не урчало — он преодолел пик голодных мук несколько часов назад. Сердце билось неровно, все еще не придя в норму после всего, что случилось за последние сутки. Слипающимися глазами он смотрел на спящую жену, получая удовольствие от этой простой домашней картины.

Тим ощутил, как все его тело медленно охватывает смертельная усталость.

Дрей открыла глаза и так ему улыбнулась, что у него защемило сердце. Она протянула руки и сказала хриплым со сна голосом:

— Ты вернулся.

Она обняла его, а Тим запустил руки ей в волосы, массируя голову, — ей нравилось ощущать такие прикосновения, когда она уставала.

— Дай мне на тебя посмотреть. — Дрей слегка отстранилась. — Боже правый. Даже когда ты шесть дней провел в плену в Боснии, ты выглядел не так плохо. Что они с тобой делали?

Тим с трудом выдавил из себя не очень связный рассказ. Когда он в третий раз описывал групповую медитацию, Дрей кивнула:

— Я поняла.

— Ты все это время ждала меня, не спала?

— Пыталась. Мы думали, что ты должен был вернуться вчера после обеда. Я почувствовала напряг, позвонила Медведю, и мы с ним сидели и делали вид, что смотрим телевизор.

— Я не мог позвонить. Там не было телефонов.

Дрей откинула покрывало:

— Иди сюда.

Тим растянулся на кровати. Дрей наклонилась вперед и издала какой-то странный звук:

— Я неважно себя чувствую. Медведь сказал, что знает место, где можно заказать отличные суши. Я ему поверила.

— Большая ошибка.

— Она может стать моей последней ошибкой. — Дрей внимательно посмотрела на мужа, в ее взгляде безошибочно читалось облегчение.

Тим откинулся на подушку:

— Там у них целая схема отработана. Настоящий конвейер.

— Я рада, что ты решил уйти. Во что бы она ни вляпалась, она не заслуживает того, чтобы ее вытащили на улицу с мешком на голове, погрузили в машину, а утром она оказалась бы в руках у своего папочки. С деньгами мы как-нибудь разберемся. Мы всегда справляемся. — Она все еще гладила его, убирая волосы у него с лица. — Тимоти, с тобой все в порядке?

— Я не хочу оставлять ее там. Я не могу этого сделать.

Глаза Дрей блеснули, ей понадобилась минута, чтобы справиться со своей реакцией:

— Ей повезло с тобой. Я имею в виду Ли.

— Со мной повезло тебе.

Дрей говорила взволнованно:

— Ты понимаешь, о чем я.

— Там дюжины людей, которые находятся у них в подчинении.

— По доброй воле.

— То, что там происходит, это уж точно не по доброй воле, Дрей.

— Подожди. Остынь немного. Давай все обсудим. Поехав на ранчо, ты подвергнешь себя еще большей опасности.

— В этом заключается наша работа. Мы рискуем, чтобы защитить других. В этом наш долг. Это нужно делать всегда, в любом случае, а не только тогда, когда нам это удобно.

Дрей скрестила ноги по-турецки:

— Нет, мы рискуем для того, чтобы защищать закон.

Тим уставился в пол.

— Там нет состава преступления, — сказала она.

— Я его найду.

— К черту Декларацию прав человека. — Ее голос смягчился. — Ты уже ходил этой дорогой, Тимоти. Если ты полезешь в это, а состава преступления там не обнаружится…

Тим отвернулся.

— …ты снова окажешься по другую сторону закона.

Теперь, когда Тим вернулся домой, в безопасное и спокойное место, в нем снова начало закипать раздражение:

— Этот парень гребет деньги лопатой. Он намерен и дальше расширяться. Я этого не позволю.

— А ты уверен, что дело в этом?

У Тима глаза болели от усталости.

— А?

Дрей наклонила голову в сторону коридора. Этот жест как-то сам собой стал у них символизировать Джинни и ее потерю. Тим вспомнил, как на семинаре он говорил от имени Кинделла, и по спине у него пробежал холодок.

— Ну давай говори, Дрей.

— У тебя нет такого ощущения, что ты хочешь защитить Ли?

— Сейчас я точно хочу ее защитить. Она прикрыла меня и приняла из-за этого очень жестокое наказание. Это врожденная черта. Такая девочка, как она, заслуживает лучшего.

— Все дети заслуживают лучшего, но это лучшее они, слава богу, получают не от федеральных властей.

— Ей промывают мозги, Дрей.

— Правильно. Так что она может выдать тебя в любой момент. Может быть, уже выдала. Ты действительно хочешь доверить свою жизнь этому ребенку? Возможно, они уже ждут тебя. Может, как раз сейчас примеривают петлю.

— Она этого не сделает.

— Ну да. Она ведь прекрасно все понимает. Либо ей промывают мозги, а в этом случае ты не можешь на нее рассчитывать. Либо это ее собственный обдуманный выбор, и тогда ты должен отступить и оставить ее в покое.

Тим с трудом сумел противостоять искушению согласиться с этим разумным доводом. Вместо этого он сказал:

— Если она расскажет про меня сейчас, ее накажут еще строже за то, что она не сказала раньше.

— На первый взгляд создается такое впечатление, что ей нравится, когда ее наказывают. — Дрей закусила нижнюю губу. — Как она выглядит?

— Она выше, чем я думал. Хрупкого телосложения…

— Хрупкого? — По тону Дрей Тим сразу понял, что допустил промах. — Она хрупкая?

— Ну худенькая, да.

Дрей переложила книгу с колен на тумбочку у кровати. Тумбочка при этом дернулась так, что стоящая на ней лампа зазвенела.

— Так, ладно, она хрупкая. Что еще? У нее светлые волосы?

— С чего ты взяла, Дрей?

— Не знаю. Почему бы тебе не спросить об этом Ли с ее хрупким телосложением? Почему ты так ревностно относишься к этому делу?

— Увидев то, что там было… — Тим посмотрел на свои руки, смиренно лежащие на покрывале. На секунду он задремал, но одернул себя, когда почувствовал, как голова опускается.

Дрей сдвинула брови. Она моментально остыла. Через секунду она просунула Тиму в кулак два пальца, и он осторожно их сжал. Тим почувствовал, что не может больше держать глаза открытыми. Последнее, что он запомнил, перед тем как провалиться в сон, это прикосновение губ Дрей к своей щеке.

Огромная ладонь накрыла плечо Тима и стала энергично его потряхивать. Тим перекатился на другой бок, прикрыв глаза рукой:

— Который час?

Над ухом раздался голос Медведя:

— Больше двенадцати. Вставай, шеф хочет тебя видеть.

Тим застонал и сел в постели. У него болели мышцы во всем теле. Похоже, Уилл не стал откладывать в долгий ящик жалобу и сразу озвучил Таннино свое недовольство Тимом.

— Дома?

— В офисе. Он уже давно практикует субботние смены. Тем более что работа в выходные хорошо оплачивается. Некоторые из нас уже тоже по полдня отпахали.

Тим открыл глаза и моргнул от яркого света. Медведь довольно жевал шоколадное пирожное.

— Где ты это взял?

— На кухонном столе. А что?

— Это улика, ты, обжора!

Медведь перестал жевать и наклонил пирожное так, что стало видно — от него осталась только половина.

— Подожди. — Он поспешил в туалет. Тим услышал всплеск, а потом шум спускаемой воды в унитазе. Медведь вошел в комнату, вытирая рот рукавом рубашки. — Порядок, — сказал он, — но об этом никто не должен знать.

— Где Дрей?

— Я уговорил ее заехать в больницу перед работой. Ей все еще было плохо после суши.

— Может, она съела несвежее ореховое пирожное?

Медведь не улыбнулся в ответ на эту шутку.

Глава 22

— У меня есть свои соображения. У сенатора Файнстайна есть свои соображения. У Уилла Хеннинга есть свои соображения. Тебе собственные соображения иметь необязательно. — Таннино раздраженно выдохнул. Он откинулся назад в своем кресле и покрутил кончик серебряного ножа для резки бумаги на подушечке большого пальца. — Для этого уже нет места.

— Это не мои соображения. Это долг.

— Черт возьми, Рэкли. Я же сказал тебе: не лезь в это дело. Я просил тебя только вытащить девочку.

— Зачем? Чтобы он мог сделать это с другими? Нельзя спасти одного человека и оставить сам механизм преспокойно работать дальше. Какой тогда вообще смысл? — Тим кивнул на фотографию в рамке на столе Таннино. — Вы хотите, чтобы ваша племянница училась в одном колледже с…?

— Не надо переходить на личности, Рэкли. Это грубо.

Тим оперся на спинку дивана и постарался не обращать внимания на тупую головную боль — последствие переутомления.

— Вы правы. Простите. Я просто…

— Что ты «просто»?

— Я хочу прижать этого ублюдка.

Таннино приподнял густые брови:

— В последнее время ты стал очень эмоционален, Рэкли.

— Извините.

— Тут не за что извиняться. Это просто эмоция. Главное, не позволяй ей мешать работе. — Таннино постучал ножом для бумаги по костяшкам пальцев. — Думаю, я смогу избежать таких тонких вопросов, как арест девушки, если ты сможешь уговорить ее уйти оттуда. Как думаешь, у тебя получится?

— Я постараюсь. Или я найду доказательства, которые помогут нам разогнать эту секту. Если секта развалится, ей придется начать жить по-другому. — Тим смотрел на Таннино, но ничего не мог прочитать в его взгляде. — Послушайте, я не прошу ничего, что могло бы принести мне выгоду. Мне здесь ничего не светит, да и терять тоже нечего.

— Я не спрашиваю тебя о мотивах, Рэкли. Я просто говорю, что ты создаешь мне проблемы. И я интересуюсь, с чего вдруг ты проявляешь такое рвение. В свете того, что произошло в прошлом году, глупо с моей стороны было бы этим не интересоваться.

— Уверяю вас, это реальная угроза, и нам лучше обратить на нее внимание, пока дело не зашло слишком далеко.

— Мне приходится терпеть истерики голливудского продюсера, который постоянно меня достает. — Губы Таннино изогнулись, и он отвернулся, чтобы сдержать улыбку. — Ты уже глубоко увяз в этой паутине. Катаешься на «хаммере», ходишь в штанах от Дольче и Габбано. — Тим почувствовал, что Таннино ушел с позиции взбешенного начальника и стал опять итальянцем, которому сильно измотали нервы. Он вот-вот поддастся.

— Версаче.

— Да какая разница. Томас и Фрид отслеживают для тебя финансовые дела. Теперь ты хочешь продолжать работать под прикрытием в каком-то там секретном месте. Эта операция не должна была приобрести такой размах.

Они несколько минут смотрели друг на друга. Тим понимал, что молчание работает на него. Наконец Таннино схватил телефонную трубку и набрал номер. Потом опустил трубку и прошипел:

— И если ты еще раз скажешь что-нибудь про мою племянницу, я тебе хорошенько накостыляю. — Он снова прижал трубку к уху. — Винстона Смита. Это Таннино.

Непримиримый заместитель генерального прокурора был очень важным союзником службы судебных исполнителей. В федеральной системе все делалось через генеральную прокуратуру, так что без этого человека им было не обойтись.

— Мой пристав едет работать под прикрытием на ранчо. У него в разработке секта. Я хочу знать, может ли он пойти туда с микрофоном… Нет, у нас нет достаточных оснований для получения ордера на прослушку. — Темно-карие глаза Таннино неотрывно смотрели на Тима. — У нас ничего нет… Никаких обвинений не выдвинуто, — тяжелый вздох. — Я знаю. — Таннино какое-то время послушал, потом спросил Тима: — Тебя пригласили в качестве гостя, правильно?

Тим кивнул.

— И что нам это дает? Ага… Ага… Так… Спасибо за то, что ничем не помог, Вин. — Таннино положил трубку. — В общем, так. Тебя пригласили, поэтому ты можешь принести туда микрофон и даже камеру, но только нацепить все это тебе придется на себя.

— Я не могу притащиться туда с микрофоном. Судя по тому, что мне известно, они могут заставить меня совершать пируэты голышом. И потом, у этих ребят слишком сильно развита паранойя, чтобы что-нибудь делать при мне. Микрофон не даст нам того, что нужно.

— Если мы применим еще что-то, любой самый завалящий адвокат вышвырнет нас из зала суда как котят. Никто не запрещает тебе там повынюхивать в свободное от сектантских занятий время, но нельзя делать ничего такого, на что у нас нет санкции прокурора, — он пожал плечами, — это может все дело нам порушить. Ты сам знаешь.

Тим поднял руки и хлопнул себя по коленям:

— Похоже, я иду туда без всего.

— Похоже, что так.

Медведь сидел на столе Тима, опираясь ногами на перекладину стула и прижав к уху телефонную трубку, и что-то писал в лежащем у него на колене раскрытом блокноте.

На другом конце комнаты Дэнли и Палтон привстали из-за своих столов, чтобы взглянуть на Тима. Губы Дэнли шевелились, он явно делал какие-то комментарии по поводу увиденного.

Тим Рэкли, новая сенсация в мире офисных сплетен.

Медведь положил трубку и собрал разбросанные на столе распечатки:

— Нам лучше подняться наверх.

В лифте по пути наверх и в коридоре, по обеим сторонам которого были расположены пустые кабинеты, покинутые Секретной службой, Томас и Фрид никак не признали присутствия Тима. Особенно упорное неприятие демонстрировал Томас. Полы в коридоре были засыпаны скорлупой от фисташек. Медведь толкнул дверь в конференц-зал, и они с Тимом устроились на одном конце громадного стола, а Томас с Фридом — на другом.

Медведь выложил на стол свой блокнот, распечатанные документы и несколько исписанных листков. Томас и Фрид тоже принесли с собой кучу бумаг. Таннино застрял на каком-то официальном ужине, и Тим прождал его почти час. Похоже, ребята времени даром не теряли.

— Я очень ценю то, что вы согласились помочь нам в этом деле, — сказал Тим.

— Давайте сразу кое-что проясним, — начал Томас. — Мы будем с тобой работать. И будем работать хорошо. Но вот эту свою риторику воспитанного мальчика можешь оставить при себе. Не забывай, что год назад в марте я держал тебя на мушке в переулке.

Медведь поднял руки в миротворческом жесте:

— Ну ладно…

— Мне не ладно. Мне не очень понравилось делать это. Совсем не понравилось. Был даже один момент, когда… — У него задрожал голос и раскраснелось лицо.

Тима удивило то, что Томас так сильно переживал.

— В нашей работе и так дерьмо лопатой грести приходится, — более ровным голосом сказал Фрид. — Нельзя ставить своего коллегу, я уже не говорю друга, в такое положение, когда он вынужден стрелять в тебя. От этого по ночам сон пропадает.

— Ты прав, — как можно спокойнее произнес Тим.

Но Томас еще не закончил:

— Ты думаешь, нам не хочется иногда хорошенько наподдать какому-нибудь подонку? Но то, что сделал ты… Ты подставил нашу Службу. Мне было неловко из-за того, что я тебя знаю. Мне было неловко, что ты был моим другом.

— Черт возьми, да у него же дочь убили! — Медведь вскочил и уперся руками в стол. Он больше знал о злоключениях Тима, и ему уже удалось справиться со своим гневом. Теперь он сочувствовал Рэкли. Медведь не умел затаивать злобу, и как только он снова почувствовал преданность по отношению к Тиму, он стал очень остро воспринимать все разговоры о тех событиях, на которые у него был свой собственный взгляд. — Он уже через все прошел, ты, придурок самодовольный, — суд, пресса, тюрьма! Что дает тебе право…

— Медведь, все в порядке, — Тим не сводил взгляда с Томаса, — я понял.

Томас наконец отвел взгляд.

— С чего начнем? — спросил Тим.

Фрид постучал пальцами по лежащей перед ним папке:

— Как ты, наверное, догадался, Терренс Дональд Беттерс является главой корпорации «ТДБ».

Медведь вытащил листок из какой-то стопки:

— Сын проститутки, которая родила в подростковом возрасте. Отец неизвестен. Дата рождения во всех бумагах разная. Мы знаем, что в разнос он пошел в 95-м году. Бросил жену, сменил имя и снова женился. Его бы привлекли к ответственности за многоженство, но первая жена подала заявление о том, что он ее бросил, и тем самым испортила все дело и дала ему сорваться с крючка. Через пять месяцев развелся со второй женой. У него есть сертификат об окончании курса психологической помощи по почте, но он называет себя «доктором» и всем говорит, что он доктор наук. Его первая секта, которая называлась «Уроборис», состояла из клиентов психолога из Орегоны. Он работал у этого психолога ассистентом под именем Фред Уик. Психолог исчез через несколько месяцев после того, как Беттерс стал у него работать. Беттерс никогда не проходил по делам об убийстве, но его несколько раз вышвыривали из разных штатов за мошенничество. Он приехал в Калифорнию и организовал тут множество сект, построенных на принципах человеческого потенциала. Причем каждая следующая вариация на тему была масштабнее предыдущей.

Тонкие губы Фрида сжались в едва заметную полоску:

— Деньги с солидного счета Эрни Трамина умело увели на другой счет, который впоследствии был закрыт. Ничего конкретного, что могло бы связывать его с Беттерсом. По Реджи Ронделлу ничего нового нет, но, судя по тому, что нам удалось раскопать, его история подтвердилась.

— Ты прав насчет квартиры, где проходила первая встреча с членами секты, — сказал Томас. — В ней никто не живет. Когда я надавил на менеджера, он признался, что какая-то студентка заплатила ему пару сотен баксов, чтобы на день снять эту квартиру. Она подходит под твое описание Лорейн. Я там осмотрелся — пусто. Они обдурили новичков, заставив их записаться на семинар, и быстро оттуда смылись.

Тим просмотрел список обвинений, выдвигавшихся против Беттерса: кража с мошенничеством, статья 3-14-96, задержан, прокурор в выдаче ордера отказал; растрата, статья 1-17-99, оправдан судом присяжных; противозаконное считывание компьютерных данных, статья 9-21-01, освобожден за недостаточностью улик.

— Да, ничего не скажешь, активный гражданин.

— Настолько активный, что хорошо выучил все законы и научился их обходить, — заметил Фрид. — На него не выписано никаких ордеров, не подано жалоб, заявлений. Он платит налоги. Мы не можем прижать его по статье о невыдаче заработной платы, потому что у него все оформлены как консультанты с годовым доходом. Министерство труда не станет утруждать себя проверкой без соответствующего заявления кого-либо из работников. Беттерс выбирает склонных к внушениюлюдей, которые добровольно отписывают ему все свои деньги, — ничего незаконного в этом нет.

— А потом, когда у них мозги немного прочищаются, ни у кого никаких светлых мыслей насчет этого подонка в голове не мелькает?

— Похоже, они все вполне довольны жизнью. Никто еще ни разу не жаловался.

Тим постучал Медведя ручкой по локтю:

— Реджи Ронделл мог бы стать первым.

— Да уж, — сказал Медведь, — он так бегом и побежит жаловаться.

— Деньги отследили?

Фрид пояснил:

— Я позвонил своему знакомому из Казначейства и потратил десять часов на то, чтобы просмотреть всю имеющуюся у них информацию по Беттерсу, в результате ничего, ноль. Короче, полная жопа. Он отправляет наличные в офшор по очень сложной схеме, которую мы с огромным трудом вычислили, но все там устроено так, что не выходит за рамки закона. Он ведет бизнес через целую сеть подставных компаний и фондов. — На чисто выбритом лице Фрида появился оскал — редкое для него проявление эмоций. — Он нечистоплотен в финансовых делах, но мы не можем найти в его действиях ничего противозаконного.

— Как насчет пропавшего психиатра? И что с Катангой, частным детективом, которого нанял Хеннинг?

— Я связался со следователями, которые занимаются этими делами, — сказал Томас. — У них нет ни улик, ни доказательств, в общем, ни хрена. Этот парень просто тефлоновый король какой-то. К нему ничего не пристает, как к сковородкам, которые все время рекламируют.

— Сколько у него денег?

— Больше семидесяти миллионов долларов.

Медведь присвистнул.

— В 2000 году он жил в доме в Сильвер-Лейк, который давно продал. У него почтовый и электронный ящик до востребования. Парень просто помешан на конфиденциальности. Куча разных счетов под разными именами. Не подкопаешься.

— А как насчет корпорации?

— Она ведет деятельность. Только в этом году она купила землю в… — Фрид послюнявил большой палец и перелистнул несколько страниц, — вот. В Хьюстоне, Скоттсдейле, Спокейне, Сильмаре, в Северной Долине, Форте Лаудердейле и Кембридже.

Медведь бросил многозначительный взгляд на Тима. Сильмар располагался совсем недалеко от квартиры в Ван Нийсе, где раньше жила Ли, и почтового отделения в Сан-Фернандо, где у нее был ящик до востребования.

— Он оформил на подставных лиц землю в Куширо в Японии; в Кристчерч в Новой Зеландии и в деревне в окрестностях Гамбурга. Похоже, парень собирается создать целую империю.

Тима вдруг посетила мысль, от которой на спине у него выступил холодный пот:

— А что это за земля?

— Отдаленные районы, загородные участки. Бывшие общины. Лагеря. Дома отдыха. Обанкротившиеся реабилитационные центры. В Спокейне вообще просто вспаханное пшеничное поле.

— Расскажи мне о Сильмаре. Похоже, именно туда я и отправляюсь.

— Участок расположен на северной оконечности Долины рядом с Санта-Кларитой. Прямо посреди земли, находящейся в собственности штата — Национального заповедника. Какой-то голливудский продюсер построил на нем ранчо, а через некоторое время продал.

— Похоже, голливудские продюсеры и руководители секты имеют схожее мировоззрение. Неудивительно, что их вкусы совпадают и в том, что касается недвижимости, — заметил Тим.

— Несколько десятков лет там перевоспитывали малолетних преступников, но около года назад ранчо пустили с молотка. Корпорация «ТДБ» сразу за него ухватилась. Потом оказалось, что Министерство обороны хотело купить этот участок для утилизации химического оружия. Ходили разговоры, что Беттерс отказался продавать им участок. Они напустили на него Казначейство, но ничего не добились. Неудивительно!

Фрид выжидательно взглянул на своего напарника. Томас посмотрел в свои записи и сообщил:

— Шестого июня в прошлом году ФБР заявилось к ним с обыском по какому-то незначительному обвинению в мошенничестве. Они ни фига не нашли и ко всему прочему повели себя довольно агрессивно. На пару минут там разыгралась довольно некрасивая сцена. Общественные организации стали вопить о свободе вероисповедания и религиозных убеждений, хотя Беттерс и его люди всегда подчеркивают, что их практика не связана с религией. Оказалось, что Беттерс не боится судебных разбирательств. В результате ФБР завалили исками.

— Почему это прошло так тихо?

— Все быстро заткнулись. Беттерс ненавидит прессу, да и Министерство обороны наверняка не горело желанием афишировать стремление свалить целую кучу вышедшего из строя химического оружия прямо под носом у налогоплательщиков.

Тим потянул за воротник своей рубашки:

— Боже правый.

— Спецагент, с которым я разговаривал, сказал, что Беттерс развел их, как полных бакланов.

— Для фэбээровца он выразился очень красочно.

— Он бывший рейнджер.

— А, ну это все объясняет.

— Теперь правоохранительные органы к этому месту и близко не подходят. Это странная организация с собственным штатом капитально прозомбированных юристов. Я так думаю, что копы и ФБР решили: не тронь дерьмо, а не то завоняет. Никому не нужны судебные иски.

Фрид сложил руки на столе:

— Все, что делает Беттерс, вписывается в рамки закона, хотя и находится в миллиметре от того, чтобы эти рамки перейти.

— В общем, никаких зацепок, — сделал вывод Тим.

— Никаких, — согласился Томас. — Если хочешь прижать этого парня, тебе придется самому туда отправиться и все разнюхать. — Он отвернулся, тем самым показывая, что это все, и начал складывать бумаги.

— А вы спрашивали местных приставов, федералов?

Фрид покачал головой:

— Это твое дело. Мы предоставили тебе самому решать, что со всем этим делать.

— Он не остановится, — сказал Томас. — Это настоящее осиное гнездо.

Перед тем как выйти из комнаты, Фрид кивнул Тиму, а Томас его проигнорировал. Медведь и Тим посидели какое-то время, переваривая полученную информацию.

— Ты послал еду на экспертизу? — спросил Тим.

— В лабораторию шерифа.

— Ааронсон все еще там работает?

Медведь кивнул:

— Сказал, что справится за двадцать четыре часа. Если получим что-то существенное, тебе можно будет туда не соваться.

— Что ты нашел на Скейта Дэниелса?

— Ничего. Это имя нигде не проходило.

— А по фамилии ты смотреть не пробовал? Вполне возможно, миссис Дэниелс не называла своего мальчика Скейтом.

— Точно. По фамилии я не смотрел. — Медведь сжал руки в кулаки. — При всей этой бузе вокруг Беттерса как мы убедим шефа дать тебе разрешение копаться в делах секты?

— Я уже продемонстрировал чудеса красноречия, тебе придется присоединиться. Расскажи ему, какая это великолепная возможность. Говори с воодушевлением — тебе нужно дать ему понять, какая это прекрасная новость. Если мы правильно нажмем, то на них обрушится целый вал исков. Беттерс все равно что Аль Капоне, и мы ищем, за что нам зацепиться, чтобы его посадить. Когда мы прижмем Беттерса, Таннино нужно будет помахать перед носом Министерства обороны этим участком земли, который им был так нужен. Поговорить со своими приятелями вне правоохранительных органов. Зато на следующую встречу по обсуждению бюджета он пойдет с высоко поднятой головой — ну как же, благодетель Министерства обороны! Ну и потом, это прекрасный шанс надрать задницу ФБР, а Таннино спит и видит, как бы это сделать.

Медведь упер подбородок в ладони:

— Не представляю, как ты будешь разгребать это говно.

У Тима перед глазами мелькнул образ из далекого прошлого: ему пять лет, на ноге у него фальшивый гипс. Он бродит по автостоянке и прижимает к груди коробку, в которую его отец бросил несколько засаленных двадцаток в качестве приманки и поощрения сердобольным гражданам. Рэкли очнулся от своих мыслей и увидел, что Медведь внимательно на него смотрит:

— Что?

— Я говорю, этот подонок очень четко выстроил свою схему. Ни единой трещинки.

Тим согнул указательный палец и соединил его с большим, а потом посмотрел на Медведя сквозь образовавшееся колечко:

— Нам нужно найти вот такую дырочку. Этого будет достаточно.

Медведь собрал свои документы и поднялся:

— А что, если он не оставил такой лазейки?

Тим купил сандвич и засел в компьютерном центре. Настроение у него было не ахти. Один из ребят, работающих на задержаниях, выставил на всеобщее обозрение свежий синяк. Тим даже не поинтересовался, откуда он у него.

Рэкли позвонил Дрей по сотовому. Она как раз патрулировала улицы с Маком. У нее наконец-то прошло желудочное расстройство, виной которому явились несвежие суши, и Дрей мечтала о хорошем стейке. Врач сказал ей пару дней посидеть на диетическом питании. Но при их работе это было практически невозможно — ей просто негде было взять диетическое питание в патруле. Дрей сказала, что чертова машина Тима перекрыла весь гараж, и она не могла нормально выехать. Так она извинялась за свою вчерашнюю реакцию на слова Тима о «хрупком телосложении» Ли. Рэк ответил, что с его нехрупким телосложением он мог поместиться только в «хаммере».

Тим позвонил в департамент шерифа и попросил аналитика пробить Скейта Дэниелса по описанию внешности. Предположительный возраст тридцать пять лет. Тим сказал аналитику смотреть всех, кто зарегистрирован в округе Лос-Анджелес. Через десять минут фотография и данные единственного подходящего по описанию человека пришли Тиму на электронный ящик. С фотографии на Тима смотрело лицо Скейта, но вид у него был более дикий, чем в жизни. Что-то — может быть, Программа — стало для Скейта сдерживающим фактором, привело его в чувство. Дальше Тим посмотрел сведения, имеющиеся на Скейта в базах данных ФБР и Социального страхования. И тут вдруг Тим наткнулся на очень интересную запись:

23.03. Дэниелса остановили за превышение скорости на перекрестке Шестой и Хим. Он ехал на красном «мустанге», номер 9КУТ683. В машине был пассажир Рэндел Кейн.

Еще немного постучав по клавиатуре, Тим выудил из компьютера описания криминального прошлого Рэндела и Скейта и распечатал их.

Оба они совершали многочисленные правонарушения и близко познакомились с верхушкой айсберга карательной системы, но ничего серьезного на них не было. У них были многочисленные обвинения, начиная от вооруженного ограбления и заканчивая нарушением общественного порядка и сексуальными домогательствами. Их много раз судили, они подавали кучу прошений о помиловании и отработали множество часов на общественных работах. Погрязшие в преступлениях, но свободные от уголовного преследования в настоящее время, Рэндел и Скейт были идеальными вышибалами для Беттерса. Как и все связанные с ним люди, они не давали никакого повода для дальнейшего расследования, поскольку не совершали правонарушений, по крайней мере, в последнее время.

Вдруг где-то рядом с Тимом раздался дикий грохот. Он резко поднял голову. Прямо перед ним за перегородкой из пуленепробиваемого стекла выл огромный заключенный. Гуеррера заломил ему руку за спину и швырнул в коридор, где преступника тут же скрутили трое офицеров.

Гуеррера вытер тонкую струйку крови, стекающую из носа и предупредил:

— Только попробуй еще раз отколоть такой номер, ублюдок, и я тебе яйца оторву.

Тим закончил с архивными данными, а потом позвонил психиатру доктору Глену Бедерману, эксперту по сектам, извинившись за то, что беспокоит его по домашнему телефону.

— Откуда вы узнали мой номер? Его нет ни в одном справочнике. — Пауза. — Ну ладно. Глупый вопрос. Чем могу помочь?

— Имя Терренс Беттерс вам что-нибудь говорит?

— Нет. А должно?

Тим рассказал ему об обстоятельствах, при которых он познакомился с этим человеком. На середине своего рассказа он услышал, как скрипнул стул, на который опустился Бедерман. Когда Тим закончил, психиатр издал какой-то сдавленный звук, выражающий крайнее изумление:

— Никогда не слышал, чтобы кто-то столь плохо подготовленный, как вы, без последствий для себя прошел двадцатичетырехчасовую индуктивную сессию. — Он вздохнул. — Я рад, что вы не натянули бедной девочке мешок на голову и не утащили ее оттуда силой, но должен сказать, вы поступили очень опрометчиво, отправившись на эту встречу.

— Я собираюсь сделать кое-что похуже. Я еду работать под прикрытием к ним на три дня. Мне очень хотелось бы перед этим встретиться с вами. Это возможно?

— Теперь уж я обязательно встречусь с вами, хотя бы из любопытства. У меня завтра назначено несколько встреч дома. В десять часов вас устроит? — В его голосе послышалась ирония. — Уверен, вы сами сможете узнать адрес.

Тим поблагодарил его и повесил трубку. Он сложил распечатки в карман и вышел. Гуеррера сидел на корточках в коридоре, пытаясь отдышаться. Попутно он осторожно разминал руки. Услышав шаги Тима, Гуеррера поднял голову и подмигнул:

— Привет, Рэк.

— Ты что, не получил предупреждение?

Гуеррера эффектно приподнял бровь — наверняка, долго тренировался. Потом его лицо расслабилось, и он рассмеялся:

— А, о том, что с тобой лучше не разговаривать. Они распространили информационную видеозапись. В ней говорится, как нужно по-скотски вести себя с тобой, если вдруг доведется встретиться у автомата с водой. И тому подобная чушь.

Он пошевелил рукой и поморщился. У него был выбит плечевой сустав, в этом месте кожа слегка провисала. Тим присел, и Гуеррера после секундного колебания протянул ему руку. Тим взял его за запястье и осторожно потянул. Сустав встал на место. Гуеррера со свистом выдохнул, потом снова засмеялся. Лоб у него блестел от пота:

— Спасибо, приятель.

Тим хлопнул его по здоровому плечу и поднялся. Потом повернулся и пошел по коридору, но Гуеррера его окликнул:

— Ты не думай, что они на тебя просто так ярятся. Они в тебя верили, а теперь чувствуют себя так, как будто их предали.

Тим кивнул, обдумал его слова и спросил:

— А ты?

Гуеррера пожал плечами:

— Ты участвовал в первой перестрелке, в которую я угодил на службе. На одном из рейдов. Ты проделывал тогда такие штуки, которые не показывали даже в боевиках. Я наблюдал за тобой, и у меня тряслись руки. А ты был абсолютно спокоен. — Он медленно повернул запястье в одну сторону, в другую. — Ты научил меня всему, приятель, без слов. По-моему, от того, что я буду злиться на тебя, ничего хорошего не будет.

Глава 23

Джени трясла ее за плечо:

— Эй, слушай! Проснись же!

Ли села в кровати. По давней привычке, от которой девушка так и не избавилась, она сонно взглянула на тумбочку в поисках часов. Но их там, естественно, не было. Судя по сероватому свету за окном, было около шести утра. Хотя сам ТД редко появлялся на завтраке, он считал, что завтрак должен быть ранним. Как Про должны были успевать поспать между этим ранним завтраком и ночной работой над собственным ростом, оставалось за пределами понимания Ли. У нее было столько дел и она так уставала, что времени подумать о столкновении с Томом Альтманом, или кем бы он там ни был, совсем не было.

— Ну-ка угадай! А, ладно, сама скажу. — Джени прижала руки к груди. — ТД дал мне назначение в Скоттсдейл. Я попросила, чтобы со мной поехали Лорейн и Чед. Здорово, да?

Ли почувствовала укол зависти. Ее голос все еще был хриплым со сна:

— Просто потрясающе.

— Я буду первым послом. Ну, конечно, после Стэнли Джона, но это уже само собой разумеется. Он едет в Кембридж. ТД говорит, что Бостон почти такой же богатый возможностями город, как и Лос-Анджелес. И знаешь что?

Ли спустила ноги с кровати и часто заморгала, стараясь сосредоточиться. Она еле-еле открыла ящик шкафа, от которого давно отвалились обе ручки.

— Мы надеемся набрать тысячу Нео для семинара следующего поколения. — Джени стояла за спиной у Ли, приглаживая ей волосы. — Я переезжаю в Третий домик. Я дала о тебе очень хороший отзыв за эту неделю. Даже не упомянула, что у тебя так и не прошла сыпь.

— Слушай, Джени, я кое-что хотела у тебя спросить. — От прямого немигающего взгляда Джени Ли стало неловко, но она продолжила: — Тебе не кажется, что некоторые методы, которые мы используем на семинарах, — не знаю, как сказать, — неправильные, что ли? Так же, как и то, каким образом мы приводим Нео?

Джени рассмеялась и взъерошила Ли волосы:

— Конечно, нет, дорогая. Ты ведь не стала бы кормить грудного малыша стейками, правда? Ты кормила бы его специальным детским питанием, которое он в состоянии переварить. Нео еще новички в истинном росте. Последнее, что мы хотим сделать, — и это ради их же собственной безопасности — это дать им больше, чем они смогут проглотить. Поняла?

— Кажется. Спасибо, Джени.

Джени обняла Ли. В ее объятиях было тепло и спокойно.

— Ты всегда должна спрашивать меня обо всех своих сомнениях. Это моя работа.

Дверная ручка со скрипом повернулась, и в комнату вошел Рэндел:

— ТД хочет тебя видеть.

— Сейчас, только свитер надену, — ответила Джени.

— Нет, тебя.

Джени застыла на секунду, потом с вымученной улыбкой сказала:

— Я ее приготовлю.

Пока Джени выбирала для нее свитер, Ли зажала в ладони ложку, которую прятала в глубине ящика, и сунула себе за пояс:

— Мне нужно в ванную.

— Поторопись, — сказал Рэндел.

Ли быстро прошла в ванную. Она почистила зубы, побрызгала водой на волосы и постаралась их пригладить. Дрожа, опустилась на холодный круг унитаза и достала ложку. Ли сидела и вглядывалась в свое смутное отражение в ложке — отражение, которое не видела неделями, если не считать украдкой брошенного взгляда в зеркало, висевшее на стене гостиницы «Рэдиссон». Низкое качество отражения, которое обеспечивала ложка, помогло Ли оправдать свое желание посмотреть на него.

Ее мысли снова обратились к Тому Альтману. Она вспомнила его рукопожатие — прохладное и уверенное. Какую ложь скрывала его привлекательная внешность? Его предательство. Продюсер Хеннинг, продолжающий свою деятельность исподтишка.

Но в голове Ли была и еще одна мысль: то, что за ней пришел такой человек, как Том, означало, что она сделала что-то такое, что вызывало тревогу и беспокойство. Он казался честным человеком. Как же мог он так ошибаться в Программе, что пришел похитить ее?

То, что Ли сохранила воспоминание о нем в этом месте, где даже думать было запрещено, придавало всей этой ситуации характер интимности.

Она подпрыгнула, когда дверь с грохотом открылась и под перегородкой появились ботинки Рэндела:

— Что ты там делаешь так долго?

Ли положила ложку за трубы и спустила воду в унитазе:

— Я готова.

Рэндел окинул Ли тяжелым взглядом, когда она вышла. Он смотрел на ее соски, просвечивающие сквозь тонкий хлопок футболки, потом резко сунул ей свитер в руки:

— Пошли.

— А как же завтрак?

— Ты сегодня не будешь завтракать.

Снаружи возле домиков все было тихо. В небе над головой кружил ястреб. Рэндел, как обычно, вышагивал по тропе впереди Ли.

ТД сидел на корточках возле одной из шин, которыми были утыканы края дорожки, ведущей к его коттеджу. При приближении Ли он выпрямился и стоял неподвижно, в ожидании:

— А ты любишь поспать. Лорейн поднялась уже два часа назад и убралась в коттедже.

Ли почувствовала, как футболка неприятно елозит по ее сыпи:

— Простите. Я…

— Ты что? Устала? — ТД был одет в один из своих темно-синих блейзеров на пуговицах, на манжете желтыми нитками были вышиты его инициалы. Расстегнутую рубашку трепал ветер, демонстрируя его мускулистый живот.

Ли покраснела до ушей и кивнула.

В руке у ТД мелькнуло что-то темное и блестящее. Он неотрывно смотрел на Ли:

— Ты приближаешься к жизни и уходишь от слабости, Ли. Но Программа не может сделать для тебя многого, если ты не хочешь стараться.

— Я очень стараюсь. Я так поздно ложусь и так рано встаю, но все равно нисколько не продвигаюсь. Мое тело все еще слабое.

— Эта хроническая усталость… — ТД махнул сжатой рукой. — Похоже, ты подцепила ее в Пеппердине. Это из-за ограничений, которые ты видела в других и подсознательно переносила на себя. — Из сжатой руки ТД выполз скорпион. ТД разжал руку так спокойно, словно показывал ей майского жука, и Ли инстинктивно подалась назад.

ТД рассмеялся:

— Осязаемый мир — это всего лишь иллюзия. Феномен, осознаваемый твоими жалкими пятью чувствами. Настоящий мир ты не смогла бы познать, даже если бы у тебя было двадцать чувств. Или пятьдесят. Если ты думаешь, что знаешь, как чувствует себя твое тело; если ты думаешь, что знаешь, устала ли ты; если ты думаешь, что знаешь хоть что-то, это говорит в тебе твое эго, поддавшееся обману общества. Ты не можешь что-то знать. Что такое что-то? Его не существует. Ты то, что ты думаешь. Ты боишься того, чего решаешь бояться.

Он резко повернул руку и сжал ее. Выражение его лица не изменилось. В глазах не мелькнуло ни тени тревоги.

Ли отвела взгляд. Она старалась понять то, что он говорил ей.

— Наверное, я все еще не обрела контроль над собой, к которому стремлюсь.

— Эти твои постоянные раздумья о себе, должно быть, очень утомительны. Может, если ты будешь меньше думать о себе и сосредоточишься на своих заданиях, твое старое программирование быстрее сотрется. Другим это помогает.

Лицо Ли горело от стыда. Она просиживала долгие часы каждый день, трудясь над своим ростом, за старыми компьютерами, оставшимися от исправительно-подросткового центра. На ней держалась вся компьютерная сеть, которая позволяла их команде составлять бизнес-планы, документы, анкеты, оценочные тесты. То, что с большим объемом работы она бы не справилась, являлось явным доказательством ее несоответствия требованиям.

— Я дам тебе возможность избавиться от этого недуга, — продолжал ТД. — Теперь, когда Криса больше нет с нами, ты будешь заниматься разработкой сайта. Будешь работать на моем компьютере.

Ли не верила своим ушам:

— У тебя в офисе?

— Мне нужно, чтобы сайт был готов к тому времени, как мы начнем проводить семинары нового поколения. — Ли хотела что-то ответить, но он остановил ее, подняв руку. — Никаких отговорок, просто сделай это. И помни: модуль — это личное пространство ТД. Ты там всего лишь гость. Прояви вежливость в своем поведении.

— Конечно, — отвечала она, но ТД уже скрылся в коттедже.

Рэндел и Ли пошли к офису ТД. Когда они проходили мимо хижины, Ли услышала звук скребущих когтей, потом голос Скейта, который успокаивал собак. Дверь распахнулась от порыва ветра. Скейт сидел голый на койке, собаки лизали ему пальцы ног. Рэндел возился с кучей замков на двери офиса. Наконец он открыл дверь и пропустил Ли внутрь. Ли вошла в пыльную комнату и ахнула. Она увидела ТД, он стоял в костюме, скрестив на груди руки. Через секунду она поняла, что это плакат с его фотографией в полный рост. В этот момент дверь за ней захлопнулась и ключ в замке повернулся — Рэндел запер ее снаружи.

Ли обвела взглядом помещение, заметила крошечные двери кухни и ванной. Всю дальнюю стену занимали пять стеллажей, в каждом из них было по пять ящиков с блестящими замками.

На стикере, приклеенном к стопке бумаг, было написано: «Рэндел. Отчет. Понедельник». Карта на стене была утыкана разноцветными булавками. На широком столе у окна стояла компьютерная техника, на мониторе — вэб-камера. Рядом с мышкой возвышалась гора документов с надписью: «Отсканировать и уничтожить». Воздух в комнате был затхлым. Из окна лился солнечный свет. Весь пол был заставлен коробками со справочной литературой и материалами семинаров: книги «Включись в Программу», статьи «Жизнь в Настоящем», анкеты для участников семинаров. Толстые папки, на которых значилось: «Справочник посланника». Ли видела, как некоторые из этих материалов готовились в компьютерной лаборатории, но ее просто поразило, насколько профессионально все это выглядело в готовом виде.

Ли села за компьютер. Пароль уже был введен, на мониторе это выглядело так: *******. Она нажала «ввод», и на мониторе высветился список заданий: Взять фотографии всех материалов, которые будут выставлены на продажу. Разместить фотографии в интернет-магазине. Разработать систему записи на семинары для веб-сайта. Анкеты должны включать в себя номер социальной страховки. Добавить гиперссылки для каждого нового города.

Ли нашла на рабочем столе ярлык сайта. Только когда он будет готов, его выложат в Сеть. Цифры в верхнем углу экрана показывали часы и минуты: 6:23. Настоящая роскошь, Ли не помнила уже, когда в последний раз имела возможность ориентироваться во времени.

Повинуясь внезапному импульсу, она побежала в ванную. Ну конечно, зеркало. Окна не было, так что естественного освещения здесь не предусматривалось. В зеркале Ли видела только серые очертания своей фигуры. Собрав в кулак все свое мужество, она потянулась к стене в поисках выключателя. Наконец-то она могла хорошенько себя разглядеть, вместо того чтобы всматриваться в расплывчатое отражение в ложке. И тут Ли застыла: ее новое сознание стремительно включилось и полностью завладело ею. Она попятилась обратно к столу и погрузилась в работу.

Хотя Крис и оставил сайт в хорошем состоянии, была еще куча работы. Через несколько минут Ли перестала смотреть на часы. Она увлеченно писала программу и при этом грызла ногти так, как всегда делала в колледже. Ее не переставало удивлять то, что комбинация нулей и единиц воплощала весь цифровой мир. Сначала не было ничего, но вдруг в киберпространстве появлялся оазис, куда могли заглянуть усталые путники, бороздящие просторы Сети. Из хаоса рождался порядок.

Когда Ли поднялась из-за стола, качаясь от слабости, было три часа.

Она подошла к запертой двери и постучала. В ответ послышалось только шуршание ветра и царапанье веток деревьев по крыше. Ли забарабанила в дверь сильнее… Она уже холодела от осознания замкнутости пространства, когда в замке повернулся ключ. Лорейн распахнула дверь, поправляя халат, под которым явно ничего не было. Вид у нее был не очень довольный:

— Что?

— Мне нужно видеть ТД.

Лорейн вздохнула и пошла к коттеджу. Рэндела и Скейта нигде не было видно, но один из доберманов лежал на крыльце, гипнотизируя девушек взглядом своих сине-черных глаз.

ТД лежал на кровати без рубашки, он как раз поднес ко рту крупную ягоду клубники:

— Ли, дорогая, ты сегодня хоть что-нибудь ела?

— Нет.

— Какой ты сильный и выносливый работник. Ведь ты с утра сидишь в модуле за компьютером. Просто поразительно.

ТД помолчал с секунду, высасывая сок из спелой ягоды, откинулся на подушку и посмотрел на Лорейн:

— Если бы одна из моих Лилий работала так же усердно, как ты, она бы, возможно, получила назначение в Скоттсдейл.

Лорейн опустила глаза. ТД показал на пол, и она тут же опустилась на колени.

— Ну, Ли, что я могу для тебя сделать?

— Мне нужно выйти в Интернет, чтобы загрузить приложение для флэш-анимации.

ТД лениво спустил руку с кровати и погладил Лорейн по голове:

— Иди найди Рэндела. Он помечает новые границы на северной стороне ранчо.

Лорейн исчезла. ТД встал с кровати. Когда он приблизился, Ли опустила глаза, прячась от его гипнотического взгляда. Босиком он был примерно с нее ростом. Она вдохнула его запах — древесная кора с примесью железа. Он быстрым движением наклонил голову и захватил ртом ее нижнюю губу. Слегка сжал ее зубами, потянул, потом отпустил и, развернувшись, пошел на кухню.

Он оказал Ли невиданное внимание, приготовив ей обед своими собственными руками. Пока Ли ела, ТД стоял у нее за спиной и гладил ее по рукам и плечам.

Внезапно он сказал:

— На семинаре ты установила особую связь с одним из Нео. Томом Альтманом.

Ли почувствовала, как внутри у нее все обмякло:

— Да, наверное.

— Он попросил, чтобы ты пошла в его группу. А на обратном пути в автобусе ты сказала Вайноне, что он показался тебе милым.

ТД всегда все знал.

— Он особенно важный новый член Круга приближенных. Я хочу, чтобы ты стала его партнером по росту, когда он приедет. — ТД сделал паузу, но Ли была слишком поражена, чтобы выдавить из себя ответ. — В прошлом Тома есть что-то, что его сдерживает. Что-то связанное со смертью его дочери. Ты, будучи его партнером по росту, должна постараться помочь ему понять, что это. Он будет жить с тобой в одной комнате. Присматривай за ним, чтобы он ни в чем не нуждался.

Ли почувствовала, как что-то давит ей на грудь.

Он понимающе смотрел на выражение ее лица:

— Тебе грустно оттого, что ты теряешь Джени.

Ответить Ли не успела. Порыв ветра, ворвавшегося в открытую дверь, возвестил появление Лорейн и Рэндела. За одежду Рэндела зацепились засохшие сорняки. Он был явно доволен тем, что его работу прервали.

— Ли нужен телефонный провод, чтобы подключиться к Интернету, — сказал ТД.

— Я уже убрал провода в кровать. На сегодня все звонки закончены.

ТД молча посмотрел на него.

Рэндел жестом приказал Ли следовать за собой и пошел к хижине. Внутри две узкие койки занимали почти все пространство. Рэндел ухватился за железную спинку одной из них и приподнял койку. Грязные простыни упали ему на руки. Рэндел поставил одну койку на другую, потом встал на четвереньки и подул на пол. Пыль поднялась в воздух, под слоем пыли показалась дверца сейфа, встроенного прямо в бетонный пол. Металлический кружок блеснул на том месте, где раньше стояла ножка койки. Рэндел наклонился и, высунув язык от усердия, набрал шифр, а потом открыл крышку.

Внутри лежали аккуратно свернутые телефонные провода.

Рэндел осторожно вынул один из них. Они пошли обратно в офис, и Ли воткнула один конец в розетку, а другой — в модемный порт.

Рэндел взял второй стул и сел. Ли вошла в Интернет, нашла нужный сайт и начала загрузку. Рэндел сидел так близко, что касался локтем ее локтя, и, не мигая, смотрел на монитор.

Глава 24

— Способы воздействия на человека. — Бедерман откинулся в своем старомодном кресле. — Они сопровождали самые темные страницы истории человечества. Охота на ведьм. Черные списки. Лагеря смерти. Учебная литература для террористов-смертников. Деятельность мошенников. Все это основано на этих самых способах воздействия.

Тим поставил на стол чашку остывшего чая. Плетеный диван, укрытый мягкими подушками, скрипнул под его весом. Дом Бедермана, расположенный в лучшем районе Вествуда, к северу от университета, был оформлен в деревенском стиле: клетчатые занавески, коврики из конского волоса, красная входная дверь с белыми поперечными планками. Если не считать решеток на окнах, рядов засовов и пиканья сигнализации, дом казался на удивление уютным, не соответствующим представлению о том, как должно выглядеть жилище одинокого шестидесятилетнего мужчины. Где-то горела ароматическая свеча, исходящий от нее теплый запах корицы распространялся по всему дому. Тим решил, что Бедерман либо был вдовцом, либо унаследовал дом от своей матери. Если бы он был голубым, то наверняка проявил бы больше вкуса в том, что касается дизайна.

— Беттерс добавил несколько каверзных аккордов к старой песне. — Бедерман протер очки. — Вертикальная эмоциональная зависимость; направленное отрицание авторитетов; строго контролируемая система псевдологического внутреннего языка, удерживающая членов секты и дезориентирующая новичков. Он совместил две разные модели сект: психотерапевтическая секта и секта, основанная на самосовершенствовании. Скажите мне еще раз исходный код Программы.

— Бери всю ответственность за собственную жизнь на себя. Сотри свое старое программирование. Замени старое программирование новой Программой. Максимизируй рост посредством минимизации нигилизма. Отрицай стремление быть жертвой. Твое поведение зависит только от тебя. Стремись к силе, а не к комфорту. Старайся демонстрировать приверженность, а не достигнуть счастья. Включись в Программу. — Эти правила звучали в ушах у Тима, когда он называл их.

— И наш дорогой Том Альтман очень мудро поступил, представив себя человеком действия. Я уверен, Учитель оценил вас именно так — а это самый подходящий тип человека для таких сект. Верующие автоматически отпадают, мыслители слишком много внимания уделяют логике, а люди, для которых наибольшее значение имеют чувства, слишком легко поддаются внушению — для такого шоумена, как ТД, они неинтересны, он ведь любит покрасоваться. А вот люди действия — это мужчины и женщины, которые в прошлом почти наверняка совершали ошибки, из-за чего их мучают угрызения совести, которые можно обратить против них. У них также обычно бывают обширные финансовые ресурсы, и из них получаются прекрасные сублидеры. Так что меня совсем не удивляет, что вас выделили после ТСБГ…

— ТСБГ?

— Тренинг сознания в большой группе. Теперь вы перешли во вторую фазу — уединенное место. Больше Про, меньше штампов. Тем легче им будет дурить вам голову.

— Про постоянно пребывают в радостном возбуждении. Все время.

— Это просто следствие дефицита витамина А, которое обусловлено специально продуманной разбалансированной диетой. При этом появляется также утомление, дезориентация, неустойчивость мозговой деятельности. — Бедерман со всего размаху опустил чашку на блюдечко так, что оно зазвенело. — Толковать дурное самочувствие как рост. Вот в чем суть этой игры. Это головокружение, трепет, легкость, которую вы чувствовали. Значило ли это, что вы открываете свою настоящую индивидуальность? Переходите на новую стадию роста и развития? Нет. Это происходило из-за одышки, монотонного бормотания, повторяющихся выкриков, махания руками, вставания и сидения — гипервентиляция и ее симптомы, не более того. Люди теряли сознание?

— Да, некоторые.

— От этого нагнетания воздушных потоков происходит резкое падение уровня углекислоты в крови — это называется респираторный алкалоз. В результате люди начинают ощущать головокружение и теряют способность здраво и критически оценивать ситуацию. В старых религиях этим часто пользовались. Прибавьте сюда лишение сна и нашпигованные соответствующими препаратами напитки и еду, и пришедшие на так называемый «семинар» будут активно участвовать в собственном уничижении. А как только это случится, они начнут думать, что заслужили это. Измените поведение человека, и его убеждения тоже изменятся.

— Примерно так нас учили в спецвойсках. Если попался в плен, называй только имя, ранг и номер. Скажешь еще что-нибудь, и у них будет зацепка, которая поможет тебя расколоть.

— Когда речь идет о промывании мозгов, человек, по крайней мере, знает, что находится в руках врага. Контроль сознания — то, с чем столкнулась Ли, — более сложная вещь. Подобные ситуации, особенно с одним лидером вроде ТД, стремящимся установить полный контроль, нацелены всегда на одно. Помните массовое самоубийство членов секты «Врата Рая» в Сан-Диего? Я был одним из первых, кто тогда вошел в дом. Тридцать девять тел, от мала до велика. Запах… Боже, этот запах. Вы ведь знаете этот запах, да?

Тим с секунду поразглядывал свои руки:

— Да.

— Как вы прекрасно знаете, забыть такие моменты, выбросить их из памяти невозможно. В начале своей карьеры я выступал в качестве эксперта по делу, где с шестилетней девочки с синдромом Дауна в церкви живьем содрали кожу. Джоанна Ярбоу. При этом присутствовали пятьдесят взрослых, в том числе ее мать. Они делали это по очереди, а другие дети сидели и смотрели. Таким образом они изгоняли из девочки злых духов. Я все время задавался вопросом, о чем она — Джоанна — думала, когда это происходило. Глядя на все их лица. Это было все, что она знала о мире. Таким этот мир ей представлялся.

— Вы ненавидите их, да? Фанатиков?

— Иногда, — Бедерман говорил усталым тоном. — Но иногда мучители бывают всего лишь жертвами, которые продвинулись в иерархии. Иногда теряешь ориентиры, Начинаешь ненавидеть всех без разбора.

Тим обвел комнату взглядом. Старинная кофемолка в углу. Фарфоровые подсвечники, плетеная мебель. Засушенные лепестки цветов на каминной полке. Все это напоминало попытку скопировать фотографию из журнала или какое-то детское воспоминание, воссоздать архетип домашнего очага.

— В конце семидесятых я занимался распрограммированием. Тогда еще почти не было литературы по психологии сект, а то, что было, отличалось крайней примитивностью. У меня был «пациент», которого насильно выдернули из секты и подвергли принудительному распрограммированию, удерживая его в запертом гостиничном номере. Я был молод, полон энтузиазма, мне казалось, что я знаю все ответы. На третий день Джоэл перерезал себе вены осколками зеркала из ванной комнаты. Понимаете, их учат это делать, потому что так они могут попасть в больницу, откуда получают возможность позвонить руководителю секты. Тогда секта присылает адвоката, освобождает своего члена, предъявляет иски, обвинения — ну, вы можете себе представить. Но Джоэл проявил излишнюю фанатичность. Через семьдесят два часа… я не могу его винить. — Грустная усмешка. — Он потерял слишком много крови. После этого случая я расклеился. На несколько лет я полностью ушел в ненависть к самому себе. Мой брак распался.

Тим еще раз посмотрел вокруг. Ни одной фотографии.

— Я человек дела, понимаете. Как Том Альтман, — в тоне Бедермана снова зазвучала привычная резкость. — Моя жена теперь снова замужем. Вышла за свою старую школьную любовь. Они настолько любезны, что каждый год на праздники присылают мне открытки с поздравлениями. Так что я живу здесь совсем один. За все эти годы я не смог ничего изменить. Я все время хочу сделать что-то… внести в это пространство какую-то индивидуальность, что ли… не знаю. Я все силы отдаю работе, пытаясь все сделать правильно в этот раз, и в этот, и в следующий. — Он печально улыбнулся. — Наверное, я надеюсь, что это искупит мою вину.

— Мне знакомо это чувство.

Несколько минут они молчали.

Наконец Тим сказал:

— Я хочу спасти Ли. Я хочу, чтобы с ней все было в порядке.

Бедерман улыбнулся, его лицо смягчилось:

— Она не просто пассивная жертва. Она умный и проницательный человек с собственными чувствами и сомнениями. Поощряйте ее на то, чтобы она подумала о других возможностях. Сделайте так, чтобы она могла, не опасаясь, высказывать сомнения, которые помогут ей наладить связь с ее прошлой жизнью, с самой собой.

— Как?

Бедерман рассмеялся:

— Сколько у вас времени?

— До восьми часов завтрашнего утра.

Бедерман кивнул:

— Играйте с ними так же, как они играют с вами, и всегда будьте на шаг впереди. Главная задача — наладить контакт с группой, завоевать их доверие. Ли должна знать, что вы способны смотреть на все с ее точки зрения. Когда вы поймете доктрину Программы, сможете вычислить несоответствия и несостыковки. Сосредоточьтесь на том, как ведут себя члены секты, а не на том, что они думают и во что верят. Вы будете общаться с ней в окружении, где все тщательно продумано и направлено на то, чтобы контролировать ее и управлять ею. Посмотрите, сможете ли вы настолько завоевать ее доверие, чтобы она согласилась на вмешательство в схему — например, на встречу на нейтральной территории с семьей, друзьями, бывшими членами секты, если вам удастся их найти, и консультантом.

— Когда я все это сделаю, возможно, мне удастся также разом покончить с голодом на Земле.

— Бороться с голодом уже неактуально. Я бы рекомендовал стремиться к миру во всем мире. Тогда, если вы выиграете конкурс в купальниках, сможете создать собственную партию. — Наклонив голову характерным профессорским жестом, Бедерман заметил разочарование на лице Тима. — Я помогу вам.

Тим не успел выразить свою благодарность, потому что в этот момент раздался звонок в дверь.

— У меня на одиннадцать назначена встреча, — пояснил Бедерман.

Тим начал подниматься, но Бедерман жестом попросил его не уходить. Он прошел в прихожую. На пороге стоял парень лет двадцати в пиджаке с короткими рукавами, черном галстуке и с кейсом в руках. Золотые буквы на обложке книги, которую он сжимал в руках, блестели на солнце.

— Привет, Глен. Мэтью Галахер из «Братства Царства». Я заходил к вам в четверг вечером…

— Да, конечно. Проходите. — Бедерман сделал шаг назад, впуская парня внутрь. — Я очень ценю то, что вы согласились встретиться со мной в воскресенье.

— Необходимо распространять учение в любой день и время.

Бедерман положил руку ему на спину:

— И все же это очень впечатляет. Уверен, подобная обязательность много раз помогала вам в жизни.

Мэтью двигался скованно, чуть согнув руки в локтях:

— Пожалуй, вы правы. Но я пришел сюда сегодня поговорить с вами о Царстве Духа.

— Мой друг хотел бы к нам присоединиться. Полагаю, вы не будете возражать?

— Чем больше народу, тем веселее. — Мэтью пожал руку Тиму, сел на диван напротив него и принялся раскладывать свои брошюры на журнальном столике.

Бедерман откинулся в кресле, сложил руки на животе и подмигнул Тиму.

— Ну, — сказал он, — давайте начнем.

Глава 25

Когда перед Тимом открылась дверь дома Хеннинга, ему показалось, что у него двоится в глазах: перед ним стояло два Руча. Напрягшись, Тим сумел отличить Руча от его двойника, шея у которого была намного толще, буквально за секунду до того, как скрипучий голос Руча номер два развеял его последние сомнения:

— Мистер Хеннинг вас ждет?

— Нет.

За их спинами детский плач эхом разносился по отделанному плиткой дому. Двойник Руча методично жевал жвачку. Пистолет, спрятанный у него под пиджаком, указывал на то, что угрозы, которые получили Хеннинги, взволновали их гораздо больше, чем они говорили. Голос этого громилы, сопровождавшийся фруктовым амбре жвачки, больше соответствовал его мощному телосложению:

— Вы всегда приезжаете к людям в воскресенье без предупреждения? — он широко улыбнулся. Его темные волосы были забраны в тугой хвостик. Этот парень был из тех, кто воображал, что их мизерный интеллект придавал им особое обаяние.

— Слушай, принцесса, когда будешь читать лекции по этикету, я обязательно запишусь. А пока скажи ему, что я здесь.

— Это не так просто.

— Ладно, как хочешь. Пожалуйста, передай мистеру Хеннингу, что он больше не сможет со мной поговорить. Это был его шанс, и он его упустил.

Тим развернулся и пошел по дорожке. Не успел он сделать и трех шагов, как на плечо ему опустилась ладонь Руча. Он так сильно сжал ему плечо, что у Тима захрустели кости:

— Ну ладно, крутой парень, не бойсяДага.

— Даг меня просто раздражает, Руч. А что, тебя он пугает, да?

Даг стоял в дверях. Когда Тим, заходя, задел его плечом, это было все равно что врезаться в стену. Эмма сидела на кухне за стойкой, неловко покачивая ребенка на коленях. Няня-латиноамериканка с тревогой взирала на эту сцену. Рот ребенка имел форму правильного овала, исходящий из него звук по силе и громкости казался совершенно невероятным. Какая-то женщина с зачесанными назад волосами лихорадочно сжимала пальцами с накрашенными ноготками чашку капуччино, на ее лице застыла улыбка как приклеенная. Уилл и какой-то молодой человек в свитере стояли, нагнувшись над кухонным столом.

Уилл и Эмма одновременно заметили Тима. Истошные крики ребенка прекратились сразу же, как только ее отдали в руки полной няни. Уилл энергично поднялся и кивнул парню. Тот быстро собрал исписанные красными чернилами страницы, прижал их к груди и ретировался.

Уилл выпрямился и сказал:

— Сценарист, — как будто это что-то объясняло.

Подруга Эммы взялась за свою сумочку:

— Передавай привет Ли. Как она там в Пеппердине?

Эмма бросила нерадостный взгляд на Тима, обнимая подругу и делая вид, что целует ее в щеку:

— Все прекрасно.

Руч проводил даму до двери. Похоже, Дага еще недостаточно натаскали, чтобы доверять ему важных гостей.

— Это ради самой Ли, — с удивившей Тима яростью выпалила Эмма. Она шла по коридору рядом с Тимом. — Дочь Дженис, ровесница Ли, будущий врач.

— Да что вы говорите! — протянул он.

Как только они оказались в огромной гостиной, Уилл взялся за рюмку для водки.

— Вы меня не уволили, — сказал Тим.

— Вы все еще лучший из всех имеющихся у нас вариантов.

— У меня есть несколько условий.

— И почему меня это не удивляет? Так, каковы же ваши условия, мистер Рэкли?

— Я постараюсь убедить Ли приехать поговорить.

Эмма тяжело привалилась к спинке дивана:

— Это ведь не какое-то там расстройство аппетита, — сказала она.

Уилл внимательно слушал Тима, поэтому тот продолжил:

— Еслимне удастся привезти ее в назначенное место, вы сделаете все, чтобы ей было комфортно. Это означает, что вы даже не будете запирать дверь.

Руч и Даг встали по обеим сторонам выхода гостиной. Они стояли неподвижно, но настороженно за всем наблюдали.

— И вы будете держать себя в руках.

— В прошлый раз она сбежала через окно, — сказал Уилл. — Для ее же пользы следует использовать более… более строгие меры на первых порах.

— От этого проблем станет больше.

— Я продюсер. Решать проблемы моя работа.

— Но не такие проблемы.

— А что с Беттерсом?

— Предоставьте мне с ним разбираться.

Похоже, тон Тима убедил Уилла по этому вопросу.

— И что мы должны будем делать на этой беседе?

Тим протянул Уиллу визитку Бедермана, тот хмуро на нее посмотрел.

— Это ведущий специалист в этой области. Он вам поможет.

— Нам не нужен консультант, который будет учить нас, как нам правильно разговаривать с дочерью.

— Вам нужен эксперт, который поможет вам разговаривать с членом секты.

— Мы знаем, как разговаривать с Ли.

— Да. Вы можете ей наподдать, когда она начинает действовать вам на нервы.

Рука со стаканом застыла у самых губ Уилла:

— Я пытался ее убеждать. Но она просто замыкалась в себе, как робот. Когда я с ней начинал разговаривать, она только бормотала себе под нос эти дурацкие мантры, прямо хором со мной.

— И вы решили, что, если вы ее ударите, она вас услышит?

На щеках и шее Уилла выступили красные пятна:

— Я никогда не говорил, что я идеальный отец. Это не самая сильная моя сторона. Но я ни в чем не виноват. На свете куча родителей, которым на детей вообще наплевать. И их дети не попадают в секты.

— Мне все равно, кто виноват.

— Тогда что же вас так волнует?

— Ваша дочь.

Уилл очень медленно поставил стакан на барную стойку.

— Я здесь только для того, чтобы вытащить Ли из этой передряги, — сказал Тим. — Остальное — ваше дело. Я не психиатр — черт, да я даже не родитель. Но я знаю, что, если бы я оказался на вашем месте, я бы подумал о тех вещах, которые дает ей эта секта и не смогли дать вы.

Эмма встала с дивана:

— Да кто вы такой, чтобы разговаривать с нами подобным тоном?

— Завтра вечером, возможно, рискуя собственной жизнью, я поеду на принадлежащее секте ранчо, чтобы помочь вашей дочери. Это дает мне право разговаривать с вами так, как мне хочется. — Тим повернулся к Уиллу, который как-то странно притих и задумался, глядя на школьную фотографию Ли на барной стойке. — Ну так как?

— Хорошо, — сказал Уилл. — Никакого принуждения.

Тим протянул ему руку, и Уилл ответил на его рукопожатие.

Рэкли шел по заросшей сорняками лужайке к дому. Бостон просунул нос сквозь щель двери и попытался гавкнуть, но смог издать только какое-то сдавленное бурчание. Тим зашел в дом и пересек грязный ковер, усыпанный ровным слоем рекламных проспектов. Бостон ступал по комнате осторожно, обходя мусор. За небольшим столом, который стоял прямо посреди квадрата старого линолеума, обозначающего кухню, на единственном стуле сидел Медведь. Три других стула он убрал, чтобы хоть как-то расширить имеющееся в его распоряжении пространство. Решение было вполне разумным, но у Тима каждый раз щемило сердце, когда он видел эту картину.

Медведь ел индейку с чили прямо из банки и, судя по пятнам соуса у него на подбородке, делал это с большим аппетитом.

— Реджи Ронделл звонил, — сказал Тим. — Он хочет, чтобы у него снова была домработница.

Медведь обвел комнату вилкой с бобами:

— Я все время говорю Бостону, чтобы он прибрался. Но, похоже, он еще недостаточно натренировался. — Медведь принес из гаража еще один стул. Они сели. Медведь подтолкнул банку поближе к Тиму:

— По-моему, у меня здесь где-то есть еще одна вилка.

Тим махнул рукой:

— Как все прошло с Таннино?

— Ну, он, конечно, поярился немного из-за твоего плана, но у него глаза заблестели от предвкушения. Он говорит, что у тебя только один шанс. Принеси ему что-нибудь конкретное, и мы засадим Беттерса.

— Хорошо. Ты добавил в архив запись о смерти Джинни Альтман?

— Да. А еще внес имя Томми Альтмана в списки студентов Пеппердина. И оставил тебе машину на случай экстренного отхода там, где мы договаривались. И обо всем остальном тоже позаботился.

— Я получил твое сообщение насчет Ааронсона. Он звонил, чтобы рассказать о результатах анализа продуктов?

— В пирожном не было ни гашиша, ни марихуаны. Зато сахара в четыре раза больше нормы. — Медведь задумчиво насупился. — Мне тогда еще показалось, что оно слишком сладкое.

— А в пунше?

— А вот пунш был хорошо заряжен. Спок форте, кава кава и валериана. — Медведь постучал пальцами по столу. — Кава кава и валериана — это что-то вроде природного валиума. Они способствуют торможению нервной системы, ослабляют остроту реакции, приводят к чрезмерному расслаблению мышц. В общем, вводят человека в состояние, схожее с тем, в которое погружаешься, когда слушаешь речи некоторых наших политиков. Спок форте — гомеопатическое средство, эффект дает примерно тот же, только более сильный.

— Мы можем использовать это для предъявления обвинения?

— Нет. Это легальные лекарственные средства, которые отпускаются без рецепта. Ааронсон говорит, что они уже сталкивались с использованием этих препаратов. Их обычно применяют извращенцы, которые хотят изнасиловать девушку, согласившуюся пойти с ними на свидание, но не желают потом общаться по этому поводу с полицией и прокуратурой. Еще он нашел в пунше мелатонин, но опять же, искусственные гормоны у нас разрешено производить и продавать.

— А как насчет умысла? Они явно хотят этим чего-то добиться.

— Мы могли бы за это зацепиться, только если бы они использовали эти вещества для того, чтобы совершить какие-то противоправные действия или заставить людей делать что-то, чего они делать не хотят. А то, что они напихали в этот пунш, просто помогло людям войти в то состояние, к которому они сами стремились и на которое дали свое согласие. Так что у нас опять по нулям. — Медведь заметил появившееся на лице Тима выражение. — Только не заводись сейчас.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Не обижайся, но твое поведение в прошлом, когда законы не отвечали твоим ожиданиям, оставляло желать лучшего.

— Да, оставляло. И, как ты сам только что заметил, законы часто бывают не идеальны. — Тим показал на банку с индейкой. Медведь сунул туда вилку и протянул банку Тиму, внимательно вглядываясь в его лицо. Тим съел кусочек индейки. Неплохо. — Не волнуйся. На этот раз я все сделаю правильно. — Тим поднялся, перенес стул через стол и поставил его у двери гаража. На выходе он остановился:

— Эти бедняги на семинаре. Видел бы ты их!

— Это все равно что коротышки, Рэк. Которые были в том отеле. Если они коротышки, то ищут соответствующее общество. Так и твои идиоты, которые хотят верить в эту чепуху, они найдут других идиотов, которые хотят верить в чепуху. В наши дни вообще очень сложно во что-то верить. И вот они собираются вместе и им сообщают доктрину их коммуны — происходит мгновенная загрузка этой хрени в головы, дальше добавить веру, помешать, и готово. — Медведь вытер подбородок. Его кожа была желтой, под глазами пролегли заметные складки. — Люди любят быть частью системы. — Он откинулся на спинку стула. Банка с индейкой стояла в центре стола, как свечка. — Наверное, так проще.

Глава 26

Когда Тим вошел в дом, из духовки валил дым. Он схватил держатель для формы, лежащий поверх коробки от пиццы, вытащил сгоревший кружок из духовки, побрызгал на него водой из сифона и выбросил в мусорное ведро. Потом открыл окошко над раковиной, разогнал дым, клубящийся над забытым будильником, и распахнул стеклянные двери в гостиную, чтобы проветрить.

Потер глаза и вернулся на кухню. Из мусорного ведра поднимался черный дым. Тим вылил туда несколько чашек воды, шипение постепенно затихло. На столе рядом со стопкой рекламных проспектов лежал факс с результатами анализа крови Дрей, который она делала в связи со своим отравлением суши.

На листке с результатами анализа остались пятна там, где она взялась за него руками, которыми вынимала пиццу из морозилки.

Мононуклеоз:^[24] отрицательный

Гепатит А: отрицательный

Беременность: положительный

Тим, не оборачиваясь, пошарил рукой в поисках стула. Тяжело опустился на стул и уставился на факс, чувствуя, как у него пересохло в горле и перехватило дыхание. Когда он очнулся, смог на кухне уже рассеялся.

Он подошел к маленькому столику у двери в гараж, на котором стоял факс, и положил на него руку. Факс был все еще теплый.

Рэкли прошел через пустую гостиную в пустой коридор.

Дрей стояла посреди комнаты Джинни, спиной к двери. В свете заходящего солнца, проникавшего в комнату через окно, четко вырисовывался ее силуэт: «Беретта» в кобуре на бедре, накрахмаленная форма, шнурки ботинок.

В комнате было пусто. Только четыре стены и прямоугольник ковра.

Тим постучал по открытой двери. Дрей повернула голову и посмотрела на него через плечо. Ее лицо было белым как полотно.

Он подошел к Дрей, обнял ее и прижался щекой к плечу. Так они стояли молча, глядя в окно на тихую улочку. Запах детской присыпки Джинни словно въелся в ковер, наполняя комнату призраками прошлого. Около соседнего дома один из многочисленных внуков их соседа безуспешно пытался запустить воздушного змея. Прижавшись друг к другу, щека к щеке, Тим и Дрей смотрели, как яркий змей прыгает по соседскому газону.

Потом они лежали в кровати, и ощущение потных переплетенных тел, эта простая близость, помогала им справиться с духом неопределенности, который витал в доме. Они почти не разговаривали. Каждый из них стремился сначала разобраться с собственными мыслями. Тим и Дрей давно научились поступать так — когда ставки были высоки, а решение, которое им предстояло принять, деликатным. Около трех утра Тим, зная, что утро сулит ему очередные несколько суток без сна, усилием воли заставил себя отключиться — этому он научился в армии.

Из спокойного озера черноты его выдернул звонок будильника.

Мягкий матрас, шелковые простыни, запах волос Дрей. Он открыл глаза.

Дрей лежала, поджав под себя ноги и опираясь на локти. Одной рукой она подпирала подбородок, другую держала возле его рта. Ее лицо было всего в нескольких сантиметрах от его. Тим чувствовал исходящее от нее тепло.

Лучик света, пробивающийся сквозь щель в занавесках, освещал лицо Дрей и превращал ее глаза в полупрозрачные изумруды. Она едва заметно улыбнулась:

— Будь осторожен.

Глава 27

— Ты когда-нибудь думал о том, что наши клетки умирают постоянно, каждую минуту? Клетка тела живет всего пару дней. Вся наша кожа снаружи мертва. И, когда касаешься кого-то, просто прижимаешь мертвую шкуру к другой мертвой шкуре.

По пути на ранчо Тиму выпала сомнительная честь выслушивать мрачные размышления Рэндела. Рэндел оказался намного более общительным, чем Скейт. Он говорил, когда забирал его из отеля «Рэдиссон», когда они ехали по 405-му шоссе, по 118-му и 210-му, и вот теперь они тащились по узкой двухполосной асфальтовой дороге, которая петляла по склонам пожароопасных холмов Сильмара, а Рэндел все говорил. Тим поймал себя на мысли о том, что скучает по угрюмому молчанию Скейта.

На заднем сиденье сидело четверо Нео, среди них была Шанна. Лорейн, единственная Про, мягко выговаривала четверке новичков за неверные поступки и мысли. После семинара Тиму бросилось в глаза, как сильно ее поведение и интонации походили на манеру держаться и говорить Джени и Стэнли Джона — как будто личность ТД была представлена в новом поколении. Лорейн сказала Джейсону Стратерсу из «Стратерс Авто Молл», что он витает в облаках. И Джейсон признал это, как только Шанна поддержала Лорейн. Дон и Вэнди Стэнфорд пошли на семинар для того, чтобы дать новый толчок развитию своих отношений — они недавно отметили десятилетнюю годовщину свадьбы. Оба были в сандалиях, хотя на улице был холод собачий. На их кофтах красовался логотип принадлежащего им фонда. Дон и Вэнди держались за руки, пока Лорейн не сказала, что это демонстрирует их желание спрятаться друг за друга.

Задние окна были затонированы так, что сидящие понятия не имели, куда едут. Тим оказался впереди по чистой случайности, только потому, что последним садился в машину. Неприятная обязанность составлять компанию разговорчивому Рэнделу компенсировалась тем, что Тим видел, куда они едут. Одетый в дизайнерские джинсы и невероятно дорогой зеленый свитер, Тим поерзал на сиденье и пригладил свою слегка отросшую бородку. Термос с соком, который любезно предоставила Программа, он поставил на полочку под окном и, как только машина притормаживала на очередном изгибе дороги, потихоньку выплескивал его содержимое.

Рэндел продолжил свою лекцию, понизив голос, чтобы подчеркнуть важность сообщаемой информации:

— Твое лицо выглядит так же, как и десять лет назад, но на самом деле оно воссоздается снова и снова: старые клетки отмирают, новые занимают их место. Мы бесформенны, подвержены процессу изменения и умирания.

По сторонам дороги лошади скучали под навесами, забрызганные вывески сообщали о том, что здесь расположены тиры, охотничьи угодья и лагеря для молодежи. Холмы были украшены роскошной зеленью кустарников. Вот на склоне стоит заглохший пикап. А вот группа малолетних правонарушителей, одетых в оранжевые жилеты, вяло трудится под руководством офицера по надзору и общественной работе, оснащенного металлическим свистком и зеркальными очками.

Пока цивилизация постепенно сходила на нет, другие Нео этого не замечали, они рассказывали друг другу об умерших родственниках и утомительном построении карьеры. Тим в очередной раз размышлял о том, каким должно быть мировоззрение Тома Альтмана. Это было нечто вроде репетиции — Тим однажды видел, как его отец перед зеркалом примеривал на себя новый образ.

— Мы построили всю нашу культуру, взяв за основу секс, — снова занудел Рэндел. — Оргазмы, выносливость, физическая форма — вот чем одержим современный человек. Но это все пустое. Секс ничто.

Их фургончик свернул на еще более пустынную дорогу. Его так подбрасывало на выбоинах, что пассажиров нещадно трясло. Они начали подъем по склонам холма и тряслись в машине еще минут двадцать, перед тем как фургончик наконец остановился. Встречающий их Про приветливо помахал рукой, отпер громадный замок на железных воротах и пропустил внутрь. Рэндел повел фургон по подъездной дорожке. Справа виднелся плетеный забор, почти целиком увитый сорняками. Они проехали несколько домиков и длинное здание, напоминающее школу. Ободранная вывеска возвещала о том, что здесь раньше был лечебный корпус.

Две с половиной мили вокруг ранчо пустовали. Самым ближайшим местом, где могли находиться люди, были охотничьи угодья, которые Тим видел на карте. Рэкли взглянул на сотовый телефон и не удивился, обнаружив, что сеть отсутствует. Он выключил телефон, чтобы сэкономить зарядку.

— Мы жаждем и вожделеем, но это всего лишь прелюдия для встречи сперматозоида и яйцеклетки. Секс означает потерю контроля, это просто предлог, которым пользуются наши клетки для того, чтобы мы переносили их из одного тела в другое. Ты когда-нибудь об этом думал? — Рэндел заехал на стоянку, где уже стояло несколько других машин и два школьных автобуса.

Все с энтузиазмом вылезли из фургончика.

Тим улыбнулся Рэнделу:

— Да нет, до сегодняшнего дня как-то не задумывался.

Закинув на плечо сумку с монограммой ТА, Тим последовал к зданию за остальными новичками. Четверка Нео с любопытством глазела на окружающие деревья и склоны холмов. Лорейн поторопила их. И вот они проследовали мимо стола в приемной и нескольких комнат. А потом Рэндел открыл какую-то дверь, куда Нео вошли гуськом, как послушные школьники.

ТД сидел на стуле в центре комнаты. Вокруг него на полу сидело пятнадцать девушек — его Лилий. В комнату также пригнали одного хорошо сложенного парня. Тим вспомнил, что видел его на семинаре в зоне для Про. Ли возилась со шнурком на ботинке, отказываясь поднять глаза на вновь прибывших. Лорейн сделала несколько шагов и присела в кружок — еще одна Лилия, вернувшаяся под крыло своего папочки. Скейт все в той же водолазке, что и на семинаре, подпирал стену.

— Где мы? — спросила Вэнди.

ТД провозгласил:

— Вы здесь и сейчас. — Одна из Лилий посмотрела на Тима и шепнула что-то на ухо своей соседке. Они захихикали. ТД бросил взгляд в их сторону, и девушки сразу замолчали.

Рэндел начал тянуть сумки из рук Тима и других Нео.

ТД сказал:

— Здесь запрещены книги, журналы, плееры, телефоны, газеты, деньги — я придерживаюсь этих правил так же тщательно, как это предстоит делать вам. Это место предназначено для отвлечения от внешнего мира. Чем большим вы пожертвуете, тем сильнее и преданнее станете.

Они неохотно отдали сумки. Рэндел и Скейт обыскали их с проворностью таможенников в аэропорту: они нюхали духи и одеколоны, открывали коробочки с косметикой и обшаривали сложенную одежду. Помимо того, что назвал ТД, в коробки из-под обуви с помеченными на них именами отправили зажигалки, будильники, витамины и карманные компьютеры. Дон и Джейсон отдали свои сотовые. Тим снял с запястья «Картье» Уилла и протянул их Рэнделу вместе с ключами Тома Альтмана и пачкой денег. Водительские права и кредитные карточки Нео очень помогут ТД с определением их финансового статуса.

Теперь новички были практически заложниками ранчо — у них не было ни денег на такси, ни сотовых телефонов, ни даже мелочи на автобус. Да и до автобусной остановки отсюда было, мягко говоря, далековато, если она вообще была в пределах досягаемости.

За это время Лилии успели представиться и признаться публике в своих прегрешениях:

— Я очень много ела, чтобы моя внешность соответствовала моему внутреннему ощущению. У меня была потребность в том, чтобы другие считали меня никчемной и страшной. Я избавилась от этой потребности. — Лорейн подняла свитер, продемонстрировав тонкую талию. Вэнди, у которой наблюдались излишние округлости в районе бедер, издала тихое восклицание.

В углу Рэндел и Скейт принялись шарить в сумке Тима. Они основательно перетряхнули его аккуратно сложенную рубашку-поло, открыли футляр с зубной щеткой. Вывернули сумку наизнанку, и из нее вывалилась пара новых кроссовок. Тим от всей души надеялся, что двойное дно сумки выдержит этот обыск.

— Я был настоящим придурком, — скорбно каялся парень по имени Чед, — я был упакован по самые «не балуйся». Один из тех идиотов, что все время ошиваются на шикарных пляжах. Ездил повсюду на своем «ягуаре». Думал, что деньги дают мне силу и власть. — Он издал какой-то горловой звук, выражающий презрение. — Теперь я обрел силу. Истинную силу.

Книга Тима «Научитесь прощать… себя», а также утренний выпуск «Уолл Стрит Джорнал» пополнили кипу запретных плодов, подлежащих конфискации. Та же самая участь постигла бумажную обложку, которую Тим утром несколько раз пропустил через сушилку, чтобы придать ей вид использованной вещи, а также газету, которую он усердно комкал и мял, сидя в «Рэдиссон» в ожидании, когда за ним приедут.

Выдавив из себя дрожащую улыбку, Ли рассказала всем о том, как она стала сильной:

— И хочу сказать, что я избавилась от своей сыпи, — закончила она. — Эта сыпь исчезла.

В награду ей прозвучали бурные аплодисменты. ТД одобрительно погладил ее по ноге. Когда он поднялся, Ли быстро села на пол. ТД показал на гору органайзеров и брошюр:

— Это лишь поддерживает вашу слабость.

Потом переключился на обложку книги Дона, обещающую раскрыть кучу секретов и прямым путем привести к успеху:

— Вы приехали сюда, чтобы избавиться от этого и подобной этому чепухи.

Потом ТД ухватил книгу Тима и поднял ее с усмешкой:

— Это твое, Том?

Том Альтман улыбнулся и сказал:

— Я начинаю сожалеть, что привез это сюда.

ТД рассмеялся и разжал пальцы: книга скользнула обратно на пол.

— Вам пятерым назначили партнеров по росту, которые будут с вами все время вашего пребывания здесь. Они будут направлять вас и следить за тем, чтобы у вас было все необходимое.

Рэндел засунул пожитки Тима обратно в сумку. Тим спокойно выдохнул, ничем не выдав своего облегчения.

— Поздравляю. Вы вошли в узкий Круг избранных. Добро пожаловать в семью. — ТД обнял их, как посланников, прибывших для обсуждения спорного вопроса, сжимая их плечи и внимательно рассматривая каждого, прежде чем притянуть к себе.

Дальше все принялись обниматься. Когда Чед заключил Тима в объятия, он искусно похлопал его по спине в поисках микрофона. Лорейн, обняв Тима, нащупала сотовый телефон, который он засунул в карман, и вытащила его. Тим встал в очередь, выстроившуюся за сумками. Чед подошел к Вэнди:

— Привет, Вэн. Ну пошли. — Он увел ее. Дон, поглощенный беседой с приветливой рыжеволосой девушкой, вообще не заметил ее исчезновения. Лорейн и Шанна ушли, взявшись за руки.

Когда Тим почувствовал резкие хлопки по плечу, он подумал, что это далеко от радушия, царившего в комнате. Он повернулся, и Ли без всякого выражения сказала:

— Я твой партнер по росту. Иди за мной.

Тим, не зная, как ему реагировать на такой поворот событий, поспешил за ней:

— Ли. Ли.

Она быстро пересекла лужайку и вошла в один из домиков. Тим последовал за ней по узкому коридору мимо ряда спален в комнату со старой мебелью. На кровати были разложены буклеты: «Оптимизация Программы», «Шесть способов избавиться от балласта», «Мысли, как сильный человек».

Ли закрыла дверь и резко повернулась к Тиму:

— Ты обманул меня. — Тим жестом попросил ее говорить потише. Она послушалась, но ярости в ее тоне меньше не стало. — Все мне врут. Говорят, что мне думать. Я сыта этим по горло. Я не какая-то глупая девочка, неспособная принимать решения самостоятельно. Ты ничего обо мне не знаешь, но решил, что просто придешь и спасешь меня, как какую-то страдающую девицу. Ты так думал?

— Да.

— Ну, часть своей работы ты уже выполнил. — Ли начала паниковать, она обхватила голову руками. — Кто тебя послал? Уилл?

— И твоя мать.

— Уилл — козел!

— Пожалуй, в некотором роде.

Она нахмурилась:

— Тогда что ты здесь делаешь?

Ли махнула рукой в сторону первой кровати, и Тим положил несколько рубашек в тумбочку.

— Я здесь, потому что меня волнует твое положение и потому что я хочу узнать больше.

— И еще потому, что тебя наняли мои родители.

— Нет. Меня не наняли. Я просто делаю одолжение своему старому другу, который с ними знаком.

— На тебе его часы. — Она сняла водолазку и отбросила ее, оставшись в футболке с короткими рукавами. Задняя поверхность ее рук была покрыта лиловыми синяками. Они были такими темными, что Тим сначала принял их за татуировки.

— Откуда у тебя это?

Ли опустила глаза и смущенно прикрыла руки:

— Это не твое дело. — Она подхватила водолазку и снова надела ее.

Он слишком сильно потянул за следующий ящик так, что выдернул его из тумбочки:

— Да, я влез в это дело из-за твоих родителей. Но оно стало для меня личным.

— Чушь. Ты лжешь.

— Да, я солгал тебе. Прости. Больше этого не повторится.

Ли сделала шаг назад и опустилась на матрас соседней кровати. Тим сунул руку в образовавшееся в тумбочке на месте выдернутого ящика пространство и прощупал заднюю стенку.

— За всю мою жизнь еще ни один взрослый не извинялся передо мной. — Но тут Ли вспомнила, что ей следует проявлять негодование. — Я люблю Программу. Она изменила мою жизнь. Здесь мое место. Это то, что мне нужно.

— Я не пытаюсь у тебя ничего отнять.

— Но ты не согласен с тем, что мне хорошо здесь. Ты думаешь, что тебе лучше знать. — Она ждала, скрестив руки на груди. — Ты обещал не врать, помнишь?

— Не думаю, что у меня есть все ответы. Но я также не думаю, что это может принести пользу. Разве только ТД.

— Останься здесь, и я тебе покажу.

— Договорились. Ты изложишь мне свой взгляд на вещи, я тебе свой. Мы ответим на вопросы друг друга. Это все, чего я прошу.

— Мы здесь не для того, чтобы тратить время на не относящиеся к Программе темы. Если ты обманываешь Программу, значит, ты обманываешь себя.

— Тогда почему ты меня не заложила? У тебя была куча возможностей. Ты можешь даже сейчас пойти и рассказать ТД.

Кажется, Ли разволновалась и испытала острое недовольство собой, словно Тим только что озвучил ее ошибку, о которой сама она не подозревала.

В дверь постучали. Радостный женский голос объявил:

— Время оры. Давайте подтягивайтесь в Зал роста.

— Нам нельзя опаздывать. Раскладывай вещи и пошли. Не там — это моя тумбочка, — строго сказала Ли.

— Мы будем спать в одной комнате? — удивился Тим.

Снаружи снова раздался голос:

— Поторапливайтесь, копуши!

— Мы должны идти.

— Не раньше чем ты согласишься на сделку. Ты сама ее предложила. — Тим протянул руку. Ли в смятении на нее уставилась. — Что в этом такого страшного? Если я совершу ошибку, ты сможешь меня поправить. Это твоя обязанность. Ты ведь мой партнер по росту.

От оглушительного стука в дверь Ли подпрыгнула.

— Идемте, ребята!

Ли схватила руку Тима и встряхнула ее один раз:

— Пойдем же.

Толпы Про выходили из домиков на улицу. Тим и Ли присоединились к процессии, карабкаясь вверх по холму.

— Черт, — сказал Тим, — я забыл очки.

— Ничего. — Ли схватила его за руку, но он выдернул ладонь. — У нас нет на это времени.

— Иди, — сказал Тим, повернулся и побежал назад. — Я тебя догоню.

Ли только в отчаянии взмахнула руками.

Тим забежал в комнату и сорвал подкладку своей сумки, под которой оказалась тонкая стопка бумаги. В картонной коробочке лежало пять белковых батончиков и циферблат часов, а под коробкой был спрятан фонарик, диаметром с карандаш. Тим вытащил ящик из тумбочки и засунул фонарик, циферблат часов и четыре белковых батончика на тонкую планку за рамой. Бумаги Тим свернул и положил в буклет Программы, который оставил на кровати на виду. Потом схватил свои очки и застегнул сумку, на пару миллиметров не доведя замок молнии до конца. Проглотив белковый батончик, он залетел в ванную, порвал в клочки оберточную бумагу, коробочку и изодранную подкладку сумки и спустил обрывки в унитаз.

После этого Тим рысью пронесся вверх по склону и нагнал Ли перед дверями в Зал роста. У нее был взволнованный вид.

Внутри все передвигались молча с почтительным выражением на лицах. Стэнли Джон методично бил в барабан в дальнем конце зала. Про, вооруженные фонариками, как работники кинотеатров, призванные показывать зрителям их места, рассаживали вошедших на полу аккуратными рядами. Когда заиграла музыка, Тим почувствовал, что его бросило в пот. Эта реакция появилась у него после семинара. Когда музыкальная тема достигла крещендо, прожекторы вспыхнули и на сцене высветился темный силуэт ТД.

— Здесь и сейчас в этой комнате мы получаем потрясающее знание, к которому человечество стремилось со времен египетских пирамид. — ТД поправил микрофон на голове, наклонив его поближе ко рту. Стэнли Джон снова начал бить в барабан так тихо, что это больше напоминало какую-то странную вибрацию, звука почти не было. — Лягте на спину и закройте глаза. Сосредоточьтесь на своих стопах…

Его спокойный глубокий голос почти сразу же завладел группой.

Чувствуя, как отяжелела вдруг голова, словно после наркоза, Тим впервые начал понимать, каким образом Программа добивалась послушания от своих членов. Даже его ограниченного участия в семинаре хватило для того, чтобы внедрить в его подсознание желание подчиняться — и теперь ТД пробуждал это желание.

Тело расслабилось, в голове стало пусто. Ли со свистом втягивала в легкие воздух. На ее веках трепетали тончайшие голубые вены. Через один ряд от них, сзади, Лорейн захныкала и начала сосать большой палец. Барабанная дробь продолжалась, ровная, как сердцебиение, — вибрация, которая была знакома им еще в утробе. В комнате стало жарко и влажно — тропический климат, несущий с собой безграничные возможности. Том Альтман чувствовал искушение поддаться этому климату и ритму; но Тим был в опасности, он тоже мог попасться на эту удочку.

— Вы парите над новой планетой в далекой солнечной системе. Подлетайте поближе. Посмотрите, какие красные пустыни. Мягкие очертания дюн. Вы никогда раньше не были на этой планете. Никто раньше не мог добраться до этой планеты. Смотрите, вот единственная дорожка следов тянется по песку. Это следы ТД.

Почувствовав головокружение и сонливость, Тим отключил мерный стук барабана и голос ТД. Он закусил щеку, позволяя боли прочистить сознание. Том поддался гипнозу, его голова и тело полностью расслабились, но Тим внутри него был настороже, он представил себе запертый сейф и расширял этот образ до тех пор, пока он не вытеснил все звуки и ощущения. Этот сейф принадлежал только Тиму, и сколько бы на его чувства и ощущения ни покушались, этот сейф им не открыть. С этим сейфом он оставался с час, а может быть, два часа. Голос ТД доносился до него, как какое-то еле слышное жужжание, биение барабана звучало приглушенно, словно звуки под водой. В какой-то момент нога в ботинке прошагала в нескольких сантиметрах от его лица. Это Рэндел прохаживался между распростертыми телами, как могильщик, вышедший на прогулку. Он остановился возле Тима — может быть, его веки не трепетали так, как нужно было?

Когда Тим почувствовал, что тела вокруг него начинают возвращаться к жизни, он отпустил сейф и выплыл на поверхность.

Барабанный стук становился все тише, тише и замер. Люди приподнимались, потягивали руки и, удивленно моргая, смотрели вокруг. Слева от Тима Чед разминал шею Вэнди.

— В Программе мы презираем запреты, — сказал ТД. — Запреты — это ложь, навязанная обществом, чтобы сдерживать вас. Скольких из вас однажды посещало желание вскочить на парту в школе и закричать? Или подняться со стула в офисе и послать своего боса куда подальше? Так почему же вы этого не делали? Боялись, что подумают остальные? Волновались о последствиях? Страшились осуждения? Насмешки? Позора? Здесь вы свободны от всего этого. Мы такие, какие мы есть, и мы никогда за это не извиняемся. Единственное, чего мы не терпим в Программе, это фальши. Лживое поведение, которое призвано потворствовать другим, не сердить их. Снискать их расположение.

— А кто определяет, что ложно? — шепотом спросила Вэнди Чеда.

— Прекрасный вопрос. Скоро ты получишь на него ответ. — Не сводя взгляда со сцены, Чед приложил палец к губам.

— Возьмите своего партнера по росту за руку, — сказал ТД. В Зале роста поднялось торопливое движение. Ли вложила свои прохладные пальцы в ладонь Тима. — Отпустите руки. Теперь поцелуйте своего партнера по росту. Ощутите губами кожу своего партнера по росту. Почувствуйте, как вы близки.

Ли повернулась к Тиму. Ее щеки были твердыми и гладкими, как у ребенка, но в глазах и прямой линии носа чувствовалась решительность молодой женщины. Волосы спускались на шею густыми прямыми прядями. Она медленно закрыла глаза. Тим обошел вниманием подставленные для поцелуя губы и поцеловал ее в лоб — Том Альтман, настоящий ханжа. Ее ресницы взметнулись — во взгляде было больше обиды, чем злости.

— Теперь повернитесь к человеку, который сидит рядом с вами, — сказал ТД. — Поцелуйте этого человека.

Тим и Вэнди смущенно посмотрели друг на друга. Они слегка прижались друг к другу щеками, как деревенские матроны на приеме.

— А теперь соприкоснитесь языками, — сказал ТД.

Про с радостью повиновались, словно включившись в давно известную любимую игру. Чед с энтузиазмом целовал сидящего рядом с ним Про, зарывшись пальцами в его волосы.

— Отбросьте запреты. Откажитесь от старого программирования. Вы все взрослые люди, вы все здесь по собственному желанию. Вы каждый день пожимаете людям руку — прикасаетесь рукой к руке. Кто выдумал этот миф, что соприкосновение языков — это что-то необыкновенное, чего нельзя делать всем? Вы что, думаете, что уже знали это, когда появились на свет? Что это врожденное знание? Ну же, давайте!

Вэнди нервно заерзала, пытаясь найти своего мужа среди множества покачивающихся тел, но в зале было слишком темно. Она с тревогой перевела взгляд на Тима. Тим положил руку ей на затылок и привлек ее к себе. Он прижался лбом к ее лбу, который оказался влажным и скользким. От ее влажной кожи исходил цветочный аромат духов. Тим чувствовал себя очень странно и неспокойно, находясь так близко к другой женщине. Он подумал, что это, наверное, и является целью данного упражнения. ТД явно не просто так заговорил об этих запретах.

— Я не хочу этого делать, — прошептала Вэнди.

Тим кивнул, испытав огромное облегчение.

Про лет тридцати с небольшим прижималась к молодой девушке и терлась низом живота о ее ногу. Со всех сторон раздавались вздохи, стоны, шум ткани, елозящей о ткань.

— Достаточно, — сказал ТД, и вся деятельность тут же прекратилась. Одурманенные Про заняли свои места, пять раскрасневшихся взволнованных новичков последовали их примеру. Тяжело дыша, Джейсон Стратерс посмотрел на свою партнершу по росту, внимание которой было полностью сосредоточено на ТД.

По залу волной прокатилось облегчение.

— А сейчас мы сделаем упражнение, которое называется «Встань смирно». Оно выполняется так: кто любит солнце?

Раздался оглушительный шум, и шестьдесят восемь Про поднялись на ноги. Тим и Вэнди, чуть замешкавшись, последовали их примеру.

— Кто любит дождь? — крикнул сзади Стэнли Джон.

Около трети Про село. Вэнди села, но Тим и Ли остались стоять. И так продолжалось около двадцати минут. ТД, Стэнли Джон и Джени по очереди выкрикивали бессмысленные вопросы, и все лихорадочно поднимались и садились, как хорошо воспитанные дети в летнем лагере.

Потом Джени крикнула:

— Кто когда-нибудь совершал преступление?

Тим остался стоять так же, как и около четверти присутствующих. От всех этих вставаний и приседаний у него кружилась голова.

Все стали оглядываться вокруг. Про подмечали движения друг друга. Стэнли Джон, несмотря на видимую случайность задаваемых вопросов, делал записи на листке.

— Кто делал аборт? — крикнула Джени. — Давайте, избавьтесь от стыда!

Пятнадцать женщин встали, неловко переминаясь с ноги на ногу. Несколько Про закивали им или подбодрили выкриками.

— Два аборта?

Часть села, шесть женщин остались стоять.

— Три аборта?

Одна Вэнди осталась стоять на дрожащих ногах. Джени явно работала по заранее известной информации. Вероятнее всего, по сведениям, полученным во время одного из упражнений на семинарах. Под мышками у Вэнди расплылись два темных круга. Джени держала паузу с минуту, заставляя Вэнди все это время стоять и терпеть взгляды, направленные на нее со всех сторон. Наконец Джени сказала:

— Четыре аборта?

Рука Вэнди взметнулась в поисках опоры, и Тим сжал ее ладонь и помог ей опуститься на пол.

— Не позволяй им судить тебя, — сказал он. — Наплюй на их мнение. — По залу пробежала тревожная волна. Тим не знал, от кого исходили вырвавшиеся у него слова утешения: от Тома Альтмана или от него самого.

Следующий вопрос снова задал Стэнли Джон, сам с гордостью поднявшись на ноги:

— Кто мастурбировал в душе?

Люди встали. Сели. Кто-то краснел. Раздалось хихиканье.

— Кто изменял своему партнеру? — крикнула Джени.

Тим услышал, как Вэнди ахнула. Он проследил за ее полным ужаса взглядом туда, где на другом конце комнаты на ноги поднялся Дон. Все вокруг него выражали бурное одобрение за то, что у него хватило силы взять на себя ответственность за собственное поведение, сказать правду. Рядом с ним его рыжеволосая партнерша по росту загадочно улыбнулась.

— Кто когда-нибудь думал о том, чтобы убить кого-нибудь?

Тим поднялся вместе с многими другими.

— А кто сделал это? — судя по тону, такая возможность очень веселила Стэнли Джона.

Тим оглянулся и увидел, что он один остался стоять, когда из наушников запела Эния, положив конец этой игре. Он сел, пораженный тем, что автоматически дал правдивый ответ на последний вопрос.

Люди обнимались и раскачивались, словно только что открыли для себя новые ощущения, движение и крэг. Про обменивались какими-то успокаивающими фразами со своими партнерами по росту. Чед прижимал Вэнди к груди, она расплакалась.

Ли смотрела на Тима из-под намокшей от пота челки:

— Что ты сделал, Том Альтман?

Глава 28

Тим подходил к маленьким группкам или присоединялся к большим скоплениям народа, ни на секунду не оставаясь в одиночестве. Ли как привязанная следовала за ним, словно она пришла с ним на вечеринку, где никого не знала. Когда Тиму понадобилось в туалет, какой-то мужчина Про отвел его до самой двери. Оказавшись на улице, Тим глубоко вздохнул и снова вошел в образ. В кружке, собравшемся под деревом, Том Альтман с удовольствием полил грязью свое детство, родителей, неудачный брак, работу, богатство и все остальное, что было связано с его прежней жизнью.

Его, как и других новичков, поместили в одну из групп. После оры Дон попытался пробраться к своей шокированной и расстроенной жене, но поток Про смел его и отбросил назад. С тех пор Тим больше не видел других Нео. Куда бы он ни посмотрел, со всех сторон ему лучезарно и безразлично улыбались как минимум трое Про. Ну разве не здорово? Разве не клево чувствовать себя постоянно в компании других людей? Он позволил Тому уловить всеобщее игривое настроение и с некоторой иронией стал изображать радость, которую проявляли люди вокруг него, пока не почувствовал, что на лице у него застыла приклеенная улыбка.

Дальше были упражнения, лекции и игры — посредством них в сознание Тима закладывалось огромное количество принципов и правил. Ведущие упражнений казались еще более резкими и властными из-за того, что с их лиц не сходили милостивые улыбки. Тим воспользовался этой притворной открытостью и сымитировал любопытство ученика, которому все внове и все интересно. Таким образом, он смог изучить территорию ранчо лучше, чем это было позволено Нео. Во время сеанса диких воплей у Тима перехватило дыхание и он почувствовал, что отключается. Он сказал кому-то, что сейчас упадет в обморок от голода, на что ему ответили, что еще не время для еды. Его похлопывали по спине, гладили по голове, целовали в щеки.

Горящие желанием продемонстрировать царящую у них утопию, Про пригласили его на экскурсию по территории. Том Альтман, человек действия, с удовольствием согласился. Его провокационные вопросы были всего лишь прикрытием для Тима Рэкли. «Отличный вопрос, Том. Мы увеличиваем прибыль, получаемую от первой фазы скрытыми, но вполне законными доходами». Чем более ловко людям удавалось обходить закон, тем сильнее восхищался ими Том Альтман. Все, кроме Ли, которая украдкой бросала на него тревожные взгляды, были рады похвастаться устройством Программы.

Тим не сомневался, что скоро и от него самого потребуют присоединиться к той рабской работе, которую он наблюдал. Ведь должен же кто-то чистить дорожки, мыть посуду, выносить мусор. Всем этим действиям придавался несвойственный им ритуальный характер. Одно механическое действие накладывалось на другое до тех пор, пока не оставалось места размышлениям. Тим хотел обеспечить Тому выгодное положение в структуре Программы — положение, которое откроет доступ к финансовым документам. Его рвение шло на пользу как его целям, так и целям Тома.

Границы ранчо регулярно обводили мелом, и Про соблюдали эти границы как святыню. За белой полосой не было ни единого следа. Тим видел, как один Про пробирался через колючий кустарник, царапая руки, чтобы ни один волосок не нарушил невидимой стены, существующей вокруг ранчо в его воображении.

Время от времени мимо него проходил Скейт со своими пыхтящими доберманами, но поговорить с ним не представлялось возможным. Тим заметил, как даже самые ответственные и покорные члены секты напрягались в присутствии Скейта и начинали еще активнее следовать правилам. Рэндел появлялся изредка, только чтобы вызыватьнужного человека к ТД.

Насколько Тим понял, ТД выстроил великолепную систему получения сведений — у него было шестьдесят восемь информаторов, готовых рассказать все, причем не только о себе, но и о других. Даже о своих дурных мыслях нужно было докладывать партнерам по росту. И о мыслях о дурных мыслях тоже.

Весь день Тим бродил по ранчо, прикрываясь неподдельным восхищением, и запоминал расположение служебных построек, дорожек, самого ранчо и земли за обведенным мелом периметром. Он искал хоть какие-нибудь нарушения: угроза пожара, несоблюдение правил водоснабжения, утилизация вредных отходов. Но ничего не нашел.

Когда все-таки пришло время поесть — было, наверное, часов шесть вечера, судя по тому, как солнце лениво клонилось за горизонт, — Ли сообщила ему, что здесь принята «очищающая» диета. Его расспросы насчет того, что это за диета, были встречены обычными общими фразами и уклончивыми ответами.

Столовая располагалась неподалеку от Зала роста. Подчиняясь указаниям Ли, Тим помог вымыть посуду, оставшуюся после завтрака. Работа на кухне отличалась монотонностью — но не эффективностью — конвейера. Том должен был ровно два раза встряхнуть каждую мокрую тарелку над раковиной, а потом вытереть ее круговыми движениями полотенца по часовой стрелке, начиная от центра расширяющимися спиралями к краям. После того как он вытирал донышко таким же образом, ему надлежало вытереть край одним круговым движением. После каждых пяти тарелок Том должен был помыть руки и сменить полотенце. Посуду ТД хранили отдельно и мыли ее тоже отдельно исключительно Про мужского пола. Учитель не мог есть из того, чего касались чужая слюна или женские руки.

Тим намеренно допустил несколько ошибок, чтобы посмотреть, обращают ли в самом деле Ли и ее товарищи внимание на соблюдение этих правил. Еще как обращали! Ему выговаривали за то, что он вытирал против часовой стрелки, за то, что он прерывал круговое движение по краю тарелки, за то, что забывал помыть руки. Обо всех его промахах немедленно докладывали Ли — Про подбегали к ней и критиковали Тима на особом языке Программы. Потом Рэкли пришло в голову, что такие мелкие пакости не помогут ему завоевать доверие Ли и других сектантов. Если он хотел внедриться в эту среду, ему лучше включиться в Программу. Он провел с собой серьезную воспитательную беседу, и вновь появившийся Том с удвоенным рвением принялся перетирать тарелки.

После того как столы накрыли, Тим сел за стол вместе с остальными, положив руки на колени, — на тарелке перед ним лежала вареная цветная капуста. Прошло пятнадцать минут: шестьдесят восемь Про и шесть Нео неподвижно и молча сидели в ожидании, уставившись на еду. Наконец скрипнула ручка двери, что означало прибытие ТД. Он занял свое место перед тарелкой, проглотил первую ложку супа и наклонил голову набок, явно довольный.

Ученики ТД приступили к трапезе.

Тим и Ли сидели по-турецки на его кровати лицом друг к другу. Его сумка стояла у кровати, застегнутая не так, как он ее оставил, но прибрано все было хорошо. Он правильно сделал, что вынул оттуда запрещенный груз.

Другие Про приступили к выполнению своих обязанностей — они загружали коробки, раскладывали письма по конвертам — Система личностного совершенствования Хьюстона! — поддерживая плавное течение жизни империи ТД. Тим и Ли были одни в домике. Том Альтман и его 90 миллионов долларов явно требовали круглосуточного надзора. Тим воспользовался этой возможностью и потребовал, чтобы Ли согласилась ответить на его вопросы. Совок, которым он подпер дверь, наделает много шума, если кому-то вздумается их прервать.

Ли яростно защищала то, что испытала в Ряду жертв:

— Я научилась принимать свое тело. Моя сыпь прошла. Ведь так?

— А как насчет других людей, на которых кричали? Они все это заслужили?

— Программа направлена на отрицание жалости. Все сами воплощают в жизнь свои слабости. Их нужно выбить из равновесия. Учитель кричит только на тех, кто позволяет ему это.

— А Джоанна? Помнишь, как все на нее кричали? Обзывали ее жирной свиньей? Как она могла воплотитьсобственные черты лица?

Ли закусила губу и отвернулась — первая трещинка в монолите уверенности.

— Есть какая-то причина, по которой Учитель так разговаривал с ней. Возможно, это было сделано для того, чтобы она чему-нибудь научилась.

— Но ты не знаешь чему? — доискивался Тим.

— Мне и не нужно знать. Джоанне нужно. Это ее лицо, а не мое.

— Ты не знаешь причины, но хочешь всю свою жизнь посвятить этой доктрине?

Ли посмотрела на него с выражением, с которым ветеринар смотрит на упрямую кобылу, которую необходимо отглистогонить.

— Ты это серьезно? Хочешь спросить, чем я отличаюсь от любого католика? Я знаю причины, по которым ТД заставляет меня обращать критику на себя. Мне этого достаточно. — Она начала что-то бормотать.

— Что? Что ты там говоришь?

— Твои сомнения — последнее прибежище старого программирования. Твои сомнения…

— ТД, наверное, очень боится за Программу, раз не позволяет вам даже думать о ней.

Ли сверкнула на него глазами:

— Учитель ничего не боится. Я сама сдерживаю свои суждения.

— Ты говоришь, что не любишь, когда тебе лгут. А что, если я докажу, что ТД тебе соврал? Это заставит тебя изменить свое мнение?

Ли ненавидящим взглядом скользила по лицу Тима.

— ТД сказал тебе, что он доктор наук, так? Что у него есть докторская степень? — Тим вынул документ из брошюры, в которую спрятал его, и развернул.

— Ты согласился не привозить сюда ничего постороннего.

— Потому что ТД не хочет, чтобы сюда попадала свободная информация из внешнего мира. И ты поймешь почему. — Тим протянул ей копию свидетельства ТД об окончании курсов по почте. Ли отвернулась и сердито уставилась на темное окно.

— Взгляни на это. Ответь мне. Это наша договоренность. Ведь мы так решили.

Ли с секунду рассматривала листок:

— Видимо, у него есть свидетельство. Эти степени все равно ничего не значат.

— Да мне плевать, даже если он получил первый приз на собачьей выставке. Я просто спрашиваю, почему он солгал тебе.

— Может быть, он получил докторскую степень уже после этого свидетельства.

— Вот что он делал после этого свидетельства. — Тим сунул ей под нос список его приводов.

С секунду Ли сопротивлялась, не желая смотреть, но листок приковывал ее взгляд:

— Не может быть. Это фальшивка.

— А штемпель с числом в верхнем правом углу я тоже подделал? И официальную печать Министерства юстиции?

Ручка совка загрохотала о деревянный пол. Тим сунул листки обратно в брошюру. Ли метнулась, вынула из-под кровати толстую папку с названием «Работа по росту» и зашвырнула ее Тиму на колени за секунду до того, как дверь открылась и в комнату заглянул Рэндел.

— Все это должно быть сделано к утру. Завтра вечером ты получишь новые задания, так что ты обязательно должен это закончить. — Ли подняла голову и очень натурально изобразила удивление при появлении Рэндела. Тим был рад, что он именно ее избрал себе в сообщницы.

— Почему здесь совок? — поинтересовался Рэндел.

— Мы немного прибрались, перед тем как приступить к работе по росту, — сказала Ли.

Рэндел поджал губы. Дверь скрипнула, распахнулась, он вошел внутрь и посмотрел на Тима:

— Тебя ждут в Комнате развития А.

Ли обратилась к Тиму:

— Мне нужно кое-что сделать в модуле. Увидимся вечером.

— Буду ждать с нетерпением.

Ли искусно прикрыла раздражение широкой улыбкой.

Рэндел повел Тима вверх по склону холма, к длинному зданию, в котором раньше располагался лечебный корпус. Рэндел вошел и щелкнул выключателем, тут же по всему длинному коридору разлился свет — очередной театральный ход. Все эти манипуляции осветили только центральный коридор, уходящие от него в стороны ответвления остались погруженными во мрак.

Рэндел завел Тима в какую-то комнату. Треугольник света из коридора высветил мягкое кресло и складной металлический стул, повернутый спинкой к двери. В углу на полу стоял телефон без провода.

— Садись, — сказал Рэндел.

Когда Тим подошел к стулу, дверь за ним захлопнулась, оставив его в полной темноте. Заходя, он на всякий случай пригляделся к замку — одноцилиндровый с поворачивающейся ручкой, открывается наружу. Тим на ощупь добрался до двери и дернул ручку — заперто, как он и предполагал. Может быть, его раскусили. Он ведь не проверил их с Ли комнату на наличие жучков. ТД вполне мог слушать их крамольные речи.

В коридоре раздались шаги. Кто это может быть? Его палач? Скейт, которому приказали пустить его на собачьи консервы?

Тим пробрался обратно и сел на складной стул. Он поставил стул так, что мог видеть дверь краем глаза, не поворачивая голову и не глядя через плечо. Раздался металлический звон, дверь открылась. Темный силуэт ТД вырисовывался в полоске света. Тим, моргая, смотрел на него.

ТД щелкнул выключателем:

— Почему ты сидишь в темноте?

Это был довольно прозрачный тест, направленный на проверку степени повиновения Тома Альтмана. То же самое касалось и выбора места между мягким креслом и неудобным складным стулом.

— Рэндел привел меня сюда.

— Уверен, он не имел в виду, что ты должен ждать в темноте.

ТД опустился на диван и молча смотрел на Тима до тех пор, пока тому не стало неловко от этого пристального взгляда:

— Для бизнесмена ты в довольно хорошей форме.

— Я много занимаюсь теннисом. Спорт позволяет мне выбросить из головы работу, а до недавнего времени помогал отвлечься и от неприятностей дома.

ТД прищурился, сжал веснушчатые губы, его маленькая бородка подпрыгнула. Он откинулся назад, положив ладони на подлокотники кресла. Как и отец Тима, ТД полностью контролировал все движения своих рук, ног и мимику — казалось, он оттачивает их каждую секунду, доводя до совершенства.

— Как ты думаешь, Том, почему все великие движения по развитию человеческого потенциала зародились в Калифорнии? Что делает это красивейшее побережье и пустынные земли такой плодотворной почвой для личностного роста и развития?

— Невероятное обилие солнечного света и марихуаны?

ТД рассмеялся, при этом на его гладких щеках не появилось ни одной морщинки. Его глаза невероятного небесно-голубого цвета приковывали внимание:

— Это граница. Край континента. Сюда все еще стекаются блондинки из Огайо и крепкие ребята из Мэна.^[25] Они едут на запад, как тысячи до них, в поисках неизвестно чего. И когда они приезжают на этот край света, им больше уже некуда двигаться, поэтому они обращаются внутрь себя, исследуют собственные глубины. Но обнаруживают все ту же чепуху, которую им много лет вбивали в головы. Я решил создать Программу отчасти как ответ на всю ту ерунду, которую у нас продвигают на рынке в качестве продуктов просвещения и самовоспитания.

ТД разжал руки, потом снова сжал их:

— Я изучал работы философов и священнослужителей, художников и ученых и понял, что все они говорят примерно об одних и тех же примитивных вещах, которые никому и никогда еще не помогли. Я поставил под сомнение собственные мысли, все убеждения, которых придерживалось человечество за свою тысячелетнюю историю. Программа — это пример, которому должны последовать все: демонтировать социум и историю и заново построить себя в этой модели. Не модели счастья, а модели приверженности. Модели силы. Посмотри на то, что я сделал на этом ранчо. Шестьдесят восемь человек. Шестьдесят восемь хозяев собственной судьбы. Скоро это станет общенациональным движением. В следующем месяце у нас пройдут семинары в Скоттсдейле и Кембридже, на них уже все места раскуплены. В Хьюстоне и Форт Лаудердейле, где семинары пройдут только через три месяца, списки участников заполнены уже почти наполовину. И все это только на дешевых листовках и рассказах людей друг другу о нашей Программе. У нас даже нет сайта в Интернете. Пока. Нет своих представителей в этих городах. Пока. Нет книг и аудиокурсов. Пока. Нет рекламы. Пока. Но все это уже готовится. Они пытаются помешать нам…

— Кто?

— ФБР, полиция, казначейство. Потому что мы выделяемся из общей массы. Но у них ничего не выходит. Настолько мы успешны.

— Почему они пытаются остановить вас?

Тихий стук в дверь возвестил о появлении Рэндела. Он вынул телефонный провод из кармана куртки, воткнул его в телефон и розетку. Через секунду телефон зазвонил. ТД взял трубку и сказал:

— Ладно, ладно. Какие там компьютеры? Ну тогда покупай, — и повесил трубку.

Рэндел забрал телефонный провод и ушел. ТД повернулся к Тиму и заговорил так, как будто их никто не прерывал.

— Почему они пытаются меня остановить? А почему они забрасывали камнями мучеников? Бросали христиан львам на съедение? Высмеивали Фрейда? Напоили Сократа ядом? Подавали в суд на Билла Гейтса? Заставили Галилея под страхом смерти отречься от своих открытий? Я говорю, что Земля вращается вокруг Солнца. Я говорю, что мы не должны подчиняться собственной слабости, мы должны подчинять слабость себе. Это очень просто. И отрицать это невозможно. Я помогал Про сбросить вес, бросить курить, разорвать унизительные отношения. Я делал так, что девушки, которые раньше не могли смотреть другим в глаза, вставали и кричали перед сотнями людей.

— Страх — великий и неисчерпаемый источник мотивации.

ТД в волнении подался вперед:

— Именно. Я вселяю в людей страх, чтобы они могли посмотреть ему в лицо и избавиться от него. Некоторые скажут, это радикальная мера…

— Это не более радикально, чем говорить, что Земля круглая. Прививать детям полиомиелит, чтобы выработать у них иммунитет против этого страшного недуга. Или лечить грибковые заболевания плесенью.

— Да. Да. Да. Изменить историю удавалось только великим радикальным идеям. Программа — это следующий шаг в эволюции человечества. Каждый Про приведет десять Нео. Наше движение распространится по всему миру. Жалость и стыд исчезнут. Вина будет считаться тем, чем она на самом деле является, а именно пороком. — В его пронзительном взгляде плескалась достойная миссионеров убежденность. — Ты согласен с этим, Том? С тем, что вина — это порок?

— Чем больше я об этом думаю, тем яснее это понимаю.

— После семинара я поискал информацию о тебе в Google, но ничего не нашел. Странно для такого влиятельного человека, как ты.

— Моя компания занималась работой, имеющей отношение к обороне. Они любят, чтобы связанные с этим люди держались в тени.

— Значит, ты хорошо умеешь хранить секреты, да?

— Да.

— Те многочисленные овечки, которые тогда были на семинаре, они хотят, чтобы их контролировали. Они не могут быстро избавиться от этой потребности находиться под контролем. Ты — другое дело. Ты интуитивно чувствуешь принципы, заложенные в основе Программы. Ты человек действия. Не события случаются с тобой, а ты с ними.

— Мне нравится так думать.

— И твой развод не просто случился с тобой. Что-то послужило тому причиной.

Том Альтман смело встретил взгляд ТД:

— Да.

— Ты один являешься причиной всего, что происходит в твоей жизни. Только ты один.

Пол сотрясли раскаты грома, и Тим вдруг понял, что на улице идет дождь, что он барабанит по крыше и что дождь начался уже некоторое время назад. В комнате повисло чувство оторванности от мира. Они с Учителем были наедине на вершине холма в пустом здании, и от ветреной ночи их отделяло только тусклое освещение и тонкая крыша.

На лице Тома отразилась буря эмоций. Он отвел глаза, вытер нос кулаком:

— Я выяснил, кто убил Дженни.

— Ты человек действия. И у тебя есть все необходимые ресурсы.

Том Альтман резко поднялся.

— Сядь, — сказал ТД. — Ты можешь с этим справиться.

— Нет, я хочу постоять.

ТД поднялся с кресла и встал прямо перед Томом:

— Ты решаешь проблемы при помощи денег, Том. Ведь это твое старое программирование?

— Да.

ТД смотрел на него пристально, не мигая:

— Ты нанял кого-то?

Том Альтман закатил глаза.

— Твоя жена не вынесла решения, которое ты принял?

Том, задыхаясь, выдавил из себя:

— Дело было не только в этом. — Тим был как зачарованный. Он физически чувствовал, как входит в образ. Вот он облокотился на спинку стула, ТД в точности повторил его движение, не отрывая взгляда от лица Тома. Тим понял, что собирается сказать Том, только когда услышал первое слово его фразы. — Он… он убил не того парня. — Это признание было очередной частью рассказа Тома Альтмана, и все же оно не было полностью вымышленным, в нем ощущалась тесная связь с теми трупами, которые Тим оставил за собой в безумной гонке прошлого года.

— Я так не думаю, Том. Он убил того парня. Ты указал ему не того, кого нужно. Ты или твои люди. Но ты ведь спешил, не так ли? И у тебя были деньги, чтобы поторопить других. Деньги убили не того парня. Так? Твои деньги.

«И вот теперь, — подумал Том Альтман, — он сделает мне огромное одолжение и поможет избавиться от груза в 90 миллионов долларов».

Какое-то время они сидели в тишине. За окном бушевала непогода. ТД торжественно кивал, как священник. Вдруг он наклонился и сжал коленку Тима рукой, оказавшейся на удивление сильной:

— Мы поможем тебе преодолеть это. Прояви преданность, и Программа сделает все остальное.

ТД поднялся, и Том, который не любил проявлять пассивность, последовал его примеру. Эхо шагов ТД в ботинках с толстыми подошвами разносилось по всему пустому коридору. Снаружи стояла Лорейн в темно-сером плаще. Белый овал ее лица выглядел загадочно, в руках она сжимала закрытый зонт и пару галош, которые она дрожащими руками протянула ТД.

— Пожалуйста, иди и приготовь мне постель. Потом Том будет ждать тебя в своем домике, чтобы подготовиться ко сну. — Лорейн стояла перед Учителем в ожидании. — Это все.

Лорейн заспешила прочь и скрылась за стеной дождя. ТД пропустил Тима обратно внутрь. Дверь захлопнулась, и все погрузилось в полумрак. ТД наклонился развязать шнурки и отбросил ботинки в сторону. — Я пошлю ее за ними позже. Она хорошая… одна из хороших, Лорейн.

Том Альтман кивнул.

— Они больше всего нуждаются в том, чтобы их сломали и перепрограммировали. Женщины. На большом половом конвейере желание быть жертвой в основном закладывается в людей вместе с маткой. Женщины созданы для того, чтобы вынашивать детей. И что же они делают со своей болью? Со своей злостью? Они принимают ее, поглощают, растворяют в своей готовой к развитию яйцеклетки утробе. Они проталкивают эту боль и злость по венам и артериям до тех пор, пока все их тело ими не пропитается, пока они не закостенеют от стремления быть жертвами. Их нужно разбирать на части, а потом собирать заново. По-другому с ними нельзя.

ТД сунул ноги в калоши и сверкнул на Тима на редкость хищной ухмылкой — как будто волчий оскал блеснул из-под чепчика бабушки Красной Шапочки.

— Есть большая ирония в том, что женщины считают мужчин богами, потому что мы скорее склонны разрушать, чем создавать. И именно мужчины дали миру самые великие идеи, изменившие ход мировой цивилизации. Создать что-то новое можно, только если предварительно разрушить до основания старое. Для того чтобы внедрить какие-то инновации, нужно уничтожать. Каждая великая доктрина убивает все ей предшествовавшие. Изобретение видео прикончило радио, мой друг. Любая сука может щениться. Только способность разрушать может заставить уважать Бога. И Бог Отец, и Аллах заслужили уважение тем, что стерли с лица Земли парочку крупных городов.

— Как насчет Будды? — спросил Тим.

— Последователи Будды сжигают друг друга, а иногда и себя на кострах, руководствуясь его учением. — Он похлопал Тима по плечу. — Так что прибереги свою иронию до следующего раза.

ТД толкнул дверь, шагнул под дождь, и оба мгновенно промокли до нитки. Он прижимал зонтик к груди Тима до тех пор, пока тот его не взял. ТД подмигнул ему и пошел, бодро помахивая руками и сложив губы трубочкой, по чему можно было догадаться, что он что-то насвистывает.

Глава 29

Несмотря на то что на улице лило как из ведра, Тим побродил вокруг своего домика и заметил установленные на крыше детекторы движения. С виду они производили впечатление вполне рабочих устройств, но защитные решетки давно проржавели. Похоже, эти приборы остались еще со времен реабилитационного лагеря для малолетних преступников, где их использовали в качестве меры предосторожности. Кирпичи, установленные в грязи по обеим сторонам дорожки, свидетельствовали о том, что здесь были маленькие грядки. Хотя на них уже много лет никто ничего не выращивал.

Тим пихнул ногой один из этих кирпичей и стучал по нему до тех пор, пока он не расшатался достаточно для того, чтобы в случае экстренной необходимости его можно было схватить и использовать в качестве оружия.

Тим стоял у дверей домика, промокший насквозь, и наслаждался царившей в лагере тишиной. Члены секты все еще были заняты важными государственными делами вроде вытирания тарелок по часовой стрелке.

Пожарная сигнализация присутствовала в каждой комнате в виде потрескавшихся панелей с кнопками и мигающими красными огоньками. Батарейки были на месте. Проводка старая, но рабочая. На территории наличествовало даже несколько пригодных к использованию огнетушителей. Нарушений правил пожарной безопасности в лагере не наблюдалось. Тим подумал, что хватается за соломинку: вряд ли прокурор согласится прислать сюда наряд из-за такого мелкого нарушения.

При более тщательном осмотре Тим обнаружил на окнах спальни датчики сигнализации. Он проследил кабель до панели в крохотной кухне — панель представляла собой довольно жалкое зрелище. Достаточно было просто вытащить вилку адаптера из розетки, чтобы вывести из строя всю систему.

Тим продолжал обход дома, оглядываясь, чтобы не пропустить неминуемое появление Лорейн.

В кладовке лежали ящики «Ред Булла» и других энергетических напитков, а также чая с женьшенем, гингко и тому подобной дребеденью. Люк на чердаке предназначался для выхода на крышу, но отверстие люка оказалось заколоченным — еще один привет от той полукарательной-полуисправительной организации, которая располагалась здесь раньше. От загородного дома кинорежиссера до колонии для несовершеннолетних и резиденции секты — у этого места была очень неприятная история. В шкафу одной из комнат Тим наткнулся на запрещенный телевизор, но, пощелкав каналы, не увидел ничего, кроме помех, что было вполне объяснимо: антенный кабель перерезан, а сама антенна отсутствовала. Из деки для видео торчала кассета. Тим затолкал ее внутрь.

На экране появилось изображение ТД, стоящего на вершине горы. Одной ногой он опирался на валун, рука свободно и расслабленно лежала на колене. За его спиной горел по-киношному красивый закат, отбрасывавший золотистые блики на его взъерошенные волосы и лицо, которое было плохо видно. Тим почувствовал, что он весь напрягся, чтобы разглядеть черты лица ТД.

Голос ТД звучал монотонно и усыпляюще:

— Это поворотный момент в вашей жизни. Вы можете выключить эту кассету прямо сейчас. Давайте. Возвращайтесь к своей жизни. И если вы считаете себя идеальными, то это, пожалуй, неплохая идея. Но если вы не идеальны, то вам лучше слушать дальше. Потому что сейчас, в эту минуту, вы, возможно, открываете дорогу к своему скрытому потенциалу.

Тим включил быстрый просмотр, глядя, как ТД плавно покачивает головой. Когда камера дала крупный план, Тим вернул просмотр записи в нормальный режим и увидел, что это середина сеанса мягкой, ненавязчивой групповой медитации. Камера продолжала отъезжать и наезжать в такт бормотанию ТД. Тим смотрел медитацию, подмечая собственную реакцию на нее. Резкая боль не давала Тиму поддаться ее течению — он с силой закусил щеку, этот прием был не менее эффективным, чем вжимание ногтя в ладонь, и засечь его было труднее. Через несколько минут Тим опустился на пол и сел перед экраном. Он подавил зевоту. ТД на экране поднял руку, и Тим почувствовал, как его рука тоже начинает подниматься, словно на волне. Он с удивлением следил за тем, как его рука вытянулась к потолку, раздумывая, то ли рука действовала отдельно от него, то ли он от нее.

Громкий стук в дверь выдернул Тима из ступора. Лорейн вошла в домик, стряхивая дождевые капли с рукавов плаща. Когда она сняла капюшон, ее волосы рассыпались по плечам. Лорейн погрозила Тиму пальцем:

— Ты должен быть в своей спальне, заниматься работой по росту.

Тим встал, часто моргая и пытаясь стряхнуть с себя оцепенение. Он выключил кассету:

— Просто пытался понять, что к чему.

— ТВ у нас запрещено. У нас есть только ТД.И все-таки я рада, что ты видел видеосеанс. Как тебе? Понравилось?

— Очень увлекательно.

Лорейн пошла перед ним по коридору, не переставая болтать:

— Что тебе понравилось больше всего сегодня? — Тим заметил шпильку, слетевшую с ее волос и зацепившуюся за капюшон плаща.

Он честно ответил:

— Мой разговор с ТД.

— Что особенно понравилось тебе в этом разговоре? — Лорейн повернулась вполоборота. Тим подошел к ней почти вплотную и быстро вынул шпильку, торчащую в мокрой подкладке капюшона.

— Ход его мыслей.

— Ну, знаешь, похоже, ход твоих мыслей ему тоже по душе. ТД никогда не встречался наедине с Нео на столь раннем этапе. — Они дошли до спальни Тима. — И вот этого он тоже никогда так рано не делал. — Лорейн распахнула дверь. — Та-дам! — На кровати его ждала аккуратно свернутая рубашка-поло. Тим стянул свой мокрый свитер и надел ее, поняв, что сможет переносить свой домашний арест с максимальным комфортом. Разглядывая свою рубашку Про, Тим с изумлением отметил, что его довольное выражение лица было не совсем притворным. Он вспомнил внезапно возникшее сильное импульсивное желание завладеть столом своей матери, которое очень умело вызвал в нем его отец.

— Что это? Ты еще даже не начал свою работу по росту. — Лорейн жестом пригласила его сесть на кровать и положила на колени Тиму толстенную папку. — Пойду сделаю тебе успокаивающий чай.

Когда Лорейн вышла, Тим открыл папку, наткнувшись на титульную страницу: «Как наладить связь со своим Внутренним Источником». Около двухсот страниц мелкого шрифта, всего 2500 вопросов. Если прибавить к такой нагрузке чай с повышенным содержанием кофеина, то он будет всю ночь усердно корпеть над этим талмудом, а к утру совершенно вымотается и станет очень уступчивым. Тим вынул из тайника часы и забросил их между матрасом и стеной.

Вопрос 1: В детстве мой отец: а) меня контролировал, б) мной манипулировал, в) ко мне ревновал.

Вопрос 8: В детстве я чувствовал себя брошенным из-за: а) развода, б) смерти родителя, в) пренебрежения.

Лорейн вернулась с чаем и подождала, пока Тим сделает первый глоток и изобразит бурное восхищение. Он ее ожиданий не обманул. Около пятнадцати минут она сидела на кровати Ли и наблюдала за его ростом. Время от времени поправляя очки, Тим устроил ей целое шоу: он хмурил лоб, стучал ручкой по губам, пялился на потолок в поисках вдохновения — было даже забавно.

Он заметил, как Скейт темной тенью проскользнул за окном, собаки трусили рядом с ним. Он явно обходил лагерь дозором. В серебряном ключе, тесно прижатом к его горлу, отражался мягкий лунный свет.

Лорейн завела руки за голову и грациозно потянулась — привычка, сохранившаяся со времен ее занятий в балетной школе. Тим украдкой взглянул на часы — 21:48. Он перескочил к вопросу 2148, подчеркнул его и начал обводить ответы, не разбирая смысла.

Дождь почти прекратился, хотя ветер все еще барабанил редкими каплями в стекло. Воздух в плохо утепленной комнате казался густым, готовым вот-вот превратиться в лед. Наконец остальные начали потихоньку возвращаться в дом. В коридоре захлопали двери.

— Ну ладно, Том, — сказала Лорейн, — продолжай работать в том же духе, — у тебя прекрасно получается. Оставайся у себя в комнате и сконцентрируйся. Очень важно, чтобы ты уделил это время работе над собой. — Она поднялась. — Ты не будешь возражать, если я одолжу твою водолазку? Там холодно.

— Конечно.

Лорейн одарила его благодарной улыбкой и вышла. Тим вылил свой чай в щель между половицами у задней стены чулана, съел белковый батончик и стал ждать, когда Скейт в следующий раз появится у коттеджа — 22:25. Тим подчеркнул вопрос 2225 и прокрался к двери. Как только он открыл дверь, сидящий на диване прямо напротив его двери Про со скобами на зубах вскочил как по команде:

— Привет, Том. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Нет, мне просто нужно в туалет.

— Тогда поторопись. Когда растрачиваешь время, отведенное на работу по росту…

— Обманываешь самого себя. Я помню. — Тим почистил зубы перед голой стеной без зеркала и вернулся в свою камеру.

Рэндел появился под окном в 22:47. Тим подчеркнул вопрос 2247. А в 23:13 снова прошел Скейт. Похоже, они обходили территорию, когда хотели, не придерживаясь схемы и расписания, так что пометы времени Тиму ничего не дали. Скейт остановился снаружи на раскисшей от дождя дорожке, огибающей лужайку, и уставился прямо в окно, видимо, полагая, что из-за света Тим не видел, что происходит снаружи. Доберманы крутились возле него, высунув языки и тяжело пыхтя. И Тим в очередной раз удивился выборочной слепоте и глухоте Про. Как они могли не замечать этот тюремный патруль на своем великолепном ранчо? Отец Тима и ТД были правы в одном: готовность человека перестать здраво мыслить просто невероятна.

Когда Тим поднял глаза, Скейт и собаки уже растворились в темноте. Он покопался в сумке в поисках своей водолазки и только потом понял, что одолжил ее Лорейн. Еще одна хитрая уловка: забрав у него водолазку, она обеспечила ему бессонную ночь, потому что в таком холоде заснуть не представлялось возможным. Да и высовываться на улицу без водолазки в такую погоду тоже было не очень приятно. Тим завернулся в тонкое покрывало, не спуская взгляда с окна. Он целый час смотрел на стекающие по стеклу капли, но хранителей словно след простыл.

В первый раз со времени своего приезда сюда он позволил себе подумать о Дрей. Сейчас она лежала на их постели, положив руку на живот, прислушиваясь к жизни внутри. Вероятнее всего, она читала что-нибудь веселое до безобразия, чтобы избавиться от воспоминаний о Джинни и отогнать опасения за Тима. Ему вдруг вспомнилась фотография Ли в бумажнике Уилла. Тим подумал о том, как мучительно вырастить ребенка, выпустить его в мир и смотреть, как этот мир делает твоему ребенку больно. А потом он сделал то, чему научился за неделю, проведенную в военном плену: выбросил из головы все личное.

Тим снова сосредоточился на своей стратегии. Он имел дело не с обычными преступниками, а с невероятно ловкими манипуляторами. Возможно, он совершил ошибку, заявив о 90-миллионном состоянии Тома Альтмана. Тим все яснее видел, что тем самым он привлек к себе больше внимания участников секты, чем нужно. Но эта ложь обеспечила ему уникальный доступ к ТД. А рассказанная Томом душераздирающая история открывала еще большие возможности для личного общения. По сути своей это напоминало флирт: ТД будет все настойчивее проявлять внимание к Тому Альтману, если тот продемонстрирует уступчивость, сдобренную труднодосягаемостью. К выдуманной истории Тома о найме убийц Тим добавил долю собственных угрызений совести — это было необходимо при общении с ТД, который так тонко чувствовал чужую уязвимость. Однако Тим уже чувствовал, что ТД способен проникнуть сквозь наносную браваду Тома Альтмана к его собственным чувствам и эмоциям. Том больше не был одним из стада. ТД захотелось получить его голову в качестве трофея и повесить ее на стену. По мере того как ТД будет прощупывать слабые места Тома, Тим будет находить слабые места самого ТД.

Тим свернулся под одеялом, чтобы сохранить тепло, и представил, что стоит в теплом источнике. Он представил, как вода поднимается, тепло разливается по его лодыжкам, коленям. И заснул, прежде чем вода добралась до его талии.

Тим почувствовал, как кто-то потянул за пояс его брюк, потом прохладная рука скользнула за пояс его трусов. С секунду ему казалось, что он спит и видит сон, потом он схватил тонкую руку Ли за запястье, оттолкнул ее и сел в кровати. Она потянулась к нему, и он снова от нее отстранился.

— Ли, что ты делаешь?

— В чем проблема?

— Ни в чем. Просто прекрати.

— Слушай, я стараюсь помочь тебе пережить развод. ТД кажется, что ты немного зажат.

Она снова придвинулась к нему, и Тим схватил ее за руки:

— Такая помощь мне не нужна.

— Тогда тебе, наверное, придется провести какое-то время в Комнате роста.

— Ладно.

— Это тебе ладно, а мне нет. Меня тоже пошлют туда.

— Скажи ему, что у нас был секс. Скажи все, что нужно.

