Сменив заезженную до дыр пластинку, адмирал подошел к иллюминатору и с грустью взглянул наружу. Мелкие капли настойчиво барабанили по толстенному стеклу, словно напрашиваясь к хозяину в гости, а тот, в свою очередь, не замечая их желания, противился, рассчитывая на понимание. Но стихия штука сложная — порой зовешь ее изо всех сил, а она и не торопится, а бывает, наоборот — придет, и не выставишь.
Придерживая больную спину, адмирал похромал к скрипучему, как и он сам, креслу-качалке. Буднично налил себе чаю, открыл старую зачитанную до дыр газету и принялся ждать наступления хорошей погоды.
Терпения ему хватило ровно до полудня, пока кукушка, неожиданно выпрыгнув из настенных часов, словно черт из табакерки, возвестила о начале второго завтрака. Вот тогда-то у адмирала охватили новые стенания по поводу непрекращающегося дождя. Маясь от скуки, он совершил несколько кругов почета по гостиной, дюжину раз убедился что на улице все еще слякоть, и вновь финишировал у любимого плетеного кресла.
— Что за странная напасть! — выдавил из себя довольно-таки приличную фразу отставной военный. Обычно он выражался более крепким словцом. Но делал это исключительно в компании или во время прочтения утренних новостей. А сейчас, в полном одиночестве, адмирал Фук лишь недовольно поморщился.
Его старый, потрескавшийся с наружи и протекающий изнутри дом представлял собой обычную подводную лодку. Совсем небольшую. Скорее даже совершенно маленькую, которую давным-давно списали на свалку за ненадобностью.
Это случилось так давно, что адмирал, честно сказать, уже и не помнил когда именно. Более того, он даже затруднялся ответить кого списали на берег первым: то ли ему дали «пинка под зад» — закрыв перед носом ворота морского корпуса, то ли он направился на покой вслед за своим доблестным «корытом», на котором ему посчастливилось плавать целую вечность. В любом случае, подлодка до сих пор хранила на себе шрамы былых побед, — и Фук был этому несказанно рад.
В тот знаменательный день плывучую громадину, под шквал недовольных возгласов и пронзительный трубный марш, водрузили прямо в центре площади Морского бриза. С тех самых пор, спокойный квартал, в одночасье перестал быть таковым.
Первое время мальчишки каждое утро прибегали смотреть как адмирал, нарядившись в парадный мундир украшенный медалями и орденами, взбирался на смотровую площадку своего жилища и поднимал развивающийся пятизвённый флаг Империи. В знак солидарности и под задорный свист сорванцов, в небо взлетали десятки пестрых голубей.
Праздник, с военной пунктуальностью, повторялся каждый день!
Со временем, подростки превратились в юношей, и у них появились другие заботы, а старый адмирал, словно скалистый берег противостоявший ледяным волнам времени, продолжал исполнять свой вечный ритуал.
Макнув часы на цепочке в чашку с уже шестой порцией утреннего чая, Фук равнодушно выглянул в иллюминатор.
Дождь стал сильнее. Барабаня в стекло, он превратил мир в искаженные картины, где ровные ряды соседних домов расплылись в нечто неузнаваемое: сплошные серые краски смешанные невпопад безумным небесным художником.
Раньше адмирал не пугался непреклонной стихии, а порой, надо признать, и вовсе любил играть с ней в открытое противоборство. Командуя «всплытие»! — Фук выбирался наружу и, вцепившись в поручни, гордо смотрел вперед: острые капли царапали ему лицо, пронзая насквозь ледяным ветром. Но адмирал не обращал внимания. Он был сильнее. Круче всего, что творилось вокруг! Пока кровь бурлила в жилах, мышцы делались крепче стали, а ясность мысли даровала веру, что ничего не может помешать смелому и отчаянному моряку идти к намеченной цели.
Он не боялся ни метких выстрелов врага, ни опасных глубин океана. Даже случайная хворь обходила капитана стороной. Никто на свете не смел встать у него на пути. Никто кроме времени. Именно оно и подкараулило непокоренного семи ветрам мореплавателя. Словно подлый убийца, из-за угла, неумолимый Хронос нанес старику разящий удар прожитых весен.
