Печаль поселилась в доме Дровосека в последних днях уходящего года. Кай – единственный сын Дровосека, только летом успевший достичь десятилетнего возраста – лежал возле маленькой печки и медленно угасал. День ото дня ему становилось всё хуже и хуже, он едва шевелился под тяжёлым одеялом, которым его укрывал Дровосек, отказывался от еды и всё больше молчал. Хворь набросилась на мальчика совершенно внезапно и сразу подчинила себе его худосочное тельце, Кай чахнул на глазах, и всё труднее становилось Дровосеку разглядывать в мутнеющих глазах сына искру узнавания. Его сын уходил, медленно таял под гнётом неизвестной болезни, а Дровосек был бессилен ему помочь.
Приглашённый из города лекарь долгое время разглядывал лежащего без движения и исхудавшего Кая, но в итоге лишь сумел пробормотать, что никогда прежде не сталкивался с подобным. После своего ухода он оставил Дровосеку склянку с целительной микстурой, которую Кай с большой неохотой проглатывал, но при этом в его состоянии не наблюдалось никаких изменений.
Отчаявшийся Дровосек совсем забросил свой топор и уже не ходил каждый день в лес на промысел. Он не отходил от лежащего возле маленькой печки сына, отлучаясь разве что в сарай, где ещё с осени имелся заготовленный запас дров. Дровосек сжигал древесину в больших количествах, внутренности его домика были хорошо натоплены и там совершенно не оставалось места для холода, но всё равно Кай дрожал под тяжёлым одеялом, лишь сильнее впадая в страшное подобие бездвижной спячки.
Как бы не крепился Дровосек, как бы не старался приготовиться к грядущему, всё же в последний день декабря, когда природа за окном готовилась оставить за спиной старый год и перейти в новый, Кай испустил слабый вздох и умер. Безутешный Дровосек подхватил тело мальчика и крепко прижал его к своей груди, дав волю слезам. У него более никого не было, только сын, только в Кае заключался смысл существования Дровосека, только в заботах о нём происходили его счастливые дни, которые теперь навсегда должны были остаться за спиной.
Тёмные сумерки – предвестники завтрашнего нового дня – подкрадывались к его затерянному в лесу домику и слышали ужасные, идущие из глубины раненой души рыдания. Дровосек возводил глаза к низкому потолку, но мысли свои посылал много выше туда, где, как надеялись люди, обитали духи и сущности, коим небезразличны людские судьбы.
Дровосеку не были известны имена тех богов, что населяли суровое небо, спрятанное за тучами, а потому его молитвы были немы. Безмолвно он просил у них спасения для своего сына, держа его практически невесомое тельце возле груди.
– Верните мне Кая! – Выкрикнул он в обступающую его дом темноту. – Он жил всего десять лет и не заслужил такой ранней смерти! О ком мне теперь заботиться? Кого я стану учить премудростям своего ремесла? Если вы там, если вы всемогущи, как мы в то верим, то помогите мне! О духи лесов и высокой мудрости, духи ветров и бессчётных лет, духи огня и желаний, заклинаю вас, молю, стоя на коленях, прошу лишь о жизни своего сына! Не оставьте меня в беде!
Не успели его слова смолкнуть, как в окна его домика ударила снежная крупа, бревенчатые стены задрожали, а по ту сторону массивной двери послышалась поступь. Дверь распахнулась, скрипнув металлическими петлями, и на фоне чернеющей ночи вырисовались очертания фигуры. Дровосек с удивлением и испугом взирал на переступающего через его порог незнакомца.
Тот был согбен и при ходьбе опирался на длинный посох, который сжимал сразу двумя руками. Облачение его было – длинный балахон, отороченный обвислым мехом и повязанный разноцветный поясом. С головы сбегали волосы, длиннее и белее которых Дровосеку видать не приходилось. Нижнюю часть лица закрывала борода, конец которой прятался под поясом.