— Он узнает.

— Тогда скажи ему, что у меня не получилось.

Ли застыла, пораженная его словами:

— Ты серьезно? — В рассеянном свете луны она выглядела совсем юной, лет на пятнадцать. Ее трясло. — Он тебя уничтожит. Унизит тебя.

— Если бы это было правдой, я мог бы расстроиться, а так…

Ли глубоко вздохнула, ее нижняя губа дрожала:

— Что во мне не так? Я некрасивая? — Она старалась заставить его сделать то, что ей было нужно, сначала оскорблениями, потом попыталась давить на жалость. В точном соответствии с Программой.

— Нет. Я не сплю с теми, с кем мне скажет ТД. Это мое личное дело, мой выбор.

— Хорошо. Значит, ты заслуживаешь то, что получишь. Это не моя проблема.

— Я и не говорил, что это твоя проблема.

Ее лицо немного расслабилось, злость почти сошла с него:

— Ты и правда только что развелся?

— Нет. — Тим укрыл ей плечи своим покрывалом. Потом взял покрывало с ее кровати и набросил его поверх своего. Он потер ей руки сквозь тонкую ткань. — Что такое Комната роста?

Ли рассказала, дрожа от ужаса собственных воспоминаний и от холода. Она инстинктивно обхватила себя руками.

— И ты думаешь, что все это сделано для того, чтобы помочь твоему росту и развитию? — спросил Тим.

— ТД так же неприятно посылать меня туда, как мне там находиться. Но он достаточно сильный, чтобы это сделать. Перед тем как накачать мускулы, неизбежно проходишь через растяжения, ведь так? Как говорится в Исходном коде — стремись к силе, а не к комфорту.

— Исходный код — это ерунда, Ли. Красивые слова для вида.

— Для вида? Это же основа Программы.

— Основа Программы заключается в том, чтобы привить человеку беспокойство и ненависть к самому себе.

Ли резко рассмеялась:

— Ну да. Конечно. Хотела бы я посмотреть на Программу, о которой ты говоришь.

— Ну так я тебе ее покажу.

Обещание Тима, кажется, ее напугало. Ли попыталась защищаться:

— Без страданий роста не бывает.

— Может быть, и нет. Но это не значит, что любое страдание приводит к росту.

— Но это так. Страдания позволяют мне обрести контроль.

— Ничто не может помочь тебе обрести контроль. Ты можешь только сама взять себя в руки.

— Ну да! Как будто ты хочешь это сделать. ТД предупреждал нас о людях вроде тебя. Ты, наверное, хочешь снова сделать из меня католичку, как моя мама.

— Мне все равно, что ты думаешь. Главное, чтобы ты думала сама за себя.

Лунный свет так падал на лицо Ли, что половина ее лица была освещена, а половина оставалась в тени:

— А как ты узнаешь, что я думаю за себя?

— Очень просто. Тогда тебя не будут пугать другие идеи и мнения.

Она сжала одну руку в кулак и обхватила ее другой рукой:

— В тот раз я не должна была встречаться с родителями. Я очень сильно рискнула, когда пришла туда. Когда Джени узнала, что я ездила туда, меня целую неделю сажали в Ряд жертв. — Ли прислонилась к стене. — И ради чего все это было? Ради того, чтобы Уилл и моя мать на меня наорали? Чтобы меня ударили? Сказали мне, какая я никчемная и глупая? Если у меня и были какие-то сомнения насчет того, чтобы переехать сюда… тем вечером они исчезли.

— Звучит паршиво.

— Паршиво, но не ново. Им всегда было на меня наплевать. Уилл не разрешил мне пойти на выпускной в начальной школе только для того, чтобы вытащить меня на сцену, когда ему вручали награду «Продюсер года». После церемонии он уехал из этого поганого отеля «Беверли Хиллз» на лимузине и забыл меня там. На каждый День благодарения они заставляли меня ездить к дяде Майку, и каждый раз я покрывалась сыпью, потому что у меня аллергия на кошек.

По мере того как Ли перечисляла все оскорбления и несправедливости, которые ей пришлось вынести за эти годы, Тим с мрачным весельем вспоминал свое детство. Когда ему было десять, отец побрил его налысо и сфотографировал, чтобы потом послать эти фотографии с фальшивыми медицинскими заключениями в детские благотворительные организации.

— Могло быть и хуже, — вставил Тим, когда Ли на секунду замолчала, — как бы ты себя ни чувствовала тогда, то, что тебя забыли в отеле «Беверли Хиллз», не является жестоким обращением ни по моим меркам, ни по меркам Программы.

— Значит, если я жалуюсь, мне промыли мозги, и если я довольна и верна Программе, мне тоже промыли мозги. Отличная ловушка.

Она спрыгнула с кровати, бросила Тиму его одеяло и забилась на свой матрас.

Тим услышал, как у нее стучат зубы:

— Хочешь мое одеяло?

— Нет. — Она опять задрожала. И добавила: — Спасибо.

Дождь тихо постукивал в окно. Если бы в комнате не было так холодно, то этот звук мог бы показаться вполне приятным и успокаивающим. Тим уже начал засыпать, но Ли тихо спросила:

— А какая она была? Дженни? — И добавила: — Я ответила на твои вопросы. Ты сказал, что ответишь на мои.

От холодного воздуха у Тима запершило в горле:

— Ее звали не Дженни.

Ли издала чуть слышный горловой звук — его риск себя оправдал:

— Какой была твоя дочь?

— Она была таким прекрасным ребенком, что мне не хотелось, чтобы она менялась. Но я очень хотел, чтобы она выросла, с нетерпением ждал, когда увижу, какой она станет.

— Твой ответ весь закручен на тебе. Господи, неужели все родители думают, что мир вертится вокруг них? Какая она была?

— Мне нелегко об этом вспоминать, Ли. — Губы у Тима пересохли, и он провел по ним языком. — Когда она умерла, я боялся засыпать, потому что не мог вынести воспоминаний, накатывавших на меня, как только я открывал глаза. Эти несколько секунд утром, когда думаешь, что все так, как и должно быть… — Он посмотрел на каплю, стекающую по темному квадрату стекла. — Я до сих пор иногда забываю.

— Ты не можешь ответить на вопрос, да? Не можешь ответить на вопрос, не говоря о себе и своих страданиях. Ведь твоя дочка умерла…

Дыхание Ли стало тихим. Она плакала, изо всех сил стараясь сдерживаться. Плакала ли она о себе, понимала ли она сама, из-за чего плачет? — думал Тим.

Джинни Рэкли, идеальная проекция.

— Возможно, ты права, — сказал Том. — Но в таком случае тебе следует переосмыслить трагическую историю знакомства с кошками дяди Майка.

— Это первая правдивая вещь, которую ты сказал за весь вечер. — В голосе Ли слышалась горечь. — Похоже, мы оба жертвы.

Снова дождь стучал по стеклу, снова они молчали.

— Что с ней случилось? С твоей дочерью?

— То, что я сказал на семинаре.

Она подвинулась в кровати. Тим почувствовал, что Ли вглядывается в него из темноты:

— Мне очень жаль, — прошептала она.

Какое-то время Тим лежал, прислушиваясь к ее дыханию, ожидая, пока оно выровняется. Когда Ли заснула, он поднялся с постели, прошел по холодному полу и накинул свое одеяло на ее худенькую фигурку.

Глава 30

Избавиться от живущих в нем запретов Тиму должно было помочь не только головокружение, но и крайняя усталость. Ночью их с Ли каждый час будили по очереди разные Про, которые стучали прямо у них под окном, прикидываясь, что чинят какую-то сломавшуюся трубу. По сравнению с начавшейся рано утром чередой упражнений то, что Тим испытал на семинаре, показалось легкой разминкой. Странно, но, даже зная, что успех его операции зависит от участия во всех ступенях Программы, Тим чувствовал какое-то глубоко сидящее инстинктивное сопротивление — может, это было его старое программирование, избавиться от которого практически не представлялось возможным.

Пока Тим притворялся спящим посреди бледных Про, голос ТД, усиленный микрофоном и колонками, начал свой гипнотический шепот — групповая медитация, первый раунд.

Про опустились на колени, прижались лбами к холодному полу — прямо продвинутая йога. Тим украдкой взглянул на Ли — она еще стояла.

Скейт ходил по рядам, как надсмотрщик на галерах с рабами. Тим подождал, пока он отойдет, потом протянул руку к Ли и нажал ей большим пальцем на ахиллово сухожилие. Она шумно вздохнула и дернулась. Скейт повернулся, но Тим успел убрать руку. Скейт прошел обратно к ним, Тим лбом чувствовал вибрацию пола от его тяжелых шагов. Тим смотрел на замершую тень Скейта, на согнутое тело Ли. Он увидел, как она моргнула, придя в себя от изумления, а потом разозлилась. Тим задержал дыхание.

Ли поерзала, но осталась в том же положении. Скейт двинулся дальше. Ли подождала, пока он удалится на безопасное расстояние, и сверкнула на Тима глазами. Он подмигнул ей, стараясь разозлить ее еще больше. Ли в смятении отвернулась от него и снова уставилась в пол, но Тим понял, что ему удалось эффективно отвлечь ее от групповой медитации.

Голос ТД оставался все таким же мягким и спокойным даже тогда, когда в словах зазвучала угроза:

— Вы боитесь сидящего рядом с вами человека. Для него вас не существует. Подумайте о том, кто сидит с другой стороны от вас. Этот человек приводит вас в ужас. Даже если бы вы истекали кровью, вы бы были слишком напуганы, чтобы позвать на помощь. И даже если бы вы позвали на помощь, эти люди просто плюнули бы на вас. — Его дыхание со свистом отдавалось в микрофоне. — Все вокруг ненавидят вас. Все в этой комнате вас пугают. Вы совершенно одни. Вы в абсолютном отчуждении.

И все это он говорил с интонацией, с которой детям рассказывают на ночь сказку. С дальнего конца комнаты донеслось чье-то причитание. Его было едва слышно, но все остальные тут же его подхватили. Некоторые Про извивались, некоторые застыли на боку, закрыв уши руками. Из угла зала раздавались крики.

— Здесь с вами никого нет. — ТД почти утешал. — Во всем мире нет никого, кого бы вы не боялись. Вы одни в целом мире.

Прижатое к полу осмысленное лицо Ли приобрелонездоровую бледность.

— Я поняла, что ты всегда был мне плохим братом. — Шанна сидела на сцене в свете прожектора, прижимая к уху трубку беспроводного телефона, который Рэндел внес в Зал роста с таким выражением, словно он был пажом, которому доверили королевский указ. Где-то за пределами досягаемости был спрятан сам телефонный аппарат. Про сидели молча и ловили каждое слово Шанны. — Ты мне больше не нужен.

Тим вместе с другими Нео сидел в ряду, составленном из складных стульев на сцене. У его ног стояла коробка из-под обуви с конфискованным у него имуществом. По настоянию ТД он надел «Картье». ТД с одобрением смотрел на сцену из тени.

— Я никогда больше не хочу тебя видеть. — Голос Шанны чуть дрогнул. — Прощай.

Когда она повесила трубку, в зале на минуту воцарилась полная тишина, во время которой несколько первых рядов услышали, как Шанна нервно сглотнула. Потом ТД выступил в круг света на сцену, остановился рядом с Шанной, поднял руки над головой и один раз хлопнул, прожекторы направили на зрителей, и раздались оглушительные аплодисменты.

На лице Шанны появилась робкая улыбка. Она встала и шутливо присела в реверансе.

ТД спустился со сцены в зал. Как только он заговорил, аплодисменты мгновенно стихли:

— Ты не предан Программе, потому что ты погряз в прошлом. Инноваторы всегда смотрят вперед. Они освобождаются от условностей. Сбрось свой багаж, то, что тебя тяготит. Что бы это ни было.

Свет начал гаснуть. В зале остался всего один кружок света, направленный на Джейсона, сидящего на сцене.

Джейсон перевел взгляд на коробку из-под обуви. Толпа замерла в молчаливом ожидании. Джейсон нерешительно протянул руку и вынул из коробки свой бумажник. В наступившей тишине позвякивание связки его ключей прозвучало неестественно громко. Он вытащил стопку двадцатидолларовых купюр, порвал их и выбросил.

Скрытые в темноте зрители пришли в совершеннейший восторг.

Джейсон достал из бумажника семейную фотографию и поднял ее:

— Это моя жена Кортни. И двое моих детей, Седж и Дана. Я их очень люблю. — Никакой реакции из зала. — Но знаете что? Иногда мне становится не по себе. Футбол, няни, опять у ребенка болит горло — иногда за всем этим я теряю себя. Иногда я задаюсь вопросом: и как я, черт возьми, оказался в таком положении, когда, разрываясь между работой и домом, я и минутки не могу найти для себя? — Он покачал головой, сжал губы, его хвостик мотался из стороны в сторону. — Так вот, здесь я для себя. — Он порвал фотографию пополам, и зал завопил от восторга. Та же участь постигла и школьные фотографии Седжа и Даны. Обрывки полетели со сцены, поблескивая в свете прожекторов.

Зажегся свет. ТД хлопнул. Зал как по команде разразился аплодисментами. Люди вскакивали со своих мест и визжали от восхищения. Джейсон продолжал выкрикивать что-то бессвязное.

Бурное выражение радости прервал ТД, резко подняв руку:

— Прекрасно, Джейсон, ты сильно продвинулся вперед. — Теперь он мерил шагами сцену, одаривая несчастного мудростью, за которую тот так дорого заплатил. — Частичная преданность Программе никуда не приведет. Ты либо с Программой, либо вне ее. Среднего не существует. Это все равно что наполовину вылечиться от рака или наполовину покорить Эверест. Программа требует приверженности. И эта приверженность должна быть абсолютной. Программа превыше всего, что есть в вашей жизни. Она важнее ваших детей, родителей, жен, мужей, работы, денег, славы, эго. Почему это должно быть так? Это ваша жизнь. Это ваше будущее. Что еще может иметь значение, если вы не контролируете собственную жизнь?

Лица оставались расслабленными и непроницаемыми — настоящее море ступора.

ТД подошел к Тиму, и свет прожектора переметнулся на них. Тим чувствовал исходящий от ТД жар, смешивающийся с теплом огней рампы. На плечо Тима опустилась рука и слегка сжала его плечо:

— Том, ты предан Программе?

Для Тима тут же перестало существовать все, кроме луча прожектора, который стал подобен клетке. Даже давление руки ТД перестало ощущаться. Тим щурился и потел. Пылинки тихонько кружились, как мотыльки, летящие на свет огней.

— Да.

— Я бы сказал, что бизнесмен вроде тебя должен много значения придавать материальным ценностям. Вещам. Ты ведь не станешь пытаться протащить яхту сквозь игольное ушко, правда, Том?

Том Альтман издал короткий смешок:

— Нет.

— Ты уверен? У такого парня, как ты, есть выбор. Зачем стараться стать сильным, если ты можешь преспокойно кататься на лимузине? Или на джипе? На джипе ты почувствуешь себя настоящим мужчиной. Тебе так не кажется? — ТД снова появился из темноты, глядя прямо в глаза Тиму. — Зачем вообще сталкиваться с собственными проблемами, когда можно заплатить кому-то, чтобы они разобрались с проблемами за тебя?

Молчание давило на подсознание. За ярким кружком света от прожектора Тим не видел ничего, кроме темноты.

— У меня есть все, что только можно желать, — сказал он. — Но это мало для меня значит. Это просто цифры на счету, и все. Государство поднимает процентную ставку — твои доходы падают. Государство снижает процентную ставку — твои доходы повышаются. Я так далеко отошел от того, что ставил себе целью вначале. От того, чего, как мне казалось, я хочу.

Тим почувствовал легкость, словно освободился от воображаемого давления. Он вздохнул, вздох его эхом прокатился по Залу роста. У него было такое ощущение, что все Про исчезли, и он остался сидеть на стуле в пустом помещении.

— Я был высокомерен. Я присваивал себе власть, которую не должен был присваивать. Я допускал ошибки, которые не имел права совершать. И даже хуже того, я никак не отвечал за эти ошибки. Проживать свою жизнь в привязке к этому… так нельзя.

ТД выступил в круг света к Тиму:

— Почему бы тебе не сделать что-нибудь, чтобы освободиться от этого? Вырваться.

— Я готов.

ТД продолжал смотреть на него, поджав губы, ожидая дальнейшего одобрения.

— Что? — Голос Тима дрогнул от неподдельных эмоций. — Что я могу сделать?

— Только ты сам можешь ответить на этот вопрос. Это должно быть то, что правильно для тебя. — Взгляд ТД сосредоточился на часах Тима со сверкающими бриллиантами в восемнадцать каратов.

Тим снял часы за тридцать тысяч долларов и стряхнул их на кончик пальца. ТД протянул руку, Тим наклонился вперед и вложил часы ему в руку.

Свет зажегся, и Том Альтман снова вернулся в этот мир, его душа облегчилась на тридцать тысяч долларов.

Измученные и уставшие Про стояли у входа в Зал роста. Руководители групп направляли их на разные посты, где им предстояло выполнить многочисленные обязанности. О завтраке не было произнесено ни слова.

Прислушиваясь к раздаче заданий, Тим вздрогнул от проступающих за словами руководителей групп устрашающими размерами их организации. Натан — литература, Комната развития В. Отличная работа по красочным буклетам. Шелли, Андреа, Далия — бухгалтерия, Лаборатория 1. Давайте закончим эти отчеты за второй квартал! Тэд — расширение, Комната развития Б. С предложением Мауи тянем слишком долго, в Хьюстоне коэффициент упал на три процента.

И так далее и тому подобное, бесконечное перебирание спиц в колесе. Уровень затрат на рабочую силу здесь был просто феноменально низкий — шестьдесят восемь умных образованных людей работали до изнеможения за один доллар в год.

— Том, — ТД появился у него за спиной. Он положил руку Тиму на плечо, увлекая его подальше от остальных, — видя, как хорошо ты вписался в наш круг, я не сомневаюсь, что тебе следует доверить представительство. Выбери город, и вперед. — Он вынул руку из кармана, «Картье» блеснули у него на ладони. Он протянул руку Тиму.

Тим притворился, что очень удивлен:

— Это же знак моего отречения. Эта вещь больше мне не принадлежит.

ТД провел языком по внутренней стороне нижней губы так, что его бородка задрожала:

— Это просто упражнение, психологическая тренировка для всех них. — Он кивнул на Про, толпящихся вокруг руководителей групп. — Мы с тобой знаем, что им это нужно, а тебе нет. Ты и я, мы знаем, что за всем этим стоит.

ТД протянул руку, чтобы отдать Тиму «Картье», и тот сделал шаг назад, чувствуя волнение:

— Мне не нужны эти чертовы часы.

ТД довольно его разглядывал:

— Это очень похвально. Но не стоит обманывать себя. Ты убил человека, невиновного в смерти твоей дочери. И ты думаешь, что переживаешь, разъезжая повсюду на своем «хаммере» и тоскуя? Что, по-твоему, чувствует семья этого человека? — Он вгляделся в лицо Тима, посмотрел ему в глаза. — То, что ты отдал часы, не значит, что ты отказался от прежнего себя. Это значит всего лишь, что ты отказался от аксессуара, принадлежавшего тебе прежнему. И мы с тобой оба знаем, что то, от чего тебе надо отказаться, намного глубже и серьезнее.

Он наклонил ладонь так, что часы скользнули в руку Тима, и отошел.

Когда Тим с Ли проходили мимо столовой, она отвернулась от огромного холодильника, чтобы случайно не уловить свое отражение. Она повела Тима к северной границе ранчо, хлюпая по траве и сорнякам, мокрым от дождя. На небе нависли серые тучи.

ТД повесил на шею Ли цифровую камеру на ремешке. Она должна была сделать несколько великолепных захватывающих кадров ранчо для будущего вэб-сайта. Ли почти не разговаривала с Тимом с тех пор, как он помешал ей во время групповой медитации, но они вынуждены были почти все время проводить вместе, потому что Ли была его партнером по росту. Программа требовала от них товарищества, и Тим надеялся воспользоваться этим, когда придет время вытаскивать ее отсюда.

Ли обходила ранчо по периметру, держась в пределах очерченных мелом границ. Она сфотографировала туман, набегающий на далекие холмы:

— Всегда лучше использовать цифровые носители. Парень, который раньше отвечал за сайт, настаивал на том, чтобы сканировать фотографии, но при этом разрешение всегда ниже.

Тим подхватил беседу:

— Ты, наверное, рада, что теперь ты этим занимаешься.

— Да. — В ее улыбке мелькнула девчачья гордость. — Могу гарантировать, что люблю программирование больше всех остальных здесь.

— А что тебе в нем так нравится?

— Его простота. В хорошей программе есть своего рода элегантность. Определенное количество нажатий клавиш в особом порядке дает предсказуемый результат. Если происходит сбой, код можно проверить, провести диагностику, исправить. Все работает по одним и тем же принципам, подчиняется одним и тем же понятным законам. — Она ухмыльнулась. — В этом смысле программы дают людям сто очков вперед.

— С нами больше проблем.

Ли посмотрела на него искоса, чуть улыбнувшись:

— Точно.

Хотя Тим весьма смутно представлял себе, сколько было времени, небо посерело, а значит, вероятнее всего, приближались сумерки. Они несколько метров прошли в молчании.

— То, что ты сказала вчера. О моей дочери. Я думаю, ты права. Я слишком много говорил об ее убийстве, об ее отсутствии и слишком мало о ней самой. Думаю, когда я снова начну говорить о ней, я вспомню, каково это быть родителем, а не просто несчастной жертвой. — Мысль о Дрей пробилась сквозь броню. — Мне нужно это сделать.

Вдалеке над водонапорной башней кружил ястреб, и Тим с интересом стал его разглядывать. Вдруг Ли испуганно вздохнула. Одной рукой она закрыла рот, другой показывала ему под ноги. Ожидая увидеть как минимум гремучую змею, Тим опустил глаза. Он ногой заступил за нарисованную мелом границу.

— Ты зашел за границу. — В ее голосе не было недовольства, это был шок.

Тим замер, одной ногой он был внутри границы ранчо, другой за ее пределами:

— А что, по-твоему, должно случиться, если кто-то за нее заступает?

— Не… не знаю. — Ли подошла поближе, рассматривая его ногу. — Я никогда об этом не думала. — В ее голосе послышалась твердость. — Мы никогда не выходим за пределы ранчо. Даже на шаг.

— Ты думаешь, что с тобой произойдет что-то ужасное, если ты выйдешь за эту границу? — Тим протянул ей руку.

Ли посмотрела ему в лицо, потом на нарисованную мелом полосу, потом снова ему в лицо. Пятка ее кроссовки поднялась, но носок остался на земле. Она долго смотрела на его руку. Ее щеки от ветра раскраснелись.

Ли нерешительно потянулась и дрожащими пальцами обхватила руку Тима. Она ждала, что он дернет ее, потянет на себя. Когда он этого не сделал, она одной ногой ступила за черту. Другую руку положила ему на грудь, словно преодолевала сложное препятствие и боялась споткнуться. Они посмотрели друг на друга. Даже невзирая на ветер, кончики ее волос были мокрыми от пота. Тим быстро переступил черту и снова оказался внутри границы. На обратном пути она вся дрожала.

ТД снял микрофон с головы и протянул его Шанне.

В Зале роста Про сидели в кругу, глядя на новичков ничего не выражающими взглядами, протягивая руки. Тим наблюдал за всем этим со своего места рядом с Ли.

Шанна, открыв рот, уставилась на черный кружочек микрофона, потом заколебалась.

Стэнли Джон начал топать ногой по полу, медленно и ритмично. Несколько Про поддержали его, потом еще несколько. Через пару секунд помещение наполнилось постукиванием. Тим смотрел, как лицо Ли постепенно расслаблялось, пока не лишилось всякого выражения. Ее щеки дрожали, когда она топала ногой, делала паузу и снова топала.

Шанна тяжело дышала, положив руку на грудь. На губах ТД застыла спокойная улыбка. Она что-то ему прошептала. ТД раскрыл руки. Стук прекратился. Шанна скорее как-то неловко наклонилась к микрофону, чем поднесла его ко рту:

— Я решила разорвать узы, связывающие меня с моим прежним «я».

Последовавший за этим шум удивил ее, глаза Шанны широко раскрылись. Про завизжали. Потом принялись ее обнимать. Со всех сторон засвистели. Джули и Лорейн взялись за руки и прыгали от радости вокруг нее. Сначала Шанна смущалась, но потом присоединилась к всеобщей радости, на ее лице появилась такая же широкая улыбка.

Тим поймал себя на том, что он изо всех сил хлопает, как полный идиот. Он глазами поискал в толпе других новичков. Джейсон участвовал в общем веселье, бормоча что-то про катарсис. У Дона на губах застыла благостная улыбка. Одна только Вэнди казалась встревоженной, стоя на краю толпы. Чед тут же отыскал ее и заключил в объятия — больше всего это напоминало объятия двух фанатов, только что ставших свидетелями победного гола.

Стэнли Джон пробирался вперед. В руках у него были какие-то документы.

Тим сидел на унитазе и жевал свой предпоследний белковый батончик. Он слизал крошки с обертки, перед тем как порвать ее и спустить в унитаз. Бриться без зеркала было тяжеловато, но он с этим справился, ему как-то приходилось проделывать этот номер в полевых условиях в армии. Свободной рукой он обводил бритву вокруг своей бородки.

Он постучал бритвой по краю раковины и пошел по коридору, ссутулив плечи от усталости. Под его носками пол казался очень скользким. Тим толкнул дверь. Ли лежала на кровати лицом к стене. На голой спине четко вырисовывалась линия позвоночника. Ее плечи, освещенные светом единственной в комнате лампы, один раз судорожно поднялись и замерли.

К удивлению Тима, она не прикрылась одеялом и не потянулась за рубашкой, которая валялась возле ее подушки. Вместо этого она повернулась на спину, демонстрируя аккуратную грудь и треугольник красной воспаленной кожи. Ее щеки были мокрыми от слез.

Она села, взяла свою рубашку и посмотрела на сыпь:

— Это ты виноват в том, что она не прошла. — Ее голос звучал как хриплый шепот. — Пожалуйста, не говори им.

Тим не успел ответить. Ли щелкнула выключателем, и свет погас.

Глава 31

Тим сидел на кровати, сложив руки на коленях и зажав заколку Лорейн во рту. Он ждал, пока Скейт с собаками в очередной раз обойдет коттедж. На Тиме было две футболки, две пары носков, а сверху он еще натянул свитер, который вытащил из тумбочки Ли. Ноги до колен Рэкли обмотал мешками для мусора, найденными в ванной, примотав мешки шнурками от своих дорогущих ботинок. В зубах зажал шпильку, которую стащил у Лорейн. Несколько минут назад он прокрался по коридору и отключил из розетки сигнализацию, бросив вилку на стойку в кухне.

На своей кровати в темноте Ли тяжело и неровно дышала. Она плакала до тех пор, пока не заснула, и наотрез отказалась разговаривать с Тимом, так что в их отношениях вновь наступило «похолодание».

Судя по наклону листьев вяза, ветер дул на восток. Тим подумал, что ему придется тащиться за Скейтом вниз по склону, иначе доберманы почуют запах. Рэкли неотрывно смотрел на лужайку до тех пор, пока не появился Скейт, тяжело ступая, вместе с доберманами, хлюпающими по лужам.

Тим открыл окно, скользнул на землю и присел у стены, помня о датчике движения, установленном на северо-западном углу крыши. Пройдя метров тридцать, один из доберманов повернулся, навострил уши и посмотрел прямо на Тима. Он сидел с надвинутым до самых глаз воротом свитера, не моргая и не двигаясь. Шум ветра гулко отдавался у Тима в ушах. Собака замерла на месте.

Скейт щелкнул пальцами, доберман неохотно повернулся и побежал рядом со своим товарищем.

Тим осторожно двинулся за ними, перебежав от коттеджа за ствол какого-то дерева. Он не спускал с них глаз, боясь потерять в темноте. Благодаря тому, что ноги Тима были обернуты пакетами, на земле оставались только смазанные следы, идентифицировать которые было невозможно. Когда Скейт скрылся из виду на дальнем конце лужайки, Тим быстро побежал к дорожке, ведущей к коттеджу ТД и припустил вниз по склону.

Добравшись до открытого места перед коттеджем, Тим присел за сосной и стал разглядывать старые шины, крыльцо, огонек свечи в окне. Из дома ТД доносилась оперная ария. Неподалеку стояла полуприкрытая ветвями деревьев хижина Рэндела и Скейта. Из щели под дверью виднелся яркий свет. Внутри виден был силуэт человека, сидящего на корточках, — Рэндел. Из трубы на крыше хижины валил черный дым, Тим услышал металлический звон, потом из трубы вырвался столб пепла. Судя по вздохам, доносящимся изнутри, в хижине с теплоизоляцией было еще хуже, чем в остальных зданиях. Наверное, они топили всю ночь.

Тим обошел поляну, прячась за кустами и толстыми ветвями деревьев. За хижиной он заглянул внутрь через трещину в стене: Рэндел сидел голый по пояс, его кожа блестела от пота. Он читал какое-то письмо и зловеще ухмылялся.

На двери в офис Тима встретила куча засовов и замок. Он вынул изо рта шпильку и покрутил ее в руке. Тут же на его шею и запястья пахнуло холодом. Тим оглянулся по сторонам, подкрался к растущему у модуля дубу, забрался на ветку и оттуда перемахнул на крышу, причем все это было проделано практически бесшумно. Стеклянный люк на крыше офиса ТД был закреплен четырьмя болтами. Тим согнул шпильку Лорейн и раскручивал болты до тех пор, пока у него не свело пальцы. Когда болты ослабли, он сдвинул стеклянный люк в сторону. Потом стянул с ног мешки для мусора и засунул их в карман. Схватившись за край отверстия, Тим мягко скользнул в модуль и приземлился на пол своими чистыми кроссовками.

Рэкли вынул из заднего кармана фонарик и включил его, оказавшись нос к носу с ТД, который стоял, скрестив руки на груди. Тим вздрогнул при виде этой фотографии. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы выровнять дыхание и перестать посмеиваться над собой. Потом Тим стал ходить по модулю, методично обыскивая все ящики и коробки. Перерыв целую гору рекламных брошюр, Тим наткнулся на запертый ящик и подумал, что там держат наличность. Ключ, который он нашел в столе, подошел к замку, и взгляду Тима предстало пятнадцать пистолетов. Ему не хотелось тратить время на то, чтобы переписывать регистрационные номера оружия, поэтому Тим снова запер ящик, решив, что вернется к этому позже, если ему хватит времени. Залезть в компьютер Рэкли не рискнул — его технические познания были минимальными, так что вряд ли он нашел бы что-то очень ценное, а вот свечение монитора с улицы мог заметить кто угодно. Зато осмотреть забитый папками стеллаж ему ничто не мешало.

Тим открыл шпилькой хлипкие замки. Он сел на пол, зажав фонарик между зубов, и стал просматривать папку за папкой. Во всех пяти ящиках первого стеллажа лежали документы на участки земли, которые корпорация «ТДБ» хотела купить. Второй стеллаж заполняли всевозможные бизнес-модели и предложения, многие из них были слишком сложными, так что Тим не мог их даже оценить.

В нижних ящиках располагались научные статьи и работы:

Таблица 1–9: Как оптимизировать инструменты достижения послушания.

Схема 4: Подчинение как функция демографической группы.

Формирование социально нежелательного поведения: оценочный анализ.

ТД создал целый архив, чтобы выстроить теоретическое обоснование своей Программы.

Быстро и четко Тим аккуратно сложил бумаги, поправил скрепки, закрыл и убрал папки. При каждом резком звуке, который оказывался хрустом ветки или завыванием ветра, Тим выключал свет и залезал под стол: погода разошлась не на шутку, и это мешало быстрому продвижению поисков. Уж слишком часто Тиму приходилось нырять под стол.

Рэкли нашел кучу всевозможных списков. Список Правил для занимающих высокое положение в иерархии секты: Не смотрите Учителю в глаза без надобности. Список запретов: Не дотрагивайтесь до кожи Учителя, когда у вас месячные. Список системных ошибок: Предпринимать какие-либо действия без своего партнера по росту. И даже список невидимых вирусов: Негативные мысли о Программе.

В одной папке лежали письма от ТД с его подписью и личной печатью. Тим покопался в этой стопке. В одном из писем Тим прочитал: Учитель прощает тебе то, что вчера ночью в твоем сне он предстал в нелестном обличье. В следующей папке были собраны просьбы об «отпущении грехов» — письма к ТД от Про, которые умоляли его простить их за самые разные проступки: от мастурбации без разрешения до вкушения запретных лакомств.

В последних двух стеллажах обнаружились записи, вызывающие наибольшее беспокойство: досье на каждого Про и Нео. Глядя в эти бумаги, Тим ощутил нечто похожее на то, что ему довелось испытать в прошлом году, когда он читал свое личное дело.

Методичность записей и устройства быта просто поражала. Расписание сна. Ежедневные отчеты партнеров по росту — Вайнона вчера два раза пожаловалась на то, что скучает по своим близнецам. Формы личной отчетности для каждого члена секты — Напишите то, что вам не нравится в Программе и о чем вы меньше всего хотели бы говорить. Медицинские заключения врача, работающего на ранчо, некоего доктора Хендерсона, который, похоже, по совместительству был здесь еще и психоаналитиком — Чед жаловался на зуд в области анального прохода. Он думает, что это связано со стрессом, который он испытывает. Он еще не полностью сублимировался в работу по росту, потому что с удовольствием вспоминал о том, как качался в спортзале. Досье на самого доктора Хендерсона тоже наличествовало: оказывается, его некогда лишили лицензии за торговлю наркотическими средствами. Эти ценные сведения были предоставлены неким нанятым частным детективом Филом МакКэнли. ТД выстроил отлаженную проверенную временем систему психологического давления, основанную на непрекращающемся потоке доносов всех членов секты друг на друга.

Тим нашел папку с досье на Ли и потратил на ее просмотр столько времени, что это перешло уже все разумные границы. Исходная психологическая травма — смерть отца. Исходная фобия — рак. Исходное стремление быть жертвой заключалось в потакании другим в этом стремлении. Точка давления: отчим. Далее шел список всего плохого, что Уилл когда-нибудь сделал Ли. Список в точности повторял то, что Ли рассказывала Тиму прошлой ночью. Когда Тим увидел подобные списки в куче других папок, он задумался над жестокостью Уилла и увидел ее в новом ракурсе. Доктор Хендерсон очень много бумаги извел на описание сыпи Ли и объяснения причин ее появления. Стопка любовных посланий, которые Ли написала своему новому «я», была перетянута розовой резинкой. От приписки ТД на одном из листов у Тима все внутри сжалось: Скрытое чувство ненужности и мелких обид могут послужить прекрасными сферами исследования. Нужно направить Ли и помочь ей вспомнить случаи физического и сексуального насилия.

В папке Тома Альтмана содержалась исчерпывающая информация о его финансовых делах и так называемом состоянии в 90 миллионов долларов. Ничего удивительного не было в том, что главной точкой давления на Тома была его убитая дочь. Тим почувствовал стыд за то, что так дешево играл на своем горе. В досье было внесено примечание о подозрении ТД, что Том был виновен в заказном убийстве, а потом дополнение, в котором сообщалось, что это подозрение полностью подтвердилось, и пересказывалась выдуманная история об ошибке наемного убийцы. Вранье Тома о собственной импотенции тоже нашло отражение в его личном деле, как и многочисленные проколы, которые он намеренно совершал, вытирая посуду вчера после обеда. В досье также упоминался его развод. В общем, из дела получалось, что Том Альтман чрезвычайно перспективный кандидат.

Внимание Тима привлекла серая папка у задней стенки ящика. Папка была озаглавлена: Отработанный материал. Просматривая ее, Тим понял, что эта папка отличается от других. В ней не было фотографии, только имя — Уэйн Топпинг — ссылка на компьютерный файл — C:/ТД/док/отработанный материал4/— и запись о статусе — Пропал. Тим еще раз просмотрел несколько ящиков и наткнулся на несколько подобных папок, хранящихся отдельно от других. В каждой из этих папок содержалась информация о человеке, который ушел из Программы или которого насильно из нее дернули. В том числе там была запись об Эрни Трамине и о том, что в настоящее время он находится в Институте нейропсихиатрии. Об одной девушке сообщалось, что она покончила жизнь самоубийством в битумном озере Ля Бри Тар Питс — Тим вспомнил, что несколько недель назад об этом писали в газетах. Еще три аккуратно закрытых дела содержали записи о самоубийствах. В досье Реджи Ронделла значилось, что он лежит в психиатрической лечебнице в Санта-Барбаре. В графе «Статус» у одной девушки было записано: Активна.

Тим не успел еще как следует обдумать леденящие кровь архивы «Отработанного материала», как услышал тихий крик и застыл на месте. Он аккуратно сложил бумаги обратно в папку и закрыл ящик. Повернул шпильку, которую оставил торчать в замке, и запер его. Почувствовав вибрацию, означавшую приближение чьих-то шагов, Тим бросился к люку и вылез на крышу. Лежа на животе, он закрыл люк и привинтил удерживавшие его болты на место. Еще один крик, приглушенный порывами ветра, долетел до его слуха.

Тим выглянул вниз и увидел две темные полоски длинных поджарых фигур доберманов, пересекающих поляну.

Голова Лорейн усердно двигалась вверх-вниз на коленях у ТД. Он сидел, сжимая широко раскинутыми руками подушки по обеим сторонам кровати. Толстая свеча отбрасывала спокойный ровный свет. ТД с минуту смотрел на плавные движения ее рта, обхватывающего его плоть, снова сосредоточился на пятнышке на покрывале, которое пытался оттереть ногтем большого пальца.

Музыка на диске стихла, и тишину в комнате ничто не нарушало.

Вдруг в комнату ворвалось громкое рычание, доносившееся с улицы. ТД тут же вскочил на ноги и набросил на себя шелковый халат. От его резкого неожиданного движения Лорейн слетела с кровати и оказалась на полу. ТД распахнул дверь и вышел на холодное крыльцо. Так он и стоял босиком с распахнутым на груди халатом.

Собаки на кого-то напали. Они рычали и лягались задними лапами, яростно вгрызаясь зубами в чью-то плоть и тряся головами, чтобы разорвать жертву.

Дверь хижины распахнулась, и оттуда выбежал Рэндел. В ту же секунду Скейт появился на дорожке и громко свистнул, засунув пальцы в рот. Доберманы оставили свою добычу, подбежали к Скейту и сидели, плотоядно повизгивая, облизывая мокрые носы языками. Истерзанная фигурка с рыданиями поднялась на ноги.

На Нэнси было то же джинсовое платье, как тогда, когда ее увозили с ранчо, только теперь оно было еще больше истерзано — воротник порван, юбка в грязи, половина пуговиц оторвана. Она безропотно выдержала нападение собак и каким-то удивительным образом почти не пострадала: только потеряла туфлю, да еще на правой лодыжке осталась рваная рана от собачьих клыков. Ее спутанные мокрые от пота волосы торчали во все стороны, светлые корни волос сильно выделялись в темноте. Над верхней губой Нэнси застыли сопли. Она поднялась, стараясь не опираться на правую ногу, и выпрямилась под проливным дождем.

— Прошу тебя, ТД, — сказала она. — Пожалуйста, возьми меня назад. Они бросили меня. Оставили у битумных озер.

На лице ТД появилось выражение глубокого удовлетворения:

— Ты добралась сюда сама? Как?

Единственная оставшаяся у нее туфелька была сношена почти до дыр.

— Карабкалась. Шла. Лезла.

Он перевел взгляд на ее запачканные грязью коленки.

— Ползла, — добавил он.

— И это тоже.

На губах у ТД появилась довольная улыбка. Он кивнул на собак:

— Рад, что тебя так тепло поприветствовали Штурм и Дранг.

Из-за его спины раздался тихий тоненький голосок:

— ТД?

Он даже головы не повернул:

— Вернись в дом.

Лорейн быстро ушла.

— Пожалуйста, возьми меня обратно, — сказала Нэнси.

Губы ТД сложились в легкую улыбку:

— Нет. Никогда.

Она поежилась:

— Я могу помочь. Я нужна вам. — По ее лодыжке струилась кровь, пропитывая порванный носок. По виду Нэнси нетрудно было догадаться о том, что ей пришлось вынести: километры пути, неправильные повороты, грубые бесстыжие руки водителей грузовиков. Нэнси собралась с силами и предприняла последнюю отчаянную попытку:

— Я знаю о Программе все. Вам же лучше, чтобы я была здесь, а не где-нибудь в другом месте.

Губы Скейта раскрылись, он почти не скрывал угрозу, заблестевшую в его взгляде. Собаки у его ног вставали на дыбы и рвались вперед. Запах крови с примесью страха сводил их с ума. ТД вдруг рассмеялся. Через секунду Нэнси с облегчением улыбнулась, хотя глаза ее все еще нервно бегали.

ТД, явно повеселившись от души, повернулся к двери:

— Уберите ее отсюда. И на этот раз сделайте все правильно.

Тим наблюдал за этой сценой из своего укрытия, лежа на животе на крыше. Дождь барабанил по листьям дуба у него над головой. Небо прорезала молния.

Рэндел вошел в хижину и вернулся, сжимая в руках фонарик и лопату. Скейт приказал собакам оставаться на месте и направился к деревьям, толкая пребывающую в шоке девушку перед собой. В какой-то момент она споткнулась. Рэндел рывком поставил ее на ноги и сунул ей в руки лопату. Он что-то сказал, Тиму было не слышно что, а потом до него донесся звук смешка, который издал Скейт.

Тима охватило то оцепенение, которое всегда накатывает на человека, когда он видит, что сейчас кого-то убьют. Безжалостные палачи — убийцы или солдаты — чувствуют смерть своей жертвы еще до того, как это происходит. Они обращаются с людьми, как с кусками мяса. И большинство жертв тоже заранее понимает, что им уже не жить. Потом они могут идти, дышать, даже сжимать лопату, которая предназначена для того, чтобы выкопать им могилу. И хотя в глазах их мелькает отчаянный блеск, они не до конца верят в свою судьбу, не могут свыкнуться с мыслью, что их теперешняя мысль станет последней. Хуже всего то, что в смерти нет романтики и ужаса, ничего такого — просто последние шаги, хлопок и удар тела о землю. Тим много времени провел в окопах и на рейдах спецподразделений, но так и не привык к этому зрелищу. Да и не хотел привыкать.

Он соскользнул с крыши и побежал к лесу, пытаясь придумать разумный план нападения. Доберманы взвыли, когда Тим промчался мимо них, но остались сидеть на месте. Несмотря на произведенный ими шум, из коттеджа ТД не донеслось ни звука.

Тим скрылся среди деревьев, поскользнулся на грязной жиже и чуть не упал. В воздухе пахло дождем. Он продолжал продираться сквозь кустарник в направлении последнего пути Нэнси.

Выстрел.

Буря поглотила вибрацию и эхо. Тим поворачивался в разные стороны, но не видел ни света, ни людей.

Вдруг воздух разорвал пронзительный свист. Когда Тим услышал, как собаки бегут по поляне, он понял, что свистел Скейт, подавая им команду. Тим спустился по склону и спрятался за выступом скалы. Собаки с рычанием приближались. Раздался стук когтей по камню, потом две черные полоски метнулись вперед, к хозяину.

Тим наклонился и с шумом втянул в легкие воздух. Прошло несколько секунд. Потом еще несколько.

Потом на него надвинулась стена звука, казалось, он доносится со всех сторон одновременно: собаки выли, почуяв мертвое тело.

Тим смотрел, как вокруг его ботинок собирается вода. Он вынул из кармана мешки для мусора и натянул их на ноги. Он пошел на звук воя собак и через несколько минут изменил направление. В темноте он умело прочесывал территорию, поворачивая только под прямыми углами, чтобы не сбиться с пути. Скоро он услышал голоса, они приближались. Рэндел и Скейт прошли совсем близко от него, собаки бежали впереди, их морды были мокрыми. Рэндел сжимал в руках грязную лопату с налипшими на нее комьями грязной земли.

Когда они прошли выступ скалы и исчезли из виду, один из псов завыл, вероятно, почуяв запах Тима. Тим услышал, как, перекрывая грохот раската грома, Скейт засмеялся и сказал:

— Давай.

Прислушиваясь к звукам, которые издавали собаки, Тим начал двигаться все расширяющимися кругами, пытаясь найти могилу. Земля после бури была укрыта ковром из листьев и веток. Бесполезно. Через полчаса Тим отправился назад, напомнив себе, что ему осталось пережить только завтрашний день, и его визит на ранчо будет окончен.

Теперь у него было что рассказать Таннино.

Он прошел другим путем и вышел у дальней стороны коттеджа ТД. Когда ветер изменился, до него долетели звуки сопения собак, вынюхивавших его старый след.

В коттедже ТД было темно, но в хижине виднелись отблески света.

Тим осторожно прошел по дорожке мимо коттеджа. Он добрался до своей комнаты, потянул раму окна, она была заперта.

До боли напрягая мышцы бедер, Тим осторожно поднялся, чтобы заглянуть внутрь, и чуть не отскочил назад, наткнувшись на бледное лицо всего в нескольких сантиметрах от своего по другую сторону стекла. Ее губы были плотно сжаты. Тим знаком попросил ее открыть окно, но Ли только смотрела на него, не реагируя на призыв.

Вдруг она заглянула Тиму за спину, и выражение ее лица изменилось. Ли подняла раму и помогла ему забраться внутрь. Тим оглянулся: вдалеке по тропинке пробегал огонек фонарика. Тим осторожно, чтобы не испачкать пол, стянул мешки для мусора, вывернув их наизнанку, и снял ботинки.

Ли с Тимом молча сели у окна. Скейт с собаками материализовался прямо из дождя, словно какое-то страшное видение. Собаки были все в мыле, они бежали, уткнувшись носом в землю, втягивая воздух, но вдруг что-то впереди привлекло их внимание. Они с лаем пронеслись мимо коттеджа. Скейт промчался за ними.

Тим и Ли одновременно выдохнули. Она хлопнула Тима по плечу:

— Какого черта ты делаешь? Ты хоть представляешь себе, что нам за это будет?

— Скейт и Рэндел убили девушку. В лесу.

— Что? А ТД знает?

— Он им приказал.

— Ты видел, как они убили девушку?

— Я не могу сказать, что видел, как они это сделали. — Тим поднялся и прошлепал к двери в насквозь мокрых носках. — Мне нужно вымыть ботинки в туалете.

Они осторожно прокрались по скрипучим половицам, проскользнули в туалет и забились в кабинку. Тим порвал мешки и спустил куски в унитаз, успев за это время рассказать Ли, что он видел.

— Я уверена, этому есть какое-то объяснение. Ты ведь не нашел могилу. — Хотя Ли говорила шепотом, ее голос звучал высоко и взволнованно, так что Тиму пришлось призвать ее к спокойствию.

— Она была просто очередной помехой, от которой они избавились. ТД следит за всеми, кто участвует в Программе, и за всеми, кто ее покинул.

— Ему нет дела до тех, кто ушел.

— Я видел досье, которые он на них ведет. Послушай меня внимательно, Ли: из Программы никто не уходит. Те, кто якобы уходит, на самом деле умирают, пропадают без вести или попадают в сумасшедший дом.

— Не может быть.

— Именно этим занимаются хранители, Ли. Они здесь именно для этого. И они очень опасные люди.

Ее лицо напряглось от зародившегося сомнения, но Ли быстро опустила глаза:

— Конечно, они опасные, все равно что полицейские. — Она сделала ударение на последнем слове.

Тим скептически на нее посмотрел.

На ее лице снова мелькнула какая-то эмоция. И все же Ли не поднимала глаз, ее взгляд был сосредоточен на плавающих в унитазе кусках пакетов. Но вдруг она посмотрела на него с невероятным спокойствием:

— Почему я вообще с тобой разговариваю? Ты хочешь навредить Учителю.

— Я здесь для того, чтобы защитить тебя. И попытаться помешать ему сделать то же с другими.

— Откуда ты? Из ЦРУ? Ты шпион?

— Нет. А тебе не нравится, когда шпионят? — Она снова отвела взгляд. Этот ее способ ускользать всякий раз, когда Тим начинал выбивать почву у нее из-под ног, приводил его в бешенство. — Программа построена на том, что все шпионят за всеми. Ты бы видела дело, которое у ТД заведено на тебя. Там все твои финансовые дела. — Ли закрыла уши руками, Тим заговорил громким сердитым шепотом: — И эти записи были сделаны еще за несколько месяцев до того, как ты стала Про. — Она закрыла глаза и зашевелила губами. Тим схватил ее за запястья и оторвал руки от ушей. Ли вздрогнула и в изумлении открыла глаза. — Он там написал целую инструкцию, как с тобой обращаться. Знаешь, что там предписано сделать, если ты вдруг захочешь покинуть Программу? Сказать тебе, что, если ты уйдешь, у тебя будет рак.

По щекам Ли катились слезы:

— Отпусти меня.

Тим отдернул руки. Он два раза спустил воду в унитазе и вымыл кроссовки в раковине. Ли молча прошла за ним по коридору, упала на кровать и повернулась спиной к Тиму. Он присел рядом с ней, с трудом удерживаясь от желания погладить ее по спине.

— Прости, что схватил тебя.

— У тебя нет никакого права так со мной обращаться.

— Конечно, нет. Ни у кого нет такого права.

— Никаких досье нет. Я тебе не верю.

— Я держал их вот этими руками, Ли. Твое дело и дела, озаглавленные «Отработанный материал», по тем, кто ушел. Или пытался уйти.

Она села, прислонившись спиной к стене, изучающе глядя на него:

— Чего ты от меня хочешь?

— Когда завтра вечером я уеду отсюда, я хочу, чтобы ты поехала со мной и встретилась со своими родителями, как ты уже однажды пыталась сделать. Но на этот раз все пройдет гораздо лучше, я обещаю.

Она тихо рассмеялась:

— И ты все это терпишь только ради того, чтобы снова заставить меня сделать это?

— У тебя будет шанс объяснить им, почему ты считаешь это правильным для себя.

— Ты хоть иногда меня слушаешь? Я не обязана ничего объяснять своим родителям, и я не хочу этого делать. Давать им возможность удерживать меня силой.

— Я этого не допущу. Даю тебе слово, что, если ты захочешь вернуться, ты сможешь это сделать.

— С чего ты взял, что я тебе поверю? Да и ТД никогда меня не отпустит.

— Значит, ты не веришь словам ТД о том, что все здесь находятся по доброй воле?

— Все не так просто. Существуют разные причины. Он не отпустит меня просто так.

— Предоставь это мне.

— Ничего не выйдет. — Она сжимала руками одеяло. — С ранчо нельзя так просто уехать.

— Что ты хочешь этим сказать? Я еще не Про. А трехдневный тренинг заканчивается завтра.

Ли снова спрятала глаза:

— ТД хочет, чтобы ты остался здесь. Он хочет, чтобы все Нео остались. Но к тебе у него особое отношение. Он относится к тебе не как к другим, подстраивает под тебя правила. — Она бросила взгляд на его часы. — Я никогда раньше не видела, чтобы он так делал.

— Тогда зачем ты говоришь, что мне не удастся заставить его еще раз сделать для меня исключение?

— Даже если он и позволит тебе уехать, меня он точно не отпустит.

— Представь, что мне удалось это устроить.

Ли смотрела на него, плотно сжав губы.

— Я уже сказал тебе, Ли, Программа — это билет в один конец. И я теперь точно знаю, что это опасное место. И не только в психологическом плане. Это может быть твоей единственной возможностью вырваться. Если мне удастся это сделать, ты поедешь со мной?

Ли опустила руки и взглянула на него.

— Нет, не поеду. — Она глядела на залитое дождем окно. — Я это начала. И собираюсь закончить. Здесь мне хорошо, я проявлю приверженность.

Тут за окном началось какое-то движение, и они оба повернулись. Скейт с собаками прошли по краю поляны. Ли невольно содрогнулась.

Тим наблюдал за ее реакцией:

— Ты серьезно?

Она не ответила.

— Ли, с ранчо хоть кто-нибудь когда-нибудь уезжал?

Глава 32

Ли была слишком взволнована и не смогла заснуть. Она встала на рассвете и, дрожа, стояла у Третьего домика в ожидании. Наконец дверь с грохотом отворилась, и на крыльце появился Стэнли Джон, поправляя рубашку. Он быстро спустился по лестнице, даже не заметив присутствия Ли. Через несколько минут появилась Джени, рукой приглаживая волосы.

— Привет, детка. — Она поцеловала Ли в лоб. — Почему ты поднялась так рано?

— Я кое-что хочу у тебя спросить.

— Давай.

Ли дернула за одну из петель для ремня на брюках:

— У ТД когда-нибудь были… проблемы с законом или что-то вроде этого?

— Всех великих лидеров подвергали гонениям. Особенно если они выдвигали новую доктрину. Вспомни Мартина Лютера Кинга, Ганди. Да хотя бы Христа.

— То есть это «да»? — Ли старалась не показывать своего раздражения, но, судя по выражению лица Джени, ей это не удалось.

— Это твои родители забили тебе голову всей этой чепухой в тот раз, когда ты ездила домой? Тебя в ту ночь унизили. Ты это помнишь? А теперь ты собираешься поверить той лжи, которой накачали тебя твои мучители? — Джени покачала головой. — Ли, я думала, ты умнее.

Ли охватило знакомое ощущение — ей показалось, что она скукоживается. Она не уменьшалась в размерах, а отдалялась. Вот уже она только маленькая точка на горизонте.

Джени провела рукой по своим спутанным волосам:

— Мне даже думать не хочется, что…

— Что?

— Ну, такие мысли очень вредоносны. Тебе нужно сконцентрироваться наИсходном коде, пока твоя отрицательная энергия не перешла в физиологическую составляющую и не превратилась в канцерогены.

Ли почувствовала, как внутри у нее все перевернулось. Ответ Джени был словно взят из секретного досье, о котором говорил Тим. Но в словах Джени была правда. Мысли, которые Тим вложил ей в голову, действительно были болезненными.

— Хорошо, Джени. — Голос Ли звучал тихо и бесцветно. — Я обязательно сделаю так, как ты говоришь.

Про сидели аккуратными рядами перед мисками с овсяными хлопьями, на их лицах застыло благостное выражение. Тим бросил любопытный взгляд на Ли исподтишка. Она отвернулась от него и смотрела на другие столы.

Закончив разглядывать дальний угол столовой, Ли наклонилась к Тиму:

— Все здесь, — прошептала она, на ее щеках от облегчения выступил румянец. — Нет никакой пропавшей девушки.

— И вот Том Альтман… — ТД ходил по краю сцены и дирижировал очередным упражнением. — Большая шишка. Красивый, богатый, успешный.

Чтобы отметить окончание курса, каждому новичку надлежало пройти Ряд жертв. Внутри у Тима все сжалось. Ноги у него затекли от многочасового сидения, рубашка приклеилась к мокрой от пота спине. Ему казалось, что если он еще раз услышит все время повторявшуюся музыку, то начнет в припадке биться головой о спинку стула. Справа от него Шанна спокойно ждала своей очереди. Сидящая слева Вэнди вся дрожала.

Скейт стоял у двери, положив руки на голову сидящих на полу собак. Тим посмотрел на Рэндела у стены, и перед его глазами промелькнул образ: Скейт и Рэндел под дождем толкают перед собой обреченную на смерть девушку. Он вспомнил, как она сжимала лопату. Как Рэндел пошутил перед тем, как они скрылись за деревьями.

ТД положил руки Тиму на плечи. Свет почти погас, снова раздалось мерное биение барабана.

В непосредственной близости от лица Тима замаячила победная улыбка ТД:

— Но, похоже, у тебя есть небольшие проблемы, когда доходит до дела, да, Том? — Из зала раздалось хихиканье. — В постели ты немного волнуешься? Боишься, что не сможешь соответствовать ожиданиям?

Бледное и грустное лицо Ли резко выделялось на фоне общего веселья. Тиму жутко захотелось сказать ей, что он просто притворяется.

— И даже больше того, — продолжал ТД. — Я думаю, что в первый раз проблемы с потенцией возникли у тебя, когда твою дочь Джинни похитили и убили.

Тим почувствовал, как его обдало жаром.

— Ты не уделял ей должного внимания. Где ты был в тот день, когда она возвращалась домой из школы? Занимался бизнесом? Считал свои деньги? Переводил на счет очередную тысячу долларов, чтобы ты и твоя жена могли поддерживать привычный образ жизни? Что ее убило? Маньяк? Или чудовищный эгоизм ее родителей, которые были заняты только самими собой? Ты сделал из нее жертву, да? Ты и сам хочешь быть жертвой. Если бы ты хоть что-нибудь сделал по-другому в тот день, на той неделе, ты мог бы спасти ей жизнь. И у тебя была бы дочь. Она могла бы сейчас ждать тебя дома.

Тиму за свою жизнь доводилось вскрывать братские могилы в Хорватии, наблюдать через линзы мощного бинокля, как изнасилованную двенадцатилетнюю африканскую девочку до смерти забивают камнями, обеими руками и коленом зажимать на поле боя раздробленный шрапнелью череп товарища. Он умел держать себя в руках, но тут Рэкли почувствовал, что ему не по себе. Единственное преимущество этого состояния заключалось в том, что подобные эмоции прекрасно вписывались в его роль. Лицо Тима покраснело, пот застилал ему глаза. Хотя усилием воли он заставлял себя сидеть, не шевелясь, мысленно Тим давно уже вскочил, схватил ТД за голову и за подбородок и изо всех сил крутанул, пока не почувствовал сопротивление шейных позвонков. Он позволил себе самые жестокие фантазии на эту тему, по большей части для того, чтобы отогнать от себя образ Джинни. Но жара, голод и усталость ослабили его контроль над собой, и лицо дочери упрямо маячило у Тима перед глазами. Веснушчатый носик, неловкая улыбка второклашки, зазор между верхними зубами. Локон, который Тим аккуратно убрал у нее изо рта, когда она лежала, холодная и неподвижная, на столе у судмедэксперта.

Тим посмотрел на Ли. На его нижнем веке повисла слезинка. Тим моргнул, и она покатилась по щеке. У Ли на щеке тоже заблестела слеза. И следующую слезинку Тима она разделила с ним.

— Когда она погибла, ты думал, что деньги помогут тебе справиться с этим. Деньги стали властью. Ты начал действовать. Ты решил, что правила тебя не касаются. Ты решил, что ты над законом. А теперь ты боишься своей власти. И ты весь раскис из-за своего страха. Для чего ты использовал свою власть, что заставило тебя так расклеиться?

Воспоминания о четырех безумных неделях прошлого февраля нахлынули на Тима, перед его мысленным взором замелькали лица — Джедедайя Лейн, Бузани Дебуффьер, Роберт, Митчелл, Рейнер.

Тим полностью растворился в этих воспоминаниях, его тело потеряло всякую способность чувствовать — он видел губы ТД, которые беззвучно шевелились, и десятки лиц перед собой — яростных и ликующих.

Когда Тим снова включился в происходящее, ТД как раз говорил:

— Единственный способ избавиться от этого страха — это снова его пережить. Ты готов к этому?

— Да. — В голосе Тима прозвучала незнакомая ему умоляющая интонация.

— Тогда ты должен будешь снова использовать свою силу, и использовать ее правильно.

— Как?

— Родственники одной из Про лезут в наши дела. Существует опасность, которая угрожает нам всем. Она здесь, среди нас. — ТД остановился перед Тимом, глядя на него. — Мы не можем рисковать, ожидая предательства. Мы не потерпим мошенников среди нас.

В голосе ТД зазвучала угроза. Тим замер и затаил дыхание, почувствовав эту угрозу, несмотря на свое расслабленное состояние. Неотрывно глядя на Тима, ТД щелкнул пальцами и протянул руку, как врач, который ждет, пока ему принесут скальпель. Скейт прошел по залу к сцене и задрал рубашку, выставив на всеобщее обозрение прижатый к потному животу пистолет.

Тим тут же почувствовал, как его сознание прояснилось. Дыхание выровнялось, пульс отдавался в висках ровно и четко, как метроном.

Скейт вытащил оружие из-за пояса и сунул его ТД в руку. Держа пистолет в руке, ТД повернулся и пошел обратно к Тиму — его шаги гулко отдавались в тишине зала. «Зиг Зауэр» П245. Компактные размеры и крупный калибр, уличная версия модели П226 спецназначения, которая лежала у Тима дома в сейфе.

Неужели он совершил глупость, доверив свою жизнь девятнадцатилетней девочке? Тим рискнул украдкой взглянуть на Ли: вид у нее был крайне испуганный. Беспокоиться о том, выдала ли она его, он будет потом, а пока главной его заботой было отнять у ТД пистолет. Шесть патронов в магазине, значит, он мог уложить ТД и обоих хранителей, и у него еще останется в запасе три пули, чтобы сдержать толпу. Если на него бросятся собаки, он выстрелит вверх, прямо в их раскрытые пасти, или подставит им обмотанную рубашкой руку, чтобы они могли ее трепать, пока он не подберется поближе и не приставит дуло прямо к шкуре.

ТД протянул руку. Тим весь напрягся, приготовившись ударить его по запястью и локтю. Тим живо представлял себе, как он согнет руку и дернет пистолет вверх так, что он упрется ТД в подбородок, а потом выстрелит.

Но ТД не наставлял на него пистолет.

Тим взял протянутое оружие из рук ТД.

— Понимаешь, Том, родители Шанны очень влиятельные люди. Они нанимают частных детективов, пишут заявления и жалобы в полицию. Мы не можем этого допустить. И мы, конечно же, не можем допустить, чтобы она ушла от нас, зная все секреты.

Шанна разинула рот от изумления и ужаса.

— Том, докажи, что ты целиком и полностью предан Программе. — ТД схватил Шанну за плечи и по-отечески взглянул на нее. — Посмотрим, сможешь ли ты сделать работу сам, вместо того чтобы платить кому-то за то, чтобы они сделали ее за тебя.

По толпе прошел приглушенный гул. Барабан начал отбивать ритм, и вскоре все уже стучали ногами в такт его ударам.

ТД не пошел бы на такое явное преступление, после того как он приложил столько усилий, чтобы при всех своих махинациях удерживаться в рамках закона. Тим вскинул пистолет. Он казался слишком легким, как будто в магазине вообще не было патронов, но Тим не поручился бы за жизнь Шанны, если бы ему пришлось выстрелить. Он немного пораздумывал над тем, не дернуть ли ему затвор так, чтобы пулю стало видно, если она там вообще есть. Но так у него окажутся заняты обе руки, к тому же сразу станет понятно, как хорошо он умеет обращаться с оружием. Он вспомнил перестрелку в Джелалабаде в темных тоннелях, когда его часть вынуждена была отстреливаться почти вслепую. Они научились проверять, заряжены ли их «Зиги», проведя одним пальцем по выбрасывателю. Когда магазин был полон, широкая пружина выбрасывателя едва заметно выступала. Подойдя к Шанне, Тим сдвинул лежащий на курке палец чуть выше и провел им по дулу вдоль секции, где находилось устройство для сброса магазина. Выбрасыватель не выступал на ощупь.

Шанна сжалась и страшно побледнела.

В комнате все шумело и гудело.

ТД с жутко довольным видом ждал следующего шага Тома Альтмана. Тим поднял пистолет, направил дуло прямо ТД в лоб и нажал на курок. Раздался тихий щелчок.

Последовала минута напряженного молчания. Зрители были в шоке.

Тим сделал вид, что подул на дым, идущий из дула пистолета, и швырнул его в сторону на сцену, куда он с грохотом приземлился. Испытание Тома Альтмана было окончено.

Несколько секунд ТД смотрел на него с изумленным уважением. Он начал аплодировать, и все Про последовали его примеру.

Шанна осела на пол.

— Великолепно, — пробормотал ТД. Его голос был едва различим за бурными овациями всех присутствующих. — Черт возьми, это просто великолепно.

Толпа хлынула на сцену. Тима качали, все вокруг него прыгали от восторга. Сцена напоминала ликование победившей на выборах политической партии. Потом все расступились перед ТД. Он сжал Тима в объятиях и прошептал так, что его шепот пробился сквозь всеобщий шум и гам:

— Теперь ты готов, Том. Больше никаких игр.

Всеобщее ликование все не стихало, а Том с Ли уже выскользнули из Зала роста через заднюю дверь.

— Пистолет, — сказала она. — Как ты догадался?

— Я знал.

Они прошли мимо столовой, и Ли снова инстинктивно отвернулась, чтобы не видеть своего отражения в блестящей поверхности холодильника. Тим схватил ее и развернул к холодильнику лицом. Она застыла, опустив голову. Тим осторожно, но твердо держал ее за плечи.

Почти минуту они так и стояли не шевелясь: Тим терпеливо ждал, Ли упрямо не желала смотреть на собственное отражение.

Наконец она подняла глаза. Она осторожно прижала дрожащие кончики пальцев к щекам. Тим сделал шаг назад, оставив ее наедине с отражением в зеркале.

Ли улыбнулась. Взъерошила волосы. Скорчила рожу. Когда же из ее горла вырвался смешок, она сама изумилась этому робкому проявлению радости.

Мысленно проклиная свою работу, Тим вытирал тарелки по часовой стрелке рядом с Ли. Шанна и Лорейн были по локоть в мыльной пене. Чед составлял тарелки в стопки.

Стэнли Джон вошел через крутящиеся двери и сказал:

— Чед, Учитель хочет тебя видеть. Сейчас.

Чед замер, сжимая в руках тарелки. Он поставил их на стойку и вышел из комнаты.

— Что происходит? — спросила Шанна.

— Вэнди не вписывается в Программу, — сказал Стэнли Джон. — ТД хочет снять с него обязанности ее партнера по росту и передать их Джени.

Лорейн обхватила лицо Шанны руками:

— Мне не нужно волноваться, что ты собьешься с Программы. Ты идеальный партнер по росту.

Шанна покраснела и прикрыла довольную улыбку мыльной рукой.

— Если будешь продолжать в том же духе, тебя, возможно, даже попросят стать одной из Лилий ТД.

Улыбка исчезла с лица Шанны. Она закусила щеку и отвела взгляд.

— Кстати, о Лилиях, — тихо обратился к Лорейн Стэнли Джон, — ни за что не догадаешься, кто явился вчера посреди ночи. Нэнси Крамер.

Ли вся напряглась.

Тим узнал это имя, он видел его в архиве ТД. Нэнси Крамер значилась там как действующий член организации. Вчера ее успешно превратили в «отработанный материал».

Шанна и Лорейн поставили последнюю стопку мокрых тарелок перед Ли и Тимом и ушли. Стэнли Джон вышел за ними, наклонившись к Лорейн и говоря чуть слышным голосом:

— Я думаю, она сдала дарвиновский тест на выживание в битумных озерах.

Тим и Ли какое-то время молча вытирали посуду. Ли едва сдерживала слезы:

— Нечего так на меня пялиться.

— Она мертва, Ли. Я не хочу, чтобы тебя постигла ее участь.

Еще какое-то время они работали молча. Когда Ли дошла до тарелки ТД, которая стояла на стойке отдельно от остальных, она взяла два совершенно новых полотенца и прихватила ими края тарелки так, чтобы кожей не касаться ее поверхности. Ли смотрела на простую белую тарелку, по щекам у нее катились слезы.

— Да, — сказала она. — Я поеду с тобой.

Ли плюнула на тарелку, вытерла ее и продолжила работать.

Глава 33

Вэнди нервно рассматривала стопку финансовых документов:

— Я еще не готова это сделать.

Она сидела на полу в Зале роста между своим мужем и Тимом, окруженная Про. Небольшую группу освещал направленный на них столб света, вокруг была темнота. Джейсон Стратерс, как и Шанна, уже решил остаться и стать Про. Он получал огромное удовольствие от того внимания, которое расточали все вокруг по отношению к нему, с тех пор как он подписал четко составленные бумаги.

Вокруг новичков, которые должны были принять решение, собрались все самые влиятельные Про — Лорейн, Вайнона, Джени, Стэнли Джон и, конечно же, ТД. Мужчина лет тридцати с маленьким подбородком по имени Шон, как оказалось, был юристом Программы. Рядом с ним в переднем ряду сидел доктор Хендерсон. Ему тоже было тридцать с небольшим, больше всего он смахивал на яхтсмена, если у яхтсмена могла быть аккуратная бородка и очки, как у Джона Леннона. Вайнона держала в руках печать и чернильную подушку для подтверждения подписи отпечатками пальцев. Сексапильная рыжая красотка сидела за спиной у Дона, касаясь коленями его бедер и лениво поглаживая ему спину. Она водила дорогой шариковой ручкой ему по плечу и по груди.

В зале не слышно было ни Энии, ни барабанного стука — в воздухе повисло давящее тягостное молчание.

Тим пролистал тщательно подготовленные документы, которые ему следовало подписать. Генеральная доверенность. Долгосрочная доверенность. Доверенность на все компании Тома Альтмана и на все его банковские счета. Перевод средств. Дарственная.

Я, нижеподписавшийся, именуемый в дальнейшем «Даритель», передаю безвозмездно (в качестве дара) корпорации «ТДБ», именуемой в дальнейшем «Одариваемый»…

Я, нижеподписавшийся, назначаю корпорацию «ТДБ» своим полномочным представителем, который будет действовать в моих интересах…

…Я настоящей доверенностью уполномочиваю корпорацию «ТДБ» от моего имени затребовать, получать и распоряжаться любыми принадлежащими мне суммами наличных денег, долгами, процентами, дивидендами, банковскими счетами, дарственными и завещаниями…

Среди всего прочего была даже форма, согласно которой всю почту Тома Альтмана отныне следовало направлять на почтовый ящик до востребования, принадлежащий Программе. Пакет документов не оставлял ни единой щелочки, через которую могла ускользнуть хотя бы часть средств и имущества Тома Альтмана. ТД будет распоряжаться ими до тех пор, пока не уведет со счетов все до последнего цента, оставив несчастного Тома Альтмана без штанов так же, как Эрни Трамина и Реджи.

Точность и выверенность документов поражала воображение. Программа знала о состоянии Тома Альтмана больше, чем сам Тим. Тим немного поразмышлял о том, как умело Таннино выстраивал дутые империи, снабжая их кучей необходимой документации.

Вэнди вся съежилась под направленными на нее со всех сторон взглядами. Мучительную паузу прервал Дон, схватившийся за ручку. Нагнувшись, он начал лихорадочно подписывать бумаги. Шелест страниц утонул в одобрительных аплодисментах и восклицаниях, которые пока были не очень громкими, ведь подписание документов еще не закончилось.

Рыжеволосая красотка от радости ухватилась за Дона сзади. Вэнди с ужасом смотрела на длинные ухоженные ноготки, массирующие мускулистые руки ее мужа. Когда она заговорила, ее голос дрожал:

— Дон… Дорогой?.. Я думаю, нам нужно это сначала обсудить.

Дон, не поднимая головы, продолжал сосредоточенно листать страницы.

— Да брось, Вэн, что тут обсуждать? — сказал Стэнли Джон.

— По-моему, по-моему… мы должны поговорить с Джошем. Он ведь наш финансовый директор.

— Здесь мы думаем о будущем. — Шон сложил руки на груди, вид у него был крайне довольный. — А не о прошлом.

— Почему Джоша нет здесь с вами? — спросила Вайнона. — Ты и твой муж выбрали рост и развитие, а он предпочел остаться на прежнем жалком уровне.

Джени добавила:

— Вы сможете потом выяснить, является ли Джош частью вашего будущего. А пока просто живите настоящим. Отбросьте все наносное и незначительное.

ТД сидел, упершись локтями в стол, взирая на все происходящее с гордостью творца.

Дон закончил эпопею с подписанием, бросил последний документ на пол и поднял на всех сияющий взгляд:

— Я остаюсь. Я буду двигаться вперед. Я не потащу за собой все это.

Раздался общий восторженный вопль, сгустившаяся в воздухе эйфория настолько сбивала с толку, что Тим на секунду тоже присоединился к этому безумному ликованию. Пока все обнимали Дона и хлопали его по плечу, он успел еще подписать доверенность, которую подсунула ему Вайнона. Вэнди стояла неподвижно, вид у нее был отчаянный. Она умоляюще взглянула на Тима, он усилием воли заставил себя отвернуться.

ТД встал, и все тут же затихли и опустились на пол. Ничего удивительного в том, что в центре этого круга остались стоять только Тим и Вэнди, не было. Дона утащила куда-то рыжеволосая девица, наверняка для того, чтобы выдать ему заслуженную награду. Широким жестом ТД достал откуда-то ручку и протянул ее Вэнди. Она несколько секунд смотрела на нее, хватая ртом воздух, потом взяла.

Снова воцарилась мертвая тишина, кто-то зашаркал кроссовками по полу, ветер зашумел на крыше, сзади раздался звук расстегиваемой молнии.

— Простите, — сказала Вэнди. — Это скажется на слишком многих людях.

Тут же выражения на лицах резко изменились. Все начали качать головами, расстроенно хмуриться. Про не могли больше заставить себя взглянуть ей в глаза.

— Очень жаль, Вэн, — наконец сказал Стэнли Джон. — Ты очень сильно отходишь от Программы. Это касается только тебя самой и никого больше. Но мы решим эту проблему завтра на семинаре.

— Завтра? — Вэнди переводила взгляд с одного пустого лица на другое. — Да у меня завтра весь день расписан. Мне предстоит куча встреч. Я уже и так отстаю от…

Неодобрительный гул:

— Не отступай, Вэн.

— Завтра самый важный день. Будет очень интересно.

— Этот момент имеет для тебя огромное значение, — пояснил Стэнли Джон. — Ты сейчас между двух этапов, в подвешенном состоянии. Нельзя сейчас бросать все. Ну кто из твоей прошлой жизни теперь сможет тебя понять? После всего, чего ты достигла здесь? После нашего общения? Аборты. То время, которое ты провела с Чедом. Ты много чего здесь сделала. Теперь только мы тебя понимаем.

Положение, в котором оказалась Вэнди, повергло Шанну в шок. В первый раз со времени приезда она снова стала той неуклюжей студенткой, которую Тим встретил у Центра психологической помощи.

Сквозь явный страх Вэнди мелькнул проблеск гневного возмущения:

— Это трехдневный тренинг. И я хочу уехать.

— Пожалуйста, только сегодня уже ни одна машина не поедет отсюда в город.

— Я хочу позвонить.

Доктор Хендерсон взглянул на нее:

— Ты ведь не захочешь так напрягать своих родственников и друзей. Звонить им в столь поздний час. Ведь путь до нас из города очень неблизкий.

Тим подумал об отсутствии сигнала сотового телефона, о перерезанных проводах в телефонах-автоматах, вспомнил, как Вэнди весело болтала со своими спутниками на заднем сиденье фургона с тонированными стеклами по пути в лагерь, не обращая никакого внимания на дорогу.

— К черту. — Голос Вэнди дрожал от страха. Она встала и пошла прочь от группы по темному залу. На Шанну уход Вэнди произвел сильнейшее впечатление — ее первый проблеск осознания реальной картины происходящего. Тим подумал, что то, что ТД позволял всем новичкам наблюдать колебания их товарищей, было его первой тактической ошибкой.

Несколько Про вскочили, но ТД невозмутимо махнул рукой, и они снова сели. Тим незаметно взглянул на Скейта, охранявшего дверь. Вэнди на секунду замешкалась, но Скейт приказал собакам сидеть тихо, и она выскочила из зала. Уход Вэнди ознаменовал порыв ветра, а потом все стихло.

Том Альтман остался стоять в одиночестве в освещенном круге под пристальными взглядами множества пустых глаз, буравящими его со всех сторон.

— Ну как тебе здесь у нас? — спросил ТД.

— Просто поразительно, — честно ответил Тим.

— Но тебе нужно что-то еще, да? Что?

— Ну, Программа начиналась с кучи психологического… материала. И теперь я понимаю, когда я выбирал путь слабости, осознаю те ошибки, которые я совершил. Но я не знаю как…

— Все исправить?

— Да, — тихо сказал Том. — Исправить.

— Мы поможем тебе прийти к искуплению. — ТД кивнул на лежащие перед Тимом документы. — Что дало тебе возможность нанять кого-то? Заказать человека? Убить не того человека?

Тим изобразил прозрение Тома Альтмана:

— Мои деньги.

— Деньги, которые заставили тебя думать, что ты останешься безнаказанным. Деньги, которые позволили тебе остаться безнаказанным. Начни жизнь с чистого листа, Том. Перестройся. У тебя нет ни жены, ни дочери, ни дома. Только ты сам.

Голос Тима прозвучал тихо, растворяясь в пространстве огромного зала:

— И моя вина.

— Конечно, твоя вина. Твоя вина — это твое прошлое. Если ты хочешь избавиться от нее, тебе нужно избавиться от единственной вещи, которая все еще привязывает тебя к твоему прошлому.

Том Альтман вытер глаза:

— От моего состояния.

Про начали что-то бормотать, потом вслух высказывать свою поддержку. Казалось, весь мир сконцентрировался на нем одном. И всего несколько росчерков на бумаге могли положить начало безудержному веселью.

Тим поднял руки. Все звуки тут же стихли. Ощущение власти, которое он почувствовал при моментальной реакции толпы на его движение, помогло Тиму заглянуть в жизнь и мысли ТД.

Голос Тома Альтмана звучал глухо:

— Оно мне не нужно. Я хочу освободиться от него. Какая разница, если я не выполню обязательств и потеряю часть денег? Они мне вообще теперь не нужны. — Тим наклонился вперед и прижал ручку к верхнему листку в стопке документов.

— Подожди, — сказал ТД.

«Отец бы мной сейчас гордился», — подумал Тим.

— Что ты хочешь этим сказать: «не выполню обязательств»?

Тим наморщил лоб:

— Ну, я не могу вот так просто отказаться от своих обязательств перед акционерами и советом директоров. У моей компании есть ограничения на ликвидацию и продажу. Это ведь акционерное общество. Я могу снова вернуться к структуре корпорации и перевести все свои активы на счета Программы, но это займет время.

— Сколько?

— У меня на завтра и на пятницу назначены встречи с моими юристами. Думаю, этого вполне хватит на то, чтобы найти решение. Но вообще-то какое мне теперь до всего этого дело! Я ведь оставляю все это, чтобы включиться в Программу.

— Может быть, тебе лучше сначала разобраться со всем этим, а потом уже уйти со спокойной совестью. Незаконченные дела могут, так сказать, отвлекать от работы над ростом.

— Я не хочу туда возвращаться, — сказал Тим. — Здесь я смогу научиться гораздо большему. — Вокруг раздалось бормотание, заменяющее произносимое в церкви «аминь». — Сейчас я чувствую поддержку и ощущаю, что изменился. Я не хочу возвращаться к людям, которые меня не понимают.

Лицо ТД напряглось — первый признак дискомфорта за все это время:

— Твой партнер по росту должен поехать с тобой.

Том Альтман легко отмахнулся от этого предложения:

— Нет, я не хочу отвлекать Ли от…

ТД сверлил Тима взглядом:

— Для тебя будет гораздо лучше, если она поедет.

— Ну, если вы так настаиваете…

Напряжение ушло с лица ТД, он расплылся в отеческой улыбке:

— Я думаю, так будет лучше всего.

Порыв холодного воздуха возвестил о возвращении Вэнди. Она шла сгорбившись и судорожно сжимала плащ на шее. Дверь за ней захлопнулась.

Тут же вокруг нее засуетились Про, протягивая ей пледы и чашки с горячим кофе, которые появились столь же загадочным образом, как и поток мягкого света, ведущий от двери в глубину зала. Про укутали Вэнди, нашептывая ей приветствия, и мягко повели ее обратно в теплые объятия секты.

Ли подпрыгивала на сиденье, пока фургон выезжал со своего места на стоянке у Зала роста. Тим сидел прямо. Сумка с одеждой и коробка из-под обуви с личными вещами стояли у его ног. Он прокручивал в голове все, что скажет Таннино, как будет убеждать его, что ему необходимо вернуться, чтобы посадить ТД.

Рэндел вел машину мимо лечебного корпуса, напевая себе под нос. На улице возле домиков Про механически выполняли свои обязанности.

Никто из них даже не поднял головы, чтобы взглянуть на проезжающий мимо фургон.

Глава 34

Войдя в дом через гараж, Тим увидел, что Дрей сидит за кухонным столом и раскладывает пасьянс. Ее силуэт четко вырисовывался на фоне задернутых штор. Больше всего она в этот момент напоминала гадалку, которая обладала знаниями, недоступными простым смертным. Последний раз она вот так раскладывала пасьянс, когда Тима отправили в командировку в Узбекистан после теракта во Всемирном торговом центре. В этой командировке он задержался дольше, чем предполагалось. Сейчас Дрей выглядела так же, как тогда: бледная, усталая, измученная тревогой. Тим молча остановился в дверях, опершись о косяк, и просто смотрел на нее. Дрей подняла голову и увидела Тима; три трефовые карты и одна пиковая взлетели в воздух, она вскочила и бросилась в его объятия.

Она уткнулась лбом ему в шею, сжимая его талию. По заведенному у них обычаю Дрей провела руками по рукам, груди, спине Тима в поисках повреждений. Она сняла с него очки — часть его маскарада — и презрительно отбросила их на стол. Потрогала его бородку:

— Ты можешь ее сбрить?

— Пока нет.

Складочки, собирающиеся вокруг ее глаз, когда она улыбалась, разгладились:

— Ты собираешься туда вернуться?

— Может быть. Если не смогу отговорить Ли возвращаться, мне придется поехать с ней в субботу, чтобы не выдать ее.

Дрей закусила нижнюю губу. Тим положил руку ей на живот, который чуть заметно выступал сквозь ровный слой накачанных мышц. Она посмотрела ему в глаза и накрыла его руку своей.

Тим почувствовал, как она напряглась.

Отстранившись, он проследил за ее взглядом. В дверном проеме стояла Ли. Подняв руку, она провела рукавом кофты по лбу, откидывая растрепавшиеся прядки:

— Извини. Я знаю, ты сказал мне ждать в гараже, но там так тихо и темно… Наверное, я просто не привыкла быть одна.

Увидев Ли в новом окружении у себя дома, Тим еще раз поразился тому, какая она худая. Она сняла свитер. В V-образном вырезе футболки видна была вновь появившаяся у нее сыпь и слишком резко выступающие ключицы. В искусственном свете синяки на ее руках и темные круги под глазами приобрели зеленоватый оттенок.

Ли протянула тощую руку:

— Привет. Я Ли.

Взяв ее руку, Дрей взглянула на Тима, и он чуть заметно кивнул.

— Андреа Альтман, — сказала она.

— Мне нужно… э-э… звонить на ранчо и оставлять голосовую почту. Каждые три часа.

Тиму дали тот же телефонный номер. Если ему понадобится поговорить с ТД, ему сказано было позвонить и попросить назначить время разговора. В течение трех часов ему перезвонит один из Про и сообщит время, в которое Тиму нужно будет перезвонить.

Тим вынул из кармана свой сотовый:

— Держи. Не звони отсюда по городскому телефону, хорошо?

— Хорошо. — Ли начала набирать номер, но тут у нее подогнулись ноги.

Тим поймал ее, прежде чем она упала. Дрей пододвинула стул. Ли закрыла голову руками:

— Простите. Мне очень жаль. — Она сделала несколько глубоких вдохов.

Дрей налила в кастрюлю воды и поставила кастрюлю на плиту:

— Тебе нужно поесть.

— Я не хочу доставлять вам никаких хлопот.

Дрей сверкнула на Ли своим фирменным взглядом, отметающим чепуху, которую она слышать не желала, и нахмурилась:

— Я не спрашивала тебя, хочешь ты или нет.

Когда в маленькой ванной, которая располагалась напротив комнаты Джинни, потекла вода, в соседней хозяйской спальне зашумели трубы. Тим, который как раз сидел на кровати и рассказывал Дрей обо всем, что произошло за эти три дня на ранчо, вдруг подумал, что эти трубы молчали целый год.

После того как Ли съела полную тарелку пасты и два сандвича с куриным паштетом, Дрей принесла из гаража надувной матрас и накачала его воздухом в комнате Джинни. В отличие от многих сильных и жестких женщин она терпеливо относилась к хрупким слабым созданиям. Но сейчас, когда Ли с ними не было, Дрей явно теряла терпение.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал Тим.

— У нас здесь не сиротский приют.

— Она ввязалась в историю, которая вышла из-под контроля. Ей просто нужно время, чтобы…

— Она принимала эти решения. Она сама. Как, например, некоторые подростки палят из пистолетов или ширяются героином. Мы же не оказываем им услуги по реабилитации. — Дрей вздохнула, и ее челка взметнулась вверх. — А теперь она знает, где мы живем. И это при том, что она собирается вернуться во вражеский стан.

— Я надеюсь, нам удастся ее отговорить.

— Это другой вопрос. После того как ты рисковал своей жизнью, она здесь… для чего? Чтобы разведать обстановку?

— Завтра с утра мы первым делом устроим ей встречу с родителями. Будем надеяться, что она уедет с ними домой прямо оттуда.

— А если нет, ты повезешь ее обратно на ранчо? Это же безумие.

— Так все устроено. Мы не можем удерживать ее против воли. Ты же сама на этом настаивала. Что теперь изменилось?

— Она все-таки попыталась с тобой переспать.

— Она думала, что я в разводе.

— А-а, — протянула Дрей, — это меняет дело.

Гудение в трубах прекратилось, и Дрей ушла стелить постель.

Тим позвонил Медведю и коротко описал ему ситуацию, чтобы тот начал искать информацию по «отработанному материалу». Потом он достал из сейфа свой значок и «Смит-энд-Вессон», пристегнул кобуру к правому бедру, сел на кровать и положил пятиконечную звездочку пристава на колени. Слова ТД все еще сидели у него в подкорке, пробиваясь сквозь его притворство и натуру Тома Альтмана. Он действительно проявил излишнюю самоуверенность. Он действительно взял на себя полномочия, ему не принадлежавшие. Он действительно убил не тех людей, людей, не имевших отношение к смерти его дочери.

Ли мирно заснула, свернувшись калачиком под кучей теплых одеял на надувном матрасе в пустой комнате Джинни, хотя было еще только начало одиннадцатого. Застегнув молнию куртки, Тим остановился в дверях комнаты, где она спала. На полу возле подушки лежал наполовину съеденный шоколадный батончик — так, чтобы до него легко можно было дотянуться. Чтобы справиться с одиночеством, Ли попросила поставить к ней радио, и теперь из старой забрызганной краской магнитолы Тима доносилось чье-то негромкое пение.

Дрей, одетая в старые шорты Тима и растянутую футболку, шла по коридору из кухни, по пути гася свет. Через секунду шорох ее шагов затих.

Тим и Дрей стояли рядом в темноте и смотрели на спящую Ли.

— Не в вашем доме. Очень важно, чтобы встреча прошла на нейтральной территории, — услышав безапелляционность тона Тима, Медведь посмотрел на него с любопытством.

Они сидели в «додже» Медведя, а эта машина не отличалась высоким уровнем шумоизоляции, так что Тиму пришлось зажать одно ухо рукой, чтобы разобрать еле слышный ответ Эммы по сотовому телефону:

— Может быть, тогда у моего брата Майкла? Он живет в Вествуде.

— У нее аллергия на кошек, — ответил Тим.

— Ну и что из этого?

— А дядя Майкл держит кошек.

Если изумленный звук, вырвавшийся из горла Медведя, еще можно было расценить как признак обычного удивления, то молчание Эммы точно означало, что замечание Тима привело ее в сильнейший шок:

— Кажется, и вправду держит, — выдавила она из себя.

Послышался шорох, означавший, что она передает кому-то телефон. Раздался резкий голос Уилла:

— Ну что там? Где мы встречаемся?

— Я над этим работаю. Не планируйте ничего на утро.

Тим услышал неясное бормотание Эммы, и Уилл сказал:

— Только не слишком рано. Мы хотим хорошо соображать. А наша малышка на этой неделе заставила нас попрыгать.

— У Ли эта неделя тоже была нелегкой. — Тим захлопнул сотовый телефон.

«Додж» порядком встряхнуло, когда они заехали на стоянку возле мотеля, знак свободного места для парковки колыхался где-то над головой. Медведь поставил машину под знак и сказал:

— Ты хочешь, чтобы я подождал тебя здесь, да?

— Да, извини. — Тим вышел из машины и направился к ярко освещенному входу в мотель.

Реджи резко вскинул голову, услышав звяканье колокольчика:

— Ну что еще?

— Я вытащил ее. Но только на два дня.

— Ты неисправим.

— Я послушался твоего совета. Я предоставлю ей самой решать, вернуться туда или нет.

— Молодец. Спасибо, что заскочил.

— Мне нужно место, где я мог бы устроить ей встречу с родителями и консультантом завтра.

Понадобилась секунда, чтобы до Реджи дошел смысл сказанного, потом он отшатнулся назад:

— Ни за что. Я в этом участвовать не собираюсь. Я сделал все что мог для тебя.

— Ты делаешь это не для меня, — сказал Тим. — У меня есть девочка, которая раздумывает над тем, чтобы оставить Программу, оставить ТД. — Реджи весь съежился, услышав название секты и имя ее руководителя. — Так что это твой шанс.

— Мой шанс?

— Проявить самостоятельность. Помочь кому-то другому выбраться оттуда. Ты говорил, что застрял, потому что у тебя никогда не было выбора. Теперь у тебя есть выбор.

Реджи пробормотал нечто неразборчивое:

— Отличная техника манипуляции. Ты многому научился у ТД. — Он снова встретился взглядом с Тимом. — В округе куча паршивых мотелей. Ты можешь выбрать любой из них.

— Я не хочу выбирать один из них.

— А если они узнают, что я помог?

— Они думают, что ты все еще торчишь в психушке в Санта-Барбаре. Если бы они знали, что ты здесь, тебя уже не было бы в живых. Как ты сам сказал, ты единственный из тех, кто выжил и кто может рассказать правду. Мы должны вскрыть Программу. Для этого мне нужна твоя помощь. Это станет первым шагом.

Реджи с силой прикусил нижнюю губу и вздернул голову, обдумывая слова Тима:

— Значит, ты хочешь, чтобы я дал тебе комнату.

— И чтобы ты сам поприсутствовал на этой встрече. Помог поговорить с ней.

Реджи расхохотался:

— Ну да, конечно. Так ее родители меня к ней и подпустили.

— Ее родители здесь не главные. Ты нужен этой девочке.

На лице Реджи на секунду засияла надежда, потом исчезла, а лицо приняло серое, беспросветное выражение. Он наморщил лоб:

— Мне… мне нечего ей предложить.

— Ты всю жизнь собираешься прятаться за этой отговоркой?

— Извини. — Он покачал головой. — Я уже сталкивался с демонами лицом к лицу.

— Да? Ну и кто кого переглядел?

Реджи поежился под взглядом Тима и отвел глаза. Его бледные руки приподнялись и опять безвольно опустились — жест, олицетворяющий поражение:

— Я же трус. Ты разве не знал этого?

Какое-то время тишину нарушало только непрерывное бульканье нового аквариума с рыбками.

— Значит, это твой предел, да? — спросил Тим. — Вся эта чепуха о том, что ты никогда не мог сам принимать решения… это все было только отговоркой, чтобы оставаться в стороне и ничего не делать?

Реджи вскинул голову и часто заморгал:

— Может, и так.

Колокольчик громко звякнул, когда Тим открыл дверь и вышел. Он забрался в машину Медведя. Медведь взглянул на выражение его лица, догадался, что Тим сейчас не был настроен на беседу, и вывел машину со стоянки. Он переключил передачу и нажал на газ. Вдруг кто-то защелкнул ремень безопасности на груди у Тима.

Реджи стоял в полуметре от машины, засунув руки в карманы.

Тим распахнул дверь и поставил одну ногу на тротуар, глядя на Реджи поверх приборной доски. Из-под капота поднимались клубы пара.

Реджи вынул руку из кармана, в его кулаке что-то блеснуло. Он бросил этот блестящий предмет Тиму, и тот поймал его. Это был ключ. От номера 3.

Тим поднял глаза, но дверь мотеля уже захлопнулась.

Громкий стук, похожий на звуки хлопающей на ветру двери, резко выдернул Дрей из сна. Она перекатилась на живот, нащупала свою лежащую на полу форму и ухватилась за пистолет. С тех пор как умерла Джинни, она оставляла свою «Беретту» на виду, не запирая ее в сейф, — довольно глупая роскошь, не заглушавшая боли.

Дрей взяла трубку телефона и подошла к двери комнаты, а потом осторожно выглянула в коридор, держа пистолет наготове. Из комнаты Ли доносилась музыка, которую передавали по радио, — нечто плавное и мелодичное. Дрей посмотрела за угол: Ли сидела по-турецки на матрасе, раскачивалась, билась головой об стену и стонала. Песня, представлявшая собой сплав синтезатора, каких-то дудочек или флейты и заунывных причитаний, призванных унести слушающего в заоблачные дали, представляла собой идеальный фон для разыгравшейся в комнате сцены.

Дрей три раза окликнула Ли, не получила никакого ответа и оттащила ее от стены. Ее волосы спереди были запачканы кровью, на переносице тоже были кровоподтеки. Ли закричала, дернулась в сторону и снова замолотилась об стену.

Дрей точно отработанным приемом уложила ее на спину, уперлась коленом ей в грудь и прижала телефонную трубку к уху. Она попыталась дотянуться носком ноги до магнитолы, чтобы ее выключить, но не смогла этого сделать. Тим ответил после первого же звонка.

— Она в каком-то трансе, бьется головой об стену и не хочет униматься…

— Я тебя почти не слышу!

Ли дернулась и завопила.

— Она кричит, да еще эта музыка… — пояснила Дрей.

— Это Эния? По радио? Это один из ее курков. Выключи ее.

Дрей скатилась с Ли и нажала кнопку «стоп». Ли перестала метаться. Дрей щелкнула пальцами перед закрытыми глазами Ли, использовав голливудский прием сомнительной эффективности:

— И что мне теперь делать?

— Поговори с ней. Скажи ей, чтобы она приходила в себя.

Дрей убрала волосы с лица Ли: ссадин было много, но они оказались неглубокими.

— Ли, проснись. Пора просыпаться.

— Скажи, чтобы она пришла в себя. Используй это выражение.

Когда Дрей повторила команду, ресницы Ли затрепетали, и она открыла глаза. Глаза у нее закатились, но постепенно она сумела сфокусировать взгляд. Ее зрачки расширились, и она рванулась вперед. Дрей инстинктивно пробормотала: «Ш-ш-ш», чуть приоткрыв плотно сжатые губы. Взгляд Ли заметался по комнате, пока она не начала осознавать, где находится. Она шумно вздохнула и разрыдалась.

— Что там происходит? — спросил Тим.

Ли свернулась клубочком, обняла Дрей и прижалась лицом к ее боку. После секундного колебания Дрей протянула руку и погладила ее по голове:

— Теперь с нами все в порядке.

Глава 35

Из «порша» Фрида, припаркованного на подъездной дорожке дома Таннино, капало масло. Рядом с ним стояли принадлежащие начальнику службы судебных исполнителей «бронко»^[26] и классический «олдс»,^[27] на котором Таннино ездил по выходным, — желтоватый, с отделанным вельветом салоном. О том, что Фрид раз и навсегда распрощался с семейным бизнесом, свидетельствовал не только протекающий радиатор, но и его обычное водительское удостоверение. Единственным свидетельством былой роскоши были сделанные на заказ номерные знаки.

Фрид и Томас ожидали Медведя и Тима в доме. С ними были Таннино и прокурор Винстон Смит, двумя руками державшийся за поля своей брендовой фетровой шляпы жестом фермера, надеящегося получить заем в банке. Мужчины сидели, утонув в мягкости огромного дивана Таннино, а его жена и сестра шумно суетились вокруг, ставя на стол эспрессо и сладости. Со стоящих на пианино фотографий в красивых рамках смотрели многочисленные родственники Таннино.

Жена Таннино погладила Тима рукой по щеке:

— Тим, дорогой, я не видела тебя со времен… — Она взмахнула рукой с накрашенными ноготками, посчитав, что этот жест служил исчерпывающим объяснением того, что она имела в виду. — Сейчас я вам принесу фиников. Джордж, у меня есть потрясающая штука. — Она была единственным человеком, называвшим Медведя по имени, не считая судей, которые делали это по долгу службы. — Цуккини, которые я приготовила на ужин. Пальчики оближешь. Нет, нет, вы сидите.

Извинения и отказы Тима с Медведем в этом доме просто игнорировали.

Племянница Таннино выбежала из своей комнаты, принарядившаяся и готовая отправиться на свидание. Мужчины вымученно улыбались и старались ее не замечать — она была настоящей красавицей, а бдительности Таннино было не занимать. Они с Таннино поцеловались — быстро чмокнули друг друга в губы, причем в этом жесте не было ничего неприличного.

— Этот парень, с которым она встречается, — Таннино показал на дверь, через которую только что вышла его племянница, — его арестовывали за кражу в магазине…

— Марко, — возмутилась его жена, протягивая Медведю тарелку, — ему было тогда одиннадцать.

Медведь воспользовался тем, что она отвлеклась, быстро сбросил вырезанный в форме цветка кусок цуккини в салфетку и сунул его в карман.

Сестра Таннино оставила подставки для салфеток, которые как раз расставляла на столе, и скрестила руки на груди:

— Винстон, выпей свою самбуку.^[28]

— Спасибо, но я…

Она вздернула бровь, иВинстон тут же сделал то, что она просила. Она не сводила с него взгляда до тех пор, пока он не осушил свой стакан с дикой гримасой на лице.

Ко всеобщему облегчению Таннино заявил:

— А сейчас мы пойдем обратно в кабинет.

— Марко, — запротестовала его жена, — твои гости ведь еще не поели.

Таннино развел руки и сделал какое-то странное поглаживающее движение в воздухе. На этом все споры были закончены. Мужчины встали и, как отряд скаутов, гуськом пошли за ним по тускло освещенному коридору, по стенам которого были развешаны мрачные полотна с изображением святых, безропотно сносящих жуткие мучения. Двери кабинета захлопнулись, и они наконец-то оказались в безопасности.

Таннино щелкнул пальцами. Медведь протянул ему салфетку, в которую спрятал злосчастный цуккини, начальник службы судебных приставов открыл окно, свистнул одного из своих ретриверов и вытряс содержимое салфетки на землю.

Мужчинам понадобилась минута, чтобы прийти в себя и приобрести свою обычную самоуверенность после атаки жены и сестры Таннино.

Таннино показал Тиму на старый кожаный диван, сел рядом с ним и окинул его взглядом, полным то ли облегчения, то ли отеческой гордости:

— Я рад, что с тобой все в порядке.

Винстон и Фрид поддержали Таннино, Томас кивнул.

Тим вынул из кармана куртки неподписанную видеокассету и бросил ее на диван:

— Когда выдастся свободная минутка, взгляните на это. Это видео с начальной стадией внушения. На следующей стадии Программы Беттерс может уже управлять людьми, не присутствуя при этом лично.

— Девочка, — сказал Таннино. — Что с девочкой?

— Утром мы встречаемся с ее родителями.

Винстону вдруг вспомнилась самбука, и ему стало не по себе:

— Что ты сумел нарыть на Беттерса?

Тим рассказал обо всем, стараясь не упускать ни малейшей детали, честно повествуя о тех моментах, когда сам попадал под действие Программы. Томас, казалось, смягчился к тому времени, как Тим закончил перечисление своих унижений. Когда человек их профессии ради пользы дела шел на то, чтобы позволить другим оскорблять его достоинство, это могло усмирить самое сильное негодование коллег.

Медведь, сидевший возле телевизора с большим экраном, опершись на руки, прогудел:

— Дайте нам ордер на обыск, и мы поедем надерем этим уродам задницу.

Государственный обвинитель неохотно выступил в очередной раз в привычной роли гонца, принесшего дурную весть. Он сказал слегка резковатым тоном, как бы защищаясь:

— Мне нужны более весомые доказательства. — Винстон поднял руку, чтобы остановить обрушившийся на него со всех сторон поток возражений и протестов. — Вы просите меня выдать ордер на обыск, который серьезно обострит и без того неустойчивую ситуацию. Эта секта базируется на отдаленной территории, и в ее состав входят вооруженные люди. Да для того чтобы привести этот ордер в исполнение, потребуется целая рота. Мы не можем просто послать туда пару приставов, чтобы они позвонили в дверь и осмотрелись.

Таннино потер веки большим и указательным пальцами — недобрый знак.

Винстон продолжал:

— Вспомни, Рэкли, ФБР уже сделало нечто подобное и в результате получило кучу судебных исков, которые не может разгрести до сих пор.

— Убили девушку. Я могу дать показания. Я очевидец этого преступления.

— А ты видел, как ее застрелили?

— Я слышал выстрел.

— Да в ту ночь была гроза с громом и молниями.

— Когда собаки выбежали из-за деревьев, у них были влажные блестящие носы.

Винстон обхватил руками колено:

— Значит, это были здоровые собаки.

— В лес вошли три человека. Вышли только два.

— Мы признаем обвиняемых виновными в этом преступлении, Ваша честь.

Тим с раздражением повернулся к начальнику службы судебных исполнителей:

— Нужно обыскать там все с нашими собаками, натренированными искать трупы.

— После дождей в дикой местности нам понадобится на это очень много времени. — Голос Таннино звучал мягче, чем голос Винстона, в нем слышалось больше сожаления. — Мы не можем просто так войти туда маршем и разбить на их территории лагерь на пару дней. Для того чтобы сделать это, нам нужны очень веские основания.

— Послушай, Рэкли, — обратился к нему Винстон. — Конечно, мы все понимаем, что, вероятнее всего, девушку убили. Но это не имеет никакого значения. Необходимы достаточные основания или конкретные улики, чтобы организовать такой рейд. Ты не узнал ничего такого, на чем можно строить дело. Нам нужны хоть какие-то основания для того, чтобы его завести.

— Ли сказала мне, что Нэнси постоянно принуждали идти на сексуальный контакт.

— Домыслы, ничем не подкрепленные.

Медведь вклинился:

— А как насчет записей в папках с названием «Отработанный материал»? Все, кто ушел из Программы, либо покончили жизнь самоубийством, либо пропали, либо загремели в дурдом.

— Это их систематическая линия поведения, — поддержал Медведя Тим. — Ни один человек, способный разоблачить Программу, не выходит оттуда целым и невредимым. ТД не станет так рисковать. Уж на этой фазе точно не станет.

— И опять же к делу тут подшить нечего, — возразил Винстон. — Вы можете потом поискать сведения об этих людях…

— Я уже это сделал, — снова встрял в разговор Медведь. — Не считая Реджи Ронделла и… — он полистал свой блокнот, — Уэйна Топпинга, которого Фрид все еще проверяет, мы проверили весь архив ТД. Его данные верны для всех, кого он отнес к «Отработанному материалу».

— Вести досье на покинувших ряды организации членов не является преступлением. А то, что эти люди пропали, ни для кого не новость. Они считаются пропавшими еще с тех пор, как вступили в секту. Если бы мы сумели легально определить природу и источник компьютерных файлов с пометкой «Отработанный материал», то, возможно, смогли бы построить на этом дело. Но имя и статус на листочке бумаги? Нет, здесь все по нулям.

— А мы не можем задержать его за физическое насилие? — спросил Тим. — Комната роста — это настоящая ритуальная пытка. Так же, как и длительное лишение людей сна.

— Ты хочешь, чтобы мы подняли по тревоге спецотряд по проведению арестов только из-за того, что кого-то щипнули за руку или не дали кому-то выспаться?

— Да брось. Ты прекрасно знаешь, что здесь есть законные основания для предъявления обвинений в физическом насилии, — сказал Тим.

— Насилии над кем? Ты хочешь, чтобы сами жертвы свидетельствовали на суде против нас? Почитай «Переполох».^[29] Получишь представление о том шуме, который поднимется в обществе, если мы сделаем эту глупость, — отрезал Винстон.

— Но ведь Буглиоси сумел добиться обвинительного приговора для Мэнсона и его людей.

— Ага, сумел. Ценой процесса длительностью почти десять месяцев и стоимостью девять целых одна десятая миллиона долларов 1971 года. К тому же здесь у нас нет мертвой Шэрон Тейт, которой можно было бы воспламенять массы и будить их праведный гнев.

— Но у Беттерса охват намного шире, чем у Мэнсона. К концу следующего месяца он будет вести свою деятельность в шести штатах, — попытался убедить его Тим.

— И по всем признакам он будет это делать в соответствии с действующим законодательством. — Винстон откинулся на спинку дивана и сложил руки на коленях. — Мы не можем использовать в качестве доказательств ничего из того, что ты нарыл в его офисе. Беттерс с полным основанием полагает, что там он имеет право на некоторую конфиденциальность.

— Да ладно тебе, Вин, — сказал Таннино. — Ты ведь и сам знаешь, как это все делается. Я сам сказал Рэкли, чтобы он…

— Я не хочу ничего знать об этом. — Винстон изобразил приступ глухоты, потирая уши. — Похоже, у меня временные проблемы со слухом.

Тим спросил напрямик:

— Ты не можешь построить дело ни на чем из того, что я тебе принес?

— Ты показал отличный пример оперативно-следственной работы. Но если мы пойдем с этим в суд, то добьемся только того, что поднимется протестная волна движений и организаций, вопящих об ущемлении их прав. Никакого толку из этого не выйдет. Ордер на обыск раздавят, все улики отбросят в сторону, как гнилые яблоки. — Винстон устало улыбнулся и сказал то ли в шутку, то ли всерьез: — Ну как же, наш старый враг — Четвертая поправка к Конституции.

Тим почувствовал, как его уверенность начала таять. Он был благодарен Фриду за то, что тот вступил в разговор:

— У нас есть доказательство того, что Беттерс обманом заполучил десятки миллионов долларов.

— И в чем состоит этот обман? Это мошенничество? Из того, что я здесь слышал, я могу заключить, что Беттерс не использует никакую схему или прием. Они отписывают ему состояния просто потому, что он просит их об этом. Это их право.

— Можно заявить об их ограниченной дееспособности.

— Идиот, которому промыли мозги, не подпадает ни под одно юридическое определение ограниченной дееспособности. А даже если и так, кто станет выдвигать эти обвинения? Уж точно не верные слуги Беттерса. Мозги у них промыты очень профессионально. Я вообще не вижу здесь оснований для работы гособвинителя. Все, о чем мы с вами говорили, находится в ведении штата. И, поверьте мне, местный прокурор, у которого и так дел невпроворот, не больше меня захочет повесить на себя такой подарочек.

— А как насчет хранения оружия? — спросил Томас.

— Рэкли не нашел там ни мечей, ни гранат, ничего запрещенного. Беттерс может хранить у себя кучу огнестрельного оружия, если оно не фигурировало в каких-нибудь преступлениях.

— Бьюсь об заклад, все оружие у него зарегистрировано, — пробормотал Томас.

— Мы не можем рисковать, полагаясь на судьбу и надеясь вопреки очевидному, что это не так, — заметил Винстон.

У Тима пересохло во рту:

— Короче, ты не захотел выдать мне ордер на использование средств наблюдения, а теперь не хочешь открывать дело потому, что у меня недостаточно улик.

— Ну да, что-то вроде того, — Винстон помолчал, словно этот парадокс был непреложной и неоспоримой истиной. — Понимаешь, Рэкли, у нас есть законы. Они не идеальны, но других пока не придумали. И даже если начальник службы судебных приставов и прокурор и решили бы позволить себе немного вольное толкование, то ты уж точно не тот пристав, которому… — он осекся. — Послушай, ты отлично поработал по этому делу. Я не меньше тебя расстроен тем, что мы ничего не можем сделать. Я понимаю, что выступаю здесь в роли злодея, когда говорю, что пройдет в суде, а что нет. Но в последнее время нам приходится действовать очень осторожно. Защитные механизмы Конституции сильно проржавели под влиянием множества различных современных течений, и я не хочу в данном случае являться козлом отпущения, который будет отдуваться за всех. Мы все здесь в одной лодке — мы должны защищать репутацию Министерства юстиции и Службы судебных приставов. В таком деле один неверный шаг — и начнется такое: пресса развопится по всему миру; приспешники ТД будут с пеной у рта доказывать, что верблюды мы, а не он; правозащитники будут отстаивать священное право каждого человека делать с собой все что угодно, любую хрень, которая только ему в голову взбредет.

Тим взглянул на Медведя, который заочно окончил юридический факультет и в этом смысле имел перед ним преимущество. Медведь тихо выругался и провел ладонью по своей мощной шее. Не такой реакции Тим от него ожидал — он хотел, чтобы в ситуацию была внесена предельная ясность.

— Послушай меня, — сказал Таннино, — Терренс Беттерс настоящая заноза, которая все время раздражает федеральное правительство. За ним охотится налоговая, Министерство обороны давно имеет на него зуб, да и ФБР тоже. Я больше всего на свете хочу надрать ему задницу, но я не могу рисковать и лезть туда, зная, что мне от этого толку не будет, а будет только хуже, потому что у меня на него ничего нет.

— Когда имеешь дело с такими умными парнями, как Беттерс, иногда случается, что на то, чтобы их прижать, нужно затратить слишком много ресурсов, так что это вообще того не стоит. — Винстон встал и два раза быстро хлопнул рукой по своей шляпе, стряхивая с нее пылинки. — Вот тебе мой совет: вытащи девочку и забудь об этом. Не давай Беттерсу поводов к началу войны. Дай ему свободу действий и просто подожди. — Он кивнул Таннино. — Пожалуйста, поблагодари жену от моего имени за выпивку. — Винстон вышел и заботливо прикрыл за собой дверь.

В комнате воцарилось мрачное молчание.

— Мне жаль, сынок, — вокруг рта и глаз Таннино собрались морщинки. Когда ему приходило по локоть влезать в бюрократические процедуры, он всегда выглядел старше своего возраста. — Похоже, тут мы больше ничего поделать не сможем.

Тим коротко кивнул и поднялся.

— Рэкли, мне нужно…

— Да, конечно. — Тим вынул из кармана значок. — Я очень ценю, что имел возможность снова поработать с вами.

Фрид был занят вдумчивым изучением ковра, даже Томас неловко кашлянул.

Тим протянул значок Таннино, который принял его с кислой физиономией. Потом Рэкли вынул из кобуры «Смит-энд-Вессон», положил его на стол, пожал всем руки и вышел.

Дрей сидела на надувном матрасе, Ли спала рядом с ней, одной рукой обняв Дрей за живот. На полу возле старой магнитолы валялась скомканная тряпка с кровавыми разводами.

Когда Дрей увидела Тима, остановившегося в дверном проеме, она ловко вывернулась из-под руки Ли. Та только застонала и зарылась лицом в простыни: ее кожа блестела от пота.

— Может, тебе просто раскрыть ее? — прошептал Тим.

— Она любит, чтобы ей было жарко. — Дрей нажала на магнитофоне кнопку обратной перемотки. — Ты устроил встречу?

— В девять часов в отеле у Реджи. Что это?

— Я убедила Ли записать на магнитофон сообщение, которое она должна оставить ТД на автоответчике в семь утра, чтобы она могла спокойно поспать. Я встану утром, наберу номер и прокручу запись. — Когда Дрей с Тимом вышли в коридор она наконец заметила, какое у него застыло на лице выражение. — В чем дело?

Он жестом попросил ее пройти с ним в ванную. Пока Тим принимал горячий душ, Дрей сидела на крышке унитаза и слушала его. Она почти ничего не сказала: тут и говорить-то было нечего.

Тим лег в постель, а Дрей уткнулась носом в книгу — это был ее обязательный к выполнению ритуал на сон грядущий. Продолжая читать, она потянулась к нему и взяла его за руку. Тим смотрел на сейф с оружием, на потолок, на темные листья, мягко постукивающие по стеклу за окном.

Не отрываясь от очередной страницы, Дрей сказала:

— Она очень хрупкая.

Глава 36

Проходя по коридору, Тим слышал тихий голос Дрей. В сероватом утреннем свете полированная поверхность стойки тускло переливалась.

Ли сидела, наклонившись над миской разноцветных кукурузных хлопьев, ее рука исправно отправляла в рот внушительные порции питательных злаков. Несмотря на то что вот уже двадцать часов Ли имела неограниченный доступ на кухню, она все еще ела, как сирота из зоны военного конфликта. В компании с Ли и Дрей Тим начинал смущаться из-за своего слабого аппетита.

На Ли была надета любимая водолазка Дрей еще со времен ее обучения в Академии. И когда у Ли молоко потекло по подбородку, она вытерла его рукавом: самое интересное, что Дрей ни словом об этом не обмолвилась. Кожа Ли приобрела здоровый розоватый оттенок, волосы блестели и были аккуратно причесаны так, что прядки на лбу закрывали ссадины.

— Доброе утро, — одновременно сказали Ли и Дрей.

Тим выдавил из себя улыбку. Он ощущал внутри жуткую пустоту с того самого момента, как вчера отдал Таннино значок, и никак не мог избавиться от этого ощущения:

— Готова?

Ли глубоко вздохнула.

Дрей проглотила утреннюю дозу витаминов, вытряхнула из баночки еще столько же и протянула их Ли:

— Возьми сок и выпей это.

Ли встала и заглянула в холодильник:

— Апельсиновый или яблочный?

— Какой хочешь.

Ли воззрилась на Тима так, как будто он заговорил с ней по-китайски. Потом еще раз заглянула в холодильник и снова перевела взгляд на Дрей и Тима. Она явно воспринимала это как кризисную ситуацию:

— Скажи какой.

— Давай, Ли, выбери сама.

Ли неуверенно потянулась к одной коробке, к другой, затрясла головой и заплакала.

Дрей встала, вынула пакет апельсинового сока и налила ей стакан.

— Если мы напрямую начнем критиковать секту, она либо замкнется, либо утопит нас в море догматов, — сказал Бедерман. — А вот если мы сосредоточимся на контролирующих аспектах работы секты, это поможет нам продвинуться вперед. Но все выводы она должна делать сама.

Тим сидел рядом с ним на кровати, которую придвинули к стене, чтобы расставить стулья кругом в освободившейся части комнаты. Реджи сдвинул мусорное ведро и устроился прямо на полу, прислонившись спиной к углу с коричневым бумажным пакетом на коленях. После беглого осмотра мебели, которой был обставлен номер мотеля, Эмма решила вообще не садиться. Она стояла, напряженно выпрямившись, посредине потертого ковра. Когда она знакомилась с Реджи, Эмма взяла его руку тремя пальцами, стараясь как можно меньше касаться его ладони при рукопожатии, как будто ее заставили взять в руки использованный подгузник. Уилл стоял лицом к полупрозрачным занавескам, почти не закрывающим окно номера. Снаружи большая мусоровозка подцепила мусорный бак и вскинула его высоко в воздух, свернув клешню, как гигантский скорпион, издающий устрашающие бряцающие звуки. Мусоровозка опустошила бак и начала медленно и шумно опускать его на место.

— Не могли бы вы повернуться, — попросил Бедерман.

Уилл резко крутанулся, сжимая в руках пластиковый стаканчик. На подоконнике валялись две пустые маленькие бутылки «Абсолюта» из мини-бара, тут же были разбросаны пустые крышки. Хотя Уилл и воздержался от того, чтобы надеть галстук, он все равно выглядел слишком официально в своем костюме — его вид вызывал легкую иронию.

Бедерман спокойно рассматривал его через свои очки в тонкой проволочной оправе:

— Мы должны помочь ей живо представить себе картину счастливого будущего, которое ожидает ее вне секты.

Реджи, у которого вихры волос налезали на глаза, широко развел руки и сказал:

— Аминь!

— Мы должны создать у нее впечатление, что она контролирует ситуацию. Реджи правильно сделал, решив сесть на пол. Так мы не будем выглядеть угрожающе.

— Мне бы не хотелось садиться на пол, — сказала Эмма.

— Может быть, вы могли бы присесть на стул? — Бедерман махнул рукой в сторону Уилла, который подошел к бюро и оперся на него с важным видом. — И вы тоже.

Эмма отряхнула сиденье стула и примостилась на самый краешек:

— У меня такое ощущение, что я ее больше не знаю. Если она даже и придет, это будет все равно что разговаривать с незнакомым человеком.

— Вам нужно будет пройти курс специальной терапии, — сказал Бедерман. — Всем вам.

Уилл остался на ногах:

— Да откуда у этого города такая любовь к психоаналитикам?! Здесь это все равно что в парикмахерскую сходить. — Он осушил свой стаканчик и бросил его в корзину. — Я за пятьдесят восемь лет своей жизни ни разу не ходил к психотерапевту…

— Просто невероятно, — вставил реплику Реджи.

— …и не собираюсь начинать делать это из-за того, что моя падчерица забила себе голову всякой чепухой.

— Насколько я понимаю, Ли ваша дочь, — уточнил Бедерман. — Вы ведь ее удочерили.

Тим спросил:

— Неужели ради спасения вашей семьи вы не можете пойти на эту жертву? Вам всего-то и надо будет раз в неделю час проторчать в кабинете с кондиционером и поговорить о вашей матери.

Лицо Эммы вдруг посуровело:

— Иногда я думаю, что для всех нас было бы лучше, если бы мы просто позволили ей жить так, как она хочет.

Уилл напрягся:

— Эмма.

В дверь постучали, и Дрей заглянула внутрь:

— Готовы?

Бедерман кивнул. Дрей распахнула дверь, терпеливо глядя куда-то за косяк. Прошло не меньше минуты, прежде чем Ли вошла в комнату. Дрей тихо удалилась, закрыв за собой дверь.

Ли провела рукой по лицу, заправляя за ухо выбившуюся прядку волос, и отважилась наконец взглянуть на родителей:

— Привет.

Эмма не сумела сдержать судорожный вздох. «Интересно, — подумал Тим, — как бы она отреагировала, если бы увидела Ли до того, как та привела себя в относительный порядок». Уилл снова вернулся к наблюдению за манипуляциями мусоросборщика. Во взгляде Ли, обращенном к ее отчиму, Тим почувствовал отчаянное желание заслужить его одобрение.

— Привет, Уилл.

— Повернитесь к своей дочери и посмотрите на нее, — сказал Бедерман.

Чуть согнувшись в талии, Уилл прикрыл лицо рукой и пару секунд постоял так. Когда же он повернулся, его глаза блестели влажным блеском, но лицо сохраняло обычное непроницаемое выражение:

— Ли.

Какое-то время они смотрели друг на друга так, словно в комнате никого больше не было.

— Меня зовут Глен, а это Реджи. Мы пришли сюда вместе с твоими родителями, потому что хотим узнать о тебе больше…

— Почему мои родители здесь?

Эмма сидела на стуле не шевелясь. Ее лицо вытянулось и побледнело. Руки Уилла беспокойно двигались, словно в поисках стакана с водкой.

— Ну, — наконец сказал Бедерман, — потому что они тебя любят и волнуются за тебя.

Ли не спускала глаз с Уилла:

— Это правда?

— Да, правда, — сказал Уилл. — Господи, Ли. Это было ужасное время для нас. Твоя мать…

— Простите, что осложнила вам жизнь.

— …ты вот так просто наплевала на все и сбежала и…

— Мистер Хеннинг. — В голосе Бедермана слышалась злость родителя, которого ослушалось дитя, и непререкаемый авторитет. Как не удивительно, но Уилл замолчал. У него был такой вид, как будто его и самого шокировал тот факт, что он послушался.

Бедерман снял очки и протер их о рубашку, сначала одно стеклышко, потом другое.

— Не хочешь войти и присесть, Ли? — Он указал на один из стульев. Она села, и все последовали ее примеру, за исключением Реджи, который так и остался в своем углу. Вид у него был такой, как будто его сейчас вырвет.

— Я люблю Программу, — сказала Ли. — Это самое важное из всего, что случалось в моей жизни…

— Это ты сейчастак думаешь, — откликнулся Уилл.

Бедерман снова заставил его замолчать, сделав предостерегающий жест, и сказал Ли:

— Я это понимаю. И мы хотим подробнее обсудить это. Но мы хотим также услышать и о том, что тебе не нравится в Программе.

Ли покраснела:

— Нет ничего такого, что мне не нравится.

Уилл весь скривился:

— Ей промыли мозги. Конкретно промыли…

— Это неправда.

Бедерман бросил суровый взгляд на Уилла, прежде чем снова повернуться к Ли:

— Но ведь в мире не бывает ничего идеального, правда?

— Так мне говорили, — тихо сказала Ли.

Бедерман попросил ее перечислить несколько положительных аспектов Программы. Уилл и Эмма ерзали на своих местах во время ее рассказа, но не перебивали. Порасспрашивав Ли о том, что ей нравилось в этой группе, Бедерман вернулся к своей прежней линии:

— А какие у Программы есть недостатки?

— Я думаю… я думаю, она недостаточно быстро распространяется.

Уилл издал возмущенный сдавленный возглас и изо всех сил сжал зубы.

— Хорошо, — сказал Бедерман. — Это честный ответ.

Ли с силой почесала свою сыпь сквозь ткань водолазки Дрей:

— И может быть… может быть, мне хотелось бы, чтобы она была более снисходительной. — В глазах Ли мелькнула паника. — Но это всего лишь моя слабость…

— Нет, — возразил Бедерман, — это тоже прекрасный ответ. — Он провел рукой по своей аккуратной бородке. — А есть что-нибудь, что заставило бы тебя задуматься об уходе из Программы?

Ответ последовал немедленно:

— Нет.

— Совсем ничего? Ну же, используй свое воображение. Это необязательно должно быть что-то реальное. Например, представь, что ты узнала, что они планируют массовое самоубийство или собираются заняться распространением детской порнографии.

— Или истреблением коренной народности Гватемалы? Это невозможно. ТД на это не способен, как и все мы.

Уилл издал раздраженное восклицание, а Бедерман только улыбнулся:

— Хорошо, хорошо. — Он несколько раз задумчиво кивнул. — Если бы ты никогда не встретила ТД — если бы ТД и Программы вообще не существовало и ты могла бы заниматься тем, чем хотела, что бы ты стала делать?

Ли покусала нижнюю губу, несколько минут подумала и так подвинулась на стуле, что теперь практически балансировала на одном бедре. Ее глаза наполнились слезами, и она сказала дрожащим шепотом:

— Не думаю, что хочу сейчас отвечать на этот вопрос.

Уилл сказал:

— Мы все собрались здесь для того, чтобы ты отвечала…

— Мы пригласили ее. Она пришла сюда по нашему приглашению, и она имеет право задавать нам вопросы, а не только отвечать на те вопросы, которые мы задаем ей. — Голос Бедермана звучал все так же мягко, но в нем появились какие-то новые едва уловимые нотки. Похоже, Уилл все-таки наткнулся на человека, не уступающего ему по жесткости натуры.

Взгляд Ли стал холодным:

— Вы ничего не знаете о ТД. Он знает, что нужно людям. Вы просто слишком слабы, чтобы понять это.

В своем углу Реджи вдруг резко поднял голову. Он сидел так тихо, что Тим почти про него забыл:

— Я тоже так думал, — сказал Реджи. — Правда.

Ли повернулась на стуле, чтобы видеть его. Ее губы зашевелились, но она ничего не сказала.

Реджи откинулся назад, вжимаясь плечами в стену, словно хотел с ней слиться:

— Да, я тот единственный счастливчик, который выбрался оттуда. И вот что я тебе скажу: если бы ты была избранной, ты бы стала вести себя так, как ведет себя он? Ломать людей через коленку? Забирать у них все деньги? Заставлять девственниц будить себя по утрам, руками доводя до оргазма?

Эмма вся обмякла на стуле. Уилл напрягся:

— Это правда? Пока мы с ума сходили, сбивались с ног в поисках, ты торчала на ранчо и мяла член какому-то фальшивому мессии? — Эмма застонала, и Уилл положил руку ей на плечо, стараясь успокоить. Ли отвела взгляд. — Господи, — продолжал он, — да ты хоть подумала, как мы волновались…

— Нет, я не думала о вас. Ни об одном из вас. Я в первый раз в жизни думала о себе и о том, чего я хочу. — Ли взглянула в лицо своей матери. — Я не обязана перенимать ваши слабости.

— Перенимать наши слабости? — Уилл дошел до точки кипения и перешел ее. — Ты говоришь, как робот. То, чем ты там занимаешься, Ли, не имеет никакого отношения к силе. Это просто лень. Ты слишком ленивая, для того чтобы иметь дело с реальным миром.

— Слушай, папаша, — сказал Реджи, — когда ты в последний раз поднимал свою задницу с кровати в шесть утра и работал двадцать часов в сутки?

— Ты явно очень мало знаешь о кинопроизводстве. Я делал это много раз. И это чуть посложнее, чем пялиться на аквариум с рыбками в придорожной хибаре, куда приезжают по большей части для того, чтобы перепихнуться по-быстрому. То, что происходит на этом «ранчо», это уж точно не работа. Это проявление незрелости.

— Не нападай на него, — сказала Ли.

Бедерман тоже начал протестовать, но в разговор вмешалась Эмма, демонстрируя мягкость, благоразумие и полные раскаяния глаза:

— Ты никогда не отличалась особой проницательностью, Ли.

Ли тяжело вздохнула:

— Все так, как он меня и предупреждал.

Лицо Уилла исказила гримаса отвращения:

— Что это значит? Что тебе говорил Учитель?

Ли наклонила свою тонкую шейку, внимательно изучая ковер под ногами:

— Что вы будете оскорблять меня и мой опыт. Что вы будете орать, вместо того чтобы выслушать меня.

Уилл пару секунд издавал какое-то невнятное шипение, подбирая слова:

— Ты не оставляешь нам выбора. Ты несешь несусветную чушь, которую тебе вдолбили в голову, — эту чушь невозможно слушать. До тебя невозможно достучаться.

— А как насчет тебя самого, Уилл? Полдня ты проводишь с бутылкой, заливаясь спиртным, а остальную половину лижешь задницу агенту Колина Фаррела.^[30] И ты называешь это жить в реальном мире и вести себя зрело? — Ли повернулась к Эмме, которая сидела, сжавшись на своем стуле, судорожно теребя руками концы своего шелкового шарфика: — Или, может, тыбудешь учить меня разумному поведению? Да все святые мученики просто скоты по сравнению с тобой! Для тебя люди вообще не существуют, они представляют собой исключительно источники неприятностей.

Уилл достал из кармана сотовый телефон и нажал кнопку. Мускулы на его влажном от пота лице дрожали:

— Я не собираюсь сидеть тут и выслушивать хамские замечания в свой адрес. Не так просто было быть твоим отцом. Можешь обвинять нас в чем угодно, но это ты приняла глупое, опасное решение. То, что ты делаешь, просто глупо, Ли. И все в этой комнате знают, что я прав. Нам просто приходится притворяться, чтобы задобрить тебя и убедить…

— Не смейте приписывать мне собственную позицию, — сказал Бедерман.

Тим встал и пошел к двери, не спуская глаз с Уилла, который сидел с сотовым телефоном на коленях:

— Что это было?

Ручка двери задрожала, и в комнату ввалились Руч и Даг.

Тим быстро закрыл собой Ли. Бедерман и Уилл орали друг на друга. Эмма плакала, прижав одну руку к животу и сжимая ее другой рукой. Забившись в угол, Реджи закрыл полову руками, как ребенок, который играл в войнушку.

— Хватит валять дурака, Ли, — сказал Уилл. — Машина ждет.

Ли прижалась к спине Тима:

— Ты обещал. Ты поклялся, что не позволишь им сделать это.

В дверном проеме появилась Дрей, которая немного запыхалась после пробежки от стоянки до мотеля, но Руч закрыл рукой проход, не давая ей войти. Даг задрал рубашку, как наркодилер в гангстерском фильме, приоткрыв большой «Магнум», который он заткнул прямо за пояс, не проявив ни малейшего уважения к оружию. Ни у Тима, ни у Дрей оружия не было.

— Ну-ну, — нервно сказал Уилл. — Он поднял руку в успокаивающем жесте, призывая Дага не горячиться. — Не надо.

Бедерман попятился и отступал до тех пор, пока не уперся в стену. Через рубашку Тим чувствовал жар лица Ли, прижатого к его лопатке.

— Уилл, — хриплым, полным возмущения шепотом пробормотала Эмма. — Мы никогда…

— Не стоит этого делать, — сказал Тим. — Вы совершаете вооруженное нападение на сотрудника службы шерифа и офицера федеральной службы.

— Ты не офицер, — сказал Уилл. — Со вчерашнего вечера. — Он жестом приказал Дагу опустить рубашку и посмотрел на свою дочь. — Мы пытаемся сделать как лучше. Мы стараемся тебя защитить.

— Вы за это сядете, — сказала Дрей.

— Позвоните своим знакомым, миссис Рэкли. А я позвоню своим. — Уилл повернулся обратно к Ли: — Нет смысла тратить время. Ты все сказала. Дальше мы можем разобраться дома. Пошли.

Ли не сдвинулась с места.

Реджи поднялся:

— Посмотрите на меня. Посмотрите на меня. — Уилл взглянул на него. Реджи постучал пальцем себе по груди. — Вы хотите, чтобы она осталась присматривать за аквариумными рыбками в дешевом мотеле? Тогда валяйте!

Броня Уилла дала небольшую трещинку:

— Мы не можем позволить ей вернуться туда. — Он обратился к Дагу. — Бери ее и пошли.

Даг нервно продолжал жевать свою жвачку. Хотя он, как и Руч, был намного крупнее Тима, он больше не излучал прежней уверенности.

— Я хочу кое-что прояснить, — сказал Тим. — Если ты хоть одно движение сделаешь в ее сторону, я сломаю тебе руку.

Руч остался стоять у двери. Даг вытащил из-за пояса пистолет, направляя его дулом в пол.

Эмма издала какой-то сдавленный звук.

— Даг, — сказал Уилл. — Не нужно…

Тим говорил спокойно, слегка выставив вперед руки, приготовившись:

— Никогда не вытаскивай оружие, если не готов его применить.

Широкая челюсть Дага дернулась, он щелкнул зубами и спросил:

— А почему ты думаешь…

Тим в один прыжок пересек ковер и оказался за кружком стульев. Ребром правой ладони он ударил по поднимающемуся дулу, обхватил пальцами курок у основания и блокировал барабан. Тим крутанул руку Дага вниз и в сторону и со всего размаха ударил по неестественно вытянутому локтевому суставу Дага, который с треском переломился.

Даг взвыл и повалился на пол. Тим наклонился над ним, прежде чем он успел долететь до ковра, ухватился за углубление на сломанной руке Дага и вытянул ее. Неестественный изгиб руки позволил Тиму направить револьвер, который он все еще сжимал, прямо в голову изумленного Руча.

Плечо Дага, прижатое к его лицу, заглушало его сдавленные стоны.

На лбу Руча собралось множество мелких морщинок.

— Отпусти, — сказал Тим.

Даг, корчась на полу, прохрипел:

— Я… не могу.

Тим чуть отвел его руку, и пальцы Дага разжались сами собой. Тим освободил барабан револьвера и крутанул его так, что патроны высыпались ему на ладонь. Рэкли сунул револьвер с пустым барабаном в карман, не сводя глаз с Руча:

— Заходи, Дрей.

Руч отодвинулся, и она зашла в комнату, переступив через распростертого на полу Дага.

— Ли, ты сейчас отойдешь назад и сядешь на кровать, — сказал Тим. — Давай.

Вытирая нос рукавом, Ли сделала несколько шагов назад и села.

Тим подхватил Дага под руки и поставил его на ноги:

— Руч отвезет тебя в больницу, чтобы там позаботились о твоей руке.

Даг покачнулся:

— Хо-хорошо.

Тим пихнул его в сторону Руча. Тот подсунул свою бычью шею под здоровую руку Дага и помог ему выйти из номера. Тим закрыл дверь и секунду постоял, держась за ручку. Когда он подошел к Уиллу, тот шарахнулся от него к стене. Тим приблизил к нему свое лицо и отчетливо произнес:

— Советую больше таких номеров не откалывать.

Бедерман сверкнул на Уилла взглядом, всем своим видом показывая, что ему слишком противно обращаться к этому человеку.

Эмма, на лице которой виднелись следы потекшего макияжа, направилась к выходу. Уилл бросил на Ли затравленный грустный взгляд:

— Отлично. Хочешь и дальше ломать свою жизнь, валяй. Считай, что получила на это мое благословение.

У самой двери он остановился. Чуть заметным движением Уилл повернул голову в профиль к Ли, а вот заставить себя поднять на нее глаза не смог:

— Мне очень жаль, дорогая, — сказал он и вышел.

Пока остальные разъезжались со стоянки, Реджи околачивался вокруг, потирая шею, наматывая круги вокруг их машин. Выехав со своего места, Тим притормозил, глядя в окно на Реджи. Он заглушил мотор, взглянул на Ли и Дрей:

— Подождите секунду.

Он направился к Реджи, но Бедерман вышел из машины и первым дошел до парнишки. Тим остановился в нескольких шагах от них.

— Можно я провожу тебя в твою комнату? — спросил Бедерман.

Реджи выдохнул весь воздух из легких и кивнул, как маленький ребенок.

Они вместе прошли по коридору. Когда Реджи проскочил мимо двери собственной комнаты, Бедерман похлопал его по плечу.

Реджи повернул ключ в замке и толкнул дверь.

Часто моргая, Бедерман с интересом обвел взглядом впечатляющий бардак, царящий внутри.

— Так, так, — он щелкнул языком. — Тебе нравится жить здесь?

— Да. Я просто в восторге.

Они стояли бок о бок, разглядывая комнату так, словно это было болото, в которое они собирались залезть. Тим молча наблюдал за ними с некоторого расстояния, стараясь не мешать.

Реджи попинал пол носком ботинка:

— Это то же самое, как и все остальное. Так страшно. — Они стояли, не переступая порога комнаты, глядя внутрь. — Я больше не могу этого делать. Я не могу туда зайти.

— Может быть, пятнадцать минут… — сказал Бедерман, — может быть, пятнадцать минут в день на уборку — это не так уж и страшно?

Реджи пожевал нижнюю губу, обдумывая его слова.

Бедерман ждал.

Наконец Реджи сказал:

— Может быть, и нет.

Положив руку Реджи на спину, Бедерман шагнул в кавардак вместе с ним.

Глава 37

Ли оставила очередное сообщение для ТД и ушла в комнату Джинни. Тим какое-то время мерил шагами задний дворик, а потом присел на столик для пикника.

Он нажал на кнопку на сотовом телефоне и еще раз прослушал сообщение голосовой почты, которое получил сегодня утром: «Я еще раз подумал об этом столе, Тимми. Думаю, твоя мать была бы довольна, что он у тебя. Приезжай завтра вечером. Я буду ждать допоздна».

Тим сохранил сообщение и засунул телефон в карман. Глядя на разбросанные у забора пальмовые листья, он вдруг подумал, что в последнее время стал хуже следить за домом. До прошлого года он проявлял ту же педантичность в плане уборки, что и его отец, и хотя его и сейчас никто не обвинил бы в неряшливости, время от времени он все же оставлял грязную посуду на ночь. Может быть, все дело было в том, что он осознал: притворяться, что он сохраняет контроль над ситуацией после того, что произошло с его дочерью, бессмысленно, а может быть, просто устал.

Что принесет с собой понедельник? Неужели ему опять придется охранять никому не нужный склад за презренный металл? Империя ТД в это время преспокойно продолжит свое процветание, а Ли снова станет шестеренкой в нехитром механизме?

Тим услышал, как за его спиной хлопнула дверь и зашуршали листья под ногами у Дрей. Ботинки застучали о скамейку, о крышку стола для пикника. И вот она скользнула ему за спину, свесив ноги, обняв его руками в теплых перчатках. Через секунду Дрей прижалась подбородком к его плечу.

— Я рос со своим отцом, поэтому так и не научился воспитывать ребенка. Я пытался… ну, притвориться, что ли. Мне казалось, что другие родители точно знают, что делают. Какая-то часть меня всегда ждала, что Джинни сама до всего дойдет.

— Ты был прекрасным отцом.

— Может быть, именно поэтому я продолжаю общаться с ним. С моим отцом. Чтобы помнить, каким я быть не хочу.

— Тебе все еще это нужно?

Когда Дрей была в соответствующем настроении, она могла задать такой риторический вопрос, от которого мозги закипали. Какое-то время они молча наблюдали за попытками пальмового листа перемахнуть через забор. Лист очень сильно упорствовал в этом своем намерении.

Дрей сказала:

— Только что звонил Уилл.

— Он хочет прискакать сюда и еще раз попытать счастья в охоте? Ни хрена у него не выйдет.

— Мы не ее родители, Тимоти. В какой-то момент тебе все равно придется ее отпустить.

— Это не так просто.

— В жизни все непросто.

Пальмовый лист молотился о доски забора, как умирающий тропический скат в агонии.

— Я просто разрываюсь, — сказал Тим. — Я хочу защитить ее и в то же время хочу, чтобы она защитила себя. Я хочу, чтобы она мне доверяла, и хочу оправдать ее доверие.

— Все равно это не вернет нам Джинни.

Тим опустил голову. Дрей провела рукой по его голове, откинула волосы со лба. На его губах скапливались дождевые капли — некоторые из них почему-то имели солоноватый привкус.

