========== Пролог ==========
Голос Левитана, немного изменённый ветром, отчётливо доносился от Центрального здания вокзала:
«В течение 18-го октября северо-западнее города Иелгава (Митава) наши войска вели наступательные бои, в ходе которых форсировали реку Лиелупе и овладели населёнными пунктами Пикстниеки, Темери, Браньтюцием Кайгуциэмс, Вал-Гунтэсциэмс, Гайлиши, Межамуйжа, Вегайни и железнодорожными станциями Темери, Ливберзе, Будас.
В Северной Трансильвании наши войска, действуя совместно с румынскими войсками, овладели городом и железнодорожным узлом Валеа-Луй-Михай, городом и железнодорожной станцией Симлеул-Сильванией, а также с боями заняли более пятьдесят других населённых пунктов».
В какой-то момент голос сбился, заглушенный гудками подходившего состава и прочим шумом огромного транспортного узла. Но потом опять взлетел птицей и продолжил:
«В Северной Трансильвании наши войска совместно с румынскими войсками с боями продвигались вперёд. Занят населённый пункт Думбравица, расположенный в восьми километрах к юго-востоку от города Байа-Маре.
За день боёв на различных участках фронта взято в плен свыше полутора тысяч немецких и венгерских солдат и офицеров».
Ранним осенним утром на запасных путях, зябко притаптывая грязь ногами, стояли, разговаривая, начальник службы внешней разведки Павел Михайлович Фитин и его первый заместитель генерал Рашид Ибрагимович Худояров. Одетые в полувоенные френчи без знаков различия и окружённые кольцом охраны, люди вызывали страх у работников вокзала, и те ускоряли шаг, спешили избежать встречи.
Но шум столицы и ее огромного вокзала не умолкал. Вокруг текла обычная жизнь. Где-то в невидимых депо гудели паровозы, ухали в кузнях, исправляя искореженный металл, прессы; рёв машин резво подхватывало и воспроизводило эхо, отражаясь от высоких зданий большого города.
Начинался новый день.
— Несмотря на огромное число подтверждающих наши самые невероятные догадки фактов, мне все равно непонятно, — угрюмо хмыкнув, проговорил Фитин. — Если Ян считал, что все эти личности имеют право на существование и присылал нам донесение за донесением, а мы их расценивали как провокационные, то надо было его отозвать и отдать под трибунал?
— Ему даже не присылали помощи и вообще не сообщали, как реагировали здесь на его сообщения… Контрразведка занята в основном агентами, а тут…
- Рашид Ибрагимович пожевал губами и продолжил.
— Может быть, Лаврентий Павлович и прав, дав распоряжение именно нам организовать новый отдел. Лишь бы не поздно.
— Я тоже не понимаю, почему они игнорировали всю его информацию столько времени. Какая тут могла быть «высокая политика» и «открытое вредительство», если фактически он один сумел в течение трёх лет сохранить равновесие. Может быть, Утехин решил, что это «абстрактные сведения», но только от Яна мы начали получать более или менее конкретную информацию по операции «Энормоз».
— Я все подготовил для создания нового отдела, готов дать любое финансовое обеспечение. В течение недели знакомился с документами. Понимаю, факты, и… не верю. В любом случае это не политическая авантюра. Лишь бы выжил…
Фитин посмотрел на идущий вдали эшелон и, разлепив губы, сказал:
— Пойдём.
Затем обернулся к остальным встречающим и скомандовал:
— Транспорт подогнать. Готовьтесь…
Состав, подбежав к перрону, гасил скорость, отчаянно шипя и издавая рвущие барабанные перепонки визжащие звуки, но, несмотря на ярое сопротивление колёс, смог остановить свой
бег и, скрипя, подкатил к ожидавшим его людям.
Дверь литерного вагона с красным крестом, указывающим номер эвакуационного госпиталя, открылась, и из него спрыгнули на перрон сначала молоденький лейтенант, судорожно поправляющий ватник, а затем и худая высокая женщина. Она посмотрела на встречающих и, вытянувшись, доложила:
— Начальник эвакогоспиталя майор Черткова!
— Ольга Николаевна? — Рашид Ибрагимович шагнул навстречу и протянул руку.
— Так точно, — она замялась, не видя знаков различия.
Генерал отмахнулся и, глядя поверх ее головы куда-то в темное нутро тамбура, продолжил:
— Довезли?
Военврач потупилась и как-то неуверенно, с невыразимым испугом и каким-то детским изумлением тихо произнесла:
— Кажется… Но он должен был погибнуть, понимаете… Там от грудной клетки ничего… а сейчас вроде и дышит лучше… Уснул всего час назад.
В этот момент в дверях показался совсем молодой человек, высокий, широкоплечий, в широких для него галифе и кажущейся невероятно белой рубашке, из-под которой явственно проступали плотные ряды бинтов. Из-за этого раненый казался закутанным в подобие кокона.
Посмотрев по сторонам и судорожно глотнув стылого осеннего воздуха, он с трудом начал спускаться и едва не упал.
Павел Николаевич подскочил, и раненый мешком осел на его протянутые руки.
— Не вскрывать ни при каких обстоятельствах, поняли? Ни при каких! — прохрипел он.— Не приближаться! Поместить в свинцовую камеру, а ещё лучше в обитую серебром…
Глаза закатились, человек обмяк на руках начальника внешней разведки, потеряв сознание. Через толстый кокон бинтов расползалось багровое пятно открывшегося кровотечения.
В этот момент из последнего вагона — цистерны, с тщательно запаянной крышкой, дополнительно прицепленной к составу, раздался дребезжащий удар, похожий на звук колокола, а когда он стих, люди явственно услышали жуткий шипящий смех…
========== Глава 1. Начало. Часть 1 ==========
Он барахтался где-то у поверхности в противной тёплой воде, которая вызывала жар в груди и холодила ноги. Иногда ему казалось, что кто-то, наклонившись над плёнкой воды, зовёт его, и тогда он пытался оттолкнуться и доплыть до этого зова, но холод тянул вниз, а жар рвал лёгкие, и тогда он начинал глотать эту тёплую мерзкую жидкость.
Потом приходила мгла. Она манила, шептала непристойности и дарила невесомый покой. Она влекла и просила пойти с ней.
Но он точно знал: мгла зовёт его к Чужому, тому страшному пятну, которое он сознательно прилепил к себе, сотканному из незримых капель отнятых душ. Тогда холодные ноги начинали толкать бессильное тело к плёнке, которую невозможно было разорвать. В какой-то момент он рассмотрел щель в плёнке, маленький кусочек порванного пространства.
Всем своим существом он захотел, наконец, выбраться из страшного омута, потому что вдруг понял: щель — это шанс.
И он использовал его, оттолкнувшись, потянулся вверх, туда, где сиял свет, и можно было дышать. Он протянул руку в щель и… открыл глаза!
========== Глава 1. Начало. Часть 2 ==========
2.
— Вы впервые в Москве?
— Бог хранил…
— Ну, зачем же так сразу? Скоро войне конец. Фашистов почти разбили.
— Хранит Господь землю грешную…
— И, всё-таки, давайте попробуем познакомиться… Повторю, вас пригласили просто поговорить. Я, как видите, ещё не совсем могу быть… эээ мобильным, поэтому вот вас и привезли. Меня зовут Йаан Геннадьевич, ну несколько странно, но зато это, похоже, мое настоящее имя… Можно просто, Ян.
Человек, задающий вопросы, полусидел на массивном кожаном глубоком диване, окружённый тремя подушками, как каменной стеной. В руке он держал карандаш, который перемещался от пальца к пальцу и, иногда, падал на вежливо подставленную соседнюю ладонь, после чего продолжал там своё путешествие. Помещение, в котором находись люди, было большим. Обитые светлым деревом на три четверти стены делали его тяжёлым, каким-то неповоротливым и официально опасным, при этом сидящий в подушках производил впечатление лишнего и чужеродного элемента, который не мог бы долго уживаться в его стенах.
Молодой человек был одет в светлые свободные спортивные брюки и просторную толстовку. Вся его одежда и общий безмятежный внешний вид напоминал о давно ушедших счастливых днях и были настолько неподходящими в этом официальном мире, что мгновенно настораживали и, пожалуй, даже пугали.
Высокий, очень худой, бледный до синевы под большими немного раскосыми глазами, он, тем не менее, являлся хозяином этого кабинета. Другой — в мешковатых брюках, потрёпанной застиранной рубахе-косоворотке и разношенных сапогах, прижав к себе старый, видавший жизнь, ватник, скромно расположился на краю кресла. Худое, покрытое морщинами лицо с резко выдающимися скулами имело характерный северный загар, возникающий от постоянного пребывания на ветру. Серые глаза смотрели ровно, но в их глубине лежала печать настороженного внимания, которая мгновенно исчезала, когда человек улыбался. Но давно забытая улыбка была почти похоронена под небольшой густой бородой и вислыми усами, чем-то напоминающими казацкие. Сейчас он был насторожен и напряжён.
— Вы коммунист?
— Бог миловал…
— А работаете где?
Сидящий в кресле посмотрел на медленно перемещающийся карандаш, сделал странное движение, напоминающее поклон в сторону спросившего, перекрестился и пояснил.
— На лесоповале, в леспромхозе числюсь, за Колымой.
— А фактически?
— Так и фактически тоже. Да вы почитайте, гражданин-начальник. Сословия я поповского, в силу безверия людского бесовского души лечу, в меру умения. Да лес валю, в меру сил.
— Вас судили?
— Да вроде, нет. Я под Казанью приход имел, а как власть опять меняться местная стала, так в тридцать девятом и забрали меня. Сгорел приход… Вот в поджоге я и виноват…
— Ну, хорошо, — вздохнул сидящий в подушках. — Подайте, пожалуйста, мне папку со стола.
Священник неторопливо встал, аккуратно положил телогрейку и, подойдя к столу, взял лежащие документы, как змеелов гадюку. Крепко, опасливо и осторожно.
— Итак, вы Василий Иванович Непершин.
— Отец Василий.
Ян протянул руку и, забирая папку, коснулся широкой мозолистой ладони. На миг их взгляды пересеклись. Оба вздрогнули, словно электрический ток прошёл сквозь тела, и отдернули руки. Папка упала… Несколько минут продолжалось напряжённое молчание, а потом священник заговорил:
— Печать на тебе бесовская, да какая-то тонкая, будто ты сам её сохранил, не сняв. Не опасная. Кто ты, отрок? Ян посмотрел на растерянно стоящего перед ним, вздохнул, подвинулся, предоставляя место рядом, и ответил:
— Да я и сам не знаю, кто я. На сегодняшний день — руководитель этого отдела. Если вас заинтересует то, чем мне поручено заниматься, то вам, как лицу духовному, предоставили бы здесь недалеко приход. А я бы обращался за помощью.
Василий Иванович положил ладонь на колено говорящего и долго молчал, прикрыв глаза.
— В безверии тяжело дышать. Мгла вокруг. Солнце каждый день садится, мраком кумачовым окрашивая закат. Само багровое распухшее страшное. Мало веры в людях. Мало добра. Вон, в окне твоём, стаи воронья над звёздами кремлевскими так и вьются. Войне конец, а правды как не было, так и не видно. Победу великую народ выстрадал, океаном крови, а радость, впереди стоящая, пламенным кольцом опоясана, сухой ветер огненный поднимается по новой. Вижу я. Едва-едва замерцали звёзды, как затянуло их дымным заревом.
— Ну, вы даёте! — хмыкнул забаррикадировавшийся подушками от предстоящих невзгод человек. — Ещё парочка таких оракулов, и надо сдыхать, а как же лягушка?
— Какая лягушка? — вырвавшись из транса предсказания, спросил Василий Иванович.
— Да та самая! Которая молоко в масло ногами сбила и из кувшина выпрыгнула! Ну что, идёте в настоятели храма-то? Вы реальный экзорцист, и мне необходима ваша помощь!
========== Глава 1. Начало. Часть 3 ==========
3.
С улицы Горького, повернув под арку в сторону Большой Никитской, неторопливо шурша резиной плавно зарулил блестящий новой чёрной краской ЗИС 101.
Впереди, несомненно лучшим архитектурным украшением, правда, ставшим за тридцать последних лет чужим этому городу, высился храм Воскресения Словущего на Успенском вражке.
Вокруг него заплесневевшими пятнами раскинулись тёмно-серые и коричневые массивные здания за заборами, при этом сами сильно напоминающие режимные учреждения.
Напротив паперти, у самого входа в храм, молчаливо высилась огромная куча мусора, которая своим массивным телом, содержащим в основе щебенку, делила предверие и притвор на дальнюю, чистую, и ближнюю, испачканную зимней московской грязью, части.
Сонный же Брюсов переулок, со своими уныло ровными, казарменными линиями, отметил подъехавший казённый лимузин вялым утренним гавком, который издала лужёная глотка, возлежавшей на тёплом мусорном образовании, большой чёрной собаки.
Полусонная зверюга подняла тугой шланг массивного хвоста и, с громким шмяком опустив его на каменистое ложе, показала ряд белых ровных клыков подъехавшим.
Дверь автопрома 1941 года выпуска закряхтела, словно древний старик, вздрогнув ещё тормозящими колёсами, и плавно распахнулась, мерцая красной кожей внутренней обшивки.
Из непроницаемого стального нутра вылез бородатый, одетый в ватник благообразный товарищ и второй, держащийся за грудь — высокий спортивный худой.
Пёс, со вздохом бывалого в передрягах «знатца», перевёл круглый коричневый глаз на одного, потом на второго и, до конца не поняв, какой из приехавших опаснее, решил всё-таки освободить занимаемый им плацдарм без боя.
Сразу за храмом виднелся жилой проулок с лавками, магазином и бараками, от которых тянуло вонью, и всегда можно было удачно укрыться.
Приехавшие, с уважением и некоторой опаской, смотрели на величавое здание, устремляющее в вечность высокой колокольней, свою неухоженную, но ещё могучую постройку.
Василий Иванович сурово проследил путь исчезающей твари и буркнул:
— Бесовское отродье-то!
Удивленный увиденным Ян закашлялся, охнул и глотнув пару раз стылого воздуха, отдышавшись заметил:
— Однако…
***
Внутри храм оказался еще страшнее. Серые, давно не знавшие извёстки, стены с разросшейся на них плесенью, рисующей на аркадных сводах причудливые перья неизвестных птиц, помёт от расплодившегося воронья и осуждающий бессмертный лик, проникающий в раненые души прихожан, встретили не успокаивающим тёплом, а глухой обидой на безбожных детей Великой Державы.
Жутким серым оком зимнего дня смотрели на людей давно выбитые провалы витражей. Гулял сквозняк. Гулко каркала потревоженная стая.
— Словно на костях человеческих стоим. На прахе Божьем… — обиженно бурчал священник, не ожидавший подобного кощунства в самом центре православной Москвы.
— К весне починим, и к Победе приход твой заработает, — уверенно сообщил оптимистично настроенный оппонент.
— Ян Геннадьевич, а когда Победа-то?
От громкого гула басовито прозвучавшего и отразившегося от стен, тоскующего храма, переговорщики вздрогнули и обернулись.
— Вон, у него спроси. Он всё знает.
— Ну, ты и громкоговоритель! Чего вылез-то, Илья? — поинтересовался Ян, рассматривая огромного, слегка смахивающего на былинного Муромца, парня, правда, без положенной по богатырскому статусу бороды, а наоборот, одетому не по погоде в лёгкую военную форму с новыми лейтенантскими нашивками.
— Так я телохранитель Ваш, а не водитель. У меня свои полномочия, Ян Геннадьевич. И папра-ашу не спорить, — зыкнул пришедший, и храм в ответ рассмеялся посыпавшейся на них сморщенной серой извёсткой.
Вокруг словно потеплело. Старая церковь приняла глупых детей, заглянув в их души…
Храм давно жил своей персональной жизнью. Он научился встречать угодных, внезапно освещая поблекшие фрески ярким лучом, проникающим в окна. Тогда ободрённый светом проситель приходил чаще, и старая церковь всей своей намоленной веками душой дарила покой и терпение. Собор умел отгонять и лишних, поселяя в испуганное жизнью детское неразвитое воображение глупцов видения огненной гиены, живущей под старой замазавшей фрески краской.
Он был жив, этот старый собор Москвы. Он ждал и дождался. Стоявшие поняли приветствие, и Василий Иванович вдруг опустился на колени и истово произнёс Благодарность.
Ян с Ильей переглянулись и тихо вышли, не мешая общению…
Спустя час показался теперь уже не просто официальный, а принятый Храмом, хозяин Прихода. За его спиной словно мерцали лампады, и слышался тихий таинственный шорох: медленно осыпалась штукатурка, обнажая великие Лики…
***
Со стороны притвора послышался резкий болезненный визг и гулкое торжествующее карканье стаи.
— Пойди, посмотри, — попросил Ян, обратившись к явно ждущему этой просьбы богатырю.
Там за грязным неубранным снегом испуганно металась маленькая патлатая собачонка, взвизгивая и поджимая лапы, даже не пытаясь отбиться от стаи охотящихся чёрных монстров.
Илья отогнал нахалок, затем оглянулся на сидящего в машине. Тот махнул головой, а парень, нагнувшись, сгрёб в ладонь костлявое трясущееся существо.
Положенная на заднее сиденье собачонка жалобно изливала Илье душу, не забывая поглядывать на сидящего рядом усмехающегося гражданина, явно не питающего сочувствия к последней.
Пёс вздохнул и лизнул ему руку…
— Да понял я, понял, — услышал Илья. — Но мне интересно, что ты скажешь сейчас нашему блюстителю законов божьих.
Лейтенант посмотрел на удивительного полковника, который ни разу не был похож на военного вообще и на героя в частности. Вздохнул, в очередной раз решив промолчать и понаблюдать за развитием событий.
========== Глава 1. Начало Часть 4 ==========
4.
Ян вёз ещё не рукоположенного священника к Владыке.
— Протоиереем будете, — сообщил он утром Василию Ивановичу, забирая последнего из общежития, принадлежащего КГБ.
Его разместили в отдельной хорошо отапливаемой комнате, предоставив талоны в столовую старшего комсостава и вручив чемодан с новыми тёплыми вещами.
Ночью, когда шум в коридоре стих, отец Василий тихо встал и, достав маленький, с ладонь, затёртый бумажный лик Богородицы, истово молился, не зная к радости или к великой печали, настало ему такое преображение.
Проникая разумом в неизведанное, и, видя, сквозь грозовые багровые всполохи будущее других, он никогда не прозревал своей судьбы, за что не уставал благодарить небеса. Ибо нет ничего страшнее такого знания.
***
Весной 1944 скончался Патриарх Московский, отец Сергий, великий патриот всея Руси, старый мудрый честный…
Планирующемуся на февраль первому Поместному собору было недвусмысленно рекомендовано избрать новым Патриархом Митрополита Алексия.
В миру Симанский Сергей Владимирович закончил юридический факультет и считался человеком образованным выдержанным и умным.
Все девятьсот дней страшной блокады он молился о пастве своей в городе на Неве, разделив с ним невзгоды и горести людские. Будучи вызванным в Москву, продолжил дело свое, не осуждая страну, давшую ему жизнь…
***
Они застали Алексия после службы, которую тот ежедневно совершал в Соборе Богоявления Господня, что издавна радовал своим насыщенным цветом стен чистого неба, прихожан в Елохове.
Только-только разоблачившись, он ещё благоухал ладаном и встретил вошедших в белом.
— Прошу вас, господа, — уверенно указал епископ на стоящие за столом кресла. — Чаю?
В просторном помещении было тепло и уютно. Горели лампады, и небольшой иконостас без опасения показывал вошедшим свои серебряные оклады. Сквозь тусклое старое серебро строго смотрели на вошедших Лики святых.
Ян, обернулся к присутствующим во время приёма служкам и повелительно махнул рукой, указав на дверь. Алексий кивнул. Василий Иванович, неуверенно переминаясь новыми кирзовыми сапогами по красному старому восточному ковру, на который стекала московская грязь, остался у дверей.
— Вам письмо, подтверждающее желание Верховного Совета. Ваши будущие полномочия. Лаврентий Павлович вечером передал его мне. Ознакомьтесь. Будучи первыми, которые уверенно поздравляют Вас с рукоположением, хотим подарить Нечаянную Радость… Принято решение о повторном освящении собора, что издавна служил людям на Успенском Вражке. Вот настоятеля привёз… знакомьтесь. Освятить храм необходимо до апреля. После Вам назначена встреча у Верховного… успеете?
***
Чёрная машина увозила недавних гостей. Алексий стоял у окна, смотрел им в след и чувствовал, как холодный липкий пот стекает по спине и страх, от предстоящей встречи с Верховным заставляет сердце дико ухать в груди.
Он откроет храм, после чего посетит с личного одобрения Сталина Святую землю, получит из рук Хрущева орден, переедет в подаренное Брежневым имение в Переделкино и будет бояться… всегда.
========== Глава 1. Начало. Часть 5 ==========
5.
Он всегда помнил себя! Даже когда родился маленьким слепым щенком, а мать облизала его и дала ему имя тьмы.
Попав ещё при Николае с обозом в Москву, он быстро приноровился в сытой столице.
Чаще люди видели его маленькой культяпой пегой дворняжкой, которая улыбалась жизни, открывая смешной усатый рот, и, демонстрируя миру большие белые зубы. Псинка виляла мощным пушистым хвостом, мелькая тенью на базаре, с азартом ловила крыс, или с тем же удовольствием прокусывала авоськи незадачливых прохожих.
Когда же на Спасской башне било семь раз и фонарщик шёл зажигать модные газовые фонари, он преображался.
Под визг закрываемых ржавых замков на бакалейных лавках, под грохот чёрных бочек с нечистотами и скрип телег, на брусчатку вставал чёрный огромный волк с седой спиной и огромной круглой, почти человеческой головой.
Ночная Москва подвалов, подворотен, заброшенных лавок и сытных задворок рестораций всегда представляла собой мрачное зрелище. Подвальные лестницы и переходы рождали множество теней, создаваемых тусклым светом богаделен и редких фонарей… В этой мрачной трущобной бездне он был сама сила, и ночь находилась под властью огромного сумеречного зверя. Не раз и не два в азарте погони он убивал двуногих. Воровской мир был в курсе странного зверя. Однако, помня заветы матери, он никогда не рвал тёплое красное, одетое чаще в рваньё, реже в плотный сюртук, мясо. А поселившись у Храма, Мрак и вовсе полюбил слушать его неторопливый шёпот-перезвон, смотреть на строгие Лики и внимать чудные и такие успокаивающие грустные слова: «Богородице Дево, Радуйся! Благодатная Мария, Господь с тобою…».
— Веруешь ли, отрок…
— Верую, отче…
Старый священник много лет подкармливал, чем мог, прибившуюся собачонку и даже не задумывался, почему она не меняется с годами. В армячке, из-под которого до полу болталась старенькая ряска, он низко кланялся, гладя псинку, и, ставя горшочек с сытом, приговаривал:
— Кушай, Мила, всяка тварь питаться должна, Дай Бог здоровья…
Но живя год за годом спокойно, он в какой-то момент своим чутким носом уловил изменения в воздухе. Стало чаще пахнуть железом, каким-то плохоуловимым горьким запахом дыма и крови. Той самой крови, которую запрещено было пить, а его старик, одышливо вздыхая, часами стоял на коленях, шепча: «да светится имя твое, да приидет царствие твое…».
Наконец, к ним повадился ходить некто неприятный, пахнущий металлом и плохо мытым грязным телом. Дед, вздыхая, ставил ему горшочек с мёдом, или маслом, принесённый похудевшей и заплаканной женой веро-послушного торговца из соседней лавки и слушал с земным поклоном:
— Ну, какую нужду к Власти имеешь, клоп духовный? Только за старость твою и терпим! Не прячешь ли чего? Назовись!
— Так Алексей я, по батюшке Васильевич, Ваше Высокоблагородие. Нечего прятать-то, все оклады сдали сразу по описи, вон тока дровишки струганные в красках и держим. Вы ужо не ругайте нас убогих-то.
Чернявый, в вытертой кожаной куртке смеялся и уходил на время, оставив деда и его «лубочные картинки» в покое.
В тот год зима выдалась холодной. В Москве гудела снежная метель. Ветер раскачивал колокола, и гул, сотрясаемых самим дьяволом языков, слышался аж у Сухаревки. Мрак любил холод и развлекал себя ночью охотой. На Большой Пресне, переименованной в Красную, стояли крытые дома переехавшего на зимние квартиры зоологического сада. В одном из них поселили чудесных жирных гусынь, и оборотень выбрал ужин в тёплом птичьем питомнике. Основательно поев, Мрак укрылся от ветра в люке отопительной сети и выспался. Утром рыжая улыбающаяся миру собачка прибежала к храму.
Старик лежал на притворе, удивлённо раскинув руки, и, широко открыв глаза, смотрел в бесконечное небо… Люди топтались и, боясь подойти, тихо шептались… ему не надо было слушать их голоса, все сказал нос.
Особенно запомнился звук молотка, вбивавшго в домовину новые стальные гвозди. Собака сутки просидела у свежей могилы и ушла… из старого забытого людьми Храма.
***
Прошке Потёмкину было холодно. Ещё с утра он выпил четвертинку и, вернувшись со службы, сграбастал грудастую дуру.
— Ну что, — зло спросил он соседку. — За ласку много запросишь?
— По утре сквитаемси, — сообщила кудрявая Клава. — С тебя, опер, мяса бы кусок, я б шти сварганила.
Со двора под вой метели, словно пистолетные выстрелы, слышались громкие резкие: «Кра-а-ак! Кр-ра-а-ак!».
— Что это? — Лишившись сна, жалась у тёплого бока соседка.
Он небрежно отодвинул жаркую грудь и, выдохнув перегара, зажёг папиросу.
— Деревья. Промёрзли.
Потом помолчал и добавил.
— Так череп трещит. Я вчера святошу одного подвинул… упёртый старик был, всё за кресты свои цеплялся!
Звуки разрываемого морозом дерева заставили Клаву встать.
— Смотри, — показала она в окно. — Как раскололось-то, словно на гроб…
В буржуйке догорали, чадя, багровые угли. Чёрная тень на миг закрыла окно, и рама раскололась мерцающими блестками звёзд.
В ту ночь Мрак впервые пил горячую жаркую кровь двуногих. Утром дворняжку долго рвало кусками багрового на белом снегу трясущегося желе из печени.
«Гадость!» — решил он для себя и, повернув пушистый рыжий хвост, ушёл в леса…
***
Война загнала обратно в город. И, по привычке выбрав место своего обитания, он третий год невольно охранял старые камни.
Запах подманил его к странным людям. А потом, и солнечный луч на миг сорвавшись с колокольни, осветил стоящих у железной повозки. Мрак глубоко вздохнул, вспомнил Деда и пошёл к Хозяину…
========== Глава 1. Начало. Часть 6 ==========
Торпищево, деревня домов в двадцать, раскинула свои плетёные дворы на берегу реки Вазузы, недалеко от Гжатска в Смоленской области. С юга низкий берег, на много вёрст вперед поросший колючей осокой и камышом, прятал многочисленные утиные семейства, с севера почти параллельным курсом текла чистенькая Гжатка, в которой ловилась форель. Места были глухие, нехоженые и издавна являлись царством комаров, болот, мавок да зайцев, каждое половодье с нетерпением ожидающих деда Мазая…
День, когда поменялась власть, Илюша помнил очень хорошо. Разве только слегка поблекли краски тех последних летних дней, когда, завершив страду к началу сентября, природа бледнела, готовясь к первым заморозкам. Мать послала отнести ужин, и семилетний пацан торопился успеть до ночи. Бабка уже безвыездно жила на заимке, от старости своей различая только свет и тьму. Старуху в деревне сторонились, и мальчик, не раз и не два послушав соседок, шепчущих вслед «колдовке» наговор «от сглаза», слегка ее побаивался.
Обычно лежавшая внутри на старом плетёном из лозы топчане, она встретила его на крыльце. Распущенные волосы толстых и в старости чёрных кос хлестало ветром…
— Пришел, — услышал мальчик. — Ну, раз первым пришел, тебе и владеть. Подойди.
Варево упало на тропу. Он хотел, развернувшись, убежать, но чья-то упрямая сила погнала к старухе.
— Скачут, скачут кони! — провыла она, схватив Илью узкой, высохшей, словно птичьей кистью… — Пить хотят, много пить да кишки рвать.
Потом она прижала к себе обеспамятевшего мальца и, торопливо перебирая пальцами, одела ему на шею ладанку. А потом молча, обессилено опустилась на траву и прошептала:
— Беги ужо! Мать пришли. Скажи - не уйду, пока не свидимся…
Деревня, состоявшая из ряда старых домов вдоль Смоленского тракта, встретила испуганного мальчика наглухо закрытыми дверями. Только купец Бастрыкин, беспробудно пивший последний год, нелепо раскинув руки, лежал у своего дома в какой-то серой гуще, изливающейся будто из его раззявленного брюха. «Кабана, что ли, резали», — мелькнуло у Ильи в голове. Он на миг застыл над телом, с удивлением рассматривая, как два незнакомых мужика в смешных поповских куколях с нашитыми на них красными звёздами прибивают на торговый дом кривоватую вывеску со странной надписью «Сельсовет».
В тридцать пятом его призвали. Бодро прошагав красноармейцем по Сибирским округам, Илья подал документы в военное училище, решив не возвращаться к тяжелой крестьянской доле. Тихо померла мать. Сестра, выскочив замуж за областного чекиста, проживала в Смоленске с многочисленными народившимися племяшами. Отец не вернулся домой ещё в мировую… Впереди гремел по рельсам к коммунизму тяжелый бронепоезд первых пятилеток. Ладанка тихо висела на широкой груди былинного смоленского великана. На нее не обратила внимания ни медкомиссия, ни военврач, когда Илья валялся в госпитале со сломанными при переправе танка рёбрами. Всех ребят, сидевших на броне, прижало перевернувшейся машиной, а его выкинуло куда-то в сторону. «В рубашке родился», — посмеялся тогда ротный.
***
Война встретила его в самый раз на отеческой Смоленской земле. Полтора года он не раз и не два выходил сам и выводил своих бойцов из страшных котлов-окружений родными, ставшими теперь зловещими лесами и болотами. Ему повезло и в этот раз. Он сумел вырвать из окружения людей с оружием, из-за этого не попав в расстрельные списки. Потом его с группой забросили к партизанам опять же в дикие леса под Вазузой. Шёл сорок третий, переломный, голодный и холодный год.
Их не встретили. Поблуждав до рассвета, группа сделала засеку и залегла на дневной передых. Не успев задремать, Илья был поднят сначала резко наступившей в лесу тишиной - и почти сразу звуками рвущих барабанные перепонки гранатных разрывов. Сквозь их грохот он услышал только:
— Товарищ капитан! Нас окружили! Слева и справа лезут, и от болота много… их ещё!
Рядом ухнул взрыв. Илью накрыла черная тихая мгла.
..Он очнулся от шума тявкающей немецкой речи. В какой-то миг ещё плывущее сознание пыталось убежать в спасительную пустоту, но разум уже все осознал и, пугаясь неизбежности, услышал:
— Lebendig. Nehmen Sie es schnell. Hier ist ein partisanenviertel. Du und du… schnell. Живой. (Берите быстро. Тут партизанский район. Ты и ты… быстрее)
Очнулся он уже на хуторе, стоя босыми ногами на перегнившем чёрном сене старого сарая. Сквозь щели в расползшейся крыше был виден кусок бледного далекого неба.
Раскалывалась от боли голова и сильно саднило ссохшиеся под кровавой коркой, почему-то сильно опухшие губы. Хотелось пить. Он попытался пошевелиться и глухо застонал. Сильно стянутые вывихнутые руки, туго закреплённые за балку, обожгло, словно он коснулся раскалённых углей.
«Ясненько!» — сам себе ухмыльнулся Илья.
Потом его долго и старательно, короткими злыми взмахами секли кнутом, превратив спину и ноги в тонко порубленный фарш. Он отстранённо вспомнил «флотские макароны» и, почти не ощущая боли, хриплым карканьем засмеялся.
Худой высокий мальчишка-полицай безнадежно скакал вокруг огромного тела и, обреченно пытаясь услужить лениво ожидавшим на улице немцам, кричал:
— Говори, комуняка чертова, куда остальные скрылися, куда вы шли-то, сказывай…
Снаружи послышалась автоматная очередь, он сумел поднять голову и почему-то увидел залитые серым туманом Саянские сопки и бабку, стоявшую на вершине горной хребтины.
«Не время. Иди. Учись…»,— услышал он.
Из белёсой пустоты и пугающей, какой-то вязкой и оттого ещё более жуткой тишины, он с трудом вынырнул у партизан на пятые сутки.
Пройдя по всем болотам и лесам родной земли, изгоняя чёрную нечисть, его отряд дожил до конца сорок третьего, возвращения своей армии и… расформирования.
Особист на сортировке покосился на широкую грудь, почти двухметровый рост и буркнул, в десятый раз перебрав документы:
— В Москву поедешь. На отбор. Слишком уж ты везучий. Там сейчас ищут таких. Адъютантом будешь.
========== Глава 1. Начало. Часть 7 ==========
Поздней декабрьской стылью 7527 года от сотворения мира в светлой, только по осени рубленной баньке народилась живая душа.
Всю ночь над скитом староверов Мутовиных, слывших богатейшими золотопромышленниками аж с прошлого жирующего века, хлестал странный проливной не то снег, не то дождь, покрывший ледяной корой всё вокруг. Такое небывалое природное чудо было принято со страхом. А поутру, когда эта корка от упавшего на землю лютого мороза начала пузыриться, громкими оружейными выстрелами трескаться и отламываться с хрустальным холодным звоном, под ногами рассыпаясь в прах — глава артели поставил всех пред образа.
Следующей ночью повторно раскололось небо. И женка старшего сына, крепкая, родившая до того трёх сыновей-погодков баба, страшно закричала, забившись в падучей. Спавшая с ней старая знахарка повитуха только охнула и, разведя руками, перекрестила отошедшую душу. Лежащий рядом младенец гукал светлыми пузырями и широко распахнул глаза, когда его в последний раз прислонили к остывающему лбу покойницы.
Холодный ветер страшно гнул вековые ели, а собравшаяся у пахнущей кровью и молоком кровати покойницы семья при свете керосиновых ламп с ужасом смотрела на огромные чёрные очи новорожденной дочери. Из крошечного ротика, обрамлённого белым пушком вокруг красных мягких губ, торчало два зуба…
— Ведьма… — шептала знахарка.
Отец, подчинённый закону Белокриницкого согласия, долго стоял пред образами.
В скиту не нашлось кормилиц.
Спустя пять ден отец сам запихнул в не поблекший за голодные дни ротик рожок и долго смотрел на дочь. На старательно чмокающем лице словно срисован образ отошедшей в светлый яирис матери…
Через две седмицы Мутовин отвёз дочь в женский скит рядом с Черемшанским Успенским монастырем, что стоял на пустоши близ Хвалынска Саратовской губернии. Поклонившись игуменье, отдал весомый мешочек намытого песка и наказал растить дочь в истинной вере.
Спустя семь лет послушница Ксения, старательно забытая родней в обители, прознала, что скит их разорили да всю семью выслали в неведомые земли далеко за Урал.
В стране закончилась гражданская война, и честная для мира и Веры мать-игуменья, приходившаяся сироте троюродной тёткой, сговорив с собой двух схимниц, съехала от голода в Москву. Там до революции располагалось у Рогожского кладбища женское училище при старообрядческом богословском университете, а ныне школа при Наркомобразе.
Прихватила она с собой и малолетку. Так Ксюша Мутовина и оказалась в Москве.
***
Прожившая всю свою маленькую жизнь в лесах, девочка увидела город впервые. Она не знала конки, а рассмотрев приближение трамвая, дико закричала, приняла за страшного гремящего зверя.
«Дикарка», — звали её те, кто поласковее. «Дура лесная»— все остальные.
Ксюша при том умела читать по-гречески, по-старославянски и разбирала римские буковки, называемые страшным словом «латынь». Матушка учила французскому, а также рифмосложению и музыкальной грамоте. Девочка смело могла перечислить божественные кафизмы и подолгу выстаивала под суровыми ликами чёрных икон, привезённых с собой. Жилицы игуменьи строго следили за незыблемой верой в Отца.
На исходе тринадцатой зимы пришло горе.
Кто донёс на тихих богобоязненных баб — осталось тайной. Но однажды, подойдя к дверям дома, шедшая из школы девочка услышала не только соседскую (уже привычную для неё) матерщину и пьяные крики во дворе.
…Из настежь распахнутого окна занимаемой женщинами комнатенки почему-то вылетела огромная зелёная муха.
Она закружилась над Ксюшей и попыталась сесть на лицо.
Барак был обнесён широким штакетником, ограждающим его от старого кладбища, да новой, построенной властью для «проретарьята», бани. Там у бани она и рассмотрела здоровенных мужиков, которые за волосы волокли одну из ее тёток. Вторая, босая, в разорванном на пополам грязном платье, стояла на пороге… и, не закрывая срама, показывала весеннему миру сухие висящие белые груди.
«Не ходи туда», — только и шепнули чёрные опухшие уста.
Ксюша сделала шаг, и привязчивая муха, на время затаившаяся в волосах, перелетела с её головы на странно лежащую на топчане матушку. Та неживым мутным взглядом смотрела на осуждающе глядящий из красного угла образ…
Через порог заглянул ещё один человек, знакомый… смешной вихрастый мальчишка, с синими поперечными нашивками на линялой настиранной рубахе. «Милицинер», — звали его кладбищенские.
— Во, ещё одна Богова душонка, — радостно заорал он, хватая Ксюшу за рукав. — Попалась ужо! Попадьиная крыска! Ща живо платье-то сымай, париться будем!
Девочка резко развернулась и в упор посмотрела на него. Тот отшатнулся, и вдруг, схватившись за лицо руками, дико завыл.
В притихшем испуганном бараке резко запахло плетёной проводкой недавно проложенного электричества. Словно в гулкой трубе, вначале появился звук, а потом до небес столбом вырвалось пламя.
Ксюша перевела взгляд на чёрный заборчик, сырой, полусгнивший, и выстроенную из красного кирпича баню. Там, у издалека торчащих железных покосившихся кладбищенских крестов, стояли мучители её матушки…
Баня вдруг сделалась зыбкой и зашаталась, как желе. Красный кирпич потёк, и через полчаса на месте старого барака и новой бани остались стоять одетая в форменное платье девочка да женщина в изорванных тряпках…
***
Для военного переводчика Ксении Мутовиной война закончилась внезапно. Казалось, что только вчера она ползала в грязи у обочины Киевского шоссе, и не было спасения от того страшного грохота огромной массы бомб. Массы, падавшей настолько близко, что не было слышно даже их звука - только раздирающий душу свист от проносящихся мимо неё осколков.
Она с трудом помнила, как взрывная волна, словно на подушке, выкинула её в реку у горящей деревеньки. Как чёрный от копоти штабной офицер, потерявший всю свою спесь, выл маленьким щенком, повторяя только:
— Как же я-то теперь, а?! Как же меня-то?! Что же я-то - под расстрел теперь?..
И еще одна картинка помнилась: доклад щуплого лейтенанта-связиста с седыми висками и серыми глазами - двадцатилетнего соседа по общаге Витьки Столетова:
— Перебитая линия связи восстановлена! Повторяю, восстановлена.
Она трясла его серым фокстерьером, впиваясь сломанными ногтями в руку, густой горький дым, разъедающий глаза, мешал говорить, но она смогла доложить и о гибели генерала, и о сохранённых ею документах, и о немецком «Фокке-Вульфе», зависшем над деревенькой и ловко корректирующем прицельный огонь по остаткам шоссе.
Через бесконечное число ударов сердца о грудную клетку прилетели наши истребители и, разогнав немцев, наконец очистили небо.
Кто-то записал её фамилию и звание, потом где-то там, наверху, скрутилась тонкая спираль бюрократического механизма, и где-то в небесной звёздно-кремлёвской канцелярии кто-то очень умный аналитически сложил все грани её разбитой судьбы.
Через месяц её вызвали на Лубянскую площадь и представили полковнику Худоярову. Последний как-то неловко почесал коротко стриженный затылок и, хмыкнув, сообщил:
— Поступаете в распоряжение начальника особого отдела. Идите и служите Советскому Союзу! Надеюсь, что ваше имя не совпадёт с резюме аналитического отдела ставки.
Ксения выдохнула. И - впервые за все свои полные двадцать пять лет - не приняла слова в душу, а спросила на выдохе:
— И какое резюме, товарищ полковник? Сообщите, пожалуйста!
— А вы смелая, — поднял бровь Рашид Ибрагимович и, как-то расслабившись, сообщил:
— Вот, сами ознакомьтесь.
Она сделала шаг к массивному дубовому столу и взяла протянутую ей тонкую серую папку. Там, средичёткой и немыслимо подробной биографии, трёх фотографий и комсомольской характеристики лежал жёлтый листок дешёвой тетрадной бумаги, на котором значилось: «Весьма опасна. Чёрная смерть. Непредсказуема. По возможности быстро уничтожить».
Худояров строго посмотрел в её чёрные глаза, очерченные густыми ресницами, улыбнулся и сказал:
— Вам направо, лейтенант. Там Вас ждут.
========== Глава 1. Начало. Часть 8 ==========
Комендантский час постепенно исчезал из Москвы не столько с приходом серого утра, сколько благодаря сводкам Информбюро и салютам, с регулярной закономерностью чествующих Советскую армию – та победоносно гнала огрызающегося шакала в его смердящую нору.
Серые кресты газетной бумаги кое-где ещё мешали смотреть городу на просыпающееся мартовское солнце, но даже самые осторожные граждане уже не боялись воздушных налётов, свирепствовавших над столицей в первые дни войны.
К Первомаю Москва готовилась окончательно избавиться от этого страшного напоминания о горьком первом военном годе.
Наконец, совсем пропала светомаскировка, хотя свыкшиеся с ней москвичи продолжали по привычке сутулиться и хмурить брови, увидев ночью яркий свет проезжавших автомобилей и открытые окна без гардин.
С начала лета 1944 года все магазины, и промтоварные, и продовольственные, заработали бесперебойно, в Военторге иногда появлялись настоящие плотные хлопчатобумажные чулки… В парках и скверах зарыли щели-укрытия, убрали сваренные из шпал противотанковые ежи. Город пережил Большую Страшную Войну и активно ждал Весну и Победу.
***
Черный ЗИС, с неторопливой грацией легковой машины в мире трамваев и грузовиков, плыл по асфальту Большой Калужской улицы в сторону нового аэропорта «Внуково», построенного перед самой войной.
На переднем сиденье, опершись лапами о приборную панель, внимательно наблюдала за перемещением прилипшая к лобовому стеклу любопытная собачья морда. Огромный чёрный пёс жизнерадостно крутил лохматой головой и возмущённо взгавкивал при остановке у разметки или у регулировщика. Сидящий сзади Ян громко, словно рассказывая историю города собаке, вещал:
— Мрак, смотри, дом Моссовета. Там магазин открылся, «Овощи и фрукты»! Грушу хочу! Илюх, а помнишь, Валентина Серова именно из этого дома с велосипедом на улицу-то выходит…
— А ведь точно, Ян Геннадьевич, — гулко откликался Илья. — Я раз десять «Сердца четырёх» смотрел. Сильная вещь.
— А тринадцатый дом для сотрудников Академии Наук в тридцать девятом заселять стали - загорелся. Так и живёт наполовину живым, наполовину погорельцем, ждёт, когда его по новой восстанавливать начнут. Бедолага.
— Зато вся гниль в нём выгорела, — вдруг добавила сидящая рядом Ксения. — Жить ему долго теперь, и люди в нём знаменитые поселятся без страха.
— Вот ты вещунья прям, как наш Василий Иванович.
— Нет. Я знаю, что говорю, а он чушь божественную несёт и путает всё без разбору.
— Ну, ты меня ещё в ваш диспут богословский втяни. Хорошо, что его не взяли…
Престижный окраинный район внезапно обрывался развороченной землёй возрождающихся строек, и машина, наконец, вырвалась в мир ещё живых, но уже чахлых березовых рощиц и деревушек с торчащими железными столбами колонок и старыми, рытыми еще при Екатерине, колодцами со вздёрнутыми над ними журавлями. Мир — прикрытый ставнями, украшенный печными трубами и спрятанными (от зимы и участкового) тоскующими без петухов редкими подмосковными курами. Вечное великое материальное Прошлое, соединяющее людей и небо. Память земли.
***
Минут через двадцать проехали указатель на Тёплый Стан, и машина, наконец, остановилась на берегу узенькой речки, летом явно превращающейся в полувысохший ручеёк, а сейчас по-весеннему бурной и журчащей. Илья первым распахнул дверь и, быстро перебежав на противоположную сторону дороги, открыл для Яна. Тот поморщился и сообщил:
— Да, похоже здесь, точно. Ты Мрака-то выпусти, а то он сейчас и обшивку снимет и дверь снесёт от любопытства.
Их окружал светлый, с ещё голыми ветками, но уже живой и наполненный сладким соком березовый лес. Где-то призывно чивиркала птица. Местами лежал тающий чёрный снег, но ветер нёс тепло будущего лета. В воздухе пахло сырой землёй, тем непонятным возбуждающим запахом весны, который невозможно ни с чем спутать и описать.
Ксения неторопливо вышла и, достав папиросу, закурила, сделав несколько неженских торопливых затяжек. Ян сжал губы, но посмотрев на мечтающего о том же Илью, недовольно кивнул:
— Да закуривай, мне-то что.
Потом перевёл взгляд на рощу к темнеющему невдалеке большому старому деревянному дому - последнего оставшегося флигеля помещичьей усадьбы:
— Покажите мне на карте весь район предполагаемого строительства, и давайте обойдём здесь всё.
Ксения потянулась за картой:
— Надо строить…
И, словно гончая, вытянулась в струну, широким шагом направившись к постройкам.
На приехавших опустился лёгкий туман, словно морок, окутавший лес. Илья оглянулся и не увидел ни шоссе, ни припаркованной машины. Рядом с ним зарычал подбежавший Мрак.
***
Он долго ждал, когда к нему придут. Вначале надеялся, что вернётся старый хозяин и напоит молоком, согреет и позовёт с собой. Потом он думал, что такой хороший крепкий дом не должен остаться без человеческого тепла и его просто согреют вместе со стенами. Но никто не торопился обогреть и накормить стены и жильца в них. Он научился засыпать на зиму и просыпаться со сменой времени года, остатками силы подозвав к себе глупую птаху. Выпивая её жизнь, давал нового сока себе, продляя бессмысленное существование. Он научился голодать и… ненавидеть.
В это утро, только проснувшись, он безнадёжно грел стены своей обители под лучами новой весны.
Люди пришли по промозглой холодной земле сквозь густеющий туман внезапно, словно и не обратив на морок внимания.
От женщины шёл жар огненного вихря, возможного пожара и смерти. От чёрного оборотня - сила и его собственная гибель. Волк мог выпить до дна, не насытившись, даже не обратив внимания на эту скудную, давно никому не нужную гниль. С одним из двух мужчин шла рядом Сила. А второй, второй… мог стать его Хозяином!
Люди вошли в дом. На старом столе развернули карту, и в тишине раздался мелодичный женский голос, докладывающий, где намечается создать тренировочный центр, какая нужна лаборатория и какого рода необходимо строить укрепления.
— Ксения, — прервали говорившую, — мы, конечно, сейчас обсуждаем строительство. Но есть другой вопрос, не менее важный: кто будет охранять наши рубежи? — хозяин придвинул к себе карту и, строго оглянувшись на разрушенную временем голландскую печь, с остатками синих изразцов, продолжил. — До сих пор нам оказывают невероятное по масштабам содействие, нам выделены все запрошенные ресурсы и, несмотря на колоссальное недоверие и неоконченную войну, поддерживают. Верно? — он опять оглянулся, хотя вопрос был абсолютно риторическим и все это знали.
— Итак, строим здесь. Оладий, мы за Вами. Вы призваны Родину защищать. Ждём.
Огромный Кот вдруг словно отделился от разбитой временем «голландки». Существо медленно и осторожно приблизилось к стоящим. Мягкие бесшумные лапы проплыли по скрипучему старому полу.
Одним махом преодолев расстояние, он приблизился к Яну. Человек посмотрел на Кота. Кот мяукнул, сделал ещё один крошечный шаг навстречу и посмотрел Хозяину в глаза. Тот кивнул, и тогда Оладия переполнила радость. Шкура словно засветилась изнутри, по густой мягкой черноте невесомой шерсти пошли редкие золотые искры. Кот зажмурился от счастья и прыгнул Хозяину на плечи.
— Такой худой, а тяжелый, — услышал он.
А на голову опустилась тёплая человеческая рука, даря уверенность и живое ласкающее тепло.
***
По распоряжению Лаврентия Берии на юго-западе Москвы в Тёплом Стане за рекордные сроки в сорок пятом будет возведён тренировочный комплекс Особого отдела Комитета Государственной Безопасности. Нарком лично следил за стройкой.
В берёзовой роще, за глухим забором, вырастут четырёхэтажное здание и несколько двухэтажных домов-дач, соединённых крытыми переходами друг с другом.
В этом месте весной всегда поют соловьи и стелется мягкий светлый голубоватый туман.
========== Глава 1. Начало. Часть 9 ==========
Лаврентий Павлович отложил документы и, чиркнув зажигалкой, прикурил. Затем внимательно посмотрел, как горит, словно перо жар-птицы, ровный и длинный язык пламени, и осторожно закрыл крышку трофейной «зиппо». Он уважал качественные вещи.
— У себя производство наладим, — затянувшись, сообщил он. — Итак, если представленный вами план оправдается, то мы сможем приобрести некоторые важные для будущего мира вещи. Созданная оперативная группа наделена широчайшими полномочиями, ЦК надеется на вашу сознательность. Политбюро понимает, что в отличие от организованной ещё в 35-м году службы, возглавляемой Эрихом Кохом, мы несколько опаздываем, но я уверен…
Он ещё раз вдохнул папиросного аромата и с нажимом продолжил:
— Практически уверен, что благодаря покровительству Вирта и Даре «Аненербе» продвинулось в изыскании новых энергий, а мы, совершив молниеносный захват крепости, сможем воспользоваться этими знаниями…
В кабинете повисла та напряжённость, которая свидетельствовала и об окончании разговора и о его неопределённости.
В приёмной секретарь что-то печатал на машинке. В большом дубовом кабинете этот стук был почти неуловим, но Рашиду Ибрагимовичу он казался оглушительным грохотом. Там, за стеной, тревожно звонил телефон, пронзительно гудела вертушка. Нарком поморщился. Возможный результат операции теперь казался сомнительным, от этого в затылке появилась давящая боль, которая проникла в позвоночник и выплескивалась через пальцы, словно скапливаясь под кончиками плоских ногтей.
Он ещё раз бросил взгляд на папку и, достав фотографию Ксении, сообщил:
— Красивая женщина. Но злая.
***
Рассматривая старые наградные листы за взятие Кенигсберга, читая сводки советских войск, сумевших взять неприступную крепость за четыре неполных дня, сломивших сопротивление отборных частей, которым, как и русскому солдату в стылом сорок первом году, в сорок пятом было нечего терять, невольно задумываешься. А зачем ТАК стремительно? С какой целью ТАКИЕ потери?
«6 апреля 1945 года. Расчётные потери наступающих за день составили: 1840 убитых и 6830 раненых.
7 апреля. 2660 убитых и 9870 раненых.
8 апреля. 2870 убитых и 10630 раненых.
9 апреля 1860 убитых и 6920 раненых».
Но при этом, несмотря на ожесточенное сопротивление, было взято в плен 90 тысяч солдат вермахта и 40 тысяч остались лежать под номерными фортами, бастионом «Обертайх» и башней «Дона», а разведчики Василевского, Баграмяна и генерала Галицкого рвались к Королевскому замку.
Девятого, к семи часам вечера, комендант неприступной крепости Отто Ляш вступил в переговоры, и тут же войска начали стремительную зачистку. Молниеносную.
Что-то искали! Истово, не жалея себя и солдат. Разведгруппы прочесывали каждый миллиметр территории…
Официальным днем взятия Кенигсберга считается 9 апреля. Но на оборотной стороне медали за взятие города-крепости отчеканена другая дата.
Десятого апреля советские разведчики маршала Баграмяна нашли архив «Аненербе»!
***
Ещё в страшном сентябре сорок первого, когда враг топтал Украину и Белоруссию, стремительно приближаясь к Москве, самый молодой во всей истории руководитель внешней разведки Фитин Павел Михайлович крайне серьезно отнёсся к докладу Джона Кернкросса премьер-министру Черчиллю (о проекте создания атомного оружия). Доклад лёг на стол Берии, и нарком лично направил его на экспертизу в 4-й спецотдел НКВД.
Про Лаврентия Павловича написано много.
Три поколения знают его как развратника, сластолюбца и убийцу неповинных дам. В памяти семьи он остался любящим мужем и отцом. Его женщина, в отличие от множества кремлевских жён, осталась верна ему до конца. Но ни трусоватый Хрущёв, убиравший всех со своего пути, ни властолюбивый Жуков, поставивший не на того в ходе смены власти, после смерти Хозяина так и не смогли опровергнуть факта!
Берия, не являясь учёным-атомщиком, первым фактически начал работы по созданию атомного оружия — в разведке так называлась операцией «Энормоз».
Благодаря ему были спасены тысячи учёных, выживших в созданных им «шарашках». И Гагаринское «Поехали!» - тоже благодаря ему… А ведь история всегда пишется победителями.
***
Очередной идиот из гестапо приказал собрать весь отдел в помещении второго этажа. Обстрел велся фактически прицельно, и это распоряжение лишний раз утвердило Кесслера в мысли о неизбежности скорого краха.
На столе при входе были разложены бумаги.
— Хайль Гитлер! — сообщили вошедшему ученому. — Регистрируйтесь, совещание закрытое.
Бернагард сдержано кивнул головой и покорно вписал имя и звание.
«СС-гауптштурмфюрер, Бернагард Кесслер, 4-й отдел, библиотекарь». После чего он тихо отошёл в сторону. Судя по всему, их не собирались эвакуировать. Однако он не чувствовал опасности, исходящей от нервного майора, и, прикрыв глаза, представлял себе гулкие коридоры, по которым ему придётся бежать к своей неизвестности. «Зато было интересно», — хмыкнул он и позволил себе криво улыбнуться.
Между тем зал заполнялся сотрудниками. За окном бушевала война, а здесь, в уютном флигеле старого замка, обстановка осталась такой, какой и была жизнь в этом месте последние сто лет. Овальный обеденный стол старшей прислуги, классические венские стулья, буфет, стоящие в нём обеденные тарелки — мир, уют, семья… Его лишила всего этого бомбардировка Вены в сорок третьем, и, по сути, какая разница, где настигнет его теперь костлявая подруга.
— Я, распоряжением коменданта Кенигсберга, лично обергруппенфюрера и генерала Ваффен-СС Отто фон Ляша, отвлеку Вас от работы на несколько минут.
Сзади раздался надсадный кашель Эриха Шмидке, пытающегося спрятать гомерический смех. Гестаповец, несмотря на полный крах, тщательно выговорил звание коменданта, кичась полученным заданием.
— Нам необходимо организовать оборону бункеров номер 6, 12, 22 до подхода регулярных войск и произвести минирование и затопление архива, библиотеки и бункеров с 13 по 21. Руководство обороной получено лично мне. С этой минуты весь состав центра поступает в мое распоряжение…
«Идиоты, какие же они все кретины», — ещё раз подумал Бернагард, возвращаясь вниз к своим гулким коридорам, мыслям и тишине архива. Он умрёт вместе со своими знаниями и наукой. Хватит служить. Противно.
***
Рядом с Ксенией уже обугливалась газета. Чёрные бездонные глаза и сжатый рот были готовы разразиться «местечковой катастрофой» на открыто называющего её «бесовкой» Василия Ивановича.
Но Ян продолжал речь, сознательно не указывая состав группы, «чтоб не поругались раньше времени».
— Есть все основания полагать, что незавершённые проекты будут уничтожены, архивы затоплены. Нас интересуют документы по ментальной энергии, ядерному синтезу и экспедиция в Шамбалу. По ходу дела пытаемся спасти всё, что попадается в руки. У нас будет два часа до прихода «СМЕРШа» и иже с ними. Что успеем — всё наше. Нуль-транспортировку добытого осуществит всеми уважаемый Олладий.
Василий Иванович охнул и перекрестился, в очередной раз узрев чудо появления огромного иссиня-чёрного дымчатого кота, важно выходившего из стены.
За последний месяц зверь отъелся и увеличился до размеров пони. По гулким коридорам Управления ночами теперь старались ходить реже, из уст в уста передавая антикоммунистические пожелания, якобы действующие на поселившегося духа. «Святый Отче, Святый Бессмертный, огради и спаси…», — старательно шептали губы искренних коммунистов, наблюдавших глуповатую улыбку зубастого, чёрного, хищно облизывающегося зверя, висевшую перед ними в свете тусклых коридорных ламп. Дошло до того, что Рашид Ибрагимович, лично трижды сплюнув через левое плечо, грозно взмахнув рукой, запретил антисоветские появления потусторонних существ в его отделе!
— Ничего, скоро нам достроят жильё, и мы съедем, — успокаивал его Ян, наливая пятьдесят запрещённых к употреблению на службе миллилитров…
Подготовка шла всю последнюю неделю. В помощь были запрошены две оперативные разведроты.
В сопровождении маленькой рыжей собачонки, вызывающей у солдат улыбку, Илья по несколько раз переговорил с каждым и теперь, сидя на подлокотнике дивана, всё равно сомневался. Поняли ли? Смогут ли потом забыть?
— Итак, все нужно успеть перевезти до тринадцатого апреля…
— Далось вам это тринадцатое, — вдруг раздражённо вставила Ксения. — Мне лично всё равно, что тринадцатое, что тридцатое. Я не вижу разницы.
— По Гесиоду тринадцатого не сеяли, шабаш ведьм — это сбор тринадцати, на Тайной вечере было тринадцать трапезничающих, тринадцатого апреля был разгромлен орден тамплиеров, США — наши несомненные будущие враги - несут на гербе тринадцать олив и тринадцать листьев, а также тринадцать стрел, свиток в клюве орлана заключает в себе девиз «E pluribus unum» («Из многих — одно») и содержит тринадцать букв, а над головой орлана — тринадцать звезд… Короче, мне необходимо закончить с этим делом РАНЬШЕ. И вы Ксения, постарайтесь, пожалуйста, ТОЖЕ.
— Ох, грехи наши тяжкие, — вдруг ни с того ни с сего вставил отец Василий.
— Хорошо, что все это понимают. Итак, идём навстречу друг другу двумя группами: я, Василий Иванович и Мрак; Ксения, Олладий и Илья. У нас по роте. И сильно не шуметь!
========== Глава 1. Начало. Часть 10 ==========
Прижавшись друг к дружке, группа дремала весь полёт под напряжённый гул двухмоторного самолета. Лётчик брал выше облаков, и за каких-то два с небольшим часа люди сильно промёрзли. А когда, наконец, на земле показались тёплые лучи зажжённых прожекторов и воздушный холодильник, пробежав по свежевыровненным кочкам, подпрыгивая и чихая, остановился, то разогнуться и спрыгнуть без помощи (не причитая и не кряхтя) смог, пожалуй, только Мрак.
Днём так и не удалось поспать и, наскоро перекусив, люди молча оделись в маскировочные халаты, словно отделив себя этим от сытой московской суеты и приготовившись к неведомому будущему.
Илья неторопливо подвязал несколько лишних гранат, нож и, уложив за пазуху ещё один, удивлённо огляделся, словно проснувшись от долгого сна. Впереди, в ярком багровом небесном зареве, полыхал разрушенный город. Там, под обломками смятой танками цитадели, им предстояло найти неведомое. То, о чём рассказывают сказки помнящие ещё времена царя Гороха образованные столичные бабки.
Рядом, словно бесчувственная дева, в свете тусклой лампы стояла Ксения. «Мёртвая царевна», — подумал он, и, поймав ответный взгляд чёрных, как омуты, глаз, закашлялся и пошёл проверять взвод.
В четыре утра они перебежками вышли на позицию и по карте, с трудом разбирая в хаосе битого стекла, кирпича, арматуры и вывороченных плит направление, устремились к дымящимся останкам Королевского замка.
Ровно за месяц до Вальпургиевой ночи город был засыпан зажигательными бомбами из сотен бомбардировщиков союзников – они очень старались не допустить к ценностям стремительно шагающую на запад Советскую армию.
Во время этого налёта не пострадал ни один немецкий военный объект. Зато англо-американский воздушный флот тщательно уничтожал исключительно исторический центр, напоследок прихватив жилые кварталы. По воспоминаниям уцелевших, с неба буквально лился огонь. Горючая смесь проникала везде, спускаясь по водостокам, испепеляя вокруг всё живое или когда-то созданное руками…
Кёнигсберг охватила паника, а Королевский дворец сиял столбом огня, который потух только тогда, когда гореть там уже было нечему. Девятого мая об этом напоминали оплавленные, ещё горячие камни да чёрная от копоти вода из двух рукавов реки Прегель. Там и расположилась королевская цитадель.
***
Группа Яна до середины дня плутала на подступах к Замковой башне. Дважды рота сталкивалась с разрозненными группами СС, чудом не ввязавшись в затяжные уличные бои. Послав вперёд пятерых, Ян в компании Василия Ивановича разложил карту и, свистнув Мрака, долго и придирчиво всматривался в изрезанную линиями бумагу.
Древняя игра на троих, в которой удача со смертью ставят на кон человека, начала тихо раздражать руководителя группы. У него болела грудь.
Непершин, наоборот, полностью доверился судьбе и, истово помолясь перед вылетом, был совершенно спокоен. Утро выдалось прохладным, и небо собиралось, наконец, оплакать чистым слезливым дождём остывающие камни.
— О, сохрани милость твою, — тихо произнёс священник.
Мрак поднял голову и глухо заворчал.
— Что вы сказали, Василий Иванович? — удивлённо спросил Ян.
— А что? — недоуменно вскинул голову последний.
— В течение ста последних лет вон с той башни ежедневно в одиннадцать утра звучал хорал с этими словами… — задумчиво пояснил командир и обратился к оборотню. — Здесь же где-то жилище Герры, Мрак, позови. Может быть, старая волчица поможет правнуку?
Собака подняла чёрную голову и, к восхищенному ужасу бойцов, громко и протяжно завыла. Волком.
В наступившей тишине, окутавшей пятачок площади хрустальным стеклом дождя, льющего свой поток с высокого неба, люди явственно услышали ответ, а на серых от пыли кирпичах у моста увидели силуэт серебряной волчицы.
Старая легенда о Герре, ежевечерне появлявшейся при строительстве замка рыцарям тевтонского ордена, стояла перед разведчиками во всей своей красе в не тронутой временем густой серебряной шкуре. Свесив алый язык, зверь открыл путь и пустыми провалами глаз долго смотрел вслед уходящему от неё за людьми предка.
Замыкавший цепочку Ян обернулся и, полоснув ножом запястье, оставил ей на камне свою дань. Когда он вместе со всеми скрылся за поворотом, кровь, шипя и пузырясь, впиталась в него, словно в песок. Демонический зверь облизнулся и растворился в небытие…
***
Илья шёл со своим отрядом по Кантрштрассе.
Вчера здесь вела бой танковая бригада, с трудом разворачивающая гусеничные тягачи – увы, здешние улицы только казались широкими…
А всего месяц назад на площади Вильгельма слышалась гортанная немецкая речь, песни и ругань.
Илье не нравилось разделение с Яном, и в этой тишине ещё горевшей улицы ему явственно казалось, что, вытянув руку, он брезгливо ощутит перекошенное лицо изнасилованной по ходу движения войск немецкой фрау. Победители занимали столицу Восточной Пруссии, не стесняясь сантиментами.
Группа двигалась к Хабертурму, самой древней восьмиугольной башне в северо-восточном углу замка. Конечной целью перед встречей были подвалы под Серебряной библиотекой, не только собравшей в себе древние книги и раритеты, но и являющейся сердцем «Аненербе». Посмотрев на завалы впереди и потом, на часы, он рыкнул: «Шире шаг!» И раздраженно увидел, как оскалилась его спутница в хищной улыбке ожидания. «Ведьма!» — в который раз утвердился капитан в своих подозрениях.
***
Перед первым своим выходом в составе новой группы Ксения совсем не сомкнула глаз.
Команда вылетела из Москвы в ночь под Пасху. Воспитанная матушкой, девушка всегда строго соблюдала пост и канонически твёрдо блюла староцерковные праздники.
«А Пасха-то ранняя», — почему-то подумала она, замерзая в стылом железе самолёта.
В Кёнигсберге праздничная ночь, словно одев себя в траур по некогда величественному, а теперь полностью разрушенному городу, затянула небо тяжёлыми полными тучами, изливавшими на покрытую копотью и сажей землю очищающий тихий дождь.
…На неё давила эта отсыревшая тьма.
Где-то у реки с басовитыми перекатистыми стонами продолжали, с хрустом и лязганьем, оседать в прах многоэтажные готические постройки. Артиллерия, работавшая прямой наводкой по дуге в несколько километров, утюжила землю, мерными ударами гигантского колокола сотрясая берега и предупреждая: «Кто в Россию с мечом придёт, тот от него и погибнет!»…
А их вёл чудный мохнатый дух.
Воспитанная в вере, Ксения, разделив душу своим бесовским огнём на две половины, приняла Олладия и, заранее чувствуя его приближение, всегда радовалась общению с сумеречным существом.
Она первой увидела труп. Голая женщина с белыми, как молоко, ногами. Отметила, как смутился их капитан. Но война давно закрыла ее сознание перед ужасами сделанного людьми.
Бои в сорок втором году были страшные, а она, беспартийная, числилась, как представитель поповского сословия, да со знанием языков, в лучшем случае, была для всех подозрительной и не потому ли так быстро разучилась брезгливости.
Её фронт начался с передовой. С рукопашной. Ксения знала, как сложно танкистам, лётчикам, как тяжело в артиллерии, но пехоту сравнивать нельзя ни с кем!
Та первая команда «Вперёд», и ты поднимаешься и бежишь, не понимая и не слыша выстрелов, просто вперёд, на штыки. И тебе не страшно, только на следующий день, видя в чужом окопе изнасилованную, взятую «поиграть» мёртвую девчушку, почти ребёнка — понимаешь, что и тебя могут поймать… вот тогда ты теряешь сон и тебе страшно. И ненависть к этим гавкающим на чужом языке, закутанным в хлопковые шинельки и наши русские бабьи платки существам переполняет тебя. И ты начинаешь любить — свою Родину…
Ей было наплевать на всех зажатых по углам разрушенного города. Потому что она знала, сколько было своих…
«Стеснительный Илюша богатырь», — вдруг подумала она и засмеялась. Шедшие рядом отшатнулись, и летящий следом туман мягко мазнул её по щеке мохнатой лапой…
— Вон проход, — чётко произнесла Ксения. — Нам сюда.
========== Глава 1. Начало. Часть 11 ==========
Бернагард очень хорошо помнил, как однажды, вернувшись домой после лекции, проведённой им в практически пустой аудитории, получил повестку:
«Явиться на призывной пункт».
Жена молча собирала вещи. За день до его отъезда они впервые кричали друг на друга. Несмотря на ее слёзы, он не стал просить дядю…
Первое и, пожалуй, единственное неизменное впечатление от Восточного фронта – это непрекращающийся кошмар слившихся в один поток дней и ночей. Русские не знали жалости в бою. Похожие на зверей, они, по его мнению, были страшными злобными существами, не видевшими в своей жизни ничего вкуснее корки хлеба. Они рвали и кусали его солдат, которые, по сути, несли в эту чёрную от грязи и копоти землю свет просвещённой Европы.
В непосредственной близости он столкнулся с этими животными где-то под Смоленском. Нужны были люди для строительства защитных сооружений, и ему поручили подобрать рабочих.
Когда Бернагард вошёл в барак, то, едва не задохнувшись от вони, немедленно приказал вывести скот на воздух. Его едва не стошнило. На военнопленных, выставленных на обозрение, шевелилась одежда от живущих в ней насекомых. Серые от грязи люди практически не могли шевелиться. Он вынужден был их накормить, издалека брезгливо рассматривая, как хватали и запихивали себе в рот куски хлеба бывшие солдаты Советской армии.
Но суровый климат, отсутствие нормального питания и живущее в полной нищете местное население сделали невозможным нормальное существование армии Вермахта на Восточном фронте. Как сказал его снабженец: «У русских нечего взять». И очень скоро, уже к началу декабря, немецкие образцовые солдаты превратились в отребье, с такими же, как у противника, шевелящимися в одежде насекомыми. Запаршивел и лейтенант.
От смерти его спас тиф. Именно благодаря ему Кесслер был вывезен из Смоленского котла и, лёжа в госпитале, в отчаянии все-таки написал письмо родственнику. Далее была двухмесячная проверка и назначение на тихую должность библиотекаря в самое необыкновенное место в мире.
Теперь он готов был жить в этих бункерах, расставшись с дневным светом и пользуясь тем малым, чего требует себе организм для своего поддержания в относительно здоровой форме.
Каждый день, садясь за стол, он открывал для себя неразгаданные страницы истории цивилизации. Он не желал, не хотел и, пожалуй, теперь и физически не мог расстаться с этими чудесами.
Когда в библиотеку пришли саперы, гауптштурмфюрер приказал минировать вместе с ним… Здесь, на глубине шести метров, на четвёртом нижнем уровне Кесслер решил закончить свою биографию вместе с безжалостно уничтожаемыми раритетами.
Директор коллекции артефактов Альфред Роде долго тихо плакал сухими глазами, расставаясь с собранием.
Приказ исходил с самого верха, ослушаться его он не смог.
В глубине души Бернагард даже соглашался с этим приказом. Великий гуманист Роде не видел чёрных лиц с запавшими глазницами, истощённых злых волков-людоедов, которые - в силу своей умственной неразвитости - не могли принять и понять нравственных ценностей просвещённого мира знаний.
Валленродтская библиотека, как и картины Рубенса, как и артефакты непонятного назначения — скоро перестанут существовать.
Бернагард сделал последнюю запись в дневнике и, нагрев чаю, прилёг. Он будет ждать своего назначенного судьбой часа.
***
Американские лендлизовские фонари начали мигать сразу после входа в мрачную арку тёмного провала. Видимо, далекий трансатлантический поставщик не желал вручать секреты вермахта союзникам. Ксения только хмыкнула и велела поискать шесты или палки. На недоуменный вопрос капитана о смысле сбора хвороста для костра она железобетонным голосом объяснила:
— А дубинам - по дубине!
И разломив валяющийся рядом венский стул, искалеченный взрывом фугаса, вооружилась ножкой, на конце которой, словно маковый цвет, загорелся бутон ровного яркого пламени. Бойцы сглотнули и подыскали себе похожие приспособления. Но даже эти факелы трещали и шипели, протестуя таким образом против спуска на нижние ярусы подземного бункера, не тронутого пожарами и бомбёжкой. Разведчики, не раз и не два оглянувшись назад, ощущали себя группой самоубийц - в полной тишине умершего замка…
Илья тоже оглянулся на оставшийся где-то позади солнечный квадратик дня. Впереди лежал мёртвый мир, и взвод, вслед за сумеречным котом и чёрной девой, уходил из мира живых…
Они шли по абсолютно пустым широким тёмным коридорам, выкрашенным в гнилостно-жёлтый цвет, противно подсвеченным факелами. Огромные тени незваных гостей бесновались и плыли впереди. Изредка попадались чёрные надписи: «Rechts in C-Block abbiegen»; «Achtung! Offene Gase!»; «Schau unter deine Füße, Luke!».
Переводчица словно игнорировала их, а Илья, сторожко ступавший рядом, почему-то стеснялся задать вопрос. Шаги гулко звучали по ровному цементу пола, отражаясь от стен и набатом отзываясь в высоте арочного потолка. Капитан обратил внимание на факелы - они не сгорали…
Вентиляционные шахты работали прекрасно, потому что в этих бесконечных коридорах в лицо идущим дул сухой свежий воздушный поток. Не было и следа сырости и плесени, по отштукатуренному потолку не текла вода.
Затем начались лестницы. Спуск вниз, небольшой подъём, лестница в два-три пролёта, горизонтальный отрезок коридора, и снова спуск вниз.
По этим зигзагообразным тоннелям явно ходили мало. Возможно, их предназначением была чопорная немецкая противопожарная безопасность?
Где-то рядом были проложены лифтовые шахты. Отряд сделал шесть витков-спусков и, наконец, наткнулся на развилку с указателем: «Stufe vier-Korridor nach rechts!».
Ксения разлепила алые в свете факела губы и произнесла:
— Нам направо и вниз. Четвёртый этаж.
Через сто метров тоннель преградили стальные листы замкнутого наглухо прохода. На стене свет высветил очередную вывеску, на этот раз неприятного темно-бурого цвета, словно писали кровью, торопясь и оставляя ржавые разводы:
«Achtung! Der Abstieg ist vorübergehend geschlossen! Umgehung durch 5-BLOCK».
— Что здесь написано? — спросил Илья.
— Закрыто-о-о, — задумчиво протянула высунувшаяся из железа кошачья морда.
Взвод разом выдохнул и отшатнулся.
— А подробнее? — раздражаясь и не обращая внимания на всеобщее замешательство, уже громче и требовательнее потребовал ответа капитан.
— Внимание! Спуск временно закрыт! Обход через 5-й блок, — перевела Ксения и, опустившись на корточки, достала флягу с водой.
— Нужны сапёры.
***
Фундамент замка по мере склона к реке становился то выше, то ниже и красиво отделял цокольные этажи от каменной кладки из красного кирпича и гранита. Василий Иванович, не оглядываясь на демона в волчьем обличье, деловито рассматривал блестевшие в солнечных лучах изразцы, ещё вчера украшавшие лестничные марши… теперь они сиротливо выглядывали сквозь выбоины стен и балки рухнувших перекрытий. Отряд обошёл кусок ещё тёплой после пожара стены, размером превышающей двухэтажный дом, и сквозь этот пролом оказался во внутреннем дворе замка. Картина разрушений поражала. Но прямо перед группой гордо, как флагманский фрегат, стояла башня Лиделау, которая своим плоским круговым окном отмечала выбоину-вход. Там, в саркофагах армированного бетона, их ждали лифтовые шахты - вниз, на четвёртый уровень.
***
Уже в августе 44-го года на картах английских лётчиков появилась красная прерывистая линия «не трогать». Линия, идущая от реки к королевскому замку, означала приблизительное место лаборатории и хранилищ. Неужели наши союзники так берегли исторические ценности, свезённые в Кенигсберг? Вероятно, нет. Имеются обширнейшие документальные свидетельства о том, что на берегу реки Прегель создавалось главное оружие возмездия: психотропная бомба.
Принято считать, что во время штурма лаборатория была взорвана в пыль… Правда, взрыв предполагаемого места её нахождения произошёл в ночь с 13 на 14 апреля, уже после захвата города.
Несомненным является факт продажи сведений данных о лаборатории «Кенигсберг -13» немцами. Скорее всего, точные сведения о ней наша разведка получила где-то в конце 44-го…
Кто мог помочь нам обрести новые знания и приоткрыть завесу этой тайны?
23 июля 1933 года в Мюнхене открылась выставка «Дойче аненербе», организатор её, Герман Вирт, знакомил публику с чудесами артефакторики. Он исчез из памяти человечества, погибнув при таинственных обстоятельствах ещё в сорок третьем; штандартенфюрер СС Вольфрам Сиверс, руководивший отделом, закончил жизнь на виселице после Нюрнбергского процесса. А вот хранитель коллекций Альфред Роде остался в живых после штурма города, не был арестован и… умер вместе с женой, предположительно от тифа, зимой 45-46 годов. Скорее всего, именно он активно сотрудничал вначале с англичанами, а потом, убедившись в приходе Советской армии, продал за свою жизнь секретные знания НКВД.
Как бы то ни было, Советский Союз стал правообладателем таинственных артефактов из подвалов Аненербе…
========== Глава 1. Начало. Часть 12 ==========
Илья злился. Бойцы уже готовы были заложить взрывчатку и избавиться от тяжеловатой ноши, стиравшей плечи в кровь узкими брезентовыми лямками, а Ксения все не могла определиться. Ее бледное лицо, со сведёнными чёрными бровями и алыми губами, на миг стало некрасивым, а потом глаза блеснули и она, резко повернувшись, пошла, не оглядываясь, по правому коридору.
В тусклом свете блеснули звериные глаза темного духа… среди группы послышался новый слаженный то ли выдох, то ли всхлип. Крепкий на вид мужик-подрывник истово перекрестился. «Понаотбирали же, — зло подумал Илья. - С Ксенией сюрпризов не оберёшься, а ещё и эти…»
Конечно, в идеале людей надо выбирать самим. Присматриваться и говорить с каждым. Но им не дали даже недели. Илья и вздыхающий Василий Иванович два дня как дураки протолкались в штабе фронта, потом долго слушали невнятный инструктаж у генерала Худоярова, который, по злому высказыванию Ксении, «сам не понял, что надо найти». Потом еще сутки смотрели на умные лица в политотделе… Словом, группу, как водится, готовили другие, без них.
Ксения, словно почувствовав заминку, резко остановилась и каким-то неестественным гулким шёпотом скомандовала:
— Так… Смирно! Всем известно, куда идём?
— Известно, — не размышляя ответил Илья.
Взвод, со смешанными чувствами разглядывающий живые желтые глаза и звериные клыки, блестящие из стены напротив, согласно молчал.
— К Гитлеру идём. В гости. Отбирать свое. Все здоровы? Кто отказывается?
Строй замер. Серые лица коммунистов с проявившейся невесть откуда богобоязненностью смотрели на белое лицо темной женщины. Сейчас, здесь, в каменной пустоте немецкого склепа, она безраздельно забирала их души. Истомленные ожиданием неизвестности люди знали: обратной дороги нет.
— Вольно, — выдохнул Илья. — Перейти на бег, вперед.
***
Маленькая рыжая пушистая собачонка наглым тявканьем выпрашивала сахар. Бойцы, усмотревшие в мелкой тварюшке недавно призвавшего духа волка монстра, покорно делились с ней, не жалея припасов.
Василий Иванович нервно озирался вокруг. Ян давно исчез в проеме разрушенного прямым попаданием авиабомбы здания – где-то там притаился проход, ведущий к лифтовым шахтам. Минут через сорок, когда ожидание стало нестерпимым, Ян вдруг появился и тихо свистнув, позвал собаку. Шавка, мигом потеряв интерес к практически сожранным запасам всей роты, без разбега взвилась в воздух. Длинным прыжком, на глазах превратившись в огромную чёрную овчарку, она приземлилась у ног хозяина и слилась с тенью…
Кое-кто сглотнул.
— В нашем распоряжении не более двух часов. За это время необходимо без потерь спуститься на сорок метров вниз. Там остались стальные канаты, надеюсь, до самого нижнего уровня. Понятно? Кто не уверен? Сказать мне сразу. Отставших подбирать будет некому. Обратно мы сюда не вернёмся.
Бойцы молчали. Позади был особый отдел СМЕРШа, с которым все было известно. А неизвестность впереди, с этими странными существами, внушала гораздо больше уверенности.
Ян, выждав ещё минуту, обвёл глазами молчавший отряд.
В разрушенном королевском замке стояла тишина. Весенний ветер нёс запахи йода, соли и далекой, почти нереальной мирной жизни.
Василий Иванович посмотрел на синее небо, вздохнул и громко решил за всех:
— С Богом, братцы.
— Группа за мной, марш! След в след. Мрак замыкающий.
***
В прохладной тени старых лип, лет двести как живущих в конце Малоярославской улицы Калининграда, стоит, словно выросла из самого Ада, серая каменная пирамида. Ее заложили в далеком революционном 1921 году, в память о павших воинах Первой мировой. В тот год старому немецкому Кёнигсбергу исполнилось 666 лет.
Пирамиду строго сориентировали по частям света и сложили в 13 уступов из 666 каменных блоков…
В свое время к ней любил заезжать Гитлер - по дороге из аэропорта Девау. Эта трехметровая пирамида служила повелителю Третьего Рейха магическим оберегом. Ее считают источником необъяснимой мощной энергетики, и она пользуется большой популярностью у магов и колдунов.
Почему она не помогла армаде Вервольфа? Что, спрятанное в каменных могилах заложенного в 1255 году чешским королём Оттокаром II Пржемыслом Королевского Замка, могло ей противостоять?
***
В этот раз они передвигались гораздо быстрее и слаженнее. Ксения не повторила своих ошибок, идя уже не по указателям, а по собственному, выработанному годами страха наитию. Она совершенно спокойно обошла все ведущие в тупик повороты и закрытые наглухо стальными листами или решетками проходы. Но все равно, путь оказался не легким испытанием даже для прошедших четыре года войны солдат разведбатальона.
…Даже спустя много лет оставшиеся живыми участники событий в подземельях Кенигсберга, прошедшие следом темного духа и странной женщины, могли спуститься под светлые своды Московского метрополитена лишь с некоторым содроганием, внутренним усилием, предпочитая встать на час-два раньше и доехать до места работы наземным транспортом. Каменные своды давили мысли и разрушали ту человеческую структуру, которую люди веками называли душой. За магом огня, Олладием и Ильей плыла сплоченная только страхом перед Властью Красной Партии и чудовищно сильным чувством долга человеческая матрица, стремящаяся только к одному - дойти.
Тела людей были переполнены энергией ужаса, исходящей от каменных стен.
Илья не был «слепым», как все, но даже в его глазах застыло напряженное отражение ожидаемой близкой гибели, а сердце давно было готововыскочить из груди и биться наподобие стука копыт загнанной лошади.
Наконец женщина остановилась перед закрытой дверью. Сдвинула рукав на левом запястье и, удовлетворенно скривив губы, показала на маленький, золотой, украшенный темным серебром, циферблат женских наручных часов Бове. Личный подарок от Руководителя. Группа достигла цели на четверть часа раньше, чем рассчитывали.
***
Здесь легче дышалось. По стенам стекали вниз по желобкам тонкие, почти капельные струйки воды. Где-то далеко и гулко работала артиллерия, и тем самым создавалось впечатление акустической подушки.
— Словно под водой, — зябко ёжась, тихо произнёс один из разведчиков.
— Здесь за стенами река, — четко пояснила Ксения. Ее голос не отразился от мокрых стен. И был почти поглощён капелью.
— Прррри опррределенном веззззении, — услышали бойцы, — человек, пробив эту стену ззздесь, всплывет через десять метров и окажется над поверхностью воды….
— Мы, оказывается, не глубоко? — удивленно переспросил Илья у говорящего духа.
— Мы глубоко, — сухо ответила за Олладия Темная Дева. — Уважаемый дух имеет в виду кусок пустоты над подземной рекой… По-видимому, здесь целая система водяных потоков, пустот и искусственных цистерн.
***
После небольшого объема восстановительных работ силами пленных немцев старый порт Кенигсберга возобновил свою работу. В пятидесятых годах во время стандартной процедуры откачки топлива из морского танкера в подземное хранилище произошло крупное хищение нефти…
Откачав сотню тонн, механик позвонил принимавшему горючее инженеру, интересуясь тоннажем. Последний заявил, что нефть пока не поступила в хранилище.
Моряки посоветовали проверить аппаратуру и продолжили перекачку. Но на берегу проверили все измерительные приборы, магистральную систему, как судна, так и порта. Все в порядке. Но нефть исчезла… Выключили насосы, только когда в танкере осталась одна треть. Никаких разливов в акватории и в порту не обнаружили. Несмотря на расследование, куда делась нефть - так и не установили.
========== Глава 1. Начало. Часть 13 ==========
Получив более чем неопределенный приказ от Самого… длительные, порой изнуряющие всех беседы проводили с разведчиками ВСЕ: замполиты полков, батальонов, парторги и комсорги, потеющие от напряжения начальники особых отделов и военные прокуроры. Бойцы робели, выслушивая в очередной раз грозное, но невразумительное:
— Вы поступаете в непосредственное распоряжение начальника особого отдела Ставки. Слушаться беспрекословно. Вопросов не задавать. Помните, что вы коммунисты. За вами Родина! Ваши семьи, ваша земля. За нашу Победу, дорогие товарищи…
Бойцы пожимали плечами, кивали головой, сытно ужинали, потребляя положенные сто грамм и… не понимали, чего от них хотят. Коммунисты, да. Беспрекословно слушаться – так на войне ж, приказы выполнять привыкли. Про Родину все понимают, сознательные. Чего еще-то?
За двое суток до вылета появился странноватый мужичок, одетый в полувоенную форму, но при том до смешного похожий на старорежимного попа. Аккуратная борода и густые брови только усиливали впечатление. А когда этот довоенный персонаж, слегка окая и как-то смягчая гласные певучим баском, начал рассказывать о Боге, бойцы зароптали. Впрочем, быстро появившийся особист намётанным глазом вычленил двоих возмущённых явно антикоммунистической пропагандой партийцев и забрал их с собой.
На ужине товарищи не появились, а остальные, прошедшие три года фронта, больше вопросов не задавали. Все дисциплинированно выучили «Отче наш» и даже с сочувствием отнеслись к сказкам о распятом на кресте человеке.
Перед самым началом операции бойцов раздели и, сформировав два отряда, отправили спать.
И вот теперь, спустившись в мрачную черноту колодца, люди зябко ёжась, слушали попа:
— … И дал он им вместо оружия тленного нетленное – крест Христов, нашитый на схимах, и повелел им вместо шлемов золочёных возлагать его на себя… то Сергий Радонежский говорил на поле Куликовом и я вам повторяю…
Послышался шорох, глухо заурчала собака, и в квадрате тусклого света, падающего в омут колодца, показалась ещё одна странная фигура.
— Василий Иванович, хватит уже людей-то пугать. Так, бойцы, идём по двое, след в след. Не шуметь, стен руками не касаться, шёпот, какой там появится, не слушать. Ориентир, если затеряетесь, серый кабель. Вот он, начинается. Не черные, не красные. Серый! Запомнить! Искать вас никто не будет. Отстанете - сгинете. Вперед, бегом марш! Времени мало.
***
Связь в здешних краях можно назвать легендарной. Только после полной замены телефонного кабеля в середине 60-х калининградцы перестали получать регулярные звонки из Западной Германии. Должность начальника телефонного узла перестала восприниматься как наказание. Тем не менее первого начальника связи посадили за связь с американцами на десять лет, а трёх последующих просто тихо сняли и, лишив партбилетов, отпустили на просторы Родины, правда, без права посещать крупные города…
А в семидесятых электрики обнаружили в районе Закхаймских ворот ряд уложенных на почти семиметровой глубине не зарегистрированных ранее кабелей - под напряжением. Кто их проложил, осталось неизвестным, документации по этому вопросу так и не нашлось. Их обесточили. В тот же момент в польском Бронево исчезло электричество. Восемнадцать тысяч жителей дружественного государства на два долгих зимних месяца оказались без света и тепла…
Повторная попытка подключения ни к чему не привела, а потом толстые многотонные кабели странного бурого цвета просто исчезли…
***
Где-то наверху глухо бухали артиллерийские залпы. Но здесь, среди черной темени без вспышек и огней, берегли тишину. Прошедшие три страшных года войны, эти люди, несомненно, были профессионалами. В любом труде есть такая категория, а война — это труд, тяжелая, смертельно опасная работа на износ. Поэтому среди бойцов команды не бытовало заблуждение, что во мраке не бывает жизни. Просто в этой кромешной пустоте коридоров, светящихся только трассирующим следом силового кабеля, она не была заметна. Только двери железных решеток, открываемые с оглушительным грохотом в гулком густом туманном сумраке, служили напоминанием бьющимся сердцам: жизнь есть, здесь были люди, они где-то рядом и ждут.
И их действительно ждали.
Спустя километр бесконечного пути перед потерявшими ориентацию солдатами впереди, во мраке тоннеля родились крошечные огненные искры. Они мерцали в воздухе под потолком, как рой огненных пчёл, занесённых неведомым пасечником на сорокаметровую глубину пропасти. Искры охотно пожирали мрак круглых сводчатых арок, летая и кружась, точно стайка бабочек вокруг дерева с особо «вкусными» цветками.
Вдруг одна из искр отделилась от своих подруг и, покинув хоровод, стала опускаться… словно снежинка ослепительно-белого цвета – резная, прекрасная, нежная. Один из разведчиков поднял руку и доверчиво подставил ей ладонь. Снежинка опустилась и растаяла в руке, а в следующий миг коридор потряс дикий крик! Полыхнуло…
Захлебнувшийся крик, запах сгорающей плоти, ощетинившиеся оружием бойцы. Напрасно они искали в подземелье врага.
Никого. Никого…
Лишь где-то наверху отчётливо зашуршало и послышался тихий девичий смех.
— Огневица балуется, — сообщил отряду Василий Иванович. — Вы читайте молитву-то, со словом Божием сподручнее Вам будет.
— Скорость движения увеличить, не отставать. Марк замыкающий, — услышали бойцы голос командира. И, не глядя больше на игривые стаи, группа двинулась вперед.
Обидевшиеся снежинки превратились в рой и тихо плыли под сводами, словно ветер - сквознячок гнал их впереди отряда. Прошла, казалось, целая вечность, а рой вздохнул своим разбухшим слившимся краем и превратился в свет, ярким лучом подсветившим серую картину тлена и запустения.
Путь светился коричневым цветом прокаленной в печи пергаментной бумаги. Ян резко остановился и пнул ногой кирпичную стену:
— Ты забрала дань, пошла прочь, мелкая тварь! Я ведь вернусь и уничтожу.
Голос отразился тысячекратным эхом. Вместо огня на потолке появились синие умоляющие глаза, словно призывающие вернуться в какой-то призрачный чистый и ясный мир — мир детства. Горстка живых из плоти и крови бежала по гладкому полу бесконечного лабиринта, громко, старательно проговаривая слова: «Отче наш, иже еси на небеси. Да светится имя твое, да придет царствие твое, да будет воля твоя яко на небеси и на земли…»
Наконец, командир резко остановился. Из темноты возникла массивная дверь. Ян повернулся и скомандовал:
— Оглядеться. Кого нет? Лейтенант, доложить.
Идущий следом вскинулся и как-то по-звериному, скорее носом и памятью, чем другими органами чувств, кинулся выполнять приказ. Строй замыкала собака. А за ней в каких-то полусотне метров боец увидел каменную статую ухмыляющегося сатира. Человек с рогами стоял на козлиной ноге, подняв другую в неприличной позе. Да ладно поза! Глаза у статуи, глаза… они были живыми, они смотрели и видели! И от этого взгляда что-то обмирало внутри и возникало желание отступить, спрятаться…. Или перекреститься. Будучи коммунистом, лейтенант приписал увиденное причудливой игре блесков света и тумана, но на всякий случай опустил глаза и больше не смотрел за поворот коридора. Если бы он повторно поднял голову, то наверняка увидел бы, как рот мраморной статуи скривился в зловещей ухмылке…
Вернувшись, лейтенант доложил Яну:
— Один погиб. Пропало двое…
***
Из официальных сводок мая 1945 года мы знаем, что в районе Трагхайма вблизи одноименной кирхи (основанной в 1623 году и известной тем, что в 1836 году в ней Вагнер венчался с актрисой Минной Планер) нашли двух седых стариков с документами бойцов отдельного разведбатальона. Старцами заинтересовался СМЕРШ. Чудесным образом сохранился текст допроса этих людей. Они рассказали о говорящих стенах, огненном рое и белой статуе, очень похожей на статую Ганса Лютера, старшего сына Мартина Лютера, покоящегося неподалёку. Один из стариков умер. Второй, более крепкий, был увезён в Москву и там его след потерялся. В протоколе зафиксирована также история о большой чёрной собаке, которая пела волчью песню и вывела их из подземелья… Впрочем, старые города всегда имеют свои странные сказки…
========== Глава 1. Начало. Часть 14 ==========
Ещё в 1943-м году на Тегеранской конференции, когда даже самым ярым антисоветски настроенным элементам стало понятно, что крах вермахта – вопрос времени, Сталин объявил себя правообладателем Кёнигсберга. Он не объяснял почему. Не в его привычках не то союзникам, не то вредителям раскрывать свои планы. Объясняли дипломаты: «Земля старая славянская, кровью русских обагрённая, и России принадлежать ей должно».
Естественно, СССР интересовал незамерзающий круглый год порт на Балтике, у самого выхода в Северное море. А ещё сокровищница. По мнению огромного числа специалистов Западной Европы, именно в районе Кёнигсберга хранились и разрабатывались последние новинки техники и оружия. Здесь же находился штаб Аненербе, самые секретные архивы, отсюда в никуда уплывали подводные лодки…
А вот что в итоге досталось Советскому Союзу, не знает никто. Сталин умел хранить секреты…
Первоначально предполагалось назвать город Балтийском, но смерть Калинина изменила планы.
Как странно распределяют Мойры свои нити: Кёнигсберг – Калининград, какое странное созвучие…
***
Когда захлопнулись створки ворот в хранилище, Кесслер не помнил. Его организм существовал совершенно отдельно от разума. Он умывался, ставил кипяток и заваривал крепчайший, духмяно пахнущий кофе. Зерна, неведомыми путями недавно доставленные из Южной Америки, ещё хранили в своих чёрных телах солнце.
Он что-то ел. Писал. Клеил ярлыки к незарегистрированным раритетам. Спал. Вёл дневник. И не понимал, не чувствовал запаха жизни и вкуса времени…
Он заранее попросил перенести к себе основную часть Валленродской библиотеки и поставил перед своей кроватью картину Рубенса. Но то, что было спрятано в недрах Храмовой горы и изъято римлянами в 70 году н.э., он не допустил к себе. Это НЕЧТО находилось за стеной со свинцовой перегородкой и пугало даже его бесчувственное тело.
На третий (или пятый?) день одиночества Бернагард вдруг очнулся от мысли, что давно не видел света. Он долго сидел на койке, раскачиваясь взад-вперёд, наподобие маятника, а потом кинулся к стоящим в углу ящикам, запечатанным чёрным орлом, и, раскидав их, буквально разорвал предпоследний. Там, на подушке из сухой чистой еловой стружки, завёрнутая в бархат, лежала Она…
Библиотекарь, дрожа всем телом, извлёк этот небесный дар, и, медленно опустившись на колени, беззвучно зарыдал.
***
Бойцы давно потеряли чувство времени. Казалось, что там, над ними, разливает свою нежную персиковую карамель рассвет и мир просыпается, улыбаясь новому дню. Ответственность и страх притупились, несмотря на ожидание скорого боя, внутри зарождалось ощущение лёгкого нескрываемого счастья.
– Победа за нами, – вдруг услышал Василий Иванович.
Он удивлённо огляделся и увидел перед собой только глуповато-радостные лица… А ведь это были люди, прошедшие горькими дорогами войны. Перед боем такой вид бойцов был невообразим. Собранность нужна, сосредоточенность, готовность бить не жалеючи! А тут?
Ян только хмыкнул и, как обычно, совершенно спокойным голосом уверенно, но совершенно не понятно, пояснил:
– Стены. Козлоногий балуется. Похоже на отравление кокаином. Пройдёт.
Непершин вздохнул, поднялся с пола и неторопливо пошёл назад. Там, не глядя на стоящую за ним срамную статую, глубоко вздохнул и запел:
– Ве-е-еру-у-ую во единого Бо-ога Отца, Вседержи-ителя-я, Творца неба и земли-и-и-и, всего ви-идимого-о-о и неви-и-димого-о-о… Во единого Господа Иисуса Христа, Сына Бо-ожия, Единородного, рождённого от Отца прежде все-ех веко-ов: Света от Све-ета-а-а, Бога и-истинного от Бога и-истинно-ого, рождё-онного-о, не сотворё-онного, одного-о-о существа с Отцо-ом, Им же всё-о-о сотворено-о-о-о…
Сзади на него навалилась чернота. Горло перехватило. Лежащая рядом собака, глухо зарычав, поднялась и, обойдя фигуру стоящего, села сзади. Словно в безмолвной поддержке. Словно прикрывая спину…
Священник сделал глубокий вдох и продолжил:
– Ра-ади нас люу-удеэй и ради-и-и нашего спасе-э-э-эния сошедшего с небес и принявшего плоть от Ду-уха Святого-о-о и Марии Девы, и ста-а-авшего челове-еко-о-ом.
Петь, растягивая слова, уже не получалось, в горле скребло и шипело, но он продолжал, хрипя и заикаясь:
– Распят-того же за нас-с-с пр-р-ри Понтийском Пилате, и стр-р-радавшего, и погребённого. И воскресшегого в тр-рет-тий день, согласно П-писанию.
С него тёк пот. Мокрая ткань, остывая, противно прилипала к телу. Сзади заскулила рыжая собачонка.
Раздался глухой скрипучий вскрик, или это сообща выдохнули воздух бойцы – и Непершин осел на каменный пол… с внезапно появившимся чувством облегчения.
Он оглянулся. Сзади него на корточках сидел Ян и благодарно гладил собаку.
– Ты молитву закончи. Символ Веры, однако, выбрал. Молодец. Спасибо. Помог, – сообщил он и, встав, небрежным жестом поднял с пола маленькую каменную сосульку, смутно напоминающую человеческую фигурку.
Василий Иванович поймал недоумённый взгляд собаки и услышал:
– Пригодится.
Непершин только вздохнул на такую запасливость. И закончил речитативом.
Сидящий до сих пор тихо отряд зашевелился. Тусклый свет коридора выжег, наконец, лёгкий, клубившийся невесомой паутиной туман, стали слышны нестройные хлопки, быстро сменившиеся автоматными очередями.
– А Ксения-то там хулиганит, – услышали бойцы. – Плохо, рано начали. Отряд, слушай команду. При входе в коридор рассредоточиться, передвижение зигзагом, за мной, стараться попадать в след. Возможны ловушки. Огонь открывать в случае необходимости и только на поражение. Направление север – затем, после поворота на развилке, юго-восток. Подъём вверх крутой.
Он сдвинул кирпич и что-то нажал внутри. Закрытая наглухо стальная преграда почти бесшумно отошла в сторону.
***
Недавно рассекреченные архивные документы ЦГА РФ позволили журналисту Турченко, интересующемуся пропавшими вместе с фашистами ценностями, обнаружить интересную докладную записку инженера биолокации Кольцова, направленную им непосредственно в ЦК КПСС и датированную 8 мая 1982 года. В записке содержались сведения о выполнении задания по восстановлению схемы основных подземных ходов.
По предположению Турченко, в них хранится исчисляемое сотнями тонн золото, серебро, янтарь, картины, драгоценности и, возможно, знаменитая и такая недоступная Янтарная комната.
Подземные ходы начали возводиться еще в 13 веке. Они расположены на разной глубине, вплоть до 68 метров, они не затоплены водой. Скорее всего, подземные реки находятся ниже и выше уровня хранилищ.
Журналист послал запрос в архивы бывшего КГБ, но ему было отказано в их изучении.
***
Ксения устала.
Ян называл её черной магессой, совершенством, которое опередило время и родилось раньше, чем предначертано. А она хотела просто быть желанной. Её лёгкий успех у любого из мужчин девушка всегда считала горем, а не частью своих достоинств. Ведь она давно поняла – мужчин вокруг много, а такие как она женщины – считанные.
Попав в отряд как-то случайно, внезапно, Ксения почувствовала себя, если не любимой, то, по крайней мере, немного счастливой и, главное, нужной. Наконец, смогла понять, ощутить себя не жертвой, а женщиной.
Ксения осознавала, что тот, кто возглавляет её отдел, не совсем человек. Скорее даже совсем не человек.
Ян, с её точки зрения, был существом суровым, чистым, умным и гордым. Ксюша робела и, хихикая в подушку по ночам, представляла себя опытной маленькой грешницей. А утром, строгая и неприступная, летела в отдел, чтобы присутствовать рядом, видеть его и наблюдать за ним.
Приказ возглавить вторую часть отряда был воспринят ею как дар. Ксении поручили вести людей в логово вервольфа. Было страшно, пожалуй, даже жутко, но тот огонь, что горел в её душе, умел сжигать безнадёжность и пепел неуверенности. Она знала, что выполнит приказ.
***
Немцев в чёрной форме оказалось не меньше десятка. Отряд ждали. Мысленно осудив не предупредившего вовремя Олладия, она приказала рассредоточиться и, посмотрев на Илью, уступила ему право вести отряд в условиях близкого боя. Ксении надо было определить цели и прикинуть свои возможности. Она не могла позволить себе израсходовать всё сразу.
По гулким коридорам следовали длинные автоматные яркие очереди. Они фонтанчиками выскакивали из-за поворотов и арочных сводчатых развилок. Точками и тире рисовали на каменной кладке неизвестные, но смертельные письмена. Эсэсовцы из «чёрной головы» встретили дружный отпор разведчиков. Те были спокойны - им такая боевая обстановка в привычку. Яростно, гортанно гогоча, что-то кричал гауптштурмфюрер. Трассирующие нити яростно разбивали старые камни.
В ответ оборонявших оглушила тишина пришедшего под своды молчаливого нечто. Немцам стало страшно.
Отобранные в отряд разведчики давно стали элитой. Не раз и даже не десяток раз бравшие в плен «языка», выполнившие сотни диверсионных заданий, люди знали свою работу. Необычайно краткая жизнь этих совсем ещё молодых людей опиралась на опыт выживания и сумму выполненных для этого задач. Никто из них, пройдя тяжёлыми дорогами войны, в отличие от стоявших напротив немцев, не собирался умирать. Собирался драться. В этом они разнились, притягиваясь друг к другу, как плюс и минус, вступая в близкий смертельный бой.
Внезапно Ксения услышала - скорее телом, а не ушами! - отчаянный мяв. Её тянуло от места боя куда-то в боковой проход.
Словно серая таёжная белка, женщина метнулась в сторону. Через каких-то двадцать метров она увидела лежащее на камнях пушистое кошачье тело ещё живого, но уже почти развоплощённого духа. Старый Олладий вёл свой бой.
***
Как чёрное на чёрном в тусклой темноте коридора, как омут, как пустота провала, стоял перед ней чёрный монах. В голове возникла и утвердилась удивительная мысль:
– Интересно, к какой ложе принадлежит этот свободный каменщик?
Она посмотрела в пустоту подо мглой капюшона, вздохнула и, вытянув руки, потянула к себе это… нечто.
Не было крика. Не было зрелищной битвы с пулями или молниями.
Серый пушистый комок, сотканный из тумана, поднял мохнатую голову. Коридор перед ним плыл и качался, но он все же рассмотрел паучиху, которая неторопливо, с нескрываемым удовольствием поглощала пустоту перед собой. Спокойно. Будто не замечая сопротивления. Неотвратимо. Через несколько минут чёрное нечто прекратило своё существование.
Ксения сыто рыгнула. Наклонилась. Легко подняла Олладия и, развернувшись, побежала в сторону боя. По дороге девушка щедро делилась своей силой. Она буквально ворвалась в эпицентр огня. И, выдохнув, «зажгла» притаившиеся за камнями жизни.
Пришел огонь. Белый, слепящий… короткий.
Через минуту только запах напоминал о некогда существовавшей здесь плоти.
– Вперёд, – рыкнула она на оробевших.
***
Совершенно открыто, в течение столетий, в Кёнигсберге дружно существовали несколько крупных масонских лож. Выделяли четыре основных: «Иммануилову ложу», « Три короны», «К мёртвой голове» и «Феникс».
В середине 90-х движение диггеров с любопытством обследовало канализацию города. Недалеко от Королевского замка ими были обнаружены жирные пятна копоти, напоминающие лежащих с автоматами людей в касках, и огромное чёрное пятно неподалёку, похожее на грязную кляксу. Также были найдены четыре тяжёлых серебряных жетона. Чуть оплавленные жетоны лежали в самой середине пятна, со знаками перечисленных масонских лож…
========== Глава 1. Начало. Часть 15 ==========
Риза Божией Матери – уникальный непонятный артефакт, разодранный на куски условно верующими. Его небольшая часть находится в Успенском соборе в Москве, фрагмент приблизительно такого же размера – в Латеранском соборе в Риме, и основное полотно, (по официальной версии), – в Шартре собора Божией Матери, величественный силуэт которого гордо возвышается над пшеничными полями Франции. Поздней осенью 1943 года его посетил автор самых монументальных строительных проектов Третьего рейха Альберт Шпеер. На осмотр уникального объекта он затратил меньше времени, чем на полотно Девы Марии…
После его отъезда Собор был временно закрыт, и, когда произвели некие «реставрационные работы», Святой Покров вновь предстал перед верующими. По отзывам многих, после реставрации «он стал значительно чище и белее»…
Работа Сергея Трофимова, посвящённая артефекторике, вышла холодной зимой 1996 года – в високосный год. В этом году появился новый герб у Москвы, а Борис Ельцин заложил капсулу в основание Храма Христа Спасителя. В капсулу, по рассказам свидетелей, был положен кусочек святого покрова. Откуда он?
***
Мысль о самоубийстве была невыносима. Но, просидев в полном одиночестве каменного каземата всего неделю, Бернагард отчётливо понял – это единственный выход.
Продуктовых наборов ему бы хватило на месяц. При экономном расходовании, возможно, даже на два. Воды и света было в достатке. Охотиться за крысами, как за средством пропитания было и смешно, и глупо. Во-первых, здесь не было крыс. Почувствовав что-то опасное для себя, умные животные давно ушли из обжитых людьми склепов; а во-вторых, он был заперт. Наглухо. Навсегда. Его замуровали по его же собственному согласию и с большим удовлетворением. Как сказал, с плохо скрываемым чувством облегчения, Роде: «Будете вечным библиотекарем, гауптштурмфюрер»…
Его оставили охранять.
Там, за свинцовой крепостью раздвижной тяжёлой перегородки, хранилась древняя святыня человечества, несмотря на все предосторожности, предпринятые потомками Соломона, найденная, спустя тысячу лет, рыцарями-тамплиерами. Найденная, чтобы исчезнуть вновь.
– Я твоя очередная жертва, – громко произнёс Бернагард, глядя в серую стену. – Ненасытный Элогим, взявший в жертву самого Иисуса. Зачем тебе я?
Ему отвечала тишина. Тишина отчаяния.
Бернагард осознал, что сходит с ума.
Дневник был заброшен, узник потерял сон и почти не ел, только жадно пил и гладил серое полотно. Только оно не давало ему зайти за раздвижные двери и, открыв проклятый ларец, свести счёты с этим миром.
***
Место присутствия Элогима, трехголового Цербера, хранителя мёртвых душ; сила зла, запечатанная в золотом ящике. Не этой ли силой клялись конкистадоры, уничтожая жителей целого континента? Не Яхве ли простёр руку, вместе с огромным чёрным орлом истинных арийцев? Где бы он ни находился: в Азоте, в Гефе, в Аскалоне, везде в его присутствии умирали люди, их тела покрывались язвами и наростами, они серели лицами, у них выпадали волосы и зубы…
А может, машина для производства манны небесной и хранения скрижалей не что иное, как врата в тот недоступный параллельный мир?
Суммируя все легенды, гипотезы и, разобрав сотню разрозненных документов в книге «Прусский след Ковчега Завета», историк Анатолий Бахтин с уверённостью доказывает – оставшиеся в живых тамплиеры, напоследок прокляв Филиппа IV Красивого, бежали в самый дремучий угол Европы. Унося с собой тайну серебряных рудников Центральной Америки и Ковчег Завета. А. Бахтин считает, что рыцари доставили находку в известный своими колдунами Мариенбург, затем его переправили в продуваемый ветрами замок Балога и, наконец, в подземелья Кёнигсберга. Подальше и поглубже от людских глаз.
***
Ксения в этот раз бежала замыкающей. Она не возражала, с внутренним злорадством наблюдая, как осторожно бойцы огибают её, стараясь не коснуться в узких изгибах коридоров. Впереди маячила фигура Ильи, такого понятного и близкого для всех командира.
«Атлет, – подумала она как-то отстранённо, словно сидя в театре на балете. – Высокий рост, широкие плечи, узкие бёдра. Жилы, мускулы… Балерун! – раздражение, наконец, нашло свой выход. – Бежит-то как! Будто всю жизнь по подземельям солдат водил».
На неё плавно опустилось серое облако летящего Олладия. Старый дух благодарил и в то же время успокаивал перенасытившееся тёмной энергией девичье тело.
Внезапно Ксения услышала: «Привал». Удивлённо подняв брови, она осознала, что «Муромец» вывел их на точку и теперь ждёт от нее приказа.
Девушка криво улыбнулась, наблюдая, как, стянув с себя мокрую от пота гимнастёрку, капитан начал умываться в бегущем по желобу ручейке. Вода была прозрачной и ледяной. От Ильи шёл пар. Сморщив чуткий нос, она фыркнула и хотела, было, сказать колкость, но фонарь ярким пятном света остановился на спине богатыря. И злость её измученной души словно смыло текучей водой. Она рассмотрела спину…
Командир разогнулся, растёр ладонями лицо. Глубоко вздохнул.
– Солью пахнет…
– Море рядом, – тихо прошептала она в ответ. Затем вынула из планшета новенькую хрустящую карту и отметила на ней точку. – Мы здесь. Второй отряд подходит с запада. Через триста метров мы должны увидеть тринадцатый и четырнадцатый блоки. Крепим взрывчатку. Взрыв назначен на 17.00. Начало операции с двух сторон. Одновременное. После проникновения каждый берёт максимально возможное количество ящиков из хранилища и ждёт приказа. Движение внутри по моей команде. Вопросы есть?
Вопрос нашёлся только у Ильи. Он усмехнулся:
– Почему ты уверена, что нас там никто не ждёт?
– Здесь больше нет жизни, а мертвец, охранявший подход был недавно съеден мной…
Слова упали на каменную кладку, и наступила тишина.
***
Ян, прислушиваясь к далёкой, заглушённой метровой толщины стенами, перестрелке, быстро преодолел оставшееся расстояние. Спустя десять минут, его смогли нагнать люди, ведомые чёрной огромной собакой.
На площадке перед отметкой BLOСK 14 они увидели человеческие тела. Это были почти разложившиеся трупы немцев в чёрных кителях СС. Тут же, у стены, находились ящики с боеприпасами, полные консервов, солдатские ранцы и даже бутылка с марочным коньяком.
– Надо же, как быстро разлагаются, – отметил Ян. – Недельный труп, а весь в мыле…
– А запаха-то нет, – шептались одними губами бойцы, боясь нарушить эту мрачную тишину и тем самым привлечь к себе незнаемое.
За кривым низким сводом арочного изгиба, за поворотом коридора, что-то прошуршало. Взрыкнула собака. Ян метнулся туда и пропал. Спустя бесконечно долгую, напряжённую минуту его лицо выглянуло из-за камня:
– Василий Иванович, глянь-ка.
Там в тупике на Непершина пялил пустые костяные глазницы труп с обрывком белой верёвки вокруг шеи.
– Этот последний. Сначала всех расстрелял, потом сам.— Пояснил командир. В провалах черепа явственно светился зелёный огонь. Изо рта торчал кусок газеты, на нём готическим шрифтом было напечатано «Мы, немцы, боимся Бога и ничего больше».
– Бисмарка-то нам не цитируй! – зло сообщил черепу Ян и, размахнувшись, ударил по полусгнившей голове прикладом. Голова отделилась от туловища и покатилась как с горы по покатым плитам в сторону сгрудившегося отряда.
Их командир хмыкнул и громко приказал:
– Растоптать в пыль, ногами…
========== Глава 1. Начало. Часть 16 ==========
Кёнигсберг всегда был крупным и людным городом. Здесь, на берегах холодного моря, с удовольствием селились ремесленники и купцы, теологи и мистики. Перепись населения октября 1942 года свидетельствует о проживающих в черте города четырехстах тысячах человек. В 1946 году коренное население уменьшилось додвадцати тысяч. На место угнанных в заволжские степи или переселившихся в Польшу пришли русские люди, и к 1950 году в Калининграде проживало уже
тридцать пять тысяч человек.
С какой целью Иосиф Джугашвили опустошил некогда цветущий край? Действия диктатора сложно понять, рассматривая политику ЦК КПСС глазами сегодняшнего гражданина.
Но если и Берия, и Меркулов, и, наконец, сменивший их в длинной череде руководителей КГБ Абакумов знали что-то большее? Не потому ли город Калинина всегда был под особым контролем ЦК?
***
Дни сменялись ночами, но электрический желтый свет не знал разницы между сном и явью. В этом месте, полном съедающей разум тишины, не было деления на времена года, недели и часы.
Бернагард поначалу пытался разговаривать сам с собой. Но камень глушил звуки, а тени наоборот, собирались и толпой надвигались на библиотекаря, тянули к нему призрачные руки… словно пытаясь высосать его телесную оболочку, заставить Кесслера как можно быстрее присоединиться к ним. Он, правда, и не помышлял о бессмысленном сопротивлении. Ему даже не было страшно. Но что-то глубоко внутри, где-то в районе остывающего сердца взывало к разуму, и он брал в руки теплое серое полотно, прижимаясь к нему всем своим существом, согревался…
Но последние несколько дней даже плат не давал достаточно сил.
Гауптштурмфюрер уже ничего не ел и не пил. Часы и часы он сидел, бессознательно раскачиваясь на койке. Словно заблудился в тумане, который высасывал из него силы и сознание. Иногда он вставал и подходил к запаянным дверям. Все та же жуткая тишина. Все то же одиночество, неподвижность. Но ему казалось, что из этих стен сочатся слёзы и кровь.
Библиотекарь по собственной воле остался совсем один, в мертвящем сумраке подземных галерей.
Железная рука СС и Аненербе оставила ещё живого — посмертным хранителем. Мертвящий холод костлявыми пальцами уже подбирался к нему.
Перед аккуратно застеленной коричневым фланелевым одеялом койкой стояло величественное полотно Рубенса «Марс прощается с Венерой». Бернагард сам выбрал его из десятка хранимых шедевров. Но разве Рубенс был настолько одинок? Разве он смог передать в этой мастерски написанной игре света и тьмы всю глубину потери?
Принимая решение остаться с раритетами, завещанными потомкам их таинственными, ушедшими в небытие и превратившимися в песок предками, он выбрал прибежище для души. Тишину кабинета. Работу. Так казалось тогда. Здесь он увидел себя вне войны. В том мире, которым грезил всегда — среди уединенной тишины, ведя неторопливый разговор с книгами. Это была его радость победы над всеми ужасами, пережитыми лично им. Она примирила бы его со смертью близких.
Но очень быстро Бернагард осознал: одиночество в абсолютной тишине и бессмысленность его существования – это страшно. Он один. К нему никто не придет. Он больше не увидит ни одного живого человеческого лица, не услышит ничьего голоса. И отсюда не выйти… Никак. Никогда.
И даже это не так ужасно, как то, что ждёт его впереди — вечное посмертие. Он поставлен охранять реликвии прошлого, не допуская к ним никого из будущего.
Безумие…
Дурак…
…Его уже перестала мучить жажда, совсем прошли рези в кишечнике и, в последний раз открыв глаза, Кесслер не увидел света лампы. Только яркие точки, как блуждающие болотные огоньки пролетели перед лицом, исчезая в той стране, которую называют чистилищем душ.
***
Живительная струя сырого, наполненного запахом болота и луж воздуха стремительно ворвалась в его легкие! Резкий взрыв по барабанным перепонкам вернул на какой-то миг сознание. Ему показалось, что огромные зелёные твари хватают сложённые вдоль стен ящики и исчезают с ними в чёрном провале стены. Бернагард даже услышал непонятную, речь, похоже русскую:
— Берете по максимуму, сколько сможете поднять и унести. Быстро. Взяли - и в проход. Олларий не может долго держать портал открытым. Василий Иванович, нам за сундуком! Ксения, что ты встала, как кукла?
— Фашист, белый маг!
— Вначале Ковчег, потом все остальное!
— Он жив, он Светлый!
— Вот и хватай его, я тоже не двужильный! Быстрее! Вперед!
Кесслер почувствовал, как какая-то сила поднимает его. Потом он ощутил полёт и смог даже открыть глаза. Кольцо огня окружало его, а он летел по этому бесконечному горящему тоннелю в бесконечность.
— Вот и все, — подумал он.
***
Пожалуй, только Эркюлю Пуаро, или может быть величайшему сыщику всех времён и народов Шерлоку Холмсу, под силу было бы решить интереснейшую загадку.
Альберт Шпеер имел единоличное право общаться с фюрером, входя к нему по собственному усмотрению, не записываясь на приём. В любое время. Именно Шпеером был создан план города Germania, будущей столицы Великого Рейха, которая должна была заменить Берлин после окончания победоносной войны, в мировом государстве, объединившем все материки! Кроме этого своеобразного хобби крупнейший архитектор был ещё и министром военной промышленности.
Но, несмотря на биографию и общую важность этой персоны, в Нюрнберге Шпеера приговорили только к Двадцати годам заключения, причем ратовал за это именно советский прокурор. В тюрьме Шпандау (где также отбывал наказание Рудольф Гесс, заместитель Гитлера в 30-е годы) он находился до 1966 года. Там же написал книгу «Третий рейх изнутри» и невероятно разбогател. После освобождения этот человек просто исчез, скрылся от внимания журналистов. И появился только в 1981 году, когда его труп был обнаружен в номере одного из лучших отелей Лондона.
Его потомки, внучатые племянники, родившиеся и выросшие в Советской России, постепенно эмигрировали в Европу и сейчас проживают в достатке и покое.
Каким образом они оказались рожденными в СССР? Какие тайны открыл главный архитектор? Почему главный обвинитель Нюрнбергского процесса, нетерпимый к врагам и всемирно известный Генеральный прокурор Роман Андреевич Руденко вдруг так лояльно отнёсся к правой руке Гитлера? Человек-легенда, допрашивавший Бориса Пастернака и обвинявший американца Фрэнсиса Пауэрса, ни разу не упомянул в своих мемуарах Альберта Шпеера!
Никто из многочисленных потомков сына его родной сестры, родившихся и выросших на берегах реки Москвы, не пострадал от Советской власти. Каким образом этот неизвестный миру племянник оказался в России и как эта история связана с процессом в Нюрнберге?
