Прозрачная, тонкая полоска небольшого теплого ручейка, неспешно огибала ворох промокшего белья, упавшего между небольших, заросших травой бережков. Тут и там на ветвях подпрыгивали веселые птицы, издавая протяжные трели. Полуденная жара, разыгравшись в полную силу, превратила густой лес, в большую, зеленую баню. Возвращаясь с речки, Антонина Михайловна, не удержалась на ослабевших ногах. Упав, она угодила между большим булыжником и ручьем, больно ударившись о землю.
– Вот и пришел мой последний час, – с горечью подумала пожилая женщина, не отыскав сил встать. Из всей своей долгой жизни, в эту минуту она вспоминала лишь годы оккупации немцами её родного села. Тогда, будучи ещё в полной силе, Антонина Михайловна, помогала сельчанам и пришлым партизанам. Когда едой, иной раз ночлегом, в общем, всем, чем могла. Война ещё в самом разгаре была, а Антонина Михайловна, уже заранее видела, как жизнь потечет в старом русле.
– Деревня, – думалось ей, – быть может, не сразу, но конечно обязательно со временем вырастит. Может даже в город превратиться. Сын её Алешка, с фронта вернётся, агрономом станет, значит, на кого собственно и учился. Жениться, внуков нарожает. Слаще этих дум, не было в ту пору для Антонины Михайловны. Этим согревалась она, в трудную минуту. Многим пришлось тогда увидеть и смириться с тем, что мечты часто, так и остаются ими, хоть бы и самые простые. В ночь перед тридцать первым декабря, Антонина Михайловна долго не могла уснуть. Сама не зная от чего, беспокоилась, вздыхала. В полночь за окном мелькнула фигура, и вскоре раздался робкий стук.
Антонина Михайловна осторожно спустилась с печи, скинула крючок и впустила незнакомца. Высокий, худощавый мальчишка, с виду не больше лет семнадцати, дрожал, отирая закоченевшие на морозе ладони. От мальчика пахло снегом и холодом, но женщина, сразу почувствовала запах пороха. Едва уловимый аромат боевых орудий, намертво привязавшийся к легкой, потрепанной фуфайке, Антонина Михайловна не смогла бы перепутать ни с чем.
– Случилось чего, сынок? – оглядев, начала Антонина Михайловна.
– С поручением бабуля, я в ваши края отправлен.
– Садись, отдохни, угощений нет, хоть чаем напою с дороги. Керосинку зажигать не стану, иначе кто знает, вдруг немец увидит.
Юноша подошел к сбитому из неотёсанных, досок небольшому столу у окна, присев на толстое, сухое палено, приспособленное вместо стула.
– Что за поручение сынок?
– Этого под дулом пистолета не имею права раскрывать, а то, что вас касается, скажу.
– Не томи, сынок, от кого вести принес?
– Вот, – парень аккуратно вытащил бумажный треугольник из-за пазухи.
Налив в стакан кипятка, Антонина Михайловна залпом прочла содержимое. Присела рядом. Ноги от чего-то, размягчали, и она едва удержалась, чтобы не упасть. Именно этого женщина больше всего боялась. Антонина Михайловна готова была терпеть лишения, голод, даже смерть ей не была так страшна, лишь бы обошла стороной Алешу беда. Теперь тридцать пять лет жизни сына, были обозначены парой фраз, на листке, уместившемся на ладони. С того вечера Антонина Михайловна существовала по привычке, сама здесь, а мыслями далеко в прошлом. Закрывая глаза она, ощущала приятную тяжесть на локте, это малыш Алеша спокой но спал, прижавшись нежной щечкой к материнской груди, в мирном прошлом.
До победы ещё много дней и ночей оставалось, весна не торопилась, прячась, где-то далеко за горизонтом. Снилось Антонине Михайловне, идет она по огороду своему, что вскопала накануне, а земля то не черная как положено, а красная. Вот же странное дело, – удивлялась женщина, а огороду края не было, и выйти за околицу она не могла.
– Алеша, – обрадованно улыбнулась Антонина Михайловна, увидев в военной форме остановившегося у изгороди сына. Вдруг над головой закружили вороны серые, да не каркают окаянные, а точно пулемет ругаются. Громче и громче, скрежет из их глоток становиться, такой сильный, что уши болеть начали. Проснулась Антонина Михайловна, спустила ноги с печи и слышит. Наяву стреляют, только свист свинцовых пуль в воздухе раздается. Грохотало то слева, то справа. Запомнила Антонина Михайловна только, как полетела с печи вниз, в темноту, а потом наступил монотонный гул, скрывший все остальные звуки. Утром, когда печь остыла окончательно, только тогда Антонина Михайловна очнулась. В груди заныло надтреснувшее ребро, смотрит она вверх, а над головой бревна, доски, солома обгорелая. Хранит видать ангел, – выдохнула Антонина Михайловна облегченно. Как выбраться она ещё не знала, только слушала первые минуты, что вокруг происходит. На некотором расстоянии от неё гудели резвые танки, раздавались одиночные выстрелы, бегали люди. Речь их трудно было расслышать, и было страшно. Кое – как справившись с толстой балкой придавившей ногу, женщина поползла наружу. Секунды,