Уилл сам открыл дверь своего огромного пустого дома с зальными комнатами и сводами, между которыми при малейшем звуке начинало метаться звонкое эхо. Уилл был в очках в тонкой золотой оправе, пальцами он ерошил седые волосы на висках так, что они стояли торчком.

— Спасибо, что пришли.

Уилл опустился в плетеное кресло за столом со стеклянной крышкой размером с пару входных дверей. Рядом стоял стул, как те, в которых режиссеры обычно сидели на съемочных площадках, на матерчатой спинке сзади было вышито: «Уилл Хеннинг. Исполнительный продюсер». На стуле лежала кипа сценариев. Три панорамных двери открывались на аккуратную лужайку перед домом и необъятных размеров бассейн с бирюзовой водой.

На стенах вперемешку с постерами фильмов, которые делал Уилл, висели фотографии Ли в красивых рамках. Ли с неуклюжестью, которая была ей свойственна в подростковом возрасте, расплескивает рукой воду в бассейне. Ли задувает десять свечей, украшающих шикарный ресторанный десерт. Ли в спасательном круге опирается на руку мальчишки с большущим кадыком. Она в нахлобученной на самые брови безразмерной капитанской фуражке стоит на фоне теплохода с якорем и надписью: НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА КАЛАБАСАС — ВЫПУСКНОЙ НА БОРТУ!

На фоне роскошной мебели резко выделялась стоявшая на столе перед Уиллом кособокая пепельница, явно сделанная вручную на уроке труда в школе. Сбоку на ней были выгравированы буквы: ЛХ. Тим еще не видел Уилла курящим. И глядя на его спортивные костюмы, сок из водорослей и тренажерные залы, был уверен, что тот не курит вообще.

— В каком возрасте женщины перестают убегать от проблем к маме?

Тим, которому были одинаково чужды и сериальный юмор, и затертые до дыр тезисы, распространенные в среде играющих в гольф толстосумов, смог лишь сочувственно пожать плечами.

— Она измучена, что на нормальном языке означает, что ее все достало. Уехала в Лонг-Бич на выходные. По мне так лучше пусть острые щепки под ногти загоняют, чем туда переться, но Эмма считает это место раем на Земле. Я послал Руча и няню приглядывать за ней и ребенком. — Уилл вытянул губы. — Даг решил несколько дней отдохнуть.

На стене за спиной Уилла был единственный знак из его личного Зала славы — наградная тарелка с надписью «Комната спящего — $367 923 000» в домашнем прокате. Все остальное место было посвящено его фотографиям с Ли. Вот они на пикнике в Голливуде, вот на улице с Шакилом О'Ниллом, а вот едут в лимузине, и Уилл выставляет напоказ свою очередную награду как орден или знак аристократической принадлежности.

— Тогда телефон звонил чаще. — Уилл показал на дорогой телефонный аппарат на столе. — Эта тишина для продюсера все равно что похоронный колокол. Раньше стать директором студии мог только опытный человек солидного возраста. Сейчас там сидят молодые сосунки, которые говорят тебе взять на главную роль в фильме какого-нибудь рэпера или пригласить режиссером припадочного урода с MTV. — В неярком освещении морщинки, собравшиеся в уголках глаз Уилла, были заметнее обычного. — Раньше я с этим справлялся, но они хитро изменили правила игры. Теперь мальчишки в дорогих костюмах говорят мне, что я для них — источник вдохновения. Я получаю награды за вклад и достижения. Все это кажется… посмертным. — Он долго смотрел на безмолвный телефон. — Все наши герои не зря умирают молодыми. Чем старше мы становимся, тем сильнее осознаем, как мало узнали за свою жизнь.

Тим, все еще стоя, засунул руки в карманы куртки:

— А она хорошо вас отбрила тогда. Ли.

Уилл мрачно кивнул:

— Да, у меня в жизни бывали и более удачные встречи. — Он повернулся к стекляннымдверям, глядя, как желтые листья падают в отливающую бирюзой воду бассейна. — Отец Ли был подрядчиком. Простым парнем. Он умирал медленно и мучительно. Когда я встретил Эмму, она очень нуждалась в том, чтобы о ней кто-нибудь позаботился. Она родила Ли рано и пропустила ту часть жизни, когда принято веселиться на всю катушку. И она была просто в восторге от этого нового мира, всего этого. — Он широким жестом обвел комнату со всеми ее атрибутами голливудской роскоши. — Она хотела этой новой жизни, а я хотел подарить ей эту жизнь… Это затягивает. Играть роль Ричарда Гира иногда чертовски приятно.

— А Ли?

Он улыбнулся мягко, почти застенчиво:

— Когда принимаешь чужого ребенка, все по-другому, не как с собственными детьми. Нет обязаловки «зова крови». Ты либо сразу испытываешь к этому ребенку чувство любви, либо нет. Мне понадобилось минут пять, чтобы полюбить Ли.

— Когда вы в последний раз ей об этом говорили?

Уилл поерзал в своем дорогом кресле:

— Есть какие-то общепринятые правила воспитания. Ты отдаешь детям так много, столько души вкладываешь в них. А теперь этот руководитель секты так легко, так… дешево завоевал ее доверие.

Лицо Уилла помрачнело, выражение гнева сменилось выражением печали, потом все повторилось снова.

— И все же она ваша дочь.

Уилл открыл ящик стола и выложил на стол стопку копий писем. Он листал их, показывая множество листов, исписанных аккуратным почерком:

— Я посылал ей письмо каждую неделю с тех пор, как она уехала. Она не ответила ни на одно из них. Ни на одно. Цепляться за надежду очень тяжело. Эта бесплодная надежда выжигает все внутри. Сколько мне еще это терпеть?

— Все, что я могу вам сказать, это то, что завтра мы опять встречаемся, в том же месте, в то же время.

Уилл издал какой-то сдавленный грустный звук и повернулся на стуле, глядя, как ветер раскачивает верхушки эвкалиптов. Казалось, он не заметил, когда Тим снял две фотографии со стены:

— Я хочу показать эти фотографии Ли.

Уилл в ответ только неопределенно махнул рукой. Тим посчитал, что этот жест означает согласие.

Тим негромко постучал в дверь костяшками пальцев. Так же он стучал в дверь к Джинни, когда ему пришлось уехать с вечеринки в ее начальной школе, на которую пригласили всех детей с родителями, из-за сообщения об угрозе взрыва заминированного автомобиля. Повесив свернутую куртку на руку так, что она прикрывала фотографии, которые он держал в руке, Тим осторожно открыл дверь. Ли лежала на матрасе лицом к стене. Она неохотно поднялась, повернулась к нему и села на матрасе, скрестив ноги:

— Послушай, я очень ценю все, что ты пытался для меня сделать, но то, как я поступала, это мои решения. Может быть, эти решения со стороны кажутся неидеальными, да и не со стороны тоже, но это все, что у меня есть. Мне кажется, я готова вернуться на ранчо. Может быть, для кого-то это и опасно, но мое место теперь там, только там.

— Сделай еще одну попытку, Джинни… — Тим осекся, когда это слово сорвалось с его губ, и мучительно покраснел.

— Кто такая?.. — Ли не закончила свой вопрос, она все поняла. Когда Тим смог взглянуть ей в глаза, она спокойно посмотрела на него в ответ. — Послушай, я знаю, что ты за меня переживаешь. Но ведь ты на самом деле пытаешься спасти свою дочь. Но сделать этого не сможешь. Ну и что это тебе дает? Или что это дает мне?

Прошла минута, прежде чем Тим сумел ответить:

— Ты права. Я постараюсь перестать.

Она потерла свою сыпь через водолазку.

— Я хочу завтра провести еще одну встречу, — сказал Рэкли. — С доктором Бедерманом и Реджи.

— А Уилл и моя мама?

— Твоя мама уехала в Лонг-Бич…

— Ну конечно. С ребенком.

— Мне жаль.

— А как насчет Уилла?

Тим взмахнул рукой, чтобы показать, что он не знает. У Ли был очень расстроенный вид.

— Тогда какой в этом вообще смысл? Я совершенно точно не хочу этого делать. Кому это все нужно?

— Мне.

— Отлично. И это все, что у меня есть на девятнадцатом году жизни помимо Программы. — Ли отвела взгляд. — Только не обижайся.

Тим вытащил из-под куртки первую фотографию — Уилл улыбается, сидя в лимузине рядом с Ли, подняв награду над головой. На медной тарелке отчетливо видна гравировка: «Продюсер года».

— Уилл не забыл тебя тогда ночью в отеле «Беверли Хиллз».

Ее глаза скользнули по фотографии:

— Наверное, это снимали по пути туда.

— Но ведь награда у него в руках, Ли. — Тим достал вторую фотографию — Ли в спасательном круге готовится отправиться в круиз с классом. — И ты не пропускала свой выпускной в начальной школе из-за Уилла.

В голосе Ли зазвучало отчаяние:

— Наверное, эти фотографии — подделка.

Тим положил фотографии рядом с ней. Ли уставилась на них, не веря своим глазам. Ее плечи опустились, она обмякла. Тим со стыдом понял, что какая-то часть его души разделяет ее разочарование. Он повел себя очень глупо, понадеявшись на сложившееся у него представление об Уилле как об очень плохом отце и на какую-то существующую только в его воображении связь между ним и Ли, — ведь ему самому с отцом тоже не повезло. Он сам всю жизнь делал то, к чему Ли умело подтолкнул ТД, — упивался своими детскими обидами, зализывал раны, построил часть собственной личности на желании быть жертвой. Внимательный анализ кажущейся чепухи, которую нес ТД, открывал единственный тезис: истина — понятие растяжимое; картинка реальности зависит от того, как эту реальность интерпретировать; правдиво то, во что веришь.

Наблюдая за тем, как Ли упала на матрас, Тим почувствовал смертельную усталость, словно ему было лет девяносто. Он давно уяснил, что истощение — цена, которую приходится платить за попытки объяснить все самыми простыми способами. Отказываясь от ясности, человек не ощущает благородства собственного поступка, он чувствует, что поддается упадническим настроениям и горькому разочарованию.

— Не может быть. — Ли отвела взгляд от фотографий. Соломинка, за которую она хваталась, пошла трещинами. — Я помню… клянусь, я помню…

— Я не говорю, что Уилл всегда вел себя идеально. Но нельзя же винить его во всем. — Тим помолчал немного, а когда продолжил, его голос звучал мягче, не так настойчиво: — Поверь мне, не стоит растрачивать свою взрослую жизнь на то, чтобы все время вспоминать, что он делал неправильно.

Ли нашла опору в ярости:

— Значит, ты на его стороне.

— Здесь нет сторон, Ли.

— Но ведь это мои воспоминания. — Она запустила пальцы в волосы так, что каштановые прядки заструились у нее между пальцами. — Это то, что у меня в голове. Это не может быть неправильно. Не может. Уиллу никогда не было до меня дела. Я была ему не нужна.

— А как насчет писем, которые он тебе посылал?

Непонимающий взгляд:

— Какие письма?

— Последние три месяца он посылал тебе по письму каждую неделю.

Ли удивленно заморгала, в смятении глядя на Тима.

— Я видел копии.

— Я не получала никаких писем, — тихо сказала она.

— А тебе это не кажется немного странным? — Тим так резко вскочил с матраса, что Ли вздрогнула. — Ты не получала ни одного письма?

— Нам нельзя отвлекаться от нашей работы в Программе. ТД и хранители занимаются нашей почтой. — Она заметила, как изменилось выражение лица Тима.

— Занимаются почтой? А какую почту ты вообще получаешь? — Тим уже двигался в направлении двери, одной рукой натягивая куртку, другой вынимая из кармана сотовый телефон.

На лбу Ли пролегли три тонкие складки:

— Никакую.

Глава 38

У инспектора почтовой службы Оуэна Рутерфорда был на редкость устрашающий вид для человека его комплекции — инспектор был тощий как палка. На его лице застыл полуоскал, а глаза все время были прищурены, словно он готовился к немедленному бою с любым подошедшим к нему человеком. Серьезную поддержку его волевому подбородку и решительному взгляду оказывала пристегнутая к поясу «Беретта» модели 92Д специальной серии, выпущенной для госслужащих. Его темно-каштановые волосы, разделенные точным пробором, были тщательно причесаны. Одутловатая, покрытая бородавками кожа на ровных овалах скул достигала невероятного пурпурного оттенка. Его раздражение, поднявшееся из-за того, что его выдернули прямо из постели, моментально испарилось, как только ему описали ситуацию.

Тим и Винстон Смит сидели по обе стороны от него. Таннино смотрел на Рутерфорда из-за своего письменного стола, ожидая, пока гневное молчание выльется в слова. Медведь занял свое обычное место, прислонившись спиной к стене у двери, не шевелясь, почти сливаясь с деревянными панелями.

— Значит, — Рутерфорд говорил тихо, с трудом сдерживая ярость, — мы имеем дело с умышленным систематическим задержанием почты. Вы хотите сказать, что как минимум шестьдесят восемь человек направляли свои письма на почтовый ящик до востребования, а этот человек забирал их оттуда и как-то ими распоряжался, день за днем, неделя за неделей?

— Да. Ни одно из этих писем не доходит до адресатов. — Тим вдруг поймал себя на том, что говорит успокаивающим тоном, которым обычно пользовался при общении с членами семей жертв преступлений.

Рутерфорд обмахнул свое раскрасневшееся лицо раскрытым блокнотом.

Таннино развел руки, потом снова сложил их на груди:

— И что это нам дает?

— Что это вамдает? — Рутерфорд бросил взгляд на Винстона, который энергично закивал. — Ну как же, раздел 18, статья 1708 — в общем и целом кража или получение краденой почты. Но по различным обстоятельствам кражи, удерживания и уничтожения почты там предусмотрено более двухсот статей федерального, уголовного и гражданского кодекса.

Медведь улыбнулся и издал какое-то низкое рычание:

— Ну вот и ваше дело, которое вы так хотели получить.

— У нас все еще остается проблема враждебно настроенных свидетелей, — напомнил Винстон.

Голос Рутерфорда звучат резко и раздраженно:

— Что еще за проблема враждебно настроенных свидетелей?

— Они члены секты. Может быть, они не возражают против того, чтобы не получать свою почту? Возможно, они скажут, что дали Беттерсу разрешение на то, чтобы он уничтожал их почту или что он еще там с ней делает.

Рутерфорд бросил на Винстона полный презрения взгляд, словно тот был предметом неодушевленным и крайне противным:

— Это не преступление, совершенное в отношении адресатов, мистер Смит. Вы знаете, что приобретаете, покупая марку за тридцать семь центов?

У Винстона между бровями собрались складки:

— Я, э-э…

Тим испытывал двойное удовольствие, наблюдая за этой сценой: во-первых, он был рад, что негодование почтового инспектора не обращено на него лично, во-вторых, приятно было видеть, как с Винстона слетело все его хваленое самообладание.

— Не просто услугу доставки. О, нет. За тридцать семь центов вы вступаете в доверительные отношения с Почтовой службой Соединенных Штатов Америки. Мы являемся хранителями частной собственности. А именно: почты. Эта частная собственность принадлежит отправителю до того момента, пока не попадет в руки потенциального получателя. Эти бесхребетные простофили, находящиеся в состоянии постоянного счастья и довольства, не могут дать своему лидеру право уничтожать их почту, до того как она перейдет в их непосредственное владение, потому что до этого момента это не их почта, от которой они могут отказываться. Почтовые отправления первого класса должны быть доставлены, переадресованы, возвращены получателю или отосланы в центр востребования утерянной почты. — Рутерфорд посмотрел на своих слушателей. — Любое другое действие является нарушением прав отправителя. То есть нарушением неприкосновенности почты, а это — даже не сомневайтесь — само по себе уже является преступлением.

— А что Беттерс может делать с этой почтой? — спросил Таннино.

Тим сказал:

— Давайте получим ордер и выясним это.

— А мы можем доверять девочке? — спросил Винстон. — Может быть, она нас разводит по указке Беттерса.

— Я ей доверяю.

— Это ранчо не маленькое, — задумчиво сказал Таннино. — Мне бы не хотелось играть там в «горячо-холодно».

— Тогда пошлите меня обратно, — предложил Тим. — Я разведаю ситуацию на месте и дам вам полную информацию. А потом Отряд по проведению арестов приведет в исполнение ордер. Я приведу их к уликам не хуже, чем ракета с самонаведением, — он кивнул Винстону, — позаботьтесь о том, чтобы можно было сколотить дело, даже если мы ничего не нароем по «Отработанному материалу».

Таннино нахмурился, но ничего не сказал. Винстон встал и прошептал что-то на ухо Таннино, как это обычно делают адвокаты. Потом он вернулся на свое место на диване и снова положил шляпу себе на колени.

— Эй, — тоном, в котором слышалась явная самоирония, произнес Таннино, — мне только что пришла в голову отличная идея. Мы можем послать почту из моего офиса разным членам секты — какие-нибудь липовые рекламки, ну, например, об аукционе на изъятую в результате очередной операции машину — предварительно оформив их как отправление первого класса.

— По-моему, прекрасная мысль, — сказал Винстон.

Медведь ухмыльнулся, глядя на Таннино, и сказал:

— Хочешь стать истцом по этому делу?

— Если он не передаст им эту почту, истцом будет выступать федеральное правительство, — сказал Винстон. — Тогда мы сможем предъявить обвинения по антикоррупционному законодательству и потребовать для него более длительных сроков заключения.

Рутерфорд бросил взгляд на свои огромные электронные часы:

— Завтра пятница. Если вы доставите мне брошюры к девяти утра, я смогу организовать доставку в тот же день.

— Идет, — сказал Тим, — Беттерс ждет меня обратно в субботу.

— Я не уверен, что стоит это делать, — возразил Таннино, — твое прикрытие становится все менее надежным. Если ты вернешься, тебе придется подписывать финансовые документы. Эти ребята времени терять не любят — в понедельник они первым делом начнут копаться в твоих делах. Даже с моими связями мы не сможем провести их. Они поймут, что Том Альтман — сплошная фикция. Они вычислят тебя в течение сорока восьми часов.

— Тогда дайте мне сорок восемь часов.

Глава 39

В пыльном номере мотеля без Хеннингов было пустовато. В комнате сидели Тим, Дрей, Бедерман и Реджи. Ли быстро вошла внутрь, подгоняемая нетерпеливой надеждой, но вся энергия покинула ее, когда она увидела, что Уилла там нет. Через некоторое время Тим убрал пустой стул, но она все равно взволнованно смотрела на дверь. В отсутствие родителей Ли быстро оставила свою оборонительную позицию и смягчилась.

— Вспомни о том, как ты впервые услышала о Программе, — сказал Бедерман. — Думала ли ты тогда, что посвятишь ей всю свою жизнь?

Ли прижала руку к лицу так, что ее глаз почти не было видно:

— Нет.

— Что ты тогда о ней подумала?

— Наверное, она показалась мне немного странной. Немного… — Ли бросила еще один взгляд на дверь.

— Да?

— Подавляющей, что ли.

— Как ты думаешь, что бы ты ответила мне, если бы я сказал, что через шесть месяцев ты будешь жить на ранчо, на котором нет телефонов?

— И что я потеряю связь со всей своей семьей и друзьями? — Ли потянула за выбившуюся прядку волос. — Наверное… я бы не поверила.

Услышав тихий стук в дверь, она напряглась и застыла на стуле. Дверь скрипнула, и Уилл вошел в номер. На нем были брюки цвета хаки, незаправленная рубашка-поло, щеки покрывала щетина. Его веки и кожа под глазами припухли от бессонных ночей, волосы были растрепаны, хотя обычно он их тщательно причесывал. Он потер шею под воротником сзади, выставив вперед локоть углом:

— Вы все еще… хотите меня видеть?

Бедерман посмотрел на Ли.

— Если ты будешь хорошо себя вести, — сказала она.

Шарканье Уилла выдавало несвойственное ему ощущение неуверенности, которое он испытывал. Подтянув стул, он опустился на него, наклонился вперед и мягко сжал руку Ли — один раз.

— Я как раз собирался спросить Ли, что заставило ее вступить в эту организацию, — пояснил Бедерман.

Шея Ли напряглась, в присутствии Уилла она снова вся подобралась:

— На первой встрече я почувствовала сопричастность — потрясающее ощущение. Наверное, именно этого я всегда втайне хотела — чувствовать себя частью чего-то. В наше время вокруг царит такой цинизм, а тут все эти люди, которые собрались вместе ради одной общей цели. Роста.

Она ни на секунду не отрывала взгляда от Уилла. Тим мысленно молил Бога о том, чтобы тому хватило ума не открывать рта. И ему хватило.

Бедерман поправил сползшие очки:

— У меня иногда возникает такое ощущение, когда я читаю лекции.

— Правда?

— Да, правда.

Мысли Тима вернулись к тому вечеру в феврале прошлого года, когда Франклин Дюмон с мокрым от дождя лицом загадочным образом возник на пороге его дома. Он вспомнил, как Дюмон заявил, что может помочь Рэкли умерить ту боль, которую он чувствовал после смерти дочери, и ответить на мучившие его вопросы в отношении правоохранительной системы, которая отпустила ее убийцу.

Тим редко рассказывал о Комитете кому-нибудь, кроме Дрей: ему очень трудно было подобрать слова, чтобы выразить то, что он по этому поводу чувствовал, и заставить себя их произнести:

— Я знаю, что такое поддаться влиянию группы. Они как будто высказывают твои самые тайные желания в тот момент, когда ты уже почти отчаялся когда-нибудь дождаться их исполнения. Я попал в такую группу, после того как моя дочь погибла, но они все время преследовали свои собственные цели у меня за спиной.

Ли раскачивалась на стуле:

— Иногда я не хочу делать то, что предписывает мне Программа…

Из горла Уилла вырвался чуть слышный звук. По лицу Реджи катились слезы, хотя он и сидел не шевелясь.

— …но ТД говорит, что это для моей же пользы, — продолжала она.

Реджи вытер слезы:

— Если бы это было для нашей собственной пользы, он не стал бы лишать нас еды и сна, чтобы нас легче было контролировать. Он бы не стал настраивать нас друг против друга. Он не стал бы… — Его горечь испарилась как по мановению волшебной палочки, дыхание стало неровным.

— Не стал бы что? — спросила Ли.

Реджи с трудом проговорил:

— Выбрасывать людей, как мусор.

Этот неожиданный взрыв эмоций даже Бедермана застал врасплох. Только Ли ответила на него сразу: она наклонилась и погладила Реджи по плечу.

Реджи пробормотал, не поднимая головы:

— Он заставил меня почувствовать себя таким уязвимым. Как будто без него я всего лишь никчемный кусок дерьма, не заслуживающий того, чтобы занимать место на этой планете.

Ли замерла. Она зажмурилась и начала что-то шептать.

Дрей протянула к ней руку, но Бедерман покачал головой. В комнате было настолько душно, что явственно начинал ощущаться дискомфорт. Тим оттянул рубашку и потряс ею, дожидаясь, пока Ли поднимет голову. Когда она взглянула на них, ее лицо было покрыто красными пятнами, а ногтями она нервно и беспорядочно терла свою сыпь сквозь водолазку.

— Если это неправильно, — сказала она, — если я пойму, что это неправильно, тогда мне придется признать, что и все остальное тоже было неправильно.

— Программа построена так, чтобы заставить тебя чувствовать себя подобным образом, — пояснил Бедерман. — Чтобы ты не видела альтернатив. Чтобы ты чувствовала себя загнанной в ловушку.

— Но я же повернулась спиной ко всему. Я прикладывала столько усилий, чтобы стать Про. — На водолазке под воротником — там, где она продолжала лихорадочно расчесывать кожу, появились следы крови. — Я все оставила, сожгла все мосты, разорвала все отношения.

— Не все, — сказал Уилл.

Сначала в застывшем взгляде Ли отразилась только тревога, но потом ее глаза наполнились слезами, лоб сморщился, и она заплакала.

Бедерман спросил:

— Чем бы ты хотела заниматься через пять лет, Ли? Через десять?

Ее короткие волосы запрыгали по щекам, когда она затрясла головой.

Тим начал что-то говорить, но Бедерман оборвал его резким взволнованным жестом.

— Я думаю, что хотела бы стать системным администратором. Может быть, даже компьютерным дизайнером. — На ее лице появилась грустная мечтательная улыбка. — Я всегда хотела жить в Сан-Франциско.

— Ты все еще можешь сделать это, — сказал Бедерман. — Все это осуществить.

Ее рот сжался в тонкую полоску:

— Но без Программы у меня ничего не будет.

— Дорогая, — вмешалась Дрей, — это чувство пройдет, так будет не всегда.

— Если я уйду, у меня больше ничего не останется, мне нечего будет дать, — теперь она рыдала по-настоящему. — Я буду раздавлена. Как испорченный товар. Давайте говорить начистоту. Никто никогда не захочет встречаться со мной, стать моим другом. Таких людей и раньше было не очень много. Но дело не в этом, не в том, что я стану какой-то отмороженной чокнутой истеричкой, ушедшей из секты.

— Спасибо, — Реджи помахал рукой воображаемой публике. — Я буду здесь еще целую неделю. Приводите своих друзей посмотреть на меня.

Она рассмеялась сквозь слезы:

— Ты понимаешь, о чем я. Например, Беверли Кантрелл — дочь подруги моей матери — будет педиатром. А кем буду я?

Уилл сказал:

— Беверли Кантрелл — напыщенная чопорная дура, которой нужно удалить аденоиды.

Ли вытерла рот рукавом, как маленькая девочка:

— А я всегда думала, что тебе нравится Беверли.

— Да я прячусь в своем кабинете, когда Джанис притаскивает ее к нам домой!

— Жаль, что я не знала. Я бы спряталась с тобой вместе.

— Жаль, что ты этого не сделала.

Блеск в ее глазах стал не таким заметным:

— Что, по-твоему, я должна сделать, Уилл?

— Возвращайся домой для начала.

Ли опять нахмурилась. Она резко поднялась и стянула с себя водолазку:

— Мне нужно на воздух.

Тим поднялся чуть быстрее, чем следовало:

— Я тебя подвезу.

— Я хочу побыть одна. — Она так быстро вылетела из номера, что даже не захлопнула за собой дверь. В комнату ворвался освежающий ветерок.

— Что, если она позвонит на ранчо? — спросил Уилл почти одновременно с Тимом, который сказал:

— Что, если она поедет обратно?

Бедерман сказал:

— Пусть идет.

Уилл сдавил одну ладонь другой:

— Может быть, нам нужно пойти за ней?

— Вы не можете следить за ней всю оставшуюся жизнь, — сказала Дрей. — Лучше даже не начинайте.

Телефон Тима зазвонил, он открыл его и сказал:

— Алло.

Голос Фрида в трубке сообщил:

— Последний из твоего списка «Отработанного материала» призрак.

— Уэйн Топпинг?

— Да. Его не существует. Никакой информации на него, нигде. Просто хотел тебе сказать, чтобы ты знал.

Тим повесил трубку и заметил, что Уилл как-то странно на него смотрит:

— Вы сказали Уэйн Топпинг?

— Вам знакомо это имя?

— Да. Это псевдоним, который использовал Дэнни Катанга. Наш пропавший частный детектив.

Тим тяжело вздохнул:

— У ТД заведена на него папка. Судя по ней, он, скорее всего, мертв. Мне жаль.

— Мне тоже.

Душный воздух комнаты сменился свежим апрельским ветерком, раскачивавшим распахнутую дверь. Луч солнца, пробивающийся через окно, отбрасывал на потертый ковер золотые проблески. Реджи сцепил пальцы и потянулся. Когда прошел час, Уилл встал и принялся вышагивать по комнате. Одна только Дрей сохраняла спокойствие.

Тим уже смирился с потерей Ли, когда тихое покашливание возвестило ее появление. Она стояла на пороге, как сирота:

— Я признаю. Я признаю, что они меня прозомбировали.

Уилл издал приглушенный вздох облегчения.

— Но мне придется вернуться. Они устроят Тому настоящий ад, если он вернется без меня.

— Откуда ты знаешь, что я собираюсь вернуться?

— Я видела, как ты загорелся идеей с почтой. Я не идиотка. Поверь мне, если ты вернешься один, они поймут, что что-то не так.

— Я скажу, что тебя насильно увезли твои родители.

— Они будут подозревать тебя. И узнают правду.

— Тебе нельзя снова подвергаться воздействию этой среды, — вмешался Бедерман. — Там слишком много курков. А ты слишком уязвима.

— Я рискну.

— По-моему, ты уже достаточно рисковала, — сказал Тим.

— Ты тоже.

Уилл поднялся и пошел к двери. Когда Ли не двинулась с места, он остановился рядом с ней и стал ждать. Тим видел, что его с ума сводила необходимость проявлять терпение, но он держал себя в руках.

Наконец Ли сказала:

— Может быть, вы и правы. — Она подошла к Реджи и обняла его. — Спасибо.

Реджи закрыл глаза и держал ее в объятиях на сотую долю секунду дольше, чем это было необходимо.

Ли подошла к Бедерману, чтобы его обнять, но он отстранился и вместо этого взял ее за руки и тепло их пожал. Потом она обняла Дрей и остановилась в центре круга, глядя на Тима:

— Я… не знаю, что сказать.

— Я тоже.

Они смотрели друг на друга, а потом Ли вслед за Уиллом вышла из комнаты.

Глава 40

Дрей лежала на кровати, расстегнув брюки, вытянувшись, упершись плечами в стопку подушек. Тим прижался к ее теплому гладкому животу, щекой ощущая шероховатость в том месте, где у нее был шрам от кесарева сечения. Он лежал, закрыв глаза, и слушал.

— Я тут подумала, что нам нужно переделать кабинет в детскую, — сказала Дрей.

Кожа ее живота была невероятно мягкой. Она помолчала немного, потом продолжила:

— Когда ты в этот раз вернешься, может быть, мы наконец остепенимся и заживем спокойно. Ну, я имею в виду, не будем больше висеть между жизнью и смертью, выполнять секретные задания и работать под прикрытием. Станем милой скучной семьей из Мурпарка с детской, оформленной в голубых и желтых тонах. И будем разговаривать о подгузниках и о том, как нам хотелось бы, чтобы нам хватало денег на няню, и закроемся от всего мира. Будем только втроем в безопасности и комфорте. Заживем, как идеальные семьи в кино.

Тим поцеловал ее живот и снова прижался к нему щекой.

Ему вдруг показалось, что он слышит сердцебиение. Неужели на таком раннем сроке можно услышать, как бьется сердце ребенка? Наверное, это было сердце Дрей. Или его собственное.

Она глубоко вздохнула:

— Иногда я вдруг задумываюсь, а хватит ли меня на то, чтобы еще раз попытаться с желто-голубой детской?

— Хватит.

— О! — сказала Дрей. — Ты все еще здесь?

Тим знал, что она кожей ощущает его улыбку — он почувствовал, как мышцы ее живота напряглись, — сейчас она засмеется:

— Не вздумай, — сказал он.

Это стало последней каплей. У Тима голова подпрыгивала от ее смеха. Он стонал и сдавленно протестовал, притворяясь, что дрожь в ее животе причиняет ему огромные неудобства. И она успокоилась, всхлипнув несколько раз.

Дрей никогда не питала особого пристрастия к трогательным моментам.

Она внимательно наблюдала за Тимом, когда он поднялся и надел ботинки, но не стала спрашивать его, куда он идет. Рэкли остановился у самой двери:

— Когда Джинни улыбалась, ее нижнюю губу совсем не было видно.

Дрей что-то тихо промычала: в этом звуке сплелись удовольствие и тоска.

Тим сказал:

— Помнишь, какой у нее был смех, когда она заводилась не на шутку?

— Который был похож на икоту?

— А как она раскрасила стопы маркером и бегала по новому ковру? А это выражение, которое появлялось у нее на лице, когда мы ее отчитывали за что-нибудь, — насупленные брови? Наморщенный лоб?

— Оскал, как у маленького дьяволенка, — пробормотала Дрей.

Они с улыбкой посмотрели друг на друга.

— Да, — сказала она. — Я помню.

Ладони Тима вспотели, как случалось всегда, когда он подъезжал к этому дому. Прилегающий к нему газон идеально зеленого оттенка был подстрижен ровно по высоте поребрика. Тим тоже раньше так стриг свой собственный газон. Он стоял в ночном прохладном воздухе и рассматривал свой старый дом.

После поездки в потоке движения по улицам Лос-Анджелеса, представляющем собой каждодневную бессрочную прививку от здравомыслия и уравновешенности, Тим добрался до Пасадены, а потом и до своего коттеджа.

Ему вдруг пришло в голову, что те упражнения Программы, которые были направлены на возвращение в прошлое, основывались не только на «привитых» воспоминаниях. У большинства людей была своя боль, которую можно было откопать и начать эксплуатировать; оголенные нервные окончания, на которых можно было играть, как на струнах арфы. ТД выискивал отверстия, в которых прятались психологические травмы, страдания, потери. Он вскрывал людям черепную коробку, а они приветствовали его, как бога-завоевателя.

Тим поднялся на крыльцо и позвонил. В терракотовой кадке росла калина. Ее крона была очищена от опавших листьев. На земле трепетал коричневый высохший листок.

Мерный стук шагов. Темнота в глазке, потом его отец открыл дверь, заслонив узкую щель своим телом.

— Тимми! — Его взгляд быстро скользнул за плечо Рэка на машину Дрей, на которой тот приехал. — Ты решил обменять этот хлам на стол твоей матери?

Тим всю дорогу старался собрать свое мужество в кулак, а тут вдруг почувствовал удивительное спокойствие.

— Почему ты все время стараешься меня унизить?

Отец вышел на крыльцо, поднял единственный сухой лист и завернул его в носовой платок, который достал из кармана:

— Ничего личного. Просто я всегда противопоставляю себя праведности.

— И ты начал противопоставлять себя мне с тех пор, как мне стукнуло пять лет.

— Точно.

— Чушь собачья. Это личное. Почему я?

Его отец отвел взгляд, и в эту минуту Тим вдруг увидел его со всей ясностью, осознал, насколько он жалок. Мужчина на шестом десятке, стоящий в дверях дома в пригороде, ничем не отличающегося от сотни других. Отец Рэкли не отрывал взгляда от улицы, его лицо побледнело:

— Потому что ты думал, что ты лучше меня.

На узкую улочку вывернула машина, ее фары осветили дом.

Он прочистил горло и взглянул на Тима:

— Может, вытащим стол, чтобы ты уже мог уехать?

— Мне не нужен стол.

Если он и почувствовал разочарование, то ничем этого не показал. Он решительно кивнул — одно четкое движение подбородка.

— А где же фанфары, Тимми? — Отец скрестил руки на груди жестом киношного мафиози, желающего выразить свое недовольство. — Это ведь твой звездный час, так? Ты сидел дома, продумывал все это, продумывал, как приедешь и выскажешь своему отцу все, что думаешь. И вот ты здесь, счастливый момент настал. По-моему, ты заслуживаешь музыкального сопровождения, а? Что скажешь?

Раздалось какое-то гудение — дурацкая аранжировка какой-то классической мелодии. Тим проследил за взглядом отца и уперся в электронный браслет слежения на его щиколотке.

Сигнал офицера по условно-досрочному освобождению.

Отец Тима снова поднял глаза, сквозь его непроницаемую маску мелькнула досада.

Тим пошел обратно по дорожке — сбивающаяся мелодия все еще звучала ему вслед.

Пока Тим складывал в сумку кое-что из одежды, Дрей мрачно наблюдала за ним, притворяясь, что читает книгу. Тим уже обновил свой образ — выбрил бородку и уложил волосы в новую прическу.

Он закончил сборы и забрался к Дрей под одеяло.

Меньше чем через восемь часов он будет сидеть на пассажирском сиденье фургона Рэндела. Тим еще раз прокрутил в голове историю, которую собирался ему рассказать, стараясь, чтобы исчезновение Ли выглядело как можно более правдоподобным.

Потом они с Дрей сосредоточенно занимались любовью, чувствуя каждое движение, каждый вздох. Ощущения были невероятно острыми.

Они уснули, крепко обнявшись.

Глава 41

Телефон зазвонил в шесть тридцать, выдернув Тима из глубокого сна. Он прижал трубку к уху, и Таннино без предупреждения разразился эмоциональной тирадой, которая по большей части состояла из междометий. Через несколько секунд до Тима дошел смысл его слов.

— Сегодня утром я нашел свою племянницу на диване. Она лежала, вырубившись, телефон, который она сжимала в руке, истошно трезвонил, а в видеомагнитофоне стояла кассета Беттерса. Вводный семинар — она сняла две тысячи баксов с чертовой кредитной карточки моей жены!

Тим до боли закусил нижнюю губу — смех в такую минуту мог оказаться роковым. Рядом с ним Дрей заворочалась и недовольно застонала.

Таннино не стал ждать, пока Тим ответит:

— Привези мне хоть что-нибудь, Рэкли, пусть незначительное, любую зацепку, которая даст нам повод наведаться на это ранчо! Как только мы туда попадем, мы обязательно сделаем все, чтобы взять этого поганца за яйца!

Дрей, которая казалась грозной в своей форме, стояла на подъездной дорожке и смотрела вслед Тиму, выводящему «хаммер» из гаража. Пар из чашки с кофе в ее руках и пар ее дыхания на холодном воздухе смешались так, что ее лицо казалось неясным и расплывчатым. Вдруг кто-то яростно забарабанил в стекло двери со стороны пассажира. Тим нажал на тормоза. Ли обежала машину со стороны водителя, эмоционально жестикулируя.

Когда Тим опустил стекло, она сказала:

— Я хочу поехать. Почту относят в коттедж ТД. А доступ в него имеют только Лилии, хранители и Стэнли Джон. Ты не сможешь добраться до писем. Я нужна тебе.

— Для тебя небезопасно там находиться.

— Ты не должен решать это за меня. Ты сказал, что у меня будет выбор. Я тебе поверила.

— Ли…

— Нет, подожди. Послушай меня. С тех пор, как я уехала с ранчо, мне все время было страшно, я постоянно испытывала страх. Но знаешь что? Я устала от этого. И чем больше я об этом думаю — о нем, обо всем этом, — тем больше я раздражаюсь. Теперь я хочу туда вернуться. И ты не сможешь меня остановить.

В зеркале заднего вида Тим увидел, как ее такси отъезжает от тротуара.

— Нет, — сказал он. — Я не могу.

— А что Уилл? — спросила Дрей.

— Я оставила им с мамой записку, в которой все объяснила.

— Записку, — кивнула Дрей. — Круто.

«Хаммер» стоял, планомерно выбрасывая в воздух изрядную порцию выхлопного газа. Ли посмотрела на Тима серьезным и умоляющим взглядом.

— Залезай, — сказал он.

Ли поерзала на сиденье, потирая ступней лодыжку, словно у нее был зуд, который никогда не проходил. Они проехали длинный школьный автобус, набитый подростками, размахивающими флагами, — очередная игра на выезде, настоящий рай для школьников. Ли смотрела, как автобус скрылся в потоке машин.

— Ты знаешь, на что это похоже? Как себя чувствуешь, когда вынужден оставить все, что для тебя есть важного на свете?

Тим все еще ощущал пустоту в заднем кармане, там, где обычно носил значок. Этот значок ему вручили на выпускном в Центре подготовки работников правоохранительных органов в Джорджии. Тогда Тим безмолвно поклялся себе бережно хранить его до тех пор, пока тот не отправится на покой в прозрачную папку прижимать счета с пенсией.

Небо затянуло тучами, полил сильный дождь. Они пробивались через поток машин и мини-озера, образовавшиеся на дороге, петляя с одного шоссе на другое, пока наконец не вырвались на свободу. Молчаливое беспокойство Ли стало ощущаться явственнее на подъезде к «Рэдиссон».

Она издала короткий горький смешок, потом уставилась на панель управления:

— А знаешь, когда тебя все время заставляют улыбаться, начинаешь в это верить!

Порывы ветра шумно бились в ветровое стекло. Тим сразу свернул на круглую подъездную дорожку. Впереди знакомая фигура непропорционального телосложения появилась прямо из серой стены дождя. Когда «хаммер» подъехал ближе и вокруг него засновали пригибающиеся под дождем портье, Рэндел выступил вперед: крупная голова, бугрящиеся мышцы на руках, кривая усмешка, сверкающие зубы. Он словно сошел с детского неумелого рисунка.

Рэндел поднял руку в молчаливом приветствии, и они вышли прямо в потоп.

Глава 42

Тим и Ли держались рядом, пока звучали приветственные фанфары, пока их обнимали все подряд, пока Скейт рылся в их карманах и сумках, пока в зале звучал барабанный бой, пока все вокруг возвращались на много лет назад в свое ужасное детство, пока группа дышала в унисон, пока отдельные люди совершали душераздирающие признания, заливаясь слезами. Они вставали плечом к плечу и прижимались друг к другу головами во время упражнений, при которых все извивались на полу. Ли тяжело дышала, потела и вжимала ногти в нежную чувствительную кожу предплечья, а голос Тима звучал спокойно и ровно посреди жутких нечеловеческих воплей и криков и низкого бурчания бури за окном. ТД, пребывающий в отличной форме, поднялся на сцену, в его голосе слышалась дразнящая негодующая интонация, на которую толпа отреагировала новыми всплесками бормотания и восклицаний. И вот луч прожектора выхватил Тома Альтмана из моря извивающихся, корчащихся в экстатическом припадке тел. Шон поднес к нему документы, разложенные на серебряном подносе, как какие-нибудь деликатесные копчености. И когда Тим наклонился, чтобы прижать ручку к бумаге, толпа взорвалась бурными аплодисментами.

Когда волна потных объятий схлынула и в зале зажегся свет, Тим остался ошарашенно стоять, часто моргая, одежда прилипла к его телу, как морские водоросли. Рядом с ним побледневшая Ли. Казалось, что она держится из последних сил.

Она обвила его шею руками и упала в его объятия так, как это обычно делают не совсем трезвые девушки, перенеся на Тима всю тяжесть своего веса. Она прижала рот к его уху и зашептала, задыхаясь так, что он не мог разобрать всех слов:

— …не могла бы… без тебя… не знаю… продержаться долго…

Джени тут же оказалась рядом с Ли, оттащила ее от Тима, поднырнула шеей ей под руку, заставляя Ли обнять себя:

— Вы двое сейчас очень близки — между вами установилась отличная связь, как раз такая и должна быть между партнерами по росту. Кто-то тебя научил.

Тим ответил на легкое подмигивание Джени, явно позаимствованное у комедийных персонажей сериалов, слабой улыбкой. Когда он повернулся, то чуть не врезался в грудь Рэндела. Скейт сделал ловкое движение и оказался по другую сторону от него.

— ТД хочет видеть тебя в Комнате развития А, — сказал Рэндел.

Судя по виду Ли, перспектива остаться здесь без него повергла ее в панику. Тим заставил себя отвести взгляд и пошел за хранителями.

Ни один из них до Тима не дотронулся, но они зажали его в узком пространстве между своими телами и так вывели из зала. Втроем они прошли мимо нескольких пар Про, которые увлеченно репетировали, как они будут завлекать новичков на семинар нового поколения.

— Спорим, ты ничего не добилась тем, что отвергала новые возможности! — взывала девушка-азиатка к своей играющей роль новичка подруге.

В углу Стэнли Джон нападал на группу Про, обвиняя их в том, что они просто идиоты, которым капитально промыли мозги. Это тоже был особого рода тренинг, призванный понизить их чувствительность к подобным заявлениям от кого бы то ни было в дальнейшем.

Скейт уверенно повел их по коридору. Он распахнул дверь, и Тим шагнул внутрь, не зная, чего ожидать теперь, когда Том Альтман якобы передал секте все свое имущество. ТД ждал его. Его кресло было придвинуто к ломберному столику, в руках он держал колоду карт.

Да у него каждый раз новая фишка.

Дверь закрылась за Томом. Хранители удалились.

— Пожалуйста, — ТД перетасовал колоду, поймал ее одной рукой, потом еще раз перетасовал, — садись. — Его руки быстро задвигались, и два первых этажа карточного домика возникли в мгновение ока. — Теперь ты истинный член Круга приближенных. Отец-основатель.

Тим постарался изо всех сил изобразить довольную улыбку.

— Давай я расскажу тебе, что у тебя здесь есть. — Даже когда ТД обратил взгляд к Тиму, его руки продолжали ловко и уверенно двигаться — через несколько секунд еще восемь карт прочно держались внаклонку на своих местах. — Бесконечные возможности. Никаких границ. Успех — ты знаешь это не хуже меня — это карточный домик. — Говоря, ТД по очереди указывал на каждый уровень. — Вера в основании. Затем действия. Затем эмоции. Затем мысль. И наконец… результат. Но, — он поднял указательный палец, — как только у тебя появится сомнение… — не сводя взгляда с Тима, ТД толкнул нижнюю карту, и вся впечатляющая конструкция обрушилась. Зрачки ТД напоминали обсидиан — темные, глубокие, блестящие и непроницаемые. Тим почувствовал, как этот взгляд пытается проникнуть в его мозг, и отвел глаза. Хотя прожигающая сила взгляда ТД от этого меньше не стала.

— Вот что случится с Программой, если мы начнем колебаться. То же самое случилось бы с твоей компанией, если бы ты проявил слабость. Это могло произойти в любую минуту, когда ты вел переговоры о продаже, так ведь? — Он посмотрел на Тома, словно в ожидании ответа, но продолжал говорить. — Программа набирает критическую массу. Она может расти в пять, в десять раз быстрее, если мы с тобой вместе займемся ее аспектом, касающимся бизнеса.

ТД снова переключил свое внимание на карты, которые притягивались к его рукам, как куски металла к магниту:

— Подумай об этом.

Глава 43

Буря стихла, но небо все еще было серым, затянутым тучами, как вода в водовороте. Ли шла за Рэнделом по петляющей тропинке, адреналин в ее крови подскочил до небывалого уровня. С каждым шагом она приближалась к постели ТД.

Ее ум был ясен, но тело явно стремилось подвести ее. В Зале роста ее дыхание двигалось сквозь нее так, словно его направляла какая-то другая разумная сущность. Она взмокла и ощутила вялость, стремление расслабиться и погрузиться в медитацию. Когда ее закружили усиливающиеся звуки трубы, Ли почти сдалась на милость громогласных выкриков и гудящего монотонного бормотания. Чем больше она боролась, тем мучительнее становились ощущения, как будто она плыла к берегу, превозмогая дискомфорт в сведенной судорогой ноге.

После ужина ей удалось всего на несколько минут остаться наедине с Томом в их комнате, прежде чем раздался вызывающий ее стук Рэндела.

Идя по коридору из кустов и деревьев, Ли усилием воли взяла себя в руки.

Вот показался коттедж Учителя. На другом конце поляны от печки в хижине поднимался дым. Через открытую дверь Ли видела голые испачканные стопы Скейта, лежащего на кровати. При их появлении собаки вскочили с яростным лаем, Скейт вздрогнул, очнувшись от полусна. Ли застыла на месте, но Рэндел рукой сжал ее шею, мягко направляя вперед. Скейт, одетый только в растянутую майку и трусы, прикрикнул на собак. Они взвизгнули и отзлости бросились друг на друга.

Рэндел привел Ли в переднюю коттеджа и оставил ее там — ноги у нее дрожали и подкашивались. Сквозь оглушительный шум воды, бьющей из четырех насадок душа, слышался голос ТД, дающий указания Стэнли Джону. Скорее всего, Лорейн тоже была там с ними. Она либо убирала с мыла волосы между намыливаниями, либо, опустившись на колени под струей воды, разогревала ТД для Ли.

Возле двери на своем обычном месте стояло белое пластиковое ведро для мусора, на его боку красовалась надпись «Почтовая служба США». Ли подняла верхний конверт из стопки и прочитала обратный адрес: Офис службы судебных исполнителей, 312Н. Спринг-стрит, Г-23. Сам конверт был ярко-желтого цвета, так что не заметить его было практически невозможно.

Она подбежала к двери и негромко позвала Скейта. Приказав собакам сидеть, он неохотно появился на поляне, на ходу застегивая потертые джинсы. Скейт остановился перед входной дверью, на его лице застыло бесцветное выражение.

— Здесь почта. — Она протянула ему ведро, молясь о том, чтобы дальше он сделал то, что она ожидала.

Скейт потянул за джинсы сзади, поправляя трусы, елозившие у него между ягодиц:

— Знаю, я только что ее принес.

Несмотря на все свои многочисленные предположения, такого ответа Ли никак не ожидала:

— Э-э, ТД просто сказал мне тебе передать.

— Он уже разобрал письма?

Ли услышала, как в доме у нее за спиной выключился душ, и внутри у нее все похолодело.

С колотящимся сердцем она наблюдала за тем, куда пойдет Скейт. Она вспомнила, что в модуле есть бумагорезка.

На плечо ей легла чья-то рука, и Ли вздрогнула. Мокрый и совершенно голый ТД улыбнулся ей — его твердый пенис упирался Ли в живот:

— Я по тебе соскучился.

Если бы ТД поднял глаза, он бы сразу увидел Скейта с ведром для почты.

У двери ванной комнаты Стэнли Джон все еще делал какие-то записи, а Лорейн смотрела прямо на Ли, вытирая рот, на руке у нее висело свернутое полотенце ТД.

Увидев ТД так близко, Ли занервничала еще больше.

Она заставила себя встретиться с его гипнотическим взглядом. Девушка услышала, как на другом конце поляны захлопнулась дверь, но не знала, была ли это дверь модуля или хижины. Ли отошла от двери, натянуто улыбаясь:

— Я тоже скучала по тебе, ТД.

Лорейн протянула Ли полотенце. Чувствуя, как все сжимается у нее в животе, Ли вытирала ТД, а он стоял, потягиваясь и зевая — казалось, холодный ветер, врывающийся в комнату через открытую дверь, абсолютно на него не действовал.

Он пошел в спальню. Ли на ходу продолжала вытирать ему ноги, стараясь выпутаться из вереницы мыслей, закружившейся у нее в голове. ТД закрыл за ними дверь. Ли не переставала вытирать ему спину, надеясь выиграть еще несколько минут, но ТД забрал у нее полотенце и бросил его на пол. Он мягко положил руки ей на плечи и подталкивал ее назад до тех пор, пока она ногами не уперлась в кровать и не упала на матрас.

— Ты до сих пор не поддалась мне, — сказал он. — В сексуальном плане. Тебе не кажется, что время пришло?

— Нет.

Его брови взлетели наверх — едва заметный признак удивления:

— Что ты сказала?

— По-моему, я еще не готова.

— Не нужно этого говорить, — он поцокал языком, сжал ее предплечья своими мускулистыми руками, методично опуская их, заставляя Ли вытянуть руки по швам. — Разве ты не хочешь избавиться от своего желания выделяться? Неужели ты не хочешь впервые в жизни ощущать себя частью семьи?

Он нагнулся над ней, его лицо с гладкой кожей казалось невероятно молодым, почти юным, как образ ангела эпохи Ренессанса.

Ли почувствовала, как в горле у нее колом встало отвращение, ощущение, схожее с тошнотой:

— Нет.

— Да. — Лицо ТД озарила улыбка, приоткрывшая два ряда идеально ровных зубов. — Да, да, да.

Ли попробовала сопротивляться, но ТД действовал уверенно, давая ей понять, что выбора у нее нет. Он спокойно и твердо направлял ее тело, раздевая ее, вытаскивая ее руки из рубашки, как будто переодевал куклу с негнущимися руками и ногами. Он надавил ей на колени, выпрямив сначала одну ногу, другую, и стянул с нее джинсы.

На губах ТД играла мягкая отеческая улыбка, он ни на секунду не сводил с нее глаз:

— Вот так. Давай я покажу тебе.

ТД опустился на Ли, правым коленом прижав ее левую ногу к матрасу, вдавив коленную чашечку в мягкую плоть внутренней поверхности ее бедра. Ли оказалась в ловушке — она не могла резко отреагировать на происходящее, не выдав своего главного обмана. ТД закинул руки ей за голову, одной рукой перехватив ее запястья. Сквозь приступ подступающей паники Ли почувствовала, как его левое колено вжимается между ее тесно сжатыми ногами, раздвигая их. Его коленка передвинулась по ее правой ноге, через секунду он зажал ее так, что она не могла пошевелиться. От того, что его движения были такими ловкими и умелыми, тошнило еще больше.

— Все вы одинаковые. Думаете, что ваша девственность имеет невероятную вселенскую важность, как будто у Бога и человечества нет других забот, кроме как следить за тем, чтобы девушки свято хранили свою девственную плеву. Как будто ваше тело — неприкосновенное святилище. Как будто имеет какое-то значение, когда вы впустите мужчину внутрь себя. На самом деле это никакого значения не имеет. Вот увидишь. Это будет так полезно для твоего роста, Ли. Ты так много всего узнаешь.

Его склонившееся над ней лицо налилось кровью, на фоне кожи резко выделялся квадратик волос на подбородке и белки глаз. Он просунул пальцы сбоку ей в трусы.

На секунду Ли показалось, что она сейчас просто закричит в голос, потому что не сможет больше этого терпеть. Но потом вдруг в голову ей пришла идея, пробившаяся сквозь шум в ушах:

— Ты прав, ТД. Я не поэтому не хочу быть с тобой. Просто… ну, когда я сегодня утром переодевалась, я заметила… э-э, небольшие выделения в середине цикла и…

ТД напрягся, в его глазах мелькнула паника, и он быстро скатился с Ли:

— Вон отсюда. Быстро вставай с моей постели. — Он, пошатываясь, сделал несколько шагов по комнате. — Ты никогда не должна приходить ко мне в таком состоянии.

Бедра и запястья Ли горели. Лицо ТД излучало ярость. Сыпь на теле Ли саднила. Она попыталась быстро одеться, но он потащил ее к двери, подхватил ее одежду и выставил за порог:

— Уходи. Сейчас же.

Сквозь стрекотание сверчков и грохот захлопнувшейся за ней двери Ли услышала, как он зовет Лорейн, в его голосе слышалось раздражение.

Глава 44

Ли лежала, дрожа, на кровати Тима, вытянувшись под двумя простынями. Тим сидел рядом с ней, положив руку ей на лоб. Его ботинки были обернуты мешками для мусора, в зубах он сжимал шпильку.

Они ждали.

За всеми делами и обязанностями об ужине словно забыли. В животе у Тима урчало несмотря на то, что он очень плотно позавтракал перед тем, как отправиться на ранчо. Тим достал из тайника белковый батончик, разломил его пополам и протянул половинку Ли.

Они молча угрюмо сжевали его.

Глядя на то, как дождь капает в лужи за окном, Тим все больше волновался. Ни Скейта, ни доберманов видно не было.

Самый удачный момент для их с Ли побега будет завтра во время оры, которую всегда проводят перед ужином. Значит, у Тима оставалось около пятнадцати часов, чтобы раздобыть все улики, какие он только сможет. Сегодня была его последняя возможность разнюхать, что к чему, под покровом ночи. Но если Скейт доложил о манипуляциях Ли с почтой, Тим, вероятнее всего, попадет прямиком в ловушку.

Он подождал еще несколько минут, потом опустил окно и спрыгнул наружу. Ли закрыла за ним окно и отошла, ее лицо скрылось из вида.

Тим двигался короткими перебежками от домика к домику и остановился, добравшись до поляны перед коттеджем. Он пробрался через кусты к северной стороне тропинки и побежал к хижине прямым путем, обеспечивающим ему хорошее прикрытие. Ветки и сучки цеплялись за его одежду, вынуждая двигаться параллельно тропинке. Его обмотанные мешками для мусора ботинки сильно скользили в грязи и лужах.

Вдруг Тим услышал вой собак за поворотом тропинки и свист Скейта: он свистнул два раза, приказывая им искать.

Тим сидел, пригнувшись, в густой листве, сжимая в зубах шпильку, через некоторое время он немного подвинулся, чтобы лучше видеть тропинку, расположенную метрах в десяти к югу от него. Собаки пронеслись мимо, Скейт, тяжело ступая, поспешил за ними.

Одна из собак повернулась и села, втягивая носом воздух, глядя на склон холма. Тим надеялся, что дождь размывал те запахи, которые не успел унести ветер, что у него под ногой не хрустнет какая-нибудь ветка.

Скейт остановился возле собаки, носки его тяжелых ботинок зарылись в грязь.

— Чуешь что-нибудь? — Он почесал собаке загривок.

Тим задержал дыхание. Скейт присел на корточки и приблизился вплотную к слюнявой морде пса, чтобы проследить за его взглядом. Наклонившись так близко, Скейт забил запах Тима своим собственным. Доберман попятился, тряся головой, два раза чихнул и потрусил за своим товарищем. Скейт остался сидеть на корточках, крутя головой во все стороны. Тим закрыл рот с зажатой между зубами шпилькой и прикрыл глаза, чтобы белки не блестели в темноте.

Послышался чавкающий звук шагов по грязи. Тим различил в темноте удаляющуюся спину Скейта. Рэкли побежал к поляне, чувствуя, как мокрый ветер бьет прямо в лицо.

В хижине, как всегда, был разведен огонь — от него исходило оранжевое свечение. Проходя за хижиной к модулю, Тим увидел сгорбленную фигуру Рэндела и услышал жалобный скрип двери печки. Из трубы вырвался столб искр, и Тим замер от пришедшей вдруг ему в голову идеи. Гениально — тайник у всех на глазах.

Тим осторожно подошел поближе, внимательно следя за тем, куда наступает. Он старался разглядеть комнату через щели в стенах хижины, но видел только кусок пустой койки Рэндела.

А вот показался и сам Рэндел. Он проводил испачканным пеплом пальцем по компьютерной распечатке, висящей на стене. Потом два раза постучал ногтем по листку, оставляя на бумаге грязные разводы. Затем Рэндел перевернул койку, повозился с кодовым замком сейфа и извлек из него телефонный провод, схватил механические часы с полочки на стене, посмотрел, который час, и быстро зашагал по поляне.

Еще до того как дверь коттеджа ТД захлопнулась, Тим уже оказался в хижине и начал исследовать тесное пространство вокруг перевернутой койки. Ведро из-под почты стояло на полу, в нем было пусто. Зато печка была забита до отказа и ее дверца открыта. Внутри несколько бумаг кукожились под языками желтого пламени. Несколько писем Таннино все еще лежали в светящихся угольках — Тим успел прочитать на них адрес до того, как огонь поглотил нераспечатанные конверты. Среди остывшего пепла валялось множество обрывков, на которых вполне еще можно было разобрать текст.

Тим повернулся, чтобы уйти, упершись рукой в стену перед тем, как перешагнуть через перевернутую койку. Что-то впилось в его ладонь, Тим резко отпрянул назад. Вглядевшись, он понял, что наткнулся на гвоздь, которым была прибита к стене компьютерная распечатка.

Распечатка намеченных на сегодня телефонных разговоров ТД. Имена звонивших или тех, кто еще должен позвонить, точное время входящих звонков и темы разговоров были аккуратно сведены в три колонки. Росс Хэнгер, Мэррил Линч, 16:10, активы ДС. А ТД не терял времени, уже раскопал всю информацию о состоянии финансов Джейсона Стратерса. Тим уже повернулся, чтобы уйти, но тут еще одна запись привлекла его внимание. 23:00, новая информация по ТА.

Тим почувствовал, как по спине у него побежали мурашки. Подробные изыскания ТД наверняка многое ему рассказали о Томе Альтмане. Тим мог не раскрывать правду на допросе, который обязательно последует за этим телефонным звонком, но Ли точно не выдержит такой беседы.

Тим быстро взглянул на часы Скейта: 22:59 на его глазах превратилось в 23:00.

На другом конце поляны в коттедже ТД зазвонил телефон.

Тим перемахнул через койку, в один прыжок оказался у двери и побежал по тропинке. Он подлетел к домикам. Из-за дождя видимость была не больше десяти метров. Рэкли вглядывался в темноту, но так и не увидел ни Скейта, ни его собак. Справа от него вдоль выстроившихся в линейку домиков тянулся лес, виднелась бухта, и совсем уж вдалеке стоял пикап, который Медведь оставил для него в заранее оговоренном месте — ключи от зажигания были заткнуты за номерные знаки сзади.

Теперь у Тима было вполне достаточно доказательств. Всего десять шагов, и он мог бы скрыться за кипарисами и исчезнуть, оставив ранчо далеко позади. Вместо этого он бросился к своему домику, пригнув голову, чтобы укрыться от дождя. Он бесшумно закрыл за собой входную дверь, заблокировал ее ручкой щетки и прокрался по коридору.

Ли подскочила на кровати, когда он вошел в комнату:

— Что такое? В чем дело?

— Нам нужно уходить. Сейчас же.

Ли торопливо натянула на себя водолазку. Тим стоял у окна, но не видел ничего, кроме темноты и дождя. Единственный фонарь освещал начало дорожки.

— Какие башмаки мне?.. — Ли оборвала себя на середине фразы и надела кроссовки.

Тим опустил окно и свесил одну ногу наружу. Ли подошла к подоконнику и посмотрела на него, стуча зубами:

— Мне страшно.

— Хорошо.

Щетка забарабанила по полу.

Ли закусила нижнюю губу и выбралась из окна вслед за Тимом. Они побежали к поросшему лесом склону, то и дело поскальзываясь и падая. Крики, доносившиеся со стороны домиков, гнали их вперед. Они уже добежали до деревьев, земля там была не такая раскисшая, но Ли все равно не могла угнаться за Тимом.

Вдруг в воздухе повис громкий вой псов. Мешки для мусора, которыми были обмотаны ноги Тима, порвались в нескольких местах, но все же это было лучше, чем ничего. Тим схватил Ли на руки и пробежал метров двадцать, чтобы ее запах ослаб и собаки сбились со следа. Но земля была неровной, испещренной корнями деревьев, так что скорость их продвижения была невысокой.

Слова Ли прозвучали глухо, потому что ее голова была прижата к его шее:

— Я могу бежать. Я могу.

Тим поставил Ли на ноги. Они подбежали к краю скалы и помчались вниз. Теперь они видели внизу вздувшуюся от дождя реку. Тим повернулся, пытаясь разглядеть огни прожекторов, но не увидел ничего, кроме потоков дождя. Над ними грохотал гром, а откуда-то сзади доносился лай собак, который все приближался, подводя к ним их преследователей.

— Нам придется пойти по реке вброд, чтобы сбить собак со следа.

Ли взглянула на пенящуюся массу воды, разбивающуюся о скалы:

— Меня просто смоет.

— Держись поближе к берегу.

Тим взял ее за руку, и они заскользили вниз по берегу. Ледяная вода доходила им почти до бедер. Они пробирались вверх по течению, преодолевая поваленные деревья. Вдруг сквозь звуки хлюпания и плеска прорвался вой. Он был не так уж далеко от них.

Резкое движение воды сбило Ли с ног. Тим опустился на одно колено, не отпуская ее руку. Вода билась ему в грудь. Он подтащил Ли к месту, где течение было более спокойным, и прижал к себе. Ли обвила его руками и ногами. Она дрожала, ее щека, прижатая к его шее, была холодной, как фарфор.

Тим, спотыкаясь, побрел вперед, не выпуская ее из рук. Под ноги ему подвернулся камень, он упал, но тут же приподнялся и продолжал упорно двигаться вперед. Водолазка Ли задралась, он поудобнее перехватил ее и был поражен тем, как закоченела ее кожа. Доносящийся до них сзади плеск становился все громче. Тим остановился, тяжело дыша, одной ногой опираясь на большой валун.

Ли откинула голову назад. Ее губы приобрели светло-голубой оттенок, дыхание на его щеке отдавало холодом. Ее голос прозвучал не громче шепота:

— Я ведь даже не знаю твоего настоящего имени.

— Тим.

Она слабо улыбнулась:

— Тим.

Они стояли в бурлящей воде по пояс. Ее худая фигурка прижималась к его телу. Тим чувствовал ее сцепленные руки у себя на шее. К ее бледным щекам прилипли намокшие волосы, на лице виднелись капли воды.

— Не обращай на меня внимания, — сказала она. — Иди.

Ее ледяной лоб дотронулся до его века. Губами Ли потерлась о его щеку, провела по уголку губ. Тим держал ее на руках, вдыхая ее запах. Из-за поворота послышались крики и лай собак.

Тим выбрался на берег и поставил Ли на ноги. Ее колени подогнулись, но она через силу выпрямилась. Теперь уже до них отчетливо доносились звуки шагов, когтей, скребущих по камням.

Ли уставилась на Тима, не понимая, что у него на уме. Он обнимал ее за талию, а она все еще сжимала его плечи.

Три темные фигуры вынырнули из стены дождя, Хранители бежали по обеим сторонам от ТД. Скейт взял собак на поводок. Они появились на поверхности воды, натягивая поводки, как рыба, оказавшаяся на крючке. Мужчины закричали что-то и направились прямо к ним.

Тим опустил плечо, его лицо исказила ярость:

— Прекрати меня преследовать!

Тим так сильно ударил Ли, что сбил ее с ног. Ее мокрые от дождя волосы хлестнули ее по лицу, когда она падала. Она изогнулась и приземлилась прямо в грязь. Тим побежал к реке. Рэндел налетел на него на полном ходу, резко крутанул его, шаря по одежде в поисках оружия. Профессиональным захватом Рэндел наклонил Тима вперед, а Скейт приставил нож ему к животу.

Ошарашенная Ли приподнялась на локтях. ТД наклонился над ней. Она заплакала, и Тим был уверен, что она сейчас все выложит.

Ли, мокрая и худая до невозможности, лежала в грязи, ее спутанные волосы закрывали распухшую щеку. Она, задыхаясь, выдавила из себя:

— Я п-проснулась, когда услышала, как за ним закрывается окно. Я побежала за ним. Ведь он мой партнер по росту. Я не хотела, чтобы у меня были неприятности.

Тим почувствовал, как его накрыло волной теплого чувства к Ли. Боясь, что выражение его лица может его выдать, он отвернулся и сплюнул.

ТД успокаивал ее, поглаживая по волосам:

— Нет, нет, нет. Ты все делала прекрасно. Мы только что узнали, что он мошенник.

— Мошенник?

— Не волнуйся, мы поселим тебя обратно к Джени. Она позаботится о тебе, моя дорогая. — ТД поцеловал Ли в лоб и выпрямился. — Ты поднял руку на одну из моих Лилий. — Похоже, вся ситуация его забавляла, на его лице появилось нечто, похожее на довольство. — Кто ты?

Тим сверкнул на него взглядом. Скейт сорвал с его ног мешки и выбросил их, позволив ветру унести обрывки.

ТД снял с себя куртку и набросил ее на плечи Ли. Ее зубы отчаянно стучали.

— Значит, меня не н-накажут?

— Нет. — ТД обратил к Тиму свою загадочную улыбку. — Наказание мы оставим для нашего друга Тома.

С тех пор, как Тим около пяти часов назад в последний раз был в Комнате развития А, многое успело измениться, причем не в лучшую сторону. На складном стуле рядом с Тимом сидел Скейт, от которого разило псиной. Он сосредоточенно вычищал грязь из-под ногтей кончиком охотничьего ножа. Рэндел стоял за спиной у Тима, скрестив руки. ТД сидел, облокотившись на ломберный столик и откинувшись на спинку кресла — ни дать ни взять образец расслабленности и умиротворенности.

— Дай-ка я угадаю, — сказал Тим. — Ты хочешь, чтобы я вытянул карту.

Губы ТД тронула легкая улыбка, от дождя его волосы потеряли обычный объем, он казался еще более тощим, чем обычно. Настоящая мокрая крыса.

— Номерные знаки твоего «хаммера» зарегистрированы на Тома Альтмана. Хвалю твое внимание к деталям. Но мы проводим более тщательные проверки. Я послал своего детектива в «Рэдиссон», чтобы он заглянул в машину и записал номер двигателя. И вот оказалось, что этот автомобиль принадлежал Теодору Кавересу из Ла Джоллы. Теодора два месяца назад приговорили к тюрьме по обвинению в наркоторговле, его машина была конфискована федеральным правительством. А я не верю, что наш друг Том Альтман мог купить свой автомобиль на полицейском аукционе — это никак не соответствует его точно выстроенному образу.

Тим старался сдержать дрожь, не желая показывать признаки слабости.

— Ты пришел сюда не просто так, Том.

— Сюда все пришли не просто так, Учитель.

— Но ты собирался вести здесь подрывную деятельность. — Улыбка застыла на губах ТД, он потянул за мочку своего веснушчатого уха, впервые за все это время хоть как-то выказав свое раздражение. — Ты думаешь, ты первый вирус, стремящийся поразить нашу организацию? Вам всегда нужно что-то или кто-то. Может, ты и провел меня своим маскарадом, но я знаю, что у тебя внутри. Я могу прочитать твои мысли — я всегда мог это сделать. Ты направлялся домой. Ты явно получил то, что искал. Что это?

— Умиротворение.

ТД наклонился вперед, глядя прямо в глаза Тиму:

— Ты думаешь, у тебя на меня что-то есть.

— Я просто парень, который решил включиться в Программу.

ТД улыбнулся, и мускулы на его щеках и шее приобрели четкие очертания. Он кивнул Рэнделу, тот сделал шаг назад и открыл дверь. Скейт сосредоточенно продолжал заниматься своим делом.

Тим бросил скептический взгляд на открытую дверь:

— Что, вот так просто? Я могу просто выйти отсюда?

— Конечно. За кого ты нас принимаешь? За преступников?

Тим остановился и стал боком продвигаться к двери, не выпуская троих мужчин из поля зрения.

— Всего вам наилучшего, мистер Альтман.

Тим осторожно протиснулся мимо Рэндела. Он побежал по коридору, оглядываясь через плечо, открыл двери и выбежал на улицу. Дождь прекратился, но воздух все еще был тяжелым и влажным. Асфальт подъездной дорожки тускло блестел, резиновые подошвы Тима немного скользили.

Скейт отнес Ли обратно, передав ее в объятия Джени. Она сидела в домике № 3 в окружении заботливых Про и была сейчас не в состоянии повторить попытку побега, даже если бы и хотела раскрыть всем свои истинные намерения.

Тим подумал, что обязательно за ней вернется.

У железных ворот ранчо Чед, стоящий на своем посту, на секунду замер и бросил на приближающегося Тима пронзительный взгляд поверх высокого воротника своей желтой куртки. Когда Рэкли подбежал ближе, он молча открыл ворота.

Настороженно взглянув на него, Тим вышел за ворота. Он побежал по грязи, все еще не веря в то, что ему так легко удалось вырваться на свободу.

Размытая дождем дорога сильно замедляла его продвижение вперед. С каждым шагом засохшие испачканные края джинсов врезались ему в бедра. Тим все шел и шел, но у него начало создаваться такое впечатление, что за каждым поворотом открывался новый участок дороги. Когда он добрался до бурлящей реки, ему пришлось остановиться и немного отдохнуть. Он уперся руками в колени, собираясь с силами для нового броска. Он скривился и вошел в воду.

Лежащий на дне реки сетчатый забор помогал ему идти вперед, но на середине реки течение было таким сильным, что угрожало сбить с ног. Тиму удалось проплыть несколько метров, в лицо ему летели брызги воды. Отплевываясь, Тим нащупал дно и, шатаясь, поднялся на ноги.

Его ладони и колени саднило. Грязь на берегу сменилась асфальтом. Наконец-то он добрался до первого населенного пункта. В столь поздний час дорога была пуста. Тим пробежал метров четыреста на юг в какой-то неземной тишине и увидел впереди старый пикап, скрытый в ветвях раскидистого дерева. Он нащупал ключ под табличкой с номерами. В тот момент, когда он вставил ключ в замок, раздался шум приближающейся машины.

Знакомый фургон остановился сбоку от него, покрышки завизжали от резкого торможения. Задняя дверь открылась, и из машины вылезли Стэнли Джон, Чед и Вайнона, за ними вышел доктор Хендерсон. Рэндел с широкой ухмылкой открыл дверь со стороны водителя и спрыгнул прямо в лужу, разбрызгивая грязную воду во все стороны.

Тим стоял, чуть нагнувшись, тяжело дыша, а они молча встали вокруг него. У Рэндела рубашка вздымалась в том месте, где за ремень было заткнуто оружие. У Стэнли Джона и доктора Хендерсона в кобуре на правом бедре торчало по «Зиг Зауэру». Вайнона держала в руках пистолет тридцать второго калибра, на губах у нее играла похотливая улыбка.

— Вот совпадение, — сказал Стэнли Джон, не улыбаясь. — А мы как раз тоже уезжали с ранчо.

— И случайно наткнулись на тебя, — добавил Рэндел.

Медленно они подходили ближе, затягивая живую петлю вокруг Тима. Он явно нужен был им живым. Рэндел даже не потрудился захлопнуть распахнутую дверь фургона. Он вытащил из-за пояса «Магнум» сорок четвертого калибра — такой же револьвер на Тима только позавчера наставлял Даг. Теперь они подошли так близко, что до них почти уже можно было дотронуться рукой. Тим повернулся спиной к Вайноне, которая представляла наименьшую угрозу и вряд ли стала бы атаковать первой, и лицом к Рэнделу, не спуская с него глаз.

Вскоре стало понятно, что у Чеда оружия нет. Он неловко переминался с ноги на ногу и встал в боксерскую позицию. Тим вертел головой во все стороны, чтобы видеть сразу четверых мужчин. Рэндел сжимал пистолет на уровне талии, целясь Тиму в ноги. Стэнли Джон, вся поза которого излучала энергию, несмотря на его не особо крепкое телосложение, стоял, свободно держа руки — это явно выдавало его подготовленность в плане боевых искусств.

Тим мысленно постарался заставить время немного притормозить, и оно ему повиновалось. Краем глаза он видел, как трепещут ноздри Стэнли Джона, видел серебряную кнопку на его кобуре на бедре. Он почувствовал, как Вайнона отступила назад, а Хендерсон тихонько занял позицию сзади. Плечи Чеда напряглись, он весь подался влево, инстинктивно прикрывая жизненно важные внутренние органы — это было действие, которое почти всегда совершается перед началом схватки. Рэндел чуть повернул голову и открыл рот, готовясь прокричать команду: «Взять!»

Тим резко запрокинул голову назад, сильно вмазав Хендерсону по щеке, а его руки уже тянулись к кобуре Стэнли Джона, чтобы выхватить из нее «Зиг». Левой рукой он открыл застежку, правой — нащупал рукоятку. Он выстрелил сразу, как только выдернул пистолет из кожаной кобуры. Пуля попала Стэнли Джону в область таза; повинуясь последовавшей за выстрелом неизбежной отдаче, выставленный локоть Тим направил прямо в горло Чеду. В этот момент прозвучал душераздирающий изумленный вопль Стэнли Джона. Видя, что Чед временно выведен из игры, Рэндел разумно подался назад, подняв пистолет, пока Тим поводил дулом, целясь в его широкую грудь. От пинка, который ему вдруг сзади нанесли прямо по коленке, Тим покачнулся. Удар головой назад не произвел на Хендерсона такого сильного действия, как он рассчитывал. «Зиг» в его руке запрыгал, сквозь прицел замелькали асфальт и скалистые берега реки. Пальцы Рэндела сжались на рукоятке «Магнума», его лицо приняло злобное выражение, превратившись в расплывчатое пятно. Тим не успел даже понять причины этой перемены, и тут картинка перед его глазами вспыхнула ярким белым светом, а потом все провалилось в черноту.

На полпути на вершину холма Ли почувствовала стук барабана, на котором не очень хорошо играл кто-то, явно не Стэнли Джон. Этот стук отдавался у нее в животе, в ступнях, в затылке. Джени и еще несколько Про сопровождали ее, как приличествует хорошим служанкам, — они закрывали Ли обзор, тесно ее обступив, не давая свободно вздохнуть, подмечая каждый оттенок ее меняющегося выражения лица.

Между двумя тучами пробилась тонкая желтая полоска — первый привет солнца, которое только что поднялось. Во рту у Ли все еще было до невозможного сухо, хотя сильнейшая головная боль уже прошла. Переживая за Тима, она почти не могла уснуть. Из разговоров, которые ходили по ранчо, она знала, что ТД позволил Тиму уйти, но Ли ничему не верила.

Когда она вошла в Зал роста, она ответила на загадочную улыбку ТД, которую тот послал ей со сцены, потом отошла подальше от остальных и встала в стороне, чувствуя силу, появившуюся благодаря какой-то внутренней решимости.

Ее зубы сжались, а шея напряглась.

Барабанная дробь продолжала звучать с регулярностью пульса. Свет приглушили, ТД начал ору.

Сложив руки на груди, Ли смотрела, как он вышагивает по сцене. Час тянулся за часом, на лбу у нее выступили бисеринки пота. Ли качнулась раз, другой и осела на пол.

Ее плечи опустились.

Зал перед глазами поплыл и куда-то исчез.

Глава 45

Воскресенье тянулось, как в замедленном просмотре. Дрей не могла отвлечься работой, потому что не дежурила на этой неделе, но всеми доступными ей способами старалась чем-нибудь себя занять, не смотреть то и дело на часы. Она устраивала длинную пробежку по утрам, покрасила дверь гаража, стреляла в тире, даже пошла в бар с Маком и Фаулером и притворялась, что ей не скучно слушать, как они, потягивая пиво, обсуждали попки певиц, которых показывали на большом экране. И наконец, поддалась на уговоры своей подруги сыграть с ней в теннис.

Ночью она не могла заснуть. Она сидела на кровати, скрестив ноги, держала раскрытую книгу на коленях и смотрела, как упрямые часы отсчитывают время со скоростью, уступающей скорости черепахи. На рассвете она сможет включить домашние бытовые приборы и слушать, как их гул отдается в ее теле.

Дрей в стотысячный раз за это время решила позвонить Медведю. Он схватил трубку, не дослушав до конца первый звонок. Дрей спросила:

— Есть что-нибудь новое?

— Дэнли и Пэлтон только что еще раз туда ездили. Машина все еще стоит. — Голос Медведя звучал тревожно. — Ключ торчал в замке, как будто кто-то в спешке отступил. И Пэлтон, э-э…

Дрей с силой сжала телефонную трубку:

— Что?

— Пэлтон нашел на земле следы крови. Возле машины. Слушай, мне вообще не нужно было тебе об этом говорить…

Дрей почувствовала, как у нее вспыхнули щеки:

— Не мели ерунды… не нужно было говорить…

— Но мы еще ничего не знаем. Может, это просто был енот, которого сбила машина…

— А ключ в замок тоже енот вставил?

— Они вызвали туда наших экспертов. Они все еще работают на месте. Кровь смыло дождем, прежде чем их фургон взобрался на холм. Но криминалисты нашли на ключе отпечаток большого пальца — масло на обратной стороне помогло ему сохраниться, несмотря на мокрую погоду. Они пробьют отпечаток по базе данных, как только доберутся до лаборатории.

Дрей потянулась к «Беретте», ее пальцы сомкнулись на приятной твердости приклада — это всегда давало ей ощущение надежности:

— Давай поедем туда и устроим шмон.

— Мы уже много раз об этом говорили, Дрей. И именно ты высказывалась в том духе, что законы нужно соблюдать всегда. Даже если бы мы и смогли доказать, что это действительно его кровь, то ее обнаружили на муниципальной земле. А если это не его кровь, то мы никак не сможем связать ее с ранчо, у нас нет доказательств.

— Черт возьми, — Дрей несколько раз глубоко вздохнула.

— Мы работаем по всем направлениям. Таннино договаривается с прокурором и судьей, Дэнли и Пэлтон прочесывают территорию, Томас и Фрид здесь со мной составляют все необходимые для дела документы. Гуеррера был готов забраться туда в одиночку, Таннино отправил его на наблюдательный пост, просто чтобы он заткнулся. Он следит за воротами ранчо — работает профессионально, как всегда. Все принимают это дело очень близко к сердцу, это даже не обсуждается. — Медведь старался говорить небрежным тоном, но его вздох выдавал все его опасения. — Уверен, что Тим покажется где-нибудь живой и невредимый и посмеется над всем этим цирком.

Дрей не хотела задавать этот вопрос, но слова сорвались с губ помимо ее воли:

— Сколько там было крови?

Последовавшая за этим мучительная пауза вызвала у нее ассоциации со звонками с соболезнованиями, которые они получали после смерти Джинни.

— Много, — сказал Медведь.

Они били его, чтобы разбудить. Били, чтобы заставить шевелиться. Били кулаками и резиновыми подошвами. Когда его ненадолго оставили в покое, на стену повесили колонку, из которой через неравные промежутки времени доносились оглушительные звуки — жуткое шипение, скрежет, как будто мелом возили по доске. Сначала они менялись посменно. Рэндел задавал вопросы, говоря тихим и спокойным голосом, даже когда вытирал алую кровь с костяшек пальцев жесткой тряпкой. На этой стадии они еще били аккуратно, чтобы ничего не сломать — это будет марафон, а не спринт. Им нужно было оставить много возможностей для ужесточения наказаний.

После того как Рэндел ударил Тима прикладом в правый глаз, глаз распух и закрылся. Одежда Тима была порвана, часы Уилла разбились, но все еще болтались у него на запястье. Тим ушел в себя, как его учили на выездных тренингах в академии. Три летних месяца на жаре в Северной Каролине Тим отбивался от комаров, а его инструктор костяшками пальцев, подкрепленными кастетом, вколачивал в Тима четыре основных принципа: выживи, уклоняйся, сопротивляйся, сбеги.

Тим начал с того, что перебрал по винтику их с Дрей дом, комнату за комнатой, шкаф за шкафом. Он мысленно откручивал и прикручивал обратно все съемные части своей отверткой из второго набора инструментов. Тим слышал, как он мычит, стонет и кричит, но с удовольствием отметил, что он не выдал Ли.

Пока Рэндел показал наибольшее умение, хотя и Хендерсон тоже удивил Тима. Он надавливал на хрящи трахеи, плечевое сплетение, подъязычный нерв, оставаясь при этом отстраненным и по-научному сосредоточенным. Тим был впечатлен, он не ожидал такого поведения от врача-ортопеда, у которого не задалась карьера. У Чеда привычки и склонности к насилию явно не было: он редко вкладывал всю силу в свои удары и вздрагивал от отдачи. Единственный настоящий перелом Тим получил, когда в действе решила поучаствовать Вайнона. Он рассмеялся в первый раз, когда она его ударила. Рэндел решил поддержать ее и продемонстрировал, как надо бить, на ребрах Тима. После этого Тим перестал смеяться.

Когда тюремщики Тима вышли, приоткрыв толстую металлическую дверь, он успел разглядеть коридор. Стэнли Джон лежал на стопке пустых деревянных поддонов и прижимал руки к своему раздробленному тазу. Дверь открылась, и завывания Стэнли Джона стали слышны громче и отчетливее. Кто-то, вероятнее всего добрый доктор, перевязал его раны, но он все равно скоро истечет кровью. В какой-то момент, когда Тим притворился, что потерял сознание, он был свидетелем тихой дискуссии между Рэнделом и доктором Хендерсоном о том, насколько рискованной будет поездка в больницу. Что бы они там ни решили, повязка Стэнли Джона промокала кровью, а его крики становились все более истошными, пока Рэндел не призвал его вести себя по-мужски.

Насколько Тим мог сообразить, он находился в комнате швейцара в каком-то офисном или складском помещении. Пол, как и стены, были бетонными и настолько холодными, что Рэкли казалось, что его кожа будет прилипать к полу каждый раз, когда он попытается пошевелиться.

Когда его оставили в покое достаточно надолго, так, что кровь, текущая из ссадины у него на лбу, успела свернуться, Тим начал ощупывать пол, прижимая пальцы к темной неровной поверхности. Ему удалось найти осколок корпуса часов «Картье», и он принялся скоблить стену неровным краем. Пальцы его сводило судорогой. У его локтя на полу образовалась целая пирамидка бетонной пыли, хотя он так и не смог проделать выемку.

В комнату вошел Рэндел. Он скрестил руки на груди и мрачно рассмеялся:

— Это очень толстая стена, усиленная стальным каркасом. Валяй, продолжай скрести.

Тим почувствовал, как руки Рэндела сомкнулись на его лодыжках. Его оттащили от стены и положили на пол. Хендерсон смотрел на Тима из-за стекол своих круглых очков, потирая мягкие руки.

Когда в дверь вошел Чед, истерические вопли Стэнли Джона достигли своего апогея. Он умолял отвезти его в больницу в отделение «скорой помощи».

В оскале Рэндела явно проступило раздражение:

— Ты что, не можешь его заткнуть?

— Ему очень больно, — ответил Чед.

Вайнона провела рукой Тиму по волосам, царапая длинными ногтями кожу его головы:

— Нашему дорогому мальчику Томми тоже больно, но он не вопит, как обезумевший шимпанзе.

Рэндел обернул тряпочкой разбитые костяшки пальцев и выступил вперед:

— Все еще впереди.

Пока Хендерсон спокойно нажимал на все самые болезненные точки тела Тома, Рэндел перемежал вопросы болью:

— Ты приехал за Шанной, да? Вы были и раньше знакомы друг с другом? Ли с тобой заодно? Ты искал сведения о финансах?

Когда Тим вынырнул из темного тоннеля своих мыслей, он встретился взглядом с Рэнделом и пробормотал, с трудом шевеля распухшими губами:

— Я тебя убью.

Было что-то такое в его тоне, что заставило Рэндела побледнеть. Он вытер пот со лба — за секунду до этого никакого пота у него на лбу не было — и продолжил свое дело.

Сначала тюремщики Тима смеялись и шутили, но по мере того как проходили часы, они явно выматывались. Перерывы все удлинялись, оставляя Тиму все больше времени на то, чтобы стачивать стенку обломком корпуса часов, который он откопал. За этим занятием он морщился каждый раз, когда шум из динамика бил по нервам.

Рэндел снова вошел в комнату и с интересом взглянул на скромный прогресс, который сделал Тим:

— Ну как успехи?

Когда Тим ему не ответил, он связал ему щиколотки и взгромоздил на стул. Чед заломил руки Тиму за спину и зажал его запястья, что дало возможность Вайноне взгромоздиться ему на колени и по-серьезному взяться за дело. Крупное кольцо на ее пальце усиливало эффект от ее тычков. Глаза Вайноны блестели, красный рот стал влажным. Она получала огромное удовольствие.

Рэндел мягко начал повторять все те же вопросы:

— Кто ты? — Он щелкнул зубами, пока остальные в молчании ожидали ответа Тима. — Ты из полиции? ФБР? Что тебе нужно?

Вдруг все тело Рэндела напряглось в приступе ярости. Он оттолкнул Вайнону и, глядя на Тима, потребовал:

— Открой свой поганый рот и начинай говорить!

Тим еле успел наклонить голову так, что удар кулака Рэндела пришелся ему по макушке. Рэндел вылетел из комнаты, Чед и Хендерсон последовали за ним. Последней вышла Вайнона, она тяжело дышала от усилий, на щеках ее сиял здоровый румянец. Рэндел весь скривился от очередного крика Стэнли Джона. Тим видел, как он потянулся к пистолету, лежащему на столе. Дверь захлопнулась, и звук выстрела эхом пролетел по коридору, отдаваясь от бетонных стен, оборвав последний стон Стэнли Джона.

Послышались громкие голоса — это Рэндел и Хендерсон выясняли отношения.

Тим напрягся, он мог выдавить из себя только какое-то неясное бормотание.

На минуту голос Рэндела поднялся так сильно, что его стало слышно в камере:

— …выходит из-под контроля. Предлагаю снизить наши потери. Вы двое оттащите тело в фургон…

Тим наклонился вперед и упал со стула. Он прижался ухом к полу: голоса Хендерсона и Вайноны замерли где-то вдали. Через несколько секунд Тиму показалось, что он почувствовал вибрацию, вызванную включенным мотором. Он с трудом сбросил веревку с щиколоток, подполз к стене и продолжил точить ее осколком часов, в результате на полу появилась горка пыли и несколько ошметков, отколовшихся от стены.

Наконец Тим позволил себе отдохнуть, пол под его щекой был ледяным. Он снял ботинок, стянул носок. Он приготовился и теперь ждал. Когда из колонки снова раздался треск, Тим выдернул провод из задней панели, и жуткие звуки стихли.

Через несколько секунд мощная фигура Рэндела закрыла свет, падающий из дверного проема.

Дверь скрипнула и закрылась. Рэндел сделал несколько шагов, присел на корточки и покрутил оборванный конец провода между указательным и большим пальцами. Он посмотрел на Тима и поднялся.

Видя его приближение, Тим резко подался назад. Когда Рэндел приблизился, ухмыляясь так, что его нижняя губа оттопыривалась, Тим вскочил, крепко ухватившись за свой пропитанный кровью носок, набитый жесткой бетонной крошкой, которая так больно врезалась ему в голую стопу. Он с силой крутанулся, как подающий мяч бейсболист — все его тело: бедра, грудь, руку пронзила боль, — стараясь достать до чувствительной точки черепа Рэндела у самого виска. Рэндел сделал шаг назад, его лицо исказил приступ паники, по мимике напоминающий сильную икоту.

Импровизированная дубинка прошла мимо рук Рэндела, которыми тот вслепую размахивал, и с глухим стуком ударила его по голове, проломив ему череп.

Рэндел издал какой-то глухой хрип, его колени подогнулись, и он повалился на пол с носком, торчащим из аккуратного овала в том месте, где череп был проломлен.

Тим обыскал его, но не нашел оружия. Тогда он на дрожащих ногах побрел к двери и выглянул в коридор через маленький квадрат стекла в ее верхней части. Чед с посеревшим лицом смывал с пола кровь Стэнли Джона, но толку от его стараний было немного.

Тим осторожно попробовал повернуть ручку. Заперто.

Чтобы выиграть время, он издал несколько стонов, как будто его все еще пытали.

Порывшись в карманах Рэндела, Тим нашел водительские права. Он подошел к двери и попытался вскрыть замок, но карточка прав оказалась слишком толстой, он никак не мог найти правильный угол.

Чед поднял глаза, и с его губ сорвался приглушенный возглас.

Тим начал расшатывать замок карточкой по всей длине:

— Выпусти меня.

Чед дрожал:

— Где Рэндел?

Речь давалась Тиму с трудом:

— Включи свет и посмотри.

Положив руку на свой пистолет, Чед сделал несколько неуверенных шагов вперед к приоткрытой двери. Пальцами нащупал предохранитель и щелкнул им, приведя оружие в состояние боевой готовности. Тим отошел в сторону, чтобы обеспечить ему хороший обзор, и Чед судорожно втянул воздух. Его голос поднялся до отчаянного визга:

— Когда доктор Хендерсон вернется, тебе не поздоровится.

Тиму удалось пополам разорвать карточку водительского удостоверения, он сказал:

— Я тебя и пальцем не трону. Я просто спокойно выйду отсюда. Ты сможешь сказать, что во всем виноват Рэндел. Что он вошел и оставил дверь открытой. Он точно уже не будет возражать.

— Ты совсем спятил. С чего ты взял, что я теперь тебя выпущу?

— Если я останусь здесь, ты об этом горько пожалеешь.

— Ну да. Конечно. — Грудь Чеда сотрясло короткое рыдание, которое он постарался замаскировать нервным сбивчивым смехом. — И что же ты собираешься сделать?

Тим медленно повернул голову и приподнял брови, указывая на тело Рэндела.

Чед сморщился, словно откусил что-то очень кислое.

Тим подсунул половинку водительского удостоверения под язычок задвижки и открыл дверь.

Чед вскрикнул и прижался к стене, целясь из «Зига» Тиму в голову, хотя тот был почти в десяти метрах от него и с трудом держался на ногах.

В коридоре не видно было дверей, ведущих наружу. Единственное окно былонакрепко заколочено.

Тим услышал голос Вайноны прежде, чем увидел ее.

— Чед, доктор Хендерсон говорит, что, если у нас будет два тела, а не одно, нам нужно сначала подготовить их здесь в здании, перед тем как…

Она вывернула из-за угла и чуть не налетела на Тима. Вайнона едва успела широко распахнуть глаза от изумления и тревоги, когда Тим ребром сжатого кулака ударил ее над ухом. Она проскользила несколько метров и повалилась на пол.

Тим посмотрел на Чеда из-за ее тела. Пистолет, который тот сжимал, заметно дрожал.

Вайнона пошевелилась, и ее вырвало прямо на ботинки Чеда. Алые дорожки разбитых кровяных сосудов пролегли у нее по правой щеке.

— Если крикнешь, — сказал Тим, — я убью тебя.

Чед застыл на месте, а Тим нетвердо побрел по коридору, шлепая по линолеуму босой ногой. Из окна он увидел припаркованный вплотную к зданию фургон Рэндела и спортивный «лексус» рядом с ним. Слух явно подвел Тима, ему-то казалось, что никто не знает о происходящем. Недовольный и немного напуганный Хендерсон отменил план А и вытаскивал окоченевшее тело Стэнли Джона обратно из фургона. Оно со стуком упало на асфальт.

В поисках выхода Тим прокрался мимо этого окна и прошел еще через две крутящиеся двери, оставляя кровавые отпечатки ладоней на металлических поверхностях. Хлопанье дверей отдалось где-то в глубине огромного складского помещения.

Тим вытер струящуюся из ссадин на лбу кровь, попадавшую в глаза, и в изумлении остановился. На специальных поддонах возвышались высоченные головокружительные стопки дисков. Со всех них смотрел снятый крупным планом ТД, и на каждом была сделана надпись в неровном кружочке: «Ваш бесплатный диск по Программе».

Это была настоящая виртуальная армия записанных медитаций, ожидающая запуска.

Тим сделал несколько шагов на трясущихся ногах по этому лабиринту продукции, полностью потеряв всякие ориентиры из-за того, что диски были как две капли воды похожи друг на друга, и ему показалось, что он бесконечно движется по одному и тому же месту. Тим услышал шум шагов у двери, чей-то крик. Послышался хор голосов: теперь все трое за ним охотились.

Тим проскочил между двумя подъемниками и побежал по обложенному дисками проходу, пытаясь определить, с какой стороны исходили голоса. Перед ним возник не оставляющий альтернатив поворот, и вскоре он уперся в стену видеокассет — ТД плотоядно улыбался ему из-под бесконечного количества целлофановых оберток.

Мотор взревел, покрышки зашуршали по бетону. Подъемники со всего размаха врезались в гору видеокассет и обрушили ее на Тима.

Глава 46

Когда в 19:12 зазвонил телефон, Дрей схватила трубку на первом же звонке, сбив при этом нетронутый стакан водки, который она налила час назад, сразу после звонка Медведя, который сообщил ей, что отпечаток на ключе от машины принадлежал Тиму. С тех самых пор она сидела и смотрела на этот стакан.

Медведь сказал:

— Мы его не нашли…

Раздалось какое-то шипение — это Дрей выдохнула воздух сквозь сжатые зубы.

— …но ребята из отдела отслеживания транспортных средств отследили машину Ли.

— Мне сейчас никакого нет дела до машины Ли.

— Они определили, что парень находится рядом с городом Флоренция в Южной Каролине, то есть довольно далеко от ранчо. Дэнли и Пэлтон взяли ордер и выловили его прямо на стоянке. Теперь он у нас здесь наверху. Его зовут Лео Хендерсон. — Медведь прочистил горло, потом прочистил горло еще раз. — Дело в том, что…

— Да?

— Дело в том, что мы нашли у него кое-что в багажнике.

— Что нашли, Медведь? Что?

— Прочные мешки для мусора. Отбеливатель. Щелочь. И топор.

С губ Дрей сорвался звук, никакого отношения не имеющий к ее тембру голоса и интонации.

— Томас и Фрид сейчас им занимаются.

Дрей вся вскинулась:

— Чем они занимаются? Им лучше не упоминать Тома Альтмана, и если Тим все еще жив…

— Они просто допрашивают его в отношении машины и всего, что обнаружено в багажнике. Но он не колется. Просто сидит со своей дурацкой самодовольной улыбкой. У него потерянный взгляд. И костяшки пальцев все в синяках и ссадинах.

— Он ехал от Тима, — Дрей глубоко вздохнула. — Или возвращался к нему.

— Может быть, он еще этого не сделал.

— Сейчас я не могу слышать выражение «может быть», Медведь.

Оба замолчали, и это молчание все тянулось и тянулось, пока Дрей почти не забыла, что разговаривала по телефону. Медведь зарычал и выдал целую серию шипящих и свистящих междометий:

— А что, если мне сказать Фриду и Томасу, чтобы они пошли попили кофе? А я сам поговорю с этим молодчиком и вытрясу из него дух.

Дрей прижала руку к переносице:

— Нет, нет, никакого насилия. Правила никто не отменяет даже в том случае, если речь идет о членах нашей семьи. Если бы правила отменяли в этих случаях, это означало бы, что они гроша ломаного не стоят. А мы должны подойти к делу серьезно. — Дрей поняла вдруг, что до сих пор стоит, и опустилась на стул. На нее нахлынула волна беспокойства, и она ждала, пока эмоции не улягутся. Она не сможет пережить еще одни похороны. Она не выдержит, если ей придется опознавать тело Тима, заглядывать в холодное лицо за маской Тома Альтмана — крашеными волосами и фальшивой бородкой. Вдруг среди моря печали в голове Дрей промелькнула одна идея, и она снова осознала, где находится.

— Медведь, — ее голос дрожал от волнения, — Медведь, а где машина Ли?

— На полицейской стоянке. Возле одной из коммун, которая расположена около Аламеда.^[31] А что?

— Нам нужно сделать один телефонный звонок.

Пит Криндон, одетый в черные брюки, рубашку с закатанными рукавами и ботинки на десятисантиметровой подошве, нахально осклабившись, подошел к рабочему крепкого телосложения на стоянке конфискованных транспортных средств. Рабочий сидел в небольшой будке у передних ворот, которая гордо называлась «станция». За высоким забором, увенчанным колючей проволокой, виднелись стоящие вперемежку «феррари» и малолитражки, олицетворяя собой уравнительный рай для избранных. Рабочий потеребил подбородок и с подозрением уставился на сумку ядовито-оранжевого цвета, болтавшуюся на боку у Пита.

Рука Пита метнулась к бедру, он быстро продемонстрировал свое удостоверение и молниеносно убрал его:

— Дерек Клифстоун, Департамент национальной безопасности. Я ищу краденый «лексус» Ай-Эс 300. Номерные знаки: четыре-рентген-союз-Пол-ноль-два-два. Машину угнали сегодня утром у мужчины с Ближнего Востока, его имя Лео Хендерсон.

— Лео Хендерсон?

— Он персиянин. Там и белые бывают, приятель. — Пит наклонился, подвинув ногами в красно-коричневых мокасинах, и положил руку на пистолет в кобуре, пристегнутый у него к поясу. Он провел языком по внутренней стороне своей нижней губы и плюнул на поребрик. — Было бы здорово, если бы я смог взглянуть на машину сегодня.

Пит поставил оранжевую сумку на стойку, а работник стоянки неохотно застучал по клавиатуре компьютера.

— Если хотите ее осмотреть, вам придется сначала предъявить ордер — эй, погодите-ка, погодите, погодите! — Он вскочил со своего места. — Это еще что, черт возьми, такое?

Пит аккуратно застегнул свой противогаз. Потом он начал перебирать фильтры, бормоча себе под нос:

— Сибирская язва, оспа, зарин — ага, вот, нервно-паралитический газ. — Он привинтил фильтр к противогазу. — Сэр, у нас есть основания полагать, что в багажнике этой машины могут находиться опасные вещества. — Его голос звучал, как голос робота с металлическим эхом. — Скажите номер места на стоянке.

Мертвенно-бледный работник стоянки уставился на него.

— Скажите мне номер места на стоянке, пожалуйста.

Мужчина дернулся и потянулся к клавиатуре компьютера, опрокинув при этом чашку с кофе.

— Триста восемьдесят пять. В северо-восточной части.

— Спасибо. Пожалуйста, сэр, оставайтесь на месте. — Пит протянул мужчине визитку, печать Департамента национальной безопасности сверкнула золотом. — Это номер моего начальника. Если услышите звук взрыва, пожалуйста, немедленно с ним свяжитесь.

Перед тем как скрыться за первым рядом машин, Пит отсалютовал, и совершенно сбитый с толку растерянный рабочий ответил на этот жест. Пит стянул с себя противогаз и пригладил свои огненно-рыжие волосы.

Он быстро нашел машину Ли, полез под нее и прикрепил передатчик на дно. Направляясь обратно, Пит небрежно насвистывал — этот классический прием он перенял у мультяшного кролика Багз Банни.

Работник стоянки застыл на том самом месте, где Пит его оставил. Он напоминал робкого четырехлетнего ребенка, рассматривающего игрушку на пружинке, которая только что выскочила из коробки. Его мощные мускулы расслабились от облегчения при появлении Пита.

— Не та машина, приятель. Ты уж извини. — Пит пожал потную ладонь рабочего, коротко кивнул и пошел к выходу. — Твоя страна благодарит тебя.

Когда Медведь пинком открыл дверь комнаты для допросов, Хендерсон подпрыгнул на стуле. Томас и Фрид, сидящие на другом конце старого деревянного стола, синхронно поднялись.

— Оставьте нас.

Медведь неподвижно стоял у двери, пока приставы не вышли из комнаты.

Хендерсон тяжело и часто задышал:

— Я уже говорил, что хочу позвонить своему адвокату.

Медведь сцепил пальцы и щелкнул суставами.

— Вы не можете просто так держать меня здесь.

Медведь резко подался вперед и сделал молниеносное движение рукой, со всей силы ударив по стене. Он схватил Хендерсона за плечи и дернул его назад так, что стул завис в воздухе на двух задних ножках, которые заскрипели под его весом. Хендерсон открыл глаза. Лицо Медведя было в пяти сантиметрах от него:

— Вы можете идти.

Хендерсон тяжело сглотнул:

— Что?

Медведь отпустил его плечи, и стул тяжело бухнулся на все четыре ножки. Медведь повернулся к стеклянной панели, глядя на собственное отражение:

— Хеннинги отказались подавать иск. Они забрали свое заявление в отношении дочери. И ее машины. Так что это твой счастливый день, поганец. Выметайся отсюда. — Он два раза топнул ногой и развернулся к Хендерсону:

— Ты что, ждешь извинений?

Хендерсон вскочил со стула и быстро вышел из комнаты.

К половине двенадцатого Дрей испытала панический приступ отчаяния. Она надела форму в надежде на то, что это придаст ей ощущение силы. Ее затылок украшало пятнышко желтой краски, которой она вчера утром красила дверь гаража. Казалось, это было несколько месяцев назад.

— Почему так долго, черт возьми?

Медведь откинулся на спинку дивана и поправил помповое ружье у себя на коленях. Он уже натянул свои черные хлопковые перчатки и ботинки, усиленные стальными пластинами; на полу у его ног лежали шлем, защитные очки и бронежилет. Он сказал Таннино, что надежный информатор будет звонить, чтобы сообщить важные сведения по этому делу, и приказал отряду по проведению арестов быть наготове.

Медведь сказал:

— Наверное, Хендерсону понадобилось какое-то время, чтобы вытащить свой «лексус» с полицейской стоянки.

— Я думала, ты позвонил и позаботился об этом.

— Я звонил. И они вроде бы зашевелились. Но потом какой-то ложный звонок о заложенной бомбе или еще какая-то ерунда снова утопила их в бумажной работе.

— Как мы вообще можем доверять этому парню? Какие у нас есть гарантии, что он знает, что делает?

— Пит Криндон, — сказал Медведь, — точно знает, что делает.

Раздался звонок телефона, и дремлющий на полу возле собачьей миски Бостон тут же вскочил как по команде.

Дрей выхватила миску у него из-под носа.

— МакКинли и Семьдесят шестая, — произнес чей-то голос, и все стихло.

Медведь знал, что просить Дрей остаться дома бесполезно, но он предупредил ее, что во время операции она должна будет оставаться в его машине. Они всю дорогу ехали молча.

Несколько складов были расположены в так называемом строительном парке, хотя у этого места не было ничего общего ни с промышленностью, ни с парком. Зато там была целая куча автостоянок и колючей проволоки. Медведь выключил фары, и они в молчании покатились по мощеной подъездной дорожке. Кроме «лексуса» и фургона, припаркованных перед первым складом, вокруг не было никого и ничего.

Это место отлично подходило для того, чтобы кого-нибудь убить.

Они оставили машину Медведя за погрузочным доком, осмотрелись на месте, прислушиваясь к голосам и движению.

Через несколько минут к месту действия подкатил «Монстр» — так ласково прозвали свою машину члены отряда по проведению задержаний. Полностью экипированные ребята вылезли наружу и остановились между старой переоборудованной машиной «скорой помощи» и грузовичком Медведя. Судебные исполнители тепло поприветствовали Дрей.

Брайан Миллер, сидя на корточках, опирался на выкрашенный черной краской бок «Монстра». Над его головой на машине красовалась белая надпись: «Судебные исполнители США». Рядом с ним сидел пристегнутый на поводок черный служебный лабрадор. Собака не виляла хвостом, не рычала и не прыгала, а только внимательно смотрела на все своими умными желтыми, почти волчьими глазами. Это была самая лучшая собака Кинологического отдела по обнаружению взрывчатых веществ.

Мейбек сжимал и похлопывал свой таран, как суеверный бейсболист, который перед игрой пытается «договориться» со своей битой. Он привез эту чертову штуку из Сент-Луиса.^[32] На вечеринке, которую Миллер устроил по поводу своего нового назначения, жена Мэйбека пошутила, что застала его за тем, что он одевал таран в одежду кукол их дочери.

Томас и Фрид надели одинаковые очки ночного видения и повернули за угол, ветер трепал их черные нейлоновые куртки с аббревиатурой службы судебных исполнителей. Остальные члены отряда стояли кружком, направив дула автоматов МП5 на асфальт. Из всех них один только Медведь использовал ружье. Вид Медведя, вскидывающего это помповое ружье с тридцатипятисантиметровым дулом на полном ходу, наводил на мысли о конце света.

Миллер развернул на земле большую карту и прижал ее носком ботинка и камнем. Снаряжение Медведя зашелестело, когда он присел возле карты. Он говорил тихо, несмотря на то, что они находились метрах в двухстах от цели. Он показывал на карте, где они с Дрей засекли движение внутри здания.

Миллер кивнул и продолжил:

— За парком ждет «скорая». На случай, если кто-то будет ранен. Полицейских предупредили, но у нас нет времени на то, чтобы ждать, пока они оцепят территорию за воротами, так? — Он взглянул на Дрей и Медведя. Те одновременно замотали головами. — Мы зайдем туда быстро и без приглашения. — Просматривая план захода в помещение, Миллер стучал по нему пальцем, показывая, за какими зонами будут следить участники группы, которые всегда работали по двое, в паре с напарником.

Томас и Фрид показались из-за угла, тихо ступая. Рот Томаса был плотно сжат так, что усы топорщились. Вокруг глаз на его обветренном лице пролегли глубокие морщины. Он снял очки и сделал неопределенный приглашающий жест рукой. Миллер взглянул, сморщился и передал очки дальше по кругу. Дрей заметила, как менялись лица судебных исполнителей, после того как они смотрели сделанную Томасом запись, и, наконец, вырвала очки из рук Медведя и погрузилась в смутно-зеленоватый мир.

Симпатичный, хорошо сложенный парень вышагивал у открытой двери склада рядом с тем местом, где они с Медведем слышали голоса. Его руки по локоть были покрыты подтеками какой-то расплывчатой непонятной жидкости; на футболке и джинсах были неясные пятна. Красный цвет в оптике ночного видения всегда приобретал туманный налет. Парень наклонился и уперся руками в колени, словно борясь с тошнотой. Он вынул бутылку отбеливателя из багажника «лексуса», перед дверью явно собрался с духом, потом вошел внутрь.

Следующее, что помнила Дрей, это то, что руки Гуерреры поддерживают ее и он помогает ей опуститься на землю.

— Пока мы еще ничего не знаем, — прошептал он ей на ухо. — Ничего.

Дрей поднялась, но покачнулась, ноги ее не слушались. Пэлтон и Дэнли тут же встали по обе стороны от нее.

— Я не могу войти туда с вами, да?

По лицу Миллера было понятно, что такая возможность даже не обсуждалась.

— Тогда мне лучше вам не мешать, ребята.

Дрей забралась на пассажирское сиденье машины Медведя, оставив дверь открытой.

Мужчины выстроились вдоль погрузочного дока по два человека, держа МП5 у груди наизготовку, и замерли в ожидании момента, когда Миллер даст команду «вперед».

Пэлтон держал в руках таран. Драгоценная стояла, тесно прижавшись к ногам Миллера.

В защитных очках и шлемах они смахивали на инопланетных монстров, горящих нетерпением, но сдерживающих себя. Раздавался едва слышный шелест бронежилетов.

Миллер поднял руку, растопырил пальцы и начал загибать их. Когда его ладонь сжалась в кулак, отряд исчез за дверью.

Вайнона сидела в туалете, раскорячившись над унитазом. Вдруг она услышала снаружи тихий шорох. Она натянула брюки и, опершись на раковину, выглянула из окна как раз в тот момент, когда мимо прокралось несколько человек в полном боевом снаряжении, как бойцы спецназа. Они продвигались тихо, но чувствовалось, что их приближение было смертоносным. Вайнона прижала руку ко рту, подавив крик.

Она подождала секунд тридцать и открыла окно. Пролезть через него было легко, а вот спрыгнуть с трехметровой высоты — сложнее. Она поцарапала себе ладони и ободрала колени и запястья. Вайнона побежала вдоль здания склада к главным воротам парка. Она как раз вывернула из-за погрузочного дока, когда из тени появилась фигура, и женский голос произнес:

— Вряд ли у тебя это получится.

Вайнона качнулась наугад. На нее обрушился поток ударов — незнакомка умело перехватила ее руку и раскрытой ладонью врезала Вайноне по голове так, что у той в ушах зазвенело. Она ударила Вайнону в коленку, сомкнула руки у нее на шее и повалила на асфальт с такой силой, что у той ногти сломались от удара.

Вайнона застонала, уткнувшись лицом в землю, когда в спину ей уперлось колено, а руки резко завели назад. Металл защелкнулся на ее запястьях и на щиколотках.

За спиной у женщин у входа на склад раздались такие звуки, словно весь мир взорвался в одно мгновение.

Миллер отозвал собаку в сторону после того, как она обнюхала дверь. Мэйбек вынес дверь вместе с рамой, таран легко проломил старое дерево. Он отошел в сторону, и Медведь ворвался в комнату первым с ружьем наготове, Томас и Фрид держались по обеим сторонам от него. Дэнли напевал себе под нос какую-то медленную заунывную песню, как он всегда делал на входе, но за топотом ботинок его почти не было слышно.

Гуеррера, прижав к щеке приклад МП5, повернул в темный коридор направо, фонарик на его оружии осветил раздвигающиеся двери и другие предметы в той части склада, которую Дрей и Медведь сочли пустой.

Остальные стали двигаться к свету, который виднелся в конце коридора. Из-за угла они выбежали так, словно включили ускорение, сразу надвинувшись на предполагаемую угрозу.

— Судебные приставы США. На пол, мать вашу!

Медведь увидел жуткую картину. Семь мешков для мусора были аккуратно завязаны. К сливу в полу струились остатки алой жидкости. Рядом стоял предвещавший только дурное черный врачебный чемоданчик. Смазливый парень снаружи опирался на швабру с влажной тряпкой. Хендерсон бросился к столу, на котором лежала целая куча пистолетов, одна желтая хозяйственная перчатка для мытья посуды упала на пол, другая оставалась у него на руке.

Ружье Медведя отозвалось металлическим звуком, когда он рванул вперед, едва касаясь ботинками пропитанного кровью и промытого отбеливателем бетона. Сбоку от него Томас и Фрид схватили парня со шваброй и скрутили его.

Упавшая перчатка шлепнулась об пол.

Опустившись на одно колено, Хендерсон схватил со стола пистолет. Пуля «Магнума» пробила стену как раз в тот момент, когда ружье Медведя с силой ткнулось ему в рот, раздробило зубы и прижало его голову к полу. Медведь занес ногу над его запястьем и наступил на него, заставив отпустить пистолет.

Медведь почувствовал, как ствол его ружья уперся прямо в горло Хендерсона, и подумал о семи тщательно завязанных мешках для мусора, прижимая пальцем курок.

Глаза Хендерсона вылезали из орбит до тех пор, пока век стало вообще не видно, из его разбитых губ текла кровь.

Медведь застыл над ним, он обливался потом, в левом ухе звенело — пуля рикошетом прошла у его виска.

Где-то раздавался лай.

Пэлтон перевернул Хендерсона одним движением, как блин на сковородке, и защелкнул наручники у него на запястьях.

Остальные приставы рассредоточились по зданию и планомерно вышибали двери, а четверо ребят отошли назад, чтобы помочь Гуеррере прочесать территорию склада. На полу под окном валялся выбитый пулей кусок доски, которой было забито окно. Снаружи собака Миллера лежала на боку, царапая задними лапами по асфальту — в нее попала рикошетом пуля. Миллер сидел возле собаки на корточках, его глаза блестели от слез.

Из темного дверного проема Томас закричал:

— Медведь! Медведь!

Медведь поспешил на его голос. Ему казалось, что он пробирается сквозь густой сахарный сироп.

Он собрался с духом, прижав руку к подбородку.

В середине служебного помещения сидел человек, на его окровавленное лицо падал бледный свет из приоткрытой двери.

Его нижняя губа оттопырилась, с ладони была содрана широкая полоса кожи. Он взглянул на Медведя из-под синяка размером с апельсин, прикрывающего его глаз — второй глаз каким-то чудом остался неповрежденным — и прохрипел срывающимся, чуть слышным голосом:

— Сержант Тим Рэкли, дата рождения 10.04.69. Служебный номер пять-четыре-восемь — семь-девять-ноль-пять-три-три.

Глава 47

От яркого света Тиму казалось, что ему в глаза втыкали иголки. Он крепко зажмурился и попытался перекатиться на бок, но тело не слушалось. Металлический стук каталок, сладковатый тошнотворный запах антисептика, пульсация иголки в вене — он был в больнице. Тим услышал какое-то движение рядом с собой, его мозг усиленно пытался понять, что означает этот звук.

Постель скрипнула — кто-то наклонился над ним. И Тим вдохнул сладкий аромат, в котором смешались запах жасмина, лосьона и пороха.

— В окружной больнице в травматологии не было места, поэтому мы привезли тебя сюда, в Медицинский центр Калифорнийского университета. Сегодня четверг, двадцать девятое апреля. Вечер. Пять часов тридцать две минуты.

Вечер четверга. Боже правый, он потерял два дня.

— С тобой все будет в порядке. Хендерсон накачал тебя бензодиазепином.^[33] Отряд по проведению задержаний вытащил тебя с этого склада. Ты помнишь?

Тим покачал головой. В его памяти ничего не сохранилось в промежутке, когда он убил Рэндела и когда очнулся, накачанный транквилизаторами, в холодной бетонной камере, щурясь от блеска круглых стекол очков доктора Хендерсона, который бил Рэкли, пока он не потерял сознание.

— Мы должны вытащить Ли. — Его голос звучал так хрипло от обезвоживания, что его почти невозможно было узнать. Тим с усилием выговорил несколько фраз, чтобы сообщить Дрей известную ему информацию.

Он услышал царапание ручки по бумаге. Слава богу. Она делала записи.

— Там было больше пяти похитителей?

С закрытыми глазами Тим медленно посчитал, потом покачал головой.

— Мы нашли семь мешков для мусора. В них было то, что осталось от Рэндела Кейна и Стэнли Джона Митчелла. — Ее голос дрогнул. Тим почувствовал, как она измотана. — Мы арестовали и пробили по нашей базе трех других.

Вдруг раздался сердитый женский голос:

— Офицер, вам придется зайти попозже, чтобы задать ему все интересующие вас вопросы. Сейчас он не в том состоянии.

— Я его жена.

— А…

Тим улыбнулся, и что-то ткнулось ему в нижнюю губу. Он услышал, как Дрей издала какой-то тихий звук — она улыбалась ему в ответ, ее прохладная рука прикоснулась ко лбу, и Дрей прошептала:

— Боже мой, боже мой.

Он потянулся к ней. Дрей взяла его руку и прижала ее к груди. Задержавшись на секунду, он сдвинул руку вниз. Она расстегнула форму, и Тим положил ладонь ей на живот.

Через сорок пять минут запыхавшийся врач ворвался в палату, уткнувшись носом в карточку. Он назвал Тима миссис Гонсалес и сообщил ему, что его ребенок в инкубаторе и что гистерэктомия^[34] прошла успешно. Только ухмылка Тима, которая, несмотря на боль, появилась на его лице, заставила доктора поднять глаза. Врач взглянул на монитор кардиографа, бормоча проклятия в адрес тупых медсестер, и вылетел из комнаты.

Дрей поднялась, намереваясь устроить скандал.

Через пару минут после того, как она вернулась, на пороге палаты появились два врача с запатентованными любезными улыбками:

— Мистер Рэкли? Мы работали с вами во вторник вечером. Ваша жена сказала, что доктор Л. не обсудил с вами ваше состояние?

— Он сказал, что я смогу продолжить кормить грудью, как только закончу курс обезболивающих.

— Если найдете кого-нибудь, кто согласится покормить грудью вас, не отказывайтесь, — сказал мужчина в белом халате.

Врач, которая пришла с ним, — красивая блондинка с почти незаметными, но многочисленными рубцами от пластических операций, рассмеялась. Она протянула Тиму карточку, и он сжал ее запястье в знак благодарности. Взгляд Тима задержался на одинаковых платиновых свадебных кольцах врачей.

— У вас многочисленные переломы, трещины ребер и трещина черепа с правой стороны, — начал ее муж. — На данные области наложить гипс невозможно, поэтому просто будьте осторожны. Я вправил вам кости носа. На переносице гематомы нет, но придется какое-то время потерпеть. — Его пальцы осторожно прошлись вокруг правого глаза Тима. — Здесь кости не сломаны. Разрывов внутренних органов нет, но избили вас основательно. Хуже всего дело обстоит с правым коленом — связки порваны, поверхностные ткани в ссадинах и синяках. Сильная припухлость. Нам пришлось частично сбрить вам бороду…

— Ничего страшного, — быстро сказала Дрей.

— …чтобы наложить швы на губу. Я вызвал пластических хирургов, и они отлично поработали. Почти двадцать пять косметических швов. Мы же не хотим разочаровать папарацци…

Он протянул ему руку, и Тим ответил на его рукопожатие, при этом трубка капельницы натянулась. Тим узнал его и начал что-то говорить, но тут у врачей одновременно запикали пейджеры. Они синхронно нажали на кнопки и просмотрели сообщения на дисплее. И ушли, прежде чем Тим успел поблагодарить их.

Перед тем как закрылась дверь, Тим услышал, как мужчина обратился к его жене:

— Приятно познакомиться с товарищем по несчастью — он ведь тоже стал звездой таблоидов поневоле.

Наконец Тима перевели из отделения интенсивной терапии в отдельную палату с телефоном. За медсестрой еще не закрылась дверь, а Тим уже набирал домашний номер Таннино. Поздоровавшись, Тим рассказал обо всем, что с ним произошло, от начала до конца. У Тима в голове все еще гудело от обезболивающих и успокоительных, а Таннино испытал явное облегчение, впервые за это время услышав его голос. В их разговоре случилось несколько лирических отступлений, но каждый раз оба неизменно возвращались к делу.

Дрей сидела рядом с Тимом и держала его за руку.

— Они держат там Ли, — сообщил Тим. — А мое лицо очень наглядно показывает, на что способны приспешники Беттерса. Так что нам нужно поторапливаться.

— Я сейчас же этим займусь, — сказал Таннино, — как только что-нибудь будет, я тебе обязательно сообщу.

Остаток вечера Тим принимал многочисленных посетителей. Первым в палату зашел Медведь, но у него то и дело глаза становились влажными, он притворялся, что ему нужно позвонить, и выходил в коридор. Пэлтон, который был женат уже пятнадцать лет, принес Дрей цветы. Дэнли, впервые за время их знакомства, не отпустил ни одной шуточки. Фрид, благоухающий лосьоном после бритья, оставил девушку, с которой у него было свидание, в коридоре, чтобы заскочить проведать Тима. Гуеррера снял с шеи медальон с изображением святого Михаила, протянул его Тиму и сказал, что тот может носить его, даже если он не католик.

Тим принял подарок, решив, что сейчас ему пригодится любая помощь.

Перед тем как уйти, Гуеррера обхватил голову Тима одной рукой и притянул его к себе — это короткое неуклюжее объятие болью отозвалось в сломанных ребрах Тима.

К восьми часам большинство членов отряда по проведению арестов позвонили или навестили Тима в больнице. Когда спасаешь человеку жизнь, всегда чувствуешь огромную ответственность перед ним, как будто ты ему что-то должен. Мысли Тима снова обратились к тому, как Ли, стуча зубами, прижималась к нему в ледяном потоке.

Когда Медведь снова появился с пиццей и упаковкой пива на шесть банок, Дрей ушла: ей нужно было привезти Тиму кое-какую одежду и туалетные принадлежности. Тим не мог пить из-за тех лекарств, которые принимал, но Медведю не нужна была помощь, чтобы справиться с шестью банками пива. Да и с пиццей в принципе тоже.

Тим спросил о лабрадоре. Срикошетившая пуля повредила собаке бедро, и Дэнли сказал, что ее отправят на пенсию. Специально обученные служебные собаки содержали в себе не меньше информации, чем беспилотные самолеты-шпионы, поэтому их не выпускали из-под правительственного контроля.

Медведь стер с подбородка красный соус:

— Вообще-то я собираюсь взять ее к себе. Я думаю, что Бостону нужен друг. — Он принял молчание Тима, который на самом деле просто отвлекся, за удивленное неодобрение и быстро принялся доказывать свою правоту. — Знаешь, Миллер посчитал: она спасла семнадцать жизней. Ребята собираются скинуться ей на операцию.

— Можешь на меня тоже рассчитывать. Я ей должен за ту заминированную дверь гаража в Тарзане.^[35]

Медведь опустил голову, словно задумался, под подбородком у него собрались складки, глаза заблестели. Он прочистил горло, собираясь что-то сказать, но просто стиснул руку Тима и вышел.

Тим взял с тумбочки пульт и выключил свет. Жалюзи все еще были не задвинуты, и город щедро отбрасывал на одеяло голубоватое свечение неона. Тим нажал еще одну кнопку на пульте, и матрас приподнялся, плавно подтолкнув его в сидячее положение. Какое-то время Тим смотрел невидящим взглядом на пустую комнату.

Когда он остался в одиночестве, ему стало не по себе. Он понял, что просто пытался не думать обо всем, что с ним только что произошло. И вот теперь в тишине мысли и чувства его вернулись ко всему, что ему пришлось вынести. Он старался сдержать в узде эмоции с того самого момента, как попал в комнату с бетонным полом и стенами, но сейчас все подробности заточения всплывали в его памяти чередой мрачных переплетающихся образов.

Дыхание Тима участилось, через несколько секунд он уже весь взмок от пота, его сердце быстро колотилось — начался один из тех приступов, которые случались с ним после командировки в Хорватию. Он уставился на кнопку вызова, но не мог заставить себя нажать на нее.

Когда ручка двери повернулась, Тим постарался выкрикнуть имя Дрей, но горло сдавило судорогой.

В дверном проеме замаячила фигура Томаса. Он шагнул в палату и, прищурившись, взглянул на Тима:

— Эй, Рэк, не спишь?

Тим слегка кивнул.

— Слушай, я просто хотел сказать, — Томас уставился в пол, неловко переминаясь с ноги на ногу, — вся эта пикировка… которая у нас происходила… — И тут он заметил, какое у Тима выражение лица. — С тобой все в порядке?

Тим кивнул, но он тяжело дышал.

— Хочешь, я позову медсестру?

Тим покачал головой.

Томас сделал несколько осторожных шагов вперед и присел на кровать рядом с Тимом. Дыхание Рэкли начало выравниваться, астматические судороги почти прекратились, так что теперь он мог спокойно вдыхать воздух.

Томас сидел рядом с ним, не произнося ни слова, положив руку ему на плечо, пока Тим старался побороть приступ панического страха. Наконец стены комнаты перестали на него давить и Рэкли в изнеможении откинулся на подушки. Когда он очнулся через несколько часов беспокойного забытья, Томаса не было, а вернувшаяся Дрей спала рядом с ним на стуле.

Таннино пришел на следующий день утром и принес с собой огромную корзину кексов и выпечки, вид у него был не очень довольный. Он поставил корзину на пол и сказал:

— Жена.

— Она испекла это сама?

— Боюсь, что так. — Он подошел к Тиму и встал, сцепив руки за спиной; из-под его спортивной коричневой куртки торчали краешки желтых манжетов.

— Черт возьми, Рэкли, ну и вид у тебя! Ты похож на невесту Франкенштейна.

— А вы похожи на итальянского дядюшку из кино.

Таннино рассмеялся, но улыбка быстро исчезла с его лица:

— Мы не смогли заставить эту горластую девку и двух отморозков, которые сидят у нас в камерах, дать показания против Беттерса. Они утверждают, что похитить тебя была их идея. Когда они увидели тебя на дороге, у них случился прилив вдохновения.

— Конечно. Это метод работы Беттерса. Все, что бы ты ни сделал, всегда является твоей собственной идеей.

— Теперь их обступают адвокаты, они хотят признать свою вину и отправиться на галеры вместо Беттерса. — Таннино провел рукой по своей густой с проседью шевелюре. — Ты уверен, что ни разу не слышал, как они говорили о том, чтобы доложиться Беттерсу?

— Они ни разу даже имени его не упоминали.

— Они молча садятся в дерьмо, а Беттерс идет в полный отказ. Ему глубоко наплевать на то, что они попадут в тюрягу, а они счастливы пострадать за него.

— А что, у Винстона не клеится дело?

— Мы не можем ни на кого из них повесить убийство Стэнли Джона, потому что такими делами там занимался Рэндел Кейн, а он лежит упакованный в мешках для мусора. А вот трех похитителей мы посадим запросто. Ну конечно, тебе придется дать показания. Но вот шансов доказать причастность Беттерса к похищению у нас очень мало.

— Но мы ведь можем прижать его обвинениями за нарушение законов в отношении почты. Так ведь?

— Извини, сынок, но Вин сказал, что мы не можем представить сожженную почту в качестве оснований для ордера.

— Что? — Тим резко сел в постели, застонав от острой боли в ребрах.

Таннино тут же оказался рядом с ним и помог ему опуститься обратно на подушки:

— Ты не мог разглядеть, что это за почта снаружи хижины. Для того чтобы точно убедиться, что́ это за почта, тебе нужно было открыть дверь, а в этом случае мы опять увязаем в законах, охраняющих право на конфиденциальность частной жизни. — Прежде чем Тим успел запротестовать, Таннино поднял руку и продолжил: — Но иск в отношении твоего похищения Вин готов подать. Обвинение в заговоре дает нам право обыскать ранчо в поисках переписки с Беттерсом или вещественных доказательств — происхождения отбеливателя, щелока, топора и мешков для мусора. А когда мы будем там, мы, возможно, наткнемся на дополнительные улики и уже от них будем плясать. Томас и Фрид пошарят на этих стеллажах. Кто знает, что они там найдут.

— Мы должны вытащить оттуда девочку.

— Мы это сделаем.

— О каких сроках мы говорим?

— Не могу ничего обещать, но это случится скоро. Послушай, Рэкли, ты уже сделал свою работу. Предоставь мне все остальное.

— А что мне делать?

— Съешь кекс и расслабься. — Таннино бросил на Тима заговорщицкий взгляд, взял корзину и по пути к выходу затолкал ее в мусорное ведро.

Дрей заставила Тима немного пройтись по коридору. Рэкли еще очень нетвердо стоял на ногах, и ему пришлось тяжело на нее опереться. У него болело колено, на котором были порваны связки, и передвигался он мелкими шажками, морщась от боли.

— Наверное, она думает, что я бросил ее. Я имею в виду Ли.

— Скорее всего, она думает, что ты мертв или что ты делаешь то, чем ты сейчас и занят: пытаешься придумать способ добраться до нее… Она знает, что ты нашел доказательства нарушения закона о почте?

— Нет. Я просто схватил ее и побежал.

— Тогда она, вероятно, думает, что у тебя все еще нет достаточных оснований для законного посещения ранчо.

— Знаешь, они уже допрашивали ее про то время, что она провела со мной вне ранчо. Если ей удалось выкрутиться, то они сейчас следят за каждым ее шагом. Если у ТД появится хоть тень подозрения, что она в чем-то замешана, она тоже попадет в разряд «Отработанного материала». — Он слишком тяжело оперся на правую ногу и с трудом подавил стон. — Уилл был прав. Лучше бы он тогда увез ее насильно.

Губы Дрей сжались в тонкую полоску. Она бросила на Тима разочарованный взгляд, на который тот сначала не обратил внимания.

Через минуту он все же спросил:

— Что?

— Конечно, ты поступаешь очень отважно, стремясь и дальше распутывать все это. Но ты прекрасно знаешь, что это не твое дело. Это дело Ли. Дети вырастают и становятся взрослыми, Тимоти. Так уж это бывает.

Боль, которую Тим ощущал под ребрами, усилилась.

— По-моему, это то, с чем нам никогда не приходилось сталкиваться.

Шея Дрей напряглась под его рукой.

— И все-таки.

Они потихоньку продвигались вперед в его жалком темпе. Ноги Тима задрожали, и Дрей посильнее схватила его за спину.

— Ну же, давай. Если сможешь дойти до магазина, я куплю тебе шоколадку.

Рэкли было очень больно, зато приятно снова находиться в вертикальном положении. Когда они дошли до магазина, его рубашка пропиталась потом. Дрей крутанула стенд с открытками и вытащила одну из них.

— Помнишь эту? «Грустный день настал. Он полон печали. Но ваш любимый человек сейчас на небе, смотрит на вас из самого уютного уголка рая».^[36] Боже мой.

Женщина, стоявшая перед ними, бросила на Дрей любопытный взгляд и быстро отошла, прижимая к груди покупки.

На обратный путь они потратили вдвое больше времени. Тиму пришлось три раза останавливаться и отдыхать.

Они сидели рядом, глядя, как перечеркнутое полосками жалюзи солнце отбрасывает на пол дрожащий свет. В палату заглянула медсестра и сказала, что Тим может ехать домой. Дрей помогла Тиму высвободить ногу из фиксатора и подняться, опираясь на костыль.

Дверь скрипнула и открылась. Тим увидел Винстона Смита и Таннино и сразу понял: что-то не так.

Лицо Винстона было очень бледным:

— Судья не нашла достаточно оснований для того, чтобы выписать нам ордер.

— Ты шутишь! Что мне тебе еще принести? Видеозапись, на которой заснят Беттерс, отпиливающий кому-нибудь голову?

— Ситуация сложная…

Тим показал на свое израненное тело:

— Да уж.

Дрей сердито поерзала на стуле, но сдержалась и ничего не сказала.

Винстон сделал шаг вперед:

— Я полностью поддерживаю тебя в этом деле, Рэкли. Но судья не увидела связи между похищением и ранчо. Мы нашли чек за покупку отбеливателя, щелочи, топора и мешков для мусора в багажнике «лексуса» — они купили все это уже после того, как уехали с ранчо. У нас есть трое подозреваемых, и их показания полностью совпадают. Все улики, которые мы собрали, найдены на месте преступления. Нам не нужно лезть на это ранчо, чтобы составить дело. Мы ничего не можем предъявить Беттерсу, а ни один судья не станет подставляться и выдавать ордер, для которого недостаточно оснований.

Дрей спросила спокойным голосом:

— А то, что этот склад битком набит пропагандистской продукцией Беттерса, это не связь? Да этот склад — тринадцать тысяч квадратных метров этой самой связи.

— Это складское помещение взято в аренду. Стэнли Джон выбирал место, подписывал договор, следил за ходом работ. Так что это его рук дело.

— Томас и Фрид продолжают над этим работать, — сказал Таннино. — Хорошая новость заключается в том, что мы опечатали склад как место преступления. Так что эти записи медитаций не будут распространяться.

— Здорово. — В горле у Тима горчило от всех лекарств, которые ему пришлось принимать. — Может, вы сможете еще прищучить Беттерса за то, что он просрочил свой платеж за абонемент в библиотеке.

— Но ведь это уже что-то, Рэкли.

— Он наштампует еще записей.

Таннино оскалился — наверняка вспомнил свою племянницу и деньги, которые она перевела с кредитной карточки его жены после просмотра такой кассеты.

— По крайней мере, это поможет нам выиграть несколько дней.

— Несколько дней для чего?

Таннино отвел взгляд.

Ли рисковала опять попасть под влияние секты или ее вообще могли убить. ТД выстроил невероятно отлаженную, надежную систему. Отсутствие Стэнли Джона сможет остановить работу секты минут на пять — ровно столько понадобится толпе горящих энтузиазмом Про добежать до Учителя и выразить желание занять его место. А в домиках было полно людей, которые легко заменят Чеда, Вайнону и Хендерсона. Без сомнения, ТД уже нанял какого-нибудь громилу вместо Рэндела.

Семинар следующего поколения пройдет через семь дней. Он станет основой строящейся империи ТД.

Тим схватил с тумбочки банку фруктового десерта и со всего размаху запустил ее об стенку. Банка разлетелась на осколки с громким звоном. К тому моменту, как звон прекратился, гнев Тима растаял, уступив место усталости и смущению. Он не помнил уже, когда в последний раз терял самообладание, а какой-то жалкий десерт явно не стоил того, чтобы начинать это делать.

Таннино поднял руки от удивления.

Тим потер глаза, стараясь собраться с духом. В палате пахло йодом. Каждый раз, когда Рэкли делал вдох, было ощущение, что у него дрожат ребра.

Таннино и Винстон вышли, тихо прикрыв за собой дверь.

Глава 48

Пока Дрей принимала душ, Тим хромал по комнате, разрабатывая колено. Свои костыли он оставил у вешалки в коридоре. Судя по программе популярного телевизионного канала КСОМ, по которому после новостей сразу начали показывать страшилки «Столкновение огромных грузовиков» и «Записанные на видео тюремные драки», прессу не очень интересовало похищение. Особенно заметно это было по сравнению с тем, как часто лицо Тима мелькало на экране год назад. Конечно, Таннино отказался раскрывать имя Рэкли, но то, когда оно станет известно широкой общественности, было лишь делом времени.

Когда Дрей, обмотав волосы полотенцем, вышла из душа, Тим сидел за кухонным столом и читал свод законов США. Уголки губ Дрей опустились:

— Не веди себя так, как будто без отряда по проведениюарестов ты ничего не можешь сделать. Подумай о Ли. Ты можешь помочь ей и без автомата в руках.

— Как?

— Ну, я поговорю со шерифом. Может быть, он поддержит какое-нибудь наше действие. Ты можешь сосредоточиться на Чеде, дать понять, что он теперь никогда больше не достигнет нирваны, после того как ТД дал ему волю. Или, например, Медведь может потрясти Фила МакКинли, который ищет для ТД информацию о новичках. Так мы сольем ТД дезу, что Вайнона заговорила, посидев в камере, — ведь он не доверяет женщинам, так что его должно сильно разозлить, если ему скажут, что она торгуется с прокурором, обещая выдать все секреты Программы. — В дверь позвонили, и Дрей пошла открывать. — ТД изобретательный парень. Мы должны выдать какие-то оригинальные идеи, а не сидеть тут, причитая и молотясь головой об стенку.

Опершись на спинку стула, Тим поднялся и побрел за ней.

Уилл ждал на крыльце, прячась в коконе сухого воздуха, который ему обеспечивал большой черный зонт. В руках он держал кейс. Эмма жалась к нему сзади, выглядывая из-за плеча.

Тим не знал сначала, чего ему ожидать, но через пару секунд лицо Уилла смягчилось.

— Боже мой. — Он протянул руку, не донеся ее немного до Тима.

Хеннинги вошли в дом. Уилл оглядел куски испачканной марли на полу, батарею бутылочек с лекарством на журнальном столике и провел рукой по лицу:

— Это дело пошло не так, как мы хотели, да?

— Да, — сказал Тим. — Не так.

— Мы получили письмо по электронной почте… якобы от Ли. Оно нас очень встревожило.

Уилл достал свой ноутбук из чемодана, поставил его на журнальный столик и включил его. Эмма сидела, не поднимая головы, нервно двигая руками, сложенными на коленях.

На дисплее появилось письмо:

«Мама и папа. Пожалуйста, предоставьте мне самой принимать решения. Я довольна жизнью. Если вы пошлете еще одного человека, чтобы он меня похитил, я подам на вас в суд. Ли».

Тим сидел молча, трогая языком швы на внутренней стороне губы.

Лицо Уилла на мгновение исказилось, он кашлянул в кулак и взял себя в руки. Он посмотрел на Тима, все еще борясь со своей печалью:

— Вы очень многое ей дали. Что бы там ни происходило, я должен верить, что это приносит ей какую-то пользу.

Эмма сжала руками воротник плаща и сказала отстраненно и задумчиво:

— Теперь она конченый человек.

— Не надо недооценивать нашу дочь, — активное возражение Уилла удивило всех присутствующих в комнате, включая его самого. — Это письмо еще ничего не значит. Из всего, что нам известно, можно сделать вывод, что ТД дышал ей в затылок, когда она его писала.