Грозен был вид явившегося в дом Дровосека старика, нахмурены были его брови, тяжёл взгляд глубоко посаженных глаз, расположенных в окружении вековых морщин. Завывающие в распахнутую дверь ночные ветра рвали свисающие полы его балахона. Если бы старец распрямил свою спину, то его голова коснулась бы потолочных балок, но и без этого он словно нависал над широкоплечим Дровосеком, до сих пор стоящим на коленях и прижимающим к груди тело сына.
Огонь в печке, потревоженный вторжением холодных струй, заметался и стал отбрасывать по стенам причудливые тени, из-за которых Дровосеку не удалось заметить, как старик прикрыл за собой дверь.
Пришлец высился перед Дровосеком, его крепкие руки стискивали посох, фигурный набалдашник которого имел очертания колеса.
– Мне ведомо твоё горе, Дровосек. – Голос старика звучал непривычно сильно, а вытянувшийся длинный палец указал на бездыханного Кая. – Я слышал твой крик и те мольбы, что ты возносил безмолвно. Последняя ночь уходящего года издревле считалась исполненной волшебства и чудес, и пока этот день не истёк мне ещё ведомы силы, способные отвратить беду, пришедшую в твой дом.
Дровосек взирал на явившегося из ночи старика, внимал его речам и чувствовал, как в душе у него распускаются ростки надежды.
– Если ты пришёл на мой зов, то помоги мне вернуть сына! – Дровосек отнял от груди тельце Кая и вытянул его в направлении старика. – Его сгубила болезнь, и лекари оказались перед нею совершенно бессильны. Я звал и надеялся на чудо, и, если тебе ведомы силы, способные спасти его, то примени их. Я об этом умоляю…
Долгое время высокий старик просто смотрел на сидящего Дровосека, словно бы взвешивал его просьбу и соизмерял с ценой, которую запросит за её выполнение. Дровосек не сводил своих глаз, преисполненных надеждой, с морщинистого лица незнакомца.
– Я сумею помочь тебе, – наконец проговорил он. – Но и с тебя попрошу выполнить мои условия. Это будет честно.
– Всё, что угодно! – Воскликнул Дровосек. – Я сделаю всё, что будет необходимо, чтобы ты вернул жизнь моему сыну!
В глазах старца мелькнула искра, а один из узловатых пальцев прикоснулся к резному набалдашнику посоха, в котором Дровосек углядел некое подобие колеса со сходящимися спицами.
– Будь осторожен в своих словах, Дровосек. – Предостерёг его старик. – И наберись терпения, ибо сила моя не безгранична, и только в ночь, подобную этой, в последнюю ночь декабря я смогу вдохнуть жизнь в твоего ребёнка. А до того момента, пока эта ночь не наступит снова, тебе придётся выполнять мои условия, и, вернувшись к тебе, я оценю твой труд, и от выполнения моих условий и будет зависеть жизнь твоего Кая.
– Пока снова не наступит эта ночь? Почему так долго? Почему ты не можешь вдохнуть в него жизнь сегодняшней ночью? – Сокрушённо спросил Дровосек.
– Потому что нынешней ночью я обозначу условия, которые тебе придётся соблюдать. Можешь считать их платой за жизнь своего мальчика. – Старик был непреклонен и жесток, но всё же его слова подпитывали надежду сражённого горем Дровосека. – Всё решит твой выбор: я могу назвать свои условия и вернуться в обозначенную ночь, а могу уйти из твоего дома прямо сейчас и не помогать твоему горю…
– Назови мне условия. – Попросил Дровосек, ничто не могло поколебать его уверенности, ничто не могло заставить его свернуть с намеченного пути.
– Хорошо. – Молвил старик. – Условие первое: как только этот день завершится и начнётся день новый, тебе нужно будет отправиться в лес и идти до круглой лесной поляны, посреди которой будет возвышаться стройная ель. Там ты найдёшь лежащего в снегу младенца, тебе нужно будет забрать его, принести в свой дом и принять ответственность за него до моего возвращения. Если ты и впрямь хороший отец, то для тебя в этом не будет никаких трудностей. Итак, условие первое: забота о младенце, а второе условие это тринадцать моих имён, которые тебе предстоит узнать.
– А как же Кай? – Задался вопросом Дровосек. – Что будет с ним, пока я буду ждать твоего возвращения?