Можно лишь добавить: абсолютное большинство фолиантов, изданных в эпоху Возрождения, находилось в спецхране КГБ в Подмосковье. Вся Валлерондская библиотека и поныне пребывает в идеальном состоянии, тщательно отреставрированная и классифицированная архивариусом Борисом Кесслеровым, который, по воспоминаниям работавших с ним, обладал уникальными знаниями и говорил по-русски с сильным прибалтийским акцентом. В 1982 году, уже после его смерти, по завещанию покойного библиотека оказалась в Калининграде.
А вот полотно «Марс прощается с Венерой» сегодня находится в Эрмитаже, в зале Питера Пауля Рубенса.
***
На небе ещё только собирался разбрызгивать свои первые цветные пятна рассвет, а в далеком Кёнигсберге в город вошли советские танки, окончательно подминая под свои траки древнюю брусчатку улиц и всем своим видом подтверждая: «Мы здесь новая власть! Вермахт уничтожен!»
А в ближнем Подмосковье, вовсю распевали свои весенние мелодии соловьи. Берёзовая роща утопала в запахах распускающихся ландышей.
На сырых, ещё не высохших после зимы, поваленных старых березах, а кое-где и на слегка обросшей молодой травой земле расположились усталые люди с серыми лицами. Только спустя час после их необъяснимого появления - падения из каменных катакомб с метровой высоты огненного портала на эту травянистую полянку - лес, наконец, услышал с их стороны первые звуки и увидел облачка папиросного дыма.
Чуть поодаль, там, где у дороги виднелись деревянные избушки городских окраин, на придорожной насыпи, стояли четверо. Здесь, в районе столицы, из которой ушла война, в грязных комбинезонах, они были подозрительны. Рядом крутилась, весело взгавкивая и ловя пастью запахи весны, рыжая собачонка.
Наконец, показался легковой автомобиль, за которым колонной следовали несколько новеньких крытых грузовиков.
Водитель, увидев ожидающих людей, прибавил скорость и резко остановил машину рядом с группой. Открылась дверца, и Рашид Ибрагимович с выражением напряженной тревоги и, не в силах больше терпеть, ещё из машины громко спросил:
— Ну?
— Нормально! — услышал генерал.
Он поднял глаза и увидел Яна живого, невредимого, чуть более бледного, чем обычно. И всю его группу.
Выдержки генерала хватило на минуту, а потом он начал трясти всем руки, хлопать по плечам и даже гладить противно визжащую собачонку.
— А кот-то где? — смеясь, спросил он, наконец.
— А сзади, — серьезно ответило нечто, пыльным облачком висящее над его головой.
— Ох, ты ж, господи, — искренне произнёс генерал и, увидев, как Василий Иванович перекрестился, громко и искренне засмеялся.
— Докладываю: все здесь. Основной груз нуждается в изоляции подальше от столицы. С ним надо ещё работать, и лучше пока не начинать исследования. Все остальное — документы и ценности - можно доставить в основное здание. С нами хранитель. Нуждается в медицинской помощи. По правде говоря, даже не знаю, зачем он нам. Потери: трое бойцов.
— Он Белый. Нужен, — упрямые губы Ксении сами произнесли фразу.
— Ну, нужен, значит нужен. Сама и возись, — словно забыв о присутствии старшего по званию, буркнул ее начальник.
Худояров посмотрел на эту компанию и, глубоко вздохнув, велел грузиться. Порядком здесь и не пахло.
— Рашид Ибрагимович, эти люди теперь все мои, — услышал он. — Прошу их расквартировать накормить и пусть отдыхают. Заслужили.
========== Глава 2. Наследие Дракона. Часть 1 ==========
С 15 на 16 апреля в Православную Ночь на главный Праздник Пасхи после ремонта, в тихом Брюсовом переулке, что совсем рядом с домом Литератора и домом Художника, в пяти минутах ходьбы от Консерватории, открыл свои двери старый храм…
Гордо смотрел на столицу православной Руси вновь позолоченный крест. Благостно звонили колокола. Не закрытый в годы репрессий он словно восстал в предверии Великой Победы. Торжественно громко и гордо звучал пасхальный чин: «Христос воскресе! – Воистину воскресе!».
В красных пасхальных облачениях, спешно присланных вместе со служками из главного храма в Елохове, с массивными, старого серебра пасхальными трисвечниками в руках, шли старшие чины Святого Синода. Воскресение Словущее, знаменовало изменения жизни, победу над злом, возрождение народа. Воителя. Труженика. Героя, принявшего неисчислимые страдания за будущее всего мира. Народа Победителя.
— Церковь, как Партия ( прости меня Господи) обязана помогать найти свою дорогу к праведному труду, к борьбе с Нечистым. Недаром несёт она на себе крест Христов, утешая в скорби православных. Наше слово и дело правое. Не противьтесь, отроки…
Ян, стоя в дверях улыбался сведённым к носу угольно чёрным бровям недовольной Ксении, давно верующей в Господа. Илья же только кивнул, и стрельнув глазом в сторону начальника, молча согласился.
В эту торжественную первую, почти послевоенную пасхальную ночь все примыкающие к Храму улицы были заполнены народом с зажженными свечами. И лился над Красной Москвой малиновый звон православного мира.
Почти у амвона стояла ещё одна яркая брюнетка со жгучими глазами. Она умрет в Киеве в 1991 году и навсегда останется честной и преданной своему мужу. Даже глубокой старухой эта женщина выглядела безупречно. Ее элегантные наряды, выбранные с потрясающим вкусом были предметом дикой зависти других «кремлевских жён». Умная, спокойная, изящная, в строгости воспитавшая талантливого сына и всегда верная своему мужу — Нино Берия…
Все прошедшие по коридорам подземного Кенигсберга крестились в эти святые дни. Отец Василий лично окунул каждого в привезённую из Кремлевских кладовых серебряную купель…
И громко пел на хорах Иван Козловский, вкладывая душу в святые слова, словно был он юродивым из оперы «Борис Годунов», зная заранее о предстоящих бедах своей страны.
Имеются абсолютно точные данные официальной Хроники, которая свидетельствует, что в апрельскую ночь 1944 года в храме молилось 2500 человек.
****
Рашид Ибрагимович торопился. В течении двух последних часов он разбирал папки с документами, в основном перекладывая их из одной объемной кучи в другую. Технические расчеты, схемы, дословный перевод аналитической части — он кто, в конце концов, он кадровый офицер, не физик и не математик. Каким образом он может сообразить как, где и с кем решать проблему ядерного синтеза? Фитин назначил на 16.00. Вот сейчас он откроет дверь и громко поставит вопрос о несоответствии задания и его должности. Он занимается разведкой. Он не техник.
Навстречу ему пробегали младшие офицеры, слегка притормаживая перед человеком в кителе без знаков отличия. Кто то кивал головой, остальные просто спешили по своим делам. Никому не было никакого дела до погрязшего в формулах генерала. Наконец, он увидел дверь с гордой буквой «М» и ухмыльнувшись решительно открыл ее. Здесь ещё висела не убранная штора затемнения. Он подошёл к ней и сорвав плотную бумагу тупо уставился на закрашенное белой краской наглухо забитое маленькое окно, выходящее на внутренний дворик.
«Так и доложу», — упрямо решил он и уже не размышляя отправился к руководителю.
В приемной толпился народ.
Подойдя к адьютанту Худояров поправил китель и негромко сообщил:
— Назначено лично, по «вертушке», на 16.00.
Последний молча кивнул и открыл тяжелую дверь.
В кабинете находилось трое.
Хозяин кабинета Начальник службы внешней разведки Фитин, Начальник 4 отдела СМЕРШ Утехин, который сидел за длинным столом совещаний и курил, глубоко вдыхая едкий папиросный табак и Начальник Особого Отдела, сидевший в кресле под портретом Вождя. Последний расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Он плохо переносил папиросный дым. Худояров знал, что рана на груди так до конца и не зажила.
Присутствующие кивнули головой, приветствуя.
Георгий Валентинович посмотрел на Худоярова и с раздражением начал:
— До каких пор Вы с вашей сомнительной шайкой состоящей из попов, кошек и собак будете безнаказанно обманывать партию?
Утехин скорее всего готовил эту фразу и хотел произнести ее возмущённо, но страх за свою собственную судьбу в случае ошибки превратил фразу из резкой в риторическую. При этом, сидящий в кресле широко улыбнулся и парировал:
— Вам бы шпионов ловить да о своей судьбе думать, а не о собрании домашних питомцев…
— Я всегда был чист перед Партией, соблюдайте субординацию, полковник.
Он повернулся к молчащему Фитину и добавил:
— Вы как никто знаете это! Операция «Энормоз» плод всех отделов разведки и моей вины нет, учитывая тупость наших технических служб, не сумевших в поставленные Партией сроки завершить ядерный синтез, в отличии от американцев…
Потом он посмотрел на портрет Вождя и добавил:
— А вот что делала эта шайка мне не известно…
Павел Михайлович перевел взгляд на резко бледнеющего Худоярова, прикидывающего КОГО только что назвал «шайкой» начальник СМЕРША, не рассчитавший насколько выгодно расположится хозяин попов и собак, и резюмировал:
— Я вижу вы не совсем понимаете масштабов происходящего. Приказы по операции издавала Ставка, и лично (он понизил голос до глухого шепота). Если там решат, что мы виновны в дезинформации, то пощады не будет. Приказ который отдан мне (пока устно) исключает всякую возможность выйти из под удара. Мне популярно объяснено, что в случае провала аресту подлежит все руководство. Вы надеюсь понимаете, ру-ко-водство. Вместе с кошками собаками попами и присутствующими здесь и сейчас, в этом кабинете.
— Разрешите мне объяснить, — тяжело закашлялся сидящий в кресле.
Он встал и подошел открыть окно. Утехин подумал, что поведение этого человека граничит с преступлением.
— Итак, — начал Ян откашлявшись, — приказ о нашей совместной работе подписан Берия и не желательно начинать сотрудничество с примитивных угроз и грызни.
Он глубоко вздохнул и увидев серое от страха лицо Худоярова продолжил:
— Впереди стране предстоит разгром Квантунской армии. Наш отдел создан, как абсолютно самостоятельный организм МГБ, на самом непонятном и трудном направлении. Именно эта новая для Советской Безопасности структура уже, как минимум, дважды позволила всем выйти сухими из воды. Это и события в Трансильвании и последние, связанные с артефактами неизвестной силы. В любом случае психотропная бомба в наших руках… Естественно, ни Трумен, ни, тем более, Черчиль не желают видеть СССР в Европе. Никто из здесь присутствующих не сомневается в способности Запада развернуть военную машину против нас. Я беседовал вчера с Курчатовым. Теория ядерного синтеза на основе привезённых из Колорадо ( он позволил себе криво улыбнуться) документов, уже рассчитана. Создание данного типа вооружения планируется на 46—47 годы. Нам надо успеть до этого времени уничтожить трансильванскую проблему. И не мешать ученым, потому что всякое запугивание ведёт только к отрицательному результату.
— Ну и как мы решим эту Вашу проблему, — недовольно спросил почти успокоившийся Утехин.
— Только с Вашей помощью и при согласии дружественной партии Мао Цзэдуна.
— А кто это? — заинтересовался руководитель СМЕРШа.
****
Положение Квантунской армии начиная с 10 августа было безрадостным. В 04.30 утра главные силы Забайкальского фронта через пустыню Гоби, сметя по пути марионеточное государство князя Де Вана устремились в сторону Большого Хингана.
Преодолев к исходу дня более 150 км, они оказались у отрогов гор.
Менее чем за двое суток войска первого Дальневосточного фронта , наступающие из Приморья, успели отразить достаточно мощные контрудары японцев и совместно с десантниками Тихоокеанского флота заняли Северную Корею, отрезав японские войска от метрополии, а затем соединились с наступающим Забайкальским фронтом…
И хотя радио из Токио твердило о позоре и над старшими офицерами повис меч огорченного Императора, но гранитная мощь элитной Квантунской армии была давно разрушена многолетней островной войной, а спешно набранные из добровольцев плохо обученные мальчишки не могли противостоять уставшим держать оружие, рассерженным Советским профессиональным войскам. Тем не менее, кровавый Ад, называемый войной, обернулся бы миллионными потерями для советского народа если бы не страшный парадокс — гибель жителей Хиросимы и Нагасаки, длительные военные операции на многочисленных островах Тихого океана, спасли Японию от полного уничтожения, а Советский Союз от затяжной тяжелой войны. 2 сентября Император Хирохито совершил единственный в своей жизни правильный поступок и подписал акт о капитуляции на борту линкора «Миссури».
Война кое где продолжалась до 10 сентября. Но это была уже просто «зачистка» территории….
По нашим официальным данным потери советских войск составили более 12 тыс человек, армия Императора потеряла около 84 тысяч. В плен взято 600 тыс человек.
Этот бесславный конец начался 17 августа в Мукдене, небольшом городке Центрального Китая, в котором советские войска пленили последнего Китайского императора Маньчжоу - Го Пу И….
****
Несколько тысячелетий назад. Центральный Китай. Сиань.
За высокой глинобитной оградой строящегося павильона взвивались вихри песка, иногда слышались пронзительные крики, да ветер доносил острый мускусный запах едкого человеческого пота.
Высокая милость царского казначея провинции Шэньси неторопливо плыл на резных носилках к пристани строящегося Последнего Присутствия…
Его не интересовали ни вскрики, ни тревожный шум доносящийся через толстые стены закрытого города. Он грезил, с широко открытыми глазами, о маленьком садике, вблизи прозрачной воды текущего рядом кристально-ледяного ручья и о глазах его первой наложницы.
Носилки повернули в сторону близкой реки и он, наконец, выдернутый из забытья приближающимися гортанными криками всмотрелся в череду длинных коридоров бесконечной улицы.
— Что там? — спросил он, идущего рядом начальника личной стражи.
Последний чуть склонив голову отозвался:
— Беглого ловят….
— И как они ухитряются бежать? Неужели страх и Великое Ничто не опутывает их, выжимая силы?
— Слава Вечности нам это не известно…
Казначею стало интересно… Крики и топот ног приближались. Солдаты охраны резко рассредоточились и пропустив изможденного бегущего человека, сомкнули ряды. Его преследователи, как стая высохших на ярком солнце гончих сбилась в кучу и из неё раздался, словно из общего хора голос:
— Немедленно расступиться!
Казначей взмахнул рукой, чуть высунув рукав широкого шитого шёлковой нитью зелёного халата и носилки словно откинуло в сторону одной из глиняных стен, отделяющих узкие проходы-тоннели, от строящихся огромных павильонов. Только по ним можно было не боясь перемещаться живущим.
Гончие возобновили свой стремительный бег, но время было упущено и беглец скрылся.
Поздно вечером, когда на глиняные крыши, наконец, упала мгла и люди получили свой час отдыха, а казначей, перебравшийся на другую сторону реки пересел в кресло среди распустившихся весенних ирисов, начальник охраны посмел спросить о судьбе спасённого ими беглеца.
— Ты не утопил его? — смеясь спросил хозяин. Ему уже было не любопытно и дневное происшествие показалось глупой юношеской выходкой. Казначей не любил глупостей и потому начал раздражаться. Но отменить собственное повеление, означает потерять лицо перед чернью. Он вздохнул и окончательно отвлекшись от созерцания прекрасного кивнул, велев привести невольника.
Солнце давно зашло, но ночное, шитое серебром на чёрном фоне небесного бархата, светило ещё не появилось. Вокруг, то снижаясь, то поднимаясь к небу, скорее чувством, чем глазами ощущались мелькающие тени, вылетевших из многочисленных пещер, рассыпанных словно сито в скалах, летучих мышей.
Начальник охраны поднял голову и похолодев увидел проявившийся наконец серп Луны, имеющий кроваво красный цвет и своими острыми концами, словно, направленными вниз, указывающий дорогу к сараю, стоящему у самой кромки воды. Он почувствовал как холодный пот стекает между лопаток и ноги словно вросли в землю. Там в ветхом сарае вдруг дико закричал человек.
Казначей выбирал охрану из прошедших школу войны и его защитник никогда не считал себя трусом. Тем не менее он долго стоял не пытаясь нарушить наступившей вокруг тишины. Прибежал охранник, торопливо сообщив о гневе долго ждущего хозяина. Они помедлили ещё не много и где-то спустя час, взяв в руки по три факела вошли в глинобитную мазанку, используемую для конопляной пеньки и хранения прочего не существенного хлама.
Среди канатов и горшков с выражением неисчислимого ужаса в мертвых глазах стояла глиняная фигура беглеца….
========== Глава 2. Наследие Дракона. 2 ==========
В двадцатых числах июня, когда отцвели ландыши в Подмосковье, а Мрак, как самая последняя шавка, любвеобильно засматривался на всех пробегающих мимо собак и даже кошек, команда переехала.
Пять небольших домиков, соединенных крытыми неотапливаемыми переходами, и центральное здание, за каких-то два месяца возведённые в глухом зелёном массиве.
Они простоят двадцать пять лет и будут заменены на шестиэтажное каменное монстрообразное сооружение.
Потом.
Но в то яркое, солнечное, первое послевоенное лето новенькие квадратные домики, словно пухлые боровики, выросшие среди зелёного леса, нетерпеливо ждали своих хозяев. Сверкала на солнце яркая, салатного оттенка, краска, ещё до конца не просохшая на новеньких ставнях (ставни, кстати, выглядели странным – лишним - дополнением на непривычных двухслойных рамах с большими стёклами).
Базу окружала плетёная декоративная изгородь. Многочисленные дорожки из выложенных сложным геометрическом порядком плиток затейливо огибали ландышевые «клумбы», созданные самой природой. Светло и жизнерадостно пел птичий хор. Шумел лес. А нечастые машины гостей встречал на входе огромный пирамидальный муравейник – маленькие трудолюбивые стражи выстроили свою «крепость» у самых ворот комплекса.
Густые заросли шиповника, уже начавшие терять свои гладкие бледно-розовые лепестки, да маленькие головки «куриной слепоты», как выводки пушистых цыплят, весело смотрели вверх, на солнце.
Пропитанный запахами леса воздух, наполненный шелестом листвы, жужжанием насекомых и пением прячущихся в зелени пичуг… База радостно встречала своих новых жильцов, которые переступили через порог и замерли - настолько неожиданно было это возникшее ощущение обретения родного дома.
Василий Иванович торжественным чином обошёл с кадилом все помещения, помянув «всуе» даже проживающую с ними нечистую силу. Нечистая сила благодарности не выразила. Наоборот, недовольный таким обращением Олладий долго чихал, а у протоиерея с тех пор пахло кошачьим духом. Проветривание и регулярная уборка не помогли. Спустя полгода священник взмолился о перемирии и с тех пор регулярно ставил блюдце с молоком рядом с тёплой голландской печью… но это опять-таки будет потом.
А пока природа радовалась вместе с людьми.
Уже летом возобновили отпуска и восстановили восьмичасовой рабочий день. Отдельным указом ЦК были полностью устранены обязательные сверхурочные работы. Страна, словно сбросив чёрный вдовий плат, стремилась забыть страшные годы и, перешагнув горе, достигнуть ранее невозможных экономических успехов. Даже кинематограф, забыв свою политическую значимость, допустил съемку первого приключенческого советского фильма — «Пятнадцатилетний капитан». Он выйдет в прокат в марте сорок шестого, и за какой-то год его посмотрит 17 миллионов человек. Вся страна!
Страна-герой! Страна-воин!
Страна-победитель.
***
Олладий, разменявший свой шестой век, удивленно наблюдал, как въехавшие вместе с Хозяином жильцы начали интенсивно обустраивать свою жизнь. Он же с трудом приноравливался к необыкновенным вкусам и странностям поселившихся в его лесу существ.
Огромная чёрная паучиха, повесив гамак между двух берёз, целыми днями лежала теперь, закутавшись в одеяло и, периодически всхлипывая, что-то читала. Любопытный кот заглянул однажды в толстый кожаный фолиант и рассмотрел надпись: «Бегущая по волнам» А.С.Грин.
Хозяйский сытый холоп Илья, как ранним утром, так и вечерами бегал по периметру территории (и оттачивал навыки стрельбы «по-македонски» установив мишень в самом дальнем углу)
Оборотень вырыл под забором лаз и регулярно исчезал, при этом не забывая вовремя возвращаться к ужину. Олладий не без оснований предполагал, что скоро в окрестных деревнях появятся крупные черные круглоголовые щенки.
Сам же Хозяин привез с собой кучу громоздких ящиков, и Илья целый час обливался потом, перетаскивая их от ворот в дом. А хозяин при этом бегал вокруг него и давал ценные указания. В ящиках оказались книги. Счастливый обладатель бумажных сокровищ провел целый день, разбирая их и расставляя на многочисленных полках.
— Зачем Вам столько книг? — поинтересовался приехавший с инспекцией Худояров.
— Чтобы все было под рукой, — последовал незамедлительный ответ.
— Я вижу здесь Стивенсона, Майн Рида, Дюма… а где же советская проза? И как вся эта литература поможет нам? — выразил недовольство ответ генерал.
— Ну, я просто люблю эти книжки. А советскую прозу - вон, Ксения читает. К тому же должны же быть у меня какие-то желания? — с лёгкой улыбкой возразил ему оппонент.
— Я не возражаю. Но наше дело не терпит разгильдяйства и отсутствия дисциплины…
На миг в маленьком домике воцарилась тишина, потом Хозяин обвёл взглядом помещение и тихо сообщил:
— Я призван не вами. И не вам меня торопить. Нужно время и узкоколейка к горе.
Темное облачко в небе отплыло прочь, и поселившийся на подоконнике солнечный заяц смело перескочил на генерала. Генерал энтузиазма не ощутил. Странности новых подчиненных порядком давили на нервы. Эта их независимость… Литература эта иностранная. Мистика эта чертова! Домовые во вверенном ему отряде, слыханное ли дело? Вампиры! Маги! Как тут устава придерживаться?
— … фрица! - услышал вдруг Рашид Ибрагимович. Отвлекся!
- Что?
Воплощение мистицизма и странностей терпеливо повторило:
- Верните нам фрица.
В кабинет без стука вплыла Ксения - в хлопковом синем халате с большими белыми пуговицами. Это генерала добило. Дивный вид этой женщины настолько контрастировал с оставленной за спиной ещё военной Москвой, что Худояров на миг зажмурился, а когда открыл глаза, глубоко вздохнул и, переведя взгляд на привычную военную форму, ладно сидевшую на Илье, попросил:
— Вы хоть при Утехине срам-то свой не показывайте. Отдел, понимаешь ли, особый. Разгильдяи. А немец ваш с ума сошёл. Эскулапы сказали - неизлечим он. Поеду я от вас. Расстроился только.
Ян проводил его до ворот. И уже севший в машину генерал услышал:
— Немца надо вернуть. Он Белый маг. Отогреется у нас. Я его с собой возьму. И не возражайте.
Глядя на это худое лицо, непроницаемо спокойное, бестрепетно уверенное, что его просьбу… хотя какую там, нахрен, просьбу… требование выполнят, Худояров только рукой махнул.
Куда там возражать!
Тут не рехнуться бы…
На обратном пути Рашид Ибрагимович задремал. Ему снились зубчатые Кремлевские башни, выложенные не красным кирпичом, а толстыми обложками детских книг, и кот, который печатал сказки на большой старой, ещё дореволюционной, пишущей машинке, громко стучащей старыми клавишами. Кот аккуратно вынимал напечатанные листы и, наклоняясь к нему через стену, сообщал:
— Прочитать немедленно! Чрезвычайно важно!
Худояров брал пачку листов и читал: «Немца верни! Дурень старый!»
Генерал хотел возмутиться, вздрогнул и проснулся. Перед ним исчезал, растворяясь в темном салоне, белый лист бумаги.
— Давай-ка на Канатчикову дачу, — скомандовал Худояров. — А то и правда залечат фашиста-то!
***
Неторопливо передвигая шахматные фигуры, Сталин ещё в 1935 году выбрал «пещерного марксиста» из рекомендованных ИККИ членов высшего руководства Коммунистической Партии Китая.
Показательный коминтерновский процесс Иосиф Виссарионович предполагал провести в конце весны 1939 года, и следователь А. И. Лангфанг старательно выбил показания на всю правящую верхушку из доставленного в НКВД в марте 1938 г. начальника отдела кадров Го Чжаотана. Процесс не провели, но двадцать членов КПК были по-быстрому обвинены в троцкистской деятельности и расстреляны. Мао получил миллион долларов на содержание ЦК.
После начала военной кампании в Китае всем стало понятно, кто возглавит единую партию и правительство. Руководитель и будущий «великий кормчий» прислал лично написанное благодарственное письмо, в котором отметил заботу Сталина о своих детях, вывезенных в целях безопасности в СССР, и уверил «отца» в единстве мыслей и действий двух братских народов.
В первых числах сентября спешно вылетел к Мао начальник внешней разведки Фитин П.М., а затем и руководитель 4-го отдела СМЕРШ Утехин Г. В.
Взволнованное успешными испытаниями нового оружия, уничтожившего Хиросиму и Нагасаки, ЦК требовало решительных действий от разведки.
Были предприняты сверхсекретные экспедиции ко всем легендарным и плохо изученным местам, известным своими загадочными взрывами.
Безуспешно изучался район Подкаменной Тунгуски.
Военные взрывотехники и группа ученых из лаборатории Курчатова И.В. на коленях обползали все 2,5 квадратных км уничтоженной взрывом 30 мая 1626 года территории на юго-западе Пекина. По четким свидетельствам летописных источников, странное белое облако выплыло тогда из пирамидальной горы-гробницы недалеко от Сианя и, достигнув столицы, взорвалось с ужасающим грохотом. В тот день погибло более 20 000 человек. Единственный наследник Императора Тяньци принц Чжу Цзыцзон был с трудом найден и опознан под завалами - рядом с перемещённым взрывом за пределы города трёхтонным каменным львом.
***
Несколько тысячелетий назад. Центральный Китай. Сиань.
Великий Ин Чжэн, основатель царства Цинь, чей облик ужасал врагов, первый владетель Империи, которому самими богами предназначено оставить наследникам правление в десять тысяч поколений, как мальчишка спешил за неровным светом зажженных факелов в глубину пещеры. Ход то расширялся, то сужался, и каменные своды, поддерживаемые множеством мертвенно-белых овальных столбов, не обещали идущим радужных надежд.
Между этими нерукотворными колоннами царил вечный мрак. Но из пробитого временем отверстия в скальном куполе пещеры на пришельцев падал бледный свет небесного странника, в эту ночь раскалённым серпом висевшего среди мерцающего звёздами неба.
Толстый начальник канцелярии, чей вкрадчивый чистый голос евнуха внушал страх окружающим, всемогущий Чжао Гао, вел Повелителя его к давней заветной мечте.
Летучие мыши, вылетевшие на охоту, да крики ночных птиц нарушали таинственный покой природного Храма.
— Долго ещё? — наконец нетерпеливо спросил император.
Евнух, так опрометчиво взваливший на себя ответственную должность проводника, молча показал рукой. Впереди в неясном свете чадящих смолой факелов показалась вырубленная искусственная ниша и дверь, обитая тусклым серебром. Воины встали перед этой преградой, не зная, что им делать дальше.
— Ломайте! - нетерпеливо приказал Повелитель.
Люди дернулись и застыли в неповиновении. Страх перед этой маленькой старой дверцей оказался сильнее.
Цинь Шихуан, самолично изведавший пределы своего мира, давно избегал общения со смертными. Он жаждал не власти, которую предоставляет золото, не сверхъестественной силы - он искал бессмертия. И хотя глупые последователи Конфуция усмотрели в этих поисках самодурство, за что были закопаны живыми в землю, хотя экспедиция к острову Чжифу за бальзамом бессмертия провалилась, но предпринятые его наместником Сюй Фу усилия не были тщетными.
И вот он, великий Цинь Шихуанди Ин Чжэн, совершивший восхождение на гору Тайшань и лично убивший могучую рыбу в Великом море, стоит перед этой неприметной дверью, за которой ждёт его Вечность.
Стиснув зубы, император непозволительно торопливо выхватил меч у старшего внутренней охраны и лично отсек ему голову. Кровь фонтаном хлестнула из зияющей пустотой шеи и оросила неприметную дверь.
Послышалось шипение. Воины замерли.
Горячая бурая жидкость стремительно всасывалась внутрь. Заклепки по краю сгнившего от старости дерева упали, и перед молчащим отрядом открылось большое овальное отверстие от рассыпавшейся в прах перегородки. Затхлый, сырой воздух, словно живой, вырвался изнутри, издав полный глубокой муки стон. Людям показалось, что сами гранитные стены пещеры плачут по непрошеным гостям.
Но император не обратил на это никакого внимания. Его влекло. Он, вновь торопясь, сделал несколько шагов и оказался внутри небольшого круглого помещения - перед гладкой плитой из красного гранита.
На искусно расписанных стенах и потолке огромный дракон, свернувшись в клубок, играл на флейте, в лапах он держал развёрнутый свиток. Заворожённый художественным чудом неизвестного художника, Владыка остановился и начал читать. Странные, неизвестные ему иероглифы вдруг сложились в понятные и простые слова:
«Раз в шестьсот лет меняются боги. Игра в го наскучила старикам. Ты, мой друг, решил поменяться со мной? Но я ещё не устал. Я хочу пить. Я хочу сына. Обними меня, мой сосуд!»
Расписанный сводчатый потолок уходил в неизвестность. Нарисованные на гладких стенах золотом и ляпис-лазурью картины парили над вошедшими. Лежащая на полу кроваво-красная плита звала выбранного встать на нее.
И император сделал этот шаг.
Бесцветные огни факелов замелькали, отражаясь в его стекленеющих глазах. Неподвижный, замерший, застывший Цинь Ши Хуанди словно превратился в зловещую статую, а темно - коричневый от сумрака цвет его кожи будто стек на красный гранит.
Огонь факелов замелькал в оставшихся живыми глазах, придавая взгляду зловещее упорство.
Когда на небе появились первые проблески рассвета, император неторопливо покинул пещеру в горе. Там, внутри, остались десять статуй, чьё сходство с живыми было настолько велико, что невозможно было поверить в действительность существования мастера, вылепившего из глины такое чудо…
========== Глава 2. Наследие Дракона Часть 3 ==========
Черная машина, по-хозяйски притормаживая, въехала на территорию, огороженную двухметровым кованным чугуном, представленным острыми, смотрящими вверх, на звёзды, пиками.
Автомобиль неторопливо гукнул и, скрипнув тормозами, плавно остановился. Рашид Ибрагимович, со вздохом, вышел и быстро смахнул выползшую на лицо кривоватую скупую улыбку, наблюдая, как испуганно спотыкаясь, спешит к нему Илья Натанович, бессменный, с неспокойного 30-го года, главный врач.
Канатчикова дача, построенная сто лет назад на высокой пойме речки Чуры, с которой просматривалось всё Замоскворечье, была когда-то местом уединения и приятственного отдыха, с разнообразными богемными представителями Первопрестольной, обоих полов. Но, со временем веротерпимость переросла в уважительную Веру, и хозяева, поменяв нрав, передали многочисленные постройки для богоугодного дела призрения психических и буйнопомешанных.
В августе 1945 территория больницы расцвела, результатом труда старого агронома Медведюка невероятными гладиолусами. Получить из рук Ростислава Степановича пару луковиц считали за абсолютную удачу. Даже на маленькой дачке главного врача росло всего несколько кустов…
Рашид Ибрагимович глубоко вдохнул тонкого цветочного аромата и, протянув руку, заметил:
– Красота-то у Вас какая! Прямо санаторий…
Илья Натанович засуетился, вытер о халат резко вспотевшую ладонь, и, слегка споткнувшись на первом слоге, кланяясь, поздоровался.
–Укр… ашаем территорию. К Победе тюльпаны высаживали, а вот сейчас, ждём, когда японцев изничтожат, и гладиолусы у нас расцвели…
– Хорошее дело, правильное. – одобрил генерал.
Они медленно прошли в главный корпус и сели за маленький круглый обеденный стол, стоящий на одной круглой ноге из перевитых хвостов зубастого дракона, живущего здесь ещё со времён роскошных вечеринок.
– Как наш пациент? – между глотками чая вскользь поинтересовался Рашид Ибрагимович.
Каганович вскочил и, отбежав к своему столу, взял объёмную серую папку с завязками. На ней химическим карандашом аккуратно было выведено: «Бернагард Кесслер. 31 год. Параноидальная шизофрения».
– У пациента симптоматика с ощущениями чего-то инородного в организме, и такие проявления заболевания очень редко поддаются психотерапевтическим приёмам. Но мы пытаемся лечить, – осторожно произнёс Илья Натанович. – Есть масса затруднений: языковой барьер, выраженное астеничное телосложение и испуг, конечно. Ему проведено три курса электросудорожной терапии, и пациента готовили к четвёртому, но достаточно буйное поведение пришлось корригировать, и, в результате, он немного простыл…
Тембр голоса постепенно снизился до шёпота, и генерал, поставив стакан, строго сдвинул брови к переносице, поинтересовался:
– Жив?
– Да-да, конечно, – заметался по кабинету Каганович, и, схватив стоящую на бюро вазу, наполненную большими красными яблоками, с гулким стуком опустил её на круглый стол.
– Угощайтесь, пожалуйста.
Генералу стало грустно. Он был в курсе применяемого лечения. В больнице находился центр по исследованию последствий черепно-мозговых травм, а с медикаментами для душевнобольных всегда было туго. Научно обоснованный метод пропускания электрического тока через головной мозг вызывал у него самого внутренние судорожные подергивания, да и в успокаивающее действие мокрых простыней Худояров не верил…
Он глубоко вздохнул и, отодвинув стакан, резюмировал:
– Я его забираю.
Каганович напрягся и, стоя спиной к генералу, глухо спросил:
– Когда и куда его доставить?
– Сейчас забираю, – коротко произнёс Худояров.
В ясном свете летнего дня от старого буфета к столу надвинулись тени, словно густая вуаль закрыла лицо, и, сквозь подступившую дремоту, Руководитель Особого Отдела Ставки услышал:
– Попробуйте яблоко, генерал, хрустящее… спелое… сочное… красное, его можно взять за хвостик и, если покрутить, то оно будет играть на солнце своим блестящим восковым бочком…
Глаза у Рашида Ибрагимовича широко распахнулись, и он понял, как чьи-то тёплые руки касаются его головы. Но тут в затылок резко вклинился стук старой пишущей машинки, и, на фоне её дребезжания, он явственно услышал: «Фрица забери, дурень старый!». По телу пробежала дрожь, нога под столом дёрнулась и голенью задела длинный драконий клык. Боль от пореза пронзила тело, и генерал резко охнув, нагнулся. Морок развеялся, а по ноге побежала густая чёрная очищающая струйка крови.
Худояров резко встал и громко, отчётливо произнёс:
– Сейчас. Немедленно. В любом состоянии.
Потом перевёл дыхание, опустошил одним глотком оставшийся в стакане чай и, шипя, словно сам был драконом, спросил:
– Ты с ума не сошёл, среди психов-то проживая, Каганович?! Гипноз решил на мне использовать? У тебя семья то есть? Или они бессмертны?!
Спустя пятнадцать минут, с лежащим на заднем сидении пациентом, пускающим слюни и смотрящим младенческими голубыми глазами в синее-синее бездонное небо, автомобиль торопливо выехал в сторону Киевского шоссе.
Известный психиатр и гипнотизёр Илья Натанович Каганович вместе с семьёй бесследно исчезнет в августе 1950 года со своей маленькой дачи. Клумба с гладиолусами будет кем-то разорена…
***
В голову, сквозь разрывы фугасных бомб и мелькание летевших в разные стороны комьев серой иссохшей от постоянного зноя земли, всё время, лезли неприятные гортанные звуки. Они порой становились резкими и громкими, словно, кто-то скрипуче и настойчиво пытался что-то ему объяснить. Иногда голоса звучали тихо и нежно, как шелест сухой травы, или, наоборот, как капель после летнего дождя. Дважды, или даже трижды, он явственно слышал собачий лай. Временами наступала тягучая ночная тишина, и в этот бесконечно-пустой отрезок времени ему становилось страшно, как будто его бросили навсегда и уже никто и никогда не станет ему шептать череду непонятных напевных слов: «Za mamu! Za papu! Vot glotai davai!».
Он постепенно привык к зовущим его из сладкой вязкой пустоты, а разум, укутанный от ужаса одиночества и безнадёжности, своей же собственной силой, постепенно, выпутывался из этих тёплых и глубоких слоёв, вынося на поверхность почти умершее Я.
И вот, сквозь пелену липких плёнок грязной туманной сырости, он различил лицо. Лицо каждый раз менялось, превращаясь то в бородатого тёмного скуластого мужчину, сильно смахивающего на православного служителя культа, который пел на хорах большой каменной церкви в православных Салониках, оставшихся тёплым воспоминанием из детства: синее море и песчаные пляжи, которые так любила его семья.
Потом лицо превращалось в хитрую кошачью морду, чьи усы щекотали его нос, заставляя чихать.
Но больше всего ему нравилось лицо темноволосой молодой женщины, только она наклонялась к нему и смотрела грустными чёрными глазами, а потом тихо касалась губами лба. Он всегда ждал её. Боялся никогда больше не увидеть сквозь постоянно меняющиеся лица. Он чувствовал, от него чего-то хотят. Надеялся, кто-то придёт из пустоты гулких коридоров. Верил, о нём могут вспомнить, он ещё не забыт.
Однажды, новое лицо приблизилось к лежащему телу и строгими мужскими карими глазами заглянуло в самый глубокий колодец сознания, туда, куда он постарался спрятать свою сущность, от обступивших его, в замкнутом пространстве бункера, чёрных теней.
Недвижимые зрачки, в овалах коричневого пигмента, пробили дыру в душе и сквозь эту брешь на него нахлынули запахи. Бернагард ощутил свежесть летнего утра и кашу, горячую овсяную кашу, с резким сливочным духом вкусного коровьего масла. А потом он не чувствами, а слухом осознал женский голос, у так понравившегося ему лица:
– Nu, dorogoi, glotai davai!
Кесслер резко открыл глаза, дёрнулся и спросил:
– Wo bin ich? (Где я нахожусь?). Wer Sind Sie? (Кто Ты?).
И закашлялся. Каша струйкой потекла по подбородку, и он, испугавшись собственной слабости, суетливо начал искать салфетку, вытереть рот…
***
Несколько тысячелетий назад. Центральный Китай. Сиань.
Евнухи, поминая всех Богов, начиная от Изначального, попарно шли по тёмному проходу. Впереди, как единственная крохотная надежда на возможное перерождение их погибших душ, тлела фитилем в масле маленькая лампа.
Люди достигли источника света и, повернув за поворот, остановились в абсолютной темноте.
Наконец, зашелестела тяжёлая кожаная занавесь, и леденящий душу полусвист-полушёпот разрешил откинуть преграду и сделать ещё несколько шагов. Вера в будущую жизнь иссякла.
Перед вошедшими во внезапном резком свете ламп, отражающих своими гнутыми отполированными до зеркального блеска золотыми краями горящие масляные фитили, проявилась квадратная зала, окружённая широким углублённым полом-рвом, наполненным блестящей серебряной жидкостью.
В центре зала на золотом троне, укрытом шкурами редчайших зверей, недвижимо сидел Император.
Во мраке помещения сложно было рассмотреть его властное лицо. Однако евнухи не сомневались в исходившем на них остром взгляде спокойных и жестоких глаз.
Целыми днями теперь Император находился в этой, скрытой от посторонних, части нового пирамидального дворца, спешно возводимого над пещерой, расположенной в одиноко стоящей на равнине горе.
Ши Хуанди, забросив ежегодные объезды провинций, лично руководил постройкой, предназначенной ему самими богами крепости. Он собирался вечно жить в этом рукотворном загробном мире.
Днём он дремал на троне, но, с наступлением сумерек, к нему сквозь горизонтальную прорезь кожаного занавеса проникала высокая фигура главного евнуха. Неловко согнув ноги в коленях, евнух ложился на холодные каменные плиты и, вдыхая запахи ртутной реки, одышливо ждал милости.
– О, Великий и Могучий Бао-си Совершенномудрый Тай-хао, первый правитель Китая, Цинь Ши Хуанди, божественный повелитель Востока, который изобрел Восемь Триграмм Книги перемен, (И цзин), придумал музыку и измерительные инструменты, научил людей приручать диких зверей и заниматься шелководством…
Главный Советник кратко и выученной скороговоркой перечислял титул, зная, как не любит Повелитель длинных несвязных речей. Наконец, торжественная часть была закончена, и, не переведя дух, начальник канцелярии Чжао Гао продолжил:
– Нижайшие слуги твои выполнили повеление. Нет больше во всём подлунном мире ни одного трактата, кроме принадлежащих тебе. Ли Сы, раб твоего тела и я, раб духа твоего, оставили в мире над землёй только трактаты о сельском хозяйстве, медицине и гадании. Во дворце Белого Дракона остались книги из императорского собрания и Хроники Цинь. Всё скопировано и принесено тебе. Всё остальное сожжено, Великий.
Со стороны трона послышался шелест одежд. Страшная магическая сила обряда уничтожила человеческую судьбу Императора, подарив взамен путь без перерождений. Тёплый ветер пролетел над головой Чжао Гао. Лёгким шелестом осенних листьев опустились в проходе пришедшие с ним. Глиняный порошок уже начали убирать невидимые служки…
– Мой сын и наследник будет жить со мной, – вдруг услышал он. Завтра, поставь ему малый трон…
Евнух вздрогнул. Потом, торопливо подняв полы шитого серебром халата, он попятился к выходу, быстро переставляя босые пятки по засыпанному ещё тёплой глиной полу.
***
Некастрированный, врождённый кастрат Чжао Гао, неоднократно рисковавший своей судьбой и побеждающий в войне с неизбежностью, торопился. Мысли, всегда плавно текущие в его голове, суетливо мелькали и отказывались выстраиваться по порядку, утверждённому длительными играми в го.
Приказ Великого невозможно было оспорить.
Участь старшего сына была предрешена.
Но оставался младший отпрыск династии.
Как же не хватает всего одного месяца! Ещё четыре седьмицы, и Гао успел бы собрать войска, чтобы пресытить Императора и утопить вечно голодного упыря потоками горячей мужской крови. Но как найти столько времени? Страшное распоряжение лишило его сил. На двух они не смогут найти СТОЛЬКО пищи.
Лёгкий ветер спустился с холмов и шаловливо приподнял полы халата, медленно идущего от горы человека. «А ведь северные провинции очень далеко», – вдруг мелькнула мысль. «Надо посоветоваться с Ли Сы».
К утру они составили завещание от Цинь Шихуана своему старшему сыну с приказанием почётно покончить с собой и с преданным ему генералом, охраняющим от гуннов северные рубежи.
К новому дворцу, между тем, подходили собираемые с юга, востока и запада отборные войска. Царедворцы спешили. Называя «оленя лошадью», люди ставили на кон существование подлунного мира…
========== Глава 2. Наследие Дракона. Часть 4 ==========
За окном деловито ковырялась в перьях, не забывая косить чёрным вороватым глазом в сторону блестящих чайных ложек, наглая сорочья физиономия. Несмотря на все попытки устроить небольшой сквозняк и как-то проветрить помещение, августовский густой воздух не давал вздохнуть полной грудью. Было как-то неестественно тихо, и даже пёстрая птица казалась нарисованной среди тёмно-зелёной листвы.
Ян сидел напротив Рашида Ибрагимовича и с «чрезвычайно сосредоточенным видом» изучал постановление Государственного комитета обороны № 9887сс/оп от 20 августа 1945 года за подписью И. В. Сталина о создании новой атомной отрасли народного хозяйства.
– Ну, вот и дождались, – наконец, резюмировал он прочитанное. – Осталось провести небольшой эксперимент, заодно и уничтожить хранящегося у нас красавца. Кстати, наблюдающий за цистерной Курчатов сообщает о постепенно выходящих из строя алюминиевых каналах. Они даже перебрали всю систему влагосигнализации.
– Скажите, пожалуйста, – ворчливо возразил Худояров. – Перебрали они. Всю техническую документацию и радиовзрыватель нам переправил Юлиус. Вообще, повезло, что куратором у него оказался Александр Семёнович. Считай, «атомную проблему» решили мы, а не эти… «деятели от науки».
– Ну,проблему-то решили фрицы. А Бленхеймская крыса быстро подсуетилась и попёрла всё, что плохо лежит.
Рашид Ибрагимович удивлённо поднял бровь, и Ян пояснил:
– Сэр Уинстон Черчиль…
Крыса? Кто бы спорил… генерал с такой нелицеприятной оценкой «союзничков» был согласен целиком и полностью. Вслух, однако, признавать правоту собеседника не стал. И так поймет.
Они помолчали. За окном послышалось бодрое «Кыш!», и недовольная птица резко снялась с места. Со стрёкотом (весьма оскорбительным по интонации – вот что себе позволяют эти бескрылые?!) полетела возмущаться в неизвестном направлении.
– Уха-то будет? – поинтересовался в пространство Ян.
– Пару плотвичек и карасей с десяток, – бодро сообщили за окном. – Пшёнки добавим, и будет нам обед. Пальчики оближете, Ян Геннадьевич! Я ж ещё вон сыроежек набрал, мы их с лучком. Объедение.
И ни тебе приветствия вышестоящему по званию, ни тебе «разрешите обратиться»…
Худояров только вздохнул.
– Санаторий, смотрю, у вас. И почему я всё это терпеть должен?
– А-а-а-а, так мы хорошие, – вдруг раздался шёпот в голове генерала. Последний вздрогнул, и рука непроизвольно сделала в воздухе крестообразное движение.
Ян хмыкнул.
Рука замерла.
Краска бросилась генералу в лицо. М-мать. Да сколько ж можно?!
Худояров подскочил со стула и, безбожно ругаясь и грозя «пропесочить на партсобрании» неведомо кого, засобирался в Москву - под удовлетворённое тихое мурлыканье.
Мурлыканье ли его умиротворило или пешая прогулка по траве и солнышку, но к отбытию генерал уже полностью обрел утраченное душевное равновесие. И даже нашел в себе силы на полушутливый совет.
– Хозяйка здесь нужна, – стоя у машины, уверенно сказал он провожающему его начальнику особого отдела.
– Бабушка Яга… – скептически протянул последний и смешно помахал рукой вслед отъезжающему трофейному «Хорьху».
***
Уже в начале осени 1945 под личным контролем Л.П. Берии заработал на комбинате «Маяк» первый советский промышленный реактор А-1, а 29 августа 1949 года будет произведён взрыв РДС -1, первой советской атомной бомбы. Это ещё впереди. Герой Советского Союза, разведчик Александр Семёнович Феклисов решит «атомную проблему» СССР, доставив в Москву образец радиовзрывателя. Но уже лежат в совершенно секретных папках сведения, полученные от Этель Розенберг, чей брат Юлиус служит механиком в ядерном центре Лос-Аламоса (из недр которого как раз и выплыла атомная бомба, сброшенная на Нагасаки)…
Первопроходцами в покорении атома всё-таки были немцы. 3 июля 1945 года некая группа немецких учёных была доставлена в усадьбу Фарм-Холл в Англии. Среди них были Штрассман и Ганн, открывшие деление атомного ядра ещё в 1938 году. Их работы были направлены на создание нового двигателя. Там же находились организаторы строительства в 1943 году завода в Рьюкане, Норвегия, где и наладили производство тяжёлой воды. А когда в результате танковой атаки на Курской дуге произошёл решительный поворот в войне, где-то во Фрайбурге получили уран-235. А в Хайгерлоке (Вюртемберг) уже стояла энергетическая установка.
Какое счастье, что немцы не успели!
Какая досада, что мы не первыми узнали об этих достижениях. При том, что открытия советских учёных, начинавших практически «с нуля», фантастические!
Очень скоро, 9 апреля 1946 года, будущий академик Ю.Б. Харитон переедет в Саровский монастырь, недалеко от города Арзамаса. Там, на этом сверхсекретном объекте, будет разработано практически всё орудие возмездия!
Но в 1944 туда уже проложена узкоколейка и что-то опасное и таинственное назначен тщательно охранять специально откомандированный батальон. Странная серебряная цистерна будет целых полтора года одиноко томиться под куполом двух построенных один над другим ангаров.
И, наконец, из шести без вести пропавших в победоносном 1945 году солдат какой-то уникальный скульптор вылепит глиняные фигуры…
***
Несколько тысячелетий назад. Центральный Китай. Сиань.
Десятилетний Эрши Хуан внимательно слушал необыкновенную историю об экспедиции Сюй Фу. Каким смелым и отважным воином был этот человек, познакомившийся с чудесами на острове Чжифу.
Его воспитатель, суровый Ли Сы, сегодня уделил младшему наследнику Ху Хухаю Эрши Хуанди больше положенного на учёбу бесценного времени.
В заключение поучительной истории он добавил несколько слов от себя:
– Мы слишком ничтожны, но, не рассмотрев истины, можем навлечь гнев Великого Отца. Я служу вашим целям, чтобы сохранить миг жизни всем нам, поэтому надо закрыть вход, запомните это и не подходите к Горе…
Мальчик поднял голову и посмотрел на учителя печально - совсем не по-детски. Закат уже был близок, и солнце красной полосой осветило его лицо с гладкими круглыми щеками. Но тени, лежащие вокруг глаз, отразили бесконечную усталость маленького человека, несущего на своих плечах ужас существования рядом с провалом вечной ночи - возводимым чёрным дворцом.
–Твоя речь не должна быть настолько полной, – тихо возразил принц. – Мы все здесь слабее младенца. Моя душа скорбит по брату, но, выбирая себе путь, я не могу ослушаться отца… Соберись с сердцем, учитель, может быть, Провидение позволит нам пережить этот месяц.
Поражённый словами ребенка, Ли Сы позволил отвести его во временные покои, а сам остался в одиночестве, наслаждаясь вечерней прохладой.
Перед его закрытыми глазами проплывали обрывки фраз и бессвязные видения безжизненного мира под горой.
«Мы должны закрыть проход, залив его ртутью и серебром», – мысль промелькнула испуганной сойкой и пропала. Храмовник вздохнул. Они давно приняли это решение. И, хотя малый трон и был установлен, старший сын не пришёл к отцу.
Сегодня последний день ожидания. Сегодня решится всё.
Стало холодно. Он никак не мог сказать своим палачам последнее слово…
Наконец, Ли Сы выпрямился, и печально смотрящие в бесконечность глаза прикрылись тяжёлыми веками. Рот его сжался в прямую тонкую линию.
Какая бы дорога не предстояла, все же легче, если она – одна.
Храмовник позволил вывести себя на холм рядом с длинным плоскогорьем перед строящимся дворцом. Пирамидальная гора поражала своими размерами, а вокруг неё, сколько хватало глаз, стояли войска Юга и Востока Ханьданя. Верные присяге воины, собранные по всему царству Чжао, были готовы отдать свою жизнь за жизни своих детей.
«Но не душу», – мелькнуло в голове.
Какое-то время он ещё стоял, оцепенев. Но в переливающихся волнах остывающего воздуха заката уже послышался гул, и гора содрогнулась. Император не дождался Сына и лично оповещал непослушных о своём гневе.
К Ли Сы подошли и, с поклоном перевязав ноги и руки, плотно закрепили его конечности к четырём повозкам. Небо блеснуло последней светлой полосой, и молчаливые рабы хлестнули испуганных животных.
Осталось лишь сказать… сказать…
–Я отдаю тебе тело, Зверь, ешь нас, Ненасыщаемый, мы больше не твоя пища, Земля не примет тебя!
Потом он повернул голову и скомандовал:
– Рвите!
И вновь содрогнулась гора. Дикий крик боли погас, вместе с чёрным пылевым смерчем, вырвавшимся из провала. Круглые камни заскользили по приготовленным полозьям и преградили путь переполненному жизнями Демону. Воины своим духом скрепили существо и трон, впаяв в золото своей живой кровью его мёртвую суть.
Только так можно было остановить его, только так.
Но… в наступившей темноте ночи мальчик бежал к разорванному конями телу. Неоконченный обряд прервался появившейся среди горячей глины живой душой. Гора содрогнулась, и стоящий вдали Чжао Гао услышал хохот и страшные слова:
– Я появлюсь сыном в Вечном Перерождении…
Поднялся ветер, и евнух понял, что они победили не до конца… и потерял сознание. Неужели все оказалось напрасно? Столько жертв…
Тело младшего принца так и не нашли.
========== Глава 2. Наследие Дракона. Часть 5 ==========
Сильные ветра властвовали в октябре 1945 года на возвышенностях района Линьтун в Центральном Китае. Казалось, сама природа хочет сдуть наглецов, торопливо укладывающих рельсы узкоколейки в сторону могучей пирамидальной горы.
На гору поглядывали с опаской. И на то были причины. Угрюмая, величественная, поросшая труднопроходимыми зарослями, с преобладанием в основном деревьев хвойных пород, чьи корни никогда глубоко не уходят в землю, она давила на сознание. В этих холмах не водятся грызуны, не живут кроты и не скачут зайцы. Здесь никогда не увидишь рыжего хвоста мышкующей лисы или аккуратный след дикого кота. Возвышенности Линьтуна — это царство птиц и редких эндемичных ночных бабочек, чьи жирные тела с неприятной настойчивостью садились по ночам на усталые лица спящих маньчжурских военнопленных – тяжелые, противные.
Голодные люди с четырёх утра до шести часов вечера молча упрямо долбили каменистую почву, брезгливо отбрасывая иногда попадающиеся в земле глиняные головы, руки и ноги. Кто их создал? Где? Когда? Но они выглядели пугающе достоверно. Пустые глаза темного терракота осуждающе смотрели из стылой земли, когда кирка или лопата опускались на них в сведённой судорогой руке строителей…
Официальная хроника, зафиксировавшая эту достопримечательность и рекомендующая Сиань «как обязательное место посещения для всех, кто приезжает в Китай», отметила открытие терракотовой армии 29 марта 1974 года, когда некие крестьяне уезда Линьтун во время копки колодца вскрыли шахты со стоящими в них в полный рост терракотовыми воинами.
Другая хроника, извлеченная из недр архива Комитета государственной безопасности после указа Б.Н. Ельцина от 24 августа 1991 года, под грифом «Совершенно секретно» рекомендует начать обследование объекта «Линьтун - С» после 1970 года…. на предмет создания музея на территории дружественной Китайской Народной Республики. В документах не поясняется, что именно было необходимо обследовать в сорока километрах от Сианя. Разрешили открыть только первую папку, остальные документы из архива остались неопубликованными и, видимо, не вскрытыми любопытными американскими демократами (поэтому и продолжают тихо ждать своего часа под сводами здания терракотового цвета на Лубянской площади в Москве)…
В 1978 году, во время совместной научной экспедиции Музея Естественной истории Великобритании и китайских коллег, было обнаружено железнодорожное полотно, устремляющееся в сторону центрального холма, предположительно ко входу в усыпальницу Императора. Там же, на дне провала, были найдены остатки искореженного состава и цистерн. Работы немедленно прекратили. Более того, правительство КНР оградило площадь в полтора квадратных километра бетонным забором, трехметровые стены которого хорошо видны в бинокль, если смотреть в сторону горы при входе в Музей терракотовых воинов.
***
Четвёртого ноября после обеда на письменный стол, на котором покоился букварь и несколько книг с крупными печатными буквами и картинками, легла ещё и маленькая красная книжечка.
— Ознакомьтесь, — сухо сообщил на хорошем немецком языке податель документа. — Ваш паспорт. Теперь Вы у нас Борис Янович Кесслеров, из семьи волжских немцев. Дороги назад в Германию у гауптштурмфюрера Бернагарда Кесслера нет и быть не может. Русский учите, и старайтесь. На одних улыбках долго не прожить. Особенно у нас, — говоривший помолчал и вдруг, криво улыбнувшись, добавил:
— В нашей с вами стране.
Его собеседник, высокий человек, тощий и белобрысый, только вздохнул и, пожав плечами, взял в руки свои гарантии гражданина и человека.
— У нашего Бориса сегодня выход в свет, — услышали мужчины.
И в комнату вплыла Ксения, распространяя удивительный запах «Красной Москвы». Знаменитые духи дореволюционной фабрики Брокара (которые старые москвичи до сих пор шёпотом смели именовать «Любимым букетом императрицы»).
В зелено-голубом вечернем платье, на каблуках и с высокой прической, искусно составленной из густых чёрных волос, эта женщина была настолько красивой, что мужчины тихо поклонились. Только грустная улыбка как бы спрашивала Яна, понимает ли этот странный хозяин ее жизни, для кого она так оделась.
Важный Илья, словно старый камердинер, аккуратно усадил ее на заднее сиденье и не замечая немца был крайне вежлив и предупредителен только к ней.
Бернагард же с удивлением отметил своё громко стучащее о костлявую грудь сердце и испугался мысли о близости к этому чуду.
Закрывая ворота и смотря вслед отъехавшей машине, Василий Иванович покосился на Мрака, сидевшего на замёрзшей муравьиной куче, и тихо сказал:
— Съест наша Ксюша паучка-то немецкого, не подавится…
Оборотень строго посмотрел на дорогу вслед исчезнувшей за поворотом машины и, глубоко вздохнув, побежал к дому, в котором было тепло и спокойно. Странные людские обычаи мало интересовали его.
***
Илья подъехал к театру точно к половине седьмого. Мужчины, столкнувшись, неловко открыли перед женщиной огромные дубовые двери, и Ксения, улыбаясь, вошла в заполненный светом вестибюль.
Когда-то, маленькая девочка, в первый раз оказавшаяся в огромном городе, шла с матушкой мимо этого Дворца, слушала, как выговариваются слова молитвы, и думала, что было бы красиво положить их на волшебную музыку Моцарта. Она даже позволила себе перебить матушку и вызвать ее недовольство.
«И не мечтай, — услышала тогда ответ девочка, прозвучавший из узких сухих губ, - Это обитель греха. Лицедеи попадают в ад».
Тогда она обиделась, а сейчас каким бы счастьем было для неё услышать тихий голос игуменьи…
Ксения вздохнула полной грудью и улыбнулась.
Они разделись и прошли по указателям светлыми коридорами. Рядом двигались, шептались, осматривались такие же люди - радостно удивленные, восхищенные. Это был настоящий праздник.
Но группа испытывала на этом празднике далеко неоднозначные чувства.
Бернагард не решился предложить прогулку по театру. Такому незнакомому, с множеством неуместно прикреплённой новой символики, и такому родному, похожему на его Венскую Оперу.
Ксения робела и, боясь показать своё невежество, торопилась к местам, обозначенным на билетах.
Илье же было тесно и жарко в непривычно-солидном для него месте. Он предпочёл бы дождаться девушку и немца в автомобиле. Но Ян передал ему три билета и, улыбаясь во весь рот, велел слушать оперу внимательно…
Они прошли ярко освещенную, переливающуюся хрусталем люстр и украшенную бра залу, в которой суетилась публика. Мужская половина - поправляя галифе в начищенных кирзовых сапогах и одергивая кители и гимнастерки. Женская - покусывающая впервые накрашенные губы… одетая кто в толстую вязаную кофту и военную юбку, кто в яркое летнее ситцевое платье и галоши… Наконец компания попала в небольшой коридор с плотно закрытыми дверями. Почти у каждой стояла охрана. Илья распрямил спину и, встав за Ксению, пропустил ее вперед. К ним подошли и, посмотрев на билеты, пригласили в открывшуюся дверь.
— Вам в четвертый бенуар, — услышала Ксения.
Давали «Евгения Онегина», новую постановку Бориса Покровского.
Москвичи всегда уважительно относились к своему театру, и им, несомненно, повезло, потому что Иосиф Виссарионович тоже любил театр. Более того, он лично контролировал классические спектакли, правда не принимая фривольностей режиссеров.
Известно его подлинное выражение, сказанное дирижеру: «Большой театр – это святая сцена классического искусства, а не сцена портянок и навоза!».
Борису Покровскому тоже досталось, ведь он позволил себе показать Татьяну непричесанной, одетой лишь в легкое утреннее платье - перед Онегиным.
Известно, что при просмотре этой сцены Сталин слегка нахмурился … и с тех пор героине в течение сорока последующих лет обязательно делали высокую причёску, и пела она только в полностью закрытом платье зелёного бархата.
…В этот осенний ветреный вечер «отец народов» отсутствовал, но правительственная ложа не пустовала.
В середине второго акта тяжелые бархатные портьеры дрогнули и в кресло сел руководитель Специального комитета при ГКО и заместитель председателя Совета народных комиссаров. Рядом с ним бледным пятном в полутемном зале сидела какая-то невысокая худая женщина. Казалось, он не замечает ее присутствия, как не обращали внимания и остальные сопровождающие его лица. Слишком часто менялись эти силуэты.
Берия между тем покрутил головой и посмотрел сквозь серебряные, ещё дореволюционные очки работы мастерской Карла Фаберже, в сторону четвёртой ложи бенуара.
Он даже привстал, увидев женщину с поразительно длинной шеей и гордой прямой спиной. Она сидела, слегка оборотившись, и что-то негромко говорила находящемуся с ней в ложе блондину.
— Богиня, — произнёс Лаврентий Павлович.
Он долго смотрел на нее: на восторженно - возбужденный пристальный взгляд ее глаз, устремлённых на сцену, на корону из густых чёрных волос, венчающих гордую голову на крепком белоснежном основании плеч…
Затем вздохнул и, обернувшись, заметил офицеру, стоящему в глубине ложи.
— Пойди к ней, передай пакет для Яна.
Ещё раз вздохнул и, посмотрев на бледное пятно, сидящее рядом, произнёс:
— Очень красивая женщина, но злая.
И по-хозяйски спокойно задрал юбку и полез вверх, туда, где горячая кровь готовила ему место для отдыха и обретения новых сил…
***
Несколько тысячелетий назад. Центральный Китай. Сиань.
Ущербная серая, как прах, Луна уходила с небосвода, пытаясь подсветить своим холодным светом путь маленького худого существа. Существо родилось из земли, пропитанной кровью жертвы, отдавшей свое Я только ему. Напоминающее жирную белую личинку-гусеницу, оно… он? Кажется, он…
Он помнил свое имя — Эрши Хуан. Он смог рассмотреть странно белеющие в сонном свечении ночной хозяйки валяющиеся рядом конечности. Чьи?
Подобрав руки мертвеца, личинка ощутила скрытое присутствие Смерти, поторопилась насытиться и вновь уйти внутрь умершей вместе с воинами земли. Там, в глубине, она создала свой кокон и стала ждать. Она успела вовремя, спрятавшись между бесцветными силуэтами окаменевших от безумного гнева хозяина летучих мышей и ногами застывшей в галопе четверки лошадей, разорвавших отдавшего ему свою жизнь. Две черные кобылы и два белых жеребца пытались ускакать вперед, но теперь река времени, поглотив их, превратила всех в серый терракот.
Блики Луны исчезали, но на медных шестах, оставшихся на поверхности, остались рыжие окислившиеся пятна. За тысячу лет они не сгнили, не исчезли.
Они и отметили это место.
Венецианская республика. Венеция. 1299 год. Дом Марко Поло.
Марко закрыл рукопись, наконец поставив точку в конце повествования. В доме стояла жаркая тишина сиесты.
В пустой комнате он ясно слышал собственное дыхание… и еще одно. Это второе, непрошеное, неизвестно откуда появившееся дыхание иногда казалось ему раздуваемыми в горне кузнечными мехами, но чаще тихими всхлипываниями ребенка, сосущего материнскую грудь.
По узкому коридору, выходящему из кабинета, можно было попасть на кухню и еще в три комнаты. Там сейчас было пусто.
Он тихо встал и разогнулся осторожно - давала о себе знать случайно полученная на корабле рана. Позади опять послышался то ли вздох, то ли шум.
Марко резко обернулся и посмотрел в сумрак коридора. Тени всегда играли злые шутки с его зрением. Ему вновь показалось, что крышка запаянной вазы открывается… Ваза была привезёна им из далекой странной земли (там добывали очень белую соль и расплачивались бумажными деньгами!). И, кажется, с ней он привез еще что-то…
По вечерам, когда уходила прислуга, Марко готов был поклясться на Святом Писании, что видел человеческую тень … маленького мальчика, протягивающего к нему руки… прямо из этого сосуда.
— Не бойся, ибо Я - с тобою; не смущайся, ибо Я - Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей… — прошептал он молитву из Исайи (41:10).
Молитва не спасла от тени, но прояснила голову. Марко глубоко вздохнул. Накинув на ажурную фарфоровую курильницу с редким рельефным декором большой бабочки-бражника плащ, быстро вышел. Его путь лежал в порт.
Поначалу он хотел оставить этот шедевр в Италии, переправив его либо в Верону, либо во Флоренцию. Но из Флоренции всегда можно попасть в порт Остии, и тогда страшный для него предмет может вернуться обратно. Правда, из Вероны всегда все уходит в дикие земли Германии и Австрии, но на суше много соблазнов по дороге… И Марко выбрал порт. Сегодня уходил корабль в совсем уж дальнее далеко, а предложенная ему цена была вполне подходящей.
Купец шел мимо рынка и мастерских, несмотря на жару, кутаясь в плащ, как при ознобе. Он сам удивлялся своему непонятному состоянию и устал задавать себе один и тот же вопрос, не лишает ли Бог его разума после перенесённых скитаний?
Но проходя верфи, Марко почти успокоился и даже с удовольствием начал вдыхать запахи. Пахло гниющими водорослями, мочой и тухлой мелкой рыбешкой, валяющейся под ногами. Но эти запахи были настоящими, в них не было той пугающей призрачности…
..Наконец, он достиг цели своего похода - перед ним вырос Датский Гукор, оборудованный вполне современно: парой мачт, удлиненным бушпритом, и даже бом-кливером. Кроме того, корабль был оснащён неплохими пушками малого калибра.
Видимо предупрежденный капитаном караульный как-то по-особенному засвистел, и на палубу вышел, самодовольно подкручивая густые вислые усы, благородный рыцарь Марк фон Вендинг из далекой Польской страны.
— Вы известный господин купец, Поло? — изрёк он с грубым акцентом и рыгнул.
До Марко донёсся запах кислого пива. Он успел подумать, как можно в стране изысканных вин пить этот воняющей ослиными экскрементами напиток… впрочем, это неважно… лишь бы удалось.
— Да, это я.
— Принесли?
Марко засомневался и хотел уже было уйти от наглеца, как вновь услышал детский писк.
Он взвесил прикрытый плащом сосуд на руке. Улыбка явилась на лицо как бы сама собой, и язык вступил в разговор сам, привычно расхваливая товар. Как бы тяжко не было, какой бы груз не лежал на душе, купец остается купцом.
— Принёс. Я называю эту курительницу «яо», и продаю ее Вам вместе с набором даров моря «порчелла». Большая редкость! Мне не известен материал, из которого сделано данное чудо, оно обошлось мне недешево, а учитывая сложности пути, в данный момент оно почти бесценно…
Они торговались до появления первых розовых оттенков гаснущего светила. И, лишь оглянувшись на подрастающие тени, мужчины заключили, наконец, свой договор. Получив тринадцать золотых дукатов (совсем не большая сумма для раритета, первого фарфорового предмета, ввезённого в Старый Свет из Китая!), Марко Поло поспешил домой.
Удалось! Слава Всемилостивейшему, удалось! Проклятый сосуд покинул его!
Через год Марко женится на Донате Бадоер и оставит после своей смерти весьма внушительное наследство дочери Моретте. Тени и звуки перестанут преследовать его. На фундаменте дома воздвигнут через два столетия театр, и мраморная доска на здании с его именем удивляет туристов в наши дни.
С первой зарей датский корабль тихо уйдет в море. А рыцарь спрячет «порцеллен» в своем сундуке…
========== Глава 2. Наследие Дракона. Часть 6 ==========
За окном противно подвывал осенний мерзкий ветер, сдувая с берёз желтую листву. Он регулярно засыпал все дорожки ковром из пряно пахнущих листьев и, хотя упрямый Илья каждое утро трудолюбиво сгребал их в кучи, освобождая выложенные плиткой тропинки, но за ночь они скрывались вновь… и казалось, что листопаду не будет конца.
Ян поставил на стол стакан с чаем и, усевшись в кресло-качалку, закутался в плед. Театралы должны были вернуться не раньше одиннадцати, Василий Иванович все чаще оставался ночевать в приходе, спасаясь от кошачьего духа, а Мрак давно сопел носом под столом. В доме было тихо и тепло.
Над ним, украшенный желтой шёлковой бахромой, словно балдахин над троном, висел большой синий абажур. Одна из дверей вела в персональную ванную комнату. Его собственное маленькое помещение казалось хозяину удивительно уютным, несмотря на большое количество вместившейся в комнате мебели: письменный стол, широкая удобная софа, застеленная невесть откуда притащенным Ильей велюровым покрывалом, кресло-качалка, шкаф и книжные стеллажи от пола до потолка.
— Целых шесть штук, — зачем то с не скрываемой гордостью вслух произнёс Ян.
Начальник особого отдела покрутил головой разыскивая глазами открытую утром книгу. Книжка нашлась на софе и сидящий в кресле решил загипнотизировать ее, чтобы последняя отрастила себе ноги и самостоятельно добралась до чтеца. Чуда не произошло, возможно потому что глаза гипнотизера закрылись. Любопытная кошачья морда высунулась из стены, хмыкнула и пропала.
***
Во Внуково Георгий Валентинович Утехин, не успев спуститься с самолета по приставной лестнице, уже отдавал распоряжения в своём собственном персональном стиле:
— Гриф «Немедленно»! Пусть прибудет через три часа. На сборы агенту «Марья» час. Условие отбытия - «длительное пребывание, погружение».
Он быстро пересёк расстояние от взлетно-посадочной полосы и, свернув за угол нового блочного здания военного аэродрома, оказался перед шлагбаумом, возле которого стояла ожидавшая генерала машина.
Утехин мысленно улыбнулся, гордясь собой и так своевременно пришедшему на ум (во время тридцати часового перелёта из Пекина, который китайские братья называли почему то Бейджинг) решением проблемы наблюдения за весьма сомнительным отделом, контролируемым лично товарищем Берия. Теперь и он сможет проследить за непонятно откуда свалившимся полковником, обладающим запредельными для такого наглеца возможностями. Хотя следует признать, пока он не ошибся ни разу, этот странный человек. Он нужен стране. Он полезен партии. Но знать, что делается за забором в Тропаревском лесном массиве, не помешает.
По дороге генерал немного подремал и поднимаясь к себе на второй этаж даже задумался о горячем душе и сладком чае, но увидев в приемной уже ожидающую его, отмёл свои личные желания, нетерпеливо сделав резкое движение рукой, заменявшее приказ «Пошли!»
— Не стану вас разочаровывать, Елена Дмитриевна…— начальник 4-го отдела СМЕРШ непривычно тихо и внятно, старался подбирать слова. Такое поведение и весь его вид и тон (словно говоривший отрывал время у куда более занятого и значимого сотрудника чем он сам) напрягали сидевшую перед ним женщину, одетую в строгое чёрное платье, мало украшавшее ее и выглядящее нелепо в этом царстве цвета хаки и заправленных в начищенные до блеска сапоги галифе.
— Вам следует переехать с целью постоянного длительного проживания, — Георгий Валентинович замялся, но, закурив, продолжил уже увереннее, — и работать! Выполнять любые функции от переводчика (если потребуется) до кухарки. Вы направляетесь в Особый отдел. Вот, ознакомьтесь с имеющимися у меня материалами.
Он протянул тонкую папку – там было не больше десятка печатных листков и фотографий.
Последний документ состоял из нескольких предложений «Выполненные задания (три). Данные недоступны. Код 1.00. Разрешено для доступа 00.3 и выше»
Ввиду скудости данных времени на чтение ушло немного. Пять минут – и женщина подняла голову и, отложив бумаги, заметила:
— Слишком мало для анализа.
Утехин воодушевился. Резко встал, подошёл к окну, распахнул форточку:
— Просто живите с ними. Слушайте. Смотрите. Не мешайте. Даже помогайте при необходимости. Мне важно знать, с кем мы имеем дело, кто это и каким образом этим личностям удаётся выполнять… сложно объяснимое. Полковник чрезвычайно умён. Он не постесняется выяснить даже самые нелицеприятные ваши тайны. Я не стану скрывать от него личное дело. При этом надеюсь на понимание серьезности вопроса. Я лично представлю вас. Поезжайте домой, собирайтесь. Через два часа за вами приедет машина…
***
Марья… так назвали женщину, насильно выданную замуж за Ивана, управляющего имуществом в советском посольстве в Варшаве в декабре 1940… Это благодаря работе «Ивана да Марьи» на стол Сталина легли совершенно секретные документы с точной датой начала войны. Именно Елена Дмитриевна Морджинская, обозначенная на старых пожелтевших от времени листках с грифом «совершенно секретно» как «одна разведчица», передала их в срок.
22 июня 1941 года семейная пара смогла вернуться в Москву. С 1942 она по личному распоряжению Берии возглавляла аналитический отдел и активно сотрудничала с «кембриджской пятеркой», сотрудниками Defence Intelligence (DI). Сама из потомственных аристократов, эта женщина смогла в 1929 получить юридическое образование, стать специалистом по советскому праву. Знала в совершенстве английский, немецкий, французский, испанский языки…
На фоне полного благополучия и признания среди коллег ее 35-летнюю, молодую, энергичную, преданную делу партии, после окончания войны внезапно отправляют в отставку. Официально. Во всяком случае, в ее биографии за последующие годы - пробел. Известно лишь, что долгие годы она проживает в районе Тропаревского лесного массива.
…Елена Дмитриевна также станет профессором, до конца своей жизни (в 1982 году) будет возглавлять в Институте философии сектор критики антикоммунизма.
…Будет и прихожанкой в Храме Воскресения Словущего. Потом.
…Похоронена она на Ваганьковском кладбище. На ее могиле лежит простая черная плита с инициалами, датой рождения и датой окончания земной жизни… а также художественно выполненной фигурой огромного кота, сидящего спиной к зрителям и машущего мохнатой лапой вслед уходящей в бесконечность фигуре…
***
В половине одиннадцатого, когда луна, несмотря на листопад и появившуюся возможность подсмотреть, была аккуратно отодвинута от окон тучками, у ворот загудел клаксон и машина закатилась на охраняемую территорию.
Мрак поднял мохнатую голову и на всякий случай гавкнул. Потом зевнул, поднялся и направился в холл, откуда доносились громкие голоса и нежный женский смех.
В гостиной загорелся камин, на кухне зашумел чайник, и компания, рассевшись по креслам, приступила к обсуждению недавно увиденного.
— Ну что же, ты довольна? — спросил Ян Ксению.
— Очень. Я никак не думала, что это настолько интересно! Чудесно! Прекрасно!
— А вам, Борис, понравилась русская опера?
Бернагард старательно прикинул в голове возможное содержание вопроса и услышав знакомое слово «опера» приветливо кивнул головой.
— Бууумашкаа — послышалось за спиной.
Оладию не терпелось узнать содержимое хранящееся в дурно пахнущем опасностью бумажном конверте.
— Прочитал, — буркнул Ян, теряя миг совершенно живого, естественного семейного тепла. — Умеешь же ты гадость сказать. Через неделю. Готовьтесь. Надо людей отобрать. Илья проверишь, чтоб все сыты и здоровы. И ввести их в курс дела…. мммм, кратко.
Ксения посмотрела на говорящего и хорошее настроение растворилось в повисшей тишине гостиной. Ей захотелось выйти на улицу и искупаться в холодном осеннем воздухе, найти на чёрном полотне неба ковш Большой Медведицы, вечно присматривающей за Медвежонком, умыть лицо в серебряных струях света Луны, очиститься и успокоить тревогу в своей душе.
— Не надо сомневаться, — тихо сказала она. — Сомнения свойственны слабости человеческой…
Ян повернул голову - и в очередной раз удивился чутью этой женщины.
Но такой вечер нельзя было портить глупыми мыслями.
— Илюх, принеси бутылку.
И, поймав удивленный взгляд, пояснил:
— Ну, ту, которую сперли из замка. Дай ее Борису. Он поймет. Пусть разливает.
Бернагард смотрел, как одним глотком опрокинул в рот бесценную Чёрную жемчужину Луи XIII дома «Реми Мартин» Илья, как сморщилась Ксения и как долго крутил граненый, совсем не подходящий для такого напитка стакан Ян. Он молчал и думал, что ему… тепло среди этих странных людей.
***
Утром после завтрака их без предупреждения навестил Утехин. Автомобиль привез вместе с начальником СМЕРШа женщину в габардиновом, шитом по фигуре платье и смешной фетровой шляпке, а также безапелляционный приказ, подписанный лично Лаврентием Павловичем: «О вхождении в состав оперативной группы».
— Кто это, Ян Геннадьевич? — спросил недоумевающий Илья.
Ян засмеялся и, посмотрев на вытянутые удивленные лица, весело сообщил:
— А это она, наша Бабушка Яга! Давайте знакомится!
И протянул приехавшей даме руку…
***
Париж. Ночь на 24 августа 1572 года. Варфоломеевская ночь. Амбруаз Паре.
Среди ясного дня, словно дым от тысяч орудий, на землю в полной тишине наполз плотный, как овсяный кисель, густой туман и окутал Нотр Дам де Пари и стоящий рядом с ним Отель Дье…
Странное чудо природы было отмечено королевскими летописцами, но совершенно не замечено ни торговцами, ни калеками, ни слугами Господа, ни мамашами с выводками радостно орущих ребятишек. Солдаты в полном обмундировании и нищие в отрепьях — все готовились и наблюдали, чтобы при первой возможности напасть и ограбить.
— Смотреть внимательно, — отдал приказ ночной король Парижа. И все бродяги, сбивая ноги, вычисляли дома, не отмеченные тайным белым крестом.
— Живите ночью, — был второй приказ.
И все, включая ремесленников и золотарей, обходя знать с белой повязкой на рукаве, рвали остальных дворян, разбивая в щепу их дубовые ворота.
— Не забудьте десятину, — третье наставление не требовало дополнительного толкования. Оно родилось в голове Святой троицы за полгода до душной августовской ночи и было благостно принято в душах всех заинтересованных лиц.
***
Старый Колиньи, тяжело раненый две ночи назад, хотел умереть. Но заранее одетая в чёрное жена не удержалась и позвала из «Божьего дома» королевского лейб-медика Амбруаза Парэ, гугенота. Медная пуля ловко была извлечена из раны, и адмиралу полегчало. Однако призрак надежды лишь поиграл с ревнителем протестантской веры, и полученное ближе к ночи письмо расставило все по местам.
«Его Величество повторил неоднократно « In Huguenots occidere nolite timere bonum est…», — гласило послание. И хотя высказывание было весьма двусмысленным и сопровождалось строгими осуждающими взглядами, посылаемыми сыну королевой-матерью, Екатериной из рода Медичи, оно могло трактоваться только однозначно. («Не бойтесь убивать гугенотов, это доброе дело» или: «Гугенотов не убивайте, бойтесь недоброго дела» (лат.)) Так убивать или не убивать?
Проживший суровую военную жизнь старик открыл глаза и посмотрел на сидящего рядом с ним мужчину.
— Вам пора, мессир Парэ. Я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Но в них нуждается моя страна. Вам надо уйти.
Человек в скромном чёрном костюме, в котором, кроме кружевного брабантского воротника, не было ничего от дворянина, только пожал плечами.
— Мне некуда идти, монсеньор, я протестант. И это решает все.
— Вы королевский врач, мой дорогой. Карл тяжело болен. Он обязан умереть на ваших руках, как его отец и дед. Карл дальновиден и понимает это. Ваше место при дворе. Поспешите.
— Мое место рядом с больным, ибо сказано … «кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слез». (Иер.8:21-22; 9:1)
Колиньи зашевелился в подушках, пытаясь сесть. Врач поднялся помочь больному принять более удобное положение и сквозь появившееся тяжелое дыхание усталого, старого человека расслышал:
— «Я Господь, целитель твой» (Исх 15:26). Вы пойдёте. И в благодарность за лечение возьмёте вазу из далекого Китая. Оставьте ее при дворе….
Адмирал закрыл глаза и задремал. Врач некоторое время размышлял, а затем, взяв свёрток и свой кожаный баул, закутавшись в плащ и поглубже на глаза надвинув шляпу, поспешил во дворец.
***
Амбруаз Паре, родившийся в ничем не примечательном Лавале на севере Бретани. Сын сундучника, начавший свой путь подмастерьем цирюльника. Великий врач и гуманист. Королевский лейб-медик, проводивший в мир иной четырёх королей и единолично лечивший их всю свою долгую жизнь. Человек, знавший самые страшные тайны Екатерины Медичи, Екатерины-Отравительницы, матери всех королей. Владевший временем, отведённым правящей династии самим Создателем.
Это он запретил лить расплавленный свинец на кровоточащие раны с целью остановки кровотечения, заменив их наложением бинтов и мазевыми повязками. Это он изобрёл поворот плода на ножку, спасая детей и матерей от рассечения их в утробе, порой вместе с матерью. Это он впервые в истории хирургии без обезболивания и карболового антисептика совершил вычленение локтевого сустава. Он изобретал протезы и медицинские инструменты, которыми пользуются и сейчас. А ещё он писал трактаты по медицине на французском языке, неслыханная наглость по тем временам. Его ненавидели. Его боготворили. Его боялись. Его уважали.
И его единственного из протестантов спрятал за массивными портьерами в собственном кабинете великий интриган, ханжа и обманщик Карл IX. Он нуждался в своём лейб-гугеноте!
Много позже, описывая страшную Варфоломеевскую резню и свое путешествие по Парижу от «Отель Дье» до королевского замка, Амбруаз Паре расскажет случившееся с ним другу-хирургу Никола Савино, который и запишет эту странную историю.
«Я нёс курительницу и чувствовал, как теплый и нежный фарфор словно пульсировал телом новорожденного под моими руками. На ощупь вещица была словно обтянута тонкой телячьей живой кожей, и под ней что-то переливалось, плакало и шептало странные непристойности. Я был рад оставить сей предмет в малой синей гостиной. Прошли годы, но я не могу забыть этого жуткого ощущения».
========== Глава 2. Наследие Дракона. Часть 7 ==========
Под ровный гул моторов в маленьком шарике иллюминатора медленно проплывала серая, стылая, осенняя земля. Илья смотрел на исчезающий в облаках город и старался не думать о страшном парадоксе - он отвык от такой ровной и совсем не изрытой воронками поверхности!
А между тем такое, оказывается, было! Сюда не дошел ни один фронт, сюда не долетали «юнкерсы» со смертоносным бомбовым грузом… Его огромная Родина, не поврежденная за четыре года войны, исчезала под крылом, облетевшими березовыми лесами, обильно припорошенными уже улёгшимся не тающим снегом. Здесь не было ни одной бомбежки, не было даже затемнения, и городки ближе к вечеру весело мигали одинокими, но такими яркими и живыми напоминаниями: врага у нас не было, мы победили, все будет хорошо!
От этого становилось легче на душе. Светлее.
С утра совершив прыжок из Москвы в Горький, группа оставила там основной груз и охающего Василия Ивановича, прихватившего с собой молчаливую «бабушку Ягу», которую вслух уважительно старались называть Еленой Дмитриевной. После чего, быстро дозаправив самолет, спешно вылетели в Иркутск.
Непершина ждали Саровский монастырь и долгий десятисуточный путь по железной дороге с бойцами и грузом. Цистерну необходимо было доставить в целости и в срок.
Остальные «в полном составе, с котами и собаками», как выразилось начальство, летели в Пекин и далее, к известной одному Яну цели — в провинцию Хэнань, уезда Дэнфэн, к монастырю Сун-Шань Шаолиньсы.
На все вопросы полковник, вырядившийся в два свитера, меховые унты и толстую простроченную куртку, только пожимал плечами и произносил краткое, как выстрел, и неприятное для русского слуха слово: «Квест!». А иногда, ухмыляясь, добавлял татарское, попонятней: «Кысмет, однако». Откуда он набрался этих словечек, даже Худояров не решился спросить, но понял и разделил немногословную фразу о судьбе. И сейчас завистливо смотрел, как удобно-уютно устроился Ян в своих многочисленных одежках. Генерала, несмотря на толстый тулуп, знобило…
Под вечер их сильно трясло, и к Иркутску отряд прибыл со слегка позеленевшими лицами и промерзшими синими губами. Здесь переночевали.
Уже совсем ночью, как следует отогревшись разбавленным спиртом и дождавшись, когда генерал ушел спать в отдельно выделенное для него помещение (по правде сказать, больше похожее на кладовую), группа прослушала похожую на сказку инструкцию.
«Наш путь к священной пятой горе Китая. И пусть она не высока и не повторяет Эверест, но зато проходивший мимо Бог отдал ей часть своего тела и с тех пор она напоминает всем лежащего среди зелёных лесов Будду. Известно, что пятнадцатьвеков назад к подножию центрального пика Шаоши явился индийский воин Будхабхадра, его представили императору Сяо Вэнь-ди, и тот разрешил основать монастырь, названный «храмом в лесах горы Шаоши». В монастыре при храме Будхабхадра, названный в Китае Бато, пообещал вырастить «молодой лес» - воинов Света, борцов с чёрными силами нижнего мира… На его место через сто лет пришел Дамо, который принёс с собой волшебные исцеляющие иглы и свет неба, который позволяет открыть любой путь среди ночи…»
Закончив сказку, Ян поднял кружку с остатками разбавленного спирта и, порадовав общество малопонятным «чин-чин», улёгся на кровать, тут же уснув. Спрашивать группу, понятен ли маршрут, не стал. И так понятно, что ничего не понятно. Потом поймут, не в первый раз…
Ксения долго сидела, бездумно глядя на языки алого пламени, которые словно временно переселились в железную печурку прямиком из ее девичьей души. В отрывистых, невнятных объяснениях скрывался единственный факт — надо похоронить в горе нечто страшное, вырвавшееся на поверхность… кого-то сильно похожего на дьявола, «дракона ночи», как сказал Ян. Но там уже сидел один такой неупокоенный ужас…
«До чего я докатилась», — подумала девушка, вспомнив матушкины страшные сказки про Ад и огненные муки. Но… раз они хоронят, изгоняют и запирают силы черные, нечистые, значит, не все так плохо…
Сзади неслышно подошел Борис.
Для Бернагарда русская волшебница стала тем единственным в новой странной жизни существом, которое он хотел видеть. Притом боялся, не будет ли русской женщине (коммунисту!) неприятно понять всю очевидность этой тяги. Поэтому так старался находиться в отдалении, где-то среди мужчин, всеми силами стараясь не выдать себя, старательно принимая участие в общих разговорах. Основное странным образом воспринималось не слухом, а мозгом, словно кто-то в его голове переводил тяжелую русскую речь, делая ее простой и понятной. А в обратную сторону это не работало - сам он даже обычные бытовые просьбы по-прежнему не мог воспроизвести, волей-неволей обращаясь к Ксении и тихо радуясь такой возможности.
Илья относился к «прибившемуся фрицу» нейтрально, странный русский поп шарахался от всех вопросов, регулярно пытаясь перекрестить его след.
Полковник упорно называл Борисом, с лёгкой руки окрестил «белым магом», но часто, глядя в его сторону, морщил нос, словно пытался понять, с какой целью они подобрали его в Кёнигсбергском подземелье.
А Ксения…
Ксения, почувствовав движение, оглянулась, наверное, впервые посмотрев на Бернагарда не как на больного, а на мужчину. Рядом с ней в маленькой избенке, одиноко притулившейся на краю холодного поля аэродрома, находился не фашист, не сумасшедший и совсем не инвалид. Перед ней, протянув руки к огню, стоял высокий мужчина с короткими светлыми волосами и грустной улыбкой обреченного жить в тюрьме…
Из угла внезапно послышалось взрыкивание, и шипящий голос, раздавшийся где-то внутри голов, ехидно сообщил: «А плюс на минус даст нам что»?
Мрак тут же проснулся и рыкнул. Голос мявкнул и решил заткнуться.
Ксения встала и молча пошла к себе, за занавеску, спать, показав Борису на стоящую рядом с окном пустую застеленную кровать…
***
В пять утра вылетели в Ургу, и после бесконечно холодных часов полёта над облаками перелетели горы, чьи верхушки, казалось, вот-вот процарапают корпус самолета.
Пекин встретил их диким ветром. Пилот долго кружил над аэродромом, даже не пытаясь сесть. Потом, осознав безысходность ситуации, плавно развернул самолет и аккуратно посадил машину. На посадку ушли последние капли керосина. И первые минуты пилот просто смотрел на приборную доску, используя личный способ психологической разгрузки – шепотом поминал природу-погоду здешних мест нехорошими, но очень энергичными словами… и целыми выражениями.
Но об этом пассажиры не узнали.
***
Военно - политическая обстановка в Китае в конце 1945 года была не просто взрывоопасной. Начинался период захвата власти гоминьдановским правительством, армия которого насчитывала более 4 млн. бойцов. Ещё 12 августа на секретных переговорах, состоявшихся между американским послом П.Дж. Херли и Чан Кайши, были согласованы планы ликвидации коммунистических формирований в Северном и Северо-восточном Китае. В начале октября без согласования с СССР военные корабли США высадили десант в основных портах Северного Китая и заняли Пекин, оккупировав в дополнение основные узловые железнодорожные станции.
Безуспешные переговоры о политическом разделении Китая между странами-победителями ни к чему не привели. Уже к ноябрю Сталиным было принято решение о передаче всего трофейного японского вооружения полуторамиллионной армии Мао Цзедуна. Поэтому, несмотря на предпринятое гоминьдановцами широкомасштабное наступление, опорные базы народно-освободительной армии Китая остались под контролем Мао. Харбин, Цзямусы, Муданьцзян, Цицикар были заняты советскими войсками, как и периферийные районы Южной и Центральной Маньчжурии. После крупномасштабных сражений 1 октября 1949 года, наконец, было провозглашено образование КНР. Остатки гоминьдановской армии эвакуировались на территорию Тайваня.
В советской истории мало упоминается период боев за Китай. Однако еще четыре долгих года наши военные советники продолжали погибать в далеком далеке от своей Родины. Число погибших до сих пор не известно. Но, например, с июля 1946 по июнь 1947 года, даже по неполным и разрозненным сведениям, погибло и умерло от ран более 3 тыс. советских гражданских и военных специалистов. На мемориальных кладбищах только на Ляодунском полуострове было захоронено 558 человек…
Под особым контролем Ставки, не жалеющей средств и людских ресурсов, находились железнодорожные войска. Было проложено заново и восстановлено 2,5 тыс. километров полотна. Налажено бесперебойное движение грузовых составов.
Интерес же представляет информация о спешной прокладке с августа по октябрь 1945 года 65 километров пути – почему-то в тупик, к неизвестной горе и городу, расположенному в Центральном Китае, практически полностью разрушенному беспрецедентными бомбежками 1945-1946 годов. Город с населением менее 120 тысяч человек (это в чрезвычайно густонаселенной стране) по непонятной прихоти фактически сравняли с землей.
Внезапно в конце 1945 года налеты прекратились и на территории (единственной во всем Китае) словно объявили карантин. В течение года никто не может проникнуть в город рядом с горой. А с 1949 туда насильственно стали завозить и заселили более миллиона человек…
***
Не высыпающийся с самого начала апреля, задерганный и умученный Аполлон Александрович Петров, сумевший, наконец, вручить верительные грамоты 8 мая 1945 года и на настоящий момент чрезвычайный уполномоченный посол СССР в Китае, встретил промерзшую группу. В руках он держал расшифровку телеграммы… в которой, несмотря на уже полное отсутствие цифрового кода, было столько же неясного, сколько и в первом присланном Ставкой варианте.
Тем не менее, он сразу предложил гостям сесть за стол, а, увидев совершенно человеческие глаза у большой чёрной овчарки, облизнувшейся при слове «обед», позволил себе улыбнуться.
Представились.
Худояров сразу ушёл в аналитический отдел. Он оставался в Пекине.
А вот полковник непонятно с чего схватил Аполлона Александровича за рукав и буквально потащил в занесённый тонким слоем снега старый сад при посольстве.
— Позвольте обьяснить, — начал он.— Я решил рискнуть и, несомненно, проявлю мародерство, запросив у вас трёх из имеющихся в наличии пяти военных переводчиков. Более того, мне необходим ваш садовник.
Аполлон Александрович дернул бровью и, протянув Яну лист с дешифровкой, начал:
— Вот распоряжение Ставки. Приказ оказать вашей группе любую посильную помощь.
Он тщательно выделил последние слова и посмотрел на Яна не слишком одобрительно. Тот молчал, ожидая продолжения.
— А вы выражаете намерение забрать из крайне нуждающегося в специалистах посольства практически всех переводчиков, причём на неопределенный срок. И третья ваша просьба….
Ян опять промолчал, машинально отметив последнее слово.
— Третья просьба о садовнике…
Ян вздохнул и вывел жирную двойку невесть откуда взявшимся химическим карандашом на листке с сообщением Ставки. Прищурился, что-то взвешивая… потом обвёл кружком ещё пару букв и передал листок обратно.
— Теперь взгляните. К сожалению, данная просьба не обсуждается…
Посол автоматически глянул на бумагу – его глаза расширились.
— Но позвольте, — твёрдым голосом начал было Петров. — Послушайте… В настоящее время это совершенно невозможно, да и в посольстве тогда просто не останется переводчиков, кроме меня.
— Я не прошу.
— Но…
— Один переводчик будет прикомандирован к проходящему через Пекин в Сиань составу, второй завтра улетит с нами в Лоянь, и кто-то останется с генералом, который позднее прилетит к месту нашей окончательной дислокации. Садовник Ю Линь, как один из последних воинов носителей света, вернётся туда, откуда вышел, уже навсегда…
Посол вздохнул. Разбираться в услышанном он даже не пытался. Во-первых, секретность, во-вторых, у него, всегда присутствовало иррациональное чутье – и сейчас оно по-хорошему предупреждало не соваться в мутную историю московской группы.
— Хорошо, Вас устроит в качестве одного из переводчиков моя жена? Она неплохо объясняется на северном диалекте и знает более двух тысяч иероглифов…
— Ваша жена? - маловыразительное до этого лицо собеседника изобразило удивление. - Вы вообще понимаете, о чем идёт речь?
Не очень. И пытаться не будет. Как говорится, широка страна моя родная… и хочешь дышать вольно – не вникай в секреты и тайны.
— Я понимаю, полковник. Вы просто не оставили мне выхода.
— Подумайте. Попробуйте найти этот самый выход. Если вы прикомандируете ее к составу, то предварительно сами, я подчеркиваю, сами дадите ей самые точные и безапелляционные инструкции. Она должна будет сразу забыть обо всем, что увидит и услышит в этом походе. И всю жизнь молчать. Я не шучу. Вы подвергаете опасности себя, семью, жену…
Смешно. Почти. Московские всегда считают самым опасным делом свои собственные игры. Опасность… тут всегда опасность.
— Достаточно. Я услышал вас. У меня все равно нет иного выхода…
Ян лишь пожал плечами. Люди сами выбирают свою судьбу, и никто не вправе запретить им ее творить.
На том разговор прервался.
На следующий день они улетали в Лоянь. Двухмоторный самолётик чихал и натужно раскручивал промерзшие за ночь винты. Перед ним так же звучно чихал и кашлял простуженный Рашид Ибрагимович. Группа поднялась по железным ступенькам и услышала, как ветер донёс до них тихое:
— С Богом…
***
Аполлон Александрович Петров скоропостижно скончается в Москве 11 января 1949 года и будет похоронен на Ваганьковском кладбище. Его жена Юлия Павловна, жизнерадостная красивая хохотушка, будет арестована 25 ноября 1947 года сразу после разговора с давно не виденной сестрой. В заключении она родит сына, которого отберут у неё через две недели после родов, ничего не сообщив при этом продолжающему работать в Москве отцу.
***
1585 год. Чахтицкий замок в словацких Малых Карпатах.
Несмотря на пылающую березу, отдающую свою белую красоту ложу из раскалённых, несущих кусочек адского пламени углей, в зале все равно было сыро. Сквозь витражные красно - зелёные ганзейские стёкла в тяжелых свинцовых переплетах вместе с последними лучами короткого зимнего дня просачивался стылый мрак ночи. На неудобном деревянном кресле, вытертом поколениями пресветлых мягких частей, сидела внучка палатина Венгрии, племянница польского короля, обладательница немыслимо белой кожи, чья красота и нежность были воспеты поэтами. Закутанная в меховой плащ, она бездумно смотрела на игру огня, опустив руки на гладкую поверхность китайской вазы…
Волшебной вазы… прекрасной… дивной, чарующей, тёплой красоты.
На полу стояла на коленях (прикрытая рогожами, ограждающими от исходящего от неё запаха мочи и конского навоза) привезённая специально из далекого скита колдунья Дарвуля. Бывшая честная прихожанка… бывшая потомственная экономка рода Басарабов-Дракулешти. Изгнанная по подозрению в содомских грехах и связи с нечистым, она влачила своё существование, пока высокая графиня Эржбет не пожелала прослушать ее сказки о ценной китайской фарфоровой вазе, попавшей в замок ещё при Владе Третьем, Басарабе, при жизни именованным Цепешем, а после смерти Дракулой…
Плотно закрытая дверь в зал внезапно распахнулась, и на пороге остановилась, придерживая юбки, миловидная девушка, лет пятнадцати-шестнадцати, уже вошедшая в сладкую пору и ждущая новой, страшной и влекущей женской жизни. Ее лицо выдавало самое простое происхождение, но светлый овал не тронутого оспой лица был чист и по-своему прекрасен.
— Ваше сиятельство, заговорил… — заторопилась она.
— Неужели? — отметила приятной улыбкой сообщение графиня.
— Какое первое слово произнёс наш сын?
— Его сиятельство произнес «Дай!», — смело произнесла нянька, наверняка зная о награде, ожидающей ее за подобную весть.
Последний луч, уходящего дня, проникший сквозь красную смальту окна, кровавым узором упал на драгоценный фарфор. Лежащая на полу Даркуля забилась в припадке под толстой рогожей, испуская вокруг себя резкие запахи нечистот. Графиня подарила нежный взгляд радостной няньке и встала, чтобы аккуратно поставить отдающий ей нежное тепло сосуд на бархатное ложе венецианского, обитого бархатом и кожей сандалового ящика, который как и содержащийся в нем предмет не имел цены.
— Я жду вас после вечерни, моя дорогая. Уложите спать нашего сына и проститесь с ним. Вы выполнили перед ним свой долг. Теперь моя очередь выполнить свой перед вами…
***
Никто не знает, сколько девушек за 25 лет ежегодных массовых убийств уничтожила ради кровавых купаний Елизавета Батори, графиня - монстр в обличье нестареющей красавицы. Только королевский палатин Дьёрдь Турзо, не обращая внимание на сопротивление слуг, 29 декабря 1610 года застал ее светлость в подвале за садистскими издевательствами над очередной жертвой, помещённой в «железную пыточную деву». Три помощницы служанки были прилюдно сожжены, колдунья Дарвуля исчезла, а хоронившему трупы горбуну Фицко отрубили голову. Графиню, чьи коронованные родственники отвернулись и забыли о ее существовании, заперли в замке. Она скончалась в 1614 году. Доподлинно известно, что руки умершей пришлось сломать, чтобы отобрать у покойницы китайскую фарфоровую вазу. Ее сын, присутствовавший при печальном событии, распорядился продать ценный предмет.
========== Хроники Особого отдела. Глава 2. Наследие Дракона. Часть 8 ==========
Два студебеккера и много чего видавший на своём веку виллис, посвистывавший на холодном ветру порванным тентом, с невероятным трудом катили узкой дороге. По чести сказать, дорога больше смахивала на тропу. Но лучшего тут все равно не сыщешь…
На уезд Дэнфэн внезапно упала оттепель, и отвердевшая на морозе грязь быстро обрадовалась лучам пробившего пелену густых облаков солнца. Правда, теперь она уже не мерзко хрустела, а не менее противно чавкала и хлюпала.
Последний из шаолиньских вусенов сидел среди мерзнувшего взвода, поплотнее набившегося под брезентовую крышу студебеккера, пытаясь спрятаться от всепроникающего холодного зимнего ветра.
Под Лояном царила анархия.
То с одной, то с другой стороны дороги периодически мелькали тени. Здесь со всех собирали дорожную дань. Однако, ни банды мародеров, ни воры не решались открыто нападать на хорошо вооруженных людей, и препятствием в этой поездке служила только природа.
Ши Дэ Кень медитировал.
Словно вещь, его забрали из-за надежных стен Посольства - в виде молчаливого предмета. Без объяснений посадили в самолёт. Судьба не дала ему шанса - только полёт к следующему перерождению. Он не оставил ученика, и скорее всего великое искусство стиля ло-хань-цюань будет с его смертью безвозвратно утрачено. Значит, так решили боги. Его упорная, не научившаяся мириться с потерями душа не желала сдаваться, однако Великая Мать не дала выбора. Впереди, на расстоянии каких то 15 лиг, высилась гора его детства Ву Жу Фэн, а под горой все ещё стоял незыблемыми стенами Сун-Шань Шаолиньсы.
***
Машины, натужно гудя моторами, лезли вверх, размазывая грязь дороги, которая постепенно набирала плотность. Заросшие вечнозелеными лесами, притихшие, зимние горы неодобрительно встречали путешественников.
— А вы знаете, — бодро и как-то восторженно-зловеще начал Ян, обратившись к тихо сидящему переводчику. — Востоковеды в имени Шаолиньсы усмотрели целую фразу: мы едем в «храм в лесах горы Шаоши». При том, что сами китайцы считают: в Шаолине спрятан «молодой лес». А вы вот как думаете?
Продрогший переводчик вздрогнул и открыл было рот, но в этот момент виллис затормозил и перед людьми открылся с небольшой площадки вид на лес, от которой узкая тропа почти отвесно уходила вверх, через несколько метров от основания разделяясь на три ещё более узкие тропинки. На высоте в несколько десятков метров сквозь хвою были видны многочисленные каменные постройки.
Ян не стал дожидаться ответа от опешившего лингвиста и, ловко перепрыгнув через борт, скомандовал:
— Приехали. Вылезайте.
Оценив свою пытающуюся размять затёкшие ноги команду, добавил:
— Если смотреть с самой высокой точки горы вниз, то лес будет невысоким.
Потом бодрый полковник отвлёкся: узрел, как неторопливый китаец вылезает из грузовика, хмыкнул, сделав пару шагов навстречу, и, вдруг поклонившись садовнику почти до земли, сообщил:
— Вы наш проводник. Прошу не создавать трудности ни себе, ни нам. Вы ведёте по левой тропе, — не дожидаясь ответа, он достал из кармана невесть откуда взявшееся яблоко, подбросил на ладони и приготовился съесть.
Де Кень вздрогнул, и вокруг маленького щуплого китайского садовника ощутимо сгустился воздух.
— Дорогу осилит идущий, — услышали все.
— Ага, — согласился Ян.— Давай поделим путь на двоих.
И подбросил яблоко.
На каменную поверхность утрамбованной веками площадки с глухим стуком упали четыре дольки.
Де Кень удивленно уставился на них, а командир, хмыкнув, сообщил:
— Ну ты делил пополам, а потом я … то , что осталось. Пойдут четверо, ты пятый; переводчик, собака и тень не считаются.
***
Подъем был крутой. Ноги то и дело скользили по вязкой, размытой дождями глине, и тогда забравшийся на очередной уступ человек соскальзывал вниз, больно раня колени о мелкую гальку.
Внимательный ко всему необычному Илья настороженно смотрел, как меняются по мере подъема его спутники.
Худенькая изящная Ксения, словно ночной мотылёк, примостилась за спиной у Бориса, который, расправив плечи, бодро нёс свою костлявую фигуру. Не богатырь, далеко не богатырь… но он все-таки прикрывал девушку. Мрак, рыча и ощетинившись, крался по тропе, почти прижавшись к земле пузом. Собака водила носом, и в какой-то момент перекинулась в рыжую собачонку, а затем молнией метнулась к богатырю, прыгнула - и так и осталась у Ильи на руках. Темное малоприметное облако недолго думая повисло над ним, и капитан вдруг ощутил тяжесть этих двух тел.
— Мрак, ты боишься, что ли? — невольно вырвался удивленный вопрос. Собака высунула чёрный нос и заскулила.
Где-то наверху сочувственно хрюкнул Оладий.
— Боятся, — утвердительно сообщил обществу Ян.
И, посмотрев на Ксению, тревожно спросил:
— Как ты?
Девушка только махнула рукой и, упрямо сжав губы, полезла вверх.
Бернагард невольно оглянулся. Ему впервые за долгие месяцы так глубоко и легко дышалось. Ноги словно сами несли, и живописная горная тропинка напомнила ему детские походы с отцом, когда они, срезав по посоху, долго бродили по Альпам, восхищаясь дивными видами и наблюдая птиц. Увидев спутницу, он встревожился и, не зная причины, вопросительно уставился на невозмутимого китайца и Яна.
— Здесь слишком много Света, — неопределенно буркнул командир. - Сейчас пройдём, дальше легче будет.
***
Наконец маленький молчаливый отряд увидел впереди многочисленные глинобитные хижины и… целый комплекс зданий из вырубленного камня и сырцового, а местами и обожженного кирпича. Основной комплекс окружала довольно широкая крепостная стена, вход которой сторожили две слегка выступающие вперёд башни. Ворота были закрыты. Площадь перед входом, мощеная каменными плитами, явно лежавшими здесь не одну сотню лет, выглядела не просто безлюдной. Она была давно мертва.
— Именно здесь ждёт своего часа Игла Света! — громко сообщил Ян. — Тысячу лет все, поклоняющиеся Великой Матери и низвергающие Тьму, приходят сюда, становясь ее служителями.
Полковник подошёл к воротам и постучал в дверное кольцо.
С высоты башни послышался голос:
— Нин ши шуи? (Кто вы?)
— Надо же, столько лет прошло, а здесь ничего не изменилось, — умильно созерцая высунувшуюся голову, констатировал Ян и, повернувшись к Де Кеню, строго сказал:
— Объясни им.
***
После долгих переговоров, сопровождавшихся руганью, плевками и криками, Де Кеню каким-то образом удалось убедить привратника открыть ворота и пропустить делегацию внутрь.
Их встречали.
Семь монахов, одетых в грязно-белые полотняные рубахи.
Из стоящих в ряд служителей трое были молоды, остальные производили впечатление древних старцев, с трудом вышедших поприветствовать странных гостей.
Привратник молча рассматривал военных, медленно переводя взгляд то на девушку, то на собаку. Потом выпрямился и с тихим вздохом проговорил… нет, скорее промолвил:
— Наша обитель открыта для всех прошедших путём Света.
Переводчик, с трудом подбирая схожие слова, повернулся к Яну. Похоже, слова так и не подобрались, потому что речь его смахивала на заикание:
— Это какой-то дикий диалект. Я почти не понимаю…
— Надо было оставить жену послу, — недовольно буркнул полковник и, расплывшись в медоточивой улыбке, бодро начал что-то объяснять опешившим монахам.
Где-то через час переговоров, за время которых лицо Настоятеля превратилось в глиняную неподвижную маску, а полковник стал похож на подростка, с трудом скрывающего радость первого знакомства с женщиной, их пригласили внутрь глиняной ветхой избушки. В знак гостеприимства или чего-то иного на полу оставили горшок воды. То ли пораженная уровнем радушия, то ли просто умотанная вусмерть, группа молча полегла кто где упал - и даже вещмешки не все под головы подложили. Сон сморил моментально.
Ши Де Кень не был допущен к монахам и остался с гостями.
***
Ночь прошла спокойно. Утром их вновь навестил настоятель.
— Итак, ты желаешь забрать Иглу, принадлежащую нашей обители? — прошелестел старик.
— Она не ваша. Ее оставили на хранение, — парировал оппонент.
— Мы решили позволить тебе Пройти Путь. Одному.
— Нет. Я, не спрашивая вас, возьму с собой друга.
— Ши Де Кень уже твой друг?
— Мой друг - богатырь. А Ши Де Кень - последний носитель Знания. И в благодарность судьба подарит ему нечаянную радость.
— Кто ты, чтобы знать Путь?
— Кто ты, чтобы сомневаться Истине?
— Волк и Женщина, Серая тень и Воин Света - зачем они здесь?
— Они дышат. Так надо…
***
26 февраля 2014 года чествовали старейшего научного работника отдела Китая ИВ РАН Хохлова Александра Николаевича. Ему исполнялось 85, и коллеги вспоминали вехи его большого пути. Будущий востоковед был прикомандирован к посольству в Пекине в 44-м, не успев окончить ВУЗ. Только в 32 года, уже в 1951, ему позволили завершить образование. Его диссертация по теме «Своды законов династии Цин…» переведена на три основных китайских диалекта. В своих мемуарах старый лингвист, вспоминая тяжелые послевоенные годы службы, пишет: «…Я не имею возможности полностью рассказать о своём удивительном путешествии в Великий Монастырь на горе Шаоши. Но те героические люди, сопровождать которых мне выпала честь, навсегда остались в моей памяти. Их было четверо, трое мужчин и самая красивая из женщин, которую мне удалось встретить за мою жизнь. С ними был большой чёрный волк - с удивительными человеческими глазами».
***
Апрель 1936 года, Валахские горы, Трансильвания.
Ленка родилась на Рождество. И когда отгремели бубны да ряженые козлорогие пьяные гуцулы спели свои песни, ее тихо окрестили, наградив именем «из благородных», и выпили, напоследок еще разок проводив праздники.
Тихая девчонка боялась дьячка церковно - приходской школы. А потому, не отличившись способностями в умении складывать кривоватые буковицы в сложные длинные витиеватые слова про апостолов и исход евреев из Египта, быстро завершила свой путь познания. Она начала работать помощницей у аптекаря. Там, сидя на крылечке с каменной толкушкой, она научилась рисовать глазами. И словами…
Вечерами девочка из Валахских гор медленно и певуче сказывала младшим свои картины. Дети слушали как завороженные. Они видели заросший ров замка, искали около старых стен маленькие круглые медные шарики картечи, осторожно карабкались по съеденным временем шатким ступеням и даже рисковали спускаться в прохладную мглу подвалов, где кристально холодная вода пробившего себе путь к солнцу ключа журчала между старых дубовых бочек и длинных ящиков. Особенно сладкий страх охватывал ребят именно там – среди этих ящиков, больше всего напоминающих домовину…
По осени маленьких «бесенят» посылали собирать грибы, строго наказывая не приближаться к Лысой горе. А ночью, после похода, забравшись на высокую печь, они пихались и просили Ленку нарисовать им ещё какую-нибудь историю. И тогда вскипала буйной волной крови маленькая невзрачная речушка Туркул, а их крошечный Пределуц превращался в стоянку всесильного князя, который смотрел, как протыкают пленных, расставляя их по дороге к Пятра - Крайулуй…
— Ой, ой, — боялись под старыми бараньими шкурами маленькие.
Никто не обращал внимания на чумазую маленькую валашскую крестьянку, с гордым именем Елена и особым даром видеть самые мелкие незначительные мгновения жизни и чувствовать самые тонкие красочные мазки природы и сказов земли. Земли тайн и загадок, земли волшебства и вампиров, крепостей и тайников… Земли, по которой много веков ходили ее предки.
Ближе к маю, когда все ведьмы наряжаются в предвкушении Вальпургивой ночи, в румынском уезде Брашов, что в Трансильвании, начинались грозы. По ночам напополам раскалывалось небо и длинные полосы молний под звуки гремящей канонады грома били в Бучеджь, прозванную в народе Лысой горой.
В одну из таких ночей Ленка проснулась от собственного крика. Она вдруг увидела, как что-то огромное ворочается в соляной толще Бучеджа и шепчет так, что гора трясётся:
— Йааааа выросссссс выроссссс… кровииии мне, живой кровииии.
А через неделю к ним проездом приехал видный молодой барин! Он ловко спрыгнул с вороного тонконого статного скакуна, недовольно водившего носом среди старого зановоженного двора. Красавец-конь словно пытался сказать:
«Здесь грязно, нам тут не место, хозяин».
Но господин, не побрезговав изгадить блестящие кирзовые сапоги, смело опустил ноги в грязь и поспешил к хозяйке - матери Ленки, умеющей сказывать живые картинки.
Поутру он, посадив девушку на недовольного коня, отправился в сторону Бутеджа.
По дороге он ни о чем не спрашивал. Но теперь уже он рисовал словами картины для Ленки, а она смеялась и плакала от восторга над похождениями невероятного Кота в сапогах.
Не доехав трёх миль до места, он оставил коня и строго указал ждать его.
— Ты, Ленка, меня обратно довезешь, — сказал он.
Девчонка не задумалась, почему она должна везти его, такого большого и сильного мужчину, которому мог показать дорогу к Лысой горе любой. И даже не за сказочные два золотых с изображением царя Николая из далекой рухнувшей в тартарары Российской Империи! Именно столько вчера отдал приезжий ее удивленной и испуганной матери.
Тем временем налетела чёрная сухая гроза, воздух стал густым, как переваренная зимняя картошка, а девушка услышала далекий вой и страшные стоны, словно сама земля кричала в отчаянии.
Ленка благоразумно хотела бежать, но вначале любопытство, а потом и какая-то злая сила потащила ее вперёд, к запретной горе.
Там шевелилась земля и кто-то огромный и жуткий пытался выбраться из слипшихся за века соляных, блестящих на солнце пластов.
Веселый же господин, складнее Ленки сказывающий живые картинки, тоже был там… Он невесть где найденным горящим мечом рисовал на земле круг, обходя гору. В горе что-то горело, будто страшный, чёрный поглощающий все живое глаз смотрел в мир и искал, искал… Прося, умоляя, заклиная кого-то неведомого: «кррровииии , пииить хочуууу».
На миг взгляд остановился на девушке, и гора вдруг… захохотала. Белый от напряжения господин беззвучно закричал ей «Беги!», а чёрный конь загородил своим телом ее от этого страшного взгляда.
Она развернулась и побежала назад, с большим трудом пробираясь сквозь густой, как пряжа старого барана-мериноса, воздух. Камни загораживали дорогу. Воздух толкал назад, кусты цеплялись за юбку крючкастыми ветвями… Наконец силы оставили ее и девушка упала, обеспамятев.
Только светлые лучи заката, опустив тонкие нити на лицо, смогли пробудить застывшее от ужаса тело. Ленка застонала и села на траву, с удивлением увидев, что смогла отбежать от горы не больше десятка шагов.
Немного в стороне, скорчившись лежал молодой господин, а рядом с ним стояла каменная фигура загородившего ее от ужаса в горе коня. Статуя. А где сам конь? Девушка с усилием повернула голову…
Коня не было. Да и самой горы не было видно. Там, где всегда блестела слюда, теперь стоял густой забор из тернового колючего кустарника.
— Что это? — спросила она, показав на выросшие за несколько часов растения.
Господин лежал с открытыми глазами. Он смотрел в небо. И так смотрел, будто обмануло его в чем-то.
— Незер атарах кетер (иврит: венец царя), — был невнятный ответ.
Потом мужчина посмотрел на неё и сказал:
— И тебе тоже придётся нести свой терновый венец, Ленка. Не смог я с тебя снять его дерьмо… коснулся он тебя. Но все равно, поверь мне, иди вперёд и никогда не оглядывайся. И хоть позади тебя в результате окажется вонючая стена, но ты молодец. Всегда знай это. И спасибо тебе. Просто это твоя судьба, Ленка.
Они с трудом добрели до дороги. Им повезло, когда двух совершенно изможденных, словно обескровленных людей подобрала проезжавшая телега.
Через неделю странный барин с трудом смог подняться с полатей и, оставив ещё три золотых монеты, посоветовал девушке ехать ближе к Бухаресту. Прощаясь, сказал, что его зовут Ян.
***
В Национальном парке Румынии, который радует многие поколения ботаников странными эндемиками, растущими на зелёных холмах у горы Бутеджь, есть своё удивительное чудо — огромная соляная сопка, окружённая по кругу густыми зарослями терновых кустов. Нигде в округе эта терпкая, колючая сочная слива больше не растёт.
***
Будущая супруга и «кровавая императрица» Елена уехала в 1937 году в Бухарест, где начала работать на ткацкой фабрике. В 1939 году она познакомилась с только что вышедшим из тюрьмы молодым и красивым вором Николае Чаушеску, и скоро они сыграли свадьбу.
Про эту семью много написано и ещё больше сказано. Их расстреляли возмущённые румыны у стены солдатской выгребной ямы. Но что бы ни говорили о Чаушеску, с их смертью ушла эпоха. Они не оставили стране ни рубля долга. Аграрная нищая земля, как ни удивительно, сама кормила себя, а в быту семья, несмотря на сказки, довольствовалась немногим. Дивные жемчужные нити Елены Чаушеску, которые были отмечены даже на приеме у королевы Елизаветы, на деле оказались крупными речными жемчужинами…
Впрочем, и семья Леонида Ильича не требовала лишнего - и на стенах гостиной на даче главного коммуниста мира не висел Рембрандт и не радовал в спальне морскими пейзажами Айвазовский.
Елена Чаушеску, главная ведьма Румынии, кто ты?
========== Глава 2.Наследие Дракона Часть 9 ==========
Настоятель, покрытый старческими коричневыми пятнами, как прошлогодним мхом, которым были богаты камни монастыря, сжав сухие губы, молча, вёл Яна и Илью по извилистому спуску, больше похожему на каменный жёлоб, который начался в левой превратной башне.
Наконец, в тусклом свете факела показались двери. Старик остановился и, разлепив, словно трещину в стене, впалый беззубый рот, уронил:
– Цонг! (китайский: иди).
Ян, не церемонясь, отобрал у деда чадящую старой тряпкой палку и толкнул ногой дверь. Впереди их ждала сырая темнота подземелья. Немного постояв на пороге, он, не оглядываясь на все еще стоящую рядом фигуру монаха, произнёс:
– Капитан, идти за мной. В этом царстве ночи нам понадобится свет. Иди и не удивляйся. Мы тут ненадолго.
И исчез, растворившись во тьме.