— Вы правы. — Тим схватил ноутбук и поставил его перед собой так, что со стола слетело несколько бутылочек с лекарствами. Он внимательно вгляделся в дисплей, потом на строку источника — слова и цифры под электронным письмом. Одна гиперссылка была выделена синим.

Тим ощутил сильное волнение. Он поймал на себе взгляд Дрей и щелкнул по ссылке. Тут же вылезло еще одно окно:

«Если Тим жив, скажите ему, чтобы он не приходил сюда за мной. Тут очень много новых Хранителей. Скейт следит за мной почти все время. Я работаю над вэб-сайтом в модуле. Одна остаюсь редко, только когда Скейт уходит по малой нужде или относит ТД телефонный провод. Что вам нужно, чтобы устроить обыск? Не пишите мне на этот адрес — пришлите ответ на hotmail».

Тим поднялся слишком резко, его колено отозвалось на это движение сильной болью:

— Мы должны отправить это Таннино и Винстону, пусть специалисты технического отдела посмотрят на случай, если мы что-нибудь пропустили. Мы пошлем ей список необходимых нам улик.

— А как она их вам передаст? — спросил Уилл. — Она ведь по факсу послать их не может. Телефонные провода никому не дают без особого разрешения. Да и одна она остается, похоже, не больше чем на пять минут за раз.

— И, судя по тому, что ты говорил, ее никогда не оставляют без присмотра с включенным модемом, — поддержала его Дрей. — Иначе она могла бы просто послать личное электронное письмо и стереть все его следы. Тот факт, что она использовала закодированную гиперссылку, скорее всего означает, что она приготовила ее заранее и вставила в письмо, пока Скейт или еще кто-то ходил за телефонным проводом.

— А потом сидел над ней и следил, что она делает.

— Тогда как она получит наш ответ?

— Можно установить такой режим на компьютере, что почта будет загружаться автоматически каждый раз, когда заходишь в Интернет, — сказала Дрей. — Я так иногда делаю. Она может сохранить письмо в хорошо спрятанном файле и прочитать его, когда будет одна с отключенным Интернетом.

— Может, написать ей, чтобы она где-нибудь спрятала улики, а мы их заберем? — предложил Тим.

— Они следят за ней днем и ночью, — возразила Дрей. — Да и в обычное время никто не выезжает с ранчо.

— Можно назначить встречу, когда все будут спать, — вступил в разговор Уилл. — Пробраться на ранчо, взять у Ли улики, вернуться с ордером и забрать ее.

— Назначать ей встречу значит подвергать слишком большой опасности. — Тим показал на дисплей. — Она ясно дала понять, что мне не следует там появляться.

— А тебе и не надо туда соваться, — Дрей говорила нахмурившись, ее идея все еще выстраивалась у нее в голове. — Может, нам и не придется идти к ней. Вместо этого мы подождем, пока ТД приведет ее к нам.

Тим, Уилл и Эмма непонимающе на нее уставились. Теперь Дрей взволнованно улыбалась:

— Ну же, ребята, откройте свое сознание для Программы.

Через полчаса после звонка Тима Винстон и Таннино подготовили список улик, которые были им нужны. Помимо доказательств, призванных помочь им предъявить иск о нарушении правил обращения с почтой, который точно можно было раскрутить в суде, они хотели получить любую информацию о папках, озаглавленных «Отработанный материал», среди которых теперь точно должна была быть папка на Тома Альтмана. Томас и Фрид добавили многочисленные записи в отношении финансов, которые, как они надеялись, помогут им найти что-нибудь в этом направлении. Потом ответное письмо отправили с компьютера Уилла и телефонной линии одного из приставов Роджера Фриска. В письме содержались инструкции по выполнению плана Дрей: где они будут ждать Ли, какого сигнала ей нужно дождаться, а также предложения по поводу того, как ей вынести улики, уходя с ранчо.

Когда Бедермана попросили помочь, он сразу согласился. Его глаза заблестели каким-то странным, отстраненным блеском, когда Тим и Дрей рассказали ему все подробности плана.

Тим решил сам съездить к Реджи. Его комнату нельзя было назвать идеально чистой, но мебель стало хотя бы видно, а мусор исчез. Одежда все еще валялась на полу, но кое-где уже проглядывал ковер, и кровать была заправлена. Реджи проследил за изумленным взглядом, которым Тим окинул комнату, с трудом сдерживая гордую улыбку.

Реджи словно бы не замечал шрамы Тима и то, что он прихрамывал, пока тот не рассказал все, что произошло. Лицо Реджи посерело, в глазах появилась усталость. Тиму грустно было видеть, что его живость исчезла. Когда Тим попросил его помочь, Реджи мрачно кивнул. И Рэкли даже переспросил еще раз, чтобы убедиться, что парень правильно понял суть его просьбы. Уже выйдя из комнаты, Тим вдруг осознал, что коричневого бумажного пакета с лекарствами, который Реджи всегда держал при себе, нигде не было видно, когда они разговаривали.

Время, свободное от ежедневного утреннего посещения физиотерапии, — часа в цепких лапах инструктора по имени Синди, которая почему-то обращалась с ним, как с древним стариком, страдающим остеопорозом, — Тим проводил за разработкой операции с Дрей, Реджи и Бедерманом. В промежутках он разговаривал по телефону с Таннино и Винстоном, обсуждая различные непредвиденные ситуации.

Таннино оформил Тиму справку о временной недееспособности — очень умный ход, который позволял Тиму числиться судебным исполнителем. Во вторник с внутренней поверхности губы Тима сняли швы, на подбородке осталась только змейка из присохших корочек. Рэкли наконец-то признал, что интенсивные тренировки Синди давали результаты — он стал лучше ходить.

Они все еще не получили ответа от Ли, хотя Тим попросил Уилла проверять почту каждый час.

В среду после физиотерапии Тим пошел в пустую комнату Джинни делать растяжку. Когда он сидел на ковре, наклонившись вперед на свое красное колено, чтобы заставить работать подколенное сухожилие, ему пришло в голову, что он устал относиться к этой комнате с боязливым почтением.

Желтые с розовым обои выцвели на солнце, а в одном углу вообще отошли. Тим поднялся, подошел к стене и пригладил маленький отставший кусочек. Обои упорно снова отогнулись. Придется клеить, подумал Тим.

И повинуясь совершенно непреодолимому желанию, он ухватился за этот угол и дернул что есть силы. Полоса бумаги заструилась вниз, как шлейф платья. Тим уставился на косо оторванный по диагонали кусок, ожидая почувствовать сожаление или угрызение совести, но ощутил только странную легкость в голове.

Тогда он стал ходить от одной стены комнаты к другой, отрывая куски обоев, глядя, как нарисованные цветы охапками падают к его ногам. Проглотив несколько таблеток обезболивающего, чтобы облегчить резь в больном колене и ребрах, Рэкли достал широкий скребок и стремянку.

Когда Тим закончил с комнатой, он смыл оттеночную пену с волос, сбрил остатки бородки, надел джинсы и белую футболку и посмотрел на себя в зеркало. Свои цветные контактные линзы он оставил в больнице. Его брови снова отросли, а корочки на подбородке отпали, оставив за собой блестящий след на коже.

Если не считать того, что нос казался шире, потому что он до сих пор был припухшим, Тим больше походил на себя, чем на Тома Альтмана.

Когда Дрей вечером приехала забирать его с ультразвука, он ждал ее на улице, слушая, как ветер шумит в ветвях развесистого дуба.

Тем же вечером пришел ответ Ли. Уилл позвонил Тиму, который сидел у Бедермана дома, чтобы сказать, что пришло еще одно письмо в письме. В нем было всего два слова:

«Встретимся там».

Глава 49

Дверь служебного лифта открылась, из него вышли Тим и Реджи. Дверь служебного помещения охранял здоровый детина, синяя рубашка-поло была туго натянута на его мощной груди.

— Эй, приятель, тебе сюда нельзя, — прогудел он.

Тим устранил элементы старого прикрытия и с помощью Пита Криндона добавил несколько новых, так что он мало напоминал Тома Альтмана. С его новой стрижкой, гладко выбритыми щеками и подбородком и зелеными контактными линзами он издалека выглядел совсем по-другому, да и оставшаяся после травм припухлость лица тоже сыграла ему на руку. И все же он был рад, что столкнулся с новым в секте человеком. Рэкли щелкнул пальцами, и Хранитель в изумлении замер на месте:

— Лучше успокойся и включись в Программу, мой друг, а не то заработаешь себе место в Ряду жертв. А где Скейт Дэниелс? Я думал, это его пост.

— Я… э-э… Учитель решил оставить его на ранчо, чтобы он там приглядывал за всем… после этого… э-э… шума на прошлой неделе. — Парень нерешительно дернул головой, его тон все еще оставался не очень уверенным, но интонация уже стала более уважительной. — А вы, простите, кто?

Тим положил руку парню на грудь и отодвинул его в сторону:

— Я глава направления на Восточном побережье,^[37] а это мой помощник. И если ты меня еще раз об этом спросишь, я тебя уволю. Ты понял?

Парень разинул рот и кивнул.

— Отойди-ка.

Тим прошел через двери в зал, Реджи следовал за ним по пятам. Когда на Рэка вдруг пахнуло духотой и жаром, он моментально почувствовал, как у него пересохли губы. Реджи шел, опустив голову, чтобы никто из заслуженных Про его не узнал.

Дрей и Бедермана они послали по официальным каналам, потому что они не рисковали тем, что их кто-нибудь здесь узнает. Они заранее сделали заказ на вымышленные имена. Уилл охотно заплатил по 2000 долларов за каждого из них.

Перегородку между местами для зрителей и сектором упражнений убрали, чтобы в зоне со стульями стало просторнее — теперь она вмещала почти тысячу стульев. Медведь предупредил их об этом, он вчера заглянул в зал под видом строительного инспектора. Измененное расположение зон было им на руку: теперь легче будет отвлекаться во время упражнений, к тому же у них появилась возможность не выпускать из вида зону Про.

Сзади Нео потягивали пунш и поглощали печенье, в их глазах соединялось затуманенное и безумное выражение, как у измученных неудачами игроков, из последних сил надеющихся на финальный кон. Люди в синих рубашках ходили между новичков, предлагая им добавку еды и питья, дружелюбно стискивая их руки под мерное, почти неразличимое бормотание, доносящееся из спрятанных где-то колонок.

Еще двое вышибал охраняли черные занавески, закрывающие вход в зону для Про. Так что, как Тим и подозревал, пробраться за занавеску к Ли во время групповой медитации сегодня не выйдет. Еще трое хранителей сновали между новичками. На них были стандартные синие рубашки, которые помогали им особо не выделяться из толпы, но эти ребята выглядели более неряшливыми и крепкими, чем остальные Про. Один из них, скорее всего, займет пост у главного входа, за который раньше отвечал Рэндел, когда начнутся тренинги и упражнения. Тим предположил также, что остальные хранители займут места по обеим сторонам от сцены.

Тим заметил в толпе Бедермана и Дрей, которые только что вошли через обычный вход для участников семинара. Дрей посмотрела на него, и Тим едва заметно кивнул ей с другого конца зала.

Реджи со свистом выдохнул воздух, когда раздался мерный барабанный стук. Про начали активно подгонять Нео, и все бросились к расставленным перед сценой стульям.

Дрей и Тим одновременно подошли к одному ряду и сели на соседние стулья. Они ничем не показали, что знают друг друга. Бедерман и Реджи тоже сели вместе с другой стороны. Дрей потерла лоб, ее волосы уже потемнели от пота. Сидящая рядом с ней женщина вдруг сползла вбок и навалилась на Дрей, не выдержав действия жаркого воздуха и заправленного по полной программе пунша. Дрей плечом подтолкнула женщину в прежнее положение, как раздраженный пассажир экономкласса в самолете местных авиалиний.

Тим попытался найти взглядом знакомых ему недавно вступивших в ряды секты людей. Дон Стэнфорд и Джейсон Стратерс сидели на дальних рядах, с явной гордостью демонстрируя свои синие рубашки. Вэнди сидела сгорбившись, засунув в рот большой палец. Шанну Тим нигде не видел.

Джени одна поднялась на сцену за неимением Стэнли Джона, который мог бы поддержать ее, и начала перечислять правила. Сначала ее голос слегка дрожал, но она почувствовала себя более уверенно, когда начала выпаливать условия посещения «семинара».

Слушая ее, Дрей издала несколько недовольных восклицаний и тем самым привлекла к себе взгляды части Нео.

— Пусть встанут те, в ком достаточно силы, чтобы поклясться, что они не уйдут, что бы ни случилось.

Раздался шелест и шорох, когда почти все сидящие в зале поднялись, в том числе Бедерман, Дрей и Реджи. Свет в зале почти погас, по рядам задвигались лучи прожекторов, выискивая одного непокорного за другим. Тим подумал, что с прожекторами сегодня обращаются как-то неуклюже. Джени давила на тех, кто отказался сразу последовать общему примеру, до тех пор, пока они не вставали или не выходили из зала. Наконец она повернулась к Тиму — его новая прическа, цвет глаз и другие результаты работы Криндона не позволяли Джени узнать его с такого расстояния.

— А как насчет тебя? Какими отговорками ты собираешься воспользоваться, чтобы оправдать нежелание поработать над своим ростом и развитием?

Тим вдруг ощутил неловкость и смущение, которые уже почти забыл, — неловкость, которую человек всегда испытывает, когда сидит, а все остальные стоят, когда на него направлены сотни взглядов.

Даже несмотря на то, что Тим выкрикнул свой ответ, он смотрелся более чем скромно на фоне ее превентивного удара, усиленного микрофоном и мощными динамиками:

— После того, что я здесь видел, я еще не уверен, нравится мне Программа или нет. Если я решу, что мне не нравится то, что здесь происходит, я уйду. Спасибо, что пригласили меня.

Джени усмехнулась, ее накрашенный ротик приоткрылся, чтобы произнести заранее заготовленный ответ.

Тим вдруг резко поднялся и начал хлопать. На другом конце рядов его поддержали Реджи и Бедерман, а потом и другие Нео, сбитые с толку, тоже начали аплодировать, заглушив Джени.

Когда аплодисменты стихли, Тим уже стоял, не дав Джени высказать свой обычный набор аргументов. Она покраснела и перешла к следующему правилу:

— Так, если вы пришли сюда с кем-то, пожалуйста, пересядьте.

Про внимательно следили за исполнением этого пункта, проверяя некоторых Нео, чтобы убедиться, что они их не обманули. Тим и Дрей спокойно ждали, когда суета с пересаживанием закончится. Реджи и Бедерман поступили так же.

Джени быстро обрела прежнюю уверенность, закончила вводную часть и провела несколько дыхательных упражнений, при которых всем нужно было держаться за руки. Потом несколько Про подошли к рядам и разделили их на группы. Дрей незаметно сжала Тиму руку и ушла с Джени в группу, в которую попала.

Группой Тима руководил юрист Программы Шон. Во время трехдневного пребывания Тима на ранчо он особенно коварно и ловко выманивал подписи новичков под доверенностями и дарственными.

— Так, а теперь все сядем в круг и…

— Извините, — сказал Тим.

— Да?

— До меня доходили слухи, что вы, ребята, пользуетесь какими-то нечестными методами, обманываете…

— Это просто смешно. Смешно. Наша организация абсолютно открыта и честна.

— …и что вы крайне резко обходитесь с некоторыми Нео.

— Не знаю, кто вам все это сказал. Но совершенно очевидно, что эти люди предпочитают пестовать свою слабость.

Несколько человек из группы Тима нервно заерзали. Парень с пышной шевелюрой сказал:

— Похоже, он уже становится на позицию жертвы, Шон.

— Совершенно точно. Ну ты закончил тратить всеобщее время на выяснение своих личных дел?

— Я просто хотел убедиться.

Они сдали свои часы и сотовые телефоны. Потом Шон достал пачку анкет и помог им составить индивидуальные Программы.

Когда очередь дошла до Тима, он заявил:

— Моя Программа: я участвую в тех видах деятельности, которые дают мне ощущение самоуважения, и у меня хватает смелости отказаться от участия в тех видах деятельности, которые мне этого ощущения не дают.

Этот текст придумал Бедерман по дороге сюда, прямо в машине. Услышав его, Реджи дал ему пять.

Шон скривился:

— Это не очень хорошая Программа. Я думаю, мы должны ее изменить. Лучше сказать: я ощущаю самоуважение, участвуя в тренингах сегодня.

— Нет, спасибо.

— Я правдатак думаю.

— Эй, — сказал пожилой мужчина в джемпере, — это ведь его Программа. Пусть пишет, что хочет. Ведь в этом весь смысл, так?

После консультации и даже споров с двумя проходящими мимо Про Шон с неохотой продолжил занятие. Нео закончили зачитывать свои Программы. Шон провел несколько общих упражнений и благоговейно объявил, что они готовы к первой игре «Спасательная шлюпка».

Через несколько минут Тим и члены его группы уже сидели на ковре и доказывали свое право на одно из пяти мест в шлюпке. Эти места были очень нужны всем участникам игры, потому что их воображаемый корабль тонул. Один только Шон сидел на стуле и выслушивал их мольбы о месте с величественным видом.

По всему сектору упражнений Нео из других групп барахтались на полу, а сидящие на стульях Про возвышались над ними.

Тучная темнокожая женщина из группы Тима просила:

— Мои маленькие сыновья уже потеряли отца. Если я сгину, о них некому будет позаботиться.

— Извини, — сказал Шон. — Ты меня не убедила. Когда слушаешь тебя, создается впечатление, что ты хочешь остаться в живых ради своих детей. Но ты ничего не сказала о себе самой. Почему ты должна жить? Почему ты должна получить место? Вот еще двадцать человек, которые тоже хотят в лодку.

На другом конце зала возникло какое-то волнение — это Бедерман оживленно обратился к своей группе. В дальнем углу Реджи яростно спорил с руководителем группы, сидящие рядом с ним на ковре Нео боялись подать голос. Про явно не могли позвать кого-нибудь из Хранителей. Наверняка ТД приказал своим новым вышибалам предоставить психологическое воздействие Про.

— Ты даже не держишь спину прямо, — обратился к просительнице один из новичков из группы Тима. — Непохоже, что ты действительно этого хочешь.

Темнокожая женщина расплакалась. Проходящая мимо Про положила руку на плечо Шону и раздула щеки, насмехаясь над полнотой негритянки. Вокруг раздалось несколько смешков.

— И почему она плачет? — спросила жестокая Про.

— О моих маленьких сыновьях совсем некому позаботиться, — запричитала женщина. По ее темным щекам текли пот и слезы. Она дрожала, когда из кондиционеров вырывался поток воздуха.

— Ты не можешь даже придумать ни одной причины, по которой должна жить. Спорим, единственным, что придавало смысл твоей никчемной жалкой жизни, были дети.

— Ты ведешь себя эгоистично. Какая из тебя мать! — выкрикнул кто-то. — Что ты можешь предложить своим детям?

— Займись своей собственной жизнью, — прошипела женщина в прозрачной блузке с дикой прической. — Перестань тянуть соки из своих детей.

Шон сказал рыдающей женщине:

— Шарлена, такой ответ означает, что ты только что покончила жизнь самоубийством. Ложись на пол. На пол быстро. Замри. Ты утонула. Следующий.

И так далее.

Когда очередь дошла до Тима и все внимание обратилось на него, он сказал:

— Это глупо. Если бы корабль действительно тонул, у нас не было бы столько времени, чтобы спорить про спасательную шлюпку.

— Боишься отвечать на вопрос, Тим?

— Нет, я просто думаю, что эта игра идиотская. Может, вам просто провести какой-нибудь стоящий тренинг, вместо того чтобы всех тут опускать?

Шон умоляюще воззрился на одного из вышагивающих по залу Про. Тот бросил взгляд в их сторону, но отвлекся на другой спор, который происходил в группе Дрей, что было совершенно неудивительно.

Шон уставился на Тима, пытаясь выиграть время. Потом сказал, растягивая слова:

— Ребята, наш друг прибегает к помощи своих обычных отговорок. Он выполняет Программу? А? Как вы думаете?

— Да, — Шарлена приподнялась на локтях. — Он ее выполняет. Он сказал, что не будет делать ничего, что ударит по его самоуважению. Жалко, что я то же самое не написала в этой чертовой Программе.

— Ляг на пол. Ты утонула, Шарлена. Мне что, напомнить тебе, что ты покончила жизнь самоубийством?

— Ты просто пытаешься заставить нас сказать, что мы всем пройдем по головам, чтобы получить место в этой шлюпке, — снова встрял Тим. — Что есть только мы, и что мы сами определяем свою реальность, и что нашей реальностью должна стать сила. Так вот… вот моя реальность: что, если я просто дам тебе по башке, Шон, чтобы попасть на эту шлюпку?

Поднявшись, Тим привлек внимание обоих громил, охраняющих вход в зону для Про, но, как он и надеялся, никто из них не подошел, чтобы с ним разобраться.

— Кто ты, черт возьми, такой, чтобы рассказывать нам, что заботиться о других значит совершить самоубийство? Почему бы мне не сбросить тебя с твоего трона и не решить, что ты совершил самоубийство, потому что показал себя таким козлом? Тогда все остальные смогут по очереди оставаться на короткое время в воде, держась за борт шлюпки. Так никто не устанет, мы все будем целы и невредимы и сможем спокойно дождаться прибытия спасателей. Как тебе такая перспектива, Шон?

— Я отдаю за него свой голос, — громко произнесла Шарлена. Она прикрыла рот рукой, когда вспомнила, что должна была утонуть, но все остальные тут же принялись хором выражать свою поддержку.

— Он лидер, сильная личность. Он говорит все, как есть.

— Я хочу, чтобы он попал в шлюпку.

На лице Шона появилась неестественная улыбка, но его глаза не улыбались:

— Ну ладно, Тим, ты попал на борт.

Тим опустился обратно на ковер, щадя свою правую ногу. Остальные стали хлопать его по спине и поздравлять.

Про, которому подал знак Шон, наконец выбрался из группы Дрей и подошел к ним. Он раскраснелся и запыхался:

— В пятой группе не хватает одного человека. Давай я переведу тебя…

— Нет, спасибо, — сказал Тим. — Эта группа показалась мне настроенной на рост, так что я остаюсь здесь.

Шон прочистил горло:

— Я думаю, тебе пойдет на пользу…

— Пожалуйста, Шон, не надо проявлять такую резкость, это ни к чему. Ведь здесь никто не будет против того, чтобы я остался, правда, ребята?

Протесты Шона утонули в бурных аплодисментах. Он коротко кивнул подошедшему Про, тот пожал плечами и отошел.

Снова зазвучали заунывные монашеские песнопения, и все поспешили в темноте к своим местам. Дрей тяжело дышала, она была в приподнятом боевом настроении:

— Я размазала эту блондиночку по стенке.

Раздался звук фанфар, и ТД появился на сцене в свете прожекторов, как поп-звезда:

— Меня зовут Терренс Дональд Беттерс, и я здесь для того, чтобы поговорить с вами о вашей жизни.

Про закричали:

— Здравствуй, ТД!

— В нашем мире, в нашем обществе полно жертв. Это Америка. Здесь с нами не должно случиться ничего плохого. Кто-то всегда несет ответственность. Кто-то другой. Бабушка умерла от старости? Подавайте в суд на больницу. Подвернули ногу на канализационном люке? Подавайте иск на муниципалитет. Поранились, занимаясь ерундой на работе? Обратитесь в профсоюз. Заваливается экономика? Устройте войну. Забеременели? Сделайте аборт. Решили все-таки рожать? Отдайте ребенка на усыновление или просто подайте заявление на пособие. В прошлом году взломщик упал с крыши через люк, который не соответствовал требованиям безопасности, подал иск на компанию, которую собирался ограбить, и выиграл суд!

Нео подхватили восклицания Про, принялись кивать и бурно выражать свое одобрение.

— Сидите без работы? Сваливайте все на предоставление преимущественных прав.^[38] Вы бедный и чернокожий? Вас дискриминируют. Мы не можем справиться с собственными проблемами. Мы не умеем принимать самостоятельные решения. В людях совсем нет ответственности, и это просто отвратительно.

— Простите! — Реджи стоял на стуле и размахивал руками. — Зачем вы меняете температуру в комнате?

ТД замолчал, нижняя челюсть у него отвисла. Его глаза вспыхнули холодной яростью. Он подал знак, чтобы включили свет:

— Ну вот, ты только что остановил семинар. — Он скрестил руки на груди. — Теперь ты собой доволен? Ты ведь согласился с тем, что не будешь перебивать.

— Вы не могли бы ответить на мой вопрос?

— Эй, скажите-ка, вам всем не кажется, что этот парень сбился с Программы? Что вы думаете о том, что он мешает вам…

— Отвечай на вопрос, черт возьми! — крикнула Дрей.

ТД откинул голову:

— Конечно, мы не меняем температуру в комнате.

— Я принес с собой градусник! — крикнул Реджи и достал его из кармана куртки. — Температура в этой комнате изменилась с пятнадцати градусов до тридцати…

ТД приложил руку козырьком к глазам:

— Я тебя знаю. Ты один из тех немногих, кого мы отвергли для Программы. — Один из стоящих у сцены Хранителей поймал взгляд ТД. ТД слегка покачал головой и снова повернулся к толпе. — Некоторые люди не могут включиться в Программу. Они расклеиваются сразу же, как только на них возлагают ответственность за…

— Я хочу заметить, что быстро меняющаяся температура — это один из неэтичных методов контроля сознания! — закричал Реджи.

— Он неудачник, — воскликнул один из Про.

Его поддержала еще одна девушка в синей рубашке:

— Сядь и заткнись! Мы хотим вернуться к росту.

— Я думаю, ты слышал ответ, мой сердитый друг, — сказал ТД. — Люди пришли сюда для того, чтобы развиваться и расти, а не жаловаться. Так что оставь свое стремление к отрицанию при себе, чтобы мы могли продолжать. Что скажете, ребята? А?

Про подхватили аплодисменты ТД, несколько Нео тоже захлопали.

Свет снова потускнел. ТД поправил микрофон на голове и стал расхаживать по переднему краю сцены. Его профиль резко выделялся на фоне разгорающегося света прожекторов.

— Вы думаете, раньше у людей был кларитин, чтобы лечить аллергию, антибиотики от инфекций, лейкопластырь, чтобы заклеивать царапины? Да нет же. В старину, если у вас начинал болеть зуб, вы должны были выбить его себе камнем. Мы долечили себя до того, что стали совсем хилыми.

Тим громко крикнул:

— Почему бы тебе не рассказать всем, что тебя три раза признавали виновным в преступных деяниях?

Со всех сторон на Тима зашикали Про. ТД помолчал с минуту, вглядываясь в темноту, потом решил продолжать. Ему понадобилось какое-то время, чтобы снова найти нить своего рассуждения:

— Вам всем очень повезло, ведь вы присутствуете на настоящем семинаре нового поколения. Сегодня закладывается основа для будущего Программы, создается стартовая площадка для самого масштабного движения, которое когда-либо видело человечество. Отсюда мы распространим его в другие страны, в него вступят тысячи людей. И вы все должны гордиться тем, что стали его частью. Вы вступили на правильный путь. Начали действовать, приняли на себя ответственность. Вы решили взять под контроль собственную реальность.

— Тогда зачем вы искажаете нашу реальность, подсыпая релаксанты и искусственно произведенные гормоны в пунш и кексы? — крикнула Дрей.

Человек двадцать в синих рубашках завопили, чтобы она замолчала.

Кто-то с задних рядов крикнул:

— Что вы подсыпали в нашу еду?

Лицо ТД заблестело в свете прожекторов. На его щеке выступила капелька пота:

— Послушайте, — он судорожно сглотнул, — вы можете следовать Программе и максимизировать… или можете погрязнуть в своем старом программировании и поддаться желанию быть жертвой. — ТД прошел к правому краю сцены, его шаги снова зазвучали ровно. — Я вижу, что эта группа вся связана контролем. Вы должны дать себе волю, если хотите расти. А теперь я хочу, чтобы вы все легли на пол. Вот так. — Жар поплыл по комнате, как по команде. — Мы займемся групповой медитацией. Я буду направлять вас. Это поможет нам представить наше…

Бедерман резко поднялся:

— А у вас есть лицензия на применение техники гипноза в штате Калифорния?

Руководящая группой Бедермана девушка подползла к нему и потянула его за брючину, чтобы он лег, но Бедерман оттолкнул ее руку.

Челюсть ТД напряглась:

— Мы здесь не практикуем гипноз. Мы просто занимаемся медитацией.

Бедерман сложил руки рупором, чтобы его голос прозвучал отчетливее, и сказал:

— Медитация под чьим-то руководством — это форма гипноза. Все присутствующие в этом зале должны это знать.

Усиленный микрофоном голос ТД перекрыл голос Бедермана:

— Ваша тактика запугивания ни на кого из этих людей не подействует. Они все пришли сюда с определенной целью. Они выбрали рост. Они могут принимать собственные решения без вашего вмешательства. — На этот раз аплодисменты получились довольно жидкие. — А сейчас мы сконцентрируемся на нашем дыхании и совершим путешествие в наше детство.

— Я уже был в детстве! — крикнул пожилой мужчина из группы Тима, и несколько человек засмеялись.

В голосе ТД ясно прозвучало напряжение:

— Очистите сознание. Сейчас самый подходящий момент, чтобы это сделать.

— Мне это не нравится, и я не хочу этого делать, — выкрикнул Тим. — Я хочу воздержаться от этой части Программы. Все, кому это не нравится, должны знать…

— Включите свет! — завопил ТД. — Выведите его отсюда. Он мешает нам двигаться дальше.

Рядом с Тимом возник мускулистый мужчина, мимо которого он прошел возле служебного лифта. Он схватил Тима за руки и дернул его, заставляя подняться, но Тим сбросил его руки. Хранитель, который бросил на Тима подозрительный взгляд некоторое время назад, спрыгнул со сцены.

Остальные члены группы Тима возмущались:

— Оставьте его в покое!

Парень снова схватил Тима, и остальные Нео из группы Рэкли столпились вокруг них, двигаясь медленно и ритмично.

— Убери эту жертву отсюда, Дино! — завизжал Шон.

Воздух был влажным, почти осязаемым, напоенным ароматом сладостей и запахом различных дезодорантов. Со всех сторон зала раздавались крики:

— Чушь собачья! Он здесь единственный, кто говорит правду!

— Он отступает от Программы. Он мне мешает!

Голос ТД прогремел из динамиков:

— Извини, друг, но здесь у нас зона, свободная от жертв. Так что тебе придется пойти куда-нибудь в другое место, раз ты так стремишься к отрицанию.

Дино снова схватился за Тима, и Тим сильно ударил его в челюсть. Дино пошатнулся, сделал шаг назад и осел на пол.

На местах для зрителей воцарилась тишина. Еще один Хранитель сбросил руку Дрей со своего предплечья. Дино в изумлении потер челюсть.

Тим повернулся лицом к ТД и посмотрел на него поверх голов толпы:

— Правило номер два: не уходить. Что бы ни случилось.

ТД, казалось, обдумывал последствия применения грубой физической силы, глядя на Хранителей, замерших на своих постах. Он махнул рукой, и свет погас. Луч прожектора высветил его, стоящего на сцене в гордом одиночестве, придавая ему почти ангельский вид. Второй луч прожектора, поменьше, упал на Тима. Процесс освещения стал более механическим — у Ли сейчас была куча поводов отвлечься от своей работы.

— Раз уж для тебя так важно, чтобы занялись именно твоими потребностями и страхами, пусть даже и в ущерб всем этим людям, я готов уделить тебе то внимание, которого ты так жаждешь. — ТД щелкнул пальцами, и после секундной паузы свет прожекторов осветил ряд пустых стульев на сцене за его спиной. — У меня есть для тебя заготовленное место, здесь, в Ряду жертв. И знаете что, мистер я-все-отрицаю? Ты будешь здесь единственным. Ты получишь все мое внимание, чтобы эти люди увидели, что на самом деле представляет из себя жертва. А потом, может быть, только может быть, мы сможем дальше двигаться с Программой. Ну как тебе мое предложение? В чем дело? У тебя есть еще какие-то возражения?

Тим, прищурившись, смотрел на ряд стульев на сцене из своего цилиндра света. Он шкурой чувствовал, что на него направлена молчаливая ненависть и ярость десятков невидимых лакеев ТД, знал, что толпа замерла в ожидании, не дыша.

— Сделай себе одолжение и сядь на место, — ТД хмыкнул и отвернулся. — Давайте продолжим с нашей Программой.

Шаги Тима эхом разнеслись под потолком зала. Луч прожектора следовал за ним к сцене. Обдувающие его потоки воздуха стали такими холодными, что у Тима пар пошел изо рта.

ТД повернул голову и через плечо наблюдал за приближением Тима.

Тим забрался на сцену — свет преследовавшего его прожектора растворился в ярком сиянии — и сел на стул в центре. ТД обошел его, оценивая, почти касаясь губами микрофона. Он пока еще не успел разглядеть лица Тима.

— Вот, значит, у нас парень, который во всем разобрался. Давай расскажи нам, почему ты не хочешь меняться.

— Мне некомфортно…

— Тебе некомфортно? Никто еще не достиг роста и развития, пребывая в комфорте. Цель нашей Программы не в том, чтобы тебе было комфортно. Ее цель привести тебя к росту. Помочь тебе… — ТД приложил руку к уху.

— Включиться в Программу, — ответили ему Про.

— Что ему нужно сделать?

На этот раз хор оказался более дружным:

— Включиться в Программу!

— А можно мне договорить?

— Да тебя никто не останавливает, приятель. Тебе мешают говорить собственные жалобы и нытье. — Стоя лицом к толпе, ТД выпятил нижнюю губу. — Может быть, тебе тяжело говорить, потому что все вокруг тебя устали от того, что у тебя на все есть готовые ответы. Может, тебе стоит единственный раз в жизни помолчать и поучиться чему-нибудь, вместо того чтобы жаловаться?

— Мне некомфортно, потому что мне не нравится, как ты обращался со всеми собравшимися в этой комнате людьми. Нам лгали, нас оскорбляли…

И снова мощный звук микрофона перекрыл голос Тима:

— Если ты не хочешь меняться, возвращайся к своей жалкой презренной жизни. Мы с самого начала дали это всем ясно понять. Мы сразу прояснили этот момент. Не говорили намеками, а четко и понятно озвучили эту мысль. Если ты думаешь, что уже и так все знаешь, то, очевидно, тебе нечему больше учиться. Программа работает только для тех, кто ей предан. Так что давай. Если твоя жизнь идеальна, можешь просто уйти отсюда.

— Так что же, мне нужно быть идеальным для того, чтобы возражать против того, как со мной обращаются? — Голос Тима стал хриплым от неравной борьбы с микрофоном.

— Нет. Ты просто должен держать слово. Шон, где его Программа? Я хочу посмотреть на его Программу.

В темноте Шон махал руками перед собой, пытаясь предупредить ТД.

— Что скажете, ребята? — прогремел ТД. — Как вы смотрите на то, чтобы выяснить, что за мистер Всезнайка сидит у нас в Ряду жертв?

Возражения Шона заглушил гул толпы.

— Я сказал, принеси мне его Программу. Сейчас же.

Шон поплелся вперед с анкетой в руках. ТД подскочил к краю сцены и выхватил листок из рук не особо жаждущего его отдавать Шона.

— Итак, — ТД бросил взгляд на анкету, — Тим. Вот, значит, как ты предпочитаешь поступать в жизни? Давать обещания, а потом их нарушать? Ты не любишь держать слово? Неудивительно, что ты несчастлив. Вот здесь написано…

ТД поднял листок и многозначительно постучал по нему согнутым указательным пальцем. Про счастливо загудели. ТД прочитал:

— «Моя Программа: я участвую в тех видах деятельности, которые дают мне…»

Губы ТД беззвучно зашевелились — он начал читать дальше, его лицо заалело.

ТД поднял глаза, в которых отражалась холодная ярость.

Из темноты раздался голос Реджи:

— Что там написано?

Потом голос Дрей потребовал:

— Давай, читай!

Толпа взорвалась нестройными восклицаниями, зазвучали незнакомые Тиму голоса.

ТД, похоже, выдумывал очередной все объясняющий афоризм, а потом на его лице проскользнула улыбка, и неуверенность тотчас исчезла.

— У тебя проблемы с властью. Особенно когда власть справедлива… Или нет, у тебя проблемы с властью, потому что ты злоупотребляешь той властью, которая есть у тебя… Спорим, люди терпеть не могут проводить с тобой время. — ТД придвинулся к Тиму поближе, в первый раз заглянув ему в лицо. Он заметил синяки. — Ты выглядишь так, словно тебя избили. Спорим, ты выводишь людей из себя. Спорим, ты так расстраиваешь и раздражаешь людей из твоего мира, что иногда им приходится прибегать к…

Зрачки ТД сузились, когда он вдруг узнал Тима. У него вырвался какой-то сдавленный вздох, его грудь поднялась и резко опустилась.

Тим встал и сдернул микрофон с головы ТД. ТД был слишком шокирован, чтобы успеть среагировать на это движение.

Хранители неловко переминались с ноги на ногу, ожидая команды ТД.

Тим поднес черную пуговку микрофона ко рту:

— Я здесь потому, что считаю, что эта неэтичная группа, использующая методы контроля сознания, представляет собой серьезную опасность. Руководитель моей группы сказал мне, что Программа честная, открытая и безвредная. Так вот, по-моему, они сбились с Программы, поэтому я тоже не собираюсь подчиняться их правилам и ухожу.

Несколько человек что-то закричали, потом вступили еще люди, скоро зал уже вибрировал от звуков протеста.

— Что они подсыпали нам в еду?

— Может, мне кто-нибудь скажет, с какой стати мы должны торчать здесь двадцать три часа?

— Включите свет! Черт вас подери, сейчас же включите свет!

Голос Тима четко прозвучал в микрофон:

— Пожалуйста, включите свет.

Нео и Про сощурились от яркого света, который вдруг залил зал, как пещерные люди, вышедшие на свет Божий. У большинства Про был испуганный, смятенный вид — они выглядели даже хуже, чем Нео.

В зале начался полный кавардак.

— Я хочу получить обратно свои деньги.

— Здесь чертовски жарко!

— Что это за хренатень такая?

Тим бросил микрофон к ногам ТД.

ТД снова оделся, как в доспехи, в свою высокомерность:

— Ты думаешь, ты что-то выиграл тем, что устроил здесь? — Он показал на разыгравшийся внизу бардак. — Я могу пополнить ряды своей организации за две недели. А когда я это сделаю, ты пожалеешь, что связался со мной.

Люди смели громил, охраняющих выходы из зала. Хранители у сцены принимали меры по укрощению толпы. Но двое парней, несущих вахту у входа в зону для Про, стояли на своих местах неподвижно, как статуи, хотя с виду казалось, что они не прочь присоединиться к всеобщему веселью.

Тим в потоке людей двинулся прочь от сцены. Дрей и Джени вцепились друг в друга, вопя не хуже, чем бейсбольные тренеры или судьи, разнимающие дерущихся футболистов. Дрей увидела приближающегося к ней Тима и двинулась к зоне Про.

Она первой дошла до Хранителей и притворилась, что поддалась всеобщей панике.

— На этаже только что завязалась массовая драка! — закричала она, перекрывая всеобщий шум.

Парни оглянулись в поисках ТД, но он растворился в толпе синих рубашек, столпившихся у сцены.

Подбежал запыхавшийся Бедерман:

— Про, работающие за столом регистрации, послали меня за помощью. Там началась свара.

Хранители помчались к выходу сквозь толпу.

Тим шагнул за занавеску в зону Про. Шестеро ребят в синих рубашках лихорадочно складывали вещи. Ли, стоявшая спиной к нему, отчаянно крутила рычаги и нажимала на кнопки, прикладывая руку к уху, стараясь расслышать, что происходит в зале. Тим позвал ее, но его голос утонул в гаме, тогда он схватил ее за плечо и повернул к себе. Волосы девушки взметнулись и опустились. Но это была не та девушка.

Шанна.

— Где… — Тим вовремя осекся и оглянулся вокруг.

Ли нигде не было видно. Это объясняло несовершенство светового сопровождения представления. Неужели ее застукали за поиском улик? Или она погибла? А может, просто передумала?

Шанна стала внимательно вглядываться в его лицо, стараясь узнать знакомые черты в новом оформлении:

— Том?

За занавеску ворвались Дрей и Реджи. Сметая на своем пути Про, пытающихся к ним приблизиться, они быстро заглядывали за шкафы и ящики. Бедерман проверил запасной выход, новернулся, качая головой.

Дрей громко сказала:

— ТД тут нет.

Тим подхватил ее защитную выдумку:

— Встретимся с ним в фойе.

Они выбежали в зал, пересекли зал и выскочили на этаж. Разъяренные участники семинара обступали пятерых сбитых с толку, ничего не понимающих Про, сидящих за кассой.

Джени отчитывала одного из Хранителей за то, что тот слишком грубо обошелся с одним из Нео:

— Мы не можем себе позволить такое поведение. Особенно сейчас!

Лорейн и еще кучка руководителей групп сидела в трансе у лифтов. Они рыдали так, как будто кто-то приехал в их деревню на «харлее» и сказал им, что Бог умер.

— Это невозможно, — бормотала Лорейн. — Невозможно.

Тим и Дрей сбежали по лестнице вместе с целым потоком дезертировавших участников семинара. Снаружи растерянные Про метались туда-сюда в поисках контакта со своими — эта причудливая сцена напоминала парковочную прелюдию к собранию общества анонимных алкоголиков. Синие рубашки сыпались с неба, как четырехугольные шапочки выпускников колледжей. Вэнди стащила с себя рубашку и бесцельно бегала в нижней рубашке вместе с несколькими другими Про.

Бедерман и Реджи догнали Тима и Дрей, они все вместе обогнули гостиницу, выбрались на стоянку и залезли в машину.

Джени, Шон и еще пара особо преданных фанатиков кричали Про, чтобы те готовились к отъезду. Но два автобуса Программы стояли почти пустые.

Тим вытащил телефон Дрей из бардачка — она предусмотрительно не стала брать его с собой — и набрал номер Уилла.

— Где ты был, черт тебя подери? — так его поприветствовал Хеннинг. — Я оставил тебе двадцать сообщений, мать твою.

— Они заставили меня сдать свой телефон, как в прошлый раз, — сказал Тим. — Мы не смогли ее вытащить. Ее там не было.

— Знаю. Я получил от нее письмо по электронной почте. У нее неприятности.

Дрей уже выезжала со стоянки, когда из пожарного выхода появился ТД, его рубашка выбилась из-под пояса брюк. От его идеально ровной осанки не осталось и следа. Он стоял сгорбившись, опустив плечи.

Когда они поравнялись с ТД, Реджи опустил стекло и показал ему средний палец.

— Марко уже в пути, — сказал Уилл. — Приезжайте, как только сможете.

ТД высмотрел Тима на переднем сиденье. Машина покатила мимо кучки испытавших облегчение, довольных Про. ТД заправил полы рубашки в брюки, его плечи расправились. Пока их машина не скрылась за углом, он провожал ее бесстрастным холодным взглядом.

Глава 50

Машина Дрей въехала в ворота дома Хеннингов сразу за машиной Таннино. Жаркие солнечные лучи разогревали капот, на улице было тридцать градусов жары. В Лос-Анджелесе лето приходит быстро, иногда за одну ночь.

Таннино покачал головой, глядя, как Тим и Дрей идут к нему по дорожке. Он посмотрел на Бедермана и Реджи и сказал:

— Подождите здесь, пожалуйста, пока мы не узнаем, что происходит.

Руч открыл дверь, прежде чем они успели постучать, и провел их внутрь. Даг, у которого рука была в гипсе, примирительно кивнул Тиму в знак приветствия. Из глубины дома доносились приглушенные рыдания Эммы, смешивающиеся с плачем ребенка.

Уилл сидел, откинувшись на спинку своего плетеного кресла, и постукивал ручкой себе по щеке. Он не оторвал взгляда от монитора компьютера, даже когда они вошли.

Тим, Дрей и Таннино столпились у него за спиной. На мониторе было открыто окно почты Уилла, в которой висело три сообщения. В каждом из них было вложение, судя по ярлыкам на рабочем столе — два фото jpeg и mpeg видеоклип.

У Тима гудела голова, в висках сосредоточилась пульсирующая боль. У Уилла было такое лицо, что становилось ясно — он не хотел знать, что в этих письмах.

Уилл щелкнул по первому ярлыку jpeg. На экране появилась фотография: пузатая печка в хижине Рэндела и Скейта, дверца открыта, внутри виднеются куски сожженной почты среди пепла. На фоне сажи резко выделялись фрагменты ярких конвертов Таннино. Таннино постучал пальцем по монитору:

— Теперь мы можем ориентироваться по срокам.

На второй фотографии jpeg хижина была запечатлена снаружи, на заднем фоне виднелся коттедж ТД.

У Тима руки задрожали от волнения.

Таннино открыл свой телефон.

— Подождите. — Уилл все еще ни разу на них не взглянул.

Он кликнул на mpeg. Казалось, запись загружалась целую вечность. Наконец появилось изображение Ли. Она сидела за компьютером в модуле и смотрела в вэб-камеру, стоящую на мониторе. Отсвет от монитора освещал комнату мягким голубоватым светом. Один из ящиков стеллажа справа от нее был открыт. За ее спиной потолок в темноте был едва различим.

Письмо пришло в 4:41. Незадолго до начала семинара, когда ТД и другие Про направлялись в «Рэдиссон». Тим задался вопросом, как ей удалось завладеть телефонным проводом, чтобы послать эти сообщения.

Ли говорила со сдерживаемым волнением:

— Я не могла остаться одна настолько, чтобы успеть сделать то, что мне нужно, поэтому я сорвала запуск вэб-сайта, чтобы ТД освободил меня от семинара. Извините, что не предупредила вас. Просто подумала, что риск стоит того, потому что я смогу побыть здесь какое-то время, пока почти все будут на семинаре. Уилл, ты, наверное, уже загрузил две цифровые фотографии. — Она бросила нервный взгляд через плечо, хотя в модуле никого не было. — И вот это тоже покажи Тиму. — Она подняла вверх лист бумаги.

Таннино сказал:

— Остановите запись, пожалуйста.

Уилл нажал на «паузу» и увеличил изображение. Стала ясно видна памятка ТД, сделанная на листке с его личным штампом:

1. Почту необходимо забирать из почтового ящика до востребования каждые два дня.

2. Почту доставлять в коттедж Учителя и оставлять внутри справа от входной двери.

3. Когда Учитель закончит ее сортировать, он положит почту слева от двери.

4. После этого почту необходимо забрать и сжечь в печи в хижине.

5. Почту нельзя открывать никому, кроме Учителя.

И так список продолжался — тринадцать пунктов — внизу стояла размашистая подпись ТД.

— Святая Дева Мария. — Таннино открыл свой сотовый телефон и начал набирать какие-то номера: — Вот и наша зацепка. К концу недели он будет сидеть в камере.

Дрей смотрела на Уилла:

— В чем дело?

Рука Уилла скользнула к мышке, он кликнул, и запись стала двигаться дальше.

Ли встала, положила памятку на место, тихо закрыв ящик. Потом она вернулась и нагнулась к вэб-камере:

— Я нашла… — она тяжело сглотнула, — я нашла письмо, которое ты мне написал, Уилл, его сосканированная копия была на компьютере. — Ее глаза увлажнились. — Я хочу, чтобы ты знал, что я его прочитала. ТД украл его, чтобы извратить содержащиеся в нем личные факты и использовать их против меня. — В ее тоне послышались жесткие нотки. — У меня есть еще информация для Тима, но ничего такого, что можно было бы быстро послать. Так что я решила, что дам вам что-нибудь конкретное, а остальное сообщу, когда вы будете здесь. И не волнуйтесь. Я удалила цифровые фотографии и электронные письма, которые послала. Я даже запрограммировала эту запись на то, чтобы она самоуничтожилась сразу, как только я ее отправлю.

Дрей охнула — такое редко с ней случалось. Тим в изумлении к ней повернулся, но она указывала на монитор.

На заднем фоне блики света на ручке двери за спиной Ли начали смещаться. Дверь тихонько приоткрылась, и в комнату скользнула темная крепкая фигура. Ли стояла, наклонившись вперед, ничего не замечая.

Фигура приблизилась, в призрачном голубоватом отблеске мелькнуло хищное лицо Скейта. Он сделал еще один бесшумный шаг вперед как раз, когда Ли улыбнулась в камеру:

— Со мной все в порядке.

Она потянулась рукой к мышке, и изображение пропало.

Глава 51

Тим с ума сходил от нетерпения, пока Винстон просматривал и переформулировал показания, которые он набросал по дороге, сидя на заднем сиденье машины Таннино. Они застали судью — седовласую легенду по имени Джудит Сейтель — за работой, то есть в Зале заседаний. Судья какое-то время с интересом рассматривала дикую жестикуляцию Таннино, которую он производил из дальнего конца зала, а потом показала им, чтобы они подождали ее за дверью.

Тим, Дрей, Таннино и Винстон Смит сидели рядком, как школьники, на деревянной скамейке в коридоре. Их сотовые телефоны пищали каждые несколько секунд, как разъяренные насекомые. Чтобы все было готово к операции к тому моменту, как они приедут в назначенное место с ордерами на арест и на обыск, Таннино поочередно звонил Миллеру, который поднял по тревоге отряд по проведению арестов и начальника судебных исполнителей Сильмара.

После трех все было готово — каждая минута болью отдавалась внутри и сдавливала сердце тяжестью. Тим старался не думать о том, что сейчас делают с Ли, пока они ждут в коридоре с работающими кондиционерами. Если она вообще еще жива.

Винстон просмотрел ордер на обыск, в последний раз выверяя его текст:

— Вы сможете обыскать только хижину, коттедж Беттерса и модульный офис, где хранилась памятка и сканировалась почта, то есть места, имеющие непосредственное отношение к краже и уничтожению почты.

— Мы должны иметь возможность поискать Ли, — сказал Тим.

Винстон глубокомысленно кивнул:

— Учитывая то, что это лагерь, где имеется оружие, известным членам которого мы уже предъявили обвинение в похищении офицера федеральной службы, вы можете принять дополнительные меры предосторожности, чтобы обеспечить собственную безопасность. Будет вполне разумно обойти все коттеджи, чтобы нейтрализовать потенциальную угрозу.

— Мы можем конфисковать компьютер из модуля?

— Сначала мы должны найти на нем что-то, доказывающее их вину. Ордер позволит вам посмотреть содержащуюся на нем информацию, залезть в почту в поисках улик, например чтобы найти сосканированное письмо, которое упоминала Ли. Загляните в компьютер, наройте там что-нибудь конкретное, а потом сможете забрать его с собой, чтобы подробнее изучить все имеющиеся на нем сведения в лаборатории. — Он подмигнул. — У нас появится возможность заглянуть в папки по «Отработанному материалу», которые, как нам еще неизвестно, хранятся на жестком диске. Будем надеяться, что мы их найдем.

Таннино кивнул Тиму:

— Мы привезем туда Фриска из технического отдела на случай, если надо будет куда-нибудь залезть в компьютере.

Тим в очередной раз взглянул на часы.

— Мне не хочется этого говорить, — вступила в разговор Дрей, — но что, если она уже мертва? Я хочу сказать, Беттерс наверняка не в лучшем настроении вернулся на ранчо, после того как мы сорвали ему семинар. Она может уже лежать в земле в лесу.

Таннино на секунду оторвался от своего звонка и, прижав трубку к шее, заявил:

— Нам нужны собаки, которые натренированы на поиск тел.

— Нельзя привозить с собой собак, натренированных на поиск тел, чтобы провести расследование по делу об уничтожении почты, — сказал Винстон. — Это выходит за рамки полномочий ордера.

— Да с обвинениями в отношении почты мы мало чего добьемся. Мне нужен труп.

— Тогда тебе остается только надеяться, что ты случайно на него наткнешься.

Тим закрыл лицо ладонями, растирая виски. Перед его глазами возникла картинка: Скейт и Рэндел ведут Нэнси в лес, ее бледные руки сжимают лопату, которой потом закопают ее тело. Тим резко вздернул голову:

— У нас не хватает одной собаки.

Таннино сказал в телефонную трубку:

— Подожди секунду, — и бросил на Тима испытующий взгляд.

— Собака Миллера ранена, — продолжал Тим. — У нас не хватает одной собаки. Мы попросим отделение шерифа выделить нам одну из их собак, потому что они в этой операции обеспечивают нам прикрытие.

— Закрой уши, Вин, — сказал Таннино.

Прокурор покачал головой и побрел по коридору. Таннино кивнул Тиму, чтобы тот продолжал:

— Нужно, чтобы они дали нам служебную собаку, которая такженатренирована на поиск тел. А мы сделаем так, что она обыщет территорию, пока будет выполнять свою работу по прикрытию.

— А разве бывают собаки, которые работают по двум направлениям? — спросил Таннино. — И разве в службе шерифа работают кинологи?

Дрей уже набирала номер:

— Большинство из них работают по контракту неполную неделю. Но у Мака есть один приятель в службе шерифа, который работает в Кинологическом отделе.

— Это вооруженный лагерь, — сказал Таннино. — Нам пришлось обыскать лес с собаками для нашей собственной безопасности, Ваша честь. И одна из них случайно наткнулась на труп.

Тим сказал:

— Именно.

— Я всегда говорил, что тебе нужно было стать адвокатом, Рэкли.

— Похоже, у меня будет куча свободного времени для переквалификации.

— Если все пройдет гладко, тебе, скорее всего, не придется беспокоиться о переквалификации, — Таннино выдержал удивленный взгляд Тима. — Если мы посадим Беттерса, наверху начнется большой праздник. Может, тогда мне удастся добиться своего.

— Давайте не будем забегать вперед. Просто найдем Ли, — сказал Тим.

Джудит Сейтель в развевающейся черной мантии вывернула из-за угла. Вздернув бровь, она взглянула на Винстона, который протянул ей бумаги:

— Надеюсь, на этот раз вы принесли мне такое, под чем я смогу подписаться, — провозгласила она. — Даже старой девочке иногда очень хочется сказать «да».

Глава 52

Таннино затормозил на обочине грязной дороги, которая, петляя, поднималась по холмам к ранчо. Тим выпрыгнул из машины еще до того, как она остановилась. За поворотом стояли два «форда экспедишн», ржавый «ниссан патфайндер», «порше» Фрида, «додж рэм» Медведя и шесть полицейских машин со станции шерифа. По обочине дороги растянулось еще несколько машин, в том числе бронированная машина службы судебных исполнителей и военный внедорожник, который Тим специально попросил пригнать на случай, если горная река, расположенная вверх по дороге, все еще была труднопроходима.

Вокруг Миллера собрались ребята шерифа и члены отряда по проведению арестов в полном боевом снаряжении. Зубастик тыкался мордой Медведю в ногу до тех пор, пока тот не опустил руку и не погладил его.

Рэкли вылез из немужественной машины своей жены, и на него тут же обрушился град смешков и добродушных шуточек.

Тим подбежал к ним, победно подняв над головой ордера, которые трепетали на ветру, как знамя. Миллер выхватил их из его руки и сощурился, чтобы прочитать в сгущающихся сумерках.

Начальник судебных исполнителей Сильмара, находящихся в ведении шерифа, заглянул через плечо Миллеру:

— А что за пожар? Мы могли бы завтра выполнить предписания этих ордеров.

— Ли Хеннинг собрала улики для этих ордеров, работая под прикрытием. — Тим показал выпускную школьную фотографию Ли из бумажника Уилла. Мужчины стали передавать карточку по кругу. — Ее поймали.

Начальник сильмарских приставов, которого звали Дьюк, заметил, какое у Тима было выражение лица, когда он произносил эти слова, и кивнул:

— Ясно.

— Если увидите эту девочку, приведите ее ко мне. Понятно?

Медведь кинул Тиму бронежилет, тот надел его на футболку и застегнул, а потом представился людям шерифа. Оуэн Рутерфорд сурово кивнул ему сзади. Хотя Тим предупредил его об этой операции из простой любезности и ему придется ждать в назначенном месте с Дрей и Таннино, Рутерфорд был в полном боевом снаряжении — маскировочная куртка для участия в операциях, МП5, «Беретта», золотой с синим значок Почтовой службы на цепочке на шее. Осквернители почты, берегитесь!

Подбежал Таннино, Дрей от него не отставала.

Миллер взглянул на часы:

— Томас в пути.

Дьюк сказал:

— Мы установили внешний периметр, но мы не можем обеспечить полную непроницаемость линии из-за особенностей местности. Нам бы хотелось расставить еще несколько групп…

— У нас нет на это времени, — сказал Тим.

Дьюк посмотрел на Миллера, но тот только пожал плечами.

Подъехал «Линкольн навигатор». Из него выпрыгнули Уилл, Руч и Даг. Таннино щелкнул пальцами, чтобы они не подходили к месту совещания.

Миллер кивнул в сторону «навигатора»:

— А кто купил приятелю сенатора билеты в первый ряд?

— Он и купил, — сказал Таннино. — Не волнуйся, я присмотрю за ним на время операции.

Губу Тима засаднило в том месте, где тянулся шрам.

— А где собака? — спросил он.

Пристав с мягким голосом и свисающими вниз усами показал на немецкую овчарку, печально и задумчиво глядящую с заднего сиденья «вольво»:

— Это Космо. У нее есть сертификат на служебную работу в подразделениях шерифа и сертификат Агентства по чрезвычайным ситуациям на поиск тел.

Миллер бросил приставу портативную рацию:

— Сорок восьмой канал. И постарайся не поднимать тревогу, если она унюхает мертвую белку.

Парень гордо вздернул голову. Его бейджик сообщал, что зовут его Дэннер.

— Можете не волноваться о мертвых белках. Космо не хуже любого медуима. Она воет, только если с ней заговорит покойник.

Несколько приставов ухмыльнулись.

— Сколько там народу? — спросил Дэнли.

— Человек семьдесят. Может быть, меньше, — ответил Тим. — Мы сорвали им последнюю встречу, так что, надеюсь, всех сомневающихся и нежелающих вступать в конфликты мы оттуда выкурили.

— Значит, остались только впертые фанатики, готовые умереть за Аллаха, — констатировал Дэнли.

— Не забывайте, мы здесь всего лишь обслуживаем ордер. Так что следите за тем, чтобы ситуация не вышла из-под контроля, — напомнил Миллер.

— Скажите это тому козлу, который сколотил секту, — парировал кто-то из ребят.

Таннино просунул голову в кружок:

— Если что-то пойдет не так, я лично надеру тебе задницу.

Улыбка моментально исчезла с лица судебного исполнителя.

Миллер приказал некоторым приставам взять оружие с меньшей разрушительной силой. Медведь раздал ребятам 870-е «Ремингтоны», пули в которых были нашпигованы мелкими шариками. Мэйбек поднял на плечо свой таран и пошарил в машине в поисках перцовых баллончиков.

Подъехала пожарная машина, огни ее фар прорезали темноту. Миллер сделал какой-то знак, и водитель кивнул, выключил фары и встал у обочины. На узкой дороге собралось множество машин правоохранительных органов и служб реагирования на чрезвычайные ситуации. Водители уже начали разминать себе шеи, которые затекли от долгого сидения.

Дьюк и его люди пошли укреплять внешний периметр, оставив четыре группы, которые должны были въехать на ранчо с остальными через центральные ворота.

На дорожке показался Томас. Он бежал, зажав под мышкой защитный шлем. В другой руке он держал нечто, с виду напоминающее чертеж:

— Извините, я заехал на склад, чтобы взять топографическую карту ранчо.

Миллер расстелил на земле карту и присел над ней на корточки.

Члены отряда по проведению задержаний щелкали затворами, проверяли рации, смотрели, есть ли в фонариках батарейки.

Тим оглянулся вокруг. Он смотрел на ряд машин у обочины; на Дэнли, одевающего защитные очки; на Мэйбека с мощным ружьем; на Гуерреру, натягивающего тонкие черные перчатки; на Медведя в бронежилете с пятнами засохшего пота, засовывающего в магазин патрон за патроном. Рэкли отчетливо слышал хлюпанье ботинок, усиленных стальными пластинами, по грязи; чувствовал запах масла, которым было смазано оружие.

Когда Тим вышел из этого транса, все взгляды были обращены к нему. Он понял, что круг сомкнулся вокруг него и он оказался в центре.

Миллер кивнул на развернутую карту:

— Ну, Рэкли, твоя очередь.

Мэйбек закрепил два стальных крючка на прутьях ворот, и внедорожник подал назад. Трос натянулся, и ворота приземлились в грязь, подняв кучу брызг. То, что на посту у ворот никого не было, казалось, подтверждало предположение Тима о том, что ряды организации поредели после неудавшегося семинара. Но положиться на это со стопроцентной уверенностью было нельзя.

Люди шерифа выстроились перед распахнутыми воротами, готовые охранять место проведения операции. Дрей и Таннино остались с ними. Снаряженный не хуже Рэмбо Рутерфорд вышагивал вдоль их линии. Остановился он только на секунду, чтобы показать офицеру «о'кей». Уилл, который вместе с Ручем и Дагом ждал на расстоянии от отряда подчиненных шерифа, поймал взгляд Тима и серьезно ему кивнул.

Тим и Медведь первыми прошли внутрь через поваленные ворота, остальные держались за ними, распределившись по двое, поднимаясь вверх по склону холма с неумолимостью сил природы. Значок болтался из стороны в сторону на поясе у Тима. Его голова гудела от прилива адреналина. Пять высоких кипарисов, ледяник, пробивающийся на подъездной дорожке,^[39] ветер, приносящий с собой запахи, — все было одновременно знакомо и незнакомо, словно он посещал это место в смутных переплетениях сновидений. Они прошли к домикам — полномочия федерального правительства давали им право ступить на запретную землю. Про на круглой полянке застыли, разинув рты, пораженные их быстрым приближением. Тим заметил мелькающие в окнах фигуры — он все правильно рассчитал, чтобы застать их в домиках перед вечерней орой.

— Судебные исполнители США. У нас ордер на обыск, — крикнул Тим.

Миллер бросился вперед, Зубастик с силой натянул поводок. Дэнли и Пэлтон отошли в сторону, чтобы осмотреть территорию возле лечебного корпуса и Зала роста. Остальные члены отряда, разделившись на группы по два человека, пошли от домика к домику, стуча в двери. Они выполняли основное правило любой операции: очистить помещения, задержать подозреваемых, перед тем как двигаться дальше.

Тим и Медведь подошли к третьему домику — последнему известному им месту пребывания Ли. Томас и Фрид прикрывали их сзади. На кухне Лорейн отчаянно раскачивалась и терла руку так, словно пыталась стереть пятно. Выглядела она очень плохо, словно за эти пару недель постарела лет на пять.

— Где Ли?

Она продолжала тереть руку. Ее голос напоминал испуганный писк:

— Все рушится.

Тим оставил Медведя приводить ее в чувство и пошел дальше по коридору. Он открывал двери с автоматом наготове. Первые две комнаты были пусты.

В следующей комнате Дон Стэнфорд и Джули сидели на заправленной кровати, прижавшись друг к другу. Тим опустил МП5, шагнул к ним и быстро обыскал.

Джули заплакала:

— Учитель сказал, что придут люди, чтобы похитить нас.

— Мы здесь не для того, чтобы причинить вам зло, — отозвался Тим.

В комнату вошел Фрид и попросил их выйти на улицу.

С колотящимся сердцем Тим пошел к последней спальне. За исключением нескольких громких голосов, которые до него доносил ветер, снаружи было тихо. Выстрелов слышно не было.

Рэкли увидел в щель под дверью чьи-то ноги, отошел в сторону и крикнул:

— Судебные исполнители США. Откройте дверь.

Никакого ответа не последовало.

— Откройте дверь сейчас же.

Тим резко развернулся и ударил в дверь ногой, она отворилась, врезавшись в того, кто за ней стоял. После этого раздался жалобный стон. Джени приземлилась на мягкое место, схватившись за распухшее запястье, на коврике рядом с ней валялся кухонный нож.

— Скотина, — прошипела она.

Тим ногой оттолкнул нож, и Джени подползла к нему, вскочила и вцепилась ему в грудь, ногтями яростно царапая его бронежилет.

Рэкли отодвинул МП5 в сторону, схватил Джени, надел гибкие наручники ей на запястья и щиколотки и обыскал ее. Возле одной из кроватей в пластмассовой вазе стояли полевые цветы.

— Где она?

Джени склонила голову набок и рассмеялась:

— Она свое получила.

Тим выволок ее на улицу и передал Хейнсу. Она все еще пыталась сопротивляться, поэтому ему пришлось уложить ее на живот.

Еще около тридцати Про бродили по поляне под пристальным взглядом Миллера, вид у них был ошалелый, но послушный. Даже Дино, вышибала, с которым Тим столкнулся в «Рэдиссоне», почтительно отнесся к мощи Отряда по проведению арестов. Опустив оружие, члены отряда вывели последних Про и хранителей — за исключением Скейта — на поляну. Никто не сопротивлялся, Джени была единственной, на кого пришлось надеть наручники. Ни из одной двери не вырывалось белых едких паров газа. Теперь территория была очищена, подозреваемые задержаны. Со все нарастающей тревогой Тим прошелся по поляне, поворачивая к себе некоторых девушек из числа Про, чтобы посмотреть на их лица.

Пэлтон вышел на связь по основному каналу и сообщил, что в лечебном корпусе и Зале роста все чисто. Это означало, что Ли где-то ниже по склону: в хижине Скейта, спальне ТД или в лесу. Подумав об этом, Тим заспешил на тропинку. Медведь встретил его у зарослей кустов в самом ее начале. Томас и Фрид шли за ними. С одной стороны к ним присоединились Гуеррера, Мэйбек и Циммер, с другой — Пэлтон и Дэнли. Дэннер побежал за ними, держа Космо на поводке. За ним последовал Роджер Фриск из технического отдела.

Папоротники и чапарель^[40] доходили им почти до плеч. Тим дотронулся до висящего у него на поясе баллончика с перцовым газом. Они вступали во владения доберманов. Ветер взбирался по склону, принося с собой пение оперного исполнителя.

Они вышли на открытое место. Все было тихо и спокойно. Единственным звуком был доносящийся из коттеджа ТД грохот оркестра. За исключением дыма, идущего из трубы хижины, вокруг не было никаких признаков жизни. Дэнли начал напевать, как всегда перед заходом внутрь помещения.

— Ищи, девочка, ищи. — Дэннер спустил немецкую овчарку с поводка, и она скрылась в лесу. Подняв свой автомат, он поспешил за ней.

Сначала Тим и Медведь ворвались в хижину, вышибив дверь.

Ни Скейта, ни собак там не было. Только дверца печки была открыта, из нее вырывались искры, а на полу рядом с ней стояло ведро для почты.

Медведь сказал в рацию:

— Будьте осторожны. На территории натасканные собаки.

Мейбек повесил на плечо газовое ружье и взял ломик. Он быстро двинулся к модулю, рукой сделав знак Дэнли, Пэлтону и Фриску следовать за ним, хотя орущая музыка заглушила бы что угодно, даже если он вдруг решил бы прокричать команду в полный голос.

Тим уже шел по поляне к коттеджу ТД. Гуеррера и Циммер застыли по обеим сторонам от двери, подняв МП5. Фрид отогнул жалюзи и заглянул внутрь, убедившись, что в передней никого нет.

Тим проскользнул внутрь, Медведь шел у него за спиной, Томас и Фрид тоже не отставали.

Рэкли на секунду остановился у закрытой двери и глубоко вздохнул. Прижав приклад МП5 к плечу, он занес ногу в усиленном стальными пластинами ботинке и пнул ее прямо возле ручки. Дверь с треском распахнулась, и приставы забежали в комнату.

ТД резко сел в кровати, его шелковый халат распахнулся, демонстрируя голую грудь. Обнаженная девушка — может быть, Ли — стояла перед ним на полу на коленях. Она рыдала, закрыв лицо руками.

— Руки вверх! Руки вверх!

ТД отвернулся, его рука скользнула под покрывало. Тим в мгновение ока пересек комнату, схватил его за халат обеими руками и сдернул с кровати. ТД пролетел по комнате и ударился о стереосистему. Звук оборвался как раз в тот момент, когда он упал, ударившись об пол.

Халат соскользнул с ТД, обнажив его тело в синяках, так что обыскивать его не было никакого смысла. Но Тим стоял, целясь в него из МП5.

ТД рукой вытер кровь, текущую из разбитого носа. Медведь откинул покрывало, под ним обнаружился пульт от стереосистемы, к которому и потянулся ТД.

Рыдающая девушка подняла на них глаза. Тиму понадобилась секунда, чтобы узнать в ней Шанну.

ТД часто моргал, тяжело дыша. Выражение недоумения на его лице сменилось выражением поднимающейся ярости. Уже много месяцев ему даже на ногу никто не наступал, а теперь он лежал на полу в пыли, как какой-нибудь бомж.

— Поднимайся. — Тим вытащил из кармана ордер на арест. — Ты арестован за уничтожение почты Соединенных Штатов Америки.

Беттерс перекатился в сидячее положение, стараясь прикрыться:

— И это все?

— Где Ли?

— Ли, Ли, Ли, — ТД покачал головой. — Не помню никого с таким именем.

— Если с ней что-нибудь случилось…

— Ну, я уверен в одном. Если с ней и вправду что-нибудь случилось, то я не имею к этому никакого отношения. — Его взгляд метнулся от лица Тима к МП5, нацеленному ему в голову. — Сильно искушение застрелить меня, да?

Тим переминался с ноги на ногу. ТД с интересом за ним наблюдал, явно забавляясь. Рэкли впился пальцами в верхнюю губу ТД и потянул. Тот завизжал и поднялся на ноги. Тим повернул его к стене, вытащил из-за пояса металлические наручники и защелкнул их у него на руках. Наручники ездили на узких девичьих запястьях ТД, и Тим блокировал их.

— Искушение? Да что ты. Мне это ни на секунду в голову не пришло. Я ведь знаю, куда ты отправишься.

Медведь набросил шелковый халат на плечи ТД:

— Может, тебя в тюрьму прямо так отправить? Наверняка ребята в камере будут довольны.

— Вообще-то я слышал, что нарушителей почтового законодательства на зоне очень боятся.

Из рации раздался голос Фриска:

— У этого чертового компьютера столько уровней защиты, что охренеть можно. Никогда такого не видел.

ТД усмехнулся:

— Удачи, Нео.

Откуда-то из леса раздался вой.

На лице ТД промелькнул первый признак беспокойства, когда он увидел их выражение:

— Что? Что?

Их рации ожили одновременно. Послышался голос Дэннера:

— Космо только что обнаружила труп недавно умершей женщины. Похоже, дождем смыло часть могилы. Я вижу голову и верхнюю часть тела.

Щеки ТД покраснели так, что веснушки совсем исчезли из виду.

— А имя Нэнси Крамер тебе ни о чем не говорит? — спросил Тим.

— Никогда о такой не слышал. Иногда у нас на территории находят нарушителей. Я приказываю их отсюда убрать. И я не слежу за тем, чем Хранители занимаются в часы досуга. Они могли там делать что угодно, хоть ядерные отходы складировать. Так что вам придется придумать что-нибудь поумнее. — ТД вздернул голову, не отрывая взгляда от Тима. — Я никогда никого не убивал. Мне незачем это делать. Ты думаешь, я стремлюсь к контролю над людьми? Не больше чем они хотят передать мне контроль над собой. Поэтому вам меня никогда не прижать. Я никогда никому не делал ничего такого, чего бы они не хотели, чтобы с ними сделали. — Он посмотрел Тиму в глаза. — Включая тебя.

Снова раздался голос Дэннера:

— Подождите-ка. У нас тут еще один труп.

Тим почувствовал, как у него внутри все опустилось. Он подумал об Уилле, который ждал за воротами, о том, что он тоже сейчас их слушает по рации. Он вспомнил Джинни, лежащую на столе патологоанатома. О том, какая твердая и холодная она была, о прядке волос, застрявшей у нее во рту.

Медведь сказал:

— Иди посмотри, что там. Я держу его на мушке.

На выходе Тим прошел мимо Гуерреры и Циммера, которые кричали в рацию Дэннеру, чтобы тот сообщил свое местоположение.

— Метров семьсот на северо-восток, за небольшим гранитным валуном.

Тим бегом пересек поляну, влетел в лес и припустил во весь опор.

Время от времени по рации проходили различные сообщения о ходе операции.

Дэнли из модуля:

— Мы не можем открыть файлы, сами по себе папки по «Отработанному материалу» совершенно бесполезны…

Потом Таннино:

— Ты можешь точно подтвердить, что это тело Ли Хеннинг?

— …все лицо испачкано в грязи…

Ощущая пульсирующую боль в правом колене, Тим, прихрамывая, бежал между деревьев, перебирался через колдобины. Он услышал, как у него за спиной Медведь, Томас и Фрид вошли в лес, разделились, стали что-то кричать друг другу.

Вдруг раздался выстрел. Он эхом отозвался в лесу и шипением в рации. Послышались дикий лай и рычание.

Из рации донесся голос Медведя:

— Мы уже идем.

Тим старался не обращать внимания на боль в колене. Прижав рацию к губам, он кричал:

— Дэннер. Дэннер. Дэннер.

Он как раз добежал до гранитного валуна, когда услышал свист Скейта, подающий команду собакам. Не успел он поднять автомат, как из кустов на него налетел доберман. Собака вцепилась Тиму в руку, и он упал на землю и покатился вниз, остановившись у пары широких ботинок. Рэкли поднял глаза и увидел дуло «Зиг Зауэра» и лицо Скейта.

Скейт щелкнул пальцами. Собака отпустила руку Тима и села. У мощного корня дуба Космо стояла над распростертым на земле Дэннером и рычала на второго добермана. Рука Дэннера, которой он сжимал плечо у основания шеи, была в крови. Он дышал, но дыхание его было слабым.

Часть склона холма просела от дождя. Возле дуба из земли торчало тело, как тайна, которую земля изрыгнула из своих недр. Тело женщины было скользким от грязи, как тело чайки, затянутой в скопление битумов. В пяти метрах от трупа женщины из земли торчала узловатая рука — картинка была настолько нереальной, что больше всего напоминала спецэффект в каком-нибудь третьесортном фильме ужасов.

Тим почувствовал отчаяние, представив себе, как Ли несет лопату к этому месту. Он вспомнил фотографию места, где нашли Джинни, какой белоснежный отпечаток она оставила на раскисшем берегу реки.

Скейт забрал у Рэкли оружие и сказал:

— Вставай.

Тим поднялся на ноги. Голоса других приставов звучали все слабее и тише. Судебный исполнитель США в лесу — с этой фразы вполне мог бы начинаться плохой анекдот.

Скейт кивнул на Космо:

— Человека убить — без проблем. А вот собаку я пристрелить не мог.

Один из доберманов кинулся к Дэннеру, но Космо его отогнала. Скейт взмахнул рукой, указательным пальцем показывая на грязь: доберманы тут же сели. Они замерли, их черные блестящие глаза неотрывно смотрели на Космо, они облизывали зубы, запах крови Дэннера сводил их с ума.

Щеки Скейта были напряжены, на его лице застыло почти печальное выражение:

— Тебе обязательно было явиться в этот рай и вынюхивать здесь, да?

Тим держал руки вверху, расслабив их, делая вид, что покорился судьбе. Для того чтобы полуавтоматический пистолет работал плавно, Скейту придется взвести курок.

Скейт сделал шаг вперед, из его глаза выкатилась одна-единственная слеза. Пистолет чуть заметно дернулся в его руке, когда он взвел курок. Тим бросился вперед, зажал дуло пистолета между большим и указательным пальцами правой руки. Левой рукой он ударил Скейта в плечо и вывернул ему руку. Пистолет взлетел вверх и выстрелил прямо под подбородком Скейта, из раны брызнула кровь.

Скейт, шатаясь, попятился назад, «Зиг» шлепнулся в грязь, собаки с недоумением смотрели на ничего не выражающее лицо Скейта. Он застонал и слабо свистнул два раза.

Команда «фас».

Собаки налетели на него, вцепились в него зубами.

Тим выхватил перцовый баллончик из-за пояса и брызнул собакам в глаза и в нос. Они жалобно заскулили и упали на землю, прикрывая лапами морды. Скейт больше не двигался. Тим не мог смотреть на то, что от него осталось.

Он крикнул Медведю и попытался подойти к Дэннеру, но Космо зарычала на него, и ему пришлось отступить назад. Тим по рации пытался связаться с Миллером, когда на склоне появились Медведь, Томас и Фрид. Оставив их со всем разбираться, Тим подбежал к первому телу и опустился возле него на колени. Он провел руками по распухшему лицу трупа, отводя волосы в сторону.

Нэнси Крамер.

Он видел, как ТД отдавал команду отвести ее в лес.

С помощью судмедэксперта патологоанатом сможет установить время смерти и тем самым подтвердить показания Тима.

Медведь сидел на корточках и что-то тихо говорил Космо до тех пор, пока она не подошла и не лизнула ему руку. Томас стоял рядом с доберманами, держа наготове перцовый баллончик.

Фрид склонился над Дэннером, который застонал и сказал:

— Черт возьми.

Тим подошел ко второму трупу. На поверхности мокрой земли была видна только тонкая грязная рука.

Ли прошла долгий путь, и все же он закончился здесь.

Возможно, Таннино захочет позвонить судье Сейтель и получить ордер, перед тем как откапывать тело. Тим не хотел рисковать.

И вдруг у Тима перехватило дыхание. Он присел на корточки возле маленькой руки. На одном из пальцев сквозь налет грязи проблескивало кольцо. Золотая печатка с инициалами ДК. Тим вспомнил: Дэнни Катанга. Первый детектив, которого нанял Уилл. Этот частный детектив… низенький нервный парень.

Тим подошел к Медведю — он уже слышал, как группа поддержки продиралась сквозь кусты.

На щетинистом лице Медведя застыло мрачное выражение:

— Это она?

Тим покачал головой.

— Мы приведем сюда еще несколько собак, обыщем тут все, — сказал Медведь.

Тим отвернулся, хотя смотреть ему там сзади было не на что, кроме того, что осталось от лица Скейта. На его широкой шее была надета проволочка с бусинками.

Рэкли уставился на маленький серебряный ключик.

Потом резко развернулся и поднес рацию к губам:

— Фрэнки, вы осмотрели все комнаты в лечебном корпусе?

Раздался треск, потом из динамика донесся голос Пэлтона:

— Нет. Мы только заглянули в окна, убедились, что в комнатах пусто. Мы не хотели выходить за рамки данных нам ордером полномочий.

Тим протянул руку вниз, ухватился за цепочку на развороченной пулей шее Скейта и потянул. Ключ остался у него в руке.

Рэкли побежал через лес, почти не слыша того, что Медведь кричал ему вслед.

Ветки бились ему в грудь, листья стучали в лицо.

Тим пробежал мимо двух пожарных, несущих носилки. По всей поляне суетились приставы. Они складывали улики в пакеты и что-то бормотали в свои рации.

На крыльце Дэнли осклабился, увидев Тима, и сказал:

— Фриск все нервы себе измотал из-за этого компьютера.

Из рации послышался голос Таннино:

— Принесите мне что-нибудь, что поможет нам доказать причастность Беттерса к убийству этих людей.

Когда Тим взбегал по тропинке, у него горели легкие. Перед домиками судебные исполнители болтали с Про, как со старыми приятелями. Тим пронесся мимо них, сунув свой МП5 в руки Миллеру, который удивленно окликнул его. Но он уже бежал дальше вверх по склону.

Тим пинком распахнул дверь лечебного корпуса, звук эхом разнесся по обложенным плитками коридорам. Теперь Рэкли продвигался медленнее, заметно прихрамывая.

Он прокричал ее имя раз, другой, но в ответ не услышал ничего, кроме зудения электрических часов да усталого речитатива холодильника в Комнате развития.

Через крохотный квадратик стекла в верхней части двери Комнаты роста видна была только темнота. И Тим почувствовал, как надежда стремительно покидает его, оставляя за собой пустоту. Он стал возиться с ключом, уронил его, наконец, нащупал замок. Дверь застряла, так что он просто пнул ее изо всей силы.

На его плечи упал треугольник света, его тень пролегла на полу. Тим смотрел на маленькую, съежившуюся в углу фигурку.

Она пошевелилась, потрясла головой, словно стараясь отогнать наваждение.

Лампочка вспыхнула тусклым голубоватым светом, который придал ее коже призрачно-блеклый оттенок. Ее потрескавшиеся губы беззвучно задвигались.

Ее голос звучал хрипло, не громче шепота:

— Я знала, что ты придешь.

Он подошел к ней. Она вся дрожала, поэтому он завернул ее в свою форменную куртку.

Рация зашипела, и голос Дэнли объявил:

— Кроме подтверждения истории с почтой, мы здесь ничего не нашли.

Голос Фриска вторил ему:

— Я не могу понять, что есть на компьютере. Ничего прочитать невозможно. Я вижу папки и файлы, но они все зашифрованы.

Ли поднялась на ноги:

— Вся самая полезная информация зашифрована на диске С… — Она замолчала, прислонившись к стене, ловя ртом воздух. Ее голос звучал слабо, но четко. — Я сделала генератор идентификационной фразы,^[41] который создает шестизначные сочетания, повторяющие рандомизированные цепочки шифра. Я спрятала их в системном файле.

— Я ничего в этом не понимаю, — пожал плечами Тим.

Ли протянула руку к рации. Рэкли настроил ее на нужный канал и отдал ей. Под руководством Ли Фриск совершил несколько простых действий, а потом издал взволнованный смешок:

— Я вошел.

Ли отключилась, и Тим прицепил рацию обратно на пояс.

— Я бы послала вам все, но не хотела больше светить пароль доступа. В зашифрованных файлах все равно слишком много кодовых сочетаний, так что их невозможно загрузить быстро. — Ли покачнулась, и Тим рукой поддержал ее. Под ее глазами появились черные круги от напряжения и усталости.

— Как ты заполучила телефонный провод, чтобы послать электронные письма?

— Я пробралась в хижину Скейта, пока он спал, и сняла с него проволоку с бусами. Я вытащила из нее медные проводки, согнула их, чтобы минимизировать индукцию. — Слабая улыбка. — Получился самодельный телефонный провод. Но он меня все равно поймал. — Она вздрогнула.

Тишину разорвал голос Фриска:

— Слушайте. У нас есть файлы по «Отработанному материалу». А еще финансовые документы, снимки камер наблюдения…

Тим сделал потише звук рации.

Они прошли по коридору, к дверям, потом на улицу. Холодный ветер резко ударил им в лицо. Ли прислонилась к плечу Тима, обвила его талию тонкими руками.

Они пошли вниз по холму.

Сумерки сгустились так, что почти ничего не было видно.

У наблюдательного пункта, который раньше призван был охранять ворота, ведущие на ранчо, ТД сверкнул на Тима глазами из заднего окна какой-то машины. От двери на землю тянулся потрепанный конец веревки, которой были перетянуты его щиколотки. Когда ТД заметил Ли, он побледнел.

Машина уехала, открыв их взгляду место, где ждали все, кто не принимал непосредственного участия в операции. Уилл повернулся. Его лицо покраснело и обветрилось от слез. Он явно не поверил своим глазам в первую секунду. Тим и Ли перешагнули через поваленные ворота. Она запнулась, нетвердо стоя на ногах.

Таннино сжал плечо Дрей, и она повернулась. Тим видел, как она с шумом выдохнула воздух, как ее плечи опустились.

Уилл вытер лицо и начал отдавать команды, как будто у него были на это полномочия:

— «Скорая». Нам нужна «скорая».

В пяти метрах за его спиной были припаркованы три машины «скорой помощи», но он их не замечал. Руч и Даг подошли и встали по обеим сторонам от него.

Уилл погладил дочь по щеке. Его лицо сморщилось, а потом он раскрытой ладонью, как маской, прикрыл лицо. Он отвернулся и глубоко вздохнул:

— Нам нужна «скорая».

Руч взял Ли за плечи и начал мягко подталкивать ее к «скорой», но она крепко держалась заТима.

Тим отодвигал ее от себя, но она только крепче сжала руки. Он постарался осторожно разжать ее пальцы. В горле у Тима застрял комок, но он сумел выдавить из себя одно слово:

— Иди.

Ли еще крепче вцепилась в него.

Уилл протиснулся между Ручем и Дагом и скользнул руками за спину Ли рядом с ладонями Тима. Тим наклонился, перемещая вес ее тела на Уилла.

Она взглянула на Тима, в ее серо-зеленых глазах застыл страх, и Рэкли постарался ободрить ее своим взглядом, придать ей сил:

— Иди.

Обвивающие его талию руки разжались.

Уилл подался назад, осторожно утягивая ее за собой. Парамедики тут же оказались рядом с ними. Они подняли Ли в машину, и Уилл нырнул туда вслед за ней. Дверцы захлопнулись.

Тим смотрел на уменьшающийся в размере белый квадратик «скорой», пока он совсем не исчез в темноте.

— Иди, — повторил он.

Дрей подошла к нему, ветер трепал прядку волос у нее на лбу. Она согнула пальцы, нащупала прядку и заправила ее за ухо. Свет фар внедорожника осветил ее глаза, невероятно чистого зеленого оттенка, как прозрачные изумруды, — такого оттенка он нигде больше не видел за все тридцать четыре года своей жизни.

Тим взглянул на легкую округлость ее живота под водолазкой и почувствовал, что в горле у него застрял комок, а на глаза наворачиваются слезы. Она уже сделала движение к нему навстречу, и он прижался к ней, зарылся лицом в ее шелковистые волосы, пахнущие жасмином.

— Пойдем, я отвезу тебя домой, — сказала она.

Книга III. СПЕЦИАЛИСТ

У стопроцентного профессионала Тима Рэкли есть только одно слабое место — его семья. Тим так и не смог прийти в себя после внезапной и ужасной гибели дочери. Но судьба бьет второй раз в то же самое место.

В новом деле Тима Рэкли — о противостоянии двух байкерских группировок — жертвой становится его беременная жена. Сумеет ли Тим спасти ее и их еще не родившегося ребенка? В любом случае Тиму вновь понадобится все, за что его называют специалистом. Настоящий профи, он сможет определить, что разборки мотоциклистов — лишь прикрытие для виртуозной партии, где главный приз — опийный мак.

Рэкли-человек задохнется от боли и тревоги за семью.

Рэкли-профессионал сможет обуздать ненависть и обратить ее на пользу расследованию.

Глава 1

Дэн Лори поправил скованные наручниками кисти, его плечи под тюремной робой напряглись; буквы «FTW», вытатуированные над ключицей, ожили и заиграли волнами. Рот Дэна растянулся в широкой и довольной ухмылке, обнажившей края десен. Цепь на его ногах в целях безопасности была завязана узлом, чтобы уменьшить расстояние между лодыжками. Кейнер сидел позади него, на другом сиденье фургона, пригнувшись, чтобы во время езды не ударяться головой о крышу. Широкая спина Кейнера не позволяла сковать ему сзади запястья одной парой наручников, и их сцепили двумя парами. В тюрьме ему как-то довелось боксировать с Тайсоном, поэтому двойной цепью сковали еще и его предплечья. У Кейнера было широкое грубое лицо и мясистые мочки, прижатые к черепу. На затылке под черными кудряшками дикарских волос была наколота цифра «22» — на столько лет его осудили в прошлый раз.

Дэна, главаря группировки бродячих байкеров клуба «Смеющиеся грешники», и его телохранителя Кейнера после вынесения приговора с особыми предосторожностями перевозили в тюрьму округа Сан-Бернардино, где их ожидал воздушный конвой до федеральной тюрьмы. Их судили за жестокую расправу с тремя членами группировки «метисы», которые пристрелили одного из «грешников». Дэн, известный мастер поножовщины, с хирургической точностью отделил головы жертв и засунул их им между ног, а напоследок вырезал у них сердца, которые позже оставили у дверей клуба «метисов». Этим событием была отмечена очередная вспышка противоборства между «грешниками» и «метисами», ведущими широкомасштабную войну за право контроля над сбытом наркотиков в Южной Калифорнии.

Помощник судебного исполнителя Хэнк Манконе, крутивший баранку тюремного фургона, оказался единственным, кто не входил в оперативную группу по задержанию. Остальные помощники — Фрэнки Полтон, сидевший рядом с ним, четверо в бронированном «шевроле», ехавшем сзади, и двое в головном автомобиле, который шел в восьми километрах от фургона, — были участниками районного отряда по проведению тактических операций и конвоированию особо опасных преступников. Манконе по возрасту уже не подходил для такой работы; он любил поворчать о своих ограниченных полномочиях и с опергруппой имел дело лишь постольку, поскольку был шофером.

Полтон повернулся на сиденье и сквозь бронированное стекло посмотрел на криво ухмыляющегося Дэна.

— А наколочки у тебя ничего.

— Можете отобрать у нас одежду, но цвета все равно останутся.

— Что значит «FTW»?

— Это значит «Fuck the world».^[42]

— Оказывается, людей до сих пор клеймят, а я уж чуть было не превратился в наивного романтика!

Зашумела рация, и Джим Денли, ехавший в броневике, сказал Полтону:

— Глянь-ка направо. Там какие-то байкеры.

Полтон взглянул в боковое зеркало. Их с громким треском обогнали два мотоцикла; девицы, сидевшие сзади, помахали конвоирам руками. Еще три «байка» прошли справа, на их грязных кожаных куртках были нашиты сзади эмблемы клуба.

Когда вой мчавшихся впереди «харлеев» утих, Манконе немного успокоился.

— Что им надо?

— Расслабься, начальник, — сказал Дэн. — Сейчас настало время байкеров. Мотопробег всех влюбленных в Глендейле, барахолка в Лонг-Бич, пробег в Сан-Дог, ралли на левом побережье в Траки, гонки Большого медведя, праздничный мотопробег в Пасо Роблес, пробег у скалы Скво… — его улыбочка мелькнула в зеркале заднего вида. — Все истинные фанаты нынче на колесах.

— Это только вы, законопослушные граждане, разъезжаете по дороге в своих консервных банках, — из-под спутанных волос, закрывавших лицо Кейнера, послышался его прокуренный голос.

— Слыхал, Манконе? — сказал Полтон. — Нам и беспокоиться-то нечего. Это так, просто фанаты. И чего я вообще пушку сегодня взял?

Дэн съязвил:

— Пушка пригодится тебе, если в выходные заглянешь ко мне в гости.

Из «шевроле» снова послышался голос Джима:

— Черт. Снова какое-то отребье.

Две колонны мотоциклистов рванулись вперед по обе стороны от фургона, обогнав его. Над клубными эмблемами на их куртках виднелись кожаные полоски со словом «метис». Нижние нашивки указывали на территориальную принадлежность филиала клуба — «Палмдейл». Через несколько минут машину обогнал какой-то толстый байкер; он пристально посмотрел на заключенных, сбавил ход и поднял средний палец в неприличном жесте. Полтон показал ему ствол своего пистолета. «Метис» рванул вперед, и под его трепещущими на ветру волосами, стянутыми в «конский хвост», обозначилась еще одна надпись: «бродяга».

Дэн засмеялся и почесал плечом щеку.

— Старина Жирный Маркес. Приятели померли раньше времени, вот и приходится бедному мексикашке разъезжать в гордом одиночестве.

Свернув на Десятое шоссе, конвой наткнулся на нескончаемый поток мерцающих стоп-сигналов. Манконе выругался и снизил скорость. Полтон связался с головной машиной конвоя:

— Там у вас что, пробка на дороге?

— Какая пробка? Мы проскочили свободно.

— Авария?

— Может быть. Будьте настороже. Мы пока съедем на обочину.

Движение на трассе совсем замерло. В это время еще один мотоциклист в плаще-пыльнике обогнал их на несколько метров и затормозил в узком пространстве между машинами. Он был очень маленького роста, но держался с каким-то особенным достоинством. Коротышка обернулся, и в серебристом защитном стекле его шлема, словно в зеркале, отразился фургон. На корпусе мотоцикла виднелась заводская эмблема — «индиан», но все остальное явно было переделано по заказу. Слева от сиденья висела кожаная сумка. Седок нажал на газ, и яростный рев продемонстрировал мощь мотора.

Джим снова что-то сказал по рации, и Полтон ответил:

— Да, мы его видим. Похоже, этот парень — одиночка.

Еще один «харлей» проехал вперед по центральной разделительной полосе, справа от «шевроле» и фургона. Ездок в шлеме притормозил примерно на полпути от коротышки и встал поперек полосы.

Сжав в руках оружие, Полтон вглядывался в боковое зеркало. Джим уткнул приклад своего МР5 в плечо и готовился поднять ствол. Какой-то предмет лежал на асфальте под левой передней покрышкой «шевроле». Полтон повернул зеркало, чтобы получше его разглядеть.

Кожаная сумка.

Полтон метнул взгляд на «индиан»; коротышки на нем уже не было. Он вскинул оружие и повернулся назад. Кейнер с Дэном лежали на полу между сиденьями, спрятав головы. Полтон схватил рацию:

— Черт побери, сдавайте назад!

Байкер на «харлее» держал в руке похожий на зажигалку детонатор. Кисть в перчатке сжалась.

Раздался гулкий взрыв. Огненный шар поднял «шевроле» в воздух, потом автомобиль упал набок и перевернулся вверх колесами. Стоявшие рядом машины отбросило взрывной волной, смявшей двери и вдребезги раскрошившей стекла.

От взрыва заднюю часть фургона подбросило вверх, и он некоторое время ехал на передних колесах, докатившись почти до самого «харлея». Ремни безопасности врезались в животы Манконе и Полтона; их пистолеты клацнули о приборную панель. Загудел двигатель «индиана»; коротышка, повернувшись на сиденье, достал из-под плаща автоматическую штурмовую винтовку AR-15.

Помощники подняли головы, услышав, как первая очередь прошла сквозь армированное лобовое стекло. Осколки полетели им прямо в лицо. Следующая очередь тряхнула их, как тряпичных кукол.

Человек на «харлее» спешился и принялся расстреливать замок на дверце фургона. Когда дверца поддалась, он отбросил автомат и поймал кусачки, брошенные коротышкой. Дэн, подкатившись к двери, подставил ему цепи, сковавшие его руки, затем оковы на ногах; стальные кусачки быстро сделали свое дело. Дэн вылез из фургона и вскочил на сиденье «харлея»; стальные браслеты с обрывками цепей на его запястьях и лодыжках побрякивали, как украшения. Зазубренный край двери рядом с выбитым замком зацепился за тюремный комбинезон Кейнера, и когда тот вставал, комбинезон с треском разошелся от воротника до бедра. Кейнер сел на «харлей» позади Дэна, их освободитель прыгнул на «индиан», и байки разъехались в разные стороны.

Ремни безопасности сдавили четырех помощников в перевернутом «шевроле», мешая им дышать. Они сплевывали стекло, из ушей у них струилась кровь. Пророкотал пронесшийся в обратном направлении мотоцикл, визжали бесчисленные автосигнализации. Раздался чей-то крик и с бульканьем затих.

Ветер развевал обрывки цепей Дэна и Кейнера. Разорванная одежда телохранителя Дэна трепетала на ветру, выставляя на всеобщее обозрение его нижнее белье и черно-оранжевую эмблему клуба у него на спине. Они устремились прочь, и нарисованный на заднем крыле мотоцикла череп оскалился в ореоле пламени на оставшихся позади убитых и раненых.

Глава 2

Серебро позванивало о фарфор — официанты в белых перчатках уносили остатки ленча по пятьсот долларов за порцию. Судебный исполнитель Таннино маялся в обществе политических светил города Анджелено. Он смотрелся здесь довольно неуместно, дешевый костюм не шел к его кудрявой и основательно поседевшей шевелюре. Он одернул слишком короткие рукава пиджака, чтобы было видно его золотую звезду, и искоса взглянул на женщину с песочными волосами, державшую в руках бокал белого вина.

— Если мы всерьез озабочены нехваткой кадров…

Через просторный танцевальный зал отеля «Беверли Хиллс» прочирикал чей-то пейджер, донося до слуха присутствующих звуки рождественской песенки.

— …для передачи злоумышленников справедливому суду, мы должны…

Еще один пейджер заиграл какую-то несуразицу, затем сразу несколько звонков слились в общую какофонию. Таннино глянул на свой пейджер и нахмурился:

— Прошу прощения, Ваша честь.

Члены законодательного собрания штата и депутаты устремились к выходам из зала, стараясь найти место, где лучше ловят сотовые. Таннино был на полпути к двери, когда его остановил городской прокурор, протянув радиотелефон «некстел».

— Мэр у телефона.

Таннино на ходу прислонил трубку к уху.

— Да, сэр. Угу. Угу. — Его лицо напряглось.

Продолжая слушать, он выудил из кармана сотовый и набрал номер.

— Да-да, сию минуту, сэр.

Он отдал «некстел» прокурору и поднес к уху свой телефон.

— Свяжитесь с Рэкли.

Глава 3

Тим неспешно шагал по коридору Федерального суда, на ходу стягивая с себя блейзер и заворачивая рукава рубашки. Новость, которую сообщил Таннино, явно вносила разнообразие в рутину судебных обязанностей. Он уже третий день мучился, выбирая кандидатов в присяжные по делу об уклонении от уплаты налогов. Ему дали возможность вернуться на службу в качестве поощрения за блестящее независимое расследование дела о секте манипуляторов разумом, которое он провел весной. Судебные обязанности были для него чем-то вроде наказания, и он принимал их, предвкушая радость возвращения. Но на этот раз долгожданная весть о возвращении в Отряд поимки беглых преступников не вызвала в нем радости. Двое помощников погибли, четверо ранено, а Дэн Лори и Лэнс Кейнер на свободе разъезжают себе по дорогам Центрального округа Калифорнии.

Ассистент судебного исполнителя посмотрел на Тима и кивком головы разрешил ему войти. Несмотря на свою гордую осанку, Таннино, стоявший за огромным дубовым столом, все же выглядел низкорослым. Он рассматривал пулевое отверстие в куске металла, который еще недавно был служебным значком. Внушительного вида человек с телосложением футбольного полузащитника примостился на ручке кресла, положив руки на колени. Строгий матросский «ёжик» венчал его квадратное лицо.

— Рэкли, ты знаком с мэром?

— Конечно. Как поживаете, Ваша честь?

— Порядок.

Тим оценил выражение, появившееся на лице мэра.

Все пожали друг другу руки, затем устроились на диване и стоявших рядом креслах. Когда Тим садился, у него хрустнуло колено — время от времени оно давало о себе знать, хотя шрам на подбородке практически исчез. Память о расследовании, проведенном восемь месяцев назад. Он привычным движением поправил в кобуре свой проверенный временем «Смит-энд-Вессон» с зарядным барабаном. Ему никогда не нравились все эти нынешние автоматические штуковины, он не хотел изменять револьверу.

— Как там ребята?

— Держатся. Джим, кажется, оглох на одно ухо, но врачи обещают, что это пройдет. Похороны Фрэнки назначены на завтра. И Хэнка. — Таннино сжал рукой лицо, которое приобрело землистый оттенок; он неотрывно смотрел на помятую звезду, лежащую на его столе. — Я только что был у Дженис, убедив ее, что тела надо везти в закрытых гробах. Ублюдки просто изрешетили парней.

— Приступим к делу. — Мэр Стросс, как и Тим, раньше служил армейским рейнджером. В нынешней должности он был недавно и успел приобрести репутацию человека весьма работоспособного, но едва ли тактичного. — Рэкли, ты будешь ответственным лицом опергруппы.

Не успел Тим прийти в себя от удивления, как Таннино сказал:

— Дэн и Кейнер принадлежат к числу пятнадцати главарей «грешников». Мы уже передали материал в сводку новостей, и, думаю, эта информация разлетится мгновенно.

— Надо привлечь ребят из нашей конторы, — ответил Тим. — Байкеры не сидят на месте.

— Сейчас мы поднимем на ноги командный пост и начнем работу. Я полагаю, ты уже знаешь, что Джовальски работает в паре с Геррерой. Ты как, можешь работать с Геррерой?

— Конечно.

— Будете работать втроем.

— С телефонистами порядок?

Таннино кивнул.

— Мы усилили командный пост людьми для обработки всей входящей информации.

— Я объявлю количество участников операции на пресс-конференции, которая состоится… — Стросс глянул на часы, — примерно через пятьдесят две минуты. Там же можно будет сфотографироваться крупным планом — шанс попасть в утренние газеты.

— Улики остались?

— А вот с уликами дело дрянь, — посетовал Таннино. — Вертолеты из Пайпер Тек прибыли только через семнадцать минут после происшествия. Налетчики сработали хитро: напали на фургон между двух развилок. Там много поворотов и перекрестков, да плюс ко всему в этом месяце полно байкеров на дорогах.

— Кому доверили расследование?

— Нам. Но неразбериха полная. Так как это случилось на трассе, мы расставим людей рядом с дорожными патрулями. Управление шерифа в Уоллнат Даймонд Бар займется убийством, хотя я уверен, что кого-нибудь привлекут и из убойного отдела. Да, и еще мы имеем удовольствие работать с ФБР — их агент войдет в опергруппу. Я пытался отстоять право на самостоятельное проведение операции, но приказ пришел сверху.

— Судя по всему, вам уже приходилось иметь дело с байкерами, — сказал Стросс.

— Немного. Я знаю о «грешниках» не больше, чем любой другой правоохранитель в Лос-Анджелесе.

— Ну, расскажите о них вкратце.

— Главный филиал у них в Филлморе. Я живу в Мурпарке, а это немного южнее. Они постоянно гоняют через наш город, нервируя людей, уставших после работы, — а в Мурпарке живут одни полицейские! Для «грешников» нет ничего святого, кроме их клуба. От вора благородства не жди: они занимаются жульничеством, убивают полицейских, постоянно преступают закон. На нашем прошлом брифинге были оглашены данные о том, что они держат под контролем двадцать миль побережья, занимаясь там сбытом наркотиков и контрабандой оружия. Их влияние расширяется, они наседают на «метисов», которых еще много в Лос-Анджелесе и на периферии. Что касается других группировок, то они их просто поглотили, однако ненависть «грешников» к мексиканцам ограничивает национальный состав клуба. У «метисов» больше сфер влияния, и «грешники» хотят прибрать их к рукам и установить собственную монополию. В Неваде, Аризоне, Нью-Мексико, Западном Техасе и, похоже, в Орегоне они этого уже добились. Однопроцентники постепенно захватывают побережье и юго-западные территории.

— Однопроцентники?

— Американская мотоассоциация как-то после инцидента в Холлистере заявила, что девяносто девять процентов байкеров — законопослушные граждане. А на тех, кто не следует закону, навесили ярлык «однопроцентники», — пояснил Таннино.

— А, так это вроде статуса?

— Вы бы кем хотели быть — законопослушным неудачником или заводилой? — спросил Тим.

— Ни тем ни другим. — Мэр шумно вздохнул: — Какие еще делишки числятся за ними?

— Они занимаются сбытом легкого огнестрельного и автоматического оружия, сутенерством, насилием. Также в ходу азартные игры, воровство электроники. У них все схвачено, они контролируют всю связанную с их интересами деятельность.

— В общем, это бизнес, — заключил Стросс.

— Скорее промышленный конгломерат.

Взгляд темно-карих глаз Таннино остановился на Тиме.

— Что ты об этом думаешь?

— Что я могу думать, когда ничего толком не известно?

Таннино нетерпеливо махнул рукой.

— Байкеры обычно накатаются вволю и успокаиваются. Им не нужно, чтобы из-за них возникли какие-то проблемы у всего клуба, поэтому они стараются вести себя потише. Серьезные решения исходят сверху. Значит, что-то вынуждает их так рисковать, невзирая на клуб. Кейнер и Лори — главные фигуры в какой-то затее.

— В какой затее?

— Это нам и предстоит выяснить. Но ясно одно: без своих главарей бродягам ее не осуществить.

— Как вы думаете, кто организовал нападение на конвой?

— Кто-то из бродяг-«грешников». Они возглавляют список подозреваемых. Они — ударная сила и мышцы клуба, эти парни знают свое дело и к тому же достаточно круты, чтобы его провернуть. Геррера уже подключился к операции. Уверен, что, пока мы разговариваем, они с Медведем вычисляют подозреваемых.

— Что значит — бродяги? — поинтересовался Стросс.

— Это как филиал, не имеющий территориальной привязки. Они всегда на ходу. Они ничего не контролируют, но когда какой-нибудь член клуба пускается в бега, его отправляют к бродягам: там закон его не достанет, и к другим филиалам претензий не будет, хотя они помогают бродягам скрываться.

— Метро для подлецов, — заметил Стросс.

— Да. А в обмен на гостеприимство бродяги выполняют всю грязную работу — их ведь все равно разыскивают. — Тим повернулся к Таннино: — Одно ясно: парни такой закваски редко сдаются живыми.

Лицо Таннино приобрело усталое выражение.

— С меня достаточно.

— Они белые, эти «грешники», так ведь? — спросил Стросс.

— Да.

— Ну и хорошо. Пресса не сможет нас упрекнуть в расовой дискриминации. Проще будет покупать мешки для трупов. — Стросс взглянул на Тима, его лицо светилось любопытством. — Знаешь, для чего тебя привлекли к выполнению этой задачи, Рэкли?

— Только догадываюсь.

— Из-за недавнего дела, когда ты раскрыл организацию этих проклятых телепатов. — Стросс намекнул на газетную версию расследования, но в его глазах явно читалось знание более детальных подробностей. — У нас в муниципалитете тебя называют… — Стросс выдержал паузу, в его лице странным образом сочетались уважение и презрение, — Специалистом. А что касается предстоящего дела, рейнджеры назвали бы его «зоной свободного огня».

Тим посмотрел Строссу в глаза.

— Я приведу их живыми, если получится.

— А если не получится?

Тим изучающе оглядел мэра, затем его взгляд остановился на искореженной звезде Фрэнка Полтона.

— Тогда мертвыми.

Глава 4

Если бы соединенный с компьютером проекционный аппарат не отбрасывал на дальнюю стену зала изображение фотоснимка, командный пост можно было бы смело назвать черной дырой — так там было темно. Правая сторона лица бродячего байкера размером 180×120 сантиметров полностью обезображена бугристой рубцовой тканью, из правой глазницы смотрит объятый пламенем череп, вытравленный на стеклянном глазном протезе.

Медведь Джовальски прошествовал перед лучом проектора, и его мощное тело отбросило черную тень на освещенную стену. Мрачный тон его голоса соответствовал атмосфере, царившей в зале:

— Джентльмены, перед вами Козел Пурдью. В 2002-м он выехал на нагорную сторону дороги в Малибу и оставил пол-лица на асфальте.

Обычно внешность Медведя провоцировала аудиторию на шуточки и колкие замечания неприличного характера, но на этот раз острот и хихиканья не было слышно. Помощники после происшедшего все еще пребывали в каком-то тумане. Тим тоже не был так деморализован с тех пор, как, будучи сержантом взвода рейнджеров, явился на службу после одиннадцатого сентября.

На привычном месте Фрэнка Полтона позади Джима Денли теперь сидел специальный агент ФБР Джефф Мелейн — стройный человек с тонкими волосами и печальным умным взглядом.

Медведь склонился над ноутбуком, и на стене возникло следующее изображение. Панорамный снимок был сделан с отдаленного расстояния. На нем был изображен байкер с тонкими полосками волос на подбородке — модельно выстриженной бородой. Его рост едва ли достигал полутора метров, а бочкообразная грудная клетка, казалось, была снята с другого туловища, покрупнее.

— Его кличка «Вождь», — продолжил Медведь. — Такое прозвище закрепилось за ним потому, что он ездит не на «харлее», а на «индиане».

Геррера провел пятерней по своим густым волосам и сказал:

— Вождь — разведчик «грешников». У него собраны материалы на соперников из других клубов, на правоохранительные органы и вообще на все что угодно.

— «Индиан», — произнес Тим. — Кажется, это главный налетчик, так ведь, Джим? Джим?

Дэнли заерзал на стуле.

— А?

— Ты сказал, что коротышка был на «индиане»?

— На «индиане», угу.

— Это не он порезал клубную потаскушку?

— Нет, то был наш старинный приятель Дэн Лори, — отозвался Медведь. — Он постоянно ходит с ножом. Ходят слухи, что он располосовал ноги какой-то шлюхе от бедер до самых щиколоток, словно по швам.

— Но ведь это Кейнер несколько лет назад приколотил свою девицу к дереву?

— Да, это было недалеко от Дьявольской чаши, — сказал Геррера с явным кубинским акцентом. — Когда дорожный патруль обнаружил ее через полтора дня, девица не хотела, чтобы ей оказывали помощь. Как она объяснила, ее парень попросил ее немного подождать.

— Крутая девка!

— Дэн и Кейнер — самые отъявленные из бродяг, — заметил Геррера. — Это вне всякого сомнения.

На стене появилась очередная фотография. Широколицый злодей изучал собравшихся из-под копны желтовато-белых волос. У него были тонкие, почти неразличимые брови.

— Том Йохансон, также известный под кличкой «Том-Том». Специалист по взрывчатке. И бродяга.

Шеи у Том-Тома как будто не было вовсе, его голова ушла глубоко в плечи.

— Я вспомнил: из-под шлема второго байкера выбивались светлые волосы, — голос Джима с сильным бруклинским акцентом был слегка хрипловат и натянут, как будто он не говорил, а выкрикивал слова.

— Он мог бы соорудить мину, на которой подорвался «шевроле»? — спросил Тим.

— А как же, — подтвердил Геррера. — Том-Том вырос в среде мичиганских «кровавых патриотов». Эти ребята могли научить его паре-тройке способов изготовления самопальной взрывчатки.

Фрид раздвинул жалюзи, и в окне третьего этажа появился неприглядный пейзаж. Все поморщились от яркого дневного света.

— Есть у нас информация о других бродячих «грешниках»? — спросил Хейнс.

— Только о Нигере Стиве, но его грохнули прямо на мотоцикле три дня назад, — сказал Геррера.

— Он что, был чернокожим? — спросил Томас удивленно.

— Нет. Просто кличка такая, — ответил Геррера.

— Была, — поправил Медведь.

Геррера сказал:

— Он был первым из бродячих «грешников», которого убили члены другого клуба. «Метисы» воспользовались арестом Дэна и Кейнера, чтобы «достать» Стива.

Томас сказал:

— Так вы считаете, что «грешники» поэтому решили их освободить?

— Это лишь мое предположение, — ответил Медведь. — Освобождение и — смотрите скоро на телеэкранах — последующее возмездие.

— Вам известно, как «грешники» оценивают убийство одноклубника? По их курсу за одного «грешника» идет пять врагов. — Тим опустил авторучку, обнаружив, что совершенно изжевал ее колпачок. — Мы увидим много крови.

— Да. — Лицо Миллера приобрело гневное выражение. — Их крови.

— Томас и Фрид, вам нужно установить контакт с «метисами», — сказал Тим. — Посмотрим, сможете ли вы связаться с их боссом из главного филиала и этим парнем в отпадном головном уборе, как там его…

— Эль Вьейо, — подсказал Геррера.

— Возможно, это безнадежная затея, но если Дэн с Кейнером в самом деле собрались воевать с ними, с нашей стороны было бы глупо не влезть в их дела и не расставить вокруг клуба наших людей.

— Ни в коем случае, Рэк, — сказал Геррера. — Они никогда на это не пойдут: байкеры сами решают свои проблемы. К тому же «метисы» гоняют повсюду, и мы не сможем их защитить, даже если бы они и сами этого захотели.

Фрид пожал плечами — и его костюм от Версаче пошел складками. Он вырос на доходах от семейного бизнеса, которые были неплохим дополнением к жалованью, и это научило его особой разборчивости во всем.

— Мы займемся этим. Ничего страшного.

Томас показал рукой на стену, куда недавно светил проектор:

— Итак, вы уверены в том, что именно эти три «королевы красоты» устроили нападение?

— Практически да, — ответил Медведь. — Они ведь в числе оставшихся бродяг, и работенка как раз для них. Кроме того, мы получили множество телефонных звонков от наших тайных осведомителей, подтверждающих их причастность, а это говорит о многом.

В число осведомителей входили и байкеры, но на самом деле достоверность такой информации была под вопросом.

— Есть что-нибудь новенькое на этих бродяг? — спросил Тим.

— После себя они оставляют только ветер.

Джим прислушивался к их словам; его глаза остекленели.

— Синтии только что исполнилось шестнадцать, — он сказал это слишком громко. На него старались не смотреть.

— О чем ты, Джим? — спросил Тим.

Джим опустил глаза и вперил взгляд в крышку стола.

— Дочери Фрэнки, Синтии.

Джим, единственный из помощников, уцелевших тогда в «шевроле», уже вышел на работу; он выписался из больницы и пришел прямо в отделение. Куртку он выбросил, но на рубашке виднелись кровавые следы — тонкая окантовка вдоль воротника, словно сделанная чернилами. Он проработал напарником Полтона около восьми лет. Джим всегда умел поднять настроение товарищей хорошей шуткой, но сегодня его голос был отрешенным.

— Мы достанем их, — сказал Медведь. На его лице мелькнула улыбка, и он неловко взглянул на Джима. Эта улыбка — скромный символ благородства — напомнила Тиму, почему они с Дрей в первую очередь всегда звали к себе Медведя, независимо от того, хорошими новостями хотели поделиться с ним или горем. За те несколько лет, что они провели вместе, и счастья, и горестей было в избытке.

Тим бегло пролистал лежавшее перед ним досье и направил ход обсуждения в другое русло:

— Проводились ли разработки по главному филиалу?

— Фэбээровцы — э-э, Бюро — попытались как-то раз поймать на крючок Дядюшку Пита, а Дэна с Кейнером посадили в клетку, — сказал Медведь. — Его пытались привлечь за длительную преступную деятельность, но у них ничего не вышло. Помнишь полный провал дела о перечислении на кредитку грязных денег?

Тим и Дрей, как и все остальные граждане штата, следили за всеми перипетиями этого расследования. Тогда Дядюшка Пит, президент главного филиала клуба «грешников», весельчак весом в добрых полтора центнера, предстал перед судом, нанеся бесславное поражение прокурорам, наивно пытавшимся построить дело на каких-то сомнительных обвинениях в операциях с кредитной картой. Это было все, чего они добились, пытаясь разобраться в хитросплетениях деятельности клуба «грешников» по сбыту наркотиков и отмыванию грязных денег.

Пока шел разбор всей этой информации, Мелейн сидел молча, с выражением сдержанного превосходства, которое, как заметил Тим, было главным отличительным признаком любого агента ФБР. Наконец он прочистил горло и заговорил, не отрывая глаз от авторучки «кросс», которой постукивал по лежавшей перед ним папке с чистой бумагой.

— Дядюшка Пит тщательно следит за тем, чтобы его филиал оставался не запятнанным грязными делами.

— Почему вы строите все обвинения на наркотиках? — спросил Тим.

— У нас всегда были неприятности с байкерами именно из-за этого. Их сеть сбыта наркотиков замкнута и эластична. Они сами и есть сеть сбыта. Они контролируют процесс доставки товара из подпольных складов оптовым поставщикам, и от этих оптовиков — уличным торговцам. Они работают в магазинах по продаже спиртного, в разных лавочках, на автозаправках, совершая мелкие сделки, которые складываются в крупный трафик. У них множество других занятий — содержание притонов, исполнение клубных обязанностей. Все ниточки, ведущие к наркосбыту, разрываются. Можно устроить облаву, но этим все и кончится. Одна облава — минимум «товара». Ко всему прочему у них действует отлаженная внутренняя система доставки наркотиков в другие филиалы и города. Особенно во время байкерских слетов — тогда об облавах и думать нечего. На дорогах сотни байкеров, не станешь же разбирать каждый драндулет, чтобы отыскать в нем несколько доз. — Лицо Мелейна скривилось в гримасе, как будто он надкусил лимон. Он злился и в то же время чувствовал себя униженным после недавней публичной выволочки, которую пришлось вытерпеть Бюро и ему самому.

— Почему бы нам не отправить повестку Дядюшке Питу, хоть посмотрим на него поближе? — спросил Тим.

— Его адвокат — та пробивная выскочка из телешоу, Дана Лэйк, — сказал Медведь.

— Я бы посоветовал, — заметил Мелейн, — быть с ней поосторожнее.

Тим склонился вперед, потирая виски. Он был совершенно сбит с толку столь ничтожным количеством полученной информации, хотя сам побег давал некоторые наметки. Точность нанесенного удара говорила о том, что бандиты тщательно изучили маршрут конвоя в тот злополучный понедельник, за день до которого произошло убийство Нигера Стива. Сама операция была спланирована и проведена безукоризненно. Водитель потрепанного желтого «вольво» заблокировал тормоза машины, поставив ее поперек Десятого шоссе после того, как головной автомобиль конвоя скрылся из вида, и оставил на заднем сиденье дымящуюся гранату. Надев шлем, он перескочил через заграждение автострады, пересел на «харлей», стоявший неподалеку, и умчался. Во взорванном «вольво», перекрывшем движение, по предварительным результатам, не было обнаружено никаких улик.

Специалисты из лаборатории шерифа определили, что взрывчатку, которой была начинена кожаная сумка наездника «индиана», изготовили из горючей аммиачной селитры с механизмом воспламенения от динамического детонатора. Бомбы на основе аммиачной селитры, компоненты для которых есть в любом хозяйственном магазине или на стройплощадке, можно без особого труда производить в домашних условиях. Судебно-медицинская экспертиза сможет определить, что взорвалась именно такая бомба, но она не содержит микрочастиц, и системы безопасности просто не в состоянии ее обнаружить.

Налетчики пользовались высококлассным огнестрельным оружием — AR-15, улучшенной модификацией пистолета-пулемета МАС-10 со свободной отдачей, выполненного в стиле «узи», которым пользуются преступники не из брезгливых. Будучи небоевой модификацией М16, эти AR-15 были переделаны в автоматические пулеметы. Модернизация занимает не более двадцати минут, если иметь набор из семи дополнительных деталей, которые можно заказать по почте; главное — удалить детали нижней ствольной коробки AR-15, чтобы установить в ней съемный автоматический спуск. Самое тщательное расследование не способно выявить подобные изменения, а бронебойные боеприпасы можно приобрести за наличные на любой выставке оружия. Броня «доджа», на котором перевозили заключенных, была рассчитана лишь на то, чтобы выиграть время в случае обстрела. При всем своем опыте Хэнк Манконе не сумел увести машину из-под прицела, а армированное стекло не могло выдержать такой град пуль. Эта оплошность стоила жизни ему и Полтону.

Тим встал и прошел вдоль стола. Остальные выжидающе смотрели на него.

— У меня такое ощущение, что каждый из нас думает только о себе. А ведь Фрэнки был близким человеком для всех нас. Я мало знал Хэнка, но гибель любого сослуживца — личная потеря для каждого из нас.

Мелейн сидел со скучающим видом, и Тим ненавидел его за это.

— Если мы будем действовать неосмотрительно, то не сможем совершить правосудие над этими мерзавцами. Шериф сейчас занимается расследованием убийства Фрэнки и Хэнка, и это позволяет нам сосредоточиться на том, что мы умеем лучше всего — на поимке преступников. Именно так мы сможем расквитаться с ними за смерть наших ребят. Работайте с информаторами, с бывшими сокамерниками и известными сообщниками, заходите туда, где они чаще всего околачиваются, — да вы и без меня знаете, что делать. Опрашивайте работников автозаправок, куда заезжают байкеры, намекните им на вознаграждение. Загляните в автомагазины, в автосервис, на толкучку. Поспрашивайте местных о недавних кражах мотоциклов — вдруг преступники захотят пересесть на новые, чтобы сбить нас со следа?

— Но не ищите японское барахло и не обращайте внимания ни на регистрационные номера, ни на заводские. Преступники переделывают байки и меняют заводские эмблемы, так что марку определить почти невозможно, все детали от разных мотоциклов, — добавил Геррера.

— Можешь поподробнее о «байках»? — спросил Фрид. — Что нужно искать и к чему присматриваться?

Геррера задумчиво нахмурился. У него было лицо подростка, несмотря на то, что щеки покрывала щетина. Длинные ресницы и полные губы делали его похожим на итальянца, но он был стопроцентным кубинцем.

— Машины закоренелых «беспредельщиков» не для простаков. Ездить на них — все равно, что кататься на отбойном молотке. Стандартный «байк», сошедший с конвейера, весит примерно триста килограммов, бродяги же «раздевают» машину до ста восьмидесяти — двухсот. Они могут, к примеру, угнать какой-нибудь «мусоровоз» у байкеров-любителей, и если сразу не разберут его на запчасти, то поснимают седельные сумки, обтекатели, лишние хромированные детали, пружины с вилок, задние амортизаторы, ограждающий щиток. Они переделывают сиденья, ставят фары меньшего размера и двухкамерные карбюраторы. Большинство «беспредельщиков» меняют большие бензобаки на маленькие, чтобы было видно верхнюю часть двигателя, где указано количество лошадиных сил, но «грешники», особенно бродячие, не снимают их, чтобы оставалось больше топлива про запас, если придется смываться от копов. Они предпочитают стандартный регулируемый руль высокому рулю, потому что так проще управлять. Они готовы на все, чтобы сделать байк быстрее: урезают маховик с левой стороны, чтобы увеличить скорость разгона, ставят ножное сцепление с возвратной пружиной — «сцепление смертника», повышают мощность за счет высокопрофильных кулачков, утолщенных клапанов, увеличивают диаметр цилиндра и ход поршня. «Грешнику»-бродяге не придет в голову такая нелепица, как, например, громадное переднее колесо, поднимающее до небес переднюю часть байка. В этом плане они прагматичны — внешний вид заботит их меньше, чем скорость. Они должны уметь обгонять копа на мотоцикле; патруль никогда не остановит «грешника» за то, что переднее колесо его байка торчит на метр выше дозволенного. Вот что нужно знать о «грешниках»: они в первую очередь внезаконники и только потом байкеры.

— Нужно искать любые средства для достижения цели, — сказал Тим. — Я хочу знать, был ли поручитель хотя бы у одного из этих типов. Я хочу, чтобы вы поговорили с теми из них, кто сейчас сидит в тюрьме — не их ли одноклубник сейчас за решеткой?

— Да, но эти ребята рта зазря не открывают даже в камере, — сказал Геррера.

— Вот как? Так что же, пусть они там смотрят весь день сериалы и качают железо? Как хотите, но их нужно допросить. Хейнс?

— Будет исполнено.

— Циммер, свяжись с убойным отделом, узнай, нет ли у них чего нового по недавним убийствам. Томас, как у нас обстоят дела с текущей разработкой «грешников»?

— С чего начать? В прошлом году на тихоокеанском побережье одна старая клуша на ярко-розовом «кадиллаке» сбила насмерть «грешника». Два дня спустя ее нашли убитой дома, в Пасадене. Еще. В августе была изнасилована одна автостопщица, после чего ее продержали в клубе три месяца. Она не стала выдвигать обвинения — скорее всего, они собирают досье на всех членов семьи. Они могут узнать, например, в какую школу ходит ваша племянница, и при случае пригрозить.

— Просмотрите все архивы, относящиеся к делу, не влезал ли в них кто-нибудь. Как с данными по членам главного филиала?

— На удивление плохо, — ответил Медведь. — К клубу не подступиться, закон не дает нам права запретить им совместные выезды. Да и ярлыки клубной принадлежности ни хрена не значат — все носят одинаковые. Можешь мне поверить, бродяг и то проще различить — они ведь в розыске.

— Подчиненные шерифа в Филлморе сейчас в основном заняты тем, что обследуют помещение клуба. Джим, бери Мэйбека и катите туда немедленно… — Тим заметил, что все уставились на Джима. Из его уха вытекла капля крови и шлепнулась на лист бумаги. — Джим. Джим… у тебя…

— Ой. — Джим подставил к уху ладонь, и в нее скатилась еще одна капля. Он посмотрел пустым взглядом на испачканную руку. — Извините, ребята.

— Почему бы тебе не сходить в медпункт?

— Хорошо, схожу.

Он вышел, и дверь захлопнулась. Тиму понадобилось мгновение, чтобы снова сосредоточиться на своих мыслях. Последовала неловкая пауза. Томас тяжело выдохнул, надув щеки. Медведь повел челюстью, и она хрустнула.

— Ну ладно. Мэйбек, ты поедешь к зданию клуба и будешь присматривать за ним вместе с местными ребятами, которые там дежурят. Скажи им, чтобы останавливали «грешников» по любым пустякам — за неполадки с глушителем, за высокий руль, за езду без шлема. Пусть дополнительно поставят своих людей в нескольких милях вниз по шоссе; им нужно будет дать такие же указания. Может, увидите среди байкеров знакомые лица и, кроме того, узнаете, кто ошивается в клубе и у кого какой байк. Кстати, каковы шансы внедрить в клуб тайного агента?

— Нулевые, — среагировал Мелейн.

Геррера, который ни за что на свете не согласился бы с фэбээровцем, неохотно кивнул.

— Это практически невозможно. Для начала нужно завалить кого-нибудь — только для того, чтобы доказать, что ты не из полиции. А потом придется пройти церемонию посвящения. Довольно скверная вещь.

— Ладно, забудем об этом. Необходимо найти горячие следы, ведущие в главный филиал. Их укрытия — обычно простые ночлежки, чаще всего расположенные неподалеку.

Тим повернулся к Мелейну:

— Нам понадобятся те материалы, которые вы использовали на суде, абсолютно все — от убийств до торговли наркотиками.

— Посмотрим, чем я смогу помочь.

— Я ожидаю от вас максимального содействия.

Мелейн сцепил ладони на животе, и, если бы не его тонкие руки, этот жест можно было бы считать символом уверенности в себе.

— Скажу сразу: ключ ко всей информации — их женщины. Они в курсе дел и с недвижимостью, и с бумагами, они знают все самое основное. Вот так обстоят дела. Многие из этих парней убийцы и не могут позволить себе хранить оружие, и их девицы частенько таскают за ними пушки.

— Надо воспользоваться этим, — сказал Тим. — Их женщины могут пригодиться. Надо бы узнать, кто они и с кем водятся. Геррера, ты о них что-нибудь знаешь?

— «Грешники» называют своих девиц по-иному, не так, как в других байкерских бандах, — это как бы часть их новоявленного образа. Клубных проституток они зовут «мочалками», своих баб — «милашками». «Мочалка» — клубная собственность. Эти ребята могут взять любую из них, когда захотят. Ее можно продать другому клубу, обменять на запчасти от мотоцикла— в общем, сделать с ней все что угодно. То и дело в клубе появляются новые похищенные девушки, а через некоторое время исчезают. «Милашка» принадлежит только одному из «грешников», и никто не лезет в их дела. Вот так.

— По одной «милашке» на каждого байкера? — спросил Тим.

— Кроме Дядюшки Пита: у него их несколько. Надписей с его именем на их куртках Дядюшке недостаточно — все его девицы лишаются мизинца. Такова цена за то, чтобы кататься с этим красавчиком.

— Хорошо, — сказал Тим. — Начнем с разведки. Нужно собрать больше полезной информации. Давайте сейчас этим и займемся.

В комнату заглянул офицер Службы безопасности:

— Только что в Пиру застрелили еще одного «метиса».

Медведь, откинувшись в кресле, встретился взглядом с Тимом:

— Сезон охоты открыт.

Глава 5

Медведь крутил баранку своего потрепанного «доджа», Тим сидел с противоположной стороны; между ними втиснулся Геррера. Машина колесила по извилистой дороге, ведущей из Мурпарка в Филлмор через каньон Граймс. Когда они миновали незаасфальтированный съезд к гаражам, где Тим впервые встретился с убийцей своей дочери Джинни, его желудок снова сжался. Он уже так болезненно не реагировал на детский смех, на запах леденцов «Джолли Ранчерс» и на пилы-ножовки, но знакомый грязный закуток на дороге все еще напоминал ему о прошлом. Геррера отвлекся на телефонный звонок и не заметил симптомов его старой болезни; но Медведь знал о тайных переживаниях друга, и его взгляд сказал об этом.

Осенние пожары мало что оставили после себя. Выжженные холмы, кучки древесной золы, кактусы, испекшиеся до бледно-желтого оттенка и скрючившиеся почти до земли. Несколько деревьев, чудом избежавших огня, торчали из почерневшей земли, словно обугленные скелеты. Вечернее солнце опускалось к горизонту, придавая унылому пейзажу такой вид, как обычно любят снимать в кино.

Перед выездом Тим велел Хейнсу и Циммеру узнать подробности недавнего убийства в Пиру; это давало возможность добавить кое-какую информацию к довольно скудным материалам по делу и расшевелить командный пост — бюрократические обязанности, которые были ему особенно по душе. Послеобеденное совещание, которое он созвал в штаб-квартире окружного шерифа в Монтерей-Парке, прошло нормально, как он и ожидал. Судебно-исполнительская служба всегда тесно сотрудничала со службой шерифа, и обе организации расценивали это расследование как дело первостепенной важности. Соглашение о взаимопомощи между их департаментами было передано в Управление шерифа округа Вентура, где работала Дрей. Технический персонал уже внес в базу запрошенные Тимом данные о местах байкерских остановок — теперь следователи из разных округов могли их изучать и корректировать в сетевом режиме. Перед тем как Тим покинул совещание, уже начали поступать имена и описания членов главного филиала клуба «грешников». Наибольшее количество обвинительных материалов предоставили помощники из округа Вентура, которым и раньше приходилось арестовывать некоторых из «грешников» за распространение наркотиков.

Геррера закончил говорить и захлопнул ноутбук.

— Хейнс утверждает, что свидетелей стрельбы в Пиру не нашлось. Парня по имени Чуч Миллан пристрелили на безлюдной дороге на окраине города. Они сняли с него косуху с эмблемой, только на майке осталась надпись «muchacho» — мальчик.

— Зачем им его куртка? — спросил Медведь.

— У беззаконников знаки отличия — главный предмет гордости, даже байк на втором плане. Эмблему получают только один раз, и куртки никогда не моют.

— Никогда?

— Куртки не чистят с самого обряда посвящения, когда их и их счастливых владельцев крестят бензином, мочой и дерьмом. Самые заядлые даже оставляют на ночь свои косухи под мотоциклами, чтобы они пропитались маслом из-под картера. Почистить куртку после такого — ты что, это же святотатство! Иногда это даже карается смертью.

Зная, как сильно интересует Медведя подобная чепуха, и предчувствуя долгий и весьма содержательный разговор, Тим поспешил спросить Герреру о деле:

— Что еще говорит Хейнс?

— Похоже, стреляли из AR-15, как и во время нападения на конвой. Шериф расставил там уйму народа, но это ничего не дало. Байкеры действуют слишком быстро. Эти ребята смылись еще до того, как шерифу позвонили.

Медведь жестом указал вперед, где между холмов петляла дорога.

— Пиру находится менее чем в десяти милях от клуба «грешников».

Грузовик проехал рядом с высокой отвесной скалой, и Тим увидел нацарапанные на ней граффити: «Шон+Сьюзи»; «Микки П. дружит с колесами», «Территория грешников: прячь своих женщин».

— Этот Чуч Миллан, — поинтересовался Тим, — у него были какие-то обязанности в клубе?

— Хейнс такого не говорил.

— Может, он был бродягой?

Геррера покачал головой:

— Да не был он никем особым. Просто так, рядовой «метис». А что?

— Странно. «Грешники» сильно рисковали. Если они хотели таким образом расквитаться за смерть Нигера Стива — первого убитого бродягу «грешников», почему бы не прикончить какую-нибудь птицу покрупнее? Или не устроить пакость посерьезнее? Застрелить обычного байкера на безлюдной трассе — это какая-то ерунда, бессмыслица.

— Может, им просто захотелось кого-нибудь грохнуть, — предположил Медведь.

— Нет, Рэк прав, — ответил Геррера. — Эти парни не такие. Им с каждым разом нужно все больше, понимаешь? Так устроено их самолюбие.

— Откуда ты про них столько нахватался? — поинтересовался Медведь.

Геррера пожал плечами.

— Я вырос в одном пакостном городишке рядом с Майами. Мы с братьями вступили в молодежный мотоклуб, он назывался «Ватос» — там больше некуда было податься. Поэтому мы только тем и занимались, что чинили свою рухлядь и гоняли на ней. Эти засранцы потом пошли в «метисы».

— А ты? — спросил Тим.

— А я нет. Как видишь, я езжу с тобой.

Ствол дерева с почти выгоревшими корнями каким-то чудом держался на скале, и вся троица подивилась его стойкости.

— Я ненавижу этих парней. Они прибрали к рукам весь наш квартал. Многие мои братья теперь кормят из-за них червей.

— Твои родные братья?

— Нет, мы все ушли из клуба.

Тем временем они въезжали в забытые богом окрестности города Филлмор. Геррера заметил флаг конфедерации, развевающийся над машиной со снятыми колесами, стоявшей на газоне.

— Нам ведь не понадобится прикрытие, а? — он попытался придать голосу непринужденный тон, но у него это плохо получилось.

— Бродяги не настолько тупые, чтобы быть здесь, — сказал Тим. — Нам придется очень постараться, чтобы их найти. И наверняка это удастся лишь в том случае, если они попытаются за нами проследить.

— Или убить нас, — предположил Медведь.

— Ну да.

Медведь подрулил к бордюру, припарковавшись в конце бесконечного ряда «харлеев». За дырявым забором виднелось обветшалое здание с покосившимися стенами. Оно было спроектировано в деревенском стиле, но из-за многочисленных пристроек и следов ремонта не воспринималось как нечто законченное. Во дворе валялись запчасти от мотоциклов. У «грешников» было предостаточно средств на счетах, чтобы возвести здесь настоящий дворец, но их привлекала суровая дорожная романтика. Вокруг стен на уровне пояса были навалены мешки с песком, в незастекленных оконных проемах была натянута мелкая проволочная сетка, как в инкубаторе, чтобы в один прекрасный день туда не залетела граната.

Геррера вытер пот со лба, проверил обойму своего пистолета и снова вложил его в кобуру. Его руки чуть заметно дрожали.

— Видели бы вы, что они творили с латиноамериканцами.

— Ничего, — сказал Тим, — мы и с этим разберемся.

— Не то чтобы я так переживаю, просто хочу сказать, что ненавижу их.

Они вышли из машины. Внезапно включились прожекторы, и две дворовые псины с громадными, как у питбулей, челюстями, рванулись на цепи в сторону непрошеных гостей. Камера слежения, установленная на столбе, повернулась в их сторону, словно голова робота. Тим вынул свой значок и удостоверение и поднес их к объективу.

Секунду спустя какой-то здоровяк с вытатуированным на лысом черепе бубновым тузом вышел на крыльцо и, свистнув, успокоил собак. Тим узнал его по описанию в базе данных: Бубновый Пес Филлипс.

— У вас есть ордер?

— Мы здесь не для того, чтобы надрать вам задницу, — сказал Тим. — Просто пришли познакомиться с Дядюшкой Питом.

— Можем съездить за ордером… — любезно предложил Медведь, протянув свои огромные руки в сторону грузовика.

Бубновый Пес нахмурился и снова зашел в клуб. Они терпеливо ждали. Он вернулся через пять минут и отпер бесчисленные замки на воротах. Они последовали за ним внутрь и вошли в почти неосвещенный зал, похожий на пещеру.

Здесь было несколько «грешников» и их «мочалок», затянутых в тугие лифы из эластана и мини-юбки красного и зеленого цвета. На нескольких телемониторах, подключенных к одному кабелю, в разных ракурсах был виден двор клуба. На фоне раздражающей мелодии из автомата для игры в пинбол пищали радиосканеры «Панда», настроенные на полицейские частоты. Вдоль стен от пола до окон высилась стальная арматура и шлакобетонные блоки. На обеих створках двери, снятой с огромного сейфа «Мослер», было вырезано по несколько бойниц. В сыром воздухе витал запах гнили; вероятно, это пахла грязная кожа. Само здание было примером высококлассной, правда, слишком своеобразной архитектуры, просто обустроили его согласно байкерским запросам и нуждам.

— Можете сесть на диван, — сказал Бубновый Пес.

Мимо них, покачивая бедрами, прошла одна из «мочалок»; татуировка в виде языков пламени, вырывающихся из-под ее джинсов, сгодилась бы для рекламы какого-нибудь «горячего» видеофильма. Спереди на ее футболке была надпись: «Я сучка, упавшая с байка»; на руках она держала маленького ребенка с татуировкой в виде цепи на шее. Медведь с Геррерой сели на диван, но Тим все никак не мог оправиться от этого зрелища.

— Расслабься, легавый. Это хна.

— Это не просто легавый, это федерал.

Бубновый Пес стоял над ними со скрещенными руками, позади него маячили еще двое, как на каком-нибудь плакате фильмов Тарантино. На одном из байкеров были темные очки, хотя вокруг было довольно темно; другой красовался в байкерском жилете на голое тело, из-под которого торчала побрякушка в виде пальца ноги, приколотая к соску.

Парень в темных очках повернулся и на лету поймал брошенную ему банку пива. Сзади на его футболке значилось: «Если ты это читаешь, значит, сучка упала с байка».

— Теперь понятно, что к чему, — сказал Медведь.