– О сыне своём не беспокойся. Оставь его в доме, пусть вид его подкрепляет твои надежды. Мои силы сохранят его от мерзких объятий смерти на этот срок, а остальное в твои руках, Дровосек. – Загадочный старик обернулся через плечо, вслушиваясь в завывающие песни зимнего ветра. – Моё время на исходе.
С этими словами он двинулся в сторону двери. Дровосек ещё пытался осмыслить условия, и его голову переполняло множество вопросов. Лишь порывистое движение старика сумело вывести его из оцепенения.
– Но как же я узнаю твоё имя? К тому же, если их у тебя тринадцать!
Но дверь уже успела хлопнуть. Безымянный старик растворился в темноте, оставив Дровосека наедине с его сыном. Потревоженный огонь вновь успокоился. В углу возле двери Дровосек заметил длинный посох, забытый или оставленный стариком.
А было ли всё это на самом деле? Не пригрезилось ли ему появление этого древнего и морщинистого старика, чья борода заправлялась за пояс?
Однако все сомнения Дровосек отбросил в тот момент, когда сквозь метель до него стал доноситься колокольный перезвон расположенного невдалеке храма. Колокольный звон в эту ночь мог означать только одно – старый год завершился, настало время нового года. А раз так, то приходило время приступать к выполнению условий, поставленных исчезнувшим старцем.
Дровосек положил своего сына на прежнее место, укрыл его одеялом и подбросил в печку несколько дровинок. В таком виде Кай совсем не напоминал мёртвого, казалось, он только заснул, Дровосеку хотелось верить, что с этого момента его мальчик находится под охраной сил загадочного пришельца.
Как бы невыносима не была мысль о том, что ему придётся оставить родного сына в одиночестве, он всё же облачился в самые тёплые одежды, которые только сумел разыскать, зажёг фонарь и с ним вышел в темноту наступившего нового года, не забыв прихватить толстое одеяло.
Дровосеку были ведомы все лесные дорожки, и он знал. В какой стороне искать ту поляну, про которую ему сказал старик. Во дворе снега намело выше колена, и уже первые шаги давались ему с трудом, но Дровосек был не из тех, кто пугался трудностей, поэтому смело углублялся под голые ветви шумящего леса.
Странные слова старика не давали ему покоя, ожидание последнего дня следующего декабря уже полностью захватило его мысли, и Дровосеку оставалось только гадать, над какими материями властен человек, переступивший нынче ночью порог его хижины. И является ли он вообще человеком? И всё же Дровосек получил именно то, о чём просил; он звал и молился и на его зов пришёл старик. Сколько бы загадок и тайн не скрывала его личность, Дровосек решил довериться ему и исполнять оговорённые условия.
Он шёл через ночь, и холод тонкими пальцами пробирался под многочисленные слои его одежды. Бледная луна, изредка рассекающая сумрачный покров, следила за его движением. Молчаливые звёзды блестели на небе, и сияние их было так же тускло, как свет зажатого в руке Дровосека фонаря.
Длинная вереница его шагов тянулась от дома, проходила через лес, огибала овраги и, в конце концов, оборвалась в том месте, где дровосек достиг поляны. Она имела практически идеально круглую форму, деревья высотным частоколом окружали её – пятачок свободного пространства среди глухих, дремучих дебрей. Но самое удивительное заключалось в том, что посреди открытого участка, на небольшом взгорке под прикрытием стройной ели лежал младенец, слегка присыпанный падающим снежком.
Чей он был? И кто его здесь оставил? Ничьи следы не пересекали поляну, он лежал в полнейшей темноте, и ни звука не доносилось из его маленького ротика. При появлении Дровосека он сразу обернулся и вытянул в его сторону ручки, словно каким-то непостижимым образом знал о том, что человек с фонарём пришёл его забрать.
Дровосека появление младенца в лесу не удивило, он всегда знал, что существуют вещи за гранью человеческого разумения и минувшим вечером получил достаточное количество тому подтверждений. Он нашёл младенца точно там, где говорил старик, и от этого его надежда пустила ещё более глубокие корни.
