В Управлении компьютерного мониторинга я занимаюсь диагностикой функциональных нарушений. Чутьё — вот без чего на моём месте долго не продержишься. Всё началось с чувства безотчётной тревоги, которое возникло у меня, когда я искал причины очередного сбоя. Я выявлял сигнальные тракты, тестировал информационные каналы, и у меня сложилось довольно чёткое представление о той аномалии, которую я анализировал. Но всё-таки что-то было не так…
Это вызывало досаду. Необходимо было посоветоваться с кем-нибудь, кто понял бы ход моих мыслей. Перебрав в уме нескольких сослуживцев, я по той или иной причине отверг их всех. Очевидно, в тот момент я нуждался в совете друга, а не специалиста. И, похоже, ещё не приступив к этому отбору, уже знал, что буду звонить Дингеру.
Достав видеоком, мой портативный видеокоммуникационный планшет, я раскрыл его, набрал код и ввёл свой идентификационный номер. Связь установилась почти мгновенно.
Чёрт возьми, у него опять новая секретарша. Смотрится неплохо. Впрочем, как и все прежние.
— Полковника Бэтта нет на месте, мистер Раффаков. Будьте любезны, перезвоните через тридцать минут, мистер Раффаков. Я передам полковнику, что вы желали с ним поговорить, мистер Раффаков. Благодарю вас.
Она отключилась. Всё это прозвучало как-то уж слишком механически. Возможно, она вовсе и не секретарша. Такая чрезмерная учтивость весьма характерна для автоответчика. Это несколько настораживало.
Захлопнув видеоком, я снова прицепил его к зажиму на поясе и направился к выходу из архива сети, где хранилась документация, связанная с обслуживанием абонентов.
Я решил было пойти в буфет, но передумал. Здесь чудесное место для прогулок — прекрасный ухоженный парк, его канал с ивами вдоль берегов и мелодичным журчанием воды по камешкам не отличить от настоящей речки.
Итак, что же мне удалось выяснить? В целом всё понятно. Штамповать с помощью компьютера мультипликации — это, конечно, неплохо, но электронная техника пятого поколения наглядно демонстрирует, что можно добиться гораздо более впечатляющих результатов.
Телепроекции, будь они одномерными, рельефными, объёмными, как правило, создаются мириадами импульсов. Если известна последовательность таких импульсов, то знаешь, и каким будет само изображение. Что, собственно, и требуется. Достаточно сформировать нужную последовательность импульсов — и на экране, как по волшебству, возникнет изображение, причём объекта «съёмки» на самом деле может и не существовать — будет как бы копия с воображаемого объекта. Этот метод стал той долгожданной новинкой, за которую ухватились компьютерные фанатики.
Я оказался на краю небольшой рощи. Поблизости в камышах резвилось семейство куропаток, забавных в своей самонадеянности. Они были совершенно уверены, что я вовсе не тот, кто станет швырять в них камнями.
Полчаса прошло. Я взял видеоком и снова набрал номер Дингера.
Секретарша улыбалась. Полковник Бэтт на месте. Она соединила меня.
— Алло. А, Фредди, привет! Итак, мой мальчик, чем могу быть полезен?
Дингер был одет по всей форме, даже фуражка на голове. Должно быть, он только что вернулся с какогото официального мероприятия. Фредди… Вообще-то меня зовут Отис, но он стал называть меня так ещё во времена, когда я выступал в легчайшем весе, накачивая свои мускулы и шлифуя технику самозащиты, по имени Фредди Бесстрашного Мухача, героя не очень известного комикса. Похоже, Дингер был в необычно беззаботном настроении.
— Динг, у меня трудности. Ты что-нибудь знаешь об имитронике? Или, иначе, имивидео?
— Как-как? Нет. А что это такое, Фредди?
— Своего рода видеомультипликация. Ты извлекаешь информацию, заложенную в реальном изображении, и многократно дублируешь её, каждый раз внося изменения в соответствии с несметным числом переменных, которые задаёт программа.
Он уставился на меня.
— Фредди, я всего лишь сотрудник военной разведки. Будь добр, объясни попроще.
— Хорошо. Предположим, кто-то снимает тебя в движении, фиксирует твою мимику, например когда ты говоришь. Каждый такой снимок можно разложить на отдельные матричные составляющие, проанализировать их, перетасовать и затем снова объединить с учётом известных стереотипов человеческого поведения. В итоге твоё изображение можно будет снова воспроизвести, но ты уже будешь говорить и делать совсем не то, что было на самом деле. Теперь понятно?
— Гм, — Дингер помолчал, размышляя. — Пожалуй да, Фредди. Можно создать образы реальных людей, которые будут совершать на экране вовсе не то, что они делали в действительности. Так?
— Примерно, — ответил я. — Копируя их манеры и сочетая это с бесконечным множеством элементарных движений, можно создать телепроекцию индивидуума, проделывающего практически любые манипуляции, на которые способен человек. И даже то, на что он не способен.
— Не может быть.
— Может. Я тут наблюдал циркача, который жонглировал сразу двадцатью двумя яйцами и одновременно отбивал чечётку, балансируя на доске. Совершенно неправдоподобное зрелище.
— Хорошо бы на это взглянуть, Фредди. И кто же всем этим занимается?
— Ну, сейчас их можно перечесть по пальцам, да и уровень у них самый разный. Всё зависит от того, какие цели они преследуют. По-моему, Боб де Гайрендоф — лучший из тех, кто занимается этим легально. Он работает со старыми фильмами, в основном с ранними лентами немого кино, делая акцент на крупных планах и разрабатывая темы, связанные, скажем, с поведением случайных прохожих на улице. Это страшно интересно.
— Легально? Что ты имеешь в виду, Фредди? Разве есть закон, запрещающий этим заниматься?
— Пока нет, но какие-то ограничения введут, должны ввести. Я уже накрыл одно заведение, где работали над методикой транспонирования скачек. Им надо было создать видимость, что те лошади, на которых эти парни поставили, финишируют первыми. У них уже было чтото такое, с помощью чего они в решающий момент могли вклиниться в передачу с ипподрома и таким образом выиграть большие деньги.
— Это не выдумка, Фредди? Неужели им удалось добиться такой достоверности?
Сам не знаю почему, я нажал на кнопку «память».
— Когда я добрался до них, им ещё оставалось отработать немало деталей, но именно этим они и занимались. В конце концов у них, наверно, получилось бы что-нибудь стоящее. Однако меня гораздо больше беспокоит проблема шантажа.
— Шантаж? Поясни, пожалуйста, о чём речь, Фредди.
— Ну, это очень просто. Изображения видных деятелей, да и вообще любого человека, можно дублировать таким образом, чтобы потом они появлялись на экране в каких угодно компрометирующих ситуациях. Старую истину, гласящую, что картинка не лжёт, придётся, видно, решительно пересмотреть.
Дингер размышлял, поглядывая на меня.
— Неужели эти копии так хороши, Фредди?
— Пока их достоверность обычно невысока, но всё же удаётся заморочить голову тем, кто толком не знает, что они должны увидеть.
— Так-так. Ясно, Ну, и как, по-твоему, Фредди, я мог бы подключиться к этому делу? Способен ли я вообще чем-нибудь помочь тебе?
— По правде говоря, Динг, не уверен. В какой-то момент даже возникло ощущение, что меня водят за нос. Чисто интуитивная догадка. Ты же меня знаешь.
— Гм… Говоришь интуитивная, Фредди? И ничего более конкретного?
