Мальчик Василий прожил в этом мире три часа, да и то за компанию.
Технически для этого мира он даже и Василием стать не успел. Новенькая мамочка про себя его Васенькой называла еще даже до того, как почувствовала то самое трепетание бабочкиного крылышка внизу живота, о котором читала в специальной книжке для беременных. Но в семье было не принято заранее покупать пеленки, одежки, ванночки, кроватки, коляски и пинетки, а уж имя-то обсуждать заранее — еще страшнее, очень плохая примета. И, ясное дело, никто бы не дал ей назвать ребенка эгоистично и своевольно — самой, а надо было дождаться решения взрослых: мамы, папы, двух дедушек, бабушек одной родной и другой двоюродной, еще трех теть и, возможно, одного дяди, если бы он снизошел, а не отмахнулся бы — сами решайте, какая разница, хоть Кузьмой, хоть Нафанаилом. Еще, может быть, молодого папашу спросили бы, но что с него взять, кто он вообще такой, пацан, ничего в жизни не понимающий. А мамочке, конечно, разрешили бы мальчика Васю кормить, и то под присмотром, потому что бестолковая и как ей можно дитя доверить. А потом и вовсе бы на готовую смесь перевели бы — так и вообще можно без мамочки обойтись, куда как удобно, да и самим сытнее, маленькие детки очень питательные, но едоков не должно быть слишком много.
Из-за имени взрослые бы разругались вдрызг сначала, а потом, чтобы никому не обидно было, поискали бы в святцах, потянули бы жребий, покидали бы монетку, в общем, справились бы постепенно. Иногородние сами бы утихли, а которым с дитём возиться, те, конечно, взяли бы верх.
Василий этих взрослых быстро научился различать по голосам, но потом решил, что можно не напрягаться, говорили они все примерно одно и то же и сами были одинаковые. Та, которой он сам лично нашептал свое имя, была еще не такая, как ее взрослые, но на нее надежды не было. Она, может, и звала его тайно и тихо Васенькой, но так же, как его имя, и его самого не защитила бы — даже и не пыталась бы защитить. Может быть, так же тихо и тайно — от себя самой таясь — радовалась бы, что теперь не она еда, больше не она. По крайней мере, не основное блюдо. Может быть, даже смогла бы, пока взрослые отвлеклись, улизнуть с тарелки.
Так вот была устроена внешняя жизнь, которую Василий наблюдал довольно долго и от этого последние месяцы беспокойно возился в животе, пытался найти выход. Выхода не нашел, но неплохо научился сворачивать из пальцев сразу по две дули на каждой руке и по одной на ногах — там пальцы не так ловко переплетались. Ну а фак — это вообще просто, это он за науку и не посчитал. Потом, правда, сообразил, что выйти пришлось бы к этим, вот этим, которые снаружи.
Конечно, совсем не набраться внешней мерзенькой премудрости ему не удалось, да и кому удалось бы! В одном сериале — Василий с удовольствием прослушал все восемь сезонов и очень радовался, когда пара главных героев улизнула со всех подставленных тарелок, хоть и не без потерь, — ему попалась интересная мысль. Оказывается, даже шпион, проводя долгое время среди врагов, притворяясь таким же, как они, постепенно начинает забывать, кто он на самом деле и для чего здесь, и должен время от времени нарочно это себе напоминать. Василий нашел в этом много общего со своим положением. Вокруг были взрослые — чужие, явно враждебные, начавшие делить его на порции еще до рождения. Он не мог не почувствовать некоторого влияния их взглядов и жизненных стратегий на его собственную этику, еще не подвергшуюся закалке в сражениях с внешним миром. Порой и его посещали сомнительные идеи… Можно ведь вообще не вылезать отсюда: тепло, мокренько, сытенько и можно спать сколько влезет. Но, к собственному облегчению, Василий быстро замечал, что его план включает в себя, как непременное условие успеха, то же самое людоедство, которое так ужасало его в тех, кто с нетерпением ожидал созревания плода. Плодом они называли его, Василия. О заготовке плодов на зиму он тоже успел узнать многое, пока слушал домашний телевизор, так что вопросов было ровно два: съедят ли его быстренько или закатают, и если второе — то сварят в сиропе или замаринуют с пряностями? Что-то, что голоса из телевизора называли шестым чувством, интуицией и даром предвидения, подсказывало ему, что эти, пожалуй, и закатают, и замаринуют. Предуготованные ему взрослые были людьми практичными, хозяйственными, экономными в повседневной жизни, но на праздники стол непременно должен был ломиться от угощений. Василий давился тошнотой, представляя, как его будут откармливать на праздничный стол: за маму, за папу, за дедушек, за бабушку, за другую бабушку, за теть и за дядю. Да, да, и за маму его съедят! И за папу! И за всех остальных — потому что, и правда, там каждый ел каждого, как мог и сколько мог, а Василию предстояло стать главным блюдом, лежать на столе в окружении печеных яблок, с букетиком зелени во рту, как рекомендовали в передачах о кулинарии. Фак, фак, повторял он тихо и тайно, и думал о том, осмелится ли сказать это вслух, в полный голос, проорать им этот гордый боевой клич в минуту своего рождения. Фак! Четыре дули! Две на ногах ему не удалось довести до совершенства. Они не выглядели достаточно однозначно, так что требовали бы пространных комментариев, а ему хотелось быть предельно ясным и лаконичным. И не вступать в переговоры.