Перед диваном лежал гроб, служивший кофейным столиком. Слева стоял мотоцикл, украшенный ярким орнаментом из черепов; из-под него на потертый ковер капало масло. Выпуклое медицинское зеркало, прикрученное к рулю, напоминало леденец на палочке.

Геррера показал на байк:

— Хорошо поработали распылителем.

Бубновый Пес почесал промежность, разрушая образ крутого парня.

— Работа Оглобли Дэнни, сынок. На одном бензобаке двенадцать слоев краски. Ты недостоин даже смотреть на это.

— Оглобля Дэнни? — переспросил Медведь. — Это тот, что похож на киноактера Джона Холмса?

Бубновый Пес расхохотался вместе со спутниками; передний зуб у него был выбит.

— Да, вроде того. Дэнни — крутой малый.

Несколько «грешников» собралось у дверей в соседнюю комнату. Протезы, банданы, отсутствующие мочки — они выглядели как сборище уродов на карнавале.

— Эй, Энни! — пожилой байкер поманил шедшую мимо девицу пальцем.

За дверным косяком был виден край голого матраца. Когда Энни опускала на него малыша, Тим заметил лоснящиеся шрамы, которые тянулись вдоль ее ног, будто швы. Уж не Дэн ли это портняжил?

Она прошла в другую комнату. Заметив выражение отвращения на лице Медведя, Бубновый Пес глупо ухмыльнулся и кивнул головой в ее сторону:

— Хочешь попробовать?

— Я бы даже твоим членом драть ее не стал.

— Я не трахаюсь с копами, — процедила Энни, обернувшись.

— Да, конечно, не хочешь опускаться ниже канализации, — ответил Медведь.

Ее окружили мужчины. Пожилой схватил ее за плечи, они отступили на матрац и исчезли из вида. Другие дожидались своей очереди, выдергивая ремни и ухмыляясь.

— Ну и чего вы ждете? — сказал Медведь, показывая в ту сторону, где скрылись любовники. — Им наверняка надо бросить якорь!

Кто-то из байкеров рассмеялся.

— Бубновый здорово отъелся на мексиканских харчах.

Кожа на лице Герреры натянулась.

— Что, за границей еда вкуснее?

— Да, — ответил байкер с неплохим мексиканским акцентом. — Кроме того, там не страхуют машины!

Все засмеялись и ударили по рукам.

Геррера сказал:

— Теперь понятно, почему у тебя нет переднего зуба.

Звуки из комнаты с матрацем становились все громче. Кто-то позвал:

— Эй, Палец на Соске! И ты, Щенок! Вам что, нужно особое приглашение?

— Ну и клички, — сказал Медведь. — У вас, ребята, есть, наверное, и детская площадка с деревянными грибками?

Те двое, что пришли с Бубновым Псом, тоже разделись и встали в очередь; когда они отошли, Тим увидел на противоположной стене кожаные куртки, развешанные, словно рыбачьи трофеи. К ним были прикреплены подписи с именами. Они были сняты с изгнанных членов клуба. Чтобы вернуться в клуб или просто остаться в живых, они должны были доказать свое превосходство над другими во время совместных вылазок.

Тим подумал о куртке Чуча Миллана, которую сняли с его тела всего несколько часов назад, и предположил, что «грешники» уничтожают те куртки, которые могут стать вещественными доказательствами. Из всех курток только парочка принадлежала бывшим «грешникам»; косуха Нигера Стива была еле различима.

Тим указал на другую куртку, где красовался пламенеющий череп «грешников»:

— Что, Хлыста тоже убили?

— Нет, старина Хлыст просто вел себя неправильно. Вот его и вытурили.

Тим с Медведем переглянулись. Парень, которого вышвырнули из клуба, мог бы дать полезную информацию.

— За что?

— Что-то ты слишком любопытен, тебе не кажется?

Медведь положил ноги на гроб, и Бубновый Пес скинул их своим ботинком.

— Тебя что, уважению не научили?

Медведь встал перед ним в полный рост. Он был на голову выше Пса. Притрусил Щенок, за ним поспешил Палец на Соске, натягивая на ходу штаны. Геррера вскочил, вслед за ним поднялся Тим. Собралось еще с десяток байкеров; их будто притянуло магнитом. В дверном проеме появилась Энни. Она тяжело дышала и прикрывалась курткой.

Медведь, никого не замечая, продолжал смотреть в глаза Псу.

Вдруг на лестнице послышался цокот каблуков. Появилась женщина в кожаной куртке, с выстриженными перьями каштановыми волосами. Она сказала:

— Дядюшка Пит ждет вас.

Медведь, Тим и Геррера вышли из-за гроба и последовали за женщиной, на куртке которой раскачивалась табличка: «Собственность Дядюшки Пита». На ее левой руке не было мизинца.

Они прошли по темным коридорам второго этажа. Тим чуть не наткнулся на внезапно откуда-то появившуюся девушку. Опустив голову, она прикрывала руками разорванную блузку. Она проскользнула мимо них, перед самым носом у их спутницы, что-то бубня про себя. Спутанные светлые волосы налипли на ее мокрые щеки, под глазом вздулся синяк.

Женщина в кожаной куртке показала на двустворчатую дверь, из которой только что выскочила плачущая девушка.

— Туда.

Троица вошла в просторную комнату — своего рода «люкс». Громадная туша владельца «люкса» высилась на еще более громадной кровати. Рядом с ним лежал пудель; он тихо оскалился на вошедших. Окна были занавешены, и Тиму понадобилось некоторое время, чтобы зрение адаптировалось к полутьме.

Дядюшка Пит прижимал к пухлой руке грязную марлю, делая это с тайным удовлетворением вышедшего на пенсию генерала, который на досуге раскрашивает игрушечные танки. Три глубоких царапины, похожие на след от ногтей, наливались кровью выше его локтя. Простыни на кровати были скомканы; на ковре у его ног виднелась прядь длинных светлых волос.

— Игривая девка. Люблю таких. — Дядюшка убрал марлю и снова приложил к руке, не сводя с нее своих блеклых глаз. Его густая борода, стянутая резинкой, свисала с подбородка, словно канат. — Это вы, что ли, породили тот неподдельный интерес, с которым нас осматривают на улице копы? У нас среди них развелось столько поклонников, что и проехать нельзя.

— Ага, — ответил Тим. — Скорее всего, это мы.

Дядюшка покачал головой:

— По утрам не стоит и высовываться на дорогу, тебя просто разжуют с потрохами, пока минуешь оцепление…

Он поднял голову, и его глаза сузились:

— Уберите отсюда этого мексикашку!

Голос Герреры прозвучал несколько неуверенно:

— Я кубинец.

— А, ну тогда… — Дядюшка Пит рассмеялся, и на его груди затряслись волны жира. — Тогда я скажу так: мне не нужны здесь никакие латиносы, только истинные американцы!

— Брось, Покахонтас.

Дядюшка Пит уставился на Тима, признавая его за главного.

— Уберите латиноса, или я не стану с вами разговаривать.

Геррера резко двинулся к байкеру, но Тим преградил ему путь, глядя в глаза Дядюшке. Геррера уткнулся в спину Тима.

Дядюшка никак не отреагировал на поведение Герреры и повторил:

— Латиносам не место в нашем клубе. Уберите его.

— Хочешь выставить его? Тогда попробуй сам, — ответил Тим.

Медведь демонстративно встал за спиной Герреры.

Дядюшка Пит нахмурился: назревала конфронтация. Вдруг он улыбнулся:

— Я тебя узнал. Ты тот парень, что присматривает за порядком, да? Это ты тогда завалил тех ублюдков? Тебе нужно прозвище.

— Спасибо, я предпочитаю свое имя.

— Извини, приятель, но всем нужны прозвища. — Он закинул голову, глядя вверх — придумывал прозвище Тиму. Марля свалилась в измятые простыни, когда толстая ладонь Пита опустилась рядом с задними лапами пуделя. — Я буду называть тебя Специалистом.

— Оригинально, — заметил Медведь. — Уж не хочешь ли ты сделать из этого прозвища ярлык?

— Точно. Я вспомнил, что где-то уже слышал его — должно быть, в «Фокс Ньюс».

— Знаешь, почему мы пришли? — спросил Тим.

— Что, у наркоманок рождаются дети с отклонениями?

— Меня интересует Дэн. Это твой головорез, он выполняет твои приказы. Они с Кейнером не начнут куролесить, пока не будет слова сверху.

— Дэн не подчиняется приказам, и у нас нет «верха». Мы, «грешники», словно перекати-поле.

— Для чего он тебе понадобился?

— Я не обязан трепаться с тобой по этому поводу.

— Как ты думаешь, что я сейчас скажу?

— Что же?

— Ты смышленый малый, Дядюшка Пит. Догадайся сам, что я скажу?

Борозда между бровями Дядюшки разгладилась. Он не улыбался, но его лицо выражало скрытое веселье, почти восторг.

— Ты сходишь за ордером и превратишь мою жизнь в ад.

— Прямо в точку.

Громадная туша поднялась с кровати; по сравнению с ним даже Медведь выглядел тощим. Пит залез в ящик письменного стола, вынул оттуда цифровой диктофон и поставил сверху на стол позади металлического предмета в форме буквы Z. Когда он снова сел на кровать, пружины жалобно запищали под его весом. Он закурил, затянувшись с очевидным наслаждением, но Тим задал ему очередной вопрос:

— Где они?

— Понятия не имею. На то они и бродяги, понимаешь? Бро-дя-ги! Дошло наконец?

— Ну а Козел, Том-Том и Вождь? Мы и с ними хотели бы обменяться парой слов на досуге. Знаешь, где они?

— Конечно. Колесят у Тихоокеанского побережья, где-то в окрестностях Пойнт Дюм. А двадцатифутовые следы заноса там — это лицо Козла. — Дядюшкин громогласный хохот закончился приступом кашля. — Если хотите, думайте, что я вам хамлю. — Он потянул за свою туго стянутую бороду, и его улыбка постепенно угасла. — Вы, законопослушные, не понимаете юмора. Вот почему я презираю вас. Вас и весь ваш законопослушный мир. Я уже слишком далек от всего, что представляет собой эта проклятая американская нация. Когда я беру в руки газету или включаю телевизор, то чувствую отвращение. Я не понимаю того, о чем там говорится. И я думаю: «А не пошло бы все это к черту». Я не хочу жить в этом дерьме. — Он постепенно взвинчивался. — Все это государство построено на запретах. Нельзя превышать скорость, нельзя снимать шлюх, нельзя курить травку! Нам запретили ездить без шлемов на наших «чопах»! Завтра мы будем хоронить Нигера Стива, но даже не сможем проводить его, как воины!

— Воины разве не носят шлемов?

— Не наш стиль.

— Большинство настоящих воинов понимают, что голова дороже прически.

— Считай, что это дань уважения погибшим.

— Мы завтра тоже будем хоронить двух человек. — Тим запрокинул голову. — Я разрешаю вам ехать на похороны без шлемов.

— Тогда давай справку. Сейчас ты пичкаешь меня этим дерьмом, а завтра заговоришь по-другому.

— Я предоставлю вам муниципальное разрешение.

Медведь кинул на Тима взгляд, полный злобы и укора.

Дядюшка подозрительно сверлил Тима глазами, но, видя реакцию Медведя на такое предательство, постепенно успокоился, и на его лицо вернулась улыбка довольного жизнью человека.

— Ладно, может, я и поверю, если правда принесешь разрешение. Кто его знает, может быть, и ты, наконец, стал нормальным парнем, Специалист! Мы ведь неплохие ребята. Просто мы устали от всей этой чепухи. Мы никогда не выходим за рамки, разве что отдерем разок-другой какую-нибудь шлюшку да стащим чего-нибудь, чтобы погонять адреналинчик.

Все еще вне себя от такой серьезной уступки Тима, Медведь выпалил:

— Отдерете, как ту автостопщицу, которую насиловали весь август и еще два месяца подряд?

— Чушь собачья, мы ее не насиловали. Просто мы на ней тренировались. Вот те парни внизу — да, они действительно устроили групповуху с Энни Наручные Часы. Но вы ведь не слышали, чтобы она жаловалась?

— Просто у нее был занят рот, — ответил Тим.

Дядюшка Пит рассмеялся:

— Ну вот, ты и сам понимаешь, что хорошая шутка никому еще не вредила. Смотри: если бы мы и правда насиловали ту девку, то почему же она не обратилась в полицию? Черт подери, да мы же ей услугу оказали, она ведь с нами не скучала. Знаешь, что я думаю? Вы, граждане, слишком завистливы. Ваши гробы на колесах никогда не подарят вам того ощущения, которое бывает у байкера: сердце не замирает, не свищет в лицо ветер. А вы, копы? Вам же платят за то, чтобы вы присматривали за нашим весельем. В моем распоряжении целая куча «мочалок», и это только здесь, а дома я могу приласкать свою любимую милашку.

— Господи, у тебя что, телевизора нет? — спросил его Медведь.

Дядюшка Пит вытянул шею, соображая, смеяться ему над этим или нет.

— У нас свой мир, со своими правилами, мы живем и умираем согласно им, как и вы, только вы живете и умираете по чужим правилам.

— Зато в ваши правила входит мочиться друг на друга и коллекционировать нашивки летчиков, чтобы потом вставлять их между ног мертвым женщинам, — сказал Медведь. — Так чьи же правила лучше?

— Да, но мы занимаемся этой дребеденью только для того, чтобы отпугивать добропорядочных граждан. Нам слюнтяев не надо. Не стоит недооценивать политику устрашения. Но мы уже не заставляем новичков сношаться с Кобельком. — Дядюшка потрепал пуделя по голове.

— Это большой прогресс, — заметил Тим.

— Теперь мы клянемся делать настоящие поступки.

Тим вспомнил слова Герреры об убийстве в качестве испытания и подумал: уж не это ли Дядюшка считает «настоящим поступком».

— Сейчас я играю по-крупному. У меня есть особняк на холме. На байке я выезжаю только во время слетов или похорон, потому что у меня есть жемчужно-голубой «лексус-купе» с автопилотом, французским литьем и интерьером цвета слоновой кости; там есть даже спутниковая навигационная система. Эта тачка колесит практически без посторонней помощи. Мы не зацикливаемся на мелочах. К черту белое братство. На нас цветные очки, и все, что мы видим вокруг, — зеленого цвета. — Он примиряюще улыбнулся Геррере. — Так мы присоединили к нам другие байкерские клубы. Мы молоды и агрессивны, мы верим только в себя и в звонкую монету.

— Вы пытаетесь присоединить и «метисов»?

— Нет, они нас не интересуют. Эти ублюдки только рисоваться горазды.

— А Чуч Миллан? Я слышал, что он больше не рисуется.

Пудель встал на все свои четыре лапы, и Дядюшка Пит почесал ему брюхо; кобель перевернулся на спину и затряс лапами от удовольствия.

— Все, разговор окончен. Если хотите продолжать, езжайте за ордером, а я позвоню адвокату, и уж тогда потанцуем.

Тим прошел к столу и выключил диктофон. Затем он взял в руки Z-образную деталь и подошел к Дядюшке Питу. Совершенно сбитые с толку Медведь и Геррера напряженно следили за ним. Пудель оскалил на Тима зубы, но это был всего лишь пудель.

— Мы с тобой оба знаем, что при нападении на конвой и при убийстве Чуча Миллана применялся пулемет AR-15. Мы оба знаем, что это, — Тим подбросил металлическую деталь, — съемный автоматический спуск, в данном случае незаконный, так как применяется только в полностью автоматическом боевом оружии. Наши эксперты не могут подтвердить, что использовалась данная модель автоматического спуска, — пули были другие. Вполне возможно, что при стрельбе использовался другой спуск. Но мы все-таки сможем сделать так, чтобы у тебя появились поклонники еще и в лице тюремных надзирателей. — Тим наклонился, чтобы проговорить это в лицо Питу: — Ты можешь и дальше соблазнять других своей грязной пропагандой, но для нас ты — обычный убийца. Меня не интересует, как будет продвигаться расследование этой истории с разборной пушкой, я просто хочу, чтобы тебе наконец-то надрали задницу.

Перед тем как отойти, Тим вдавил деталь автомата в мясистую грудь Дядюшки, откуда она упала ему на колени.

Дядюшка Пит одарил Тима змеиным взглядом, но затем по его широкому лицу расползлась улыбка. Он качнул бородой и захлопал в ладоши:

— Неплохо, Специалист! Мне нравится твой подход к делу.

Тим вышел, за ним Геррера и Медведь.

Дядюшка Пит крикнул им вслед:

— Я все еще настроен прокатиться без шлемов во время похорон. Вы и вправду обещаете?

— Обещаем.

— Ну смотри, Специалист! Утром передай бумагу моему адвокату. Мы выезжаем в полдень.

Женщина все еще ждала в коридоре. Она отвела их вниз. У дверей Тим, несмотря на ее протесты, снял куртку. Байкеры насторожились. Не обращая на них внимания, он подошел к девушке с подбитым глазом, сидевшей на диване. На ее тонкой руке была татуировка: «Собственность грешника. Руками не трогать». У нее тоже было четыре пальца на левой руке; и в области пятого сустава виднелись свежие швы.

— Сколько тебе?

— Девятнадцать.

— Ты в порядке?

— Я в порядке, коп. Не маячь.

— Ну ладно, — Тим встал с корточек. — Будь счастлива со своим достойным возлюбленным.

Он подошел к Геррере и Медведю, уже стоявшим у выхода, и они шагнули наружу, жмурясь от яркого света прожекторов.

Глава 6

Когда Тим вошел в дом, Дрей сидела на диване, вытянув ноги. На ней были форменные брюки заместителя шерифа, скроенные на заказ специально для беременных. В том месте, где живот Дрей округлился под тяжестью восьмимесячного плода, пуговицы на брюках были расстегнуты. Когда Тим вошел в кухню, она повернула к нему заплаканное лицо. Он бросил на стол свои бумаги и присел на краешек дивана.

— Господи, мне так нравился Фрэнки. Как же теперь Дженис без него?

— Джим сказал, что неважно.

— Вот что значит риск. — Она попыталась придать лицу строгое выражение, какому научилась у своих старших братьев и которое сохраняла на работе все эти восемь лет, исполняя обязанности единственной женщины в должности помощника шерифа Мурпарка, но ее губы продолжали дрожать, и голос прозвучал хрипло: — Мне хочется обвинять во всем самого Фрэнка. Хочется думать, что он совершил ошибку, сделал что-то неправильно. Представляю, как Дженис подняла трубку…

Она положила голову ему на колени, и Тим несколько минут гладил ее волосы. Мелисса Июэ, постоянная ведущая теленовостей канала КСОМ, окруженная циферблатом и меняющимися картинками съемок с мест происшествий, спокойным и бодрым голосом обнародовала не совсем верные подробности недавнего побега. Обычно Тим и Дрей делились новостями каждый день, поэтому Дрей знала, как все произошло на самом деле.

Простонав, она расстегнула молнию и некоторое время водила рукой по животу. Тиму было приятно смотреть на нее — так же, как и во время ее первой беременности, хотя сама Дрей не любила своей полноты.

— Поела? — спросил он.

— Да, чуть не лопаюсь. А ты?

— С самого завтрака ничего не ел.

Тим заметил, как она нахмурилась, глядя в телевизор, и тоже посмотрел на экран. Дана Лэйк, лос-анджелесская дива из категории знаменитых юристов, сидела на крутящемся офисном стуле напротив Мелиссы Йюэ и как орешки щелкала вопросы телеведущей о своих подопечных, вырвавшихся на свободу. Дана постоянно выступала перед журналистами, представляя каких-нибудь преступников, начиная от уэствудского насильника до террориста со взрывчаткой в ботинках, задержанного в Международном аэропорту. Она выглядела потрясающе: белая фарфоровая кожа, идеальные черты лица и густые каштановые волосы. Однако назвать ее красавицей мешала какая-то дисгармония в ее чертах. Несмотря на всепобеждающую женственность, в ней было что-то отталкивающее — может быть, несколько тяжеловатая нижняя челюсть, а может, слишком холодный изгиб губ. Ее лицо напоминало прекрасную маску, которая была чрезмерно отполирована мастером. Дана Лэйк оперлась локтями на стол ведущей, вытянув руки и демонстрируя безупречный покрой своего костюма.

— Ненавижу эту шлюху, — сказала Дрей. — Весь вечер паясничает, а толком ничего так и не сказала. Ларри Кинг представил ее как «ослепительную женщину-юриста, которая никогда не надевает один и тот же костюм дважды». Как будто из-за этого ею все должны восхищаться. А куда она девает однажды надетые костюмы? Обменивается ими с такими же пресыщенными стервами?

— Она занимается благотворительностью.

Дрей усмехнулась:

— Да, я представляю себе, как бездомные будут щеголять в ее костюмах от Донны Каран, пытаясь согреться в зимнюю стужу. — Она взглянула на стопку файлов с материалами о ходе расследования, лежавшую на кухонном столе, и на значок помощника, болтавшийся на ремне у Тима. — Ну конечно, они хотят, чтобы ты вернулся в опергруппу именно сейчас.

— Я ведь Специалист.

— Ах да, действительно. — Она откинула с разрумянившегося лица прядь коротких светлых волос и обмахнулась краем желтой форменной рубашки. — Я целый день умираю от жары. Потею, как свинья в жилетке. Вся как будто восковая. А когда холодно, начинаю мерзнуть.

— Мне кажется, тебе уже пора в декретный отпуск.

— Чтобы этим бродягам без меня надрали задницу? Мы с Маком сегодня трех байкеров тормознули. Да, и не смотри на меня так удивленно. Мы не можем сунуться в самое пекло, потому что у нас недостаточно сил, но здесь, в этом забытом богом Мурпарке, мы выполняем свой долг. Что там говорит капитан, база данных пополняется?

— Да. — Тим сел перед ней на колени, и Дрей подняла ногу. Тим стянул ботинок и потер ее стопу. Она замурлыкала от удовольствия, выгнув спину, словно кошка. — Наш визит к Дядюшке Питу натолкнул меня на ряд интересных мыслей, — сказал он. — Я хочу, чтобы у тебя появилась куртка с именем твоего хозяина. И татуировка прямо… здесь: «Собственность Тима Рэкли».

— И ты посадишь меня сзади?

— Да, я посажу тебя сзади.

— Ах, неси чернила, Большой Папочка.

«Некстел» Тима зашипел — частота была служебной.

Дрей засмеялась:

— Ну вот. Что же, придется мне и дальше сидеть на диване вспотевшей и брюхатой.

Тим раскрыл телефон, вышел на кухню и нажал кнопку приема вызова.

— Рэк, это Фрид.

— Как там с «метисами»?

— Как это правильно произносится — Chíngate, pinche cabrón?^[43] Не знаю, как переводится.

— Выяснили что-нибудь?

— Меня даже не пустили внутрь посмотреть на Эль Вьейо. Эти ребята здорово прикрывают босса. За клубом сейчас присматривает помощник из местного управления. Это все, что мы смогли сделать. «Метисы» жужжат, будто рой диких пчел. Если «грешники» хотят вытурить их оттуда, пусть попробуют сами.

— Что ты предпримешь?

— После такого? Поеду домой, ребенка воспитывать.

— Я тебя не виню.

Тим отключился и набрал номер командного пункта.

Ответил Хейнс:

— Я же сказал, что позвоню, если появится что-то новое.

— Хоть что-то. Мой телефон включен.

— Ты уже говорил.

Тим склонился над материалами дела, а Дрей с головой погрузилась в просмотр новостей. Время от времени он слышал ее энергичные, но невнятные возгласы, выражавшие самые разные эмоции — отвращение, согласие, насмешку. Комментировать новости таким образом ей нравилось гораздо больше, чем просто смотреть их.

Он разложил перед собой фотографии. Обезображенное лицо Козла, мощный торс Кейнера, темные и злые глаза Дэна. Он бегло просмотрел отчет с места нападения на конвой, который изобиловал официальными терминами. Его глаза остановились на имени погибшего друга.

«На теле помощника судебного исполнителя Фрэнка Полтона обнаружено шесть проникающих огнестрельных ранений, в том числе два сквозных ранения в голову. Фрагменты черепа и мягких тканей найдены в ячейках оградительной сетки и в задней части фургона».

Перед ним промелькнули воспоминания о том дне, когда он впервые вышел на работу после гибели Джинни. Фрэнки болтал с Джимом, остроумно иронизируя по поводу книги «Комми сутра», которую ему всучила жена. Тим хорошо помнил тот момент: тогда юмор подарил ему надежду, что можно еще жить на этой земле. Когда Тим пропал без вести, именно Полтон нашел следы крови в пикапе рядом с фермой, где собирались сектанты. Он вспомнил и те умилительные фотографии, которые Фрэнки скидывал ему несколько раз в год по электронной почте: награждение его дочери, посещающей клуб по плаванию, вечеринки в день рождения, маскарад в Хэллоуин.

Дрей взглянула на него. За прожитые вместе десять лет она научилась понимать, о чем он думает, и всегда чувствовала перемены в его настроении. Она встретилась с ним сочувственным взглядом.

— У него осталось двое детей, — произнес Тим, как будто Дрей не знала этого.

— Не из другой комнаты, — нежно сказала Дрей. — Подойди ко мне, давай поговорим о детях Фрэнки здесь. Не говори об этом из-за стопок служебных документов.

В ее зеленых, с ледяным блеском глазах отражалось мерцание неоновой рекламы препарата «Кларитин».

— О таких вещах нужно говорить только в окружении близких, а не во время работы. Только так ты проявишь дань уважения к погибшим. К Фрэнки, к Хэнку Манконе. И к Фернандо Пересу.

— К кому?

— Это бывший правонарушитель. Он сидел в машине, рядом с которой произошел взрыв. Вот что я думаю: если всем наплевать на смерть этого парня, то весь этот траур можно назвать цирком. Оценивать жизнь разных людей предвзято — все равно, что ходить с закрытыми глазами. К тому же подобный подход не позволяет адекватно оценить ситуацию.

— Ты намекаешь на то, что раньше я был чересчур вспыльчивым?

Она засмеялась:

— Нет. Я говорю о недавней смерти твоего друга. Иногда нужно делать передышку. И разве ты еще не насмотрелся сегодня на очаровательную улыбку Козла Пурдью?

Тим посмотрел на стол, заваленный бумагами и фотографиями, выдохнул и свел лопатки; он чувствовал, что за последний час, который он просидел ссутулившись, у него совершенно свело грудную клетку.

— Чем же мне заняться?

— Покормить меня. — Они выдержали долгую паузу, глядя друг другу в глаза, готовые улыбнуться. — И самому поесть.

Он встал и заглянул в холодильник. Банки с приправами, почерневшее яблоко и ноги от шоколадного Санта-Клауса — вот и все, что там было.

— Я так и думал, что ты собираешься есть этого Санта-Клауса до следующего рождества.

— Рождество будет всего через четыре дня.

— Я скоро начну прятать куски по углам.

— В буфете есть немного семечек.

— Я рассчитывал на что-нибудь более съедобное.

— Такое ощущение, что ты никогда не наедаешься, — ответила Дрей.

Он закрыл холодильник.

— Когда пойдешь в магазин, — продолжала Дрей, — не мог бы ты прихватить мне бутылку земляничной газировки и пачку крекеров?

— Крекеров?

— Да, со вкусом индейки.

— Ладно.

Он сел в недавно купленный подержанный «шевроле-эксплорер» и поехал в магазин, поглядывая на телефон, который почему-то молчал, и пытаясь вспомнить, чем же питалась Дрей последние восемь месяцев, но так и не смог вспомнить. Когда он вернулся домой, в зале никого не было, и только слышалось, как в спальне работает телевизор. Он разорвал упаковку крекеров, открыл газировку и поставил на серебряный поднос — их свадебный подарок, от кого они, правда, уже давно позабыли. На салфетку Тим положил небольшой цветок ириса, который купил по дороге. Ирисы были любимыми цветами Дрей, одним из немногих развлечений, которые она себе позволяла.

Дрей лежала на диване недвижно, как мертвая. Ее живот вздымался между боксерскими трусами и подвернутой футболкой. Вдруг она повернула голову и улыбнулась. Тим вспомнил, как он впервые увидел ее улыбку: на автостоянке рядом с конторой по сбору средств на нужды пожарного управления.

— Тимоти Рэкли, — произнесла она.

Он опустил поднос и поцеловал ее вспотевшую челку. Она посмотрела на еду и недовольно поморщилась.

— Какая гадость! Крекеры с индюшатиной и клубничная содовая? Кто до этого додумался?

Он отдал ей цветок, поставил поднос себе на колени и начал есть.

Глава 7

Пятеро мужчин неспешно обошли вокруг бесформенной фигуры в кресле. Руки человека были примотаны к ручкам кресла от кисти до локтя. Вывернутые плечевые суставы, черты лица уже неразличимы от побоев. Он сплюнул накопившуюся во рту кровь, которая струйкой стекла по его подбородку на затертый ковер. Его «конский хвост» спутался и слипся.

Помещение представляло собой перепланированный гараж с белыми пластиковыми окнами в верхней части все еще действующих раздвижных ворот. Здесь стоял запах отработанного машинного масла и смазки для инструментов, разложенных на короткой кухонной стойке. На шатком столе были навалены детали двигателей, запасные колеса и почерневшие гаечные ключи, среди которых одиноко возвышались тиски. Раскладушка в дальнем углу гаража и разбросанная повсюду грязная посуда были единственным свидетельством того, что здесь живет человек.

Дэн остановился, остальные тоже замерли, ожидая его следующего движения. Без своих мотоциклов они выглядели как-то неестественно, ссутулившиеся после многочасовой езды с низким рулем.

— Скажи-ка, — произнес Дэн, — ты ведь все это выдумал?

Человек, судя по шипящему звуку, переходящему в бульканье где-то у гортани, тихонько плакал.

— Нет, я клянусь, ese.^[44]

Дэн посмотрел на Кейнера.

— Выплюнь сигарету, истлела уже.

Кейнер прижал фильтр к передним зубам, повертел его во рту, смачно пожевал и выплюнул.

— В жизни не встречал такого курягу, как ты. — Козел поправил свой стеклянный глаз нестриженным ногтем; эта дурная привычка уже превратилась у него в нервный тик. — Так и норовит рак заработать. Что ты будешь делать, когда заболеешь?

Кейнер произнес, изобразив металлический скрежет в голосе:

— Курить через дырку, которую вырежут в моей глотке.

Он стянул с себя футболку, под которой красовалась громадная татуировка в виде направленного вперед револьвера, из барабана которого глядели шесть объятых пламенем черепов. В зарождающемся свете раннего утра его тело казалось бледным и болезненным. В шкафу он отыскал свежую футболку и бросил ее Дэну. Дэн достал из заплечного чехла охотничий нож. Рукоятка ножа, сделанная из слоновой кости, тускло мерцала. Ее нижний срез был инкрустирован мелкими рубинами, которые изображали пламя на горящем черепе. За эту рукоятку он заплатил больше тысячи кенийскому браконьеру, а может, то были только слухи. Дэн обрезал простроченные края рукавов и швырнул футболку Кейнеру. Кейнер надел ее, но ткань на рукавах все равно растянулась под напором мышц.

Том-Том засмеялся. Он все время вертелся, отчего его светлые волосы мотались в разные стороны, и пробегал пальцами вдоль боков, будто принял дозу.

— Ты глянь, футболочка-то налезла, — сказал он скороговоркой, забавно гнусавя своим переломанным носом.

— Почему я должен мараться? — сказал Кейнер.

Человек в кресле издал приглушенный вопль.

Козел засмеялся:

— Смотри-ка, ты заговорил, как Вождь! Ничего, сучки вычистят тебе ботинки.

Вождь молча смотрел перед собой с безразличным выражением. Его короткая борода была безупречно подстрижена.

Кейнер зашел за кресло сзади, а Дэн встал перед жертвой в квадрате тусклого света, отбрасываемого крохотным оконцем. Человек в кресле попытался отодвинуться, дергая головой назад и вбок и шепча молитвы на испанском.

Красивое лицо Дэна стало твердым.

— Второй раз спрашивать не буду.

— Не надо… Не надо…

Дэн кивнул Кейнеру. Тот одной рукой схватил мужчину за голову, а другой за подбородок, и потащил назад вместе с креслом. Под душераздирающий крик Кейнер дотащил его до «кухни».

Дэн оказался там раньше них; он ослабил рычагом крепление гидравлических тисков, и их металлический скрип заставил человека в кресле собрать всю оставшуюся силу и попытаться вырваться из рук Кейнера, но Козел и Том-Том помогали своему товарищу. Кейнер схватил человека за стянутый резинкой пучок волос, лоснящийся от крови, и потянул вниз. Тот издал протяжный гортанный звук и вытянул голову в обратном направлении; лицо его покраснело, на шее вздулись вены. Но Кейнер был сильнее, он все крепче сжимал руки, и наконец голова жертвы оказалась между тисков. Дэн ударил по рычагу краем ладони, и механизм клацнул.

Пронизывающий вопль постепенно перешел в еле слышный лепет.

Вождь по-прежнему со скучающим видом безучастно глядел перед собой. Он ни разу не шевельнулся.

Дэн оценивающе оглядел инструменты, лежавшие на прилавке, и остановил взгляд на щипчиках с острыми концами. Потом взглянул наголову в тисках.

Дэн показал щипчики пойманному человеку.

— Я говорить тебе. Я говорить тебе все, — простонал тот.

— Я знаю. — Дэн с умильным выражением склонился над зажатым в тиски лицом мужчины. — Но дай мне немного поразвлечься.

Глава 8

В лифте работал кондиционер и звучала мелодия — импровизация из кинофильма «Артур». При звуках хора Медведь, забывшись, замычал себе под нос, но встретил взгляды Тима и Герреры и начал оправдываться:

— А что такого? Просто решил прочистить горло.

Лифт остановился, и они прошли в отделанное мрамором фойе, которое оканчивалось стеклянными дверьми с декоративной гравировкой. Медведь проскользнул в туалет — по дороге он перебрал напитка «Супер Биг Галп».

Из окна четвертого этажа открывался вид на улицу Саут Родео Драйв. Тим с Геррерой, стоя плечом к плечу, глядели на залитые утренним солнцем «ягуары» и «хаммеры».

Геррера, сжав кисть, прикоснулся согнутым пальцем к подбородку, что выдало его беспокойство.

— Послушай, мне жаль, что вчера в клубе байкеров я так глупо себя вел.

— Просто ты дал Питу немного позабавиться, вот и все.

— Ни разу не видел тебя в такой ярости.

Тим засмеялся.

— Ты, наверное, газет не читаешь.

— Ты понимаешь, о чем я говорю. Ты всегда ведешь себя, как надо.

— Они говорят тебе всякую расовую ерунду, чтобы вывести из равновесия. А ты поддаешься. Не слушай их.

Медведь вышел из туалета, поправляя звезду на ремне, и Тим с Геррерой прекратили разговор. Втроем они, показав свои удостоверения, подошли к приемной, где пятнадцать минут выслушивали восторженный телефонный разговор служащей о недавнем походе в магазин; после этого их провели в кабинет мимо секретарши и неряшливо одетой помощницы юриста.

Дана Лэйк стояла к ним спиной; ее силуэт вырисовывался на фоне освещенного солнцем окна, под волосами угадывались очертания наушников.

— Если вы не можете предоставить ничего более существенного, я постараюсь сделать так, чтобы его оправдали за пять минут до вынесения приговора. Вы будете потом полгода стряпать дело, которое даже не захотят рассматривать. Да? Тогда не тратьте наше время на подобную ерунду.

Она сняла телефон, тряхнула волосами и повернулась к ним лицом.

— Какого черта вы лезете к моему клиенту? Если хотите поговорить с ним, приносите ордер или звоните мне.

— Мы с Дядюшкой Питом достигли обоюдного согласия, — сказал Тим.

Она бросила телефон на стол, где царил идеальный порядок.

— Ваши документы.

Все трое показали удостоверения, она записала их имена и номера значков в блокнот с желтыми страницами. На стене напротив ее стола висела литография в рамке с эмблемой «грешников».

«Д.Л. — другу байкеров и просто крутой чувихе» — под этой дарственной надписью стояла затейливая подпись Оглобли Дэнни, нанесенная водостойкими чернилами.

Удостоверение Тима Дана изучила с особенным недоверием.

— Я надеюсь, вы не станете проделывать свои знаменитые трюки с моими клиентами, помощник Рэкли: это вам с рук не сойдет. Иначе на вашу задницу выпадут очень большие неприятности.

— Моя задница не вылезает из неприятностей, г-жа Лэйк.

— Пусть так. Вы натравили полицию на всех без исключения «грешников». Резковато для обычного расследования, вам так не кажется? Наверное, судебные исполнители были «мозговым трестом», когда после одиннадцатого сентября всех путешественников с арабской внешностью выворачивали наизнанку?

— Вы представляете всех «грешников»?

— Да.

— Каким образом?

— Я не должна перед вами отчитываться, но скажу, что клуб выплачивает мне аванс.

Медведь предположил:

— Должно быть, выгодное дельце.

Ее взгляд упал на его ботинки.

— Я не ношу дешевую обувь.

— Вы знаете, что это грязные деньги?

— А ваши платежные чеки финансируются из средств компании «Энрон»^[45] государством-хунтой, которое поддерживает тиранию и навязывает войны, невзирая на международное законодательство и протесты ООН. Что, решили обрушить свой праведный гнев на продажную девку? Теперь давайте к делу. За работу я беру шестьсот пятьдесят в час. Занимательная беседа с полицейскими уже обошлась мне… — она взглянула на свои часы «Бом и Мерсье» — …в сто двадцать пять долларов.

— Я уверен, Дядюшка Пит заплатит по счетам, — сказал Медведь.

— Хорошая мысль. Я скажу ему об этом.

Тим достал разрешение муниципалитета, согласно которому «грешники» могли выехать на сегодняшнюю траурную церемонию без шлемов. Она наклонилась над бумагой, поднеся к глазам пенсне, и внимательно изучила документ. Закончив читать, она бросила пенсне на блокнот.

— Зачем вы пошли на это?

— По доброте душевной. Мне поручили разрядить обстановку в городе, чтобы добропорядочные граждане из среднего класса могли спать спокойно.

Она снова сложила бумагу пополам.

— Если вы нарушите договор и воспользуетесь этим против моих клиентов, пресса устроит вам разгон. — Казалось, она способна говорить без передышки, словно пулеметными очередями; эта черта выработалась в ней за годы адвокатской деятельности в суде. — Абсурден сам факт, что езда без шлема предлагается вами в качестве уступки. Мы годами протестовали против законов, запрещающих езду без шлема. Вы не даете людям шанса рискнуть своим черепами.

Геррера вставил:

— Законы о шлемах спасают.

— Великолепно. Статистика! Цифры все могут оправдать. Только вы забываете, что ваши цифры сводят на нет наши свободы. Что еще надо сделать, чтобы уменьшить ежегодную смертность? Принять законодательство о потреблении правильной пищи, чтобы снизить количество сердечных приступов? Запретить бургеры? Картофель фри? Все на свете запретить и весь день сидеть сложа руки? Что скажете, мальчики?

— С сегодняшнего дня мы будем бояться картофеля фри как огня, мамочка.

Тим сказал:

— Если кто-нибудь из бродяг свяжется с вами, дайте знать.

— Ну конечно. Вы будете совать свой нос во все дела, если даже ничего в них не смыслите, невзирая на потери.

— Я не совсем понимаю, куда вы клоните.

— Байкеры — истинные патриоты. Они американцы и проводят политику невмешательства. Они вершат собственное правосудие. Конечно же, вы понимаете меня, великолепный мистер Рэкли. — Она была явно разочарована тем, что Тим не среагировал на ее слова. — За время этой жестокой игры между «грешниками» и «метисами» ни один из клубов не обратился в полицию и не потребовал защиты. Вы должны оставить их в покое.

— Чтобы они поубивали друг друга?

— Битники начали убивать федеральных агентов и невинных свидетелей после того, как вы навязали им свои законы. Закон и байкеры несовместимы, как натрий и азотная кислота, А вы — умники, решившие поиграть в химиков.

— Кто-то ведь пил «Кулэйд»,^[46] — пробормотал Медведь.

— Вы правы. У вас троих в нем все подбородки перемазаны. Вас еще не тошнит от приказов, которые вам навязывают? Представители крупных корпораций лоббируют политиков, потом принимают законы, а вы их претворяете в жизнь. Законы о налогах. Законы о наркотиках. Продление закона о борьбе с терроризмом. Ваш босс велел вам прийти сюда и разнюхать обстановку, и вы тут же навострили свои маленькие ушки и примчались.

— Я вроде бы уши не навострил, — ответил Тим.

— А у меня от рождения уши так поставлены, — продолжил Медведь.

— То есть, — вмешался Геррера, — вы принимаете сторону насильников и убийц?

— Вы что, газет не читаете? Это государство прогнило до основания. Теперь сторон не осталось.

— Стороны всегда есть, — ответил Тим.

— Не для меня.

— Похоже, рассуждая так, легче спать по ночам.

— Не стоит попрекать меня этим. Мне нравится мой «ягуар». Мне нравится летать первым классом. Мне нравится получать шестьсот пятьдесят долларов в час. Я хорошо сплю по ночам. А вы пришли сюда, гордо расправив плечи, распираемые благородством — ни дать ни взять вершители правосудия со Среднего Запада, и похваляетесь своей исключительной порядочностью.

— Я вырос в Пасадене, а не на Среднем Западе.

— Не все ли равно?

— А мне не все равно. Я бы предпочел Средний Запад. — Тим кивнул Медведю и Геррере, и они вышли. Он на секунду задержался у двери: — Скоро увидимся.

Ее щеки все еще алели от произнесенной тирады:

— Почему это?

— Мне многое предстоит обсудить с вашими клиентами.

Глава 9

Двадцать полицейских на мотоциклах возглавляли похоронную процессию, по злой иронии напоминая байкерские похороны, с тем лишь отличием, что за ними следовали пятьдесят полицейских машин. Позади гробов, опущенных на зарядные ящики, и двух неоседланных лошадей, стремена у которых по древней саксонской традиции были повернуты назад, двигалась еще одна колонна полицейских, а в самом конце кортежа торжественно катили остальные машины. Процессия замедлила ход у Китайского квартала, чтобы дать подготовиться ударно-духовому оркестру. Журналисты местных телекомпаний сновали в толпе, собирая материалы для шестичасовых новостей. Люди махали флагами и тихо молились, прижимали руки к груди. Значки на форме сотрудников полиции были перечеркнуты черными лентами. Скорбь, облеченная в помпезность, что не умаляло ее глубины.

Пока катафалки с гробами, наглухо затянутыми тканью, проезжали мимо, люди старались не поддаваться эмоциям. Военный оркестр, по сути дела, играл для них — для тех, кто шел по улице и слушал его из окон. Гибель служителя закона могла быть компенсирована только символической демонстрацией силы и приверженности традициям, чтобы граждане не чувствовали угрозы, чтобы они знали, что мир держится крепко и основы его не подорваны.

Процессия растекалась по улицам и подъездным дорогам, двигаясь в сторону кладбища Форест-Лоун.

Толстыми, как у слона, ногами Дядюшка Пит переступил пунктирную линию, нарисованную желтой краской на асфальте за клубом. Отражение солнца ярко вспыхнуло на лезвии охотничьего ножа Дэна, переданного Дядюшке с большой торжественностью по случаю похорон. Перед ним почти на километр протянулась байкерская колонна; нетерпеливо рычали двигатели байков, напоминавших взнузданных скакунов, готовых ринуться вперед. Здесь собрались «грешники» из всех филиалов; по надписям на их куртках можно было изучать географию всего западного побережья и юго-западных территорий.

За авангардом, состоящим из официальных лиц клуба, стоял катафалк — плоскодонный прицеп, соединенный с мотоциклом «харлей» модели «Роуд Кинг». За ним — мотоциклы, расположенные в колонны по два. Глянцевый гроб был весь исписан клубной символикой: языки пламени, соцветия черепов и подобие Нигера Стива, несущегося верхом на драконе. Колонну байкеров замыкали фургоны, за рулем которых сидели милашки — боевые колесницы, на случай атаки оборудованные артиллерией. Еще одним орудием защиты была Дана Лэйк, восседавшая на заднем сиденье байка Бубнового Пса. Она смотрелась там довольно неуместно, словно Дукакис^[47] в танке.

Дядюшка Пит поднял руки над головой и кончиком ножа проколол большой палец. Затем он вытянул руку вперед, выжимая указательным пальцем кровь из ранки. Капля крови упала на асфальт.

— Пусть это будет последняя капля крови «грешника», пролитая на дорогу, — проревел Дядюшка Пит.

Байкеры взорвались аплодисментами и шумными возгласами. Пит погрузился в седло и ударил пяткой по кикстартеру. Колонна мотоциклов как по команде двинулась вперед, наполняя воздух ревом и мелкими брызгами масла.

Мотоциклы потоком спускались с вершины перевала Сан-Габриэль, как будто текли с горизонта. «Метисы» сидели на байках прямо, как настороженные рыцари на конях, миражом проплывая по гудрону палмдейлского шоссе. Байкеры ехали медленно, двигатели издавали лишь приглушенный рокот. Между двумя байками наподобие люльки был прицеплен гроб с нарисованной распылителем надписью «Чуч Миллан». Эль Вьейо напоминал вожака волчьей стаи, его обветренное лицо обдувал бриз, колыхавший перья на головном уборе. По поводу его происхождения бытовала легенда, будто он наполовину навахо, наполовину коренной мексиканец, потомок ацтеков. Большинство «метисов» были в шлемах, но несколько человек, включая Эль Вьейо, не надели шлемы, пренебрегая законом в честь траурного обряда.

Боевые колесницы «метисов» катили сзади и спереди, держась на приличном расстоянии от мотоциклов. Колонна байкеров выехала на двухполосную дорогу, следуя по заранее определенному маршруту к католическому кладбищу.

Процессия вслед за волынщиком шла по кладбищу Форест-Лоун, направляясь к ближайшей вырытой могиле; скорбящие сгрудились вместе, пресса и все остальные шли поодаль. Появилась любовница Полтона и с раскрасневшимся лицом пристроилась в конец шествия; к ней подошел Джим и бесцеремонно предложил поплакать где-нибудь в другом месте. Пролетело четыре вертолета, один из которых вышел из общего строя и на мгновение завис над аккуратно вырытым прямоугольником, символизируя скорбь по ушедшему товарищу. Затрубил горнист, и почетный караул, пестрея белыми галстуками на отворотах пиджаков, встал по стойке «смирно». После того как участники почетного караула подняли флаг, судебный исполнитель Таннино торжественно вручил треугольную нейлоновую нашивку мужественно державшейся Дженис Полтон. У одной из дочерей Полтона подкосились ноги, и стоявшие рядом члены службы судебных исполнителей поспешили поддержать ее.

Посторонние зрители рассеялись — торжественный драматизм церемонии был исчерпан. У могилы остались полицейские и члены службы судебных исполнителей, старавшиеся сохранять невозмутимый вид, но у некоторых на щеках блестели мокрые полоски. После обязательных красноречивых фраз о самопожертвовании и непоколебимой решительности погибших на трибуну поднялся Джим. Он все еще был глуховат на правое ухо и во время выступления невольно нагибал шею.

— Я никогда не понимал значения фразы «человеческие ресурсы». Я думал, что это очередное обобщение, а я ненавижу обобщения. «Человеческие ресурсы».

В толпе возмущенно загудели.

— Но теперь я, кажется, понял. Знаете ли вы, как много времени занимает подготовка такого кадра, как Фрэнки? Многолетняя учеба в средней школе. Степень бакалавра по уголовному судопроизводству от муниципалитета. Перед вступлением в Федеральный учебный центр правоохранения он сначала прошел академию. Потом два года в патрульной службе. Потом судебно-исполнительская служба. Курсы спецназа. Курсы надзирателей. Курсы по борьбе с бандитизмом. Еще шесть месяцев постоянной работы в Управлении по контролю над исполнением законодательства о наркотиках.

Дженис заплакала впервые за все время пребывания на кладбище.

— Но заботит ли все это какого-нибудь ублюдка с пулеметом в руках?

Передние ряды ощетинились. Миллер хотел было подойти к трибуне, но сдержался.

— Я много думал о том, как легко можно все уничтожить, превратить в руины. Сколько лет человек учился летать? Я имею в виду, строить самолеты. А небоскребы? Сколько инженерных мыслей и архитектурных замыслов в них вложено! Материалы. Строительные леса. Человеко-часы. Весь цивилизованный мир строился и развивался на протяжении десятилетий, и что же? — Щеки Джима блестели, но он говорил ровно. Миллер уже подошел к нему, ожидая удобного момента, чтобы тактично прервать речь. — Несколько тупых ослов с ножами для резки картона могут все труды свести на «нет». То же самое и с Фрэнки. Все ведь так чертовски просто. И что же делаем мы? Торжественно клянемся, как сегодня. Законность. Справедливость. Правосудие. — Он стиснул зубы. — Если мы даже и пришьем этих подонков, которые убили Фрэнки… — встретившись взглядом с женой Таннино, он осекся и кивнул: — Извините. Извините меня.

Миллер обнял Джима за плечи и, улыбнувшись в толпу, сделал жест, чтобы его увели. Джим склонился над микрофоном:

— Никто не сможет заменить нам тебя, Фрэнки. Никто.

Через некоторое время толпа успокоилась. Дженис подождала, когда Джим выйдет из-за трибуны, и, вцепившись в его плечо, разрыдалась. Когда гроб начали опускать в землю, раздался прощальный салют из семи винтовок, и три выстрела эхом отразились от подножия холмов.

Таннино ударил в латунный колокол, в последний раз снимая обязанности с Фрэнка Полтона.

— Ну что, видишь их? — проскрипел в динамике «некстела» голос Герреры.

Тим прислонил окуляры бинокля к тонированному стеклу и настроил резкость, чтобы рассмотреть вершину лежащего перед ним холма. В фургоне «шевроле» кроме него находились Роджер Фриск и еще один инспектор по радиоэлектронному слежению, увлеченно дискутировавшие о том, как создать виртуального дракона.

— Нет. Не вижу.

Тим, Медведь и Геррера заняли на кладбище разные наблюдательные позиции. Рядом с каждым из них находились по два инспектора по РЭС — радиоэлектронному слежению. Если бы они пристроились в хвост байкерской колонны у самого клуба, их бы уже обнаружили. Строго засекреченный маршрут «грешников», нацеленный на то, чтобы запутать полицию и жаждущих мести соперников, был, по-видимому, спланирован вчера. Зря жечь бензин и играть в ясновидца Тим не хотел, поэтому решил разбить лагерь прямо на месте.

Земля еле заметно задрожала; инспекторы зафиксировали вибрацию на приборах, прекратили свою болтовню и схватились за бинокли. Еле слышный гул постепенно сменялся ревом, как будто с холма скатывалась груда металлолома.

Чтобы его услышали, Тиму пришлось говорить в телефон громче:

— Дайте сигнал местным ребятам. Пора разыграть спектакль.

Машина из управления шерифа перекрыла дорогу процессии, и из нее вышли двое отчаянных парней в полицейской форме. Дана Лэйк уже спешилась и протягивала им муниципальное разрешение. Этот порыв оградить скорбящих байкеров от невежества полиции, само присутствие здесь Даны Лэйк вызвали ухмылку на лице Тима — он сразу вспомнил и ее недавнюю надменность, и баснословные гонорары.

Оживленная беседа закончилась; старший патрульный смотрел то на бумагу, то на байкеров, готовых проглотить его с потрохами. Тим рассчитывал на то, что команда Герреры, которая залегла в складе напротив, уже отсняла этот момент во всех доступных ракурсах; фотографии «грешников» в строевом порядке без шлемов могут очень пригодиться для определения иерархии клуба.

Тим нажал кнопку связи:

— Что это за тип справа от Дядюшки Пита?

Геррера ответил полушепотом:

— Позже пробьем его по базе данных, но вообще-то это дорожный капитан.

— Чтобы Дядюшка не заблудился?

— Да. Он скверно ориентируется на местности, об этом чуть ли не анекдоты ходят. Однажды он забыл повернуть в нужном месте, и вся колонна сделала здоровенный крюк, поехала к Блэк-Хиллз через Монтану.

— Зачем нам знать о каких-то капитанах? — вмешался Медведь по основному каналу.

— Пригодится, — ответил Тим.

Наконец помощник шерифа поднял руки в знак извинения за задержку, сел с напарником в машину и уехал. Грешники торжественно спустились с холма и начали парковать свои мотоциклы под склоном. За считанные секунды ими были забиты обе стороны дороги.

— Ну, за работу, — сказал Тим. — Здесь наилучшая позиция. Как можно больше снимайте крупным планом. Фотографируйте членов главного филиала и их «милашек». Постарайтесь, чтобы на одежде последних были видны имена владельцев.

«Грешники» подняли гроб и понесли его к яме с поросшими травой краями. В фургоне защелкали вспышки фотокамер и зажужжали автоматические объективы. На кладбище не было никого, кроме «грешников».

Палец на Соске, Щенок и Бубновый Пес стояли неподалеку от Дядюшки Пита, который явно наслаждался своей ролью церемониймейстера. Какой-то худой байкер с повязкой на глазу сновал рядом с Дядюшкой, всем видом выражая почтение. Помимо клубных «цветов» у него на руке была повязка в стиле Третьего рейха с изображением эмблемы «грешников». На его мизинце блеснул перстень. За плечо худого байкера держалась какая-то женщина мужского сложения, очевидно, передавала его слова членам других филиалов.

Тим снова заговорил в рацию:

— Что это за Гиммлер?

— Судя по повязке, это «страйкер», он уже сдал экзамен, но еще не принят на ответственный пост, — ответил Геррера.

— Что за экзамен? — спросил Медведь.

— Он кого-то пришил.

— Для этого нужно убить человека?

— Одного из врагов клуба. Доказать, что ты не легавый.

— Да уж, — произнес Медведь. — Такой проверки будет достаточно.

Тим разглядел в толпе привлекательную брюнетку, которая расхаживала с видом величайшего презрения ко всему и вся. Несколько «грешников» расступились перед ней; их почтительность насторожила Тима. Держа ее в объективе, Тим привстал с сиденья и уперся головой в крышу фургона. Нижняя надпись на ее куртке гласила: «Собственность Дэна». Через мгновение она скрылась за деревьями.

Он нажал кнопку рации:

— Медведь, ты заснял подружку Дэна? Ну, там, за рощей?

— У нас обзор хуже, чем у вас. Геррера, может, ты заснял?

— Нам какой-то фургон вид загородил.

Тим схватил камеру и выскользнул из машины, прикрыв дверь. Пригнувшись, он протрусил несколько метров вдоль кованой железной изгороди и упал на живот, словно снайпер. Брюнетка, отступив назад, вновь попала в окошечко объектива, и он сделал несколько снимков. Эхо отражало жужжанье прокручиваемой пленки, и, чтобы рассеивать звук после каждого снимка, ему приходилось перекатываться, держа камеру в руках.

На «индиане», стоявшем на холме примерно в двадцати метрах от Тима, сидел приземистый байкер, держа на уровне шлема фотокамеру. Какое-то мгновение они с Тимом смотрели друг на друга через объективы камер, затем байкер закрыл щиток шлема, и его мотоцикл понесся вверх по улице. Тим вскочил на ноги и побежал к фургону. Вождь, разведчик «грешников», фотографировал его, пока он снимал брюнетку.

Тим прыгнул за руль и вырулил с обочины; инспекторы по электронному слежению попадали с мест. Крикнув в рацию об отходе, Тим направил автомобиль вдоль поворота, навстречу Вождю, чтобы увидеть, на какую улицу тот свернет. Когда мотоцикл заехал в тупик, Вождь развернулся и помчался прямо на них — игра на устрашение, которую он, несомненно, должен был проиграть. Метрах в двадцати перед фургоном Вождь сделал резкий разворот, выскочив на тропинку, которая вела к какому-то жилищу. Взлетев вверх по трем широким ступеням крыльца, железный зверь вместе со своим неразлучным седоком проскрипел покрышками и повернул налево, оставляя за собой хвост искр. Мотоцикл вылетел с крыльца на грядки перед домом, из-под заднего колеса взвился фонтан земли и цветочных лепестков. Под яростным натиском двухколесной машины шаткие ворота повалились, и байк умчал Вождя прочь.

Тим затормозил, и машину занесло. Фриск откатился вперед, столкнувшись с мягкой спинкой сиденья. Тим резко включил заднюю передачу. Он объехал жилой квартал, успев заметить, как мотоцикл Вождя, подпрыгнув на бетонной преграде и описав в воздухе дугу, опустился на асфальт, а затем рванул по встречной полосе. Вождь выехал на середину дороги. Легковушки и грузовики сигналили и уворачивались.

Тим посмотрел назад. Фургон Медведя и служебная машина Герреры не смогли выехать — их путь заблокировали «харлеи».

Расстроенному неудачей Тиму ничего не оставалось делать, как смотреть вслед исчезающему из вида Вождю.

«Метисы» продолжали свой путь; колонна напоминала реку, расцвеченную клубной символикой. Эль Вьейо метрах в двадцати от «боевой колесницы» одиноко возглавлял траурную процессию; он не нуждался в дорожном капитане. Его внешность и манеры были классическими, словно он только что сошел с обложки вестерна или со второсортной ковбойской гравюры, которые туристы иногда вешают у себя в ванной. Узкое шоссе неумолимо и ровно тянулось вдоль Энтелоп Вэлли, Долины Антилопы, где высокие мохаве^[48] неохотно покорились цивилизации. Навстречу им проехала какая-то машина; в ее окнах показались встревоженные бледные физиономии.

Погода была безветренная и ясная. Вокруг было тихо, лишь негромко рычали двигатели, шелестела резина по асфальту и свистел задуваемый в шлемы воздух.

Головная и замыкающая «боевые колесницы» взорвались одновременно, оторвавшись от дорожного полотна в облаках оранжевого пламени.

«Метисы» смешались; только те, кто ехал в центре, смогли оценить ситуацию. Заскрипели шины, пойманные в ловушку байкеры начали газовать, словно табун диких лошадей, загнанных в стойло.

Из-за ближнего холма выехали два «харлея»; за рулем были Дэн и Кейнер. Козел с Том-Томом сидели сзади, полуобернувшись и держа наготове пулеметы AR-15. Они начали стрелять сквозь огненный шар, поглотивший головную «колесницу», осыпая градом пуль всю процессию. Пулеметы изрыгали пламя, в тела «метисов» въедался свинец. Плоть и металл смешались, ревели двигатели, вращающиеся покрышки рвали одежду и кожу людей.

«Грешники» издавали пронзительные крики; их пулеметы дымились. Среди «метисов» царило полное опустошение, лишь редкие стоны, хруст конечностей в месиве из тел и машин и запах горелой плоти.

Четыре «грешника» вынули пистолеты из поясных чехлов и, обходя «метисов», похожих на беспомощных тюленей в приливном бассейне, добивали раненых выстрелами в голову.

Эль Вьейо лежал с поломанными руками и ногами, метрах в девяти от своего дымящегося мотоцикла, пригодного теперь лишь для съемок пугающей дорожной хроники. Его нарядный головной убор догорал рядом с ним. Жар от полыхающего фургона превратил цвет его кожи из бронзового в красновато-коричневый, а щека прилипла к асфальту.

Подошел Дэн и уставился на него, прикрыв лицо ладонью от ярких лучей полуденного солнца.

— Посмотри на меня.

С огромным усилием Эль Вьейо оторвал щеку от полотна. Он с вызовом взглянул в глаза Дэну; его морщинистое лицо превратилось в злобную гримасу.

Прозвучал выстрел.

Подрулил Козел, Дэн сел на мотоцикл, и они укатили вслед за Кейнером и Том-Томом. Жар все глубже въедался в «боевые колесницы», а треск рвущихся патронов становился все громче.

Глава 10

Тим шел, склоняясь над трупами; некоторые из них обуглились. Место побоища занимало около четверти мили. Тлеющие остовы «боевых колесниц» догорали; из них валил черный дым. В поле зрения Тима попал вертикально стоявший байк; его колесо лениво вращалось, как детская вертушка на слабом ветерке. Тим закрыл глаза, пытаясь избавиться от навязчивого жужжания мошек. Горелый запах вызвал в его памяти иную картину: кружат «вертолеты», ветер от их винтов раздувает воронки в песке; досье вымазаны отпечатками пальцев, которые недавно наносили на лицо маскировочные полосы. Его воспоминания о рейнджерских временах только подчеркнули то, что он уже понял: все это сотворили не просто какие-то байкеры-мачо, готовые подраться за клубную девицу, — это был тактический ход, профессионально спланированный и реализованный.

Помощник шерифа хихикнул, показав на дыры в кузове фургона, пробитые воспламенившимися патронами:

— Как будто они салютовали из двадцати ружей.

Тим сказал:

— Тебе это кажется забавным?

— Что, в федеральном бюджете теперь стали и иронию урезать? — сказал весельчак и принялся чертить какие-то каракули в служебном журнале.

Тим поднялся и подошел к группе экспертов-криминалистов. Те перед началом известного телешоу поехали было в криминальную лабораторию, но побоище байкеров изменило их планы. Геррера стоял в нескольких метрах от экспертов, заткнув ухо пальцем, и говорил по телефону. Он быстро кивнул Тиму.

Ааронсон искоса рассматривал деформированную пулю, подхватив ее пинцетом. Этот стройный человек всегда носил безупречно выглаженные и застегнутые на все пуговицы рубашки из тонкой, почти прозрачной ткани. Свои отчеты с места преступления он предоставлял только в печатном виде.

— Взрывчатка соответствует? — спросил Тим.

— Той, которую использовали при побеге? Да.

— Снова AR-15?

— Ну. Не зря же этих типов прозвали «опустошителями дорог».

Медведь, с опаской переступая через обломки, кивнул Тиму и Геррере. Когда они подошли к нему, он держал носовой платок, закрыв им лицо от носа до подбородка.

— Знаете что? Я выяснил, куда Дядюшка Пит ездил после похорон. — Медведь испортил многозначительную паузу, громко чихнув. — В церковь. Он вместе со своей братией закатился в Первую баптистскую, до смерти перепугав там всех седовласых старцев, кроме пастора: тот подумал, что у него появились новые прихожане.

— Ты уверен, что это сделали не они? — спросил Тим.

— Абсолютно. Весь главный филиал мирно скорбел под нашим присмотром. За это время они никак не могли покинуть кладбище. Это сделали бродяги, точно.

— Они были хорошо информированы. Знали маршрут, знали, какие машины заминировать.

— Может, они кого-то завербовали?

— При такой взаимной ненависти? Сомневаюсь.

— Может, надавили на кого-нибудь из «метисов».

— «Метисы» тебе этого уже не скажут. — Тим оглядел дымящийся пейзаж: среди всего этого разрушения нетронутым остался лишь деревянный гроб. У дороги сидела печальная клубная девица со сломанной ногой, отложив в сторону список членов клуба «метисов». Предварительное опознание дало положительные результаты.

— Так вот почему они застрелили Чуча Миллана, — внезапно сказал Геррера. Он выжидающе глянул на них, но потом решил, что пора расставить точки над «i». — Какое событие может собрать весь клуб в определенном месте?

Тим кивнул головой. Ну конечно.

— Похороны.

— Точно. Стоит застрелить кого-нибудь рангом повыше, и вот тебе пожалуйста — весь клуб тут же соберется.

Медведь слезящимися глазами оглядел руины:

— Устроить такую адскую месть из-за одного Нигера Стива.

— Это не месть, — сказал Тим, — это устранение. — Он указал рукой на дымящиеся останки. — Они прокладывают дорогу к чему-то более серьезному.

Медведь что-то неразборчиво пробормотал, и Тим зашагал к своей машине. Перед тем как завести двигатель, он просидел несколько минут, глядя на руль. Потом поехал в сторону центра и остановился у кладбища Форест Лоун.

Когда Тим выходил из машины, зачирикал телефон.

— А, это ты, детка. Кошмар, правда?

— Да уж.

Он услышал в трубку, как рядом с ней что-то кричит Мак. Дрей сказала:

— Извини, тут такая спешка. Как у тебя, будешь ночевать дома?

Он засмеялся.

— Хорошо. Слушай, капитану нужен человек, который отдежурил бы несколько лишних часов в патруле — у нас это дело отнимает много времени, людей не хватает. Я, наверное, соглашусь — ты ведь поздно вернешься?

— Да.

— Ну, в общем, все равно увидимся. Если до заката управишься, привези жаркое из «Якитории»!

— Из «Якитории»?

— Перестань! Я ужасно хочу цыплячьи шейки. — В трубке послышались какие-то далекие голоса. — Ну ладно, мне пора бежать. Береги себя.

Тим захлопнул телефон и пошел по аллее вдоль памятников. Отыскать свежую могилу Полтона было нетрудно. Ковер из лилий устилал дорожку до самого надгробия. Могильная плита была засыпана букетами и заставлена свечами. С надгробия глядела облаченная в золотую рамку фотография Полтона десятилетней давности из Федерального учебного центра правоохранения. Она напоминала портрет какой-нибудь полузабытой звезды. Лицо было смелым и открытым, без намека на юмор. На нем отражалось двадцать четыре года дисциплины и строгость. На горле был виден шрам от бритвы. Они с Дженис, влюбленные друг в друга еще со школы, вероятно, уже встречались лет шесть, когда была сделана эта фотография. А теперь он лежит здесь, под двумя метрами земли, — жертва чьих-то преступных замыслов.

Тим попытался вспомнить, что за парень погиб во время взрыва в оказавшемся рядом «понтиаке», но имя никак не приходило ему в голову. Он вспомнил слова Дрей о ценности каждой жизни. Он был старше жены на три года, но она всегда умела направить его мысли в нужное русло.

Он шел вдоль могильных рядов, пытаясь отыскать могилу Хэнка Манконе. Хэнк был пожилым, разведенным, и у него не было детей; он уже пять лет назад должен был уйти со службы по возрасту. Воспоминания Тима о Манконе ограничивались лишь случайными встречами в лифте и коридорах; он мог лишь помнить, что Хэнк был дряхлым, с обвисшей кожей на лице, и от него всегда пахло просроченным кофе. После побега журналисты и сентиментальная публика старались избегать упоминаний о Хэнке; о нем просто забыли. Тим рассматривал серые надгробия и искал такое же море цветов, что и на могиле Полтона. В его памяти промелькнули снимки, изображавшие мертвого Хэнка, пристегнутого к сиденью тюремного фургона. Был ли расстрел Фрэнки более страшным событием, чем расстрел Манконе? Разве оттого, что у человека красивая жена, двое детей, героическая внешность и спецпропуск, его гибель становится более трагичной?

Тим очутился между двумя высокими надгробиями и увидел пожилую женщину, стоявшую на коленях. Несколько чахлых букетиков лежало на свежевскопанной земле. Он посмотрел на надгробную надпись.

— Я коллега Хэнка, — произнес он виновато. — Вы его бывшая жена?

— Я его сестра. — Она посмотрела ему в лицо. Ее глаза были печальными и усталыми, хотя Тим мог поклясться, что и за пределами кладбища они не меняют своего выражения. — Вы были его другом?

— Коллегой, — повторил он. — Мне очень жаль, я не знал его близко.

— Никто не знал его близко.

Эти слова растаяли в кладбищенском молчании.

— Хэнка собирались уволить в прошлом году. И в позапрошлом. Но он не хотел уходить. Он говорил, что ему нечем будет заняться. — Она вытерла нос платком. — Что посеешь, то и пожнешь. Если жить в одиночестве, то и цветов на могилу тебе никто не положит. И знаете что? Хэнк ни разу не пожаловался на свое одиночество. Он просто водил свой фургон и был рад этому.

Тим почувствовал желание поделиться с этой женщиной горечью собственной потери, но остановился, осознав, что это простой эгоизм. У него на поясе завибрировал телефон.

— Простите. — Он собрался сказать что-нибудь напоследок, но женщина махнула рукой.

Ее голос был пронизан скорее сожалением о случившемся, чем скорбью:

— Ничего, ничего. Не извиняйтесь.

Когда Тим уже выходил с кладбища, слушая Медведя, трещавшего о результатах расследования, он оглянулся. Безымянная сестра Манконе тихо сидела в той же позе перед могильной плитой, опустив руки на колени.

Глава 11

По стенам командного пункта были расклеены фотографии «грешников» и их «милашек», сделанные на похоронах. Через каждые пять минут кто-нибудь из помощников выходил из-за компьютера, чтобы прикрепить очередную бумажку с именем под одной из фотографий. Все напряженно работали, за исключением Джеффа Мелейна, который, стоя в углу, о чем-то тихонько говорил по сотовому, словно советуясь с букмекером.

Крупные планы подружки Дэна, снятые Тимом, висели на доске объявлений рядом с его столом. На кладбище она постоянно ускользала от взгляда Тима, и он не успел разглядеть, насколько она красива. Необыкновенно утонченное и при этом строгое лицо; густые каштановые волосы, разделенные пробором, откинуты назад. Агрессивные скулы, которые казались еще выше благодаря прищуренным от солнца глазам. Изящная дуга переносицы. Радужная оболочка, излучающая почти небесную синеву. Ее можно было бы снимать в клипе какой-нибудь рок-группы.

Большинство остальных «милашек» и «мочалок» уже идентифицировали, больше того: были известны род занятий и адрес каждой из них. Энни Наручные Часы звали Трэйси Уайт. Когда она подрабатывала в массажных салонах, принадлежавших клубу, ее несколько раз арестовывали за проституцию, впоследствии ее «повысили» до клубной «мочалки». По слухам, она работала проституткой на стороне и, судя по всему, превратилась в совершенную шлюху.

«Страйкер» и его загадочная спутница все еще оставались безымянными. Под его фотографией Геррера повесил увеличенные фрагменты других снимков, на которых были видны наручная повязка и перстень.

Тим отсканировал бумаги и встал.

— Попрошу минуту внимания, — сказал он.

Жужжание прекратилось; все прижали телефонные трубки к груди.

— Дело передано шерифу, но это вовсе не означает, что мы не будем расследовать расстрел в Палмдейле. Там было убито тридцать семь человек.

Некоторые из коллег посмотрели на него с явным неодобрением.

— Мне все равно, кем они были. Их убили, и убили те, кто сейчас находится в розыске. А это значит, что вина лежит и на нас — наше дело ловить тех, кто в розыске. Поэтому неважно, были это «метисы» или монахи, ехавшие на мотоциклах в монастырь, — при этих словах Тима Геррера выпрямился, — но мы сделаем свою работу, и сделаем хорошо. — Тим указал на снимки: — Давайте возьмем по нескольку имен и потрясем тюремные клетки, а потом посмотрим, что из этого выйдет.

Все снова принялись за работу; командный пост загудел, как улей. Тим с Медведем и Геррерой собрались в кружок у стола заседаний.

— Пресса сбегается, как на пожар, — сказал Медведь. — Это второе по масштабности массовое убийство в истории Калифорнии.

— А какое первое?

— Нападение Джеджедайи Лэйна на Бюро переписи населения. Слышали?

— Смутно припоминаю. — Тим выдохнул. — Сейчас бандиты веселятся. Их веселье выплескивается и в газеты, и на телеэкраны, и непосредственно на людей. Таннино и мэру крепко достанется на пресс-конференции. Нам нужно сконцентрироваться на деле, держать ухо востро. — Он повернулся к Геррере: — Есть что-нибудь о Хлысте?

— Ты имеешь в виду «грешника», у которого отобрали «цвета»? — Геррера подождал, пока Тим кивнет. — С улиц о нем пока никакой информации.

— Еще нужно поискать по базе данных кличку «Оглобля Дэнни». Этот тип, судя по всему, на короткой ноге с «грешниками».

Медведь, пытаясь справиться с вытекающим из буррито соусом, помедлил с ответом.

— Уже искали. Ни черта. Томас и Фрид занимаются этим, бегают по мастерским, где красят байки, и т. д. и т. п.

Тим снова обратился к Геррере:

— А «метисы» не могут в ответ учинить подобную расправу?

— Похоже, в гроб «метисов» сегодня забили последний гвоздь. В Палмдейле был главный филиал, и, судя по всему, самый многочисленный. После всех этих разборок у их клуба почти не осталось распорядителей. Я бы очень удивился, если бы они нашли резервы для мести такого масштаба. «Грешники» очень сильны. Особенно сейчас.

— Что же побудило «грешников» устроить такую кровавую баню?

— Odio.

— Простая ненависть?

— Ненависть не бывает простой, приятель. По крайней мере, не у байкеров.

Тим хотел было выразить свое скептическое отношение к этим словам, но вдруг увидел, как Томас положил телефонную трубку и выскочил из-за компьютера.

— О загадочной «милашке» Дэна только что сообщили ребята из филлморского участка. Ее зовут Бэйб Донован. — Он повернул монитор, на экране которого был крупный план подружки байкера. — Ее сцапали за хранение наркотиков полгода назад, но она выкрутилась благодаря Дане Лэйк. И вот еще что — она работает в Автотранспортном управлении.

— Просто рай для следователя, — сказал Фрид.

Тим почувствовал, как в нем заиграл адреналин, но постарался привести мысли в порядок и спокойно просчитать последующие действия.

— Мы добьемся выдачи ордера и проследим, когда она будет вводить имя пользователя в систему Автотранспортного управления. Если она подделывает удостоверения, мы это зафиксируем. И быстренько свяжемся с ребятами, когда узнаем, под какими фальшивыми именами они проходят.

— Если она хотела сделать фальшивые водительские права, она уже их сделала, — сказал Томас. — Она там работает уже три месяца. Сомневаюсь, что она настолько глупа, что не сделала новые документы до этого побега.

Тим бросил взгляд на Фриска. Инспектор Фриск, любимец Тима, в ответ нахмурил брови: он все еще не простил Тиму поездку в фургоне.

— Роджер?

— С этим управлением будет полная неразбериха. Может быть, мы и сумеем зафиксировать ее вход в систему, но вряд ли сможем отследить ее предыдущую деятельность. Там устаревшая технология, поэтому очень долго придется выяснять данные, которые она предъявила при устройстве на работу.

Из-за перегородки, разделявшей телефонные стойки, выглянул дежурный офицер.

— Рэк! Дядюшка Пит на четвертой линии.

Командный пост погрузился в молчание.

— Ну что ж, переключи на меня. — Тим подождал, когда его телефон замерцает, потом, набрав в легкие воздуха, нажал кнопку приема. — Слушаю!

— Привет, Специалист. Здорово ты отмочил с муниципальным разрешением. Мы, значит, шлемы сняли, а ты сразу за фотоаппарат? — Дядюшка неодобрительно цокнул языком. — У меня тоже есть кое-какие снимочки.

— Значит, мы в расчете.

— Хитришь, Специалист. Я теперь буду присматривать за тобой.

— Ну и я в долгу не останусь, здоровяк.

— Когда ты пришел в клуб, я уж подумал, что ты хочешь подержать меня взаперти. Но ты, оказывается, вот что задумывал. Что ж, молодец… А как нехорошо получилось с «метисами». Эль Вьейо ведь теперь el muerto,^[49] верно? — Он хрипло расхохотался и повесил трубку.

Глава 12

Помощники взяли по шесть досье и зарядили свои пистолеты. Оперативная группа по счетам за горючее и телефон определила место работы и адреса большинства «грешников» и их подружек из главного филиала. Основное внимание надо было уделить возможным укрытиям бродяг — они могли прятаться в гаражах и притонах, у родственников и на складах организаций, принадлежащих клубу.

Сначала Тим решил посетить недавно отреставрированный жилой комплекс в Филлморе. Он кружил по прилегающим кварталам на служебном «бьюике», пытаясь отыскать припаркованные «чопперы», но безуспешно. Нужная ему квартира находилась внутри хорошо освещенного здания. Здесь было слишком много окон и все хорошо просматривалось, а потому это место вряд ли могло служить укрытием. Бросив взгляд на окна, он отметил, что обе спальни и ванная пусты. В зале перед телевизором сидела, нахмурившись, какая-то девушка — соседка по комнате? — и смотрела повтор «Дорожногопатруля», дергая полы своего фланелевого халата. Весь пол был завален одеждой.

Тим постучался и подождал, когда откроют.

— Здравствуйте, я Том Альтман, инспектор по проектно-строительным нормам. Я расследую кое-какие нарушения аренды. Вас зовут…

На девушку, похоже, не произвели впечатления значок Тима и его целеустремленный вид.

— Соня Лоуренс.

Он наморщил лоб.

— Мне сказали, что эту квартиру снимает некая Бэйб Донован?

— Да, она сдает мне комнату в субаренду.

— Она сейчас дома?

— Она почти не бывает дома. Только разбрасывает везде свой хлам — вот, только посмотрите. Он повсюду. Я скоро с ума сойду.

— Она вообще живет здесь или нет?

Соня откашлялась, потряхивая челкой.

— У вас на нее заведена карточка, вы и разбирайтесь. Я уже отчаялась что-либо понять в ее делах.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Она вышла буквально перед вами. Забежала, чтобы что-то взять. Что, с квартирой какие-то неприятности?

— Нет. Просто она не вернула одну бумагу, которую надо заполнить. Мне нужна ее подпись. Вы не знаете, куда она направилась? Завтра крайний срок подачи документов. Мне очень не хочется, чтобы это место признали небезопасным для проживания.

Девушка, похоже, обеспокоилась.

— Она интересовалась, не желаю ли я поехать с ней в Рок Стор. Знаете, это место сборища байкеров в Малибу? Я однажды съездила с ней. Больше я туда ни ногой.

— Вы сказали, что она заскочила взять что-то?

— Да. Какой-то большой конверт.

Конверт, в котором были фальшивые водительские права из DMV? Если Бэйб все-таки достала права, крайне мала вероятность, что она не передала их Дэну. Ведь они с Кейнером сбежали еще вчера.

— Может быть, это как раз те документы, которые мне нужны. Она их забрала с собой?

— Угу.

— На конверте было что-нибудь написано?

— Не знаю, я не читала.

— Она ничего не говорила, вернется ли вечером?

— Сомневаюсь. Скорее всего, я ее не увижу недели две. Такие вот дела.

— Спасибо, что сказали.

— Подождите. А если вы не найдете ее, что тогда? Вы же не выгоните нас отсюда?

— Надеюсь, что нет. Завтра первым делом схожу к адвокату владельца комплекса, чтобы он подписал бумаги. Но мне ужасно не хочется связываться с адвокатами.

— Если отыщете ее, напомните, пожалуйста, что ей надо заплатить за аренду за следующий месяц.

— Хорошо.

Несколько «ангелов ада» с козлиными бородками и крылатыми черепами на эмблемах потягивали пиво и курили травку за столиком перед заведением Рок Стор. Около сотни байкеров-любителей держалось на почтительном расстоянии от них. Необычное для Малибу заведение, разрекламированное на футболках и пластиковых этикетках для пивных банок как «Американский пит-стоп № 1», притягивало к себе всякий сброд — каких-то неудачников в кожаных куртках, актеров фильмов сомнительного содержания и даже биржевых маклеров на мотоциклах. Магазин байкерской атрибутики занимал переднюю часть здания, облицованного прессованной плиткой из камня, смолы и стекла. Строение тянулось вверх по склону, с обратной стороны располагалась закусочная, где торговали пивом и гамбургерами. Закусочная выходила на растрескавшийся бетонный дворик. Большинство байкеров топталось около нее и у дуба перед соседним зданием, в котором был дорожный ресторанчик.

Тим пробрался сквозь толпу и обошел весь дворик, стараясь как можно меньше натыкаться на пластиковые стулья и не принюхиваться к запаху пота. Он заметил Бэйб — она сидела вверху на перилах, смаковала пиво «Бад», пристально вглядывалась в дорогу, извивавшуюся вдоль сумрачного каньона. Отдаленный свет фар какого-то автомобиля присоединился к свету неоновых огней. Байкеры подходили, набирались до кондиции и смело пускались навстречу приключениям, таящимся на извилистой дороге. Какие-то ребята, не разбирая дороги, ехали на креслах-каталках, опрокидывая столы и стулья. Бэйб притягивала к себе множество взглядов, но, увидев ее «цвета», мужчины сразу теряли к ней всякий интерес.

Тим раздобыл бутылку пива и стоял, опершись о ствол ветвистого дуба. На коре дерева были расклеены объявления, предлагающие масляные радиаторы со скидкой, дешевые хромированные обтекатели и сдельную работу в качестве помощника юриста и т. д. Отсюда ему хорошо была видна Бэйб. Ее напряженный взгляд, не отрывавшийся от дороги, насторожил Тима. Назревали какие-то неприятности. Все еще опираясь о ствол дуба, он нащупал свой револьвер 375-го калибра в кобуре на правом боку. Полтора часа он простоял там, но так ничего и не произошло.

Вдруг какой-то необычайно полный парень перекрыл ему вид. Парень сидел верхом на мотоцикле, запустив зубы в огромный сочный бургер. Жир тек по его запястьям, и он их облизывал. Тим посмотрел на него, заметил загоревшие костяшки пальцев — след перчаток с прорезями — и полоску истертой кожи на левом ботинке, которым нажимают на педаль.

Мотоциклист одарил Тима улыбкой, обнажившей полный рот кривых зубов.

— Хочешь прокатиться?

Тиму понадобилось некоторое время, чтобы связать удивительно высокий голос, полные губы и массивную грудь и понять, что перед ним женщина.

— О нет, спасибо. Я тут жду кое-кого.

— Жаль. — У нее были пронзительные зеленые глаза и тонкий нос, как у миловидного мальчика. — Ты сюда редко наведываешься, да?

— А что, это так очевидно?

— Просто ты симпатичный. Хоть мажь на бутерброд.

Он рассмеялся:

— Я здесь ненадолго. Вступил в клуб за деньги, купил новый «харлей», а ездить ни черта не умею. Вот решил прийти и посмотреть, как это делается.

Он заметил, что какая-то парочка загородила Бэйб дорогу, и та скатилась вниз по перилам, чтобы не терять ее из виду. Потом схватила за рукав какого-то парня и о чем-то его спросила. Парень протянул руку и показал ей часы; она кивнула в знак благодарности. Тиму передалось ее стремление во что бы то ни стало дождаться чего-то.

— Да уж, в Рок Сторе всякие попадаются.

— А много здесь зависает «однопроцентников»?

— Не-а, не переживай. Здесь в основном любители-одиночки. — Она кивнула в сторону компании, затягивающейся травкой за столом.

— Ну, «ангелы» закатятся разок-другой, просто так, чтобы «цветами» помахать, поскалиться на любителей. — Она подмигнула. — А любители — это я, ты и все остальные.

— Сюда «метисы» случайно не залетают?

— Не думаю. «Грешники» — да, бывают здесь, им на все наплевать. Легавые сюда не заглядывают, потому что это «зависалово» вроде бы законное. — Она на цыпочках откатила свой «харлей», стараясь не задеть другие мотоциклы, надела шлем, кивнула ему и умчалась во мрак каньона.

Когда Тим снова глянул во дворик, Бэйб стояла, прижав к уху сотовый. Она кивнула несколько раз, потом ее закрыла толпа. Тим оттолкнулся спиной от дерева и нагнулся вперед, чтобы видеть, как она спускается по лестнице. Бэйб шла прихрамывая — судя по всему, это была недавняя травма, потому что она ступала осторожно. Может быть, подвернула ногу, перепрыгнув через бетонное дорожное ограждение, чтобы оставить гранату в машине, которая перекрыла движение на Десятом шоссе? Тим услышал внутри себя голос Дрей, как обычно с ним бывало в моменты сомнения в своей правоте: «А может, она подвернула лодыжку, выходя из ванной».

«Ангелы ада» заметили табличку с именем владельца Бэйб и поздоровались с ней, стукнувшись кулаками. Она шла прямо на Тима. Чтобы не выдать напряжения, Тим сделал глоток из бутылки, пряча лицо. Она прошла так близко, что он почувствовал слабый лесной аромат ее шампуня, и села на «харлей», стоявший рядом с ним. Направляясь к своей машине, Тим услышал рывок кикстартера и шум заводящегося мотора. Сев за руль, он увидел, что она проезжает мимо, но не стал заводить двигатель, пока ее байк не скрылся из вида за ближайшим поворотом, а потом он пустился вслед за ней вдоль извилин каньона, выдерживая дистанцию.

Внезапно она притормозила и запустила руку в карман куртки. Конверт из оберточной бумаги взлетел в воздух и приземлился у ног какого-то байкера, припарковавшегося на грунтовом участке. Байкер наклонился, поднял щиток своего шлема и собрался открыть конверт.

Тим выехал из-за поворота, и фары его машины осветили лицо Дэна Лори.

Глава 13

Тим резко нажал на тормоз; мужчины посмотрели друг на друга через лобовые стекла. Не теряя ни секунды, Тим направил на Дэна револьвер и поднес к губам громкоговоритель. Дэн запрыгнул на свой байк, стоявший перед «бьюиком».

— Слезай с мотоцикла, быстро!

Дэн сделал резкий поворот, и из-под колес полетела грязь. Тим выстрелил через открытое окно. Дэн прибавил оборотов, но тронуться с места не решился. Наконец он обернулся и сквозь прозрачный щиток шлема уставился на нацеленный в его грудь револьвер.

— Глуши двигатель. Брось ключи направо. Не трогай подножку!

Дэн стоял на цыпочках; ему приходилось удерживать тяжелый мотоцикл, чтобы не упасть.

Тим отложил в сторону громкоговоритель и включил микрофон рации на приборной панели.

— Прием. Вышлите срочное подкрепление для задержания особо опасного преступника Дэна Лори.

Из динамика вырвался возбужденный голос связного:

— Ваше местонахождение?

Тим растерялся, проклиная свою рассеянность:

— Холмы Малибу. Не могу сказать точно — проверьте по системе «он стар». Есть патрули в районе Малибу или Сими?

— Секундочку… сейчас проверим, кто в эфире.

Дэн со злостью крутил ручку газа. Тим снова взял громкоговоритель.

— Сними шлем. Брось направо. Живо!

Шлем подпрыгнул и откатился по уклону на пару метров.

Снова раздался голос из центра связи:

— Расчетное время прибытия патруля — двадцать минут.

— Тогда свяжитесь с начальником смены управления шерифа в Малибу — Лост Хиллс, сообщите ему мои координаты, и пусть немедленно высылает сюда людей. Это срочно!

— Прием подтверждаю.

Тим, держа Дэна под прицелом, вышел из машины; он крепко сжимал револьвер, опершись запястьями на открытую дверь. Легкий бриз доносил до него пряные ароматы каньона — запахи шалфея и эвкалипта, пыли и листьев, напоминавшие сладковатый запах марихуаны. Несмотря на то, что ночь была декабрьская, его шею обжигал пот. Встреча произошла совершенно неожиданно, да и место это было не лучшим для остановки: крутой изгиб дороги позволял видеть лишь небольшой ее участок. Тим заметил, что впереди дорога разветвляется на три части. Если кто-то сейчас поедет по одной из них, то закроет ему обзор, и Дэн может улизнуть.

На «харлее» стоял двигатель «наклхед»; из его правой части наподобие железного кулака торчал ряд массивных глухих гаек. Переднее колесо было слегка вынесено вперед с наклоном в несколько градусов; на перьях вилки пылали нарисованные языки пламени.

Тим медленно подошел, не меняя позы. Дэн качнулся в сторону и перенес вес на правую ногу. Тим напряженно замер. Он смотрел на спину Дэна и на неподвижный байк.

На левом зеркале байка было вытравлено перекрестие прицела. Левая ручка руля смотрела прямо на Тима, в конце нее зияло отверстие — дуло дробовика, вмонтированное в руль.

Тим двинулся в сторону, чтобы выйти из зоны его досягаемости, и направил револьвер в голову Дэна.

— Выдвини подножку! Выдвигай! Слезай справа. Справа!

Чтобы слезть, Дэну пришлось неестественно выгнуться. Теперь Тим видел все его тело и руки. На спине его грязной дорожной куртки не было пламенеющего черепа и надписей, но на груди Тим заметил ряд форменных нашивок, отмечающих количество убитых бродягой полицейских. Вездесущий треугольник с надписью 1 %. Прямоугольная нашивка с печатными буквами: «Нигер Стив». У Тима внутри все сжалось, когда он увидел на куртке две перевернутые нашивки судебных исполнителей, еще не запорошенные пылью.

Лицо Дэна, покрытое двухдневной щетиной, было спокойным. Он обезоруживающе улыбнулся:

— Это может плохо кончиться для тебя.

Это взбесило Тима, и он сказал с плохо скрываемой ненавистью:

— Кругом. На колени. Руки за голову. Хороший мальчик, знаешь дисциплину. — Он стал медленно приближаться, удерживая револьвер одной рукой, пока другая потянулась к поясу за наручниками.

Плечи Дэна дрогнули, и тут Тим услышал мерное рычание.

Треск двигателя «харлея» разорвал ночную тишину. Еще один. Через пару секунд к Дэну подъехали два мотоцикла. Водители были в шлемах; на их кожаных куртках, так же как и у Дэна, отсутствовали клубные эмблемы. Руки того, что покрупнее, были покрыты татуировками: Кейнер — идеал для рекламы гормонов роста. Шею он дважды обмотал приводной цепью мотоцикла. Ее серебристые звенья, нетронутые смазкой, выглядели довольно изысканно. Если в Дэне чувствовалась скрытая угроза, то Кейнер был воплощением грубой силы — пристальный взгляд бойца, широко расставленные ноги, массивные плечи и поднятый вверх подбородок, как будто он выпрямился во весь свой двухметровый рост.

На воротник другого из-под шлема высыпали светлые волосы: белобрысый Том-Том.

Оба встали на склоне перед Тимом. Он хрипло прокричал:

— Руки вверх! Руки вверх!

Его глаза скользнули по шлему, который бросил Дэн, — из-под щитка торчал хоботок микрофона, с помощью которого тот поддерживал радиосвязь с остальными байкерами. Бродяги ездили под прикрытием, но на некотором расстоянии друг от друга, чтобы не вызывать подозрений.

Ночная прохлада наполнила ноздри и легкие Тима. Удерживая дуло на уровне головы Дэна, он начал медленно отступать к машине, чтобы удержать в поле зрения всех троих. Когда Кейнер или Том-Том шевелились, он резко брал их на прицел, и они, будто удивленные его поведением, нехотя поднимали руки.

— Гляди-ка, — сказал Том-Том. — Он держит ситуацию под контролем.

Послышался звук еще двух мотоциклов, на этот раз сзади. Тим ускорил шаг. Он нырнул в машину и схватил микрофон рации. В это время мимо него пролетели байки и остановились метрах в девяти от остальных, так что Тим вряд ли смог бы держать их на прицеле. «Харлей» и «индиан». Шлем Вождя наклонился в ироническом приветствии. Моторы затихли один за другим, и ночь наполнилась томительной тишиной; лишь несколько сверчков вразнобой тянули свои песенки.

Четверо в шлемах пристально смотрели на Тима взглядами пришельцев: вместо глаз — темные смотровые щитки, излучающие угрозу.

Тим переводил револьвер с одного на другого; дыхание эхом отдавалось у него в груди.

Когда он снова начал говорить по рации, то почувствовал, что его голос дрожит:

— Я держу на прицеле всех бродяг «грешников». Повторяю: всех бродяг «грешников». Они в численном превосходстве, срочно нужно подкрепление.

Дэн опустил руки и поднялся с колен. Было видно, как взвивается пар от его дыхания. Он медленно повернулся, и фара мотоцикла Кейнера высветила его профиль.

— Из управления шерифа прибудут через десять минут. — В голосе связного тоже отражалось смятение. — Это все, что мы можем сделать, Рэк. Мне оставаться на волне?

Тим отпустил микрофон, и спиральный шнур затянул его назад.

Тим оценил обстановку. Дэн был в невыгодном положении, но остальные свободно двигались, и он ничего не мог с этим поделать.

Кейнер стянул с шеи приводную цепь, обмотал ее вокруг предплечья, а потом снял, превратив ее в подобие дубинки. Том-Том снял спинку для пассажиров с сиденья, у которой оказались острые концы, и крутил в руках, словно двойное копье. Красный фальшфейер, пристегнутый к раме мотоцикла Вождя, превратился в его руках в самодельный пистолет. Козел слез с мотоцикла и открутил крышку бензобака, к которой был приварен охотничий нож. Тим вскинул револьвер в сторону Вождя, у которого было огнестрельное оружие, но вскоре он увидел, что Дэн тоже прижал к бедру пистолет.

Тим пригнулся в проеме между дверью и кузовом, чтобы в него труднее было целиться. Он, понимая, что все равно погибнет, если начнется перестрелка, направил свой револьвер на Дэна. Если полетят пули, он унесет с собой жизнь их главаря. Мысль о смерти отозвалась биением пульса в его висках и запястьях. Он почувствовал, что желание нажать на курок стремительно отступило в нем на второй план. Верх взяли мысли о семье и проклятая необходимость рассуждать практически.

«Грешники» были настороже, но явно не стремились устроить фейерверк.

Они двинулись к своим байкам. Вождь и Дэн нацелили свое оружие в голову Тима. Тиму страстно хотелось выстрелить в кого-нибудь из них, но он взвесил ситуацию. Смертельной угрозы они не представляли. Если они спокойно продолжат отступление, его жизнь вне опасности. Если он начнет стрельбу, ему удастся снять лишь одного из них, но цена будет слишком высокой.

Дэн не стал искать ключи — щелкнул тумблером, и зажигание сработало: техническая хитрость, способная сбить с толку любого полицейского. Байки завелись один за другим, оставив после себя облако выхлопных газов. Тройная развилка дала им возможность разъехаться, словно потерявшему боевой порядок эскадрону, и скрыться в темноте холмов.

Тим двинулся вслед за ними; он сразу же схватил микрофон и вышел на волну.

— Они ушли, оповестите все посты. Высылайте людей. Скоординируйте патрули, которые послали на помощь. Здесь дороги словно решето — нужно сделать все возможное, чтобы их перекрыть. Усилить дежурство на прилегающих шоссе на случай, если им удастся вырваться из каньона. — Он с грохотом отбросил номерной знак мотоцикла Дэна и сплюнул в окно вязкий сгусток слюны. — Все в шлемах, кроме одного. На них черные кожаные куртки без нашивок, ездят на четырех «харлеях» и «индиане». Передвигаются поодиночке, но держат относительно близкую дистанцию. Вооружены и опасны. Имеется оружие, встроенное в корпус мотоциклов. К ним нельзя приближаться, когда они на своих байках. При задержании необходимо прикрытие.

Отключившись, Тим заметил, что избыток адреналина заставляет его сердце колотиться с удвоенной силой. Он пытался восстановить дыхание, но всякий раз, когда мимо него в сторону Рок Стор проезжал мотоцикл, его пульс учащался. Петляя по каньону, он догонял всех мотоциклистов, чтобы посмотреть на них, и возвращался к обочине, где произошла встреча. По федеральным и местным частотам шла новая информация. Все это ничего не давало.

Он взглянул на часы. Прошло сорок пять минут. Бродяги наверняка уже выбрались из каньона, а может, затаились в каком-нибудь укромном местечке среди лабиринта дорог. Ночной воздух доносил запах придорожного кустарника и далекого дыма. Овал света, отбрасываемый «бьюиком», словно прокладывал дорогу, по которой шла машина. Ущелья становились все безлюднее, но Тим ехал дальше; его нервы были на пределе. На радиочастоте трещали голоса; он слушал их, и его чувства обострялись все сильнее.

Когда прошло около часа, взволнованный голос диспетчера из управления шерифа объявил, что в Мурпарке выстрелом в грудь убита беременная женщина, заместитель шерифа.

Глава 14

Тим не помнил, как разворачивал машину, как ехал в больницу. Не помнил, как парковал ее, как шел вдоль стоянки для «скорых». Первый проблеск сознания вернулся к нему вместе с Медведем, бегущим по коридору реанимационного отделения с гремящими на поясе железками.

Медведь остановился, отдышался; его голос звучал возбужденно:

— Она попала в безвыходную ситуацию.

Кровь застыла в жилах Тима.

— Кто это сделал? — спросил он, хотя уже догадался об этом.

— Дэн Лори.

Тим снова перестал воспринимать окружающее. Когда он пришел в себя, доктор в чем-то убеждал Медведя, упершись в его грудь тщедушной рукой и стараясь не пускать за раскачивающиеся створки двери. Какая-то медсестра пыталась что-то говорить Тиму, но он почти не прислушивался к словам.

— … перевезли ее вертолетом. У нас ближайший травматический центр с взлетно-посадочной площадкой…

Он безразлично огляделся.

— Где мы?

На лице сестры отразилось сочувствие.

— Это Медицинский центр Калифорнийского университета.

Медведь поднял врача за плечи и переставил в сторону, освободив себе путь. Охранник, глянув на проходящего Медведя, не стал вставать с места, хотя его рука по-прежнему лежала на телефоне. Тим вслед за Медведем вошел в дверь, ведущую в стерильный коридор.

Пройдя вдоль коридора, Медведь замер перед стеклянными дверьми второй операционной. Тим со страхом приблизился к нему и тоже посмотрел сквозь стекло.

Лежавшую в центре комнаты Дрей окружили врачи и медсестры; ее бледная кожа была испачкана кровью. В голубоватом свете флуоресцентных ламп она казалась предметом какого-то священного поклонения. В ее грудь, сантиметрах в трех ниже левой ключицы, вонзилась толстая игла, вниз от которой расходились блестящие дорожки черной крови. Прозрачные зеленые глаза Дрей теперь были мутными, а может быть, это освещение давало такой эффект.

Тим услышал, как по коридору зашаркали ботинки — приближалась охрана, но не мог оторвать взгляд от жены. Один из врачей поднял голову, что-то сказал коллегам и направился в коридор. Выходя из операционной, он сбросил перчатки и встал между Медведем и подошедшими охранниками.

— Все в порядке, парни. — Доктор снял маску, и Тим узнал в нем своего бывшего лечащего врача. Когда охранники вернулись на пост, доктор смерил Медведя строгим взглядом. — Ведите себя тихо, если хотите остаться здесь. Не заходите внутрь.

Врач взял Тима за руку и повел в пустую смотровую комнату. Он начал излагать подробности правдиво и откровенно — именно это сейчас было нужно Тиму.

— В нее стреляли из двенадцатого калибра, картечью. Жилет задержал основную часть заряда, но одна дробина через рукавное отверстие проникла в грудь между четвертым и пятым ребрами и повредила плевру, что привело к дисфункции легкого. — Он провел языком по губам. — Когда на место прибыл дежурный врач, она уже не дышала. Он зарегистрировал бессознательное состояние и потерю пульса. Артериальное давление упало до критического уровня. Он надел на нее кислородную маску и сделал укол, но какое-то время она не реагировала. Кислород не поступал в головной мозг в течение семи-восьми минут. Могло произойти кровоизлияние.

Тим стоически выслушал эти слова. Доктор на минуту прервался, чтобы он осмыслил сказанное, и продолжил, когда взгляд Тима прояснился.

— Гипоксия могла привести к внутренней травме, когда она была без сознания. Аксиальная томограмма в норме, но пока ничего определенного сказать нельзя.

— Состояние стабильное?

— Пока да. Мы ввели ей в легкое дренажный катетер. Она начала дышать самостоятельно — мокрота не накапливается, дыхательные шумы в норме. Но катетер приводит к некоторой потере крови, и она не просыпается. Так как она беременна, давление в состоянии покоя у нее ниже нормы… — Он вытер пот со лба коротким рукавом операционной рубашки. — Мы сделали УЗИ, сердцебиение ребенка ритмичное. Мы хотим сохранить ребенка, но нам нужно знать… если вдруг потребуется операция, которая поставит под угрозу жизнь вашей жены, делать ли нам экстренное кесарево сечение или прилагать все усилия к ее спасению?

Тим попытался представить, что Дрей сказала бы по этому поводу, но его язык опередил ход мыслей.

— Приложите все усилия к спасению моей жены. — Он положил руку на смотровой стол, чтобы чувствовать хоть какую-то материальную опору. — Если вы все же ее потеряете, вы сможете…

— Сделать кесарево сечение? Да. Но давайте надеяться, что до этого не дойдет. — Доктор опустил руку на плечо Тима. — Я слышал, вы пытались арестовать байкеров?

— Что, это уже в эфире? — спросил Тим.

— Ваши коллеги говорили. — Он строго глянул на Тима. — Вы можете продолжать эту игру с поиском виновных… — Он открыл рот, потом снова закрыл и вытер рукой губы, хотя они были сухими. — Я потерял свою первую жену и знаю, что это такое. Вы понимаете, что это может продолжаться до тех пор, пока у вас ничего не останется?

Тим не ответил. Доктор отступил назад и повернулся к двери.

— Мне нужно проверить ее состояние. Хотите еще побыть в этой комнате?

— Да, хотя бы минуту.

— Мы сделаем все возможное.

— Я знаю. Спасибо, доктор.

Последующие часы прошли в сплошном тумане. По очереди приходили его коллеги. Тихие голоса, опущенные взгляды. Тим только кивал в ответ на неизменную фразу, звучавшую как оправдательный приговор: «Ты не виноват». Геррера и Циммер у него за спиной, понизив голоса до шепота, обсуждали улики, как будто говорили о чем-то неприличном. Четверо братьев Дрей донимали докторов и трясли перед ними значками, потом старший из них опустился в кресло и уткнул вспотевшее лицо в громадные кулаки. Мак ходил в приемной, твердя одно и то же:

— Я совсем недавно видел ее в кафе. Как же так? Совсем недавно видел ее.

Форма подчиненных Мака и Фаулера напоминала форму Дрей, которую разрезали и сложили под ее больничной каталкой.

Наконец явился доктор и повел Тима в блок интенсивной терапии, положив ему руку на спину — будто священник, ведущий осужденного. Тим сел в кресло рядом с кроватью и уставился на свою жену. Под пижамой вздымался ее округлый и упругий живот. Из отверстия в ее груди выходила трубка, соединенная с каким-то устройством, которое издавало булькающие звуки, похожие на глухие удары барабана. Пропитанный вазелином марлевый тампон скрывал швы, но кое-где они проглядывали наружу, словно блестящие черные усики насекомого. Ее ноги казались липкими и слегка пахли мочой, колени были прижаты одно к другому и неестественно опущены набок. Все это выглядело абсурдно — кто-то другой сводил ее колени, двигал конечностями… Кто был перед ним, его ли это Дрей? И вдруг, внезапно вскипев внутри, побеждая оцепенение, пришла она: ярость.

Подняться, пройти вниз по коридору в туалет. Оставить свой значок на сливном бачке, наступить на крышку, подтянуться и вылезти в окно. Четко определенная цель ускоряет его шаги, свежесть ночи холодит горло.

Дрей склоняется над его машиной со скрещенными руками, понимающая улыбка играет на ее губах: «Я помощник шерифа, Тимоти. Такое с нами иногда случается. Не стоит терять из-за этого голову».

Словно боевой топор, из-за пояса торчит приклад револьвера.

Она изучающим взглядом смотрит на него, читая ответ в его глазах, затем смеется: «Ты ведь не собираешься прикончить этих подонков только из-за меня? Ни за что. Ведь это прямая дорога к признанию твоего служебного несоответствия. Ты достанешь их потому, что они этого заслуживают».

Глаза Тима сузились — он услышал голос Таннино:

— …звонок анонима спас ей жизнь. Иначе она так и лежала бы там бог знает сколько времени. — Таннино с видом знатока пощупал пульс Дрей, по-отечески прикоснувшись коричневыми пальцами к ее шее. Задумчиво покусывая нижнюю губу, Медведь опустился на корточки.

— Думай, Тим. Куда они направлялись?

— Мурпарк далеко от Рок Стор, — сказал Тим. — Вероятно, они ехали вдоль извилин каньона и по второстепенным дорогам. Малхолланд, Топанга, Бокс. В этих холмах слишком много нор, где можно зарыться. Несколько коротких рывков по трассе, и можно выехать далеко за 118-е шоссе, на север, а там и за пределы Лос-Анджелеса.

— Почему именно на север? — спросил Таннино.

Тим и Медведь в один голос ответили:

— Там главный филиал.

— Вы думаете, они поехали туда?

— Нет, они не стали бы натравливать полицию на свой клуб, — сказал Медведь. — Они укрылись где-то рядом с ним. Мы уже оповестили местных ребят, они ведут усиленный розыск.

Тим понял, что все это время стискивал челюсти; он разжал их и почувствовал, как заболели зубы. Таннино посмотрел на него и сочувственно вздохнул.

— Ты никак не мог этого предугадать. Я понимаю, ты думаешь иначе, но ты правильно поступил, отпустив их. — Он провел рукой ото лба к макушке, и среди густых волос блеснуло обручальное кольцо. — Нам нужны живые герои. Мертвые хороши только для пропаганды. — Он прикусил губу, поняв, что сболтнул не то. Тим почувствовал, как отчаяние захлестнуло его, но голос Дрей, словно бритва, снова врезался в его мысли: «Что ты предпримешь дальше?»

— Нужно посмотреть видеозапись, — сказал Тим, — из машины Дрей.

— Верно, — ответил Таннино. — И надо немедленно сделать копию.

Они с Медведем вышли, оставив Тима наедине с женой.

Глава 15

Он проснулся на их супружеской кровати полностью одетым. В глаза ударил луч утреннего света, пробившийся в щель между занавесками. На часах было 6:27; он поспал всего полтора часа, потому что оставался рядом с Дрей до тех пор, пока вышедшая в ночную смену медсестра не выгнала его, устав намекать на правила посещения. Он лежал неподвижно; к его губе прилипла нитка. Он вспоминал события минувшей ночи. Фары его машины, освещающие лицо Дэна. Пять мотоциклов, дружно рванувшиеся с места, разбрызгивая грязь. Волосы Дрей, рассыпавшиеся по изголовью каталки, как будто она упала туда с большой высоты.

Отчаяние охватило его, и на мгновение он подумал, что не сможет пошевелиться.

«Вставай».

Он поднял голову.

«Прими душ. Позавтракай».

— Я не голоден, Дрей.

«Мне все равно. Мы делали все это раньше, и сейчас ты сможешь сделать то же самое. Я уверена».

Тим напряг мышцы пресса и сел, опустив руки на колени. Через несколько минут он поднялся и принял душ. Потом, окруженный вьющимися струйками пара, подошел к зеркалу и уставился на свое отражение. В чертах его лица не было той смазливости, которая служила верой и правдой его мошеннику-отцу. Тима отличала та неброская привлекательность, которая так необходима тайным агентам. Сейчас его черты были расплывшимися, невыразительными. Он приказал себе вытереться и через секунду повиновался.

Стоя над кухонной мойкой, он заставил себя проглотить горсть овсяных хлопьев, запив их водой. Вода тонкой струйкой текла из крана, и он, как всегда, начал мучаться, пытаясь его закрыть; полностью перекрыть кран можно было только под каким-то определенным углом, известным одной Дрей. Каждый раз, когда звонил телефон, его сердце начинало колотиться: вдруг это звонят сказать, что его жена умерла. Но каждый раз звонили не из больницы. Командный пост. Рекламный агент телеканала Лос-Анджелес Таймс. Медведь.

Тим заглянул в детскую. Они с Дрей терпеливо отскабливали и перекрашивали кроватку Джинни, но все же не решились оставить этот символ скорби. Они поставили ее на полку в гараже, и сюда купили новую — светлую и забавную. Он перевел взгляд с пустой кроватки на дверь в их спальню и подумал: «Что же происходит с моей семьей?»

Он вернулся в спальню, вынул из тайника «Смит-энд-Вессон» и вложил его в поясную кобуру на правом боку. Затем пристегнул ремнем к лодыжке спецназовский «Сиг-Сауэр Р226» — для подстраховки. Спрятал ключ от наручников под часы на руке, чтобы можно было быстро освободиться, если возьмут в заложники, — предосторожность, о которой он не забывал после пребывания в чулане секты в прошлом апреле. Перед уходом заправил кровать по-армейски, подоткнув углы, и натянул покрывало с четырех сторон.

Его звезда судебного исполнителя лежала на кухонном столе рядом с бумагами — здесь он бросил ее вчера, когда плелся к кровати. Раньше этот символ был ему необходим, а сейчас носить его не хотелось. Он задумчиво посмотрел на посеребренный кусочек латуни. От любви до ненависти — один шаг, если не сказать больше.

«Возьми, ты должен носить этот значок. Помни о долге».

Он положил звезду в задний карман. Чувствовать ее было неприятно.

Тим раскрыл верхнее досье, и с фотоснимка на него уставился Дэн Лори. Бесцветные глаза, похожие на камешки. Широкий, как у рок-певца, рот. Прямые черные волосы на висках. Тим не двигался с места, пока солнце медленно карабкалось по сосновой мебели фирмы «Хартли», и его бледный свет придавал кухонным стенам серый оттенок.

Он спокойно сказал в эти плоские глаза — едва слышно, почти про себя:

— Молись, чтобы она осталась жива.

Глава 16

Командный пост затих, как только в дверь вошел Тим. Рука Циммера потянулась к клавиатуре ноутбука, и изображение на стене исчезло. Несколько человек пробормотали приветствия; остальные уткнулись в материалы расследования. Мелейна тут не было — своего рода благо: Тим сейчас был не в настроении вступать в разногласия с ФБР. Рядом с компьютером он заметил пустую шкатулку для ювелирных изделий.

Тим опустился в кресло между Медведем и Геррерой:

— Продолжай.

Циммер неохотно нажал на клавишу. Дисковод снова загудел, и на противоположной стене появились кадры видеозаписи из патрульной машины Дрей. Встроенная в зеркало заднего вида автомобильная видеокамера автоматически включалась, когда на крыше загорались прожекторы, обеспечивая панорамную съемку всего происходящего перед лобовым стеклом.

Картинка задрожала, когда Дрей притормозила на пустынном шоссе; в свете прожекторов стоял Дэн. Она смогла опознать его только потому, что Тим, пытаясь задержать его, приказал Дэну снять шлем. Мнимая удача вскоре обернулась большими неприятностями.

Дрей несколько раз нажала на кнопку сирены, чтобы остановить Дэна, затем в рупоре прозвучал ее голос:

— На обочину! Заглуши мотор! Руки вверх!

Когда она сделала паузу, чтобы собраться с духом, было слышно ее взволнованное дыхание. Громкоговоритель разразился яростным лаем: Дрей хранила у себя запись лая немецкой овчарки, это помогало подавить сопротивление при задержании, если она патрулировала улицы одна. Она сделала вид, что успокаивает собаку, машина качнулась, и они услышали звук открывающейся двери; Дрей поставила ноги на гравий.

Страх комом застрял в горле Тима.

Наконец Дрей появилась в объективе, попав под свет прожектора, — мускулистая, с огромным животом, сжимая обеими руками свою «беретту». В конце беременности Тим стал требовать, чтобы она не ездила в патрульной машине одна, но у Дрей всегда находились сильные контраргументы. В силу неумения начальства организовать работу, ее участок отличался нехваткой людей и избытком текущих дел, а сама она — нехваткой терпения и избытком упрямства.

На ее желтовато-зеленой бейсболке красовался значок управления шерифа округа Вентура. Светлые волосы прядями спадали за уши. Она неуклюже направилась к байку.

— Вот так. Держи руки вверх. Слезай с мотоцикла.

Едва слышно зашумели моторы, и из темноты появились еще четыре байка, по два с каждой стороны. Они подъехали почти вплотную к Дэну — такая тактика, как понял Тим вчера вечером, служила исключительно для пресечения попыток задержать их. Байкеры поправили зеркала, чтобы прожекторы не слепили их, но Дэн, несмотря на яркий свет, глядел в зеркало, нацеливая скрытый в руле дробовик.

Дрей, захваченная врасплох, остановилась на полпути между Дэном и своей машиной. Тим заметил ее испуг по слегка ссутулившейся спине. Тим понимал, что она чувствует, знал, что произойдет дальше, и его дыхание участилось. За час до этого он сам был в такой же ситуации. Медведь поднял руку к глазам, словно не мог решить, смотреть ему на все это дальше или нет.

Четверо байкеров были в шлемах, но Тим по телосложению и осанке определил, где находились Вождь, Том-Том и Козел. Четвертый, слишком худой для Кейнера, стянул с головы шлем, из-под которого показалось знакомое землистое лицо в обрамлении нечесаных волос. Эластичная глазная повязка с обеих сторон сдавливала прическу. Он повернулся, и стали видны повязка на руке и перстень на мизинце. «Страйкер». Они или подобрали его по дороге в Мурпарк, или он просто не встретился тогда Тиму вместе с остальными бродягами.

Слова «страйкера» были еле слышны в микрофон камеры:

— Лучше отвали, стерва.

— Иди в машину, Андреа, — резко выдохнул Тим, и на него покосились несколько человек.

— Руки вверх. Все. Ты тоже. — Дрей отступила на несколько шагов, в объективе показались ее плечи. Тим по-прежнему надеялся на удачное отступление Дрей.

Послышался тихий шорох гравия, и подъехал еще один байк, не попавший в объектив. Кейнер?

Дрей резко повернула голову направо, в кадре возник ее четкий профиль. Она смотрела на невидимый байк, когда он проезжал рядом с ее машиной, потом рядом с ней. Судя по повороту ее головы, байк остановился правее остальных, чуть-чуть не попав в рамку объектива. Она следила за этим невидимым байком, направив пистолет в сторону мужчин, собравшихся перед ней.

Она говорила повелительным голосом; и только Тим мог сказать, что в нем отсутствовала обычная уверенность.

— Не надо. Спокойно. Не двигаться. — Казалось, что она убеждала себя, а не «грешников».

Тим издал звук, выражающий досаду, потер губы и опустил кулак на стол. Он мысленно приказывал ей отступать, спрятаться в машине — так же, как это сделал он. Тип с повязкой на руке крикнул:

— Пошла на хрен отсюда!

— Я не уеду без… — Ее слова заглушил шум рефрижератора, проезжавшего по соседней полосе; его алюминиевый бок отразил свет прожектора, на мгновение скрыв картину происходящего. Дрей смотрела в другую сторону, и прочитать по ее губам конец фразы было нельзя.

Собрав всю силу воли, она крепче сжала «беретту». Дэн опустил правую ногу на землю и напряг ее, готовый быстро отскочить. Его смуглое лицо отражалось пятном в зеркале, расчерченном почти незаметным перекрестием прицела.

Дрей несколько секунд решала, как ей поступить дальше. Она посмотрела на невидимого байкера, и на ее глаза упала тень от козырька. Ее щеки напряглись, губы сжались.

Она двинулась вперед и, сделав второй шаг, попала в прицел Дэна. Из левой ручки руля вырвалось пламя. Дрей еще не опустилась на землю, когда звук выстрела достиг микрофона. При падении с нее слетела бейсболка и один ботинок, волосы поднялись вверх и откинулись за голову, как у ныряльщицы. Ее ступня согнулась в лодыжке, будто сломанная, но сохраняла такое положение и в полуметре от земли.

Дрей медленно падала.

Она ударилась об асфальт, и на ее штанах появилось пятно в области паха: от удара мочевой пузырь освободился.

Тим ощутил на себе взгляды сидящих рядом и понял, что он вжался в кресло, почти отвернувшись и убрав со стола руку. Он собрался с духом, сел прямо и расправил плечи.

Дэн послал в объектив воздушный поцелуй. «Грешники» засмеялись и завели моторы. Дэн показал головой на тело Дрей и что-то сказал невидимому байкеру, но его слова потонули в рычании двигателей. Они сорвались с места, и стертые лохмотья покрышек забросали Дрей гравием. Послышался шум мотора — невидимый мотоцикл обогнул машину сзади и выехал на дорогу, так и не попав в объектив.

Настала тишина, прерываемая лишь едва слышными запросами начальника смены. Струйка крови, вытекавшая из грудной клетки Дрей, превратилась в лужицу, затем кровотечение остановилось.

Кто-то неловко кашлянул. Джим встал и вышел из темной комнаты; Хейнс и Мэйбек последовали за ним. Тим еще восемь минут сидел и смотрел на жену, лежавшую на асфальте. Потом к ней подъехала «скорая помощь».

— Мне нужно имя этого типа с повязкой на глазу, — сказал Тим.

Медведь хотел ответить, но не смог; он прочистил горло и попробовал еще раз:

— Хорошо.

Медики унесли Дрей из кадра. У Тима сжалось горло.

«Зачем это, Тимоти? Брось, твоя хандра меня не вернет».

Тим провел кончиками пальцев по краю лба, вытирая выступившие на нем капельки пота. «Это преступление, и его надо расследовать — а иначе ничего не сдвинется. С чего начнешь?»

Голос Тима звучал сухо и раздраженно:

— Что у нас с этим анонимом?

— Мужской голос, приглушенный, — сказал Медведь. — Звонок поступил на телефон доверия в управление шерифа. Записи нет, номер звонившего неизвестен.

По меньшей мере подозрительно.

— Теперь Бэйб стала соучастницей, — сказал Тим. — Нужно поставить человека из местного управления наблюдать за квартирой. Потрясите ее сожительницу.

— У нас не хватает людей, — ответил Медведь.

— Пригодится тот парень, который присматривал за клубом «метисов». Уверен, что он сейчас свободен.

Фрид пристально посмотрел на Тима, но понял, что речь не о нем.

Медведь сказал:

— Какого черта этот загадочный байкер прятался от камеры? Они же все давно известны и находятся в розыске. Дэн ведь кокетничал с нами за милую душу.

— Это ведь был Кейнер? Или нет? — вмешался Геррера.

— А может, этот загадочный байкер не в розыске, — сказал Томас. — Поэтому и постеснялся попасть в объектив.

— Насколько нам известно, «страйкер» тоже не в розыске, но он не стал из-за отснятых кадров выламывать камеру, — ответил Медведь.

— Какова бы ни была причина, — сказал Тим, — тот парень явно не хотел попасть в кадр.

«Прокрути снова».

Тим глубоко вдохнул и задержал дыхание:

— Давайте просмотрим еще раз.

Циммер включил запись сначала. Тим старался выделить для себя как можно больше деталей. Прожектор осветил лицо Дэна. Блестящие языки пламени на передней вилке выглядели совсем свежими, не поцарапанными. Недавняя работа? Взгляд Тима остановился на покраске. Он спросил:

— Ничего не получили по запросу об Оглобле Дэнни?

Фрид отрицательно покачал головой.

— Я все еще занимаюсь этим.

— Над этим байком ведь он поработал. Возможно, недавно. Проследи, чтобы РЭС увеличили картинку и проверили, есть ли на краске следы грязи или дорожного износа. Сделай копию диска, перепиши все.

Из ночной тьмы возникли байки. Дрей пригнулась, как испуганная собака. Рев грузовика заглушил ее слова. Частая дробь пробила нейлоновую куртку. Ее невесомый полет над дорогой. Брызнувший в стороны гравий. Лужица крови.

У Тима снова похолодело внутри.

— Назад, — сказал он. — Еще раз.

Грузовик снова проехал с неизбежностью навязчивого сна. Нога Дэна напряглась под черными джинсами. Из-под его кулака вылетело пламя. В замедленном повторе недолгий полет Дрей выглядел почти мирным зрелищем.

— Стоп. — Тим встал и подошел ближе к изображению. — Чуть-чуть назад. Медленно вперед. Пауза. Еще раз. Прибавь звук.

Циммер крутил запись туда и обратно. Тим стоял почти в полуметре от Дэна, изучая движения его губ и нижней челюсти в тот момент, когда тот после падения Дрей что-то сказал невидимому байкеру. Некоторые согласные посреди рева моторов были едва различимы. Тим несколько раз просмотрел отрывок, потом напряженно замер. Он отступил назад и опустился в кресло.

— Что он сказал? — наконец поинтересовался Фрид.

— Потренируемся наэтой телке.

Дрей лежала на дороге, закинув руку за голову. Неподвижность картины нарушали лишь ветер, от которого трепетали ее волосы, и тонкая, темная струйка крови, медленно стекающая на дорогу из открытой раны.

Геррера пригнул голову, а когда снова взглянул на Тима, его глаза сверкали.

— Судя по всему, они обрели в твоем лице смертельного врага.

— Если только Таннино разрешит тебе заниматься этим делом, — сказал Томас, обращаясь к Тиму.

— Он разрешит, — сказал Геррера озлобленно. — Ему придется.

Усы Томаса ощетинились.

— Не думаю, парень.

Раздался звонок с четвертой линии — Медведь ответил, крякнул от досады и положил трубку. Он кивнул головой и виновато посмотрел на Тима, который тоже ждал этого звонка:

— Старик хочет тебя видеть.

Глава 17

Тим вбежал в офис Таннино, раскрасневшись от ходьбы по учебному плацу.

— Не отстраняйте меня от этого дела. Я могу пригвоздить этих ублюдков.

Таннино стоял, опершись о край стола, словно страховой агент.

— Рэкли, войди, пожалуйста, и поздоровайся с мэром. — Он поднял густые брови и наклонил голову вправо.

Тим повернулся и увидел мэра.

— Сэр.

Глаза Стросса тлели, как угли, на бледном лице. Тим подумал, что его собственная усталость, должно быть, не менее заметна.

— Искренне сочувствую по поводу того, что случилось с твоей женой, — сказал Стросс.

— Дрей замечательная женщина. Она очень сильная. — Таннино кивнул в подтверждение своих слов. Он собрался было продолжать, но у него кончился запас никому не нужных уверений.

— Послушайте, — сказал Тим. — Я знаю, о чем вы оба думаете.

Стросс едва заметно вскинул брови.

— Может и так, но и о вас двоих я могу сказать то же самое. — Стросс с силой выдохнул через нос, и его красные щеки опали. — В каждом городе существуют своеобразные барометры страха. Хороший мэр умеет привести страх в норму, чтобы соответствовать стандартам избирателей. За те два дня, что средства массовой информации трубили о начале «гангстерских разборок», выручка от продажи оружия выросла на тридцать процентов. Общества собаководов столкнулись с нехваткой сторожевых собак. К слесарям — очередь на установку замков на несколько дней вперед. Дэн Лори и Лэнс Кейнер стали популярнее Элвиса Пресли. Наши телефонисты принимают до двухсот звонков в час — какие-то ограбленные телевизионщики, похищенные на задворках девушки… Без сомнения, «грешники», но люди в этом городе словно превратились в дикарей. Мне он сейчас напоминает остров Эмити из фильма «Челюсти». — Он упер кончик языка в нижнюю губу, словно очищая рот от табачных крошек. — Нам предстоит рассеять страхи граждан и устранить угрозу. А это значит, что мы должны уделять улицам повышенное внимание. Но у нас не хватает людских ресурсов — помощников судебных исполнителей, помощников шерифа, полицейских.

— Как раз об этом я и хотел поговорить. Я ведь и есть тот самый людской ресурс, — Тим говорил, стараясь придать голосу решительность и несокрушимость. — Мы зря тратим время, вводя в курс дела кого-то нового. Нельзя терять наши человеко-часы.

— Я полагаю, — от того, как Стросс начал эту фразу, Тим воспрянул духом, — что устранение помощника от его обязанностей потому, что член его семьи подвергся нападению, служит ярким примером саботажа расследования. Мы не собираемся махать этой морковкой перед носом у жуликов и террористов.

— Дэн и Кейнер убили двух наших парней, — сказал Таннино. — Мы воспринимаем это как личную потерю. Поэтому все настроены одинаково.

Стросс сказал:

— Нового дела не будет. Дело уже запущено. Они в розыске и приговорены за убийство. Мне — и всем гражданам — абсолютно наплевать, как ты их доставишь — в наручниках или вперед ногами. Просто их нужно убрать с улицы.

Тим моментально понял смысл сказанного.

— Так о чем же мы спорим?

— Спорить здесь настроен ты один. — Стросс указал головой на дверь: — Как я уже говорил, ты — Специалист. Так иди и применяй свои навыки.

Глава 18

Медведь оторвал зубами от шампура еще один кусок мяса. Воздух был насыщен запахом прожаренной на огне курятины. Над входом в ресторан трепетало полотно, изображавшее примитивистского цыпленка; на нем же малярной кистью было выведено название ресторана: «Якитория». Тим отодвинул от себя шампур с шейками, лежавший на блюде, и стал смотреть на бульвар, на полоску японского квартала, переходящего в западный район.

Потом ткнул копченое перепелиное яйцо в жгучую, как огонь, горчицу и положил в рот. Он принудил себя прожевать его, проглотить, переварить. Дрей как-то за один присест съела пятнадцать перепелиных яиц — как Пол Ньюмен в фильме «Хладнокровный Люк»: захотела экзотики. Когда они в последний раз говорили по телефону, Дрей просила цыплячьих шеек. Это было так похоже на нее, она никогда не попросила бы ничего обычного, например: бифштекс, сигареты или яблочный пирог.

Два года назад он перенес то, чего, казалось, нельзя перенести, и знал, как бороться с горем. Он знал, что ему надо есть и пить, чтобы поддерживать жизненные силы. Еще он знал, что дома ему будет очень тяжело, поэтому позволил Медведю притащить себя сюда — подумал, что лучше уж съесть любимое блюдо Дрей, чем страдать в одиночестве.

Тим проглотил несколько кусочков мяса и выпил полстакана воды, стараясь не думать о лежащем в кармане сотовом. В любой момент ему могли сообщить, что Дрей пришла в сознание или наступило ухудшение.

Послышался писк, похожий на сигнал, и Тим напрягся. Он вытащил телефон из кармана, но экран не светился. Потом заметил, как Медведь раскрыл свой «некстел», и почувствовал себя глупо. Медведь несколько раз угукнул в трубку, слушая сообщения Фрида с командного поста, свернул разговор и принялся за цыплячью шейку; крохотные косточки захрустели на его зубах, как картофельные чипсы.

— Когда я начинал — а было это в Нью-Йорке, — сказал он, — мы иногда пересекались с гангстерами. Они знали, что мы за ними следим, мы знали, что они о нас знают, но работа ладилась. Мы ни разу никого из них не прищучили, не имея достаточных оснований для ареста. Они никогда не стреляли в нас. Никогда. Мы даже не трогали их, когда они выезжали с семьей на природу. Это были, можно сказать, неписаные правила. — Он наколол на шампур одно из оставшихся на тарелке перепелиных яиц. Тим не помнил случая, чтобы Медведь их не доел. — А эти сволочи слишком рьяно взялись за дело — ни чести, ни совести, вообще ничего. Ситуация становится хуже с каждым днем, не думать об этом невозможно. Раньше байкеры за что-то боролись или, по крайней мере, пытались бороться. «Ангелы» что-то отстаивали. А «грешники»? Меня не купишь на их хамскую показуху. Это маскарад. А внутри пустышка. — Он проколол упругую коричневую оболочку яйца. — Никто больше ничего не отстаивает.

Официант с сильным акцентом поинтересовался, не желают ли они пива. Они отказались и продолжали задумчиво сидеть, разогретые острой горчицей и жаром открытого гриля.

Тим вспомнил фразу из своего последнего телефонного разговора с Дрей: «…капитану нужен человек, который отдежурил бы несколько лишних часов в патруле… Я соглашусь — ты ведь припозднишься?»

«Да уж, припозднюсь», — ответил бы он сейчас, зная ее судьбу.

— Если бы я сразу дал им уйти, — тихим голосом сказал Тим, не отрывая глаз от тарелки, — Дрей бы с ними не встретилась. За пятнадцать минут они бы могли далеко уехать. И Дэн был бы в шлеме.

— Ты не виноват.

— Я и не говорю, что виноват. Я хочу сказать, что тупо упустил шанс.

Услышав гнев в голосе Тима, Медведь вскинул брови.

— Было бы просто здорово, если бы я чувствовал свою вину. Но я не чувствую. Я чертовски зол на нее. Мне постоянно говорят, что я поступил правильно. Я знаю, что поступил правильно. Задержать пятерых бандитов на пустынной дороге без прикрытия невозможно. — Его голос дрожал от гнева, и Медведь испуганно посмотрел на него. — Она поступила как последняя дура.

— Может быть, она думала…

— Ничего она не думала, Медведь. Ты знаешь это так же, как и я. Ей нужно было запихнуть свою задницу назад в машину. Это все ее упрямство. Что она сказала? «Я никуда не поеду без вас»? Что это еще за ковбойские штучки? — Тим обрушил всю свою ярость на беременную Дрей, которая не сумела скрыться от смертельно опасной банды байкеров. Потом тихо выругался и вытер салфеткой вспотевшее лицо.

— Хорошо, — сказал Медведь. — Она могла ошибиться. Жестоко ошибиться. Может быть, ее подвела излишняя эмоциональность. Она ведь беременна.

«Мне треснуть его по макушке вместо тебя?»

Тим почувствовал, что его губы поневоле растягиваются в улыбке.

Медведь наморщил лоб:

— Что еще?

— Беременность никогда бы не повлияла на нее. Ты же знаешь Дрей.

— Значит, у нее была какая-то причина. — Медведь встретился глазами с Тимом. — Что-то мы упустили.

— Ты прав, — заключил Тим.

Медведь поднялся и бросил на стол несколько банкнот. Они вышли под хор японских прощаний сквозь полоски раскрашенного полотна. Тим нашел в бардачке компакт-диск и покрутил его в пальцах. Сцена с расстрелом его жены была записана на диске в 700 мегабайт.

Медведь перевел взгляд с диска на задумчивое лицо Тима.

— Ты хочешь позвонить ему?

— Да. — Тим вынул сотовый и набрал номер.

Ответил знакомый голос. Тим объяснил, зачем звонит. Человек сказал:

— Ладно, я посмотрю запись, но на этом все. В деле я участвовать не буду. Я знаю, что творилось, когда ты взялся за дело в прошлый раз. Мозги летели во все стороны. Запомни: я в таких делах не участвую.

— Ты не совсем прав, — сказал Тим. — Если я и стрелял, то только в рабочее время.

— Зачем ты звонишь мне?

— Потому что ты — лучший.

Молчаливое согласие. Наконец, его собеседник решил:

— Увидимся через два часа.

— Где?

Но Пит Криндон уже повесил трубку.

Глава 19

Мак сидел у двери на стуле, обтянутом хлорвинилом. Он нервничал. Взъерошенные волосы и двухдневная щетина придавали мужественность его миловидному лицу. Увидев Тима и Медведя, он встал, еле заметно согнувшись под тяжестью висящих на ремне принадлежностей, и выдохнул; воздух наполнился запахом мятной жевательной резинки. Как партнер Дрей, он иногда казался слишком навязчивым — оттого, что давно и безнадежно был ею увлечен. Это создавало натянутость в отношениях между ним и Тимом. Увидев Мака сидящим у палаты Дрей, Тим постарался взять себя в руки.

— Есть какие-нибудь изменения?

Мак покачал головой.

— Сейчас у нее медсестра. А из посетителей пускают только родственников.

Тим открыл дверь. Мак хотел войти, но Медведь опустил свою массивную ладонь ему на плечо.

— Рэк, можно мне с тобой?

— Я хочу побыть с ней наедине.

— Ну можно мне только…

— Не сейчас.

Из-за бессонной ночи и тяжелых переживаний Мак потерял всю свою сдержанность. Он уже собирался сказать в ответ какую-то дерзость, но Тим проскользнул в комнату.

Над Дрей склонилась медсестра. Она что-то увлеченно писала, щелкая кнопкой на авторучке со встроенным фонариком. Не оборачиваясь, она поздоровалась с ним:

— Здравствуйте, мистер Рэкли.

Тим опустился в кресло рядом с койкой.

— Здравствуйте. Разве мы встречались?

Она обернулась, и Тим глянул на именную табличку. Прядь ее черных волос обвилась вокруг авторучки.

— В ту ночь, когда к нам поступила Андреа, мы с вами несколько раз говорили.

По пластмассовой трубке в нос Дрей текла коричневатая жидкость. На ее палец был надет пульс-оксиметр. Кардиомонитор показывал слабые всплески сердечной деятельности.

Медсестра сложила в кулак расслабленную кисть Дрей и просунула в него два пальца.

— Сожми мою руку, Андреа. Давай же, сожми.

— Вообще-то она Дрей, до тех пор пока не выведет из себя.

Медсестра улыбнулась и сделала вторую попытку, произнеся ее уменьшительное имя. Посмотрела на Тима, покачала головой и еще что-то черкнула в журнале. Потом она вытерла влажной салфеткой пятнышко йода со лба Дрей.

— Ну что? — спросил он, собравшись с духом.

— Сейчас придет доктор, он поговорит с вами.

Тим перевел дыхание.

— Понятно. — Когда медсестра уже собралась уходить, он легонько тронул ее руку. — Спасибо вам за заботу.

После ее ухода появился доктор. Он тепло приветствовал Тима.

— Операции не будет, да?

— Да, это хорошая новость. Дробина осталась с внутренней стороны грудной клетки, в передней зубчатой мышце. Она не представляет никакой угрозы, поэтому мы не будем ее трогать.

— А что, есть и плохие новости?

— Чем дольше она остается без сознания…

— Ну?

— Тем меньше шансов.

— На что?

— На то, что она выйдет из этого состояния. Или выйдет из него без осложнений. С другой стороны, еще не прошло и суток. Рано говорить об этом всерьез.

— А как ребенок?

— Судя по всему, ребенок здоров. Но поймите, еще неизвестно, как все сложится. Кстати, вы уже знаете пол вашего малыша?

Тим помотал головой.

— А хотите узнать?

— Нет. Мы хотели подождать с этим.

— Ну ладно. — Доктор задержался у двери. — Вы уж простите меня за то, что я тогда наговорил. Я имею в виду… о своей жене. Это было слишком пафосно и, честно говоря, совсем не к месту. На самом деле, мне ужасно тяжело, когда мужья теряют своих жен. Мне очень жаль, что тогда я не нашел нужные слова.

— Поверьте, мне тоже не раз приходилось говорить неприятные вещи. — Тим подал ему руку, и доктор пожал ее. — Я рад, что она ваша пациентка.

— Я позабочусь о ней.

— Спасибо.

Дверь щелкнула, и Тима сразу окружил равномерный гул незаметных устройств и монотонный писк монитора. От засохшего пота кончики волос Дрей потемнели. Тим положил руку на ее живот. Мысли снова перенесли его к детской кроватке. Он вспомнил, как первые три недели после рождения Джинни провел с ней дома. В то время Дрей лежала в больнице, у нее возникли осложнения после кесарева сечения. Сначала он боялся, что эти три недели могут превратиться в восемнадцать лет, но потом вдруг подумал, что было бы гораздо хуже, если бы Джинни не было вовсе.

Медовый месяц они провели в Йосемити. Тим тогда выкроил четыре дня перед очередным заданием, и грусть предстоящего расставания сделала эти дни незабываемо прекрасными. Перед его глазами вновь возникла знакомая картина: оранжевый нейлон палатки пронизан лунным светом; Дрей лежит в спальном мешке. Ее ягодицы напоминают два округлых речных камня, скрытых под белой кожей. Она уткнула голову в плечо, отчего ее щека кажется припухшей. Над левым глазом висит прядь гладких волос. Тиму жарко, он сидит рядом с ней по-турецки и водит кончиком пальца между ее лопаток.

Ее голос слегка приглушен:

— …а если я лишусь ноги?

— Нет.

— А обеих рук?

— Нет.

— А если вдруг ослепну?

— Пройдем через это вместе.

— А если у меня будет дурно пахнуть изо рта?

— Что-нибудь придумаем. Купим зубной эликсир.

— М-м-м. — Она закрыла глаза и придвинулась к нему, как довольная кошка.

— Ты развелся бы со мной, если бы я начала коллекционировать кукол?

— Нет.

— Господи, да ты принимаешь все эти слова буквально. Но ты знай, — она резко приподнялась, чтобы заглянуть ему в глаза, — одно неверное движение, и я выхожу из игры, приятель. Я имею в виду, если у тебя начнется аллергия, лицевой тик, если будешь свистеть в туалете, если на лице появятся безобразные шрамы, если начнешь обращаться ко мне, как к одному из своих парней, станешь покупать подушки со спортивным орнаментом…

— Постараюсь не оступиться.

Она крепко обвила рукой его талию и прижалась к нему, сразу посерьезнев от нахлынувших чувств. Потом страстно прошептала, уткнув лицо в его грудь:

— Я хочу, чтобы ты всегда был счастлив. Если со мной что-нибудь случится, обязательно женись на другой.

Ей было двадцать два, и она была открыта для новых чувств. Ему было двадцать пять, и он был убежден в том, что намного взрослее ее. Он считал себя непобедимым.

— Ничего с тобой не случится, — сказал он.

А сейчас ее бледная рука свисала из рукава бумажного халата. Он поднял ее кисть. Она была вялой, безжизненной. Он провел большим пальцем вдоль ее коротко остриженных ногтей, затем по морщинкам, расходившимся вдоль средних суставов фаланг. Прижал к лицу тыльную сторону ее запястья и вдохнул аромат ее кожи, смешанный с запахом больничного мыла и пота. Вложил свой палец в ее кулак, ощутив мягкое прикосновение ее ладони:

— Давай, Дрей, сожми его.

Он ожидал хоть малейшей реакции. Он опустил голову, закрыл глаза и задержал дыхание.

«Что ты здесь делаешь?»

— Пришел навестить тебя.

«Предоставь Маку играть в пса, воющего на хозяйской могиле. Ему эта роль больше подойдет».

— Я хотел увидеть тебя.