— Абсолютно ничего. Чутьё мне подсказывает, что здесь дело в имитронике, вот и всё. Если какие-то люди чинят мне препятствия, ясно, что они знают, где и как я веду свой поиск. Это меня беспокоит. Когда кто-то пытается таким путём замести следы, значит, за ним наверняка что-нибудь есть. Правда, я не знаю, что именно. Но вполне возможно, это касается национальной безопасности. А это посерьёзнее, чем порнография или переработка произведений без авторского согласия. Вот я и подумал, что, быть может, военные уже сталкивались с чем-нибудь подобным; не обнаруживались ли хоть какие-то неувязки, которые могли вызвать подозрения.
— Так-так, — Дингер помассировал шею. — Это для меня новость, Фредди. Я должен всё обдумать. Теперь, когда ты поднял это дело, я, конечно же, наведу кое-какие справки. — Он помолчал. — Ты можешь дать мне какие-нибудь зацепки?
— Не хотелось бы. Во всяком случае, не на этой частоте. Может, встретимся вечером — пообедаем вместе?
— Отлично. Давай пообедаем, Фредди. Скажем, в семь тридцать?
— Договорились. Встретимся у «Милашек», идёт?
— У «Милашек»? — Он заколебался на мгновенье. — А, да-да, давай у «Милашек». Итак, в семь тридцать. До встречи. — Он ухмыльнулся и игриво помахал мне рукой.
В ответ я шутливо отдал ему честь.
Защёлкнув видеоком, я повертел его в руках и прицепил к поясу. И на этот раз я решил не ходить в буфет, а неторопливо направился к ближайшему выходу. Постепенно я ускорил шаг, причём без какой-либо объяснимой причины.
Не стал я садиться и в первый же кодомобиль, а пересёк стоянку и выбрал наугад один из тех, что находились в парковочном блоке.
Работа мозга — непостижимый процесс. Весь день меня не покидало смутное беспокойство, от которого я никак не мог избавиться, но и объяснить его мне не удавалось. Просто я определённо знал — без видимого основания, но совершенно определённо, — что они, кто бы это ни был, видят меня насквозь.
Ощущение не из приятных. Мания преследования — это ужасно. Особенно если определить её причину никак не удаётся. Во всём мне чудилась угроза.
Я вставил перш в гнездо кодомобиля, ввёл данные о моём банковском счёте, набрал код маршрута — не к себе домой, а на Уолтер-стрит. Там было несколько тихих, неприметных отелей. В одном из них найдётся свободная комната, где за оставшееся время я попытаюсь продумать план дальнейших действий.
Кодомобиль тронулся. Я откинулся на спинку сиденья. Не хотелось ни смотреть новости, передаваемые по разным каналам, ни даже слушать музыку. Так хорошо было просто закрыть глаза и хоть ненадолго расслабиться.
Не знаю, сколько минут я пребывал в полудремотном состоянии. Бессвязные отрывочные мысли вереницей проносились в голове.
Кодомобиль, слегка дёрнувшись на очередном повороте, довольно сильно накренился. Он шёл на крутой подъём. Очень странно. Несколько секунд я пытался понять, что это значит, потом открыл глаза и посмотрел в окно. Машина взбиралась на Тэллоранд-хилл.
Я прикинул в уме маршрут. Так на Уолтер-стрит не попадёшь. Тогда я снова нажал на кнопки. Запищала автолоция, и на экране появилось сообщение: «Прошу извинить. Авария на Фистула-авеню, вследствие чего Четвёртая кодомобильная трасса перегружена. Если у вас нет чрезвычайной необходимости, данный маршрут для вашей доставки оптимален».
Я вздохнул с облегчением. Это звучало убедительно. Кодомобильная транспортная система действовала здесь третий год, но всё ещё страдала от детских болезней. Оказывается, то, что эффективно для маленьких городков, в условиях большого города сопряжено с колоссальными трудностями. Прошло месяцев шесть с тех пор, как весь неавтоматический транспорт был выведен за пределы города. Близился день, когда всю страну охватит общенациональная автоматическая сеть транспортных магистралей.
Меня совершенно не огорчало, что для поездок по городу теперь не нужны водительские права. Кодомобиль нёсся с такой скоростью, с которой я по этой трассе ещё никогда не ездил. Не встречая никаких светофоров или знаков остановки, он каждую миллисекунду сверял свои координаты с данными, поступающими с главного терминала управления транспортом, чтобы, чётко маневрируя, менять направление и вливаться в потоки машин.
Кодомобиль приближался к вершине холма. Это давалось ему с некоторым трудом, скорость упала до сорока километров в час. Вероятно, энергоблок не развивал достаточной мощности. Системы перезарядки кодомобилей защищены от неправильного обращения, но непогода, грязь или сор, а иногда и преднамеренная порча могли снижать подводимую энергию. Не исключено также, что машиной сегодня уже многократно пользовались. Однако красный индикатор не загорался.
Я снова глянул в окно. Итак, путь через Тэллорандхилл означает, что мы двинулись в объезд. Кодомобиль совершит объезд, точнее, сделает петлю.
Противоположный склон холма оказался ещё круче. Там было два поворота с нехорошей репутацией и Т-образный перекрёсток, но теперь, после внедрения кодомобилей, они уже не представляли опасности.
Я нажал на кнопку, чтобы до конца опустить стекло. Кодомобиль уже достиг горизонтального участка трассы и начал набирать скорость.
Иногда решения приходят мгновенно, Промедление, нерешительность — смерти подобны. Меня словно подбросило, когда я увидел, как массивный кодотрейлер отъезжает в сторону, уступая нам дорогу. Словно он принял сигнал тревоги. Я, не отдавая себе отчёта, схватился за верх дверцы, подтянул колени и буквально выбросился ногами вперёд из окна.
Это, конечно, было крайне рискованно. Всё вихрем завертелось у меня перед глазами, и я покатился кудато, потеряв ориентацию. Всего несколько жутких мгновений, но я до сих пор не пойму, как не свернул себе шею. Я даже не представлял себе, что сорок километров — это такая большая скорость.
Мелькнула мысль, что я буду кувыркаться так до скончания века. Тогда я раскинул руки в попытке остановится — ив результате проехал ещё несколько метров на животе.
Распластавшись на дороге, я довольно долго судорожно глотал воздух, не смея шевельнуться, чтобы не причинить себе нестерпимую боль. Удивительно, но мой кодомобиль всё ещё был виден, хотя мне показалось, что прошла целая вечность. Другой кодомобиль и кодотрейлер отъехали в сторону, чтобы пропустить его. Он спускался под уклон и наконец скрылся из виду.
Я не спешил вставать. Можно было спокойно лежать посреди дороги, не опасаясь, что тебе переедут. Машины идентифицировали бы мою персону как препятствие и просто корректировали бы свой маршрут для объезда. Подобные помехи движению всё ещё создавали бродячие собаки. Случалось, они вели себя на трассе довольно бесцеремонно. Останься я здесь ещё на какое-то время, и из парка вышлют уборочный кодомобиль, чтобы согнать собаку, которая, как видно, вознамерилась закусить прямо на шоссе.
Я осторожно проверил, целы ли мои конечности, и к собственному удивлению обнаружил, что отделался порядочными синяками, но ничего не поломал. Пошатываясь, я проковылял на обочину.
Теперь у меня было достаточно времени, чтобы обдумать мотивы своего поведения. Я должен был найти разумное объяснение столь импульсивному поступку. Чистейшее безумие. Ведь можно было разбиться насмерть.
Вообще-то я люблю прогулки, но только когда чувстую себя получше. Прихрамывая, я стал спускаться с холма. Мой кодомобиль поехал окольным путём. Причина звучала правдоподобно? Вполне. Она не вызывала у меня сомнений. Я не торопился, и это, безусловно, было принято во внимание. Но другие машины вовсе не обязаны были уступать мне дорогу. Я не роженица, а мой кодомобиль не скорая помощь и не полицейская машина.