Дровосек осторожно завернул ребёнка в прихваченное одеяло, закутал его как можно плотнее, чтобы уберечь от холода, и прижал получившийся свёрток к груди, как совсем недавно держал собственного сына. Он стал возвращаться по своим же следам, бредя через непогоду и освещая свой путь тускнеющим фонарём. Когда природа стала являть первые признаки наступающего рассвета, Дровосек добрался до своего дома и с большим облегчением переступил порог.
Первым делом он вновь подкинул дров в печь, пододвинул к ней своё кресло и в нём удобно разместил принесённого из леса малыша. Теперь возле огня лежало уже два ребёнка. Дровосек аккуратно потрогал лоб Кая и обнаружил его тёплым, значит силы старика уже вступили в противоборство со смертью, раз тело мальчика до сих пор хранило живую теплоту. Прежде чем раздеться и сбросить с себя меха и шкуры, Дровосек собирался дойти до сарая и принести ещё несколько охапок дров, но ещё первее он приблизился к оставленному стариком посоху с фигурным набалдашником и поставил его ровнее, чтобы тот ненароком не упал.
Обеспечив себя и двоих мальчиков достаточным количеством горючего, Дровосек развесил промокшую одежду сушиться, а сам присел на крепко сколоченный стул и погрузился в размышления. Ему следовало определиться с именами старика, и срок, обозначенный для решения этой загадки, уже пошёл.
***
Странности в поведении младенца, принесённого из леса, практически сразу дали о себе знать. Дровосеку не доводилось видеть его плачущим или капризничающим. Младенец поражал совершенно не свойственной детям спокойностью и какой-то затаённой мудростью во взгляде, глубина которой была непроницаема для Дровосека. Если младенец не спал, то глаза его очень часто сосредотачивались на Дровосеке или на лежащем по соседству Кае.
Раз в несколько дней Дровосеку приходилось запелёнывать найдёныша, привязывать его к своей груди, укрывать шубой и отправляться в селение за козьим молоком, которым он по возвращении кормил младенца. Ему приходилось преодолевать большие расстояния по снегу и холоду, но тело его была закалено, и мышцы с большой охотой совершали физическую работу. К тому же старался он не только ради себя, но и ради лежащего в хижине Кая, лоб которого по-прежнему оставался тёплым.
Странности младенца проявлялись не только в его умудрённом взгляде и непривычном покое, но и в том, как он рос. Ребёнок быстро набирал в весе, его головку покрывали всё большее количество волос, а в сонном состоянии он стал проводить куда меньше времени, чем в первые дни, когда Дровосек только принёс его в свой дом.
За окнами хижины проходил январь, покрывая гладкие поверхности морозными узорами, и Дровосеку даже не приходило в голову связать чудесную вязь появляющихся узоров с движениями маленьких пальчиков и ладошек. Очень часто длинными тёмными вечерами он бывал зачарован фигурами и формами, что изображали в воздухе ручки лесного младенца, но не замечал того, что эти фигуры находят своё отражение в рисунке инея, что покрывал входную дверь.
Быстрый рост мальчика превосходил все мыслимые ожидания Дровосека и достиг пика в последний день января, когда, повинуясь необъяснимой метаморфозе, младенец вдруг обратился в мальчика, едва уступавшего в возрасте лежащему без движения Каю. Удивлению Дровосека не было предела, ещё вчера он качал на руках младенца, место которого сегодня занял резко повзрослевший мальчик, однако чудесное перевоплощение не помешало ему и в дальнейшем истинно заботиться о найдёныше.
Так закончился январь и уступил место февралю и всем последующим месяцам, исполненных удивительных чудес.
Злостный февраль, самый суровый из зимних месяцев окружил себя метелями и задувающими во все щели ветрами. Теперь Дровосек ходил в поселение в одиночестве, оставляя найдёныша присматривать за домом и Каем. Первое время его смущало то, что найдёныш не желает откликаться ни на какие имена, но в скором времени он к этому привык. В лице молчаливого мальчика Дровосек обрёл помощника, острую нужду в котором ощущал ещё с тех пор, как первые признаки болезни схватили Кая.