«Великолепно. Заламывай руки, рви на себе волосы, спи на кресле для посетителей. Это красиво смотрится в кино, но меня на это не купишь. Брось. Ты же тринадцать лет служил в армии, одиннадцать из них — в спецназе. Ты знаешь, что в таких случаях надо не слезы лить, а действовать».

— Как я должен действовать?

Она смеется, и в уголках ее ярко-зеленых глаз разбегаются морщинки: «Иди и прихлопни этих мерзавцев».

Глава 20

Стоявшие вдоль неосвещенной стоянки машины «скорой помощи» напоминали спящих хищников. Тим с Медведем прошли по подземному гаражу и поднялись на улицу. Наверху, на площадке для разворота, стоял фургон «GMC-Сафари», на котором круглыми буквами было выведено: «Аварийная служба водопровода». Тим нащупал в поясной кобуре рукоятку револьвера. Когда они вышли из гаража, боковая дверь фургона медленно отъехала в сторону. Тим приостановился: слишком это напоминало зловещие похищения людей, а у него теперь была причина для беспокойства.

— Идите сюда! — раздался из фургона голос Пита Криндона.

Тим и Медведь влезли в фургон. В салоне были овальные сиденья, ковры на стенках и встроенные мониторы слежения. Из проемов в приборной панели торчали провода.

Пит объехал квартал и притормозил перед мусорным баком на парковке у какого-то супермаркета. Заглушил мотор и повернулся к ним, положив бледную руку на виниловый подголовник сиденья.

— Выключите сотовые. Я надеюсь, у вас при себе нет карманных компьютеров? Ну и хорошо. По этим беспроводным игрушкам можно легко засечь ваше местонахождение. Я уже говорил тебе, Рэк, что сегодня число зверя можно считать сканером штрих-кода.

Криндон, специалист по технической безопасности и слежению, мог с помощью своих приборов зафиксировать любое движение человека или восстановить перипетии жизни женщины по кредитным картам из ее кошелька. Он был параноиком и знал слишком много, чтобы работать на госструктуры, но все же иногда подряжался на подобную работу, предоставляя качественные разведданные. Тим с Медведем прибегали к его услугам, когда хотели получить информацию, которую с помощью ордера добыть было невозможно.

Медведь кивнул на дыру, зиявшую в приборной панели.

— Вырвал «Он-Стар», верно?

— Вы даже не представляете, до чего пакостные эти штуковины. Если бы люди хоть немного знали, что они из себя представляют… — Он устало помотал головой. — Они управляются дистанционно. Спутник может послать сигнал, который выключает двигатель. Однажды я выслеживал наркоторговца из Матамороса и запер его в его же «бьюике». Когда приехали федералы, он сидел в своей тачке, как ящерица в консервной банке. У него было с собой пятьдесят килограммов кокаина. — Криндон саркастически ухмыльнулся, почесал рукой свою ярко-рыжую шевелюру и перелез на заднее сиденье.

Тим вынул из кармана куртки компакт-диск, и Криндон вставил его в какое-то устройство под пассажирским сиденьем. На встроенном экране появилась уже знакомая сцена. Криндон один раз просмотрел все полностью, сохраняя бесстрастное выражение. Он не сказал Тиму ни слова соболезнования. Затем нажал клавишу, и на мониторе появилась панель инструментов. Он остановил запись, когда Дрей перевела взгляд на невидимый байк, и начал настраивать цифровой усилитель изображения. Программа на основе искусственного интеллекта могла сделать изображение резче или, наоборот, размыть его. Разрешение увеличивалось — это напоминало процесс превращения дешевой репродукции какой-нибудь картины в качественную фотографию.

Криндона заинтересовало зеркало заднего вида на байке Козла, не отражавшее свет прожекторов. Он просматривал кадр за кадром до тех пор, пока на черном фоне зеркала не промелькнула какая-то тень, словно летучая мышь на фоне ночного неба. Он выделил этот отраженный фрагмент, увеличил масштаб и настроил контрастность. В поле зрения попала чья-то фигура — загадочный байкер, огромный человек верхом на мотоцикле. Кейнер.

— Что это? — спросил Медведь, наклоняясь вбок.

— Не трогай экран. — Криндон снова увеличил изображение, перенеся фокус в нижнюю часть. За ботинком Кейнера виднелось что-то еще. Криндон настроил резкость, и по экрану пошли волны.

— Это туфля, — сказал Медведь.

— Он прикрывает кого-то, — сказал Тим. — Кто-то еще сидит сзади на мотоцикле. Мы не можем его разглядеть из-за широкой спины Кейнера.

— Разглядеть ее. — Криндон показал им на складки одежды под рукой Кейнера. В его безрукавку вцепились четыре пальца с розовыми лакированными ногтями.

Тим и Медведь терпеливо ждали, пока Криндон изучал другие фрагменты кадра, но зеркала остальных байков не отражали ни мотоцикл Кейнера, ни его загадочную пассажирку. Криндон разочарованно отодвинулся от экрана, и воспроизведение пошло в обычном режиме. Тим уже видел все это много раз, он не мог оторвать глаз от экрана.

Профиль Дрей, залитый светом прожектора.

— Не надо. Спокойно. Не двигаться.

— Пошла на хрен отсюда, — рявкнул «страйкер». Мимо снова проскочил рефрижератор, торопясь к другому месту назначения, в другой город. Что Андреа Рэкли? Просто песчинка. Обычная помощница шерифа, вставшая на пути у байкеров. Водителю тут нечего отвлекаться.

Криндон медленно поддался вперед — очевидно, его осенила какая-то идея. Медведь уже хотел было спросить, в чем дело, но Тим жестом остановил его. Криндон включил обратное воспроизведение. Кровь из раны засосалась назад в Дрей. Она будто собралась с силами, затем оторвалась от земли, встав на ноги, сжала в руках пистолет и проковыляла несколько шагов назад. Грузовик тоже поехал назад, ярко блеснув в свете прожектора. На этом моменте Криндон остановил кадр. Он покрутил какие-то кнопки, затемняя яркую вспышку на алюминиевом боку рефрижератора. Отраженная картина начала проявляться, как фотография на матовой пластинке «полароида»: на мотоцикле сидел Кейнер, а за него держалась какая-то девушка не старше двадцати лет.

— Так вот почему Кейнер не хотел попадать в объектив. Ему было наплевать, увидим мы его или нет. Он не хотел показывать ее. — Медведь пристально посмотрел на испуганное лицо девушки. — Зачем это «грешникам» понадобилась мексиканка?

Криндон вдохнул, приставив кончик языка к передним зубам.

— Не к добру, это точно.

Тим вспомнил недавние слова Стросса: «Нашим телефонистам приходится отделываться от двухсот информаторов в час — какие-то ограбленные телевизионщики, похищенные на задворках девушки…» Медведь встретил его взгляд и кивнул — догадался, о чем думал Тим.

Криндон прокрутил несколько кадров назад, и стало ясно, что эта девушка — пленница Кейнера. Она была крупного сложения, лицо в красных полосах. Она всхлипнула. Увидев Дрей, открыла рот — наверное, хотела позвать на помощь. Когда девушка попыталась сойти на землю, Кейнер ударил ее локтем в висок.

— Не надо. Спокойно. Не двигаться. — Голос Дрей казался слишком мягким потому, что она обращалась к девушке.

«Эй, Тимми. Как насчет того, чтобы я тоже посомневалась в тебе при случае?»

— А теперь узнаем, что вы не расслышали, — сказал Криндон. Он покрутил большую кнопку с делениями; голос «страйкера» исказился в протяжном звуке.

— Пошла-а на-а хре-ен отсю-ю-у-да-а.

Слова Дрей потонули в реве грузовика:

— Я не уе-еду-у бе-ез… — Пит выделил эту звуковую дорожку, перекрутил назад и увеличил громкость. Последнее слово прозвучало сквозь шипение фоновых помех: — …нее.

Следом ответ Кейнера:

— Что ж, бери ее.

Женский крик прервался; тело ударилось о землю.

Дрей напрягла щеки и стиснула зубы. Она собралась с духом и отступила к упавшей девушке, но выстрел Дэна сбил ее с ног.

Глава 21

У Тима наконец появился шанс найти хоть какую-то зацепку. Теперь он мог не возвращаться домой и не звонить через каждые двадцать минут в больницу. Медведь перегнулся через хлипкую перегородку, которая отделяла телефонные стойки от командного поста, но перегородка предостерегающе скрипнула, и он отпрянул назад.

— Мэр сказал, что вам сообщили о похищении какой-то девушки. Было такое? — спросил Тим.

Офицер службы безопасности суда потер уставшие глаза большим и указательным пальцами. Он пролистнул журнал приема звонков, который выглядел уже весьма внушительно от множества подшитых страниц.

— Да, было. Звонок принял Мэтти П. Вот запись. Звонила какая-то перепуганная девушка. Сказала, что ее подругу схватили байкеры на пересечении улиц.

— Каких улиц?

— Оуэнсмаут и Четсуорт. — Он ехидно заметил: — Первоклассный район.

— Ответные действия на звонок были?

— У предполагаемой жертвы есть родные, поэтому я сказал этой подруге, что для составления протокола желательно присутствие члена семьи. Обычно мы ждем двое суток, но если бы она позвонила в управление шерифа, там ей как-нибудь посодействовали бы. Она сказала, что мать похищенной перезвонит. — Он перевернул страницу. — Не перезвонила.

— Это все, что вы сделали? — Тим был расстроен, но знал, что виноват сам. Он ведь тоже никак не отреагировал, когда Стросс упомянул о похищении. Предостережение Дрей снова всплыло в памяти: «Расценивать жизнь разных людей предвзято — все равно что ходить с закрытыми глазами. Кроме того, такой подход не позволяет адекватно оценивать ситуацию».

— За сутки к нам поступила почти тысяча звонков. — Офицер бросил на него хмурый взгляд. — «Грешники» только что застрелили помощницу шерифа. Я думаю, у них сейчас есть дела поважнее. Кроме того, ни эта женщина, ни родственница похищенной не перезвонили. Я подумал, что это какой-то дурацкий розыгрыш, или ложная тревога, или что-нибудь еще в этом роде.

— Вы зафиксировали номер звонившей?

Офицер недовольно буркнул и склонился над клавиатурой. Они заметили Герреру, который слонялся из угла в угол. Геррера, увидев Тима, удивился:

— А ты чего вернулся? Я думал, ты хоть поспишь немного.

— Необходимость сна переоценивают.

Офицер черкнул номер на листке бумаги, оторвал его от блока и протянул Тиму.

— Звоните на здоровье.

Лидия Монтеверде вышла на крыльцо. Она не стала говорить с ними в доме — в зале спали ее пятилетняя дочь и няня девочки. Но и с улицы были видны висящие на стенах рождественские украшения, пережившие предыдущие празднества: снеговичок со вспоротым животом, Санта со шрамами от мелков, олень Рудольф с оторванными ногами. Разбросанные по полу игрушки и маленькие подносы дали понять Тиму, что в крохотной квартире живет еще не менее трех ребятишек. Лидия была в футболке с подвернутыми до плеч рукавами и юбке из полиэстера — свежевыстиранной, но местами выцветшей.

Медведь вытряхнул из помятой пачки сигарету — он не курил, но носил с собой «Кэмел» для подобных случаев. Лидия с удовольствием затянулась, выпустила изо рта тонкую струю дыма и двумя пальцами, сжимающими сигарету, указала вперед.

— Это произошло там. Мы с Марисоль разговаривали.

Вдоль детской площадки тянулась череда разрисованных, исписанных и поломанных качелей, горок и тому подобной чепухи. Оуэнсмаут-авеню была средоточием порока всей Северной Равнины и являлась одной из ключевых точек на пути разврата и наркоторговли всей американской нации. Лидия посмотрела вдоль улицы, словно видела ее впервые; на мгновение ее взгляд стал отрешенным.

— У площадки? — спросил Тим.

Лидия кивнула. Она скрестила голые руки и потерла их одна о другую. От куртки она отказалась.

— Я слишком испугалась, чтобы все разглядеть как следует. Они примчались неизвестно откуда, обогнали нас, я побежала и спряталась там. — Она указала на детский шалаш, напоминавший нагромождение металлических мочалок. — Они кружили вокруг нее на своих мотоциклах так громко. — Лидия дрожала от холода и воспоминаний. — Рев был на всю улицу. Марисоль кричала, но ее никто не услышал.

— Как они схватили ее?

— Один парень — здоровенный такой — просто подхватил ее под руки и посадил сзади на мотоцикл. Прямо на ходу. — Она заплакала, вздрагивая хрупкими плечами. — Они сначала меня обогнали. Они меня хотели схватить, но я побежала, и они окружили Марисоль.

— А Марисоль не состояла ни в каком байкерском клубе? Не было ли у нее друга или знакомых среди «метисов»?

Лидия засмеялась, вытирая слезы. Она села на ступеньку крыльца, и ее колени хрустнули.

— Нет.

— Она жила где-то рядом? — Тим слишком поздно сообразил, что говорит о ней в прошедшем времени.

Робкий кивок.

— Да, со своей бабушкой.

— Мы хотим поговорить с ее бабушкой. Не покажете, где она живет?

Лидия отвела взор.

— Вы правда хотите туда пойти?

— Да, — ответил Геррера. — Но если не хотите показывать, не беспокойтесь.

Медведь, вскинув бровь, вопросительно посмотрел на Тима. Тим понял намек Герреры. Он уже начал догадываться, почему бабушка Марисоль не позвонила на командный пост.

— Адрес у меня есть, я записал перед уходом, — сказал Геррера.

— Вы не заметили ничего необычного в этих байках? Или байкерах? — обратился к ней Тим. — Может, у них были какие-нибудь особые приметы?

Она закрыла глаза, вновь перебирая последовательность событий, затем вспомнила:

— У одного из них была татуировка.

Из дома раздался негромкий детский плач; она забеспокоилась, поднялась с крыльца и одернула юбку.

— Какая татуировка?

— Горящий череп. Как дьявол. Такой был страшный. — Она наступила на каменную ступеньку, и набойка ее каблука высекла искры. — Он еще скалился.

Входная дверь робко скрипнула; в проеме появилась толстая пожилая мексиканка с иссиня-черными мешками под глазами. Ее испуг, вполне естественный для такого позднего визита незнакомцев, перешел в панику.

— Не уводить меня отсюда. Пожалуйста, не уводить. Я не делать плохо.

Тим и Медведь встали позади Герреры на нижней ступеньке. Медведь подтолкнул Герреру локтем, и тот произнес:

— No somos immigración. No se preocupe. Estamos aquí solamente para ayudar a su nieta.^[50]

Но старушка никак не могла успокоиться; она встала на колени, будто ожидая наказания.

— Я не делать плохо. Я хочу быть здесь, когда моя девочка вернуться! Я не делать плохо. Сюда, mira, mira.

Она схватила Герреру за руку и потянула в маленькую темную прихожую, мимо приставного столика, покрытого салфетками, на котором теплились церковные свечки. Распятый Иисус на фарфоровом кресте был здесь явно необходим. Из кухни по всей квартире разносился запах жареного лука. Тим и Медведь прошли в спальню. Сюда же приковыляла и заплаканная женщина, цепляясь одной рукой за штанину Герреры. Тут стояла аккуратно застеленная кровать; на стенах висели забавные плакаты с животными; на розовом полотенце, покрывающем стол, были разложены украшения для платья. С фотографии в рамке смотрела Марисоль Хуарес. У нее было полненькое лицо херувимчика, начесанные волосы, подрисованные карандашом глаза и подведенные красновато-коричневой помадой губы. Щедрая улыбка позволяла разглядеть ярко-зеленую жевательную резинку между ее коренных зубов.

— Por favor. Она скоро вернуться домой. Я подождать ее здесь. Тогда бери меня.

Геррера наклонился и тихонько заговорил ей что-то по-испански. Наконец женщина успокоилась, преодолев свой страх. Он помог ей подняться, и женщина посмотрела на пришедших с благодарностью. Она закрыла глаза, прошептала какую-то молитву и провела их к диванчику напротив входной двери. Потом взбила подушки и в знак почтения убрала со скамеечки для ног пластмассовую крышку. Подошвы Тима и Медведя были выпачканы в грязи, и они поставили ноги на пол. Но она настояла, чтобы гости опустили ноги на чистую ткань, очень при этом обрадовавшись.

Геррера прошел за ней на кухню, освещенную свечами. Тим щелкнул выключателем лампы, стоявшей сзади, но лампа не загорелась. Очевидно, заупокойные свечи служили здесь и для практических целей. На подставке лампы лежало несколько использованных чайных пакетиков.

Пока старушка возилась над раковиной, Геррера негромко ее расспрашивал. Наконец, она появилась перед гостями, гордо держа поднос с четырьмя дымящимися кружками. Она оторвала высохший пакетик от подставки лампы и плюхнула в свою кружку. Затем она достала из буфета новую упаковку чая, сняла с нее пленку, открыла и достала свежие пакетики. Она раздала гостям чашки и одобрительно закивала, слушая их причмокивание.

— Вы ведь спасете мою Марисоль? Вы найдете ее?

— Мы сделаем все, что в наших силах, — ответил Тим.

Она говорила с Геррерой минут двадцать. Тим и Медведь плохо понимали по-испански, поэтому Геррера время от времени прерывался и объяснял то, чего они не уловили. Они узнали много чего о самой Марисоль, но никак не могли найти разумное объяснение ее похищению. Старушка, должно быть, прочитала разочарование в лице Тима, потому что перед уходом схватила его за руку и спросила:

— Вы вернете ее мне?

После суток тяжелых испытаний Тима больно резанул этот вопрос. Его нервы были на пределе.

— Мы сделаем все возможное.

Она посмотрела на Герреру, который перевел эти слова, и ее плечи опустились. Мимо промчались два скейтбордиста, их доски подпрыгивали на трещинах тротуара.

Медведь и Геррера пошли к машине. Тим задержался на дорожке и обернулся. Приземистая и немного размытая в потемках фигура старой женщины все еще была видна на крыльце. Зажженные свечки отбрасывали оранжевые блики на стенах позади нее.

— Спасибо вам. — Он жестом изобразил кружку, поднесенную к губам. — За чай.

Ее взгляд на мгновение потеплел, и дверь со скрипом захлопнулась.

Глава 22

Приглушенные женские всхлипывания эхом отдавались под высоким потолком мрачного заброшенного склада. Водопроводная труба дала течь, и стена за ней была покрыта ржавыми подтеками. В воздухе пахло сыростью и горьковато-сладким зловонием плесени. Мокрый гипсокартон покоробился, местами вырвавшись из-под гвоздей с большими шляпками. Перегородки и боксы разделяли бетонное пространство, образуя лабиринт — узкие проходы, резкие повороты, тупики. В рабочих помещениях поломанное оборудование соседствовало с разбросанным хламом — мятыми конвейерными ремнями, ржавыми железными пластинами и россыпями болтов.

Ковер из производственного мусора тянулся до самого административного отделения, бетонный пол был пропитан маслом. К запаху ядовитых испарений примешивались еще не осевшие выхлопные газы четырех «харлеев» и «индиана». Дэн сидел за столом управляющего, потирая ладонью щетину на подбородке. Кейнер, Вождь и Козел расположились в креслах напротив; они казались такими деловитыми, будто подводили итоги работы за очередной квартал. Зарубцевавшаяся кожа на лице Козла нагрелась; с другой стороны лица, где были поры, сочилась влага. Кейнер крутил на пальце тяжелую приводную цепь.

Том-Том стоял в дверном проеме, в нетерпении оглядывая складские помещения.

— Что за дурацкое место?

Дверь чулана за спиной Дэна задребезжала. Снова послышалось всхлипывание, затем глотательный звук; потом за дверью зашмыгали носом.

Охотничий нож вонзился в стопку бумаги слева от Дэна; красные камни, обрамляющие скалящийся череп, вспыхнули на рукояти. Дэн поднял нож и покачал его между большим и указательным пальцем; затем медленно опустил острие на промокашку, лежавшую на столе. Он легонько покрутил ножом, прорезая отверстие в тонкой бумаге, а потом наклонился и дунул на промокашку; две ее половинки разлетелись по обе стороны от лезвия. Дэн удовлетворенно облокотился на спинку кресла.

Раздался приглушенный визг, и дверь снова затряслась на петлях.

Кейнер тихо прорычал, едва шевеля губами:

— Давайте уже заткнем ей пасть.

Ворота склада лязгнули, и в проеме возник столб света; послышались хлопки холостых оборотов. Это был Бубновый Пес; он объехал поломанные механизмы, подрулил прямо к столу и заглушил мотор, потом снял седельную сумку и бросил на стол перед Дэном; в ней брякнули какие-то инструменты.

Дэн открыл сумку и, заглянув внутрь, улыбнулся.

— Отлично. — Движением глаз он указал на закрытую дверь чулана. — Сейчас повеселимся.

Вождь пошел куда-то в глубь помещения, Том-Том радостно вскрикнул и вприпрыжку побежал за ним. Кейнер дернул дверь чулана. Марисоль Хуарес лежала, прижавшись к дверной коробке; ее заломленные руки, связанные на запястьях, были вытянуты вдоль широкой спины. Полоса клейкой ленты сжимала ее пухлые щеки, натерев ссадинки на коже. Вдоль губ текли сопли; крашеные волосы завились от пота. Она пыталась отодвинуться назад, но чулан был слишком мал.

Бубновый Пес осмотрел ее и кивнул:

— Сгодится.

Козел и Кейнер легко подняли девушку, несмотря на ее немалый вес, посадили в кресло и разрезали скотч на лице, запястьях и лодыжках.

Она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы отдышаться, и отвела волосы по сторонам.

— Пожалуйста, не насилуйте меня.

Козел рассмеялся:

— Мы не путаемся с мексикашками.

— Зачем я здесь?

— Чтобы заткнуться, — ответил Кейнер.

Он, Козел и Бубновый Пес снова сели вокруг стола, храня почти равнодушное молчание. Взгляд Марисоль упал на разрезанную промокательную бумагу, поверх которой лежал нож с инкрустацией. Ее грудь дернулась, и она испуганно задышала. Дэн посмотрел на нее, затем на лезвие; на его лице отразилось удовольствие.

Из глубины склада послышался металлический скрип. Страх Марисоль становился все сильнее; скрипящий звук приближался. Тонкий бежевый лиф прилип к ее вспотевшему телу, словно пленка.

Раздался голос Том-Тома — он насвистывал «Свадебный марш», то и дело посмеиваясь. Марисоль испуганно вглядывалась во мрак; Дэн смотрел на нее взглядом садиста.

Скрежет металла по бетону стал невыносимым, предвещая скорое появление самого металлического предмета.

Марисоль закричала:

— Что я вам сделала? Зачем я вам нужна?

Дэн оскалил рот, сдвинув челюсть набок.

— Ты не нужна нам, сучка. Мы просто на тебе потренируемся.

Появился Вождь, волоча за собой какую-то громадину, которая через секунду появилась в проеме стены. Стол для бальзамирования из нержавеющей стали. Том-Том толкал его сзади, переполненный восторгом.

Откуда-то глубоко из груди Марисоль вырвался пронзительный визг.

— Господи, не убивайте меня!

Движение руки Дэна было молниеносным. Через мгновение лезвие уже лежало на столе, будто и не покидало его.

— Ты уже мертва, — прошептал он.

Кровь струей хлынула из разреза. Марисоль непонимающе моргнула. Она подняла руку к горлу, и рука стала красной. Девушка издала булькающий звук, ее колени подогнулись и стукнулись о письменный стол. Марисоль подалась вперед и упала на разрезанную промокательную бумагу. Кейнер выбил из-под нее стул, и ее тело опустилось на пол.

Том-Том хихикнул, тряхнув волосами. Кейнер и Козел схватили тело за руки и за ноги и положили на стол. Со стола закапала кровь.

Дэн пристально посмотрел на труп, трогая пальцем лезвие.

— А теперь за работу.

Глава 23

Командный пост устало гудел; последний телефонный звонок прозвенел десять минут назад. Дежурные помощники копошились в папках, перевешивали снимки, прикрепленные к стенам и сосредоточенно изучали фотографии с места преступления. Лица людей приобрели зеленоватый оттенок от усталости и бесчисленных приказов начальства. Один Мелейн казался бодрым и свежим. Он что-то чиркал на бумаге, пожевывая щеку. Джим пил кофе из кружки, как-то неестественно согнув кисть. Тим догадался, что он прикрывает ею слова, написанные сбоку на кружке: «Поддержите людей с умственными недостатками. Пригласите на ланч агента ФБР».

— Зачем воровать девушек, если бежишь от правосудия? — Медведь был так возбужден, будто искренне досадовал на неосмотрительность «грешников». — Я говорю буквально — бежишь. Они ведь еще вчера встретились лицом к лицу с Рэком. Они знали, что их ищут.

— Убийство на почве расовой ненависти? — предположил Фрид, сидевший на другом конце стола для совещаний.

— У этих парней расовые убийства уже не котируются, — ответил Медведь.

— Может быть, им захотелось позабавиться с какой-нибудь девицей. — Томас допил кофе и швырнул пластиковый стаканчик через весь командный пост. Он немного не рассчитал — стаканчик ударился о край мусорки и отскочил, упав на красные мокасины Мелейна.

— Эти ребята не настолько глупы, — сказал Геррера. — Совершив ошеломляющий побег и массовый расстрел, они не станут просто так рисковать ради какой-нибудь девицы.

— Тогда на кой черт она им понадобилась? — толстый палец Медведя коснулся фотографии Марисоль, которую они взяли у ее бабушки.

Тим откинулся в кресле и закрыл глаза:

— Они ее выбрали.

— Что? — спросил Медведь, удивленно выгнув бровь.

— Они ее выбрали. Лидия сказала, что ее могли схватить первой. Она ведь меньше, слабее, ее проще запугать. Зачем же им понадобилась такая крупная девушка?

— Ну, я не знаю, — Хейнс скептически пожал плечами. — Может быть, они фетишисты?

Джим поправил кусок ваты в ухе:

— Ты имеешь в виду, как серийные убийцы?

Тим вспомнил последние слова Дэна, произнесенные им после падения Дрей: «Потренируемся на этой телке». Это воспоминание напомнило ему о личном несчастье, его будто облили холодной водой. Он подождал немного, приходя в себя, затем продолжил:

— Байкерская банда серийных убийц — это звучит скорее сенсационно, нежели правдоподобно. Нет, эти ребятасделали стратегический ход.

Кто-то согласно закивал, кто-то задумался, прислушиваясь к пиликанью телефонов за перегородкой.

Дрей сказала, что оценивать жизнь разных людей предвзято — это все равно что ходить с закрытыми глазами. Тим знал, что это правда. Но он также знал, что она считала его особенным, и колебался между двумя этими утверждениями.

— Марисоль была их главной целью, — сказал он. — Не Фрэнки, не Манконе, не Дрей, а именно она. Если мы узнаем, зачем ее похитили, расследование пойдет по верному пути. — Тим потер виски, думая, о чем бы еще спросить. Он немного подремал в машине Медведя, пока они ехали сюда. — Ну, что у нас есть еще? Узнали что-нибудь об Оглобле Дэнни?

— Пока нет, — ответил Фрид. — Но у нас есть предполагаемый адрес бывшего «грешника» Хлыста. Один следователь узнал его в ремонтной мастерской по чеку за покупку радиатора, там были указаны кличка и место жительства. Если хочешь, можешь взять. Утром мы собирались пойти по этому адресу.

— Мы с Медведем и Геррерой поедем туда прямо сейчас. Узнавайте об остальных подозреваемых и об Оглобле Дэнни. Хейнс, как дела с допросами в тюрьме?

— Ничего хорошего. Весть о побеге дошла до зоны, и всех «грешников» распирает гордость. Они ничего не хотят говорить, только злорадствуют.

Перед столом стояла доска, на которой маркером была нарисована иерархия главного филиала клуба, за исключением некоторых участников. Напротив имени каждого члена стояло имя его милашки. Таблица напоминала родословное дерево.

Тим удивился, увидев в клубной иерархии новое имя.

— Появились данные на «страйкера»?

— Точно, — ответил Циммер. — Рич Мэндрелл, он же Ричи Рич.

Голос Тима, бесцветный от утомления, стал немного живее:

— Его кличка Ричи Рич?

— «Бриллиантовое кольцо на мизинце» как-то не звучит, Специалист. — Томас ухмыльнулся.

— Рич Мэндрелл, — медленно повторил Медведь, стараясь запомнить имя.

— А его спутница, та, что была с ним на кладбище? — спросил Тим.

— Крутая девка в роли вожатой? — сказал Циммер. — Нет, о ней пока ничего. Возможно, она не состоит в клубе.

Геррера потянул за ее фото, отклеив от стены. Тим глянул через плечо. На ее щеках были следы от угрей, но черты лица казались правильными, даже привлекательными.

— На ней не было таблички с именем хозяина, — сказал Геррера. — И она уж точно не «мочалка».

— Тогда кто же она? — спросил Тим.

Установилось глубокомысленное молчание, и вдруг Медведь произнес:

— Минуточку. — Он вытянул вверх руки, как будто хотел отогнать толпу навязчивых рок-фанатов. — Рич Мэндрелл? Тип, который застрелил…

— Рэймонда Смайлза, — закончил Мелейн. — Одного из наших.

— Неудивительно, — заметил Джим.

Привычная колкость Джима Дэнли по отношению к фэбээровцу никого не рассмешила. Помощники улыбнулись, но скорее с облегчением от того, что Джим наконец пришел в себя. Мелейн все еще смотрел на Медведя, как будто не услышал или не понял этих слов, но досада все-таки пересилила, и он обернулся к Джиму.

— Рэймонд Смайлз был хорошим товарищем.

Джим посмотрел на него и кивнул:

— Извини. Дурацкая шутка. Я не хотел сказать о Смайлзе ничего плохого.

Циммер прервал неловкое молчание:

— У нас есть видеозапись этого нападения из камеры слежения в ресторане.

Он повернул монитор, чтобы Тиму и Медведю были видно то, что происходит на экране. Темнокожий агент ФБР сидел за изящно сервированным столом, строгий покрой костюма подчеркивал его прямую осанку. Из кармана рубашки торчал красный шелковый платочек, на столе стоял букет роз. Другой агент вышел из-за стола, возможно, направился в туалет. Через пару секунд в кадре появился еще один человек; он стоял спиной к камере. Его плечо два раза дернулось, и рядом с платочком на рубашке Смайлза расплылись два красных пятна. Агент упал лицом в тарелку. Убийца обернулся — у него были повязка на глазу и перстень на мизинце, кожа имела землистый оттенок.

Они просмотрели эпизод несколько раз, и это выбило Тима из колеи — он не выносил сцен с убийством служителей закона.

— Нападение произошло третьего октября, — сказал Циммер. — Возможно, после него Ричи Рич стал «страйкером». Он из филиала в Сан-Антонио. Настоящий отморозок. И еще — о нем ничего не было известно с 2003 года.

— Где материалы по делу? — спросил Тим.

— Мы не можем их получить. Мы постоянно натыкаемся на эти чертовы фэбээровские препоны. — Циммер украдкой глянул на Мелейна, отметив его недовольство. — Наше сотрудничество с ФБР пока что приносит довольно скудные плоды.

Медведь, подражая Мелейну, скривил лицо и спросил его:

— А что, разве нельзя помочь другим?

— Можно, но я не вправе менять порядок работы Бюро. Я направил запрос, чтобы ускорить расследование. Это все, что я могу сделать.

— Вы еще не предоставили материалы по Дядюшке Питу? Я имею в виду его преступную деятельность? — спросил Тим.

— Я и по этому поводу сделал запрос, но…

— Довольно запрашивать, нужно уже что-то делать. Вы здесь именно для этого.

— Я знаю, для чего я здесь, Рэкли.

— Так о чем же разговор? Тогда сотрудничайте с нами. С нетерпением жду результатов.

«Заткни подальше свою злобу и возьмись за ум. Заставь этого шута действовать, выжми из него хоть какую-то пользу».

— Скажите мне, — начал Тим, — в чем заключается ваша работа здесь?

Мелейн встретил холодный взгляд Тима.

— В содействии. В чем же еще?

Медведь нахмурил брови, по его лбу прошли морщины. Не сводя глаз с Мелейна, он сказал:

— Фрид, что у нас с тем адресом?

Тим встал и почувствовал боль в пояснице. Он взял полоску бумаги из рук Фрида и вышел вслед за Медведем и Геррерой. Перед тем как шагнуть за дверь, он глянул на белый циферблат настенных часов.

Прошли уже сутки с тех пор, как ранили Дрей.

Глава 24

Около двух часов ночи они притормозили у двухэтажного жилого комплекса в Норт Хиллс. Розовая штукатурка и плохой бетон местами отвалились от стены, и из разломов, будто паучьи лапы, торчала арматура. Вокруг автомобилей, перед столбами и мангалами для жарки барбекю собрались кучки людей. Засунув руки в карманы, они недружелюбно и даже злобно посматривали по сторонам. Веселые праздничные песенки в исполнении Бинга Кросби тихо доносились из допотопного седана «Карманн-Гиа», чем-то напоминающего матрешку.

Тим, Медведь и Геррера вылезли из «доджа». Окружающие зашептались. Заглушая бархатное «бум-барум-ба-пум-пумканье» Бинга Кросби, из открытого окна второго этажа полились переливчатые раскаты Вагнера. Тим обратился к какому-то сутулому пареньку с неряшливой бородкой в надвинутой на затылок ковбойской шляпе:

— Байкер по кличке Хлыст здесь живет?

— Вы имеете в виду Великого Мустаро?

Его приятели, стоявшие рядом, прыснули. Паренек поднял глаза в сторону оконного проема на втором этаже, затянутого москитной сеткой. Сквозь занавеску была видна мужская фигура в спортивной майке. Крупные очертания, здоровенные накачанные бицепсы.

Тим и Геррера с удовольствием предоставили Медведю идти первым. Он постучался, и в этот момент звучание классической музыки достигло своего апогея. Дверная ручка легко повернулась. Медведь заглянул в комнату, держа руку на рукояти лежавшего в кобуре пистолета.

Огромный полуголый человек делал глубокие приседания, сопровождая их мощными выдохами. Его спину покрывала вытатуированная эмблема «грешников»; огненный череп морщился и изгибался при каждом движении мышц. Полоска кожи со словом «грешник» была попросту срезана с верхней части татуировки, и на ее месте багровел рубец; надпись на спине гласила: «Смеющийся Филлмор».

На мерцающем черно-белом экране под аккомпанемент «Валькирий» гусиным шагом пробирался через лес Элмер Фудд — охотник из мультика о кролике Багз Банни. Хлыст обернулся. У него были блестящие глаза и густая борода; рот расплылся в приятной улыбке. Подпевая, он неплохим басом вывел крещендо.

В памяти Тима всплыла громадная фигура Кейнера, когда они встретились с ним на дороге в Малибу. Тим до сих пор не мог забыть впечатление, которое производили одни лишь размеры этого человека. Уж насколько массивным оказался Хлыст, но Кейнер все равно был выше сантиметров на десять и тяжелее килограммов на двадцать.

— Не против, если я выключу телевизор? — проревел Медведь.

— Что?

— Не против, если я выключу телевизор?

— Что?

Так повторилось несколько раз, пока Медведь не подкрепил свои слова жестом. Звук убавился, и началось приятное знакомство. Хозяин принялся крепко жать и отчаянно трясти руки пришедших. От такого приветствия у Тима заболел локоть. Хлыст, казалось, был нисколько не удивлен их приходом, даже, наоборот, искренне им обрадовался.

На правом бицепсе Хлыста Тим заметил блестящий круглый шрам. Подрагивающая челюсть и беспокойные пальцы выдавали в нем злостного потребителя метамфетамина. На его правой грудной мышце при каждом ударе сердца трепетала тонкая полоска кожи размером с монету.

Ранки и шрамы украшали его локти, запястья, кожу между пальцами. Продолжая разминаться, Хлыст не давал Медведю договорить ни одной фразы:

— Как мы поняли, раньше вы были членом клуба «Смеющ…»

— Семь лет полного беспредела под их «цветами».

— Мы хотели бы задать несколько…

— Нет проблем, дружище. Вы же платите? За информацию? За определенную цену я, так и быть, что-нибудь вам расскажу. Такие нынче времена, друзья, такие времена…

Для начала Медведь скормил Хлысту двадцатник на смазку для колес, сделав так, чтобы следующей из кошелька показалась сотня. Через мгновение купюра уже лежала в шкафу у Хлыста, а сам он надевал лайкровую борцовскую рубашку, подпрыгивая на одной ноге.

— Почему тебя выгнали из клуба? — спросил Медведь.

— Были проблемы с наркотиками. — Хлыст отдернул занавеску и впустил в комнату свежий воздух. — Извините за стойкий запах, ребята. Наелся фаршированных блинчиков, так всю ночь газы преследуют.

— Клубу разве не наплевать, принимаешь ты наркоту или нет? — спросил Медведь.

Пальцы Хлыста пробежались по ткани, поправляя одежду.

— Приверженность игле гораздо сильнее, чем приверженность клубу. Продавать было можно, самому трогать — нет. Приходилось довольно долго ездить рядом с соблазном в седельной сумке. Мне никогда не нравилось выражение «сила воли». Такие вот дела, друзья мои, такие дела.

Геррера заметил отсутствие полоски кожи над «цветами».

— Бродяги срезали слово «грешник» с твоей спины?

— Да. Стерли железной щеткой. Спасибо, что не воспользовались ножом — тогда б я точно помер от заражения крови. — Хлыст обхватил свой бицепс и показывал круглый шрам, будто выставляя его на продажу. — Вот, прижгли горячей ложкой знак однопроцентника. Его мне больше всего не хватает, я на него каждый день глядел.

— Как давно это было?

— Чтобы не соврать, пару лет уж наверняка. Перед тем, как они начали громить этих латиносов. — Он глянул на Герреру. — Без обид.

Хлыст поднял к груди одно колено, потом другое, подергивая верхней губой в такт движениям.

— Дэн с Кейнером неплохие ребята. Они просто рисовались, и все. Мы все такие были, все говаривали, бывало: «Давай прикончим ублюдка». Они дали мне сделать несколько глотков виски перед тем, как наказать. Не пустили в ход ни электродрели, ни другие бытовые приборы. — Он решительно направился к двери. — Я опаздываю в одно место. Пойдемте со мной. На разговор по пути наличных хватит.

За один шаг Хлыст преодолевал две ступеньки, громогласно распевая музыкальную заставку к мультфильмам студии «Уорнер Бразерс». Им пришлось прибавить ходу, чтобы поспевать за ним. Хлыст перешел неосвещенную улицу; несколько парней засмеялись, увидев его, и закричали вслед:

— Эй, Великий Мустаро, удачи!

Хлыст дружелюбно усмехнулся, изогнув губы, и махнул на прощание рукой.

— Спасибо, ребята.

Они дошли до двустворчатой двери какого-то обветшалого спортзала. Хлыст мурлыкал свою песню.

Медведь начал:

— Послушай, ты нам нужен еще буквально на несколько…

Хлыст толкнул створки, и радостный рев толпы заставил Тима попятиться. Канаты боксерского ринга были обвязаны колючей проволокой. Спускающиеся лесенкой дешевые зрительные места были забиты фанатами, которые что-то скандировали, зажав в своих руках наличные. Все это напомнило Тиму подобные сцены в мультфильмах. Чья-то угрожающего вида фигура, облаченная в трико и трепещущий плащ, уже стояла на ринге. Под потолком висело полотно с надписью: «Бои без правил: полуфинал».

Прогремел голос:

— И его противник весом сто тридцать восемь килограммов…

— Я не встречал таких еще с восьмидесятых годов, — сказал Хлыст Медведю, ткнув его локтем.

— …Великий Мустаро!

Зал взорвался криками. Хлыст направился к рингу, изображая Майка Тайсона, а Медведь, Тим и Геррера все еще шли вслед за ним, сбитые с толку.

— Говорят, борцы круче боксеров, — крикнул им Хлыст под грохот толпы, — но я запросто уделаю любого борца.

Он махнул рукой какому-то обеспокоенному пожилому мужчине, возможно, владельцу зала.

— Все нормально. Эти ребята со значками — мои приятели.

Боец, стоящий на ринге, напоминал одного из альбиносов с косичками-«дредами» из фильма «Матрица: перезагрузка». Он поманил Хлыста обеими руками, пародируя Брюса Ли.

— Ладно, ребята, уделю-ка я ему секундочку. — Хлыст схватился за колючую проволоку и, перепрыгнув ее, очутился на ринге. Тим, Медведь и Геррера встали в первом ряду.

Альбинос попытался напасть, но Хлыст схватил его за руки и швырнул на канаты. Противник несколько секунд повисел на них и рухнул на брезент. Шатаясь, он встал на ноги, но Хлыст быстро перехватил его на плечо и бросил вниз. Удар по натянутому брезенту был настолько силен, что пол задрожал у Тима под ногами. Альбинос встал, разгибая пальцы, и его секундант подал ему деревянный стул. Он подтянул стул ногой и замахнулся им, целясь в голову Хлыста. Хлыст схватил стул, вырвал из рук соперника и поставил на брезент, а потом ударил его головой в живот. Тот, шатаясь, ступил еще несколько шагов и рухнул на стул. Хлыст схватил его за волосы и начал наносить кулаком удары в лоб, как спятивший дятел. Стул развалился, но Хлыст продолжал избиение, сидя на животе у противника, как мальчик, раскладывающий китайский пасьянс; его лицо было забрызгано кровью.

Тим с друзьями хотели было вмешаться, но тут раздался свисток, и Хлыст поднялся. Тим вскарабкался на ринг и повернул альбиноса на бок. Изо рта парня текла алая струйка крови. Хлыст схватил Тима за запястье и поднял его руку в знак победы. Толпа ревела от восторга. Судьи и персонал потихоньку начали заполнять ринг. Хлыст зажал канат в кулаке и опустил его, чтобы Тим мог переступить, затем вылез с ринга и пошел сквозь неистовую толпу.

Наконец они вошли в какой-то маленький кабинет; дверь закрылась, и воцарилась непривычная тишина. Хлыст сел и с видом исследователя начал изучать порезы на своих руках.

— Извините, ребята, на чем мы остановились?

Медведь сделал вид, что этот разговор ему не очень интересен.

— На «грешниках».

— Ах да, точно. У тебя ведь есть еще покойные президенты в кармане, начальник?

Медведь вынул еще одну бумажку с портретом Джексона; Франклина он пока оставил про запас. Хлыст положил двадцать долларов к сумме, которую заработал за бой, — пятьдесят пять баксов мятыми десятками, пятерками и однодолларовыми купюрами.

Медведь спросил:

— Ты наверняка знаешь о нападении на конвойный фургон и о расстреле «метисов». Готовится какое-то крупное дельце. Какое?

— Я не в курсе. Я ведь вышел из этой игры. Но Дэн и Кейнер влезли в это неспроста. Судя по всему, ребята запустили руки во что-то вкусненькое.

— Во что?

— Откуда мне знать? Два года, дружище! Ничем не могу помочь.

— Знаешь что-нибудь о Риче Мэндрелле? Кличка Ричи Рич?

— Должно быть, новенький.

— А об Оглобле Дэнни?

— Конечно. Виртуоз распылителя. Лучше не найти.

— А настоящего его имени не знаешь?

— Нет. Просто Оглобля Дэнни, и все.

— У этого парня хорошая репутация.

Хлыст искренне расхохотался:

— Лучше не говори это Дэнни.

— Почему?

— Сам поймешь.

— Где нам его найти? — спросил Тим.

— Черт его знает. Раньше у него была мастерская на… — Хлыст сжал пальцы в кулак, вспоминая. — Кажется, рядом с фирменным магазином «Харлей-Дэвидсон» в Глендейле. Но Дэнни закрыл мастерскую. Хотя у него есть и распылитель, и мотоцикл. Я думаю, что такой парень на сдельной работе может заработать больше, чем в мастерской. Я не знаю, где он сейчас.

Медведь снова вынул кошелек и похлопал им по ладони. Хлыст следил за ним взглядом, щупая синяки на руке.

— Мы хотим найти бродяг, — сказал Медведь.

— Удачи, приятель. У «грешников» укрытия по всему штату, на них нет ни документов, ничего. Они меняют свои жилища каждые полгода.

— Знаешь хоть какой-нибудь адрес? Может, родственников, подружек, бывших жен? Нам ведь и нужен-то всего-навсего какой-нибудь адресок.

Хлыст пожевал губу, бороду сжав в пучок.

— Вам нужен их разведчик. У него все разработки и планы. У него вся информация, то есть то, что вам надо.

— Вождь?

Хлыст немного удивился, что Медведь назвал эту кличку.

— Да, именно.

— Ну и где же он скрывается?

— Никто не знает. Даже Дядюшка Пит. Ни один из бродяг не знает. И в этом ничего удивительного. Разведчик рыскает отдельно от стаи, никогда не заходит в клуб. У него есть свое тайное логово. Вот в чем вся соль.

Медведь засунул толстый кошелек обратно в карман и повернулся к выходу. Тим и Геррера сделали вид, что тоже хотят уйти.

Хлыст поднялся в кресле.

— У Вождя есть милашка, но вы ни черта от нее не добьетесь. Не стоит даже связываться. «Метисы» однажды поймали ее, держали у себя три дня. Она не настучала. Молчала как рыба. Дэн и Кейнер через полгода встретили тех мексикашек и как следует разобрались. С ними тогда и Вождь был. Вождь безумно любит эту девку.

— Знаешь, как ее зовут?

Хлыст долго раздумывал, пощипывая ранки на руке и глядя, как из них сочится кровь.

— А, дьявол, — сказал он наконец, — не такой уж это большой секрет, даже «метисы» о ней знают. Всего-навсего имя.

— Вот именно, — откликнулся Медведь, — всего-навсего имя. Как тебе, к слову, Бенджи Франклин?

— Терри Гудвин. — Глаза Хлыста беспокойно заметались по сторонам. — Ну вот, я сказал. — Он почесал ожог на руке, и на коже появилась красная полоса. — Ну, а где же сотня?

Глава 25

К трем часам поясницу Тима ломило каждый раз, когда он поднимался, чтобы на минуту отойти. Но он не жаловался — Медведь и Геррера все это время сидели в засаде, вообще не вставая. По крайней мере, Тим мог нарвать для Дрей свежих ирисов, пока ничего не происходило. Он и так уже наизусть запомнил каждую деталь ранчо Терри Гудвин, на окраине Валенсии.

Таннино помог им быстро получить ордер, разбудив федерального судью. Чтобы не спугнуть Вождя, Тим, Медведь и Геррера прошлой ночью осмотрели окрестности дома. Тим, надев на голову прибор ночного видения, через неплотно задвинутые шторы увидел спящую Терри Гудвин — она лежала одна в огромной кровати.

Прицеп, «дом на колесах», который они прихватили на складе арестованного имущества, по крайней мере, позволял им устроиться в засаде комфортно. Кружки в обеих подставках были засыпаны семечками. Тим заткнул одно ухо пальцем, выслушивая Фрида, который жаловался по телефону на отрицательные результаты проверки регистрационных документов мастерских по ремонту и покраске мотоциклов, закрывшихся за последние несколько лет в Глендэйле рядом с магазином «Харлей-Дэвидсон». Фрид с Томасом ни в одном документе не нашли имени Дэнни, Дэниэл или Дэн.

Геррера лежал на ворсистом ковре в задней части прицепа, уставившись в потолок.

— Она все еще сидит за кухонным столом? — спросил он.

— Да, — ответил Медведь, наблюдающий за домом через тонированное стекло.

— Что она сейчас делает?

— Читает газету.

— Какой раздел?

— Первую страницу.

Через несколько минут:

— А сейчас?

— Новости спорта.

— Наконец-то. Кто выиграл Цитрусовый кубок?

Медведь покрутил окуляры бинокля.

— Не вижу… она не дает рассмотреть… Миа Хэмм потянула связку… вот, поворачивает страницу, сейчас… Майами.

— Да! — Геррера радостно подбросил кулак.

Тим закончил говорить с Фридом и захлопнул телефон. Он и так страдал от недосыпания, и запах острого соуса и курева, въевшийся в обивку, только усиливал его раздражение.

— Это идиотизм.

— Я еще вчера говорил, что не хочу наблюдать за этим домом. — Медведь, ненавидевший слежку, с трудом скрывал свое негодование. — У нас нет времени просто сидеть и ждать, когда Вождь соизволит прийти, чтобы пощупать свою подружку за задницу.

— Я полностью согласен, — прибавил Геррера. — Не лучший способ потратить наше время, socio.

— И что вы предлагаете? Это единственная существенная зацепка.

— Если Хлыст не навешал лапши, — сказал Медведь.

— Он наркоман. Ему нужны деньги, и он знает, что если скажет правду, мы снова придем за информацией. Не думаю, что тыкаться мордой в колючую проволоку за несколько баксов — приятное занятие.

Геррера сказал:

— На этом он попадется. О «грешниках» рассказывать — не анекдоты в школе травить. Его убьют, рано или поздно.

Они затихли, был слышен только звук автоподстройки бинокля, в который смотрел Медведь. Тим ничего не ответил Геррере, но он чувствовал какую-то симпатию к Хлысту, как, впрочем, и Медведь с Геррерой.

Наконец Медведь сказал:

— Лучше поздно, чем никогда.

— Почему бы просто не постучаться к ней и не устроить обыск? — спросил Геррера.

— Потому что, если мы ничего не найдем, этот след оборвется, — ответил Тим.

— Как ты думаешь, у нее есть телефон Вождя, чтобы предупредить его в случае опасности?

— Если есть, то я заявляю, что эта красотка не стоит того, что о ней говорят. Не думаю, что она настолько глупа, чтобы записать телефон на бумажке. — Тим взял у Медведя бинокль и посмотрел на Терри, читавшую развлекательную страничку. На ее правой щеке был виден шрам от ножа — должно быть, прощальный подарок «метисов». — Если она и держит где-то номер его телефона, то только в своей голове. И есть один способ его оттуда извлечь.

— Какой? — спросил Медведь.

Не отвечая, Тим набрал номер Пита Криндона.

Криндон выложил из сумки свои принадлежности и оглядел скудный интерьер дома на колесах.

— Лихо укрылись. Вам бы еще на крыше повесить неоновую вывеску с надписью «Слежка».

— Ты прихватил соединительную муфту? — спросил Тим.

— Да. Но нужно подстраховаться. Если эта цыпочка такая смекалистая, как ты говоришь, она будет звонить на сотовый. — Криндон извлек из сумки микрофон параболической антенны, приемник, обмотанный по конусу изоляцией. Он открыл окно, спрятав микрофон за грязно-оранжевой занавеской, и протянул Геррере сотовый телефон. — На, позвони ей, и старайся налегать на мексиканский акцент, только чтобы голос был угрожающий.

— У меня же кубинский акцент.

— Не думаю, что девочка почувствует разницу, — отмахнулся Криндон.

Пока Геррера набирал номер, Тим смотрел в бинокль на кухню Терри. Вот она поднялась, взяла трубку.

Геррера прошипел:

— У нас твой мужчина, puta. Мы прикончим его.

Геррера закончил вызов.

Терри медленно опустила трубку. Она поглядела на телефон, словно ожидая еще одного звонка, и казалась на удивление спокойной. Тим и до этого был уверен, что она не потеряет самообладания, а начнет тщательно обдумывать дальнейшие шаги. Она снова села за стол и оперлась локтями на разбросанные газетные листы. Она думала долго и напряженно. Микрофон Криндона донес отрывки ее шепота:

— …ерунда. Просто какой-то кретин балуется.

Она начала волноваться. Прошла несколько раз по комнате, шлепая голыми пятками по дешевому линолеуму. Вспомнив, что Дрей лежит в коме, Тим легко представил, что сейчас чувствует Терри.

Она сняла трубку, затем снова положила, будто ее ударило током.

— Давай же, — тихо прорычал Криндон, — давай.

Она скрылась в коридоре, затем появилась в окне спальни. Вынула сотовый телефон из кармана куртки, висевшей на дверной ручке, набрала три цифры и снова передумала. Потом села на кровать, положив телефон на колени, и зашептала, словно заклинание:

— Господи, пусть с ним будет все в порядке. Пожалуйста, Господи.

Она набрала номер. Криндон сжал руку в кулак.

Терри сильно выдохнула:

— Ты в порядке? Нет конечно, с сотового звоню… Странный звонок. Похоже, какой-то «метис», с акцентом… Ладно, милый. Я тоже в порядке.

Терри нажала кнопку и упала на кровать, вздохнув с облегчением.

Криндон высунулся из окна и включил воспроизведение одиннадцати тонов, которые записались в то время, пока она набирала номер. Он не спеша перенес эту мелодию на свой «некстел», и на экране высветились цифры. Криндон нацарапал номер на бумажке, передал Тиму и выскользнул из узкой дверцы прицепа.

Глава 26

Они появились из-за припаркованных на задних дворах автомобилей и короткими перебежками, пригибаясь, начали наступать по узким аллейкам между полуразрушенными домами. МР5, направленные стволами вверх, напоминали прутья железной изгороди. Смутно различимые фигуры в коричневатых форменных костюмах, на левых рукавах — нашивки судебных исполнителей, на правых — флаг США. Черные ботинки «хай-тек» с мягкими неопреновыми подошвами. Звезды, вышитые швейной машинкой на уровне сердца, были словно мишени. У всех сотрудников службы в поясной кобуре был «глок» 40-го калибра.

У всех, кроме одного.

Тим откинул барабан своего револьвера и прокрутил его, удостоверившись, что все шесть патронов на месте. Затем привычным движением защелкнул барабан и снова сунул револьвер в кобуру, висевшую на бедре. Дом, в котором скрывался Вождь, был едва виден с дороги — черная глыба на фоне чуть более светлого безлунного неба. Опавшие листья засыпали сточные канавы и стекла автомобилей, в которых отражались красные и зеленые отблески рождественских огней.

Геррера прибыл на место сбора последним. Он забежал на обочину между разбитым «фольксвагеном» и каким-то ветхим катафалком, дополнявшим мрачную картину. В его руке был документ, края которого трепал ветер. Внизу на листке стояла подпись судьи Эндрюса с мелкими кляксами, разбрызганными перьевой авторучкой.

— Готовы поджарить пятки этому уроду? — прошептал Геррера.

Миллер сложил ордер, убрал в большой карман и кивнул на брошенный катафалк:

— Его уже ждет автомобиль.

Геррера присел на корточки, и у него в кармане зазвенело. Он выгреб мелкие монеты и положил их на асфальт. Затем снял наручные часы и оставил их на покрышке стоящего рядом катафалка — нельзя, чтобы они начали пищать или светиться, когда он переступит через темный порог. Помощники выключили переносные рации и плотной группой неслышно направились вдоль асфальта.

Шедший впереди Миллер остановился. С ним рядом на тротуаре стоял Волк — служебная собака, натасканная на поиск взрывчатки. Подтянулись все остальные. Дом был разделен на две половины, на каждой из которой был указан один и тот же адрес. Этот же адрес выдала телефонная компания «Пасифик Белл».

Они посмотрели на одинаковые двери и мрачные, безлюдные окна.

— Была ночь перед рождеством… — еле слышно запел Джим.

Шепотом обсудили, что делать. Тим приблизился к дому. Слева от закрытых на замок ворот стоял мотоцикл «индиан», руль которого не был заблокирован. Тим жестом поманил Герреру, чтобы тот сказал свое веское слово. Геррера эмоционально кивнул и прошептал:

— Кикстартер укорочен наполовину и приподнят почти на пять сантиметров. Такая высота нужна только человеку маленького роста, чтобы одновременно можно было дотянуться до зажигания.

Они подошли к остальным помощникам, которые стояли прижавшись к стене соседнего дома.

— Левая половина, — сказал Тим.

Вдоль стены они дошли до крыльца. Мэйбек прижимал к скуле наконечник своего любимого механического тарана. Миллер подвел Волка к двери, он понюхал, но не сел — значит, мин-ловушек здесь нет.

Тим приготовился войти первым, за ним встал Медведь, вооруженный обрезом винтовки «ремингтон» 12-го калибра. Джим снова начал что-то чуть слышно напевать под нос. На удачу или в знак памяти о Фрэнке Полтоне Джим обвязал рукав черной лентой. Тим вдруг осознал, что для Джима память о товарище была еще очень свежа. Для него самого то, что произошло с Дрей, было гораздо больнее, чем потеря друга. И сейчас, когда он готовился встретиться с одним из напавших на нее, в его голове мелькали кадры бесконечного полета Дрей над дорогой.

Мужчины надвинули на глаза очки ночного видения; Мэйбек протаранил дверь, и Тим вбежал в полупустую комнату.

Раньше, чем его глаза начали разбирать предметы в зеленом полумраке, с дивана полыхнул огонь, на секунду ослепивший Тима. Четыре пули врезались в стену над его головой; одна попала в ствол МР5, тряхнув оружие, отчего Тима отбросило в сторону. Он ударился о стену и упал на ковер, машинально скинув с головы очки. Медведь и Геррера успели нырнуть внутрь, а остальные замешкались. Стоявшие впереди отпрянули, толкая тех, кто был сзади. Вновь полыхнула пулеметная очередь.

Хотя зрение Тима еще не вполне восстановилось от первой вспышки, по второй очереди он приблизительно определил позицию цели, вырвал из кобуры револьвер и несколько раз выстрелил над головой. Раздался крик боли. Голос был мужской, но необычно высокий. Пулемет брякнулся на пол.

Зрение наконец почти пришло в норму, и Тим различил маленькую фигуру, ползущую по полу. Он поднялся и кинулся за коротышкой. Тот вскочил и, прихрамывая, бросился на кухню. Когда Тим подбежал к дверному проему, в его голову полетела сковорода с длинной ручкой. Он каким-то чудом увернулся, и железяка звонко ударилась о перегородку, разбрызгивая остатки омлета. Тим нырнул в проем и схватил Вождя за ногу, но тот вывернулся и бросился по коридору к спальне. Тим рванулся за ним. Вождь на ходу попытался закрыть дверь. Он мчался к кровати; под ноги Тиму полетело кресло на колесиках. Тим налетел на него и поскользнулся, но успел упасть на спину Вождю, когда тот уже тянулся к прикроватной тумбочке. Тим приставил к виску Вождя свой револьвер. Рука Вождя замерла на рукоятке «кольта» 45-го калибра, лежавшего в выдвижном ящике.

В голову Тима яростно ударил адреналин. Он прорычал голосом, как будто не принадлежавшим ему:

— Выбирай сам.

С трудом повернув голову, Вождь посмотрел на Тима дерзким, вызывающим взглядом. Его бицепс напрягся, и рука вынырнула из тумбочки вместе с «кольтом»; палец он держал на спусковом курке.

Тим выстрелил.

Тяжело дыша, он еще немного постоял, уперев колено между ослабевших лопаток Вождя. Было слышно, как мозг стекает со стены. Потом он поднялся, проверил чулан и крикнул:

— Чисто.

На тумбочке лежали схемы взрывных устройств. Он собрал их, пытаясь различить в темноте неразборчивый почерк. Бомбы в корпусе из железной трубки. Рифленые, чтобы разлеталось больше шрапнели.

Потом он глянул на другую схему. Малокалиберные бомбы. Пороховая начинка. Проволочная нить накала. Похоже, эта мина детонирует от электричества.

Он заметил, что вошедший Мэйбек потянулся к выключателю.

— Подожди, не…

Пол содрогнулся от взрыва. Скрежет разорванного металла, свист летящих осколков. Когда утих звон в ушах, Тим, лежа на ковре, посмотрел на дверь. Помощники зашевелились и начали подниматься, отряхивая с себя пыль и вынимая кусочки шрапнели из бронежилетов. Нейлоновая куртка Мэйбека спереди превратилась в лохмотья, а сам он дрожащими пальцами вытягивал из кевларового жилета, прикрывавшего его грудь и желудок, продолговатый металлический осколок. Пальцы Мэйбека потянулись к разрезу; он посмотрел на них, не увидел крови и облегченно вздохнул. Вздох был дрожащим — он чуть не плакал. Мэйбек помог Медведю встать, и они вышли из спальни, осматривая, нет ли на них ран.

Миллер поднял зажженный фонарь, оглядывая спальню. Он жевал губу и напрягал челюсть, осматривая предметы, выплывавшие из темных углов. В ярком свете фонаря было видно, как у него подрагивает веко. Нервы Тима тоже были на пределе. По двору расхаживал Мелейн, одобрительно кивая по сторонам.

Увидев, как агент ФБР осматривает кусты перед домом, Медведь заговорил злым шепотом:

— Ни черта он не взаимодействует с нами, у него свой план действий.

— Согласен, — ответил Тим. — Давай выясним, какой именно.

Мелейн изучал пачку «Америкэн Спирит», наколотую на авторучку.

— Сдается мне, он играет в шпиона. Хочет продвинуться среди своих братьев-масонов. Притормаживает нашу работу, где это ему нужно.

— Можно только пожелать ему в этом удачи.

Прибыло подкрепление, и они прекратили обсуждать Мелейна. Саперам из полиции Лос-Анджелеса потребовался примерно час на разминирование. По мере того, как они обезвреживали выключатели и розетки, в доме загорался свет. Провода мин-ловушек нашли и на порогах чуланов, а в выдвижных ящиках стояли мышеловки, заряженные картечью для дробовика. У саперов были свои собаки, и Волк ел в углу свой корм, оглядываясь и поскуливая.

За висящей в чулане одеждой Медведь обнаружил шифоньер с досье и начал возиться с первым замком. Три мудрых обезьянки в характерной позе — «не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла», — по одной на каждом ящике, не только представляли собой превосходный пример сдержанного юмора «грешников», но и говорили о том, что в этих ящиках содержится конфиденциальная информация.

Появившиеся криминалисты из лос-анджелесской полиции оттеснили криминалистов шерифа.

Через некоторое время Тим снова подошел к трупу. Если он убил Вождя, руководствуясь законом об оружии или уставом, если он играл по принципам честной игры, которые ему подсказывало сердце, то ночью он мог спать спокойно. Во время военной службы ему часто приходилось убивать людей, но он старался никогда не думать об этом, в отличие от некоторых его товарищей по взводу. Он иногда вспоминал пережитое им ощущение вины и ужаса, но все же осознавал, что оно не было слишком сильным.

Пристально глядя на тело Вождя, он почувствовал, как в нем снова закипает ярость. Жизнь его жены все еще была в опасности.

«Что бы ты ни чувствовал, не нужно убивать людей».

— Не сейчас, Дрей.

Томас искоса глянул на Тима:

— Что ты сказал?

— Ничего.

«Тебе приятно, что ты уничтожил его?»

«И да и нет».

«Он теперь ничего не скажет, так ведь?»

«Похоже, что ничего. Но у меня ведь не было выбора».

«Да уж! Тебе пришлось приставить револьвер к его виску. Ты же не мог выстрелить, например, в руку, в которой у него было оружие. Тебя это не красит».

«Этот тип спокойно смотрел, когда Дэн стрелял в тебя. Ты со всего размаха упала на асфальт, даже ботинок слетел».

«Складно рассказываешь, но ты же понимаешь, что в первую очередь нужны не трупы, а улики и ответы».

Тим посмотрел на заляпанные подушки и измазанную стену.

«Не пойми меня превратно, я не собираюсь рыдать над телом Вождя. Я просто хочу сказать, что, убивая их, ты ничего не сможешь от них добиться».

Медведь прекратил мучить замок шифоньера и подошел к Тиму, озабоченно нахмурив брови.

— Что случилось?

— Ничего, просто разговариваю сам с собой.

— Не делай из этого привычки. А то тебя не так поймут. — Он бросил на Тима многозначительный взгляд и снова занялся замком.

Медведь всегда ужасно долго возился с набором отмычек, но никогда не признавал этого. Однажды Тиму пришлось полчаса ждать, пока Медведь разбирался со школьным шкафчиком.

Тим натянул перчатки из латекса и глянул на труп с профессиональным беспристрастием. Первым делом — опознание. В заднем кармане никакого бумажника быть не могло, если учесть, сколько времени Вождь проводил в седле. Он повернул набок почти застывшее тело и вынул бумажник из переднего кармана. Оттуда же высыпались несколько мелких монет и какой-то мусор. С фото в водительском удостоверении на него глянул Вождь — аккуратная щегольская борода, гордая осанка. Тим не мог отделаться от воспоминаний о Терри Гудвин — верной подруге. Он вспоминал, как она с облегчением упала на кровать, услышав по телефону голос Вождя. Это воспоминание наряду со стойким трупным запахом вызвало у него легкую тошноту.

В складках простыни, рядом с двумя центовыми монетками и спичечной коробкой, лежал обрывок бумажки, намотанный на комок жвачки. На него налипли ворсинки и пыль. Тим растянул жвачку, расправляя обрывок. Им оказался кусок квитанции, на которой было написано: Трэвел Плаза, 8 ноября. Ниже указывался номер кредитной карты, но разрыв не позволял рассмотреть его полностью — 4891 02… Хотя при наличии даты и места совершения сделки проблем с восстановлением номера кредитки возникнуть не должно.

— Тут есть номер кредитки, — громко сказал Тим, — не думаю, что наш непробиваемый Дядюшка покупал горшки с цветами для клуба.

Фрид раскрыл полиэтиленовый пакет, и Тим, опустив туда слипшийся обрывок, сказал:

— Позвони в компанию «Виза» и выясни, как можно определить недостающие цифры. И если есть ссылка на номер банковского счета, было бы неплохо узнать, через какой банкомат осуществлялся расчет.

Трупный запах начал угнетать Тима, и он вышел наружу. На крыше зажглись галогенные лампы. Тим услышал голоса корреспондентов, ведущих репортаж с места событий. Обойдя дом, он увидел на обочине множество фургонов разных телеканалов.

Геррера пробрался к стоящему за воротами мотоциклу. Он снял сиденье и положил его на бетон себе под ноги. На другой стороне улицы начали собираться соседи, в халатах и пижамах. Тим жестом подозвал пожилую женщину, выглянувшую с крыльца, но та исчезла в доме, как будто ее застали за чем-то неприличным.

Сложив телескопическое зеркало, Геррера встал.

— Вот дьявол. — Он указал на рычажок переключателя в руле. — Это предохранитель.

— Предохранитель чего?

— Спускового механизма, установленного в раме под сиденьем. Если кто-нибудь попытается украсть мотоцикл, получит заряд картечи чуть повыше промежности. С пробитыми кишками ехать не больно-то захочется. — Геррера осторожно ковырнул в проеме перочинным ножом и вынул патрон для дробовика 12-го калибра. — Растяжка идет к приводу заднего колеса. Однажды в Майами я видел нечто подобное, но более примитивной конструкции. Заряд здесь такой, что может запросто вырвать позвонки. — Он покачал головой, восхищаясь устройством.

— Том-Том поработал?

— Вероятнее всего. Поэтому можно ожидать, что такие же ловушки стоят и на других байках бродяг. Если не глядеть, на что опускаешь задницу, эта затея выйдет боком.

Медведь громко позвал их из дома. Они зашли внутрь. Ящики были открыты, и Медведь смотрел на них с видом победителя. С натянутыми на нос рубашками и в белых резиновых перчатках, как у фокусников, Томас и Фрид копошились в бумагах, выкладывая документы на ковер.

— Глянь-ка сюда. — Медведь мизинцем открыл нижний ящик. Скомканная масса потрескавшейся кожи, на ней полоска с едва различимой надписью «метис». Медведь проткнул куртку авторучкой и потянул вверх, складки разошлись, и они увидели имя «Чуч Миллан».

— Что ж, интересно. Но нам не нужны вещественные доказательства. Мы ведь не собираем материалы по делу, нам нужно выяснить их замыслы.

Томас указал на наброски и схемы, разбросанные по полу.

— Здесь планы нападения на конвой и массового расстрела «метисов» в Палмдейле.

— А планы будущих нападений?

— Пока ничего не нашли.

— Тогда что там еще есть?

— В тех двух ящиках разведданные на «метисов», — ответил Фрид.

Томас добавил:

— На кучку мертвых парней данных здесь более чем достаточно.

— Здесь адреса тайных укрытий и родственников, и бывших жен. Есть список бывших любовниц Эль Вьейо, начат чуть ли не с падения Берлинской стены.

Медведь кинул Тиму какой-то скоросшиватель:

— Почитай-ка лучше это.

Тим открыл его и увидел мини-досье на полицейских, прокуроров и байкеров из враждебных группировок. Фотография Рэймонда Смайлза восемь на десять была перечеркнута красным — дипломная работа Ричи Рича. В прилагаемом ниже заключении Смайлз описывался как один из главных федеральных врагов клуба, там же указывалась вся его оперативная работа — от изъятия наркотиков до антитеррористических операций. Перевернув страницу, Тим увидел свое собственное лицо — снимок крупным планом, сделанный на кладбище, когда он лежал на животе, высматривая подружку Дэна.

Он почувствовал неприятный холодок, но все же ему немного польстил тот факт, что он вошел в число главных врагов. Одна мысль, правда, привела его в замешательство: что если бы он погиб, и Дрей проснулась одна? Или еще хуже того, не проснулась бы вообще? Тогда на земле не осталось бы больше Рэкли. Их семья, десять лет являвшаяся единственным и неповторимым центром вселенной, перестала бы существовать. Или, если бы их ребенок выжил, извлеченный из мертвого тела Дрей, он остался бы сиротой и жил на две пенсии и на деньги от продажи гаража. Правда, Медведь наверняка бы его усыновил.

Работа давала им утешительную иллюзию контроля над происходящим, но они никогда не думали, что цена за это заблуждение будет столь высока. После убийства Джинни Тим отверг официальный закон и свой служебный значок, поняв, что они совершенно бесполезны для него с точки зрения законов Вселенской механики. Потом ему снова отчаянно захотелось вернуться к служебным обязанностям, и ему это удалось. И вот сейчас его жена тяжело ранена, а сам он попал в перекрестье прицела. Глаза Джима, в которых последние дни читалась лишь пустота, вновь обрели былую ясность. Взглянув в них, Тим почему-то услышал внутри себя отголосок гулкого хохота Дядюшки Пита.

Что еще он мог делать? Продавать матрацы? Уговорить Дрей заняться декоративной вышивкой? Сам факт отступления перед лицом опасности был для нее так же невозможен, как и для него самого.

Тим продолжал перелистывать скоросшиватель. В последнем разделе были фотографии убитых «метисов» — снимки с мест преступлений, изсводок новостей и даже моментальные фото «полароидом».

Помощники уже просмотрели все материалы, и их все больше охватывало разочарование. Здесь было очень мало полезной информации о самом клубе. Тим поневоле восхитился шпионскими навыками Вождя: разведданные, собранные им на «метисов», были просто потрясающими по масштабу и точности. «Грешники» оказались достаточно умны, чтобы держать Вождя вместе с этими данными на приличном расстоянии от клуба.

Как сказал Хлыст: «Разведчик рыскает отдельно от стаи, никогда не заходит в клуб. У него есть свое тайное логово».

Геррера пробормотал:

— Это все могло бы чертовски пригодиться, если бы мы присматривали за «метисами».

Тим остановился и вскинул голову:

— Вот именно.

Он бросил скоросшиватель Медведю и принялся рыться в папках, содержащих материалы на «метисов».

— Рэк, — заволновался Медведь. — В чем дело?

— Мы не в том доме ищем. — Тим почувствовал, что эти слова привели остальных в замешательство, но продолжал просматривать папки, читая имена «метисов», погибших в палмдейлской бойне. Эль Вьейо. Убит. Фрито Терразас. Убит. Гото Эрнес. Убит.

Одно из имен его заинтересовало. Тим вспомнил, что он не видел его в списке коронера. Жирный Маркес. Он раскрыл папку. Под фотографией Маркеса были напечатаны личные данные, описание мотоцикла, адрес. Медведь, Геррера, Томас и Фрид сгрудились рядом. Они начали понимать, на что намекает Тим.

Он кивнул на неподвижное тело Вождя, по-прежнему лежавшее на кровати.

— Не этого разведчика нам надо было искать.

— Что? — чуть раздраженно переспросил Медведь. — А какого же?

— Разведчика «метисов». — Тим вынул из папки лист, смяв большим пальцем угол с ланкастерским адресом. Ошарашенные его словами, Медведь с Геррерой пошли за ним к двери.

Выходя, они встретились с Таннино. Без единого слова он забрал револьвер Тима в качестве вещественного доказательства, выдал ему новый и направился к телу Вождя.

Глава 27

Из отверстия, в котором раньше помещался носовой хрящ Жирного Маркеса, торчали щипчики с острыми концами. Его голова была зажата в тисках; она деформировалась под весом его тела. Тим, Медведь и Геррера окружили труп с трех сторон. Они не шевелились, как будто от их движений Маркес мог очнуться. Медведь разочарованно повел массивными плечами. Тим еще раз посмотрел на страницу из папки, позаимствованную из архивов Вождя. Напечатанный на ней номер совпадал с латунными цифрами, прибитыми у освещенного входа в гараж. Он свернул страницу и снова засунул в карман.

Жирный Маркес был последним из бродяг «метисов» — сердца трех других Дэн и Кейнер оставили у входа в клуб соперников, убедительно доказав этим собственное преимущество в делах возмездия. По прошествии трех дней Тим уже понял, что главной стратегической задачей байкерской войны является уничтожение всех бродяг.

Осмотрев перестроенный гараж, помощники не нашли никакого намека на разведывательные материалы.

Внутри было холодно до дрожи: жалобно завывал кондиционер. Вероятно, «грешники» врубили его на предельную мощность, чтобы их до ухода не преследовало зловоние трупа Маркеса, начавшего жизнь в иной ипостаси. Сложенная раскладушка пропиталась смазкой для двигателя. Набивка стеганого матраца плавала в лужицах машинного масла. Обломки половиц топорщились из пола, как непокорная трава. Фарфоровая Дева Мария была разбита, осколки валялись на полу.

— По крайней мере, теперь нам известно, каким образом они перехватили похоронную процессию «метисов», — сказал Медведь.

Геррера нарушил оцепенение, потрогав кончиком ботинка останки Богоматери. Он задумался и сохранял сентиментальный вид, пока не обратил внимание на разбитый постамент, в котором виднелись очертания ключа, покрытого фарфоровой пылью. На полу перед постаментом виднелся замасленный отпечаток ботинка, смотрящего носком в ванную. Далее он увидел отпечаток этого же ботинка в шести футах — должно быть, Кейнер прошел здесь своим размашистым шагом.

Тим и Геррера вошли в крохотную ванную и встали плечом к плечу. Последним втиснулся Медведь. Из гаража доносился усталый рев кондиционера, напоминавший звук перегретого двигателя на холмистой дороге.

Геррера потрогал рукой кафельную плитку, которая прикрывала нижнюю часть стены, как мозаика. Он нащупал выступающий край, слегка пошатал его, и плитка осыпалась на пол. Между двумя перегородками, уходящими вглубь, стоял секретер. Тим почувствовал, как адреналин ударил ему в голову.

Верхний ящик легко открылся, когда Геррера подтянул его к себе пальцем. Здесь лежали папки с именами «грешников», но их содержимое исчезло. В двух других ящиках обнаружилась та же картина. После убийства Маркеса «грешники» поступили очень разумно, подчистив все разведданные на свой клуб. Тим посмотрел на опустошенную папку с именем Дэна Лори и крепко выругался. Они вышли из гаража, дожидаясь прибытия криминалистов. У криминальной лаборатории выдалась нелегкая ночь.

Стоя над окоченевшим трупом, Медведь скривил лицо:

— Какую бы пакость они ни затевали, планируют они ее очень тщательно.

— Но для чего все это? — риторический вопрос Герреры растаял в охлаждаемом фреоном воздухе.

Мерцание голубых мигалок отразилось на стенах и потолке гаража: подъехали еще несколько машин.

Кондиционер издал скрипучий звук. Тим решил проверить воздуховод. Поток воздуха шел неравномерно. Он подставил под него руку. Холодный воздух поступал с краев, а из центра — почти ничего. Тим вскрыл панель и вынул пыльный фильтр. Из-за него выпала папка, хлопнувшись об пол. Тим поднял ее.

Досье на убийство. В нем были фотографии Козла. На одной он петлял по шоссе верхом на мотоцикле. На другой выходил на улицу из какого-то здания. Крупный план знакомого лица с ужасными, изуродованными чертами. Место последнего снимка было не известно — на здании ни адреса, ни надписей. Но на заднем фоне сверкали позолоченные арки — самый узнаваемый фон в мире. В кадр попала одна огромная желтая опора и фрагмент черепичной крыши. Часть улицы заслонял собой мусорный контейнер; на его боку была видна цветочная эмблема.

Тим положил фото обратно в папку, откатил ворота гаража и увидел четыре патрульные машины и фургон криминалистов, перекрывший узкий въезд. Вскоре на улицу завернули еще несколько патрульных машин, бесшумно мигая проблесковыми маячками. Вслед за ними зловеще замаячил фургон телеканала КСОМ. Тим ускорил шаг. После встречи с журналистами около дома Вождя у него больше не было желания с ними общаться. Трое помощников прошли сквозь толпу полицейских к служебной машине Герреры, сели в нее и исчезли в ночи.

Глава 28

Тим опустил снимок. Вид из окна был идентичен тому, что изображен на фотографии; он видел его под тем же углом, только сейчас была ночь. Та же узкая аллея, тот же вход, та же желтая полуарка, только чуть мутная из-за засиженного клопами лобового стекла машины Медведя. Несмотря на вездесущность «Макдоналдсов», этот ресторан можно было легко отыскать по ряду дополнительных признаков. Довольно большие, отдельно стоящие арки, черепичная крыша, мусорный контейнер с нарисованной розочкой — все это помогло им быстро найти нужное место.

— Мы ведь просто посмотрим, и все? — с надеждой в голосе спросил Геррера, когда они выходили из машины.

— Конечно, — ответил Медведь, доставая из багажника дробовик.

Тим вынул патроны из новенького револьвера, проверил натяжение спускового крючка и перезарядил барабан. Геррера кивнул, сжал губы и бесшумно последовал за ними к зданию. На двери висел новый блестящий замок, не гармонировавший с заржавевшим засовом. Присев, Геррера нашел среди опавших листьев разрезанный старый.

Тим взмахнул рукой, и они рассеялись вокруг склада. На парковке и вообще поблизости не было ни машин, ни мотоциклов. В боковое окно просматривалось офисное помещение. В конторе стоял «харлей». Тим зажег свой фонарь и направил луч в комнату. На столе поблескивала красновато-коричневая лужица. Рядом на полу виднелись пятна. Вдоль ковра тянулась широкая полоса — след чьего-то тела.

Тим почувствовал дыхание Медведя, проговорившего из-за плеча:

— Думаю, что здесь мы найдем подсказку.

Тим нажал на окно, прилипшее к подоконнику. Оно со скрипом поддалось. Медведь вызывал по телефону подкрепление и машины «скорой помощи», требуя их скорейшего прибытия в надежде, что преступники все еще внутри. Пока Тим лез через окно, Геррера стоял на углу, беспокойно оглядывая пустующую парковку и соседние здания.

Тим забрался внутрь, Медведь и Геррера последовали за ним. Там было сыро, в воздухе чувствовался сладковатый запах ржавчины. Тим коснулся костяшками угловатого двигателя «харлея» — еще теплый. Это был мотоцикл Козла — Тим вспомнил его по фотографиям, найденным у Жирного Маркеса: двигатель «Пэнхед», на продолговатом бензобаке шахматный орнамент из черепов.

Подняв оружие, они двинулись по кровавому следу. Тим шел первым, стараясь держать револьвер параллельно лучу фонарика.

На выходе из офисного помещения тускло поблескивал огромный бальзамировочный стол — довольно необычная деталь для промышленного интерьера. Помощники замерли перед ним. В желобках стола стояла какая-то маслянистая жидкость. Тим уже понял, что это, но Геррера направил на стол фонарик. Жидкость была алой. На другом конце стола она образовала лужицу.

Геррера сглотнул. Тим почувствовал, что его желудок сжался в ожидании еще более отвратительного зрелища. В небоевых выездах вряд ли есть что-то ужаснее, чем медленно развертывающаяся перед глазами картина преступления.

Они обходили груды сломанного оборудования. Впереди блеснул свет. Под высокими сводами склада эхом отражалось шарканье чьих-то шагов. Оттуда же раздавалось веселое посвистывание.

Они осторожно прошли вдоль стены и встали у входа в секцию. Единственный на весь склад луч света освещал фигуру Козла, который тащил за собой наполовину выпотрошенное женское тело. Он шел спиной вперед, вцепившись руками в подмышки трупа. Голова мертвой девушки лениво повисла, ее лицо было скрыто копной спутанных волос.

Настольная лампа, стоявшая на полу, давала довольно скудное освещение, создавая почти интимную атмосферу. В ее свете четко вырисовывался жуткий профиль Козла, отбрасываемый на стену тенью. Он часто моргал и было видно, что в его глазницу вставлен стеклянный глаз с гравировкой в виде черепа.

Тим жестами велел Медведю и Геррере разойтись по периметру темного помещения, а сам выступил из мрака; свет упал на него, словно простыня.

— Руки вверх! Руки вверх!

Козел дернулся от неожиданности, отпустил тело, почти сонно улыбнулся и поднял руки. Женский труп при этом не опустился на пол, его руки и спина были по-прежнему выгнуты, словно бананы, опровергая все законы физиологии.

Сжимая револьвер двумя руками, Тим подошел ближе. В животе девушки был вырезан прямоугольник. Из него выпадала часть кишечника, свисая между ног. Ее лица по-прежнему не было видно из-за слипшихся рыжевато-коричневых волос. В нескольких футах возвышался люк на шарнирах, ведущий в темный проем подвала.

Тим остановился, держа прицел на груди Козла. Трупный запах напомнил ему смрад на поле боя и Джинни, лежащую на столе коронера; он перевел взгляд на обезображенное лицо Козла, чувствуя холодок сквозняка на вспотевшей шее, и вспомнил, как Дрей упала на дорогу, проехав несколько футов плечом по асфальту, и как ее волосы рассыпались от удара.

Раскатистый выстрел вернул Тима к реальности.

На какое-то мгновение он подумал, что выстрелил сам; потом услышал за спиной чьи-то шаги — это был Геррера. Тим выстрелил в пол, и Козел метнулся в темноту. Тим обернулся: Геррера стоял на границе отбрасываемого лампой света. Опущенный ствол его оружия дымился, перед ним лежало чье-то распростертое тело. Медведь промчался мимо Тима, догоняя Козла, Тим ринулся следом в лабиринт складских помещений.

У щеки Тима просвистела пуля — Козел начал отстреливаться. Тим с Медведем встали по краям пролета, прижав спины к простенкам, и начали медленно продвигаться вперед. Пройти им мешала труба, и они остановились в углу. У Козла был полуавтоматический пистолет; каждый раз, когда он стрелял, вспышки освещали бетонные стены вокруг.

Затвор защелкал впустую — у Козла закончились патроны, и магазин выпал на пол. Тим перебежал через коридор, остановился и прижался плечом к перегородке, за которой прятался Козел. Медведь приблизился почти вплотную к повороту. Послышался щелчок — Козел перезарядил магазин.

Тим вцепился пальцами в Медведя и потянул его за руку. Медведь протянул ему свой «ремингтон», и Тим ухватился за приклад, сделанный из орешника. Пистолет снова высунулся из-за поворота; Тим поднял обрез и выстрелил под углом в стену напротив. Дробь врезалась в бетон и срикошетила.

Сильная отдача тряхнула Тима, и он услышал вопль Козла. Медведь первым выбежал из-за поворота. Козел схватился руками за голову, пронзительно крича. Большинство дробин попало ему в лицо. Стеклянного глаза не было, он потерялся где-то в темноте. Из пустой глазницы и из второго глаза струилась жижа. Медведь ногой выбил пистолет из руки ничего не видящего Козла и толкнул его лицом на пол. Упершись ногой в его спину, Медведь быстро обыскал его и достал регулируемые наручники — при задержаниях ему в этом не было равных. Он хотел затянуть наручники на лодыжках Козла, но тот начал отчаянно трясти ногами. Тогда Медведь схватил Козла за волосы у самых корней и принялся оттягивать его голову назад, к ногам, задирая подбородок вверх. Он тянул медленно и крепко, словно хотел поставить Козла на мостик. Лампа осветила лицо Козла, зрелище было отвратительное. Он что-то бормотал, изо рта у него вытекала кровавая слюна, а из ранок на лице струилась кровь.

Геррера, остолбенев, все еще смотрел на убитого им человека.

Это был Бубновый Пес Филлипс.

Подходя, Тим заметил, что Геррера наступил на пистолет 45-го калибра — он не взял оружие из рук Пса. Тим крикнул, вырвав его из оцепенения:

— Здесь все чисто?

Геррера встрепенулся. Медведь наручниками прицепил стонущего Козла к погрузчику. Тим осветил фонариком лампы на потолке, проверяя, нет ли ловушек. Потом нашел ряды выключателей и защелкал рубильниками. Над секциями склада один за другим стали загораться электрические огни.

Осмотрев все помещения, они снова встретились в главном проходе. Медведю по рации сообщили, что подкрепление прибудет через две минуты. Козел потерял сознание. Тим подошел к нему, чтобы измерить пульс; пульс был устойчивый, и в груди слышался приглушенный звук дыхания. В Козле было много жизненных сил.

Тим не удивился, когда вновь услышал голос Дрей.

«Ну вот, забыла предупредить насчет увечий».

«Я не убил его».

«Может, и нет, но он на грани между жизнью и смертью. Я сомневаюсь, что теперь он сможет что-то сказать, если даже и выживет. В следующий раз не воспринимай мои слова так буквально».

«Не путай меня, Дрей. Если бы я не уложил его, он мог застрелить меня или Медведя, а может, нас обоих. У меня почти не было выбора».

«Похоже, ты прав. Поверь мне, я просто не хочу, чтобы ты оказался там же, где сейчас я».

Козел перевернулся на спину, что-то промычав.

«Не то что бы я так сильно расстраивалась по этому поводу… я считаю, что самый большой вклад этого парня в общество будет тогда, когда он наденет на руку турникет, чтобы не заниматься рукоблудием».

Тим склонился над девушкой. Ее пальцы стали похожи на когти, кожа потускнела. Наконец он решился. Перочинным ножом откинул с ее лица спутанные волосы и услышал за спиной тяжелый вздох Медведя. Тим смотрел на знакомое лицо, чувствуя, как на его плечи ложится невидимая тяжесть.

— Проклятье, — выдохнул он. Ему захотелось ее чем-нибудь прикрыть, но он понимал, что скоро труп будут осматривать криминалисты, а до этого он должен лежать здесь, на бетонном полу.

Геррера тупо смотрел на тело Бубнового Пса. Он все еще держал в руках пистолет, прижав ко лбу кулак и безмолвно шевеля губами. Тим почти нежно взял Герреру за локоть, вынул из его рук «глок» и засунул в кобуру на поясе. Геррера едва ли заметил это.

Пуля попала в грудь Бубнового Пса; рядом с раной на футболке виднелись тонкие полоски крови.

— Он стоял в тени. Собирался снять тебя, но Геррера выстрелил раньше. — Медведь, нахмурившись, кивнул на грудь Пса, восхищаясь точностью выстрела. Потом он перевел глаза на мертвую девушку, и по его суровому лицу пробежала тень сожаления. — Какого черта этим ублюдкам понадобилось похищать девушку в Четсуорте и вырезать ей желудок?

Пытка извращенцев? Сатанинский ритуал? Диверсия? Тим покачал головой:

— Нам нужно это выяснить.

Лицо Герреры было серым. Медведь с Тимом встретились взглядами и кивнули, мысленно сойдясь в одном — парня нужно вывести на свежий воздух.

— Рэй, — сказал Тим. — Пойдем наружу, дождемся подкрепления.

На улице Геррера сделал несколько глубоких вдохов и жестом показал под ноги.

— Я присяду?

— Конечно.

Геррера сжал ладони: его руки дрожали. Тим догадался, что он бормочет «Отче наш» по-испански. Тень Тима закрыла ему свет, и Геррера перестал молиться, как будто одернул себя.

Тим сел перед ним на корточки:

— Если бы ты не убил этого парня, он убил бы меня.

— Я знаю.

Тим заметил боль в его голосе.

— Запомни это чувство. Но никогда не позволяй ему брать верх над собой.

Геррера наклонил голову и посмотрел на Тима. Под светом уличного фонаря его кожа выглядела гладкой, и он казался чуть ли не старшеклассником. Он быстро отвел глаза, смутившись:

— Тебе легко говорить.

— Пусть так же легко будет и тебе.

Тим встал.

На дороге показалась длинная вереница автомобилей — патрульные машины, какие-то тачки без опознавательных знаков, две кареты «скорой помощи» и белый «бронко» Таннино, замыкающий кавалькаду. Геррера быстро встал на ноги, сделал выдох и собрался с духом.

Таннино выскочил из машины. Он был возбужден и начал говорить, еще не успев подойти к ним:

— На складе все чисто? Надо выгнать оттуда всех ротозеев, пока криминалисты не приберутся. — Недолго думая, он забрал пистолет у Герреры на освидетельствование и, отвернувшись, сказал Миллеру: — Его нужно отвести в больницу. Он должен прийти в себя, можно пока дать ему успокоительное.

— Я не хочу в больницу. Рэк продырявил Вождя и не…

— Рэкли — стреляный воробей, — веско произнес Таннино.

Послышался скрежет: погрузчик начал поднимать с земли мусорный контейнер, чтобы загрузить его в кузов. Почему самые громкие уличные работы должны производиться в четыре утра?

Появился Медведь, тяжело дыша, словно он только что пробежал пять километров.

— Я прошелся за криминалистами; там, в конторе, явно все подчистили. Везде пусто — и в ящиках, и в чулане, даже в мусорке ничего… — Медведь осекся: его осенила какая-то мысль. Он рванулся через парковку, размахивая на ходу руками. Контейнер был уже на полпути к кузову. В кабине открылось окошко; водитель мусоровоза начал говорить с Медведем, потом опустил контейнер обратно и проехал вперед. Медведь схватился руками за края контейнера, подпрыгнул и согнулся над его содержимым. Контейнер накренился под весом Медведя — в этот момент прозвище как никогда подходило ему.

Все удивленно смотрели на него.

— Вы что, не кормили его всю ночь? — поинтересовался Джим.

Медведь перекинул ноги внутрь контейнера, и фонарик в его руке осветил поднимающийся пар. Медведь исчез в куче мусора. Таннино и Тим иронически переглянулись, но тут Медведь оглушительно свистнул. Подбежал Тим, за ним шел Ааронсон, за Ааронсоном — еще один криминалист. В контейнере было почти пусто, хоть и смрадно; стенки его украшали ржавые подтеки. В углу валялись три мусорных пакета, напоминавшие упитанных гусей; кое-где через полиэтилен прорывались покрытые зеленью ветки. Медведь согнулся, опустившись на корточки, и смотрел на единственный черный пакет.

Ааронсон стал серьезным и произнес типичную фразу криминалистов:

— Не трогай там ничего.

Медведь посмотрел Тиму в лицо. Фонарик дрогнул, и Медведь снова включил его. Луч осветил отверстие размером в кулак в стянутой горловине пакета.

Обрывки ткани, пропитанные кровью.

— Хорошо. Мы изучим содержимое. Вылезай оттуда. Нет, не с этой стороны, а здесь. Спасибо. — Криминалисты подошли вплотную к контейнеру, осмотрели его и начали совещаться шепотом, словно любовники, перекидываясь терминами и сокращениями.

Тим с Медведем снова прошли на склад; двое медиков из пожарного управления выкатывали из помещения Козла. Он пришел в сознание и тихо стонал. Миллер ухмыльнулся:

— Двое готовы, осталось еще трое.

Джим подлетел к каталке — Мэйбек и Томас с трудом сдерживали его.

— Кусок дерьма! — Даже когда он кричал, его голос был хриплым. — Как тебе это, по душе? Ублюдок!

Таннино сердито глянул на Джима:

— Заткнись наконец, Дэнли. Остынь. — Он встал перед каталкой. — Отпустите его.

Помощники подчинились, но Таннино все еще угрожающе стоял между каталкой и Джимом. Несмотря на то, что рост Таннино едва ли достигал метра семидесяти, Джим не рискнул ослушаться, хотя и был на голову выше начальника.

Медики погрузили каталку в машину «скорой помощи». Все еще хмурясь, судебный исполнитель оглядывал своих подчиненных — Герреру, Миллера и группу помощников, окруживших Джима. Сплошная головная боль. Наконец он спросил:

— Кто желает понянчиться со Страхолюдиной?

Откуда ни возьмись появился Мелейн.

— Может, я за ним присмотрю? У ваших ребят сегодня был нелегкий день.

— Спасибо, Джефф.

Медведь раздраженно глянул в спину Таннино. Мелейн сел рядом с Козлом; захлопнулись задние двери, и «скорая» укатила.

Таннино поманил Тима пальцем, и они отошли от группы сослуживцев. Таннино повернулся к ним спиной:

— Что ты думаешь по поводу Джима?

Все смотрели на Тима, пытаясь угадать, о чем предстоит речь. В голубых глазах Джима блеснула ярость.

Тим ответил:

— Джим еще не совсем восстановился.

— Как думаешь, мне его отстранить от этого дела?

— Думаю, да.

— А если бы ты вел себя, как он, стоило бы тебя отстранить?

— Возможно.

Таннино испустил тяжелый вздох:

— А что произошло здесь? Стрельба была оправданной?

— Да. Геррера спас мою задницу. Поговорите с Медведем — он все видел.

— Парень, оказывается, умеет стрелять. Кто бы мог подумать…

— Вы в нем сомневались?

— Особого впечатления он не производил. Человек познается в деле.

Тим беспокойно оглядел стоянку перед складом.

— В чем дело? — поинтересовался Таннино.

— Два байкера, и всего один байк.

— Может, они приехали вместе?

— Маловероятно.

Таннино свистнул Фриду:

— Прокатись-ка по соседним кварталам. У нас одного «чоппера» не хватает. Посмотри на аллеях.

— «Чоппера» Бубнового Пса, — уточнил Тим. — Нужно сначала позвонить в контору, найти его на фотографиях с похорон. А байк Козла внутри.

Фрид кивнул и вышел исполнять задание. Таннино плюнул на асфальт, словно пытался освободиться от волоса во рту.

Тим сказал Таннино:

— Не говорите пока ничего журналистам про Бубнового Пса. Козла можно им сдать, а с Филлипсом еще хотя бы денек потерпите.

— Хорошо. Даю тебе время до обеда. Мы должны построить Рим за день, Рэкли.

Таннино вошел в здание склада, но через минуту вернулся.

— Что все это значит?

— Похоже, на этот вопрос мы и ищем ответ.

— Это какое-то предприятие «грешников»?

— Не знаю.

— Она была беременна?

— Не думаю. Просто крупная девушка.

Таннино глубоко вздохнул, подошел к группе помощников и показал пальцем на Джима:

— Ты иди домой. Можешь заняться какой-нибудь офисной работой на командном посту, но в операциях участвовать — пока уволь.

Джим перевел взгляд с судебного исполнителя на Тима, потом повернулся и направился к «сатурну» жены — его разбудили из-за этого вызова.

Таннино посмотрел на Герреру:

— В больницу. Считай, что это приказ.

Потом сказал Тиму:

— Вы с Медведем берете на себя разговор с родственниками. Чтобы выглядеть представительнее, возьмите машину Герреры. Не стоит парковать перед окнами развалюху Медведя. Что такое, Рэкли? Чем ты недоволен?

— Геррера говорил в прошлый раз с ее бабушкой, ее английский довольно плох. Я просто подумал, что ей будет лучше выслушать все это из уст…

— Вот что, — сказал Таннино, направляясь к своему «бронко», — пусть представители этнических групп пока послушают тебя.

Глава 29

Служебной машиной Герреры была «шевроле-импала»; Медведь терпеть не мог на ней ездить — его раздражало автонавигационное устройство, говорившее каким-то отрешенным космическим голосом:

— Осталось двести ярдов.

Медведь еле втиснулся в кресло водителя; он вообще довольно забавно выглядел за рулем.

Тим ни разу не оповещал родственников погибших с тех пор, как Медведь пришел к нему с вестью о смерти Джинни. Он хотел уже попросить Медведя, чтобы тот сам зашел к бабушке Марисоль, но понимал, что пойти необходимо им обоим, чтобы хоть как-то поддержать ее в эту страшную минуту.

— Старик спрашивал у меня, стоит ли отстранять Джима.

— Я догадался.

— Поверните направо через сорок пять футов.

В зеркало заднего вида была вмонтирована такая же камера, как и та, на какую было заснято нападение на Дрей.

— Я сам настолько выбит из колеи после того, что случилось с Дрей, разве можно меня спрашивать о состоянии других?

— Я думаю…

— Вы проехали! Развернитесь.

— Заткнись, идиотка! Господи Иисусе, я бы на его месте уже в какую-нибудь попутку пересел, чем постоянно это слушать. — Медведь развернул машину. — Я думаю, Таннино полагает, что ты больше не будешь выходить из себя. И кроме того…

— Что?

— Ну, ты становишься твердым, словно камень, Рэк. Когда взбесишься. Ты не теряешь головы и действуешь решительно. А эти два качества наиболее привлекают мэра и Таннино. Откровенно говоря, если ты возьмешься за дело и уничтожишь других мерзавцев так же, как Вождя, никто плохо спать не будет. Но работать нужно чисто.

Они еще несколько минут ехали молча. Медведь долго обдумывал что-то и наконец заговорил:

— Джима можно отстранить прямо сейчас, причем легко. Вы с судебным исполнителем не должны сомневаться по этому поводу.

— В каком смысле?

— Ну, не знаю. Молодой помощник. Новичок. Ему что туда, что сюда — все равно. Кроме того, он, как и многие другие, делает из тебя идола. Я могу поподробнее о других, если сам не догадываешься.

— Ты намекаешь на Герреру?

— На Герреру? — Медведь удивился, но его глаза говорили обратное. Он сделал вид, что всматривается в стены пролетающих слева зданий.

Через несколько минут они притормозили у дома. Медведь не стал глушить мотор, хотя космическая дева настойчиво твердила:

— Притормозите у следующего здания.

Медведь, потупившись, смотрел на дом.

— Черт. Как я это ненавижу. Как я все это ненавижу. — Он опустил голову на баранку и несколько раз стукнул по ней лбом. — Ну что, пошли?

Исковерканный испанский Тима и Медведя только затянул трагическую развязку разговора. Женщина наконец догадалась, с чем они пришли, — после того как они три или четыре раза повторили: «Мы siento^[51] Марисоль muerto». Когда она поняла значение этих слов, в ее глазах угас последний луч надежды. Она сгорбилась, пытаясь руками удержать подкашивающиеся колени; Тим подхватил ее и довел до дивана, но она не стала садиться. По краям подставки для ног, снова покрытой пластиком, все еще виднелись отпечатки их ботинок.

Тим упорно пытался разобрать поток ее слов и в итоге понял, что она задает, как они с Медведем именовали это, «риторический вопрос»: «Como pudo pasar?» — «Как это могло случиться?» Тим с трудом сдерживал нахлынувшие чувства — они накинулись на него со всех сторон, и каждое несло обрывки прошлого: грязные ботинки Медведя в ту ночь, когда он сообщил им с Дрей об убийстве Джинни; скрипящий в динамике голос диспетчера, который обрушил на него известие о тяжелом ранении Дрей. Он вдруг почувствовал страшную усталость. Стены дома словно сомкнулись вокруг него, и его поглотили сырость, приторный аромат молитвенных свечей и мучительные рыдания женщины.

Все, кого убивают, — чьи-то дочери или сыновья. Едва служитель закона признает этот простой факт — он погиб. Эта истина ослепляет, сводит людей с ума. Они стараются бороться. Одни прикладываются к бутылке. Другие пытаются отстраниться от чужого горя. Самые разумные смотрят на все со здоровым цинизмом — и выживают. А некоторые, самые стойкие, в один прекрасный день просто решают сдаться — засунуть в рот пистолет или, к примеру, врезаться на мотоцикле в кирпичную стену. Оплакивать каждый изувеченный труп, каждого новорожденного, выброшенного в мусорный бак, — значит бросать вызов своему рассудку. Но если в тебе не просыпается человек, это еще хуже — это как смерть, как отрицание всего.

Ранение Дрей вывело Тима из душевного равновесия. Для него все смешалось; все границы оказались размытыми. Теперь у него был выбор — или ничего не принимать близко к сердцу, или принимать близко к сердцу все. То есть в нем должны были ужиться страх за свою жену и боль чужих потерь.

Он слышал, как женщина повторяла:

— Она будет дома. Она снова придет ко мне.

Медведь в ответ сочувственно бормотал:

— Мне очень жаль, мадам. Нам всем очень жаль.

Когда Медведь обнимал ее, она казалась маленькой и хрупкой. Тим прочистил горло и несколько раз моргнул: в его глазах стояла пелена слез.

— Я только что постелила ей постель. Вот, она может ложиться в свою кроватку. — Женщина вцепилась в юбку; ее пальцы были узловатыми от многолетнего тяжелого труда. Она опустилась на диван и упала лицом в подушку.

Медведь пристально посмотрел на Тима.

— Ты в порядке? — спросил он больше движением губ, чем шепотом.

Тим вытер нос и кивнул.

— Почему не идешь в машину?

— Я в порядке.

— В машине будет легче.

Когда он выходил, его провожали рыдания женщины.

Медведь вернулся в машину минут через двадцать. У Тима покраснели веки и нос, но лицо было бледным. К нему начало возвращаться спокойствие — как затишье, приходящее после бури. Медведь был очень расстроен. И сутулился — наверное, испытывал чувство вины. Он хмуро смотрел вперед, опустив руки на баранку.

Они ехали на восток; горизонт окрасился в оранжевый цвет: занималась заря.

Тим хрипло сказал:

— Отвези меня к Дрей.

Глава 30

В приемной работал телевизор, висевший в углу на стене. Непрекращающийся поток информации: мелькание кадров, надпись из букв, простреленных пулями; кролик из рекламы «энерджайзера», карабкающийся вдоль экрана.

Участник клуба «Смеющиеся грешники» убит в перестрелке в Филлморе… Беременная помощница шерифа, раненная беглым преступником Дэном Лори, все еще в критическом состоянии… Еще один участник байкерского клуба «Метисы» найден мертвым. Власти полагают, что эти люди являются жертвами байкерской войны… В здании, где ранее располагался склад запчастей организации «Айронклэд», найден изувеченный труп девушки…

Тим поймал на себе несколько удивленных взглядов больных, сидевших в очереди на прием. Они, несомненно, уже насмотрелись на снятого крупным планом помощника Рэкли, пробирающегося сквозь толпу репортеров после одного из вчерашних происшествий.

Дрей была в палате одна; накрытая покрывалом, она мирно лежала, повернув голову на подушке. Он произнес ее имя, словно надеясь, что она поднимется с кровати и встретит его. Ее кожа казалась восковой, и от нее пахло антисептиками. Он не уловил и следа от ее прежнего аромата. Он вдруг понял, что она будет пахнуть так до тех пор, пока не придет в сознание, не начнет мыться, потеть, есть свою любимую пищу и натирать руки жасминовым лосьоном с усердием мультяшного злодея, строящего коварные планы.

В комнату вошла коренастая пожилая женщина — физиотерапевт, как значилось на ее именной табличке. Она была прямолинейна.

— Медсестры сказали, что вы отвечаете за поимку этих байкеров. Это правда? В Сими у меня живет дочь… — помедлив, она продолжила, — отловите этих мерзавцев.

Она стянула с Дрей покрывало и отработанным до автоматизма движением поправила ее тело. Руки Дрей казались тощими по сравнению с ее животом.

— Как она? — спросил Тим.

— Все еще не реагирует на стимуляторы. Движения спонтанны. Доктор говорит, что ребенок развивается нормально, и это хорошо.

Она взяла ногу Дрей и покачала ее, словно стряхивая пыль, затем согнула. Повторила все это несколько раз, потом принялась за другую ногу. Он следил за тем, как она это делает. Когда он наблюдал движения своей жены, пусть даже искусственные, у него в подсознании начинала теплиться надежда.

Тим прочистил горло:

— Чего можно ожидать?

— Характер повреждений сложный, возможны варианты…

— Не надо темнить, — сказал он спокойно. — Пожалуйста.

Она замерла и посмотрела на него, держа в руках ступню Дрей, потом снова вернулась к своему занятию. Тим подумал было, что она не станет отвечать, но она сказала, не поворачивая головы:

— Я не могу ничего сказать по поводу повреждений головного мозга, я специалист по лечению атрофии мышц. Скажу, что через неделю-две может произойти значительное ухудшение, после которого восстановление будет крайне непростым. Очень велика вероятность того, что…

— Что она не сможет восстановиться.

Физиотерапевт начала поднимать ноги Дрей под разными углами. Тим смотрел на то, как сгибаются и разгибаются ноги в коленях жены.

«Считаешь, что это наилучший способ использовать свое время?»

— Заткнись, Дрей.

Врач услышала его бормотание и искоса посмотрела на него, приподняв бровь.

«Мне тоже очень не хватает тебя, мой маленький, но у тебя есть вещи поважнее, чем смотреть, как проделывают эти штуки с полумертвым телом».

Врач начала водить ноги Дрей круговыми движениями.

«Так что, не уйдешь?»

«Не сейчас».

«Тогда сделай хоть что-нибудь полезное».

Физиотерапевт положила пятку Дрей себе на плечо и встала, растягивая ее коленное сухожилие. Она придерживала сустав обеими руками, чтобы колено распрямилось ровно. Закончив, она сделала запись в журнале.

— Можно мне попробовать?

Врач удивленно посмотрела на Тима. В глазах женщины читалась печальная усмешка, которой, однако, не выдавало ее лицо.

— Конечно.

Тим отстегнул кобуру с револьвером и положил на стул. Физиотерапевт задержалась у двери, перед уходом смерив Тима взглядом.

Он начал все сначала. Голая подошва ступни Дрей идеально соответствовала изгибу его ладони. Тим всегда перед их утренней пробежкой разминал ей ноги; сейчас мышцы Дрей были тугими и непослушными. Он повращал ступню руками, помассировал шею, надавил на плечи.

Наконец он поцеловал ее прохладные губы, надел кобуру и поспешил вернуться к своей работе.

Глава 31

Энни Наручные Часы стояла, прислонившись плечом к раме сеточного ограждения за клубом «грешников», вкручивая свой высокий каблук в тротуар. Она договаривалась с каким-то типом в сером «пинто», развалившимся на пассажирском сиденье. Погода была довольно прохладной. Энни щеголяла в мини-юбке, но было заметно, как подрагивают ее плечи под кожаной курткой.

Когда Тим вышел, хлопнув дверью своего «эксплорера», тип сразу укатил. Несмотря на то, что Тим выкроил всего несколько часов сна, он чувствовал себя на удивление бодро.

Энни бросила на тротуар какой-то пакетик и тянула его подошвой к себе, пока он не провалился в решетку канализации. Она мило улыбнулась Тиму, обнажив ряд вставных зубов.

Тим кивнул на решетку, куда упали наркотики.

— Амфетамин или героин?

Ее глаза казались огромными — зрачки были гораздо шире, чем позволял утренний свет.

— Это сахар, сахар.

— Будь осторожней. А то оштрафую за то, что разбрасываешь мусор, — пошутил Тим.

Она улыбнулась в ответ:

— Плохой мальчик. Пойдем-ка лучше ко мне.

— Почему тебя зовут Энни Наручные Часы?

— Неужели тебе так интересно?

Ранним утром Тим упал в их с Дрей кровать, радуясь тому, что наконец устал; он уже не мог копить в себе боль. Едва различая свой дом, хотя уже начинало светать, он пробрался в него через задний ход и немного поспал. Тим знал, что его имя стоит в списке главных врагов «грешников», и ему приходилось проявлять осторожность даже в собственном жилище.

Это рождественское утро было далеким от идеала, но Энни его немного развеселила.

Чтобы препроводить Тима к Дядюшке Питу, понадобилось три человека. Когда он вошел в комнату Дядюшки, Кобелек стоял на столике для игры в карты; его лохматая морда выглядела недовольной. Дядюшка, сидя на лавке для пианино, колдовал электробритвой над хвостом пуделя, выстригая помпон. На руки Дядюшки налипли завитки белой шерсти, словно он стриг овцу. Заметив Тима, пудель беззвучно оскалился.

Дядюшка Пит провел бритвой по собачьему животу. Он курил; из уголка его рта торчала дымящаяся сигарета, но он не стряхивал с нее пепел. Когда он пошевелил рукой, татуировки на его плече скрылись под жировыми складками. На нем была черная футболка с белыми печатными буквами, гласившими: «Глубокий мыслитель». Похоже, байкеры любят носить футболки с афоризмами.

— Вот, — Дядюшка отклонился назад, восхищаясь своей работой, — вот стрижка «английское седло». Пудели — они совсем как мотоциклы, все в них продумано. Они и дичь могут из воды вытаскивать, и трюфели искать, и водевили играть. Пудели — самые умные собаки. Ты знал об этом раньше? Они еще и чистоту любят. И не линяют. Так ведь, Кобелек?

Вместо ответа пудель тихонько заскулил.

Дядюшка наконец посмотрел туда, где стоял Тим:

— А где прикрытие? Латинос и здоровяк? Ты разве не боишься, что мы тебе чего-нибудь отрежем?

— Нисколько.

Дядюшка сдавил пальцами окурок сигареты и сделал последнюю затяжку. На его грудь осыпался пепел, и он отряхнул его аккуратными взмахами ладони.

— Бубновый Пес помер, — сказал Тим. — Если для тебя это новость, он разъезжал вместе с Козлом.

Лицо Дядюшки на мгновение осветилось тревогой, затем снова приобрело спокойное выражение, но Тиму было достаточно этого краткого мгновения.

— Я так старался отговорить своих ребят от этой дурацкой затеи… — Дядюшка покачал головой. — Так чертовски обидно, ты согласен?

— Да, чертовски обидно.

Дядюшка Пит поднял Кобелька со стола; пес лизал его лицо до тех пор, пока хозяин не опустил его на пол.

— Бубновый Пес был одним из твоих ребят, — продолжил Тим. — Не бродягой. Сейчас неприятности подбираются к твоему порогу. Я подумал, что стоит зайти и предупредить тебя по этому поводу.

— Очень мило с твоей стороны.

— Предупреждать налогоплательщиков — наша обязанность.

Дядюшка тяжело выдохнул, сдув щеки:

— Черт, эта новость о Псе очень нехорошая. Самое неприятное то, что у многих парней из моего филиала есть проблемы с дисциплиной. Порой они просто неуправляемы, ну как их переубедишь? То и дело путаются с какими-то темными людишками, жизнь ведут беспорядочную, никакой ответственности! Если мы с моими парнями вдруг понадобимся, говори сразу, не стесняйся — мы к твоим услугам. — Его голова высокомерно вздернулась; заплетенная в косичку борода смотрела на Тима, словно дуло. — А тебе я в свою очередь тоже советую быть осторожнее. Ты все время влезаешь в какие-то глубокие и темные норы. А ребята, которые там сидят, могут с испугу и выстрелить.

— Теперь мы наблюдаем за тобой.

— Вот как, Специалист?

За спиной у Тима повернулась дверная ручка; он обернулся — в комнату вошла Дана Лэйк. Судя по всему, рождественский визит Даны был вызван недостатком средств на ее счету. Она бросила свой блестящий портфель на недавно освободившийся карточный столик и сдвинула на свой перманент темные очки в стиле семидесятых.

— Разговор закончен, — выпалила она.

— Да, — ответил Тим. — Уже закончен.

— Мне показалось, что в прошлый раз я довольно ясно выразилась, Рэкли. Но вы, я вижу, не поняли. Я оформила на вас жалобу и направлю ее вашему начальству, после чего ваше личное дело передадут федеральному прокурору. — В руках Даны появилась стопка заполненных бланков. — Если вы еще хоть раз дерзнете запугивать моего клиента, вам предъявят гражданский иск за нарушение его конституционных прав и постановление о снятии с вас должностных обязанностей.

Тим посмотрел на Дядюшку Пита:

— Я что, так сильно тебя достал?

Пит вытянул вперед руку, отмерив большим и указательным пальцами расстояние в сантиметр.

— Нет, всего лишь настолько.

— То, о чем думает мой клиент, вас заботить не должно. Он не бесправный тупица, которых вы привыкли запугивать, а я — не какой-нибудь дешевый общественный защитник, который только что вымучил свой диплом во второсортном университете. Вы давите на нас — мы надавим в ответ сильнее. Не с теми людьми связались, помощник. Смотрите, как бы от разреженного воздуха не закружилась голова. — Заполненные бланки исчезли в портфеле. — А я пока начну собирать обвинительные материалы по поводу того, что вы с вашим отрядом убийц натворили прошлой ночью. За убийство «грешников» выкупите мою закладную.

— Удивлен, что она еще не выкуплена.

— У меня есть еще дом в Вейле. — Дана защелкнула портфель. — Попрощайтесь с нами, мистер Рэкли. Если захотите еще раз увидеть моего клиента, настоятельно советую принести ордер и выдвинуть обвинения.

— Это похоже на честную сделку, — ответил Тим.

— Смотрите, как бы байкеры не побили вас при выходе.

Дядюшка Пит радостно оскалился:

— Ты слышал, что сказала женщина? Поверь мне, не стоит скрещивать мечи с этой сучкой. — Он хотел шлепнуть ее по заднице, но она остановила его руку и, схватив за запястье, отбросила. Она неотрывно смотрела Тиму прямо в глаза.

Вниз Тима проводила еще одна любовница Дядюшки. Снаружи двое «грешников» охраняли «ягуар» с откидным верхом — машинуДаны. Они посмотрели на Тима.

Он ухмыльнулся:

— Feliz Navidad.^[52]

Глава 32

Зайдя на командный пост, Тим был поражен всеобщим волнением.

— …Мы выяснили время смерти Жирного Маркеса, — сказал Томас. — Ровно трое суток назад, как раз на следующее утро после того, как сбежали Дэн Лори и Лэнс Кейнер…

— …Взрывные устройства, найденные у Вождя? — возбужденно переспрашивал Циммер. — Мы считаем, это почерк Том-Тома. Нашли описания его бомб в старом полицейском отчете. Характеристики взрывчатки, использованной при нападении на конвой — той, которой была начинена седельная сумка, — тоже указывают на Том-Тома, — голос Циммера был поразительно высоким.

— …ничто не свидетельствует о причастности Вождя к главному филиалу, — говорил Фрид.

— И склад непонятно чей, — вмешивался Томас. — Если не считать, что там застрелили Бубнового Пса.

Тим втиснулся в комнату. Он заметил, что кто-то повесил на стену «цвета» Вождя, словно скальп. Рядом были прибиты еще четыре гвоздика — на всякий случай.

«Исключительный профессионализм. Закроешь на это глаза, ответственное лицо опергруппы?»

Тим вздохнул и снял со стены куртку Вождя, потом раздвоенным концом молотка вытянул гвозди из гипсокартона. Не нужно было ничего объяснять — все и так поняли его жест. Он обернулся, отряхивая руки, и задал очередной вопрос:

— Кровь с бальзамировочного стола уже идентифицировали?

Томас ответил:

— Нет, она все еще в лаборатории. Но с телом уже разобрались. Хирургические надрезы на желудке. Чистые и тонкие, вероятно, сделаны бритвой или скальпелем. Рваная рана на горле обнажает соединительные ткани, это свидетельствует о более широком лезвии — похоже, охотничий нож. Мне кажется, все это сделал Дэн Лори.

— Какие-нибудь внутренние органы удалены?

— Да, но для того, чтобы иметь доступ к желудку. Он был сильно изрезан.

Тим поискал взглядом Фрида:

— Нашел вчера мотоцикл Бубнового Пса?

— Нет. Я там все облазил. В округе ни одного «чоппера».

— Что у нас с кредиткой Вождя?

— Все еще получаем ордер.

— Нажмите на судью. Или найдите другого. Как там Геррера?

— Расстроен, но пытается убедить себя в обратном, — ответил Мэйбек.

Один Медведь сидел спокойно, как танк, и молчал. Тим опустился в кресло рядом с ним:

— Ну?

— Криминалисты разобрались с содержимым мусорного контейнера. Улики только в черном пакете. Он был набит окровавленной марлей. — Медведь сделал вдох и на секунду задержал дыхание: — Еще в куче хлама они нашли вот это.

Медведь наклонил конверт, и из него на стол выпал пакетик. В пакетике были три мотка черно-белой пленки стандарта ISO 1600. Каждый был пронумерован красной пастой.

— Отпечатков пальцев нет, но криминалисты определили, что пленку подписывали ручкой со стола в складской конторе. Если учесть, что склад заброшен, а мусорный контейнер вывозится каждую неделю, очень велика вероятность, что пленку выбросили Бубновый Пес, Козел и компания. — Медведь поднял руку: — Но не надо радоваться заранее…

— Почему?

— На пленку ничего не снято, она не экспонирована.

Тим расстроено качнулся в кресле:

— Что это вообще за пленка?

— Ею пользуются в основном профессионалы для очень быстрой съемки, она требует малого разрешения. Прекрасно оправдывает себя в условиях слабого освещения при съемке движения.

— Наверняка они снимали не лимузин Синди Кроуфорд.

— Может, хотели отснять мертвую Марисоль?

— Что же их остановило?

— Прояви пленку.

— Там не на что смотреть. Я же тебе сказал, пленка не отснята.

— Просто прояви, и все. Может быть, там есть скрытое изображение или что-нибудь в этом роде. — Тим повернулся в кресле: — Что с Козлом?

Мелейн, сидевший неподвижно, ответил:

— Он госпитализирован.

— Нужно надавить на него. Где он?

— Он без сознания.

— Это не место.

— Для него это место. — Мелейн вызывающе посмотрел на Тима.

— Я уже устал с тобой возиться. — Услышав ярость в голосе Тима, все затихли. — Где беглый преступник, которого мы взяли под стражу?

— В настоящий момент я этого раскрыть не могу.

Медведь встал и медленно подошел к Мелейну; тот поднял лицо и встретился с ним взглядом.

— Скоро ты выведешь меня из себя. Лучше скажи сразу: что ты затеял?

Услышав тихий голос Медведя, Тим насторожился и встал: он прекрасно знал, что может за этим последовать. Мелейн смотрел Медведю в глаза, но даже не думал подниматься. Тим не видел, обдумывает ли Мелейн ответ или просто смотрит на Медведя, но было очевидно, что Медведь сейчас взорвется.

Хлопнула дверь, и в комнату ворвался Таннино:

— Вы только посмотрите на это дерьмо.

Он схватил пульт со стола и на полную громкость включил телевизор, стоявший в углу.

На экране возникла Мелисса Йюэ; она читала свой доклад.

— …подтвердил, что вчера ночью силы ФБР штурмовали заброшенный склад в Сими.

В кадре мелькали съемки оперативной группы ФБР — парни в куртках с ясно различимыми буквами захватывали пустой мусоросжигательный блок. Тим посмотрел на небо — там появились рассветные краски; вероятно, съемка велась часа через два после отъезда судебно-исполнительской службы. ФБР умеет создавать себе положительный образ, этого у них не отнимешь.

— Это ты, гаденыш, организовал симуляцию захвата перед журналистами? — Таннино яростно дернул себя за воротник. — После того как мои парни рисковали там своими задницами?

Мелисса Йюэ бросала убедительные фразы:

— Секретарь Бюро заявил нашему каналу, что это первый арест за весь период эскалации между клубами «грешников» и «метисов».

Таннино обрушил на Мелейна сокрушительный поток брани. Помощники смотрели на них, сложив руки; на их лицах читалось выражение типа «а мы что говорили?». Даже Джим, дувшийся в углу, немного приободрился, созерцая этот драматический момент. Мелейн стоял, упершись в стол руками и наклонившись навстречу Таннино, и тихонько повторял:

— Обсуждайте это с моим начальником.

Офицер службы судебной безопасности, перекрикивая шум, сообщил:

— Криминальная лаборатория, на четвертой линии.

Тим указал Медведю на выход и произнес, отчаянно артикулируя:

— Пойдем в другую комнату.

Он потянул к двери Медведя, который наслаждался разразившимся конфликтом. Проходя мимо судебного исполнителя, Тим наклонился и сказал ему:

— Он еще и Козла увез в неизвестном направлении. У нас нет доступа к нашему же арестованному. Обсудите, пожалуйста, с его начальником и эту ситуацию.

Выходя из коридора, они все еще слышали крики Таннино. Потом зашли в пустой конференц-зал; приблизившись к аппарату, Медведь переключился на четвертую линию, нажал кнопку приема и представился.

Раздался голос Ааронсона, как всегда какой-то расстроенный и неторопливый:

— Как вы знаете, мне поручили обследовать бальзамировочный стол. В сточном желобе был завитый волос. Он был черный, а не окрашенный в оранжевый, как остальные. Я обработал фолликул, чтобы обнаружить ДНК. Мы недавно получили новые аппараты, «Кофайлер», с их помощью намного быстрее…

— Ааронсон, — прервал его Медведь, — чья это ДНК?

— Ну, это ДНК не Марисоль Хуарес. Она принадлежит другой женщине, которая тоже недавно умерла, — Дженнифер Вилларозе.

— Почему ДНК Вилларозы оказалась в базе данных? — спросил Медведь. — Она что, преступница?

— Она была военнослужащей. Ее ДНК занесли в базу данных перед тем, как направить в Ирак.

— Как она умерла? И когда?

— Несчастный случай, это произошло два месяца назад. Но самое странное, что…

— Что? — в один голос спросили Тим и Медведь.

— Она умерла в Мексике.

Геррера, скрестив ноги, сидел в неосвещенном подвале, и его тень падала на резиновые тренировочные маты. Он сидел ссутулившись, словно молился. Пальцы его были прижаты ко лбу, касаясь челки.

Он уставился на маты, не замечая вошедших Медведя и Тима.

— Ты нам нужен. Пойдем — съездим вместе, придешь в себя.

Геррера оставался неподвижным, и Тим повторил:

— Пойдем.

Геррера проговорил низким голосом:

— Может быть, надо было лишь ранить его, а не убивать.

— Я ж был там и все видел, — возмутился Медведь. — Тебе пришлось его убить.

— Это не оправдание.

Медведь рассерженно поднял брови: он не любил рассуждать о высоких материях.

— Ты прав, — сказал Тим. — Ты хотел это сделать, Рэй. И сделал. Поэтому сожалеть об этом не стоит.

Геррера все так же отстраненно смотрел в темный угол.

— Нам нужно действовать сейчас, а не когда-нибудь потом, — продолжил Тим. — Мне неприятно это говорить, но если ты не хочешь, мы продолжим без тебя.

Долгая пауза. Тим взглянул на Медведя. Тот скривился и потопал к Геррере. Наклонившись над ним, он протянул ему руку.

Через некоторое время Геррера взялся за нее, встал на ноги и последовал за ними.

Глава 33

— Она тринадцать месяцев прослужила в Ираке, а умерла, захлебнувшись водой, когда ныряла с трубкой в Кабо. — Мистер Виллароза, представительный мужчина с седеющими бакенбардами и грациозной осанкой, провел по своим гладким усам большим и указательным пальцами. — Мы отвезли ее в лос-анджелесский аэропорт красивой, улыбающейся. А вернулась она через три дня в гробу.

Его жена прижимала к уголкам своих голубых глаз платок; она не убрала его даже тогда, когда отпирала дверь. Мистер Виллароза был стоиком — его профиль казался высеченным из камня, и даже по складкам на его скулах едва ли было заметно, как он мучается. Он не позволял страданию отразиться на своем лице, оно точило его изнутри. Тим подумал, была ли заметна чьему-либо опытному глазу его душевная боль.

«Думай сейчас об их потере, Тимоти. Это твоя обязанность».

Родители Дженнифер Вилларозы говорили почти без акцента. Тим с Медведем извинились перед ними за то, что прервали их рождественский обед. Аромат свечей с запахом корицы создавал радостную атмосферу, к ней присоединился аппетитный запах жаркого из птицы, но во всем чувствовалась едкая примесь горя. Дженнифер умерла 29 октября, с тех пор еще не прошло и двух месяцев.

В плетеных шкафах с застекленными дверцами стоял фарфор с позолотой и несколько сервизов из сомнительного хрусталя. На плюшевом ковре виднелись следы пылесоса. На салфеточках были с любовью расставлены фарфоровые статуэтки лесных жителей. Мистер Виллароза сказал было, что он двадцать пять лет занимался ремонтом бытового оборудования, и его рука потянулась в карман за визитной карточкой, но остановилась на полпути, когда он вспомнил о цели их прихода.

Тим заметил фотографию Дженнифер в стеклянной рамке, стоявшую на матово-белом пианино рядом с цветочным венком. Она была женщиной внушительного вида, крупная, с бычьей шеей, мускулистыми плечами и коротко остриженными волосами. Ее суровое лицо выглядывало из-под головного убора офицера-резервиста.

— Как она оказалась в Мексике?

— Она выиграла турпутевку, — тихо ответил мистер Виллароза. — Она поехала туда с… подругой.

Мистер Виллароза показал им какие-то бумаги. На них было напечатано крупными желтыми буквами: «Гуд Морнинг Вэкейшенз». И рядом:

«Поздравляем Вас, г-жа Виллароза, теперь вы являетесь счастливым обладателем полностью оплаченной туристической путевки в Кабо-Сан-Лукас!»

— Где сейчас ее подруга? — спросил Медведь.

— Вернулась в Ирак.

— Вас известили об обстоятельствах смерти дочери?

— Да, армия посодействовала в выяснении обстоятельств, они опрашивали работников отеля и детективов. Не хватало деталей, но нам сказали, что кроме того, что уже известно, ничего выяснить невозможно. Они сказали, что она умерла от…

— Временной потери сознания в зоне прибоя, — закончила его жена.

Тим сложил бумаги и убрал в карман.

— Это, может быть, неуместный вопрос, мистер и миссис Виллароза, но нам нужно знать, имела ли Дженнифер какое-либо отношение к байкерам?

Хозяин горько рассмеялся, и это удивило Тима.

— Ни в коем случае. Она была, как это называют, «ботаником» — очень тихая, примерная девочка. Высоко моральная. — Он принялся рассматривать ноготь большого пальца. Миссис Виллароза вынула из кармана свежий платок и снова вытерла глаза.

— Слава Господу, в туристическом агентстве оказались порядочные люди. Они помогли нам похоронить Дженнифер на католическом кладбище.

— Я бы очень хотел сказать вам что-нибудь утешительное, но могу лишь принести свои соболезнования, — произнес Тим. — Я уверен, Дженнифер была прекрасным человеком.

Миссис Виллароза отвернулась и заплакала в платок. Ее муж кивнул:

— Спасибо вам, что назвали ее по имени.

Тим и Медведь, уже собравшись уходить, замерли в неловком ожидании: может быть, миссис Виллароза захочет обернуться, когда они будут прощаться.

— Могу я все-таки поинтересоваться, ради чего вы пришли? — спросил мистер Виллароза. — Это ведь была случайная смерть, не так ли?

Медведь вежливо начал:

— Я боюсь, мы не можем…

— Вчера ночью была убита девушка, — сказал Тим.

— И вы думаете, это как-то взаимосвязано?

— Мы пока не можем ничего сказать. Мы и правда не знаем.

Лицо мистера Вилларозы мучительно напряглось:

— Если мы чем-то можем помочь, дайте нам возможность это сделать. Пожалуйста.

Его рукопожатие было отчаянным, как будто он не хотел их отпускать.

— Конечно, — сказал Тим.

Глава 34

Руль «импалы» в руках Медведя выглядел крошечным. После ловкого утреннего маневра ФБР, порочащего всю судебно-исполнительскую службу, Таннино забил тревогу и Медведю пришлось отказаться от поездок на своем раздолбанном «додже-рэме», подрывающем авторитет и без того униженной семьи. Они с Тимом открыли окна, чтобы чистый воздух освежил мысли.

Тим разглядывал болтающийся на зеркале заднего вида медальон Герреры с изображением святого Михаила.

— Они только что признали, что это был довольно странный несчастный случай. Мы…

— Между этими смертями нет никакой связи, — опережая его, сказал Медведь. — Абсолютно. — По причине, не известной Тиму, Медведь злился, когда обдумывал дело. — Что общего между бедной девушкой из Четсуорта и лейтенантом из Сильмара? Одна была убита в Сими, другая умерла от несчастного случая в Мексике.

— Но ведь они обе оставили следы на бальзамировочном столе?

— Да могло произойти все, что угодно. Я понимаю твое безотчетное уважение к людям в форме, но кто знает, чем эта Дженнифер занималась в отпуске или во время увольнительных? Может быть, она не хотела мириться с тем образом, который нарисовал нам ее отец. Забрела в притон к «грешникам», ее волос попал на нижнее белье Козла, а там и на складе оказался.

— Поскольку «грешники» очень любят мексиканских девушек.

— Верно, верно. Дурацкое предположение. — Медведь пожевал губу. — К тому же девушка выглядела так, словно посещала каждый концерт «Индиго Герлз», — ты понимаешь, о чем я. Плохо, что эта ее «подруга» сейчас в Ираке. Она явно что-то знает, ведь она была с ней.

Медведь в пятнадцатый раз отодвинул кресло, но все равно еле помещался в машине — технологии для расширения пространства еще не придумали. Он продолжил:

— В любом случае это всего лишь волос. Я имею в виду, не кровь же ее нашли. Волос может прицепиться даже к подошве ботинка.

— Слишком странное совпадение — на одном столе волосы двух мексиканских девушек.

— Ну хорошо, — не сдавался Медведь, — может быть, этот бальзамировочный стол был как раз из того похоронного бюро, куда доставили труп Вилларозы? Пусть Томас попробует узнать. — Он нажал на телефоне кнопку быстрого вызова, но ударился локтем о соседнее сиденье и выронил трубку.

Пока Медведь выруливал и ругался, Тим поднял ее и вызвал Томаса. Из трубки раздался торопливый ответ:

— Да, хорошо. Попытаюсь выяснить об этом столе. Может быть, что-то всплывет.

— Ничего нового по поводу кредитки? — спросил Тим.

— Затребовали данные в «Визе». Выписка со счета Вождя должна прибыть по факсу с минуты на минуту.

— Хорошо. Слушай, еще нужно выяснить, какие латиноамериканские женщины — живущие либо в центральном округе, либо в округе Вентура, либо из приезжих — погибли за последние два месяца.

— Умерли или были убиты?

— Делай акцент на убийствах и подозрительных несчастных случаях. Случай с Вилларозой как раз такой. Возможно, в этом есть какая-то закономерность, которой мы пока не знаем.

— Нужно проверять всех латиноамериканок?

— Может быть, от пятнадцати до тридцати лет, но желательно крупного телосложения.

— Крупного? Чем крупнее, тем сильнее. Таких ведь нелегко похитить, да и избавиться от тела нелегко. Их что, интересует размер? Если это серийные убийства, нам лучше подлатать забор, чтобы наши приятели из Федеральной Банды Разбойников снова не полезли из щелей.

— ФБР не стало популярнее после нашего ухода?

— Таннино еще добрые полчаса костерил Мелейна, а потом вышвырнул его из оперативно-тактической группы.

— Он не заикнулся о том, куда все-таки упрятал Козла?

— Нет. И материалы о Дядюшке Пите я так и не увидел. Они явно не хотят дать нам поиграть в эти игрушки. — В трубке послышался чей-то окрик, и Томас продолжил: — Да, вот еще что. Получили из лаборатории ту пленку. На ней ничего не оказалось. Но есть и хорошая новость — возможно, мы вышли на след Оглобли Дэнни. До мая 2003 года в одном торговом центре сдавалось в субаренду торговое помещение под мастерскую «Покраска мотоциклов и лодок у Дэнни». Эта запись ни о чем не говорит, но у нас в руках оказался прошлогодний электронный запрос на человека по имени Дэнни Пэйтер, где указывалось название мастерской. Новый ее адрес в Северном Голливуде.

— Это нам не по пути. Ну ничего, давай адрес. Сейчас заедем.

Тим занес данные в навигационную систему и подождал, пока безучастный женский голос начнет давать указания.

Он позвонил Ааронсону, обещавшему связаться с моргом Кабо-Сан-Лукас и изучить отчет коронера.

— Судя по всему, она просто захлебнулась, — ответил криминалист на вопрос Тима. — Смерть от утопления непросто расследовать, если есть подозрения, но я не увидел никаких намеков на насильственную смерть. Я полагаю, следует считать это курьезом.

Тим поблагодарил и прервал связь. При въезде на переполненную развязку у 118-го шоссе Медведь поставил на крышу магнитную «мигалку» и несколько раз включал сирену, пока они продвигались вдоль полосы. Затем они съехали с главной дороги в жилую зону. В некоторых дворах были натянуты тенты, как на базаре, — видимо, для воскресной торговли на дому.

Местный диджей принимал звонки радиослушателей, выслушивая их мнение о нападении на Дрей. При словах соболезнования от неизвестных людей Тим почувствовал дискомфорт, разнервничался и переключился на другой канал, где реклама уверяла слушателей, что они могут навсегда попрощаться с нежелательными волосами. Медведю это показалось забавным, но от комментариев он воздержался.

По указателю они отыскали мастерскую — она оказалась между магазином по продаже сотовых и пунктом по обналичиванию чеков. Медведь проехал мимо входа, где на темных стеклах дверей было выведено распылителем — «О.Д. Покраска». Он припарковал машину на овальной площадке и сунул ключ в карман. Навигационная система преисполнилась радостью:

— Вы приехали!

Медведь посмотрел на папку, лежавшую у него на коленях:

— Судя по всему, этот парень может…

И в этот момент заднее стекло «импалы» разлетелось вдребезги. Большинство осколков врезалось в подголовники, но несколько продолговатых кусочков попало в шею и ухо Тима. Они с Медведем быстро пригнулись, стараясь втиснуться между сиденьем и приборной доской. Им повезло — следующая очередь тоже не попала в них, хотя несколько пуль продырявили приборную доску.

От обивки салона полетели клочья. Раздавались непрерывные автоматные очереди и единичные пистолетные выстрелы. Медведь развернулся; рулевое колесо упиралось ему в скулу. Оба буквально вжались в пол. В глазах Медведя искрой промелькнула догадка, и он дернул рычажок, открывающий багажник. Металлическая крышка взлетела вверх, давая им возможность выскочить под ее прикрытием из-под шквального огня.

Медведь оттолкнулся от двери. Проблесковый маяк от удара свалился с крыши и треснул ему по лбу; Медведь упал поперек сиденья. Тим встал одним коленом на тротуар и начал стрелять в пробитые пулями тонированные стекла мастерской. Потом наступила тишина; у Тима зазвенело в ушах.

Глянув на распластавшегося на сиденьях Медведя, Тим побежал к входной двери, встал за угол и приоткрыл ее дулом револьвера. Тим увидел тело стрелявшего; он лежал между высокой стойкой и рядом кресел для посетителей. Длинные байкерские волосы закрывали его лицо; он отчаянно хватал воздух губами. Кровь струилась по груди, заливая футболку с изображением джунглей. Пятно растекалось, поглощая питонов и пантер. Тим не мог узнать этого человека по телосложению. В руках у байкера был, судя по всему, «сентенниэл» 32-го калибра. Автоматчик явно где-то спрятался.

Стена за стойкой отделяла мастерскую от приемной, хотя и, судя по едким испарениям краски, от которых слезились глаза, не очень плотно. Пригнувшись, Тим подбежал ближе, выбив ногой пистолет из рук раненого байкера, и присел над ним, чтобы застегнуть наручники. Он пристально вглядывался в бисерную занавеску у стойки.

— Дэнни Пэйтер?

Голова байкера дрогнула, волосы упали с лица. Тим увидел тени под глазами и маленький нос. Изо рта брызнула кровь и потекла по подбородку. Это была женщина, которая на похоронах держала за руку Ричи Рича.

Взгляд Тима остановился на лицензии, висящей в рамке на стене. Она была выдана Даниэлле Пэйтер.

Она закашлялась, и ее грудь под футболкой вздрогнула; потом она отвернулась лицом к затоптанному ковру и умерла.

За спиной послышались убегающие шаги. Что-то стукнулось об пол. Держа перед собой револьвер, Тим забежал за стойку. Он замер у края занавески. Его пульс участился: в здании мог быть Дэн Лори. За раскачивающимся бисером было темно, и он ничего не видел. Тим потянулся вперед в надежде нащупать выключатель, но это ему не удалось.

Тим собрался с духом и, бросившись за занавеску, упал на живот перед стеной. Он заморгал, стараясь быстрее адаптироваться к темноте. Лежа ничком, он подвергался большей опасности получить срикошетившую пулю, но не хотел вставать, пока не сориентируется.

Его прикрывала стенка из банок с краской. Некоторые из них упали и катались по полу; львиные языки, нарисованные на этикетках, лизали половицы.

Тим встал и прижался плечом к высокому металлическому стеллажу, на котором стояли искусно раскрашенные бензобаки. Из щели под закрытой дверью пробивался свет — по всей видимости, там была уборная с оконцем.

