Тот, кто утверждает, что любит детей, нагло врёт. На самом деле, любят исключительно своих, чужие же, всех раздражают. Иначе, как ещё можно объяснить поведение воспитателей, врывающихся в комнату между пятью и шестью утра, резко включающих свет и орущих ненавистное слово «Подъём!» так, что тут не только ребёнок проснётся, но и мертвец из гроба восстанет. И ладно бы, такого отношения удостаивались лишь подростки, шумные, прыщавые, нескладные, а некоторые ещё и вонючие. Но нет же, нервные бабы таким же образом обращались и с малышами. Зато собственных отпрысков зацеловывали до смерти, вытирали их сопливые носы платочками, хвалили и постоянно справлялись: « Ты не замёрз? Кушать хочешь?». Тьфу! И не то, чтобы я завидовала, нет! В конце концов мне было уже четырнадцать, и завидовать, желая для себя всяких телячьих нежностей довольно глупо. Меня больше выводило из себя человеческое двуличие. Ну ладно, орёшь на нас, так ори и на своё чадо. В конце концов, оно у тебя более капризное, более изнеженное и отнюдь не покладистое.
Обо всём этом я размышляла, ковыряясь в серой, душно пахнущей полуостывшей манной каше, нашпигованной склизкими комочками, с жёлтым маргариновым пятном в центре. Стены с отвалившейся в нескольких местах штукатуркой, зудящие прямоугольные люминесцентные лампы под тёмным потолком, тревожный синий свет морозного утра, робко брезжащей в узкие, мутные оконца. Как же всё это надоело, до тошноты, до отвращения к самой себе, к своей ничтожности, к своему бессилию. Кто я? Сиротка -хромоножка, никому не нужная, живущая на планете лишь благодаря милости императора. Ничего не умеющая, ничего не знающая, ничего не способная изменить ни для себя, ни для сестрёнки.
– Именем императора! – грянул зычный мужской голос, и звуки, наполняющие столовую, смолкли. Воцарилась напряжённая. Страшная тишина.
Мы повернули головы в сторону голоса, и скользнув взглядами по трём мужчинам, облачённым в чёрные плащи, тут же съёжились. Все, даже неуправляемые хулиганы и наглые, острые на язык спорщики и болтуны.
Да что там говорить о нас? Сам директор, примостивший своё приземистое круглое тельце рядом с плащами, стоял бледный, потный, то и дело почёсывая лысую макушку, что являлось свидетельством крайнего возбуждения и волнения.
А один из плащей продолжал грохотать:
– Именем императора, сегодня среди воспитанников детского дома будут проводиться тесты на наличие аномальных способностей.
Кто-то всхлипнул, кто-то заскулил, кто-то втянул голову в плечи, инстинктивно стараясь казаться незаметным. Тестов боялись все. Ведь если результат окажется положительным, директору детского дома инквизиторы выдадут светло-зелёную справочку. И эта справочка будет храниться в сейфе до той поры, пока несчастному воспитаннику не стукнет восемнадцать. А потом, за беднягой вернётся инквизиция, и как бы он не просил, не умолял, заберёт его на проклятый остров, откуда не возвращаются.
Тесты проводились каждые два года, и как только наступал день икс, всех обитателей детского дома трясло, словно в лихорадке. Дети прятались по чуланам, углам и туалетным кабинкам, забивались под кровати, однако, их всё равно находили и волокли на тестирование.
– Данила Молибден, сегодня вы достигли своего совершеннолетия. И так, как являетесь носителем аномальных способностей, обязаны пройти с нами, – плащ говорил тихо, но мощно, а в моей, затуманенной страхом голове, метался неуместный вопрос о том, почему инквизиторы скрывают свои лица под тенью капюшонов?
Молибден с демонстративной медлительностью отложил ложку, отодвинул от себя тарелку с недоеденной кашей, встал и направился, но не в сторону инквизиторов, а к девчачьим столам.
– Молибден! – просипел директор, становясь ещё бледнее. – Ты слышал, что тебе сказали?
– Если вы не подчинитесь, нам придётся применить силу, – ровно, как по писаному проговорил плащ.
Все испуганно зашептались. Однако, Молибден, тот же Крокодил, тот же хулиган и вор, тот же красавчик и объект обожания всей женской половины детского дома, от малышек до молодых воспитательниц, не испытывая никакого страха солнечно улыбнулся, словно в столовую вошли не инквизиторы, а его давние приятели.
– Спокойно ребята, – произнёс он, делая упреждающий жест рукой. – Я всего лишь хочу попрощаться с любимой девушкой.
Теперь все девчонки, включая и меня, застыли в ожидании. Каждой хотелось быть девушкой солнечного Молибдена, каждая писала его имя в своей тетрадке, каждая посвящала ему стихи. Однако, местная звезда светила всем одинаково. Ну может, и не совсем одинаково, кого-то щипала за выпуклое место, кому-то делала комплименты, меня же опекала. Приносила ворованные конфеты, защищала от других мальчишек.
Ленка-раскладушка поправила чёлку, Наташка расплылась в предвкушающей улыбке, Иришка смущённо опустила глаза, а Зойкины щёки вспыхнули так, что на них можно было бы подогреть остатки манной каши. Я же