Хромая и спотыкаясь, я припустил изо всех сил. Кому-то удалось переключить на себя мой перш — персональный шифратор. После этого они уже могли подключиться к компьютеру-классификатору, находящемуся в Центре по выявлению компьютерных мошенничеств. Теперь меня можно было засечь, как только я пускал в ход якобы похищенный мною перш. Они узнали номер кодомобиля, в который я сел, и направление поездки. А этого был достаточно, чтобы ввести а действие перехватчик приоритета управления и направить мой кодомобиль на Тэллоранд-хилл. С целью…
Это было чересчур фантастично. Надо же допустить такое потерять способность здраво рассуждать из-за каких-то осложнений, изобретательности, пусть даже весьма изощрённой, нескольких злоумышленников, возможно одиночек, нарушающих правила пользования сетью. Я всегда был склонен переоценивать волю и решительность своих противников. Я постоянно воображал, что мне противостоят силы, которые на самом деле не так уж велики.
Ныл левый локоть. И бок тоже. И грудь. На всякий случай следовало бы показаться травматологу, проверить, нет ли переломов.
Я свернул во второй поворот. Передо мной был Т-образный перекрёсток.
Там какая-то суматоха. Я остановился. Уже скопилось порядочно машин, но это был не затор — пассажиры и шеф-кондукторы затормозили сами, чтобы поглазеть на редкостное по нынешним временем зрелище. Произошло столкновение. Кодомобиль на полной скорости врезался в борт автопогрузчика.
Автопогрузчик, так же как автобусы и прочий транспорт, движущийся по установленным маршрутам, следовал вдоль своих подземных направляющих кабелей, сеть которых имела столь упорядоченную структуру, что шеф-кондуктору практически не приходилось принимать самостоятельных решений. Кодомобиль никак не должен был оказаться так близко от автопогрузчика.
Мне не составило труда выстроить в уме цепочку событий. «Похищенный» перш. В машине тот, кого подозревают в этом опасном преступлении. Сигнал тревоги в эфире, чтобы без препятствий доставить подозреваемого на ближайший полицейский пост. Предельная скорость на втором повороте; дальше всё просто — разъединение, тормоза отключены, и их можно привести в действие только на посту обслуживания. Что-то в этом роде — верный путь к катастрофе.
Я подошёл поближе. Собралась уже большая толпа. Мне удалось разглядеть немногое, но того, что я увидел, было достаточно. Кодомобиль стал грудой обломков.
Это меня потрясло. Мысли путались.
Ни с того ни с сего мне вдруг представились набранные аршинными буквами заголовки: «ТЭЛЛОРАНДХИЛЛ: КАТАСТРОФА КОДОМОБИЛЯ». Пожалуй, это вызовет всеобщее волнение. Я слышал, как кто-то в толпе сказал: «Им не удастся заморочить мне голову. Рано или поздно это должно было случиться. Говорили, будто в такой системе ничего подобного и быть не может — ну, так полюбуйтесь…»
Какое-то время я прислушивался к обрывкам разговоров, но потом бросил это занятие. Тут, без сомнения, предстоит серьёзное расследование, и я как специалист почти наверняка буду среди тех, кому поручат распутывать это дело.
Но проявлять сейчас свой профессионализм было ни к чему, и я ретировался.
А может, это случайность. Случайность? Чёрта с два, никакая это не случайность! Почему, например, я выпрыгнул через окно, а не воспользовался дверцей. По двум причинам. Во-первых, стоило только открыть дверцу, и кодомобиль сразу же остановился бы, просигнализировав, что я вышел. Сработала интуиция — такой сигнал не должен быть отправлен. Во-первых, дверца могла оказаться заблокированной и потому, что мы неслись слишком быстро, и потому, что я был под подозрением, и потому, что по сигналу тревоги предпринимались соответствующие меры.
Я покрылся холодным потом. Одно дело — опираться на интуицию из любви к искусству, и совсем другое — когда она помогает спасти собственную жизнь. Я избрал окольный маршрут, чтобы добраться до другой небольшой кодомобильной стоянки.
Сев в кодомобиль, я решил обойтись без перша. Теперь по нему ничего не стоило обнаружить моё местонахождение. Расследуя нарушения правил пользования сетью и занимаясь розыском злоумышленников, я приобрёл неоценимый опыт — мне удалось проникнуть в тайные тайных техники обмана и мошенничества. Я сумел «убедить» кодомобиль, что намерен провести техническую диагностику, в частности проверить, как функционируют его узлы в движении.
Теперь я изменил цель своего маршрута. Времени на такую роскошь, как отдых и обдумывание деталей, у меня не оставалось. Придётся отталкиваться от того, чем я уже располагал. До сих пор я неспешно размышлял над тем, какова роль всевозможных второстепенных факторов, однако происшедший инцидент подстегнул меня.
Я ввёл в кодомобиль команду, чтобы он доставил меня в Виллидж-Гров-Хайтс.
Во избежание излишних сложностей я выдал себя за специалиста по техническому обслуживанию, и наконец Одержимый Уилс согласился впустить меня. Только оказавшись с ним один на один, я открылся Уилсу и сказал, что мне необходима его консультация — эта маленькая хитрость никогда не подводит.
— Имитроника? Да, конечно, я пользуюсь ею. Человек никогда не должен останавливаться на достигнутом. Вы понимаете меня? Он обязан стремиться к совершенству.
— И у вас есть действующая установка?
— Разумеется. Только так и можно чего-то добиться.
— Она здесь? Не возражаете, если я посмотрю, как она работает?
Он немного помялся, но в конце концов сказал:
— Ну, почему же нет? Буду рад продемонстрировать её вам. — Самодовольство так и распирало его. — Я начинал не с нуля. У меня уже был большой опыт работы с мультипликациями. Кто вам сообщил обо мне? Моя установка сейчас одна из лучших в стране. Я занимаюсь имитроникой уже года два, с тех пор как впервые узнал об этом методе. И всё время совершенствуюсь.
Я благосклонно принял приглашение Уилса и последовал за ним.
— Я тут недавно проверял, как работают другие видеооператоры, — как бы невзначай сообщил я. — Кое-кто добивается иногда вполне приличных результатов.
— Именно этим и отличаются ремесленники от истых профессионалов, — сказал Уилс, — не хватает изысканности, тончайших штрихов. — И поспешил добавить: — Нам, конечно, ещё далеко до абсолютной достоверности, но мы стремимся к ней. Это вполне достижимо.
Я нисколько не обманывался на счёт его притворной скромности.
— Если верить тому, что я слышал, вы здесь подлинный мастер, — с невинным видом солгал я.
— Кто вам это сказал? А, конечно, слухами земля полнится. — Он был явно польщён. — Все мы стараемся хранить свои секреты, но о них каким-то образом узнают. Входите, пожалуйста. Это моя творческая лаборатория.
Когда я увидел его установку, во мне пробудилось чувство зависти. Аппаратура действительно была высшего класса. Пожалуй, он из тех, кто может позволить себе приобретать всё самое лучшее.
Начал Уилс с того, что показал мне несколько отрывков из своих работ для одной из самых популярных сейчас детских телепроекционных программ — «Дутик». Дутик страшно нравился всем, кто мал ростом. Этот тщедушный невзрачный человечек мог, когда надо, вырастать в настоящего гиганта.
Мне самому близка идея этих передач, но сейчас я решил прервать его.
— Это, конечно, имитроника, мистер Уилс, но то, что я видел сейчас, лишь немногим лучше обычной мультипликации. Мне казалось, вы способны на гораздо большее.
— А? О да! Разумеется. — Однако он глянул на меня с некоторым подозрением.
Я поспешил успокоить его:
— Я не собираюсь конкурировать с вами, мистер Уилс. Я видел работы Боба де Гайрендофа и некоторых других. Наше управление полностью одобрило их изыскания, но мы весьма обеспокоены тем, что в руках злоумышленников подобная методика может стать орудием преступления. Столь высокая степень совершенства, возможно, потребует введения новых законодательных положений, предусматривающих, чтобы такого рода техническими средствами пользовались лишь признанные специалисты, имеющие соответствующее разрешение.