Илья шагнул за командиром, без колебаний принимая чернильную тишину неизвестности, лишь ремень автомата немного сместился в сторону…
Монах неприятно улыбнулся и дотронулся до торчащего малозаметного в темноте рычага. Где-то за стеной послышались шум освобождённой воды и гулкий перестук падающих камней. Потом старец аккуратно прикрыл дверь и, задвинув изъеденный термитами деревянный засов, тихо отправился обратно, чувствуя облегчение, после неприятного общения с этими странными и пугающими его чужаками. Необходимо было выпроводить оставшихся и попрощаться с Ши Дэ Кэнем, имевшим наглость привести их сюда по тропе Света.
***
Первое, что почувствовал Илья, ступив на земляной пол пещеры – навалившаяся на него безграничная тяжесть. Сама тьма пыталась раздавить тело бойца. Он с трудом пошевелил плечами и сделал несколько шагов, подобно слепому, неловко вытянув перед собой руки. Но тут перед ним стала проявляться призрачная серая дымка, которая постепенно растеклась вокруг тусклой фигуры идущего впереди командира. Потом, (он скорее ощутил, чем увидел), маленький коптящий огонёк пламени на конце факела стал разгораться, постепенно превращаясь из тусклого крошечного новорожденного в слепящий белый огонь, очертаниями больше всего похожий на огненный меч. Клинок света с яростью набрасывался на антрацитовые стены, и они плавились, стекая ручьями на утрамбованный пол. Фигура впереди плыла в густом сопротивляющемся киселе вязкой темноты, и мрак, сдаваясь, стлался ковром под его ногами.
«Воин Света», – мелькнуло в голове.
И, словно обухом, прилетела раздражённая мысль: «Не дождёшься! Не хватало ещё такой гадости!».
Тени, отбрасываемые антрацитом стен рисовали какие-то детские, смешные и нереальные картинки. Илья видел качающуюся над ними цепь с деревянным мощным шаром, потом возник целый лес острых кольев, которые, при приближении, расплавились и сбежали ему под ноги весёлыми синеватыми струйками. Тоннель вильнул поворотом, и выбеленные временем кости сидящего по-турецки скелета приветливо помахали ему рукой. Попрощавшись с жизнерадостным покойником, он успел сделать ещё с десяток шагов и, вначале, почувствовал, а потом, и услышал комментарии к собственным негативным ощущениям.
– Нет, ну ты посмотри, какие они говнюки! – почти восхищался впереди идущий полковник. – И откуда у этих ветхозаветных такое количество уксуса! Отравить нас решили! Илюх, нам в обход, надышимся… пошли, я другой проход знаю, там узковато, измажемся как кроты, но пролезем!
Ян ловко оттеснил заметавшегося в проходе богатыря и, мало разборчиво бурча что-то нелицеприятное в адрес конкретных дедов Шаолиня и монахов вообще, быстро повернул в спрятанный густой тьмой узкий проход, метров через пятьдесят превратившийся – из-за стремительно понижающегося потолка – в лаз.
Минут сорок Илья слушал виртуозное озвучивание разнообразных пожеланий типа «… долгих лет счастливого существования, с отросшими дополнительными деталями в разных частях организма, допотопных червивых существ, именуемых монахами…», и полз, приобретя в пути множество болезненных ссадин от торчащих острых камней. Наконец, они выпали из узкого лаза на круглую гладкую площадку и, тихо матерясь смогли, наконец, кряхтя разогнуться.
В, ставшем привычным глазам, сером свете, успешно разгоняющем тьму, оставившим несколько чернильных клякс где-то на периферии зрения, капитан увидел круглый белый валун, который своим собственным светом разгонял вечную ночь помещения.
– Пришли! – шмыгнув носом, и, два раза чихнув от поднятой падением тел пыли, сообщил полковник. Прищурился, словно что-то прикидывая и жизнерадостно изрёк. – Я один этот кирпич не подниму, да он и жжётся, зараза, сильно! Короче, ты мне поможешь, тебя он не тронет. Только держи его, а то мне потом под ним век куковать…
Парень, с трудом, переварил информацию. Утверждение командира о возможном проживании под валуном в течение бесконечно долгих лет как-то даже не особо и удивило, и богатырь, примерившись, попытался приподнять это… монолитное чудо подземелья.
***
Невероятно мелкие частички песка, взлетевшие вверх, засвидетельствовали микроскопическое движение валуна, но, кроме мучительного кашля и сбитых в кровь пальцев, ничего не произошло. Камень остался на месте. Илья, усевшийся на него, попытался восстановить дыхание, допивая последние капли воды из припасённой фляги.
– Тяжёлый гад, – прохрипел богатырь, отдышавшись. – Но, Ян Геннадьевич, вы не сомневайтесь, ща мы его с другой стороны попробуем…
Ян, между тем, что-то бормоча, и, периодически почесываясь, словно гадский песок заполз к нему под куртку и кусал изнутри наподобие блох, медленно обходил пещеру, как слепой, ощупывая её стены. Потом глубоко вздохнул и уселся рядом с капитаном.
Из вещмешка был извлечён приличный кусок колбасы, хлеб и, отпив из своей фляги, начальник особого отдела протянул её напарнику:
– На, закуси. Мы ж не жрамши с вечера. Только сейчас вспомнил. И пей, что ты как не родной-то. Я, помнится, здесь где-то держалку видел. Найду. Никуда он не денется, сдвинем.
Опустившись на корточки, командир начал шустро ковыряться в пыли дальнего угла пещеры, периодически оглушительно чихая.
Илья, как заворожённый, тупо смотрел на действия своего начальника, автоматически жуя колбасу. В этой пещере никого не было не одну сотню лет, но его не оставляло странное ощущение, что полковник говорит правду – насчет того, что видел тут…
– Нашёл! – крик заставил вздрогнуть. Из темноты на Илью смотрели два красных, горящих как у сказочного вампира, глаза, но в освящённый круг вышел по-хулигански хихикающий человек, держащий в руках невероятных размеров кость.
– Во! Рычаг! – сообщил полковник. – Ща мы его поддомкратим. Ты не смотри, как баран на новые ворота. Кость прочная, каменная давно. Подозреваю, динозавр тут где-то недалеко коньки отбросил…
Где-то с полчаса мужчины изображали двух пыхтящих землероек, выгребая колючую пыль, но им удалось закрепить под валуном кость, и, размявшись, они навалились на неё телами.
Пещера застонала. Раздался омерзительный скрип, будто кто-то огромный возил ржавым ножом по наждачной бумаге… потом Илья услышал шипение и рокот. В висках стучала кровь, он вдруг почувствовал, как рвутся в носу сосуды и отвратительный металлический вкус крови заползает в горло, заставляя непроизвольно сокращать мышцы и бороться с нестерпимой тошнотой. Сквозь гулкий перестук гигантских молотов в голове, он услышал почти заглушённый рокотом морского штормового прибоя крик:
– Держи, мать твою, стой, не шевелись!..
И чернота накрыла богатыря…
***
Туристы, сегодня посещающие Шаолинь, видят перед собой парк сказочной красоты и огромный храм, окружённый многочисленными резными пристройками. Но, в год Великой Победы, он представлял собой полуразрушенное здание, в котором жило всего девять монахов.
Хуйвейбины, уверенные в своей правоте, не поощряли историческую память предков. Занятия ушу были повсеместно запрещены. Монахи силой изгонялись из монастырей. У кого-то оставались родственники в деревнях, уцелевшие изгнанники прятались у них. Кому некуда было идти, оставались в старых развалинах и жили нелегально. Учитель ДэЧань, последний из знающих шаолиньскую медицину, работал в Лояне. Учитель Су Си ушёл с Дэ Кэнем в Сиань. Потом он, всё же, вернулся и, приняв обет молчания, до самой своей смерти тренировал детей из соседних сел, по крупицам передавая им почти умершее искусство стиля ло-хань-цюань, которое в совершенстве знал только Ши Дэ Кэнь.
Во все века в монастырь было невероятно трудно поступить. Сдать же выпускной экзамен и «уйти из монахов в мир» – было практически невозможно. Только единицы смельчаков решались дойти до финала и пройти «полосу препятствий», спрятанную в неизученных каменных лабиринтах, вырубленных неизвестно кем в допотопные времена. Там, в царстве вечной ночи, среди полчищ крыс и вязкой гнилой сырости, прятались острые копья и ямы-ловушки, имеющие дно, но не имеющие выхода. В подземельях, до сих пор, живут своей механической жизнью сотни деревянных големов, создатель которых сам не мог бы предсказать, когда и какой из них нанесёт свой удар. Почти у самого выхода из катакомб висит огромная чаша с расплавленным металлом. Её необходимо сдвинуть руками и навек получить на ладонях два клейма: дракона и тигра. Именно они служат дипломом о самом Высшем Образовании.
***
Серые горы снились Илье. Он вдыхал пропитанный запахом опавшей листвы воздух и видел, как осень одела всё живое в пышное и яркое многоцветье, а с первым морозом оно опадёт и сгинет без следа в чёрном перегное, упрятанном под белоснежным нарядом смерти. Он искал глазами бабку, чей дух, живущий в горах, всегда защищал его. Но видел перед собой только ровный золотой и багряный цвет огромных мёртвых листьев, по которым уже не струились живые соки… но они ещё помнили, что такое жизнь и жадно тянули свои огромные гнилые плащи к его тщедушной фигуре. Илья попытался ползти, но вязкая грязь крепко держала его в своих объятьях. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, но сорвавшийся с ветки лист прелой тряпкой упал ему на лицо и заполнил рот мерзкой субстанцией, по вкусу напоминающий холодный кровяной холодец. Он начал задыхаться, и тело судорожно затряслось в вязких тисках коченеющего леса.
В этот миг где-то очень далеко послышался странный шорох. Илья представил себе, как кто-то огромный сухими ломкими ветками метет крыльцо… и веник этот шуршит о каменные плиты, разгоняя упавшую листву.
– Илюх, я тебя что, напрасно по левой тропе тащил? Светом вазюкал? Давай, приходи в себя! Разлёгся! Нам ещё обратно переть, ни жрамши, ни пимши. Вставай уже! Каменюка вредная, конечно, так вернём мы ей её сокровище. Мне оно совсем ни к чему, а монастырю ещё тысячу лет надо простоять!
Богатырь открыл глаза и закашлялся, сплевывая на песок большие чёрные сгустки.
***
Дорогу назад Илья запомнил плохо. В тоннеле его практически волок на себе Ян, периодически останавливаясь, и, кашляя. Потом, правда, капитана немного отпустило и, через два или три поворота, он смог идти, опираясь на товарища. Наконец, приключенцы вышли в большую треугольную пещеру с гладкими стенами, словно не вырубленными, а вырезанными в скале огромным острым ножом.
Ян спихнул с себя руку богатыря и сел на пол.
– Всё! Впереди ни одной ловушки. Пришли. Устал я. Давай стучи, вон он, выход-то! Или ломай. В общем, открывай скорей, я пить хочу!
Илья, пластом лежащий рядом, удивлённо посмотрел на командира и, с трудом поднявшись, сделал неуверенный первый шаг.
– Иди, сказал, – вновь повторил сидящий. – Артефакты, они сильных любят, не век же мне эту гадость таскать. А богатыри у нас – люди, для этого специально обученные. Дверь сломаешь и поправишься, инвалид, на мою шею…
***
На голом глиняном полу Большого храма сидели на коленях девять монахов. Вырубленный из камня трон, возвышавшийся в центре зала, был пуст. В монастыре не было настоятеля. Благодаря открытым настежь дверям зимний ветер гулял среди холодных стен старого храма.
Тихо живущие здесь последние хранители легендарного учения давно не собирались. Сотни лет молодые послушники ежедневно открывали тяжёлые деревянные двери, и молитвенный барабан призывал к вечерней сутре. Сейчас, монастырь умирал, и только знающие ещё жили в этом месте, уже не надеясь на будущее. Но сегодня, они были вынуждены прийти. Несколько часов назад ветер снёс крышу левой башни, и почернел висящий под потолком жезл – символ Шаолиня. Это означало только одно: там, в глубине подземелья, святотатцы, осмелившиеся пойти по Пути Воина, забрали Клинок Света и несли его в мир.
Их ждали.
Но в Храм первым вошёл Ши Дэ Кэнь, последний из вусенов. Великий воин, носящий на руках изображения тигра и дракона. Его проклинали, боялись и надеялись только на него. Дэ Кэнь, несколько лет назад покинувший обитель, был в полной мере частью монастыря, единственным цементным раствором, той недосягаемой сущностью, живой легендой, и совершенно невероятным оказалось его предательство.
Дэ Кэнь поклонился сидящим и взял в руки висящий на шее амулет.
– Я клянусь Колесом Закона вернуть Свет в обитель, но вначале он должен выполнить своё предназначение.
Уважаемый всеми доктор Чэн Ши Чхао молча кивнул головой, подтверждая своё согласие, но, презрев Свод Правил, непререкаемо ткнул пальцем в сидящего напротив тщедушного монаха:
– Си Сунь пойдёт с тобой…
Старый Ши Дэ Чань поднял лысую голову и спросил, нарушая традиции:
– Кого ты привёл сюда?
– Гуань Юя, — услышали монахи тихий ответ.
***
(Пояснение: Гуань Юй военачальник царства Шу эпохи Троецарствия, один из главных героев эпоса Средневекового Китая. Идеал благородства. Воин-Бог, «идущий посередине», между Светом и Тьмой).
***
Ши Дэ Кэнь и Ши Си Сунь вернутся из Сианя летом 1946 года. Мастер Дэ Кэнь приведёт в монастырь мальчика Ши Си Вэня, (Ши Юн Вэня), из деревни Кхай-фэн. Он возьмёт его в ученики, заставив пройти по тропе ученика, и на сегодняшний день только этот человек является единственным владеющим 54 комплексами стиля ло-хань-цюань. Дэ Кэнь в конце пятидесятых годов будет арестован и умрёт от туберкулёза на химическом производстве где-то в северных провинциях, не дожив и шестидесяти лет.
Мастер Си Сунь не промолвит ни одного слова и прославится своими учениками, возродив былую славу монастыря.
Три тропы, по-прежнему, ведут в Шаолинь. Левая тропа Света – по ней может пройти только тот, кто несёт абсолютное добро. Для других она непроходима. Правая тропа Тьмы – там смогут пройти только жрецы Ночи. И средняя, Тропа Учеников, ею пользуются для поступления в орден и поныне, найдя путь под водами очищающего от грехов водопада.
Эти сведения стали известны миру, благодаря интервью, взятому у единственного русского ученика Ши Юн Вэня, Ковгана А.М.
Крыша левой превратной башни была восстановлена в 1947 году. Согласно легендам, она упадёт, только если абсолютный Свет опять вырвется в мир.
========== Глава 2. Наследие Дракона Часть 10 ==========
В три утра по местному времени, под хруст снега, блестящего в прожекторах, из ангара, притулившегося к монастырской стене и обнесённого, для верности, тремя рядами колючей проволоки, выкатили цистерну.
В холодной тишине ночи стылое железо гремело и охало, словно пыталось, наконец, согреться своими ещё плохо крутящимися колёсами, измазанными промёрзшим машинным маслом.
Но к пяти цистерна, холодно поблескивая белым боком, уже была ловко вставлена в состав, который вытянулся вдоль платформы и ждал только приказа к отправлению.
Эшелон состоял из трёх купейных вагонов, для сопровождающих груз; двух четырёхосных цельнометаллических, полностью загруженных ящиками; одной платформы, на которой стоял заботливо укрытый брезентом танк; который, по причине своего одиночества, смотрелся сиротой. Следом прикрепили два вагона с тонкими серыми брёвнами и вышеуказанную цистерну.
У входа в головной вагон Василий Иванович, закутанный в шерстяной шарф, в новом толстом, похожем на полупальто, стёганном ватнике, в шапке, натянутой на лоб, негромко, но утвердительно беседовал с ответственным за погрузку интендантом.
Майор мужественно выполнял свой долг, несмотря на пронизывающий холод.
Полушубок и валенки от него не спасали, обжигающий чай тоже. В мечтах вместо чая невольно возникала фляжка с трофейным коньяком. Сколько хранил, не притрагивался, но сегодня – можно. За отбытие этого – точно можно.
Наконец, раздался гудок, и майор, поразмыслив несколько секунд, отдал честь бородатому штатскому.
Мужчины пожали друг другу руки, и состав тронулся.
***
Немногим менее ста километров от Арзамаса, в кельях известного всему православному миру Саровского монастыря, который основал Прохор Исидорович Мошнин, после смерти канонизированный, и, знаемый под именем Серафима Саровского, во время Великой войны был развёрнут завод № 550, который весьма успешно приближал победу, выпуская корпуса снарядов для легендарных «Катюш».
Именно здесь, в одном из ангаров, длительное время находился объект 36Ц, именуемый Цистерной, (и тщательно охраняемый батальоном внутренних войск).
Здесь же располагались «шарашки», в которых делали невероятные открытия полуголодные ученые КБ-11, будущие «ядерщики».
Почему Харитон и Курчатов выбрали эти места – сказать сложно, но во все времена эту землю считали священной. Отшельники и, пришедшие за ними вслед, в глушь лесов, монахи – называли здешние края святыми.
Здесь, глубоко под землёй, между пластами доломитовых отложений находятся огромные запасы чистейшей питьевой воды. Остатки некогда великого океана Тетис.
Именно под Саровом хранится легендарная живая вода…
В 1946 году объект 36Ц, находившийся под серьёзной охраной с конца 1944 года, был вывезен в неизвестном направлении.
В это же время, лично Сталиным подписано постановление об учреждении Лаборатории №2 или КБ11.
В 1947 году город Саров полностью исчез со всех карт. Но возник ответственный за ядерную безопасность страны город-призрак Арзамас-75. Главный конструктор и создатель советской школы физиков атомного ядра Юлий Харитон бессменно руководил им свыше 40 лет. Здесь же работал Сахаров Андрей Дмитриевич.
Юлий Харитон любил лозунги и присказки.
Две из них представляют большой интерес. Первая: «Мы должны знать в десять раз больше, чем нам нужно сейчас». Вторая: «Счастье наше в том, что ни один упырь в цистерне никогда не вернётся из своей пещеры в мир».
***
Серьёзная и рассудительная Елена Дмитриевна, очень старалась. Но ей дали слишком мало времени, и теперь, сидя в купе с чудом сохранившимся за годы войны оконным стеклом, а не забитым железным листом провалом с колючими краями, женщина осознала, что впервые, за долгие военные годы она, кадровый аналитик Комитета государственной безопасности, не понимает ничего.
Женщина потрогала серые от пыли, пересохшие, словно старая газета, занавесочки и грустно улыбнулась.
Эти, объединённые какой-то общей тайной, люди прозвали её Бабой Ягой. Пусть! Но она должна понять, что здесь происходит?!
Попав в сомнительную компанию, разведчица замкнулась, так и не успев выработать свою поведенческую линию с раздолбаем-полковником, наглой девицей, от весёлых кудряшек которой млел молчаливый немец, да странным попом, периодически появлявшимся в отделе и распространявшим стойкий запах кошачьей мочи.
Елена Дмитриевна чувствовала, как из стен на неё смотрят чьи-то промёрзлые, бесцветные глаза и, с ужасом, ощущала, холодящий плечи, (совсем человеческий!), взгляд огромной чёрной собаки.
***
Из окна было видно, как закутанный в тридцать три одёжки, бородатый старикан попрощался с бледным от холода и напряжения майором.
Состав дёрнулся и плавно отошёл от перрона.
Она облегченно вздохнула. Посидев с полчаса, вышла в коридор осмотреться и попросить кипятка. В полном людей вагоне было очень тихо. Странно тихо. Никто из бойцов не курил. Не было слышно обычного во все времена в поездах разговоров и смеха.
Елена Дмитриевна подошла к титану и только оттуда услышала негромкий инструктаж Василия Ивановича:
– Во втором вагоне охранение по двое. Менять каждые четыре часа. В третьем четверо – каждые два. Не спать. Обращать внимание на поведение товарища, не расслабляться. Нам десять суток ехать. Он и разморозиться успеет, гад, и проснуться. Между цистерной и нами я два вагона с осиной поставил…
– Так не колья же…
Вагон тряхнуло, состав разгонялся. Женщина посмотрела в окно на быстро исчезающий зимний лес, серый и какой-то неряшливый. По телу побежали рассыпающие множество мелких острых гвоздей какие-то невидимые существа. Она поёжилась: то ли от холода, то ли услышав ответ:
– Осина – дерево удивительное! Тонкое, нежное, а как попробуешь сломать – гнётся до земли. И не разломить его никакими силами. На осине Иуда повесился.
Кипяток обжёг пальцы, переливаясь из наполненного стакана.
Теплопаровоз «Сталинец» летел сквозь чащу, разгоняя серый утренний туман протяжными завывающими гудками. В вагоне, по-прежнему, стояла тишина.
Елена Дмитриевна присутствовала, когда проводили отбор сопровождающих груз.
Ян тогда несколько раз напомнил Василию Ивановичу: «Нас восемь. С нами должно быть двадцать семь. В сумме всегда должно быть восемь. Это счастливое китайское число».
Какое отношение имеют к планируемой войсковой операции счастливые числа, она не поняла, к тому же, если даже подсчитать её и собаку, в сумме выходило семь. Промучившись бесконечно унылый день и полночи над секретами осины и цифр, она решила, что за спрос срока не дают. С тем и уснула, убедив себя наутро обо всём расспросить старика.
***
Василий Иванович пришёл утром сам.
– Позвольте познакомиться, – прозвучало над ней, и женщина подскочила, несколько раз моргнув примороженными со сна глазами.
– Да, мы вроде уже две недели, как знакомы, – пробормотала она, быстро приходя в себя, и, автоматически пожимая протянутую ей руку.
Мозолистая рука Непершина неживыми холодными пальцами, ледяными, будто у неё был жар, поглотила узкую ладонь. И…
…Над ней засиял синий, как чистый сапфир, небосвод. Солнечный луч тёплым искристым столбом пронизал воздух. Дух елового леса, хвойный, смолистый, почему-то наполненный пением птиц, и, блестящий от обилия света…
Он окутал её вязкой клейкой паутиной, и Елена, зная, какие вокруг стоят морозы, покрылась ледяными пятнами.
«Бред!», – подумала кадровый аналитик Комитета государственной безопасности и инстинктивно дёрнула руку, пытаясь освободиться, но, подняв глаза, ослепла, под огненным взором монаха.
«Надо бежать!», – решение пришло как-то само. Она забилась выброшенной на берег рыбой. Из глубины разума пришла мысль: прыгать на смёрзшийся от снега гравий – высоко и смертельно опасно. «Здесь тебя ждёт только смерть, беги!», – услышала она в голове. И женщина побежала. В тамбуре какие-то руки, словно выросшие из стен, пытались остановить, но Елена Дмитриевна, убеждённая в правоте принятого решения, словно на крыльях, летела вперёд. Нестерпимо давило виски, больно и часто билось в грудную клетку сердце.
Внезапно, прямо перед ней, вместо двери, ведущей к спасению, засверкала слоистой структурой, точно вырубленная из соли, скала. Над ней тугими белыми кольцами, образованными дымом пушечных выстрелов, раскачивались срубленными пнями рваные остовы вековых сосен. А за ними звало к себе чистейшей иссиня-чёрной глубиной озеро, словно перевитое лентами живого шевелящегося дышащего серебра.
Она оглянулась назад и рассмотрела под расползающейся гнилой одеждой на теле старика не гнилые кости, а крест. Из мозга словно выдернули раскалённую иглу, наконец-то получилось вздохнуть.
Елена Дмитриевна охнула и открыла глаза.
Сознание очистилось, и кадровый аналитик, наконец, освободившая руку, потянулась за водой.
– Молодец, – похвалил её сидящий напротив поп. – Веруешь, всё-таки, Христос невидимо стоит рядом с тобою. Хорошо.
– Я атеистка, – возразила она, напившись, и, выкидывая остатки наваждения из головы.
– Нет, милая. Ты сомневаешься. Твои предки молились за чистую душу. И ты должна молиться, просить, чтобы милосердный Господь укрепил тебя.
Елена Дмитриевна встала, поправила сбившиеся после сна волосы, одёрнула юбку и вернулась на своё место уже в своём обычном спокойном состоянии.
– Не знаю, кто вы, кто поручил вам груз, но меня действительно, особенно сейчас, одолевают сомнения. И не от слабости человеческой, не от отсутствия молитв милосердному творению воспалённого разума святош, а сомнения – относительно вашей способности доставить груз в срок.
– Не лукавь! Ты не можешь сомневаться в существовании Бога, – странный старикан, произнося фразу, невольно понизил голос, словно ужасался самой сути слов, которые произнёс. – Мы везём с собой Беса, он имеет большую силу, и только Вера и Правда помогут нам доставить сей страшный груз.
***
Состав благополучно пересёк границу, и в районе Ананси в него села, направленная в качестве переводчика, Юлия Павловна Аверкиева. Только благодаря ей мы имеем отрывочные сведения о грузе и поезде.
В 1949 году её, сразу после встречи с давно не виденными родственниками, арестовали и осудили на пять лет, направив в исправительно-трудовой лагерь в Мордовию. В 1952 её этапируют ещё дальше – в Краснодарский край. Она работала в районе села Сосновка на лесозаготовках, а позднее учетчицей на шпалозаводе. Только в 1954 году её амнистируют и дадут разрешение вернуться в Москву. А дальше происходят странные события: в 1956 её полностью реабилитируют, в 1957 восстановят в прежних должностях в институте этнографии. И даже, (верх доверия!), примут в партию и неоднократно направляют в Соединённые Штаты Америки.
Там индейцы племени квакиютль инициируют её под именем Хвуана и подарят ей родовой тотем, в виде орла, терзающего касатку. Она умрет в 1980 году, унеся в могилу многие невероятные тайны. Урна с её прахом покоится на Ваганьковском кладбище в могиле мужа.
Дочь Зинаида, разбирая дневники матери, нашла несколько разрозненных записей, касающихся интересующего нас периода. В них сказано об «ужасе, закрытом в железе», которое пыталось вырваться во время перевозки. Была и запись, описывающая невероятное: как прошедшие войну коммунисты, сопровождающие груз, сутками меняя друг друга, стояли на коленях, повторяя, и, повторяя без конца: «Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого…».
========== Глава 2. Наследие Дракона Часть 11 ==========
«Кто не был в Сиане, не посетил Поднебесную», — говорят китайцы.
Город, ставший центром распространения буддизма.
Город — начало Великого Шелкового пути.
Город, являющийся действительной колыбелью человеческой цивилизации. Первый среди четырёх древнейших городов. Константинополь, Рим, Багдад много моложе.
Сегодня это ещё и пятнадцатимиллионный мегаполис.
Город — наукоград.
Город — металлург.
Город, прочно связанный с туристическим бизнесом.
Город — загадка.
***
Дорога невероятно вымотала всех. Разбитое шоссе и холод в самолете вытрясли силы, не дав при этом отдыха и сна. Группа оказалась в городе за трое суток до прибытия состава, но надежда на передышку истаяла в тот миг, когда нога Яна ступила с трапа на землю.
Перед прибывшими шли солдаты китайской народной армии ̶ по утоптанной дороге, которая извивалась вдоль каменной стены, ровной и бесконечной, до самой до линии горизонта,
— Великий Шёлковый путь, — ни к кому не обращаясь, сообщил полковник.
К ним, торопливо пересекая нескончаемый поток одинаковых серых усталых лиц, спешила рота совсем иных бойцов.
Солдаты, в толстых добротных ватниках и шапках-ушанках, гулко топали надетыми на серые валенки калошами. Остановившиеся китайцы косили глазами на необычное ухоженное воинство, с красными звёздами на лацканах, и на двух старших офицеров, которые ждали их у обочины. Один – могучий капитан, и, второй – полковник, (он казался худым, даже щуплым, рядом с рослой фигурой стоящего рядом богатыря).
От роты отделился прапорщик и, с чёткостью, которая вырабатывается автоматически годами службы, обратился:
— Товарищ полковник, разрешите доложить. – Дождавшись кивка, он продолжил с секундным перерывом: — группа размещена, люди накормлены. Ждём прибытия состава через 65 часов. Местность обследована. Холмистая. Удобная, как для дальнего, так и для ближнего боя. Всё в порядке.
Ян ещё раз кивнул и, повернувшись к Илье, скомандовал:
— Следуй с Борисом Евгеньевичем. Всё лично проверь и тренировки не забудь. Занятие позиций два раза в день. Инструктаж проведу лично, по прибытии поезда.
Затем, уже поворачиваясь к ожидающему его студебеккеру, приказал прапорщику:
— Людей кормить кашей с мясом! Мяса много давать. Силы будут нужны. Слышишь, Телицын, мяса, каши с маслом! Три раза в день. По две порции.
***
Вечером, в тёплом дощатом бараке, освещённом пыльными тусклыми лампами и уставленном двухъярусными нарами, Илья выстроил роту. Места было мало, и богатырю, только что пропаренному в бане, и, одетому в новую аккуратную гимнастёрку, почти излучающую свет от белоснежного подворотничка, приходилось вжиматься в перемычку нар. Голова слегка кружилась после съеденного ужина. Хотелось, как можно скорее, закончить этот бесконечный день, лечь на приготовленную обходительным Телицыным койку за занавеской… и спать-спать-спать…
Но пока до этого было далековато.
Перед ним стоял чисто выбритый, аккуратный и степенный Борис Евгеньевич. На его гимнастёрке, с тремя полосками после ранений, выделялся новенький орден Красной Звёзды, вручённый совсем недавно в очень торжественной обстановке самим Худояровым. За Калининград.
Он внятно, негромким чётким голосом, называл фамилии личного состава:
— Рядовой Петров!
— Я! – отзывался гулким эхом голос из строя.
— Рядовой Слобода!
— Я!
Все фамилии сливались в одну линию звуков, и Илье на миг показалось, что он опять сидит в опере и смотрит, как, прислонив смешной театральный бинокль на палочке к глазам, Ксения слушает арию.
Мираж разрушил гаркнувший в ухо голос:
— Рядовой Святошин!
— Можно Свят!
Илья сфокусировал взгляд на нарушителе вечерней переклички и, ещё не включив мысли, автоматически скомандовал:
— Четыре наряда вне очереди!
— Никак нет, товарищ капитан, — бодро парировал рядовой. — Больше трёх никак нельзя. По уставу не положено!
Илья, окончательно переставший медитировать, озадаченно уставился на разговорившегося бойца. Стоящие заулыбались, расслабившись.
— Отставить смех, — почему-то занервничал Телицын.
И тогда Илья грузно опустился на застеленную койку и начал рассказывать всё, что узнал от Яна о горе. Легенду про отдавшего жизнь учителя и побежавшего спасать его ученика. О твари, которую сейчас вёз Непершин, и о монстре, заточенном в горе.
Улыбки солдат таяли одна за другой…
— Мы — истребители нечисти, наша рота — пример всем и во всём. Мы обязаны быть лучшими в физической подготовке, в дисциплине и даже в ношении гимнастёрки. Никаких поблажек. И должны победить,— закончил он, удивляясь своей собственной, плавной торжественной и пафосной, речи. Усмехнулся, глядя в озадаченные лица:
— Всем спать. Завтра тяжёлый день.
***
Георгий Валентинович Утехин прилетел в Китай в третий раз. Дважды его принимали в столице, которую союзники и местные именовали Бейджинг, а иммигранты, во множестве спешно набранные переводчиками, по-русски называли Пекином.
Здесь, в этом почти первобытном мире дикой смеси каллиграфии, непонятных закорючек и значков, всё ещё шла истребительная гражданская война. Два непримиримых лагеря, две идеологии сражались и убивали ни в чём не повинных неграмотных крестьян – далеко-далеко от очнувшейся, после уничтожения, фашистской Германии Европы и возрождающегося из руин СССР.
Под впечатлением этой мысли он и находился всё время перелёта в Сиань, а прибывший с полковником Худояров хриплым кашлем отвлекал и раздражал его.
Наконец, Утехин не выдержал и поинтересовался:
—… Следовательно, вместо того, чтобы вспомнить речь товарища Берии и прощупать всевозможные варианты объединения разрозненных групп коммунистически настроенного народа, вы, как со списанной торбой, носитесь с какой-то проржавевшей цистерной? Надеетесь, что устроив спектакль, убедите меня в наличии потусторонних сил? Вы в уме, Худояров?!
Рашид Ибрагимович опять зашёлся в надсадном злом кашле, а стоящий рядом полковник только хмыкнул и, с жестом радушного хозяина, провозгласил:
— Там нам китайские товарищи стол накрыли. Надо не обидеть. Поесть. – Утехин зло посмотрел на наглеца, по которому явно давно плакала Воркута, но без возражений прошёл в соседнее помещение.
Некоторое время ели молча. Утехин наблюдал, как с аппетитом съел суп из молока и каких-то плавающих в нём бело-розовых червяков полковник, и как, нехотя, ковырял ложкой бурую рисовую кашу Худояров. Сам он смог съесть только белую лапшу с кусочками рыбы, поэтому, меньше чем через четверть часа, отодвинул тарелку.
Полковник, казалось, не заметил действий старшего по званию и, продолжая что-то жевать, интересовался через переводчика возрастом стоящих на полу ваз.
«Молокосос хочет таким образом поставить меня на место. С подачи Худоярова. Совсем распоясался. Наглец!» — думал Георгий Валентинович, всё больше раздражаясь.
Все эти мысли, естественно, не только не могли успокоить начальника 4-го отдела СМЕРШ, но и распалили его ещё больше.
— Однако, Ян Геннадьевич, у вас отменный аппетит, — осторожно заметил он, нанося пробный первый укол.
— А что же в этом плохого, — парировал наглый полковник, тут же переходя в наступление. — Голодный человек не воин, да и мыслить не умеет без энергии. Вы вот не едите ничего, а напрасно. У нас просто королевский приём. Карпа попробуйте. Китайский карп в кисло-сладком соусе — пища богов.
«Да он же типичный предатель! — вдруг осенило Утехина. – И Худояров, наверняка, давно «сливает» ему разведданные. Ну, конечно! На кого работает эта скотина? Я вскрою осиное гнездо!».
Наконец, все встали из-за стола, и, после показавшейся бесконечной церемонии раскланивания, китайские товарищи оставили их одних. Вяло приложив ладонь к виску, отбыл полковник, с кривой улыбочкой утащив с собой кашляющего Худоярова.
У Утехина же, к концу приёма разболелись глаза, от постоянных перелётов и бессонных ночей. Он на мгновение закрыл их и почувствовал, как мелкие острые иголки пронзают мозг, втыкаясь в глазные яблоки.
«Что всё это значит? — в сотый раз спрашивал он сам себя. — Китайцы, явно, до одури боятся вскрывать древнее захоронение в горе. Из Сарова везут какой-то странный груз, а два взрослых человека, прошедших войну, рассказывают ему сказки, про оживших мертвецов. Предательство? Несомненно! Но какая у них цель?».
Георгий Валентинович, пытаясь найти правильный ответ, никак не мог объективно сложить факты. Ему, вдруг, страстно захотелось в Москву, подальше отсюда, хоть он и отдавал себе отчёт, что подобное проявлении трусости может оказаться гибельным для всей работы с КП Красного Мао.
Он лёг. Наметил себе спать пять часов. Прикрыл глаза…
«Лично буду наблюдать, что они будут делать у этой чёртовой горы. Лично!», — решил он, засыпая.
***
Ксении не спалось. Она лежала в бараке, за плотной занавеской из плащ-палатки, и слушала здоровый храп, доносящийся из тридцати глоток сытых мужчин. Но только закрывала глаза, как сразу оказывалась с Василием Ивановичем, в мчащемся во тьме эшелоне.
Там что-то гремело по крыше вагона, словно ветер пытался оторвать эту самую крышу и забить всё тяжёлым мокрым снегом.
В коридоре, среди открытых дверок купе, несмотря на раздирающий рёв метели, которая гнала по дремучей бесконечной темноте состав, под всхлипы и визг мёрзлого железа колёс, она слышала голос матушки-игуменьи, бесконечно читающий Символ Веры и Богородицу. В какой-то миг, матушка подняла голову и посмотрела ей в душу:
– Чёрная, – услышала Ксения. – Но душа чиста, борись! Благословение моё с тобой. Посмотри. – И маленькая Ксюша, широко открыв глаза, за метелью видела зарево. Там, где над городом возвышалась поросшая лесом одинокая гора-пирамида, что-то шевелилось внутри, переваливалось и дышало. Так дышит огонь в горне, когда плавится сталь.
До прибытия поезда оставалось меньше суток, и теперь она знала, что везёт с собой их странный поп. Ей стало холодно. Она встала, накинув шинель, тихо пошла мимо спящих к печке. Неприятно влажный воротник не давал собрать тепло от трещавших, догорающих поленьев. Ей показалось, она видит, как ледяные сквозняки гуляют между нар… и на них уже не лежат бойцы.
– Смотри-ка, Ксения, какая твёрдая глина, – услышала она за спиной.
Девушка обернулась и вновь оказалась в вагоне, среди чугунного гула зло стучащих о рельсы колёс. Она пошатнулась, словно стены туго закачались, и увидела, как верхние нары в бараке замотало под бешеной скоростью разогнавшегося эшелона.
Она пошевелила ногами и услышала, как хрустит на деревянном полу иней. Спина совсем окоченела, и Ксения решительно открыла печку подбросить дров. В чёрной колючей темноте не горел огонь. Сбоку, на железной трубе, лежал мерцающий толстым слоем ослепительно-белый иней. Только маленьким неподвижным алым зрачком мерцало поддувало. Она огляделась по сторонам и в умирающем отсвете угля рассмотрела смешно торчащие в проходе новые валенки Бернагарда.
«Застынет фриц», — услышала она опять у себя в голове. Ксения с трудом разлепила губы, и в мёртвой тишине барака каркающим хрипом вырвался вопрос:
– Олладий, ты?
И, уловив слабое тепло, исходящее от серого вязкого клочка тумана, девушка закричала.
Огонь сам сорвался с пальцев, разгоняя тьму, пробуждая застывающих людей.
Где-то недалеко, сквозь шум и стук колёс этого нескончаемого пути, Ксения услышала голоса.
– Кто дневальный? Весь барак выстудили! Где он? – Люди вскакивали с мест и беспорядочно метались, зажигая лампы, и, не понимая причины ледяного холода. Испуганно вскинулся Борис, судорожно напяливая на себя шапку-ушанку, и, негнущимися пальцами аккуратно завязывая тесёмки под подбородком на бантик. Завыл Мрак. Заспанный, и, словно побитый, какими-то рваными прыжками к ней приближался Илья, а она всё стояла, обняв печь, и с замиранием души смотрела на летящий к горе состав.
– Кого вы ставили в охранение? – через полчаса зло допытывался у Телицына Илья.
– Рядового Петрова. Да он не со зла. Без умыслу парнишка-то, – оправдывался Борис Евгеньевич.
– Где он? Почему до сих пор не найден? – раздражённо требовал показать ему разгильдяя капитан.
В бараке стало, наконец, значительно теплее. Порядок был восстановлен, но дежурный рядовой исчез. Утром китайскими товарищами, в трёх метрах от входа, была найдена глиняная фигура русского солдата, в натуральную величину…
***
В начале десятого, нагрянуло начальство. Глиняного истукана, аккуратно завёрнутого в простыню, тщательно изучили китайские товарищи, а затем и Утехин с Худояровым. Ян к фигуре не приближался.
Вопросов ни у кого не было.
– Я виноват, Ян Геннадьевич, – сказал Илья, пытаясь как-то смягчить накал эмоций, после краткого рассказа прапорщика.
Худояров, стараясь не кашлять, шагал по бараку и делал вид, что не замечает белого от подступившего бешенства Утехина.
«Этот ничего не понял и не поймёт. Но в его выводах точно всё будет представлено иначе. В любом случае, я здесь до конца, а какой он, этот конец…» – спрашивал себя Рашид Ибрагимович. Его знобило, и простуда, тихо тлевшая несколько месяцев, разыгралась, превращаясь, похоже, в настоящую болезнь.
Он остановился перед стоящим немцем и обратил внимание, что этот белокурый и голубоглазый фриц имеет широкую кость… и весьма почтительный взгляд.
«Всё-таки, у этих в крови порядок и уважение к старшим по званию» – ни с того ни с сего решил он и одобрительно улыбнулся.
Утехин, молча прослушав информацию, что-то тихо диктовал адъютанту. Он ни разу не обратился с вопросами и не повысил голоса. Замершая близ начальства рота пыталась не дышать.
Наконец, он повернулся и, никому не глядя в глаза, глубоко вздохнул, а потом резким властным голосом начал:
– Приказ номер один начальника 4-го отдела СМЕРШ, генерал-майора Комитета государственной безопасности Утехина Георгия Валентиновича:
«За антисоветскую деятельность, организацию контрреволюционной повстанческой группы на территории дружественного государства, ПРИКАЗЫВАЮ:
Расстрелять: капитана Пескова И.А., прапорщика Телицына Б.Е.; приговор привести в исполнение в течение двух часов».
Это был миг ошеломлённой тишины. Строй качнулся, волной пробежал недовольный ропот.
Худояров вздрогнул и резко подскочил к Утехину:
– Вы не понимаете! Вы ничего не понимаете! Я требую! Немедленно! Отменить приказ!
Утехин стоял, словно по стойке «смирно», и смотрел прямо перед собой:
– Мне окажут помощь китайские товарищи! – в его голосе не было даже злорадства – только непреоборимая уверенность в своей правоте. – Выводите! Расстрел осуществить перед строем!
Зарычала собака.
Ксения подалась вперёд, зрачки заливала чернота.
Серая густая муть повисла над головой Ильи.
Китайцы не шевелились…
И тут, в гулкой тишине барака, все услышали:
– Товарищ генерал! – это произнёс Ян, странно почтительным и каким-то заискивающим голосом… подавальщика из кабака. – Там, товарищ генерал, обед готов. Сегодня пельмени заказаны. Вы не в курсе отличия китайских пельменей от сибирских? Я сейчас расскажу. Пока вспоминаю, вот бумажечка, ознакомьтесь…
И сунул в руки Георгия Валентиновича опломбированный конверт.
Утехин кивнул и, словно не своими, а какими-то чужими, рваными, механическими движениями, самостоятельно распечатал документ. Тот неподатливо трещал сухим сургучом, словно единичные выстрелы уже решили участь приговорённых.
Потом прочитал напечатанное, вздрогнул. Недоумённо нахмурился. И, подняв глаза, оглянулся, выискивая виновника созданной им же самим проблемы. Нашёл. И снова замер, глядя уже по-другому. Ошеломлённо.
– Непонятненько? – продолжил Ян, с преувеличенной любезностью, которую, однако, уже никак нельзя было принять за лакейскую услужливость. – Ну, я зачитаю, значит, сам.
– Не стоит, – сухо отозвался Утехин. – Здесь личная приписка Иосифа Виссарионовича. Рота, командование операцией полностью возложено на товарища полковника. Я и генерал Худояров… – голос споткнулся, но генерал поправился и закончил, – советники.
– Ну, вот и ладненько. Пока советники обедать будут. В пельмени китайские капуста добавлена для мягкости… мы потренируемся, как собирались. Рота, на выход!
У машины Ян отвёл Худоярова в сторону.
– Просьба у меня к тебе, Рашид Ибрагимович, прям, как к коммунисту. Я бы посоветовал тебе приглядывать за генералом, особенно, после вступления его в новую должность. Мне некогда смотреть. А он, вон какой слабый-то, оказался. Мне бы не хотелось привезти в Москву его глиняную фигуру…
***
В страшный год ельцинской перестройки, когда были вскрыты центральные архивы КГБ, и чьи-то потные от вожделения и грязные руки ковырялись в секретных документах уходящей эпохи, когда американские советники, бледнея от ужаса, рассматривали схемы прослушки своего посольства – из темноты сосновых ящиков извлекли этот документ:
«Сов. секретно. Экз №2 от 2 февраля 1946 года № 562/б
В соответствии с постановлением №3477ОС—ЧВ от 21.05.1943.
Возложить на начальника отдела обязанности командующего, (вплоть до трёх дивизий), с предоставлением ему широчайших полномочий. Все приказы непосредственно начальнику Особого отдела могут носить ТОЛЬКО СОГЛАСОВАТЕЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР.
Подпись.
Заместитель председателя Совета министров Союза СССР Берия Л.П.
Внизу приписка, оставленная рукой И.В. Сталина:
«Не мешать!»
========== Глава 2. Наследие Дракона Часть 12 ==========
Ни тысячу лет назад, ни в прошлом веке, ни сейчас, в головы живущих в Китае не приходит и мысли потревожить покой похороненного в подземном дворце императора Поднебесной – Цинь Шихуанди. А ведь найденная археологами терракотовая армия и вскрытое пространство составляют не более одного процента подземного комплекса. Работы ведутся только в этом месте, и дальнейшие археологические раскопки не планируются. Почему?
Может быть, китайцы не хотят тревожить покой предков? Или верят в проклятие? Или что-то другое тревожит их и не позволяет удовлетворить исследовательского интереса?
Найденные же при раскопках вещи удивительны.
Восемь тысяч глиняных фигур в натуральную человеческую величину, обожжённые в плавильных печах, при температуре в тысячу градусов, и раскрашенные минеральными красками. Как их удалось сделать мастерам, жившим более 2000 лет назад? С какой целью были приложены такие усилия? Неужели для вечной охраны покоя Цинь Шихуанди?
***
Придерживая оружие, рота рысцой, молча, словно боясь нарушить тишину, бежала по дороге к горе, следом за весьма раздражённым командиром.
Илья, не оглядываясь, гнал сам себя, беспощадно вбивая свою обиду и раздражение в хрустящий под ногами снег.
Наконец, когда от ватников повалил пар, и лица приобрели ярко-красный цвет, словно люди парились в бане, раздалась команда: «Стой».
Ян придержал за рукав Илью и, полюбовавшись на пышущих жаром подчинённых, громко сообщил:
– Значица, так! Первое и самое главное – ничего не бояться! Страх – это зло! За страхом всегда приходит паника. Паника – это смерть! – помолчал, оглянулся на поросшую редким лесом пирамидальную гору и, наконец, высмотрев знакомое лицо, поманил к себе, – Свят!
Армия учит слушать начальство без промедлений. Даже странное.
Так что рядовой Святошин как-то заполошно взмахнул руками и, споткнувшись на хрустящей после оттепели ледышке, сделал шаг.
– Ага! – удовлетворённо хмыкнул, почему-то не запыхавшийся после пробежки, полковник. – Итак, задача! На тебя с копьем на перевес идёт… э-э-э-э… глиняный истукан! Твои действия?
Округлив глаза, и, поправив съехавшую на лоб ушанку, рядовой выпалил:
– Враг! Стреляю на поражение!
Полковник прищурился:
– Ты стреляешь, он идёт! Он древнее оружие, танк. Но глиняный. Давай, Свят, мы сейчас тут помёрзнем, не дождавшись нападения! Думай, давай! Твои действия?
– Прикладом его разбить, раз глиняный, – подсказал Телицын.
Ян недовольно скосил глаза. Потом взглянул на застывший от сложных мыслительных усилий строй и махнул рукой:
– Запомнить истину! Страх – наше поражение! Нет страха. Перед нами враг. И всё.
Ясный день сменился быстро сгущающимися зимними сумерками. Над горой тёмно-красное зарево отмечало начало ночи. По этой затаённой среди лесов и полей безмолвной снежной пустыне ползала рота, отмечая места для каждого бойца.
Илья дважды лично проверил минёров.
Телицын, с тяжеленным разводным ключом, смешно простучал рельсы спешно проложенной к горе китайскими товарищами узкоколейки. Привычная работа отгоняла нехорошие предчувствия и помогала обрести какое-никакое спокойствие.
Луч света мигнул на белых буграх и пропал, оставив людей один на один с подступающим в темноте ужасом ночи.
Отряд, хрустя ломающимся под валенками ледком, рысью возвращался к теплу.
Илье, как и утром, при виде глиняного истукана, резко стало не по себе в этой сплошной тишине. В безмолвной затаённости горы что-то ждало, и капитан обернулся.
– Смотреть вперёд! – зло рявкнули сзади. – Я те покажу подарочную открыточку! Потом! Не оглядываться! Бегом! Бегом!
***
Литературный исполнитель замыслов своего отца и редактор почти всех посмертных работ великого сказочника, Кристофер Джон Руэл Толкиен с 1943 года участвовал в военных действиях в качестве лётчика вспомогательной авиации. В 1947 году вышел в отставку, стал лектором в Оксфорде. А вот в 1945 и 1946 он, вместе с ограниченным контингентом, базировался в Тунхуа, а затем и в Нанкине. Дважды совершил полеты вСиань.
В мемуарах Ганса Райхарда есть описание горящей пирамиды: «В багровых сумерках мы, (штурман у лётчика Г.Райхарда – К.Толкиен), смогли рассмотреть горящую гору. Она пульсировала кроваво-красной, какой-то завораживающей, неживой радужной чернотой. Весь восточный склон был охвачен очагами пожаров…».
Мог ли сын рассказать о своём боевом эпизоде гениальному отцу? Мог ли образ Ородруина зародиться там, в древней, полной тайн, земле Китая?
***
Но из змеиного шипения позёмки и ледяной неизвестности лесов всё ближе и ближе надвигалось, оставляя зарево на припорошенных синевой откосах, отчаянно гремя колесами, неслась громада теплопаровоза «Сталинец», выпуска 1940 года. В нём, сменяя друг друга, падали от усталости, по-пьяному тыкая утром в подушку белые головы, двадцатилетние старики.
В этой лобовой атаке не было выстрелов. Только извивающейся позёмкой лютый холод, проникающий в сердца неверующих.
Василий Иванович, ясным днём отдирая негнущимися пальцами иней с век ставшей ему почти родной странной женщины по имени «Факел», (по-гречески Елена), со вздохом, убеждался: «Жива!».
И она кивала ему в ответ: «Жива! Груз будет доставлен». Потом они вдвоём, с трудом переставляя отёкшие ноги, ползли туда, где стояли их защитники.
«Живые, вот, и слава Богу, – крестил каждого Непершин. – Господи, по живым к мертвецу – мертвеца везём. Куда мы его? Неужто, сгинуть предназначено?», – пугаясь этих мыслей, доставал он маленькую картонку с ликом Царицы Небесной. И истово молился, каясь…
В последнее утро, перед прибытием, в коридоре крайнего вагона он увидел не защитников – только вмёрзшие в пол тела… трупы, припорошенные снегом, врывающимся из-за оторванной двери. А дальше виднелась стальная коробка чёрного, будто оплавленного, танка и сияющая серебром, в свете встающего солнца, гремящая холодом цистерна.
За ним, слабея до дрожи в ногах, мертвея от страха, стоял непобеждённый взвод.
Василий Иванович посмотрел на мёртвых и, оглянувшись на живых, вдруг, с отчаянием и выросшим в груди огненным горячим сгустком злобы к этой чёрной – не живой и не мёртвой – силе, подумал: «Всё перетерплю! Сам вмёрзну в эту дьявольскую силу! Господи, пожалей детей моих! Парням этим, горе и боль войны хлебнувшим, за что?! Отдай всё наказание только мне!»
И видел Непершин, как рвётся к нему в светло-лиловой пустоте чёрное ничто… как яростно дёргается, в попытках пробиться… и не может – не может – не может… переступить стальную силу броненосного танка и светлые тени вмёрзших в пол!
Состав начал торможение. Протоиерей будто очнулся от болезненных ударов крови в висках. Споткнувшись о чьё-то твёрдое, хрустнувшее, словно птичья кость, замёрзшее тело, суматошно подался назад и, практически втолкнув оставшихся солдат в первый вагон, упал. Он сильно ударился лицом о дверь, но смог различить расплывающийся теплом свет и выросшую среди безмолвной степи серую фигуру на фоне тёмного силуэта горы.
Тварь беззвучно завыла и убралась в свою блестящую металлическую тюрьму.
***
Ксении не надо было успокаивать себя. Она твёрдо знала, с чем имеет дело, и понимала сознательную беспощадность этого единственно правильного решения своего командира. Поздно вечером, когда убегавшиеся по морозу люди уснули, Ян провёл с ней свой инструктаж:
– В Шао Лине мы поднимались по одному склону, а спускались по другому. Я намеренно поставлю тебя справа. Будешь белой. Слева от входа поставим немца и Илью. Надеюсь, что такой расклад слегка запутает встречающиеся силы. Вам надо только удержать периметр. Как только цистерна въедет в проход, я запечатаю его. У нас нет резерва. Если вся эта древняя масса, с тысячелетним голодом и жаждой, вырвется наружу, то… от Китая останется половина, прежде чем она вновь обретёт разум и сама стабилизирует процесс. И это новая война. Третья мировая…
***
За час до прибытия эшелона все были на своих местах. Китайцы стянули под Сиань более десяти тысяч бойцов. Несмотря на непримиримые взгляды, компартия не стала препятствовать и пропустила батальон, присланный лично Чан Кайши. Но все войска стояли в пятикилометровой зоне. Состояние загнанных на поля близ пирамиды людей напоминало туго натянутую струну – разогретая легендами, впитанными в кровь ещё с молоком матерей, она звенела, гудела глубинной жутью и могла в любую минуту гибельно и непоправимо разорваться.
Над горой витал страх.
Русские заняли позиции в двадцатиметровой зоне. Пожилой сержант в расстёгнутой телогрейке, напоминающий новогоднюю елку, (столько гирлянд из противопехотных гранат обвивало его крепкие плечи), повторно инструктировал каждого:
– Стоять на занятом рубеже до последнего. Объективная причина ухода с позиции одна – смерть!
Ксения слушала эти слова и думала, как у этого жалостливого и такого робкого человека может быть такая смертельная власть над людьми. От его даже несильного, совсем негромкого, но такого непреклонного голоса, от болезненно-серого в утреннем тумане, лица исходила такая колючая решимость, словно он был уверен: не побегут. Будут стоять. Насмерть. До конца.
Между тем полковник, смешно высунув нос из-под намотанного на шею тёплого шарфа, смотрел куда-то вперёд, словно пытался увидеть что-то новое на этом поле перед горой. Всё пространство, изрытое гнойными ямами чёрного ночного льда, сочащееся желтоватым, сукровичным извивом реки – всё было в кровавом движении восхода. Тени быстро перемещались, двигались, сплетались и расплетались огнями. Ксении показалось, что сама земля начала подготовку к финалу давно начатой пьесы, конец которой сейчас будет разыгран на этом безжизненном пространстве перед безымянной высотой.
Она повернула голову и посмотрела на стоящих от неё в каких-то пяти-семи метрах Илью и Бориса.
Илье задача была ясна. Улыбнувшись, Ксения почему-то решила, что богатырь имеет весьма дородную физиономию. Он стоял свободно, с лёгкой развальцей, и как-то рассеянно смотрел на простой железный меч, почти насильно всунутый ему в руки Яном. От меча веяло жаром. Девушка бы не рискнула дотронуться до него голыми руками. А вот Илье он явно представлялся бесполезным куском железа.
Рядом, полуобернувшись, и, старательно ловя выбритым лицом солнечные лучи, жизнерадостно смотрел на мир Борис. Он увидел Ксению и заулыбался, но она скользнула по нему своим обламывающим свинцовым взглядом, и улыбка быстро погасла.
«Немец – он немец и есть», – с горечью, подумала Ксюша. Жалость к себе хлестнула кнутом и выбила слезу. Зло смахнув нахалку, девушка тоже подставила лицо лучам восходящего светила.
========== Глава 2. Наследие Дракона. Часть 13 ==========
Наблюдатели заняли позицию позади регулярных китайских пехотных частей. Худояров с Утехиным стояли на небольшой высоте вблизи речушки, и все пространство перед горой сейчас было перед ними как на ладони.
Генерал дышал тяжело. Ему, простуженному и взволнованному накатывающей на них волнами опасностью, исходящей от летящего к горе состава, было совершенно непонятно, почему желтое, словно восковое, лицо Утехина выражает такую неподдельную брезгливость.
Рашид Ибрагимович видел, как за льдистой лентой застывшей реки внезапно появилась тьма. Она наползала справа и слева, охватывая коридор узкоколейки. Земля вздрогнула от направленного в центр пирамиды взрыва, и огромный пласт коричневой голой почвы отвалился гнойной коркой, обнажив чёрный провал входа.
Светлая черточка-фигурка – Ян! - шевельнулась на подножке тепловоза. В последние минуты именно он заменил машиниста, разогнав сверкающий красной звездой «Сталинец» до максимума. Фигурка качнулась, спрыгнула куда-то вниз и осталась на тающем снегу…
Он видел, как освещенная восходом странная пурпурно-серая тень медленно выползает из омута разверзнутой горы. А состав с тяжелым танком и болтающейся сзади легкой, отливающей серебром цистерной всей своей стальной тяжестью погружается в эту огромную, продавленную взрывом полынью.
Утехин же после бессонной ночи смотрел из-под оттопыренного козырька ушанки, выданной вместо папахи заботливым старшиной странного отдела «неизвестно чего», смотрел лишь на один объект. На скошенный, тощий и нескладный зад в полосатых штанах торчащего из траншеи китайского солдата. Беспокойные мысли толпились в голове, мешая привычно рационально мыслить: «С какой целью я вчера решил таким глупым способом пустить пыль в глаза? Почему убил в себе все человеческое, решив расстрелять этих людей? Они ведь просто выполняли приказы…»
Он читал личные дела, парни — фронтовая разведка, они прошли весь путь от самой Москвы до подступов к Берлину, а он?
«Неужели я глупая машина власти без чувств и нервов? Что же они думают обо мне?»
Ведя этот разговор сам с собой, Георгий Валентинович ясно осознавал, что никогда и никому не сознается в навалившемся на него чувстве вины и, судорожно гася острый приступ досады, негромко проговорил:
— Ну вот, ваша войсковая операция окончена, ни в чем не повинная техника навсегда упокоилась в этой облезлой горе. Вы довольны, генерал?
Он хотел развернуться, собравшись уезжать, но остановился, увидев перед собой… пепел. Серый дым, медленно кружась в танце, заволакивал небо, выдавливая за пределы видимости внезапно ставшее тусклым медяком светило. Из черноты провала, кипя огненным валом взрыва, ползло кипящее месиво огромной тени. Тени, похожей на птичью жилистую лапу… Она наползала точно из ада, отбрасывающего жар на стонущую от ожога землю,
«Там же рота, — едва подумал генерал, и тут же в сознании жгуче метнулась и следующая мысль. - Что это?»
Удар гигантского барабана накрыл и оглушил, мимо остолбеневших наблюдателей суетливо замелькали люди, скользя по льду обмотанными в ветхие тряпки ногами. Промелькнули лица бегущих - перекошенные ужасом, в каплях пота. Генерал увидел, как вцепившись в воротник его тулупа (откуда там взялась тонкая ниточка крови, это ведь кровь?), что-то отчаянно кричит ему в лицо Худояров.
«Наверное, барабанная перепонка», — уже не жгучая, вялая мысль медленно прошелестела в голове, и все погасло.
***
Не имеющую аналогов операцию успешно провели в 1946 году спецслужбы СССР. Информация об уникальной войсковой операции засекречена и по сей день.
Войсковая часть № 5276 представляла собой комбинированный полк, состоящий из нескольких подразделений китайской народной армии, наблюдателей со стороны китайских и советских специалистов, а также роты особого назначения Советской армии. Численность его доходила до тысячи человек.
Полк дислоцировался в китайской провинции Шенси в сорока километрах от Сианя на пустошах близ пирамидальной горы. Разрозненные документы, находящиеся в Университетской библиотеке Пекина, содержат информацию об успешном уничтожении «врага» и закрытии прилегающих территорий с полным запретом на проведение раскопок на срок в 30 лет. Житель посёлка Лотошино (Московской области), недавно умерший 96-летний фронтовик Иван Святошин, на уроках по начальной военной подготовке в школе рассказывал эту историю. Его правнук Алексей Свят, будучи студентом исторического факультета МГУ, перерыл все архивные документы, имеющиеся в свободном доступе, но кроме сообщения резидента МОССАД о совершенно ином событии, но с упоминанием инцидента в Шенси, так ничего и не обнаружил. Тем не менее он был уверен в правдивости слов деда-фронтовика, который прошёл всю войну и встретил День Победы в Кёнигсберге. Он был награждён помимо остальных наград медалью «За взятие Кенигсберга», вышел в отставку в 1967, имея на груди два ордена Славы.
***
Несмотря на тщательно просчитанный заряд и несомненную квалификацию саперов, лежащего в траншее Бернагарда сильно засыпало. Стряхнув с себя тяжелую землю, он долго пытался продуть уши – слишком давила новоявленная почти вакуумная тишина. Выбравшись из ямы, он ещё какое-то время стоял, крутя головой и не понимая, куда делся только что стоявший рядом Илья и где его теперь искать.
На раскисшее от грязи поле опустилась кромешная мгла, поэтому, оглядевшись, он смешно опустился на четвереньки и пополз в этой черноте, пока не треснулся лбом о выкинутый взрывом крупный камень. Тут его и обнаружил капитан.
Схватив непутевого немца за рукав, богатырь гулким шепотом поинтересовался:
— Что ты делаешь?
Фриц поднял белобрысую голову, сияющую в наступившей темноте вместо фонаря, и улыбнулся.
«Он чешет лоб», — услышал капитан вывод Олладия, серым одеялом разлегшегося на плечах.
Услышал, но не осмыслил. Прямо перед ними, в каких-то десяти метрах, что-то пульсировало кроваво-красным у чёрного провала, и за этой пульсирующей раной бесконечная раззявленная глубина сияла множественными очагами пожаров.
Внезапно среди тяжелого жирного дыма, образовавшего над пропастью густой навес, послышался шум и треск, который напомнил гауптштурмфюреру Кесслеру бауернхоф (сельскохозяйственную частную ферму) его старой бабки. Туда каждое лето заботливо отвозили маленького Бернагарда родители… Когда-то именно там он случайно перебил все глиняные горшки, предназначенные на продажу. Он приподнялся, почти целиком высунувшись из-за камня и смог рассмотреть, как из образовавшегося прохода, чеканя шаг, шли и шли построенные по десять в ряд глиняные истуканы.
Словно муравьи, ведомые одной им известной целью, они вытянутыми косяками поворачивали к высоте за рекой и колонной уходили в нависшую тьму.
Время изменилось для стоящих людей. Плавный и незаметный ритм, отмеряемый поминутно и посекундно, внезапно сменился пульсацией в висках и стал измеряться в каплях крови, перегоняемой сердцами. Пространство сжалось на этом пятачке земли, и Илья с Борисом, не сговариваясь, попятились от проходящей мимо них смерти. Зашевелился на шее серый туман, который, боясь поглощения неупокоенной стихией, сам с радостью исчез бы отсюда, оставив людей. Но он, связанный с хозяином, не имел власти над собой.
Скрежещущие звуки задавили и смяли их силу, как темнота загородила солнце. Гора продолжала содрогаться от похожих на землетрясение толчков. Отступающих людей шатало, словно они неслись на пылающей огнями карусели.
В этот миг что-то тяжело стиснуло ноги Ильи. И, опустив глаза, он с ужасом уставился на кривой чёрный коготь, выросший из раззявленной пасти земли.
Борис, увидев это нечто, остолбенел, а тусклое пятно тумана переползло к нему на шею, почти задушив в своём объятии ужаса, проскрипело в голове, отдалось с кровью в висках и, превратившись в панический крик, приказало:
— Бей!
Это было слишком страшно. Но страх перед собственной, неизбежной в этом аду смертью превозмог другой страх — ужас оказаться во власти… этого. Бернагард, не отдавая себе отчета, ударил. С кончиков длинных пальцев на кромешный пучок тьмы вырвались тонкие прозрачные нити света. Быстрый рывок, и нити расплескались по шевелящейся тьме, скрепив, сшив, склеив это нечто, лишив его подвижности.
Это было неожиданно.
Для всех, не только для людей.
Там, в глубине горы неживая масса вечности своим не сознанием, но чувством поняла: если сейчас эти люди не покорятся ему, если они не признают свою смерть, то они обретут такое же право повелевать, как и он. А он сравняется с ними. Тьма недовольно заворочалась и ударила.
Удар был страшен. Содрогнулось, кажется, даже небо.
Стальная лента меча загорелась в обмякшей было руке Ильи. И тогда он последним усилием гибнущей воли рассек темноту напополам.
Хватка нечто ослабла.
И люди увидели в этом вспоротом пространстве свет, тропу, обозначившую спуск с горы, и шагающих глиняных людей.
«Первое и самое главное – ничего не бояться! Страх – это зло! За страхом всегда приходит паника. Паника – это смерть!» — всплыли в памяти слова. Илья, словно оказавшись в поле на сенокосе, широко размахнулся… Ловко взмахивая мечом, он принялся уничтожать застилающую от него свет чёрную завесу, копнами подбрасывая на белоснежные нити-скрепы Бернагарда льющуюся из чрева горы гадость.
***
Ксения плавала в темном желе. В то время как двое взмахами меча и рук собирали страшную жатву, она не сражалась – лишь с удивлением смотрела, как красиво извиваются и падают похожие на листья алоэ чёрные мясистые куски.
«Какая странная энергия, — промелькнуло у неё в голове, - Чистая».
В ответ на мысли широкий рыхлый лист с колючками-крючками по краям змеей скользнул мимо и пополз куда-то дальше, вбок.
«Там же Мрак», — вяло подумала девушка. Она проводила взглядом толстое, отливающее антрацитом ползущее нечто и вдруг рассмотрела на конце жгута, между крючками, тело бьющейся в отчаянии последнего усилия, задыхающейся собаки.
Где-то Илья с Борисом рубили угольную красоту, и ей до боли в пальцах хотелось восстановить порядок в рвущемся чудесном чёрном теле, но… пёс?
Собака, которая приходила вечерами и лизала ее обескровленное от слез лицо. Друг, который делил ее боль, молча забирая половину себе?
Волосы на голове Ксении зашевелились и зажили самостоятельной жизнью. Руки выросли, преображаясь.
Гигантская чёрная паучиха, мерзко облизнувшись, вышла на охоту! Ее сознание не стремилось спасти несчастную задыхающуюся жертву. Она просто захотела есть. Змееобразные обрубки, изгибавшиеся в массе чёрной жидкости, отдавали ей свою энергию. Вкусную. Паучиха ползла за добычей. Громадный клюв раскрылся и поглотил свернутый в кокон, едва дышащий меховой мешок. Энергия крови и жизни обожгла, и собака, скуля от ужаса, отлетела куда-то в сторону, на шагающую вниз к людям глину, разрушая ее своим весом. Мрак больно ударился о землю и затих…
Страшный обед продолжался. Жуткое насекомое продолжало пить из нечто силу.
Казалось, этому не будет конца. Светлый держал, темная кусала и пила, люди мешали и не давали двигаться вперед. Колкие букашки, но они мешали, мешали… Монстр в горе преобразился, утянул энергию обратно, приготовившись ударить по этим странным существам, жгущим его светом и выедающим нутро абсолютной чистотой тьмы.
***
Телицын, щурясь, смотрел на марширующих прямо на взвод монстров.
Рядом рядовой Макаров икнул и, сплюнув ставшую вязкой слюну, спросил:
— Борис Евгенич, ты с такими дело имел?
— Не было у меня ещё таких, Ваня, — честно ответил сержант.
— Вот и у меня не было…
Солдат вдруг высунулся, встав в окопе в полный рост и вынув из-за пазухи гранату, ловко, в полузамахе бросил в середину строя идущих. Бабахнуло, и фигурки рассыпались в пыль. Тогда, весело хекнув, он привстал и швырнул еще одну. И вновь попал! Сержант заорал что-то матерное, но одобрительное, из окопа отозвались – поддержали. Но Макаров не нырнул обратно в окоп, а вдруг согнулся. Охнул почти неслышно в этом шуме. И, прижав руки к животу, мешком сполз вниз.
Сержант всмотрелся… и увидел толстую арбалетную стрелу, вошедшую солдату в грудь и теперь хищно блестевшую между лопаток зелёным медным наконечником…
— Ваня!.. — закричал Телицын. — Ваня!.. Ох ты ж, Ваня!
Он закричал и начал беспорядочно стрелять – все равно куда, не прицеливаясь, каждая пуля и так находила мишень – глиняные плечи, глиняные руки, невозмутимые глиняные лица…По щекам сержанта текли слезы, мешали целиться, и он зло размазывал их по лицу вместе с падающим на солдат серым жирным пеплом.
Лед на реке был взорван, и странные глиняные существа не могли сразу переправиться. Они остановились и поливали соседний берег беззвучным дождем стрел. Солдаты, тщательно целясь в головы глиняных истуканов, выбивали их, словно кегли, но на место рассыпавшегося в пыль тут же вставал следующий.
— Что ж ты, дурень, высунулся без разведки? — горевал Телицын. Затем аккуратно отломил арбалетный наконечник и, не вынимая древка, обложил рану товарища бинтами, словно это могло помочь…
— Первую атаку-то мы отбили! — рядом радостно кричал сорванным петушиным фальцетом Свят. — Отбили, отбили и вторую отобьём.
— Рано радуемся, — хрипел Макаров. — Сейчас перестроятся и в атаку пойдут. Кровь толчками выливалась из рта.
— Выбивай их, ребята! Минометами! Бей! — кричал сержант.
Взаимный обстрел не прекращался. Тучи противно свистящих стрел каждую секунду взвивались над рекой. На крутых холмах напротив роты беззвучно замерла идеальная линия глиняных бойцов с разными, но ничего не выражающими лицами.
— Сейчас они вон мост сообразят и по своим же переправятся. И будут наши смерти псу под хвост, — Святошин скомкал раскуренную - ещё трофейную - папироску и, бросив окурок, зло стал заталкивать под ремень пучки гранат. — Прикройте меня, ребята.
— Надо бежать, вверх бежать, на высоту, — закричал стоящий рядом рядовой.
— Бежать? Струсил, да? Я от немцев не бегал и от этих не побегу! — зло рыкнул Свят и ловко вынырнув из окопа, пополз к реке. Там вышедшие из горы фигуры, взявшись за руки, в ряд, ложились, строя мост. Ожившая глиняная черепица точно, быстро и неотвратимо покрывала реку…
— Тебя же убьют, дурака! — перевёл дух Телицын и приказал взводу вязать гранаты. А затем, скинув мешающий толстый тулуп, пополз следом.
— Не дадим им переправы, ребята!
***
Внутри горы фигура закончила преображение и, образовав два огромных крыла, готовилась к своему первому полету.
Ян стоял напротив отвала и ждал, когда монстр, наконец, покажется у открывшегося отверстия.
Тень приблизилась к порогу и остановилась. Внизу стояла маленькая фигурка человека, опирающегося, как на посох, на сияющий прозрачной струей меч. Человек стоял прямо.
— Ты не сможешь пройти, — услышал он. — Я, открывший врата, вернул тебе твою проклятую кровь. До конца. Здесь нет больше твоей земли. Ты обязан вернуть души и смириться.
Тьма из горы молчала. На миг показалось, что стало светлее, словно она умирала, но миг исчез, и кровавое зарево жалящего огня взметнулось из глубины.
Стало совсем темно. Только маленькая человеческая фигурка серым пятном продолжала светиться в абсолютной черноте. Человек, держащий сверкающий меч, подождал ещё секунду, смешно потоптался, как будто стряхивал налипшую грязь, и тьма увидела тень. Тень от хрупкой человеческой фигуры, выросшую до холмов за рекой и рассекшую ночь серым зыбким светом.
— Ты не выйдешь, — повторила тень. — Смирись.
Человечек казался крохотным и одиноким, он напоминал сухое дерево, отливающее тусклым серебром перед приближающейся грозой, в надежде ожидающее первых капель, чтобы напоить себя.
— Ты не пройдёшь!
И тьма, раскинув крылья, выпрыгнула.
В этот момент отброшенная взрывом многотонная плита поднялась и встала в пазухи на свое место. Раздался взрыв и гулкий отчаянный вой.
Ослепительная вспышка белого пламени вырвалась из оставшейся щели, плита качнулась, схлопываясь, и все затихло.
Солнце пробило брешь в падающей клочьями тумана тьме, и люди перед горой зажмурились. Оказывается, еще был день. Оказывается, солнце еще светило и теперь слепило их теплым светом…
А перед одинокой фигурой стояли двое: мальчик в тяжелых мешковатых одеждах, отливающих желтым шелком и золотом, и голый мужчина с веревками на руках и ногах.
— Благодарим, — услышали холмы и равнина.
Фигуры растаяли. А подбежавшая первой Ксения пробормотала, ещё не остыв от боя:
— Кто это?
— Эрши Хуан и уважаемый Ли Сы, - получила она короткий ответ.
Ян поклонился - им, исчезнувшим. И, повернувшись, пошел прочь.
Перед ним в серо-коричневую пыль рассыпалась терракотовая армия.
***
В архивах лежит наградной лист. Один пожелтевший от времени листочек. Наградной лист номер 107: « За проявленное мужество и героизм наградить рядового отдельного полка особого назначения №5286 Макарова И.В. орденом Красной Звезды. Посмертно».
В графе «Краткое изложение личного подвига или заслуг» стоит: «Боевые действия в Шенси. Сиань». Далее прочерк.
***
В октябре 1987 года Национальная библиотека Китая переехала в новое современное здание, построенное недалеко от парка «Пурпурный бамбук».
В октябре 2003 года в здании ввели в эксплуатацию интегрированную суперсовременную систему управления ALEPH500. Благодаря этой системе любой может воспользоваться хранящейся в ней информацией. На запрос «Шенси. Сиань. 1946 год» читаем: «Военные действия. Победа над врагом. Гибель 301 военнослужащего. Закрытие прилегающих территорий. Запрет на раскопки».
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 1 ==========
Тысяча девятьсот пятьдесят четвёртый, (не високосный), год ознаменовался многими событиями. К примеру, запуском в серийное массовое производство первого в СССР бытового магнитофона «Днепр-8». IBM с трудом продала 450 экземпляров первого калькулятора и транзисторы по два с половиной доллара. Были образованы Липецкая, Белгородская и Арзамасская области; правительство Джузеппе Пеллы в Италии ушло в отставку; у острова Эльба в воздухе развалился самолёт; в Каире студенческие волнения переросли в массовые драки и беспорядки; Центральный Комитет партии рассмотрел и принял в первом же чтении постановление о наличии серьёзных недостатков в работе государственного аппарата…
Весной полковник Насер стал Президентом Египта, а в Москву спецрейсом вернулся, в полном составе, Особый Отдел, который сдал под расписку в Государственное хранилище шестьдесят три опломбированных ящика, (и три цинковых гроба в придачу). Почти сразу в Ленинградской области было принято решение о строительстве экспериментальной базы Института прикладной химии у посёлка Капитолово.
В Средиземном море опять разбился самолёт. СССР вступил в ЮНЕСКО, ЦК КПСС утвердил решение о дальнейшем развитии совхозов, начале освоения целинных земель; с Австралией, (после того как сотрудник посольства Владимир Петров получил политическое убежище), были разорваны дипломатические отношения.
Мир, уверенно вставший на путь возрождения после кровавой войны, торопился жить.
***
Ксения, широко открыв глаза, вдыхала родные запахи растущей у окна резеды. Она проснулась в своей маленькой чистой комнате и, теперь, с удовольствием, слушала громкое тиканье смешных коричневых часов, отмеряющих гирьками на тонких цепочках сладкое время ничегонеделания. Вот стрелка приблизилась к полному повороту и растрепанная позеленевшая от времени медная кукушка отсчитала шесть своих «ку-ку».
Как же ещё рано! А она уже выспалась!
Очень скоро послышался цокот когтей Мрака, отправившегося на утреннюю пробежку, и покашливание дяди Бори. Это «товарищ сержант» открывал дверь наглому псу.
Весёлый ветерок принёс запах «Беломорканала». «Илюха проснулся», – улыбнулась девушка. Скоро запахнет блинами, замешенными бабушкой Ягой, клятвенно обещавшей их вчера, по случаю грандиозного успеха группы. Елена Дмитриевна была старше Ксении всего на пять лет, но вся группа называла молодую женщину только так, бабушкой. Она не обижалась…
Простые, милые домашние скрипы и стуки были нарушены звуком воды, спускаемой в унитаз. «Немец», – с досадой сжав губы, подумала Ксюша и решительно встала с кровати. Мысли о немце не давали покоя. Даже не мысли, а… то, что он был – такой.
Ещё в духоте Каира группа начала криво улыбаться, видя, какими глазами провожает статный «фриц» закутанную в никаб фигуру Ксении. Каждый раз, первым встречая её у порога, он, по-идиотски широко, распахивал свои голубые глаза и, театрально схватив за руку, старался прижать к груди. Хорошо, целовать не пытался! Ксения, отлично осознавая всю глупость происходящего, всё равно отводила глаза и опускала голову. Ладно ещё, лица при этом никто не видал! Спасибо восточным одеждам!
«Театральщина. Нелепость какая», – раздражённо вспоминала сейчас девушка, зло царапая зубным порошком зубы. Вчера, когда летели обратно, Борис болтал без умолку, рассказывая про Хуфу и Менкара. Блестел синими глазами, по-детски откидывал резким движением мягкие, светлые, (такие густые!), отросшие волосы. А кисть руки – совершенная, музыкальная, красиво очерченная, с тонкими длинными пальцами… девушка вздохнула.
Сердито фыркнув на унесшиеся неведомо куда мысли, Ксения натянула сарафан, причесалась. Посмотрела на себя в зеркало, но вместо своего лица увидела там хитрую кошачью морду, нагло ей подмигнувшую. Девушка схватила полотенце, замахнулась, но изображение усатого поганца пошло рябью, а перед ней появилась растрёпанная ведьма со стремительно чернеющим взглядом. И это неожиданно отрезвило.
– Я что, влюбилась?! – обухом ударила незваная-непрошеная мысль. – В него?! В фашиста? Да разве так может быть?.. ничего не помню, – буркнула Ксения неизвестно кому и вышла из комнаты, зло стукнув дверью.
Утро было окончательно испорчено.
***
Группа, почти в полном составе, отсутствовала в стране около двух лет. Здесь, на объекте, незаметно хозяйствовали Елена Дмитриевна с Василием Ивановичем, да Ян, почти ежемесячно прилетавший из Каира в Москву. Оладий, в свойственной только ему манере, предупредил о переменах, произошедших в их доме, но таких, какие сейчас увидела Ксения, не ожидал никто.
– Ой! – вырвалось у неё.
В местах общего пользования исчезла вся казённая мебель. На кухне, которая широкой аркой теперь соединилась со столовой, стоял громоздкий ореховый гарнитур. Грустные львиные головы венчали его по углам, а из-под скатерти, на огромном обеденном столе, мощной опорой торчали вместо ножек массивные лапы хищного зверя.
Полированный секретер с инвентарным жёлтым номером в углу и красивый книжный шкаф с раздвигающимися блестящими стёклами исчезли.
– А где мебель-то? – не выдержал вошедший следом Илья.
– Красиво, правда? Карла Андреевича Тура. Настоящая. На помойке нашёл, – послышалось от входа. Группа содрогнулась, от полученной информации, а вернувшийся после пробежки Ян любовно погладил стенку буфета.
Елена Дмитриевна обернулась на разговор и, улыбнувшись, пожала плечами. Весь её вид говорил: «смиритесь»…
Ну, если так ставится вопрос… группа воззрилась на стол с львиными лапами куда благосклонней.
Правильный настрой сделал утро куда симпатичней.
Во время завтрака все разговаривали так, будто ничего не изменилось, словно не вчера самолёт привёз из Египта загорелых до черноты и вымотанных до состояния ветоши людей.
К блинам полагалось земляничное, свеже сваренное, варенье и прошлогодний мёд. Чай исходил парком, блины пахли на весь дом, а варенье и мёд так и притягивали взгляд! Группа свободно расселась за огромным овальным столом, и все присутствующие, если бы дали себе труд задуматься над этим, то непременно ощутили себя счастливыми в это солнечное летнее утро.
– Помяните мое слово, к нам обязательно приедет Худояров, – аккуратно разрезая блин ножом, сказала Елена Дмитриевна.
– Не, – хрюкнул с набитым ртом Илья. – Воскресенье же.
– Вот прихватит Василия Ивановича со службы и приедет, увидите, – уверенно сообщила всезнающая Яга. Она уже встала и собирала многочисленные тарелки.
Ксения тоже взялась ей помогать и вдруг услышала:
– Надо же! Мейсен…
– Кто? – непонятливо переспросила девушка.
– Это настоящий Мейсенский порцеллен, – внятно, но бестолково объяснил Борис. Он сделал невероятные успехи в русском языке, и теперь его все принимали за латышского стрелка…
– Тоже с помойки, – хихикнул, было, Илья и осёкся, под грозным взглядом начальства. Начальство, впрочем, долго не гневалось – слишком вкусный был завтрак. Более того, скормив последний блин нагломордой собаке, оно аккуратно отодвинуло тарелку и сообщило:
– Диспозиция такая. Ксения и Елена Дмитриевна отправляются в Дом моделей. Там ждёт Анель Судакевич. С неё каждой из вас по три платья и по два костюма. И что-то там из вечернего. Короче, не маленькие, разберётесь. И чтоб красиво! Ну, а мы на хозяйстве. Илюха, тебе картошку чистить. А то разговорился мне.
***
Худояров действительно приехал. За последние два года он сильно сдал. Так что сейчас, войдя в дом, сразу одышливо огляделся в поисках дивана. Лишь немного передохнув, выпив предложенный чай, и, чуть оттаяв, заулыбался.
– Насер – президент. Асуан перекроем плотиной. И египтянам хорошо, и… эээ… о наших изысканиях никто не узнаёт. Жаль, что вы в Сфинксе не порылись.
Ян, с некоторым удивлением, посмотрел на разговорившегося генерала и пояснил:
– Это и так было не просто… Получилось, хорошо – теперь в Москве хранятся основные артефакты невероятной силы, и желать большего глупо. Да и Сфинкс надёжно закрыт и неподвластен времени.
Рашид Ибрагимович только вздохнул. Смена власти не прошла бесследно. Правда, его непосредственным руководителем стал благожелательно настроенный Иван Александрович Серов, с которым в 1946–47 гг. отдел непосредственно контактировал по «ракетной программе». Серов тогда организовывал вывоз инженеров в Советский Союз, а отдел параллельно паковал все оставшиеся от «Аненербе» документы.
Но, даже сейчас, после такой успешной операции в Африке, у генерала не было уверенности, что за ним не придут. Он сделал большой глоток почти остывшего чая и опустил глаза. Ему вдруг показалось, что на коленях, как утром, опять прыгает маленькая Лизонька. Внучке было полтора года, и генерал, потерявший на войне дочь, видел в этой малышке её продолжение. Невестка не одобряла совместного проживания в Серебряном бору, но свекр был непреклонен, и сыну пришлось смириться.
Но нет, на коленях, умильно раскрыв пасть, лежала тяжёлая собачья рожа.
– Фу! – спихнул оборотня Худояров.
– Бли-и-и-ин дай, отстанет… – послышалось из старинного зеркала, висящего напротив.
– Ёшкин кот! – вздрогнул генерал.
Рашид Ибрагимович никак не мог привыкнуть ко всем обитателям объекта. Вон, к примеру, зеркало советы дает… как с оборотнем обращаться. Это ж рехнуться, если без привычки. К тому же, Ян, словно буржуазный элемент, натащил в Контору непонятного мещанского мусора, гордо именованного «антиквариатом». Теперь, в новом современном помещении скрипели полы, а редкие гости покидали центральную базу отдела, с полным ощущением посетивших музей пионеров.
Собака оставила на брюках генерала пятно слюней и, показав белоснежный клык выгнавшему его из столовой Борису Евгеньевичу, гордо удалилась.
– А сколько Мраку лет? – вдруг поинтересовался оттирающий брюки руководитель.
– Я думаю, около двадцати пяти, самый расцвет, – услышал он.
– Эээ… а оборотни сколько живут?
– У них человеческий век. Но нашему парню однозначно нужна пара. Даже не представляю, где искать. Может, на Кавказе остались волчицы, способные к рождению такого потомства. Всё-таки, Азавацкие горы. Да и вообще, у нас проблема!
Рашид Ибрагимович вздрогнул. В залитом солнцем помещении потемнело. Перед глазами мелькнула картинка. «Лена, мой чемодан с самым необходимым держи всегда в прихожей…».
Он собрался с мыслями и, стараясь придать голосу как можно больше уверенности, поинтересовался:
– Какая?
– Бориса на Ксении женить надо!
На кухне загрохотало. Илюха высунул сияющую физиономию и, пояснив, что опрокинул кастрюлю с картошкой, извинился.
«Бардак! Не Особый отдел – бардак!».
Худояров так разозлился, что собрался уезжать. Вышли в лес.
Роща была наполнена яркой июньской жизнью. Ещё пели весенние песни трудолюбивые птахи, и жизнерадостно начинала грызть кору насекомоядная мелюзга. Пахло свежестью и летом. После унылых удушающих песков Египта это буйство красок одновременно успокаивало и будоражило душу. Неотступные гости генерала: подспудное раздражение с терзающей душу тревогой, постепенно растворялись в шелесте листьев и птичьем щебете…
Прогулка до машины растянулась на час. Обсуждали предстоящее мероприятие, стремительно перерастающее в трудноисполнимую задачу. Уже прощаясь, полковник пожал руку и, словно речь шла о чем-то обыденном и совершенно не имеющем ни к чему отношения, сказал:
– Рашид, нас никогда никто не тронет. Поверь. Я знаю. И успокойся. Сердце побереги. Ты мне нужен.
***
Перед обедом Илью поймали за рукав.
– Хоть намёк какой услышу, убью нахрен! – Ян был серьёзен. Илья уверенно мотнул головой и попытался улыбнуться. – Оживлю. И будешь в отделе умертвием служить! – в помещении заметно похолодало.
***
Иван Александрович Серов, совместно с Г.К. Жуковым, принимали участие в арестах по делу Л.П. Берии. Сергей Хрущев неоднократно упоминал, что отец очень благожелательно к нему относился. Что ж, назначая председателя КГБ, Никита Сергеевич не ошибся в своём выборе, остановившись на кандидатуре Серова.
Тот же являлся непосредственным организатором пересмотра дел «изменников Родины».
В 1963 году после «дела Пеньковского» был снят со всех должностей. В 1965 его исключили из КПСС и уволили в отставку.
Сидя затворником на даче, бывший генерал писал мемуары, которые, по свидетельству недовольного этим обстоятельством Ю.В. Андропова, явились продолжением дневников, начатых ещё в 1939 году. Умер так и не оправданный генерал в 1990 году.
Позже, во время ремонта, в стене гаража, его внучка Вера Серова обнаружила два чемодана с бумагами и правками деда. Во время бурных годов перестройки их активно пытался издать её муж, писатель Эдуард Хруцкий. В 2016 году историческим обществом была напечатана малым тиражом художественная книга «Записки из чемодана». Как утверждали издатели, в неё вошло не более трети имеющейся информации. Но доступа к оригиналам нет. И местонахождение подлинника засекречено. Тем не менее, по отдельным напечатанным и явно стилизованным крупицам информации, мы можем узнать не только о подлинной истории страны, но и о делах Особого Отдела.
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 2 ==========
Борис Янович Кесслеров, вольнонёамный труженик Особого Отдела, близоруко щурясь на солнце, и, проклиная свою забывчивость, целеустремленно шагал вперёд. Дорога была старая, проложенная, по выражению дяди Бори, ещё «при царе-косаре», а посему, вокруг Бориса настойчиво витала поднятая пыль. Путь его лежал мимо яблоневого сада к старому «барскому пруду».
Он уже миновал заброшенную церковь Михаила Архангела, когда спохватился – очки! На столе забыл! Злобно оглянувшись, Бернагард прикинул пройденный путь… нет, если он повернёт назад, повторить этот маршрут уже не захочется. И Борис упрямо продолжил поход. Если почитать, лёжа на траве – не суждено, так хоть искупается.
Пруд, уютно спрятанный среди старых, покрытых кружевом из белой коры, берёз, располагался в пяти, с небольшим, километрах от базы. Вечерами из пруда рождалось туманное причудливое облако, которое тихо приплывало на закрытую территорию и, укутав их общий дом, шептало в уши историка самые, что ни на есть, крамольные мысли.
Вчера этот туманообразный паршивец, пробравшись между деревьями, буквально напал на уставшего после перелёта Бориса и посмел заползти к нему в постель.
Всю ночь туман подло рассказывал уставшему мозгу о преимуществах совместного сна с черноглазой соседкой. Только рассвет смог загнать совратителя обратно.
Долгое время Борису казалось, что потеря семьи невосполнима. Потом всё, происходившее с ним ранее, подёрнулось пеплом, и, оказавшись в совершенно иррациональном мире, он перестал ощущать себя человеком. Словно насекомое, сидящее на цветке, бестолково зарытом в клумбу, Бернагард был готов к полёту – в один конец…
Пройдя мимо совсем недавно потерявшего свой бело-розовый лепестковый наряд сада, Борис углубился в лес. «Стоит, как невеста, после первой брачной ночи», – ни с того ни с сего, с раздражением, подумал он и споткнулся о невесть откуда взявшийся, почти раскрошившийся от времени, кирпич.
– Scheisse! – громко выругался путешественник, испуганно замерев от разлетевшегося звука собственного голоса. Он давно вслух не произносил немецких фраз. Живя в России, произносить их, было, (мягко говоря), чревато неприятностями.
Вокруг трещала кузнечиками природа. Густые прибрежные кусты раздвинулись, и хромающий натуралист оказался на берегу пруда.
Вся центральная его часть была покрыта маленькими зелёными чешуйками ряски, но около берега вода поражала хрустальной прозрачной чистотой. Пытаясь попасть в солнечные лучики-струйки, на дне играла рыбья мелюзга. Борис аккуратно подвернул брюки и, сняв сандалии, сел у кромки воды.
Сзади неслышно расступились кусты. Огромная волчья морда тихо высунулась и, криво улыбнувшись широченной пастью, полной жемчужно-белых клыков,беззвучно приземлилась рядом. Человек вздрогнул и обернулся.
– Мрак, а ты как здесь оказался?
Собака глубоко вздохнула и уронила тяжёлую голову ему на колени.
Над головой проплыла тень крупной птицы, а следом хлынул яркий солнечный свет. В пруду что-то тёмное и круглое зашевелилось, и друзья увидели, как из воды медленно рождается, на длинной толстой зелёной ножке, жёлтая, похожая на цыплёнка, кувшинка…
В прибрежной осоке зашуршало. Необычный звук, будто с трудом заведённый старый патефон напрягся и смог вставить тупую от старости иглу в дорожку пластинки, рождающую мелодии.
Они тихо сидели, смотря вдаль…
На том берегу в зыбком тумане, светловолосый мальчик строил башню из песка, а нескладный щенок, чёрный, большеголовый, смешно тыкая в неё носом, пытался помочь другу.
***
Фантазёры вернулись к обеду. Вернее, Мрак, невероятным чутьем охотника, почувствовал ароматы жаренного на углях мяса. «Мечты-мечтами, а обед по – расписанию», – прикинул он и, прихватив грезившего прекрасным образом друга, свернул экспедицию, вернувшись на базу.
Женской половины отдела не дождались. Уже ближе к вечеру, дежурный водитель привёз записку: «Останемся у Лены. Идём на «Садко», потом по обстоятельствам».
Борис, который к этому времени уже извёлся, в ожидании, потянулся за початой, но не выпитой даже наполовину бутылкой водки и, налив себе остаток в стакан, мгновенно опустошил большими глотками…
– Мдя, – философски протянул Ян. – Продукт извели. Завтра продолжаем отдыхать. Во вторник в девять все в гостиной. Илья! Я тебе завтра список дам, возьмёшь Отелло – и в Военторг, там талоны обналичите.
***
База Особого Отдела, пережившая ночью летнюю грозу, встретила утро весёлым птичьим гомоном, многочисленными сучками на дорожках и громким возмущённым мявом Олладия, в отсутствие Елены Дмитриевны, оставленного без блюдечка молока. На кухне хозяйствовал Борис Евгеньевич.
Видимо, решив совместить приятное с полезным, товарищ полковник, ровно в девять явившийся к завтраку, налил себе чаю и извлёк из синей папки, запечатанной сургучом, кучу фотографий. Передал их, с целью осмотра, сидящим за столом, затем прожевал бутерброд и начал:
– Итак!
…В районе Сихотэ-Алиньского заповедника 12 февраля 1947 года на территории не более 3 км в диаметре были обнаружены, разбросанные «веером», малые и средние артефакты, определённые, как детали разрушившегося в воздухе летательного объекта. При дальнейшем изучении обломков, было установлено: данный сплав металлов невозможен.
В тот же год, в мае в Кокчетавской области Казахстана местным жителем, (Бодня Н.Ф.), был доставлен в районный отдел милиции неопознанный металлический предмет из того же сплава. Во время допроса Николай Бодня утверждал, что общался с людьми, живущими в созвездии Альфа-Центавра. В настоящее время гражданин находится в психиатрической больнице №1 города Красноармейска. Общение с ним затруднено. Диагноз: шизофреническая кататония.
Самый большой интерес представляет найденный в августе 1947 года, почти не разрушенный, летательный аппарат, (район Столовых гор. 36 км от города Орджоникидзе), со следами обугливания металлического кожуха по краю. Находится на консервации в Гохране база №4, (Мытищи).
На всех найденных объектах присутствует символ полумесяца, с четырьмя лучами, исходящими из центра.
Мы получили разведданные о проведении подготовки к совещанию у Президента США, (Дуайт Эйзенхауэр), под кодовым названием «Водолей», («Aquarius»), целью которого будет решение о выделении финансирования для сбора информации по массовому появлению данного рода объектов над территорией США. В настоящее время имеется информация о 93 зафиксированных эпизодах.
Аналитический отдел КГБ считает необходимым сообщить:
«В воздушном пространстве, преимущественно в Западном полушарии, происходят военные столкновения внеземного происхождения – очевидно, двух разных рас, попадающих на различные территории планеты не объяснимым на сегодняшний день образом».
Ян перевёл дыхание, отпил из белой полупрозрачной чашки только что заваренного чаю и по-идиотски хихикнул.
– На ловца и зверь бежит! Мрак, а ты у нас счастливчик! Нам на Кавказ, ребята! Канал прохудился. Слесарями поработаем, а заодно, и нашему красавцу девку поищем…
Затем ловко подцепил вилкой колбасу и, не глядя на жалобно скулящего, в надежде, Мрака, съел пряно пахнущий ломтик сам.
Оборотень возмущённо гавкнул на такое неуважение и, резко развернувшись, ловко ударил лакомку хвостом по колену. После чего, гордо удалился.
Борис с Ильей переглянулись, а присутствующий на секретном совещании Телицын встал в дверях «по стойке смирно», с вафельным полотенцем на перевес.
Группа ждала пояснений.
Начальство продолжало завтракать…
***
Год, насыщенный событиями, продолжался:
На Советской площади, (ныне Тверская), в Москве 6 июня открыт памятник Юрию Долгорукому.
Под лозунгом «Мирный атом в каждый дом» 26 июня запустили первую в мире АЭС в городе Обнинске.
Параллельно начато грандиозное строительство ядерного полигона на Новой Земле.
14 сентября при участии маршала Победы на Троцком полигоне под Оренбургом проведено несколько экспериментальных взрывов атомного оружия: под землей, на земле, в воздухе.
ВПК СССР в 1954 году, (за три года), перегнал США в производстве обогащённого плутония на порядок.
Летом 1954 года на орбите был обнаружен странный объект. Экспериментальным путём установлено: вероятность выхода на траекторию падения при низком уровне орбиты – нулевая. «Объект искусственного происхождения», – написал на папке с решением экспертной комиссии С.П.Королев. Этот документ хранится в открытом фонде музея космонавтики на Байконуре. В настоящее время объект «Чёрный принц» продолжает своё кружение…
В ночь на 31 августа в селе Копысь родился будущий президент Белоруссии А.Г. Лукашенко.
Самое необычное происшествие того года случилось 30 октября. Ночью самолёт ВМС США Lockheed R7V-1 Super Constellationruen исчез с радаров в районе Бермудского треугольника. Благоприятная погода, поиски с воды и воздуха в течение 10 суток не принесли ожидаемого эффекта. Самолёт с 42 людьми на борту просто исчез.
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные. Часть 3 ==========
Послевоенная столица радовала глаз. Широкое полотно улицы Горького было полно движения. По нагретому асфальту, шурша резиной и непрерывно гудя, сновали автомобили. Соединяя Центральный телеграф и дом напротив, висела растяжка яркого синего цвета. «Покупайте крабы — вкусная и полезная еда», — гласила она.
Ксения с Еленой Дмитриевной второй день прогуливались по центру Москвы. Погода располагала, и молодые женщины, купив себе мороженое, восторженно обсуждали героев новой художественной киноленты, на одном дыхании просмотренной ими вчера в кинотеатре «Художественный» (до революции его называли синематографом А.Л.Брокша).
Картина получилась настолько волшебной, что, приоткрыв рот от восхищения в начале просмотра, Ксюша несколько минут после появления заключительных титров не могла поверить, что сказка закончилась.
— Златоперая рыба!..
— А птица Сирин?
— Алкноност!
— А наш Илья вылитый Садко, — громко решили обе.
Их путь вёл во вновь открытый в прошлом году Центральный магазин столицы — в ГУМ.
С самого утра с улиц Куйбышева и 25 Октября выстраивались огромные очереди из граждан, мечтающих попасть в это волшебное царство вещей. К вечеру, когда толпа немного рассасывалась, появлялась надежда погулять по огромному павильону, посмотреть фонтан и множество секций с товарами.
Перед ними открылись тяжелые стеклянные двери, и Ксения застыла, пытаясь сориентироваться. Но бывавшая здесь раньше Елена Дмитриевна уверенно взяла руководство на себя и сразу повернула в сторону первой линии. Там, блестя чёрными лаковыми рамами, расположился парфюмерный отдел.
Разведчица привезла из Каира саше и эфирное масло пачули. Мешочки и флакончики были сразу уложены в белье к радости обеих женщин. Правда, когда они попытались поделиться с окружающими, реакция была неоднозначная.
— От моли! — хмыкнул начальник и плотно закрыл дверь в свою спальню, отказавшись от атласной дивно пахнущей подушечки.
Василий Иванович тоже не оценил подарка, вспомнив обиженного Олладия и полгода мучений.
— Чистое тело — чистый дух! — сообщил он и истово перекрестился.
Борис мешочек взял, в качестве благодарности прочитав целую историческую лекцию, отдельно отметив, что запахи южных ночей не возбуждают его кровь, а Египет заставил работать только мозг. Но хитрое слово «афродизиак» насторожило аналитический ум Елены Дмитриевны, и теперь она целеустремленно шагала за противоядием (на всякий случай).
***
Живя с матушкой и тетушками, истово преданными Вере, Ксения не знала бесовских товаров. Девочку мыли в бане - травами да настоем отрубей. Разъедавшая души страхом четыре долгих года горькая вонь прошедшей войны, оставила в памяти лишь запахи боли и соленого пота. Редкое земляничное мыло, достававшееся в основном «боевым подругам» в ранге «не ниже полковника» попало в руки Ксюши только один раз. Она до сих пор бережно хранила этот кусок…
Попав служить в Особый Отдел, девушка будто перешла в другой мир - на неё буквально свалились чудеса цивилизации: невиданные шелковые чулки, крепдешин и панбархат, маленькие коробочки с помадой, настоящий зубной порошок… А пустыня Египта подарила не только зловещее знакомство с тенями старых зверобогов, но и волшебство дивных арабских запахов. Спешно покидая Каир, Ксения смогла взять с собой только купленный по случаю на рынке, резко пахнущий Востоком порошок из листьев. Теперь же, вдоволь отругав себя за глупую беспечность, она шла покупать духи.
К вечеру вторника на блестящем стекле полок стояли единичные коробки дорогого одеколона для мужчин «Шипр» и огромные элегантные наборы, изготовление которых начал ещё Броккар. Теперь, после войны, появились новые флаконы, а духи, изменив свое название, сохранили запахи жасмина, розы и пряностей.
Продавщица, оценив внешний вид любопытствующих, раскрыла перед покупательницами «Голубой ларец». Полный косметический набор.
И Ксения пропала.
В бархатной шкатулке полукругом были уложены духи, пудра, крем, мыло и помада. В нежной полутьме бархата флаконы переливались стеклянными боками, сияли золотом крышек, мерцали таинственным содержимым… Это волшебство стоило умопомрачительных денег — 80 рублей, ее месячный оклад. Ксения с трудом сглотнула ставшую вдруг вязкой слюну и прошептала: «Беру».
Останавливать ее было некому. В этот самый момент потомственная дворянка, коммунист, сдержанная в решениях и поступках аналитик, уже некоторое время с ужасом глядевшая на подругу, вместо поддержки обнаружила перед собой маленький тёплый флакончик и зажмурилась. Пахло летом и ландышами.
— Да вы понюхайте, это открытый флакон для проб, с совершенно новым ароматом, правда, дорогой, но покупают-то не чтобы каждый день пользоваться! - услышала она словно через густую прослойку тумана.
— Почему не каждый? — тихо спросила продавщицу Лена..
***
После недолгой, но ожесточенной борьбы внутренняя женщина победила внутреннего же аналитика и флакон духов «Ландыш» обрел свою владелицу. Очарованные музыкой запахов, подруги покинули волшебный дворец, не обратив внимания на неказистого молодого человека в смешном клетчатом пиджачке и кепке, плотным козырьком прикрывающей от окружающих его цепкий взгляд. Третий год Алан «учился» нелегкому искусству щипача. Строго следуя правилам, парень из Марьиной рощи вылавливал из толпы «своих» жертв - наглых дамочек, научившихся тратить деньги, заработанные нечестивым поведением с чужими мужьями. Такие и за кошельком не особо следят, и вообще, они себе еще добудут, он не последнее стащит. Поплотнее натянув на себя головной убор, парень смело устремился за «фифами».
***
Елена Дмитриевна должна была вернуться в отдел ближе к вечеру, забрав со службы Василия Ивановича, и подруги расстались у фонтана. Бережно прижимая к себе драгоценный свёрток, радостная Ксения зашагала в сторону метро.
..Первый раз попав в подземное царство, маленькая Ксюша испугалась огромного, пахнущего железом, горящего желтыми глазами фар дракона. Но время шло, и подземные залы из страшных пещер преобразились в волшебные дворцы.
Ровно в семь часов утра 15 мая 1935 года началась история Московского метрополитена. Удивительным является факт, что в первых четырнадцати построенных станциях на отделку использовано мрамора больше, чем во всех дворцах, построенных Романовыми за триста лет. Похожие на анфиладные залы Растрелли, они и теперь поражают своей величественной красотой.
Девушка торопливо вошла в вагон и, сев на свободное место, нежно обняла свое завернутое в бумагу и перетянутое веревочкой сокровище. Маленький чёрный ридикюль одиноко расположился сбоку. Ксюша прикрыла глаза и в этот момент почувствовала, как кто-то мелкий и скользкий, прячась в тенях, заинтересовался ее собственностью.
Это он зря.
Паучиха вытянула лапку и потрогала мелюзгу. Коготок скользнул и отдернулся.
«Фуууу,— подумали обе сущности. - Слизняк. Гадость».
Пошевелив хелицерами, паучиха выпустила крошечную капельку яда и аккуратно поместила ее на доверчиво протянутые к сумочке пальцы. Стоящий перед Ксюшей невзрачный паренек в клетчатом пиджаке замер.
И что с ним теперь делать? Только день портить…
— Станция «Парк Культуры», — услышала она. — Поезд дальше не пойдёт. Просьба освободить вагоны.
Девушка встала, аккуратно подвинув стоящую перед ней с выпученными глазами фигуру. Потом вздохнула и, брезгливо ткнув клетчатого пальцем, сказала:
— Иди. Учись. Стань человеком.
***
В своей первой книге «Тем, кто верит в чудо…», вышедшей в 2007 году, редактор телеведущий, журналист и писатель, Алан Владимирович Чумак (крещенный именем Александр) подробно описал произошедшее с ним преображение. К сожалению, неполное. Оставив кривую тропу быстрой наживы путем карманных краж, он, тем не менее, не лишился своих навыков. Успешно шевеля губами и посылая в голубые экраны доверчивых граждан странные пассы, он зарядил не одну тонну воды. И сказочно обогатился на этом. Но всегда с благодарностью вспоминал свою странную встречу с огромной чёрной паучихой в метро.
***
Старый московский храм, повидавший на своём веку и стрелецкие бунты и французских варваров, улыбался… Новый настоятель, назначенный в помощь любимому отцу Василию, тоже нравился ему. При том, что уважаемые служители культа периодически вступали в непримиримую словесную битву. Вот и сейчас отец Владимир миролюбиво пытался вразумить своего неспокойного друга:
— Я ведь потомственный офицер. Благодаря Заступнице нашей прошел и Первую мировую, и в Отечественной народу послужил, а вы меня в крапивное семя записали.
— Так ведь я не к танкисту, майору Елховскому, обращаюсь, а к председателю финансового управления православной церкви, — кипятился его оппонент. — Неужто лицо ваше духовное не может посодействовать и поменять окна?
— Так в два яруса же стоят, батюшка, заказ нужен индивидуальный. Где же я столько денег-то найду. Да и времена ныне лихие…
— А при Иосифе, значит, райская благодать на нас сходила?
— Так гонений таких не было,— понизив голос, извинялся отец Владимир.
— Храм вечен. Он и Никиту переживет, а окна свет небесный дают и матушку заступницу осветят светилом радостным, — слишком смело делился своими мыслями отец Василий. — Тютчев перед ней горевал. Лермонтов стихи писал. Французы-нехристи топором рубили. Мы поставлены заботиться. Иди и требуй. Небось, из танка стрелять не боялся…
Икона Богородицы «Взыскание погибших», перед которой молились не только об исцелении от пороков, но и о благополучии в семьях, смотрела на своих детей. И священники, почувствовав ее присутствие, обернулись и, перекрестившись, поклонились.
Дверь храма скрипнула, оповещая о новых людях, вошедших под его своды. Порог переступила молодая женщина, одетая в узкую чёрную юбку и белую кофточку с рукавами - колокольчиками.
— Негоже в Храм с непокрытой головой, — воинственно начал Василий Иванович.
Отец Владимир, оценив лаковые туфли на каблучке и тонкие чулки, наоборот, попытался урезонить друга и оттого начал весьма миролюбиво:
— Проходите. Храм любит всех прихожан. Вам помочь?
— Спасибо, да я вот за отцом Василием зашла. Нам к семи часам надо дома быть, — услышал он.
Настоятель удивленно посмотрел на возмущённо задравшего бороду приятеля и, увидев смешливые искорки в глазах незнакомки, осудил:
— Что ж вы меня с матушкой-то не познакомили, Василий Иванович?
Тут солнечный заяц ловко перепрыгнул с золоченого наборного оклада иконы на вытянутое от возмущения лицо Непершина и женщина засмеялась.
— Вон и Заступница Небесная домой вас шлёт. Пойдёмте уже. Светлой Вере послужили, а теперь сказки Якова Брюса почитаем…
— П-почему Брюса? — спросил настоятель.
— Так ведь в Брюсовом переулке вы. Тут и усадьба его недалеко.
— Вот же бесовская девка, — сообщил, наконец отмерев от наглости и неожиданности, Непершин. — Не матушка она мне! Работаем мы вместе над …ээээ… историей страны.
И сверкнув чёрным омутом строгих глаз, пошел переодеваться. В рясе ходить по Москве не поощрялось…
***
Ровно через девять лет с момента окончания Великой войны самый известный классик фотографии Анри Картье-Брессон прилетел в Москву. Его фотоальбом, показавший миру улыбающихся и счастливых людей Страны Советов, поразил Европу.
Первого августа в Москве открыли восстановленную сельскохозяйственную выставку (ВДНХ).
Человеком года был объявлен Джон Даллес Фостер, архитектор договора по Юго-Восточной Азии, и Госдеп США официально объявил о помощи Южному Вьетнаму с 1 января 1955 года. В мире начинали новую войну…
Группа Особого Отдела была направлена в район Большого Кавказа с целью выяснения «геологической напряженности».
Гражданка США Энн Элизабет Ходжес была тяжело ранена осколком метеорита Силакога. Это был первый в мире официально задокументированный случай ранения внеземным обьектом…
—————
***
М.Ю. Лермонтов посвятил именно этой иконе стихотворение “Молитва странника” (1837 г.):
Молитва
Я, матерь божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в мире безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную -
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 4 ==========
Игоря Константиновича не предупредили. Только когда дверь небольшого сарайчика, (который лётчики гордо именовали командно-диспетчерским пунктом), практически слетела с петель, и красный от возбуждения полковник Габитов, топая кирзовыми серыми от аэродромной пыли сапогами, прокричал: «Почему не готовы?», его, (после непродолжительной перепалки), наконец, ввели в курс дела.
– Абдулла Гисматуллович, – миролюбиво протягивая стакан горячего чаю, начал начальник аэропорта. – Поле свободное. Небо, вон, ни облачка! Посадим как детушек.
– Ты, мне, смотри, Рябоволов, как бы ты у меня не сел. Группа к нам. Мне по ЧС пришло. По поручению ЦК. Никому не подчиняются. Всем обеспечить приказано. Лично сопровождать. Все дела бросить! – став сине-багровым от возложенного на него груза ответственности, сделал большой глоток полковник.
Горячий чай обжёг глотку. Кашляя и матерясь, особист выскочил на улицу. Устыжённый своим непониманием текущего момента, аэродромный персонал заторопился следом. Небо по-прежнему блистало голубизной и солнышком, ветер тоже не торопился срываться в шквал, так что прогноз Игоря Константиновича подтвердился на все сто процентов.
Минут через десять двухмоторный самолёт плавно взмахнул крылом и аккуратно приземлился на знойную августовскую землю Кабардинской Автономной Советской Социалистической Республики, спёкшейся коркой напоминавшую асфальтовое поле Московского аэродрома «Внуково».
Поставили трап, и из открывшейся двери высунулась любопытная чёрная морда огромной собаки.
– Надо же, волк! – поразился стоящий сзади Рябоволов.
– Поговори мне! – оскалился полковник и, вытянув руку вперёд, пошел здороваться.
***
Солнце ещё висело белой горелкой, когда колонна из трёх студебеккеров, скрипя скользкой от возраста резиной о красноватое полотно дороги, натужно поднялась в горы. Сидящий рядом с полковником молодой мужчина в синих потёртых плотных штанах и серой льняной рубахе всю дорогу крутил головой, с интересом оглядывая окрестности.
Габитов не сразу смог вычленить руководителя группы из толпы. Он ожидал прибытия отряда – и боевого командира. А увидел… дородного бородача, (невероятно похожего на попа), двух женщин, (неприлично одетых в трикотажные штаны и футболки), мужика в дерюжных брюках и двух, явно военных, (более-менее похожих на офицеров). Причём, представляться никто из гостей не спешил, ввергая представителя безопасности в тяжкие сомнения… Выбрав высокого и широкоплечего товарища, полковник сделал глубокий вдох, кашлянул и представился:
– Председатель Комитета Государственной Безопасности полковник Габитов!
Затем Абдулла Гисматуллович оглянулся на стоящих сзади подчинённых и продолжил:
– Сопровождающие меня…
Его грубо перебили сообщением:
– Ян Геннадьевич, полынью пахнет…
Встречающие растерялись. За годы их службы, приезжих в этих краях перебывало немало, и все начинали примерно одинаково: взаимные представления, а потом, всё как всегда: требования, угрозы или распоряжения – в зависимости от званий и задач новоприбывших. Но ещё ни один командированный не начинал с претензий к запахам полыни!
Из самолета, между тем, начали быстро выгружать ящики и мешки. Собака бодро помочилась на шасси и начала носиться по полю, разминая лапы. Спустившиеся по трапу дамочки протянули ему руки и поинтересовались, где им приобрести фруктов в дорогу. Бородатый… перекрестился. Последним спустился и их, мягко говоря, странный начальник.
И полковнику Габитову стало не по себе.
В его жизнь вошло непривычное… а всё непривычное – опасно…
***
Внизу осталась ослепительная зелень, прячущаяся от зноя в красноватых отблесках скал. Пустынная дорога сделала поворот, и машины, поднявшись ещё на один десяток метров, стали притормаживать, чтобы въехать на единственную улицу высокогорного аула.
Кавалькада остановилась у глинобитного дома, на котором горделиво висела синяя, блестящая новым лаком вывеска: «Поселковый сельсовет».
– Наконец-то, – буркнул извертевшийся за полтора часа пути руководитель отряда и торопливо распахнул дверь.
Улица была пустынна. На дверях служебного помещения висел амбарный замок.
Люди перепрыгнули через борт и подошли к ожидающему их руководству.
– Пожалел, что не с вами сел, – сообщил начальник. – Столько всего хотел рассказать, пока ехали. Итак, мы в Баксанском районе. Аул называется «село Заюково», «Зэикъуэ» в переводе с кабардинского обозначает – «Кизиловая долина», а вот по-балкарски, это село «Жайуукъол», или «Широкая долина». Балкарцев вывезли из республики почти всех. Так? – и он строго посмотрел на внезапно побледневшего Габитова.
Полковник подобрался и отрапортовал:
– Так точно!
– А зачем?
Следующий вопрос сбил настрой, и Абдулла Гисматуллович замялся, но вовремя спохватился и дал чёткий ответ: «Так решила партия!»
***
Вопрос выселения балкарцев был решён в 1944 году. 8 марта, при поддержке более 20 тысяч войск НКВД, людей партиями начали доставлять на железнодорожную станцию «Нальчик» к вагонам для перевозки скота. Направляли в Казахстан и Среднюю Азию. В 14 товарняков за сутки погрузили 37 713 балкарцев, из которых только 18% были трудоспособными мужчинами. Без еды, одежды и воды – везли стариков, женщин и детей. Их мужья в это время защищали свою страну на фронте. За 18 дней пути погибло 562 человека. Их тела охрана, не церемонясь, сбросила под откос.
В 1945 году в разорённые села стали возвращаться сыновья и отцы. Фронтовиков спешно ставили на учёт в спецкомендатуры. Они не имели права отлучаться более чем за 3 км от своего дома. Высылка продолжалась до 1948 года. Уничтожили весь уклад жизни, легенды, сказки, этнос древнего народа. Беглым фронтовикам, пытающимся найти свою семью, давали 20 лет лагерей.
Кумехов Зубер Докшукович в конце 1943 года на имя Берия Л.П. написал донос о якобы имевшихся многочисленных случаях массового бандитизма среди балкарского населения. Этот коммунист и первый секретарь обкома подробно отобразил в донесении, какой опасный народ паразитирует на достойном теле Советской Страны. Притом, каждый второй из 53 тысяч балкарцев, защищавших в то время СССР от фашистов, погиб…
Не афишируются и другие интересные факты.
Например, что Зубер Кумеров, (адыг), происходил из старого рода. За сто лет до депортации, род вступил в непримиримую вражду с семьей Ульбашевых, (балкарцами). В результате кровной мести, в обеих семьях погибали молодые мужчины, в частности, отец Зубера. И что двигало секретарём обкома, когда он писал своё пламенное воззвание?..
Только 9 января 1957 года балкарцам было официально разрешено вернуться в родные места. 28 марта Кабардинскую АССР переименовали в Кабардино-Балкарскую. Домой из ссылки вернулось немногим более 22 тысяч.
Эксперты ЮНЕСКО однозначно признают одним из наиболее быстро вымирающих в мире языков карачаево-балкарское наречие.
***
Бестолково прождав около часа, (во время которого местные сотрудники органов собрали население и приступили к развертыванию праздника, по случаю приезда дорогих гостей), отряд, во главе с руководителем, отдохнул на ступеньках и, наконец, выслушал Яна, выложившего им будущие перспективы. Наелись. Переночевали в здании сельсовета.
Утром случилась лёгкая перепалка с Гамидовым, ни в какую не желавшим оставлять отряд без присмотра. Но, как выразился Борис Евгеньевич, «зря он так рискует…», победил здравый смысл. И, уговорившись о связи, отряд, со вздохом облегчения, остался в селе, а гостеприимные хозяева отбыли в Нальчик.
Сложив в сельсовете часть груза, и, расквартировав взвод выделенных обеспокоенным полковником солдат, (для охраны), ушли в горы. Борис Евгеньевич шёпотом спросил Илью про проводника, но богатырь безнадёжно взмахнул рукой, украдкой показав пальцем на Яна. Последний тут же обернулся и показал говорунам кулак.
Лес был мрачен. Несмотря на августовскую жару и перегретые за лето камни, темнота сгущалась. Чистый буковый лес быстро сменился осинником, который словно врос в скалы под давлением старых, поросших мхом елей. Редкие пихты торчали среди них чёрными обугленными свечами. Укутанные в ползучий, болотного цвета плющ, деревья стояли злой насупившейся стеной, образовывая над головами идущих подобие мрачной пещеры. Тропа ползла вверх, и очень скоро Василий Иванович, а потом Елена Дмитриевна, отстали. Уставшая парочка повернула за очередной уступ и остановилась. В этом месте тропа раздвоилась, ветви её шли резко в противоположные стороны. Вдали мелькнула коричневая куртка Телицына. Святой отец, перекрестившись, уверенно показал налево.
Через полчаса, так и не нагнав своих, они поняли, что повернули не туда, и, решив вернуться, заплутали окончательно. Ещё через час, до хрипоты накричавшись «Ау», усталые люди шагнули в круг яркого солнечного дня. Лес внезапно закончился. Перед ними, во всей своей цветущей яркой красе, предстала круглая, словно вычерченная циркулем, поляна. По её краям глухим забором стояли ровные ряды пихт, рядом с которыми белым резным кружевом невесомо подняли кроны молодые стройные берёзы. В центре поляны росло совершенно невообразимое древо с круглой зелёной кроной из мелких, похожих на иголки, листочков нежного салатного цвета.
– Похоже на гинкго, – любуясь видом, произнесла Елена Дмитриевна. – В Японии это дерево называют «гусиные лапки», а в Китае оно, вообще, священно. В нём живут духи леса…
Непершин строго посмотрел на разговорившуюся подругу и сделал неутешительный вывод:
– Значит, нас нечистый сюда заманил. Вон и место светлое, и трава-мурава, а в груди-то жаба подлая сидит. Тяжко здесь. Пойдём-ка. Ян найдёт нас. Но привал здесь делать нельзя.