Это случилось ровно пяти лет назад. В один из радужных весенних дней, Фук внезапно понял, что силы потихоньку покидают его дряхлое тело. Конечно, он попытался противиться неизбежности: принимал различные микстуры, мази, советовался с местными эскулапами, изнурял себя упражнениями, — но все было бесполезно. Хронос отчитывал жизненные песчинки, не обращая внимания на мольбы и уговоры бывшего храбреца.
Причмокнув губой, Фук покосился на огромную черно-белую фотокарточку, которая отчего-то накренившись вправо, будто при качке. На фоне ремонтных доков, положив руки друг другу на плечи, стояли трое молодых офицеров.
Фук слишком хорошо помнил своих друзей, чтобы выкинуть из головы то замечательное время, когда они были молоды. Он мог забыть, что случилось вчера или даже минуту назад. Но прошлое виделось ему ярко, как никогда.
Того что справа, звали Луис Варра, а в середине возвышался Гордж Гордью. Время не пощадило ни того, ни другого. Луис давно покоился на Саксонском кладбище, а вот Гордж — попал для адмирала в разряд непримиримых врагов. Именно он стал командующим Полюсным флотом и как следствие — отправил Фука на заслуженный отдых. С тех самых пор, адмирал перестал считать его своим другом, братом и верным соратником.
И если Горджа еще не сцапали морские черти, то он наверняка подавился своим самомнением, и все одно угодил на Угольный погост для простолюдинов, — именно так рассуждал адмирал поглядывая на выцветшее фото. И эта мысль, несомненно, грела ему душу.
— Чего пялишься, грязная каракатица! — обратился к картонному офицеру Фук. — Небось думаешь, что скоро станцуешь крямбу на моих костях? Черта с два! Не дождешься!
Собрав в кулак всю свою силу, адмирал внезапно вскочил, надел дождевик и с трудом приоткрыв массивный люк, выбрался наружу.
Повсюду властвовала непогода. Пронизывающий ветер, будто разъяренный зверь, клонил деревья к земле, кружил старые афиши и жонглировал кусками черепицы. Старик едва не поддался этой невероятной силе: вцепившись в поручень, он чудом устоял на ногах. Прикрыв лицо ладонью, он попытался осмотреться.
Тщетно…
Вокруг царил хаос.
Случайные вихри возникали то там, то здесь; мрачные тучи и непроглядная пелена заволокли все вокруг. Не видя даже борт собственного дома, Фук понял, что оказался отрезанным от окружающего мира.
Старик даже не успел чихнуть, как оказался в абсолютной пустоте.
— У-гу-гу, небесные воротилы! Ух, я вам! — пригрозил кулаком Фук и поспешил укрыться в убежище.
* * *
Творившееся снаружи напоминало вселенский потоп. Видимо Вседержители, посовещавшись со своими приспешниками, решили-таки возводить этот грешный мир заново. Не спеша, не совершая новых ошибок, из года в год, из века в век.
Но отставной генерал был с этим не согласен.
Только ради кого ему бороться?!
За долгие годы адмирал так и не обзавелся — ни знакомыми, ни семьей. Примерив на себя образ отшельника, он превратился в рака, забившегося в своем убогом жилище. Не желая помогать никому вокруг, он и сам не ждал помощи. У каждого своя жизнь! У каждого свои радости! У каждого свое…
А вот насчет чужого и общего горя, адмирал бы с удовольствием поспорил — да вот жаль не с кем. Разве что с фотографиями, которые после соприкосновения с водой напоминали непонятные желтые кляксы.
Вплотную приблизившись к самодельному камину, Фук посильнее укутался в плед и жадно обхватив горячую кружку с отваром, уставился на извивающиеся лепестки огня.
За окном творилось настоящее безумие.
Заполнив местные канализации до отказа, вода хлынула на брусчатку и начала потихоньку затапливать улицы. Мощные потоки пошатнули подводную лодку и та, нехотя покачнувшись, издала неприятный скрежет.
— Это ты во всем виноват, Гордж. Если бы ты тогда не выкинул меня на улицу, я бы все еще плавал по морям. И мне все было бы нипочем! — обиженно пробурчал старик.
Фото не ответило.
— Думаешь, я сам не понимал, что стар и стал ни на что не годен?! Но ты хотя бы мог дать мне шанс! Крохотный шанс!
Портрет равнодушно сморщился. Из швов и клепок засочились крохотные струйки воды.