— Вы полагаете, что могут быть введены какие-то ограничения? Несмотря на то, что работы только разворачиваются? — К его тревоге примешивались нотки сомнения. — Отис, мне кажется, такой закон провести в жизнь будет непросто.
Уилс подошёл к своему модифицированному терминалу «Миксмакс» с памятью, способной хранить многие миллиарды байт информации.
— «Дутик» и документальные видеофильмы для программы «Только сенсации!» — мой хлеб насущный, а вот этому принадлежит будущее. — Он погладил стойку с аппаратурой, к которой был явно неравнодушен. — Вокруг столько консерваторов; взять хотя бы Харви Кастлота или Мела Напфа, которые до сих пор стряпают свои сценарии с помощью текстовых процессоров. — Он пощёлкал переключателями. — Такая архаика. Их время прошло. Вот смотрите, как это должно выглядеть.
Он подключил блок памяти к телепроекционному терминалу с полномасштабным отображением в четверть глубины. Коммерческий вариант его называют Брв — барельефным видео. На экране возник бар в салуне на Диком Западе. Главный герой — Одержимый Уилс собственной персоной. Его, как видно, ожидают неприятности — какой-то гаер с наглой физиономией так и лезет в драку.
Одержимый подводил действие к неизбежной перестрелке, в которой бандит, конечно, получил своё, но всё же успел всадить пулю и в Уилса. Хлещет кровь. Зияющая рана. Уилс на полу. К нему бросается официантка, она хочет помочь. Одержимый изрыгает проклятия в её адрес. Девушка рыдает. Очень трогательно. Уилс остановил изображение.
— Ну, что скажете?
Я постарался скрыть своё разочарование.
— Неплохо. Действительно высококачественная имитация. Но ведь какие-то эпизоды вы играли сами?
Он торжествующе засмеялся.
— Нет, я не актёр. Правда, мне пришлось натянуть на себя всю эту амуницию. Кроме того, я принимал разные позы, чтобы загрузить в память необходимую информацию. Ещё, пожалуй, мимика. Некоторые до сих пор привлекают непрофессиональных артистов, чтобы выполнять наложение и коррекцию изображений с использованием реальных персонажей. Я же предпочитаю работать «с портрета», когда можно делать с исходными копиями всё что угодно. Я ещё, например, не знаю, появится ли моё лицо в окончательном варианте этой сцены.
— Девушка, похоже, расстроена.
— Она влюблена в меня. По сценарию, разумеется.
Он прокрутил картину обратно, к началу стычки.
— Тонкость — это самое главное. И чувство меры. Вот здесь, видите? Что-то не так в выражении лица Мэлига. Я стремлюсь очень точно передавать настроение. По-моему, здесь я перестарался с изгибом губ.
Я следил за тем, как он медленно перемещает небольшой фрагмент изображения, переворачивает его, каждый раз внося едва заметные изменения. Губы бандита чуть выпрямились, наклон головы стал более естественным. Одержимый проделал всё это ещё два-три раза.
— Ну, как теперь?
Особого восторга я не выказал. Стиль вполне сносный, для детских фильмов в самый раз, но далеко не высший класс, не то, что я искал.
— Очень неплохо, — отозвался я.
Заставить увлечённого человека слезть со своего любимого конька — дело нелёгкое.
— В наших руках инструмент, который позволит неузнаваемо преобразить творческую деятельность, всю индустрию развлечений. Теперь продюсеры и режиссёры уже не будут калечить авторский текст, а актёры — интерпретировать его, как им вздумается. Я смогу, чёрт возьми, создавать всё от начала и до конца, не выходя отсюда — мои персонажи будут делать то, что я хочу, говорить то, что я хочу, и именно так, как они, по моему разумению, должны это говорить. Блестящая перспектива. Наконец-то зрителям откроется красота авторской мысли, не искажённой исполнителями, всеведущими критиками и прочими невеждами, которые думают, будто знают, что автор хотел сказать на самом деле.
Чтобы перевести разговор на другую тему, я просил его:
— А откуда вы взяли весь антураж?
— Позаимствовал из старинной ленты «Шейн». И девицу тоже нашёл в киноархивах. Некая Ивонн де Карло. Слышали о такой?
— Нет, — соврал я, не желая раскрывать свои источники информации.
— В архивах масса материала, — сказал Уилс, — на котором без труда можно построить любой сюжет. Реальной обстановкой и реальными персонажами манипулировать гораздо проще. Правда, и здесь расходов не избежать, да и конфликты тоже возможны. Тем не менее я считаю, что несравненно большее удовлетворение получаешь, когда имеешь возможность всё — от сценария до готового фильма — создавать самостоятельно.
— Но ведь добиться абсолютного реализма чрезвычайно сложно? Ведь только на первый взгляд кажется, что это просто.
— Вы совершенно правы, — с готовностью подтвердил он. Это тонкая работа. — И, как бы оправдываясь, добавил: — Надо чтобы на экране жили не только основные действующие лица, но и прочие персонажи. Именно поэтому я перенёс бармена в другой угол бара, а остальных разместил на втором плане. Действие должно концентрироваться на главных героях. Только сам автор ясно представляет себе всё это, он знает своё произведение лучше любого режиссёра и пресловутых звёзд, которые получают бешеные деньги и так и раздуваются от самодовольства.
Изображение на экране БРВ оставалось неподвижным. Машинально, почти подсознательно Одержимый ещё немного подправил выражение лица бандита, оттенив его подбородок.
— Обладая такой системой, автор становится истинным художником. Эта группа клавиш — моя палитра, и, нажимая их, я наношу «нежнейшие мазки», несмотря на то что мой «холст» находится в постоянном движении. Я могу сделать так, чтобы дул ветер, шелестели листья, раскачивалась лампа, лил дождь. Мистер Раффаков, Отис, поверьте мне, это самый великолепный инструмент, который когда-либо оказывался в распоряжении творческой личности.
Я согласно кивнул, сохраняя задумчивый вид.
— Этот бандит, — как, вы сказали, его зовут? — он очень похож на Бранта Хьюза.
— Мэлиг? Мэлиг Нантмен. Законченный негодяй. Кстати, вы ведь не видели, что предшествовало той сцене. Не хотите ли посмотреть всё с самого начала? Я высоко ценю ваше мнение. Вы можете дать гораздо более квалифицированную оценку, чем любой из моих обычных визитёров.
После того как я вежливо отказался, до него, как видно, наконец-то дошло, что я сказал.
— Брант Хьюз? Вы так думаете? — Он взглянул на по-прежнему неподвижное изображение. — Это, наверно, чисто случайно.
— Тем не менее, — возразил я, — вы ведь знаете, что говорится в законодательстве о художественных произведениях: не допускается копирование реальных людей, ни умерших, ни ныне здравствующих. Если в этой сцене вы не измените черты лица бандита, думаю, Хьюз вполне может подать на вас в суд за незаконное копирование его внешности.
На лице Уилса отразилось некоторое замешательство.
— Это возможно?
— Разумеется, — сказал я как можно убедительнее. — Как дважды два — четыре. Я не знаю, как там насчёт Ивонн де Карло и истёк ли срок действия авторских прав на «Шейн», но то, о чём я говорю, — совсем другой случай, и о нём не стоит забывать.
— Да-да. — Я почувствовал, что его замешательство продлится недолго. — Это моя первая попытка создать полнометражный видеофильм. По существу вы видели лишь пробу. Я могу сменить лица. И даже антураж. — Он уговаривал сам себя, причём собственные доводы казались ему очень убедительными. Самое главное — разработать основную тему, определить ключевые моменты сюжета, добиться того, чтобы действие развивалось в нужном направлении. Лицами можно заняться в последнюю очередь. Подработать их, устранить сходство с кем бы то ни было. Не правда ли, мистер Раффаков?