Они вернулись на тропу и почти обогнули поляну, как Василий Иванович раздражённо начал:
– Нет, ну ты посмотри, что делается-то!
Висящая перед ними лёгкая дымка стала стремительно сгущаться и темнеть. Откуда ни возьмись, налетел порыв ветра, который сорвал с Непершина шляпу. Она мягко спланировала за его спину, священник обернулся и обомлел. Перед ним возвышалось то самое дерево. Они опять оказались на поляне…
Святой отец был возмущён! Козни нечистой силы нужно было пресечь. Не подняв шляпы, он резким движением достал нож и, срезав две ближайшие ветки с берёзы, соорудил подобие креста.
Вокруг резко почернело.
Василий Иванович, обернувшись на спутницу, зло задрал бороду и громко произнёс:
– На колени, Елена, вспомним всё…
И пошёл вокруг волшебного дерева – медленно и певуче растягивая слова, которые складывались в молитву. Женщина тихо стала подпевать священнику. Звонкий чистый голос мягко вплетался в уверенный бас…
Роща застонала. Ствол гинкго на глазах раздался вширь, и из него послышался тяжёлый вздох. Стало сложно дышать, как будто чьи-то огромные руки сдавили грудь.
Затрещали сучья, и на поляну, грузно встав на задние лапы, вышел медведь. Елена Дмитриевна вскрикнула, а Непершин, знающий о косолапых хозяевах ещё по лесоповалу, не бросая креста, потянулся за ножом.
– Уходи, – негромко, но чётко произнёс он.
Женщина попятилась, но, споткнувшись о брошенный рюкзак, неловко упала, да так и осталась лежать, с выпученными глазами, не имея возможности пошевелиться. Чьи-то невидимые, но очень сильные и холодные ладони прижали её к земле.
Медведь, зарычав, сделал первый шаг.
Переплетенные ветки осинника распахнулись, и в этой дыре появилась голова начальника особого отдела!
– Фух! Успел! Не подрались! – резюмировал он, словно только что прослушал доклад о политической обстановке в Руанде.
Поляна замерла.
— Ты медведя отпусти, он не нанимался людоедом подрабатывать, – спокойно продолжил Ян, обращаясь всё к тому же неизвестному собеседнику. – Шли, к тебе не лезли, никого не трогали. Давай-давай, отпускай.
Неведомый собеседник ничего не ответил. Но Топтыгин опустился на четыре лапы и, немного уменьшившись в размерах, тихо покинул поле битвы. На его месте, из сгустка плотного серого тумана, возникла фигура старика. Резкие черты лица, нависшие брови, жёсткая складка губ… ногти на руках и ногах напоминали орлиные когти, а длинная борода пряталась где то далеко в траве. Старик строго обвёл глазами присутствующих и, молча, уставился на Яна. Тот подчёркнуто мирно улыбнулся:
– Елена Дмитриевна, вещи собери, и попа нашего агрессивного забирай. Там за кустами Мрак. Я попозже приду. Кашу варить начинайте. Есть охота…
..Ян пришёл, когда небо уже готовилось уснуть, и сваренная каша окончательно остыла, превратившись в серый слежавшийся комок холодной пшёнки.
– На ледник не идём, – сообщил он, как будто люди знали, куда ведёт их странный начальник. Была у него такая манера…– Завтра сразу на место, и смотреть, что там спёрли, что сломали, что осталось. На горе нам делать нечего, да и лавина надёжно похоронила любопытствующих…
***
Летом 2015 года, недалеко от аула Заюково, на леднике, местные жители обнаружили батальон вмороженных в лёд немецких егерей, погибших, в результате схода лавины. В районе Приэльбрусья в тот момент шли кровопролитные бои, По словам старожилов, осенью 1942 года в Баксанское ущелье доставили на тягачах бурильное оборудование. Удивительно, но хорошо подготовленный батальон «Волчья пасть», квартировавший в Заюково, участия в боевых действиях не принимал, а занимался только геологическими изысканиями. Ранним утром люди куда-то уезжали и поздними вечерами возвращались, нагруженные ящиками. По словам поисковика Олега Заруцкого, 200 пропавших, которых при этом, не искали педантичные немцы – нонсенс. Скорее всего, погибшие пали жертвой собственной секретности, и их не смогли найти. Многочисленные жетоны, обнаруженные на трупах, свидетельствуют о принадлежности батальона к сверхсекретной нацистской организации «Аненербе».
***
Утром Ксения подошла к Яну и спросила:
– Кто этот дед в лесу, с которым Василий Иванович не поладил?
– Древний. Из первых, старых, – последовал ответ. Честный. А главное, понятный такой… примерно, как древнехалдейский язык. Но Ксюша, за десять лет общения, твёрдо выучила правила и не отстала.
– А кто он?
– Русы называли его Велесом. Аланы – Семарглом. А я ещё его имя по матушке не забыл, – хмыкнул начальник.
С интересом прислушивавшийся Борис поднял голову и тоже поинтересовался:
– Какое имя? Почему, по матушке?
– Так тогда матриархат был. Прометеем его греки звали. Сын Климены – Амиран. Тут и собака его где-то – Пурша. Наш Мрак его праправнук. Пошли. Легенды легендами, а ноги-то не козьи по горам скакать.
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 5 ==========
Говорят, утро в горах незабываемо. Говорят, от свежести кристально-прозрачного воздуха кружится голова. Говорят, что тот, кто не видел гор – не видел красоты мира! Возможно. Нежно-розовые в лучах восходящего солнца на горных пиках и впрямь прекрасны.
Ну, то есть, были бы, если бы хоть кому-то сейчас было дело до их красоты. Но таковых в этот момент не нашлось. Поднятые в четыре утра неугомонным руководителем, люди медленно ползли в гору – навстречу уже помянутому рассвету. И позитивных эмоций отчего-то не испытывали. Как, впрочем, и непреодолимой тяги к прекрасному. Перегруженные мышцы уже не ныли, а просто-таки взывали о пощаде. Дивный горный воздух кружил голову не свежестью, а разреженностью. Внизу осталось затаившееся от напряжения и испуганное нашествием военных село. В кромешной темноте, подгоняемые рыками замыкающего вереницу Мрака, путешественники прошли чёрный лес, который, в призрачных первых лучах рассвета, казался густым и душным, как баранья бурка.
Наконец, стало возможным рассмотреть сквозь туманную розовеющую даль горизонта оставшиеся где-то внизу цепи гор в переливающемся всеми оттенками зелени уборе. Там огромные лесные валы тысячелетиями неторопливо катили свои лиственные волны.
К восьми утра темп продвижения значительно снизился. Позитива стало ещё меньше. Зато наметилась широкая каменистая тропа, по обеим сторонам которой вместо зелёных великанов рос стелющийся вдоль дороги подлесок да огромные кусты толстого, почти чёрного древовидного папоротника. Лес остался внизу, а впереди, подсвеченный молодым утренним лучом, переливался зелёным бархатом густой августовский мох. У некоторых членов команды, (не отличающихся большой физической силой), зародилась слабая надежда – добраться до места назначения живыми.
Наконец, тропа совершила резкий поворот, и, за почти отвесной, белой от ветра, скалой перед людьми открылся волшебный пейзаж. Отряд оказался на неприступном с трёх сторон плато, по которому, словно в детском саду для исполинов, были разбросаны огромные каменные шары, круглые и удивительно ровные. Некоторые из них раскололись от времени, часть вросла в почву, но несколько так и остались на земле. Казалось, что, если их толкнуть, многотонные великаны покатятся.
Ян подошёл к единственному валуну на плато, имевшему неправильную форму, и, подпрыгнув… сел на выдолбленный тысячелетия назад каменный трон.
– Великая Киммерия, – сказал он довольным голосом. – Сам Конан-варвар здесь шлялся!
Где-то в пятидесяти метрах под ними пенился и рычал, падая с уступов небольшими водопадами, гордый Баксан. Только после Заюково, река начинала осторожно спускаться с гор, чтобы внизу широкой блестящей лентой, сверкая серебром, влиться в реку Малку, а та, в свою очередь, в Терек и, достигнув моря, раствориться в сине-зелёной мгле седого Каспия…
Между тем Ян слез, (изображать варвара, да ещё на троне, быстро надоедает!). И, бросив рюкзак на белый камень, вросший в землю, сделал два взмаха руками – точь-в-точь, как заправский физкультурник:
– Пришли! Располагайтесь. Илюх, ставим палатки, разбиваем лагерь. Красота-то какая, а? Природа… млин!
Не успели даже распаковаться, как Борис Евгеньевич окликнул:
– Смотрите! Фриц здесь в 42-м ходил…
На согретом утреннем солнцем камне они рассмотрели тщательно выбитую свастику и дату «28.X.42».
***
Оккупировав Северный Кавказ, Гитлер планировал, пройдя через перевалы, достичь Баку, с его запасами нефти. Но Сталинградская битва, оттянувшая на себя огромный человеческий ресурс, спутала все планы. И тем удивительнее кажется принятое командованием решение: снять с фронта тридцать пять тысяч человек, (четыре отборные дивизии), и направить их к Эльбрусу – горе, не представляющей никакого стратегического интереса.
21 августа «горные стрелки» капитана Грота смогли водрузить немецкие стяги на обе его вершины.
На следующий день все газеты Европы пестрели фотографиями, сделанными солдатами дивизии «Эдельвейс», входившей в состав 49-го горнострелкового корпуса генерала Конрада.
Немногочисленные исследователи такого, (не характерного для любящих логику и порядок арийцев), феномена утверждают, что немцы искали в этих горах… «Чашу Грааля». Не больше. Не меньше.
***
Пока любознательная компания молча рассматривала труд альпиниста-каменотёса десятилетней давности, Ян занялся другим делом. Присев на корточки, он неторопливо разгребал колючую растительность, которая, в виде густых венков из мелких зелёных листочков и молочно-голубых цветков, возлежала на тёплых скалах. Борис, мельком осмотрев «знак солнца», подошёл к нему и застыл, уставившись на вход в небольшую, выложенную камнем нору.
– Что это? – поинтересовался Бернагард.
– Воздуховод, – последовал исчерпывающий ответ.
– Э-э-э-э… – отреагировала на объяснение команда.
После третьего возмущённо-вопросительного гавка Мрака Ян, почесав кончик носа, всё-таки, решил пояснить.
– Здесь на плато их штук пять, или шесть. Глубина метров 80-100. Там, внизу, помещение. Нам, как раз, вниз. Вход-то – центральный – завалил ледник. Не пройти. А пройти необходимо. Фрицы похозяйничали, канал открыли. Вот к нам и начали шляться…
Начальник Особого отдела поднял голову и, посмотрев на синее-синее небо, вздохнул.
– Нам надо его закрыть. Безобразие прекратить. Порядок восстановить.
***
Учитывая поставленную правительством цель, заключающуюся в развитии туристической отрасли России, интерес к мегалитическим сооружениям в районе посёлка Заюково значительно вырос за последние десять лет. Теперь сюда привозят на джипах любознательных туристов, которые, с удовольствием, осматривают местные достопримечательности: надписи, сделанные старательными немцами в 42-м; остатки обсерватории 4-тысячелетней давности и круглые, непонятно когда и кем созданные сферы. Похожие шары можно видеть и в Коста-Рике, и на Земле Франца Иосифа, и в Новой Зеландии… их называют по-разному. Большинство инженеров не сомневаются, что их создал человек, другие учёные мужи утверждают, что это некие природные образования, ведь им не менее 2-3 миллионов лет…
Самые продвинутые туристы, оплатив услуги спелеологов, пускаются вниз, в путь по шахтам. Спустившись по трубе, сложенной из аккуратно пригнанных друг к другу каменных отшлифованных плит ибоковин, люди попадают в огромный 36-метровый зал. Он представляет собой пирамиду, состоящую из идеально пригнанных друг к другу туфовых блоков. Некоторые из них имеют невероятные – (идеально ровные!) – грани.
***
Разбив лагерь, уже никуда не спешащий отряд медленно размотал верёвки и, аккуратно вбив штыри в камни у входа гулкой дыры, ведущей куда-то вниз, занялся более приятным делом. А именно: отправился на рыбалку. Вечером, под уху, все слушали сказки, рассматривая бесконечно чёрное небо, усыпанное крупой ярких серебряных звёзд.
– В районе Заюково всегда селились люди, – хорошо поставленным голосом, тихо рассказывала Елена Дмитриевна.
Весь июнь она, по поручению Худоярова, провела в закрытых фондах Библиотеки имени В.И.Ленина, уже наверняка зная, что прилетевший из Каира Ян развенчает все её теории.
– …В XIV веке сам Тамерлан искал здесь нечто, якобы, завещанное ему предками. Потом пришельцы искали византийский монастырь, который, и в самом деле, находился неподалёку в катакомбах, (начиная со второго тысячелетия до нашей эры)… но монахи, подобрав сутаны, и, спешно покидав свои книги в холщовые мешки, исчезли в горах без следа. В начале XVII века здесь обосновался княжеский род Шогемковых, издревле являющийся правящим родом Кабарды. Эти князья, согласно легендам, обладали чудесным артефактом: то ли копьем, то ли ключом, дарующим воинам силу и здоровье. В 1810 году генерал Тормасов, перевернув аул и ничего не найдя, повелел его сжечь… а в 1830 году соседи-друзья, князь и княгиня Атажукины, повелели заживо похоронить последнего из рода Шогемковых, так и не открывшего тайну местоположения реликвии рода. В конце XIX века известный мистик Гурджиев, на пару с оккультистом Барченко, оставили на раскопках близ села целое состояние. А незадолго до начала войны, сюда повадились приезжать иностранцы. Начиная с 1933 года, и немецкие, и английские ботинки топтали эти горы. Понаблюдав за нездоровым интересом незваных гостей, НКВД, приказом из Москвы, засекретило «данную территорию».
Женщина выловила из котелка вкусную разварившуюся спинку форели, в который раз, с удовольствием, отметив кулинарные способности дяди Бори, и продолжила:
– Как мы с вами уже убедились, немцы вернулись сюда в 42-м. Я, с удивлением, узнала, что они искали на нашем Кавказе – Чашу Грааля! Она, якобы, оказалась здесь, вместе с бежавшими от Филиппа Красивого тамплиерами. Есть сведения, что немцы облазили все окрестные горы и, собрав массу преданий, добрались до входа в тайник…».
– Ну, вы даёте!
Группа вздрогнула от восхищенной тирады Яна.
Мраку же, на миг, показалось, что некто, залезший сейчас в терновник, зашевелился и недовольно посмотрел на Хозяина, нарушившего певучее течение рассказа. Ян ничуть от такого внимания не смутился, наоборот, подмигнув псу, продолжил:
– Я всегда удивлялся вашим аналитическим способностям, но собрать за такой короткий срок всю имеющуюся информацию! Фантастика!
Илья, обративший внимание на напряжённую собаку, тихо встал, подбросить дров в огонь, и, подтянув к себе рюкзак, полез за табельным оружием. Ксения пересела спиной к палатке.
***
Волчица была призвана. Она давно не слышала Зов Предка Леса и никогда не ходила на круглую поляну, на которой вечно росло пришлое дерево. И тем сильнее и сокрушительнее лесной дух набросился на неё, заставив бросить охоту. Её независимый разум протестовал, но, бессильно поджав хвост, был вынужден, страшась своей дерзкой неуступчивости, подчиниться и бежать на его беззвучный голос. Горьким было осознание, что и для независимого зверя, умеющего передвигаться по призрачным коридорам миров, есть высшая власть, а она, гордая лесная жительница, всего лишь червь.
День клонился к закату, небо блестело, но вечерний ветер ещё не кружил над горами, когда лапы привели к старым камням.
Она легла в кустах и принюхалась. Пахло людьми, железом и костром. Все эти запахи не несли здоровья и удачи. Впитавшая с детства постулат: «Не приближаться к лысым беззубым зверям, убивающим ради забавы», – она ни разу его не нарушила, чем заслужила славу самой удачливой самки.
***
В эпосе нахского, (чеченского), народа «волк» является символом мужества и силы. Легенды, восходящие к XVIII веку до нашей эры, учат быть едиными, как волчий народ. Ведь единственный зверь, который встанет на белой скале среди круглых камней, чтобы противостоять урагану в Судный день, будет огромный чёрный волк. И когда ветер сдерёт с него шкуру, он всё равно будет стоять, держась своими костями за землю. И спросят духи гордого Волка: «Откуда у тебя столько сил?» И ответит зверь: «Под моими лапами Родина. Как же я смогу её бросить и уйти?». И кабардинцы, и балкарцы, и аланы, и карачаевцы – все народы Кавказа знают эту легенду. И скалу, на которую встанет волк-защитник. Скалу возле аула Заюково…
***
Мрак давно чувствовал Её. Наконец, хозяин дал знак. Собака встала и неторопливо, опустив хвост, пошла в сторону кустов.
– Иди, не сомневайся, – услышал он голос сзади. – Я буду ждать тебя здесь, когда выпадет снег.
А потом они бежали бок о бок, и это было сильнее всех привычек чёрной собаки. Что-то дикое, необузданное ворвалось в его кровь, и он, как щенок, кувыркался на зелёных лугах и резал горных коз, без разбора, пытаясь угодить этой гордой горской серой тени…
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 6 ==========
Утром собирались не торопясь. Для начала, плотно поели: все, кроме Ильи, который за это время раз десять сбегал к дыре в земле – осматривал лаз. Он даже измерил узкий вход рулеткой. Наконец, споткнувшись о привязанную ещё вчера Яном верёвку, богатырь поумерил исследовательское рвение. Потирая разбитое о камень колено, он решил поделиться своими сомнениями с Борисом Евгеньевичем:
– Там, скорее нора чья-то, очень узкий проход, не похоже на сооружение. И хоть дует из дыры… ну, так и любое логово звериное несколько выходов имеет.
Телицын только покачал головой.
Услышавший диалог Бернагард думал совершенно иначе.
– За века… – почему-то занервничав, начал он, – спустя тысячи лет… все, что когда-то построено, превращается в песок и камни. Груды камней. Но, я видел Баальбек и разрушенный Храм Зевса. В пыль превратился на Крите лабиринт Минотавра. С трудом расшифрован язык пирамид. Но порой, под холмами и виноградниками, почти не повреждёнными лежат целые города. Есть примеры: Геркуланум, Помпеи…
– О-о-о, да ты поэт! – донеслось сверху.
Спорщики вздрогнули.
Ян бодро спрыгнул с насыпи и предложил рассказчику лопату. Видимо, в награду за красочный рассказ.
– Пошли уже.
– Куда? – не понял Борис.
– Расширим проход к чудесам древних цивилизаций! – всё с той же животворящей бодростью улыбнулся Ян. И целеустремлённо продолжил раздачу руководящих указаний. – А сомневающиеся пойдут на охоту. Мяса хочу. Здесь, между прочим, живут жирные кролики…
***
Когда через два часа охотники вернулись ни с чем, их ждала огромная темнеющая каменной окантовкой могила.
– Три на четыре, – поприветствовала высунувшаяся голова руководителя…
– А где девушки? – постарался проигнорировать информацию Борис Евгеньевич.
– Отца Василия успокаивают.
– Ругается? – хихикнул привыкший к буйному священнику Илья.
– Хуже. Порывался с нами лезть. Борис тут ему посоветовал похудеть…
Следом показалась обсыпанная сухой землёй блондинистая шевелюра:
– Я только сказал, что он может застрять…
***
Ранним утром следующего дня, оставив наверху обидевшегося Непершина и невозмутимого Телицына, компания полезла вниз. Елена Дмитриевна осталась тоже – её пугал страшный чёрный провал.
Спустившись на девяносто метров, любознательные спелеологи упёрлись в узкие вертикальные проходы, которые вывели их в подземелье колоссальных размеров.
– У меня такое впечатление, – впервые разлепила, сжатые напряжением и страхом спуска в никуда, губы Ксения, – эта пещера имеет явно техническое назначение.
– Я тоже думаю, что в ней нет сакрального смысла, – по-немецки пробормотал Бернагард. – Что это, Ян?
– Старый центр управления.
Команда, как всегда, получила лаконичный и исчерпывающий ответ.
Даже реалистично настроенному Илье, для любых странных и сказочных ситуаций находившему разумное объяснение, на ум пришла аналогия с загадочными египетскими пирамидами.
– Эти проходы не для людей, – уверенно констатировал он, размахивая фонарём.
Тени на серых, совершенно сухих стенах покачнулись и закивали в такт шагам, подтверждая предположение исследователей. Древние делали на совесть: ни сырости, ни плесени. Лишь слабый налёт старости, от бесконечно прожитых камнем лет, видели люди.
Они трижды поворачивали из центрального зала в узкие ходы и, упираясь в глухие стены, возвращались обратно. Скоро исследователи потеряли ориентиры и просто шли вслед за что-то бубнящим и весьма раздражённым командиром – он явно что-то искал.
Наконец, Ян, присмотревшись, заметил узкий, как щель проход. Он резко повернул и словно растворился, оставив после себя густую черноту. Среди этой непроглядной темноты и тишины Ксения, услышав глухое отдалённое звяканье, осторожно пошла вперёд.
Коридор повернул под прямым углом, и в отдалении девушка, наконец, смогла рассмотреть слабые отблески фонаря. Приблизившись, она увидела прямо перед собой… открытую дверь. В проёме стоял Ян.
– Где мы? – раздался сзади голос Бориса, и Ксения, вздрогнув всем телом, пошатнулась от неожиданно разлетевшегося в большом помещении звука.
Всю площадь пола перед ними занимал бассейн с водой. Чёрная, густая, словно масляная, жидкость покрывала плёнкой всё видимое пространство.
– Ян Геннадьевич, откуда здесь вода-то? И ещё такая… как масло, хоть на хлеб её, – гулко поинтересовался замыкающий Илья.
– Вода, как вода. Для охлаждения реактора. Да вы не бойтесь, здесь уже не один период полураспада прошел…
Ответ был настолько исчерпывающим, что отряд даже не нашёл дополнительных вопросов.
Бернагард присел на корточки и опустил пальцы в эту чёрную воду. Рябь беззвучно разошлась по поверхности, отразив серебряные блики спиртового фонаря. Его знобило. Он повёл сведенными от напряжения плечами и понял, что дрожит не от холода. Его охватило чувство какой-то пустой гнетущей неизбежности от этой древней тайны.
– Всё, ребята, тупик, – услышал он. – Квест, чтоб его. Опять надо переть туда, не зная, как и стырить там то, что плохо лежит. Нету ключа у меня.
Отряд молча слушал, смотря, как аккуратно танцуют беззвучный волшебный вальс язычки пламени, отражаясь в тёмной воде.
— Обратно пошли. Вверх-то лезть тяжелее…
***
Два тутовых дерева непобедимыми воинами стояли на страже, цепко держась мощными корнями за каменистую почву, отделяя глинобитный дом от дороги. На фоне старых великанов он казался маленькой разваливающейся лачугой.
Усталый отряд прошёл мимо вековых стражей и, аккуратно обойдя небольшой ухоженный огородик, смело поднялся по двум ступенькам.
Душная дневная марь висела внутри нежилого дома, поэтому, сбросив рюкзак, Елена Дмитриевна поспешила к плотно закрытым окошкам поселкового сельсовета. Старые ставни заскрипели и распахнулись.
Женщина ахнула. Вид за окнами открывался сногсшибательный! Перед ней, во всей красе, возвышался над миром гордый Кавказский хребет, словно многорукий Шива, широко раскинувший горы и долины. Вдали, покрытая густым серо-зелёным лесом, стояла гора – обиталище влюблённого Мрака. Гранитным потоком валунов она стекала, блестя серебром в послеполуденном солнце, вниз, к шоссе, которое, в свою очередь, уводило к далёкому тёплому морю.
Пока шумная компания, раскидав снаряжение, таскала воду для импровизированного душа, к сельсовету пришли две женщины и, тихо накрыв на стол, незаметно исчезли. Заюково встретило столичных шишек молча.
Отъезд назначили на утро следующего дня, и, потому, вечером, раздобыв кувшин домашнего вина, командированные товарищи улеглись под деревьями – посмотреть на звёзды и запить кислым напитком вкусный солёный сыр.
– Где там наш Мрак? – пошла в наступление Ксения.
Все хотели выяснить планы начальника, который, по своему обыкновению, не торопился ввести отдел в курс дела.
– Заберём к началу зимы, – пояснил Ян.
– Мы вернёмся? – атаковал с фланга Илья.
– Естественно.
– Но у нас же нет ключей, – это Борис бил прямой наводкой!
– Ну, я ж объяснил. Мы должны их найти, – Ян невозмутимо жевал слегка зачерствевший кусок лепешки.
– А как они выглядят – эти ключи? – не останавливался дотошный немец.
– Как копье…
– И где мы их искать будем, копья эти, спаси Господи. Ты не беги, как лис за хвостом. Толком объясни, – поставил точку рядом со всеми вопросами Василий Иванович.
***
— Если верить старым сказкам, то для неведомых целей выковал копье внук Аарона, маг Финеес. Этот общественный деятель частенько входил в сношение «…с силой, которая вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Со временем, появившийся в мире предмет увидел, как крошатся в песок стены Иерихона; как царь Саул метнул его в юного Давида; как Ирод Великий, крепко сжав древко в руке, отдал свой знаменитый приказ, и как, наконец, по воле судьбы, копье поднял римский центурион Гай Кассий, в результате чего, Иисус обрёл свое бессмертие…
Так родилась легенда о Копье Судьбы.
Интересно, что из рук Каролингов копье досталось, как обычный обозный трофей, князю Ярославу, а потом и сыну его Александру Невскому. Последний долго не думал – отвёз его в орду. Но хан Мамай выменял за диковину двух мурз, и, в результате, Дмитрий Донской разгромил татар на Куликовом поле…
От русских копье мигрировало в Польшу, дальше – в Швецию. Жан-Батист Бернадот, завернув его в плащ, привёз в Париж. Во время войны 1812 года, партизан Кузьма Неткач стырил железяку из-под носа самого Наполеона и передал Кутузову… последний, будучи масоном высокого градуса, завещал вручить раритет маршалу Блюхеру.
Так листовидный кусок металла оказался в Ховбурге…
В 1907 году восемнадцатилетний соискатель места студента в Венскую академию художеств, некто Адольф Гитлер увидел Копье, и ночью ему было видение… уверенный, что «тот, кто владеет копьём – владеет миром» фюрер не расставался с ним до самой смерти.
Узнав о Копье Лонгина, самый странный генерал армии Рузвельта – Паттон – вывез его в США. Дата запротоколирована: 30.04.1945. 14:10.
Потом наши западные союзники в 1949, якобы, вернули его в Ховбург, но мы, наверняка, знаем: что попало в руки янки, то пропало. В Вене теперь хранится подделка. В Кракове хранится копия подделки. И ловить нам там нечего.
На наше счастье запасливый мужик Финеес сделал запасные ключи. Ведь он был маг, а не оружейник…
И, хотя я предпочёл бы иметь все три ключика, но если будет два, то бравые Буратины, (Ян гордо обвёл глазами соратников, лежащих рядом с ним на траве), теоретически смогут завести старую шарманку одним из двух и устранить неприятности… если, конечно, они все не подделка.
Командир потянулся за бутылкой и налил себе ещё стаканчик.
– Божоле, млин, – сообщил пространству Начальник Особого отдела. Пространство осталось безмолвно, так что Ян переключился на другую жертву. – Илюх, не увлекайся, завтра голова будет болеть…
– А дальше? – перебил его Борис, испугавшись, что сказка закончится, и Ян прогонит развесившую уши группу спать.
– А дальше сам сотник Лонгин бродил по горам Кавказа и дошёл до Армении. Там, умирая от лихорадки, оставил своё наследство в обители Гегардаванк. Говорят, что позднее ключ-копьё перевезли в Эчмиадзин. Василию Ивановичу с Еленой Дмитриевной туда. Хотите –договаривайтесь с монахами, хотите – воруйте, но без ключа не возвращайтесь. И просто предупреждаю: есть старый анекдот, мол, «судились армянин с евреем, так прокурору дали 10 лет». Поэтому не зевайте. Дураков среди армян не бывает. Илья и дядя Боря с вами…
– Я, грешным делом, так что-то не понял, сколько их этих ключей-копий по миру раскидано? – вставил свой вопрос основательный Непершин.
– Да что тут непонятного! Первый и самый известный ключ – Ховбургский. Его нам не найти. Союзники постарались… Второй, который хранится в Кракове, известная подделка. Польское копье ещё в XVII веке признали копией. Четвёртое – тут недалеко…
– А третье? – после минутной паузы спросила Ксения.
– А третье – в Ватикане! И нам туда!
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 7 ==========
Спустя неделю разговоров, сборов, запросов в различные важные и не очень инстанции, группа, наконец, получила официальное разрешение на изъятие «…предмета древности, именуемого «копьё Лонгина», имеющего культовое значение среди несознательной категории граждан», с целью проведения экспертизы. Разрешение было выдано по запросу Института истории материальной культуры и подписано его директором Александром Дмитриевичем Удальцовым.
Армянская диаспора Москвы погрузилась в траурное молчание, а представительная делегация, рано утром прилетев в Ереван, к полудню миновала крепостную стену Эчмиадзина, снабжённую, для устрашения врагов, старыми башнями, сквозь разрушающуюся кладку которых, не первый год, пробивались зелёные гибкие ветки вполне сформированных молодых тополей.
Никем не встречаемые, товарищи прошли старое здание синода армянской церкви и недавно отремонтированные корпуса духовной академии. Всё это архитектурное богатство было окружено ухоженным зелёным бульваром, миновав который, прибывшие попали в пустой внутренний двор.
Эта центральная, (святая святых!), часть монастыря, как цитадель, была обнесена сплошным квадратом стоящих стена к стене монашеских саманных келий, соединённых друг с другом узкими глинобитными переходами. Весь комплекс, связанный воедино, заканчивался у входа в новый трёхэтажный дом.
Этот, последний, был построен явно не так давно. Сложенный из розового туфового камня, он, отчего-то, имел позади с десяток странных выступов. Словно какой-то обезумевший каменотёс, не рассчитав кладку, решил навалить дополнительную кучу – для укрепления стены.
За этим последним охранным рубежом прибывшие увидели сердце монастыря, «святой исток света Божьей Матери», древний собор — Сурп-Шогакат.
Храм был заперт.
Маленький суетливый особист, несмотря на августовскую жару и четырёхчасовой путь, щеголяющий в наглаженной и подогнанной по фигуре форме, что-то громко прокричал по-армянски.
Прикомандированный к столичным гостям, помятый и небритый взвод рассредоточился, а их громкоголосый командир повернулся к Илье – заикаясь и путая сложные русские слова, начал объяснять:
– Сечас все будэт, товарищ майор, монахи напуганы нэмнога. Рэшили, что экспроприация ценностей, прячутся. Глупые, нэ понимают, что вы как лучше… с научной целью.
На мощёной камнем площади у входа в храм стояла пугающая тишина. Илья только кивнул и встал за спиной Елены Дмитриевны, прикрыв от подозрительного мёртвого пространства и палящего солнца.
Сам собор – массивный, недобро смотрящий тёмными восьмигранными башнями, не выросшими, а будто, наоборот, вросшими в фасады – был готов к обороне.
Созданный забытыми византийскими кудесниками, украшенный сказочной резьбой, в виде узорчатых арабесок, трав, цветов, слонов, орлов, львов, с вписанными в это языческое великолепие ликами святых и царей, он приготовился защищаться и скорбеть.
Вся эта тёмно-красная каменная масса – от величавой светлой центральной башни до колоколен и бурых потёков на стенах – молила нечестивцев одуматься.
– Он уже знает, – прошептала Елена Дмитриевна, показав глазами на сурового каменного судью.
Василий Иванович кивнул и, молча, зашевелил губами, творя молитву.
Телицын, сняв смешную фетровую шляпу, повернулся и куда-то в воздух спросил:
– Мы же его вернём, правда?
Ветра не было. Но воздух словно сгустился над величественными колоннами Храма и застыл, заглядывая в души…
Наконец, зеленоватые от времени тяжёлые двери отворились, и из темноты показалась сгорбленная фигура. Седой старец в чёрном высоком куколе, не говоря ни слова, вытянул тонкую птичью кисть.
– Дайте ему приказ, – пояснил бледный особист. Он морщился, чёрная густая шевелюра словно поредела, и даже массивный мясистый орлиный нос будто исчез с лица.
Непершин передал документ и начал:
– Отче наш, иже еси…
Старец поднял голову. Ярко-голубые льдистые глаза на гордом лице истинного сына армянского народа ударили говорящего презрением:
– Атум эм, анаствацнерен! (1)
Серый маленький особист, посмотрев на епископа пустыми глазами, громко, и, как-то по-особому настойчиво-быстро, заговорил:
– Тер хайр, тур иренц узаце, уриш тарберак чуненк, карохен воченчацнен амен инче. (2)
***
Поздно вечером самолёт опустил натруженное брюхо на полосу Московского аэропорта «Внуково». В резном золотом ковчеге, быстро и бережно, миновав прямой как стрела Ленинский проспект, копье попало в серое, подсвеченное мощными прожекторами, здание, пустыми полированными окнами взирающее на гранитного Феликса, грозно проводившего взглядом кортеж из двух чёрных авто. К ларцу-ковчегу был приложен документ на армянском и русском языках: «Складень и копье. Ковка. 1680 год. Размерами копье в три вершка в поперечнике, да пять с половиной вершков в длину. Имеет рукоятку в четыре полных вершка».
***
– Вы сошли с ума! Какой Ватикан? Какой посол? Какая делегация?! Там и так, не пойми чего делается! Что ни день, то новое правительство! Там Папа Римский, в этом вашем Ватикане!
– Папа там давно, – невозмутимо гнул ранним утром свою линию Ян. – Я, вообще, не понимаю, что ты так разволновался… да их там толпы, этих святош. И вообще, Рашид Ибрагимович, ты мудрый человек, знать бы должен – если кто-то внаглую хочет выдвинуться вперёд, то надо пропустить; ибо пидарас гораздо опаснее сзади, чем спереди! Вот пусть и стоит… э-э-э… Папа!
Генерал поперхнулся новой приготовленной фразой и… обречённо сел на диван.
В кабинете воцарилась тишина. Худояров посмотрел на стоящего у окна строптивого подчинённого, и на душе стало как-то муторно. Прошло десять лет с их знакомства, со дня, когда пыхтящий состав привёз полумёртвого человека и странный жуткий груз, но он так и не понял, кто перед ним.
– Ладно, – услышал Рашид Ибрагимович. – Пошли, посмотрим, что там нам ребята притащили.
Через чистые стекла окон проник яркий солнечный луч, разбившись на радугу, поиграл со стеклом висящего над столом портрета, и Худояров, посмотрев на Железного Феликса, подумал: «Может, обойдётся? В Кремле теперь сидит не Хозяин».
***
Стены серого дома, за свою долгую жизнь, видели много разного. От жуткого и страшного, до горького и грозного. Стены было не запугать.
Сложнее оказалось людям.
– Вы что притащили?! – гремело в хранилище. – Я что просил? Я предупреждал! Вам вообще что вручили? Святое, мать его, причастие? Дубину! И дубиной прихлопнули! Я что, как то самое оно… – должен сам по подвалам шляться и хрень ветхозаветную у свято верующих требовать?! Вам письмо дали? Дали! Вам людей выделили? Взвод преподнесли на блюдечке! И что?!
Непершин непонимающе смотрел на начальника, который, размахивая копьем, носился по помещению Гохрана, аки карающий ангел. Над ним, пытаясь задуть чёрный клубящийся дым, летала хмурая кошачья голова.
Наконец, Ян, бросив недобрый взгляд на копьё, остановился и уже совершенно спокойным голосом произнёс:
– Олладий, хватит стебаться! В общем, так! На завтра мне нужен самолёт! Поедем, заберём их раритет, всё равно – такой же…
Пошли, товарищ генерал, Италию обсудим. Там хоть красиво.
Они молча вернулись в отдел. Сонные от жары коридоры не способствовали разумным разговорам. Худояров шёл и думал: «Стебались… что за слово такое? Пидорасы? Откуда он всего этого набрался?»
Рука самостоятельно нашарила папку и, отогнав шальные мысли, Рашид Ибрагимович начал:
– Смотри сам: 6-го января уходит в отставку правительство Джузеппе Пеллы; 30-го с треском выгнали Аминоторе Фанфани; сегодня там некий Марио Шельба – с кем там общаться? Кто устроит встречу? Ватикан – абсолютно закрытая территория, ты хоть это понимаешь?!
– Нам поможет Макс.
Худояров моргнул и непонимающе уставился на необычно серьёзного собеседника.
– Макс? А кто это?..
– Наш резидент в Италии.
– Откуда у тебя такие данные?
– Олладий постарался.
Висящая дисперсной смесью пыль очень кстати сгустилась в наглую кошачью морду, дав полюбоваться собой и прослушать громкий жизнеутверждающий «Мяф» из широко открытого зубастого рта. Закалённый фокусами команды генерал стоически снёс «выступление» ещё одного строптивца, данного злой судьбой в подчинённые… а в наступившей тишине только и спросил:
– И как я смогу доложить руководству о таком специфическом агенте, ковыряющемся в архивах Управления внешней разведки?
Ян широко улыбнулся и пожал плечами.
***
Сырой и дождливой зимой 1954 года в Ватикане, при невыясненных обстоятельствах, исчез посол Коста-Рики Теодор Боневиль Кастро.
Седой барон Корви недвусмысленно намекнул, что несчастного вывезли из Швейцарии, куда последний отправился покататься на лыжах. Совсем недавно посол «Советов» Михаил Костылёв высказывался о нём, как о реакционере, а новый министр иностранных дел СССР на VI сессии Генеральной Ассамблеи ООН дважды назвал пропавшего Теодоро «цепным псом империализма».
Архивы КГБ управления «С» никогда не дадут ознакомиться любителям загадок с досье «Артур» за No 78170, содержащим результаты работы легенды внешней разведки «Макса», под которым долгие годы прятался Иосиф Ромуальдович Григулевич. А это был поистине удивительный человек!
Совсем мальчиком он стал подпольщиком в Западной Белоруссии, потом вдруг всплыл в Аргентине. При франкистах оказался в Барселоне.
Отважный, до безрассудства, боец «милиссианос армадос» Окампо командовал в Испании интернациональным отрядом. Там же получил свой позывной – Макс.
Следом была Мексика.
Нет сомнений, разведчик участвовал в подготовке к операции по физическому уничтожению Льва Троцкого. Но первое покушение было неудачным, и Макса перевели на Кубу, а затем – в Аргентину. Там молодой человек влюбился… и Центр, (уникальное и, скорее всего, единственное за всю историю существования КГБ, разрешение!), дал своё согласие на брак с Лаурой Агиляр Араухо, в мае 1941 года.
Благодарный разведчик развивает невероятную деятельность!
Всего за полгода от момента начала войны, он смог организовать отряды диверсантов, посредством которых было потоплено 36 морских барж с грузами для рейха. 70% из 326 документов, переданных Максом за годы войны, легли на стол Молотова, а два – Сталину.
В 1944 его перевели в Уругвай, потом – в Бразилию.
Но самой удивительной оказалась послевоенная деятельность Григулевича в Италии.
Невероятно, но он смог очень быстро организовать торговую компанию «Тико», приносившую значительный доход. И, видимо, доход этот распределялся умело… недаром Папа наградил его орденом Святого Андрея. После личной аудиенции посол получил «Мальтийский крест» и стал рыцарем…
Важнейшая информация пошла в Москву потоком!
Папа Пий XI лично разрешил рыцарю посетить закрытые библиотечные фонды. Такой милости удосужился только посол из маленькой Коста-Рики!
Его отозвали зимой 1954 года, после очередной невероятно успешной операции, в которой принимали участие прибывшие из Москвы агенты.
Что тогда произошло – неизвестно.
Но 17 декабря Папа утвердил закон «О запрете просмотра имеющих ценность предметов». Странный закон, не правда ли?
15 декабря Пий XI, (опять лично!), интересовался судьбой рыцаря Теодоро Кастро. По нему был отслужен молебен.
***
На следующий день опростоволосившаяся группа, во главе с невыспавшимся и обиженным начальником, вернулась в Ереван.
Спустившийся по трапу человек, не пожав никому руки, проследовал к стоящему чёрному ЗИС-110, принадлежащему лично Сурену Акоповичу Товмасяну, и коротко сообщил водителю:
– В Айриванк!
Увидев на его лице недоумение, Ян трагично вздохнул, театрально воздел руки к небесам и пояснил:
– Индз петке шат шут гнал Гехард. (3). – Затем зевнул и пробормотал. – Ухаки анхражешт э шут линел Гехардум. (4)
Глаза столичного гостя закрылись, и через минуту все услышали мелодичное посапывание.
———————————————————————————
1.(армянск) Ненавижу! Безбожники!
2.(армянск.) Батюшка, отдайте им всё, чего они хотят. Выхода нет, иначе, они разрушат всё.)
3.(армянск.) Нам нужно в Гегард.
4.(армянск.) Просто необходимо там быть побыстрее.
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 8 ==========
Вытоптанная за века паломниками и утрамбованная арбами дорога летом представляла собой подобие шоссе. Поэтому мощный автомобиль секретаря обкома уверенно полз по ней вверх. Ехать было вполне комфортно.
Около часа в салоне стояла тишина, если не считать отчетливого звука мощного двигателя. Посрамлённые сотрудники всю дорогу из Москвы, начиная с раннего утра, пристыженно молчали. Да и в лимузин с собой Ян позвал только Елену Дмитриевну, показав остальным на машину сопровождения.
Приунывшая дама-аналитик Отдела, правда, подозревала, что с ними увязался и Оладий, но последний, как все, сидел тихо и никак себя не проявлял.
Внезапно начальник открыл глаза и постучал по сидению водителя:
— Останови нас в Гарни, — громко попросил он, а после секундной паузы продолжил. — Шикарное место. Разомнемся. Посмотрим храм Митры. Впечатляющий был мужик. Умный. Только жриц признавал. А какая тут была баня… Мечта, а не баня.
Через пять минут машина остановилась. Ян, первым открыв дверь, галантно подал руку Елене Дмитриевне.
— Посмотрите - каньон, река в ущелье, горы и вон там красавец Храм. Тацит этим местом долго восхищался. В летописи даже отметил.
Женщина ахнула, увидев это. Зрелище и впрямь было впечатляющее.
Остатки колонн в ионическом стиле. Разбросанные вокруг многочисленные фрагменты построек, блоки. И резной от покрывающей его зелени треугольный мыс, спускающийся в ущелье шестигранными призмами, вырезанными в глубоком ущелье самой природой. И река с гордым именем Азат, огибающая мыс с двух сторон, и синее-синее небо.
— Музыка природы, — прошептала она.
— Симфония камней, — поправил ее Ян.
Попрыгав по старым плитам, он подошел к стоящей задумчивой кучкой группе и сообщил:
— Вооон там бани были. Армяне во все века — армяне! Умный народ. Здесь цари летнюю резиденцию соорудили. Василий Иванович, представь: «Сказал царь царице: «Еду к войскам, дорогая», а сам сюда. Попариться с веничком и со жрицами о вечном покалякать…».
Непершин явно представил. Недобро посмотрел в сторону предполагаемого места бань и припечатал:
— Нехристи…
— Да лан! — веселился Ян. — Ничто человеческое и монахам не чуждо! Вообще, если среди этих камней порыться, можно надпись найти: «Потрудитесь, ничего не получив», вот так-то! Считай, даром каменотесы строили и жрицы служили! А сейчас где бесплатного попа найти?
Уже в машине Елена Дмитриевна решилась восхищенно спросить:
— Откуда у вас вся эта информация?
— Так я это место нашел и Трдату показал, — хихикнул руководитель отдела.
Женщина сглотнула и шепотом уточнила, надеясь ослышаться… или ошибиться:
— Трдат - это кто?
— Ааа, царёк Урартский, — последовал ответ.
Штатный аналитик закрыла глаза и подумала, что Ян, конечно, шутит… но она почему-то верит во все сказанное…
***
Разрушенный в 1679 году землетрясением храм в Гарни, невероятный банный комплекс и крепостные стены царской резиденции восстановили после десяти лет работ в 1976 году. Это единственный сохранившийся на всей территории бывшего Советского Союза языческий зороастрийский храм огнепоклонников. 28 апреля 2011 года он удостоен премии ЮНЕСКО.
***
«Монастырь в скале» — место окончания пути. За ним на многие километры — только горы, отрезающие прибывшего путника от мира.
Или поворачивай и иди назад, или оставайся здесь, в месте, самом близком к Богу, ибо к Нему ближе нет на земле монастыря, потому что за Айриванком нет дорог. По-армянски монастырь во все века называли пещерным.
Своего настоятеля Гегард не имел. На праздники, для проведения важной службы или с целью похорон сюда звали духовное лицо из Эчмиадзина.
Большая пещера — это его главный храмовый зал, в котором под сенью суровых гор прохладно даже в жаркое лето, да прилепившиеся, словно ласточкины гнезда, монашеские кельи. Они не имеют дверей и не дают живущим монахам отгородиться от мира, холода и ветра.
Вот и весь монастырь. Роскошных фресок и золоченых куполов тут нет, мраморных плит и драгоценных окладов на иконах тоже.
Но эти пещеры помнят апостола Фаддея, принёсшего на край мира Сурб Гегард (Святое Копье). И уже тысячу лет Патриарх всех армян варит раз в году Святое Миро, освящая сам обряд мироварения сим благословенным предметом.
***
Не скрывающие своих чёрных целей захватчики знали, что в этом старом месте хранения великой святыни их уже ждут.
Не потому ли с раннего утра из главного храма в мир лился свет от множества свечей, чьи робкие маленькие язычки сливались в единое облако света? Оно трепетало на каменных ступенях древней пещеры, пытаясь подарить погрязшему в грехах миру его первозданную чистоту…
Прибывшие были не в состоянии — ни чувствами, ни разумом — воспринять бездну времени, остановившего свое движение в этом месте… Облитые робким колеблющимся светом, они замерли, и даже Илье захотелось сотворить крестное знамение. Он вдруг почувствовал себя громоздким и неловким. Чужие имена этой христианской веры делали его посторонним в этом храме, лишним. Молодой человек зажмурился, как будто ему стало стыдно за возможное будущее деяние, и вспомнил свою старую бабку, терпеливо ожидающую его в серых горах.
Рядом с ним что-то шевельнулось - оробевшая, как маленькая девочка, Елена Дмитриевна попыталась спрятаться за спину богатыря. Истово молился Василий Иванович. Творил неумелой рукой крестное знамение старый сержант.
А глубине у алтаря стоял на коленях чёрный монах. Шла месса, посвящённая празднику Трёх Царей…
И странно одновременно у всех вошедших возник и укрепился в голове вопрос: «Ради чего мы хотим совершить святотатство?».
Но в каменной холодной тишине, маревом висящей под сводами собора, как гром прозвучали шаги обутого в тяжелые ботинки человека.
— Пойдём со мной, старик! — прогремели слова. — Братья закончат мессу! Мне надо поговорить с тобой.
Спустя год Елена Дмитриевна, пытаясь описать увиденное, не смогла вспомнить, на каком из языков была произнесена эта фраза. Просто ее поняли все присутствовавшие в Храме.
Старик, облачённый в чёрное, с маленьким, сияющим драгоценным алмазным светом крестом, закреплённым на клобуке, тяжело поднялся и, оттолкнув чью-то протянутую руку, пошел навстречу.
Сто двадцать девятый Католикос всех армян Геворг Vl снял с себя полномочия по старости 9 мая 1954 года. В Эчмиадзине стал служить новый глава Армянской Апостольской Церкви, его ученик Вазген I. А старик решил дожить свой век в Гегарде среди воспоминаний и тишины.
***
Не оглядываясь, старый монах миновал два яруса открытых галерей, выходящих во внутренний каменный двор обители. Из этих узких, продуваемых ветрами коридоров ветхие двери вели в маленькие, темные каменные ниши - комнатки, больше похожие на одиночные камеры-казематы какой-то очень старой и грозной тюрьмы. В эти места никогда не заглядывало щедрое на тепло армянское солнце. Сырость и плесень прочно утвердились в них.
Наконец, старик, толкнув посохом предпоследнюю на этаже входную дверку, шагнул в свою келью, с трудом переступив высокий каменный порог.
Она также была невелика.
Внутри помещение смогло вместить лишь небольшой стол, сколоченный из досок, и два ветхих стула. Стены были пусты, лишь в одном из выщербленных временем углов горела лампада. На полу, как невероятный предмет роскоши, лежал настоящий шерстяной ковёр, тканый из ярко-красных и синих ниток. Вдоль стены стояла кровать с убранной постелью, пахнущей ладаном и травами. Старик дошёл до неё и медленно сел, переводя дух.
Серый свет из дверного проема на миг исчез, погрузив помещение в темноту, и вновь осветился. В келье сразу стало тесно. Заскрипел стул. Это незваный гость решил расположиться поудобней.
«Как дома. Наглый», — машинально отметил монах.
— Инчи хамар эс ду екел, Церуни?(1) — без трепета и сожаления о прошедшей жизни тихо прошептал он. Его губы цвета пожелтевшего от времени стеарина слегка тряслись, выдавая напряжение чувств.
— Церуни (2) ты, а не я, — изумленно услышал он. — Мне не до сантиментов со стариками. Мне нужно копье. Из стены.
Блеснули старые глаза. На миг келью словно осветил луч истинной веры.
Незваный гость ждал ответа. Старик молчал.
Минуты текли. Тишина длилась…
Наконец где-то за каменными стенами растолкал воздух колокольный звон…
И тогда как из глубины веков зазвучало:
— Поклонение, воздаваемое Богу, сотворившему вокруг все живое, не должно быть поклонением господину, приславшему слуг своих.
— Ты не Григорий - Просветитель, не второй Мхитар и не Мисроб, а я не Тиридад , Церук (3)
— Ты Церуни, мои глаза теперь плохо видят живущих, но я вижу тех, кого нет. Он рядом за твоей спиной. Уходи!
Тишина вновь стала вязкой. Незваный гость вздохнул и спросил:
— А может, тебе надо чудо?
Старец поднял седую голову. Задумался. И, сотворив крестное знамение, неожиданно кивнул.
— Тогда завтра жди вестей из Эйчмиадзина, — мурлыкнул гость. — Будет тебе подарок перед уходом. Но, если потом ты меня обманешь, я сам выломаю свод и заберу его!
В келье вновь потемнело, и, когда свет солнца полностью заполнил каменные своды помещения, пообещавший чудо уже исчез.
***
Через час группа вернулась к машинам. Перед ними за маленькой каменистой площадкой знаменующей конец дороги, словно волшебная страна, раскинулось горное плато, живое, усыпанное буйным разноцветьем, где суетилась мелкая летняя живность. Среди тугих бутонов и ярких лепестков проживало множество насекомых. Загадочно улыбаясь, Ян остановился и, хихикнув, как мальчишка, спросил ожидавшего группу сопровождающего:
— Шашлыком, дорогой, угостишь? Мы с дороги голодные, злые? Мяса хотим!
Особист радостно оскалился и, интенсивно закивав головой, открыл дверцу.
Но московский начальник, не дожидаясь, жизнерадостно, как кузнечик, уже поскакал по поляне куда-то за нависающие скалы.
Минут через пять группа решила нарушить одиночество руководителя и стаей перелетных гусей неторопливо потянулась следом, лишний раз призадумавшись: вот зачем вообще ему команда? Он все может сделать и сам, без штата глуповатых сотрудников.
Но, наверное, не зря говорил Ян: «Короля делает свита»!
Вот свита сейчас и страдала на жаре в полном неведении.
За камнями они увидели товарища полковника в несколько неожиданном виде: на коленях. Над ним шапкой Мономаха висела упитанная меховая кошачья лапа… одна лапа, без продолжения. Остальное кошачье тело из невидимости показываться не спешило. Вокруг по длинным стеблям похожей на осоку травы ползали большие сине-зеленые жуки с бурыми и оранжевыми головками. Грозно гудя, тяжело взлетали и садились мелкие чёрные горные осы (злые!), и все это знойное живое марево издавало жужжащие пугающие звуки.
Команда некоторое время посозерцала «зрелище», а потом Борис Евгеньевич даже позволил себе кашлянуть.
Начальник не шевельнулся. Зато ответило второе действующее лицо – точнее, морда.
— Охотимсяяяяяяя, — услышали люди голос с небес (похожий на кошачий мяв).
Тактичный сержант первымповернул к машинам.
Охота затянулась, и где-то через час их загадочно улыбающийся руководитель вернулся к группе.
— Василий Иванович, вечером едете в Эйчмиадзин, — громко провозгласил он. — Помолитесь за нас грешных в главном храме. Завтра в ДЕВЯТЬ утра. А сейчас обедать.
***
Вот уже более семидесяти лет под сводами Кафедрального собора в Эйчмиадзине на фреске с ангелами в правом углу синего неба, олицетворением святости и чистоты, можно увидеть огромного скорпиона. И он, в отличие от ангелов, вовсе не нарисован!
История его появления весьма примечательна. Этот «окаменевший» монстр, своими размерами значительно превосходящий живущих в горных норах Кавказа собратьев, словно родился из сводчатого потолка ровно в девять утра.
Наплевав на законы притяжения, насекомое бодро поползло в сторону недавно отреставрированного ангела. Умелая рука художника, вооруженная для продолжения работ кистью с киноварью, остановила его путь. 28 августа 1954 года. Навсегда.
Известный армянский художник, родившийся в Вагаршапате и посвятивший свои произведения Эйчмиадзину, Мгер Абегян неоднократно рассказывал, как вместе с появившимся из гладкого (без трещинки!) камня гигантским скорпионом он пригвоздил … кошачью лапу! Одну лапу, без кота! Да, тоже высунувшуюся из камня! А само насекомое было насажено на огромный острый коготь, торчащий из стены…
Слушатели верили не всегда. Кто-то помалкивал, а кое-кто и ехидно интересовался, с чего такие нестандартные видения? Пост измотал или один знаменитый армянский напиток? Люди тогда любили смеяться над религиозными чудесами.
Как бы то ни было, но скорпион является теперь неотъемлемой частью фрески.
Не менее странным остался факт признания его символом нечистой силы. Новый Католикос официально объявил событие Великим Чудом, знамением победы христовой веры над Сатаной. Возможно, все это случайность, но, не отличая истину от сказки, люди видят замурованного скорпиона и верят.
28 августа, ровно в 12 часов утра, в горном монастыре с треском и грохотом отвалился кусок скалы в храмовой пещере. Оттуда выпал неплохо сохранившийся железный наконечник, который подобрал и унёс с собой его преподобие Геворг VI Чарекчан. Сие событие лично запротоколировано настоятелем Эчмиадзина Епископосом Сааком Тёр-Оганесяном Лусаралетом, спешно прибывшим в Гегард с сообщением о Чуде.
В 15 часов Вещь забрал прибывший из Москвы человек.
— Ес кверадарцнем дзер еркати кторе! — напоследок сообщил он. (4)
***
В СССР отозванный зимой 1954 года Григулевич стал автором 30 книг и членом - корреспондентом Академии Наук. Тихо скончался 2 июня 1988 года и похоронен в колумбарии Донского монастыря. Успешнейшего агента больше никогда не использовали в оперативной работе. Его жена Лаура Хоакиновна Григулевич умерла в 1997. Похоронена рядом с мужем.
Интерес также представляет факт частого посещения старым разведчиком Армении. Григулевич любил бывать именно в монастыре Эйчмиадзин, где ученого все знали и встречали приветливо, как старого друга. По воспоминаниям дочери, уже очень пожилым, он неоднократно показывал ей известное на весь мир копье Лонгина, комментируя: «Не сомневайся в нем, оно здесь и хранится в горах. Оно настоящее…»
***
Геворг VI умер 26 сентября 1954 г.
————————————————————
1. (Армянск) Зачем ты пришёл сюда Древнейший?
2. (Армянск) Древнейший — очень-очень древний. Ветхозаветный
3. (Армянск) Очень старый. Уважаемый.
4. (Армянск) Верну я вам эту железку!
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 9 ==========
Подмосковное лето после духоты жаркой Армении радовало жужжанием тяжело опускающихся на головки львиного зева шмелей. Ян, вытащив на полянку перед крыльцом полосатый шезлонг, задумчиво жевал травинку. В этом положении его и застало прибывшее начальство. И встречено это начальство было без всякого пиетета и энтузиазма.
̶ Грустно без Мрака, ̶ не поздоровавшись, сообщил Ян подошедшему Рашиду Ибрагимовичу. ̶ Никто не рыкает и со стола не ворует, тоска! Скорей бы зима. Поеду, заберу с каникул.
̶ До зимы дел невпроворот, раньше заберёшь. – Наставительно произнёс генерал. – Копьё у нас, и можно обойтись без международного конфликта… когда едете?
– Нельзя без международного, – тут же разочаровал родное начальство непочтительный подчиненный. – Копьё – просто копьё. Хорошее. А нам нужен ключ.
Генерал погрустнел. За годы службы он давно понял, что личные качества, накопленный опыт, и прочие дары фортуны, не играют никакой роли в продолжении удачной карьеры, которая в его любимой стране подразумевала простую человеческую жизнь. Повезло – выжил, не повезло… на место списанных сотрудников всегда находились новые, с необходимой руководству совокупностью моральных качеств, и совершали свои достойные похвалы деяния, порой заслужив их лишь игрою случая. В его конторе вообще не имело значения, кто ты и что сделал для Родины. Как говорил один, теперь старательно проклятый и не поминаемый вслух руководитель: «Не имеет значения, кто мы сейчас. Ведь, благодаря науке, мы точно знаем, от кого произошли».
Но, зная своего немного загадочного подчинённого, генерал, (который с утра уже проделал длинный путь), постарался выказать лежащему в кресле Яну как можно больше внимания, чтобы не уехать с пустыми руками.
Если кто-то увидел их в эту минуту, то, с удивлением, отметил бы полное отсутствие субординации. Но Худоярова это давно уже не смущало. Ему даже иногда казалось, что в мире не исчезло такое стёртое конторой понятие, как «дружба».
Внешне же этих двух людей разделяло не менее полувека. «Вы дети, а я, увы, закат!», – как-то констатировал Худояров. Правда, через минуту подумал, с холодком на душе: «Вероятно…». Возраст Яна в личном деле указан не был.
***
Август-месяц уже не радовал птичьим гомоном. Пернатые родители обучали детей жизни, забыв про свою любовь, и в лесу стояла живая свежая тишина. Нарушать её не хотелось…
Генерал тяжело вздохнул:
– Объясняй-ка! Что значит хорошее копьё? И где этот самый ключ?
Осуждающие явное легкомыслие подчинённого нотки резко контрастировали с его бодрым тоном.
Шезлонг заскрипел, освобождаясь от ноши.
– Пойдём чай пить, – пригласил в дом Ян.
Они прошли через гостиную в маленький кабинет, уютно расположившийся в самом углу дома.
Первым, что увидел Рашид Ибрагимович, был стол, который стоял в самом центре помещения, на немыслимо ярком, похожем на поляну, ковре. Вместо привычных четырёх, он имел одну – но толстую(!) ногу, в виде грозного дракона, с торчащими из пасти клыками. Знакомый такой стол… на нём лежало два предмета.
– Вот, смотри, – начал хозяин кабинета. – Два копья. Одно, (Ян взял в руки короткое, толстое, с широким листовидным наконечником), подарочное. Его демонстрируют людям. Оно блестящее, почти золотое и, хотя никак не может быть оружием, в него верят. Второе – узкое, тяжёлое, побывавшее в руках воинов. Живое. Намоленная вещь. Им освящают миро. Им клянутся. Его считают святым. Им убивали – и им благословляют. Оно, возможно, прервало чьи-то муки. Поэтому совершенно не имеет значения, кто был казнён на зловещем кресте. Главное, что в это поверили миллионы.
Начальник Особого отдела закончил пылкую речь и скептически посмотрел на стоящее рядом начальство. И вздохнул. Его явно не понимали.
– Мы ищем предмет, при помощи которого можно завести старый реактор, – обиженно буркнул он. – А это просто вещи. Атрибуты веры в Нового Бога.
Рашид Ибрагимович смотрел на стол. Он знал его. Но откуда? И почему не может вспомнить…
– Откуда ты берёшь всю эту мебель? – рассердился на свою память генерал.
– Ему про копья Лонгина, а он про драконий стол. Смотри-ка, недаром ты в Отделе начальником столько лет! Увидел! Живая вещь, – восхищённо хмыкнул хозяин кабинета. – А вот не скажу! Сам вспомнишь. А раз уж мы здесь вдвоём, то садись и слушай.
…Огромный гулкий, размером с грандиозный ангар, подземный зал. Его потолок, вознёсшийся на головокружительную высоту, поддерживается гранитными колоннами ионического ордера. Вдоль стен выстроились ярусами полки. В середине стоят тяжёлые дубовые шкафы. Где-то в глубине прячется на возвышении трон. Кое-где стены украшены лабиринтом древних символов. Между шкафами, у ярусных полок и вокруг колонн, стоят массивные скамьи, обтянутые бычьей кожей.
В этом месте умирают тайны. Это Святое Хранилище. Сердце и мозг самого крошечного государства.
Единственное место в мире, в котором единицы призванных знают Истину. В этом месте, в котором остановилось время, история не врёт. Она настоящая. Если вообще применимо к течению эпох такое выражение. Известно, что история пишется победителями. Побеждённые всегда молчат. Но в стенах Ватикана умеют молчать и те, и другие. Полковник не любитель частого посещения Цитадели Нагов. Но только у них хранится единственная из оставшихся копий.
Ян смолк, и комнату заполнила тишина. Генерал пытался осознать то, что ему рассказал самый скрытный из его подчинённых… несколько минут люди слышали только гул насекомых из открытого окна. А потом перед собеседниками повисла любознательная полупрозрачная вуаль, которая, шевеля меховыми ушами, самым бессовестным образом попыталась подслушать дальше.
– Ну-ка! Кыш отсюда, паразит, – прикрикнул Рашид Ибрагимович на наглое потустороннее животное.
Ян удивлённо поднял бровь.
– Ну, генерал, ты даёшь! Увидел!
– С вами либо с ума сойдёшь, либо привыкнешь к висячим галлюцинациям, – вздохнул Худояров и вздрогнул, вспомнив, при каких обстоятельствах он видел этот стол.
– А твой немец-то как? – поинтересовался он.
– Влюблён. Вздыхает, – только и махнул рукой хозяин кабинета…
***
На самом деле в этот момент Бернагард экстренно пытался систематизировать привезённые и сваленные ему прошлым вечером документы. Те, большой неопрятной кучей, громоздились на столе и кровати, оккупировали подоконники и требовали срочной разборки. Вчера за обедом «товарищ полковник», наконец, соизволил объяснить группе цели и задачи предстоящей операции – весьма и весьма непростые.
Поэтому вольнонаёмный Кесслеров, проведя бессонную ночь, и, чертыхаясь одновременно на русском и немецком языках, пробовал теперь, хотя бы поверхностно, ознакомиться с историей вопроса.
Выходило плохо.
Порывшись в информационных сводках, он уяснил следующее:
На святом престоле царил Эудженио Мария Джузеппе Джованни Пачелли, единственный в истории Ватикана Папа, избранный из Государственных секретарей. Этот роскошный подарок судьба преподнесла ему как раз ко дню рождения, 3 марта 1939 года. Папа Пий XII, вступив тощими ногами на Святой Престол за шесть месяцев до мирового катаклизма, тихо и спокойно просидел на троне все годы войны.
Не осудив оккупацию Польши в 1939, закрыв глаза на Холокост, Его Святость из всех событий и людей поинтересовался лишь судьбой дивизии СС «Галичина», и даже ухитрился спасти сих доблестных воинов от депортации в Советский Союз.
Ни разу не выступив против нацизма, считая любые речи, направленные католическим миром против режима Муссолини и гитлеровской агрессии «взрывоопасными», «миролюбивый раб рабов Божьих» неоднократно осуждал коммунистическую идеологию, называя её «тоталитарной и противоречащей здравому смыслу». «Папа Гитлера», – называли его итальянцы.
Борис, с интересом и удивлением, прочитал документ №235716, из которого следовало, что именно Пий XII в 1944 году являлся прямым переговорщиком о сепаратном мире между Черчиллем и заговорщиками в вермахте под руководством генерал-полковника Бека.
Пожалуй, единственным осуждаемым им деянием национал-социалистов был девиз, выбитый на пряжках фирменных ремней: «Gott mit uns», (С нами Бог).
Интересно, что больше родного итальянского, Папа любил немецкий язык, и на аудиенциях преимущественно разговаривал на нём. Его личными секретарями были немцы-иезуиты Гентрих и Лейбер, советником Каас. В доме всем заправляла монахиня-немка Паскуалина.
Бернагард перекинул со стола на диван последний листок, снял очки и задумался.
***
После отъезда генерала, Ян изловил планировавшего пойти на пруд с удочкой Илью. Богатырь, при любом удобном случае, старался удрать на рыбалку и, поймав пару пескарей, всегда гордился этим событием так, будто лично приносил к обеду саженного осетра. К его удивлению, нынче Ян собрался с ним. Осознав, что рыбалка пропала, Илья загрустил и уныло отправился за второй, запасной снастью.
Мужчины неторопливо прошли берёзовую рощицу и вышли на поле у старой церкви. Ян, как кузнечик, перепрыгивая ветки и камни, крутил головой, любуясь непонятными для других красотами: старым, давно засохшим у обочины дубом, вросшим в землю камнем со старого кладбища и большой лужей, глубокой, илистой, с неприветливой жабой, царственно восседавшей на поросшей придорожным щавелем кочке. Илюша преданно кивал головой и, не слушая руководство, недовольно размышлял о положенном ему законном отпуске, или хотя бы выходном.
– Пойдём, заглянем, – вдруг услышал он.
Начальство показало на облупленную стену старого храма из красного кирпича.
– Пойдём, – согласился смирившийся с испорченным вечером сотрудник отдела.
– Вот-вот. Торопиться некуда. Посмотрим. Посидим. Да и жарко сегодня. Я прям взмок. А потом купаться! У нас не пруд, а прелесть! А разрушенные церкви – всегда загадка! Словно само здание надеется на что то, ждёт и верит…
– Я не знаю таких загадок, – уныло отвечал богатырь.
***
Дверь, висящая на одной петле, громко и пронзительно вскрикнула, когда мужчины решили войти под старые своды. Снаружи храм выглядел ещё вполне живым, но внутри всё говорило о печати забвения и глубокой, безнадёжной, каменной нищете. Церковь была забыта, закрыта и вычеркнута из памяти строящей новую жизнь страны.
Под ногами скрипели песок и мелкая щебёнка, невесть каким образом проникшая в алтарную часть.
Илья дошёл до середины и остановился. От некогда мощного статного здания шёл запах смерти. Так пахло на старых кладбищах: сыро и пряно.
Ян же, не задумываясь о смысле бытия, зашёл куда-то за амвон и, недовольно бубня, начал что-то искать. Наконец, будто из-под земли послышалось грозное: «Ааа-пчхи!», и богатыря грубо позвали: «Ну, что стоишь-то, вороны давно разлетелись, иди сюда, принимай улов!»
Илья торопливо прошёл полукруглый выступ солеи и углубился за иконостас, который представлял собой ветхое сооружение, без признаков когда-то украшавших его икон. В углу, где-то за жертвенником, ближе к горнему месту, он увидел пыльную, почти серебряную в редких лучах попадающего через ветхую крышу солнышка голову начальства. И занималось оно уже привычно-непонятным для других делом. Ян сидел на корточках в какой-то яме, периодически выкидывая из неё ветхие куски гнилой доски, и отчаянно чихая.
– Давай сюда ведро, – скомандовал он.
Недоумевающий подчинённый, молча, протянул сей необходимый на рыбалке предмет, и в него, с глухим стуком и скрипом, начали падать… кости.
Там, в яме, под ногами у товарища полковника лежал скелет. Он был очень старым. Матовым светом, недобрым, жёлтым, блестел кусок черепа: нижняя челюсть и глазницы лба. Рёбер у остова почти не осталось, но, вылезая, Ян прихватил с собой ещё правую берцовую кость и левую ступню.
– Ну, вот! У нас новый жилец! – громко провозгласил он, и Илье на миг показалось, что старая церковь вздрогнула всем своим каменным телом от подобного святотатства.
Взяв ведро, и, отряхиваясь наподобие Мрака, Ян направился к выходу. Ярко светило послеполуденное солнце. Илья присмотрелся и увидел в дверях прозрачную фигуру мужчины с седой бородой, завернутого в серую мешковатую рваную тряпку. Он стоял босыми ногами на каменном полу притвора, загородив выход.
– Я епископ Магнезийский, мученик Харлампий, зачем вам мои кости? – услышал Илья. Звук отразился от стен и больно ударил в затылке.
Мир вокруг замер.
В воздухе повисло нечто неприятное опасное и злое.
– Да, ладно! Будет врать-то, – услышали присутствующие. – Епископ помер мучительно во времена Септимия Севера ста тринадцати лет отроду, да похоронен в Метеорах.
Фигура в проеме поникла и даже уменьшилась в размерах, став почти прозрачной.
Но Ян, улыбаясь, развёл руками и, взмахнув старой берцовой костью зажатой в руке, как дирижёр палочкой, жизнерадостно продолжил:
– Но и ты, Хранитель Тропаревский, тож хорош! Кажись, ты здесь три сотни годов, со времён Петра Кровавого? Храм-то строили, когда конец света ждали. Я тебя, Стрелец Харлампий, к себе на время хранителем зову, обещаю кости сберечь и слово даю, что церковь твою ПЕРВОЙ откроют после окончания гонений. А ты пока у нас хранителем от внезапной смерти без покаяния да покровителем домашних животных будешь… Соглашайся! Не зря же я в подпол лазил. Да и рыбалку ты сильно уважаешь, вон Илюха тебе и удилище в подарок волок…
***
Старые московские хроники указывают, что в селе Тропареве в 1704 году стояла каменная церковь во имя Архистратига Михаила, построенная в «московском нарышкинском стиле» в 1693 году.
После революции храм не избежал трагической участи всех духовных источников Российской Империи. В 1939 году колокола его были сброшены с колокольни и увезены на переплавку. Стране нужен был металл. Один небольшой колокол, откатившийся в сторону, был зарыт на огороде местной жительницей, бабой Сашей Куракиной, сохранившей у себя в доме ещё и несколько лампад.
Годы шли. Каменная церковь претерпела в своих стенах кузню и овощной склад.
Каким-то чудом её немного реставрировали при Хрущеве, причём, распоряжение о производстве «косметических ремонтных работ» пришло из райкома партии Центрального района города Москвы. Скорее всего, этим – чудом устроенной реставрацией – храм спасли от сноса. В 70-х во время съёмок известного фильма, («Ирония судьбы, или с лёгким паром…»), в нём был устроен склад оставшегося реквизита. Летом Константин Харитошкин, (будущий настоятель Храма святителя Николая в Самбурове), и Павел Анищенко, ученики известной школы № 43, устроили поджог. Вот тогда Храм горел… и после пожара так и остался открытым и бесхозным. Когда ровняли кладбище тракторами, в него свозили кости…
В восьмидесятых в его тёмных от копоти стенах обосновались художники Московского худкомбината.
В 1988 году Моссовет принял постановление № 2118 от 13 декабря 1988 о передаче церкви Архангела Михаила в Тропареве в пользование Русской Православной Церкви, и 23 февраля 1989 года храм открыли для верующих.
В XIX веке церкви во имя Архистратига Михаила кем-то была пожалована маленькая иконка в скромном серебряном обрамлении да крест-мощевичок с частицей мощей священномученика Харлампия.
Со всей Москвы везли в церковь детей «к Харлампию на крещение».
В годы безверия икона оказалась в храме Ризоположения на Донской, и тогда туда тоже потянулись люди. В день освящения, 23 февраля 1989 года, протоиерей Василий Свиденюк вернул старую икону на место.
Чудесами и сказами полнятся стены церкви. Именно Святой Харлампий прославил её. О его неоднократном появлении и великой помощи рассказывают и в наше время.
Этот храм был ПЕРВЫМ из открытых новой властью. В нём неоднократно бывал Борис Ельцин, а после его смерти в нём молилась ВСЯ его многочисленная родня. Наина Ельцина ежегодно жертвует храму.
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 10 ==========
Ранняя яркая осень в Вене – само по себе удивительное событие. Волшебная флейта Моцарта, в своё время, окрасила музыкой это время года, и город, находившийся под властью чудесного инструмента, и, впитавший в себя его звуки, способен покорить любого.
Мрачная семья Габсбургов, свято чтившая традиции, и, гордящаяся вечно плачущей матерью нации, (Мария Терезия оставила в истории Европы след, сравнимый, пожалуй, только с делами Фридриха Великого!), так и не смогла сковать свою столицу тисками вычурных традиций.
Вена, как девственница, как нимфа леса, всегда была легка и молода.
Ведь недаром, молодой пекарь Петер Вендлер осенью 1683 года услышал шум из-под земли и разоблачил копавших лаз осман, а веселый город, во имя своего спасения, научил паренька печь восхитительные слоеные рогалики, так похожие на мусульманский полумесяц. В ту же осень трофейные мешки с кофе подарили жизнерадостным австрийцам «кофе по-венски».
Город даже не расстроился, когда Мария-Антуанетта Австрийская, ставшая впоследствии королевой Франции, назвала отечественные рогалики французским словом «круассан».
Гордость венских домохозяек – яблочный штрудель – тоже родился осенью.
И, конечно, любимые всеми австрийцами венские сосиски были распробованы осенью 1710 года на торговой народной ярмарке!
Веселый город одной осенней порой, играючи, принял художника Адольфа, и последний, став фюрером, не забыл покладистого нрава австрийской столицы. Толпы жителей ранними весенними цветами встречали затем «нашего парня», радуясь объединению.
15 марта, держа в руках копье Лонгина, фюрер с верхней ступеньки Ховбурга объявил о воссоединении Австрии и Германии. Гитлера тогда многие искренне любили, и, по результатам аншлюса, (всенародного голосования о воссоединении), «за» проголосовало 99,75% жителей Австрии и 99,08% германцев.
***
«Мой город… это же мой город!», – с какой-то тёплой грустью, размышлял Борис, сидя в маленьком кафе, недалеко от резиденции Эпштайн, принадлежащей русскому сектору – город теперь был поделён на районы влияния. Кафе, согласно такой разметке, находилось своей второй половиной, включающей кухню и кладовую, в секторе британской ответственности.
Они приехали вчера. И с раннего утра, Бернагард ушёл из отеля – подышать родным и таким далёким, забытым, счастливым воздухом. Он бродил по знакомым, и в то же время совершенно чужим, и каким-то озлобленно-напряжённым, голодным и избитым улицам своего детства. Слабовольно не решившись дойти до старого квартала, в котором жил, пока не ушёл на фронт, к полудню, Борис засел в кафе. Сюда же должна была прийти Ксения.
Было ещё довольно пусто, и лишь пожилая, ничем не примечательная пара, совсем рядом с ним, тихо обсуждала свои семейные дела.
«Какие милые старики», – посмотрев на них, решил Кесслер. Он на минуту задумался и вдруг представил себя и… Ксению – вот такими, сидящими за столиком напротив. Эти люди нравились друг другу, самим себе, и были совершенно спокойны. Как бывают спокойны только те, кому каждый последующий день приносит в подарок мирную тихую радость.
Пожилой господин, седовласый и статный, обладатель ухоженной бороды и усов, между тем неторопливо открыл серый конверт и принялся что-то читать. Его спутница, отломив маленькой ложечкой кусочек торта, подняла васильковые, в свете солнца, (ещё яркие, совсем не выцветшие от старости глаза!), и поинтересовалась:
– Что там случилось, дорогой? У тебя обеспокоенный вид.
– Случилось? А что случилось? – рассеянно поинтересовался господин и оглянулся. Потом поднял глаза от развёрнутого листа бумаги и немного обиженно сообщил. – Ничего не случилось. А что должно?
– Мне просто показалось, что ты немного напряжён, – пожилая дама ласково положила свою руку в желтоватой от времени, тонкой кружевной перчатке ему на рукав.
– Пришёл очередной счёт из электрической компании. Наши защитники, от нас самих, очередной раз пересчитали всё в свою пользу, – буркнул он.
– Тихо, дорогой, – осудила его жена. И, строго посмотрев на сидящего рядом улыбающегося Бориса, добавила. – Мы не одни.
***
Рядом со зданием Парламента, выстроенного некогда великолепным Теофилем фон Хансеном, располагалась ещё одна достопримечательность Вены: парк Фольксгартен . И в этот прекрасный день Марта, маленькая лютеранская прихожанка и садовница, аккуратно следящая за сказочным розарием парка, вышла из-за угла, с охапкой только что срезанных роз, увядших на клумбе. Путь женщины вёл к помойной куче и обратно – к розарию.
Прямо перед ней гордо несла свой совиный шлем каменная громада недействующего фонтана Афины Паллады. До 1945 его воды олицетворяли четыре реки, омывающие некогда великую империю: Дунай, Инн, Эльбу и Влтаву. Над ними грустно смотрели в противоположные стороны позеленевшие изваяния – аллегорически изображённые законодательная и исполнительная власти…
Жирная садовая земля, приставшая к подошвам калош, оставалась на брусчатке небольшими бурыми комочками. Таких следов уже накопилось достаточное количество, и Марта собиралась закончить рабочий день. На щеке и на лбу отчетливо была видна грязь того же происхождения, но этого труженица не замечала. Сегодня пришлось повозиться дополнительно, оттирая скамейки от следов, оставленных обнаглевшими за лето голубями, и она порядком устала.
Сентябрьский воздух нёс в себе все запахи жаркого лета. На синем небе, приклеенными белыми каплями, повисли пушистые облака. Марта любовно обрезала лишнее, отчего
её любимое творение после выходных, проведённых без хозяйской руки, вновь обрело законченный классический вид.
Сейчас она несла последнюю и, потому самую колючую, охапку. Путь её всегда лежал мимо кафе. Здесь она никогда не отдыхала, стесняясь своего рабочего вида, но всегда дышала его вкусными кофейно-ванильными ароматами.
Молодая женщина сделала привычный глубокий вдох и подняла глаза.
Прямо перед ней, за столиком стеклянного сине-зелёного витража венского кафе, вольготно расположился её муж. Её погибший муж – Бернагард Отто Кесслер, гауптштурмфюрер СС и военный преступник.
Женщина застыла. Что творилось в её голове в этот миг – потом она никогда не могла вспомнить.
Потому что, в этот момент, мужчина поднял голову, заулыбался и, подскочив, ( чуть не опрокинув чашку), схватил шляпу и начал отчаянно ею размахивать. Смотрел он при этом прямо в сторону Марты, но куда-то дальше, мимо неё. Женщина оглянулась и увидела идущую на неё… королеву? Точно вышедшая из какого-то, ещё не посмотренного нового фильма, высокая стройная брюнетка, в невероятном терракотовом платье и зелёном шифоновом шарфе, была великолепна. Она тоже, весело улыбаясь, подняла тонкую руку в белоснежной перчатке и помахала ему.
Взгляд Марты стал каким-то неживым, бессознательно блуждающим. Всё тело сжалось, болезненно наклонившись вперёд, губы тихо шевельнулись. И если бы проходившая мимо Ксения прислушалась, то бы различила в этом шёпоте только одно:
– Боже! Нет! Шпион…
Розы пришли на выручку оцепеневшей женщине – отзываясь на невольное движение сжавшихся рук, шипы немедленно ошпарили болью. В голове прояснилось.
Уже у помойной ямы, слабая улыбка осветила лицо женщины, и она смогла выдохнуть:
– Мне нужно убежище…
Выбросив колючие ветки, она распрямилась, глубоко вздохнула и почему-то проверила свой пульс. Затем резко повернулась и отправилась в сторону расположенной в двух шагах ближайшей к ней комендатуры.
***
Ни удивительного начала, ни завершения этой истории никогда не узнали Ксения Геннадьевна Мутовина и Борис Янович Кесслеров. Да они и не могли иметь к ней никакого отношения.
Правда, по официально опубликованным биографическим данным, некая Марта София Кесслер, вдова, урожденная Шпеер, 34 лет сочеталась 15 мая 1956 года законным браком с Мортоном Уильямом Куттсом, 50 лет, вдовцом. Вместе им предстояло прожить 49 лет. Марта умерла в день своего 83-летия, в окружении многочисленных детей и внуков. Муж пережил её на год и скончался в свой столетний юбилей.
Биография супругов заслуживает упоминания.
Новозеландский изобретатель Мортон Куттс произвёл революцию в пивоварении. Именно ему принадлежало изобретение метода непрерывной ферментации. Он же исследовал самый важный элемент в производстве качественного пива – дрожжи. В день рождения королевы в 1983 году господина Куттса чествовали, как офицера ордена Британской Империи – ввиду огромных заслуг в пивоварении. А его жена 18 сентября 1954 года была отправлена в Веллингтон, (Новая Зеландия), самолетом из русского сектора в Вене, как «квалифицированная садовница, добровольно согласившаяся работать с целью озеленения русского посольства».
***
4 января 477 года. Полдень. Рим.
Такой холодной зимы Рим не помнил. Жизнь в обычно тёплом городе белых мраморных колонн, и так всегда замедлявшая в зимние дождливые дни свой галоп, совсем застыла. И стала тихо ждать, когда же, наконец, солнце отогреет грешный мир и позволит вернуться к повседневным хлопотам.
В небольшой столовой, расположенной в самом углу дома на южном склоне Палантина, от сжимающего мышцы холода спасался под многочисленными шкурами, брошенными на одеяло, юноша пятнадцати с небольшим лет. Имеющий нехарактерное для потомственных римлян хрупкое телосложение, невысокого роста, с почти девичьими чертами лица, молодой человек пытался прочесть свиток, оставив маленькую щель для света в своём укрытии. Но холод, точно так же найдя этот лаз, проникал в него быстрее, нежели замерзающий успевал дочитать текст до конца.
Надо отметить, что лежащий таким образом человек являлся последним императором Римской империи – Флавием Ромулом Августом. Он же вошёл в историю с прозвищами Августул, (Августенок), и Момиллус, (Позорничек). По правде говоря, ничего позорного в молодом человеке отмечено не было, просто его отец Орест Флавий выгнал предыдущего императора и, подождав для приличия полтора месяца, усадил на трон сына. После этого Флавий возглавил все вооружённые силы Западной Империи. А к этому моменту, от страны, гибнущей под натиском Атиллы, практически ничего не осталось.
Спустя десять месяцев от момента инаугурации, инициативного военачальника зарубили наёмники из Галлии. И теперь, его сын, дрожа от холода в насквозь продуваемом доме, читал это сообщение, размышляя над важными вопросами: куда теперь деваться, и как скоро толпа недовольных ворвётся в его убежище и, сметая всё на пути, уничтожит его никчёмное, хилое и дрожащее тело.
К обеду принесли ещё несколько жаровен с углями. И Ромул, громко чихая, перелез на кресло. Лучше от этого, к сожалению, не стало. Прямо на него смотрела фреска, с вспухшими от зелени скалами и горами, а, протекающая по кромке пилястра, река радовала непритязательный взгляд серо-голубыми дымчатыми тонами.
– Достаточно унылый характер местности, – услышал юноша за спиной. Он вскочил с кресла, и холодные плиты обожгли голые пятки.
– Зачем пугаешь, Петроний? – спросил он вошедшего. – Ты не можешь принести мне вести хуже тех, что валяются рядом.
– Ну-ну, не надо делать такое страдальческое лицо. Тебе ещё предстоит продолжить жизнь ,наподобие любвеобильного бога-соблазнителя Леды. Помнится, он поливал Данаю золотым дождем и гонял по Италии несчастную Ио.
– Не богохульствуй. Твоя религия порно и рыбаков не приветствуется в этих стенах!
– Прекрати. Любая вера – это надежда. И я принёс её тебе, мой маленький друг. Вытри сопливый нос. Нам надо торопиться.
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 11 ==========
Холодный северный ветер… его маленькие желтые воронки срывали с ещё зелёных ветвей первые листья, лишенные летних соков, и собирали в небольшие аккуратные кучки.
Василий Иванович, в натёртых до зеркального отражения ботинках, спускался с самолета по скрипящей лесенке-трапу, следом, в изящном светлом костюме и шляпке, блестя чёрным лаком остроносых туфель, шла Елена Дмитриевна.
Важный, от значимости порученного ему задания, святой отец настолько уверенно вручил свой паспорт на таможне, что ни у одного представителя власти новой Чехословацкой Советской Социалистической республики в голову не пришло задать ему какой-либо вопрос. Идущую за ним Елену Дмитриевну, тем не менее, остановили:
– Товарищ Морджинская?
– Да.
– С какой целью вы прибыли в Прагу? Ваше командировочное удостоверение, пожалуйста.
– Мы проездом, со святым отцом. В Рим. Вот разрешение.
– Товарищ Непершин…
Василий Иванович обернулся, и на его лице появилось выражение только что съеденного лимона:
– Мы вместе с… матушкой Еленой.
Пограничник посмотрел на разрешение от Комитета государственной безопасности и решил не задавать дополнительных вопросов этой шикарно одетой паре. В его стране священники так никогда не одевались! И совершенно точно, не имели таких расфуфыренных «матушек». А что там, в семье «старшего брата», пусть разбирается сам брат.
Через час новоиспечённая семья выбралась из машины перед аккуратным зданием, построенным из темного крупного камня.
– Мы в старом городе. И в одном из лучших его отелей, – восхищению Елены Дмитриевны не было предела. – Семья Йозефа Макеки с 1912 года владела им. Франц Кафка любил здесь пить пиво, Ярослав Гашек – есть самые лучшие в Праге кнедлики…
– Помолчи немного, Елена, – важно одёрнул носитель нательного креста.
Василий Иванович не любил больших городов. В этом же тёмном клубке хаотичных улиц, выложенных древним камнем, с их характерным запахом мочи и жареной свинины, пива, печного дыма, пропитавшего мостовые, да горя ещё не забытой войны, ему и вовсе было не по себе.
Навязанный, в качестве компаньона, Оладий ощущался на плечах дополнительной ношей – глиной, сырой и тяжёлой.
У болтливой спутницы на пальце блестело золотое массивное кольцо, в котором, вместо камня, был врезан крохотный кусочек человеческой кости нового жильца Харлампия, недавно появившегося в их общей обители. Это служило дополнительным раздражителем, хотя, судя по виду попутчицы, её «компаньон» не докучал ей.
Возможно, из-за этого, по дороге Непершин не смотрел на мелькавшие мимо архитектурные памятники – покрытые зелёной окалиной или чёрные от времени… по-прежнему хранящие свои темные тайны.
Не разрушенная бомбардировками Прага всё ещё находилась во власти средневековых мистерий, разыгранных в далёком прошлом на её улицах.
– Чёрный город, – вздохнул святой отец и перекрестился. Он чувствовал безумную энергию Праги, тот нескончаемый ураган, который порождал каждое новое столетие самых сильных ведьм и колдунов континента.
***
У них было странное задание. «Проездом, посмотрите», – попросил Ян. Именно попросил, что насторожило ещё больше.
Но на что?
То есть на что – понятно… а вот почему?
История, породившая свою тёмную и труднообъяснимую легенду. Доказательство любви генералиссимусу Сталину, просуществовавшее всего восемь лет. Или бесконечность, ведь восьмерка её суть. В любом случае, обозначивший Место метроном и сегодня отсчитывает свои мгновения.
В 1949 году мир торжественно отметил семидесятилетие Великого Руководителя КПСС – Иосифа Сталина. Ещё не отгремели заздравные тосты, как в Москву прилетели атласные листы, на которых десять миллионов жителей Чехословацкой Республики, (из четырнадцати миллионов), письменно выразили свою радость, по случаю рождения вождя. Подписи собрали меньше, чем за неделю. И вместе с ними приняли решение создать самый большой памятник Отцу Народов. Над Влтавой. У Чеховского моста. На холме.
***
Скульптор номер один – Ладислав Шалоун – «удачно умер». Карел Покорный, скульптор номер два, слепил фигуру вождя наподобие Иисуса – раскинувшим руки.
«Ваш Сталин излишне эмоционален», – сухо постановила комиссия.
Пятьдесят четыре претендента.
Не утверждён ни один проект.
Наконец, сын кондитера, специалист по созданию фигурок из сахара и марципанов – Отокар Швец – предлагает вылепленный им за сутки вариант. «На всё ушло две бутылки…», – цитировали некоторые знающие его собственное высказывание.
В документе отмечалось, что данная скульптурная композиция, состоящая из девяти фигур, «символизирует братскую нерушимость двух государств», в борьбе за дело Ленина и под руководством Коммунистической партии. Правда, в народе это гранитное единство вождя и пролетариата, почему-то, назвали «очередью за мясом».
В 1953 году умер Сталин. Не прожив и трёх месяцев, следом ушёл из жизни президент Чехословакии Клемент Готвальд. Первого мая 1954 года, после Вальпургиевой ночи, памятник над Влтавой торжественно увидел свет. Но перед его открытием умер Отокар, слабовольно уйдя «на тот свет» за покончившей с собой женой. Скульптор, как и супруга, оставил странную записку: «Он смотрит!».
Приехавший на открытие Хрущев по-быстрому вручил строителям Ордена Ленина и отбыл…
И вот теперь, Василия Ивановича попросили поглядеть на сооружение – «проездом».
***
Их встретила огромная, быстро увеличивающаяся на фоне голубого неба тёмная масса камня, которая не позволяла видеть идущим по мосту ничего: ни реки, ни домов вокруг, ни даже ярких стёкол гостиничных фасадов. Она молчаливо тянула к себе беззвучным криком, который, один раз ощутив, уже не забудешь никогда.
Елена Николаевна зябко ёжилась от налетевшего с реки ветерка. «Так холодно бывает только на кладбище», – думала женщина.
Кованая ограда здесь была причудлива: ангелы, с золотыми ветвями в руках, папоротники и травы… украшенный таким образом мост смотрелся узкой дорожкой, проложенной к горе с гигантским монументом, границы которого отмечали трёхглавые адские драконы-гидры, сжимающие в своих когтях герб древнего города.
Внизу тёмная вода казалась умершей и, потому, пахнущей грязным прудом. Руки отчего-то стали тяжёлыми, ими невозможно было взяться за ограждение. Прямо перед ней зияла тёмной щелью крышка канализационного люка. А она шла на неё и не могла свернуть, потому что ноги сковал лёд – суставы стали неподвижными. Елена Дмитриевна поняла, что ей суждено погибнуть в мутных водах Влтавы, она это заслужила…
Непершин, ступив на полотно моста, поморщился – воздух был наполнен каким -то кисловатым запахом… странный слабый свет от не затянутого тучами, но, отчего-то ставшего ледяным, синего неба, с трудом, проникал на мост. «Воняет, как варёная шерсть», – определился Василий Иванович. Он шёл и удивлялся, потому что не видел перед собой людей: вокруг, механически переставляя конечности, двигались в каких-то обрывках тканей тени – мумии.
– Смотри под ноги-то!
Что-то кольнуло в груди – Непершин сфокусировал взгляд, увидев поднятую крышку люка, зияющую дыру… и идущую на неё Елену!
Еле успел оттолкнуть.
Получилось резко. Она пошатнулась, но, устояв на ногах, упорно сделала новый шаг вперёд, ещё и ещё один… мучительно приближаясь к заветной цели.
Священник вздохнул и взял женщину под руку, уводя от подозрительно открытого железного диска, с изображённой на нём рогатой мордой сатира.
«Грехи наши тяжкие», – машинально подумал он.
Они, молча, обошли монумент и даже спустились по лесенке вниз, в сокровенную, закрытую для масс трудового народа, погребальную камеру: скрытый глубоко под толщей многотонного гранитного основания фундамент.
Здесь Елену Дмитриевну охватил странный буйный восторг, словно она нашла клад, и блеск золота стал разъедать её душу. Но, спустя мгновение, ощущение счастья от обладания богатством ушло, а вытянутые вперёд руки упёрлись в холодную гранитную стену. И женщина, не отдавая себе отчёта, с силой стукнула кулаком о камень.
А вокруг царила тишина. Люди знали, что там, за тёмной массой гигантского изваяния, среди любовно высаженных деревьев парка, разбитых цветников и кустов ярко-жёлтых и огненно-красных роз, есть день, наполненный движением и жизнью.
– Ну, спасибо этому дому, пойдём к другому, – внезапно сказанная Непершиным фраза, обращённая к сопровождающему их лицу, ударила словно выстрел.
Люди устремились прочь, будто из иного мира, а светлая гравийная дорожка парка была не тропой, а капилляром распластанного в этом месте окаменевшего чудовища. Будто там, на неимоверной высоте центральной головы монумента, прячутся, готовые разгореться, угли дьявольских глаз.
Елена Дмитриевна, выйдя, и, посмотрев на прикомандированного к ним чеха, ахнула. Лицо этого интеллигентного пражанина сейчас напоминало оскал. Перед ней стоял не человек, а мёртвенно-бледная маска, натянутая на череп. Женщина, ужаснувшись, попыталась взять себя в руки, и, со стыдом, признавшись себе в собственном малодушии, непроизвольно задрожала. Ей никогда не приходилось прежде видеть настолько страшное и деформированное человеческое лицо.
Что-то мазнуло по щеке. «Откуда здесь кошка?», – мелькнуло в голове. Через минуту к ней пришло понимание:«Олладий!», – и женщина, наконец, спокойно смогла вздохнуть и даже слабо улыбнуться.
Они молча вернулись в отель.
Там, сидя за маленьким столиком, ожидая невероятно ароматный чешский кофе, Елена Николаевна услышала:
– Смотрит, гад! Ждёт и смотрит…
***
Монумент можно считать самой большой и самой дорогой скульптурой советского времени. И, возможно, самой недолговечной. В 1956 на ХХ съезде КПСС был разоблачён «культ личности». Постепенно, с памятника в Праге исчезла благодарственная надпись, а затем, в 1961 году, его снесли. Снесли, кстати, с большим трудом.
При демонтаже и взрывах случайно погибло 16 человек, находившихся в разных местах и в разное время…
Во время проведения выставки народного хозяйства на пустующем месте поставили новый памятник. Огромный, символизирующий неизбежность времени метроном.
Но… его скульптор Владислав Новак, сразу после открытия, повесился. Оставленная им предсмертная записка гласила: «Он смотрит».
Чехов мост, и по сей день, является излюбленным местом самоубийц. Ежегодно с него, спрыгнув во Влтаву, прощаются с жизнью не менее восьми человек…
***
4 января 477 года. День и Вечер. Рим.
Кто такой Петроний, Ромул доподлинно не знал, но его вольноотпущенник и управляющий всеми делами в доме иудей Иосиф говорил о нём всегда с каким-то мрачным восхищением. Своим, сломанным ещё в далекой юности, носом этот человек всегда чувствовал приближение неприятностей, а потому, лишь услышав о сборах, он кивнул головой и, не глядя на стоящего рядом с креслом гостя, быстро вышел – отдавать соответствующие распоряжения.
– Хорош старик! – между тем заметил непонятно почему сочувствующий свергнутому императору таинственный товарищ.
Ромул только тяжело вздохнул. Было совершенно очевидно, что бежать ему некуда. Укрепившийся в устье Лауры Одоакар не просто совершал набеги на все близлежащие земли – именно он породил конфликт между королем Теодорихом и правителем богатейшей Суасонской области Эгидием. Как результат, Римская Галлия пала, и никто не мог больше противостоять саксам в их походе на Рим.
Молодого человека знобило. Пышущие жаром противни не давали тепла, через дверные щели, со свистом, врывался едкий колючий холод.
– Я никуда не пойду, – тихо шепнули губы. – Некуда. Да и зачем бежать? У меня нет сторонников, кто я, в самом деле?
Петроний удивлённо посмотрел на ёжащегося императора и решительно повернул к себе кресло, со сжавшимся в комочек хилым мальчишеским телом.
— Ты прав, ты никто. Даже в историю ты уже вошёл, как никчемный юнец, завершивший своим присутствием картину разрушения величайшей из известных в Ойкумене империй. Но жизнь ещё не окончена. Наступает новая эпоха, и, сейчас, мы в силах прорубить проход и облегчить участь будущих поколений. К тому же, фортуна – редкая негодяйка и, вполне возможно, она подарит тебе, в качестве благодарности за услугу, шанс…
Ромул поднял взгляд. На него смотрели чёрные, как будто лишённые зрачков, глаза. Сбитые костяшки длинных тонких пальцев выдавали борца, а странно тонкокостное и гибкое тело – породу.
– Петроний, а сам-то ты, кто? – решился спросить он.
Гость почесал кончик носа, хмыкнул и вдруг выдал:
– Ну, как бы это получше объяснить… вероятно, я часть той силы, что вечно хочет зла, но совершает благо.
Раздалось оглушительное: «А-а-а-апчхи…», и хихикнувший после этого жизнерадостный спаситель человечества закончил:
– Отлично я высказался, хоть прям в свитки к Катуллу запихнуть – и никто не отличит…
Ромул вздрогнул. Выдать плагиат за подлинник Гая Валерия Катулла, величайшего и самого любимого его поэта, показалось святотатством, но фраза и в самом деле была хороша…
– Ты пришёл поговорить об искусстве?
Спокойный тон вошедшего иудея не мог ввести говорящих в заблуждение.
Петроний громко расхохотался, а потом, хлопнув по плечу Иосифа, (словно старого приятеля), провозгласил:
– Будет интересно. Надеюсь, никто не пожалеет о подобном зигзаге судьбы, подарившей вам меня, в качестве компаньона.
***
Они вышли ближе к вечеру. Ромул оглянулся и посмотрел на свой дом. Малый дворец императора, служивший ему приютом все десять месяцев никчёмного сидения в кресле. Что он сделал? Ничего. Ну, пожалуй, кроме чеканных золотых монет, которые, в малом количестве, вошли в обиход. Да и то, его профиль на них – лишь заслуга отца.
Здание быстро исчезло за поворотом в зелени дворцового сада. Вот где можно было дышать и спасаться от презрительных взглядов, исходивших даже от рабов. Год назад он вошёл сюда и был поражён буйством и изобилием природы. Высаженные произвольно кипарисы и дубы, пинии и мирты спорили своей красотой с апельсиновыми и лимонными рощицами, белеющими во множестве мраморными статуями, отражавшими свое совершенство в синей воде прудов.
Сейчас водяная пыль фонтанов повисла серым маревом, смешавшись с мелким едким дождём, который день оплакивающим останки государства.
Несмотря ни на что, двигались быстро. Близкий вечер давал пока достаточно света, и приходилось торопиться, потому что испуганный город совсем не освещался, а редкие фонари, в руках городских рабов, не давали света в скользкой темноте холодных улиц. Лишь один раз им встретились чьи-то носилки.
– Дорогу благородному трибуну Марку Карелию, – услышали беглецы.
Петроний так стремительно шарахнулся в сторону, что хрипло прокричавшим лампадариям пришлось потратить силу своих лёгких на разгон пустоты.
Пройдя по улице Эсквиллина, они обогнули Капитолий и, сделав зигзаг, миновали два квартала за Тибром. Наконец, перейдя через мост Фабриция, странная троица оказалась на острове. К этому моменту было уже совсем темно.
Ромул начал отставать. Тощее тело сотрясалось от громкого каркающего кашля. Петроний вздохнул и, бросив свой груз, взял мальчишку на руки. Иосиф, кряхтя, взвалил на себя дополнительную поклажу. Над островом висела гулкая настороженная тишина. Люди вышли из-под охраны стен и оказались почти рядом со старой ареной Нерона.
– Нам направо, – сказал Иосифу ведущий.
– Там же старый некрополь. Мы не собирались прятаться на кладбище. Надо убираться отсюда. Что ты хочешь от нас, Кондуструм?! – начал было старик.
– Оглянись, – раздражённо рыкнул названный Проводником.
Там, где стоял малый императорский дворец, постепенно разгоралось зарево.
– Я не намерен возить вас по Лете, старик. Я строю только жизнь, запомни!
Бег возобновился. Они вошли в галерею глиняных саркофагов, каменных склепов и углубились к самому центру, где в тишине доживали свой век десяток забытых мавзолеев, и темнела красная кирпичная стена, отделявшая место упокоения язычников от христиан. Там Петроний нырнул в нишу. Здесь было сухо. Подземелье даже сохранило остатки летнего тепла.
– Нам сюда. Переночуем, – сообщил самозваный опекун и, опустив Ромула на пол, принялся собирать ветки, принесённые ветром со стороны старой, заросшей арены.
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 12 ==========
Несмотря на то, что история всегда пишется победителями, во все времена у непосредственных и мало связанных с политикой глупцов от науки возникает множество «неподходящих» вопросов, на которые, рано или поздно, находятся ещё более невразумительные ответы. И самый разрушительный в этом списке вопрос – КТО?
Кем был кукловод, так умело дёргавший за верёвочки Муссолини и Гитлера, Сталина и Черчилля, Рузвельта и Чан Кай Ши?
Кто он, этот удивительный монстр?
Но XX век канул в Лету… И сегодня никому из рядовых американцев и англичан совсем не интересно знать, сколько часов провели их прадеды в очередях за дизельным топливом для тракторов, и кто имел тридцатипятипроцентный доход с продажи в 1942 году горючего и масел «Standard Oil», которое перевозилось через Швейцарию в опломбированных цистернах, (между прочим, со знаком папской тиары!). А шли эти эшелоны прямиком на Восточный фронт…
Сможет ли заинтересовать сегодняшнее общество история Chase Bank, имевшего главный офис на Манхэттене и почему-то выдававшего при этом Герингу многомиллионные векселя, (опять-таки на бумаге с папской тиарой)…
Но вдруг досточтимые граждане Мичигана смогут удивиться тому, как их почти канонизированный епископ Поликарп, (Морушка), согласовав действия с Престолом, продавал грузовики Форда немецким оккупационным войскам во Франции?
А вдруг, у борющихся за права иметь детей в однополых браках сознательных гражданах США – ну так, случайно! – проснётся интерес, и они узнают, как люто ненавидевший гомосексуализм глава американского телефонного конгломерата ITT, полковник Бен, на личном самолете Папы неоднократно летал в Мадрид и Берн с 1941 по 1943 годы, с целью осмотра новой коммуникационной системы для рейхсфюрера СС Адольфа Гитлера? И, вряд ли, многоуважаемый полковник просто намечал цель для бомбёжки. Её ведь так и не было в тех местах…
Впрочем, европейцев эти далёкие дела и люди, вряд ли, заинтересуют. Это ведь не животрепещущие проблемы трансгендеров и не травля тех, кто смеет что-то вякнуть против всеобщей толерантности…
***
Досточтимый Эудже́нио Мари́я Джузе́ппе Джова́нни Паче́лли, 2 марта 1939 года опустивший свой костлявый зад на Святой Престол, и, посвятивший мир Непорочному сердцу матери Сына Божия, твёрдо знал ответ на вопрос «КТО».
«Мы искренне сожалеем, что сын наш, рыцарь и носитель Мальтийского Креста Фридрих Шведт, не может находиться вместе с нами», – высказался в присутствии дипломатического корпуса сразу после богослужения в Рождество 1944 года его Святейшество Папа Пий XII.
В своей пурпурной мантии, подбитой шкурками из животиков детёнышей рыси, он был величественен и строг.
Этот Фридрих, перед второй мировой поставлявший оружие в Китай и Россию, в 1944 возглавлял гигантскую транснациональную корпорацию «Спрут» и, по совместительству, являлся вторым человеком в СС по коммуникационным связям с Ватиканом. Первым был Вальтер Рауфф, глава миланского СД, (он прославился производством передвижных газовых камер, в которых во время Холокоста погибло более ста тысяч евреев, в основном женщин и детей).
И уже совершенно точным является факт создания Бильдербергского клуба лично Папой.
Никаких ассоциаций и выводов, но в клуб входили Генри Киссинджер и Дэвид Рокфеллер, председателем являлся принц Нидерландов Бернард, а Святым Патроном – Эудже́нио Мари́я Джузе́ппе Джова́нни Паче́лли!
Первое заседание состоялось в мае 1954 года. В этот год Папа распорядился открыть Святые Врата, и все участники Клуба прошли через них. Бог, (естественно, в лице Святого Престола), отпустил им грехи на 25 лет вперёд.
Возглавляющий орден ионитов, (входящий в Альянс госпитальеров), принц Бернард имел после этого длительную беседу с Папой с глазу на глаз.
̶ Есть ли у вас претензии, возлюбленный сын наш? ̶ тихо спросил на личной аудиенции Его Святейшество у принца.
̶ Вы дали мне возможности, а я вручу вам ключи от казны, ̶ так же тихо ответил его высочество и склонил голову, что было запротоколировано при помощи фотографического снимка.
̶ Хорошо хоть не ключи от рая, ̶ позволил себе улыбку, как равный с равным, Папа.
Беседа состоялась 31 сентября 1954 года в 18.00 ̶ в это же время самолёт, летящий по маршруту Москва-Рим, совершил мягкую посадку в столичном аэропорту.
***
Личный секретарь Его Святейшества иезуит Роберт Лейбер встал из-за письменного стола и потянулся. День, наконец-то, близился к началу вечерней службы или, вернее, к окончанию работы. Глаза, натруженные за день, устали – просмотр-чтение-расшифровка заковыристых письменных оборотов, оставленных на пергаменте предками, утомят кого угодно. Роберт снял очки и глубоко вздохнул. В этом, похожем на траурный зал, помещении всегда было тихо и таинственно. Множество книжных массивных шкафов и старинных стеллажей делали его величественным и загадочным. «L’Archivio Segredo Vaticano», (секретные архивы Ватикана), – значилось на плане эвакуации при входе. Любимое место работы и отдыха его преподобия.
Впрочем, название не лукавило. На дубовых полках, аккуратно пронумерованные, стояли сотни томов хроник истории церкви, а ещё, собранные иезуитами, рассказы о политиках, любовниках, интригах. Огромное количество старых сказок о давно не бьющихся сердцах. Где-то здесь, в плотных, обитых обработанной от влаги кожей папках, тихо лежало письмо несчастной Марии Стюарт, смешная петиция семидесяти пяти английских лордов, просящих разрешить очередной развод толстому Генриху VIII, признание собственной вины Галилеем, решение суда по делу неистового Джордано Бруно, истинные предсказания Нострадамуса и опросные листы пастушков из Фатимы. Роберт Лейбер, по праву, гордился своей службой в этом величественном и таинственном храме знаний.
Где-то невдалеке зашуршали листы книги.
Роберт вздрогнул от неожиданности. Он знал, что в этот час в помещении, кроме него, не было никого. Но звук повторился. Его преподобие потянулся, было, к тревожной кнопке, способной за минуты вызвать сюда швейцарских гвардейцев – и передумал. Нет. Их сине-жёлтые одежды вмиг испортят гармонию залов!
Здесь не бывает чужих.
Он пошёл на шорохи и увидел на наборных паркетных полах следы уличной грязи. Глаза святого отца от удивления потеснили очки. Он даже зажмурился на миг. Может быть, это иллюзия? Но комочки грязи, такие банальные и такие невероятные здесь, продолжали лежать на паркете…
Словно ищейка, Лейбер поспешил по этим отметинам вглубь анфилад, молчаливо хранящих истинную историю этого мира. Через три минуты поисков, он наткнулся на невозможное: у стеллажа одиноко высилась фигура… детины.
Другого слова почтенный архивариус в эту минуту просто не мог бы подобрать! Он вообще утратил дар речи!
Огромный широкоплечий великан, по всем признакам из слабоумной славянской нации, то есть, с отчётливо выступающими скулами и ровным мясистым носом, нагло возвышался в святая святых Ватикана и толстыми пальцами бездумно тыкал кожаные переплеты исторических хроник!
– Chi sei? Come sei arrivato qui? Rispondete! Subito! (1) – возмущению святого отца не было границ! Даже утраченный было дар речи вернулся. Правда, к последнему слову почти сорвался на непочтенный визг. И потому, вероятно, никак наглого вторженца не напугал. Наоборот. Туповатый славянин дружелюбно заулыбался и, замахав руками, как мельничными колёсами, громко и радостно проорал:
– Экскурсия!
И тут Роберт вспомнил. Точнее, в его голове столкнулись сразу две мысли. «Посетитель!» – промелькнула первая. Да, два месяца назад, в результате долгих переговоров, Папа утвердил открытый порядок показа музейных ценностей. «Но как он оказался на территории закрытых архивов? Ему нечего тут делать! – возопила вторая.
Третья мысль родилась на месте столкновения и была самой простой и мудрой: «Надо вызвать гвардейцев!»
Архивариус резко повернулся и поспешил к одной из панелей сигнализациии. Увы, резкое движение было тому основанием, или сработали некие иные причины, но последствия сказались незамедлительно. В тот же момент раздался грохот падающих папок, скрип открытых дверей и горестные вопли:
– Илюша, друг мой! Вы потерялись? А я сказал – не отходить от меня!
К гиганту, замершему среди упавших книг, приблизился некто вертлявый и черноволосый, с эмблемой туристической кампании «Vatican’s» на лацкане. Взгляды встретились…
Дальше всё случилось очень быстро.
Видимо, быстро сообразив, какие у него начнутся неприятности, после потери иностранного туриста и проникновения в закрытый сектор, экскурсовод резво схватил гиганта. И, пока иезуит с открытым от возмущения ртом, осматривал погром, странная пара попросту… исчезла.
Появившаяся буквально через две минуты охрана не нашла никого. Да и не могла найти. К этому времени все показы разрешённых к просмотру раритетов были завершены. Предпринятые поиски не выявили исчезнувших «гостей».
К счастью, ничего не пропало.
Через три часа, лично запирая двери, уставший, голодный и измученный безуспешными поисками Роберт Лейбер услышал ещё один шорох, на этот раз исходящий с потолка. Иезуит поднял голову и увидел висящую над ним прозрачную фигуру Хранителя. Старик смеялся…
В Ватикане знали все – строгий Хранитель смеётся только к мору, войне и смерти…
***
4-5 января 477 года. Вечер и ночь. Рим.
Старый, видевший на своём веку много чего странного, Иосиф всегда твёрдо придерживался рожденного ещё Сенекой правила: «Vivere est militare» (2).
Увидев Петрония утром во дворце, он сразу как-то успокоился и осознал, что если им и предстоит умереть, то они погибнут не с глупо вспоротыми животами, как безмолвные «агнцы на заклании», а как защитники Императора, иначе говоря, Хранители устоев страны, порядка и закона.
Посмотрев на занимающее половину неба зарево гигантского пожара, он убедился, что во дворце хозяйничали в данный момент не личные враги Ромула, не враги рода, затеявшие кровную месть, а разрушители Великой Римской республики. Сердце больно ужалило старика в грудь, и Иосиф, вместо рассудительного иудея, превратился в упрямого кане корсо, свирепого мастифа, признающего только ланиста (3) – своего опекуна и одновременно опекаемого им хозяина.
– Не разводи огня! – резко одернул он Петрония, старательно собиравшего в кучу валявшийся вокруг древесный мусор.
Последний удивлённо поднял бровь и, с усмешкой, спросил:
– Это угроза?
Старик посмотрел на статного черноволосого спутника, потом на сжавшегося и задремавшего в углу склепа под плащом мальчишку и продолжил:
– Если нас найдут, (а нас интенсивно ищут), то, вряд ли, отпустят живыми. Для ведения разговоров не посылают хорошо обученных воинов. Если судить по тому, как ярко горит дворец, то люди, находящиеся там, явно пришли не для предупреждений.
Лицо Петрония осталось таким же безмятежным, но среди склепов и могил голос зазвучал выше и суше.
– Ты много знаешь, старик. Ты давно понял, что этой эпохе конец. Мальчик – последний. Он должен стать проводником.
– Tempora mutantur et nos mutamur in illis. (4). Я догадываюсь, кто ты. Разве так необходим status quo (5)?
– Поддержание исходного состояния необходимо только твоему Яхве или старику Аиду. Существующее положение породило нового, молодого, и, пока ещё злого, Бога. Со временем, и он станет Древним, но пока… пока Миру нужен Проводник.
Костёр задымился лёгким белым облачком и лёг, подвластный опытной руке. Тихо пополз по каменным желобкам мощёных улочек старого некрополя.
Некоторое время мужчины молчали. Потом Петроний вздохнул и потянулся за мешком. достал чеснок, сыр, разломил хлеб и, протянув еду старику, принялся жевать, периодически издавая громкие чавкающие звуки.
Полная луна, разорвав покрывало туч, появилась на небе. Дождь прекратился. Ветер стих, и, среди тишины старых могил, в отдалении, мужчины услышали скрежещущие звуки металла.
– Hannibal ad portas (6), – шепнул Петроний. И, покосившись на спящего, быстро затоптал костерок.
Иосиф вздохнул, глотнул из фляги крепкого чёрного, как кровь девственницы, фригийского вина и резко встал. Беззвучно сделав в сторону шаг, он дотянулся до лежавшего у колонны меча. Эти выверенные чёткие движения выдавали в нём профессионального солдата.
– Ну, что же, – вздохнул черноволосый. – Разомнёмся, старик! Клянусь Миром, не я подстроил ловушку. Я лишь увёл мальчика от резни…
Иосиф кивнул, соглашаясь.
Им некуда было бежать. Утром вероятность прорваться, среди запутанного лабиринта старых могил, и уйти, избежав схватки, была выше, но сейчас, имея с собой малоопытного бойца, группа наделала бы больше шума, чем, затаившись в склепе, и, пытаясь переждать облаву.
Прошло не менее десяти скрупул, (7), когда, наконец, беглецы среди тишины старого кладбища услышали слабое пыхтящее поскуливание.
– Глупый пёс ведёт к своему хозяину, – фыркнул Петроний. – Сказал же, заколоть…
– Мальчик не смог, а я смалодушничал и велел домашнему рабу Латоку увести собаку, – зло сплюнул Иосиф.
– А потом скажут, что виноват злой и страшный Петроний, – вдруг хихикнул его странный спутник.
Старик посмотрел на смешливого воина и хмыкнул:
– Позёр…
– Угу, мы такие… позёры, – уже не таясь, согласился черноволосый и, сделав в сторону шаг, без замаха, резко опустил меч. Чья-то голова, без вздоха, отлетела от торопившегося вперёд туловища, и Иосиф услышал:
– Первый!
Ещё несколько ударов сердца, и тот же голос в тишине возвестил:
– Второй! – Из мрака выскочил третий. Сжатый в руках Иосифа меч описал полукруг и ударил бегущего по ногам, где-то сзади завизжал от радости пёс, нашедший удравшего без него приятеля. Старик вздрогнул от неожиданности, поскользнулся в хлещущей из разрубленных шей крови и левым боком сильно приложился о каменные плиты склепа. Не обратив внимания на разливающуюся под рёбрами боль, он сорвал мешающий ему плащ.
Теперь Иосиф ждал следующего и был совершенно спокоен.
Старый воин мастерски выбрал позицию, встав между колонной и стеной, защитив себе сразу спину и левый – больной – бок.
На него наступали трое. А он, почему-то, думал: «Слава Всевышнему, мальчика защитит его друг». И, делая чёткие, размеренные колющие удары мечом, Иосиф позволил даже похвалить себя: «Как хорошо, что я не зарезал утром собаку!».
Потом в его спокойный ход мыслей врезалось злое:
– Седьмой! – через мгновение. – Девятый! Мать твою, Иосиф, не пыхти, добей уже!
Он включил сознание. Из троих нападавших остался лишь один – раненый, стоявший перед ним на коленях. Старик поднял тяжёлое железо, и голова преследователя пустым кочаном поскакала по неровным плитам.
– Двенадцатый, – прошелестело ветром в старом некрополе.
– Тринадцатый, – услышали мужчины рычащие звуки… пёс? Собачьи челюсти вцепились в шею врага…
Последний из нападавших был действительно хорош! На любой выпад Петрония он, не мешкая, отвечал стремительной атакой, красиво парируя, казалось бы, смертельный удар. Этого воина явно обучала не школа, а мастер. Но тяжёлое дыхание и отчаянный звон его меча выдавали злобу и отчаянье сражавшегося воина. Петроний, при этом, явно играл. Так играет молодой кот с уже загнанной, но ещё жизнеспособной мышью. Атака, защита, повторная атака, отступил, закрылся, атака, атака, два шага назад, ещё один шаг, закрылся, атака, ещё, ещё…
– Позёр, – выдохнул Иосиф и, сделав глубокий вздох, вдруг задохнулся и захрипел. В груди свинцовой тяжестью разливалась резкая колющая боль.
«Кто же меня достал?», – подумал старик, оседая.
Петроний сделал короткий взмах, и голова последнего нападающего покатилась кровавым мячом, весело подскакивая…
– Четырнадцатый, – прозвучало в повисшей тишине.
—————————
1. Кто вы? Как Вы сюда попали? Отвечайте! Немедленно! (итал)
2. Жить - значит бороться (лат).
3. Распорядитель в гладиаторских боях (лат).
4. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними (лат).
5. Существующее положение (лат).
6. Ганнибал у ворот (лат) — фраза, обозначающая близкую опасность.
7. Латинская единица времени. 1 скрупула = 2,5 минуты.
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 13 ==========
5 января 477 года. Ночь и утро. Рим.
Темнота осторожно уходила из Рима, оставляя на продрогших за холодную ночь камнях странный серый налёт. Было очень холодно. Совсем перед рассветом небеса пролились водопадом. Промочив всё вокруг, он всё же сумел смыть кровь, обильно полившую плиты кладбища.
В самом сухом углу склепа лежал Иосиф. Его большое сильное тело, тяжело дыша, боролось с раной в груди… с острой болью, пронзавшей со стороны сердца. Опыт старого солдата не позволил прикоснуться металлу снаружи, но возраст ударил изнутри. Серое, в предутреннем бледном свете, лицо было покрыто испариной. Оно уже стало маской, это лицо… только глаза были еще живы.