— Хоть бы раз помог мне, зараза! — отвернувшись к огню, закончил старик.
* * *
Дождь настырно бил по крыше, стенам, и как закономерный итог — нервам. И хотя «запас прочности», как говорят в таких случаях, был у адмирала весьма высок, и он «дал течь».
Нацепив на голову тяжеленный шлем подводника, старик отворил маску и принялся наблюдать за происходящим с таким выражением лица, будто только что похоронил всех родственников разом. Лишь изредка он поднимал взгляд на портрет, ставший теперь для него молчаливым собеседником.
— Думаешь опять выгонишь меня вон?! Ну уж дудки! Да будь моя воля, я давно восстановился в чине и тогда уже тебе пришлось паковать вещички. Вот тут бы я и отвесил тебе пинка! Да еще какого пинка!
Портрет нахмурился, а возможно даже испугался. По крайне мере на этот раз молчаливый ответ удовлетворил Фука.
— Как считаешь: смог бы я занять твой пост, командор? Конечно смог!
Отхлебнув остывший отвар, старик закрыл забрало, немного подумал, посидел в тишине и вновь открыл шлем, чтобы набрать в грудь побольше воздуха и продолжить занятный разговор.
— Ну что, терпишь поражение? Ага, моя взяла! Молчишь?! А я вот молчать не намерен, потому как никому ты не нужен. Висишь там один как сыч и даже помочь тебе некому, чтобы… Прости, что ты сказал? Ах, чем помочь? Да хотя бы просто поправить рамку. Гляди, если так пойдет дело, быстро рухнешь со своего пьедестала.
Тем временем вода уже давно нашла лазейки в прохудившейся крепости и потихонечку, капля за каплей, начала заполнять внутренности подлодки.
А Фук, не замечая этого, спокойно продолжал:
— Стало быть, одинок ты стал… Ну да… А ведь какой армией руководил: любо-дорого посмотреть…
Портрет смущенно потупил взор.
Вода, крадучись, подступила ккреслу, и ласково лизнуло его, словно пробуя на вкус. Но хозяин дома проигнорировал и этот шаг непогоды.
— Что говоришь? Я сам такой… Да как ты смеешь! У меня сотни, нет, даже тысячи друзей! И они в любую минуту придут мне на помощь! — Фук гневно вскочил со своего места, оказавшись покалено в воде. Однако наводнение не беспокоило его. Главным был разговор. Беседа всей его жизни.
Минуту он ждал, а потом, подняв указательный палец, уверенно произнес:
— Значит, ты не веришь?! Тогда я докажу… Не будь я адмиралом!
* * *
Его утлое суденышко, которое он закрепил на правом борту подводной лодки, было спущено на воду. И теперь оно из последних сил сопротивлялось ненастной стихии. Казалось, что вихрь и пронизывающий ледяной дождь способен в любой миг разломать лодку пополам. Но дряхлая, как и ее капитан, посудина, упрямо продолжала борьбу с ненастьем. И стихия терпела фиаско! С каждой новой волной, с каждым новым ударом.
Адмирал ликовал. Уже очень давно он не испытывал такого безумного прилива радости. Впервые за последние годы, Фук был счастлив.
И пускай его радость продлиться недолго, он сполна напьется ей, утолив свою безмерную жажду.
Последняя волна оказалась просто гигантской: встав на дыбы, она недовольно фыркнула и накрыла смельчака с головой.
А ведь ему почти удалось покинуть пределы опостылевшего мира.
* * *
Почувствовав яркий свет, адмирал уже приготовился держать ответ перед небесным и морским Всехранителем, как внезапно хлесткий удар по щеке вернул его с небес на землю.
Открыв глаза, старик уставился на пожилого человека облачённого в длинный поношенный плащ. В руке незнакомца сиял маяковый фонарь, а рядом крутился неугомонный, совсем еще молодой пес.
Только был ли он незнаком со своим спасителем?
Адмирал присмотрелся и едва не потерял дар речи.
— Я тебя тоже не сразу узнал, — улыбнувшись, ответил Гордж.
— Но как? Почему?.. — разлепив ссохшиеся губы, нашел в себе силы задать вопрос Фук.
Смотритель маяка лишь пожал плечами:
— Мой срок вышел. Дали пинка приятель. Все как у всех…