Подработать. Тонкости у него не больше, чем у начинающего маляра. Как был обычным мультипликатором, так и остался им.
— Безусловно, — сказал я.
С меня было достаточно. Я пытался найти образец совершенства, до которого ему было пока далеко. Оказывается, сложнейшая аппаратура — это ещё не всё. Я не возлагал особых надежд на вопрос, который собирался ему задать, но постарался сформулировать его как можно более обтекаемо:
— Кроме вас, Тони Лашингтона, Боба де Гайрендофа и, возможно, Лестера By, кто ещё, по-вашему, мог бы стоять во главе списка истинных мастеров имитроники?
Он ненадолго задумался:
— Пожалуй, Пейли Мфинга.
Новое для меня имя неприятно резануло слух.
— Пейли? Кто он?
— Не он, а она. Пейли Мфинга. Колдунья. Именно она два года назад помогла мне освоить этот метод.
— Никогда прежде не слышал о ней, — сказал я. — Она тоже автор каких-нибудь произведений?
— О нет. Я не знаю, чем она сейчас занимается. В то время она жила на Западе. Я как раз был там, мы встретились на одной конференции. Она моя поклонница. — Он вдруг осёкся. — Ну да, мы встретились… гм-м… она подсказала мне, как я мог бы улучшить качество своих видеомультипликаций… Да, она на редкость способная.
— Именно тогда она познакомила вас с принципами имитроники?
— Пейли просто продемонстрировала мне кое-что — вот и всё. Она из тех самых вундеркиндов. Вы понимаете, что я имею в виду? Но обычно их хватает ненадолго. Нет, она не занималась творчеством. Талант у неё безусловно был, однако она не знала, к чему его приложить.
— Вы поддерживаете с ней контакт?
— Что? Нет. — Он ответил слишком поспешно, но это могло быть своего рода протестом против покушения на его независимость. — Я ни с кем не связан. Работаю абсолютно самостоятельно. Она дала мне ряд ценных советов. Я ей очень признателен, но у меня свой путь, и своими достижениями я обязан исключительно собственному интеллекту, собственной настойчивости в достижении тех целей, которые я сам себе поставил.
— А как она пользуется имитроникой?
— Не знаю. По-моему, для неё это просто игра. Мфинга работала в какой-то юридической фирме. Мне кажется, она по натуре исследователь, вроде вас. Старается не отставать от последних достижений.
— Быть на шаг впереди последних достижений, — поправил я его, — что и является моей задачей.
Итак, Пейли Мфинга. Я удостоверился, что правильно записал её имя. Круг настоящих специалистов весьма ограничен, и когда обнаруживаешь кого-нибудь, с кем ещё не сталкивался, это целое событие. Вполне возможно, что в итоге такая находка ничего не даст, но всё-таки уже не придётся перебирать давно известные имена.
Я поблагодарил Уилса за помощь, ещё раз сдержанно похвалил его работы и распрощался с ним.
За несколько минут до назначенного времени я уже был у «Милашек». Вообще-то на вывеске этого кафе значится «Петушок», но мы с Дингером называли его «Милашки», так как тут взяли за правило нанимать самых хорошеньких в городе официанток.
На часах 7.30, 7.45, 8.00.
Дингер Бэтт — военный. Большинство его недостатков скорее можно отнести к числу достоинств, и уж чем-чем, а отсутствием пунктуальности он не грешил.
8.05. Больше ждать не имело смысла; я вышел, набрал его код. В ответ на мой вызов пришло сообщение: «Непредвиденная задержка. Место встречи — отель „Каравансарай“, билетная касса возле моста, в одиннадцать вечера. Всё объясню на месте».
Гм. Вероятно, Дингер уже что-то узнал.
Я выключил кодомобиль, на котором приехал, пересел в другой, запрограммировал его на режим поиска с целью проверки некоторых редко используемых переулков и проездов. Надо было удостовериться, что они не закрыты и не исключены из разрешённого маршрута вследствие сбоя в системе.
Передавали новости. Как я и предполагал, авария кодомобиля оказалась в центре внимания; все были в панике. «Сообщения о жертвах, к счастью, не подтвердились. Однако никто не погиб лишь по чистой случайности. Готовится расследование всех обстоятельств происшествия».
Я ввёл новые команды, на основании которых можно было заключить, что сейчас у меня будет обеденный перерыв, и направил кодомобиль к Дому связи.
В Доме связи, воспользовавшись чужим паролем и запрещённым мимикодом, я проскочил через главный контрольный пост. Остальные преграды были не столь серьёзны, и мне не составило особого труда их преодолеть. Чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь. Итак, у меня мания преследования. Хорошенькое дело.
Добравшись до нужного пульта, я ввёл ряд запросов, указав имя Пейли Мфинга. И что же я получил в ответ? Ничего. Абсолютно ничего. Нуль в квадрате.
Сердце учащённо забилось. Отсутствие ответа — пожалуй, самая важная для меня информация. Теперь я был твёрдо уверен, что Пейли Мфинга — одна из немногих, кто обладает привилегией работать абсолютно скрытно, изменять таблицы кодовых номеров, заранее узнавать, кто и откуда пытается выйти на неё, и в любой момент вежливо уклоняться от всяких переговоров с кем бы то ни было. Одержимый был прав — у неё, безусловно, немалые способности.
Но тут уже была задета моя профессиональная гордость. Я начал шаг за шагом искать слабые места Пейли.
Работа увлекла меня. Да, чёрт возьми, уникальный талант. Она без труда пускала в ход тройные ловушки, с исключительной точностью устанавливала тупиковые соединения, чтобы свести на нет любые попытки неизвестного лица получить доступ к ней. Мне ещё не приходилось сталкиваться со столь хитроумной конспирацией.
Чем больше различных путей и взаимосвязей, тем проще запутаться человеку, который хочет выйти на нужный объект неважно, с какими намерениями он это делает. Чем разветвлённое сеть, тем легче обеспечить безопасность. Чтобы ухватиться за верную нить, требуется огромный опыт. Опыт и чутьё.
Казалось, Пейли играет со мной в кошки-мышки. Данные о её банковском счёте, об учёбе, уплате налогов, видеокадры юных лет, медицинская карта — всё было за семью печатями. Потрясающе.
10.30. Прошло целых два часа, прежде чем мне удалось найти брешь в её защите, что позволило определить местонахождение Пейли. Коттедж на побережье, немногим более ста километров к северу. Но даже эта зацепка выглядела весьма сомнительно — слишком большая удача, чтобы поверить в неё. Никто другой не провёл бы поиск именно так, как я. Это выдало меня. Я чётко осознал, что теперь мои действия можно будет проследить и даже предсказать.
Нужно было на время уйти в тень. Иначе она поймёт, что я уже где-то рядом, и сможет провести свой поиск, узнав обо мне ещё больше. Ей надо было лишь следовать моей методике, делать всё в точности как я, сопоставлять полученные результаты со сведениями о тех немногих, кто достиг столь высокого уровня. Боюсь показаться нескромным, но теперь она почти наверняка могла понять, кто именно напал на её след.
Когда я отправился в «Каравансарай» на свидание с Дингером, в голове у меня роилась масса взаимоисключающих предположений.
На место встречи я снова прибыл за пять минут до назначенного срока. Очень жаль, что не удалось ещё посидеть за пультом. Я резко остановил кодомобиль, сам не знаю почему. Свело ногу. Я совсем забыл проверить, нет ли переломов, и сейчас после длительной неподвижности мои ушибы снова дали о себе знать, и казалось, уже не отпустят меня.