Тим услышал хихиканье, и в просвете показалась тень человека с длинными волосами. Это был Том-Том. Тим медлил с выстрелом, не желая открывать свою позицию, но ствол его револьвера отразил желтую вспышку, вырвавшуюся из дальнего угла; со стеллажа начали падать бензобаки, подпрыгивая и крутясь на полу. Тим откатился метра на три, вымазав спину в краске, и стукнулся лицом о колесо «харлея». Огонь прекратился. Дверь открылась, и Том-Том начал чмокать губами в темноту, словно приманивая собаку.

По бетону запрыгало что-то металлическое. Взрыв сорвал стеллаж с креплений. Пустые баки с грохотом посыпались на пол. Бензиновые пары на мгновение вспыхнули завитками синего пламени.

Тим смотрел сквозь спицы колеса. Чутье бывшего военного подсказывало ему, что рядом с ним в темноте бродят двое.

Он заметил на полу блестящие красные отпечатки ботинок, петлявшие между мотоциклами. Тим двинулся по следу, стараясь не задевать мотоциклы; в поддоны картеров размеренно капало масло. След становилось видно все хуже. Тим дошел до северной стены и присел рядом с рабочим стендом.

Справа он заметил чей-то силуэт; человек обеими руками прижимал к щеке пистолет. Он повернул голову, и Тим в слабом свете разглядел его профиль — взъерошенные волосы, повязки на глазу и на руке. Потом увидел у него на груди перевернутую нашивку ФБР, знак отличия за убийство агента Рэймонда Смайлза. Тим нацелился ему в грудь. Перед глазами у него возникла картина: байкер наклонился на мотоцикле, презрительно бросив Дрей:

— Лучше отвали, стерва.

Голос Дрей врезался в его яростные мысли: «Мертвым он нам не нужен».

На мизинце байкера блеснул перстень. Тим, отбросив сомнения, выступил вперед и ударил его в висок рукояткой револьвера. Рич вскрикнул и грохнулся на пол. Тим метнулся в сторону, чтобы Том-Том не успел выстрелить в ту сторону, где упал Рич. Но за ним, словно разозлившийся грызун, уже прыгала самодельная граната. Он открыл рот и сделал резкий выдох, как его научили в армии, чтобы легкие не повредило ударной волной.

От взрыва он ударился о стену. Из рам повылетали темные стекла, и в комнату ворвался свет.

Тим лежал в куче гипсокартона, осыпавшегося со стены. Судорожно вдохнув, он ощутил боль в ребрах. Его одежда была вымазана красной краской или кровью, а может, и тем и другим. Потом Тим услышал шарканье и оглянулся. Все еще ослепленный взрывом и ворвавшимся в мастерскую солнечным светом, он почти не различал подошедшего, но ствол автомата, который тот прижал к горлу, дал ясно понять, кто это.

Коренастая фигура Том-Тома начала вырисовываться перед его по-прежнему ослепленными глазами. Длинные платиновые волосы, похожая на большой валун голова без шеи, широкие плечи, улыбка непослушного ребенка. Щетина покрывала его щеки, словно белый песок. Из его кармана торчала еще одна бомба, похожая на свернутую в трубку книжку комиксов. Он глядел на Тима через прицел, прижав к плечу приклад AR-15.

— Оно того стоило? — ухмыльнулся Том-Том.

Тим почувствовал не страх, но жестокость надвигающейся на него реальности и подумал: «Вот и конец».

Раздался короткий выстрел. Том-Том рухнул на пол, словно бревно. Однако за ним стоял не Медведь, а Рич Мэндрелл. Правая сторона его лица так сильно пострадала от удара в висок, что кожа, казалось, готова была лопнуть.

— Черт побери, — выругался Рич так, как будто поцарапал свой «порше» кредитной карточкой. Он бросил «глок» в руки Тиму и сказал: — Надень на меня наручники. Быстрее. Веди себя так, как будто ты меня арестовал, и увези отсюда к чертовой матери.

Глава 35

— Что ты за тип? — спросил Медведь.

Ричи Рич сидел на скамье у стены, прислонившись плечом к прутьям решетки. Его поместили в особую зону тюремного корпуса, находившуюся за камерами для обычных преступников — насильников и мелких мафиози, ожидающих суда. Решетчатые ворота камеры закрывали стальные двери, чтобы не было видно ее обитателей. Здесь обычно содержались заключенные с ВИЧ и несовершеннолетние. Одиночные камеры в этом отсеке можно было назвать чудом из металла — алюминиевые туалеты, камеры слежения в стальной оправе, прочные раковины. Каждая вещь прикручена или приварена.

К рубашке Тима прилипла красная краска; за ухом у него засохла струйка крови. По пути в Ройбал ему пришлось вытряхивать из спутавшихся волос осколки заднего стекла. На командном посту Таннино снова заменил ему револьвер. Таннино уже вернулся к своим обязанностям и отвечал на телефонные звонки.

Геррера задумчиво оперся на решетку. Медведь отдал ему медальон с изображением святого Михаила, который он снял с зеркала «импалы». Геррера взял его безучастно, как вдова военнослужащего берет в руки государственный флаг. Изрешеченный пулями автомобиль пришлось буксировать на веревке.

— У нас есть видео, где ты убиваешь Рэймонда Смайлза. — Медведь скривил губы и потер красную шишку на лбу. У него болела голова, и ни розыгрыш, которые устроили ему на командном посту Томас с Фридом, обмотав головы марлевыми повязками наподобие тюрбанов, ни Джим, прикрутивший к макушке резиновым жгутом полицейскую мигалку на батарейках, не могли поднять ему настроения. — Это агент ФБР, которого ты прикончил в ресторане в октябре, помнишь? Он упал лицом в десерт.

Рич отгрыз кусок ногтя на большом пальце и выплюнул его на пол.

— Враки, он не доел и основного блюда.

— Ты, перелетная птица, Ричи Рич? На кого работаешь? — нажимал Медведь.

Рич осторожно притронулся к огромному синяку на виске.

Тим пристально смотрел на него.

— Ты ходишь под прикрытием, — сказал он. — Таможня или управление по борьбе с наркотиками?

Рич тихо и наконец-то серьезно произнес:

— ФБР.

— ФБР? — переспросил Медведь. — Великолепно. Потрясающе. Так сейчас-то ты наконец объяснишь нам, что за театр вы устроили?

Рич поднял голову. Разорванный сосуд в его глазу алел на фоне нездорового желтоватого белка.

— Все гораздо хуже, чем вы предполагаете.

Раздался двойной стук в дверь — офицер охраны предупредил о том, что кто-то пришел, — и стальная дверь со скрипом отворилась. В камеру вошел Рэймонд Смайлз, одетый в безупречный костюм оливкового цвета. Агент остановился у входа и приподнял руки, словно волшебник, проделавший фокус с собственным воскрешением.

Геррера зашептал имена испанских святых вперемешку с ругательствами. Рич протянул руки, и Смайлз расстегнул наручники.

Медведь, открыв рот, уставился на агента, вернувшегося с того света.

— Что за чертовщина здесь творится? — проговорил он.

У входа в камеру появился Таннино, за ним Джефф Мелейн.

— Почему бы вам двоим не заглянуть в мой офис? Растолкуйте мне все наконец.

Таннино упал в кресло и закинул ногу на стол, небрежно предложив остальным рассаживаться на стульях и диванах. Войдя в кабинет, он открыл окно, но воздух в комнате все равно был спертым и застоявшимся.

— Здесь, в Лос-Анджелесе, у нас на протяжении трех месяцев действует оперативно-тактическая группа, — начал Смайлз.

— А сама операция называется «Зачистка», — добавил Рич.

— У нас сейчас тоже идет операция, — вставил Медведь, стоя у стены со скрещенными руками. — Она называется «Прими ледяной душ».

— Слишком ты говорливый для парня, который потерял сознание от упавшей мигалки, — сказал Рич. Кожа на его виске превратилась из багровой в коричневую. Чтобы синяк больше не опухал, ему пришлось надрезать ее бритвенным лезвием.

— Ты стрелял в нас из автомата.

— Это был не я, а Том-Том, говорил ведь уже. Когда полетели пули, я был в другом конце здания.

— Розы, — вдруг отрывисто произнес Тим.

Его нелогичная фраза привлекла всеобщее внимание.

— Мы смотрели видеоклип, где ты стреляешь в Смайлза, — сказал Тим. — Неплохо выглядело для восьмичасовых новостей. На столе стояли розы, цветы были на уровне груди Смайлза. Если бы патроны были боевыми, розы перевернулись бы, но ты стрелял холостыми, и цветы остались стоять.

Рич утвердительно кивнул:

— Я рад, что Вождь не был таким остроглазым.

— Ты знал, что Смайлз числился у Вождя одним из главных врагов, поэтому в качестве мишени ты избрал именно его.

— Единственный способ стать «страйкером» и разъезжать с байкерами — это прикончить фараона, — согласился Рич.

— Ты ничего не сделал, когда стреляли в беременную помощницу шерифа! — От внезапной ярости, прорвавшейся в голосе Тима, Таннино резко встал из-за стола.

Рич воздел руки к небесам и воскликнул:

— А какого черта я должен был делать, по-твоему?

Тим снова прокрутил в голове отрывки видеозаписи из камеры в патрульной машине. Судорожный оскал Рича: «Лучше отвали, стерва». Теперь в этих словах он услышал скрытое предупреждение. Перед тем как Дрей попала на прицел Дэна, Рич закричал — но не злобно, как он думал раньше, а испуганно: «Пошла на хрен отсюда!» После выстрела лицо Рича исказилось в гримасе, но это была не жажда крови, а выражение ужаса.

— Пойми, там у меня были связаны руки. — Щека Рича судорожно дернулась; он явно чувствовал свою вину. — Я и так рисковал, когда сделал анонимный звонок в участок — возможно, этим спас ей жизнь.

— Только медаль за храбрость осталось выдать, — сказал Тим.

— У меня были связаны руки. Их там было пятеро.

«Шестеро, если считать Марисоль Хуарес».

Тим прислушался к упреку Дрей.

— Шестеро, если считать Марисоль Хуарес.

— Кого?

— Мексиканскую девушку, которая сидела сзади на мотоцикле Кейнера. Вчера мы нашли ее изувеченное тело на заброшенном складе. Она была вместе с вами, когда Дэн Лори выстрелил в беременную Андреа Рэкли. Не сомневаюсь, что в этом случае твои руки тоже были связаны.

Сквозь шрамы и щетину на поврежденном лице Рича проступило удивительно мягкое выражение искреннего раскаяния и сострадания. Он откинулся назад и резким движением поправил повязку на глазу — должно быть, это причинило ему боль.

— Убийство какой-то мексиканской девушки для них ничего не значит. Эти ребята могут запросто проделать дыру в чьем-нибудь черепе просто ради того, чтобы было куда поставить стакан пива. Что самое печальное, убитая девушка лишь малая часть их планов. На мне лежала большая ответственность, вся оперативно-тактическая группа получала информацию только от меня. Я не мог рисковать всей операцией ради того, чтобы погибнуть вместе с их предполагаемой жертвой. Слишком высокие ставки здесь. Я даже не могу рассказать всего, что там видел.

— Лучше все-таки рассказать, в чем тут дело, — заметил Таннино, — и рассказать сейчас.

Трое агентов ФБР переглянулись, решая, кто будет говорить; выбор пал на Смайлза. Он прочистил горло и сказал:

— В «слезах Аллаха».

— В чем? — раздраженно спросил Таннино.

— Это новая форма сильно измельченного героина. Мы располагаем данными, что на сегодняшний день это самый чистый героин. Он хранится в форме раствора, на вид такого же прозрачного, как вода. Эффект «слез Аллаха» несравненно сильнее эффекта его аналогов. При его выработке расходуется огромное количество сырья — для изготовления одного литра используется урожай сотен акров маковых полей. В торговлю он идет в определенных дозировках. Доза в один миллилитр содержит двадцатую часть примесей, тем не менее человек шесть часов будет в полной отключке. Зависимость от этого наркотика очень высока — отказаться от него так же тяжело, как начать есть грязный снег вместо мороженого. Его проще перевозить: занимает меньше места. В таре размером с кулак помещаются тысячи доз.

Рич вцепился рукой в волосы, и из его кулака торчало подобие хвостика.

— Похоже, с эпидемией «крэка» вышло преувеличение.

— «Крэк» проще сбыть. Он привлекает потребителей тем, что он дешевле. Он экономичнее — его проще производить. Сейчас к продаже готовится пробная партия «слез Аллаха». Рынком станет Лос-Анджелес. — Смайлз провел пальцами по блестящим ухоженным усам. — Это хорошая новость.

— А плохая новость в том, — мгновенно подхватил Рич, — что эта дрянь поступает напрямую из производственных лабораторий в Афганистане. Сразу приходят в голову мысли о разветвленной террористической организации? Так и есть. Голова гидры — это группа экстремистов-суннитов, отделившихся от секты Асбата аль-Ансара; они называют себя «аль-Фат». В Лос-Анджелесе у них есть свой человек — Дул Факар аль-Малик, пакистанец; его еще зовут «Карающий меч Пророка».

Таннино скорчил гримасу: должно быть, хорошо знал аль-Малика по брифингам представителей федеральных служб.

— Он их главный представитель в городе, отвечает за финансовую поддержку операции и подготавливает почву для создания убежищ террористов. — Смайлз прервался; было видно, что он волнуется. — У нас есть все основания полагать, что этот Пророк вступил в альянс со «Смеющимися грешниками».

— Разве у фундаменталистов сейчас нет более серьезных забот, чем якшаться с байкерами и «торчками»? — спросил Таннино.

— Большая часть их активов — особенно тех, которые размещались в банках США, — заморожена после событий одиннадцатого сентября. Когда счета прикрыли, деньги стало труднее переправлять через границу. Перехвачены такие суммы, что я просто не в праве разглашать их размеры. «Слезы Аллаха» — это многообещающее новшество. Благодаря им аль-Фат сможет отказаться от ввоза в страну огромного количества героина и денежных средств, кроме того, у них отпадет необходимость действовать от имени другой группировки, — лицо Смайлза выражало скрытое восхищение. — Деньги делаются в Лос-Анджелесе и остаются в Лос-Анджелесе.

— Пока их не вложат в какую-нибудь дьявольскую затею, — вмешался Рич. — После одиннадцатого сентября Лос-Анджелес словно магнитом притягивает всяких борцов за волю Аллаха. Вы наверняка слышали о террористических планах, в которых признался Халид шейх Мохаммед.

Мелейн кивнул головой, как бы говоря: «Теперь вы понимаете, с чем мне приходилось иметь дело».

— Сеть наркосбыта «грешников» уже действует в полную силу — аль-Фат лишь вливается в нее. Никаких начальных расходов, никакой лишней суеты. В свою очередь «грешники» получают возможность монополизировать скупку «слез Аллаха» — все остаются в выигрыше, — сказал Мелейн.

— Вы ведь знаете, — подхватил Смайлз, — что на всем западном побережье никто не посмеет нарушить монополию «грешников».

Таннино поднял вверх фотографию с трупами «метисов», сделанную после палмдейлского расстрела:

— Особенно сейчас.

Смайлз кивнул:

— Особенно сейчас.

Рич сказал:

— После вторжения США в Афганистан производство опия там возросло на две тысячи процентов.

Геррера один был шокирован этими словами:

— Почему?

— Потому что основными поставщиками мака являются полевые командиры, которых мы прикрывали, разгоняя Талибан, — ответил Тим. — Если бы мы разгромили маковое производство, наши так называемые друзья нанесли бы нам ответный удар.

Рич глядел на него, удивляясь, как простой федеральный служащий мог разгадать такие тонкости международной политики. Он посмотрел на Тима с уважением:

— Ты был там.

— Да, в начале. Во время взятия Кабула.

— Армия?

— Рейнджеры.

Смайлз сказал:

— Полевые командиры контролируют посадки мака, но не могут производить из него героин. Раньше они для очистки поставляли мак в Пакистан и другие соседние страны. Но сейчас его везут в грузовиках в лаборатории аль-Фат, и полевые командиры имеют с этого больше прибыли.

— Значит, полевые командиры выручали нас до тех пор, пока террористы не сделали им более выгодное предложение, — снова сказал Геррера.

Расстроенное лицо Герреры, вернуло Тима в те времена, когда он сам еще верил, что в войне может быть хоть что-нибудь честное и что преданность и верность идеалам — не пустой звук. Так было до первой боевой операции. Там, куда он попал, эти правила не действовали. И сейчас он понимал, что «грешники», вступив в сделку с террористами, ничем не отличаются от полевых командиров. Отсутствие каких-либо идеологических установок не делало их менее опасными. Они были опасны так же, как любая террористическая организация.

— По понятным причинам, — продолжал Смайлз, — переход к производству очищенного героина в самом Афганистане вызвал необходимость найти более эффективное средство для его экспорта. Таким средством стали «слезы Аллаха».

За окном была ночь. Свет неоновых реклам вызывал головокружение. Тим подумал о Дрей, но отогнал эти мысли.

— Вы уже держите Пророка на мушке? — спросил он. — Это дело имело для них почти личный характер.

— Нет, — ответил Смайлз. — Аль-Малика прикрывают «грешники». Через них идет распространение «слез Аллаха». Кого ни остановишь, все носят «цвета» и длинные волосы. Вот и все приметы. С ним то же самое.

— А банковские счета? Сомневаюсь, что он доверяет деньги Дядюшке Питу.

— Террористы умеют исхитриться. Раньше они переводили деньги на счета организации «Исламик Черити» или профессоров, преподававших в «Миддл Истерн Стадиз», но сейчас, когда правила ужесточились, пошли другим путем. Никаких арабских имен. Ни банковских счетов, ни квитанций по оплате телефонных услуг — ничего. Сейчас они действуют без особого риска, через отмывателей денег. Все, что нужно, — примитивное знание банковского дела, отсутствие судимостей и англо-саксонское имя.

— Каков размер поставок?

— Разведка донесла, что должно быть ввезено два литра неразведенного раствора.

— Когда начинать действовать?

— Прямо сейчас, черт возьми, — ответил Рич.

— Откуда вы знаете, что эта партия еще не прибыла?

— А мы не знаем, — сказал Рич.

Смайлз спокойно пояснил:

— Просто мы рассматриваем недавний побег как знак того, что «грешники» уже готовы к действиям. Дэн и Кейнер, очевидно, должны будут устранять преграды, которые могут встать на пути распространения нового наркотика. Они не тратили время зря и устранили конкурентов, о чем нам убедительно расскажет судебный исполнитель.

— Каким путем будут ввозить этот наркотик? — поинтересовался Таннино. — Ведь не прямым же рейсом «Кабул — Лос-Анджелес»?

— Ввозить его будут с юга, — ответил Смайлз. — Это легче сделать через Мексику.

Геррера подал голос:

— Откуда вы знаете, что именно через Мексику?

Смайлз шумно вздохнул, и они с Мелейном многозначительно переглянулись.

— В прошлый понедельник на стол нашего атташе в Манзанильо легла подсказка.

— Как раз за день до побега Дэна и Кейнера, — заметил Медведь.

Смайлз продолжил:

— Одна афганская транспортная компания тайком пропустила партию какого-то груза за несколько дней до получения лицензии нового образца. Проблема в том, что лицензия была выдана полгода назад и что она была фальшивой. Наш атташе начал собирать документы, и оказалось, что компания напрямую связана с группировкой аль-Фат. По документам в партии числились ювелирные изделия из лазурита, но выяснилось, что одному из служащих охраны аэропорта дали взятку, чтобы служебные собаки не были допущены к осмотру этой партии.

— А где сама партия?

— След ее тут же затерялся.

Рич сказал:

— «Грешники» принимают товар в Мексике и оттуда переправляют его через границу, в США. Мне щедро заплатили, а значит, продукт уже у них. Или у доверенных лиц. Он только ждеттранспортировки.

Мелейн скупо ухмыльнулся:

— Уже готов затечь в вены Америки.

— Каким путем его будут ввозить — водным, воздушным или наземным? — спросил Таннино.

— Пока не знаем, но готовы ко всему, — ответил Смайлз. — Мы держим границу в зоне особого внимания, уже подключили к этому делу таможню и управление по борьбе с наркотиками. К плюсам можно отнести то, что у наркотика есть ряд характеристик, которые работают на нас. Он источает сравнительно сильный запах, что упрощает его обнаружение служебными собаками и электронными детекторами. Аль-Фат не может позволить себе потерять ни одной партии. На кону слишком много опиумного сырья, весь огромный урожай в нескольких литрах. Кроме того, его переработка стоит ужасно дорого и отнимает кучу времени. Если отобрать у них эту партию, они потеряют всю годовую продукцию.

— И растущую репутацию аль-Фат среди мировых террористических организаций, — добавил Рич.

— Судя по всему, они налаживают довольно-таки рискованную транспортную систему, — предположил Геррера.

— В том-то и дело, что им не нужна система, — заметил Смайлз. — Они рискуют только один раз, а после этого получают громадные прибыли. Поставка двух литров обеспечивает им девятимесячное пребывание на рынке.

— Всю жизнь провести за сбытом наркотиков, — сказал Тим.

— И получать прибыль с партии почти в пятьдесят миллионов долларов.

— На эти деньги можно купить много ножей для резки картона. — Не обращая внимания на недовольные гримасы, Рич ковырял ногтем в зубах. — Ставки очень высоки. «Грешникам» придется вести себя жестко — это вам не кокаин в пикапе перевозить.

— Значит, «грешники» будут действовать напрямую, — сказал Тим.

Рич кивнул:

— Предположительно, ответственность за перевозку должна была лечь на Бубнового Пса и двух его дружков по кличке Палец на Соске и Щенок. Они три раза мотались в Мексику, пока твой напарник не продырявил грудь Бубновому Псу.

От упоминания о Бубновом Псе на лбу Герреры выступил пот.

— Почему же Дядюшка Пит выбрал членов своего филиала, а не бродяг? — задумчиво спросил Тим.

— Потому что беглые преступники не могут пойти на такой очевидный риск, как пересечь границу! Вот ему и пришлось привлечь резервы из собственного филиала.

— Скаутов-волчат, — сказал Медведь.

— Вы предупреждали пограничников, что этих типов нужно досматривать с особой тщательностью? — спросил Тим.

— Конечно, — ответил Смайлз. — Их каждый раз обыскивали с головы до пят, но они были чистыми и байки тоже.

— Какой пограничный пост? — спросил Тим.

— Сан-Исидро — Тихуана, — ответил Рич.

— Надолго они задерживались в Мексике?

Мелейн передал Тиму договор о межведомственном взаимодействии.

— Дней на пять. Один раз в конце октября, другой раз в начале ноября и последний — в конце ноября.

Тим просмотрел даты.

— Они были в Мексике, когда погибла Дженнифер Виллароза, ее смерть датируется двадцать девятым ноября.

— Кто такая Виллароза? — поинтересовался Смайлз.

— Мы нашли ее волосы на столе для бальзамирования. О ее смерти только известно то, что она захлебнулась, ныряя в Кабо.

— Кабо неблизко от Тихуаны, — сказал Медведь.

— У этих ребят было пять дней, — возразил Тим, — а расстояние там всего — ну сколько? От силы девятьсот миль.

— Пятнадцать часов в седле, — поддержал Геррера. — Пустяк для этих парней, они ведь совершают мотопробеги через всю страну. Им это в кайф.

— Смерть Вилларозы была несчастным случаем, — настаивал Медведь.

— А может быть, она стала нежелательным свидетелем, — сказал Тим.

Агенты ФБР поморщились. Предположение прозвучало так неубедительно, что это осознал даже сам Тим.

Мелейн сделал очередное заявление:

— Палец на Соске и Щенок вчера утром снова пересекли границу.

— Вы их не задержали? — спросил Таннино.

— Нечего было предъявить.

— Вы установили слежку?

Последовало неловкое молчание. Наконец Рич сказал:

— Они ушли от нас в подземном гараже. Мексиканские агенты потеряли их след после Сан-Антонио Дель Мар.

— А почему на границе не установили передатчики на мотоциклах? — спросил Тим.

— Да уж, — Смайлз сжал губы. — Спрячешь их на мотоциклах.

— Значит, пока мы тут разговариваем, они получают в Тихуане партию товара?

— Если они — не приманка, — сказал Рич. — Сейчас мы знаем наверняка только то, что они решили поиграть с нами в какую-то идиотскую игру.

— Так какими же данными вы располагаете обо всей этой операции по перевозке? — спросил Тим. — И насколько они основаны на предположениях?

— Я получил лишь обобщенные разведданные.

— Очень полезная информация, — сказал Медведь. — Почему бы тебе вместо «слез Аллаха» не начать пугать людей фуксией?

— Я уже был практически у цели. — Рич встал, насупившись, и Медведь сделал шаг ему навстречу. — Я был совсем рядом. Оставалось несколько дней, может быть, даже часов. Я проник в главный пункт распространения — мастерскую Оглобли Дэнни. Она взаимодействует с распространителями из всех филиалов. Прошу прощения, взаимодействовала. Теперь это звено потеряно.

Его злобное лицо внезапно смягчилось, стало печальным. Вспомнив, как Рич посмотрел на тело Даниэллы, когда они выходили из мастерской, Тим подумал, что он, играя свою роль, мог зайти в отношениях с ней слишком далеко.

— И чем же все закончилось? — продолжал Рич. — Вы вломились туда, открыли огонь и послали к чертовой матери весь наш план действий.

Таннино встал и положил кулаки на стол.

— Вы влезли своими грязными ботинками в наше санкционированное расследование и еще смеете заявлять, что мы вам помешали? Вы должны были предупредить нас, что мастерская в разработке. А твое взаимодействие, — он посмотрел на Мелейна, — заключалось только в том, чтобы хихикать в кулачок на наших собраниях и играть в игру под названием «Отыщи мои материалы сам». Что мы должны были делать? Мы гонялись за этими подонками, не имея на них практически ничего. А вы в это время еще и палки нам в колеса вставляли.

— Мы потратили целые месяцы на то, чтобы внедрить к ним нашего парня, и не имели права раскрыть его кому бы то ни было, — ответил Мелейн.

— Вы бы и не раскрыли его, если бы предупредили нас о мастерской. А еще вы не дали нам допросить Козла Пурдью, которого мы задержали.

— Мы не могли позволить допрашивать кого-либо из «грешников», пока Рич был там. Надеюсь, вы понимаете, почему.

— Куда вы запихнули Козла?

— Он теперь бесполезен. — Мелейн кивнул Тиму: — Ты слишком уж крепко засадил ему в лицо.

— Мы рисковали своими задницами, доставая его, а вы его упрятали, — сказал Медведь.

— Достаньте кого-нибудь другого.

— Достанем. — Тим посмотрел на Рича.

— Знаете, почему все так не любят ФБР? — спросил Таннино. — Потому что у них нет леса, но каждый — дерево. Если когда-либо было межведомственное взаимодействие…

— Послушайте, — сказал Мелейн, — ведь сейчас мы пытаемся наладить взаимодействие.

— Единственная причина этого, по-видимому, то, что ваш вонючий агент сейчас сидит в моем изоляторе.

— Для вас, судебный исполнитель, не должно быть новостью, что федеральные органы иногда действуют вразрез. Вряд ли погоня за беглыми преступниками стала бы для вас делом первостепенной важности, если бы не были убиты двое ваших людей.

Тим медленно произнес, стараясь сдерживать гнев:

— Двое наших людей, — его голос задрожал, — и еще двое гражданских лиц и тридцать восемь байкеров из клуба конкурентов, вот и посчитайте, сколько всего было убито.

Мелейн спокойно посмотрел на Тима:

— Относительно скромные ставки для игры, в которую мы вовлечены. Мы не можем позволить и не позволим аль-Фат наполнить свою казну.

— Вы должны понять, что это не может служить оправданием.

— Послушайте, — сказал Смайлз. — Я знаю, вы принимаете это расследование близко к сердцу. Мне жаль, что погибли ваши приятели, но мы не могли надавить на бродяг раньше, не поймав крупную рыбу. Мы засекли повышенную активность филиала аль-Фат на верхнем западном побережье и готовимся нанести смертельный удар операции по ввозу наркотиков. Аль-Малик должен выйти на поверхность, когда товар прибудет из Мексики, и убедиться в том, что он благополучно пересек нашу границу. Аль-Малик лично осмотрит груз перед тем, как наркотик извлекут из тары и разольют по ампулам.

— Не надо пудрить нам мозги, — сказал Таннино. — Что мы должны делать?

Мелейн облизал губы и положил руку на плечо Ричу.

— Продержите его в камере до завтра, потом Дана Лэйк внесет за него залог. Мы хотим, чтобы дальнейшее расследование вы предоставили вести нам.

— Мы не можем этого сделать.

— Почему?

— Мы нужны вам, но даже сейчас вы слишком высокомерны и тупы, чтобы понять это. У нас в руках один из ключевых моментов расследования, который вам необходим. И мы отдадим его, но за ответную услугу.

— Играете с огнем, — сказал Смайлз. — При всем моем уважении к судебно-исполнительской службе смею заметить, что вы много на себя берете.

Таннино хотел было возразить, но вмешался Тим:

— Зачем им была нужна Марисоль Хуарес? Почему они ее изрезали?

— Не знаю, — пожал плечами Мелейн. — Может быть, для развлечения.

— Это было бы чересчур даже для серийного убийцы.

— Эти ребята — психи, — сказал Рич. — Если им понадобится пара минут, чтобы Дэн Лори утолил свою кровавую жажду, они их выкроят.

— Если вас удовлетворяет такое объяснение, вы еще глупее, чем ваш маскарад. Вы упорно не хотите видеть очевидные вещи, но если бы вы обратили внимание на маленьких скромных людей, могли бы найти некоторые ответы.

Рич встал и качнул головой, глядя на Таннино:

— Суть в том, что я не смогу поймать террориста, пока ваш неуравновешенный помощник таскает угли из костра. Мы вели расследование по определенному пути, а этот идиот все нам испортил. Предоставьте своим помощникам удить рыбку помельче. Мне нужен Меч Пророка, и я его найду.

Тим ответил:

— Если ты полагаешь, что, встретившись в один прекрасный день с Дэном Лори, я позволю ему скрыться, ты глубоко ошибаешься.

Рич провел рукой по щетинистому лицу. С него сняли куртку и наручную повязку, но от его нижнего белья все еще разило дымом. Он шагнул вперед и нахмурился, глядя на Тима сверху вниз:

— В следующий раз, если вздумаешь вмешаться, не жди, что я спасу твою шкуру.

Таннино, сидя в кресле, посмотрел на Смайлза и Мелейна, потом перевел взгляд на Рича. В его глазах мелькнула злоба. Он кивнул Тиму:

— Уведи задержанного, Рэкли.

Тим встал, повернул Рича кругом и застегнул наручники у него за спиной. От прикосновения металла руки Рича дрогнули. Тим повел Рича в камеру, Медведь и Геррера вышли следом.

Глава 36

Помощники расположились в командном посту, ожидая информации от Таннино. Он был на конференции у мэра, где собрались большие шишки из силовых ведомств. Решался вопрос, чье участие в совместной операции будет приоритетным — ФБР или судебно-исполнительской службы. Из какого-то кабинета доносился веселый звон колокольчиков Хануки^[53] — из компьютерной заставки, но настроение это не улучшало. Было девять вечера, а Тиму казалось, что уже глубокая ночь. Звонок в больницу, не принесший ничего нового, только усилил его подавленность. Он все листал и листал фотографии Дэна и Кейнера, кусая палочку для коктейля до тех пор, пока у него не разболелись зубы.

Стол, полы и стулья были завалены кипами скоросшивателей. На стенах висели листки бумаги, прикрепленные канцелярскими кнопками. Заместитель начальника выбросил в корзину несколько сухих печенюшек в розовой коробочке; на их сладкую глазурь слетались сонные мухи. На столе стоял фруктовый пирог, испеченный женой судебного исполнителя. К нему так никто и не притронулся. То, что пекла миссис Таннино, можно было вкушать только под страхом смерти, особенно если в выпечке были засахаренные фрукты и кукурузный сироп.

Только что закончилась скучная официальная сводка местных новостей. Скуку с лихвой компенсировали праздничные репортажи: пирожные «Иисус» плакали слезами из корицы; домохозяйка из Тарзаны сделала огромный семисвечник, от которого ахнул весь Голливуд; искалеченный ребенок был прооперирован на средства благотворительной организации «Исламик Черити». Даже по Си-Эн-Эн показывали какие-то приторные новости о соревнованиях по поеданию зефира и о Звезде Давида, которую укрепили на ели перед Белым домом.

Большинство членов оперативно-тактической группы сейчас были дома с семьями. Джим, опершись локтями на письменный стол, клевал носом; ему позволили дежурить, хотя и отстранили от тактических действий. Фрид, который уже успел развестись, остался вместо Томаса: тот сидел дома за праздничным столом. Медведю пойти было практически некуда, даже если бы он и захотел. Он восседал на стуле, закинув ноги на стол для заседаний, и смотрел в потолок. Кресло с трудом выдерживало нагрузку. Тим уже три раза звонил лечащему врачу Дрей, но так и не съездил в больницу. Он чувствовал угрызения совести, но Дрей отговорила его ехать: «Грешники не станут зря терять ночь. Не стоит в это время сидеть у кровати жены, лежащей в коме».

«Что-то давненько я не слышал от тебя таких слов», — подумал он.

«Да это потому, что ты за это время еще никого не убил. Сколько прошло — часа четыре, кажется?»

«Мне тебя не хватает».

Он ничего не услышал в ответ.

В конце концов Мэйбек и Хейнс с виноватым видом направились к двери, хотя их никто не винил.

Когда они уходили, Джим поднял голову:

— Счастливого Кванзаа.^[54]

Мэйбек улыбнулся и поднял в ответ большие пальцы, словно говоря, что «все будет путем».

— Увидимся утром.

— Если дело еще будет в наших руках, — заметил Тим.

Все хмуро посмотрели на него. Медведь что-то недовольно промычал.

Геррера резко оборвал свою новую подружку, звонившую ему по телефону:

— Я же говорил тебе, детка, не звони мне на рабочий.

Он сказал это с неожиданно сильным акцентом и окинул остальных извиняющимся взглядом. Когда Геррера повесил трубку, Медведь, не отрывая глаз от потолка, спросил:

— Джин Энн?

— Алисия.

Медведь повернул лицо к Тиму:

— Наш мальчик пришел в себя.

Вдруг все встали — в комнату зашли мэр Стросс и Таннино. Лицо Стросса было красным и напряженным; он ослабил свой зеленый галстук с заколкой в виде утенка. От мэра пахло красным вином.

— В результате продолжительной дискуссии с представителями Восточного побережья мы решили оставить и вам, и ФБР собственные полномочия. Я удовлетворен вашей работой, и мы не намерены ее прерывать. ФБР, без всякого сомнения, продолжит свою операцию «Зачистка», при этом вы обязаны сотрудничать с ними и предоставлять им всю необходимую информацию. Если вы поставите ваше самомнение превыше благоденствия этого города, ответите передо мной лично. Понятно?

Все закивали и одобрительно забормотали. Таннино кивнул, с удовлетворением глядя на главу муниципалитета, и добавил:

— Агенты Бюро будут следовать тем же приказам, что и мы.

— А сейчас скажите, — мэр снова заговорил тоном политика, — накормить ли вас, ребята, индюшкой?

— Да что вы, господин мэр, не стоит о нас беспокоиться, — вежливо отказал Миллер.

Стросс кивнул и вышел; Медведь негодующе посмотрел на Миллера.

Таннино задержался в дверях:

— Ребята, я вас прошу, съешьте хоть кусок этого проклятого пирога до того, как придет жена.

Никто даже не пошевелился, и он устало вздохнул:

— Медведь, позаботься об этом, хорошо?

Дверь за ним закрылась.

— Что делаем дальше? — спросил Фрид.

— Джим, у тебя есть какой-то приятель-пограничник, так ведь? — спросил Тим. — Звякни ему. Пусть он поможет достать данные о пересечении границы нашими мальчиками через пост Сан-Исидро — Тихуана. На чем они были, под какими номерами байки и все такое.

Медведь ослабил давление на спинку кресла, сев прямо.

— А что, если эти мерзавцы действительно приманка, как говорил Рич? Что, если «слезы» уже здесь? Пока мы решаем, что делать, наркотик, может быть, уже вовсю расходится.

В первый раз после убийства Пса Геррера заговорил решительно:

— Я знаю, как можно это выяснить.

Глава 37

За рулем своего «доджа» Медведь чувствовал себя как дома, несмотря на то, что Геррера втиснулся на сиденье между ним и Тимом. Клуб «грешников» был виден с дороги; он возвышался чудовищной громадиной за забором, опутанным колючей проволокой. Когда они подъехали, внутри раздавалось женское хихиканье, в динамиках ревел «тяжелый металл» и то и дело слышался звон бьющихся бутылок.

Из пакета, лежавшего у него под ногами, Медведь достал кварту слабого яичного ликера и пластиковые стаканчики. Он разлил напиток в стаканчики, и все трое чокнулись.

— Здоровья и счастья, — проговорил Медведь. Эти два слова он обычно произносил за рождественским столом, когда приходил в гости к Тиму и Дрей, а потом молча поглощал половину праздничной телятины.

Геррера добавил:

— Y rezos para la salud de su esposa.^[55]

Они выпили.

Какой-то «грешник», спотыкаясь, вышел из клуба и влез на свой байк; сзади села его подружка, и они укатили. Медведь вопрошающе поднял бровь и посмотрел на Герреру, но Геррера покачал головой.

— Он просто страхуется.

— Что ты имеешь в виду?

— Если байкер занимает должность в клубе, он ездит со своей подружкой, которая в случае чего сможет вызвать адвоката и выплатить залог поручителю.

Не прошло и полминуты, как еще один «грешник» вышел из клуба и тоже куда-то поехал, правда, без подружки. Медведь тронулся за ним, соблюдая приличную дистанцию, потом связался с командным постом и попросил Фрида узнать по номеру мотоцикла личность байкера. Им оказался Фриц, член главного филиала без особых обязанностей.

— Подождем, пока он выедет на участок без развилок, — решительно сказал Геррера. Он уже пришел в себя, даже осмелел. — Не сейчас… не сейчас… теперь давай.

Медведь нажал клавишу. Взвыла сирена. Фриц притормозил и съехал на обочину. Тим с Геррерой ждали в «додже», пока Медведь обыскивал мотоцикл и негодующего байкера. Напоследок Фриц сказал Медведю несколько отборных фраз по поводу бесчинства полиции и укатил. Медведь направился обратно к машине. Увидев, что он возвращается, Тим и Геррера вылезли из «доджа» и включили фонарики. Медведь сел за руль и медленно поехал вдоль дороги, ярким светом фар освещая придорожные кусты. Наконец Геррера отыскал пакетик с белым хлопьевидным веществом.

— Сдается мне, это обычный метамфетамин, — сказал он.

Медведь высунул голову из окна, облокотившись на дверцу:

— Не то?

— Да похоже. Проверим в лаборатории, но на первый взгляд это смесь электролита и декстрометорфана.

Тим обнаружил еще несколько пакетиков, брошенных в слоновую траву. Геррера поднес один из них к фарам.

— Сомневаюсь, что они станут торговать этой дрянью при наличии более выгодных предложений. Они бы сразу же пустили «слезы» на рынок.

— Разве они не могут продавать и то и другое? — спросил Медведь.

Геррера смутился, услышав в его голосе иронические интонации.

— Значит, они все еще сбывают «мет», — заключил Тим. — Придется приложить уши к земле, не услышим ли чего о большой поставке героина из-за границы. Пока ведь так ничего и не известно.

Тим с Геррерой уже сидели в машине; грузовик тарахтел, стоя на дороге. Вдруг Медведя осенило:

— А почему бы не съездить к Великому Мустаро?

Они вышли, притормозив у многоквартирного дома с розовой штукатуркой. В рождественский вечер группки недружелюбно настроенных людей на улице заметно поредели. Бейсболки, повернутые козырьками на затылок, коричневые бутылки в руках. Один из парней показал им неприличный жест, Медведь кивнул ему в ответ и махнул рукой в знак приветствия.

Они вскарабкались вверх по лестнице и двинулись к квартире Хлыста в конце коридора. На дверной ручке висела стопка ежедневных меню разносчика еды, на коврике перед дверью, словно листья, были рассыпаны остальные. Медведь указал пальцем на створчатое оконце. Его лицо напряглось. Несколько черных мух пытались пробраться внутрь сквозь оконные щели. Геррера сморщился, почувствовав резкий запах.

Трое помощников безмолвно стояли перед щербатой дверью, залитые светом мерцающей над головой лампы. Откуда-то с улицы раздавались еле слышные натужные напевы. Они грустно помолчали — это все, на что Хлыст мог рассчитывать в этой жизни.

Медведь вынул из заднего кармана набор отмычек в виниловом футляре, неосторожно тряхнул его, и отмычки посыпались на пол, как сигареты. Тим собрал их и начал отпирать замок. Наконец тот щелкнул, они открыли дверь и увидели мертвого Хлыста.

Глава 38

Они стояли на улице и вдыхали ночной воздух. Тим уже и не помнил, когда он в последний раз с таким облегчением предоставлял криминалистам осматривать место преступления. Влажный воздух комнаты Хлыста и трупный запах, казалось, оставили на них невидимый гнилостный налет. Медведь с Геррерой обмахивались полами своих рубашек, пытаясь избавиться от этого запаха. Герреру все еще подташнивало, но он пытался придать лицу стоическое выражение. Местные ротозеи собрались поглядеть, как тело опускают в мешок, как будто это был финал спортивных состязаний. Они сжимали в руках банки с пивом и показывали пальцами, и ни на одном лице Тим не заметил выражения ужаса или отвращения.

Дэн с Кейнером побывали у Хлыста, оставив на его теле двадцать пять колотых ран. Судя по многочисленным подтекам на линолеуме, он еще жил довольно долго; они пытались заставить его говорить. Дэн наносил удары с хирургической точностью, минуя артерии и кости, напоследок нанеся смертельное ранение в бедренную артерию. Тим догадывался, что такая пытка могла быть местью за потерю Вождя, Козла и Том-Тома. И одновременно ощущал приглушенное, но тягостное и неотвязное чувство вины. Ведь это они с Медведем и Геррерой нашли Хлыста и надавили на него, а тот был даже рад все рассказать, и это привело к непоправимым последствиям.

Из здания вышел Фрид; на его тонком лице блестел пот. Он кивнул:

— Ну ладно. Я пока побуду здесь. Миллер остался ответственным дежурным. Томас уже собирается, скоро прибудет на пост.

— Джим добыл информацию у пограничников? — спросил Тим.

Фрид протянул ему записную книжку. На открытой странице были технические описания транспортных средств и государственные номера. Палец на Соске, Щенок и Бубновый Пес пересекали границу на «харлеях», но 7 декабря в 14:13 Бубновый Пес ехал один на бордовой «тойоте-камри», номер 7CRP497.

Тим переписал себе данные о машине.

Глаза Фрида вдруг расширились, как у зеленого юнца; это выглядело странно при его большом служебном опыте:

— Значит, Бубновый Пес приехал на склад не на мотоцикле, а на машине.

— Может быть. Надо проверить. На кого она зарегистрирована?

— Это фиктивная регистрация. Документ действителен, но машина записана на вымышленное лицо.

— Наверное, это сделала Бэйб Донован?

— Скорее всего.

— Какая у нее щедрая душа, — заметил Медведь.

На поясе у Фрида зажужжал пейджер; он наклонил его, стараясь разглядеть надпись на синем экране.

— Только что по факсу поступили данные о кредитке Вождя. Когда Томас вырвется из семейного круга, мы этим займемся.

Он снова залез в свой серый «порше-каррера», который приобрел после продажи семейного гарнитура из двадцати семи предметов.

— Пусть люди из управления шерифа помогут вам найти машину. Встретимся на посту.

Согнувшись в салоне «камри», Ааронсон что-то пытался выудить из-под сиденья. Наконец Тим услышал его натужный шепот:

— Попалась.

Он вылез со стаканом «севен-илевен», захватив щипцами его за ободок.

Медведь закатил глаза и отступил на обочину. Они наблюдали за процессом добрых полчаса, и Медведь с Геррерой уже выразили свое желание «дернуть отсюда побыстрее», чтобы заняться кредиткой, но Тим, зная, что Ааронсон предпочтет поработать на месте преступления, предоставил криминалисту такую возможность. Кроме того, Томас с Фридом были лучшими по части финансовых расследований, поэтому он не хотел ехать сейчас на пост, чтобы разглядывать карточку «Виза», стоя у них за спиной.

Они нашли машину Бубнового Пса буквально через несколько минут. Она была припаркована в соседнем квартале рядом со складом, в котором байкер получил в грудь пулю Герреры. Тим рассчитывал на более интересные открытия, но пока что Ааронсон достал только обертки от фаст-фуда, несколько выпусков журнала «Изирайдерс» и измятое пончо, которое никак не походило на предмет одежды.

Ааронсон работал неспешно, но добросовестно и нередко проявлял прямо-таки блестящие профессиональные навыки. Однажды он нашел образец ДНК в обрывке нити для чистки зубов, обнаруженной им на подошве ботинка в чулане ночлежки. Тим ждал от него на этот раз не менее блестящих находок.

Медведь нажал кнопку электронных часов. Без четверти двенадцать. Рождество все еще отчаянно цеплялось за уходящий день. Тим не мог поверить, что он начал сегодняшнее утро с посещения Дядюшки Пита.

Ааронсон уставился в стакан, задумчиво сморщив нос.

— Что ты там видишь?

Он поднес стакан к носу Тима, и Тим отпрянул от резкого запаха.

— Что там? — спросил Геррера, крайне заинтригованный.

— Плевки жевательного табака. — Ааронсон взболтнул темно-коричневую жижу. — Крепкий. «Скоул Винтергрин», судя по запаху. Но гляньте-ка сюда. — Он наклонил стакан; к его донышку приклеилась какая-то бумажка. Тим различил на ней какие-то значки, но она была слишком измятой и грязной.

— Почему нужно обязательно приклеивать бумажку к дну стакана? — поинтересовался Геррера.

Тим, представив себя опытным следователем, ответил:

— Так она не потеряется при езде. — Он глянул через плечо Ааронсона и спросил: — А ты можешь высушить ее, чтобы прочитать надпись?

Ааронсон встал на колени на тротуаре, слил жидкость в тару для образцов и при помощи пинцета отклеил бумажку — осторожно, чтобы не порвать; затем сунул за ухо гибкий фонарик и, освещая им бумажку, поднес к ней увеличительное стекло. Он выглядел, как настоящий сыщик.

Теперь надпись была более отчетливой, только край бумажки был оторван: какие-то завитки в круге, наподобие восточного знака инь-янь. Похоже, это была эмблема. На ней четко различались буквы и цифры — TR425.

Ааронсон сложил бумажку пополам и поскреб обратную сторону тонким зондом с тупым наконечником.

— Видите? Это клейкая основа.

— Наклейка? — спросил Тим, занося номер в свою записную книжку.

— Вероятнее всего, маркировка груза. А номер на ней — подтверждение приемки или код слежения. — Ааронсон вынул блокнот и тщательно переписывал в него различимые части эмблемы. Затем вырвал лист и передал Тиму, не отрывая взгляда от оригинала.

— Пока и это сгодится. Надо осмотреть бумажку под стереомикроскопом.

Глава 39

Томас оперся на стенку у дальней стены конференц-зала. Он был раздражен. Цветная фотопроекция физиономии Дэна Лори наполовину закрывала лицо помощника.

— Послушайте, мы уже просмотрели все выписки счетов из кредитной карточки, но потребуется еще некоторое время, чтобы проверить все операции с ней за девять месяцев. У «Визы» ограниченная информация, нужно дождаться ответов от организаций. — Он глянул на часы: половина первого. — Они начнут поступать не ранее завтрашнего утра.

— А в самом банке не получится выйти на след? Может быть, в «Визе» есть информация о бывших кредитках? Они ведь хранят отчетность?

— Эта кредитная карта была выдана Фреду Козлански, который умер в прошлом году. Вождь позаимствовал его имя, зарегистрировался и проводил все операции по счету Козлански.

— Нет данных о получении наличных из банкомата? — спросил Тим.

Томас ответил:

— Только по кредитке.

— А может быть, для операций с этим счетом есть еще какие-нибудь кредитки?

Фрид отрицательно покачал головой. Миллер выдохнул и откинулся в кресле, сцепив кисти на затылке. Еще шесть помощников вернулись на пост, но остальные должны были прийти только утром. Мелейн, который формально все еще был прикреплен к оперативно-тактической группе, отсутствовал — наверняка занимался операцией «Зачистка». Теперь, когда внедренный в клуб агент был выведен из игры, присутствие Мелейна в Ройболе больше не требовалось — нечего стало контролировать. Смайлз, живой мертвец, должен был снова исчезнуть, чтобы обеспечить безопасность Ричу.

Запах от кучки фруктов недельной давности, венчавших собой переполненную мусорную корзину, смешивался с запахом несвежего кофе и слипшегося сахара. Тим смотрел на бумаги, покрывавшие его стол, словно расстеленная скатерть. Они уже вычислили, где и когда Вождь покупал бензин, соотнося ежедневные размеры расходов. Он заправлял мотоцикл только на пяти автозаправках недалеко от своего «логова». Бензоколонки были отмечены на карте стрелками, рядом были написаны цифры — 3,25 галлона, 2 галлона, 24,92 галлона, 3,17 галлона.

Он удивленно поглядел на огромную цифру. У «индиана» Вождя был бак объемом в три с половиной галлона. Геррера, основываясь на снимках с похорон Нигера Стива, оценил размеры бензобаков на байках «грешников» — самый большой достигал приблизительно шести галлонов.

— Что за объем такой — двадцать пять галлонов? — спросил Тим.

— Это одна из нерешенных загадок, — сказал Томас. — Мы не знаем, откуда такие цифры.

— Может, купил пива, и его включили в счет, — предположил Геррера.

— На той заправке нет магазинчика.

— Ну а сигареты, машинное масло?

— Это чек, автоматически выбитый после заправки. У него особая кодировка.

— Двадцать пять галлонов. Должно быть, внедорожник, — сказал Медведь.

— Громадный внедорожник, — ответил Геррера. — Целый «хаммер». Или фургон для перевозки имущества, или еще что-нибудь в этом роде.

— В том-то и дело, — сказал Фрид, держа в руках кипу. — У «грешников» и их милашек если и есть что-либо мощнее мотоциклов, так разве небольшие «ягуары» или «бумеры». Ни одного внедорожника.

— Слишком странно, — проговорил Геррера. — Они как будто сговорились покупать маленькие машины.

— Кто же заправлял большой автомобиль? — вопрос Медведя растворился в молчании.

Тим пролистал стопку фотографий с проявленных снимков из мусорного контейнера. Все до последней были абсолютно черными, как и говорил Томас.

Тим разочарованно бросил их на стол и потер глаза с таким ожесточением, что они стали красными.

— Давайте еще раз пробежимся по списку жертв.

Миллер поднял голову:

— Мексиканские девушки от пятнадцати до тридцати?

— Мы же говорили, никаких зацепок, — буркнул Фрид.

— Все равно, сделайте милость.

Томас вздохнул и начал перелистывать документы один за другим.

— Мария Альварес. Двадцать два года. Нападение и убийство в Темпле и Аламеде. Альма Бенито. Шестнадцать. Застрелена в окрестностях Гленшоу Хай…

Поток имен не кончался, Томас перечислял фамилии в алфавитном порядке строго по списку. Молодые и мертвые.

Лос-Анджелес — город мечты.

За последние три месяца произошло сорок семь подобных убийств. Томас остановился, чтобы перевести дыхание, и Медведь сказал:

— Ты забыл о Венеции.

— В Венеции не было убийств с ярко выраженной национальной подоплекой.

— Действительно? Это здорово.

— А в Торрансе? — сказал Тим.

— Я ведь, кажется, упоминал Торранс. Ну, там ничего особенного. Одна цыпочка погибла во время отпуска.

— Где она отдыхала?

— В Кабо-Сан-Лукас.

— Ты, должно быть, перепутал. Дженнифер Виллароза жила в Сильмаре.

— Я говорю не о Вилларозе. Кажется, у той девушки была фамилия Санчес. — Томас наморщил лоб. — А что, Виллароза погибла в Кабо?

Тим пролистал списки дел, затем отряхнул пыль с нужной папки и раскрыл ее. С регистрационной фотографии из иммиграционной службы на него глянула улыбающаяся толстушка с кудрявыми волосами. Люпе Санчес. Под фотографией стояла дата смерти — 30 ноября.

От прилива адреналина по коже Тима побежали мурашки. На него словно снизошло озарение. Он нашел нить, которая могла вывести к истине.

Медведь вскочил со стула:

— Как она погибла?

— Несчастный случай на прогулке, — ответил Томас.

— Господи, — проговорил Геррера, набирая номер. Все затихли, понимая важность момента.

Тим схватил три пачки фотопленки и начал вынимать негативы. Несколько черных прямоугольников рассыпались по полу. Негативы в первых двух пачках были мутными, в третьей пачке имели голубовато-серый оттенок.

Он снова вспомнил о двадцати пяти галлонах.

В его голове эхом отдавалась презрительная фраза Дэна, брошенная им над раненой Дрей: «Потренируемся на этой телке». На девятом месяце беременности Дрей была такой же крупной, как Марисоль Хуарес, Дженнифер Виллароза или Люпе Санчес. Тим прочитал по губам слова Дэна, но он не слышал интонации, с которой было произнесено предпоследнее слово. «Потренируемся на этой телке».

Он почувствовал, что все становится на свои места.

«Грешники» уже могли ввозить новый наркотик — он понял это еще до того, как Геррера повесил трубку и произнес:

— Санчес выиграла бесплатное путешествие в Мексику от компании «Гуд Морнинг Вэкейшенс».

Глава 40

По смуглому запыленному лицу Густаво Алонсо стекали крупные капли пота. Изрядно потрудившись, он наконец перевернул крупное тело на левый бок. Он прервался и перевел дыхание, затем поправил голову трупа, чтобы был открыт пищевод. В горло девушки был введен тонкий катетер, соединенный трубкой с баллоном, внедренным в просторную полость желудка. Эндоскоп свисал с разъема плоского монитора, словно черная змея. Дрожащими руками Густаво повел эндоскоп через катетер к нижнему сфинктеру пищевода. Когда ему это удалось, сдутый баллон вырисовался на экране монитора в окружении внутренностей.

Густаво перевел взгляд на экран, затем прервался, вздохнул и вытер со лба пот. Щетина на его лице взмокла и слиплась по бокам темными пятнами. То, что он делал, не было для него новым: он уже лет двадцать проработал бальзамировщиком по фиктивной лицензии; ему было все равно, что брать в руки — трупную гниль или барбекю, у него ничего не вызывало рвотных позывов. Он взмок потому, что его не кормили и руки уже устали.

Похоронное бюро «Суэньо дель Анхел» было расположено в захолустном районе Сан-Хосе дель Кабо, вверх по шоссе № 1 из Кабо-Сан-Лукас. Разглядеть запущенное здание с грунтовой дороги было почти невозможно из-за жилых домов. По улице, где стояли эти дома, вряд ли когда-нибудь ступала нога туриста. Ветерок доносил со двора голоса байкеров, сидевших под прогнувшимся навесом крыльца. Послышался стук, шарканье по гнущимся половицам и идиотский смех. Кто-то пробил ботинком гнилую древесину ступеней.

К решетке двери прислонился Палец на Соске — проверял, как шла работа. Он не рискнул войти внутрь без надобности. Они со Щенком приехали вчера вечером; около полуночи прилично одетый джентльмен арабской наружности передал им партию «слез Аллаха».

Густаво снова занялся трупом; его не покормят, пока он не сделает работу. Он вынул проволочный проводник из трубки наполнения баллона, видневшейся из широко раскрытого рта трупа. Пакет со «слезами Аллаха» лежал рядом с ним на хирургическом подносе; надпись убеждала, что это соляной раствор, но на самом деле там был литр концентрата чистейшей эйфории. Он прокачал трубку наполнения, затем воткнул в пакет шприц объемом 50 кубиков, потянул поршень, и в шприц затек жидкий героин. Густаво ввел набранную дозу в трубку. На мониторе было видно, как заколыхались стенки внутрижелудочного баллона, напоминающего искусственный зародыш.

С величайшей осторожностью, следя за тем, чтобы трубка не перегибалась, он повторил процедуру. Каждый раз, нажимая на поршень, он перекачивал порцию, которая на улице должна была стоить как минимум миллион долларов.

Это была кропотливая работа.

Стол для бальзамирования оставлял желать лучшего; в него шелушащимися пятнами въелась ржавчина, прилипавшая к мягкой белой плоти восемнадцатилетней девушки. Тело должно выглядеть как можно лучше — католики хоронят людей в открытом гробу. Он сделал все необходимое: снял одежду, растер застывшие вены и деформированные участки; затем обмыл тело антибактериальным мылом, чтобы кожа была чистой, и опрыскал дезинфекционным раствором. Затем вытер надрезы тампоном, смоченным в полостной жидкости, и заполнил все отверстия, кроме рта: пищевод должен быть доступен. Из-за лицевого цианоза массажный крем пришлось наносить легкими мазками, чтобы предотвратить образование пятен. Он промыл глазные яблоки, чтобы вставить глазные ванночки для поддержания век. Связал вместе большие пальцы ног, чтобы ступни не разъезжались в стороны, и швами соединил груди в области сосков, чтобы они сохраняли пропорции. Ввел троакар — продолговатый заостренный инструмент — чуть выше пупка и при помощи него опорожнил кишечник. Прокачал кровеносные сосуды — правую и левую сонную артерию, подмышечные артерии, бедренные артерии. Хотя Густаво уже отключил насос, правая сонная артерия вздувалась прямо над грудиной, и языкодержатель прижимал ее к коже. Он выкачал кровь из артерий и заполнил их бальзамировочным раствором, чтобы естественный пигмент кожи не приобрел зеленоватый оттенок.

Труп был обработан идеально.

Тени, падающие сквозь решетку, замерли — байкеры следили за работой Густаво с безопасного расстояния в шесть метров, к тому же им в спину дул ветерок. Первый баллон был заполнен. Выжав последнюю порцию и протолкнув ее внутрь баллона, Густаво оттянул поршнем образовавшийся вакуум, запечатав баллон. Затем аккуратно вынул трубку, и баллон остался в желудке. С трупами тучных людей работать было труднее, но для данной процедуры требовался как можно больший объем желудка; кроме того, жировые отложения брюшного отдела помогали скрыть внедренный в полость баллон.

Он перевернул труп на спину. Проткнул верхнюю и нижнюю десны девушки крючками и стянул их проволокой, чтобы рот оставался закрытым. Положил ее крупные руки одну на другую, чуть согнув пальцы.

С облегчением и усталостью мужчина склонился над телом и поцеловал бледный лоб.

Натянув на нос футболку, в дверь вошел Щенок; из шкатулки с безделушками он вынул последний пакет. При всей своей бесшабашности и показном бесстрашии, байкеры не выносили возни с трупами. Они хорошо научились делать трупы, но от одной мысли прикоснуться к мертвецу их уже выворачивало наизнанку. У трех предыдущих девушек они даже не смогли как следует надрезать желудок, перед тем как привезли их к Густаво, а он надеялся, что парень, который так кичился своим умением владеть ножом, мог бы сделать эту работу более аккуратно.

С волос Густаво свисали капли пота. Он потер нос, и его пальцы стали липкими. Потом почесал руки, как будто прогоняя не видимых под кожей назойливых жуков.

— Дайте хоть что-нибудь поесть! — взмолился он. — Хоть кусочек!

— Еще рано, — отозвался Палец на Соске. Он стоял чуть позади Щенка со скрещенными руками.

Густаво глянул в дальний угол покойницкой. На другом столе его ждал еще один большой обнаженный труп.

Сестра-близнец.

Плечи Густаво опустились. Он вытер лицо воротником своей рубашки и печально кивнул.

Взял пакет «слез Аллаха» и снова приступил к работе.

Глава 41

Стрела экскаватора, желтая, как школьный автобус, накренилась, ковш опустился в яму и клацнул, ударившись о крышку гроба. Тим отвернулся от света прожекторов, освещавших темное кладбище, и прижал к уху сотовый телефон.

В трубке раздался неприветливый голос Джен Тураски — было два часа ночи. Джен работала в таможне Лос-анджелесского международного аэропорта ответственным резидентом оперативно-тактической группы, куда входили таможенники и пограничники. Тим познакомился с ней во время четырехмесячной переподготовки в Федеральном центре правового обучения; тогда она была еще местным агентом.

— Рэк, это должно быть что-то чертовски важное. Не говори мне, что ты пошутил. Я уже чую запах неизбежных исковых заявлений. — Она засмеялась, но сразу же стала серьезной. — Я не могу получить разрешение осматривать захоронение без достаточных оснований.

— Я ищу достаточные основания.

— Они уже должны лежать на моем столе, если мне придется нести ответственность.

— Тогда просто задержи все гробы, прилетающие из Мексики. Особенно из Кабо-Сан-Лукас. Дай мне час.

— Так, значит, нет никаких веских оснований и нет ордера? На такой шаг пойти непросто — что мы скажем семьям? Здесь я тебе ничем помочь не могу.

Трехмесячный декретный отпуск, который Джен получила в этом году, не сделал ее благосклоннее с точки зрения служебных обязанностей.

Медведь махнул экскаваторщику, как инструктор летчику перед стартом, и тот убрал ковш. На участок зашли четыре помощника с заступами. Из ямы полетели комки грязи.

— А если к тебе обратится лично судебный исполнитель? — предложил Тим.

— Судебный исполнитель? Да что у вас там стряслось?

— Запутанное дело с контрабандой наркотиков.

Джен сердито заворчала. Тим слышал в трубке надоедливую рождественскую мелодию, раздававшуюся в здании аэропорта.

— Один час, Джен. Пожалуйста.

Тяжкий вздох, затем стук пальцев по клавиатуре.

Рядом прошел Циммер; Тим прикрыл рукой динамик и спросил у него:

— Хейнс не наладил контакт с полицейским управлением в Кабо?

— Последний раз, когда я спрашивал, он ответил, что не может дозвониться. Он оставил несколько сообщений. Беда с этим Кабо. Они там, наверное, занимаются ловлей бешеных девиц.

Джен снова заговорила:

— В течение часа будет один рейс из Мексики. Поэтому даю тебе время до трех.

— Гроб прибывает с этим рейсом? — спросил Тим.

— Не знаю. Я свяжусь с дежурными, попрошу поднапрячься. У них не так много работы, управятся. Но после этого рейсы из Мексики будутодин за другим, и мы просто не сможем выкладывать гробы на асфальте рядом с самолетом.

— Спасибо. Увидимся через час.

— Приезжай с вескими основаниями или не беспокой меня, — повторила Джен и повесила трубку.

Тим захлопнул телефон и глубоко вздохнул. Помощники вынимали гроб из могилы. Четверо мужчин схватились за выдвижные ручки, еще двое потянули за нейлоновую ленту, продетую под скорбный ящик из ценной древесины. Мэйбек поскользнулся, и на его штанине появилась грязная полоса. Наконец гроб глухо ударился о землю.

— Ну вот, сделали работу за «фибов», — сказал Геррера.

— Это связано с нашим расследованием, — ответил Тим. — Обнаружив наркотики, мы выйдем и на Дэна Лори.

Ааронсон, одетый в пижамные штаны, хлопчатобумажную фуфайку и вельветовый блейзер, восхищенно постучал пальцем по прокладке между основанием гроба и крышкой.

— Свинцовая. Применяется для перевозки подобных грузов международными рейсами на обычных воздушных судах. Это плюс.

— Почему? — поинтересовался Мэйбек.

— Не будет червей. — Лицо Ааронсона было освещено слепящим светом прожектора. — А знаете, что еще нужно для перевозки тела?

— Откуда нам?!

— Его нужно забальзамировать. Это тоже плюс для наших экспертов. — Ааронсон поднял вверх ладонь, и Мэйбек неохотно ударил по ней, после чего вручил ему молоток и зубило.

Отец Дженнифер Вилларозы оказал им неоценимую помощь. Несмотря на то, что Тим постучал к нему в рождественскую ночь, он сразу же подписал разрешение на эксгумацию тела дочери. Его согласие сильно облегчало дело, и судебный приказ, выписанный на крайний случай, так и остался лежать в бардачке у Медведя. Дженнифер была единственным шансом подтвердить правильность теории Тима, потому что тело Люпе Санчес было кремировано вскоре после возвращения в США. Ни один из родственников не пришел забрать его, что неудивительно: у них был статус незаконных иммигрантов, а ее случайные заработки уборщицы не оставили денег на погребение. Пепел захоронили среди бедняков и бродяг. Таково было ее возвращение домой из поездки, которая могла на какое-то мгновение превратить жизнь девушки в рай.

После обнаружения сходства смерти Вилларозы и Санчес оперативно-тактическая группа закрутилась как торнадо. Визг покрышек, факсограммы, телефонные звонки среди ночи. Фрид убил сразу двух зайцев, отыскав в Интернете код скидки, по которому компания «Гуд Морнинг Вэкейшенс» заказывала билет Вилларозе, и обнаружив факт гибели еще одной девушки, выигравшей путевку в Кабо, — Марибель Андовар. Она перенесла сердечный приступ, от которого скончалась ночью в гостиничном номере. Официальная причина смерти вполне правдоподобна — девушка страдала ожирением, имела избыточный вес. Тело Марибель тоже доставили домой рейсом до лос-анджелесского аэропорта и кремировали. Ее имени не было в списках оперативной группы, потому что она жила в округе Керн, севернее района поисков.

Тим, пролистав свою записную книжку, нашел очевидное сходство всех трех случаев.

Дженнифер Виллароза. Погибла 29 октября в Кабо-Сан-Лукас.

Тело прошло таможенный осмотр в лос-анджелесском аэропорту 1 ноября, доставлено рейсом № 237 авиакомпании «Мексикана».

Бубновый Пес, Палец на Соске и Щенок в Мексике с 28 октября по 2 ноября.

Марибель Андовар. Погибла 8 ноября в Кабо-Сан-Лукас.

Тело прошло таможенный осмотр в лос-анджелесском аэропорту 9 ноября, доставлено рейсом № 13 авиакомпании «Аэро-Мексико».

Бубновый Пес, Палец на Соске и Щенок в Мексике с 6 ноября по 10 ноября.

Люпе Санчес. Погибла 30 ноября в Кабо-Сан-Лукас.

Тело прошло таможенный осмотр в лос-анджелесском аэропорту 1 декабря, доставлено рейсом № 2453 авиакомпании «Америкэн Эйрлайнз».

Бубновый Пес, Палец на Соске и Щенок в Мексике с 28 ноября по 1 декабря.

Женщин заманили в Кабо и убили. Он предположил, что их трупы стали пробным грузом, позволявшим точнее определить маршрут перевозки и проверить действенность службы безопасности аэропорта. Перед тем как перевозить в трупах наркотики, «грешники» должны были убедиться, что осмотр тел проходит без особого риска. Этих байкеров совершенно не интересовали чужие жизни. Девушки были принесены в жертву лишь для того, чтобы бандиты могли уточнить детали операции.

В Кабо девушек заселяли в разные гостиницы на разных пляжах, чтобы местные власти не смогли обнаружить сходство между этими происшествиями. Неудивительно, что не было найдено ни делопроизводства компании «Гуд Морнинг Вэкейшенс», ни налогового учета на нее, ни учетных записей Международной ассоциации воздушного транспорта. Не дал результата поиск веб-сайта, название которого имело бы хоть отдаленное сходство с goodmorningvacations.com, — поисковая система «Google» была бессильна. Единственной ниточкой оставался контактный электронный адрес, указанный в письме для Дженнифер Вилларозы, но он был удален. Геррера, рассматривая полученный Вилларозой документ, вычитал в разделе «Положения и Условия» абзац, напечатанный мелким шрифтом. Он гласил: «В случае смерти лица, выигравшего путевку, в период действия указанной путевки, Организация берет на себя единоличное обязательство по подготовке тела к перевозке международным транспортом, по доставке в страну выезда и передаче семье». Уполномоченные похоронных бюро, хоронивших Вилларозу и Андовар, не смогли дать никакой информации о средстве транспортировки.

Чек на получение 24,92 галлонов бензина навел Тима на мысль о заброшенном катафалке, стоявшем неподалеку от дома Вождя. Автомобиль был большим, значит, и бензобак его должен быть довольно вместительным. Миллер еще раз поехал туда, чтобы проверить, на месте ли катафалк. Принимая во внимание изощренные планы «грешников», никто не удивился бы, если бы его там уже не оказалось.

Чтобы избежать возможных подозрений, «грешники» выбирали женщин, расследованием смерти которых занимались различные ведомства. После того как смерть Вилларозы привлекла внимание военной прокуратуры — пусть и самое незначительное, — «грешники» спустились ниже по социальной лестнице, подыскивая такие жертвы, которых, по их предварительным расчетам, никто не стал бы искать. Родственники погибших, имеющие статус незаконных иммигрантов, вряд ли стали бы шуметь по поводу странных обстоятельств смерти девушек.

Когда будет убита следующая жертва, которой предстоит стать первым резервуаром для доставки наркотиков, — а она определенно будет убита, поскольку перевозить такой дорогостоящий наркотик в желудке живого человека рискованно, — пакеты со «слезами Аллаха» вырежут из ее тела. Оперативно-тактическая группа отчаянно пыталась выяснить имя вероятной жертвы, но безуспешно. Если «грешники» заманили ее в Кабо, — а Тим полагал, что так и случилось, — при заказе билета они наверняка не стали указывать шифр. По всей видимости, «грешники» снова должны были выбрать для своей цели крупную девушку, чтобы скрыть в брюшной полости резервуар с наркотиками.

Ааронсон выдвинул самую правдоподобную гипотезу, почему все предыдущие жертвы были полными, хотя наркотиков в них не перевозили. «Грешникам» пришлось потренироваться на их трупах, чтобы научиться удалять лишний жир в области живота. Героин был жидким, поэтому при извлечении баллона нельзя ошибаться — если резать неаккуратно, баллон может лопнуть, и жидкость выльется в полость тела. После использования в качестве туш для разделки трупы сшивали, гримировали и передавали благодарным скорбящим семьям для похорон или кремации.

Марисоль Хуарес, которую бродяги «грешников» похитили 22 декабря, стала подтверждением теории Ааронсона. Для Дэна она была «телкой», на которой он хотел потренироваться. Он так и не удалил из тела кишечник, но вспорол брюшной отдел и исполосовал желудок. Дэн решил порепетировать перед тем, как ставки удвоятся. Теперь одного взмаха ножом было недостаточно.

Таннино готовил выступление перед прессой, в котором хотел предупредить жителей об опасности и попросить их о содействии по делу «Гуд Морнинг Вэкейшенс». Он еще не решил, устраивать ли пресс-конференцию немедленно или подождать несколько дней. Если данные попадут в средства массовой информации, «грешники» могут изменить планы. Оперативно-тактическая группа была недостаточно информирована, и судебный исполнитель по понятным причинам не хотел упустить возможность поймать Дэна и Кейнера и перехватить наркотики. Но с другой стороны, ставкой была человеческая жизнь.

Жертва, в теле которой должны были перевозить «слезы Аллаха», сейчас, вероятнее всего, находилась в Кабо под бдительным присмотром Пальца и Щенка.

«Пора взаимодействовать с ФБР».

— Господи, Дрей, от них кроме вреда ничего не дождешься, — пробурчал Тим.

Геррера отвлекся и вопросительно глянул на Тима:

— Что-что?

Тим отмахнулся.

«Прости и забудь обиды. Сейчас же. Нельзя корчить из себя одинокого воина. По крайней мере, не сейчас, это уж точно. Нужна информация».

— У нас самих есть информация.

«Значит, им нужна информация. Может быть, у них недостает каких-нибудь звеньев цепи. У тебя есть кое-какие факты, и у них на «грешников» накоплено немало. Хватит дуться, пора работать вместе».

Медведь отклеил от свинцовой прокладки резиновую полосу, Ааронсон последний раз ударил молотком по зубилу, и замок вывалился из разбитой древесины. Крышка слегка подпрыгнула; Медведь, Геррера и Мэйбек поморщившись от трупного запаха, отступили назад. Тим приблизился к гробу, и Ааронсон откинул крышку.

Лицо уже сгнило — обычное явление. Но плотная крышка, прохладная земля и бальзамировочный состав помогли сохранить тело нетронутым. Геррера и Мэйбек закашляли, а Ааронсон, невозмутимо склонившись над гробом с медицинскими ножницами, разрезал грязную одежду трупа. У Тима заслезились глаза, но когда криминалист поманил его рукой, он подошел к могиле вплотную.

— Принимая за основу тот факт, что произошло утопление, на теле почти не должно остаться следов физического насилия, — сказал Ааронсон. — Вскрытия не проводилось, а значит, не должно быть никаких разрезов. — Он раздвинул ткань форменной куртки Дженнифер, под которой была парадная рубашка. — Трокар и канюля, которые используются при бальзамировании для вывода и замены естественных жидкостей организма, оставляют лишь отверстия небольшого размера в области…

Ножницы, пройдя вдоль рубашки, обнажили тугое пластиковое нижнее белье, напоминающее детские подгузники, без сомнения, закрепленное суперклеем еще до поступления тела в похоронное бюро «Сильмар», где на него надели форму. Ааронсон еще раз прошелся ножницами, и в открывшейся полости они увидели крупный желудок Дженнифер, весь исполосованный и покрытый швами, которые бежали вдоль его серых стенок, словно железная дорога. Ааронсон нагнулся ближе, чтобы рассмотреть желудок более детально. Брюшной отдел был вскрыт небрежными ножевыми надрезами. Швы разошлись сразу же. Понятно, почему потребовались навыки Дэна.

Все еще сгибаясь над трупом, Ааронсон пробормотал:

— Это рассеивает все сомнения.

Глава 42

— Ну что, готов отвечать на вопросы, засранец? — Медведь схватил Рича одной рукой за волосы, а другой — за цепь наручников, прижав лицом к стене. Тюремный надзиратель постучал в дверь, и Геррера открыл ее. Медведь вытолкнул Рича из камеры в коридор и довел до пустого конференц-зала. Тим расстегнул наручники. Рич уставился на троих мужчин, потирая запястья; его лицо покраснело.

— Черт возьми, я знаю, ребята, что вы меня прикрываете, но не стоит исполнять эту роль так рьяно.

— Я и не исполняю, — ответил Медведь.

— У нас есть информация, — продолжал Тим.

Медведь сказал:

— Так будем работать вместе, или продолжишь играть в свои фэбээровские игры?

Рич оглянулся по сторонам:

— Вы говорили с Мелейном?

— Этот дурак только бумажки перебирать горазд.

— Нам приказали взаимодействовать с ФБР, — сказал Тим. — Потому что не хватает улик. Для этого нам нужно кое-куда прокатиться с тобой, ты ведь оперативный агент. Можешь скоординировать действия со своей командой, чтобы найти Пророка. От тебя нам требуется информация о байкерах, которой ты располагаешь. — Он скрестил руки. — Тебе нужен один человек, мне — другой.

Рич посмотрел на Тима; на его здоровый глаз свисала прядь волос.

— Почему тебя так заботит Дэн Лори? Хочешь внести его в свой послужной список?

— В этот список недавно внесены трое, — сказал Медведь.

Рич собрался продолжать дискуссию, но Тим прервал его:

— Ну так что, скажешь?

Тот поднял руки вверх, словно сдаваясь в плен.

— Ну хорошо, хорошо.

— Где Козел?

— Его держат в федеральном учреждении в Вествуде. Он накачан обезболивающими и находится под строгим медицинским надзором. Из него ничего не смогли вытрясти — он пока не пришел в себя. А у вас что за информация?

— Подожди, — сказал Тим. — Я знаю, что ты копал под Дядюшку Пита.

Рич покачал головой, как бы взвешивая, стоит ли раскрывать карты.

— Мы перехватили кое-какие телефонные разговоры Дядюшки, но я не вправе выдавать…

— Тогда мы не вправе вызволить тебя отсюда. — Медведь выхватил наручники из рук Тима и приблизился к Ричу.

— Стоп-стоп-стоп. Мы знаем, что он погряз в торговле наркотиками. Но сейчас мы должны быть на воле.

— Чтобы найти Пророка? — спросил Тим.

— Да, и чтобы предъявить суду неопровержимые доказательства. Нужно поймать его с поличным, иначе все обвинения так и останутся на бумаге.

— У вас достаточно оснований для ордера? — спросил Геррера.

— Опять же, для получения ордера нам нужны вещественные доказательства.

Медведь сказал:

— Может быть, у нас получится. Мы умеем находить общий язык с судьями.

Рич рассмеялся. Даже при ярком освещении его кожа была желтой.

— Дана Лэйк так пнет тебя в задницу своей туфелькой, что мало не покажется. Кроме того, ни у Дядюшки Пита, ни в клубе доказательств не найти. Он слишком хитер для того, чтобы хранить у себя наркотики. И это практически единственная причина, по которой ему нужны бродяги. Нет, в этой ситуации не подойдут ни ордер, ни облава.

Медведь что-то промычал. Тим глянул на Герреру, но тот развел руками — «сам решай». Из конца коридора доносилась перебранка — двое заключенных из соседних камер крыли друг друга отборной руганью.

Рич с нетерпением ждал, что они, наконец, решат: ему ужасно хотелось вернуться к работе.

— Поможете нам достать наркотики, и мы накроем Дядюшку Пита. А ты, — сказал он, глядя на Тима, — сможешь разобраться с Дэном.

Тим пожевал губу, делая вид, что принимает решение. Наконец он повернулся к двери:

— Ладно, давай прокатимся.

Глава 43

От пластикового стаканчика с кофе поднимались струйки пара. Джен втянула носом аромат напитка. Под глазами у нее появились серые мешки, правое плечо помятой блузки было испачкано. Нелегко одновременно исполнять обязанности молодой мамы и ответственного агента. Она уверенно направилась сквозь толпу пассажиров, ожидавших посадку на ночной рейс перед терминалом № 1. За ней спешили Тим, Медведь, Геррера; между ними семенил Рич. Проходя мимо ожидающих, он опустил голову. На нем не было куртки с клубной эмблемой, но его все еще можно было узнать по всклокоченным, как у рок-звезды, волосам и глазной повязке; он даже не переоделся, выйдя из тюремной камеры. Заметив его, Джен наморщила лоб и обернулась к Тиму, вопросительно глядя на него. Тим кивнул, и она начала говорить.

— Гробы относятся к той же категории грузов, что и багаж дипломатов, — сказала Джен. — Иными словами, они не подлежат досмотру.

— А как же производится проверка? — спросил Рич.

Она оглянулась по сторонам.

— В определенных случаях даже дипломатический багаж проходит тайный осмотр. — Она указала на папку с документами, которую держал Геррера. — Мы будем действовать по закону. Это одна из причин, по которой можно просвечивать гробы рентгеном. Если у нас появятся данные о транспортировке наркотиков в желудке, понадобится ордер на вскрытие трупов.

— А если в гробах свинцовая прокладка? — спросил Тим.

— Не имеет значения, существует федеральное постановление, обязывающее нас вскрывать гробы и вынимать трупы для осмотра. Но это противоречит морали, поэтому необходимы действительно веские основания.

— Частные самолеты тоже могут представлять для нас интерес? — спросил Рич.

— Можно только пожелать удачи тому, кто решится возить труп в частном самолете. Это идет вразрез со всеми правилами безопасности и здравоохранения. Мы досматриваем все подобные рейсы.

Она проскользнула в дверь, и мужчины прошли вслед за ней вниз по лестнице до какого-то просторного зала, оборудованного под рабочее помещение. Несколько недовольных служащих перелистывали какие-то бумаги, сидя за столами, напоминающими школьные парты. Эти парты были расставлены вдоль стен, оставляя свободным пространство в центре зала. Натянутый вдоль потолка непромокаемый брезент служил единственной перегородкой между рабочим помещением и отделением с ограниченным допуском, где работал конвейер для выдачи багажа.

Джен пришлось повысить голос, чтобы они расслышали ее слова за общим шумом:

— Сюда.

Она провела их в отдельную комнату и закрыла дверь. Шум наконец-то стих. В широкое окно Тим наблюдал, как дежурный говорит по телефону, прижимая к одному уху трубку, а другое затыкая пальцем.

— Судя по всему, с финансированием у вас плохо, — заметил Тим.

— Они хотят, чтобы мы делали вдвое больше, ничего не давая взамен, — согласилась Джен. — Приходится крутиться. — Она перевела взгляд с Тима на Рича. — Мы трудимся не покладая рук.

На пол рабочего помещения из-под натянутого брезента с грохотом рухнул чемодан небесно-синего цвета. Служащие невозмутимо продолжали свою работу. Тот, кто расставлял столы, сделал это с большой предусмотрительностью.

— Вам нужно приплачивать за вредность, — сказал Медведь.

Джен показала им на стулья и сама уселась за стальным столом.

— Просто великолепная идея — перевозить трупы в гробах со свинцовой прокладкой. Чтобы обнаружить наркотик в желудке трупа, нужно будет вскрыть гроб, вынуть покойного и просветить тело рентгеном. А это, как я уже сказала, делается лишь в исключительных случаях.

— Но все же такие случаи бывают, — сказал Тим.

— Да, черт возьми. Мы проводили и сейчас проводим выборочную проверку.

— Есть ли определенные авиалинии или рейсы, грузы которых попадают под особое подозрение?

Губы Джен растянулись в улыбке.

— А об этом ты зачем спрашиваешь?

— Иностранные рейсы осматривают более тщательно, чем рейсы в пределах государства?

— Нет, и в то же время да. — Джен помолчала, задумавшись. — Считай, что здесь ты этого не слышал, но если рейс прибывает из другого государства, к нему всегда проявляют повышенное внимание. К примеру, если бы тело прибыло из Джакарты, его бы могли вообще не впустить.

— Расизм на авиалиниях, — сказал Геррера, — довольно необычно.

— Минуточку, — вмешался Рич. — Террористы захватили четыре наших пассажирских самолета и пошли на таран, а вы в итоге досматриваете рейсы иностранных авиалиний? Где же логика?

— Мы досматриваем самолеты и наших авиалиний, когда они прибывают из других государств. Рейсы, где присутствие террористов маловероятно, волнуют нас более всего с точки зрения контрабанды. Поэтому мы досматриваем их на предмет оружия и наркотиков.

Тим вынул из кармана упаковку с черными негативами и бросил на стол.

— Тогда это многое объясняет.

Джен вынула фотографии и пролистнула.

— Что это за художество?

— Мне кажется, они клали пленку рядом с телами. Пленка для фотографирования движущихся объектов более чувствительна к…

— Ионизирующим излучениям. — Джен вынула из пачки негативов две первые стопки с туманной поверхностью — они были проявлены под воздействием рентгена. — Эти тела перевозили иностранные авиакомпании?

— Да. «Мексикана» и «Аэро-Мексико». Вилларозу и Андовар просвечивали рентгеном.

— А Санчес?

— Улетела мирным небом с «Америкэн», — ответил Медведь.

— Это слоган «Юнайтед Эйр» — «Летайте в мирном небе с Юнайтед», — поправила Джен.

— А, — сказал Медведь.

Тим вмешался:

— Идеальный маршрут для перевозки они нашли с третьей попытки. Рейс № 2453 «Америкэн Эйрлайнз» до лос-анджелесского аэропорта не проходит проверку рентгеном.

Джен посмотрела на свой монитор.

— Этот рейс по расписанию прибывает в девять часов утра. С сегодняшнего дня будем осматривать его тщательнее. — Она сдула челку со лба. — Если бы не ваша информация, мы ничего бы не узнали. Багаж проверяют с собаками, но запах разложения и формальдегида перебивает им нюх, и они не могут учуять героин.

— «Слезы Аллаха» источают сильный запах, — заметил Рич. — Перебить его очень сложно.

Джен сказала:

— Ближайший международный аэропорт… в Сан-Хосе дель Кабо, да? Мексиканские пограничники извещены?

— Да, — ответил Рич. — Президент Фокс провел целый ряд чертовых реформ, но ни одна из них не может отменить коррупцию в аэропортах. Как они говорят — con dinero, baila el perro. За деньги и собака спляшет.

— Не знала, что они так говорят. Век живи, век учись, — Джен сказала это, не глядя на Рича. — А каким образом запихивают наркотики в желудок?

— Пока мы такой информацией не располагаем, — ответил Тим, — но, вероятно, без изменения структуры тела.

— Верно. Даже если собака что-то учует и мы сможем посмотреть поближе, пробежать рукой по подкладке гроба, глянуть под блузку, все будет в лучшем виде. Потроха на месте, никаких швов. Вероятность того, что тело будет изъято для рентгеновского осмотра, существенно снижается, тем более что авиакомпания местная.

— Может, они заставляют жертвы глотать пакет с наркотиками перед тем, как убить? — спросил Геррера.

— В любом случае, — сказал Медведь, — кому-то там приплачивают, чтобы он возился с телами.

— Что можно узнать по документам? — спросил Тим. — Вообще, что требуется, чтобы перевезти труп?

Джен начала рыться в ящике стола. Внимание Тима привлек фотоснимок малыша, стоящий в рамке на пустой книжной полке. Когда она обернулась и увидела, куда направлен его взгляд, Тим сказал:

— Мои поздравления, Джен. Кажется, мы с тех пор и не виделись…

— Спасибо. — Черты ее лица стали мягче. — Как жаль, что с Дрей такое стряслось… Я раньше не хотела об этом говорить, потому что… Как ты?

Тим почувствовал взгляд Рича и покраснел.

— Я в порядке.

Джен углубилась в бумаги:

— Гроб со свинцовой прокладкой; основание для получения участка на кладбище или ячейки в колумбарии; паспорт; две заверенные копии свидетельства о смерти; письмо из похоронного бюро, где удостоверяется подготовка останков к отправке, — оно должно быть подписано бальзамировщиком и заверено нотариально; документ из местного отдела министерства здравоохранения о санитарной безопасности трупа.

— А где хранятся гробы после прибытия?

— Среди остальных грузов. Если гроб сразу отправляют в похоронное бюро, из морга за ним присылают катафалк или фургон.

— Мы можем получить копии документов, относящихся к перевозке трех этих тел?

— Конечно. Придется подсуетиться, но через несколько часов копии будут. Что такое?

— Через несколько часов может быть слишком поздно.

— Попытаюсь сделать быстрее.

— Спасибо тебе, Джен, от ФБР и Судебно-исполнительской службы.

Джен удивленно подала голову назад:

— Господи, ты не шутишь? Может, расскажешь все, Рэк?

Понимая, что ответственность за расследование по делу аль-Фат лежит на ФБР, Тим кивнул на Рича. Тот, сделав умильное лицо, отрицательно покачал головой.

— Извини, Джен, — сказал Тим. — Как-нибудь через месяц увидимся, пропустим по рюмочке, и обязательно все расскажу.

— Если увидимся через месяц.

Глава 44

Тим вел свой «эксплорер» вслед за «рэмом» Медведя. Рич, сидя рядом с ним, с увлеченностью подростка вертел кнопку радио. Композиция группы AC/DC, похоже, вполне его удовлетворила, он даже начал двигаться в такт музыке, потирая рукой свой тонкий подбородок.

Они выехали на Сентури Бульвар, оставляя позади суету лос-анджелесского аэропорта. Перед перекрестком Сепульведа начиналась архитектурная композиция из пятнадцати блестящих опор из стали и матированного стекла — въезд на территорию аэропорта. Опоры возвышались над землей тридцатиметровыми громадами, освещаемые изнутри разноцветными огнями. Они были аккуратно расставлены вдоль остриженных газонов проспекта — символический образ тянущейся к горизонту взлетно-посадочной полосы. Тим наблюдал, как бледно-лиловый цвет в них сменяется изумрудным. Благодаря эффекту смены цветов это творение архитектуры было прозвано местными жителями «галлюциногенным Стоунхенджем». В 2000 году мэр Риордан лично щелкнул выключателем в знак открытия комплекса. С тех пор эта композиция стоимостью сто двенадцать миллионов долларов приветствует всех прилетающих в Лос-Анджелес, а опоры воплощают свойственный Лос-Анджелесу дух расточительности и обольщения.

Дрей однажды сравнила их с полыхающими тампонами.

Тим задумчиво сморщил губы. Дрей уже третий день находилась в реанимации. Она не приходила в сознание, и угроза нормальному выздоровлению возросла. Для Тима эти три дня были почти невыносимы, он не мог представить, как сможет жить без нее.

Опоры стали ядовито-оранжевыми — цвета смога, который освещает закатное солнце, заставляя задуматься об опасности рака легких. Лицо Тима осветилось их сиянием. Эти опоры приветствовали всех — и кинозвезд, и туристов, и иммигрантов. Они встречали и провожали и высоких государственных чиновников, и дипломатов, и даже военных преступников, подлежащих экстрадиции. Они видели, как девушки въезжают в аэропорт живыми, а обратно выезжают в катафалках. Они были непреклонны и безучастны, как полицейские, как врачи, как солдаты. Равнодушные наблюдатели, стоящие вдоль важной транспортной артерии. Если бы Тим потерпел неудачу, если бы вся оперативно-тактическая группа потерпела неудачу, если бы и Рич, и Мелейн, и Смайлз потерпели неудачу, эти опоры с таким же молчаливым безразличием смотрели бы, как в город въезжают «слезы Аллаха».

Бон Скотт прекратил свое бормотание, и Рич выключил радио.

— Кто такая Дрей?

На дороге перед ними разворачивалась машина. Тим вырулил и посигналил. Рич высунулся в окно и громко выругался, потом снова сел на сиденье. Вид его стал задумчивым.

— Какое расследование сорвалось, — проговорил он.

— Да? Мог бы нас заранее предупредить, и все бы шло по плану, — ответил Тим.

Рич что-то раздраженно буркнул и стал смотреть в окно.

Они несколько минут ехали молча, колеса потряхивало по асфальту.

Наконец Тим сказал:

— Спасибо тебе.

— За что? Это ведь ты выследил «дурь».

— За Том-Тома. Ты рисковал раскрыть себя, спасая меня.

Рич смотрел, как мимо пролетают встречные машины, упирая в щеки кончик языка.

— Да уж, — пробормотал он.

Глава 45

Когда они вернулись, командный пост снова рьяно приступил к исполнению обязанностей. Минут за десять до этого Хейнс наконец связался с начальником ночной смены из управления полиции Кабо-Сан-Лукас. Этим утром группа начала расследование по делу об убийстве человека и исчезновении девушки по имени Летти Гильермо. Она останавливалась в гостинице «Коста Ройал», пребывание в которой было оплачено фирмой «Гуд Морнинг Вэкейшенс», предоставившей ей бесплатную турпутевку. Свидетель, который мягко назвал ее gordita,^[56] сообщил, что видел, как она покупала у уличного торговца билет на морскую прогулку. Катер, на который она села, был впоследствии найден в маленькой бухте. Капитан катера был жестоко убит багром, а сама Летти Гильермо бесследно исчезла.

— С ее родителями связались? — спросил Тим.

— Они уже едут, — ответил Хейнс. — Чертовски счастливое Рождество.

Тим посмотрел на часы: 4:30 утра, 26 декабря. Три дня, как Дрей увезли в больницу.

— Они могут нам пригодиться. — Рич поглядел на хмурые лица окружающих. — А что? Я просто сказал вслух то, о чем все думают.

— Поэтому-то я их и вызвал, — ответил Хейнс. — Но не думаю, что они нам пригодятся. Мертвый капитан, понимаешь?

— А что? — спросил Тим.

— «Грешников» больше не волнует необходимость подстраивать случайную смерть, ворочая свои делишки в Кабо. Значит, это уже будет не пробный рейс. Начинается контрабанда. Поэтому я сомневаюсь, что «Гуд Морнинг Вэкейшенс» станет заниматься такой ерундой, как информировать родителей о смерти дочери. У них уже есть тело, а это все, что им нужно. Они могут подделать документы — мы знаем, что у них это хорошо получается, — и перевезти труп девушки под другим именем, а потом, когда достанут свою «дрянь», просто выбросить его на свалку. Нет смысла связываться с семьей — это удваивает риск быть обнаруженными.

— Но убийство сразу привлечет внимание полиции. Зачем им так рисковать, ведь безопаснее обставить дело как смерть от несчастного случая? — сказал Тим.

— Во-первых, еще одна смерть девушки с латиноамериканской внешностью от несчастного случая может стать едва ли не более подозрительной, чем насильственная смерть. А так почерк преступлений меняется. Во-вторых, они, вероятно, не догадываются, что мы уже вышли на след. Девушка из США исчезает в Мексике, и все полагают, что она была похищена либо убита местными бандитами. В последнюю очередь ее будут искать в гробу, прибывшем в США с «Америкэн Эйрлайнз», ведь труп будет под другим именем. — Хейнс поднял руки. — Нет, конечно же мы опросим родителей, узнаем, не связывались ли с ними. Просто я имею в виду, что рано еще пить шампанское.

— Этот случай не пролил больше света на «Гуд Морнинг Вэкейшенс»?

— Ничего нового. — Томас бросил ручку на стол для совещаний, отклонился в кресле и потер лицо ладонями. Когда он убрал руки, его лицо стало красным, а усы взъерошились. — Отель, где она остановилась, — настоящая дыра. Хорошо еще, что хоть основное узнали.

— Бумаги от Джен Тураски уже получили? — спросил Тим.

При содействии Мелейна Джен оперативно справилась с поставленной задачей и предоставила записи Бюро таможенного и пограничного контроля. Мелейн, к всеобщему удивлению, без промедления передал копии на командный пост. Возможно, здесь приложил руку и Рич, который незадолго до этого что-то тихо говорил в телефонную трубку.

— Ни к чему у них не подкопаешься, — сказал Фрид. — Все фальшивое — от начала до конца, но при этом есть настоящие печати и бланки местного управления здравоохранения, хотя, конечно, несколько странно, что похоронного бюро, указанного на штампе бланка, не существует, равно как и бальзамировщика, который гримировал тело и допускал его к отправке.

— А что с оплатой авиаперевозки? — спросил Тим.

— И авиабилет, и расходы на перевозку гроба оплачивались чеком с неизвестного счета. Попытаемся что-нибудь выяснить по этому поводу, но прогнозы неутешительные.

— Не стоит так отчаиваться, — сказал Мэйбек. — Нам лишь нужно подождать, когда груз прибудет в аэропорт, а там они явятся за своим товаром, и мы их сцапаем.

— Конечно, — сказал Рич. — Дэн Лори и Лэнс Кейнер по такому случаю прикатят в аэропорт прямо на своих «харлеях». Черт возьми, да что я — сам Меч Пророка явится, нацепив футболку с надписью «Радуйтесь, люди, я исламский фундаменталист».

Джим хохотнул, его поддержали еще несколько помощников. Мэйбек показал им средний палец.

— Джим, ты говорил с Ааронсоном по поводу стола для бальзамирования? — спросил Медведь.

Джим опустил колено на край столешницы и постучал по нему блокнотом.

— Там были бальзамировочная жидкость, консервирующие вещества, инъекционный раствор…

— В общем, держи нас в курсе.

— Прошу прощения, главного-то еще не сказал. Ничего похожего на подсказки обнаружено не было. Ааронсон говорит, что тела обрабатывали стандартными материалами. В любом морге Мексики можно обнаружить такие же.

— А что, хорошая идея, — сказал Тим. — Давайте составим список, начнем искать с Кабо и далее по кругу. Продолжайте координировать действия с местной полицией.

— До сих пор нам от них было столько пользы!

— Я могу посодействовать, если вам нужна помощь, — сказал Рич.

— Верно, — ответил Тим. — В Мехико наша служба располагает лишь двумя помощниками. Им не осилить такой объем работы.

— Мы тесно взаимодействуем с Генеральной прокуратурой Мексики, а также с АФР^[57] — мексиканским агентством федеральных расследований, — продолжал Рич. — Я скажу нашему человеку, чтобы приступал к проверке моргов и похоронных бюро в этом районе. Но есть у меня предположение, что этот бальзамировщик — или доктор — работает по заказу. — Он вытряхнул сигарету из пачки «Америкэн Спиритс», зажег спичку, чиркнув ею о ноготь, глубоко затянулся и, глядя в потолок, выпустил струю дыма. — Что с катафалком? С тем, что стоял на обочине рядом с домом Вождя?

— Он исчез, — ответил Миллер.

— Может быть, на каком-нибудь из домов, на автозаправке или банкомате была камера слежения? Просмотрев видеозаписи, можно было бы за что-нибудь зацепиться. Взяли бы это за основу, прошлись по улицам, что-нибудь да насобирали бы.

Тим нащупал пальцами обручальное кольцо. Он быстро ответил:

— Нам не понадобятся чужие записи.

Медведь непонимающе смотрел на него, вскинув брови.

— Геррера, ты ведь той ночью был на «импале»? — спросил Тим. — Ты припарковался рядом с катафалком.

Геррера понимающе улыбнулся.

— Наш старый друг, автомобильная видеокамера.

«Рада, что хоть в чем-то я полезна».

— Я выну пленку, — сказал Хейнс. — Там должен быть номерной знак катафалка.

По лицу Герреры пробежала тень беспокойства.

— Но «импала» сейчас на арестплощадке, как вещественное доказательство. Ее изрешетили в клочья. Коробка с записью, наверное, дырявая, как швейцарский сыр.

Хейнс стоял, сжимая блокнот.

— Все равно стоит проверить.

Он уже собрался выходить, когда на пороге показалась супружеская пара. Им было лет по пятьдесят, оба были полными. Казалось, что они заблудились; женщина была чем-то глубоко озабочена.

— Извините, но сюда нельзя, — сказал Хейнс.

— Нам сказали прийти сюда, — произнес мужчина с явным акцентом. — По поводу туристической компании.

— Простите. Наверное, в приемной вас направили в конференц-зал. Пройдите, пожалуйста, со мной.

— С нашими дочерьми ведь все в порядке, да? — В голосе женщины слышались умоляющие нотки. — Скажите, что с ними все в порядке.

— С дочерьми?

— Да, с Летти и Моникой. Они выиграли поездку в Кабо-Сан-Лукас. Они сейчас где-то там. — В зале наступило гробовое молчание, и на лице ее супруга отразился ужас, как будто он уже знал правду. — Что случилось? Ради Бога, скажите нам, что случилось?

Его жена посмотрела на приколотые к стене фотографии и испуганно охнула. Хейнс двинулся вбок, пытаясь закрыть ей обзор и, вытянув вперед руку, пригласил их за дверь.

Все удрученно молчали, предчувствуя развязку. Рич опустил сигарету на носок ботинка. Тишину разорвал отчаянный крик из коридора. Дверь в конференц-зал хлопнула, и снова наступила тишина.

Томас потер воспаленные глаза:

— Вот и утро настало. Съезжу-ка я на Восточное побережье. Попробую там что-нибудь выяснить по отчислениям с кредитки Вождя.

— Сегодня суббота, да еще и после Рождества. Удачной поездки, — сказал Рич.

Тим взял выписки из счета и раздал каждому по одной, потом внимательно изучил расходы Вождя за сентябрь.

— Что, он много покупал на Восточном побережье?

— Сумки на бензобак, диски сцепления, приводные цепи. Все под вымышленным именем на адрес своего убежища.

— А это где? Во Флориде?

Томас, прищурившись, склонился над выпиской; с возрастом у него развивалась дальнозоркость, но он ни в какую не хотел носить очки для чтения.

— Помечено оранжевым. Значит, я хотел там побывать.

— «Лайт Компанион Инкорпорейтед».

— Я думаю, что это магазин запчастей. Задние фары, передние фары, что-нибудь в этом роде.

— Но орфография не та — здесь написано не Light,^[58] а Lite.

— Они называют это «рациональной орфографией», — торжественно произнес Джим.

Тим повернул монитор и выдвинул клавиатуру. Задав пароль, он нашел сайт компании. Кликнув на ссылку, подождал, когда загрузится страница.

Пустой экран начал постепенно заполняться текстом:

Lite Companion® внутрижелудочные баллоны. Помогают Вашим пациентам терять вес легко, безболезненно и без мучительных приступов голода!

Тим почувствовал, что его сердце учащенно забилось. Видя его реакцию, Медведь подошел и встал у него за плечом. Затем быстро подтянулись остальные.

На первом рисунке был изображен баллон, погруженный в желудок. Логотип компании был абстрактным переложением этого рисунка — круги внутри кругов. Тим вынул из кармана набросок, сделанный Ааронсоном с маркировки груза, отклеенной от дна заплеванного стакана, загнул кусочек бумаги в том месте, где набросок обрывался, и приложил к монитору. Логотип совпал с наброском, восполняя недостающие линии. Идеальное соответствие.

Раздались восхищенные вздохи. Кто-то одобрительно потрепал Тима за плечо.

Тим кликнул по ссылке «куда отправлено» и, глядя в блокнот, ввел номер, списанный с маркировки: TR425.

Завертелась иконка в виде песочных часов и наконец открылась новая страница:

Ваше почтовое отправление доставлено 3 сентября в похоронное бюро Суэньо дель Ангел, 3328 Сан Хуан Деламона, Сан-Хосе дель Кабо, Байя Калифорния Сур, 23400, Мексика.

Глава 46

Соединение «Морских котиков» во все стороны палило из автоматов. Террорист, взявший заложников, получил пулю в лоб, и из его головы брызнули нарисованные мозги. Щенок издал радостный вопль и торжествующе вскинул руку с дистанционным пультом от игровой приставки, едва не расплескав стоявший перед ним литр текилы. Щенок и Палец надели на головы наушники с USB-кабелем, чтобы переговариваться друг с другом, словно настоящие солдаты на поле сражения. Из динамиков телевизора раздавались оглушительные звуки баталии. Они сидели на полу, раздевшись по пояс и опершись спинами о диван. Рядом с ними лежали настоящие автоматы. Они увешали себя причудливым сочетанием афганских украшений — племенными ожерельями, монистами, серебряными браслетами и цыганскими кольцами. Съели по порции закуски из червяков и полезли в ящик, где раньше лежали пакеты со «слезами Аллаха». Щенок надел бисерную вуаль, напоминая танцовщицу из диснеевских мультиков. Палец на Соске выбросил свое фирменное украшение и прицепил к соску лазуритовую слезу.

Позади них на подушках Густаво забылся блаженным сном.

А за ночными окнами к дому подкрадывались спецназовцы АФР, одетые в невзрачную грязно-коричневую форму для хозяйственных работ. Они рассредоточились вдоль стены похоронного бюро, прижав к груди направленные вверх стволы М16А1. Из ячейки решетчатой двери полыхнуло пламя. Дверь задребезжала.

«Морские Котики» на экране исчезли, и Щенок начал новую игру. Они с Пальцем открыли автоматный огонь, нагнувшись и разливая текилу на колени.

Снаружи командир отряда прислонился к стене у края двери. Позади него выжидающе сосредоточился сам отряд, встав ботинками в жидкую грязь. Командир поднял руку, одетую в перчатку, и начал отсчет.

Его пальцы один за другим сжимались в кулак.

Глава 47

Все взоры были прикованы к черному осьминогу переговорного устройства, стоявшему в центре стола для заседаний. Окурки, которые Рич набросал в одноразовую тарелку, возвышались горкой, словно морковка. Бледный свет раннего утра уже пробивался сквозь занавески, но его заглушал свет флуоресцентных ламп.

В аппарате послышался щелчок — Роберто Гарсиа наконец-то вновь поднял телефонную трубку. Гарсиа был представителем Генпрокуратуры Мексики. Он говорил по-английски без акцента. Тон его был официальным:

— Рикардо, ты еще там?

Побарабанив пальцами по колену, Рич наклонился над устройством:

— Еще здесь, приятель.

— Рейд прошел успешно. Спецназ ликвидировал в перестрелке двоих «грешников». Бальзамировщика взяли живым.

В зале раздались аплодисменты и восторженные возгласы.

Гарсиа гордо сказал:

— Моя девушка уже высылает фотографии по факсу.

Как бы в подтверждение этому зажужжал стоящий в зале факс.

— Когда приедешь в следующий раз, дружище, захвати односолодового виски.

Рич усмехнулся:

— Он стоит денег, compadre.^[59]

— Я передам кубинцам. Наше обычное соглашение.

Геррера нетерпеливо теребил выползавшую из аппарата факсограмму. На ней были фотографии мертвых Пальца и Щенка. Все радостно закивали.

Тим подтянул переговорное устройство к себе:

— Вы обнаружили тела?

— Тела? Там их не было. Это похоронное бюро уже несколько месяцев закрыто. Но мы нашли два бальзамировочных стола с недавними следами жидкости.

Победное настроение мгновенно улетучилось. Плечи Медведя опустились, и весь он будто сдулся. Джим выругался, хлопнув по столу разлинованным блокнотом.

Рич поцокал языком.

— Мне нужна от тебя еще одна услуга, Роберто. Нам нужно проследить два трупа. Бальзамировщик уже заговорил?

— Ни слова по этому поводу. Он накачан героином, твердит только, что его терроризируют байкеры.

Мэйбек сказал из-за стола:

— Если даже тела доставят в Лос-Анджелес, в аэропорту мы подстрахованы.

— Нам нужно подтверждение, — начал Рич.

В ту же секунду Тим продолжил:

— Нам нужно допросить его.

— Вы можете выдать его США? — спросил Геррера.

— Он гражданин Мексики, — сказал Гарсиа.

Тим разочарованно сказал:

— Они не могут его депортировать, Верховный суд Мексики не допустит экстрадиции.

— Тогда давайте попробуем раздобыть разрешение в МИД на въезд в страну и сами допросимего на месте, — предложил Геррера.

Представительство МИД округа Колумбия отличалось особенным бюрократизмом. Тим сказал то, о чем подумали все:

— На это уйдут не часы, а недели.

Геррера настаивал:

— Может быть, нам удастся объявить его международным преступником.

— Расслабься, гринго, — сказал Геррере Гарсиа.

Геррера скорчил кислую мину:

— Гринго?

Гарсиа продолжал:

— У нас есть свои способы решения подобных проблем.

Рич улыбнулся, и его зубы тускло блеснули. Он перегнулся через стол и подтянул к себе переговорное устройство:

— Действуем по нашей схеме?

Глава 48

«Эксплорер» трясся вдоль унылого пустынного ландшафта. Медведь сидел впереди рядом с Тимом, Геррера с Ричем устроились на заднем сиденье. Впереди показался джип пограничной службы. Он замедлил ход. Патрульный офицер, увидев пропуск, болтающийся на зеркале заднего вида, опустил автомат и махнул им рукой.

Солнце выжгло пустынную почву почти добела, бросая блики на изгородь пограничного поста. Восточнее Тихуаны изгородь была попроще — металлические треки со времен первой войны в заливе, которые применялись в песках Кувейта. Треки были закреплены на шестах и врыты глубоко в песок, чтобы исключить вероятность подкопа. Изгородь бежала вдоль открытого пространства — ни домов, ни кустарника, лишь свет прожекторов по ночам и бессчетные патрули.

Двадцать шесть раз инспекторы пограничной службы перекрывали эту изгородь. Со времени открытия Североамериканской зоны свободной торговли и после одиннадцатого сентября мексиканская граница постоянно по указаниям свыше укреплялась.

Тим уже несколько лет не видел южной границы, и его удивил такой резкий переход к милитаризму. Он смотрел на безжизненную, потрескавшуюся землю, где умерло столько мексиканцев, пытавшихся дойти до райской земли. Хотя, если оглядеться, было довольно сложно предположить, что по северную сторону изгороди места были получше.

Они проехали рядом с автоцистерной, разбрызгивающей вдоль дороги воду, чтобы сбить пыль. Слышалось гудение высоковольтных проводов. В нескольких милях к северу под линиями электропередач проскакал мустанг, и его грива поднялась под действием статического электричества.

— Здесь, — сказал Рич.

«Эксплорер» съехал с дороги, притормозив под углом к изгороди. Рич вылез и направился в сторону кактуса с двумя отростками. Помощники последовали за ним. Тим оглянулся на бескрайнее песчаное пространство.

Они только что вышли из-под кондиционера, а спина Медведя уже вспотела.

— Может, скажешь, какого черта мы делаем посреди пустыни? — спросил он.

— Ты что, хочешь нам рассказать, как допрашивать этого бальзамировщика, да? — предположил Геррера.

— Нет, — ответил Рич. Он отсчитал несколько шагов от кактуса, остановился и свистнул.

Вдруг через колючую проволоку с приглушенным криком перелетел какой-то человек. Подняв голову, они успели увидеть его черную тень на фоне неба. Через секунду он тяжко бухнулся прямо перед ними, разбрызгивая песок. Человек был связан по рукам и ногам кусками тряпок; во рту торчал кляп.

Тим прижался лицом к изгороди и увидел стоящий по другую сторону джип с опознавательными знаками АФР. Сидевшие на крыше агенты помахали Тиму и продолжили игру в карты.

Рич разрезал тряпки и поднял заключенного на ноги.

— Густаво Алонсо?

Человек стоял согнувшись, жадно вдыхал воздух и никак не мог отдышаться. Наконец он кивнул:

— Д-да.

Медведь опустил голову и нахмурился. Глаза Герреры стали большими, как блюдца.

Рядом притормозил джип пограничной службы. Ему помахали все, кроме Густаво. Водитель помахал в ответ и продолжил свой путь.

Густаво дрожал, расчесывая ногтями струпья на руках. Глядя на него, можно было предположить, что он давно уже хотел почесаться. Он выглядел испуганным.

— Слушай сюда, — сказал Рич, — и будь внимателен. Я понимаю, что ты не хочешь стучать на «грешников». Будь я замешан в подобных грязных делишках, я бы тоже помалкивал. Но придется говорить. Смотри. — Он ткнул носком ботинка в песок. — Это — земля Америки. Поздравляю. Ты находишься на земле обетованной. Проблема лишь в том, что… ты оказался участником дрянной затеи, которая угрожает любимой земле. Дело ведь не просто в паре «смеющихся грешников», которые разъезжают на своих байках; тут пахнет терроризмом. Моджахедами, захваченными самолетами, смертниками из какого-нибудь Черт-дери-стана. Чуешь?

По лицу Густаво струился пот. Он кивнул, но, казалось, ничего не понял.

— По ту сторону изгороди все вы богобоязненные христиане-католики, все любите свою большую семью. Понимаешь, о чем я?

— Нет.

Геррера начал объяснять по-испански, но Рич остановил его:

— Это значит, что нет смертного приговора. А мы, по эту сторону изгороди, все как один, трясущиеся безбожники, опасающиеся мести закона. Догадайся, на что я намекаю.

— Смертный приговор, — Густаво проговорил это уверенно, но все же вопросительно глянул на Герреру — тот многозначительно кивнул.

— Очень хорошо, Густаво. Так вот, можешь продолжать строить из себя крутого парня и отправиться в Америку, чтобы встретить там свою кончину, а можешь просто рассказать нам все и окажешься снова на любящей родине. Тебе выбирать.

Густаво ошалело огляделся. Он высунул изо рта кончик языка и провел им по растрескавшейся от зноя нижней губе.

— То, о чем будет разговор, — вы им не расскажете? — Он кивнул на изгородь, за которой были агенты АФР.

— Можно расценивать нашу беседу как неофициальную. — Отведя взгляд от непонимающего Густаво, он добавил: — Нет, не расскажем.

— Что вы хотите знать?

— Ты занимался обработкой трупов?

Густаво кивнул.

— Наполнял баллоны «слезами Аллаха»?

Казалось, вопрос Рича совсем выбил его из колеи.

— Но я только знаю свое дело. Я многое умею, работаю хорошо. Байкеры портят тела, разрывают желудки. Им надо учиться.

Силиконовые внутрижелудочные баллоны делались прочными, они были рассчитаны на долгие месяцы непрерывного ношения в желудке пациента; при растяжении они несколько дней могли сохранять устойчивость к бальзамировочным химикатам. В обычных условиях их наполняли солевым раствором для растяжения желудочных мышц у людей с избыточным весом, чтобы ослаблять чувство голода. Когда срок эксплуатации подходил к концу, баллоны просто разрывались, солевой раствор усваивался организмом, а сам баллон выходил через прямую кишку. Чтобы вынуть баллон из трупа, не выпустив содержимого, требовалось большое умение. «Грешники» не хотели рисковать, подключая к делу настоящих врачей с эндоскопами, которые могли бы извлечь содержимое баллона. Самому сделать такое представлялось практически невозможным — нужны были очень хорошие навыки. Это стало ясно после неумелой работы команды Бубнового Пса в Мексике, и даже после гораздо более тонкой работы Дэна с желудком Марисоль Хуарес.

— Они говорят, есть новый парень, он работает со скальпелем лучше, — сказал Густаво. — Я уже не могу возиться с их безобразием.

— Тела уже привезли? — нетерпеливо спросил Рич.

— Я не знаю. Они сегодня утром уезжать часа на два. Они говорить об аэропорт. Я слышать, как они говорить по телефону.

Тим выдохнул, опустив плечи. По крайней мере, «слезы» будут перехвачены Джен по прибытии в аэропорт.

— «Америкэн Эйрлайнз»? — спросил Рич.

— Я не знаю.

— Везут в лос-анджелесский аэропорт?

— Не в лос-анджелесский аэропорт, — покачал головой Густаво, и Тим почувствовал, что от выступившего пота к его спине прилипла рубашка. — Они не решают так рисковать.

Заскрипели тормоза. Тим остановил «эксплорер» у автозаправки и выскочил из машины; пружины амортизаторов еще качались. Спутники поспешили за ним. Он мчался к занятой телефонной будке. Постучал значком по стеклу, но женщина, которая стояла внутри, повернулась к нему спиной. Тим приоткрыл дверь и легонько взял ее за локоть, пытаясь вывести из будки, но женщина подняла крик и стала отбиваться сумочкой. Они были вне зоны действия сотовой связи и рации, когда Густаво ошеломил их новостью о переменившихся планах «грешников». Они перекинули Густаво через обтянутый колючей проволокой забор и помчались обратно, но, как назло, на обратном пути им не встретилось ни одного патрульного джипа, поэтому Тим решил позвонить с ближайшей заправки.

Пока Медведь с Геррерой отвлекали женщину разговором, Рич вместе с Тимом залезли в будку. Джен взяла сотовый после второго звонка.

— Придержи все гробы, прилетающие в Бэрбанк, Онтарио, Лонг-Бич и Сан-Диего, — сказал Тим. — Срочно.

— Хорошо. — Не задавая лишних вопросов, Джен велела ему подождать. Спина Тима жарилась под отраженными лучами солнца, в ушах звенела навязчивая мелодия «Девушка из Ипанемы». Он грыз зубами заусеницу на пальце. Через пять минут Джен снова взяла трубку:

— Тебе это не понравится.

— Что?

— Два гроба прибыли сегодня утром в аэропорт Бэрбанка рейсом «Америкэн Эйрлайнз» из Сан-Хосе дель Кабо. Их забрали около часа назад.

— Черт возьми. — Тим ударил краем ладони по стенке, и пластиковая перегородка треснула. Женщина, все еще спорившая с Медведем, замолчала и подобру-поздорову пошла к машине. — Гробы не просвечивают рентгеном в Бэрбанке?

— Нет.

— Но почему?

— Бэрбанк не находится в горячем списке бен Ладена.

— Да, всем хорошо известно, как предсказуемы террористы.

— Мы едва справляемся с обслуживанием даже крупных аэропортов.

Рич вышел из кабинки, обхватив голову руками, и Тим услышал, как Медведь спрашивает у него, что случилось.

— Извини, — сказал Тим.

Джен притихшим голосом ответила:

— Я добуду регистрационные документы и передам на ваш командный пост.

— Спасибо, Джен.

Тим медленно повесил трубку и задержал на ней взгляд, затем повернулся и вышел навстречу горячему ветру пустыни.

Глава 49

Тим попросил Медведя сесть за руль. Он хотел вздремнуть, но мозг отчаянно сопротивлялся. Стоило Тиму наклонить голову под убаюкивающее шуршание покрышек «эксплорера», как он снова вздергивал ее: мысли крутились вокруг предстоящих дел. Одни были только в планах, другие настойчиво требовали немедленного разрешения. Рич сидел на заднем сиденье, задумчиво глядя на проплывающее за окном шоссе. Сообщив Мелейну по телефону последнюю новость, он больше не проронил ни звука.

В центр они прибыли сразу после полудня. Медведь припарковался рядом с тротуаром, чтобы Тим успел до возвращения в Ройбол надеть наручники на Рича — стоило опасаться информаторов «грешников». Тим не стал затягивать наручники слишком сильно, чтобы они не давили на голые запястья Рича, и снова сел за руль; добравшись до места, он притормозил на подземной стоянке.

— Возвращаешься на пост? — спросил Медведь.

— Нет, — ответил Рич, — нельзя слишком долго быть на свободе. Вы должны снова посадить меня за решетку, чтобы все выглядело как можно естественнее.

Они посидели в машине еще немного, словно что-то осталось недосказанным. Наконец Медведь вышел. Тим кивнул, и Геррера неохотно последовал за Медведем. Тим глянул в зеркало заднего вида. Рич сгорбился на сиденье — преступник с туго затянутыми на запястьях браслетами.

Он глянул на часы в приборной панели.

— Вероятно, через несколько часов в тюрьму придет Дана Лэйк, чтобы вытащить меня.

— Нужно что-нибудь сделать до этого?

— Нет, — ответил Рич.

— Что будешь делать дальше?

— Попробую снова войти в контакт с этими ребятами. Господи, сейчас мне нужно быть там, как никогда. Буду выяснять суть дела. Может, Дэн или Кейнер чего-нибудь расскажут. Им нужно проделать кучу работы, лишняя пара рук не помешает.

— Будь осторожен.

— Постараюсь. — Рич рывком головы отбросил непослушную челку, которая зацепилась за глазную повязку. — Слушай, мне стыдно, что наши устроили перед телевизионщиками тот липовый захват. Помнишь, когда вы взяли Козла? Это был ужасно низкий поступок.

— Но ты здесь ни при чем. Мы не можем играть по правилам, которые нам навязывают кабинетные заправилы при дележе бюджета.

— Это точно, — согласился Рич.

Неподалеку припарковался «форд бронко»; из него вышли несколько агентов секретной службы и двинулись наверх. Как всегда, работа. Дешевые костюмы, плохой кофе. Пытаешься продумать ситуацию на пять ходов вперед, чтобы не допустить ввоза наркотиков, убийств, терактов. Шахматная партия продолжается. Все это действительно напоминало игру, только оружие было настоящее. Сколько людских жизней из десятимиллионного населения Лос-Анджелеса ставилось на кон, если Меч Пророка наладит прибыльные поставки героина? А сколько людей во всем штате и вокруг него? Лишь только наркотики начнут расползаться, а выручка от них — разрастаться, источник зла будет искать труднее с каждым днем. Вся работа ФБР и судебно-исполнительской службы может лишь приумножить кучку пепла, оставшуюся после неудачных войн — войны с бедностью, войны с наркотиками, войны в Ираке. А в темном подземелье будет кипеть тайная деятельность. Однажды вулкан может вырваться наружу, и тогда оба ведомства сгодятся лишь на то, чтобы подбирать оставшийся после извержения мусор. Тим понимал, что его настроение слишком уж похоронное, но в нем была доля истины.

Рич закашлял, и Тим вернулся к действительности. В зеркале заднего вида худое лицо Рича казалось бледным, обескровленным.

— Я так и не ответил на твой вопрос, — сказал Тим. — Дрей — это та беременная помощница шерифа, в которую стреляли в Мурпарке. Она моя жена.

Тим заметил, как изменилось в зеркале лицо Рича. Его глаза расширились, лоб разгладился. Какое-то мгновение он выглядел шокированным и даже опечаленным, но затем на его лицо снова вернулось привычное выражение.

— Господи, — произнес он.

Дотянувшись закованными кистями до ручки, Рич открыл дверь и выбрался наружу.

Глава 50

Тим. Тим. Тим.

— Дрей?

Медведь ответил:

— Нет.

Тим открыл глаза и увидел, что проснулся в тюремной камере-одиночке, зажав в одной руке пейджер, а в другой — телефон. Над ним стоял Медведь, прикрывая лицо ладонью и щурясь от яркого света тюремных ламп.

Отведя Рича обратно за решетку, Тим вошел в одну из камер. Он страстно желал побыть в тишине. Ему нужно было связаться с Томасом и Фридом, которые уже несколько часов метались по бэрбанкскому аэропорту в поисках следов. Тим прилег на пластмассовую скамейку, чтобы обдумать дальнейшие шаги, и задремал.

— Скажи, что есть хорошие новости.

— Есть хорошие новости, — сказал Геррера. Он держал в руках бронежилет Тима.

Тим скинул ноги со скамейки и потер кулаками вспухшие веки. Глянул на часы на экране сотового — и полежал-то всего семь минут.

— Хейнс умудрился достать ту видеосъемку из моей «импалы», — продолжал Геррера, помогая Тиму надеть жилет. — Она оказалась невредимой — черный ящик был достаточно прочным. Катафалк обнаружен — «кадиллак миллер метеор» 1998 года. Фары моей машины хорошо высветили его номер. Мы передали этот номер во все службы.

Голосовые связки Тима затекли ото сна. Он сказал:

— Наверняка этот катафалк зарегистрирован на вымышленное лицо.

— И вымышленный адрес. — Медведь помог Тиму встать, и все трое вышли из камеры. — И все благодаря Бэйб Донован.

— Мы выяснили, как она получила документы по трудоустройству, — подхватил Геррера. — Они пришли по почте. Медведь взял ордер и позвонил тому почтовому инспектору, который помогал тебе в расследовании дела о секте…

— Оуэну Резерфорду, — добавил Медведь.

— …он узнал, что этот абонентский ящик еще действует.

Медведь повернулся и помахал в черный выпуклый глаз видеокамеры в конце коридора. Через мгновение дверь загудела; открыв ее, мужчины вышли из тюремного блока.

— Даже если мы — или управление шерифа — выделим людей на установление слежки, это мало на что повлияет — бродяги не станут проверять почту, — сказал Тим. — Разве что Энни Наручные Часы в нее заглянет.

Медведь нажал на кнопку лифта, и двери со звоном открылись.

— Ни к чему устанавливать слежку. Резерфорд перехватил чек на оплату горючего по филдморскому адресу.

Они подъехали к двухэтажному жилому дому, обшитому вагонкой, и пульс Тима участился. Из-под отслаивающейся белой краски проглядывала гнилая древесина. Газон был усеян сброшенными ветром с крыши кусками кровельной дранки. На окнах висели шерстяные одеяла. Это здание, расположенное в бывшем районе для среднего класса неподалеку от 126-го шоссе, ведущего к клубу «смеющихся грешников», было идеальным убежищем. Другие обитатели квартала, укрывшись за высоченными заборами, а кое-где и за рвами и посадив на цепь питбулей, могли просто не замечать чьего-либо прихода, ухода и шума мотоциклов. Из некоторых домов уже выбрасывали на обочину рождественские ели.

Помощники медленно приблизились к зданию; Геррера скользнул за дом, а Тим с Медведем попытались заглянуть в окна. Занавески были туго натянуты от верхней части рамы до подоконника, но кое-где по бокам расходились волнами, и можно было рассмотреть интерьер.

Казалось, дом заброшен. Не было видно никакой мебели, углы по колено засыпаны наполнителем для кошачьего туалета, но нигде ни следа кошачьих испражнений, ни ногтеточек, ни царапин на дверях. Вниз по стенам тянулись ржавые подтеки. Рядом с окнами стояли выдернутые из розеток вентиляторы, по полу разбросаны резиновые шланги, у дверей валялись скрученные полотенца. Из потолка, где раньше была пожарная сигнализация, теперь торчали оборванные провода. «Грешники» недолго пользовались этим жилищем. Как и любые другие наркоторговцы, они не реже двух-трех недель перевозили свои «лаборатории» с места на место, уходя из-под бдительного ока агентов из Управления по борьбе с наркотиками. Едва розыскной ажиотаж спадал, они, как раки-отшельники, перебирались в одно из укрытий, покинутых несколько месяцев назад; кроме того, здесь же могли гнездиться бродяги.

Тим сошелся с Медведем и Геррерой на старом крыльце, и они встали по краям двери. Медведь сходил к своему «рэму» и принес кое-какие инструменты. Перед входом на коврике валялась стопка пожелтевших выпусков «Лос-Анджелес Таймс».

Медведь указал на газеты:

— Неплохая уловка.

— Да, такое впечатление, что внутри никого, — сказал Тим.

Медведь скептически нахмурился. Они вынули оружие. Рука Герреры нервно дернулась. Отомкнуть дверной замок не составило для Тима особого труда, но пришлось повозиться с засовом. Наконец он отступил, подняв револьвер; дверь качнулась внутрь. У порога никого не было.

Медведь сунул свою дубинку в проем между дверной петлей и косяком, чтобы дверь не закрылась. Следующая дверь вела в кухню. Медведь ногой подтолкнул под нее деревянный клин с гвоздем. Они перешагнули через кучу кошачьих опилок, слипшихся от токсичных газов, выделяющихся при выпаривании метамфетамина, и очутились в зале. Они уже были в центре первого этажа. Из открытых дверей им в спину веял ветерок — если вдруг понадобится спешно отступать, преград на пути не будет.

Они обошли комнату за комнатой первого этажа. Нигде не было даже табуретки. Передвигались по одному, стараясь не задевать за дверные косяки. Натренированный на учениях вламываться в убежища с тяжелым вооружением, Геррера обращался с «береттой» не так умело, как с МР5. Тим заметил, что он направил ствол вверх, и жестом показал ему, что пистолет надо держать либо перед собой, либо у пояса. Удерживая ствол параллельно виску, лишь выглядишь супергероем; на деле такая позиция может оказаться фатальной.

Они прислушивались к каждому звуку. На втором этаже скрипнула половица, заставив их замереть; еще через несколько секунд послышался скребущий звук, и они снова насторожились. Все равно было непонятно, есть ли наверху кто-нибудь или поскрипывает сама конструкция.

Тим с Медведем поднялись по лестнице, один — лицом вперед, другой — обернувшись назад, и они махнули Геррере. На втором этаже были просторная спальня и ванная. Пока Тим с Медведем проверяли спальню, Геррера направил пистолет на дверь ванной. За непокрытым матрацем виднелась крышка от обувной коробки, утыканная окурками, словно сигаретная плантация. Медведь махнул рукой и кивнул — чисто. Тим схватился за дверцу чулана, приготовившись дернуть ее, если почувствует сопротивление, но внутри болтались лишь две проволочные вешалки.

Перед тем как отворять дверь в ванную, Геррера дождался товарищей. Тим с Медведем ворвались первыми. Ничего, только потрескавшаяся кафельная плитка. Тим откинул занавеску — и там пусто.

Медведь выдохнул — то ли расстроено, то ли облегченно:

— И стоило так нервничать.

Тим еще раз посмотрел на стену у ванны. Душевая насадка была закреплена почти у самого потолка — тут явно мылся очень высокий человек.

Геррера проследил за взглядом Тима.

— Кейнер? — еле слышно прошептал он.

Медведь приподнял носком ботинка крышку унитаза. В коричневатой воде плавал окурок.

Тим провел пальцем по мойке. Сбритые бакенбарды.

Оглянувшись, он увидел, что Геррера направил пистолет в потолок. В нем был почти незаметный чердачный люк. Медведь начал раскладывать телескопическое зеркало, но помещение было слишком маленьким. Он передал зеркало Тиму и вышел из ванной.

Тим вынул из душевой занавески перекладину и прислонил ее к люку тем концом, где была резиновая прокладка. Затем он кивнул Геррере, который все еще целился в потолок, и толкнул перекладину. Люк легко отворился. Геррера перевел прицел в черную чердачную щель, а Тим направил туда зеркало. На чердаке было темно, лишь откуда-то пробивалась узкая полоска света. В зеркале отражались розовые клочки теплоизоляции, поперечные балки, крутящиеся в воздухе пылинки. Окно фронтона было затемнено. Тим повернул зеркало в другую сторону.

Маленький квадрат зеркала выхватил из темноты чьи-то мрачные глаза, освещенные полоской отраженного света. Тим отпустил перекладину. Люк захлопнулся, и вслед за этим раздался взрыв, вырвавший потолок.

Глава 51

Раздалась автоматная очередь, и от кафельной плитки полетели осколки. Тим пнул Герреру в бедро, и тот, вылетев через открытую дверь, откатился в спальню. С потолка полетели куски гипсокаргона; осветительная арматура сыпала искрами.

Они начали отстреливаться, но чем были их пистолеты по сравнению с невидимой огневой мощью! Пулевые отверстия прошлись дорожкой вдоль потолка спальни: Кейнер по одиночным выстрелам определил их позицию.

Медведь схватил Тима с Геррерой и буквально скинул их вниз по лестнице. Они свалились друг на друга. Медведь, каким-то чудом оказавшийся здесь, поднял их за шиворот. Когда они добежали до входной двери, Медведь, обогнав их, словно скорый поезд, уже схватил из машины рацию.

Тяжело дыша, Геррера перезарядил пистолет и двинулся было обратно, вопрошающе глянув на Тима. Тим отрицательно покачал головой, и Геррера выбежал, чтобы следить за окнами лестничной клетки, пока не прибудет подкрепление.

Тим с Медведем ждали у входа, истекая потом. Они держали оружие наготове и следили за лестницей. Автомат смолк, в воздухе клубилась пыль, оседая на засыпанные верхние ступеньки лестницы. Тим прислонил ухо к дверной раме и стал прислушиваться к тому, что творится наверху. Раздался глухой стук ботинок о пол чердака; затем звякнул перезаряженный магазин. Заскрипел стул, и наступила тревожная тишина. Молчание затаившегося зверя.

Через пять минут на вызов откликнулись восемнадцать патрулей. Тим сообщил им координаты, а Медведь начал уточнять план действий с командным постом. Еще до того, как были перекрыты въезды на улицу, над домом уже кружили четыре вертолета ведущих телеканалов; на одном была четко различима символика КСОМ — изображение желтого банана. Входная дверь осталась открытой — лестница должна была хорошо просматриваться; дубинка Медведя все еще торчала между петель. Люди шерифа быстро сообразили, что телефонный провод перерезан. Чтобы наладить контакт с Кейнером, кто-то из помощников должен был рискнуть задницей. Прибыл Мелейн с тремя людьми, задействованными в операции «Зачистка». Они стали поодаль, о чем-то шушукаясь за козлами для пилки дров. Возню с байкерами они предоставили помощникам, чтобы потом, когда обнаружится след «слез Аллаха», закатать рукава и наконец приступить к работе.

Спецназ из управления шерифа расположился на крышах ближайших домов, блестя на солнце оптическими прицелами. В бытность армейским рейнджером Тим стал превосходным снайпером, и ему страстно хотелось приложить глаз к прицелу. Во время переквалификации в Академии шерифа он получил прозвище контрснайпер, которое как с точки зрения прессы, так и представительных правоохранительных органов более подходило к образу справедливого служителя закона. Сам Тим признавался, что его душе все-таки более дорог образ первоклассного стрелка, образ нападающего, нежели того, кто держит оборону. Военная служба научила Тима оттачивать свои смертоносные навыки, а закон учил сдерживать себя.

Опергруппа по задержанию расположилась на дороге рядом с Монстром — переоснащенной машиной «скорой помощи», которую использовали для оперативных выездов. Таннино, согнувшись, тоже забежал за высокий автомобиль. Тим вынул из салона Монстра бронированный шлем и швырнул его судебному исполнителю.

Таннино придавил бронированной болванкой свою пышную прическу в стиле Эрика Эстрады.

— Интересно, сколько у него патронов?

Как бы в ответ на это, из чердачного окна полыхнула автоматная очередь, продырявив кузов стоящей во дворе патрульной машины. Несколько молодых членов опергруппы пригнулись, несмотря на то, что Монстр защищал их. Дуло AR-15 снова скрылось во мраке чердака.

— Кто его знает, — ответил Тим.

— Что будем делать?

— Подожжем этот сарай, — процедил Миллер сквозь зубы.

— Он нужен нам живым, — сказал Тим, будто поверил в серьезность намерений Миллера.

— Давайте просто войдем туда и схватим его, — предложил Геррера.

— Пока ты будешь подниматься по лестнице, — ответил Медведь, — он изрешетит твою задницу в клочья.

— У нас численное преимущество.

— Только мешков для трупов маловато.

— Берем с крыши? — предложил Миллер.

— Мы вообще не должны входить в здание, — ответил Тим.

Все вопросительно уставились на него.

— Что же будем делать, Специалист? — спросил Томас.

— Он сам выйдет.

Мэйбек оперся о Монстра и выстрелил из короткоствольной ракетницы 37-миллиметрового калибра. Баллон с перцовым аэрозолем пробил дыру чуть выше чердачного окна. Через несколько секунд из окна повалил грязновато-белый дым. Тим опустил бинокль и кивнул Мэйбеку; тот выбросил гильзу и перезарядил ракетницу.

Перцовый аэрозоль — смесь вытяжек трехсот видов острого перца, был излюбленным средством опергруппы. Он обеспечивал сдачу территории преступниками без боя. Аэрозоль не только обострял чувствительность болевых рецепторов слизистой оболочки во рту, в носу и в желудке, но иногда приводил к расстройству функций пищевода, трахеи, дыхательного пути и глазных мышц.

В первый день после перевода Мэйбека в окружное отделение из Сан-Луиса Джим, заключив с ним пари, язвительно заявил, что тот не сможет разгадать значения аббревиатуры ОС. Тогда Мэйбек выиграл обед в стейк-хаусе «Лори», написав на меловой доске «oleoresin capsicum».^[60]

Тим снова кивнул, и Мэйбек сделал еще один удачный выстрел.

— Он пока сопротивляется, — сказал Мэйбек. — Наверняка натянул на голову футболку. Подождем минуту.

Они смотрели, как из разбитого окна валит дым. Затем раздался яростный кашель; было слышно, как Кейнер мечется по чердаку.

— Сейчас мы с Медведем займем боевую позицию, а ты выпустишь еще один заряд, — сказал Тим. — Если понадобится, закидаешь дом гранатами с черного хода.

— Но перед тем, как бросить гранату, подержи ее секунды две-три, выдернув чеку, — чтобы она, не приведи Господь, не прилетела обратно, — сказал Миллер.

Тим с Медведем выскочили из-за Монстра и кинулись через двор к дому. Они встали, прижавшись плечами к стене у входа. Тим протянул руку и выдернул из проема дубинку; дверь с грохотом захлопнулась.

В дом залетел еще один баллон с газом. Раздался громкий удар — Кейнер спрыгнул с чердака в ванную. Тим помахал Мэйбеку, и тот запустил еще три баллона в открытое окно второго этажа.

Из окна послышались хриплое дыхание и глотающие звуки, затем скрип ботинок на лестнице.

— Давай же, большой мальчик, — прорычал Медведь. — Подыши свежим воздухом.

Дом затрясся — Кейнер ступал по лестнице на первый этаж. Они слышали сквозь дверь, как он хрипит и задыхается. Кейнер был уже метрах в десяти от выхода. Тим снова подал знак; Томас с Фридом обежали вокруг дома и принялись забрасывать окна газовыми гранатами. Кашель становился все громче.

Кейнер взревел, словно раненый воин, жаждущий отмщения. Тим изо всех сил сжал боковую ручку дубинки; костяшки его пальцев побелели. Медведь занял позицию стрелка, встав на одно колено и прижав к плечу приклад своего «ремингтона». Дуло смотрело в дверь на уровне живота человека.

Кейнер шагал все быстрее; наконец он не выдержал и рванулся к двери. Тим напряг колени и плечи, глядя на дверную ручку; ручка была сантиметрах в пятнадцати от него. Его сердце бешено колотилось; он замахнулся, заведя дубинку за спину. Издав оглушительный рев, Кейнер ломанулся в дверь, словно рвущийся к мячу полузащитник; под диким натиском нижняя петля соскочила, и из трещины полетели щепки. По инерции Кейнера вынесло на крыльцо; в его правой руке был AR-15. Тим с размаху огрел Кейнера резиновой дубинкой по черепу, и тот рухнул на спину.

Глава 52

Три надзирателя в перчатках и касках, держа перед собой плексигласовый щит, вошли в камеру Кейнера. Щит был прозрачным и вогнутым; с его помощью можно было прижать заключенного к стене. Запястья Кейнера сковывали наручники. Он повел локтями и, свирепо поглядывая, подался назад, словно разъяренный бык. Его щеки стали пунцовыми, на них поблескивали подсохшие слезы. Покрасневшие от перца глаза напоминали глаза монстра из комиксов. Тим, Медведь и Геррера смотрели на происходящее в камере из коридора.

С Кейнера сняли «цвета», джинсы и приводную цепь, заменив все это оранжевым тюремным комбинезоном. На вещевом складе так и не нашлось одежды нужного размера, поэтому верх комбинезона остался незастегнутым, открывая футболку с надписью «Кончай глазеть на мой член!». Заметив Тима, Кейнер уперся плечом в плексиглас, резко вздохнул и оттолкнул щит, сбив с ног стоявшего в центре надзирателя. Двое других с силой навалились на щит, но Кейнер успел наступить на колено упавшего человека; колено хрустнуло.