Черноволосый посмотрел на умирающего и, наклонившись к нему, тихо сказал:
– Я хотел иначе. Но ты, старый иудей, сделал по-своему. Умнее. Я не нарушу слова. Ты уйдёшь – и останешься навсегда. Если захочешь. И тогда ещё не один раз скажешь своё мудрое слово.
– Он умирает, Петроний. Не городи чепухи, – одёрнул его свергнутый император. Сейчас он даже не выглядел мальчишкой – уставший, худой, бледный, как и старик.
Иосиф открыл глаза, жадно глотнул стылый воздух и прошептал:
– Дай слово! Мальчик не должен пострадать!
Петроний резко сел на корточки перед умирающим, небрежно оттолкнув Ромула, (тот уже открыл рот для возмущённого вопля), и потребовал:
– Согласись! И я выполню всё, о чём ты сейчас попросишь! – Лицо Иосифа вдруг стало светлее, и даже чугунная синева губ на мгновение стала розовой.
— Спрашивай, — твёрдо смог сказать старик.
— Ты станешь частью этого места. И имя твое будет Пётр – камень, основа основ. Тебе воздвигнут Храм, вокруг разольют чистоту и грязь новой веры, – на одном выдохе чётко произнёс Петроний.
– Ты не трибун, – вдруг улыбнулся старик. – Но очень пылкая речь, хоть совсем непонятный путь. Но стать Хранителем заманчиво. А мальчик?
– А мальчик выстроит монастырь в твою честь. Проживет долгую жизнь, и его никогда не обидит Судьба.
– Обещаешь?
– Клянусь… – прозвучало среди старых плит.
– Согласен… – стены впитали в себя и эти звуки.
Небо прорезали розовые нити нового дня.
В темном углу лежало тело человека, только что оставившего мир.
Рядом с ним стояли закутанный в меховые шкуры невысокий юноша, черноволосый атлетически сложённый мужчина… и старик, больше похожий на ночной призрак, который, несмотря на свою прозрачность, спокойно положил руку на голову большого мохнатого пса.
Они встречали солнце.
***
После бегства из Рима последний император проживал в Кампании во дворце Лукулла – вилле, служившей летней резиденцией при императоре Тиберии. Одоакр назначил ему огромную пенсию в 6 тысяч солидов. И, хотя прямых подтверждений этому факту нет, но известно, что Ромул до конца своих дней вёл безбедное существование. Рядом со своим дворцом он основал монастырь в честь Петра и, не будучи христианином, считался его покровителем. Сохранилось письмо, его датируют 507-м годом нашей эры. Посланное от имени Магна Аврелия Кассиодора, секретаря короля остготов Теодориха, письмо сообщает Ромулу о событиях, происходящих в Риме. К этому времени последнему римскому императору было 46 или 47 лет. В своих хрониках византийский историк Прокопий Кесарийский указывает, что Ромул Август умер где-то не позднее середины VI века, уже будучи глубоким стариком.
Монастырь, основанный Ромулом, приобрёл широкую известность во времена понтификата Григория I Великого. В Х веке он ещё существовал…
***
Уютный отель, недалеко от замка Ангела, осветило восходящее солнце. Оно пробежалось по соседним крышам и, ловко перескочив на тёмную от времени черепицу, полезло свежими после ночи лучами в окна постояльцев, чтобы поспособствовать их пробуждению.
К удивлению светила, в трёх рядом расположенных номерах не спали. Лучи-разведчики затормозили, заметались по помещениям под пристальными взглядами людей.
– И это всё, на что вы способны? – ехидно вопрошал жильцов отеля высокий черноволосый мужчина, ловко спихнувший солнечный свет со своего лица.
Сидящие на диване слушатели тихо внимали.
Ксения и Борис, например, оснований для возмущения не находили. Они, прибывшие из Австрии, согласно официальным документам, являлись парой искусствоведов, пусть не совсем «приглашённых» в Рим, но вполне себе имеющих право представлять Музей изобразительных искусств им А.С. Пушкина, сегодня шли в Ватикан смотреть шедевры Микеланджело.
Отец Василий и Елена Дмитриевна тоже были вполне довольны, никакой мистики или, спаси Господи, политики. Пара совершенно официально была направлена Синодом, в качестве «частных» посетителей христианского государства Ватикан. Это была первая с 1924 года поездка представителя православного мира в самое сердце мира католического.
После того, как участники Всеправославного совещания осудили Ватикан за его подрывную деятельность, направленную против православия, и Синод, во главе с Патриархом, отказались участвовать в создании экуменического Всемирного совета церквей, отношения испортились совсем. Поэтому тёплым осенним днём представитель православия шёл на экскурсию в Центр католицизма как частное лицо.
Илья? Богатырь состоял при Яне, а последний просто жил в этот момент на Апеннинском полуострове… кого, (или что), представлял он, не оговаривалось.
Поэтому Ксения, уютно расположившаяся на пуфике софы, с удовольствием ловила себя на мысли: как же ей повезло так интересно жить! Она смотрела на немного паясничающего начальника и радовалась. В этот момент ей было абсолютно всё равно, сможет ли отряд украсть находящийся в Ватикане артефакт. Её семья была в сборе. Все рядом. В красивом новом мире.
Хотя, если бы её сейчас спросили, каким образом группа собирается заняться воровским промыслом, то она начала бы с плана помещений, точек расположения охраны, смены караула – со всей той атрибутики, при помощи которой создаётся оборона от взломщиков. Затем приступили бы к тренировкам, под игом предельно сжатых сроков и, наконец, наступил бы час «Х».
Предаваясь праздным утренним размышлениям, она утратила нить рассказа начальства и погрузилась в дремоту.
Из этой «медитации» её вывел лёгкий толчок Бориса. Молодая женщина вздрогнула и подняла взгляд.
– Ну, мог бы не спрашивать, некоторые, вообще, спят!
Ксения взглянула на любимое начальство и, рассмотрев в его глазах задорные огоньки, буркнула:
– А я не выспалась!
Ян скосил взгляд, прищурился… Помолчал. И выдал:
– Наша Ксюша сегодня одно сплошное обаяние! Пошли завтракать, умельцы! А потом вам задание! – огоньки в глазах затанцевали что-то совсем хулиганское. – Погуляйте! Сходите на виллу Боргезе… Рим – город-сказка! Когда ещё выберемся. В полдень идём в Ватикан. Я Вас там со старинным другом познакомлю. Он нам ключик передаст.
Пока обалдевшая группа взвешивала задание «погулять», Борис слегка напряг мышцы:
– Так просто? Друг передаст ключ? И всё? А тогда зачем мы здесь все?
Ян вздохнул.
– König macht Gefolge (1), мой дорогой историк. И потом, мне бы хотелось оставить в Ватикане скромное воспоминание о нас…
***
Если положить рядом две старые фотографии Папы Пия XII и его предшественника Папы Пия XI, то с удивлением можно отметить – внешне они очень похожи, эти хозяева католического мира.
Папа Пий, (который по счету одиннадцатый), много лет работая в библиотеках Ватикана, Рима и Милана, стал обладателем энциклопедических знаний. Он возродил традиционное благословение «с балкона» и провозгласил «Мир Христа в царствование Христа». В 1929 году утвердил Ватикан, как отдельное государство.
Папа категорически осуждал Гитлера и Муссолини. Выступал против войны и гонений на иудеев. В знак протеста добровольно стал буквально узником своего дворца.
В возрасте 81 года он умер, после серии сердечных приступов. Его лечащим врачом являлся отец любовницы Муссолини – Франческо Петаччи. Вероятно, поэтому, несмотря на преклонные лета, многие считали, что Папа был убит.
Не противореча завещанию, Конклав утвердил местом его упокоения предполагаемую могилу Петра.
После похорон, состоявшихся 14 февраля 1939 года в крипте центральной части Собора, новый Папа Пий XII распорядился начать крупномасштабные археологические работы.
Это была достаточно сложная задача, так как они проводились в полу огромного действующего храма.
Почти сразу рабочие наткнулись на кирпичную кладку далеких, ещё до константиновских времён. Перед удивленным взором землекопов открылись целые улицы римского кладбища.
Откопали мавзолей Valeri времён Марка Аврелия, мавзолеи Tulli и Caetenni, с красивейшими мозаичными полами, на которых изображены Меркурий и Плутон, а на стенах невероятные цветочные орнаменты и павлины…
Удивились, каким образом кладбище оказалось засыпанным. Подняли все старые римские карты. И нашли ответ на личном столе покойного Пия XI, разобрав его бумаги.
Оказалось, что тот самый император Константин, благодаря которому образовалась Восточная Римская империя, предположил, что рядом с ареной Нерона, на которой по преданию был растерзан дикими зверями Пётр, должна быть могила Святого. Поэтому по его приказу на холме выстроили в 326 году базилику в честь Святого Петра.
А дальше начались чудеса и странности…
Прямо в указанном в завещании Папы месте обнаружили длинную каменную кладку – стену из красного обожжённого кирпича. В ней ниши. Одна из них, накрытая известняковой плитой и держащаяся на двух красивых мраморных столбиках, оказалась довольно странной, не характерной ни для ранних христиан, ни для римлян могилой. В ней обнаружили кости крепкого пожилого мужчины.
В метре от ниши археолог Маргарита Гвардаччи первой увидела надпись, которая по-гречески гласила «Пётр здесь…». А далее чётко просматривалась весьма современная кокетливая стрелка, указывающая на склеп. Совсем рядом, с другой стороны, той же рукой, но на классической латыни было начертано прямо противоположное: «Петр исчез, Петра здесь больше нет!». Ещё более странной была третья надпись в конце стены – на иврите! «Здравься, Петр!» – провозглашала она.
Даже если оценивать положение только с учётом этих трёх надписей, ситуация уже становилась достаточно необычной.
Но это были ещё не все странности.
На улице мавзолеев, в ста метрах от обнаруженного захоронения, на фоне многочисленных древних граффити, бросились в глаза два аляповатых рисунка. Каждый изображал голову старого человека с большими глазами, лысым черепом и бородой. Под ним красовалось нечто вызывающее, похожее на подпись: «PETRONIUS…erat hik» (2)
Учёные посмотрели и разумно решили – если бы кто-то хотел написать именно «Петроний», (Satyricôn – по латыни, или Арбитр), то так бы и написал! А в данном случае и изображение свидетельствуют только о Святом Петре, и это точно его могила!
А странности… о, подумаешь! История человечества – настолько запутанный и противоречивый лабиринт, что в них не разобрался бы и Тесей, вооружённый десятком волшебных клубков! Странностью больше…
—————————
1. Короля делает свита (нем.).
2. Петроний здесь был (лат.).
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 14 ==========
К полудню у входа в Собор, который уже наполнился народом, стали собираться экскурсионные группы. Самые разные по социальному статусу, возрасту и характеру люди жаждали попасть в Храм: они хотели не только увидеть выставленные в Храме мировые шедевры, но и узнать их происхождение и историю. В оговорённое на серых билетиках время из маленькой боковой дверки выходили облачённые в куртки с английской надписью «Vatican’s» на лацкане итальянские экскурсоводы, нанятые правительством Конклава. Выставив перед собой, словно крест, небольшие палки с номерами групп, они тихо ожидали любознательных граждан. Собрав, (строго по количеству распределённых билетов!), исторически настроенный народ в небольшие отряды, гиды заводили их под своды Храма и неспешно начинали свои рассказы.
Группа, прибывшая из Советского Союза, точно так же вошла в Собор Святого Петра и, под руководством чернявого, всем улыбающегося лектора, начала осмотр экспозиции:
– Смотрим направо! – провозгласил он, войдя под величественные своды. Но вот дальнейшая речь экскурсовода немного отличалась от общепринятой. Или не немного… – Перед вами Пьята! – жизнерадостно повествовал лектор. – По-русски Жалость. Создана в 1499 году Богом Камня Микеланджело Буонарроти. Высек он её в возрасте 24 лет. Посмотрите в глаза этой женщине! Микеле говорил, что эти глаза навсегда остались в его памяти. Это глаза его матери, которая умерла, когда ему было пять лет! Илья, не зевай! Короче, отвлекли… А вон там, на ремне, который поддерживает мантию, выбиты слова: «МИКИЛАНДЖЕЛО БУОНАРРОТИ ФЛОРЕНТИЕЦ ИСПОЛНИЛ». Теперь говорят, что парень был неграмотен и ошибся в написании собственного имени. Но я хотел бы посмотреть на грамотеев, которые успели за одну короткую летнюю ночь, практически в темноте, аккуратно выбить надпись на перевязи. Лан. Хва пялиться-то, пошли дальше…
Словом, неудивительно, что экскурсия, рассчитанная на сорок минут, под руководством чернявого чичероне, (и с его личными примечаниями и дополнениями), продолжалась до трёх часов дня и продлилась в аккурат до обеда.
Уже летя обратно, восседая в удобном кресле самолета, Елена Дмитриевна не переставала улыбаться точным и метким выражениям их гида. Ещё в детстве, прочитавшая Вазари, она частично знала историю шедевров, но, услышав и увидев их воочию, была поражена, растоптана дивной, неземной красотой созданного руками человека Чуда…
***
Пройдя через малозаметную боковую дверь, туристы оказались на небольшой, практически пустой площади. Где-то вдалеке стоял в своей смешной сине-жёлтой форме швейцарский гвардеец. Ян ткнул пальцем в его сторону и сообщил:
– Никогда ничего не предпринимайте после гулянки! – Увидев недоумевающие лица стоящих перед ним советских граждан, со вздохом пояснил. – Форму гвардейцам придумал Рафаэль… а я ему говорил! Пошли. Нам в правую часть левой колоннады.
Что там и кому говорил гид маленькой группы, слушатели постарались забыть. Только ушлый немец пошевелил костлявым кадыком, сглотнув внезапно ставшую вязкой слюну.
Пройдя не более двадцати метров, группа завернула за угол и, спустившись по узкой каменной лесенке, внезапно оказалась на подземной улице-кладбище. Раскопанный участок в основном поражал древнеримскими склепами, но, пройдя метров сто, охочие до истории советские граждане узрели, (по указке того же гида), и раннехристианские могилы с сохранившимися мозаичными изображениями рыбака и Ионы с китом.
Впечатляло.
Улица внезапно закончилась тупиком. Предводитель исследовательского отряда остановился и, при свете развешанных вдоль дороги электрических ламп улыбнулся, как показалось Борису, даже шире своих возможностей.
– Пришли. Час назад Елена Дмитриевна охала от чёрного балдахина Бернини. Сейчас мы под ним. Отсюда прекрасно виден ещё и западный фасад Константиновского алтаря с ярко-красной порфировой полосой. А теперь вытяните шеи, вон колонна эдикула и могила Петра!
Самый высокий из присутствующих, Илья, подался вперёд и честно осмотрел стены и пол сооружения.
– А сам-то он где? – поинтересовался изыскатель.
– Кто? – решил уточнить Ян.
– Ну, Пётр?
– Да позади вас сидит…
Люди на миг застыли и начали оборачиваться.
У красной кирпичной стены на небольшой каменной тумбе действительно сидел седовласый мужчина среднего роста. Он ничем особым, на первый взгляд, не отличался: высокие брови, чёрные глаза, длинный тонкий нос. Разве что курчавая борода весьма тщательно уложена… но это же не повод называть его… СВЯТОЙ ПЕТР?!
Оладий, невидимкой отделившийся от стены, внезапно мурлыкнул и, выставив антенной пушистый хвост, неторопливо направился к объекту общего внимания.
– Здравствуйте! – первым открыл рот Илья. И, отказываясь поверить в происходящее, продолжил. – Ян Геннадьевич, я не про человека, я про кости Святого спрашивал.
Ян примолк. Взгляд, который он метнул в Илью, был полон какого-то весёлого любопытства. Мол, интересно, что скажешь, если… командир почесал ухо, посмотрел на свою оторопевшую команду, потом пожал плечами. И, взмахнув рукой, изрёк:
– Вот у хозяина и спроси. Я-то откуда знаю, куда его кости делись…
Часа через два группа выбралась из подземелья. В кармане начальника Особого отдела лежал небольшой железный кусочек, только что собственноручно отломанный от Копья Судьбы. В Ватикане было запланировано ещё одно дело, (договариваясь о котором, начальник почему-то хихикал, а Святой возмущённо размахивал руками и изрекал проклятия).
***
В базилику святого Петра в Риме копьё попало из Парижа в XVIII веке. Этот артефакт отождествляют с Константинопольским копьём, которое было спасено в 614 году, после захвата города персами. Оно несколько веков хранилось в храме Святой Софии, пока в 1492 годусултан Баязид II не подарил году его папе Иннокентию VIII.
Копьё сделано из железа, а не из сплава меди. Описания его весьма скудные. В 1954-55 годах после экстренного заседания Совета кардиналов артефакт был изучен.
Когда у копья исчез его кончик – не уточняется… но, совершенно точно, известно, что по краю оставшейся части копья проходит борозда. Словно кто-то отпилил кончик или даже снял его, как будто это была насадка.
Кроме этих просочившихся в печать данных об отломанном/отпиленном крае, сведений нет. Все исследования были засекречены и уложены в очередную папку ватиканского архива. Копьё с обломанным концом сегодня может осмотреть любой желающий, правда очень издалека…
Следует отметить, что на заседании изучался только этот единственный вопрос. Подобных собраний не было ни до, ни после 11 ноября 1954 года.
***
В воскресенье паства, как всегда, ожидала речь после молитвы. Кардиналы нестройной толпой выстроились у ризницы и ждали. К длительности церемонии все давно привыкли и даже находили в ней свои преимущества. Наконец, служба закончилась. Папа, после непродолжительного отдыха, вышел к празднично одетым духовным лицам. Он был хмур.
– С какой целью вы согнали в Собор такое количество некрещеных детей? – строго спросил он у Чельсо Константини, секретаря Священной Конгрегации Пропаганды и Веры.
Кардинал оглянулся и, не увидев никаких детей, позволил себе спросить:
– О каких детях идёт речь?
– О тех, – едко заметил папа Пий. – О тех, что оставили на полах свои грязные отпечатки босых ног. Я недоволен нашими гвардейцами. Служба не может быть превращена в балаган для цыган и евреев! Обратите внимание на столь нелицеприятный факт.
Странный упрёк поразил кардинала до глубины души. Дети? Грязные отпечатки? Но мраморный пол, отполированный за века касаниями множества ног, мягко сиял. Никаких следов на нём не было!
– Но я не вижу грязи, – занервничал Константини. – Вы… устали? Сегодня немного душно, и есть возможность отменить выход.
Но Папа уже неторопливо поднимался по ступеням к открытому настежь окну. На огромной площади его ждали. Более пяти тысяч человек готовились выслушать проповедь Святого Отца. На залитом солнцем пространстве среди убранных цветами колонн они надеялись на его слово, на отпущение грехов и спасение заблудших в неверии душ.
В первом ряду торжественно стояли одетые в чёрное и коричневое монахи нищенствующих орденов, за ними ослепительно белой волной – суровые доминиканцы, далее – швейцарская гвардия, очень яркая, в своём жёлто-синем обмундировании, итальянские карабинеры и военные. Уже за ними, вольной и радостной толпой, располагались простые граждане Итальянской республики.
Папа подошёл к окну. Где-то слышался торжественный рокот органа. Фуга… величественная и мрачная. Перед ним – толпа босых детей в чёрно-белых полосатых пижамах. Они протягивали к нему свои грязные чёрные ладошки. Их смуглые лица и большие карие глаза выдавали национальную принадлежность. Кто допустил нечестивых в средоточие Веры и Благочестия? Пий XII с тоской оглянулся на сопровождающих и попросил воды. Деваться было некуда. Даже эти странные дети с отчетливо проступающими синими цифрами на тощих ручонках нуждались в его слове…
– Боже милосердный, – прошептал он. – Откуда они?
Понтифик сделал глоток воды.
– Возлюбленные дети мои! Вы пришли сегодня на эту залитую тёплом и солнцем площадь, чтобы понять, веруете ли вы в Отца нашего! – Его слова, многократно усиленные микрофоном, упали на головы пришедших. Он услышал нарастающий неясный гул и какие-то невнятные крики, словно истеричные женщины из далекого-далека кричали: «Nemen Mir!» (1). Папа перевёл дыхание и повернулся к присутствовавшему Йозефу Венделю, архиепископу Мюнхена:
– Откуда здесь столько детей? Кто их так одел? И что кричат их матери? – Среди кардиналов нарастало удивлённое молчание, недоумение понемногу перерастало в тревогу. А понтифик всё смотрел и смотрел широко раскрытыми глазами, как на площади появился огромный танк с белым крестообразным изображением мира и солнца, (языческий символ!), более известным под именем «свастика»… видел, как тяжкие железные гусеницы, со страшным хрустом, начинают давить эти хрупкие детские тела, такие костлявые. И крик, бесконечно долгий крик:
– Nit antloyfn! (2).
Папа пошатнулся и тихо осел на подставленные руки.
Поднялась суета, а он лежал на полу, с широко открытыми глазами, и на него сквозь железные зубья решётки камина смотрели дети. Маленькие дети, худые и босые, в одинаковых чёрно-белых костюмчиках, с синими цифрами на тонких руках…
Проблемы со здоровьем у Папы Пия XII начались внезапно, осенью 1954 года, во время проповеди. Какое-то время даже говорили, что он добровольно сложит с себя сан. У понтифика появились ужасающие слуховые и зрительные галлюцинации. Приглашённый из Швейцарии врач Пол Ниханс в своих воспоминаниях указывал на тяжелейшее состояние пациента. «Эти годы он страдал от ужасающих кошмаров. Леденящие кровь крики Пия XII можно было услышать во всех папских апартаментах», – писал он. Тогда же в печати появились фотографии, которыми, (не безвозмездно), поделился ещё один личный врач владыки христианского мира – Рикардо Галеацци-Лиси.
Окружение стало отмечать, как некогда властный и всесильный папа всё чаще закрывается в своих покоях. К нему допускались лишь помогающий в публикациях Роберт Лейбер и личный духовник Августин Беа. Бессменно находилась рядом его экономка и «пожизненная муза» Паскалина Лернет.
Уже перед смертью, действия понтифика стали открыто осуждать. По мнению конклава, он слишком резко принялся «приглашать молодежь во власть». В результате папского эксперимента, тридцативосьмилетний Карел Юзеф Войтыла, (позднее Папа Иоанн Павел II), стал епископом.
Спустя четыре года после описываемых событий, 9 октября 1958 года, в тёплый осенний день в своей летней резиденции Кастель Гандольфо, Папа Пий XII скончался от инфаркта миокарда. По мнению врача Гаспарини, святой отец был полностью истощён…
Но и после смерти Папу преследовали неприятности. Его сухое сморщенное тело, несмотря на бальзамирование и отсутствие жары, стало стремительно разлагаться. Оно распространяло вокруг себя такое невыносимое зловоние, что солдаты швейцарской гвардии падали в обморок, а прощание верующих резко прекратили.
Его похоронили в Ватиканских гротах в самой простой гробнице…
Интересен и ещё один совершенно непонятный факт. Известное всем привидение Старца – Хозяина Ватикана, которого все живущие и работающие в стенах папского государства называют не иначе, как Святой Пётр, всегда провожает понтификов в последний путь. Появился он и в этот раз.
В хрониках Ватикана эта полумифическая фигура упоминается постоянно. Как правило, в день похорон Святого Петра видят в рубище на фоне чёрного купола Бернини, в Соборе.
Но после похорон Пия XII его увидели в личных покоях Папы… привидение сидело за ломберным столиком в расшитом золотом камзоле и пило кофе из чашки понтифика… вместе с огромным чёрным котом!
В ноябре 1958 года в резиденции Кастель Гандольфо резко размножились большие пауки-крестовики. Вывести их, несмотря на предпринятые меры, не удалось. Резиденция была закрыта и пустует по наши дни…
—————————
1. (Возьмите меня!) (идиш).
2. (Нет спасения!) (идиш).
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 15 ==========
Окрестив себя «предводителем», начальник Особого отдела, не пожалев своих ног, честно отработал экскурсоводом по Риму. Три дня, «сбив, (по выражению Василия Ивановича), все набойки», добросовестно оттаскал за собой «руссо туристо», вызывая улыбки на лицах пробегающих мимо граждан. Правда, иногда местные жители, заинтересованные то ли интересной подачей материала, то ли внешностью красивых «сеньорин», притормаживали и, даже предпринимали попытки послушать. Но «предводитель» эти попытки тут же пресекал, причем в довольно оригинальной форме…
— Sei fuori come un balcone! (1) – строго объяснял Ян особо интересующимся горожанам, тыча в делегацию пальцем. После такого пояснения, любопытствующие сразу отставали и бежали дальше, напоследок,не забыв восхититься:
– Cotto a puntino! (2)
А по вечерам, после ужина, компания дружно рассаживалась за стойкой бара в отеле и, медленно переваривая восхитительной свежести морепродукты, размышляла о событиях минувшего дня. События, под действием расслабляющих напитков, мелькали перед усталыми взглядами, превращаясь в яркие картинки, и, окутываясь в розовую дымку, устремлялись дальше, в никуда, в бесконечность.
В предпоследний вечер Борис, собравшись спать, медленно поднял голову от граппы и посмотрел на Яна. Тот хмыкнул и пожал протянутую ему руку, пожелав добрых снов. Бернагард как под гипнозом встал и, покинув холл, бездумно добрел до номера. Потом принял душ, переоделся и вышел, отправившись на поиски чего-то непонятного и неизвестного.
Что-то не до конца исполненное терзало и мучило его. Какая-то мысль, невыполненное обещание пыталось пробиться из глубин сознания и, не находя выхода, расплывалось по поверхности мозга обрывками воспоминаний. Он не успел повернуть за угол, как почувствовал тяжесть на плечах. Серый туман мазнул по щеке мягкой кошачьей лапой и поинтересовался:
– А ты куда?
– Не знаю.
– Пойдём вместе.
– А нам по пути?
– Конечно…
Они поблуждали по тёмному Риму и вышли к небольшой базилике.
– Базилика Святого Клемента, – прочитал табличку Борис.
– Пойдём, познакомимся, – зашелестел туман.
***
Помещение пребывало в той ночной таинственной дремоте, которая встречается только в храмах после окончания богослужения, когда верующие и неверующие в Единого покидают его стены. И остаются только несколько догорающих свечей… в своей парафиново-восковой основе они несут молитвенные просьбы о здравии. Горожане продолжают надеяться, хоть давно не верят в чудеса…
Вошедшего Бориса окутала тишина, и он, дойдя почти до середины зала, застыл в попытке воспроизвести молитву в этом удивительном месте.
Базилика Сан-Клименте поразила его своими фресками и мозаикой, нечёткими набросками, проступавшими из-под шевелящихся умирающих теней, рождённых гаснущими свечами. Он услышал журчание древней реки под полом и ощутил свежий ветер.
– Древний Храм Митры, – шевельнулся Олладий. – Оставь ему дар.
Повинуясь приказу, Кесслер снял с безымянного пальца кольцо, которое, боясь потерять, передала ему Елена Дмитриевна. «В нём кусочек кости нашего Харлампия, – пояснила она. – Мне очень велико, да и тяжёлое оно. Но Ян велел привезти в Рим. На! Он сказал, раз мне велико, то тебе в самый раз».
Потом Бернагард положил кольцо в какую-то нишу и, чётко повернувшись, строевым движением вышел на воздух.
… Утром Борис, как ни в чём ни бывало, спустился к завтраку. Он ничего не помнил. Попросил омлет. Взял с предложенной тарелки кусочек сыра. Заказал кофе. И его взгляд упал на тонкие девичьи руки, такие ухоженные, такие нежные и чуткие… любимая! Он давно признался в этом себе. Ему никогда не забыть, каким было на ощупь её мягкое тело, снятое с алтаря чёрной египетской богини Мафдет. А кошачья голова Мафдет, увенчанная короной из змеиных и скорпионьих хвостов, навсегда останется в его кошмарах. И знал, твёрдо и точно знал, что как бы он ни старался, какие бы изощрённые уловки ни предпринимал – Ксения не станет его, и ему никогда не удовлетворить её в любовном танце…
Кесслер открыл пересохший рот, чтобы пожелать ей доброго начала дня, и застыл. Кольцо. Раззява! Он ухитрился где-то оставить кольцо с Харлампием.
– Окажите мне любезность, Ксения, – сквозь набатные стоны гулко стучащей в голове крови услышал он. – Закажите мне тоже омлет, как у Бориса, пожалуйста.
Девушка подняла на вежливое начальство удивлённый взгляд и отправилась за омлетом.
А тёмные глаза Яна в упор посмотрели на Бернагарда:
– Запомни! Влюблённый наш! Теперь Базилика – твоя крепость. Спасёт и защитит. А Харлампий пусть учится. Он при Петре родился, вот и послали мы его в просвещённую Европу, латынь учить!
***
Спрятавшаяся между Колизеем и Лютеранским собором Базилика святого Климента – уникальное археологическое сокровище Рима. Она построена на мощном фундаменте храма Митры, ее середина — раннехристианская базилика с прекрасно сохранившимися фресками IX века и смешными простонародными надписями. Говорят, именно здесь впервые писали на итальянском разговорном языке:
«Fili dele pute, traite. Gosmari, Albertet, traite. Falite dereto colo palo, Carvoncele»(3), – среди надписей есть и такие.
Самая верхняя часть базилики – современная. Но даже она полна тайн.
В католическом римском мире, среди пап и кардиналов, мирно покоятся мощи святого Климента, Игнатия Богоносца и святого Кирилла, который вместе с Мефодием принёс на Русь грамоту…
Мощи святого Климента были обнаружены рядом с предполагаемой гробницей первого апостола славян Кирилла, в южном приделе, в конце октября 1954 года. Они находились в крупном серебряном перстне-печатке… в начале 60-х годов Святой Престол признал их подлинность.
***
Новая стрижка Ксении шла невероятно. Елена Дмитриевна, не решившаяся на подобное преображение, втайне завидовала смелости черноволосой красавицы. На предложение мастера она ответила решительным отказом и, слегка подровняв кончики, долго ждала подругу. А та не спешила: сперва обсуждала будущую причёску, а потом ещё и сушила волосы, накрученные на смешные – очень крупные – бигуди-пружинки.
Дамы вернулись в гостиницу под вечер, имея в руках огромное количество пакетов, кульков и кулёчков. В них, завёрнутое в тонкую белую хрустящую бумагу, лежало настоящее сокровище – нижнее кружевное бельё, с застежками-крючками и встроенными в бюстгальтеры металлическими спицами-косточками.
Пока морально устойчивые мужчины посещали храмы и восхищались Колизеем, на впечатлительных представительниц страны социалистического реализма напала тяжёлая и, с трудом поддающаяся лечению, болезнь – мода. Хищная инфекция была скоротечной и унесла с собой, как минимум, две жертвы. Увы, жажда стать красивой оказалась настолько сильна, что девушки буквально уничтожили достаточно внушительное содержимое портмоне начальства. Впрочем, начальство, кажется, против не было – если они правильно истолковали маловразумительные восклицания Яна, хрюкающего от едва сдерживаемого смеха. А раз не запретил, то считай «разрешил»!
Ксения осуждающие взгляды Бориса и Ильи просто проигнорировала, а политически грамотная Елена Дмитриевна процитировала недовольному религиозному представителю Карла Маркса…
В этот последний день группа отдыхала, смеялась и радовалась лёгкому ничегонеделанию в волшебном мире искусства – в мире, в Италии, в Риме.
Но, естественно, такая преступная «халатность» не могла продолжаться бесконечно. Всему хорошему когда-то наступает конец. Они улетели. Вечный город остался под крылом самолета.
Через четыре часа во Внуково их встретил бледный до синевы и, ставший от того каким-то маленьким и испуганным, Рашид Ибрагимович.
На вопросительно поднятые брови Яна, последний, не дойдя до ожидавших их машин, тихо произнёс:
– Измена.
***
Всё началось 27 августа, когда в Москву пришло невероятно любезное, витиевато-восточное, не лишённое двусмысленных подводных камней приглашение от Мао Цзедуна.
«Дорогой товарищ Хрущёв!
1 октября 1954 года мы отмечаем наш национальный праздник – пятую годовщину создания Китайской Народной Республики…».
При внимательном рассмотрении текста, Рашид Ибрагимович, лишённый связи с группой, заметался, не зная, с кем посоветоваться и обсудить прочитанное.
Написав лично секретарю ЦК КПСС Хрущёву, только что вернувшемуся из Праги, Мао приглашал не его лично, а делегацию Совета министров. Хитрый кормчий открыто ехидничал, предлагая Старшему Другу, наконец, закончить жестокий раунд подковёрной схватки и определить: кто, в конце концов, главнее – Хрущёв или Маленков…
Помпезная встреча на высшем уровне закончилась переподписанием пакета документов, теперь уже, с признанным Народным Китаем владыкой Страны Советов. Узаконенные в августе 1952 года, с тяжёлой руки всемогущего Иосифа, договоры о создании Советско-китайских корпораций по добыче редкоземельных металлов в Синьцзяне и продлёнии аренды военной морской базы Порт-Артур на Квантунском полуострове, были упразднены. Мао потирал руки. Хрущёв возвращался в СССР хозяином и тихо радовался… такая вот, конфуцианская казуистика.
Как бы то ни было, пропитанный русской кровью, стратегически важный Порт Артур был без боя сдан Никитой Хрущёвым 13 октября 1954 года. Советский Союз потерял важнейшую военную базу Тихоокеанского региона.
—————————
1. Они у меня немного того… (типично римское идиоматическое выражение).
2. Идиома означает совершенство, превосходную степень исполнения чего-либо.
3. Тащите, шлюхины дети! Гозмари и Альбертель, (имена слуг), тащите вон! Карвончелле, помогай сзади рычагом… (итал.)
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 16 ==========
Борис Евгеньевич встречал путешественников борщом и вкуснейшей жареной картошкой с маленькими хрустящими сыроежками, собственноручно собранными в начале сентября «внутри периметра». Грибочки были заморожены в новом холодильнике и не потеряли на раскалённой сковороде своего жёлтого и красного цветов. А уж пахли-то!
Группа, под действием неописуемых запахов, не обращая внимания на насупившееся руководство, по-быстрому, с прибаутками, вручила старшему сержанту подарок из солнечной Италии: тенниску и лёгкие летние брюки.
– На футбол ходить, – пояснила Елена Дмитриевна.
Затем произошла небольшая заминка, и перед Худояровым возник начальник особого отдела, с кульком…
– На, – сообщил он. – Не спорь, не тебе везли. Дома развернёшь.
Подозрительный Рашид Ибрагимович взял в руки объёмный пакет и тут же разорвал бумагу перед притихшим отрядом. На пол упали яркие вещи. Платье, куртка, кофточки.
– Сказал же – дома, – обиженно забурчал Ян.
Генерал поднял подарки и ахнул от восхищения. Потом поднял сердитый взгляд на подчинённых и констатировал:
– Буржуазный элемент…
– Ага, – согласился довольный полковник. – Есть с нами садись. Утро вечера мудренее.
Через два часа совершенно успокоившегося Худоярова уносил домой чёрный служебный автомобиль. К груди офицер нежно прижимал кулёк с подарками внучке!
На следующее утро из ворот выехала новенькая серая «Победа», за рулём которой сидел начальник особого отдела, одетый, на удивление, нелепо: зелёный свитер, смешные штаны «бриджи», с трудом прикрывающие колени, и лёгкие светлые теннисные туфли. Буржуйский вид, одним словом. Рядом с ним на сиденье лежала шляпа. Ковбойская.
– Куда это он? – только и смог выговорить Борис.
– Дык, кто ж его знает… – в тон ответил Илья.
Обсудить странности начальства в любые времена и, при любом правительстве, было, можно сказать, святым делом, но обсуждать Яна… мужчины переглянулись, снедаемые явным желанием это самое обсуждение продолжить. Данных у них, конечно, не было, но предположений и домыслов – хватало с избытком! Но, к счастью, или, к сожалению, им помешали.
– Мальчики, мы идём на «Укротительницу тигров», вы с нами? – услышали тут мужчины. –Начальник был забыт. Куда бы и зачем бы он ни ехал, сейчас всех ожидало событие не менее яркое.
Группа шла смотреть недавно открытый памятник Юрию Долгорукому, установленный с опозданием на семь лет к 800-летию Москвы, и на премьеру нового художественного фильма!
***
В 1954 году советский гражданин получил возможность приобретения личного автомобиля. Первый автосалон был открыт в стремительно восстановленном и обретшем классический «сталинский» стиль городе-герое Минске.
«Москвич-400» продавался за 9000 рублей; «Победа» – за 16000.
Там же были выставлены на продажу первые цветные телевизоры «Радуга». Правда, этот проект потерпел фиаско, так как слишком опередил время. Тем не менее, было выпущено несколько тысяч таких приборов.
Эра настоящего цветного вещания в СССР начнётся с 1967 года. Она придёт к нам из Франции…
***
Миновав три поста правительственной охраны, «Победа» остановилась на небольшой, площадке, выложенной квадратной серой плиткой. Вдали между деревьев был виден двухэтажный деревянный дом, большой, с мансардой и высоким флигелем, под зелёной крышей.
Выключив зажигание, приехавший в зону правительственных дач в Жуковке, мужчина взял с сиденья ковбойскую шляпу и вышел из машины. Неторопливо пройдя по аллее, остановился у последнего контрольно-пропускного пункта.
– Извините, – неловко пробормотал он, почти поклонившись сидящему за столом майору государственной безопасности. – Вот мой пропуск «ЧС» и документы. Я бы хотел немедленно видеть товарища Хрущёва.
Прочитав бумаги, предоставлявшие допуск к руководству ЦК в любое время, безопасник рассеянно поднял взгляд на человека, их передавшего, и слегка побледнел.
– Вы уверены, что сейчас хотите пройти? – не по уставу переспросил он. – Нежданный гость скосил глаза на собственный документ и криво ухмыльнулся:
– Да вы спятили, майор! Нельзя так разговаривать со старшим по званию. Знаю. Одет не по уставу. Так и день выходной! Чай, не война! Мирное время. – Но офицер, не предупрежденный о столь необычном посетителе, продолжал упрямиться:
– Я обязан доложить…
– Кончил придуриваться, – неожиданно огрызнулся ещё недавно такой добродушный и улыбчивый посетитель. Его голос стал похож на скрежет по булыжной мостовой танковых траков. Майора обдало холодом. Он резко встал, вытянулся, возвращая документы, и отдал честь…
***
Не прошло и двух недель с похорон Сталина, как Япония официально предъявила права на «свои северные территории»… ничего в этом удивительного нет. Правительства стран – та же волчья стая. Ну как не попробовать силу новичка, как не куснуть исподтишка, проверяя на зубастость?
Но вот дальнейшие события, которые привели к удалению СССР, (читай России), со стратегически необходимых земель на Дальнем Востоке и на Балтике, просто пугают. И произошло это по решению руководства нашей страны, даже без сверхсильного давления Запада.
Конечно, история всегда пишется победителями. Всё лишнее, никчёмное, отсекается, не упоминается и, со временем, уничтожается, удаляется из памяти. Но чтобы с такой скоростью?..
Ещё не успела окоченеть мумия Вождя. Не успели сгореть в крематории кости Берии…
Итак, финский полуостров Порккалла-Удд, недалеко от Хельсинки, напротив Таллина и рядом с Кронштадтом. Был арендован в 1944 году на пятьдесят лет. Обильно полит нашей кровью и удобрен костями и – сдан, без какого-либо давления на СССР со стороны НАТО. Сдан, с формулировкой «за ненадобностью», и подписью Хрущёва и Жукова…
По инициативе Никиты Сергеевича, форпосты стратегического присутствия СССР на Дальнем Востоке – Порт-Артур, (Люйшун), и Далянь – были возвращены Китаю. Расправившие крылья небожители из Кремля и Министерства обороны СССР не вспомнили о 15 тысячах погибших и 10 тысячах пропавших там без вести солдат Советской Армии.
Отправленный в отставку главный маршал авиации А.Е. Голованов, резко выступивший против, плакал:
– Как же можно?! Столько людей погибло!..
– Видимо, ты плохой коммунист! – ответил ему тогда Георгий Константинович Жуков. – Иди проспись, ишь, глаза-то красные…
Генерал Белоусов вспоминал, как топал в Пекине ногами и кричал Хрущёв на командующего 39-й армией Швецова: «Хватит болтать! Кого же и от кого вы собираетесь здесь защищать? Ты мне лучше скажи, сколько надо времени, чтобы здесь не осталось ни одного вашего солдата, даже вашего духа?!»…
История, похожая на спираль, повторилась после свержения «кровавого коммунистического строя», в небезызвестном, но тоже тщательно забытом договоре Бейкера-Шеварднадзе. В результате, постсоветская «Свободная Россия», без компенсации, просто в качестве «жеста доброй воли», отдала свыше 15% акватории Берингова моря – территории, изобилующей нефтепродуктами, рыбными ресурсами и контролирующей ВСЁ судоходство между Арктикой и Тихим океаном через Берингов пролив.
Страшные геополитические провалы!
***
Осень пришла в Москву поздно. Южный ветер пока не сорвал увядшую, но ещё живую буро-зелёную листву. Это необычное тепло выгоняло из домов население, полюбившее выходные дни. Несмотря на полдень, семья, встававшая рано, готовилась обедать. Нанизанное на шампуры мясо источало аромат со слегка кавказским, теперь совсем не страшным, родным и близким акцентом. ОН, лежащий на гранитном постаменте, в ступенчатой пирамиде-мастабе, больше не пугал.
Сегодня были только «свои». Семья и друг оной семьи – мужчина тощий, но вездесущий, тихий, малозаметный, имеющий прозвище «сусло», (недавно восстановленный в ЦК Михаил Андреевич Суслов).
– А пидорас всё-таки был наш «всесоюзный староста», – громко смеялся хозяин дачи.
– Ну, мы ж не видели, – морщил нос «сусло». Он не любил похабных выражений.
– Да, ладно! – веселился отец присутствующей здесь семьи. – Девку-то егоровскую он обрюхатил. И Катька его семь лет не просто за так отсидела… ну, шашлык-то готов?
Никита Сергеевич повернулся к мангалу и замер. Там старательно раздувал ковбойской шляпой угли молодой черноволосый мужчина, неуловимо знакомый и… безобразно одетый.
– А ты, ещё, кто?! – недоуменно взирая на полуголый экземпляр, спросил глава семейства.
– Я? – откликнулся халявный повар. – Я, значитца, Истина. Начальником особого отдела числюсь.
Никита Сергеевич начал медленно закипать. Дикая чёрная кровь бросилась к лицу. Этот… этот… бериевский выкормыш! Явился тут без портков, и…
– Нам надо поговорить, – отвлёкся от приготовления обеда беспорточный гражданин. Передав шляпу не менее удивлённому и оторопевшему Михаилу Андреевичу, он цепко схватил Хрущёва за рукав и уволок в сторону кабинета.
– Нам всего пять минут, без нас не начинайте, – нагло сообщил он окружающим.
***
— Ну, кто ты такой, я теперь понял, – вытирая потную шею платком, расслабился в кабинете Никита Сергеевич. – Ты хам и наглец! Но я дам тебе три минуты, истрать их с толком.
– Так точно, товарищ Хрущёв, – ответил непрошеный гость.
Хозяин кабинета открыл прикрытую Яном дверь и, пользуясь глоткой, словно рупором, проорал:
– Суслов, зайди! – И, обернувшись на фразу: «Ага, третьим будет!», остолбенел. Наглый мужик уже сидел за его столом, в его кресле. Словно примеряя. На лице у вошедшего Михаила Андреевича промелькнуло недоумение. До конца не понимая, кто перед ним, он сдержанно высказался:
– Соизвольте представиться и объяснить, каким образом вы проникли в этот дом, кто вы и что вам нужно.
Ян поёрзал задом по гладкой коже сиденья, поудобнее устраивая свое длинное тело, и ещё немного помолчал, ожидая реакции.
Она не замедлила последовать.
Лицо Хрущёва перекосило от злобы.
– Ну-ка, скотина лаврентьевская! Как ты, мразь, вообще сюда явился?! – его лицо приобрело землистый цвет, стало холодным и напряжённым. – Тупая сволочь, ты вообще понимаешь, с КЕМ сейчас ТАК разговариваешь?
– Ну, мы друг другу не представлены. И, да, я понимаю… а ты?..
На какую-то минуту часы резко замедлили свой ход. Время превратилось в овсяный кисель, густой, тягучий. В кабинете резко сгустились тени, а в висках застывших мужчин молотом о наковальню застучала кровь.
Сквозь эту барабанную дробь мужчины услышали:
– В 53-ем небезызвестные вам господа Трумэн и Черчилль провели в Вашингтоне переговоры, после чего к тебе, Никита, прилетело предложение. Вместе с Жуковым, ты, по-тихому, выводишь из Австрии, Финляндии и Китая войска, а они ослабляют санкции против СССР. Ты, как дешёвка, повёлся. Меньше месяца назад – пожертвовал Порт-Артуром. Но поверь, американцы никогда не оставят свои базы в Японии, Южной Корее, на Тайване и Филиппинах… никогда.
Мгновенье тишины – и снова, звучит тот же голос, совсем негромкий, но немыслимо даже подумать, чтобы перебить…
– Я наблюдатель, без права вмешиваться. Я могу контролировать только то, что не может взять под контроль человек. Но. Я не прощаю предателей, Никита. Никогда. – В помещении стояла глухая ватная тишина. – На, почитай и уничтожь. Документы тебе привёз, секретные. Будем считать, что я только посыльный. Правда, не забудь! Посыльный! С того света…
***
В 1954 году ракетчику, Герою Социалистического труда, лауреату Ленинской премии, политологу Сергею Хрущёву было 20 лет. Он, студент второго курса, проводил все выходные дни рядом с властной матерью и отцом, на даче. В его очерках нет значительной фальши, как нет и преувеличения заслуг его отца. Воспоминания относительно биографичны, оспорить их, или усомниться – сложно. В одном из них Сергей упоминает о странном госте, одетом в нелепые штаны и яркую «попугайскую» рубаху, приехавшем к ним в Жуковку в одно из тёплых осенних воскресений 1954 года.
«Отец, с неделю, как прилетел из успешной поездки по Китаю, и мы жарили шашлык», – пишет он. Взяв с собой Суслова, Хрущёв с прибывшим товарищем уединились в кабинете. «Не выходили долго, – пишет сын. – Уезжая, гость всем улыбался, но забыл шикарную ковбойскую шляпу, которая долго лежала у нас на гардеробе. Отец, почему-то, запретил мне воспользоваться редким головным убором. В тот день шашлык не получился. Отец был расстроен и груб. Всё время пил чай и повторял: «Десять лет – это тоже немало…». Суслов после отъезда посетителя немедленно уехал».
***
Политическое похмелье у Хрущёва наступило быстро. Меньше чем через год, Москва начала судорожно искать места для новых ракетных баз и стоянок подводных лодок. Для начала Никита Сергеевич решит приводниться в Албании. Будет подписано соглашение о строительстве базы во Влоре, но Генеральный секретарь СССР очень быстро разругается с Энвером Ходжа на долгие годы. Затем он начнёт закидывать Мао предложениями по возвращению базы Порт-Артур и… разругается с ним тоже.
А вот по признанию американцев, именно сдача базы позволила случиться войне в Индокитае в 1966-1974 годах. Да и события на Даманском острове в 1969 были бы невозможны, находись советские самолеты-ракетоносцы в двух часах лёта до Пекина…
29 июня 1957 года Молотов, Каганович, Ворошилов и Маленков, обвинив Хрущёва в измене Родине, попытались его устранить. Спас Никиту Сергеевича Жуков, отчётливо понимавший, что и его подпись стоит под документами. Хрущёв своеобразно отблагодарил соратника/подельника, быстро изгнав маршала из армии.
Политика не терпит игры в порядочность…
***
Группа из трёх человек, (Ян, Илья и Борис), в течение трёх недель находились на Кавказе. Вернулись с Марком, который приобрёл привычку петь по ночам лютые волчьи песни. Жители деревень Тропарево и Никулино заговорили о предстоящем голоде и лютой зиме…
А 18 декабря два копья вернулись в Эйчмиадзин. В документе «Акт возврата за номером 1276/54» указано: «Возвращено копьё. Ковка 1680 год. 22 см в длину. 6 см в ширину. Находится в золотом кладене».
В документе 3451/54, точно таком же акте возврата, указано: «Возвращено копьё. Ковка. Год неизвестен. Приблизительно первое тысячелетие. 49 см в длину. 8 см в ширину. Завернут в шёлковую синюю ткань».
23 декабря 1954 года подписано постановление о строительстве стадиона в Лужниках.
31 декабря Ксения в синем бархатном платье посетила Большой театр. Давали балет «Щелкунчик». Борис сидел рядом и держал её за руку.
========== Глава 4. На грани третьей мировой. Часть 1 ==========
«Добрый доктор Айболит
Он под деревом сидит
Приходи к нему лечиться
И ворона и волчица…», – зевая, рассказывал сказку Бернагард. Сегодня ему поручили уложить Машу, и он старательно выполнял свои сложные отцовские функции.
Маша спать не хотела. Сказку она знала и сейчас старательно зажмуривала глаза. Ждала, когда уснёт отец – надеялась поболтать с Оладием. И не только поболтать… несознательный кот научил её ходить по дому, через узкие проходы, которые дядя Ян называл четвёртым измерением, а отец Василий – кротовыми норами.
Оба ругали Машу и Оладия… поэтому девочка могла пользоваться ими только ночью, когда взрослые думают, что дети спят.
Наконец, послышалось лёгкое посапывание, рот у отца приоткрылся и ребёнок, полежав для надёжности ещё пять минут, прислонил маленькую ладошку к стене. Через минуту кудрявая малышка в голубой пижаме исчезла из комнаты. Тенью мазнул по стене пушистый чёрный кошачий хвост.
***
Ксения боролась с надвигающейся старостью! Будучи невероятно пожилым человеком, в свои тридцать шесть, она совершала длительные пробежки вместе с неунывающим богатырём, поднимала небольшую штангу и проделывала огромное число упражнений: от приседания до прыжков, до пота и сердцебиения.
Подруга, ещё более старая, (на целых два года), не поддерживала её. Муж поддерживал, но на словах. Присоединяться не желал, предпочитал, близоруко щурясь, читать исторические документы, докучая Яну бесконечными просьбами о переводах шумерских и ассирийских текстов. Сейчас он был увлечён только легендами о Гильгамеше, стараясь не попадаться жене на глаза, особенно, в часы ееё занятий.
Несмотря на скептически настроенное население особого отдела, результатом усиленных тренировок и строгой диеты была тонкая талия, стройные крепкие ноги, густые волосы и восхитительный овал лица.
У старшего оперативного сотрудника отдела имелся единственный недостаток – сигареты. Она выкуривала по шесть-восемь штук в день, изо всех сил стараясь не довести свою норму до десяти. Замечательные тонкие и крепкие «Ява», (только явские, не «Дукат»!), были её маленькой слабостью. От них желтели зубы, и Ксения, подолгу, злобно драила их, доводя до отчаяния всех пытающихся проникнуть в санузел по утрам и вечерам.
Сейчас она, милостиво улыбаясь, вошла в центральную гостиную, соединённую с кухней.
– Прошу прощения, – улыбнулась она. – Кажется, Маша заснула, и мы можем начинать.
Руководитель и хранитель самого секретного, закрытого отдела Комитета государственной безопасности, растянувшийся на диване, поднял от подушки голову и кивнул Борису Евгеньевичу. В этом большом доме, всегда пахнущем свежим хлебом, молоком и… ладаном, как только возникала задача, требующая немедленного хозяйственного решения, все давно обращались к нему.
– Заносите!
– Грехи наши тяжкие, – между тем, тоскливо произнёс Василий Иванович.
Четыре пары глаз строго пересеклись на его фигуре. Он как-то сжался и заёрзал на стуле.
– Не начинай! – строго сказала Елена Дмитриевна.
– Решили же! И потом, борода только у тебя подходящая, – хмыкнул Илья.
– Да и некому больше, – резюмировал лежащий начальник.
– К тому же, ты и так и так проиграл. Службы не будет в это время, и тебе никак не отвертеться.
Отец Василий поискал глазами тощую прозрачную фигуру Харлампия, который совсем обжился в доме и почти не стеснялся присутствующих. Он часто присутствовал на собраниях, иногда даже вставляя несколько слов в диалог. Но сегодня бородатый старец в белой, подвязанной аккуратной верёвкой длинной холщовой рубахе почему-то отсутствовал.
Последняя надежда избежать участи обрядиться в красную шубу и валенки растаяла… хотя надежда, и без того, была слабой: Харлампий, отчего-то, вовсе не считал Новый Год нехристианским праздником, (как и веселье во время поста, между прочим!). И Дед Мороз… мол, а что такого-то? Не какой-нибудь там нечистый дух, не злобный идол, алкающий жертв и нечестивого поклонения? Ведь нет? Нет! Приходит в дом… ну, и подумаешь, что красная шуба, достанем мы шубу, не купальник бикини, прости, Господи! Подарки дарит, детишек радует, а в жертвы требует всего-то стихов и загадок! Отец Василий вздохнул. Под таким соусом это дело, исполнять роль новогоднего Деда Мороза – придумки не то язычников, не то партийцев – выглядело не таким уж плохим. Справится. Спросить, кстати, а что это за бикини, от которого отца Харлампия так явственно перекосило?
Ян, проследил за поисками привидения, как орёл за мышью-полёвкой. Не обнаружив ни того, ни другого, он заулыбался:
– Уважаемые дамы и господа, товарищи, коммунисты, примкнувшие и беспартийные, – начал он.
– Объявляю операцию «Полночь». Начинаем!
В этот момент он увидел лёгкую тень и… ойкнув, свалился с дивана, а потом, стремительно надев тапки, исчез в коридоре, напоследок дав отмашку рукой.
***
Сегодня поболтать с Олладием Маше не удалось. Прямо посреди «Мур-привет-как-дела?» от внезапно громко мявкнул и… испарился. Вместо него Маша увидела Яна. Тот протянул руки, извлекая её из серого коридора в заполненную воздухом и светом комнату, уставленную шкафами. Из-за стёкол шкафов приветливо манили к себе книжки в ярких обложках.
– Мы так не договаривались, – обиженно сказала другу девочка.
– Конечно, не договаривались, – согласился приятель. – Я просил тебя не ходить по пыльным коридорам одной, а ты, всё равно, ходишь.
– Я не одна, – продолжала дуться Маша.
Потом она вздохнула, зная, сколько во взрослых несправедливости. И, как настоящая маленькая женщина, мудро решила, что и в плохом, всегда можно найти что-то хорошее. Ян же умел рассказывать сказки? Вот и пусть!
– Тогда ты давай меня спать укладывай. – Ян хихикнул и, запихнув девочку под одеяло, улёгся рядом.
– Ладно, так и быть. Но только засыпай. – Паритет был достигнут, и начальник особого отдела начал. – По мнению учёных, Новый год впервые начали праздновать в Вавилоне.
– Таких, как папа? – повернулась на бок девочка.
– Нет, умных старых товарищей, с круглыми шапочками на седых головах.
– А шапочки им зачем?
– А чтобы мысли не могли разлететься. – Маша кивнула головой, соглашаясь. – На самом деле, этот праздник появился в Шумере. В марте, когда вода в великих реках: Тигре и Евфрате начинала прибывать, наступало время праздника Великой победы Мардука над злым и кровожадным Кингу. Его мать, богиня океана Тиамат, поругалась с Мардуком и обиженно нажаловалась своему сыну. Сын решил мстить, собрав страшных чудовищ, которые вылезли из солёного моря и напали на Мардука. А тот, взяв в руки дубинку, и, позвав друзей, Ветра и Бурю, вышел навстречу. Кингу долго боролся, но Мардук был старше и опытнее. Поэтому, он и победил, а потом, надел на него железные цепи и приставил для охраны страшного демона. Очень опечалилась Тиамат. Из глаз её потекли слёзы, которые превратились в две реки: Тигр и Евфрат. Так в Шумере и появился, в честь победы, весёлый праздник обновления и наступления нового года. В это время никто не работал. Раб мог просить у господина свободу. Все пели и плясали. Совершали добрые дела, играли свадьбы.
– А потом?
– А что потом? Праздник не может длиться всё время. Потом люди опять начинали работать и совершать глупые и злые поступки. Иначе было бы неинтересно жить.
– Нет. Что было потом с Кингу?
– Не знаю. Наверное, он умер в тюрьме.
– У тебя получилась плохая сказка. Он же просто защищал свою маму. Давай другую. Хорошую.
– Ты делаешь правильные выводы, девочка, но есть продолжение и этой сказки. Как ты думаешь, могли ли просто так разругаться брат и сестра? Ведь Тиамат родная по крови Мардуку.
– Наверное, нет.
– Вот! Они поругались из-за одной ценной вещи. У Тиамат были знания, огромная библиотека знаний «Энума Эниш». Мардук требовал их себе. Они с ней были последними живыми аннунаками с умирающей планеты Нибиру. Но, как все сильно развитые разумные, вместо того, чтобы жить дружно и наслаждаться каждым новым днём, они начали убивать друг друга. Но «Энума Эниш» осталась. И, может быть, маленькая Маша когда-нибудь сможет её прочитать…
Маша спала. Ей снился опечаленный чёрный кот, наливающий себе в маленькую серебряную рюмочку валерианового корня, и большой чёрный пёс, который, фыркая, засовывал свою морду в его рюмку. Потом в сказку влез Ян и, как всегда, всё испортил. Друзья спрятались, и наступила темнота. До утра.
А утром она увидела в столовой огромную, сияющую яркими шарами ёлку, с большой красной звездой и Дедушку Мороза, (с подозрительно знакомыми глазами!), который заставил её читать стихи. Но зато потом он начал вручать подарки! Шубку, шапочку и сапожки от мамы,большую куклу от папы, маленькие золотые серёжки от тёти Лены, золотой крестик на цепочке от отца Василия, коньки от Ильи и огромный строительный набор ЛЕГО – от Яна!
Приехавший дедушка Рашид привёз билеты в Колонный зал на ёлку.
Начался 1962 год.
***
В деревне Билунд семья Оле Кирка Кристиансен, потомственных производителей дорогой мебели, с 1932 года начала производство игрушек. Его сын, двенадцатилетний Годфрик, придумал делать из кусочков обработанных деревяшек детали и продавать их, в виде наборов-конструкторов. В 1934 году компания запатентовала свои товары под названием «LEGO», сложив два датских слова, обозначающих в переводе «играть хорошо», но, спустя десять лет, выяснилось, что и на латыни есть слово «LEGO», обозначающее «я соединяю». В конце 1961 года ЛЕГО продаёт 50 разнообразных наборов, в том числе и различные варианты домов с пластиковыми окнами и дверями.
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 2 ==========
Елена Дмитриевна смотрела в окно служебной волги, которая везла ее на место трагедии.
Обочины шоссе, залепленные густым снежным месивом, да серый свет рано уходящего дня, словно процеженный через подступающую безысходную ночную стыль.
Тени убегающей Москвы двоились, превращаясь в сгустки тумана, стремительно уносились от неё, а сидящая на кожаном кресле женщина всем телом ощущала нервную дрожь тревожно ревущего мотора машины.
Всего один звонок телефона расчертил границу между воздушным и светлым вчера и таким грустно тревожным сегодня.
Рождество. Группа, несмотря на устаревший и, фактически упразднённый, праздник, отметила его весело. Умиротворённый красотой церковной службы и числом прихожан, Василий Иванович после ужина повторно нарядился в Деда Мороза. Он долго рассказывал изумлённой Маше и, не менее удивлённому, Илье, (с какими же широко открытыми глазами богатырь сидел за столом!), о деревянных яслях, волхвах-волшебниках и новорожденном мальчике, которому Вифлеемская звезда предрекла такую короткую яркую жизнь и бесконечную славу в посмертии…
Потом случился этот звонок…
Говорят, личность не может повлиять на историю…
Заблуждение.
Один-единственный человек, мальчишка Судаков, на свежекупленной Волге перечеркнул ядерную программу всей страны. Успешно промчавшись с Ленинских гор до Дмитровки, новоиспечённый водитель выскочил на шоссе и был вынужден притормозить перед пыхтящим автобусом, который, с частыми остановками, пылил по узкой дороге. Решив обогнать рыдван, вчерашний студент фактически пошёл на таран грузовика. Водители со стажем постарались бы проскочить, не сбавляя относительно невысокой скорости, и справились бы! Но только что получивший права – ударил по тормозам. На льду машина ушла в занос, и через пару минут пассажиры автобуса увидели двух молодых людей без единой царапины и мужчину в крови… Мужчину звали Ландау Лев Давидович.
– Он гений, – напутствовал Елену Дмитриевну Ян. – Номинант этого года на Нобелевскую премию. Разработчик теории жидкого гелия. Ещё шаг – и фотонные двигатели домчали бы ракеты за несколько суток до Марса и к звёздам. Понимаешь, Лена?
Она не понимала. И снова, и снова, выясняя обстоятельства страшной аварии, спрашивала:
– Если это случайное стечение обстоятельств, причеём тут мы?
Наконец Яну надоело.
– Мне не нравится, когда так глупо гибнут учёные такого уровня.
– Он жив.
– Да, жив. Но с пробитой головой думать теперь не сможет. Огромная потеря для страны. Невосполнимая. Мне не нравится всё это. Вы аналитик. Поезжайте. Жду отчёт.
***
Елена Дмитриевна копалась неделю. Она перерыла личные дела пассажиров автобуса номер 13 в это воскресное утро. Узнала все страхи и тайны, всю длинную и неспешную биографию родственников водителя грузовика, чьи предки массово поумирали в голодном Поволжье. Прослушала длинный рассказ кондуктора автобуса и… почему-то зацепилась за него.
«… здесь Клязьма ка-а-ак по весне-то разливается, – вещал он. – Я так считаю, что форель ловлю. Мясо розовое, нежное. Не кошке! В суп. Не уха получается. Суп рыбный. Я-то, в сорок пятом, до Кракова дошёл. Буйбас, (буайбес), кажись, суп-то ихний, говорят, с самого Парижу, вот теперь и варю».
Сидя на красном, как засохшая кровь погибающего академика, табурете, в трёхметровой грязной кухне старого солдата, она смотрела, как разговорившийся кондуктор вынимает из чехла бамбуковое удилище и показывает на мощную катушку, поясняя «спиннинг, с самого… от фрица привёз».
Рядом стояло брезентовое ведро, и большой рыжий кот терся о её ноги.
«Зачем я здесь, – стучала в голове мысль. – Уходи. Уходи. Уходи отсюда. Нечего здесь сидеть…».
Поздно вечером, приученная к совместным решениям сложных проблем, через какое-то неуместное внутреннее сопротивление, она поделилась своими сомнениями с Яном.
– Я не могу понять, откуда это тревожное ощущение, – как-то устало, сквозь тягучий густой туман, завершила она свой разбор. Затем вздохнула и добавила. – Как бы не грипп. Надо лечь. Извините.
Ян заглянул ей в глаза и вдруг засмеялся.
– Какая же ты, Ленок, молодец у нас. Брал тебя и думал, что беру умный балласт! Ошибся. Ты много сильнее. Наша маленькая Баба Яга! – и, заметив испуг на лице, резко встал. – Это морок. Молодец, товарищ аналитик. Нашли причину!
***
На гербе Ватикана – скрещённые ключи. Один ключ открывает всё, чем интересуется Папа, другой – способен закрыть всё, противоречащее догмам… самое маленькое государство, переполненное тайнами, загадками и… деньгами. Но если есть тайны, то всегда есть специальные службы, их оберегающие. И, обязательно, найдутся люди, при помощи которых ищут новые сведения, с целью сокрытия старых тайн.
Прелатура Святого Креста и Дела Божия, (лат. Praelatura Sanctae Crucis et Operis Dei), с официально утверждённым офисом в Мадриде 2 октября 1928 года – такое название носит главное разведывательное управление крошечной страны. Руководителем его бессменно являлся признанный сегодня святым, (за дела благие), Хосе-Мария Эскрива́ де Балагер
В апреле 1948 газета «Ази» в Бухаресте опубликовала интереснейшую статью про деятельность Ватикана. В ней, помимо впервые высказанных предположений об использовании кодирования при помощи гипнотического влияния, излагались ещё и правила поиска людей, обладающих какими-либо труднообъяснимыми способностями. Центром их обучения автор назвал Мариацкий Костёл Успения Пресвятой Девы Марии.
В статье также поднимался вопрос, за какие ратные подвиги Папа Пий XII вручил Большой Крест Ордена св. Сильвестра Уильяму Доновану, который несколько лет являлся маленьким прихожанином Краковского собора, (а после, по какому-то «удивительному совпадению», много лет руководил ЦРУ).
***
Зимнее солнце прокралось по тёмной восковой поверхности столешницы, натёртой прополисом, и, оттого медово пахнущей, осторожно подобралось к хрустальному боку сахарницы и вспыхнуло на гранях всеми цветами радуги.
– Каждый охотник желает знать, где сидит фазан… – привычно пересчитали их Маша и Ян.
Илья зажмурился и подвинул стул. Сахарница давно невзлюбила богатыря: где бы он ни сидел за завтраком, она всегда норовила ослепить его. Несколько раз он решительно убирал нахалку в шкаф, где чинно жили большие фарфоровые тарелки, но она, неизменно, возвращалась, продолжая свою провокационную деятельность.
Появление за завтраком Рашида Ибрагимовича уничтожило последнюю надежду свести счёты с этим пузатым, окованным тёмным серебром, классовым врагом. Кроме начальника и Маши, чай с сахаром пил ещё и генерал. Надо же, именно сегодня приехал, когда у Елены Дмитриевны особенно хорошо получились блины!
Наконец, Маша с Борисом отправилась в детский сад. Телицын, отпихнув сунувшуюся на стол голову Марка, (тот, явно, нацелился на остатки завтрака!), отправился мыть посуду, а генерал, со вздохом, откинулся на диван.
В этом было что-то роковое.
Сытые физиономии уставились на начальника Особого отдела.
И вот-вот на свет должна была явиться очередная головоломная тайна, от которой привычный мир мог пошатнуться и рухнуть в пропасть…
Ян открыл кожаную папку и аккуратно, кончиками пальцев, начал извлекать документы, словно змей из серпентария. Его смуглое лицо блестело от еле сдерживаемого торжества, хотя, каждая фраза, буквально, вдавливала слушателей в кресла:
– 23 марта 1946 года, через полчаса после встречи с польской прачкой, длительное время являвшейся прихожанкой Мариацкого костела в Кракове, неожиданно умер Льюис Гилберт Ньютон, известный своими разработками по флуоресценции.
– 25 января 1951 года Вавилов Сергей Иванович, основатель научной школы физической оптики, вернувшись из санатория «Барвиха», скоропостижно скончался ночью от инфаркта миокарда, после общения с горничной. Фашисты угнали её из Барановичей в 1942, и, в течение двух лет, она мыла полы в том же приходском костеле готической архитектуры.
– 7 февраля 1960 года Курчатов Игорь Васильевич, создатель нашего атомного щита, умер от тромбоэмболии на лавочке, сидя с академиком Харитоном, в санатории «Барвиха», где продолжает работать, по настоящее время, известная нам горничная, Клавдия Михайловна Стацук. Последними его словами была просьба поставить «Реквием» Моцарта, который, (кстати), регулярно играет орган в доминанте краковского Главного рынка, по адресу Мариацкая площадь, дом 5.
– Создатель первого в мире ядерного реактора, Энрико Ферми, отказавшийся работать на ЦРУ, внезапно умер во сне 28 ноября 1954 года, от скоротечного, установленного только посмертно, рака желудка в возрасте 54 лет. Всё произошло после его длительной поездки по Европе, где он общался с друзьями и читал лекции в Университете Кракова. Учёный полюбил неторопливые прогулки по Малопольской дороге Святого Иакова, на трассе которого и находится небезынтересный костёл.
– Джон фон Не́йман, (по-английски), или Иоганн фон Нейман, (по-немецки), хотя при рождении он носил имя Я́нош Ла́йош Нейман, (венгерский еврей), основатель квантовой физики и логики, также умер. Остановилось сердце 8 февраля 1957 года в Вашингтоне, после того, как решил оставить свои военные разработки, якобы, опасные для мира. Мальчиком он был прихожанином известного нам костёла, несколько дней назад официально переименованного и получившего титул малой базилики.
– Завенягин Авраамий Павлович, куратор нашего атомного проекта… все его помнят? – Ян строго обвёл притихший Особый отдел глазами.
– Скоропостижно умер от тромбоэмболии, после декабрьского пленума 31 декабря 1956 года в Барвихе. Новый год там с семьёй отметить собирались. Весь день «Реквием» Моцарта слушал… кстати, сие музыкальное произведение признали основополагающей музыкой, теперь уже Архипресвитериального, костёла Взятия на небо Пресвятой Девы Марии города Кракова. Вот 3 января 1962 года его возвеличили. Папа-то новый…
Ответом ему была повисшая тёмной гардиной тишина в столовой.
– Ваши обоснования, Ян Геннадьевич, красивы, но недостаточны, – после недолгого молчания, произнесла аналитик отдела. – Нельзя, например, вот так просто арестовать эту Стацук, какая здесь может быть связь?
– Да, – кивнул головой Худояров, – это как-то сразу наверх и не доложишь… надо, не торопясь, взвесить и понять. Так проблему не решают.
Вновь стало тихо…
Илья рассеянно осмотрел комнату. Что-то было не так… предметы двоились и плыли. Сахарница радужно переливалась. Блины зашевелились в желудке.
Его мутило.
– Что, плохо? – услышал он точно издалека. – Вот сейчас на тебе наведённый морок. Иди в туалет. Отравился ты.
Илья торопливо встал и, с обиженно-удивлённым выражением лица, держась за живот, отправился в сторону уборной.
– Стой! – раздался недовольный голос отца Василия.
В голове прочистилось, стало легче дышать. В животе заурчало и стихло.
– Ты зачем парня травишь? – услышал богатырь.
– Для примера. Не бурчи, Василий Иванович, да пухлый он у нас, не пострадает! – громко сообщил обществу начальник Особого отдела. И обвёл взглядом выбитых из равновесия слушателей. – Видели? Просто! Никакой проблемы.
Худояров тяжело вздохнул, ласково взглянув на любопытно висящую под потолком физиономию кота, и возразил:
– И, всё-таки, надо осторожно, не торопясь, по капельке. Не погнушаться полазить, поискать, посмотреть. Черновой работой позаниматься. Иначе, мне скажут: что вы несёте? Не на всех же морок ваш наводить? Теперь в ЦК, – голос сорвался до шёпота, – есть деятели, которым, вообще, знать ничего об этом не стоит. А я пока, с Андроповым поговорю.
– Ну, скромненько значит? – хмыкнул Ян. – Решено. Дело открываем, оно связано с нашими вопросами и, поверьте, весьма перспективное.
Рашид Ибрагимович посмотрел на Ксению. Сидит. Нога на ногу. Вроде, среди кадровых военных такое нахальство неприемлемо. Никакой дисциплины. Никакой субординации. Да какой порядок-то здесь возможен? Кому скомандуешь – коту? И пользуются, что не доложишь никому. Вон, как ногой болтает!
– Хулиганство! – буркнул генерал, показав коту на стройную ногу в капроновом чулке. Потом строго посмотрел на организатора сего безобразия и спросил:
– Больше данных нет?
– Ну, ещё два гомика были в разработке. Оба самоубийцы. Алан Тьюринг, который «Энигму» вскрыл, а королева его отблагодарила химической кастрацией. И ещё Ютака Танияма из Японии, тож математик не из последних. Он от неразделённой любви повесился. А Тьюринг яблочком отравился. Никакой связи. Правда, если покопаться, то муж Аланчика – поляк из Кракова, а… япошке, вообще, сын посла попался! Всё детство с матушкой в Кракове провёл. Жили прям на Мариацкой площади!
– Заканчиваем! – резко встал генерал. – Добро даю. Открывайте дело! Меня в курсе держать!
– Ну, конечно, есть гомики – есть дело! – хихикнула Ксения.
Дверь стукнула и закрылась. Излишне быстро раздалось урчание мотора. Машина, взрыкнув, сорвалась с места и полетела чёрным снарядом в сторону Лубянской площади.
Какое-то время все молчали. Потом Илья глубоко вздохнул и спросил:
– А гомики – это кто?
Повисло молчание.
– Мужеложцы, – пояснил отец Василий.
– Это содомиты, или гомосексуалисты, Илюша, – пояснила Елена Дмитриевна.
– Педрила-мученики, – вставила свои «три копейки» Ксюша.
Лицо Ильи налилось буро-синей кровью, и он поспешил спрятаться, в уборную.
Ян посмотрел вслед, тяжело вздохнул и, обратившись в Мраку, пожаловался:
– Женить бы надо, парня-то…
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 3. ==========
В дымке серого зимнего леса, в сугробах и хрустящем морозом дне, остался московский район Очаково.
Здесь же шёл дождь.
Он лил, не переставая, стоило только ступить на мокрый перрон с варшавского поезда. Теперь, сидя на вытертом до лакового блеска кожаном сиденье такси, Бернагард смотрел на грязно-серые стены проползающих мимо домов. В этом мире не существовало московских расстояний, и водитель не торопился довезти его до отеля. Время текло медленно. Иначе. Не так.
Не так, как дома.
Доставивший его состав был полупустым, и потому, сняв ботинки, путешественник влез на диван целиком. Его купе, крайнее от тамбура, трясло, а периодически доносившийся до Бориса запах табака раздражал.
В отделе курила только его жена.
Бернагард вздохнул. Дочь. Жена. Семья. По мере удаления от границ приютившего его Советского Союза, ледяная пружина, внезапно скрутившаяся в груди, сжималась всё сильнее. К счастью, он вспомнил про коньяк. Взял фляжку и, отвинтив крышку, сделал глоток. Пищевод вздрогнул, принимая приятно скатившееся вниз тепло. Вагон болтался, привязанный к паровозу, словно воздушный шарик, зажатый в Машиной руке.
Вспомнив смешные косички, путешественник потянулся за фляжкой повторно. Напиток пролился, и терпкое коричневое пятно расплылось на воротнике. Растяпа! Как бы сейчас на него посмотрела Ксения!
Он поплотнее завинтил флягу и, собравшись убрать её в саквояж, прочёл на серебристом боку: «Бернагард, тебе тридцать шесть, помни, ты совсем взрослый мальчик!». Чуть ниже, как подпись, виднелся выгравированный пушистый кошачий хвост. На душе сразу стало теплее.
Наконец, состав остановился. Мрачное, мало изменившееся со времён войны переплетение железнодорожных путей и нависающих над ними серых, пропахших смесью угля и туалета платформ.
Краковский центральный вокзал.
– Pociąg, przyjechał Pan, – услышал он. (Поезд прибыл, пан. (Польск.)).
Борис прошел по подземному переходу и вынырнул у вокзальной стоянки. Дождь не стихал. Плащ промок мгновенно. Белый маг постарался не обращать внимания на эти мелочи жизни, но ещё раз невольно вспомнил снежные сугробы и морозный чистый воздух…
– Университет, – сказал он в такси водителю.
***
Бориса Кеслерова откомандировали в Ягеллонский Университет, с целью «изучения коллекции средневековых рукописей». Собираясь, он даже радовался, предвкушая, как сможет прикоснуться к «Пользе переворотов небесных тел» Коперника и увидеть знаменитый свиток Бехема 1505 года. Но сейчас, так далеко от дома, совсем сник. Некстати вспомнились катакомбы Калининграда, с их всепоглощающим одиночеством. Сильно пугал разговор с Яном:
«Ты там, в своих архивах, конечно, посиди», – втолковывал начальник. – Но не забывай захаживать в Мариацкий костёл, молись там, и, почаще».
– Я протестант, – посмел протестовать Борис.
– Да хоть иудей, мне-то что! – буркнул начальник. – Твоя цель – стать големом! И явиться в Москву в крайне замороченном состоянии!
Ксения бы, наверное, в такой ситуации фыркнула и принялась за расспросы о столь оригинальном задании, Илья бы расправил плечи, прикидывая свои силы… Борис перепугался ещё больше.
– А если я стану опасен для окружающих? – спорил он.
– А я на что? – настаивал товарищ полковник. – Да и вообще, ты белый маг, или кто?!
***
Окна его временного прибежища выходили прямёхонько на Краковский рынок, который, несмотря на зимнее время и улетучившиеся в безвременье новогодние праздники, открывал дверцы маленьких фанерных домиков каждое воскресенье. Прожив всего половину месяца, Борис так проникся этим еженедельным чудом, что с нетерпением дожидался выходного. Вот приятно было просто сходить и купить горшок краковской – густой жёлтой, как кусок сливочного масла, сметаны и необыкновенного, похожего на мягкий сыр, творога. Здесь никто не толкался. Его не хватали за рукава, навязчиво приглашая в шатёр, и не кричали вслед оскорблений, как на центральном рынке в Каире. Он получал буквально эстетическое удовлетворение от процесса прогулки по маленьким аккуратным магазинчикам, пытаясь отгадать, что в них продаётся.
Домики, в которых предлагали сыры, соседствовали с тканями, а прилавки с яркими пуговицами и нитками для вышивания, (мулине), через тонкую стенку имели соседей, в виде остро пахнущих копчёных окороков. Каждый домик-лавка являлся вкусным, (или очень любопытным), мирком.
Саму площадь окружали величественные здания, пережившие немало исторических эпох, и, это, не совместимое с рынком сообщество, казалось ему удивительным и сказочным миром из книг братьев Гримм или Шарля Перро.
– Это точно не Гофман и не Андерсен, – бубнил себе под нос Бернагард, радуясь отсутствию злого и безнадежного ощущения. Он любил свет и волшебные истории, заканчивающиеся свадьбой!
Но величественный kościól panny Maryi – пугал. И пан Кесслеров никак не мог заставить себя войти под его готические своды.
Не мог! И все!
Ежедневно, возвращаясь в меблированные комнаты из архива, он заходил в полуподвальный кабачок, где выпивал кружку пива и вспоминал, как с точно такими же мокрыми от пота лбами сидели завсегдатаи в Вене, Мюнхене и… «Пивнушке» на площади Дзержинского в Москве. Он слушал разговоры на польском наречии – таком похожем на трудный русский язык и таком непонятном! Иногда к нему обращались, и тогда Борис начинал смешно трясти головой, улыбаться, раскачиваясь, словно журавль на шатком табурете.
– Москаль, – пояснял завсегдатаям подавальщик.
Те кивали, комментируя:
– Москали не немцы, пока можно жить, може, и обойдётся оккупация-то…
Наконец, он решился!
Февраль-бокогрей завьюжил узкие улочки, вымощенные скользкой от корки налипшего льда и сотен веков брусчаткой. Борис настолько промёрз, добираясь до квартирки, что, не дойдя какой-то сотни метров, заглянул в показавшуюся симпатичной маленькую ресторацию. Там, наевшись польского бигоса, (который Борис Евгеньевич бы назвал, по-русски, «солянка»), с горячим пряным глинтвейном, он приободрился и, расслабившись, попросил вторую порцию густого, тёмно-красного, как старая кровь, напитка с собой в дорогу…
Выйдя из приютившей его харчевни, он услышал гейнал, ежечасно звучащий с одной из башен собора – мелодию, рождённую в память о часовом из бесконечно далекого XIII столетия. Трубач рассмотрел в ночи приближение монгольского войска и успел разбудить славных защитников города, но, сражённый стрелой, остался вечным дозорным башни. Невесёлая песня ужом ввинтилась в согретое горячим напитком тело и заставила ноги повернуть в сторону костёла.
Пройдя сквозь чёрный зев открытых дверей из кованого железа, он оказался в огромном
зале. Здесь было теплее, пахло свечами, и под звуки органа хор пел вечный реквием Моцарта. Служили литургию…
Близоруко щурясь, Борис прошёл немного вперёд, к алтарю.
– А мы Вас уже и не ждали, – вздрогнув от неожиданности, услышал он. – Самый большой алтарь в Европе! Посмотрите, двести фигур, более двух тысяч деталей. Это, конечно, не Микеланджело, но мастер Вит Ствош создал шедевр, вырезав из пятисотлетних лип эту божественную красоту…
Запах свечей вдруг показался тяжёлым… странно, убийственно душным…
Голова кружилась. Орган играл.
«Ко мне обратились на немецком, – проскакали огненными лошадьми мысли. – Кто это? Не могу разглядеть!».
Фигуры перед ним были, действительно, почти живыми. Борису, на миг, показалось, что сейчас святая дева упадёт на руки стоящих рядом с ней апостолов.
Голова кружилась. Орган играл.
– А какие замечательные витражи, поднимите голову наверх! Видите? Прозрачные фигуры святых сопровождают Вас!
И он, молча, согласился, кивнув. Собор не давил. Все его арки, коридоры, небольшие боковые алтари дышали божественным покоем и намоленной веками святостью.
Голова кружилась. Орган играл.
Так и не рассмотрев, кем являлся его инициативный экскурсовод, Бернагард, через час, вышел из храма и направился к дому.
Он шёл и улыбался.
Всё! Ловушка захлопнулась. На него точно наложили то самое заклятие Голема. Он чувствует его на своих плечах! Не имея возможности сопротивляться ему, Борис был невероятно горд, он смог оставить чистым свой разум.
«Чёртова вотчина Фауста!», – думал он, засыпая.
На следующее утро в Москву полетела телеграмма:
«Но время – царь; пришёл последний миг,
Боровшийся так долго пал старик,
Часы стоят!»…
***
Уже ближе к вечеру, довольный, как объевшийся сметаной кот, начальник особого отдела пояснял собравшимся диспозицию:
– Наконец-то! Наш флегматичный учёный пересилил себя. Молодец! И голову позволил себе заморочить, и отчёт прислал. Ксения, твой выход. Отправляйся к мужу. А то он там закис среди пыльной макулатуры.
– Ничего себе позволил, – буркнул Илья. – Это ж надо было сочинить такое донесение!
– Это Гёте, – улыбнулась ему Елена Дмитриевна.
– Ага, он, паршивец! – хмыкнул Ян и продолжил:
На ваших лицах холода печать,
Я равнодушье вам прощаю, дети:
Чёрт старше вас, и чтоб его понять,
Должны пожить вы столько же на свете…
После такого выступления товарищ полковник картинно поклонился, в очередной раз, онемевшей команде и отправился к себе в кабинет, читать. В данный момент на кровати его ждал толстый приключенческий роман Штильмарка «Наследник из Калькутты».
Оставшиеся, в дополнение к нежданной творческой декламации, в исполнении любимого начальства, наблюдали явление истово крестящегося, (на пару с котом), Харлампия, причём кот активно закатывал глаза и творил молитву…
Выступление дуэта прервал отец Василий, плюнув им вслед и, нецензурно выразив свои чувства…
***
1731 год. Май.
Сразу после Вальпургиевой ночи и закончившегося, наконец, понедельника, новым ранним утром граждане открыли ставни… и поняли, что, в который раз, мрачные предсказания заезжих схоластов, грозно смотрящих в небеса, не оправдались. Конец света не наступил. Заточённый где-то под земной твердью Сатана остался следить за порядком среди грешников, поджариваемых в геенне огненной, а от расплодившихся по весне гадюк, массово выползающих из болот, не перемерли на земле подвижники истинной веры. Веры католической.
Нивы зеленели. Отцветающая липа радовала граждан свежесваренной медовухой. Волчинская волость Берестейского воеводства Речи Посполитой который год не подвергалась мору и гладу, не горела в пожарах и не топила поля в весеннем половодье. Мир радовался жизни, по крайней мере, эта его часть.
***
В небольшом, украшенном дорогой смальтой оконце, на фоне утреннего неба, нежно-голубого, прозрачного, виднелись зеленеющие овсом и озимыми земли, да, ярко горящая пламенем взошедшего солнца, новая медная крыша колокольни. Вот-вот должны были зазвонить к заутрене колокола, а привыкшие к регулярному шуму чёрные головки ласточек уже показались бусинами из многочисленных гнёзд. Птицы готовились вылетать, встречая новый день и новые заботы, связанные с кормлением вечно голодных птенцов.
В этот час, невесть откуда объявившийся, с год назад, в Кракове и проезжий по сим местам шляхтич Петроний, имеющий смешную фамилию Шкридлат Звистум, (Skrzydlaty zwiastun – крылатый Гарольд, вестник), поцеловал в слегка влажный пупок Констанцию Понятовскую, жену кастеляна города Кракова Станислава, урождённую Чарторыжскую. Сам кастелян, 55 лет отроду, спал отдельно от жены, проболев всю зиму тяжкой жёлтой немочью. Женушка его, 27 лет, была уже не молода и имела за плечами опыт рождения трёх сыновей, а потому, (являясь дочерью богатейшей фамилии), имела право на отдельные покои в самом удаленном от общей семейной спальни флигеле.
Констанция лежала на тонких батистовых простынях – голая, с упругими пышными бёдрами, и тугими, не потерявшими форму грудями – напоминая собой богиню.
– Как же интересно жить! – услышала она от проснувшегося друга.
– Чем же это, милый? – откликнулась, мурлыкнув в ответ.
–Мир полон прелестниц, – заметил между тем воздыхатель. – Он состоит из прощаний и встреч, потому никогда не знаешь, кто встретит тебя за поворотом лесной дороги.
– Неужели нам предстоит прощание? – надула губки красавица.
– В этом есть радость и залог будущей встречи, – отвечал ей довольный голый философ.
Он хотел встать, но власть мраморно-молочного тела всё ещё владела им, и Петроний, протянув руку к непослушным кудрявым волосам, придвинулся. Дама ловко вскочила на него, изобразив бывалую наездницу, и резкими движениями бёдер помогла ему в библейских начинаниях.
Вестник атаковал Дракона своим острым копьём, словно Святой Георгий, все время заутрени, потом, быстро напялив на себя портки, заломил шапку и был таков!
Напоследок, он пообещал даме сердца сына, в будущем – короля Речи Посполитой…
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 4. ==========
Маше было скучно. Оказывается? жизнь без папы ̶ это страдание. Девочка целых три недели страдала и «несла свой крест…». Так сказал ей Харлампий. Но когда уехала мама, Маше стало совсем-совсем грустно. Ведь страдать приходилось в два раза больше, а это, (как заметил призрак), «невыносимо».
Чтобы постигшие её мучения не пролились слезами, она приняла решение поговорить с Яном. Он главный и должен ей помочь. Но Ян почему-то оказался занят и, вместо того чтобы выслушать, выдал стопку каких-то бумаг, приказав изучить, а потом рассказать, что она по этому поводу думает. Так нечестно!
Маша повздыхала ещё немного и отправилась на кухню – читать вместе с Борисом Евгеньевичем.
– Подборка событий за истёкший период года. Секретно, – начала она старательно. – Двадцать седьмого января в районе моря Росса с ледокола ВМС США зафиксировали, при помощи серии снимков, всплытие неопознанного объекта серебристого цвета. Длиной около 10 метров. Похожий на подводную лодку сигарообразный аппарат, пробив семиметровую толщу льда, беззвучно взлетел и исчез в облаках.
– Здорово! – восхищённо прокомментировал вошедший Илья. – А дальше?
– Второго февраля состоялось астрологическое явление, – Маша запнулась на сложном слове и вздохнула. – Парад планет. В нём участвовали семь из восьми планет Солнечной системы. Третьего февраля США ввели полное эмбарго на торговлю с Кубой… а «эм-бар-го» – это что?
Присутствующие на кухне мужчины задумчиво промолчали.
– Запрет! – мрыкнул Олладий с потолка.
Маша продолжила:
– Десятого февраля состоялся успешный обмен Френсиса Пауэрса на Рудольфа Абеля… Мне же не интересно! – возмутилась девочка. Увидев сидящего в углу Харлампия, она даже собралась, было, поплакать, но тут пришёл Ян. Перед ним плакать было, конечно, бесполезно, и слёзы были отложены. Временно. До следующего важного дела… например, если второе мороженое придётся выпрашивать.
– Ну, и что ты по этому поводу думаешь? – оценив обстановку, официально поинтересовался он.
– Центавриане, – махнула рукой Маша.
– А парад планет?
– К кризису…
В помещении воцарилась Тишина.
– Да вы спятили! – вернувшийся со службы отец Василий недовольно выставил вперёд заледеневшую на морозе бороду. – Грехи наши тяжкие! Не слушай антихристов, детка! В садик надо! В первый класс в сентябре, а у неё центаврианами, прости Господи, голова забита! До чего ребёнка довели! И не посмотрю я! В партком пойду! На партсобрании вашем выступлю! Ироды египетские! Мать – ведьма! Отец – чернокнижник! И родня… бесовская!
– Родню не трожь! – высказался ребенок, гордый за родителей.
Василий Иванович поперхнулся и затих. Зато захохотал Ян. За окном с грохотом свалилась вниз первая сосулька. Зима сдавала свои права.
***
Ближе к вечеру группа, в полном составе, собралась в гостиной. Елена Дмитриевна посмотрела на присмиревшее под её взором начальство и тихо начала:
– Маше нужна няня! Причём это должен быть разумный и доброжелательно настроенный человек. Молодая женщина. Не старуха. В детский сад нашего ребёнка нельзя. Как и в школу, кстати!
– Это почему? – поинтересовался Илья.
– Она пишет, читает и считает на уровне третьего класса, – пояснила Елена Дмитриевна.
– И ещё говорит по-английски и по-французски, – осторожно вставил всегда молчащий Телицын.
– Знает Библию и церковное пение. Играет на фортепиано, – гордо пояснил собранию Василий Иванович.
– Стреляет из «макарова» и знает приёмы самообороны, – не выдержал Илья.
– Угу! И бродит по ночам с Марком и Олладием. В гости. К призраку, – резюмировал Ян. – И что делать будем?
Вопрос повис в воздухе. Все понимали: Маше нужен друг.
– Песец-ц-ц, – донеслось с потолка.
Ян поднял голову, рассмотрел белые острые зубы говорящего и, с любопытством, поинтересовался:
– А зачем у нас должен жить песец? Это дикий зверь. – Потом хихикнул и закончил. – Заводить его категорически нельзя. Особенно, если попадётся упитанное животное.
Чувство юмора начальства осталось недооценённым. Группа с удивительным единодушием представляла песцов всевозможных размеров.
Он обвёл присутствовавших взглядом и пояснил:
– Полный… э-э-э… зверь.
Следом заулыбалась Елена Дмитриевна. Остальные недоумевающе переглянулись и промолчали.
***
Ещё садясь на варшавский поезд, следующий со всеми остановками до Кракова, Ксения прослушала впечатляющую сводку. Приятный женский голос предупреждал непоседливых граждан, категорически не желающих сидеть дома, о предстоящей непогоде. Словно предоставляя последний шанс передумать.
Непонятно откуда налетевшая метель, перешедшая в дождь со снегом, а затем, и вовсе, в дождь из текущего с небес льда, приключилась в момент объявления. Едва утихло одно небесное светопреставление, как задул убийственный пронизывающий ветер, который из всех сил стал мешать женщине идти по перрону к месту, указанному в билете. Но проводник ближайшего вагона оказался весьма любезен, и пани легко преодолела злобное сопротивление последней зимней вьюги, пройдя в свое купе.
Устроившись на мягком сидении, она изучила пахнущий типографской краской путеводитель по Кракову, из которого узнала, как поселившийся при Краке V страшный дракон решил, что человечина весьма полезна. Живший неподалёку сапожник Скуба накормил его мешком с серой, и несчастное животное, страдающее расстройством пищеварения, выпило слишком много воды. Как результат – дракон сдох, город назвали в честь князя, а сапожник сшил себе сапоги.
На вокзале Бориса не оказалось…
Выйдя на привокзальную площадь, молодая женщина поставила чемодан и огляделась. Последствия последней зимней метели быстро устраняла упавшая на город оттепель. Несмотря на освещение в центре города, сумерки рисовали на бесконечной высоте неба первые робкие звёзды. Ксения, властно махнув рукой, позвала к себе ожидающий пассажиров таксомотор. Села и строго посмотрела на восхищенного водителя – тот скалился в широкой улыбке:
– Проше… пани!
Их взгляды на миг пересеклись и, заглянув в бездонные омуты её глаз, полных тайны, окаймленных густыми иссиня-чёрными ресницами, шофёр заледенел. Уже без улыбки, он переключил скорость, и машина, подпрыгнув, рванула в сторону Мариацкого костёла.
***
Утром, (We’re sitting on our hands waiting for a miracle)(1), Борис, весело распевая, тщательно побрился и, в сотый раз посмотрев на часы, убедил рассудок, что стрелки не застыли, просто следует пойти погулять!
Ксения приезжала последним вечерним поездом. День казался вечностью, утро тянулось, как русская зима, и даже часы участвовали в заговоре! Его натура требовала хоть какого-то действия, лишь бы время встречи, наконец, наступило.
Но холодный день не радовал. Пан Кесслеров дошёл пешком до Университета, убедился, что, кованные сотню лет назад, двери закрыты на замок, (по случаю воскресного дня), и, побродив по улочкам, вернулся на ставшую почти родной Рыночную площадь. Там он навестил молочника и, основательно затарившись пакетами с так приглянувшимися ему сыром и творогом, решил зайти домой, переодеться. И, наконец, (наконец!), идти в сторону Вокзальной площади, а там уже мирно засесть в кабачок и… ждать. Ждать жену.
Ещё в коридоре Борис почувствовал тошноту и странную давящую боль в затылке. Аккуратно поставив покупки на стол, он снял пальто и, словно больной, страдающий астмой, задыхаясь, сел. Сжав виски руками, он начал раскачиваться на стуле. Потом резко вскочил. Подошёл к раковине и опрокинул себе на голову кувшин с водой.
– Идиот! – пробормотал он, посмотрев на отражение. – Идиот… я заманил тебя в ловушку!
Торопливо одевшись, мужчина выскочил на улицу и кинулся бегом в сторону костёла Пресвятой Девы Марии.
Шла вечерняя служба.
«Надо будет – умрём!» – убеждал в эту минуту паству епископ Вроцлав Генрих Ферстер. «Не бойтесь, дети мои, – провозглашал он, – ибо территория храма есть территория Евангельской любви, а, значит, свободы от страха».
– Пришёл… – услышал Борис у себя за спиной. Он резко оглянулся, но тьма обняла и накрыла его с головой!
***
Её всегда называли исчадием Ада, ведьмой, презирали и боялись. От неё шарахались и не пускали с ней играть. Все знали – не успев родиться, девочка убила свою мать, а потом смогла не умереть от голода и холода, лёжа в тонких тряпках, рядом с умершей на леднике.
Её приютила странная мать-игуменья, старообрядческой школы, которая, несмотря на общее негативное мнение, вырастила, как свою родную дочь. Потом не стало и её.
В школе девочку шпыняли за нищету, за шитое-перешитое единственное платье, которое снизу надставляли на вырост кусочками тканей, попавшихся в руки мастерице. Зато она была первая. Всегда. Во всём.
– Ведьма-а-а, – неслось за ней вслед.
Война не смогла улучшить характер. Смелость помогла заметить другим её неординарность. Случай свёл с группой особого отдела. Здесь она нашла свою настоящую семью, свою любовь и своего ребёнка.
Сидящий в ней кошмар, огромная чёрная паучиха, была удовлетворёна. А сама Ксюша – счастлива.
Теперь, в такси, среди серого промёрзшего города она понимала только одно: дочь смогут вырастить, не бросят; а мужа она не отдаст никому! Ксения Геннадьевна Мутовина ехала мстить, а гигантская чёрная Паучиха спешила на пир, и горе тому, кто сможет встать у них на пути.
Выросшее перед ней трёхнефное готическое здание, построенное в классических пропорциях, и, украшенное шестью часовнями, большим пространством восьмиугольного пресвитерия и башнями, было красиво.
Холодный серый день давно перешёл в промозглый скользкий вечер. Огромное тёмное здание внезапно стало тусклым, и на мокрых от воды стенах показались сетчатые полукруглые разводы. Жалобно вздрогнули колокола. Паучиха была голодна, она хотела есть и вернуть себе свою собственность…
Массивные двери распахнулись. Её встречали трое.
– Katedra zamknięta pani. Liturgii nie. (польск),(2).
— Ubi est vir meus? (лат), (3). – Прозвучало в ответ. Голос был мелодичен, но… святые отцы почувствовали, как у них в буквальном смысле зашевелились волосы. Ужас липкой петлёй сжал горло…
Генрих Ферстер, епископ и главный специалист по гипнотическому влиянию, главный экзорцист Ватикана, академик Pontifical Athenaeum Regina Apostolorum, (4), никогда не видел ничего подобного. На него, не удивляясь странностям окружающего мира храма Божьего, двигалась, сидя на гигантской, заполняющей собой всё пространство паучихе, маленькая девочка.
С детства приученный не удивляться, не верить, не просить и, главное, смотреть в глаза любому своему страху Вроцлав Генрих Ферстер… попятился!
Паучиха открыла жвалы, и из чёрного бездонного провала раздался голос:
– Епископ, вы хорошо выбрили тонзуру? Мне было бы противно есть с грязными волосами …Теперь Я здесь защита мирян от опасностей, ибо Я меч, а не Крест! Где ОН? Если жив, то я пощажу остальных…
***
2 марта 1962 года в 22 часа 18 минут, согласно протоколу расследования, проведённого светскими властями, и после опроса свидетелей было установлено:
…на полу в третьей часовне, слева от алтаря, в странной позе и, с невероятно изменённым от ужаса лицом, обнаружено тело епископа Вроцлава Генриха Ферстера. Причиной смерти пана епископа, по всей видимости, явилась открытая черепно-мозговая травма. Головной мозг был изъят до приезда представителей власти.
…третья часовня полностью разрушена и покрыта налётом чёрной жирной копоти. При лабораторном анализе установлено: копоть представляет собой сложное органическое соединение, в основном, состоящее из хитиновых нитей различной толщины, по своей структуре похожих на паучьи.
…пресвитер Дариуш Вуйчек… сошёл с ума… отвезён в психиатрическую лечебницу Кракова.
Опрос свидетелей ничего не дал. В этот поздний и весьма промозглый вечер даже самые истовые прихожане предпочли храму тёплые дома… правда, когда увозили пресвитера, он кричал, что видел девочку и громадного паука. Утверждал, что это сам дьявол. Но показания сумасшедшего в дело не включишь. Была надежда, что пан Вуйчек придёт в себя и прояснит хоть что-то, но, увы. Пресвитер скончался 20 марта 1962 года.
Дело так и осталось нераскрытым.
Ватикан хранил молчание.
Алтарь в третьей часовне, с изображением Суда Божьего, был тщательно отмыт, но и сегодня на нём иногда – в холодные зимние дни – находят чёрные следы непонятной копоти. Эти органические остатки продают, в качестве редкого раритета. Считают, что вещество обладает целебными свойствами.
***
1767 год. Сентябрь.
Два человека появились на углу Аптекарской улицы. Украдкой, стараясь быть незамеченными, они пробрались вдоль стен тесно стоящих домов иостановились под слегка приоткрытым окном.
– Михал, ты уверен, что это здесь? – тихо произнёс один из незнакомцев.
– Нет сомнения, мой король, совершенно уверен. Это третий дом с угла. Да и у меня в кармане ключ. Сейчас проверим.
– Не называй меня так. Я же просил, —– недовольно откликнулся второй. Ключ со щелчком повернулся, и дверь, скрипнув, распахнулась. Через мгновения мужчины услышали шуршание юбок, а запах мускуса и жасмина предупредил их о приближении знатной дамы.
– Ах, мой дорогой, я потеряла надежду! Но, упав на колени, возблагодарила Бога за свою мечту, и ангелы услышали меня. Вы здесь!
Княгиня Магдалена-Агнешка Любомирская показалась в освещённом участке коридора.
– Где князь? – строго спросил вошедший.
– В нашем распоряжении три дня.
– Ну, это слишком много, – уверенно сообщил его величество. Передав шляпу и перчатки слуге, он по-хозяйски шагнул в неосвещённый коридор.
Увы, как выяснилось, князь не подозревал о том, что, по мнению супруги, он должен отсутствовать три дня и явился ближе к ночи.
В Европе распространился новый анекдот о синих шёлковых панталонах, в которых его величество король польский Станислав внезапно совершил пробежку по ночной Варшаве.
Княгиня же, спустя девять положенных месяцев, разрешилась от бремени здоровой дочерью, при крещении получившей имя Констанция Званова.
Услышав о событии, император Иосиф рассмеялся и сообщил присутствующим:
– Никогда бы не подумал, что нужно родиться дворянином, чтобы быть хорошим арлекином. Кажется, это его шестой бастард. Но русская Екатерина так и не станет даже морганической его супругой.
– Поляки… дорогой, – улыбнулась императрица Елизавета Австрийская, для родных и близких – Сиси.
———————
1. We’re sitting on our hands waiting for a miracle. — Мы тянем время в ожидании чуда! (Англ.);
2. Katedra zamknięta pani. Liturgii nie. — Костёл закрыт, пани. Литургия окончена. (Польск.);
3. Ubi est vir meus? — Где мой муж? (Лат.);
4. В настоящее время католическая церковь готовит экзорцистов в университете Pontifical Athenaeum Regina Apostolorum.
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 5 ==========
В канун женского праздника, когда заботливые мужчины начинают метаться по улицам в поисках жёлтых мимоз, а некоторым, наиболее удачливым, судьба дарит возможность купить плотные стебельки ещё не распустившихся, но в будущем ярко-красных тюльпанов, вернулись Ксения и Борис. Не собрав вещи, и, даже не поставив в известность не только руководство Краковского университета, в деканате которого необходимо было отметить окончание командировки! Более того, не получив разрешения из Москвы!
Семейка явилась в отдел.
Борис имел слегка помятый вид и, пробормотав что-то похожее на «здравствуйте», попытался скрыться в душе. Ксения, наоборот, прямо в пальто и сапогах вплыла в столовую и уселась в кресло.
Часы пробили полночь… и громыхнуло.
– Вы провалили задание! – гремело в комнате. Таким Яна ещё никогда не видели. – Никто ничего бы не сделал с твоим мужем. Он несущий свет, белый маг. Ты, вообще, понимаешь, кто его предок? Вместо того, чтобы тихо ждать, когда маленькая белая пешка сделает свой первый шаг, ты… пани, позволила обнаружить себя. Сколько людей теперь погибнет? Ты чем думала?
Он прищурился и вдруг зашипел, как кот, которому отдавили хвост.
– А тебе, кокетка, я все лапы повыдергаю!
Ксению зазнобило, а паучиха… паучиха, вдруг, увидела перед собой существо из сотканных в нити протуберанцев, с острым, похожим на меч из жидкого металла жалом. Существо, готовое закусить её плотью! Её пушистым ухоженным телом! Паучиха шарахнулась прочь.
Не вышло. Тогда она просто сжалась до размеров спичечной головки.
Особый отдел, тем временем, спал и не ожидал перемен, которые после такого скандала, несомненно, должны были случиться. Но никто из живущих на окраине Москвы, в Очаково, не мог даже догадаться, какими будут эти перемены.
…Ян сидел на диване в смешных клетчатых шлёпках на босу ногу и в полосатом халате. Ввалившиеся диверсанты застали начальника врасплох. Первый взрыв эмоций прошёл, чувства отбушевали, угрозы отзвучали, и теперь он, нахохлившимся возмущённым воробьём, продолжал сердито смотреть на туристку.
– Пальто сними! – уже совсем спокойно приказал он. – Я чайник поставил.
***
– Положение, в котором оказался мир, вызывает большие опасения, – через час, шёпотом начал Ян.
Умытые «шпиёны» пытались пить чай с бутербродами, (которые, несмотря на бурчащие от голода желудки, не лезли в рот… а если и влезали, то упорно норовили встать поперёк горла).
– В настоящее время мир поделён на три части: мир Европейский, он включает и всю Северную Америку. Сильный, властный, богатый. Мир социализма. Молодой, неустойчивый, живущий только за счёт Советского Союза. И третий мир – мир Востока. Пока он молчит, но это ничего не значит.
Мы не вмешиваемся в политическое устройство мира. Но всё взаимосвязано. Сегодня в сердце мира Европейского, в Ватикане, живёт и пытается править последователь небезызвестного Пия – Иоанн XXIII. Этот удивительный человек настойчиво выступает за мирное сосуществование с лагерем социализма. Впервые, пожалуй, за тысячелетие, произнесена фраза о дружбе с православными.
Вы слушали и не слышали, как в своём первом обращении, ещё в ноябре 1958 года, он спрашивал свою паству: «Зачем тратить деньги на войну? Война превращает мир в руины!».
Рядом с нами работает создатель смерти, академик Сахаров. Не слышали о таком? Зря! В ноябре он разругался с Хрущевым. И отстоял, (не без моей помощи), запрет на испытание водородной бомбы на Новой Земле. Но гонка вооружений высасывает из страны жизнь, ввергая в нищету. Хрущёву придётся напугать Запад, иначе Запад растопчет нас! …
Он злобно посмотрел на зевнувшего Бориса и продолжил:
– Вы уничтожили ректора Университета экзорцизма! Неужели Вы думаете, что эти люди останутся в лояльной к нам Польше? Они станут терпеть нового Папу? Мир, сотканный светом, страшен!
– Почему? – близоруко щурясь красными без сна глазами, тихо спросил Борис.
– Потому что тот, кто несёт свет, Белый!
– Люцифер! – ахнула Ксения.
– Спать пошли, – закончил начальник особого отдела…
***
В 1958 году над Ватиканом народ увидел густой белый дым, Анджело Джузеппе Ронкалли из маленькой деревушки Сотто-иль-Монте, расположившейся недалеко от Бергамо, был избран новым Папой. Анджело нарекли Иоанном, по его странной просьбе – в честь родного отца, Джованни Ронкалли.
Это был короткий понтификат, но, несмотря на недолгое время пребывания на святом престоле, крестьянский сын обрёл невероятную популярность. Простые итальянцы почитали его святым при жизни и называли «добрым Папой». Со временем правления Иоанна XXIII связывают обновление Церкви и начало диалога Ватикана с другими религиями.
В 1962 он торжественно открыл революционный II Ватиканский Собор, но не сумел дожить до его окончания.
20 мая 1963 года Папа Иоанн XXIII принял примаса Польши кардинала Вышинского и трёх польских епископов, занимающихся проблемами бесноватых и обучением экзорцистов, переехавших из Кракова в Вену, а затем в Ватикан. 21 мая 1963 года у него случилось кровотечение, и скоротечно развившийся рак желудка свёл его в могилу. 3 июня 1963 года Папа умер, отказавшись от операции. Его тело было спешно забальзамировано и захоронено.
В 2001 году понтифика признали блаженным и подняли из склепа. Оказавшееся нетленным, тело выставлено в соборе Святого Петра для всеобщего обозрения, как чудо, в хрустальном гробу, окаймлённом золотом и украшенном драгоценными камнями.
Ежегодно в Вальпургиеву ночь с 30 апреля на 1 мая, рядом с его гробом видят привидение старца в белых одеждах. Верующие считают, что это святой Пётр молится за его бессмертную душу…
***
– Мамочка, ты вернулась? – услышала Ксения в шесть утра.
Бернагард поднял, было, голову и охнул! Маша шумным тёплым мячиком прыгнула отцу на грудь и, заливисто смеясь, полезла обниматься.
Следом в спальню вошёл Мрак, приветственно рыкнув оторопевшей спросонья чете.
Утро окончательно перестало быть сонным и, пожалуй, собиралось уже не слишком плавно перетечь в суетный день.
У любимой дочки, за время отсутствия родителей, накопился ворох вопросов и гора впечатлений, которыми срочно, ну вот прямо неотложно, надо было поделиться с мамой и папой! Особой связности в этом горячем монологе было маловато, зато энтузиазм и эмоции зашкаливали. Сон Бориса уже улетучился, сон Ксении был покрепче, но и он сдался и удрал под бурным потоком любви-обожания и желания поделиться всем-всем-всем и обо всём!
Пообнимавшись с родителями с полчаса, малявка, окончательно растолкав сонных родственников, устроилась посередине. И от доклада потихоньку перешла к указаниям… в смысле, к пожеланиям.
– Папочка, как здорово, что ты тоже здесь! Теперь можно повлиять на дядю Борю, и он снимет эмбарго на посещение детского сада!
Эм… что?
Немного поразмышляв, отец решил переспросить.
– Я не понял, почему Борис Евгеньевич не пускает тебя в детский сад?
– О-о-о, – начал ребенок. – Я сказала Анне Иванне, что 8 марта 1910 года, Клара Цеткин, вместе с подругой Розой Люксембург, защитила несчастных женщин, продававших свои тела немцам.
Последние остатки сна самоликвидировались моментально. Оторопевшие родители привычно обменялись поверх головы дочери одинаково непонимающими взглядами.
– Почему ты так решила? – осторожно поинтересовалась Ксения.
– Василий Иванович ругался с тётей Леной и рассказывал о грехопадении и празднике.., – с готовностью, пояснил непонятности их энергичный ребенок.
Маша немного помолчала и добавила:
– А зачем они себя продавали, на мясо? Немцы были голодные? Из концлагеря? Папа, а ты когда маленький был, ел немецких женщин?
Утро началось очень весело…
***
Лето. 1795 год
Всего сто вёрст от Варшавы, конному да быстрому всего ничего! В конце пути усталого коня ждало отборное зерно, путника – жбан пива, да хлеба из печи каравай! Грамоту сдал – и спать. Хороша она, земля Польская.
Вечером пан Франтишек Богуский герба Топур, выпив ганзейского вина, зашёл к панне Марии:
– Собирайся – сказал он, красуясь. – Меня, пана польского, зовут на Сейм родов главных, без меня король править не может. Быть мне при нём регентом и земским судьёй!
Весёлая и беззаботная Варшава закружила и тепло приняла молодую панну. Более всего привлёк её кареглазый пан король, очаровавший острым прямым носом между двух почти татарских скул и очаровательной бородкой, совсем не современной, и, быстро уничтоженной после охоты. Его величество позволил себе улыбнуться, проходя мимо панны, и подарить ей платок цвета сирени…
У Франтишека было шестеро детей. Но только последняя, Мария, названная в честь красавицы-матери, вызывала столько разговоров в обществе. Сплетничали: мол, уважение семьи к королю было настолько сильно, что младшая дочь – точная копия несчастного короля Станислава…
Закончив Петербургский университет, некто Владислав Склодовский, из древнего рода герба Доленга, вернулся в Варшаву, став преподавателем математики и физики. В 1860 году он женился на Брониславе Богуской, внучке красавицы Марии. 7 ноября 1867 в семье родилась девочка – Мария. Мир узнаёт ее по имени Мария Кюри-Склодовская.
Город Киль. 1858 год.
Тёплым весенним днём мир услышал крик новорожденного. Родился Макс Карл Эрнст Людвиг Планк. Его дед Генрих Людвик Планк в 1821 году сочетался браком с девицей Констанцией Звановой, дочерью княгини Любомирской, не признанной отцом, но воспитанной в крайней строгости и имеющей неплохое приданое. Девушка была чрезвычайно красива и, (как все красивые польские пани), напоминала собой бывшего короля несчастливых польских земель.
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 6 ==========
Мартовское неяркое утро встретило Рашида Ибрагимовича в Комитете. Отведённое Худоярову место, справа от окна, позволяло ему смотреть, как на вымороженном пятачке внутреннего двора скребёт широкой лопатой снег худенький солдатик. Несмотря на 20 марта и небольшую оттепель, зима не торопилась сдавать свои права.
Рабочий день начался, и собравшиеся, молча, ожидали, пока им расставят на столе только что разлитый по стаканам чёрный чай в тяжёлых подстаканниках с гербом. Стаканы, скорее всего, принадлежали ещё старому хозяину кабинета. Вещи часто бывают долговечнее людей…
От почти крамольной мысли генерал ощутил на сердце уже привычную тяжесть. Перевёл взгляд, и… невольно обратил внимание, как начальник Третьего управления Грибанов Олег Михайлович – он сидел слева – избегает встречаться глазами с Сахаровским. Александр Михайлович, второй год тянущий воз внешней разведки страны, заметив это, только хмыкнул и тоже отвёл взгляд.
Худояров потянулся за стаканом – сделать глоток – и осознал, что взгляды обоих пересеклись на сидящей рядом с ним фигуре.
Часы бухнули, и ровно в семь в кабинет вошёл Семичастный.
Попав из полутёмного коридора в ярко освещённое помещение, он слегка поморщился от режущего глаза света и, отодвинув подальше прикрытую прозрачным зелёным стеклянным колпаком лампу, негромко сказал:
– Доброе утро. Начнём, товарищи.
Голос прозвучал в каком-то полу утвердительном, (или, скорее… полу осуждающем?), тоне. С каким-то усилием, словно руководителю КГБ не хотелось начинать заседание.
В наступившей тишине почти вызывающе звякнула о стекло стакана ложка – это начальник Особого отдела энергично размешивал свой чай.
Владимир Ефимович строго посмотрел на него, и последний с тяжёлым вздохом отодвинул стакан в сторону.
– Мы собрались заслушать товарища полковника, – тихо продолжил Семичастный. – Поставлены серьёзные вопросы… впрочем, давайте вначале отчёт. Пожалуйста, Ян Геннадьевич.
Настольная лампа, призванная успокаивать присутствующих своим зелёным светом, странно увеличила накал и заблестела.
«Кота приволок, засранец», – внутренне содрогнулся Худояров.
Впрочем, на криминальные блики никто не обратил внимания. Ян встал. Подняв голову, он обвёл присутствующих пристальным взглядом. В кабинете стало прохладно и как-то… неуютно. Но долго начальник особого отдела не давил – улыбнулся и, обратив взор к портрету Ильича, с отеческим прищуром смотревшего на кабинет со стены, начал:
– Феликс Эдмундович лучше смотрелся… – присутствующие вздрогнули. – Суть доклада в следующем. Как все помнят, в сентябре прошлого года личный «переговорщик» Кеннеди господин Джон Маккой, вместе с женой и дочерью, одолжив купальный костюм, мирно плавал в Пицунде с Никитой Сергеевичем. Утром следующего дня наш с вами руководитель начал выражаться воинственно и грубо, назвав нагловатые предложения американцев ультиматумом. Как результат, возникла Берлинская стена, и мы, фактически, перерезали все коммуникации в Западном Берлине.
На сегодняшний день вопрос стоит таким образом: если Запад применит силу, будет термоядерная война. Возможно, у нас после этого останется кусок тайги, а в США пустыня Невада, но все господа союзники, как у нас, так и у них, будут уничтожены. Хрущёв решил, что лучший способ успокоить Америку – её запугать.
Ведущий ядерщик Сахаров позволил себе выступить за разоружение, и хотя он, безусловно, сунул свой нос в то, что его не касается, но, товарищи, надеюсь, нам всем хочется ещё немного пожить…
В связи с этим были предприняты некоторые действия.
Во-первых, если никто не забыл, (в том числе – с чьей помощью), то в 1959 году был успешно арестован полковник Пётр Попов, первый в советской военной разведке разоблачённый агент ЦРУ.
Во-вторых, сегодня я передаю вам материалы на полковника Пеньковского. Не стану вдаваться в подробности, однако уверен: необходимо на сегодняшний день продолжить аккуратно его вести и помочь товарищу передать ещё немного соответствующих данных о состоянии нашего стратегического наступательного вооружения, запланировав разоблачение не-товарища Пеньковского не ранее октября этого года…
Владимир Ефимович вздрогнул, услышав фамилию, и переспросил, посмотрев на Гришанова:
– Вы серьёзно?
Тот медленно встал из-за стола и, кивнув на лежащую на сукне папку, сообщил:
– Сотрудниками оперативно-технического управления была записана часть его разговоров с бизнесменом Гревилом Винном, проживающим в гостинице «Украина». И это, несмотря на включённые в ванной комнате краны и громко работающее радио…
– В дополнение, – смог произнести Рашид Ибрагимович. – При негласном обыске в квартире Пеньковского… – Ян улыбался, – были обнаружены тайники со средствами шифровки и дешифровки…
Он всё ещё улыбался. Грибанову показалось, что у начальника особого отдела сейчас треснут губы от усилий удержать эту улыбку…
– С противоположного берега Москвы-реки телескопической фототехникой мы смогли «снять» на плёнку приём радиопередач, – вставил Олег Михайлович.
– У меня складывается впечатление, товарищи, что вы ведёте себя, как школьники, хвастающиеся своими оценками. Это недостойно коммунистов, – услышали докладчики.
Сахаровский загрустил. Он, как руководитель внешней разведки, не мог сегодня похвастаться подобными успехами, наоборот.
И, конечно, Семичастный, крутивший в руках ручку, показал на него и попросил:
– Мы и Вас слушаем.
Так учитель в классе мгновенно вычисляет не подготовившего задание ученика. И безжалостно спрашивает. И смотрит, как аист на лягушку – склюнуть или дать попрыгать?.. Непривычные мысли. Непривычные чувства… и привычная уже злоба на этого… этого… разулыбался тут!
Сахаровский мрачно уткнулся в бумаги.
– У меня нет бравурного доклада. Восьмого марта вернулась, полностью провалив задание, группа особого отдела. Вместо внедрения были уничтожены крайне важные фигуры. Как результат: по-видимому, кризис, связанный с военным обострением, только усилится…
Он повернулся корпусом к Семичастному, точно ожидая от него немедленного решения. Но тот сидел, безучастно глядя в окно, постукивая кончиком ручки о гранёную стенку стакана. Как тот самый учитель, заранее уверенный в том, что не услышит ничего стоящего!
Сахаровский возмущённо передернул плечами:
– Я потребовал отстранения, однако, (как всегда), товарищ полковник, решил всё по-своему.
– Ну, не всем же, как Ваське Сталину, за длинный язык и водку грудную клетку ногами ломать… – голос Яна был ровен, но отчего-то в кабинете похолодало ещё сильней.
Присутствующие вздрогнули.
– Объяснитесь, – резко потребовал Владимир Ефимович.
– Так ваши же люди, – Ян мотнул головой в сторону начальника внешней разведки. – Ваши! Вчера его решили, наконец, схоронить. Умершего от «сердечной недостаточности», занесённой в грудную клетку. Кого бояться-то было?.. Ну, давайте, продолжим в том же духе: посадим ведущих сотрудников, которые, по сути, сумели ВДВОЁМ уничтожить клоаку в центре Европы. Между прочим, теперь им в Вену надо. Чтобы как-то Ватикан потом приструнить…
«И фиг кто-то его приструнит, если вы моих посадите!» – отчетливо послышалось за этой внешне спокойной фразой.
