Стоя на аллее художеств в парке, он рыскал глазами по телам людей в надежде уловить нужный силуэт Абрамовича. Квазик выставил новые шедевры в мир и ждал прибытия Христа в лице Якова, который опять купит у него картину или даже картины за хорошие деньги.
Но спаситель искусств растворился в дорогих ресторанах – он кутил на деньги, вырученные за полотно Большевича на дорогущем аукционе. Яков выставил ”Композицию №1” на торги, продвинув и разрекламировав ее в кругах любителей-авангардистов непостижимым способом, и не ошибся – её купил престарелый богатенький любитель авангарда-кубизма Анатоль Франс.
А пока Абрамович находился в длительном полете-запое в Париже, Квазик до боли в глазах искал его среди толпы в своем провинциальном городишке. Но сумма была достаточна, чтобы долго, много поить и угощать себя, друзей, незнакомцев, незнакомок. Посему Яша ушел в крутое пике и возвратился оттуда лишь через пару месяцев. Все это время бедный Большевич страдал от избытка страстей и метался, как белка в колесе.
Все же Яша-искусствовед возвратился на аллею славы имени Квазика, чем вызвал неподдельный восторг последнего. Большевич кланялся своему властелину в ноги, но Абрамович, приглядевшись к вновь созданным кубокартинам под ”удивительными” названиями ”Композиция №2” и ”Композиция №3”, неожиданно для Квази их не оценил, сказав, что данные работы однотипны, невыразительны, безэмоциональны, без “изюминки”. Большевич был расстроен, несмотря на то, что меценат оставил ему небольшую, но все же сумму денег на развитие производства. Абрамович покинул художника растерянным и опустошенным, но и сам был недоволен – ведь он лишился источника гуляний по барам и порочным местам манящего Парижа. При этом Яков пообещал вернуться в провинциальную дыру еще раз в надежде увидеть нечто лучшее, чем ”Композиция №2” и ”Композиция №3”. Он благословил Квазю на работы в стиле шедевральной ”Композиции №1” и умчался утирать слезы в дешевых пабах Чехии.
Квазимир, расстроившись, начал читать какие-то заумные книги, дабы почерпнуть оттуда нечто, способствующее его фантазиям и таланту изобразителя художественных композиций. Он изучал учебники по высшей математике, квантовой механике, абсолютно не понимая их. Он сверлил своим тупых взором философию Канта и Гегеля – безрезультатно. Эти все науки были ему непостижимы и неведомы, но зная их вес в обществе, он надеялся почерпнуть из них недостающие элементы для своих картин, получить какое-нибудь вдохновение для создания шедевра кубизма. Уравнения Шрёдингера и идеализм Канта оставались просто словами-загадками и никак не инициировали в Квазе бушующие талантливые идеи. Но не там надо искать счастье…
Проходя по улице, Большевич засмотрелся в себя, любуясь собственной неземной красотой, и попал под колеса проезжающего по дороге самосвала-фаталиста с грудой костей каких-то инопланетных животных.
Удачно и радостно прошло время в белом доме-больнице, откуда Квазя вышел без ноги – её отрезали за ненадобностью. На костылях он оптимистично промчался в свою мастерскую, где как завороженный излил на холст ”Весенний натюрморт с тарелками”. Данная работа также была исполнена в авангардном стиле, но с внедрением предметов и пространств из прежней училищно-общажной жизни.
Абрамович, валяясь под столом с кружкой уже дешевого пива в пражском пабе, внезапно отрезвел и прибыл вскоре в далекие дали, на аллею славы, где его ждал с нетерпением Квазимир Большевич. Теперь картина Яше понравилась, он вывалил Квазе за нее все честные и нечестные деньги. ”Весенний натюрморт с тарелками” купил все тот же Анатоль Франс. Так вновь возродилась карьера живописца Большевича. Он опять стал востребован. И разбогател по меркам провинциального городишки. А вместо недостающей ноги красовалась деревянная палка, разукрашенная в стиле кубофутуризма.
Квазя стал пафосным и манерным после успеха на ниве живописи. Он купил берет художника и повязал на шею галстук. Пил дорогое виски и курил гавайские сигары. Его часто видели в парке, гуляющим со своей деревянной ногой и без пальца на руке. Отсутствие конечностей не пугало Квазика, а придавало уверенности, делало его исключительным и своеобразным. Колоритный калека с сигарой в гнилых зубах и в модной европейской одежде вызывал уважение на улицах протухшего городишки. И на аллее Большевич уже не стоял – он стал птицей высокого полёта. Давно ушёл и от Рублюка – денег хватало.
Квазя продолжал рисовать в