Раненый надзиратель взвыл от боли и отполз в сторону; его товарищи попытались прижать Кейнера щитом к стене. Один из них опустился на четвереньки и с силой дернул громилу за ноги. Кейнер рухнул на бетонный пол, ударившись головой. Пока он еще не успел прийти в себя, его связали и вынесли из камеры; для этого понадобилась помощь еще четверых надзирателей.

— Отведите его в комнату для допросов, — сказал Тим. — И пристегните наручниками к креслу.

Пока Кейнера тащили по коридору, он попытался плюнуть в Тима, разбрызгивая слюну вокруг рта.

Медведь тяжело дышал; воздух со свистом проходил сквозь зубы. Они следовали за конвоем.

Одну из стен просторной комнаты занимало одностороннее зеркало для наблюдения; под ним стояла картонная коробка. В дальнем углу было прикручено болтами металлическое кресло к полу. Надзиратели наручниками прицепили Кейнера к креслу, сковав ему руки и ноги, и оставили наедине с Тимом, Медведем и Геррерой. Кейнер напрягся и начал яростно дергаться из стороны в сторону, пытаясь оторваться от кресла. Медведь хотел было подойти, но Тим остановил его за руку. Кейнер метался в кресле и нещадно крыл все на свете еще минут десять, но наконец устал и затих.

Этот гигант был слишком велик для кресла. Его лицо наполовину закрывала тень. Та же копна черных волос, как и на фотографиях, те же крупные уши, похожие на ломти бекона, плотно прилегающие к черепу. Предплечья словно рельсы, чудовищно широкие запястья. Когда он ворочался, наручники поскрипывали о кресло. Комната быстро наполнилась резким и едким запахом пота.

Тим шагнул ему навстречу. Наконец-то он стоял лицом к лицу с одним из бродячих «грешников». Наконец видел лицо подонка, смотревшего на раненую Дрей. Он забыл о том, что за зеркалом сидели Таннино и Мелейн. Он забыл обо всем, кроме себя, Кейнера и разделявших их полосок бетона. Он оцепенел от ярости и едва различал лицо Кейнера.

Он достал револьвер и направил его в лоб Кейнера. Кейнер удивленно посмотрел на него.

Тим бросил Геррере ключи.

— Расстегни наручники.

Геррера смотрел на Тима с испугом и восхищением.

— Он уже успокоился, — сказал Тим. — Мы ведь взрослые ребята и можем играть в одной песочнице, не так ли?

Кейнер, взъерошенный после своих неудачных попыток разорвать цепи, откинулся на спинку кресла и усмехнулся:

— Да уж.

Голос хрипел в его гортани, это предвещало развитие раковой опухоли.

Геррера отцепил браслеты на его запястьях, но на лодыжках расстегивать не стал. Тим держал Кейнера под прицелом, пока Геррера не отошел, затем опустил револьвер. Кейнер потер окровавленное левое запястье — пока его волокли по коридору, браслет изрезал кожу. Дикие глаза блестели из-под спутанных волос.

— Ты, должно быть, догадываешься, как отчаянно мы тебя искали, — сказал Тим. — Где же ты был?

Кейнер послушно улыбнулся:

— То там, то здесь.

— Вот как.

Было странно наблюдать, как ярость в нем резко сменилась спокойствием.

— Где Дэн Лори?

— Даже смутно не представляю.

— Я знаю, что вы координируете планы. Где он?

— Ты ошибаешься. Я не знаю, где он, а он не знает, где я. Так проще — одного сцапают, другой на свободе. — Он провел по зубам широким и плоским языком.

— Я тебе не верю. Мне кажется, ты в курсе, где он залег.

— Чего это ты так зациклился на Дэне?

— Хочу послать ему букет цветов.

— Ты не поймаешь его. Этот человек — привидение. Один раз тебе удалось взять его на мушку, но это была случайность. Сейчас ты можешь только бегать по его следам.

Чувствуя, что Тим начал не с того, Медведь решил изменить курс.

— Это чтоб никто из сокамерников сзади не подобрался? — поинтересовался он, указав на футболку. — Можем посадить тебя в общую камеру вместе с ребятами из «метисов».

— Ты тупой ублюдок. В тюрьме нет соперников. Там все братья.

— Даже латиносы твои братья? — спросил Геррера. — Я не думаю, что они согласятся с тобой после палмдейлского расстрела.

— Палмдейлский расстрел, — цокнул языком Кейнер. — Сколько из-за него шума.

Медведь пошебуршал рукой в картонной коробке:

— Догадайся, что мы здесь припрятали?

— Нос Майкла Джексона.

Медведь извлек из коробки приводную цепь Кейнера и хлестнул ею по бетонному полу. Кейнер посмотрел на Медведя; его черты исказились в нервной гримасе.

Но Медведь обернулся к зеркалу, надев цепь на шею.

— Ну как?

На лице Кейнера выступила усмешка.

— Думаю, великолепно, — продолжил Медведь, все еще крутясь перед зеркалом. — Но как же ты отмоешься от своих грязных делишек? Стиральным порошком или отбеливателем?

Кейнер ухмыльнулся, думая о чем-то своем.

— Вы ненавидите меня потому, что я отличаюсь от вас, а я ненавижу вас, потому что вы все одинаковые.

— Нет, — ответил Тим. — Мы ненавидим тебя потому, что ты убиваешь людей.

Кейнер пожал плечами.

— Топчи слабых, перепрыгивай через мертвых.

— Пора тебе открывать фабрику по производству наклеек, — сказал Медведь. — И писать на них афоризмы. Вы их наверняка уже столько навыдумывали в своем клубе.

— Давай сразу о главном, — прервал его Кейнер. — Я тебе ни черта не скажу. Ничего об этом деле, — он обвел рукой вокруг, — ты от меня не узнаешь.

— Подожди-ка, — сказал Медведь. — Чего-то не хватает. — Он еще раз запустил руку в вещи Кейнера. Его сжатая кисть замерла в коробке. — Кажется, вспомнил.

Он вышел в коридор и вернулся с большим целлофановым свертком из химчистки. Снял обертку и достал из пакета идеально вычищенную куртку Кейнера. Воротничок был накрахмален, кожа сияла, как новая, даже нашивки, казалось, вот-вот заблестят.

Кейнер издал глубокий, булькающий звук и рванулся с кресла, но грохнулся на пол. Тут он, кажется, наконец понял, где находится, и тихо сел в кресло, сверкая глазами.

Кейнер дернул подбородком, показав на куртку:

— Это объявление войны.

— Ты разве не знал? — ответил Медведь. — Война уже давно объявлена, ублюдок.

Тим не дал Кейнеру оправиться, снова ошарашив его:

— Мы знаем о «слезах Аллаха», о «Гуд Морнинг Вэкейшенс», о девушках, о трупах. Мы знаем все.

Кейнер не мог скрыть удивления, но быстро пришел в себя. Оскалившись, он произнес:

— Не все. Иначе вы не стали бы тут со мной лясы точить.

— У Дядюшки Пита чертовски хитрый план, — ответил Тим.

— Кто сказал, что в этом участвует Дядюшка Пит?

— Я. У нас ушла куча времени на разгадку вашей затеи, но в конце концов мы во всем разобрались.

— До сих пор всем было плевать. Никого не заботили пропавшие латиноски. Да и «метисы». У них никакого уважения к собственности, не то что у нас. Никто не смеет трахать мою милашку, никто. А у них все общее.

— Непохоже, чтобы ты мог сношаться с мексиканкой. — Тим подошел ближе, загородив Кейнера от Медведя и Герреры, и встал с ним лицом к лицу. Кейнер был уже потерян для нормальной жизни, ему все равно, молчать или говорить. Его и так приговорили к пожизненному заключению, к этому прибавят сроки за побег и убийства; терять ему нечего. Если умело задеть Кейнера, тот мог сболтнуть лишнее.

— Ты чертовски прав, — сказал Кейнер.

— Но вы хватали всех, кто под руку попадется. Наугад.

— Наугад, — раздраженно повторил Кейнер, — наугад, говоришь. Тогда почему же вы так долго разбирались? Я отвечу сам — мы старались избегать тех, кого станут разыскивать. Мы искали толстых, но не связывались с беременными. Это могло бы вызвать слишком много напряжения. Помнишь Лэйси Питерсон? Нам не нужна подобная шумиха. Пока не привлечешь внимание общества к какой-нибудь ерунде, никто о ней даже не заикнется. Та залетевшая девка в форме шерифа — о ней по всем каналам трубят. Пристрелишь беременную стерву, и вот тебе готовый выпуск новостей. Нашли труп жирной латиноски — вот тебе и статистика.

После всего ужаса, смерти и разрушения, с которыми Тим сталкивался от Хорватии до Южного централа, его все равно поражало безразличие «грешников» к человеческой жизни. В их насилии не было никакого смысла, только алчность и злоба. Полицейские и соперники из других клубов становились лишь препятствиями на пути, которые нужно было устранить; они получали бы прибыль от наркотиков даже в том случае, если бы большая ее часть наполняла карманы серийных убийц; тела женщин превращались для них в пробные образцы тары для перевозки наркотиков. «Грешники» совершенно бесстрастно выбирали свои жертвы, и все же в одной ошиблись.

— Значит, поэтому вы выбрали Дженнифер Вилларозу.

Кейнер сделал жест, как будто стреляет в Тима из пистолета.

— Но она оказалась военнослужащей, и в части подняли тревогу, — продолжал Тим. — Это сбило вас с толку.

— Ерунда. Не так уж их и заботят мертвые лесбиянки. Потыкались туда, сюда, ничего не нашли и успокоились. Но мы стали осторожнее, начали потрошить только тех сучек, которые приехали из Мексики. Работодателям на них наплевать. А у родственников просто нет денег, чтобы куда-то летать, задавать вопросы. Да все равно они ни черта бы не узнали. А с полицией они ни за что не свяжутся — тогда их точно выпрут отсюда. Посмотри правде в глаза: кого заботит судьба парочки жирных чикано из Четсуорта?

— Меня, — ответил Тим.

У Кейнера заблестели глаза.

— Браво, брат. Тебя. Ну, может быть, еще твоего друга. — Он указал глазами на Герреру, который старался казаться невозмутимым. — Знаешь, что меня отталкивает в толстухах? Они не такие резвые. Они ленивы, потому что живот слишком тяжелый. Как у той брюхатой стервы из полиции, которая нам тогда попалась.

Тим почувствовал, как его лицо наливается кровью. Дрожащим голосом он произнес:

— Она достаточно резвая.

Кейнер изменился в лице:

— Так ты ее знал?

Тим уставился на него.

В глазах Кейнера блеснули искры радости.

— Жаль, что я не прихватил ее тогда. Мне ужасно хотелось выпотрошить ее и набить опилками.

Тим услышал приближающиеся шаги Медведя. Он уже занес над головой руку, приготовившись бить наотмашь, но Медведь схватил его под мышки и оттащил от Кейнера. Тиму ничего не оставалось, как опустить руку. Он яростно закричал и снова собрался кинуться на Кейнера; Медведь помешал ему, преградив дорогу своей могучей грудью. Кейнер разразился стальным хохотом.

— Вот дела, — наконец проговорил он, изучающе оглядывая Тима. — Так значит, ты муж этой помощницы. — Он снова рассмеялся, удовлетворенно потряхивая головой. — Иной раз, когда ни на что хорошее уже не надеешься, судьба сама преподносит подарок.

Тим облизал сухие губы.

— Философ.

— Мое новое увлечение.

— Теперь у тебя будет для этого достаточно времени.

— Пусть так, но войну-то вы проиграли. «Слезы Аллаха» уже в стране, и никуда им отсюда не деться. Пока я буду загорать в тюремном дворе, делая жим лежа, ты тоже можешь пофилософствовать о том, что я тебе сказал.

Медведь что-то довольно пробурчал себе под нос. Они правильно поступили, что дали Кейнеру почувствовать себя на коне. Тим вел допрос в нужном русле. Чтобы Кейнер мог злорадствовать и дальше, он должен был потрясти перед ним приманкой.

— Откуда ты знаешь, что наркотики уже ввезли?

— Знаю, и все.

— Почему ты так уверен, что мы уже не перехватили партию в Бэрбанке?

Кейнер подался вперед; его лицо исказила мстительная гримаса.

— Потому что…

Вдруг в камеру, хлопнув дверью, ворвалась Дана Лэйк, за ней следовал офицер охраны суда.

— Какого черта здесьпроисходит? Что ты им рассказал?

— Только то, о чем они уже знают. — Кейнер довольно оскалился. — А какая мне разница? Мне и так уже тысячу лет наклепали.

— Слушай, ты, кусок дерьма, если не хочешь сгнить здесь заживо без всякого шанса на условно-досрочное освобождение, заткни свою варежку!

Удивительно, но Кейнер внял этому совету.

Медведь излил свой гнев на офицера:

— Какого хрена она здесь делает?

Офицер пожал плечами, извиняясь:

— Не было выбора, дружище. Ты же знаешь.

— Гони ее отсюда. Он не обвиняемый, а пойманный беглый преступник. У него нет права…

— Спорим на твою задницу, что есть? — возразила Дана. — Я не без оснований полагаю, что вы вменяете ему новые преступления — по меньшей мере побег. Поэтому у него есть право хранить молчание. У него есть право на адвоката…

Медведь метнул на нее злобный взгляд и стремительно вышел из комнаты. Геррера побежал за ним, прихватив коробку. Дана волчицей глянула на Тима, скрестив руки; она повернула ступню, и из-под подола ее юбки изогнулась изящная линия икры.

Тим тихо сказал офицеру:

— Пусть шесть надзирателей переведут его в адвокатскую комнату. Если он станет сопротивляться, бросьте его в одиночную камеру, и тогда госпоже Лэйк придется подождать.

Проходя мимо Даны, он почувствовал резкий аромат первоклассных духов. Она сладко улыбнулась:

— Спасибо, Рэкли. Я знала, что в этот раз мы встретимся с глазу на глаз.

Глава 53

— Черт побери! Он почти начал говорить! — Медведь выхватил из рук Герреры коробку с вещами Кейнера и швырнул ее об стену вещевого склада. На пол посыпалась мелочь и брякнулись ключи.

Двое надзирателей вытолкали из комнаты мексиканского мафиози, оставив их одних. Помощники стояли, погрузившись в невеселые мысли.

Тим раскрыл свой телефон и позвонил капитану из участка Дрей.

— «Грешники» теперь наверняка захотят отомстить. Я не могу положиться на больничную охрану. Вы могли бы выделить человека для ее защиты? — Он скорчил гримасу, услышав ответ. — Уверен, что он не откажется.

Он отключился.

Бровь Медведя поднялась, будто ее кто-то потянул за ниточку.

— Мак?

Тим кивнул.

Медведь вздохнул. Он присел на корточки, хрустнув коленями, и начал подбирать вещи Кейнера, складывая их в коробку. Затем сел на алюминиевый стол и поставил ноги на подножку. Немного помолчав, улыбнулся.

— Бьюсь об заклад, ты до смерти перепугал Мелейна, выхватив тогда револьвер.

— Где он сейчас? — спросил Тим.

— Спорит с Даной Лэйк, — ответил Геррера.

— Интересно, кто кого переспорит.

Медведь сказал:

— Ставлю на Юристозавриху. Ее задницу и кузнечным молотом не пробить.

— Однако Мелейну стоит попытаться, — заметил Геррера.

Тим снова начал перебирать барахло Кейнера.

Медведь усмехнулся в ответ на браваду Герреры и подошел к товарищам.

— Кто-нибудь составил списки коммунальных платежей по дому, где скрывался Кейнер?

— Томас и Фрид. — Тим бросил Медведю кошелек, тот вывернул его наизнанку, щупая подкладку. — Получили счета за воду и газ, за телефон ничего. В этом доме телефон уже два года отключен.

На металлическом кольце висели два ключа — от «харлея» и от дома; экспертиза показала их соответствие. Геррера пробежал пальцами по отворотам джинсов Кейнера, от которых разило болотом и острым перцем.

— А это что? — Тим протянул руку и дернул за пояс джинсов. Под поясом, чуть ниже края кармана, был виден участок ткани, вытертый каким-то маленьким прямоугольным предметом — явно не жестянкой для табака. Очертания были четкими — значит, предмет был плотным, а при езде на мотоцикле давление на пояс немалое. — В каком кармане он носил кошелек?

— Не знаю.

Медведь хотел сунуть кошелек в карман, но тот был крупнее.

— Что же это? — Он продел палец в отверстие, протертое в верхней части кармана.

Тим прикусил губу, вспоминая все открывшиеся обстоятельства. Он услышал, как в его голове эхом отдается недавно произнесенная фраза: «Получили счета за воду и газ, за телефон ничего. В этом доме телефон уже два года отключен».

Он указал на истертый карман.

— Радиопередатчик.

Медведь с Геррерой посмотрели друг на друга. Геррера сунул нос в коробку, где были остальные вещи.

— Здесь его нет.

— Естественно, нет, — ответил Медведь.

Тим схватил ключи Кейнера и вышел; Медведь и Геррера двинулись за ним.

Они нырнули под ленту, которой был опечатан вход. Показали свои удостоверения помощнику шерифа, стоявшему у козел. Он кивнул, глянув на удостоверение Тима, и окинул его печальным взглядом.

— Жаль, что так вышло с Андреа. Я учился с ней в академии.

— Спасибо за сочувствие.

— Как у нее дела?

— Четыре дня уже прошло, а она без сознания.

— Это чем-то чревато?

Тим посмотрел на разбитую бутылку в сточной канаве, и его охватил страх, от которого сжались внутренности.

— Не знаю, — ответил Тим.

Помощник строго кивнул, сжав губы, и трое мужчин пошли к дому. Тим открыл дверь ключом Кейнера, и они поднялись по лестнице на второй этаж. Окна были распахнуты настежь, но в доме все равно стоял запах перца. Тим натянул на нос рубашку, Медведь и Геррера последовали его примеру. На втором этаже был бардак. Потолок насквозь прострелен пулями, вокруг отверстий повисла штукатурка, словно края рваных ран. Среди обломков лежали баллоны. Пока шли до ванной, их ботинки и отвороты брюк облепила белая пыль.

Криминалисты оставили открытой лестницу, ведущую на чердак, вероятно, перед тем как войти туда, они решили выветрить стойкий запах перца. Глядя в черный прямоугольник люка, Тим вспомнил, как он увидел глаза Кейнера, и вздрогнул. Он поднялся по лестнице, включив фонарик. Дыры в потолке, прошитые пулями 23-го калибра, и выбитое чердачное окно делали освещение ярче, но воздух все равно был тяжелым. Согнувшись, Тим ступал вперед; вокруг него играли столбики света, в них кружилась пыль. Медведь опасливо ступал сзади, балансируя на потолочных балках. В изоляции застряли, словно насиженные яйца, латунные гильзы.

Они обыскивали чердак минут двадцать. У Тима заслезились глаза, а Геррера начал монотонно покашливать. Ворот рубашки Тима все еще был натянут до самых глаз, от влажного и пыльного воздуха у него закололо в затылке, и казалось, что столбики света изгибаются, как пальцы.

Наконец Геррера сказал:

— Пойду сбегаю за противогазом.

Он направился было к люку, но вдруг остановился перед отогнутым краем изоляции. Медведь потянул за розовую полоску. На прессованной фанере лежал раздробленный сотовый телефон.

Представитель сервисной службы — Брайант, как гласила его именная табличка, — скептически оглядел разбитый телефон. Верхняя часть была оторвана, жидкокристаллический дисплей разбит, батарея деформирована, корпус изломан.

Они находились в магазине «Спринт: мобильные телефоны», расположенном в нескольких кварталах от командного поста, на улице Саут Флауэр-стрит. Поговорив с продавцом, а затем с менеджером, они наконец прошли в глубь магазина.

— Слушай, дружище, может, купишь новый телефон? У нас есть неплохие предложения.

— Нам нужна информация с этого телефона, — ответил Тим, — не обязательно, чтобы он работал…

— Что ж, понятно.

— …просто надо узнать, что там есть.

— Похоже, кто-то очень не хотел, чтобы вы узнали, что тут есть. Ну хорошо, хорошо, сделаем, — сказал Брайант, отвернувшись. Он почесал выбившиеся из-под прозрачного щитка волосы. — Сейчас позову Лэрри. Этот парень умеет делать всякие неимоверные вещи.

Он скрылся за боковой дверью и вернулся вместе с каким-то худым пареньком азиатской внешности. Его волосы окрашены в оранжевый цвет, от куртки исходил запах табака, а глаза скрывались за зеркальными очками. Лэрри вытянул руку, словно хирург, требующий скальпеля, и Тим вложил телефон в его ладонь. Лэрри опустил телефон на свой рабочий стол. Тим наблюдал за работой, встав за его плечом. Раздраженно оглянувшись на Тима, парень надел наушники и включил музыку так громко, что Тим мог различить слова песни — что-то о кровавых демонах и самоубийцах.

Тим глянул на Брайанта:

— Ты объяснил ему, что нам надо?

— Да, не беспокойся, приятель. Лэр свое дело знает.

Лэр вынул батарею и снял корпус, вложив микросхему с проводками в новый телефон такой же модели. Он включил его, покрутил что-то подобием отвертки, которой прикручивают к оправе дужки очков, и снял наушники.

«Некстел» Тима зашипел на служебной радиочастоте. Он нажал кнопку приема:

— Рэкли слушает.

Маленькая комната наполнилась голосом Фрида:

— Тела близнецов обнаружены в стоке под мостом Тужунга Бридж. На трупах характерные разрезы. Ааронсон составляет протокол. Что ему передать?

Тим сморщил губы, рассматривая носок ботинка. Медведь с Геррерой обменялись усталыми взглядами — они знали, что иного исхода не будет, но от этого легче на душе не стало.

— Пусть омоет тела и позаботится о том, чтобы родителям помогли с похоронами.

Тим выдохнул; на лице Брайанта появилось выражение неловкости.

Тим вскинул брови, глянув на Лэрри. Из голоса Лэрри улетучилась строгость.

— Ну вот. Память здесь из старого телефона, а все остальное — из нового. — Он передал сборную конструкцию Тиму. — Будь с ним аккуратней.

Медведь и Геррера встали за спиной Тима, глядя на то, как он изучает запутанное меню. Наконец он нашел список телефонов. Его рука дрожала от нетерпения. Он нажал на иконку. Пусто — все номера стерты.

Тима охватило жгучее разочарование, хотя он этого ожидал. Если Кейнер предполагал, что будет расследование и посему решил уничтожить и спрятать свой телефон до того, как его убьют или арестуют, то уж стереть телефон Дэна он точно догадался. Медведь издавал звуки, выдававшие сильное расстройство; Геррера отошел в угол и засунул руки в карманы.

Тим все равно продолжал нажимать кнопки, выводя стрелки на субменю. Все входящие звонки были удалены. Понажимал еще. Пропущенные вызовы — тоже пусто. Вернулся, вышел на входящие — это был последний шанс — и нажал «ОК».

Семь вызовов, среди них один номер высветился три раза.

Глава 54

С улицы ничего не было видно. Просто неосвещенная комната на третьем этаже, окно занавешено портьерами, лениво извивающимися на ветру — словно танцовщицы, исполняющие танец живота. Четырехэтажная гостиница с номерами по триста долларов за неделю и амбициозным названием «Элитный двор» выходила на тихий участок улицы. Чуть дальше по дороге была парковка и байкерский бар «Сцепление смертника», увенчанный неоновой бутылкой мартини. В этом баре наибольший интерес у Тима вызвал вмонтированный в наружную стену таксофон.

Он стоял в комнате отеля, вооружившись винтовкой, установленной на треноге, и, настроив пятикратное увеличение прицела, наблюдал за таксофоном. Если бы Тим установил десятикратное увеличение, то номер, который должен был высветиться на дисплее таксофона, — тот самый номер, который он извлек из телефона Кейнера, — занял бы все поле зрения. Прибор ночного видения помогал ему видеть в сгущающихся сумерках. Занавески трепетали, и Тим раздвинул их, чтобы они не закрывали просвет окна. Вид загораживали лишь стальные прутья балконного ограждения, между которыми он целился, и перекрещенные линии электропроводов.

Проследив, откуда исходил телефонный звонок, Тим организовал там засаду, потом поехал домой за снайперской винтовкой. Сначала он смазал и протер свой «ремингтон-М700» со скользящим затвором, затем вымылся под душем, но, поглядев на незаправленную кровать и рубашки Дрей, брошенные в углу, решил взять полуавтоматическую винтовку М14, магазин которой вмещал двадцать патронов, — при необходимости это оружие могло превратить Дэна в розовый туман.

Геррера, знакомый с субординацией «грешников», предположил, что Кейнер получал указания непосредственно от Дэна Лори. Вероятно, Дэн пользовался таксофоном потому, что не хотел светиться. Несомненно, он все еще должен поддерживать контакт с высшим звеном — Дядюшкой Питом, Мечом Пророка, отмывателем денег или еще с кем-нибудь, кто распоряжался прибылью от сбыта наркотиков.

Ветерок обдувал лицо Тима, свободно проникая через раздвинутые шторы. Последний отблеск заката придавал теням сероватый оттенок. Сквозь прицел все казалось мрачным и суровым, словно в кадрах военной кинохроники. Тим замер, уперев в плечо приклад винтовки; ствол из стекловолокна касался скулы. Лицо в восьми сантиметрах от оптического прицела — для безопасности глаза. Конец ствола вставлен в U-образную ложу треноги — если бы он отпустил винтовку, то она бы не упала.

Закат наконец сменился тьмой; Тим включил подсветку, и в перекрестье прицела заалели визирные нити. Он простоял без движения уже часа три, пристально вглядываясь в подъездную дверь бара, но за все это время увидел лишь несколько стандартных мотоциклов, да случайных байкеров, которые зашли накачаться коктейлем. Только отчаянные пьянчужки да какое-то мелкое отребье — наверное, было еще слишком рано. Смотритель парковки сидел на тротуаре и курил сигарету, не обращая внимания на какого-то толстого бродяжку, который неподалеку крушил ногами жестяные банки. У бара притормозил фургон-рефрижератор, на его боку была изображена фаллическая бутыль пива «Миллер Дженуин Драфт».

Тим смотрел и ждал.

Солдаты, которых обучали на снайперов, все как один имели квадратные челюсти и накачанные икры, от всех пахло табаком и дезодорантом «Райт Гард». У всех было чувство юмора — юмора, полного сарказма, который помогал двигаться вперед, не покоряясь отчаянию.

«Как моя красавица говорила, главное — достань кого-нибудь».

«Дам ублюдку порцию свинцового яда, чтобы не отпоили».

«Бог-Отец учил, что лучше давать, чем получать».

Тим старался так не шутить. Он просто молча целился и снимал мишени; другие находили это бессердечным. Своим черным юмором они высвобождали душевную боль, а он держал ее внутри; она колотилась в его теле, пытаясь вырваться наружу, пока не умирала сама. Дрей учила его — медленно, с большим трудом, — что нужно открыться миру, вместо того, чтобы держать в себе собственный мир. Джинни дала ему стимул существовать, но когда ее не стало, боль иссушила всю его сердцевину, не умеющую сопротивляться и делиться горем с окружающими. Дрей могла пережить горе. Она могла удерживать баланс между своим несчастьем и общественным долгом. Она — лучшее, что есть в его жизни. Если Дрей не станет, как не стало Джинни, Тим не представлял, что будет с ним.

Он услышал треск мотора, и к бару подъехал «чоппер». Челюсть Тима напряглась. Байкер в шлеме притормозил на обочине рядом с таксофоном и спрыгнул на землю. Мотоцикл был выкрашен в черный цвет — ни намека на живопись Оглобли Дэнни, номерной знак неразличим под слоем грязи. На мотоцикле был установлен двигатель «наклхед», но Тим не мог сказать наверняка, что это байк Дэна. На улице было тихо и почти пустынно; лишь где-то вдалеке, на перекрестке, слышался шум проезжающих машин, из музыкального автомата в «Сцеплении смертника» доносились глухие удары рок-музыки да шелестели по безлюдному тротуару опавшие листья.

В наушнике Тима зашипело и послышался голос Медведя:

— Ну что, видишь его?

Тим говорил медленно, чтобы не потревожить винтовку. Вибрации его голоса фиксировал закрепленный на горле микрофон.

— Это «чоппер», но я не уверен в том, что это его «чоппер». Не могу дать положительный ответ.

Медведь, облаченный в рванину бездомного, пнул ногой несколько расплющенную банку.

— Хочешь, прижмем его сейчас?

— Рано, надо сначала удостовериться, что это Дэн. — Тим перевел прицел на смотрителя парковки. — Геррера, ты его не видишь?

Геррера сжал губами сигарету так слышно, что было незаметно, как он ими шевелит.

— Не-а. Он так и не поднял щиток.

Тим снова повел винтовку в сторону байкера. Тот наконец снял свой шлем.

Правым глазом Тим рассмотрел пятикратно увеличенные черты лица Дэна Лори.

Голос Тима прозвучал возбужденно:

— Берем.

— Я в радиусе захвата, — сказал Медведь.

Слова Томаса смешались с шумом двигателя рефрижератора.

— Тогда вперед.

По основному каналу в разговор вмешался Мелейн. Он сидел в одном из фэбээровских седанов, стоявших на обочине улицы.

— Мы же договорились, пока он не позвонит, брать не будем!

— Ждем не больше минуты, — ответил Тим. — Если он шагнет в сторону, сразу наваливаемся на него.

— Сначала надо узнать, где будет сделка.

— Она с таким же успехом пройдет и без Дэна Лори.

— Но мы должны узнать, где она будет.

— Я этого парня больше не упущу.

— Не нервничай, Рэкли. Никуда он не денется. Он окружен, столько людей на ногах.

Дэн окинул улицу подозрительным взглядом и приблизился к таксофону. Тим держал винтовку ровно, вытянув палец вдоль спускового крючка. Большим и указательным пальцами он отрегулировал четырехкратное увеличение, чтобы захватить в прицел все тело Дэна и обезопасить случайных прохожих.

Телосложение Медведя идеально подходило к его роли бездомного. Тряся своими лохмотьями, он наклонился над брошенной продуктовой тележкой. Геррера, одетый в красную жилетку, зажег от окурка очередную сигарету. Дэн, скрестив руки, оперся о стену рядом с таксофоном. Он еще раз подозрительно оглядел улицу, задержав взгляд на Геррере. Геррера исполнял роль хладнокровно, ни разу не обернувшись на Дэна и не притронувшись к «глоку», заткнутому за пояс.

Миллер, сидевший в рефрижераторе вместе с Томасом и еще шестью членами опергруппы, одетыми в бронежилеты и сжимающими винтовки, разозлился:

— Этот урод так и будет пялиться на Герреру, пока мы не начнем действовать.

— Он не собирается звонить, — добавил Тим.

— Значит, он дожидается звонка, — настаивал Мелейн.

— У нас нет времени его ждать. Он вычислит Герреру. Нужно брать.

— Еще секунду, — прошипел Мелейн.

Телефон зазвонил. Тим выдохнул сквозь зубы:

— Всем держаться на позициях.

Мелейн сказал:

— Включаем прослушивание линии.

Продолжая оглядывать улицу, Дэн поднял трубку.

В трубке послышался тихий голос; человек говорил с акцентом:

— Я должен проверить, что товар доставлен в целости.

Дэн процедил в ответ:

— Ты ведь не собираешься забирать его назад?

— Я хочу взглянуть на него собственными глазами. Завтра, как мы и договаривались.

— В полдень.

— Должно быть все до единой капли.

— Так и будет. Можешь сам взвесить.

Напоследок Дул Факар Аль-Малик ответил:

— Будь спокоен, уж я разберусь, что делать.

Он повесил трубку.

— Пора, — сказал Тим.

— Подождите! — голос Мелейна стал твердым, повелительным. — Мы не смогли отследить, откуда был звонок. Он переадресовал вызов на коммутатор Калифорнийского университета.

Дэн положил трубку на место и двинулся к мотоциклу.

— Извини, ты упустил свой шанс, — сказал Тим.

— Ты что, шутишь? Лори завтра направится в тайник. Мы пойдем по его следу. У нас десять человек, они готовы к слежке.

— Нет, — отрезал Тим. — Ты же понимаешь, как нелегко преследовать байк.

— Мы не выпустим его из поля зрения. Ни на минуту.

— Так мы не договаривались.

— Значит, давай договоримся заново. Мы не смогли отследить звонок.

— Мы можем взять его, — сказал Миллер, — прямо сейчас.

Дэн шел вдоль аллеи. Когда он поравнялся с Медведем и прошел мимо, тот метнул в сторону Тима полный досады взгляд.

— По счету три, — произнес Тим.

— Черт возьми, — сказал Мелейн, — мы рискуем прикрытием Рича, его жизнью. Подумай об этом!

— Один… — начал отсчет Тим.

Мелейн сорвался на крик:

— Мы пока не вышли ни на наркотики, ни на грязные деньги, ни на террористов. Твоя игра в ковбоев может привести к самой крупной катастрофе на всем Западном побережье!

Дэн задержался перед мотоциклом, надевая на голову шлем.

Ручка двери фургона опустилась.

— Два…

— Возьмешь Дэна Лори, еще одно одиннадцатое сентября обеспечено.

Миллер сказал громко и обозленно:

— Что мы тянем? Пора.

Тим навел перекрестье прицела в центр груди Дэна и согнул палец на спусковом крючке, готовясь отдать решающий приказ. Под воротником на шее Дэна он увидел татуировку «FTW». Тим вспомнил пламя, вырвавшееся из кулака Дэна, ботинок Дрей на асфальте, мокрое пятно на ее коричневых форменных брюках. От нетерпения у него закружилась голова; на мгновение он забыл, что лишь наблюдал за Дэном, но не собирался в него стрелять.

— Мы можем завтра завершить всю операцию, — продолжал Мелейн.

— Сейчас он уйдет, Рэк, — прорычал Медведь.

Тим ждал, когда в нем заговорит голос Дрей, но она ничего не хотела ему подсказывать. Все остальные были где-то далеко, оставаясь лишь отдаленными голосами в его наушниках. Наступившее молчание нарушал лишь ветер, посвистывающий сквозь балконную решетку.

— Что делать, Рэк? — спросил Медведь.

Тим как будто не слышал. Он был снайпером, а перед ним была мишень — человек, стрелявший в его жену.

Дэн перебросил ногу через сиденье и завел двигатель.

— Что делать? — настаивал Медведь.

— Пусть убирается, — наконец сказал Тим.

Дэн сделал резкий разворот, проехав в метре от Герреры. Прижимая прицел к глазу, Тим смотрел, как Дэн беспрепятственно уезжает вверх по улице. Вот он проехал рефрижератор, закрыв собой бутылку ледяного пива на боку фургона. Вот миновал два «бронко» Хейнса и Циммермана, поставленные на противоположных обочинах, чтобы при необходимости перекрыть выезд. Чуть дальше за мотоциклом тронулся один из фэбээровских седанов — возможно, в нем сидел Мелейн.

Дэн ехал по улице, не превышая скорость; на перекрестке он включил поворотники. Тим смотрел на черный пузырь его шлема, пока байкер не скрылся из вида.

Глава 55

Давай, Дрей, сожми же палец.

Наконец Тим сдался и вынул указательный палец из вялой кисти Дрей. Ее рука упала на покрывало и разжалась. Он обошел кровать и попытался проделать то же самое с ее левой рукой, но безуспешно. В соседней палате кто-то закричал, и в коридоре послышался топот бегущих ног и поскрипывание каталки. Несколько минут Тим просидел в полной тишине. Потом вынул из сумки расческу Дрей и причесал ее волосы, распутывая свалявшиеся пряди. Смочил в раковине одно из полотенец и вытер ей лицо. Затем провел пальцами по ее челке, сомкнутым векам, переносице. Прикоснулся к огромному теплому животу. Осторожно приподнял веко, посмотрел на радужную оболочку. Раньше ее глаза были изумрудными — казалось, они переливаются под солнечными лучами, как грани драгоценного камня.

Но сейчас они были пустыми и бесстрастными, лишенными света жизни. Он уже забыл звук ее голоса, и этот голос перестал жить в его мыслях. Возможно, Дрей уже навсегда потерялась где-то там, за пределами сознания.

— Я мог убить Дэна Лори, — сказал ей Тим, — но не сделал этого.

Поняв, что ни выговора, ни одобрения не услышит, Тим отпустил веко; оно медленно закрылось.

За окном чернела ночь. Сидя рядом с кроватью, Тим не видел ни звезд, ни уличных огней, лишь черный стеклянный квадрат окна, уходящий в кромешную тьму. Больница казалась последним очагом цивилизации, словно она стояла на краю бездонной пропасти или неслась в бесконечном мировом пространстве к чему-то неизведанному.

Тим встал и начал устало распрямлять конечности Дрей. Ее лицо уже несколько дней оставалось неподвижным; то, что делало ее черты единственными и неповторимыми, его покинуло. Еще через несколько дней тонус мышц начнет спадать, и тогда шансы Дрей на выздоровление катастрофически снизятся.

Он начал натирать ее ладони жасминовым лосьоном, и в это мгновение у дверей послышались шаги.

Ступив через порог одной ногой, Мелейн замешкался в дверях, словно просил разрешения войти. Тим кивнул. Мелейн приблизился к стулу и сел напротив Тима, наблюдая, как он массирует руку Дрей.

— Прости, что так врываюсь… Медведь сказал, что ты в больнице.

Тим продолжал растирать ладонь жены.

Мелейн неловким жестом протянул вперед разжатую кисть, указывая на Дрей.

— Я… э-э… я не знал…

— Такова служба. Так или иначе, это часть работы. — Тим моргнул несколько раз и добавил: — Но ты ведь пришел не просто посочувствовать.

Мелейн глубоко вздохнул и сказал:

— У меня есть хорошая новость. Дэн останавливался еще у одного таксофона, он звонил Бэйб Донован.

— Он обращался к ней по имени?

— Да. Он называл ее Донни. Мы прослушали разговор с помощью параболического микрофона. Он велел ей подъехать завтра на парковку у ресторана «Тако Белл» рядом с «Пико и Банди».

Тим начал вращать кисть Дрей. Занемевшие сухожилия сопротивлялись.

— Наверняка есть и плохая новость?

— Есть. Мы его потеряли.

Мелейн пристально смотрел на Тима, но тот снова начал спокойно массировать ладони Дрей, благоухающие запахом жасмина.

— Мы ехали следом за ним, но он свернул в овраг и умчался. Машина там не проехала бы. — Мелейн вскинул руки и опустил их на колени. — Мы вышли на след наркотиков, Рэкли, и это самое важное. А Дэна завтра возьмем.

Тим безразлично посмотрел в сторону Мелейна.

Глаза Мелейна смущенно забегали, и его голос смягчился:

— Прости. Я дал тебе обещание, а сам его не выполнил. Но, по крайней мере, я сам пришел сказать тебе об этом.

— Ценю твою искренность, — ответил Тим.

— Мы оказали помощь твоей организации, и я хотел бы, чтобы ты теперь помог нам. Поедешь с нами утром на задание?

Тим положил руку Дрей вдоль неподвижного туловища и распрямил ее пальцы, затем встал и надел куртку.

— Да.

Мелейн кивнул.

— Организуем захват.

Глава 56

Лучи утреннего солнца играли на лобовых стеклах припаркованных машин. В кузове запыленного пикапа сидела группа садовников; они поглощали свой завтрак — буррито, запивая его содовой из больших пластмассовых стаканов. Один из них встал и рыгнул, забрызгав соусом свою футболку с надписью «Свободный Кобе». Ветерок катал по асфальту обертки из-под гордиты — городской аналог перекати-поля. Было ровно одиннадцать утра, и утренний час пик уже миновал, но на перекрестке то и дело скапливались машины, пропуская нескончаемый поток транспорта на 10-м шоссе.

Тим сидел рядом с Мелейном. Кожаный салон «краун вика» разительно отличался от грузовика Медведя с изжеванным собакой сиденьем. Медведь предусмотрительно перегородил дорогу своим «доджем». Мелейн предложил Тиму семечек из пакета; себе он тоже достал пригоршню и принялся сплевывать шелуху в пустую пластиковую бутылку из-под кока-колы.

Медведь уже пятый раз вышел на связь, и Мелейн едва сдержал улыбку. Он дал Медведю и Геррере «некстелы», настроенные на волну ФБР. Тим начал догадываться, что агенты не так уж часто болтают между собой в радиоэфире.

— Этот недоумок, — начал Медведь, — этот кретин говорит, что Эй-Род подает лучше, чем Бондс, и на поле ему равных нет.

Они подъехали к «Тако Белл» в восемь утра. За это время их внимание привлек лишь одинокий «харлей», припаркованный в конце стоянки. Возможно он принадлежал работнику «Тако Белл».

В динамике послышалось бормотание Герреры, и Медведь забубнил:

— Плевал я на то, что Эй-Род моложе. Барри Бондс лучший. То, что ты с ним одной национальности, еще ни черта не значит. Ну-ка, а теперь вы скажите, кто из них лучший? — спросил Медведь.

— Эй-Род, — не задумываясь, ответил Мелейн.

— Бондс, — среагировал Тим.

— Ну хорошо, — сказал Медведь, — тогда дождемся следующего матча и посмотрим.

По основному каналу заговорил агент ФБР:

— Всем внимание. Бэйб Донован подъезжает на… похоже, на «пинто».

— На «пинто»? — переспросил Медведь.

На дороге появился автомобиль. Остатки оранжевой краски на его кузове чередовались с ржавыми пятнами, напоминая камуфляж.

Бэйб Донован припарковалась на крохотной стоянке и выпрыгнула из машины. Садовники начали свистеть ей и подманивать, словно кошку, но заметили байкерскую куртку с эмблемой «грешников» и замолчали. Когда она проходила мимо, один из парней снял перед ней бейсболку и отвесил почтительный поклон. Не замечая их, она запрыгнула на «харлей», завела мотор и помчалась в обратном направлении.

— Перехватим. — Медведь вырулил на дорогу, и его колымага тронулась следом.

Тим посмотрел на потрепанный «пинто». «Слезы Аллаха» наверняка спрятаны где-то в кузове. Оставалось только выследить, куда поедет эта машина.

— Следуй за ней, но не арестовывай до тех пор, пока мы не обнаружим тайник, — сказал Мелейн, — Не надо заранее обострять…

Из-за ресторанной изгороди выскользнула Энни Наручные Часы. Она подбежала к «пинто», повозилась с ключами, затем села за руль, завела мотор и помчалась вниз по дороге.

Десять машин, припаркованных в четырех близлежащих кварталах, тронулись за ней следом.

За «пинто» следовали поочередно по две машины; проехав какое-то расстояние, они сворачивали, и их сменяли другие. Мелейн с Тимом ехали последними, проследив Энни до ухоженного одноэтажного дома в районе для среднего класса в Мар Виста. Она заехала в открытые ворота гаража, которые сразу же закрылись. Они проехали чуть дальше, развернулись и припарковались неподалеку, ожидая прибытия группы захвата.

Тим отчаянно жевал семечки, то и дело встряхивая пластмассовую бутылку, чтобы налипшая к стенкам шелуха провалилась на дно. Они с Мелейном не без удивления заметили припаркованный неподалеку платиновый «ягуар» с откидным верхом, но оба промолчали.

Мелейн нажал кнопку рации:

— Салли? Ты за домом?

— Да. Прикрепил на окно параболический микрофон. Хочешь послушать?

— С удовольствием.

Из рации Мелейна послышался приглушенный разговор.

Резкий женский голос сказал:

— …ну вот, теперь мы наконец убедились, что все в порядке. Можно начинать бухгалтерский счет. Мне нужно знать, что потом не будет скулежа по поводу каких-нибудь капель, якобы не учтенных в сделке.

Бархатный голос Меча Пророка ответил:

— Договорились.

— То же по поводу наличных. Пересчитайте аванс сразу.

— Здесь все.

— Доля производителя — семьдесят процентов.

— Я знаю условия сделки.

— Тогда, я надеюсь, во избежание недоразумений, вы не будете уклоняться от своих обязательств. Груз будет оцениваться согласно полученной с него прибыли. Мы выполним свои обязательства, прибыль от следующей партии — шестьдесят процентов производителю, сорок — продавцу. От следующей партии — пятьдесят на пятьдесят. Так мы договаривались. Верно?

— Абсолютно. Я надеюсь на длительное сотрудничество.

Шелест.

— Секундочку. Нужно проверить подлинность товара.

Послышался шелест покрышек, и улицу со всех сторон начали заполнять черные грузовики. На подножках, приготовившись к высадке, стояли спецназовцы; карманы их жилетов распирало от гранат ослепляющего действия. Грузовики перекрыли улицу. Спецназ выстроился в боевой последовательности — по меньшей мере сорок агентов, организованный рой людей в черных спецодеждах. Впереди бежала собака, натасканная на запах взрывчатки, чтобы проверить входную дверь. Тим заметил, как зашевелились кусты за домом — там был человек из ФБР.

Он нажал кнопку рации:

— Медведь, бери ее. Мы входим.

Такой вход без стука заставил бы гордиться членов судебно-исполнительской опергруппы по задержанию. Таран снес дверь с петель, и агенты мгновенно позаскакивали внутрь, не давая никому опомниться. Тим с Мелейном трусцой побежали через улицу. В доме раздавались громкие команды; доносились чьи-то крики, но стрельбы не было. Тим, удерживая свой «смит-энд-вессон» дулом вниз, вошел внутрь. Он никогда еще не входил в дома после задержаний. Казалось, все было кончено, но его сердце все равно колотилось — в одной из комнат он должен был найти Дэна Лори.

Меч Пророка, Дул Факар Аль-Малик, лежал лицом вниз на ворсистом ковре; к его черным волосам прилипла полоска пыли, серая, как шерсть на спине у бурундука. На этом же ковре рядом с переносной лабораторией валялся нераспакованный шприц. В шкафу агенты нашли небольшой тайник с оружием.

Послышался возмущенный возглас:

— Уберите от меня свои грязные руки!

Двое фэбээровцев надевали наручники на Дану Лэйк. Она сверкнула на Тима глазами; ее молочно-белые щеки стали пунцовыми, как закатное солнце. Отмыватель денег — вот она: широко известное имя, порядочность, ни намека на судимость. Все, как говорил Смайлз.

— Сколько хотела себе отхватить, Дана?

— Это возмутительно! Я заключала сделку для моего клиента.

Энни Наручные Часы начала впадать в экстаз. Лежа лицом в ворсе ковра, она засмеялась и сказала спецназовцу, который скрутил ей руки:

— Полегче, тигренок. Как бы это тебе не вышло боком.

На электронных весах стояли два прозрачных баллона, наполненные прозрачной жидкостью. На дисплее пылали красные цифры: 2,015 кг. Несколько агентов не без восхищения рассматривали эти искрящиеся шары, начиненные ядом. Спецсобака саперов сидела перед кухонной стойкой, облизываясь на коробку с пиццей. Рядом с весами лежал раскрытый кейс для ноутбука; из него выглядывали пачки стодолларовых купюр. Агенты дотошно обыскивали дом, напоминая рой насекомых.

Тим обратился к командиру группы захвата:

— Где Лори? В доме все чисто?

— Все чисто, здесь никого больше нет.

— Вы уверены? А чердак осмотрели?

— Чердак мы осмотрели.

Командир, прижимая к локтю ствол винтовки, спросил одного из агентов:

— Откуда здесь взялся этот чудак?

Мелейн взял командира за руку и начал что-то быстро ему нашептывать. Тим отступил, положил револьвер в кобуру и начал заглядывать в комнаты, отдергивать занавески и покрывала. За ним удивленно наблюдали агенты ФБР. Отчаявшись, он вернулся в зал.

Темный блейзер Аль-Малика разошелся по шву, из него торчали белые клочки подкладки и ниток. Глядя на него, Тим вспомнил телетрансляцию, когда военный медик извлекал гнид из бороды Саддама. Какими жалкими иногда кажутся монстры-тираны в обычной обстановке.

Дана засыпала агентов вопросами, строго, как из пулемета:

— В чем вы меня обвиняете? Почему мне не предложили сделать телефонный звонок? Вы и раньше вели себя на задержаниях, как дикари, или только что научились?

Мелейн стоял перед Даной. Она продолжала выкрикивать фразы протеста, раздраженно дергая скованными руками, а он спокойно просил ее подписать уведомление о правах. Его настойчивость и поразительное самообладание заставили Тима почувствовать к нему уважение. Возможно, раньше он недооценивал Мелейна.

Выглянув из-за спины Мелейна, Дана сказала Тиму:

— Не смотрите на меня так язвительно, Рэкли. Вы здесь ничего не выиграли.

Тим поводил языком между зубов, представив, как Дэн Лори мчится навстречу ветру, словно герой фильма «Беспечный ездок».

— У вас хорошие клиенты, госпожа Лэйк, — произнес Мелейн. — Байкеры и террористы. Черт побери, просто замечательно! Вы оказывали им поддержку, прячась за громким именем и привилегиями адвоката. Сколько отмывателей денег вы защищали за последние пять лет?

— Мне хватало.

— Вы у них многому научились.

— Все ваши обвинения беспочвенны. Вы убедитесь в этом, не пройдет и суток.

— Ну и штуку вы выкинули с этим «Гуд Морнинг Вэкейшенс». Договор неплохо составлен, и мелкий шрифт там кстати.

— У вас нет никаких доказательств, чтобы вменить мне ваши липовые обвинения.

— Вы не так должны были ответить. Вам надо было бы спросить: «А что такое «Гуд Морнинг Вэкейшенс»?»

Тим вышел из дома и присел на ступеньки расшатанного крыльца. Соседи беспокойно выглядывали из окон и дверей; между грузовиков уже сновали на велосипедах ребятишки, о чем-то спрашивая агентов.

Командир группы захвата толкал вдоль тропинки Аль-Малика; над домом уже кружил вертолет; он приземлился неподалеку. Этот арест может попасть в сводку вечерних новостей. А может и не попасть. Тогда Меч Пророка сгинет в одной из камер в длинном коридоре Агентства национальной безопасности. Или же его переведут в тюрьму Гуантанамо, за сырые и обтянутые колючей проволокой стены которой не проникают ни конституция, ни международное законодательство. Наблюдая за тем, как Аль-Малик входит в вертолет, Тим подумал, что, вероятнее всего, он видит его в первый и последний раз.

Тим связался с Медведем. Они с Геррерой арестовали Бэйб Донован и отправились оформлять ее в тюремный корпус.

Медведь недовольно прорычал, услышав, что Дэна взять не удалось:

— Скажу ей, что пока придется сидеть без дружка.

Тим отключился и стал смотреть, как вертолет поднимается в воздух. По идеально выровненному газону начали расходиться мятые полосы. Закованную наручниками Дану Лэйк вывели невовремя — ее изысканная прическа попала под воздушную струю и растрепалась. Ей помогли забраться в черный спецфургон. Вертолет немного покружил и скрылся за крышами домов. Фургон тронулся, повернул на углу и тоже исчез.

Минут через пятнадцать из дома вышел Мелейн. Рядом с Тимом он замешкался, опершись на одну ногу и подергивая ременную петлю. Его глубоко посаженные глаза смотрели вниз. Он был чем-то похож на задумчивого охотничьего пса. В первый раз Тим заметил на его левой кисти потертое обручальное кольцо.

— Дэна Лори там нет, — сказал Мелейн.

— Понятно, что нет.

— Ты уже сколько женат?

— В прошлом месяце было десять лет.

— У меня пять. Будет в январе. Второй брак. — Мелейн посмотрел на дорогу. К перекрытому машинами участку начали съезжаться фургоны телекомпаний. Зажглось павильонное освещение, словно перед героической диорамой. Опрятные женщины что-то защебетали в микрофоны; на них заинтересованно глазели объективы камер.

Мелейн, казалось, хотел что-то сказать, но не мог найти нужных слов. Наконец, печально глянув на Тима, он произнес:

— Я постараюсь помочь тебе найти его.

Несколько агентов встали в круг на газоне и начали громко обсуждать подробности захвата:

— …он было собрался прятаться в шкафу, как ты уложил его лицом на ковер.

Один агент задержался на крыльце и ткнул Мелейна в спину кулаком:

— Поздравляю, Джефф.

— Спасибо. — Тон Мелейна не соответствовал победному настроению остальных. Он почесал скулу, сохраняя спокойный и как будто отстраненный вид. Теперь его интересовало незавершенное дело.

— Рич говорил вам о прослушивании сотового телефона Дядюшки Пита?

— Говорил.

— Сейчас у нас есть неопровержимые доказательства, которые помогут выиграть суд. Можешь сказать Медведю и Геррере, чтобы подождали нас у клуба, мы собираемся туда нагрянуть.

Не успел Тим ответить, как у Мелейна зазвонил телефон.

— Мелейн слушает.

Послушав немного, Мелейн изменился в лице.

— Вот черт.

Он поводил носком ботинка по трещинам ссохшегося крыльца. Когда Мелейн снова взглянул на Тима, его лицо стало решительным.

— Нужно, чтобы ты поехал со мной, — сказал он.

Глава 57

К Эль-Матадор не проехать ни на машине, ни на мотоцикле. На этот пустынный пляж можно пройти только пешком, да и то по опасному крутому склону. Он окружен нагромождениями скал; несколько громадных валунов высятся из воды в полосе прибоя, о них разбиваются волны, превращаясь в водяную пыль, рассеивающуюся по тонкой песчаной косе побережья Малибу.

Был отлив, и из песка торчала бочка для нефтепродуктов, окутанная желтыми, как моча, водорослями. Кругом на тонких кожистых лапках прыгали кулики. Какой-то агент спугнул стайку чаек, облепивших бочку. На спине его забрызганной волнами ветровки поблескивали буквы «ФБР». Едва он отошел, чайки снова налетели гурьбой, нетерпеливо протискивая клювы сквозь щели в металлическом корпусе.

С одной стороны бочки кишела жизнь. Когда они с Мелейном подошли ближе, Тим увидел, что там скопились крабы. В открытом море, за полосой прибоя, катались на волнах серферы.

Тим с Мелейном подошли к группе агентов, собравшихся вокруг бочки. На нее налипли водоросли, но металл сиял, как новый. На боку у одного из агентов болталась паяльная лампа. Отпаянная крышка бочки была прикрыта, и агент в форменной рубашке с короткими рукавами придерживал ее, чтобы внутрь не лезли страждущие крабы. Когда подошел Мелейн, он отпустил крышку.

Мелейн склонился над бочкой, уперев руки в колени. Глянув внутрь, он испустил глубокий вздох и отвернулся, чтобы вдохнуть свежий морской бриз.

Тим присел на корточки и тоже заглянул в бочку. Несмотря на мертвенную опухлость лица и изъеденные рыбами губы и веки, Рича Мэндрелла все еще можно было узнать. Его наглазная повязка болталась на шее, перстень стал матовым от пребывания в морской воде. В металлических стенках бочки были просверлены отверстия; сквозь них проникали столбики солнечного света. Вероятно, перед тем, как утонуть, бочка еще некоторое время плавала, продлевая для Рича ужас неизбежной смерти. В одном из отверстий застряла клешня маленького краба; он беспомощно болтал ей в нескольких сантиметрах от волос Рича, приглаженных морской водой.

К джинсам Рича у бедра была прикреплена безопасной булавкой моментальная фотография. Она выцвела от соленой воды, но Тим ясно различил на ней прикрытое темными очками и лобовым стеклом лицо Рэймонда Смайлза, едущего по шоссе на своем седане.

Тим прочистил горло и спросил:

— Когда наступила смерть?

Агент ответил:

— От двенадцати до пятнадцати часов назад. Точно можно будет сказать, когда тело подвергнут экспертизе. Потребуется некоторое время, чтобы сюда привезли оборудование.

— Его принесло с утренним приливом?

Агент кивнул, затем указал рукой на север вдоль побережья:

— Видите тот утес, в четверти мили отсюда? Похоже, прошлой ночью с него сбросили.

— На теле есть порезы? Может быть, от охотничьего ножа?

Агент удивленно кивнул:

— Да, похоже на то. Какой-то знаток анатомии перерезал подколенные сухожилия, чтобы жертва не могла выбить крышку перед тем, как ее заварили.

Бриз обдавал лицо Тима водяными каплями. В горле чувствовался горький привкус морской соли.

— Значит, он все это время был в сознании, — сказал Мелейн.

— Да, он изломал все ногти. — Агент изучающе оглядел Мелейна. — Ончто, был вашим другом?

Мелейн наблюдал, как вода играет солнечными бликами. Дыхание океана вздымало волны и покачивало серферов на их досках. Не доверяя своему голосу, он кивнул и, повернувшись, пошел к машине.

Глава 58

Они ехали к Дядюшке Питу. Мелейн вел машину молча, ни разу не превысив скорость. Он смотрел вперед с таким безучастным видом, что встречные водители могли принять его за мертвеца. За его автомобилем следовала вереница служебных машин ФБР и несколько продолговатых «себербенов» группы захвата.

Мелейн притормозил перед клубом на обочине грязной улочки, вдоль которой были припаркованы байки, чуть поодаль, на проезжем участке, — сияющий «лексус» Дядюшки Пита. Еще перед клубом стоял «додж рэм»; опершись о него и скрестив на груди руки, Медведь с Геррерой ждали подкрепления.

«Краун вик» Мелейна перегородил дорогу остальным. Тим подумал, что Мелейн сейчас свернет и припаркуется, но тот все сидел, вцепившись руками в руль, и угрюмо смотрел вперед. Он несколько раз нажал на газ и наконец тронулся с места. Машина устремилась прямиком в колонну мотоциклов, стоящих на обочине. Тим едва успел ухватиться руками за приборную доску, как произошло столкновение. Байки посыпались, словно домино. «Краун вик» въехал на груду металла, накренившись вперед. Плечо Тима горело от сработавшего ремня безопасности, и он потер его. Хорошо, что в служебных машинах нет подушек безопасности, иначе удара в нос было бы не избежать, подумал Тим.

— Ох… — сказал Мелейн. — Как неудачно вырулил.

Он толкнул дверь и спустился вниз с кучи мотоциклетных деталей.

«Грешники» и их «мочалки» столпились за сеткой забора, выкрикивая ругательства. Группа захвата быстро заполнила двор, бесцеремонно угомонив хозяев. Одна из ощетинившихся дворовых собак, бегавших вдоль натянутого троса, получила по морде дубинкой, после чего все остальные присмирели.

Мелейн оперся руками на колени и склонился над покореженными байками.

— У меня, наверное, никаких денег не хватит, чтобы за все это расплатиться, — сказал он еле слышно из-за разразившегося во дворе скандала, — но оно того стоило.

Медведь сказал:

— Ничего, мы все скинемся.

Мелейн и Тим двинулись вперед, за ними следом шли Медведь с Геррерой. Они приблизились к входной двери, выбили ее и поднялись по лестнице, сжимая заряженные пистолеты и держа их стволами вниз. Несколько милашек Пита кинулись врассыпную по комнатам второго этажа, ища убежища. Из комнаты Дядюшки раздавались громкие звуки энергичного секса, время от времени прерываемые каким-то жужжанием.

Тим пнул ногой дверь, сжимая в руках револьвер. Из полумрака комнаты возникла огромная фигура Дядюшки Пита; телевизор отбрасывал на его лицо яркий голубой свет. Рядом с хозяином лежал Кобелек; Дядюшка машинально почесывал его брюхо, чуть ли не приклеившись к экрану. Другой рукой он нажимал на кнопки пульта, лежавшего на ручке шезлонга. Его толстые пальцы подергивались, перескакивая с кнопки на кнопку, и порнофильм то прокручивался вперед, то шел в нормальном режиме. На Дядюшке были семейные трусы и майка; он буквально заполнил собой кресло. Мраморные глазки пуделя перекинулись на Тима, и он беззвучно оскалился. Когда они подошли ближе, Кобелек поднялся и зарычал. Медведь щелкнул пальцами, и пудель лег, опустив морду на передние лапы.

Не отрываясь от экрана, Дядюшка сказал:

— Здорово, Специалист. Я слышал, вы устроили внизу что-то жуткое.

— Ты сказал, чтобы я приходил с официальными обвинениями и ордером, — сказал Тим. — Вот я и пришел.

Дом задрожал от топота ботинок агентов ФБР.

Издав напряженный вздох и недовольно заворчав, Пит потянулся к сотовому, лежащему на полу.

— Сейчас звякну адвокату.

— Не стоит попусту тратить время, — сказал Тим. — Мы можем просто посадить тебя к ней в клетку.

К чести Дядюшки, он не потерял самообладания. Его глаза округлились, лоб разгладился, а брови полезли вверх, но он быстро оправился.

Он кивнул своей массивной головой и снова развалился в кресле.

— Дайте хоть концовку досмотрю.

Он еще немного открутил назад и снова включил фильм. Дядюшка кивнул в сторону экрана:

— Вот молодчина этот Питер Норт.

С большим усилием он встал на ноги и протянул Тиму запястья.

Глава 59

Надзиратель терпеливо ждал, держа ключ в руке. Тим уперся кулаком в прохладную стальную дверь, собираясь с мыслями. Когда он выскользнул с командного поста, его ухода никто не заметил — так там было шумно. По сравнению с командным постом в тюремном корпусе царила умиротворяющая тишина. Ее прерывал только скрип ботинок по кафельному полу и покашливание в одной из ближайших камер.

Обыск, проведенный в клубе, позволил добыть все необходимые доказательства вины Дядюшки Пита. Архивы Даны Лэйк, вероятнее всего, содержали много интересного, но вначале ФБР придется пройти по минному полю требований, которые закон предъявляет к неразглашению конфиденциальных сведений — Генпрокуратура строго следит за этим. Тим уже сталкивался с такой позицией прокуратуры, когда разбирались крупные дела. По пути на командный пост он встретил Уинстона Смита, работника прокуратуры, который как-то слишком жизнерадостно посвистывал.

Медведь с Геррерой арестовали Бэйб Донован в ее квартире на западе Лос-Анджелеса. В одной из комнат они обнаружили аппарат для ламинирования. Рядом с ним были разбросаны заготовки для фальшивых документов, включая карту допуска обслуживающего персонала в бэрбанкский аэропорт. В выдвижном ящике они нашли служебные значки, снятые с убитых полицейских. В гараже был спрятан катафалк «кадиллак миллер метеор». Один пожилой сосед рассказал, что раньше Бэйб парковала там желтый «вольво». Машина той же модели, что заблокировала движение на 10-м шоссе в день побега Дэна и Кейнера. Камера слежения, установленная в гараже, подтвердила соответствие номеров. Этот факт делал Бэйб соучастницей убийства двух федеральных офицеров и одного гражданского лица.

Спустя шесть часов после захвата клуба помощники все еще продолжали просмотр изъятых документов. Смит начал готовить обвинительные акты еще на одиннадцать «грешников». Таннино заявил, что обвинений достаточно для закрытия всей организации.

Но по поводу Дэна Лори ничего так и не выяснилось.

Тим известил все пограничные пункты и аэропорты, а также все ведомства прилежащих штатов. Он связался с правоохранительными органами всех городов, где были филиалы «Смеющихся грешников», настаивая на тщательнейшем поиске. Пресс-секретарь службы передал подборку фотографий Дэна службам новостей и сейчас договаривался с «Таймс» на размещение его фото на первой странице завтрашнего выпуска. Чем больше проходило времени, тем больше была вероятность того, что следы Дэна затеряются окончательно, и через некоторое время фотоснимок бандита, напавшего на Дрей, перекочует в дальний коридор здания суда на стенд с лицами других преступников. Недоказанные обвинения, текущие расследования. Каждый раз, выходя на задание, помощники видели фотографии этих людей.

Тим кивнул, и надзиратель открыл стальную дверь. Тим увидел за сеткой Бэйб, сидящую с по-мужски вытянутыми ногами на пластиковой скамье. Он вошел и встал напротив нее.

Ее волосы, выстриженные перьями в стиле семидесятых, приподнялись, когда она прислонила голову к стене. У нее была большая, возможно, искусственно увеличенная грудь, но довольно хрупкая фигура, и оранжевый комбинезон болтался на ней, как клоунский костюм. На ее переносице темнела полоска загара, синие глаза казались непроницаемыми, но лицо заметно осунулось от страха, а нижняя челюсть выдвинулась вперед. Впервые Тим увидел в ней ребенка почти того же возраста, что девчонки из колледжа или дочери его старших коллег. Согласно досье, она выросла в семье среднего класса. Потом ступила на кривую дорожку, а теперь попала сюда. Было почти невозможно поверить в то, что она активно помогала Дэну Лори в осуществлении его планов.

— Здравствуйте, мисс Донован. Я Тим Рэкли.

Она вскинула голову и посмотрела на Тима:

— Есть закурить?

— Ой, нет, не захватил. — Он присел на корточки, чтобы смотреть ей в лицо. — Некоторое время ты не будешь ничего получать, но потом я смогу помочь тебе.

— Хочешь, чтобы я продала своего мужчину? Ты что, шутишь?

— Впереди у тебя еще много времени, Бэйб. Но вся твоя жизнь может пройти за решеткой.

— Ну и что? В тюрьме тоже можно жить настоящей жизнью.

— Кто сказал тебе это? Дэн?

— Нет, не он. Многие из наших там побывали.

— Жизнь в тюрьме — сущий ад. Год тянется словно вечность. Через несколько лет ты даже не вспомнишь, кто ты такая. Это не жизнь.

— Быть предателем еще хуже. Вам, законопослушным, этого не понять.

— А ты не задумывалась, что исполнять приказы Бен Ладена — тоже предательство?

— Мы, «грешники», не исполняем приказов. Тем более приказов всяких чокнутых мусульман.

— Тогда подумай о себе, Бэйб. Твой путь окончен, да и Дэну теперь никуда не деться. Помоги нам поскорее покончить со всей этой историей, пока еще кого-нибудь не убили.

Она насмешливо хмыкнула:

— Какой же ты болван. Даже если бы я не любила своего мужчину — а я люблю его сильнее всех на свете, — сдать одноклубника у нас считается самым низким поступком. Самым низким. А если ты живешь по кодексу чести, нарушать его нельзя, что бы ни случилось.

— Но ты ведь не одна из «грешников». — Тим увидел, как в ее глазах сверкнула затаенная злоба: эти слова пришлись ей не по нраву. Он заговорил дружелюбным тоном: — Если поможешь нам найти его, он может остаться в живых. Просто мы тщательнее спланируем захват. Взвесь ситуацию. Ты ведь не хочешь, чтобы его увезли в мешке для трупов.

— Да? Но в этом случае вы сможете сделать ему смертельную инъекцию или что-нибудь в этом роде. Вы, ублюдки, на это горазды. Ни за что я на это не пойду. Мы оба знаем, почему ты здесь. Ты размышляешь, где его искать. Но если мой мужчина не хочет, чтобы его нашли, никто его не найдет. Удача тебе не светит.

— Пока что у нас все идет по плану, ты должна признать это.

Она отвела от него взгляд, откинувшись на скамейке, и сдула челку с глаз. Широкий ворот комбинезона делал ее изящную шею совсем худой.

— Пока что у вас есть только громкие заголовки в газетах, но пройдет месяц, а он так и останется лишь в заголовках. О нем все забудут. А он будет жить так, как ему вздумается. — В глазах Бэйб читалась надежда, наивная и в то же время фанатичная.

— Он стрелял в мою жену, — сказал Тим. — Этого я ему не забуду.

Она вскинула голову. Ее голос прозвучал удивленно:

— А кто твоя жена?

— Помощница шерифа.

— Вот как. — Она закусила губу. — Вот как. И я должна поверить, что ты хочешь взять его живым.

— Только ты можешь помочь нам организовать захват с наименьшим риском.

— А если я не соглашусь?

— Я не хочу убивать его. Но если мне придется…

— То убьешь. — Ее глаза наполнились слезами, и она посмотрела в потолок. Ее голос задрожал: — Он никогда не сдастся живым. Никогда.

— Ты не можешь этого знать. Мне случалось видеть, как непредсказуемо меняется ход событий. Если поможешь нам, что-нибудь решим с прокурором. Ты же не хочешь до конца дней своих просидеть в тюрьме.

— Да пошел ты, ничего ты от меня не узнаешь.

Ее внезапная ярость застала Тима врасплох. Она снова подалась назад, прижав колени к груди.

— Со мной все кончено. Я буду с честью нести свой крест.

— Что значит — с тобой все кончено?

— Ты думаешь, мой мужчина захочет теперь говорить со мной? Заскочит ко мне в камеру, чтобы поцеловаться? Ты думаешь, он не поменял номера и не сменил свое тайное укрытие? Наше тайное укрытие? Я сижу здесь — значит, он вычеркнул меня из своей жизни. Навсегда. — С ее черных ресниц свисали слезинки. — Если бы сейчас он прошел по улице рядом со мной, он даже не взглянул бы на меня. И я была бы рада, потому что он не должен страдать. — Слезы потекли по ее лицу, но ей было все равно, и она не стала вытирать щеки. — Даже если бы я хотела помочь, я не смогла бы. Он слишком умен, чтобы доверять мне теперь.

Ее лицо исказилось, она уткнула лицо в колени и горько заплакала. Тим вышел из камеры и затворил за собой стальную дверь. Ее рыдания были слышны даже в конце коридора тюремного корпуса, и другие заключенные раскричались, требуя, чтобы она немедленно заткнулась.

Глава 60

Томас развалился в кресле, сцепив кисти за головой. Джим и Мэйбек убирали со стола, бросая потрепанные бумажки в мусорное ведро и в основном промахиваясь. Миллер отнес на место стулья, позаимствованные в соседних комнатах. Медведь и Геррера поснимали со стен фотографии, не вынимая кнопки и отклеивая полоски скотча вместе со штукатуркой. Медведь привел с собой своих собак — родезийского риджбека Бостона и забракованную ветеринарами Матильду, которая раньше работала в команде по поиску взрывчатых веществ. Матильда, чей нюх, по-видимому, спас жизни всем помощникам, находившимся в зале, была принята здесь, словно блудная дочь; все по очереди ее гладили и почесывали.

Таннино уже распустил оперативно-тактическую группу, и Тим нехотя признавал, что это был оправданный шаг. Для поимки одного преступника не требовалось участие всей группы. Остальные бродяги были либо задержаны, либо мертвы, основной филиал распался, «слезы Аллаха» захвачены, сеть наркосбыта — обескровлена, и угроза, которую представлял собой Дэн Лори, значительно ослабла, если не исчезла вообще. Члены розыскной группы под руководством Тима или Медведя могли идти по его следам, не вставая из-за рабочего стола. Но Тим знал, как трудно работать поодиночке. Для успеха дела нужно иметь общую цель и обсуждать ее за круглым столом вместе со своими коллегами.

Сидя на стуле, он тщетно пытался выработать стратегию для выполнения следующего шага. Дэн Лори стал непростой целью. Последняя серия задержаний разорвала все нити, которые вели к нему. Теперь он не мог связаться ни с бродягами, ни с подружками, ни с членами главного филиала. Дэн словно растворился среди теней — чтобы он вышел на свет, потребуется либо большой прокол с его стороны, либо очень удачный ход в розыскном мероприятии.

Остальные помощники, опьяненные серией успешных арестов, не разделяли настроение Тима. Миллер показал жестом, чтобы Тим встал, и унес его стул на место.

— Ну, привет, подружка, — сказал Джим, подведя Матильду к концу стола. — Иди, съешь кусочек пирога миссис Таннино. Ради нас.

Матильда понюхала подгоревшую корку, отошла и начала чихать.

Зал взорвался шумным хохотом.

Наблюдая за этой сценой, Тим переключился на воспоминания о кухне, где арестовали Дану Лэйк и Аль-Малика. У него было какое-то тяжелое чувство — словно осколок, стремящийся выйти наружу.

Он подумал о лежащей в камере Бэйб. Пожалуй, до конца жизни ей не позволят видеть ничего, кроме стен таких же камер, разве что еще тюремный двор. Ее поведение было вызывающим. «Мы, «грешники» не исполняем приказов. Тем более приказов всяких чокнутых мусульман».

Он вспомнил слова, сказанные им самим в присутствии Таннино и мэра: «От вора благородства не жди — так и они частенько занимаются жульничеством, наркотиками, убивают полицейских…»

Что там Смайлз говорил о «слезах Аллаха»? «В том-то и дело, что им не нужна система, они рискуют, но только один раз — а после этого получают громадные прибыли».

Внутренности Тима обожгло холодом. Немецкая овчарка. Собака сидела перед столом с баллонами «слез Аллаха». Сильный запах, источаемый наркотиком, даже запакованным в баллоны, должен был привлечь ее внимание, не говоря уже о пропитанных им корочках пиццы, разбросанных по комнате. Тим вспомнил о шприце, лежавшем у головы Аль-Малика. Он был нераспакован.

Тим жестом подозвал Медведя и Герреру. Должно быть, они заметили в выражении его лица нечто такое, что заставило их немедленно к нему приблизиться. Собаки подошли вместе с Медведем. Джим вгрызся в кусок пирога миссис Таннино, Миллер принимал ставки.

Тим, Медведь и Геррера вышли из зала; им вслед раздавались взрывы хохота.

Глава 61

Дядюшка Пит глазел из-за решетки на трех помощников судебного исполнителя и нескольких агентов ФБР. Камера была плохо освещена, тусклый свет размывал внушительные очертания Дядюшки, но на его глаза падала полоска яркого света. Тим не видел рта Дядюшки, хотя по морщинкам на висках понял, что тот улыбается.

При тщательном изучении купюр, отданных Аль-Малику в качестве аванса, оказалось, что они фальшивые — все семь с половиной миллионов. На челке Медведя выступил пот, он обмахивался пачкой поддельных сотенных купюр, словно веером. Мелейн держал в руках пробирку с захваченным веществом. Агент по работе с вещдоками с удовольствием выпил глоток этого вещества. «Слезы Аллаха» и Дэн Лори были на свободе и — Тим был уверен — наслаждались этим.

Мелейн тряхнул пробирку.

— «Самбука».

Из темной камеры послышался голос Дядюшки Пита:

— Вот как?

— Ты надул Пророка. И всю аль-Фат.

— Ничего не слышал ни о каком Пророке, друзья мои, но вот что я вам скажу: мы, «грешники», никогда не спасуем перед кучкой фанатичных пещерных обезьян, бьющих поклоны Аллаху. — Он снова улыбнулся, сморщив глаза. — Честно говоря, мне даже приятно, что вы приберегли в Гуантанамо теплое местечко для еще одного араба с манией величия. Может быть, мы дрянные граждане, но никогда не были против Америки. Так что, если аль-Фат действительно накрылась, можете повесить медаль героя на мою толстую шею. Я полагаю, вы здесь для этого и собрались, чтобы чествовать мою победу над терроризмом?

Он рассмеялся от души, и все его жировые складки заходили ходуном.

Окна штаб-квартиры опергруппы операции «Зачистка» выходили во двор государственного кладбища ветеранов. Казенные надгробия были расположены строго по линейке вдоль участка, покрытого пышной зеленью. Несколько рождественских венков яркими пятнами виднелись на могилах, но они не могли оживить серую атмосферу, в которой царили гранит и смог.

Схожесть этого командного поста с их собственным просто поразила Тима. Приколотые к стенам фотографии, залежавшаяся пища, всеобщая усталость и нехватка адреналина. Медведь о чем-то тихо говорил с Таннино по телефону; судя по его позе, беседа не представляла для него особого интереса. Тим и Геррера терпеливо подождали, пока Медведь закончит разговор, и снова пошли в конференц-зал обсуждать текущие дела.

Смайлз сидел на столе, положив на колени папки, и водил носком туфли по ворсу ковра, словно что-то размешивая. Мелейн отвел Тима в сторону и попросил не упоминать о фотографии, найденной на джинсах Рича. Тим неохотно кивнул. Он был против любой недосказанности, когда речь шла о деле, неважно, что за ней стояло. Но это был не его командный пост и он не мог с уверенностью сказать, что случится, если Смайлз узнает правду. Тем более сейчас.

— Так какова же была цель этого обмана с точки зрения Дядюшки Пита? — спросил Смайлз. — Я имею в виду, как только Аль-Малик проверил бы продукт и понял, что «грешники» его надули…

— Пророк убил бы Дану Лэйк, и Дядюшке не пришлось бы с ней делиться, — сказал Тим.

— А Энни Наручные Часы?

— Она «мочалка», а не член клуба, — сказал Геррера. — Расходный материал.

— Но зачем нужно было обманывать производителя? Убивать курицу, несущую золотые яйца?

— Двумя литрами можно обеспечить черный рынок наркотиком как минимум на девять месяцев. Понимаешь, дружище? Это пятьдесят миллионов долларов чистой прибыли!

Мелейн сидел, запустив руки в волосы, которые торчали пучками между его пальцами.

— Я просто не могу поверить, что все упущено, — сказал он уже не в первый раз. — Мы зашли в тупик во всех отношениях. — Казалось, он поднял голову с большим усилием. — Сейчас придется все силы бросить на поиск «слез Аллаха». Обыскивать «грешников» — это все, что мы пока можем сделать.

— По крайней мере Дядюшку Пита мы все-таки засадили, — сказал один из агентов.

Смайлз продолжил просматривать финансовые документы Дядюшки.

— Просто смешные суммы. По этим документам прибыль Дядюшки Пита за прошлый год составила всего девятнадцать тысяч, а водит он… — Смайлз перевернул налоговую декларацию и вынул желтый заказ на приобретение автомобиля — …«лексус» LS430 стоимостью семьдесят девять тысяч долларов.

Молоденький агент удивился:

— Правда, что ли? Эта тачка обошлась ему в семьдесят девять кусков?

— О да, — ответил Смайлз. — Нашему другу нужна была машина с хромированными колесными дисками, очистителем воздуха, фароочистителями, навигационной системой с голосовым управлением, встроенным в подголовник массажером…

Тим метнулся вперед и отобрал документ у Смайлза.

Тот поднял руки вверх, словно просил пощады.

— Если это может пригодиться…

Тим, шлепнув по бумажке тыльной стороной кисти, посмотрел на лица собравшихся. Все были заинтригованы. Медведь положил телефон на свою широкую грудь и поднял голову, как охотничья собака, услышавшая крик птицы.

— Нам нужна помощь Пита Криндона, — сказал Тим.

Глава 62

Тим, Медведь и Геррера стояли под желтым светом уличного фонаря рядом с полицейской арестплощадкой. Медведь горестно вздохнул, Геррера потер глаза. Было уже 9:45 вечера, а Пита Криндона они ждали с восьми.

Медведь недовольно проворчал:

— Вот из-за такой нервотрепки люди и начинают курить.

Мимо проехал мотоциклист в темных очках на мотоцикле с высоким рулем, подергивая головой в такт музыке. Он хотел казаться крутым, а выглядел, как ощипанный цыпленок. Мотоциклист обернулся и смотрел на них до тех пор, пока не скрылся за поворотом.

— Вспомнил детство, — Геррера ухмыльнулся и снова начал обеспокоено поглядывать на дорогу.

Медведь головой указал на Герреру. Тим пожал плечами. Медведь умоляюще расширил глаза. Тим ответил рассерженным взглядом.

— Рэй, — наконец сказал Тим. — Как ты себя чувствуешь после… ну, того убийства?

— Ничего. Ерунда. — Геррера провел языком по зубам, плюнул на тротуар и сделал шаг назад. Все, разговор окончен.

Медведь отмахнулся от Тима, который развел руками, как бы говоря: «Ну вот, видишь».

В метре от жилого дома притормозил фургон, на котором красивыми буквами было выведено: «Рудольфо Пагатини. Доставка товаров питания». Из кабины выпрыгнул водитель в переднике официанта поверх смокинга и невозмутимой походкой направился к ним.

— Что за чертовщина, — сказал Медведь.

Пита Криндона было не узнать из-за прически, ухоженных усов и очков в тонкой оправе.

Медведь сказал:

— Знаю, кого я засуну в бутерброд вместо ветчины.

— Почему бы тебе не перейти на диетическую пищу? — Криндон кивнул в сторону стоянки: — Давайте поскорей. Я на работе.

— Чем же ты занимаешься? Подаешь фрикадельки Леди и Бродяге?

— Очень смешно, Рэк. Но сейчас не до шуток.

Они направились к пропускному пункту. Охранник отвлекся от ростбифа и исподлобья посмотрел на них. Его усы были выпачканы майонезом. Тим объяснил цель их прихода. Охранник посмотрел на предъявленные значки, затем перевел взгляд на официантский передник Криндона. Его лоб сморщился:

— Это кто?

— Он с нами.

Охранник бросил на короткую стойку блокнот.

— Он должен записаться. Вы все должны записаться.

— Он внештатный консультант, — сказал Тим. — Он не станет записываться.

Из старенького приемника, стоявшего на стойке, раздавалась неугомонная трескотня диджея, взбодренного большим количеством кофеина. Он рассказывал о сирийском оружии массового уничтожения. Охранник сложил руки и откинулся в кресле.

— Не пущу, если не запишется.

Криндон склонился над блокнотом. Когда он отошел от стойки, Тим увидел подпись: «Герберт Хувер».

— Все в порядке?

Охранник перевел взгляд с лица Тима на подпись, затем раздраженно махнул рукой.

«Лексус» Дядюшки Пита они нашли в неосвещенном углу арестплощадки. Он был заперт.

Тим, Медведь и Геррера начали спорить, кто пойдет требовать ключи у охранника, и в этот момент услышали, как щелкнули дверные замки. Криндон засунул дистанционный дешифратор в карман и скользнул на сиденье водителя. Машину привезли на буксире, и сиденье до сих пор было отрегулировано под Дядюшку Пита. Криндон закатал штанину, под которой была спрятана тонкая монтировка, с железным прутиком в руке согнулся над коробкой навигационной системы, достал из передника штопор и поддел прибор.

Навигационная система держалась крепко. Устав выковыривать корпус устройства, Криндон отвлекся и вытер лоб.

— Такие навигационные системы получают сигналы от спутника, поэтому они выдают себя так же легко, как мобильные телефоны или беспроводные модемы. Что-то наподобие системы видеонаблюдения.

Геррера спросил:

— То есть каждый может узнать, где была эта машина?

— Нет, не каждый, — недовольно прорычал Криндон и снова принялся возиться с навигационным устройством. — В любой компьютерной системе всегда остаются какие-либо данные, даже после их удаления. Просто нужно знать, как их извлечь. А для того чтобы знать, как их извлечь, нужно быть мной. — Он еще раз подковырнул устройство, наконец оно поддалось и упало ему на колени. — Итак, вы хотите выяснить, в каких местах побывал Дядюшка. Какое из них именно вас интересует? Какая-нибудь ночлежка?

— Или тайное укрытие, или притон, или какое-нибудь предприятие, или лаборатория по производству наркотиков, — ответил Тим. — Любое из тех мест, где Дэн Лори мог бы укрыть свою буйную голову. Сейчас он чересчур популярен, поэтому вряд ли станет селиться в отеле «Бест Вестерн».

— С какого времени мне начать?

— Узнай маршруты за последние полгода.

— Но Лори сбежал только шесть дней назад.

— Это ведь машина Дядюшки Пита. Сомневаюсь, чтобы он навещал Дэна с тех пор, как произошел побег, — но мы можем выяснить наиболее посещаемые «грешниками» места и плясать оттуда.

Криндон засунул навигационное устройство под мышку, вышел из машины и закрыл дверь.

Геррера сказал:

— Нам лучше запереть замки, как и бы…

Кисть Криндона, опущенная в карман, сжалась, и замки «лексуса» щелкнули. Он обернулся и пошел к своей машине. Его тень вытянулась в тусклом освещении. Не оборачиваясь, он сказал:

— Оставайтесь на связи.

Глава 63

Хотя Тим сомневался, что Дэн начнет разыгрывать из себя голливудского маньяка, он вошел к себе в дом осторожно, осмотрел каждую комнату, закрыл на два оборота все дверные замки, занавесил окна и выключил свет.

Он позвонил Смайлзу и Мелейну, чтобы скоординировать действия на завтрашнее утро. Он надеялся, что они смогут найти какие-либо улики для нового плана действий.

Автоответчик был переполнен. Тим подержал палец на кнопке «стереть» и очистил кассету.

Он открыл дверцу холодильника, поморщившись от запаха испорченной пищи. Выгреб из холодильника скоропортящиеся продукты и посмотрел, что осталось. Луковица, банка горчицы, бутылка соуса для салата, две бутылки земляничной газировки и упаковка крекеров с индюшкой.

Тим поставил крекеры и бутылку газировки на серебряный поднос и постоял в темной кухне, не зная, куда ему идти с этим подносом. Если включить телевизор, станет понятно, что он дома, поэтому он решил поесть без света за столом на кухне. Он и раньше ужинал в одиночестве, когда Дрей выходила в ночную смену, но осознание произошедшего отзывалось в нем болью даже во время еды. На душе у него лежал тяжелый камень, поэтому неудивительно, что он почти не бывал дома с тех пор, как стреляли в Дрей. Чтобы отвлечься, он полностью сосредоточился на расследовании. Сейчас, когда Пит Криндон работал с единственной уликой, Тиму стало нечего делать. Его охватила детская тоска, но спать в больнице рядом с койкой Дрей тоже было невыносимо.

Он швырнул поднос на стол так, что крекеры завертелись. Тим прошел по коридору, остановился у детской и, не заглядывая внутрь, запер дверь. Зайдя в спальню, он собрал рубашки Дрей, аккуратно сложил их и убрал на полку в шкаф. Каждая вещь из гардероба Дрей напоминала ему о каком-нибудь событии или чувстве. Вот синяя рубашка, похожая на матросскую, с пятном от кетчупа на правом рукаве после того, как Дрей перебрала пива «Бад» из бутылки, напоминающей кеглю для боулинга. Рубашка с надписью «Морро Бэй» напомнила ему недовольную гримасу Дрей перед посещением акушера две недели назад. Желтое платье с крохотными голубыми цветочками — их первую встречу. Она надела его и в то утро, когда пришла забирать Тима с работы домой.

Опустевший дом и переполненный одеждой шкаф лишь малая доля того, что оставил после себя Дэн, но Тиму этого было достаточно, чтобы ощущать полное опустошение. Бабушка Марисоль Хуарес, мечущаяся сейчас в своей крохотной комнатенке перед светом заупокойных свечек, испытывала то же чувство, потеряв свою единственную внучку. «Мы сделаем все возможное», — обещал ей Тим, но Марисоль была жестоко убита и брошена на пол в складе, словно ненужный хлам. Так уж получилось, что время и обстоятельства сложились для нее фатально. И для Дрей перипетии судьбы выстроились таким образом, что в нее должна была попасть эта злосчастная дробина. Он размышлял о том, как сможет сохранить рассудок, если вдруг потеряет жену. После смерти Джинни, несмотря на множество противоречивых чувств, одолевавших его, он открыл в себе способность сопротивляться и идти вперед — как тот солдат Северного альянса, которого он встретил под опаленным небом Кандагара: заплетаясь, он шел вдоль открытого горного хребта, из ушей его струилась кровь, и он нес свою собственную оторванную руку. Он был готов идти вперед, даже если бы его разорвали на куски.

Тим скользнул в кровать, заняв только свою половину. Он был изможден, и поэтому с благодарностью отдался дремоте и мгновенно заснул.

Проснувшись через шесть часов, он нашел на кровати стопку компьютерных распечаток.

Глава 64

Тим вошел в комнату персонала, с торжествующим видом держа распечатки над головой. Все, заразившись его энергией, мигом окружили рабочий стол Тима. В распечатках Криндон при помощи военной компьютерной программы GPS подробно отразил все маршруты «лексуса». Некоторые места остановок Криндон выяснил с точностью до ста футов, остальные — до нескольких кварталов. Еще до ленча они начали выяснять направления маршрутов, сопоставляя их с картами дорог, и проводить между пунктами красные линии. Тим выделял маркером возможные места остановок в тех случаях, когда на снимках не было видно направление, но это были лишь предполагаемые отметки, поскольку в загородных районах спутниковые антенны расположены довольно далеко друг от друга.

В 2:15 Джим глянул на настенные часы и сказал:

— Уже неделя прошла, как сбежал Дэн Лори. И с тех пор, как Фрэнки…

Все с новым рвением принялись изучать данные. Маршруты частично совпадали, но Дядюшка Пит передвигался на удивление резво. Вскоре стало ясно, что следов слишком много, чтобы сразу же их отработать. Даже если бы они распределили маршруты между всеми помощниками и даже привлекли силы ФБР, на осуществление этой задачи потребовались бы недели. Тим понимал, что таким количеством времени они на данный момент не располагают. Дэн Лори сейчас тихонько заляжет на дно, пока его лицо не исчезнет со страниц газет и телеэкранов, а потом объявится в каком-нибудь захолустном городишке со смешным названием, где бал правят деньги и где его никто никогда не узнает.

Тим уже приготовился к очередному разочарованию, но в это время из кабинета Миллера вышел Медведь, держа перед собой стопку факсограмм, как заправский официант с основным блюдом.

— Знаете, что у меня есть для вас?

Джим с готовностью в голосе спросил:

— Нет, Медведь. Что же у тебя для нас есть?

— Здесь, мои маленькие друзья, несколько выписок счетов, переданных нам нашим дорогим другом из Федерального бюро расследований мистером Джеффри Мелейном.

Пульс Тима участился.

— И кому же, мистер Джовальски, принадлежат эти выписки? — полюбопытствовал Джим.

— Некой Дане Лэйк, эсквайру. Знаете, за что юристам выставляют счет?

— За все, — ответил Миллер, наученный опытом трех разводов.

— Включая телефонные разговоры. — Медведь бросил стопку факсограмм на стол Тима, и тот с нетерпением схватил первый лист. Это была распечатка страницы документа из компьютера, присоединенного к телефону Даны.

Телефонные переговоры Даны Лэйк 11/4

«Смеющиеся грешники» Инк.

Период — Номер — Описание — Время в часах

10-10:14 утра — (661)975-2332 — Назначение приема — 0,25

1–1:28 дня — (818)996-0007 — Обзор документов — 0,5

5:37-7:02 вечера — (805)437-3178 — Конфиденциально — 1,5

Страниц в общей сложности было около сотни. Информация касалась того, как оказывать правовую помощь и координировать операции по трафику наркотиков и отмыванию денег. Дана постоянно поддерживала связь с основными клиентами. Тим надеялся, что и с Дэном Лори тоже.

— Если и есть в мире что-либо, с чем можно считаться, так это когда юрист платит по счету, — сказал Миллер.

Тим нажал кнопку на своем телефоне, набрал первый из номеров, начались гудки. Наконец кто-то поднял трубку и спросил озадаченно:

— Алло?

— Это таксофон? — спросил Тим.

— Да.

— Где?

— Ну, не знаю. — Смущенная пауза. — В Валенсии.

— Посмотрите вокруг, что там есть?

— Магазин спиртного «Типперс».

— Спасибо.

Пока помощники копошились в бумагах, они обнаружили, что Дана часто звонила в клуб главного филиала, на подчиненные ему предприятия и на таксофоны. Большинство таксофонных разговоров длилось от часа до получаса в зависимости от предварительной договоренности. Некоторые номера часто повторялись — наверное, эти таксофоны были расположены в часто посещаемых «грешниками» местах или рядом с притонами. Дана много времени потратила на разговоры с «грешниками», которые не хотели раскрывать своего местонахождения.

С бродягами.

Помощникам понадобилось около трех часов, чтобы привязать адреса, найденные в навигационном устройстве, к телефонным номерам. Расстеленная на столе карта дорог была испещрена багровыми точками, соединенными красными полосками маршрутов. Они разобрались только с сотней из этих важных пунктов и выделили наиболее важные из них. Полагаясь на свое чутье в байкерских делах, Геррера выстроил их в последовательность, согласно тем пунктам или кварталам, где машина Дядюшки была во время звонков Даны на таксофоны. Тим немедленно связался с Мелейном, и тот выделил три дополнительных патруля по два человека в каждом.

Когда Тим повесил трубку, все посмотрели на него.

— Ну ладно. Каждый возьмет на себя по восемь пунктов. Мы с Медведем и Геррерой возьмем шестнадцать, поскольку работаем втроем.

Джим прочистил горло, просительно взглянул на Тима и тут же отвел глаза. Его нынешние обязанности были слишком легкими. Он рвался в бой. Ссадины на его лице уже почти затянулись, оставались лишь тонкие блестящие корки, правое ухо слышало нормально.

— Секундочку, парни. — Тим отвел Герреру в коридор.

— В чем дело, socio?

— Вы с Джимом могли бы работать вдвоем. Нам нужно больше людей.

Геррера недовольно выдвинул вперед нижнюю челюсть. Его щеки почернели от щетины — он не брился несколько дней.

— Тебя что, это не устраивает?

— Я хотел бы остаться с тобой и Медведем.

— Почему?

— Мне ни к чему присматривать за Джимом.

— Может быть. Но я хочу, чтобы вы работали вместе.

— Ну ладно. — Геррера уставился в кафельный пол. — Хорошо.

— Ты будешь спокоен?

— Да.

— До тех пор, пока не придется немного побеспокоиться.

— Точно. — Акцент Герреры усилился от нерешительности.

Тим снова вошел в зал и произнес:

— Джим, ты тоже будешь нам нужен.

Джим изменился в лице. Он кивнул Тиму, глубоко вдохнул и встал. Кое-кто из помощников начали натягивать на себя бронежилеты, остальные принялись проверять застежки, поправлять шнурки на ботинках и щелкать фонариками.

Тим снова отвел Герреру в сторону:

— Нам с тобой нужно разделить шестнадцать наиболее важных пунктов. Мы с Медведем возьмем с первого по восьмой. Я думаю, прежде всего проверим обстановку рядом с клубом «грешников». — Он показал на номера таксофонов, установленных в окрестностях Филлмора и Сими: — Это вам с Джимом, поищете рядом с логовом Кейнера.

— Как Геррера может справиться с девятого по шестнадцатый? — резко спросил Томас через всю комнату.

— Геррера справится потому, что он прекрасно справлялся с самого начала, работая с нами, — сказал Тим.

Геррера дотронулся до локтя Тима:

— Слушай, Рэк, если хочешь встретиться с ним, то лучше ты ищи у логова Кейнера. Дэн наверняка предпочел залечь недалеко от другого бродяги.

— Предпочел быть рядом с другим бродягой, а не с основным филиалом?

— Точно.

Тим внимательно посмотрел в темные глаза Герреры, но в первый раз не смог в них ничего прочитать.

— Ты настоящий знаток.

Остальные также разбились на пары и взяли листки с маршрутами. На какое-то мгновение все замолчали, прислушиваясь к тихому поскрипыванию воздушного обогревателя.

Незаметно вошедший в комнату Таннино стоял, прислонившись к дверному косяку, и по-отечески наблюдал за сборами.

— Вы знаете, что вам предстоит на этот раз, — сказал он. — Не теряйте партнера из вида и поступайте разумно. Я не хочу присутствовать на еще одних похоронах.

Часы показывали 9:14, но в здании было настолько тихо, что казалось, уже далеко за полночь. Ни дверного стука, ни шагов наверху, темнота во всех комнатах.

— Ну ладно, парни, — сказал Тим. — Давайте выманим зверя.

Рот Таннино напрягся, он уставился на ковер и стоял у двери все время, пока мимо него по двое проходили помощники.

Тим одной ногой уже был в своем «эксплорере», когда его позвал Геррера. Тим замешкался, Медведь буркнул что-то в знак нетерпения с пассажирского сиденья. Геррера трусцой перебежал подземную стоянку.

Он прижимал к себе лист с маршрутами. С его руки стекал пот, образовав на бумаге подобие полумесяца.

— Рэк, я тебя запутал.

— В каком смысле?

— Ну, по поводу его наиболее вероятного местонахождения. Ты был прав. Оно рядом с основным филиалом. Не с убежищем Кейнера. — Он протянул лист Тиму, неловко опустив взгляд. — Ну, это ведь всего лишь вероятные места. Кто его знает? Может быть, Томас с Фридом или кто еще найдет его логово. А может быть, никто не найдет. Я просто хочу раскрыть карты.

Постояв немного, Тим вынул из заднего кармана свой листок, поменялся с Геррерой и спросил:

— С чего это ты так резко передумал?

— Я подумал, что Джим еще не настолько восстановился, чтобы с ним можно было войти в ту дверь.

Тим вскинул бровь:

— Дело только в Джиме?

Легкая ухмылка в ответ:

— Не упусти свой шанс, парень.

Глава 65

Тим с Медведем уже побывали в трех барах, в стриптиз-клубе и у магазина мотозапчастей, на стене которого висел таксофон. Бостон и Матильда ездили с ними в машине, радостно высунув языки. Медведь не мог толком уделять им внимание из-за бешеного темпа текущей недели и решил таким образом устроить им прогулку. Они с Тимом удачно вошли в ритм, за несколько лет у них уже выработались отличные навыки следственной работы. Они переговорили с лысым барменом, у которого на шее болтался собачий ошейник, с женщиной, которая водила на поводке кота, с двумя служащими из магазинчика на автозаправке и с экзотического вида танцовщицей, которая, рассказывая о своей клиентуре, настойчиво пыталась вдеть кисточки в свои соски к явному смущению Медведя. Единственной стоящей информацией за первые четыре часа с ними поделилась бездомная женщина, живущая за книжным магазином для взрослых. Ее глаза загорелись, когда она увидела фото Дэна Лори — она узнала в нем главного героя фильма «Гладиатор».

Фары машины Тима высветили голубой таксофон, уже шестой по счету. Где-то в четверти мили по пути сюда была бензозаправка, а до этого они не встретили ничего, кроме дорожной пыли да редких огоньков. Аппарат, прикрученный к стене одинокого загородного клуба, был исписан ругательствами и утыкан окурками. Несмотря на салонные двери и раздающиеся из музыкального автомата стенания Лоретты Линн о том, как папочка грузит рожь, трудно было предположить, что в здании находился бар. Внутри панк с ядовито-зеленым ирокезом состязался в метании дротиков с неким существом неопределенного пола с пирсингом на губе; четыре байкера без клубных эмблем попивали пиво у стойки. В кабинках в конце зала танцевали три девушки. Они излучали веселье и смеялись; их прически были украшены перьями в стиле ретро. На столах стояли ведра со льдом и порции куриных крылышек, а у самого входа помощников встретил сладковатый аптечный запах духов. Во всем баре лишь бармен выглядел как дома. На нем была ковбойская шляпа, на брюках красовался ремень с огромной пряжкой.

Одна из девиц в кабинке насмешливо помахала Медведю с Тимом, когда они шли к стойке. Голос Лоретты сменился мелодией группы «Клэш», и в этот момент какой-то парнишка в заляпанных жирными пятнами «дикисах», шаркая, вышел из мужского туалета. За ним тянулся запах выкуренной травки и полоска туалетной бумаги. Бармен, увидев Тима с Медведем, кое-как вытер со стола тряпкой, которая не меньше года проторчала в дымоходе.

— В чем дело?

Медведь вытянул руку со скрученной фотографией Дэна. Чтобы опознание было более точным, они взяли не ту фотографию, которую показывали в выпусках новостей.

— Видели этого парня?

— Нет.

Паренек, вышедший из туалета, озабоченно наклонился вперед:

— Вы что, ребята, полицейские?

— Да, но не беспокойся. Нам нужен не ты, а рыбка покрупнее.

— Какая, например?

Медведь показал ему фото, и глаза паренька расширились:

— Я видел этого парня.

Медведь скептически посмотрел на него:

— Да?

— Да. Он приезжал на заправку. — Парень повернулся на крутящемся стуле и указал в направлении, откуда приехали Тим с Медведем: — Ему нужна была свеча.

— На чем он был? — спросил Тим.

Паренек несколько раз моргнул, затем высунул кончик языка, пошевелил им немного и снова поморгал:

— Да ни на чем. Ему нужна была свеча зажигания.

— Так значит, он пешком пришел?

— Без свечей зажигания двигатель, бывает, не заводится. — Он медленно захихикал и отхлебнул пиво из бутылки. Его глаза завороженно остановились на пакетах с чипсами.

Тим щелкнул пальцами перед глазами паренька, и его расширенные зрачки снова попытались сфокусироваться.

— Он пришел пешком? Его никто не подвозил?

— Никто.

— Когда это было?

— Вчера. Может быть, позавчера.

— Рядом с заправкой много домов?

— Нет. — Бармен вмешался в разговор, еще раз проведя тряпкой по стойке. — Есть крохотная община в полумиле на север, кроме нее вокруг заправки одни земельные угодья.

— Сколько домов в этой общине?

— Я бы сказал, тридцать.

— Ты забыл, что им поставили несколько новостроек, — заметил паренек.

— Ну, тогда тридцать пять.

— Этот тип пришел с севера? — спросил Тим.

Паренек задумчиво наморщил лицо и кивнул.

— И потом пошел обратно.

Глава 66

Пока «эксплорер» мчался по темной дороге, Медведь пытался разуверить Тима:

— Пойми, мы руководствуемся словами какого-то обдолбанного парня. Кроме него никто во всем баре не узнал лица Дэна на фотографии.

— Нам подробно описали местность, Медведь. Это большой плюс.

Дядюшка Пит побывал в этих местах только один раз, пять с половиной месяцев назад. Тим надеялся, что Дядюшка ездил по каким-то делам в одно из убежищ «грешников» — туда, где сейчас, может быть, залег Дэн. Им было известно, что на таксофон у бара, в котором они побывали, Дана Лэйк звонила три дня назад. А значит, именно этот пункт мог стать тем, который они надеялись найти.

Железобетонный барьер отделял от двухполосной дороги закуток со сборными домами. Разветвленная сеть улочек упиралась в подножие холма. Улицы делили дворы на пять кварталов; Тим принялся внимательно объезжать дома.

— Неплохое местечко, — согласился Медведь. — Нет тупиков, все дороги выводят на главную. Уйма поворотов на протяжении мили в обоих направлениях.

— Есть и открытые площадки, — заметил Тим. — Если он действительно умеет обращаться с мотоциклом, за ним нелегко будет угнаться.

Тим проехал последний квартал и припарковался на обочине. На заднем сиденье Бостон придвинулся к Матильде, и она низко зарычала. Медведь повернулся с видом разозленного папаши, и собаки успокоились.

Медведь снова уселся и сказал:

— Бьюсь об заклад, логово в одном из двух первых проулков. Случись что, не думаю, что им хотелось бы быть запертыми у подножия холма.

Тим потушил фары и еще раз проехал вдоль улочек. Один из домов привлек внимание Медведя. Он повернулся и указал на боковое окно, едва заметное над изгородью и навесным тросом для цепной собаки. Снаружи оно было занавешено покрывалом.

Тим проехал несколько дворов, развернулся и припарковался.

Они посидели с минуту, внимательно осматривая здание. Занавеси на окне явно что-то скрывали, как в заброшенной нарколаборатории, где они встретили Кейнера.

Тим с Медведем сняли часы, выложили ключи и выключили мобильники. Тим вынул револьвер, откинул барабан и прокрутил его, проверяя патроны. Затем поставил барабан на место и вышел из машины. Медведь вытащил с заднего сиденья Матильду. Если им вдруг придется ворваться в дом, она сможет проверить наличие мин-ловушек. Бостона он оставил в машине. Тот сначала заскулил, но хозяин недовольно покачал головой, и пес, умиротворенно вздохнув, улегся на заднем сиденье.

По широким аллеям между рядами домов могли бы одновременно проехать трейлер для лодки и мусоровоз. Держа в руках оружие, Тим с Медведем пошли вдоль грязной улицы, петляя между лужиц и накрытых брезентом поленниц. В окнах почти всех домов светились телеэкраны. Из дверного проема, прикрытого сеткой от комаров, раздался женский смех, перешедший в бронхиальный свист. Тачки. «Шевроле-камаро» с усиленным двигателем, к нему прицеплен фургон для перевозки лошади.

Матильда неслышно обегала их то с одной, то с другой стороны, довольная тем, что ее навыки еще кому-то нужны. Они миновали сарай и остановились.

Перед ними стоял двухэтажный дом. Крыша возвышалась над верандой, оплетенной виноградной лозой. Веранда тянулась от самого сарая до слухового окна соседнего дома. Два человека не могли уследить за всем этим пространством и перекрыть все пути.

Задвижка на воротах со скрипом подалась, и они пробрались к дому через задний двор. Куча листьев, собранных для мульчирования, источала ядовитый хлорный запах.

Как и в других домах, в комнате работал телевизор. Мелисса Июэ что-то щебетала об ошибках фармацевтов и текущих судебных разбирательствах. Свет был выключен, помещение освещали только мерцающие голубоватые отблески телеэкрана.

Подойдя к краю веранды, Тим с Медведем сбавили шаг. На них падал лунный свет, проникавший сквозь дыры в решетчатом навесе, увитом лозой. Пока они двигались, ромбики лунных бликов играли над головой, но когда они замерли, эти блики скрыли их, словно маскировка. Матильда легонько поскребла растрескавшиеся половицы. Вокруг лампы на крылечке кружили комары. Кучки наполнителя для кошачьего туалета, вероятно, выброшенные из кухонного окна, усыпали основание веранды. В доме кто-то ходил быстрыми шагами, слышался стук ботинок с тяжелыми подошвами. Долгоножка металась под потолком, натыкаясь на деревянные стропила. К гудению насекомых примешивался шелест настурций, цветочным ковром устилавших газон.

Тим с Медведем, пригнувшись, заглянули в окна, но увидели лишь пустой зал. Мелисса Йюэ продолжала щебетать. Телевизор стоял на плетеной подставке перед лестницей, застеленной ковром. Детекторы дыма были сняты со стен, по углам виднелись кучки наполнителя для кошачьего туалета. Желтый диван с пятнами ржавчины, на котором лежали порванные подушки, загораживал добрую половину зала. Открытая дверь вела в гараж. Там стоял «харлей», слабо освещенный болтающейся лампочкой без абажура. Мотоцикл, над которым поработала искусная рука Оглобли Дэнни, был раскрашен оранжевыми и желтыми языками пламени. Он был развернут в сторону гаражных ворот.

Можно садиться и ехать.

К корзине для грузов за сиденьем был прикреплен блестящий металлический контейнер. Медведь указал на него и одним движением губ произнес:

— «Слезы Аллаха»?

Медведь махнул Матильде, чтобы она проверила дверь. Собака обнюхала дверную раму, встала на задние лапы, аккуратно прислонившись к двери передними, и опустилась на все четыре лапы. Значит, мин-ловушек там нет.

Из передней комнаты в зал вошел мужчина с какой-то одеждой в руках. Он прошелся прямо перед окнами, опустился на колени и засунул одежду в рюкзак. У него был голый торс, на коже блестел пот. Хотя освещение было слабым, Тим разглядел татуировки на лопатках: Дэн. Он пристегнул к лодыжке короткоствольный револьвер 38-го калибра и заткнул за пояс «кольт» 45-го калибра.

Тим с Медведем отошли за пруд, не сводя глаз с тени в зале. Медведь шепотом вызвал по рации подкрепление.

Тим дозвонился до Герреры и тоже шепотом кратко изложил обстановку.

— Значит, ты думаешь, что «слезы» в контейнере на мотоцикле? — спросил Геррера.

Тим услышал в трубке скрип покрышек. Джим сделал резкий разворот, они рванули на помощь.

— Мне кажется, да. А что? — спросил Тим.

— Не могу представить, чтобы Дэн сматывался на разукрашенном мотоцикле. Было бы довольно глупо с его стороны.

— Думаешь, это приманка?

— Он сможет уехать только на своем мотоцикле. Там стоит его мотоцикл?

— Я не знаю. Тот байк свежевыкрашенный.

— Какой на нем движок? «Пэнхед» или «наклхед»?

— Я плохо разглядел.

— На этом двигателе были алюминиевые колпачки?

— Да.

— Это «пэнхед». Значит, байк не его. Дэн ведь ездит на «наклхеде».

Тим вспомнил странный автопоезд, который стоял на обочине.

— Схожу, проверю кое-что. Приезжайте скорее.

— Будем минут через двадцать.

Медведь подошел к Тиму и сел рядом с ним на корточки.

— На командном посту сказали, что будут через двадцать минут.

— Геррера мне то же самое сказал. Значит, где-то через полчасика будут.

— Верно.

— Геррера считает, что байк в гараже — приманка.

— А где же тот байк, что нам нужен?

— Думаю, там. Вместе со «слезами Аллаха».

Медведь дошел только до ворот, чтобы не выпускать из вида Дэна. Тим пробрался к фургону для лошади, быстро открыл замок отмычкой и отворил двери. Там стоял «чоппер», развернутый к выезду. Выкрашен распылителем в черный цвет. Двигатель «наклхед».

Байк, похоже, был тот же самый, на котором Дэн подъехал к «Сцеплению смертника», только к раме за сиденьем был прикручен болтами и приварен газосваркой металлический контейнер с плотной крышкой, напоминающий коробку для обуви.

Тим глянул на цилиндрический замок и понял, что отмычкой с ним не справиться. Да что отмычкой — даже паяльной лампой. Он постучал по контейнеру кулаком, металл отозвался глухим звоном. Четверть дюйма стали, а может, больше. Надежный сейф для подобного товара.

В десяти ярдах вниз по аллее Медведь, стоя на цыпочках, поглядывал в зал. Тим подтащил Матильду к мотоциклу и показал на контейнер. Она была натренирована на поиск взрывчатки, поэтому забеспокоилась, обнаружив под сиденьем ловушку. Тим снова потянул ее к контейнеру; на этот раз она отреагировала, начала лизать крышку. Затем села, почуяв сильный запах. Было трудно поверить, что в маленькой металлической коробочке может находиться наркотик стоимостью пятьдесят миллионов долларов.

Обернувшись, Медведь посмотрел на собаку, потом на мотоцикл.

— Этот байк не должен уехать, — сказал он. — Ни в коем случае.

Тим запустил руку в карман и вынул нож. Склонился над мотоциклом, обрезал какой-то проводок и выпрямился.

— Не уедет, — пообещал он.

Они с Медведем вернулись к веранде, подошли к окну.

Дэн был все там же, сидел на коленях перед телевизором. Он застегнул рюкзак и похлопал по нему, пощупал рукой какой-то чехол, повешенный на плечо, — наверное, ножны — выругался и снова скрылся где-то в доме.

Медведь махнул рукой туда, где стоял «чоппер», и прошептал:

— Он собирается уматывать. Нужно что-то делать.

— Мы встанем за прицепом и подождем, когда он подойдет поближе.

— А что, если он схитрил? — Медведь указал на ярко раскрашенный «харлей» в гараже. — Если это приманка, еще не значит, что эта приманка не может ездить.

— Верно. Но в этом доме слишком много окон и дверей, мы за ним не уследим. Пока мы будем ходить, он обойдет вокруг, и потом ищи-свищи эти «слезы Аллаха».

Тим заскрипел зубами, надеясь, что сейчас к обсуждению присоединится Дрей. Но она молчала. Он понял, что сейчас она временно отсутствует в эфире, и испугался предположить, что бы это могло значить. Он никогда не был слишком суеверен, но то, что он не может услышать в себе ее голос, казалось ему дурным предзнаменованием.

Медведь глубоко вдохнул, расширив ноздри.

— Ты уже позаботился о его байке.

— Но не о «камаро». Он может запросто вынуть втулку прицепа и уехать.

— Если он захочет оставить свой байк и вместе с ним наркотики.

Тим отошел от окна.

— Зачем рисковать? Сейчас сбегаю, испорчу и «камаро».

Половицы заскрипели под приближающимися шагами. Тим замер: слишком поздно.

Они с Медведем переглянулись. Матильда терпеливо ждала, прислонившись к их ногам. Несмотря на прохладу, на лбу Медведя выступили крупные капли пота. Они задержались на его челке, не подчиняясь силе тяготения. Тим почувствовал, как колотится его собственное сердце, как горит лицо и стучит в ушах. Его руки до боли сжали рукоять «Смит-энд-Вессона».

Он кивнул. Вынул из кармана фонарик и направил в землю. Он хотел бы надеть очки ночного видения, чтобы ворваться в темный дом, но если начнется стрельба, его может ослепить вспышками.

Дэн снова появился в зале. На нем была черная безрукавка. Сверкнул охотничий нож, заранее его зловеще изогнутое лезвие скрылось в чехле. Дэн снова сел на колени. Его наполовину закрыл диван, но было видно, что он что-то еще втиснул в рюкзак.

— …власти заявляют, что Дэн Лори по-прежнему вооружен и крайне опасен. Он до сих пор не покинул пределов Лос-Анджелеса…

Дэн вскинул голову; ее очертания четко вырисовались на фоне экрана. Поднял что-то с пола. Его плечи напряглись от незаметного их взору движения кистью. Затем он медленно встал из-за дивана, полностью экипированный для поездки; с куртки ухмылялся пламенеющий череп.

Мелисса Йюэ продолжала:

— …кто-нибудь увидит этого человека, Дэна Лори, пусть срочно обратится…

Впервые дурная привычка местной телезвезды занимать эфирное время принесла пользу. Дэн маячил перед телевизором, держа в руках пульт; он ждал, когда его закончат обсуждать в эфире.

Тим с Медведем ворвались в дверь:

— Стоять! Служба судебных исполнителей!

— Руки вверх! Поднимай, живо!

Кружок света, отбрасываемый фонариком Тима, осветил лицо Дэна, замершего от удивления. Он поднял руки; из-под воротника безрукавки была видна татуировка «FTW». Под кожаной курткой спрятались нож и пистолет.

Медленно отступая к стене, он морщился от света. Его щетинистые скулы напряглись, потом расслабились, губы сморщились в слабой ухмылке. Теперь это лицо идеально соответствовало тому фотоснимку, который постоянно показывали по телевизору.

— Специалист.

Он сказал это таким тоном, будто приветствовал старого друга.

— Не двигаться, — напомнил ему Медведь.

Дэн отступил еще на полшага, упершись плечом в голую стену у лестницы. На его запыленной куртке была новая нашивка — помощник шерифа, прямо над сердцем.

Гнев Тима полыхнул, затем занялся ровным голубым пламенем. Он навел прицел револьвера чуть ниже татуировки на ключице, прямо на эту новенькую нашивку. Тим был спокоен, как никогда, его руки совсем не дрожали. Дэну не на что было надеяться.

— Это твой последний шанс выжить, — сказал Тим. — Побежишь — умрешь.

Все еще держа руки высоко над собой, Дэн потерся о стену, словно медведь гризли, который решил почесать спину о ствол дерева. В последний момент в мозгу Тима вспыхнула догадка, для чего он это делает; он крикнул и пригнулся, и в это время щелкнул выключатель, от которого сдетонировала мина. Ослепительная вспышка на мгновение ярко осветила комнату, и над головой Тима просвистела шрапнель. Телевизор был сметен осколками. Тим метнул луч фонарика в ту сторону, где стоял Дэн, но его уже не было.

Медведь, кашляя, откатился набок:

— Ты в порядке?

Тим вскочил на ноги. Дэн мог уже умчаться на «харлее», стоявшем в гараже, но байк, виднеющийся через открытую дверь, был неподвижен. По потолку загрохотали быстрые шаги, на втором этаже раздался звон упавшего стакана и скрип водопроводной трубы. Матильда залаяла, Тим выбежал на веранду; наверху метнулась тень Дэна. Он начал палить из окна, освещенный вспышками выстрелов. Весь дом со скрипом шатался под его весом. Тим забежал за столб, поскользнувшись на деревянном полу крыльца.

Снова топот бегущих ног; крыша хрустнула — Дэн спрыгнул вниз, на навес. Еще два выстрела снова загнали Тима за столб, а Медведь забежал за дверной косяк.

Скрип кровельной дранки, глухой удар ботинок, погрузившихся в грязь, звук открывающихся дверей фургона.

Тим обежал зловонную яму с мульчей. Пробарабанили колеса мотоцикла. Мотор чихнул, раздался звук выстрела, за ним последовал громкий скулящий звук.

Безжалостный план Тима осуществился.

Тим остановился на аллее. «Харлей» еще немного прокатился вперед и упал. Картечь вырвала сиденье, тяжело ранив Дэна. Видно, Дэн уже наполовину залез на мотоцикл, когда ловушка сработала. У него были кровавые пятна справа, в области мочевого пузыря.

Дэну все-таки удалось слезть с мотоцикла. Его глаза на мгновение задержались на руле, где был переключатель ловушки. Он ведь дернул рычажок, но Тим перерезал соединительный провод, поэтому переключатель не сработал. Дэн был наказан, словно мотоциклетный вор. Эту ловушку изготовил Том-Том, установив устройство в раме мотоцикла. От взрыва металлический контейнер открылся. На землю выкатились два баллона, наполненных «слезами Аллаха», и заколыхались, как желе.

Дэн, шатаясь, отошел в сторону и сел, наклонив голову вперед. От его нижней губы до растрескавшейся почвы протянулась нить кровавой слюны. Он убрал ладони с куртки — они стали алыми от крови. Он раздвинул полы куртки. Рубашка была пропитана кровью, ткань поблескивала, словно вымазанная илом. Со второй попытки ему удалось вынуть из чехла охотничий нож. Рукоятка из слоновой кости тускло блеснула в темноте. Он попытался размахнуться, чтобы бросить нож в Тима, но вместо этого упал на спину; из его рта с бульканьем пошла красная пена.

Тим подошел к Дэну и посмотрел на него сверху. Конечности Дэна дрожали. Он не мог собраться с силами, чтобы воспользоваться своим ножом. Сверкали мелкие рубины, которыми был инкрустирован низ рукоятки. Тим наступил на запястье Дэна, вдавив его в грязь, сел на корточки и поднял нож.

Голова Дэна была откинута назад, глаза округлились. Тим склонился над ним с ножом. Он срезал с кожаной куртки нашивку в честь убийства Дрей и подержал ее перед лицом умирающего Дэна.

— Андреа Рэкли должна жить, — сказал Тим.

Он положил нашивку в карман и еще немного постоял. Глаза Дэна остекленели, пена на его губах осела. Тим снял с мертвеца пистолеты и бросил их в грязь. Обернулся. Медведь стоял, прислонившись к стене хижины, держа в руках «некстел».

Ветер поменялся и нес с собой нарастающий вой сирен.

Глава 67

Перед барьером столпились шумные съемочные группы теленовостей. Продюсеры убеждающими голосами что-то говорили в сотовые телефоны; горели галогенные лампы; какие-то здоровые парни метались туда-сюда, поддерживая руками раскачивающиеся микрофоны. Мелисса Йюэ собственной персоной подъехала на служебном фургоне телеканала КСОМ, напоминающем грузовик для перевозки декораций. Когда происходили действительно стоящие события, Мелисса бросала студийные обязанности и, закатав рукава, мчалась навстречу сенсациям. Она вышла из фургона грациозная и хищная, словно тигрица. Офицер по связям с общественностью поставил трибуну в образовавшемся проходе и накрыл ее небесно-голубой тканью для пресс-конференции, на которой должен выступать Таннино. Успешно проведенное судебно-исполнительской службой расследование давало право на подиум, а значит, заставкой для всех выпусков новостей теперь будет деревянный герб службы.

Тим остался в доме. Фамилия Рэкли снова стала притягивать внимание репортеров — особенно Мелиссу Йюэ — в очередной раз после его освобождения из тюрьмы, широко освещенного в прессе. Они с Медведем, Геррерой, Смайлзом и Мелейном находились в комнате, проверяя все, что можно было проверить, и делая записи в блокнотах. Помощники и агенты смешались. Ааронсон и другие криминалисты сгоняли всех с ковров и из туалетов, чтобы осмотреть место событий. Ничто не могло нарушить победного настроения. На свободе ни одного бродяги, пути наркосбыта перекрыты. Все стало на свои места.

Торжественное прибытие Таннино состоялось в четыре утра. Он остановился в дверях, осматривая комнату, затем перевел взгляд на Тима, подмигнув и одобрительно кивнув ему, подошел ближе; в его глазах играл огонек.

Тим вынул револьвер из кобуры и протянул Таннино.

— Стрелял?

Тим отрицательно покачал головой.

— Тогда оставь.

Блеснули латунные фэбээровские значки. Сзади к Таннино подошел заместитель и куда-то потянул его за локоть. На этот раз, когда включатся камеры, Таннино станет ключевой фигурой, а специальный агент ФБР будет стоять чуть левее.

Тим ждал, пока Геррера поприветствует Таннино. Затем подошел, похлопал его по спине:

— Рэй, вовремя ты подсказал насчет мотоцикла.

Геррера не ответил и не улыбнулся, но его глаза хитро прищурились. Тим отворил потрескавшуюся дверь и вышел на веранду. Таннино крикнул ему вслед:

— Мэр Стросс прибудет с минуты на минуту. Он хочет поздравить тебя, пожать руку перед камерой. Почему бы тебе его не дождаться?

Заместитель, уставший изображать из себя терпеливую няньку, подтолкнул Таннино в спину. Сейчас их ожидали более важные дела. Тим немного постоял на веранде, втягивая носом запах прелых листьев. Медведь вывел из машины Бостона и усадил обеих собак рядом с забором. Над навесом виднелась белая крыша фургона криминалистов.

Тим снова обошел яму. Он бросил на Медведя вопросительный взгляд, Медведь кивнул. Он останется, чтобы сыграть роль образцового помощника.

Тим вошел в ворота. Джим стоял в пяти футах от распростертого на земле тела. Он смотрел на труп человека, ради которого был убит его напарник. Тим знал по своему опыту, что Джим сейчас чувствует не совсем то, что ожидал. Месть — сомнительное удовольствие. Когда она свершилась, радости от нее нет. До тех пор, пока жизнь не преподнесла ему свой урок, Тим думал, что изо всех побед он будет выходить с презрительной ухмылкой на лице. Но все оказалось не так. В убийстве была лишь смерть, горечь смерти.

Криминалисты убрали тело Дэна в мешок и положили на носилки. Ссутулившись, словно старик, Джим наблюдал за погрузкой трупа. Проходя мимо, Тим увидел на его щеках слезы. Джим тоже посмотрел в сторону Тима, но, казалось, не заметил его присутствия.

Тим прошел по грязной аллее между рядами домов. В некоторых уже были выключены телевизоры, люди легли спать. Он добрел до конца аллеи и оказался на улице. Лимузин мэра только что подъехал, сияя фейерверком мелких лампочек и предоставляя Тиму прекрасную возможность скрыться незамеченным. Из машины вышел Стросс, эффектно подняв руки перед репортерами, словно Джордж Клуни. Заметив, что мэр приближается к подиуму, Таннино вышел из дома, чтобы поприветствовать его. Прекрасная мизансцена.

Мелисса Йюэ, чутьем не уступающая хорошей собаке, вычислила-таки Тима, когда он уже шел вниз по улице. Она схватила своего телеоператора и подбежала с ним к Тиму, поправляя нагрудный микрофон на отвороте своей фиолетовой блузки.

Еще не добежав до него, она крикнула (Тим увидел, как при этом повернулись головы других операторов):

— Помощник Рэкли? Вы можете подтвердить, что убили Дэна Лори?

Он ускорил шаг, спеша к своему «себербену», забрался внутрь и захлопнул дверь. Йюэ уже стучала в окошко беспроводным микрофоном, который извлекла неизвестно откуда; от ее дыхания окно запотело. Позади нее с измученным видом стоял оператор. В знак извинения он пожал плечами.

— Это была месть за нападение на вашу жену?

Тим сдал назад, чтобы не наехать на туфельки репортерши. К машине подбежали члены других съемочных групп, корреспонденты начали выкрикивать вопросы. Тим медленно направил машину сквозь толпу и наконец миновал назойливые объективы камер и напудренные лица репортеров.

Он ехал по тихой загородной дороге и прохладный воздух освежал его лицо. На заднем сиденье зашелестел страницами скоросшиватель с материалами следствия. Последняя поездка бродяг с ветерком.

Восточная грань горизонта почти неуловимо посветлела — полночная чернота сменилась насыщенной синевой. Тим собирался ехать домой, но неожиданно свернул в бедный район Северной равнины.

Он припарковался за полуразвалившимся многоквартирным домом. Несмотря на поздний час, из окна на втором этаже доносились звуки хип-хопа. На карнизе сидел какой-то парень и курил, натянув на глаза бейсболку. Тим вышел и достал с заднего сиденья скоросшиватель.

Он прошел по узкой дорожке. Сквозь трещины в бетоне пробивалась трава. Тим тихонько постучался в деревянную дверь. Послышался звук шагов. Дернулась занавеска; в темном зарешеченном оконце появилось лицо.

Спустя секунду скрипнул засов, и дверь отворилась. Бабушка Марисоль Хуарес отступила в дом, жестом пригласив Тима войти. Судя по всему, он ее разбудил. Ее веки и щеки были темными, вспухшими, на висках вились седые волосы. На ней было просторное платье, тонкие веревочки, окаймляющие подол, завязаны на концах узелками, на которых болтались бусины. Сквозь проймы виднелись полоски плотного бюстгальтера. Она зажгла свечи, и бусины мелодично зазвенели; затем, шаркая, подошла к дивану. Подножка оставалась непокрытой, на ней до сих пор виднелись следы грязной обуви Медведя и Тима. Запах тающего парафина действовал успокаивающе.

Она притащила из кухни расшатанный стул и села напротив Тима. Морщины избороздили ее щеки и губы. Фотография Марисоль стояла теперь на столе рядом со свечами. Гибелью Марисоль пренебрегли все. Кем она была? Бедная девушка не удостоилась ни ружейного салюта, ни журнальной статьи, ни даже пары строчек в газете «Лос-Анджелес Таймс». Но ее смерть помогла раскрыть преступление, границы которого простирались от маковых полей Афганистана до пляжей Кабо-Сан-Лукас. Тим вспомнил едкое замечание Кейнера: «Посмотри правде в глаза — кого заботит судьба парочки жирных чикано из Четсуорта?», — затем слова Дрей: «Расценивать жизнь разных людей предвзято — все равно, что ходить с закрытыми глазами». К этим фразам примешалась еще одна мысль: «Если бы ты не подумал о бедной девушке из Четсуорта, аль-Фат спокойно набила бы свою мошну и здесь пронеслись бы всадники апокалипсиса».

Руки Тима вспотели, и по бумагам, которые он держал, пошли разводы. Он сказал, стараясь сохранять спокойствие в голосе:

— Вот люди, виновные в смерти вашей внучки.

Женщина замотала головой, не понимая, что он говорит. Он повторил то же самое медленно, надеясь, что так будет понятнее. Поняв, что и это не поможет, он сбивчиво, вперемешку с жестами и испанскими словами, произнес следующее:

— Aquí los hombres, которые убили Марисоль.

Он положил первый лист на подножку и посмотрел на женщину. На снимке было лицо Вождя.

— Muerto, — сказал Тим.

Сверху на фото Вождя он опустил другой лист, словно сдавая карты. Ужасное лицо Козла и узор на его глазном протезе заставили женщину дрогнуть.

— Preso,^[61] — сказал Тим.

Том-Том выглядел на снимке удивительно дружелюбным.

— Muerto.

В чертах Кейнера читалась угроза.

— Preso.

Наконец, появилось фото самого Дэна Лори.

— Muerto.

Тим хотел сделать для нее гораздо больше, но уже не мог.

Женщина закрыла глаза и перекрестилась. Когда она снова открыла глаза, они блестели от слез. Она перегнулась через подножку и прикоснулась ко лбу Тима своей мягкой теплой рукой:

— Que Dios le bendiga.^[62]

Тим собрал листки и встал. Она сидела в кресле, тяжело дыша, и вытирала слезы подолом платья. Он вышел из дома.

Глава 68

Когда Тим увидел опустевшую кровать Дрей, у него перехватило дыхание. Он застыл в дверях и похолодел, у него задрожали губы. Выключенные мониторы и оборудование, которое больше не мерцало и не шумело, казались даже не безжизненными, а безнадежно устаревшими. Кровать была застелена, накрахмаленное покрывало аккуратно сложено на свежем одеяле.

Лучи утреннего солнца просачивались сквозь задвинутые жалюзи, освещая комнату полосами света. Больничные стены были пустыми и неприветливыми, каждый звук отдавался в них эхом. Тим слышал, как в коридоре медсестра жалуется на кофе.

Первым чувством, нахлынувшим на него, была ярость. Он выключил звук на своем мобильном еще до того, как они брали Дэна, и забыл изменить настройку. Тим вынул «некстел» и увидел, что за несколько часов пропустил уже три вызова из больницы. Его ярость мгновенно растворилась; он сделал несколько нетвердых шагов к креслу для посетителей и сел.

Его руки дрожали. Он поднял ладони и прижал их к лицу.

«У меня все будет хорошо. Доверься мне. У меня все будет хорошо».

Голос незримой Дрей словно пронизывал Тима насквозь. Он ощущал этот голос как нечто вещественное.

«Одиночество сможет научить тебя многому. Отпусти меня».

По его лицу покатились слезы, просачиваясь сквозь пальцы. Он слышал, как они капали на кафельный пол.

«Я в порядке. Со мной теперь все хорошо».

У него перехватило дыхание. Он встал и нерешительно вышел в коридор. От стен эхом отражались голоса. Тим зашагал быстрее, заглядывая в каждый дверной проем. В его душе вспыхнула надежда.

Он дошел до последней комнаты справа по коридору. Дрей. Неуклюже ухватившись за поручни каталки, она смотрела в другую сторону; ее светлые волосы вспотели и слиплись. Она нагнулась, и было видно, как напряглась ее рука. Рядом стояла физиотерапевт, придерживая Дрей за талию и стараясь не поддаваться на ее уговоры:

— Да я в порядке. Мне хочется немножко походить.

Тим попытался выговорить ее имя, но оно никак не могло дойти до его губ, будто застряв во рту. Он прочистил горло, но голос его все равно прозвучал неуверенно:

— Андреа Рэкли.

Она обернулась и посмотрела на него из-за своего располневшего плеча.

Физиотерапевт сказала:

— Мы звонили вам несколько раз.

Ноги пока еще не слушались Дрей, поэтому она повернулась всем туловищем, чтобы взглянуть ему в лицо. Тим увидел ее выпуклый живот. Ее губы сморщились, затем раскрылись:

— Мне так не хватало тебя, Тимоти!

Он попытался улыбнуться, но вместо этого нелепо расхохотался. Прикусив от боли губу, она смотрела на него.

Тим вытер щеки, все еще не смея пошевелиться.

На лице Дрей появилась ее неповторимая улыбка, и он наконец-то осознал, что это явь. Она двинулась к нему навстречу, и он протянул руки, чтобы поддержать ее.

— Ну же, — сказала Дрей, — вези меня домой.

Примечания

1

Ля Бри Тар Питс — группа скоплений битумов в Хэнкок-Парке в Лос-Анджелесе, Калифорния. Битумы (общее название природных или искусственных органических веществ — горных смол) в этом месте десятки тысяч лет сочились из земли. В результате образовались клейкие озера: попавшие в них растения и животные не могли уже выбраться на свободу. Благодаря этому там образовалась богатейшая коллекция ископаемых, относящихся к ледниковому периоду.

(обратно)

2

Бонго — небольшой сдвоенный барабан.

(обратно)

3

Сернистый ангидрид — диоксид серы.

(обратно)

4

«Краун Вик» — марка недорогой машины.

(обратно)

5

«Навигатор» — марка машины «Линкольн».

(обратно)

6

«Родные кости» — книга Алисы Себолд о четырнадцатилетней девочке, которая умерла и смотрит с небес на Землю, наблюдая за всем происходящим.

(обратно)

7

Пеппердин — частный вуз, который поддерживает христианская церковь. Находится в округе Лос-Анджелес, Калифорния.

(обратно)

8

Норт-Вэлли — община в Нью-Мексико.

(обратно)

9

Ван Нийс — район в долине Сан-Фернандо, Лос-Анджелес, Калифорния.

(обратно)

10

В популярной американской кинокомедии бар «Голубая устрица» был местом встречи гомосексуалистов.

(обратно)

11

Джоунстаун — название поселения секты «Народная часовня», члены которой в 1978 году совершали массовые ритуальные самоубийства и убийства.

(обратно)

12

Социопатия — форма психического отклонения. Социопат — человек, страдающий социопатией.

(обратно)

13

Канкун — популярный курорт на северо-восточной оконечности полуострова Юкатан.

(обратно)

14

«Вествард-Хо» — отель в Лас-Вегасе.

(обратно)

15

Орандж — город на юге США в штате Техас.

(обратно)

16

Кальвер-Сити — город на юго-западе Калифорнии, расположен к юго-западу от Лос-Анджелеса.

(обратно)

17

Чарльз Бронсон — известный американский актер.

(обратно)

18

«Желание убивать» — в этом фильме (1974) Чарльз Бронсон играл архитектора из Нью-Йорка, у которого убили жену и изнасиловали дочь. После этого он задался целью отомстить преступникам.

(обратно)

19

Электронный браслет надевают на заключенных, освобожденных условно, чтобы можно было отслеживать их передвижения.

(обратно)

20

Водка рокс — водка с содовой и лимоном, очень распространенный в США вид коктейля.

(обратно)

21

Скоттсдейл — город в Южной Аризоне.

(обратно)

22

Агиография — церковная литература, в которой представлены жизнеописания святых.

(обратно)

23

Эния — американская певица, поющая медленные мелодичные песни, по стилю и вокалу напоминающие медитативную музыку.

(обратно)

24

Мононуклеоз — инфекционное заболевание, лимфоидно-клеточная ангина.

(обратно)

25

Огайо и Мэн — штаты США.

(обратно)

26

«Бронко» — марка автомобиля.

(обратно)

27

«Олдс» — марка автомобиля.

(обратно)

28

Самбука — итальянский ликер с ароматом аниса.

(обратно)

29

«Переполох» — бестселлер, написанный прокурором Винсентом Буглиоси, в котором речь идет о ритуальном убийстве актрисы Шэрон Тейт, совершенном в 1969 году Чарльзом Мэнсоном.

(обратно)

30

Колин Фаррел — голливудский актер.

(обратно)

31

Аламеда — город в штате Калифорния, США.

(обратно)

32

Сент-Луис — город в штате Миссури, США.

(обратно)

33

Бензодиазепин — сильное успокоительное и обезболивающее средство.

(обратно)

34

Гистерэктомия — удаление матки.

(обратно)

35

Тарзана — название части долины Сан-Фернандо — района Лос-Анджелеса.

(обратно)

36

В Америке издаются открытки с напечатанным текстом соболезнований, которые посылают родственникам умершего.

(обратно)

37

Восточное побережье — восточная морская граница США, особенно территория между Бостоном и Вашингтоном.

(обратно)

38

Предоставление преимущественных прав, или компенсационная дискриминация, — политическая программа, направленная на ликвидацию расовой дискриминации.

(обратно)

39

Ледяник — растение, также известное как хрустальная трава.

(обратно)

40

Чапарель — вечнозеленый жестколистный кустарник.

(обратно)

41

Идентификационная фраза — многословный вариант пароля.

(обратно)

42

К черту мир (англ.).

(обратно)

43

Отвали, козел (исп.).

(обратно)

44

Это правда (исп.).

(обратно)

45

«Энрон» — энергетическая компания, потерпевшая крах из-за жульнических операций.

(обратно)

46

В 1978 г. Джим Джонс, глава секты «Храм людей», уговорил своих последователей выпить цианистый калий, смешанный с растворимым напитком «Кулэйд».

(обратно)

47

Дукакис, Майкл Стэнли (р. 1933) — политический деятель, член Демократической партии, юрист.

(обратно)

48

Мохаве — индейское племя, обитавшее у реки Колорадо в Аризоне, Калифорнии и Неваде, в 1680 г. насчитывало 3 тысячи человек, отличалось воинственностью и физической красотой.

(обратно)

49

el muerto — мертвец (исп.).

(обратно)

50

«Не волнуйтесь, мы не из иммиграционного отдела. Мы хотим найти вашу внучку» (исп.).

(обратно)

51

Сожалеем (исп.).

(обратно)

52

Счастливого Рождества (исп.).

(обратно)

53

Ханука — религиозный еврейский праздник.

(обратно)

54

Кванзаа — афроамериканский праздник, проводится в конце декабря наряду с Рождеством и Ханукой.

(обратно)

55

И дай Бог здоровья твоей жене (исп.).

(обратно)

56

Толстушка (исп.).

(обратно)

57

АФР обладает большими полномочиями и имеет централизованную структуру, благодаря чему его представители на местах не отличаются коррумпированностью.

(обратно)

58

Фара — одно из значений англ. слова light (лайт).

(обратно)

59

Кум (исп.).

(обратно)

60

Перцовый аэрозоль (англ.).

(обратно)

61

Арестован (исп.).

(обратно)

62

Благослови тебя Бог (исп.).

(обратно)

Оглавление

ТИМ РЭКЛИ (цикл)

  Книга I. ОБВИНЕНИЕ В УБИЙСТВЕ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

  Книга II. ПРОГРАММА

    Пролог

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

    Глава 48

    Глава 49

    Глава 50

    Глава 51

    Глава 52

  Книга III. СПЕЦИАЛИСТ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

    Глава 48

    Глава 49

    Глава 50

    Глава 51

    Глава 52

    Глава 53

    Глава 54

    Глава 55

    Глава 56

    Глава 57

    Глава 58

    Глава 59

    Глава 60

    Глава 61

    Глава 62

    Глава 63

    Глава 64

    Глава 65

    Глава 66

    Глава 67

    Глава 68

*** Примечания ***