Во время работы или выполнения какого-нибудь поручения найдёныш имел привычку насвистывать незнакомые Дровосеку мотивы, совпадающие с налетающими порывами ветра. Непогода всегда приходила следом за его тихим свистом, но закономерность эта никогда не бросалась в глаза привыкающему к чудному Дровосеку.
Февральское превращение ещё в большей степени преобразило мальчика, который после него стал походить на юношу. Теперь найдёнышу было никак не меньше пятнадцати-шестнадцати лет, по возрасту он превосходил Кая.
А потом пришёл март – первый вестник грядущей весны. Дровосек вернулся к своему промыслу, и его топор всё чаще звенел в рощах, расположенных недалеко от его дома, где у печки продолжал лежать его сын, нисколечко не изменившийся за прошедшие месяцы.
Всё отпущенное время Дровосек продолжал проводить в размышлениях об именах старика, но где ему было взять для этого подсказки? С первым условием он, по его мнению, справлялся, но со вторым никак не мог совладать, ибо не представлял, где ему искать таинственные имена.
Однажды бредя погружённым в собственные мысли, он остановился возле ручья и заметил найдёныша, гуляющего по берегу. Тот шагал почти по самой кромке водоёма, и каждый шаг его ломал застоявшийся на ручье лёд. Юноша опускал ногу, и лёд трескался в такт его шагам. Дровосек видел это, но разглядел в том лишь случайность.
Мартовское преображение изменило юношу и обратило того крепким, поджарым молодцем, выглядевшим старше двух десятков лет.
С апреля они начали ходить на промысел вместе, благо у Дровосека имелось несколько топоров, один из которых пришёлся в пору по руке найдёныша, взросление которого измерялось днями. Рубили они по большей части поваленные деревья или засохшие старые стволы, и вот во время непродолжительного отдыха, которого требовал их утомительный труд, Дровосек заметил, что найдёныш бродит среди рощицы живых деревьев и словно бы общается с ними.
Да, именно так это и выглядело. Дровосек наблюдал за тем, как молодой человек прикасается к шершавым стволам, гладит их пальцами и как будто шепчет им слова. Всего через несколько дней, проходя тем же местом, Дровосек обнаружил на деревьях из рощицы набухающие почки. Это были первые зацветающие деревья, что он увидел тем апрелем. Вслед за почками пришли листья, и в конце месяца найдёныш повзрослел ещё на несколько лет.
Май принёс с собой летнее тепло и свежее дыхание обновлённой природы. Порядком возмужавший найдёныш откровенно удивил Дровосека полнотой собственного голоса, потому как с наступлением мая обнаружил в себе впечатлительные способности к пению. Его песнь была лишена слов, но состояла из одной только мелодии, ответом на которую были соловьиные песни, доносящиеся из леса. Дровосек не увидел ни одного соловья до той поры, пока найдёныш не стал исполнять свои мелодии.
Кай более не нуждался в тепле, и одеяло стало излишним. Набирающее силу солнце быстро прогревало небольшую хижину Дровосека, оставляя Кая в совершенной неприкосновенности, смерть не смела к нему притрагиваться, силы старика хранили мальчика. Лежащее в хижине тельце отчётливо напоминало Дровосеку о загадке, ответа на которую у него всё ещё не было.
За прошедшие месяцы он успел свыкнуться с темпами развития младенца, которого принёс из леса, для него стало вполне обычным делом, что последний день месяца всегда ознаменовывался взрослением его подопечного. Это стало неотъемлемой частью его жизни. Он был готов к тому, что в конце марта найдёныш обернётся настоящим мужчиной.
Лето вступило в свои права, когда найдёныш выглядел немногим младше самого Дровосека, а черты его лица стали приобретать оттенки призрачного узнавания. На протяжении июня Дровосек не замечал в поведении бывшего младенца явных странностей, конечно, если не считать той ночи, когда найдёныш вовсе не ложился спать. Позже Дровосек припомнил, то был день солнцестояния, после которого ночь потихоньку начала наращивать своё время. Шесть месяцев пролетело с декабря, середина срока миновала, а ответ так и не появился в его голове.