Он ехал однажды в поезде, к иногородним бабушке с дедушкой, к морю. Практичные взрослые решили, что его мама должна погулять у моря и поесть свежих фруктов, чтобы Василий вышел крепче, сочнее. Поэтому они купили ей билет, и даже на нижнюю полку, но в плацкарте. В течение этого путешествия, занявшего без малого сутки, Василий успел принести несколько клятв и рыцарский обет. В основном они сводились к тому, что, если ему не удастся улизнуть как можно раньше и если его съедят не сразу и не всего, он постарается вырасти и убить всех людей, а если не всех, то только мам и бабушек, а если не получится убить, то, по крайней мере, он больше никогда не поедет поездом, в плацкарте, потому что слышать все эти «я сказала» и «куда пошел», «отдам дяде» и «не нужен мне такой мальчик», «ты нарочно» и «хватит надо мной издеваться», «урод» и «дерьма кусок» даже один раз было ровно на один раз больше, чем он готов был согласиться. Впрочем, когда прибыли на место, он обнаружил, что черный список требует немедленного и радикального расширения за счет дедушек и — превентивно — пап, что вернуло Василия к первоначальной формулировке обета. Но это только если не удастся улизнуть.
В отношении этого Василий был настроен решительно. Он даже повернулся к миру задом, надеясь, что уж так-то его точно не вытащат.
Но при ближайшем посещении женской консультации выяснилось, что вытащат непременно, в крайнем случае — разрежут живот и вынут, хоть зубами держись… А ведь у него и зубов еще не было, зубы можно было отрастить только значительно позже, и теперь он, кажется, догадался, почему оно так.
Будущая Васина мама тихо плакала на стульчике в коридоре, будущая Васина бабушка, выставив ее за дверь, о чем-то важном, взрослом договаривалась с врачихой. Вася подумал-подумал и заплакал тоже. Как тут не заплакать, если безысходный ужас, втайне от него самого, копился и копился все эти дни, недели, месяцы, что он знакомился с окружающей средой. Копился-копился и накопился, внутри уже не помещался, хотя Василий изрядно вырос. Из того же телевизора он знал, что люди продолжают расти и после выхода наружу, могут стать еще в три раза длиннее, а то и больше — сколько же ужаса помещается в них тогда?
Из закрытых глаз Василия лились слезы, переполняя и без того полный сосуд, распирая его, продавливая тонкие пленки и перепонки, а он все не мог остановиться.
— Ты чего плачешь? — жизнерадостно пробулькал кто-то рядом, через две перегородки из натянутой кожи и прочих потрохов.
Василий недоверчиво булькнул в ответ:
— А ты чего такой бодрый? Жить захотелось?
— Почему бы и нет?
— Да ладно!
— Ну да.
— А с чего это вдруг?
— Аааа… — протянул сосед. — Тебе с предками не повезло?
— У меня нет предков. У меня одни взрослые.
— Брр-бульк. Это ж убиться!
— Вот я и хочу. Только у них убьешься, как же. Убьешься у них, ага.
Василий хлюпнул безнадежно и принялся крутить дули из пальцев, это успокаивало.
— Да уж, — сочувственно булькнул сосед. — Не позавидуешь.
Василий и отвечать на это не стал. Повисла тягостная пауза.
— А что яблочные ангелы? — вдруг с новым энтузиазмом спросил сосед. — Отказали? Повторно не обращался?
— Кто-кто? — переспросил Вася. — Какие еще ангелы?
— Яблочные. На яблонях растут.
В передачах о садоводстве Вася слышал, что на яблонях растут яблоки, а про ангелов ничего не слышал. От удивления слезы прекратили вытекать из него.
— Ничего не понял, — пробулькал он соседу. — А при чем здесь я?
— Так ты не знаешь? Они же специально растут на яблоне, чтобы у них пупок от черенка оставался.
Про пупок Вася тоже знал, но вот зачем он ангелам? Да еще и на яблоне?
— А это чтоб лишних вопросов ни у кого не возникало, — объяснил сосед. — Увидят, что у ребенка пупок на месте, и не забеспокоятся. А яблочный ангел так и останется у них. Вместо ребенка. Всем будущим детям, которым достались взрослые вместо предков или хотя бы родителей, рекомендуется обращаться в службу яблочного спасения. А ты что, пропустил оргвстречу?
— Да как-то я и не знал…
— Да и ладно, — жизнерадостно булькнул сосед. — Раз тебе не отказали, значит, шансы есть. Может, этот кон пропустишь, а в следующий раз кого получше дадут.
— Как же, дадут получше. Они вообще бывают эти получше?