– Я за сотрудничество между управлениями, – уже без всякой улыбки проговорил начальник Особого отдела. – За разум. И не моя вина, что у Никиты Сергеевича кукуруза в голове. И ещё неизвестно, куда кривая выведет…
– В руках эмоции советую держать! – повысил голос Семичастный.
Фраза, равная государственной измене, вырвала его из сосредоточенного оцепенения. Он резко выключил блистающую изумрудом лампу, и все увидели, как с трудом сдерживает бушующую внутри бурю руководитель КГБ СССР.
Но Ян посмотрел прямо на него и строго продолжил.
– Надо укреплять обороноспособность страны? Кто бы спорил! Но допустить ядерный конфликт мы не можем ни при каких обстоятельствах! Сегодня… э-э-э… Никита Сергеевич «на коне», а потому предлагаю: немного успокоить руководителя и принять все необходимые меры, с целью погасить нарастающее напряжение. Думаю, что только объединённые наши усилия способны на сегодняшний день как-то оттянуть предстоящий кризис. Из всего вышесказанного вытекают два вопроса: подготовка к устранению Кеннеди и второй…
– Ян Геннадьевич… второй вопрос обсуждать преждевременно, – тихо и вполне миролюбиво произнёс Александр Михайлович.
Все вздохнули. Семичастный сделал несколько больших глотков, опустошив стакан, и кивнул:
– Мы продолжаем слушать ваш доклад, товарищ полковник…
Ян подмигнул – почему-то лампе – и начал:
– Следующая серьёзная для обсуждения тема – освоение околоземного пространства. Позавчера осуществлён запуск нового ИСЗ «Космос-1»…
В московском утреннем небе ветер разгонял серые тучи.
***
— Попу отсидел! Пошли в буфет, позавтракаем – пожаловался Ян генералу, выйдя с совещания.
– Когда ты только повзрослеешь и поумнеешь, – смог дать, наконец, волю словам Рашид Ибрагимович.
– Между прочим, – сообщил нахальный полковник, – зрелый возраст – период между концом иллюзий молодости и началом галлюцинаций старости… и, вообще, тебе ли не знать, мудак с возрастом не становится мудрецом – он просто становится старым мудаком.
Худояров поперхнулся и промолчал.
…Столовая в главном здании КГБ начиналась с лозунга «Заветам Ленина верны!». Видимо, повесили для лучшего аппетита сотрудников. Следом за ним, чуть ниже, (наверное, способствуя здоровому пищеварению), висела копия картины Айвазовского «Девятый вал». В нишах по углам разместились ещё три шедевра отечественного искусства: «Утро в сосновом лесу», «Три богатыря» и «Иван Грозный, убивающий своего сына». Кроме того, заботясь о высоком партийном уровне лучших сынов Отечества, на столиках, с аккуратными и ежедневно меняющимися скатертями, точно между солонкой и перечницей, заботливо стояла маленькая вазочка с пластмассовым цветком сомнительного цвета и качества, и треугольный картонный лозунг. Надписи на гранях были достойны отдельного упоминания. Первая крупными красными буквами провозглашала: «Партия – наш рулевой!». Вторая инструктировала: «Хлеб – драгоценность, им не сори, хлеба к обеду в меру бери!». Последняя грань грозно предупреждала: «Будь бдителен!». В результате каждый сотрудник мог выбрать во время принятия пищи наиболее удобное и полезное для себя воззвание. К счастью, все посетители столовой знали, что в столовой на них смотрит хорошо видимый со всех столиков портрет Феликса Эдмундовича, а потому треугольный картон обычно не поворачивали, ограничиваясь только рекомендацией о бдительности, (отчего-то именно она чаще всего оказывалась перед глазами обедающего).
Утром сотрудников было мало, поэтому взяв глазунью, гранёный стакан со сметаной да кусок отварной колбасы с горошком, Ян, гордо держа поднос, подошёл к последней инстанции. Поймав этот гордый и честный взгляд, кассирша, (не теряющая надежду найти подходящего ей по возрасту «достойного и привлекательного мужчину»), приветливо заулыбалась. И даже добавила к двум сиротливо лежащим на блюдечке кусочкам сахара, (к чаю), призовой третий кусок!
У выхода с раздачи висело размытое меню в аккуратной стеклянной рамочке. Полковник машинально поднял на него глаза, обернулся и, подмигнув даме бальзаковского возраста, отправился к столику. Данное действие не ускользнуло от Худоярова, и последний, усевшись рядом, поинтересовался, что такого веселого Ян рассмотрел в списке предоставляемых блюд.
– Обрати внимание, действия кассирши сравнимы с походом по минному полю. Обсчёт ровно на одну копейку, – пояснил товарищ полковник.
Рашид Ибрагимович хотел, было, возмутиться, но Ян серьёзно сказал:
– Оставь бабу в покое, трёх детей кормить как-то надо… и делиться тоже, у них ведь с кассы основной навар.
Наконец, успокоив нервную систему, и, отяготив работой желудок, Худояров решил прояснить для себя самый животрепещущий вопрос:
– Ну, а кто Самого-то остужать будет…
– Мессинг пусть, – пожал плечами начальник Особого отдела. Этот вопрос его интересовал меньше всего.
***
Заслуженный артист РСФСР, Вольф Гершкович Мессинг, прославивший своё имя психологическими опытами по «чтению мысли» родился в Варшавской губернии необъятной Российской империи в десятых числах сентября 1899 года.
Из воспоминаний Алексея Полякова нам известно, как ранней весной 1962 года его навестили два генерала. Время было напряжённое, и остро стоял вопрос возможного начала войны. Мессинг впал в каталептическое состояние и дал два ответа. Один общий, для всех: «Мир будет», и второй лично для Хрущёва: «Ты не воин». Он страшно боялся, этот, уже не молодой и уставший человек. Впав в неконтролируемую панику – решился бежать. Приехав на советско-иранскую границу, Мессинг находит проводника… и через две недели появляется в Москве, снова приступив к выступлениям в Росконцерте…
Он сможет навсегда уйти только 8 ноября 1974 года. Известны его слова:
– Я очень устал. Поверьте, нет ничего страшнее, чем быть обречённым слышать чужие мысли. У меня нет больше сил…
Судьба записки, переданной Мессингом Никите Сергеевичу, не известна. Но его сын Сергей записал мнение отца о провидце:
– Странный человечек! Но! Что-то в нём есть!
Есть ещё одно озвученное мнение.
На вопрос посетившего выступление гения Ильи: «Почему Вольф Мессинг не трудится в Особом отделе», присутствовавшие за обедом услышали:
– Нам только не хватает, чтобы дух Йехуда Льва бен Бецалеля, (1), которого в Старой Праге каждая собака знает под именем «Высокий рабби Лев» у нас поселился…
Привыкшая всегда задавать вопросы Елена Дмитриевна решилась выяснить, какая существует связь между чьим-то духом и Мессингом?
– Так он его праправнук, – не замедлил с ответом Ян.
***
С утра засев в Ленинской библиотеке, Борис перерыл горы литературы о несущем свет сыне утренней зари. Не выяснив ничего толкового, он остановился лишь на описании шестикрылого серафима, вмёрзшего в лёд где-то в самом малодоступном районе Ада.
В средневековой литературе покровителя планеты Венеры представляли с тремя огромными зубастыми пастями – ими он грыз предателей и изменников. Впечатлительный Бернагард даже слегка замёрз, представив существо в действии. В желудке забурчало, и белый маг спохватился – время-то! Посмотрев на часы, заторопился за Машей.
После истории с «немецкими женщинами» уже прошло некоторое время, и родители решили снять запрет на посещение детского сада, сделав вид, что праздник уже прошел… и кому он там на самом деле посвящён, можно начать выяснять только на следующий год.
Ровно в шесть родитель открыл тяжёлые двери и переступил порог необходимого для любого строителя коммунистического будущего общеобразовательного учреждения.
Зайдя в группу, отец, близоруко щурясь, поискал своё чадо в кучке таких же, как она, девочек с одинаковыми косичками, ленточками и коричневыми платьицами, которые продавались в «Детском мире» и широко применялись мамами для ежедневного использования в детском саду.
– Маша, – позвал он, так и не вычленив из группы своего ребёнка.
Одна из девочек подняла голову и, дёрнув себя за косичку, сообщила:
– Маша в туалете стоит в углу. Она буржуинка.
Борис вздрогнул. Отчего-то детская реплика до боли напомнила ему нехорошее прошлое. Такая… безапелляционность. Он поспешил по указанному адресу. Там, среди собранных в весёлый кружок больших белых горшков, стояла его заплаканная дочь.
Пока они обнимались, пытаясь успокоить друг друга, помещение заполнили нянечка, воспитательница, старшая воспитательница и ещё кто-то, с грозным выражением лица.
– Борис Янович, – громко окликнули его. – Наш воспитательный совет решил поставить вопрос о необходимости наблюдения за вашей семьёй, как неблагополучной, и обращении к вам на работу – в вашу партийную организацию. Вы в курсе, что говорит ваш ребенок?
Борис тяжело вздохнул и полез за служебным удостоверением…
Господи, как хорошо, что сегодня за дочерью не зашла Ксения!
Через полчаса отец и дочь бежали к метро, весело измеряя глубину грязных мартовских луж. Маша смеялась и громко кричала разлетающимся в испуге голубям:
– Окончательное эмбарго на детский сад! Ура!
———————————
Рабби Лев ( Йехуда Лев бен Бецалель ), авторитетный исследователь Каббалы и изобретатель Глиняного Голема. (1).
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 7 ==========
Рашид Ибрагимович смотрел на бумаги, лежащие на столе, и, как никогда, чувствовал вопиющую нелепость происходящего.
«Я, коммунист, (стаж 26 лет), Плойко Анастасия Дмитриевна, директор воспитательного учреждения ясли-сад №16 Фрунзенского района города Москвы, вынуждена информировать отдел семейной политики районного комитета коммунистической партии о выявленных мной фактах ненадлежащего воспитания и ухода родителями за воспитанницей детского сада Кесслеровой Марией, пяти с половиной лет…».
Он читал письмо и недоумевал: каким образом оно оказалось у него в кабинете? Почему он не должен отправить его сейчас в мусор? «Вынуждена информировать…».
Утром сей документ передал САМ Семичастный. И не просто передал. Точно издеваясь над чувствами подчинённого, выговаривал: «Видимо, у вас там не хватает разума, и вы уже не в состоянии разобраться в делах, которыми Партия вам доверила заниматься! Ребёнок проживает в секретнейшем отделе страны! И в яслях – вы вдумайтесь! – рассуждает о возможной центаврианской интервенции… Мои приказы не обсуждаются, товарищ генерал, их выполняют! Ребёнка в интернат! Пока родители находятся на задании Родины… вы не справились – так там правильно научат!..»
Генерал резко встал. Бледнея, подошёл к окну и, ослабив узел галстука, на ходу стал расстегивать верхние пуговицы рубашки. Губы затряслись, а шея пошла пятнами, наливаясь тёмно-багровой кровью. Зато холод влез между пальцами, упорный холод… щеколда форточки, промёрзшая за зиму, не хотела открываться.
Рашид Ибрагимович зло упёрся в стекло кулаками, словно хотел разбить его и выйти, выйти в окно, наконец, забыть о своём вечном, липком, обволакивающем всё тело страхе.
«Сдать Машу в интернат.
Точка. Приказ.
Нет. Невозможно.
Он не станет этого делать. Никогда. Там, дома, в Серебряном бору, живёт ещё одна девочка. Его! Даша. Её тоже? Если что – её тоже?! Нет. Никогда…».
Он всегда боялся за семью, твёрдо зная, что с такой службой – семьи быть не может. Никто не смог бы сосчитать, сколько дум, сколько бессонных ночей прожил он за все эти годы. Почему-то вспомнил сообщение о смерти дочери и новорожденную внучку, лежащую в люльке. Её пальчик, высунувшийся из кокона тугих пелёнок…
Генерал выпрямил спину, развернулся. Стукнули о натёртый мастикой паркетный пол ботинки. Вернулся к столу и достал из бокового ящичка обжёгший холодным металлом его горячую руку пистолет.
В груди нарастала тяжесть.
Подержав его с минуту, и, выровняв дыхание, Худояров уже совершенно спокойно проверил табельное оружие, щёлкнув предохранителем и…
– Я те чо, карета скорой психиатрической помощи? – сквозь звон в голове услышал он.
Генерал поднял голову. Перед глазами плыло.
– Уходи, – хрипло попросил он.
Неутомимый полковник, выросший, как из-под земли, буравил его мозг чёрными злыми глазами.
– За истину платят, – шипел он. – За правду сражаются. Правда слаба! Но сила всегда на её стороне.
О чём он?..
По серому лицу Худоярова волной прокатилась обжигающая волна, в груди заломило, и он, охнув, развалился на кресле. В глазах остались непонимание, боль… и какая-то детская обида.
Злость, смешанная с раздражением, мгновенно стерлась с лица стоящего перед ним начальника Особого отдела:
– Рашид, – сквозь вату и гул чужих, лишних, ненужных голосов, с трудом, расслышал Худояров, – Я те не Асклепий, (мать его…), я те инфаркты лечить не умею. Ну, какая ты сволочь, а?!
***
…Он медленно плавал в густом бесцветном киселе. Мысли так же неспешно перемещались следом, и он даже видел их образы, почему-то аккуратно напечатанные… будто на пишущей машинке научились печатать рисунки…
«Что удержало от выстрела? Неужели, страх?»
Он представил, как Ян стоит рядом с его обитым кумачовой тряпкой гробом и, с презрением, не скрывая своего обычного неуважения, даже к покойникам, сообщает: «Дурак. Самая большая глупость – лишить себя удовольствия узнать, что завтра снова взойдёт солнце!» И эта его вечная кривая улыбочка на лице… как всегда, непочтительная…
Потом наступила темнота, и Рашид Ибрагимович стал мучительно раздумывать: зачем он так сказал?
…За окном, одуревшие от весеннего тепла, радостно орали воробьи.
«Раскрыл фрамугу-то!», – подумал Худояров удовлетворённо. И, решив, наконец, возмутиться: «О покойниках хорошо, или никак!», – открыл глаза.
***
В кабинете пахло камфарой. Суетилась, охая, мёдсестра. Серый, от ответственности и страха, секретарь громко и радостно сообщал:
– Доктор уже на подъезде!
Он медленно приподнял голову, с удивлением, отметив, что лежит на диване. Оглядел свой кабинет. В окно водопадом лилось живое светлое тепло весеннего мартовского солнца. Этот животворящий свет растопил тяжесть в его груди. Дышалось легко, и в голове, впервые за много дней, наступил мир и порядок.
Начальник особого отдела стоял к нему спиной и, читая пасквильный документ из детского сада, тихо хихикал.
«Паршивец», – улыбнулся Рашид Ибрагимович.
Он посмотрел на стол и увидел сиротливую веточку вербы, воткнутую им самим в пустую чернильницу ещё в прошлом году. Ни воды, ни даже чернил за это время в стеклянную посудину так и не налили, и ветка была засохшей.
Была.
Сейчас маленькая сухая палочка, источая нежное, едва заметное мерцание, пила солнечный свет. Из таинственной, ставшей масляно-клейкой, глубины чернильницы что-то мягко блеснуло… а в следующую минуту на ветке показалась большая серая почка, и хрупкий светло-зелёный листок!
***
Они прилетели в Австрию ранним утром и долго добирались до Вены из пригорода, где построенный во время аншлюса аэропорт неторопливо и чётко принимал воздушные суда со всего мира.
В воздухе висел серый туман, характерный для промозглой погоды конца марта. И эти мелкие капли воды старательно забирались ещё немногочисленным пешеходам под воротники. Люди вздрагивали, ёжились и ускоряли шаг.
Ксения из окна рейсового автобуса, с удовольствием, наблюдала, как молодое послевоенное поколение венцев спешит на учебу. Сидящий рядом Борис ностальгически вздыхал, при виде пожилых господ в шляпах и длинных ратиновых пальто, которые выводили своих собак, таких же уверенных в себе, как и их хозяева.
***
В этот раз государство, (в лице начальника особого отдела), предоставило им отличный номер в дорогом отеле. «Официальным представителям Советского Союза по ночлежкам таскаться не по чину!», – сообщил на прощание Ян и отправил в Европу, вручив объёмистый кошелёк,
Кесслеровы летели, не скрываясь, под своей фамилией, и эта ситуация удивляла Ксению. Как-то сомнительно было, что родная страна так беспокоилась о них – недавно проваливших тщательно замаскированную для иезуитов мышеловку. Открытое прибытие, дорогая гостиница, да ещё и куча денег.
Муж, как всегда, летел, не задавая вопросов. Чёрная паучиха давно и надёжно запеленала историка своей прочной нитью. Иногда у жены создавалось впечатление, что супругу всё равно, чего делать и куда идти – лишь бы рядом с ней!
Для Ксении же приказ звучал чётко: «Прелатура Святого Креста и Опус Деи,(1), обязана переехать в Ватикан. Мы не в состоянии контролировать разбросанные по всей Европе отделения».
В Вене долго искать её расположение не требовалось, святые отцы ещё в XIX веке облюбовали Миноритенкирхе. А потому, оставив вещи, пара сразу отправилась в расположенное рядом с храмом кафе «Централ».
– Тебе что заказать, дорогая? – спросил Борис, отодвигая тяжёлый стул для Ксении.
– Штрудель и кофе «Меланж», – откликнулась она.
Стоящий недалеко от столика официант, с грустью, смотрел на пару типичных обеспеченных австрийцев, понимая – чаевых не будет. Но, услышав французский акцент у ответившей по-немецки своему спутнику дамы, парень воспрял душой и решил провести небольшую экскурсию.
– Мадам, знает, в какое место её привёл господин? – с надеждой, начал он.
Пара подняла глаза и познавательно закивала. Воодушевлённый данным фактом, народный экскурсовод продолжил:
– Вы, конечно, даже не догадываетесь, что может объединять Адольфа Гитлера с Владимиром Лениным, а также с Львом Троцким, бароном Ротшильдом, Иосифом Сталиным, последним правителем династии Габсбургов, Зигмундом Фрейдом и Иосифом Брос Тито?
– Я полагаю, что все они бывали в Вене, – улыбнулась предприимчивому распорядителю Ксения.
– Я поражён вашей проницательностью, мадам, – хитро сощурился тот. – Но не только в Вене. Все эти господа побывали у нас в кафе, причём, в одно и то же время! Все они жили и, несомненно, встречались здесь – в 1913 году!
Приободрённый официант отправился выполнять заказ, а Борис снял очки и, близоруко сощурившись, зачем-то добавил:
– Действительный член Союза художников Эмма Ловенстрамм давала уроки в 1909 году своему приятелю и начинающему художнику Адольфу Гитлеру. Ею был начертан офорт, изображающий двух молодых людей, увлечённо играющих в этом кафе в шахматы. На обратной стороне картона стоят собственноручные карандашные подписи: её, Ульянова-Ленина и Адольфа Гитлера! Так что эта пара побывала в кафе не только в тринадцатом, но ещё и в девятом году…
Кстати, Иосиф Сталин приехал в Вену сразу после участия в партийной конференции в Кракове, которую проводили во флигеле kościól panny Maryi в декабре 1912 года. В первых числах января он перебрался в столицу Австро-Венгрии и встретился здесь с Троцким и Лениным…
Тебе не кажется, дорогая, что это очень странное место, расположенное так близко от интересующего нас заведения.
***
Для Маши наступили тяжёлые дни. Она узнала из книжки про слепого мальчика страшное слово «сирота» и, проведя параллель, загрустила. «Сложно остаться в свои пять лет без родителей!» – пояснила она Яну на вопрос о «состоянии души». Он согласился и покивал головой.
Но на следующий день серые тучи исчезли с московского неба. Маленькие растрёпанные белые облака кудрявым стадом овец собрались на появившихся сине-голубых проплешинах, и настроение у девочки немного улучшилось. Гуляющий с ней Харлампий задорно дёргал перья у недоумевающих строгих ворон, и последние явственно морщились от его прикосновений. Мрак гавкал на высунувших к солнцу мордочки полёвок. В доме хлопали двери, и дребезжали ставни. Тропарево готовилось к весне!
Погуляв, Маша отправилась в дом. Елена Дмитриевна не могла приезжать каждый день, и девочка была вынуждена исполнять обязанности хозяйки.
В последние дни, лишённая детского сада, она почти всё своё время проводила в гостиной – именно там было интересней всего. Там ели, отдыхали, читали, спорили, ругались и мирились. Здесь же, раз в неделю, просматривали почту. Большую её часть составляли журналы. Отобрав себе всё самое интересное, Маша уселась на диван и начала просмотр с журнала «Юный натуралист». Быстро пролистав его, она переключила своё внимание на новый выпуск «Вокруг света» и засмотрелась на картинки китов. В статье рассказывали о начале удивительной экспедиции Алана Бомбара.
– Лучше-е-е-е-е-е Мурзилку-у-у-у сма-а-атри, – услышала она с потолка.
– Сам смотри, – Маша дулась на кота, отказавшегося вчера прогуляться с ней по серому коридору до Храма Михаила Архангела. Харлампий так и не дождался их. Правда, девочка знала, что кот боится Яна…
Новость про путешественника была такой потрясающей, что Маша просто не могла ни с кем ею не поделиться. Но с кем?! Сегодня с ней остался только молчаливый и ответственный Илья, и он, конечно, выслушает, но с ним же не поговоришь! Он молчун, три слова скажет, а дальше только «ага» и «ну, да». Поэтому она даже захотела заплакать, чтобы как-то привлечь к себе его внимание ирастормошить. Но небо сквозь своё голубое стекло решило иначе.
Услышав шум подъехавшей машины, оба несостоявшихся собеседника переключили внимание на звуки голосов за дверью. Дверь распахнулась, и следом за Борисом Евгеньевичем, втащившим огромную корзину зелени, вошла темноволосая девушка, а следом, и Ян, явившийся раньше времени.
– Вот, знакомьтесь, – услышали встречающие. – Это Таня.
Девушка сняла серенькое пальто, со смешным, немного куцым воротничком, и тихо сказала, залив лицо красным кумачом смущения:
– Здравствуйте.
Ответ она получила далеко не сразу. Даже успела поднять глаза – убедиться, что люди всё-таки есть, а не делись куда-нибудь, бесшумно и безмолвно. А когда подняла, то покраснела ещё гуще.
На неё, широко раскрыв рот, и, прижав к груди половник, смотрел Илья.
Смотрел и смотрел.
Первым смог отмереть появившийся из ниоткуда Олладий, а девушка, автоматически, погладила висящую в воздухе голову…
Подошедшая, на правах хозяйки, Маша, заглянув новенькой в глаза, вздохнула и сказала:
– Пойдём-ка руки мыть, и я тебе про Алана Бомбара расскажу.
Потом девочка перевела взгляд на начальника особого отдела и твёрдо сообщила последнему:
– Нормальная. Сработаемся!
***
В 1942 году её мать угнали на работы в Германию. Там, на берегу реки Хант, в деревеньке Вильшузен, бюргерский хромой сынок заинтересовался ладной девкой из Курской области. В результате, в конце 44-го, на свет появилась Таня. Простые немцы к тихой и трудолюбивой молодой женщине отнеслись, на удивление, хорошо. Но в 47-м кто-то донёс и её с ребёнком, без долгих разговоров, отправили в Советскую Россию. Матери не суждено было вернуться домой. Она безвестно сгинула где-то в лагерях. Но Тане повезло. Отчасти. Чудом оставшаяся в живых бабка молча приняла внучку… на этом здравый смысл был попран. Прошедшая всю войну, передовая большевичка, коммунист – бабка не смогла смириться с этим порождением грязной крови. На беду, Таня, из-за своей тоненькой хрупкой фигурки, была признана не просто дочерью предательницы, не просто немкой по крови, но самим воплощением буржуазной дряни, из которой «со всех сторон, торчала гнилая фашистская враждебная отсталость». Вся система ценностей уверенной поборницы пролетарского интернационализма отторгала Таню, и сдерживать своё большевистское негодование она не могла и не хотела. Ни во дворе, ни в школе никогда так не унижали девочку, как ежедневно это делала её родная бабка. Осознав, насколько, (по коммунистическим идеалам), «грязной» внучка является по рождению, женщина изо всех сил старалась «исправить» Таню, вырастить её воплощением крепкой советской работницы, старательной строительницы светлого будущего. Но, как бабка ни билась, получилась «крахмальная барышня», с густыми волосами, заплетёнными в две толстые косы.
Может, поэтому и закончилось всё так, как закончилось.
В семнадцать, завершив с отличием вечернюю школу, швея четвёртого разряда Татьяна Андреева Петракова, вернувшись домой, увидела на крыльце маленький чемодан и прикреплённую к нему записку: «Фашистке не место больше в моем доме. Я тебя вырастила».
Судьба пошутила с Таней повторно. Соседка, тётя Шура, дала адрес московской родственницы. Так она оказалась помощницей в доме у Марии Васильевны Будённой.
***
Усатого жизнерадостного маршала ещё при жизни Сталина вывели из состава ЦК КПСС. Весной 1960 года Будённый, возмущённый смешками в адрес молодой жены, на банкете с размаху засадил маршалу Тимошенко в глаз! Последний быстро нажаловался Хрущёву, который захотел «вытурить за пьянку» Семёна Михайловича из армии. На счастье, Мария Васильевна Будённая дружила с Ниной Петровной Хрущёвой. Они поговорили, и Хрущёв приказал маршалу написать «покаянное письмо», прояснить ситуацию.
Прояснили.
Прощённого маршала отправляют руководить ДОСААФ и даже разрешают построить персональную дачу в Баковке. Всю свою врождённую крестьянскую смекалку Будённый, с энтузиазмом, направляет на строительство. В результате, через год он перевозит семью на семь гектаров земли с лесами, фруктовыми садами, парниками и свинофермой.
К Хрущёву стройными рядами галок летят новые анонимки: «Будённый дожился до полного царства коммунизма…».
Но Хрущёв, увидевший от легендарного маршала революции полное подчинение и преклонение, уже не обращает внимания на подобные кляузы и даже, (в пику жалобщикам), дважды награждает Семёна Михайловича «Золотой звездой» Героя Советского Союза.
***
В парниках у Будённых были проведены трубы горячего отопления – и потому вся первая зелень вызревала уже в марте. Ян же сильно любил салат и молодую редиску, а потому Борис Евгеньевич, на регулярной основе, посещал сии закрома Родины. Как он высмотрел Таню – осталось страшной тайной Особого отдела, но, в одно прекрасное утро, она оказалась на пороге дома в Тропарево, «на смотринах». Эта удивительная история никогда бы не стала достоянием гласности, если бы не воспоминания Нины Будённой, записанные Мариной Васильевой: «Тихую и скромную Таню позвали работать няней к маленькой необычной девочке, куда-то в совершенно секретное место. Мы больше не слышали про неё, но где-то в девяностые, в одном из первых журналов VOGUE, появившихся в России, я увидела нашу Таню. Фото были с приёма в Виндзоре. Среди толпы, восхищающейся рыжими корги королевы, в первых рядах, стояла женщина в элегантном розовом платье. Я не могла ошибиться! Это была она, Таня. На руке опознавательным пятном чётко выделялся необычный треугольник от ожога, случайно полученного на нашей кухне…».
———————
1. Была основана в нынешнем названии в 1928 году католическим священником Хосемарией Эскривой. Ранее называлась «отделом знаний» при Pontifical Athenaeum Regina Apostolorum. Контролирует все «тайные» Учреждения Ватикана, в том числе, и Университет экзорцизма.
========== Глава 4. На грани третьей мировой. Часть 8 ==========
Папа Иоанн XXIII. 28 мая 1963 года.
Он лежал на своём смертном ложе и смотрел, как слева от него тянулся к яркому сине-розовому плафону потолка гладкий мраморный ионический столб ̶ его безликий охранник и сосед. Столб всегда вводил в искушение, своей нежной тонкой резьбой, в виде виноградных листьев, он напоминал о далёких зелёных виноградниках Сотто-иль-Монте. Это создание великих мастеров будто пыталось передать его больному телу видимость свободы.
Кровать, расположенная рядом с узким высоким окном, прикрытым наружными ставнями, несмотря на своё расположение, не давала больному возможности видеть солнце. Он знал, что ставни предназначены для обеспечения полумрака и прохлады.
Конечно, он мог бы распорядиться – и окно распахнуло бы свои глаза, но выдержка и покорность – эти неизбежные атрибуты монастырского воспитания – не позволяли сделать лишнего. Больной засыпал и просыпался в полумраке, не делая попыток доставить проблемы тем, кто обслуживает его уставшее тело.
Однажды он даже сделал важное открытие. Если пониже спуститься с подушек, то сквозь широкие щели в ставнях можно рассмотреть небольшой клочок синего неба и обелиск, созданный в Гелиополе для префекта города Корнелия Галла, который, спустя несколько десятилетий, Калигула, погрузив на платформу, привёз в Рим.
…Когда боль, рвущая его живот изнутри, немного отступала, он, прикрыв глаза, и, не давая присутствующим повода беспокоиться, начинал вспоминать события годичной давности.
Где?
В какой момент времени? Когда и как он мог ошибиться?
Его ведь предупреждали.
***
Апрель. 1962 год.
…Кардинал Сьяраконти не скрывал своего раздражения. Это не пристало священнику, но далеко не все письма приносят радость! А ещё меньше радует необходимость их озвучивать – в этих, менее всего предназначенных для озвучивания подобного текста, стенах. На его нервозном лице, с резко натянутой на скулах, почти пергаментной, кожей, меняя цвета, быстро перемещались красные, белые и, даже синеватые, пятна.
Не успев скрыть свой гнев под маской всегда целительной молитвы, он почти наткнулся на внезапно вошедшего Папу. Тот же, поспешив поинтересоваться его состоянием, САМ протянул руку к не предназначенному для лишних глаз письму. Более того, близоруко щурясь, позволил себе его прочесть!
Подобное вмешательство плеснуло масла в костёр кардинальского гнева. Гнева, тем более сильного, что проявлять его было нельзя.
– Учитывая догму в папской непогрешимости, – между тем, мягко улыбнулся Ронкалли, – ни у нас, ни у вас не может быть большей радости, чем созерцание чистых душ.
Возможно, так внезапно появившиеся в Вене из далёкой холодной России «чистый белый и глубокий чёрный свет» помогут одолеть падких на душевные недуги сынов Адамовых. В любом случае, мы проявляем одинаковую любовь к Христу, которая даёт Церкви Его утешение. Способствуя пробуждению Бога в душах даже растленных «красной» идеологией – мы добавляем ЕМУ много радости!
Заглянув в лицо, (уже ставшее, по обычаю, смиренным), стоящему перед ним кардиналу, Папа продолжил:
– Тем не менее, что же так волнует вас? Вы были очень встревожены!
– Меня волнует только истинное учение Христово, – низко поклонился Иоанну XXIII его высокопреосвященство.
– В таком случае, нам не стоит препятствовать созданию Венской Епархии православной церкви. Маленький храм, к тому же давно существующий, на задворках австрийской столицы не сможет помешать католическому миру.
Кардинал поднял взор, и в его глубоко посаженных чёрных глазах полыхнул огонь:
– Разрешив подобное святотатство, мы можем ввергнуть паству в сомнение, относительно прямой связи между вами и Святым Духом!
Анджело Ронкалли медленно прошествовал в кабинет и, сев в кресло, скрестил руки. Тускло блеснула на пальце печать рыбака.
– Я опечален вами, – наконец, произнесли сухие губы понтифика. – Нам невозможно и помыслить, как трёхглавые жалоносные гидры подобных мыслей могут путаться у нас под ногами в преддверии открытия Второго Ватиканского Собора. Надеюсь, что никто из нас не желает начать спор с дьяволом, понося, пусть ошибающуюся в догматах, но истинно христианскую религию. Единственное, в чём я позволю себе согласиться с вами – пусть кардинал Вышинский пока останется в Вене. Назначенному на должность ректора Университета экзорцизма необходимо пожить внутри этого необычного города…
***
Странные русские люди издревле провожали свои посольства, прощаясь с родными… навсегда. Плач и стон стояли на дворах, где были отъезжающие. Особенно страшно рыдали москвичи, провожая «студиозов» при Петре Первом. «Европы» страшили.
А всё потому, что там, на далёкой чужбине, люди были оторваны не столько от своих семей, сколько от Веры. «Без Бога нет порога» – эту истину знали все.
Поляне, древляне, кривичи, дреговичи, вятичи – эти разрозненные группы племён-домоседов, объединённые властной рукой, и, превратившиеся, за тысячелетие, в единую нацию, не любили перемен. А потому, везде, куда бы ни ступила – в лаптях ли, сапогах ли – нога человека из далёкой лесной России, там первым делом ставили часовню. Она осуществляла связь путника с Родиной.
Первая торговая колония с домовой церковью в Европе была образована в Токае на рубеже XVI века. Занимаясь закупкой для царского двора сладкого венгерского вина, купцы привозили с собой батюшку, молились и славили Бога. Прибывший в 1701 году в Вену с постоянным посольством князь П.А. Голицын свою первую депешу шлёт, требуя русского священника: «нельзя на чужбине окормляться греческим да сербским духовенством…».
В 1761 году, уже никого не спрашивая, и, не оглядываясь на Ватикан, в Аугсбург – заключать мир, после Семилетней войны, едут с походной церковью во имя Святой Троицы, а при ней – иеромонах Наркисс Квитка и два священнослужителя рангом меньше. Они же, после неудачных переговоров, отбыли в Вену, где и остались.
Вскоре, к ним из Гааги прибыл ещё один священник, Симеон Матвеев. Так, впервые, в самом центре Европы католической зажгла свечу вера православная.
Но только спустя сто лет, протоиереем Михаилом Раневским неведомыми путями было исходатайствовано разрешение на строительство православного храма. То ли сыграла свою роль научная деятельность протоиерея, многочисленные переводы с греческого на немецкий язык; то ли, (может быть), его близкое «духовное» знакомство с женой графа Андраши, внучкой Станислава Понятовского и лучшей подругой императрицы Сисси – неизвестно. Но так или иначе, каменный Свято-Николаевский собор был освящён 17 апреля 1899 года.
В отличие от уничтоженного во время войны здания посольства, храм сохранился, и в октябре 1945 года, несмотря на протест Папы, был торжественно открыт, как приход Московского патриархата. Причём именно для этого прилетел спецрейсом, (по распоряжению Сталина!), архиепископ Фотий, (Топиро). В 1946 году, также проигнорировав католический мир, в Вену назначают викария патриаршего, экзарха в Западной Европе епископа Сергия Королева. Сергий Королев… ещё в 1943 году предсказавший победу СССР в мае 1945, описавший взрыв «уничтожающего само бытие чёрного гриба в далёкой стране жёлтых людей», прибыл в Австрию, получив какие-то чёткие инструкции.
Он трагически погибнет в 1956 году, случайно упав на пешеходном переходе под колёса резко тормозящего автомобиля, в самом центре Вены, рядом с церковью Миноритов, оплотом Опус Деи, построенном в строгом готическом стиле.
***
В отличие от своего вечно замерзающего и боящегося любого сквозняка мужа, (немец, что с него взять!), Ксения чувствовала себя в городе Моцарта и пирожных, как актриса на сцене, перед переполненным восторженными зрителями залом.
Её стройная фигура, густые, уложенные в непоколебимую причёску, состоящую из витиеватых локонов, волосы; классический овал гордого лица и всегда со вкусом подобранная одежда – всё это не могло не привлекать внимания. Если в Москве она часто ловила на себе взгляды осуждающие, (ишь, расфуфырились!), то здесь, на родине оперы и Штрауса, все были просто обязаны восхищаться ею.
Коротко обсудив с мужем только что созревший план – она, не собираясь вдаваться в подробности, шла в открытые двери Храма, как море, которое катит свои никогда не останавливающиеся и не поворачивающие вспять волны.
– То, что наука называет тактическим мышлением, слабо на это похоже, – шёпотом бурчал Бернагард, схватив шляпу, и, спеша вслед за женой. — Хотя, в нашем случае, и этот идиотизм может сработать.
…Их встречала весьма кокетливая фреска, изображающая Франциска Ассизского и стоящий перед ней господин, одетый в классические орденские одежды. Шерстяная, подпоясанная пеньковой верёвкой тёмно-коричневая ряса, с висящей на поясе гроздью чёток, да сандалии, надетые на босу ногу, смотрелись на нём так, как смотрелся бы костюм Арлекина на отце Василии.
– Наш Храм объявлен национальной итальянской святыней и освящён в честь Марии Снежной. Стены его добры для всех, – услышали авантюристы голос полуодетого гражданина. И воззрились на оного весьма скептически.
– Лёгкостью и добротой, видимо, веет от статуй королей Оттокара Пржемысла и Леопольда Славного, – мрачно пошутила Ксения по-французски.
На звук её голоса в пустом храме откуда-то сверху, как рой пчёл, полетели и замелькали вьюгой перед глазами Бориса маленькие чёрные точки.
– Устав вашего ордена предписывает уход за больными и проповеди, а не нападение на путников, – услышал он злой голос жены. – Борис, хватит пялиться на Изабеллу Арагонскую, эта дама жгла еретиков, пытаясь согреть себя при жизни, и её статуя холодна как лёд.
– На нас насылают морок, милая, – почему-то покраснев до кончиков ушей, недовольно завершил её речь муж.
– Хорош морок, только полуголый, – продолжала комментировать вошедшая в Храм, вгоняя в краску заодно с мужем и хотевшего, было, возмутиться монаха.
Женщина резко повернула голову к рясооблачённому, и маленькие металлические набойки тонких каблуков её туфель стукнули наподобие пистолетного выстрела.
– Мы, пришедшие с миром, несущие свет и тьму, верующие в Единого, спрашиваем, видите ли вы то же, на что смотрим мы? Каждый день мы станем приходить к вам, в ожидании ответа.
– А если нет? – так же громко и пафосно спросил рясовладелец.
– Тогда удачи вам, господа, возможно, мы встретимся в аду, – зашипела Ксения, совершенно не умеющая ждать, и на белоснежном мраморном теле Маргариты Маульташ появилось чёрное жирное пятно.
Борис торопливо достал платок и, почти прыжком приблизившись к изваянию, стёр чёрную копоть.
– Она ни в чём не виновата, дорогая, – осуждающе сказал он жене.
– Бабник, – ответила ему благоверная и стремительно покинула Храм.
Борис ещё раз извинился перед статуей, и, надев шляпу, собрался уходить, но развернулся, и, сделав несколько шагов к одетому в рясу босоногому господину, со вздохом, сообщил:
– Женщины.
Затем, сунув в ладонь опешившего монаха грязный от сажи платок, быстро вышел, торопясь догнать жену.
***
Тёплые лучи апрельского солнца своим весенним светом отмывали от оставшейся после зимы грязи тропаревский лес. Ночной холод исчезал. Над ещё костлявыми деревьями, только поднимавшими свои соки к ветвям, на которых уже через неделю должны были распуститься клейкие зелёные новорожденные листья, каркая, летали две вороны. Они кружили над стоящим на полянке, одетым только в спортивные штаны и майку человеком, в небольшой надежде, что тот упадёт и предложит оголодавшим после зимы пернатым себя на завтрак. Однако, как сверху, так и при ближайшем рассмотрении, было понятно, что от отдыхающего ни свет ни заря товарища идёт пар, он жив и не готов ещё, в силу этих прискорбных обстоятельств, предложить себя на закуску.
Разочарованно покаркав, вороны полетели в сторону деревни. В этот момент, рядом с размышляющим о несовершенстве мира, появилось сотканное из теней тёмное пятно, в котором находилась маленькая кудрявая девочка в смешной байковой синей пижаме, тапочках и с большим чёрным котом.
– Привет! – сообщила она стоящему.
– Ян узнает, прибьёт, – также размеренно и неторопливо ответил, не обернувшись, принимающий воздушные ванны. Словно девочки в тёмных коконах – самое обычное явление для апрельского леса.
– Его-о сегодня-я-я-я дом-м-м-ма-а-а-а не-е-ет, – мяукнул кот.
– Холодно ещё, замёрзнешь, – продолжил пояснения человек, стоящему в коконе ребёнку.
Малышка вытянула из серых теней руку, дотронулась пальчиком до запястья и мурлыкнула, словно тоже была из кошачьего племени:
– Ты ей тоже нравишься, Илья-я-я-я.
Кокон быстро растворился в воздухе.
Богатырь чертыхнулся и повернул в сторону большого тёплого дома под железной крышей…
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 9 ==========
Илья считал ступени, поднимаясь по лестнице. Когда число сосчитанных им плит перебралось за отметку триста с гаком, он понял, как ненавидит все эти серые безликие бетонные ступеньки в огромных пролетах бесконечной многоэтажки.
Богатырь шёл неторопливо, стараясь не сбить дыхания, медленно считая каждый свой шаг. Ступени вились серпантином, щербато улыбаясь путнику своей кривой каменной улыбкой.
Он устало переставлял ноги, поочередно сгибая колени, и его мысли, так же неотступно, и, в то же время монотонно, извивались под стать его пути.
«Зачем я карабкаюсь вверх? – пробегала мысль. – Кто послал меня сюда? – внахлест первой проскакивала вторая. «Как я здесь оказался?.. Как? Как?..».
Наконец, Илья поднял глаза на бесконечно серый массив ступеней впереди. Ещё так далеко.
Так далеко…
На стене сбоку что-то противно копошилось. Он присмотрелся и увидел серые маленькие крылышки шевелящегося ковра из… моли?
Да, моль. Мелкие пыльные бабочки… стена под ними напоминала остатки некогда богатого и яркого шерстяного ковра, который под действием острых жвал сотен тысяч насекомых давно превратился в жалкие лохмотья.
С какой-то непонятной целью, Илья протянул к стене руку. И пожалел. Секунду помедлив, моль, эта жуткая крылатая орда стала перелетать… переползать… на его рукав. Богатырь попытался стряхнуть с себя отвратительно шевелящуюся гадость, но насекомые крепко прицепились к руке и ползли-ползли-ползли. Трепыхали крыльями, осыпали пылью, шуршали цепкими лапками. И неотступно ползли-стремились вперед – к открытой коже. До Ильи стало доходить, что он редкое лакомство, и тогда бесстрашный офицер повернулся и побежал вниз, к спасительной тьме.
Он спешил вниз, перескакивая сразу по несколько ступенек, а серая орда стелющимся шелестящим ковром спешила за ним на своих бархатных серых крыльях, оставляя после себя пыльцу и шевелящиеся останки стоптанных миллиардом маленьких лапок тел.
Наконец, бешеные прыжки вниз увенчались успехом, и вдали показалась небольшая площадка с узким, похожим на бойницу окном. Илья остановился и стряхнул с себя оставшихся насекомых. Затем поднял голову и оцепенел. Серая армада, по-прежнему, волной стремилась к нему.
Парень лихорадочно озирался. Тёмный от старых белил, треснутый подоконник, да узкое, наглухо застеклённое окно являлись единственным спасением. Он разогнался и, резко выбросив вперёд кулак – ударил. Стекло со звоном полетело вниз, рассыпаясь на тускло блеснувшие осколки.
За окном властвовала зима: кипела метель, и её синеватые снежные хлопья кружились густым киселём, оседающим всей своей клейкой массой на землю.
«А где же весна?», – мелькнула в голове мысль. Гул вьюги складывался в звуки праздничного барабана, призывающего граждан посмотреть на казнь. Его казнь. Эта страшная мелодия, напоминающая реквием Моцарта, сводила с ума. Илья встал после падения, отряхнул снег с колен и побежал…
И сел, задыхаясь, на постели.
***
С момента отъезда Кесслеровых прошёл месяц, и богатырь, просыпаясь каждое утро в холодном поту от шипящего смеха и далёкого колокольного звона из ниоткуда, никак не мог успокоить себя. Последнее время он стал слышать дополнительные звуки – от вбиваемых в гроб гвоздей. Звуки, которые его самого пробивали на страшную лихорадочную дрожь. Илья сильно осунулся и похудел. «Откуда этот постоянный жуткий сон и звуки?» – вновь и вновь спрашивал он себя.
Ответа не было.
Дни шли за днями, ночи сменялись ночами, кошмар следовал за кошмаром…
У Ильи появилось навязчивое желание выпить водки перед сном. Он ловил себя на мысли, что никому, в общем-то, здесь не нужен. Его терпят из жалости. А приглашённая к Маше няня смотрит на него с плохо скрываемым презрением. Ему стал неприятен прежде любимый им шум дождя. Стала раздражать рассудительная малявка. Из рук всё падало и ломалось…
Наконец, внимательный сержант отметил у него регулярное отсутствие аппетита.
– Почему вы перестали есть суп, товарищ капитан? – за воскресным обедом спросил он у Ильи.
Последний, швырнув ложку на стол, случайно задел и почти полностью перевернул тарелку. Суп плеснул на скатерть, брызгами рассыпался по тарелкам и хлебнице… Илья резко встал, и тут, наконец, его состоянием заинтересовался Ян. Вернее Маша.
– Ну и вид у нашего Ильи! – констатировала девочка. – Ян, а вот ему, почему-то, можно бродить и по коридорам, и в страшных снах, а мне нельзя даже только по коридору, да ещё и с Олладием. Я же в сны не лезу. Так нечестно!
Начальник Отдела на мгновение перестал хрустеть редиской и, почему-то, строго посмотрел на Таню.
– Скажите, а вы не бывали случайно за границей? – вежливо поинтересовался он.
И без того молчаливая, девушка, загоревшись огненным цветком, встала.
– У неё папа немец, как у меня, – вместо Татьяны начала пояснять Маша.
– Только мой папа Боря просто фриц, а её – настоящий фашист, – гордо закончила малявка.
Теперь за столом краснели и бледнели двое.
– Ну, что поделаешь, родителей не выбирают, – доев суп, сообщил, после небольшой паузы, Ян.
– Однако, не погибать же среди моли и пыли? У нас Илюха – сплошное занудство. И такие весёленькие кошмарики не в его характере. Морок это. Наведённый. Танюша активировала. Надо нам родословную её посмотреть. Думаю, что это окажется интереснейшая вещь.
– Чего? – скорость мысли начальства порой была непосильна даже для Ксении, а Илья, тем более, не выспавшийся, и вовсе за ним не поспевал. – Чего интересно?
Ян по-птичьи склонил голову набок, изучил подчиненного взглядом и констатировал:
– Илюх, ты не просто зануда. Ты ещё и гад. Когда тебе взбредёт в голову прирезать нас? Хотя думаю, что ты скорее сам в петлю, чем нас по очереди.
– Ну… – что сказать ещё, замороченный, в прямом и переносном смысле, богатырь не представлял.
Ян вздохнул.
– Что думаешь, Василий Иванович?
– Думаю, – перекрестился священник, – наш успех – это способность шагать от одной неудачи к другой, не теряя энтузиазма.
– Ну и ладно. Таня, не краснейте так, вам не идёт кумачовый румянец. Нормально всё. А ты, богатырь, помни, что заглядывать слишком далеко вперёд – недальновидно. Разберёмся.
***
Вечером Ян пришёл к Илье.
Поставил на прикроватную тумбочку два широких коротких стакана и большой квадратный хрустальный графин. И, как фокусник, извлёк ещё и тарелку с тонко нарезанным сыром.
– Выпьем! – провозгласил он. – Виски. Дрянь. Но стоит… Macallan 1926 года. Из графина празднично булькнуло в стакан. – Объясняю, для тупых. Влюбился ты. В Таню. А она, похоже, тоже к тебе неровно дышит. Ну, морок и активировался. Понимаешь, это негласно, конечно… но у многих детишек, которых в своё время готовили к отправке к Союз, бывают… сложности. Проблемы. Кто-то даже про гипноз говорит. Мол, поработали с ребятами добрые такие личности в сутанах, заложили «бомбы» на будущее. И живут, себе, люди, растут, не зная, когда в их сознании сработает заложенный приказ, и что по этому приказу сделается. Только не у всех по приказу срабатывает, бывает, как у Татьяны – на сильное чувство. Там Ксюха голову епископам морочит, а они тут… пролезли.
Он покрутил в руках стакан, а затем сообщил в пространство: «Чин-чин!».
– Ты, Илюха, гору башкой не прошибай. Я волков люблю. Собаки смотрят на нас снизу вверх, кошки – сверху вниз. Лишь волки смотрят на нас, как на равных. А вот кто ты – тебе и решать. Равный, или как?
Одеяло, прикрывавшее ноги богатыря, зло улетело в стену.
– Чудовище, – произнёс он.
Ян посмотрел на него и пожал плечами, мол, чудовище, и ладно, как только не называли.
Илья резко сел и пояснил:
– Я чудовище. Не нужен я здесь. Балласт.
– Чудовища всегда были добры ко мне, – засмеялся полковник. – Ты пей. Реально классное пойло. Лично я взял от алкоголя много больше, чем он забрал у меня. Просто надо знать, с кем, когда и сколько. – Потом выдержал паузу и добавил. – А главное что? Истина! Она всегда где-то рядом.
Через час графин опустел приблизительно наполовину, а капитан из Особого отдела КГБ выяснил, что Ян долголетием обязан спорту, потому что им никогда не занимался. А также тот важный факт, что ложь успевает обойти полмира, пока правда всего лишь надевает штаны. И ещё, и ещё, и ещё…
В результате, у Ильи исчезли разом все старые вопросы, зато родился один новый:
– Товарищ полковник, а сколько вам лет?
Нетрезвый чекист мерзко захихикал и сообщил отвратительно тонким и слащавым голосом:
– Ой, милок, ну надо ли тебе такое знание! – После чего пожелал спокойной ночи и, захватив графин, медленно удалился.
Илья уснул. И на этот раз ему ничего не снилось. Разве что, где-то далеко промелькнула синяя байковая пижамка, да заставил чихнуть пушистый кошачий хвост.
***
Ольденбургский дом велик. Эта династия немецкого происхождения оказалась неразрывно связанной с королевскими семьями Дании, Норвегии, Швеции, Греции, Австрии, Великобритании. К младшей ветви герцогов принадлежат все Романовы, начиная с 1762 года. Вся Европа! После смерти великого герцога Фридриха Августа в 1931 году главой великогерцогского дома стал его хромой сын Николай. От первого брака с принцессой Еленой Вальдек-Пьермонтской, умершей в 1948 году, после долгой и мучительной болезни, он имел девять не совсем здоровых детей, трое из которых живы и поныне. Единственный ребёнок, обладающий отменным здоровьем, Антон Гюнтер, произвёл на свет здоровое потомство, продолжившее род. Сегодня главой семьи является единственный сын Антона Гюнтера, герцог Кристиан.
Во время Второй мировой войны герцоги проживали в городке Вильдесхаузен. В кирхе города есть метрическая запись о рождении Татьяны от Николая Ольденбургского. В графе «мать» стоит прочерк и крест. Такие обозначения ставили при рождении детей от нерегистрируемых, пригнанных на работу восточных славян или евреев.
Следы Татьяны мы находим ещё в одном документе. В мартовском (1947 г.) отчёте Управления репатриации среди списков направленных в лагеря Мурманской области под номером 3241 числится Анастасия Петракова, (возвращённая в СССР из Вильдесхаузена, работавшая домашней прислугой в семье Николая Ольденбургского), с дочерью Татьяной 3,5 лет. Там же указано, что ребёнок изъят насильно у немцев, утверждавших, что девочка официально зарегистрирована под фамилией Вальдек-Пьермонт, (девичья фамилия первой жены герцога).
После возвращения в СССР ребёнок был направлен к родственникам в Смоленскую область. В Советском Союзе дети за грехи родителей не отвечали, (до 12 лет)…
***
Стефан Вышинский польский кардинал, архиепископ и митрополит Варшавско-Гнезненский, давно не чувствовал подобного раздражения. Не то, чтобы ему сильно вредило мелкое покусывание, ежедневно совершаемое двумя шавками из России, он не смел снизойти до гнева на ничтожных посланников… но то, что его мощная нить, проложенная к человечку из окружения в Москве, была разорвана – это пугало. Она была уничтожена без следа – кем-то неимоверно сильным, и это знание ещё больше вводило в ступор и угрожало ему и ордену.
– Мы не смогли найти конца, – хрипло рассказывал ему монах Симон, сильнейший из известных ему братьев. Трое суток он провёл в бреду и, только сейчас, очнувшись, смог дать какие-то разрозненные показания. Силы настолько покинули монаха, что даже его посох, лежащий сейчас на коленях, представлял для Симона тяжесть и лишний груз.
– Там тишина, пустота, впереди ничего нет, – хрипло рассказывал он, с трудом сидя в кресле. – Я не могу больше ничего. Словно выключили свет. Погасили солнце. Я очень стар. Что со мной?
Симон протянул тонкую птичью, будто истлевшую руку к камину. Трещащие березовые поленья, лежащие за решёткой, на миг вспыхнули ярче и продолжили затухать. Монаха бил видимый глазом озноб. Епископ протянул к прутьям руку, передав немного силы, и в помещении запахло благовониями, слабый дымок потянулся вверх.
– Вы учитель мой, но даже вам, сильнейший, не спасти меня, – почти шептал синими губами монах. Его голос, сухой и ломкий, то и дело срывался на какой-то пронзительный и неестественный треск.
– Я умираю, padre. Там, в России, есть кто-то из НИХ, и у него есть преимущество, – голос почти исчез. Кардинал наклонился над сползшим с кресла телом.
– Какое? – выдохнул он.
– Молодость, – был страшный, убивающий Вышинского ответ.
Монах испустил дух, а епископ поспешил телеграфировать о событии… в Вашингтон.
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 10. ==========
— О чем размышляешь, милый, — мурлыкнула Ксения и потянулась за пеньюаром.
Как ни странно, настроение было хорошее. Несмотря на пребывание за границей, вдали от дочки и команды, несмотря на угрозу со стороны «святых отцов»… Женщине определенно нравилась эта размеренная, спокойная и… такая обеспеченная жизнь. Нравилась самостоятельность. Даже с врагами повезло! Ксения с удивлением поняла, что ждет неторопливых ежевечерних походов в Миноритенкирхе, так раздражающих монахов и так невероятно умиротворяюще действующих на неё.
Странная, темная, ненасытная энергия, так долго копившаяся в теле женщины, теперь постепенно вытекала. И это было замечательно! Едва ли не впервые в жизни внутренняя чернота не мешала, а даже наоборот, помогала горячей чистой силе неторопливо собираться и, смешиваясь с клубками белого, такого же огненного пара, изливаться на бедные выбритые тонзуры. Уходило то, что мешало, мешало так давно, что она привыкла и не осознавала этого. Будто человек, давным-давно привыкший носить в теле килограмма два осколков, притерпевшийся к боли и неудобству, вдруг избавился от большей их части… и теперь наслаждался невероятной легкостью бытия.
По утрам семья завтракала в отеле и шла гулять. Музеи, парки, соборы — и Ксения слушала исторические хроники, ежедневно извлекаемые Борисом из памяти, и была так же счастлива от его постоянного присутствия, как счастливо плела свой темный кокон ее подруга, закутывая непроницаемым щитом его хрупкий белый свет.
И вот еще одно утро!
Ксения встала и, потянувшись, резко дёрнула шторы. Солнце ворвалось в спальню и затопило ее. Мягко обняло женщину солнечными лучами, подсветило нежным утренним светом пышные волосы…
Борис зашебуршился сзади и подошел к стоящей в столбе весеннего прозрачного тепла жене. Прекрасная, прекрасная…
— О мудрости твердят: она бесценна, но за неё гроша не платит мир, — пропел он и поцеловал любимую в висок. — Я решил их загадку.
Довольно вздохнув, Ксения подхватила расческу и, посмотрев на хитро щурившего глаза мужа, принялась расчёсывать волосы. Она ждала сказки.
— Я о мозаичной копии фрески Леонардо, - пояснил супруг. - Мне даже кажется, что я понял замысел Великого и «Тайная вечеря» из Милана — одно живое противоречие официальной версии жизни Иисуса Христа.
Жена обернулась и удивленно посмотрела на Бориса. Он смутился своим пустым разглагольствованием и притянул к себе тёплую тонкую фигуру. Она засмеялась и упала на кровать. Продолжение догадок пришлось временно отложить.
На завтрак они не пошли.
Ближе к вечеру, уже в кафе, он продолжил:
— В 1814 году заказанная Наполеоном у итальянца Джакомо Рафаэли мозаика была готова. Двадцать тонн камня, двенадцать пластин, в каждой по десять тысяч миллиметровых цветных кусочков… такая работа может быть сравнима с трудом Великого мастера. Точнейшая копия. Но к тому времени Император уже стал нищим, выкупить работу не мог. На счастье художника, тесть Наполеона император Франц выкупил шедевр. И представь: мозаичное полотно оказывается слишком громоздким для Бельведера, и тогда его дарят общине миноритов. Странный и весьма дорогостоящий подарок.
— И что же интересного в этой фреске, кроме купли-продажи? — история казалась женщине скучноватой. — Очень вкусное мороженое. Давай купим ещё одно.
Она хитро посмотрела на Бориса, и он покраснел. Его кумиру было неинтересно.
— Есть кое-что. Понимаешь, там рядом с Иисусом сидит… женщина. Его жена. Любой тридцатитрехлетний еврей обязан быть женатым человеком. Это не Иоанн, это Мария Магдалина, — быстро закончил он свой рассказ. — Она и есть тот самый Святой Грааль. Его нет на полотне художника, но чем-то же причащались апостолы. То есть отношение церкви к женщине только как к сосуду греха противоречит христианству…
- О? Интересно… - потенциальный «сосуд греха», счастливо поедающий мороженое, взглядом пообещал мужу много чего хорошего. Тот воспрял духом:
- Есть ещё одна вещь. Если предположить, что хлеб в руках апостолов - музыкальная нота, то на фреске зашифрован гимн. Семь нот — семь церквей апокалипсиса, и верхняя — ассоциация со вторым храмом. Этот храм находится в Смирне.
Ксения доела вторую порцию и удивленно подняла на супруга глаза. Он молчал уже целых три минуты.
— И? — напряглась разведчица. — И при чем тут какая-то Смирна?
— Смирна — это старое название Измира. Если мы с тобой сейчас вспомним недавнюю сводку, то (возможно, это я сумасшедший) именно там разместили эскадрилью «Юпитеров», а это 15 ракет с подготовкой к пуску всего в 20 минут и дальностью полёта в 1600 км. Ядерный удар по Советскому Союзу.
— То есть… если верить… если «Тайная вечеря» - зашифрованное пророчество, то Измир – возможное начало апокалипсиса? – Ксения прищурилась, взвешивая и оценивая… - А знаешь, похоже. Надо сообщить.
Они не пошли на променад и монахи в Миннориттенкирхе замерли в тот вечер недоумении, словно их обчистили самым нелепым образом. Впрочем, особого выбора у святых отцов и не было, и единственным девизом оставалось «ждать, а не действовать».
Семье Кесслер предстояло такое же нудное ожидание с попыткой отделаться от тревожных глупых мыслей и досады. В Москву свои догадки они сообщили, новых указаний в ответ не последовало. Ни отзыва на Родину, ни команды на штурм церкви. Ни даже совета оставить все это и заняться… чем-нибудь. Борис в который раз уверил себя в своей же непостижимой глупости, а Ксения, взвесив несовместимое, ругала свою интуицию (в лице пушистой и такой же поникшей подруги) за то, что она не остановила ее во время.
Они тоже ждали. Борис возобновил свои ежеутренние упражнения на растяжку, а Ксения — завтраки исключительно йогуртами и полное отсутствие ужинов.
***
Владимир Ефимович (Семичастный) даже не желал скрывать раздражение. Антирелигиозная пропаганда, активно насаждаемая после октябрьской революции, делала свое дело. И в сознании подавляющего большинства граждан Советского Союза любые церковные события и религиозные вопросы немедленно получали ярлык «поповские глупости и мракобесие». И то, что сейчас библейские истории стали предметом обсуждения на серьезном совещании, бесило неимоверно. Но приходилось терпеть, хотя все началось именно с этой исторической справки.
— Религиозные источники сообщают нам, как евангелисту Иоанну, пребывавшему на острове Патмос во сне, рассказали о далеком будущем, о семи церквях и вере в Иисуса Христа…
Семичастный поднял глаза и увидел как Грибанов, Сахаровский и Худояров одновременно вздрогнули. Понятное дело, они тоже были советскими гражданами…
Между тем полковник продолжал:
— Тайна семи. Семь звёзд в правой руке Бога. Семь светильников — семь церквей. Хотя я лично думаю — религий. Обо всем можно прочитать в немного запутанной и не совсем внятной книге Нового Завета — в откровениях Иоанна Богослова, более известных нам как «Апокалипсис». Все перечисленные в книге церкви находятся на территории современной Турции. Правда, их названия смущают, так как в современном мире есть совершенно другие точки на карте с подобным именем: Эфес, Смирна, Пергам, Фиатира, Сардис, Филадельфия и Леодикия. Кстати, свеженький Филадельфийский эксперимент сорок третьего года это ещё не вся Филадельфия, как и история в Фатиме (Фиатире), — полковник мерзко хихикнул, потом сделал глубокий вздох и после театральной паузы продолжил:
— На сегодняшний день мы имеем размещённые в Измире (Смирне - второй церкви Апокалипсиса) замечательные ракеты PGM-19 «Юпитер», средней дальности, легко и непринужденно долетающие до Москвы. Между прочим, за двадцать минут! А я предупреждал!
Вечно невразумительные, какие-то окрашенные в мрачные средневековые тона доклады бодрого и ехидного полковника, мягко говоря, нервировали. Но этот, этот, наполненный стойким пренебрежением к и без того неспокойному состоянию духа, окончательно вывел из себя. Генерал пропустил через себя уверенность в стопроцентной надежности прослушанной информации - даже чепуха, которую мог нести этот человек галлонами, всегда оказывалась истиной… Но что делать! Просто он не хотел (ну не хотел – и все!) слышать ничего более удручающего и разрушающего его уверенность в победе и над заокеанским врагом, и в том, что земля круглая, и что коммунизм не мечта, а светлая будущая реальность!
Между тем этот поборник веры в Господа Бога (с сомнительным прошлым) поднял свой незамутненный мозгами взгляд и собравшиеся услышали невероятное:
— Мне кажется, вы встревожены? Что вас волнует?
Сумасшедший дом… Заседание КГБ, на повестке дня возможная мировая война, а докладчик этаким докторским тоном интересуется, чем обеспокоено начальство! Он бы еще самочувствием поинтересовался!
Председатель Комитета государственной безопасности сделал два глубоких вдоха и зачем-то посмотрел на часы, словно движение минутной стрелки отсчитывало не время заседания, а его собственную жизнь.
— Меня волнует то же, что и всех нас, — выдавил он, с трудом переваривая информацию и решив скрыть подлинные мотивы раздражения. — Советский Союз - это не благородные слова, не игрища между Вашингтоном и кликой безумцев в рясе, не стоны о масонах иавантюристах. Выражайтесь чётче! Вы считаете наши ответные действия неправильными? Несмотря на все наши усилия, новый подводный флот сможет нести ядерный заряд не ранее следующей весны. Нам как обороняться?
Ян помолчал и, пожав плечами, вдруг сел. Потом тоже посмотрел на часы, вздохнул и сообщил в пространство:
— Надо сделать все, чтобы Хрущ не просрал страну! Теперь главное — ракеты из Измира улететь не должны. Нам нужен аккуратный теоретический противовес. И быстро. Пеньковского не трогаем. МИД в известность не ставим. Вам, Владимир Ефимович, я бы порекомендовал лично поговорить с Баграмяном. Доставку грузов тоже желательно осуществлять нашим торговым флотом.
В кабинете стало холодно. Сидящий рядом Худояров вдруг понял, кто сейчас отдаёт распоряжения в кабинете. Апрельское солнце споткнулось о толстую льдину, возникшую из страха сидящих перед будущим.
***
После национализации Кастро филиалов американских банков 9 октября 1960 года США прекращают все операции по фьючерсным контрактам на поставку нефти на Кубу и заодно по экспорту сахара - фактически приняв решение о полной экономической блокаде острова. 2 января 1961 года были разорваны дипломатические отношения между странами. На следующий день Дуайт Эйзенхауэр отдал письменный приказ о подготовке военного вторжения на остров и физическом уничтожении Фиделя Кастро. 14 апреля американцы начали военную операцию в бухте Кочинос (бухта Свиней) и пятнадцатого на Кубу послали аж восемь бомбардировщиков, два из которых были удачно сбиты зенитным огнём. 17-го высадили дополнительный десант — «бригаду 2506».
Но Эйзенхауэр забыл про подготовку советских морпехов. Данные о них засекречены до сих пор. Однако известно, что к 1962 году советский военный контингент на Кубе составлял 52 тысячи человек. Впервые в мире была применена вертолетная авиация.
После Второй мировой это был уже третий конфликт между двумя супердержавами: корейская война, территория Западного Берлина и … Куба. Страны стремительно наращивали свою военную мощь. США не могли простить коммунистам проигрыш в космической гонке. Провал операции на Кубе вызвал огромное раздражение в ЦРУ. Америка реально начала готовиться к ядерной войне.
***
Илья поставил перед собой задачу каждый день интересоваться делами Татьяны, чтобы ни говорливая Маша, ни гадский Кот, ни сержант, даже не имели возможности делать какие-нибудь предположения. Он искренне считал, что этого достаточно. Увы, никто не слеп больше чем тот, кто не хочет видеть. Но Татьяна все так же вспыхивала зарей, завидев богатырскую фигуру, а он по-прежнему не знал, куда в ее присутствии деть руки и как глаза заставить смотреть куда-нибудь в другую сторону… И это состояние неопределенности было настолько мучительным для всех, пожалуй, кроме нагло улыбающегося полковника, что только надежда на будущее летнее тепло и скорые возможные перемены позволяли всем живущим в доме не разбежаться кто куда. Отец Василий стал регулярно крестить «паству» за столом, а Елена Дмитриевна настолько уставать на работе, что неделями отсиживалась с головными болями в своей квартире в Москве. Татьяна же, которая в силу своей юности считала виноватой себя, переносила повисшее в доме недоумение мучительнее всех. В этой почти приобретённой ею семье было настолько хорошо, что одна мысль о потере своего пусть виртуального, крошечного, но все-таки счастья, вводила в горестное затруднение и девушка периодически застывала соляным столбом, не в силах сделать ещё шаг или сказать слово.
В Тропарево удивительным образом под одной крышей мирно проживало несколько совершенно различных миров, каждый из них, будучи независимым и свободным от действий других членов этого маленького коллектива, сливался в одно гармоничное большое целое, с полным правом называя свое независимое окружение семьей!
В общем, абсолютно все ждали, когда же все разъяснится.
Вечером Ян долго о чем-то беседовал с Харлампием. Вскоре последний, крестя все пройденные им насквозь стены, появился в гостиной, молча поклонившись собравшемуся там играть в лото обществу.
— Что не так? — буркнул Василий Иванович, подняв взгляд от стола.
— Так все, — исправил вопрос на утверждение вошедший следом начальник Особого отдела. — Наш доморощенный святой отправляется со мной в Ватикан, в гости, так сказать… Кстати, лично ты берёшь Елену и летишь в Вену. Там ваш Синод Венскую и Австрийскую епархию организует, вот и посмотрите, какая она получается. А все остальные — отдыхать едут! На юг! Лето впереди. Ты, Илья, ко мне перед сном загляни, я тебе подробно расскажу про отдых!
***
В распотрошенных архивах КГБ, которые желтыми бумажками вытряхивал из опечатанных сургучом коробок озверевший в девяностых от ощущения безнаказанности пролетариат, под грифом «секретно» и номером 2271-10 с литерой «Б», датированное 19 апреля 1962 года, есть интереснейшее распоряжение за подписью начальника Третьего управления Грибанова Олега Михайловича. Пропустив кучу пустого текста и всей бумажной тысячестрочной чепухи, находим подчеркнутое химическим карандашом: «Обратить внимание на все перемещения Марии Борисовны Кесслеровой (6 лет) и на сопровождающих ее лиц. Выделить для этой цели оперативную группу из трёх человек (старший группы майор Устинцев Л.А.). При попытке группы пересечения государственной границы или любых противоправных (выходящих за рамки общепринятых) действий ребёнка и ее окружения — резко ограничить их перемещение, а при невозможности подобных действий — ребёнка задержать и конвоировать в Москву. Окружение по обстоятельствам».
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 11 ==========
Где-то недалеко от спрятавшейся в горных лесах Южной Грузии гордо стоит, в своей снежной бурке и папахе, Казбек. Огибая его подножие, шумят, стучат о гладкую гальку ледяные, бурлящие минеральной водой чистые горные реки.
Три реки…
Вечно спешащая в узких и невероятно глубоких, с широкими высокими потолками-ущельями – Асса.
Рождённая тонкими струйками воды на горном массиве Ушкорт, медленная, величественная, грозная река Сунжа. Это по её замерзшему руслу генерал Ермолов перевёз тяжёлую артиллерию для победы над Шамилем.
И совсем небольшая, в сравнении с другими – Армхи. Её название на вайнахском языке переводится, как река-запрет. Если верить старикам, то давным-давно на её берегах произошла страшная битва между ингушами и чеченцами. Кровь погибших навсегда окрасила её воды, и тот, кто наклонится над рекой, обязан вспомнить, как брат убивал брата. Если не знать преданий, то никогда и не подумаешь, что с Армхи связаны такие мрачные легенды. Это самая красивая река северо-восточного Кавказа. Звеня хрусталём родников, играя солнечными бликами, она бежит-торопится в Терек по Джейрахскому ущелью и лесам Эрзи.
Здесь же пролегает знаменитый транскавказский путь – военно-грузинская дорога. Спрятанная в изумрудной чаше высоких кавказских хребтов, она, объединившись с бурными потоками рек, пробивает свой путь через горы. Рождённый из древнего Персидского шёлкового тракта, этот путь, по-прежнему, хранит свои дорожные тайны.
***
Старый Умар проснулся так же внезапно, как до того уснул – словно провалился в колодец. Из темноты доносился шум воды, бежавшей с тающих под апрельским солнцем снежных шапок на верхушках гор. Подгоняемые порывами ветра, талые ручьи собирались в мощный поток, при взгляде на который перехватывало дух. Но сейчас Умару было не до красоты…
Охотник попытался открыть глаза, но неведомая сила, склеившая веки намертво, заставила вспомнить странный сон до мельчайших подробностей. Краем сознания Умар понимал – тело застыло в неудобном положении, но двинуться он не мог. И сосредоточиться не мог. Оставалось стоять и впитывать доступное ушам и носу. Шум воды… холод металла… это от старого ружья, на которое опирался во сне. И запах…
Горький запах полыни внезапно ударил в нос. «Откуда сейчас полынь?», – мелькнула и погасла мысль. Мужчина попытался пошевелить ногами – они не слушались. А вокруг были тени, которые двигались, смотрели провалами пустых глазниц…. он не видел их. Не слышал. Но чуял: они смотрели.
Внезапно рука освободилась, и тело, с непроизвольным охом, осело на траву.
«Мягкая», – отметил следопыт.
Глаза открылись, но вместо ярко горящего костра, он увидел перед собой зияющую огненными всполохами углей неестественно круглую дыру в бездну. За её искорёженными кровавыми каплями краями, с трудом, угадывались окутанные густым туманом горы, и, где-то внизу, гремела по камням полноводная чёрная вода Армхи. Затем взгляд упал на сидящего рядом человека. Человека ли? Существо согнуло себя под неестественно прямым углом в странной позе «на корточках», опираясь только на пальцы ног и смешно задрав пятки.
Старый охотник знал про такое… про таких.
Как молод он был, когда впервые услышал у костра сказания стариков. О появлении Луны в высокой воде, о братьях-волках и сошествии богов. И богини…
«Придёт воплощённая Тушоли (1), ты узнаешь. Берегите. Её сопровождают волк и кот, богатырь и непорочная дева. Запомни!».
Сидящий легко встал, не оглядываясь, сделал широкий шаг, оскорбительно переступив костёр и, тут же исчезнув в тенях, растворился…
Тихо подошёл с хворостом внук. Удивлённо озираясь, отрок тихо спросил:
– Укхаз саг баргвайр сон. (2) – Умар, наконец, смог расслабить застывшие мускулы.
– Вахар из. (3)
– Мал вар из? (4)
– Боткий Ширтка… (5)
***
Таня никогда не видела гор. Из прочитанного, она знала, что горы – это огромные каменные неприступные громады. На их конических, похожих на пирамиды, вершинах лежит веками не тающий снег и лёд. На камнях ничего не растёт, потому совершенно непонятно, как там, испокон веков, сменяя поколения, живут люди – абреки! Девушка любила Лермонтова. Она даже почти не сомневалась, что горцы живут среди скал на самом деле, (ну, мало ли чудес на белом свете!), и способны пересекать горные массивы, при помощи верёвки, которую они перебрасывают с верхушки одной горы на верхушку другой, перебегая по этому канату, висящему над пропастью, без всяких затруднений.
С пересадкой в Махачкале, маленький отряд приземлился в аэропорту «Грозный», и старый пыльный ГЗА-654 третий час, бурча мотором, вёз путников вверх. Наконец, вскарабкавшись на тысячу метров, он остановился. Хмурый бородатый водитель, в сером свитере домашней толстой вязки, открыл кривоватую ржавую дверь и провозгласил:
– Роднык! Пить надо эту воду! Чистыя!
Девушка разбудила Машу, и вся компания устремилась к выходу. Очень скоро прибывший на отдых отряд понял, что их привезли на плато, покрытое изумрудной апрельской зеленью. Родник же являлся центром огромного амфитеатра, к которому с трёх сторон сходились буковые склоны, поднимающиеся вверх на несколько километров вплоть до снежных вершин. Где-то там, за облаками, тянулась к солнцу пирамида пика Инэ и торчал чёрным гнилым зубом Софриджу. Справа был виден драконий гребень Сулахат и гладкие кружочки Баши. Но больше всего Таню потрясли виды волшебных елово-буковых лесов, слегка прореженных зарослями орешника. Огромные, в «три обхвата», стройные деревья уходили ввысь на сорок метров и там, с той огромной высоты, снисходительно смотрели на копошащихся внизу человечков.
Студёная вода горного родника слегка пузырилась и пощипывала небо. Она, пробившись через щель в горе, сливалась с такими же бойкими струйками, срываясь в бездну за поворотом дороги – превращалась в гремящий водопад, над которым висела радуга.
Узнав, что они ещё не доехали, уставшая Маша поначалу даже выходить из автобуса не хотела. Но теперь, напившись, изо всех сил вертела головой и кричала:
– Каждый охотник желает знать, где сидит фазан! Все семь цветов! Я увидела радугу! Ура-а-а-а-а-а!
Маленькая серая ласка, столбиком замершая на камнях у воды, старалась быть незаметной, но Мрак, тихо подкравшись, гавкнул. Зверёк вздрогнул и побежал, на радость малявке, которая, пальцем показывая на него Тане, возбуждённо повторяла:
– Белочка…
Таня хотела мягко поправить малышку, но…
Тёмная тень накрыла людей. Миг – и ласка исчезла в клюве орла. Птица стремительно взмыла вверх. Маша только и успела, что горько приоткрыть губы, поражаясь жёстокости и неожиданности этой гибели… но тут ситуация изменилась второй раз. Огромная птица вдруг, совершенно по-человечески застонав, потеряла ветер… и камнем свалилась в бурчащие струи родников.
Путники сорвались с места. Несколько метров – и им открылась мрачная картина.
У огромного горного орла были разорваны шея и живот. Птица истекала кровью. Мощные крылья безжизненно распластались по камню. Рядом с птицей лежала издыхающая ласка. Она не сдалась и не стала покорной едой для своего захватчика. Она перегрызла его желудок и пробила себе дорогу к солнцу.
Смелость всегда вызывает уважение. Даже в таком маленьком теле…
Путники молчали.
– Достань, – не по-детски строго проговорила девочка.
Собака тенью спустилась к воде и, аккуратно прихватив в пасть зверька, принесла ребёнку.
Маша посмотрела на взрослых и сказала:
– Сдохнет – похороню. Выживет – отпустим…
– Гуйрено кхоъ во деннад, Баьстено кхоъ дик деннад (6), – пробормотал водитель и, посмотрев на солнце, вспомнил Аллаха.
Через два часа автобус, наконец, привёз усталых туристов в Армхи. Здесь, на новом, только что открывшемся для отдыхающих круглогодичном курорте, в небольшой, но полностью обустроенной дачке, маленькому отряду было приказано отдыхать.
***
Благодаря ингушам, в 1920 году отбросившим со своих склонов терских казаков, было, наконец, остановлено продвижение Деникина и завершена бессмысленная братоубийственная гражданская война. Декрет ВЦИК в 1921 году образовал большую и многонациональную Горскую АССР. Из неё в 1936 году выделили Чечено-Ингушскую АССР. Впрочем, создание республики мало отразилось на укладе жизни и быте ингушей и чеченцев. Люди, по-прежнему, не понимали, что от них хотят, и старались выживать по мере сил. С приходом вермахта на Северный Кавказ в горах быстро активизировались бандиты, которые, вредя войскам, доставляли массу неприятностей и жителям. Но самая крупная неприятность была ещё впереди… после разгрома фашистов, в республику прибыл Богдан Кабулов – заместитель наркома внутренних дел. Составив докладную записку в ЦК, повествующую о, якобы имевшихся, зверствах, со стороны местных жителей, он же начал приготовление к операции по их депортации – «Чечевица». Степень вины никого не интересовала. Людей пихали в теплушки и везли в Сибирь и Казахстан. За два месяца, таким образом, было вывезено более трёхсот тысяч человек. Горы обезлюдели. Впрочем, это горе было характерно тогда для всех…. никто не вспомнил, что на фронтах Великой войны сражалось более 18000 гордых представителей нахского народа. Что половина из них не вернулась домой. 27 ингушей стали Героями Советского Союза.
По переписи 1939 года численность ингушей составила чуть более девяноста тысяч. По переписи 1959 сто пять тысяч. Сегодня в мире их немногим менее полумиллиона.
***
Где-то в 20 часов 8 апреля внезапно случилось короткое замыкание в южной проходной галерее Минориттенкирхе. Построенная много позднее храма, пристройка, как бы уравновешивала капеллу, расположенную у северной стены здания. Её арочные перекрытия, поймавшими ветер парусами, держали свод и расширяли храм Миноритов до полноценного трёхнефного сооружения.
Допрошенный жандармом служка смог только указать, как последние посетители, часто бывавшие в храме муж и жена, уходили, весело смеясь, а, через четверть часа, появился очень хмурый кардинал-священник Стефан Вышиньский. Его заметно шатало.
Раскрыть тайну пожара так и не удалось. Проводку переложили. Чёрные, от невероятно жирной копоти, стены отмыли, ошкурили и покрасили. Не тут-то было! После этого пожара последние 70 лет стены галереи красят один раз в два месяца! Иначе чёрная копоть становится видна! В 1996 году изучили её состав. Он оказался невероятно сложным и… органическим. Результат положили на полку и постарались забыть.
Десятого апреля 1962 года после утверждения Синодом РПЦ Венской и Австрийской епархии и, в связи с подготовкой к празднику 9 мая в посольстве СССР в Вене, давали приём. Советское представительство вольготно расположилось в бывшем дворце герцога Нассауского. В двух шагах от него стремились в небо золотые луковицы Храма Святителя и Чудотворца Николая, утверждая своей неприкрытой православной религиозностью российское присутствие.
Василий Иванович, облачённый в чёрную дорогущую рясу из тонкой шерсти и такой же подрясник, выданные ему перед отъездом в Синоде, вольготно расположился на мягком атласном кресле, в мелкий, бледно-розовый цветочек. Золочёные изогнутые ножки сразу пустили двух любопытных зайчиков к его нагрудному массивному золотому кресту. Последний был взят, по строгому приказу Яна, («для солидности»!), из ризницы и должен был быть возвращён на место дипломатической почтой.
Где-то смеялись его приятели. Ксения, ещё в день приезда, перехватила Елену Дмитриевну и утащила от отца Василия в неизвестном направлении. Борис тогда только хмыкнул и предложил знакомцу бутылку холодного пива…
«Они вон, как приземлились-то, на все четыре, а мне-то – с гадостью грошовой общайся!», – пожалел себя Василий Иванович и, перекрестив рот, вспомнил о тяжких грехах. Например, об унынии…
Напротив него сидел кардинал Вышиньский. Его красная, как кумач, одежда резко контрастировала с абсолютно белым лицом.
«Словно вампир какой!», – подумал про себя Непершин.
– Я не понимаю, почему ваши иерархи подвергают сомнению прямую связь Папы и Святого Духа, – неспешно, будто с кафедры, вещал кардинал.
– Полноте, – вздохнул русский поп. – Ваш Папа может поддерживать любые связи. Хоть сношения с дьяволом, например. В любом случае, мы не спорим – его образ действий подчиняется божьему промыслу.
– Да вы диссидент! – восхитился Вышиньский и протянул руку к фужеру шампанского, только что принесённому заботливым официантом. – А как же коммунизм и отделённая от государства церковь?
Бледный священник произнёс последнее слово, с таким убийственным скрежетом, что Василию Ивановичу даже показалось, что кто-то гадкий водит железом по стеклу.
– Мне всегда казалось, – начал он неторопливо, – что в Ватикан не может проникнуть дьявол…
– Тем не менее, мы все знаем, как во время благодарственного молебна Папа Лев XIII в 1884 году, отчётливо его увидел.
– Всё бывает… – не стал спорить Непершин.
Священнослужители, молча, допили «Мадам Клико» и, закусив невесть как выращенной в апреле клубникой, встали. Разговор не состоялся. В заключение, Вышиньский спросил:
– Куда теперь лежит путь истинного православия?
– В Рим, батюшка, всё туда, в Вечный Город… – услышал его преосвященство в ответ.
***
Уже в начале апреля, в атмосфере строжайшей секретности, под непосредственным руководством председателя Комитета государственной безопасности, началась разработка операции «Анадырь». Личное руководство было поручено маршалу Советского Союза фронтовику Ивану Христофоровичу Баграмяну. Американцы должны были, на максимально долгий срок, находиться в неведении. Куда на самом деле повезут ракеты, не знал ни капитан корабля, ни начальник порта, ни высший генералитет, ни ЦК…
От Североморска, до Севастополя, в шесть гражданских портов необъятного СССР шли составы, с валенками и тулупами. На гражданские суда грузили лыжи и сани. Все сопровождающие лица подписали строго секретные документы о неразглашении маршрута – на Чукотку! Советские военнослужащие, технический персонал, повара и врачи были предупреждены: «При указании третьим лицам заскекреченного места назначения, вам будет инкриминирована статья о разглашении государственной тайны». Люди шёпотом, в подушку, одними губами сообщали жёнам и матерям: «Север. США. Ракеты. Аляска».
И слал свои шифрограммы предатель Пеньковский.
Так что уже 17 апреля на стол Кеннеди лёг доклад о начале подготовки строительства ракетных баз вблизи США. «У нас не будет Аляски, у них Москвы», – успокаивал президента Кеннеди директор ЦРУ Джон Маккоун.
Для переброски войск выделили 85 кораблей. По палубе разгуливали в штатской одежде и отдыхали в шезлонгах. Что везли в трюмах, не знал ни один капитан. Вышедшие из Севастополя суда миновали Босфор и вышли в Средиземное море, в полной уверенности, что путь их следования лежит на север. Только пройдя Дарданеллы, и, оказавшись в Атлантике, капитаны кораблей, в присутствии замполитов, вскрыли секретные пакеты, запечатанные сургучом со свинцовыми тяжами по краю, (при нападении на корабль специально выделенная группа, ценой своей жизни, должна была затопить документ!).
В пакете на перфорированной быстро промокаемой бумаге чернилами и от руки, (лично!), Петром Христофоровичем, было начертано: «Куба!».
***
Баграмян родился в древнем карабахском селе Чардахлу. Это горное селение подарило Советской России двух маршалов, семь героев Советского Союза, двенадцать генералов, десять полковников…
Биография этого удивительного человека так запутана и удивительна, что достойна десятка томов. В этих книгах был бы детектив, необыкновенные приключения, любовные драмы и комедии, людское горе и трагифарс. Маршал достойно пережил все невзгоды, и, перед его могилой, в благодарность, стоит преклонить колени всем нам.
Второй маршал из этого мистического села – Амазасп Бабаджанян, он командовал бронетанковыми войсками. Немцы прозвали его «Чёрной Пантерой».
——————————————————
1. Тушоли. Вайнахское имя богини вёсны и плодородия. Покровительница женщин и детей.
2. Я видел здесь человека. (Ингуш).
3. Он ушёл. (Ингуш).
4. Кто это? (Ингуш).
5. Боткий Ширтка (Ингуш) – человек, умеющий физически перемещаться между любыми мирами, от солнечных до подземных. Ширтку можно назвать богом мудрости, знаний, хитрости и ясновидения, покровителем провидцев. Имеет тотемное животное: ласку.
6. Осенний ветер принес три вреда, весенний – три добра (Ингуш).
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 12 ==========
Совсем недавно Европа смеялась в голос над министром обороны ̶ директором мебельной фабрики ̶ и его помощницей, которая, в перерывах между махинациями, писала стихи и создавала на холсте шедевры, правда, не вошедшие в мировой культурный фонд… но, пока бюргеры и сэры смеялись, Россия, в условиях высочайшей секретности, изготовила сверхзвуковое оружие. В канун Нового года президент, не без гордости, представил его миру. В настоящее время этапы этой операции изучают в Академии ЦРУ.
Но это не первая победа нашей страны. В 1954 году на танкер «Туапсе», гружённый авиационным бензином, напали пираты.
В плен, после захвата судна, попала вся команда – 49 человек. Над людьми издевались почти год. Их подвергали нравственным и физическим пыткам, уничтожая морально. В результате, 20 членов экипажа не вернулись домой. Часть их отказалась от советского гражданства в обмен на прекращение страданий. Эти люди были высланы в США, и больше о них никто не слышал. 29 вернулись домой совершенно больными. С самого начала захвата судна было ясно, что за операцией стоят советники из ЦРУ.
Всем показалось, что Советы молча проглотили обиду…
В 1956 году стало известно, что некий советский сухогруз повезёт в Индию огромную партию опиума-сырца и золото в слитках. Судно следовало через пролив между Малайским полуостровом и островом Суматра.
Сказочная добыча для джентльменов удачи! Пираты, недолго думая, создали огромную военизированную группировку.
Более пятисот человек на быстроходных катерах окружили советский корабль.
И тогда русские откинули фальшборта!
На пиратов обрушился шквал огня. Где-то через 15 минут от начала атаки всё было закончено. «Сухогруз», как ни в чём не бывало, спокойно пошёл в сторону Индии, оставив среди плавающих обломков пиратов и акул…
В отличие от событий вокруг танкера «Туапсе», об этой истории нигде не сообщалось. Пресса молчала. Живых пиратов на месте атаки не осталось, акулы в свидетели не годятся. Спросить их, конечно, можно попробовать, но, вряд ли, их показания будут признаны судом за доказательства. Но, с тех пор, никогда и нигде пираты не нападали на советские суда. Увидев гордый красный флаг, они просто разворачивали лодки. Нападения возобновились только после распада СССР.
В 1962 году была осуществлена ещё одна немыслимая, по своим колоссальным объёмам перемещения военных крупногабаритных объектов, операция, которая увенчалась невероятным успехом. А пока суда шли через Атлантику, три самые мощные разведки мира размышляли над странными событиями в Ватикане, которые были больше похожи на анекдот, чем на правду. И, хотя папская республика всегда была мистически-таинственной, но не связать произошедшее внутри её стен с операцией «Анадырь» просто невозможно!
***
– Signori, abbiamo trovato i vostri documenti! (1) – с этими словами, в невыразимом возбуждении, маленький и пухлый старший дежурный администратор ворвался в холл. С трудом затормозив, он остановился у широченного дивана. Персонал, включая срочно прибывшего управляющего, с трудом поддерживая марку отеля, оставался на местах, настроив уши и глаза на сидящую в холле и ожидающую размещения компанию.
«Сент Регис – это Рим; а Рим – это Сент Регис», девизом блестело с ярких буклетов и картины, украшающей одну из стен старого отеля.
Прибывших окружала поистине королевская роскошь: мраморные подлинники, времён Древнего Рима, персидские ковры ручной работы, люстры муранского стекла…
– Ксюх, ну, как тебе атрибуты dolce vita (2)? – спрашивал в этот момент черноволосый мужчина в свободных льняных брюках и широкой белой рубахе. Он потягивал из широкой пузатой рюмки коньяк и, по сему случаю, пребывал в развесёлом настроении.
– Не знаю, какая там вита, – бурчала его спутница. – Мне кажется, нам вообще не светит здесь жить.
– Да, это итальянцы! Они документы потеряли! Сейчас найдут. – Отвечал ей жизнерадостный оппонент. И, тут же переключившись на других, пафосно вопрошал. – А вам особое приглашение, или коньяка не хотите? Отдыхаем мы! Имеем право! Не стесняемся! Заказываем!
Между тем какой-то испуганно-потерянный господин малинового цвета, громкоголосый и одышливый, уже всё оформив, приблизился к дивану с карточками и ключами:
– Ваш багаж уже в номерах. Наш отель предоставляет вам, в качестве компенсации за ожидание, персонального камердинера. Он будет заботиться о вашем удобстве круглые сутки. Если же mesdames (3) решат совершить прогулку по улице магазинов модной одежды, то мы предложим вам персонального сопровождающего, – на безупречном английском пояснил он.
Не менее испуганная, (яркой роскошью и запредельным уровнем любезности), группа поднялась, было, со своих мест, но черноволосый, вместо «спасибо», вдруг строго спросил:
– А столик? Если я правильно понял, ресторанчик Vivendo принято считать лучшим в приготовлении морепродуктов, да и винный клуб di…Vino мы не отказались бы посетить. Господа, здесь… э-э-э… столовался Лев Толстой? Великий человек! А мы что же?… нам, коммунистам, мне кажется, ничто человеческое не чуждо?!
Теперь потерянными выглядели все! Даже Борис…
Зато итальянцы мигом обрели присутствие духа. Страшные и непонятные «коммунисты из СССР», вторгшиеся в отель, оказались на поверку не такими уж страшными и вполне понятными. За автоматы не хватаются, Сибирью не грозят. И не требуют странного. Скидки и допуск в винный клуб?! Всего-то? Да ради Бога! Обыкновенные люди… и вдохновлённый исчерпанным конфликтом персонал привычно залетал по лестницам-лифтам, усердно таская чемоданы и, облучая гостей улыбками, с интенсивностью солнышка!
Через полчаса Елена Дмитриевна, осмотрев свой двухкомнатный сьют, вышла в коридор, с твёрдым намерением больше туда не возвращаться. Она дошла до номера начальства и постучала. Ей открыл Ян, в махровом халате, с неизменным коньяком, запустил даму внутрь и терпеливо стал ожидать вопросов. Заведующая кафедрой научного коммунизма сразу сникла и шёпотом смогла выдавить только одну фразу:
– Здесь же невероятно дорого…
– Леночка, но я же не всегда жил на паёк, у меня есть немного лишних средств… э-э-э… на чёрный день. И потом, нам необходимо провернуть серьёзное дело, которое требует небольших затрат. И, кстати! Нам через час ужинать, а вы не одеты…
Пришлось возвращаться.
***
В 1989 году бессменный главный управляющий легендарного отеля Джанлука Бискалкин (Gianluca Biscalchin), выпустил свои мемуары. В них, помимо красочного описания изысканных комнат и залов, обставленных мебелью из коллекции Bottega Veneta, он, с тщательностью статиста, рассказал о некоторых посетителях уникального гостиничного комплекса. Отель посещали граф Лев Николаевич Толстой и Эмиль Золя. Долгое время в его стенах жила Софи Лорен, неоднократно останавливались королевские особы. Её Величество Елизавета II имеет в нём свой персональный люкс…
Но в этих пафосных автобиографических заметках нашлось место и для других необычных посетителей. Так, например, упоминается, что почти месяц в апреле-мае 1962 года в отеле проживала советская делегация, занимавшая четыре весьма дорогих номера. Эти люди были совсем не похожи на приехавших из СССР. Мужчины регулярно посещали сигарный клуб, а женщины активно пользовались предлагаемыми услугами СПА в отеле. Автор мемуаров, в их описании, неоднократно подчеркивал необычность этих коммунистов. В заключение, он писал: «Делегация из Коммунистической России покинула отель, оплатив огромный счёт, сразу после приёма у Папы Иоанна XXIII».
Этот удивительный факт встречается только в мемуарах отельера. Нигде не указана встреча посланников из СССР с Папой. Но если это ложь, какой смысл сочинять подобную сказку уважаемому управляющему известного римского отеля?
***
В один из жарких майских дней, когда голуби теряют разум и лезут под колёса бегущих сплошной разноцветной лентой римских юрких машин, в душный послеобеденный час Его Высокопреосвященство кардинал Эжен Тиссеран, возглавляющий Управление древностей и заведующий библиотекой Ватикана, стал свидетелем вопиющего нарушения порядка. В святых стенах Папского города, среди недавно пополнивших фонд, и, ещё не разобранных манускриптов, грамот и автографов итальянского историка Федерико Патетты, он увидел одного из младших библиотекарей, (судя по его классическому фраку) – без белых перчаток! Человечек позволял себе брать бесценные грамоты сальными руками.
Когда на окрик мелкий мошенник соизволил оглянуться, сиреневое лицо возмущённого кардинала уже склонилось над столом с лежащими раритетами. Если бы кто-то увидел, как бежал монсеньёр Тиссеран, то все видевшие эту картину люди ни минуты не усомнились бы в том, что в здании библиотеки случилась катастрофа вселенского масштаба: пожар или потоп! Но это было ещё не всё… следующий момент, фактически, привёл кардинала в состояние ступора.
Слуга поднял голову и, потрясая своими словами основы папства, поинтересовался:
– А в чём дело?
– А-а-а-а-а… — только и смог выговорить кардинал.
– Случилось что-нибудь? – домогался ответа наглец.
– Рукописи Пьемонта… – сумел, наконец, выговорить Его Высокопреосвященство.
Черноволосый преступник, однако, не проявил ни смущения, ни трепета перед высоким начальством. Он посмотрел на одышливого кардинала, затем на лежащие перед ним бумаги, почесал шею(!) и, наконец, словно начиная о чём-то догадываться, изрёк:
– Нет, ну что вы! Это не история благословенной виноградниками земли. Я тут рассматриваю планы лабиринта. У меня интерес: можно ли попасть из библиотеки по лестнице Кьяромонти сразу в секретный архив? Мой друг утверждает это, но, несмотря на его слова, я решил перепроверить данный факт. Ведь, в отличие от Святого Петра, я не умею проходить сквозь стены… вам подать воды? Ваше состояние начинает беспокоить меня…
В этот момент перед седеющим на глазах библиотекарем опустилось нечто похожее на плотное белое облако, и падающий на заботливо подставленное кресло Его Высокопреосвященство кардинал Тиссеран, перед тем, как лишиться чувств, услышал на старой латыни:
– Петроний, мать твою, дай ему воды! Если Эжена разобьёт апоплексический удар, Библиотека лишится своего лучшего хранителя!
***
Уже на следующий день, случившееся было принято на веру, несмотря на отсутствие каких бы то ни было фактов, свидетельствующих о произошедшем с библиотекарем происшествии.
Откуда материализовался странный тип, и куда он потом делся – осталось неизвестным. Куда девалось белое облако, общающееся на древней латыни, тем более, осталось непрояснённым. Хотя с ним было более-менее понятно – призрак же! Просто всем известное говорящее привидение бородатого старца, внешне напоминающее Святого Петра, кисти Микеланджело на фреске в капелле Паолины Ватикана, прежде никогда не вмешивалось в распорядок, установленный в папском городе.
Тем не менее, к своему удивлению, собравшиеся на экстренно созванный совет святые отцы узнали, что дикая, на первый взгляд, информация подтвердилась. Из залов библиотеки папы Николая V, украшенных фресками Доменико Гирландайо и Мелоццо да Форли, через одну из расписанных рукой Антониаццо Романо фальшдверей действительно можно спуститься вниз и оказаться у наглухо закрытой, но очень тонкой перегородки, ведущей в известнейший зал Льва XIII. Именно там хранятся никогда не открывавшиеся рукописи, даже не внесённые в каталог. Эти странные, страшные и еретические документы, на которые, в разное время, был наложен секвестр, (и которым, впоследствии, был присвоен порядковый номер), никогда не значились ни в одном списке, кроме номерного, хранящегося там же, а потому, известного очень небольшому числу посвящённых в тайну лиц.
Дальнейшее расследование привело в замешательство даже поставленного в известность Папу Иоанна XXIII. Обследование лестницы Кьяромонти, указанной неизвестным, проникшим в библиотеку, повергло в испуг. Исследователи, без затруднений, смогли спуститься до минус третьего этажа хранилища и, в оцепенении, остановились перед опломбированной дверью: за ней, на гладкой плите красного гранита, была начертана истинная пентаграмма вызова.
***
Как бы то ни было, но Стефан Вышиньский – кардинал-священник, с титулом церкви Санта-Мария-ин-Трастевере, лучший, из когда-либо живущих экзорцистов, известных папскому государству, 5 мая 1962 года посылает закрытой папской консистории необычную просьбу.
В настоящее время среди личных документов этого «тысячелетнего примаса Польши» с кафедральном соборе Гнезно хранится копия одного из таких посланий: «…Безопасность – это голос логики. Вам следует помочь заблудшим в неверии услышать голос веры. С прискорбием, знаем, что невозможно вернуться на два тысячелетия назад и спросить Иисуса Христа, кому принадлежат сии ужасные раритеты. Но, если бы мы встретили Его, Он бы сказал цитатой из Библии о земле и стране, которую Он, в исполнение обещания Бога, отдаёт праотцу Аврааму. Те, которые обратились к Вашему Престолу, не понимают сего. Но показать им часть не понимаемого нами мы должны, иначе наше возвращение в мир не станет исполнением библейского пророчества…».
7 мая 1962 года состоялась официальная и единственная экскурсия для двух женщин и трёх мужчин. Именно так указали посетителей в официальном пригласительном листе, подписанном лично Папой. Никогда ещё Ватикан не утверждал, с такой стремительностью, ни один показ, приём и, (тем более), экскурсию.
Неназываемая группа, с большим интересом, в течение четырёх часов, знакомилась с истинными раритетами Ватикана.
…Им показали основанный Папой Пием VII Кьярамонти, (Pius VII Chiaramonti, 1800-1823), музей, чьи арочные потолки служат фоном для саркофагов, странных, кажущихся живыми даже на фотографиях статуй, и триста каменных скрижалей, выставленных в галерее Лапидария, (Galeria Lapidaria).
…Их провели по галерее бюстов, десятки глаз которых следят за каждым шагом проходящих мимо. Группа миновала Зал Муз, чьи каменные торсы, лишённые конечностей, дышат, если посмотреть на них под углом в шестьдесят градусов.
В Зале животных, (Sala degli Animali), дрожащий от перенапряжения историк показал молчаливым гостям все 150 статуй, реально существующих и мифических зверей. Изваяния работы неизвестных мастеров выглядят, как тела застывших во времени существ. Среди них вечно плачущий живыми слезами единорог…
В тот же день, Папа принял группу у себя. Состоялась не запротоколированная, но везде указанная в списках приёмов беседа. О чём и с кем говорил каноник – неизвестно.
8 мая 1962 года состоялось внеочередное экстренное заседание Бильдербергского клуба. За сутки из Азии и Америки в голландский городок Остербек, в закрытый и тихий отель «Билдерберг», как и в далёком мае 1954 года, съехалась, по чьему-то тревожному зову, вся элита мира. В заседании впервые принимали участие будущий министр обороны США Дональд Рамсфелд и вездесущий вечный Генри Киссинджер. Никому, кроме участников клуба, не известна цель внеочередного совещания, но сразу после него, 28 участников, возглавляющих совет ста тридцати, заинтересовались Плато Путорана, затерянным где-то в СССР в районе Норильска!
—————
1. Господа, мы нашли Ваши документы! (Итал.).
2. Сладкая жизнь (Итал.).
3. Вежливое обращение к женщинам (множественное число франц.).
========== Глава 4. На грани третьей мировой. Часть 13 ==========
В краю тысячи водопадов и десяти тысяч озёр, никто не решается пересечь медвежью тропу, редкий охотник-следопыт заходит в эти места. Да и с какой стати сюда забредать человеку?
Рождённое исполинским движением планеты миллионы лет назад, лежит за полярным кругом, десять месяцев в году покрытое снегами, плато Путорана. Оно представляет собой мощный слоёный базальтовый пирог, невозможный и невероятный. Его просто не должно было быть на планете!
Начать хотя бы с вида.
В некоторых местах число лежащих друг на друге сверхпрочных каменных плит доходит до двадцати, словно кто-то приказал лаве изливаться через абсолютно равные промежутки времени. После того, как первый слой каменел, превращаясь в гладкий и ровный пласт, на него наливалась новая – такая же идеально раскатанная – плита!
У обитающих рядом ненцев и эвенков, Путоран связан с местом обитания хозяина Ада. В раннем эпосе нганасанов, ближе всех подобравшихся к базальтовой равнине, звучат редкие по красоте легенды о Боге, который на огненных крыльях уничтожал жизнь. Эвенки, дополняя повествование, рассказывают, как заставил он кипеть воды текущих здесь рек. Место же выхода Огненного Бога закрыто одним из самых глубоководных в мире озёр – «Чашей слез». Загадочного озера… его глубину пока удалось измерить лишь приблизительно – более километра. Прозрачные воды бездонного озера священны, а матери столетиями приходят сюда, чтобы заглянув в его зеркальную поверхность, увидеть предначертанную богами судьбу своих сыновей. И жалуются богине Эшвуд вдовы, и плачут, роняя слёзы в бездонные воды, стоя на коленях перед базальтовой скалой – именно в этот камень превратилась богиня, потерявшая сына от руки злого Бога.
Совсем рядом, у другого озера, Агата, находится единственное постоянное поселение на плато Путорана. Это метеостанция, образованная по личному приказу руководителя Комитета Государственной Безопасности Семичастного В.Е. от 10 мая 1962 года.
Ровно за 12 дней, в условиях абсолютной секретности, силами отдельного специального батальона внутренних войск, (номер 13/666!!!), здесь были установлены приборы метеослужбы, радиолокационная, (мощнейшая на тот момент!), станция и макет буровой вышки для глубинного бурения пород. Шестнадцать вездеходов, оставленных когда-то людьми на плато, до сих пор стоят оскаленными остовами. И очень недобро смотрят пустыми глазами-фарами на периодически появляющихся здесь в последнее время туристов.
Сотрудники станции меняются один раз в год. Кстати, на повторную зимовку в этот медвежий угол не вернулся ещё никто. Но все они, ежегодно с 25 декабря и по 7 января, когда небо сереет рядом с уснувшим на зиму водопадом Хабарба, наблюдают удивительное зрелище.
Сначала из земли вырывается к звёздам быстро вращающаяся спираль, которая постепенно растет и превращается в гигантскую, ярко светящуюся пружину, упирающуюся в бесконечное небо. Некоторое время она беззвучно висит в черноте небес, – не увеличивается и не гаснет. Только мягко переливается светом…
Через пятнадцать минут, секунда в секунду, спираль перестаёт светиться и, так же внезапно, исчезает. Словно кто-то там, глубоко внизу, выключил рубильник, питающийэнергией это невиданное образование.
На плато есть ещё одно чудо. Есть место, будто выложенное шестиугольной брусчаткой. Если не знать результаты анализа, то не поверишь, что это природное образование, а не дело прилежных человеческих рук. Один раз в шесть недель на этой созданной природой площади сами собой появляются рисунки. Это выжженные овалы, круги и треугольники, словно нарисованные умелой рукой мастера. Они невероятно похожи на древние шумерские письмена. На базальте легко читаются имена Тиамат, Мардука и Энки. Держатся эти рисунки обычно двое суток – и тоже бесследно исчезают.
С 1962 года, без каких-либо объяснимых причин, плато стало расти на 2 см в год. Это обстоятельство, фиксируемое всеми сейсмологическими станциями мира, позволяет предположить об идущих глубоко под землёй процессах, которые могут служить предтечей будущей всемирной катастрофы…
***
Одетый в стиле хиппи, (словно поражённый стрелами нового ветра перемён), мужчина стоял на окраине аэродрома Флойд, прислонившись к красному «мустангу». Недалеко переливались бликами синие воды залива Ямайка штата Нью-Йорк. Слегка сморщив потомственный нос, мужчина, с интересом, наблюдал за закатом. Посчитавший его бездельником, погрешил бы против истины, как, впрочем, и тот, кто счёл бы, что «хиппи» любуется красками природы. О нет, мужчина в странном костюме был занят совсем другим. Он следил, как прямо из розового заката, из-за облаков, собравшихся над морем в небольшую пушистую отару, вынырнул, сверкая жёлтым брюхом, частный самолёт. Сделав круг над взлётно-посадочным полем, он плавно опустился на серый бетон и прокатился, чихая усталым мотором, почти до края полотна, остановившись в каких-то десяти метрах от яркого автомобиля.
Открылась дверь, откинулся трап и показался пассажир. Слегка наклонив голову, щурясь от яркого заката, на горячий бетон аэродрома спустился мистер Киссенджер. Осмотревшись, и, тщательно изобразив на лице радостное удивление, он направился к чудаковато одетому господину.
Гость первым протянул широкую ладонь человеку, игнорирующему официальные костюмы, и начал:
– Благодарю, дорогой Алан, за организованную вами и разрешённую мне встречу. Я ненадолго отвлеку вас от отдыха, но, всё-таки, дела всегда впереди, а отдохнуть мы сможем и на кладбище.
Он осклабился, предполагая ответную усмешку.
Однако, одетый в потёртые джинсовые клёши и куртку «Монтана», собеседник был на редкость неулыбчив.
– Как прошёл перелёт? – сухо поинтересовался он.
– Сиденье было жёстким и узким, я, с трудом, смог разогнуть спину, – сразу изменив тон, ответил прилетевший.
– Серый наглец действительно покопался в катакомбах? – строго продолжил встретивший его Алан Гриспен, будущий Председатель Совета управляющих Федеральной резервной системой США, (и постоянный член Билдербергского клуба).
– Мне подтвердили это все источники, – кивнул головой мистер Генри Киссинджер, недавно принятый, новый член закрытого клуба.
В воздухе повисла пауза. И больше о делах не было сказано ни слова. Словно необходимость решать судьбы мира была временно отложена.
– Поехали. Ради вас изменили расписание, – наконец, проронил мистер Гриспен. – У нас есть сорок минут, чтобы позволить себе чашечку зелёного чая. Эскулапы утверждают, что этот напиток чрезвычайно укрепляет здоровье, тонизирует и продлевает жизнь.
Некоторое время мужчины молча ехали по Кони-Айленд авеню, а затем свернули на дорогу, похожую на зелёный арочный коридор. Наконец, рычащий мустанг плавно затормозил у здания, построенного в колониальном стиле лет пятьдесят назад. Их встречали.
Господ разместили в кабинете под величественным портретом Джорджа Хили «Авраам Линкольн», подлинник которого, (или копия?), украсил при Рузвельте парадную столовую Белого дома.
Наконец, молчание прервали чёткие слова:
– Что желают джентльмены?
– Лососину, сырники и тост, – кивнул Генри.
– Вы придерживаетесь кашрута? – вежливо спросил сидящий напротив.
Киссенджер кивнул. В этот момент в кабинет въехало инвалидное кресло, и громогласный жизнерадостный голос новоприбывшего прокричал, заставив сидящих в креслах мужчин напрячься:
– Нет-нет, я, конечно, понимаю, как вы, молодежь, приветствуете старые обычаи… в этих стенах! – И он бурно расхохотался. – Нет-нет, дети мои, я не призываю пить молоко матери, зажёвывая его куском капающей жиром плоти, но… это восхитительно!
И хохот стал слышен на лужайке напротив! Гости терпеливо внимали, (хотя и не находили ситуацию смешной).
Через минуту, отсмеявшись, маленький седой старик, несмотря на возраст, бойко управляющий инвалидным креслом, поинтересовался:
– Ну, мои малыши, что там принесли нам красные волны?
Алан Гринспен встал и, склонив голову перед патриархом, начал:
– У нас довольно мрачная картина. Масштабы и способности Советов иногда поражают воображение. Они стараются и почти догнали нас. По их задумке, турецкий Измир мог бы начать свои гастроли, однако последние события заставили нас задуматься о невероятном. Нам показалось, что Серый, нарушая паритет, решил вмешаться в ход задуманных событий и открыть миру Плато.
– Нет, мальчики, наш оппонент стар и не глуп, – улыбнулся инвалид. – Но я согласен с ним, дадим миру разобраться во всём самостоятельно. Я тоже умываю руки.
Кресло развернулось на одном колесе, и уже из тёмной галереи со множеством дверей донеслось:
– Генри, ешь мясо! Ах-хах-хах-х-ха…
***
Запах хвои был таким настойчивым, что Таня проснулась с ощущением, что она на даче в Серебряном Бору, надо вставать и варить малиновое варенье. Ей на миг показалась, что не было восхитительной зимы в Тропарево, ледяных горок, катка и этого удивительного ощущения уюта, спокойствия и радости. Девушка, не открывая глаз, перевернулась на другой бок и подогнула ноги под тонким байковым одеялом. Но сон ушёл. Она настойчиво пролежала ещё несколько минут, не открывая глаз, тихо-тихо дыша. Открытое окно скрипнуло, и в комнату ворвался свежий утренний ветерок со стороны гор. Девушка резко открыла глаза и села. Наваждение исчезло. Рядом на кровати спала, раскинув руки и ноги, Маша. Никто не посягал на Таню, не возвращал её обратно в кухарки.
Ночной мотылёк бестолково метался по комнате, то путаясь в светлых лёгких шторах, то пытаясь спрятаться под кровать, за тумбочку и, наконец, с разгона попал в окно, вылетев на волю. Таня встала, вздрагивая и прислушиваясь к спящей тишине, на цыпочках, босая, вышла на крыльцо.
Время двигалось в горах неторопливо. Ночь неохотно уходила с крутых каменных склонов, недовольно утаскивая тёмный подол платья, но и утро не спешило подходить к краю горизонта. Только розовый плат на голове светила слегка передвинул свечение Млечного пути, да совершенно обесцветил острый серп новорожденной луны.
Где-то внизу, в селении, прокукарекал первый петух. Остальные, видимо, решив, что достаточно одного голоса для столь ранней первой побудки, благоразумно молчали, не нарушая величественной тишины суровых гор. Таня вспомнила смешного, немного сумасшедшего петуха из своего детства, дожившего до глубочайшей птичьей старости и так и не пущенного на суп: в начале жизни из-за своей единичности в курятнике, а затем, ввиду явной жилистости и сохранённого бойцового духа. Боец из пернатого и впрямь вышел знатный. Петух, привыкший к многолетнему единоличному управлению гаремом, умело гонял ласок, покушавшихся на хозяйские яйца.
Сзади вздохнуло…
Девушка вздрогнула и резко обернулась. В тёмном проёме межкомнатного коридора разминал лапы и потягивался Мрак. Огромная чёрная собака, мягко пружиня бархатными подушечками широченных лап, хитро сверкнула чёрными круглыми глазами и неторопливо вышла. «С достоинством понёс свой нежный хвост…», – мурлыкнуло в голове.
Дверь скрипнула, и на пороге ближней к выходу комнаты показался Илья, в одних чёрных семейных трусах. Без майки.
Таня вдруг покраснела, глупо улыбнулась… и промолчала. А миг спустя, прижав палец к губам, и, беззвучно хихикая, убежала к себе. Плотно прикрыв дверь, девушка козой прыгнула в кровать и, закутавшись в одеяло, заулыбалась: «Какое же это счастье, иметь семью!».
***
– Прикинь: сели мы на Фресс Триниталию и пыхтели полтора часа, чтобы в Наполи Гарибальди ждать такое же раскалённое чудо и переть в Кастельмаре, а потом ловить проклятое такси и, наконец, уже умершими и голодными, попасть в Позитано. Дом нам там не приготовили, и я полночи, ко всем своим радостям, ещё кормил комаров и пауков…
Ян сидел, раскачиваясь в кресле, за столиком ресторана «Советский», (который он упорно называл «у Яра»), напротив Рашида Ибрагимовича и, хихикая, рассказывал, почему его команда исчезла из Рима 11 мая, а в Москве бойцы, загоревшие до черноты, и, белозубо улыбающиеся, наподобие негров с Ямайки, появились только 25-го.
– Я прикинул, что у нас отпуска сто лет не было, Маша с ребятами в горах отдыхает. Ну, когда ещё на амальфитанском побережье покупаемся? Чудо, а не курорт! Тиберий-то не дурак был, знал куда ездить, собака. Вспомнить страшно, как ругались…
Они приехали в обеденный перерыв, и Ян, не давая генералу открыть рта, за одну минуту поругался с официантом из-за несвежей скатерти, прочитал меню, заказал рассольник и котлеты по-киевски. И, наверное, успел бы ещё что-нибудь, но его перебили.
– А что из напитков? – игнорируя бурчание клиента, поинтересовался, одетый в белоснежный пиджак, товарищ. Вот почему официанты иногда принимают такой вид, словно они не работники ресторана, а, по крайней мере, его владельцы? Причём при старом режиме. – Водка есть «Посольская», коньячок. – Предложил белоснежный, почти по-человечески.
– Ессентуки четвёртый номер… – хмыкнул Ян и, подумав, добавил. – Чайник чёрного чая ещё.
Когда, не обрадованный заказом, но уверенный, что с этой парой товарищей, в тёмных, хорошего качества, двубортных костюмах, лучше не связываться, официант плавно удалился, Рашид Ибрагимович, наконец, смог спросить:
– Ну, и зачем ты меня сюда приволок?! Про отпуск незапланированный рассказывать? Что у нас плохого? Или, лучше сказать, совсем плохого?
– Совсем плохого ничего! – хмыкнул погрустневший оппонент. – Но, с другой стороны, могу я посидеть с другом в ресторане просто так?
– Угу, попивая «Ессентуки», ты в этой жизни просто так даже не пукнешь. Мог «Боржоми» заказать.
– В следующий раз ты заказывать будешь,– сразу надулся Ян.
– Согласен, – кивнул головой генерал. – Итак…
– Клуб вышел из игры. Но штука заключается в том, что как-то надо остановить буйного Насера, потому что совсем не хочется сейчас иметь неприятности на Востоке. Ещё ты должен попросить Косыгина, (ты его давно знаешь, он умный, поймёт), ограничиться пропагандистской шумихой. Понимаешь? И обязательно надо, подарив что-нибудь не сильно современное, при помощи вот этих бумажек, восстановить паритет с Бен-Гурионом. Восток – штука тонкая. А где тонко, там и рвётся. Подарок надо Израилю. Я вообще бы заговорил о разоружении. Мы на грани страшного кризиса. И, даже если нас пронесёт, то совершенно непонятно, как вылезать из всей этой грязи на Востоке, потому что мы в полном дерьме на Западе. Посмотри, я привёз очень хорошую аналитическую справку от… э-э-э… Бориса. Умный мужик, хоть и Ромео… вкусный суп! Правда, пресноват рассольник-то! Кстати, не слушай эскулапов, здоров ты. Соли смело. Отвечаю.
***
31 декабря 1961 года правительство Израиля, во главе с Бен-Гурионом, было вынуждено подать в отставку. Всю зиму и весну Центральный комитет партии Мапай ругался с президентом страны. В результате, Бен-Гуриону не удалось сформировать новое правительство в прежнем виде.
В это же время, словно издеваясь над израильтянами, Египет посетила большая советская правительственная делегация, во главе с А.Н. Косыгиным.
Насеру, в торжественной обстановке, передали два эсминца Черноморского флота и две торпедных подводных лодки, пригнанных с Балтики – этакий своеобразный отвлекающий маневр от основного состава, спешным манером идущего на Запад,
Кстати, любопытное совпадение: после посещения А.Н. Косыгиным Каира, в невероятно успешно работавшей группе немецких учёных, (во времена Третьего Рейха трудившихся на полигоне Пенемюнде), создававших ракеты «земля-земля» для египетской армии, внезапно произошёл раскол.
В июле 1962 года генерал Исам ад-Дин Махмуд Халиль, курировавший все три расположенных в пустыне секретных объекта «Фабрика 333», не без гордости, представил на параде в Каире созданные под руководством австрийца Эйгена Зенгера и немца Вольфганга Пильца, ракеты «Аз-Зафир» и «Аль-Кахир». Но ранее, в июне, проект внезапно и стремительно стал разваливаться на куски, а Моссад, ранее стучавшийся лбом о непроницаемую завесу раскалённой пустыни, получил от неизвестного «дарителя» полную техническую информацию.
В рамках сверхсекретного «Проекта-700», в том же июле 1962 года, Израиль начал собственную разработку баллистической ракеты, способной нести ядерную боеголовку, а в правительстве страны всё пошло на лад.
Очевидно, что Советский Союз, учитывая ситуацию на Западе, решил восстановить равновесие сил на Востоке…
31 мая 1962 года из Архангельска вышла в поход и дизельная подводная лодка Б-59. Счастливая лодка «Судного дня», с Василием Александровичем Архиповым на борту…
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 14 ==========
Неприступная вершина горы Цей-Лоам, всегда покрытая тучами, внимательно смотрела на складную фигурку смешной девочки. Та, с длинными косичками, в синем ситцевом платьице, вторую неделю вихрем носилась между прилепленных к горе напротив летних деревянных домиков. Домики были построены за одно прошлогоднее лето по приказу из самой Москвы и теперь принимали больных шахтёров, посланных к целительному свету и воздуху из тёмных глубин земли.
Набегавшись, девчонка прыгала на ступеньки заднего крыльца столовой и, усевшись на скамейку, интересовалась здоровьем поварихи Патимат. Женщина охотно признавалась в отменном самочувствии, в свою очередь интересовалась здоровьем маленькой знакомой и, широко улыбаясь, приглашала её на кухню, объясняя:
– Это чапильг. Он бывает и с тыквой и с творогом. Кушай. Вкусно это.