По завершению июня найдёныш выглядел старше Дровосека, теперь ему было никак не меньше полусотни лет. Июль прошёл в хлопотах и мыслях о предстоящей зиме, найдёныш стал ходить в селение и первым при помощи косы приступал к заготовлению сена. Глядя на него, прочие жители тоже выходили на сенокос, гадая над тем, почему сами первыми не приступили к такой важной работе.
К августу возраст найдёныша насчитывал шестьдесят лет. И очень часто на протяжении последнего месяца уходящего лета Дровосек замечал его за необычным занятием. Загрубевшими от проделанной работы руками найдёныш мастерил из лыка фигурки птичек, и над их домом всё чаще можно было разглядеть вытянувшихся клином и направляющихся на юг гусей, аистов и цапель. Улетающие птицы пересекали горизонт, отправляясь в более тёплые края.
Теперь уже трудно было называть происходящие метаморфозы взрослением, они всё в большей степени напоминали процесс старения, и в соответствии с ним найдёныш встречал конец лета с первыми появляющимися морщинами.
В сентябре Дровосек и сильно превышающий его по возрасту найдёныш радовались последним солнечным денёчкам, лето увядало, погода бледнела, и всё чаще залётные ветра приносили с собою холода. Теперь Дровосеку вновь приходилось выходить на промысел в одиночестве, ему казалось неправильным заставлять работать найдёныша, тот становился тяжёлым на подъём, и мускулы его были не столь крепки, как всего несколько месяцев назад. Провожающий лето и встречающий осень найдёныш проводил много времени во дворе, лишь иногда покидая насиженное место и совершая прогулки. В этот период зоркий глаз мог разглядеть в его руках кисточку, которой он проводил по листьям деревьев, придавая им жёлтые оттенки.
Сентябрьское изменение накинуло найдёнышу с десяток лет, в нём уже практически ничего не осталось от того младенца, которого Дровосек отыскал под елью в лесу, разве что молчание сопутствовало ему. Из всех его черт неизменными остались только глаза, такие же вдумчивые и поражающие глубинным познанием.
В октябре выпал первый снег, и случилось это ровно в тот день, когда найдёныш вышел во двор дома Дровосека и на протяжении долгого времени пристально вглядывался в сереющее небо, словно посылая в высь неведомый сигнал. Дровосек к тому моменту уже затруднялся хотя бы примерно определить, на сколько лет выглядит тот, кого он знал младенцем. Зато его родной сын ни капли не изменился за прошедшее время. Дровосек даже не мог определиться, какое из явлений поражает его сильнее: стремительное взросление одного или абсолютная неизменность другого.
В ноябре на лице найдёныша отчётливо стала проявляться усталость, но тем не менее он выбирался из дома Дровосека и бродил по окрестным лесам, отрывая от деревьев едва цепляющиеся за ветки листья. Там, где он проходил, деревья становились голыми.
Ноябрь истёк, и пошли декабрьские деньки, приближающие срок, назначенный Дровосеку для выполнения условий. Впервые с января Дровосек подошёл к забытому стариком посоху и внимательно изучил его. Больше всего внимания привлекал набалдашник, мастерски изготовленный неизвестным резчиком. Большое кольцо заключало в себе малое, а между собой он были соединены лучеобразными отростками. Более всего это напоминало колесо, и Дровосек тщательно пересчитал количество отростков-спиц.
Заключительный день декабря принёс с собой сильную вьюгу и раннюю темь. Дровосек заранее запасся большим количеством дров и растопил печку. Он уселся в кресло напротив двери и принялся ждать возвращения старика, напрягая слух, пытаясь различить знакомую поступь.
Заметно одряхлевший найдёныш, чьи седые волосы ниспадали ниже плеч, внезапно поднялся со своего места, как и во время прочих перевоплощений, его тело окутала лёгкая дымка, он замерцал, а затем предстал перед Дровосеком в своём истинном виде. От неожиданности Дровосек подскочил на месте и опрокинул кресло, прямо перед собою он видел того самого старика, что вошёл в его дом в прошлом декабре.