Поставив кодомобиль на тормоз, я решил оставшиеся несколько сот метров пройти пешком. Может, перехвачу Дингера по дороге. Воздух был свеж и чист. Чудесный вечер. Склонный к самоистязанию, я практически игнорировал ноющую боль в суставах и резкие уколы при неосторожных движениях.
Наверху, на крепостной стене, двое рабочих в блестящих защитных комбинезонах ремонтировали рекламный щит «Каравансарая», который, как видно, уже давно был закрыт. Вспышки яркого света — такая иллюминация будет пожирать жуткое количество электроэнергии.
Вокруг больше никого. Я шёл не торопясь, поглядывая наверх. Подъёмный мост и закрытая билетная касса были совсем рядом.
Рабочие не смотрели в мою сторону, но явно наблюдали за мной. На них были защитные очки с тёмными стёклами, словно они ожидали ослепительной вспышки. Между ними виднелось какое-то приспособление, похожее на большую подзорную трубу.
И вдруг я всё понял, понял за какую-то долю секунды до того, как они выстрелили.
Мой рывок чуть запоздал. Словно молния, ударил разряд, жар опалил мне ноги, обтянутые джинсами, и обуглил подмётки ботинок. Животный страх помог мне с большим запасом перемахнуть через доходившую до груди стену вокруг «Караван-сарая». Ноги горели от адской боли, как будто они, впитав всю энергию разряда, раскалились добела.
Я сразу же бросился в ров с водой, и в ней захлебнулся уже готовый вырваться у меня вопль. Я барахтался, задыхался, пускал пузыри и, судорожно ловя ртом воздух, наконец ощутил под ногами дно — вода доходила до плеч, хотя ноги и погрузились в ил; на мгновение взглянув вверх, я увидел, что те двое всё ещё угрожающе маячат на стене.
В момент, когда я снова нырнул, страшный удар потряс меня, пронзив каждый нерв, так что потемнело в глазах. Я беззвучно застонал. Судорожно работая руками и ногами, я рванулся с того места, где вода буквально закипала.
Сейчас я полагался не на разум, а на первобытный инстинкт самосохранения, который подсказывал мне, где искать спасения. Я испытывал панический страх, почти утратив способность совершать осознанные действия.
Я плыл и полз под водой, стремясь удалиться на безопасное расстояние, и так редко хватал ртом воздух, что удары пульса всё сильнее отдавались в голове. Через водослив удалось выбраться наружу. Потом какая-то изгородь из колючей проволоки, низкое строение, которое я не стал огибать, а предпочёл перелезть. До сих пор иногда перед глазами возникает его черепичная крыша, и тогда я непроизвольно стараюсь затаить дыхание.
По другую сторону здания был узкий переулок. Я спрыгнул. Никаких ограждений, но переулок ещё надо пересечь.
Только перебежав на другую сторону, я понял, где нахожусь. Бегство вслепую привело меня к тому месту, куда мне при сложившихся обстоятельствах, пожалуй, и нужно было попасть. СБПД — Справочный банк персональных данных, до него отсюда всего один квартал.
СБПД был открыт круглосуточно. Будучи государственным учреждением, он позволял частным лицам знакомиться как с собственными, так и с чужими открытыми досье, вносить в них поправки и ходатайствовать о публичном обсуждении тех сведений, которые они сочли ошибочными. До глубокой ночи здесь засиживались не только юристы, но и те, кто занимался скрупулёзным изучением различных материалов.
Я огляделся. Вокруг никого — поводов для опасений нет. Мокрая одежда прилипла к телу; только сейчас я наконец заметил это и затрясся в ознобе.
Вперёд, в СБПД. Похоже, теперь ничто не должно помешать мне добраться туда.
В СБПД была тёплая и уютная душевая с несколькими сушильными камерами. Я помылся и, как мог, отстирал свою одежду; только после троекратной сушки она перестала быть влажной, а мне удалось наконец унять нервную дрожь.
От ботинок почти ничего не осталось. Носки обуглились. Нижнее бельё в нескольких местах оказалось прожжённым. Голени были красными от ожогов. Конечно, не бросься я в ров с водой, всё могло кончиться гораздо хуже.
Они пытались убить меня. Поразительно, насколько трудно оказалось признать этот факт. С враждебным отношением мне приходилось сталкиваться, но чтобы столь реально и хладнокровно покушались на мою жизнь — эта мысль просто не укладывалась в голове.
Я заставил себя мысленно проследить последовательность событий. Наконец-то можно было какое-то время отдохнуть физически. Сделав несколько дыхательных упражнений, я постарался осмыслить всё происшедшее.
Итак, вначале некто пришёл к выводу, что я подбираюсь к разгадке — правда, пока непонятно чего. Затем звонок Дингеру. Мой кодомобиль теряет управление. У «Милашек» Дингер не появляется. Для меня оставлено сообщение.Я должен отправиться туда, где меня ждут убийцы. Настоящий заговор.
Мой видеоком всё это время был пристёгнут к поясу. Они знали каждый мой шаг. Я позволил им поймать себя на крючок. Ещё немного, и я решил бы, что сообщение было перехвачено или оно вообще не от Дингера.
Ужасно не хотелось раскладывать всё по полочкам, докапываться до сути. Куда соблазнительнее было строить более общие догадки, не делая конкретных выводов.
Я вдруг почувствовал ужасную усталость. Мне пришлось пересилить себя, чтобы подняться на ноги. Они всё ещё сильно болели. Ступни распухли. Я покинул уютную душевую и направился на просмотровый стенд.
Здесь меня знали. Я имел разрешение на доступ к любой системе в любое время суток, когда мне требовалось проконтролировать те объекты, с которыми, как мне подсказывало чутьё, не всё в порядке. Не составило особого труда получить жетон допуска.
Я настроил свой видеоком на частоту приёмного устройства, имевшегося на стенде, что позволяло видеть увеличенное изображение при лучшем разрешении и с большей чёткостью, чем на мини-экране видеокома. Пришлось выполнить обратный поиск в памяти, чтобы восстановить разговор с Дингером от момента, когда я непроизвольно нажал на кнопку «память». Когда я перешёл на режим воспроизведения, он появился на экране со словами: «Шантаж? Поясни, пожалуйста, о чём речь, Фредди».
Я посмотрел всё до последнего эпизода, когда он помахал мне рукой на прощание.
Одежда моя совсем просохла, свежий воздух приятно бодрил, и всё же я не мог унять дрожь. Это был Дингер. Готов поклясться. Или всё-таки не Дингер? Дингер. Нет, не он. Это… от этого стыла кровь в жилах.
На экране был он, такой, как в жизни. Но Дингер всегда снимал фуражку, входя в помещение. Он имел обыкновение швырять её на вешалку, попадая на крючок, как правило, с третьего раза. Он называл меня Фредди, но не так часто, как в этот раз. Встретимся у «Милашек». Это его озадачило. Явно озадачило. Отличная имитация, но всё-таки автор невольно выдал себя. Кем бы ни был тот, кто прикрывался наружностью Дингера, он блефовал, надеясь, что найдёт в справочнике адрес кафе с таким названием.
Надо же, не заметить столь явного промаха. И что в результате? Сообщение о вынужденной задержке на случай, если я ещё раз позвоню. Новое место встречи. Двое убийц.
На лбу выступил холодный пот. Я ещё раз просмотрел всю запись, стараясь анализировать её с присущим мне обычно профессиональным хладнокровием. Эта была превосходная подстановка, самая совершенная электронная имитация, которую мне когда-либо доводилось видеть. То самое, что я искал; но сейчас, наблюдая её воочию, я не испытывал особой радости.
Мне необходимо было найти какое-то место, где можно отоспаться, дать измотанному телу возможность восстановить силы. Однако где-то в глубине моего мозга ни на секунду не прекращалась лихорадочная деятельность.