А на вершине, которая хитро прятала в белых шапках облаков зубчатые прозрачные башни могучего тейпа, принадлежащего богу грома и молний, кивали, соглашаясь: «вкусно».
Священная гора являлась местным Олимпом, а скучающая без своих сорванцов, взятых отцом на равнину, повариха месила тесто и, неторопливо, подбирая сложные русские слова, рассказывала малявке про воинов с кинжалами и арбалетами. В давние, далёкие годы они охраняли всегда закрытые железные ворота башни, круглый год разгуливая по вершине, выстланной камнями удивительного розового оттенка.
Ближе к лету солнце высушивало всю влагу, скопившуюся за зиму, и тогда хитрец-ветер скидывал вниз зимнее облачное одеяло. Пушистые лохмотья разлетались в стороны и становились видны практически вросшие в скалу останки некогда крупного сооружения.
– Там, на развалинах, днём всегда стоит тишина, а по ночам ветер пробирается в каменные щели и воет, как голодная стая волков, – заканчивала сказку умелица, ловко ставя большой противень с пирогами во чрево печи.
***
Вечером, умытая и переодетая в розовую пижаму, а потому похожая на пупса, Маша садилась за круглый стол на веранде и играла с Таней и «настоящими мужчинами» в подкидного дурака. Шустрый ребёнок, видно, вёл свой род от Юлия Цезаря, потому что успевал одновременно перебирать карты, болтать ногами и размышлять вслух:
– Чистый горный воздух очень полезен для здоровья. А почему бы нам не сходить в горы?
– Так мы и так, вроде, в горах, – парировал Илья.
– Ты не понимаешь, – возмущалась малявка. – Здесь не растут особые деревья. Там на горе живёт кудрявая сосна, целебная. И у неё сейчас период цветения. Ян приказал нам «дышать свежим воздухом», надо идти туда и дышать!
Время в горах тянулось медленно, богатырь неоднократно ловил себя на мысли, что он здесь как дерево, а дни – это сменяющиеся с годами листья. Думы сменяли одну картинку на другую, вязкой молочной рекой с кисельными берегами перемещаясь куда-то в неизвестность. Каждое утро его встречал висящий в прозрачно-голубом небе силуэт орла, да шум речки, которая где-то внизу, стуча камнями, несла свои воды. Каждый вечер над горами повисало бархатно-чёрное полотнище неба с тысячами рассыпанных звёзд. Движения не было.
Можно было замереть и уснуть.
Но, похоже, в ситуацию вмешалась сама судьба.
– А действительно, товарищи, давайте устроим поход с палаткой и костром! – воодушевленно предложила Таня.
Группа оживилась. Борис Евгеньевич заулыбался, Маша заёрзала на стуле, Марк, лежащий до этого на пороге, переместил зад поближе к столу, и Илья, словно Спящая Красавица, которую только что поцеловали, распахнул глаза и… решительно согласился!
***
31 мая, в самую середину рабочей недели, в четверг, в газете «Правда», а затем и во всех остальных центральных и республиканских газетах, было, впервые за всю историю Советского Союза, опубликовано Постановление ЦК КПСС «О повышении цен…». Сразу на 30% подорожали мясо и молоко, а сливочное масло – на грандиозные 35%.
Повышение произошло «по многочисленным просьбам трудящихся», которые прочитали эту животрепещущую информацию с удивлением, купив по дороге на работу пахнущую свежей свинцовой типографской краской прессу в ларьках «Союзпечати».
Москва, Ленинград, Киев, тяжело вздохнув, молча поспешили в метро и к станку. Обсуждать произошедшее народ будет в курилке или на кухне с женой, шёпотом.
Но на периферии дело обстояло немного по-другому. Прошедшие всю Европу, верящие в светлое, (совсем не далёкое), будущее фронтовики были возмущены.
В небольшом, (двадцатипятитысячном), городке Новочеркасске, в котором с февраля администрация градообразующего завода снизила расценки и увеличила нормы выработки, решение «по просьбам трудящихся» произвело эффект разорвавшейся бомбы. Произошёл спонтанный всенародный взрыв возмущения! Через двое суток «контроль за ситуацией» взял на себя лично Председатель КГБ СССР Семичастный. По безоружным людям, шедшим с лозунгами о хлебе, зарплате и работе, открыли огонь регулярные части внутренних войск. Погибло более 25 человек. Ранено было около 100.
Пятого июня всё было закончено. В городе прошли массовые аресты. Проведено следствие. Приговорены к смертной казни 12 человек.
В далёкой Москве, ознакомившись с документами, сухо повествующими о происходящих в стране событиях, начальник Особого отдела хмыкнул и, не глядя на стоящую рядом бледную до синевы заведующую отделом научного коммунизма Елену Дмитриевну, сообщил:
– Всё-таки только в России жопа не является обыкновенной частью человеческого тела. Жопа в СССР – это событие. Притом, что Полная Жопа – это комплекс мероприятий. Надо Ксюхе сказать, что я за ребятами поехал. Месяц уже отдыхают, хватит. Я по Маше соскучился!
Затем Ян молча спустился по ступенькам в лес.
Июньский день блестел изумрудной молодостью листвы. Через аквамариновое небо на землю опускались прозрачные светлые ленты тепла. Совсем рядом с домом свили себе гнёзда маленькая синица-московка и редкая красавица-сойка, обладательница ярко-голубых перьев на плечах. Обе птахи, заслышав звуки шагов, резко взлетели и начали, шумно крича, перепрыгивать с ветки на ветку, беспокоясь о содержимом своих гнёзд. На клумбе, созданной заботливыми руками Бориса Евгеньевича, расцвела ранняя багряная роза. Маленький чёрный жук купался в её цветочной пыльце. За лесом, в «Тропарево» громко кричал сумасшедший петух.
Елена Дмитриевна стояла и смотрела в окно на сгорбленную фигуру никогда не унывающего полковника, аккуратно выводящего поднятой с земли палкой ровные круги, в серой пыли лесной тропинки…
***
Спустя трое суток, когда душный день перевалил за половину, по скалистой гряде над военно-грузинской дорогой неторопливо поднимались в гору всадники. Глядя на отряд, любой, не только местный, мог бы догадаться, что это городские жители, никогда не видевшие скал: двое раскачивающихся в сёдлах мужчин, девушка в мужских трикотажных брюках и, по всей видимости, проводник из местных, посадивший перед собой ребёнка в седло. Периодически перед отрядом возникал и тут же исчезал в скалах силуэт огромной чёрной собаки, больше похожей на борза – сказочного волка-оборотня. В то время как люди, следующие за проводником, почти сгорбившись, крепко сжимали руки в поводьях, чтобы не выпасть из седла и сохранить равновесие на горном склоне, последний, как ни в чём ни бывало, явно распевал какую то песню, правда, скорее, заунывную и меланхолическую, соответствующую виду горного каменистого склона, по которому карабкались лошади.
Мнение трёх наблюдателей, спрятавшихся среди скал, почти соответствовало истине, за исключением небольших добавлений. Проводник не пел песню. Он возмущённо бурчал себе под нос, (не настолько тихо, чтобы следующим за ним людям не было слышно):
– Туристы… а я говорил: «Пошли пешком!», – уже б вернулись, с полдороги. Но, «Нам надо на вершину!», «Хочу на вершину!», – ну-ну! Попы-то как? Не отбили ещё? Путешественнички! Хе! Нам-то с Машей нормально…
Тут он прервал тираду и посмотрел на девочку. Она спала. Проводник, улыбнувшись, заткнулся.
***
Ближе к вечеру, отряд вышел к полуразрушенным каменным башням, белыми скелетами блестевшими на фоне темнеющего неба. Словно ласточкины гнёзда, столетия назад мозолистыми руками их прикрепили к скалам. Теперь наступающая ночь будто раздвинула завесу веков и обнажила старые стены. Проводник остановился и, не отрывая глаз от руин, спешился. Расстелив снятые с лошади шкуры, он уложил на них ребёнка и пошёл собирать хворост для костра. Очень скоро затрещало сухое дерево, и в котелке забулькало. Запах варева заставил собаку вернуться с намеченной на ночь охоты.
– Дулх-халтам бирх!(1) – через час в полной тишине и темноте места провозгласил новоявленный повар оголодавшим туристам, потом посмотрел на оскалившегося в ухмылке пса и, ничуть не смутившись, добавил.
– Ну, почти!
Усталые люди поели и улеглись. Кроме одного исключения. Исключение бодро теребило косички и рассматривало танцующее на ветках пламя. Малявка, проспавшая в уютном гнезде седла полдня, потребовала сказку.
– Это место называется Шоам, – начал проводник. – Здесь двести лет назад стояла одна сторожевая и десять жилых башен. В Шоане всегда жили лучшие ингушские мастера-оружейники, а женщины слыли златошвеями. Их искусству вышивать золотыми и серебряными нитями могли позавидовать лучшие парижские рукодельницы…
– А почему мы приехали сюда? – поднял голову Илья. – Нам, вроде, немного в другую сторону…
– Потому что здесь интересно, – буркнул новоиспечённый проводник. – Может у меня ностальгия?
Спорить с таким аргументом не решился никто.
Маша помолчала, для верности, ещё секунд тридцать и сказала:
– А дальше?
– А дальше завтра утром мы пойдём к святилищу Тушоли и отпустим этого разжиревшего наглого зверя, – Ян скосил глаз на сидящую рядом ласку. Затем навестим старое кладбище и могилу, закрытую тяжёлым чурташ, заросшую густым зелёным мхом. Там спит мой друг. Признанный ингушский святой – Элмарз-Хаджи.
Костёр, негромко потрескивая догорающими угольками, почти перестал мерцать живыми звёздами огней, и люди постепенно уснули.
Борис Евгеньевич, обнявшись с вещмешком, негромко захрапел. Илья, поворочавшись, случайно подкатился к Тане, и последняя, (тоже во сне), прижалась к его груди. Маша спала. Ей снился замок, рядом с которым стучали подковами кони у железных ворот и размахивали копьями суровые ратники. На облаке в круглых очках сидел Олладий. Высунув от напряжения красный кончик языка, он аккуратно выводил буквы, скрипя длинным камышовым пером по коричневому пергаментному листу. Девочка знала, что он писал исторические хроники. Потом она тоже взлетела и уселась рядом с ним на пушистом белом одеяле. Кот важно махнул вниз лапой – длинным острым когтем показав на две сидящие у костра фигуры. Один из них был какой-то полупрозрачный старик, второй – Ян. Они, по очереди, ели из котелка и о чём-то тихо разговаривали…
***
– О! – первое, что услышал Илья, ещё не проснувшись, как следует. – Поздравляю!
«Ян поздравил кого? Меня? С успешным выполнением задания? – спросонья подумалось Илье. — Вроде бы, мы на отдыхе?».
Мысли текли сонно, лениво и спутанно, а ему было, на удивление, тепло и уютно, спокойно и легко. Голову кружил непривычный, но удивительно родной запах, рука не хотела выпускать её… кого?
– Когда отмечаем? – не отставал, мешая мечтать, целеустремленный начальник. Илья приоткрыл глаза, чтобы понять, с кем и о чём тот, всё-таки, говорит.
И… утонул.
Она лежала лицом к нему. Это её волосы касались его щеки. И это её ладонь он сжимал.. и это её глаза… её глаза посмотрели на него… и смущённо спрятались за ресницами… тела вздрогнули и, разлепившись, откатились друг от друга!
Ян ещё что-то говорил, и кое-что Илья даже смог уразуметь…
– Ну, и правильно! Сколько можно слова подбирать? Пока ты их подберёшь, чтоб достаточно красиво попросить руки и сердца, здешние джигиты двадцать раз успеют спеть любовную песню и увезти красавицу в горы! Просто скажи, что любишь, жить без неё не можешь, зовёшь замуж!
Джигиты? Какие джигиты? Замуж?
– Ты меня слышишь? Илья?
– Да, – отчитался исполнительный подчинённый на совершенном автомате. – Замуж.
– Капец прям с вами! Ясно всё…
Ян исчез, куда – Илья не заметил. Потому что мир снова заполнил взгляд серых глаз. Голова закружилась…
Надо было что-то сказать. Хоть что-то…
– Замуж… – беспомощно проговорил Илья в эти серые глаза. И задохнулся от того, как они словно засветились изнутри:
– Да…
***
В конце недели отдыхающие сдали домик ответственному завхозу и, усевшись в тот же старый автобус, благополучно добрались до аэропорта. Прощались со ставшим им почти приятелем старым Умаром очень тепло. Правда, напоследок приехавший за ними друг зачем-то вернулся к собравшемуся уезжать водителю и, на чистом ингушском языке, попросил:
– Там у вас в Джейракском ущелье, на перевале, трое из Москвы заплутали, старший – майор Устинцев, так вы их выводите, а то потом неприятностей не оберёшься. Больные они. Ходят. Кружат.
***
В горных лесах, не тронутых цивилизацией, водится немало зверья. Ингуши ни волков, ни косолапых не боятся. Правда, особо не жалуют, за вечное воровство в кошарах. Опасение вызывают у бесстрашных джигитов только встречи с джиннами. Согласно легендам, одна семья джиннов до сих пор проживает рядом с башенным комплексом Эрзи, у водопада.
Собиратель эпоса и краевед Рамзан Цуров утверждает, что очень часто в сумерках люди встречают весёлую дружелюбную компанию из трёх мужчин, женщины и маленькой девочки. Все поют, смеются, угощают пришедших вкуснейшей мясной похлёбкой. Наутро проснувшиеся видят голые скалы без кострища да огромную навозную кучу вместо большой тарелки с едой…
***
У любого народа есть свой герой, который доблестью, умом, силой, мужеством перерос человеческие законы и, поднявшись на немыслимую высоту, поравнялся с богами. Один из них – последний ингушский жрец Элмарз-Хаджи Хаутиев. Этот человек родился в 1766 году в ауле Шоан и, на протяжении долгих 80 лет, являлся главным жрецом в горной Ингушетии. В 1873 году в 107 лет он вдруг принимает ислам и в 1905 совершает свой первый хадж в Мекку. В 1908 году в возрасте 142 лет – второй! В Мекке он гостит у шейха Джамалейла, оставившего потомкам свои удивительные воспоминания. Всего Элмарз-Хаджи прожил 157 лет. Известно его завещание землякам: «Никогда не покидайте горы, только рядом с ними вы всегда будете счастливы».
***
21 июля 1962 года вышел в плавание, работающий на ядерном топливе, первый в мире, американский грузо-пассажирский атомоход «Саванна».
В начале августа 1962 года Эльдаром Рязановым были закончены съёмки фильма «Гусарская баллада». Товарищ Фурцева, посмотрев комедию, засомневалась: «Больно комичен ваш Кутузов-то!». Но, несмотря ни на что, 7 сентября, к 150-тилетию Бородинского сражения, картина вышла на широкие экраны.
11 и 12 августа подряд были осуществлены успешные полёты на космических кораблях «Восток-3» и «Восток-4».
В 1957 году началось строительство туннеля под Монбланом. Бригады проходчиков встретились под горой 14 августа 1962 года.
С конца июня по начало октября 1962 года 85 судов из СССР, под видом товарообмена, совершили 183 рейса на Кубу. На эту, невероятную по своим масштабам и секретности, операцию было потрачено более 20 миллионов рублей, (около 500 миллионов долларов на сегодняшний день). Корабли могли вмещать в трюмах приблизительно 300 человек. Перевозили сразу до тысячи военнослужащих. В условиях тропиков, температура в трюмах превышала порой 50 градусов, выходить на поверхность запрещали. Через месяц страшной поездки людей выгружали, раздав им гражданскую одежду, в виде шорт и футболок, которая не защищала их ни от жары, ни от насекомых. Солдаты спали на мокрых, во влажном климате тропиков, ватных матрасах, подсушивая их своими телами. По официальным данным, рассекреченным Министерством обороны, только с 1 по 16 августа 1962 года на Острове Свободы от болезней, несчастных случаев и в ходе боевой подготовки, погибло 64 человека.
21 августа в Ватикан, с соблюдением всех мер предосторожностей, прибыли 413 монаха-библиотекаря со всей Европы и 29 из Соединённых Штатов Америки. В строжайшей тайне, они переместили всю ценную часть библиотеки на нижние «бункерные» этажи, предварительно уложив документы в тяжёлые свинцовые короба, заказанные в невероятном количестве, (14700 штук), у известного немецкого концерна.
Возможно, мир не готовился к войне, просто Ватикан знал, что она вот-вот будет…
_____________________________________________________________________________________
1. Ингушское блюдо «три в одном»: отварное мясо на кости (говядина, баранина или птица), галушки и наваристый бульон.
========== Глава 4. На грани третьей мировой. Часть 15 ==========
Среди цветущих акаций, на еженедельно стриженном, в течение последних двух столетий, газоне, словно маятник, каталась коляска. В ней, тряся головой в такт движению колеса, восседал старик, укрытый тёмно-серым пледом, со свисающими до земли смешными кисточками. Кисточки трогательно заканчивались маленькими пушистыми бантиками. Периодически старец, высоко задирая подбородок, широко открывал рот и громко спрашивал сопровождающего его худого и высокого, как жердь, джентльмена:
– Руммель, ты согласен?
Последний, тоже весьма пожилой, молча кивал, продолжая маятникообразное проталкивание старой коляски по траве. Спустя полтора часа, отведённых на импровизированную прогулку, коляска с инвалидом вернулась в глубину дома, фойе которого, облицованное каррарским мрамором, было похоже скорее на вход в итальянскую базилику. На потолке-плафоне, среди пузатых херувимов, играющих среди зелёной лозы на лютне, Мелхиседек, царь Салима, подавал Аврааму хлеб и возносил ему благодарность целых девятнадцать раз…
– Мой персональный мавзолей, – хихикнул старик в кресле.
Бессменный Руммель – слуга, стаж службы которого давно перевалил за полсотни лет, слышал эти слова ежедневно. И давно не удивлялся факту: начав работать у инвалида в начале века, сейчас он, разменяв свой восьмой десяток, заканчивает службу длинною в жизнь у никак не изменившегося старикана.
Они миновали длинный коридор, словно ведущий к алтарю, и завершили прогулку в небольшом, (в сравнении с другими помещениями), кабинете. За всё время пребывания здесь, Руммель ни разу не нарушил этой традиции. Он подвёз каталку к массивным тумбам письменного стола и замер. Перед ними на фоне окна мерцала резным хрустальным огнём витрина, в которой на чёрном бархате лежала широкополая кожаная шляпа, весьма распространённая среди греческих пастухов с глухих незапамятных времён.
– Петас, Эрмия-коновяза, – ритуально произнёс инвалид.
Потом он бодро откинул плед и встал со своего технического средства передвижения. Руммель остался стоять – молча и, на вид, совершенно спокойно, словно преображение инвалида в здорового человека его ничуть не удивило.
– Иди спать, старик, – прозвучало в кабинете. – Генри привёз мне интересный рассказ, я должен побыть один. Мне, в отличие от Авраама, впервые прозванного евреем, не подадут бесплатный хлеб. Иудеи ничего не имеют даром.
Слуга, всё так же беззвучно, удалился, а инвалид некоторое время недвижимо стоял, созерцая потёртые края старой шляпы, словно испытывал религиозный экстаз. Наконец, он сделал глубокий вдох и, пройдя через весь кабинет, открыл ещё одну дверь, ведущую в персональный документарий, больше похожий на солидную библиотеку. Там на стене висел портрет основателя – Майера Амшеля Ротшильда.
– Зря ты начал, Трисмегист, я тоже помню истоки и исход, – обернувшись к шляпе, произнёс старик.
Если бы в помещении кто-то был, то наверняка в глаза пришедшего бросилось бы абсолютное сходство хозяина кабинета с портретом. Но старик был здесь совершенно один.
***
Пожалуй, самая известная, можно сказать, скандальнейшая семья в мире, обладающая колоссальными совокупными и частными богатствами – это Ротшильды. С их именем, не без оснований, связывают геноцид миллионов людей, сотрудничество с масонами, а затем, и с иллюминатами, убийство американского президента и даже участие в современной глобальной провокации с COVID-19.
Истоки богатства семьи лежат в немецком княжестве Гессен-Кассель. Там, в Ганновере, в тринадцать лет начал свой путь выросший в еврейском гетто Майер Амшель, будущий барон Ротшильд. В двадцать три года он, уже подающий значительные надежды финансист, выгодно женился на Гутле Шнаппер. Супруги родили пять сыновей и пять дочерей – основу будущей империи.
При Наполеоне Ротшильды активно продавали британские облигации, распространяя слухи о победах Франции. Обвалив биржу, предприимчивые финансисты возглавили Английский банк, завладев контрольным пакетом.
Основатель династии запретил давать наследство дочерям и всячески способствовал близкородственным кровосмесительным бракам.
Несмотря на бегство в США, бароны поддерживали Адольфа Гитлера, и есть сведения, что семья, активно контактировавшая с Ватиканом, финансировала Холокост.
Они же выступили категорически против создания государства Израиль.
Проведена удивительная связь между приказом Президента №11110 от 4 июня 1963 года о запрете банкам Ротшильдов давать под проценты деньги Правительству США и убийством Джона Кеннеди, спустя пять месяцев в Техасе.
Известнейший «сюрреалистический бал» 1972 года, устроенный Мари-Элен де Ротшильд в Шато-де-Феррье, есть не что иное, как съезд тайного общества иллюминатов, бессменным членом которого являлся Сальвадор Дали, рассказавший о нём миру.
И, наконец, мать герцогини Кейт – Кэрол Миддлтон, происходит из этой семьи. Таким образом, принц Джордж, еврей и родственник Ротшильдов по матери, со временем станет Его Величеством Королем Великобритании.
Есть и «семейные» основополагающие особенности клана. Первая – это несомненное единоначалие в течение трёх столетий и странная неистребимая легенда о бесконечной жизни отца-основателя. Вторая – высокая смертность среди непокорных членов клана и тайны, окутывающие эти смерти. Последняя – гибель Бенджамина Ротшильда, финансировавшего исследования коронавируса, непосредственно перед эпидемией.
***
Августовские подмосковные рассветы, несмотря на жаркий полдень, всегда прохладны и, по-осеннему, прозрачны, словно природа уже простилась с надеждой на летнюю жару и постепенно готовится приодеться в золото осенней листвы. Вот и сегодня, лёгкий утренний бриз дул с Истринского водохранилища, но валяющийся рядом с остывшим за ночь костром июльский номер журнала «Работница» уверенно утверждал, что бабье лето 1962 года оправдает надежды тружениц на грибы, ягоды и прочие плоды леса. Сидящий на берегу с зари Илья на грибы и ягоды не рассчитывал – он надеялся на утренний клёв, хотя рыба, почему-то, не торопилась к нему на предложенный, в виде подкормки, завтрак. И это было досадно, (хотя сам парень употребил бы другое слово). Кроме работы, он долгие годы имел только одну привязанность – рыбалку, а потому, в редкие часы отдыха, Илья проводил время на лодке с удочкой в руках, бездумно рассматривая тёмную воду подмосковных озёр.
Правда, сегодня ему было непривычно одиноко среди тишины раннего утра – в глубине одной из трёх туристических палаток спала его маленькая красавица. Он вдруг шумно вздохнул, произнёс одними губами: «Жена…» – и улыбнулся. От одного слова на сердце стало тепло и легко, и вся досада от рыбьей несговорчивости испарилась в утреннее небо.
Сзади колыхнулся зыбкий утренний туман. Никто в мире не мог так тихо подобраться к Илье. Кроме одной личности.
– Клёва не будет, – посмотрев на пустое ведро и безжизненно висящие поплавки, констатировала личность.
Богатырь поднял брови домиком и буркнул:
– Это почему?
– А кто его знает? Может, у рыбы нет желания, или вчера ты своих пескарей перекормил. Здесь явно чего-то не хватает.
– Не хватает духового оркестра, – буркнул Илья. – Рыба любит тишину. Что шуметь-то!
– Фигасе! Я и шум! – личность, с негодованием, отмела гнусный поклёп и тут же вернула его бумерангом. – Это вы, новоиспеченный жа-аних, вчера нам спать не давали. Я, было, решил, смерч локальный налетел, так ваша палатка тряслась!
Илья покраснел и, став похожим на свежесваренного рака, возмущённо принялся сматывать стоящие на распорках удочки. В этот момент один из поплавков резко нырнул и заметался под водой.
– Подсекай! Выводи! Давай, хватай! – громкие азартные крики разлетелись над песчаной косой! Бамбуковая удочка согнулась дугой, и Илья вытащил из воды возмущённо дрыгающую лапами… большую зелёную жабу!
– Ой, – раздался сзади Танин голос. Богатырь сник. Громкое хеканье жизнерадостного полковника его тоже не порадовало.
– Спускай флаг, капитан, и тащи пустое ведро к шалашу, девки завтрак сварганят, – отсмеявшись, порекомендовал Ян и отправился умываться.
Таня постояла немного и дотронулась ладошкой до широкой спины богатыря. Илья замер, а она прижалась к нему и шепнула:
– Ты спас царевну-лягушку. Пусть весь мир смеётся, но мы-то с тобой это точно знаем!
***
Борис Евгеньевич Телицын, как-то незаметно для себя и окружающих его людей в этом большом, скрытом за двухметровым забором доме, стал родным дедом для чудесным образом появившейся малявки и близким родственником для всех остальных. Постепенно, он, благодаря своей любви к приготовлению блюд, собрал невероятное количество кулинарных рецептов и книг на эту животрепещущую тему. В его личной комнате теперь стояли три больших книжных шкафа, где имелись настоящие сокровища: издание Найдёнова, все выпуски «Домоводства» и некоторые совершенно раритетные книги, которые притащил, (как мышка-норушка), его начальник. Познакомившись с кухнями Египта и Китая, новоявленный повар, каким-то пятым чувством, умело совмещал несовместимые рецепты, периодически радуя вкусовыми чудесами постояльцев и друзей. Кроме того, за каких-то пятнадцать послевоенных лет, в погребе, организованном под кухней, Ян лично соорудил полки, на которых стояло и лежало больше ста непонятно откуда привезённых и очень редких коньяков, а также других, так любимых хозяином коллекции напитков. Сотрудники Особого отдела, в редкие праздничные и знаковые для них дни, теперь смаковали столетний коньяк после изысканного обеда.
Получив редкий приказ от начальства, Борис Евгеньевич за трое предоставленных ему суток, смог создать несколько новых блюд и теперь, в ожидании приезда утащенной на озеро неутомимым Яном компании, считал последние минуты, отведённые для стоящей в духовом шкафу утки.
Но тут звонок телефона отвлёк его внимание:
– Телицын у аппарата. Коротко изложите своё дело, пожалуйста.
– У тебя всё готово? Я их везу!
– Если вы меня отвлечете ещё на две минуты, то горячее погибнет. К тому же, рецепт маскарпоне вы мне так и не передали.
– Вообще-то, он в конверте на рабочем столе. Правда, в моем кабинете! Мы будем через пятнадцать минут. Жди!
***
Праздник был в разгаре. Радость, так сказать, психологическая успешно совмещалась с радостями гастрономическими, и оттого поднялась на недосягаемую высоту. Особенно после холодных закусок.
– Господи благослови!
– Здоровья вам, ребята!
– Детей надо!
– Любви там… э-э-э… Ксения, как это правильно сказать?
– До гроба!
– Вот – любви в гроб!
– Папа, ты неправильно сказал!
̶ Гаф-ф-ф-ф-ф!
— Мряу!
Пока гости чавкали и развлекались, жених с невестой сидели испуганными алыми розами. Рядом красовался очень похожий, (только уже чуть привядший), аналог в вазе. Поздравления, пожелания, советы для будущей счастливой жизни сыпались градом. Подарки лежали на отдельном столе у окна и тоже вносили в праздник некую долю позитива. Неугомонный полковник, то и дело, вспоминал какие-то свадебные традиции разных народов в разные времена, порой заставляя молодоженов тихо радоваться, что они вступают в брак именно здесь и сейчас, а не где-нибудь в Индии или в Древнем Египте. А ещё были первые тосты. И планировались песни. И, если никто не собьёт настрой полковника, то пара игр, (на выносливость жениха, на хозяйственность невесты, на уровень взаимопонимания гостей и молодой пары).
Перед крыльцом зашуршал тормозящий на мелком гравии автомобиль, и дверь распахнулась. На пороге стояли Рашид Ибрагимович с женой и внучкой.
– Драка была? – строго поинтересовался он у Ильи.
– Не-е-ет, – выдавил из себя жених.
– Ну, слава богу, успели! Горько, товарищи! – И, увидев замешательство, пояснил: – Целуйтесь уже, молодожены! Горько!
***
В это время на чемпионате мира по футболу в Чили сборная Бразилии побеждает сборную Чехословакии с разгромным счетом (3:1).
Хрущёв проводит две недели в Бухаресте. Среди достопримечательностей он осматривает замок Бран, и Брэма Стокера переводят на русский язык. Автора сорока одного романа советский читатель узнает только по «Дракуле».
Летом Леонид Гайдай снимает свой удивительный фильм «Деловые люди», и в семьи входит крылатая фраза: «Успеем добежать до канадской границы!».
Немцы восточной части Германии начинают активно бежать на Запад – запретный плод сладок, (ведь построена знаменитая Берлинская стена).
Не принятый зрителем на родине фильм Андрея Тарковского «Иваново детство» получает сразу два главных приза: в Сан-Франциско и на Венецианском фестивале. Софи Лорен получает свой первый «Оскар». А Ричард Бартон снимается в Голливуде с Элизабет Тейлор. Кстати, «Клеопатра», до сих пор, является одним из самых дорогих и масштабных фильмов. В стране печатают «Один день Ивана Денисовича», и на кухнях начинают всё чаще произносить имя: А.И. Солженицына. В Политехническом выступает Бэлла Ахмадулина. Сергей Бондарчук снимает «Войну и мир». Андрей Миронов поступает на службу в Театр Сатиры, после окончания Театрального училища имени Щукина. Он прослужит в театре до конца жизни и умрёт на сцене!
Арестован Нельсон Мандела, ему предстоит просидеть в тюрьме 27 лет, быть президентом ЮАР в течение 5 лет и умереть в 95 – под звуки вазузы…
1 сентября 1962 года мальчишки-первоклашки пойдут в школу в новой форме: в удобных серых шерстяных пиджаках и брюках.
При очень странных обстоятельствах, в ночь с 4 на 5 августа погибает Мерилин Монро. По неизвестным причинам, кинодива выпивает сорок таблеток нембутала. Перед этим она в 21.15 была «весёлой и бодрой», но уже в 21.25 разговаривала по телефону вяло и невнятно.
Ничто не предвещало этого самоубийства. Есть мнение, что «глупышка Мэрилин» совсем не глупышка, а, в некотором роде, «нанятый агент», который тщательно записывал в «красный дневник» некую секретную информацию страны. В преддверии Карибского кризиса, это выглядит правдоподобной версией. Кроме того, установлено, что мать её закончила жизнь в психиатрической клинике, повторяя имя Рок-Фелле, а отец Мэрилин не известен. В любом случае, девушка оказалась впутанной в какой-то странный клубок событий, объяснить которые можно только при помощи вмешательства «сильных мира сего»..
Что касается смерти – она выпила 40 таблеток, (их не оказалось в пузырьке… но в желудке во время вскрытия их тоже не оказалось). Более того, патологоанатом Ногути, проводивший вскрытие, отправил образцы тканей в токсикологическую лабораторию, но они, каким-то образом, были потеряны. А при попытке взять повторные образцы, оказалось, что внутренние органы уже кремированы.
Этим странности дела не исчерпываются. Известно, что домработница Юнис Мюррей включила стиральную машину во время прибытия полиции, и сержант Джек Клеммонс отметил, что покойница лежала на выглаженных простынях со стрелками. И, наконец, доктор Ногути 30 августа 1962 года погиб, почти у порога собственного дома – под колёсами сдававшего назад мусорного грузовика. Сержанта Клеманса пырнул ножом мелкий грабитель, которого он поймал.
Полицейский умер в машине скорой помощи 2 сентября 1962 года. А домработница повесилась в ванной на дверной ручке 5 сентября.
Возобновлённое в 1982 году дело почти раскрыли, но Генеральный прокурор страны постановлением запретил его публикацию.
***
За длинным столом заседаний были двое. Справа, с напряжённо прямой спиной Рашид Ибрагимович, а напротив, непривычно сутулясь, сел, обойдя весь стол, Владимир Ефимович Семичастный. В углу, в стороне от них, в одном из двух кресел у пустующего массивного кожаного дивана, расположился начальник Особого отдела, всем своим видом подчеркнув, что присутствует только в качестве наблюдателя.
Москву окутывал утренний туман. Осень, почему-то, торопилась в этом году, и тёплая, прогретая летом земля быстро отдавала своё тепло стылому раннему утру.
Тёмные мешки под глазами у Семичастного, на фоне серой мглы за окном, делали его молодое лицо хмурым и замкнутым. «Интересно, это так от недосыпа? Сколько же он не спал?», – мелькнула и тут же погасла мысль в голове Худоярова.
Владимир Ефимович, как-то по-детски недоумённо, посмотрел на отрешённого полковника, словно спрашивая, почему тот, явно зная о полученных им по своим каналам данных, не доложил их прежде ему, Семичастному. И вот теперь, когда на этот огромный стол, ярко освещённый лампой, с ядовито-зелёным стеклянным абажуром, легли сведения от Николая Степановича Захарова, (начальника 9-го Управления, отвечающего за охрану партийного и государственного руководства страны), он смог прояснить себе степень происходящего.
– Я хочу познакомить вас с решением ЦК об отправке ракет с атомными боеголовками на Кубу, – начал он, обращаясь к стене с портретом Дзержинского, так как остальные присутствующие товарищи сидели в неудобных для обращения к ним местах.
– Судя по тому, с какой спешностью нас собрали, навязчивая идея Хрущёва «разлампасить и распогонить КГБ» не осуществилась. Рашид, прекрати корчить гримасы, мы не в детском саду. Кстати, это моя маленькая месть за детский сад. Я обиделся.
Треск сломанного пополам карандаша заставил вздрогнуть всех.
Ян посмотрел на Худоярова и улыбнулся.
– Итак?
– Может, вы? Раз не умеете слушать? – резко спросил Семичастный.
– Было бы что, – раздражённо парировал полковник. – Вам сколько? Тридцать семь? Вот и надо учиться думать и доверять! Есть ещё время! Кроме Никиты, окончательное решение принимали Малиновский и Громыко. В курсе Брежнев с Устиновым. Я не знаю, был ли информирован Суслов. Наверняка нет. Он бы не позволил. Мысль поставить под нос янки ядерные ракеты, несомненно, хрущёвская. Он не может простить Эйзенхауэра и его выходки с нашим Абелем. Впрочем, нам ещё повезло, что в США такие же дураки, иначе ни Блейка, ни Бена с Абелем нам бы не обменять, как и невозможна была бы эвакуация Кима Филби. Ну и апофеоз глупости нашего главного коммуниста…
Теперь вздрогнули и побледнели оба.
– Вчера, 4 сентября, Джон Кеннеди громогласно заявил, что, ни при каких обстоятельствах, не потерпит советские ядерные ракеты в 150 км от США. Сегодня мы ответим ему, что это всего лишь лёгкое исследовательское оборудование. Угу, шесть штук, разгрузили уже, в порту Гаваны. Дело двух-трёх недель – и их обнаружат. Товарищ Фидель захочет их взорвать. Это новая война. Не похожая на прежние. Руководствоваться в ней чисто военными расчётами глупо. Надо победить, не сделав выстрела.
Некоторое время люди молчали.
Потом послышался шум отодвигаемого стула, и Владимир Ефимович встал.
– Ваши предложения?
– Моих пока нет. Но надо лететь на Кубу. Иначе война…
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 16 ==========
Со времён Платона выдвинуто огромное число версий об Атлантиде. Её ищут на Балтике и в Каспийском море, почти нашли в Атлантическом океане и Гренландии, её постройки до сих пор стоят, зарастая кораллами, на дне Эгейского и Средиземного морей. Но точного места легендарного материка не знает никто.
В 1910 году на остров Пинос, расположенный к югу от Кубы, выбросило удачливого матроса, выжившего во время кораблекрушения. В поисках еды и защиты от насекомых, он долго продирался сквозь тропические заросли и, ближе к вечеру, натолкнулся на пещеру. Переночевав в ней, он двинулся дальше и вскоре, пройдя остров насквозь, смог привлечь внимание проходящего мимо парусника, который доставил счастливчика в Гавану. Спустя долгие 80 лет его воспоминания были опубликованы.
Вскоре некий Эндрю Коллинз, всю свою жизнь посвятивший поискам Атлантиды, организовал на Пинос целую поисковую экспедицию, которая увенчалась успехом: мир увидел рукотворные подземные залы, сплошь исписанные странными, завораживающими картинами. В своём бестселлере «Врата Атлантиды» он, достаточно аргументировано проанализировав Платона, представил миру новый вариант – по его мнению, остатками легендарного материка являются Гаити, Пуэрто-Рико и Куба. Да и бледнолицые стройные боги именовали свою родину Ацтлан. На языке индейцев Центральной Америки – это место посредине большой воды. Не в Пиносской ли пещере родила Левкиппа, мать всех атлантов, Клито?
В пятидесятых, расширяя посадки тростника, кубинцы уничтожили немало странных, очень древних циклопических сооружений, а среди них были невероятно похожие на перуанские двухкилометровые каменные стены. Современный исследователь Большой Багамской банки морской археолог Мэнсон Валентайн подробно описал множество явно рукотворных полукруглых и квадратных сооружений, которые назвал сложным городским комплексом, совсем рядом с побережьем Кубы. В 1964 году в журнале «Наука и жизнь» была опубликована небольшая статья Н. Ф. Жировой «Атлантида». В ней также описываются многочисленные сооружения прибрежной зоны острова Свободы. К сожалению, это единственная статья советских исследователей. Данные о проведённой в сентябре 1962 года, (весьма тщательной!), аэрофотосъемке засекречены и сегодня.
В семидесяти километрах от Кубы на банке Кай Саль братом Эрнеста Хемингуэя – Лейчестером – были сфотографированы развалины такого невероятного белого цвета, словно это была постройка из мрамора. Размеры – огромны. Полукруглый амфитеатр, покоящийся всего на стометровой глубине, сравним с Колизеем.
***
Большую часть полёта Илья не спал. Сидел, прикрыв глаза, бездумно напрягая все мышцы спины. Как кадры в немом кино, мелькали картинки: Таня с полными слез глазами, Ян, кидающий в чемодан майки, и, почему-то Олладий, прохаживающийся от одной стены спальни молодожёнов до другой, в десяти сантиметрах от пола.
Летели вчетвером: он, странно грустящий командир, тяжело вздыхающий Мрак и временно испарившийся Олладий. Вылетев в два часа ночи, борт СССР – Л76479 совершил в шесть посадку на Мальте. После дозаправки Ту-114, по астроориентировке, а, фактически, глядя на солнце, вылетел в Конакри.
Столица молодой Гвинейской республики встретила их оглушающей пятидесятиградусной жарой, резким запахом сырости и плесени в, так называемом, центральном столичном отеле. На рассвете продолжили путь через сплошную водную гладь Атлантики, в гордом радиоодиночестве. Пять тысяч триста километров до Тринидада, к пикающей там международной радиобанке.
Илью мучили мысли, которые невозможно было отогнать. Всего год назад его жизнь замыкалась на доме под зелёной крышей, на маленькой Маше и командире. Ему было совершенно всё равно, куда и когда закинет его судьба. Месяц назад, так стремительно став мужем, он вдруг, к своему ужасу, осознал, что у него появился долг. Огромный невыплаченный долг перед маленькой хрупкой красавицей.
«Жена…», – в который раз, одними губами, произнёс он. Теперь Илья был обязан вернуться. Только в конце пути он немного успокоился и стал дремать, но тут над ним наклонилась тень.
– Ты впал в спячку, богатырь? Или злая мачеха Телицын перед отъездом подсунул тебе отравленное яблоко? Очнись, смотри: мы идём на посадку.
Илья посмотрел в иллюминатор и увидел какие-то маленькие тени в безбрежной глади океана.
– Что это? – поинтересовался любознательный майор у начальства.
– Акулы…
С высоты движущиеся тени казались крохотными точками. Но это с высоты. А каковы они тогда по-настоящему?
– Какого же они размера?
– Ну, эти метра по четыре. Большие голубые, они стаями охотятся…
***
Группа была встречена резидентом КГБ в Гаване Александром Алексеевым, облачённым в брюки, рубашку, галстук и пиджак, а потому, сильно потеющего.
Узрев перед собой огромную собаку, нагло скалящую морду, он чертыхнулся, а когда следом, прыгая, как кузнечик по ступенькам, на земле оказался молодой товарищ в длинных шортах цвета хаки и ковбойской шляпе – представитель посольства, в который раз проклял этикет, смело снял пиджак и поздоровался.
– Как долетели?
– Утомительно. Разгружаемся и нас, пожалуйста, на море.
– А доклад?
– А о чём? Про поставку я всё знаю. San Cristóbal de La Habana мало изменился с XVI века. Лозунги уже вижу. Руководство появится само.
Алексеев пожал плечами и замолчал. Всего полгода назад он пережил приезд Микояна, обиды на недостаточный денежный транш от Фиделя и радость за сахарный тростник, успешно проданный далёкому заокеанскому брату, от товарища Рауля. Команданте Че дважды задыхался на его руках от астмы, а вездесущие Штатовские агенты уже семь раз стреляли – у него на глазах! – в лидера партии.
Разведчик снял галстук, глубоко вздохнул и повёл машину на пляж. В конце концов, это не самая удивительная прихоть руководства.
– Завтра мне нужен катер. Мы плывем на Пинос, – между делом, продолжил свои указания вновь прибывший. – Через трое суток едем в старую столицу и там располагаемся. Прорыв, несомненно, планируется в той зоне. Ракеты из порта немедленно убрать. Здесь повернуться от советского металлолома негде. То, что Даллес ещё не измерил уровень радиации дозиметром, говорит только о том, что его испаноговорящие коллеги просто не знают о существовании такого прибора.
Алексеев, наконец, смог выдавить кашель из сухого горла, давно требующего воды, или хотя бы слюны.
– Ожидается поставка ещё ста сорока головок…
– В курсе. Но баржи из порта надо отогнать. Остров большой. Хоть ромашкой вдоль берега распределяйте. Кстати! Скоро октябрь. А осень на Карибах – это тайфуны…
Единственная на острове белая посольская «Волга» шелестела резиной и несла прибывших на белые пески пляжа мимо больших красочных воззваний: «Viva Cuba libre!» (1), «Patria o muerte!» (2), Hasta la victoria siempre! (3). Сзади, среди ящиков и мешков, сидел молчаливый гигант в красной клетчатой рубахе. На какой-то миг в зеркале заднего вида возникла-показалась голова огромного кота. Жёлтые глаза пристально всмотрелись в обомлевшего резидента, мигнули… и растаяли.
«Перегрелся!» – подумал Алексеев. Сердце глухо бухало, отчаянно хотелось в прохладу и необходимо было чего-нибудь выпить, желательно со льдом. Что ж такое, война на носу, а они одних идиотов шлют и шлют…
***
Правила движения на дорогах сводились к оглушительному рёву сигналов. Кубинцы, явно противореча закону самосохранения, надавив на клаксон, и, презрев человеческие жизни, мчались, втопив ногу в педаль газа. Но «Волгу» пропускали, сторонясь небитых, гладких и блестящих стальных лакированных листов…
Молчаливо выполнили очередное странное распоряжение – заехать на рынок. Там Алексеев выявил безупречное знание испанского языка у прибывшего и ужаснулся его дикому азарту. Кубинцы умели торговаться, но странный товарищ, прибывший в страну с абсолютными полномочиями, переплюнул всех!
Обсуждаемый товар взлетал ввысь, переходил из рук в руки, поворачивался то одним боком, то другим, демонстрируя свои выдающиеся качества, (по мнению продавца), и вопиющие недостатки, (по мнению покупателя). Порой Алексееву казалось, что сейчас торговец схватит этот несчастный пучок зелени, (и он не хотел знать, что это такое!), и даст привереде-покупателю по физиономии. Но тот бросал ещё два-три звонких испанских словца, (некоторые резидент даже не знал – после всего-то!), и всё начиналось сначала.
…Илья не принимал участия в развлечениях полковника. Духота, жара, бессонница доконали даже его могучий организм. Он безучастно следовал мимо фантастически яркой, кричащей и размахивающей руками толпы. Горячий воздух, пропитанный смесью пряного и тухлого, пьянил, а гниющая скорлупа от огромных креветок и панцирей крабов под ногами, словно музыкальное сопровождение, отдавались чечёткой в голове. На чёрных от гнили, плесени и рыбьей крови досках тухло загаженное мухами мясо, рядом смердели горы таких же разлагающихся на палящем солнце овощей и фруктов. Запахи перца, кардамона, чеснока смешали в воздухе ядовитый коктейль с невероятно стойким дополнением в виде едкого запаха солёной рыбы.
Полуголые, очень толстые кубинские женщины, пытались схватить его за рубаху и, скалясь выщербленными зубами, пихали какие-то плошки с немыслимо острой и неизвестно из чего приготовленной стряпнёй. Периодически появляющийся лёгкий бриз приносил от порта запахи нефти, гари, патоки и неочищенного рома.
Только через час, слегка охрипший и сияющий, как начищенный самовар, полковник уселся в машину и посмотрел на обалдевших спутников.
– Все залезли? – по-идиотски оскалившись, спросил он. – Мрак, смотри там, блох нам не подари!
Собака грустно вздохнула.
– Ну, а теперь к морю!
Алексеев поймал себя на том, что рванул педаль почти так же, как и его кубинские друзья. А командированный продолжал паясничать!
– Я вас, ребята, сейчас дайкири буду угощать. Нашёл я, (правда, не без труда!), нормальный белый ром, чудненькие лаймы, ну и сахар, конечно. Скоро наши друзья подтянутся, так что не они нас, а я (Я!) их удивлю. Такой дайкири Фидель ещё не пробовал… потом, пусть своей новой разработкой угощают. Алексеев, ты пьёшь мохито? Я вот, на всякий случай, мяту купил…
***
Машина свернула с шоссе и, недовольно урча, понеслась по ухабистой выщербленной дороге мимо громыхающих повозок, сумасшедших вишнёвых и бурых американских Кадиллаков и грузовиков «Рено», переполненных галдящими людьми.
Илью совсем разморило. От перегрева перед глазами мелькали чёрные пятна, его тошнило. Жара подавила все желания. Он даже не хотел пить.
Проехали какие-то холмы, на которых, среди жёлтых и малиновых гибискусов, были разбросаны то ли старые заброшенные здания, то ли жилой неопрятный городок, по которому неторопливо бродили куры и собаки. Наконец, машина смогла забраться на самый высокий из холмов, и люди увидели небольшую аккуратную церковь, с изразцовыми сине-красно-зелёными окнами, а впереди, за ней, открылось безбрежное Карибское море…
«Волга» остановилась, и водитель, вместе с пассажирами раскалённой машины, выкатился на ослепительно белый кварцевый песок. Пока военный атташе судорожно стаскивал с себя штаны, развесёлый полковник, бессовестно нарушив тишину пляжа, нырнул в воду и, сделав два гребка, исчез.
На гребнях больших, лениво завершающих свой бег волнах слегка пенились белые барашки. У Ильи кружилась голова, и ему казалось, что над мерцающе густой синей водой носится запах свежести и духов Танюши. Тёплый бриз нёс ароматы цветущих холмов, словно никогда не существовало тухлого базара и двух суток полёта. Какая-то большая птица упала в воду и, зачерпнув блеснувшую серебром рыбёшку, исчезла в небе. Далеко в море, в лучах начинающегося заката сверкал радужным ореолом почти алый парус.
– Где полковник? – вдруг услышал богатырь.
Илья судорожно всмотрелся вдаль, и ему показалось, как среди волн, совсем рядом с берегом мелькнул плавник.
– Акула, – ахнул он.
Мужчины влетели в воду, забежали в море по пояс и начали кричать в какой-то панической надежде. Собака, до того блаженно лежавшая в воде у берега, недоумённо гавкнула.
Рядом с Ильей промелькнула тёмная тень, и он, инстинктивно сделав шаг назад, упал, оказавшись по шею в прозрачной и ставшей внезапно такой опасной воде. Алексеев, в ужасе, отступал к спасительной полоске песка, находящейся в каких-то пяти метрах, но теперь таких далёких. Тень промелькнула, и из-под воды показалась голова:
– Чего орёте! Вот вам – надо почистить, пока я ещё поймаю, у нас скоро гости…
На берег полетели две большие рыбины, а пловец, крикнув: «Марк, даже не думай!», – исчез опять.
Майор Особой группы и будущий посол на Кубе переглянулись с удивительно похожим выражением. Что-то между «Слава богу, цел!» и «Утоплю заразу собственными руками!».
***
Через час, когда перед продолжающими пребывать в оцепенении товарищами уже горел весёлый огонь, и на импровизированной решётке запекалось десять больших рыбин, послышалось урчание мотора, и на пляж выкатился большой армейский внедорожник ГАЗ-69.
– А вот и гости! – сообщил Ян.
Ночь в тропиках упала незаметно, и под разговоры и смех у костра Илья незаметно заснул, положив голову на собаку. А Ян до утра смеялся и, нагло выпросив сигару, рассказывал невесть что восхищённым кубинцам. Утром они разъехались друзьями, договорившись о следующей встрече. Сев в машину, Ян потянулся, вздохнув, надвинул на себя шляпу, затем, откинувшись на сиденье, уже засыпая, сказал:
– Как дети… кстати, про катер, Саша, не забудь я с Раулем на остров завтра в пять.
***
О встрече мы знаем из воспоминаний личного врача Рауля Кастро – Владимира Ивановича Данилова, который рассказывал следующее:
«В разгар Карибского кризиса Москва, наконец, прислала в Гавану кого-то толкового. Молодой, явно с испанской горячей кровью, полковник КГБ, расположил к себе с самого начала. И я, (здесь Рауль Кастро), до сих пор уверен, что только благодаря его действиям мы избежали третьей мировой…».
А в это время космическая станция Mariner 2 отправилась на исследование Венеры.
В Новосибирске родился миллионный житель.
Ватиканский собор отменил латинский язык при богослужениях.
Объявлено о премьере первого фильма о Джеймсе Бонде. И, наконец, самолёт «КВ-504», исчез, вылетев с авиабазы «Лэнгли», штат Вирджиния, на Азорские острова.
Пропал и военно-транспортный самолет «СII 9», совершавший перелёт с авиабазы «Хомстед» на остров Гран-Керк. Исчезновение связали с появлениями НЛО, замеченного с космического корабля «Джемини-IV».
В районе Бермудского треугольника была зафиксирована невероятная активность НЛО. С августа по ноябрь очевидцы неопознанные объекты наблюдали в этом районе 36 раз.
Четвёртого сентября Москва ответила Джону Кеннеди, что интервенция на Кубу приведёт к глобальной войне.
И, наконец, 14 октября американский самолёт-разведчик обнаружил ракеты с ядерными боеголовками на Кубе…
————————————————
1. Да здравствует свободная Куба! (Исп).
2. Родина или смерть! (Исп).
3. Всегда до победы! (Исп).
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 17 ==========
Ян растолкал свою куцую команду в темноте. Илья, с трудом выпутавшись из противомоскитной сетки, словно гусеница из кокона, попытался размяться. Но не задалось. Полчища осатаневших в ночной борьбе за тёплую кровь комаров, чмокая от вожделения хоботками, так резво пытались достать его яремную вену, что физкультура только разозлила, не взбодрив. Ночь не принесла прохлады, а потому тело, потное, липкое, мстя хозяину за условия эксплуатации, прямо-таки призывало кровососов, распространяя запахи пота, как минимум на расстояние в три метра.
Не задалось утречко. Прямо с ночи не задалось. Или сразу с прибытия?
Наконец, небо немного просветлело, и далеко в море появилась первая розоватая полоска зари. Но радости вид не принёс и эстетикой не блистал. Через окно посольства можно было только рассмотреть небольшое грязное озеро и заросли камышей, мешавших видеть синее-синее Карибское море.
Между тем с залива сползал на берег прозрачный утренний туман, хотя в небе ещё проглядывала круглая, как блин, Луна.
Не прошло и получаса, как они отплыли.
Самочувствие было таким же муторным. Илья смог бы вспомнить только рычание буксующих в песке машин, да какую-то спятившую шавку. Псинка решила, было, гавкнуть на скатывавшихся на берег с бортов грузовичка людей и практически окаменела, при виде возникшей перед ней морды Мрака. Он и сам по себе впечатлял неслабо, а уж этот его осуждающий взгляд… парень бы не удивился, если б шавка, с перепугу, полезла на дерево. Обошлось.
Потом были крики солдат, какие-то мешки, которые быстро кидали на борт пришвартованного в двух метрах от берега баркаса. И, наконец, Гавана, с её белыми домами на фоне зелёных холмов, осталась в прошлом. Вместе с ней рассыпались в термитной трухе запахи рома, ночные буйные танцы белозубых кубинцев под старый патефон и крики: «Libertad ! Igualdad! ¡Gloria A Fidel! ¡Que los Yankees se vayan a casa! ¡Hijos de puta podridos!» (1). Сквозь тяжёлую дрёму, сами собой, вспомнились: хрюканье свиней, детский плач, громкие рулады лягушачьего болотного населения, скрипучие пружины кровати и писк многочисленных чёрных летучих мышей над головой. Тихо, кажется, тут не было вообще никогда.
Илья бросил на берег последний взгляд, и кораблик, в сопровождении дельфинов, смело взял курс на быстро встающее над морем солнце.
Двое суток его угощали «великим утешителем и бальзамом от невзгод» – неочищенным приторно сладким ромом. Сейчас, когда Гавана всё больше отдалялась, практически не пьющий Илья, глядя на мерзко ухмыляющееся светило, осознал, как его травили все эти дни! И поспешил перегнуться через поручни…
Что-то холодное и влажное коснулось, мягко прикрыло от солнца и закутало облаком голову:
– Мр-р-р, – услышал он сквозь звук «тамтамов», затем медленно поднял руку и благодарно погладил кота. В животе перестало бурчать и полегчало…
***
Спустя два часа они высадились на Пинос.
А вот тут было… интересно.
Перед людьми, за узкой полоской ослепительно-золотого мельчайшего песка, стояла неприступная крепость из буйной тропической зелени.
..Много позже, в далёком 1985 году, Рауль, немного разгорячённый «Хеннесси Парадайс», неторопливо рассказывал своему врачу и бессменному собутыльнику Владимиру, как, бросив кучу дел, ни на минуту не задумавшись, «зачем он туда прёт», взяв одного телохранителя и трёх странных русских, с большой чёрной собакой, они устремились в лес.
На острове, кроме мелких кабанчиков, постоянно никогда никто не жил, и потому найденный тоннель, пробитый в зарослях, мог принадлежать лишь одичавшим свиньям. Он петлял среди подлеска, перевитого причудливыми лианами. Суковатый и кривоватый древесный полумрак рисовал впереди зловещие картины серо-ржавого цвета, (сильно смахивающего на кровавые пятна). За людьми проход смыкался и быстро исчезал, в непонятно откуда взявшихся клочьях призрачного тумана, вылезающего, словно из-под земли.
Незаметно для себя, люди стали держаться теснее. Остров… подавлял.
Звериная тропа, покрытая густым слоем широких листьев, вонючих и гнилых, прятала ядовитую жизнь, которая, возмущённая наглостью пришельцев, то и дело, выползала и пыталась отомстить за вторжение. Полумёртвый зелёный мир молчал. После вечно шумной Гаваны и никогда не смолкающего моря, такая тишина тревожила и пугала. Путники дважды одновременно вздрагивали – от резкого приглушённого крика какой-то птицы и от оглушительного треска падающего на тропу гнилого дерева, потревоженного отрядом. Вид тоже не обнадеживал. Цвета окружающего мира, преимущественно болотные и бурые, не сулили впереди ничего хорошего. Заросли, как будто, шептали проходившим мимо: «Глупцы! Вернитесь туда, откуда пришли! Вам здесь не место!».
Верный товарищ по партии, телохранитель Хосе, патриот и бесстрашный борец за свободу, неоднократно снимал шляпу, вознося молитву Святой Пречистой Деве.
Через час, когда стало казаться, что бесконечный лес проглотил их и уже начал переваривать, отряд вдруг увидел небольшую поляну, а на ней, отмеченный лучом солнца, сумевшим пробить себе проход среди листвы – чёрный вход в пещеру. Причём, к некоторому удивлению пришедших, совершенно не заросший.
Вооружившись импровизированными факелами и двумя, достаточно мощными, фонарями, люди вошли и, уже при входе в широкий холл-грот, беззвучно распахнули рты.
Вид потрясал!
Все стены и потолок были исписаны яркой, не выцветшей белой краской. Она казалась удивительно свежей. Вообще, складывалось впечатление, что чья-то заботливая рука регулярно стирает в этом месте пыль. Потолок и стены были сплошь покрыты круглыми мишенями и спиралями – вылитый путь ракеты на радаре…
По узкому коридору люди прошли вдоль семи маленьких «альковов», в каждом из которых была изображена своя графическая история, в виде треугольников, квадратов, спиралей и стрел.
– Что это, Ян Геннадьевич? – не выдержал Илья. Начальник ответил как всегда, ёмко… и непонятно:
– Семь дней сотворения мира…
За последней пещеркой коридор резко сворачивал в сторону. Ян остановился и рукой указал на двухметровый начертанный крест, образованный расходящимися кольцами.
– Святая Дева, Рауль, надо убираться отсюда, – услышал Кастро шепчущего ему Хосе. – Это же парный крест. Такой же стоит на западном побережье – на пятне Дьявола, помнишь?
***
Военный атташе и ещё не утверждённый правительством Кастро Чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза Александр Алексеев, с самого утра, не мог избавиться от ощущения неправильности. Странный полковник, не то, чтобы раздражал, он, скорее не соответствовал своему статусу и миссии. Его молчаливый спутник был просто балластом, а собака, непонятно зачем взятая из России в тропики, откровенным страдальцем.
Вопросами оружия группа не занималась, исследованиями тоже. Что они вообще здесь делали – непонятно! А непонятное раздражает. Вдобавок, Алексееву дважды померещился ещё и огромный пушистый кот, с типично наглым для кисообразных выражением, нарисованным на усатой морде. Это, вообще, не лезло ни в какие ворота, но посоветоваться было не с кем. Так и не осознав, мерещится кот ему или нет, посол отложил данный вопрос в дальний угол головы, как не самый существенный. Были и более срочные.
Экскурсионная морская прогулка, в самый разгар массовых поставок в порт оружия, (не обсуждаемого ни в помещениях, ни среди песчаных дюн), была, мягко говоря, нецелесообразной. Да и вообще, двухсуточная пьянка с железными кубинцами была похожа, скорее на диверсионную работу, чем на попытку подружиться. Пройдя по влажному лесу, и, превратившись в протухший овощ, Алексеев твёрдо решил поставить в известность о происходящем безобразии Москву и игнорировать дальнейшие «выходки» командированных.
Попав в пещеру, он автоматически отметил чистоту и полное отсутствие насекомых. В пещере не пахло помётом летучих мышей, не было затхлости и плесени. Он это отметил, но, будучи первоклассным аналитиком, странно не задался вопросом, почему…
***
Они остановились у рисунка мишени, состоящей из примерно полусотни красных и чёрных чередующихся колец. Сверху было начертано ещё девять групп похожих сферических образований и, совсем на потолке, огромная двойная стрела, исходящая из центра композиции и достигающая первого наружного кольца.
– Посмотрите, – обратился проводник ко всем присутствующим. – Это обитаемые девять миров, а внизу орбиты планет Солнечной системы с Солнцем.
– Девять Кругов Ада, – прошептал Хосе…
– Можно сказать и так, – хихикнуло в голове кубинца, заставив поседеть и онеметь…
Оцепенев от ужаса, он ждал, скажет ли этот неведомый голос что-то ещё, но тот умолк так же загадочно, как и появился…
Посмотрите, – продолжил экскурсовод. – Вот этот рисунок, из концентрических колец со змеиным хвостом, напоминает комету, а вот эти маленькие капли дождя – падающие осколки, свидетельствующие о взрыве и разрушении… эта пещера – наша древняя память о произошедшей Великой Катастрофе. Я привёл вас сюда, чтобы вы поняли – мы призваны предотвратить следующую.
Люди молчали, пытаясь переварить информацию, а их проводник вздохнул, с ощущением выполненного долга, и приказал:
– Мрак, охранять.
Развернулся и, пока все стояли, раскрыв рты… исчез, в каком-то незаметном проходе.
Время замерло. В отдалении глухо заурчало и ахнуло, отдаваясь эхом. Алексеев тихо отделился от стены и тоже исчез в боковом проходе. Мрак взрыкнул, удивлённо посмотрел на Илью и, оглянувшись на кубинцев, словно пояснил: «Охраняю. Ты иди».
Илья чертыхнулся и беззвучно скользнул вслед ушедшему.
***
Что мы знаем об Острове Свободы?
Куба – это отсутствие общественного транспорта; два вида такси – для своих и для туристов; низкие заработные платы и родина самбы и румбы. Здесь можно получить 15 лет лишения свободы за убийство человека и 25 за убийство коровы. Здесь нельзя купить кока-колу, но можно абсолютно бесплатно получить среднее и высшее образование. Самая лучшая в мире медицина – кубинская! Бессменный лидер партии и вождь – Фидель Кастро родился 13-го, в пятницу, а Кеннеди, прежде чем подписать указ об эмбарго, поспешил выписать 1200 сигар. Здесь запрещена игра в «Монополию», и только 5% кубинцев подключены к сети «Интернет». Так как Фидель Кастро обожал Джона Леннона, то на Кубе установлена в его честь бронзовая статуя, и все кубинцы любят «Битлз». На острове нет горячего центрального водоснабжения, и почти все дома лишены окон. Среди кубинцев нет алкоголиков, а ром разрешено употреблять всем, включая грудных детей. Кубинцы обожают собак и не терпят котов, считая их порождением дьявола. И, наконец, официально разрешённая Великая Ложа масонов Кубы насчитывает более 28 тысяч вольных каменщиков…
Таинственные пещеры Пиноса поразительны. Странные абстрактные картины, написанные красками неведомых составов, не потускневшими за тысячелетия, завораживают. По мнению кубинских археологов, такая пещера вообще не может существовать.
Там тепло и сухо. Температура не повышается выше 25 и не снижается ниже 22 градусов. Там не растёт ничего, и не живут насекомые, при этом уровень радиации низкий. Возраст изображений датирован 5000 лет до н.э., но некоторые утверждают, что рисунки нанесены гораздо раньше. В настоящее время любой турист может их посетить. Недавно в пещерах были обнаружены не исследованные ещё подземные полости.
***
Алексеев, как лисица, крался по узкому сухому коридору. Впереди он видел яркий матовый свет. Отчего-то, ни на минуту не задумавшись о его происхождении, он медленно, как глупый ночной мотылёк, приближался к манящему источнику. Потом он ощутил удар, и всё померкло.
Он очнулся от ощущения холода. Сверху, медленно кружась, падал снег.
«Снег? Откуда здесь снег?», – подумал он и пошевелился. И в этот миг сверху на него упал… рёв. За долгую авантюрную жизнь, Алексееву приходилось слышать и не такое, но эта усиленная камнем глухая яростная мощь отдалась в сознании огненным ужасом. Он не мог себе представить, какая тварь может обладать таким голосом. Александр открыл глаза. И замер.
Утрамбованная плотная земля впереди поднялась воронкой и, гортанно урча, приближалась к нему.
Как живая.
Как чудовище.
Как…
..Он никогда не мог потом вспомнить, что чувствовал в тот миг.
Потом он ощутил удар в спину и полетел тряпичной куклой в какой-то боковой ход. На мгновение свет впереди померк, чтобы загореться вновь, но уже другим, каким-то тёплым синеватым оттенком. Голова резко закружилась, послышался взволнованный голос – и Александр начал оседать на пол, теряя сознание.
– Твою ж ты мать, за тапками сходил… Илья, ты живой?
Потом всё исчезло.
***
Рауль Кастро, длительное время общаясь с Владимиром Ивановичем Даниловым, полюбил его шашлык, анекдоты про Брежнева и мирные ночи на побережье, на небольшой вилле, в десяти километрах от Гаваны.
А вот его рассказы, похожие на сказки, поражали московского врача.
– Представь ВладимИр, – рассказывал Кастро. – Мне пришлось молиться Пресвятой Деве в этой чёртовой пещере. Мы стояли, не в силах сдвинуться с места, а огромный чёрный монстр, в виде собаки, тихо скалил зубы, призывая к молчанию. Клянусь, я до сих пор не знаю, что бы мы сделали! Что вообще можно было сделать! Это такое место… оно не для людей! И мы просто молились. Где-то через час, появился этот полковник с тяжелораненым другом на плече. Оттащив его ко входу, он вернулся вглубь и принёс Алексеева. Тот был цел и невредим и, как будто, глубоко спал. В таком состоянии он находился дня три. Потом очнулся, и, по моему совету, Фидель утвердил его Чрезвычайным и полномочным послом. Нормальный мужик оказался.
Друг ВладимИр вздыхал, разливал ещё «по чуть-чуть» и вспоминал своего четвероного друга Бема, оставленного в далёком Павловом посаде со старыми родителями…
В июле 1962 года чрезвычайным и полномочным послом на Кубу был направлен Александр Иванович Шитов, (Алексеев). Несмотря на дружеские связи, установленные им во время работы на Кубе в статусе советника по культуре в 1960, Фидель Кастро неохотно принял его верительные грамоты, причём, только в середине сентября, после прибытия на Кубу военного советника и личного друга Громыко, а также, после небезынтересной рыбалки, затеянной Раулем с вышеозначенными русскими. Алексеев прослужил на Кубе до 1968. Затем, долгое время он находился послом на Мадагаскаре, принимал участие в событиях Пражской весны и умер в глубокой старости в 2001 году.
До конца своих дней он утверждал, что знает место, в котором похоронены Древние Боги…
_____________________________________________________________________________________
1. Свобода! Равенство! Слава Фиделю! Пусть Янки идут домой! Гнилые ублюдки!
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 18 ==========
– Противоречивая и таинственная история Ватикана, в котором во все века кипели страсти, и плелась паутина интриг, связана с политикой и только с ней, – несколько заумно и пафосно начал Борис. – Множество разных религиозных общин всегда старались захватить абсолютную власть над народами, история человечества – наполовину борьба таких сообществ. А удалось это только римской, уж точно не самой крупной, религиозной группировке. Почему? Я задаюсь этим вопросом уже не первый год…
Ополовиненная группа сидела в гостиной. Совершенно по-летнему тёплый день медленно, но верно, продвигался к закату. За столом чаёвничали шестеро. В пять утра Борис и Ксения отправлялись в Рим. Остающимся было грустно, улетавшие тяжело вздыхали, разговор не клеился. Но слова Бориса группу всколыхнули.
– Не гневи Бога, немец! – раздражённо сообщил пространству Василий Иванович, кусая пирожок. Безвинно пострадавший пирожок безропотно пал жертвой религиозной вражды, но мира после этого, как водится, не наступило.
– А я считаю, что Борис абсолютно прав, – возразила Елена Дмитриевна.
– «…Обративший грешника от ложного пути его спасёт душу от смерти и покроет множество грехов…» (1).
– Он не грешник, Василий Иванович, он Белый маг…
– Антихрист, значит, – Василий Иванович был непримирим, как и полагается истинному верующему. Но зато всегда готов был принять раскаяние. Если оно, конечно, было.
Неожиданно произведенный в Антихристы, Борис возмущённо фыркнул, но, посмотрев на любопытствующую жену и двух подружек, с горящими глазами продолжил:
– Не одна и не две, а множество легенд, взятых из совершенно независимых источников, утверждают, что римскую христианскую общину основал не кто иной, как апостол Петр. Римская группировка этим подчеркнула свою близость к мессии и выиграла в битве за превосходство. Между прочим, мы свами точно знаем, что Пётр жил и умер в Риме. Знаем, где его могила, и что, со временем, над ней воздвигли Храм…
– Не богохульствуй, Борис, да и звали его не Пётр! Его подсунул миру наглый и беспринципный Петроний, чудо, как напоминающий мне одного человека…
***
– Как Вы считаете, кардинал, на этого Кастро можно положиться? Я никогда не имел дел с чёрными…
– Меня удивляет ваш вопрос, дорогой друг. Ведь это в вашей стране негры – униженное и оскорбленное стадо без пастыря, вполне заменившее европейский пролетариат. К тому же, Кастро не негр, он из вполне образованной кастильской семьи дворян…
– Побеспокойтесь о безопасности Ватика…
– Простите, кого?
– Это вы извините, я стал забывать, что люди мало читают. Название Ватикан не имеет отношения к Библии и латыни. Двадцать восемь веков назад этруски хоронили своих мертвецов вне городских стен. Вант, слуга Чаруна, позднее названного Аидом, следил за этим местом. Это его изображают с крыльями. В его руках сплелись бородатые змеи. Уничтожьте его посланцев, ибо они мешают нам…
Из телефона послышались звуки, сильно напоминающие карканье вороны на погосте, и разговор прервался. Кардиналу Сьяраконти, посмевшему перечить, на миг стало дурно. Голова закружилась, и, неожиданно, он почувствовал облегчение. От того ли, что тысячи миль отделяют его от абонента, или, может быть, недосказанность давала надежду?
Телефонную трубку хотелось отшвырнуть, как ядовитую змею. Но он положил её подчёркнуто тихо, мягко – точно она и, впрямь, была ядовитой гадиной и могла проснуться резкого движения.
От потолка отделилась еле заметная, при свете дня, тень.
Кардинал снял очки, протёр их и поднял голову.
– Я чувствую тебя, – шепнули сухие губы. – Нам остаётся только молиться, в надежде на твою светлую душу…
Тень удивлённо замерла, на фоне фрески с изображением Савла. Через минуту облако, пожав призрачными плечами, неторопливо последовало в сторону личных покоев Анджело Ронкалли, а кардинал продолжил свою беззвучную молитву.
– Я ощущаю присутствие твоё. Кто ты? Неужели, в наш мир попало твоё ядовитое семя? Где Вышинский с его армией экзорцистов?
***
– Всё в руках божьих, дорогой мой Аллен, пути Господни неисповедимы. И, хотя использование ядерного удара, для ликвидации революции под носом США, не совсем входит в наши планы, однако, морально мир готов к переменам, а уничтоженный остров компенсирует все наши траты и принесёт колоссальную прибыль в будущем…
Аллен Уэлш Даллес, растерянно стоял почти на середине серо-синего ковра и слушал тихую размеренную речь странного старика в инвалидном кресле. Слова падали на него, подобно большим булыжникам с круглыми гладкими краями.
«Не увернёшься, – почему-то подумал он. – Если захочет – попадёт, и будет совершенно всё равно, круглый край у него, или острый».
Аллен не понимал, какая сила сегодня притащила его в этот старый дом, построенный во времена Линкольна. Почему он стоит и слушает этого человека. Ведь это безумие! Войну легко начать. А закончить…
– Зачем русским ядерный конфликт? – попробовал он задать вопрос. Вопрос не возражение, не попытка сопротивления, но… порой, простой вопрос, заданный вовремя, может образумить, или, хотя бы, взять паузу на обдумывание. – При всём самодурстве их лидера Хрущева, они не могли ещё забыть итогов Второй мировой. По самым скромным подсчётам, Европа потеряла семьдесят миллионов человек…
Сидящий в кресле слегка сморщил нос, он не любил возражений.
– Мир приобрёл знания, уважаемый, а люди плодятся быстро. И, почему бы коммунистам не провести эксперимент, подобный нашему в Хиросиме? Во всём надо видеть пользу. У нас пострадает побережье, но, в течение десяти лет, их строй исчезнет с лица планеты, а мы приобретём ни с чем не сравнимые возможности. Просто не мешайте ходу истории. И присядьте, наконец! Руммель, подай мистеру Даллесу кофе.
***
Борис потянулся и посмотрел в окно, отметив для себя, как красиво вырисовывается в свете солнца точёная фигура жены. Её малиновые туфли удивительно сочетались с восхитительным цветом чуть полноватых губ, тёплым блеском густых волос, уложенных в высокую причёску.
Ксения почувствовала взгляд мужа, сделала суровое лицо и удовлетворённо отметила:
– Извращенец!
«Угораздило же с утра попытаться прислониться к её горячей со сна груди», – подумал, муж. Он, быстро опустил взгляд, но было поздно. Осталось только смягчить последствия.
– Красавица, – шепнул он…
Она хитро прищурилась и, едва сдерживая улыбку, констатировала, оценив его внешний вид:
– Следует признать, что вы, мистер Кесслер, тоже весьма ничего.
Третий день они прочесывали окрестности Замка Ангела в поисках «удобной норы», (со слов их незаурядного руководства), предназначенной для прохода в самое сердце Папского государства. Причём, командировали их туда не просто так, а для встречи с живущим там последнее тысячелетие привидением. К сожалению, пока золотой ключик, ведущий к осуществлению их очередной авантюры, находился где-то под панцирем обитающих в канале «тортилл». Поиски осложнялись присутствием многочисленных карабинеров и раскручивались на фоне мрачных предсказаний из непрерывно кричащих о Карибском противостоянии газет. Всё это изрядно нервировало. Тем не менее, приказ к исполнению поручения был озвучен безапелляционно и обсуждению не подлежал: «Встретиться с Иосифом и забрать перстень Жака де Моле, хранящийся в кладовой, принадлежащей почившему шесть веков назад папе Клименту».
***
Его Высокопреосвященство кардинал Стефан Вышинский стоял у окна своего кабинета и смотрел на просыпающийся Рим. В кабинете было ещё темно, и только в углу, напротив, ковром расстилались пугливые лучи рассвета. Вечный город встречал свой очередной восход. Правда, Стефан уже знал о распоряжении спускаться в нижние этажи и, глядя на растущее над горизонтом светило, представлял, как цепочка чёрных, переполненных ядовитой радиацией облаков медленно ползёт над водой с далёких западных островов.
Ещё месяц, назад никто не сомневался в начале грандиозного конфликта, который, в очередной раз, предстояло пережить грешникам. Сейчас эта уверенность только укрепилась. «Господи, спаси и помилуй неразумных рабов Твоих», – почему-то подумал он и, автоматически коснувшись нательного креста, пошёл пить кофе.
Слава Высшим, его, Стефана, как нужного и важного, поставили перед лицом суровой правды, и он, не испытывая значительного снисхождения перед новым методом выбраковки неразумного стада, готовился быть статистом. И даже намеревался, (конечно, по истечении положенного карантинного времени), оказывать посильную помощь нуждающимся в утешении.
***
Борис стоял рядом с парадной лестницей отеля и ждал. Он уже трижды свернул и развернул купленную здесь же Corriere dello Sport – Stadio, несколько раз зевнул и даже ухитрился порезать палец острым краем газетной бумаги. Ксения, как обычно, опаздывала. В последнюю минуту его жена, всё-таки, решила, что её маленькое новое чёрное платье не годится для поисков, и потому задержалась в номере, собираясь переодеться. Борис лизнул саднящий палец и, в который раз, глубоко вздохнул. Желудок недовольно заурчал, требуя законный завтрак, а муж и отец невольно вспомнил уютную гостиную и Телицына, с вечной поварёшкой в руке. Вестибюль отеля, оформленный в вычурно-изысканном стиле, мешал сосредоточиться на задаче. Да ещё и супруга…
Наконец, зашуршало ковровое покрытие лестницы, и Борис поднял взгляд. Тёмно-синие брюки, бледно-розовая водолазка, цвета морской волны пиджак. Волосы заколоты, но несколько прядок – совершенно случайно! – касаются ключиц, струясь по точёной шее…
– Не волнуйся, мы ещё успеваем поесть, – улыбнулась она и протянула руку.
– Волшебница, – смог выдохнуть Борис.
– Мы пойдём пешком, сегодня не жарко, – продолжила Ксения. – В конце концов, есть официальный вход!
В воздухе была разлита первая осенняя прохлада. В канале, приветствуя новый день, квакали лягушки. Пара прошла через мост и остановилась перед небольшой дверью, почти вросшей в стену, и, располагающейся много ниже уровня пешеходного моста.
– Мне кажется, дорогой, нам сюда, – улыбнулась туристка. Пара спрыгнула вниз, старая дверь заскрипела, и они исчезли в небольшом сухом коридоре.
***
– Я ошибаюсь, или ты, в самом деле, так хорошо видишь в темноте? – через двадцать минут удивлённого молчания решился спросить Борис.
И, действительно, Ксения уверенно шла в абсолютной чернильной мгле, крепко держа под руку спотыкающегося мужа. Слишком уверенно.
– А? Что?.. да, хорошо. Не сбивай. Это не я ориентируюсь. Кстати, у тебя какое предчувствие?
Борис споткнулся о камень, охнул и подумал вслух:
– Никакого.
– Значит, остановимся на плохом.
– Не начинай меня пугать, пожалуйста. А что поэтому поводу думает твоя подружка?
– Шути-шути. Моя подружка голодна.
Борис скрипнул зубами, но промолчал. Где-то через триста шагов стало светлее, и наконец, авантюристы поняли, что находятся под Собором.
Ксения резко остановилась и громко позвала:
– Иосиф?!
Над людьми повисла серая марь.
– И не стоит так орать! Принесли? Давайте!
– Мы меняемся! – напомнила Ксения. – Базилика Сан-Клименте немного расстроилась, когда мы забрали у неё кольцо.
– Это для вас кольцо, а для меня помощник явился, – хмыкнуло облако. – Вылезай-давай.
Хмурый Харлампий вырос среди камней старого кладбища…
Иосиф наклонил голову, здороваясь… и на ладонь Бориса легло кольцо. Древнее, без блеска, тяжёлое.
Обмен состоялся.
…Они вылезли ближе к вечеру. Пасмурный день, перед самым закатом, отмыл небеса, и людям открылось синее-синее небо, с небольшими ватно-пушистыми тучками, убегающими куда-то на запад. Тонкая дымка висела над затхлой водной гладью канала. Грязная после лета, перебродившая вода казалась тёмной и неподвижной. Но и там, в этой вонючей жиже, продолжалась жизнь. Шустрые водомерки быстро перемещались чёрными точками, и серебристый росчерк пескаря мелькал под водой. В прибрежном тростнике квакали лягушки, кричали какие-то птицы.
Борис подпрыгнул и вылез на мостовую. Затем нагнулся и поднял на поверхность свою жену. Чуть претерпевшую ущерб в безупречности костюма, но вполне довольную. Ксения прижалась к тёплой груди мужа и сказала:
– Кстати, Кесслер, я давно тебе не говорила… горжусь тобой!
***
27 октября в 12.30 разведывательный самолёт был сбит над территорией Кубы зенитной ракетой. Погиб пилот. Этот день вошёл в историю «чёрной субботой». Мир готовился сделать один шаг в пропасть ядерной войны.
За два месяца до гибели летчика ВВС США майора Рудольфа Андерсона, служители Бога в Ватикане спустили в подземные хранилища более 70% всех ценностей. 12 октября из Собора Святого Петра вынесли ВСЕ скульптуры, по официальной версии, «для чистки и мойки». Их вернут позже, 2 ноября – за одну ночь.
Доподлинно известно, что Папа Иоанн XXIII отказался покинуть свой кабинет. Записаны его слова: «Анджело Ронкалли боится, Иоанн XXIII молится».
12.20 в Рим пришла огромная тяжёлая чёрная туча. Слышались глухие раскаты грома, и до 13.10 небо над Колизеем бросало на сухую землю пучки молний. В эту «сухую грозу» погибло 11 человек. Ни до, ни после, (во весь период метеорологических наблюдений), в Италии не знали таких осенних гроз.
Из коллекции бесследно исчезло кольцо тамплиеров. Его исчезновение было зафиксировано уже 28 октября. Смотритель отец Антонио Месси, до конца своих дней, утверждал, что видел его утром субботы.
И, наконец, ученик Стефана Вышинского, старший экзорцист Ватикана, отец Габриэле Амарт, умерший в 2016 году, позволял себе говорить с Дьяволом… он утверждал: «Сатана – это чистый дух, хотя иногда, он появляется, как бушующее животное». В 2010 году он заявил, что Сатана скрывается в Ватикане. Папа Павел VI в 1972 году, сожалея, что «дым Сатаны откуда-то проник в храм Бога», рассказывал, как часто тёмный дух пьёт утренний кофе и беззвучно беседует с себе подобным нечистым, прозываемым странным прозвищем Ха-Ра-Лампий…
***
Ирина Антонова, долгие годы, (с 1961), бессменно возглавлявшая Музей изобразительных искусств в Москве, вспоминала:
«Сразу после октябрьских праздников, утром, войдя к себе в кабинет, я обнаружила сидящего на диване молодого человека, в строгом тёмном костюме. Он вежливо поздоровался, предъявил удостоверение КГБ и передал мне в простой деревянной коробке артефакт необыкновенной ценности. Только после его ухода, я задумалась: откуда сотрудник КГБ взялся в моём закрытом снаружи кабинете, при том, что я первой пришла в тот день на работу…
Впрочем, подлинность артефакта не вызывает никаких сомнений. В 1979 году Конклав написал прошение о репатриации, якобы похищенного кольца Папы Климента. В связи с открывшимися обстоятельствами, оно было убрано из центральной экспозиции и передано на хранение под номером 253490/56, вначале в запасники Исторического музея, а затем, в конце 90-х, в Лавру. Уходя, странный человек поклонился мне и сообщил, что мне суждена долгая и счастливая жизнь…».
______________________________________________________________________________
1. Иакова 5:20
========== Глава 4. На грани третьей мировой Часть 19 ==========
Над укутанными маскировочной сеткой зенитками скользит маленький самолётик. Он кажется смешной игрушечной коробочкой, если смотреть на него с земли, лёжа на матрасе, и, рассматривая голубое безоблачное небо.
Где-то гудят винтами новенькие истребители. Совсем недавно они тяжело упали, подобно огромным металлическим шмелям, и, быстро освободив посадочную полосу, расселись по своим местам на аэродроме 14-й воздушно-десантной бригады. Скоро мимо холма пробегут зелёные человечки в мокрых и хрустящих от соли и пота гимнастёрках. Лежащий на матрасе знает – это солдаты. Они спешат под навес – съесть свою порцию странной сладкой жёлтой каши, сдобренной чудесной, жирной и вкусной, советской тушёнкой. Потом раздастся команда бриться и чистить оружие – слишком быстро ржавеет оно от страшной влажной тропической жары. Его берегут. А вот среди «ограниченного контингента» властвуют малярия и дизентерия, и они, в отличие от оружия, до ночи предоставлены сами себе. Им прикажут читать Устав. Командирам некогда, они тоже устают от жары и, совсем как подчинённые, страдают от поноса…
Рядом расквартирован 27-й полк кубинской народной гвардии. Эти солдаты, по вечерам поющие удивительно глубокими сильными голосами свои гордые песни, не страдают болезнями, не читают устав, но ужасно суеверны. Они носят распятие на шее и, на всякий случай, подносят пальцы ко лбу, когда, в бесконечной чистоте прозрачного неба Острова Свободы, появляются точки американских разведывательных «ушек». Лежащий на матрасе на всё обращает внимание и видит, как похожи между собой эти разные люди.
«Интересно, – думает он. – А на чьей стороне Бог в этой странной войне? Если он за нас, то почему все против нас? А если он против, то на чьей стороне мы?».
Эти мысли не дают покоя и сна, мешают поправиться раздавленному телу. Ближе к ночи, к больному приходит большая чёрная собака, а следом, и её хозяин. «Опять не спал?» – грустно спрашивает его пришедший. Но человек на матрасе молчит и смотрит в быстро темнеющее небо, неспешно украшающее себя звёздами.
Так продолжается долго. Настолько долго, что мысли у закутанного в бинт человека постепенно приобретают какую-то законченность. И, в один прекрасный день, он поворачивает голову к подошедшей собаке и, посмотрев в её почти человеческие глаза, шепчет:
– Он простит нам всем прегрешения наши, правда, Мрак?
Глаза его бессильно закрываются, и, сквозь быстро накрывающий больного сон, он слышит громкий лай собаки и видит глаза, наполненные надеждой и слезами…
***
Последний месяц Аллен Даллес регулярно посещал этот дом, окружённый ухоженными вековыми деревьями, преимущественно хвойных пород. Руммель, молча, встречал у входа и, не нарушая тишины, провожал в кабинет. Теперь, почти освоившись и профессионально осмотрев помещение, пятый директор ЦРУ понимал, почему ни его предшественники, ни, по-видимому, те, которые сменят его на посту, никогда не станут собирать досье на человека, сидящего в инвалидном кресле. Если откровенно, то портрет основателя Майера Амшеля Ротшильда улыбался ему при регулярных встречах чаще, чем «весёлый» дед, укрытый клетчатым пледом!
Сегодня его угощали. Кофе. Может, он и был вкусным – но гость не мог оценить его притягательность в полной мере.
– Надеюсь, вам понравился Копи-Лювак? – спросил старик, широко улыбнувшись ртом, полным белоснежных зубов.
«А ведь это его собственные зубы… не вставные», – машинально отметил сидящий напротив Даллес и поторопился с ответом, по чести сказать, не слишком откровенным:
– Восхитительно…
– Самый дорогой сорт. Кофейные зёрна скармливают вечно голодным зверькам, и те, растворяя капсулу, пытаются высосать истощёнными кишками хоть какие-то питательные вещества – себе, выбрасывая наружу через анус то, что не смогло всосаться.
Высказанная информация не добавила означенному кофе ни вкуса, ни аромата. Некоторое время собеседники молчали. Потом старик поднял руку и показал слуге на дверь, обронив фразу:
– Допивайте сей шедевр, и прошу вас, меня догнать.
Мистер Даллес под скептическим взглядом портрета частично выполнил распоряжение, аккуратно поставил недопитую чашку на столик и поспешил следом.
Всегда молчащий слуга уже катил поскрипывающую коляску по мелкому гравию, мимо розария и подстриженных широколистных кустов насыщенного зелёного цвета. Поворот. Ещё один. И, к удивлению разведчика, они оказались на безымянном кладбище, не отмеченном на плане усадьбы. С двух сторон его окружали холмы, заросшие старыми пробковыми деревьями, а с последней, к треугольному сырому оврагу вела тщательно ухоженная дорожка. Коляска остановилась около кованой ограды. Вечерело, и, в низину, во множестве, спустились лёгкие пока обрывки стелющегося тумана. Он полз по чуть влажной траве, как огромная серая змея, выискивающая себе добычу. Совсем рядом ухнул проснувшийся филин.
С холма казалось, что погост устроен хаотично. Штук десять склепов, совершенно разных форм и размеров, возвышались среди кустов. Надгробия криво и косо торчали из высокой, давно не стриженой травы, скалясь на непрошеных гостей оббитыми от времени краями.
– Похоже, планировкой здесь не пахнет, – произнёс мистер Даллес, ёжась от неприятно пробежавшей по спине капли пота.
– Шейфале… (1), здесь лучшая в мире планировка. Раз в неделю я заезжаю сюда, поприветствовать старые камни. Я говорю каждому из них: «Хошуве гаст» (2) (Важный гость), ибо даже наш отец Авраам прервал разговор с Элохим (3), чтобы поприветствовать путников. Я помню, был знойный день, а старик перенёс сложную операцию. Так что гость был воистину «Хошув»! – инвалид громко захохотал и, вдруг, откинув покрывавший ноги плед, бодро встал, а затем, самостоятельно открыв калитку, вошёл на кладбище. Аллен последовал за ним, бездумно фиксируя мозгом надписи на полуразбитых камнях.
– «Леопольд II», – читал он, – «Владимир Ульянов», «Адольф Гитлер»…
– Мои жильцы, – проводя ладонью по камням, с любовью, говорил старик. – Здесь вечно живут ИХ души.
Потом он обернулся и, посмотрев в глаза оторопевшему гостю, сухо произнёс:
– Не рассчитывай на это, мальчик! Здесь никогда не окажешься ты! Но если фэйгал (4) не сможет выиграть мне партию, то…
Лишь, сев в машину, мистер Даллес смог закрыть глаза. Ненормальный кофе, дикое кладбище и странные разговоры, наконец, остались позади, как и белоснежная улыбка старика, под холодными, очень холодными, глазами. Но вместо освобождающей от кошмара дремоты, его окутал вязкий запах крысиного помёта, а, сквозь неторопливое урчание мотора, он явственно услышал поскрёбывание крошечных коготков о камень. На панели машины стояла календарная дата: 25 октября.
***
События разгорающейся, практически в эфире, третьей мировой войны, каким-то непонятным чудом, не случившегося ядерного катаклизма, запротоколированы до секунд.
В Вашингтоне, в маленьком кафе с громким названием «На удачу», 26 октября 1962 года в 17 часов 31 минуту встретились два журналиста. Один из них – Джон Скалли – являлся доверенным лицом министра юстиции США Роберта Кеннеди, а второй – Александр Феликсов – подполковником КГБ СССР. Мистер Скалли передал товарищу Феликсову требование – немедленно убрать все ракеты с Кубы, в обмен на честное слово американского президента, не вторгаться на остров Фиделя.
Через 7 часов 45 минут Никита Хрущёв лично расставит запятые в письме к Джону Кеннеди, с требованием президенту США публично пообещать бросить все попытки агрессии и государственного переворота на Кубе. А СССР, в обмен, обещает вывести с острова свои войска.
В 9 утра по московскому времени 27 октября по радио добавят ещё одно требование – вывести все ракеты с территории Турции!
Страны замерли, в ожидании ответных ядерных ударов. Всем было страшно.
***
Ян кормил кашей Илью, и, с высоты холма, оба, с интересом, наблюдали, как, глядя на закат, рослые поджарые кубинцы опускаются, по мановению руки капеллана, на колени и начинают молиться.
– А они коммунисты? – с некоторым сомнением, переспросил Илья, (уже не в первый раз).
– Они просто хотят жить, – повторил Ян. – Если не ухватиться за что-то, что может дать смысл твоей короткой жизни, то мозг просто не справится с ситуацией и взорвется. Мы победили, потому что верили. Нашим душам ведь, по большому счёту, всё равно, во что, или в кого – главное, надо верить сильно. Ты кашу ешь, философ! А то хуже, чем в концлагере рожа-то. Танька твоя прибьёт меня, и будет тогда мне dominus vobiscum et cum spiritu tuo! (5).
Уже начавшее темнеть южное небо вдали окрасилось точками осветительных ракет, своим цветом напоминающих запекшуюся на жаре кровь. Это американские разведывательные «ушки» явились и начали свою ежедневную пляску. Где-то, почти за горизонтом, чуткая до изменений природа развесила кучевые облака, напомнившая Илье его собственные пропитанные болью и грязью бинты. Вдруг яркая, не виданная ещё на острове, вспышка расцвечивает небо, и через секунду, до людей доносится грохот взрыва. Раздаются крики, из казарм, сооружённых из рифленой жести, ещё раскалённой после удушающего огненного дня, выскакивают полуодетые люди. Несётся оглушающе громкий приказ: «Самолёты уничтожить!».
И неотвратимо медленно планируют на землю чёрными осколками куски только что сбитого самолёта.
– Это война, Ян?! – словно в кинотеатре, широко раскрыв и без того огромные на исхудавшем лице глаза, спрашивает Илья. Не дождавшись ответа, он поворачивается и понимает, что командир исчез, а вместо него рядом стоит глухо рычащая собака. Мрак смотрит на небо и дрожит всем своим огромным мощным звериным телом.
***
Из запротоколированной Хроники, мы знаем, что 27 октября, в 19 часов 30 минут местного времени, над Кубой, в провинции Ориенте, был сбит самолёт-разведчик. Пилот погиб. Было проведёно более чем тщательное расследование, но так и не установлено, КЕМ ИМЕННО был отдан приказ на уничтожение цели. По воспоминаниям десятков человек, в этот момент в небе выросла гигантская тёмная туча, своими очертаниями напоминающая человека в круглой шляпе и с крыльями на ногах. Её описывали, (как минимум), шестнадцать человек, находившихся на тот момент в разных местах острова.
По их свидетельствам, странная фигура широко раскрыла руки, словно в распятии, и прогремел гром. Многие различили слова: «Ха-Ци-Да! Бист мешуге (6) (В сторону! Ты спятил! – идиш). В это можно не верить, но, в знаменитой на весь мир, кубинской песне о победе, именно эта фраза повторяется в припеве. Фраза, которой нет места в испанском языке.
Два оставшихся в небе самолёта вернулись на базу.
***
На море, в то же самое время, было очень неспокойно. Советскую подводную лодку, несущую четыре ядерные боеголовки на борту, окружили эсминцы и вынудили прекратить движение, обстреляв глубинными бомбами. На борту отсутствовала связь – и экипаж решил, что началась Третья мировая война. Для того, чтобы выпустить ракеты, необходимо было согласие трёх старших офицеров. Лодка всплыла. Над ней, тут же, закружил, в смертельном танце, американский штурмовик. Экстренное совещание было максимально кратким. Двое из трёх командиров выразили решимость выпустить ракеты по наземным целям США. Но капитан второго ранга Василий Архипов смог успокоить экипаж. Советские моряки просигналили американцам: «На борту ядерное оружие! Немедленно прекратить провокацию, иначе мы произведём запуск!».
…На море поднималась волна. Со стороны побережья пришла странная вертикальная туча! Что в ней было – дело тёмное во всех смыслах, но… эсминцы дали задний ход и растворились в надвигающейся темноте.
По воспоминаниям Героя Советского Союза Василия Архипова, «после того, как три из четырёх эсминцев исчезли за горизонтом, в сумерках внезапно наступил штиль, словно мы находились в эпицентре урагана, и выглянуло солнце».
В 2003 году, после обнародования подвига вице-адмирала Василия Александровича Архипова, итальянское правительство посмертно наградило его премией, утверждённой Ватиканом: «Ангел нашего времени».
И это не всё! После этого похода восемнадцать(!) членов экипажа окрестились, (это в шестидесятые-то годы!), трое из них стали монахами. Бывший мичман Иван Петрович Костромин, (впоследствии, отец Михаил), уже будучи в очень преклонных годах, утверждал, что видел, как ангел с крыльями на ступнях спустился с небес и наставил Аксёнова на путь познания и прозрения…
Ближе к ночи, на радарах в районе Анадыря, (Чукотка), заметили ещё один U-2 на высоте 21 километра. Были подняты истребители, а в ответ, со стороны Аляски, появились американские самолеты береговой охраны, несущие на борту ядерное оружие. И опять случилось чудо – лётчик-нарушитель сориентировался и смог вернуться к себе на базу. Через два года Нил Локтон повесился, оставив записку следующего содержания: «На стороне русских был Бог!» – А ведь Аллан Даллес настоятельно советовал президенту немедленно нанести ракетный удар, как рассказывают, стоя на коленях!
Есть достаточно объективные данные, что младший брат Рауль СВЯЗАЛ Фиделя Кастро, требующего от военного атташе СССР немедленно начать превентивный ракетный удар на побережье Флориды. Хрущёв позднее прокомментирует это событие: «У товарища Кастро сдали нервы».
Мир одумался. В ночь с «чёрной субботы» Роберт Кеннеди встречается по поручению брата президента с послом Алексеем Добрыниным. Правительство США даёт согласие убрать ракеты с территории Турции. В воскресенье 28 октября Никита Сергеевич Хрущёв выступит по радио ЛИЧНО с приказом «вернуть все советские самолеты на базу и не открывать огонь по американской стороне, ни при каких обстоятельствах!».
***
Итоги этих событий не менее удивительны:
Фидель Кастро был очень недоволен. В США назвали отказ от войны худшим событием в истории.
Аллен Даллес через месяц ушёл в отставку и вскоре умер.
Семья Кеннеди была уничтожена. Президент погиб, при более чем странных обстоятельствах.
Хрущёва сместили с поста.
Между Москвой и Вашингтоном установили прямой правительственный телефон.
Ян, Илья и Мрак благополучно вернулись в Москву.
Начиналась эпоха «холодной войны»…
_____________________________________________________________________________________
1. Ягнёночек (идиш);
2. Важный гость (идиш);
3.Всевышний. Имя Бога (иврит);
4.В данном контексте: голубок, голубой, гомик… (идиш);
5. Да пребудет Господь с духом вашим (лат.);
6. В сторону! Ты спятил?! (идиш).
========== Глава 5. На изломе Часть 1 ==========
̶ Никто не расслабляется, выпили за старый, и быстренько разливаем, не стесняемся. Мальчишки, считаем! Должно двенадцать раз бумкнуть! Обижать високосный год – это как могилу самому себе рыть! Борис Евгеньевич, а ты что как не родной застыл?
Перечить уважаемому начальнику Телицын не стал и тут же повёл себя «как родной» – то есть, придвинулся к накрытому столу и принял в руки бокал с шампанским. Начальство милостиво покивало и тут же переключилось на остальных:
– Так, вроде бабахнуло. С Новым, 1968 годом, вас, дорогие мои товарищи! Здоровья вам! Сил и энергии! А она нам понадобится, как никогда!
Вдохновлённые поздравлением, сотрудники бодро выпили за будущие трудовые подвиги, а Ян уже удостоил вниманием младшее поколение:
– Дети, хватит орать! Под ёлкой подарки!
Подчинённые попробовали, было, поднять бунт:
– Ян Геннадьевич, так нельзя, мы же договорились, что они утром получат!
Но сегодня начальник был неукротим, и попытка сопротивления была безжалостно подавлена:
– Ничего не знаю! Новый год наступил! Хоть орать на полчаса перестанут! Так, все, внимание! Речь у меня! Слушайте и внимайте, отроки! Сегодня понедельник. Начался 1968-й год, високосный, между прочим, 968-й год второго тысячелетия. 68-й год двадцатого века и восьмой год седьмого десятилетия. Ничего хорошего ждать от него не приходится. Готовимся к самым неожиданным событиям и верим в наше с вами персональное счастливое будущее. Танюш, если два маленьких паразита сейчас же не перестанут орать, то я напьюсь и всю неделю, вместе с Олладием, буду петь песни на крыше!
– Ян Геннадьевич, так не март же! – Маша до сих пор иногда принимала шуточки начальника за чистую монету.
– Вот только не надо на меня так смотреть, семейка! Вы даже Кесслеров переплюнули!
– В каком смысле?
– В смысле нахальства и бестолковости! Так, всё! Терпение лопнуло! Мальчишки, одеваемся и на улицу, в войну играть. Чур, я вас обстреливаю! – уже на пороге дорогой начальник обернулся и удостоил народ ещё парочкой ценных указаний. – Борис Евгеньевич, в гусе моя лапа – правая! Я её ещё сырой присмотрел! Маш, пошли с нами! Их двое, а я не железный!
***
Осень 1967 года выдалась тёплой и сухой. Москвичи, застигнутые врасплох этим обстоятельством, и, жившие в ожидании, если не ранних, то, хотя бы, поздних заморозков, дружно сплотились и заговорили о будущих ужасах страшно холодной зимы.
Ко всему прочему, небывалые урожаи грибов, сами по себе, предвещали суровую пору. Верная примета! Доверчивые жители «Очаково», получившие в канун холодов в подарок станцию метро «Юго-Западная» и нехорошие разговоры о «розе ветров» в этом отдалённом районе Москвы, со страхом поглядывали на безоблачно синее ноябрьское небо. Как же искренне они благодарили Партию, сделавшую им в преддверии ледяного кошмара, такой подарок!
Но и в декабре зима хитро продолжала выжидать, издеваясь над горожанами всего лишь лёгким минусом! И это, несмотря на ярко-красные грозди уродившейся рябины и регулярные предсказания Мюнхаузенов, читающих по радио ежедневную сводку погоды. Прогнозы, озвученные голосом Игоря Кириллова, обещали москвичам хлад, ледяной ветер и прочие малоприятные, но привычные зимой вещи. А когда доктор Белянчикова, в своей передаче «Здоровье», (которая с 60-го года радовала любителей телевизионных программ своими рапортами о состоянии граждан), сказала всем, «от Москвы, до самых до окраин», что на далёкой американской Аляске произошёл массовый падеж скота от холода и голода… все поняли, что и Чукотка недалеко…
На подоконниках зазеленели срочно закупленные «на капли в нос» алоэ, а с прилавков пропали мёд и чеснок!
Но и новогодняя ночь не обнадежила горожан злыми морозами. С неба кусочками белой ваты сыпались снежинки, накрывая своим мягким и пушистым покрывалом все очищенные с вечера старательным Ильёй дорожки.
Василий Иванович, не любивший шумные празднования Нового года, соблюдавший Рождественский пост, сразу после двенадцати, сообщил оставшимся за столом, что его мутит от одного только запаха гуся, и что он ждёт не дождётся встречи с любимой подушкой. Поднялся и ушёл на долгожданное свидание. Таня встала помогать Борису Евгеньевичу, Илья побежал одевать близнецов. За столом, в ожидании горячего, остались трое.
– Такое впечатление, что никто не жаждет отметить праздник! – немного недовольно сказала Ксения, впервые за день, наконец, присевшая поесть и налегавшая, в основном, на салат.
– Ты не права, дорогая, – вежливо отметила Елена Дмитриевна. – От Васи всегда неприятности. Он умеет только критиковать.
– Просто у него свой взгляд на некоторые вещи, – решительно пододвинув к себе холодец, вставил Борис.
– И положительным является тот факт, что никому не обязательно соглашаться с ним, – это Ян ускользнул от защищающих крепость близнецов, передав бразды управления «диким бизоньим стадом» их отцу и многострадальной Маше.
– Ну, а зачем ему наше согласие? Он все всегда знает лучше нас, – улыбнулась Елена Дмитриевна.
– Наше право на собственное мнение мы завоевали, – гордо заметила Ксения, потянувшись за сигаретами.
– Но отец Василий тоже завоевал, значит, мы обязаны разделять с ним его мысли, – раздумчиво построил фразу Борис.
– Не пытайся сбить нас с толку, – строго одёрнула его жена.
Ян хихикнул, а Ксения повернулась к нему и, с нескрываемым ехидством в голосе, поинтересовалась:
– Что же задумал наш командир?
– Ну-у, – начал Ян. – Поскольку ожидаются вековые нестерпимые морозы, нам грозит временный переезд…
В этот момент распахнулась дверь, раздались крики и лай собаки.
– Стая вернулась, – констатировал начальник Особого отдела. – Танюха, бросай мыть посуду, иди спать, укладывай грачей, я сдох, дайте мне тишины!
***
В разные годы журналисты, учёные-математики, публицисты и прочий народ, «проведя массу исследований», не сговариваясь, назвали 1968 год самым таинственным, непостижимым, загадочным и мистическим в двадцатом столетии. Несмотря на создание логических математических решёток, заумных графиков и расчётов, никто так и не смог объяснить, почему в совершенно разных точках планеты люди, практически одновременно, впали в состояние истерии, в некий революционный раж? Недовольство установившимся разумным и, в общем-то, законным порядком, внезапно распространилось со скоростью верхового пожара среди сотен тысяч людей из абсолютно разных социальных слоев. Всё это вылилось на улицы городов, в виде забастовок, стачек, демонстраций и студенческих массовых протестов. Во многих странах третьего мира разразились необъяснимые бунты, быстро переросшие в партизанщину, позже названную национально-освободительными революциями. От Китая до США, от Западной Европы до Советского Союза, власти, внезапно для себя, столкнулись с необъяснимо наступающей волной, грозящей утопить само существование государственного строя.
Несмотря на подступающее что-то, в Советском Союзе весело встретили Новый год!
В самый первый его день по первой программе телевидения вышел первый выпуск программы «Время», затем полноценно познакомленные с событиями в стране и мире москвичи, которые второго января пошли на работу, увидели афиши, приглашающие посмотреть новую комедию режиссера Гайдая «Кавказская пленница».
Отсмеявшаяся к концу месяца над проделками Труса, Балбеса и Бывалого, страна, с удивлением, узнала, что глупые американцы смогли каким-то неведомым образом потерять атомную бомбу(!) в Гренландии… пришлось смеяться дополнительно!
***
Ничего не меняется, – подумал Рашид Ибрагимович, сидя спиной к окну, справа от настольной лампы с ярким зелёным абажуром, тяжело вздохнул и мысленно продолжил: «Кроме хозяина кабинета».
Место руководителя, с 18 мая 1967 года, занимал Юрий Владимирович Антропов.
Ян, описывая его внешность своей разношерстной команде, заметил: «Вообще не похож мужик на свои официальные портреты, но правильные вопросы задаёт, толковый. А голова у него смешная: большая, как клубника, и лицо необычное: сплющенное с боков, умное…».
– Холода грядут, – вдруг пророчески заявил сидящий напротив генерала начальник Особого отдела.
– Кто это вам сказал? – удивлённо поднял на него глаза Юрий Владимирович. Он ещё не привык к выходкам товарища полковника.
«Привыкнешь, – подумал Худояров. – Не такие привыкали…».
– Так откуда у вас такая информация, Ян Геннадьевич?
– Радио, – громко и убеждённо, словно речь шла о цитате из Устава, произнёс руководитель самого секретного отдела страны. – Вчера смотрел программу «Время», где весьма убедительно сообщалось, как на Москву идёт фронт пониженного давления. Это не слух, раз прогноз освещён и на Центральном телевидении.
– Сомневаюсь, что им можно верить, – вставил свои «пять копеек» Худояров.
– Ну, этих хотя бы можно перепроверить через некоторое время… а вот как перепроверить сведения от господина капрала Джеффри Артура Прайма, я пока не представляю, – полковник потянулся, как кот, и чёрные кончики его ботинок почти коснулись генеральских ног.
Рашид Ибрагимович, за много лет привыкший к этой поразительной способности моментально менять тему разговора, пнул наглеца.
Антропов удивлённо посмотрел на непроницаемые лица военных, отметив странные шорохи под столом, и переспросил:
– Вы о ком?
– Я о нашем друге из Западного Берлина, который, ни с того ни с сего, порадовал нас 4-го января, передав весьма исчерпывающие сведения о личном составе британской контрразведки на базах прослушки. Установлен только факт его работы в дешифровальном спецподразделении. На мой взгляд, он сумасшедший.
– Вы не верите в его веру в светлое будущее и в нашу идеологию? – нахмурился Антропов.
– Я верю фактам, Юрий Владимирович.
– Тогда я вас внимательно слушаю, ведь собрались мы здесь, исключительно, по вашей инициативе.
– Так как предсказывают мороз, я подумал, что нам следует навестить Гренландию. Заехать, скажем, с дружеским визитом и поискать, вместе с соседями по планете, некий пропавший предмет. Хочу показать своей группе сельскую Данию, во всём её зимнем великолепии. Термоядерные бомбы редко выпадают из самолетов просто так. Когда-то давно, я посещал этот не совсем гостеприимный для меня остров, но успел соскучиться. Предлагаю организовать пикник, силами отдельного десантного взвода морской пехоты и нас, сирых… из отдела.
Несколько минут все переваривали информацию.
– ЦК не согласится, – уверенно произнёс Антропов.
– Ну, не всегда надо сразу консультироваться… – почти заговорщически понизил голос необычный полковник. – В стране много других серьёзных вопросов, а мы, по старинке: сгоняем, посмотрим, найдём, вернёмся и… доложим. К тому же, там лежит ещё одна вещица, нахождение которой лишними людьми повлечёт непредсказуемые последствия.
***
21 января, практически рядом с базой ВВС США в Туле, горящий бомбардировщик В-52 разрушился в воздухе. До этого самолёт штатно выполнял полёт, в рамках программы «Хромированный купол», и, уже заходя на посадку, вдруг загорелся. Экипаж сумел катапультироваться, но, в результате авиакатастрофы, четыре атомные В28FI разрушились, вызвав радиоактивное заражение острова Гренландия. В 1995 году документы, связанные с этим событием, частично были рассекречены. Но и частичного опубликования хватило, чтобы вызвать скандал в Дании, расценившей инцидент, как прямое нарушение безъядерного статуса этой области Северного Ледовитого океана. Журнал «Тайм» в 2009 году поставил катастрофу в Туле в список десяти самых серьёзных ядерных происшествий в мире. Кроме того, автор статьи, с удивлением, отметил, что в ходе проведённых поисковых работ, были обнаружены и изъяты только ТРИ из четырёх термоядерных бомб. Судьба последней – до сих пор не известна.
========== Глава 5. На изломе. Часть 2 ==========
Зима издевалась над москвичами, а последние, в свою очередь, нагло использовали старуху, каждый выходной, (с его лёгким бодрящим морозцем и солнцем на синем небе), вставая на лыжи, чтобы бежать по проложенной лыжне в лес, или на санках кататься с гор, или на пруды и речки – рыбачить!
Гордый своими четырёхлетними близнецами, Илья брал сыновей на рыбалку регулярно. При этом выявилась любопытная закономерность: если воскресное утро было посвящено рыбалке, то воскресный вечер – её обсуждению. Все могли слышать только рыбаков и только о рыбах.
– Мам, она ка-а-ак дёрнула и как повела! – это завзятый рыболов Павел резко развёл руки в стороны, показывая величину улова. Видимо, описываемая добыча была столь велика, что пространство оказалось маловато – маленький рыбак сшиб венский стул, сто лет спокойно стоявший на ореховых гнутых ножкахи никого не трогавший.
– Во-о-о-от такая огромная! Нет, даже ещё больше! – добавлял Пётр и гордо показывал окружающим отломанную ножку.
– Мы случайно, – хором добавляли близнецы.
– И где ваша рыба? – ехидно спрашивал Ян.
– Сорвалась, – грустили мальчишки.
– Просто вам повезло, – резюмировал вредный начальник.
– Почему? – замирали они двумя любопытными столбиками.
– Потому что это была огромная щука, и у неё был полный рот страшно больших и острых зубов. Она бы могла покусать вас, или даже утащить и съесть!
– Ян Геннадьевич, хватит пугать детей, Таня их опять спать не уложит! – Ксения морщилась от воплей маленьких рыбаков, но стояла за правду.
– Не собирался я их пугать! Они сами кого хошь… я, вообще, тихий и сегодня сказку всем хочу рассказать.
Зная, чем заканчиваются сказки начальника Особого отдела, общество, с тоской, уселось на диван. Телицын пошёл ставить чайник и жарить оладьи. После таких рассказов всем хотелось скорее заесть неприятную тяжесть, возникающую в области солнечного сплетения.
Просёкший настроение подчинённых Ян обиженно нахохлился, но начал:
«Жил-был злой и завистливый бог огня и обмана – Локи. Все его считали двуликим потому, что он был силён и, с одной стороны, являлся родным братом верховного Бога Одина, а с другой – пакостником, всегда нарушающим законы мироздания и ломающим все устои большой семьи. Локи умел превращаться в любое существо, а, благодаря крылатым сандалиям, летал везде, где хотел. Всё видел. Много знал. И вот однажды, от этих лишних знаний случилось несчастье и начались проблемы.
Услышал хитрый бог, как тёмные эльфы договорились с подземными карликами – истребить род человеческий. Решил он рассказать об этом Одину и позвал его к водопаду. Там внезапно схватил он камень и швырнул в проплывающую мимо выдру. Оказалось, что это карлик Отр решил подслушать разговор. За убийство Отра – сына верховного князя гномов – потребовал разгневанный его отец волшебный посох Одина и крылатые туфли Локи. Отдали боги свои вещи, и не случилась война.
Ещё больше невзлюбили Локи в его родной семье. Тогда, чтобы вернуть посох и помириться с братом, отправился Локи к эльфам за мифрилом. Обманул кузнеца Адвари, привёз гномам мифриловый выкуп. Не менее хитрые эльфы вручили Локи перстень, с уникальным свойством удваивать богатство. Правда, предварительно Адвари наложил на него проклятие, которое лишало владельца счастья. Хитроумный Локи подарил его гномам, но счастье своё успел потерять.
Так жил этот бог, творя зло, но жил весело и, несмотря на проклятие, продолжал свои делишки.
Но как-то решили встретиться боги Митгарда с великанами: устроили пир на весь мир, да стали хвастаться своими великими мастерами Фимагеном и Эльдиром, которые додумались, как превращать мёртвое в живое. Асы хвалили кудесников, но Локи, позавидовав умению бесконечно оживлять погибших воинов, взял да и подрался с умельцами. Самое страшное – он сознался Одину, как в давнем поединке убил его сына Бальдра. Сказал и о том, что старший сын Одина, в виде механической игрушки, живёт среди богов…
Окончательно рассердился на него Один. Приковали Локи к скале и приказали ядовитой змее сторожить наглеца! Из пасти на тело поверженного бога долгих три года капал яд, пока не разъел сковывающее его железо.
За это время разругались боги с великанами, протрубили в рог Гьяллархорн, и начался Рагнарёк. В этой войне погибли все старшие боги, остался только Локи…».
Некоторое время все молчали.
Четырнадцатилетняя Маша вдруг подошла к Яну и потрогала у него на виске маленький шрам, который, как звездочка от разбившейся об висок упавшей капли, иногда показывался среди волос.
– А дальше? – тихо попросила она.
– А дальше Локи похоронил своих братьев. Заковал он Митгард льдом и засыпал камнями. Но Гьяллархон, по-прежнему, цел. Тогда у Бога не хватило сил его сломать. И, тающие на солнце, льды почти вытолкнули рог судного дня на поверхность земли…
В зале стояла непривычная тишина. Люди испуганно посмотрели друг на друга, словно страшный рог опять протрубил Рагнарёк.
На диване, обнявшись, тихо сопели близнецы.
– Богородице Дево, радуйся…, – прошептал Василий Иванович, посмотрев на спящих детей, с нескрываемым страхом, смешанным с надеждой на тишину.
Компания, стараясь не дышать, одними глазами наблюдала, как родители, словно бестелесные ангелы, несут своих чад в спальню. Только через десять минут, убедившись в отсутствии звуков из детской, все вздохнули.
– Олладий, проследи…, – строго сказал полковник.
Вернувшийся Илья, увидев всю настороженную компанию, вздрогнул, покраснел и выпалил:
– Когда летим-то, Ян Геннадьевич?
– В пятницу, товарищ майор!
– А куда? – разумно поинтересовался Борис.
– На Кудыкину гору! – вдруг, зло и громко, ответила ему Ксения.
Она встала и подошла к закрытому и законопаченному ватой до весны окну. Там, освещённая светом фонаря, мерцала всеми цветами радуги расчищенная тропинка. На ступеньках крыльца сидел Мрак, любивший зиму и долго гуляющий по ночному лесу среди сугробов. Женщина обернулась к остальным и продолжила:
– К белым пустыням, где лёд и снег, где больно глазам и сердцу. – Ян удивлённо посмотрел на пророчицу и тихо дополнил:
– Там очень холодно, но горячее сердце не замёрзнет… мужа придётся отпустить, Ксения. Он мне нужен.
***
Ещё стояла тёмно-серая мгла, и до весны, с её чёрными проталинами, покрытыми ярким лишайником, цвета тёмного золота, живущим летом на камнях, под вечным солнцем, было далеко. Но в торосах низким вздыхающим голосом уже гудел лёд, и южный ветер готовился отогнать его от берега, оставив только корку припая, окончательно исчезающего на побережье к концу лета.
Всего несколько часов назад море плескалось, масляно сияя, хотя вдали и белели маленькие барашки, но оно спокойно и мирно дышало, предвещая скорое окончание холодов, приглашая людей на весеннюю морскую охоту: бить моржей и есть горячее сытное красное мясо.
В Каанааке, единственном крупном эскимосском поселении, не боящемся ставить свои «иннуик» на берегу холодного моря, с утра охотники на утлых кожаных каяках, с весёлыми криками, уплыли туда, откуда доносился первый рёв могучих моржей. Вышедшие на берег женщины, с гордостью, наблюдали, как перекатывались, словно волны, мышцы их мужей на оголённых спинах, покрытых от напряжения и нетерпения едким потом. Моржи – это сытая жизнь. Это кожа, которую пора перетягивать на байдарках и домах. Это бивни, которые можно отвезти в Готхоб и обменять на новое ружьё и патроны.
Но в конце зимы погода переменчива. Злой северный ветер налетел, и море закипело, да так, что его грохот и шум домчал до гор и там сорвался камнепадом.
Охотники сумели быстро вернуться, правда, ни с чем. Но все остались стоять на берегу, увидев, как среди чёрных туч и тёмного моря на горизонте показался светлый треугольник большой лодки, следом шли ещё три, в ряд. Их то швыряло глубоко в бездонную ледяную пучину, то подкидывало на высокий гребень пенной волны. Океан играл с утлыми вельботами, а они упрямо продвигались вперёд.
Охотники столпились на берегу. Жизнь на Севере с рождения сделала этих людей суровыми и настороженными воинами. Тот, кто почти каждый день встречается со смертью, не может быть другим. Все смотрели на рассердившийся к ночи океан и ждали.
Малыш Нааль, смешно ковыляя, как тюлень на берегу, подошёл к отцу и, дёрнув его за истёртую оленью кухлянку, вопросительно посмотрел вперёд.
– Вельботы, – уверенно произнёс отец. Потом посмотрел на тёмную головёнку сына под своей рукой и громко добавил:
– Деревянные, у них киль, в волну не опасно, скоро дойдут.
***
Группу доставили в совершенной тесноте и духоте на самом современном подводном судне системы «Кит 627», три года как спущенном на воду. Морпехи, за всю неделю следования, не проронили ни полслова, зато трое не то гражданских, не то военных товарищей вызвали крайне негативную реакцию у экипажа. Особенно выделялся самый молодой из них – наглый и чернявый, ухитрившийся сунуть любознательный нос везде. Его сопровождала маленькая рыжая, (и не менее наглая!), собачонка, которая ухитрилась пометить, ещё в первый день после отплытия, все корабельные углы, особое внимание уделив, почему-то, двери в каюту старшего помощника.. кого другого старпом бы поставил на место «на раз», но получивший строгий приказ капитан только сказал: «Терпите…».