— А то! Я уже третий раз, и еще пойду, мне прямо нравится. Главное, если не повезло — не теряться и сразу жаловаться, они всегда где-нибудь поблизости.
— Да я жаловался-жаловался, даже, знаешь, пару слов таких выучил, ты, наверное, уже знаешь каких.
— Ну, они же просто так не подслушивают. Им нужно запрос четко и ясно дать.
— А как?
— Вызываю службу яблочного спасения. Вот. Как это скажешь, к тебе сразу направят спасателя. Дальше уже он разберется. И не тяни — моя ма говорит, что у твоей ма под стулом лужа, значит, скоро наружу. А если ты наружу хоть пальчик высунул, то яблочные ангелы тебя не выручат, там уже другие порядки совсем, снаружи. Только если сейчас успеешь зарегистрировать жалобу. Давай, не отвлекаю. Удачи!
Терять-то Василию было нечего, хотя и боялся показаться смешным… впрочем, кому? Или яблочные ангелы есть, или их нет — не попробуешь, не узнаешь. Ожидавший впереди мир взрослых и людоедов пугал до икоты, и так, икая и дрожа, мальчик Василий заорал что было сил изнутри наружу, во весь белый свет.
— Я-я-я… в-в-вызываю!
— Ш-ш-ш, я уже здесь. Я за тобой давно наблюдаю. Только вмешиваться не мог. Такой порядок. Мало ли. Вдруг ты сам хочешь остаться.
— А то по мне не видно было, как я остаться хочу, — Василий сердито ткнул в нос яблочному ангелу свернутые в четыре дули кулаки.
— Ну, мало ли. Думаешь, обязательно прямо радоваться всему? Бывает, так с души воротит, зубами скрипишь — а идешь куда надо, потому что надо. Поэтому пока бедствующий вслух ясно и четко не скажет, нам вмешиваться запрещено. Но ты сказал — и я здесь.
Василий скосил глаза — у ангела действительно был пупок. Маленький, очень яблочный пупок на округлом твердом животе.
— Ты правда на яблоне растешь?
— Уже нет, — улыбнулся ангел. — Уже вырос. Юбилейная вахта вот. Повезло — у тебя случай несомненный, даже запрашивать одобрение не надо. На месте тут сам решить могу.
— И… что теперь будет?
— Ну что-что. Если бы ты раньше обратился, можно было бы тут прямо внутри все устроить, а так рожаться надо, уже не успею в тебя прорасти тут. Придется потерпеть. Извини уж, ты мне нужен, чтобы все штатно на себя переключить. Но я постараюсь побыстрее, не беспокойся. Пару часов, и свободен. Имеешь право на бонусы и рекреационные каникулы как пострадавший внутриутробно. У тебя же это в первый раз? Тебе наши спецы объяснят, и проси нормальных родителей, а лучше сразу предков, должны дать после такого безобразия. А если будут жадничать, скажи, что я привет передаю и присоединяюсь к просьбе. Тогда точно не откажут. Меня все знают.
— А от кого привет передавать-то?
— Я Мансанаэль, — сказал яблочный ангел. — А ты, я вижу, Василий, да? Ну точно, вылитый Василий. Ну что, Василий, давай меняться.
— Так ты что, здесь сам вместо меня останешься? Ой…
Мансанаэль подмигнул Василию.
— Этим взрослым точно нужны старшие. Я ими займусь. А тебе здесь делать нечего. Не детское это дело — взрослых воспитывать. Не беспокойся, я справлюсь. Так, давай посмотрим, что у нас к чему? Ты, кажется, не туда развернулся.
— Я нарочно. Чтобы не вытащили. А они все равно… — Василий чуть не расплакался снова, то ли от обиды, то ли от облегчения.
— Не беспокойся. Теперь все будет в порядке. Я здесь. Давай-ка…
Яблочный ангел ловко ухватил Василия за пятку и развернул его вниз головой. Полюбовался делом своих рук, сложил ладони рыбкой и нырнул вслед. Они зависли рядом в мерцающей темноте. Василия переполняла благодарность. Хотя на самом деле он еще не мог поверить, что все так быстро и просто разрешилось.
— Ты не представляешь, — всхлипнул он.
— Да знаю я, знаю. Не впервой. Справлюсь. А тебе подберут получше — честное слово, они бывают. Не так много, как хотелось бы, но бывают. Мы работаем над этим. Ты погуляй пока, а мы тебе воспитаем нормальных родителей. А то даже и предков хороших.
— Я бы тоже так хотел, наверное, — нерешительно сказал Василий. Звуки плацкартного вагона стояли в ушах, перекрывая гул и бульканье отходящих вод. — Надо же что-то с этим делать…
Ангел подбадривающе похлопал Василия по плечу.
— Не торопись. Сначала надо опыта набраться, хорошего такого, радостного. А уж потом… буду рад встретить тебя как коллегу. Ну, давай. Сейчас план такой: родиться, пару часов перетерпеть, потом тебя встретят, передай от меня привет и проси сразу каникулы и предков. И не бойся. Ничего не бойся. Я с тобой. Поехали.
«Ангел с яблоком», Павел Николаев