Чутьё. Оно может доставлять и неприятности. Теперь она, Пейли Мфинга, знала, кто я. И это тревожило. У неё собственный, уникальный стиль. Я обязан был призвать на помощь всю свою проницательность, чтобы разгадать её, так же как она, похоже, разгадала меня.
Я не привык останавливаться на полпути. Ещё с тех первых лет, когда работал в страховом агентстве сразу же после окончания учёбы, а потом во время недолгого пребывания в филиале банка «Бэнкорп». И разумеется, в те незабываемые годы, когда я трудился бок о бок с Луисом Сэзриком в компании «Тёк-Чекс». Луис дал мне больше, чем все остальные учителя вместе взятые, в десять раз больше. Он был настоящий профессионал старой закалки. Луис помнил самые первые преступления, связанные с использованием компьютеров, причём узнавал он о них не из вторых рук. Ему удалось тогда выследить мошенников, которые первыми додумались применить для своих целей компьютеры.
Коттедж на побережье. В комнате стандартный многофункциональный терминал. Тонкая ниточка, которая скорее всего никуда не выведет. Тем не менее запросы разрешены. Вероятно, ещё одна хитроумная ловушка.
Собравшись с духом, я проверил, что есть на выходе. И обнаружил запись. Но что это? Чёрный юмор? Морг. На экране во всех деталях демонстрируется вскрытие трупа молодой женщины — нечто вроде учебного ролика для студентов-медиков.
Я переключился на следующую сцену. Что-то религиозное. Истово молится монах. Теперь очевидно, что Пейли просто потешается надо мной.
Сгорбившись, стиснув зубы, я всё же решил продолжать поиск, хотя она явно морочила мне голову.
Теперь на экране появилась средневековая сцена. Нечто такое, что лишь самые благодушные историки могли бы назвать «историческим сюжетом». Айвенго. А может быть, эпизоды из легенды о короле Артуре. Рыцарь, благородный рыцарь скачет на благородном коне. Молодая дама в маске, закованная в цепи. Взято, наверно, из киноархива. Да и туда эти отрывки мог поместить только какой-нибудь неисправимый романтик.
У меня не было времени смотреть всю эту никчёмную интермедию. Я нажал на кнопку, чтобы перейти к следующей записи, и вдруг словно что-то дёрнуло меня, заставив вспомнить предыдущий эпизод.
Рыцарь. Он мне кого-то напоминал. Я начал снова прокручивать эту сцену, но в замедленном режиме.
Невероятно! Стоп-кадр. Увеличиваю масштаб изображения. Я совершенно ошеломлён. У рыцаря моё собственное лицо.
В полной прострации я откинулся на спинку сиденья. Мой мозг не подчинялся мне, отказываясь постигать сущность этого почти идеального совмещения изображений.
Ещё несколько минут я крутил запись. Лицо не было просто наложено на изображение рыцаря. Но откуда она заимствовала черты лица Отиса Раффакова? Скорее всего из сеанса связи с фальшивым Дингером. А почему нет единого сюжета? Она уже просто не знала, как бы ещё позабавиться. Какая бесцеремонность. Она просто насмехается.
Я остановил просмотр и вернулся назад к тому моменту, когда «я» без моего согласия появился на экране, да ещё в таком бутафорском обличье. Зачем это? Просто пародия? Но она знала, кто я. Она… она доверяет мне. Она считает, что я всё пойму. Неужели?
Она мне доверяет? Это сообщение. Тайное, хитроумно завуалированное сообщение. Но с какой целью? И что в нём?
Я откинул голову и прикрыл глаза, надавив пальцами на веки. Мне необходимо было сосредоточиться, призвать на помощь всё своё чутьё. И в то же время я чувствовал, что нужно торопиться. Морг. Труп девушки. Молитва о спасении. Дама в беде. Благородный рыцарь. Я.
Всё абсолютно ясно. Она в заточении. Это было неминуемо. Её схватили профессионалы — те, кто вёл наблюдения за всем, что она делала. Ей пришлось пойти на хитрость. Впрочем, как и мне.
Нет. Я опустил руки. Это фантазия. Даже если она действительно в беде, чем я могу ей помочь? Я не знаю, где она. Я разыскивал её почти целый день, но в результате оказался дальше от неё, чем был вначале.
Она знала, что я собой представляю. Что же она ожидала от меня? Точнее, какие действия с моей стороны она предвидела?
Вечером двое пытались меня убить. Обнаружив, что во рву нет трупа, они, возможно, начнут меня разыскивать. Думай. Ты обязан думать. Вот я на телепроекции. Артист да и только. Кому-нибудь другому пришлось бы, наверно, немало поучиться, прежде чем он смог бы столь естественно сыграть роль в подобной эпопее.
Рыцарь. Я не смог сдержать грустной улыбки. В сложившейся ситуации такой «актёрский состав» представлялся мне далеко не самым удачным.
Я вглядывался в неподвижное изображение. Благородный рыцарь на коне. Сбруя. Доспехи. Причудливо украшенный меч, орнамент на щите. В этом всё сообщение? Нет. Мне просто подают сигнал, чтобы я смотрел внимательнее. Само сообщение должно быть где-то здесь.
Решив сосредоточить внимание на щите, я ещё увеличил изображение и, набравшись терпения, начал просматривать этот эпизод в шаговом режиме. У меня уже почти пропала надежда на успех, и вдруг в самый последний момент, когда при обычной скорости воспроизведения человеческий глаз уже не заметил бы ничего необычного, я увидел выгравированную на щите информацию.
Это поражало воображение. В одной-единственной матричной записи, промелькнувшей столь быстро, что её практически нереально было заметить, содержался огромный массив фактических данных.
Я заблокировал пульт, вернулся в душевую, подставив голову под струю холодной воды. Это принесло некоторое облегчение.
Возвратившись на стенд, я скрупулёзно изучил полученную информацию. Затем снял с неё копии, чтобы в случае чего передать их всем учреждениям, чьи юридические права могли быть здесь затронуты. Теперь можно было заняться освобождением Пейли. Я сообщил в полицию о похищении, указал, где похитители прячут свою жертву, их число и личность каждого, место, где они спят, и распорядок дежурств. Я располагал планом дома, а также информацией о том, что её охранники вооружены и могут оказать сопротивление.
Только после этого я подобрал коды, с помощью которых удалось «взломать» защиту банка данных, созданного этой тайной организацией.
Усталости как ни бывало. То, что я извлёк из банка, подействовало на меня гораздо сильнее холодного душа.
Лица. Знакомые лица. Генерал Брейвингтон — он улыбается, водит указкой по карте, объясняя какой-то стратегический план. Изображение расщепляется. Теперь уже два «Брейвингтона» — один слева, другой справа. Изображение зафиксировалось. Я вижу, как черты лица того, который слева, постепенно меняются, словно с помощью электронных средств накладывают грим. Изображение снова приходит в движение, но теперь в обратную сторону. Масштаб увеличивается; сравниваются различные выражения лица, тщательно подобранные для каждого из двух Брейвингтонов.
Высший класс. Я смотрел как зачарованный.
Один за другим появляются генерал Блаунд, начальник штаба Сатлор, советник министерства иностранных дел Дьеркенборг. Галерея сильных мира сего, главным образом тех, кто обладает большим влиянием в военных кругах. Полковник Рейф Бэтт, офицер связи — бесспорно, способный, авторитетный, облачённый доверием, имеющий доступ ко всем правительственным источникам разведывательной информации.
Я смотрел и одновременно анализировал увиденное. В наши дни люди стали крайне редко собираться вместе для обсуждения деловых проблем. Гораздо проще и удобнее проводить совещания, пользуясь зарезервированными каналами телепроекционной связи. Коммерческие организации, например, полностью перешли на такую систему. При необходимости можно обеспечить строгую конфиденциальность и секретность подобных видеоконференций. Правительственные и в особенности военные ведомства применяли самые изощрённые методы защиты, работая с кодами, менявшимися ежедневно, а то и ежечасно.