Утром, вынырнувшая максимально близко от края ледяной стены, лодка приблизилась к берегу, и люди высадились на новенькие, издалека смахивавшие на деревянные барки, «зодиаки». Пока проходила погрузка, налетел восточный ветер, разогнавший опустившийся на воду вязкий зимний туман, но поднявший вполне приличную волну. Захлестывающая через круглые резиновые борта вода мгновенно превратилась в блестящую обёртку льда, а люди, лишённые возможности ухватиться за борта, повалились друг на друга, как дрова. Единственный «воздушный гимнаст», удержавший равновесие, всё тот же наглый говорун, исхитрился, пожав руку капитану, ещё и прокомментировать событие:
– Место нам, конечно, для высадки неудобное, но, уж ладно. Вы, что смогли, сделали. Ныряйте и ждите! Чтоб по первому свисту! Надеюсь, не подведёте…
Капитан, никак не выразивший призрения к сухопутным наглецам, взял под козырёк. «Как адмирала какого провожали», – раздражённо подумал старпом, спускаясь вниз.
***
Некоторое время шли при боковом ветре, вдоль, казалось, бесконечной ледяной стены, с её нависавшими над водой льдинами. Те периодически падали с резким разрывающим барабанные перепонки треском, рядом с прыгающими по волнам лодками. Наконец, люди заметили проход – спускающийся к воде мыс, со стоящими недалеко от воды круглыми домиками-ярангами, расположившимися на огромной снежной равнине, которая, плавно поднимаясь, оканчивалась на горизонте тёмным массивом гор…
На и без того чёрное небо, к ночи наползли густые низкие тучи, из которых, под завывание ветра, посыпал злой, похожий на крупу снег. Но к этому времени люди уже высадились, и шустрый проводник побежал к стоящим на берегу местным… морпехи, выгрузившие снаряжение, с удивлением, наблюдали, как из лодки неторопливо выпрыгнул огромный чёрный мохнатый волк, нагло сверкнувший карим глазом и потрусивший догонять убежавшего вперёд хозяина.
– А собачка-то их где? – спросил стоящий рядом старшина.
– Вот она, наша собачка! Привыкайте, – хмыкнув, ответил ему высокий широкоплечий мужик, с отросшими за неделю усами и даже уже чем-то напоминающей бороду щетиной на подбородке. Затем он повернулся к приятелю и добавил:
– Ты зря побрился, Борис, тебя ж предупреждали. Усы надо. Их на Севере берегут, как хорошего пса. Здесь с водой плохо. Пить всегда хочется, а усы – они воду делают. Сосульки намёрзнут, а пить захотел – напился!
***
Удивительные средневековые артефакты, хранящиеся в королевских сокровищницах Европы, такие как шахматы, например, считались сделанными в Исландии. Но недавно растопившее лёд солнце обнажило целое поселение недалеко от столицы Гренландии – Нуук, которое где-то в XI-XII вв. явно специализировалось на изготовлении только фигурок для этой игры. До сих пор совершенно непонятным является факт исчезновения процветающих поселений викингов с острова в период с 1360 по 1370 гг. Почему бесстрашные викинги покинули остров – непонятно. Ни погода, ни льды, ни холод не могли устрашить суровых северян. Но факт, что их напугало что-то ужасное, не оставляет никаких сомнений. В 1360 году в Гренландии произошло землетрясение, и что-то испугало людей настолько, что они, бросив всё, ушли с острова на материк.
========== Глава 5. На изломе Часть 3 ==========
Яранга, покрытая в три слоя шкурами, была вместительна. А большие медные плошки с плавающими в них ещё прошлогодними ярко-жёлтыми кусками китового жира давали свет и тепло. Они же отбрасывали гигантские тени на амулеты, висящие на китовых рёбрах-перекладинах, у потолка. Фигурки так давно почернели от времени и копоти, что на них нельзя было различить вырезанных изображений. Но они оберегали все стойбище от бед и напастей. В дополнение, при входе, на позвонке-табурете – стояла совершенно новая керосиновая лампа, а за ней, словно символы новой эпохи, выстроились в ряд иные сокровища: круглый никелированный будильник, большая белая эмалированная миска и три медные кружки.
Почти в центре яранги, окружённый тёплом и светом, сидел полуголый старик, полностью покрытый татуировками. Его морщинистое тело давно потеряло былую подвижность охотника, но было еще вполне живым. Нгануге – шаман и обладатель несметных богатств, в виде двух винтовок от янки, а также хорошей большой деревянной лодки, подаренной Королевским домом Дании за заслуги перед стойбищем лет пять назад, неторопливо чинил бубен. Не доверив раритет женщинам, он, самолично, зашивал разорвавшуюся звенящую поверхность натянутого на обруч мочевого пузыря моржа. Редкая седая борода старика тусклой лентой спускалась до впалой сморщенной груди, путаясь, и, мешая вести жилу в игле по стежку. Вместе с аккуратным швом его волновали и мысли.
Странные люди, приплывшие к стойбищу сразу после неудачной охоты, привезли с собой туши трёх убитых моржей и накормили людей. Это было похвально. Но пришельцы скоро уйдут, а зима ещё длинна, да они и не заменят ему подаренные карабины.
«Потому надо послать сына к американцам на военную базу и сообщить о прибытии странных, явно военных мужчин», – неторопливо думал он.
Эти разумные мысли прервал ветер, ворвавшийся под меховой полог. Кто-то большой заполнил собой пространство позади старика.
– Обоньер эйэихе, эбердэ, (1) – услышал он за спиной скупое приветствие.
– Бубенька өр охсубут. Бубен хобордо. Хата, духуобунас биһиэхэ аһыныгас. Ас бөҕөнү биһиэхэ аҕалбыттар, (2) — не оборачиваясь, ответил Нгануге.
Он пожевал впалыми губами и добавил ещё:
— Билэрэ. Духуобунас диэбиттэр. Күүттэ. (3)
В помещении странно потемнело, и он услышал ответ, прозвучавший, почему-то, вначале в голове, а потом в ушах:
– Встань, и достань мне руну.
С Нгануге так не разговаривал никто и никогда. Все знают: нельзя приказывать шаману! Тем более никто не просил достать тёмные амулеты, надёжно висящие под потолком. Старик хотел возмутиться, но, повернувшись, окаменел. Перед ним стоял сам Юрюнг Айыы Тойон. Тот самый! Который всегда безучастен к судьбам людей, но, если он вдруг вмешался, то не стой на его пути…
И Нгануге, словно подталкиваемый всеми предками, быстро поднял руку и, сорвав чёрную от времени фигурку, протянул стоящему перед ним существу.
Явившийся незваным гость опустил горящие чёрным огнём глаза и, посмотрев на маленький квадратик, захохотал:
– Хорошая руна, старик! Будут тебе моржи! – В голове Нгануге ещё долго гудели эти слова…
Наконец, через час жена вошла за полог, и он очнулся.
– Кто это был? – осмелилась спросить старуха.
– Будет охота скоро и мясо, – только и сказал шаман. Мысли ушли в море, туда, где кувыркались и кричали свадебным рёвом, грея под первыми лучами солнца черные спины огромные звери.
– Сына в факторию посылать? – снова подала голос жена.
– Старая дурра, – ответил ей шаман. – Эти люди принесли нам мясо и удачу. Дай мне чай.
Он опустился на шкуры и, наконец, увидел лежащую перед ним фигурку. На ней красовалась руна Райдо.
– И нам удача, – подумал старик и вновь взялся за иглу.
***
С севера встречный ветер гнал по тёмному небу, низкие густые тучи. Ещё утром они высыпали мелкую снежную крупу, похожую на стеклянную колючую пыль, которая залезала под шерстяные шлемы, намерзая на виски мерзко тающими сосульками. Несмотря на вьюгу, уже через час, морпехи втянулись, и лыжи прокладывали путь в ровный гладкий ряд. Впереди, несмотря на предпринятую со стороны капитана морской пехоты попытку сопротивления, шёл Ян, ловко пробуя палкой снег, и, на всякий случай, контролируя возможные трещины.
Поставленный в середину колонны Борис справлялся с темпом недолго. Уже через час немец, упавший трижды, отстал, и Ян остановил отряд.
Бубня что-то, явно нецензурное, себе под нос, он, за десять минут, связал параллельно четыре лыжи и, бросив на них по типу настила крест-накрест лыжные палки, достал сложенную палатку и изобразил сани.
– Мрак, – свистнул он псу. – Давай! Ездовой собакой будешь…
Затем кинул на импровизированные сани сидящего мешком на снегу Бориса, плюхнулся сам и с криком: «Догоняйте!», отбыл…
Через шесть часов, с одним коротким перерывом, отряд, пройдя более полусотни километров, приблизился к горам.
***
Ещё при Никите Сергеевиче, число торжественных ужинов значительно увеличилось, в сравнении с официальными встречами у Сталина, который предпочитал есть в узком, избранном только им кругу. С конца пятидесятых избавившиеся от «глаза престрашного зраку» товарищи стали радостно отмечать всё!
Праздники, производственные рекорды, урожаи, революции в молодых африканских странах, визиты зарубежных делегаций, спортивные достижения – ЦК КПСС на широкую ногу веселилось в новом Кремлёвском дворце съездов. Построенный в 1961 году, дворец распахивал свои гостеприимные двери для приглашённых и даже совсем нежданных, но чем-то выделенных из толпы лидером партии товарищем Хрущёвым коммунистов.
А уж как чествовали космонавтов!
На столы, сервированные дорогим тонким фарфором, ставили хрустальные корзины с фруктами, на огромных серебряных блюдах укладывали фаршированных гречневой кашей молочных поросят, набитых капустой и яблоками гусей и, конечно, каспийских запечённых осетров. Обложенные льдом, стояли полные белужьей икры икорницы… Шампанское, армянский коньяк, грузинские вина и столичная водка соседствовали с огненной украинской перцовой горилкой!
После знаменитого витка первого космонавта в Кремле только в первый год по его прилете шестнадцать раз поднимали тосты за Гагарина! Почти каждый раз по возвращении, (Юрий Алексеевич, как несущий мир и дружбу всем народам, побывал в более чем 30 странах), ему организовывали торжественную встречу в Кремле. Первая поездка была в братскую Чехословакию, но список был бы не полным без Бразилии, Афганистана, Индии, Шри-Ланки и прочих. Ему дарили цветы и игрушки, на него обращали внимание красивейшие женщины планеты. Великолепная Джина Лоллобриджида была покорена простым парнем из Смоленской деревни, а снимок её страстного поцелуя облетел весь мир! Никому не ведомый сын доярки и плотника, необразованный, непоседливый русский мальчишка-драчун из глубинки – за сутки превратился в символа нации! Его носили на руках! Искренне любили, превращая в мировую икону!
И, хотя злые языки утверждали, что на таких приёмах любит Никита Сергеевич спиртное, но никто и никогда на подобных банкетах не позволял себе выпить лишнего. Ни Хрущёв, ни сменивший его Брежнев.
А вот немного склонный к алкоголю Юрий Гагарин расслаблялся в Москве регулярно. Прессу не ставили в известность, но после таких застольных возлияний, первый в мире космонавт немного нервничал и «бузил». Тихая, скромная и не привыкшая к вниманию жена не могла его остановить, да и сам Юрий Алексеевич начинал понимать, что не пара она ему…
Леонид Ильич, точно так же, как и его предшественник, любил праздники. Единственным отличием являлось время застолья. Вместо четырёх отведённых на обед часов, теперь на приём пищи отводилось всего два. Брежнев курил. А, по принятому этикету, курить позволялось только после кофе. Поэтому, он всегда просил побыстрее закончить обед.
В честь светлого весеннего дня трудящихся женщин в Кремле 8 марта 1968 года состоялся очередной банкет.
Среди первых лиц государства, присутствовавших на празднестве и вручавших колхозницам, дояркам, учителям, врачам и пианисткам ордена и медали, был и первый космонавт Советского Союза. После официальной части состоялся грандиозный банкет и, как стало заведено, горячее быстро сменил десерт и кофе.
Слегка неуверенной походкой первый космонавт подошёл к стоящему рядом с Сусловым Леониду Ильичу, посмотрел немного плывущим взглядом на красную ковровую дорожку и произнёс: «Я ещё не доел, а ты уже встал. Нехорошо себя ведёшь Леонид Ильич. Здесь первый в мире космонавт…».
Его, конечно, тихо увели. Но на некрасивую сцену обратили внимание не только советские товарищи, но и присутствовавшие в зале дипломаты. Нехорошо вздыхал Суслов, поднял брови домиком Леонид Ильич, и поправил немного спустившиеся на переносицу очки Андропов.
***
Маше приснился какой-то неприятный сон.
Она тащила рюкзак. Тяжёлый огромный баул сильно оттягивал плечи. Лямки, хоть и мягкие, оставляли багровые следы. «Словно от плетей», – почему-то подумала она.
Впереди не оборачиваясь шла мать. Вот она остановилась и скинула свою ношу. Потом повернулась и, улыбаясь, сообщила дочери: «Тяжёлый, но полезный!»
Маша благодарно улыбнулась, но тревога холодной иглой застряла в её груди. Девушка ойкнула, потёрла больное место и проснулась. Было воскресенье, а потому мартовский рассвет успел влезть на небо, и вокруг было уже совсем светло.
Она посмотрела на потолок, с которого медленно исчезал пушистый хвост, и вслух произнесла:
– Мне что, придётся привыкнуть к этой ноше, Олладий? – хвост перестал исчезать и рядом нарисовался зубастый рот:
– Неа-а, – сообщила нарисованная картинка. Потом подумала и добавила, – Ксения знает пусть!
Маша понятливо кивнула и пошла к матери.
В столовой властвовали близнецы. Сейчас все взгляды были устремлены на Павла, который притащил рулон туалетной бумаги и, размахивая им в воздухе, кричал:
– Ди-фи-цит!
Борис Евгеньевич соглашался:
– Эта вещь нам очень важна. Отнеси на место.
– Лучше вода! – кричал обиженный Пётр, которому сей предмет не достался в битве в качестве добычи.
Маша кинулась отбирать и забыла, куда и зачем шла.
Только вечером, после ужина, когда все собрались, она вспомнила про свой сон. Сквозь победные крики выигравших битву у Василия Ивановича близнецов, нечего было и думать, как что-то рассказать. Перекричать «Чука и Гека» не брался никто.
В момент боя на северной стене внезапно появилось небольшое отверстие. Битва прекратилась, и присутствующие уставились на дефектную стену гостиной. Не то, чтобы дыра вызвала удивление, или, тем более, испуг, (в этом доме видели и не такое), но новшество, возникшее самовольно в подведомственном Комитету государственной безопасности помещении, требовало изучения.
Ксения, как раз проходившая мимо, среагировала мгновенно: заглянула в узкий тоннель и, недолго думая, кинула в него валявшийся за диваном с утра предмет гигиены – тот самый, «ди-фи-цит» из туалета. Рулон беззвучно исчез.
«Червоточина», – констатировал Оладий.
Тёмное отверстие, шириной не более метра, напоминало канализационную трубу. Привыкшие ничему не удивляться люди подошли поближе. «С рюкзаком за плечами там и застрять недолго», – почему-то подумала Маша и, быстро закрыв его своей спиной, рассказала сон.
– Чушь какая-то, – прокомментировала Елена Дмитриевна.
– Мне тоже неспокойно, – согласился отец Василий.
***
Из книги Александра Хинштейна «Ельцин, Кремль: история болезни» известно, что у Бориса Николаевича был родной брат Михаил. Правда, первому российскому президенту были чужды родственные чувства, и государственный муж не поддерживал отношений с роднёй. Но Михаил на брата не обижался. Наоборот, будучи простым и открытым тружеником, он всячески старался ему помочь. Особых богатств у Михаила не было. Жил он в Екатеринбурге, имел «Жигули», участок и двухкомнатную квартиру. Как-то из новостей он услышал о том, что Наина и Борис копают картошку… ну и отправил в Кремль два мешка из собственноручно собранных на зиму десяти. Только Ельцины от подарка отказались. В 2008 году, после инсульта, его не стало.
Но вот что известно наверняка, так это участие Михаила Николаевича в зимнем рейде на подводной лодке в Гренландию. Его имя можно найти в списке награждённых медалью «За боевые заслуги», вместе с девятнадцатью другими фамилиями из отряда морской пехоты.
_____________________________________________________________________________________
1. Привет тебе старик (якутский).
2. Долго бил в бубен. Порвался бубен. Зато духи милостивы к нам. Много еды привезли нам (якутский).
3. Знал. Духи сказали. Ждал (якутский).
========== Глава 5 На изломе. Часть 4 ==========
…Гьяллархорн, или «рог для кричания», упоминается и в Младшей и в Старшей Эдде. Являясь собственностью стража богов Хеймдалля, он возвещает о начале Великой войны. Но если в рог протрубит не хозяин, то трубач проиграет битву. Рог Рагнарека не прощает обид…
***
До гор дошли без приключений, но очень сильно устали. Равнина, по которой передвигался отряд, за зиму покрылась выбоинами и трещинами. Морозы и метели, лишь изредка слегка смягчаемые оттепелями, разрушают даже камень…
Капитану морпехов пришлось признать своё поражение перед весёлым не то штатским, не то военным типом – тот, ловко управляя санями, ухитрился объехать все неприятности, аккуратно поворачивая, и, притормаживая в опасных местах. Огромная чёрная, (и неизвестно откуда взявшаяся!), собака, с фантастической скоростью и лёгкостью, тащила на себе импровизированные сани, с грузом и двумя сидящими на них мужчинами. Вдобавок эти нарты оставляли ровный и чёткий след, по которому было удобно бежать на лыжах, лишь немного правя палками в руках.
Для ночлега, под руководством вездесущего товарища и его пса, соорудили подобие юрты. Оказалось, что можно сделать лёгкий и прочный остов из лыжных бамбуковых палок и, накрыв палатками, поставить в середине маленький очаг-спиртовку, отлично выспаться в разложенных вдоль стен спальных мешках.
Удивительно сытную похлебку сварил мощный ширококостный бородатый мужик, всеми повадками смахивающий не то на медведя, не то на Илью Муромца. Богатырь уважительно обращался к чернявому и, совершенно без страха, сгрёб собаку, непонятного происхождения себе в спальник. Для тепла. Третий, молчаливый и бледный, долго сидел у печурки, шептался о чём-то с шустрым черноволосым…
Где-то над морем тучи, с их грязно-серыми клоками, висели тяжёлым покрывалом, зато над горами, которые росли бесконечной грядой, повисло красное зарево готовящегося вынырнуть из забытья бесконечной зимы солнца.
Утром вся пройденная отрядом равнина покрылась таинственными светлыми и тёмными полосами, словно кто-то расчертил за ночь снег и приготовился к игре в шахматы.
– Скорее в шашки, – хмыкнул Ян, прослушав утренние Борисовы мысли вслух.
Ему не нравился маг. За несколько дней тот словно истончился и осунулся до такой степени, что, казалось, тело сейчас переломится на две половины, да так и останется лежать среди вечного молчания снегов.
– Что тебя беспокоит? – серьёзно поинтересовался он.
– Впереди, в горах, вообще нет света, – отпив в три глотка полкружки чрезмерно сладкого чая, проговорил Борис. – Там кромешная тьма. Рай для Ксюхиной паучихи. Только… меня эта тьма ест. Совсем нет сил.
– Ну, извиняй! – почему-то по-детски обиженно надулся Ян. – Когда я здесь в последний раз был, тут просто белое безмолвие лежало. Чуть не скис, бродя-то.
– Странно, – пожал плечами Кесслер. – По мне, так тут уже сотню лет как черно.
– Угу, – согласился его оппонент и, буркнув под нос: «И не одну», приказал собираться. Сам куда-то исчез, а вскоре люди увидели необыкновенное северное сияние, нехарактерных для этого природного явления лилово-розовых и сиреневых тонов.
Ян вернулся через час. И принялся действовать весьма нестандартно: подойдя к Борису, обнял его сзади руками за плечи, а потом резко снял с дрожащего немца шерстяной шлем, нагло сообщив:
– Телеграмму послал жене твоей. Ждём. Полегче ща станет, не грусти, Капустин…
***
Спустя два с небольшим часа, отряд вошёл в ущелье, поражающее аномальной синевой. Густые тучи окутывали головы пришельцев, мешая движению, а сами путешественники медленно продвигались вперёд по узкому коридору, с ослепительно белым полом, изобилующим множеством трещин, и густым чёрным облачным потолком. Идти тут было… непросто. Белоснежные стены ущелья теперь были окрашены серо-грязными потёками от спустившихся с неба тяжёлых туч. Когда же более-менее ровный путь превратился в хаос из ледяных глыб, (каждую весну те обрушивались в ущелье и создавали пейзажи из сказок о Снежной королеве), проводник велел остановиться и снять лыжи.
– Весь багаж оставляем здесь. С собой только оружие, крюки, верёвки и ледорубы. Всё тёплое на себя. Лица смазать жиром. И… руки берегите.
Почти сразу снежная дорога упёрлась в забор из острых и прозрачных ледяных скал. Вид их был настолько поразителен, что люди остолбенели от зрелища, неожиданно открывшегося бесконечно-ровного ряда полированного стекла и зеркал. Жути подбавило и ещё одно обстоятельство. Солнце, в виде красной полусферы, на миг появилось на горизонте и окрасило окружающее пространство в багровые тона.
– Цвет мясных помоев, – успокоил проводник.
Это сравнение вызвало в буйной фантазии отряда бурю настолько негативных эмоций, что командир морпехов решился, не согласовав с проводником, объявить стоянку. Закурили.
Капитан подошёл к сидящему отдельно товарищу и начал:
– Я сам-то с Севера. Это нагромождение льда не похоже на торосы. Хаос какой-то.
– Красота, – последовал лаконичный ответ. – Бардак обусловлен обрушением некогда существовавшей здесь ледяной кровли. Мы у самого входа в пещеру. Предположительно, в двух километрах отсюда упавший с неба груз пробил её кровлю и лежит, ожидая нас.
– Если вся пещера заполнена таким льдом, то пройти расстояние в два километра не представляется возможным…
Безмятежное лицо проводника вдруг стало злым и колючим.
– Ничего невозможного для советского человека нет – это раз, – резко оборвал он капитана. – Коммунисты просто выполняют приказ и не размышляют – это два! И три! Здесь есть дорога. Как на бал. К Сатане!
Он встал и приказал собираться. Капитан посмотрел в его глаза и, с удивлением, осознал, что перед ним совершенно зрелый и властный командир, совсем не похожий на чернявого зубоскала, с которым он шёл к острову на подлодке. Осознал и ужаснулся.
***
Борис Евгеньевич собирал продукты. В дорогу. Ещё вчера, после появления чёрной дыры, Ксения, поверив говорящей роже нарисованного на потолке кота, сообщила, что отправляется к Борису. Он в ней нуждается, и она так решила.
Приехавший утром Рашид Ибрагимович долго ходил вокруг образования и, кинув в него два домашних тапочка для гостей, ручку и пепельницу со стола, со вздохом, отбыл, напоследок сказав Елене Дмитриевне:
– Ну, не до центра же Земли дыра-то! Может, и правда надо ехать…
И зимнюю экипировку для Ксении и отца Василия прислал. И оружие тоже.
«А почему не может быть? – по-стариковски, ворчал он, сидя в машине. – Я теперь всему верю. Совершенно не удивлюсь, если они выйдут где-то в Гренландии. От Яна можно чего угодно ожидать!».
«Чушь! Это чушь! – спорила с Ксенией аналитик отдела, – Ну, подумай сама, какая-то странная дыра в стене. Не может быть быстрого пути на север. Противоречит он законам физики, понимаешь! Сама идёшь в бездну и Ваську-дурака тащишь. Ну, ладно он! Он поп! И всё этим сказано! Вера у него из головы глупой – прёт со страшной силой! Но ты-то в разуме? Или нет?».
Маша слушала все эти разговоры молча. Близнецы, которых заперли в детской, не давали покоя, и роняющая тихие слёзы Таня, по вечерам, когда девочка заканчивала уроки, беззвучно подходила и просила ей помочь.
Та не отказывалась. «Чук и Гек» на полчаса прекращали кричать, усаживаясь на полу, и, слушая «Волшебника Изумрудного города». Но потом им надоедало, и скоро из детской доносилось:
– А Бастинда была волшебница? Как тётя Ксеня? А если её водой? Маш, а если твою маму водой? Маш, она тоже растает…
Поздно ночью девочка подошла к дыре и бросила в её жадное чёрное нутро свои валенки и шубу с шапкой…
***
Работающий ледорубом, Ян легко прыгал с ледяного уступа на уступ и оказался довольно далеко впереди. Морпехи шли след в след, хотя это было непросто.
Через полчаса, сквозь поредевшие клочья тумана между гладких ледяных зеркал, путники увидели узкий проход, правда, заваленный льдом с отполированными, как на станке, гладкими и очень острыми краями. С трудом догнав проводника, все замерли от открывшегося перед ними зрелища: в красных лучах рождающегося светила, перед оцепеневшими людьми лежала, слегка припорошенная снегом, ледяная дорога, которая обрывалась перед огромной глыбой льда. При хорошей фантазии тот, кто смотрел на нагромождение зеркальных треугольников, квадратов и пирамид, мог увидеть волшебный дворец.
– Вальгалла, – сообщил подошедшим Ян. – Пошли быстрее, пока путь открыт.
Легко сказать «быстрее». Вокруг высились только мрачные чёрные уступы, ограждающие ледяной дворец со всех сторон. Справа и слева от дороги лежала бездонная пропасть. Невольные гости этого недоброго места видели висящие далеко внизу тяжёлые чёрные шевелящиеся тучи. Кое-где на площадке перед ледяной пещерой ртутью сверкали маленькие круглые озерца, и клубился над ними белый вязкий туман. Создавалось впечатление, что эти зеркальные образования дышат. А на северной стороне отвесной стеной возвышалась неприступная горная цепь, изрезанная остроконечными вершинами.
– Словно драконовы зубы, – буркнул Илья.
– Ты недалёк от истины, – не поворачивая головы, громко сообщил проводник.
Отряд, почему-то, поверил его словам…
Не прошло и часа, как люди вошли под прозрачные своды удивительной пещеры.
***
1968 год был богат на трагедии. Но, что интересно, всё началось с восьмого марта этого странного високосного года.
Находящаяся на боевом посту подводная лодка К-129, (Проект 629А, по отчетности НАТО Гольф II -класс), не вышла на связь. Исчезла, вместе с баллистическими ракетами и 98 членами экипажа. Это было первое из четырёх загадочных исчезновений подводных ракетоносцев. Кроме неё, в шестьдесят восьмом пропадут в бескрайнем океане INSDaccar (Израиль); Minerve (Франция); USSScorpion (США).
В 1974 году, благодаря уникальному оборудованию, установленному в единственном экземпляре на исследовательском судне США «Хьюз Гломар», К-129 была обнаружена. Но – без баллистических ракет на борту. Позднее выйдет бестселлер Кеннет Сьюэлл о попытке советской подводной лодки нанести ядерный удар по территории США. Книжка стала знаменитой… но сюжет её, как и догадки о причинах исчезновения лодки, не выдерживают никакой критики. Что произошло на самом деле в Международный женский день, скорее всего, не узнает никто.
А ещё, в этот день на митинге в Варшаве, протестовали более 5000 студентов.
В забастовке в восточном Лос-Анджелесе приняли участие более 7000 человек.
Рейс 212 Air France Boeing 707 врезался, при ясном свете дня, в гору La Grande Soufriere на острове Гваделупа. Погибло 67 человек. Через некоторое время рейс 213 Air France Boeing 707, после вылета из Каракаса – практически на той же трассе! – врежется в гору с другой стороны. Погибло 62 человека. Суфриер в переводе с французского обозначает «сернистый», адов вулкан…
Уже проголосовал за исключение цензуры в прессе весь президиум коммунистической рабочей партии братской Чехословакии, подготовив почву к восстанию и «Пражской весне».
Уже либерийский танкер, с гордым названием «Орёл океана», сел на мель у побережья Пуэрто-Рико. Разломившись пополам, он заблокировал в гавани три американские подводные лодки, четыре канадских, один эсминец США и восемь грузовых кораблей. Разлилась и загорелась нефть. В дальнейшем, все суда, включая военные, были списаны. О жертвах не сообщалось.
Какой-то сумасшедший водитель автобуса погубил себя и еще 31 человека в США, а в Конго сошёл оползень и похоронил 300 жителей городка.
А война во Вьетнаме продолжалась. Бойня в Сонгми была ещё впереди…
***
Старик в кресле с колесиками, тщательно укрытый от ветра клетчатым шерстяным пледом, дремал на террасе, среди мраморных колонн. Если кто-то, с высоты холма напротив, решил бы в этот момент посмотреть на дом, то издалека бы показалось, что в похожем на ротонду строении второго этажа установлен памятник в виде фигуры старца – так сказать, в честь всех инвалидов мира…
Господин же, сидящий в кресле, просто принимал ежедневные воздушные ванны. Ровно через час Руммель, бессменный старый слуга, молча завёз кресло в кабинет. Там из большого аквариума, установленного у стены напротив, за этими действиями наблюдал своим голубовато-жемчужным глазом большой старый каменный окунь-зебра. Гермафродит, из семейства лучепёрых рыб…
Так и не определив для себя, за столько лет совместного сосуществования, друг перед ним за стеклом или враг, окунь решил отплыть подальше в сторону и заняться поисками пищи…
– У меня сегодня Новый День, Руммель, – вдруг донеслось из-под пледа. – Сегодня начало новой Эры. Я просил расставить фигуры, отвези меня к столу.
Сгорбленный слуга, молча, толкнул кресло и подвёз ровно сидящего старика к шахматной доске. Последний вытянул похожую на когтистую лапу хищника кисть и, взяв белую пешку, покрутил её, словно пробуя на прочность, тихо сказав:
– А знаешь, Руммель, после первых трёх ходов с каждой стороны, возможно создание более девяти миллионов позиций. Число Шеннона, число уникальных партий, сумма которых превышает число атомов в видимой Вселенной. Итак, гамбит Эванса, подставим подножку и посмотрим…
========== Глава 5. На изломе. Часть 5 ==========
Второй час, словно белую крупинку в абсолютной темноте, Ксению кружило в медленном танце. Танец был ненавязчив, а потому не давал голове повода к укачиванию. Лишь почувствовав скорое окончание пути, она поняла, как быстро летит. Несколько минут – и её мягко приземлило и помчало, как с крутой горы вниз, на санях. Ещё мгновение – и тело выбросило из темноты в узкое пространство коридора. Женщина инстинктивно вытянула ноги, тормозя, и остановилась. Оглянулась…
Вокруг на снегу валялось три больших деревянных ящика со снаряжением, рулон туалетной бумаги, пепельница и… Машины зимние вещи. Ксения беззвучно помянула давно усопшую мать и резко встала на ноги. Она находилась в помещении, похожем на длинный широкий коридор, сделанный, возможно, из прозрачнейшего льда, на стене которого зияла, переливаясь всеми цветами радуги, выбросившая её наружу тёмная дыра. Вокруг голубоватыми всполохами разливался свет, как будто откуда-то сверху через тонкое стекло большой и мощный прожектор освещал огромное ледяное сооружение.
Через полчаса из пятна, с громким охом, вывалился Василий Иванович. За прошедшие годы он раздобрел, отрастил породистую поповскую бороду. А его осанка и типичное лицо «Колымского сидельца» приобрели такую властную уверенность, что теперь, по прошествии двадцати трёх лет от Великой Победы, никто и не рискнул бы подумать о нём, как о «бывшем враге трудового народа». Священник достойно нёс свою ношу и сан.
Ксения помогла встать и, молча, указала на сиротливо валяющуюся шубку Маши.
– Святые Угодники, – обронил Непершин.
Дело стремительно усложнялось.
Путешественники вздохнули и, сев на ящики, стали ждать. Холод ледяными лапами топтался вокруг. Он здесь был совсем другой, чем дома – стылый насквозь, бездвижный и вечный…
Где-то через час, они услышали лай собаки.
– Мрак, – уверенно сказала Ксения и встала. Из коридора на неё вылетел огромный мохнатый волчара и, весело взгавкнув в приветствии, затормозил по ледяной дороге сразу когтями и попой. Следом появился Ян, а затем, и все остальные.
Появлению новичков отчего-то никто не удивился.
– Достойная выброска, ребята, – сообщил начальник Особого отдела. – Присоединяйтесь! Клянусь, не хотел беспокоить, но всем известно, что муж и жена одна сатана.
– Ты ещё скажи, как иголка за ниткой, – буркнул Непершин.
– И скажу. А чего стоим, багаж не разбираем? Времени в обрез, нам надо до ночи отсюда эвакуироваться по-тихому…
Ксения глубоко вздохнула и показала на аккуратно собранные вещи дочери.
– Мдя, – только и смог выдавить из себя остолбеневший полковник. – Действительно, только дети верят, что зло днём спит.
На мгновение он застыл, как цапля, и, буквально через несколько секунд, сообщил:
– Тоннель неактивирован. Может, передумала… – потом подумал ещё немного и скомандовал. – Вещи распаковать! Дорога ровная. До цели около километра. На погрузку уйдёт не менее двух-трёх часов, и ещё часа четыре на транспортировку до безопасной ночёвки. За день вполне успеваем, если поторопиться. Командир, одного морпеха сюда. Мрак – сторожить. Василий Иванович – ждать.
***
С четверть часа двигались в абсолютной тишине прозрачных коридоров. Ян шёл быстро, периодически раздражённо оборачиваясь. Позади, слегка снижая темп всего отряда, бежали Ксения и Борис. Внезапно оба резко остановились. Сквозь прозрачные стены перед ними замелькали удивительные картины чужого мира.
Там, за стеной, грузный воин сидел в чёрном кресле, и отблески огня играли на его лице, как пламя в жерле паровозной топки. Рядом с сидящим, поставив в качестве упора молот, находился мощный широкоплечий атлет, а чуть поодаль – тонкая и гибкая, как лоза, золотоволосая женщина. Она подняла лицо, и свет её глаз пронзил сердце Кесслера!
– Борис, встал справа! Ксения – слева! Быстрее! – сквозь волшебные звуки флейты услышал он злой голос, но яркие, как сапфиры, миндалевидные очи продолжали жечь грудь. – Не смотреть по сторонам, только вперёд. Это морок! – слышали разведчики как будто издалека. – Вперёд!
Наконец, в конце бесконечной череды тоннелей и поворотов, резко похолодало. Через огромную прореху в своде людей моментально осыпал миллиард крошечных колючих ледяных кристалликов, безжалостно жалящих разгорячённые от бега и полураздетые тела бойцов. Невозможно было рассмотреть в этой вьюжной круговерти ничего вокруг. Последние несколько метров отряд полз, как гигантская сколопендра, борясь с порывами ветра.
Наконец, на морпехов, вместе с бесконечной метельной круговертью, упали слова приказа:
– Свободно падающая термоядерная бомба В28ЕХ. Берём её, ребята, пока эти манекены не очухались и не взорвали все 70 килотонн к чертям. Эту толпу привидений хрен потом соберёшь!
***
Замыкающий отряд старший сержант, сверхсрочник Михаил Ельцин, поставленный перед самым входом в охранение, смотрел на сослуживцев, быстро пакующих груз словно со стороны.
Его не обдавало со всех сторон острыми ледяными иглами. Он был защищён от пронизывающего ветра небольшим утёсом, засыпанным обледенелыми валунами. Но что-то было не так. Немного поразмыслив, он решил забраться повыше, ободрав до крови ладони, словно ведомый к какой-то непонятной цели.
Пальцы моментально онемели от холода и не почувствовали боли. В какой-то момент сержант краем глаза смог рассмотреть тёмно-багровую дорожку на камнях. Дорожка начиналась с его собственной стекающей с пальцев горячей крови, над которой на холоде вился лёгкий туманный пар, неуловимый глазом, почти блик.
Затем Михаил поднял голову, увидев перед собой… человека. Высокий и статный, тот сидел на сером скользком ото льда камне. И не двигался.
Оледеневший… нет, каменный…
На груди изваяния висел на толстой цепи большой рог, инкрустированный серебром.
Сержант потянулся было, но, поскользнувшись на камне, поехал вниз. Он тут же опомнился от странного наваждения… но было поздно.
Сильно ударившись о каменную грудь лицом и губами, он охнул. И губы, выдохнув выбитый ударом воздух, буквально вдули его в отверстие на заострённом конце висящего артефакта. Рот сержанта моментально наполнился кровью – и она, вместе с судорожным движением грудной клетки, тоже последовала внутрь рога…
***
27 августа 1883 года взорвался остров Кракатау, в 4800 км от него люди на острове Маврикий слышали «грохот артиллерии». Звук обогнул Землю четыре раза.
9 марта 1968 года только одна упругая инфразвуковая волна пронизала пространство. Но последствия были пугающими.
Она шла вертикально вниз, от Гренландии к Антарктиде и, замкнув кольцо через Северный полюс, вернулась к источнику. В результате на берега Европы и обеих Америк в начале марта массово выбросились стада китов. Численность финвалов сократилась в шестнадцать раз. Гренландский кит практически вымер. Вымерли также гренландский нарвал, гренландский гигантский морж, сейвал. В 1968 году массово погибали моллюски, а на берег выносило редких жителей морских глубин. Далеко на юге вымер южный кит.
Земле повезло. Если бы ударная волна прокатилась с запада на восток, захватив на пике сил более густонаселённые земли, то никто не знает, сколько жертв насчитала бы планета.
Инфразвук не слышен человеческим ухом. Низкочастотные звуки слабо поглощаются земной корой и водой. Они возникают при землетрясениях, ураганах, бурях и цунами. Но в тот день не было зафиксировано природных катастроф.
Органы человека тоже имеют свою собственную инфразвуковую частоту колебаний. Попав в резонанс с внешним источником, человек почти сразу погибает.
Доказано, что если такая звуковая волна накроет судно, то погибнут все. Истории о «Летучих голландцах» правдивы. Но что удивительно, в 1968 таких «вечно» плавающих кораблей насчитали сразу семь. Это и рыболовецкий траулер «Льюис Гэр», на котором из 17 членов экипажа остался в живых только судовой кот; и теплоход «Атту» на котором найден 21 труп; баржа «Угашик», прибитая волнами практически рядом с портом своего назначения, с которой неизвестным образом пропали все; пароход «Саксона», на котором найдено 7 трупов и многие другие, менее крупные суда. Все они находились в этот день в районе поражения звуковой волной. Все – лишились своих экипажей по «неизвестным причинам».
Ответа на вопрос «что это было?» нет. Как нет и понимания произошедшего удивительного явления. Но есть факты: легенда о Гьяллархорне и трубаче, случайно протрубившем в рог и проигравшем битву.
***
По шее президента стекала капля пота. Он чувствовал, как она скользкой солёной субстанцией, похожей на слизняка, медленно ползёт за шиворот, чтобы, впитавшись в воротник его накрахмаленной рубахи, оставить там противное жёлтое пятно.
«Оно превратится в очередную полоску грязи», – почему-то подумал он и вздохнул.
Везде была сплошная грязь. С той самой минуты, как его, сидевшего в самолете напротив закрытого ящика с трупом остывающего Кеннеди, привели к присяге на должность президента страны.
А ведь он хорошо начал тогда на борту летящего в Вашингтон «Боинга», наметив продвижение законопроекта о гражданских правах.
«И к чему я пришёл? – в который раз спросил он сам себя. – Чертов Гувер, с его вкрадчивыми приказами. Я ухожу, и как можно скорее. Пока они не прибили и меня».
– Посмотрите, на этот образец поп-арта, – пасторским голосом вещал ему в этот момент директор Федерального бюро. – Уверен, что Энди Уорхол скоро взлетит до небес. А пока цена-качество. Вот-вот откроется выставка в Сан-Паулу. Я бы посоветовал вам приобрести эту пару картин до её начала.
Линдон Джонсон вдруг уверился, что купит эти картины и не станет выдвигать свою кандидатуру на второй срок. Плевать на деньги, плевать на чужие мнения. Лишь бы убраться поскорее. Как можно скорее! Поторопившись завершить быструю экскурсию в этом рационализированном интерьере, и, вернув к себе невозмутимость, президент повернулся к картинам спиной, спеша завершить неприятное общение.
В дверях его догнал всё тот же вкрадчивый голос:
– Прекрасный выбор, господин президент. Я поспешу добавить, что нас с вами не должен больше беспокоить этот странный Мартин Кинг, король местных помоек. Или вы не согласны со мной?
Джонсона снова окунуло в мутно-зелёную воду бесконечного колодца, называемого пошлым словом «политика». Грязь, грязь и мерзость. Вся эта политика… и он кивнул, соглашаясь и с этим. Хотя бы потому, что темнокожий парень, напяливший на себя двубортный пиджак, (и куда лучше бы проживший всю жизнь в обрезанных джинсах), его больше не побеспокоит. Да и других тоже. Никогда.
***
Джон Гувер, расставшись с президентом, поторопился закончить дела. План, чётко прорисованный в голове, не давал расслабиться. Ему давно требовался стаканчик виски со льдом и мягкие руки Клайда. «Чёртовы политиканы, чёртов дед, идиот президент!», – думал он, выезжая за город по шоссе, и, мечтая о свободе. Ему предстояла сорокаминутная поездка, и директор ФБР прикрыл уставшие глаза. Наконец, машина заскользила медленнее и, сбавляя обороты двигателя, повернула. Остановилась на площадке перед поместьем.
Дом стоял рядом с мегаполисом в густо заросшем лесом острове тишины. Гувер знал, что это волшебное место, и существует оно не одну сотню лет. Но каждый раз, открывая что-то новое в нём, он восторгался волшебным миром вокруг и одновременно боялся его. Здесь выстроились в ряд острые пики скал, зияли глубокие овраги и рос густой лес. Сердцем зачарованной земли являлся небольшой дом. «Сердце этого мира», – иногда думал Джон.
Он открыл парадную дверь и прошёл через анфиладу, украшенную мраморными статуями богов и богинь, никем не встреченный. Зайдя в кабинет – сел и стал ждать.
Минут через пять он услышал:
– Я благодарю Вас, мистер Гувер, за то, что вы всегда откликаетесь на мою просьбу приехать.
Джон, вздрогнув всем телом, выпрыгнул из кресла, в очередной раз, поразившись умению Хозяина беззвучно приближаться к собеседнику.
– Это я должен благодарить вас за регулярно предоставляемую мне возможность получать от вас бесценные советы.
– Ну не стоит, – криво улыбнулся старик, показав белоснежные зубы. – Вы вполне заслуженно занимаете своё место, являясь одним из лучших в своей области.
– Я вас внимательно слушаю, – склонился перед инвалидом глава ФБР.
– Нам предстоит наблюдать весьма интересные события, мой друг. Надеюсь – со стороны. Я рассмотрел бы две фигуры. Брат и Раб. Вы согласны?
***
Практически в одно и то же время, за океаном, в районе старой Лубянской площади, теперь названной в честь Феликса Эдмундовича Дзержинского, очень усталый человек, с красными от постоянного недосыпания глазами, тихим голосом объяснял:
– Наша сила в единстве. Никто не сможет нас побороть. Партия и народ едины. Мы неделимы своей силой духа, верой в наше правое дело и ещё своими практически былинными героями. С верой в коммунистическое будущее горел в топке факел Камо и умирал в ледяном панцире Карбышев! Внуки наших правнуков будут рассказывать своим детям эти легенды! Уходят лучшие и молодые! Это закон! Великий подвиг никто и никогда не сотрёт из памяти поколений! Гагарин наше всё! Вы поняли меня? Наше. Всё!
***
Джон Эдгар Гувер умрёт, не пережив третьего инфаркта, в 1972 году в возрасте 77 лет. Он прослужит при восьми президентах начальником федерального бюро расследований, и только после его смерти установят предельный срок службы на этом посту – десять лет. Интересным является и другой факт. Его произвели в масоны ещё в 1920-м. Всего за два месяца подняли в степень мастера. В 1955 он стал именоваться Державным верховным генеральным инспектором, а в 1965 был награждён Высшим признанием шотландского устава – Большим почётным крестом. Официально считался убеждённым холостяком. Друг и партнёр, проживший с ним всю жизнь – тоже убеждённый бездетный холостяк – Клайд Толсон – принял на могиле американский флаг с гроба сожителя и завещанное ему одному состояние. Похоронен рядом с другом на кладбище Конгресса.
Именно благодаря Джону Эдгару Гуверу граждане США привыкли видеть в агентах надёжную опору и защиту их конституционных прав, американского образа жизни. Рядовые американцы не сомневаются – ФБР всегда спасает как от гангстеров, так и от всех внешних напастей.
***
В 1998 году в тюрьме, приговорённый к 99 годам заключения, умер от гепатита Джеймс Эрл Рэй. Он просидел 29 лет за убийство Мартина Лютера Кинга, погибшего 4 апреля 1968 года.
4 июня 1968 года был смертельно ранен сенатор Роберт Кеннеди. Его убийца Серхан Серхан продолжает отбывать пожизненное наказание.
И до сих пор в обществе циркулируют разговоры о том, что оба убийцы действовали вместе с государственными агентами.
28 марта 1968 года погиб при не выясненных обстоятельствах Юрий Алексеевич Гагарин. От взрыва тела лётчиков разорвало на мельчайшие фрагменты, которые, в буквальном смысле, собирали в ведра. Опознать труп Гагарина позволило найденное на пне ухо с кусочком кожи и гагаринской родинкой на ней. Обломки самолёта были крупными, а вот кабина разорвана на очень мелкие фрагменты, словно под креслами пилотов что-то взорвалось. Данные о гибели засекречены до сих пор.
========== Глава 5. На изломе. Часть 6 ==========
Маше было страшно. Она летела в абсолютной тишине и темноте бесконечно холодного коридора.
Девочка замерзла, но, собравшись заплакать, поняла ̶ слёзы не хотят выливаться из глаз. Видимо, они тоже боялись.
***
Лишь только увидев появившийся в стене гостиной тёмный провал, она решила исследовать его. К её сожалению, в тот момент, когда мама и Василий Иванович исчезли в чёрном тоннеле, не могло быть и речи о том, чтобы прыгнуть за ними сразу.
Хорошо ещё, ей разрешили не ходить после праздника в школу. В семье помнили предания о Восьмом марта её далекого детства, и снова рисковать взрослым как-то не хотелось. Рашид Ибрагимович заступился, и Ксения, улыбаясь, согласилась. Спасибо, мам…
Но весь долгий день в гостиной кто-то находился, притом, что подлый Олладий нашептывал ей всякие ужасы:
«Ян-н-н убьёт», – завывал он в голове. «Р-р-р-ррызар-р-р-рвёт», – грыз кот барабанные перепонки.
И, всё-таки, она решилась. Выпроводила близнецов с Танюшей на вечернюю прогулку и вернулась одеваться.
«И не соврала никому, – успокаивала себя девочка. – Лечу за своими зимними вещами».
В доме никто не обманывал друг друга, тем более, Бориса Евгеньевича.
«Ум, честь и совесть нашей эпохи», – на полном серьёзе говорил о нём Ян.
***
Наконец, ветер перестал шуршать в ушах, а сквозь нахлынувшее на неё мёрзлое забытьё, она увидела огонёк. Путешественница вздохнула и, зажмурив глаза, вылетела в яркий светлый коридор.
Её закружило, потащило куда-то, ударило о прозрачную стенку. С трудом переводя дыхание, Маша обернулась и увидела отца Василия. Последний охнул, молча, обнял её за плечи, а она, как-то сразу обессилев, прижалась к нему. Посидели. Мрак, ухмыляясь во всю наглую волчью морду, притащил вещи. Стоящий рядом военный снял шапку, нервно закурил.
Пока девочка пыталась рассказать, зачем она совершила такое преступление, а Василий Иванович, тяжело вздыхая, нагонял на неё страхов перед встречей с родителями, где-то в темноте послышался голос Яна. Правда, слов пока было не разобрать – гулкое эхо коверкали бесконечно-извитые коридоры ледяного дворца. Где-то далеко, словно взорванный фугас, громыхнуло. Под ногами дрогнул пол, и колючим дождём посыпалась ледяная крошка потолка.
Свет, лившийся со всех сторон, на миг ослепительно вспыхнул и исчез.
БЦЗЫ-Ы-ЫН – радостно охнула темнота.
Миг тишины.
Потом над головой пугающе загремело – БА-А-А-АМ, БА-А-А-АМ, БРА-А-А-А-АМ… люди зашевелились в этой внезапно замолчавшей тьме, а увидев далёкий свет фонарей, встали.
***
Через несколько минут показались движущиеся фигуры. Они, с трудом, тащили на полозьях длинное акулье тело ядерной смерти. Весила она не одну тонну…
– Быстрее! – подгонял Ян морпехов. – Быстрее! Вперёд! К выходу!
Сам остановился, пересчитал бегущих и не соответствующим моменту спокойным голосом чётко отдал приказ:
– Мрак, ведёшь отряд! Илья, любой ценой, необходимо доставить бомбу, хотя бы до первой стоянки!
Он протянул, откуда-то взявшийся, и, явно знакомый богатырю, белый клинок. Тот молча принял оружие и, не прощаясь, побежал догонять исчезающих за поворотом морпехов.
–Ждите нас до утра, – услышал Илья уже за поворотом…
Оставшиеся члены команды тоже хотели пояснений:
– Ледяная стена не сдержит, но позволит какое-то время стоять, не соприкасаясь с сущностями. Борис, справа! Ксения слева! Василий Иванович, ты – позади меня.
Никто не понял бессвязной речи полковника, (а переспрашивать не решились), – отряд послушно выполнил приказ.
БА-А-А-АМ, БА-А-А-АМ, БРА-А-А-А-АМ… – звенело битым стеклом вдали. Этот звон показался Маше мелодичным, но он тревожно звучал всё ближе и ближе, казалось, катился вслед, спеша догнать только что пробежавших мимо девочки людей.
Никто из оставшихся не слышал ни топота, воплей, сопения преследователей, ни резких приказов их командиров – стояла прерывающаяся только музыкальными «бздзынами» тишина.
Темнота перед Машей была странной, будто дополняющей мелодию, и девочка, прятавшаяся за отца Василия, пошевелилась, а услышавший шорох Ян резко повернулся в её сторону.
Их глаза встретились. Среди надвигающегося ужаса в ледяной пещере маленькая преступница услышала:
– Интересно, какая ты: в мать, или отца…
***
Странные и страшные сказки Севера – мифы холодной суровой страны с её стылыми бесконечно светлыми летними днями и жутковато длинными ледяными зимними ночами – не могут не удивлять. Похоже, именно с Севера, из глубин легендарной Гипербореи, пришли они, постепенно перерождаясь в сказания Персии, Греции и Рима. И, вполне может быть, всемогущие звериные сущности Древнего Египта тоже были оттуда…
Трудно сказать, кто такие боги Асгарда, но германские племена, ассоциирующие себя с Арией, распространили предания о них на всю Скандинавию, Шотландию, Англию…
Во всех повествованиях: в напевных рассказах ацтеков, цокающих ритмичной барабанной дробью горловых песнях догонов; битвах людей и обезьян, вписанных в историю на санскрите, древней письменности далёкого Востока – мы видим, как растёт через девять миров самое прекрасное дерево мира – могучий ясень Иггдрасиль. Три его корня уходят в нижние миры: мир драконов, мир инеистых великанов и мир демонов Мрака. В стволе живут змеи, люди и олени. Ветви ясеня – миры светлых альвов, карликов и Ванов. Удивительно, но сегодня в технологическом мире науки, люди сами включили себя в девять обитаемых космических миров. И ведь именно на Земле, у основания ствола, рядом с веткой, на которой повесился Один, находится великий источник, охраняемый Асгардом. Источник перемещения, дающий возможность попадать из мира в мир. Путь, к которому лежит через Вальгаллу, а потому закрыт для людей…
***
Молчание среди оставшихся растянулось бесконечной резиновой нитью. Борис, еле успокоив бьющееся сумасшедшей секундной стрелкой сердце, с трудом, перевёл дыхание и замер, бездумно глядя вперёд.
Неожиданно, в темноте и тишине раздался голос отца Василия, который тревожным шёпотом спросил:
– Там свет впереди? Вы его видите? Как будто отблески приближающегося пожара!
– Саинижа-пита (санскрит), на огонёк тащит свою шушеру, – последовало объяснение. – Но и деваться нам некуда.
Теперь уже все увидели, как медленно и неотвратимо розоватые всполохи далёкого зарева превратились в круговерть огненных языков, приближающихся к сидящим в засаде людям.
– Приготовиться! – услышал маленький отряд. – Отпустите то, что в вас заложено. Преградите путь!
Огненное сияние приближалось. Бориса, который встал на повороте, напротив жены, обдавало холодом. «Это не огонь, – шепнуло в голове. – Расслабься. Отвлекись. Вы сможете».
Через мгновение перед лицом Кесслера предстала невероятная картина. На него, в полном молчании, плавно и беззвучно неслась орда. Впереди на огромном, словно покрытом слоем инея, седом козле, летел одноглазый гигант в чёрных доспехах. В руке он держал витой турий рог, который подносил ко рту, странно задирая голову вверх, и, оттопыривая «адамово яблоко», проступающее из-под густой с проседью бороды. Человек трубил в рог, который не издавал звуков. За плечами гиганта, словно смоляные крылья ворона, развевался плащ, а на грозном лице играла радостная улыбка победителя, больше похожая на оскал.
– Один, – услышал Кесслер. – Арийский бог, не знающий поражений. Он призван кровью прозвучавшего рога.
– Дикая Охота! – ахнула Ксения, и чёрная паучиха заметалась, творя сеть…
***
Интересные события происходили в мире 9 или 10 марта 1968 года.
Великий Гримуар, обнаруженный якобы в гробнице царя Соломона в 1750 году, оказался открыт на странице вызова премьер-министра Ада – Люцифуга Рофокале. Это, пожалуй, единственный предмет, достоверно хранящийся в Ватиканском книжном хранилище. О нём стало известно из-за переполоха, устроенного именно этим событием. 10 марта в Ватикан были, в срочном порядке, приглашены 12 кардиналов, в течение недели обсуждавших страшную находку.
Кто открыл книгу и почему концы фолианта оказались обгорелыми – осталось загадкой. Рядом с открытой книгой лежал обугленный до костей труп, но понять, каким образом человек сгорел, но при этом вокруг отсутствуют следы пожара, понять не удалось. Личность покойного так и не установили.
В это же время к архивариусу и библиотекарю Святой Римской Церкви кардиналу Хосе Толентино Каласа Де Мендонса пришло пространное письмо от некоего священника Беренджера Соньера. Разбирая старые манускрипты в своём приходе в Ренн-ле-Шато, тот обнаружил документы, фактически разрушающие всю католическую доктрину. Соньер утверждал, что Иисус никогда не был распят. Документы были доставлены им в Ватикан, не позднее 10 марта. Опубликованы они не были. Но…
Уже в 1969 году сей достойный католик чрезвычайно разбогател и снял с себя сан. А уже через два года, в 1970-м, Беренджер Соньер погиб, причём обстоятельства его гибели так и остались непроясненными. Не до конца проясненными… согласитесь, быть раздавленным собственным автомобилем – это странно. Можно допустить, что машина не поставлена на тормоз. Но допустить, что машина сама выкатилась из гаража прямо на хозяина? С какой же скоростью двигался шустрый автомобиль, если человек не успел или не смог от него увернуться?
_____________________________________________________________________________________
Саинижа-пита (санскрит) дословно, отец Аника-воинов; бездельников. (1)
========== Глава 5. На изломе. Часть 7 ==========
Толпа из шевелящихся, словно вырезанных из детской книжки и наклеенных, как декорации в столичном театре, прозрачных фигур медленно двигалась среди тьмы и света. И остановилась перед тёмными нитями паутины, преградившей им путь по коридору ледяного чертога.
У входа в этот удлинённый широкий зал двумя рядами стояли ледяные колонны-сталагмиты, похожие на окаменевшие могучие сосны. Их поднятые к своду ветви держали теряющийся в сплетении теней потолок. Между первыми колоннами, натянутая в струну, блестела, переливаясь в свете фонарей и факелов, ловчая сеть огромной чёрной паучихи.
За сетью стоял Ян. Он казался маленьким, худым и неловким человечком, на фоне завораживающей картины прибывших великанов. За ним, в коридоре, повисла ещё и белая плотная вуаль, сквозь которую практически не улавливались очертания предметов. А перед паутиной буйно полыхало холодное пламя, и переливались на колоннах кроваво-красные блики. Колыхающаяся орда льдистых привидений иногда отбрасывала снежно-белые языки огня на стены, и казалось, что над этой бесконечной толпой клубится серая дымная туча. Молчаливое противостояние длилось не больше минуты.
Один поднял над собой Гугнир (1), и мир дрогнул. Люди услышали тяжёлый рокот, увидели, как согнулись колонны, держащие свод ледяного коридора. По идеальной красоте льда с хрустом поползли трещины… затем, бог неторопливо опустил своё оружие и, в полной тишине, нарисовал черту, пересекающую коридор от стены к стене.
Пещера дрогнула снова.
Багровые отблески холодного пламени на какое-то мгновение потухли, показался белый дым, трещины рассекли потолок, и сверху на стоящих за паутиной людей посыпались крупные льдины.
– Сандхи! Агнихорта!(2) – прозвучало в Чертогах.
***
Бог поднял своё оружие над головой и неторопливо вылез из седла. Его мантия на мгновение уплотнилась и, обняв паутину, растворила её. Миг – и паутина истаяла, открыв проход. Теперь устало ссутулившийся человечек стал совсем крошечным. Рядом с ним, беззвучно охнув, упала женщина. Она тоже истончилась и стала похожей на фигуры напротив.
Человечек шумно вдохнул стылый воздух и негромко сказал:
– Уходи. Ты давно проиграл битву. Ты не пройдёшь.
Один промолчал. Мелькание огня на его плаще на миг погасло, зато копьё вспыхнуло яркой белой звездой. Он сделал шаг, и остатки чёрных нитей сгорели за его спиной. Ещё шаг – и огромная, поглотившая тьму фигура нависла над тщедушным телом – карликом, в сравнении с огромным богом. Словно по чьему-то запоздалому приказу, сзади на замершего человека медленно начала оседать ткань падающей сверху занавеси. Она вылилась на крохотного человечка серебряным чистым дождём и облепила его.
Тогда старый бог взмахнул копьём и, с нечеловеческой силой, опустил его на голову человека, словно желая разрубить пополам!
Вспышка ударила по глазам, раздался тихий звон, и ткань распалась на тысячи блестящих инеем осколков. Сзади мешком упала мужская фигура.
– Сандхи! Агнихорта! – прорычал монстр. Защитник покачнулся от удара, но не отступил ни на шаг:
– Ты не пройдёшь, – шепнули бесцветные губы.
И Один вздрогнул.
Откуда-то из-за пазухи крошечное существо извлекло сияющий Жезл:
– Кадуцей, – ахнули стены.
Призраки подались вперёд и тут же отхлынули пенной волной, а позади замахнувшегося Жезлом разливался водоворот радуги. И через чёрную пустоту, словно перечеркивая миры и пространство, к стоящей перед гигантом фигурке шагнула сияющая Дева.
Маленькое солнце Жезла засверкало яркой, сметающей всё на своём пути силой, и… призрачная толпа исчезла, всосавшись в него серой пустотой. А яркая звезда отделилась от Девы и повисла над Кадуцеем.
В коридоре остался только Один, словно чёрный язык копоти на ледяном полу. Фигура его истончилась и заметно подрагивала, как гаснущая без пищи свеча.
Проигравшим битву нет пути назад.
***
Наконец, мерцающая звезда стала блекнуть и бархатно – чёрная молчаливая ночь накрыла ледяные чертоги. Парализованный ужасом Василий Иванович опомнился и подбежал к товарищам. Он дотронулся до замершего Яна, и, последний, неловко вздрогнув, закашлялся, горлом пошла кровь…
– Помоги Маше, – с трудом произнёс он. – Отправь обратно… трое прибыло, троих и отправляй. Отогреются и отойдут. Ничего. Не такое видели…
Он неловко сел, задыхаясь, и, прислонившись к холодной стене пещеры, замер.
Глухой рокот замирал где-то вдали.
Отца Василия шатало, пол сотрясался. Откуда-то, из глубины земли, шли волны землетрясения. В тенях призывно мерцало окно перехода. Непершин подхватил Бориса, неловко пихнув его в проход, засунул бесчувственную Ксению и, аккуратно приподняв Машу, отправил в путь и её, поцеловав девочку в лоб. Пятно приняло свою добычу и растворилось в бликах играющих теней. Ян, кашляя, заворочался и одышливо сказал:
– Надо поскорее убираться отсюда!
***
Первые несколько сотен метров они шли спокойно. Однако, уже после третьего поворота, Ян сгорбился и стал спотыкаться, несмотря на широкую и гладкую дорогу ледяной пещеры. Василий Иванович, с тревогой, думал, какое тот сейчас пережил напряжение и что там, с летящими домой по трубе?
Очень скоро Ян решил сделать привал: точнее, он просто упал и, только через некоторое время, с трудом, смог попросить воды.
А Непершин сидел на корточках рядом и чувствовал, как под ним трепещет земля. Слушал далёкий гром и подземный рокот. Внезапно ему показалось, что где-то снова мелькнул красный отблеск огня. Он вздрогнул и показал на него беспрерывно кашляющему полковнику. Тот посмотрел глазами загнанной собаки и зашептал, задыхаясь:
– Кровь… я оставляю следы. Это еда для них.
– Так сгинули же бестии…
– Вальхалла – огромный зал. Он имеет пятьсот сорок дверей. Из каждой двери в Рагнарок вышли восемьсот воинов. Их тьма: четыреста тридцать две тысячи воинов-эйнхериев, жаждущих напиться от живых. Рог трубил им сбор…
Непершин дотронулся до лба Яна и осознал, что того бьёт холодный озноб.
– Давай-ка, гражданин-начальник, залезай-ка мне на плечи. Только говори, куда идти!
Ян молча, с трудом, забрался ему на спину, а отец Василий обнял его ноги и тяжело поднялся, тут же осознав, насколько легка его ноша.
«Да его просто высосали», – ужаснулся священник. Он глубоко вздохнул, посмотрел на далёкие отблески, просвечивающиеся сквозь прозрачные стены чертогов, и достаточно быстро зашагал к выходу.
***
Уже почти у выхода Непершин смог нагнать морпехов, с трудом несущих девятитонную смерть. Волокуши быстро сломались под тяжестью металла, и люди тащили свой страшный груз на руках. Но и красные отблески быстро приближающегося зарева нагоняли изнемогающих под весом авиабомбы людей. Увидевший друзей издалека, Илья принял тело находящегося в беспамятстве командира и испуганно посмотрел на священника, боясь задать главный вопрос.
– Все живы, – сотворив перед собой крест, успокоил Василий Иванович. – По тоннелю домой летят.
– А вы?
– Дык трёх выпустил, трёх обратно и несёт… вы, ребятки, шевелитесь, не стойте! Нагоняют нас черти эти. Они до моста только и дойдут. Поторопимся! Немного ещё…
Наконец, они покинули пределы пещеры и вышли на тропу, ведущую через мост. Оставалось пройти не больше ста метров…
Но этого времени у людей уже не было.
Прошло менее пяти минут, и люди увидели огромную чёрную зверюгу, скачущую какой-то странной иноходью. На этом восьминогом скакуне сидел гигант, который, радостно скалясь, размахивал над головой огромным молотом. Его спутники, в своём страшном безмолвии, представляли невероятное жуткое зрелище. За чёрным великаном, в абсолютной тишине ледяных чертогов, летели подчинённые одной цели полуразложившиеся выпотрошенные трупы, скелеты и, даже вполне обычные, люди, но с мучительно искажёнными, перекошенными лицами. Все эти привидения были похожими на воплощение самых страшных ночных кошмаров. По бокам бежали огромные седые призрачные волки, и сопровождающая их тишина была во много раз страшнее криков и волчьего воя.
***
Глухо зарычал Мрак и, развернувшись корпусом, остановился. Расставил лапы пошире. Илья, аккуратно передал так и не очнувшегося Яна морпехам, достал сияющий белым меч, и, зачем-то, поднял к небу руки отец Василий, творя молитву Богородице…
Слейпнир (3) резко затормозил, беззвучно выбив колею на ледяной дороге. А Илья, точно так же, как и пару часов назад Ян, громко и чётко сказал:
– Ты не пройдёшь!
Гигантский конь встал на дыбы, и огромный чёрный молот в руках гиганта засвистел, уничтожая перед собой пространство.
– Они не могут драться одни, – неожиданно закричал капитан морпехов. – Оружие к бою! Рассредоточиться!
Бомба легла в двух метрах от только что пройденного моста. Отряд, молча, устремился обратно. На той стороне осталась ядерная смерть и одиноко лежащая человеческая фигура.
В этот момент Илья поднял меч и рассёк перед собой воздух.
Ослепительная вспышка всепоглощающего света взвилась в воздухе и разделила пополам чёрное восьминогое чудовище. Великан с молотом рухнул в снег и тут же вскочил, яростно занося молот… призраки замерли.
Внезапно фигура стоящей рядом собаки увеличилась в размерах, и Мрак открыл пасть.
– Фенрир(4), – прошептал гигант, пятясь…
Выглянуло солнце. И толпа привидений, заполнявшая всё пространство, от ледяных чертогов до моста, стала истончаться и таять. Очень скоро перед мостом остались стоять: готовый стрелять в призраков отряд морских пехотинцев, отец Василий, Илья и огромная чёрная облизывающаяся собака…
***
История столицы Пьемонта насчитывает более двух тысяч лет. Город Турин, родившийся у подножия Альп, расположен на 45-й параллели, которую географы называют золотой – за её равноудаление и от Северного полюса и от экватора. В результате, мистики и эзотерики всего мира считают город зоной слияния позитивных и негативных энергетических потоков. Так, по мнению Джудитты Дембеч и Густаво Адольфо Рола – Турин, вместе с Лионом и Прагой, образуют Белый Треугольник, а с Лондоном и Сан-Франциско – Чёрный.
В Турине жили Парацельс и Сен-Жермен, Калиостро и Мишель Нострадамус. Здесь, каким-то невероятным чудом, не сгорела в полностью выгоревшем храме Туринская плащаница и где-то, по легендам, хранится Грааль… город-загадка не желает открывать свои тайны, угощая туристов чёрными и белыми трюфелями, а также лучшим на земле фундуком.
Но как бы ни было на самом деле, но в ночь с 9 на 10 марта 1968 года по центральным улицам столицы Пьемонта от его «белого сердца» – площади Пьяцца Кастелло, на которой стоит Собор Иоанна Крестителя, (в котором хранят Туринскую плащаницу), до площади «тёмных сил» Пьяцца Статутo, где возвышается над миром фонтан Frejus, (с Люцифером на вершине, ещё не низверженным в Преисподнюю, ещё несущим свет), – в течении четырёх ночных часов следовала огромная армия привидений-викингов, кем-то изгнанных из Вальхаллы и призванных Хель…
____________________________________________________________________________________
1. Собственное имя копья скандинавского верховного бога Одина;
2. Слияние. Жертва мне (санскрит);
3. Слейпнир собственное имя коня, сын Локи и Сфадильфари. Подарок богам Астгарда;
4. Фенрир огромный волк, сын Локи и Ангрбоды, второй из детей Локи.
Кроме этих детей у Локи был ещё мировой змей Йормунгард, который не дает земле расколоться, обвивая её, и, вечно держа в зубах свой хвост. И Хель – хозяйка царства мёртвых (греч Персефона) – все они дети Ангборды – великанши и Локи
========== Глава 6. Незнайка на Луне Часть 1 ==========
Машина остановилась у первой ступеньки лестницы. Вышедший встречать гостя, под огромным зонтом, и, потому похожий на гриб-боровик, Руммель неторопливо спустился и встал перед дверцей «Линкольна», пытаясь прикрыть «господина Гувера от непогоды». Тем не менее, несмотря на все старания, директор ФБР существенно пострадал от весеннего дождя. Шерстяная тонкая ткань пиджака цвета маренго моментально впитала льющуюся с небес влагу, а на брюках вместо стрелок появились отвратительные пузыри. В результате, за какую-то минуту, ухоженный, обычно, Джон Эдгар Гувер обрёл самый непрезентабельный вид – да так и переступил порог дома.
Тем временем неспешный во всем старик извлёк из накладного кармана не то ливреи, не то длиннополого пиджака носовой платок и аккуратно принялся промокать и стряхивать особенно крупные капли.
– Ничего страшного, – успокоил он гостя. – Проходите в голубую гостиную. Я подам вам чай и просушу пиджак.
– Двойной бурбон, пожалуйста, – буркнул Гувер, как-то внезапно для себя шмыгнув носом.
Пока слуга направлялся в сторону кухни, Джон оценивающе огляделся, в поисках источника тепла. Камин не горел… над ним показывала дивные голые ноги некая весёлая селянка, работы не то Мане, не то Моне, призывая согреть своим теплом…
Мистер Гувер вздохнул. Он был не силён в искусстве. Буквально через пару минут вернулся с подносом Руммель.
– Прошу вас… Сегодня субботний день, и мистер Амшель не занимается делами. Но раз он пригласил вас сегодня, – слуга особо выделил это слово, – то я посмею побеспокоить его.
Гувер выпил коньяк, допил чай, часы пробили полдень… и, чтобы себя занять, федеральный агент высочайшего ранга принялся изучать корешки книг, расставленных в открытых стеллажах вокруг камина. Дерево полок излучало живое тепло, а сами тома, в тёмных кожаных переплётах с золотым тиснением, выглядели солидно.
Мистер Джон в молодости часто развлекал себя, разглядывая книги, и, пытаясь по ним понять характер их хозяев. По цветным переплётам можно многое понять: тайные мечты и увлечения, некоторые качества характера, обычно, тщательно скрываемые, способности к организации и многое другое. Стоит только посмотреть на подбор книг и их состояние, на расстановку и систематизацию. Но здесь анализировать было практически нечего: вокруг камина была расставлена только тщательно вытертая от пыли библиотека классиков. Причём, было очевидно, что эти солидные художественные произведения маститых авторов ещё никто не открывал после приобретения.
Гувер потянулся за одной из толстых книг, но услышал шаги. Он обернулся в тот момент, когда в гостиную вошёл(!) хозяин. Бывший инвалид, уверенно шагая, прошёл к камину и приветственно кивнул остолбеневшему разведчику, жестом пригласив сесть.
– Сожалею, что вырвал вас из семьи в этот субботний день, – проскрипел он. – Впрочем, вы известный холостяк, а вечно гостящий у вас друг не в счёт. Поверьте старику: заманить в свои сети невинную девушку приятно, хотя они всегда требуют трат, но, возможно, и вы в чём-то правы.
Старик помолчал, пожевал губами и вдруг захохотал. Его голос долетел до плафона потолка, расписанного купидонами, и, последние, вдруг… зашевелились! Подались вперёд, настраивая луки с золотыми стрелами, целясь в самое сердце руководителя Федеральной службы США.
«Тени», – с надеждой подумал Гувер, но ему стало не по себе…
– Как вы знаете, я проиграл партию, – между тем очень серьёзно продолжил старик. – Наш общий друг вызывает уважение. Открыть портал и переправить такое количество людей туда и обратно, поверьте, сможет далеко не каждый. Я был расстроен. Я даже горевал. Но! На своё счастье, мой милый, я умею думать! Пока наш оппонент зализывает раны, (ему понадобится на это время), мы сыграем в поддавки.
Гувер смотрел на этого человека с пергаментно-жёлтой кожей на лице, сплошь покрытой тёмными пигментными пятнами, и думал, что старик, пожалуй, впервые, со времени его знакомства с ним, говорит правду.
Прежнее напряжение ушло, и Гувер, ни с того ни с сего, улыбнулся. И напрасно. Следующее высказывание заставило его поперхнуться и уставиться на собеседника во все глаза.
– Мы станем астронавтами, – услышал он.
В ответ на столь оригинальное предложение, Джон только и смог, что показать на упитанный живот и сообщить:
– Мистер Ротшильд, я бы немного отложил полёты в космос, пока не похудею, конечно. И скажу по секрету, моя работа ничуть не хуже, чем у тех, которые летают над нашими головами в невесомости.
Старик улыбнулся одними губами:
– Ты тоже стал говорить, что думаешь? Нет-нет, мой дорогой, оставь эту прерогативу мне. В конце концов, я самый старый на континенте! И скажу по секрету, правда не приносит счастья никому.
Он отвлёкся и, поискав глазами слугу, предложил:
– Может, ещё кофе?
– Нет, спасибо, – кивнул головой Гувер. Он, по-прежнему, не догадывался, зачем он здесь.
– Меня очень беспокоит Ян, – сухо констатировал старик. – И, пока он вне игры, мы должны использовать эту фору. В США произойдёт не просто Событие. Нам нужна Афера Века! И сделка с русскими…
***
Советский Союз 4 октября 1957 года осуществил запуск первого спутника земли. Спустя три с небольшим года, в 1961-м, в космос полетел Гагарин. Мир испытал настоящий шок. Страна, разорённая войной, и, потерявшая больше 40 миллионов человек, дважды поставила под угрозу престиж капитализма. И всё это безобразие происходило на глазах одного поколения!
Во всем мире у думающих людей одновременно возникали странные мысли, противоречащие основной кардинальной доктрине демократического мира. На практике было доказано, что освобождение страны от религии и капитала приводит к экономическому чуду: грандиозному всплеску науки и техническому прогрессу. Требовалось любой ценой восстановить престиж свободного мира. В начале 1968 года по миру прокатилась сметающая всё на своём пути волна демонстраций и протестов. Пролилась кровь. Чтобы показать своё превосходство, требовалось что-то нереальное, немыслимое и из ряда вон выходящее. Аналитики подсказали – Луна!
***
Маша вывалилась в тёплое нутро родного дома, мягко приземлившись на слабо шевелящиеся тела своих родителей. Обнаруживший путешественников Олладий смог разбудить домочадцев. И, наконец, последним воспоминанием Маши в этот бесконечный день были протянутые к ней руки Бориса Евгеньевича. Потом она поплыла куда-то по коридору, и сон окончательно накрыл девочку мягким пуховым одеялом.
Ночью в Москве наступила оттепель, пошёл дождь, но утро, немного испачканное ранней весенней грязью, выдалось удивительно ясным.
Маша открыла глаза и поднялась с постели. Лес за окном ещё дремал после долгой зимы, хотя деревья уже гнали свои соки от корней. Яркое солнце скользило по ветвям берёз, и они купались в этом ласковом расплавленном золоте, сияя. Дом,словно заколдованный утренней тишиной, молчал.
– Интересно, – подумала Маша, – сколько сейчас времени? Уже ясный день, а близнецы ещё не проснулись…
Пока она, повернувшись к окну, внимательно рассматривала весенние чудеса, напоминая всем своим видом Ксению, с таким же сосредоточенным вниманием изучающую манекенщиц, демонстрирующих новые платья на показах мод, из стены вылезла наглая пушистая кошачья голова. Следом показалось упитанное полосатое тело.
– Привет, – сказала девочка, не обернувшись. – Почему молчат близнецы?
– Спя-я-я-я-ят, не-е-е-е мешаюут, – мявкнуло позади.
– Смотри, Олладий, – строгая Маша погладила прильнувшего к ноге кота. – Мама может наказать…
– Гу-уляет, – буркнул обиженный кот, и за стеной тут же послышались крики, это Чук и Гек открыли глаза, радуясь новому дню.
***
Ксения проснулась рано. Чёрная подружка хотела есть, и женщина, быстро одевшись, выскользнула из дома. Её мохнатая соседка была настолько истощена, что подруга решилась на невероятный шаг. В самом дальнем углу обнесённого высоким забором участка стоял старый дуб. Он мог простоять ещё не одну сотню лет, но прошлым летом был почти повержен ударом молнии.
Ствол был чёрен и мёртв, но корни жили своей удивительной жизнью, не собираясь сдаваться. Ксения тихо подошла к погорельцу и прижалась к смерзшейся за зиму прокопчённой коре.
Через час она так же незаметно проникла в дом. Все спали. Сонная тишина затянула дом и убаюкивала. Посмотрев на Бориса, женщина слегка толкнула спящего и, увидев попытки шевеления последнего, весело сообщила:
– Тебе нужен хороший массаж спины!
– Я, было, решил, что ты меня пожалеть пришла, – охнув, сообщил Кесслер.
– Я могу жалеть – во время массажа, – разъяснила супруга. – Какой предпочитаешь? Классический, тайский, спортивный…
– Чёрт возьми, сделай и то, и другое! Третье тоже не повредит. Наверное…
Жена рассмеялась и толкнула его серое от недавно перенесённого напряжения лицо в подушку.
– Снимай трусы! – Спина супруга выразила протест:
– Э-э-э, а могу я стыдливо прикрыться простынёй?
– О-о-о, у тебя выросло что-то особенное, чего я не видела раньше? – строго спросила Ксения, снимая с поверженного немца последний рубеж обороны. И голос её был исполнен истинного научного интереса, вкупе с готовностью исследовать новые подробности супружеской анатомии, во благо семьи.
– Господи, – искренне вздрогнул муж. – Только, ради Бога, не проси меня поворачиваться на спину…
Ксения скептически взглянула на распростёртое тело и, вздохнув, начала нажимать пальцами на чувствительные точки вдоль позвоночника. Минут двадцать женщина старательно растирала его спину и плечи: разминала, постукивала, нежно поглаживала. А затем, звучно шлёпнув по пятой точке, приказала перевернуться.
Увы, ответа не последовало. Борис спал, как убитый.
– Слабак, – с ноткой сожаления, сообщила жена и отправилась завтракать.
***
С началом эпохи космонавтики, СССР и США практически сразу, после запуска первого спутника земли, стали разрабатывать лунную программу. Спустя пять лет, обеими сторонами была установлена невозможность таких полётов из-за массы возникших технических проблем.
При том, что на разработки новых технологий Конгресс США в 1963 году выделил 25 миллиардов долларов. В 1965 году в Конгрессе было принято решение о сворачивании лунной программы. Зато в начале 1966 года она была опять возобновлена, и в 1967 году с мыса Канаверал стартовал «Аполлон 1» с ракетой-носителем «Сатурн-1Б», на корабле находились трое астронавтов, которые погибли в момент старта. Ракета взорвалась. На неделю раньше межпланетная станция СССР «Луна-12», упала на поверхность Луны. Никто так и не провёл испытаний взлёта-посадки на спутнике.
9 ноября благополучно приводнился в Тихом океане «Аполлон 4», совершивший несколько витков в космосе. На корабле находилась обезьяна с зашитым наглухо задним проходом. К тому времени ещё не разработали космический туалет, и экскременты представляли большую опасность для аппаратуры. Животное погибло от лучевой болезни сразу после приземления.
Параллельно в США начали проводить работы по поиску лунных метеоритов на поверхности США и Антарктиды. Зачем?
Наконец, в начале 1969 года НАСА, без предупреждения, увольняет восемьсот ведущих сотрудников агентства, непосредственно занимающихся лунной программой – всех!
Вернер фон Браун – генеральный конструктор «Сатурнов» – был переведён на должность консультанта и отстранён от фактической работы. Ни его статей, (ни одной!), ни мемуаров, ни дневников, или исследований – никогда никто не публиковал, как при его жизни, так и после смерти. Он проживал со своей женой на закрытой территории в Вирджинии и умер в 1977 году от рака поджелудочной железы.
========== Глава 6. Незнайка на Луне Часть 2 ==========
С вершины холма хорошо были видны песчаный пляж и кромка ласкового в это время года прибоя, (вечная картина, воспроизводящая спокойное биение жизни сотни тысяч лет). Стоящий на бархане мужчина улыбнулся своим мыслям и буркнул: «Сколько пафоса. Но город Илион, также как когда-то Троя, пал. И ты это прекрасно знаешь!». Человек тяжело вздохнул и повернулся спиной к морю, зовущему окунуться в лучах заката. Ему надо было успеть до ночи, и приходилось чем-то жертвовать. Как всегда. Хотя какая жертва – купание? Мелочь.
«Вся моя жизнь из мелочей», – опять заворчал себе под нос идущий.
Он успел и переступил порог старого храма с последним лучом.
Перешагнув через высокий камень-преддверий, на миг застыл, попав из сумерек в черноту, а потом, уверено сделал несколько шагов, остановившись перед невидимой, в этой чернильной темноте, культовой статуей.
Раздался треск, и промасленный кусок тряпки небрежно упал в лампаду.
– На, подавись моим даром, сиятельная Афина Завистница, – раздался гулкий голос, расшевеливший стоячий воздух святилища.
Достаточно примитивно высеченный из камня местным рукоделом образ скривился в тенях, словно Великая Паллада услышала говорящего с ней. Блеснули глаза из шлифованного перламутра.
– Не блести! – голос стоящего у каменных ног быстро взлетал к куполу храма. – Ты тень. У тени нет будущего. А я Вечный, хотя ты, несмотря ни на что, победила, сумев помереть, как когда-то обманом стала первой в споре, с бесконечно плетущей свою сеть Арахной. Я пришёл забрать своё.
После такой пламенной речи человек горестно вздохнул и сел на корточки, прислонившись спиной к каменной сандалии, обутой на огромную каменную ногу, (по чести сказать, изрядно похожую на мужскую). В чаше с маслом, мирно потрескивая, догорела тряпка и, мигнув остатком сотканной изо льна плоти, потухла. В храме воцарилась темнота.
Когда Селена совершила обход по млечной дороге неба, в предрассветной тишине вход на миг заслонила фигура. Споткнувшись о порог, в храм вошла гибкая, как весенняя ветка ивы, девушка в полотняном пеплосе с нехарактерными для этих мест собранными в пучок волосами. Её факел сильно чадил, а тени, играя между собой в догонялки, увеличили маленькую искательницу приключений до размеров стоящей на пьедестале.
Она ступала бесшумно. Не дойдя пары шагов до сидящего на корточках мужчины, девушка, увидев пришельца, остановилась. Помолчала с полминуты, потом кротко спросила:
– Ты кто?
Тот поднял поникшую голову. Несколько секунд неподвижно смотрел на девушку и, наконец, поднявшись, неторопливо начал разминать затёкшие конечности.
Девушка ждала. Тени плясали и переплетались, с огромной тёмной массой стоящего мужчины, в странном безмолвном танце.
– Кто ты? – наконец, повторила она.
Человек хмыкнул, почесал щетину на подбородке и пожаловался:
– Растёт, как сволочь, вроде брил вчера… меня бояться нечего. Паломник. Вот пришёл поклониться сестре Лучезарного Аполлона. А ты служишь ей?
Она кивнула.
Незваный гость наклонил голову и изрёк:
– Чудны дела твои, Отец! Сестра Марсия-флейтиста (1) служит единоутробной. Не боишься остаться голой?
Девушка вздрогнула, но промолчала.
***
После страшной гонки с «бомбой наперевес» отдыхали в лагере. Ян вяло отмахнулся от сытного супа из тушёнки и спал весь остаток дня и ночь. Но и на следующее утро, Илья, надеявшийся на выздоровление, понял, что начальнику только хуже. Кроме заметного упадка сил появились и другие неблагоприятные симптомы. Полковник кашлял. Сухой, громкий, обдирающий горло звук, всю ночь доносившийся из-под одеяла, был слышен всему отряду. Илья твёрдо решил запретить Яну идти самому на лыжах и предвидел смуту. Он даже хотел, чтобы произошла какая-нибудь вспышка возмущения, и надеялся на поддержку морпехов. Но он ошибся. Начальник проявил необычную инициативу. Пошатываясь, и, сгибаясь после каждого шага пополам, от удушливого кашля, он добрёл до лежащего хищной рыбиной тела авиабомбы. Казалось, что этот страшный серо-белый монстр, с маленькой яркой эмблемой на хвосте, вот-вот оживёт, и его тупорылая голова, с полосатым звёздным флажком, повернётся к обступившим его людям.
– Раскрутить. Здесь и здесь, – показал Ян.
Через час из расковырянного и выпотрошенного нутра стальной рыбины была извлечена его гибельная начинка.
– Шестнадцать кг, – удовлетворённо констатировал Начальник особого отдела.
– Повезём мы. Я и Мрак. Этот труп металлический пусть валяется. А вам за нами, и держаться подальше. Радиация, мальчики. Кто хочет стать импотентом? Тем со мной! А остальные голову включите. Илья, не дури!
Говоривший закашлялся и, позвав собаку, уселся в импровизированные сани.
В течение двадцати минут остолбенелые от неожиданности десантники, с высоты холма, наблюдали, как упавший на сани больной, бледный до голубизны, человек, навалился на коробку с оранжево-чёрным треугольником, и, чтобы не выпасть от слабости, из последних сил цепляется за верёвку.
– Майор, – Илья очнулся, только когда его дёрнули за рукав. – Майор, собираемся, ветер идёт…
***
Лёжа на несущихся санях, старательно пряча лицо от иголок ледяного ветра, Ян смог улыбнуться своим мыслям. Он выиграл и эту партию. Но, вместе с удовлетворённым самолюбием, его охватило и совершенно иное чувство, даже не чувство, а бесконечное, глубоко спрятанное отчаяние. Когда, в конце концов, ему не останется ничего другого, как только махнуть рукой и, наплевав на всё, закрыть глаза, раствориться, наконец, уйти в бесконечность? Умереть. Он долго надеялся, что так оно и будет. Сколько раз в смене эпох, теряя друзей и надежду, он верил: давно покинувшие мир Мойры смилостивятся над последним Хранителем и перережут висящую на волоске никчёмную жизнь. Вот и сейчас, прижавшись к ящику со смертельным пожаром, он был готов к любой агонии, способной разорвать это бренное тело. Он давно выполнил всё, что мог.
Сколько ещё мучительно множить опыт, который, многократно повторяясь, отодвигает его единственную мечту? О развоплощении.
***
На ночь остановились. Мрак нашёл небольшую пещеру, скорее даже ледяную трещину среди торосов, но она защитила от пронизывающего ледяного ветра. Ян сильно ослаб. Собака, прокусив консервную банку, фактически воткнула её человеку в лицо, заставив выпить вытекающий сок. Начальник особого отдела вяло сопротивлялся, а потом так и уснул – с этой банкой на лице. Он не слышал, как крепкие зубы откусили кусок металла, как, чавкая, Мрак доел тушёнку и не почувствовал, как огромная собака, со вздохом, легла на него, укрыв своим меховым боком от непогоды.
Солнце взошло. Паломник и пришедшая в храм мирно сидели бок о бок на широком и теплом преддверном камне.
– Мое имя — Астинь.
Сидящий резко повернулся и, без тени улыбки, произнёс:
– Прекрасное лицо, гордый взгляд. Ты из знатного рода, девственница, поклоняющаяся несгибаемой хозяйке этих мест. Кто дал тебе имя несчастной персиянки?
– Я из города женщин. Служу, отрабатывая грех. Каждой из нас выпадает свой жребий. Одна находит мужа. Вторая искупает вину перед нашей покровительницей.
– Ты хочешь сказать, что нескромная каменная деваха любит нетронутых жён?
Странный паломник даже вскочил, негодуя. Пыль столбиками поднялась вокруг ног, и девушке показалось, что на пятках у человека выросли маленькие, возмущённо трепыхающиеся крылышки.
– Мне надо выполнить работу.
Жрица вздохнула. Она не должна слушать симпатичного паломника. Мужчина, с интересом, наблюдал, как девушка подливала масло в лампады, а её восхитительные формы, спрятанные за плотным полотняным пеплосом, представлялись очаровательной тайной, которую не разгадать никому. Правда, если не догадаться заглянуть под полуопущенные ресницы…
…Ян резко открыл глаза. Собака лизала лицо и тихо скулила.
– Мрак, хва. Не сдохну я. Нам с тобой ещё мусор этот выкинуть надо и ребят дождаться. Куда я денусь-то… дай поспать. Ещё часа два можно. Метёт.
«… Солнце только-только коснулось моря, вычертив длинную нежно-розовую дорогу на поверхности синей воды, которая легла персидским ковром от горизонта до песчаной кромки. Астинь вынула из волос заколку, и они рассыпались по мраморным точёным плечам. Её тело светилось, дивным светом лунного камня.
– Ты прекрасна, маленькая дочь древней нимфы, – произнёс паломник, и я посвящаю тебя в жрицы вечно бегущего Бога.
Он скинул с себя одежду и вошёл в тёплые воды.
– Иди ко мне.
– Не делай мне зла, незнакомец!
Она медленно повернулась и пошла к нему навстречу. По её телу беззвучно струилась вода, и море ласкало округлые бока и плоский живот, словно это были не волны, а самые сильные мужские руки… она приближалась к нему легко и плавно, как летящая в толще воды рыба, рассекая воду так же бесшумно, словно сама была морским созданием. А потом её уносило от него подводным течением, совершенно незаметно, но когда эту разлуку замечали оба – они встречались вновь, в безумной круговерти синих вод…».
Ян открыл глаза и смог глубоко вздохнуть.
– Ты опять подарила мне жизнь, – шепнули губы.
Человек осторожно спихнул с себя огромную собаку, кашлянул, потянулся… и, уже без страха и опаски задохнуться, громко сообщил:
– Давай, Мрак, поехали! Нам надо засветло успеть достичь аборигенов. Выкинуть эту гадость нам не удастся, но у нас есть стальная коробочка! Мы ж не капиталисты какие, не нагадим в воды мирового океана… мдя!
***
Гренландская авиакатастрофа произошла 21 января. Экипаж смог покинуть борт. Самолёт упал и полностью разрушился всего в двенадцати километрах от базы. Но на беду, в рамках программы «Храмовый купол», бомбардировщик нёс в брюхе четыре термоядерные бомбы. Во время падения бомбы разрушились и вызвали значительное радиационное загрязнение поверхности острова на достаточно большом расстоянии. В невероятных условиях полярной ночи, (первый восход солнца состоялся только в середине февраля), на морозе до минус пятидесяти, были обнаружены две ядерные боеголовки. В марте – ещё одна. Судьба последней, четвёртой, долго оставалась неизвестной.
До сентября 1968 года, при помощи грейдеров, лёд и снег с обломками водородных бомб грузили в стальные ёмкости и отправляли в Техас для исследования, а затем, на ядерный могильник в Южную Каролину. Нашли всё, даже мельчайшие обломки!
Кроме четвёртой термоядерной бомбы…
Её долго искали. На всю операцию было истрачено в ценах 2010 года около 59 миллионов долларов.
Прошло сорок лет. Общественность узнала содержание всех секретных документов. Самое интересное – 24 августа была обнаружена, в районе горной гряды, и, на значительном расстоянии от разрушенных авиабомб, потеряшка, с регистрационным номером 78252. Она была аккуратно разобрана, и ядерная начинка отсутствовала… состав водородной бомбы являлся одной из самых серьезных тайн США. Видимо, только до августа 1968 года.
_____________________________________________________________________________________
1. Сатир Марсий великолепно играл на флейте. В состязании музы отдали все голоса ему, а не Аполлону. Последний бросил флейту и заиграл на кифаре. Музы, тут же признали победителем в музыкальном соревновании его. Марсий возмутился. И тогда Аполлон приказал повесить его за руки на сосну и заживо содрать кожу…
========== Глава 6. Незнайка на Луне Часть 3 ==========
Только недели через три, после прибытия в Мурманск, Ян почувствовал себя относительно нормальным и сравнительно здоровым. Все эти дни он пребывал в какой-то неведомой прострации – спал, или стоял под горячим душем. Ему казалось, что только вода может смыть с него усталость и радиацию. В конце концов, боль, разрушающая рассудок изнутри, стала вполне терпимой, и он смог сознательно воспринимать окружающую его действительность.
Выдержав весьма навязчивое внимание врачей, начальник особого отдела ухитрился в этом состоянии остаться дома. Присутствовавший во время осмотра Рашид Ибрагимович лишний раз убедился в магическом действии на окружающих убедительного полковничьего взгляда. Эскулапы отступили и ретировались с поля боя, так и не прихватив с собой ловко увернувшуюся от их цепких лап добычу.
И вот, наконец, в первое воскресенье апреля, Ян, барином, выкатился из своей спальни: в шёлковой пижаме и больших пушистых оранжевых тапках. Домочадцы знали, что если бы кому-то удалось распотрошить объёмный гардероб их командира, то, скорее всего, вскоре в «Мосторге» открылся бы новый отдел мужского белья. Однако такой внешний вид руководства был в новинку.
Первыми на сияющие апельсином шлёпанцы налетели близнецы, а затем, уже не торопясь, и, прихватив по дороге горланящих мальчишек за голые пятки, дивной обувью заинтересовалась Милка. Мрак болел, а потому в доме властвовала маленькая шавка, горластая и кусачая.
Илья хотел осадить обнаглевшее и, раскормленное до размеров сардельки, существо, но не успел. Наглое собаковидное создание мгновенно задрало хвост и бойко ускакало в угол, откуда и облаяло всех доступных двуногих, (кроме обладателя дивно-прекрасной пушистой обуви!). Перед начальником Милка благоговела искренне, безмерно и безгранично. И сегодня Обожаемый и Великий лишний раз показал, что это благоговение оправданно – ибо таких ног не было ни у кого!
– Я вижу, вы нашли с ней общий язык? – констатировала шёлковая пижама.
Это, схватив остывающий блин, Ян хихикнул и плюхнулся на диван. Утречко начиналось неплохо во всех отношениях. Пожалуй, только Илья – отец громкоголосого семейства, похудевший за прошедшие недели килограммов на двадцать, обвёл присутствующих растерянным взглядом. Таня, уверенная, что её муж находится на грани нервного срыва, осуждающе посмотрела на нахально хихикающее начальство. Последнее, в свою очередь, тоже рассматривало окружающих, медленно водя головой, как будто пыталось вспомнить лица и имена присутствующих. Собаковидное недоразумение, с жаром, болело за Обожаемого и Великого, азартно мотыляя хвостиком.
Как всегда бывает, в этот не самый лучший для особого отдела час, за окном прошуршала, останавливаясь, машина.
– Удивительное дело, не успел я подлечиться, как к нам на огонёк спешит прекрасный собеседник, – подтвердил, подозрения присутствующих Ян.
– Переодеться бы вам надо, – укоризненно заметил Борис Евгеньевич.
Ян, с любопытством, оглядел подчинённого, посмевшего сделать замечание… и тут же спёр со стола второй блин.
– Хороши! – чавкая, отметил он.
***
Между тем из машины, бесстрашно поставив в весеннюю грязь начищенный до блеска кожаный ботинок, уверенно вышел сам руководитель Комитета государственной безопасности. В ЦК ходили слухи, что товарищ Андропов никогда не спит. «Государство на замке, а ключ от замка на ошейнике у Юрки», – шутил в кругу своих единомышленников Генеральный секретарь, отдыхая с соратниками в Завидово. После охоты каждый получал от него, единолично, отобранный кусок кабанины, или лося. Для «ЮВ» Леонид Ильич всегда уважительно выделял ножку косули. «Мясо нежное, – говорил он. – Для пищеварения легко усваиваемое, полезное. Для наших «Органов», особенно». И охотники поднимали заздравный тост за доблестную государственную безопасность.
Одетый в неизменное двубортное драповое пальто, Юрий Владимирович напоминал сидящего в плотном панцире рака. Очки на жёлтом пергаментном лице, выдававшем в нём «почечного» больного, делали из него сурового страдальца, ждущего, когда его, наконец, кинут в этом панцире в кипяток и кожа начнёт слезать с него длинными полосами.
Пройдя в дом, он встал между двумя апатичными охранниками в открытых перед ним настежь дверях и негромко спросил:
– Можно войти? День воскресный, не рабочий…
Ян, взмахнув ногами, как литаврами, вскочил и, подпрыгнув на месте, радостно вскричал:
– После того, что вы сделали со мной, мне ли не жить!
На минуту в помещении воцарилась тишина, но тонкие губы пришедшего разошлись, обнажив оскал желтоватых зубов, и глаза непримиримо блеснули:
– А вы всё шутите, товарищ полковник? Рад. Мне докладывали о вашем недуге. Заметно… Голова беспокоит, или всё-таки по случаю выходного дня радость?
– Ну, даже если меня казнят, есть множество способов отплатить сторицей, – хихикнул обладатель редкой одежды. – Садитесь к нам. Блины – чудо! Удивим!!!
Андропов медленно разделся и, вяло махнув рукой, указал всем на дверной проём. Команда покосилась на начальство в апельсиновых тапках. Начальство кивнуло. Народ потянулся на выход.
– Карманная команда? – язвительно поинтересовался глава КГБ.
Эпатажный полковник будто не услышал колкости:
– Минеральной водички? Чайку?
Руководитель самой властной структуры огромной страны очень медленно опустился в мягкое кресло и, более-менее устроившись в нём, глубоко вздохнул:
– А я ведь по делу…
– Угу, – хмыкнул разливающий чай хозяин. – К нам едет Дэвид Рокфеллер, а вас Косыгин на чай не позвал. И не позовёт, не надейтесь. Объегорила нас Америка. Радуемся. Вот я пижамку по случаю имею. И вам советую приобрести. Товары капиталистические – яркие! Правда, пачкаются быстро и после стирки цвет теряют, зато как поначалу-то блестя-я-ят…
***
Весной 1968 года директор Совета по международным отношениям при правительстве США повторно посетил Москву с неофициальным визитом. Познакомившись с новым руководством СССР, пришедшим на место скинутого Хрущёва, он был сильно удивлён. Отчитываясь, господин Рокфеллер неоднократно указывал на нижайшую степень образования, бескультурье и, (буквально), «убогий умственный уровень» Политбюро.
– Эти дураки надели сапоги Сталина! – говорил он. – Да в них и утонули…
Именно при помощи Джона Рокфеллера, (младшего), трижды посетившего Страну Советов, янки смогли успешно решить сложносочинённую авантюру, которая привела их к укреплению капитализма и сильно поспособствовала развалу Социалистического лагеря. Деньги, выделенные на Лунный проект, оправдали себя сполна…
***
Утро пятого апреля, понедельника, не радовало солнечными лучами. В узкие, ещё не вымытые после зимы, прямоугольные просветы разделённого рамой окна падало мало света, и потому, мрачный кабинет казался ещё более зловещим, чем являлся на самом деле.
Рашид Ибрагимович, прочитав несколько сложенных в аккуратную стопку документов, снял очки и поднял на сидящих глаза. На стремительно седеющей в последнее время голове топорщились от напряжения короткие волоски стрижки «полубокс». Генерал тщательно сморщил лоб и ждал, когда руководство изречёт своё веское слово, и ему понадобится какое-то время на принятие решения. Начальство молчало, пребывая в том же ожидании. Наконец, раздалось ёрзанье и скрип отодвигаемого стула.
Рашид Ибрагимович бросил на типа, посмевшего здесь скрипеть, умоляющий взгляд и встал для доклада, а сидящий Андропов посмотрел вопрошающе. Оба молчали.
– А давайте почитаем сие эссе вслух! – наконец, услышали оба, (и оба, несмотря на ожидание чего-то подобного, вздрогнули). А небезызвестный своим хамством, начальник особого отдела, откашлявшись, начал:
– В штате Теннеси единичным выстрелом в шею был убит Мартин Лютер Кинг. Ну, это не интересно. Ща все покричат «ай-ай». Права чернокожего населения будут расширены и, наконец, геноцид в Штатах прекратится. Короче, погиб не зря!
Андропов медленно снял очки.
Как ни удивительно, лицо его сразу сделалось моложе, и даже сурово сжатый, мало улыбающийся рот как-то разгладился.
Ян отвлёкся. Посмотрел на Худоярова и кивнул:
– А вы что стоите, Рашид Ибрагимович? В ногах правды нет…
Худояров поперхнулся и грузно сел. За столько проведённых вместе лет, он так и не смог привыкнуть к абсолютному неуважению Яном начальства.
– Вот кто вас воспитывал, Ян Геннадьевич, – на правах старшего по возрасту, со вздохом, спросил его он.
– Улица – вот мои университеты, – тут же услышали сидящие генералы. В глазах полковника метался смех…
– Продолжаю. С мыса Кеннеди вчера в семь утра по среднеамериканскому времени был запущен беспилотный «Аполлон-6». Это второй испытательный полёт ракеты-носителя «Сатурн-V». Тут много чего технического понаписали, но смысл понятен. Упал «Аполлон» в синие воды Тихого океана. Обнаружен кораблем «Окинава». Да и не потянет он, ни при каких обстоятельствах…
– Почему вы в этом уверены? – поинтересовался Андропов.
– В 1964-м был создан лунный модуль, но после нескольких безуспешных попыток, так и не взлетел над поверхностью земли… у Штатов нет самолёта с вертикальным взлетом и, надеюсь, что наш «ЯК-141» ещё какое-то время останется Государственной Тайной…
– Вы уверены, что ЦРУ затеяли авантюру?
– На этот раз не ЦРУ. Они не способны на такую игру. Нас сейчас покупают. Мы, в данный момент, продаемся, и по-крупному. Рокфеллер – всего лишь посланник.
– Позвольте полюбопытствовать, кто же его к нам послал?
Ян аккуратно положил листок на другие такие же. Собрал из них маленькую стопку. Помолчал с минуту. Вздохнул и начал:
– От многих знаний много горя… вы готовы меня выслушать?
В кабинете похолодало.
Рашид Ибрагимович замер, но его правая рука при этом, (сама), подвинула к себе белый лист, и генерал, взяв ручку, бездумно вывел на нём жирную двойку, потом обвёл ее кружком и перечеркнул…
Юрий Владимирович надел очки, посмотрел на полковника как-то осуждающе-грустно, словно ждал от него совсем другого ответа и безнадёжно надеялся, что услышит его…
Начальник особого отдела, при этом, поднял глаза на добрую улыбку вождя мирового пролетариата, рассматривающего собеседников из висящего над Андроповым портрета, а затем бодро начал:
– Я бы вернул Феликса… этот картавый сильно смахивает на одного моего знакомого за океаном.
Мужчины вздрогнули и побледнели.
– Не забывайтесь! – Андропов редко повышал голос…
– Да какое там, наоборот, вспомнил. Хорошо хоть не к ночи помяну. Надо бы чаю попросить… итак, полгода назад стало известно о создании нового «траста» между Ротшильдами и Рокфеллерами. Официальная версия гласит: семьи объединились, с целью выживания в волнах будущего экономического кризиса. Но господа слили не больше сорока миллиардов долларов. Это крошечная сумма для двух семей. Для справки: совокупное состояние Ротшильдов давно перевалило за четыре триллиона долларов, ну, у Рокфеллера, наверное, на полтриллиона меньше… возникает вопрос: с кем собрались воевать уважаемые семьи? Или, если им не с кем воевать, кто, приказал создать траст… и для каких целей?
– И для каких? – перебил Антропов.
– Передадут лет за пять СССР. Помогут нам.
– Зачем?
– Мы не заметим липовых полётов на Луну. И не увидим, как капиталисты раскачивают Варшавский договор…
– Но это же глобальное предательство, – не выдержал Худояров.
– Нет. Это прогресс… мировой прогресс.
– И что вы предлагаете?
– Ждать. Смотреть. Не торопиться и не делать глупостей. А Худояров с семьёй поедет в Лондон, и Илюшу моего захватит…
На какое-то время воцарилось молчание, а затем Рашид Ибрагимович, с плохо скрытым ужасом, посмотрел на руководителя КГБ и растерянно произнёс:
– Так я старый совсем, и языка не знаю…
– Вот и выучите, – ни с того ни с сего, произнёс Юрий Владимирович, тоже не ожидавший от себя такого непродуманного решения.
Уходя, Ян повернулся к растерянному Андропову и, уже стоя в дверях, сказал:
– Вы не спросили меня о главном. Кто?
Дверь закрылась, оставив человека, сидящего под портретом Ильича, в одиночестве.
========== Глава 6. Незнайка на Луне Часть 4 ==========
После памятного разговора прошло несколько месяцев, и спустя это (достаточно продолжительное!) время Рашиду Ибрагимовичу стало казаться, что катастрофа, связанная с его отъездом в Европу, оказалась мистической. Даже в самой мысли таилось нечто неподвластное разуму, а потому генерал Худояров постарался об этом забыть и, будучи в отпуске, с большим удовольствием посетил с женой Сочи, где, насытившись в санатории «Россия» разнообразными ощущениями от грязей, ванн, массажа и моря, расслабленно вернулся в Москву.
Прибыв на работу, он не торопясь поднялся на лифте и спокойно вошёл в отдел.
Кабинет ещё прогревало, сквозь недавно вставленные новые рамы, осеннее солнце…
Но, не успев открыть дверь, генерал каким-то третьим чувством ощутил надвигающуюся катастрофу. Бессменный адъютант Саша проводил его отсутствующе жалостливым взглядом, а передав папку с грифом «СС-ОП», почему-то забыл предложить чаю.
Однако Рашид Ибрагимович не успел преобразовать предчувствие в складную мысль, потому что за его рабочим столом, в его кресле, сидел Олладий. На шее кота красовался галстук-бабочка. Рядом, изображая дворецкого, стоял Ян. Он поднял взгляд на вышедшее с отпуска начальство и произнёс:
— This is a bow-tie. (1)
Худояров вздрогнул и произнёс:
— Засранец!
Затем признавший себя вышеназванным (хотя слово это вылетело совершенно непроизвольно и было направлено скорее на кота, чем на хозяина) широко улыбнулся и выудил из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет «Camel», поставляемых в страну строго по линии КГБ и предназначенных исключительно для личного потребления генсека. Каким образом у пронырливого полковника оказались эти сигареты, было непонятно. За столько лет совместного знакомства Ян ни разу не был уличён в воровстве. Неторопливо поднеся зажигалку к лицу, он закурил и, вдохнув никотина, с плохо скрываемым наслаждением произнёс:
— Какие будут пожелания, сэр? Овсянки? Галет?
— Ты ж не куришь? — продолжил слушающий и не слышащий Худояров.
— Прррривыкаааает…
Это вставил свои «пять копеек» Олладий…
***
В течение следующего часа Рашид Ибрагимович был вынужден услышать от авантюрного подчиненного, как подлые американские агенты активно комплектуют из эмигрантов —диверсантов. Доблестная контрразведка не успевает ловить говнюков, а потому «исключительно ради спортивного интереса» «Управа» направила год назад в Лондон майора Лялина.
Перед «этим парнем из глубинки» была поставлена серьезная задача — подготовить пару диверсий в Великобритании на случай начала третьей мировой.
В результате весной 1970 он был принят на должность старшего инженера торгпредства с приказом подготовить план диверсий в портах Соединённого Королевства. Лялину в помощь передали агентурную группу из четверых армян-киприотов, привлечённых в разведку на идейно-денежной основе. И майор включился в работу!
Во время рассказа начальник особого отдела размахивал руками, жестикулировал, кривлялся, и в конце повествования окончательно замороченный генерал начал жизнерадостно смеяться и вставлять свои анекдотические реплики, почерпнутые из большого жизненного опыта.
— Все бы ничего, — сгоняя с колен виртуального кота, продолжал тем временем Ян… — Да женский коллектив не принял Томочку Лялину. А она, окончательно поругавшись из-за разбитого во время праздника раритетного посольского сервиза «Веджвуд», вынуждена была отъехать на историческую родину, оставив мужа в одиночестве. Майор, как истинный му… в смысле, как истинно любящий муж, не выдержав разлуки, запил.
Зимней влажной лондонской ночью он возвращался за рулем автомобиля домой и был остановлен усомнившимися в его вменяемости полицейскими. Мужик немного протрезвел и тут же, как настоящий приду… в смысле, примерный добропорядочный советский гражданин потребовал консула. Если бы консул в этот роковой час тоже случайно «не принял на грудь», то ничего бы не произошло, но он спал, не ведая о скорой собственной высылке и международном скандале.
Генерал отсмеялся и, глотнув, наконец, принесенного чая, строго спросил:
— Ян Геннадьевич, это что, серьезно?
Ян улыбнулся, пожал плечами и философски заметил:
— Бывает….
Потом встал с дивана, неопределенно развёл руками, словно этот вопрос был обращён не к нему, а к портрету на стене, и с соболезнующим вздохом резюмировал:
— Окончание истории сам дочитаешь. Сейчас полпосольства в «нон грату» определят, вакансий хоть с хлебом жуй. Мы все эвакуируемся. Я решил, что из-под крыла королевы-матери как-то легче и интереснее махать руками на мерзких буржуинов… А?
***
История с незадачливым шпионом закончилась трагически.
Пока консул отсыпался в посольстве, британская МИ-5 поговорила с перепуганным майором, который недолго думая дал согласие на работу в МИ-6. Через несколько дней над нарушителем состоялся справедливый британский суд, и его должны были выслать. Однако Лялин пропал. Или наоборот, не пропал? Незадачливого диверсанта не посадили, а, наоборот, заботливо вывезли в глубь страны, обеспечив жильем и собственным поваром. За такие благодеяния он сообщил, как в час «Х» с группой армян должен был затопить лондонский метрополитен и разбросать отравляющие капсулы в государственных учреждениях.
Новость громыхнула не хуже предполагаемого теракта! Все газеты раструбили «о зловещих планах Москвы». 24 сентября Форин-офис объявил о высылке из страны 105 (20%) человек из посольства СССР, обвиняемых в шпионаже. Москва выслала те же 20% сотрудников. Майор Лялин умер в 57 лет от цирроза печени, связанного с хроническим алкоголизмом, в 1995 году, но дело его живет и очередной «Новичок» сеет ужас среди добропорядочных британских подданных.
***
«Ртутный термометр очень нужное при повышенной температуре средство, но стоит его разбить — в доме поднимается крик, все боятся отравы. То же самое относится к уксусу и крысиному яду…», — неторопливо размышлял Борис, с некоторым ужасом наблюдая метания всей команды особого отдела: «Эвакуация какая-то…»
Наконец, его растерянность заметила жена.
— Сядь и не мешай, — немедленно приказала она.
— Куда?
— На диван!
— Не сметь садиться на диван! Диван готов к транспортировке! — Ян даже подпрыгнул от возмущения. — Мы с Телициным полночи паковали, а твой муж своим задом мигом все испортит.
— У моего мужа в заду нет шила!
— А может, надо проверить?
К растерянному немцу тихо подошла грустная Елена Дмитриевна. Она присутствовала при переселении, но по собственному решению оставалась в Москве.
— Пойди, погуляй с мальчиками…
Прозванные за громкие голоса, непоседливость и непослушание Чуком и Геком товарищи мигом выкатились в осенний лес.
— В Лондоне будем жить в своё удовольствие, — начал Чук.
— Курить? — поинтересовался у брата Гек — Надо стащить сигареты у тети Ксени, папа свои папиросы прячет…
— А я все слышу, — вставил свою фразу в братский разговор Борис.
— Да мы поделимся, не переживайте, — хором ответили близнецы.
Они расположились в глубине леса на коряге, и Кесслер, чтобы как-то занять непосед, стал рассказывать мальчишкам о скорости звука, чёрной материи и английских известных ведьмах.
— Откуда он столько знает? — внезапно восхитился один из мальчишек, обратившись к брату и совершенно игнорируя присутствующего Кесслера.
— Так у него жена ведьма, а он вампир…
Несколько выбитый из колеи такой детской незамутненностью, Бернагард закашлялся и сообщил:
— Как вы догадались, что я вечно живой? Я всего лишь люблю пить кровь, она вкусная, солоноватая и с металлическим привкусом…
Близнецы притихли. Поблестели глазками… помолчали… затем Пётр (который Чук) уверенно сообщил, обратившись к брату:
— Я не верю в вампиров! А ты?
Более обстоятельный Павел поразмышлял минуты две и очень тихо произнёс.
— Есть. Сидит вон. Жена-то ведьма…
Тут возмутился Борис:
— Мальчики, ну как же вам не стыдно! Вы же взрослые…
Братья встали с брёвна и, дружно взявшись за руки, словно услышав внутреннюю команду, тихо пошли в сторону дома. Кесслер хмыкнул: «Все-таки есть нечто, способное утихомирить засранцев».
***
В 1971 году Советский Союз «всерьез и надолго» начинает дружить с США. Американцы толпами едут в загадочную страну диких бурых медведей, словно не было никогда 25 лет холодной войны.
Стремительно, словно боясь опоздать, подписываются: договор по ПРО, договор ОСВ-1, договор по охране окружающей среды, договор по обмену медицинскими знаниями. Уже через два года во всех областных городах стоит рентген фирмы «Siemens». Появились соглашения по товарообороту, о сотрудничестве в области науки и техники, по совместному изучению истории и культуры и многие другие.
Отдельно во всей своей красе стоял договор о совместном изучении космического пространства.
На удивление незамеченным - среди этой вакханалии дружбы и любви! - в СССР прошел запуск автоматической станции Луна-18, которая благополучно достигла нашей соседки. Луноход даже проехался по ее поверхности. Еще случился вывод ракетой-носителем на орбиту сразу восьми искусственных спутников. Об этом восхищенно, не скрывая зависти и удивления, писал весь мир. В НАСА же был объявлен реальный траур. В первый понедельник сентября, на праздник труда, объявили, что ежегодно выплачиваемая праздничная зарплата, выдаваемая всем сотрудникам ко дню Благодарения, выделена не будет.
К чему бы это, в стране, смело прогуливающейся по лунной поверхности?
Правда, как только «Пепси-кола» начала строительство завода по производству вышеуказанной жидкости под Новороссийском, Советский Союз свернул программу строительства ракеты Н-1 и забыл о спутнике Земли. Зато мы получили американские новейшие самосвалы и бетоносмесители, стали строить мощнейшие газо-и нефтепроводы в Европу, и закупать, по нереально дешёвой цене, зерно. Вопрос в другом — стоило ли все это наших невероятных успехов в науке и технике?
Но в СССР теперь шли составы станков, автомобилей, бурового оборудования, надо же чем-то жертвовать!
Обратно осенью 1972 года из Москвы в Дьепп, а дальше паромом через Па-де-Кале в Портсмут, также пошёл локомотив — шесть пломбированных вагонов с дипломатической почтой. Правда, в ведомости доставки стоял не адрес посольства СССР, а Марилебон, Уэлбек стрит 36 — частный особняк, расположившийся рядом со старым православным храмом Успения Пресвятой Богородицы, что на севере Венстминстера. На оконной стене старого храма, взирающего на вход в особняк напротив, изображён Спаситель и, несмотря на отсутствие реставрационных работ, поражающая яркостью красок надпись: «Придите ко Мне вси труждающиеся и обремении…».
———————
1. Это галстук-бант. (Англ)
========== Глава 6. Незнайка на Луне Часть 5. Эпилог, готовый стать прологом… ==========
Два джентельмена, в гетрах и толстовках, удобно устроившись на скамье ,ожидали встречи. Наконец, показался карт неспешно перемещающийся вдоль берега океана к полю — третий партнёр по гольфу помахал рукой ожидающим…
Над темно синей водой поднималась легкая вуаль тумана,который не мешал сидящим хорошо видеть как каменистый берег залива извиваясь вклинивается в городскую черту мегаполиса, и там, благодаря заботливым рукам архитекторов превращается в прямую линию, уходящую за горизонт.
Невероятный, почти лечебный воздух, пронизанный запахами йода от водорослей прибитых штормом, словно желе вливался в легкие, радуя грудную клетку. Море неспешно шумело прибоем, проталкивая белые шапки пенных барашков поближе к галечному пляжу.
Часа три играли. Наконец, приехавшийпоследним джентельмен сделал второй удар по четвёртой лунке и недовольно проследив, как мяч повторно застрял в песке, окончательно загрустил, качнул головой и бросил биту в сумку.
— Совсем нет сил, — расстроился он. — Господа, Вы не возражаете если я подожду следующие пять лунок на лавочке?
Игроки все поняли и быстро свернув игру присоединились к отдыхающему на природе.
***
— Садитесь, садитесь, господа. Здесь только море и ветер. Я даже могу надеяться, что здесь нет ушей, способных случайно услышать нас.
Океан за спиной сидящего заворочался и усилил шум прибоя.
— А не плохое место, этот гольф-клуб, — заметил один из подошедших джентельменов. — Я возьму его на заметку.
Уже сидящие на скамье дружно вздохнули и старший джентельмен позволил себе слегка изменить разрез рта. Изобразив улыбку он отметил:
— Значит это больше не безопасное для наших встреч место…
Второй вдруг сделал глубокий вздох и захохотал. Земля качнулась.
— Младший всегда берет то, что осталось…
Подошедший скривился:
— Давайте перейдём к делу. Мне надо на самолёт. Там ( он показал рукой за горизонт) меня терпеливо ждут незаконченные дела.
— Многим не терпится, мой дорогой, но все терпят! — одернул его тот, кто пришёл последним.
— Я, не все, мой уважаемый брат…
— Отрадно, что за столько лет, ты продолжаешь так думать…
— Хорошо, я могу спросить по другому. Вам, известен план павшего?
— У него тоже в запасе Вечность. Игра не может быть окончена.
— И Молодость, господа, и молодость…, — в голосе говорящего сквозит удушающая пустынная духота и рокочет гром.
— Его идеи всегда опасны. Но мы на страже и равенство не может быть нарушено.
Собравшиеся повздыхали.
Если не считать одного двух не совсем глупых аналитиков в ЦРУ их усилия по остановке распространения красной волны прошли незамеченными. Да и сами господа просто пожали друг другу руки и тихо разъехались.
Господин «Запад» к себе в особняк на берегу моря, в котором он вёл наблюдение за развитием мира, коротая время за шахматами с бессменным Руммелем; господин «Юг», в Германию — он любил биржевые сводки и с 1585 года руководил Франкфуртской фондовой биржей; а «Восток», всегда оставался в тени, потому что всем известно, что «Восток дело тонкое», поэтому он просто отбыл…
Люди, или боги продвигающие прогресс и не замечающие за ним человечество?
***
В начале 1973 года деревянный дом в Тропарево сгорел и за каменным забором теперь видно пятиэтажное кирпичное здание, принадлежащее службе государственной безопасности. Особый отдел возглавили другие люди.
Страна стала активно продавать свои ресурсы и покупать технологии. Перестав развиваться, она перестала существовать. Но, никогда нельзя ставить точку, потому что СЛИШКОМ большая страна, не может погибнуть, ведь ее любит Молодость…
