Кожа на ладонях моих рук стерлась практически до мяса. Подошва ботинок скользила все лучше и лучше, словно, пока я полз вверх, кто-то смазал шахту жиром. Я подумал было ухватиться за лестницу, но тут же отбросил эту мысль. Падая, я набрал неплохую скорость, и если бы я ухватился за перекладину то, вероятнее всего, оставил бы на ней свои руки.
Я перестал сопротивляться. Наконец-то можно отдохнуть. Я знал, что лечу камнем вниз, но мне представилось, что я лежу на мягкой кровати. Мои ноги и руки отдыхали после напряженной работы.
Наконец, пришло время приземляться, и я рухнул на металлическую поверхность вентиляционной шахты. Боли я не ощутил, возможно, из-за шока, но что-то подсказывало мне, что ходить я больше не смогу.
И я был прав.
Я попытался подняться, но тут же упал обратно. Я провел рукой по правой ноге и обнаружил, что чуть выше колена торчит моя родимая кость, а ляжка вздулась, так что брюки стали мне в облипку.
Я схватился за перекладины и попытался подняться вверх на одних руках, но преодолев пару метров, снова рухнул вниз. Вот теперь я почувствовал боль, и почувствовал каждым атомом своего тела.
Мой крик боли и отчаяния заполнил вентиляционную шахту и еще долго я слышал уходящее вверх эхо.
Спустя полчаса агония немного отпустила меня, и, пошарив руками по сторонам, ведь к темноте глаза еще не привыкли, я обнаружил, что шахта уходит горизонтально в бок.
«Ну что ж, поползу туда» – подумал я и медленно, словно улитка, двинулся дальше.
***
«Кажется, я достиг дна» – думал я, подтягивая туловище одними руками, так как ноги жутко болели. – «Оно и не удивительно. Упасть с такой высоты и отделаться переломом ног. Да меня, как и Григоренко, хрен убьешь».
Я засмеялся, но тут же перестал, так как от смеха в ноги ударила боль, словно в них вонзили пятьдесят ножей одновременно.
Полз я очень долго, отчасти из-за того, что приходилось работать одними руками. Глаза вновь начали привыкать к темноте. Через несколько метров я подполз к очередной решетке, чуть было не пропустив ее – настолько слаб был свет, идущий из помещения.
– Похоже на тюремную камеру, – прошептал я и толкнул решетку. Она с легкостью поддалась, но внутрь я не полез.
«Пойду посмотрю, что там дальше».
Но, преодолев еще несколько метров, я уткнулся головой в стену. Пошарил руками по сторонам – тупик.
«Чертов тупик. Неужели, тюремная камера – это все, что мне оставила судьба?»
Ползти назад было еще тяжелее, развернуться в таком стесненном пространстве без ущерба ногам я не мог. Отталкиваясь назад, превозмогая дикую боль, я дополз до входа в камеру. Пот крупными каплями стекал с моего лба.
Я заполз внутрь помещения, напоминающего тюремную камеру. Да! Несомненно, это была она: койка, решетка на окне, железная дверь со створкой посередине, одинокий унитаз и раковина.
– Ну, лучше чем ничего, – я подполз к двери и постучал, – Есть кто-нибудь?! Вы меня слышите?! – Крикнул я и прислушался.
Не услышав ни звука за дверью, я постучал еще раз.
– Мне нужна помощь, у меня открытый перелом!
В ответ – тишина.
Через какое-то время в самом низу двери открылась еще одна створка, которую я сначала и не заметил, через нее кто-то просунул тарелку с какой-то баландой. То была овсяная каша, а сверху лежал ломоть черствого хлеба.
– Вот те на…У меня кровотечение! Мне его кашей останавливать что-ли?
И вновь никто мне не ответил.
Тогда я взял тарелку, и, попробовав на вкус содержимое, с силой швырнул ее в стену.
Пока каша стекала со стены, я, выругавшись, заполз на кровать, используя только руки, и перевернулся на спину.
– Здесь хотя бы кормят…
Я снял рубашку, разорвал ее и перемотал ногу чуть выше перелома. Лежа на кровати и глядя в окно, за которым, казалось, не было ничего, кроме непроглядной тьмы, я погрузился в полубессознательное состояние.
Ты ведь понимаешь, что ты бы никогда не смог убить его?
«Ни черта я уже не понимаю».
Таким образом, ты бы не смог получить эту должность. Понимаешь?
«Нет. Не понимаю. Мне плевать».
Нет, тебе не наплевать. Слушай сюда. Такие как он всегда будут впереди тебя, как бы ты не рвал свой зад.
«Ой! Заткни свою пасть»…
***
Так я и лежал, беседуя с самим с собой, бесконечно долгие часы, а может быть даже вечность, пока не услышал топот. Топот и гомон людей за дверью. Они нашли меня. Они бежали сюда, чтобы расквитаться со мной. Они стучали в дверь. Они топали. Что-то говорили. Каждый из них говорил что-то свое. Невозможно было различить, что