Однако нет такой системы, к которой нельзя было бы «подобрать отмычку». Изобретательный противник, да ещё к тому же вооружённый средствами незаконного доступа к системе, способен пробить к защите брешь, достаточную для осуществления преступных намерений. Скажем, внедрить двойника на совещание самого высокого ранга. Такой «близнец» известного человека, если его примут за оригинал, позволит незаметно и без особого труда собрать огромное количество секретных сведений.
Я закрыл глаза и начал развивать эту идею. Можно не только выуживать, но и вносить информацию. Например, группа «высококачественных» двойников-фантомов высказывает мысли, совершенно противоположные мнениям их реальных прототипов. Это может внести колоссальную путаницу. Больше того — поставить под удар государственные институты.
Сейчас самое время для внезапной атаки на них — пока ещё этот метод малоизвестен, несовершенен, пока те, кто применяют наиболее эффективные его варианты, почивают на лаврах.
Я не знал, что делать дальше. Силы были на исходе. Если бы усталость так не давила на меня, я, вероятно, не решился бы на то, что совершил в следующий момент.
Переключив систему на внешний обмен, я пустил все записи в режиме автоматического воспроизведения по каналам видеопрограмм «Новости для всех», «Панорама новостей», «Видеожурнал», «Видеоэкспресс», а также тех агентств новостей, которые могли бы с выгодой для себя использовать эту сенсацию. Осознав суть и значение полученной информации, они набросятся на неё, как голодные волки. К утру все уже будут знать об электронной имитации и смогут оценить как достоверность и реализм создаваемых изображений, так и потенциальную опасность этого метода.
Тяжкий груз свалился с моих плеч. Теперь убивать меня уже не имело смысла.
Сил на то, чтобы поискать, где прилечь, у меня не осталось. Я был опустошён, измотан, выжат как лимон. Кое-как пристроившись на скамье рядом со стендом и даже не успев подобрать ноги, я заснул как убитый.
Награды никакой я не получил. Меня даже не поблагодарили. Наоборот, мне едва не дали пинка под зад.
Чёрная неблагодарность способна подорвать у человека веру в справедливость. Разразившаяся вслед за всем этим буря заставила поволноваться очень многих, и не в последнюю очередь руководителей Службы внутренней безопасности, Центра контрразведки и Разведывательного управления. Меня обвинили в том, что я оказался чрезмерно возбудимым, потерял самообладание. Я, оказывается, обязан был молчать. Должен был передать полученную информацию экспертам, занимающимся подделками.
Я должен был делать массу всяких вещей, которые не сделал. Неважно, что в результате я мог погибнуть. Ведь я работал в этой системе. Конечно, мне следовало предвидеть возможные осложнения ещё до того, как они возникнут. Но всё равно они не стали бы слушать меня; любые мои объяснения, с их точки зрения, — пустая болтовня.
Разумеется, я хотел довести это дело до конца, надеялся, что мне поручат участвовать в разработке надёжной методики обнаружения электронных видеоимитаций. Но мой шеф, старина Полли Нарбрайт, наотрез отказал мне в этом. Он считал, что именно по моей вине репутация его сильно пошатнулась и его акции в бюрократической иерархии уже не котировались так высоко, как раньше.
Нечего и говорить, что я был подавлен всем этим. Единственным светлым пятном для меня осталась Пейли Мфинга. Она была так застенчива. И так мила. Когда мы наконец увиделись, нам показалось, что мы знали друг друга всегда. Я позабыл все свои горести.
Совершив внезапный налёт на тайное убежище, где похитители держали Пейли, полиция обезвредила охранников и без труда освободила её.
Вскоре её арестовали, но затем выпустили под залог.
Роковую роль в судьбе девушки сыграл её наниматель, адвокат по профессии, который обнаружил и использовал в преступных целях феноменальную способность Пейли создавать абсолютно достоверные видеокопии людей. Например, кто-нибудь умирал, не оставив завещания. У наследников возникали сложности. И Пейли из чувства сострадания составляла фальшивое завещание, пользуясь видеоархивами покойного. Заверенные телепроекционные записи завещаний получили к тому времени широкое распространение. Умерший мог «сам» объявить с экрана свою последнюю волю и распорядиться принадлежавшим ему имуществом. Уже из-под могильной плиты он мог выражать свои мысли и чувства, даже проливать слёзы, а иногда и показывать кукиш претендентам на наследство.
За одним сфабрикованным завещанием следовало другое. В настоящее завещание Пейли вносила «небольшую» поправку, в результате чего права на наследство получали те, кто обещал щедро заплатить адвокату-мошеннику.
Алчность удивительно сочеталась у него с расточительностью, и для того чтобы покрыть свои непомерные расходы, он за большие деньги позволил одной иностранной организации использовать талант Пейли, тем самым, по сути, продав её в рабство.
Она была так ранима. Вместе с тем в ней уживались фантастические противоречия. Скромность, скорее даже робость. И в то же время искусное владение богатейшим арсеналом магнитных табуляторов, время сегментных маркеров, методов перекрёстной дискретизации вероятностных входных данных — это делало поистине магической её способность отбрасывать всю лишнюю информацию и безошибочно интерпретировать полученные сведения. Ко всему этому почти гениальная интуиция.
Я по достоинству оценил её талант и был искренне рад, что она в свою очередь высоко ставит мои способности. Горький опыт сделал её благоразумнее и, что удивительно, укрепил в ней уверенность в собственных силах. Может быть, тут сыграла роль моя поддержка, но её мало беспокоила перспектива наказания за те незаконные действия, которые она совершила по принуждению. Именно по принуждению — мне по крайней мере хотелось верить в это.
Она чувствовала себя как дома в любой системе, интуитивно контролируя тончайшие нюансы её функционирования. Здесь во всю мощь раскрывался её удивительный талант экспериментатора.
Но здесь же таилась опасность. И Пейли действительно нуждалась в защите. Рядом должен был находиться человек, который понимает её. Который предостережёт её от неосторожных поступков. В общем, такой человек, как я.
Правда, я не обладал большим влиянием в нашей системе. И до сих пор не рвался в администраторы. Я слишком любил свою работу. Но Пейли пробудила во мне честолюбие.
Пейли сказала мне, что её похитители совершили серьёзную ошибку: с помощью методов имитроники они создавали видеодвойников известных в стране людей, каждый шаг, каждое слово которых привлекают к себе пристальное внимание. Гораздо разумнее использовать в своих целях менее заметных персон. Несколько слов, сказанных как бы мимоходом непосредственному руководителю или подчинённому, — и о вас складывается благоприятное впечатление. Никаких лишних вопросов или поводов для сомнений.
Главное — достоверность. Осмотрительность и гибкость. К примеру, судья Перилотти в кратком разговоре с Полли Нарбрайтом с похвалой отзывается об одном сотруднике. Полли Нарбрайт, беседуя на отвлечённые темы со стариком Мергоном, своим начальником, как бы нехотя признаёт достоинства одного из его подчинённых. Мергон разговаривает с Пэтом Джайриндлом — тот одно время работал вместе с Полли и был его партнёром по гольфу — и между делом сообщает, что некоего сотрудника управления явно недооценивают; необходимо его разыскать и особо отметить, поскольку уже ходят слухи, что от него хотят избавиться.
Ни к чему не обязывающие разговоры. Пустяки. Ничего серьёзного. Только короткая видеоимитация, почти незаметный фрагмент в конце подлинной беседы, несколько похвальных слов в чей-то адрес.
Кто бы мог ожидать, что вскоре после этих событий мои дела пойдут в гору.