Белая борода заправлена за цветастый пояс, длинный балахон, отделанный обвислым мехом, скрывает его очертания, спина гнётся от бремени лет и забот. Ему не хватало только посоха, но старик прекрасно знал, в каком углу дома Дровосек его хранит.
– Не признал меня, Дровосек? – С улыбкой спросил старый колдун. Он протянул длинную руку и узловатые пальцы переплелись вокруг гладкого посоха. – Не думал ты, что я на протяжении всего этого времени буду находиться рядом с тобой?
Старик сделал шаг и приблизился к лежащему возле печки Каю. Своей древней ладонью он провёл по лицу мальчика, отбросив с его лба прядки волос.
– Моя сила хранила твоего сына на протяжении многих дней, и я вернулся, чтобы освободить его от смертельной заразы. Ты прекрасно справился с первым условием, твоя забота была искренней. Ты очень жертвенный человек и замечательный отец, но что со вторым условием? Срок для решения загадки истёк, и я готов услышать ответ. Так каковы же мои имена, Дровосек?
Настал момент, которого Дровосек боялся больше всего. С прошлого декабря он жил вечным ожиданием, и сейчас оно должно было завершиться. Горло его пересохло, живот скрутило, но он заставил себя раскрыть рот:
– Сначала я считал, что у этой загадки нет решения, что мне никогда не удастся проникнуть в её суть. Мне казалось, что её невозможно решить, потому как ты не оставил никаких подсказок, но только под конец я понял, что загадка в действительности состояла из сплошных подсказок, которые мне нужно было разглядеть. – Он перевёл дыхание, собираясь с мыслями. Его уделом была рубка деревьев, и Дровосеку никогда не было нужды использовать своё красноречие, но сейчас от этого зависела жизнь его сына. Это придало ему уверенности и смелости. – На самом деле твоих имён куда больше, каждый народ обращается к тебе по-разному. Ты – Колесо о Двенадцати Спицах, как изображено на твоём посохе, а возраст твой измеряется именем месяца. Ты зовёшься Январём, когда имеешь облик младенца и рисуешь узоры из мороза; тебя именуют Февраль, когда дыханию твоему подвластны холодные ветра; ты – Март, в тот месяц, когда на ручьях начинает трескаться лёд. Тебя кличут Апрелем в то время, как на деревьях набухают почки. Когда начинают петь соловьи, ты отзываешься на имя Май. Самый длинный день в году ты не смыкал глаз и был тогда Июнем. Далее следует Июль – пора сенокоса, и вслед за тобой люди из селения выходили в поля. Следующее имя Август, и ты предсказывал полёты птиц на юг. Осенью тебя прозвали Сентябрь, и ты гулял среди желтеющего леса, потом настал черёд Октября и Ноября. А тот, кого я сейчас вижу перед собой, будет Декабрём. Ты – Год, приходящий последовательно, вечно вращающееся колесо на двенадцати спицах.
– Правда твоя. – Ответил Старый Декабрь, время которого уже подходило к концу. – Ты заботился обо мне ровно год и сумел назвать все имена. Условия выполнены, и пока сила моя со мной, ибо копил её я на протяжении двенадцати месяцев, пока я не обернулся новорожденным Январём, я верну тебе сына.
Так сказал колдун и ударил посохом об пол, в глазах Дровосека потемнело, а в следующий миг загадочная фигура исчезла, а из-за спины Дровосека послышался тоненький, но такой знакомый голосок:
– Отец? – Звал его Кай. – Отец, мне снился страшный сон. Мне казалось, что я умер…
Что мог ответить ему на это Дровосек? У него не было слов, лишь жесты, которыми он выражал свою отцовскую любовь, и слёзы, вновь капающие на щёки его сына. Слёзы, лишённые горечи и наполненные радостным облегчением.
Памятуя о произошедшем и том месте, где им был обнаружен младенец, каждый декабрь Дровосек стал наведываться на круглую поляну и отрезать от ели небольшую ветку. В качестве напоминания он вешал её над креслом, в котором спал младенец Январь. А после эта традиция перешла к его сыну, в сознании которого навечно запечатлелась связь между еловыми ветками и праздником рождения нового года.
